Эвелин Томсон довольно неизящно зевнула, развалясь в кресле у коммутатора отеля "Эдельвейс". Обычно очень хорошенькая, сегодня она сидела надутая, сердито выпятив губки.

Все еще целых два с половиной часа до полуночи. Роджер не будет ждать. Она отлично знала это. Во всяком случае — не два часа. И никакой возможности связаться с ним и объяснить, что именно произошло. Вторая телефонистка, которая только сегодня днем клялась и божилась, что сменит Эвелин в 10 часов, чтобы она успела на свидание, вдруг только что позвонила и заявила, что у нее болит голова и она не сможет подменить Эвелин.

Болит голова? Хо! У нее просто язык заплетался от джина. Ну, хорошо, подожди, тебе тоже когда-нибудь придется попросить Эвелин о подобном одолжении. Только подожди. Тогда увидишь.

Эвелин снова зевнула и похлопала по губам изящными пальчиками, наманикюренными ярко-красным лаком. Все было бы не так плохо, если бы хоть какая-нибудь работа. Но после девяти вечера в это время года работать на коммутаторе в отеле "Эдельвейс" все равно, что работать на коммутаторе в морге. За оставшиеся два с половиной часа из верхних комнат, дай Бог, будет с полдюжины вызовов, попросят принести еще воды и льда. И все. И вот ради этого Эвелин должна сидеть здесь и пропустить свидание с Роджером.

И он разозлится как черт. А это как раз весьма нежелательно на данной стадии их взаимоотношений. Заставить его прождать без достаточно веских объяснений. А какую умную тактику вела она до сих пор. Достаточно поводила его за нос, потом на каждом свидании позволяла все больше и больше, однако вовремя с негодованием отступая, она как раз разогрела его до нужного состояния, и вдруг сегодня... когда она хотела...

На коммутаторной доске перед ней вспыхнул огонек. Она перестала зевать и слегка наклонилась вперед. Вызывает комната № 360. Это мистер Друд, как его здесь называют "слюнявый Друд". И не потому, что он действительно уж так плох, но просто, когда он смотрит на девушек, у него буквально текут слюнки. И лицо у него жирное, розовое и всегда потное, а полные губы — влажные.

Странно, почему это он вдруг звонит сейчас? Только двадцать минут тому назад мисс Пэйн из 414-го звонила ему из своей комнаты. Конечно, Эвелин подслушала. Можно узнать много интересного, когда гости разного пола переговариваются друг с другом в такой поздний час. И между прочим, она уже несколько дней наблюдала, как у них наклевывалась дружба.

Мисс Пэйн — высокая дама, держится надменно, однако весьма приветливо поглядывает на мужчин. Смешно. Неужели она не могла найти себе кого-нибудь получше Друда? Хотя она ведь тоже довольно немолода. Ей по крайней мере 35 лет, а мисс Эвелин, обладающая преимуществом девятнадцатилетнего возраста, считала, что тридцатипятилетние старухи готовы броситься на кого угодно, лишь бы этот кто-то был в брюках.

Но они сегодня были очень осторожны. Вероятно, боялись, что их подслушает дежурная телефонистка. Подумаешь! Очень-то ей нужно их подслушивать, с негодованием подумала Эвелин. Как будто ей больше нечего делать, только слушать их глупые разговоры.

Мисс Пэйн просто сказала, что она нашла газету, о которой говорила сегодня днем, и, если мистеру Друду она еще нужна, он может подняться к ней на четвертый этаж. И мистер Друд прослюнявил в трубку, что с радостью зайдет к ней, и не будет ли мисс Пэйн возражать, если он захватит с собой пару стаканчиков — пропустить на сон грядущий. Мисс Пэйн на это ответила: отлично, у нее как раз есть лед и вообще все, что надо.

Все это пронеслось в мыслях Эвелин, когда она вставляла штекер в гнездо комнаты № 360. После пяти часов 414-я не заказывала льда, вероятно, у нее осталась пара полурастаявших кусочков, а так как они, наверно, одним стаканчиком не ограничились, то Друд быстренько вернулся в свою комнату, чтобы заказать лед. Как будто они таким образом обманут кого-нибудь в отеле.

В трубку, висевшую у нее под подбородком, Эвелин Томсон сказала нежным голоском:

— Что вы желаете?

Из 360-го ответил женский голос. Напряженный, хриплый, истеричный.

— В комнате 316 мертвый человек. Он убит. О, пожалуйста, поскорее.

Раздался сигнал отбоя.

Эвелин выпрямилась и смотрела на коммутаторную доску широко открытыми глазами. Но ведь звонили из комнаты мистера Друда. Из 360-й. Да, она включала штекер в гнездо комнаты № 360. Она все еще смотрела на это гнездо, чтобы окончательно убедиться. Кажется, женщина сказала: "316". Но ведь это был 360-й. Конечно, 360-й. Вероятно, Эвелин просто ослышалась.

Убийство?

Эвелин попробовала снова соединиться с 360-м. Никто не отвечает. Она повернула голову к профилю дежурного портье, дремавшего за столом, и громко прошептала:

— Дик.

Профиль пошевелился, голова клерка лениво повернулась в ее сторону. Соединяясь с другим абонентом, Эвелин рукой подозвала клерка к себе.

В одном из частных кабинетов на столике зазвонил телефон, около которого дремал на диване полностью одетый человек. Звонок телефона медленно возвращал его к жизни.

Оливер Паттон, старший офицер безопасности при отеле "Эдельвейс", спустил с дивана ноги и, протирая глаза, сел. У него был 24-часовой рабочий день, поскольку он, Паттон, — единственный сыщик в отеле. Днем он спал урывками, когда это было возможно, но большую часть ночей, когда его услуги не требовались, он спал напролет. Взглянув на часы, он зевнул и потянулся за трубкой. Это был высокий, начинающий толстеть мужчина. Несколько лет назад он ушел в отставку из полиции, но пенсии едва хватало, чтобы оплачивать счета из госпиталя, где лечилась его жена, и потому приходилось прирабатывать к пенсии.

Подняв трубку, он услышал приглушенный взволнованный голос Эвелин:

— Беда в 360-й, мистер Паттон.

— Что за беда? — проворчал он угрюмо. — Это у Друда?

— Да, но звонил не Друд. Какая-то женщина. Там мертвый человек.

— Мертвый? — Оливер Паттон перестал чесать складки жира на своем животе и прорычал, широко открыв рот: — Друд?

— Я не знаю. Это ужасно, мистер Паттон. Скорее поднимитесь туда. Она говорит, это убийство. Позвонить в полицию?

— Убийство? — Затем голос Паттона принял повелительный тон: — Никому не звоните. — Бросив трубку, он с озабоченным видом поднялся во весь рост.

Убийство в отеле — это действительно беда. И его обязанностью было, насколько это возможно, не доводить дело до полиции. Конечно, если это убийство, тогда придется... Но он знал большинство ребят из Отдела убийств. С ними можно будет договориться, чтобы не было никакого шума.

Он поспешил в вестибюль отеля, где дежурный портье, старший посыльный и лифтер, обступив Эвелин, о чем-то возбужденно разговаривали.

При виде Паттона все замолчали и вопросительно посмотрели на него. Но он даже не взглянул на них и обратился к Эвелин:

— Что тебе известно, девочка?

— Вот что: из 360-й позвонила женщина и сказала, что там убит мужчина. Она тут же повесила трубку, когда я попыталась вызвать ее снова, никто не отвечал.

— Пошли, Билл, — обратился Паттон к старшему посыльному. — А ты следи здесь, Дик. Никого не выпускай и не впускай наверх. — Он тяжелыми шагами направился к лифту и, когда за ним захлопнулась дверь, спросил лифтера: — Кто-нибудь спускался недавно?

— Несколько минут тому назад одна леди с пятого этажа.

Когда лифт остановился и дверь открылась, Билл спросил:

— А что мне делать?

— Задержи лифт здесь. Не обращай внимания на сигналы. Пускай звонят, сколько им угодно. — Он повернул налево и вместе с Биллом, следовавшим за ним по пятам, быстро направился к полуоткрытой двери, из которой виднелась полоска света.

На открытой двери дощечка "360". Верхний свет освещал обычную спальню отеля с огромной двуспальной кроватью, стоявшей в простенке между двумя окнами.

В комнате не было ни женщины, ни мертвеца. Все было в абсолютном порядке. Под кроватью пара мужских домашних туфель, в ногах кровати наскоро брошенная пижама, на туалетном столике — набор серебряных щеток.

Паттон секунд на тридцать задержался на пороге, внимательно осматривая пустую комнату. Затем кивнул Биллу, чтобы тот оставался на месте, а сам подошел к двери в ванную и резко рванул ее. Включил там свет. Пусто. Он подошел к платяному шкафу и открыл дверцу. На плечиках в изумительном порядке висело с полдюжины легких костюмов и спортивных курток. И никто за ними не прятался.

Паттон повернулся, покачал в недоумении головой, потом опустился на колени, заглянул под кровать, поднял одеяло и внимательно осмотрел всю кровать.

Потом встал на ноги, отряхнул брюки и с глазами, готовыми лопнуть от злости, подошел к телефону, стоявшему на маленьком столике около кровати.

— Ты что, рехнулась, Эвелин? — прорычал он в трубку. — Никого здесь нет, ни живого, ни мертвого.

— Но она так сказала. Она сказала, что там мертвец. Что он убит. Я тут ни при чем, мистер Паттон.

— Ну ладно, замнем. Ты мне вот что скажи: предполагается, что Друд сейчас должен быть в своей комнате?

— Он... — она запнулась. — Да, он там был. Но... э-э-э... 414-я позвонила ему с полчаса тому назад.

Паттон достал из кармана носовой платок и вытер со лба пот.

— Кто это 414-я?

— Мисс Пэйн,

— А-а. Такая высокая, костлявая? И он к ней поднялся?

— Но... откуда мне знать? Я соединила их и...

— ...и немного подслушала, — оборвал он ее. — Да или нет?

— Ну, если хотите, да. Возможно, он поднялся к ней. Я случайно слышала, что она пригласила его...

— О'кей, о'кей. Передай Дику, чтобы он стоял на посту, мы с Биллом посмотрим, что делается в 414-й.

Кладя трубку, он обратился к Биллу:

— Вероятно, он в 414-й. Ты носил туда что-нибудь сегодня вечером?

— После шести часов ничего. А до этого лед для мисс Пэйн.

Паттон оставил все как было: дверь полуоткрытой, свет включенным — и направился к лифту. Лифтер ожидал их в большом волнении. Непрерывно раздавался сигнал вызова.

— Подними нас на один этаж, — сказал Паттон.

— Слышите, как мне звонят? Прямо-таки с ума сходят на восьмом этаже. Ну как, начальник, он совсем умер?

— Даже не наполовину, — сердито ответил Паттон. — Пускай там на восьмом сходят с ума. Подожди им подавать.

На сей раз, выйдя из лифта, они направились направо и затем в маленький коридорчик, идущий от главного. В конце коридора тускло горела маленькая красная лампочка, указывающая пожарный выход.

Паттон подошел к четвертой двери направо с табличкой "414". Через стеклянную фрамугу над дверью в комнате виднелся свет.

Он довольно громко постучал. Фрамуга была закрыта, и из комнаты не слышалось никакого звука.

Паттон подождал секунд десять, потом постучал снова, после чего нажал на ручку двери. Из комнаты послышался испуганный женский голос:

— Кто там?

— Отельный детектив. Откройте, мисс Пэйн.

— Я не открою... Как вы смеете? — Голос стал громче, и в нем появились нотки негодования. — Уйдите от моей двери.

Он снова нажал на ручку и, приложив губы к замочной скважине, проговорил:

— Вероятно, вы не захотите привлекать к себе всеобщее внимание, мисс Пэйн. Я тоже. Поэтому откройте, а то я воспользуюсь своим ключом.

Секунд черев пятнадцать дверь неохотно отворили. Он толкнул ее, вошел в спальню, которая отнюдь не блистала тем же порядком, который они только что увидели в комнате № 360. Слегка отступив, чтобы пропустить Паттона, мисс Пэйн все еще держалась за ручку двери.

Это была высокая, стройная женщина с резкими чертами лица и острым носом. Слегка седеющие волосы были уложены в высокую прическу. Темные глаза сердито сверкали в сторону отельного детектива, а рукой она лихорадочно прижимала полу красивого, туго обтягивающего ее фигуру халата.

— Как вы смеете? — задыхалась она от негодования. — Что это значит?..

— Я ищу мистера Друда, — спокойно ответил Паттон, пристально вглядываясь в комнату через ее плечо. Комната была немного больше размером, чем 360-я, двуспальная кровать также стояла в простенке между двумя окнами. Легкий бриз с Бискейнского залива, на берегу которого стоял отель, колыхал оконные занавески.

Постель была аккуратно застелена, и вообще не было никаких следов пребывания Друда, если не считать огромного кувшина почти растаявшего льда, бутылки джина, миксера с "Томом Коллинзом" и двух высоких бокалов, стоявших бок о бок на столике в другом конце комнаты.

— Мистера Друда? В самом деле? — провизжала мисс Пэйн высоким неприятным голосом. Она сердито закинула голову: — Это чудовищное оскорбление...

— Спокойно, мисс Пэйн. — Паттон на всякий случай поднял свою жирную руку, опасаясь более бурного проявления гнева со стороны мисс Пэйн. — Дело совсем не в том, что вы подумали. Почему бы паре наших гостей и не выпить на сон грядущий, если это не причиняет никакого беспокойства окружающим. Администрация отеля всячески приветствует приятное времяпровождение гостей. Но тут несколько иное дело. Мне только что сообщили о том, что в комнате мистера Друда находится мертвый человек.

Он нарочно немного повысил голос, произнося последнюю фразу, и расчет его был точен, так как буквально через секунду открылась плотно прикрытая дверь шкафа и оттуда вышел мужчина средних лет. Он был в сорочке с засученными рукавами, но без галстука. По блестящему лицу струился пот, а толстые губы конвульсивно открывались и закрывались, как у рыбы, вытащенной из воды.

Широко открытыми от ужаса глазами он смотрел на Паттона, и после нескольких тщетных попыток ему, наконец, удалось выдавить из себя:

— Мертвый человек, сэр? В моей комнате?

— Во всяком случае, так нам сообщили. Сколько времени вы находитесь в этой комнате?

Мистер Друд пустил изрядную порцию слюны, взглянув на хранившую надменное молчание мисс Пэйн, и затем чуть слышно пробормотал:

— Вероятно, часа полтора. Я забежал сюда так: э-э-э... прочитать очень интересную статью в газете, о которой мне говорила мисс Пэйн, и она была столь добра, что... э-э-э... предложила мне немного освежиться, выпить что-нибудь. — Он беспомощным жестом махнул рукой в сторону стоявших на столе стаканов.

— И никто из вас не заходил в 360-ю за это время?

Оба покачали головой и одновременно совершенно четко ответили:

— Нет.

— И вам ничего не известно относительно трупа в вашей комнате, мистер Друд?

— Абсолютно ничего. Я бы никогда не позволил... Позвольте... что я говорю? О, нет. Мне ничего не известно. А это правда?

Паттон пожал плечами.

— Какая-то глупая, сумасшедшая мистификация, как я понимаю. Когда вы вышли из комнаты, вы оставили дверь открытой?

— Кажется, да. Да. — Друд усиленно закивал головой. — Да, действительно, я оставил дверь открытой. Я собирался очень скоро вернуться, но понимаете, потом, когда я пришел сюда, мисс Пэйн была так любезна, что э-э-э... — Он снова махнул рукой в сторону стаканов.

— Вероятно, какой-нибудь пьяный зашел в вашу комнату и позвонил. Ну что ж, не смею вас ни в чем упрекать. Пожалуйста, продолжайте веселиться. Прошу извинения за вторжение, но вы сами понимаете, я должен был проверить.

— О, конечно, конечно, господин офицер. Естественно. Мы отлично все понимаем. — Провожая Паттона до двери, Друд рассыпался в любезностях, однако мисс Пэйн отнюдь не разделяла их, она стояла в стороне с гордой презрительной гримаской и, едва дав им возможность выйти из комнаты, с силой захлопнула дверь.

— Ну, что ты скажешь на это, Олли? — полюбопытствовал Билл, когда они спускались на лифте. — Просто шутка?

— А что еще может быть? Поскольку мы не нашли никакого трупа...

Сигнал вызова продолжал настойчиво звонить. Войдя в лифт, Паттон сказал:

— Спусти нас сначала вниз, Джо, а потом поднимись на восьмой. Скажи, что лифт был сломан в течение десяти минут.

В вестибюле он прямо направился к Эвелин, которая засыпала его вопросами.

Он поднял руку, чтобы остановить поток ее вопросов, и прорычал:

— Что это за фокус, Эвелин?

— Какой фокус? — широко открыв невинные глазки, удивилась Эвелин. — Кто это был?

— Никого. — Он стоял перед ней, уперев руки в бока. Подагрические шишки на ногах нещадно болели. — В комнате нет ни души. Друд, до краев наполненный джином и грехом, развлекается наверху в 414-й. Ты мне за это ответишь.

— Но вызов был из 360-го, мистер Паттон. Клянусь вам. Я не сразу вытащила штекер, чтобы еще раз убедиться, что вызов был из 360-го.

— Значит, ты неправильно поняла, что тебе сказали.

— Нет... я... я... — Рот Эвелин постепенно превращался в огромную букву "О". — Слушайте. Черт возьми, мистер Паттон. Слушайте, что я вам скажу. Когда она мне сказала "здесь мертвый человек", мне показалось, что она сказала "в комнате 316" Вот почему я еще раз внимательно посмотрела, в каком гнезде был штекер, и после того, как она бросила трубку, я хотела еще раз позвонить и уточнить. Но вызов был из 360-го. Я в этом абсолютно уверена. Никакой ошибки. Я думала, что это она ошиблась со страху, сказав 316 вместо 360. Слушайте, как вы думаете?..

— Ну вот, новое дело, — проворчал Паттон. — Так говоришь, 316? Кто в 316-й, Дик? — обратился он к портье.

— Кажется, мисс Польсон. Да, совершенно верно. Очаровательная пташка.

— Она сейчас дома? Ну-ка позвони ей, Эвелин, — обратился Паттон к Эвелин.

Дик сказал:

— Нет, по-моему, ее сейчас нет дома. Вот ее ключи. И мне кажется, я помню, что она недавно ушла. Совсем недавно.

— Она не отвечает, — сказала Эвелин.

Оливер Паттон пожал плечами.

— Так ты все-таки думаешь, что девушка сказала "316", а не "360"?

— Да, теперь я абсолютно в этом уверена. Чем больше я об этом думаю, тем больше у меня уверенность, что она действительно сказала "316".

Паттон повернулся и пошел к лифту, бросив на ходу Биллу:

— Пойду проверю 316-й.

Выйдя из лифта на третьем этаже, он ухмыльнулся: дверь 360-го все еще стояла открытой. Но он повернул в другую сторону, так же как и на четвертом этаже, — налево. На сей раз он остановился около шестой по счету двери — № 316, почти в самом конце коридора. Коридор скудно освещался, а за фрамугой света не было.

Паттон громко постучал, подождал, снова постучал и сказал:

— Откройте, или я воспользуюсь своим ключом.

Никто не ответил. Тогда он достал связку ключей, выбрал один из них и отпер дверь. Стоя на пороге, он включил свет. Яркий свет, заставивший его слегка зажмуриться, осветил точную копию спальни мисс Пэйн. В комнате все было в порядке, но только немного душно, потому что окна, находящиеся у изголовья кровати, были закрыты. Он вошел в комнату, внимательно все осмотрел и, не обнаружив никакого беспорядка, через несколько минут вышел обратно.

Возвращаясь к лифту, он снова взглянул на открытую дверь комнаты № 360. Теперь ноги у него до того разболелись, что, пожалуй, без горячей ванны не уснуть.

Сбоку от отеля "Эдельвейс" от каменного волнолома, расположенного как раз напротив отеля, и до заднего двора "Эдельвейса" шла узкая аллея. Ею пользовались грузовики для доставки продуктов в отель.

Аллея была очень густая. Даже в полнолуние ее окутывала глубокая темнота. А сегодня на небе был очень тонкий серпик луны.

Из черноты аллеи выбежала запыхавшаяся девушка и, ослепленная ярким светом уличных фонарей, споткнулась. Стоя на одном колене и опираясь обеими руками о тротуар, она бросала испуганные взгляды на аллею, оставшуюся позади нее. Ей ничего не было видно, но она отчетливо слышала шаги бегущего за ней человека.

Страх вперемешку с истерией до неузнаваемости исказили ее лицо. Это была сплошная маска ужаса. Она вскочила на ноги и быстро пробежала мимо ярко освещенного входа в отель. Подобно преследуемому охотником животному, она инстинктивно старалась держаться в тени.

Фары проезжавшего мимо автомобиля осветили ее фигурку, торопливо убегающую подальше от отеля. И в этот самый момент из аллеи выбежал мужчина и остановился как раз на том месте, где она упала. Он быстро огляделся по сторонам и, увидев освещенную фарами девушку, бросился вдогонку.

Она оглянулась, увидела автомобиль, а за ним догонявшего ее мужчину. Она буквально задыхалась от ужаса и быстрого бега, а сердце ее готово было разорваться. Она поняла, что у нее только один выход. Она выбежала на мостовую и начала отчаянно размахивать руками, пытаясь остановить машину, причем явно давала понять шоферу, что, если он не остановится, она бросится под колеса.

Раздался резкий сигнал автомобиля и сердитый скрип тормозов. К счастью, тормоза работали хорошо, и на сухом асфальте, в нескольких дюймах от девушки, машина остановилась как вкопанная.

Это было такси с выключенным зеленым огоньком. Оно было занято. Из окна высунулся рассерженный шофер, чтобы обругать девушку, но она быстро подбежала к задней дверце, открыла ее и прерывающимся голосом пробормотала:

— Пожалуйста, поезжайте быстрей. Пожалуйста, Пожалуйста.

Она упала на заднее сиденье и с силой захлопнула за собой дверцу.

Шофер повернулся было, чтобы пожурить ее, но она забарабанила кулаком по его плечу.

— Скорее поезжайте. Пока он меня не догнал. Разве вы не видите?

Шофер видел, что это была молоденькая, хорошенькая и страшно испуганная девушка. Он видел также через заднее стекло бегущего вслед за машиной мужчину. Сердито проворчав себе что-то под нос, он включил газ. Когда такси тронулось, девушку отбросило в правый угол машины. И только в этот момент она поняла, что в такси находится другой пассажир: в правом углу сидела женщина, с изумлением разглядывающая девушку.

— Извините... ради бога, извините, — все еще задыхаясь, пробормотала девушка. — Пожалуйста, отвезите меня хотя бы за несколько кварталов, пока я не придумаю, что мне делать. Пожалуйста, не останавливайтесь, чтобы он не мог меня догнать.

Она обращалась и к шоферу и к пассажирке одновременно. Шофер, слегка повернувшись, сказал ей через плечо:

— Я что ж? Рад вас выручить, если только, конечно, не возражает моя пассажирка. Что, старик хочет вас вернуть?

Они уже отъехали от отеля на два квартала, и теперь машина завернула за угол. Слегка затормозив, шофер с интересом взглянул на девушку.

Пассажирка же спокойно сказала:

— Конечно, я не возражаю. — Голос был молодой, гортанный, и говорила женщина с таким спокойствием, будто для нее было самым обычным делом делить такси с девушками, которые сломя голову выбегают из темных аллей, лепеча от ужаса что-то нечленораздельное.

— О нет, что вы? Он мне не муж. Это... Я не знаю, кто это, — крикнула она сквозь слезы. — Я не могу себе представить, кто это. Все так непонятно, так ужасно...

— Слушайте, мисс, хотите, мы найдем сейчас полицию, и вы им все расскажете? Они его быстро заберут.

— О нет. Только не полиция. Они... Они не поверят мне. Просто не поверят и будут задавать тысячи разных вопросов... — Ее голос замер.

— А что же вы хотите делать? — спросил шофер. — У меня ведь другая пассажирка. Она платит деньги...

— Все в порядке, водитель, не беспокойтесь, — снова раздался молодой голос из правого угла. Они приближались теперь к бульвару Бискейн. — Пожалуйста, поверните на Флагнер-стрит, там я скажу, где меня высадить.

— Я не знаю, что мне делать, — печально вздохнула девушка. — Этот ужасный человек... — На некоторое время она погрузилась в молчание. Казалось, она поняла, что должна дать своим спасителям какое-то объяснение по поводу сцены, свидетелями которой они только что были.

— Если я пойду в полицию, мне скажут, что я сумасшедшая. Но я не сумасшедшая, только я не смогу это доказать.

— Конечно, ты вовсе не сумасшедшая, сестренка, — успокоил ее шофер, поворачивая машину налево, на бульвар.

— Но кто-то должен мне помочь, — продолжала она с отчаянием в голосе. — Мой брат... — Она сделала глубокий вдох и затем медленно выдохнула и продолжала более спокойно: — Я здесь, в Майами, никого не знаю. Я нездешняя. Может быть, вы, водитель, знаете кого-нибудь? Какого-нибудь частного сыщика. Но только честного, который выслушал бы меня и не подумал, что я сумасшедшая, а помог бы мне.

— Попросите Майкла Шейна, мисс. Он любит ввязываться в запутанные дела.

— А он хороший сыщик?

— Лучший в Майами, я бы даже сказал, лучший в стране, — добавил шофер. — Если вы хотите, чтобы кто-нибудь, не задавая лишних вопросов, занялся бы этим чудаком, который гнался за вами, лучшего парня, чем Шейн, вам не найти.

— Дело не в том, что я боюсь вопросов. Просто у меня нет времени на пустые разговоры. А как вы думаете, можно будет обратиться к нему в такое позднее время?

— Леди, — сказал шофер, — когда вы несколько кварталов тому назад прыгнули под колеса моего такси, вы не могли поступить более удачно. Дело в том, что я страстный поклонник Майкла, регулярно читаю в газетах обо всех подробностях его деятельности и точно знаю, где он может находиться в такое время суток. И из газет мне также известно, что и дома, в ночное время, он работает так же энергично и плодотворно, как и днем в конторе. — Говоря это, он с хитрецой посмотрел на девушку, но она не поняла двусмысленности его фразы.

— Не можете ли вы отвезти меня к нему? — Ее пальцы нервно сжимали лежавшую на коленях черную замшевую сумочку. — Я заплачу вам... Я охотно заплачу вам.

— Это всего в нескольких кварталах отсюда, — сказал шофер. — Если другая леди не возражает...

— Нет-нет, нисколько. Поезжайте. — Видимо, это приключение доставляло пассажирке огромное удовольствие. — Я еще, собственно, не решила, куда вы меня потом подбросите.

— О'кей. — Шофер пересек ярко освещенную Флагнер-стрит и повернул за угол направо. Через несколько минут он остановился около аппартамент-отеля на северном берегу реки Майами, вышел из машины и открыл заднюю дверцу.

— Входите прямо в этот отель, мисс, и спросите у дежурного Майкла Шейна. Вас пропустят к нему без всяких расспросов.

Выходя из машины, девушка обратилась к своей попутчице:

— Я не знаю, как мне вас отблагодарить. Я... Я не могу вам ничего объяснить, но вы так много сделали для меня, разрешив остаться в вашей машине. Я оплачу такси, и шофер отвезет вас, куда вы прикажете.

— В этом нет надобности. Мне это волнующее приключение доставило большое удовольствие. Прямо как в кино.

Девушка выпрыгнула из машины, вручила шоферу пятидолларовую бумажку и прошептала:

— Вы чудесный малый. Вы были так добры.

Он посмотрел на ассигнацию, сдвинул на затылок форменную кепочку и почесал лоб. Девушка быстро вбежала в подъезд отеля.

— Чудные эти дамочки, — пробормотал он. — Вот уж действительно не знаешь... — Он пожал плечами, снова надвинул на лоб кепку и официальным тоном обратился к пассажирке:

— Куда прикажете, мисс?

Пробежав полквартала на север от отеля "Эдельвейс", мужчина, задыхаясь от быстрого бега, остановился, увидев, что такси набирает скорость. Задние сигнальные лампочки машины постепенно тонули в темноте ночи и, наконец, совсем исчезли, когда такси повернуло за угол.

Он заскрежетал зубами и со злостью ударил кулаком правой руки по ладони левой. В свете ночных фонарей ему удалось различить фирму и номер такси.

Постояв в нерешительности некоторое время, он резко повернулся и пошел обратно к отелю. В холле отеля было пусто, лишь дежурный клерк и телефонистка о чем-то оживленно разговаривали. Мужчина подошел к телефонной будке, находившейся рядом с входной дверью, и углубился в чтение телефонной книги.

Он нашел адрес компании, которой принадлежало это такси, записал его и пошел к своей машине, которая стояла за первым углом к югу от входа в отель. Он поехал по только что найденному им адресу: 8-я Северо-Западная авеню — и остановился около огромного гаража. Место для стоянки было полностью забито, ему пришлось отвести свою машину чуть дальше, вверх по улице.

Он вошел в контору гаража. Несколько шоферов стояло у входа, с полдюжины других устроились на стульях и, прислонившись к стене, дремали.

Прямо перед входом стоял огромный стол, за которым сидел краснолицый мужчина и разговаривал с кем-то по телефону. Сзади него в кабине сидела блондинка, усталым голосом отдающая какое-то приказание в микрофон, прикрепленный к стене.

Толпившиеся около входа шоферы с любопытством посмотрели на мужчину, который направился к столу краснолицего. Краснолицый здоровяк положил трубку и крикнул через плечо:

— Номер 203, Герт. Забери пассажира на 147, Брикер-стрит. — И, подняв голову, обратился в мужчине: — Желаете такси, мистер?

— Не совсем. — Опершись ладонями о стол, высокий человек со шрамом на лице слегка наклонился к краснолицему. — Есть ли хоть малейшая надежда связаться с водителем одной из ваших машин, если я укажу вам ее номер?

— Слабая надежда. Вот если бы вы знали его имя или личный номер...

Позвонил телефон. Он ответил:

— Да? — И выслушав просьбу: — Сейчас высылаю. — Взглянув на одного из сидевших у стены водителей, он сказал: — Ну-ка, Том, прими-ка лучше ты этот вызов. Стар Брайт Клаб. По голосу можно надеяться на хорошие чаевые.

Тем временем человек со шрамом достал из кармана бумажник, вынул из него десятку, потом, немного подумав, добавил еще десятку и положил деньги на стол.

— Конечно, список у нас есть, — проворчал краснолицый. — Но, черт возьми, сейчас уже поздно, и почти все служащие разошлись, остались только дежурные. — Он кивнул в сторону стеклянной двери, за которой в большой комнате работали только две девушки.

Человек со шрамом продолжал настаивать:

— Это действительно очень важно. Для меня это вопрос жизни и смерти, если хотите. Мне надо узнать кое-что относительно пассажира, которого минут двадцать тому назад ваша машина посадила около отеля "Эдельвейс".

Он взял со стола листок бумаги и написал на нем номер машины.

Краснолицый пожал плечами и сказал:

— Ну, это немного легче. Значит, около "Эдельвейса" двадцать минут тому назад. — Он повернулся к блондинке, сидевшей в кабине, они немного о чем-то пошептались, и он передал ей записку с номером машины.

Потом пошел за стеклянные двери в соседнюю комнату и дал бумажку с номером одной из девушек. Вернувшись на место, он пробурчал:

— Через несколько минут все будет готово.

Он продолжал принимать по телефону вызовы, а человек со шрамом сел на стул около стола в ожидании ответа.

Прошло, по крайней мере, десять минут, прежде чем из соседней комнаты вышла девушка и положила листок бумаги на стол краснолицего.

— Это Арчи. Личный номер 62. Вам это было нужно? — Пухленькими пальчиками она подхватила одну из десятидолларовых бумажек.

— Я прошу вас соединиться с ним по радио. Узнайте, куда он отвез женщину, которая села в его машину около отеля "Эдельвейс" примерно полчаса тому назад.

Пальцы краснолицего выбивали на столе дробь.

— Это против правил, мистер. Вам придется подождать, пока Арчи вернется сюда. И тогда, если только он захочет поднатужить память, кого и куда он возил...

— Мне это нужно очень срочно... немедленно, — нетерпеливо перебил его человек со шрамом. — Это моя сестра, вы понимаете? И она в беде. Мне нужно срочно ее найти. Разве двадцати долларов недостаточно для такого пустякового одолжения?

Здоровяк пожал плечами и спокойно убрал в карман десять долларов.

— Эту двадцатку вы заплатили за то, чтобы узнать имя водителя и его личный номер. — Потом, указав большим пальцем через плечо на кабину блондинки, сказал: — Попробуйте поговорить с Герти. Меня не касается, о чем она там говорит по радио с водителями.

Человек со шрамом закусил нижнюю губу, взял бумажку с именем и личным номером водителя и подошел к кабине блондинки. Передав сообщение, она нажала кнопку отбоя и взглянула на подошедшего. Он сказал, указывая на микрофон:

— Вы можете по этой штуке вызвать Арчи, личный номер 62?

— Именно для этой цели эта штука и существует.

— Вы можете узнать у него, куда он отвез молодую леди, которая села в его машину около отеля "Эдельвейс" примерно полчаса тому назад?

— Мистер, я не знаю. Мы не имеем права вести частные переговоры по этому радио. Только по распоряжению компании.

— Но это очень важно. Я должен немедленно найти свою сестру. Она... — Он глубоко вздохнул и затем продолжал: — Она попала в ужасную переделку. Может быть, ей сейчас даже угрожает опасность, и я еще могу спасти ей жизнь, если найду ее как можно скорее.

Блондинка скорчила гримаску и повернулась, чтобы через его плечо посоветоваться с краснолицым.

— Что ты скажешь на это, Берт?

Не поворачивая головы, он только пожал плечами.

— Поступай как хочешь, детка. Я вообще никогда не знаю, о чем ты там говоришь в свой микрофон.

Человек со шрамом снова вынул бумажник. Блондинка внимательно наблюдала, как он, правда довольно неохотно, доставал еще одну десятку.

Затем она нажала кнопку и пробубнила в микрофон:

— Вызываю машину 62. Шестьдесят два. Вызываю Арчи. — Потом нажала другую кнопку и слегка откинулась в кресле, прислушиваясь к тому, что ей скажут в наушники.

И через 30 секунд продолжила:

— Арчи? Здесь человек, который хочет знать, куда ты отвез леди, которую посадил примерно полчаса тому назад у отеля "Эдельвейс".

Она выслушала ответ и затем спросила человека со шрамом:

— С какой стороны отеля? С северной или южной?

Он закрыл глаза и попытался быстро сориентироваться, где именно это произошло,

— Скажите ему, с северной. В первом квартале на север.

Она передала это Арчи. Затем брови ее высоко поднялись, и, повернувшись к человеку со шрамом, она спросила:

— Арчи спрашивает, вы тот самый парень, который гнался за ней? Которого она так испугалась?

— Боже милосердный, нет, — нетерпеливо воскликнул он. — Я же говорю вам: это моя сестра. А человек, который за ней гнался... Я сам его боюсь. Скажите шоферу, что ей угрожает опасность и что мне нужно как можно скорее ее найти, а то будет поздно.

Она передала Арчи его ответ и снова слушала. Потом повернулась, выдернула у него из рук десятку и сказала:

— Арчи говорит, что сейчас это не имеет значения, тот ли вы парень или нет, потому что он отвез ее к Майклу Шейну, и, если у вас появится желание ввязаться в дела этого рыжего, Арчи с удовольствием бы взглянул, что из этого получится.

— Майкл Шейн? Кто это?

— Вы, вероятно, нездешний, мистер. Это знаменитый частный сыщик. Газетные статьи о его делах всегда пишутся под самыми крупными заголовками.

— Частный сыщик? — Человек со шрамом нервно закусил нижнюю губу. — Тогда она, вероятно, более или менее в безопасности, но все-таки мне бы хотелось увидеть ее. Арчи не сказал, где живет Шейн?

— Сказал. — И она передала ему адрес, который ей сообщил Арчи.

Пробормотав "большое спасибо", он выбежал из гаража к своей машине.

Слабый лунный свет, лившийся сверху, и ночной воздух ранней осени располагали к чувственности и дремоте. После знойного, солнечного дня раскаленная земля все еще отдавала тепло, которое несколько ослаблялось слабым бризом, дувшим с Атлантики.

Проезжая с умеренной скоростью по правой стороне бульвара Бискейн, Майкл Шейн время от времени бросал взгляды на свою спутницу, любуясь загорелой головкой Люси Гамильтон, прижавшейся к его плечу.

Он был в белом полотняном пиджаке, без шляпы, и легкий прохладный ветерок развевал его жесткие рыжие волосы. Огромные ручищи небрежно лежали на руле. Майкл предавался приятному чувству спокойствия и довольства.

Сейчас лучшее время года в Майами, думал он. Дикая летняя жара уже позади, а первые отряды любителей солнца еще не прибыли с севера, чтобы толпами заполонить этот волшебный город. В его портфеле ни одного неоконченного дела, и, вероятно, никаких дел и не будет в течение ближайшего месяца до тех пор, пока в город не нагрянут охотники за легкой наживой, а также простачки, являющиеся объектом энергичной деятельности этих охотников, и тогда снова потребуется его талант.

Люси потерлась щечкой о его правый бицепс и проворковала:

— Разбуди меня, Майкл, когда приедем домой. Боюсь, что последний стакан шампанского окончательно меня доконал. Я даже немного одурела.

— А я так люблю, когда ты такая, мой ангел, — улыбнулся он.

— Какие ужасные вещи ты говоришь. — Она попыталась было поднять голову, чтобы надлежащим образом выразить свое негодование, но опять прикорнула у него на плече.

— Почему ужасные? — весело возразил он. — Тогда твоя роскошная прическа немного разлохмачивается, и ты теряешь вид жеманной секретарши.

— Как будто я когда-нибудь бываю такой, — фыркнула она.

— Конечно бываешь. В течение всего рабочего дня ты не допускаешь ни малейшего намека на какую-нибудь интимную близость. Я обязательно должен тебя куда-то повезти, накормить дорогим обедом и до краев напоить "Пол Роджером" прежде, чем ты начинаешь вести себя, как полагается человеческому существу.

— "Пол Роджером"? Ты отлично знаешь, что та дрянь, которой ты меня поишь, это обыкновенное калифорнийское шампанское.

— Однако оно вскружило тебе голову. И мы уже скоро приедем домой, и я воспользуюсь твоим состоянием и поцелую тебя.

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем утруждать себя? — Голос по-прежнему полусонный и приглушенный, однако в нем появились напряженные нотки.

— Утруждать себя? Поцелуем? — удивился он.

— Точно.

Он продолжал ехать по бульвару все с той же скоростью и обдумывал ее вопрос и свой ответ. Сказать по совести, он знал, о чем она говорила. И было очень трудно найти более или менее удовлетворительный ответ на ее вопрос. Конечно, он мог сказать, что ему нравится целовать ее. Но этого было бы недостаточно. Во всяком случае недостаточно, чтобы по существу ответить на поставленный ею вопрос. А задавая такой вопрос, она спрашивала, куда это может их привести. И единственно правильным, честным ответом на этот вопрос был бы: никуда. Но она не часто задает такие вопросы. Большей частью она, кажется, вполне довольна своим положением: в течение дня быть веселой, приветливой и высококвалифицированной секретаршей в его конторе и без всяких вопросов и возражений проводить с ним столько вечеров, сколько он может (или, вернее, хочет) урвать от своей работы.

Он неловко поерзал на сиденье и бессознательным жестом поднял руку, чтобы почесать мочку уха (это было его привычкой, когда он находился в затруднении). Потом спокойно спросил:

— А ты хотела бы что-нибудь изменить, Люси, если бы могла?

Она вдруг выпрямилась и слегка отодвинулась от него, как будто такое направление их разговора требовало несколько большей формальности в поведении.

— Не знаю, — с искренним сомнением печально ответила она. — Я действительно не знаю, Майкл.

Они уже были около 79-й улицы и быстро приближались к боковой улочке, ведущей к ее кварталу.

Он быстро повернул к ней голову и в свете уличных фонарей посмотрел на ее профиль. С напряженным вниманием ловил он ее взгляд, и вообще на какой-то момент в машине воцарилось напряженное молчание. Он попытался разрядить напряжение, переключившись полностью на управление машиной, и сказал, стараясь придать голосу как можно большую беспечность:

— Возможно, сейчас не время для такого разговора. Это надо серьезно обсудить за стаканом вина. Кстати, в твоем доме есть коньяк?

— Ты отлично знаешь, что есть. Его ровно столько, сколько ты не допил в прошлый раз.

— Знаешь, я в этом никогда не бываю уверен. Я никак не могу выбить из своей дурацкой башки, что в один прекрасный день ты начнешь поить этим коньяком другого парня.

— Может быть. В один прекрасный день.

Поворачивая за угол, он притормозил и перестроился в левый ряд. Никто из них не произнес ни слова до тех пор, пока он не остановил машину на углу ее дома и не вышел из нее. Он обежал кругом, чтобы открыть ей дверцу, взял за локоть, чтобы помочь выйти, затем подсунул вторую руку под ее другой локоть и на несколько мгновений приподнял ее в воздухе, вглядываясь в слегка покрасневшее лицо Люси. Она не делала никаких попыток ни прижаться к нему, ни оттолкнуть. Она ждала.

Его пальцы впились ей в руку, и хриплым голосом он сказал:

— Люси?

— Да, Майкл?

Он наклонился, прикоснулся губами к ее лбу около того места, где кончались кудряшки, затем взял ее под руку, и они пошли к подъезду.

Войдя в маленький вестибюль, Люси достала из сумочки ключ и отперла дверь. Он слегка придержал дверь, чтобы пропустить ее, и начал медленно подниматься по лестнице вслед за ней. Его рыжая голова находилась на уровне ее изящной талии.

Он подумал: есть какая-то особая интимность в том, когда мужчина вслед за женщиной поднимается по лестнице. Он часто так к ней поднимался — выпить стаканчик на сон грядущий после того, как они вместе провели вечер. Но сегодня, совершенно очевидно, все было как-то по-другому. Он чувствовал, что в его груди нарастает волна радости.

Поднявшись на второй этаж, она повернула налево и отперла свою дверь. Он молча ждал, пока она включит свет, и затем вошел.

На Люси был полувечерний туалет из темно-синего шелка с какими-то блестками, сшитый крайне просто: с низким вырезом спереди и сзади, с узенькими бретельками. Взору открывались роскошные плечи, шея и руки цвета слоновой кости.

Погруженный в размышления, он смотрел, как она прошла вдоль довольно длинной комнаты к маленькой кухоньке, сказав ему с улыбкой:

— Устраивайся поудобнее, пока я все приготовлю.

Здесь очень легко устроиться поудобнее подумал он, опускаясь в глубокое кресло, стоявшее рядом с тахтой, и закуривая сигарету: комната была обставлена изящной, красивой мебелью.

Он вытянул свои длинные ноги, откинул голову на спинку кресла, закрыл глаза и затянулся.

Что ж, отлично. Почему бы ему не жениться на Люси? Сегодня, торжественно решил он, он должен честно и прямо поставить перед собой этот вопрос. Так же прямо он должен поставить его и перед ней. До сих пор они ни разу не говорили об этом серьезно, хотя много раз были на грани такого разговора.

Он выпрямился, услышав шуршание ее юбки. Она несла поднос, на котором стояла бутылка коньяка, четырехунциевый винный стакан, бокал со льдом для себя и другой бокал со льдом и водой для него. Он всегда пил коньяк из винного стакана и запивал его водой со льдом.

Она поставила поднос на низкий столик, стоявший перед тахтой, уселась в уголочек поближе к креслу Шейна и наполнила стакан коньяком. Затем налила немного коньяка в свой бокал и подала ему его стакан.

Но он не успел даже взять его из ее рук, как зазвонил телефон.

Лицо Люси резко изменилось. Настойчивый звонок телефона вдребезги разрушил безмятежное выражение ее лица подобно тому, как брошенный на зеркальную поверхность пруда камень нарушает спокойствие водной глади.

Продолжая держать в руке его стакан, она сердито проговорила:

— Я не отвечу. Это, конечно, тебе. Никто не может звонить мне в такой поздний час.

— Тем больше оснований ответить, — сказал Шейн. — Может быть, что-нибудь очень важное.

— Очередная блондинка? — вызывающе спросила она.

— Или брюнетка, — спокойно ответил он.

Телефон продолжал звонить. С нетерпеливым жестом он поднялся и, сделав два огромных шага, очутился у аппарата. Повернувшись к ней спиной, он проговорил в трубку:

— Квартира мисс Гамильтон, — Затем через некоторое время: — Правильно. — Он продолжал слушать, почесывая ухо.

Не спуская с него глаз, Люси Гамильтон плотно сжала губы и поставила его нетронутый стакан с коньяком обратно на поднос. Это было немое признание своего поражения.

Все еще стоя спиной к Люси, он сказал:

— Отлично, Пит. Я буду там через пять минут.

Он положил трубку, повернулся и печально покачал головой, хотя его глаза при этом отнюдь не были печальными, наоборот, в них светилось предвкушение волнующего приключения.

— Чертовски сожалею, мой ангел, но это была...

— Блондинка, — добавила она за него. — Блондинка в несчастье, ни больше ни меньше. Буквально умирает от желания выплакать свое горе на широкой груди Майкла Шейна.

— Этого Пит мне не говорил, — рассеянно ответил он, разыскивая шляпу. Потом вспомнил, что он был без шляпы.

И тут он увидел ее огорченное личико. Подошел к ней и с раскаянием погладил ее щечку.

— Но, милочка, на сей раз дело, кажется, действительно очень важное. Ты ведь знаешь, я просил дежурного отеля не тревожить меня здесь, если только речь не идет о чем-то серьезном.

— Я знаю, — ответила она, избегая его взгляда. — Ну, что же ты не заряжаешь свои пистолеты и не едешь? Что тебя держит?

— Ты отлично знаешь, мне очень жаль, что так получилось. — Он стиснул зубы, так как она все еще отказывалась посмотреть ему в глаза, и, повернувшись к двери, спокойно сказал: — Сохрани мой стакан до меня. Я обязательно приеду к тебе еще до полуночи,

В вестибюле отеля, где жил Шейн, никого не было, за исключением дежурного портье и одной молодой женщины, сидевшей в кресле лицом к входной двери. Она нервно курила сигарету.

Подходя к бюро дежурного портье, Шейн по пути бросил беглый взгляд на эту женщину. Молоденькая, хорошенькая девушка. На ней были темная юбка, белая блузка и поверх блузки светло-серый жакет. На коленях лежала красная кожаная сумочка. Она внимательно следила за Шейном, когда тот подходил к столу дежурного. Дежурному, Питу, не терпелось поскорее поговорить с Шейном, он немного наклонился вперед, состроил гримасу и в волнении вращал глазами вправо и влево.

— Я не знал, стоит ли звонить вам к мисс Гамильтон или нет, мистер Шейн. — Он старался говорить таинственным шепотом, как будто боялся, что кто-нибудь их подслушает. — Но вы когда-то дали мне этот телефон и сказали, что, если будет что-нибудь очень важное, можно туда позвонить. Я решил, что на сей раз дело очень важное. Она так сказала. Понимаете? Бедняжка насмерть перепугана. Все время оглядывалась, как будто за ней гнался сам черт. А вы мне разрешили в особых случаях пускать в вашу комнату клиентов, чтобы они там вас подождали.

— Я просил тебя посылать наверх только хорошеньких, — с улыбкой напомнил ему Шейн. — Она хорошенькая?

— Да. Очень хорошенькая. Конечно, не такая, как та, которая сидит вон на том стуле, — он ткнул большим пальцем в сторону девушки с красной сумочкой. — Но она пришла немного позже, поэтому я не мог и ее послать наверх, верно ведь?

Шейн облокотился на бюро и посмотрел на девушку, сидевшую в другом конце вестибюля. Она все время внимательно за ними наблюдала и, поняв, что они заговорили о ней, быстро встала и направилась к ним.

Это была довольно пухленькая для своего возраста — ей было лет двадцать, не больше — девушка, и на ходу она весьма игриво колыхала бедрами. Светло-голубые глаза казались стеклянными, а ресницы и брови до того тонки и светлы, словно их не было вовсе. Полные, пухлые, обильно смазанные губной помадой губки расплылись в заискивающей улыбке:

— Вы мистер Шейн?

Шейн молча кивнул, изучая ее прищуренными глазами. Она взглянула на Пита и резко проговорила:

— Почему вы мне не сказали, что это Шейн? Вы обещали мне, что, как только он придет...

— А я только что пришел, — спокойно сказал Шейн. — Боюсь, что у меня нет времени для...

— Нет, для меня у вас есть время. — Она вцепилась в его руку и потащила в дальний угол, подальше от дежурного, чтобы он не мог их подслушать. — Это ужасно важно, — быстро говорила она слишком низким, хриплым для такой молодой женщины голосом. — Я вас ждала-ждала и чуть с ума не сошла от мысли, что же я буду делать, если вы не придете вовремя. Но теперь все в порядке. Я уверена, что вы его застанете там, если сейчас же поедете туда. Он был там пятнадцать минут тому назад. Он в "Сильвер Глэйд", это недалеко отсюда, в конце улицы.

Говоря это, она открыла свою сумочку и старательно искала там что-то. Затем вынула оттуда фотографию молодого человека и настойчиво сунула ее Шейну.

— Это он. Пожалуйста, поторопитесь. Подождите его у входа, когда он выйдет, а потом идите за ним.

Шейн покачал своей рыжей головой.

— Извините, но я уже занят. Если речь идет о бракоразводном процессе...

— Какая разница, для какой именно цели и какую работу вы будете выполнять? Я вам заплачу. Сколько? Назовите вашу цифру. Эта работа займет у вас не более получаса. — Она снова покопалась в сумочке, достала оттуда пачку ассигнаций и начала отсчитывать двадцатки.

Отсчитав пять штук, она приостановилась, затем взглянула на Шейна и добавила еще две, так как он упрямо продолжал качать головой.

Он протянул руку, чтобы вернуть ей фотографию, но она оттолкнула ее, продолжая горячо настаивать:

— Вы не можете отказать мне, а то он уйдет раньше, чем я найду кого-нибудь другого.

Теперь голос ее сделался робким, умоляющим, она подошла к нему совсем близко, заискивающе взглянула в его глаза и соблазнительно вытянула свои ярко накрашенные губки.

— О, пожалуйста. — Она попыталась всунуть ему в руку семь отсчитанных ассигнаций. — Я буду ждать ваш ответ. У себя дома... Одна... — Последние четыре слова она проворковала своим гортанным голосом, вкладывая в них совершенно определенный смысл.

— Нет, — сказал он коротко и подумал: хотел бы я, чтобы ты была более взрослой и понимала, что твои духи обладают слишком крепким ароматом, чтобы соблазнительно подействовать на чувственность мужчины.

Он сунул фотографию обратно ей в руку и нетерпеливо повернулся, но она вцепилась в него, хотела оттащить обратно, опустила фотографию в его карман и все время настойчиво пыталась силой всучить ему деньги.

Но он, слегка оттолкнув ее, решительной походкой направился к дежурному портье. И она, наконец, сдалась. Она стояла посреди вестибюля, уперев обе руки в крутые бока, ее светло-голубые глаза метали молнии.

Шейн даже не посмотрел на нее, а Пит улыбался во весь рот.

— Кажется, они готовы сегодня подраться из-за вас, мистер Шейн. Лично я, если бы на меня напирала такая красотка, как эта...

— А та, наверху, такая же? — нетерпеливо перебил его Шейн.

— Ни капельки не похожа. То есть она, конечно, хорошенькая, но о ней трудно что-либо сказать, уж очень она перепугана. — Он слегка понизил голос. — А эта вторая пришла сюда несколько минут тому назад и хотела прямо пройти в вашу комнату, чтобы подождать. Но я не сказал, в каком номере вы живете, как она ни старалась прострелить меня своими глазами. Я ей не сказал также, что у вас уже есть другая клиентка.

— Отлично, — похвалил его Шейн. — Так ты и не говори ей номер моей комнаты.

Он повернулся, чтобы пойти к лифту, и ускорил шаги, когда заметил, что она снова хочет обратиться к нему. В вестибюле раздавался громкий стук ее каблучков. Шейн быстро вошел в лифт и сказал широко улыбающемуся лифтеру:

— Давай, скорей закрывай.

Лифтер захлопнул дверцу прежде, чем она успела добежать до лифта.

Шейн рукавом белого полотняного пиджака вытер пот со лба и уже сам улыбнулся лифтеру:

— Давай наверх, Джек. И каким бы способом тебя ни уговаривала эта дамочка, ни в коем случае не привози ее наверх. Понял?

— Понял, мистер Шейн. Мне просто смешно, как она на вас напирает.

Шейн что-то пробормотал и пошел по коридору в свою комнату.

Первым впечатлением Шейна от девушки, которая при его приходе отпрянула от двери в дальний угол гостиной, было, что это совсем молоденькая, хорошенькая пепельная блондинка, перепуганная насмерть его приходом.

Лицо мертвенно-бледное, круглые, как два шарика, глаза, дрожащие губы. Она прижалась к стене, пристально глядя на Шейна. Когда он спокойным движением закрыл за собой дверь, она выпрямилась и, все еще дрожа от страха, спросила:

— Вы мистер Шейн?

— Да, я Шейн, конечно, я Шейн, — с раздражением ответил он. — Вы ведь пришли сюда и спросили меня. Так ведь? Это моя комната. Кто же, по-вашему, может сюда войти?

— Я не знаю. Я так боялась все время, пока ожидала вас. Я думала, что он каким-нибудь образом найдет меня здесь.

— Он?

Она все еще стояла, дрожа как в лихорадке, тесно прижавшись к стене, как будто боялась, что без поддержки ей не устоять на ногах. Он медленно пошел по направлению к ней, стараясь не делать резких движений, так как они могли бы испугать ее до истерики.

— Да. Человек, который убил моего брата, — проговорила она. — Во всяком случае, я так думаю, что это он убил его. Это должен быть именно он. Если... если мой брат действительно убит. Я видела его, уверяю вас. Вы верите мне, мистер Шейн? Вы не считаете, что я сошла с ума?

Шейн подошел к ней совсем близко, так близко, что смог, протянув руку, осторожно взять ее за кисть. Он нежно отвел ее от стены и, крепко держа за руку, подвел к креслу и усадил. Стараясь придать своему голосу максимально спокойное и доброе выражение, он сказал:

— Конечно, я вас слушаю. Но успокойтесь. Прежде всего, вам необходимо выпить. Закройте глаза и успокойтесь. Не бойтесь, что кто-то может сюда войти.

Он отпустил ее руку и пошел к стеклянному винному ларцу.

— Что вы будете пить: коньяк или херес?

— Пожалуйста, немного хереса. — Ее голос утратил истерическую резкость. Она говорила теперь низким дрожащим голосом: — Вы должны мне поверить.

Шейн ничего не ответил. Он взял бутылку хереса и коньяк, пошел в маленькую кухню и через несколько минут вернулся оттуда, неся на подносе два винных стаканчика и бокал с водой. Он подвинул маленький столик поближе к креслу девушки, поставил на него поднос и налил ей стакан хереса.

— Сначала выпейте это, весь стакан, прежде чем начнете что-нибудь рассказывать.

Он наполнил свой стакан коньяком, с наслаждением выпил глоток, с грустью вспоминая о нетронутом стакане, который он оставил в комнате Люси ради того, чтобы прийти сюда и выслушивать безумный бред относительно брата истеричной девушки, который якобы был убит, а на самом деле, может быть, совсем и не убит. Он придвинул другой стул, сел на него, оказавшись лицом к лицу с девушкой, и терпеливо ожидал, пока она допила свой стакан.

— А теперь расскажите мне о вашем брате. Вы говорите, он был убит?

— Да. Уверяю вас, я видела сама. Он лежал там мертвый. Я это видела. Но когда я вернулась, его там уже не было. Он исчез. Просто исчез. — Она вдруг с новой силой задрожала и всплеснула обеими руками.

— Но он не мог уйти. Ведь мертвые не могут бегать, правда?

— Во всяком случае, ни один из тех, которых мне приходилось видеть, бегать не мог, — согласился с ней Шейн. — Вы лучше расскажите мне все с самого начала.

— Да, конечно. Все началось сегодня вечером. Нет, пожалуй, вы захотите знать, что было до сегодняшнего вечера. Мой брат вообще страдал глупой слабостью в отношении девушек. Вы понимаете, что я хочу сказать? А я всегда следила за ним. С тех пор, как умер папа, четыре года тому назад. Правда, он на два года старше меня, но фактически... Ну, знаете, мне всегда приходилось за ним следить.

Она замолчала, нервно покусывая нижнюю губу. Ее светло-карие глаза смотрели мимо Шейна, куда-то вдаль, на давно ушедшие события.

— Давайте лучше вернемся к сегодняшнему вечеру, — предложил Шейн.

— Да, конечно. — Она кивнула головой и застенчиво улыбнулась. — Ну, хорошо. Мы остановились в отеле "Рони Плаза", а приехали мы уже две недели тому назад. И я опять начала замечать кое-какие признаки. Я знала, что у него появилась какая-то девушка и что в самое ближайшее время мне придется взять дело в свои руки... Сегодня вечером, около девяти, он позвонил мне по телефону. Он был страшно испуган и взволнован. Он попросил меня немедленно прийти к нему в отель "Эдельвейс", в комнату № 316. Я попросила его повторить адрес, записала все на бумажке, чтобы не было ошибки, немедленно вышла, взяла такси и поехала в "Эдельвейс". — Она опять замолчала.

Шейн нагнулся, чтобы налить ей еще вина, но она не заметила его движения.

— В отеле я сразу поднялась на третий этаж, — продолжала она, — в комнату № 316. Через фрамугу я видела, что в комнате был свет, но, когда я постучала, никто мне не ответил. Я стучала три раза, окликнула его по имени и затем попробовала дверную ручку. Дверь не была заперта. Я ее открыла. Первое, что я увидела, это был мой брат, который лежал на кровати в дальнем конце комнаты. Он был в одной сорочке, а его пиджак был скатан в валик и подложен под голову, и на нем была кровь. А на шее — огромная зияющая рана. Я... я знаю, что он был мертв, мистер Шейн. Глаза были открыты и как стеклянные.

Она вдруг закрыла лицо руками и начала всхлипывать. Шейн дал ей выплакаться, закурил сигарету, выпил половину своего коньяка и глотнул воды. Наконец, ее плечи перестали вздрагивать.

Он сказал спокойно:

— Чем скорее вы мне все расскажете, тем скорее я смогу начать действовать.

— Я знаю. Конечно. — Она подняла заплаканное личико и с шумом глотнула. — Я даже не входила в комнату. Мне это и не требовалось: я видела, что он был мертв. Сначала я хотела воспользоваться телефоном, стоявшим в этой комнате, но потом подумала, что я могу стереть отпечатки пальцев на трубке, а они могут оказаться уликой. И тут я вспомнила, что, когда я выходила из лифта, я заметила, что одна из дверей номеров открыта и из нее виден свет. Я побежала к этой комнате, чтобы попросить разрешения позвонить вниз, но оказалось, что в комнате никого нет. Тогда я схватила телефонную трубку, позвонила вниз на коммутатор и вернулась. Я уходила не больше чем на две минуты. Я отлично знаю, это заняло не больше двух минут. Но дверь в 316-ю оказалась уже закрытой, хотя я отлично помню, что оставила ее открытой. Свет все еще горел. Тогда я нажала на ручку, и дверь открылась, как и в прошлый раз. Но его в комнате уже не было. Просто не было, и все. И никаких следов беспорядка. Ни его пиджака. Ни крови. Ничего.

— Вы уверены, что это была та же самая комната?

— Конечно уверена. Когда я подошла к ней, а дверь оказалась закрытой, я еще раз взглянула на номер, это был 316-й. Я вбежала в комнату, посмотрела в ванной, в единственном шкафу, который там стоял, даже посмотрела под кроватью. Я чувствовала себя так, как будто я нахожусь в стране зеркал, как Алиса, понимаете? Я выбежала в коридор, и тут он наскочил на меня. — Она снова замолчала, тяжело дыша широко открытым ртом, — ее охватила новая спазма ужаса. — Это был какой-то неизвестный человек. Я уверена, что я его никогда раньше не видела. Свет в коридоре был довольно тусклый, но мне все-таки удалось рассмотреть его лицо. Ужасное лицо, со шрамом. Я повернулась и побежала в противоположную сторону, к красному сигналу, указывающему пожарный выход. Он побежал за мной, что-то кричал, но я ничего не расслышала. Я бежала, не оглядываясь. Я знала, что это он убил моего брата и теперь хочет убить меня. Я выбежала на пожарную лестницу, спустилась вниз, там была открыта дверь, выходившая в темную аллею. Я изо всех сил неслась к освещенной улице, а он бежал вслед за мной и что-то кричал. Когда я выбралась из темноты, мимо меня как раз проезжало такси, я почти силой заставила шофера остановиться, вскочила в машину и попросила его ехать как можно быстрее. А потом... потом я не знала, что делать, а шофер оказался такой милый, я ему рассказала... совсем  немного... не все, и он сказал, что если кто мне и может помочь здесь в Майами, так это вы, и привез меня сюда.

— Очень мило с его стороны давать мне такую рекомендацию, — проворчал Шейн. — Но почему бы вам не обратиться в полицию? О таких случаях, когда находят мертвого человека, следует прежде всего сообщать именно им.

— Я боялась пойти к ним. — Она снова задрожала и протянула руку к стакану с вином. — Все о них говорят, что они продажные и ни на что не способны. Они бы только начали смеяться надо мной и сказали бы, что я сумасшедшая. Кроме того, я знала, что им, вероятно, уже сообщили из отеля что-то по моему звонку, они туда приехали, не нашли никакого трупа и, конечно, не будут слушать меня.

Шейн пожал плечами, встал и сказал:

— Ну-ка, выпейте еще глоточек хереса, пока я проверю. — Он подошел к телефону и набрал номер.

— Пожалуйста, сержанта Дженкинса. Эй, Сарж. Майкл Шейн. Тебе не сообщали о каких-нибудь неприятностях из отеля "Эдельвейс"? Ну, о каких-нибудь вообще. Например, об убийстве или других подобных пустяках? — Он выслушал ответ, потом медленно проговорил: — Понимаю. Нет, по-моему, нет. Во всяком случае, пока нет. Если что-нибудь узнаю, непременно сейчас же сообщу тебе.

Он повесил трубку и, почесывая ухо, смотрел на затылок блондинки. Она повернулась и посмотрела на него глазами, полными надежды, но надежда тут же исчезла, как только она увидела лицо Шейна. Он нашел в телефонной книге номер телефона отеля "Эдельвейс", позвонил туда и попросил соединить его с мистером Паттоном.

— Олли? Майкл Шейн. Что, в ваших краях не было никаких событий сегодня около 21.30?

Некоторое время он слушал, а девушка внимательно следила за выражением его лица.

— Спасибо, Олли. Учти, я всегда готов в любой момент помочь чем могу... — Он повесил трубку и с хмурым видом вернулся на свое кресло.

— Отельный сыщик из "Эдельвейса" рассказывает примерно то же, что и вы. Это относится только к первой части вашего рассказа. Им ничего не известно о том, что кто-то гнался за вами. После того, как вы сообщили им из 360-го относительно убитого человека, они сначала пошли в 360-й, так как дежурная телефонистка думала, что она просто ослышалась, когда вы говорили про 316-й. Потом они тщательно проверили обе комнаты, но ничего не нашли; ни трупа, ни каких-либо следов убийства. Естественно, поэтому они ничего не сообщали полиции. Они подумали, что это просто глупая шутка или выходка рехнувшейся женщины. — Говоря это, он внимательно изучал лицо девушки.

Она заметила это и воскликнула в отчаянии:

— Вы тоже так думаете? Да? Что я сумасшедшая? Что я все это выдумала?

Он пожал плечами.

— Нет. Ваши слова о том, что вас преследовал какой-то мужчина, звучат весьма правдоподобно. А что, водитель такси тоже видел его?

— Да, видел. И другая леди, которая уже сидела в машине, когда я туда впрыгнула. Вы можете спросить их обоих.

— Вы помните номер такси или фамилию шофера?

— Нет.

— Или имя другой пассажирки?

— Нет. О, вы такой же нехороший, как и полиция, — взорвалась вдруг она и вскочила на ноги, слегка покачнувшись при этом. — Как я могу вам все доказать? Я отлично знаю, что мой брат был убит. Я видела его. Это была не галлюцинация.

— Садитесь, пожалуйста, — успокоил ее Шейн. — Я охотно верю вам, что вы видели нечто, что вам показалось убитым братом. Я ведь не отрицаю полностью, что вы ничего не видели. Давайте-ка разберемся во всем. Скажите, может быть, ваш брат был большой шутник?

— Нет. — Она снова села в кресло.

— Потому что это довольно старый трюк: разыгрывать убийство при помощи бутылки томатного соуса.

— После того, как его горло было перерезано? — сердито крикнула она. — Мистер Шейн, я видела зияющую рану. И я видела его глаза. Вытаращенные, мертвые...

Шейн встал и начал ходить по комнате.

— А в первый раз вы совсем не входили? Даже для беглого осмотра?

— Нет. У меня была единственная мысль: поскорее добраться до телефона.

— Значит, во время вашего первого визита убийца, вероятно, еще находился в комнате? Где-нибудь в ванной или в шкафу?

— Вероятно, так. Я его не искала.

— А сколько времени вы потратили на то, чтобы найти другой телефон?

— Я думаю, что не больше двух минут. Ну, может быть, три или четыре. Я все делала очень быстро, стараясь не терять драгоценное время.

— Если бы не было человека, преследовавшего вас, я бы подумал, что у вас была просто галлюцинация. Никакого брата там вовсе не было. А теперь... Собственно, я не знаю, что я могу для вас сделать? Мы, конечно, можем пойти сейчас в "Эдельвейс", попросим отельного сыщика еще раз все более тщательно проверить.

Мысль о том, чтобы вернуться в отель "Эдельвейс", снова ввергла ее в панику. Она спросила с отчаянием:

— Вы считаете, что мне нужно туда пойти? Вместе с вами? Разве я не могу просто, быть вашим клиентом, а вы бы для меня все расследовали? — Она стала лихорадочно копаться в своей черной замшевой сумочке. — У меня есть деньги. Я могу дать вам аванс.

Шейн покачал головой, внимательно изучая ее лицо.

— Я пока что не уверен, что есть какое-то дело, за которое я мог бы получить аванс. — Он не сказал ей правды, не сказал, что он не любит сумасшедших клиентов и начинает серьезно подозревать, что она просто рехнувшаяся девчонка.

Но увидев, в какое отчаяние повергли ее его слова, он поспешно добавил:

— Что ж, я, пожалуй, посмотрю. Может быть, мне кое-что удастся найти. Если я узнаю, что с вашим братом действительно что-то случилось, тогда я возьму у вас аванс. — Он быстро встал. — Вероятно, вы будете в отеле "Рони Плаза"? Как ваше имя и номер вашей комнаты?

— А разве мне нужно непременно вернуться туда? — Она взглянула на него влажными, просящими глазами. — Тот, кто убил моего брата, вероятно, знает, где мы остановились. У меня до сих пор перед глазами это ужасное лицо со шрамом. А не могу ли я просто остаться здесь, у вас, пока вы туда поедете?

Шейн задумался. Бог ее знает, что за мысль у нее в голове? Чего она боится? Не будучи психиатром, он, однако, подумал, что имеет дело с самым настоящим случаем "мании преследования". Сначала она боялась идти в полицию, чтобы там все рассказать, теперь боится возвратиться в свой отель, где она, безусловно, была бы в абсолютной безопасности.

Ему очень не хотелось оставлять ее одну в своей комнате из-за ее совершенно необоснованного страха.

Однако он довольно мягко сказал ей:

— Я не думаю, что это очень удачная идея — остаться здесь. У меня есть лучшая. — Он подошел к письменному столу, открыл ящик, достал бланк со своим именем, написал на нем имя и адрес Люси Гамильтон и несколько строчек:

"Мой ангел, будь действительно ангелом. Позаботься о подательнице этого письма. Запри свою дверь на цепочку и не впускай никого до тех пор, пока я тебе не скажу. Кажется, эта девушка в опасности".

Он подписал записку "Майкл" и дал ей прочитать ее.

— Это моя секретарша, — объяснил он. — Мы сейчас спустимся вниз, я посажу вас в такси, и вы поедете к ней. Никто вас там не найдет, а на случай, если вы мне понадобитесь, я буду знать, где вы находитесь.

Она влажными от слез глазами прочитала записку. Это были слезы благодарности.

— Вы... вы просто замечательный. Я готова расцеловать шофера такси за то, что он направил меня к вам.

Шейн быстро отвернулся от нее, опасаясь, как бы ее благодарность не вылилась в желание расцеловать вместо шофера его самого, потому что, как ему показалось, именно это намеревалась сделать его посетительница, а он предпочитал быть абсолютно уверенным в умственных способностях женщин, которых целовал.

В этот момент в коридоре послышались чьи-то громкие шаги. Шаги затихли около двери Шейна, и раздался повелительный стук.

Девушка задрожала и отскочила от двери, продолжая смотреть на нее широко открытыми, загипнотизированными глазами, как будто она ожидала, что вот-вот кто-то вломится в комнату.

— Это он, — крикнула она. — Я знала, что он догонит меня. Не пускайте его. О, пожалуйста, не пускайте.

Пробормотав "ради Бога, замолчите", Шейн направился к двери. Она повисла у него на руке, стараясь задержать его.

Раздался новый стук в дверь, и грубый голос потребовал:

— Откройте, Шейн.

— Пожалуйста, — умоляла она. — Я умру, если вы его впустите. Где я могу спрятаться?

Шейн посмотрел на нее. С застывшим от ужаса лицом она бессильно повисла на его руке. Он сказал ей довольно грубо:

— Бросьте вы. Никто вас не тронет, пока я здесь.

Этот грубый окрик подействовал на нее как удар. Она отшатнулась от него, подобно жалкой дворняжке, когда ее грубо пнут ногой. Рот беззвучно открывался и закрывался, а в уголках губ появилась пена. Шейн схватил ее за плечи и повернул.

— Идите в кухню. Запритесь там на замок и ждите пока я вас позову.

Он слегка подтолкнул ее и подождал, пока она скроется в кухне и запрет за собой дверь.

Настойчивый стук и требование открыть дверь продолжались с новой силой. Шейн подошел к двери и отпер ее. На пороге стоял высокий молодой человек со шрамом на лице,

Лицо со шрамом, находящееся почти на одном уровне с лицом Шейна, было красным и искажено гневом или какими-то другими эмоциями, но его отнюдь нельзя было назвать страшным и ужасным, каким его ожидал увидеть Шейн со слов девушки. В самом деле, если не считать шрама на одной щеке и выражения обуревавших его в настоящее время эмоций, подумал Шейн, это было довольно приятное, почти красивое лицо хорошо сложенного человека лет тридцати с небольшим.

Шрам шел по диагонали от левого угла рта до верхней скулы, и Шейн подумал, что, вероятно, он не так уж бросается в глаза. Но сейчас белый рубец ярко выделялся на покрасневшем лице.

Шейн твердо и неподвижно стоял у двери, широко расставив ноги и бросая свирепые взгляды на своего визитера, который пытался, оттолкнув Шейна, ворваться в комнату.

— Где она? Что случилось с Нелли? — с яростью выкрикивал он.

Шейн поднял свою громадную ручищу и слегка толкнул в грудь молодого человека.

— Вас сюда не приглашали, — прорычал он. — Какого черта вы устраиваете здесь эту глупую сцену?

— Вы Шейн? Да? — вызывающе посмотрел на него молодой человек, сжимая кулаки. — Я все равно войду к вам — приглашаете вы меня или нет. И ни один паршивый частный сыщик меня не остановит.

Суровые серые глаза Шейна внимательно изучали молодого человека. Он стиснул зубы, от чего впадины на щеках углубились.

— Готов в любой момент предоставить вам возможность попытать счастья, приятель, — сказал он.

На какое-то время их взгляды скрестились: влажные глаза молодого человека, налитые кровью, и холодные, вызывающие глаза Шейна. Затем величайшим усилием воли визитер овладел собой, Он разжал кулаки, пару раз моргнул глазами, облизал пересохшие губы и с усилием прохрипел:

— Извините, что я так ворвался к вам. Я Берт Польсон, и я чертовски беспокоюсь о Нелли. Я буквально сошел с катушек от волнения.

"Значит, теперь вас двое, сошедших с катушек", — подумал Шейн, а вслух сказал:

— Вот так-то лучше. Продолжайте вести себя так же, и, может быть, мы до чего-нибудь договоримся.

Он резко повернулся на каблуках и впустил Польсона, потом пошел к столику, держа в руках наполовину отпитый стакан коньяка. Он и не пытался спрятать стоявшие на столике бутылку хереса и стакан, из которого пила девушка. Он отхлебнул коньяк и повернулся к Польсону, который входил в комнату воинственной походкой и подозрительно посматривал на три закрытых двери, ведущих в ванную, спальню и кухню.

— Значит, ее имя Нелли? — вежливо спросил Шейн. — Странно, я только сейчас вспомнил, что она мне его так и не назвала.

— Где она? Что с ней случилось, Шейн? Что, во имя Бога, заставило ее так вести себя, когда она встретилась со мной?

— А как именно она вела себя? Хотите выпить, Польсон? — Шейн махнул рукой по направлению к открытому бару.

— Нет, благодарю. А разве она вам ничего не говорила? Интересно, какую сумасбродную чушь она тут порола, чтобы объяснить свой приход к вам?

— Она рассказала мне несколько вещей. — Все еще держа в руке стакан, Шейн опустился в кресло. — Уверяю вас, сейчас она в абсолютном порядке, и я предоставлю ее вам тотчас же, как только вы убедите меня, что это будет безопасно.

— Безопасно? — сердито фыркнул он. — Ради Бога, скажите мне, почему она боится меня?

— Может быть, об этом лучше расскажете вы сами. Садитесь, пожалуйста.

Бросив еще раз внимательный взгляд на три ведущие из гостиной двери, Польсон сел на кончик стула перед креслом Шейна.

— Я ничего не знаю. Если только на сей раз она действительно что-нибудь не натворила. — Польсон впился глазами в Шейна. — Как она вела себя? Абсолютно невменяема? — Он нервно стучал правым кулаком по левой ладони. — Черт возьми, приятель, разве вы не понимаете?

— Пока что я ничего не понимаю, — перебил его Шейн. — Пока что я могу только сказать, что вы проявляете ровно столько же здравого смысла, сколько и она. Успокойтесь и постарайтесь возможно более внятно рассказать мне все.

— Она рассказала вам, что, встретившись со мной в коридоре отеля, она вдруг дико закричала и убежала от меня?

Прихлебывая коньяк, Шейн кивнул.

— Да. И она рассказала мне, как вы погнались за ней по пожарной лестнице, затем через темную аллею и как ей еле-еле удалось спастись от вас, когда она впрыгнула в проезжавшее мимо такси. Между прочим, как вам удалось найти ее след?

— Я запомнил номер машины, разыскал шофера и спросил его. Но почему она меня так испугалась, Шейн? Она отлично знает, что я никогда в жизни не причинил ей никакого вреда. — В этот момент Берт Польсон казался моложе 30 лет. Молодой человек был явно смущен и опечален.

— Она осветила мне вашу встречу несколько иначе, — сухо сказал ему Шейн. — Она утверждает, что она вас совсем не знает, что она никогда в жизни не видела вас. Она подозревает, что вы убили ее брата...

— Ее брата? — В своем неподдельном удивлении Польсон был просто смешон. — Я ее брат. Она вам этого не сказала?

Майк Шейн сидел молча, держа стакан с коньяком на расстоянии примерно четырех дюймов от губ, и внимательно рассматривал содержимое стакана, как будто он никогда не видел ничего подобного.

— Нет, — медленно проговорил он. — Она мне этого не сказала, Польсон. Напротив, она уверяла меня, что видела труп своего убитого брата в комнате № 316 отеля "Эдельвейс" не более чем за десять минут до того, как вы наскочили на нее в коридоре, когда она выходила из комнаты.

Тело Польсона утратило напряженность, и он, развалясь на стуле, закрыл глаза, прикрыв их сверху левой рукой, как будто хотел защититься от слишком яркого света. Потом сдавленным голосом он сказал:

— Кажется, мне действительно надо выпить.

Шейн налил коньяк в винный стакан, стоявший на подносе. Он всунул стакан в руку Польсона и спросил небрежно:

— Можно чистого?

Польсон добавил немного воды и затем одним залпом выпил весь стакан, от чего слегка передернул плечами и сделал глубокий выдох.

— Я брат Нелли, — медленно начал он, — и, как вы можете сами убедиться, я не умер. Теперь вы понимаете, в каком она состоянии? Почему я так беспокоюсь? Почему мне необходимо найти ее и позаботиться о ней?

— Я все это понимаю, — сказал Шейн. — Но это все в том случае, если вы действительно ее брат и действительно говорите правду. Но, видите ли, из ее уст я слышал совершенно другую версию этой истории. Она пришла сюда нанять меня, чтобы я защитил ее от вас. И она точно описала вашу наружность, включая шрам. Она также попросила меня начать расследование и узнать, кто сегодня вечером разрезал горло ее брата и куда ему удалось спрятать труп. Теперь вы сами понимаете, перед какой дилеммой я стою, — закончил Шейн. — До тех пор, пока я не установлю, кто же из вас говорит правду...

— Я могу доказать, что я говорю правду, — живо перебил его Польсон. Он достал из кармана бумажник и начал извлекать из него документы. — Вот мои бумаги. Я могу доказать, что я Берт Польсон. Посмотрите: вот мое удостоверение личности, кажется, это оно, я сам не вижу без очков.

Шейн даже не взглянул на его документы.

— Что ж, я тоже легко могу доказать, что я Майкл Шейн. Но если я заявлю вам, что у меня есть сестра по имени Нелли, которая неожиданно сошла с ума и думает, что я собираюсь убить ее, это отнюдь не может являться доказательством того, что я действительно ее брат. Налейте-ка себе еще вина, если хотите, и давайте выслушаем до конца ту чепуху, которую вы мне здесь собираетесь наговорить.

— Нет, благодарю, вина мне больше не нужно. — Польсон поставил пустой стакан на поднос. — Нелли и я живем в Джексонвилле (или, как мы его сокращенно называли, Джексе). Вернее, мы жили там, пока меня не призвали на корейскую войну. Пока я был в армии, мать умерла, и, когда я вернулся обратно, Нелли жила одна и, по всей видимости, была очень довольна своей жизнью. У нее в Джексе была очень хорошая работа, и она наслаждалась свободой.

Он помолчал немного, затем, не без некоторых колебаний, продолжил свой рассказ:

— Может быть, я был не прав, но мне казалось, что "свобода" это именно то, что ей было нужно. Мать у нас была, ну, немного деспотичная, можно так ее назвать. Даже и со мной. И при ее жизни Нелли никогда не могла распоряжаться собой. Когда ей было 16 лет, она перенесла сильное нервное потрясение и несколько месяцев провела в больнице. Мне всегда казалось, что в этом была виновата мать. Когда я демобилизовался из армии, я решил поселиться в Джексе, чтобы Нелли вела мое хозяйство. Но ей эта идея не понравилась. Скажу больше. Она категорически воспротивилась этому и стала обвинять меня в том, что я такой же плохой, как и наша мать, и что я тоже собираюсь ее угнетать. Что ж. Ей 20 лет, и у нее была хорошая работа. — Он развел руками и беспомощно посмотрел на Шейна. — Я не знал, как поступить. Я люблю ее, хотел ей помочь... но... я просто не знал, как поступить. И решил, что, может быть, лучше оставить ее в покое, пусть живет одна. Я нашел работу в Детройте и из ее писем знал, что у нее все в порядке. Но примерно две недели тому назад я получил от нее телеграмму, в которой она сообщила мне, что у нее большие неприятности.

— Какие именно неприятности?

— Этого она не сообщила. Вообще, это была довольно странная телеграмма. Какая-то дикая... и совершенно непонятная. Я телеграфировал ей, чтобы она продержалась до моего приезда, и тут же выехал. Когда через 26 часов я приехал в Джеке, она исчезла. Никто не знал, куда она уехала. Я нанял частного детектива в Джексонвилле, и сегодня днем он сообщил мне, что нашел ее в Майами, в отеле "Эдельвейс", в комнате № 316. Мне это показалось очень странным, так как раньше, когда мы приезжали в Майами, мы всегда останавливались в отеле "Тропикал Армс", где ее все хорошо знают. Поэтому я прыгнул в машину и погнал сюда что есть сил.

— В котором часу вы выехали из Джексонвилла? — спросил Шейн.

— Часа в четыре или в начале пятого.

— А вы не очень-то торопились, — сухо проговорил Шейн. — Любой мог бы совершить это путешествие за четыре часа.

— По дороге около форта Лодердэй у меня случилась авария. Какой-то сумасшедший водитель врезался в зад моей машины, когда я затормозил у светофора. — Польсон рассеянно почесал лоб. — От толчка я ударился о ветровое стекло, разбил очки и вообще чуть не загнулся. Без очков мне пришлось ехать очень медленно. Я потерял на это часа два и поэтому приехал в отель "Эдельвейс" только около 21.30.

— Ну и?.. — подгонял его Шейн, так как Польсон опять замолчал, углубившись в воспоминания.

— В отеле я сразу поднялся на лифте на третий этаж. Когда я шел по коридору, то заметил, что в комнате № 316 дверь открыта и оттуда идет свет, а когда я был примерно в восьми футах от двери, Нелли выскочила из комнаты и побежала мне навстречу. Потом вдруг закричала и побежала в обратном направлении. Я все время думаю об этом, — закончил он устало. — Свет в коридоре был очень тусклый, а она вышла из ярко освещенной комнаты, и, может быть, она не узнала меня с первого взгляда. Это могло бы объяснить...

— Это ничего не может объяснить, — резко оборвал его Шейн. — Во всяком случае, это не может объяснить, почему она сказала, что она вместе с братом остановилась в отеле "Рони Плаза", что в отель "Эдельвейс" она пошла в 21.30 по вызову ее брата, которого она нашла в кровати комнаты № 316 с горлом, перерезанным от уха до уха.

— Но в комнате никого не было, ни мертвого, ни живого, — протестовал Польсон. — Я абсолютно уверен в этом. Когда я пробегал мимо открытой двери, я заглянул в комнату. Там никого не было. Комната была пуста.

Шейн медленно кивал головой. Потом допил стакан и поставил его на поднос.

— Я знаю. Это вполне соответствует ее рассказу относительно того, что труп ее брата исчез, пока она звонила по телефону из другой комнаты.

— Но я действительно ее брат, — продолжал уверять Польсон. — Дайте мне возможность повидаться с ней, Шейн, и поговорить. Вы можете присутствовать при нашем разговоре, вы все услышите. Разве вы не видите, что ей нужно помочь, она находится в ужасном состоянии, болтает сумасшедший бред о том, что меня убили, а при виде меня убегает что есть силы.

— Да, кто-то из вас двоих действительно несет сумасшедший бред. — Шейн задумчиво барабанил кончиками пальцев по ручке кресла. — Пару вопросов мы можем проверить без особых затруднений.

— Тогда, ради Бога, начинайте скорее проверять, — воскликнул Польсон. — И вы еще называете себя детективом. Давайте сделаем основное: вы заявляете, что Нелли в абсолютном порядке и что вы можете предоставить ее мне в любое время. Докажите мне это.

— Тут вы должны поверить мне на слово, — спокойно ответил Шейн.

Он подошел к телефону, позвонил в отель "Эдельвейс" и спросил дежурную телефонистку:

— Скажите, пожалуйста, у вас остановилась мисс Польсон? Нелли Польсон из Джексонвилла?

— Комната № 316, — немедленно ответила Эвелин. — Но мисс Польсон сейчас нет дома.

— Я знаю. Слушайте, а что, больше никаких трупов не появлялось и не исчезало из ее комнаты?

Продолжительная пауза. Потом Эвелин ответила невинным голоском:

— Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр. Кто это говорит?

— Неважно кто, — повесил трубку Шейн.

Он кивнул в сторону Польсона, который встал и с нетерпением вглядывался в лицо Шейна.

— Да, это многое подтверждает. Мисс Польсон действительно остановилась в комнате № 316, и сейчас ее нет дома.

— Ну так чего же вы ждете?

— Еще одна деталь. — Шейн позвонил в отель "Рони Плаза" и спросил:

— Скажите, пожалуйста, у вас остановилась мисс Польсон? Мисс Нелли Польсон из Джексонвилла?

На сей раз ответ последовал не столь быстро и был отрицательным.

— Извините, но мисс Польсон у нас не останавливалась.

Шейн повесил трубку и сказал Польсону:

— Кажется, настало время все выяснить. — Без дальнейших объяснений он направился к двери кухни и постучал. — Нелли. Это Майкл Шейн. Все в порядке. Можно выходить.

С вновь вспыхнувшим гневом Берт Польсон бросился на него.

— Черт бы вас побрал. Значит, все это время, пока вы тут болтали, она была у вас? Почему вы?..

— А ну заткнитесь, — сердито огрызнулся Шейн. — Я обещал ей, что позову ее только после того, как выпровожу вас, и если она услышит, что вы еще здесь... — Он повернулся и несколько громче постучал в дверь.

— О'кей, Нелли. Все в порядке. Отоприте дверь. Я даю вам слово, вы можете выходить.

Из кухни никакого ответа. Польсон оттолкнул Шейна и неистово задергал ручкой двери.

— Нелли, ты слышишь меня, Нелли? Это Берт, дорогая. Берт. Ты слышишь меня? Все в порядке. Клянусь тебе. Я так беспокоился о тебе.

Шейн стоял в стороне и с мрачным злорадством смотрел на Берта, как тот через закрытую дверь умолял свою сестру выйти к нему. После того, как несколько минут льстивых уговоров не принесли никаких результатов, Шейн сказал:

— Если бы вы держали ваш проклятый рот закрытым до тех пор, пока она не открыла дверь, все было бы в порядке. А теперь, насколько я могу судить о ее отношении к вам, она, вероятно, убежала через черный ход.

— Черный ход? — резко повернулся Польсон. Белый рубец снова отчетливо проступил на лице. — Вы хотите сказать, что из той комнаты есть другой выход?

— Да, именно это я хотел сказать, — продолжал злорадствовать Шейн.

— Если бы вы целиком положились на меня...

Он так и не успел закончить фразу. Польсон изо всех сил навалился на дверь. Петли не выдержали такого напора, и дверь распахнулась. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что кухня пуста. Польсон прыгнул к задней двери, она оказалась незапертой, толкнул ее, выбежал на черный ход и посмотрел вниз.

Он вернулся в кухню с потемневшим от гнева лицом.

— Она убежала, — задыхаясь проговорил он. — И один Бог знает, куда и что будет теперь делать. Будь ты проклят, Шейн. Это по твоей вине. Если бы ты сказал мне с самого начала...

Он хотел убежать, но Шейн, схватив его за плечо, резко повернул.

— А ну, спокойно. Может быть, у нее были чертовски веские основания убежать прежде, чем ты проломил эту дверь. А теперь пойдем-ка со мной в полицию и...

Выражение лица Берта Польсона мгновенно изменилось. Он немного отступил и сунул правую руку за пазуху, откуда вытащил армейский "Кольт-45" и направил его прямо в живот Шейну. Его зубы оскалились в волчьей ухмылке, когда он увидел, что Шейн собирается прыгнуть на него.

— Не делайте этого, мистер детектив. Я убью вас так же быстро, как убивал желтолицых в Корее. Вы, конечно, можете пойти в полицию, если хотите, но вы пойдете туда один. Я уже досыта наговорился с вами. Вероятно, вы не отдаете себе отчета, что Нелли сейчас где-то одна среди ночи, Бог знает с какими галлюцинациями в голове. И клянусь богом, я ее найду.

Во время этой тирады он все время пятился назад к двери, держа огромный револьвер на уровне середины туловища Шейна.

— Ни шагу вперед, — предупредил он. — Повторяю, ни шагу, или я угощу тебя вот этим. И клянусь, я это сделаю. Она моя сестра, и я несу за нее ответственность.

Левой рукой он пошарил за спиной, нашел ручку двери и с лихорадочным блеском в глазах повернулся к двери.

— И не пытайтесь гнаться за мной или задержать меня. В этом случае убийства не миновать.

Он открыл дверь, выскользнул в коридор и закрыл ее за собой.

Шейн глубоко вздохнул, подошел к столику, налил полный стакан и выпил. Сейчас Нелли уже находится в абсолютной безопасности у Люси или, в крайнем случае, в такси по пути к Люси, и никаких шансов у Берта, что он ее там найдет. А тем временем Шейну нужно выяснить целый ряд вопросов в различных местах.

Девушка стояла в кухне. Шейна и, приложив ухо к тонкой деревянной перегородке, пыталась услышать, что происходит за дверью.

Как только она, войдя в кухню, заперла за собой дверь, она сразу же стала искать возможные пути для бегства в случае, если в этом возникнет необходимость. Поэтому она отперла дверь на черный ход. Оставив ее открытой, вернулась к первой двери и стала напряженно прислушиваться, чтобы понять, что же происходит за этой дверью. Теперь ей уже нечего бояться, уговаривала она себя, стараясь сдержать вновь охватившую ее дрожь. Мощная фигура Майкла Шейна, его спокойные манеры подействовали на нее успокаивающе. Но поверил ли он ей, тому, что она рассказала? Вот вопрос. Или он поверит тому мужчине, который сейчас у него и который, вероятно, придумает самую фантастическую историю, чтобы объяснить, почему он преследует ее и даже пришел сюда, в отель к Шейну?

Ей были слышны только отдельные слова. Иногда кто-нибудь из мужчин повышал голос, и тогда она могла разобрать целые фразы. Но все казалось какой-то чепухой. Никакого смысла она уловить не могла. Во рту у нее пересохло, сердце учащенно билось, она вдруг почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.

В конце концов, история, которую она рассказала Шейну, больше похожа на бред, чем на правду. И она ничем не могла подтвердить правильность своих слов. Никто ей не поверит, пока не увидит трупа ее брата.

Он при ней звонил в отель "Эдельвейс" и в полицию. Конечно, они ему ответили, что никакого трупа не найдено. Она знала это и без его звонка.

Она замерла, услышав, что они направились к двери в кухню. Раздался стук и голос Шейна:

— Нелли, это Майкл Шейн. Все в порядке, можно выходить.

И другой голос, который сердито кричал, приближаясь к двери:

— Черт бы вас побрал, значит, все это время она была там?

Больше она ничего не слышала. Мешкать больше нельзя. Она быстро выбежала через черный ход на пожарную лестницу и тихо закрыла за собой дверь.

На лестнице было совсем темно. Железные ступеньки вели вниз, вдоль здания, на слабо освещенную соседнюю улицу.

Она начала быстро спускаться, не оглядываясь назад. Добравшись до земли, она побежала в сторону более ярко освещенных улиц. Адрес его секретарши у нее в сумочке. Он поклялся, что там она будет в безопасности. Как он отнесся к ее рассказу, не имеет значения, важно, что он не выдаст, где она находится. Она чувствовала, что может ему довериться. Когда он обнаружит, что кухня пуста, он догадается, куда она убежала. Только бы теперь найти такси.

Дойдя до 2-й Юго-Восточной авеню, она не колеблясь повернула в сторону ярко освещенного квартала города, подальше от моста через реку. Она знала, что Флагнер-стрит находится отсюда всего в одном квартале. А там будут люди, стоянка такси и... безопасность.

Дойдя до авеню, она замедлила шаг. Впереди шла одинокая женская фигурка. Через плечо свешивалась красная кожаная сумочка, и она шла самой беспечной походкой девушки, у которой не было никаких забот. Да, вероятно, у нее никаких забот нет, подумала обезумевшая от горя девушка, догоняя ту. В Майами, вероятно, полно людей, не обремененных никакими заботами. Они могут спокойно разгуливать по тротуарам, не боясь преследований. Без всякого страха.

Когда она поравнялась с другой девушкой, та с любопытством повернулась, чтобы посмотреть, кто это так торопится. Ей удалось только мельком взглянуть на обгонявшую ее девушку, так как та продолжала идти, не снижая темпа. Но и этого беглого взгляда было достаточно, чтобы лицо торопившейся девушки показалось ей знакомым.

Послышался возглас изумления, и затем та, которую обогнали, прибавила шаг и схватила за руку обогнавшую ее девушку. Та повернулась, чтобы отдернуть руку, но тут же узнала в задержавшей ее девушке ту самую, которая была столь любезна, что разрешила ей доехать в ее такси до отеля Шейна.

— Боже мой, — воскликнула девушка. — Неужели это вы? Вот уж неожиданность-то. Ну как, все в порядке? — продолжала она оживленно. — Нашли своего сыщика? О, Боже, как это было интересно, когда вы ворвались в мое такси. Со мной никогда ничего подобного не случалось, — добавила она с видимым сожалением.

Сначала девушка захотела вырваться из цепких рук, задержавших ее, и бежать к Флагнер-стрит. Но оглянувшись, она увидела, что улица пуста, за ней никто не гнался, и поэтому она несколько замедлила шаги. В конце концов, может быть, это даже лучше? Никто не обратит внимания на двух девушек, спокойно идущих по улице. А вот если она побежит, да еще одна, это может привлечь внимание любого. И девушка была так добра к ней тогда в такси. В конце концов, она даже обязана хоть немного объяснить ей причины такого внезапного вторжения в ее машину. А убежать от нее сейчас будет невежливо.

Стараясь как можно спокойнее дышать и говорить, она сказала:

— Я тоже не ожидала когда-нибудь вас встретить. Каким образом вы очутились здесь?

— Я заходила к одной подруге на Брикель-стрит, с той стороны моста, а когда вышла от нее, мне не попалось ни одного такси. Поэтому я решила прогуляться несколько кварталов.

Она крепко держала за руку первую девушку, когда они подошли к перекрестку, затем перевела ее через улицу и весело сказала:

— Давайте посидим немного на скамеечке в парке. Вы мне все расскажете. Во всяком случае, вам нужно немного отдышаться, а я буквально умираю от любопытства. А что, Майкл Шейн действительно интересный мужчина, такой интересный, как о нем говорят? И действительно он рыжий?

— Интересный? — с изумлением переспросила первая девушка, когда они, пройдя по пальмовой аллее, уселись на скамейку. — Да, по-моему, он интересный. Очень милый.

— Тогда почему же вы убегали от него с такой поспешностью?

— Я... я... о, все так перепуталось. Я не знаю, что мне делать. Вы знаете, тот человек каким-то образом нашел меня там. Пока они разговаривали, я была в кухне. И я так испугалась, что убежала,

— Бедняжка. Вы хотите сказать, что туда прибежал тот самый человек, который гнался за вами, когда вы прыгнули ко мне в такси?

— Да. Со шрамом на лице. О, все это так невероятно, что мне никто не верит. Даже мистер Шейн. Мне кажется, он мне ни капельки не поверил.

— Как ему только не стыдно. Что же вы собираетесь делать сейчас?

— Он дал мне один адрес, он здесь у меня в сумочке. Это записка к его секретарше, где я буду в абсолютной безопасности. — Она вдруг вскочила на ноги, очевидно, страх снова вернулся к ней. — Ну, я пойду, если он найдет меня здесь...

Но рука другой девушки все еще цепко удерживала ее и с силой усадила обратно на скамейку.

— Здесь так темно. Никто не увидит нас на этой скамейке. Если он бросится вас догонять, для вас гораздо безопаснее будет посидеть немного здесь, чем бегать по улицам в поисках такси. И к тому же, я умираю от любопытства. Расскажите мне, в чем тут дело?

— Да, пожалуй... пожалуй, вы правы.

Она покорно села опять на скамейку и подумала, что неплохо будет рассказать кому-нибудь свою историю. Может быть, в процессе рассказа ей самой все станет более понятно и ясно.

— Мое имя Мэри Барнс, — начала она. — Я остановилась в отеле "Рони Плаза".

На укрывшейся в тени пальмовых деревьев скамейке, освещаемой только слабым лунным светом, было темно. Темно и тихо. Слышалось только воркование голосов девушек, тесно прижавшихся друг к другу.

Потом воркование прекратилось, на некоторое время воцарилась тишина. И вдруг короткий шум борьбы и низкое, задыхающееся "а-а-ах-х-х-х".

Затем опять тишина.

Затем стук одиноких шагов, выходящих из темноты на освещенную фонарями улицу, взмах руки, останавливающей проезжавшее мимо такси.

Девушка, севшая на заднее сиденье, устроилась в уголке поудобней, открыла черную замшевую сумочку, достала листочек бумаги и прочитала шоферу адрес, написанный рукой Майкла Шейна.

Место для стоянки машин около отеля "Эдельвейс" все еще было пустым, и Польсон оставил свою машину в том же месте, что и в прошлый раз. Некоторое время перед тем, как выйти из машины, он посидел, облокотившись на руль, закурил сигарету, несколько раз глубоко затянулся, и с каждой затяжкой на его лице появлялось выражение все большей и большей озабоченности.

Наконец, он бросил окурок, вышел из машины, выказывая явные признаки неудовольствия и нежелания сделать то, что ему сейчас предстояло сделать.

С минуту он постоял около машины, сунул руку во внутренний карман пиджака, поправил лежавший там армейский автомат, чтобы не бросался в глаза, и тщательно застегнул все пуговицы пиджака. Затем, слегка согнув плечи, он пошел к ярко освещенному входу в отель.

Дежурный клерк дремал за бюро, положив локти на стол и подперев согнутыми ладонями голову. Сзади него у доски коммутатора виднелся профиль Эвелин, ее хорошенькое личико портила надутая недовольная гримаска из-за того, что ей пришлось проскучать здесь лишних два часа в то время, как она могла великолепно провести их в компании Роджера.

У открытой дверцы лифта лифтер болтал с дежурным "боем".

Все выглядело спокойно и нормально. Никаких признаков того, что здесь только что произошло убийство или, во всяком случае, был сигнал тревоги по поводу убийства. Эта мирная обстановка приободрила Польсона, он спокойно подошел к дежурному клерку и небрежно облокотился о край его стола, чем привлек к себе внимание Дика.

— Что, у вас остановилась мисс Польсон?

— Да, сэр, остановилась, — не заглянув в регистрационную книгу, ответил Дик, с интересом рассматривая высокого мужчину со шрамом на лице.

— Она сейчас дома?

— Нет, сэр. Боюсь, что ее дома нет.

— У вас есть какие-нибудь причины отвечать мне так уверенно, даже не пытаясь позвонить ей?

Дик разрешил себе слегка улыбнуться. У него было несколько причин быть абсолютно уверенным в том, что девушки из 316-го дома нет. Однако он совсем не собирался рассказывать о них незнакомцу.

— Я абсолютно уверен, что ее дома нет, — несколько надменно ответил он. — Однако вы можете проверить. Вот внутренний телефон. Пожалуйста, можете позвонить.

Польсон покачал головой.

— И ни малейшего представления, когда она вернется?

— Никакого, сэр.

— Я ее брат, — с нарочитой небрежностью объяснил Польсон. — Только что приехал из Джексонвилла повидаться с Нелли по одному очень важному делу. Она обещала быть дома и ожидать меня.

— Понимаю. Очень сожалею, сэр, но...

Дик снова ухмыльнулся. Ее брат? Вот удивительно-то.

— Вероятно, она скоро вернется, — не унимался Польсон. — Я очень устал с дороги. Вы не будете возражать, если я поднимусь наверх и подожду сестру в ее комнате?

Дик посмотрел на него в нерешительности. В нормальных условиях он не отказал бы в такой просьбе, независимо от того, является ли этот человек ее братом или нет. В конце концов, отель "Эдельвейс" в этом отношении ничем не отличается от любого другого здешнего отеля среднего класса. Администрация отнюдь не претендует на то, чтобы быть особо строгими блюстителями нравственности своих постояльцев. За две недели пребывания в отеле Нелли Польсон у нее в номере побывало довольно много гостей мужского пола.

Но сегодняшнюю ситуацию нельзя назвать нормальной. Ведь около 21.30 был этот загадочный телефонный звонок по поводу трупа в комнате мисс Польсон (еще неизвестно, перепутала ли Эвви номера 316-й и 360-й). А недавно кто-то звонил из города и спрашивал, не появлялись ли и не исчезали ли еще какие-нибудь трупы из 316-й (об этом ему, конечно, немедленно рассказала Эвелин). Поэтому он ответил:

— Боюсь, что наши правила этого не разрешают, сэр. Мы будем очень рады предоставить вам все удобства, если вы захотите обождать ее здесь, в вестибюле.

Польсон улыбнулся и спокойно сказал:

— Я бы не стал упрекать вас в несговорчивости, не будь я ее братом. Но я действительно ее брат и могу вам это доказать. — Он достал бумажник и извлек из него страховое свидетельство, которое положил на стол.

Дик взглянул и в нерешительности кивнул головой. Как будто все в порядке. Однако он сказал:

— Дело не в том, что я сомневаюсь, действительно ли вы ее брат, сэр. Дело в том, что таковы правила нашего отеля, — сказал он, а про себя подумал: "Учитывая все события сегодняшнего вечера, пожалуй, будет лучше позвонить Олли, пусть он берет на себя ответственность".

Он вернул Польсону документы и сказал:

— Может быть, вы поговорите с мистером Паттоном? А я действительно не имею права давать подобные разрешения... — Он повернулся к Эвелин.

— Попросите, пожалуйста, сюда на минуточку мистера Паттона.

Говоря по телефону, Эвелин не спускала глаз с искаженного шрамом лица Польсона. Интересно, что случилось? К сожалению, ей не удалось подслушать ни одного слова из того, о чем этот тип разговаривал с Диком, но, если потребовалось вмешательство Олли, значит, происходит что-то очень интересное. В конце концов, учитывая все сегодняшние приключения с исчезновением трупа и т. д., может быть, не следует уж очень-то огорчаться по поводу того, что у нее сорвалось свидание с Роджером?

Польсон приветливо кивнул на предложение Дика, небрежно закурил сигарету и стал ждать. Пришедшему Паттону Дик представил Польсона и объяснил всю ситуацию.

Как только Паттон услышал причину вызова его к дежурному, сон моментально с него слетел. Он внимательно оглядел Польсона с головы до ног, потом взял его под руку и повел в свой кабинет со словами:

— Будьте добры, мистер Польсон, пройдите сюда, мне бы хотелось задать вам пару вопросов.

Не без некоторого протеста Польсон согласился последовать за Паттоном.

— Что это за дьявольские фокусы-покусы? Почему мне не разрешают подождать мою сестру в ее комнате? Я ведь показал дежурному свой документы.

— Конечно, конечно, — успокаивал его Паттон, открывая дверь в свой кабинет и пропуская вперед Польсона. — Ни у кого нет никаких сомнений по поводу того, что вы ее брат. Пожалуйста, садитесь и расскажите мне коротко о своей сестре, мистер Польсон.

— Что именно я должен вам рассказать? — всполошился Польсон. — Что-нибудь случилось с Нелли?

— Нет. По крайней мере, нам ничего не известно. Но у нас в отеле сегодня вечером произошло нечто очень странное. Гм-м. Скажите, ваша сестра вообще любит выкидывать какие-нибудь шутки?

— Нелли? Нет. Насколько мне известно, нет. Конечно, у нее есть чувство юмора, но... А на что, черт возьми, вы намекаете?

— Что, у нее бывают когда-нибудь, ну... скажем, галлюцинации или что-нибудь в этом роде? — деликатно начал Паттон. — Может быть, иногда она слишком много выпьет и ей вдруг начинают казаться вещи, которых в действительности не существует? А? — Он хихикнул коротким смешком, чтобы несколько смягчить свой вопрос.

Но все же Польсон явно рассердился.

— Мне что-то не нравятся эти грязные намеки в отношении моей сестры. Скажите мне прямо, в чем дело?

Оливер Паттон вздохнул. Собственно говоря, говорить-то было нечего. У них не было никакого доказательства, что именно Нелли Польсон звонила из 360-го. Больше того, пожалуй, они скорее располагали доказательствами того, что это была не она, так как за некоторое время до звонка Дик видел, как Нелли Польсон ушла из отеля.

— Да, пожалуй, это кто-то другой решил подшутить над ней, — старался загладить свою неловкость Паттон. — Позвонили на коммутатор и заявили, что в ее комнате мертвый человек.

— Мертвый человек в комнате Нелли? — Лицо Польсона выражало крайнее изумление, как будто он впервые услышал об этом. — Когда? И кто он?

— По правде говоря, в комнате никого не было, — развел руками Паттон. — Конечно, я все проверил и решил, что, вероятно, это была глупая шутка. Но все-таки мы должны все еще и еще раз проверить. Вот почему я и задал вам такой вопрос: что из себя представляет ваша сестра? Может ли она выкинуть такую шутку?

Польсон решительно покачал головой.

— Нет, этого она сделать не могла. — Он помолчал, стараясь не смотреть в лицо Паттону, потом, вероятно, несколько овладев своими нервами, продолжал: — С другой стороны, я... Что ж, поскольку вы начали этот разговор, может быть, вы все-таки расскажете мне кое-что. Я, конечно, не думаю, что это связано с сегодняшними происшествиями здесь, но боюсь, что в последнее время она вела себя несколько необузданно, водила компанию с весьма сомнительными личностями. Это относится к ее жизни в Джексонвилле. Так, может быть, вы все-таки можете что-нибудь рассказать мне относительно того, как она вела себя здесь. Часто ли она... э-э-э... ну, гуляла, что ли? Я имею в виду мужчин, понимаете? Или она больше проводила время с каким-нибудь одним определенным мужчиной?

Паттон помолчал, почесывая складку жира под подбородком и внимательно изучая Польсона.

— Мы обычно не даем такого сорта информацию о своих гостях. Вы понимаете, мы ведь не ФБР, мы не заводим досье на наших постояльцев.

— Я знаю, — нетерпеливо перебил его Польсон. — Но мне также известно, как в этом отношении поставлена работа в отелях. Все эти горничные, посыльные и дежурные клерки. Они все всегда прекрасно осведомлены о том, что происходит. Поздно ли засиживаются у кого-нибудь гости? Много ли бывает выпито? Кто именно приходит в гости к вашим жильцам и т. д. Это все мне известно. — Он мило улыбнулся Паттону. — Вы ведь отельный детектив? Не так ли? Не вздумайте меня уверять, что после сегодняшних событий вы не интересовались поведением моей сестры за те две недели, которые она у вас гостила.

Паттон скрестил у себя на животе пальцы и внимательно разглядывал их.

— Я, конечно, не буду отрицать, что кое-что я проверил. И все же я не могу сообщить вам результаты моей проверки.

Польсон сделал гримаску и достал бумажник. Он наполовину вытянул оттуда десятку, потом вопросительно взглянул на Паттона и вместо десятки достал 20 долларов, аккуратно сложил ассигнацию вчетверо и сказал:

— Я, конечно, не думаю, чтобы вы рассказали это кому-нибудь. Но ведь я ее брат. Я, безусловно, имею право знать все. Я повторяю вам, меня страшно беспокоило ее поведение за последнее время... А потом то, что произошло сегодня вечером... то, что она не стала дожидаться меня, как обещала...

Паттон перестал наконец разглядывать свои пальцы, разжал их, и двадцатка моментально исчезла со стола.

— Конечно, поскольку вы ее брат, — начал он, — я думаю, что мне не следует ничего скрывать от вас. Что ж, ваша сестра была очень приятная барышня. В отеле вела себя очень тихо, никуда не совала нос. Я не успел проверить ее сегодняшние счета из ресторана, но обычно по вечерам она заказывала лед и иногда содовую. За две недели заказала два раза по бутылке виски. Конечно, я не буду отрицать, что посыльные и горничные - они, конечно, замечают некоторые вещи за гостями. Что ж поделать, ведь у них есть глаза и уши, и они люди. Из их рассказов я понял, что у вашей сестры очень часто бывали мужчины, но никогда никто из них не задерживался слишком долго. И никогда никаких неприятностей. Словом, она вела себя так, как любая хорошенькая девушка ведет себя в отеле в Майами. Большей частью ее посещал один определенный парень. Но иногда еще пара других. Но все тихо-скромно. Аккуратно оплачивала свои счета. Никаких претензий отель к ней не имеет. Вы эти сведения хотели получить?

Польсон кивнул.

— Да, совершенно верно. Благодарю вас, мистер Паттон. — Он встал. — Ну что ж, могу я теперь пойти к ней в комнату, подождать ее?

Паттон встал вместе с ним.

— Конечно. Я сам лично пойду впущу вас. Кстати, еще раз проверю, чтобы быть абсолютно уверенным, что она не спрятала там никаких трупов. Это было бы нарушением правил внутреннего распорядка отеля, — подмигнул Паттон, довольный своей шуткой. — А потом я, вероятно, подожду ее вместе с вами. Задам ей пару вопросов частного порядка, отнюдь не официально, чтобы окончательно все выяснить.

— Вот и отлично, — сказал Польсон. — Весьма рад провести время в вашем обществе.

Они пошли к лифту, но на полпути Польсон вдруг остановился и сказал:

— Становится поздно. Может быть, мне лучше забрать свой багаж из машины и снять комнату для себя. Пожалуй, это займет у меня с полчаса. Дело в том, что по дороге сюда у меня произошла небольшая авария и мне пришлось оставить машину в гараже. Если Нелли вернется раньше меня, попросите ее подождать меня. Хорошо?

— Хорошо.

Оливер Паттон, с трудом передвигавшийся на своих подагрических ногах, разболевшихся с новой силой, беспокойно нахмурился, глядя вслед быстро удаляющемуся высокому мужчине. Может быть, это все ерунда, но ему почему-то показалось, что молодой человек сразу потерял всякий интерес и желание ожидать сестру в ее комнате, как только узнал, что вместе с ним в комнату пойдет и Паттон. И странно, почему это он вдруг вспомнил, что где-то оставил свой багаж, и решил немедленно пойти за ним? Почему он об этом не подумал раньше? Он ведь знал, что ему придется провести ночь где-нибудь в отеле и ему понадобится его чемодан.

Направляясь к себе в кабинет, он увидел, что стоявший у лифта Билл подзывает его рукой. Он подошел к нему, и Билл взволнованно проговорил:

— Лифтер Джо клянется, что он уже видел этого парня. Кажется, сегодня вечером, но только Джо не совсем уверен.

— Это правильно, шеф, — задумчиво почесывая затылок, сказал Джо. —  Я знаю, что я его видел. И кажется, в лифте. Я обратил на него внимание потому, что он все время старался спрятать от меня шрам на лице, все поворачивался ко мне другой стороной, как будто не хотел, чтобы его потом узнали.

— Говоришь, это было сегодня вечером?

— Я, правда, не могу утверждать, но, по-моему, да. Вы знаете, какая у нас работа, мистер Оливер. Вверх и вниз, вверх и вниз. Прямо голова закружится и ничего не замечаешь. Но я уверен, что этот человек со шрамом на лице был у меня в лифте совсем недавно, может быть, вчера, может быть, сегодня. Но он был. Это факт.

— Сообщи мне, если он снова появится, — сказал Паттон. Он подошел к столу Дика и отдал такое же приказание и ему. — И скажи Эвви, что, если он позвонит, пусть она подсоединит и меня, и вообще, кто бы ни звонил мисс Польсон, пускай она подсоединяет меня.

Потом, вспомнив о том, что Майкл Шейн проявлял интерес к этому делу, Паттон прохромал в свой кабинет и позвонил рыжему детективу. Но, к сожалению, телефон Шейна не отвечал.

Прежде чем отправиться за ответами на интересующие его вопросы, Майкл Шейн позвонил Люси.

Кисло-сладким голоском, с деланным удивлением она сказала:

— Неужели ты так скоро покончил с блондинкой, Майкл?

— Все, покончил, — весело ответил он. — И теперь решил напустить ее на тебя. Как, она еще не пришла?

Последовала маленькая пауза, во время которой Люси обдумывала, шутит он или нет.

— Нет, еще не пришла.

— Так, значит, скоро заявится. Будь с ней поласковей, мой ангел. Она в ужасном состоянии.

— По причине того, что тебе удалось так скоро от нее отделаться?

— Это серьезное дело, Люси, — проворчал Шейн. — Ее имя Нелли Польсон. По крайней мере, мне так сказали. Не знаю, рехнулась она или нет, во всяком случае, находится на грани того. Напугана до того, что буквально лишилась разума. Где-то здесь, в городе, за ней охотится один парень с револьвером, который уверяет, что он ее брат и хочет спасти и успокоить ее. А она, со своей стороны, заявляет, что этот парень убил ее брата, а теперь охотится и за ней.

Люси ответила с подчеркнутой любезностью:

— Ах, с какими удивительно интересными людьми вы встречаетесь, мистер Шейн. Ну, а что, по вашим планам, должна я делать с этой барышней, которая никак не может установить, кто ее брат — убийца или убитый?

— Просто успокой и приласкай ее. Если сможешь, уложи в постель. И ради Бога, никого не впускай к ней. Как только она придет, позвони мне, — быстро добавил он. — Я буду в полицейском управлении, вероятно, в кабинете Гентри, если он еще на работе, а если нет — звони сержанту Дженкинсу.

— Хорошо, Майкл. — Потом, немного понизив голос: — ...и... Майкл?

— Что?

— Твой стакан с коньяком все еще ждет тебя... и до полуночи осталось только 1 час 25 минут.

— Сбереги его, — весело ответил он. — Наше свидание еще продолжится.

Он повесил трубку, взял шляпу, спустился вниз и поехал прямо в полицейское управление Майами. Уилл Гентри все еще сидел у себя в кабинете. Он заперся там с Тимоти Рурком, репортером газеты "Ньюс", старинным и самым лучшим другом Майкла.

Уилл Гентри был огромный коренастый мужчина с открытым, приветливым лицом. Он сидел за огромным письменным столом и энергично жевал окурок черной сигары. Рурк откинулся вместе со стулом к стене, раскачиваясь на задних ножках стула. Когда вошел Шейн, он как раз заканчивал рассказывать, с его точки зрения, чрезвычайно остроумную историю:

— ...и тогда чудак сказал: "О какой корове ты говоришь?"- закончил рассказ Рурк и оглушительно расхохотался.

— Ха-ха, — из вежливости посмеялся Гентри и, взглянув на Шейна, спросил: — У тебя что-нибудь случилось, Майкл?

— Черт бы его побрал, приперся не вовремя, — огрызнулся Рурк. — Сорвал самый смак моего анекдота. Я думал, у тебя сегодня свидание с Люси.

— Оно было. Но нас разлучила блондинка, — улыбнулся ему Шейн, придвигая стул поближе к столу Гентри. — у тебя не было никаких неизвестных трупов сегодня вечером, Уилл?

— Вообще никаких не было. А у тебя?

— Будь я проклят, если я знаю, — сердито ответил Шейн. — А из отеля "Эдельвейс" не поступило сообщений о каких-нибудь неприятностях?

— По-моему, нет. — Гентри взглянул на репортера. — У тебя что-нибудь есть, Тим?

— Абсолютно ничего. Ни строчки для ночного выпуска. — Рурк слегка качнулся, при этом стул встал на все четыре ножки, и с любопытством посмотрел на Шейна. — Что-нибудь знаешь, Майкл?

— Опять повторяю: будь я проклят, если я что-нибудь знаю. Ну-ка, давайте-ка посмотрим, что вы, два мудреца, унюхаете из моего рассказа. Мы с Люси удобно устроились у нее на квартире, чтобы выпить стаканчик на сон грядущий. И вдруг мне позвонил дежурный из отеля...

Шейн подробно рассказал, как он вернулся в отель, как его в вестибюле перехватила молодая женщина, которая хотела, чтобы он непременно сейчас же проследил за ее мужем, рассказал и о разговоре с девушкой наверху. Он только не сказал им, что дал девушке записку к Люси. Он закончил первую часть своего рассказа тем, как девушка заперлась в кухне, пока он принимал мужчину со шрамом на лице.

— Ну, что вы можете из этого заключить? — спросил он.

Гентри вынул изо рта насквозь прослюнявленный окурок сигары и с явным отвращением рассматривал его. Потом с легкостью и точностью игрока в гольф бросил окурок в медную плевательницу, стоявшую в углу кабинета.

— "Эдельвейс" должен был нам сообщить об этом, — проворчал он, потянувшись к кнопке звонка. — Я сейчас позвоню Паттону и...

— Подожди минутку, Уилл. Ты хорошо знаешь Олли. Он — о'кей. Но ему нужна работа. Если бы ваши проклятые пенсии были достаточно высоки, чтобы человек мог на них прожить, он, конечно, не стал бы работать, но, увы, как ты сам знаешь, на пенсию не проживешь, надо обязательно прирабатывать, и вот он и получает жалованье за то, что следит, чтобы в отеле все было тихо и спокойно. Ты это отлично знаешь сам, и о чем он мог тебе сообщить? Ведь он не нашел никаких вещественных доказательств убийства.

— Ну, хорошо, — согласился Гентри. — Конечно, Олли — о'кей. Но эти отельные шпики всегда стараются все замять, шито-крыто. А что, может быть, девушка была пьяная или трехнутая?

— Пьяная — нет, трехнутая — возможно. Но утверждать не берусь. Ее рассказ звучал весьма разумно и правдоподобно.

— Да? А как же парню со шрамом удалось найти ее у тебя в отеле? Ведь, по ее словам, когда она впрыгнула в такси, он остался стоять на тротуаре и не имел ни малейшего представления, куда она направилась.

— Он объяснил мне это. Он заметил номер такси, пошел в гараж компании и по радио узнал от шофера, куда он отвез девушку.

— Что ж, весьма возможно, что и так, — согласился Гентри. — А что же рассказал он? Ну-ка, давай заканчивай свою волнующую повесть с "продолжением в следующем номере".

Шейн весело улыбнулся.

— Да, действительно, это классический клифф-хенгэр[1]. Ну, хорошо. Так вот, он заявляет, что он ее брат. Что она всегда была несколько неуравновешенной в нервном отношении, а на сей раз, должно быть, уж совсем рехнулась, так как при встрече с ним в коридоре отеля она вдруг дико закричала и убежала от него.

— Между прочим, шрам на его лице был свежий? — с интересом вмешался Тим Рурк. — Заработанный только сегодня вечером?

— Нет, пожалуй, больше похож на привезенный из Кореи. — Шейн продолжал пересказывать все, что он услышал от Берта Польсона, закончив тем, как Берт направил в живот Шейна армейский "кольт" и выбежал на ночную улицу Майами в поисках своей сестры.

— Вот почему я предпочитаю работу репортера и не претендую на роль сыщика, — съязвил Рурк. — Слушай. Майкл, — видимо, вспомнив что-то, продолжал Рурк. — Ты говоришь, Польсон? Берт Польсон? Из Джексонвилла? Да?

— Во всяком случае, он меня в этом уверял и даже предъявил в доказательство удостоверение личности.

Шейн и Гентри хранили глубокое молчание, когда Тим Рурк снова откинулся к стене на задних ножках стула и, нахмурившись, пристально уставился на кончики пальцев рук, которые он скрестил у себя перед носом. Они глубоко уважали поистине энциклопедические познания Тима по части газетных новостей. Он обладал гениальной памятью, и они с надеждой ожидали, что ему удастся выловить что-нибудь путное из огромного запаса статей из "Отдела происшествий", хранящихся в его голове.

— Говоришь, Польсон? Ага. Черт. Но это же было совсем недавно. Недели две-три тому назад. Говоришь, Джексонвилл?

Он закрыл глаза, силясь максимальным напряжением памяти вспомнить что-то. Вдруг он весело прищелкнул пальцами:

— Вспомнил: баджер-гейм. Девушка по имени Нелли Польсон и ее брат. Только две недели тому назад они не на того нарвались, парень обратился в полицию. Особого бума газеты не поднимали, так, пара строчек в "Ньюс", но там было подробное их описание. Обоим удалось удрать, как только парень отказался платить. Возможно, джексонвилльцы его разыскивают, — добавил он, обращаясь к Гентри.

— Сомневаюсь. Вряд ли они будут заниматься такими пустяками. — Он отдал какое-то приказание по внутреннему аппарату. — Этих баджер-геймеров очень трудно наколоть. В девяноста девяти случаях из ста пострадавшие отказываются предъявлять иск.

— Я не верю, что речь идет о баджер-гейме, — сказал Шейн Рурку.

— Пойдем со мной в архив, я тебе разыщу газеты. А почему ты сомневаешься?

— Главным образом из-за девушки. Она может быть сумасшедшей. Но будь я проклят, если я могу представить себе ее партнершей в баджер-гейме. А ее брат? Черт возьми, ты забыл: он утверждает, что жил в Детройте и выехал оттуда только две недели тому назад.

— Может быть, он специально приезжал, чтобы выжать побольше денег из какого-нибудь парня?

— Может быть, — нерешительно промычал Шейн. — Но, черт возьми, он совсем не так мне все описывал.

— А ты что же, ожидаешь, чтобы занимающийся баджер-геймом подробно и откровенно рассказал тебе, как именно он действует, используя сестру в качестве приманки? — снова съязвил Рурк.

Раздался голос по внутреннему аппарату, сообщающий, что Польсон в данное время органами полиции не разыскивается.

— Вот тебе и на, — усмехнулся Шейн. — На сей раз, Тим, твоя хваленая память...

— Моя хваленая память действительно заслуживает всяческих похвал, — огрызнулся Рурк. — Уилл прав. Вряд ли джексонвиллская полиция будет утруждать себя розысками этой пары, поскольку начать против них судебное дело будет весьма затруднительно. Но, шеф, ты всегда можешь позвонить им, чтобы убедиться в правильности наших догадок.

Гентри вопросительно взглянул на Шейна, Тот со злостью кивнул.

— Пожалуйста, ради Бога, проверьте. У меня от этого дела прямо-таки голова кругом идет. Если девушка и ее брат действительно замешаны в чем-либо подобном, тогда в корне меняется вся ситуация.

Уилл Гентри отдал новое приказание по внутреннему телефону. Потом откинулся на своем вращающемся кресле, достал из бокового кармана огромную черную сигару, понюхал ее и с удовольствием откусил кончик.

— А что именно это меняет, Майкл? — спросил он.: — По-прежнему остаются двое, рассказывающие диаметрально противоположные истории, по-прежнему в деле имеется исчезнувший труп, по-прежнему остается истеричная девушка, которая не узнала своего собственного брата...

Он чиркнул спичкой и закурил сигару, а наслаждением вдыхая клубы черного дыма.

— Допустим, что они действительно замешаны в подобную историю, — начал Шейн, — тогда, возможно, она узнала его в коридоре и именно поэтому убежала от него. Может быть, они поругались или даже подрались в Джексонвилле, она удрала от него, а он ее все-таки разыскал. И вся эта чепуховина, которую она мне нагородила... может, это просто так, дымовая завеса... просто она не хочет признаться, что до смерти боится своего собственного брата.

— Но ведь ты сказал, — ехидно заметил Рурк, — что она видела труп своего брата и сообщила об этом по телефону до того, как ее брат натолкнулся на нее. И когда ты позвонил Паттону, он тебе это подтвердил.

— Да, — вынужден был согласиться Шейн. Он со злостью взъерошил пальцем рыжие волосы и сказал: — И почему это только мне вечно достаются такие закрученные дела? Почему, черт возьми, не попадет мне хотя бы раз в жизни приятное, высокооплачиваемое, чистенькое дельце, какие я вел в те славные времена, когда работал в страховой компании?

— Потому, что все водители такси нашего города снимают перед тобой шляпу от восторга и посылают тебе новых клиентов, — весело ответил ему Рурк. — И еще потому, что, когда к тебе приходят люди с легкими случаями, ты их сам отправляешь обратно. Вот возьмем, например, сегодня. К тебе пришла какая-то простодушная бэби и готова была отвалить кучу денег за самое простое дело: накрыть ее муженька. И как же ты поступил? Ты, конечно, отказался. А почему? Потому, что у тебя, видите ли, было предчувствие, что наверху тебя ожидает гораздо более интересное дело. Вот так-то. А теперь, когда это твое интересное дело находится в самом разгаре, ты вдруг начинаешь жаловаться и хныкать.

В дверь постучали. Вошел одетый в форму молодой человек с какой-то бумажкой в руке. Он положил бумажку на стол перед Гентри и сказал:

— Вот информация из Джексонвилла, которую вы просили, сэр.

Гентри отложил в сторону сигару и взял в руки бумажку. Прочитав ее, он спокойно обратился к Шейну:

— Как всегда, Тим оказался прав. Берт и Нелли Польсон. Соответственно 31 и 22 года. Она блондинка, рост 5 футов 4 дюйма, вес 118 фунтов. Он шатен, рост 5 футов 10 дюймов, вес 150 фунтов.

Он дочитал бумажку до конца, нахмурился и сказал: — Никаких указаний относительно шрама на лице, Майкл. А так описание самое подробное.

Шейн стиснул зубы.

— Я не ослышался, ты прочитал: рост 5 футов 10 дюймов и вес 150?

Гентри еще раз заглянул в бумажку и кивнул.

— Да, правильно. И никакого шрама.

— Значит, он врал, — глубоко вздохнул Шейн. — Значит, он не Берт Польсон.

— По всей вероятности, — весело подмигнул Гентри. — Слушай дальше: это был не первый случай деятельности брата и сестры Польсон. За последние три месяца было еще два, но заявили о них только после статей в газетах. Ты говоришь, твой Берт Польсон уверяет, что он живет в Детройте и приехал в Джексонвилл только по телеграфному вызову сестры?

— Да, он мне так сказал.

— А теперь он с револьвером бегает, ищет ее? Так вот слушай, возможно, это один из ее клиентов, который решил ей отомстить.

На столе Гентри зазвонил телефон. Гентри ответил.

— Эй, голубчик, — сказал он, протягивая трубку Шейну. — Ваша горячо любимая многострадальная секретарша на проводе, мистер Шейн.

Шейн взял трубку.

— Она здесь, Майкл, — сказала Люси. — Ты просил меня позвонить тебе.

— Отлично. — Он старался разговаривать максимально беспечным тоном. — Задержи до тех пор, пока я сам не приду. Я приду до полуночи, как и обещал. — Он повесил трубку и улыбнулся. — Просто напоминает мне, что коньяк, который она мне налила, все еще дожидается меня.

Люси Гамильтон сидела в гостиной около телефона, курила, слегка нахмурив брови, и из-под опущенных ресниц смотрела на синие клубы дыма, медленно поднимавшиеся от сигареты, которую она держала в левой руке.

Каждый раз, открывая глаза, она бросала взгляд на большое кресло около тахты и низенький столик возле него, на стоявшие на нем стакан и бутылку коньяка, которую она приготовила для своего рыжего патрона более часа тому назад.

Нетронутый стакан насмехался над ней. Каждый раз, когда взгляд ее карих глаз падал на него, она быстро закрывала их, чтобы удержать слезы.

Конечно, глупо с ее стороны так распускаться. Ведь это уже не первый раз. Именно так она и представляла себе отношения с Майклом Шейном, когда поступала к нему на работу в качестве секретаря. В течение многих лет она мирилась с этим положением. Но черт возьми, сегодня...

Кончики ее пальцев нервно постукивали по телефонному аппарату. До его звонка, который раздался всего несколько минут тому назад, она не чувствовала себя слишком несчастной, она надеялась, что он скоро вернется и они вместе выпьют.

Сегодня... Сегодня все было по-иному.

Когда они возвращались домой после отличного обеда в фешенебельном ресторане на набережной, Майкл вел себя не так, как обычно. В машине, тесно прижавшись лицом к его плечу, она снова позволила себе унестись на крыльях мечты. Не часто она позволяла себе это. Ведь всегда обязательно раздастся телефонный звонок и отнимет его у нее. Она сжала правую руку в кулак. Вот так проходила ее жизнь. Прежде всего его работа. Любая блондинка-проститутка, попавшая в беду и жаждущая выпутаться из нее при помощи Майкла, всегда может рассчитывать на то, что, бросив все на свете, он побежит спасать ее. Работа. Будь она проклята.

А теперь он и Люси втянул в эту свою работу. Она так и осталась сидеть у телефона после того, как Шейн; позвонил и сказал ей, что послал свою блондинку к Люси, попросив подать ей руку помощи. Итак, значит, он не уверен, действительно ли она рехнулась или нет. И он считает, что Люси должна будет уложить эту полоумную блондинку в постель, успокоить ее и развлекать до тех пор, пока Шейн будет заниматься поисками ее брата, который, в конце концов, может оказаться совсем и не братом, потому что ведь она заявляет, что ее брат убит...

О боже!

Кто-то внизу нажал кнопку сигнала ее квартиры, Люси подошла к двери, сняла трубку и спросила:

— Да? Кто это?

— Мисс Гамильтон? — послышался металлический голос.

— Да.

— Это... У меня к вам записка от мистера Шейна.

— Я знаю, — холодно ответила Люси. — Он позвонил мне, и я вас ожидаю. Моя квартира на втором этаже. — Она нажала кнопку, и нижняя входная дверь отперлась, Потом она вышла на площадку, прислушиваясь к стуку; каблучков поднимающейся по лестнице девушки.

Сначала из-за перил показалась макушка блондинки, затем хорошенькое, совсем юное личико, с любопытством поднятое вверх. Когда она увидела, что ее ожидают, по ее ярко-красным губам скользнула застенчивая улыбка. Она подошла к Люси, нервно сжимая в руках черную замшевую сумочку.

— Мисс Гамильтон? Я... я... понимаю, что с моей стороны ужасно нескромно врываться к вам в такой поздний час, но мистер Шейн сказал...

— Я знаю, что сказал мистер Шейн, — сухо оборвала ее Люси. — Это входит в мои обязанности — оказывать помощь его перепуганным насмерть клиенткам. Входите.

Она пропустила девушку в ярко освещенную комнату, закрыла за ней дверь, дважды повернула ключ, затем повернулась и стала медленно рассматривать свою посетительницу.

Та дошла до середины длинной комнаты и стояла, повернувшись к Люси спиной. На какой-то момент ее плечи беспомощно опустились, и Люси с трудом удалось сдержать себя, чтобы не выказать ей симпатию и сочувствие. А она не хочет испытывать чувство симпатии к этой девушке, черт бы ее побрал. Она почти ненавидит девушку, которая отняла у нее Майкла в эту особую ночь.

Девушка продолжала стоять спиной к Люси. Та подошла к ней и спокойно сказала:

— Значит, вы мисс Польсон? Можно вас называть Нелли?

При этих словах девушка резко повернулась. Черты ее лица исказились, в глазах засверкали бешеные огоньки. Люси вспомнила предупреждение Шейна: "Я не знаю, рехнулась она или нет, во всяком случае, находится на грани этого". ""На грани" — это, по-моему, слишком мягко сказано", — подумала Люси.

— Откуда вы знаете?.. Кто вам сказал, что мое имя Нелли Польсон?

— Мистер Шейн. Он сказал мне это, когда мы разговаривали с ним по телефону.

— Ах так? — Черты ее лица постепенно разглаживались. Она даже попыталась улыбнуться, когда копалась с замком своей черной замшевой сумочки. Наконец она открыла ее, достала листочек бумаги и протянула его Люси.

— Вот записка, которую он вам написал.

Люси взглянула на нее и нашла примерно то, что и ожидала увидеть. А между тем девушка подошла к тахте и сняла жакет.

— О, вы уже налили мне вина, — обрадовалась она, протягивая руку к стакану, ожидавшему возвращения Шейна. — Я с удовольствием выпью стаканчик после всего, что мне пришлось пережить.

— Но не этот, — резко крикнула Люси.

Девушка отдернула руку, как будто обожглась о стакан, и смотрела на Люси, крайне озадаченная ее возгласом.

— Извините. Я думала, что вы это приготовили для меня.

Она надула губки и была теперь похожа на маленькую девочку, собирающуюся заплакать, потому что у нее отняли ее любимую куклу. Люси приуныла. "Боже мой, ну и удружил же мне Майкл на сей раз", — а вслух она поторопилась сказать:

— Конечно, я буду очень рада, если вы выпьете, только... только я принесу вам другой стакан. — Она быстро пошла в кухню и вернулась со стаканом в руке. Ее щечки вспыхнули румянцем, когда она смущенно объясняла: — Я довольно суеверная. Я налила этот стакан для мистера Шейна перед тем, как его вызвали к вам, и он обещал мне обязательно вернуться еще до полуночи и выпить его.

— До полуночи? — как эхо повторила гостья, наблюдая, как Люси наливает другой стакан, и посмотрела на часы.

— Я, конечно, не верю, что он придет. — Люси взяла свой бокал, в который час тому назад налила себе немного коньяка. Кусочки льда почти совсем растаяли, и разбавленный напиток принял бледно-янтарную окраску. Девушка отхлебнула немного из своего стакана и пробормотала:

— О, он ужасно крепкий. Правда?

— Я люблю коньяк неразбавленный, — призналась Люси. — Я сейчас принесу вам содовой или просто чистой воды.

— Нет, не беспокойтесь. Я думаю, что так будет о'кей. Я буду пить его маленькими глоточками. А что еще рассказывал вам обо мне мистер Шейн?

— О, очень немного. Он сказал, что какой-то ужасный мужчина гоняется за вами с револьвером в руке, что вы до смерти перепуганы и что я не должна никого сюда впускать. Так что вы можете больше не беспокоиться, — продолжала Люси. — Я абсолютно уверена, Майкл все устроит.

— О, в этом я не сомневаюсь, — живо согласилась с ней девушка. — Он действительно замечательный человек. Правда? Я говорю о мистере Шейне. Как это, должно быть, чудесно — работать с ним. Интересно и волнующе.

— Да, нам не приходится скучать, — сухо согласилась Люси. — А теперь слушайте: я не хочу проявлять излишнее любопытство, я знаю, что вы ужасно расстроены и беспокоитесь о своем брате.

"Кажется, я очень удачно выразилась", — подумала с удовлетворением Люси. Если ее брат действительно убит, в чем, по словам Шейна, девушка уверена, или если ее брат тот, который охотится за ней, Люси почувствовала, что ее фраза звучит достаточно неопределенно, чтобы быть уместной в обоих случаях.

— Поэтому, если захотите просто так посидеть спокойно и совсем не разговаривать, пожалуйста, я не возражаю, наоборот, буду очень рада. Если вы захотите лечь после того, как выпьете свой коньяк, пожалуйста, у меня есть свободная постель, Сейчас вам, самое главное, необходимо успокоиться и все забыть. Мы можем сделать вид, что мы с вами старые друзья, что вы забежали ко мне на минуточку, просто так поболтать о… ну, скажем, о кораблях, о башмаках, о сургучных печатях и т. д.

В ответ она получила робкий благодарный взгляд:

— И может быть, о капусте и о королях? Но скажите, мистер Шейн ничего не говорил вам относительно того, что произошло сегодня вечером в отеле "Эдельвейс"?

— Ни словечка. Вот вы можете рассказать, если, конечно, хотите, если у вас есть такое настроение. Между прочим, я сама отнюдь не детектив и ничего не смыслю в дедукции.

— Пожалуй, вы правы. Пожалуй, мне следует попытаться рассказать все, чтобы несколько разрядиться. А вы думаете, мистер Шейн обязательно вернется до полуночи допить свой коньяк?

— Да, но только в том случае, если он успеет до тех пор закончить дело, за которое взялся. А что это за дело, вам лучше знать, чем мне.

Люси вдруг опомнилась, встала с дивана, поставила на столик свой бокал и сказала:

— Ой, я совсем забыла. Я обещала ему позвонить тотчас же, как только вы придете.

Она подошла к телефону, набрала номер и ответившему мужскому голосу сказала:

— Пожалуйста, соедините меня с кабинетом мистера Гентри, если он еще на работе, конечно.

Если смотреть с бухты Бискейнского залива, освещенное яркими огнями ночное небо Майами представляло величественную картину. На западном берегу залива отвесно возвышались огромные отели с ярко освещенными окнами. Их свет тысячами огоньков отражался на гладкой поверхности воды.

Обычно в разгар сезона бухта буквально кишела стоявшими на якоре различными судами и суденышками, начиная от огромных великолепных яхт миллионеров и кончая двадцатифутовыми моторками.

Но в этот период ранней осени в бухте на якоре стояло не более дюжины судов. Одним из них" был изящный сорокафутовый парусник "Мария". Он спокойно покачивался на якоре с включенными носовыми и кормовыми фонарями, а на палубе светились дружеские огоньки двух сигарет, то и дело вспыхивающие в самой непосредственной близости друг от друга.

Вот одна из сигарет ярко вспыхнула, потом описала некую дугу через борт и с шипеньем замерла в воде, Муриэль лениво потянулась в палубном кресле, крепко сжав левой рукой пальцы своего компаньона.

— Милый, — вздохнула она. — Мне надо возвращаться.

— Еще рано, — так же лениво запротестовал он, взглянув на светящийся циферблат ручных часов. — Еще нет одиннадцати. — Он, в свою очередь, сжал ее руку. — Я думал, что мы еще раз вернемся в кабину... перед тем как ты уйдешь.

— О, пожалуйста, Норман. — Она вырвала у него свою руку и выпрямилась, любуясь великолепным зрелищем ночного неба над Майами. — Ты ведь знаешь, Джон иногда очень рано приходит домой. Мне надо возвращаться.

— А, будь он проклят, твой Джон. Ну, предположим, один раз он придет домой, а тебя еще нет. Ну и что же? Ведь он же не знает, где ты.

— Начнутся всякие подозрения. — Она старалась говорить легко, но в голосе чувствовались печальные нотки. — Мы не должны так поступать, Норман. Это несправедливо.

— Но зато приятно. — Он сел, показывая при слабом лунном свете свои великолепные белые зубы. — Ты ведь не можешь этого отрицать.

— Да, приятно, пока это есть, — уныло промолвила Муриэль. Она встала, высокая, прекрасно сложенная женщина лет тридцати пяти. Легкий береговой бриз раздувал ее юбку, обрисовывая великолепные бедра. — Но ведь не ты потом должен лежать рядом с Джоном и думать: а что произойдет, если он вдруг все узнает?

— Да, действительно, — согласился Норман. — От этого я избавлен. — Он вскочил на ноги рядом с ней, высокий, бронзовый от загара, в одних плотно облегающих плавках. Затем крепко прижал ее к себе, поводил губами по пышным волосам, слегка повернул к себе ее лицо для страстного продолжительного поцелуя.

В ответном порыве она обхватила руками его нагое тело, острые ноготки так и впились в спину, но не до крови. Когда она отняла руку, на спине остались маленькие белые отметинки.

Он приподнял ее личико и спросил:

— Все еще хочешь поскорее вернуться?

— Нет, — таким же хриплым, как и у него, голосом ответила она. — Но мы должны.

Муриэль решительно повернулась и пошла к корме, где был прикреплен бакштов ялика. Норман неохотно плелся за ней.

— Если должны, значит, должны, — стараясь казаться максимально веселым, сказал он, потом отвязал лодку от судна и помог ей сойти.

Она уселась на корме, а он укрепил весла в уключинах, и они поплыли в сторону береговых огней.

На гладкой поверхности залива мелькали фосфоресцирующие огоньки. Единственным звуком был шум воды, прорезаемой лодкой, и случайные всплески, когда он слишком сильно нажимал на весла.

Оба молчали примерно до половины пути. Она думала о своем муже и об ушедшей любви... а он думал о том, как крепко проспит сегодня ночью в одиночестве на борту "Марии" после того, как высадит Муриэль на берег.

— Норман, осторожнее, — вдруг вскрикнула она и слегка приподнялась, дрожащим пальцем указывая на что-то через его плечо.

Он повернул голову, чтобы посмотреть, как раз в тот момент, когда нос лодки стукнулся о какой-то плывущий предмет. Раздался глухой стук.

Лодка потеряла курс и покачивалась на волнах, пока они оба с испугом и волнением смотрели на плавающий на поверхности залива труп мужчины.

— Боже мой, — воскликнул Норман, стараясь веслом выровнять руль лодки, — это труп, Муриэль. Мужчина. Ну-ка, возьми это весло и помоги мне подплыть к нему поближе. Мы подплывем к нему носом, я постараюсь втащить его в лодку.

— Зачем это, Норман? — в ужасе воскликнула она. — Разве мы не можем... ну, просто оставить его здесь? Пусть лучше кто-нибудь другой найдет его. Почему именно мы? Тогда надо будет звонить в полицию. Они спросят наши имена. Нет, Норман, нам ни в коем случае нельзя.

— А, помолчи ты, Муриэль, — крикнул он с раздражением. — Спускай весло на воду, нас относит от него. Ну конечно же мы должны его выловить. Но не беспокойся. Сначала ты сядешь в свою машину и уедешь, и только после этого я заявлю о нем. Никто не будет знать, что я не один совершал эту ночную прогулку.

Норман стал на колени на носу лодки и подавал ей команды, как работать веслом.

— Еще немного налево, теперь вперед. Теперь затормози. — Он наклонился к воде, ухватился за намокшую сорочку, подтащил труп к лодке, потом перекинул его через борт, и труп упал на дно лодки грудой, которую с трудом можно было назвать человеческим телом.

— Вот так, — стараясь отдышаться, сказал Норман. Он наклонился к промокшему трупу и пробормотал: — Боже мой, у бедняги перерезано горло.

Он повернулся, чтобы снова молча приняться за греблю, в то время как перегнувшуюся через борт Муриэль рвало.

— А ты не думай об этом, — посоветовал ей Норман. — Это не имеет к нам никакого отношения. Через секунду мы будем на берегу, ты сядешь в свою машину, поедешь домой и сейчас же забудешь обо всем, что произошло. А я найду какой-нибудь еще не закрывшийся кабачок, позвоню в полицию, и ты выйдешь из этого дела совершенно чистой.

Она сидела молча, опустив голову и дрожа с головы, до ног. Она не могла сказать ему, какая ей сейчас вдруг пришла в голову мысль: что этот человек в воде тоже может быть мужем какой-нибудь женщины, той женщины, которой, может быть, запрещенная любовь кажется более возбуждающей и пикантной, чем робкие ласки, какие мог предложить ей он... человек, может быть, по имени Джон...

Это был странный и необъяснимый ход мыслей, вызвавший у нее слезы. Она молча плакала, низко наклонив голову, пока они не доплыли до пустынной рыбачьей пристани.

Норман увидел слезы на ее щеках. Он привязал лодку и неловко помог ей выйти. И страшно удивился: что, черт возьми, случилось с ней, — когда она резко оттолкнула его в ответ на попытку утешить ее.

Он стоял и ждал, пока она добежит до своей машины, потом пошел очень медленно, давая ей возможность подальше отъехать от того места, откуда он будет сообщать полиции о случившемся. Он и не подозревал, что сегодня его связи с Муриэль пришел конец. И так никогда и не мог понять, почему она так решительно отказывалась разговаривать с ним всякий раз, когда он звонил ей по телефону в последующие дни.

Шейн положил трубку после разговора с Люси и начал ходить по комнате, сердито ероша волосы.

— Давайте попробуем все-таки найти какой-нибудь смысл во всем этом. Сначала давайте установим, что мы знаем к настоящему моменту.

Он остановился и каждый раз, называя новый пункт, поднимал по одному пальцу.

— Первое. Человек, называвший себя Бертом Польсоном, — у которого находится бумажник с удостоверением личности на имя Польсона, — этот человек — не Польсон. Он не подходит к описанию, присланному из Джексонвилла, хотя всячески старается выдать себя за Польсона. Ему, очевидно, неизвестно, что брат Нелли все время жил с ней в Джексонвилле. Иначе почему бы он стал рассказывать целую историю относительно того, что работает в Детройте и только две недели тому назад приехал в Джексонвилл, вызванный ее телеграммой?

Он вопросительно взглянул на Гентри и Рурка.

— Так почему же он все-таки мне это сказал? Черт возьми. Если ему что-то известно относительно неприятностей Нелли в Джексонвилле — а он знал, что что-то случилось, потому что нанял частного сыщика, чтобы разыскать ее, — тогда ему должно быть также известно, что она занималась баджер-геймом вместе со своим братом. Значит, его заявление о том, что он жил в Детройте, могло только помешать ему выдавать себя за ее брата. Так ведь? Так почему же он все-таки сказал, что работает в Детройте?

— Это ты нам скажи, Майкл, — весело ответил Уилл Гентри. — Это, так сказать, твой человек, мы о нем узнали только от тебя.

Шейн продолжал:

— Ну, хорошо. Значит, одно нам известно совершенно определенно: он не Польсон. А теперь давайте посмотрим, что же нам известно о Нелли Польсон? Факт номер два. Совершенно очевидно, она не лгала, что в отеле "Эдельвейс" очень испугалась какого-то мужчину, который не является ее братом. И в этом их рассказы сходятся, чего нельзя сказать относительно их версий о родстве. А что вы скажете относительно трупа, который она видела? Трупа ее брата с перерезанным горлом?

— Трупа, которого там не оказалось, — вмешался Тим Рурк.

— Да. Но, тем не менее, у нас есть подтверждение, что она действительно звонила на коммутатор и заявляла о том, что труп там есть. По крайней мере, кто-то звонил из 360-го. Часть ее рассказа Оливер Паттон полностью подтверждает. Так зачем же ей нести какой-то сумасшедший бред, если никакого трупа вообще не было?

— По-моему, все дело в одном слове, которое ты только что употребил, — спокойно сказал Гентри. — "Сумасшедшая". Если девчонка действительно свихнулась, смешно искать какие-либо мотивы в ее поступках или словах.

— Но, черт возьми, Уилл, я не верю, что девчонка сумасшедшая. Перепуганная и истеричка — да. Но я разговаривал с ней в течение, по крайней мере, десяти минут, ее поведение было именно таким, каким оно должно быть у девушки, только что пережившей подобное приключение.

— Но ты ведь не доктор, Майкл, — нетерпеливо перебил его Гентри. — Откуда ты знаешь, как ведет себя сумасшедшая? Давай-ка лучше мы начнем розыски обоих. Садись и опиши как можно более подробно их внешность. Я передам это по радио всем полицейским машинам.

Шейн пожал плечами, сел, взял листок бумаги, нацарапал что-то на нем и передал его Гентри. То, что девушка находилась сейчас в полной безопасности у Люси, он считал своим главным козырем в этой игре. Ему не хотелось бы, чтобы ее сейчас поймали и начали допрашивать, но он не возражал против того, чтобы ее приметы были переданы всем полицейским машинам, так как знал, что они ее никогда не найдут. Но ему очень хотелось бы, чтобы полиция поймала человека со шрамом на лице.

Уилл Гентри прочитал описание примет по внутреннему аппарату и готов был уже выключить его, но вдруг сказал:

— Да, пожалуйста, я слушаю. — Это говорили из приемной управления.

— Только что получено сообщение: в заливе найден труп мужчины. Перерезано горло. На пристань на 10-й улице выслана служебная машина, чтобы отправить труп в морг. О трупе сообщил неизвестный мужчина, приплывший на лодке.

Трое мужчин, находящиеся в кабинете Уилла Гентри, долгое время хранили молчание. Затем Шейн тихо спросил:

— Что, окна отеля "Эдельвейс" выходят на залив?

— Отель прямо-таки перпендикулярно возвышается над заливом, — сказал Рурк.

Шейн встал. Встали и остальные двое. Он сказал:

— Если одна из комнат: 360-я или 316-я — выходит на восток...

Гентри кивнул.

— Да, пожалуй, нам пора заглянуть в "Эдельвейс". В морг мы поедем потом.

Все вместе вышли из кабинета, но в конце коридора Гентри пошел несколько быстрее, чтобы разыскать свою машину. Рурк и Шейн вышли в боковую дверь и вместе поехали на "хадсоне" сыщика.

В "Эдельвейс" они приехали буквально через 2-3 минуты. Когда Шейн ставил свою машину у входа в отель, машина Гентри с двумя одетыми в форму полицейскими подошла вплотную к их машине.

Все трое вошли в отель одновременно, и старший посыльный Дик немедленно узнал мощную фигуру начальника полиции города Майами. Дик что-то быстро шепнул Эвелин и, когда трое подошли к столу дежурного, радостно приветствовал их:

— Добрый вечер. Вы, вероятно, желаете видеть мистера Паттона? Он сейчас выйдет.

Гентри кивнул и спросил, какие комнаты третьего этажа выходят на залив, 360-я или 316-я.

— 316-я, господин начальник. А 360-я...

— Это неважно. — Гентри не скрывал своего удовольствия. Из-за угла коридора показался торопящийся изо всех сил отельный детектив Оливер Паттон.

— Добрый вечер, Олли. — Гентри пожал ему руку. — Знаком с Шейном и Тимом Рурком?

— Конечно. — Паттон кивнул репортеру и сыщику. — Я тут пытался тебе позвонить, Майкл. Ты просил меня сообщить, если мне будет известно что-нибудь новое о Польсон.

— Да. Ну и что?

— Приходил ее брат, спрашивал ее. Огромный парень со шрамом на лице. Он заявил, что только что приехал из Джексонвилла, а она будто бы должна была его ожидать. Так как ее дома не оказалось, он просил разрешения подождать в ее комнате. И интересно, как только я предложил ему пойти туда с ним вместе, он вдруг решил ее не ждать и под каким-то смешным предлогом смылся, сказав, что скоро вернется.

Гентри сказал:

— Интересно. Ну-ка, давайте поднимемся наверх и осмотрим комнату, в которой вы прячете трупы, Олли.

Когда они всей группой поднимались на лифте, Паттон печально сказал:

— Надеюсь, вы не осуждаете меня за то, что я не сообщил в полицию обо всей этой сумасшедшей истории, начальник. По правде говоря, мы даже не уверены, в какой именно комнате был труп. А так как при проверке ни в той, ни в другой комнате трупа не оказалось...

Шейн перебил его:

— Труп был в 316-й, Оливер. Мисс Польсон все мне объяснила относительно путаницы с номерами комнат. Труп своего брата она увидела в 316-й и скорее побежала, чтобы из другой комнаты сообщить об этом. Дверь в 360-ю оказалась открытой, она воспользовалась этим удобным случаем и позвонила оттуда. А когда она через несколько минут вернулась в 316-ю, труп уже исчез.

— Труп ее брата? — Паттон, видимо, был крайне озадачен. — Но ведь я же говорю вам, что он приходил сюда, искал ее,

— Это не ее брат, — сказал Гентри. — Приметы брата мы получили из Джексонвилла.

— Но у него масса документов, не сдавался Паттон. — Я заставил его предъявить их, когда он просил разрешения впустить его в ее комнату.

Когда они шли по полуосвещенному коридору, Паттон сказал задумчиво:

— Может быть, именно здесь и кроется разгадка. Ведь, хотя парень заявил, что он только что из Джексонвилла, лифтер клянется и божится, что он уже бывал у нас. Или несколько раньше в этот вечер, или дня за два до этого.

— Да, кажется, мы начинаем подходить к развязке, — согласился Шейн. — Он был здесь около 21.30 вечера, т. е. именно в тот момент, когда исчез труп.

Паттон остановился перед дверью комнаты № 316 и, предварительно постучав, отпер ее своим ключом. Войдя в комнату, он зажег верхний свет и слегка отступил.

— Вот, пожалуйста, — сказал он, — посмотрим, удастся ли вам найти труп.

Все трое вошли в комнату и внимательно посмотрели на аккуратно заправленную постель, стоявшую как раз около двух закрытых окон. Для того чтобы их открыть, нужно было или залезть на кровать, или отодвинуть ее от стены. Гентри подошел к задней спинке кровати и обратился к Шейну:

— Ну-ка, возьмись за другую спинку, давай отодвинем немного кровать. Только не трогай постель. А что, окна и в тот раз были закрыты, когда ты входил, Олли?

— Да! Я очень хорошо это помню, потому что было очень душно. Большинство постояльцев целый день держат окна открытыми настежь.

Гентри слегка покряхтывал, когда они вдвоем с Шейном отодвигали кровать примерно на два фута к центру комнаты. Потом они одновременно подошли к окнам и внимательно их осмотрели, не касаясь. Сквозь оконные стекла виднелись огоньки примерно полудюжины яхт, стоявших на якоре в муниципальной бухте. Окна были самые обыкновенные, подъемные, их можно было легко поднимать и опускать, если они не были заперты на шпингалеты. Снаружи окна прикрывались решетчатыми ставнями, запиравшимися изнутри на крюки. Обе ставни были заперты, но без тщательного осмотра невозможно было установить, отпирались они недавно или нет. Заглянув вниз, насколько это было возможно, не открывая окон, они увидели на воде маленькие белые барашки, которые с легким шумом разбивались о камни как раз под самыми окнами. Гентри отошел от окна.

— Ни до чего не дотрагивайтесь. Олли, запри эту комнату до тех пор, пока придут мои мальчики. Ты до чего-нибудь дотрагивался здесь, когда входил в первый раз? Может быть, поправлял кровать или еще что-нибудь?

— Ни до чего не дотрагивался, Уилл. Я просто заглянул в ванную комнату, в шкаф и под кровать, чтобы убедиться, что нигде нет никакого трупа.

— А вода вплотную подходит к зданию? — спросил Гентри. — Если из окна выбросить труп, он не может оказаться на песке?

— Только во время отлива. Тогда открывается песчаная полоса футов в 10, а в 9 часов была самая высокая точка прилива. Спустимся теперь вниз?

Направляясь к открытой двери, Гентри кивнул.

— Пожалуй, это все, что мы могли здесь сделать, Олли. Я пошлю сюда парня подежурить, пока придут соответствующие работники из нашего управления. И к твоему сведению, Олли, всем полицейским машинам отдано до радио распоряжение задержать Нелли Польсон и парня со шрамом на лице, имеющего при себе бумажник ее брата. Я поставил двух ребят внизу на случай, если они вдруг появятся здесь.

— Ты, конечно, делай все, что находишь нужным, шеф. Э-э-э... У тебя есть основания полагать, что в этой комнате сегодня действительно был убит человек? И его труп выброшен через окно в залив?

— В данный момент я в этом абсолютно уверен, — спокойно ответил Гентри. — Но я тебя ни в чем не упрекаю... пока. И предупреждаю: держи руки чистыми и не вздумай скрывать, если случится что-нибудь не совсем обычное. Твоя работа — это одно дело, а обвинение в сокрытии преступления — нечто совсем другое.

Выйдя из отеля, Тим Рурк и Шейн опять сели в машину Шейна, а Гентри немного задержался, чтобы организовать дежурство двух человек у комнаты № 316, а также переговорить по радио с полицейскими машинами.

Шейн медленно усаживался за руль, а Рурк плюхнулся рядом с ним, закурил сигарету и впервые с тех пор, как они пришли в отель, заговорил.

— Ну, что ты на это скажешь?

Согнувшись над рулем, Шейн проворчал:

— Прежде чем высказать свои очередные догадки, давай посмотрим, что нас ожидает в морге. Ты знаешь об этом деле ровно столько же, сколько и я. Я ведь ничего не скрыл от Уилла.

— С одной только разницей; ты лично разговаривал с девушкой, а мы нет. Если она действительно не сумасшедшая...

— А разве ты сам не убеждаешься все больше и больше, что она не сумасшедшая? — спросил Шейн. — Раньше нам казалось сумасшедшим бредом ее заявление о том, что она видела убитого брата, тогда как появился человек со шрамом, утверждающий, что он ее брат. А после того как в заливе выловили труп, весьма возможно, окажется, что, как она и заявляла, именно он был в 316-й и его вытолкнули в окно, пока она бегала звонить из 360-го.

— Кто вытолкнул? Человек со шрамом?

— Весьма логично предположить именно это. Черт возьми, — раздраженно воскликнул он. — Я сам не знаю. Если он действительно убийца и знает, что она единственный человек, который видел труп, конечно, у него есть все основания, так сказать, разыскивать ее. Сначала он отчаянно старался уверить меня в том, что она сумасшедшая, а потом хотел наложить на нее свою лапу. Ведь что могло получиться, если бы не было ее свидетельских показаний относительно трупа брата? Тело могло быть унесено далеко в океан, и его никто никогда бы не нашел, во всяком случае, если бы и нашли, то только тогда, когда оно стало бы совершенно неузнаваемым.

— Да. И этим объясняется наличие у него бумажника Берта Польсона. Но что ты думаешь относительно отеля "Рони Плаза", о котором тебе говорила девушка? Почему она сказала, что остановилась там, а не в отеле "Эдельвейс"?

— Вот это один из пунктов, который я выясню у нее при нашей следующей встрече, — устало ответил Шейн.

Он замедлил скорость, так как они приближались к зданию морга. Над входом горели две лампочки. Служебной машины Гентри еще не было.

Ночной дежурный был маленьким сморщенным человечком с огромной дыркой вместо передних зубов, которая так и зияла, когда он улыбнулся сыщику и репортеру. Полицейский хирург, доктор Мартин, стоял около стола дежурного и недовольно нахмурился, когда увидел, что они приехали без Гентри.

— Где же Уилл? Я думал, что этим делом он занимается лично.

— Он скоро подъедет, — сказал Шейн. — Уже осмотрели труп, выловленный из залива, док?

Мартин кивнул.

— А, собственно, там и нечего было осматривать.

— Перерезано горло?

— Как у заколотой на бойне свиньи. — Доктор ребром ладони провел по горлу слева направо.

— Документы были?

— Целая куча. Огромный бумажник набит ими. Но денег ни цента.

К зданию подошла еще машина, и доктор поверх плеча Шейна посмотрел на входную дверь. Хлопнула дверца машины, и по каменным ступенькам загрохотали тяжелые шаги. В комнату вошел Гентри и поздоровался с доктором и дежурным.

— Осмотр окончили, док?

— Только поверхностный. Горло перерезано или очень острым ножом, или бритвой. Примерно час или два тому назад. Причем в воду он попал вскоре после смерти.

— Много крови потерял?

— Массу.

— Вот Уилл очень интересуется, — вмешался Шейн, — могли ли его так обработать в комнате отеля и потом выбросить в окно, не оставив при этом следов крови?

Мартин задумался.

— Вероятно, кровь брызнула фонтаном, и, если держать наготове подушку или одеяло и быстро приложить их к ране, кровь полностью впитается в подушку, не оставив никаких пятен.

— Или, например, вместо подушки можно использовать пиджак?

— Да, конечно, и пиджак тоже. Между прочим, пиджака на нем не было. Он в одной сорочке.

— Удостоверение личности было?

Дежурный выдвинул ящик стола, достал оттуда огромный конверт и передал его начальнику. В нем оказался довольно дорогой бумажник, насквозь промокший, с двумя счетами из хорошо известного отеля в Нью-Йорке и страховое свидетельство. Все на имя Чарльза Барнса, а на страховом свидетельстве был и адрес: Ист 63-я улица, Нью-Иорк-сити.

— Вот все, что мы у него нашли, — сказал Мартин. — Ни доллара в бумажнике. Он еще молодой, 20-25 лет. Здоров. Никаких особых примет. Рост, на глаз, примерно 5 футов 10 дюймов, вес около 150 фунтов до того, как вытекла вся кровь. Что еще вас интересует, Уилл?

— Что такое? — рассеянно пробормотал Гентри. — 5 футов 10 дюймов? 150 фунтов? А? Ах да, доктор, пока ничего не надо. Если что-нибудь понадобится, вызовем. Так, Майкл, — продолжал он свою мысль, — тебе ничего не напоминают эти цифры?

— Ничего, за исключением примет Берта Польсона, полученных нами сегодня вечером из полиции Джексон-вилла. — Серые глаза Шейна ярко заблестели. — Пойдем взглянем на него.

Дежурный быстро вскочил и повел всех троих к двери, ведущей вниз в цементный холодильник. На лестнице их охватил влажный холод. Хотя мертвецкая была оснащена современной вентиляцией, все же в квадратной комнате сохранился запах всех трупов, которые побывали здесь на протяжении нескольких лет.

Посередине комнаты стояли два эмалированных стола, ярко освещенных лампами сверху, а по стене — два огромных шкафа с выдвигающимися ящиками. В каждом шкафу по три ящика размером примерно 6 футов в длину и 3 фута в ширину.

Дежурный подошел к левому нижнему ящику, выдвинул платформу на роликах, откинул белую простыню, и взору присутствующих предстало нагое тело мужчины, лежащего на спине.

Лицо было белое как мел, гораздо белее, чем лицо любого из трупов, которых на своем веку Шейн видел немало. Глаза закрыты, а рот оскалился в мрачной улыбке. Черты лица спокойные, вероятно, при жизни это был красивый молодой человек. На шее огромная зияющая рана, края раны обрезаны ровно, вероятно, одним ударом, сейчас они немного съежились от воды.

Все молча смотрели на тело. Наконец Гентри проговорил:

— Интересно, это Чарльз Барнс из Нью-Йорка?

— А почему бы не Берт Польсон из Джексонвилла? — быстро ответил Рурк. — Приметы полностью подходят. И это не противоречит рассказу девушки. Что, если человек со шрамом перерезал ему горло и обменялся бумажниками? Тогда все легко объясняется, Майкл. Тогда действительно девушка видела своего брата убитым. Она ведь, кажется, говорила тебе, что под голову у него был подложен пиджак? Вероятно, он был подложен именно для того, чтобы кровь впиталась в него.

Шейн ничего не ответил. Прищурив глаза, он внимательно вглядывался в лицо трупа.

При виде этого лица у него промелькнуло какое-то воспоминание, как будто он когда-то видел его. По крайней мере, так ему показалось с первого взгляда. Но когда он пытался более точно установить, где и когда его видел, воспоминание выскальзывало из головы, Но неуловимое, мучительное сознание того, что он его где-то видел, преследовало его.

Не отрывая глаз от трупа, он пробормотал:

— Где-то я его видел. Совсем недавно. Готов поклясться в этом. — Он закрыл глаза и попытался максимально сосредоточиться.

Гентри и Рурк ожидали его в стороне, потихоньку разговаривая между собой. Шейн медленно покачал головой, не открывая глаз, потом проговорил:

— Нет, никак не могу поймать мысль. Ускользает, как ртуть. Отлично знаю, что видел его. Может быть, один раз, не больше. И это не было настоящее знакомство. Но я точно его недавно видел. Я чувствую это подсознательно.

Он вдруг быстро открыл глаза и еще раз пристально посмотрел на бледное лицо мертвеца. Потом снова покачал головой и повернулся, чтобы уйти.

— Нет, лучше не силиться вспоминать, а выбросить из головы. Может быть, оно так быстрее неожиданно всплывет. Я знаю, что видел его, я знаю, что крайне важно вспомнить, чье именно это лицо. Я чувствую, что это чертовски важно и что, как только я его вспомню, мы получим ответ на целый ряд вопросов.

Его спутники уже начали подниматься по лестнице, а дежурный легким толчком задвинул ящик обратно.

Шейн тоже пошел к лестнице, начал подниматься и вдруг резко повернулся на каблуках с выражением явного удовлетворения на лице.

— Вспомнил. Но это посылает ко всем чертям все наши догадки. Этого парня не могли убить в 21.30 в отеле "Эдельвейс", потому что в 10 часов он был жив и здоров и находился в "Сильвер Глэйд".

Он лихорадочно порылся в карманах пиджака и достал оттуда фото, которое ему всучила молодая женщина в вестибюле его отеля, предлагая огромный задаток за то, чтобы он взялся за ее дело.

Он бросил фотографию Уиллу Гентри.

— На, пойди сравни. Ты убедишься, что это один и тот же человек

По дороге из морга в полицейское управление Майкл Шейн подбросил Тимоти Рурка в редакцию "Ньюс". Репортеру не терпелось поскорее написать первую статью "Труп в заливе", как он мысленно озаглавил ее.

Он обещал Шейну пока не публиковать другие материалы, которые получил от сыщика, упомянув только вскользь, что в одном из отелей (не указывая названия) произошел любопытный случай. Он обещал также ни в коем случае не связывать имя Польсона с выловленным трупом.

Возвратившись в полицейское управление, Шейн застал Уилла Гентри за допросом красивого загорелого мужчины в плавках, которого Гентри представил Шейну как Нормана Рейна.

— Это мистер Рейн выловил труп в заливе, — пояснил он Шейну. — Между прочим, я послал телеграфный запрос в Нью-Йорк и Джексонвилл, а сейчас давай послушаем, что нам скажет мистер Рейн.

— Боюсь, что я смогу вам рассказать очень немного и вряд ли окажу какую-либо помощь, — приятным баритоном сказал Рейн. — Моя яхта стоит на якоре в бухте. Обычно я сплю на борту... один. Но сегодня мне что-то не спалось. — Он в очаровательной улыбке обнажил свои великолепные белые зубы и с благодарностью кивнул, принимая от рыжего детектива сигарету, отвернувшись при этом от черной сигары, которой попыхивал Гентри. Он сделал глубокую затяжку, потом выдохнул дым, удобнее уселся в кресле и продолжал: — Собственно, именно эта причина и привела меня на берег: у меня кончились сигареты, и в половине одиннадцатого я понял, что без сигарет не усну. Поэтому я сел в лодку и начал грести.

— Вы стоите на якоре напротив 10-й улицы?

— Да, как раз напротив. Прилив уже спадал, сзади меня дул легкий бриз, и я довольно быстро продвигался к берегу. Вдруг примерно на полпути от яхты моя лодка на что-то натолкнулась. Я страшно удивился: что бы это могло быть? Вы знаете, я греб, не думая ни о чем, за исключением того, как я сейчас куплю сигареты и с каким наслаждением немедленно же затянусь. И вдруг бац... Бедняга плыл лицом вниз. Я понял, что ему конец. Не без труда удалось мне втащить его в лодку, после чего я начал грести изо всех сил. Добравшись до берега, я привязал лодку и побежал к ближайшему заведению, где оказался свет. Оттуда я позвонил в полицию. Вот абсолютно все, что я знаю и что могу вам рассказать.

— На каком расстоянии от берега стоит ваше судно?

— Приблизительно в полумиле от берега. Это "Мария", вы легко можете сами проверить. 40-футовое одномачтовое судно.

— Значит, вы были на расстоянии примерно четверти мили, когда наткнулись на труп?

— Да, примерно около этого. Но это, конечно, только мои догадки, точно я сказать не могу.

— Есть вопросы, Майкл? — спросил Гентри, вынимая изо рта сигару.

— Не думаю, чтобы мистер Рейн мог нам чем-нибудь помочь, — покачал головой Шейн. — Вы не обыскивали труп?

— Конечно нет, — со справедливым негодованием ответил Рейн. — Я сразу понял, что это убийство, и потому старался не дотрагиваться до него.

Гентри встал, чтобы пожать ему руку.

— Благодарю за содействие, мистер Рейн. Вы еще не скоро отплываете отсюда?

— Нет, по крайней мере дней через 10, не раньше.

— Мой человек отвезет вас на пирс, — сказал ему Гентри. — Попросите его остановиться где-нибудь, чтобы купить сигареты. — Когда за Рейном закрылась дверь, он пожал плечами. — Что ж, не вдаваясь в технические подробности таблицы приливов и отливов, пожалуй, все подходит к тому, что труп был отправлен из "Эдельвейса".

— Да, я знаю, — сердито огрызнулся Шейн. — Но не забывай о девчонке, которая пыталась всучить мне в 10 часов вечера 140 баксов за то, чтобы я накрыл этого парня в "Сильвер Глэйд".

— Я о ней не забываю. Но, может быть, она ошибается. Может быть, она только думала, что он там был в это время. А может быть, она просто врала.

— А зачем?

— Откуда я знаю зачем? Зачем вообще врут женщины?

— Но если бы я взялся за ее дело, я сразу бы установил, что его там нет, — напомнил Шейн.

— Но ты не взялся. Боже праведный, как бы я хотел, чтобы ты взялся.

Тогда бы у нас не было столько невыясненных вопросов.

— Никаких сообщений от твоих парней из отеля "Эдельвейс"?

— Я жду. — Гентри нервно барабанил пальцами по письменному столу. — Вот номер телефона квартиры Барнса в Нью-Йорке. Он не отвечает. Я позвонил в полицию, чтобы они мне все сообщили о Барнсе. Кроме того, сейчас мне везут из Джексонвилла фотографии Берта и Нелли Польсон. А пока, я полагаю, нам остается только топтаться на месте.

Шейн неловко заерзал на стуле. Он теперь страшно сожалел, что сразу не рассказал Гентри, что отправил девушку на квартиру Люси. Он, собственно, не мог объяснить, почему именно так поступил. Вероятно, потому, что хотел максимально ее защитить. В некотором роде он смотрел на нее как на свою клиентку и не хотел, чтобы ее допрашивала полиция до тех пор, пока ему самому не удалось что-нибудь выяснить.

Сейчас, при наличии девушки на квартире Люси, установление личности убитого находилось, если можно так выразиться, в его руках. Но он все еще колебался, сказать Уиллу Гентри или нет. Конечно, начальник раскипятится из-за того, что Шейн не сообщил ему об этом раньше. С другой стороны, Шейн чувствовал, что ему следует выяснить еще целый ряд вопросов, прежде чем он выпустит на сцену девушку.

Конечно, если она действительно была партнершей в мошенничестве и шантаже, в результате чего ее брат был убит, в этом случае Шейн не чувствовал бы к ней никакой симпатии. Но он все время подсознательно ощущал, что здесь какая-то путаница. Вспоминая, как впервые увидел ее, когда она ожидала у него в комнате, он никак не мог представить себе ее партнершей в баджер-гейме. От этих размышлений его отвлек стук в дверь. В комнату вошел сержант Хопкинс, одетый в штатское. Он безразличным кивком головы поздоровался с Шейном, вытянулся в струнку перед столом начальника и отрапортовал:

— Я только что вернулся из отеля "Эдельвейс", сэр. Мы основательно осмотрели 316-й.

— И что же?

— Боюсь, что ничего определенного нам найти не удалось. Сделанная при ярком освещении фотография постели указывает, что после того, как она была заправлена, кто-то на ней лежал. Но никаких пятен крови мы не обнаружили. Повсюду отпечатки пальцев одного человека, очевидно, хозяйки этой комнаты, несколько отпечатков горничной. Затем отпечатки неизвестного мужчины на дверном косяке и на спинке одного из стульев.

— А как насчет оконных рам? — вмешался Шейн.

— Только отпечатки пальцев хозяйки комнаты. Одна из ставен плотно заперта и, очевидно, не открывалась в течение нескольких месяцев. Другая открывается легко, но ни на ней, ни на подоконнике никаких пятен не обнаружено. — Он пожал плечами. — С другой стороны, горничная говорит, что, кажется, недавно она сама открывала это окно во время уборки комнаты. Во всяком случае, не исключена возможность, что сегодня вечером окно открывалось для того, чтобы выбросить из него труп. Но никаких доказательств.

Гентри снова весьма искусно запустил в пепельницу окурок сигары и обратился к сержанту:

— Поезжай в морг и сними отпечатки с пальцев Барнса. Сравни их с отпечатками неизвестного мужчины, которые вы нашли в 316-й.

Когда сержант ушел, Гентри обратился к Шейну:

— Не много мы узнали.

Шейн тяжело вздохнул и проговорил:

— Боюсь, что в этом моя вина.

— Твоя вина?

— И боюсь, тебе очень не понравится то, что я скажу, Уилл.

— Ты что-нибудь от меня скрываешь? — подозрительно насторожился Гентри.

— Немного, но... Пожалуй, прежде чем приступить к дальнейшим действиям, необходимо, чтобы труп опознали.

— Неплохая идея, — согласился Гентри. — Но как это сделать?

Шейн улыбнулся.

— Надо позвать девушку, которая называет его своим братом.

Брови Гентри угрожающе сдвинулись.

— Ты же мне сказал, что она убежала от тебя. Спустилась по пожарной лестнице и исчезла.

— Это все так. Но я забыл тебе сказать, что прежде, чем она ушла в кухню, я дал ей адрес Люси с запиской и велел для большей безопасности пойти туда.

— Черт бы тебя побрал, Майк. Ты хочешь сказать, у нас есть все основания считать, что она сейчас у Люси?

Шейн всячески старался удержать на лице улыбку.

— Даже больше того. Я знаю, что она там. Помнишь, мне звонила Люси? Так вот, это она сообщала мне, что девушка пришла к ней.

Шейн схватился за телефонную трубку, в то время как из уст Гентри залпом вылетали самые грубые ругательства.

— Ты лучше скажи спасибо, что мы ее можем сейчас поймать, — сказал ему Шейн.

Он набрал номер телефона Люси и откинулся на спинку кресла, не глядя на Гентри, который продолжал проклинать его.

Прозвучало пять звонков, прежде чем Люси ответила. Голос у нее был необычно густой, и концы слов она произносила неясно.

— Хелло. Кто это?

— Майкл. Ты спишь?

— Так, немного задремала.

— Так, пожалуйста, проснись, — нетерпеливо сказал он. — Вы обе проснитесь. Я сейчас к вам еду.

— Обе? Кого ты имеешь в виду, Майкл?

— Мисс Польсон. Она в постели?

— Но она уже ушла, Майкл.

— Что? Когда? Черт возьми, Люси, я послал ее к тебе для того, чтобы ты ее всячески охраняла.

— Но ты мне не говорил, чтобы я ее заперла. Так ведь? Как я могла удерживать ее, если она сама решила уйти?

— Когда она ушла, Люси? Что она сказала?

— Она ушла минут 15 или 20 тому назад и ничего мне не сказала.

Просто поблагодарила, сказала, что пойдет домой, и ушла.

Шейн поспешил бросить трубку, чтобы не изливать на Люси свою злобу.

Он боялся встретиться глазами со свирепым взглядом Гентри и сказал:

— Она улизнула от нас, Уилл. Бог знает куда и почему.

Когда Люси положила трубку, она долго сидела молча, опустив голову, глубоко переживая гнев своего патрона и представляя себе, как же он проклинал ее, когда так грубо бросил трубку.

Единственным звуком в комнате было тяжелое дыхание гостьи, стоявшей за ее спиной.

Люси старалась быть максимально спокойной. Наконец она подняла голову и, заставив себя повернуться, спросила:

— Вы хотели, чтобы я сказала именно это?

— На сей раз все было замечательно. Если он позвонит еще раз или кто-нибудь еще позвонит, предупреждаю, вы должны сказать ему, чтобы он ни в коем случае не приходил сюда к вам, что вы уже в постели, что вы заболели или еще что-нибудь. Иначе вы получите вот это.

Люси вздрогнула, когда гостья поднесла к ее горлу безобразный, с коротким лезвием нож. Она услышала довольное хихиканье, булькающее в горле девушки. На лезвии ножа уже была кровь. Чья? Люси не знала.

Девушка не сказала ей, чья именно это кровь, она просто спокойно вынула его из сумочки и красноречиво помахала им перед изумленными глазами Люси, пока та разговаривала с Шейном.

И свирепый блеск ее глаз, когда она шепотом подсказывала Люси, что отвечать Шейну, был достаточно убедительным доказательством того, что девушка, не колеблясь, пустит нож в ход, если Люси не исполнит ее приказ.

Все было в высшей степени непонятно. Они сидели на диване и спокойно болтали. Позвонил телефон, и Люси невольно воскликнула:

— Это Майкл.

Девушка в это время рассказывала ей, как она была у Шейна, как туда пришел незнакомый мужчина, который почему-то искал ее, и как ей удалось удрать по пожарной лестнице.

И вдруг с диким блеском в глазах девушка замахала перед самым лицом Люси запятнанным в крови ножом, который достала из замшевой сумочки.

А сейчас девушка отошла от нее и спокойно сказала:

— Встань. Отойди от телефона. Тебе ничто не угрожает, если ты будешь точно исполнять мои приказы. Во всяком случае, до тех пор, пока я не устрою все свои дела. А тогда посмотрим. Садись в то кресло и не двигайся, пока я поговорю по телефону.

Люси медленно встала, стараясь не смотреть на нож, подошла к указанному ей стулу и села на него. Она слышала, как девушка набирала номер телефона, и старалась сосредоточиться и понять по щелканью циферблата, какой именно номер она набирает, — хотя Шейн часто смеялся, когда в детективных романах наталкивался на такой трюк.

Она услышала, как девушка спросила:

— Что, мистер Берт Польсон здесь? — И, выслушав ответ, добавила: — Если он придет, пожалуйста, передайте ему одно поручение. Предупреждаю вас, это крайне важно. Он должен позвонить своей сестре по следующему телефону, — и она продиктовала номер телефона Люси.

Потом она медленно положила трубку и некоторое время сидела спокойно, задумчиво покусывая нижнюю губу, хмуро уставившись невидящими глазами в угол комнаты.

Затем так же задумчиво покачала своей белокурой головой, набрала другой номер и оставила точно такое же поручение, как и в первый раз.

Потом встала и отошла от телефона, угрожающе помахивая ножом в сторону Люси.

— Садись здесь около телефона и делай точно все, что я тебе скажу, если хочешь когда-нибудь увидеть своего драгоценного Майкла Шейна. Хотя подожди минутку, — быстро сказала она, видя, что Люси уже встала. — Пойди сначала в спальню и принеси оттуда простыню. Имей в виду, я все время буду следить за тобой.

Люси пошла в спальню и достала из шкафа простыню. Ее мысль отчаянно заработала, пытаясь придумать какую-нибудь хитрость, чтобы вывернуться из создавшегося положения или просто силой одолеть гостью. Но даже долгие годы совместной работы с Майклом Шейном не могли подсказать ей какой-нибудь выход. Она была абсолютно уверена, что сам он, безусловно, придумал бы десятки самых умных способов. Но... О, зачем только он послал к ней эту сумасшедшую девушку с окровавленным ножом в сумочке?

— Положи простыню на пол, — приказала девушка, — и садись на стул около телефона. Если тебе позвонят, ты сама будешь разговаривать со всеми, кроме Ланни, который должен мне позвонить. И мне кажется, все у нас пойдет гораздо легче, если я привяжу тебя, чтобы ты не вздумала выкинуть какой-нибудь номер. Между прочим, не думай, что меня очень интересует, будешь ты жить или нет, — ледяным тоном продолжала девушка, поднимая с пола простыню и разрезая ее на полоски. — Ты мне нужна просто для страховки. Понимаешь? Мне необходимо дождаться звонка от Ланни, и, по-моему, твоя квартира самое безопасное для меня место, где я могу его подождать. — Она весело захихикала и подошла к Люси, держа в руках три длинных волочившихся по полу полосы полотна. — Кому придет в голову искать меня у любовницы великого сыщика? Ну-ка, зацепись ногами за ножки кресла. А правую руку я тебе привяжу к ручке кресла. Телефонную трубку ты будешь брать левой рукой.

Люси изо всех сил закусила нижнюю губу, когда девушка опустилась около нее на колени и начала привязывать ее ноги к ножкам кресла. Теперь? Может быть, именно сейчас? А что, если быстро повернуться и попытаться вместе со стулом подмять под себя девушку? Нет. Ее инстинкт самосохранения говорил, что этого нельзя делать. Нет. Что-нибудь случится. Что-нибудь обязательно случится. К ней придет Майкл. Он так рассердился, когда она сказала ему, что девушка уже ушла. Конечно, он сейчас придет к ней, чтобы расспросить обо всем более подробно.

Все произошло так быстро. Она даже не успела сообразить, что сказать ему по телефону, как дать ему понять, что она говорит под диктовку. Но она все время старалась говорить возможно более легко и свободно, она даже не извинилась за то, что отпустила девушку. Может быть, Майк по такому ее поведению поймет, что что-то неладно? А вдруг не поймет? Вдруг он подумает, что она просто приревновала его и рассердилась за то, что он ушел от нее по вызову незнакомой блондинки, вместо того чтобы остаться с ней? Она ведь не скрывала свои чувства, когда он так поспешно удрал от нее, даже не дотронувшись до стакана, который она ему налила.

А теперь ее руки и ноги были крепко привязаны к стулу. Теперь уже поздно пытаться что-либо сделать. О, если бы Майкл позвонил еще раз!

Она начала придумывать, что бы ей сказать ему, чтобы это не вызвало подозрений девушки и, наоборот, родило бы подозрения у самого Майкла. Ее гостья немного отступила назад, полюбовалась плодами своих трудов и слегка кивнула, злобно улыбаясь. Она подошла к дивану, бросила нож в открытую сумочку и сказала:

— Ну, теперь мы действительно удобно устроились. Итак, предупреждаю еще раз: посмей только болтнуть лишнее по телефону. Если кто-нибудь будет спрашивать Нелли или мисс Польсон, скажи, что я здесь, и передай мне трубку. Если же позвонит кто-нибудь другой, смотри, будь осторожна и ни в коем случае не разрешай им приходить к тебе. Имей в виду: что бы ты ни крикнула в телефон, как бы быстро они сюда ни приехали, все равно для тебя будет уже поздно. — Она нагнулась к столику, взяла свой стакан, причмокнула от удовольствия губами и начала пить маленькими глотками.

— Я никак не могу понять, — осмелилась заговорить Люси. — Зачем Майкл прислал вас сюда? Почему вы пришли сюда, в то время как... в то время как...

— В то время как полиция разыскивает меня как убийцу? — Вопрос был задан ровным тоном с ужасающим спокойствием. — Вы абсолютно правы, моя дорогая. Да, вы действительно видели кровь на моем ноже. — Она буквально промурлыкала эти слова со скрытой угрозой. И вдруг ее голос сорвался и перешел на резкий, пронзительный крик вперемежку со злобным хихиканьем:

— Потому что он дурак. Как любой другой мужчина, с которым мне приходилось встречаться, он сразу клюнул на улыбку и печальную историю, которую любая девушка может изобрести в любой момент. О боже, как я люблю околпачивать этих сосунков. Я тебе рассказываю все так откровенно потому, что знаю: ты никогда не сможешь повторить ни слова из того, что я тебе рассказываю. Я тебе это обещаю. Просто я решила немного развлечься в ожидании звонка, и, кроме того, тебе полезно будет услышать мой рассказ,

Люси старалась не шевелиться, чтобы не порвать путы. Только бы заставить ее говорить. Как можно больше говорить. Пусть она хвастает, пусть рассказывает о том, что натворила. Может быть, она договорится до истерики и окончательно свихнется.

— Я хочу только кое-что выяснить относительно телефонного звонка, который вы ожидаете, — стараясь быть совершенно спокойной, сказала Люси. — Уверяю вас, я не собираюсь совершать никакой глупости, которая могла бы рассердить вас. Просто скажите мне: вы ожидаете звонка от джентльмена по имени Ланни?

— Да, совершенно верно. Разве я тебе этого не говорила?

— Но когда вы сами звонили по телефону, вы вызывали какого-то Берта Польсона и просили передать ему, чтобы он позвонил своей сестре сюда. А если позвонит Ланни и спросит свою сестру, что мне в таком случае делать?

— Тебя не касается, чья я сестра, — угрюмо проворчала девушка. — Ты поменьше рассуждай, а лучше делай так, как я тебе велю. Если это будет Ланни и если он попросит позвать его сестру, или Нелли, или... ну, это неважно, словом, если он просто скажет, что это говорит Ланни, ты немедленно передашь мне трубку.

Она порылась в сумочке, достала нож и внимательно разглядывала его.

Потом вдруг захихикала.

— Черт возьми, а почему бы мне не рассказать тебе, кто я такая на самом деле и кто такой Ланни, и вообще почему мне не рассказать тебе все? Хотя бы просто, чтобы показать тебе, какой в действительности глупый осел твой Майкл Шейн. Взять хотя бы эту записку, которую он написал тебе...

— Боже мой, — взревел Уилл Гентри, когда Шейн передал ему, что Люси сказала ему по телефону. — Боже мой, Майк. Так-то ты, защищаешь своих клиентов? Посылаешь гулять по улицам города, бегать на свидания с убийцей, гоняющимся за ней с "кольтом-45"?

— Откуда я знал, что она не останется у Люси в полной безопасности? А что касается свидания с "кольтом-45"... Я абсолютно уверен, что она ушла совсем не для того, чтобы пойти на свидание. Если бы ты видел, как она испугалась, когда он пришел ко мне...

— Вот, Майкл, опять и на сей раз ты разыгрываешь из себя бога. — Уилл Гентри с силой стукнул кулаком по столу. — Если бы ты с самого начала все мне откровенно сказал и не старался сохранить против меня лишний козырь, девушка сейчас была бы в большей безопасности. И ты сам это отлично знаешь. Так ведь?

— Да, но...

— Но ты ведь черт знает что за парень, — продолжал неистовствовать начальник полиции. — Вероятно, тебя только могила исправит. У тебя какая-то проклятая мания величия, ты воображаешь, что ты все можешь. Вот почему и выкидываешь такие штучки. Великий и всемогущий Майкл Шейн, который восседает на небесах и дергает веревочки. Обращаешься с людьми как с куклами, которые должны прыгать только так, как ты им прикажешь. Если бы ты хоть раз в жизни спустился на Грешную землю и снизошел до того, чтобы сотрудничать с полицией, для всех это было бы куда лучше.

— Ну, хорошо, — мрачно сказал Шейн. — Бросая ретроспективный взгляд на дело, следует согласиться, что ты прав. Но ведь дело нисколько не ухудшилось по сравнению с тем, что было 10 минут тому назад, когда тебе еще не было известно, что я послал девушку к Люси. Ты ведь уже отдал приказание всем полицейским машинам задержать их. Есть все шансы, что они задержат их обоих раньше, чем он разыщет ее.

— Но в этом не будет никакой твоей заслуги, черт бы тебя побрал, Шейн. — Ну, знаешь, разговор в таком тоне никуда нас не приведет, — решил прекратить спор Шейн. — Ты, конечно, можешь, сидя на своем крепком заду, рвать и метать сколько тебе угодно. Но мы все равно по-прежнему только будем делать круги в темноте. Давай рассмотрим все систематически. Вот скажи: из того, что нам уже известно, ты веришь, что Нелли Польсон действительно видела убитого мужчину в отеле "Эдельвейс" около 9.30 вечера и что потом этот труп был выброшен в залив?

Гентри достал другую сигару и начал яростно жевать ее, не зажигая.

— Да, я так думаю. Даже несмотря на то, что какая-то дамочка так старалась убедить тебя, что он еще в 10 часов вечера был жив и находился в "Сильвер Глэйд".

— Отлично. Будем считать это отправным пунктом в нашем расследовании. Теперь следующий вопрос: ты считаешь, что мой друг со шрамом на лице в действительности не кто иной, как Чарльз Барнс из Нью-Йорка, а убит Берт Польсон, как на этом настаивает его сестра, и что Барнс подменил документы после того, как убил Польсона в комнате его сестры?

— А как еще можно все это представить себе?

Шейн пожал плечами.

— Я просто рассматриваю все возможности. Значит, мы будем считать Барнса жертвой в польсоновском баджер-гейме. Сосунка хотели нагреть на крупную сумму, а он отплатил им за это острым ножичком. Ты так представляешь себе все дело?

— Ну, знаешь, это все только чистая теория, — проворчал Гентри. — У нас нет никаких солидных фактов, подтверждающих эту теорию...

— Но единственное, чем мы можем сейчас заниматься, это теорией. Я снова и снова возвращаюсь к тому, что мне сказала Нелли Польсон у меня в отеле. Почему она мне заявила, что, они с братом остановились в отеле "Рони Плаза", в то время как нам отлично известно, что в течение двух недель она жила в отеле "Эдельвейс"? И где находился ее брат в течение этих двух недель?

— Это лучше ты скажи. Это ты у нас можешь ответить на любой вопрос.

Шейн почесал ухо и нахмурился.

— Если Барнс - действительно убийца, то становится совершенно ясно, почему он так хотел добраться до Нелли, ведь он выдавал себя за ее брата, он хотел, чтобы ему передали Нелли в собственные руки. И совершенно ясно, почему он, продолжая разыгрывать роль брата, поспешил скорее в отель "Эдельвейс", чтобы застать ее там.

— Все совершенно ясно. Он это сделал потому, что она единственный человек, который видел труп, — согласился Гентри, — единственный живой человек, который может подтвердить, что сегодня вечером в комнате № 316 действительно был труп. В этом, безусловно, есть смысл. Но какую роль ты здесь отводишь другой девушке, которая во что бы то ни стало хотела уверить тебя, что в 10 часов вечера парень находился в "Сильвер Глэйд"? И это в то время, как он уже полчаса тому назад был убит и выброшен через окно в залив? Кто она, черт возьми? И какое отношение имеет к этому делу?

Шейн пожал плечами.

— Да, действительно. В нашей стройной теории она совершенно лишний персонаж. И все-таки мы должны найти ей место. Я бы сказал больше: сейчас ее роль является ключом к разгадке всей тайны. В конце концов, нельзя считать простым совпадением, что именно она в 10 часов вечера насильно воткнула мне в карман эту фотографию.

— Тогда найди ее скорее, — проворчал Гентри. — Найди ее среди нескольких сотен тысяч жителей Майами и спроси об этом. Но черт бы тебя побрал, Майк, ты даже не потрудился спросить ее имя, когда она обращалась к тебе. Какой же ты, к черту, сыщик?

— Я тогда не знал, что она является персонажем в нашей трагедии. Как я мог об этом догадаться? Вспомни, ведь я с ней разговаривал еще до того, как увиделся с Нелли. Я принял ее просто за одну из дамочек, которая жаждет получить материал для развода.

— Может быть, это так и было. Может быть, Польсон женат... вернее, был женат... и она его жена... или теперь вдова...

Шейн упрямо покачал головой.

— Тогда почему же она думала, что он находится в "Сильвер Глэйд", в то время как он уже плавал в заливе?

— Какой смысл задавать сейчас эти вопросы? — фыркнул Гентри. — Может быть, она назначила ему там свидание на 10 часов и была абсолютно уверена, что он там. А может быть, именно она убила его и пыталась сфабриковать себе алиби, чтобы ты, дурачок, пошел бы потом и дал клятвенное показание, что парень в 10 часов был еще жив. А, к черту все это, — сердито закончил Гентри. — Катись скорее и разыскивай ответы на все вопросы, которые ты сам только что задавал. Ты знаешь их обоих в лицо, т. е, у тебя гораздо больше возможностей найти их, чем у всех моих людей вместе взятых. К тому же ты перепутал все карты, слишком уж перехитрил и упустил девушку, дал ей возможность убежать от Люси. Ну-ка, выметайся сейчас в ночной Майами и разыщи ее до того, как она кончит свои дни с перерезанным горлом или с пулей "45-го" в животе.

— Хорошо, — согласился Шейн. — Пожалуй, ты прав. Это теперь моя бэби. — Он встал, с шумом отодвинул стул и задумчиво почесывал подбородок. — Я тебе позвоню. Хорошо? Тебе скоро принесут отпечатки пальцев трупа. Кроме того, из Нью-Йорка могут сообщить что-нибудь интересное относительно Барнса. Как ты думаешь, когда джексонвиллский парень привезет фотографии Польсонов?

Уилл Гентри повернулся и посмотрел на огромные электрические часы, висевшие сзади него.

— Теперь уже в любую минуту. Счастливой охоты, Майк. Но будь ты проклят, если ты и на сей раз...

— Я знаю, — мрачно ответил Шейн. — Не растравляй рану. Если с девушкой что-нибудь случится, это уже само по себе будет достаточно плохо без того, чтобы ты еще тыкал меня носом в мои ошибки.

Слегка согнув свои мощные плечи, он повернулся и вышел из кабинета Гентри.

В огромном вестибюле отеля "Рони Плаза" на Майами-Бич царила атмосфера элегантности и почти подавляющей роскоши. Даже в такой сравнительно поздний час и до официального открытия зимнего сезона вестибюль всегда был полон веселыми парами в вечерних туалетах, направляющимися от нескольких выстроившихся в ряд лифтов к коктейль-холлу и ресторану, где можно было получить поздний ужин и где танцы были в полном разгаре.

Майкл Шейн, направляясь к огромному бюро, за которым дежурили два клерка, с трудом пробивал себе дорогу среди оживленной толпы гостей. Он подождал, пока какой-то толстяк в синих брюках, белом пиджаке, с красным галстуком жаловался клерку на недостаточно быстро выполненный рестораном заказ. Тот заказывал два бокала виски.

Клерк, высокий худощавый мужчина средних лет, с узенькой полоской усиков, с раз и навсегда заученной маской заботливости на лице, внимательно выслушал жалобу. Он согласился, что это возмутительное безобразие — заставлять гостей "Рони Плаза" более 15 минут ожидать заказанное виски, и торжественно обещав лично заняться этим вопросом и проследить, чтобы нерадивый официант получил по заслугам. Затем он обратил усталые глаза в сторону Шейна, на четверть дюйма приподнял вверх уголки рта, что должно было означать приветливую улыбку, и спросил:

— Чем могу служить, сэр?

— У вас остановился некий Барнс? Чарльз Барнс из Нью-Йорка?

— Будьте любезны справиться по телефону, сэр. — Клерк махнул правой рукой в сторону целого ряда телефонных аппаратов, стоявших справа от Шейна.

Сыщик хотел было запротестовать, но понял, что гораздо быстрее будет, если он позвонит сам.

Приятный женский голосок повторил имя и почти немедленно ответил:

— Комната № 1210. Разрешите мне соединить вас с 1210-й?

— Пожалуйста.

После шести звонков Шейн положил трубку. Он вернулся к бюро и спросил:

— Барнс остановился в № 1210. Что вы можете сказать о нем?

Бровеобразные усики презрительно поднялись.

— Абсолютно ничего. Если его телефон не отвечает...

Шейн снова отвернулся от него, пожав плечами. Он отошел в сторону, закурил и внимательно осмотрел вестибюль.

Старательно подпирая одну из колонн и делая вид, что его не интересует абсолютно ничего из происходящего вокруг, невдалеке стоял молодой человек в двубортном пиджаке из синей саржи.

Шейн быстро прошагал к нему и спросил:

— А что, Джимми Куртис все еще работает в органах безопасности?

Сначала молодой человек взглянул на него неузнающим взглядом, потом его лицо расплылось в приветливой улыбке.

— Вы ведь Майкл Шейн? Не правда ли?

— Совершенно верно. Джимми здесь?

— Нет, — он здесь вот уже несколько месяцев не работает. На его месте теперь мистер Гердон.

— А где я могу найти мистера Гердона?

— Я провожу вас к нему в кабинет. — Молодой человек оторвался от колонны, и, к удивлению Шейна, она при этом не рухнула. Он провел Шейна мимо бюро дежурных клерков, за угол по коридору, в конце которого были две закрытых двери.

Он остановился около одной с табличкой "Личный кабинет", постучал, открыл дверь и сказал:

— Мистер Гердон, к вам мистер Шейн из Майами.

Шейн вошел в огромный кабинет с роскошным пушистым ковром на полу. Совершенно лысый человек с впалыми щеками и слегка выпученными глазами сидел за большим, красного дерева столом.

— Шейн? — переспросил он, разглядывая своими выпуклыми глазами детектива. — Хорошо, Роусон, можете идти, — сказал он, протягивая руку Шейну без особого энтузиазма. — Очень много слышал о вас. Это что: визит вежливости или бизнес?

— Бизнес. — Шейн сел на стул, который ему указал Гердон. — Речь идет о вашем госте по имени Барнс из 1210-го номера.

— Надеюсь, никаких неприятностей? — Гердон на вращающемся кресле повернулся к картотеке и вытащил длинный ящик, быстро просмотрел карточки, вынул одну из них и положил перед Шейном на стол.

— Я бы предпочел, чтобы вы сами мне все рассказали, — сказал Шейн.

— Мистер и мисс Барнс из Нью-Йорка. Брат и сестра. Номер 1210 с двумя спальнями, — начал Гердон. — Адрес в Нью-Йорке: Ист 63-я улица. Прибыли шестнадцать дней тому назад. Все нормально. Счет за первую неделю оплатили чеком на нью-йоркский банк. Чек оплачен. — Он посмотрел на Шейна.

— Как их имена?

— Чарльз и Мэри.

Шейн откинулся на спинку кресла и выдул под самый потолок огромную струю сизого дыма.

— Больше никаких сведений на карточке?

— Никаких заметок, значит, ничего подозрительного, поскольку, конечно, это под нашим наблюдением.

— Можете ли вы назвать мне кого-нибудь, кто смог бы описать их внешность? — спросил Шейн.

Гердон ответил не сразу.

— Если бы вы мне сказали, о чем идет речь...

— Сегодня вечером из залива был выловлен мужчина. Мертвый. В бумажнике обнаружены документы на имя Чарльза Барнса. Между прочим, впервые слышу, что у него есть сестра, — сказал он, задумчиво устремив взгляд мимо лица Гердона.

Гердон нервно облизнул губы, нажал кнопку, находящуюся под крышкой письменного стола, и слегка наклонился, чтобы отдать приказание в маленький микрофон, стоявший на подставке на его столе из красного дерева. Потом, откинувшись на спинку кресла, он сказал:

— Сейчас придут горничная и бой, обслуживающие этаж по вечерам. Так, говорите, мертвый? А? Что же, несчастный случай?

Шейн покачал головой.

— Нет, убийство, — Он красноречивым жестом провел рукой по шее. — Речь идет о том, чтобы установить личность этого мужчины: действительно ли он Барнс или кто-то обменялся с ним бумажниками. Пожалуйста, свяжитесь с дежурным портье и с коммутатором. Постарайтесь возможно более точно установить их приходы и уходы за сегодняшний день, а также телефонные звонки к ним и от них.

На лице Гердона можно было прочитать выражение вежливого недоверия. Как это можно, чтобы гости отеля "Рони Плаза" были замешаны в нечто столь ужасное, как убийство? Однако он снова отдал распоряжение в микрофон и поудобнее уселся в кресле, так как в дверь постучали.

— Войдите, — сказал он.

В комнату впорхнула хорошенькая пухленькая девушка, одетая в форму горничной. Она окинула быстрым взглядом Шейна и Гердона, затем подошла к столу, скромно опустив глазки. Гердон сказал:

— Все в порядке, Ирма, не беспокойся. Вот этот джентльмен хочет задать тебе несколько вопросов относительно 1210-го номера.

— Это мистер Барнс и мисс Мэри? — Она вопросительно посмотрела на Шейна. — О, они очень милые, оба.

— Рад это слышать, Ирма, — заверил ее Шейн. — А теперь я попрошу вас описать мне их возможно более точно.

— Мисс Мэри очень хорошенькая. Малышка. И такая молоденькая, не больше двадцати, по-моему. У нее очень красивые белокурые волосы. Свои. И вообще она очень милая. Леди. Вы понимаете, что я хочу сказать? Всегда за все благодарит. И если просит оказать какую-нибудь услугу, всегда дает на чай. Я надеюсь, что с ней ничего не случилось?

— Я тоже надеюсь, — мрачно отозвался Шейн. — А теперь относительно ее брата. Нет ли у него на лице шрама?

— О, нет. — Ирма, видимо, была несколько шокирована таким вопросом. — Он тоже очень красивый. Немного старше мисс Мэри. Но только совсем немного.

— Вы абсолютно уверены, что у него нет шрама на лице?

— Конечно уверена. Я его видела много раз. Вы знаете, на дню несколько раз зайдешь к ним.

— А он высокий? И сколько приблизительно он весит?

— Ну, роста он среднего, я бы сказала. На несколько дюймов ниже вас. И я совсем не знаю, сколько вообще могут весить мужчины. Но он не толстый... и не худой. Так, средний.

Шейн старался не выказать своего разочарования.

— Я знаю, что вы очень умная девушка, Ирма, и вообще здешние девушки натренированы замечать все, что следует заметить. И вот я прошу вас: подумайте как следует, не замечали ли вы что-нибудь особенное за Барнсами? Может быть, вы когда-нибудь случайно что-нибудь подслушали или увидели? А?

— Ну... они... ну, у них, конечно, очень много денег, и они привыкли к красивым вещам. У них дорогая одежда и т. д. И они все время беззаботно развлекались и веселились. Особенно мисс Мэри. Она очень любит плавать и ходит на море ежедневно по два раза. Мистер Барнс чаще, чем она, уходит по вечерам. И знаете... у него есть одна такая черта... — она низко склонила головку, и на ее щечках вспыхнул легкий румянец.

— Какая именно черта? — допытывался Шейн.

— Ну... знаете... да нет, это просто так, пустяки. — Девушка развела руками, и, когда она взглянула на Шейна, щеки ее залились багровым румянцем. — Правда, мы, работая в отеле, к этому уже привыкли. Ну, знаете, он иногда говорил мне всякие там вещи... и... иногда дотрагивался до меня, но всегда только в шутку, — поторопилась добавить она. — Я никогда и не думала, что это может быть серьезно. Но мисс Мэри ужасно на него сердилась за это, прямо-таки с ума сходила, говорила ему, что его поведение очень некрасиво, нельзя так разговаривать с девушками и что ему должно быть стыдно. Но он в ответ только смеялся и спрашивал меня, возражаю ли я сама против его шуток.

Я говорила, что не возражаю. Вот и все.

— Ну и что же, они весело проводят время? У них много друзей в Майами?

— Нет, по-моему, у них вообще нет друзей. Мисс Мэри большей частью по вечерам сидит дома. Очень часто заказывает обед в номер. Потом, очень много читает.

— А ее брат в это время куда-то уходит?

— Да. Он любит повеселиться, это правда. Но, собственно, за этим и приезжают в Майами на каникулы, не правда ли?

Шейн согласился и, задав еще несколько незначительных вопросов, отпустил девушку, поблагодарив за помощь.

— Кажется, сквозь туман начинает проясняться одна очень интересная теория. Я начинаю думать, что убили-то именно Барнса. Ее довольно неточное описание вполне подходит к трупу, выловленному из залива. Пожалуй, нам придется попросить ее пройти в морг, взглянуть на него.

— Делайте все, что вам будет угодно, — сказал Гердон.

В дверь снова постучали, в комнату вошел веснушчатый бой и замер в позе глубочайшего внимания. Да, это он обслуживает этаж до 12 часов ночи и хорошо знает в лицо обоих клиентов. Девушку он знает лучше, чем ее брата, потому что она большей частью по вечерам сидит дома и часто дает ему разные поручения.

Его описания Мэри и Чарльза Барнсов в основном сходились с описаниями горничной. По его мнению, Чарльзу лет 25, его сестре 21 или 22 года. Он считал, что рост Чарльза 5 футов 11 дюймов, вес около 160 фунтов. Он абсолютно уверен, что никакого шрама на его лице нет.

Иногда, когда он возвращался в отель до 12 часов, заказывал шотландское виски с содовой, но бой никогда не видел его пьяным. Мисс Мэри всегда перед обедом пьет двойной "Мартини", ей подают его в номер, и очень редко заказывает что-нибудь выпить поздно вечером. И то только одну порцию. "На чай" она дает хорошо, но не слишком. Из его слов можно было заключить, что обслуживать гостей из 1210-го ему было гораздо приятнее, чем гостей из других комнат его этажа.

Уходя, бой в дверях повстречался с девушкой. У нее в руках было два листка бумаги, напечатанных на машинке. Гердон прочитал эти листочки в хмуром молчании. Это была сводка звонков по телефону к ним и от них за все 16 дней. Обычно такую сводку составляют во всех отелях, так как потом плата за телефонные разговоры приплюсовывается к счету постояльца. Эта сводка не представляла особого интереса для Шейна, за исключением того, что наиболее часто они вызывали определенный номер в Майами, который Шейн сразу узнал. Это был номер телефона отеля "Эдельвейс".

В первый день их приезда было несколько звонков местных и два иногородних в Нью-Йорк. Затем их количество уменьшилось до 2-3-4 ежедневно. Главным образом в первой половине дня, и только изредка были звонки по вечерам.

Шейн внимательно изучал сводку, переданную ему Гердоном. Первая запись телефона отеля "Эдельвейс" была произведена примерно через неделю после их приезда. Потом этот номер вызывался ежедневно. В последний раз его вызывали в 16 ч 30 мин этого дня.

Маленькая, небрежно нацарапанная записка от дежурного портье о том, что мистера и мисс Барнс сейчас нет дома и не было почти весь вечер.

Это все, что Шейну удалось узнать в "Рони Плаза" относительно Чарльза и Мэри Барнс.

Гердон вежливо предложил пройти в 1210-й, но Шейн отказался. Он попросил только проследить, не вернется ли кто-нибудь из Барнсов домой, и тогда немедленно сообщить в полицейское управление Майами. При этом необходимо обязательно установить надзор за вернувшимися.

Затем он попросил установить наблюдение за всеми телефонными разговорами из этого номера, поблагодарил Гердона за сотрудничество и поспешил вернуться в Майами.

Когда Шейн ворвался в кабинет Гентри, тот сидел за столом с телефонной трубкой в руке и внимательно слушал, что ему передавали. Начальник сердито взглянул на него и знаками предупредил Шейна, чтобы тот не мешал ему слушать, так как Шейн явно собирался прервать его телефонный разговор.

Сыщик опустился в кресло и закурил, в то время как Гентри продолжал внимательно слушать, время от времени вставляя "понимаю" и "да, да", "я слушаю".

Наконец он сказал:

— Большое спасибо. Я непременно вам сообщу, если появятся какие-нибудь новости. — Он повесил трубку.

— Это из Нью-Йорка, — сказал он Шейну. — Они проверили адрес Барнса на 63-й улице. Чарльз Барнс действительно живет там с сестрой Мэри. Пару недель тому назад они заперли квартиру и уехали в месячный отпуск в Майами. Как тебе это понравится?

— Просто великолепно, — огорченно сказал Шейн, пуская прямо в лицо Гентри огромные клубы папиросного дыма.

— Они оставили адрес для пересылки им почты — отель "Рони Плаза" на Майами-Бич, — продолжал Гентри. — Сейчас нам нужно срочно связаться с "Рони Плаза" и установить, был ли у Барнса шрам на лице. И тогда кое-что прояснится.

Он потянулся к телефонному аппарату, но Шейн остановил его.

— Я только что из "Рони". У Чарльза Барнса нет никакого шрама. Описание его полностью подходит к внешности трупа, выловленного из воды.

— Ты только что из "Рони Плаза"? — удивился Гентри. — А почему ты туда поехал?

— Я решил, что следует там кое-что проверить. Ты помнишь, девушка говорила мне, что они с братом остановились в "Рони"?

— Какая девушка? Польсон? Но ведь нам отлично известно, что у нее была 316-я комната в отеле "Эдельвейс".

— Да, это в том случае, если бы девушка была действительно Польсон, а не Мэри Барнс.

— Минуточку. Ты сам сказал мне...

Шейн встал и начал нервно ходить по комнате с выражением крайней сосредоточенности на лице.

— Я говорил тебе, что он сказал мне, что ее имя Нелли Польсон. Он, то есть человек со шрамом. Но сама она не назвала мне своего имени. Я не успел ее об этом спросить, так как в этот момент он ломился в мою комнату, а она от страха заперлась в кухне. Естественно, я поверил ему. Его рассказ о том, как он гнался за ней в отеле "Эдельвейс" по пожарной лестнице, полностью совпадал с тем, что рассказала мне она сама, поэтому я и принял на веру то имя, которое он мне назвал.

— Но по описанию примет Польсона, присланному из Джексонвилла, нам известно, что он врет относительно того, что он брат Нелли Польсон, — прорычал Гентри. — Кто же он тогда, если он не Барнс?

— Он не Барнс, — спокойно ответил Шейн. — По крайней мере он не тот человек, который зарегистрирован в отеле "Рони Плаза" под именем Чарльза Барнса. — Он снова бросился на стул и устало вытянул свои длинные ноги. — Если убитый Барнс, — а я теперь начинаю думать, что он действительно Барнс, — тогда, очевидно, девушка, которая разговаривала со мной, была его сестра Мэри Барнс. Видишь, как теперь все получается? Она сказала мне, что ее брат, приехав сюда в отпуск, впутался в какую-то историю с девкой, что он сегодня вечером позвонил ей из отеля "Эдельвейс" и просил выручить его из беды. Сводка телефонных разговоров Барнсов подтверждает, что в последнюю неделю было очень много звонков в отель "Эдельвейс". Так в какую же переделку мог он попасть? Конечно же во всем известный баджер-гейм с мисс Нелли Польсон из комнаты № 316 отеля "Эдельвейс". Но прежде, чем Мэри успела прийти к нему на помощь, кто-то полоснул его по горлу ножом. И Мэри прибежала раньше, чем они успели отделаться от трупа. Она бросила беглый взгляд на своего брата и побежала звонить по телефону из 360-го. К тому времени, как она вернулась в комнату, труп уже выбросили из окна. Потом на нее налетел парень со шрамом, и она побежала ко мне. А когда он догнал ее у меня, она убежала и от меня.

— На квартиру к Люси? — уколол его Гентри. — С твоей запиской к Люси, чтобы она позаботилась о девушке.

Шейн с минуту смотрел на Гентри прищуренными глазами, потом взял телефонную трубку.

— Будь я проклят, если я помню, — пробормотал он, — назвала мне Люси ее имя или нет? Если вместо Нелли Польсон это была Мэри Барнс...

Он набрал номер телефона Люси и подождал. И на сей раз раздалось несколько звонков, прежде чем Люси ответила. И опять ее голос звучал как-то странно, напряженно, когда она сказала:

— Да? Что вам угодно?

— Это Майкл, мой ангел. Слушай меня внимательно и хорошенько подумай, прежде чем ответишь. Что, девушка, которая принесла от меня записку, назвала тебе свое имя?

— Но, Майкл, ты сам мне его назвал. Когда позвонил по телефону еще до того, как она пришла. Помнишь? Ты мне сказал, что ко мне придет Нелли Польсон...

— Я знаю, что я так сказал, — нетерпеливо перебил он ее. — А теперь я спрашиваю тебя, подтвердила ли она это?

— Я — подожди минутку. Я постараюсь вспомнить. Н-н-нет. Пожалуй, нет. Я просто поняла это из того, что ты мне сказал... она ведь принесла мне записку от тебя.

— Я знаю, — устало проговорил Шейн. — Ну, пока.

Он повесил трубку и сказал Гентри:

— Она не назвала Люси своего имени. Будь я проклят, если это не Мэри Барнс. У меня все время было такое чувство, что она не может участвовать в баджер-гейме...

— Тогда почему же человек со шрамом совершенно определенно утверждал, что она Нелли Польсон?

— Да, но не забывай, теперь нам отлично известно, что сам-то он не Польсон, — возразил Шейн. — И бог его знает, кто он такой, но он совсем не подходит к описанию примет Польсона, присланному нам из полиции Джексонвилла. Может быть, он вообще не знал в лицо Нелли? Может быть, именно поэтому он подумал, что девушка, которая выбежала из 316-го, должна быть Нелли. Предположим, ему было известно, что именно Нелли занимает эту комнату. Он поднялся наверх, и вдруг ему навстречу бежит блондинка из 316-го. Естественно, он подумал, что это Нелли. Вот теперь мы, кажется, начинаем кое к чему подходить.

— К чему? — язвительно усмехнулся Гентри.

— Ну, пока что я не могу сказать ничего определенного. Но если эта девушка была Мэри Барнс, а не Нелли Польсон, тогда ее рассказ полон здравого смысла. Черт возьми, я с самого начала чувствовал, что она говорит мне правду и что со мной разговаривает отнюдь не полоумная Нелли Польсон.

— Итак, значит, все замечательно, поскольку подтверждается, что твоя интуиция в отношении девушки оправдалась.

— Наоборот, все отнюдь не замечательно, — огрызнулся Шейн. — Меня мало трогало, когда я думал, что человек со шрамом гоняется с револьвером за Нелли Польсон. Девушка, участвующая в баджер-гейме, безусловно заслуживает такой участи. А если он гоняется за Мэри Барнс? Почему, черт возьми, твои люди никак не могут его схватить, Уилл? Ты оповестил о его приметах уже по крайней мере 2 часа тому назад.

— Найдут. Во всяком случае, я надеюсь на это. И если, конечно, он будет где-то передвигаться. А вместо того, чтобы упрекать полицию, Майк, ты бы лучше вспомнил, что это именно ты не обеспечил Мэри безопасность, это ты не предупредил Люси, чтобы она ее никуда не отпускала. Не забывай этого обстоятельства, когда ты будешь думать о том, что может случиться, если она встретится с этим парнем с "кольтом" в кармане.

Патрульный Кэссэди только месяц тому назад стал полноправным членом полицейских сил Майами. Это был ладно скроенный паренек, в хорошо пригнанном, новеньком полицейском мундире. После возвращения с корейской войны его воинственная душа восстала против монотонной работы механика гаража, он с наслаждением переменил ее на работу полицейского и теперь гордо носил мундир, являющийся неким символом власти в глазах простых людей.

Участком Кэссэди был приморский парк Майами. Медленными, уверенными шагами, высоко подняв подбородок, проходил он по извилистым пальмовым аллеям парка, окидывая бдительным оком вверенную ему территорию: не произойдет ли где-нибудь чего-нибудь, требующего вмешательства полицейского.

Это было похоже на несение караула в армии, и, когда он проходил по парку, в его памяти всплывали выдержки из "Устава караульной службы". "Обходить охраняемую территорию... быть всегда начеку... замечать все, что происходит в пределах видимости и слышимости".

Конечно, в хорошо освещенном парке вряд ли может произойти какое-нибудь событие преступного характера. Собственно, может быть, именно поэтому полицейский новобранец так охотно и легко обходил огороженные пальмами аллеи. Но никогда ничего нельзя сказать заранее, упорно успокаивал себя Кэссэди. В любой момент в парке может что-нибудь случиться.

Вот, например, эти двое, которые там за поворотом сидят на скамейке, тесно склонив друг к другу головы. Может быть, это громилы, дорабатывающие последние штрихи плана ограбления Первого Национального банка, которое они наметили на завтрашнее утро.

Или вот эта неряшливая старуха, шатающейся походкой идущая впереди него и распространяющая густой запах перегорелого пива. Может быть, это просто маскировка, а на самом деле она собирается украсть младшую дочь мэра города, которую она под каким-нибудь предлогом уже заманила в парк?

А пока что, до тех пор, пока произойдет одно из желаемых событий, юный патрульный бдительно несет свой дозор, втайне развлекаясь тем, как при его приближении парочки отпрыгивают друг от друга в разные стороны и начинают громко говорить о чем-нибудь несущественном, делая вид, что даже не замечают его мундира, а затем, когда он удаляется от них на десять шагов, они снова быстро сближаются и ныряют в темноту парка.

В начале своей службы, примерно месяц тому назад, Кэссэди часто останавливался и грубовато выговаривал этим молодым парочкам, которые, низко опустив головы, покорно выслушивали его нравоучения. Невинные любовные забавы на скамейках парка законом не преследовались, но в правилах говорилось, что все должно быть в пределах допустимого. А откуда юному патрульному знать, где этот самый предел допустимого?

Пожалуй, будет гораздо лучше, думал он, благоразумным словом пресечь это в зародыше, пока не будет слишком поздно.

Но так было пару недель тому назад, до того, как он встретился с Анной Шварц. Сейчас он с прежней бдительностью несет свою дозорную службу, однако с большей терпимостью относится к поцелуям и ласкам, расточаемым юными парочками при лунном свете Майами. Анна Шварц была темноволосой еврейской девушкой с чудесными смеющимися глазами, пышным бюстом и мягким податливым телом. Он встретился с ней впервые две недели тому назад, когда был в гостях у зятя, и начиная с того дня его мысли во время ночного дежурства неотступно были прикованы к Анне.

Конечно, она еврейка. Ну и что же? — весело спорил он сам с собой. Она не относится серьезно к своей религии и не принадлежит к кошерам. Яичницу она ест с беконом и с таким же аппетитом, как любая католичка.

Такая чисто формальная принадлежность к еврейской нации отнюдь не может помешать любви паре молодых людей разного вероисповедания. А они с Анной любят друг друга и решили это на второй же вечер их знакомства. Он решил, что может иногда ходить на мессу, а она в синагогу. А почему бы и нет? А дома религия никакой роли не играет. Во всяком случае после того, как свет в комнате погаснет и он окажется в одной постели с Анной.

Терпимость. Вот что требуется больше всего на свете, мудро повторял он себе, теперь уже совсем другими глазами смотря на парочки, в соответствующих позах распластавшиеся на траве под кокосовыми пальмами. Три недели тому назад он непременно остановился бы около них и прочитал им строгое нравоучение, которое подняло бы пристыженную парочку на ноги и заставило их быстренько убежать в темноту. Но сегодня он все видел по-другому и даже глуповато улыбался, когда представлял себе, что было бы, если бы вместо этой парочки на траве под кокосовыми пальмами в уродливой позе корчился он с Анной?

И это не потому, что она такая девушка, которая может легко себе это позволить с любым мужчиной. Нет. Только с ним, который собирается на ней жениться. Но откуда ему знать, что эти парочки тоже не собираются пожениться? Поэтому зачем ему вмешиваться?

Он надвинул форменную фуражку пониже на лоб, глядя на бледную луну и чувствуя, как в его чреслах разливается приятная теплота. Завтра его выходной день, и он пойдет в Корал Гэйблс, чтобы познакомиться с ее семьей. Он нисколько не волновался по поводу этой встречи. Ему казалось, что он уже отлично знал всю семью из рассказов Анны. Кэссэди решил, что наденет новый двубортный серый костюм, белую сорочку и, может быть, черный галстук, чтобы произвести на ее родителей соответствующее впечатление.

Налево, сквозь кустарник, виднелись воды Бискейнского залива, сверкавшие в лунном свете. Вдали в бухте стояло на якоре несколько яхт. Он отвернулся от этого волшебного зрелища и быстро пошел по темной аллее кокосовых пальм, чьи кроны переплелись над его головой. Он направлялся теперь на запад, к конечной точке своего участка, где из телефонной будки должен был сделать очередной почасовой рапорт.

Проходя по заросшей густым кустарником аллее, он слегка замедлил шаги. Он никак не мог выработать соответствующую походку, чтобы вовремя подходить к телефонной будке. Участок был рассчитан на полицейского более старого возраста, не обладающего такой крепкой мускулатурой ног. И он всегда начинал обход более медленной походкой, но, когда его мысли обращались к Анне, походка убыстрялась, и он подходил к концу участка раньше, чем это было нужно.

Он прошел мимо одной из скамеек, не замечая развалившейся на ней фигуры. Вдруг носок его ботинка задел какой-то предмет. Раздалось звяканье этого металлического предмета о гравий дорожки. Он остановился и зажег карманный фонарик, чтобы посмотреть, что это.

Сначала луч фонарика осветил золотой губной карандаш, потом маленькое ручное зеркальце. Немного дальше валялась раскрытая дамская сумочка. Он продолжал шарить фонариком по земле. Наконец луч осветил какую-то лужу около скамейки. Подняв фонарик немного вверх, он увидел лежавшую на скамейке девушку. Ее необыкновенно бледное лицо, безжизненные глаза и зияющая рана на горле ясно говорили о том, откуда взялась красная жидкость под скамейкой.

Пораженный, он не мог сдвинуться с места по крайней мере в течение целых двадцати секунд. Время достаточное, чтобы в его мозгу пронеслась мысль, что девушка, вероятно, была не старше Анны и, возможно, такая же хорошенькая до того, как нож сделал свое роковое дело.

Очнувшись, он быстро зашагал к телефонной будке, находившейся теперь уже совсем недалеко от него.

Уилл Гентри только что кончил отчитывать Шейна, напомнив ему в заключение, что, если с девушкой, которую он послал к Люси, что-нибудь случится, в этом будет виноват рыжий сыщик, потому что он своевременно не сообщил местонахождение девушки, как зазвонил внутренний телефон, и Гентри слегка наклонился, чтобы выслушать доклад.

Из аппарата послышалось:

— В парке между 2-й авеню и 2-й улицей найдена убитая девушка. Сообщил патрульный Кэссэди. Перерезано горло.

Гентри взглянул на Шейна.

— В конце концов, оказалось, что это не пуля из "К.ольта-45", а еще одна работа ножичком.

Шейн уже направлялся к двери, и Гентри поспешил за ним.

— Но тебе ведь еще не известно, что это именно та самая девушка, — сердито бросил через плечо Шейн.

— Давай на пари, — предложил ему Гентри. — Или не хочешь рисковать деньгами?

Шейн только громко фыркнул и пошел к своей машине. Хотя он гнал изо всех сил, все же, когда он подъехал к месту преступления, там уже были машина "Скорой помощи" и две радиомашины. Свет прожектора освещал группу мужчин, собравшихся около скамейки примерно в сорока футах от главной аллеи.

Шейн поставил машину сзади медицинской и вышел. Он немного постоял около машины, как бы стараясь овладеть нервами перед предстоящим ему испытанием, затем медленно, с безразличным выражением лица пошел по дорожке.

Трое полицейских, стоявших около скамейки, взглянули на него и немного посторонились. Над трупом склонился одетый в белый халат доктор.

Шейн заглянул через его плечо в лицо девушки. Легкая гримаса исказила его лицо, когда он узнал ее.

Он немного отступил и мрачно спросил:

— Давно, док?

Стоявший на коленях молодой врач, не поднимая головы, ответил:

— Примерно час тому назад.

— Вам что-нибудь известно по этому поводу, Шейн? — спросил один из полицейских офицеров. Но Шейн, не ответив, повернулся навстречу торопливо шагающему к нему Гентри.

Начальник полиции безмолвно взглянул на Шейна, тот кивнул головой и ответил надтреснутым голосом:

— Я рад, что не поставил деньги.

Глаза Гентри на минуту задержались на лице Шейна, потом он кивнул и подошел к патрульному, обнаружившему труп.

Шейн сделал несколько шагов и остановился, прислонившись правым плечом к гладкому, круглому стволу пальмы. Он достал сигарету, закурил и, стараясь совладать с охватившей его дрожью, глубоко затянулся, до отказа наполнив легкие дымом, который он потом медленно выпускал через нос. Он всячески старался придать своему телу максимально небрежную позу, как будто его совершенно не интересовало, что происходило сзади него.

Так он стоял до тех пор, пока Гентри не окликнул его довольно резко:

— Шейн, посмотри-ка.

Шейн сделал последнюю затяжку, отбросил в сторону сигарету и повернулся к начальнику полиции, который держал в руках какую-то бумажку,

— Все-таки в конце концов это оказалась Нелли Польсон, — сказал он.

— Вот счет из отеля "Эдельвейс" за последнюю неделю за комнату № 316. Тут кое-какие бумажки. И все на имя Нелли Польсон.

— Но это невозможно, — ответил Шейн, — Мы же с тобой совершенно точно установили, что это должна быть Мэри Барнс.

— Ну посмотри на нее еще раз, — продолжал Гентри. — Ты уверен, что это та самая девушка, которая...

— Боже милосердный, конечно уверен. Мне нет никакой необходимости смотреть на нее еще раз. Да-а-а, так, значит, она все-таки Нелли Польсон? И о ней проделали то же, что и с парнем, которого вытащили из залива... С Барнсом или с Польсоном. Бог его знает, кто он. Ну, и куда же это нас привело?

— Довольно далеко! Двое за одну ночь. Черт возьми, Шейн...

Шейн мрачно смотрел на него, стиснув зубы,

— И эту прикончили совсем близко от моего отеля, — сказал он с насмешкой. — Ну что ж, отлично. По-видимому, она хотела снова обратиться ко мне за защитой.

— Да, — проворчал Гентри. — Я как раз это хотел сейчас сказать. Выходит, что быть твоим клиентом довольно рискованно, Как ты думаешь? А?

— Ты ничего не можешь сказать мне нового, чего бы я не думал сам, Уилл. Пойдем отсюда.

— Куда? — не без сарказма спросил Гентри.

— Ну, теперь нам во всяком случае известно, кто она, Поэтому у нас появилась уже более определенная основа для начала работы.

— Надо сказать, довольно жестокий способ установления личности девушки, И если мы помешкаем, может быть, нам придется натолкнуться еще на несколько трупов, личность которых удастся установить только впоследствии. И тогда нам все станет ясно. Ты что, таким образом хочешь вести это дело?

От этого ядовитого сарказма впадины на щеках Шейна углубились еще больше, но он спокойно сказал:

— Меня сейчас интересует вопрос, почему бывший солдат с "кольтом" в кармане воспользовался для этой цели ножом вместо револьвера.

— Ну, прежде всего потому, что так спокойнее. А револьвер он носит только для того, чтобы пугать им частных детективов, чтобы те отпускали его на ночную улицу, где он может убивать клиентов этих самых детективов.

— Можно сказать и так, — спокойно согласился Шейн. Он остановился, почесывая подбородок и пропуская двух санитаров с носилками. — Хорошо бы вызвать горничную из "Рони Плаза", чтобы она взглянула на оба трупа и опознала бы в них Мэри и Чарльза Барнсов, проживавших у них.

— Не беспокойся, установлением личности мы займемся без тебя. После того, как их убили, нетрудно установить, кто они такие, — язвил Гентри.

Не обращая внимания на его тон, Шейн продолжал:

— Ты мне не сказал одну вещь, Уилл. Что, отпечатки пальцев убитого те же, что и отпечатки, найденные в комнате № 316?

— Что? Ах это! Да. Он определенно был в комнате № 316 после того, как горничная в середине дня произвела уборку и все тщательно вытерла.

Шейн пошел к машине. Гентри молча плелся за ним. Дойдя до тротуара, Шейн остановился и сказал:

— Давай не будем оскорблять друг друга до конца расследования. Согласен?

Гентри совершенно неожиданно протянул руку.

— Согласен. А потом я, вероятно, отберу у тебя патент.

— Возможно, я тебе его сам верну, не дожидаясь твоего приказа, Уилл. — Шейн пожал его руку и спросил: — Никакого оружия не нашли?

Гентри покачал головой.

— Рана примерно такого же характера, как и та. Один быстрый разрез чертовски острым ножом. Есть какие-нибудь соображения, Майк? — Вопрос звучал почти как просьба.

— Только одно и не ахти какое хорошее. Я, собственно, должен был бы сделать это раньше. Скажи, фотография, которую я тебе отдал в морге, все еще у тебя?

— У меня в кабинете.

— Если ты сейчас направляешься туда, я проеду с тобой и заберу ее.

Когда Берт Польсон отъезжал от отеля "Эдельвейс", его искаженное шрамом сердитое лицо низко склонилось над рулевым колесом. Он едва замечал, где проезжает.

Куда теперь? Что, черт возьми, случилось с Нелли? Все так перепуталось. Мысли кружились, как в водовороте. Что это ему рассказал рыжий частный детектив? Сколько здесь правды и сколько лжи?

А лифтер из "Эдельвейса", узнал ли он его? Ведь он как раз поднимал его наверх именно в тот момент, когда из 316-го исчез труп. Страх и ярость буквально пронизывали все тело Польсона, несколько успокаивала только тяжесть "Кольта-45", висевшего у левого бедра. Как бы ему хотелось ухватиться обеими руками за эту неразбериху и разорвать ее на части. Где-то, в этом темном ночном городе, от него прячется Нелли, безумная от страха, что ему вдруг удастся найти ее.

Да, у нее есть все основания прятаться от него. Если только ему удастся добраться до нее...

Его огромные руки крепче вцепились в руль, а полученный на корейской войне шрам проступил яркой белой полосой на фоне покрасневшего от ярости лица.

Во всем виноват он сам. Вся эта печальная история — дело его рук.

Если бы только он раньше осознал, в какую пучину позволил Нелли втянуть себя.

Неоновый свет баров и ресторанов напомнил ему, что он с утра ничего не ел. Он резко остановил машину около одного из них. Пара стаканчиков и какая-нибудь еда помогут ему основательно обдумать все и внести ясность в дело. А такое бесцельное мотание на машине по улицам ничего хорошего не сулит. Этот проклятый рыжий, вероятно, уже сообщил в полицию, что он убежал от него, угрожая револьвером, и клятвенно уверял, что непременно разыщет Нелли. У них, вероятно, уже есть описание его примет...

Он вошел в длинную узкую комнату с баром, находящимся как раз напротив входа. Направо стояли столики и отдельные кабины. В помещении бара было довольно многолюдно, а освещение весьма скудное. Полумрак усугублялся клубами табачного дыма.

С полдюжины мужчин сидели на высоких кожаных табуретах у бара, примерно три четверти столиков были заняты парочками и группами по 3-4 человека. Все весело смеялись, сидя за стаканом вина или за поздним ужином.

Польсон прямо направился к кабинам и почти в самом конце ряда нашел одну пустую. Он скользнул в нее, усевшись шрамом к стене. К моментально подскочившей к нему официантке он старался не поворачиваться этой стороной лица.

— Вы один, cэp?

— Да. — По тону его голоса легко можно было догадаться о скрытом вопросе "ну и что?".

— Тогда, может быть, вы не будете против пересесть на маленький столик? Мы держим кабины для больших компаний.

Он хотел крикнуть ей, что будь он проклят, если только сядет за один из этих столиков, где его шрам будет виден всем присутствующим. Что он платит такие же деньги, как и любой другой в этом заведении, и поэтому может, если ему хочется, занять любой столик.

Но страх и беспокойство о Нелли заставили его вести себя более осторожно. И, сдерживая раздражение, он сказал:

— По правде говоря, ко мне скоро присоединится одна пара. А пока в ожидании их я выпью пару стаканчиков.

— Хорошо, сэр. Конечно, в этом случае... Что вы желаете выпить?

— Канадское виски и воду. Двойную порцию. Вода отдельно.

Когда она ушла, он откинулся на спинку стула и закурил. Бог мой, ему действительно сейчас нужно выпить. Пожалуй, парочку двойных. Это его билет в дальнейшую жизнь. Только тогда он сможет все как следует обдумать. А сейчас у него просто кружится голова. События сегодняшнего вечера были как ночной кошмар, его даже начало мутить от них.

А пожалуй, у него не очень хорошо получилось с этим рыжим Майклом Шейном. Он мог бы или договориться с ним, войти к нему в доверие и вместе с ним разыскивать Нелли, или пристрелить этого рыжего перед тем, как броситься на дальнейшие поиски.

Официантка принесла двойную порцию виски и большой стакан воды со льдом. Польсон жадно схватил меньший стакан, выпил из него, потом перевел дыхание, взял большой стакан и сделал из него огромный глоток. Горло слегка обожгло, а по желудку разлилась приятная теплота. Виски было плохо очищенное и очень крепкое, Он выпил еще глоток, отхлебнул воды, потом вылил остатки виски в большой стакан и перемешал все.

Напиток оказался слишком слабым, поэтому он повернулся, чтобы отыскать глазами официантку. Поймав ее взгляд, он поднял кверху два пальца и указал на стакан.

Она принесла еще двойную порцию. Он вылил все в стакан с водой. Вот теперь крепость вполне достаточная, Чудесно. Божественно. И не жжет горло, и достаточно крепко. Клубок в желудке начал постепенно рассасываться.

Он теперь понимал, что совершил большую ошибку, не убив Шейна. Ему очень легко было это сделать, и, черт бы его побрал, с каким наслаждением он всадил бы пулю в живот этого сукиного сына. Крепкий парень, а? Что ж, много таких крепких парней угостил пулями Берт Польсон.

И подумать только, как он спокойно сидел, заставив Польсона рассказывать всю историю, а в это самое время Нелли была спрятана у него в кухне. Будь он проклят, рыжий черт. А теперь Нелли убежала, и один Бог знает, куда и что она делает.

Он выпил еще немного, и клубок в желудке совсем рассосался. Вдруг он обнаружил, что стакан у него совсем пустой, за исключением двух полурастаявших кусочков льда. Он снова поймал взгляд официантки и, с трудом ворочая языком, сказал:

— Еще такую же дозу, мисс. Кажется, мои друзья немного задерживаются.

Она пробормотала ему нечто вроде сожаления и принесла еще одну двойную порцию и еще стакан воды со льдом. Он вылил виски в стакан с оставшимися кусочками льда и тщательно отмерил воду в нужной пропорции: не слишком крепко, чтобы не свалиться с ног, и не слишком слабо, чтобы все-таки почувствовать его действие.

Добившись желаемой крепости, он с наслаждением стал потягивать напиток. Давай теперь посмотрим. Надо все как следует обдумать. Две двойных порции привели его в норму. Теперь только бы не перехватить. Потому что сейчас мысль работает отлично. Он в самом подходящем настроении, чтобы перехитрить этого проклятого Майкла Шейна и вообще всех копов в Майами. Он чувствовал себя так, как будто снова вернулся в Корею. И старается перехитрить врага. Ему это всегда здорово удавалось. Он остался жив. Так ведь? А сколько проклятых желтолицых погибло? И почему? Потому, что он перехитрил их и оказался более сильным в борьбе и выносливым.

Что ж, он опять это сделает. Он один против всех. Черт возьми, какое значение имеет соотношение сил? Разве в Корее численный перевес не был на стороне желтолицых корейцев?

По мере того, как количество жидкости в стакане уменьшалось, он все больше и больше храбрился, и получалось, что он чуть ли не в единственном числе боролся против всей корейской армии. И победил ее. Конечно, там были и другие американские солдаты, но на его долю выпала львиная часть работы. Ведь он Берт Польсон, не так ли?

Вот так-то. Разве он не Берт Польсон? — спрашивал он себя еще и еще раз. Что-то мысли опять начинают путаться. Ведь это не он был в отеле "Эдельвейс" с перерезанным горлом? Или он? Тогда кто же, черт возьми, сказал, что это был он? Но кто-то сказал. Нелли. Вот кто. А может быть, это рыжий просто врал? Скорее всего, именно так и было. Черт бы его побрал. Почему он ему прямо не сказал тогда, что тот врет? Это чушь, что Нелли видела его с перерезанным горлом. Нелли знает, что это невозможно. Нелли отлично знает своего брата. А? Знает?

Он прикончил третью порцию и начал спорить сам с собой — не заказать ли четвертую? Хоть и неохотно, но все же он принял решение против четвертой. Сейчас он чувствует себя хорошо. Отлично. Как раз в норме. Как раз ровно столько, сколько нужно для того, чтобы действовать.

И ему что-то совсем не хочется есть. И вообще никогда не надо есть после того, как выпьешь. Еда впитывает в себя алкоголь, находящийся в твоем желудке, и ты сразу становишься трезвым.

Итак, больше ни капли вина. Никакой еды. Вот сейчас все как раз в норме.

Он достал бумажник и порылся в нем. Официантка подошла к нему с листком бумаги на маленьком подносике.

— Кажется, вы собираетесь уходить, не дождавшись? — весело спросила она.

Он заморгал на нее, не понимая, чего она хочет. Потом вспомнил, что наврал ей относительно пары, с которой должен был встретиться, и сказал:

— Да, кажется, надо уходить. У меня больше нет времени дожидаться.

Близорукими глазами он уставился в счет. Черт бы побрал эту аварию, из-за которой у него разбились очки. Надо будет купить новые. Завтра с утра самое первое дело. Пожалуй, сегодня уже поздно заниматься этим.

Черт бы побрал этих ленивых оптиков, которые дрыхнут по ночам и так рано закрывают свои магазины.

Цифры прыгали у него перед глазами, и он спросил официантку:

— Сколько с меня?

Она сказала. Он поморгал на бумажник, вынул оттуда пять долларов, положил ей на поднос и сказал: "Сдачи не надо".

Когда она ушла, он поднялся на ноги, выбрался из кабины, шатающейся походкой прошел к двери, не забыв, однако, повернуться к бармену правой стороной, и вышел в прохладную ночь. Он сильно покачнулся, когда усаживался за руль.

Искать, искать Нелли. Вот что надо делать. Во что бы то ни стало найти ее.

Он включил передачу и тронулся с места. Ну-ка, посмотрим, где это он находится? Он был плохо знаком с Майами, но в этом городе очень легко ориентироваться, если читать названия улиц. Он остановился на следующем перекрестке и через ветровое стекло вслух прочитал название улицы.

Конечно, теперь он знает. Нужно повернуть налево и проехать шесть кварталов. Потом направо три квартала. Конечно, он знает.

Теперь все было в порядке. Он точно знал, где находится и куда едет. Может быть, ему понадобится еще один стаканчик на сон грядущий. Тогда он крепче заснет. И первое, что он сделает завтра утром, это купит новые очки и найдет Нелли.

"Сильвер Глэйд" был скромным ночным заведением юго-восточной части города, не более чем в десяти кварталах от отеля Майкла Шейна.

Ресторан с маленьким Дивертисментом и танцплощадкой. Неразбавленные напитки подавались только тем гостям (все равно, местным жителям или туристам), которые были достаточно трезвы, чтобы заметить, что они пьют.

Потому что это было поблизости и потому что бармен знал, что Шейн из всех напитков предпочитает коньяк, рыжий сыщик частенько забегал в "Сильвер Глэйд" выпить на ночь стаканчик.

Когда он сегодня вошел в вестибюль, гардеробщица мило улыбнулась ему и сказала:

— Давненько вас не видно, мистер Шейн. — Она приняла его панаму без номерка.

Это была пышногрудая девушка в вечернем платье с очень глубоким вырезом, подчеркивающим высоту ее бюста. Шейн наклонился к ней через низкий барьер и полюбовался роскошной долиной, идущей глубоко вниз от подбородка.

— Мой желудок может только изредка принимать ту бурду, которой меня здесь угощают.

Он достал из кармана фотографию и показал ей:

— Я всегда считал тебя слишком умной для такой глупой работы, как гардеробщица. Ну-ка, скажи, ты видела когда-нибудь этого парня?

Она захихикала от восторга, отчего все ее тело затряслось, а низкий вырез платья спустился еще ниже.

— Ой, всегда-то вы шутите.

Теперь она, в свою очередь, перегнулась через барьер к Шейну, от чего декольте опустилось еще ниже, и с сомнением рассматривала фотографию.

— Не помню такого. Но вы знаете, как это бывает. Я почти никогда и не смотрю на них, когда принимаю шляпы и выдаю номерки... если, конечно, это не такой огромный безобразный рыжий парень, — снова захихикала она.

— А ты все-таки постарайся вспомнить. Не был ли он сегодня вечером? Часа два-три тому назад?

— Клянусь, я ничего не могу сказать. Не помню такого.

Шейн кивнул и повернулся так, что ухитрился при этом скользнуть локтем по выпяченному бюсту, от чего девушка захихикала с новой силой.

Держа в руке фотографию, он направился к бару, где в конце был один пустой табурет. Когда бармен — мужчина с ласковым лицом, средних лет — увидел, что к нему направляется Шейн, он повернулся, достал с верхней полки бутылку "Мартеля" с обыкновенной пробкой, в отличие от других бутылок, заткнутых серебряными пробками.

Он сел за баром напротив Шейна, откупорил бутылку, наполнил четырехунциевый бокальчик, поставил стакан с водой и сказал с упреком:

— Что-то вы редко к нам заходите, Майкл,

Шейн положил на стойку бара фотографию, перелил коньяк в маленький бокал и спросил;

— Не заметил ли ты эту птичку сегодня вечером?

Бармен сначала нагнулся и посмотрел, потом достал из бокового кармана очки в кожаном футляре, нацепил их на нос и стал внимательно разглядывать лицо мужчины.

— Не могу сказать, что видел, Майкл. Но это отнюдь не значит, что его здесь не было. Вы знаете, как бывает. Если это не постоянный посетитель...

Шейн сказал, что, конечно, он все понимает. Он мрачно посасывал свой коньяк, когда сзади к нему подошел высокий стройный мужчина в элегантном вечернем костюме и слегка хлопнул его по плечу.

— Рад вас видеть, Шейн. Что-то редко вы забегаете в наше заведение. Генри, за счет фирмы, — обратился он к бармену, указывая на бокал Шейна.

— Не так уж редко. Вы значительно реже угощаете меня бесплатно "Мартелем", — Шейн приятно улыбнулся владельцу ресторана. Потом подвинул к нему фотографию и спросил: — Сегодня вечером никто не приходил к вам, похожий вот на этого?

Сальвадор внимательно посмотрел на фотографию, слегка склонив набок свою гладко причесанную черную голову.

— Конечно, приходил. Дюжина таких приходила. Такие лица не бросаются в глаза.

— Я знаю. В этом, черт возьми, и загвоздка. Но это действительно очень важно, Сальвадор. Ну-ка, покажи ату фотографию горничным и боям, пусть они внимательно посмотрят. И если кто-нибудь из них видел его сегодня вечером, пришли их поговорить со мной.

— Хорошо, Майкл. — Сальвадор Ротичелли взял двумя пальчиками фотографию и ушел.

Генри отошел к другому концу стойки обслуживать нового посетителя, а Майкл сердито уставился в свой стакан. Он не особенно надеялся на успех с фотографией. Как правильно сказал Сальвадор, лицо было слишком обыкновенное, ординарное, чтобы могло запомниться. И все же Шейн считал очень важным установить, был ли он здесь или нет. Если он сможет доказать, что этот человек был в "Сильвер Глэйд" после 21.30, значит, это не его выбросили из окна в Бискейнский залив из комнаты № 316 отеля "Эдельвейс".

Ну и что же это докажет? — сердито спросил себя Шейн. Абсолютно ничего. Он так и не узнает ни того, кем именно является человек со шрамом на лице, ни того, кем был убитый мужчина. Берт Польсон? Чарльз Барнс? А убитая девушка? До тех пор, пока он не увидел ее лицо и счет из отеля "Эдельвейс", он был абсолютно уверен, что это не Нелли Польсон.

Гораздо больше ей подходила другая роль. Мэри Барнс из отеля "Рони Плаза". Мэри Барнс, которая мельком увидела своего брата в отеле "Эдельвейс", куда ее за несколько минут до этого вызвал этот самый брат. Мэри Барнс, которая с ужасом убегала от человека со шрамом на лице, которая прибежала к нему в отель искать защиты и вновь в ужасе убежала от него на ночную улицу, так как не поверила, что он сможет защитить ее от человека, которого она так боялась.

Все эти факты вполне подходили к тому, что он думал о Мэри и Чарльзе Барнсах, как бы мало он их ни знал. Но они абсолютно не подходили к тому, что он знал относительно Нелли Польсон.

Он мрачно потягивал свой коньяк, запивая водой, в то время как все эти вопросы вихрем кружились в его мозгу. Что-то от него все время ускользало. Что-то очень важное. Может быть, ключ к разгадке всей тайны? Или несколько небольших фактов, которые ему известны, но, к сожалению, он не сознает, что они ему известны.

Что-то он недоучитывает. Он знает, что ему уже должно быть известно все. Но только он никак не может связать воедино все эти предположения, теории и рассказы, которые выслушал за сегодняшний вечер. Что-то, что казалось совсем незначительным и что в действительности может оказаться очень важным.

Он снова и снова перебирал в памяти все отдельные факты, все, что произошло с тех пор, как его вызвали по телефону от Люси. Это должно быть где-то у него в голове. Он знал это. Где-то спряталось подсознательно. Но он не знал, как ему разыскать эти сведения среди той полуправды и лжи, которую он выслушал сегодня.

Но это придет само. Вдруг у него появилось чувство, что нужно торопиться, что время на исходе. Он взглянул на часы. Удивительно, почему это у него появилось такое чувство?

Он уже испытывал сегодня такое чувство, что должен торопиться, что время истекает, когда девушка убежала от Люси (это было еще до того, как ее труп нашли в парке). Но тогда это было вполне естественно, он хотел поскорее ее найти до того, как с ней что-нибудь случится.

Но теперь с этим покончено. Она умерла, и никакие силы на земле не вернут ее. Он упустил ее из своей комнаты, стоял, сгорал от ярости, от своего бессилия, в то время как человек с "кольтом" побежал ее искать.

Он скрыл от Уилла Гентри ее местонахождение, так как хотел сам довести до конца все дело.

И именно поэтому она теперь мертва. Но почему же теперь у него снова появилось такое чувство, что надо торопиться, что время на исходе?

Часы показывают 23.46.

И вдруг он сразу вспомнил. Четырнадцать минут до полуночи. Он обещал Люси быть у нее не позже полуночи и выпить коньяк, который она ему налила.

Подошел Сальвадор и молча положил перед ним фотокарточку.

— Ничего, Майкл. Никто из них не мог определенно сказать — да или нет.

Шейн с удивлением посмотрел на карточку, как будто никогда до сих пор ее не видел. Потому что теперь она уже не имела никакого значения. Потому что теперь он знает, что его волновало.

Он соскочил с табурета, даже не поблагодарив Сальвадора, и крупными шагами направился к двери. Он даже побледнел от сознания своей собственной глупости.

Он не слышал, как его окликнула девушка-гардеробщица. Он быстро подбежал к машине и рванул дверцу.

Через несколько секунд он уже мчался на дикой скорости по ночным улицам Майами.

Отель "Тропикал Армс" на Норд-авеню Майами находился между винным погребком и лавочкой деликатесов. Когда Шейн подкатил к отелю и выпрыгнул из машины, винный погребок все еще был открыт. "Тропикал Армс" был очень старый отель с явными признаками разрушения. Шейн вошел в огромный пустой вестибюль с грязными украшениями в стиле рококо, покосившимися стульями и увядшими пальмами в кадках.

Единственным освещением вестибюля была маленькая лампочка над столом дежурного портье, однако самого портье не было. Написанная от руки и повешенная около кнопки звонка записка гласила: "Звоните".

Он резко нажал кнопку, и громкое металлическое "пинг" эхом раскатилось в пустом вестибюле. Никто не ответил. Он продолжал звонить до тех пор, пока сбоку не открылась дверь и за столом не показался толстый мужчина без пиджака. От него несло джином. Облизывая свои жирные губы, он облокотился на стол и проворчал:

— Я слышал вас с первого раза, мистер. Нет необходимости будить всех гостей.

Шейн оставил его упрек без ответа и сразу приступил к делу.

— У вас остановилась мисс Польсон?

— Мисс Польсон? — Толстяк покачал головой. — Нет, сэр. Мисс Польсон у нас нет.

— А мистер Польсон? Берт?

— Да. Мистер Польсон есть.

— Когда он приехал?

— Только сегодня вечером. Не больше часа тому назад.

— Номер его комнаты?

— Вот что, мистер. Вы, вероятно, хотите поговорить с мистером Польсоном?

— Какой номер? — Голос Шейна дребезжал, как напильник по стали.

— 210. Но только, мистер, предупреждаю вас.

Но Шейн, не слушая, повернулся, прошел мимо лифта и начал огромными шагами подниматься вверх по лестнице. Поднявшись на два марша, он нашел комнату № 210, громко постучал и попробовал открыть дверь. Дверь была заперта, а на его стук никто не ответил.

Он разразился проклятиями по поводу такой задержки, осмотрел замок и вынул из кармана связку ключей. Замок поддался на первый же ключ. Шейн распахнул дверь и оказался в ярко освещенной спальне. На полу около кровати, скрючившись, лежал мужчина. Рядом с ним армейский пистолет. Но в комнате с наглухо закрытыми окнами никакого запаха пороха.

Шейн захлопнул дверь и подошел взглянуть на человека со шрамом на лице. У него были очень красные щеки, рот открыт, и из него вырывалось тяжелое хриплое дыхание. Около правой руки стояла пинтовая бутылка виски, на три четверти опорожненная.

Шейн нагнулся и грубо потряс его за плечо.

— Эй, Польсон. Проснитесь, Польсон, — кричал он ему в ухо.

Никакого ответа.

Он немного отступил назад, слегка сощурил глаза и изо всех сил дал ему пинок в зад. Опять никакого ответа.

Тяжело вздохнув, Шейн пошел в ванную комнату и включил свет. Там была проржавленная в нескольких местах ванна, а к стене прикреплен душ.

Шейн вернулся, подхватил Польсона под руки, протащил его в ванную комнату и опустил в ванну. Польсон лежал там огромной безжизненной массой, громко и ровно дыша.

Шейн задернул клеенчатую занавеску, чтобы укрыться от брызг, протянул свою длинную руку и отвернул кран с холодной водой.

Струя попала как раз на ноги Польсона. Тогда Шейн поправил головку душа, направив воду прямо в лицо Польсону.

Польсон застонал и поднял руку, чтобы защититься от воды. Шейн включил кран на полную силу и начал обливать Польсона с головы до ног.

Тот стонал, подпрыгивал и вертелся. Потом, наконец, сел, широко открыв глаза, и проворчал:

— Я тону. Выключите воду. Слышите?

Шейн снова направил струю прямо в лицо Польсону, Тот заморгал, задрожал и поднял обе руки, чтобы закрыть ими лицо, потом встал на четвереньки, подставив под струю спину,

Шейн выключил душ и схватил Польсона за шиворот. Он поднял насквозь промокшего Польсона и начал неистово хлопать его по обеим щекам.

Польсон закричал от неожиданности и боли, потом начал ругаться и вырываться.

Шейн отпустил его и немного отступил назад. Польсон снова встал на четвереньки и с безумным блеском в глазах открывал и закрывал рот, не издавая при этом ни звука.

Шейн нагнулся и снова похлопал его по щекам.

— Вы слышите меня, Польсон? Вы понимаете, что я говорю?

— Мне холодно. Я замерзаю.

— К черту все это. Давайте посмотрим, можете ли вы встать.

Он схватил Польсона за руки и попытался поднять его. Польсон, со своей стороны, приложил нечеловеческие усилия и, наконец, встал на ноги. Шейн вытащил его из ванны, подвел к двери в спальню и хорошенько подтолкнул его. Тот упал лицом вниз.

Шейн повернул его на спину и придал ему сидячее положение.

Выражение безумия постепенно исчезало из глаз Польсона, уступая место страху.

Шейн взял бутылку виски, поднес ее к открытому рту Польсона и приказал:

— Глотайте.

Польсон сделал два глотка. Потом закашлялся и беспомощно посмотрел на Шейна.

— Вы Шейн? — Голос был хриплый, но вполне разумный. — Где Нелли?

— Мы это узнаем после того, как вы ответите мне на несколько вопросов. — Шейн поднял с пола пистолет. Стоя над Польсоном, он небрежно подкидывал оружие в руке.

— Только попробуйте ломаться, — вежливо проговорил он, — я прострелю вам голову насквозь. Теперь слушайте. Когда вы приехали из Детройта в Джексонвилл, вы обнаружили, что ваша сестра оттуда уехала. Это правильно?

Польсон кивнул.

— Тогда вы начали все разнюхивать и узнали, что ваша сестра занималась баджер-геймом с парнем, которого выдавала за своего брата. Правильно?

Польсон опять кивнул. Потом посмотрел на пол и протянул руку к бутылке. Поднеся бутылку ко рту, он осушил ее до дна, потом отбросил, закрыл лицо руками и печально сказал:

— Это я виноват. Во всем виноват я. Я не должен был уезжать и оставлять ее одну...

— А ну, заткнитесь и слушайте меня внимательно. В то время как вы были в Детройте, она жила с каким-то мужчиной и выдавала его за своего брата. Кто он был?

— Не знаю, — Польсон качал головой из стороны в сторону, — ничего не знаю. Я нанял сыщика разыскивать ее. Потом я приехал сюда...

— И по дороге попали в аварию, и ваши очки разбились — дополнил его Шейн. — Вы знали номер комнаты своей сестры и, когда приехали в отель "Эдельвейс", сразу поднялись наверх и увидели, что из этой комнаты выбежала блондинка. Тогда вы подумали, что это Нелли боится встретиться с вами из-за того, что она натворила. Но вы не могли узнать девушку, так как все происходило при слабом освещении, а вы были без очков.

— Это была Нелли, — упрямо настаивал он. — Я говорил вам...

— Я знаю, что вы мне говорили, — оборвал его Шейн. — Если бы вы с самого начала были откровенны и сказали мне, что человек, с которым она жила в Джексонвилле, не был ее братом, тогда многое бы не произошло, включая то, что девушка, которая сейчас убита, была бы жива.

— Нелли? — Польсон весь съежился от этих слов Шейна. — Вы хотите сказать, что она умерла? Моя сестренка?

— Откровенно говоря, я не знаю, кто именно умер. Но мы непременно узнаем. Ну-ка, вставайте, поедем в полицейское управление.

— Я не могу встать, — стонал Польсон, снова опускаясь на локти. — Меня тошнит.

— Ну так пойдите в ванную и освободитесь. — Шейн немного отступил и дал Польсону под ребро ботинком.

Тот застонал, и его вырвало прямо на пол.

Шейн подождал, пока все кончится, потом нагнулся, подхватил Польсона, протащил его по комнате и выволок за дверь. Они вышли, оставив за собой две маленькие лужицы воды и рвоты.

Начальник полиции Уилл Гентри был погружен в беседу с высоким блондином, когда Шейн бесцеремонно втолкнул в его кабинет громадную, неуклюжую, испачканную фигуру Берта Польсона.

Гентри недовольно взглянул на них, но затем глаза его широко открылись, когда он увидел шрам на щеке Польсона.

— Значит, ты все-таки нашел его, Майкл? А что, черт возьми, делают мои ребята?

Шейн устало сказал:

— У меня перед ними было преимущество. Я вдруг вспомнил, он говорил мне, что они с сестрой, когда приезжали в Майами, всегда останавливались в отеле "Тропикал Армс".

Он указал большим пальцем на Польсона, который с бессмысленным лицом опустился на стул.

— Разреши представить тебе: Берт Польсон во плоти.

— Ты ошибаешься, Майк, — покачал головой Гентри и повернулся к блондину, сидящему рядом с ним. — Разрешите представить: лейтенант Нейлс из Джексонвилла — Майкл Шейн. Лейтенант привез нам фотографию девушки и ее брата. — Он указал на фотографию, лежащую на столе. — Больше похож на того, кого мы выловили из залива, чем на этого парня.

Шейн наклонился через его плечо и стал внимательно изучать фотографию улыбающейся девушки и молодого человека в купальных костюмах, стоявших с переплетенными руками. Человек, которого он только что выволок из "Тропикал Армс", определенно нисколько не был похож на изображенного на фотографии. На лицо девушки падал луч солнца, она немного скосила глаза, и изображение ее было несколько неясно.

Шейн сказал:

— Я понимаю, что вы, лейтенант, разыскиваете этого парня, но вы глубоко ошибаетесь, думая, что его имя Польсон. Берт все вам расскажет. А сейчас я хочу знать одну вещь. Вот та девушка в парке. Какой кошелек у нее был, Уилл?

— Кошелек?

— Ну, сумочка, что ли?

— Сумочка? Да, действительно, у нее была какая-то сумочка. Так, обыкновенная сумочка, с какой обычно ходят девушки.

— Какого цвета? — свирепо допрашивал Шейн. — Красного или черного?

— Не знаю. Мне даже кажется, что я вообще не видел ее. Ребята все забрали в отдел неопознанных трупов.

Шейн схватил телефонную трубку и набрал номер телефона Люси. На сей раз Люси ответила со второго звонка.

— Люси. Сначала подумай, прежде чем ответить. Какая сумочка была в руках у девушки, когда та пришла к тебе?

— Ну... я не помню точно, Майкл. Я...

— Я просил тебя не торопиться с ответом, сначала подумай, — взорвался он. — Какая? Красная или черная? Черт возьми, ты должна была запомнить такую простую вещь. Ну, подумай хорошенько, пока я к тебе еду.

— Нет, ты не смеешь приходить ко мне в такой поздний час, Майкл. Я все равно не пущу тебя, если ты приедешь. Я ложусь спать. А что касается сумочки, она была черная замшевая. Спокойной ночи.

Ее голос звучал в его ушах еще в течение нескольких секунд уже после того, как она решительно бросила трубку.

Он медленно положил трубку и посмотрел на часы. Было всего только без пяти двенадцать. Что за дьявол вселился в Люси?

Он расправил плечи и сказал Уиллу, рассеянно кивая в сторону Польсона:

— Он твой, Уилл. Он все вам объяснит, в том числе и о парне, которого лейтенант Нейлс считает Польсоном.

Когда он повернулся, чтобы уйти, его лицо приняло сосредоточенное выражение.

— Постой, Майкл. Куда ты идешь?

— У меня свидание с Люси, — бросил он через плечо, не замедляя шага. — Я обещал ей во что бы то ни стало вернуться до двенадцати выпить стаканчик на сон грядущий.

Он вышел из кабинета, не потрудившись даже закрыть за собой дверь. В коридоре он ускорил свои шаги почти до бега и вышел из полицейского управления через боковой вход.

От полицейского управления до квартиры Люси было шестнадцать кварталов, и Шейн покрыл эту дистанцию примерно за 60 секунд.

Поворачивая за угол, он выключил мотор, погасил свет и остановил машину на другой стороне улицы, как раз против входа в дом Люси.

Хотя окна были задернуты шторами, из-под краев виднелась полоска света.

Шейн вышел из машины, бесшумно закрыл дверцу, пересек улицу и вошел в вестибюль. У него был ключ, которым можно было отпереть внутреннюю дверь из вестибюля и дверь в квартиру Люси. Когда-то более двух лет тому назад Люси с шутливой церемонией вручила ему этот ключ, перевязанный розовой лентой, остря по поводу порочности девушки, доверяющей своему патрону ключ от квартиры.

Шейн был чрезвычайно тронут этим подарком, но никогда не пользовался им. Он всегда звонил ей особым сигналом, поэтому она знала, что это идет именно он.

Сегодня он впервые ей не звонил. Он достал связку ключей, выбрал самый блестящий из них, совсем новенький, ни разу не использованный, и осторожно вставил в замочную скважину.

Ключ легко повернулся, и он вошел в парадное. Он начал медленно и осторожно подниматься по лестнице, пробуя каждую ступеньку, прежде чем ступить на нее ногой, не скрипит ли она.

На втором этаже он остановился у двери Люси и сделал глубокий вдох. Пот градом лился с его лба, стекая на впалые щеки. Он все еще держал в руке новенький сверкающий ключ. Со всеми предосторожностями он наклонился к двери и вставил ключ в замочную скважину.

Потом, поворачивая ключ, он одновременно нажал на ручку двери. Ему удалось без единого звука войти в комнату Люси.

Он сразу увидел Люси, привязанную к стулу у телефона, но его внимание приковала другая женщина, находящаяся в этой комнате.

Миловидная. Блондинка. Убийца.

Она вскочила с дивана, держа в руке нож с коротким лезвием, на котором виднелись бурые пятна засохшей крови.

Шейн поднырнул под нож и всей тяжестью своего мощного тела плечом ударил ее в грудь.

От такого удара она отлетела назад, ударилась спиной о стену и безжизненной грудой повалилась на пол.

Шейну достаточно было бросить беглый взгляд, чтобы убедиться, что это была та самая девушка с красной кожаной сумочкой, которая сегодня вечером в вестибюле его отеля всунула ему в карман фотографию Чарльза Барнса.

Потом он повернулся к Люси и взглянул на нее с. ободряющей улыбкой.

Ее ноги и руки были крепко привязаны к стулу полосками разорванной простыни. Левая рука была свободна, чтобы она могла брать телефонную трубку. Она смотрела на Майкла, пытаясь скривить губы в улыбке.

— Да, ты, кажется, вовремя появился, чтобы разделить с нами беседу.

— Извини, что пришлось так грубо ее прервать, мой ангел.

Шейн поднял с пола окровавленный нож и встал на колени, чтобы перерезать путы Люси.

— Все в порядке?

— Конечно. Просто отлично. Если не считать, что мое сердце переместилось в то место, где положено быть адамову яблоку. Она сумасшедшая, Майкл. Она сегодня уже зарезала двоих этим ножом. Она хвасталась мне. И собиралась перерезать горло и мне, как только ей позвонил бы тот человек, которого она ожидала. Она мне подробно рассказывала, как она это делает. И при этом так страшно хихикала.

Шейн быстро повернулся и спросил:

— Какой звонок она ожидала?

— Ей должен был позвонить какой-то мужчина по имени Ланни. Это ее сообщник и выдает себя за ее брата. Она в двух местах оставила ему поручение, чтобы он немедленно, как только придет, позвонил ей сюда. Только этого она и дожидалась, ей нужно было договориться с ним о встрече. И только до тех пор она собиралась сохранить мою жизнь, чтобы я отвечала по телефону, если ты, или Уилл, или еще кто-нибудь позвонит, и я должна была запретить вам приходить сюда.

Шейн перерезал последнюю полосу, прикреплявшую к стулу запястье Люси. Она встала, морщась от боли и растирая руки, чтобы быстрее восстановить кровообращение.

Он взял трубку и набрал номер личного телефона Уилла Гентри, стоявшего у него в кабинете.

— Иди скорее к Люси и забери свою убийцу, Нелли Польсон, — устало сказал он Уиллу. — Но сначала сделай вот что: немедленно подключитесь к телефону Люси и установите, откуда будет вызов. Дело в том, что сообщник Нелли с минуты на минуту должен будет позвонить сюда. Когда он позвонит, Люси постарается максимально задержать его разговором, чтобы вы успели накрыть его, или, может быть, ей удастся вытащить его сюда. Понял?

— Нелли Польсон? — удивился Уилл Гентри. — Я думал...

— Ты потом мне скажешь, что ты думал, а сейчас поторопись подключиться к телефону. Нелли все рассказала Люси во всех подробностях.

Он положил трубку и повернулся к Люси, которая, прихрамывая, направлялась к дивану. Она села и взяла в руки поднос с напитками. Нелли Польсон все еще лежала безжизненной грудой у стены, за диваном. Она так ни разу и не пошевелилась.

На подносе стояла бутылка коньяка и наполненный до краев стакан, который Люси два часа тому назад приготовила для Майкла.

Он взглянул на часы и усмехнулся, садясь на стул около дивана.

— Извини, мой ангел, я на сей раз немного неточен.

— А что все-таки заставило тебя прийти сюда? Я знала, что она немедленно перережет мне горло, если только я каким-нибудь намеком дам тебе понять, что здесь происходит.

— Я пришел сюда потому, что, когда я тебе звонил, было еще без пяти двенадцать и ты вдруг начала говорить, что я не смею приходить к тебе в такой поздний час, что ты меня не пустишь к себе. Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы допустить мысль, что ты не дашь мне одной лишней минутки на то, чтобы я мог выполнить свое обещание. И тут вдруг неожиданно для меня все встало на свои места. Я понял, что убийца — Нелли Польсон и что она все еще находится у тебя. А к тому же мне совершенно необходимо было выпить этот стаканчик, — просто закончил он, взял стакан и немного приподнял его в воздухе в молчаливом тосте за свою секретаршу.

Люси вдруг не выдержала и начала потихоньку всхлипывать.

— Это было ужасно, Майкл. Просто ужасно. Она рассказала мне все отвратительные подробности своей вампирской деятельности. Рассказала, как убила человека по имени Чарльз Барнс у себя в комнате в отеле после того, как он начал упираться, не хотел платить им выкуп в их баджер-гейме, она занималась им вместе с Ланни, с которым жила в Джексонвилле, выдавая его за своего брата.

— А она была еще в комнате, когда сестра Барнса заглянула туда и увидела, что Чарльз лежит на кровати мертвый?

— Да. Она спряталась в ванной. Она мне все подробно рассказала, отвратительно хихикая при этом, как будто это была очень остроумная шутка. Рассказала, как она обвязала его горло пиджаком, чтобы нигде не накапать кровью, как вытолкнула его из окошка в залив и затем убежала, поднялась на два этажа выше, потом спустилась с пятого на лифте, и никто не обратил на нее никакого внимания.

— Я никак не могу понять одно: каким образом она очутилась у меня в отеле с фотографией Барнса в руках?

— Она мне рассказала и это. После того, как она вышла из отеля, она прошла вверх по улице в поисках такси. Пройдя два или три квартала, она села, наконец, в такси и велела проехать мимо отеля, просто так, из любопытства, хотела посмотреть, что там происходит. И когда она проезжала мимо него, сестра Барнса Мэри выбежала из аллеи, прилегающей к отелю, и пыталась остановить ее машину, чтобы убежать от человека, который гнался за ней. Нелли оглянулась и увидела, что это ее собственный брат, который живет в Детройте. Она осталась в машине и слышала, как водитель порекомендовал девушке обратиться к тебе. Нелли видела, как она вошла в твой отель. Она попросила водителя подбросить ее еще за три квартала, там вышла из машины и вернулась к твоему отелю. Она хотела подняться в твою комнату, там убить Мэри и тем самым отделаться от свидетельницы ее первого убийства. Но портье категорически отказался назвать ей номер твоей комнаты.

— Значит, она дождалась меня в вестибюле, рассказала мне историю о том, что Барнс находится в "Сильвер Глэйд", и всунула мне его фотографию.

— Она ужасно рассвирепела, когда ты отказался взять ее деньги и поднялся наверх. Но она решила, что, во всяком случае, ей удалось изобразить кое-какое алиби, заставив тебя поверить, что в 10 часов вечера Барнс все еще был жив и находился в "Сильвер Глэйд".

Шейн кивнул головой, снова наполнил стакан и взглянул на то, что находилось сзади Люси. Нелли пошевелилась.

— Надеюсь, я не сломал ей позвоночник? А она рассказала тебе, что ее брат прибегал за ней ко мне в отель?

— Да. Она прохаживалась в тени около входа отель, надеясь, что, когда Мэри выйдет, у нее будет шанс разделаться с ней. Она видела, как ее брат вошел в твой отель, потом выбежал оттуда, впрыгнул в свою машину и уехал. Потом она ушла, но по дороге ее догнала Мэри и узнала в ней девушку, с которой ехала в такси. Тогда она заманила Мэри в парк, усадила ее на скамейку и перерезала ей горло. До этого Мэри успела рассказать ей все и о твоей записке, и о том, зачем она приехала сюда, и т. д. Потом Нелли оставила свою сумочку в парке, взяла сумочку Мэри, села в такси, приехала ко мне и отдала мне твою записку. Потом, после того как я сообщила тебе по телефону, что она пришла, она вдруг поняла, что ты можешь приехать сюда в любой момент, чтобы поговорить с Мэри.

И вот тогда-то она вынула из сумочки нож, показала мне следы крови на нем и хвасталась, какой он острый и что он входит в шею, как в растаявшее сливочное масло. И она хотела это же сделать и со мной, Майкл. Уверяю тебя, она собиралась это сделать. Но ей нужно было побыть здесь до тех пор, пока она свяжется с Ланни, который ушел из отеля "Эдельвейс" раньше, чем она убила Чарльза Барнса, и который даже не знал, что она это сделала.

Она знала, что, если я не буду отвечать по телефону, у тебя могут возникнуть подозрения и ты прибежишь сюда. Тогда она разорвала простыню, привязала меня к стулу и сказала, что, если я не буду точно выполнять ее приказания, она с огромным удовольствием перережет мне горло и с наслаждением будет любоваться зрелищем бьющей фонтаном крови.

В этот момент зазвонил телефон. Она встала, вопросительно взглянув на Шейна, и тот кивнул.

— Ответь. Если это Ланни, задержи его как можно дольше. Скажи, что Нелли в ванной комнате. Поболтай с ним, а тем временем Уилл его накроет.

Люси взяла трубку:

— Да?

Она выслушала, что ей сказали, и кивнула Шейну.

— Да, она здесь, она пыталась с вами связаться. Вы можете подождать одну минутку? Она сейчас в ванной. Подождите, я ее позову. Не кладите трубку, потому что она говорила мне, что ей непременно нужно с вами поговорить.

Она положила трубку на стол и опять вопросительно посмотрела на Шейна. Он одобрительно кивнул. Царапающий звук сзади него заставил его быстро повернуться.

Нелли Польсон начала приходить в сознание и сейчас стояла на четвереньках. Она съежилась и открыла рог, когда увидела Шейна. Но он успел прыгнуть и зажать ей рот рукой прежде, чем она смогла крикнуть.

Люси в волнении наблюдала эту картину. Шейн повернулся и жестом указал на телефонную трубку, лежащую на столе. Она поняла его жест, взяла трубку и любезно спросила:

— О... это вы? Подождите еще немного. Нелли подойдет буквально через несколько секунд.

Она продолжала держать трубку у уха и секунд через 30 услышала на другом конце провода громкие голоса и шум борьбы. Потом в трубке раздался чей-то незнакомый голос:

— Это вы, мисс Гамильтон? Отличная работа. Все в порядке, мы его забрали. Скажите Майклу Шейну, что шеф Гентри поехал к вам и велел Шейну подождать его.

Люси положила трубку и передала содержание разговора Шейну. Нелли снова повалилась на пол и лежала там, скрючившись, закрыв лицо руками и издавая жалобные стоны.

Шейн иронически усмехнулся, услышав распоряжение Гентри.

— Поди сюда, сядь ко мне на колени, мой ангел. Я клянусь тебе, что больше никогда не оставлю тебя одну.

Люси подошла к нему. Он схватил ее за руки и силой усадил к себе на колени. Она обхватила руками его шею и тесно прижалась лицом к его могучей груди.

Он крепко держал ее трепещущее тело и приговаривал в копну каштановых волос, примостившуюся у него на груди:

— Я это серьезно, Люси. На сей раз я действительно говорю серьезно. Скорее поцелуй меня, пока не пришел Уилл и не испортил нам все.

Из небольшого отверстия, выставив вперед клешни, с сухим шорохом выполз большой скорпион-пандинус.

Снаружи был маленький участок плоской земли, и скорпион остановился на нем, поднявшись на четыре пары ног.

Он был готов к немедленному отступлению: все нервы и мускулы его напряглись и скорпион ловил колебания воздуха, которые должны были подсказать ему, что делать дальше.

Лунный свет, льющийся через заросли кустарника, отбрасывал сапфировые отблески на твердое отполированное тело, тускло отражался на белом фоне жала, которое выдавалось наружу из хвоста, изогнутого параллельно плоской спине скорпиона.

Жало медленно вернулось в свою оболочку и нервы ядовитых желез расслабились. Скорпион решился. Жадность победила страх.

В двенадцати дюймах, у подножия песчаного бархана маленькая бабочка старалась добраться до лучшего пастбища, которое находилось в зарослях кустарника, но бросок скорпиона вниз по склону был настолько стремителен, что у нее не было времени расправить крылья. Бабочка замахала лапками в то время, как острые клешни обхватили ее тело и сверху в нее вонзилось жало. Через мгновение она была уже мертва.

Убив бабочку, скорпион некоторое время стоял неподвижно. За это время он изучал землю и воздух — нет ли опасных колебаний. Убедившись в том, что ему ничто не угрожает, он разжал клешни и вонзил челюсти в тело бабочки. А потом в течение часа пожирал свою жертву.

Колючий кустарник, под которым скорпион убил бабочку, был заметен на большом расстоянии среди степи, расстилавшейся на протяжении сорока миль на юге Кассидугу, в юго-западной части Французской Гвинеи.

По всей линии горизонта протянулись холмы и джунгли, но здесь, на площади более чем двадцать квадратных миль, была почти пустыня, и среди тропических зарослей только один этот колючий кустарник вырос почти до высоты одноэтажного дома.

Кустарник рос недалеко от перекрестка трех африканских государств. Он находился во Французской Гвинее, но только в десяти милях от самой северной точки Либерии и в пяти милях восточнее границы Сьерра-Леоне. За этой границей, вокруг Сафалку, расположились большие алмазные копи. Они принадлежали африканскому национальному концерну и находились под британской опекой.

Часом ранее, сидя в своей норе, среди корней большого колючего кустарника, скорпион был потревожен колебаниями воздуха. Сперва были легкие взмахи крыльев бабочки, которые ему хорошо знакомы, но потом последовала серия непонятных глухих звуков, за которыми раздался сильный удар, заваливший часть норы скорпиона. Затем начались мягкие, ритмичные колебания земли, которые были настолько регулярны, что вскоре перестали настораживать. После небольшой паузы слабые шорохи от движения бабочки возобновились, и это оказалось для нее розовым. Шум крыльев бабочки заслонил от скорпиона все остальные посторонние звуки, и он выполз на льющийся лунный свет.

Теперь, когда скорпион наслаждался телом бабочки, прозвучал сигнал его собственной смерти, сигнал, состоящий из колебаний, далеко выходящих за пределы восприимчивости чувствительных органов слуха скорпиона. В нескольких футах от скорпиона тяжелая рука с обкусанными ногтями мягко подняла зазубренный кусок камня.

Не было никакого шума, но скорпион почувствовал над собой движение воздуха и моментально собрался: его тело напряглось, жало выпрямилось и превратилось в жесткий хвост, близко посаженные глаза уставились на врага. Тяжелый камень упал на скорпиона.

— Черный ублюдок!

Человек смотрел, как раздавленное насекомое металось в предсмертной агонии, потом зевнул и присел в песчаной впадине перед зарослями кустарника. Он находился здесь уже около двух часов.

Шум мотора, которого ждал человек, стал громче. Человек встал и посмотрел вверх. Он увидел вертолет неуклюжей формы и черного цвета, который быстро приближался с востока. На мгновение лунный свет блеснул во вращающихся лопастях винта. Человек вытер руки о свои грязные шорты и направился к месту, где из укрытия выступало наклоненное колесо мотоцикла.

Под сидением находился кожаный ящик для инструментов. Человек вытащил из него небольшой тяжелый пакет, который сразу же засунул под рубашку. Потом достал четыре дешевых электрических фонарика и направился туда, где в пяти-десяти ярдах от кустарника была ровная площадка земли размерами с теннисный корт. На трех концах этой посадочной площадки он установил фонарики и включил их. Потом, держа четвертый фонарик включенным, стал на четвертый угол.

Вертолет медленно двигался по направлению к нему. Не более чем в ста футах от земли большие лопасти винта, казалось, вообще перестали вращаться, и вертолет выглядел, как неуклюжее насекомое.

Вертолет замер, слегка покачиваясь. Из кабины высунулась рука, и луч фонарика скользнул по человеку на земле. Фонарик с вертолета сигналил: точка, тире. Буква «А». Человек на земле просигналил в ответ буквы «В» и «С», поставил четвертый фонарик на землю и отошел в сторону, закрывая глаза рукой от пыли.

Вертолет мягко приземлился между четырьмя огнями. Грохот мотора закончился выстрелом выхлопа, хвостовой винт повернулся в обратную сторону, а лопасти главного винта сделали несколько медленных оборотов и полностью остановились.

В наступившей тишине начал стрекотать кузнечик, в зарослях кустарника где-то совсем близко раздался взволнованный щебет какой-то птицы.

Спустя некоторое время, достаточное для того, чтобы улеглась пыль, пилот распахнул дверь кабины, выбросил маленькую алюминиевую лестницу и быстро спустился на землю. Он подождал около вертолета, пока тот, другой, не обошел все четыре угла посадочной площадки, не собрал и не погасил все фонарики.

Пилот опоздал на полчаса и ему ужасно не хотелось выслушивать выражения недовольства от человека, который его встретил. Пилот презирал всех африканцев, а этого в особенности. Для пилота избранных воинских частей, все они были расой ублюдков, лицемерных, глупых и грубых. Конечно, у этого парня была очень рискованная работа, но ведь это было ничто по сравнению с управлением вертолетом на протяжении пятисот миль над джунглями, да еще ночью, и еще нужно прибавить столько же на обратный путь.

Когда человек приблизился к пилоту, тот приветствовал его, протянув руку.

— Все в порядке?

— Надеюсь… Но вы снова опоздали, и я теперь только-только сумею перебраться через границу до восхода солнца.

— Неисправность магнето. У всех у нас есть свои заботы. Благодарение Богу, что в году тринадцать полнолуний. Ну, ладно, если у вас есть что-нибудь для меня, мы погрузим это на вертолет. Давайте и я полечу обратно.

Ничего не говоря, человек с алмазных копий сунул руку под рубашку и протянул пилоту аккуратный и тяжелый сверток.

Пилот взял его. Сверток был пропитан потом контрабандиста и пилот опустил его в карман своей опрятной полотняной рубашки. Потом тщательно вытер руки о шорты.

— Порядок, — сказал он и повернулся к машине.

— Одну минуточку, — произнес контрабандист, и в его голосе слышались сердитые нотки.

Пилот обернулся и посмотрел на него. Он подумал: «Это голос слуги, который собирается выразить недовольство едой».

— Да. В чем дело?

— Работа на рудниках становится слишком опасной. И мне это совсем не нравится. Из Лондона приехал какой-то крупный агент. Его зовут Силлитоу. Говорят, что он нанят алмазной корпорацией Франции. Было введено много новых правил и все наказания удвоены. Это сильно напугало некоторых из моих подручных. Я вынужден быть безжалостным… Один из них каким-то образом упал в дробилку. Все это создает напряженную обстановку, поэтому мне приходится платить больше, дополнительные десять процентов, но они все еще не удовлетворены. В один из ближайших дней сотрудники службы безопасности собираются забрать одного из моих людей. Это опасно. Вы ведь не знаете этих черных свиней! Они не смогут выдержать настоящей порки, — он быстро взглянул в глаза пилоту и отвел взгляд. — К тому же, я вообще сомневаюсь, что хотя бы один из них выдержит хороший удар бича. Может быть, и я…

— Да? — спросил пилот. Он помолчал. — Вы хотите, чтобы я передал эту угрозу ABC?

— Я никому не угрожаю, — поспешно проговорил человек. — Я просто хочу, чтобы они знали, что работать становится все труднее. Они должны знать об этом обязательно. Они должны знать о Силлитоу. Послушайте, что сообщил наш председатель в своем годовом отчете. Он сказал, что наши шахты теряют более двух миллионов фунтов стерлингов из-за контрабанды и что ИДЕ и само правительство должно пресечь это. А что это значит? Это прежде всего значит, что надо остановить меня…

— И меня… — мягко сказал пилот. — Итак, что же вы хотите? Больше денег?

— Да, — упрямо сказал человек. — Я хочу получать большую долю. Двадцать процентов. Или мне придется выйти из игры.

Он пытался прочесть на лице пилота, какое впечатление произвело на него это заявление.

— Хорошо, — безразлично ответил пилот. — Я передам ваше сообщение в Дакар. И если они этим заинтересуются, я полагаю, что сообщение будет немедленно направлено в Лондон.

Он помолчал, подумал.

— Но это меня уже не касается. И если бы я был на вашем месте, — пилот впервые отбросил сдержанность, — то не очень бы давил на этих людей. Они могут быть гораздо более жесткими, чем Силлитоу или любое правительство, о котором я когда-либо слышал. Именно на этом конце алмазной трубки за последние двенадцать месяцев умерло три человека. Один за то, что был желтым, двое за то, что брали из пакета. И вы знаете об этом. С вашим предшественником произошел забавный случай. Ужасно забавно хранить меленит под кроватью… А он так обо всем заботился.

Несколько мгновений они стояли молча и смотрели друг на друга. Контрабандист пожал плечами.

— Ладно, — сказал он. — Только передайте им, что мне здесь приходится очень тяжело. И чтобы продолжать дело, требуются большие деньги. Они должны понять это, и если у них есть чувство здравого смысла, они прибавят мне еще десять процентов. Если же нет… — он не докончил фразу и повернулся к вертолету.

— Пошли! Я дам вам баллон с газом.

Десять минут спустя пилот взобрался в кабину и втащил за собой лестницу. Перед тем, как захлопнуть дверь, он поднял руку.

— До встречи, — сказал он. — Увидимся через месяц.

Человек, стоящий на земле, вдруг почувствовал себя одиноким.

— Проваливай! — сказал он, взмахнув рукой. — Все будет хорошо.

Он отступил назад и закрыл глаза от пыли.

Пилот опустился в кресло и застегнул ремни. Он нащупал ногами педаль руля, педаль винта и, удостоверившись, что тормоза колес были включены, быстро перевел рычаг управления шага винта прямо вниз, включил зажигание и нажал стартер. Удовлетворенный работой мотора, он ослабил винтовой тормоз и мягко закрутил дроссельный клапан на рычаге управления шагом винта. За окном кабины медленно поворачивались длинные лопасти винта, и пилот заглянул назад на крутящийся хвостовой винт. Поудобнее устроился в кресле и стал ждать, пока на указателе скорости винта не появилась цифра двести, он ослабил тормоза колес и медленно потянул рычаг шага винта вверх. Прямо под ним лопасти винта наклонились и стали резать воздух. Он еще больше закрутил дроссельный клапан и машина, грохоча, медленно поднялась над землей, пока не достигла ста футов, после чего он дал лево руля и быстро перевел рычаг управления.

Вертолет, покачиваясь, набрал скорость и высоту и двинулся на восток, стараясь уйти от лунного света. Человек на земле следил, как удалялись алмазы на сто тысяч фунтов, которые его люди украли у добытчиков.

Украденные камни он вынимал из-под языков в то время, когда они сидели в зубоврачебном кресле, а он грубо опрашивал их, где и что у них болит. Вот так, продолжая говорить о больных зубах, он вынимал камни из их ртов и подносил к свету. А потом говорил, пятьдесят, семьдесят пять, сто. И всегда они кивали головами и брали деньги, потом прятали деньги под одеждой и выходили из кабинета с пакетиком таблеток для отвода глаз. Они были вынуждены соглашаться на его цены, потому что у них не было никакой надежды сбыть украденные алмазы.

Когда шахтеры выбирались из копий, хотя бы раз в год, чтобы навестить свое племя или похоронить умершего родственника, они проходили длинную процедуру обследования от рентгена до касторки. И если их ловили с алмазами, картина получалась очень грустной. И в то же время было так легко пойти на прием к зубному врачу. А бумажные деньги не просвечивались рентгеном.

Человек выкатил свой мотоцикл на узкую тропинку и направился к пограничным холмам Сьерра-Леоне. Теперь их можно было легко различить. У него оставалось совсем мало времени, чтобы добраться к рассвету до долины Слез. Он скорчил гримасу при мысли о том, что ему придется заниматься любовью после такой изнурительной ночи, но он был вынужден делать это. Денег было недостаточно, чтобы заплатить за алиби, которое она ему предоставляла. Ей было нужно его тело. А потом еще десять миль до клуба, для того, чтобы там позавтракать и переброситься обычными шутками с друзьями.

— Хорошо провели ночь? Я слышал, что у нее самая привлекательная внешность во всей округе. Скажите, док, что вы делаете в полнолуние?

Но каждая посылка с алмазами на сто тысяч фунтов стерлингов означала для него тысячу фунтов вклада на его счет в лондонском банке. Чудесные, живительные деньги… Игра стоила свеч! Но не следовало играть слишком долго. Нет, как только он будет иметь двадцать тысяч фунтов, он сразу же и окончательно бросит это дело. А что дальше? Его мысли были наполнены мечтами.

Человек на мотоцикле старался ехать как можно быстрее, чтобы удалиться от зарослей колючего кустарника, откуда начинала свой путь алмазная тропа самых крупных контрабандистов в мире. Начинала, чтобы кончиться в пяти тысячах миль от этого места.

— Не преувеличивайте, — сказал М.

Джеймс Бонд снова взял лупу и на этот раз ему удалось надежно укрепить ее в глазной впадине правого глаза.

Хотя был конец июля и комната освещалась солнечным светом, М включил настольную лампу и направил ее луч на Бонда. Бонд взял алмаз, граненый под бриллиант, и направил на него луч лампы, поднося камень к глазу. Когда он поворачивал его между пальцами, в глаза ему плеснули все цвета радуги и ослепили его. Он вынул лупу и стал придумывать подходящие выражения.

М насмешливо посмотрел на него.

— Красивый камушек?

— Замечательный! — ответил Бонд. — Он, должно быть, и стоит очень дорого?

— Несколько фунтов за каждую грань, — сдержанно ответил М. — Это маленький кусочек кварца. А теперь посмотрите еще.

Он взглянул на лист бумаги, лежащий перед ним на столе, и выбрав камень, обернутый папиросной бумагой, передал его Бонду. Тот положил обратно в коробку кусочек кварца и взял протянутый ему камень.

— Вам легко, сэр, — улыбнулся он М, — у вас есть шпаргалка.

Он снова вставил лупу в глаз и поднес к нему камень.

«Теперь, — подумал он, — нет никакого сомнения». Этот камень имел тридцать две грани вверху и двадцать четыре внизу — гранение на бриллиант. В нем было около двадцати карат, он был небесно-голубого цвета, и все цвета спектра отражались и преломлялись в его глубине, проникая в глаз, подобно цветным иголкам.

Левой рукой он взял подделку из кварца и положил ее рядом. По сравнению с ослепляющей прозрачностью алмаза он выглядел безжизненным и тусклым. И цвета радуги, которые видел в нем Бонд несколько секунд тому назад, казались ему теперь грубыми и блеклыми.

Бонд положил кусок кварца обратно в коробочку и взглянул на алмаз. Теперь ему стала понятна страсть, которую вызывали в людях бриллианты в течение веков. Они порождали почти сексуальную страсть к ним у тех, кто держал их в руках, обрабатывал их и торговал ими. Они подавляли своей красотой, настолько чистой, что в ней трудно было усомниться. Божественное превосходство, перед которым все другие вещи выглядели не более, как жалкое и неумелое подражание, как вот этот кусочек кварца. За эти несколько минут Бонд сердцем воспринял миф об алмазах и знал, что никогда не забудет того, что увидел в этих камнях.

Он положил алмаз на бумагу и выронил лупу на ладонь. Потом посмотрел в следящие за ним глаза М.

— Да, — сказал Бонд, — я все понял.

М опустился поглубже в кресло.

— Именно это и имел в виду Джекоб, когда я обедал с ним вчера в «Алмазной корпорации», — прознес М. — Он мне сказал, что если я собираюсь вступить в алмазный бизнес, я должен понять, что в действительности стоит за этим. Это не миллионы получаемых денег или алмазный фонд, предохраняющий от инфляции, не сентиментальная мода на алмазы в обручальных кольцах и тому подобное. Он сказал, что человек должен понять страсть к алмазам. Он просто показал мне то, что я показал вам сейчас. — М слабо улыбнулся Бонду. — Надеюсь, что вы меня поняли. Я так же, как и вы, был восхищен сначала этим кусочком кварца.

Бонд ничего не ответил.

— А теперь давайте посмотрим остальное, — сказал М.

Он указал на несколько бумажных пакетиков, лежащих перед ним.

— Я сказал, что хочу получить некоторые образцы и, кажется, они не возражают против этого.

М снова взглянул на лист бумаги, открыл пакет и передал его Бонду.

— Камень, который вы только что рассматривали, самый лучший — «Прекрасный бело-голубой», — он указал на большой алмаз, лежащий перед Бондом. — Теперь посмотрите на этот кристалл в десять карат. Отличный камень, но стоит только половину стоимости «Прекрасного бело-голубого». Вы увидите, что в нем есть тончайший след желтого цвета, «Кайр». Следующий имеет небольшой коричневый оттенок, по описанию Джекоба. Но черт меня побери, если я могу различить его! Сомневаюсь, что это смог бы сделать кто-нибудь другой, за исключением эксперта.

Бонд послушно взял большой кристалл, и в течение четверти часа М показывал ему всю коллекцию драгоценных камней, вплоть до замечательной серии разноцветных: красных, желтых, зеленых и фиолетовых. Под конец М передал ему пакет маленьких камней, которые были или с изъяном, или маркированные, или белого цвета.

— Это промышленные алмазы. Они не считаются камнями высокого качества. Используются только для изготовления инструментов и тому подобного. Но не пренебрегайте ими. Америка купила их на пять миллионов фунтов, а это только один из рынков сбыта. Бронстиен сказал мне, что именно такие камни использовались при проходке туннеля Сен-Готард. И дантисты тоже используют их при починке наших зубов. Это самое твердое вещество в мире. Служит вечно.

М вынул трубку и начал набивать ее табаком.

— А теперь вы знаете об алмазах столько же, сколько и я…

Бонд откинулся назад в кресло и посмотрел на мерцающие камни, лежащие на красной кожаной поверхности стола. Его интересовало, что все это означает… М чиркнул спичкой о коробок, и Бонд наблюдал за тем, как он поднес спичку к трубке и зажег табак. Потом М положил спичечный коробок в карман.

Бонд взглянул на свои часы. Было одиннадцать тридцать. Он с удовольствием подумал о столе, заваленном делами службы безопасности, которые он оставил час назад после вызова по красному телефону. Он предчувствовал, что ему не придется больше заниматься этими делами.

Серые глаза задумчиво посмотрели на него. М вынул трубку изо рта.

— Как давно вы вернулись из отпуска?

— Две недели, сэр.

— Неплохо. Как провели время?

— Отлично. К концу немного наскучило.

— Я посмотрел ваши записи, — сказал М. — И ваш последний медицинский осмотр. Он показывает, что вы в хорошей форме. — М помолчал. — Дело в том, — продолжал он, — что у меня для вас есть довольно сложное задание. Хотелось бы удостовериться, что вы сможете выполнить его, а в нужный момент позаботиться и о себе.

— Конечно, сэр. — Бонд был слегка удивлен.

— Не стройте иллюзий по поводу этой работы, 007, — резко проговорил М. — Если я говорю, что она трудная, не считайте меня мелодраматичным. На свете существует много ловких людей, с которыми вам до сих пор не приходилось сталкиваться, и которые могут быть замешаны в этом деле. И многие из них обладают достаточной ловкостью и силой. Так что не обижайтесь, если я не сразу ввел вас в курс дела.

— Простите, сэр.

— Тогда хорошо, — М отложил свою трубку и, положив руки на стол, подался вперед. — Я расскажу вам всю историю, и тогда вы сами решите, возьмете ли это дело или нет.

Немного помолчав, он продолжал:

— Неделю назад меня навестило одно высокопоставленное лицо, которое привело с собой постоянного секретаря министерства торговли. Дело касалось алмазов. Кажется, большинство из тех, которые в мире называют алмазами высшего качества, находится на британской территории. Мне рассказывали, что девяносто процентов всей торговли алмазами ведется в Лондоне «Алмазной корпорацией», — М пожал плечами. — Не спрашивайте меня, почему англичане в начале века взяли этот бизнес в свои руки и умудрились сохранить его до настоящих дней. Сейчас это составляет около пятидесяти миллионов фунтов стерлингов в год. И это самая большая возможность получения долларов, которая у нас имеется. Так что, когда с этим происходит что-то неладное, правительство начинает беспокоиться. Как раз это и случилось.

М резко взглянул на Бонда.

— По крайней мере, на два миллиона фунтов стерлингов алмазов переправляется из Африки каждый год контрабандным путем.

— Это большие деньги, — спокойно сказал Бонд. — Как же они идут и куда?

— Говорят, что в Америку, — ответил М. — И я с этим согласен. Это самый большой рынок в мире. Их гангстеры как раз такие люди, которые могут вести работу именно в таком масштабе.

— Почему же рудная компания не остановит это?

— Они делали все, что могли, — ответил М. — Вы, вероятно, читали в газетах, что компания Де Бирс наняла нашего друга Силлитоу, когда он покинул МИ-5, и сейчас он там работает с нашими сотрудниками службы безопасности. Я убежден, что в своем отчете он предложил множество светлых идей, но казначейство и министерство торговли не очень-то впечатлительны. Они считают, что это слишком серьезное дело, чтобы им руководило множество отдельных рудных компаний, какими бы эффективными они ни были. И у них есть одна очень веская причина для того, чтобы самим принять действенные меры.

— Что же это, сэр?

— Как раз сейчас в Лондоне находится большой пакет контрабандных камней, — сказал М и глаза его блеснули. — Этот пакет собираются переправить в Америку, и специальный отдел знает, кто это должен осуществить. Это стало известно одному из агентов Рони Веленса в Сохо. Одному из его отрядов призраков, как он любит их называть. Он направился прямо в казначейство и министерство торговли. После этого министры побывали у премьера и сообщили ему обо всем. И премьер-министр дал разрешение поручить это дело службе безопасности.

— А почему не специальному отделению МИ-5, сэр? — спросил Бонд, заметив, что М затрагивает межведомственные вопросы.

— Конечно, они могли бы арестовать курьера, как только он с грузом будет пытаться покинуть страну. — нетерпеливо ответил М, — но это не остановит дальнейших операций. Эти люди не болтливы. И к тому же, их курьеры всего лишь мелкие пешки. Они, вероятно, получают товар от незнакомого человека где-нибудь в парке или в другом подобном месте. А на той стороне передают таким же образом. Единственный путь добраться до истоков такого бизнеса, это проследить за алмазной трубкой в Америке и уже там узнать, куда она ведет. Боюсь, что ФБР не очень-то и поможет нам, потому что Америке этот бизнес вреда не причиняет. Только Англия несет значительные убытки. Америка выходит за сферу полномочий полиции и МИ-5. Так что выполнить эту работу может только служба безопасности.

— Да, я понимаю, — сказал Бонд, — но имеется ли у нас что-нибудь для начала?

— Вы когда-нибудь слышали об Алмазном доме?

— Конечно, сэр, — ответил Бонд. — Крупные американские ювелиры в Нью-Йорке на 46-й стрит, в Париже на Рю де Риволи. Эти фирмы возникли очень быстро вскоре после войны.

— Да, — продолжал М. — Это как раз те люди. У них также имеется небольшое учреждение и в Лондоне, на Хаттон Гарден. Все они — крупные покупатели на ежемесячных выставках Алмазной корпорации. Но за последние три года они стали покупать все меньше и меньше, хотя каждый год продают очень много ювелирных изделий. Казначейство отметило это. Но я ничего не могу им предъявить. Здесь у них свой человек, отвечающий за этот бизнес, но странно, что бизнес так мал. Этого человека зовут Руфус В. Сайс. О нем очень мало данных. Он обедает каждый день в американском клубе на Пикадилли, играет в гольф, не пьет и не курит. Живет в «Савойе». Образцовый гражданин. — М пожал плечами.

— Что же я должен делать, сэр? — спросил Бонд, глядя на М.

— У нас встреча с Веленсом в Ярде, — М взглянул на часы, — ровно через час, в два. Они собираются арестовать курьера и ввести вас в дело. Вы будете вместо него.

Пальцы Бонда сжали ручку кресла.

— А зачем?

— А затем, — ответ М прозвучал, как нечто само собой разумеющееся, — вы станете заниматься контрабандой алмазов в Америку. В этом и заключается идея. Так что же вы об этом думаете?

Джеймс Бонд закрыл за собой дверь кабинета М. Он улыбнулся мисс Монни и прошагал через ее приемную в кабинет начальника штаба.

Начальник штаба, худой, расслабленный человек, приблизительно такого же возраста, как и Бонд, положил ручку и откинулся в кресле. Он следил за тем, как Бонд автоматическим движением достал из заднего кармана брюк плоский портсигар и, подойдя к открытому окну, взглянул на Реджин-стрит.

В движениях Бонда была задумчивая медлительность, которая как бы ответила на вопросы начальника штаба.

— Итак, вы приняли это предложение?

Бонд повернулся.

— Да, — ответил он.

Он закурил сигарету и через дым его глаза смотрели прямо на начальника штаба.

— Только скажите мне, Билл, почему старик так заинтересован в этой работе? Он даже узнал о результатах моего медицинского обследования. О чем он так беспокоится? Раньше он не был таким. Америка более или менее цивилизованная страна. Так что же его беспокоит?

— Разве это входит в обязанности начальника штаба — знать, о чем думает М?

Его сигарета погасла и он снова зажег ее, а спичку бросил через плечо. Потом оглянулся, чтобы определить, попала ли она в корзину для бумаг, и улыбнулся Бонду.

— Постоянная практика, — сказал он. — Есть много вещей, которые беспокоят М. И вам это известно не хуже меня. СМЕРШ, немецкие дешифровщики, китайское опиумное кольцо, власть мафии. Он с уважением относится и к американским гангстерам. Вот и все. А алмазный бизнес выглядит чудесным занавесом, чтобы ввести вас в игру против гангстеров. Он меньше всего предполагал, что ему придется столкнуться с ними. У него и без этого достаточно дел. Вот и все, что я знаю и что может интересовать вас по поводу этой работы.

— В американских гангстерах нет ничего особенного, — возразил Бонд. — Они не американцы. Большинство из них итальянские бездельники с монограммами, любовью к спагетти и вонючим фрикаделькам.

— Совершенно верно, — согласился начальник штаба, — но дело в том, что за ними стоят и более крупные шишки. Например — наркотики. Миллион наркоманов. Откуда они достают наркотики? А азартные игры? Двести пятьдесят миллионов долларов в год в Лас-Вегасе. Но ведь существуют тайные притоны в Майами, Чикаго. Всем этим владеют гангстеры. Несколько лет назад Бакси Сигал лишился головы только потому, что хотел погреть руки на операции «Лас-Вегас». И он был достаточно проучен… Это огромные операции, ведь азартные игры в Америке — грандиозная арена деятельности. Больше, чем сталь или автомобили… И они заботятся о том, чтобы дела шли гладко. Если вы мне не верите, то возьмите копию доклада Кафауэра. А теперь вот эти алмазы. Шесть миллионов долларов в год — очень неплохие деньги. Можно вполне дать голову на отсечение, что все это очень здорово продумано и защищено.

Начальник штаба сделал паузу. Он взглянул на высокую фигуру в темно-синем костюме спортивного покроя и на упрямые светлые глаза на загорелом лице.

— Вероятно, вы не читали доклад ФБР о преступности в этом году? Интересно — тридцать четыре убийства каждый день. Около ста пятидесяти тысяч американцев, убито за последние двадцать лет…

Бонд недоверчиво взглянул на своего собеседника.

— Да, на самом деле, черт побери! Возьмите сами эти доклады и прочитайте! И тогда вы поймете, почему М хотел удостовериться в том, что вы подходите для этого дела, прежде чем вводить вас в игру. Вы должны работать на гангстеров, поняли?

Лицо Бонда вытянулось.

— Продолжайте, Билл, — сказал он. — Если это все, то я предлагаю вам пообедать со мной. Я отвезу вас в ресторан к Скоттам.

Начальник штаба отбросил все сомнения, которые разделял со своим шефом, и последовал за Бондом, резко захлопнув за собой дверь.

Позднее, ровно в два часа, Бонд здоровался со щегольски одетым человеком со спокойными глазами. Стены его старинного кабинета слышали больше секретов, чем любая другая комната в Скотланд Ярде. Бонд еще раньше познакомился с мистером Веленсом в деле Муерекера и им не нужно было терять время на предварительные разговоры.

Веленс бросил ему через стол несколько фотографий. На всех был изображен молодой человек довольно приятной наружности, с коротко подстриженными темными волосами, невинно улыбающимися глазами и лицом головореза.

— Вот этот парень, — сказал Веленс. — Он достаточно похож на вас, чтобы вы могли сойти за него у тех, кто имеет лишь его описание. Симпатичный парень. Питер Франк. Из хорошей семьи. Школа и тому подобное. Затем он ступил на неправильный путь, да так и продолжал по нему идти. Основное его занятие — кражи со взломом в городских окрестностях… Возможно, что он был несколько лет тому назад замешан в деле князя Виндзора в Сенингдайе. Раз Али два он был арестован, но за недостатком улик ему не могли пришить дело. В Сохо он познакомился с двумя девицами из секретной службы и страстно увлекся одной из них. Странно, что эта девица им также увлеклась. Она считала, что может направить его на правильный путь. Но когда он рассказал ей о своей работе, она передала его нам. Все это произошло случайно… как будто это была дьявольская шутка…

Бонд кивнул.

— Обманщики никогда других не принимают всерьез. Я думаю, что в своей собственной стране он вряд ли стал так распространяться о своей работе.

— Ни за что на свете, — согласился Веленс, — иначе мы бы давно схватили его. Он согласился провезти контрабанду за пять тысяч долларов. Это дело оплачивается после доставки. Моя девушка спросила у него, не будут ли это наркотики, а он засмеялся и ответил: «Нет, лучше этого. Горячий лед». Так что у него алмазы или?… Завтра вечером у Трафальгарского дворца он должен будет войти в контакт со своими сообщниками. В пять часов в своем номере девушка по имени Кейс скажет ему, что он должен будет делать, и она будет сопровождать его.

Веленс поднялся и начал ходить по комнате вдоль стены, которая была вся оклеена фальшивыми пятифунтовыми банкнотами.

— Эти контрабандисты всегда работают парами, когда переправляют большой груз. Они никогда полностью не доверяют курьеру, и люди на другом конце хотят, чтобы были очевидцы на случай, если на таможне случится что-нибудь неладное. Поэтому организаторы не опасаются провала, даже если курьер и проболтается.

Большую партию переправляет курьер. Таможня. Сопровождающие лица… Бонд затушил сигарету в пепельнице, стоящей на столе Веленса.

Как часто в ранние годы своей службы он сам неоднократно являлся составной частью такого процесса. Через Страсбург — в Германию, через Негорелое — в Россию, через Симптон — в Пиренеи… Напряжение. Сухой рот. Сжатые ладони. И теперь, отойдя от всего этого, он вновь ввязался в такую игру.

— Да, я понимаю, — проговорил Бонд, отгоняя воспоминания. — Но все же, как выглядит общая картина? У вас есть четкий план? Для какой операции предназначался Франк?

— Алмазы определенно идут из Африки, — глаза Веленса были непроницаемы. — Вероятно, не из шахт Великобритании. Скорее всего, это утечка из Сьерра-Леоне или из Либерии, возможно, из Франции, так как этот пакет появился в Лондоне. Но, возможно, что Лондон является частью алмазной трубки. — Веленс перестал ходить по комнате и повернулся к Бонду. — Теперь мы знаем, что пакет идет в Америку. Потом эти алмазы попадут в какой-нибудь законный бизнес и будут проданы наравне с другими камнями. — Веленс немного помолчал. — Вы не возражаете, если я вам дам небольшой совет? Обычно во всех таких делах слабым местом является оплата подчиненных. Как они собираются заплатить пять тысяч долларов Питеру Франку? Кто должен заплатить? Конечно, если он успешно выполнит работу. Дали бы ему возможность снова участвовать в ней? Если бы я был на вашем месте, то проследил бы все эти пункты. Сосредоточьте все силы на том, чтобы узнать, кто платит, и постарайтесь пройти дальше, вдоль алмазной трубки к боссам. Если вы им понравитесь, вам не трудно будет сделать это. Хороших курьеров не так уж легко найти, и даже крупные боссы могут быть заинтересованы в новобранцах.

— Да, — задумчиво сказал Бонд, — в этом есть смысл. Основное заключается в том, чтобы без осложнений вступить в контакт с группой в Америке. Будем надеяться, что эта работа не оборвется на таможне. Я буду выглядеть глупо, если там меня задержат. Но я надеюсь, что у этой женщины, Кейс, уже продуман безопасный способ транспортировки товара. А теперь, какой же первый шаг? Как вы собираетесь заменить мной Питера Франка?

Веленс снова стал шагать взад и вперед по комнате.

— Мы собираемся сегодня вечером забрать Франка и держать его до конца операции. А что касается вас, то вы должны встретиться с мисс Кейс.

— Она что-нибудь знает о Франке?

— Только его описание и имя, — ответил Веленс. — Во всяком случае, мы так думаем. Я даже сомневаюсь, знает ли она человека, с которым он был в контакте. Все они действуют вдоль трубки. Каждый действует независимо от другого, и если в трубке появляется утечка, она не препятствует продолжению общей работы.

— Вы что-нибудь знаете об этой женщине? — спросить Бонд.

— Только паспортные данные. Американское подданство. Двадцать два года. Родом из Сан-Франциско. Рост пять футов шесть дюймов. Профессия… просто незамужняя женщина. За последние три года в Англии была двенадцать раз. Возможно, бывала и чаще, но под другими фамилиями. Всегда останавливается в отеле у Трафальгарского дворца. Детектив отеля сказал, что она не часто выходит, и у нее бывает мало посетителей. Никогда не живет дольше двух недель. И никогда не доставляет беспокойств. Это все. Не забывайте, что при встрече с ней вы должны рассказать о себе хорошую легенду, вполне объясняющую, почему вы занялись таким делом и все прочее.

— Я подумаю об этом.

— Можем ли мы вам чем-нибудь помочь?

Бонд отрицательно покачал головой. Ему казалось, что он сам должен подумать обо всем. Когда он войдет в алмазную трубку, все остальное будет лишь вопросом его сообразительности. Потом он вспомнил о ювелирной фирме.

— Что предприняло казначейство по поводу Алмазного дома? Вам что-нибудь известно о нем и его хозяевах?

— Действительно, я не говорил об этом, — в голосе Веленса чувствовалось признание своего промаха. — Я проверил главу дома, этого Сайса, но ничего не получил, кроме паспортных данных. Африканец сорока пяти лет, алмазный делец и так далее. Часто ездит в Париж. За последние три года он бывал там раз в месяц. Возможно, у него там девушка. Что еще вам сказать? Почему бы вам самому не сходить туда и не посмотреть на него? Все это трудно передать словами.

— Что же мне делать? — спросил Бонд.

Веленс не ответил. Он включил селектор.

— Да, сэр? — послышался металлический голос.

— Соедините по второму каналу с Данквайерсом и Любиниро, а потом соедините меня с Алмазным домом — дельцами по драгоценным камням в Хаттон Гарден. К телефону попросите мистера Сайса.

Веленс подошел к окну и взглянул на реку. Он вынул из кармана зажигалку и бездумно постучал ею по столу. Послышался стук в дверь, и секретарь Веленса просунул голову.

— Сержант Данквайерс, сэр.

— Попросите его, — сказал Веленс, — но не впускайте Любиниро, пока я не позвоню.

Секретарь распахнул дверь и в комнату вошел человек в штатском с малозапоминающимися чертами лица. У него были редкие волосы, он носил очки и черты его бледного лица имели доброе выражение, а весь вид его был скромным и незаметным. Он был похож на клерка из конторы.

— Добрый день, сержант, — сказал Веленс. — Это капитан Бонд из министерства обороны.

Сержант вежливо улыбнулся.

— Я хочу, чтобы вы с капитаном Бондом совершили поездку в Алмазный дом на Хаттон Гарден. Он будет сержантом Джеймсом из вашего штаба. Я думаю, что алмазы из дела «Эскорт» находятся на пути в Аргентину через Америку. Вы расспросите мистера Сайса о некоторых алмазах. Может быть, он что-нибудь слышал о них. Конечно, вы понимаете, что все должно выглядеть естественно, и вы должны быть предельно вежливы. Смотрите ему прямо в глаза. Не давайте повода для недовольства или подозрения… Затем извинитесь и уходите. Надеюсь, что выполнив это дело, вы о нем забудете? Хорошо? Есть какие-нибудь вопросы?

— Нет, сэр, — флегматично ответил сержант.

Веленс сказал что-то по телефону, и через минуту в кабинет вошел болезненного вида человек, одетый очень изящно. В руке он держал маленький кожаный чемоданчик.

— Добрый день, сержант. Входите и взгляните на моего друга.

Сержант вошел, и, встав рядом с Бондом, повернул его к свету. Два проницательных черных глаза тщательно изучали его лицо в течение некоторого времени. Потом человек сделал шаг назад.

— Не могу ничего гарантировать по поводу шрама более чем на час, стоит жара. Все остальное в порядке. Кем он должен быть, сэр?

— Он должен быть сержантом Джеймсом, членом штаба сержанта Данквайерса. — Веленс взглянул на часы. — Только на три часа. Хорошо?

— Хорошо, сэр. Я могу приступать?

Получив в ответ кивок Веленса, человек провел Бонда к креслу у окна. Потом, поставив свой чемоданчик на пол около кресла, опустился на одно колено и раскрыл его. Затем в течение десяти минут его легкие пальцы были заняты лицом Бонда.

Бонд, подчинившись неизбежному, слушал, как Веленс говорил с Алмазным домом.

— Его не будет до трех тридцати? В таком случае, пожалуйста, передайте мистеру Сайсу, что двое моих людей заедут к нему в три тридцать. Да, мне кажется, что это достаточно важно… Конечно, это только формальность. Обычное наведение справок. Я предполагаю, что это займет у мистера Сайса не более десяти минут… Очень вам благодарен… Да, заместитель комиссара Веленс… Правильно. Скотланд Ярд… Да, спасибо… До свидания.

Веленс положил трубку и повернулся к Бонду.

— Секретарь сказал, что Сейс вернется не раньше трех тридцати. Вам следует быть там в три пятнадцать. Никогда не повредит сначала осмотреться.

— Ну, как?

Сержант Любиниро протянул Бонду зеркало. На него смотрело незнакомое лицо. Немного седины в висках. Шрам полностью исчез. Изменились очертания уголков глаз и рта. Появились слабые тени под скулами. Придраться было не к чему. Все это добавляло что-то неуловимое к внешности того, кто перестал быть Джеймсом Бондом.

Сидя в патрульной машине, сержант Данквайерс был погружен в свои мысли. Они молча ехали вдоль Стрэнда, потом по Чабсери, Лайн в Халборн Затем повернули налево, на Хаттон Гарден, и машина остановилась около изящного белого портала здания лондонского Алмазного дома.

Бонд проследовал за своим компаньоном через тротуар к парадной двери, в центре которой находилась отлично отполированная дощечка, на которой было выгравировано: «Алмазный дом» и ниже «Руфус В. Сайс, вице-президент европейского отделения».

Сержант Данквайерс позвонил, и приятного вида молодая еврейка открыла им дверь и провела через покрытый толстым ковром вестибюль в обитую деревянными панелями приемную.

— Мистер Сайс ожидается с минуты на минуту, — сказала она и вышла, закрыв за собой дверь.

Приемная была шикарно обставлена, но из-за топящегося камина в ней стояла тропическая жара. В центре темно-красного ковра, под цвет пламени, стоял круглый столик красного дерева и шесть таких же кресел, которые по мнению Бонда, стоили не меньше тысячи фунтов. На столе лежали несколько журналов и несколько экземпляров «Кимберли Диамонд Ньюс». Глаза Данквайерса загорелись, когда он их увидел. Он сел в кресло и стал перелистывать страницы июньского номера.

На каждой из четырех стен комнаты находились картины в золотых рамах с изображением цветов. Ощущение как бы трехмерного пространства в этих картинах привлекло внимание Бонда, и он подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть одну из них. Это оказалось не картиной, а композицией из свежесрезанных цветов, стоявших в нише за стеклом, обрамленным бархатом цвета меди. Другие «картины» представляли собой то же самое, а четыре вазы, в которых тоже стояли цветы, были очень красивы.

В комнате было тихо. Только гипнотизирующе тикали большие настенные часы да еще из-за двери, расположенной напротив входа, раздавались мягкие голоса.

Послышался щелчок, дверь на дюйм приоткрылась, и голос, несколько приглушенный, с сильным иностранным акцентом стал уговаривать: «Но, мистер Гранспек, зачем же так жестоко! Мы все же должны как-то зарабатывать на жизнь, не так ли? Я говорю вам, что мне этот чудесный камень стоил десять тысяч фунтов. Десять тысяч! Вы мне не верите? Но я клянусь вам!» Потом наступила пауза, и голос в последний раз предложил цену: «Ну, хорошо, кончим, прошу вас!».

Послышался смех: «Вилли, ты порядочный тип, и рад был бы помочь тебе, но этот камень стоит не более девятисот фунтов, и я дам тебе за него еще сто, только ради тебя. Теперь иди и обдумай все хорошенько. Ты не получишь лучшего предложения».

Дверь открылась, и американский бизнесмен в пенсне и с плотно сжатым ртом вытолкнул, как на сцену, маленького встревоженного еврея с большой красной розой в петлице. Они были очень удивлены, увидев, что в приемной кто-то есть, и бормоча извинения, не обращаясь ни к кому конкретно, американец почти бегом провел своего спутника в холл. Дверь за ними захлопнулась.

Данквайерс взглянул на Бонда и подмигнул.

— Это и есть подноготная всего алмазного бизнеса, — сказал он. — Это был Вилли Веренс, один из наиболее известных оценщиков в «Стрито». Я предполагаю, что другой человек был скупщиком Сайса.

Он опять занялся своими журналами, а Бонд, противясь желанию закурить сигарету, снова стал изучать цветочные «картины».

Внезапно тишина нарушилась упавшими в камине дровами и часами, пробившими полчаса. Дверь отворилась, и крупный темноволосый человек сделал два шага в комнату, переводя взгляд с одного на другого.

— Сайс, — резко проговорил он. — Что здесь происходит? Что вы хотите?

Дверь позади человека оставалась открытой, и сержант Данквайерс обошел его с вежливой миной, закрыл дверь и вернулся на свое место на середине комнаты.

— Я сержант Данквайерс из специального отдела Скотланд Ярда, — проговорил он тихим и миролюбивым голосом. — А это, — он указал на Бонда, — сержант Джеймс. Я провожу обычный опрос об украденных алмазах. Комиссар подумал, — его голос стал бархатным, — что вы, возможно, сможете помочь мне.

— Так, — произнес мистер Сайс, презрительно глядя то на одного, то на другого из этих низкооплачиваемых сыщиков-полицейских, которые имели наглость отнимать у него время. — Вы можете продолжать!

В то время, как сержант Данквайерс продолжал тоном, который не мог бы показаться угрожающим и нарушителю закона, заглядывая при этом время от времени в маленькую записную книжечку, и излагая историю, изобилующую такими выражениями, как «совсем недавно» или «нам стало известно». Бонд внимательно изучал самого Сайса, что возмущало того не меньше, чем некоторые оттенки речи сержанта Данквайерса.

Мистер Сайс был крупным, плотным человеком, крепким, как кусок кварца. У него было квадратное лицо, углы которого подчеркивались короткими, очень жесткими, подстриженными под щетку волосами. Бакенбарды он не носил. Брови у него были черные и прямые, а под ними виднелись два черных глаза с очень пристальным неподвижным взглядом. Он был чисто выбрит, и его губы казались прямой и широкой линией. На квадратном подбородке была глубокая впадина, скулы выдавались вперед. Одет он был в просторный черный однобортный костюм, белую рубашку и очень тонкий черный галстук с золотым зажимом в виде копья. Его длинные руки свешивались по сторонам тела и заканчивались полусогнутыми кистями, покрытыми черными волосами. На ногах были надеты черные полуботинки, очень дорогие, по-видимому, сорок третьего размера.

Бонд сделал вывод, что этот жестокий и влиятельный человек прошел множество тяжелых испытаний, прежде чем достиг настоящего положения.

— …Это как раз те камни, в которых мы заинтересованы, — закончил в это время сержант. Он снова обратился к своей записной книжечке. — Один двадцатикаратный — «Висселтон», два чисто-голубых, примерно по десять карат каждый. Один тридцатикаратный желтый — «Премьер-ми-нистр», один пятнадцатикаратный — «Том Кейн», и два пятнадцатикаратных — «Кейн Юнион». — Он помолчал, потом отвел взгляд от своей записной книжечки и очень пристально посмотрел в темные глаза Сайса. — Проходили ли какие-нибудь из них через ваши руки, мистер Сайс, или через руки служащих вашей фирмы в Нью-Йорке? — мягко спросил он.

— Нет, — решительно ответил мистер Сайс. — Не проходили. — Он повернулся к двери, которая находилась позади него, и открыл ее. — А теперь, всего хорошего, джентльмены!

Больше не церемонясь с ними, он решительно вышел из комнаты, и они услышали, как он быстро поднялся вверх по лестнице. Наступила тишина.

Безо всякого разочарования сержант Данквайерс сунул записную книжку в карман, взял фуражку, прошел в вестибюль и вышел на улицу. Бонд последовал за ним.

Они сели в патрульную машину, и Бонд назвал свой адрес на Кингс Роуд. Когда машина тронулась, сержант отбросил официальный вид и повернулся к Бонду. Он выглядел очень довольным.

— Мне это очень понравилось, — сказал он. — Не часто встречается такой твердый орешек, как этот. Вы узнали то, что хотели, сэр?

Бонд пожал плечами.

— По правде говоря, сержант, я и сам не знаю, что мне надо было. Но я доволен, что удалось взглянуть на мистера Руфуса В. Сайса. Интересный малый… Он выглядит совсем не так, как я представлял себе алмазного купца.

Сержант Данквайерс кашлянул.

— Он не алмазный купец, сэр, — сказал он. — или я готов съесть свою шляпу.

— Почему вы так думаете?

— Когда я читал этот список пропавших камней, — сержант Данквайерс улыбнулся с довольным видом, — я упомянул про камень «Премьер-министр» и про два «Кейн Юнион».

— Ну и что же?

— Таких камней не существует…

Когда Бонд шел по длинному тихому коридору, направляясь к комнате 350, он чувствовал, что лифтер следит за ним. Это не удивило, так как он знал, что в этом отеле происходило намного больше преступлений, чем в других отелях Лондона. Веленс однажды показал ему большую ежемесячную карту преступлений в Лондоне. Он указал на лес маленьких флажков на месте Трафальгарского дворца.

— Эта часть карты раздражает людей, которые наносят на нее места преступлений, — сказал он. — Каждый месяц этот угол настолько испещрен дырочками, что им приходится наклеивать сюда новую бумагу, чтобы укрепить флажки на следующий месяц.

Когда Бонд приблизился к концу коридора, он услышал грустную мелодию. Остановившись около двери номера 350, он понял, что мелодия раздавалась именно оттуда: эго были «Опавшие листья». Он постучал.

— Войдите.

Портье, видимо, предупредил ее. Судя по голосу, его явно ждали.

Бонд вошел в маленькую гостиную и закрыл за собой дверь.

Заприте ее на ключ, — приказал женский голос. Он доносился из спальной.

Бонд сделал так, как ему было приказано, и прошел через комнату, пока не оказался напротив открытой двери спальной. Когда он проходил мимо проигрывателя, который стоял на письменном столе, зазвучала новая пластинка.

Она сидела перед туалетным столиком полуодетая, глядя в зеркало. Подбородком она опиралась на обнаженные руки. Спина ее была изогнута, и в положении плеч и головы чувствовалась какая-то надломленность. Черная бретелька ее лифчика, плотно облегающие черные кружевные трусики произвели на Бонда определенное впечатление.

Девушка быстро и холодно изучала его в зеркале.

— Я догадываюсь, что вы — новый помощник, — ароизнесла она низким и довольно хриплым голосом, который ничего не выражал. — Садитесь и наслаждайтесь музыкой. Самая модная запись.

Бонда это позабавило. Повинуюсь, он сделал несколько шагов к глубокому креслу и, подвинув его так, чтобы видеть девушку через полуоткрытую дверь, сел в него.

— Вы не возражаете, если я закурю? — спросил он, беря свой портсигар и вставляя в рот сигарету.

Если именно этим путем вы хотите умереть…

Мисс прекратила изучение своего лица в зеркале, когда пианист на пластинке закончил «Я подожду».

Изогнув бедра, она встала со стула, и на ее светлые волосы упал свет.

— Если хотите, переверните пластинку, — сказал девушка, — Я выйду к вам через минуту.

Бонд подошел к проигрывателю и снял пластинку. Это был Джордж Файер с аккомпаниментом. Он взглянул на номер и записал его. Это был «Бокс-500».

Бонд изучил другую сторону пластинки и, пропустив «Жизнь среди роз» так как она ему кое-что напоминала, опустил иглу на начало «Апрель в Португалии». Перед тем, как отойти от проигрывателя, он осторожно вытащил из-под него записную книжку и поднес ее к настольной лампе, стоявшей на письменном столе. Но там не оказалось никаких записей. Пожав плечами, Бонд засунул ее обратно. Затем вернулся в свое кресло.

Он подумал, что музыка соответствовала этой девушке. Все мелодии, казалось, принадлежали ей. Без сомнения, это была ее любимая пластинка. Она действовала на ее чувственность и на свойственную ей грубость, которая проглядывала в ее глазах, когда она угрюмо рассматривала его в зеркале.

Бонд снова встал и подошел к проигрывателю. К ручке его был прикреплен ярлык, на котором было указано: мисс Кейс «Т»? Бонд вернулся к креслу. Тереза? Тесс? Тельма? Труди? Тилли? Казалось, ни одно из этих имен не подходило к ней. И уж, конечно, не Трикси, или Тони, или Томми. Он все еще продолжал размышлять над этой проблемой, когда она неслышно появилась в дверях спальни. Она стояла, облокотившись о косяк двери, и задумчиво смотрела на него.

Бонд не спеша поднялся и взглянул на нее. Девушка была одета для выхода на улицу, не было на месте только шляпки — маленькой черной безделушки, которая висела на ее свободной руке. Она была одета в элегантный черный костюм и кофточку глубокого оливкового цвета, а золотистые нейлоновые чулки и черные туфли из крокодиловой кожи дополняли ее туалет. На одном запястье у нее были надеты золотые часы, а на другом — золотой браслет в виде цепи. На среднем пальце левой руки сверкал большой ал маз, а в правом ухе виднелась плоская жемчужная серьга в золоте.

Девушка была чертовски красива. Было такое впечатление, что она все делала только для себя самой и совершенно не думала, что о ней думают люди. В ее лице было что-то ироническое, спокойные серые глаза, казалось, говорили: «Подойдите и попросите, но лучше этого не делать»… Они меняли цвет от светло-серого до глубокого серо-голубого. Кожа ее была слегка загорелой и почти без всякой косметики, за исключением губной помады глубокого красного цвета. У нее красивый рот, резко очерченный, и полные мягкие губы. Глаза девушки с безразличным выражением смотрели на него.

— Итак, вы — Питер Франк, — сказала она с оттенком снисходительности.

— Да, — ответил он, — и я интересуюсь, что означает «Т»?

Она мгновенно задумалась.

— Я думаю, что ответ на этот вопрос вы могли бы найти на столе. Эта буква означает слово «Тифани».

Девушка подошла к проигрывателю и оставила его, а потом, обернувшись к нему, холодно добавила:

— Это не для широкой публики.

Бонд пожал плечами, подошел к подоконнику и слегка облокотился на него, скрестив ноги.

Его безразличие, казалось, немного раздражало ее. Она села за письменный стол.

— Теперь, — сказал она, — поговорим о деле. — Во-первых, почему вы взялись за эту работу?

— Кто-то умер.

— О! — она резко взглянула на него. — Мне сказали, что ваш профиль работы — грабеж. — Она помолчала. — У вас горячая или холодная кровь?

— Горячая. Борьба.

— Так что вы хотите убраться отсюда?

— Что-то вроде этого. И деньги.

Она переменила тему разговора.

— У вас есть деревянная нога или вставной зуб?

— Нет, все настоящее.

Она нахмурилась.

— Я все это время говорила им, чтобы они нашли мне человека с деревянной ногой… Ну, ладно. У вас есть какое-нибудь хобби или что-нибудь в этом роде? Вы хоть представляете себе, как переправите камни?

— Нет, — сознался Бонд, — совершенно не представляю. Я играю в карты и гольф. И я думаю, что это вполне подойдет при переноске чемоданов.

— Это делают носильщики, — сухо возразила она.

Некоторое время она сидела, задумавшись, потом положила перед собой карандаш и бумагу.

— Какой тип шаров для гольфа вы предпочитаете? — спросила она.

— Они называются «Дюплон-65», — серьезно ответил Бонд, — Может быть, у вас есть предложение?

Она ничего не ответила, но записала название, потом снова посмотрела на него.

— У вас есть паспорт?

— Да, есть, — ответил Бонд. — Но он не на мое настоящее имя.

Она снова стала подозрительной.

— А на какое имя?

— Джеймс Бонд.

Она фыркнула.

— Почему бы вам не выбрать Джо Дое? — она пожала плечами. — Кто этим интересуется? Вы сможете получить американскую визу за два дня? И справку о прививке оспы?

— Не вижу причин, почему бы нет, — ответил Бонд. «Отдел устроит это для меня». — В Америке против меня ничего нет. А также и здесь в криминальной картотеке. На Франка есть.

— О’кей, — сказала она. — Теперь слушайте меня, вам это все пригодится. Вы едете в Штаты, чтобы повидаться там с одним человеком, вашим американским другом, Майклом Триком. Вы познакомились с ним во время войны. Остановитесь вы в «Астор», — она перевела дыхание. — Только к вашему сведению, этот человек действительно существует и он, в случае надобности, подтвердит вашу легенду. Но он больше известен не как Майкл, а как Шеди Трик. Так зовут его друзья, если только они у него имеются, — сердито добавила она.

Бонд улыбнулся.

— Он не настолько смешон, как это звучит на словах, — резко заметила девушка.

Она открыла выдвижной ящик стола и вынула из него пачку пятифунтовых бумажек, перетянутых резинкой. Отделив примерно половину из них, перетянула резинкой и бросила через комнату Бонду. Бонд быстро наклонился вперед и поймал пачку около пола.

— Там приблизительно пятьсот фунтов, — сказала она. — Закажите себе номер в «Ритце» и дайте свой адрес в иммиграционную службу. Достаньте поношенный чемодан и положите в него то, что вы берете с собой когда едете на отдых, намереваясь при этом поиграть в гольф. Свяжитесь с гольф-клубами, но старайтесь при этом не быть на виду. В американской авиакомпании возьмите билет на самолет в один конец. Посольство не даст вам визы, если у вас не будет билета. Машина будет ждать у отеля в четверг вечером в шесть тридцать. Шофер даст вам шары для гольфа, и вы положите их в сумку. И, — добавила она, пристально глядя ему прямо в глаза, — не думайте, что вы сможете войти в соглашение с этим человеком. Шофер будет находиться поблизости от вас, пока ваш багаж не доставят на самолет. И я буду в аэропорту. Так что без всяких шуток, пожалуйста. О’кей?

Бонд пожал плечами.

— Что я буду делать с этим товаром дальше? — беззаботно проговорил он. — Это ведь слишком крупно для меня. А что произойдет на другом конце?

— Другой шофер будет ждать вас у выхода из таможни. Он скажет вам, что следует делать дальше. Теперь, — подчеркивая каждое слово, проговорила она, — если что-нибудь произойдет на таможне, вы ничего не знаете. Понятно? Вы даже не знаете, как эти шары попали к вам! И о чем бы вас ни спрашивали, вы будете повторять это свое объяснение. И молчите. Я буду следить за вами, а может быть еще и другие. Я об этом не знаю. Если вас схватят в Америке, просите свидания с британским консулом и продолжайте настаивать на своем. Понятно? От нас вы никакой помощи не получите. Но это то, за что вам платят деньги. О’кей?

— Сойдет, — сказал Бонд. — Единственный человек, на которого я мог бы навлечь неприятности, это вы. — Он оценивающим взглядом посмотрел на нее. — И я бы не хотел, чтобы это произошло.

— Ерунда, — насмешливо сказала она. — У вас нет против меня никаких улик. И не беспокойтесь обо мне, друг мой! Я сама могу позаботиться о себе! — Она встала и подошла к нему. — И не считайте меня маленькой девочкой, — резко добавила она, — Мы просто работаем, и вы будете еще удивлены, как я могу постоять за себя.

Бонд встал и отошел от подоконника. Он улыбнулся, глядя в сверкающие искрами глаза, которые потемнели от раздражения.

— Я могу сделать все, что угодно, и сделать это лучше, чем вы. Но не беспокойтесь, я буду вам доверять. Только, пожалуйста, будьте немного менее суровой и хотя бы на минутку отбросьте свой деловой вид. Я бы хотел снова увидеть вас. Если все будет в порядке, мы сможем увидеться в Нью-Йорке?

Бонд почувствовал безнадежность своих слов. Ему нравилась девушка и он хотел, чтобы они стали друзьями. Но это был бы вопрос использования дружбы с целью проникновения в алмазную трубку.

Она задумчиво посмотрела на него, и глаза ее стали постепенно теплеть, а губы немного приоткрылись. Слегка запинаясь, она тихо ответила ему:

— Я… я… это, — она резко отвернулась от него. — Черт, — сердито проговорила она, но это звучало неискренне. — В пятницу вечером я не занята. Если все будет благополучно, мы сможем поужинать в 21-м клубе на 52-й улице. Все шоферы такси знают это место. В восемь часов, если все будет хорошо. Вас это устраивает?

Он снова увидел ее лицо, когда она повернулась к нему, но она смотрела на его рот, а не в глаза.

— Чудесно, — сказал Бонд.

Он подумал, что теперь самое время выбраться отсюда, пока он не допустил никакой ошибки.

— Ну, а теперь, — деловым тоном спросил он, — что еще?

— Ничего, — ответила она, но потом будто о чем-то вспомнив, резко спросила: — Который час?

Бонд взглянул на часы.

— Без десяти шесть.

— Мне надо заняться делом, — сказала она, давая понять, что разговор окончен и направилась к двери.

Бонд последовал за ней. Положив руку на ручку двери, она обернулась и взглянула на него. В глазах ее было доверие и теплота.

— У вас все еще впереди, — сказала она. — Только держитесь подальше от меня в самолете и не волнуйтесь, если что-нибудь будет не так, как надо… Если вы все сделаете хорошо, — в ее голосе снова зазвучали покровительственные нотки, — постараюсь достать вам работу такого же характера.

— Спасибо, — сказал Бонд. — Я очень ценю это. Мне хотелось бы работать с вами.

Слегка пожав плечами, она открыла дверь, и Бонд вышел в коридор, потом обернулся.

— Увидимся в этом вашем двадцать первом клубе, — произнес он.

Ему хотелось сказать еще что-нибудь, найти причину, чтобы остаться с ней, с этой одинокой девушкой, смотрящей на себя в зеркало и слушающей проигрыватель.

Но теперь выражение ее лица было отсутствующим. Он был для нее незнакомым человеком.

— Конечно, — ответила она, еще раз взглянув на него, а потом медленно закрыла дверь.

Пока Бонд шел по длинному коридору к лифту, девушка стояла за дверью прислушиваясь к его удаляющимся шагам, затем с задумчивым видом подошла к проигрывателю и включила его. Нашла нужную пластинку и поставила иглу. Мелодия называлась: «Я не знаю, каков будет конец». Она стояла и слушала мелодию, думая о человеке, который внезапно, как гром с ясного неба, нашел дорогу в ее жизнь.

«Боже, — подумала она с сердитым отчаянием, — еще один обманщик. Смогу ли я когда-нибудь избавиться от них?» Но когда кончилась запись, на ее лице было счастливое выражение, и она, напевая, стала пудрить свой носик, собираясь уходить.

Выйдя на улицу, она остановилась и взглянула на часы. Десять минут седьмого, а ходьбы пять минут. Девушка перешла через Трафальгарскую площадь, направляясь к Чаринг Кросс-станции, по дороге обдумывая то, что собиралась сказать. Войдя в здание станции, она заняла одну из телефонных кабин, откуда всегда звонила.

Было ровно шесть пятнадцать, когда она набрала номер. После обычных двух гудков послышался щелчок автоматического записывающего устройства, отвечающего на вызов. В течение нескольких секунд она слышала только шипение, а потом ничего не выражающий голос, который принадлежал ее неизвестному хозяину, произнес одно слово: «Говорите!» Затем снова тишина и только шипение магнитофона. Девушка с большим трудом поборола волнение, вызванное резкой короткой командой, и стала быстро и отчетливо говорить:

— Кейс, служащая ABC. Я повторяю, Кейс, служащая ABC, — она помолчала. — Перевозчик достаточно хорош. Он говорит, что его имя Джеймс Бонд. Он имеет паспорт на это имя. Играет в гольф. И будет перевозить шары для гольфа. Использует «Дюплон-65». Вся остальная подготовка прежняя. Буду просить подтверждения в семь пятнадцать. Или в восемь. Все.

Минуту она слушала шипение автомата, затем повесила трубку и, не торопясь, направилась обратно в отель. Там она заказала большую порцию «мартини». Когда его принесли, закурила и стала слушать проигрыватель.

Так она сидела, ожидая назначенного срока.

В 7.15 снова позвонила и снова безликий голос раздался в телефонной трубке:

— ABC для Кейс. Я повторяю, ABC для Кейс… — и затем повторил инструкции.

А где-то в одной из многих комнат Лондона, после того, как Кейс положила трубку и прекратилось шипение автомата, закрылась одна из многочисленных дверей, по лестнице почти неслышно прозвучали чьи-то шаги, и неизвестный человек вышел на улицу…

Во вторник, в шесть часов вечера в своей комнате в «Ритце» Бонд упаковывал чемодан. Это был поношенный, но некогда дорогой чемодан из свиной кожи, и его содержимое хорошо гармонировало с внешним видом. Вечерний костюм, легкий костюм для поездок за город, костюм и обувь для гольфа, темно-синий костюм из тропической ткани и несколько белых, темно-синих рубашек, носки и галстуки, нейлоновое белье, две пары шелковых длинных пижам в виде халатов, которые Бонд предпочитал брюкам и курткам.

Ни на одной из этих вещей нельзя было обнаружить никаких меток и инициалов владельца.

Бонд закончил укладку чемодана и стал собирать оставшееся имущество: бритвенный прибор, книгу Томми Арно «Как лучше играть в гольф в любое время», билеты и паспорт, которые он положил в портфель также из свиной кожи.

Все это было приготовлено отделом М, и под кожей у задней стенки портфеля было узкое отделение, в котором хранился глушитель для пистолета и тридцать обойм по двадцать патронов.

Зазвонил телефон, и Бонд подумал, что машина приехала немного раньше времени, но это оказался портье, который сообщил ему, что пришел представитель «Универсального экспорта» с письмом для Бонда.

— Пусть поднимется наверх, — сказал Бонд, недоумевая, кто бы это мог быть.

Несколько минут спустя он открыл дверь человеку в штатском костюме, в котором сразу угадал одного из начальников центра.

— Добрый вечер, сэр, — сказал человек. Он вынул из кармана большой конверт и передал его Бонду. — Я должен подождать, пока вы это прочтете, а потом взять обратно.

Бонд вскрыл белый конверт, затем сломал печать на голубом конверте, который находился внутри белого. Из конверта он извлек лист голубой бумаги с текстом, отпечатанным на машинке и не имеющим подписи. Это был тот тип бумаги, который использовал М для своей личной переписки.

Указав посыльному на кресло, Бонд сел за письменный стол, стоящий у окна, и стал читать.

«Вашингтон сообщает, что Руфус Б. Сайс — вымышленное имя Джека Спенга, который находится под подозрением, но на которого за неимением доказательств дело не заведено. Он является братом-близнецом Серафима Спенга и контролером объединения «Спенг Моб», блестящей воровской шайки, которая широко развернула деятельность в Штатах. Братья Спенг взяли под свой контроль Алмазный дом в качестве «вклада», и об этом деле ничего определенного неизвестно. Братья также владеют телеграфом, который обслуживает их фирму в Неваде и Калифорнии, и, таким образом, является нелегальным. Они также владеют отелем «Тиара» в Лас-Вегасе. Там расположен штаб Серафима Спенга. Одновременно братья извлекают выгоду из налогового закона штата Невада.

Вашингтон считает, что «Спенг Моб» — одна из самых могущественных организаций гангстеров в США, с превосходной защитой в государственных, финансовых органах и полиции.

Наша заинтересованность в этих делах неизвестна Вашингтону, но в случае, если вы окажетесь в опасном контакте с руководством этой организации, то должны сразу же сообщить им. В этом случае делом будет заниматься ФБР. Это приказ.

Вашингтон также сообщает, что «Спенг Моб» занимается такой нелегальной деятельностью, как наркотики и проституция, и всем этим управляет из Нью-Йорка Майкл Шеди Трик, который за различные преступления был осужден пять раз. Стало известно, что у этого гангстера имеются штабы в Майами, Детройте и Чикаго.

Возврат этого документа в запечатанном конверте будет означать, что вы приняли приказ».

Бонд еще раз прочитал написанное, потом сложил лист, положил его в один из конвертов отеля «Ритц», который и передал посыльному.

— Большое спасибо, — сказал он. — Вы сможете сами найти дорогу обратно?

— Да, благодарю вас, сэр, — ответил посыльный. Он подошел к двери и открыл ее. — Всего хорошего, сэр!

Дверь тихо закрылась. Бонд прошел через комнату к окну и взглянул на Грин Парк.

На мгновение он совершенно четко представил себе фигуру пожилого человека, сидящего в кресле в своем кабинете. Передать дело в ФБР? Бонд понимал, что М имел в виду именно это, но в то же время он знал, как горько было бы для М просить Эдгара Гувера взять это дело от секретной службы, чтобы Англия вышла из игры. Самыми замечательными словами в этом письме были слова: «опасный контакт». Степень опасности Бонд должен был определить самостоятельно. Он внезапно представил себе каменное лицо Руфуса В. Сайса. В любом случае не повредит делу, если попробовать взглянуть на этого брата с экзотическим именем Серафим. Имя официанта ночного клуба или продавца мороженого… Но все эти люди и были как раз такого сорта: дешевые и театральные…

Бонд пожал плечами и взглянул на часы: 6.25, оглядел комнату. Все было готово. Он быстро сунул руку внутрь пальто и вытащил «Беретту-25», высовывающуюся из кобуры под левым рукавом.

Бонд подошел к кровати, вытащил обойму и снова вставил ее. Затем выпустил всю обойму. Он проделал это несколько раз, определяя натяжение спусковой пружины при стрельбе из незаряженного пистолета. Оттянув затвор, проверил, нет ли пыли, и провел рукой по стволу оружия. Затем снова вставил обойму в магазин и несколько раз щелкнул курком. После этого, убедившись, что пистолет в порядке, Бонд поставил его на предохранитель и засунул под пальто.

Раздался телефонный звонок:

— Машина подана, сэр!

Бонд положил трубку. Ну, вот и все… Отъезд. Он с задумчивым видом подошел к окну и почувствовал острую боль от того, что расставался с этими зелеными деревьями, которые олицетворяли для него Лондон в разгар лета. Он подумал о большом здании в Риджент Парке, которое также будет пока для него недоступно, разве только придется обратиться туда за помощью. Однако, он был уверен, что никогда не позволит себе этого.

Послышался стук в дверь, и Бонд последовал за слугой, взявшим его багаж, по длинному коридору, не думая больше уже ни о чем, кроме алмазной трубки, начиналась которая сразу же за дверями отеля «Ритц».

Его ожидал черный «армстронг» с красной обивкой внутри.

Бонд устроился поудобнее, и когда они свернули на Пикадилли, стал изучать лицо шофера. Все, что он мог видеть, это твердый, будто вырубленный из камня, профиль. Глаза закрыты темными стеклами, на руках, которые твердо держали руль, кожаные перчатки.

— Расслабтесь и наслаждайтесь путешествием, мистер, — произнес шофер с бруклинским акцентом.

Бонд улыбнулся, но ничего не ответил.

«Сорок, — подумал он, — пять футов десять дюймов. Искусный шофер. Очень хорошо знаком с лондонским движением. Запаха табака нет. Дорогие ботинки. Опрятно одевается. Ни тени спешки. Вероятно, бреется два раза в день электробритвой».

После того, как они достигли конца Большой Западной дороги, шофер остановил машину у обочины, открыл отделение для перчаток и осторожно вынул оттуда пять новых «Дюплон-65» в черной оберточной бумаге. Не выключая мотора, он вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Бонд посмотрел через плечо и увидел, как человек открыл карман для шаров в его сумке для гольфа, и осторожно один за другим добавил пять новых шаров к тем, которые уже лежали в сумке. Потом, не сказав ни слова, снова сел за руль машины и поездка продолжилась.

В лондонском аэропорту Бонд беззаботно прошел через багажно-билетную процедуру, купил журнал, позволив себе при этом, выкладывая деньги, погладить руку привлекательной блондинки в коричневом костюме, и в сопровождении шофера спокойно проследовал за багажом на таможню.

— Только ваши личные вещи, сэр?

— Да.

— А сколько у вас при себе английских денег?

— Около трех фунтов и немного серебра.

— Благодарю вас, сэр.

Таможенник сделал мелом пометки на трех вещах, носильщик поднял их и погрузил на тележку.

— Следите за желтым светом, — сказал он и покатил тележку к багажному отделению.

Шофер иронически отсалютовал Бонду. На один момент его глаза блеснули сквозь стекла очков, а губу растянулись в улыбке.

— Доброй ночи, сэр! Счастливого пути!

— Спасибо, дружище! — весело ответил Бонд и был удовлетворен, увидев, как улыбка быстро сползла с лица шофера. Он повернулся и быстро зашагал прочь.

Бонд взял свой маленький портфель и показал паспорт приятному молодому человеку, который отметил его в списке пассажиров рейса, и пошел в зал для отлетающих.

Сразу же позади себя он услышал голос Тифани Кейс, которая благодарила молодого человека, и через минуту она тоже вошла в зал и выбрала себе место между Бондом и дверью. Он улыбнулся про себя. Это было как раз такое место, на которое он и сам бы сел, если бы следил за кем-нибудь. Бонд раскрыл журнал и поверх него стал рассматривать пассажиров. К своему удовлетворению он убедился, что среди окружающих его лиц не было знакомых. Несколько англичан, две монахини, которые, как подумал Бонд, всегда летом летают через океан, несколько американцев неопределенного вида, вероятнее всего, бизнесмены. Двое малюток на руках, видимо, для того, чтобы не давать пассажирам спать, и множество европейцев неопределенных занятий.

«Типичный груз», — подумал Бонд, в то же время понимая, что уж двое-то из всех, он и Тифани, не совсем обычные пассажиры. Кстати, такими же, как они, могли быть и многие из присутствующих в этом зале.

Бонду показалось, что за ним следят, когда он поймал мимолетный взгляд тех двух американцев, которых он классифицировал, как бизнесменов, но мог и ошибиться. Один из американцев, молодой, но преждевременно поседевший человек, сказал что-то другому. Оба встали, взяли свои вещи и направились к бару.

Бонд услышал, как они заказали двойное брэнди с водой. Второй американец, толстый и бледный, вынул из кармана тюбик с пилюлями и проглотил одну таблетку, запив ее хорошим глотком брэнди.

«Драмамин», — догадался Бонд. Видимо, этот человек плохо переносит воздушные путешествия.

Девушка-диспетчер сидела недалеко от Бонда, и когда она, взяв трубку, начала разговор по телефону, он понял, что звонят из диспетчерской.

— У меня в зале сорок пассажиров, — сказала она. — Услышав ответ, произнесла: — О’кей! — и положила трубку.

Потом она взяла микрофон и предложила пассажирам следовать за ней в самолет. Все заняли свои места. Стюардесса объявила по радио, что первая посадка будет в Шенноне, где их ожидает обед, и что в полете они пробудут 1 час 50 минут.

Гигантский «Стратокрайзер» медленно вырулил на взлетную полосу, и когда пилот включил все четыре двигателя, он заревел, задрожал всем корпусом, набирая скорость, медленно повернул в сторону заходящего солнца. Толчок, и самолет поднялся над аэродромом, чтобы опуститься на другой взлетной полосе, на другом конце земли.

Бонд закурил сигарету и уже собрался заняться чтением книги, когда спинка кресла перед ним опустилась. Впереди него, оказывается, сидел тот толстый американец, на которого он обратил внимание в аэропорту. Американец низко опустился в кресле, не расстегивая предохранительных ремней. Его лицо покрылось потом и было зеленоватого цвета. Он крепко прижимал к груди кожаный портфель, и Бонд мог прочитать имя владельца на визитной карточке, вставленной в кожаный карман. Там было написано «Мистер Винтер».

А ниже аккуратными большими буквами сделана надпись: «Моя группа крови — Ф».

«Бедняга, — подумал Бонд, — он ужасно напуган и ждет, когда самолет разобьется, надеясь только на то, что его вытащат из-под обломков и тут же сделают переливание крови. Он даже не осмеливается пойти в туалет из страха провалиться сквозь пол, если только встанет со своего места».

Чей-то силуэт на мгновение преградил путь солнечным лучам, заполнявшим салон самолета. Это была Тифани Кейс, которая прошла мимо Бонда, направляясь к ступенькам ведущим в коктейль-холл на нижней палубе, и исчезла. Сперва Бонд хотел последовать за ней, но потом, пожав плечами, подождал, пока стюардесса не начала обходить пассажиров с подносом, на котором были бутерброды с икрой, копченой лососиной и коктейли. Он снова взялся за книгу, прочел страницу, но ничего не понял. Бонд выбросил из головы мысли о девушке и продолжал читать.

Он прочел уже четверть книги, когда почувствовал, что уши стало закладывать. В это время самолет начал пятиминутный спуск к западному побережью Ирландии.

Появились надписи: «Застегните ремни» и «Не курите».

На обед подали бифштекс и шампанское, стакан горячего кофе с ирландским виски и толстым слоем сливок сверху. Немного пробродив около магазинов, пассажиры снова заняли свои места в самолете. Последний взгляд на Европу, и они уже находились на высоте пяти тысяч метров и летели над Атлантикой. Бонд отлично выспался и проснулся только тогда, когда они приближались к берегам Америки. Он прошел в туалет, побрился и вернулся на свое место. Бонд почувствовал радость, когда солнце залило салон багровым светом. Постепенно начали показываться домики, как куски сахара на коричневом ковре. На поверхности земли ничто почти не двигалось, за исключением бойкого червячка — спешившего куда-то поезда.

Принесли завтрак, тот немыслимый ассортимент пищи, который ВОАС представляет, как «национальный английский». Стюардесса раздала пассажирам форму № 6063 Государственного казначейства США, в которой Бонд прочел:

«За укрытие любой вещи или преднамеренно ложные показания — штраф или тюремное заключение, или то и другое».

Бонд весело внес в декларацию сведения о личных вещах и подписал. Потом потянулись три долгих часа, в течение которых самолет висел между небом и землей, и только лучи яркого солнца скользили по стенам и давали ощущение движения.

Но, наконец, под ними показался Бостон, а потом отчетливо стал видел Нью-Йорк. Послышался вой воздушных тормозов, и самолет выпустил шасси. Нос самолета опустился и пронзительно завизжали покрышки при трении о посадочную полосу. Раздался рев двигателей, запущенных в обратную сторону для замедления движения самолета. Открылись металлические двери: они прибыли на место.

Таможенник, полный человек с темными пятнами пота под мышками на серой форме, лениво прошел от таможенного стола к месту, где со своими вещами стоял Бонд под буквой «Б».

Рядом под буквой «К» стояла Кейс. Девушка достала пачку сигарет «Парламент» и сунула сигарету в рот. Бонд услышал несколько нетерпеливых щелчков зажигалки и потом щелчок замка сумки, когда она убрала туда зажигалку. Бонд чувствовал, что она наблюдает за ним, и ему хотелось, чтобы ее фамилия начиналась на одну из последних букв алфавита, что-нибудь, вроде Заратустра, Захариас, Зорини… Тогда она не была бы так близко от него.

— Мистер Бонд?

— Да.

— Это ваша подпись?

— Да.

— У вас только личные вещи?

— Да, это все.

— О’кей, мистер Бонд.

Человек оторвал таможенную квитанцию и прицепил ее к чемодану. Он сделал то же самое с портфелем и подошел к сумке для гольфа.

— Во что вы стреляете, мистер Бонд?

У Бонда наступил мгновенный провал памяти.

— Это шары для гольфа…

— Конечно, — терпеливо согласился таможенник. — Но во что же вы все-таки бьете?

Бонд выругал себя за то, что забыл американские обозначения.

— О, я думаю, что попаду в середину «30».

— Никогда в жизни не попадал в «100», — сказал таможенник.

Он прикрепил квитанцию к сумке всего в нескольких дюймах от самого богатого груза, который когда-либо был им пропущен.

— Желаю вам хорошо отдохнуть, мистер Бонд!

— Благодарю вас, — ответил Бонд.

Он подозвал носильщика и последовал за ним к последнему препятствию — инспектору около двери. Но там не было никакой задержки: инспектор нагнулся, посмотрел квитанции, снял их и махнул рукой, чтобы Бонд проходил.

— Мистер Бонд?

Это был высокий человек с продолговатым лицом, серыми волосами и глазами неопределенного цвета. На нем были надеты широкие темно-коричневые брюки и кофейного цвета рубашка.

— У меня для вас машина.

Он повернулся и направился к выходу под горячее утреннее солнце. Когда он повернулся, Бонд заметил квадратный выпуклый предмет в заднем кармане его брюк. У него явно была форма малокалиберного автоматического пистолета.

«Типичный пистолет марки Майка Хаммера», — подумал Бонд. Машина была черный «олдсмобиль»-седан.

Бонд не стал ждать, пока ему укажут, где его место, и сел на переднее сидение, предоставив человеку в коричневом расплачиваться с носильщиком. Когда они выехали из прерий Иделвайда и влились в поток движущегося по главной магистрали транспорта, Бонд почувствовал, что должен что-то сказать.

— Какая здесь погода?

Шофер не сводил глаз с дороги: спидометр перевалил за сто.

— Здесь довольно-таки жарко, — ответил он.

— В Лондоне было немногим более семидесяти пяти.

— Да?

— Какая сейчас программа действий? — спросил Бонд после небольшой паузы.

Шофер посмотрел в зеркальце и повел машину по осевой линии и на протяжении четверти мили был занят тем, что обгонял множество более медленно едущих машин, пока они не выехали на свободную полосу дороги. И тогда Бонд повторил свой вопрос:

— Я спрашиваю вас, какая программа?

Шофер быстро взглянул на него.

— Шеди хочет вас видеть.

— В самом деле? — сказал Бонд.

Он почувствовал раздражение к этим людям. Ему бы очень хотелось избавиться от них. Он не ожидал ничего хорошего. Но его работа заключалась в том, чтобы попытаться остаться в алмазной трубке и следовать по ней дальше. Любой признак неподчинения может вызвать недоверие. Он должен представлять из себя маленького человечка и должен сам привыкнуть к этой мысли.

Они поднялись в верхний Манхэттен и поехали вдоль реки. Затем пересекли город и поехали по Западной 46-й улице — Хаттон Гарден Нью-Йорка. Машина остановилась между магазином, торгующим ювелирными изделиями, и элегантной витриной другого магазина, обрамленной черным мрамором. Серебряная надпись над черным мраморным входом была настолько непонятно, что разобрать ее с того места, где находился Бонд, не было никакой возможности. Взглянув еще раз, он, наконец, разобрался. Надпись гласила: «Алмазный дом».

Как только машина остановилась, из подъезда вышел человек.

— Все в порядке? — спросил он у шофера.

— Да.

— Хотите, чтобы я поставил машину в гараж?

— Буду рад, если вы это сделаете.

Шофер повернулся к Бонду.

— Мы на месте, крошка. Давайте ваши вещи.

Бонд вышел и открыл заднюю дверь. Он вынул портфель и потянулся за сумкой с шарами для гольфа, но шофер остановил его.

— Я сам ее возьму, — сказал он и забрал сумку.

Бонд послушно вытащил свой чемодан, и шофер захлопнул дверцу машины. Другой человек уже сидел за рулем и автомобиль сразу же влился в потом движения. Бонд последовал за шофером и вошел в небольшой холл, где за стойкой сидел человек и читал спортивный отдел «Ньюс». Когда они вошли, он отвел глаза от газеты и взглянул на них.

— Привет, — сказал он шоферу и пристально посмотрел на Бонда.

— Привет, — ответил шофер. — Ты не возражаешь, если мы у тебя оставим багаж?

— Пожалуйста, — ответил человек. — Здесь все будет в порядке, — он резко кивнул головой.

Шофер с сумкой, в которой были шары для гольфа, подошел к лифту. В кабине он нажал кнопку четвертого этажа и они поехали наверх. Там они прошли через холл по поношенному ковру к застекленной двери, в которую шофер постучал и, не дожидаясь ответа, открыл и вошел в комнату.

За столом сидел человек с ярко-рыжими волосами и добродушным выражением на круглой физиономии. Перед ним стоял стакан молока. Когда они вошли, он встал, и Бонд увидел, что тот горбат.

Горбун медленно обошел стол и подошел к Бонду. Он обошел вокруг него, не скрывая, что изучает его с ног до головы, затем, остановившись, взглянул ему в глаза. Бонд спокойно смотрел в стеклянные глаза горбуна, которые были пустыми и неподвижными, как будто принадлежали манекену. Он сам незаметно оглядел горбуна, отметил его большие уши, сухие красные губы полуоткрытого рта, почти полное отсутствие шеи и короткие сильные руки. На горбуне была дорогая шелковая рубашка специального покроя.

— У меня привычка хорошенько рассматривать людей, которых мы используем, мистер Бонд, — голос у него был резкий и высокий.

Бонд вежливо поклонился.

— Из Лондона мне передали, что вы убили человека. Я им верю. Я вижу теперь, что вы способны на это. Хотели бы вы проделать для нас еще какую-нибудь работу?

— Это зависит от того, что представляет из себя эта работа. Или вернее, — Бонд надеялся, что его слова звучат не слишком театрально, — от того, сколько вы будете платить.

Горбун издал резкий звук, который, видимо, означал смех. Он быстро повернулся к шоферу.

— Рокки, достань из сумки эти шары и вскрой их. Здесь.

Он быстро взмахнул рукой и протянул ее шоферу. На ней лежал нож с плоской рукояткой. Бонд сразу узнал в нем нож для метания и должен был признать, что этот человек действовал очень ловко.

— Да, босс, — ответил шофер.

Бонд отметил рвение, с которым тот взял нож и опустился на колени на пол, чтобы открыть карман сумки для гольфа, в котором лежали шары.

Горбун отошел от Бонда и вернулся в свое кресло, сел и взял стакан молока. С отвращением взглянув на него, он двумя глотками проглотил содержимое. Потом глянул на Бонда, как бы ожидая его реакции.

— Язва? — сочувственно спросил Бонд.

— Кто вам это сказал? — сердито проговорил горбун, потом перенес свою злость на шофера. — Что ты там копаешься, Рокки? Положи эти шары на стол, чтобы я мог видеть, что ты там делаешь. В центре шаров имеются затычки. Вскрывай с этого места.

— Да, босс, — ответил шофер.

Он поднялся на ноги и положил на стол пять новых шаров. Все они были в упаковке. Он взял один шар, повертел его в руках, потом вставил нож в место склейки, повернул его и вытащил обратно. На кончике лезвия оказался кусочек величиной с полдюйма. Шофер передал его горбуну, который вытряхнул содержимое на стол, поверхность которого была обтянута кожей. Там оказались три необработанных алмаза, которые он стал катать задумчиво на столе.

Шофер продолжил свою работу до тех пор, пока Бонд не насчитал на столе восемнадцать драгоценных камней. В необработанном состоянии они не производили впечатления, но были отличного качества и могли после обработки стоить сто тысяч фунтов и более.

— О’кей, Рокки! — сказал горбун. — Восемнадцать — это порядок! Теперь убери шары. Пошли с ними мальчика в «Астор», он поселится там. Пусть их доставят в его комнату. О’кей?

— О’кей, босс.

Шофер положил шары в карман сумки, застегнул ее, перекинул через плечо и вышел из комнаты.

Бонд подошел к креслу, стоящему у стола, повернул его так, чтобы находиться лицом к лицу с горбуном, и сел. Он взял сигарету и закурил. Потом взглянул на горбуна и сказал:

— А теперь, если вы довольны результатом, позвольте получить пять тысяч, которые мне причитаются за работу.

Горбун, внимательно следивший за всеми движениями Бонда, опустил глаза на алмазы, рассыпанные по столу, и собрал их в кучку. Потом посмотрел на Бонда.

— Вам все заплатят, мистер Бонд, — голос его звучал резко и отчетливо, — и вы сможете получить больше чем пять тысяч, но метод оплаты продуман нами такой, который гарантирует не только вашу безопасность, но и нашу. Непосредственной оплаты не будет, и вы поймете, отчего так, мистер Бонд. Очень опасно для человека овладеть внезапно большими деньгами. Он болтает о них. Он швыряет их повсюду. И если полиция задержит его и спросит, откуда у него деньги, он не сможет ответить на этот вопрос.

— Да, — отетил Бонд, удивленный здравым смыслом и обоснованностью того, что сказал этот человек.

— Итак, — продолжал горбун, — я и мои друзья очень редко и в небольшимх количествах платим за услуги. Вместо этого мы создаем условия для наших людей, чтобы они сами могли вносить деньги на свой счет. Возьмите, к примеру, самого себя. Сколько у вас денег в кармане?

— Около трех фунтов и немного серебря, — ответил Бонд.

— Хорошо, — сказал Горбун. — Сегодня вы встретили своего друга, мистера Трика, — он указал на самого себя, — которым являюсь я. Совершенно респектабельный гражданин, которого вы знали еще в 1945 году, когда он занимался поставками для армии. Помните?

Бонд кивнул.

— Я одолжил вам пятьсот долларов, когда вы играли в бридж в «Савойе». Когда мы встретились сегодня, мы снова сели играть в бридж. И вы выиграли. О’кей? Таким образом, вы имеете сейчас тысячу долларов. И я, как проигравший, готов подтвердить эту вашу историю. Вот деньги.

Горбун достал из кармана бумажник и бросил через стол десять стодолларовых бумажек.

Бонд взял их и положил в карман.

— Затем, — продолжал горбун, — вы сказали мне, что хотели бы побывать на скачках, и я ответил: «Почему бы вам, не поехать на скачки в Саратого? Скачки начинаются в понедельник». И вы согласились со мной. И вот, вы едете в Саратого, имея в кармане тысячу долларов. О’кей?

— Прекрасно, — сказал Бонд.

— А там, в Саратого, вы ставите на лошадь и получаете в пять раз больше поставленной суммы. Таким образом, вы получаете пять тысяч долларов, и если кто-нибудь спросит вас, откуда эти деньги, то вы скажете, что выиграли их на скачках и без труда сможете доказать это.

— А если лошадь проиграет?

— Это невозможно.

Бонд ничего не сказал, он чувствовал себя уже в мире гангстеров, и, глядя на горбуна, не мог себе представить, воспринимает ли тот что-нибудь. Взгляд его проходил сквозь него.

— Чудесно, — сказал Бонд, надеясь купить его лестью. — Вы продумали все детали. Мне нравится работать на людей, действующих осторожно и с большой тщательностью.

В стеклянных глазах он не прочитал ни одобрения, ни поддержки.

— Мне бы хотелось некоторое время побыть вдали от Англии. Надеюсь, для вас не будет лишним дополнительный человек?

Стеклянные глаза начали медленно скользить по лицу Бонда, по его плечам оценивающим взглядом, как будто горбун рассматривал лошадь. Потом он взглянул на кучку алмазов, лежавших на столе в форме круга, и быстро изменил эту форму на квадрат.

В комнате стояла тишина. Бонд рассматривал свои ногти. Наконец горбун снова взглянул на Бонда.

— Может быть, — задумчиво проговорил он. — Может быть, для вас найдется кое-какая работа. До сих пор вы не совершили ошибки, продолжайте в том же духе и ни во что не суйте свой нос. Позвоните мне после скачек, и я дам вам ответ, а пока ни о чем не беспокойтесь и делайте то, что вам сказано. О’кей?

Бонд пожал плечами.

— Почему я должен выйти из дела? Я ищу работу. И вы можете сказать своей группу, что я буду хорошо выполнять поручения. Пока мне хорошо платят…

Впервые стеклянные глаза оживились. В них появилось выражение недовольства, и Бонд подумал, не переиграл ли он.

Голос горбуна сорвался на высокие негодующие нотки.

— Черт возьми! Не предполагал, что Линой не знает здешней обстановки! — его глаза поблекли. — Теперь слушайте, что я вам скажу. Вот мой номер телефона, запишите его. Висконсин, 7-3697. А также запишите и это, но храните эти сведения про себя, иначе вам могут отрезать язык. — Шеди Трик рассмеялся. — Четвертые скачки во вторник. Ставки неограниченные. Миля с четвертью для трехлеток. Поставите ставку как раз перед закрытием касс. Своим взносом вы измените шансы. О’кей?

— О’кей, — ответил Бонд и, достав карандаш, приготовился записывать в свою записную книжку.

— Так, — сказал горбун, — слушайте внимательно и записывайте: «Ши Смайл» — большая лошадь с белой звездой во лбу и четырьмя белыми чулками. Она выиграет скачки.

Было 12 часов 30 минут, когда Бонд спустился и вышел на шумную улицу. Он повернул направо и медленно пошел к площади Таймс-сквер. Проходя мимо мраморного черного фасада Алмазного дома, он остановился, чтобы посмотреть на содержимое витрин. В центре каждой из них находилось какое-нибудь ювелирное украшение: сережка в виде грушевидного алмаза, свисающая с другого камня, круглого и граненого под бриллиант. Под каждым изделием лежала золотая пластинка в форме визитной карточки с загнутым краем, на которой были выгравированы слова: «Бриллианты вечны»… Бонд невольно улыбнулся. Он подумал о том, что какой-то его предшественник привез эти алмазы в Америку.

Он бродил по улицам в поисках бара с кондиционированным воздухом, где можно было бы спастись от жары и немного подумать. Бонд был доволен беседой с горбуном и тот ему понравился. По крайней мере, от него не избавились сразу, как он того опасался. А в горбуне было что-то театральное, а его тщеславие по поводу «Спенг Моб» было даже трогательным, но не смешным.

Бонд шел уже несколько минут. Неожиданно он обнаружил, что за ним следят. Это было почти неуловимо, только появился легкий звон в ушах и сознание опасности, которую он ощущал шестым чувством. Мгновенно он остановился у витрины какого-то магазина, незаметно взглянул вдоль 45-й улицы. Ничего подозрительного. Много людей, из которых большинство шло по теневой стороне. Никто не бросился в ближайший подъезд, никто не пытался вытирать носовым платком лицо, никто не нагнулся, чтобы завязать шнурок.

Бонд изучал швейцарские часы в витрине магазина, а потом, повернувшись, продолжил свой путь. Сделав несколько шагов, он снова остановился. Опять ничего… Он пошел дальше, и выйдя на авеню Америка, остановился у входа в магазин нижнего женского белья, где мужчина в коричневом костюме внимательно изучал черные кружевные штанишки, надетые на манекен. Бонд обернулся и лениво, но внимательно осмотрел улицу.

И тотчас же кто-то схватил его за правую руку и чей-то голос проворчал:

— Все в порядке, англичанин! Не двигайтесь, если вы не хотите попасть в морг!

И он почувствовал, как что-то твердое уперлось ему в спину чуть ниже поясницы.

Что-то знакомое было в этом голосе… Шпик? Гангстер? Бонд взглянул вниз, чтобы увидеть, кто держит его правую руку. Хватка была железной. О, если бы человек имел только одну руку… С быстротой молнии он повернулся, согнулся и, сжав левую руку в кулак, нанес удар. Послышался звонкий щелчок, когда его руку поймал левой тот человек, и в то время, когда Бонд понял, что оружие не будет применено, послышался хорошо знакомый смех, а ленивый голос медленно произнес:

— Все в порядке, Джеймс, вы побиты!

Бонд быстро выпрямился и в течение минуты смотрел в улыбающиеся ястребиные глаза Феликса Лейтера, все еще не веря своим глазам. В то же время напряжение спадало.

— Так ты шел впереди, проклятый ублюдок! — сказал он наконец, с восхищением глядя на друга, американского секретного агента, с которым участвовал во многих делах, и которого видел в последний раз в грязных бинтах на кровати отеля «Флорида». — Какого черта тебя занесло сюда? И с чего это ты вздумал разыгрывать такие шутки в эту жару? — Бонд вытащил носовой платок и вытер лицо. — На какое-то мгновение ты даже заставил меня нервничать.

— Ты уже начал читать молитвы? — насмешливо спросил Феликс Лейтер. — Твоя совесть тоже не была спокойна. И не потому, что не знал, от кого ждать смерти — от полицейского или от гангстера. Правильно?

Бонд засмеялся, уклонившись от ответа.

— Продолжай, шпион, — сказал он. — Я не верю в такую случайность, как эта. А пока ты можешь угостить меня ленчем. Ведь вы, техасцы, обычно богаты.

— Конечно, — ответил Лейтер.

Он засунул свой протез в правый карман и взял руку Бонда левой рукой. Они пошли по улице, и Бонд заметил, что Лейтер тяжело хромает.

— В Техасе даже блохи настолько богаты, что сами нанимают себе собак, — сказал Лейтер. — Пошли. «Серди» недалеко отсюда.

Лейтер прошел мимо фешенебельного зала в ресторане для известных актеров и писателей и повел Бонда вверх по лестнице. Его хромота стала еще заметнее, и он держался за перила. Бонд ничего не сказал, но когда он покинул своего друга за столиком в углу ресторана с божественно прохладным воздухом и прошел в умывальную, чтобы освежиться, он суммировал свои впечатления. У Лейтера не было левой ноги и правой руки, на лбу и под правым глазом были заметны небольшие шрамы, которые говорили о многочисленных пересадках кожи, но все-таки он выглядел вполне сносно. Серые глаза его смотрели бодро, в волосах цвета соломы не было заметно седины. Выражение лица Лейтера ничего не говорило о том, что он огорчен состоянием своего здоровья. Но в его манерах проскальзывала непривычная сдержанность, связанная, по-видимому, с дея-тельностыо Лейтера в настоящее время и имевшая отношение к Бонду.

Бонда уже ждал полусухой «мартини» с долькой лимона. Он улыбнулся по поводу памяти Лейтера и попробовал напиток. Он был превосходен.

— Сделано в Калифорнии. Первый сорт. Нравится? — спросил Лейтер.

— В Калифорнии лучший вермут, который я когда-либо пробовал, — ответил Бонд.

— Я заказал тебе копченую осетрину и бричолли, — сказал Лейтер. — У них тут лучшее мясо в Америке, а бричолли — лучшая есть часть. Тебя это устроит?

— Все, что ты хочешь, — ответил Бонд. — Мы достаточно часто ели с тобой, так что сегодня можем и просто поговорить.

— Я сказал, чтобы не торопились, — произнес Лейтер. Он негромко стукнул по столу протезом. — Сначала мы выпьем еще по «мартини», а за это время ты должен правдиво рассказать мне все о себе. — Его улыбка была теплой и дружелюбной, но глаза внимательно следили за Бондом. — Расскажи мне прежде всего о том, какое у тебя дело с моим другом Шеди Триком?

Феликс Лейтер выпрямился на стуле и стал ждать.

Бонд вынул сигарету и закурил, стараясь незаметно оглядеться кругом. Окружающие их столики были пусты. Бонд повернулся к американцу.

— Расскажи мне сначала что-нибудь ты, Феликс, — мягко проговорил он. — На кого ты сейчас работаешь? Все еще на США?

— Нет, — ответил Лейтер. — Когда у меня не стало правой руки, они могли предложить мне только сидячую работу. Это было даже очень здорово с их стороны. И они хорошо мне заплатили, когда я сказал, что хочу жить на открытом воздухе. Потом агентство Пинкертона сделало мне хорошее предложение. Ты знаешь, как в сказке: «Глаз, который никогда не спит». Так что я теперь — частный детектив. Дела, связанные с раскрытием мелкого мошенничества, но все это довольно весело. И- с этими людьми хорошо работать. Когда-нибедь я смогу уйти на хорошо оплачиваемую пенсию, получив в подарок золотые часы, которые летом становятся зелеными. В настоящее время я занимаюсь расследованием преступлений гангстеров, связанных со скачками: тайно перекрашенные лошади перед стартом, ночные дежурства в конюшнях и все в таком же духе. Хорошая работа. Ездишь по всей стране.

— Звучит весьма недурно, — сказал Бонд. — Но я не знал, что ты разбираешься в лошадях.

— Я не мог бы узнать лошадь, если бы к ней не была привязана тележка с молоком, — согласился Лейтер. — Но вскоре мне стало ясно, что основное — это хорошенько разобраться и узнать хозяев лошадей, а не самих лошадей. А как насчет тебя? — он понизил голос. — Все также в старой фирме?

— Да, — ответил Бонд. — И сейчас я тоже работаю на них.

— Тайно?

— Да.

Лейтер вздохнул. Он сосредоточенно потягивал «мартини».

— Ладно, — наконец сказал он. — Ужасно глупо, что ты работаешь один, если связан с парнями из «Спенг Моб». Это такой риск, что мне даже страшно обедать с тобой. Но я расскажу тебе, почему я оказался сегодня утром около дома Шеди. Вполне возможно, мы будем полезны друг другу, не сообщая об этом, конечно, нашим организациям. О’кей?

— Ты знаешь, Феликс, что мне очень хотелось бы работать с тобой, — серьезно ответил Бонд. — Но я все же работаю на правительство, тогда как ты — на частную организацию. Но если окажется, что наши цели совпадают, то нет смысла, чтобы наши пути разошлись. Если мы охотимся за одним и тем же, я буду работать с тобой. А теперь, — Бонд насмешливо посмотрел на техасца, — я, по-видимому, не ошибусь, если скажу, что ты заинтересован в белой звезде во лбу и черных белых чулочках?

Зовут ее — Ши Смайл.

— Правильно, — согласился Лейтер, не будучи крайне удивленным.

— Побежит в Саратого во вторник.

— А может быть, бег этой лошади связан с безопасностью Британской империи?

— Мне сказано поставить на эту лошадь, — ответил Бонд. — Я должен выиграть пять тысяч долларов… Это оплата за другую работу. — Бонд вынул сигарету и прикрыл рот рукой. — Сегодня утром для мистера Спенга и его друзей я доставил из Лондона некоторое количество необработанных алмазов.

Глаза Лейтера сузились, и он свистнул от удивления.

— Ну, парень, — с почтением сказал он, — ты определенно находишься в более высокой лиге, чем я. Я заинтересован только потому, что Ши Смайл — лошадь, которая незаконно участвует в состязаниях. Лошадь, которая должна победить во вторник, вовсе не Ши Смайл, она ни разу не занимала призовых мест за последние три состязания… И они пристрелили ее. Вместо нее побежит очень быстрая лошадь, Пикепер, и совершенно случайно у нее тоже есть звездочка во лбу и белые чулочки. Это большая гнедая лошадь. Они проделали тщательную работу над ее копытами и другими статьями, что заняло у них около года. Это проделывалось в глухом месте в штате Невада, где у Спенга есть ранчо. Это будут большие скачки, на которых можно выиграть до двадцати пяти тысяч долларов. И можно понять, что люди Спенга намереваются выигрышами покрыть все свои издержки. Там может быть пятнадцать к одному, и они получат большую часть денег.

— Но я полагал, что все лошади в Америке должны иметь на губе клеймо? Как же они могли это обойти?

— На губу этой лошади пересажена новая кожа, а на нее нанесены инициалы ШС. Такой метод давно используется. Пинкертону стало известно, что клуб жокеев собирается заменить фотографии «ночных глаз».

— Что это значит — «ночные глаза»?

— Это такие мозоли на внутренней стороне колен лошади. Англичане называют их бабками. Кажется, они различны у каждой лошади, как отпечатки пальцев у человека. Но это старая история. Они фотографировали «ночные глаза» у каждой лошади в Америке, участвующей в скачках, а потом обнаружили, что гангстеры уже нашли способ их заменить. Полиция в таких случаях предпочитает не связываться с ними.

— Как тебе удалось все узнать о Ши Смайл?

— Шантаж, — весело ответил Лейтер. — У меня было обвинение в наркомании одного из служащих конюшни Спенга. Я решил предоставить ему возможность откупиться рассказом об этой маленькой проделке.

— И что ты собираешься делать?

— Остается только посмотреть на месте. В воскресенье я еду в Саратого, — лицо Лейтера просияло. — Черт возьми! Почему бы тебе не поехать со мной? Мы поедем с тобой на машине и я устрою тебя в своем пристанище. «Саганор» — самый шикарный мотель в тех местах. Тебе же надо где-то спать! И лучше, если нас не будут видеть вместе. А встречаться мы будем по вечерам. Что ты на это скажешь?

— Прекрасно, — сказал Бонд, — лучше не придумаешь. Но если уже около двух часов, давай поедим и я расскажу тебе всю свою историю.

Копченая осетрина оказалась посредственной, но бри-чолли полностью оправдали надежды Лейтера. Закончив ленч, Бонд продолжил свой рассказ.

— Вот вкратце и все, — заключил он и добавил: — Они занимаются контрабандой, а Алмазный дом, которым владеют, служит для торговых операций. Ты что об этом думаешь?

Бонд распечатал пачку сигарет и дал Лейтеру закурить.

— Звучит вполне правдоподобно, — согласился Лейтер после небольшой паузы. — Но я мало знаю о брате Серафима, Джеке Спенге. Если Джек Спенг это Сайс, то я впервые слышу о нем. У нас есть записи о членах этой шайки, и, просматривая их, я наткнулся на имя Тифани Кайс. Прелестная малышка. Но она служит этим гангстерам уже несколько лет. У нее не было никаких радостей с колыбели. Ее мать владела «кошачьим» домом в Сан-Франциско. Все шло хорошо, пока она не допустила ошибку. Решила не платить налог местной шайке гангстеров. Она так много платила полиции, что, как я догадываюсь, решила сообщить им, что за ней следят. И однажды ночью шайка нагрянула в дом и разрушила весь ее притон. Женщина оказалась на мели, но с Тифани заключили «союз». Ей в то время было только шестнадцать лет. Не удивительно, что она с тех пор не хочет иметь дело с мужчинами. На следующий день она вскрыла кассу матери и сбежала. Затем обычная история. Гардеробщица, профессиональная партнерша в танцах, натурщица, официантка и так примерно до двадцати лет… Жизнь затем показалась ей не настолько хорошей, и она принялась за вино. Поселилась в меблированной комнате в одном из домов во Флориде и начала спиваться.

Потом чей-то ребенок упал в море, и она прыгнула за ним и спасла его. Ее имя попало в газеты и одна богатая женщина стала заботиться о ней. Заставила бросить пить и взяла с собой в качестве компаньонки в кругосветное путешествие. Но когда они прибыли во Фриско, Тифани удрала от этой женщины и стала жить у матери, которая к тому времени оставила свое заведение. У матери Тифани выдержала недолго и снова убежала. Свое путешествие она закончила в Рено. Некоторое время работала в клубе Гарольда. Встретила там нашего друга Серафима, который был очень взволнован тем обстоятельством, что она отказалась с ним спать. Он предложил ей работу в «Тиаре» в Лас-Вегасе, и она пробыла там в течение одного или двух лет. Эта работа перемежается у нее с путешествиями в Европу, которые она совершает время от времени. Тифани — хорошая малышка и ни с кем не испытала счастья после неудачного союза с гангстерами.

Бонд снова вспомнил глаза, которые угрюмо смотрели на него из зеркала, и услышал, как звучала мелодия «Опавших листьев» в одинокой комнате.

— Мне она нравится, — быстро произнес он и почувствовал, что глаза Лейтера задумчиво смотрят на него.

— Ну, Феликс, — помолчав, сказал Бонд, — мне кажется, что мы охотимся за одним и тем же тигром, только разными путями. А сейчас я собираюсь пойти и выспаться. Я поселился в «Асторе». Где мы встретимся в воскресенье?

— Лучше держаться подальше от этой части города, — сказал Лейтер. — Я встречу тебя на «Плаза» пораньше, чтобы мы могли избежать большого потока движения. Скажем, в девять часов около стоянки такси. Ты знаешь, где находится стоянка такси? Если я опоздаю, ты сможешь заняться изучением лошадей. Тебе это пригодится в Саратого.

Он оплатил счет, они спустились и вышли на жаркую улицу. Бонд взял такси.

— Только одно, Джеймс, — сказал Лейтер, и голос его звучал очень серьезно. — Ты можешь недооценивать американских гангстеров, сравнивая их с теми, против кого тебе уже приходилось бороться, но я могу тебя заверить, что парни Спенга — это сила. У них хорошая машина. И если у них подчас смешные имена, то уж защита у них отличная. Так в настоящее время обстоит дело в Америке. Не пойми меня превратно. Они могут причинить большие неприятности и на самом деле очень часто делают это. А ведь и твоя работа состоит в том, чтобы причинить им неприятности.

Лейтер опустил руку Бонда и смотрел, как тот садится в такси. Потом он сунул голову в окно.

— А ты знаешь, чем пахнет твоя работа, ублюдок? — весело спросил он. — Муравьиным спиртом и лилиями…

— Я не собираюсь спать с вами, — сказала Тифани Кейс, — так что не тратьте ваши деньги на мое угощение. Но я что-нибудь выпью. Только я не хочу пить ваш «мартини».

Бонд засмеялся. Он сделал заказ и снова повернулся к ней.

— Мы еще не закончили обед. Я собирался предложить вам крабов и рейнвейн. Это, возможно, изменит ход ваших мыслей. Предположим, что данная комбинация даст соответствующий эффект.

— Послушайте, Бонд, — сказала Кейс, — потребуется нечто гораздо большее, чем мясо крабов, чтобы заставить меня лечь в постель с мужчиной. Во всяком случае, раз уж вы заказываете, я буду есть то, что вы, англичане, называете отбивными котлетами, и выпью немного розового шампанского. Я не часто назначаю свидания хорошо выглядящим англичанам и не часто принимаю приглашения на обед, который ведет к чему-либо. Извините, — быстро добавила она, — я не имела в виду, что вы будете оплачивать мой обед.

Бонд улыбнулся ей в глаза.

— Не будьте гусыней, Тифани, — сказал он впервые называния ее по имени. — Я очень ждал этого вечера. И собираюсь делать то же, что и вы. У меня достаточно денег, чтобы оплатить обед. Я сегодня выиграл у мистера Трика пятьсот долларов.

При упоминании о Шеди Трике поведение девушки изменилось.

— Так и должно быть, — упрямо проговорила она. — Только так. Вы знаете, что говорят об этом притоне? Вы все это можете съесть только за триста долларов.

Официант принес «мартини» и несколько кружков лимона. Бонд положил две дольки и подождал пока они не опустятся на дно. Потом поднял свой бокал над столом и поверх него посмотрел на девушку.

— Мы еще не выпили за успех нашего дела.

Тифани саркастически улыбнулась и, выпив половину напитка, поставила бокал на стол.

— Или за то, чтобы у меня сжималось сердце, как это было, — сухо сказала она. — Вы и ваш проклятый гольф.

— Вы заставляли меня нервничать, слыша щельканье этой проклятой зажигалки и наблюдая, как вы закуриваете сигарету не с того конца. Я уже чуть было не попросил вас перевернуть сигарету и закурить ее снова.

Она засмеялась.

— Вы, вероятно, видите ушами, — сказала она. — О’кей, будем считать, что мы квиты. — Она допила свой «мартини». — Продолжим. Мне хочется еще. От этого напитка становится весело. А как насчет того, чтобы заказать обед?

Бонд кивнул метрдотелю, потом сделал заказ официанту и попросил принести розового шампанского.

— Если у меня будет сын, — сказал Бонд, — то, когда он вырастет, я дам ему совет тратить деньги на что угодно, но ни в коем случае не предаваться излишествам в еде.

— Черт возьми, — сказала девушка, — неужели вы не можете сказать мне что-нибудь приятное? Скажем, о моем туалете или о чем-то еще, кроме того, чтобы бесконечно жаловаться на то, что я обхожусь вам слишком дорого… Знаете, наверное, пословицу: «Если вам не нравсятся мои персики, зачем же вы трясете дерево?».

— Я еще и начинал трясти его. Вы пока не разрешаете мне даже обхватить его ствол.

Она засмеялась и с одобрением посмотрела на Бонда.

— Однако, вы умете, как видно, говорить девушкам приятные вещи, мистер Бонд!

— А что касается вашего платья, — продолжил он, — то оно прелестно, и вы это знаете. Я люблю черный бархат, особенно, на загорелой коже, и мне нравится, что вы не носите много украшений и не красите ногти. И я уверен, что самая красивая контрабандистка в Нью-Йорке сегодня вечером — это вы. А что вы делаете завтра?

Она подняла уже третью рюмку «мартини» и взглянула на нее, потом очень медленно выпила. Поставив рюмку на стол, достала из пачки, лежащей возле тарелки, сигарету и нагнулась к пламени зажигалки Бонда. Он увидел в вырезе ее платья грудь, она посмотрела ему в глаза, зрачки ее расширились, а потом снова медленно сузились.

«Вы мне нравитесь, — говорили глаза Тифани, — и все между нами возможно, но только не будьте нетерпеливы. И будьте добрым. Я больше не хочу, чтобы мне причиняли боль».

Подошел официант с икрой, и в их теплый тихий мир ворвался шум. Разговор был прерван.

— Что я делаю завтра? — она повторила вопрос. — Я собираюсь лететь в Лас-Вегас. Я лечу на самолете «XX век» в Чикаго, а затем на «Супер Чиф» в Лос-Анджелес. Это довольно длинный путь, но за последние годы я много раз проделывала его. А вы?

Официант ушел. Некоторое время он молчал. И внезапно почувствовал, что время полностью принадлежит им. Они оба знали ответ на больной вопрос, и не было никакой необходимости отвечать на множество вопросов более мелких. Бонд откинулся назад в кресле. Официант принес шампанское, и он стал пробовать его. Оно было холодным, как лед, и имело слабый привкус земляники. Оно было великолепным.

— Я еду в Саратого, — ответил он, — должен поставить на лошадь, чтобы получить деньги.

— Я предлагаю, что это будет определенная лошадь, — угрюмо проговорила Тифани Кейс.

Она выпила немного шампанского и настроение у нее снова изменилось. Она пожала плечами.

— Вы кажется, уже расквитались с Шеди Триком, — с безразличным видом сказал она. — Он хочет, чтобы вы работали на эту лошадку.

Бонд взглянул на бокал с розовым шампанским и почувствовал подкрадывающуюся жалость к этой девушке. Но тут же отбросил эту мысль… Он должен продолжать обманывать ее.

— Прекрасно, — с легкостью сказал он. — Мне это нравится. Но что представляет собой его шайка?

Он стал закуривать сигарету, заставляя себя сохранять спокойствие. Он чувствовал, что она пристально смотрит на него. Это заставило его окончательно взять себя в руки. Секретный агент взял верх над мужчиной, и мозг его стал работать холодно, следя за ходом мысли и диктуя необходимые действия.

Она, казалось, была удовлетворена его видом, тем, как искренно он смотрел на нее.

— Она называется «Спенг Моб». Двоих братьев зовут Спенгами. Я работаю на одного из них. Кажется, никто не знает, кто же другой брат. Некоторые думают, что он в Европе. Еще существует некто ABC. Тот, на которого я работаю, носит имя Серафим. Он больше заинтересован в карточной игре и в лошадях. Владеет телеграфом и «Тиарой» в Лас-Вегасе.

— А что вы там делаете?

— Я там работаю, — с иронией ответила она, показывая этим, что на такой глупый вопрос и не может быть другого ответа.

— А затем есть еще Шеди, — продолжала она. — На самом деле он совсем неплохой парень, но когда вы здороваетесь с ним за руку, приходится потом пересчитывать пальцы. Он жесток. Он занимается «кошачьими» домами, допингом и тому подобными вещами… Есть еще много бандитов иного сорта… Бандиты…

Глаза ее стали жесткими и она с успешкой взглянула на него.

— Вы еще познакомитесь с ними, — сказала она. — Они вам понравятся. Как раз вашего типа.

— Черт! — с возмущением вырвалось у Бонда. — Это просто один из способов зарабатывать деньги!

Существует много иных путей…

— И все-таки этих людей вы выбрали, чтобы работать с ними!

Лед между Тифани и Бондом снова был сломан.

— Поверьте мне, — сказала она, — вы рискуете многим, договориваясь со Спенгом. Если бы я была на вашем месте, я бы чертовски много думала, прежде чем присоединиться к этому уютному маленькому кругу. И не вздумайте замышлять что-нибудь против этой шайки! Если вы собираетесь сделать что-либо в этом роде, то вам лучше начать брать уроки игры на арфе…

Их разговор был снова прерван, так как официант принес отбивные котлеты со спаржей. Вместе с ним подошел какой-то человек.

— Хэлло, мисс Тифани, — сказал он. — Давненько вас не видел. Как дела в Лас-Вегасе?

— Хэлло, Мак, — девушка улыбнулась ему. — В «Тиаре» все в порядке. — Она оглянулась вокруг. — Кажется, вам тоже здесь живется недурно!

— Не могу пожаловаться, — ответил стройный молодой человек. — Слишком много шикующих аристократов и всегда мало красивых девушек. Вам бы следовало почаще заходить сюда. — Он улыбнулся Бонду. — А у вас все в порядке?

— Лучше быть не может.

— Заходите еще, — он подозвал официанта. — Сэм, спросите моих друзей, что бы они хотели выпит с кофе, — и улыбнувшись в последний раз, он направился к другому столику.

Тифани заказала «Стингер». Бонд сделал то же самое.

Когда принесли ликер и кофе, Бонд возобновил прерванный разговор.

— Послушайте, Тифани, — сказал он, — это алмазное предприятие выглядит достаточно солидно. Почему бы нам не продолжить там работу? Два или три путешествия в год принесут немало денег. Разве этого недостаточно, чтобы спокойно относиться к вопросам на таможне?

Но на Тифони его слова не произвели впечатления.

— Попробуйте сказать это ABC, — ответила она. — Я повторяю, что эти люди не дураки. Они ведут большое дело. У меня никогда не было ни одного перевозчика дважды. Я — не единственная, кто совершает эти поездки. И более того, совершенно уверенна, что мы были не одни в том самолете. Кто-то еще следил за нами обоими. Самая мельчайшая деталь проверяется ими дважды, — Кейс была раздосадована несерьезным отношением Бонда к ее партнерам по работе. — И я никогда даже не видела ABC, — продолжала она, — Я просто набираю номер телефона в Лондоне, и получаю все приказания в записи на магнитофонной ленте. То, что передаю я, тоже записывается на магнитофон. Повторяю вам, что все это проходит поверх наших голов. Вот вам ваша прекрасная страна и ее кражи со взломом! — Кейс была совсем подавлена. — Боже! Будет ли когда-нибудь конец этому?!

— Понимаю, — сказал Бонд, раздумывая, каким путем узнать у нее телефон ABC. — Кажется, у них все четко продумано.

— Можете быть в этом уверены, — ответила девушка.

Предмет разговора иссяк. Она посмотрела на бокал со «Стрингером» и выпила его до дна.

Бонд почувствовал легкое опяьнение.

— Хотите пойти еще куда-нибудь? — спросил он, понимая, как много значит для него этот вечер.

— Нет, черт возьми! — мрачно ответила она. — Отвезите меня домой. Почему вы не могли выбрать другую тему, кроме этой? Разговор о гангстерах доставил мне мало удовольствия.

Бонд расплатился, и они молча спустились вниз, выйдя из прохладного ресторана в душную ночь, наполненную запахом бензина и горячего асфальта.

— Я тоже остановилась в «Асторе», — сказала Кейс, когда они сели в такси.

Они устроились на заднем сиденье в самом углу. Она сидела, согнувшись и положив подбородок на руки, глядя на надоедливое мелькание неоновых огней.

Бонд ничего не говорил, он проклинал свою работу. Ему хотелось бы сказать этой девушке: «Послушай, пойдем со мной, ничего не бойся. Это не будет хуже, чем уже было». Но если она вдруг ответит: «да», то ему придется заставить ее страдать снова. А он не хотел быть жестоким по отношению к ней. Его работа заключалась в том, чтобы ее использовать… Но что бы ни диктовала ему необходимость, один путь для него был закрыт, он никогда не позволил бы себе воспользоваться путем, идущим через его сердце.

Когда они подъехали к «Астору», Бонд помог ей выйти из машины, и Тифани стояла, повернувшись, к нему спиной, пока он расплачивался с шофером. Затем они поднялись по ступенькам в натянутом молчании после так неудачно закончившегося вечера.

Они взяли у портье ключи, и Кейс, обращаясь к лифтеру, назвала пятый этаж. В лифте она стояла, повернувшись лицом к двери, и Бонд видел, что суставы ее пальцев, державших сумочку, побелели. На пятом этаже Тифани быстро вышла из лифта и ничего не сказала, когда Бонд последовал за ней. Идя по очень длинному коридору, они несколько раз свернули, пока не дошли до дверей ее комнаты. Там она наклонилась, вставила ключ в замок и распахнула дверь. Стоя в дверях, обернувшись к нему, она сказала:

— Послушайте, вы Бонд!..

Это выглядело, как начало ссоры, но она, неожиданно замолчав, посмотрела ему прямо в глаза. Бонд увидел следы слез на ее ресницах. И вдруг, схватив его руками за шею, она прижалась лицом к его лицу.

— Пожалуйста, позаботьтесь о себе, Джеймс, я не хочу вас потерять…

Притянув его к себе, она поцеловала его в губы неистовым и жестким поцелуем, лишенным всякой нежности. Но когда Бонд сделал попытку, в свою очередь, обнять и поцеловать ее, она немедленно отстранилась и… момент был упущен.

Держа руку на ручке двери, она обернулась, чтобы взглянуть на него, и в глубине ее глаз улавливался страстный блеск.

— А теперь уходите, — решительно сказала она и захлопнула дверь.

Джеймс Бонд провел большую часть субботы в номере с кондиционером. Он избегал жары. Составляя телеграмму председателю Универсального экспорта, он использовал простой код, основанный на том, что это был шестой день недели, а дата — четвертое число восьмого месяца.

В сообщении говорилось, что алмазная трубка начиналась где-то около Джека Спенга в виде Руфуса В. Сайса и заканчивалась у Серафима Спенга. И основным связующим звеном являлась контора Шеди Трика, от которого, главным образом, и поступали камни в Алмазный дом для последующего их сбыта, на рынке.

Бонд попросил Лондон установить наблюдение за Руфусом Сайсом и предупреждал, что кто-то, известный, как ABC, является непосредственным руководителем контрабандной доставки алмазов для «Спенг Моб», и что Бонд ничего не знает об этом человеке за исключением того, что он, вероятно, живет в Лондоне. И, скорее всего, повторял Бонд, только ABC сможет дать нить к источникам алмазов, расположенным где-то на территории Африки.

Бонд сообщил далее о своем желании продолжить работу по проникновению в алмазную трубку, используя в качестве помощника Тифани Кейс, краткие данные о которой сообщает.

Бонд послал телеграмму через Бостон Юнион, принял четвертый раз за день душ и пошел в соседний ресторан, где заказал две рюмки «мартини», яйца и землянику. Во время обеда он просмотрел программу скачек в Саратого, в которой заметил, что общее предпочтение отдается Перпенть-ютес Стейк и многим другим лошадям, но имя Ши Смайл вообще не было упомянуто.

Потом Бонд вернулся в свой отель и лег спать.

В воскресенье утром, точно в девять часов, к Бонду, стоявшему у своего чемодана на стоянки такси, подкатил черный «студебеккер» и остановился у тротуара.

Когда он бросил чемодан на заднее сиденье, а сам сел рядом с Лейтером, тот поднял верх и повел машину через Центральный парк.

— Это около двухсот миль, — сказал Лейтер, когда они ехали по Парк Лейн, — мы с тобой не торопимся, и потому поедем спокойно, по свободным дорогам. В этом районе скорость ограничена и не должна превышать пятидесяти миль, иначе полицейские свирепеют. И если бы я очень торопился, то смог бы уйти от них. Они не штрафуют тех, кого не могут догнать, и стыдятся появляться в суде и признаваться там в том, что их «индиана» менее быстра, чем другие машины на автостраде.

— Но я думал, что эти «индианы» ездят со скоростью более девяноста миль в час, — сказал Бонд, отметив хвастливость своего друга, которой раньше за ним не замечал. — Не знал, что этот «студебеккер» может давать такую же скорость.

Перед ними был пустынный и прямой участок дороги. Лейтер посмотрел в зеркальце заднего вида и, внезапно переключив скорость, выжал педаль газа до отказа. Бонд втянул голову в плечи и почувствовал, что его вдавило в сидение. Он недоверчиво посмотрел на спидометр — 80 миль. А машина продолжала набирать скорость: 95, 96, 97… Но тут впереди показался мост, и дорога сузилась. Лейтер притормозил двигатель, который взревел, когда они въехали на мост при скорости около семидесяти миль в час.

Лейтер псмотрел на Бонда и успехнулся.

— В запасе у нас было еще около тридцати миль, — гордо проговорил он. — Как-то в Дейсоне я выжал из нее 127 миль.

— Прекрасно, черт возьми! — недоверчиво проговорил Бонд. — Но что же это за машина? Разве же это «студебеккер»?

— Это «студиллак», — ответил Лейтер. — Это «студебеккер» с мотором от «кадиллака». Специальные коробка передач, тормоза и полуоси. Модернизированный вариант. Небольшая фирма, расположенная около Нью-Йорка, выпускает их. Нравится машина?

Когда они подъехали к посту на Хенри Хадсон Бридон, Лейтер сунул руку в левый карман и вынул оттуда монету в десять центов.

— Пока одно из твоих колес не отвалится, — сказал Бонд, отвечая на вопрос Лейтера, когда они уже снова начали набирать скорость, — ты бы остерегся. Такая езда хороша для малышей, которые не могут позволить себе купить настоящую машину.

Они продолжали веселый разговор о спортивных машинах, пока не доехали до контрольного пункта, а затем через минут пятнадцать уже находились на Таконин-стрит, которая тянется на север и переходит в прекрасную дорогу, идущую через сотни миль полян и лесов. Бонд откинулся на сидение, молча любуясь одним из красивейших мест на их пути и думая о том, что в настоящий момент может делать Тифани и каким образом ему после Саратого увидеться с ней.

В 12.20 они остановились позавтракать в придорожной таверне со стандартной обстановкой и высоким прилавком, на котором стояло бренди, лежали сигареты, журналы и прочая мелочь. В помещении находились две официантки, на которых не хотелось даже смотреть.

Но яичницу, сосиски, горячие гренки и пиво им принесли быстро, и все это было достаточно хорошим, так же, как и кофе со льдом. Выпив по второму стакану, они вышли из таверны и продолжили свой путь.

В течение одиннадцати месяцев в году это" место было абсолютно мертво. Сюда приезжали принимать грязевые ванны, и здесь было все, как на обычном курорте. Все ложились спать в девять часов, за исключением, может быть, нескольких стариков, которые не устают спорить о прошлом и о том, какой пол был в отеле «Юнион», из белого или из черного мрамора… И только в августе это место становилось оживленным. Здесь проходили, вероятно, самые значительные состязания лошадей в Америке. Дома, в которых сдаются комнаты, повышаются в цене не менее чем в десять раз. Комитет по скачкам красит трибуны и каким-то образом достает лебедей для пруда в городском парке. На якоря становятся индейские каноэ. Включается фонтан. Никто не может сказать, откуда появляются каноэ, и специальный корреспондент какого-то журнала пришел к заключению, что это связано с индейской легендой.

Бонд рассмеялся.

— А что еще придумал этот тип?

— Тебе самому следовало бы все это знать, — ответил Лейтер. — Когда-то здесь бывало самое большое сборище после английского Дерби. Здесь часто бывала Лилли, ваша Лилли Ленгтрай, примерно в то самое время, когда Новальи побил «Железную маску» в утешительных скачках. Но потом все изменилось, — он вытащил из кармана газетную вырезку — Почитай. Я вырезал эту заметку сегодня утром из «Поста». Этот Джимми Кеннон — их спортивный обозреватель — знает, о чем говорит. Прочти, что он пишет.

Пока «студиллак» ехал по дороге к Трое, Бонд читал заметку. Саратого времен Лилли пропала в прекрасном туманном прошлом и двадцатый век, оскалив зубы в усмешке глянул на него между строк этой заметки.

«Пригород Саратого Спринг, — прочел он под фотографией молодого человека с большими, прямо смотрящими глазами и с улыбкой на тонких губах, — был кроличьим островом преступного мира до тех пор, пока Кифуадер не показал его по телевидению. Это испугало деревенщину и заставило бандитов перебраться в Лас-Вегас.

Но главари шаек еще долго владели Саратого. Это было колонией национальных гангстеров, и они часто показывались там с оружием и битами для бейсбола. Саратого, как это делали другие деревушки, отдала свой муниципалитет под опеку разбойничьих корпораций. Это все еще такое место, куда приезжают наследники фортуны старого времени, чтобы поддерживать в порядке свои конюшни для скаковых лошадей. Но конюшни эти весьма примитивны и годятся разве лишь для ярмарочных состязаний.

Перед тем, как Саратого закрылась, любители автостопа были брошены в тюрьмы полицейскими, которые ввели проездные чеки и перестали брать чаевые с убийц и сутенеров. Пьяные, которые напивались в барах, стали рассматриваться, как угрожающий фактор для общественного порядка. Но убийства все же продолжались, так же, как и рэкет. Существование публичных и игорных домов оставляло преступникам большие возможности.

Профессиональное любопытство заставило меня просмотреть литературу о скачках, в которой журналисты называют Саратого городом «легкомысленной невинности». Но это отвратительный город, там обанкротившиеся дельцы спасаются от кредиторов, а игрок в карты должен быть готов к тому, что проиграет так же быстро, как крупье объявляет ставки. Казино никогда не давало возможности постоянного выигрыша: тот, кому повезло, мог немедленно все проиграть.

На берегах озера среди ночи были видны огоньки таверн: в каждой из них шла игра. По этим местам бродили люди с тросточками, владельцы игорных домов были любителями путешествий. Получая ежедневно крупные суммы, они путешествовали по всей сети игорных домов, начиная от Нью-Йорка и до Майами, а в августе возвращались в Саратого. Большинство из них в свое время учились в Стей-ленвилле, где находились игорные школы. Они были клерками преступного мира и умели быстро собирать вещи и убираться из того места, где становилось неспокойно. Большинство из них поселилось в Лас-Вегасе, где находились их старые боссы.

Трек в Саратого достаточно ветхий, а климат жаркий и влажный. Там есть несколько настоящих спортсменов, профессией которых были скачки. Есть даже несколько приличных тренеров. Им нравится Саратого, и они довольны, что Лаки Лучиано исчезли из города.

Был один человек, которого звали Кид Гаттерс. Он проиграл пятьдесят тысяч долларов, и ему серьезно угрожали в случае неуплаты долга. Кид знал, что Лаки очень искусен в азартных играх, и просил помочь ему. Лаки пообещал, что все будет в порядке и Кида никто не тронет, если он поступит так, как ему скажет Лаки. Репутация Кида не пострадает, и ему будет позволено принимать участие в игре на скачках, но при одном условии, его партнером будет Лаки Лучиано. Они заключили союз, и Лаки был партнером Кида долгое время, пока не умер. Кида оставили в покое и никто никогда его больше не трогал… Это отвратительный город, но, к сожалению, все игорные города такие».

Бонд аккуратно сложил вырезку и положил ее в карман.

— Это, конечно, очень далеко от Лилли Ленгтрай, — сказал он после паузы.

— Конечно, — с безразличным видом ответил Лейтер. — И Джимми Кеннон ничего не говорит о том, что эти мальчики снова здесь. В настоящее время они совладельцы конюшен и лошадей, как и наши друзья Спенги, которые ставят своих лошадей против лошадей Витнея и Вандер-бильда. Они все время выставляют таким быстроногих лошадей, как Ши Смайл. Конечно, некоторые имена в Саратого изменились, как и грязь в ваннах.

Справа от дороги стоял дорожный знак, на котором огромными буквами было написано: «Остановитесь в Саратого!».

И далее: «Комнаты с кондиционированным воздухом, удобными постелями и телевизорами. Всего пять миль от Саратого Спрингс и «Сагамора» предоставит вам первоклассные условия для отдыха и развлечений!»

— Это значит, что мы получим зубные щетки, завернутые в целофан, стерилизованный унитаз, заклеенный бумагой, — прокомментировал Лейтер. — Не думай, что нам предоставят удобные кровати. В мотелях их привинчивают к полу, чтобы не стащили.

Первое, что поразило Бонда, было зеленое величие вязов, создающих едва приметные аллеи между домиками колониального типа, а все вместе образовывало картину европейского пригорода с прудами и конюшнями. Повсюду были лошади, которых туг и там переводили через улицы, а полицейские задерживали движение, чтобы их пропустить. Конюшни находились по обе стороны дороги, и конюхи и жокеи, белые и негры, попадались на каждом шагу. Отовсюду слышалось конское ржание.

Это было смесью Нью-Маркета и Вищи, и внезапно Бонд понял, что несмотря на незаинтересованность в лошадях, ему очень нравится жизнь, царящая вокруг.

Лейтер оставил его в «Сагаморе», который стоял на краю города, и пошел по своим делам. Они договорились встретиться только ночью или «случайно» в толпе на скачках, но обязательно посетить утром трек, если завтра на рассвете Ши Смайл будет на тренировке. Лейтер сказал, что обо всем этом и о многом еще он узнает в ночном баре при конюшнях, который посещается преступным миром, регулярно приезжающим сюда на августовские соревнования.

Бонд заполнил регистрационную книгу для приезжающих, ннаписав, что он — Джеймс Бонд из отеля «Астор» в Нью-Йорке.

Женщина со стальными глазами, считавшая, что Бонд так же, как и все другие, приехал, чтобы украсть полотенце, а, может быть, и простыни, потребовала с него тридцать долларов, и Только потом дала ему ключ от комнаты. Номер 49. Комната была опрятной и просторной, на двоих, с креслом, тумбочкой около кровати, со стандартной пепельницей, общей для всех отелей Америки. Туалет и душ были чистыми, как это и предсказал Лейтер, зубные щетки были обернуты в целофан, а на унитазе была наклеена полоска бумаги с надписью: «стерильно».

Бонд принял душ, переоделся, прогулялся и пообедал за два доллара и восемьдесят центов в закусочной с кондиционированным воздухом. Она имела вид типичного американского заведения, такого же, как и мотель. Затем он вернулся в свой номер, лег на диван, и стал читать журнал, из которого он узнал, что Т. Велл будет участвовать в скачках трехлеток на лошади Ши Смайл.

Вскоре после десяти Лейтер тихо постучал в дверь номера Бонда и вошел, прихрамывая. От него попахивало ликером и дымом дешевых сигар. Он был слегка навеселе.

— Достиг кое-какого прогресса, — сказал он, придвигая кресло к дивану. Сев, он вынул сигареты. — Это значит, что мы должны будем завтра утром встать чертовски рано. В пять часов. Дело в том, что они будут проверять Ши Смайл на дистанции восемьсот метров в пять тридцать. Я бы хотел посмотреть, кто будет там. Владелец лошади, кажется, Писарро. Один из директоров «Тиары» случайно назвал его имя. У него есть еще одна смешная кличка: Писсаро «с хромым мозгом». Он переправляет наркотики через мексиканскую границу. ФБР как-то раз поймало его, и он отсидел срок в тюрьме Сен-Квентин. Теперь он владелец скаковой конюшни, как и Вандербильд. Эту работу дал ему Спенг. У него все идет хорошо. Интересно, в какой он сейчас форме? Они его немного подлечили в Сен-Квентине, но у него все-таки что-то произошло с головой. С тех пор его и стали звать «хромой мозг». Потом здесь есть жокей Тингаллинг Велл. Хороший наездник, из тех людей, которые любят деньги и хорошо одеваются. Я бы хотел поговорить с ним наедине. У меня есть для него небольшое предложение. Тренер — тоже один из гангстеров. Его имя Бад, Рози Бад. Все эти имена звучат довольно смешно, не правда ли? Но не стоит обращать на это внимания. Он из Коннектикута, так что умеет обращаться с лошадьми. Он попадался на разных неблаговидных делах по всему Югу. Настоящий бандит. Воровство, грабеж, насилие — всего этого было достаточно, чтобы завести на него дело. Но последние несколько лет он шел по прямому пути, если можно так это назвать, в качестве тренера, работающего на Спенга.

Лейтер точно бросил погасшую сигарету через окно на клумбу с роскошными гладиолусами, потом встал и потянулся.

— Вот они, эти артисты. Отличный состав труппы… И я собираюсь разжесь под ними огонь.

Бонд был озадачен.

— Но почему бы тебе прямо не рассказать об этом твоим руководителям? Какую роль играют они во всем этом деле? Кто оплачивает все счета?

— Это поддерживается ведущим ведомством, — сказал Лейтер, — Они платят нам по договору, а, кроме того, сверх обычной платы в случае достижения результата. Я не слишком-то продвинусь, если доложу о том, что знаю сегодня… Было бы нечестно заставлять говорить конюха, ведь это было бы для него смертным приговором. Ветеринар пропустил эту лошадь, а настоящая Ши Смайл была застрелена и сожжена несколько месяцев назад. И я собираюсь доставить мальчикам Спенга немного больше неприятностей, чем лишение права участвовать в скачках. Итак, в любом случае, я приду к тебе и постучу в дверь в пять часов.

— Не беспокойтесь, мистер, — ответил Бонд. — К этому времени я буду в полной готовности сидеть с ботинками в руках, хотя койоты в этот час еще продолжают выть на луну…

Бонд проснулся вовремя. В воздухе были приятная свежесть, когда он в полумраке, в слабых отблесках которого можно было разглядеть сквозь вязы просыпающиеся конюшни, двигался за прихрамывающей фигурой Лейтера. На востоке небо было жемчужно-серым и переливалось, как игрушечный баллон, наполненный дымом, а в кустах птицы уже начали петь свои песни. От костров возле конюшен поднималась голубая дымка, в воздухе стоял запах кофе, дыма и росы. Слышались голоса людей, громкое ржание лошадей, звон ведер. Когда Бонд и Лейтер вышли из-за деревьев на деревянный помост, пересекающий трек, по нему уже шла цепочка лошадей, каждую из которых вел на поводу конюх, подбадривая ее грубоватой лаской.

Они наклонились над треком, и внезапно солнце осветило стоящие в полумиле от них, на другой стороне трека, деревья, окрасив самые верхние ветки золотом. Через минуту последние тени исчезли.

Как будто ожидая этого, из-за деревьев слева от них появились три человека, один из которых вел на поводу красивую лошадь со звездой во лбу и в белых чулочках.

— Не смотри на них, — мягко проговорил Лейтер, — повернись спиной к треку и смотри на других лошадей. Тот старый, согнувшийся человек, который идет с ними, это Сима Джим Фитсиммонс, самый лучший тренер Америки. Вон там лошади Вудворта. Большинство из них победят на соревнованиях. Ты взгляни мельком, а я буду следить за теми друзьями. Не стоит показывать даже малейшую заинтересованность. Теперь посмотри — вот это конюх, который ведет Ши Смайл, Бад, и мой старый друг, «хромой мозг» в лиловой рубашке. Он всегда хорошо одевается. Посмотри, Бад пропустил конюха вперед, теперь галопирует по дальней стороне трека, направляясь к одному из постов. Гангстеры вынули часы, оглядываются… они заметили нас. Взгляни на них, Джеймс, только незаметно. Как только лошади начнут бег, они перестанут нами интересоваться. А вот теперь ты уже можешь обернуться. Ши Смайл на дальней стороне трека, они смотрят на нее в бинокль и ждут старта. Это заезд на восемьсот метров. Писарро стоит возле пятого поста.

Бонд обернулся и взглянул вдоль барьера налево, куда указывал ему Лейтер. Там стояли двое, по-видимому, наблюдавшие за ними. На стеклах их биноклей сверкало солнце.

— Пошла!

Бонд различил вдалеке бегущую коричневую лошадь, выходящую из поворота и направляющуюся в их сторону. На таком расстоянии до них не долетело ни звука, но потом стал быстро нарастать мягкий цокот копыт. Он все усиливался и наконец лошадь вышла на последнюю двухсотмет-ровку, приближаясь к наблюдающим за ней мужчинам.

Когда она пронеслась мимо, Бондом овладело возбуждение. У лошади были дикие глаза, оскаленные зубы, из широко раскрытых ноздрей шел пар. Наездник, сидевший на ее спине, изогнулся, как кошка, опустив лицо и почти касаясь шеи лошади. Она пронеслась, как вихрь, и Бонд перенес взгляд на наблюдавших за лошадью людей, следивших за ходом бега по секундомерам.

Лейтер тронул его за руку, и они направились к машине.

— Лучше всех шла Ши Смайл, — сказал он. — Не имею понятия, какое у нее время, но земля под ней буквально горела. Если она может пройти в таком темпе милю с четвертью, победа ей обеспечена. А теперь, черт возьми, пойдем и позавтракаем. У меня появился аппетит, когда я увидел этих плутов сегодня утром. — Затем как бы про себя он добавил: — Кроме того, я собираюсь узнать, сколько возьмет мистер Велл за то, чтобы провести скачки не по правилам и быть дисквалифицированным.

После завтрака, прослушав некоторые предположения Лейтера, Бонд, ничего не делая, провел утро на треке, наблюдая за лошадьми, которых, как предупредил Лейтер, ему предстояло увидеть в первый день соревнований.

Утро было прекрасным. Бонд наслаждался погодой, прислушиваясь к жаргону Саратого, смеси Бруклина и Кентукки, в толпе элегантных владельцев лошадей и их друзей, заполнявших тенистые луга при ипподроме. Он осмотрел большой щит со вспыхивающими огнями, который информировал о ставках, игрушечное озеро с лебедями, каноэ. Здесь собиралось много негров, которые всегда являются неотъемлемой частью американских скачек.

Организация скачек, казалось была лучшей, чем в Англии. Возможностей для нечестной игры имелось меньше. Однако, Бонд знал, что были способы нелегального оповещения о результатах каждой скачки по всем штатам. Миллионы долларов ежегодно попадали в карман гангстеров, для которых скачки являлись одним из источников дохода, таким же, как проституция или торговля наркотиками.

Бонду была известна система, которую создал в Чикаго известный О’Брайен, и не только создал, но и пытался ее применить. Поставив в каждом забеге на наиболее вероятного фаворита, он получал 15 долларов и несколько центов к концу восьмого заезда, которым заканчивались скачки дня. И так ежедневно.

Бонд направился домой в толпе зрителей, принял душ, немного поспал, а потом спустился в ресторан, где провел около часа за напитками, попробовать которые ему посоветовал Лейтер. Один из этих напитков был модным в кругу любителей скачек: «бурбон» с ледяной водой из ручья. Бонд предполагал, что на самом деле вода была из водопровода, но, по словам Лейтера, настоящие знатоки этого напитка настаивают на том, что пить виски в традиционном стиле нужно именно так — с водой из родников в верховьях реки, где она наиболее чистая.

Бармен не был удивлен, когда Бонд спросил именно этот напиток, и был очень доволен. Съев бифштекс и выпив последнюю рюмку «бурбона», Бонд направился к торговым рядам, где Лейтер назначил ему встречу.

Это был белый деревянный навес, не имевший стен, со скамейками, расположенными по кругу. Когда лошадь вводили под сверкание неонового света, аукционер, грозный Свайнборд из Теннеси, давал характеристику лошади и открывал аукцион с помощью двух помощников в проходах, следящих за каждым кивком или поднятым карандашом в рядах хорошо одетых бизнесменов и агентов.

Бонд расположился позади сухощавого человека и женщины, одетой в вечернее платье, отделанное норкой, запястья которой сверкали блеском драгоценных камней всякий раз, когда она поднимала руку, предлагая цену. Сидевший рядом с ней мужчина в белом костюме и темнокрасном галстуке, который вполне мог быть и ее мужем, и тренером лошади, явно скучал.

В круг ввели нервную худую лошадь под номером 201 и начали усиленно рекламировать ее выдающиеся качества.

— Цена лошади шесть тысяч долларов. Теперь семь, кто больше? Семь триста, семь четыреста, семь пятьсот… Только семь пятьсот за эту прекрасную лошадь? Восемь! Благодарю! А кто же даст больше? Восемь пятьсот, восемь шестьсот… восемь семьсот. А кто даст больше? Повторяю, восемь семьсот. Предложит ли кто больше?

Пауза. Удар молотка, взгляд неодобрения в сторону публики, где сидели обладатели тугих кошельков.

— Господа! Слишком уж небольшая цена за эту превосходную двухлетку! Я продаю жеребенка, имеющего очень большие шансы на победу, за такую ничтожную сумму! Восемь тысяч семьсот долларов, когда минимальная цена такой лошади — девять тысяч! Кто даст больше, господа?

Сухая, украшенная кольцами и браслетами, рука вынула бамбуковый с золотом карандаш из сумочки и подчеркнула какую-то цифру в программе «Ежегодная распродажа в Саратого». Номер 201, гнедой жеребец. Затем, серые глаза женщины обратились в сторону лошади, и она подняла карандаш.

— Предлагаю девять тысяч.

— Предлагают цену в девять тысяч долларов. Есть желающие прибавить что-нибудь к этой цене? Я, кажется, слышу девять сто? Нет? Мне показалось? — пауза, последний взгляд по рядам и удар молотка. — Лошадь продана за девять тысяч долларов. Благодарю вас, мисс!

Многие обернулись, вытянули шеи, чтобы лучше рассмотреть покупательницу, а женщина со скучающим видом что-то начала говорить человеку, сидящему рядом с ней.

И номер 201, Бей Колт, был уведен из круга, куда тут же ввели новую лошадь, испуганную обилием яркого света, незнакомых лиц и запахов.

В рядах позади Бонда началось какое-то движение. Лицо Лейтера появилось рядом с ним и послышался шепот:

— Дело сделано… Это стоит трех тысяч долларов… Но я перехитрил их. Запрещенный удар на последней двухсот-метровке, как раз в момент заключительного финишного рывка… О’кей! Увидимся утром!

Шепот прекратился, лицо Лейтера исчезло, а Бонд продолжал, не оглядываясь, наблюдать за аукционом.

Идя домой после окончания аукциона, он вдруг почувствовал жалость к жокею Веллу, начавшему такую опасную игру за три тысячи долларов. Жалость его перешла и на лошадь Ши Смайл, которая должна была закончить скачки совсем не по правилам. Опять-таки из-за сделки ценой в три тысячи долларов.

Бонд сидел высоко на трибуне и в бинокль, взятый напрокат, наблюдал за владельцем Ши Смайл, который ел крабов. Гангстер сидел на отгороженном месте, четырьмя рядами ниже Бонда. Перед ним сидел Рози Бад, лениво тыкая вилкой в сосиски и кислую капусту и запивая все это пивом. Хотя большинство столиков было занято, именно около этого вертелись два официанта и часто подходил метрдотель для того, чтобы лично проверить, все ли в порядке.

Писарро выглядел, как гангстер в какой-нибудь нелепой кинокомедии. У него была круглая голова, а на лице обращали на себя внимание два крошечных глаза, огромный влажный розовый рот с плотно сжатыми губами и небольшой подбородок. Его тучное тело было затянуто в коричневый костюм и белую рубашку с большим воротничком и галстуком-бабочкой. Он не обращал никакого внимания на приготовления к первому забегу, весь сосредоточился на еде и иногда поглядывал на тарелку своего соседа, как будто хотел подцепить что-нибудь и у него.

У Рози Бада было жирное плотное тело, лицо игрока в покер, на котором под темными бровями глубоко прятались глаза. Он был одет в костюм из индийского шелка в полоску и темно-синий галстук. Одет был Рози Бад по последней моде. Ел медленно и изредка поднимал глаза от тарелки. Закончив есть, взял программу скачек и стал ее изучать, осторожно перелистывая страницы. Не поднимая глаз, отрицательно покачал головой, когда метрдотель предложил ему посмотреть меню.

Писарро дождался мороженое и, опустив голову, начал быстро поглощать его.

Изучая их в бинокль, Бонд раздумывал, к какому типу отнести этих людей… Он знал холодных, преданных своему делу, играющих в шахматы, русских. Шикарных и нервозных немцев. Молчаливых и беспощадных выходцев из Центральной Европы. Людей своего круга. Двуликих людей высшего общества. Солдат удачи. Тех, которые считали, что жить можно, рассчитывая на тысячу в год…

Появились результаты четвертого заезда, и оставалось не более получаса до интересующих его скачек. Бонд опустил бинокль и взял программу, ожидая, когда на табло появятся ставки.

Он еще раз взглянул на программу. Там было написано:

«Второй день. Четвертое августа.

Ставки неограничены. Можно получить 25000 долларов, 52 забега для трехлеток. Взнос — 50 долларов. Участники соревнования платят 250 долларов дополнительно. За выигрыш второго места полагается 5000 долларов, за третье — 2500 долларов, за четвертое — 1250 долларов. Приз вручается владельцу победившей лошади. Дистанция — миля с четвертью».

Затем перечислялось двенадцать лошадей с именами их владельцев, тренеров и жокеев и давался подробный анализ шансов на выигрыш.

Ведущими лошадьми считались: № 1 — Кам Агейн мистера Витнея и № 3 — Прей Экшн мистера Вудворта. Их шансы расценивались, как 6:4. Предполагаемым результатом лошади Ши Смайл мистера Писарро, тренер Бад и жокей Велл, было 15:1. Последняя лошадь по списку для пары. Ее номер был десятым. Бонд снова взял бинокль и навел его на ресторан. Те двое уже ушли. Он опять посмотрел на табло. Ведущим был № 3 при шансах 2:1. Кам Агейн потерял шансы. Шансы Ши Смайл были 20:1, потом увеличились до 18.

Оставалось несколько минут. Бонд выпрямился и закурил сигарету, вспоминая слова Лейтера и раздумывая, удастся ли все это…

Накануне Лейтер проследовал за жокеем до его дома и показал ему свое удостоверение частного детектива. Он предупредил жокея, что если Ши Смайл победит, то он, Лейтер пойдет к Стюардам и откроет им всю правду, после чего Велл никогда больше не сможет участвовать в скачках. И у жокея оставалась только одна возможность спастись. Если он выполнит требование Лейтера, тот будет молчать о незаконном участии этой лошади в состязаниях. Ши Смайл должна выиграть скачку, но при этом дисквалифицирована. Все можно легко выполнить. Во время финального рывка жокей должен столкнуться с лошадью, идущей рядом. Сделать это нужно так, чтобы создалось впечатление, что он помешал другой лошади обойти себя и стать победительницей. В этом случае результат скачек будет отменен по протесту, а Велл будет иметь все основания настаивать перед своими хозяевами, что все это не более чем простая случайность, вызванная тем, что его лошадь споткнулась. Не будет оснований подозревать Велла в том, что он умышленно не хотел выиграть, так как Писарро обещал уплатить ему тысячу долларов в случае победы. Этот случай можно будет расценить, как удар судьбы, которые нередки на скачках. За это Лейтер предложил Веллу тысячу долларов немедленно, а еще две тысячи — после соревнований.

После некоторых колебаний Велл согласился и попросил, чтобы Лейтер передал ему оставшиеся две тысячи в помещении для серных грязевых ванн, куда он ходит каждый вечер, чтобы похудеть и сбросить вес. Лейтер обещал вручить ему деньги в шесть часов вечера. Сейчас в кармане Бонда лежали две тысячи долларов, которые он с большой неохотой согласился передать Веллу, если все произойдет так, как было намечено.

Сработает ли все это?

Бонд через бинокль обвел взглядом ипподром. Он заметил четырех человек с камерами, снимающих скачки и отстоящих друг от друга на расстоянии четверти мили. Пленки сразу после скачек предоставляются судьям для просмотра. У контрольного поста на конечном этапе Бонд заметил человека, который несомненно, увидит все, что произойдет здесь. Бонд почувствовал возбуждение. Оставалось пять минут. Один круг и еще двести метров… Финиш находился как раз под ним. Бонд снова навел бинокль на Ши Смайл. Изменений ни в фаворитах, ни в ставках на Ши Смайл не было.

На трек начали выводить лошадей. Первым шел № 1, вторым — фаворит — большая черная лошадь с эмблемой конюшни Витнея. За ней следовал претендент на первое место Прей Экшн, серая кобыла с эмблемой Вудворта. В конце двигалась лошадь со звездочкой во лбу и в белых чулочках, рядом с ней шел жокей с бледным лицом в костюме светло-лилового цвета с черными ромбами на спине и груди.

Лошадь шла настолько хорошо, что Бонд, взглянув на табло, не удивился росту ставок. Они опустились до 17, потом до 16. Бонд продолжал наблюдать за табло, гак как знал, что в начале забега ставки обычно сильно возрастают. По радио объявили о начале забега, и лошади выстроились перед стартовой линией. Цифры на табло замелькали: 15, 14, 12, 11 и, наконец 9:1, затем цифры замерли и тотализатор закрылся. А сколько еще тысяч по телеграфным линиям разошлось по разным конторам?

Резко прозвучал гонг. В воздухе стоял запах озона и было очень шумно. Лошади сорвались с места, и комья земли полетели из-под копыт. Бонд обратил внимание на то, что лица многих зрителей были бледными и напряженными. Темные очки, блекс безумных глаз и смешавшиеся номера лошадей, среди которых Бонду удалось различить только роковой номер 10… Затем пыль осела. Коричне-темная масса лошадей появилась на повороте и стала выходить на прямую.

Впереди на полный корпус шла лошадь под номером пять. За ней лошади под номером три и одиннадцать. Десятый номер отставал от лидеров всего на один корпус. Впереди бежали только эти четыре лошади, а остальные находились на три корпуса сзади. Поворот, и лидером стала черная лошадь Витнея. Лошадь под номером десять бежала четвертой… На прямой впереди оказался номер третий. Велл на гнедом шел за ним вплотную. Обе лошади обошли номер пятый и вскоре поравнялись с номером один. Затем снова поворот, выход на прямую, и номер три, за которым почти вплотную шла Ши Смайл, оставил почти на корпус позади лошадь под номером один. Ши Смайл приближалась к лидеру. Она поравнялась с ним, и они вместе стали входить в поворот, последний поворот… Бонд задержал дыхание. Сейчас! Сейчас! Казалось, он слышит жужжание камеры у последнего белого поста.

Лошадь под номером десять находилась впереди, проходя поворот по внешнему кругу, а номер три шла по внутренней стороне. Толпа кричала, подбадривая фаворита. Велл низко наклонил голову к шее лошади так, что вполне мог потом сказать, что не видел лошади на внутреннем круге. Дюйм за дюймом лошади сближались, и внезапно голова Ши Смайл ударилась о голову лошади под номером три… Ши Смайл вырвалась вперед. Жокей Прей Экшн вынужден был внезапно подняться на стременах для сохранения равновесия, и Ши Смайл оказалась впереди на целый корпус.

Толпа издала сердитый рев. Бонд опустил бинокль и сел, глядя, как гнедая лошадь стремительно пронеслась, минуя пост, который находился прямо под ним. Прей Экшн отставала от нее теперь на пять корпусов, а за второе место с ней боролась Кам Агейн.

«Неплохо, — подумал Бонд в то время, когда вокруг него бушевала толпа. — Совсем неплохо. И так превосходно жокей наклонил голову! Настолько превосходно, что даже Писарро придется согласиться, что Велл не мог видеть другую лошадь».

Это был вполне естественный наклон для последней прямой. Жокей все еще продолжал наклонять голову, проезжая пост, как будто думал, что идет только на полкорпуса впереди.

Бонд следил за появлением результатов. Вдруг раздался свист.

«Номер 10, Ши Смайл, пять корпусов. Номер 3, Прей Экшн, полкорпуса. Номер 1, Кам Агейн, три корпуса. Номер 7, Нирамделла, три корпуса».

Лошади еще некоторое время после финиша бежали, не останавливаясь, а толпа пронзительно вопила, когда Тинга-линг Велл слез с лошадч и, сняв седло, понес его к весам.

А потом раздались громкие, одобрительные возгласы. Против имени Ши Смайл четкими белыми буквами на темном фоне табло было написано: «Опротестовать». И одновременно с появлением надписи по радио объявили:

«Просим внимания. В этом забеге жокеем Т. Ланни на лошади Прей Экшн за номером три заявлен протест против жокея Т. Велла на лошади Ши Смайл за номером десять. Не уничтожайте ваших билетов. Я повторяю, не уничтожайте ваших билетов!»

Бонд вынул платок и вытер руки. Он мог представить себе сценку, которая в настоящий момент происходила в кинозале за судейской будкой. Фильм будет тщательно изучаться. С оскорбленным видом там будет стоять Велл, а рядом с ним, с еще более оскорбленным видом — жокей лошади номер три. Будут ли при этом присутствовать разгневанные владельцы лошадей? Будут ли стекать струйки пота с жирного лица мистера Писарро за воротник? И будут ли некоторые из владельцев лошадей, присутствующих там, бледны и растеряны?

Голос диктора по радио вновь объявил:

«Просим внимания. Сообщаем результаты рассмотрения протеста. Внимание! В закончившемся забеге лошадь под номером десять — Ши Смайл дисквалифицируется. Победителем заезда объявляется лошадь, бежавшая под номером три — Прей Экшн. Это официальный результат скачек».

Среди бушующей толпы Бонд быстро поднялся со своего места и прошел к бару. Теперь нужно было расплатиться с Веллом. Возможно, «бурбон» с водой поможет ему, и в голову придет какая-нибудь подходящая мысль о том, как лучше передать деньги. Это его весьма беспокоило. И тем не менее, лечебные ванны казались достаточно спокойным местом. В Саратого еще никто не знал его. Но после того, как он передаст деньги, он уже больше никогда не будет оказывать услуг Пинкертону. После всего этою нужно будет позвонить Шеди Трику и сообщить ему, что предназначенные ему, Джеймсу Бонду, пять тысяч долларов получить не удалось. Пусть побеспокоится об уплате. Было смешно помогать Лейтеру и дальше обводить этих людей вокруг пальца. Бонду надо было начинать действовать.

С этими мыслями он устремился в переполненный бар.

В маленьком красном автобусе были только негритянка с иссохшейся рукой и девушка, сидевшая около шофера и старавшаяся спрятать свои больные руки и голову, закрытую темной вуалью.

Автобус, украшенный вдоль обоих бортов яркой надписью: «Лечебные грязи и серные ванны. Ходит один раз в час», ехал по городу, не подбирая пассажиров. С основной дороги он свернул на боковую, покрытую гравием, идущую через плантации молодых пихт. Проехав полмили, автобус свернул к холму, к группе серых деревянных домов. Высокая кирпичная труба возвышалась в центре одного из этих зданий, и из нее валил густой черный дым.

Перед зданием ванн не было видно никого, но когда к площадке, крытой гравием, подошел автобус, из двери с проволочной сеткой вышли два пожилых человека и цветная женщина и стали ждать, пока все пассажиры выйдут из автобуса. Когда Бонд ступил на землю, ему в нос ударил запах серы. Бонд отошел от входа и сел на каменную скамью, стараясь приготовить себя к тому, что с ним должно было произойти за дверью, закрытой решеткой, и пытаясь побороть отвращение к этому ужасному запаху. Он говорил себе, что у него просто реакция здорового организма, что это влияние черной трубы с мрачным дымом из нее, но на самом деле все эти ощущения были невольным протестом против того, чтобы войти в эту дверь, выпачкать свое чистое тело грязью и подвергнуться неприятной процедуре, вполне обычной в этом заведении.

Автобус уехал, и он остался один. Было абсолютно тихо, и Бонд заметил, как в боковом окошечке возникли два глаза. Это место как будто смотрело на него, следило за ним, ждало его… А войдет ли он? Получат ли они его?..

Бонд съежился. Он встал и пошел по гравийной дорожке, поднялся по деревянным ступеням, и решетчатые двери захлопнулись за ним.

Он очутился в темной комнате, приемной. Запах серы здесь был еще сильнее. За железной решеткой стоял стол, а на нем в рамках висели рекомендации. Там же висело объявление, написанное от руки заглавными буквами:

«Чувствуйте себя, как дома, в нашей лечебнице. Познайте секрет здоровья!»

Пожилая женщина с копной рыжих волос и печальным лицом, положив палец на месте в книге, на котором она остановилась, подняла голову и спросила:

— Чем могу быть вам полезна?

Она спросила это голосом, в котором ясно чувствовалось, что она считает его новичком. Бонд с презрением посмотрел на нее.

— Я хочу принять ванну.

— Грязевую или черную? — свободной рукой она потянулась за билетами.

— Грязевую, — ответил Бонд.

— Не хотите ли вы купить абонемент? Это будет дешевле.

— Нет, только один билет, пожалуйста.

— Доллар пятьдесят центов, — сказала она.

Она подвинула Бонду билет и придерживала его до тех пор, пока Бонд не положил деньги.

— Куда мне идти?

— Направо, — ответила она, — вдоль по коридору. Ценные вещи лучше оставить здесь. — Она протянула ему большой белый конверт.

Она украдкой смотрела, как Бонд положил в него часы и. содержимое своих карманов, после чего написала на нем его имя.

Двадцать стодолларовых банкнот лежали во внутреннем кармане пиджака Бонда, и он колебался, что с ними делать, не положить ли и их туда же. Потом все же отдал конверт.

— Благодарю вас, — сказал он.

— Проходите, пожалуйста, — сказала она.

В конце комнаты находилась дверь с двумя указателями: направо и налево. На одной было написано «грязи», а на другой — «сера».

Бонд прошел в дверь, повернул направо и пошел вдоль сырого коридора с цементным полом. Он толкнул дверь в конце коридора и очутился в длинной комнате с высоким потолком, который был одновременно стеклянной крышей, и с кабинами вдоль стен. В комнате было жарко и стоял запах сероводорода. Два обнаженных молодых человека с серыми полотенцами вокруг бедер сидели за столом около окна. На столе стояла пепельница, полная окурков, и поднос с грудой ключей. Когда Бонд вошел, они посмотрели на него, и один из них взял ключ с подноса и протянул Бонду. Бонд подошел и взял ключ.

— Двенадцать, — сказал мужчина. — У вас есть билет?

Бонд протянул ему билет, и мужчина жестом показал ему на кабину позади него.

— Ванные там! — сказал он, и оба продолжили прерванную игру в кости.

В тускло освещенной кабине висело одно полотенце, которое от долгой стирки потеряло весь свой ворс. Бонд разделся и обвязался полотенцем вокруг бедер. Он вынул увесистый пакет с банкнотами и засунул его в нагрудный карман пиджака под носовой платок. Он решил, что вор вряд ли полезет в такое место. Потом, повесив оружие на выступающий крюк, вышел и запер за собой дверь.

Бонд не имел ни малейшего понятия о том, что увиди г за дверью в конце комнаты, и его первым впечатлением было, что он попал в морг. Он не успел еще опомниться, как к нему подошел толстый негр с опущенными вниз усами и оглядел его с головы до ног.

— На что жалуетесь, мистер? — спросил он.

— Ни на что, — коротко ответил Бонд. — Я просто хочу попробовать принять грязевую ванну.

— О’кей, — сказал негр. — А сердце у вас в порядке?

— Да.

— О’кей! Сюда, пожалуйста!

Бонд последовал за негром по спускающемуся цементному полу вниз к деревянной скамейке, стоящей около душевых кабин, в одной из которых какой-то мужчина очищался от грязи.

— С вами все будет в порядке, — сказал негр, ступая на мокрый пол и приступая к делу.

Бонд взглянул на тучного негра и у него сжалась кожа при мысли, что он отдаст свое тело этим грубым рукам с розовыми ладонями. Бонд не слишком любил негров, и он был рад, что Англия в этом отношении счастливее Америки: у нее не было проблемы цветных, которая ставилась здесь со школьной скамьи. Он улыбнулся, вспомнив о том, что сказал ему Лейтер во время их прежней встречи в Америке. Бонд обратился к мистеру Бигу, гарлемскому криминалисту, со словами: «этот проклятый негр». Лейтер остановил его:

— Осторожно, Джеймс, — сказал он. — Люди здесь очень чувствительны к цвету кожи. Гак что ты постарайся быть осторожным.

Воспоминание об этом наставлении Лейтера развеселило Бонда. Он отвел глаза от негра и перевел взгляд на грязелечебницу. Это была квадратная, серая, бетонная комната. Четыре электрических лампы без абажура отбрасывали мерцающий свет на мокрые стены и пол. Около стен на козлах стояли столы. Бонд автоматически сосчитал. Их было двадцать. На каждом столе стояли тяжелые деревянные ванны, на три четверти закрытые крышками. В большинстве из них были видны покрытые потом люди, смотрящие в потолок. Несколько глаз с любопытством уставились на Бонда, но большинство красных лиц казались спящими.

Одна ванна была открыта, и крышка стояла у стены. Бонд решил, что именно она предназначена для него. Негр положил в ванну полотенце, разгладил его, потом пошел на середину комнаты, откуда взял два ведра, наполненные грязью до верха. Поставил их около открытой ванны, запустил в одно из ведер свою огромную руку, и размазал грязь по дну ванны. Он продолжал эту операцию до тех пор, пока не покрыл дно на два дюйма, и оставил ее застывать. Потом подошел к ванне, полной мелких кусочков льда. Положив несколько кусков в полотенце, он стал обходить занятые ванны и холодным полотенцем обтирать пот у пациентов.

Больше ничего в комнате не происходило. Было очень тихо, только шипел шланг. Потом шипение прекратилось, и чей-то голос проговорил:

— Порядок, мистер Вейс, на сегодня хватит.

И толстый волосатый, совершенно обнаженный, мужчина выбрался из душевой кабины, подождал, пока служащий поднесет ему халат и проведет через дверь, в которую только что вошел Бонд. Потом служащий подошел к двери в конце зала и вышел из нее. Несколько мгновений через эту дверь лился дневной свет, и Бонд увидел зеленую траву и голубое небо, а затем служащий вернулся с двумя новыми ведрами грязи, и дверь захлопнулась.

Негр подошел к ванне Бонда и дотронулся до грязи рукой. Потом обернулся и кивнул Бонду.

— О’кей, мистер, — сказал он.

Бонд подошел, и служащий взял у него полотенце и повесил на крючок над ванной вместе с ключом от кабины. Бонд стоял перед ним совершенно голый.

— Вы когда-нибудь принимали что-то подобное, мистер?

— Нет.

— Я так и думал, так что сделаю вам грязь с температурой в сто одиннадцать градусов. Если вы захотите, потом увеличу температуру. Ложитесь сюда.

Бонд осторожно влез в ванну и лег. При первом соприкосновении с грязью почувствовал жгучую боль. Он медленно вытянулся и положил голову на чистое полотенце, положенное на надувную подушку.

Когда он улегся, негр засунул обе руки в ведро со свежей грязью и стал намазывать ее на тело Бонда. Грязь была шоколадного цвета, гладкой, тяжелой и вязкой. Запах горячего торфа ударил в ноздри Бонда. Он следил за сверкающими толстыми руками негра, которые работали над коричневой формой, которая когда-то была его телом. Знал ли Лейтер, как это все здесь выглядит? Бонд вАглЯнул на потолок и скорчил свирепую мину. Если это была одна из его шуток…

Наконец негр закончил свое дело, и Бонд оказался полностью закрытым грязью. Белыми остались лишь его лицо и небольшое пространство вокруг сердца. Он стал задыхаться, на лбу выступил пот.

Негр стремительно нагнулся и, взяв край простыни, завязал ее вокруг тела и рук Бонда. Затем он взял другую половину грязного савана и тоже обвязал вокруг тела Бонда. Теперь Бонд мог двигать только пальцами и головой, да и эти его движения были ограничены. После всего этого негр закрыл ванну тяжелой крышкой.

Потом негр взял грифельную доску с полки и, взглянув на часы, висевшие в дальнем углу комнаты, записал на ней время. Было ровно шесть часов.

— Двадцать минут, — сказал он. — Вы чувствуете себя нормально?

Бонд промычал в ответ что-то невразумительное.

Негр отошел от него, чтобы заняться другими делами, а Бонд молча уставился в потолок. Он чувствовал, что пот стекал по его лицу, заливал глаза. Он проклинал Феликса Лейтера.

В три минуты седьмого дверь открылась и на пороге появилась голая фигура Тингалинга Велла. У него было узкое настороженное лицо и худое тело, на котором можно было сосчитать все ребра. Он решительно вышел на середину комнаты.

— Привет, Велл, — сказал служитель. — Я слышал, что у тебя сегодня что-то стряслось. Плохо дело…

— Эти заправилы слишком бесстыдны, — грустно проговорил Велл. — Зачем бы мне было перебегать дорогу Ланни, он один из моих лучших друзей. И зачем мне надо было это делать вообще/ Скачки полностью контролировались. Эй, ты, черный ублюдок! — он выставил вперед ногу и пытался поддеть негра, несущего ведро с грязью. — Ты должен помочь мне сбросить сегодня шесть унций. К тому же они дали мне множество поручений на завтра.

Негр переступил через вытянутую ногу и откашлялся.

— Не беспокойся, бэби, — сказал он, — ты быстро сбросишь вес, и все будет в порядке.

Дверь снова открылась, и один из игроков в кости просунул в нее голову.

— Привет! — сказал он служителю. — Мейбл говорит, что она никак не может дозвониться до кулинарии, чтобы принесли еду. Линия занята или испортилась.

— О, Боже, — сказал негр. — Скажи Джеку, чтобы он привез еду когда поедет обратно.

— О’кей!

Дверь закрылась. Неполадки в телефонной сети в Америке — редчайшая вещь. И это был тот момент, когда сигнал опасности должен был дойти до Бонда. Но вместо этого он взглянул на часы. Еще десять минут надо было лежать в этой грязи. Негр наклонился над ним и вытер ему пот холодным полотенцем. Это было приятно, и Бонд на минуту подумал, что вся эта процедура не так уж плоха, и, вероятно, действительно укрепляет здоровье.

Часы отстукивали секунды. Жокей улегся в ванну, стоящую перед Бондом, и Бонд услышал, что он принимал ванну с температурой в сто тридцать градусов. Его так же завернули в простыню и закрыли ванну крышкой.

Негр на грифельной доске жокея написал: 6.15.

Бонд закрыл глаза и стал думать о том, как ему передать деньги жокею. В комнате для отдыха? Вероятно, там было что-нибудь, на чем можно полежать после процедуры. Или в проходе на обратном пути? Или в автобусе? Нет, лучше не в автобусе. Будет правильнее, если их не увидят вместе.

— Все в порядке. Никому не двигаться! Не волнуйтесь! Мы никого не тронем!

Это был тяжелый бесстрастный голос! в котором, однако, улавливались угрожающие нотки.

Бонд быстро открыл глаза. Его тело сжалось от ощущения наступившей опасности.

Дверь, выходившая на улицу, через которую приносили грязь, была открыта. В дверях стоял мужчина, другой стоял на середине комнаты. В их руках были пистолеты, а на головах — черные балахоны с прорезями для глаз и рта.

В комнате наступила тишина, которая нарушалась лишь звуками падающих капель в душевой. В каждой из кабин находился голый мужчина, и они выглядывали из кабин в комнату, глядя через завесы воды и судорожно глотая воздух. Служитель неподвижно сто>:л, и вода из шланга лилась ему на ноги.

Человек с пистолетом, находившийся в комнате, подошел к негру, стоявшему с полными ведрами в руках и дрожавшему гак, что часть грязи выливалась через край.

Бонд увидел, как человек, глядя негру прямо в глаза, перехватил пистолет за ствол и ударил в живот. Гот закричал и упал, его голова коснулась сапога мужчины так, что показалось, будто он поклонился ему. Мужчина отдернул ногу.

— Где жокей? — спросил он. — В котором корыте Велл?

Негр поднял правую руку, и мужчина подошел к тому месту, где Бонд лежал ногами к голове Велла. Человек сначала посмотрел в лицо Бонда: два блестящих глаза взглянули на него через прорези маски балахона. Человек прошел дальше и остановился около жокея.

Какое-то время он стоял, не двигаясь, потом подпрыгнул и уселся на крышку ванны Велла, глядя ему в глаза.

— Ну-ка, Тингалинг Велл, — проговорил он, и в голосе его было неестественное дружелюбие.

— В чем дело? — голос Велла звучал резко и испуганно.

— Как Тингалинг, — мужчина говорил насмешливым тоном, — у тебя есть что-нибудь в мыслях?

Жокей судорожно глотнул воздух.

— Может быть, ты никогда не слышал о Ши Смайл? И ты не был там сегодня, когда она нарушила правила? Сегодня утром, а? — голос звучал жестко.

Жокей тихо заплакал.

— Ради Бога, простите меня! Это была не моя вина. С каждым может такое случиться…

Это звучало, как хныканье ребенка перед наказанием. Бонд вздрогнул.

— Мои друзья говорят, что это была хитрая уловка, — мужчина наклонился над жокеем, и голос его стал еще более жестким. — Мои друзья сказали, что жокей мог сделать это только преднамеренно. Они осмотрели твою комнату и нашли гранд — тысячу долларов в патроне лампы. Мои друзья просили меня узнать, откуда у тебя эти деньги?

Резкий удар и пронзительный крик раздались одновременно.

— Признавайся, или я выбью из тебя мозги!

Бонд снова услышал удар. Из ванны раздался стон.

— Это мои деньги. Это все, что у меня есть. Я спрятал их в лампе. Это мои деньги, я вам клянусь! Ради Бога, вы должны мне поверить! Вы должны поверить!

Голос всхлипывал и умолял.

Человек издал отвратительное мычание и поднял пистолет так, что он попал в поле зрения Бонда. Он соскочил с крышки ванны и, глядя в лицо жокея, продолжал елейным голосом:

— За последнее время ты часто участвовал в скачках. Ты в плохой форме, тебе нужен отдых. Тебе нужна тишина, как в санатории.

Человек медленно отошел от ванны, продолжая говорить. Теперь он находился вне поля зрения жокея, а Бонд увидел, как он нагнулся и взял ведро с грязью, над которым клубился пар. Потом человек вернулся обратно, низко держа ведро и все время говоря что-то. Потом подошел еще ближе к ванне жокея и посмотрел вниз. Бонд весь сжался и почувствовал, как тяжело давит на грудь грязь.

— Я уже сказал тебе, Тингалинг, абсолютная тишина… Некоторое время ничего не есть. Прекрасная тенистая комната с задернутыми светонепроницаемыми шторами.

Мягкий голос монотонно звучал в мертвой тишине. Руки стали медленно подниматься. Выше… выше…

Потом жокей увидел ведро и понял, что сейчас произойдет. И он начал вопить:

— Нет, нет, нет!!!

Хотя в комнате было жарко, от черной грязи в ведре шел пар, когда она стала медленно вытекать из ведра. Человек отступил в сторону и бросил опустевшее ведро служителю, в которого оно ударило. Потом подошел к напарнику, все так же стоявшему в двери. Он обернулся.

— Никаких шуток и без полиции! Телефон отключен. — Он резко рассмеялся. — Лучше откопайте этого парня до того, как его глаза окончательно поджарятся.

Дверь захлопнулась, и в комнате воцарилась тишина, которую нарушала только вода, льющаяся в кабинах.

— Что произошло дальше?

Лейтер сидел на стуле в комнате Бонда в мотеле, а Бонд шагал по комнате взад и вперед, останавливаясь лишь для того, чтобы выпить виски из бутылки, стоявшей на столике около кровати.

— Ужасный хаос, — ответил Бонд. — Каждый умолял служителя выпустить его из ванны, а служитель при помощи шланга смывал грязь с лица Тингалинга и кричал двум другим служителям, чтобы они помогли ему. На полу стонал негр. Обнаженные мужчины из душевых кабин метались, как цыплята с отрезанными головами, а двое мужчин, которые играли в кости, подбежали и сняли крышку с ванны Велла, распеленали его и понесли под душ. Я думаю, что он был почти при смерти, наполовину удушенный грязью. Все его лицо было покрыто ожогами. Это было ужасное зрелище! Потом один из голых мужчин взял себя в руки и стал обходить ванны, снимая с них крышки, и вскоре в комнате оказалось двенадцать голых мужчин, покрытых грязью, и только один свободный душ. Постепенно все встало на свои места. Кто-то из служителей вышел, чтобы поехать за «скорой помощью». Кто-то вылил воды на негра, и он пришел в себя. Стараясь казаться не очень заинтересованным, я постарался выяснить, кто были эти два человека с оружием, но их никто не знал. Я подумал, что они из другого города. И никто больше так не думал об этом, потому что никто не пострадал, кроме жокея. Все хотели только одного: поскорее смыть грязь и убраться оттуда.

Бонд сделал еще один глоток виски и закурил сигарету.

— Было ли что-нибудь больше всего запомнившееся у этих двух молодчиков? — спросил Лейтер. — Рост, одежда, еще что-нибудь?

— Мне было плохо видно человека, стоявшего в дверях, — ответил Бонд. — Он был ниже второго ростом и тоньше его. На нем были серые брюки и темный пиджак. Пистолет калибра 45. Возможно, кольт. Другой, который все это проделывал, высокого роста и довольно полный. Двигался быстро. Черные брюки и коричневый пиджак с белыми полосками, без пальто и без галстука. Черные дорогие ботинки. Калибр 38 полицейского образца. Часов на руке не было. Да! — внезапно вспомнил Бонд. — У него на верхней части большого пальца правой руки есть бородавка. Она выглядит красной, как будто он обкусывает ее.

— Винт, — уверенно сказал Лейтер. — А другого зовут Кидд. Они всегда работают вместе. Лучшие кадры шайки Спенгов. Винт — ублюдок, настоящий садист. Он всегда сосет свою бородавку на пальце. Его прозвали «Ветренный трус». У этих молодчиков у всех есть клички. Винт не любит путешествовать, его укачивает в машинах и поездах, и он считает, что самолеты — это западня. Приходится отдельно оплачивать, когда ему по ходу работы нужно передвигаться по стране. Но он весьма полезен, когда стоит на земле. Кидд — приятный малый, и друзья зовут его Буффи. Вероятно, основному он научился у Винта. Такие люди и становятся страшными ублюдками-убийцами. У Кидда седые волосы, хотя ему только тридцать лет. Это одна из причин, по которой они любят работать в капюшонах, но когда-нибудь этот молодчик Винт пожалеет, что не снял бородавку. Я сразу подумал о нем, когда ты сказал о бородавке. Думаю пойти в полицию и заявить о них. И я расскажу им всю подноготную о Ши Смайл, а остальное они сделают сами. Сейчас Винт и его дружок садятся в поезд, но тем не менее не повредит поддать им немного жару. — Лейтер подошел к двери и обернулся. — Не волнуйся, Джеймс, я вернусь через час и мы хорошо пообедаем. Я выясню, куда доставили Велла, и мы передадим ему деньги. Может быть, это немного развеселит беднягу. До скорой встречи!

Бонд разделся и минут десять мылся в душе, чтобы полностью избавиться от воспоминаний о грязевой ванне. Затем он оделся и пошел к телефонной кабине, откуда заказал разговор с Шеди Триком.

— Линия занята, мистер, — сказала телефонистка — Вы подождете?

— Да, пожалуйста, — сказал Бонд.

Когда он убедится, что горбун находится в своей конторе, то сможет сказать ему, что уже неоднократно пытался дозвониться, но линия была занята. Шеди наверняка спросит, почему же он сразу не позвонил ему и не рассказал о Ши Смайл. Будучи свидетелем того, что произошло с жокеем, Бонд был еще более склонен пощекотать нервы «Спенг Моб» рассказом о происшедшем.

Телефон издал сухой дребезжащий звук, характерный для вызова в американской телефонной сети.

— Вы заказывали Висконсин 7-3697?

— Да.

— Ваш номер освободился. Говорите с Нью-Йорком.

В трубке раздался высокий голос горбуна.

— Слушаю. Кто говорит?

— Джеймс Бонд. Я пробовал дозвониться к вам раньше.

— Да?

— Я ничего не получил от скачки Ши Смайл.

— Я все знаю. В этом виноват жокей. Ну и что?

— Деньги…

На другом конце провода стало тихо.

Потом горбун сказал:

— О’кей! Мы начнем снова. Я перешлю вам тысячу долларов, которые вы выиграли у меня. Помните?

— Да, конечно.

— Подождите у телефона. Я позвоню вам через несколько минут и скажу, что с ними делать. Где вы остановились?

Бонд сказал ему, где.

— О’кей! Утром вы получите деньги.

Телефон замолчал.

Бонд подошел к прилавку и просмотрел заголовки газет. Он был удивлен, но ему нравился трезвый расчет этих людей. Они, конечно, были правы: где бы мог он, англичанин, добыть в Америке пять тысяч долларов, кроме как в какой-нибудь игре. Что же будет дальше?

Телефон снова зазвонил, и Бонд вошел в кабину, закрыв за собой дверь.

— Это вы, Бонд? Слушайте меня внимательно. Вы получите их в Лас-Вегасе. Возвращайтесь в Нью-Йорк и садитесь в самолет, билет запишите на меня, я оплачу его. Самолетом до Лас-Анджелеса, а потом в Лас-Вегас, туда ходит самолет местной линии. Вам заказан номер в «Тиаре». Осмотритесь вокруг и слушайте внимательно. Точно в десять пятнадцать во вторник вечером подойдете к центральному из трёх столов для игры в очко в отеле «Тиара». Столы стоят в комнате, примыкающей к бару. Вы поняли?

— Да.

— Садитесь и играйте по максимальной ставке в одну тысячу долларов. Играйте пять раз. Затем встаньте и рассчитывайтесь. Вы меня поняли?

— Да.

— Ваш чек в «Тиаре» оплачен. После игры ждите дальнейших указаний. Вы поняли? Повторите.

Бонд сделал это.

— Так, — сказал горбун, — не говорите лишнего и не делайте ошибок. Нам ошибки не нравятся. Вы это поймете, когда прочтете завтрашние газеты.

Раздался мягкий щелчок. Бонд положил трубку и с задумчивым видом пошел в свою комнату.

Очко! Старая игра детских лет в «двадцать одно»… Это напомнило ему о других баталиях в других детских комнатах для игр: о подростках, считающих цветные игральные кости, у каждого игрока их было на шиллинг, и возбужденных от того, что, перевернув десятку или туза, получаешь деньги в двойном размере. Трепет перед пятой картой, когда у одного уже есть семнадцать очков и ему нужно было только еще четыре или меньше…

Теперь он снова собирался играть в детскую игру. На этот раз сдающий карты будет шулером, а цветные фишки в его ставке будут оцениваться сотнями долларов. Он вырос, и теперь это настоящая взрослая игра.

Бонд лег на кровать и уставился в потолок. Пока он ждал Лейтера, его мысли перенеслись в город азартных игр, заставляя задуматься о том, что там может произойти, и еще о том, как часто ему удастся видеться с Тифани Кейс.

В пепельнице было пять окурков, когда он услышал шаги Лейтера по наружной гравийной дорожке. Они вместе подошли к «студиллаку», а когда ехали, Лейтер рассказал ему последние новости.

Мальчики из шайки Спенга провели всех: Писарро, Бада, Винта, Кидда. Теперь Ши Смайл путешествовала в клетке через континент, направляясь на ранчо в Неваде. ФБР уже знает об этом.

— Без тебя, как свидетеля, никто не будет дознаваться, кто были эти двое, орудовавшие в грязелечебнице. И я был бы очень удивлен, если бы ФБР занялось бы Писарро и его лошадью. Они оставили это мне и моей конторе. Я переговорил с моим начальством, и мне предложили ехать в Лас-Вегас и каким-нибудь образом установить, где захоронены останки настоящей Ши Смайл. Я должен сам заняться этим делом. Как это тебе нравится?

Не успел Бонд ответить, как они подъехали к единственному приличному ресторану в Саратого «Бабочке». Они вышли из машины и поручили наблюдение за ней швейцару.

— Хорошо, что мы можем пообедать вместе, — сказал Лейтер. — Ты никогда не ел омаров, жареных в масле, как они готовятся здесь? Но знаешь, это было бы не так приятно, если рядом за столом сидел бы кто-нибудь из ребят Спенга и жрал бы спагетти с соусом «Карузо».

Было поздно, и большинство гостей уже заканчивали обед и подавались на аукцион. Они сели за столик в углу, и Лейтер попросил официанта не очень торопиться с омарами, а принести пока два «мартини» с вермутом «Крестоба-инка».

— Итак, ты собираешься ехать в Лас-Вегас? — сказал Бонд. — Смешной набор совпадений…

И он рассказал Лейтеру о своем разговоре с Шеди Триком.

— Все вполне закономерно, никаких случайностей, — возразил Лейтер. — В этом нет никакого совпадения. Мы оба двигаемся ощупью, и наши дороги ведут в Лас-Вегас. Но сначала мне надо кое-что подчистить здесь в Саратого. Надо будет оформить кучу отчетов. Половина моей жизни у Пинкертона связана с отчетами. Но я буду в Лас-Вегасе к концу недели. Я не смогу часто видеть тебя прямо под носом Спенга, но изредка мы сможем видеться или обмениваться записками. Вот, что я тебе скажу, — добавил он. — У нас есть человек, секретный агент. Шофер такси по имени Курсо, Эрни Курсо. Хороший парень. Я сообщу ему, и он присмотрит за тобой. Он знает все, что там происходит, и знает всех приезжающих из других шаек. Он даже знает, где можно найти одноруких гангстеров, которым за работу платят бешеные деньги. А это самый большой секрет в этом проклятом гангстерском мире. Ты ничего не видел, раз не видел этого мира. Пять миль игорных домов… Неоновый свет, после которого Бродвей кажется рождественской елкой…

Лейтер рассмеялся.

— Черт, тебе легко с этой шулерской оплатой за столом для игры в очко! По приезде в Лондон ты сможешь похвастаться тем, как ты их получил в «Тиаре», — Лейтер отхлебнув виски. — Но лучше я тебе преподам основы их игры в карты, на случай, если тебе придется ставить свои пенни против их горшков с золотом.

— Валяй.

— Я действительно имею в виду горшок с золотом, — продолжал Лейтер. — Видишь ли, Джеймс, весь штат Невада, как это считает публика, состоит из Рено и Лас-Вегаса и является горшком золота на конце радуги. Человек расценивается в соответствии с ценой билета на самолет, ставкой в азартных играх. И это действительно так. Не так давно, когда игра в кости велась правильно, молодой Джи Ай сделал двадцать восемь прямых проходов на столе для игры в кости в гостинице «Десерт»… Двадцать восемь! Если бы он начал с доллара и ему позволили бы превысить установленные лимиты, он бы выиграл двести пятьдесят миллионов! Конечно, ему не дали этого сделать! В лучшем случае, людям удавалось выиграть до ста пятидесяти тысяч долларов. Джи Ай выиграл семьсот пятьдесят долларов и бросился бежать, как будто за ним гнался черт. Они так никогда и не узнали его имени. Сегодня эта пара игральных костей лежит на красной сатиновой подушечке в казино гостиницы «Десерт».

— У них, вероятно, хорошая реклама?

— Хорошая жизнь! — ответил Лейтер. — Все мужчины в мире до сегодняшнего дня не могли и мечтать об этом. Казино сделало эту самую большую мечту реальностью и, скоро ты сам увидишь этих жаждущих в казино. В одном из них используются восемьдесят пар костей каждые двадцать четыре часа, сто двадцать пачек пластмассовых карт, пятьдесят машин возвращаются обратно на рассвете. И ты увидишь маленьких леди в перчатках, работающих на этих автоматах. У них есть продуктовые корзинки для монет. Они работают за этими автоматами по десять, двадцать часов в день, не уходя в комнату отдыха. Ты мне веришь? Ты знаешь, почему они носят перчатки? Чтобы их руки не кровоточили…

Бонд недоверчиво усмехнулся.

— Ладно, ладно, — согласился Лейтер. — Я уверен, что эти леди быстро погибают. Истерия, сердечные приступы, параличи… Разноцветные и звенящие деньги, проходящие перед ними, навечно поселяются в их мозгу. Но при всех казино есть врачи, дежурящие круглосуточно, и маленьких старушек вовремя уносят, когда они начинают кричать: «Банк! Банк!», словно это имя их любовника. Взгляни на скромные залы «Бинго», колеса фортуны и множество игровых автоматов в нижней части города, в «Золотом самородке» и в «Подкове». Но не следует ходить туда. Мне посчастливилось узнать о ставках, а я знаю, как ты любишь азартные игры… Так что сделай мне одолжение, не ходи туда и, вообще, вбей себе в голову то, что я тебе сейчас скажу. Теперь записывай…

Бонд вынул карандаш и оторвал от меню кусочек бумаги. Лейтер взглянул на потолок.

—: Что же получают Спенги? Пять процентов — «Блекдиак» — он взглянул на Бонда. — Кроме того, плут, в твоей игре в рулетку — пять с половиной процентов! До пятнадцати процентов в «Бинго» и «Колесе счастья», и пятнадцать-двадцать процентов — в автоматах. Не так уж и плохо, правда? Каждый год одиннадцать миллионов посетителей играют в пользу мистера Спенга и его друзей. Возьми двести долларов как средний капитал каждого простака, и ты сможешь подсчитать, сколько за год остается в Лас-Вегасе от игры.

Бонд положил карандаш и обрывок бумаги в карман.

— Спасибо за информацию, Феликс, но ты, кажется, забыл, что я еду туда не для отдыха!

— О’кей, черт тебя подери! — сказал Лейтер. — Но не вздумай жульничать в Вегасе. У них все поставлено на широкую ногу, и они не потерпят никаких трюков. — Лейтер перегнулся через стол. — Я хочу рассказать тебе одну вещь. Недавно там побывал один из таких дельцов. Кажется, играл в очко. Решил сам заняться бизнесом и сунул несколько банкнот в карман во время игры. Они это заметили. На следующий день какой-то парень ехал в город из Баудер-сити и увидел что-то розовое, торчащее из кустов. Может быть, цветок кактуса или что-нибудь другое… Он остановился и решил посмотреть… — Лейтер ткнул Бонда пальцем в грудь. — Дружище, эта торчащая розовая вещь оказалась рукой, в ней была колода карт, развернутая веером. Приехала полиция с лопатами и откопала парня. Это был тот самый игрок… Они пробили ему сзади голову и закопали. Смешная проделка с рукой и картами должна была служить предостережением для других. Ну, как тебе это нравится?

— Неплохо, — сказал Бонд.

Им принесли обед, и они начали есть.

— Отметь для себя, — сказал Лейтер, поглощая омара. — этому парню следовало бы знать, на что он идет со своим бизнесом. Они хорошо все организовали в этих казино. Посмотри на свет, льющийся с потолка. Очень современно! Просто отверстия, из <оторого свет падает на столы. Но взгляни еще раз, и ты увидишь, что в некоторых нет света. Сначала кажется, что они сделаны для того, чтобы был выдержан общий рисунок. — Лейтер покачал головой. — Это совсем не так, друг мой! На верхнем этаже расположена телекамера на подвижной тележке, которая, двигаясь по полу, делает снимки через эти пустые отверстия. Один из видов контроля за игрой. Если они интересуются кем-то из игроков или одним из сдающих карты, они снимают полностью всю игру. И за этим столом каждая карта контролируется молодчиками, сидящими там, наверху. Красиво, да? Эти люди знают все, кроме запаха… А тог парень надеялся, что в этот момент камеры не будет. Роковая ошибка!

Бонд улыбнулся Лейтеру.

— Я буду очень осторожен, — обещал он. — Но не забывай, что мне надо сделать еще один шаг вдоль алмазной трубки. Мне действительно надо как можно ближе подойти к Серафиму Спенгу, твоему другу, и я не могу это сделать, просто послав ему визитную карточку. Я тебе скажу еще кое-что, Феликс, — голос Бонда звучал размеренно. — Я совершенно неожиданно вошел в эту игру против братьев Спенгов. Мне не понравились те двое в капюшонах и то, что один из них ударил негра. Кипящая грязь… Я не возражаю, если бы он просто избил человека, то есть действовал обычным методом полицейских и бандитов. Но эта грязь обнаружила их отвратительные замашки. И я стал противником Писарро и Бада, — голос Бонда звучал как-то просительно. — Я считал, что должен предупредить тебя об этом.

— О’кей! — Лейтер оттолкнул пустую тарелку. — Я побуду здесь еще и постараюсь собрать все данные. Я скажу Эрни, чтобы он присматривал за тобой. Но не думай, что ты сможешь обратиться к адвокату или британскому консулу, если у тебя возникнет конфликт с шайкой. Там существует лишь одна законодательная фирма: Смит и Вессон, — он стукнул по столу своим протезом. — Лучше выпить по последней рюмке «бурбона» с водой. Ты едешь в пустыню сухую и до черта жаркую в это время года. Никаких рек, никаких источников воды. Ты будешь пить ее с содой, а потом вытирать пот со лба. В тени сто двадцать градусов. Только там совсем нет тени.

Им принесли еще виски.

— Мне будет не хватать тебя, Феликс, — сказал Бонд, обрадованный тем, что может немного отойти от своих мыслей. — И некому будет учить меня американскому образу жизни. А между тем, мне кажется, что ты проделал тонкую работу с Ши Смайл. Хорошо было, если бы ты мог пойти со мной разоблачать Спенгов. Вместе нам, наверное, удалось бы это сделать.

Лейтер тепло взглянул на друга.

— Если ты работаешь на Пинкертона, такой тип работы не подходит, — ответил он. — Я тоже слежу за гангстером, но я должен взять его по закону. Если мне удастся выяснить, где находятся останки лошади, то этому бандиту придется несладко. Но я должен жить здесь, и если я вступлю в борьбу со Сленгами, их друзья найдут способ сделать со мной, моей семьей и моими друзьями все, что угодно. Они не остановятся до тех пор, пока не навредят мне больше, чем я им. Не очень приятно, согласись, придти домой и найти его сожженным вместе с сестрой. Я боюсь, что в этой стране такое может вполне произойти. Посмотри на материалы о корпорации убийц. Посмотри на отчет Кефаулера. Сейчас гангстеры уже не интересуются спиртными напитками. Они управляют государством… Вернее, его правительством… Они полностью управляют такими штатами, как Невада. Об этом пишут в книгах и газетах, об этом говорят в речах и проповедях. Но все летит к черту на деле… — Лейтер горько рассмеялся. — Может быть, ты сможешь нанести удар нашей свободе, домашнему уюту и красоте с помощью твоей пушки? Это все еще «Беретта»?

— Да, — ответил Бонд, — все та же «Беретта».

— И у тебя все еще есть номер с двумя нолями, дающий право убивать?

— Да, — сухо ответил Бонд. — И это тоже.

— Тогда все хорошо, — сказал Лейтер, тяжело вставая с места. — Тогда хорошо… А теперь пойдем домой и постараемся выспаться. Дай отдых твоим глазам, чтобы они были зорче. Я думаю, тебе это очень пригодится.

Самолет описал дугу над искрящимся синим Тихим океаном, потом пролетел над Голливудом и набрал высоту, чтобы пройти над коньком Пасс и через высокие золотистые хребты Сьерра-Пай.

Бонд увидел бесконечные ленты проспектов с высокими пальмами. Поливальные машины на изумудных лужайках перед грандиозными домами. Крупные авиационные заводы. Множество киностудий с множеством декораций. Городские улицы, загородные ранчо, что-то наподобие миниатюрного трека, четырех мачтовая шхуна в натуральную величину, вкопанная в землю. Затем они перелетели через горы и оказались над бесконечной красной пустыней.

Они пролетели над Берстоу, откуда берет начало дорога Санта Фе, ведущая через пустыню Плато Колорадо, оставив справа горы Калико, которые когда-то были мировым центром добычи буры, и оставив далеко слева сухие песчаники Мертвой долины. Потом снова появились горы с отблесками солнца, потом зелень и начался спуск с обычным предупреждением: «Пристегните, пожалуйста, ремни и потушите сигареты».

Горячий воздух обжег лицо Бонда, и по нему начал струиться пот, когда он находился на дороге между прохладным самолетом и предвещающим прохладу аэропортом с кондиционированным воздухом. Когда он приблизился к зданию, стеклянные двери, управляемые фотоэлементом, раскрылись и немедленно закрылись за ним. И сразу же на его пути оказались четыре автомата. Было вполне естественно, тут же вынуть мелочь и нажать на кнопки, смотреть, как появляются лимоны, апельсины, вишни. Пять центов, десять центов, двадцать центов… Бонд опробовал все автоматы, и только один выдал ему обратно три монетки, которые он только что опустил в него. Когда он двинулся дальше, ожидая багаж, в глаза бросилась надпись над большой машиной, в которой, вероятно, была вода со льдом. Надпись гласила: «Кислородный бар». Он подошел к автомату и прочел остальное: «Дышите чистым кислородом. Быстро поднимает настроение. Облегчает страдания от сонливости, нервозности и многих других неприятных ощущений».

Бонд опустил двадцать пять центов в щель автомата и нагнулася так, чтобы его рот и нос оказались закрытыми широкой маской. Он нажал кнопку и, как было сказано в инструкции, стал медленно вдыхать и выдыхать. Это было похоже на очень холодный воздух. Полное отсутствие запаха и вкуса. В конце минуты раздалось щелканье, автомат выключился, и Бонд выпрямился. Он не чувствовал ничего, кроме легкого головокружения. Но чуть позже понял, что просто попался на удочку, увидев, как один из пассажиров с иронической улыбкой наблюдал за ним. Он улыбнулся в ответ.

По радио пассажиров попросили забрать багаж. Бонд взял свой чемодан и стремительно вышел через качающиеся двери в горячие объятия полудня.

— Вы едете в «Тиару»? — спросил коренастый малый с коричневыми глазами и прямым взглядом из-под шоферской фуражки.

— Да.

— О’кей! Пошли!

Человек не предложил поднести чемодан. Бонд последовал за ним к изящному «шевроле». Он бросил чемодан на заднее сидение и сам сел туда же.

Машина тронула с площади аэропорта на магистраль. Она пересекла ее, вливаясь в крайний ряд, и повернула налево. Шофер держался внутренней стороны и ехал медленно, и Бонд почувствовал, что его изучают в зеркальце. Он посмотрел на опознавательную карточку шофера: Эрни Курсо, № 2584. Тут же была и фотография.

В машине пахло сигарным дымом, и Бонд опустил стекло. Обжигающий воздух заставил его немедленно поднять стекло обратно.

Шофер немного обернулся к нему.

— Не стоит делать этого, мистер Бонд, — дружелюбно проговорил он. — В машине установлен кондиционер. Может быть, это и не чувствуется, но все же здесь лучше, чем снаружи.

— Спасибо, — сказал Бонд и добавил. — Насколько я понимаю, вы — друг Феликса Лейтера?

— Да, — ответил шофер, не оборачиваясь. — Хороший парень. Он просил меня присмотреть за вами. Буду рад чем-нибудь помочь. Вы здесь долго пробудете?

— Не знаю ничего определенного, — ответил Бонд. — Но уж, по крайней мере, несколько дней наверняка.

— Что же мне вам сказать? — проговорил шофер. — Не думайте, что я собираюсь обманывать вас, но если мы собираемся работать вместе и если у вас есть деньги, вероятно, самым разумным было бы нанять такси по дням. Пятьдесят долларов в день, ведь я как-то должен зарабатывать себе на жизнь. Это вполне естественно для швейцаров отелей и для прочих, и ни у кого не вызовет подозрений. Иначе я не вижу возможности держаться вблизи от вас. А так они не станут нас подозревать, даже если я буду по полдня ожидать у отеля. А там слишком много подозрительных типов.

— Лучше не придумаешь. — Бонду сразу понравился этот человек, и он во всем поверил ему. — Это вполне правильное решение.

— О’кей! — Шофер стал более разговорчивым. — Публике здесь не нравится, мистер Бонд, когда что-нибудь выходит за пределы обычного. Как я уже сказал вам, они очень подозрительны. Вы выглядите как угодно, но только не как турист, приехавший сюда расшвыривать деньги, и поэтому можете доставить им немало хлопот. Любой человек поймет, что вы англичанин даже до того, как вы начнете говорить. А что этот англичанин здесь делает? К какому типу англичан он относится? Кажется, он человек, с которым может быть трудно иметь дело… Так что давайте хорошенько присмотрим за ним… Кстати, вы видели в здание аэропорта парня, у которого в руках была кожаная сумка?

Бонд сразу вспомнил человека, наблюдавшего за ним около «Кислородного бара».

— Да, видел, — ответил он и только сейчас понял, что кислород сделал его беззаботным.

— Уверяю, что сейчас он рассматривает ваши снимки. В той кожаной сумке у него находится шестнадцатимиллиметровая камера. Он только нажимал на спуск. Он снимает с расстояния в пятьдесят футов. Прямо и в профиль. Эти снимки будут храниться в полицейском архиве вместе с перечнем ваших вещей в чемодане. По первому взгляду нельзя определить, есть у вас оружие или нет. Может быть, у вас плоская кабура… Но если бы у вас оказалось оружие, то все время, пока вы находитесь в отеле в своей комнате, поблизости обязательно будет человек с оружием. Такое распоряжение будет передано сегодня же вечером. Здесь никто не носит плащи. Их одевают только для того, чтобы было удобнее спрятать оружие.

— Большое спасибо, — сказал Бонд, сердясь на самого себя. — Насколько вижу, я должен быть более осторожным. У них тут, кажется отлаженная машина.

Шофер утвердительно кивнул и продолжал ехать молча.

По обеим сторонам пустынной до сих пор дороги стали появляться автоколонки и мотели. Они проехали мимо мотеля с бассейном, у которого были прозрачные стены, и видели, как в этот самый момент какая-то девушка нырнула в светло-зеленую воду, подняв фонтан брызг. Потом показалась газовая станция с элегантным рестораном. На нем была надпись: «Газетерия». Освежитесь здесь. Имеются прохладительные напитки со льдом. Заезжайте».

Около мотеля стояли три автомобиля, которые обслуживали официантки в бикини и туфельках на высоких каблуках. Большая шестиполосная магистраль протянулась через лес пестрых знаков и разноцветных фасадов и терялась в пламенеющем мареве горячих испарений. День был жарким и душным, настоящее пекло. Высоко стояло солнце, расплавляя даже бетон. И нигде не было тени, кроме как под редкими пальмами, которые попадались около мотелей. Глаза Бонда почти ослепли от сверкания хромированных машин, и он чувствовал, как мокрая рубашка прилипла к телу.

— Сейчас въезжаем на «Стрип», — сказал шофер. — Он известен также, как улица Мира. Это шутка, понятно?

— Понятно, — сказал Бонд.

— Справа «Фламинго», — сказал Эрни, когда они проезжали мимо низкого модернизированного отеля с высокой неоновой башней, — Бакси Сигал построил его в 1946 году. Он приехал в Лас-Вегас с побережья и огляделся вокруг. У него были лишние деньги, которые нужно было во что-то вложить. В Лас-Вегасе было много народу. Широко открытый город. Процветают азартные игры, легальные публичные дома. Хорошенькое местечко. Сигал не стал терять время. Он увидел и учел все возможности.

Бонд засмеялся от такой характеристики.

— Да, мистер, — продолжал шофер, — Он увидел возможности и стал стремительно действовать. Он был здесь до 1947 года, пока его не превратили в решето. Полиция не смогла собрать всех пуль. А вот «Санд», построенный неизвестно кем два года назад. Парня перед отелем зовут Дисек Кифатор, раньше он был полицейским в Нью-Йорке. Может быть, вы слышали о нем?

— Кажется, нет, — ответил Бонд.

— Дальше следует гостиница «Десерт». Построена Уилборном Кларком на деньги, полученные от операций в Цинцинати. А это здание с металлической эмблемой «Сахара» — последнее творение. Владельцами являются игроки из Орегона. Получилась смешная штука. В вечер открытия они потеряли пять тысяч. Все крупные игроки приходят с карманами, полными долларов, чтобы сделать приличную игру для успешного открытия. Здесь стало обычаем собираться всем при открытии разных заведений, но в карты ведь не всегда везет. И парни потеряли пять тысяч долларов. Город до сих пор смеется над ними.

Потом Эрни показал налево, где неоновая реклама оповещала: «Вы переезжаете границу. Налево новый западный город. Его стоит посмотреть».

— Вон там — «Сведебед», а через дорогу — «Тиара», наиболее крупная гостиница в Лас-Вегасе. Я полагаю, вы все знаете о мистере Спенге и обо всем, что с ним связано?

Он затормозил и остановился напротив отеля Спенга, наверху которого сверкала корона из бриллиантовых огней, то вспыхивая, то угасая, соперничая с солнечными лучами, и отражаясь от полотна дороги.

— Да, в общих чертах мне все известно, — ответил на вопрос Эрни Бонд. — Но я буду рад с вашей помощью пополнить свои знания. А что сейчас?

— Что вы сказали, мистер?

Бонд почувствовал, что ему уже надоел этот ужасный блес Стрипа и хочется войти в помещение, чтобы избавиться от жары, пообедать, может быть, немного поплавать, а потом отдохнуть до вечера. Он сказал об этом Курсо.

— Это меня устраивает, — ответил тот. — И я думаю, что первую ночь вы будете спать спокойно. Главное, ведите себя естественно. Если вам предстоит выполнить какую-нибудь работу здесь, в Вегасе, то лучше сперва хорошенько осмотреться. Понаблюдайте за азартными играми, дружище! — он усмехнулся. — Вы когда-нибудь слышали о башнях молчания, которые существуют в Индии? Говорят, что там местным хищникам требуется лишь двадцать минут, чтобы вытряхнуть из человека все его деньги. В «Тиаре» на это потребуется немного больше времени. — Шофер переключил на первую скорость. — И все же нашелся один парень, — продолжал он, наблюдая в зеркальце за движением и ожидая возможности пересечь дорогу, — который смотался из Вегаса со ста тысячами долларов. Только вся соль заключается в том, что когда он начал играть, у него было полмиллиона…

Машина пересекла дорогу и остановилась у широких стеклянных дверей розового здания. Швейцар в небесно-голубой форме открыл дверь такси и потянулся за чемоданом Бонда. Бонд вышел из машины в палящую жару и, когда проходил к двери, услышал, как Эрни сказал швейцару:

— Какой-то сумасшедший англичанин! Нанял меня за пятьдесят долларов в день! Что ты об этом думаешь?

Затем за Бондом захлопнулась дверь, и прохладный воздух приветствовал его в сверкающем дворце Спенга.

Бонд пообедал в роскошном зале, расположенном около овального бассейна, и, глядя на купающихся, решил, что только одному проценту посетителей этого бассейна стоило носить купальные костюмы. Потом он медленно пошел через полосу, отделяющую центральное здание от того, в котором находился его номер, вошел к себе, разделся и бросился на кровать. В этом здании помещались лишь спальные комнаты, всего их было шесть и назывались они по названиям камней. Бонд находился на первом этаже, и его помещение было голубым с темно-синей и белой отделкой. Это был чрезвычайно комфортабельный номер. В нем стояла мебель-модерн из серебристого дерева, возможно, березы. Возле его кровати — приемник, а телевизор находился у окна. За окном был маленький внутренний дворик, закрытый со всех сторон. Этим двориком пользовались любители позавтракать в уединении. В номере было тихо, и сюда не доносился шум от кондиционера. Бонд почти мгновенно заснул.

Он проспал четыре часа. И за это время магнитофон, соединяющий с телефоном и помещенный в тумбочке около кровати, покрутил несколько сот футов пленки, записывая тишину.

Когда он проснулся, было уже семь часов. Магнитофон зафиксировал, что он взял телефонную трубку и попросил к телефону мисс Тифани Кейс. После небольшой паузы он сказал:

— Скажите ей, что звонил Джеймс Бонд, — после чего положил трубку.

Затем магнитофон зафиксировал шум, производимый Бондом, шум от душа, в семь тридцать — щелчок ключа в замке, когда Бонд вышел из комнаты и запер ее за собой.

Полчаса спустя магнитофон зафиксировал шум открываемой двери. Мужчина в форме официанта с корзиной фруктов, на которой было написано: «С наилучшими пожеланиями от управлюящего», вошел в комнату, открутил два винта в тумбочке у кровати и, сняв катушку с лентой, поставил туда же новую. Корзину с фруктами он оставил на столе. Затем вышел и запер за собой дверь.

После этого в течение нескольких часов магнитофон записывал тишину.

Бонд сидел у длинного бара «Тиары», тянул «мартини» и взглядом провинциала изучал большой зал.

Первое, на что он обратил внимание, было необычное оформление помещения. «Незаметная ловушка для мышей». Так назвал он это про себя. Главной целью было загнать посетителя-мышку в игорную ловушку, независимо от того, хочет он этого или нет.

Там было только два входа: один с улицы, второй — из спальных корпусов и от бассейна.

Если ты вошел в эти двери и захотел купить газету или сигареты в одном из киосков, выпить или заказать что-либо в одном из двух ресторанов, или просто посетить туалет, ты не мог бы пройти мимо ряда автоматов и игорных столов. И когда человек попадал в водоворот жужжащих машин, среди которых все время слышался отравляющий звук каскада серебряных монет, падающих в серебряную чашечку, или внезапный крик: «Делайте вашу игру!», который издавала одна из девушек у столов, он был потерян. Не плениться возбужденным говором, доносившимся от столов для игры в кости, шумом двух рулеток и лязганьем серебряных монеток мог только стальной мышонок, который пробежал бы мимо, его устроил бы больше кусочек сыра… Но, как приметил Бонд, приманка эта была не для чувствительных мышек, которых можно привлечь грубой подделкой сыра. Это была элегантная ловушка, весьма очевидная и одновременно вульгарная. Непрерывный шум машин походил на непрерывный шум мотора старого грузовика, едущего на свалку, не смазанного, приговоренного к смерти.

Игроки стояли и с силой тянули ручки машин, как будто они ненавидели то, что делали. И если однажды им улыбалась фортуна в маленьком стеклянном окошечке, они уже больше не ожидали того момента, когда колесо перестанет вращаться, а бросали следующую монету, тут же протягивая руку туда, куда надо. Нажим на рукоятку лязг монеты и металлический звон… А когда внезапно возникал серебряный водопад, и металлическая чашечка переполнялась монетами, игроку приходилось опускаться на колени и подбирать упавшие монеты. И, как сказал Лейтер, это были главным образом пожилые женщины, процветающего класса домашних хозяек. Толпы их стояли у автоматов охваченные прохладой и музыкой вращающихся машин. И они играли до тех пор, пока не проигрывали все свои деньги.

Затем Бонд услышал, как одна из девушек, обслуживающих рулетку, воскликнула: «Банк!» Некоторые из женщин подняли головы, и Бонд содрогнулся от вида этих пустых глаз и полуоткрытых ртов.

Он отвернулся от омерзительной картины и, потягивая «мартини», стал слушать мелодию, доносившуюся из конца зала, где находился оркестр.

Над одним из киосков была бледная надпись: «Дом Алмазов». Бонд кивнул официанту и когда тот подошел, спросил его:

— Мистер Спенг был здесь сегодня вечером?

— Я его не видел, — ответил официант. — Он обычно приходит после первого сеанса, около одиннадцати. Вы его знаете?

— Лично — нет.

Бонд расплатился и пошел к столам для игры в очко. Он остановился у центрального столика. Он сядет за этот столик ровно в пятнадцать минут одиннадцатого. Он взглянул на часы. Было восемь тридцать.

Стол был маленьким, покрытым зеленым сукном. Восемь игроков на высоких стульях сидели лицом к сдающему, который стоял и раздавал по две карты, кладя их в восемь пронумерованных квадратов на столе.

Основные ставки были по пять, десять и двадцать долларов.

Сдающему карты было на вид лет сорок, на лице его застыла приятная улыбка. Он был одет в униформу. Белая рубашка и тонкий черный галстук. На черные брюки был подвязан зеленый фартук из сукна. На нем, на одном из углов, было вышито «Джейк».

Сдающий брал ставки и сдавал карты. За столом не было никаких разговоров, кроме тех случаев, когда игрок заказывал какой-нибудь напиток или одну из закусок официантам в черных шелковых пиджаках, которые двигались в проходах между столами. В центральном проходе стояли полицейские с пистолетами и наблюдали за игрой.

И фа была быстрой, продуманной и монотонной. Она была настолько механической, что напоминала автомат. Бонд понаблюдал, а потом направился к двери с табличкой: «курительный зал», который находился в дальнем конце зала. По дороге он прошел мимо четырех шерифов в опрятной синей форме. Эти люди скромно стояли и замечали все, не глядя ни на кого. На каждом их бедре висело по пистолету в открытой кобуре и сверкал патронташ с пятьюдесятью нумерованными патронами.

«Много охраны», — подумал Бонд, толкнув качаующуюся дверь курительной комнаты. Оглядевшись, Бонд вышел из курительной и снова прошел мимо столов к двери с неоновой надписью: «Опаловая комната».

Низкий круглый стол ресторана в розовых, белых и серых тонах был заполнен наполовину. «Хозяйка» подплыла к нему и проводила его к угловатому столику. Она наклонилась, чтобы поправить цветы в центре столика и показала ему свою прекрасную грудь, которая наполовину была подделкой, потом подарила ему очаровательную улыбку и удалилась.

Через десять минут появилась официантка с подносом и положила на его тарелку булочку и кусок масла. Она также поставила блюдо, на котором были сливки и оладьи, украшенные оранжевым сыром. Затем подошла вторая официантка и подала ему меню, сказав: «Вас обслужат».

Через двадцать минут после того, как он пришел, Бонд смог заказать дюжину моллюсков и бифштекс, и так как он считал, что ему придется ждать долго, то попросил еще и «мартини».

«Много вежливости и довольно быстрое обслужива-кие», — заметил про себя Бонд и принялся за обед, во время которого он думал о предстоящей ночи и о том, как бы заставить их принять его на службу.

Он был несколько озадачен ролью испытываемого парня, которому должны заплатить за первую выполненную работу и которому потом, если он понравится мистеру Спенгу, могли предоставить постоянную работу, наравне с остальными, входящими в гангстерский синдикат. Его раздражало, что он не мог действовать сам. Сначала он был послан в Саратого, а потом сюда, в эту укромную ловушку, где находилось множество воротил гангстерского мира. Он был здесь, ел их обед, спал на их кровати, а в это время они следили за ним, Джеймсом Бондом, взвешивая и рассуждая, достаточно ли у него твердая рука, вызывает ли он доверие, что он за личность.

Бонд жевал бифштекс и думал о том дне, когда взялся за это идиотское дело, но потом заставил себя перестать думать об этом и сразу стало спокойно. Какого черта, стоит ли беспокоиться! Все было продумано и пока проходило хорошо. Ведь теперь он добрался до конца алмазной трубки, прямо в обитель Серафима Спенга, который вместе со своим братцем в Лондоне и таинственным ABC занимался самой большой контрабандой в мире.

Какое значение в таком случае имеет самочувствие Джеймса Бонда? Это был момент неудовлетворенности, какого-то отвращения ко всему происходящему и чувства бессилия против этих американских гангстеров.

На самом деле, как решил Бонд, все эти ощущения были именно от того, что он почувствовал тоску по родине. Он пожал плечами. К черту Спенга и гангстерский притон! К черту Лас-Вегас! Он взглянул на часы. Было ровно десять часов. Он закурил сигарету, встал и медленно пошел через зал по направлению к казино.

В задуманной игре было два пути: вести себя тихо и ждать случая или ускорить то, что должно было случиться.

Картина в большом игорном зале изменилась. Стало много тише. Оркестр ушел, и толпа женщин тоже. За столиками было всего несколько игроков. Там были две или три привлекательные девушки в вечерних туалетах, которым платили пятьдесят долларов за то, что они вносили веселье в среду игроков. Был там так же пьяный мужчина, который держался за один из столиков и выкрикивал разные ругательства.

Изменилось и что-то еще… Сдающей карты у центрального столика для игры в очко была Тифани Кейс.

Потом Бонд увидел, что все сдающие карты были приятного вида женщины, одетые в одинаковые костюмы серого цвета с черным: короткая серая юбка с широким черным поясом и пряжкой, серая блузка с черным шарфом на шее. Серое сомбреро на черном шнурке свисало со спинки стула, черные туфли и нейлоновые чулки бежевого цвета.

Бонд взглянул на часы и двинулся к столу. Итак, Тифани должна бьип сдать ему карты так, чтобы он смог выиграть пять тысяч долларов. Конечно, он не выбирал момент, когда она приступит к работе… Он будет за столиком с ней один. Не будет никаких свидетелей в случае, если она вытащит не ту карту.

Точно в 10.15 Бонд легкой походкой подошел к столу и сел лицом к Тифани.

— Добрый вечер!

— Добрый вечер! — и она улыбнулась ему тонкой привычной улыбкой.

— Какая минимальная ставка?

— Тысяча долларов.

Когда Бонд положил десять стодолларовых бумажек, к столу подошел полицейский и остановился около Тифани Кейс. На Бонда он едва взглянул.

— Может быть, этот парень желает новые карты, мисс Тифани? — спросил он. И тут же протянул ей колоду. Девушка вскрыла новую колоду и протянула полицейскому старую.

Тифани Кейс перетасовала колоду, разделила ее ловким движением рук и положила обе половинки на стол, а потом проделала то, что называется «честным тасованием карт». Но Бонд заметил, что обе половинки были не совсем одинаковы и когда она подняла их со стола и снова произвела безобидную перетасовку, то снова соединила карты. Потом всю эту манипуляцию Тифани повторила еще раз, после чего положила колоду перед Бондом, предлагая ему снять. Бонд с одобрением проследил, как она проделала один из труднейших вариантов в раскладке карт. Таким образом, новая колода была перетасована, и единственным результатом этой операции было достижение определенной цели: разложить все карты в том порядке, каком они были, когда она их развернула. Тифани продемонстрировала превосходную технику, и Бонд был в восторге от ее ловкости.

Она сдала ему две карты, а потом и себе две. Внезапно Бонд понял, что ему придется быть очень внимательным. Он должен играть точно установленную игру, иначе может все испортить, всю последовательность, в которой были приготовлены карты.

На другом конце стола были написаны слова: «Сдающий карты должен добирать к 15-ти и останавливаться на 17-и».

Скорее всего, они дали ему выигрышные карты на тот случай, если бы за столом был еще игрок или кто-нибудь наблюдал за игрой. Они должны были все устроить так, чтобы выигрыш казался вполне естественной удачей. Девушка не должна была каждый раз сдавать ему 21 или 17.

Он взглянул на свои карты. Валет и десятка. Он взглянул на девушку и покачал головой. У нее было 16, и она вытащила карту, сбросив у себя короля.

Около нее стоял поднос, на котором были только серебряные монеты и банкноты по 20 долларов, но полицейский быстро оказался около нее с жетоном на 1000 долларов. Она взяла его и передала Бонду, а тот положил его, как ставку, а свои 1000 долларов спрятал в карман. Она опять сдала ему и себе по две карты. У Бонда было 17 и он опять покачал головой. У нее было 12, она прикупила еще 3, а затем 9 — итого 24. Опять проигрыш.

Полицейский снова подошел с жетоном. Бонд опустил его в карман, оставив прежний, как ставку. На сей раз у него было 19, а у нее оказалось 10, потом 17, на чем, по правилам, она должна была остановиться. Следующий жетон опять попал в карман Бонда.

Широкие двери открылись, и поток людей устремился в игорный зал. Послеобеденное ревю закончилось. Скоро они заполнят столики. Наступал момент их последней игры, после которой он должен встать и уйти. Она с нетерпением взглянула на него. Он взял карты, которые она сдала ему: 20. У нее тоже были две десятки. Бонд улыбнулся такому совпадению. Она быстро сдала ему еще две карты, как раз в тот момент, когда три игрока подсели к их столику. У него было 19, а у нее — 16. Получилось именно то, что требовалось. Полицейский даже не удосужился передать четвертый жетон девушке, а протянул его через стол Бонду и едва заметно усмехнулся.

— Повезло… — сказал один из новых игроков, когда Бонд положил жетон в карман и поднялся со своего места.

Бонд через стол взглянул на девушку.

— Спасибо, — сказал он. — Вы прекрасно сдаете.

— Спасибо, — ответила она. — Вы прекрасно играете.

— Я бы этого не сказал, — тут же заметил один из новых игроков.

Тифани Кейс очень строго взглянула на Бонда.

— Заходите, пожалуйста.

Она долгие секунды смотрела на Бонда, потом перевела глаза на карты. Тщательно перетасовала их и протянула одному из игроков, чтобы он снял.

Бонд повернулся спиной к столу и направился к выходу, думая о ней и о ее взгляде. Другие, очевидно, тоже находили ее привлекательной, потому что вскоре за этим столом сидели уже восемь мужчин, а другие стояли рядом и наблюдали за ней.

Бонд почувствовал спазмы ревности.

Он подошел к бару и заказал себе «бурбон» с водой, чтобы отпраздновать наличие пяти тысяч долларов в кармане.

Бармен достал неоткупоренную бутылку и поставил ее перед Бондом.

— Откуда эта вода? — спросил Бонд.

— Из Баудар Дем, — серьезно ответил бармен. — Каждый день привозят на грузовиках. Не беспокойтесь, — добавил он, — это настоящая ключевая вода.

Бонд бросил на стойку серебряный доллар.

— Я уверен, что это так, — сказал он. — Сдачу оставьте себе.

Он стоял, повернувшись спиной к бару, держа бокал в руке и решая, что же теперь ему делать… Итак, с ним расплатились. И Шеди Трик сказал ему, чтобы он ни в коем случае не подходил больше к игорным столам.

Бонд допил бокал и пошел к ближайшему столу с рулеткой. Около него было всего несколько человек, играющих по малым ставкам.

— Максимальная ставка? — спросил он у пожилого человека с мертвыми глазами.

— Пять тысяч долларов, — безразлично ответил мужчина.

Бонд вынул четыре жетона и десять стодолларовых билетов и положил их рядом с крупье.

— На красное!

Крупье выпрямился на стуле и украдкой взглянул на Бонда. Он положил один за другим четыре жетона на красное, подвигая их своей палочкой. Потом сосчитал банкноты Бонда и сбросил их в отверстие в столе и, взяв пятый жетон с полки около себя, положил рядом с остальными. Бонд увидел, что колени крупье приподнялись под столом. Полицейский, услышав сигнал, подошел к столу, как только крупье пустил рулетку.

Бонд достал сигарету и закурил. Его рука была твердой. Он почувствовал прекрасное ощущение свободы, ведь он смог избавиться от опеки этих людей. Он считал, что должен обязательно выиграть… Он смотрел, как рулетка замедлила ход, и маленький шарик из слоновой кости упал в отверстие.

— 36. Красное. Высокие и четные.

Крупье забрал доллары проигравших и передал деньги выигравшим. Потом он взял тонкий жетон, величиной с молитвенник и положил его перед Бондом.

— Черное, — сказал Бонд.

Крупье бросил один жетон в пять тысяч долларов на черное и снял ставку Бонда с красного.

Вокруг стола стало шумно, подошли еще несколько наблюдателей. Бонд почувствовал на себе любопытные взгляды, но смотрел через стол в глаза полицейскому. Они были враждебны, как глаза гадюки, и все же немного испуганы.

Бонд слегка улыбнулся ему, когда рулетка закрутилась, а потом раздался грохот маленького шарика, когда тот остановился.

— Семнадцать. Черное. Нижние и верхние, — сказал крупье.

Послышался вздох толпы, и голодные глаза проследили за тем, как перед Бондом положили большой жетон.

«Еще раз, — подумал Бонд, — только не теперь…»

— Я сейчас не буду играть, — сказал он крупье.

Тот посмотрел на Бонда и с помощью лопатки подвинул ему его ставку. Рядом с полицейским появился человек, который смотрел на Джеймса тяжелым взглядом. Сигара в центре его красных губ торчала, как ружье, и была направлена на Бонда. Большое квадратное тело в синем смокинге было неподвижно, и у него было сходство с тигром, следящим за добычей и одновременно опасающимся ее. Лицо его было бледным и напоминало цветом слоновую кость. Он был похож на своего брата в Лондоне прямыми сердитыми бровями и короткой стрижкой жестких волос «под щетку», тяжелым, выступающим вперед подбородком.

Колесо снова закрутилось, и глаза всех устремились к нему. Шарик попал в одно из двух отверстий, и Бонд порадовался, что пропустил эту игру.

«Теперь в последний раз… — подумал он, — а потом прочь отсюда с двадцатью тысячами долларов Спенга!»

Он взглянул на своего хозяина: две линии жестких бровей и сигара были все также устремлены на него, но на бледном лице нельзя было ничего прочесть.

— Красное! — Бонд протянул крупье пятитысячный жетон и проследил, как он скользнул по столу.

Невольно замелькали мысли: «Не слишком ли я положился на удачу? Нет! Все будет в порядке!

— Пять. Красное. Нижние и нечетные, — сказал крупье.

— Я забираю ставку, — сказал Бонд, — благодарю за доставленное удовольствие.

— Приходите снова, — спокойно сказал крупье.

Бонд сунул руку с четырьмя выигрышными жетонами в карман пиджака и стал пробираться через толпу, окружавшую стол, направляясь через зал к кассе.

— Три банкноты по пять тысяч и пять по одной, — сказал он кассиру.

Мужчина в кассе взял четыре жетона Бонда и отсчитал банкноты. Бонд положил их в карман и подошел к почтовому киоску.

— Конверт авиапочты, пожалуйста, — сказал он.

Подойдя к письменному столу, стоявшему у стены, он вложил в конверт три банкноты по пять тысяч долларов и написал на нем: — «Лично. Управляющему Универсального экспорта. Риджент Парк. Англия».

Затем он купил в киоске марки, наклеил их на конверт и опустил его в ящик с надписью: «Почта США» в надежде, что там конверт будет находиться в полной безопасности.

Потом он посмотрел на часы. Было без пяти двенадцать. Он в последний раз осмотрел комнату и заметил, что за столом, где раньше была Тифани Кейс, появился новый человек, сдающий карты. И нигде не было видно мистера Спенга. Затем он вышел на жаркую душную улицу, прошел через лужайку к зданию со спальными комнатами, вошел в свою и запер за собой дверь.

— Как дела?

Был вечер следующего дня, и машина Эрни Курсо медленно ехала по Стрип, направляясь к деловой части Лас-Вегаса. Бонду надоело ждать, когда что-нибудь произойдет, и он позвонил агенту Пинкертона, предложил ему встретиться и поговорить.

— Неплохо, — ответил Бонд. — Вытряс из рулетки кое-какие деньги, но, мне кажется, что это очень мало беспокоит нашего друга. Говорят, у него много лишних денег.

Эрни Курсо фыркнул.

— Я бы сказал, — заметил он. — что у этого парня их столько, что ему не надо носить очки, когда он ведет машину. Ветровое стекло его «кадиллака» сделано по рецепту окулиста.

Бонд засмеялся.

— Сколько же денег он потратил на это?

— Он сумасшедший, — ответил шофер, — он без ума от Старого Запада. Он купил себе целую улицу призрачного города на Хайвэй, 95. Он полностью перестроил это место: сделал деревянные тротуары, причудливый бар, деревянный отель, в котором он поселяет своих парней. Он построил даже старую железнодорожную станцию! Недалеко от того места находится возвышенность, которая называется Спек-трвилл. Раньше там велась добыча серебра. Около трех лет назад они из этих гор добывали миллионы и по железной дороге отправляли серебро в Риолит, который находится, приблизительно, в пятидесяти милях отсюда. Еще один призрачный город… Сейчас — это туристический центр. Спенг построил там дом из бутылок из-под виски. Этот город раньше был пунктом, откуда серебро доставлялось на побережье. Спенг купил старый паровоз, который появился одним из первых, когда проложили железную дорогу, и хранит его в идеальном рабочем состоянии на станции «Спекор Винн». На нем он катает своих приятелей до Риолита и обратно. Поезд ведет сам. И там есть все: шампанское, игра, оркестр, девушки! Вот так они развлекаются… Должно быть, это действительно интересно. Сам я ничего не видел — к этому совершенно невозможно подобраться близко. Да, мистер, — шофер опустил боковое стекло и с чувством плюнул на дорогу, — вот там мистер Спенг тратит свои деньги. Я вам уже говорил, что он сумасшедший!

«Все объясняется так легко», — подумал Бонд. Вот почему весь день он ничего не слышал о мистере Спенге или его друзьях. Ведь сейчас конец недели. Они все там, в этом городе, играют в поезда, в то время, как он спит, плавает, спокойно слоняется целый день по «Тиаре» в ожидании событий. Но в действительности-то он заметил: от него отводили взгляды и все время возле находился или слуга, или один из шерифов в форме. Они не доверяли ему, хотя он ничего конкретного не сделал.

Около десяти часов утра, после ванны и завтрака, Бонд решил подстричься в парикмахерской. Около нее стояло несколько человек, но единственным клиентом, кроме него, была крупная фигура в купальном костюме, чье лицо было спрятано под горячим полотенцем, а сама фигура лежала в откидном кресле. Его правой рукой, свисающей с ручки кресла, занималась маникюрша. У нее было кукольное, розово-мраморное личико и светлые, коротко подстриженные волосы. Она сидела около кресла на маленькой скамеечке, держа на коленях поднос с инструментами.

Бонд, глядя в зеркало перед своим креслом, с интересом следил за тем, как парикмахер осторожно поднял один уголок полотенца, а потом с чрезвычайной осторожностью вырезал волосы из ушей клиента с помощью маленьких тонких ножниц. Перед тем, как снять краешек полотенца с другого уха, он нагнулся и спросил:

— А ноздри, мистер?

Из-под горячего полотенца раздалось утвердительное мычание, и парикмахер высвободил из-под полотенца нос. Затем он снова с величайшей осторожностью продолжил свою работу. Во время всей этой процедуры в маленьком зале царила мертвая тишина, нарушаемая мягким лязгом ножниц у головы Бонда и случайным позвякиванием металла, когда маникюрша клала инструмент на поднос. Потом раздался легкий скрип, это парикмахер осторожно нажал на ручку кресла, чтобы оно приняло более вертикальное положение.

— Ну как, мистер? — спросил Бонда парикмахер, держа перед ним ручное зеркало.

Это произошло в то время, когда Бонд рассматривал свой затылок. Вероятно, приподнялось кресло, рука девушки соскользнула и внезапно раздался приглушенный рев, и мужчина в купальном халате вскочил с кресла, сорвал с лица полотенце и сунул в рот палец. Потом он вынул его изо рта и, быстро нагнувшись, с размаху ударил девушку по щеке так, что она упала со скамеечки, а поднос с инструментом пролетел через всю комнату. Мужчина выпрямился и повернул свое разъяренное лицо к парикмахеру.

— Сука! — прорычал он.

Он сунул палец обратно в рот и, спотыкаясь среди разбросанных инструментов, исчез из зала.

— Да, мистер Спенг, — пролепетал парикмахер дрожащим голосом и стал кричать на всхлипывающую девушку.

Бонд повернул голову в его сторону и тихо сказал:

— Прекратите кричать…

Он встал и снял полотенце, лежащее вокруг его шеи.

Парикмахер удивленно посмотрел на него и быстро сказал:

— Да, мистер, — и нагнулся, чтобы помочь девушке собрать инструменты.

Расплачиваясь за стрижку, Бонд слышал, как стоящая на коленях, девушка жалобно оправдывалась:

— Это не моя вина, мистер Люциан! Он сегодня был такой нервный! Его руки дрожали. Я никогда не видела его в таком состоянии. Он был весь напряжен.

Бонд получил удовольствие при мысли о напряженном состоянии Спенга. Голос Эрни Курсо резко оборвал его мысли:

— Мы прихватили хвост, мистер Бонд, — проговорил он краешком рта. — Их двое, впереди и сзади. Не оглядывайтесь! Видите впереди «шеви-седан»? Там двое парней и у них два зеркала, они уже некоторое время недалеко от нас. Сзади нас небольшая машина типа «секс-шип», старая спортивная модель «ягуара» с откидными сиденьями. По чистой случайности я знаю этих парней — две пары продажных шкур. Они любят модно одеваться. Единственный металл, которым они владеют, лежит в их карманах. Посмотрите кругом, как бы восхищаясь пейзажем, и следите за их правыми руками, пока я их немного развлеку. Готовы?

Бонд сделал то, что ему было сказано. Шофер поставил ногу на педаль газа и одновременно включил зажигание. Раздался звук, похожий на выстрел 88-миллиметрового орудия. Бонд увидел, как две правые руки тут же скользнули в карманы ярких спортивных курток. Бонд быстро повернул голову.

— Вы правы, — сказал он. — Лучше высадите меня, Эрни, я не хочу навлекать на вас беду.

— Ерунда, — возразил разгоряченный шофер. — Они ничего не смогут мне сделать. Вы платите за любое повреждение машины, а я попробую побить их. О’кей?

Бонд вытащил из бумажника банкноту в тысячу долларов и сунул деньги в карман куртки шофера.

— Вот для начала, — сказал он. — Спасибо вам, Эрни. Посмотрим, на что вы способны…

Потом он вытащил «Беретту» из кобуры. Это было как раз то, что он и ожидал.

— О’кей, парень! — весело сказал шофер. — Я всегда мечтал о возможности подшутить над гангстерами. Я не люблю, когда мной повелевают, они слишком долго проделывали это со мной и некоторыми моими друзьями. Приготовиться!

Впереди была прямая дорога с редко попадающимися встречными машинами. Вершины дальних гор были озарены заходящим солнцем, а дорогу начали окутывать сумерки, но включать фары было еще рано.

Они ехали со скоростью около сорока миль в час, и приземистый «ягуар» висел у них на хвосте. Внезапно Эрни нажал на тормоза так, что Бонд резко подался вперед. Машина стремительно затормозила, засвистели покрышки. Раздался звон металла и разбитых стекол, когда «ягуар» стукнулся об их бампер. Шофер такси наклонился вперед и отпустил тормоз, включил газ и с ужасным скрежетом освободил свою машину от исковерканного радиатора «ягуара». После этого машина стала быстро набирать скорость.

— Хорошо сработано, а? — с удовольствием проговорил Эрни. — Как они там, сзади?

— Разбит радиатор, — ответил Бонд, вглядываясь через стекло. Оба передних крыла расплющены. Капот весь в трещинах, возможно, он полностью разбит.

Бонд потерял машину из вида и отвернулся.

— Они вышли на дорогу и пытаются снять передние крылья. Возможно, через некоторое время снова смогут двигаться. Но это, во всяком случае, очень хорошее начало! У тебя есть еще что-нибудь в запасе, вроде этой шутки?

— Теперь уже не так легко, — проворчал шофер. — Война объявлена. Следите за ее ходом. Лучше опустите голову. «Шеви» остановился у обочины. Они могут открыть огонь. Мы подъезжаем к ним.

Бонд почувствовал, как машина стремительно рванулась вперед. Эрни Курсо полулежал на переднем сидении, ведя машину одной рукой, следя за дорогой, тянувшейся впереди. Когда они на большой скорости промчались мимо «шевроле», послышался лязг и два выстрела. Множество мелких осколков стекла посыпалось на Бонда. Эрни Курсо выругался и машина немного свернула в сторону, но потом снова выровнялась.

Бонд встал на колени на заднем сидении и выбил стекло рукояткой пистолета. Сверкая фарами, «шевроле» мчался за ними.

— Постарайтесь задержать их, — сказал Курсо приглушенным голосом. — Я собираюсь сделать резкий поворот и остановиться за следующим домом. Даю вам возможность стрелять, когда появятся из-за угла.

Бонд весь подобрался, а покрышки снова засвистели. Машина пробалансировала на двух колесах, выпрямилась и остановилась. Бонд выскочил из машины, бросился на землю и выставил руку с пистолетом. Огни «шевроле» осветили боковую дорогу, раздался визг шин, когда машина повернула в их сторону.

«Сейчас, — подумал Бонд, — до того времени, когда они успеют опомниться»….

Щелк! Щелк! Четыре пули на расстоянии двадцати ярдов. И все прямо в цель.

«Шевроле» не выровнялся. Он переехал через обочину на другую сторону дороги, ударился о толстое дерево, отскочил от него, врезался в фонарь, полностью развернулся и медленно перевернулся набок.

В то время, как Бонд следил за машиной, ожидая, когда отзвуки металлического скрежета затихнут у него в ушах, из хромированного рта машины стремительно вылетел язык пламени. Кто-то пытался вылезти из окна. В любой момент пламя могло достигнуть бензобака, а по нему добраться до бака с горючим, и тогда для человека в машине было бы слишком поздно думать о спасении.

Бонд собирался перебежать дорогу, когда услышал стон с переднего сидения такси. Повернувшись, он увидел, как Эрни Курсо сползает на пол. Забыв о горящей машине, Бонд рванул дверцу такси и наклонился над шофером. Повсюду была кровь. Левая рука Эрни была залита кровью. Бонду кое-как удалось усадить его на место, и глаза шофера открылись.

— О, Боже! — простонал он сквозь зубы. — Вытащите меня с этого сиденья, и гоните как черт. С минуты на минуту может появиться «ягуар». Отвезите меня к врачу.

— О’кей, Эрни! — сказал Бонд, садясь за руль. — Я позабочусь обо всем.

Он завел мотор и быстро двинулся по дороге, прочь от горевшей машины и испуганных людей, появившихся из домов, стоявших и с ужасом глядевших на горящую машину.

— Продолжайте ехать прямо, — сказал Эрни. — Эта дорога выведет вас на шоссе Боудер Ден. Вы видите что-нибудь в зеркальце?

— Да. За нами быстро идет какая-то машина с затемненными фарами. Может быть, это «ягуар»… Сейчас она находится, приблизительно, в двух кварталах от нас.

Он прибавил скорость, и такси стремительно рванулось по пустынным улицам.

— Быстрее, — сказал Эрни Курсо. — Мы должны обязательно где-нибудь спрятаться. Надо сделать так, чтобы они потеряли наш след. Вот что я вам скажу. Номер 95 по этой улице — кинотеатр для автовладельцев, под названием «Пейнен Пит». Мы скоро будем там. Теперь медленно и резко вправо. Видите те огни? Быстрее заезжайте туда и направо. Прямо по песку. Встаньте между машинами. Спокойно. Стоп!

Они остановились в заднем ряду машин, выстроившихся по одной прямой перед огромным экраном, на котором громадный мужчина что-то говорил симпатичной огромной девушке.»

Бонд оглянулся и взглянул на линию столбов, от которых громкоговорители присоединялись к автомобилям. Пока он смотрел, на площадку въехали еще две машины и пристроились в заднем ряду. Ни одна из них не была похожа на «ягуар». Но было темно и разглядеть что-нибудь трудно. Он так и остался сидеть, повернувшись лицом к въезду.

К их машине подошла девушка-служитель с подносом на шее.

— С вас один доллар, — сказала она и заглянула в салон, чтобы убедиться, что нет третьего пассажира. Она взяла штекер динамика и вставила его в гнездо на столбе, после чего повесила маленький громкоговоритель через окно внутрь машины. Громадные мужчины и женщина на экране начали ссориться.

— Кока-кола, сигареты, сладости? — предложила девушка, забирая доллар, протянутый Бондом.

— Нет, благодарю, — ответил Бонд.

— Как хотите, — сказала девушка и пошла к другим, позже приехавшим.

— Мистер, ради Бога, погасите свет, — сквозь зубы пошептал Эрни Курсо, — продолжайте следить. Подождем немного, а потом отвезите меня к врачу. Надо вынуть пулю.

Голос Эрни был слабым, и теперь, когда девушка отошла от машины, он лег на сидение, прислонившись головой к дверце.

— Потерпи немного, Эрни, постарайся потерпеть…

Бонд нашел выключатель у громкоговорителя и повернул его. Мужчина на экране собирался ударить женщину, и ее рот был открыт в беззвучном крике.

Бонд обернулся и уставился в темное пространство позади. Ничего… Он взглянул на соседние машины: два лица слились в одно, бесформенная масса на заднем сидении. Два чопорных пожилых лица уставились вверх, блеск света на бутылке…

Потом до него дошел запах лосьена для бритья… Темная фигура поднялась с земли и направила пистолет ему в лицо, а голос с другой стороны около Эрни Курсо мягко прошептал:

— О’кей, ребята! Спокойно!

Бонд взглянул на жирное лицо стоящего перед ним человека с холодными глазами и жесткой улыбкой. Губы его прошептали:

— Выходи или твой друг станет трупом… У моего приятеля на пистолете глушитель. Мы с тобой сейчас совершим прогулку.

Бонд повернул голову и увидел черное дуло пистолета, приставленное к горлу Эрни. Он взвесил все шансы.

— О’кей, Эрни! — сказал он. Я пойду с ними. Лучше один, чем два. Я скоро вернусь и отвезу тебя в госпиталь. Позаботься пока о себе сам.

— А ты — забавный малый, — сказал мужчина с толстой рожей.

Он открыл дверцу машины, не отводя пистолета от головы Бонда.

— Прости, друг, — сказал Эрни Курсо слабым голосом. — Я догадываюсь…

Он не успел договорить и упал на сидение после удара пистолетом по уху. Бонд заскрипел зубами и весь напрягся, думая только о том, сможет ли он достать свою «Беретту». Он переводил взгляд с одного на другого врага и взвешивал шансы. Четыре глаза и два дула были алчными ждущими любого повода, чтобы его кокнуть. И оба рта улыбались, как бы вызывая его на какой-нибудь необдуманный поступок. Его кровь похолодела. Он выждал еще мгновение и потом с поднятыми руками вышел из машины, прогнав мысль о немедленном сопротивлении.

— Идите к воротам, — мягко сказал толсторожий мужчина. — И примите, пожалуйста, естественный вид. Я буду за вами следить.

Его пистолет исчез, но рука была в кармане.

Второй присоединился к нему и встал по другую сторону Бонда, положив руку на ремень брюк. Все трое направились к выходу, и поднимающаяся луна высветила их длинные тени, движущиеся впереди них по блестящему бетонному покрытию.

Красный «ягуар» стоял за воротами у стены. Бонд позволил им забрать свой пистолет и сел рядом с шофером.

— Никаких безумных выходок, если хотите сохранить свою голову на плечах, — сказал толстяк, садясь на место для багажа, рядом с шарами для гольфа. — Пистолет направлен на вас.

— Да… Когда-то у вас была хорошая машина! — сказал Бонд.

Разбитое ветровое стекло было опущено, а кусок хромированного бампера висел между передними колесами без крыльев.

— Куда же мы направляемся в этих останках?

— Сам увидишь, — коротко ответил шофер, сухощавый человек с жестким лицом и баками.

Он вывел машину на дорогу и погнал обратно в город. Вскоре они уже оказались в джунглях неона. Проехав через город, они быстро помчались по двухсторонней автостраде, тянувшейся по освещенной луной пустыне к горам.

Вспомнив о том, что говорил ему Эрни, Бонд понял: они ехали в Спектрвилл. Он откинулся на сидение и закрыл глаза, чтобы защитить их от пыли, и стал думать о будущем, о том, как он сможет отомстить за своего друга.

Итак, эти двое и еще те двое в «шевроле» были посланы, чтобы доставить его к мистеру Спенгу. Почему для этого потребовалось четыре человека? Вероятно, это было ответом на его откровенное неповиновение, которое он проявил, играя в казино, несмотря на запрет!

Машина ехала прямо по пустынной дороге, и стрелка спидометра колебалась в пределах восьмидесяти миль. Мимо них размеренно проносились телеграфные столбы.

Бонд внезапно почувствовал, что он далеко не полностью уверен в тех ответах, которые дал на свои собственные вопросы…

Может быть, он полностью раскрыт, как враг «Спенг Моб»?

Он вполне мог бы оправдаться по поводу своей игры в рулетку тем, что не понял полного смысла данного ему приказа. По поводу вреда, который он причинил этим четверым, он вполне мог сказать, что принял их за «хвост», посланный какой-то соперничающей организацией. «Если вы хотели видеть меня, почему не могли просто позвонить в номер?» — Бонд почти слышал, как произносит это с неподдельной обидой в голосе. По крайней мере, он показал им, что он достаточно сильный человек, который может при случае постоять за себя, что он годится для любой работы, которую мог бы предложить ему в будущем мистер Спенг. «В любом случае, — заверял себя Бонд, — моей конечной целью было добраться до конца алмазной трубки и связать каким-то образом Серафима Спенга с его братом в Лондоне».

Бонд наклонился, сосредоточив внимание на круге света перед ним, собирая свои мысли и прокручивая все варианты предстоящего разговора. Главное, что полезного он сможет узнать об алмазной трубке в новых обстоятельствах. Потом он подумал об Эрни Курсо и о том, как отомстит за него.

Он совершенно не думал о своей безопасности, не боялся этих людей, он питал к ним только презрение и отвращение.

Бонд все еще репетировал свой разговор с мистером Спенгом, когда после двух часов езды, почувствовал, что скорость машины начала снижаться. Они подъехали к высокому проволочному забору, в котором были ворота с большой надписью: «Спектрвилл». Граница города. Не въезжать. Злые собаки».

Машина остановилась под объявлением, висящим на металлическом столбе, вмонтированном в бетон. На столбе находился звонок и еще одно объявление, выведенное красными буквами. Там было написано: «Позвоните и доложите о своем деле».

Не оставляя руля, человек с баками высунулся из окна и нажал на кнопку звонка. Пауза. Металлический голос произнес: — Да?

— Фрассо и Мак Голинг, — громко сказал шофер.

— О’кей! — ответил голос.

После этого послышался резкий щелчок. Высокие ворота медленно раскрылись. Они въехали через них по узкой металлической полосе, пролегающей по грязной дороге. Бонд оглянулся через плечо и увидел, как ворота закрылись за ними. Он также с удовольствием отметил, что лица его сопровождающих, особенно, Мак Голинга, были покрыты пылью и кровью.

Грязная дорога продолжалась приблизительно с милю. Она шла через каменистую поверхность пустыни, однообразие которой нарушали только редкие кактусы.

Потом впереди показался свет, они обогнули уступ горы и стали спускаться вниз, в ярко освещенное пространство, заполненное нелепыми сооружениями, их было, примерно, около двадцати. Сверху при свете луны была видна узкоколейная железная дорога, которая тянулась далеко к горизонту.

Они проехали мимо нескольких деревянных магазинов, на которых были надписи: «Парикмахерская», «Фермерский банк». Машина остановилась около двухэтажного деревянного здания с шипящей газовой рекламой, на которой блеклым золотом было написано: «Пинк Гартен салон», а ниже: «Пиво и вина». Из-за старинных, традиционных, не доходящих до верха дверей, лился желтый свет на улицу и на машины, стоящие у тротуара. Из здания доносился приглушенный, мелодично-гнусавый звук фисгармонии, под аккомпанимент которой исполнялась песня «Интересно, кто теперь целует тебя».

Музыка напомнила Бонду покрытые опилками полы, изысканные напитки и ножки девушек в чулках в крупную сетку. Все это походило на хорошо поставленный голливудский фильм о Западе давних дней.

— Выходи! — сказал шофер, и все трое вышли из машины на деревянную дорожку.

Бонд нагнулся, чтобы помассировать затекшие ноги, следя за ногами других…

— Иди, иди, неженка, — сказал один из них, подталкивая Бонда дулом пистолета.

Бонд медленно выпрямился. Он тяжело захромал, следуя за мужчинами, шедшими впереди него к дверям салона. Когда качающиеся двери распахнулись перед ним, он приостановился и тут же почувствовал на спине дуло пистолета.

— Сейчас, — сказал Бонд и прошел через двери. Прямо перед ним был Мак Голинг, а еще дальше был освещенный зал с баром, в котором автоматическая фисгармония играла для самой себя.

Бонд быстро схватил выше локтей впереди идущего, оторвал его от земли, повернул и бросил назад, на Фрассо, входившего в этот момент в дверь.

Весь деревянный дом закачался, когда эти два тела встретились, а Фрассо вылетел через дверь на деревянный тротуар.

Мак Голлинг быстро вскочил и повернулся к Бонду. В его руке был поднимающийся пистолет. Бонд левой рукой схватил его за плечо и в то же время открытой правой резко ударил вниз по пистолету. Мак Голинг опустился на пол около дверного косяка. Пистолет упал на пол.

Через качающуюся дверь показалось дуло пистолета Фрассо, и оно поднялось на Бонда. Когда из него блеснуло желтое с голубым пламя, Бонд, кровь которого играла перед битвой, мгновенно упал на пол, поближе к пистолету, лежащему у ног Мак Голинга. Он положил на него руку и дважды выстрелил вверх с пола, пока Мак Голинг не наступил на его руку, а потом и уселся на него верхом. Когда Бонд падал, он видел дуло пистолета Фрассо, пули из которого полетели в потолок. В этот момент грохот падающих тел прозвучал финальным шумом.

Затем Мак Голинг схватил Бонда за руку, а тот старался защитить свои глаза. Пистолет все еще лежал на полу, и каждый из них мог свободно дотянуться до него.

Несколько секунд они, как звери, боролись молча. Затем Бонд, привстав, резко распрямил плечи, стремительно встал и сбросил с себя груз, приготовившись к новому нападению. В это время Мак Голинг поднял колено к подбородку Бонда и сбил его с ног так, что тот упал, щелкнув зубами.

После этого гангстер, издав страшный рев, набросился на него, нагнув голову и колотя его обеими руками.

Бонд согнулся, прикрывая живот, и голова гангстера ударила его в ребра, а кулаки начали неистово молотить его.

Дыхание Бонда со свистом вырывалось сквозь сжатые зубы, но он все же фиксировал взгляд на голове Мак Голинга, которая была прямо перед ним. Резко повернув корпус, он отвел плечо и когда гангстер поднял голову, ударил его правой рукой. После двух ударов Мак Голинг выпрямился сперва во весь рост, а потом снова рухнул на пол. Бонд, как пантера, вскочил на него и наносил ему удары до тех пор, пока гангстер не стал ослабевать. Тогда Бонд схватил его за запястье и лодыжку и сдернул с пола, а потом, собрав все свои силы, сделал почти полный оборот и бросил тело в комнату.

Раздалось дребезжание струн, когда летящее человеческое тело рухнуло на фисгармонию, потом раздался металлический лязг и грохот ломающегося дерева, и умирающий инструмент перевернулся вместе с распластанным на нем человеком и рухнул на пол.

Бонд стоял посреди комнаты в отголосках эха, широко расставив ноги и держась на них из последних сил. Дыхание с трудом вырывалось из его горла. Он медленно поднял избитую руку и провел ею по влажным волосам.

— Хватит!

Это был женский голос и он доносился со стороны бара. Бонд встряхнулся и медленно обернулся.

В салоне были четверо. Они стояли спиной к бару из красного дерева. За спинами этих людей сверкали ряды бутылок, поднимающиеся до самого потолка.

Бонд не мог себе представить, сколько времени они уже находились здесь.

Впереди всех стоял главный гражданин и владелец Спектрвилла, великолепный, неподвижный и властный.

Мистер Спенг был одет ковбоем. Это был традиционный костюм, в котором было все, вплоть до серебряных шпор на блестящих сапогах. Пиджак и широкие штаны были черного цвета и красиво оторочены серебром. Большие спокойные руки лежали на рукоятках пистолетов из слоновой кости, которые висели на бедрах.

Мистер Спенг мог выглядеть смешным, но это было не так. Голова его немного наклонилась вперед, прищуренные глаза были холодными и жестокими.

Справа от мистера Спега стояла Тифани Кейс, положив руки на бедра. В своем ковбойском костюме она выглядела, как дива из фильма. Она стояла неподвижно, не спуская с Бонда глаз. Они блестели, а мягкие красные губы слегка приоткрылись. Другую часть квартета представляла пара мужчин в черных капюшонах, совсем недавно побывавшая в грязелечебнице в Саратого… Каждый из них держал в руке пистолет, направленный на живот Бонда.

Бонд медленно вынул носовой платок и тщательно вытер им лицо. Его голова полностью прояснилась, и вся эта сцена в ярко освещенном салоне с модной отделкой и рекламой пива и виски внезапно стала казаться роковой…

Мистер Спенг нарушил молчание.

— Подведите его, — тяжелые скулы и большие губы двигались, чеканя каждое слово. — И скажите кому-нибудь, чтобы позвонили в Детройт. Скажите о том, что некоторые мальчики страдают галлюцинациями. И скажите, чтобы выслали еще двоих, которые были бы получше, чем эти… А также прикажите немедленно здесь все убрать. Вы поняли?

По деревянному полу раздался звон шпор, когда мистер Спенг направился к выходу из комнаты, бросив на Бонда взгляд, содержавший в себе нечто большее, чем простое предупреждение. Девушка тут же последовала за ним, а двое мужчин подошли к Бонду и высокий сказал:

— Ты слышал?

Бонд медленно двинулся за девушкой, и двое, встав по бокам, тоже пошли за ним.

За баром находилась дверь. Бонд прошел через нее и оказался в зале ожидания вокзала со скамеечками и старинным расписанием поездов и объявлениями, «не плевать на пол» и тому подобными.

— Направо, — сказал один из мужчин.

Бонд повернул и вышел через дверь вокзала на железнодорожную платформу. Остановившись, он тут же почувствовал, как в спину ему уперлось дуло пистолета.

Это был, вероятно, самый необычный поезд в мире. Паровоз из старых локомотивов класса Лайта, выпущенный, вероятно, около 1870 года, о котором Бонд слышал, как об одном из самых красивых паровозов, когда-либо созданных людьми. Его полированные медные поручни и тяжелый колпак над трубой блестели при свете газовых фонарей. Над двумя высокими колесами было написано большими золотыми буквами название паровоза — «Пушечное ядро».

К тендеру был присоединен пульмановский вагон светло-коричневого цвета. Рамы в его круглых окнах были из красного дерева. На овальной металлической доске белела надпись — «Сьера-Белла». Над окнами, немного ниже крыши, буквами кремового цвета сделана еще одна надпись — «Тонопах».

— Я уверен, что ты никогда ничего подобного не видел, — с гордостью проговорил один из сопровождающих Бонда конвоиров, — Ну, а теперь топай!

Голос был приглушен черным капюшоном.

Бонд медленно поднялся на платформу с медными поручнями. Впервые в жизни он ясно осознал, что значит быть миллионером, и понял, что у мистера Спенга гораздо больше денег, чем можно было предположить.

Интерьер вагона был роскошен. Свет, льющийся из маленьких хрустальных люстр на потолке, отражался на полированной мебели из красного дерева, на серебряных и стеклянных вазах. Ковры и шторы были темно-красного цвета, а потолок, с большим вкусом расписанный картинами, — кремовый.

В передней части вагона помещалась столовая. За столом, судя по сервировке, ужинали два человека. Стояла корзина с фруктами и открытая бутылка шампанского в серебряном ведерке. Дальше тянулся узкий коридор, в который выходили три двери. Там, вероятно были спальни и туалет. Бонд все еще думал об этой роскоши, когда одна дверь распахнулась перед ним.

В дальнем конце приемной, повернувшись спиной к открытому мраморному, обрамленному золотом, камину, стоял мистер Спенг. В маленьком кожаном кресле около письменного стола совершенно прямо сидела Тифани Кейс. Бонд обратил внимание на то, как она держала сигарету. Ему показалось, что она нервничала и держалась неестественно. Казалось, что она была чем-то сильно испугана.

Бонд сделал несколько шагов по направлению к одному из кресел. Он повернул его так, чтобы можно было видеть их лица, и сел, положив ногу на ногу. Затем вытащил портсигар и тщательно выбрал сигарету. Глубоко затянувшись, он посмотрел на Спенга.

Мистер Спенг медленно вытащил изо рта потухшую сигару и положил ее в пепельницу.

— Останьтесь здесь, Винт. Кидд пойдет делать то, что я ему сказал, — он опять чеканил слова. — Теперь вы, — его глаза сердито уставились на Бонда. — Кто вы? И что вы здесь делаете?

— Если мы собираемся поговорить, то мне предварительно не мешает выпить, — сказал Бонд.

Мистер Спенг холодно оглядел его.

— Принесите ему выпить, Винт.

Бонд немного повернул голову.

— «Бурбон» с водой, — сказал он, — пополам.

Раздалось сердитое рычание, и Бонд услышал, как заскрипел пол под ногами человека, направившегося за выпивкой.

Бонду не понравился вопрос Спенга… Сейчас он изложит ему свою историю. Пока, кажется, все в порядке. Он сидел, курил и оценивающе посматривал на мистера Спенга.

Винт принес напиток и так резко передал его Бонду, что небольшая часть его пролилась.

— Спасибо, Винт, — сказал Бонд.

Он сделал большой глоток. Напиток был крепким. Он сделал еще глоток, а потом поставил стакан на пол перед собой. Затем снова посмотрел на напряженное и жестокое лицо.

— Я не люблю, когда меня испытывают, — непринужденно проговорил он. — Я сделал свою работу и получил свои деньги. И если я решил играть на них дальше, то это уже мое личное дело. Я ведь вполне мог и проиграть! А потом ваши парни стали дышать мне в шею и заставили меня немного поиграть с ними. А если вы хотели меня видеть, то почему не позвонили или не послали за мной? Посылать этот «хвост» было не по-дружески. А когда они стали вести себя грубо и стели стрелять, я решил, что теперь настала моя очередь проучить их.

— Вы не получили никакого сообщения из Лондона, молодой человек? — мягко сказал Спенг. — Вероятно, будет лучше, если я введу вас в курс дела. Вчера я получил из Лондона кодированное донесение…

Он сунул руку в карман и вытащил оттуда листок бумаги, не спуская глаз с Бонда.

Бонд понял, что в этой бумаге были плохие для него новости. И еще он был почему-то уверен, что прочтет в начале телеграммы слово «глубоко». Он ошибся.

— Это от моего хорошего друга из Лондона, — сказал Спенг. Он медленно перевел взгляд с Бонда на бумагу. — Здесь говорится: «Точно известно, что Питер Франк задержан полицией без предъявления обвинения. Приложите все усилия и задержите подставного курьера. В случае необходимости — устраните его и доложите…».

В вагоне наступила тишина. Мистер Спенг поднял глаза и посмотрел на Бонда.

— Ну, мистер, как вас там? Кажется, вы сделали неудачный ход и с вами будет покончено…

Бонд понял, что это весьма вероятно, и мысленно прикинул, что и как может теперь с ним случиться. В то же время понимал, что раскрыл все, что нужно было узнать и для чего он прибыл в Америку. Здесь он уже полностью завершил свою работу. Два брата Спенга на самом деле представляли собой начало и конец алмазной трубки. Теперь у него были ответы на все поставленные вопросы. Но он должен был еще каким-то образом передать эти сведения…

Он нагнулся за стаканом и, когда поднял его, на дне стакана задрожали льдинки. Он сделал последний глоток и поставил стакан на пол. Потом прямо посмотрел в глаза Спенга.

— Мне передал эту работу сам Питер Франк. Она ему почему-то не понравилась, а мне крайне нужны были деньги.

— Не говорите чепуху, — прямо сказал мистер Спенг. — Вы — полицейский или частный детектив, одно из двух. И я собираюсь узнать, на кого вы работаете и что вам стало известно о нас? Что вы делали тогда в грязелечебнице? Рядом с этим проклятым жокеем? Почему у вас имеется оружие и где вы научились так профессионально обращаться с ним? Каким образом вы связаны с Пинкертоном, кроме посредничества этого подставного шофера такси? И тому подобное… Вы ведете себя так, как ведут хорошие частные детективы. — С внезапной злостью он обернулся к Тифани Кейс. — Как это вы могли попасться на удочку, вы — глупая сука! Я просто не могу этого понять!

— Черт возьми! — вспыхнула Тифани Кейс. — Мне прислал его ABC, и он работал совершенно нормально. Может быть, вы считаете, что я должна была сказать ABC, чтобы он подыскал себе другого человека? Только я бы никогда этого не сделала! Я знаю свое место! И не воображайте, что вы можете хоть в чем-то упрекнуть меня. И все же… не исключена возможность, что этот парень говорит правду.

Ее сердитые глаза скользнули по нему, и Бонд заметил в них страх за него.

— Мы это и собираемся узнать, и будем вести допрос до тех пор, пока этот парень не заговорит или не умрет… Пусть он не думает, что ему удастся вынести все это… пусть не думает. — Он посмотрел на охрану, стоявшую позади Бонда. — Винт, возьми Кидда и возвращайся с сапогами.

— «Сапогами?» — только одна мысль.

Бонд сидел молча, собирая все свое мужество и силы. Было бы просто потерей времени спорить с мистером Спенгом или пытаться убежать отсюда. Восемьдесят миль по пустыне! Но он выбирался и из худших ситуаций… Пока он жив, а они вряд ли собираются убирать его. Не следует терять надежды! Существовали еще и Феликс Лейтер, и Эрни Курсо, и, возможно, Тифани Кейс… Он взглянул на нее. Ее голова была опущена, и она внимательно разглядывала свои ногти.

Бонд услышал, как двое подошли и встали позади него.

— Выведите его на платформу, — сказал мистер Спенг, и Бонд увидел, как кончик его языка высунулся изо рта и облизал тонкие губы. — Бруклинский вариант. Восемьдесят процентов. Понятно?

— О’кей, босс!

Этот голос принадлежал Винту, и в нем чувствовалась алчность.

Потом они вышли на платформу и усадили его на скамейку. Двое в капюшонах сели напротив Бонда. Они поставили футбольные бутсы рядом с собой и начали расшнуровывать их…

Черный водолазный костюм плотно облегал тело и сжимал его. Почему, черт возьми, Стрейгвец не согласовал с морским министерством точные размеры костюма? Под водой в море было очень темно, и течение настолько сильное, что его бросало на коралловый риф… Ему придется плыть с большими усилиями, чтобы преодолеть этот риф. Но вот что-то схватило его за руку… Что это, черт возьми?

— Джеймс, ради Бога, Джеймс!

Она отстранилась от его уха и, насколько хватило сил, встряхнула его окровавленные руки. Наконец, глаза Бонда раскрылись, и он, глубоко вздохнув, взглянул на нее.

Она наклонилась над ним, боясь, что он снова ускользнет от нее. Но он, казалось, уже пришел в себя, перевернулся и встал на четвереньки, опустив голову к земле, как раненый зверь.

— Вы можете идти?

— Подождите…

Его собственный голос казался ему незнакомым, и, возможно, она не поняла его.

— Пожалуйста, подождите, — снова сказал он.

Бонд стал изучать свое тело, чтобы установить, что от него осталось. Он ощупал руки и ноги. Он мог двигать головой из стороны в сторону. Он видел полосы лунного света на полу. Он слышал ее. Вероятно, с ним было все в порядке, но он просто не хотел двигаться… Сила воли исчезла, и он просто очень хотел спать, а еще лучше — умереть, чтобы только заглушить боль, которая раздирала все тело. Ему хотелось заглушить воспоминание о паре сапог, кромсающих его ноги, и о реве, доносившемся из-под капюшонов.

И в этот миг он подумал о Спенге и его людях. Желание жить снова появилось в нем, и он простонал:

— О’кей, — а потом снова повторил, чтобы быть уверенным, что она поняла: — О’кей.

— Мы находимся в зале ожидания, — прошептала девушка. — Мы должны добраться до конца станции, выйдя из двери налево. Вы слышите меня, Джеймс?

Она протянула руку и откинула со лба его влажные волосы.

— Надо двигаться, — сказал Бонд, — я пойду за вами.

Девушка поднялась и открыла дверь. Бонд сжал зубы и выполз на освещенную луной платформу. Когда он увидел на земле темное пятно, злость и жажда мести придали ему силы, и он с трудом поднялся на ноги, покачивая головой, чтобы отогнать круги перед глазами. Тифани Кейс обхватила его руками за талию, и он захромал к концу деревянной платформы, откуда они спустились по ступенькам на землю к блеснувшим рельсам.

Там на одноколейной дороге стояла дрезина. Бонд остановился и взглянул на нее.

— Где бензин? — спросил он.

— Я уже заправила, — прошептала Тифани. — Они пользуются ею для проверки исправности дороги по всей линии. Я умею ею управлять. Я уже убрала подпорки. Торопитесь! Залезайте скорее! Следующая станция — Риолит.

— Боже мой, какая вы чудесная девушка, — прошептал Бонд. — Но будет чертовски много шума, когда мы тронем. Подождите, я кое-что придумал! У вас есть спички?

Он уже наполовину не чувствовал боли. Но дыхание с шумом вырывалось сквозь его сжатые губы, когда он обернулся, чтобы посмотреть на молчаливые деревянные здания Спектрвилла.

На ней были одеты спортивные брюки и блузка. Она сунула руку в карман и протянула ему зажигалку.

— Что вы придумали? — спросила она. — Мы должны двигаться.

Но Бонд подошел к ряду бочек с бензином, стал открывать их все по очереди и лить содержимое на деревянную платформу и стены вокзала. Он вернулся к Кейс, когда опорожнил шестую бочку.

— Поехали!

Он нагнулся и поднял газету, валявшуюся у рельсов. Раздался шум стартера и застучал мотор.

Бонд щелкнул зажигалкой, газета загорелась, и он бросил ее на платформу. Его чуть не охватило пламя, когда он взбирался на площадку дрезины, но девушка повернула рукоятку, и они тронули с места. Дрезина быстро набирала скорость. Стрелка спидометра дрожала около цифры 30, волосы девушки откинулись назад и развевались перед ним, как золотое пламя.

Бонд оглянулся и посмотрел на зарево, которое они оставили позади себя. Ему казалось, что он слышит треск сухих досок и крики людей, выскакивающих из своих комнат. Если бы только пламя добралось до Винта и Кидда, зажгло бы краску на пульмановском вагоне и покончило с этой гангстерской шайкой.

Но у них с девушкой были собственные заботы… Который сейчас час? Бонд глотнул ночной воздух и попытался заставить работать свой мозг. Луна висела низко. Четыре часа? Согнувшись от боли, он прошел на платформу, где были сидения из ведер, с трудом перебрался через них и встал рядом с девушкой.

Он положил ей руку на плечо, а она, обернувшись, улыбнулась ему. Потом, стараясь перекричать шум работающего двигателя и перестук колес, сказала:

— Джеймс, это была отличная идея! Как вы себя чувствуете? — она внимательно посмотрела на его разбитое лицо. — Выглядите вы ужасно!

— У меня ничего не сломано, а это главное, — сказал Бонд. — И мне кажется, что для восьмидесяти процентов, которые определил Спенг, совсем неплохо. — Он попробовал улыбнуться. — Все же лучше, когда тебя избивают, чем когда в тебя стреляют.

На лице девушки отразилось восхищение.

— Мне пришлось сидеть там и притворяться, что меня все это совершенно не трогает. Спенг сидел, слушал и внимательно наблюдал за мной. Потом они проверили веревки и перетащили вас в зал ожидания. А затем довольные отправились спать. Я выждала час в своей комнате, а потом приступила к действию. Самым трудным для меня было заставить вас встать.

Бонд крепко сжал ее плечи.

— Я скажу вам все, что о вас думаю, когда немного поутихнет боль. Но что будет с вами, Тифани? Вам придется нелегко, если они вас поймают. И кто же все-таки эти два человека в капюшонах? Винт и Кидд? Что они собираются делать дальше? Мне бы очень хотелось еще раз увидеться с ними.

Девушка мельком взглянула на разбитые губы Бонда.

— Я никогда не видела их без капюшонов, — искренно проговорила она. — Кажется, они из Детройта. О них ходит множество разных и отвратительных слухов. Они делают работу, требующую применения силы, и выполняют специальные задания. Сейчас они всей своей сворой ринутся за нами, но вы не беспокойтесь обо мне. — Она снова взглянула на него, и ее глаза блестели от счастья. — Первое, что нам необходимо сделать, это доехать до Риолита. Там мы найдем машину и доберемся до Калифорнии. У меня с собой много денег. Потом мы пойдем к врачу, вы примите ванну, мы купим вам костюм и подумаем, что делать дальше. Я захватила ваш пистолет. Один из помощников Спенга принес его. А я забрала, как только Спенг отправился спать.

Она расстегнула блузку и вытащила пистолет из-за ремня брюк.

Бонд взял у нее свою «Беретту» и почувствовал на металле тепло ее тела. Он вынул магазин, там осталось три патрона. Он вернул его на место и поставил пистолет на предохранитель, затем сунул его за ремень брюк. И тут впервые вспомнил, что пиджак его исчез. Один из рукавов рубашки был полуоторван. Он оторвал его совсем и выбросил. Потом он потянулся за портсигаром, который обычно лежал в правом кармане его брюк, но и он исчез. Зато в левом кармане остались на месте бумажник и паспорт. Он вытащил их и при свете луны сумел разглядеть, что они порядочно измяты. Проверил наличие денег в бумажнике, они были на месте. Он положил обратно в карман и паспорт и бумажник.

Некоторое время они ехали, слыша лишь гул маленького двигателя и стук колеи, которые нарушали тишину ночи. Впереди них тонкая серебристая линия рельсов тянулась к горизонту, обрываясь лишь в одном месте, где железнодорожная линия поворачивала направо к черной массе гор Спектра. Слева не было ничего, кроме бесконечной пустыни, в которой самые первые отблески зари начали окрашивать верхушки кактусов в голубоватый цвет. В двух милях от поворота металлический блеск луны на рельсах показывал дорогу на Хайвэй, 95. Дрезина пела свою песню, катясь все дальше. На ней не было ручек управления, кроме тормоза и газа, которую Тифани выжала до отказа. Спидометр показывал тридцать миль. Пробегали минуты и мили. Превозмогая боль, Бонд часто поворачивался и рассматривал разгорающееся позади пламя.

Они ехали так уже более часа, когда какой-то тонкий гудящий звук заставил Бонда внимательно прислушаться. Звук на рельсах или в воздухе?.. Он снова взглянул через плечо. В голове у Бонда звенело.

— Вы что-нибудь видите сзади?

Она повернула голову. Потом, ничего не отвечая, выключила двигатель. Некоторое время они внимательно прислушивались… Да, звук шел по рельсам! Мягкая дрожь, не больше, чем отдаленных вздох…

— Это «Тонопах», — нерешительно сказала Тифани.

Она повернула рукоятку, и дрезина снова увеличила скорость.

— Сколько до Риолита?

— Около тридцати.

Некоторое время Бонд молча размышлял.

— Он должен быть недалеко. Точно трудно сказать, какое расстояние отделяет нас от него. Можете выжать что-нибудь еще из этой машины?

— Нет, — мрачно ответила она.

— Все будет хорошо, — сказал Бонд. — Продолжим езду. Может быть они взлетят на воздух или случится еще что-нибудь.

— О, конечно, — ответила она, — или пружина, может быть, ослабнет или он оставил ключ от двигателя дома в кармане пиджака…

В течение пятнадцати минут они ехали молча. Теперь Бонд отчетливо видел свет большого прожектора паровоза, прорезавшего ночь не более чем в пяти милях от них. Из большой трубы вырвался столб огненных искр. Рельсы под дрезиной сильно дрожали, а то, что раньше казалось отдаленным вздохом, теперь перешло в низкий угрожающий звук.

«Может быть, у него не хватит топлива?» — подумал Бонд. И тут же, как бы мимоходом, спросил у девушки:

— Я надеюсь, что у нас достаточно топлива?

— О, да, — ответила Тифани, — я заправила целый бак. Здесь нет индикаторов, но эти машины могут ехать вечно на одном баке.

Почти опережая ее слова и как бы разубеждая ее, двигатель закашлял: пуф, пуф… Потом снова весело застучал.

— О, Боже! — воскликнула Тифани, — Вы слышите?

Бонд ничего не ответил, но почувствовал, что его ладони стали влажными.

И снова: пуф, пуф!

Тифани Кейс осторожно крутила ручку подачи топлива.

— О, дорогая маленькая машинка, — умоляла она. — Прекрасная… умная… маленькая машинка! Пожалуйста, будь доброй с нами!

Пуф! Пуф!.. И дрезина зашипела и замерла. И вдруг она покатилась в тишине. На спидометре мелькали цифры: 25, 20… 15… 10… 5… Последний резкий поворот ручки подачи. Тифани ударила по рукоятке. Они остановились.

— Черт побери! — выругался Бонд.

Превозмогая боль, он прохромал по дрезине к баку с горючим. Вытащив окровавленный платок из кармана брюк, опустил его в бак и дотянулся им до дна. Потом вытащил, понюхал… Никакого запаха…

— Так и есть, — сказал он девушке. — Теперь нам надо хорошенько подумать.

Он огляделся. Налево никакого прикрытия и, по крайней мере, две мили до дороги. Направо, примерно в четверти мили — горы. Они могли бы добраться туда и спрятаться.

Но надолго ли?.. Это был, казалось, наилучший вариант. Земля под ними дрожала. Он взглянул вдоль рельсов на неумолимо приближающийся сверкающий прожектор. Сколько до него? Две мили? Увидит ли Спенг дрезину вовремя? Сможет ли он остановить поезд? Может быть, поезд сойдет с рельсов? Но потом Бонд вспомнил о захватывающем устройстве, которое неминуемо сбросит дрезину с рельсов, как стог сена.

— Пошли, Тифани, — сказал он. — Мы должны добраться до гор. Где же вы?

Он хромал вдоль пути. А она в это время подбежала к нему, задыхаясь.

— Здесь совсем недалеко есть другая ветка, — выдохнула она. — Если бы мы смогли откатить туда дрезину и перевести проржавевшую стрелку, он, может быть, проехал мимо нас…

— Боже мой, — медленно сказал Бонд, затем с благоговением в голосе добавил. — Может ли быть хоть что-то лучше этого? Дайте мне руку.

Он наклонился и, сжав зубы от боли, стал толкать дрезину.

Когда они сдвинули ее с места, она стала двигаться легко, и им надо было только идти за ней и следить, чтобы она не останавливалась. Так они дошли до стрелки. Бонд продолжал толкать дрезину, пока она не проехала еще ярдов двадцать.

— Какого черта? — задыхаясь спросила Тифани.

— Пошли, — ответил Бонд. Задыхаясь, он побежал обратно к тому месту, где была стрелка. — Мы же собираемся пустить их по этому ответвлению.

— О, Боже! — с почтением воскликнула Тифани.

Потом оба они оказались у стрелки, и мускулы Бонда напряглись, когда он взялся за рукоятку перевода стрелки, а ржавый металл начал медленно подаваться. Эту стрелку переводили впервые за пятьдесят лет. Рельсы передвигались медленно, миллиметр за миллиметром. Когда все было сделано, Бонд опустился на колени на землю, стараясь побороть боль, которая охватила его.

Но когда вдали показалась вспышка света, Тифани наклонилась к нему, и он снова оказался на ногах. Спотыкаясь, они побежали к дрезине. Все пространство было заполнено грохотом и звоном колокола, когда большое металлическое чудовище, из трубы которого летели искры, приближалось к ним.

— Ложитесь и не двигайтесь! — закричал Бонд.

Он толкнул ее на землю за дрезину, потом быстро прохромал на другую сторону дрезины, вытащил пистолет, держа его наготове. Бонд повернулся лицом к приближающемуся прожектору.

Боже, какая громадина! Сможет ли она повернуть и пойти по другой колее? Не ринется ли она на них?

Поезд приближался.

Пуфф! Что-то впилось в землю рядом с ним, и он увидел в кабине вспышку. Еще одна вспышка и пуля ударила рядом в рельс.

Крек, крек, крек! Это раздалась автоматная очередь, перекрывающая рев двигателя. Сам он не открывал огня. Было слишком мало патронов и поэтому стрелять он имел право только наверняка.

И вот в двадцати ярдах от него быстро мчащийся паровоз вошел в поворот, наклонившись так, что пламя из его труды полыхнуло в сторону Бонда.

Раздался лязг металла. Дым и пламя рванули к небу. В кабине можно было ясно различить фигуру Спенга в се-ребристо-черном костюме. Одной рукой он держался за дверь кабины, а другой пытался передвинуть рукоятку регулятора подачи пара.

Бонд выстрелил три раза подряд. И на мгновение увидел исказившееся побледневшее лицо, а потом большой, черный с золотом, поезд промчался мимо, к темной стене гор Спектра. Луч прожектора все также прорезал темноту, колокол продолжал звонить.

Бонд медленно засунул «беретту» под ремень, и встал, провожая взглядом фоб мистера Спенга. На мгновение показалась луна.

Тифани Кейс подбежала к нему. Стоя рядом, они следили за заревом, полыхающим из высокой трубы, и слушали, как горы отбрасывали эхо удаляющегося паровоза. Девушка схватила его руку, когда поезд внезапно свернул в сторону и исчез за выступом скалы. Теперь слышался лишь гул в горах и на небе отражались отблески света от стремительно мчащегося паровоза.

Вдруг вспыхнуло огромное пламя, и раздался ужасный грохот, как будто разверзлась земля. Потом до них донеслись отклики эха, появилось большое зарево… Потом шум стих и наступила полная тишина.

Бонд глубоко вздохнул, как будто он только что проснулся. Итак, это был конец одного из Спенгов. Одного из двух жестоких гангстеров, несущих смерть и создавших «Спенг Моб».

— Пошли отсюда, — сказала Тифани. — С меня хватит.

Бонд почувствовал, как проходит напряжение, и боль снова начинает охватывать его тело.

— Да, — кратко сказал он.

Он был рад уйти от воспоминаний и почувствовал в голове какую-то легкость.

— Мы должны добраться до дороги, а идти долго.

— Пошли!

Им понадобилось два часа, чтобы пройти две мили. Когда же они добрались до дороги, Бонд был почти в бреду. Девушка буквально тащила его на себе. Если бы не она, он никогда б не смог выбраться, бродил среди кактусов и камней до тех пор, пока силы не оставили его окончательно, а солнце не прикончило.

А сейчас они сидели на дороге. Нежно говоря с ним, она вытирала пот с его лица полами своей блузки. Одновременно она не отрывала глаз от бетонной дороги, такой пустынной этим ранним утром.

После часового ожидания она вдруг вскочила на ноги, заправила блузку в брюки и встала посреди дороги. Низкая черная машина показалась со стороны. Лас-Вегаса, быстро приближаясь. Машина остановилась прямо перед ней и лицо, обрамленное копной волос цвета соломы, с пронзительными серыми глазами быстро оглядело ее с головы до ног. Человек в кабине посмотрел на распростертую на обочине фигуру и глаза его снова вернулись к Кейс. Потом шофер проговорил очень дружески с характерным техасским акцентом:

— Феликс Лейтер, мэм, к вашим услугам. Что я могу сделать для вас в это прекрасное утро?

— … а когда я приехал в город, но тут же позвонил Эрни Курсо, Джеймс его знает. Его жена была в истерике, а Эрни в госпитале. Сразу поехал к нему, и он все рассказал. Я подумал, что, может быть, Бонд нуждается в помощи. Итак, я вскакиваю на свою угольно-черную кобылу и скачу всю ночь, а когда стал подъезжать к окрестностям Спектрвилла, увидел в небе зарево. Насколько я понял, мистер Спенг заказал для себя праздник, потому что ворога были открыты. Я и решил присоединиться к пиршеству. И вот хотите верьте, хотите нет, но там не было ни одной души, кроме парня с перебитой ногой, сильно контуженного, который ползал по дороге, стараясь куда-нибудь укрыться. Он очень сильно напоминает мне одного типа из Детройта по имени Фрассо. Как мне рассказал Эрни Курсо, он был одним из тех, кто брал Джеймса. Парень был в таком состоянии, что я легко представил себе предшествующие события и решил что мне следует немедленно направляться в Риолит. Я сказал парню, что здесь скоро будет много парней из пожарной команды, потом дотащил его до ворот и оставил там. Спустя некоторое время вижу девушку, стоящую посреди дороги в таком виде, как будто ею только что выстрелили из пушки. И вот, мы все вместе. Теперь рассказывайте вы.

«Итак, все это не сон, — думал Бонд. — Я лежу на заднем сидении машины, моя голова лежит на коленях Тифани. Это Феликс. И мы едем по дороге в безопасное место, где можно обратиться к врачу, выспаться и поесть»…

Бонд пошевелился и почувствовал руку Тифани у себя на волосах. Ее голос свидетельствовал, что все это наяву и что все хорошо. Он снова замер и молча старался запомнить каждое мгновение, прислушиваясь к голосам в машине и шороху шин по дорогу.

В конце рассказа Тифани, Феликс от удивления присвистнул.

— Да, мэм, — сказал он. — Вы двое, кажется, сделали большую дырку в «Спенг Моб». Что же, черт возьми, будет дальше? В осином гнезде еще очень много ос, и все они не допустят, чтобы с ними так обращались… Они определенно попытаются что-нибудь предпринять…

— Безусловно, — сказала Тифани. — Спенг был членом синдиката в Лас-Вегасе, а все гангстеры тесно связаны друг с другом. А потом ведь есть еще и Шеди Трик… Чем скорее мы пересечем границу, тем будет лучше!

— Пока мы едем нормально, — сказал Феликс, — и будем в Беате через десять минут. Затем доберемся до пятьдесят восьмой мили и окажемся за границей через два часа. Потом нам придется пересечь Мертвую долину и горы по направлению к Элланча. Там мы окажемся у дороги номер 6. Вот там сможем остановиться и показать Джеймса врачу, дадим ему возможность привести себя в порядок. После этого направимся в Лос-Анджелес. Нам придется чертовски долго ехать, но мы должны попасть туда к ленчу. Там, наконец, мы можем сбросить напряжение. Мне кажется, что вам с Джеймсом необходимо как можно скорее покинуть страну. Эти мальчики постараются приготовить для вас все виды ловушек, и если они засекут, то я не поставлю ни пенни на любого из вас. Необходимо сегодня же вечером успеть к посадке на самолет в Нью-Йорк, и далее завтра утром в Англию. Так для вас будет лучше всего.

— Я думаю, вы правы, — сказала Тифани. — Но кто же все-таки этот Бонд? Каким видом рэкета он занимается? Он что, осведомитель?

И Бонд услышал осторожный ответ Лейтера:

— Лучше спросите его сами, мэм. Но вам не следует очень беспокоиться по этому поводу. Он сам позаботится о вас.

Бонд улыбнулся про себя, и в долгой тишине, последовавшей за этим разговором, погрузился в тяжелый сон, который длился до тех пор, пока они не проехали половину пути до Калифорнии, и не остановились у белых ворот с табличкой: «Отис Феаплай».

А потом, весь в бинтах, с полосами ртутной мази, вымытый и побритый, чувствующий приятную теплоту в желудке от плотного завтрака, Бонд снова оказался в машине и вернулся полностью в окружающий его мир. К Тифани Кейс возвратились ее прежние манеры. Бонд старался быть хоть чем-нибудь полезен, следя за полицейскими, которые наблюдали, не превышает ли скорость проходящая машина, а Лейтер в это время вел автомобиль со скоростью 80 миль в час по бесконечной дороге к длинной линии облаков, закрывающих вершины высоких Сьерр.

Затем они быстро проехали по бульвару Заходящего солнца среди лип и изумрудных полян. Покрытый пылью «студиллак» выглядел нелепо среди сверкающих «корветов» и «ягуаров». Наконец, под вечер они оказались в прохладном баре отеля «Беверли Хилл». В холле стояли их новые чемоданы, одеты они были в одежду из Голливуда, и даже разбитое лицо Бонда производило такое впечатление, как будто они только что закончили работу на студии. На столике, рядом с заказанными ими «мартини», стоял телефон. Лейтер заканчивал уже четвертый разговор с Нью-Йорком.

— Все в порядке, — сказал он, кладя трубку. — Мои парни достали для вас билеты на «Элизабет». Корабль был задержан в связи с забастовкой докеров в порту. Он отплывает завтра в восемь вечера. Они встретят вас в Ла Гардия с билетами, и вы сможете попасть на корабль в любое время после полудня. Они забрали твои вещи, оставленные в «Асторе», Джеймс: один небольшой чемодан и знаменитую сумку для гольфа. Парни в Вашингтоне занимаются паспортом для Тифани. В аэропорту будет человек из департамента, и вам обоим придется заполнить кое-какие бланки. Все должен устроить старый знакомый из ЦРУ. Я произвел сенсацию своим рассказом о призрачном городе. Кажется, они еще не обнаружили вашего друга Спенга, и ваши имена вообще нигде не фигурируют. Мои ребята говорят, что в полицию по поводу вас еще не звонили, но один из наших секретных агентов сообщил, что гангстеры ищут вас по имеющимся у них описаниям вашей внешности. За ваши головы дают по десять тысяч долларов, так что лучше, если на корабль вы взойдете порознь. Постарайтесь незаметно пробраться в свои каюты и оставайтесь там.

— У Пинкертона, кажется, неплохая машина, — с восхищением сказал Бонд. — Но я буду рад, когда мы оба выберемся отсюда. Я всегда представлял себе ваших гангстеров, как группы жирных итальянцев, которые набивают пузо всю неделю пирожками, пивом и спагетти, а по воскресеньям прекращают работу в своих гаражах и аптеках для того, чтобы отправиться на скачки. И это отражается на их доходах.

Тифани Кейс весело рассмеялась.

— Вам надо проветрить голову, — сказала она. — Если мы благополучно доберемся до «Элизабет», — это будет просто чудом. Вот насколько они опасны! Толстяки!

Феликс Лейтер откашлялся.

— Пошли, голубки, — сказал он, посмотрев на часы. — Уже пора. Я должен вернуться в Лас-Вегас сегодня вечером и приступить к поискам скелета нашего бессловесного друга Ши Смайл. А вам надо торопиться на самолет. Вы вполне сможете продолжить вашу пикировку и на высоте в две тысячи футов, гам у вас будет больше времени. Вы даже сможете попробовать помириться и стать друзьями. Знаете, как это делается? — Лейтер кивнул официанту.

Затем он отвез Джеймса и Кейс в аэропорт и оставил их там вдвоем. Джеймс ощутил комок в горле, когда после теплого прощания долговязая фигура прохромала к своей машине.

— У вас очень хороший друг, — сказала девушка.

Они смотрели, как Лейтер захлопнул дверцу и услышали звук включенного мотора. Машина Лейтера набрала скорость и направилась в обратный путь через пустыню.

— Да, — сказал Бонд. — Феликс — настоящий парень.

Луч луны в последний раз задержался на стальном протезе Лейтера, когда он махнул им на прощание. Потом пыль на дороге улеглась, и металлический голос громкоговорителя оповестил:

«Трансконтинентальная авиалиния. Рейс 93. Сейчас производится посадка на Чикаго и Нью-Йорк через выход номер пять. Просим всех подняться в самолет».

Они прошли через стеклянные двери и сделали первые шаги в их длинном путешествии через половину земного шара к Лондону.

Новый «Констелейшн-Супер Д» ревел над темным континентом, а Бонд лежал в кресле, ожидая, когда придет сон, который унесет боль, пронизывающую его тело, и думал о Тифани, спавшей в нижнем ярусе.

Он думал о ее милом лице, невинном и беззащитном во сне. Из ее спокойных серых глаз исчезло насмешливое выражение. В уголках ее чувственного рта больше не было иронической усмешки, и Бонд чувствовал, что очень близок к тому, чтобы полюбить Тифани. А как она? И насколько в ней силен протест против мужского пола, родившийся в ту ночь в Сан-Франциско, когда в ее комнату ворвались мужчины? Сможет ли она выйти когда-нибудь из-за баррикады, которую начала строить против всех мужчин в ту ночь? Выйдет ли она когда-нибудь из оболочки, которая становилась все тверже с каждым годом одиночества?

Бонд вспомнил различные моменты, которые возникали в их отношениях за последнее время. Моменты, в которые он чувствовал ответ на свое движение души. Моменты, когда чуткая страстная девушка проглядывала из-под маски жестокости, скрывающей ее от гангстеров, контрабандистов и крупье. В такие светлые моменты ему так хотелось сказать ей: «Возьми меня за руку, открой дверь, и мы вместе пойдем навстречу рассвету. Не беспокойся ни о чем, я буду идти рядом с тобой. Я всегда жил с мыслью о тебе, но ты не приходила, и я провел жизнь, все время прислушиваясь к чужим шагам»…

«Да, — подумал он, — с этой стороны все будет хорошо». Но был ли он подготовлен к последствиям? Если однажды он возьмет ее за руку, это будет навсегда. Сможет ли он сыграть роль исцелителя, психиатра, которому пациент передаст свою любовь и поверит в излечимость своей болезни? Не должно быть никакой жестокости, а она может проявиться и в том, чтобы отпустить ее руку, доверчиво протянутую ему. Был ли он готов к этому? Бонд пошевелился в своем кресле и отбросил эту проблему в сторону. Было еще слишком рано думать о таком: он двигался слишком быстро. Всему свое время. Он решительно направил все свои мысли на работу, которую ему еще предстояло закончить, на разговор с М. Он стал намечать свои дальнейшие действия по делу, только после завершения которого он и сможет думать об устройстве личной жизни.

Итак, один из врагов был разбит, но был ли он главой предприятия или хвостом, еще неизвестно. Бонд склонялся к мысли, что Джек Спенг и ABC были истинными, настоящими руководителями всей аферы, и что Серафим управлял лишь завершающим ее этапом. Серафима можно заменить. Тифани — за ненадобностью ликвидировать. Шеди Трик, которого она могла впутать в дело об алмазной контрабанде, сумеет спрятаться до полного успокоения обстановки, если они считают, что Бонд представляет для них опасность. Но как привлечь Джека Спенга или Алмазный дом к этому делу, а единственной ниточкой к ABC был телефонный номер, который нужно было, и как можно скорее, узнать у девушки. Этот номер телефона и все контакты, связанные с ним, мгновенно изменятся, когда станет известно о дезертирстве Тифани. Об исчезновении Бонда, конечно, уже известно. Во всяком случае, об этом знает Шеди Трик. Таким образом, по рассуждениям Бонда, уничтожение его и Тифани было первостепенной целью Джека Спенга, а через него и ABC. Затем оставалось еще начало алмазной трубки в Африке… А к этому можно было добраться только через ABC… И Бонд перед тем, как заснуть, решил, что его первой задачей будет сообщить М о создавшейся ситуации. И сделать это надо сразу же, как только они попадут на борт «Куин Элизабет». Люди Веленса сразу же приступят к работе. Бонду придется делать не так уж и много, даже тогда, когда они прибудут на место. Придется составлять множество отчетов, все тот же старый, давным-давно заведенный порядок в его учреждении. А по вечерам будет Тифани в его скромной квартире на Кинг-роуд. Ему надо будет послать телеграмму Мей, чтобы все приготовила. Итак проверим: цветы, хвойный концентрат для ванны, проветрить простыни…

Ровно через десять часов после вылета из Лос-Анджелеса они пролетали над Ла Гардия и повернули вблизи моря на длинную взлетно-посадочную полосу.

Было восемь часов утра. Воскресенье. В аэропорту народу было мало, но служащий остановил именно их, когда они шли по гудронированной дороге, и подвел к боковому входу, где их ожидали двое молодых людей от Пинкертона и департамента. Пока они говорили о полетах, принесли багаж. Потом их провели через боковую дверь туда, где уже ждал «понтиак» приятного каштанового цвета.

А затем у них было несколько свободных часов отдыха, которые они с удовольствием провели в квартире, принадлежащей одному из служащих Пинкертона. А потом по очереди с интервалом около четверти часа поднялись по покрытому цветным ковром трапу на просторную и безопасную палубу «Куин Элизабет» и, наконец, очутились в своих каютах на палубе «М». Цель была достигнута: запертые двери кают надежно отгораживали их от мира.

Им не дано было знать, что когда Тифани, а вслед за ней и Джеймс Бонд поднялись на палубу океанского лайнера, какой-то совсем незаметный человечек быстро прошел к телефонной кабине в здании таможни и набрал номер телефона…

Спустя три часа два солидных американских бизнесмена вышли из черного «седана» на пристань и только успели пройти иммиграционную и таможенную службы, как по радио оповестили, что провожающих просят покинуть корабль, отправляющийся в рейс.

Один из этих бизнесменов выглядел довольно молодо, его внешность не гармонировала с преждевременно поседевшими волосами. На табличке, прикрепленной к его чемодану, было написано имя: Е. Киттерид.

А другой бизнесмен был высоким и солидным мужчиной, с нервным блеском в маленьких глазках за стеклами очков. У него все время выступал на лице пот, и он постоянно вытирал его большим носовым платком.

Имя его на ярлыке саквояжа было В. Винтер, а под этим именем красными чернилами было написано: «Моя группа крови — Ф».

Ровно в восемь часов на «Куин Элизабет» прозвучала сирена с такой силой, что в ближайших небоскребах зазвенели стекла. Были отданы швартовы, и лайнер, мягко разрезая воду, медленно двинулся вниз по реке со скоростью пять узлов в час. Затем, в Аббруаз Лейт, лоцман покинул лайнер, и его винты стали взбивать волны моря в густую пену. Наконец, издав прощальный гудок и пройдя по дуге от 45-й к 50-й параллели, лайнер взял курс на Саутгемптон.

Сидя в своей каюте, прислушиваясь к шуму волн и наблюдая, как по столу катался карандаш между расческой и краем паспорта, Бонд вспомнил о днях, когда курс этого лайнера был иным, когда он делал большой зигзаг далеко в Южную Атлантику и играл в прятки с большой группой немецких подводных лодок, направляясь к объятой пламенем Европе. Тогда это было рискованным предприятием, не то, что теперь. «Куин Элизабет», оснащенная радиолокаторами, эхолотами и прочими достижениями современной техники, двигалась с осторожностью восточной принцессы, имея на борту огромный экипаж и целый маленький город пассажиров. Что касается Бонда, то единственной неприятностью для него могла явиться скука или расстройство желудка.

Он поднял трубку и попросил соединить его с мисс Кейс. Когда она узнала его голос, то издала чисто театральный вздох.

— Матросу море не по душе. Я чувствую, что море меня укачает. Мне уже как-то смутно, а ведь мы плывем еще по реке!

— Все будет нормально, — сказал Бонд. — Оставайтесь в своей каюте и живите на «драмамине» и шампанском. Я буду не в форме два или три дня. Собираюсь вызвать врача и массажиста из турецких бань. Надо попробовать собрать себя по кусочкам. Вообще, нам не повредит, если мы не будем показываться на людях большую часть нашего путешествия. Вполне может быть, что они засекли нас в Нью-Йорке.

— Хорошо, я согласна, если вы обещаете звонить мне каждый день, — сказала Тифани, — и еще обещаете, что сводите меня в ресторан, как только я почувствую, что смогу проглотить хоть немного икры. О’кей?

Бонд засмеялся.

— Если вы так решительно на этом настаиваете, — согласился он. — А теперь внимательно послушайте меня. В обмен на это я прошу, чтобы вы припомнили об ABC и лондонском конце этого бизнеса все, абсолютно все. И тот телефонный номер. Может быть, еще что-нибудь. При встрече я расскажу вам, почему в этом так заинтересован. Но пока вы должны поверить мне на слово. Идет.

— О, конечно, — безразлично сказала девушка, как будто эта сторона ее жизни потеряла для нее всякое значение.

В течение десяти минут он задавал ей вопросы, но кроме отдельных незначительных деталей, все ответы были безрезультатными. Она ничего не знала об ABC.

Затем он положил трубку и позвонил стюарду, заказал обед и сел за составление отчета, который должен был закодировать и отправить этой же ночью.

На лайнер тихо опустились сумерки, и маленький город-корабль с тремя тысячами душ продолжал свой пятидневный путь, во время которого здесь могло произойти все, что естественно для любого другого небольшого сообщества людей: кражи, драки, совращения, попойки, надувательство, возможно, роды, самоубийства, сотни стычек, вероятно, даже убийство…

И в то время, как железный город покачивался на волнах Атлантического океана и мягкий ночной ветер свистел в снастях, дежурный радист начал уже принимать и передавать радиограммы. Ровно в десять часов по Гринвичу он послал радиограмму, адресованную в Лондон: «ABC, Алмазный дом, Хаттон Гарден», в которой говорилось:

«Субъекты обнаружены. Если обстоятельства потребуют, то неизбежно принятие решительных мер. Назначьте стоимость в долларах. Винтер».

Часом позже, в то время, как радист вздыхал при мысли, что ему придется передать пятьсот пятизначных групп цифр, адресованных «Главному директору Универсального экспорта, Риджент Парк, Лондон», радиостанция Партие-хеад передала короткую радиограмму, адресованную Винтеру, пассажиру первого класса, в которой говорилось: — «Желательно аккуратно и быстро убрать Кейс. Повторяю — Кейс. Оплата двадцать тысяч долларов. Другим субъектом займусь сам по прибытии в Лондон. Подтверждаю ABC».

Радист нашел Винтера в списке пассажиров, положил сообщение в конверт и отправил вниз в каюту на палубе «А», находящуюся ниже палубы, где обосновались Бонд и его спутница. Там двое мужчин заправлялись джином и ромом, и когда стюард покинул каюту, он услышал, как полный мужчина сказал с таинственным видом молодому человеку с седыми волосами.

— Что ты во всем этом понимаешь, болван! Теперь за то, чтобы убрать человека, платят двадцать тысяч долларов. Вот так-то, парень!

Только на третий день путешествия Тифани и Джеймс договорились встретиться, чтобы выпить коктейль в наблюдательном салоне, а попозже пообедать в ресторане на палубе. В полдень погода была совершенно спокойной, а после ленча в своей каюте Бонд получил записку, написанную на корабельной бумаге округлым почерком, в котором безапелляционно говорилось: «Назначьте мне сегодня свидание. Обязательно».

И рука Бонда тотчас же потянулась к телефону.

Они оба страстно желали очутиться рядом друг с другом после трех дней разлуки. Но Тифани опять была неприступна, когда присоединилась к нему, сидящему за угловым столиком коктейль-бара на носу корабля.

— Что это за столик? — саркастически заметила она. — Вы стыдитесь меня или еще что-нибудь в этом роде? Я надела самое модное и самое шикарное платье из Голливуда, а вы прячете меня, как будто я мисс Рэйнгольд 1914 года. Я хочу доставить себе немного удовольствия и посмеяться над этим старым пароходом, а вы причете меня в угол, как будто я в чем-то провинилась.

— Что-то в этом роде, — ответил Бонд. — Все, что вы добиваетесь, — это внимания других мужчин.

— А что еще девушка должна делать на «Элизабет»? Ловить рыбку с палубы?

Бонд засмеялся. Он подозвал официанта и заказал два «мартини» с лимоном.

— Я могу предоставить вам только один выбор…

— … милая девушка, — подхватила она, — вы можете прекрасно проводить время с симпатичным англичанином. Только дело в том, Бонд, что этот англичанин, по-моему, охотится за моими фамильными драгоценностями! Что же мне делать? Я полностью принадлежу ему, — она внезапно наклонилась вперед и положила свою руку поверх его. — Послушайте, вы, Бонд! Я счастлива, как сверчок! Мне нравится быть здесь. Мне нравится быть с вами. И мне тоже нравится этот столик в полумраке, где никто не видит, что я держу вас за руку. Не обращайте внимания на мою болтовню! Я просто не могу скрывать, что я счастлива! Не обращайте внимание на мои глупости. Ладно?

На ней одета блузка из тяжелого шанхайского шелка кремового цвета и черная шерстяная юбка. Нейтральные цвета подчеркивали ее загар. Единственным украшением были квадратные часики на черном ремешке. Короткие ногти на маленькой загорелой руке не были покрыты лаком.

Отраженные лучи солнечного света сверкали на ее золотистых, тяжело падающих волосах, в глубине ее переливающихся серых глаз и на блестящих белых зубах, которые виднелись между полуоткрытых полных губ.

— Нет, — сказал Бонд, — нет, я не против, Тифани. Все, что связано с вами, — прекрасно…

Она взглянула на него и была удовлетворена тем, что увидела. Принесли вино, и она отдернула руку, стала насмешливо смотреть на него поверх своего бокала.

— Теперь ответьте мне на некоторые вопросы, — сказала она. — Прежде всего, чем вы занимаетесь, на кого работаете? Сначала в отеле я подумала, что вы — первоклассный обманщик. Но потом каким-то чутьем поняла, что это не так. Я понимаю, что должна была предостеречь вас от ABC, и мы бы избежали всего этого… Но я этого не сделала! Ну, рассказывайте, Джеймс!

— Я работаю на правительство. Оно собирается прикрыть навсегда алмазную контрабанду.

— Что-то наподобие секретного агента?

— Просто государственный служащий.

— О’кей! Итак, что же вы собираетесь делать со мной, когда мы прибудем в Лондон? Посадите в тюрьму?

— Да. В свободной комнате моей квартиры.

— Это уже лучше. Я тоже начну служить королеве, как и вы. Мне хотелось бы быть влиятельной фигурой.

— Я думаю, что это мы сможем как-нибудь устроить.

— Вы женаты? — она помолчала. — Или что-нибудь в этом роде?

— Нет. Время от времени я вступаю в связь.

— Так вы один из тх старомодных мужчин, которым нравится спать с женщинами? Почему же вы не женаты?

— Я считаю, что так смогу жить более самостоятельно. Большинство браков не соединяют двух людей, а наоборот, и одно вытекает из другого.

Тифани Кейс задумалась.

— Может быть, в этом есть смысл, — сказала она наконец. — Но это зависит также и от того, как вы относитесь к подобным отношениям, хорошо ли относитесь к человеку. Ведь вы сами не можете считать себя совершенством.

— А как вы?

Девушка не очень хотела услышать этот вопрос.

— Может быть, я просто стала бесчувственной, — коротко ответила она. — За кого, черт возьми, я могу выйти замуж? За Шеди Трика?

— Но, должно быть, было и много других?

— Их не было, — сердито ответила она. — Может быть, вы думаете, что я не должна была связываться с этими людьми? Да, понимаю, что выбрала просто неправильный путь. — Вспышка угасла и она жалобно посмотрела на него. — Это случается с людьми, Джеймс, и часто это не их вина.

— Я знаю, Тифани, — сказал он. — Феликс мне немного рассказал о происшедшем. Вот почему я не задавал вам никаких вопросов. Просто не стоит думать об этом. Сейчас мы здесь и должны жить сегодняшним днем, а не вчерашним. — Он переменил тему. — Теперь расскажите мне кое о чем, например, почему вас зовут Тифани и что означает быть сдающей карты в «Тиаре»? Каким образом вы научились так искусно это делать? Вы превосходно сдаете карты, значит, вы можете делать многое.

— Спасибо, друг, — иронически сказала Тифани. — Что делать? Играть на равных? Меня назвали Тифани потому, что когда я родилась, дорогой папа Кейс был так огорчен, что я не мальчик, что подарил моей матери тысячу долларов и пудреницу из шелкового газа — Тифани, и ушел. Он пошел на флот и вскоре его убили на Имо-Яма. Так что моя мать назвала меня Тифани Кейс и стала зарабатывать на жизнь для нас обеих. Она начала свою деятельность с подбора девушек, вызываемых для мужчин по телефону. Может быть, вас это шокирует?

Она взглянула на него полувызывающе, полувопросительно.

— Это меня просто не волнует, — сухо ответил Бонд. — Вы не были одной из тех девиц?

Она пожала плечами.

— Затем на это дело наложили лапу гангстеры. — Она помолчала и допила свой «мартини». — Я сбежала. Работала на обыкновенной работе, на которой работают девушки. Затем дорога привела меня в Рено: там находилась школа, обучающая, как сдавать карты в азартных играх. Я записалась туда и стала тренироваться, как дьявол. Прошла полный курс. Специализировалась на игре в кости, рулетке и игре в очко. На сдаче карт можно заработать хорошие деньги. Двести долларов в неделю. Мужчины любят, когда карты сдают девушки, это придает женщине уверенность, а они думают и рассчитывают, что ты будешь доброй по отношению к ним. Мужчины, сдающие карты, пользуются меньшим успехом, но не думайте, что приятно делать это. — Она помолчала, потом улыбнулась ему. — Теперь снова ваша очередь, — сказала она. — Закажите мне еще вина, а потом расскажите, какого типа женщина, по вашему мнению, больше подходит вам?

Бонд сделал официанту заказ. Он закурил и повернулся к ней.

— Кто-нибудь, кто сможет сделать соус «вернез» так же хорошо, как и любить.

— Ужасный человек! Ведь это может быть любая старая глупая ведьма, которая умеет хорошо готовить и лежать на спине!

— О, нет! Она должна обладать всеми хорошими качествами, которые имеются у женщин, — Бонд, внимательно оглядел ее. — Золотые волосы, серые глаза, чувственный рот, идеальная фигура. Кроме этого, конечно, она должна хорошо говорить, уметь одеваться, играть в карты и тому подобное. Обычные вещи.

— И вы бы женились на такой, если бы нашли ее?

— Не обязательно, — ответил Бонд. — В действительности же я почти состою в брачном союзе. С мужчиной. Его имя начинается на букву «М»>. Мне придется расторгнуть с ним брак прежде, чем я могу жениться на женщине. И я не уверен, что хочу этого. Она будет пичкать меня бутербродами в гостиной, обставленной по ее вкусу, и тому подобное. Так это долго не продлится. Я сбегу от этого. Я сделаю так, чтобы меня послали, например, в Японию… или еще куда-нибудь…

— А как насчет детей?

— Я хотел бы иметь детей, — коротко ответил Бонд. — Но тогда, когда уйду со службы. В противном случае, меня это не устраивает. Моя работа не такая уж безопасная, — он взглянул на свою рюмку и выпил ее до дна. — А как вы, Тифани, по этим же вопросам? — спросил он, чтобы переменить тему разговора.

— Я думаю, что каждой девушке хотелось бы, придя домой, видеть мужскую шляпу на столике в прихожей. Только все дело в том, что я никогда еще не находила под шляпой хоть что-то стоящее… Может быть, не очень усердно искала? Или искала не там, где надо? Вы знаете, как это бывает, когда попадаешь в канаву? Ты остаешься там, сидишь и бываешь доволен, что можешь не заглядывать за ее края. Именно так и было, когда я работала у Спенга. Всегда знала, откуда подадут еду в следующий раз. Отложила немного денег. Но у девушки не может быть друзей в такой обстановке и в такой компании. Она вполне может даже повесить объявление: «Не входить!». Но кажется, что мне уже вполне достаточно одиночества. Вы знаете, как говорят хористки на Бродвее? Стирка вызывает тоску, если в ней нет мужской рубашки…

Бонд засмеялся. Он лукаво взглянул на нее.

— А как насчет мистера Серафима? Те две спальни в пульмановском вагоне и ужин с шампанским, накрытый на двоих?

Не успел он закончить, как ее глаза вспыхнули, она встала из-за стола и направилась к выходу.

Бонд проклинал самого себя. Он положил деньги на стол и поспешил за ней. Он нагнал ее уже на полпути к каюте на прогулочной палубе.

— Послушайте, Тифани, — начал он.

Она резко оглянулась и посмотрела на него.

— Каким низким вы можете быть! — воскликнула девушка сердито, и слезы блеснули у нее на ресницах. — Зачем вам надо было испортить таким жестоким замечанием все?.. — Она повернулась к иллюминатору, ища платок в сумочке, и поднесла его к глазам. — Вы просто ничего не понимаете.

Бонд обнял ее и прижал к себе.

— Моя дорогая! Я не хотел обидеть вас. Я просто хотел все точно знать. Для меня эта ночь в поезде была очень неприятной, и столик с ужином причинил мне большую боль, чем та, которая последовала позже. Я должен был спросить вас.

Она недоверчиво взглянула на него.

— Вы действительно имели в виду это? — спросила она, внимательно следя за его лицом. — Вы хотите сказать, что уже тогда любили меня?

Она отвернулась от него и взглянула через иллюминатор на бесконечную синюю поверхность океана и множество ныряющих чаек, которые путешествовали вместе с чрезвычайно щедрым судном. Немного погодя, Кейс спросила:

— Вы когда-нибудь читали «Алису в стране чудес»?

— Много-много лет назад?! — с удивлением ответил Бонд. — А что?

— Там есть строчка, о которой я часто думаю, — сказала она — В ней говорится: «О, мышка, ты знаешь выход из этого моря, моря слез? Я очень устала здесь плавать, о, мышка!» Помните? И вот я подумала, что вы собираетесь указать мне выход. Вместо этого вы толкаете меня в море. Вот почему я расстроилась, — она посмотрела на него. — Но я понимаю, что вы не хотели сделать мне больно.

Бонд молча посмотрел на нее и крепко поцеловал в губы.

Она не ответила, не вырвалась, но глаза ее снова смеялись. Потом она взяла его под руку и подвела к открытой двери лифта.

— Отведите меня вниз, — сказала она, — я должна пойти и привести себя в порядок. Мне потребуется немало времени, чтобы переодеться. — Она немного помолчала, потом приблизила губы к его уху: — Если вас интересует, Джеймс Бонд, — мягко сказала она, — то я никогда в жизни, как это говорится, не спала с мужчиной. — Она потянула его за руку. — А теперь пошли, — решительно проговорила она.

— Вам тоже пора принять теплую ванну…

Бонд проводил ее до каюты, а потом отправился в свою, где принял теплую ванну, а затем холодный душ. После этого он лег на кровать и долго улыбался, вспоминая слова Тифани и думая о ней, лежащей в ванне. При этом она наверняка тоже думала о том, насколько сумасшедшими могут быть эти англичане.

Послышался стук в дверь. Вошел стюард с маленьким подносом, на котором что-то лежало, и поставил его на стол.

— Что это, черт возьми? — спросил Бонд.

— Это только что принесли от шеф-повара, — ответил стюард, после чего вышел из каюты.

Бонд встал с кровати и изучил содержимое подноса. Он улыбнулся во весь рот. На подносе стояла небольшая бутылка «Боллингера», красивая жаровня с четырьмя небольшими бифштексами на поджаренных кусочках хлеба и небольшая соусница. Рядом лежала написанная карандашом записка: «Этот соус «вернез» был приготовлен мисс Т. Кейс без моей помощи». Записка была подписана шеф-поваром.

Бонд наполнил стакан и густо намазал бифштекс соусом «вернез». Тщательно прожевав, он подошел к телефону, стоявшему на маленьком столике.

— Тифани?

Он услышал мягкий и восторженный смех на другом конце провода.

— Да, вы определенно умеете готовить прекрасный соус «вернез»… — и он повесил трубку.

Это всегда бывает самым опьяняющим моментом в любовных отношениях людей, когда впервые в публичном месте, ресторане или театре, мужчина опускает руку и кладет ее на бедро женщины, а ее рука ласково прижимает руку мужчины. Эти два жеста говорят обо всем. Все оговорено. Все соглашения подписаны. Затем наступает длительное молчание, во время которого играет кровь.

Было одиннадцать часов вечера, в ресторане на палубе уже осталось не так много народу. Слышались мерные вздохи освещенного луной океана. Огромный лайнер разрезал своей грудью воды Атлантики, а Бонд и Тифани сидели, тесно прижавшись друг к другу, за столиком ресторана.

Подошел официант со счетом, и их руки приняли нормальное положение. Но теперь все время принадлежало им. В словах и заверениях просто не было никакой необходимости. Официант убрал со стола, и они пошли к выходу. На лице Тифани сияла счастливая улыбка. Они поднялись на прогулочную палубу.

— А что теперь, Джеймс? — спросила Тифани. — Мне хотелось бы еще кофе и виски с содовой, пока мы будем смотреть аукцион. Я столько слышала о нем и, может быть, нам повезет?

— Хорошо, — сказал Бонд, — все, что ты хочешь.

Он прижал ее руку к себе и они пошли через большой холл, в котором еще играл оркестр, в танцевальный зал, где музыканты настраивали инструменты.

— Но только не заставляй меня покупать номер, — сказал Бонд. — Это чисто азартная игра на выигрыш, пять процентов идет на благотворительные цели. Шансы выиграть здесь так же минимальны, как и в Лас-Вегасе. Но будет весело, если аукцион окажется хорошим. Говорят, что на борту много людей с деньгами.

Зал был почти пустым, и они выбрали себе столик подальше от сцены, на которой главный стюард раскладывал принадлежности аукциониста: коробочку с пронумерованными билетами, молоток и графин с водой.

— В театре это называется подготовкой мизансцены, — заметила Тифани, когда они сели за столик среди множества пустых столиков и стульев. Но только Бонд успел сделать официанту заказ, как дверь, ведущая в кинотеатр, распахнулась, и в зале оказалось около сотни человек.

Веселый, полный человек с красной гвоздикой в петлице, слегка ударил по своему столику, призывая к тишине. Он объявил: капитан считает, что на следующий день они пройдут расстояние в 720—739 миль, что любое расстояние короче, чем 720 миль, является нижним полем, а любое расстояние больше 739 миль — верхним полем.

— А теперь, леди и джентльмены, — закончил он свое вступление, — посмотрите, сможем ли мы побить рекорд в этом путешествии, рекорд, который равен весьма впечатляющей сумме — две тысячи четыреста в банке!

Раздались аплодисменты.

Стюард предложил коробочку с пронумерованными билетами, свернутыми в трубочку, самой багатой на вид даме, затем поднял вверх бумажку, которую она вынула, и передал ее аукционисту.

— Итак, леди и джентльмены, для начала мы имеем довольно хорошую цифру 738. Точно в самом верхнем пределе, и так как я вижу здесь множество новых лиц, то полагаю, мы все согласимся с тем, что море совершенно спокойно! Леди и джентльмены! Какую цену я могу предложить за цифру 738? Могу я сказать пятьдесят? Кто-нибудь предложит мне пятьдесят за этот счастливый номер? Вы сказали двадцать, мистер? Кто больше?.. Двадцать пять. Благодарю вас, леди. А вон там тридцать. Вот еще сорок, а сорок пять дает мой друг, мистер Готблат. Спасибо, Чарли! Кто-нибудь даст больше сорока пяти за 738? Пятьдесят! Благодарю вас, мадам, вот мы и опять там, откуда начали! Кто же даст больше? Никто не решается? Кто же даст больше? Высокая цифра, спокойное море. Пятьдесят долларов. Кто-нибудь скажет пятьдесят пять? Идет за пятьдесят. Продается раз! Продается два!

Он поднял молоток и ударил им в третий раз.

— Ну слава богу, он хороший аукционист, — сказал Бонд. — Это хороший номер. И оказался довольно дешевым. Если только такая погода простоит дальше, и никто не упадет за борт. Высокое поле сегодня вечером будет стоить крупную сумму денег. Все будут считать, что мы пройдем больше 739 миль при такой погоде.

— Что ты подразумеваешь под крупной суммой денег? — спросила Тифани.

— Двести фунтов, а может быть, и больше. Я полагаю, что обычные номера будут проданы за сто фунтов. Первый номер всегда бывает намного дешевле других. Люди еще не успели зажечься. Единственное, что ты можешь ловко проделать в своей игре, это купить первый номер. Любой из них может выиграть, но первый всегда стоит дешевле.

Как только Бонд кончил говорить, следующий номер был продан за 90 фунтов возбужденной девушке, за которую, очевидно, платил ее спутник, седой молодящийся мужчина, видимо, поклонник девушки.

— Купи мне номер, — попросила Тифани. — Ты просто нехорошо ведешь себя по отношению к девушке. Ты посмотри, как этот приятный мужчина относится к своей спутнице. Неужели тебе не стыдно?

— У него уже не тот возраст, — возразил Бонд, — ему, должно быть, около шестидесяти. До сорока лет девушка ничего не стоит, а после сорока ты должен платить деньги или рассказывать о себе интересные истории, — он улыбнулся ей в глаза. — А мне нет и сорока!

— Не будь тщеславным, — сказала Гифани и насмешливо посмотрела на него. — Говорят, что пожилые люди — самые лучшие любовники. А ведь на самом деле ты не скряга. Я прошу тебя об этом, потому что азартные игры запрещены на больших кораблях.

— Послушай это, — Бонд взял оранжевую карточку на столе и прочитал: «Аукцион — пари на ежедневное расстояние, покрываемое лайнером. Компания считает себя обязанной заявить о том, что она не желает, чтобы стюард данного помещения или кто-либо другой из персонала лайнера принимал активное участие в организации такого пари». — Бонд посмотрел на нее. — Вот видишь, — сказал он, — игра чрезвычайно близка к жизни. И далее: «Компания предлагает, чтобы пассажиры сами избрали комиссию из своей среды для контроля за ходом аукциона. Стюард курительной комнаты может, если его попросят и если это позволяют его служебные обязанности, оказывать содействие в выполнении требований комиссии». Приятное отклонение от ответственности, — заметил Бонд. — «Комиссия должна сдерживать негодование пассажиров, если возникнут недоразумения». А теперь слушай дальше. Вот где зарыта собака, — он прочел: «Компания обращает особое внимание на обеспечение финансовых законов Объединенного королевства в отношении ограничения сделок и ввоза стерлинговых банкнот в Объединенное королевство». И так далее, — сказал он и улыбнулся Тифани. — Итак, я куплю тебе билет, который продается, и ты выиграешь две тысячи фунтов. Это будет солидная пачка долларов, фунтовых банкнот и чеков. Единственный путь реализовать все это даже если предположить, что чеки будут настоящими, что весьма сомнительно — ввезти их на континент контрабандой под поясом. И, таким образом, мы снова окажемся завязанными в том же старом предприятии, но теперь уже и я буду на одной стороне с дьяволом.

На девушку эти слова не произвели никакого впечатления. Среди гангстеров был один человек по имени Абадаба. Он был горбун с головой в форме яйца и знал ответы на все вопросы. Он выработал свою систему, взвесив все шансы на скачках и цифровых пари. Всю умственную работу он проделывал сам. Его называли «колдуном», а потом убрали за ошибку, которую он однажды допустил. Тифани рассказала об этом Бонду.

— Я думаю, что ты просто второй Абадаба, судя по тому, как откручиваешься от того, чтобы истратить немного денег. Ну, ладно, — она пожала плечами. — Может быть, ты закажешь своей девушке немного виски?

Бонд подал знак официанту. Когда тот отошел от них, она наклонилась к нему так, что ее волосы коснулись его лица, и сказала:

— Я на самом деле не хочу виски. Выпей ты. Сегодня вечером я хочу оставаться трезвой, как солнечный день, — она выпрямилась. — Что теперь здесь происходит? — спросила она. — Я хочу послушать, что будет дальше.

— Сейчас опять начнется, — ответил Бонд.

Аукционист поднял голову, и в зале наступила тишина.

— А теперь, леди и джентльмены, — выразительно проговорил он, — вопрос ставится уже о шестидесяти четырех тысячах долларов! Кто собирается дать мне сто фунтов за выбор высокого или низкого поля? Мы все уже знаем, что это означает. Можете выбрать высокое поле, которое сегодня вечером будет популярным. Ввиду хорошей погоды. Итак, кто откроет аукцион со ста фунтов за выбор высокого или низкого поля? Благодарю вас, сэр! А вот сто десять… сто двадцать…. сто тридцать… Благодарю вас мадам!

— Сто пятьдесят! — произнес мужской голос недалеко от их столика.

— Сто шестьдесят! — на этот раз это сказала женщина.

Мужской голос монотонно произнес:

— Сто семьдесят!

— Сто восемьдесят! — сказал кто-то.

— Двести фунтов!

Что-то заставило Бонда обернуться и посмотреть на говорившего человека. Это был высокий мужчина. Его бледное лицо блестело от пота. Маленькие холодные темные глаза смотрели в сторону аукционера через очки с двухфокусными линзами. От пота его черные волосы слиплись. Он снял очки, вынул носовой платок и вытер пот круговыми движениями, которые начинались с левой стороны лица и далее вокруг головы к затылку, где он перехватывал платок правой руки и завершал круг на покрытом потом носу.

— Двести пять… двести десять…

Человек наклонил голову и стал обтирать платком свой плотно сжатый рот. Что-то было в нем такое, что заставило Бонда задуматься и попробовать вспомнить… Он смотрел на крупное лицо, припоминая, где он мог его встречать. Лицо? Голос?.. Англия? Америка?

Потом Бонд перевел свой взгляд на другого человека, сидевшего за тем же столиком. И снова та же навязчивая, мысль… Бонд мучительно напрягал мозг. Где он мог видеть этого человека? Необычно деликатные черты молодого лица под седеющими волосами. Мягкие карие глаза под длинными ресницами. Общее приятное впечатление нарушал мясистый нос над широким ртом с тонкими губами, который был растянут в широкой пустой улыбке, как щель почтового ящика.

— Двести пятьдесят? — механически сказал рослый мужчина.

Бонд повернулся к Тифани.

— Ты когда-нибудь видела этих людей, — спросил ом, и она отметила беспокойство в глубине его глаз.

— Нет, — решительно сказала она, — никогда их не видела. Мне кажется, что они из Бруклина или Гарлема. А что? Они что-нибудь для тебя значат?

Бонд еще раз взглянул на них.

— Не-ет, — с сомнением ответил он.

В зале послышался взрыв аплодисментов. Аукционист постучал по столу.

— Леди и джентльмены, — с триумфом проговорил он. — Все идет просто восхитительно. Триста фунтов дает очаровательная леди в прекрасном розовом вечернем платье. — Все головы повернулись в ее сторону, и все как бы безмолвно спрашивали: «Кто это?» — А теперь, сэр, — он повернул голову к плотному мужчине за столиком, — я могу сказать триста пятьдесят?

— Триста пятьдесят, — произнес плотный мужчина.

— Четыреста! — сказала женщина в розовом.

— Пятьсот! — голос звучал монотонно и безразлично.

Девушка в розовом сердито заговорила со своим спутником. Тот внезапно забеспокоился. Он посмотрел на аукциониста и покачал головой.

— Пятьсот… Кто больше? — спросил аукционист. Теперь он знал, что выжал все, что было можно, из этого дела. — Пятьсот — раз, пятьсот — два. Гонг! Продано джентльмену за крайним столиком, и я думаю, что он заслуживает аплодисментов.

Аукционист первым захлопал в ладоши, и все последовали его примеру, хотя было видно, собравшиеся хотели, чтобы выиграла девушка в розовом.

Полный мужчина приподнялся со своего места на несколько дюймов и потом снова сел. На его лице не было благодарности за аплодисменты. Он продолжал пристально смотреть на аукциониста.

— А теперь мы должны выполнить формальность и спросить у джентльмена, какое поле он предпочитает? Сэр, вы выбираете верхнее или нижнее поле?

Голос аукциониста звучал иронически, а вопрос был пустой тратой времени.

— Нижнее поле!

В переполненном зале на мгновение наступила мертвая тишина, затем быстро стал нарастать гул неодобрения. Ни у кого не возникло вопроса, всем было ясно, что мужчина выберет верхнее поле. Погода была отличная. «Куин Элизабет» делала, по крайней мере, 30 узлов в час. Может быть, он знал что-нибудь? Подкупил кого-нибудь на мостике? Не приближался ли шторм? Может быть, у кого-нибудь должны вот-вот наступить роды?

Аукционист постучал по столу, призывая к тишине.

— В таком случае, леди и джентльмены, приступим к аукциону верхнего поля. Мадам, — он обратился к девушке в розовом, — не начнете ли вы аукцион?

Бонд повернулся к Тифани.

— Это был очень странный бизнес, — сказал он. — Море спокойное, как стекло. Единственное объяснение — он что-то знает…

Он повернулся, небрежно взглянул на двух мужчин и спокойно отвел от них взгляд.

— Они очень интересуются нами.

Тифани через его плечо посмотрела в их сторону.

— Сейчас они не смотрят на нас, — сказала она. — Мне кажется, что они — пара наркоманов. Парень с белыми волосами выглядит глупым, а полный мужчина сосет свой большой палец. Они пьяны… Сомневаюсь в том, что они вполне понимают, что именно купили. Они просто решили вступить в перепалку.

— Сосет большой палец?.. — спросил Бонд.

Рассеянная память раздражала его и он провел рукой по волосам. Вероятно, если бы Тифани дала ему возможность спокойно проследить за ходом мыслей, он бы и вспомнил… Но она взяла его руку и наклонилась к нему так, что ее волосы коснулись его лица.

— Забудь об этом, Джеймс, — сказала она. — И не думай больше об этих глупых мужчинах. — Внезапно ее глаза стали страстными и требовательными. — Мне здесь надоело. Отведи меня куда-нибудь в другое место!

Не говоря больше ни слова, они поднялись из-за стола и вышли из шумного зала на лестницу. Когда они спускались на нижнюю палубу, рука Бонда нежно обняла талию девушки, а ее голова склонилась к нему на плечо.

Они подошли к двери каюты Тифани, но она мягко подтолкнула его в сторону длинного коридора.

— Я хочу, чтобы все это произошло у тебя, Джеймс!

Бонд не произнес ни слова, пока они не дошли до его каюты и он не открыл ее. Когда он запер дверь, они сплелись в тесном объятии и стояли так, прижавшись друг к другу в середине чудесной маленькой комнаты. Потом он мягко проговорил:

— Моя дорогая… — он запустил пальцы в ее волосы и откинул назад ее голову…

Некоторое время спустя его рука коснулась молнии на ее спине, и не отодвигаясь от него, она шагнула из своего платья, часто дыша между поцелуями.

— Я хочу, чтобы было все, Джеймс, все, что ты когда-либо делал с девушками. Сейчас!

Бонд наклонился, обхватил ее рукой за бедра, приподнял и мягко положил на диван.

Последнее, что помнил Бонд до того, как зазвонил телефон, была Тифани, наклонившаяся над ним и целующая его со словами: «Ты не должен спать на том боку, где находится сердце. Это вредно для здоровья. Повернись, пожалуйста, на другой бок!»

Он послушался ее и перевернулся, а как только за ней захлопнулась дверь, снова заснул, убаюканный вздохами Атлантики и мягкими покачиванием корабля, держащего его в своих объятиях.

А потом в темной каюте раздался сердитый телефонный звонок, который звенел, не переставая, пока Бонд не взял трубку.

— Простите за беспокойство, сэр, с вами говорит радист корабля. Только что для вас получена шифровка с пометкой «сверхсрочно». Прочесть или послать вам в каюту?

— Пожалуйста, если возможно, пошлите ее мне. Спасибо.

Что, черт возьми, случилось? Вся прелесть и тепло страстной любви были грубо отброшены в сторону. Он встал с кровати, сильно потряс головой, чтобы отогнать сон, и направился в душ.

В течение целой минуты он лил на себя холодную воду, потом вытерся, поднял с пола брюки, рубашку и надел их.

Получив радиограмму, он сел за стол и угрюмо принялся за работу. По мере того, как группы цифр превращались в слова, глаза его сужались, а кожа покрывалась мурашками.

Радиограмма была от начальника штаба и в ней говорилось:

«Тайное наблюдение за учреждением Сайса перехватило сигнал с «Куин Элизабет», адресованное ABC и подписанное Винтом. Сообщает о вашей поездке на борту вместе с Кейс и запрашивает инструкции, точка. Ответ, подписанный ABC, содержит приказ уничтожить Кейс, цена 20000 долларов. Наше мнение: Руфус В. Сайс является ABC, чему соответствуют его инициалы на французском, точка. Далее: вероятно, встревоженный слежкой, Сайс вчера вылетел в Париж, и теперь по сообщению Интерпола, находится в Дакаре, точка. Это заставляет нам предположить, что алмазы берут начало в Сьерра-Леоне, откуда контрабандой переправляются за границу во Французскую Гвинею. Мы подозреваем члена интернационального зубоврачебного персонала в Сьерре, за которым следят. Пальф Кембере ждет вашего возвращения для безотлагательного полета завтра ночью в Сьерра-Леоне. Подписано: КОС».

Одно мгновение Бонд сидел, как примерзший к стулу. Внезапно в его голове промелькнула наиболее зловещая строчка из всего послания… Кейс угрожает опасность! Кто-то из шайки «Спенг Моб» находится на борту корабля и путешествует вместе с ним. Кто? Где?

Он схватил телефонную трубку.

— Пожалуйста, мисс Кейс!

Он слышал, как аппарат около ее кровати щелкнул и раздался первый звонок. Второй… третий… Еще один… Он бросил трубку и выбежал, направляясь к ее каюте. Ничего. Пусто. Кровать не тронута. Свет включен. Но ее вечерняя сумочка лежала на ковре около двери и ее содержимое было разбросано на полу… Она вошла. Мужчина стоял за дверью… Вероятно, последовал удар. А что дальше? Иллюминаторы были закрыты. Он заглянул в ванную. Ничего.

Бонд стоял посреди каюты, и его мозг лихорадочно работал. Что бы сделал он, Бонд, в подобной ситуации? Перед тем, как убить, он бы допросил ее… Выяснил, что она знала, что успела рассказать о них и кто этот человек — Бонд… Он доставил бы ее в свою каюту, где смог беспрепятственно и не торопясь выяснить все это.

Если бы кто-то встретил его, когда он переносил ее к себе, то ему потребовалось бы только подмигнуть и слегка покачать головой: «Чуть-чуть многовато шампанского… Нет, спасибо, я справлюсь с этим сам!» Но где их каюга? Далеко отсюда?

Бонд взглянул на часы и побежал обратно по коридору. Три часа. Она ушла из его каюты после двух. Следует ли позвонить на мостик? Поднять тревогу? Ужасная перспектива объяснений, подозрений, задержек… «Дорогой сэр, это почти невозможно!»… Попытки успокоить его. «Конечно, сэр, мы предпримем все возможное!». Вежливый взгляд сержанта, думающего о попойке и любовных утехах… И даже кто-то, пытающийся задержать лайнер, чтобы выиграть нижнее поле в корабельном аукционе…

Нижнее поле!.. Человек за бортом! Корабль задерживается.

Бонд распахнул дверь своей каюты и схватил список пассажиров. Конечно, Винтер! Вот он! А-49. Палуба, находящаяся под ними. А затем внезапно мысли стали работать, как вычислительная машина. Винт и Кидд. Два громилы. Он снова взглянул на список пассажиров. Китте-рид тоже в каюте А-49. Седой и полный мужчина в самолете БОАС из Лондона. «Моя группа крови — Ф». Секретный эскорт Тифани. И описание Лейтера: «Он трус и не выносит путешествий. Когда-нибудь эта бородавка на большом пальце выдаст его». Красная бородавка на первой фаланге большого пальца, державшего спуск пистолета над Тинга-лингом Веллом, и слова Тифани: «Они пьяны, полный мужчина сосет свой большой палец»… И двое на аукционе, преуспевающие в смерти, которую они подготавливали. Женщина за бортом… Анонимно поднятая тревога, если строгий страж на корабле упустит ее. Лайнер останавливается, разворачивается, начинает поиск. И три тысячи фунтов — дополнительная оплата убийства…

Винт и Кидд… Громилы из Детройта.

Все эти беспорядочные картинки промелькнули в голове Бонда в то время, как он открывал портфель и извлекал из потайного кармана глушитель. Почти автоматически вынул из кармана пиджака «беретту», прикрепил глушитель, все время взвешивая шансы и планируя свои действия.

Потом он отыскал план лайнера, который получил вместе с билетами, и стал изучать его, одновременно надевая носки. Точно под ним. Была ли какая-нибудь возможность просверлить замок двери и взять их раньше, чем они возьмут его? Практически, нет… Они могли забаррикадировать дверь так же, как и запереть ее. Или ему нужно просто взять кого-либо из команды, если бы он смог убедить их в существовании опасности? Опасности для Тифани… И пока будет идти пустая болтовня, они вышвырнут ее за борт через иллюминатор и сделают вид, что невинно читают книги или играют в карты. Они скажут: «Что означает вся эта суета?».

Бонд засунул пистолет за ремень и открыл один из иллюминаторов. Он просунул в него плечи и убедился, что оставалось еще много места. Он наклонился. Два тускло освещенных круга прямо под ним. На каком расстоянии? Около восьми футов? Ночь была абсолютно спокойной, ни ветерка… Он находился на теневой от луны стороне лайнера. Заметят ли его с мостика? Окажется ли открытым у них в каюте один из иллюминаторов?

Бонд спрыгнул на пол своей каюты и сдернул с кровати простыни. Кровавый узел, так будет надежнее всего. Но ему придется разорвать простыни пополам, чтобы получить достаточную длину. Если он выиграет, ему придется взять простыни из каюты А-49, чтобы возместить утрату своих, а если проиграет, то ничто уже не будет иметь значения.

Бонд изо всех сил потянул за получившуюся веревку. Она должна выдержать. Привязав один конец к петлям иллюминатора, он взглянул на часы. С того момента, когда он прочем радиограмму, потеряно двадцать минут. Но слишком ли много? Он сжал зубы, бросил веревку вниз и головой вперед выбрался из иллюминатора.

Не думать. Не смотреть вниз. Не обращать внимания на узлы. Не думать. Медленно, четко перебирать веревку руками.

Ночной ветерок мягко толкнул и качнул его, и далеко внизу он услышал гул и плеск океана. Откуда-то сверху раздался вдруг протяжный вой ветра в снастях и немного выше звезды медленно закачались вокруг него.

Выдержат ли проклятые простыни? Смогут ли руки выдержать его вес? Не думать об этом. Не думать о громадном корабле, о голодном океане, о больших четырехлопастных винтах, готовых врезаться в его тело. Ты — мальчик, слезающий с яблони. Это так легко и так безопасно там в саду, где можно мягко упасть на траву.

И Бонд перестал думать. Он только внимательно следил за своими руками. Он чувствовал, как кровь отхлынула от его пальцев, а ноги стали чувствительными, как антенны, когда они стали шарить внизу в поисках иллюминатора.

Вот… Пальцы правой ноги коснулись выступа. Он должен остановиться. Он должен быть спокойным и воспользоваться широко открытым иллюминатором. Потом он почувствовал ногой материю. Занавески были задернуты.

Он еще два раза перехватил руками веревку, и лицо его оказалось на уровне иллюминатора. Теперь он мог взяться руками за металлический выступ рамы и снять часть веса с туго натянутой простыни — веревки. Одна его рука получила блаженный отдых, потом другая. Снимая нагрузку с напряженных мускулов, он собирал силы.

И з каюты доносился приглушенный разговор. Несколько слов произнес мужчина, а затем раздался крик девушки: «нет!»

Затем на мгновение воцарилась тишина, а потом послышался удар. Он прозвучал, как выстрел из пистолета и побудил Бонда прыгнуть через иллюминатор в каюту. Даже тогда, когда он каким-то образом совершенно беспрепятственно нырнул через трехфутовое круглое отвер-ствие иллюминатора, ему все еще казалось, что он может повредить голову, и он прикрывал ее одной рукой в то время, как другой доставал пистолет.

Удачное падение на чемодан, стоявший под иллюминатором, и прыжок, кувырком, после которого он очутился посередине каюты… Через мгновение он был уже на ногах и его пальцы на рукоятке пистолета побелели от напряжения, вокруг сжатых губ образовалась тонкая белая линия. Сквозь узкие щелки сузившихся ледяных глаз он переводил взгляд из стороны в сторону. Дуло черного пистолета было направлено в центр между двумя мужчинами.

— Все в порядке, — сказал Бонд, выпрямляясь.

Это было констатацией факта. В его руках был контроль, а дуло пистолета говорило за себя.

— Кто послал вас? — спросил полный мужчина. Он произнес это сдержанно, безо всякой паники. В голосе не было даже удивления. — Вы пришли, чтобы быть четвертым в игре?

Он сидел в застегнутой рубашке с длинными рукавами недалеко от туалетного столика, и его маленькие глазки блестели на потном лице. Перед ним, спиной к Бонду, сидела на стуле Тифани. На ней не было ничего, кроме маленьких штанишек телесного цвета. Ее колени были зажаты коленями крупного мужчины. Ее бледное лицо, покрытое красными пятнами, было повернуто к Бонду. У нее были обезумевшие глаза загнанного животного, и рот от изумления открыт.

Седой мужчина, расслабившись, лежал на одной из кроватей. Теперь он приподнялся на одном локте, а другой рукой потянулся к пистолету. Он с безразличием смотрел на Бонда, и его рот был открыт в квадратной улыбке почтового ящика.

Пистолет Бонда был направлен между двумя мужчинами, в нейтральную точку. Когда он заговорил, голос его звучал низко и строго.

— Тифани, — медленно и четко произнес он. — Опустись на колени. Отойди от этого человека. Держи голову опущенной. Выйди на середину комнаты.

Он не следил за ней. Его глаза продолжали перебегать от одного мужчины к другому, с сидящего на стуле к лежащему на кровати.

Теперь она была вне зоны двух целей.

— Я здесь, Джеймс, — в ее голосе звучали надежда и возбуждение.

— Встань и иди прямо в ванную. Запри дверь. Заберись в ванну и ляг там.

Его глаза на миг скользнули в ее сторону, чтобы убедиться, что она выполнила его указания. Она стояла и смотрела на него. Он заметил красное пятно на ее белой коже. Затем она выполнила его приказание, и раздался щелчок, когда она заперла за собой дверь ванной.

Теперь она была в безопасности. И не увидит того, что должно было здесь произойти.

Между мужчинами было расстояние в пять футов, и Бонд отметил про себя, что если бы они двинулись, то могли схватить его. С такими людьми, как эти, нужно быть готовым ко всему… Даже в то мгновение, когда он будет убивать одного, второй может вскочить и выстрелить.

— Сорок восемь. Шестьдесят пять. Восемьдесят шесть.

Сочетание одного из американских футбольных сигналов, одна из пятидесяти комбинаций, которые они, вероятно, использовали уже тысячу раз. Эти слова вырвались из уст полного мужчины. Одновременно он скатился на пол, и его руки метнулись к ремню.

Стремительным движением мужчина на кровати расставил ноги в стороны от Бонда так, что его тело отодвинулось, и на прицеле осталась лишь узкая полоска головы. Бонд быстро вытянул руку вперед.

Бум!

Пистолет Бонда издал глухой звук. Под кипой седых волос образовалась дырка.

Бум! — ответил пистолет мертвого человека, выстреливший от последнего движения пальца, и пуля ушла в кровать под трупом.

Полный мужчина, лежавший на полу, вскрикнул. Его пистолет был на уровне колен Джеймса и бесполезно направлен на белую крошечную дверь за Бондом.

— Бросьте его!

Раздался легкий удар, и пистолет упал на ковер.

— Встаньте!

Полный мужчина встал на ноги. Он стоял, глядя в глаза Бонда, как туберкулезник смотрит на свой платок, с ожиданием и страхом.

— Садитесь!

Была ли вспышка надежды в этих глазах? Бонд не сбрасывал напряжения, как подкрадывающийся кот.

Полный мужчина медленно повернулся. Он поднял руки над головой, хотя Бонд и не приказывал ему это делать. Он сделал два шага обратно к стулу и медленно повернулся, как бы собираясь сесть.

Он стоял лицом к Бонду и вполне естественно, что руки его опустились. Две расслабленные руки качнулись назад, и правая рука сжалась и рванулась вперед… Как белое пламя из кончиков пальцев вылетел нож.

Бум!

Бесшумная пуля и бесшумный нож пересеклись в воздухе, и глаза обоих мужчин одновременно дрогнули, когда нож и пуля ударили в цель.

Но взгляд полного мужчины померк и глаза закатились, когда, схватившись за сердце, он упал на спину в то время, как глаза Бонда небрежно взглянули на расплывающееся красное пятно на его рубашке и на плоскую рукоятку ножа, свисающую из ее складок.

Раздался треск развалившегося под полным мужчиной стула, а потом удар его тела об пол.

Бонд мимоходом взглянул на него, а затем отвернулся к открытому иллюминатору.

Некоторое время он стоял спиной к каюте, глядя на мягко покачивающиеся занавески. Он глубоко вздохнул и прислушался к чарующим звукам моря, доносившимся из мира за стенами этой каюты, мира, который принадлежал ему и Тифани, но уже не этим двоим… Очень медленно его тело и нервы расслабились. Затем он вытащил застрявший в рубашке нож и, не взглянув на него, потянулся, откинул занавеску в сторону и выбросил его как можно дальше в темноту. Затем, все еще глядя в спокойную ночь, он поставил «беретту» на предохранитель и рукой, которая показалась ему тяжелой, как свинец, медленно засунул пистолет за пояс брюк.

Почти неохотно обернулся и взглянул на убитых. Он задумчиво осмотрел каюту и машинальным движением вытер руки о бедра, а потом осторожно прошел в ванную комнату и сказал:

— Это я, Тифани, — голос его был тихим и усталым.

Она не слышала его голоса. Она лежала вниз лицом в пустой ванне, зажав руками уши. И когда он приподнял ее и взял на руки, она все еще не могла поверить в то, что произошло. Потом она прижалась к нему, осторожно ощупала его лицо и грудь рукой, чтобы убедиться, что это было правдой.

Она вздрогнула, когда коснулась его раненого ребра, и она отодвинулась от него, чтобы посмотреть на его лицо, а потом на кровь, которой были испачканы ее пальцы, на пятно на рубашке.

— О, Боже, ты ранен! — с ужасом воскликнула она, и все ее ночные кошмары были забыты…

Она сняла с него рубашку и промыла рану мыльной водой, потом перевязала полотенцем, разрезанным на полосы. Полотенце она резала ножом, взятым у одного из убитых.

Она все еще не задавала никаких вопросов, когда Бонд собрал всю ее одежду с пола и отдал ей. Он сказал, чтобы она тщательно вытерла каждый предмет в каюте, к которому она прикасалась, чтобы нигде не осталось следов ее пальцев.

Она все еще стояла и смотрела на него, и глаза ее светились, а когда Бонд поцеловал ее в губы, она так ничего и не сказала.

Бонд многозначительно улыбнулся ей и вышел из ванной комнаты, закрыв за собой дверь. После этого он принялся за дело, проделывая все с очень большой осторожностью, делая паузы перед каждым следующим действием для того чтобы ясно себе представить действия сыщиков, которые появятся в этой каюте в Саутгемптоне.

Прежде всего он обвязал своей рубашкой поднос, чтобы придать ей вес, подошел к иллюминатору и выбросил ее за борт. Смокинги обоих мужчин висели за дверью. Он вынул из внутренних карманов носовые платки, обвязал ими руки и стал шарить в платяном шкафу, пока не нашел вечерней рубашки седовласого мужчины. Он надел ее на себя и некоторое время стоял в центре каюты, раздумывая о дальнейшем.

Затем с большим трудом, стиснув зубы, он придал трупу полного мужчины вид спящего человека. Потом снял с него рубашку, подошел к иллюминатору, вынул «беретту», приставил ее к небольшому отверстию в рубашке около сердца и выстрелил еще одну пулю через дырку. Вокруг нее образовалась копоть, что придавало выстрелу характерную особенность самоубийства. Он снова надел рубашку на труп, тщательно вытер «беретту» и укрепил ее в руке мертвеца с указательным пальцем на спуске.

После очередной паузы, во время которой он опять стоял посреди каюты, он снял с вешалки смокинг Кидда и надел его на труп. Потом протащил по полу каюты и, обливаясь потом от напряжения, просунул труп через иллюминатор и вытолкнул его за борт.

Затем Бонд оттер иллюминатор, чтобы уничтожить отпечатки своих пальцев, и снова сделал паузу, восстанавливая дыхание и обозревая сцену действия. Подойдя к карточному столику, на котором в беспорядке валялись карты после прерванной игры, он опрокинул его так, что карты рассыпались по полу. Взял пачку долларов и разбросал по каюте.

Картина должна была произвести жуткое впечатление. Правда, будет немного таинственной та пуля, которую выпустил в кровать умирающий Кидд, но это мог быть эпизод борьбы. Из «беретты» было сделано три выстрела, и три гильзы валялись на полу. Две пули могли быть в теле Кидда, которое теперь находилось в водах Атлантики.

Еще оставалось две простыни, которые ему придется стащить со второй кровати. Их пропажа станет необъяснимой. Но, возможно, они подумают, что Винт завернул в них тело Кидда, как в саван, перед тем, как выкинуть его через иллюминатор. Это будет вполне соответствовать угрызениям совести Винта, которое последовало за огненной схваткой во время азартной игры в карты…

Во всяком случае, все останется здесь до тех пор, пока полиция не прибудет в порт и не поднимется на борт судна, а Тифани и Бонд к тому времени будут уже далеко от лайнера. Единственным следом их пребывания в каюте останется «беретта» Бонда, но на ней так же, как и на всем остальном оружии секретных агентов, не имелось номера.

Он вздохнул и пожал плечами. Теперь оставалось лишь забрать простыни и доставить Тифани в ее каюту так, чтобы их никто не заметил. Потом надо будет обрезать веревку, свисающую с его иллюминатора, и выбросить ее в океан, вместе с запасными магазинами для «беретты» и кобурой… И вот тогда, наконец, настанет время, когда он сможет уснуть, прижимая ее тело к своему, и навсегда заключить ее в свои объятья…

Навсегда?

Когда он медленно шел по каюте в ванную комнату, чтобы забрать оттуда Тифани, он заметил пустые глаза трупа, сидящего на стуле.

Глаза мужчины, группа крови которого была «Ф», как бы говорили ему:

«Мистер, ничто не вечно. Неизбежна и вечна только смерть. Ничто не вечно в этом мире, кроме того, что вы сделали со мной!».

Теперь уже не было скорпиона, который жил в корнях большого колючего кустарника, росшего на границе трех африканских государств. Контрабандисту нечем было занять свои мысли.

Было жарко и душно, и мужчина, притаившийся в кустарнике, был полон нетерпения и желания поскорее убраться отсюда. Он пришел на свидание в последний раз. Им теперь придется подыскать кого-нибудь другого. Конечно же, он будет вежливо разговаривать с ними. Он предупредит их, что собирается оставить это дело, и он объяснит причину: новый помощник стоматолога, который был принят в штат, не совсем разбирается в зубоврачебном деле. Этот человек, определенно, был шпионом. Пристальный взгляд, небольшие рыжеватые усики, чистые ногти.

Контрабандист переменил позу. Где же, черт возьми, вертолет?

Боже, наконец, — проворчал он и двинулся кругом кустарника, чтобы взять фонарики, пакет с алмазами и коробку для инструментов.

На некотором расстоянии большое металлическое ухо звукоуловителя уже прекратило поиск, и оператор тихо назвал получаемые данные группе из трех человек, находившихся в армейском грузовике. Он сказал:

— Тридцать миль от нас, скорость — двадцать, высота — девятьсот футов.

Бонд взглянул на часы.

— Кажется, время свидания назначено на полночь, а он опаздывает примерно на десять минут.

— Похоже на то, — согласился офицер из военного гарнизона Фритауна, стоявший рядом с ним. Он повернулся к третьему мужчине. — Капрал, проверьте, нет ли металлических отблесков через маскировочную сеть. Эта луна может все испортить.

Грузовик стоял под прикрытием живого кустарника и густой маскировочной сети на грязной дороге, пролегающей через пустыню к местечку Телефодаю во Французской Гвинее.

В эту ночь, как только локатор обнаружил звук мотоцикла дантиста, он отъехали от холмов по параллельной дороге. Они ехали без огней и остановились только тогда, когда остановился и мотоцикл, и больше не было возможности двигаться, потому что шум двигателя обнаружил бы их присутствие. Они накрыли маскировочной сетью грузовик и локатор и стали ждать, не зная точно, что произойдет дальше. Прибудет ли на встречу другой мотоцикл или всадник на коне, или летательный аппарат. Послышался отдаленный шум в воздухе, и Бонд тихо рассмеялся.

— Вертолет, — сказал он. — Больше уже никто не будет принимать участия в таких путешествиях. Когда он появится, приготовьтесь снять сеть. Может быть, нам придется дать предупредительный выстрел. Включен глушитель звука?

— Да, сэр, — сказал капрал, стоявший около локатора. — Вертолет быстро приближается. Через минуту его можно будет увидеть. Смотрите на те приближающиеся огни, сэр. Где-то здесь должна находиться посадочная площадка.

Бонд взглянул на четыре тонких столбика света, поднимающиеся с земли, а потом снова посмотрел на темное африканское небо.

Итак, приближается последний из гангстеров и, вместе с тем, первый, кого он увидел в Хаттон-Гардене. Первый из «Спенг Моб». Гангстер, который так высоко ценится в Вашингтоне. Единственный, кроме безобидного, довольно милого Шеди Трика, которого следовало оставить в живых. Задание М заключалось в том, чтобы получить от этих людей все необходимые сведения, но все они пытались покончить с Бондом и его друзьями. Насилие было их основным оружием. Насилие и жестокость. Двое мужчин в «шевроле» в Лас-Вегасе стреляли в него и ранили Эрни Курсо. Двое в «ягуаре», избившие Эрни, первыми обратились к оружию, когда дело дошло до схватки. Серафим Спенг, распорядившийся, чтобы Бонда пытали до полусмерти, а позже пытавшийся их уничтожить, когда они ехали на дрезине… Винт и Кидд, которые пытались устранить жокея Велла, а потом Бонда и Тифани. Он сам убил пятерых из семи не потому, что ему хотелось это делать, но кому-то ведь надо было этим заняться, а это выпало на его долю. Но у него было также трое друзей: Феликс, Эрни и Тифани, все хорошие люди, а плохие — мертвы…

И вот теперь сюда приближается последний в этой игре человек, который приговорил к смерти его и Тифани. Тот, кто_/ по словам М, создал эту контрабандную алмазную корпорацию и руководил делом жестоко и безжалостно в течение многих лет.

Когда М позвонил по телефону в Боскомбо-Тауз, он был краток. Он поймал Бонда за несколько минут до того, как «Канберра» должна была вылететь в направлении Фритауна. Бонд говорил с ним из кабинета начальника аэропорта, когда уже слышался рев «Канберры», на которой проверялись двигатели.

— Рад, что вы благополучно возвратились.

— Благодарю, сэр.

— Что там в вечерних новостях о двойном убийстве на «Куин Элизабет»? — в голосе М слушалось большее, чем просто подозрение.

— Это убийцы, подосланные гангстерами. Путешествовали под именами Винтер и Киттерид. Мой стюард сказал мне, что они поссорились за картами…

— Вы считаете, что ваш стюард прав?

— Значит вполне правдоподобно, сэр.

Последовала пауза.

— А полиция тоже так думает?

— Я никого из них не видел, сэр.

— Я погорю с Веленсом…

— Да, сэр, — сказал Бонд.

Он изучил стиль разговора М и был уверен, что его шеф, зная, что этих людей убил Бонд, сделает так, что ни Бонд, ни секретная служба не будут упомянуты в связи с этим делом.

— Но что бы там ни было, это пешки. Вы должны теперь взять этого ABC или Руфуса В. Сайса или Джека Спенга, как он там себя называет? Насколько я могу предполагать, он снова направится к концу трубки. Он закрывает ее. И там возможно убийство дантиста. Постарайтесь и возьмите их обоих. Я послал 2804 работать рядом с этим зубным врачом около недели назад, и люди во Фритауне думают, что для них уже достаточно ясна ситуация. Я хочу прикрыть все это дело, хочу, чтобы вы вернулись к своей основной работе.

— Да, сэр, — сказал Бонд.

— А что по поводу девушки? — спросил М. — Я говорил о ней с Веленсом, и он не хочет ничего предпринимать, пока вы сами твердо не решите, что делать, — не был ли голос М слышком безразличным?

Бонд постарался говорить так, чтобы его ответы не выглядели легкомысленными.

— Она мне очень помогла, — сказал он. — Может быть, мы сможем решить этот вопрос, когда я напишу свой окончательный отчет?

— А где она сейчас?

Черная телефонная трубка стала скользкой в руках Бонда.

— Она находится по дороге в Лондон, в Даймлер Хайл. Я направил ее в мою квартиру. Она хочет жить в свободной комнате. Она очень хорошая хозяйка и сама позаботится о себе, пока я не вернусь. Уверен, что с ней все будет в порядке.

Бонд снова вынул носовой платок и вытер пот с лица.

— И я уверен в этом, — ответил М и в его голосе не было иронии. — Тогда все в порядке. Ну, ладно, желаю удачи! — затем последовала пауза. — Позаботьтесь о себе.

— До свидения, сэр.

Бонд взглянул на звездное небо и подумал об М и о Ти-фани, и у него появилась надежда, что это действительно будет финалом, в котором все произойдет быстро и легко, и скоро он уже будет дома.

Контрабандист стоял и ждал, держа четвертый фонарик в руках. Вот и он, летит, пересекая лунную дорожку. Как всегда, чертовски много шума. Это было еще одной опасностью, от которой он был рад избавиться.

Вертолет опускался, и теперь уже повис в воздухе в двадцати футах над его головой. Высунулась рука и просигналила букву А, а человек, стоявший на земле, в ответ просигналил В и С. Затем лопасти винта замерли, и большое металлическое насекомое мягко опустилось на землю.

Пыль улеглась. Контрабандист алмазов отнял руку от глаз и смотрел, как пилот спускается по маленькой лестнице на землю. На нем были надеты летный шлем и очки. Необычно… И выглядел он выше, чем тот немец. Кто это? Он медленно двинулся навстречу контрабандисту.

— Принес?

Глаза под прямыми черными бровями смотрели на него из-под очков. Они исчезли, когда пилот повернул голову и лунный свет упал на стекла очков. Теперь на их месте были два блестящих черных круга в середине блестящего черного шлема.

— Да, — ответил человек, нервничая. — Но где немец?

— Он больше здесь не работает, — два белых круга снова уставились на контрабандиста. — Я — ABC. Я закрываю алмазную трубку.

Этот голос с американским акцентом звучал жестко, решительно и окончательно.

— О!

Рука контрабандиста автоматически потянулась за пазуху. Он вынул оттуда влажный пакет и протянул его пилоту так, что это выглядело предложением мира. Как и скорпион месяц назад, он почувствовал над собой поднятый камень.

Подай мне баллон с газом.

Это был голос надзирателя, отдающего приказание рабу, но контрабандист быстро шагнул вперед, повинуясь.

Они работали молча. Потом, когда закончили, то оба опустились на землю.

Контрабандист отчаянно думал. Он услышал голос сильного человека, который знал себе цену и всеми управлял Он оглядывался в темное пятно там, где стоял этот человек, положив руку на лестницу.

— Я обдумал все, и я боюсь…

Затем голос прервался и губы обнажили зубы. И он начал издавать звуки, нечто среднее между рычанием и криком.

Пистолет в руке пилота выстрелил три раза. Контрабандист произнес: «О!» и упал на спину в пыль, дернулся раз и затих.

— Не двигайтесь! — металлический голос прозвучал над пустыней и ему вторило эхо усилителя. — Вы окружены!

Раздался звук запускаемого мотора.

Пилот не собирался раздумывать о происхождении этого голоса. Он метнулся к лестнице. Двери кабины захлопнулись и раздался шум запускаемого стартера. Взревел мотор, и лопасти винта стали вращаться и набирать скорость до тех пор, пока не превратились в два серебристых вихря.

Вертолет дрогнул, поднялся в воздух и начал вертикально набирать высоту.

Внизу около кустарника, дернувшись, остановился автомобиль и Бонд рванулся к железным поручням.

— Вверх, капрал! — крикнул он человеку с подъемника. Он наклонился и сосредоточил свое внимание на координатной сетке в то время, как дуло поднималось по направлению к луне. Он взялся за ручку «огонь» и переключил ее с предохранителя. — И десять градусов влево!

— …я буду подавать вам снаряды, — в руках офицера, стоявшего рядом с Бондом, появился первый, выкрашенный в желтый цвет.

Бонд поставил ногу на педаль пускового устройства, и теперь вертолет был в центре координатной сетки.

— Приготовились! — тихо сказал Бонд.

Бум!

Блестящий трассирующий след рванулся в небо со скоростью звука.

— Ниже и левее!

Капрал осторожно покрутил две ручки.

Бум!

Трассирующий след сделал дугу высоко над поднимающейся машиной.

Бонд наклонился вперед и установил рукоятку на автоматический огонь. Теперь это уже определенно приведет к смертельному исходу.

Ему снова придется делать это…

Бум! Бум! Бум! Бум!

В небе расплылся красный огонь, но вертолет все же продолжал подниматься по направлению к луне и уже поворачивал к северу.

Бум! Бум!

Около хвостового винта показалась вспышка желтого цвета и раздался отдаленный звук взрыва.

— Попали, — сказал офицер. Он взял ночной бинокль.

— Хвостовой винт отсечен, — доложил он, а затем возбужденно воскликнул; — Черт возьми! Кажется, вся кабина крутится с несущим винтом! Пилот как одержимый, хочет во что бы то ни стало уйти.

— Еще? — спросил Бонд, не отводя глаз от крутящейся машины.

— Нет, сэр, — ответил офицер. — Хотелось бы взять его живым, если это удастся, но, кажется… Он потерял управление. Стремительно падает вниз. Вероятно, что-то произошло с лопастями несущего винта. Вот он!

Бонд оторвал взгляд от координатной сетки и заслонил ладонью глаза от яркого света луны.

— Да. Вот он…

Теперь уже двигатель ревел на высоте тысяча футов, и большие лопасти винта бесполезно вращались, как клубок металла, а вертолет падал, качаясь, как пьяный.

Джек Спенг, который приговорил Бонда к смерти. Который приговорил к смерти Тифани. Человек, которого Бонд видел всего лишь один раз. Мистер Руфус В. Сайс из Алмазного дома. Человек, который играл в гольф в Сеннингделе и раз в месяц посещал Париж. «Образцовый гражданин», как назвал его М. Мистер Спенг из шайки «Спенг Моб», который только что убил человека, последнего из столь многих.

Бонд мог представить себе сцену в узкой кабине: большой мужчина, державшийся одной рукой за рукоятку управления, другой за поручни, и следящий, как стрелка высотомера быстро падает вниз. В глазах появляется ужас, и пакет алмазов стоимостью в сто тысяч долларов становится уже просто мертвым грузом, и пистолет, которым он так часто пользовался, так же становится бесполезным.

— Он падает прямо на куст! — закричал капрал, стараясь перекричать грохот с неба.

— Теперь он уже конченный человек, — сказал офицер наполовину самому себе.

Они увидели, как машина несколько раз качнулась, а затем у них перехватило дыхание, когда они увидели, как вертолет, дико раскачиваясь из стороны в сторону, в последний раз наклонился вперед, сделал двадцатиярдовую кривую и врезался в куст.

Не успело смолкнуть эхо от падения, как из середины кустарника раздался хлопок, за которым появился шар пламени, который все рос и, поднимаясь в воздух, затмевал луну, и вся пустыня озарилась оранжевой вспышкой.

Первым заговорил офицер.

— Ух! — с чувством произнес он, опустил ночной бинокль и повернулся к Бонду. — Ну, сэр, — как бы снимая с себя ответственность, проговорил он, — кажется, это все… Боюсь, что придется подождать до утра, тогда мы сможем поближе подобраться к этому месту. И, вероятно, пройдет еще несколько часов, прежде чем мы сможем начать осмотр останков. А к этому времени подойдет французский патруль. К счастью, у нас с ними хорошие отношения, но губернатор еще долго, вероятно, будет спорить с Дакаром.

Офицер видел впереди развертывающуюся перспективу бумажной работы. Это угнетало его больше, чем обычно. Он был лишен фантазии и с него было вполне достаточно событий этого дня.

— Вы не возражаете, сэр, если мы немного поспим?

— Валяйте! — ответил Бонд. Он взглянул на часы. — Лучше забирайтесь под грузовик. Солнце взойдет, примерно через четыре часа. Я не устал. Я буду, на всякий случай, смотреть, чтобы огонь не стал распространяться дальше.

Офицер с любопытством посмотрел на этого тихого загадочного человека, который внезапно появился в протекторате.

— Благодарю вас, сэр, — сказал он и спрыгнул с грузовика.

Бонд медленно убрал ноги с педали пускового устройства и сел, откинувшись на металлическое сидение. Автоматическим жестом, не отводя взгляда от все еще скачущих языков пламени, он полез рукой в карман рубашки за зажигалкой и сигаретами.

Итак, это был конец алмазной трубки. И последняя страница в деле. Он глубоко вздохнул и выпустил дым длинным тихим выдохом. Шесть трупов во имя любви. Бонд потянулся и вытер пот со лба. Он откинул прядь волос, и красное пламя осветило суровое худое лицо и блеснуло в усталых глазах.

Итак, это большое красное зарево означало полный конец шайки «Спенг Моб» и конец их легендарной контрабанды алмазов. Но не конец самих алмазов, которые горели в самом центре огня. Они выживут и снова поедут через мир, немного потерявшие свой вид, но не разрушенные, такие же вечные, как и смерть.

Бонд внезапно вспомнил глаза трупа, у которого когда-то была кровь группы «Ф»… Они были не правы… Смерть вечна. Но вечны и алмазы…

Бонд спрыгнул с грузовика и пошел по направлению к пляшущему пламени. Все это дело, связанное с бриллиантами и со смертью, было слишком мрачным. Для Бонда это был конец еще одного рискованного предприятия. Еще одно рискованное дело, для которого эпиграфом могла бы служить фраза, сказанная Тифани Кейс. Он представил себе ее чувственный рот, с иронической усмешкой произносящий:

— Легче сказать, чем сделать!

Пока я писал, попугай Пусси, которому было суждено сыграть важную роль в этой истории, приблизился ко мне и подозрительно поглядел на меня своим черным круглым глазом.

Я заполнил анкету, необходимую для каждого гостя, прибывшего в отель. Дата прибытия: 29 ноября 19... Фамилия: Сандин. Имя: Джим.

— Что касается пункта "Постоянное место жительства", то я заколебался, так как у меня нет постоянного адреса. Нью-Йорк, Чикаго. Денвер — одинаково могли претендовать на него. Но, чувствуя на себе подозрительные взгляды попугая, с одной стороны, и хозяина отеля — с другой, я написал: "Нью-Йорк, занятие — инженер. Прибыл из Берлина".

У попугая, казалось, был удовлетворенный вид, когда я вручил хозяину заполненный формуляр и вписал свое имя в книгу отеля. Страница, на которой я писал, была совершен" чистой, если не считать большой чернильной кляксы. Эта чистота служила доказательством того, что в ноябре в гостинице было очень мало гостей.

Стараясь не спускать глаз с попугая, хозяин посмотрел на мою подпись. Он был черноволосым толстяком низкого роста. На руке у него было четыре кольца с камнями разных цветов, и один из них — с бриллиантом необычного вида. С первого взгляда было трудно определить его национальность. Человек этот мог быть немцем, но с таким же успехом он мог оказаться и итальянцем. Его манера двигаться казалась типично французской, однако на лице имелись следы и еврейского происхождения: полные красные губы; черные, близко посаженные глаза и толстый загнутый нос. Поэтому я удивился, когда он поглядел на меня с улыбкой и, потирая свои толстые короткие пальцы, заявил:

— Я тоже американец.

Он протянул мне свою скользкую, потную руку и продолжал говорить о том, как он счастлив со мной познакомиться, прибавив, что сюда, чтобы посетить Историческую палату и Римские развалины, приезжает много туристов из Америки.

— Я из Чикаго, — продолжал он. — Меня зовут Ловсхайм, Марк Ловсхайм. У меня есть брат в Нью-Йорке, он занимается контрабандой алкогольных напитков. Дела у него идут отлично.

Невольно я задал себе вопрос: зачем этому американскому гражданину жить здесь, во французском городке, в роли владельца отеля? Здешние доходы должны быть ничтожными по сравнению с теми, что он мог бы получать, работая в Чикаго вместе со своим братом — контрабандистом.

Человек, очевидно, прочитал мой мысли и прежде, чем я успел прийти в себя от удивления, сказал:

— Вас удивляет то, что я здесь делаю, и вы задали себе вопрос: какого дьявола нужно этому американцу в отеле, который зимой почти пуст, в то время как он мог бы заработать хорошие деньги в Чикаго?

Он пожал плечами, погладил своего попугая рукой, унизанной кольцами, и продолжал:

— Такова жизнь, дорогой мой сэр. Это место мне предложили, и я был счастлив, что смог его получить.

Мне не хотелось пускаться с ним в дальнейшие разговоры, тем более что я был утомлен, голоден и озяб.

Я спросил его, могу ли я получить комнату с ванной. К моему удивлению, он ответил утвердительно. Несмотря на это, я ощутил странное желание как можно скорее уйти прочь из этого старого, мрачного и неприятного отеля; я успел даже взять в руки свой чемодан. Хозяин отнесся совершенно равнодушно к моему намерению уйти. И в то же время, когда я колебался, не зная, что делать, совершенно незначительное обстоятельство заставило меня изменить решение и остаться: до меня донесся вкусный запах печенья...

Хозяин объяснил, что моя комната находится в северной части здания, которая зимой из-за ветра бывает почти пустая. Затем он вышел в стеклянную дверь, ведущую во внутренний двор отеля. Середина двора была вымощена камнем, вдоль стен и ограды вились виноградные лозы и росли разные кустарники. С трех сторон двор был закрыт отелем, а с четвертой — серая ограда с большими воротами для автомобилей. Северное крыло находилось напротив меня, оно выглядело холодным и почему-то таинственным.

Наконец, появился слуга с моими чемоданами. Мы прошли через холл, в котором не было ковра и находились лишь несколько плетеных кресел и анемичные пальмы. Лифт был невероятно мал, а сам отель — гораздо больше, чем я предполагал. Как оказалось, я не приметил и очень странной архитектуры этого здания.

Главный холл поднимался на высоту всего здания, и свет в него проникал через стеклянную крышу. Каждый этаж имел своеобразную галерею. Мы шли по скудно освещенным коридорам, удаляясь от главной части отеля, затем сошли вниз по пяти-шести ступенькам и после странных поворотов оказались, наконец, в северном крыле. Коридор резко сворачивал в сторону. Пришлось открыть еще одну дверь, затем пройти еще коридор, в котором было зверски холодно. С одной стороны этого коридора находились две комнаты, с другой — несколько окон, выходящих во двор.

В одной из этих комнат мне предстояло жить. В северном крыле царила полнейшая тишина. Слышались лишь наши шаги. Моя комната, по-старомодному роскошная, была большой и холодной.

Как только приготовили ванну, я выкупался и полчаса спустя отправился ужинать. Выйдя из своей комнаты, я на минутку остановился и через окно коридора увидел на противоположной стороне двора свет в холле.

В конце коридора были застекленные двери. Подстрекаемый любопытством, я отворил их и очутился на веранде. Узкие ступени выходили прямо во двор. Вся веранда заросла виноградными лозами, и, почувствовав потребность в свежем воздухе, я покинул затхлое помещение.

Сойдя по ступенькам во двор, несмотря на сильный ветер, я услышал голоса. Мне показалось, что Ловсхайм на грубом английском языке делает замечания своему слуге, так как за конторкой его не было видно. Он утверждал, что он не станет платить, "если это случится". Другой голос уверял, что "этого не случится".

— Вы уверены в этом? — спросил голос, казалось принадлежавший Ловсхайму.

— Уверен, совершенно уверен, так как я знаю это место.

— Только смотрите, никаких глупостей! Я этого больше не потерплю!

— Нет, будьте уверены.

— Тогда все в порядке, предоставляю вам свободу действий.

Ловсхайм замолчал, затем вдруг произнес одно слово по-испански: "Мапапа". Оно напомнило мне сделки с мексиканцами. Тот, другой, ответил тем же словом "Мапапа", и Ловсхайм вышел из-за кустов, пересек двор и вошел в полосу света, льющуюся из холла. Было видно, как он сел за свой письменный стол и стал гладить своего попугая. Другой человек таинственно исчез. Сильный ветер колыхал кусты и лозы, мне стало холодно, и я пошел ужинать.

Проще всего мне было пересечь двор и войти в холл, но я боялся, что Ловсхайм остановит меня и завяжет разговор. Но если бы я так поступил, события могли бы принять совершенно иной оборот.

Когда я вернулся в свой коридор, прошел его, то вскоре заблудился и вынужден был обратиться за помощью к горничной. Я попросил ее указать дорогу. Она не говорила по-английски, но довела меня до лифта. Холл был пуст, а в баре не горел свет. В ресторане я заметил того слугу, который принес мои вещи в номер, теперь он исполнял обязанности официанта. Он показал мне мой стол и подал меню. Кроме меня в зале сидело всего три человека...

Наискось от меня сидела женщина, походившая на лошадь. На ней было платье из блестящего шелка и много фальшивых драгоценностей. Поскольку она читала "Дейли Мейл", я принял ее за англичанку, но позже узнал, что ее имя миссис Бинг и она американка.

По сей день я не могу понять, зачем она приехала в этот уголок Франции, зачем задержалась в городке А... Она до конца осталась для меня загадочной фигурой.

В другом конце зала сидел священник. Он был молод и имел рыжую бороду. Его коротко подстриженные волосы каштанового цвета резко отличались от редкой и длинной бороды. Это придавало ему какой-то неприятный вид.

Пока официант обслуживал миссис Фелицию Бинг, продолжавшую читать свою "Дейли Мейл", я обратил свой взгляд на третью особу, находившуюся в ресторане.

Сначала я взглянул на нее без особого интереса, но, заметив дивную линию ее спины, стал рассматривать внимательнее. Мне казалось странным, что она была одета в нарядное платье в таком холодном, полном сквозняков помещении. На ней также была короткая накидка из бархата, подчеркивавшая белизну ее рук, прекрасную линию шеи обрамляли каштановые волосы с золотистым отливом. Ногти холеных рук были покрыты лаком кораллового цвета.

Разглядев ее внимательно, я пришел к заключению, что она американка. Проведя долгое время в качестве инженера в далеких странах Востока, я давно не имел возможности видеть красивую, стройную женщину, которая — не редкость в Америке. Дело не в том, что я питаю особое пристрастие к женскому полу, но я провел последние два года в России, где широченные плечи, топорные лодыжки и заскорузлые ладони — не редкое явление у женщин. Теперь же я любовался этой девушкой.

Инженер, которому приходится много путешествовать по разным странам, не имеет возможности избрать себе супругу. Профессия инженера несовместима с женитьбой, пока ему не удастся обосноваться на одном месте. К сожалению, мне этого до сих пор не удалось.

Итак, я описал трех человек, находившихся кроме меня в ресторане. В дальнейшем все мы оказались втянутыми в события, разыгравшиеся в этом отеле.

Слуга подал мне суп, и обед протекал спокойно, если не считать того, что миссис Фелиция Бинг на плохом французском языке настойчиво пыталась говорить со слугой, который прекрасно понимал по-английски. Она раздражалась из-за того, что ему не удавалось ее понять. Позже выяснилось, что ей требовалась лишь вода со льдом и о ее желании легко было догадаться. С сыром также произошел инцидент, который, как мне кажется, из всех присутствующих заметил я один.

Я сидел лицом к окнам, обращенным во двор. Они были загорожены примерно до высоты плеч кружевными занавесками, а поверх них кто-то повесил потертый коричневый велюр или бархат, видимо, пытаясь задержать таким образом приток холодного воздуха. Но, надо сказать, эта попытка оказалась совершенно безуспешной.

Наружные ставни были открыты, и я лениво глядел на черную блестящую поверхность окна, отражавшую хрустальную люстру, висящую в зале. Я подумал о том, что ветер усиливается, перерастая в шквал, о чем я мог судить по дрожащим ставням. Вдруг я заметил, что смотрю прямо в лицо человеку, и этим человеком был Ловсхайм. Из-за занавески мне была видна только верхняя часть его лица, но сомнений быть не могло.

Самым непонятным было то, что он со странным напряжением глядел на девушку, которой я недавно любовался. Он долго смотрел на нее, и его жирное лицо становилось все белее и отчетливее на фоне ночного мрака, а глаза делались темнее, меньше и блестели в темноте.

Я поставил стакан, который держал в руке, и это движение привлекло его внимание. Его взгляд блеснул в мою сторону, и в тот же миг он исчез. Он так поспешно исчез, а оконное стекло вновь стало черным и пустым, что казалось, будто его лицо было лишь призраком, мелькнувшим на одно мгновение и тотчас бесследно растаявшим.

Однако это был Ловсхайм во плоти и крови, я был в этом уверен. Впрочем, если человек пожелает смотреть через окно в свой собственный отель, я полагаю, что он имеет на это право, каким бы неприятным ни показался его взгляд.

Я помедлил немного, возясь с грушами, в надежде, что девушка с серебряными каблучками уйдет первой и я смогу взглянуть на ее лицо. Впрочем, это не имело особого значения, так как я заранее сказал себе, что ее лицо должно оказаться простым и лишенным всякой привлекательности. Она была так щедро награждена красотой тела, что казалось неразумным ожидать красоты ее лица. Но она не двинулась даже после того, как официант убрал со стола и скрылся.

В конце концов я встал, решив, что лучше оставить в памяти прекрасное видение неискаженным, не рискуя испытать разочарования, тем более что в зале становилось все холоднее. В холле никого не было и свет не горел. Я велел слуге затопить камин в моей комнате и подать мне туда кофе и бренди.

С приближением ночи непогода разыгралась уже вовсю. За то время, что я провел за обедом, ветер усилился, и мне казалось, что этот скрипящий старый дом каким-то странным образом стал частью ночной бури, разделяя ее мрачный натиск. Дом трясся и скрипел, жуткий ветер свирепствовал в коридорах. Когда я вошел в северное крыло и, наконец, открыл дверь, ведущую в свой коридор, струя холодного воздуха бросилась мне в лицо, подобно какому-то испуганному существу, вырвавшемуся на свободу. Я ощутил радость, увидев слугу, пришедшего несколькими минутами позже.

— Вы полагаете, они будут гореть? — спросил я, наблюдая, как он складывает дрова.

Он поглядел с сомнением на дымоход, затем пожал плечами и подтянул книзу губы, сделав прекрасный" французский жест, означавший, что он полностью снимает с себя всякую ответственность за дальнейшее. Он ясно говорил этим: "Вы просили огонь. Вы его получите. Но дует мистраль, и нельзя предвидеть, что произойдет. Что бы ни случилось, это уже ваша забота".

Он сложил небольшую кучку дров и зажег спичку.

— Много ли гостей сейчас в отеле? — спросил я.

— Нет, месье. Сейчас не сезон. У нас теперь живут только мисс Телли, миссис Бинг, отец Роберт и вы. Вот и все.

Он энергично подул на маленькое пламя, начинавшее разгораться. Видимо, он старательно зачесывал то небольшое количество волос, которое у него оставалось. Черными, влажными нитями они проходили над лысиной и теперь блестели, отражая огонь камина. Его энергичное смуглое лицо стало красным в свете вспыхнувшего пламени. Он перевел дух и сел на корточки. В его черных глазах теперь играли отблески огня, а белый фартук свисал с его колен.

— Мисс Телли (он отчетливо произнес слово "мисс") — это та красивая леди, которая сегодня вечером была в ресторане в красных туфельках с серебряными каблучками. А миссис Бинг — это... — Он поколебался в нерешительности, затем просто добавил: — ...а это та, другая.

Итак, она была красива. Услышав это, я почувствовал некоторое удовлетворение. Конечно, у этого слуги представление о красоте могло отличаться от моего. Однако он сделал все возможное, чтобы быть вежливым по отношению к миссис Бинг. Понятно, это не имело ни малейшего значения, но мне почему-то было приятно, что мисс Телли все же была красивой.

Ставни хлопнули, слуга, выпрямившись, подошел к высокому окну и открыл его. Пока он пытался более надежно закрепить ставни, в комнату ворвался неистовый ветер, заставивший пуститься в дикий пляс языки пламени и вызвавший страшный дым в комнате. Я подозреваю, что слуге ничего не удалось сделать, так как он бросил свое занятие и, пожав плечами, закрыл окно и задернул его толстой шторой.

Когда он подложил в камин дрова и удалился, я сел к огню и стал лениво нежиться. Огонь горел довольно хорошо, но слегка неровно из-за ветра. Я протянул ноги и с комфортом отдыхал. Возможно, здесь было несколько безлюдно и слишком тихо, если не принимать в расчет ветра, но все же было неплохо.

Мои глаза лениво блуждали по комнате. Я разглядел толстый потертый красный ковер, старые кресла в атласных чехлах, фантастическую хрустальную люстру, огромный мрачный шкаф, зеркало в золоченой раме над камином и веселые французские часы на камине. Мое внимание привлекли не столько сами часы, сколько тщательно выполненная подставка к ним, в виде отлитой из бронзы фигуры человека на коне.

Вероятно, именно тогда я задремал, потому что последним запомнившимся мне предметом была эта бронзовая фигура. Она отчетливо запечатлелась в моем сознании: лошадиная грива, развевающийся хвост, а также шляпа и плащ всадника, откинутые назад, даже его рука в перчатке и длинная шпага, которую он держал.

Все это я запомнил до мельчайших подробностей. Помню, я подумал, как безобразна и громоздка эта фигура в качестве украшения для часов. Одна шпага была не менее 12-15 сантиметров длиной, и все остальное было выполнено в соответственных пропорциях. Это все я помнил, когда внезапно проснулся, осознав, что ветер бешено гонит дым по трубе в мою комнату, ставни отчаянно стучат по окну, а я окончательно замерз и окоченел.

Я встал, зевнул и понял, что спал. Время было уже за полночь, и я решил лечь в кровать. Однако в наполненной дымом комнате спать было невозможно.

Недогоревшие дрова, видимо, еще тлели, и порывы ветра гнали в комнату клубы голубого дыма. Надеясь, что ветер скоро переменит направление, я открыл дверь, чтобы выпустить дым, и вышел в коридор, бросив взгляд во двор.

Была подходящая ночь для ведьм. Право, можно было поклясться, что они уже были здесь, носясь по двору в дикой пляске, яростно празднуя шабаш.

Под входной аркой мерцал свет, черные тени казались гротескными. Густые кусты и виноградные лозы ожили и бешено колыхались. Окна в коридоре скрипели. На другой стороне двора холл был погружен во мрак, и через ставни окон не пробивалась ни одна полоска света. Лишь над входной аркой мерцал тусклый свет.

Я вдруг остро почувствовал сожаление, что выбрал такое уединенное и ветреное место. Инстинкт всегда проявляется отчетливее, когда находишься в полусонном состоянии: мне был не по душе этот старый отель и особенно не нравился этот двор с пляшущими в нем ведьмами. Он уже казался зловещим: Это не было преувеличением, право же, я не был человеком, подверженным фантазиям или наделенным излишним воображением. Это было единственное подходящее определение — место было зловещим, оно угрожало.

Вдруг ветер стал завывать еще громче. Он выл и стонал над моим ухом. Нет, он как будто говорил:

— Впустите меня. О, пожалуйста, дайте мне войти!

Она стучалась в мою дверь и плакала. Я приоткрыл дверь и увидел бледное лицо, темные, расширенные глаза и развевающиеся волосы. Она снова заколотила кулачками по двери и опять заплакала:

— О, впустите меня!

Я распахнул дверь, и она ворвалась в комнату. Она устремилась к свету, подобно ребенку, убегающему от мрака. Я застал ее на коленях перед камином, протянувшей к огню свои красивые руки, а ее серебряные каблучки проступали яркими пятнами на фоне ковра. Когда я встретился с ней взглядом, в ее глазах был неподдельный ужас и, задыхаясь, она сказала:

— Закройте дверь!

Я закрыл плотнее дверь, выходящую в коридор. Когда у тебя нет больших денег, то имеется одно преимущество: ты лишен подозрительности. Когда я вновь повернулся к ней, она все еще держала руки у огня. К счастью, дрова теперь хорошо горели, и свет пламени отражался, отливая золотом, в ее пышных волосах, на ее лице и зажигал искорки на бархатной пелерине. Ее лоб был широк и прекрасен, носик маленький, прямой и немного вызывающий. Ее губы дрожали, но подбородок был тверд.

У меня осталось немного бренди, и я дал ей выпить. Потом подставил стул и стал ждать. Наконец, она перестала порывисто дышать, и губы стали дрожать меньше.

Она повернулась ко мне и неуверенно улыбнулась.

— Я очень сожалею, — сказала она. — Но, видите ли, меня только что похитили.

Ее темные глаза на мгновение задержались на моих, затем она вновь повернулась к огню, будто уже сказала все, что хотела.

Я постарался взять себя в руки.

— Вы это серьезно говорите?

Она обернулась, поглядела на меня, и мне сразу стало ясно, что она не шутит.

— Хотите, я вызову полицию?

— Полицию? О, нет. Я не думаю, что полиция может чем-либо помочь. Во всяком случае, я спаслась. Совершенно... — ее голос задрожал, но она овладела собой и закончила твердым голосом: — совершенно невредимой.

— Но я должен что-то предпринять. Полиция...

Она сделала решительный жест рукой.

— О, конечно, я не вызову полицию, если вы не хотите. Но ведь что-то следует предпринять. Это может...

Я чуть было не сказал, что это может повториться, но вовремя остановился, видя ее испуг.

Я сразу поверил, что она говорила правду, у меня просто не возникло ни малейших сомнений.

— Могу ли я что-нибудь сделать для вас? Может быть, позвать горничную или управляющего отелем? Разве нельзя что-нибудь сделать?

Я направился к звонку, но она, должно быть, решила, что я иду к двери, так как резко повернулась, вновь задыхаясь и дрожа от страха:

— Пожалуйста, не уходите. Подождите одну или две минуты. Видите ли, я задыхаюсь, потому что мне пришлось бежать. Он преследовал меня.

Что-то заставило меня броситься к двери и выйти в коридор. Это не был голос моего рассудка или воли, так как я не имел ни малейшего желания быть замешанным в дело с похищением. Почти одновременно со мной она добежала до двери, ведущей на лестницу, и обеими руками ухватилась за мою руку. Видимо, она была испугана, лицо ее снова побледнело, и она в ужасе глядела через стекло двери, продолжая умолять меня вернуться.

— Поверьте мне. Пожалуйста, поверьте мне. Он ушел. Наверное, он ушел сейчас же, как вы открыли дверь и впустили меня. Он не стал бы дожидаться, чтобы его поймали. Кроме того, я не могу взвалить это дело на ваши плечи.

Я ощущал на своем лице ее теплое и приятное дыхание, ее плечо нежно прикасалось ко мне, точно пытаясь увлечь меня обратно, помимо моей воли. Руки у нее были маленькие, холодные и сильные; она употребляла какие-то духи, напоминавшие запах гардений. Я сказал: "Глупости", — снял ее руки и не очень-то нежно отстранил ее, но она была сильная и решительная, несмотря на свою хрупкость.

Но когда я распахнул дверь и ветер ударил нам в лицо, она вновь схватила меня за руку и закричала, почти приложив губы к моему уху, чтобы я мог расслышать ее, несмотря на вой ветра и стук ставней и окон:

— Разве вы не понимаете, наконец? Я попаду в очень трудное положение, если вы это сделаете!

Я внимательно поглядел на лестницу. Мне было видно пространство лишь до первого поворота, и то неясно. Конечно, там никого не было, а во дворе двигались только тени. В конце концов, если она так к этому относилась, решение зависело от нее. Она стояла очень близко, и я чувствовал, как ее тело дрожит от холода.

— Возвращайтесь в мою комнату и постарайтесь согреться.

Так как она колебалась, я прибавил:

— О, я сделаю все, как вы хотите.

Этот ответ удовлетворил ее. Бросив на меня пытливый взгляд, стараясь отыскать в темноте мои глаза, она пошла обратно к огню и свету, в то время как я закрыл дверь, ведущую на лестницу.

Когда я вернулся, она, как прежде, сидела на полу у огня, протянув руки к камину, она казалась очаровательной в своих маленьких красных туфельках с поблескивающими серебряными каблучками и развевающимися блестящими волосами.

— Пожалуйста, не считайте меня нарушительницей закона. Я не знаю, как объяснить вам. Все это покажется вам странным. Но вы должны понять, что я не могу втягивать вас в это дело. И, в конце концов, — неожиданно добавила она, — если человека похищают — это его частное дело.

— Обстоятельства сложились удачно, и вы можете теперь так рассуждать.

Она бросила на меня быстрый взгляд.

— Не сочтите меня дерзкой. Я... я очень испугана. Может быть, минутой позже я буду в состоянии выразить вам свою благодарность. Но сейчас мне хочется прийти в себя и согреться у вашего замечательного камина. Если я согреюсь, мне будет легче пройти через эти длинные холодные коридоры в свою комнату. Не странно ли, что, когда вам холодно, вас покидает мужество?

Она вдруг замолчала, будто эта тема была слишком опасной, затем поспешно добавила:

— Меня зовут Сю Телли. Я живу в этом отеле. А вы прибыли сегодня, не так ли? Садитесь, пожалуйста. И курите, если вам хочется. Я ворвалась самым непростительным образом и помешала вам. Мне хочется, чтобы вам было удобно.

Я хотел сказать ей, что она вовсе не помешала мне. Хотел сказать, что, глядя на нее, я насыщаю свои изголодавшиеся глаза чудесным видением. Мне хотелось сказать ей, что она была маленькой дурочкой, мешая мне вызвать полицию или отправиться самому в погоню за тем типом.

Но вместо этого я сообщил, что меня зовут Джимом Сандином, и предложил ей сигарету. Она отказалась и смотрела, как я зажигаю свою. Слегка принюхавшись своим маленьким носиком, она сказала не без удовольствия:

— Да ведь это американская сигарета!

Я подтвердил это:

— Вы не поверите, как мне было трудно достать их. Здесь во Франции это легко, хотя довольно дорого, но в России достать их практически невозможно.

— Вы только что оттуда?

Ее лицо смягчилось, оно стало менее напряженным и не таким бледным от ужаса, точно разговор на обыденные темы помогал ей восстановить душевное равновесие.

От внезапного порыва ветра ставня резко стукнулась об окно. Она испуганно посмотрела на меня, побледнев от страха, и я поспешно сказал:

— Это всего лишь незакрепленная ставня, ничего страшного, Да, я недавно приехал из России, Я провел там безвыездно целых два года. Я инженер и был приглашен на работу. Это 6bwq тяжело. Я переписывался со своим старым другом Джеком Даннингом, и мы сговорились встретиться здесь, а потом отправиться в зимнее путешествие по Южной Испании. Но я приехал на неделю раньше времени.

Я был рад, что она выглядела более спокойной, и продолжал:

— Надеюсь, что в Южной Испании теплее, чем здесь, и не так ветрено.

— Здесь очень холодно от ветра. Это мистраль. Но летом здесь очень жарко и сухо. Летом сюда приезжают туристы большими группами. Кажется, что вся Америка бывает здесь. Сначала мне здесь нравилось. А теперь...

Я чувствовал, что она возненавидела это место, но она лишь сказала:

— А теперь мне здесь не нравится. А что вы думаете об этом отеле?

— Зимой он довольно просторный, не так ли? Гости должны трещать здесь от холода подобно земляным орехам.

— Мы и трещим. Особенно, когда распускают летний штат прислуги. Сейчас здесь находятся повар, слуга и горничная, затем управляющий и его жена — мадам Ловсхайм. Кроме того, живете вы, миссис Бинг и священник. Ну и я, конечно. Зимой здесь очень тихо и обычно безлюдно.

Вероятно, она прочла вопрос в моем взгляде, так как добавила:

— Я живу здесь около года. Видите ли, моя мать болела и умерла здесь. Мадам Ловсхайм и ее муж были очень добры ко мне и к моей матери.

Она не упомянула о своих родственниках и не сказала, где в Америке был ее дом. Как бы желая переменить тему, она встала, поглядела в зеркало и пригладила волосы. Они были довольно длинными и разделены на прямой пробор. Их кончики вились локонами чуть ниже ушей, придавая ей вид красивого средневекового пажа. Затем она стала рассказывать мне об отеле.

Оказалось, что раньше здесь была очень элегантная семейная резиденция. Потом дом был куплен вместе с обстановкой и превращен в отель, чем и объяснялось наличие красивой мебели.

— Конечно, — сказала она, — время от времени вносились некоторые изменения, обновлялось декоративное оформление.

Она подняла голову и посмотрела на стены.

— Например, менялись обои. Эти теперь выглядят подобно бредовым фрескам некоторых художников. Рядом с вашей комнатой имеется небольшой салон, стены которого обтянуты старинной атласной парчой. Эту комнату редко открывают, но, может быть, вам захочется ее посмотреть. В ней стоит рояль, огромный, словно амбар. Говорят, что когда-то, очень давно, сам Папа Римский исполнял на нем мессу. Впрочем, я сомневаюсь в этом.

Я издал какой-то звук, выражавший согласие, и она продолжала:

— Существует также предание о здешних многочисленных часах. Говорят, будто они были приобретены во время приготовлений к визиту Наполеона. Он ведь любил часы, вы знаете? Но в достоверности этого я тоже сомневаюсь: даже страстному любителю не нужно такое количество часов. О, у вас в комнате находятся часы со шпагой! Они единственные такие во всем доме!

Ее розовые пальцы дотронулись до маленькой шпаги и осторожно вынули ее из руки бронзового всадника. Вероятно, на моем лице отразилось изумление, потому что, глядя на меня, она впервые рассмеялась, и лицо ее при этом расцвело.

— Разве вы не знали, что она вынимается? К тому же она очень острая.

Она дотронулась кончиком пальца до острия.

— Как кинжал!

Она стояла передо мной, держа игрушечную шпагу. Ее светлая голова наклонилась. Бархатная накидка была у самого подбородка. Юбка подчеркивала стройность ее талии и бедер, расходясь затем широкими длинными фалдами. Наш разговор вернул ей спокойствие, хотя это не меняло ситуации. Я подошел и встал возле нее, облокотившись на полку камина. К собственному удивлению, я услышал свой голос:

— Я хочу помочь вам. Вы позволите мне это? Она медленно вложила обратно маленькую шпагу.

— Вы уже помогли мне. Я не знаю, как благодарить вас. Думаю, что теперь мне опасность больше не угрожает.

В нерешительности она остановилась и посмотрела мне в лицо. Я до сих пор не могу определить точно значение ее взгляда, чем-то он приковывал внимание, и я чувствовал, что она хотела этим взглядом передать нечто важное.

Чуть позже, вероятно, спустя несколько секунд, она продолжала:

— Возможно, будет лучше, если я расскажу вам, что произошло сегодня вечером. Наверное, было около десяти часов, когда я вышла. Я чувствовала себя неспокойно и хотела перед сном прогуляться. О, я часто по вечерам хожу к мосту и подолгу смотрю на реку. Это всегда было совершенно безопасно. Но сегодня...

Она приложила руку к горлу, но тотчас продолжала твердым голосом.

— Сегодня проходившая мимо машина остановилась, и из нее вышел мужчина. Я хотела незаметно убежать, но он поймал меня. Обмотав что-то вокруг моей головы и связав мне руки, он толкнул меня в черную машину на заднее сиденье. Он действовал Поспешно и, кажется, с опаской. Я, конечно, сопротивлялась. Затем он сел за руль, и мы мчались, мчались... Я думала, что мы отъехали от А... на несколько километров. Я была в панике, но пыталась развязаться, что мне, в конце концов, и удалось. Мне показалось, что мы находились в пути около часа. Конечно, только показалось... Наконец, он остановил машину.

Она тоже остановилась и вздохнула полной грудью.

— Я придумала план действий. Когда мужчина выходил из машины, я выскочила в заднюю дверцу в другую сторону и бросилась бежать. Дул сильный ветер, и было темно, поэтому он не слышал, как я открыла дверцу, и прошло некоторое время, прежде чем он заметил мое отсутствие. Я бежала и старалась сохранить силы, чтобы крикнуть, когда увижу где-нибудь огонек. Наконец, я увидела свет, и это, по счастью, как ни странно, был вход в отель. Ворота были заперты, но я знала другой вход. Он гнался за мной.

Очевидно, при этих словах какой-то звук вырвался у меня, так как она остановилась, вопросительно поглядела на меня, затем продолжала:

— При слабом освещении он все же мог видеть меня. Он также, наверно, знал вход во двор. В отеле было темно, но я увидела свет у вас. Прячась в тени, я побежала вверх по лестнице. Я полагаю, что он потерял некоторое время на поиски меня во дворе. Не думаю, что он слышал, как я кричала вам: ветер шумел слишком сильно.

Но боюсь, что он увидел меня, когда я входила в освещенную дверь. Вот и все. Только я прошу вас не рассказывать этого никому, особенно Ловсхайму.

— Кто был этот человек?

— Не знаю.

— Вы когда-нибудь видели его раньше?

— Я не уверена. Мне не удалось разглядеть его.

— Это был не Ловсхайм?

— О, нет! — воскликнула она. — Это был не он. Он такой толстый, а этот человек не был толстым.

При этих словах я ясно представил себе все происходящее и ее ужас.

Она поспешно сказала:

— Не смотрите на меня так! Я же не получила ни малейших повреждений, только испугалась. И я спаслась!

Я сказал, что этого типа следовало убить. Кажется, я сказал, что с удовольствием сам сделал бы это. Я сказал много других вещей, столь же тривиальных и мелодраматических. В смущении я вспомнил, что когда впервые услышал об этом событии, то ограничился тем, что предложил вызвать полицию.

— Ну, я причинила вам достаточно беспокойства, — сказала она. — Не знаю, как мне благодарить вас. А теперь я ухожу.

— Но подождите же! Уверены ли вы, что теперь никакая опасность вам не угрожает?

— Теперь мне нечего бояться.

— Но это может повториться. Разрешите позвать мадам Ловсхайм?

— Нет, нет. Просто я больше не стану по ночам совершать прогулки к мосту. И совсем не нужно звать мадам Ловсхайм. Она не должна ни о чем знать. Я запру свою дверь на ключ.

На лице ее появилось выражение растерянности.

— Мой ключ! — воскликнула она. — Перед уходом я оставила его на доске у портье в холле.

— Я пойду и принесу его. Оставайтесь здесь. Какой номер вашей комнаты?

— Девятнадцатый. Но...

— Не выходите, пока я не вернусь.

Коридоры по-прежнему были тускло освещены. Я дошел до лестницы и лифта, когда вспомнил, что быстрее бы пройти через двор, но подумал, что в такое позднее время дверь, наверное, заперта. Заглянув с лестницы в холл, я увидел там полнейший мрак, а лестница чуть освещалась слабым светом из коридора. Держась за перила, я без особых трудностей сошел вниз и очутился в полнейшей темноте. Некоторое время я искал выключатель, слыша, как ветер продолжает оглушительно свистеть во дворе. Я никак не мог отыскать в кармане спичек. В поисках выключателя моя рука наткнулась на доску с ключами, но я не мог определить, какой из них был от № 19. Не знаю, сколько времени я провозился, наверное, несколько минут. Наконец, я нашел выключатель. Тотчас холл залился светом, показавшимся мне ослепительным, хотя, конечно же, это было не так. Несколько минут я разглядывал доску с ключами, пока не убедился, что № 19 отсутствовал.

Потом я выключил свет и через застекленную дверь выглянул во двор. По-прежнему он был погружен во мрак с пляшущими в нем тенями, но из двери моей комнаты виднелся свет. Дверь была открыта. В этот момент в освещенной двери промелькнул темный силуэт и исчез. Я успел лишь мельком уловить эту темную фигуру, но был уверен, что это была Сю Телли, так как заметил контуры ее накидки и широкой длинной юбки.

Видение было отчетливое, хотя оно мгновенно скрылось.

Дверь во двор была заперта, но ключ торчал в замке. Я открыл дверь и побежал через двор. Ветер затруднял дыхание, и сердце бешено колотилось, когда я добежал до маленькой винтовой лестницы. Ветки кустарников цеплялись за мою одежду, а перила были ледяные. Поднимаясь, я делал бесконечные круги и думал о том, что не встретил никакого преследователя. Наконец я добрался до площадки. Дверь была рядом.

На фоне света, падающего из моей комнаты, никого не было видно. Я сделал шаг вперед и споткнулся. На площадке что-то лежало. Я упал и, стоя на коленях, оттолкнул от себя невидимый предмет. Подняв руки, я посмотрел на них в тусклом полусвете. Они были мокрые и липкие, и я смутно различил, что они были окрашены чем-то темным.

Последующие несколько минут не вполне ясно запечатлелись в моей памяти. Мне удалось как-то открыть дверь и перетащить липкое тело в коридор, и там я уже мог ясно разглядеть его при свете, идущем из моей двери. Это был мужчина, он был мертв. Я понял это сразу. И он умер ужасной смертью, его закололи. Помню, я сказал себе:

— Не трогай ничего. Это убийство. Не прикасайся ни к чему!

Затем я пошел к себе в комнату. Там никого не было. Сю ушла. Я стал нажимать кнопку звонка. Потом, заметив, что белая кнопка окрасилась от моего пальца, я перестал звонить, поспешил в ванную и отмыл руки. Затем я вытер звонок краем полотенца и позвонил снова.

Пока я звонил, перед моими глазами было лицо убитого человека, выделяющееся на темном фоне коридора. Его глаза и рот были открыты, и мне казалось, будто он собирается со мной заговорить. Мне не приходилось видеть такого зрелища с 1918 года, и вместо того, чтобы относиться к этому спокойно, я осознал, что во мне пробуждаются давно забытые чувства.

Я продолжал нажимать кнопку звонка, не желая, чтобы мертвец так смотрел на меня, и в то же время ругал себя за излишнюю чувствительность. Вдруг я услышал, как открывается дверь внизу в северном коридоре. Перешагнув через руку мертвеца, я вышел в коридор. Вскоре из мрака вынырнул вполне одетый Ловсхайм. Увидев меня, он ускорил шаги, потом припустился бежать, очевидно, увидев фигуру, распростертую у моих ног.

С минуту он не спрашивал у меня ничего. Он лишь бросился на колени и, не отрываясь, глядел на мертвеца. Проверив его пульс и дотронувшись до его лица, он нагнулся еще ниже, желая убедиться, что в этой распростертой фигуре жизнь больше не теплилась. Я стоял, наблюдая за ним. Потом он поднялся и посмотрел на меня. Лицо его выражало панический ужас. Он несколько раз облизывал свои жирные губы, прежде чем смог что-либо сказать. Я помню, как блестел пот, выступивший на его испуганном лице. Его первый вопрос оказался для меня неожиданным.

— Это вы убили его?

— Боже мой, нет конечно!

Он пристально, посмотрел на меня. На лице его, напоминавшем застывшую живую маску, блестели темные глаза.

— Что же тогда случилось? Он ведь не убил себя сам.

— Я нашел его на площадке. Перетащив его в коридор, я убедился, что он мертв, и позвонил.

Он недоверчиво поглядел на меня. Мы долгое время смотрели друг на друга. Ветер злобно завывал, и ведьмы бешено плясали во дворе. Казалось, они пришли в экстаз от зрелища на полу и устроили карнавал в честь лежащего безжизненного тела.

Наконец, он опустил глаза и протянул руку к маленькой разукрашенной рукоятке ножа и тотчас резко отдернул ее, будто его ужасало прикосновение ко всему этому. Потом он вновь протянул руку, и драгоценные камни на его пальцах зловеще блеснули. Я сказал:

— Будет лучше, если вы не станете ничего трогать. Это похоже на убийство. И полиция будет недовольна, если мы будем прикасаться к вещам.

Его руки бессильно опустились, и когда он повернулся ко мне, у него было позеленевшее лицо. Казалось, слово "полиция" вызвало у него больше страха, чем слово "убийство". После небольшой паузы он пробормотал: — Полиция! Но тогда я погиб! Я погиб! Не к чему звать полицию! Я не могу допустить, чтобы полицейские везде совали свои носы.

Вдруг он сообразил, что при мне говорит вслух, и замолчал, бросив на меня косой взгляд.

— Это убийство, — сказал я. — Вам придется вызвать полицию.

Сузив глаза, он окинул меня испытующим взглядом. Было неприятно смотреть на его вспотевшее от страха лицо и бегающие глаза.

Наконец он проговорил:

— Я думал об отеле. Такие истории очень плохо отражаются на репутации отелей. Вы знаете этого человека?

Я покачал головой.

— Я никогда его не видел.

Должно быть, это прозвучало убедительно. Еще с минуту он изучал меня таким взглядом, точно желая окончательно поверить мне, и сказал:

— Я тоже не знаю его. Я никогда раньше его не видел. Он, конечно, не имел никакого отношения к нашему отелю.

Если мои слова были правдивы, то его звучали явно фальшиво. Не знаю почему, но я точно знал, что он лгал, призвав на помощь все свои льстивые и вкрадчивые повадки. Я был в этом уверен. Моя нога находилась очень близко от его жирного зада, утолщенного из-за того, что он сидел на корточках над мертвецом. Я чуть не пнул его ногой за наглость его лживых слов. Затем мой взгляд снова упал на лицо убитого, и у меня пропало желание что-либо делать.

— В таком случае, будет лучше, если вы вызовете полицию, — сказал я.

Ловсхайм, удовлетворенный тем, что я, видимо, поверил его словам, опять нагнулся над трупом.

— О, посмотрите, кто-то ограбил его! Карманы пустые, нигде ничего нет.

Он больше не отдергивал рук. Наоборот, он быстро и старательно обшаривал труп, очевидно, рассчитывая что-то незаметно найти. Его попытки не увенчались успехом, и вскоре он снова посмотрел на меня. На этот раз его маленькие глаза были злые и порочные. Он спросил:

— Кто вы такой?

Позже я в недоумении размышлял над странностью этого дурацкого вопроса. Но в тот момент он привел меня в ярость. Я был зол, потрясен, утомлен, замерз и все еще находился под впечатлением кошмарных происшествий этой ночи.

— Вам отлично известно, кто я такой. Если вы невиновны в убийстве, немедленно вызовите полицию. Если вы этого не сделаете, вызову я! Не трогайте этого человека, руки прочь!

Я сказал это слишком поздно. Он уже успел вытащить из раны нож и поднести его к свету. Теперь мы оба могли его ясно разглядеть. Он был весь в крови, темная и густая капля висела на конце его. Но это был вовсе не нож. Это был маленький кинжал, напоминающий игрушечную шпагу, и я недавно видел точно такую. Ловсхайм тоже узнал ее. Он тяжело поднялся на ноги. Опередив его; я вбежал в свою комнату, и вскоре мы оба стояли перед камином, глядя на бронзовые часы. То, что было совершенно невероятным, оказалось правдой. Шпаги не было в руке маленького бронзового всадника, она находилась в жирной руке Ловсхайма. Или, подумал я, эта шпага была точно такая же, как та, которая была в часах. Но Ловсхайм немедленно разрушил эту вспыхнувшую во мне надежду. С отвратительным торжеством в голосе он заявил:

— В доме имеется только одна такая. Нет, мистер Сандин, это вы убили его. И вы сделали это очень глупо. Глупее, чем я ожидал от вас, потому что у вас лицо умного человека. Но вы убили его.

Бывают обстоятельства, которые так потрясают вас, что вы лишаетесь дара речи, точно на вас находит столбняк. Я сознавал, что стою у себя в спальне и смотрю в Жирное лицо Ловсхайма, выглядевшее теперь менее испуганным. Я сознавал, что он держит кинжал в своих жирных пальцах. Но его обвинение было нелепым и делало нереальной всю эту сцену.

— И вы еще хотите, чтобы я вызвал полицию? — прибавил он с выражением лица, близким к улыбке. — О, вы действительно очень глупый человек, если воображаете, что это поможет установить вашу невиновность.

Мне еще было трудно говорить. Но внезапно все вновь обрело реальный смысл. Память вернулась ко мне со всей освежающей силой, подобно потоку ледяной воды. Недавно Сю Телли стояла на месте Ловсхайма с той же шпагой в руке и, проводя пальцами по ее острию, говорила, что она подобна кинжалу.

Затем я оставил ее одну в комнате. Я пошел в холл подлинным коридорам, и когда я выглянул оттуда, то видел, как тень ее фигуры мелькнула через полосу света моей комнаты и скрылась во мраке коридоров... И тотчас после этого я нашел убитого человека около той же двери. Он был убит кинжалом, который я недавно видел в руках Сю Телли. Я не был больше ошеломлен. Все стало мучительно ясно и реально.

Но беда заключалась в том, что я не знал, что делать. Я не был находчивым и не умел быстро соображать. Я стоял, глядя на Ловсхайма, и молчал.

Я не испытывал удовлетворения от того, что мой взгляд раздражал Ловсхайма и, очевидно, смущал его. Но мне было приятно, что он сказал про это не без злобы:

— Вы, американцы, все таковы. Прямые взгляды, прямые носы, прямые подбородки. Как угадать, что вы думаете? У вас напыщенные лица, словно вы аршин проглотили, так мы говорим о вас. Полагаю, что вы гордитесь своими глупыми, напыщенными рожами. Ну, так как же, звать полицию?

На это можно было дать лишь один ответ.

— Вызывайте немедленно! Я не знаю, каким образом этот кинжал попал туда. Я не знаю, кто этот парень и кто убил его. Я ничего не знаю об этом. Я полагаю, вы будете обвинять меня, но все равно, вы хорошо сделаете, если немедленно вызовете полицию.

Он был явно обескуражен. Он смотрел на меня и, подойдя ближе, заглянул мне в лицо.

— Кто вы такой? — снова спросил он почти шепотом, и в голосе его чувствовалась тревожная напряженность. И опять этот вопрос почему-то пробудил мою ярость.

— Послушайте, Ловсхайм, я вам уже сказал однажды, кто я и что я не убивал этого человека.

Он отступил от меня на пару шагов, и в этот момент в коридоре пронзительно взвизгнул женский голос:

— Боже мой! Что это такое!

— Замолчи, Грета, тише!

Голос Ловсхайма помешал женщине вновь вскрикнуть. Я вздрогнул. Она уже стояла на коленях перед убитым человеком. Это была женщина в желтой шали с бахромой, которая спадала с ее плеч. Она подняла руку, чтобы удержать шаль и не дать ей выпачкаться в крови. Ее рыжие волосы были стянуты на шее в тугой узел. Она пристально смотрела на мертвеца, и губы ее шевелились. Ловсхайм все еще держал кинжал своими жирными пальцами. Он поспешно подошел к женщине, я последовал за ним. Она повернулась к нему с искаженным от ужаса лицом и прошептала:

— Все-таки ты убил его!

К этому времени он успел нагнуться к ней, и за его спиной мне не было ее видно. Однако я слышал его голос:

— Он был найден мертвым на площадке. Я не знаю, кто он, этого никто не знает, он не из числа гостей отеля. Я хочу сейчас вызвать полицию. Этот человек нашел его здесь.

Он обернулся ко мне.

— Раз вы настаиваете, моя жена может пойти и позвонить в полицию.

Значит, рыжеволосая женщина была мадам Ловсхайм. Когда она встала, я имел возможность рассмотреть ее как следует. Она была довольно красивой женщиной. Но лицо ее было искажено ужасом, это сильно старило ее, хотя ей не могло быть более сорока лет. Она прижимала к себе желтую шаль. Толстые складки шали обрисовывали ее полную грудь и тонкую талию. Даже в этот момент я почувствовал в ней какую-то привлекательность. Это не было шармом, словами это передать нельзя, и все же ее обаяние дошло до моего сознания, позже я вспомнил об этом.

Поднимаясь с колен, она заметила кинжал, зловеще окрашенный кровью. Ее сверкающие глаза смотрели на него, зрачки расширились. Затем она сказала:

— Он был убит этим.

Это было сказано тоном утверждения. Ловсхайм кивнул головой, а я издал какой-то звук, потому что она повернулась ко мне.

— Кто убил его?

— Он был убит этим кинжалом, — ответил Ловсхайм и продолжал, перейдя на косвенную речь: — Это сабля из часов, которые находятся в комнате этого человека. Но он утверждает, что нашел тело на площадке и ничего не знает об этом деле. Он настаивает, чтобы я вызвал полицию. Он говорит, — продолжал Ловсхайм, высказывая явившуюся у него задним числом мысль, — что его имя Сандин. Он зарегистрировался под этим именем.

В этой запоздалой идее был заложен какой-то тайный смысл, совершенно мне непонятный. Однако мадам Ловсхайм тотчас уловила его, вновь обернулась ко мне и стала разглядывать меня с тем же напряжением, что и ее муж. Ветер яростно завывал, и окно возле нас дрожало. Ее глаза блестели. Лицо ее уже не было искажено ужасом, бледность исчезла, оно стало замкнутым и задумчивым, губы были плотно сжаты. Она сказала резко:

— Ловсхайм, ты дурак.

И пока толстяк, смущенный этим тоном, что-то бормотал, стараясь сгладить неблагоприятное впечатление, она вновь отрезала, перебивая его бормотание:

— Ты дурак, — повторила она, и я почувствовал, что она с удовольствием дополнила бы это замечание другими эпитетами, так как взгляд ее был не очень-то нежный.

— Конечно, имя этого человека Сандин. И если он говорит, что не имеет никакого отношения к убийству, почему мы не должны этому верить? А что касается этой шпаги с часов — так можно найти с дюжину объяснений. Но беда в том, что полиция не поверит ни одному из них. Поэтому лучше, всего просто забыть об этой шпаге. Ну-ка, дай мне ее сюда.

Ловсхайм сделал протестующий жест, однако передал ей шпагу, и она спокойно взяла ее. Глядя на окровавленное оружие, она совершенно не обнаружила страха или неприязни и проявила хладнокровие, которое сделало бы честь даже Синей Бороде.

— Я просто отмою ее, положу на прежнее место, и никто не будет об этом знать.

Ловсхайм выглядел смущенным.

— Но так ведь совершенно не годится, — сказал он — Я не знаю, о чем ты...

— Ловсхайм, — резко сказала она. Ее глаза пронизывали его, и он стоял, глядя то на меня, то на нее, как бы стараясь получить от нее какое-то молчаливое объяснение насчет меня. И, вероятно, это так было в действительности. Я не видел ни малейшего основания для этого внезапного покровительства со стороны мадам Ловсхайм.

Более того, я не был уверен, что мне была нужна ее помощь. История с кинжалом могла обернуться двояко. Если бы я позволил ей сделать то, что она предлагала, то девушка, Сю Телли, не была бы замешана в это дело. Кроме того, что было очень существенно, значительно уменьшалась опасность обвинения Джима Сандина в убийстве. Но в то же время, если бы правда обнаружилась, что легко могло случиться, все обернулось бы гораздо хуже как для меня, так и для Сю Телли (как видите, я рассуждал об этом довольно трезво и вовсе не хотел жертвовать собой ради девушки, которую видел лишь дважды). Поэтому лучше было сказать правду и дать понять с самого начала, что мне нечего бояться. И, наконец, если бы я разрешил мадам Ловсхайм исполнить свое намерение, то дал бы этим супругам отвратительную власть над собой.

Таким образом, желая помешать мадам Ловсхайм выполнить ее намерения, я не проявил большой смелости.

Она уже шла в ванную, небрежно держа в руке кинжал, когда я все же остановил ее.

— Нет, — сказал я, — мы вызовем полицию и сообщим все, как было, в том числе и про кинжал. Я не убивал его. Мне нечего бояться.

Она остановилась и поглядела на меня, не веря своим ушам. Я заметил, что глаза у нее были зеленые и ясные, но в них был затаенный отблеск, как у кошек. Оглядев меня с ног до головы, она улыбнулась и придвинулась ко мне ближе.

— Не боитесь, — довольно мягко сказала она. — Вы американец, не так ли? И недурны собой, к тому же. Высокий, с решительным видом, каштановые волосы, красивая голова, серо-голубые глаза — сколько я видела людей вашего типа! Ваше лицо точно выточено на станке, не правда ли? Брови, глаза и рот четкие, прямые и нос с подбородком тоже точеные. Я полагаю, вы привыкли своевольно поступать как с мужчинами, так и с женщинами?

— Вы слишком добры, мадам. Но прошу вас, оставьте кинжал в том положении, в каком он был. И мы с вашим мужем подождем здесь, пока вы позвоните в полицию.

— Я не сделаю ничего подобного, — ответила она и направилась в ванную, но я поймал ее за руку и повел обратно к трупу, около которого стоял ее муж, глядя на нас. Его лицо все еще казалось смущенным, лишь маленькие глазки проявляли большую активность. Она не пыталась вырваться и даже не протестовала, когда я сказал ей, чтобы она положила кинжал на грудь убитого, но я не выпустил ее руки, пока она этого не сделала. Ее глаза блестели, как у кошки, которую внезапно ярко осветили.

Однако она мне ничего не сказала. Бросив на мужа взгляд, полный презрения и ярости, она произнесла спокойным, полным самообладания голосом, что, раз мистер Сандин так желает этого, им нетрудно вызвать полицию.

— Отлично, — рассеянно сказал Ловсхайм, точно его мысли внезапно погрузились в какую-то глубокую трясину. — Вызови полицию.

Она поглядела на него с нетерпеливым презрением, слегка пожала плечами, затем огляделась кругом.

— Отец Роберт! — внезапно воскликнула она. — О, конечно, отец Роберт! Я позову его немедленно. Над умершим нужно сейчас же прочитать молитву во спасение его души.

Я смотрел на нее в недоумении, желая разгадать ее новые замыслы. Вскоре ее зеленые глаза встретились с моими, и в них была отчетливо видна злая насмешка и коварство. Она сказала:

— Необходимо немедленно прочитать молитву. Насильственная смерть без отпущения грехов! Ведь он мог быть очень плохим, грешным человеком. Кто знает? Кроме того, неплохо создать более набожную обстановку, так ведь?

Складки ее желтой шали заколыхались и исчезли во мраке длинного коридора. Тени преследовали ее, ветер что-то нашептывал, затем этот шепот перерос в бурный прорыв, и весь дом затрещал, подобно сухим костям мертвеца.

Я сказал себе: это кошмар. Все происходящее — кошмар. Подобные вещи не случаются в действительности.

Кошмар начался с того момента, когда ветер заплакал за моей дверью, белевшей сейчас над трупом, и потом оказалось, что это не ветер, а Сю. С того момента, когда во мраке появилась Сю, кошмар стал прекрасным сном. Я сказал себе: сейчас я закрою глаза, затем открою их и посмотрю прямо на часы на камине. Шпага будет там, на своем месте, и выяснится, что все это мне приснилось.

Но на часах, конечно, шпаги не оказалось. Она лежала, обагренная кровью, на груди мертвеца, и лицо его также выглядело вполне реальным.

Ловсхайм молча стоял передо мной, его взгляд тоже был устремлен на труп. Он все еще был погружен в свои мысли, и его жирное лицо выглядело скорее встревоженным и озабоченным, чем испуганным.

А я своими мыслями обратился к Сю Телли. Теперь ее рассказ показался мне неправдоподобным. Один факт был неумолимо очевиден: она не назвала мне причину своего похищения, но должна была знать ее. Она не объяснила мне, почему я мог поставить ее в трудное положение, если бы пошел за ее преследователем. Она просила меня, даже заставила обещать ей не рассказывать никому об этом деле, особенно Ловсхаймам. Но в то же время из ее слов можно было понять, что Ловсхаймы были ее хорошими друзьями. Трудно было поверить, что ее похититель долго кружил по местности и потом приехал обратно к отелю. Притворяясь откровенной, она, по существу, сказала мне очень немного, и в ее словах было много несоответствий. Да, весь рассказ был неправдоподобен. Здравый смысл подсказывал мне это.

Но самым любопытным во всей этой истории было то, что я поверил ей. Конечно, мне было приятно, когда она сидела здесь, у огня, со своими яркими волосами, в черной накидке и маленьких красных туфельках с серебряными каблучками. Я вспомнил ее красивые руки и темные глаза, с их живым, приковывающим к себе взглядом.

Думая о ее глазах, я вдруг вспомнил историю с ключом. Это потрясло меня. Она послала меня за ключом, и его не оказалось на указанном ею месте. И пока я ходил за ключом, здесь произошло убийство. Я вспомнил, как Сю разглядывала шпагу от часов и сказала, что она острая, как кинжал. Потом я видел, как ее фигура проскользнула через полосу света из моей комнаты, дверь была открыта, а кинжал оказался в груди убитого.

Самым нелепым было то, что я продолжал ей верить. У меня имелись все факты, говорящие против нее. И, возможно, этот уродливый тип с тупым лицом, что лежит у моих ног, настиг ее во время моего отсутствия, а она в страхе и отчаянии убила его шпагой от часов. Я понимал, что это могло быть вполне оправданным действием с ее стороны.

Но я чувствовал себя отвратительно и предпочел бы, чтобы ветер не завывал так дико и не колыхал все предметы, чтобы голова мертвеца не лежала так небрежно и беспомощно, а глаза и рот его были закрыты.

Я собирался уже что-то сказать Ловсхайму, чтобы, как-то разрядить эту удручающую обстановку, как вдруг услышал шаги в коридоре. Вскоре появилась желтая шаль мадам Ловсхайм, за которой последовала черная сутана священника. Уголком глаз я заметил, что Ловсхайм вытирает лоб, и тотчас понял, что и он переживал неприятные минуты.

Мадам Ловсхайм подвела священника к человеку, лежащему у наших ног. Мы оба немного посторонились, и в полосе света блеснула рыжая борода священника. Подобно нам, он вначале нагнулся и внимательно поглядел на мертвеца. Он казался неуклюжим и озадаченным, похоже было, что он толком не знает, чего, собственно, от него ожидает мадам Ловсхайм. Однако он опустился на колени, достал свое распятие и четки и стал перебирать их пальцами.

Мне не было видно его лица, я видел лишь наклоненную голову и довольно узкие худые плечи в тщательно застегнутой на пуговицы сутане и его крупные ступни, торчавшие из-под складок одежды. Он был моложе, чем показался мне на первый взгляд: его шея была без морщин, в его волосах мышиного цвета не было заметно седины, и фигура была довольно стройная. Меня удивили его американские ботинки. Это показалось мне настолько странным, что я стал внимательно их разглядывать. Да, они несомненно были американскими. Священник продолжал бормотать молитвы. Ловсхайм озабоченно глядел в усеянный тенями двор, а мадам Ловсхайм приняла набожную мину, но глаза ее блестели, глядя на меня с выражением, близким к коварной насмешке. И я подозревал, что под личиной этой набожности ее мозг бешено работал.

Священник продолжал бормотать. Мне нравилось, что он не задавал никаких вопросов по поводу убийства, которое было слишком очевидным, не предлагал отпущения грехов и не давал никаких советов. Мне пришло в голову, что из-за своей молодости он, возможно, чувствовал некоторую неуверенность и что это событие в его практике, вероятно, было беспрецедентным.

Ловсхайм немного отступил, я и мадам Ловсхайм тоже сделали какие-то движения. Я устал, и мне хотелось скорее покончить с этим делом. Я сказал:

— А теперь, мадам, вызывайте полицию!

— Пойди, Грета, — сказал Ловсхайм каким-то обалдевшим тоном. — Скажи то, что сочтешь нужным.

На этот раз она согласилась. Бросив кругом беглый взгляд и задержав его с явным удовольствием на коленопреклоненной фигуре священника, она удалилась.

Ловсхайм и я опять остались в ожидании. Ловсхайм все еще был погружен в какие-то темные и беспокойные мысли, а я стоял рядом, мечтая поскорее покончить со всей этой суетой и предстоящими отвратительными вопросами. Теперь уже я чувствовал страшную усталость. Но я знал, что следует иметь наготове свой рассказ. Рассказ, в котором не должно быть несоответствий, потому что мне придется придерживаться одной версии и повторять ее позже на неизбежном официальном следствии. Самым слабым местом было мое хождение в холл. Как я мог объяснить его, не сказав ни слова о Сю?

Через оконные стекла я глядел на тени во дворе. Если ветер прекратится, все будет казаться в лучшем свете. Но, вместо ожидаемого мною затишья, в этот момент налетел новый жестокий порыв, который в бешеной ярости набросился на двор и старый дом. Тени неистово заплясали, а лампочка над входной аркой отчаянно закачалась. Ее размахи были настолько велики, что колеблющиеся лучи внезапно упали на окно в противоположной стороне двора. Занавеска этого окна не была задернута, и на нас смотрело лицо. Человек, наблюдавший за нами из окружающего мрака, мог отчетливо видеть нас на освещенном фоне. В свете, упавшем на него, лицо казалось бледным и страшно измученным.

Ясно виделось, что, кто бы ни был этот наблюдатель, он необычайно интересовался сценой, на которую смотрел.

Но это лицо... это было лицо девушки, и оно было обрамлено волосами, низко спускавшимися на ее щеки, как у средневекового пажа.

Это была Сю Телли. Нет, не она. Нет, это была Сю Телли! Я говорил себе, что ошибся, уверял себя, что вспышка света была слишком кратковременной и осветила лицо на одно мгновение, слишком короткое, чтобы я мог узнать чье-либо лицо. Я уговаривал себя, что не могу даже поклясться, что это было женское лицо, так как, сколько я ни думал, я не мог вспомнить ни одной определенной черты, а поэтому неразумно было бы утверждать, что это была Сю Телли. Но я продолжал, не отрываясь, смотреть на это темное окно с раскрытыми ставнями, пытаясь угадать, кто стоит за этими мрачными стеклами, и меня не покидало ощущение сходства этого лица с Сю Телли.

Но даже если это и была она, что из этого? При неестественном свете, в этой мгновенной вспышке, каждое лицо показалось бы странным, искаженным и бледным.

И тут я увидел, что Ловсхайм в достаточной мере вышел из своего задумчивого состояния, чтобы перехватить мой взгляд и последовать моему примеру. Взглянув на него, я заметил, что он также смотрит в это окно с открытыми ставнями, и на его лице явно отражалось беспокойство. У меня создалось впечатление, что, погрузившись всем существом в мрачные проблемы, которые ставило перед ним это убийство, он все же упустил какой-то важный и срочный аспект этой проблемы. Это впечатление подтвердилось, когда он, порывисто вздохнув, бросил быстрый косой взгляд и неожиданно сказал:

— Ну, я должен идти. Грете понадобится моя помощь в некоторых делах, а вы и отец Роберт можете остаться около... него.

Он показал глазами на труп.

— Подождите, — сказал я. — Что это за комната напротив, наискось отсюда? Какой ее номер? Та, с открытыми ставнями.

Его глаза были затуманены какой-то мыслью, и в то же время в них проявилось некоторое беспокойство, связанное с моим вопросом.

— Вы имеете в виду ту комнату напротив? Какой ее номер?! Тридцать четвертый или тридцать пятый, не помню точно. Почему это вас интересует?

Значит, это не комната № 19!

— Она никем не занята?

— Нет! — без малейшего колебания ответил он.

— Я только что видел лицо в этом окне.

— Нет, нет, вы ошиблись. Там никого нет. Он облизнул губы и добавил:

— Если только кто-либо не вошел туда случайно, по ошибке. Может быть, мадам Бинг или кто-нибудь из прислуги.

— Там несомненно было сейчас чье-то лицо, Ловсхайм.

Мне показалось, что он почувствовал некоторое облегчение от намека на то, что я не узнал этого лица. Я сказал несколько слов священнику, который ответил, не повернув головы. Ловсхайм вышел. В коридоре он встретил маленького слугу, остановился, чтобы переброситься с ним парой слов, затем исчез за углом, а слуга поспешил к нам.

Очевидно, слуге уже было кое-что известно об убийстве, потому что он поглядел внимательно на мертвеца, перекрестился, но не задал ни одного вопроса, хотя его светлые глаза горели от возбуждения, и он бросал нервные взгляды на окружающие нас тени.

Он сказал, задыхаясь, что мадам вызвала его и велела оставаться с нами, пока мсье будет помогать ей.

Я подумал, что, наверно, Ловсхайм ушел, чтобы строить козни вместе с женой. Интересно было, какие каверзы замышляли они во мраке комнат этого старого отеля, по которым гулял ветер. Возможно, они изобретали средства и методы, чтобы отвратить от себя опасность. Меня не устраивало стоять здесь в бесплодном ожидании в то время, как полиция должна была быть уже в пути и самым вероятным кандидатом на арест был, несомненно, я. И все-таки я почти ничего не мог сделать, чтобы воспрепятствовать этому. Впрочем, я мог пойти и взглянуть на площадку, на которой я споткнулся об мертвое тело, и стоило бы еще раз осмотреть этот подозрительный двор.

Войдя в свою комнату, я набросил на плечи пальто и вынул из чемодана карманный фонарик. Маленький слуга с тревогой следил за мной, и, выходя, я сказал ему.

— Я хочу осмотреть двор. Вернусь через минуту.

Мои слова, казалось, мало успокоили его, но, конечно, он ничего не возразил на них. Священник быстро и монотонно бормотал слова, которые я принимал за молитву, и не обернулся, когда я открыл дверь на площадку. Ветер резко подул, вздымая складки его сутаны, шевеля волосы на голове слуги и распахивая пальто на мертвеце, возвращая ему на мгновение гротескное сходство с живым существом.

Заметив блестящие глаза слуги, следившего за мной, я закрыл дверь, вышел и зажег карманный фонарик. Он образовал мелькающий круг тусклого света на каменном полу площадки.

Нигде не было видно следов борьбы, но я и не ожидал их найти. Не было и следов грязных ног, так как все вокруг было сухо и подметено холодным ветром. Я не увидел ни окурков, ни пуговиц от пальто. Ничего, кроме маленького темного пятна в том месте, где лежал труп.

Наклонившись над истертыми плитами, я смотрел во все стороны, поворачивая свой фонарик, и, наконец, нашел маленький кусочек красного цвета из материала, похожего на твердую резину или воск. По величине он был примерно с двухфранковую монету и имел форму неправильного полукруга. Его назначение было мне непонятно. Я опустил его в карман лишь по той причине, что это был единственный предмет, найденный мной на площадке, если не считать темного пятна на каменной плите и сухого пожелтевшего листа. Именно в этот момент ветер внезапно стих, все кругом погрузилось в мертвую тишину, и я услышал громкие шаги внизу на лестнице. Действительно, это были шаги, и я могу смело заявить, что, если бы ветер не прекратился именно в эту минуту, меня теперь не было бы в живых. Но услышав шаги, я отодвинулся в сторону, чтобы поглядеть через перила на поворот лестницы. В этот момент раздалось два револьверных выстрела, фонарь выпал у меня из руки и покатился куда-то вниз. Со страшным шумом вновь налетел порыв ветра, и все огни в отеле внезапно погасли.

Моя рука дрожала, но я не был ранен.

Ветер бешено дул мне в уши, но нигде больше не было пляшущих теней, так как все погрузилось во мрак. Сам отель казался огромной черной глыбой, выступавшей на фоне окружающей его тьмы, а двор был подобен глубокому колодцу, темному и таинственному.

Света не было даже в коридоре, где священник читал молитву над мертвецом. Не было слышно никаких звуков, кроме завывания ветра. Держась за перила, я побежал вниз по лестнице. Это было совсем неблагоразумно с моей стороны, это было величайшей глупостью. У меня не было оружия, место было темное, точно погреб, и я не знал его расположения. Я сделал это в каком-то безотчетном порыве.

На лестнице я никого не встретил. На последних ступеньках я сжал предмет, скользнувший по моей руке, но обнаружил, что это был густой куст. Я зашел за него и стал ждать, когда стихнет очередной порыв ветра. Был сильный шум, и я напрягал слух, стараясь различить сквозь бушевание ветра какой-либо другой звук, шаги или движение, но ничего не слышал. Однако порывы ветра не прекращались, и я стал осторожно пробираться к стене двора.

Если в меня стрелял Ловсхайм — а я считал это возможным, — он, вероятно, либо последует за мной, чтобы завершить дело, либо поспешит войти в отель. Конечно, он не пойдет туда по винтовой лестнице и коридору, где находятся слуга и священник. Если я осторожно пройду вдоль стены мимо больших чугунных ворот и входной двери, а затем заверну за угол, то могу поймать его у двери в холл.

К этому времени я немного успокоился, и мои движения стали более размеренными и осторожными, но я жалел, что у меня нет никакого оружия. Однако Ловсхайм был жирный и неуклюжий. Если бы мне удалось напасть на него раньше, чем он успеет пустить в ход свой револьвер...

Я вновь задел что-то рукой, но на этот раз я был уверен, что это не куст. Это был чей-то рукав из грубой материи, и я ясно ощутил чью-то руку. Я отступил немного набросился на невидимого субъекта. Мне удалось лишь схватить край пальто, который тотчас выскользнул из моих рук. Потеряв равновесие, я упал на каменную плиту двора. В тот же момент раздались три выстрела, затем, словно эхо, прозвучали удары о стену.

Я был рад, что лежу на земле, в этом положении я чувствовал себя в сравнительной безопасности. Я выждал еще минуту. Кругом царил мрак, и больше ничего не было слышно.

Где сейчас мой противник? Подкарауливает ли он меня? Мне стало ясно, что я поступил как дурак, напав на вооруженного человека, не имея при себе никакого оружия.

Если у входа зажгут свет, мой силуэт будет ясно виден, и тотчас я окажусь прекрасной мишенью. Поэтому я решил убраться отсюда как можно скорее. Поспешно встав, я сделал несколько больших шагов, использовав момент, когда ветер дул изо всей силы.

Я слышал выстрелы слева от себя. Это доказывало, что мой противник стоял вблизи двери холла. Мне не оставалось ничего другого, как выбрать какое-нибудь укрытие и ждать там дальнейшего развития событий.

Я примостился у стены в том месте, где росли густые кусты, и стал выжидать. Однако, простояв несколько минут, я почувствовал, что с меня хватит всего этого, и осторожно двинулся к дверям холла. Насколько мне было известно, имелось два пути, которыми можно войти в отель, — железные ступени, ведущие в северное крыло здания, и двери холла. Поскольку атаковавший меня не осмелится воспользоваться первой возможностью, ему остается эта, вторая.

Я ничего не слышал, никого не встретил, но, когда я достиг стеклянных дверей, неожиданно зажегся свет. Наступил момент, когда мой противник должен был напасть на меня, если только он не скрылся. Я заметил, что ворота были заперты на висячий замок, значит, туда пройти он не мог.

Взбешенный тем, что дал себя так легко победить, я открыл двери холла. Хозяйка сидела за конторкой портье. Она поглядела на меня своими зелеными глазами, а ее попугай издал пронзительный крик.

— Ваш муж прошел через эту дверь, — сказал я. — Где он теперь?

— Никто не проходил через эту дверь, — ответила она хриплым голосом и принялась унимать попугая, продолжавшего кричать. Я вышел во двор, резко хлопнув дверью. Когда я подошел к лестнице, мне пришла на ум мысль собрать осколки моего карманного фонаря, чтобы я мог показать их полиции в качестве доказательства. Я поспешно поднялся по железным ступеням и когда открыл дверь в коридор, слуга так на меня поглядел, что по этому взгляду я сразу понял, насколько он рад вновь видеть меня рядом с собой.

Интересно, слышал ли он револьверные выстрелы? Но он ни словом не обмолвился об этом. Возможно, по-прежнему бушевавшая буря приглушала все звуки со двора. Я пришел к заключению, что револьвер был малого калибра и, возможно, его короткие резкие звуки небыли слышны.

Священник куда-то исчез, а слуга, казалось, был чем-то испуган, и около него стояла Сю. Она отчужденно глядела на меня, и, когда я вошел, из ее уст вырвалось только "ах!". Она тоже имела испуганный вид.

Носок ее красной туфли почти касался трупа, и создалось впечатление, что до моего прихода она его разглядывала.

Я спросил слугу, где отец Роберт, и он ответил, что не знает, так как священник ушел сразу после меня. Я спросил его:

— Значит, вы один оставались здесь?

— Да.

Я поверил ему, так как, отвечая мне, он задрожал.

Значит, священник и слуга были порознь, пока я находился во дворе. Я задал себе вопрос — мог ли один из них пробежать через все коридоры, лестницу и через холл и попасть во двор раньше меня и начать стрельбу. После краткого размышления я совершенно исключил возможность этого. Между тем, нужно было выяснить, кто стрелял в меня: священник, слуга или Ловсхайм.

Я решил, что последний из них.

— Да, сэр, — продолжал слуга. — Я все время был один, пока не пришла мисс Телли.

— А почему внезапно погас свет?

Он пожал плечами и развел руками.

— Понятия не имею, мне самому было страшно в темноте одному. Мне чудилось, будто мертвец двигается.

В ответ на эти слова Сю вздрогнула и сказала, порывисто дыша:

— Несомненно, это был ветер.

Мне хотелось на минуту удалить слугу, и я сказал ему:

— Будьте любезны, принесите дрова в мою комнату. Огонь почти угас, а сейчас придет полиция и будет нас допрашивать.

По выражению его лица я видел, что он понял мое желание остаться наедине с девушкой. Когда он ушел, я повернулся к Сю.

— Вы знаете этого человека?

— Нет, — ответила она, немного отпрянув назад.

— Не пугайтесь. Я хочу помочь вам. Скажите мне откровенно, вы когда-нибудь видели его?

Она нагнулась и стала внимательно разглядывать труп. Вопреки моему ожиданию, это нисколько не взволновало ее. Затем она подняла голову и сказала тихим и серьезным: голосом фразу, которую я часто потом вспоминал:

— Насколько я помню, я никогда не видела этого человека.

— Это не тот тип, который хотел вас похитить?

Этот вопрос, казалось, поколебал ее уверенность.

— Как же я могла бы его узнать? Ведь я в темноте не видела, как он выглядел.

Она была смертельно бледна, и на лице ее был страх.

— Почему вы вышли из моей комнаты, не дождавшись меня?

— Я испугалась. Когда вы ушли, меня охватил панический ужас. Я вышла вслед за вами, надеясь застать вас еще в коридоре. Но когда я подошла к своей двери, то заметила, что ключ находится в замочной скважине. Я задала себе вопрос, почему я вам сказала, что ключ висит на доске у портье.

Мне не понравилось, что она таким образом пыталась объяснить мне выдумку насчет ключа, хотя я не спрашивал ее об этом. Ее слова звучали фальшиво.

Сознавая это, я не хотел смотреть на нее, так как знал, что стоит мне сделать это, как я тотчас же поверю ей. Однако обстоятельства вынуждали меня быть осторожным.

— Я не могла ждать вас в комнате, — повторила она.

— А сколько времени вы меня дожидались?

— Не больше минуты или двух.

— За это время мог ли я уже успеть дойти до холла?

— Ах, нет, — ответила она. — Я ушла гораздо раньше. — А затем, после минутного размышления, добавила: — По правде говоря, когда на меня нападает страх, я всегда начинаю считать. Так и на этот раз: я хотела сосчитать до ста, затем повторить это два или три раза, пока вы не возвратитесь. Но только я успела закончить первую сотню, как меня обуял страх. Я бросилась бежать со всех ног.

Задыхаясь, она замолчала, но тотчас продолжала более уверенным тоном:

— Я прекрасно понимаю, что глупо так пугаться.

Мне хотелось ей верить, но я не мог. Весь этот рассказ о страхе и о счете звучал чистым вымыслом. Кроме того, я отлично помнил, что видел ее тень, промелькнувшую по коридору, а промежуток времени между моим уходом к ее побегом был больше, чем она говорила.

Я хотел задать ей еще много вопросов, но наши взгляды встретились. И я не мог произнести ни слова. Все мои сомнения мгновенно рассеялись. Я взял ее за руку, и мне стало стыдно, что я могу усомниться в ее искренности. Мы молча стояли, и в это время до нас со двора донеслись голоса.

Полицейские в темно-голубых формах шныряя взад и вперед, создавая впечатление, что их гораздо больше, чем было в действительности. Теперь они поднимались по лестнице в сопровождении Ловсхайма и его жены.

Сю Телли и я ушли в комнату. Несколькими минутами позже весь отель был заполнен полицейскими. Осмотр трупа длился очень недолго, и вскоре Ловсхайм и двое полицейских вошли в мою комнату, в которой было теплее и светлее. Начался разговор, и я оказался в незавидном положении, так как знал всего несколько французских слов. Мадам Грета на это рассчитывала и использовала в своих целях мое незнание языка. И я это понял, хотя не знал, о чем она говорила.

В этот вечер полицейские задали мне немного вопросов. Они лишь расспросили меня, как я нашел труп и каково было его положение. Вопросы мне задавал очень молодой офицер, худой, с живыми глазами и ловкими движениями. Он очень медленно говорил по-английски, но грамматически вполне правильно строил предложения. Мои ответы он переводил комиссару полиции, старику с седыми усами.

В начале допроса зеленые глаза Греты выражали удовлетворение человека, который много знает. Однако их выражение совершенно изменилось, когда я начал рассказывать полицейским, как в меня кто-то стрелял во дворе.

Она была так взволнована, что Ловсхайм, который до этого предоставлял право говорить своей жене, теперь ввязался в разговор.

— Но вы ошибаетесь, мистер Сандин, — воскликнул он. — Вас ввел в заблуждение ветер. Во дворе никого не могло быть. Когда приехала полиция, ворота все еще были заперты. В отеле никого нет, кроме отца Роберта, Марселя, — он указал на слугу, который пришел с дровами и теперь разжигал камин. — Марселя и меня!

— Черт возьми! Неужели я не смогу распознать, когда в меня стреляют?!

Я вынул из кармана фонарик и показал им, как он был поломан.

— Ветер не мог бы сделать этого. Не более четверти часа назад во дворе был кто-то. У этого человека был револьвер, и он дважды выстрелил в меня на лестнице, тогда-то он и угодил в фонарик, и позже — три раза во дворе.

Я услышал, как Сю Телли слегка вскрикнула. Казалось, мои слова произвели впечатление и на молодого полицейского.

— Если ворота были еще заперты до нашего прихода, то он должен быть где-то здесь, в отеле.

Я все еще полагал, что стрелял Ловсхайм, но неплохо было бы как следует обыскать весь дом.

Молодой офицер повернулся к комиссару, последовал оживленный разговор на французском. Комиссар поспешно дал какой-то приказ, и один человек быстро ушел в заднюю часть здания, а мадам Грета наградила меня очень неприятным взглядом своих зеленых глаз.

— Где отец Роберт? — спросила она Марселя.

— Он ушел, мадам. В то время, когда мсье был внизу. Я оставался один с... с ним.

— Он ушел?

Ее узкие брови сдвинулись, а глаза стали настороженными. Очевидно, поведение священника и мое упрямство раздражали ее. Я ожидал, что из чувства мести она немедленно расскажет историю с кинжалом. Однако она, быстро говоря по-французски (насколько я уловил), рассказала лишь, как она немедленно послала за священником, чтобы он прочитал молитву над умершим.

Последовав ее примеру, Ловсхайм тоже пустился в длинный рассказ, и мы с Сю были временно забыты. Она стояла совсем близко, и я спросил ее вполголоса:

— Что они говорят?

Она с удивлением поглядела на меня.

— А! Вы не понимаете их! Ловсхайм говорит, что не знает этого человека и никогда его раньше не видел.

Она говорила очень тихо, но отчетливо, и я различал каждое ее слово в потоке французской речи, часто переходящей в восклицания и выкрики. Были моменты, когда бородатый офицер, мадам Грета и Ловсхайм принимались одновременно что-то визгливо выкрикивать, пересыпая свою речь марсельским жаргоном.

— ...Ловсхайм утверждает, что человек был убит не в отеле, а подброшен сюда, чтобы отвести подозрение от убийцы. Они обсуждают эту возможность. Но молодого офицера беспокоите вы и ваш фонарь. Он говорит, что убийца должен находиться здесь, в отеле. Ловсхайм утверждает, — она, казалось, была возмущена, этим, — что вы, вероятно, испугались ветра и уронили его. Он говорит, что никто не смог бы войти в отель. Комиссар — тот, который постарше, говорит, что, если вы сказали правду, они найдут преступника.

— Что они говорят о кинжале?

Она сразу не ответила. Было странно: вначале я чувствовал ее дружеское расположение, а теперь она отвернулась. Она не смотрела на меня, а наблюдала за возбужденными собеседниками. Волосы мадам Ловсхайм имели красный оттенок в резком свете хрустальной люстры. Две голубые офицерские каски заслоняли от меня коридор и лежащего там мертвеца. Лицо Ловсхайма было мрачно и лоснилось от пота, он жестикулировал жирными руками, на которых блестели драгоценные камни. Маленький Марсель следил за происходящим своими живыми глазами, не сознавая, что его лысина обнажилась, а темные жидкие волосы были в беспорядке. Ветер все еще завывал, но казался теперь более отдаленным и приглушенным, как будто бурные эмоции обитателей этого старого отеля одержали, наконец, верх над яростью ночной бури.

— Они ничего не говорили о кинжале, — настороженно сказала Сю, не сводя глаз с мадам Греты, точно желая убедиться, что та не слышит ее. В этот момент молодой офицер обратился ко мне. Он очень вежливо спросил:

— Не будете ли вы любезны, мсье, ответить мне на вопрос, почему вы так поздно ночью оказались в холле отеля?

Почему я там был? Как я мог объяснить это, не упоминая о Сю Телли? Внезапно я вспомнил: она говорила, что хотела запереться в моей комнате, дожидаясь моего возвращения, но ключа в замке не нашла. Не осмелившись взглянуть на дверь, чтобы убедиться в этом, я ответил:

— Я отправился в холл за ключом. В моем замке не оказалось ключа.

Молодой офицер поднял брови, но перевел мой ответ комиссару. Я не прибавил больше ни слова, хотя жаждал сказать многое: иногда объяснения бывают опаснее, чем молчание.

— Мсье предпочитает, чтобы ночью дверь была заперта? — спросил молодой офицер.

— Ну конечно, — ответил я.

Они недоверчиво поглядели на меня.

— Может быть, у мсье есть враги?

— Нет. Но так принято в Америке.

Это разрядило обстановку. Существует невысказанное мнение, что от американца можно ожидать всего.

После этой короткой разрядки все четверо снова принялись что-то горячо обсуждать. Сю сказала мне почти шепотом:

— Они обсуждают, как было совершено убийство, и собираются еще раз посмотреть на труп.

Она казалась испуганной.

— Не пройдет ли мсье сюда? — вежливо спросил молодой офицер. — Будьте добры, взгляните на убитого.

Я вышел с ними в коридор. Ловсхайм отступил, давая мне пройти, и я заметил встревоженный взгляд мадам Греты.

— Подойдите ближе, мсье, — сказал молодой офицер.

По его знаку все отошли, и свет падал на убитого.

— Теперь скажите, мсье, когда вы обнаружили тело, все ли было в точно таком положении? Ничего не изменилось? В его карманах было пусто? Паспорта не было? Было ли какое-либо оружие?

Оружия не было. Исчез кинжал, к которому я так старательно избегал прикасаться, боясь оставить на нем отпечатки пальцев. Я заставил мадам Грету бросить его на грудь убитого. Но к тому времени, когда прибыла полиция, очевидно, его уже там не было. Был ли он на месте, когда я вернулся со двора? Я помню, что лишь мельком взглянул на труп. Кто же мог взять его? Священник? Марсель? Сю Телли? Не потому ли она так неохотно говорила со мной на эту тему? А если так, то, возможно, испуганная девушка схватила кинжал, всадила в грудь своему преследователю и знала теперь его мрачное значение как важной улики? Мысль, конечно, была отвратительной, но от нее трудно было избавиться. И она, несомненно, оказала влияние на то, что произошло дальше.

Я выпрямился.

— Конечно, оружие было, — сказал я. — Это был маленький стальной кинжал. Его рукоятка торчала из раны. Ловсхайм вытащил его, чтобы посмотреть, и мы убедились, что это была маленькая шпага, служившая украшением для часов, стоящих на камине. Но кто-то взял ее.

— От часов, которые находятся в вашей комнате? — воскликнул молодой офицер, еще не переводя моих слов комиссару.

— Да.

— И вы ничего об этом не знали?

— Когда я выходил во двор, он лежал на груди убитого, а теперь его там нет.

Он повернулся и стал говорить со своим начальником по-французски, остальные же с волнением прислушивались.

— Кто оставался у трупа во время вашего отсутствия?

— Слуга и священник.

— Где священник? Вмешалась мадам.

— Вероятно, он в своей комнате. Ваши люди найдут его там.

Молодой офицер повернулся к Марселю. Он задал ему несколько беглых вопросов и затем снова обратился ко мне.

— Слуга говорит, что он ничего об этом не знает, он не видел, кто взял кинжал. Он не знал, что его нет на месте. Но он говорит, что свет не горел примерно десять минут.

— Это правда.

Неожиданно Сю сказала:

— Она там! Шпага опять находится на часах!

Все сразу стали туда смотреть. Я бросил на нее взгляд. Это был очень беглый взгляд, но я понял. Я сразу понял, что оказался прав! Она сама вымыла этот кинжал и вернула его на прежнее место, а когда не оставалось другого выхода, — привлекла к нему внимание.

Она нерешительно посмотрела на меня, и я поспешно отвернулся, чтобы не встретить ее взгляда. В этот момент над моим ухом раздался звон, и я посмотрел на часы. Маленький бронзовый солдат снова держал в руке свою стальную шпагу, которая, обагрившись кровью, получила, наконец, боевое крещение. Лицо мадам Греты не выражало никаких чувств, лицо Ловсхайма оставалось лоснящейся маской, а глаза Марселя горели. Опять полилась французская речь, и я напряг слух в поиске знакомых слов.

Вскоре молодой офицер вновь обратился ко мне:

— Мсье должен остаться здесь, чтобы быть в распоряжении полиции. Будет проводиться следствие.

Комиссар знал это слово по-английски, и оно нравилось ему. Он подхватил его и повторил зловещим тоном:

— Ха! Следствие! Да, мсье! Да, мсье, следствие!

Его взгляд, обращенный на меня, не предвещал ничего хорошего.

— Вы понимаете? — добавил он по-французски. — Дознание.

Я кратко ответил, что понял. В конечном счете они не собирались запереть меня в тюрьму на основании одного подозрения. А это, насколько мне известно, было в правилах французской полиции.

Молодой офицер взял шпагу из руки солдата и старательно завернул ее в носовой платок. В это время в коридоре послышался шум. Он усиливался, Марсель и молодой офицер пошли к дверям, чтобы узнать, в чем дело. Затем они посторонились и пропустили в комнату нескольких полицейских, маленькую темноволосую горничную, горько плачущую, отца Роберта и, наконец, груду шалей. Поверх них торчал какой-то предмет, который я принял за кочан подгнившей капусты. Я спросил:

— Бог мой, неужели вы хотите провести судебное следствие здесь, в моей спальне? Разве во Франции человек лишен права на уединение? Сначала у моей двери происходит убийство, затем покушение на мою жизнь, а теперь...

— Tc-c — сказала Сю Телли. — Не ожесточайте их. Голоса и возня заглушали ее шепот.

— Они настроены к вам благожелательно из-за того, что вы рассказали о кинжале. Правда, один из них думает, что это просто хитрый ход с вашей стороны с целью вызвать должный эффект. Но они все еще сомневаются. Вам следует быть осторожнее. Я знаю Францию лучше вас.

— ...подняли меня с кровати и поволокли по холодным коридорам. Я требую объяснения этим странным действиям. Мадам, что это значит?

Груда шалей оказалась миссис Бинг, а кочан капусты был огромным кружевным чепцом, надвинутым почти до ее густых черных бровей. Ее нос имел еще более воинственный вид, чем всегда, голос перекрывал голоса остальных, и она явно находилась в настроении, не допускавшем ни малейших вольностей. Маленькая темноволосая горничная давилась от рыданий. Отец Роберт, с его высокой фигурой в черной сутане и ярко-рыжей бородой, казался необычным представителем своего сана. Миссис Бинг кричала:

— В ночной одежде подняли меня с постели! Что делают здесь эти люди?

Я задал себе вопрос, неужели она имеет привычку спать, закутавшись в пять или шесть шерстяных шалей, и решил, что это возможно. А мадам Грета резко сказала:

— Это полиция, мадам!

Молодой офицер подошел к ней и, взяв ее под руку, повернул лицом к коридору. Непонятным образом она не заметила трупа, который все еще лежал там. Возможно, кочаноподобный чепец заслонил от нее это зрелище. Однако теперь труп был хорошо освещен и она его увидела.

Зрелище, действительно, было неприятное. Даже мне было не по себе, когда я смотрел на труп и удивлялся, почему до сих пор его не убрали. Но на миссис Бинг оно произвело потрясающий эффект. Мне не было видно ее лица. Я видел только, как ее шали опрокинулись назад, причем речь ее внезапно прервалась, точно ей заткнули рот. Затем она издала отчаянный вопль и повернулась. Своими одетыми во фланель руками она крепко обхватила шею комиссара и упала на его грудь.

Я злорадствовал. У меня появилось идиотское желание пристально посмотреть комиссару в глаза и сказать: "Ха! Будет следствие, дознание!"

Комиссар побагровел, его брови шевелились, одной рукой он коснулся шали с видом человека, дотронувшегося до горячей плиты, другой он бессильно размахивал. Глаза его в ярости метали молнии поверх колыхавшегося кочана. Молодой офицер тоже покраснел, но отнюдь не от злости. Рядом я отчетливо слышал хихиканье Марселя. Однако, когда я оглянулся, лицо его застыло в серьезной мине.

— Вам лучше уложить ее, — сказала Сю.

— Только не на мою постель, — вмешался я.

Сю подошла к шалям. Молодой офицер, едва сдерживающийся, чтобы не прыснуть от смеха, помог своему начальнику освободиться от объятий миссис Бинг. Общими усилиями кое-как удалось вывести ее в коридор, причем молодому офицеру ситуация показалась куда менее забавной, когда рука во фланели обвилась вокруг его шеи. Мадам Ловсхайм и Сю поддерживали ее сзади, маленькая горничная побежала за горячей водой, а миссис Бинг по временам издавала слабые стоны.

Комиссар вытер лоб платком. Теперь он выглядел уже не гак напыщенно, и я мысленно благодарил миссис Бинг, так как комиссар внезапно решил поскорее закончить это предварительное дознание. Он задал священнику ряд коротких вопросов, и отец Роберт без запинки ответил на них, к явному удовлетворению всех присутствующих. Откуда-то появился человек небольшого роста, в штатском (очевидно, врач). Он бегло осмотрел тело. Затем труп унесли, и раньше, чем я успел опомниться и поверить в свою удачу, все стали уходить. Правда, комиссар уже из коридора обернулся и, посмотрев на меня угрожающе, сказал: "Следствие! Дознание!" Однако это был пустяк по сравнению с тем, что я мог ожидать. Потом, к моему удивлению, коридор опустел. Внизу во дворе виднелось несколько фигур в касках, свет горел в холле и нескольких занавешенных окнах, но моя комната и коридор были пусты.

Вздохнув с облегчением, я обнаружил в своей комнате Марселя, который, помешав дрова в камине, поднялся с колен.

— Я пойду теперь, — сказал он. — Мсье ничего не желает?

— Ничего, Марсель, только уснуть и спокойно провести остаток ночи. Но скажи, кто взял кинжал с груди мертвеца и вложил его в часы?

Его блестящие черные глаза скрывали многое, в этом я был уверен.

— Я не знаю, мсье, — ответил он любезнейшим тоном. Но дойдя до двери, он обернулся и серьезно посмотрел на меня.

— Мсье, — медленно сказал он, — отважный, но очень глупый человек.

С этим ласковым замечанием он оставил меня одного.

— Наконец-то один! — утомленно подумал я. Я надеялся, что уже никто больше не помешает мне, и хотел запереть свою дверь. Однако Сю оказалась права: не было ни ключа, ни задвижки. Поглядев на опустевшую руку бронзового солдата, я пожалел, что не смогу запереться. Вплотную к двери я пододвинул стол, надеясь, что проснусь от шума, если кто-либо попытается войти.

Затем я лег в постель. Смутно помню, как подумал, что утро уже почти наступило, и посмотрел на часы. Убедившись, что минуло только три, я удивился, но не надеялся заснуть. Я ожидал, что ужасные, невероятные события этой ночи будут безумно витать в моем сознании, оживляя тысячи мелочей. Мне казалось, что я буду до утра обдумывать линию своего поведения и искать выход из своего сложного положения. Но от усталости я быстро заснул.

Проснувшись, я тотчас вспомнил, где я нахожусь и что произошло. Где-то, в этом пустующем крыле дома, послышались звуки, и, вероятно, в тот момент я снова заснул, так как утром у меня сохранилось об этом лишь смутное воспоминание.

Утро было холодное, и все еще дул ветер. Я встал поздно. Позвонил и, когда Марсель принес кофе, спросил его о новостях.

— Ничего, мсье, — ответил он. Выглядел он утомленным, под глазами были круги, но в глазах все еще горело возбуждение.

— Полицейские снова приходили, но уже ушли. Они ведут дознание.

— Установили, кто убитый?

— Нет, мсье, еще нет. Это очень скверная история.

— Скажите, Марсель, кто запирает на ночь ворота?

— Я. Это моя обязанность.

— Когда?

— Каждый вечер в одно и то же время: в одиннадцать часов.

— А вчера вы их заперли?

— Ну, конечно, мсье. Я хорошо это помню.

— А есть ли другой вход в отель? Он пожал плечами.

— Задняя дверь из кухни. Но она тоже запирается на задвижку. Когда повар Поль уходит, я запираю ее.

Поль ночует в своем доме.

— А окна?

— Они все со ставнями и на ночь запираются. Мсье желает, чтобы я развел огонь?

Это был странный день. Спустившись вниз, я увидел только Ловсхайма с его попугаем. Последний приветствовал меня криком и с любопытством смотрел на сигарету в моей руке, а Ловсхайм елейным тоном пожелал мне доброго утра. Он сразу дал понять, что наши довольно напряженные отношения минувшей ночью для него были забытым эпизодом.

— Хочу немного подышать свежим воздухом, — сказал я. — Есть ли какие-нибудь новости?

Он ответил, что новостей нет. При ярком дневном освещении он выглядел плохо, точно страдающий болезнью печени, но по-прежнему был учтив.

— Хорошо ли вы спали? — осведомился он слишком любезным тоном. Мне показалось при этом, будто он подобострастно потирает руки. Однако впечатление оказалось ошибочным: он этого вовсе не делал, лишь поглаживал белую шею попугая.

Пусси внимательно следил за моей рукой, как бы размышляя о вкусе сигарет и о том, что неплохо бы поклевать их. Убрав руку, я ответил кратко и правдиво, что спал хорошо. Такой ответ, видимо, разочаровал непоследовательного Ловсхайма.

— Американцы! — сказал он, забыв, что сам причислял себя к этой нации. — Вы подобны англичанам. Вы флегматичны. У вас нет нервов, нет чувствительности. А я — это комок нервов, хоть, глядя на меня, это трудно представить. Вы не поверите, какой я нервный. Я совсем не спал. Я не мог.

Я подумал про себя, что нечистая совесть обычно так и влияет на сон, и вышел во двор.

Днем двор не выглядел лучше. Он казался оголенным и холодным, и было удивительно, как могли уцелеть эти деревья и кусты, истерзанные ветром. Высокие чугунные ворота теперь были открыты, среди виноградных лоз виднелась маленькая винтовая лестница, а неподалеку стоял отец Роберт. Ветер трепал его рыжую бороду, вздымал широкие поля его шляпы. Он посмотрел на меня своими странными светлыми глазами.

Я сказал: "Доброе утро", он что-то пробормотал в ответ, и я вышел из ворот на светлую узенькую улицу.

Маленький городок был совершенно мне незнаком, однако осматривать его не хотелось. Я прошел по улице до моста через реку и на середине его нашел защищенное от ветра место. Облокотившись на перила, я стоял, смотрел на текущую реку, на городок, на его белую стену, построенную еще римлянами, на красные крыши со множеством шпилей. Я курил и пытался разобраться в ужасных загадках минувшей ночи.

Я не пришел к определенным заключениям. Несомненным было лишь то, что я нашел убитого человека, что кто-то стрелял в меня, притом очень настойчиво, и в глазах закона я находился в незавидном положении. Все остальное было только предположениями.

Постояв на мосту, я еще немного погулял и, будучи погружен в свои мысли, не заметил ничего особенного. Но когда приблизилось время ленча и я пошел обратно к отелю, то, обернувшись, обнаружил на почтительном расстоянии фигуру в голубой форме. Не знаю, как долго она следовала за мной, но должен признаться, что от этого открытия я ощутил неприятный холодок в спине.

И у меня несколько испортился аппетит, когда я обнаружил, что в мое отсутствие комната и мои чемоданы подверглись тщательному обыску. В комнате был беспорядок, а это означало действия полиции.

Марсель подал мне поистине прекрасный ленч, но в ледяной столовой я сидел один. Очевидно, отец Роберт уже поел, так как с его стола было убрано. Миссис Бинг, должно быть, еще не оправилась после своего припадка, а Сю Телли не показывалась. Я помедлил немного, испытывая вполне естественное желание увидеть ее снова. Ей была отведена такая большая и важная роль в сети моих домыслов и предположений, что мне очень хотелось видеть ее в бесстрастном и спокойном свете дня. Однако это случилось лишь перед вечером, когда она была в обществе Дэвида Лорна.

Дэвид Лорн прибыл днем. Мне надоело курить, сидя в пустом холле, смотреть журналы трехмесячной давности и думать о мучительных подробностях этого дела, в которое я оказался втянут. Я устал от полиции (она нанесла второй продолжительный визит сразу же после ленча) и от своей вынужденной бездеятельности. Вероятно, поэтому я с интересом наблюдал за прибытием Лорна, его регистрацией и шествием через холл в сопровождении Марселя. При других обстоятельствах я не уделил бы ему такого внимания. У меня, конечно, не было предчувствия, что ему предстоит быть активной и важной фигурой в поистине отвратительном деле, которое (если бы мы знали это!) только начиналось.

Это был человек, на которого при обычных обстоятельствах не обращают внимания с первого взгляда. Он был среднего роста, средней полноты, волосы имел каштанового цвета, лицо его было обыкновенное, и одет он был в обычный дорожный костюм из твида. Его чемоданы не имели никаких особых отличий — вообще в этом человеке не было ничего примечательного. Разве только его подбородок был меньше, чем можно было ожидать, судя по его носу и лбу. И мне показалось, что в его темных глазах была настороженность и скрытность. Когда он поднялся в маленьком лифте, я пошел посмотреть в регистрационном журнале имя этого незнакомца, осмелившегося остановиться в отеле, в котором только что произошло убийство.

Мадам Ловсхайм, невозмутимая и довольно красивая в облегающем ее фигуру зеленом платье, с качающимися в ушах круглыми серьгами, сидела за конторкой и следила, как я перелистывал регистрационный журнал. Попугай тоже следил за мной, и я чувствовал на себе взгляд его мудрых глаз.

Имя прибывшего стояло под моим. Остальная часть страницы была чистая. Его имя было Дэвид Лорн, место жительства — Нью-Йорк. Из этого я заключил, что он, вероятно, был американцем. Теперь, когда все осталось позади, я с удивлением вспоминаю, как много подлинных и мнимых американцев собралось в этом старом отеле в А... Все мы оказались втянутыми в сумасшедшую и ужасную борьбу, которая велась вокруг Сю Телли и до самого последнего момента оставалась такой беспощадной, загадочной и мрачной.

Моя собственная роль в ней была чисто случайной, так же как роль бедного маленького Марселя. Однако никому не удалось избежать участия в этой борьбе.

Казалось, мадам была склонна поговорить, но я не имел такого желания и вновь поднялся по лестнице. Взглянув вниз, я увидел, что мадам Грета стоит в дверях холла и следит за мной. Ее зеленые глаза слегка улыбались, а белый какаду сидел на ее плече. Я направился в свою комнату, понимая, что ничего не могу сделать и должен остаться здесь. Если не считать обыска, полиция оставила меня в покое до следующего дня. Во всем отеле царила тишина.

Проходя мимо комнаты № 19, я приостановился, но ничего не услышал и не увидел Сю Телли.

Усевшись в кресло, я пытался заснуть, но не смог. Я курил сигарету за сигаретой и проклинал тот час, когда приехал в А... поселился в этом отеле и когда вообще договорился с Джеком о путешествии в Испанию. Подумав, что прогулка пойдет мне на пользу, я вышел из комнаты. Проходя по коридорам, я увидел Сю Телли. Она стояла в слабо освещенном месте и разговаривала с Лорном. Они говорили очень тихо, и она была так увлечена разговором, что не заметила меня, а может быть, сделала вид, что не заметила. У меня создалось впечатление, что они не хотели, чтобы их видели вместе, и поэтому выбрали такое мрачное и уединенное место. Иначе они могли бы переговорить в салоне или в холле.

Я пошел дальше, но весь дрожал от бешенства. Лучше бы я их вовсе не видел. По крайней мере, лишний раз не столкнулся бы с атмосферой тайны и заговора в этих темных коридорах. Придя в холл, я застал там Грету и ее мужа, разговаривавших с двумя полицейскими. Один из них подошел ко мне и положил руку на плечо, второй зашел с другой стороны и схватил меня за руку. Они сказали мне что-то по-французски, но я ничего не понял, Ловсхайм перевел мне.

Он выглядел необычно, потирал руки, делал вид, что жалеет меня, но на его мясистом лице была радость.

— Какое несчастье! Эти мсье пришли, чтобы увести вас. Несомненно, произошла какая-то ужасная ошибка, но они требуют, чтобы вы немедленно отправились с ними.

— У них не может быть никаких доказательств против меня, — сказал я. — Не могут же они так просто арестовать меня. Это бессмыслица!

Полицейский еще крепче сжал мне руку, а Ловсхайм, не переставая потирать руки, промямлил:

— Ах, какое несчастье! Но не забывайте, сэр, что против вас имеются новые улики.

Мое первое знакомство с французской тюрьмой было не таким, какого я ожидал. Должен признать, что формальности длились недолго. Возможно, меня арестовали, боясь, чтобы я не скрылся. Во всяком случае, со мной обходились не как с убийцей.

После того как меня обыскали и сняли отпечатки пальцев, меня отвели в довольно холодное помещение и заперли там.

Когда меня арестовывали, Ловсхайм не захотел сказать, какие новые улики появились против меня. Полицейские много говорили, но единственное, что я понял, было слово "да", повторенное множество раз. Это многократное подтверждение какой-то вины совсем не нравилось мне.

Я напрягал свою память, вспоминая все французские слова, какие только раньше знал, и сумел сказать "бумага" и "чернила", давая понять, что я хочу писать.

Мое желание было исполнено, и первый час своего заключения я провел, составляя телеграммы. Одну — генеральному консулу в Париже, вторую — своему приятелю Джеку, хотя и не знал, где его теперь можно разыскать.

Мне требовался адвокат. Я был американским гражданином, что было видно из моей визы, но с этим, видимо, французская полиция не считалась.

Я был встревожен, а дальнейшие события доказали, насколько я был прав. Но держался я довольно спокойно. Арестовавшие меня полицейские лишь выполняли свой долг, и мне не оставалось ничего другого, как ждать, пока власти расследуют это дело и примут решение.

Вечер наступил рано, и моя камера совершенно потонула во мраке. Я докуривал последнюю сигарету, когда услышал голоса и шаги в коридоре. Затем в замке повернулся ключ. Помещение сразу осветилось, и я увидел человека, входившего ко мне. После полной темноты свет совершенно ослепил меня, а когда я к нему привык, то увидел, что предо мной стоит человек, прибывший в этот день в отель. Подойдя ко мне, он сказал:

— Мне жаль вас видеть здесь, мистер Сандин. Мое имя — Дэвид Лорн. Я пришел к вам по настоянию мисс Телли.

Хотя это были самые обычные слова, его посещение вселило в меня надежду. Я сразу почувствовал, что уже не один и имею друга.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал я.

Я придвинул ему стул, а сам сел на кровать. Он снял пальто и шляпу, затем достал из кармана какую-то бумагу. Одним быстрым взглядом он окинул помещение и даже мою одежду. Он произвел на меня хорошее впечатление.

Бумага оказалась коротким письмецом от Сю, в котором было написано: "Мне совершенно непонятно, за что вас арестовали. Это письмо доставит вам мистер Лорн. Он знаком со всем делом и надеется, что сможет кое-что для вас сделать".

По ее почерку я заключил, что она писала наспех и была очень взволнована. Я был счастлив, что она так быстро приняла все меры, какими располагала, чтобы помочь мне.

Казалось, будто Лорн смотрел на дверь, когда я читал записку, но я все время чувствовал на себе его взгляд, точно он хотел проверить, какое впечатление она на меня произведет.

— Мисс Телли очень любезна, — сказал я, кладя записку в карман.

— Она убеждена, что вы не убийца.

— Она совершенно права.

— После всего, что она мне рассказала, я готов разделить ее мнение.

И раньше, чем я успел что-либо ответить, добавил:

— Кроме того, есть некоторые детали, которые можно было бы рассматривать как доказательства. Да. Доказательства в вашу пользу. Поясню вам. Имеются некоторые пункты, которые в ходе следствия могли бы доказать вашу невиновность. Но налжем с начала. Понятно, что вы станете убеждать меня, что не совершали преступления, — сказал он, глядя мне в глаза.

— Могу дать вам честное слово, — сказал я, встав с кровати. — Я не убивал этого человека и никогда в жизни его раньше не видел.

— Все в порядке, все в порядке. Я никогда не поверил бы, что вы убийца. Садитесь, мистер Сандин.

Несмотря на эти слова, в его взгляде чувствовалась подозрительность, и он продолжал:

— Поговорим спокойно. Прежде всего, сообщаю вам, что, узнав от мисс Телли все подробности, я подумал, что смогу кое-что сделать для вас. Она попросила меня посетить вас и сделать все возможное. Поэтому я вас спрашиваю, согласны ли вы принять мою помощь?

— Какого черта, сэр! Разве в таком положении можно от нее отказываться?!

На его губах заиграла улыбка.

— Вы правы. Ваше положение незавидное.

— Вы очень любезны, предлагая мне помощь. Она мне необходима. Но что вы намереваетесь сделать?

— Вы хорошо знаете мисс Телли?

— Нет. Вероятно, она вам рассказала, что впервые я увидел ее вчера вечером и при очень необычных обстоятельствах.

— Да, это так. Она рассказала мне о попытке похищения. Но у нее не хватило времени рассказать о самой себе. Однако это неважно. Так, значит, мистер Сандин, вы сказали полиции, что прошлой ночью в отеле в вас было сделано пять револьверных выстрелов человеком, которого вы не могли видеть.

— Да, я слышал пять выстрелов.

— Вы в этом уверены?

— Вполне.

— Тогда, возможно, я прав. Может быть, шестой выстрел...

— Но шестого выстрела не было. Только пять.

— Подумайте как следует. Человек два раза выстрелил в ваш карманный фонарь, затем, пока вы стояли во дворе, он три раза выстрелил над вашей головой.

— Но я не решался двинуться с места.

— Вполне понятно. И если бы в револьвере оставался шестой заряд, почему его не использовали?

— Я не понимаю, что вы хотите сказать. Ведь человек найден мертвым с кинжалом в груди. Но позвольте задать вам один вопрос. Можете ли вы мне сказать, почему меня арестовали? Какие появились улики против меня, о которых говорил Ловсхайм?

— А вы о них не знаете?

— Конечно, не знаю. С тех пор как я нахожусь здесь, я никого не видел и никто со мной не говорил.

— Дело очень серьезное, но не думаю, что вас из-за этого могут осудить. Речь идет о шпаге с часов. Мнения разделяются. Одни думают, что вы говорили откровенно и это факт в вашу пользу, другие же считают это искусной хитростью с вашей стороны.

— Откуда вы все это узнали?

— Я разговаривал с комиссаром. Я взял на себя смелость, мистер Сандин, заявить, что я ваш адвокат, после чего он мне все обстоятельно рассказал.

— Очень признателен вам за это.

— Затем ваш разбитый карманный фонарь...

— Но он был выстрелом выбит у меня из рук.

— Да, но, к несчастью, он вдребезги разбит и очень трудно установить, что с ним произошло. Осколки были найдены под площадкой, на которой обнаружена лужа крови. Это могло означать, что вы просто уронили фонарь во время борьбы.

— Но это же... это же... не может служить уликой против меня.

— Возможно, и нет. Но это доказывает, что вы были там.

— Ну конечно, я был там. Именно там я наткнулся на труп. Я открыто заявил об этом. Конечно, я был там.

— Полиция склонна смотреть на это не так. И существуют две вещи, мистер Сандин. Во-первых, полотенце, запачканное кровью. Считают, что вы вытирали о него руки.

— Да, это правильно.

Он бросил на меня быстрый взгляд. Я скорее почувствовал, нежели увидел, что лицо его приняло более жесткое выражение.

— Ну конечно, я вытирал руки! Вспомните, что я поскользнулся и упал. И когда я разглядел, что я упал на труп, то втащил его в коридор.

— Это вы так утверждаете.

— Но это правда.

— О, конечно, мистер Сандин. Но на это можно смотреть и по-другому. И, наконец, решающим оказалось следующее: среди ваших вещей были найдены письма, газеты и разные предметы одежды. Они доказывают, что в течение последних двух лет вы жили в России и даже были в Москве. Однако в регистрационном журнале о Москве вовсе не упоминается. Там вы в качестве постоянного местожительства указали Нью-Йорк.

— Да... То есть нет... Точнее, у меня нет постоянного дома. Нью-Йорк подходит, как любое другое место. А в России я находился на строительных работах. Я инженер.

— Мисс Телли сказала мне об этом.

Он взглянул мне прямо в лицо, но я не мог определить, что выражал взгляд его ленивых, глубоко посаженных глаз. Он прибавил бесстрастным тоном:

— Будет лучше, если я сразу скажу, что, вероятно, не смогу вам помочь, если вы не доверитесь мне полностью.

— Бросьте это! Я говорю правду. Я все время говорил правду. У меня не было причин лгать. Я никого не убивал, и кое-кому несладко придется, когда я выберусь отсюда!

Осознав, что веду себя как дурак, я сказал спокойно:

— Конечно, я был в Москве, но что из этого. Многие были там, в этом большом городе.

— Видите ли, — не спеша сказал Лорн, — полиция предполагает, что убитый человек был русским.

— Ну и что же?

— Как? Разве вы не видите, друг мой, что здесь имеется очевидная связь? По крайней мере в глазах полиции. И это понятно, так как в последнее время у полиции появились кое-какие неприятности с коммунистическими агентами.

— О боже великий! Это...

Я был бессилен, и это меня бесило.

— Из всех проклятых идиотских вещей, какие можно себе представить, это самая большая нелепость! Это же полнейшее безумие! Это...

— Несомненно, — сказал он, внимательно глядя на меня. — Но таковы соображения полиции.

— У вас есть сигарета?

Она у него нашлась, он дал мне сигарету и даже зажег маленькую квадратную зажигалку. Я сказал:

— Вы говорите, что можете кое-что для меня сделать. Что именно?

— Я не знаю, что из этого выйдет. Не ожидайте слишком многого. Но я просил, чтобы сделали вскрытие.

— Вскрытие?! Но разве обычно не делают его?

Он снова улыбнулся.

— Это вам не Париж, мистер Сандин. Это очень маленький городок. Кроме того, полицейский врач занят частной практикой, а причина смерти казалась слишком очевидной.

— А на что вы рассчитываете?

— Я не рассчитываю на что-либо определенное. Но вопрос о шестой пуле достаточно серьезен. Почему ее не использовали против вас? Не была ли она выпущена ранее?

— Вы хотите сказать... вы думаете, что этот парень был застрелен, а не убит кинжалом?

— Возможно.

— Но это совершенно исключается, Лорн! Врач и полиция сразу бы это заметили. Это невозможно скрыть!

— Да, — согласился он, — вы правы. Однако не следует пренебрегать даже малейшей возможностью.

— Но здесь нет и малейшей возможности.

— Кроме одной. Я видел кинжал: едва ли можно серьезно рассматривать его как оружие. Но сделать рану, которая могла скрыть...

— Дыру, проделанную пулей?!

По-моему, этот человек был сумасшедшим. Возможно, у него были добрые намерения, но он несомненно был слабоумным.

— Вы хотите сказать, что убийца сначала прострелил человеку сердце, а затем... Это же нелепость!

— И затем воткнул кинжал в пулевую рану. Вам кажется это невероятным, мистер Сандин? Поверьте мне, проделывались и более странные вещи с целью отвести подозрение. И некоторым это удавалось.

— Но одежда! Дыра, сделанная пулей в одежде.

— Мне кажется, ее можно было бы скрыть. Поймите, я не утверждаю, будто все это действительно имело место. Я только предполагаю, что могло быть сделано нечто подобное, и это дало бы вам возможность избавиться от обвинения. По крайней мере, на некоторое время.

Разве вам хочется сидеть здесь до тех пор, пока установят личность убитого и смогут проверить, скрещивались ли когда-нибудь прежде ваши дороги?

— Нет! — воскликнул я. — Но я не могу представить, чтобы с телом был сделан подобный фокус.

— Возможно, мы имеем дело с особым преступником, мистер Сандин. Кто знает? Может быть, убийца предусматривал каждый шанс, использовал всякое случайное обстоятельство. В данном деле большим преимуществом для него служит факт, что все произошло в маленьком городе. В таких случаях полицейские силы редко бывают высоко профессиональными; было бы неразумно полагать, что у них есть специалисты, которыми располагают большие города. Кроме того, не оказалось документов и бумаг, удостоверяющих личность убитого. Из-за этого замедляются поиски преступника, чего не было бы в случае убийства значительной персоны.

— Однако они достаточно спешат! — с горечью сказал я. — Как, по-вашему, тот факт, что у него забрали паспорт и бумаги, показывает, что он был важным лицом?

— Это ни о чем не говорит. Однако я знаю, что давление общественного мнения не бывает настойчивым, когда речь идет об убийстве неизвестного человека.

— Вы адвокат?

— Нет, — решительно ответил он, затем продолжал: — Я прибыл сегодня в полдень. Мисс Телли рассказала мне об убийстве и о попытке ее похищения прошлой ночью. Она убедительно просила меня прийти сюда и повидаться с вами. Она просила меня употребить всю энергию, чтобы помочь вам. Иначе я не стал бы навязываться подобным образом.

— Это очень любезно с вашей стороны, — пробормотал я, несколько обескураженный его видом, полным достоинства. — Право, это очень любезно, — повторил я более сердечным тоном, хотя и не надеялся, что ему удастся улучшить ситуацию, если все его меры будут такими же заумными, как те, которые он предлагал.

Он взглянул на часы, взял шляпу и поднялся.

— Вероятно, врач уже приехал, и я надеюсь, что мне удастся присутствовать на вскрытии. Я вернусь сейчас же, как узнаю результаты.

Я высказал ему какие-то слова благодарности; служитель выпустил Лорна и снова запер дверь, однако не выключил свет. У меня была очень слабая надежда. Но он дал мне пищу для размышлений, и я чувствовал себя немного лучше от сознания, что кто-то трудится в моих интересах, К тому же у Меня создалось впечатление, что Лорн знал ходы и выходы в полицейских учреждениях. Оставался небольшой шанс, что ему все же удастся кое-что сделать для меня. Я вынул записку Сю Телли и перечитал ее еще раз. Лорн сказал, что она рассказала ему о всех происшествиях в день его приезда. Это подразумевало знакомство между ними. Ну что же, с моей точки зрения, его приезд был большой удачей. Но интересно, каковы их взаимоотношения? Это еще более увеличивало тайну, окружавшую Сю Телли. Мне снова захотелось узнать правду о том, при каких обстоятельствах она покинула мою комнату прошлой ночью. Подумав, я назвал ряд причин, которые могли служить ей извинением. Однако мои догадки не оправдывали случившееся. Я даже спросил себя, не потому ли она старается освободить меня из тюрьмы, что ей слишком много известно об этом убийстве? Взять хотя бы кинжал! Если она из самозащиты и в панике нанесла им удар...

Я поднялся и стал ходить взад и вперед от одной стены к другой, пока не согрелся. В конце концов, сказал я себе, это была слишком кошмарная и сумасшедшая ситуация, чтобы о ней можно было долго думать. Я не убивал этого человека, и нелепо предполагать, что меня станут держать в тюрьме за преступление, которого я не совершал. Это не могло продлиться долго. Я пытался убедить себя подобным образом, но слова "косвенные улики" настойчиво звучали в моем подсознании, и мне хотелось немедленно выбраться из тюрьмы.

Спустя час, или около этого, служитель принес поднос с очень скудной пищей, состоявшей из густого непривлекательного супа, ломтя хлеба и одной вареной картофелины. Я смотрел на эту бурду и думал, что если не заставлю себя съесть ее, то к утру почувствую сильный голод. В конце концов, бывали времена, когда я довольствовался значительно худшей пищей. Пока я это думал, в коридоре послышались шаги и голоса.

Люди шли поспешно и, судя по возгласам, что-то доказывали друг другу. Шум приблизился к моей двери, и я встал в ожидании, полагая, что идут ко мне. Нельзя было надеяться, что оправдалась безумная гипотеза Лорна, но, вероятно, они, наконец, пришли произвести какое-то дознание и дадут мне шанс защитить свои интересы.

Первым вошел комиссар, которого я видел прошлой ночью. Он пыхтел и теперь уже не казался напыщенным. Потом вошел Лорн с немного удивленным видом. За ними появился уже знакомый Мне молодой офицер и несколько других возбужденных лиц.

Комиссар заговорил, и усы его величественно шевелились. Он долгое время что-то тараторил по-французски. Наконец, он сделал паузу, задав мне какой-то вопрос, и внезапно покраснел от досады, когда до него дошло, что я ни слова не понял и все его усилия пропали даром.

Лорн со спокойным видом пришел на помощь.

— Он говорит, что вас освобождают, не вы не должны уезжать из отеля, — сказал Лорн. — Таков смысл его слов. Подробно объясню вам позже. А сейчас вам следует поскорее уйти отсюда.

— Меня освобождают? Сейчас?

— Да.

— Вы не ошиблись?

— Нет.

Я вздохнул полной грудью. Кажется, я схватил шляпу. Затем я повернулся к комиссару.

— Вы совершили большую ошибку, арестовав меня, — серьезно сказал я. — Я не убивал этого человека, я никогда прежде не видел его. Я не имею никакого отношения ко всему этому. Я — американский гражданин и по пути заехал в ваш город. Это нелепость. Вы безумны. Вы арестовали невинного человека и ответите за это!

Я начал довольно спокойно, но не сдержался, вспомнив, как несправедливо со мной поступили.

— Вы не имели права бросить меня в тюрьму, даже не объяснив мне причины этого, не собрав обо мне никаких сведений, не давши мне возможность защищаться. Вы — надутый старый осел! Вы — старый козел. И я...

— Мсье! Мсье! — молодой офицер, понимавший по-английски, тряс меня за руку. Он покраснел и дружески глядел на меня.

— Остановитесь, мсье. Есть опасность, что он поймет хотя бы одно-два слова.

— О, мой бог! — с отвращением сказал я. — Как бы сказать все это по-французски.

— Мсье, предоставьте это мне, — поспешно сказал молодой офицер. Его лицо стало еще краснее, и он плотно сжал губы. — Мсье еще не избавился от опасности. Вы должны быть осторожны, От вашего имени я скажу, что вы желаете поблагодарить мсье комиссара за его доброту.

— Скажите мсье комиссару, что он может убираться ко всем...

Лорн предостерегающе кашлянул, и я остановился. Действительно, в чужой стране следует говорить полиции лишь одну фразу: "Благодарю вас!".

В это время комиссар задал несколько вопросов, полных подозрений, и я не знал, что ему ответил молодой офицер. Ясно, что он не перевел моих речей, так как постепенно комиссар стал успокаиваться, приняв более миролюбивый вид. Когда молодой офицер завершил свой "перевод", он даже слегка улыбнулся. Лицо Лорна было лишено всякого выражения, а остальные полицейские, как мне показалось, выглядели несколько разочарованными.

Но я был на свободе... Спустя пятнадцать минут мы с Лорном уже шли по узким темным улицам к старому отелю. Мы невольно пригибались от сильного ветра, заглушавшего мои взволнованные вопросы. Я решил узнать у него все подробности за обедом.

У входа во двор он остановился и отвел меня в угол, несколько защищенный от ветра.

— Будет лучше, — сказал он мне на ухо, — если нас не увидят вместе. Сейчас это было бы нежелательно. Войдите в отель первым.

— Но мне надо немедленно переговорить с вами. Почему меня отпустили? Вы оказались правы? Нужно ли мне что-либо предпринять?

— И да, и нет. Это длинная история, — ответил он. — Идите, я приду позже.

Он посторонился, чтобы дать мне пройти, но я схватил его за руку.

— Подождите, — сказал я. — Что значат ваши слова?

Я покачнулся от яростного порыва ветра, и он взглянул на меня с укоризной.

— Ветер коварен, — сказал он. — Нас могут услышать.

— Мне это безразлично! Чем он был убит? Он выдернул свою руку.

— Он был отравлен, — ответил он. — Если вы хотите, чтобы я помогал вам, мистер Сандин, дайте мне возможность делать это по-своему. Я приду к вам в комнату после обеда. Тогда мы сможем переговорить. Но не здесь...

Он исчез во мраке.

Он был прав. Ни время, ни место не подходили для разговора. Кроме того, он сообщил мне главное, и его ответ был настолько неожиданным, что я долго стоял ошеломленный.

Отравлен! Но ведь убитый человек был заколот кинжалом. Я сам нашел его, видел его рану. Я был вынужден отмывать руки от его крови.

Машинально я прошел под мигающим светом фонаря, пересек двор и вошел в холл.

Ловсхайм склонился над конторкой. Попугай крикнул, и он поднял голову. Было любопытно наблюдать, как он вытаращил глаза, увидев меня, какими обвислыми казались его щеки и как его толстые руки бесцельно двигались по столу. Мы смотрели друг на друга, а попугай приблизился ко мне и схватил мой рукав своим клювом.

Наконец, Ловсхайм сказал хриплым голосом:

— Как вам удалось освободиться? Как вы вышли?

Я поднял брови.

— Пешком, Ловсхайм, пешком. Я хочу немедленно получить обед, позаботьтесь об этом.

Его руки двигались беспомощно и бессмысленно, а попугай, привлеченный блеском драгоценных камней, с видом ценителя склонил голову набок, издал звук поцелуя и скользнул к руке хозяина.

— Скажите, чтобы обед подали в мою комнату, — небрежно сказал я. — И позаботьтесь, чтобы камин был хорошенько затоплен.

С этими словами я покинул холл. Он продолжал глядеть на меня, а попугай с видом знатока подозрительно разглядывал кольца и щелкал языком.

Дом, как всегда, казался пустым, хотя в приемной кто-то недавно пил кофе: на столе стояла чашка и маленький кофейник. В столовой никого не было. В ней было очень холодно, и я радовался, что сообразил распорядиться о камине и обеде в своей комнате.

Длинные полутемные коридоры были пусты. Но из-под двери № 19 виднелся свет. Я остановился и после минутного колебания тихонько постучал. Дверь тотчас отворилась, и на пороге появилась Сю. Золотистые волосы, освещенные сзади, подобно ореолу обрамляли ее голову.

— Это вы! — тихо и радостно воскликнула она и протянула руки, а когда я взял их, она, помедлив, сказала: — О, я так рада!

Ее руки были маленькими, теплыми, но в то же время в них чувствовалась твердость и сила. Мне нравилось их прикосновение.

— Ваш мистер Лори умудрился освободить меня, — сказал я. — С вашей стороны было очень любезно прислать его.

— Вся история была просто абсурдной, — сказала она энергичным тоном. — Вас не имели права арестовывать. Но мистер Лорн не "мой". И что именно он сделал?

— Тогда просто "мистер Лорн"! Кто бы он ни был, он устроил все очень умно. Хотя я еще точно не знаю, что произошло. Послушайте, в каком месте мы могли бы спокойно поговорить? Пойдемте вниз, в приемную.

Она с минуту колебалась, затем решительно сказала!

— Мне очень хотелось бы поговорить с вами. Есть вещи, которые мне хочется узнать, но... я полагаю, будет лучше, чтобы нас не видели вместе.

— В чем дело? — спросил я, озадаченный. — Кто здесь может увидеть нас? Ловсхайм? Священник? Миссис Бинг? Ну, предположительно, они увидят нас. Что из того?

Она казалась смущенной и обескураженной. Я только сейчас осознал, что продолжал крепко держать ее руки, а она пытается освободить их. Я отпустил ее руки и поспешно произнес:

— Я не имел в виду... Я не хотел...

Запутавшись, я сказал резко:

— Я не понимаю вас!

— Все это должно казаться загадочным и даже глупым. Но, видите ли, я попала в очень странное положение и ничего не могу с этим поделать. И я думаю... О, я, расскажу вам об этом. Так будет лучше. Меня предупредили, чтобы я никому не говорила, но я...

— Послушайте, — сказал я. — Лорн придет ко мне тотчас после обеда. Я приказал затопить камин, и в комнате будет тепло. Не сможете ли вы тоже прийти ко мне?

Она промолчала, и я добавил:

— Мы устроим военный совет. Но если желаете, я попрошу отпереть гостиную рядом с моей комнатой. Рояль Папы придаст благопристойность обстановке.

Она улыбнулась.

— Моя нерешительность не связана с приличиями.

Беда заключается в том...

Она снова замолчала, но затем продолжала уверенным тоном.

— Беда заключается в том, что я не хочу навлекать на вас опасность.

— Из ваших слов можно предположить, что и вам угрожает опасность.

— Надеюсь, что нет, — спокойно ответила она. — Но после этой истории прошлой ночью я стала сомневаться. Я опять кажусь вам загадочной! Да, я приду к вам через час.

— Ну, хорошо! Но я хочу сказать вам...

— Кто-то идет, — перебила она. — Вы должны уйти.

— Я так был рад вашей записке, — перед уходом быстро успел сказать я.

Она закрыла дверь. Пройдя немного, я оглянулся и увидел миссис Бинг, Ее высокую фигуру можно было безошибочно узнать даже в полумраке коридора. Она протянула руку к двери и смотрела в мою сторону. У меня появилось глупое желание помахать ей рукой, но я сдержался и пошел к себе.

Марсель принес мне обед и стоял возле меня, пока я ел. Этот живой маленький слуга сказал, что рад моему возвращению и что боялся, как бы меня долго не продержали в тюрьме. Потом, разговорившись, он уже откровенно и свободно болтал об убийстве и его деталях. Я подумал, что парень не зря имеет глаза и уши. Он рассказал мне, как утром полиция обыскивала мою комнату, но я прервал его.

— Откуда вы знаете все это, Марсель?

— Многое можно узнать, если захочешь, — не смущаясь ответил он. — Я люблю знать все, что здесь происходит.

Он замолчал, его лицо слегка помрачнело, и он добавил:

— Но иногда человек не сразу понимает значение того, что он видит или слышит.

Услышав это, я был изумлен.

— Скажите, вам что-нибудь известно об убийстве? — прямо спросил я и тотчас понял, что совершил ошибку, сразу задав ему этот вопрос.

Его лицо вытянулось.

— Ах, нет, нет, мсье, — последовал поток слов. — Ничего! Совсем ничего.

Он задумался. Я пытался шутками вернуть его прежнее, доброе, разговорчивое настроение, но это мне не удалось. Казалось, он даже пожалел, что наболтал лишнего. И как только я кончил есть, он покинул меня.

Вскоре после его ухода раздался стук в дверь. Я встал, думая, что пришла Сю. Но это была мадам Грета.

Я открыл дверь, и она вошла. Она выглядела довольно мило. На ней было облегающее фигуру зеленое платье, и ее рыжие волосы ярко блестели. Золотые обручи качались в ушах. Лицо ее было белым, а губы ярко накрашены. Белый какаду сидел на ее плече. Его хохолок красиво поднимался вверх, он вертел головой и наклонял ее то в одну сторону, то в другую, что выражало любопытство и неодобрение. Я нисколько бы не удивился, если бы он сказал непринужденным тоном: "Итак, здесь было совершено убийство! Ай, ай!"

— Я помешала вам? — спросила мадам Грета. Ее зеленые глаза блестели, и тон был любезный.

— Нисколько! — ответил я. Она всячески показывала, что пришла лишь с целью нанести светский визит, и я добавил: — Не желаете ли присесть?

Легким, грациозным движением она подошла к стулу и села напротив меня. Попугай приник к ее плечу и издал предостерегающий крик, видимо, относящийся ко мне.

— Пусси, Пусси, — ласково проговорила она. — Я очень сожалею, что вы были арестованы, мистер Сандин. Мой муж и я очень об этом сожалеем.

В ее глазах мелькнула насмешка.

— Хорошо, что меня быстро освободили, — сказал я.

— Надеюсь, что вам больше не придется слышать об этой истории.

— Я разделяю вашу надежду, мадам.

Наступила короткая пауза. Дрова в камине зашипели. Пусси энергично почесал под крылом и, казалось, был не совсем доволен результатом. Слышались сильные порывы ветра. Грета испытующе глядела на меня. Я был уверен, что ей хочется узнать, каким образом мне удалось выбраться из тюрьмы, но она не желала задать прямой вопрос.

— Вы испытали большие неприятности? — вдруг настойчиво спросила она.

— О нет, — непринужденно ответил я, — со мной были очень вежливы. Я имею в виду полицию.

— Это возможно.

Ее глаза на мгновение утратили свое ласковое выражение.

— Но не переоценивайте значение этого, мистер Сандин!

Я пожал плечами, пытаясь воспроизвести жест Марселя. Это рассердило ее. Глаза ее мгновенно блеснули, затем она опустила свои длинные крашеные ресницы и положила большую белую руку на шею Пусси.

Поласкав его, она осмотрела комнату.

— Как сильно дует ветер! — сказала она. — Я не знала, что здесь, в северном крыле, так ужасно дует. Мы обычно закрываем его на зимнее время. Ветер не беспокоит вас по ночам? Какая-то ставня не закреплена.

— Да, на одном из этих окон.

— Я скажу Марселю, чтобы он починил крючок. А может быть, вы желаете перейти в другую комнату, мистер Сандин? В этой комнате надо все время топить камин, чтобы было тепло. У нас центральное отопление, но, — ее плечи дрогнули под шалью, — оно не очень-то помогает. Особенно в этом отдаленном крыле.

— Благодарю вас, мне здесь очень хорошо. Меня интересовал вопрос: который час?

— Значит, вам у нас удобно? — с улыбкой спросила она. Я тоже улыбнулся, но промолчал, и она прибавила: — Ну, признайтесь же, мистер Сандин, что вам было бы лучше в другой комнате, поближе ко всем нам! Которая не была бы так близко от...

Она не закончила фразы, но сделала настолько выразительный жест в сторону коридора, что слов не требовалось. Однако я остался тверд, в основном из-за того, что она так настаивала. Клянусь, у меня не было никакого пристрастия к этой комнате. Я хотел, чтобы она поскорее ушла. Скоро должна была прийти Сю.

— Ну что ж, хорошо, раз так! — довольно резко сказала мадам. — За последствия пеняйте на себя. Оставайтесь, если вы этого желаете, мистер Сандин!

Она внезапно наклонилась ко мне, Пусси закачался, едва сохранив равновесие, и неодобрительно, хрипло закричал.

— Зачем вы сюда приехали? — почти шепотом спросила она. Ее зеленые глаза горели, в упор глядя на меня.

— Я приехал, чтобы встретиться с другом, — ответил я. — Не хотите ли сигарету?

Она нетерпеливым жестом отстранила предложенный ей портсигар.

— Вы не возражаете? — спросил я, держа в руке спичку. Она покачала головой.

— Вы очень уклончивы, мистер Сандин, — сказала она куда менее ласковым тоном, чем раньше.

Я поднял брови.

— Уклончив? Вы спрашиваете, зачем я приехал сюда, почему остановился в этом отеле? Я ответил, и это правда.

Я улыбнулся ей. Ее зеленые глаза гневно сверкали сквозь разделявшую нас пелену дыма.

— В такое время, мистер Сандин, приходится задавать вопросы незнакомым людям с невыясненной личностью.

— Несомненно, — любезно согласился я. — И мне кажется, что этим незнакомым людям с невыясненной личностью тоже не мешает больше вникать в некоторые дела, которые даже их не касаются. Что все это означает, мадам? Покушение на мою жизнь и убийство у моего порога? Это не может быть простой случайностью! Вы хотите принудить меня покинуть отель?!

Я говорил это больше наугад и был удивлен эффектом, произведенным моими словами, и почему-то это заставило меня насторожиться. Она спокойно откинулась на спинку стула, но лицо ее приняло злое выражение. Помада резко выступала на ее губах, и мне не нравился взгляд ее глаз из-под темных ресниц. Прошла минута, прежде чем она заговорила. Дрова трещали в камине, а Пусси бросил на меня укоризненный взгляд, затем сунул свой клюв в рыжие волосы Греты и поднял свой желтый хохолок.

— Я не понимаю вас, мистер Сандин, — сказала она, наконец. — Неужели вы думаете, что убийство имеет к вам отношение?

С самого начала было ясно, что в этом старом отеле происходит что-то скверное: похищение, убийство, выстрелы — все эти действия производились кем-то, таящимся в этом доме с его безлюдными коридорами и комнатами со скрипящими ставнями. Но до этого момента я так ясно не ощущал потока опасности, нарастающего и завлекающего в западню. Я почувствовал, что какие-то мрачные силы двигались вокруг, создавая угрозу, но не знал, куда скрыться, чтобы избавиться от них.

Я полагаю, она не уловила моих мыслей, хотя взгляд ее зеленых глаз был очень хитрым. Я осторожно и спокойно сказал:

— Нет, этого я не думаю, я никогда раньше не видел убитого, и вряд ли его смерть имеет ко мне отношение. Между прочим, кто был убитый?

— Я не знаю, — твердо ответила она, следя за мной прищуренными глазами. — А вы знаете?

— Я? Это абсурд! И вам это известно! Но еще один вопрос, мадам. — В свою очередь, я наклонился к ней. — Почему вчера ночью вы стремились помешать моему аресту?

Ее накрашенные ресницы опустились, но я успел перехватить взгляд, который предостерег меня. Мадам Грета встала, я тоже, и она оказалась настолько близко от меня, что я ощущал теплоту ее тела. Ее губы приоткрылись, а глаза о ярким блеском глядели на меня.

— На этот вопрос нетрудно найти ответ, — нежно сказала она.

Податливая и теплая, она была готова упасть ко мне в объятия. Я стоял озадаченный, стараясь понять ее сложную игру.

Я бросил сигарету в огонь, снял попугая с ее плеча, посадил его на стул и склонился к ее лицу.

Она ждала, но внезапно я выпрямился, не прикоснувшись к ней.

— Мадам более чем добра, — любезно сказал я. — Мадам к тому же очень красива. Но попугай грызет бахрому у стула.

В этот ниспосланный богом момент он действительно этим занимался. Он клюнул еще раз без особой охоты о философским видом, точно ему приходилось время от времени клевать невкусные вещи ради научных целей, а мадам Грета взглянула на меня. С интересом. Я заметил, что в ее глазах было удивление и любопытство. Попугай из упрямства сопротивлялся, кричал и вытягивал шею, чтобы клюнуть еще раз, но она крепко держала его. Продолжая улыбаться, она вновь посмотрела на меня.

— А мсье — очень отважный молодой человек! — сказала она. — Спокойной ночи!

Я открыл дверь. Все еще улыбаясь, она протянула мне руку, как будто это позабавило ее и ничуть не рассердило. Я низко склонился над ее рукой, и она грациозно выпорхнула в коридор. Закрыв дверь, я с облегчением вздохнул, надеясь, что она не встретится с Сю вблизи моей комнаты.

Я думал о Сю, когда услышал ее стук. Открыв дверь, я заметил, что она глядела на то место, где лежал убитый. Она казалась маленькой, притихшей и испуганной, Я взял ее за руку, ввел в комнату и закрыл дверь.

— У вас опять мурашки бегают по телу в этих коридорах? — спросил я. — Идите сюда к огню!

Она вздрогнула, сказала "да" и села на стул.

— Очень странно, но последнее время я почему-то нелепо нервничаю, когда прохожу по этим полутемным коридорам. Мне кажется, будто кто-то идет за мной или выглядывает из-за дверей.

— Вероятно, это от ветра. Он производит много шума и скрипов.

Она была очень красивой. Пламя зажигало многочисленные искорки в ее волосах, и мне нравился красивый изгиб ее тонких, темных бровей. Ее шея и небольшой нос придавали ей выражение гордости и задора. Я смотрел на ее губы, напоминавшие мне розу. Их изящные линии показывали ее интеллект.

— Вероятно, это так, — неуверенно сказала Сю. Ее темно-голубые глаза обрамляли причудливо изогнутые темные ресницы. Я задал себе вопрос: действительно ли она прекрасна, или, может быть, я просто забыл, как красива бывает женщина? Возможно, она была только хорошенькой американской девушкой. Затем я спохватился, что потерял нить мыслей, утонув в ее глазах. Я забывал все, что думал или хотел сказать, стоило мне лишь встретиться взглядом с этими бездонными глазами.

Усилием воли я заставил себя вслушаться в ее слова.

— ...и очень возможно, что он будет так дуть неделями, не переставая. Мистер Лорн еще не приходил?

— Нет.

Она глубоко вздохнула. Ее руки казались бледно-розовыми на фоне черной бархатной накидки, туфельки с блестящими серебряными каблучками выделялись на фоне ковра, и огоньки играли на них.

— Вот что я хочу вам сказать, — проговорила она с решительным видом. — Вы помогли мне прошлой ночью. Я была вынуждена навязаться вам со своими неприятностями, и вы были... вы помогли мне. А теперь вряд ли вам удастся остаться непричастным к этому ужасному делу. И я обязана предостеречь вас, сообщив то, что известно мне. Видите ли, я опасаюсь, что этот человек был убит... — она заколебалась, затем решительно продолжала, — из-за меня! — произнесла она странным тоном и снова посмотрела на меня.

— Из-за вас?!

Она кивнула головой.

— Это ужасно, не так ли? — сказала она. — Хотите слушать дальше?

— Конечно, хочу, — ответил я. — Но не пугайтесь и не считайте себя виноватой. Поговорим об этом спокойно и разумно.

Ее щеки покрылись румянцем.

— Я вполне разумна, — обиженно сказала она. — Но это действительно ужасно. Я никогда не забуду, как он...

Она резко оборвала, затем продолжала:

— Я не пуглива и не так глупа, чтобы нервничать по пустякам.

— Я это знаю, — поспешно ответил я. Действительно, я сам не мог без содрогания вспоминать, как выглядел убитый человек. В конце концов, это случилось всего лишь прошлой ночью. Дул ветер, и ставни скрипели тогда так же, как сейчас, и я не сомневался, что ведьмы опять вовсю пляшут во дворе.

— Расскажите мне все и не думайте, что вы обременяете меня своими заботами. Кстати, и я попал в неприятную переделку, и мне теперь нужно из нее выпутаться. У меня есть много предположений, но я знаю очень мало. Впрочем, я полагаю, что ваше вчерашнее происшествие...

— Похищение, — твердо сказала она.

— Да, я считаю, что убийство как-то с ним связано. Иначе было бы слишком много совпадений.

— Отлично, — сказала она. — Тогда я без колебаний расскажу вам все, хотя история эта связана с обстоятельствами, которые обычно не рассказывают... посторонним...

Она остановилась и поправилась:

— ...которые обычно не рассказывают друзьям. Но я не знаю, с чего начать.

Мне понравилось слово "друзья".

— Расскажите, почему вас похитили, — сказал я. — Вы знаете, почему?

— О да, — сразу ответила она. — Меня похитили из-за одной вещи, которая у меня хранится.

Она грустно улыбнулась и продолжала:

— У меня нет денег. У меня их так мало, что не знаю, как бы я прожила последний год, если бы Ловсхаймы не были так добры ко мне и моей матери. Но у меня есть кое-что, стоящее, примерно, пять миллионов долларов.

Я был ошеломлен, но верил каждому ее слову. Очень любопытно, что я верил ей вопреки рассудку, который говорил: "Прекрасно, верь ей. Теперь она скажет тебе, что владеет драгоценностями русских царей и что большевики охотятся за ними и за ней, и ты тоже этому поверишь".

— В таком случае, — сказал я, — нужно было поместить эту вещь в надежное место.

— Вы не верите мне, — спокойно сказала она.

— Нет, я верю! Я не хочу верить, но верю. Я знаю, что каждое ваше слово — правда.

— А после того как я уйду, — очень спокойно сказала она, — после моего ухода вы станете удивляться, как вы могли хоть на мгновение поверить мне. Что ж, я вполне это понимаю.

— Вы ничего не понимаете, — резко ответил я. Я предложил ей сигарету, мы закурили, и, бросив спичку в огонь, я сказал:

— Хорошо. Что же дальше?

— Эта вещь находится в надежном месте. И строго говоря, у меня имеется только половина предмета, который сам по себе ничего не стоит. Но надо начать с начала. Мой рассказ будет, по возможности, кратким, так как это неприятная история. Как я вам сказала, моя мать умерла здесь в прошлом году. Мой отец умер в Америке несколько месяцев назад. Они разошлись очень давно, когда мне было три года. Я жила с мамой в разных городах и разных странах. А брат мой оставался с отцом. Когда наши родители расстались, брату было семь лет.

Она замолчала и вздохнула, видимо, воспоминания были тяжелыми.

— Моя мать была необыкновенной женщиной, мистер Сандин. Я не знала, что явилось причиной их размолвки, но мать считала ее очень серьезной. Настолько важной, что я больше не видела своего отца.

— Вы никогда с тех пор не видели его?

— Да, — ответила она. — С тех пор я не видела его. Если бы я встретила отца или брата, то не узнала бы их.

— Не нужно об этом говорить, если вы расстраиваетесь.

Она сделала быстрый жест рукой.

— Но я должна, мистер Сандин. Это все объясняет. Моя мать всегда чувствовала большую горечь обиды. Мой брат должен был оставаться с отцом, а я — с матерью. У мамы было небольшое состояние, но за время ее болезни мы истратили почти все. Она до последней минуты отказывалась от всяких сношений с отцом и моим братом. Ей было нелегко пойти на это, но она имела необыкновенную силу воли.

Она задумалась, затем продолжала более живым тоном.

— Перед смертью мой отец был очень состоятельным человеком. Он хотел, чтобы я и мой брат, Френсис, поделили пополам его состояние. И в этом заключается суть всего дела. Когда мы уезжали от отца, он дал мне маленький...

Она замолчала, взглянула на меня и сказала!

— Я не должна никому говорить, что это было, да это и не играет никакой роли. Половина предмета находится у меня, а другая половина — у моего брата. Вы, конечно, понимаете, каково их назначение.

— Они служат доказательством тождества вашей личности.

— Да. Зная характер моей матери, отец понимал, что она лишит нас всякой возможности общаться. Именно так она и поступила. Кажется, мы некоторое время жили под вымышленными именами, хотя я плохо помню это, У меня остались в памяти лишь бесконечные переезды... Важно, что моему отцу не удалось поддерживать с нами связь, так как мать препятствовала этому. Когда я подросла, мы уже носили наши настоящие имена и мне стала известна вся история. И хотя моя мать была нездорова, я чувствовала, что она мне ближе, чем отец. Затем она... умерла.

Она сделала паузу, а я нагнулся к камину, подложил дрова и стал их мешать, чтобы дать ей время немного успокоиться.

— Мама дала мне конверт с брачным свидетельством, моей метрикой и другими документами. И перед смертью она сказала мне, чтобы я разыскала своего отца. Через некоторое время я написала ему. Он умирал. Ответил мой брат, Френсис. Он написал, что мне нужно будет доказать свою личность. Оказывается, мой отец долгое время пытался меня разыскать и, будучи тяжело больным, наконец, дал объявление в газеты. История перестала быть тайной. В ответ последовали многочисленные письма от разных девушек, и каждая из них выдавала себя за Сюзанну Телли. Брат написал, что свидетельства о браке и рождении могут быть подделаны, но, если я действительно его сестра, у меня должно быть средство доказать свое тождество. Я поняла, что он имел в виду. И я ответила в таком же сдержанном, осторожном тоне, что у меня есть такая возможность.

— Обмен письмами, — сухо сказала она, — дал мне понять, что я не особенно желанна. Вскоре мой отец умер. Обязанностью Френсиса было позаботиться об этом деле. Брат прислал детектива, мистера Лорна, чтобы он повидал меня. Очевидно, мистер Лорн доложил брату, что я оказалась подлинной Сю Телли, и Френсис...

Она криво усмехнулась и сказала:

— Может быть, лучше вам самому прочитать письмо, которое мистер Лорн привез от Френсиса.

Она расстегнула свою бархатную накидку. Под ней было черное кружевное платье. Она сунула руку под кружево и достала письмо.

— Я научилась быть осторожной, — слегка улыбаясь, сказала она. — Мне не хотелось оставлять письмо в своей комнате или носить его в сумочке. Прочитайте его.

Оно начиналось довольно холодно:

"Моя дорогая леди!"

Я посмотрел на Сю. Она улыбнулась мне, но на лице ее была решимость, а глаза сверкали гневом. Я догадался, что недоверчивость брата вызвала у нее решимость доказать свои права. Я вернулся к письму и стал медленно читать его.

"Моя дорогая леди!

Сведения, поступившие от мистера Лорна, благоприятны для вас. Однако я со своим адвокатом приеду к вам с целью провести дальнейшее расследование. Прошу подождать нашего приезда в А... Возможно, мы немного задержимся из-за неотложных дел. Вы должны понимать, что наша поездка еще не обязывает меня считать ваши претензии справедливыми. Для этого вам нужно будет представить еще одно решающее доказательство.

Доля моей сестры в наследстве очень велика, и поэтому вы должны доказать свое тождество, не оставив и тени сомнения. Я уполномочен решать это дело по своему усмотрению и чувствую, что на мне лежит очень большая ответственность.

В том случае, если вы действительно моя сестра, должен предупредить вас, чтобы вы никому не доверялись. Из-за неосторожных действий моего отца мы имели неприятности с несколькими самозванками, и не исключено, что вы сами находитесь в опасности.

Имея это в виду, я посылаю мистера Лорна снова в А... Он останется там и окажет вам возможную защиту. В данных обстоятельствах большего вы не вправе от меня ожидать. Надеюсь, что вы исполните мое желание, которое, повторяю, заключается в том, чтобы вы ожидали нашего приезда в А... и не посвящали в это дело ни одного человека".

Все письмо было отпечатано на машинке, даже "преданный вам Френсис Телли", хотя под напечатанной подписью стояли замысловато выведенные инициалы.

Сю внимательно наблюдала за мной.

— Ваш брат Френсис, — сказал я, — кажется слишком осторожным человеком. Возможно, он не очень жаждет найти свою сестру.

Ее глаза засверкали.

— Значит, вы верите, что я его сестра?

— Как? Разве по моему виду заметно, что я сомневаюсь?

Она медленно покачала головой.

— Нет, — сказала она, улыбаясь. — Судя по вашему, виду, вы верите мне.

Ее голос слегка дрогнул.

— Это письмо было мне не очень приятно. Но я понимаю, почему он... так пишет. Он должен быть осторожным.

— О, он чересчур осторожен, — сухо заметил я.

Она кивнула головой и казалась счастливой. Она была рада такому пустяку, как моя вера в ее историю. И я подумал, как тяжело она переживала это обидное недоверие после долгой разлуки с отцом и братом. Почему брат не бросил все дела и не примчался после ее первого письма? Его задержали "неотложные дела"! Очевидно, эти-дела ему важнее поездки к своей красивой сестре, которая нуждалась в брате и в его защите. Я невольно спросил себя: приятна ли Френсису перспектива передачи половины своего состояния сестре? Конечно, я не высказал этого, но Сю прочитала мои мысли. Она сказала:

— Вы не должны забывать, что его извели самозванки и он не видел меня с детских лет. Мы ведь совсем не помним друг друга. Вполне естественно, что у него может быть некоторое предубеждение против меня. И все же он послал детектива. Все-таки он что-то сделал.

— Да, что-то сделал! — сухо согласился я. Я встал, чтобы отдать ей письмо. Она протянула мне руку. Я взял ее за руки, как сделал это часом раньше, и неуклюже сказал:

— Вы должны разрешить мне помочь вам.

Слова звучали довольно банально, но она поняла то, что я не смог выразить словами.

Она сказала "благодарю вас", посмотрела на меня, и я не мог отвести взгляда от ее очаровательных глаз. Не знаю, сколько прошло времени, когда я отпустил ее руки и прислонился к камину.

Она убрала письмо под кружево, и я подумал, что это слишком очаровательное местечко для хранения подобной вещи. Вероятно, она догадалась о моих мыслях, так как немного покраснела и застегнула накидку.

— А теперь вы знаете мою историю, — сказала она, Я отвернулся от нее и задумался.

— Ваша мать сберегла сувенир для вас?

— Да. Мне кажется, я помню, как отец позвал Френсиса и меня и положил его... и дал...

Она медлила, затем употребила мое слово. — ...сувенир каждому из нас. Моя мать взяла его и сберегла для меня. Позднее она сказала мне, для чего отец дал его. Согласно своим взглядам, она поступила честно.

— Могла ли ваша мать перед смертью сказать об этом кому-нибудь еще?

— Этот вопрос беспокоит и меня. Особенно в последние недели, когда я стала чувствовать себя тревожно. У меня нет определенных причин для тревоги, исключая мое похищение. Я просто немного нервничаю, и раза два мне показалось, будто мою комнату обыскивали, во всяком случае, вещи оказались непонятным образом передвинутыми. Потом, как я говорила вам, эти коридоры стали действовать мне на нервы. И, наконец, случилась эта попытка похищения. Все это довольно неприятно и странно.

— Конечно, — мрачно согласился я. — А почему бы вам не поехать в Париж? Я бы мог сопровождать вас. Поселитесь там в хорошем отеле и дожидайтесь своего брата.

— Я думала об этом, — спокойно сказала она. — Но существуют препятствия. Главное состоит в том, что Френсис не поверит мне, даже если я появлюсь в другом месте.

Она говорила небрежным тоном, но ее опасения были основательными. Судя по письму Френсиса, которое я прочитал, она, вероятно, была права.

— Я не намерена, — прибавила она, — дать ему повод оспаривать подлинность моей личности. Он и так достаточно подозрителен. Мне не нужны миллионы, чтобы наслаждаться роскошью, но сейчас я нуждаюсь в самом необходимом и хочу исполнить желание отца. Я действительно Сю Телли и не позволю ему утверждать, что я самозванка!

— Вы правы, — сказал я, любуясь ею. Ее глаза потемнели, а губы приняли решительное выражение. И в то же время я впервые ощутил холодную дрожь при мысли об этих миллионах. Я не сомневался в ее личности, а раз это правда, то может наступить день, когда она будет обладать этими миллионами. И непреодолимая золотая стена вырастет между нами, А она была так очаровательна!

Я с трудом переключил свои мысли на занимавшее нас дело. В конце концов, она была никем для меня. Совершенно никем. Всего лишь девушкой, которой я восхищался. И она находилась в такой большой опасности, что каждый порядочный человек оказал бы ей любую помощь.

— А как насчет документов: свидетельства о браке, метрики? Они в надежном месте?

— О да. Они хранятся в сейфе, в конторе Ловсхайма.

— В сейфе Ловсхайма?! — вскричал я, не веря своим ушам.

— Да, а что? — удивленно спросила она. — Почему бы и нет? Грета и Марк Ловсхайм были очень добры ко мне. Они были моими почти единственными друзьями. Они и... Марсель. Вы знаете этого слугу. Он проявлял ко мне доброе отношение во многих мелочах. И Ловсхаймы сделали очень многое для моей матери.

— Им что-либо известно о вашей истории?

Она посмотрела на меня с сомнением. Она быстро улавливала малейшие намеки.

— Ловсхайм не импозантен, — сказала она, — но я думаю, что намерения у него добрые. Во всяком случае, я сказала им очень немногое.

— Что именно вы сказали?

— Только то, что я ожидаю приезда брата.

Она встретилась со мной взглядом и снова покраснела.

— Я знаю, это должно казаться странным, что я не сказала им ничего, а вам так много. Но вы... вы...

Она замолчала, не находя слов, и я проговорил:

— Это только доказывает, что у вас есть некоторое к ним недоверие. Возможно, вы не хотите признаться в этом.

— Нет, нет, — сказала она. — Они мои друзья. Но мне хотелось поделиться с кем-нибудь... и вы оказались здесь.

Она остановилась с озадаченным видом. Затем ее лицо прояснилось.

— Это было необходимо, чтобы вы могли защитить себя, — сказала она, а я, вопреки разуму, испытал чувство разочарования.

— Вы, случайно, не дали этого сувенира на сохранение Ловсхаймам?

— О нет. Они ничего о нем не знают. Я не покажу его никому, пока не встречусь с Френсисом и не сопоставлю свою половину с его.

— Конечно, — медленно сказал я, — если кто-нибудь пронюхает об этом, вы можете подвергнуться серьезной опасности. Но уверены ли вы, что правильно делаете, оставаясь здесь, вместо того чтобы отправиться в Париж или в другое место? Не лучше ли было бы вам поехать в Америку и разыскать своего брата?

— Возможно. Но я намерена остаться здесь. Пусть брат приедет ко мне. По крайней мере, я поступлю согласно его желанию, и это будет честно. Он хочет, чтобы я ожидала здесь его приезда. Поэтому я остаюсь.

— Но подумайте о вашем похищении. Мне не хочется вновь напоминать вам об этом, однако опасность очень серьезна.

— Я знаю это, — сказала она. — Я ужасно испугалась. Мне делается страшно, когда я вспоминаю об этом. Вам незачем говорить, что это серьезно.

Она сделала паузу и в раздумье посмотрела на меня. Ее тонкие пальцы лежали на коленях, обтянутых черным бархатом.

— Интересно, что вы подумали обо мне прошлой ночью? Вероятно, вы должны были решить, что я совсем безумная.

Наши взгляды встретились, и мы долго смотрели друг на друга. За моей спиной затрещали дрова в камине.

Этот звук показался мне полным какого-то особого значения.

— Вы хотите знать, что я подумал? — сказал я. — Я подумал, что вы очаровательны.

Я сказал это серьезно, и так же серьезно она выслушала меня. Все кругом наполнилось жизнью и трепетом.

Затем послышался стук в дверь. Это был Лорн. Он был невозмутим и прозаичен. Войдя, он взглянул на Сю, сказал "добрый вечер" и сел на предложенный мною стул.

— Я рассказывала мистеру Сандину о причинах, в силу которых это убийство может быть связано с моими делами, — с задумчивым видом сказала ему Сю. — Я сожалею, что в этом мне пришлось пойти наперекор воле моего брата, но я была вынуждена так поступить, поскольку мистер Сандин, к несчастью, оказался вовлеченным в это дело.

— Насколько мне известно, мисс Телли, — сказал Лорн, — ваш брат только высказал свои пожелания. Я не уверен, что вы обязаны считаться с ними.

— Я предпочитаю считаться с ними, — довольно сухо ответила она, — но не в данном случае. Было бы крайне несправедливо лишить мистера Сандина возможности защитить свои интересы.

Детектив взял предложенную мной сигарету, рассеянно поблагодарил и, нахмурив брови, поглядел на Сю.

— Защитить свои интересы? — спросил он. — Но чем может помочь ему знание вашей истории?

Ее глаза блеснули, но она сдержала раздражение.

— Я уже сказала, что убийство произошло сразу же после попытки похитить меня. И трудно поверить, что это было лишь ужасным совпадением.

Она помедлила и с серьезным лицом добавила:

— Возможно, я просто начинаю нервничать. Я надеялась, что Френсис будет здесь гораздо раньше — и все эти вопросы уже разрешатся.

Лорн сказал более любезным тоном:

— Во всяком случае, нам удалось освободить мистера Сандина из тюрьмы.

— А что слышно насчет отравления? — спросил я.

— Отравления? — воскликнула Сю.

— Человек, найденный здесь в коридоре, в действительности умер от яда, — сказал Лорн. — В полиции я высказал некоторые предположения, после чего было сделано вскрытие тела. До сих пор полиция подходила к этому делу довольно поверхностно, так как причина смерти казалась слишком очевидной.

— Но каким образом его отравили? — прервал я его. — А если его отравили, зачем понадобилось его еще и заколоть?

— Сейчас анализируют полученные результаты. Точно я не знаю, какой был яд. А что касается маленькой шпаги с часов, то предполагают, что смерть наступила до того, как шпага вонзилась в его тело.

Рассеянный взгляд Лорна не отрывался от часов. Сю издала какое-то восклицание, а Лорн сухо продолжал:

— Еще не установлено, какой яд был применен и каким образом введен в организм убитого. Не исключается даже возможность самоубийства. Надо ожидать экспертизы специалистов. Вот почему вас пока освободили, мистер Сандин.

Мне не нравилось его выражение "пока". Но поскольку его услуга была значительна, я проигнорировал его слова и сказал:

— Любопытно, что ваша догадка подтвердилась, вы лишь ошиблись в отношении средства убийства.

— Ну, — сказал он, не напуская на себя излишней скромности, — маленькая шпага сразу показалась мне странным и неподходящим орудием убийства. Это вызвало у меня подозрение, что в этом деле применялись необычные приемы, но я не предполагал отравления.

— Яд указывает на заранее обдуманный умысел, не так ли? — предположила Сю.

— Или на некоторую подготовленность к действию, — сухо сказал Лорн и прибавил недовольным тоном; — Я был удивлен, что произошло не то, чего я ожидал.

Он помедлил, задумавшись, затем продолжал:

— Отравление и удар кинжалом. Это кажется неразумным. Но я уже говорил, что, возможно, мы имеем дело с исключительным преступником. Вы желаете узнать подробности следствия? Мне, к счастью, удалось установить хорошие отношения с полицией, и я могу сказать вам...

— Не надо! — резко сказала Сю.

— Отлично, — невозмутимо продолжал детектив. — Теперь послушайте, мистер Сандин: мисс Телли высказала предположение, что человек, напавший на вас во дворе, ее похититель и убийца — одно и то же лицо. Каково ваше мнение?

— Это вполне возможно, — ответил я, — Но ничего нельзя утверждать с абсолютной уверенностью. Я не смог бы опознать стрелявшего в меня человека, мисс Телли не видели своего похитителя, и никто из нас не видел убийцы.

— У вас нет никаких примет, по которым можно было бы опознать человека, стрелявшего в вас?

— Нет. Все мои впечатления — это шаги, выстрелы и прикосновение к его пальто. Оно было из грубого материала, вот все, что мне известно. Опознать его нельзя. Но почему-то мне кажется, что убитый был тем человеком, который похитил мисс Телли.

— Если он был тем самым человеком, — в недоумении сказала Сю, — почему его убили? Кто его убил?

Я вспомнил фигуру, мелькнувшую через полосу света из открытой двери моей комнаты. Я вспомнил изящные пальцы, державшие маленький кинжал. Я вспомнил, что кинжал был возвращен на свое место на часах.

— На это можно дать много ответов, — спокойно сказал Лорн. — Но, вероятно, он был убит вторым лицом, желавшим завладеть средством доказательства вашего тождества. Он мог подумать, что это удалось вашему похитителю: вспомните, что убитый еще больше осложняет дело. Насколько я понял, — поспешно добавил он, — вы сказали мистеру Сандину об этом все?

— Да, — коротко ответила Сю. Я в раздумье проговорил:

— Тогда нам придется признать, что существует заговор, имеющий целью ограбить мисс Телли.

— Полагаю, мы неизбежно должны признать это, — сказал Лорн.

— Каков же тогда их план? Мисс Телли говорила, что имеющийся у нее сувенир сам по себе не имеет ценности.

— Вы сами можете ответить на этот вопрос, мистер Сандин, — сказал Лорн. Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

— Очевидно, вместо мисс Телли намереваются подставить другую девушку.

— Конечно, — сказал Лорн. — Подставное лицо — основная идея интриги. Мы не должны забывать этого. Другого пути нет. Следовательно, существуют, по меньшей мере, два лица, знающие тайну: похититель и девушка, которую он намерен подставить. Наверно, ему пришлось найти девушку примерно одного роста с мисс Телли и сходной внешности и сообщить ей сведения о мисс Телли и ее матери. Затем он должен добыть документы, которые вы необдуманно дали на хранение Ловсхаймам.

На последних словах он сделал ироническое ударение, будто разделял мои сомнения в отношении честности Ловсхайма.

— И самое важное: он должен раздобыть сувенир, с помощью которого можно установить тождество мисс Телли. Цель вашего похищения могла заключаться в том, чтобы подвергнуть вашу комнату тщательному обыску во время вашего отсутствия. Или...

Он сделал паузу и так долго глядел на огонь полузакрытыми глазами, что пальцы Сю стали нервно двигаться, а я начал беспокойно ерзать на стуле.

— ...или, — продолжал Лорн, — он намеревался обыскать вас, предполагая, что вы носите сувенир при себе.

Я поспешил успокоить Сю.

— Теперь все в порядке. Теперь вы в полной безопасности.

— О! — сказала она слабым голосом. — Не обращайте на меня внимания. Просто я никак не могу избавиться от воспоминаний. Продолжайте, мистер Лорн.

— Я собирался сказать, что могут быть и другие планы. Например, попытаться втереться к вам в доверие и этим путем узнать местонахождение сувенира. Или же кто-нибудь может разыграть роль вашего брата.

— Роль моего брата?! — удивилась Сю.

— Конечно!

Лорн, казалось, начинал терять терпение.

— Любой молодой человек, говорящий с американским выговором и кое-что знающий об Америке и ваших семейных делах, может убеждать вас, что он — ваш брат.

— После чего я должна была бы передать ему сувенир! Отлично, я этого не сделаю. Френсис не увидит его, пока не покажет мне свой.

— Но послушайте, Лорн, — вступился я. — Во всех этих планах имеется существенный изъян. Ведь вы-то знаете подлинную Сю и ее настоящего брата.

— К сожалению, во всех случаях только я являюсь помехой. Но выход очень прост. Вы убедились, что здесь действуют люди, быстро и ловко применяющие оружие. А мертвецы молчат.

— О! — воскликнула в ужасе Сю. — Вы не должны так думать, мистер Лорн.

— Почему же? Это очевидно, и я привык к опасности.

— А что они могут сделать со мной? — спросила Сю.

Ее глаза широко открылись от ужаса, а лицо побледнело. Я бросился к ней. Об этом действительно было страшно подумать. Но Лорн успокоил ее.

— О, не думайте об этом, мисс Телли, — непринужденно сказал он. — Пока сувенир не найден, он будет служить вам защитой.

Выражение ее лица смягчилось под влиянием непринужденной уверенности, звучавшей в его словах. Но я размышлял: уже были обыски, похищение. От них могут перейти к угрозам и даже пыткам! А когда завладеют сувениром, то Сю навсегда уберут с дороги. Пять миллионов! Если бы сумма была поменьше, но пять миллионов! В средствах разбираться не будут; предыдущая ночь показала это. Я не мог сказать этого вслух, не мог добавить новых тревог к ее ужасу. А она была непоколебима, точно скала, в своей решимости не уезжать отсюда.

— Может быть, вы телеграфируете Френсису и попросите его ускорить приезд?

— Нет, — непреклонно заявила она. — Я не стану просить.

— Глупости, — сказал я. — Дело очень серьезное и из-за мелочной гордости...

— Мелочной гордости!

Она встала, и глаза ее загорелись гневным блеском.

— Успокойтесь же, мисс Телли, — спокойно проворчал Лорн. — Мы понимаем ваше положение. Я сам пошлю телеграмму мистеру Телли.

— Я не потерплю этого.

— Тогда я сделаю это, — мрачно сказал я, хотя мне, как всякому нормальному человеку, было неприятно вмешиваться в чужие дела.

— Вы не сделаете этого, — сказала Сю и снова села.

— Тогда расскажите все полиции и попросите разрешения на выезд...

— Я этого не сделаю, — сказала Сю ласковым тоном.

Лорн выразительно откашлялся.

— С телеграммой вашему брату можно подождать, — сказал он. — Во всяком случае сейчас это нам не поможет. Мистеру Телли нужно время, чтобы добраться сюда, а все это дело, вероятно, разрешится раньше его приезда. Мы можем выехать навстречу ему, как только нам разрешат, или подождать его здесь, как предпочтет мисс Телли. Но сейчас говорить о выезде бесполезно. Полиция не разрешит выехать никому из нас, независимо от причин, Это полностью исключается.

Он перевел задумчивый взгляд с Сю на меня.

— А что касается того, чтобы рассказать полиции все, что нам известно, я твердо придерживаюсь мнения, что это в высшей степени не умно.

Что же, он был прав!

Он снова помолчал, затем продолжал более оживленно.

— Есть ли у вас основания предполагать, мисс Телли, что Ловсхаймы участвуют в этом деле? Совершенно очевидно, что существует заговор, в котором действует не менее двух человек. Одному это не под силу.

— Ловсхаймы! Нет! — упрямо воскликнула Сю. — У меня нет никаких оснований связывать что-либо с Ловсхаймами.

— Но в отеле больше никого нет.

— Да, — согласилась Сю, — исключая слуг, которых нельзя ни в чем подозревать. Марсель — вполне лояльный человек, Марианна слишком честна, а повар совсем лишен ума, и кроме того, он ужасный трус.

— Хорошо, — сказал Лорн, — остаются священник и миссис Бинг.

— И вы можете всерьез подозревать их? — презрительно спросила Сю. — Нет, если действительно существует заговор, то он исходит не из отеля.

— Но какими путями и средствами люди проникают сюда? — холодно спросил Лорн.

— Существует сколько угодно путей и средств. Люди могут свободно входить в дом и выходить из него никем не замеченные. Двери открыты весь день. Зимой дом фактически пуст. А это огромный, беспорядочно выстроенный дом с сотней мест, где можно спрятаться.

— И вам известны такие места? — резко спросил Лорн.

Она озадаченно посмотрела на него.

— О, я понимаю, — сказала она. — Вы имеете в виду настоящие тайники. Но разве это не кажется нелепым, мистер Лорн?

— Возможно, — сказал он. — Однако ведь это старинный дом!

— Ворота были заперты, — сказал я. — Когда явилась полиция, то никого спрятавшегося не обнаружили. Следовательно, остаются Ловсхайм, Марсель, священник и я. Других мужчин в отеле не было.

— А вы уверены, что в вас стрелял мужчина, мистер Сандин? — спросил детектив.

— Как? Конечно. Но все же я не видел его, Возможно, что стреляла женщина.

Сю поспешно сказала:

— Вы забыли, мистер Сандин, я говорила вам, что существует еще вход в отель и он остается открытым, когда ворота и все двери запираются. Я знаю его. Он известен Ловсхаймам и Марселю. Но ото всех остальных его держат в секрете, иначе незачем было бы запирать ворота.

Я сразу вспомнил ее слова.

— И вы сказали, что человек, преследовавший вас прошлой ночью, также знал этот вход в отель. Но если его держат в секрете, это все же ограничивает круг подозреваемых. Можно попытаться узнать, кому еще он из вестей, и тогда среди этих людей должен быть.

Я оборвал фразу, поняв, что мои рассуждения ни к чему не приводят, а Лорн злорадно спросил:

— Кто должен быть, мистер Сандин? Убийца или убитый?

— Это зависит от того, кем был убитый, — мрачно ответил я. — Во всяком случае, тот, кто похитил мисс Телли, был как-то связан с отелем или с Ловсхаймами. Не надо забывать, что похититель, в конце концов, привез мисс Телли почти к самому отелю.

Лорн кивнул.

— Возможно.

— Затем подумаем о машине. Если похититель был убит, то машина должна остаться где-то рядом с отелем.

— Правильно, — сказал Лорн, бросив на меня взгляд, исполненный уважения. — Я попытаюсь об этом разузнать. Я уже сказал, к счастью, полиция ко мне дружески настроена. Хотелось бы поскорее уточнить многие обстоятельства. Мы не можем строить серьезных гипотез на основании тех немногих фактов, которыми располагаем. Нужно знать, какой яд был применен, когда и как он был введен в организм жертвы. Очевидно, действие этого яда не вызывает внешних изменений тела, даже спустя несколько часов после смерти. Простите меня, мисс Телли!

Она умоляюще подняла руку. Лорн продолжал:

— Конечно, это потрясло вас. Я забыл, какая это была ужасная ночь. Однако, — сказал он мне, — у похитителя могли быть сообщники.

— Я видела только одного человека, — сказала Сю, слегка вздрогнув.

Я взглянул на ее побледневшее лицо и поспешно проговорил:

— Итак, некоторые обстоятельства нужно расследовать. Прежде всего, я хочу узнать о кинжале. Кто взял его, отмыл и водворил обратно на часы? Затем я желаю знать, почему погас свет во всем доме именно в тот момент, когда я был во дворе. Это была очень счастливая случайность для стрелявшего в меня, если только это случайность. Не будь этого, я, несомненно, успел бы взглянуть на него. Если в меня стрелял Ловсхайм, то мадам Грета легко могла выключить ток. Возможно, она следила за происходящим и помогла своему мужу. А где были вы, мисс Телли, когда погас свет?

— Я находилась в своей комнате, — сразу ответила она.

— На этом этаже, в комнате № 19? — спросил я, ненавидя себя за этот вопрос. Но я слишком ясно помнил лицо в окне третьего этажа.

— Конечно, а как же? — сказала она.

— Вы не будете возражать, если я спрошу вас, каким образом вы узнали об убийстве?

— Нисколько. Я открыла окно, мне ничего не было видно сквозь ставни, поэтому я открыла одну из них, чтобы выглянуть во двор. Я увидела свет в вашем окне и несколько фигур, мне показалось, что я узнала вас и Марселя. Я также увидела отца Роберта, и похоже было, что он стоял на коленях. Было ясно, что случилось необычное происшествие. Я почувствовала тревогу и знала, что не смогу уснуть, пока не выясню, в чем дело. Закрыв ставни, я стала одеваться. В это время в доме погас свет. Это случалось и раньше, я просто переждала, пока он зажегся снова. Затем я надела накидку и поспешила в коридор северного крыла, где увидела Марселя. Кроме него никого уже не было. Марсель рассказал мне, что случилось, и в это время появились вы.

— Вам никто не повстречался в коридорах?

— Нет, — уверенно сказала она, — никто.

Все звучало убедительно, ясно и логично. Ее глаза, прямые и честные, смело встречали мой взгляд. Но все же у меня осталось яркое воспоминание о лице, глядевшем из окна третьего этажа. Я ясно запомнил это бледное и измученное лицо в мгновенной вспышке света, оно выражало сильную заинтересованность в наблюдаемых событиях.

Но я не мог ей сказать:

— Я видел, как вы смотрели из окна третьего этажа, и лицо ваше было бледным и измученным.

Я так же не мог спросить ее:

— Почему история с вашим ключом совпала со всем этим? Почему вы сказали мне неправду о времени вашего ухода из моей комнаты?

Ветер шумел и стучал незакрепленной ставней. И вместо всего этого я сказал утомленно:

— Перед нами еще проблема установления личности убитого. То, что ему был известен потайной вход в отель...

— Но вы не можете утверждать это, мистер Сандин, — сухо сказал Лорн. — Его могли принести сюда. Между прочим, мисс Телли, что это за потайной вход?

Ее щеки слегка порозовели.

— Возможно, вам смешно, но в свете случившегося это не так уж глупо, — сказала она. — Этот вход устроен несложно. В одной створке ворот имеется овал, который является чем-то вроде калитки. Петли скрыты в отделке орнамента, миниатюрная щеколда также незаметна. Эта дверь существует много лет, вероятно, с тех пор, как построен дом. Но о ней забыли. В прошлом году Марсель чистил ворота и случайно обнаружил ее.

— И вы говорите, что о ней знают только Ловсхаймы, Марсель и вы.

— Насколько мне известно, это так, — подтвердила она. — Ловсхайм любит секреты.

— Но похоже на то, что ваш похититель знал этот ход, — сказал я.

— Если вы хотите сказать, что Ловсхаймы были причастны ко всем этим делам, то вы глубоко заблуждаетесь! — вызывающе заявила Сю. — И я совсем не подозреваю, будто Ловсхаймы способствовали похищению. Они были очень добры ко мне и к моей матери. Я уверена, что Ловсхаймы здесь ни при чем.

— Отлично, — сказал я, — Но надо упомянуть еще об одной детали в отношении них. Мне очень жаль, мисс Телли, поскольку вы считаете их своими друзьями, некогда мадам Грета увидела убитого, она сказала своему мужу довольно странную фразу: "Все-таки ты убил его!" Согласитесь, что это странно, если они действительно не знали убитого.

Наступило молчание. Они оба смотрели на меня. Лорн задумчиво, а Сю — с неуверенностью и обидой. Однако у нее было готово объяснение.

— Это вовсе ничего не доказывает. Она могла подумать, что это был какой-нибудь грабитель, которого он убил. Ловсхайм, несмотря на все его улыбки, обладает не очень мягким характером.

— Возможно, вы правы, — продолжал я, встретившись взглядом с Сю. — Но скорее всего, Ловсхаймы узнали убитого. Эта фраза доказывает, что убийство не явилось неожиданностью для мадам Греты.

— О нет! — воскликнула Сю. А я продолжал:

— И поскольку мы говорим о Ловсхаймах...

— Поскольку вы говорите о Ловсхаймах, — прервала Сю, довольно язвительно.

— Прекрасно, поскольку я говорю о них! почему мадам Ловсхайм прямо у меня на глазах хотела вымыть кинжал и убрать его? Почему она уговаривала нас скрыть это от полиции?

— Она хотела так поступить? — спросил Лорн.

— Да, — ответил я и рассказал ему весь инцидент. Однако я не упоминал о вопросах полицейских и о том, как кинжал оказался вновь в часах. Пусть Лорн сам узнает об этом, — подумал я. Когда я кончил, Лорн не сделал никаких комментариев, а Сю сказала задумчиво, но упрямо:

— Может быть, мадам не хотела усугублять скандала. Уже сам факт убийства очень плох для отеля. И она верит, что вы невиновны, мистер Сандин.

— Очень мило с ее стороны, — раздраженно сказал я. — Но мне кажется, что ваша приверженность друзьям заходит слишком далеко.

Ее глаза потемнели и загорелись снова, но в это время вмешался Лорн.

— Вам, мистер Сандин, очевидно, неизвестно, что полиция проверяла алиби всех обитателей отеля. Ловсхаймы утверждают, что они были вместе. Ловсхайм проверял счета в своей комнате, а мадам была в соседней, и они переговаривались друг с другом в тот момент, когда раздался ваш звонок. Марианна, горничная, говорит, что она крепко спала, и полиции пришлось Долго стучать в дверь ее комнаты...

— Где находится ее комната? — прервал я его, и Лорн, несколько озадаченный, ответил:

— На втором этаже в задней части дома. Полиция считает, что она говорит правду, То же самое было с миссис Бинг. Мне дали понять, будто полиция уверена, что она ничего не знала об этом деле.

Священник говорит, что Марсель находился с ним и ушел за минуту или за две до того, как мадам Ловсхайм постучалась и попросила его прийти к умершему. Марсель подтверждает это. Кажется, у священника был приступ... приступ...

— Боли в желудке, — сказала Сю, — и он позвонил Марселю, который принес ему горячей воды и бренди и оставался с ним в течение часа.

— Точно, — сказал детектив.

— А потом, — сказала Сю, — я не стала вмешиваться, когда вы рассказывали вашу историю: зачем вы ходили в холл и как, возвращаясь, вы оступились о тело убитого, Я не знала, что мне делать, и видела, что они вчера вам поверили. Мне очень не хотелось рассказывать о попытке похищения и о том, как я... как вы помогли мне. Французы своеобразно воспринимают подобные истории. Трудно было ожидать, чтобы полиция поверила в эту историю. Все это звучало бы неправдоподобно. Но теперь я поняла, что совершила ошибку, и я намерена ее исправить и сказать всю правду, Я могу обеспечить вам алиби, мистер Сандин, и хочу сделать это.

— Это совершенно ни к чему, — сказал я. — И я не хочу слышать об этом. Я не галантен до глупости, но просто не дам вам этого сделать.

— А как вы можете мне помешать? — спросила Сю.

— Знаете ли, — сказал Лорн со скучающим видом, — эти споры ни к чему. Я хочу напомнить вам, что в свете последнего открытия алиби не имеют значения. Я имею в виду яд.

Он был прав, конечно.

Минутой позже Сю поднялась.

Черный бархат лег мягкими складками вокруг ее стройной, красивой фигуры. Она провела рукой по своим золотистым волосам и вздохнула.

— Уже поздно, — устало сказала она, — и, кажется, мы ни до чего не договоримся. Эта ночь была ужасной, и день тоже был безумный. Если сегодня ветер хоть на время не перестанет дуть, я совершенно потеряю голову. Попытаюсь немного отдохнуть.

Она помолчала, слегка улыбнулась и спросила:

— Когда мы встретимся снова?

Ветер дул, сотрясая окна в коридоре.

— Когда уляжется вся эта сумятица, — рассеянно сказал я.

— Завтра, — прозаично сказал Лорн. — Я не хочу слишком успокаивать вас, мистер Сандин, много вопросов надо разрешить, но вы дали мне некоторый материал для действий. Вы уверены, что ничего не забыли? Какой-нибудь мелочи?

— На площадке я нашел кусочек чего-то, похожего; на воск или резину, — в раздумье сказал я. — Вот он.

Мы смотрели на кусочек воска, лежавший на моей ладони.

Наконец Лорн пожал плечами и перестал интересоваться им.

— Вероятно, это ничего не значит, — сказал он.

Теперь я вспоминаю, что мы не придали никакого значения небольшому кусочку, лежавшему на моей ладони. Маленькому предмету, который означал для меня почти верную смерть. Но об этом позже.

— Кроме того, — медленно сказал я, — мне кажется, Марсель кое-что знает. Но, может быть, я ошибаюсь.

Лорн посмотрел на меня немного презрительно и сухо сказал:

— Мы узнаем. Вы идете, мисс Телли?

— Да! — порывисто сказала она. — Спокойной ночи.

— Подождите. Разрешите мне проводить вас.

— О, я пойду с ней, — сказал Лорн. — Я позабочусь, чтобы она благополучно добралась до своей комнаты.

Я подумал, что Лорн может быть надоедливым, и хотел убедиться в ее безопасности. Но я предпочел бы поговорить с ней наедине. Не знаю, зачем я сказал ей:

— Послушайте, мисс Телли. Вчера ночью с вами произошел ужасный случай. Я хочу быть уверенным, что вы...

Странно, что я споткнулся на этих банальных словах и ощутил желание, чтобы Лорн вернулся к себе в Нью-Йорк.

— ...что вы не подвергаетесь сейчас ни малейшему риску.

— Благодарю вас, — ответила она. — Я считаю, что в данный момент мне не грозит опасность.

Она протянула мне руку, на мгновение я задержал ее в своей, а Лорн коротко сказал:

— Я позабочусь о безопасности мисс Телли. Теперь я совершенно не радовался его приезду, Я видел, как они молча поспешно ушли. Я смотрел им вслед со смешанными чувствами, главным из них было желание, чтобы Лорн никогда не появлялся на нашем пути. Я, правда, напомнил себе, что в этом случае я до сих пор находился бы в тюрьме с очень сомнительными перспективами на будущее. Впрочем, и в данный момент будущее не рисовалось мне в светлых тонах.

Весь этот кошмар со всеми его противоречиями непрерывно кружился в моем сознании. Снаружи завывал ветер, дом сотрясался до основания, а пламя в камине постепенно замирало, оставив лишь красноватые тлеющие угольки. Мне кажется, я заснул тогда, когда эти угольки превратились в пепел.

Внезапно я проснулся. Не знаю, что разбудило меня. В комнате было совершенно темно, холодно и стояла мертвая тишина. Ветер затих, и все же в тиши, в холоде этого безлюдного крыла чувствовалось чье-то незримое присутствие. Я вновь услышал поблизости еле уловимый звук.

Я приподнялся, опершись на локоть, и поглядел на дверь. Потом я тихо встал и подошел к ней. Стол, который я снова поставил перед дверью, не был сдвинут с места.

— Мыши в стенах, — подумал я. — Вероятно, дом полон ими.

Я снова лег в постель, но уснуть не мог. Раздумывая, я решил обязательно утром поговорить с Марселем. Да не забыть спросить у Ловсхайма ключ от моей комнаты. В конце концов, ключи существовали, хотя в отеле на них смотрели так же, как на вопрос центрального отопления.

В этом безлюдном крыле положительно было что-то неприятное. Потолки были слишком высоки, шторы и толстые ковры, казалось, таили секреты и приглушали звуки, коридоры слишком длинны, темны и продуваемы ветром. А теперь, когда ветер стих, мне не нравилось, как пробуждались к жизни разные шелесты и всякие таинственные шорохи. Казалось, точно все истомившиеся духи, раньше спавшие в этой комнате, теперь вернулись, чтобы навестить ее, и, вздыхая, блуждали кругом. Я заснул снова лишь на рассвете и проснулся поздно, когда этот серый и тревожный день уже наступил.

Было нетрудно выбрать момент для разговора с Марселем, а за ночь я обдумал правильный подход к нему. Он принес мне кофе и несколько очень черствых булочек.

Когда он пожелал мне доброго утра и сообщил, что ожидается плохая погода, я начал:

— Марсель, — сказал я прямо, — вам известно, что из-за этого убийства я попал в довольно тяжелое положение?

О да, он знал об этом.

— Так вот, имеются соображения, что теперь возникла опасность и для мисс Телли. Надеюсь, вы не скажете ей об этом.

Его глаза заблестели, он несколько раз кивнул головой. Мне было интересно знать, как много ему известно. Я продолжал:

— Нам обоим чрезвычайно важно знать все об этом убийстве. Мне самому, — я говорил совершенно искренне, и мне не очень-то нравилось, как звучали эти слова, — мне самому угрожает опасность быть повешенным за это... или быть гильотинированным, как это у вас делается, а мисс Телли...

— Мисс Телли тоже угрожает опасность, — поспешно закончил Марсель. — Я знаю это.

— Мисс Телли говорила, что вы были очень добры к ней, — сказал я. — Поэтому я прошу вас не спеша обдумать все, что вам довелось видеть или слышать. Возможно, вам удастся что-либо вспомнить, и это поможет нам быстрее обнаружить убийцу.

Он серьезно кивнул головой.

— Все это очень скверно, — сказал он, и блеск потух в его глазах. — Очень плохо чувствовать, что убийца находится где-то здесь.

Он задумался и с мрачным видом добавил:

— У Марианны появился страх, будто каждая тень, каждый угол, каждая запертая комната может скрывать убийцу. А здесь много закрытых комнат.

— Значит, вам известно, что я не убийца. Я зашел слишком далеко.

— Мсье не преступник, — сказал Марсель. — Больше я ничего не могу сказать. Но я обязательно подумаю. Может быть, мне удастся вспомнить что-либо...

Он взглянул на стену и не отводил от нее взора, а я не решался пошевелиться в страхе поколебать его решимость. Теперь я уже был уверен, что он знает кое-что, хотя, может быть, не столь важное. Я же был готов ухватиться хоть за соломинку. Наконец, он вздохнул, глядя угрюмо своими затуманенными глазами, и сказал:

— Все возможно. Мсье желает сейчас принять ванну?

Наполнив ванну теплой водой, Марсель тотчас удалился. Его уход был похож на побег, и у меня осталась лишь надежда, что его симпатия к Сю Телли одержит верх. Мне, конечно, очень хотелось помочь ей и самому себе.

Это утро, длинное, хмурое и монотонное, было неприятным повторением вчерашнего. Во время моей одинокой прогулки по очень холодным ветреным улицам опять за мной следовала на почтительном расстоянии фигура в голубой форме. Еще одного или двух полицейских я заметил притаившимися от ветра по углам, но тем не менее не спускавшими с отеля бдительного ока.

Когда я утром спускался вниз, там было пусто, лишь Пусси бросил на меня подозрительный взгляд. Но, вернувшись, я увидел за конторкой мадам Грету. Ее глаза казались очень зелеными и всеведущими, она загадочно улыбалась, разговаривая со мной. Миссис Бинг и священник также сидели в холле. Миссис Бинг с ожесточением вязала на спицах какую-то огромную часть одежды, прислонившись спиной к радиатору и поставив ноги на подушку. Священник сидел около лифта. Он был длинный, черный и угрюмый, его рыжая борода была закрыта газетой. Стояла тишина, лишь по временам слышался шелест газеты и щелканье спиц. Я огляделся кругом. Это место, скромно выражаясь, не вселяло бодрость духа, и было отвратительно сознавать, что нам придется оставаться здесь до тех пор, пока полиция не разрешит выехать.

Сю Телли нигде не было видно, также не было Лорна. Я подумал, что, вероятно, он ушел охотиться за уликами или беседует по душам с полицейскими. В конечном счете человек не может нести ответственность за форму и размер своего подбородка, а Лорн в трудную минуту несомненно показал себя другом, пусть несколько сухим и отчужденным.

Я сел недалеко от священника. Попугай соскользнул на пол, приблизился ко мне и оказал мне сомнительную честь: потянул клювом за пальто и, забравшись, уселся на моей руке. Склонив голову набок, он глядел на меня своими блестящими глазами, похожими на пуговицы от лакированных туфель. Я достал сигареты, и Пусси перенес свое внимание на часы на моем запястье.

— Простите, — обратился я в сторону барьера из газеты, — нет ли у вас спичек?

Газета священника зашелестела, засияла его огненная борода. Он взял с маленького столика лежавшую перед ним коробку спичек и передал мне.

— Спасибо, — сказал я, закуривая. В то время как он снова уткнулся в газету, я настойчиво продолжал:

— Значит, вы говорите по-английски?

Он бросил на меня хмурый взгляд поверх газеты.

— Да, — решительно сказал он и снова исчез. Спицы миссис Бинг яростно защелкали. Я не был расположен считаться с правилами вежливости и продолжал:

— Вы путешествуете? — спросил я, попробовав туристический прием.

— Нет.

На этот раз он даже не взглянул на меня из-за газеты.

— Вы англичанин, не так ли?

Теперь он окинул меня долгим взглядом. Его лицо не было старым, глаза были желтовато-серого цвета, а рыжая редкая борода невольно вызывала отвращение.

— Нет, — резко ответил он, — я француз.

Он с минуту пристально смотрел на меня, затем добавил:

— Если вас интересует, я провел два года в Америке и нахожусь здесь для поправки своего здоровья. Я говорю также по-французски и по-итальянски. Кроме того, умею читать по-латыни.

Затем он снова скрылся, а миссис Бинг громко фыркнула.

Я снова кротко полюбопытствовал:

— Странное место для поправки здоровья. И давно вы находитесь здесь?

Газета задрожала, вновь появилась его огненная борода и светлые глаза.

— Если вам нужна моя биография, — холодно сказал он, — обратитесь в полицию. Ее только что затребовали в связи с очень странным делом, сопровождавшим ваше появление здесь. До вашего приезда убийств не было, — прибавил он, заходя еще дальше в своих намеках. Он продолжал холодно и враждебно глядеть на меня.

Вышло чрезвычайно некстати, что Пусси, исследовавший подступы к моему карману, в этот момент вытащил из него коробку спичек, положил ее осторожно ко мне на колени и издал торжествующий крик. Священник и миссис Бинг посмотрели на спички, а попугай стал чистить клювом свои перья и снова удовлетворенно закричал.

Этот крик вывел из себя отца Роберта, он гневным движением отбросил газету и, передразнив попугая, встал и вошел в лифт. Металлическая дверь захлопнулась, узкие дверцы сомкнулись, и маленький лифт, похожий на небольшой гроб, лениво заскрипел и пополз вверх.

— Пусси, — тихо сказал я, — однажды кто-нибудь свернет тебе шею.

Миссис Бинг снова фыркнула.

— Точно, — заметила она с грубоватой любезностью, — я сама не раз об этом думала.

Она сделала резкое движение своими длинными спицами, что придало уверенность ее словам.

— Если когда-нибудь существовала птица, находившаяся в союзе с сатаной, так вот она.

Дама сурово посмотрела на птицу, а Пусси, весело глядя на нее, издал громкий булькающий звук, напоминавший хриплый сатанинский хохот.

Широкие брови миссис Бинг испуганно поднялись, а спицы на мгновение остановились. Затем, придя в себя, она выразительно кивнула мне, как бы говоря этим:

— Я же сказала вам!

Пусси вернулся к спичкам, точно они имели для него естественную привлекательность, а я сказал:

— Я рад видеть, что вы оправились от потрясения прошлой ночи.

— Возможно, я выгляжу лучше, — сказала она, продолжая быстро вязать, — но еще не оправилась от шока. Я всегда долго и глубоко все переживаю, мистер Сандин. У меня есть темперамент. И я могу вам сказать, — она поспешно оглянулась кругом и, хотя поблизости никого не было, наклонилась и закончила хриплым шепотом, — здесь происходят вещи, которые не сразу бросаются в глаза, но они мне не нравятся.

Она сурово кивнула мне и прибавила своим обычным голосом, напоминавшим голос генерала, обследующего поле сражения:

— А у меня зоркие глаза, мистер Сандин. И имеется темперамент.

— Это не подлежит сомнению, — горячо сказал я под воздействием ее властного испытующего взгляда. В этот момент раздался резкий звук гонга, призывающий к ленчу. Он всегда вызывал у меня трудно сдерживаемое побуждение броситься за ведрами воды или за пожарным шлангом. Миссис Бинг вновь сурово кивнула мне головой. Этот кивок, казалось, намекал на то, что я тоже обладаю темпераментом и поэтому мы понимаем друг друга. Затем она собрала свое вязание и отправилась в столовую.

Я заманил Пусси на стол, держа перед ним зажженную спичку и не давая ему возможности клюнуть ее, и тоже пошел в столовую.

Позже пришел священник, напоминавший всем своим видом восклицательный знак. Наконец появилась Сю, спокойная, но довольно бледная, и Лорн, не более живой и общительный, чем стена за его спиной. Наша трапеза была молчаливой и напряженной. Отдельные слова, обращенные к Марселю, странно и неприятно звучали, словно отдаваясь эхом в этом общем безмолвии. Сю ушла первой, проходя мимо меня, она только улыбнулась и сказала: "Добрый день!"

Когда ленч был закончен, я вернулся в холл и сел в дальнем углу с кофе и сигаретой, взяв в руки старый номер "Панча". Я надеялся, что Сю или Лорн найдут меня там. Но все куда-то исчезли, лишь Пусси, сидевший против меня, составил мне компанию. Казалось, даже Пусси был в депрессии, он озабоченно почесывал свои перья и брезгливо ворчал.

Постепенно стих стук убираемой посуды, доносившийся из столовой. Стало темнеть, и лестница в холле, освещенная лишь тусклым окном в потолке, стала серой и покрылась тенями. Весь дом погрузился в полную тишину, точно кругом не было ни живой души. Но это была напряженная, зловещая тишина, так как за извилистыми темными коридорами и закрытыми дверями находился маленький круг людей, который был здесь в ту ветреную ночь, когда произошло убийство.

Эта мысль была не из приятных. Тишина, тени, пустой холл и полутемные перила лестницы создавали гнетущее настроение. Я ощущал тревогу, и мне было не по себе. Услышав в столовой легкие, быстрые шаги, я почувствовал странное облегчение.

Это был Марсель. Его длинный белый фартук подобно привидению вырисовывался в полумраке. Он тщательно закрыл за собой дверь и подошел ко мне. Поглядев на него, я сразу понял, что он принял какое-то решение, и сидел, насторожившись, с бьющимся сердцем.

Поспешно оглядев холл, он подошел ко мне совсем близко.

— Я решился сказать вам, — начал он серьезным тихим голосом. — Нас никто не услышит. В это время здесь никого не бывает, — прибавил он, так как я сделал предостерегающий жест.

— Мне известны три вещи, — продолжал он. — Одна — насчет, полотенца, вторая — про отца Роберта и третья... — Он сделал паузу, а глаза его смотрели настороженно и задумчиво. Затем он быстро кивнул головой и сказал:

— Боюсь, что третья вещь очень важная. Возможно, настолько важная, что я не должен молчать об этом. Мое молчание может стоить жизни.

Я смотрел на него, и сердце у меня колотилось.

— Вы не пожалеете об этом, — сказал я. — О чьей жизни вы говорите?

Он не хотел, чтобы его торопили, и я подумал, что, наверно, он прорепетировал свой рассказ.

— Во-первых, о полотенце. Наутро после убийства в незанятой, запертой комнате было обнаружено полотенце, которым недавно пользовались. На кровати, на пуховом одеяле была вмятина, — он обрисовал ее своими выразительными пальцами. — Там кто-то сидел. И я спрашиваю вас, кто там был?

Я хотел было заговорить, но воздержался в страхе, что он замолчит, если я перебью его.

— Затем второе, — он выставил два пальца. — Отец Роберт ночью не был болен. Я не был с ним, я спал. Вы спросите меня, почему я сказал полиции, что был с ним? Но как бы вы поступили? Он, святой отец, просит меня о небольшой любезности, и я откажусь?! Никогда! Тем более, ради полиции.

Он пожал плечами с миной, ясно показывающей его мнение о полиции.

— Затем третье...

Сделав паузу, он медленно продолжал:

— Это касается мисс Телли, и вы будете знать, что следует делать. Я говорю об этом... потому что боюсь. Ей угрожает опасность... очень серьезная опасность. Я видел в ту-ночь...

Я не сразу понял, что произошло. До моего сознания дошел лишь резкий звук выстрела, запах и лицо Марселя, странно изменившееся и застывшее в изумлении с открытым ртом и широко открытыми черными глазами. Он пытался говорить, но, застонав, упал навзничь, на меня. Я поймал его.

Он был застрелен. В холле никого не было. На лестнице и в коридоре — тоже никого.

Я усадил его в кресло. Он повалился как сноп. Я уже ничем не мог ему помочь. Вдруг я заметил, что слышу какой-то шелест, и это был звук лифта. Выстрел был произведен оттуда, и теперь лифт медленно полз вверх. Я бросился к лестнице, но сделал лишь один или два шага. Я понял, что если побегу вверх по лестнице, то рискую потерять след преступника. Вместо этого, я отступил и занял позицию, с которой мне были видны выходы из лифта на второй и третий этаж и в холл, где я стоял. Других выходов из лифта не было.

Лифт полз вверх. Мне была видна часть его дверей, кабина не была освещена. Лифт приближался ко второму этажу. Остановится ли он или поднимется выше?

Убийца не имел путей, чтобы скрыться незамеченным. Еще момент, и я увижу его. Я жестоко отомщу убийце Марселя!

Лифт остановился на втором этаже, и дверцы дрогнули.

Узкое черное пространство между дверцами постепенно расширялось. У меня не было определенного плана. Я знал лишь одно: я должен увидеть того, кто выйдет из этой медленно расширявшейся черной щели.

Любопытно, что я услышал выстрел и почувствовал острую боль в плече раньше, чем увидел дуло револьвера. Затем я увидел его между дверцами и инстинктивно отскочил в сторону. Тотчас раздался второй выстрел.

Спрятавшись за выступ стены и выглядывая из-за доски с ключами, я твердо решил увидеть человека из лифта.

Блеснул револьвер, летевший вниз, в холл, но я не видел руки, бросившей его. Он упал со стуком на пол, и в тот момент, когда я выглянул, уверенный, что наконец-то увижу убийцу, кто-то схватил меня сзади.

Я боролся, вырывался, стараясь не спускать глаз с лифта, но меня оттащили прочь.

Это были двое полицейских, которые буквально вцепились в меня. Чем яростнее я боролся и кричал, пытаясь втолковать, что убийца находится в лифте и в этот момент ускользает от нас, тем сильнее они тащили меня прочь от того места, где я надеялся увидеть его. Они громко кричали и так крепко держали меня, что я не мог даже указать им направление руками.

У меня адски болело плечо, и я был готов проклясть весь мир от боли и бешеной ярости. Со двора вбежал еще полицейский, с лестницы доносились всхлипывания женщины, они становились все громче и перекрывали тот шум, который мы производили в холле. Вскоре появилась миссис Бинг, она смотрела на нас сверху, свесившись с перил. Затем стали появляться все остальные: по лестнице сбежали Ловсхайм, мадам Грета и малютка Сю с лицом бледным, как мел.

Холл быстро наполнился людьми. Появился даже священник с трясущейся от волнения рыжей бородой. Прибежал Лорн, задыхаясь, он подошел ко мне. Маленькая горничная, Марианна, плакала, стоя на коленях. И в центре всего, на плетеном кресле, распростерлась маленькая фигура в белом фартуке. Так странно было смотреть на Марселя, лежащего недвижимо, все мы привыкли видеть его жизнерадостным и веселым.

В этом беспорядке, шуме и волнении, в потоке французской речи и плаче Марианны один Лорн оставался спокойным. Думаю, что только благодаря ему я тотчас не очутился в тюрьме. Я не понимал, что он говорил полицейским, но видел, как он указывал на мое плечо, на кровь, пропитавшую мое пальто, и на отсутствие опаленной дыры в моей одежде. Один из полисменов поднял револьвер и осторожно держал его кончиками пальцев. Лорн внезапно обратился ко мне:

— Вы дотрагивались до револьвера?

Он был возбужден, и в глазах его больше не было скуки.

— Я не трогал его. Тот, кто находился в лифте, сбросил его вниз.

— В лифте? Что вы имеете в виду? Расскажите нам скорее!

Я поспешно рассказал ему. Все слушали, затаив дыхание, все, кроме Марианны, до сознания которой слова не доходили. Лорн быстро перевел мой рассказ, и один из полицейских бросился к лифту. Двое остальных все еще продолжали крепко держать меня. Рядом стоял Ловсхайм, позеленевший от страха и похожий на кусок студня. Один из полицейских что-то ему сказал, и тот тяжелой походкой поспешил к телефону.

У мадам, стоявшей поблизости от меня, было напряженное, бледное лицо. Она хранила молчание, хотя ее зеленые глаза примечали все. Сю склонилась над Марианной, и, когда она повернулась, на бледном ее лице были слезы. Заметив мое раненое плечо, она поспешно подошла ко мне и умоляющим тоном сказала что-то полицейским. Но они не ослабили своей хватки. В это время я стал чувствовать головокружение и недомогание. Лорн сказал:

— Предоставьте это мне. Возможно, я смогу выпутать вас из этой истории. На оружии нет отпечатков ваших пальцев, одежда порохом не опалена, значит, вы не сами себя ранили. То, что вы ранены, может помочь вам.

Я помню это отчетливо. Потом я почувствовал себя совсем плохо. Помню, как Сю принесла мне какое-то питье и сама поила меня, так как полицейские не хотели освободить мои руки. Ее поступок вызвал у меня на глазах слезы, мое горло сжалось. Затем вдруг я почувствовал, что силы возвращаются ко мне.

Вскоре пришли новые полицейские, в их числе был комиссар с козлиной бородкой и молодой офицер, говоривший по-английски. Полилась взволнованная французская речь; полицейские принялись обыскивать отель, и я подвергся допросу. Моими переводчиками были Лорн и молодой офицер. Его дружеское расположение ко мне исчезло, и он глядел на меня с подозрением. Сю как-то умудрилась встать поблизости от меня, она вслушивалась в каждое слово, и я все время чувствовал ее молчаливую поддержку и защиту.

Постепенно все было выяснено. Я понял, что Лори сумел построить убедительную защиту моих интересов. В качестве аргументов он выставил мою рану, отсутствие отпечатков пальцев и опаленного порохом отверстия на моем пальто. Потом оказалось, что на револьвере вообще не было отпечатков пальцев. Это наводило на мысль, что убийца был в перчатках. Холл, примыкающие к нему помещения и я сам немедленно подверглись тщательному обыску. Но, к счастью для меня, перчаток не нашли. Они, конечно, не могли служить решающей уликой, но это мне помогло.

Вероятно, все обсуждали этот вопрос, когда пришел врач.

Он первым долгом умело осмотрел маленькую фигурку на кресле, затем приказал Марианне сесть на стул в углу. Она сидела и тихо плакала, когда уносили тело маленького слуги. Затем по просьбе Сю врач обратил внимание на меня. Державшие меня полицейские хотели воспрепятствовать его вмешательству, но он сказал что-то резким и презрительным тоном. Комиссар отдал приказ, после чего полицейские с явной неохотой отпустили меня, и я сел на стул.

Врач сейчас же занялся моей раной. Сю помогала ему. Я помню неподвижный взгляд ее потемневших глаз на бледном лице и твердость прикосновения ее пальцев. Она мне сказала, что, по словам врача, рана оказалась не очень серьезной, сообщила, что предстоящая операция будет болезненна, но все закончится хорошо. Мне пришлось пережить неприятные минуты, прежде чем доктор с торжествующим видом извлек пулю.

— Что они решили делать? — спросил я Сю, указывая глазами на полицейских.

— Я не знаю, — ответила она. — Те двое, что задержали вас, были на улице и услышали слабый звук первого выстрела. Они не были уверены, что это револьверный выстрел, но все же вошли во двор. Тогда раздалось еще два выстрела, они вбежали в холл и поймали вас, полагая, что вы пытаетесь убежать.

— И помешали мне опознать убийцу! — с горечью сказал я.

Полицейские снова приблизились ко мне. Я поспешно сказал Сю:

— Вы не можете больше рисковать. Марсель сказал, что вам грозит опасность. Он говорил мне это в тот момент, когда его застрелили.

И раньше, чем она успела заговорить, меня снова стали допрашивать. Я чувствовал себя больным, голова кружилась, и мне было трудно не путаться в ответах на старательно сформулированные вопросы. Однако я твердо держался основных фактов. Я разговаривал с Марселем, он признался, будто знает что-то важное относительно убийства неизвестного мужчины. — Он собирался сказать мне об этом, но не успел: его застрелили.

Я интуитивно чувствовал, что не должен упоминать о Сю, поскольку ей грозит опасность и убийца еще на свободе. Сначала я должен все обдумать.

Полицейские обыскивали дом, потом привели толстого и громко протестующего человека с головой, напоминавшей по форме яйцо, и маленькими черными усиками. Он оказался поваром Полем. В руке он держал корзину с морковью и турнепсом. Кроме него никого не нашли.

Затем комиссар задал несколько вопросов миссис Бинг, поскольку она оказалась первой на месте преступления. Комиссар старался быть на почтительном от нее расстоянии и удержать за руку молодого офицера, точно хотел в нужный момент использовать его в качестве барьера.

Миссис Бинг упорно отвечала на вопросы по-французски, хотя из-за ее произношения никто не понимал ни слова. Когда же, наконец, ее заставили говорить по-английски, оказалось, что она никого не видела. Как обычно, после ленча она спала, но проснулась, услышав выстрелы. Набросив шаль, она поспешила по коридору к холлу. Иными словами, она шла навстречу убийце, но никого не видела.

Сердце мое упало, потому что единственная моя надежда была на нее. Кроме нее, никто не мог видеть преступника. Сю сообщила мне, что Лорн тотчас сказал, что убийца мог заметить ее и где-нибудь спрятаться или подняться вверх по лестнице.

Миссис Бинг сказала "возможно" с сомнением в голосе, причем ее брови несколько раз поднимались и опускались. Она сочувственно глядела на меня и, я полагаю, хотела бы помочь мне. Но на деле, ее рассказ ухудшил мое положение.

В конце концов, я стал опасаться, что всех нас потащат в полицейский участок. Но я чувствовал такую дурноту, и мне было все безразлично. Однако полицейские ушли, не забрав меня с собой, чему я с большим трудом поверил.

Правда, была оставлена стража из нескольких полицейских и нас решительным тоном предупредили, чтобы мы не пытались убежать. Конечно, я оказался главным подозреваемым лицом. Но врач сказал, что пока нет необходимости забирать меня в тюрьму. Он сказал, что я слишком слаб и не смогу уйти далеко, а рана может принести мне большие неприятности, если сейчас не отнестись к ней с должным вниманием. Молодой офицер перевел мне его слова и старался их растолковать:

— Понимаете ли, он не уверен в серьезных последствиях, но имеет в виду, что рана может надолго задержать вас здесь, приковав к постели, а это может вызвать осложнения для полиции.

— И вам повезло, что дело ограничивается только этим, — серьезно сказал Лорн.

Доктор ушел последним. Он проводил меня в мою комнату, дал капли, которые я должен был принять, если боль станет невыносимой. Он сказал, что придет снова утром, и вообще был очень добр ко мне. Я полагаю, он верил в мою невиновность.

Мадам Грета принесла мне на подносе обед, что меня удивило, и поставила его около моего кресла.

— Мадам Бинг также требует обед к себе в комнату. Она дрожит от страха и не отпирает двери, пока не посмотрит в замочную скважину. Мисс Телли находится с Марианной, которая почти лишилась рассудка. Мне надо поспешить вниз и угрозами принудить этого толстого повара подать в столовую обед отцу Роберту. Я могу принести вам обед, потому что вы больны, но не стану прислуживать в столовой.

— Заставьте Ловсхайма сделать это!

— Ловсхайм!

Ее взгляд выразил насмешливое презрение, затем она пожала плечами и повторила:

— Ловсхайм! Я порежу вам мясо.

Она сделала это и удалилась. Несмотря на спокойные слова, она была бледная и озабоченная. В ее зеленых, сверкающих глазах таилось что-то холодное и таинственное, от этого взгляда мне было не по себе. Мне пришло на ум, что мадам Грета вполне способна задумать и осуществить то хладнокровное убийство, свидетелем которого я был. Жирная рука Ловсхайма могла бы дрогнуть, но рука мадам Греты была бы дьявольски уверенна и тверда. В ней угадывалось много холодной выдержки, и я подозревал, что она была прирожденной актрисой. К этому следовало прибавить, что в ее мизинце было больше ума, чем в голове огромного рыхлого Ловсхайма. Но у меня не было никаких улик ни против нее, ни против Ловсхайма, если не считать вероятности того, что убитый ночью человек был им известен.

Казалось, следствие могло опираться лишь на предположение, что преступления совершались кем-то из обитателей отеля. Но даже в этом не могло быть полной уверенности. А тем временем я — Джим Сандин увяз с головой в этом ужасном, почти фантастическом, но вполне реальном деле. Мое плечо стало дергать, и я поймал себя на том, что смотрю на маленькую табличку у двери. На ней было написано:

Звоните: горничной — 1 раз, слуге — 2 раза

Слуге — два раза! Звоните два раза маленькому Марселю! Меня лихорадило, бросало то в холод, то в жар, и какой-то безумный голос в моем сознании продолжал повторять:

— Звони! Нажми звонок два раза!

Именно тогда явился Лорн. Я был рад видеть его. Голова у меня прояснилась, и все представилось в лучшем свете. Он был очень спокоен. Горячий, быстро говорящий человек с блеском в глазах снова превратился в невозмутимого и вялого.

— Ну, а теперь, — сказал Лорн, — послушаем всю историю. Удалось ли Марселю что-нибудь сообщить вам?

— Частично удалось. Он сказал мне, что на следующее утро после убийства было обнаружено какое-то бывшее в употреблении полотенце. Его нашли в комнате, считавшейся незанятой. Дальше, алиби отца Роберта оказалось фальшивым. И, наконец, он сказал, что Сю Телли в опасности. Мне думается, что именно это и заставило его заговорить. Но в этот момент он был застрелен.

— Вы хотите сказать, что он не успел сообщить, в чем заключается опасность?

— Да.

— Он не сказал ни одного слова? Не сделал намека? Подумайте как следует, не волнуйтесь.

— Я не волнуюсь, — устало ответил я. — Он был убит в тот момент, когда хотел об этом сказать.

— Послушайте, — спросил Лорн, странно глядя на меня. — Может быть, мне сейчас лучше уйти? У вас лихорадочный вид. Может быть, рана серьезнее, чем предполагал врач?

— Нет, мне хорошо. Но мы должны что-то сделать в отношении Сю. Сейчас она с горничной, но она ходит по всему отелю. С ней бог знает что может случиться. Мы должны стеречь ее. Нам нужно составить план...

— Удалось ли вам передать ей слова Марселя?

— О да, я предупредил ее. Но она... для нее отель как дом родной. Здесь она может не быть столь осторожной, как в незнакомом месте. Кроме того, она слишком храбра.

— Вы недооцениваете ум мисс Телли, — сухо сказал Лорн. Он с любопытством смотрел на меня, и я вспомнил, что назвал ее "Сю" и, возможно, проявил чрезмерное беспокойство. Но это не имело для меня значения. Единственное, что было важно, — это принять меры для защиты Сю. В отеле уже было два убийства. И теперь, после предостережения Марселя и его ужасной смерти, было совершенно ясно, что убийства были связаны с Сю.

— Позовите ее, — настаивал я, — или я сам пойду за ней. Мне здесь представляются всякие ужасы, и мне не нравится, что она одна расхаживает по дому.

— Дорога всегда делается безопаснее после несчастного случая, — изрек Лорн. — Однако, если вы настаиваете...

Я все еще ощущал некоторую слабость, однако встал и пошел вместе с ним.

Мы нашли ее в комнате Марианны, куда Лорн уверенно провел меня. Он слегка улыбнулся, когда я выразил удивление по поводу его знания планировки этого запутанного старого дома.

— Это же моя профессия, Сандин, — сказал Лорн. Марианна к этому времени немного успокоилась, поэтому Сю без колебаний отправилась с нами. Когда мы вышли из комнаты, то услышали стук каблуков, затем последовал щелчок запираемого замка.

В темном коридоре было очень тихо, и Сю задрожала. Она посмотрела на меня и сказала:

— Ну что же? Пойдем?

Она пришла с нами в мою комнату. Мы выбрали эту комнату по привычке, к тому же она была теплой и находилась в пустующем крыле, где нас никто не мог увидеть. Относительно полиции Лорн сказал, что она расположилась вокруг отеля.

— Мы точно крысы в капкане, — сказала вдруг Сю, тяжело дыша.

Так началось второе совещание в этой старомодной комнате в холодном безлюдном крыле. В камине трещали горящие дрова, за окнами бушевал ветер. Незакрепленная ставня больше не стучала, и я удивился, когда же Марсель успел ее закрепить. Меня охватила ярость, и мне захотелось собственноручно свернуть шею тому, кто убил его.

Главным образом говорили Лорн и я. Сю была молчаливой и бледной, на щеках ее виднелись следы слез. Наш разговор был недолгим, так как мы были утомлены и потрясены происшедшим. Однако разговор был важным и значительным в свете того, что произошло позже.

— Послушайте, — обратился я к Сю, — я знаю, что вы считаете Ловсхаймов своими друзьями. Но скажите, пожалуйста, мадам Грете, что вы поместили сувенир в банк. В Париже, Лондоне или где-нибудь еще. После этого, возможно, они оставят вас в покое.

— При условии, — раздраженно прервала Сю, — что мои единственные друзья, помогавшие мне в этом тяжелом году, намерены убить меня из-за наследства. Но я уверена, что они даже не знают об этом наследстве.

— Конечно, при этом условии, — сказал я, от души желая поколебать ее уверенность. Любопытно, как внезапно возникали между нами небольшие размолвки. Мне хотелось, чтобы она разделяла мои мысли. Она не соглашалась со мной, и это было очень досадно. Я злился, но в следующий момент забывал обо всем и радовался тому, что она сидит возле меня, склонив свою головку. Я любовался ее красивой, стройной фигурой.

Безразличным тоном я сказал:

— Вам трудно не сомневаться в Ловсхаймах. Вы признаете, что ваша мать могла кое-что сказать им. И они управляют этим отелем. Кого же еще здесь можно подозревать?

— Мы уже обсуждали это, — сказала Сю. — И у вас против них нет никаких улик.

— Это правда, — согласился Лорн. — У нас нет ни одного факта против Ловсхайма.

— Если только не будет доказано, что он знал убитого. Что касается убийства Марселя... то каждого, живущего здесь, можно подозревать.

— Вы до сих пор считаете, что убийцу следует искать среди обитателей отеля? — спросила Сю. — Но это... это невероятно! Я не могу поверить в причастность Ловсхаймов. Мистер Лорн, вы и отец Роберт — вне подозрений. Повар — это обыкновенный глупый, жирный повар, кстати, его не было в доме в ночь первого убийства. Миссис Бинг и Марианна — просто абсурд. И я не сделала этого. А больше никого нет. Так почему же ограничивать поиски обитателями отеля? В конце концов, сегодня днем сюда мог войти кто угодно. Человек мог войти с парадного хода или через кухню, застрелить Марселя и скрыться.

Ее голос дрогнул, когда она упомянула Марселя, и прилив нежности к ней охватил меня.

— А как совершили первое убийство?

— О!

Она безнадежно развела руками.

— Я не знаю. В ту ночь могло произойти все что угодно. Возможно, кому-то был известен вход через калитку. По-моему, не следует думать, будто убийца находится сейчас в этом отеле. Но я обещаю вам, мистер Сандин, быть очень осторожной.

Ее дыхание стало неровным, и к глазам подступили слезы.

— Могу ли я быть неосторожной после того, что здесь видела?!

У нее было бледное, утомленное лицо. Под глазами появились голубоватые круги. Я сказал:

— Послушайте! Давайте сейчас прервем этот разговор. Мы сможем закончить его завтра. Самое главное — сегодня на ночь заприте дверь на ключ и щеколду. А утром было бы неплохо взять из сейфа Ловсхайма ваши бумаги и поместить их в банк.

— Мистер Лорн уже дал мне такой совет, — устало сказала Сю, — хорошо, я сделаю это. Но Ловсхаймы...

Она не закончила фразы и сказала вместо этого:

— Теперь я пойду!

Мы оба проводили Сю. Лорн стоял у двери, пока я осматривал ее комнату. Конечно, никто там не прятался, ни в большом шкафу, ни за шторами, ни в ванной. Но я хотел иметь полную уверенность и ждал в коридоре, пока она не шепнула мне "спокойной ночи" и исчезла. Я услышал, как повернулся ключ и задвинулась щеколда.

Коридоры были безлюдны, и никто не мог нас видеть. Лорн куда-то ушел, а я снова направился к себе, в северное крыло. Везде была полутьма. Подойдя к лестнице, я взглянул вниз, и мне показалось, что я увидел в коридоре какую-то тень, которая быстро скрылась за углом. Я бесшумно подбежал к тому месту, где видел ее, но там уже никого не было.

— Вероятно, это был обман зрения, — сказал я себе и пришел, наконец, в свой холодный коридор с его ужасными сквозняками и окнами, выходившими во двор.

Ветер стал немного тише, и его порывы не были такими дикими, однако двор выглядел неприветливо — так же, как и маленькая железная лестница, спускавшаяся во мрак.

В смятении дня я снова забыл взять у Ловсхайма ключ и, мрачно насмехаясь над собой, вновь придвинул стол к двери. Я решил остаться в этой комнате, но она мне не нравилась. Мне также не нравилось заброшенное холодное крыло с его таинственными шорохами и тресками, и должен признаться, что мне совсем не понравилась эта промелькнувшая тень. Я чувствовал в ней какую-то реальную осязаемость. Плечо мое адски болело, и, приняв пилюлю, оставленную мне доктором, я, в конце концов, заснул.

Внезапно вздрогнув, я проснулся. Я видел дикий сон: мне снилась сутана отца Роберта с ее длинными черными фалдами, красные туфельки Сю и шум ветра. На самом деле ветер утих и наступила тишина, как и прежде нарушаемая непонятными шорохами. Вероятно, мыши снова подняли шум в щелях старых стен. Я прислушался. Ничего иного не было слышно. Но если блуждающий призрак разбудил меня мимолетным прикосновением или вздохом, то это был поистине живой призрак, так как я совершенно ясно чувствовал запах табачного дыма. Понюхав еще раз, я сел. Это не был призрак. Кто-то курил совсем близко от меня.

Было очень холодно, и догоравшие в камине угли слегка освещали комнату. Я огляделся, убедился, что в комнате никого нет и стол не сдвинут с места. Плечо мое сильно ныло, пока я натягивал халат. Я подошел к окну, поднял штору, отворил ставню и выглянул. Окно выходило на улицу. Ночь была темная, но около моста горел фонарь, и я довольно ясно видел эту узкую старую улицу. Поблизости не было ни души. Осторожно сдвинув стол, я открыл дверь. Никого не было в длинном полутемном коридоре. Напротив, из окна и двери холла, падал свет на прилежащий участок двора. Двое полицейских сидели на освещенном месте и спокойно играли в карты. Затем я разглядел еще одного полицейского, который размеренно шагал по улице около запертых чугунных ворот. Итак, были приняты все меры, чтобы не дать возможности никому из нас удрать. Полагаю, что это и было основной причиной такой бдительной охраны, но не желанием оказать нам защиту.

Никто не курил, но если бы и курил, то запах дыма не мог достичь моей комнаты. Я осторожно прошелся вдоль всего необитаемого и погруженного во мрак северного крыла. Нигде из-под двери не виднелось света, ни даже слабого проблеска из замочной скважины. Кругом все было тихо, если не считать скрипа окон и старых стен. Я даже осторожно приоткрыл двери соседних комнат. Из этих совершенно темных комнат мне пахнул в лицо холодный и затхлый воздух, который бывает в давно пустующих помещениях. А запах табачного дыма в них был настолько слаб, что я сомневался в том, был ли он вообще. Только по возвращении в свою комнату я снова ощутил сильный запах. Озадаченный, я закрыл дверь и включил свет.

Это не был запах моих сигарет, пахло более крепким сортом табака. Я вспомнил, что во время нашей непродолжительной вечерней беседы, никто вообще не курил. Удивленный, я тщательно осмотрел комнату и ванную. Конечно, я не обнаружил никаких следов недавнего пребывания кого-либо. Я принялся даже искать потайные ходы в стенах, сознавая всю нелепость и мелодраматизм этого. Но я понимал, что в те отдаленные времена, когда строился этот старый дом, потайные лестницы и скрытые двери были обычным и распространенным явлением, соответствующим условиям жизни той эпохи. Но я не нашел ничего. По сути дела, не было и подходящего места для чего-либо подобного, разве что за огромным шкафом. Но я не решался сдвинуть его с места, опасаясь разбудить всех обитателей отеля.

Запах стал слабее, может быть, я начал привыкать к нему. Я снова лег в постель. Лицо у меня горело, плечо отчаянно ныло, и я не мог выбрать положения, в котором боль не была бы такой острой.

Однако мне снова удалось забыться тяжелым сном. Запах табачного дыма — по существу, глупое и эфемерное явление — утром потеряло свою значительность, хотя я и сказал о нем Лорну.

Марианна, помрачневшая, с красными глазами, принесла мне поднос с завтраком и поспешно удалилась. Испытывая дикую боль, я натянул на себя рубашку и пиджак и, сделав жалкое подобие галстука, пошел вниз. Выйдя из комнаты, я снова встретил девушку. Она несла другой поднос, и я спросил ее, не поселился ли кто-нибудь по соседству со мной. Она покачала головой, точно не поняв моего вопроса, и пошла дальше. Бедное дитя, она перестала улыбаться. Я невольно спросил себя: каковы были ее взаимоотношения с маленьким Марселем?

В холле я застал Лорна. Вежливо, но без особого интереса он выслушал мой рассказ о табачном дыме. Конечно, при дневном свете история звучала глуповато. Лорн с равнодушным видом предположил, что где-нибудь поблизости курил полицейский, и обещал узнать это. Осведомившись о состоянии моего плеча, он сказал, что уходит в полицию для выяснения дел.

— Полиция трудится вовсю, — сказал он. — И если я применю правильную тактику, мне удастся узнать, какие у нее успехи и каковы дальнейшие планы. Наверняка есть на примете что-то определенное, иначе отель не охранялся бы так тщательно. На французскую полицию, мистер Сандин, не следует смотреть пренебрежительно, она работает хорошо.

— В таком случае, возможно, будет обнаружен настоящий убийца, а меня освободят от подозрений.

— Возможно, — уныло ответил Лорн, будто хотел сказать: "Думайте так, если это вас утешает!"

Я вышел следом за Лорном во двор. Там сидел отец Роберт и курил. Увидев меня, он поспешно загородился газетой и принялся прилежно читать. Неподалеку от него, на спинке стула, сидел Пусси. Я тоже сел на ближайший стул. С неприязнью я заметил, как голова полицейского появилась в проеме входной двери, оглядела меня, затем вновь спряталась. Я понял, что за мной внимательно следят.

Я с подозрением принюхался к табачному дыму священника, но он был не тот, что так необъяснимо вторгся ночью в мою комнату. Я погрузился в размышления, продолжая незаметно разглядывать загадочную фигуру отца Роберта. Почему же он так стремился обеспечить себе алиби?

Если бы он не сделал этого, у меня не было бы особых причин сомневаться в его добропорядочности. Вернее, никаких причин, за исключением уверенности, что тайный смысл этого ужасного дела кроется в глубине старого отеля, поэтому каждый его обитатель может быть на подозрении.

Но его старание обеспечить себе бесполезное алиби сразу настораживало.

— Это очень подозрительно, — говорил я себе, глядя на его длинные ноги, обутые в черные американские ботинки. Он объяснил происхождение ботинок, заметив как-то, что прожил два года в Америке. И его документы несомненно в порядке, так как полиция тщательно проверяла подлинность личности и прошлое каждого из нас и для него не сделала бы исключения.

Кроме того, мне сейчас показалась подозрительной его борода. Как правило, только миссионеры и русские священники носят бороды, а он, видимо, к ним не относился. Это была натуральная борода, и если считать, что он носит ее для маскировки, то отращивание бороды было длительным и утомительным процессом. Интересно, как выглядело бы лицо этого человека без жидкой рыжей бороды?

Пусси кричал, барахтался, затем, взмахнув крыльями, неуклюже слетел вниз со стула. Птица накануне была со мной, как раз перед тем, как вошел Марсель. Потом я не замечал никого, слушал Марселя, А позже началось смятение и волнение. Интересно, куда девался Пусси? Что он видел? Неужели нет никакой возможности выудить сведения, таящиеся в глубине его глаз, напоминавших пуговицы от туфель?! Глаз, глядевших так же всезнающе и загадочно, как у его хозяйки.

Однако он не мог говорить, его этому не обучали. Но было бы ошибкой утверждать, что он не мог передавать своих впечатлений и чувств. Порой он делал это очень красноречиво, и его способность выражать эмоции была просто чудесна.

На этот раз Пусси жалобно закричал, забрался к священнику на колени и принялся тщательно разглядывать его бороду. С разочарованным и презрительным видом он склонил набок голову, и это удивительным образом совпало с моими мыслями.

Внезапно послышался шелест газеты, и из-за нее появились гневные глаза и рыжая борода священника. Должно быть, я глядел на него в упор долгое время. Меня искренне забавляла циничная поза попугая. Отец Роберт прошипел:

— Ну что, вы насмотрелись на меня? Неужели это такое интересное занятие?

И это была правда, я действительно смотрел на него. Но я воспользовался случаем, который предоставляли его слова.

— Если хотите знать, я смотрел на попугая, — ответил я, — и думал о том, что рассказал мне Марсель.

Я смотрел прямо ему в глаза и заметил, как они внезапно стали неподвижными и злыми, как у кота. Лицо его, обрамленное жидкой огненной бородой, сразу помрачнело.

Вдруг он заговорил, причем его желто-серые глаза не дрогнули и их суровый взгляд не отрывался от меня.

— Марсель? А что он рассказал вам?

Я немного колебался, затем решил сказать ему.

— Он сказал мне правду о вашем алиби. Он сказал, что вы не были больны и он не находился с вами в вашей комнате.

Казалось, он был подготовлен к этому, так как тотчас холодно сказал:

— Ну и что же?

Я пожал плечами и тут же решил не повторять этого жеста, пока мое плечо не заживет.

— Ну и что же? — повторил я. Его глаза сохраняли спокойствие, но на мгновение в них вспыхнула искорка гнева. Было ясно, он рассердился на мой намек, что ему следует давать дальнейшие объяснения.

С минуту он молчал, но его темперамент не позволял ему долго скрывать обуревавшие его чувства. Сознавая, какая ярость крылась за его спокойным взором, я достал сигареты. С небрежным видом я протянул ему пачку и любезно сказал:

— Пожалуйста, возьмите сигарету!

— О, вы меня оскорбляете! — вскричал он. — Вы оскорбляете меня!

— Да что вы?! — мягко ответил я. — Едва ли можно считать оскорблением предложение сигареты! Осторожно, не наступите на птицу!

Он быстро посмотрел себе под ноги и отскочил в сторону, вовремя помешав Пусси перейти в лучший мир. Пусси снова закричал, тяжело взлетел на стул и поглядел на священника с таким видом, будто подтвердились его самые худшие подозрения в отношении этого человека. Наклоненная головка Пусси, казалось, намекала, что неплохо было бы поглубже заглянуть в его глаза.

Тем временем священник пробормотал:

— Черт бы побрал эту птицу! — что совсем не шло к его сану, затем с усилием овладел собой.

— Что с вами, отец Роберт? — укоризненно спросил я. Его высокая фигура стояла передо мной, ветер трепал полы его черной сутаны и угрожал его шляпе с черными полями. Несмотря на внешние аксессуары, он выглядел отнюдь не набожным. Но священники — тоже люди, и, возможно, таинственная болезнь, приведшая его в А..., сделала его раздражительным. Правда, слово "раздражительный" вряд ли подходило: этот человек кипел от ярости, но молчал.

— Отец Роберт! — сказал я вновь с мягким укором. — Слышать такие слова от святого отца! Могу я попросить у вас спички?

И тут его ярость прорвалась. Он угрожающе подступил ко мне, причем его длинные руки отнюдь не выглядели немощными.

— Я полагаю, вы сообщили полиции? — спросил он.

— Нет. Еще нет.

— Почему?

— Что почему?

Он вздохнул полной грудью и немного успокоился.

— Почему вы не сообщили этого полиции? — спросил он более спокойным тоном.

— Я не успел этого сделать, — ответил я, и в моих словах была доля правды. — Вчера мне пришлось объяснять им более важные обстоятельства. Но мой долг велит мне сказать об этом.

— Это не имеет значения, — сказал отец Роберт. — Алиби уже не играет ни малейшей роли.

— Никакой роли, — согласился я. — Но все же полиция мажет задать вопрос — почему человек потрудился сфабриковать себе фальшивое алиби?

Но отец Роберт, который вообще был легко уязвимым человеком, вдруг поразил меня.

— На этот вопрос легко ответить, — холодно сказал он. — В наше неустойчивое время, когда сама церковь подвергается нападкам со стороны ее служителя, было бы неумно оказаться замешанным в подобное дело.

Он сделал жест в сторону северного крыла.

— Я считал своим долгом держаться в стороне и быть совершенно непричастным к этому делу, мистер Сандин. И вы, как умный человек, должны это понять.

Затем, с оттенком торжества в тоне, он пожелал мне "счастливо оставаться" и с видом, полным достоинства, направился к отелю.

Однако Пусси помешал его достойному уходу. Он внезапно схватил его за край сутаны своим серым клювом, повис на ней и вопил, как дьявол, так что отцу Роберту пришлось силой освобождаться от него. Когда же он освобождался от цепкой птицы, Пусси, вероятно, ущипнул его. Отец Роберт яростно выругался и поднес палец ко рту. Выражение оскорбленного достоинства исчезло, и его уход на этот раз был поспешным и суетливым, что доставило мне небольшое удовольствие.

Сидя на спинке стула, Пусси бросил на меня дьявольски понимающий взгляд и весело взмахнул крыльями. Ему только недоставало ухмыльнуться. Я подумал о возможности у него врожденного отвращения к церковной одежде.

— Чем вы так обидели отца Роберта? — раздался за моей спиной голос Сю.

Она стояла передо мной сияющая, в ее глазах плясали огоньки смеха, и щеки были розовые. На ней был жакет из материала, похожего на твид, юбка серого цвета и ярко-красный берет, сдвинутый набок. Вокруг шеи было обмотано тоже что-то красное. Она выглядели божественно прекрасной.

— Ничем, — медленно ответил я.

Ее лицо стало серьезным.

— Что случилось? Чем я провинилась? — тихо спросила она.

— Вовсе ничем. Абсолютно ничего не случилось. Все о порядке...

Я осознал, что болтаю чушь, и оборвал фразу. В конце концов, не мог же я сказать девушке, что я не желаю, чтобы она выглядела такой обворожительной. Она по праву могла спросить меня: "А почему я не должна так выглядеть?" И мне оставалось только ответить: "На это нет ни малейшей причины. Мне это безразлично. Мне все равно..."

Я снова начинал заговариваться, к счастью, на этот раз не вслух.

— Мы просто побеседовали, — сказал я более членораздельно. — Священник объяснил мне причину, зачем ему понадобилось фальшивое алиби.

— О! — сказала она. Она выглядела озадаченной, и ее глаза больше не смеялись. Я рассказал ей о нашем разговоре, и она серьезно выслушала меня.

— Довольно веское объяснение, — сказала она, когда я кончил. — Я полагаю, что для полиции это тоже покажется достаточно резонным.

— Возможно, — согласился я. — Тем не менее, я считаю, что священник — не тот, за кого себя выдает.

Она побледнела, будто мои слова вдруг вернули ее в атмосферу того ужаса, который вселился в старый отель. Она бросила взгляд на северное крыло и сказала шепотом:

— Уж не думаете ли вы, что отец Роберт?.. Ах, нет, это невозможно! Я не могу поверить, что убийца все время находится здесь, среди нас! Это очень страшно. Это означало бы, что мы с вами очень наивны!

— Мне бы не хотелось пугать вас, но надо считаться и с такой возможностью. Помните об этом и зря не блуждайте по коридорам. Знали бы вы, как мне хочется, чтобы вы были сейчас далеко отсюда!

— Не очень-то любезно с вашей стороны не желать больше видеть меня, — сказала она и посмотрела мне в глаза.

— Очень жаль, что я принужден говорить вам такие вещи, но я серьезно отношусь ко всему, что здесь происходит.

Сю больше не улыбалась, стала очень задумчивой и, наконец, сказала:

— Не будем больше говорить об этом. Если бы даже я хотела, то все равно не смогла бы уехать отсюда.

— Очень жаль, если у вас создалось впечатление, что я хочу навязать свое мнение.

— Наоборот, я должна извиниться перед вами за то, что втянула вас в историю, которая касается только меня.

Она произнесла эти слова довольно холодно. Мне стало немного стыдно. Она была такой прекрасной, и я должен был радоваться, что мы наедине и можем без помех говорить. И вдруг я, как дурак, испортил этот прекрасный момент.

Вероятно, она поняла мои мысли и, подойдя ко мне, сказала:

— Не хмурьтесь так. Вы меня... вы были так добры ко мне...

Немного помедлив, она произнесла слова, которые меня обрадовали:

— Не беспокойтесь, я буду очень осторожна. Со мной ничего не случится. Но все-таки я не могу поверить, что убийца среди нас и живет в отеле.

— В этом старом, мрачном и таинственном отеле можно ожидать всего! — сказал я с отвращением.

— Не говорите так, прошу вас!

Она побледнела, и я пожалел, что говорил с ней в таком тоне. Я высказал то, о чем постоянно думал, не считаясь с тем, какое впечатление это произведет.

— Я не хочу, чтобы страх одолел меня, — сказала Сю. — Но я приму все меры, чтобы избежать опасности. Как ваше плечо? Лучше ли вам?

— Оно у меня больше не болит.

— Оно болит, но вы не признаетесь! Не люблю людей, которые притворяются, будто никогда не страдают. Надеюсь, вы не принадлежите к их числу, мистер Сандин?

— Нет. Но я, действительно, не ощущаю боли. У меня такое чувство, будто плечо контужено.

— А врач был?

— Нет еще. Но скажите мне, вы просили Ловсхайма отдать вам документы?

Мне было неприятно напоминать ей об этом, однако пришлось.

— Да, — ответила она, нахмурив брови.

— Он отдал их вам?

— Нет.

— Я так и ожидал. Чем мотивировал он свой отказ? Садитесь.

Мы с ней сели рядом. Пусси вскочил мне на колени, а затем поднялся на плечо. В эту минуту мне совсем не требовалось его общество, и я опустил его на пол.

Сю ответила мне пасмурным тоном:

— Он сказал, что потерял шифр от замка.

Теперь она ожидала, что я стану ворчать. Это было ясно по ее взгляду. И в этом она не ошиблась.

— Черт его возьми! Он мог бы открыть шкаф и не имея шифра перед глазами. А если он настолько глуп, ему следовало иметь два экземпляра шифра. И неужели он думает, что вы ему поверите?

— Он убежден, что я верю ему. Шкаф почти новый, я помню, когда его привезли. Открывается он довольно трудно, и я несколько раз видела, как Ловсхайм практиковался открывать его с шифром перед глазами.

Я не верил. Трудно было поверить такой неловкости Ловсхайма, когда дело касалось хранения денег.

— Что же теперь он собирается делать?

— Сказал, что вызовет представителя фирмы, у которой приобрел шкаф, если я очень спешу. Но если я могу переждать несколько дней, то постарается найти шифр.

— И вы, конечно, сказали ему, что не спешите и можете подождать, — сказал я серьезным тоном.

— Да, я решила, что так будет лучше, чем показать ему, что я обеспокоена.

— Во всяком случае, немедленно скажите об этом Лорну. Он представитель вашего брата, и у него есть полномочия. Хотя он утверждал, что легко сделать фальшивые документы, все же эти бумаги могут вам пригодиться для доказательства вашей личности.

— А вот и доктор, — вдруг сказала она. — Сейчас же покажите ему ваше плечо! Добрый день, доктор!

После осмотра, произведенного в моей комнате, доктор заявил, что доволен видом моей раны, и я сердечно поблагодарил его за заботу.

Я проводил доктора до выхода из отеля. Ловсхайм сидел за конторкой портье. Он поздоровался с врачом и стал спрашивать меня о новостях. Отвечая ему, я видел, как Сю разговаривает с доктором в дверях отеля.

— Доктор удовлетворен, мне гораздо лучше. Но скажите, Ловсхайм, откуда приехал этот священник?

— Священник? — повторил Ловсхайм. Его маленькие черные глазки заблестели от любопытства. За последние дни он сильно изменился. Он был бледен, вероятно, от недосыпания, взгляд его стал беспокойным, и казалось, будто он постоянно находится в состоянии выжидания.

Нагнувшись над книгой, он углубился в список постояльцев, точно их было очень много.

— Кажется, он приехал из Парижа, — сказал он, глядя в список. — Да, действительно так.

— И давно он здесь?

— Около трех недель. А почему вы меня спрашиваете?

Я не ответил ему. Я смотрел на маленькую брошюрку в красочной обложке, которую, заметил, когда Ловсхайм открыл книгу регистрации. Заметив мой взгляд, он поспешно закрыл брошюру книгой.

— Вот поглядите сами, — сказал он слащавым голосом. — Надеюсь, вы не сомневаетесь в священнике, мистер Сандин?

Я поблагодарил его и отошел. В этой брошюре я узнал расписание поездов. Меня поразило не то, что я увидел его на столе управляющего отелем, а заботливое старание Ловсхайма скрыть его от моего взгляда.

Меня вывел из размышлений резкий голос миссис Бинг. Она появилась, закутанная в большую шаль.

— Как ваше плечо? — взвизгнула она. — Идите сюда, может быть, в этом углу мы найдем хоть немного солнца. Что вы думаете об этих двух убийствах? Из-за них мы вынуждены томиться здесь, точно арестанты, пока это будет угодно полиции.

Я сел рядом с ней, и она, не переставая, говорила:

— Какая красивая девушка! А с кем она разговаривает? А! С врачом!.. Да, очень красивая девушка и необыкновенная.

— Необыкновенная? Чем же?

Она нахмурила свои лохматые брови и продолжала:

— Да, она действительно необыкновенная. Вы помните ту ночь, когда было первое преступление? Электричество внезапно погасло. Зачем она его выключила?

— Не понимаю, что вы хотите сказать?

— Я спрашиваю, зачем этой девушке нужно было выключить свет во всем отеле?

— Но послушайте, это же не она сделала! Миссис Бинг проворчала:

— Вы в этом уверены? А я вам говорю, что она это сделала. Я видела это своими глазами.

Казалось, из всех обитателей отеля одна миссис Бинг была зрительницей, а все мы были актерами. Что касается меня, я был встревожен вдвойне: и за себя, и за Сю. Лорн был хладнокровен, каким и должен быть профессиональный детектив. Ловсхайм чего-то боялся, и это было написано на его лице. Однако я чувствовал, что эти два убийства были для него событиями второстепенного значения. Священник как будто бесцельно проводил свое время и напоминал мне большой вопросительный знак. Я считал его очень подозрительным. Вряд ли он действительно был священником, старавшимся остаться не замешанным в преступления. Мадам Грета по-прежнему оставалась непроницаемой. Но, время от времени, ее зеленые глаза переставали самодовольно улыбаться и в них появлялось выражение страха, как у животного, попавшего в капкан. Маленькая горничная Марианна была очень печальна.

Как я сказал, миссис Бинг была единственным человеком, который мог оставаться в роли наблюдателя. Это чувствовалось по ее лицу, хотя оно и было бледное. Но она храбрилась и не хотела показать, что тяжело переживает происходившее. Она не слабее нас ощутила страх перед невидимой рукой, опускавшейся то на одну, то на другую жертву.

Как позже нам стало известно, в этом деле существовал отвратительный порядок и система. По мере необходимости препятствия устранялись одно за другим. И если кто-либо становился помехой, его ликвидировали. Это делалось молниеносно, безжалостно, без предупреждений и, как я теперь убедился, без малейших угрызений совести.

Это все было частью глубоко продуманной программы, ведущей к выполнению намеченной цели. В то время мы чувствовали это инстинктивно. Позже мы узнали об этом в реальности.

Слова миссис Бинг так взволновали меня, что на несколько мгновений я лишился дара речи.

— Но не могли ли вы ошибиться?

— Я не ошиблась, — твердо сказала она. — Я расскажу вам, как это было. Полиции я не сказала и не скажу, потому что эта девушка вызывает у меня симпатию. Но вот что произошло. Вам известно, где находится моя комната?

— Она на втором этаже, не так ли? Она кивнула головой.

— Это комната № 11, она расположена вблизи холла, в коридоре южного крыла. Вы проходите мимо нее каждый раз, когда идете к себе. Ну, так вот, почти напротив моей комнаты находится распределительный щит. Его можно не заметить, если не искать специально, так как с виду он похож на небольшой шкафчик. В ту ночь, когда на площадке был убит человек, я плохо спала. Ветер выл и шумел, а оконные рамы так стучали, что я не могла спокойно отдыхать. Во время непродолжительного затишья я услышала какой-то шум, и, казалось, он исходил из холла. Вы знаете, что здесь, в отеле, очень тихо и шум в холле около полуночи — необычное явление. Из любопытства я встала, подошла к двери и немного ее приоткрыла. В холле тускло горел свет, и эта девушка стояла у распределительного щита. Дверца шкафчика была открыта, и ее рука лежала на рубильнике, выключающем энергию во всем отеле. И в этот момент она потянула рубильник, и свет был выключен. Я снова легла в постель, но через полчаса полиция стащила меня с кровати из-за убийства.

— Но... вы уверены, что это мисс Телли? Может быть, это была мадам Ловсхайм?

— У меня хорошие глаза, мистер Сандин. Это была Сю Телли.

— Но свет был тусклый.

— Послушайте, — раздраженно сказала она. — Можете мне не верить, если хотите. Но я убеждена в этом.

Она поглядела на девушку, стоявшую у входа, затем снова взглянула на меня и презрительно сказала:

— Вы воображаете, что я могла бы спутать стриженые волосы такого цвета с огромной рыжей шевелюрой мадам Греты?

— Нет, я этого не думал. Однако я неуверенно спросил:

— Что на ней было надето?

— Какая-то черная накидка. Кроме того, она гораздо стройнее, чем мадам Ловсхайм, у нее изящная фигура. А это связано с происхождением. Кто угодно может иметь розовые щеки и красивые глаза, но, чтобы обладать изящной фигурой, нужно происхождение, — прибавила она хриплым голосом. — Кажется, сегодня опять будет плохой день: пасмурно и сильный ветер.

Она с недовольным видом отошла, так как Сю направилась к нам.

Перед ленчем Сю и я совершили небольшую прогулку. По предложению Сю, мы пытались забыть все ужасы, окружавшие нас в отеле, и она притворялась, будто не замечает двух фигур в голубых формах, следовавших за нами. Эта прогулка вдоль старых улиц, замощенных булыжником, и по мосту, откуда мы смотрели на мутную воду и холодное серое небо, была для нас необычной. Сю пела по-французски "На мосту Авиньона" и "Маленькое сердце моей подружки". У нее было чистое сопрано, которое нельзя всерьез назвать голосом, однако оно было веселое, мягкое и приятное для слуха.

Мы немного поболтали, и Сю спросила меня, чем я занимался и где бывал. Мы поговорили о мексиканских рабочих и их неизменной поговорке, что означала пустое обещание, вроде "завтра, завтра, только не сегодня", о цыплятах "гамбо" в Новом Орлеане и о пастбищах Техаса. Все это, казалось, осталось где-то далеко, в другом мире.

— Вы любите наш Запад, не правда ли? — спросила она. И я сказал, что люблю, но прибавил, что со временем он изменился.

Затем наш разговор перешел к храмам Бирмы, низким и сверкающим золотом, к холодным ночным ветрам пустыни и, наконец, к Москве. Она сказала:

— Какую необычную жизнь приходится вести инженеру. Она должна быть интересной и полной приключений.

— Сначала я тоже так думал. Но теперь я знаю, что в этой жизни много однообразия и трудностей. Даже перемены не всегда бывают приятны. И порой с тоской начинаешь мечтать о размеренной жизни, о круге знакомых и друзей, о своем доме. Инженеру не хватает этого, если ему не удается устроиться работать в крупных городах, а это довольно трудно. Я всегда работал в отдаленных краях с зачатками цивилизации. Только неженатому все это нипочем. Инженеру не следует жениться.

— А почему? — спросила Сю.

— Нельзя, если он будет странствовать и не сможет иметь своего дома. Для женщины это нелегкая жизнь. У нее нет ни дома, ни детей. А если у нее есть дети, их приходится отсылать куда-то далеко в школу. Приходится жить во всяких диких местах, в лагерях, палатках, отвратительных маленьких отелях, поэтому нет ни семьи, ни друзей, ни музыки, ни театров. Только мужественная женщина может приспособиться к примитивному образу жизни, Но такая жизнь истощит ее мужество.

— Но ведь с ней же муж! — сказала Сю.

— Нет, он не с ней. Он целый день занят работой, он поглощен ею. Женщина, имеющая духовные запросы, не может жить годами такой жизнью. Когда об этом говоришь, может быть, это звучит не так плохо, но на деле — это трагично. Нет, инженер не должен и помышлять о женитьбе!

— О! — произнесла Сю довольно холодным тоном, и мы пошли обратно к отелю. Больше мы не говорили, если не считать немногих вымученных шаблонных замечаний.

Лорн явился только после ленча и пришел прямо ко мне. Мы выбрали место во дворе, где нас не могли бы подслушать, и он сказал, что трудился все утро. У него был довольно удрученный вид если можно так сказать про человека, почти лишенного проявления эмоций. Он сообщил, что полиция усиленно работает и дело оборачивается не очень хорошо для меня.

— Правда, есть одна вещь, которая может помочь вам, — сказал он. — Это револьвер. Полиция старается проследить его происхождение. Это длительное дело, но может оказаться, что он не имеет никакой связи с вами.

— Может оказаться! — воскликнул я с возмущением. — Я никогда раньше не видел этого револьвера. Кстати, у меня нет при себе никакого оружия, а оно мне требуется.

— Вам нужно оружие?! — спросил Лорн, угрюмо поглядев на меня.

— Конечно, нужно, — нетерпеливо ответил я. — Но я не собираюсь застрелить кого-либо, поэтому вам незачем так смотреть на меня. Единственное мое оружие лежит в чемодане, который, вероятно, теперь прибыл в Мадрид. А с тех пор, как я поселился здесь, я уже дважды подвергся вооруженному нападению. Думаю, что я буду чувствовать себя немного спокойнее, если при мне будет оружие. Несомненно, у вас есть оно, и не одно, и вы сможете одолжить мне.

— Я так и думал, что вы это скажете, — угрюмо пробормотал Лорн. — А если вы выстрелите в кого-либо и не промахнетесь, а мое оружие будет найдено, я попаду в хороший переплет, не правда ли?!

— Обещаю вам, что не промахнусь, но лишь в том случае, если буду вынужден стрелять, — горячо сказал я.

Он посмотрел на меня с недоверием.

— Однако вы попадете не в худший переплет, чем в тот, в котором я сейчас, — продолжал я. — Мне необходимо иметь средство самозащиты. А вы знаете, что произойдет, если я пойду и попытаюсь купить оружие.

— Через час вы скажетесь в тюрьме, — ответил Лорн с расхолаживающей уверенностью.

В конце концов он признался, что имеет два маленьких револьвера. Он сказал, что, если я обещаю не делать ничего необдуманного, он может, в случае необходимости, одолжить мне один из них. Мне было забавно слышать, как он употребляет слово "необдуманное", казавшееся слишком мягким в свете тех событий, с которыми оно было связано.

— Полиции уже удалось определить яд? — спросил я.

— Еще нет, — ответил Лорн. — Препараты посланы на анализ в парижские лаборатории. Похоже, что яд был не совсем обычный. Кстати, я выяснил, что никакой машины не было найдено. Поблизости находится только собственная машина Ловсхайма, но мисс Телли не запомнила, в какой машине она была увезена. Конечно, если ее похититель был в сговоре с Ловсхаймом, он мог воспользоваться его машиной. Но это проверить невозможно.

— Но, возможно, похититель не был убит и уехал на своей машине. В таком случае, убийство может не иметь Отношения к мисс Телли.

— Возможно, — согласился Лорн.

— Или же у него был сообщник, который убрал машину.

— Может быть.

— Этим сообщником мог быть Ловсхайм со своей машиной.

— Может быть, — повторил снова Лорн. — Но не забывайте о человеке во дворе.

Как мне хотелось бы выбросить из головы хоть на момент неожиданный рассказ миссис Бинг о Сю и о том, как погас свет. Я сказал:

— Человеком во дворе мог быть священник. Как вы считаете?

— А! — сказал Лорн. Он глядел вниз, но его голос как бы говорил: "Вот теперь становится "горячо"".

— Что вы думаете о его стараниях сфабриковать фальшивое алиби? — спросил я.

— Это, конечно, не аргумент, говорящий в пользу его невиновности, — осторожно сказал Лорн.

— Он утверждает, будто из-за своего сана хотел остаться не замешанным в это дело. По его словам, это была простая осторожность.

— О, — медленно сказал Лорн. — Значит, вы говорили с ним по этому поводу.

— Это не могло причинить вреда.

— Возможно, вы правы, — ответил Лорн. — Однако, если окажется, что он убийца...

— А вы думаете, что это он?

— Я полагаю, что это возможно, — ответил Лорн. — Хотя его биография, вероятно, в порядке. Всех нас, знаете ли, тщательно проверили. В А... давно уже не видели такого потока телеграмм и депеш. Все же документы могут быть подделаны, и полная проверка занимает очень много времени. Но умно ли было с вашей стороны сообщить ему о ваших подозрениях?

— Это может создать опасность лишь для меня одного, — сказал я. — А за последние три дня опасность стала для меня обычным явлением. Кроме того, — прибавил я ехидно, — у меня теперь будет ваш револьвер.

— Нет, — сказал Лорн с внезапной твердостью, — если вы намерены пустить его в ход. Кроме того, прошло всего лишь два дня и три ночи. Сегодня — третий день.

— Пусть будет по-вашему, — раздраженно сказал я. — Но не считаете ли вы, что полиции следовало бы более внимательно заняться этим священником. Я убежден, что он не тот, за кого выдает себя.

— Согласен с вами, — сказал Лорн. — Однако мне не хочется ускорять развязку, пока мы не располагаем чем-то определенным. Убийца, должно быть, человек настолько отчаянный, что, ни минуты не задумываясь, совершит новое преступление. Умно ли ускорять ход событий, не заручившись определенными уликами? Не лучше ли действовать осторожно и спокойно?

— Вы хотите сказать, что намерены сохранить в тайне те факты, которые нам удалось открыть? — прямо спросил я.

— Нет, — ответил Лорн. — Но я не упускаю из виду опасность, грозящую мисс Телли. Мы должны полностью доказать все обвинения, которые будем предъявлять, чтобы устранить дальнейшую опасность, грозящую мисс Телли.

— Вы хотите сказать, что если мы начнем разоблачать священника раньше, чем сможем доказать, что он убийца...

— Если только он действительно убийца, — мягко вставил Лорн.

— ...он может избрать очень быстрый путь для достижения своей цели?

— Да, — спокойно сказал Лорн. — И убив дважды, он не станет колебаться перед новым преступлением. Но я отнюдь не утверждаю, что священник — убийца. Я даже не берусь утверждать, что оба убийства совершил один человек, хотя это вполне вероятно. Вы сами понимаете, мистер Сандин, что у вас много предположений и очень мало доказательств. А полиция добудет доказательства, правда, я не знаю, против кого они будут направлены.

— Но подумайте о времени! — нетерпеливо воскликнул я.

— Не так много времени миновало, мистер Сандин. Я раздумывал над его словами и отчасти соглашался с ним. Однако я испытывал нетерпение, желая действовать, предпринять что-то существенное, чтобы устранить опасность, грозящую Сю. Маленький Марсель, умирая, предупредил нас о ней.

— Если бы только мисс Телли находилась далеко от всего этого, — сказал я в раздумье.

— Да, — согласился Лорн. — Я разделяю ваши соображения. Я совершил ошибку, не препятствуя ей в решении остаться здесь. Я смотрел на все со своей точки зрения. Мне хотелось, чтобы она доказала брату свои права. Зная его, я понимал, что ей будет очень трудно это сделать, если она уклонится от его инструкций. Он странный, подозрительный человек и уверен, что все окружающие только и думают, как бы завладеть его богатством. Но теперь я понял ошибочность своей позиции. Надо убедить ее пойти в полицию, все рассказать и просить, чтобы ей разрешили выехать. Шансов, что ее отпустят, почти нет, но мы должны пытаться использовать даже малейшую возможность.

Он сделал паузу и покачал головой. Этот жест, учитывая его рыбий темперамент, подтвердил мои худшие опасения в отношении Сю.

— Мне не нравится сложившаяся ситуация, мистер Сандин. Я делаю все, что могу. В конце концов, — прибавил он угрюмым деловитым тоном, — мистер Телли не поблагодарит меня, если с его сестрой...

— Прекратите это, — резко сказал я, и, так как он взглянул на меня с недоумевающим выражением, я добавил:

— Ваше дело защищать ее. Неужели вы будете сидеть здесь и тратить время, доказывая наше бессилие?! Вы решили посоветовать ей попросить полицию о разрешении на выезд?

— Да.

— Это хорошо, — сказал я. — Теперь насчет священника. И потом скажите, известно ли вам, что Ловсхайм отказался вернуть мисс Телли документы, хранившиеся в сейфе?

Мы поговорили с ним на эти темы. Кажется, мне удалось убедить его, что благочестие священника, по меньшей мере, вызывает сомнение. Он согласился со мной, что отговорка Ловсхайма насчет комбинации шифра сейфа была чистейшей фикцией, наспех придуманной. Но Лорна больше всего занимали действия полиции, нежели что-либо другое. Для него не было очевидным, что разгадку всей тайны следовало искать где-то в стенах старого отеля.

Наконец он поднялся, застегнул свое коричневое пальто, поднял воротник и низко надвинул на лоб шляпу, прежде чем выйти на улицу. У него оставались видны лишь темные, глубоко посаженные глаза и нос, благодаря чему он приобрел более агрессивный и внушительный вид. Должен признаться, что я так и не сумел узнать, каким образом Лорну удалось завязать хорошие взаимоотношения с полицией и как он умудрялся поддерживать их. Полагаю, это был один из секретов его профессии и он умело им пользовался. К этому времени мы пришли с ним к молчаливому соглашению, в соответствии с которым мы разделили функции нашей деятельности. На мне лежали заботы о непосредственной безопасности Сю, благодаря чему Лорн был более свободен в своих действиях. Я сообщал ему те обрывки информации, какие мне случалось добыть, хотя мы порой резко расходились в оценке их важности. Этот порядок обещал быть успешным.

Порыв ветра ударил ему в спину, и он вскоре скрылся из виду. Во дворе становилось все холоднее. С приближением ночи ветер снова начал усиливаться.

Вплоть до сегодняшнего дня внезапный порыв холодного ветра вызывает в моей памяти те сумасшедшие дни в А... И я вновь ощущаю, как в бреду, будто осторожно брожу по темным, холодным коридорам, напряженно вслушиваясь в малейшие звуки и разглядывая каждую тень. Иногда я снова представляю себе, как стою в коридоре и смотрю в окна на кружащиеся тени во дворе, спрашивая себя, не скрывает ли каждый колышущийся куст какую-то фигуру или не притаился ли кто-либо за углом. Я вспоминаю небольшой холл, где меня встречал попугай, и ясно помню, как блестят золотые серьги Греты. И я постоянно прислушиваюсь, пытаясь уловить сквозь вой ветра и стук оконных рам какое-то физическое проявление силы, которой мы страшились, имея на то все основания.

В течение этого ужасного времени были только небольшие промежутки, когда затихал ветер. Казалось, он был неотделимым элементом всей этой безумной истории. Он неустанно выл и стонал, в нос и глаза набивалась пыль, на зубах хрустел песок. Стук старых ставень, колыхание кустов и виноградных лоз — весь этот дьявольский хоровод в природе сочетался с кошмарными ужасами, происходившими в старом отеле. Я не обладаю большим воображением: инженеры любят точность и с недоверием относятся к впечатлениям и чувствам, не поддающимся измерениям. Однако иногда я чувствовал, что постоянное присутствие неясной угрозы и напряжение лишали меня нормального восприятия действительности и логического мышления. Я порой чувствовал, что способен проклинать ветер. Обычно на меня мало действуют вещи, лишенные реальной осязаемости, и теперь я могу представить силу реакции на все это у более чувствительной натуры.

Сильный порыв ветра швырнул мне пыль в лицо и сорвал каску с головы стоящего у стены полисмена, точно желая предупредить меня о его бдительном присутствии. Я поднялся и вошел в отель.

Ловсхайм сидел за своей конторкой, одной рукой он гладил попугая, а другой считал на счетах. Холл был пустой и холодный; крохотный лифт стоял с открытыми дверцами, словно показывая, что в нем теперь никто не прячется.

Но в приемной раздавались голоса, и я заглянул туда через дверь. Там сидела миссис Бинг, она с ожесточением вязала, причем брови ее возбужденно двигались. Хищная рыжая голова мадам Греты склонилась над книгой. Мадам казалась какой-то притихшей, хотя в ней угадывалось внутреннее напряжение и она напоминала кошку, подстерегающую мышь. Она читала что-то вслух чистым и совершенно твердым голосом.

Я не понимал, что выражал взгляд зеленых глаз Греты, и не питал особой симпатии к миссис Бинг. Но в этот момент я искренне восхищался ими. Нужно было обладать мужеством, чтобы спокойно сидеть в приемной, так близко от холла, где погиб Марсель, в окружении мрачного уныния и таинственности старого отеля.

Отец Роберт сидел около бара, читая свою неизменную газету. А когда я подошел к лестнице, мимо промелькнул белый фартук Марианны, спешившей на кухню.

Большую часть второй половины дня я провел в верхних этажах старого отеля. Я стал исследовать два верхних этажа средней секции. Свое северное крыло я считал менее интересным, так как я уже приблизительно знал расположение комнат второго этажа этого крыла, в нижнем же этаже находились кладовые. Кстати, северное крыло не имело третьего этажа, в отличие от остальных частей здания. И хотя весь дом подвергся обыску, было очевидным, что поиски улик в этом огромном старом доме с его лабиринтами были похожи на поиски иголки в стоге сена.

Мое занятие не было приятным, и в конечном итоге я, ничего не узнав, лишь продрог до костей. Много раз я жалел, что Лорн до сих пор не дал мне обещанного револьвера. Постепенно я пришел к твердому убеждению, что за мной тайком следуют по пятам, хотя я и по сей день не знаю, кто это был.

Честно говоря, я не видел и не слышал ничего конкретного. Было лишь трудно объяснимое чувство, что вблизи меня кто-то ходит по темным коридорам и прячется в углах.

Несколько раз я резко поворачивался, уверенный, что кто-то следует за мной, и часто ускорял шаги, чтобы яснее разглядеть мелькнувшую впереди тень.

И один раз, когда я стоял в коридоре холодного необитаемого верхнего этажа и глядел вниз на лестницу, ведущую в холл, меня охватило странное ощущение, что я нахожусь под чьим-то пристальным наблюдением. Это было со мной и раньше, но теперь впечатление стало более определенным. Прежде, чем я осознал его, я заметил, как что-то промелькнуло внизу в коридоре. Я не поленился, спустился ниже и убедился, что мадам Грета, миссис Бинг и Сю находились в приемной, а Ловсхайм сидел за своей конторкой. Однако мне не был виден бар, вследствие чего оставалось подозрение, что моим призрачным попутчиком мог быть отец Роберт.

К этому времени я научился быть осторожным. С большой осмотрительностью я открывал двери комнат, считавшихся нежилыми, а также старался, чтобы мой силуэт не мог служить мишенью, вырисовываясь на фоне окон. Если бы я нуждался в предостережениях, которых мне вовсе не требовалось, достаточно было взглянуть на темный лифт, повисший над первым этажом.

Наиболее внимательно я осмотрел комнаты № 34 и 35, так как в одной из них я видел в ту ночь искаженное страхом женское лицо со стрижеными волосами и прической, придававшей ей сходство с пажом. До сих пор я отказывался верить, что это была Сю.

Обе комнаты были холодные, непроветренные, и похоже, что в них давно никто не жил. Ступая по мягкому ковру одной из них, я подошел к окну, чтобы узнать, хорошо ли оттуда виден коридор северного крыла. Но через щели закрытой ставни ничего не было видно, и я уже хотел открыть окно, как вдруг остановился.

На холодном блестящем стекле мое дыхание образовало влажное пятно, и в нем я совершенно отчетливо увидел отпечатки пальцев небольшой женской руки. Сразу возник вопрос, когда они были оставлены и, главное, кому принадлежали. Мысли об этих отпечатках, которые легко могли быть уничтожены моим дыханием или прикосновением, полностью отвлекли мое внимание от окружающего. К счастью, в этот момент заскрипела дверь.

Обернувшись, я видел, как она приоткрылась, заметил движущийся свет фонарика в полумраке комнаты. Тотчас бросившись к двери, я распахнул ее и выбежал в коридор. Но там никого не оказалось.

Эти маленькие отпечатки, никому больше не понадобившиеся, сыграли свою призрачную роль и прибавили еще одно звено в цепи. Инцидент с дверью убедительно показал, что с моей стороны было безумием блуждать невооруженным по этим темным лабиринтам коридоров и комнат. Я поспешно спустился на второй этаж и вернулся в свою комнату.

Очутившись там при свете, казавшемся особенно приятным, при широко раскрытых ставнях, я убедил себя еще раз, что неуклюжий огромный шкаф был просто шкафом и потайного хода в мою комнату не существовало.

С болью в плече я вышел в коридор. Уже наступили сумерки. Внизу, во дворе, виднелся свет. Теперь я знал общий план отеля и расположение комнат, в которых жили его обитатели. Все они находились на втором этаже. Правда, я еще не побывал в кладовых, на это не хватило времени.

Я убедился, что распределительный щит находится в точности там, где говорила миссис Бинг, и едва ли она могла не узнать Сю. Теперь я знал, что комната священника была недалеко от того места, где прошлой ночью я заметил движущуюся тень. И я видел отпечатки пальцев.

Передо мной была дверь Белой гостиной. Я вспомнил, как открывал ее во мраке ночи, когда запах табачного дыма поднял меня с постели. Отыскав выключатель, я повернул его, но цветная хрустальная люстра не засветилась. Однако, по мере того как мои глаза привыкали к полумраку, я стал различать предметы. Постепенно я увидел кресла и диваны, отделанные резьбой, большое зеркало в позолоченной раме над камином и огромный рояль в углу комнаты. Это, несомненно, был рояль Папы Римского. Подобно всем старым роялям, он, казалось, терпеливо ожидал рук, которые когда-то прикасались к его клавишам. Этот черный громоздкий рояль являлся последним штрихом, дополнявшим впечатление зловещей мрачности комнаты.

Я поспешно вышел, захлопнув за собой дверь, стараясь плотнее затворить этот кого-то ожидающий рояль и кресла. И мне невольно захотелось, чтобы Белая гостиная находилась подальше от моей комнаты.

Стоя в коридоре, я по привычке посмотрел во двор и на освещенные окна напротив. Уже горел свет над воротами, которые еще не были закрыты. По двору ходило двое полицейских в голубых касках, они придерживались ограды, которая немного защищала их от ветра. В освещенных окнах холла я видел Ловсхайма и мадам Грету. Окна приемной также выходили во двор, и ставни не бы-: ли закрыты. Миссис Бинг и Сю все еще были там.

Я повернулся и пошел коридорами к холлу. Весь второй этаж был тихим и безлюдным. Я беззвучно ступал по покрытому ковром коридору. Вероятно, поэтому, проходя мимо комнаты Сю, я отчетливо услышал, как кто-то двигается в ней.

Это не была Сю, так как минуту назад я видел ее сидящей в приемной.

Возможно, там была горничная, занятая своими обычными делами. Кроме нее там могли быть только священник или Лорн, остальных я только что видел. Но я должен был узнать, кто там находится.

Недалеко от комнаты Сю была маленькая ниша, и там я притаился.

Мне пришлось очень долго ждать, и, в конце концов, я пришел к убеждению, что Марианна не могла иметь столь длительных дел. И мои сегодняшние подозрения, так же как образ моего призрачного спутника, стали приобретать реальную, осязаемую форму.

Стояла полная тишина. В полумраке тяжелая штора около меня пахла пылью. Я не отрывал глаз от двери, которая должна была открыться. Я уже начинал думать, что это лишь призрак, созданный моим воображением, как вдруг дверь стала отворяться. Сначала она лишь немного приоткрылась, словно для того, чтобы кто-то выглянул в коридор, затем растворилась шире. Кто-то выскользнул из нее, и черная тень быстро промелькнула мимо меня.

Это был отец Роберт. Мне очень хотелось преградить ему путь, но, помня слова Лорна, я не сделал этого. Быстро и бесшумно он прошел, не заметив меня. Его голова была чуть наклонена, а рыжая борода выделялась на фоне черной сутаны. Прищурив глаза, он смотрел прямо перед собой. Позднее я пытался вспомнить, было ли у него что-либо в руках, но у меня осталась только смутная память о длинных черных рукавах и светлых контурах его пальцев.

Он шел по направлению к своей комнате. Я вышел из засады, когда он скрылся из вида. Во всей его фигуре было что-то неприятное, воровское. Я пожалел, что со мной нет Лорна, внезапно осознав всю важность виденного мной. Это была убедительная улика, обличающая священника, однако не доказывавшая, что он был убийцей. Я медленно пошел дальше. Мне не хотелось находиться в холле, который вызывал воспоминания о вчерашнем убийстве Марселя. Я прошел его и зашел в пустой бар. Найдя, выключатель, я зажег свет и стал ожидать возвращения Лорна. Холодный бар казался мрачным и заброшенным, гравюры на стенах были выцветшими. Но у меня была пища для размышлений, и я оставался безучастным ко всему.

Лорн вернулся часа через два, и я рассказал ему об убедительных данных против священника, которыми теперь располагал. Темные глаза Лорна на мгновение блеснули, но в общем мой рассказ, видимо, не произвел на него сильного впечатления. Он поглядел на свои часы.

— Сейчас время обедать, — сказал он. — И я чертовски голоден. Пойдемте в мою комнату, там вы повторите свой рассказ, пока я буду мыть руки.

Мы пошли туда. Я настаивал на необходимости принятия каких-то срочных мер, и он серьезно слушал меня.

— Да, это выглядит плохо, — согласился он. — Но я не сторонник излишней поспешности. Против него нет улик в отношении убийства. Но мы не должны оставлять мисс Телли в опасности. Может быть, вы предоставите это мне, мистер Сандин?

— Нет, если вы намерены бездействовать.

Он внимательно поглядел на меня, вытер руки и сказал с решительным видом:

— Вы считаете меня медлительным и чересчур осторожным. Что ж, это правда, но я думаю, что мои ошибки повредят вам больше, чем кому-либо.

— За себя я не беспокоюсь, я не желаю, чтобы мисс Телли попала в лапы к этому дьяволу!

Лорн приподнял брови.

— Этого не будет, — спокойно сказал он. — Во время обеда мисс Телли будет под нашим наблюдением, и он ни на что не отважится. А после обеда мы отправим мисс Телли в ее комнату, и один из нас будет стеречь ее, пока другой пойдет в полицию. Это вас устраивает?

— Да, — ответил я. Мне не нравилось, что он будто снисходил к моим ребяческим причудам.

— Я буду сам стеречь ее, — прибавил я упрямо.

— Хорошо. Тогда мне придется информировать полицию. Только дайте подумать, что я там должен сказать. Что отец Роберт сфабриковал фальшивое алиби, что вы видели, как он крадучись выходил из комнаты мисс Телли, и вы убеждены, что он не тот, за кого себя выдает, что он в действительности вовсе не священник, а...

— А, возможно, даже убийца, — сказал я. — И я буду вам благодарен, если вы запомните это.

Лорн хранил спокойствие, и мне вдруг стало стыдно. В конечном счете, несмотря на мою уверенность, для полиции фактов было слишком мало.

Однако мы в дружеском расположении сошли вниз к обеду, намереваясь выполнить план Лорна.

Мы были изумлены, когда священник не явился к обеду, а затем мы установили, что его вообще нет в отеле. Проводив Сю в ее комнату, мы взяли с нее обещание, что она не будет никуда выходить. Затем вместе вышли во двор и поставили в известность полицейских об исчезновении отца Роберта.

Из комнаты священника исчезли только его пальто и шляпа. Вероятно, ему удалось бежать, но никто не знал каким образом. Полицейские утверждали, что он не мог незамеченным уйти из отеля, но тем не менее он исчез.

Я уверен, что не прошло и двадцати минут, как полиция уже прочесывала все гаражи и железнодорожную станцию в поисках сведений об исчезнувшем священнике. Была развернута бурная деятельность, но никаких сведений о пропавшем человеке добыть не удалось. Он словно провалился сквозь землю. И я был последний, кто его видел, — факт, не улучшивший моего положения в глазах полиции. Но все же из-за его побега волна подозрений перекатилась в его сторону.

При первых же сигналах тревоги миссис Бинг удалилась в свою комнату, забаррикадировала дверь, но наблюдала из окна за всем, происходящим во дворе.

Пока Лорн разговаривал с полицией, его глаза были настороженными и в них не было обычной скуки.

Ловсхайм был заискивающим и льстивым, а Грета спокойной и скрытной. Если они знали что-либо о священнике, то хранили свои сведения в тайне. Я полагал, что они ничего не знали. Я никогда не замечал даже намеков на их связь со священником, и, кроме того, в маленьких черных глазках Ловсхайма оставалось прежнее выражение тревожного замешательства. И если зеленые глаза мадам Греты выражали терпеливое ожидание, значит, существовала причина для этого кошачьего терпения.

Уже приближалась полночь, когда Лорн и я закончили нашу беседу. Она была мирной и ограничивалась кругом сумбурных предположений, которые не могли привести нас к каким-либо выводам. В конце концов мы отправились к Сю и сообщили ей, что священник скрылся. По выражению ее лица я заключил, что она не доверяла этому человеку и была довольна, что он удалился.

Я предложил, чтобы в эту ночь я и Лорн по очереди дежурили в коридоре, но она не хотела и слышать об этом. В самом деле, хотелось думать, что с исчезновением священника, вернее, псевдосвященника, могли окончиться наши неприятности. Я надеялся, что в эту ночь смогу отдохнуть спокойнее, чем в предыдущие.

— Я буду в полнейшей безопасности, — уверяла нас Сю. — Спокойной ночи!

Я хотел что-нибудь сказать ей, но присутствие Лорна мешало этому. В результате я пожелал ей доброй ночи, подождал, когда она запрет дверь, и ушел с Лорном.

— Я возьму сейчас у вас револьвер, который вы обещали одолжить мне, — сказал я ему.

— Отлично, — ответил Лорн. — Но не поступайте необдуманно. Он у меня с собой.

Но если я воображал, что обстановка улучшится от сознания, что мы избавились от мрачного присутствия священника, и от успокоительного предмета в моем кармане, то я ошибался, как никогда в жизни.

Я довольно смело пошел к себе. Но когда я отворил дверь коридора северного крыла, порыв ледяного воздуха как всегда дунул мне в лицо. Я вновь услышал стук ставень и увидел мелькающий свет во дворе и черные пляшущие тени. И несмотря на отсутствие священника, все события представились мне почему-то в таком же мрачном свете, как и раньше.

И хотя мои шаги раздавались вполне отчетливо и ни одна из неподвижных дверей не открылась, дойдя до своей комнаты, я резко обернулся и осмотрел холодный и темный коридор. Прежде чем войти в комнату, я впервые с осторожностью заглянул во мрак за дверью, отыскал выключатель, повернул его и лишь тогда вошел. Даже когда эта душная комната осветилась, я вошел с револьвером в руке. Прежде чем закрыть дверь, я заглянул в шкаф, в ванную и осмотрелся кругом.

У меня еще не было ключа. Должен признаться, что каждый день я почему-то забывал его взять и лишь ночью вспоминал об этом. У меня уже выработалась хорошая система баррикадирования двери при помощи стула и большого письменного стола. Все предметы, находившиеся на столе, я положил в ящик.

До этой ночи бессонница была мне почти неведома. Но теперь спать я не мог. Я курил, читал старый журнал, который нашел в ящике стола, и ходил взад и вперед. Я долго писал заметки об этом ужасном деле и пытался вывести по ним какие-то заключения. Но совершенно окоченевший, я встал и скомкал листочки с написанным, на которые потратил столько времени. Бросив их в камин, я наблюдал, как они сжимались и шевелились и, наконец, превратились в коричневые хлопья, так и не вспыхнув настоящим пламенем.

Матрас на кровати казался набитым камнями, подушки были подобны твердым доскам. Кругом меня были безлюдные помещения уединенного и холодного северного крыла.

По-прежнему мыши скреблись в стенах, скрипели ставни. И опять я чувствовал, что кто-то находится вблизи меня в этом крыле. Это было лишь ощущение, и мой рассудок восставал против него. Но бывают минуты, когда рассудок подавляется чувством.

Это была длинная, холодная и страшная ночь.

Утро принесло новости. Священника не нашли, и никто не видел его после таинственного исчезновения из отеля. Однако установили личность владельца оружия. Им оказался некий Михаил Стравский. Продавцу оружейного магазина была показана фотография убитого, и он опознал по ней человека, купившего этот револьвер.

— Итак, убитый был Михаилом Стравским, — сказал я.

Лорн кивнул головой. Его лицо было бесстрастным, как всегда, но, по-моему, он был не меньше меня возбужден этим открытием.

— Марселя застрелили из этого револьвера?

— Да, извлеченные при вскрытии пули были из него.

— Но ведь владелец револьвера был мертв задолго до убийства Марселя. Значит, оба убийства связаны между собой. Убийца Стравского обыскал его карманы, взял с прочими вещами револьвер и позже стрелял из него в маленького Марселя.

— Возможно, — сказал Лорн. — И для своей безопасности он избавился от оружия. Он швырнул его на пол, зная, что, если даже проследят его происхождение, это не причинит ему ни малейшего вреда. Я говорю вам, Сандин, мы имеет дело с исключительным преступником. Надо иметь хладнокровие, чтобы так поступить.

— Да, надо быть дьяволом, — возбужденно сказал я, думая о Марселе. — А я предполагал, что этот револьвер окажется принадлежащим священнику.

— Я сам так думал, — заметил Лорн.

Он плотнее запахнул пальто. Мы разговаривали во дворе. В холле было несколько полицейских. Среди них стоял Ловсхайм, жирный и испуганный. Он что-то протестующе доказывал. Мадам Грета стояла сбоку и невозмутимо слушала.

— Михаил Стравский, — сказал я в раздумье. — Итак, это имя убитого. Но кем был этот человек?

Лорн пожал плечами.

— Этот вопрос интересует и полицию.

— Почему сейчас допрашивают Ловсхайма? Может быть, пытаются выяснить, знал ли он Стравского?

— Полагаю, что так, — ответил Лорн, не проявляя особой заинтересованности.

— А как вы думаете, он знал его?

— Не знаю. Возможно.

— Стравский мог быть в сговоре со священником. Лорн нетерпеливо кивнул головой, будто желая сказать, что я слишком медленно прихожу к выводам.

— Имеется еще одна новость, — сказал он. — В состав яда входил никотин. Нет, нет! Это все, что мне известно.

Он стремительно предупредил мои вопросы.

— Я ухожу в полицейский участок. Возможно, там я еще что-нибудь узнаю.

Он замолчал с озадаченным видом, точно вспомнив о более важном деле, затем сказал:

— Вас не затруднит приглядеть немного за мисс Телли?

Меня это не затрудняло. Надеюсь, что мне удалось сказать это без неуместной горячности. Я встретил Сю в холле. Она выглядела утомленной и бледной и сказала мне, что плохо спала.

— Я чувствовала себя затравленной, — проговорила она и засмеялась немного дрожащим голосом.

Что ж, я сам ощущал это. Я сказал:

— Мне поручено приглядеть за вами сегодня. Лорн отправился в полицию.

Я вкратце рассказал ей о новостях, и она слушала в раздумье. Затем пожала плечами.

— Я полагаю, нам остается только ждать, — произнесла она. — Но бездействие довольно неприятно.

— Пойдемте, — вдруг сказала она, — посмотрим знаменитую гостиную. Я покажу вам рояль Папы. Вероятно, вся эта история — чистейшая выдумка и чепуха.

Я последовал за ней по тускло освещенному коридору, любуясь ее мягкой грациозной манерой держаться, линией ее плеч и гордой посадкой чуть склоненной головы. Только впоследствии я задал себе вопрос: почему необъяснимая прихоть подсказала ей выбрать именно это утро, чтобы показать мне рояль Папы?

На ней снова был костюм из серого твида и на шее красный шарф. Когда она проходила по коридору мимо двери, шарф зацепился за торчащую щеколду. Резко остановившись, она невольно повернулась и оказалась в моих объятиях. Это случилось так быстро и неожиданно, что у меня не было времени для размышлений. Поблизости никого не было, и я крепко обнял ее, чувствуя, как ее волосы щекочут мое лицо. И тотчас весь мир перестал существовать для меня. Я начал страстно целовать ее. Но Сю как-то незаметно высвободилась и отошла от меня. Я безуспешно пытался что-то ей сказать, стараясь придать твердость своему голосу. Сердце мое колотилось, будто я долго бежал, и я жаждал вновь заключить ее в свои объятия. Но я боялся вызвать ее негодование.

— Простите меня!

Я придумывал дальнейшие извинения, но не мог найти слов.

Вдруг она заговорила тихим взволнованным голосом, какого я прежде не слышал у нее.

— Разве вы не собираетесь посмотреть на рояль Папы?

Кажется, я сказал "да". Мы снова вошли в ту же дверь, на этот раз ее шарф ни за что не зацепился. Вскоре мы добрались до Белой гостиной. Я открыл дверь и остановился.

— Здесь темно, — предостерегающе сказал я.

— Ну и что же? — ответила Сю. И мне показалось, что, несмотря на темноту, я увидел в ее глазах искорки смеха и что губы ее все еще пылали от моих поцелуев.

— Ну и что же? Откройте ставни!

Но когда она следом за мной вошла в холодную, темную комнату, смех ее замер.

— Как здесь холодно, — сказала она, вздрогнув, — и какой затхлый воздух.

Вместе со мной Сю подошла к окну и раздвинула шторы. Я распахнул окно и впустил в комнату струю свежего воздуха. Открыв ставни, я снова закрыл окно.

Тусклый свет нисколько не изменил мрачного уныния этой старинной комнаты. Даже цветы на ковре и позолоченные купидоны над каминным зеркалом казались выцветшими, заброшенными и уродливыми.

Краска сбежала с лица Сю.

— Здесь так безжизненно, — сказал я.

— Обстановка делает комнату еще мрачнее, — испуганно сказала Сю. — Однако вот рояль.

Он стоял в темном углу — этот черный огромный рояль, похожий на громадный гроб на ножках. Никто из нас не спешил подойти к нему.

Сю огляделась, подошла к длинному светлому столу, покрытому выцветшей бархатной скатертью, и остановилась в раздумье.

— Пыль, — сказала она, проведя по нему пальцем.

Затем она села в отделанное резьбой кресло с сильно изношенной серой атласной драпировкой. В этой старинной комнате, с ее витиеватым и претенциозным изяществом, Сю казалась миниатюрной и странно современной. Мрачная обстановка комнаты как-то повлияла на нее. Она была бледна, глаза ее казались более темными, а круги под ними от бессонницы проступили еще резче. Даже ее блестящие волосы, казалось, потускнели. Положив руки на колени, она с задумчивым видом смотрела на пыльный изношенный ковер с выцветшими гирляндами роз.

— Я полагаю, вам известно, что мистер Лорн изменил свое мнение, — задумчиво сказала она. — Теперь он хочет, чтобы я рассказала обо всем полиции и постаралась получить разрешение на выезд.

— Да, — ответил я.

Мой голос звучал громко и резко в этой комнате. В ее тишине было что-то, внушавшее мне тревогу. Я подумал, хорошо ли я поступил, придя с Сю в такую отдаленную часть старого отеля. Я снова осмотрелся кругом, но не нашел места, где кто-либо мог спрятаться. Следовательно, вновь появившееся ощущение чьего-то близкого присутствия не отражало реальности.

Я сел рядом с Сю, но так, чтобы мне была видна дверь в коридор. Имея в кармане револьвер, я чувствовал себя увереннее. Помню, как я совал руку в карман и с удовольствием трогал оружие.

— Надеюсь, вы последуете совету Лорна, — твердо сказал я.

— Вы считаете, что так будет лучше?

— Я всегда так считал.

Почему-то у меня появилось желание обернуться и посмотреть назад.

— Я думаю, что вы и мистер Лорн правы, — устало сказала Сю. Ее голос дрогнул, она изменилась в лице и быстро оглядела комнату.

— Что произошло с этой комнатой? — резко и нетерпеливо спросила она.

— Она долгое время была закрыта, и в ней холодно, — объяснил я прозаически, хотя прекрасно понимал ее ощущение.

— У меня такое чувство, будто в комнате присутствуют призраки всех обитавших здесь ранее людей, — неожиданно сказала она.

— Тогда уйдем и оставим ее призракам.

В комнате вдруг стало невыносимо находиться. Ее тишина сделалась угрожающей, холодный затхлый воздух казался удушливым, тени — зловеще мрачными. Мы стали чувствовать надвигающуюся угрозу. Инстинкт повелевал мне тотчас увести отсюда Сю.

В это мгновение произошло очень странное явление. Тишина нарушилась тяжелым вздохом совсем близко от нас! Это был продолжительный и невыразимо усталый вздох. Мы слышали его совершенно отчетливо. В мертвой тишине комнаты этот вздох вселял ужас.

Мы взглянули друг на друга и быстро встали. Никто из нас не произнес ни слова.

Затем я с револьвером в руке подошел к роялю. В углу было темно, но там никого не оказалось.

Я поднял огромную крышку. Взглянув, я положил револьвер в карман и осторожно дотронулся рукой до чего-то внутри рояля.

— Что?! — прошептала Сю.

Я опустил крышку. Значит, это действительно был гроб.

— Выйдите, пожалуйста. Выйдите немедленно!

Но Сю не двигалась. Я подумал, что человек, втиснутый в рояль, не мог издать этого вздоха. Он был уже давно мертв.

Тело, втиснутое в огромный черный рояль, напоминавший гроб, оказалось трупом человека, называвшего себя священником. Это было для нас новым ужасным событием.

Священник был отравлен, как и Стравский. Умудренный теперь опытом, комиссар сказал, что яд опять был никотином. На правой руке отца Роберта был найден маленький след укола, и яд был введен с помощью иглы. Лорн, рассказывая мне это, соглашался с такой версией и добавил, что яд обладал очень быстрым действием и священник умер, не успев даже позвать на помощь. И как следовало ожидать, убийство священника совершенно опровергло мои предположения. Мне казалось, что все обстоятельства указывали на виновность священника. Но теперь он сам оказался жертвой беспощадных преступников, убивавших, не задумываясь, ядом или револьвером.

Сначала произошло убийство неизвестного человека, личность которого была установлена лишь в последнее время. Убийство слуги было отвратительным преступлением, однако Марсель в глазах общества не был значительным лицом. Кроме того, как я полагаю, его убийство считали связанным с первым преступлением.

Но убийство священника — было другим делом, даже если бы он оказался псевдосвященником. Сам факт совершения трех убийств за такое короткое время вызвал в городе сильное возбуждение. К тому же преступник чувствовал себя настолько уверенно, что решился на это новое убийство под самым носом у полиции. Его личность оставалась неустановленной, несмотря на все ее усилия.

Это убийство убедительно доказывало, что в старом отеле скрывался неуловимый убийца или преступная организация, и это было самым важным, с нашей точки зрения.

После первого убийства осталось несколько улик. В случае убийства Марселя все данные ограничивались моими показаниями, и этого было недостаточно для следствия. В последнем же случае вообще не оставалось никаких улик. Священник умер от яда и был мертв не менее семи часов — это все, что было известно.

Со слов Лорна я понял, что полиция немедленно попросила помощи из далекого Парижа. Кажется, в городе происходила очередная политическая борьба, и комиссар был полон решимости вести это дело самостоятельно. Однако третье убийство лишило его возможности блеснуть своим талантом перед политическими противниками. Но, возможно, давление общественного мнения вынудило его просить помощи.

Штат нашей охраны был соответственно увеличен. Не находясь в тюрьме, но окруженные многочисленной стражей, мы фактически превратились в арестантов. Полицейские окружили отель, заполнили двор, слонялись по коридорам. Они заходили на кухню, где Поль снабжал их огромным количеством напитков. Они часто находились в таком состоянии, что, если бы перед ними появился убийца и признался в своей вине, они вполне могли бы приветствовать его как друга, вместо того чтобы арестовать.

Таким образом, наша стража, призванная выполнять две роли-защитников и тюремщиков, при подобных обстоятельствах не исполняла успешно ни одной из них, А к тому времени, когда прибыли детективы из Парижа, дело уже успело подойти к стремительной и бурной развязке.

Немного опомнившись после своего ужасного открытия в Белой гостиной, я осознал, что опасность, грозившая Сю, неизмеримо увеличилась.

Итак, мы с Сю отправились к полицейским, чтобы известить их о нашем ужасном открытии. Мы пошли вместе, так как я не решался потерять ее из вида в этом дьявольском доме.

Я не говорил ей, что обнаружил в этом черном гробу, но она догадывалась. Я помню, как мы кричали полицейскому во дворе, стоя на той площадке, где я обнаружил первую жертву этого страшного дела. Полицейский встал, глядя на нас, затем, когда он понял беглую французскую речь Сю, его лицо стало выражать изумление и страх. Вероятно, ему пришлось затратить немало усилий, чтобы закрыть свой рот и дать свисток, вызвавший других полицейских. Те прибежали во двор и бросились вверх по винтовой лестнице, вновь спеша вызвать в доме смятение и приступить к очередным допросам и обыскам.

Но я отчетливо запомнил то, что произошло в Белой гостиной в секунды, предшествовавшие их приходу.

Оставив Сю на площадке под присмотром полиции, я вернулся туда, желая показать полицейским, где лежит труп. Уже слыша их шаги, я остановился у рояля и случайно заметил у своих ног на ковре что-то белое. Нагнувшись, я поднял маленький носовой платок. Это был женский платок, и он сохранил слабый аромат духов. Знакомый тонкий, нежный аромат мгновенно вызвал в моем сознании образ Сю. Это был запах гардений. Шаги слышались уже вблизи открытой двери, и я сунул платок в карман. Раздумывать было некогда, но я знал, что Сю не подходила к роялю. В этот момент фигуры в голубых касках ворвались в комнату, и атмосфера сразу накалилась от возбуждения, яростных вопросов и взволнованных восклицаний. Все это напоминало повторившийся вновь кошмар.

Только после полудня мне удалось спокойно поговорить с Лорном и Сю.

Лорн поспешно явился, узнав о новой трагедии. Так же как и я, он считал, что самым важным и неотложным делом было немедленно удалить Сю из этого пристанища смерти. И Сю, наконец, согласилась.

— Я не могу вынести этого, — испуганно сказала она. Лицо ее побледнело, губы дрожали. — Если эти убийства действительно имеют целью завладеть моим наследством, давайте положим этому конец! Я согласна потерять все деньги до последнего цента, чем быть косвенной причиной этих... этих...

Она, задыхаясь, проговорила:

— У меня такое чувство, точно я виновата во всем!

— Глупости! — резко сказал я. Мне не нравилось выражение ее лица и отчаяние, с которым она сжимала руки. — Не вы этому причина. Причиной всему — негодяй, возглавляющий это дело. Не смотрите же так!

— Вы не можете быть уверенной, что последнее убийство имеет отношение к вашему наследству, — вмешался Лорн.

— Не морочьте мне голову, — вскипела Сю. — Доказательств нет, но вы сами думаете так лее, как и я.

— Да, — невозмутимо согласился Лорн. — Я думаю, что против вас имеется заговор. Особый характер условий, при которых вы должны удостоверить свою личность, благоприятствует выполнению преступных замыслов. Тайное посещение вашей комнаты священником указывает на его причастность к этому делу. Видите ли, пять миллионов долларов это огромная сумма денег.

— Как вы думаете, почему был убит священник? — спросила Сю.

— Имеются две гипотезы, — ответил Лорн. — Он мог быть честным священником и случайно узнал слишком многое о первом или втором убийстве. Из-за этого преступники заставили его навсегда замолчать. Но, возможно, как полагает мистер Сандин, он вовсе не был священником.

— Но кем же тогда он был? Лорн пожал плечами.

— Если он не был священником, то, вероятно, был преступником. Не забывайте, что он обыскал комнату мисс Телли.

Лорн серьезно посмотрел на меня.

— Вы уверены, что он ничего не держал в руках, когда выходил из ее комнаты?

— Я не видел ничего. Лорн обратился к Сю.

— А вы уверены, что ничего не пропало?

— Да, — сразу сказала Сю. Она твердо выдержала испытующий взгляд Лорна, и ее лицо не изменило выражения.

— Если он нашел этот предмет... сувенир, который должен удостоверить вашу личность, — продолжал Лорн, внимательно глядя на Сю, — это и могло стать причиной его убийства.

— Конечно, — согласилась Сю. — Но тогда нужно предположить, что существуют и другие личности, которые тоже стараются добыть... сувенир.

— Их минимум двое, — сказал Лорн, — не считая той особы, которая должна занять ваше место.

Сю заметно перепугалась.

— Вы оба правы, — сказала она. — Сегодня после обеда я пойду в полицию и все там расскажу.

В приемной никого не было, кроме нас. Мадам Ловсхайм была в холле и казалась совершенно спокойной. Ее муж разговаривал с Марианной. Миссис Бинг была в своей комнате. Только попугай сохранил обычный сатанинский облик. Он сошел с плеча мадам Греты, перешел ко мне и стал посматривать на полисмена, ходившего во дворе.

— Если бы только нам удалось узнать, откуда грозит опасность, — сказал я.

— Если бы мы это знали, — ответил Лорн, — мы смогли бы открыть и личность убийцы. Но тайна не может долго оставаться нераскрытой. Наступит день, когда мы обязательно натолкнемся на какой-нибудь след.

— До сегодняшнего дня я был твердо убежден, что мнимый священник...

— У вас еще нет оснований утверждать, что он не был священником.

— Готов держать пари, что полиция никогда не сможет доказать подложность его документов.

— Вероятно, не сможет. Но мы должны иметь доказательства, чтобы пойти в полицию и обвинить его. Если бы он украл что-либо из комнаты Сю, многое стало бы ясным.

Сю молчала, а он продолжал:

— Но поскольку мисс Телли утверждает... Я перебил его.

— Во всяком случае, следует немедленно пойти в полицию и потребовать разрешения на выезд для мисс Телли.

— Но уехав отсюда, я лишусь вашей защиты.

— Я поеду с вами, — заявил Лорн.

— Вы похлопочете за меня, если Френсис не поверит мне?

— Попытаюсь. Но сейчас самое важное, чтобы вы отсюда уехали. Вам угрожает большая опасность, и я жалею, что вовремя не сумел оценить обстановку. Однако я боюсь, что полиция не разрешит вам уехать, даже узнав об этом. Но если преступника обнаружат, вам нечего будет бояться, и поэтому мы должны сделать все, чтобы помочь полиции.

У входа послышались голоса. Кто-то прибыл. Грета говорила по-французски, а чей-то незнакомый голос по-английски задавал вопросы Ловсхайму.

Затем все разыгралось, как на сцене. Мадам Грета подошла к дверям приемной, на мгновение остановилась, затем подошла к Сю и с любезной улыбкой тихо сказала:

— Приехал ваш брат!

И повернувшись к мужчине, следовавшему за ней, прибавила:

— Вот мисс Телли.

Я стоял рядом с Лорном, а Сю чуть подальше. Бледная от волнения, она смотрела, не веря своим глазам. Она вглядывалась в этого человека, точно пытаясь найти в нем сходство с тем ребенком, которого помнила с детства.

— Френсис, — наконец, тихо сказала она.

Френсис Телли был блондином высокого роста с серыми глазами. Лицо его было, пожалуй, красиво, но очертания его губ выдавали слабохарактерность. Он носил очки в золотой оправе, что придавало ему вид педантичного человека. На нем было надето широкое пальто и шарф, а на руках перчатки.

Сняв их, он чуть возбужденно сказал:

— Надеюсь, вы действительно Сюзанна!

И протянув ей руку, прибавил более уверенным тоном:

— Право, не знаю, сестра, что вам сказать в эту минуту. Мы ведь почти чужие друг другу.

— Это действительно так, — холодно подтвердила Сю и, наконец, протянула ему руку.

Теперь Френсис держался более свободно. Обернувшись ко мне, он заметил Лорна и сказал:

— Ах, это вы!.. Как поживаете, Лорн?

— Спасибо, а как вы себя чувствуете? — ответил Лорн и подошел к нему, давая этим понять, что они старые знакомые.

— Очень плохо, но вопреки всему мисс Телли жива и здорова.

Френсис с любопытством оглядел меня.

— Если не ошибаюсь, мистер Сандин?

— Да, — ответила за меня Сю, — это мистер Сандин. Он был очень добр ко мне и во многом помог.

На его лице появилось какое-то странное выражение, однако он дружески пожал мне руку. В этот момент раздался звонок, призывающий к завтраку.

— Время завтракать, — сказала Сю. — Вы, надеюсь, сядете за мой стол, Френсис?

— Конечно, хотя я утром плотно позавтракал. Но что здесь происходит? Почему в отеле находится столько полицейских? Меня едва пропустили.

Наступило короткое замешательство, затем Сю сказала:

— Я все вам расскажу после завтрака.

Такой ответ удивил его, он собирался что-то сказать, но тут вмешалась Грета.

— Может быть, вы желаете сначала умыться, мистер Телли? Я сам провожу вас в вашу комнату, так как в данное время мы не имеем... мы без прислуги.

Лорн имел смешной вид и был сильно возбужден.

— Мистер Телли, — сказал он, — может быть, вам лучше сначала поговорить... с полицейскими.

Телли, который хотел пойти за мадам Ловсхайм, поспешно обернулся.

— С полицейскими?

— Да. Вам нужно знать, что здесь за последние дни совершено три преступления. Поэтому здесь и находится полиция.

— Что?! — воскликнул Френсис Телли. — Три преступления? Вы говорите серьезно? В этом отеле?

— Вполне серьезно. Мы все теперь в некотором роде арестованы.

— Ну и ну! — сказал он. — А из-за чего они совершены?

Лорн поглядел на Грету и мудро ответил:

— Я пока ничего не знаю, но едва ли вам разрешат остановиться в этом отеле.

— А почему бы и нет, мистер Лорн? — вмешалась мадам Грета. — Мы и так много претерпели из-за всех этих событий, не хватает только, чтобы полиция разгоняла наших гостей! Если мистер Телли хочет жить поблизости от своей сестры, я все улажу с полицией. Желаете ли вы пойти в свою комнату, сэр?

Они ушли. Я заметил, что они не воспользовались лифтом. Я оглянулся на Лорна, который неподвижно стоял, напоминая столб.

— Вы знали, что он приедет? — спросил я его.

— Нет, понятия не имел.

— Но это совершенно меняет ситуацию!

Он согласился со мной и вскоре принял свой обычный вид.

— Однако пора пойти завтракать. Его приезд не отразился на моем аппетите, — сказал я.

Возбуждение Сю постепенно улеглось, а я не мог отделаться от неприятного впечатления, которое осталось от взгляда Френсиса, брошенного на Сю, когда он уходил с Гретой.

Сю и я вместе вошли в столовую. Завтрак во всех отношениях был плох. Наши нервы были напряжены, а пища — отвратительна. Мясо пригорело, и все было пересолено. Единственным съедобным продуктом был сыр. Миссис Бинг не появилась. За столом прислуживала Марианна. По ошибке завтрак был подан и для священника.

Он всегда сидел наискось от меня, и поданный ему завтрак отбил у меня аппетит даже к сыру. Я размышлял о Сю. Теперь ей будет угрожать меньшая опасность, когда около нее находятся брат и детектив. Но, с другой стороны, приезд брата может усилить активность банды, скрывавшейся где-то в этом старом отеле. Вскоре пришел Френсис Телли, он держался очень спокойно и завтракал с большим аппетитом. Он мало разговаривал с Сю, и по обрывкам фраз я понял, что разговор шел об обыденных вещах. Он рассказал ей, каким пароходом и в какой порт он прибыл. По его словам, он сошел на берег три дня назад. Она ему рассказывала о несносном холодном ветре, бушевавшем уже несколько дней, о том, что этот ветер не скоро утихнет.

После завтрака Сю и ее брат ушли в приемную и закрыли за собой дверь. Лорн принял еще более таинственный вид. Я подозревал, что он нервничал. Когда я захотел поговорить с ним, он исчез.

Я чувствовал, что развязка приближается, и желал, чтобы события разыгрались возможно скорее. Дойдя до комнаты отца Роберта, я встретил Марианну. В коридоре дежурил полицейский. Полиция и Лорн, конечно, обыскали комнату священника. Но я подумал, что, может быть, стоит и мне попытаться в ней что-либо найти.

В это время Марианна попросила меня следовать за ней. Она отвела меня в холл, где были Лорн и Сю с братом, ожидавшие меня. Они собирались пойти в полицию, и Сю пожелала, чтобы я пошел с ними.

Френсис с удивленным и недовольным видом был вынужден дать свое согласие. Лорн казался равнодушным.

За нами следовал целый отряд полицейских, и наше шествие по улицам этого маленького города вызвало сенсацию.

Разговор с судьей и комиссаром велся на французском языке, поэтому я и Френсис мало что поняли. Но Лорн и Сю переводили нам. Они рассказывали властям все: о наследстве, о попытке похищения, о существовании вещицы, которая должна доказать подлинность личности Сю. Они привели основания, в силу которых следовало полагать, что все убийства связаны с этим делом.

Их много раз прерывали и задавали им вопросы. Это был трудный час, и результат был тот, которого следовало ожидать.

Полиция не поверила их истории. Их слушали, задавали вопросы, даже волновались и, кажется, послали одну или две телеграммы. Однако поверить в эту необычайную историю не могли.

Во всяком случае, разрешения на выезд Френсису Телли с сестрой не было дано. Его лицо вспыхнуло, приняло гневное выражение, он даже немного вспылил, но это не помогло. Они были учтивы, они сожалели: но мсье должен сам понять, что это невозможно. Нас заверили, что завтра утром приедут детективы из Парижа и тогда все будет решено и убийцу посадят в тюрьму. Может быть, так и случилось бы, но нам не суждено было убедиться в этом.

В результате наше возвращение в отель очень напоминало отступление.

Сю шла рядом со мной. На ней было пальто из грубой шерстяной материи на меховой подкладке. Темный меховой воротник закрывал ее подбородок, и я видел лишь прямую линию ее носа, темный изгиб ресниц и развевающуюся прядь ее волос из-под красного берета. Мы шли в отель по узкой улице, замощенной светлым булыжником, вдоль каменных домов с закрытыми ставнями и высокими остроконечными крышами. Всю дорогу Сю молчала.

Когда мы вошли во двор отеля, Френсис и Лорн были впереди нас, один из полисменов был рядом с Сю. Воспользовавшись тем, что полисмен не понимал по-английски, Сю прошептала мне:

— Я потеряла сувенир. Я не могу показать его Френсису. Он исчез.

— Вы сказали ему об этом?

— Нет, нет! Он не должен знать. Но что мне делать? Открыв дверь в холл, Лорн обернулся, пропуская вперед Сю. Ловсхайм ожидал нас, потирая руки, на которых сверкали драгоценные камни. Попугай издал звук, означавший приветствие.

По всей вероятности, именно этот отвратительный жест Ловсхайма сразу же убедил меня в том, что он вновь стал уверенным в себе.

Еще со времени убийства Стравского он был заметно встревожен и не уверен в чем-то. Казалось, что он и мадам Грета чего-то выжидают. Но Грета была уравновешенной в своем таинственном, терпеливом ожидании. Можно было подумать, что план действий Ловсхайма еще не определен, что он боится начать решительные действия. Лицо его лоснилось и имело плохой цвет, его взгляд был беспокойным, а руки двигались беспомощно и бессмысленно.

Но теперь у него появился решительный вид. Его неизменная улыбка не была больше льстивой. Похоже, что теперь он точно знал, что ему следует делать. В его массивных плечах и жирных руках появилась живость. В его бегающих глазах и улыбке чувствовалась уверенность. Даже драгоценные камни, казалось, приобретали новый блеск, отражающий прилив преступной и целенаправленной энергии.

— Итак, — сказал он торжественным тоном, — вы были в полиции. Вы все устроили и теперь можете покинуть мой бедный отель. Это очень хорошо. Не поймите меня так, будто я хочу, чтобы мои гости покинули меня. Просто я сочувствую их переживаниям.

Он подошел к Сю, словно желая снискать ее расположение.

— Я очень рад, мисс Телли, что ваш брат, наконец, приехал. Очень жаль, что вы покидаете нас. Мы делали все, что было в наших силах, чтобы вы были счастливы у нас. Но бедной девушке пришлось пережить печальное время, — сочувственно прибавил он, обращаясь к Френсису Телли, хотя почему-то избегал встречаться с ним взглядом.

— Но похоже, что мы не уезжаем, — сказал Френсис Телли.

Жестикулирующие руки Ловсхайма замерли в воздухе. Внезапно он так растерялся, что это было почти нелепо. Выражение решимости мгновенно исчезло с его лоснящегося лица.

— Но... почему?!

Мне сразу стало ясно, что задуманный Ловсхаймом план строился на немедленном отъезде Сю в сопровождении ее брата.

Я обратил внимание на Френсиса Телли. Отвечая, он вначале был в плохом настроении и имел неприятный вид. Затем его поведение стало непринужденным, но от этого он не стал симпатичнее.

— Эти идиоты считают, что нам надо дожидаться прибытия детективов из Парижа. Не знаю, что они здесь откроют, однако полиция не разрешает нам выехать. Нас заставляют оставаться здесь и подвергаться опасности в вашем смертоносном отеле...

— Мсье, — смущенно вставил Ловсхайм, — это печальная случайность. Всего лишь случайность...

— Это неслыханно! Что мы можем сделать, Лорн?

Лорн медлил с ответом. Судя по задумчивому, отсутствующему взгляду его темных глаз, он искал выхода из создавшегося положения.

Я задумался над странными словами Ловсхайма "печальная случайность". Любопытное преуменьшение! Весь этот ужас он свел к двум словам: "печальная случайность"!

Затем мне пришло в голову, что именно это он и хотел сказать. С его точки зрения, эти ужасы могли быть печальной случайностью, разрушившей его тщательно продуманные планы. И эти планы теперь вновь расстроились из-за непредвиденного упорства со стороны полиции.

Но если так, то почему он хотел, чтобы Сю немедленно уехала со своим братом? — спросил я себя. Может быть, мое мнение о Ловсхайме было ошибочным? Возможно ли, что он был искренним, бескорыстным другом девушки, ничего не зная о ее наследстве? Не знал о том, что угрожало ей, не знал обо всем этом ужасном деле?

— В настоящее время мы ничего не можем сделать, нам остается только ждать, — сказал, наконец, Лорн спокойным тоном.

— Ждать! — нетерпеливо воскликнул Френсис Телли. — Кажется, это единственное занятие для всех баб. Ждать! Чего? Новых убийств?!

— Уверяю вас, это было вынужденное ожидание, — сказал я. — И для нас оно было так же неприятно, как будет для вас.

Он медленно повернулся ко мне. Его очки заблестели, и лицо приняло жесткое выражение.

— Ну, в отношении вас дело обстоит несколько иначе, — сказал он. — Насколько я понимаю, вы действительно находитесь под подозрением.

— Нисколько!

Слова Сю прозвучали звонко и решительно.

— Совсем не так, Френсис. Мистера Сандина подозревали по ошибке. Он полностью освобожден от подозрений.

Конечно, это было не совсем так. Я мог лишь желать этого. Только что я был в полиции, и мне совсем не понравилось, как там на меня смотрели.

— В самом деле? — недоверчиво сказал Френсис, Сю покраснела, и я поспешно сказал:

— Ваш мистер Лорн помог мне выпутаться из этого дела.

— Г-м-м, — произнес Френсис, глядя на Лорна, и тот вынужденно ответил:

— Я сделал это по просьбе мисс Телли. Но это не помешало... исполнению моих других... обязанностей...

Посмотрев на Ловсхайма, я тотчас убедился, что ему известна цель приезда Лорна. Произнесенные слова не вызвали у него и тени удивления. Очевидно, не только маленький Марсель подслушивал под дверями.

— В самом деле? — снова спросил Френсис.

— Ну и как?

Это появилась мадам Грета. Свет из окна в потолке, преломляясь, отражался от складок ее платья, а на ее плече сидел попугай и с любопытством глядел на нас.

— Ну и как? — повторила она. — Полиция разрешила вам уехать?

Услышав о полученном отказе, она нисколько не изменила приветливого выражения своего лица. Глядя на нее, трудно было поверить, что этот отказ как-то влиял на планы, которые она строила. Возможно, в ее глазах было выражение тайного раздумья, но лицо оставалось спокойным и дружелюбным. Только круги под глазами и легкое трепетание ноздрей выдавали напряжение последних дней.

Грета неизменно казалась дружески расположенной, всегда приветливой.

Когда Лорн коротко все объяснил, она слегка пожала плечами, погладила попугая полной белой рукой и сказала:

— Ну что ж, детективы из Парижа сумеют что-то сделать. Местная полиция...

Она сознательно не закончила фразу.

— Значит, вы пробудете у нас еще несколько дней. Дай бог, чтобы эти дни были лучше предыдущих.

Она сказала это искренним тоном, и я от души согласился с ней.

Однако это пожелание для меня было бы более убедительным, если бы будущее зависело только от бога, а не от самой мадам Греты. Вспомнив, что у меня, по существу, против нее нет никаких улик, я подошел к регистрационному журналу, который лежал раскрытым на конторке.

Грета повернулась к Сю и заговорила ласковым и сердечным тоном о предстоящем отъезде. Она старательно подчеркивала дружеское расположение Ловсхаймов к Сю и ее матери. Френсис и Лорн слушали это, сохраняя безразличное выражение.

В это время я с интересом глядел на имя Френсиса Телли, написанное на открытой странице журнала, и пытался припомнить его инициалы, напечатанные в письме, привезенном Лорном. Правда, Френсис и Лорн узнали друг друга, но, как говорил сам Лорн, всегда лучше сначала иметь доказательства факта, а потом основывать на нем свои предположения. Я так и не смог вспомнить эти инициалы и сравнить их с подписью в журнале. Нужно будет попросить Сю позволить еще раз взглянуть на письмо. Но на открытой странице было что-то неладное. На ней было мое имя, Дэвида Лорна и Френсиса Телли. Страница выглядела так же, какой я видел ее после приезда Лорна, на ней лишь прибавилось имя Френсиса Телли.

И все же она была не такой, когда я вписывал в нее свое имя. Я стал вспоминать, затем вдруг удивился тому, что не заметил этого в прошлый раз.

Все было очень просто: на странице больше не было чернильной кляксы. А на ней имелась клякса, когда я под бдительным взором попугая вписывал свое имя в день прибытия в этот злополучный отель.

Этот, на первый взгляд, обыденный факт мог иметь какое-то важное значение. Клякса исчезла, и отсутствовали даже следы подчистки, лист был блестящий, и на нем стояло мое имя, написанное моим почерком. Воспользовавшись тем, что все были заняты разговором, я стал разглядывать страницу внимательнее и убедился, что подпись действительно моя. Но она была сведена на эту страницу чем-то острым, а затем написана чернилами. И это было сделано не очень умело. Не будучи ни полицейским, ни даже детективом-любителем, я сразу заметил подделку.

Однако подделали только мою подпись, остальные имена не были сведены.

— Но почему?

Объяснение пришло быстро и оказалось очень простым. Что-то вызвало необходимость изъятия этой страницы. Нужда в этом возникла после моего приезда, но до прибытия Лорна. И причина не была какого-то невинного свойства, вроде пролитой воды или чернил. В таком случае Ловсхайм просто попросил бы меня зарегистрироваться еще раз, объяснив причину. Нет, сам факт кропотливой подделки моей подписи указывал, что в этом была какая-то причина. И это была единственная улика против Ловсхайма.

Изъятие листа произвели искуснее подделки, так как следов этого обнаружить не удалось, а вторая половина листа оказалась среди чистых страниц второй половины журнала.

Я вдруг осознал, что слишком пристально и долго смотрю на журнал. Разговор позади меня еще продолжался, но я поспешно поднял голову и встретился взглядом с Ловсхаймом. Я старался выглядеть рассеянным и даже небрежно сказал, обращаясь к Френсису:

— Значит, ваш дом находится на юге!

Я приписал себе виновность лишь в праздном любопытстве. Но я не понял, удалась ли моя хитрость. И когда я уходил, поднимаясь по лестнице, то оглянулся и увидел, что Ловсхайм склонился над регистрационным журналом. Лорн и Френсис снова прошли в холодную приемную, а Сю под каким-то предлогом пошла к себе.

В коридоре я подождал ее. Мы дошли до маленькой ниши и остановились. Вблизи никого не было, даже полицейский не ходил в этом коридоре.

— Теперь расскажите мне про сувенир, — сказал я.

— Не знаю, что сказать, — почти со стоном ответила Сю. — Просто он исчез, а я воображала, что он в надежном месте.

— Когда вы его потеряли?

— Вчера ночью.

— Вы хотите сказать, что кто-то вошел ночью в вашу комнату?! — испуганно спросил я и сжал ей руку так, сильно, что она вздрогнула.

— О нет! Дверь всю ночь была заперта на ключ и на щеколду.

— Когда же он пропал? — спросил я, отчасти испытывая облегчение.

— Я не знаю. Я смотрела на него... на сувенир... вчера около полудня. Вчера вечером вы мне сказали, что священник был в моей комнате, но то место, где я... прятала сувенир...

— Ваша туфелька, — сказал я безжалостно.

— Что?!

— Конечно, он был в красной туфельке с серебряным каблучком. Вероятно, вы прятали его в каблуке, в специально сделанном углублении.

— Но откуда вы могли узнать об этом?

Мне не хотелось интриговать ее, когда все было так просто.

— О, вы носили их так часто, и они были на вас, когда вы ходили на прогулку к мосту. Разве без особой причины вы надели бы красные туфли на высоких каблуках для прогулки по булыжнику? — нетерпеливо спросил я.

— Но я же не носила их днем.

— Понятно почему. В дневное время вы считали, что опасность не столь велика. Но скажите, когда вы обнаружили пропажу сувенира?

Она задумчиво смотрела на меня, затем сказала"

— Он был хорошо спрятан, и я за него не беспокоилась. Когда я поглядела на туфлю (сувенир был спрятан в каблуке), я не заметила ничего подозрительного. Поэтому я сказала, что священник ничего не взял из моей комнаты. Я обнаружила пропажу лишь поздно ночью. Открыв тайник, я увидела, что сувенир исчез.

— Что вы тогда сделали?

— Ничего. Я ничего не могла сделать. Все спали. Я... я боялась выйти из спальни в темные коридоры.

Она вздрогнула, и я пришел в ужас от одной мысли, что могло с ней случиться, и сказал:

— Вы были правы!

У меня было такое чувство, будто я заглянул в пропасть. Что, если бы она вышла в темный коридор с подстерегавшей ее на каждом шагу смертью...

— Вы поступили правильно! — повторил я и интуитивно почувствовал, что теперь нельзя терять ни минуты, и добавил:

— Но вам следовало сегодня утром сказать нам об этом.

Она смотрела на меня озабоченным взглядом.

— Но я не могла сказать об этом Лорну.

— Не могли... о... я понимаю. В конце концов, он служит вашему брату и будет соблюдать его интересы.

— Именно, — согласилась Сю, — ...а сегодня утром я не могла сама обыскать комнату священника.

Она помедлила, затем взволнованно призналась:

— Я была испугана, испытывала страх... недаром вы предостерегали меня. Но в Белой гостиной я хотела вам сказать в тот момент, когда...

На этом она прервала речь.

— Так вот причина убийства священника! Он завладел сувениром, кто-то узнал об этом и убил его. Небольшой эпизод в жадной погоне за золотом, ожидающим наследницу.

Отсюда вытекало три вывода. Первый: убийца взял сувенир у священника; второй: сувенир находился на теле священника и теперь он в руках полиции. Это казалось мне почти невероятным, так как убийца имел много времени и мог тщательно обыскать труп; и третье — священник успел надежно спрятать сувенир или передал его своему сообщнику. Это тоже казалось маловероятным.

— Можете ли вы сказать мне, что из себя представляет ваш сувенир? — робко спросил я.

— Вы хотите попытаться найти его для меня?

— Да, если смогу, — кратко сказал я.

Она серьезно размышляла, взвешивая мои слова.

— Это очень опасное сведение, — наконец сказала она. — И я обещала никому не говорить о нем. Конечно, дело очень срочное. Но я не хотела просить вас найти его, я полагаю, это безнадежная затея. Кроме того, я уже и так достаточно подвергала вас опасности. Я хочу лишь обсудить с вами, что теперь мне следует делать. Что сказать Френсису? О, какая ужасная ирония судьбы! Что стоило ему приехать днем раньше! Я полагаю, он уже ждет меня. Он сказал мне, что по возвращении из полиции мы займемся формальностями. Конечно, он имеет в виду сувенир.

Она была совершенно права. Что сказать сейчас Френсису — это был самый важный и неотложный вопрос. Сказать ему прямо, что сувенир украден, — значит убедить его, что Сю являлась еще одной самозванкой.

— Вам придется обмануть вашего брата. Заставьте Ловсхайма отдать вам бумаги и для начала передайте их вашему брату. Затем не соглашайтесь показать ему ваш сувенир до тех пор, пока он не покажет вам свой. У вас есть шансы, что он не пожелает пойти на это. Он может подумать, что это ловушка. Поскольку вам нужно доказать свои права, он может потребовать, чтобы сначала вы показали ему сувенир. Попытайтесь затянуть время, скажите, что вы тоже опасаетесь ловушки... лучше тактично намекните на это. Но непременно будьте спокойны и уверены в себе.

— Да, я могу это сделать, — сказала Сю.

И это было правдой, я не сомневался в ней.

— Но представьте себе... вдруг он поверит мне... Предположим, он согласится положить свой сувенир рядом с моим. Допустим, что он примет вызов моего блефа? — сказала она с подобием улыбки на лице, не смягчившей, однако, напряженности ее взгляда и жесткой линии губ.

— Он этого не сделает, — ответил я более уверенно, нежели думал. — Он захочет подождать и обсудить это с Лорном. А тем временем, возможно...

Ее глаза оживились, и она ухватилась за намек, поняв его в желаемом для себя смысле.

— Вы хотите сказать, — прошептала она, — что вы, может быть... Что вам что-то известно... Что вы напали на след...

— Нет, нет, — сказал я сразу. — У меня есть лишь идея, но не более. Я рассчитываю на одного Лорна. Если только парижские детективы не прибудут сюда раньше.

Но мне не удалось убедить ее. Это было ясно видно по ее вопрошающему, нетерпеливому взгляду. Я был обескуражен, так как не представлял себя в роли детектива. У меня не было ни опыта, ни представления о традиционном подходе к этому делу. Я даже предпочитал чисто приключенческую литературу — рассказу о самом талантливом и умнейшем детективе.

Такой вкус, думается мне, основывается на контрастах: инженеру в его деятельности приходится очень много логически мыслить, причем результат его размышлений выражается цифрами. Понятно, он с большим удовольствием читает описания морского сражения или соперничества и борьбы двух мужчин, нежели следит за разрешением криминальной истории дедуктивным методом мышления.

Как инженер, я знал, что надежный результат при сложении зависит от того, насколько достоверны суммируемые цифры.

Именно эта неуверенность в слагаемых теперь меня беспокоила. Я спросил:

— Скажите, это ваш носовой платок?

Она поглядела на платок, который я вынул из кармана. Мне казалось, она хотела поговорить со мной на прежнюю тему и была недовольна тем, что я прервал ее. Однако выражение нетерпения на ее лице сменилось хмурым удивленным взглядом.

— Да, по-моему, это мой платок, — сказала она. — По крайней мере, он очень похож на мой и пахнет духами, которые я употребляю. Но я не уверена. Платок обычный, ручной работы, скрученный рубец и продернутые нитки... дюжины таких платков можно купить в любом магазине во Франции. Но почему вы спрашиваете?

Я не стал объяснять. Я просто сказал, что нашел его на полу.

— Не пойдете ли вы со мной? Я знаю, что ваш брат ждет вас, но это минутное дело.

Она по-прежнему казалась озабоченной, но пошла со мной в северное крыло. Когда мы проходили по коридору мимо одной из дверей, она, наверное, вспомнила о моих поцелуях, так как покраснела. Однако на этот раз ее шарф не зацепился.

Я попросил ее остановиться перед моей дверью и прикинул ее рост над уровнем окна. Было ясно, если даже учесть угол зрения из холла, что ее фигура была намного меньше того силуэта, который я видел ночью из холла. Мне следовало сразу сообразить это. Однако тогда я был введен в заблуждение бегущей темной фигурой в развевающейся черной юбке.

У меня не было времени объяснить это Сю. Я спросил:

— Вы видите напротив, на третьем этаже, пятое окно от угла? Это комнаты № 34 или 35. Входили ли вы туда в ночь первого убийства?

Не знаю, что она тогда обо мне подумала. Она удивилась, но не колеблясь ответила:

— Нет.

— Простите мою настойчивость, но еще один вопрос. Я не решался, мне было стыдно задавать его. И все же я спросил:

— Миссис Бинг утверждает, будто вы выключили свет в отеле в ночь первого убийства.

Глаза Сю начали расширяться, лицо побледнело и застыло. Проклиная себя, я отчаянно продолжал:

— Она говорит, что вы стояли у распределительного щита напротив ее двери и она видела, как вы опустили рубильник.

— И вы поверили ей? — печально спросила она.

— Нет.

Я взял ее за руки и обнял.

— Нет! Я не поверил ей, так как вы рассказали мне, где вы были в это время.

Она освободила свои руки и отошла от меня.

— Не знаю, что миссис Бинг видела, или ей это почудилось. Но я обо всем сказала вам истинную правду.

— Я знаю. Скажите, миссис Бинг дружна с вами?

— Нет, а что? Но мы и не враждуем. Мы почти незнакомы друг с другом.

— Не проявляла ли она к вам особого интереса?

— О, нет, ей-богу, нет, — сказала Сю. Она поняла, что я имел в виду, и простила меня.

— Если вы думаете, что миссис Бинг можно... подозревать в чем-то, — это нелепость. Она именно такая, какой кажется.

— Похоже, что я зашел в тупик. Пойдемте к вашему брату, а то у него возникнут подозрения. Я провожу вас до холла.

— Нелегко будет разговаривать с ним, зная, что если он выложит свой сувенир, то я этого сделать не смогу. Сегодня утром я уже хотела отказаться от всего и уехать, если бы полиция разрешила это. Теперь мне нечем удостоверить свою личность. В конце концов, зачем мне пять миллионов долларов?

Она сказала это задумчиво, будто не нуждалась в деньгах.

— Пятью миллионами нельзя пренебрегать, — с горечью сказал я. — Если вы нуждаетесь в центах, то придется бороться и за доллары.

Мы шли к холлу. Я полагал, что через два или три дня она навсегда уйдет из моей жизни. Вероятно, она будет помнить меня, так как трудно будет забыть события в этом отеле. Но это воспоминание со временем станет неясным и, в конце концов, вытиснится из памяти яркими впечатлениями ее будущего.

Самое большее через год она меня забудет. Почему-то я задал себе вопрос, где я сам буду через год? Вероятно, где-нибудь на краю цивилизации, в отдаленном и безлюдном месте. Звезды будут казаться мне ближе, и я буду смотреть на них ночами и представлять себе Сю: ее мягкие волосы и яркие губы, которые я целовал, ее глаза, которые смотрели на меня, сверкая загадочным блеском.

Я осознал, какой опустошающей была мысль, что я никогда не буду видеть ее вблизи, не буду ловить зов ее улыбающихся губ. Никогда не увижу ее изящно поднятого подбородка, золотого отлива волос, изящества рук и ее красивого тела.

Эта мысль была испепеляющей. Тяжело вдруг осознавать, что осталось так мало счастливых минут и они быстро и безвозвратно пролетят. Очень скоро, думал я, настанет будничное, серое существование и единственной отрадой останутся воспоминания о прошедших днях. Подобные мысли приводили меня в отчаяние. Но даже в эти минуты я не мог сказать ей ни слова. Я ничего не мог сказать этой девушке с миллионами.

Я жалел, что она не уехала до появления брата, жалел, что она не отказалась от своих притязаний, жалел о безумствах разного рода. Рассудок говорил мне, что я не буду долго испытывать невыносимые страдания, так как всякие воспоминания постепенно теряют свою остроту и бледнеют. Но стоило Сю обернуться в эту минуту, стоило ей попросить моей поддержки — все мои чувства прорвались бы наружу, Подобно большинству инженеров, я не красноречив и привык писать сухие отчеты. Лишь в очень редких случаях, в моменты большого напряжения, мне удавалось выражать словами свои чувства. Но я знал, что, когда это произойдет, поток не удастся остановить, пока он не иссякнет.

Однако она не обернулась. Когда мы подошли к лестнице, я успел пройти сквозь рай и ад. Я любил ее, но был намерен отказаться от нее. Я даже помогал созиданию того ненавистного блестящего пути, по которому ей суждено было удалиться из моей жизни.

Итак, я отступился, ни о чем не жалея, готовый снова испытать эти дни ужасов и счастья. Я почувствовал облегчение, заставив себя вернуться к занимавшему нас вопросу: как помочь Сю добыть эти проклятые миллионы, которые не только отнимали ее у меня, но даже подвергали ее жизнь опасности, угрожали ей!!

А время не ждало.

Френсис еще был в приемной. Когда мы вошли в холл, навстречу нам вышел Лорн.

— Ваш брат ждет вас, — сказал он, сделал паузу и посмотрел на Сю. Он казался неуверенным и обескураженным. Я и Сю остановились, ожидая продолжения фразы, однако он ничего более не сказал. Сделав какой-то странный жест, он пожал плечами и ушел.

Сю в недоумении посмотрела ему вслед, затем обернулась ко мне с вопрошающим видом. Но, конечно, я ничего не мог ей сказать; лишь почувствовал во взгляде детектива какое-то предостережение.

Сю вздохнула полной грудью, слегка кивнула мне и решительно вошла в старую затхлую приемную к ожидающему ее брату. Сю имела хорошую закалку, и в критические минуты мужество не покидало ее.

Я сел в холле так, чтобы видеть дверь, и стал ждать. Но очень скоро я почувствовал, что не в состоянии сидеть, и начал ходить взад и вперед, следя за дверью приемной, лифтом и коридорами. Беспокойство мое возросло, когда я вспомнил, что Марсель был застрелен у меня на глазах и я оказался бессильным предотвратить убийство. Нельзя было считать, что и с приездом Френсиса уменьшилась опасность для Сю. Его приезд был кульминационной точкой заговора. Стоило сейчас Френсису убедиться в том, что Сю — его сестра, весь заговор должен потерпеть провал. Наверняка это понимали и наши невидимые противники. А мы, блуждая в потемках в своем неведении, могли ожидать быстрого ужасного удара.

Обладание сувениром давало Сю какую-то защиту, теперь же, когда сувенир был украден, — эта защита исчезла. Заполучив сувенир, убийца должен был немедленно подставить замену для Сю, а ее убрать с дороги.

Оставалась лишь слабая надежда. Возможно, убийца не будет теперь считать Сю препятствием, поскольку она не сможет убедить брата в своих правах. Френсис, кстати сказать, будет только рад найти предлог для отказа. В конечном счете даже брат предпочтет иметь десять миллионов вместо пяти. Но эта надежда была очень слабой. Только убедивши Френсиса в том, что она его сестра, Сю получала гарантию безопасности. Но она пошла к нему с пустыми руками, без сувенира, значение которого было решающим. Она могла представить только свидетельство о рождении и браке, и если Френсис пожелает быть разумным и справедливым, эти бумаги помогут установить ее личность.

Мои нервы напряглись, когда я увидел в дверях Френсиса и услышал, как он сказал что-то Ловсхайму. Вскоре тот, тяжело переваливаясь, вышел из приемной. Закурив сигарету, я заставил себя успокоиться и подумал, что Ловсхайм пошел открывать сейф. Если Френсис убедится в подлинности этих давно написанных свидетельств, еще не все потеряно. Имея время, мы в случае удачи отыщем сувенир.

Но я не чувствовал себя спокойным. И для меня не было неожиданностью поспешное возвращение Ловсхайма, его возбужденный вид, жесты его жирных рук и крики о том, что его ограбили. Задыхаясь, он кричал, что из сейфа украли конверт с бумагами мисс Телли и ничего больше.

Но самым странным было то, что его возбуждение не было наигранным, оно казалось мне настоящим.

Ловсхайм, как и раньше, оставался таким же жирным, лоснящимся и плутоватым с виду, а Грета такой же обольстительной и что-то таящей в глубине своих выжидающих зеленых глаз. Но наблюдая этот переполох, собравший всех в холл, я был уверен, что ни Марк, ни Грета до этого не знали о пропаже конверта с документами. Я был уверен, что они искренне удивились, обеспокоились и расстроились. Я убедился, что они действительно желали, чтобы Сю получила этот конверт и уехала вместе с братом. Мои прежние теории в отношении Ловсхаймов были опрокинуты.

В это же время я с любопытством отметил, что они знали о наследстве и его получении гораздо больше, чем предполагала Сю. Френсис был крайне неосторожен в своих замечаниях и намеках, но Ловсхаймы ничему не удивлялись.

Прерывая яростные самообвинения Ловсхайма, Френсис, наконец, сказал:

— Эти документы не имеют первостепенного значения. Моя сестра...

Он сделал паузу и взглянул на меня, намекая на секретный характер этого дела.

— Насколько я понимаю, вы посвятили своих... друзей в это дело.

Он жестом указал на меня и Ловсхаймов. Такое объединение мне не понравилось.

— Только мистера Сандина, — сказала Сю, — который был...

— Хорошо, хорошо, — прервал ее Френсис, — все в порядке. Важно лишь то...

— Но я не говорила больше никому, — твердо продолжала Сю, не желая, чтобы ее прерывали. Френсис быстро взглянул на Ловсхаймов, и меня поразило странно спокойное лицо Греты. Отчетливо и непринужденно она сказала:

— Мать мисс Телли рассказала нам кое-что о необычных условиях, при которых мисс Телли должна получить наследство. Она сообщила нам это по секрету, в надежде, что мы окажем мисс Телли всяческую помощь. Она не имела других друзей.

Слова "других друзей" прозвучали мило, без умышленного подчеркивания, но тем не менее они полностью сохранили свое значение.

— Надеюсь, мне незачем уверять вас, что мы никому об этом не сказали. Есть опасения, что существует заговор, имеющий целью захват ее наследства. Но если он возник, то отнюдь не из-за того, что мы открыли кому-нибудь секрет, который доверила нам ее умирающая мать. Мы даже хранили его в тайне от мисс Телли. Мы понимали, что это деликатное дело и что оно таит опасности.

Она помолчала, затем неуверенно прибавила:

— Однако нам и в голову не приходило, что опасность может быть так велика. И у нас были связаны руки.

Убедительно, честно и обстоятельно.

Но мое растущее мнение о драгоценной паре тотчас дало большую трещину и рассыпалось. Уж слишком безукоризненным, честным и обстоятельным было это объяснение. В глазах мадам Греты было слишком много настороженности, и не случайно они сверкнули, встретившись со взглядом Френсиса. Казалось, она была готова выпустить когти и все ее мышцы напряглись перед решительным прыжком. Посмотрев на лицо Марка, я проникся прежними подозрениями, так как у него был глупый взгляд, в котором смешались чувства неловкости и страха. Они исчезали по мере того, как его супруга, обладавшая большей живостью ума, произносила свою речь. Он напоминал лодочника, который слишком поздно заметил, что летит прямо на скалу, и в самое последнее мгновение чей-то сильный взмах весла избавил его от гибели.

— Конечно, конечно, — сказал Френсис Телли, будто это не имело ни малейшего значения. Интересно, мог ли он так небрежно говорить, если бы пережил вместе с нами все это? Думаю, что нет. Я также подумал, что Ловсхаймы поступили бы по-другому, если бы были честными.

— Дело в том, что бумаги, находившиеся в вашем сейфе, совсем не нужны, — продолжал непринужденно Френсис. — У моей сестры есть простое средство доказать свою личность. Я полагаю, что она сейчас им воспользуется, чтобы покончить со всей этой неопределенностью.

— Я положу свой сувенир рядом с вашим, — приветливо сказала Сю.

Френсис резко повернулся и посмотрел на нее. Даже Лорн, который в критические минуты каким-то таинственным образом всегда оказывался поблизости, почувствовал что-то особое в ее голосе. Я заметил его пристальный пытливый взгляд, и мне стало интересно, что он думал. В Лорне было что-то странное, какая-то непонятная перемена. Она появилась с приездом Френсиса Телли. Трудно было сказать, в чем она проявлялась, может быть, в настороженности. Неизвестна была и причина этой перемены, не являлась ли она результатом каких-то полученных им сведений?

— Что вы хотите этим сказать? Голос Френсиса немного повысился.

— Только то, что сказала, — ответила Сю все еще приветливым тоном. Лицо Френсиса постепенно стало омрачаться.

— Но, моя дорогая девочка, ведь вам, а не мне нужно удостоверить свою личность. Вам не кажется, что вы путаете обстоятельства? — сказал Френсис.

— Нет, — ответила спокойно Сю. Как это ни странно, но в ее взгляде, брошенном на меня, вспыхнули веселые огоньки. Я с интересом отметил, что лицо Френсиса стало куда менее ласковым и кротким. Что-то он скажет? Как поступит? Он метнул взгляд в сторону мадам Греты, которая наблюдала происходившее своими кошачьими глазами, и сказал:

— Вы забываете, что я единственный арбитр в этом деле. И во всяком случае, сестра, нам лучше продолжить разговор в более интимной обстановке. Может быть, мы...

Он направился в приемную, и Сю покорно последовала за ним, успев, однако, взглянуть на меня. Я поборол желание напомнить ему, что он только что рассказывал о своих личных делах, даже не спросив, желаем ли мы в них вникать.

Грета тоже удалилась, резко сказав что-то Ловсхайму. Он ушел за ней, а Лорн, вопросительно взглянув на Френсиса, остался со мной. Некоторое время мы молчали, углубленные в свои мысли.

— Хорошо, — сказал я, зайдя в тупик в своих рассуждениях.

— По-моему, даже очень хорошо, — ответил Лорн ворчливым тоном. — Куда уж лучше!

Он внимательно следил за дверью приемной. Я спросил напрямик:

— Послушайте, Лорн, мне кажется, что вам известно об этом деле гораздо больше, чем вы говорили. Правда ли это?

Его подбородок скрылся в воротнике пальто, которое он не снимал из-за холода в отеле. Он неуклюже съежился на своем стуле, казался вялым и вообще приобрел какой-то невзрачный вид.

— И да, и нет, — ответил он. — Если я кое-что знаю, то не хочу преждевременно говорить об этом.

Он посмотрел на меня, но в его темных глазах я ничего не смог прочитать.

— Вы хотите сказать, что это меня не касается и мне следует заняться своими делами?

— Не совсем так, — сказал он со странной горячностью. — Но для вас, действительно, было бы лучше так поступить.

И даже не взглянув на меня, он добавил:

— Кажется, я не нужен мистеру Телли. Я лучше пойду и взгляну на этот сейф, который был так вовремя ограблен.

— Подождите, — поспешно сказал я. — Я нашел связь между Стравским и Ловсхаймом.

— Что?!

На этот раз мне удалось завладеть его вниманием. Находясь с ним, я всегда чувствовал, что он терпит меня, даже порой пытается меня успокоить, но никогда он не придавал значения моим рассуждениям. Однако на этот раз я заинтересовал его.

— Эта связь может выдержать критику полиции? — сразу спросил он.

— Возможно, что нет, — ответил я, мгновенно теряя большую часть его заинтересованности.

— Что же это? — несколько вяло осведомился он.

— В день моего приезда еще кто-то прибыл в отель, зарегистрировался в журнале после меня, и ему отвели комнату. Затем этот человек исчез. Даже его имя было изъято из регистрационного журнала. Кто был этот человек, если не Стравский?

— Откуда вам это известно?

На этот раз его скептицизм не поколебал моей убежденности.

— Это мое логическое заключение.

— Ах так! А из чего вы вывели свое логическое заключение?

Я коротко рассказал ему о кляксе и полотенцах, продолжая следить за дверью и прислушиваться. Когда я кончил, казалось, что история эта произвела на него впечатление, хотя он сразу указал мне, что мои предположения основаны лишь на исчезнувшей чернильной кляксе и нескольких словах Марселя об использованных полотенцах в комнате, которую все считали никем не занятой.

— Но все это согласуется с фактами, — упрямо сказал я.

— Нет, — грустно возразил он, — не согласуется. Это совсем не убедительно, но дает направление для расследования.

— Ну, значит, все же принесет вам некоторую пользу, — сказал я. — Надеюсь, вы согласитесь, что нуждаетесь в новых направлениях для своих расследований. Он не рассердился, но сразу остудил мой пыл.

— Вы считаете, что я проваливаю это дело, мистер Сандин? Полагаю, вам так кажется. Что ж, я не в претензии. Я уверен, что кажусь некомпетентным и мямлей. Но на деле я работаю не покладая рук, И результаты могут удивить вас.

— Я надеюсь, что так и будет, — сказал я, все еще расстроенный. — И я хочу сказать вам одну вещь, которую, надеюсь, вы оцените больше каких-либо перлов мудрости и проницательности.

Быстрым движением я вынул изо рта сигарету и встал.

— Дело в том, что мисс Телли и теперь в опасности. Мы знаем, она своевольна. Она может отказаться показать брату сувенир, пока он не покажет ей свой. Возможно, они оба боятся ловушки, и переговоры могут зайти в тупик или затянуться. И пока Френсис Телли не признает ее своей сестрой, она будет находиться в большей опасности, чем когда-либо. Приезд ее брата может форсировать события. Надеюсь, вы не забудете об этом?

Лорн тоже поднялся. Он посмотрел на меня странным, долгим взглядом.

— Не беспокойтесь, Сандин. Я буду помнить об этом. Его слова не принесли мне полного удовлетворения.

И в этот момент он свалил мне на голову новые раскаленные угли.

— Я вынужден вас предостеречь, Сандин, чтобы вы были... чрезвычайно осмотрительны в своем поведении.

Я был поражен скрытой значительностью его слов. У меня было такое ощущение, которое может появиться, когда, проходя по густому лесу, видишь, что кустарник тихо шевелится от того, что кто-то невидимый крадется рядом с тобой. В таких случаях всегда охватывает примитивный ужас, я ощутил его тогда, глядя на Лорна и слушая его слова.

— В чем дело? Что вы хотите сказать?

— Я не собирался говорить вам. Я объяснял полицейским, что вы делали сегодня утром перед тем, как открыли ставни в Белой гостиной. Но меня не слушали. Не уходите из отеля сегодня вечером, мистер Сандин, и не совершайте подозрительных поступков. В этом для вас может быть вопрос жизни.

— Скажите, ради Бога, что это значит?

— Полиция обнаружила отпечатки ваших пальцев на выключателе в Белой гостиной. Сделано предположение, что вы были там ночью. Следовательно...

Легкое выразительное пожатие плечами закончило его фразу.

Все предметы внезапно потускнели в моих глазах. Действительно, я пытался включить там свет. Это было накануне, перед тем как я видел промелькнувший силуэт священника. Я хорошо помнил это. Лорн следил за мной, подмечая малейшую тень, пробегавшую по моему лицу. Самым непринужденным тоном, на который был способен, я сказал:

— Я полагаю, эту улику приберегают для парижских детективов?

— Ну конечно. Я не хочу пугать вас, Сандин, но на это нельзя смотреть сквозь пальцы.

Я с удовлетворением отметил, что мое лицо не выдало моих чувств.

— Я не смотрю на это сквозь пальцы, — ответил я. — Я рассчитываю на вас и надеюсь, что вы поможете мне выпутаться из беды.

— Что ж, я постараюсь сделать все возможное, — угрюмо сказал он. — Но ни к чему оставлять повсюду следы своего пребывания.

— Послушайте, Лорн, кто убийца? Вы, должно быть, знаете это. Может быть, у вас есть предположения?

— В таких делах не следует спешить, — пессимистически предостерег Лорн. — Надо иметь полную уверенность в каждом факте. Нужно иметь доказательства. Нельзя делать поспешные выводы, как вы это любите. Но я должен сказать вам одну вещь, Сандин. Я предпочел бы сказать это самой мисс Телли, но сейчас не могу на это решиться. Поэтому я скажу вам.

— Ну?

Он сделал паузу, подыскивая слова, в его затуманенных, темных глазах не было ни выражения, ни эмоций. Наконец, он сказал:

— Я полагаю, было бы хорошо для мисс Телли повременить день-другой с переговорами.

— Что вы имеете в виду?

— То, что сказал. Ни больше ни меньше.

Я пристально смотрел на него, пытаясь прочесть объяснение в его затуманенных глазах и на его спокойном лице с женоподобным подбородком. Я не сказал ему, что при всем желании Сю не могла бы закончить переговоры.

— Он ваш клиент, — в раздумье сказал я. — Но вы не вполне доверяете ему. Однако причина вашего недоверия недостаточно основательна, чтобы открыто пойти против вашего клиента и предупредить мисс Телли, что ей не следует доверять ему. И вы предостерегали меня, зная, что я скажу ей.

Он смотрел на меня, не мигая, и ясно чувствовалось, что ему не нравилась моя манера открыто выражать то, что он делал дипломатическим методом. Он всегда имел пристрастие к напыщенному языку.

— Ну продолжайте же, Лорн!

— Я не могу сейчас сказать больше ничего.

— Вы должны. У нас слишком мало времени.

— Отлично, тогда я отказываюсь говорить, — упрямо ответил он.

У меня явилось дикое желание схватить его за плечи и вытрясти из него всю информацию или его подозрения. Могу прибавить, потом я всегда жалел, что не сделал этого. Но в то время я надеялся, что он имел наготове какой-то свой план. Я все еще верил, хотя не очень твердо, что Лорн был в этом деле нашим рулевым и, возможно, благополучно доведет наш маленький корабль, минуя скалы и водовороты, служа нам защитой от бед.

Его методы работы, таинственные недомолвки, чрезвычайный консерватизм часто раздражали меня, но я всегда помнил, что в критические минуты он оказывался находчивым и полезным. Он дважды выручал меня из очень скверного положения, и мы многим были ему обязаны. Но мне хотелось подтолкнуть его на быстроту действий, на которую его побуждали, кажется, лишь критические моменты. С самого начала он был непонятной личностью, мы всегда по-разному смотрели на каждый вопрос. И после его намеков на Френсиса и проявленного им ослиного упрямства наши дороги резко разошлись, и мы оказались в разных лагерях. По одну сторону были Френсис и Лорн, по другую — я и Сю.

Это разделение произошло очень скоро. Из приемной стали яснее слышны приглушенные голоса, и вдруг Сю вбежала в холл.

Ее щеки горели, а глаза сверкали гневом. Она выглядела возбужденной и настороженной. Она была подобна хрупкой парусной лодке, взлетевшей на гребень волны и отважно готовившейся встретить следующую. За ней вошел Френсис, также разгневанный, но проявлявший это менее приятным образом. Лицо его тоже раскраснелось, глаза сузились, и руки нервно двигались. Каждое слово Сю падало подобно маленькой хрупкой ледяной сосульке, но речь ее была вполне корректной.

— Надеюсь, вы не будете возражать, Френсис, если я расскажу о нашем разговоре мистеру Лорну и мистеру Сандину.

Она обратилась ко мне:

— Видите ли, я попросила разрешения Френсиса, чтобы мои интересы представлял адвокат. Я считаю, что так будет лучше, учитывая характер дела. Но мой брат с этим не согласен.

— Для этого нет никаких причин, — взорвался Френсис. — Я приехал сюда из Америки, чтобы разрешить дело с этой девушкой и дать ей возможность получить пять миллионов долларов. Пять миллионов! А она, вместо того чтобы доказать свои права, несет какой-то детский лепет о...

— Я прошу вас не перебивать меня, Френсис!

Было забавно отметить, что по мере того, как Френсис злился все больше, Сю становилась более спокойной и любезной, а это чрезвычайно раздражало ее собеседника.

— Я очень благодарна брату за его усилия, — продолжала она. — Хотя все могло быть сделано скорее — прежде чем я подверглась...

Ее приветливый тон слегка изменил ей, и она оборвала фразу, предпочитая не говорить о тех ужасах, которые ей пришлось здесь пережить.

— В то же время, я принимаю во внимание значение, которое имеет сумма в пять миллионов, о чем вы любезно мне напомнили. Учитывая значительность этой суммы, я полагаю, что будет правильно и уместно поручить адвокату ведение моего дела.

Глаза Френсиса еще более сузились. Я услышал за своей спиной легкий шелест и, заметив его быстрый взгляд, не сомневался, что появилась мадам Грета.

— Но послушайте же, Сю, — сказал Френсис умоляющим тоном, — зачем создавать шум вокруг этого... семейного дела. Все, что вам надо сделать, — это дать мне взглянуть на ваш сувенир. Если он окажется подлинным, все будет в порядке. Я возьму вас с собой в Америку, и вы получите все свои деньги. Вы скоро забудете обо всем, будьте же благоразумны!

— Но, Френсис, разве у вас есть какая-либо особая причина отказывать мне в адвокате? — спросила Сю так нежно, что, вероятно, Френсис сразу не осознал всю чудовищность ее намека.

Прошла минута или две, прежде чем накипевшая ярость Френсиса прорвалась наружу. Я испытывал гордость за Сю, которая так смело сражалась с ним, используя свои женские чары. Она сумела перенести войну на его собственную территорию, имея, по существу, одну видимость тяжелой артиллерии. Такая атака, подумал я, — чисто женский метод, защита не имела бы успеха. Сю атаковала так приветливо, изящно и спокойно, хотя я знал, что она воюет с пустыми руками.

— Вы хотите сказать, что не доверяете мне? — со злобой спросил Френсис.

— Какие вещи вы говорите! — воскликнула Сю, заливаясь звонким смехом, который уязвил Френсиса и поразил меня своей обманчивой нежностью. Многие женщины умеют поражать нас подобным образом. — Но почему вы говорите это? Как можно не доверять брату, приехавшему выплатить мне миллионы?

— Значит вы доверяете мне, — сказал Френсис, с трудом сдерживая раздражение. Он вновь бросил взгляд мимо меня. Обернувшись, я увидел мадам Грету, стоявшую неподвижно и смотревшую на него своими блестящими зелеными глазами.

— Почему же нет? — спросила Сю, презрительно пожав плечами.

Затем Сю сказала многозначительную, но чрезвычайно странную фразу. Сначала она посмотрела на меня, как бы желая убедиться, что я слушаю ее, но ни слова, ни взгляд ее не были мне понятны. Обратив свой взор на Френсиса, она сказала безразличным и даже скучающим голосом:

— Почему я не должна верить вам? Хотя теперь мы видим неясно сквозь стеклянную завесу, но затем...

Она замолчала, не закончив фразы, и старательно расправила красный шарф на шее, делая вид, что поглощена этим занятием. Но глаза ее внимательно следили за Френсисом.

Френсис молчал и смотрел на мадам Грету. Он выглядел раздраженным и злым.

Послышался шелест шелка, разрядивший сильное напряжение того момента. Мадам Грета подошла к Сю и взяла ее за руку. Мне была не по душе их близость. Мне не нравилось, что ее гладкая белая щека и огненно-рыжие волосы находятся так близко от Сю. Выло неприятно, что эти всезнающие зеленые глаза окидывали нас взглядом. Но то, что сказала Грета, было совершенно неожиданно.

— Не кажется ли вам, дорогая, что вы чересчур осторожны? — ласковым тоном спросила она Сю. — Простите мое вмешательство, но я невольно слышала ваши слова. Я хочу дать вам совет ради вашего блага. Для вас будет лучше, если вы поступите так, как желает ваш брат. Исполните условия завещания вашего отца, докажите брату, что вы его сестра, и уезжайте вместе с ним. Я до сих пор не говорила вам этого, я боялась, как бы вы не подумали, что мы хотим избавиться от вас. Но все же... вы должны сознавать... что навлекли на нас большие неприятности.

Она сделала паузу. Сю стояла полная решимости и достоинства. Я был рад, что ее не тронули увещевания мадам Греты, произнесенные таким ласковым и дружеским тоном. Но я думаю, что она не сомневалась и как-то верила в добрые побуждения мадам Греты.

— Подумайте о том, что вас ждет, дорогая! Пять миллионов долларов! Подумайте о вещах, которые вы сможете купить! О вещах, которые вы сможете сделать!

Именно тогда рухнула слепая верность Сю. Она спокойно отстранила руку Греты. Она была гордой и благородной и не показала нам своего огорчения и возмущения. И, не теряя достоинства, сумела поставить на место эту женщину, старше себя годами.

— Не сомневайтесь, мадам Ловсхайм, — любезно сказала она, — я не забуду того, что вы сделали. И я уверена, что мой... брат... будет благодарен вам за попытку разрешить наш спор.

Грета выглядела безмятежной, затем слегка озадаченной, но быстро поняла все. Ее светлые ресницы опустились на загадочные глаза, и она сказала серьезно, будто приняла слова Сю за чистую монету.

— Не надо благодарить меня, дорогая. Я сделала лишь то, что смогла.

— Боюсь, благодарить вас не за что, — откровенно сказала Сю. — Не очень-то хорошо было с вашей стороны утаить от меня... то, что моя мать сказала вам. Такая скрытность несовместима с дружескими отношениями. Только вам и вашему мужу было известно, при каких условиях я должна получить наследство.

Я думаю, что Сю сказала больше, чем хотела. Мне кажется, когда она поняла, что ей неизбежно придется вести борьбу против Френсиса и Греты, она нанесла удар, выбрав второпях оружие, остроту которого не вполне осознала. Она впервые столкнулась с обычной "женской войной". Но именно эта неожиданность испугала мадам Грету. Эта пошлая в душе женщина, несмотря на живость своего ума, вероятно, принимала сдержанность Сю за застенчивость, ее спокойствие и достоинство — за глупость. Она думала, что по молодости Сю доверчива и глупа. Но теперь, получив удар своим же оружием, Грета испугалась. Правда, лишь внимательный наблюдатель мог заметить страх в ее бегающем взгляде, в том, как она закусила губу, в примирительном тоне, которым она обратилась к Сю и очень ловко разрядила создавшуюся ситуацию.

— Вы утомлены и разнервничались, — сказала она, — иначе вы не говорили бы со мной подобным образом. Со своим единственным другом.

— У меня есть другие друзья, — прервала Сю сладкую речь Греты и посмотрела на меня. Грета притворилась, будто ничего не слышала, и продолжала льстивым тоном:

— Беда в том, что все мы утомились, расстроены, и этому нельзя удивляться. Я прикажу подать чаю, и мы сразу почувствуем себя лучше.

Шелестя своим шелковым платьем, она позвонила.

— А теперь мы обсудим дело более дружелюбно. Дорогая моя, не будем же ссориться!

Милая улыбка озарила лицо Сю. Я был рад, что она оказалась в состоянии улыбнуться. Она весело сказала:

— Я не ссорюсь. Я только сказала вам, что я думаю. Если мы будем пить чай, я пойду и позову миссис Бинг.

Она быстро пошла к лестнице. Лорн последовал за ней, но я в один миг опередил его.

— Я пойду, — сказал я, и мы оказались вдвоем. Я успел заметить, как загорелись зеленые глаза Греты, и слышал ее резкое замечание по поводу "нового знакомства мисс Телли".

Поднимаясь по лестнице, Сю раскраснелась и тяжело дышала. Но когда на ее лицо упал дневной свет, я снова заметил искорки смеха в ее глазах и веселую усмешку в уголках ее рта. Она познала крушение дружбы и победила вульгарную и беспринципную женщину; благодаря самообладанию и мужеству она с достоинством держалась перед своим братом. Она прошла через все это несломленной и даже улыбалась.

Мы увидели Марианну, идущую на звонок, слышали, как мадам Грета отдавала ей распоряжения, и вскоре подошли к двери миссис Бинг. Сю постучала. Миссис Бинг сразу не отозвалась, и я сказал:

— Больше не стучите. Я хочу с вами поговорить. Она оглядела коридор, в конце которого стоял полицейский, и сказала:

— Пойдемте в мою комнату.

Я так и не знаю по сей день, как я не забыл войти первым и осмотреть комнату. Думаю, что я сделал это по привычке. Комната была пуста, никого не было. Но дверца массивного шкафа двигалась, и это привлекло мое внимание.

Сначала я подумал о Сю. Она была в коридоре в безопасности. Со времени смерти Марселя я постоянно боялся за нее. Я мог уберечь Сю от многого, но не от неожиданного выстрела.

Затем я подошел к шкафу, держа в руке револьвер. Дверца закрылась и больше не двигалась, изнутри ничего не было слышно.

— Выходите! — воскликнул я.

Из шкафа не донеслось ни звука. Я попытался открыть его, но дверца не поддавалась. Я потянул изо всех сил, однако безуспешно. Ключа в замке не было. Неужели шкаф был заперт изнутри? Я никогда не видел шкафа, запиравшегося изнутри. Такое устройство казалось совершенно бесцельным. Но я был уверен, что кто-то находился в шкафу.

Я стал искать тяжелый предмет, которым можно было вышибить дверцу. Но оглянувшись, я заметил, что Сю исчезла. Подбежав к двери, я выбежал в коридор. Он был пуст, и даже стоявший в нем полицейский куда-то исчез. Я не знал, куда исчезла Сю, и это отодвинуло на второй план человека в шкафу.

Я несколько раз окликал ее, но, должно быть, мой голос был хриплый и сдавленный, так как она не слышала меня, хотя потом оказалось, что она находилась поблизости.

Я побежал мимо двери миссис Бинг и вскоре повстречал полицейского, который лениво шел из главного здания. Я пытался объяснить ему, в чем дело, но он не понимал меня и не хотел следовать за мной. На это я потерял одну или две минуты. Затем я поспешил обратно к комнате Сю, Полицейский пытался задержать меня, надо думать, что я был похож на сумасшедшего.

Вдруг показалась Сю, весело разговаривая, она вышла из комнаты миссис Бинг.

Я остановился как вкопанный. Едва отдышавшись, я заметил удивленный взгляд полицейского, устремленный на мою дрожащую руку, все еще сжимавшую револьвер. Я быстро убрал его в карман. Увидев Сю невредимой, я почувствовал большое облегчение.

— Вы здесь, — задыхаясь сказал я.

Она спокойно посмотрела на меня и сказала:

— Миссис Бинг открыла дверь и пригласила меня зайти на минуту в ее комнату.

Затем, заметив следы переживаний на моем лице, она поспешно и встревоженно спросила:

— Что случилось?

— Кто-то прячется в шкафу в вашей комнате, — ответил я, быстро приходя в себя. — Пожалуйста, скажите об этом полицейскому.

Ее глаза потемнели от страха, и она поспешно обратилась к полицейскому. Он также насторожился и встревожился, но быстро пошел в комнату Сю. Я следовал за ним. Он посмотрел на шкаф и о чем-то спросил меня. Сказав Сю, чтобы она не входила в комнату, я потянул дверцу.

Она легко открылась.

Выстрела не последовало, шкаф был пуст. Однако платья Сю были сдвинуты в сторону. Полицейский допросил меня с помощью Сю и недоверчиво покачал головой, услышав мой рассказ. Он либо не поверил мне, либо не хотел поверить. Сю подтвердила, что сама видела, как двигалась дверца шкафа, но и это его не убедило. Как мне перевела Сю, он сказал, что не приходится удивляться, что нам стали мерещиться вещи, которых нет в действительности. Сю это привело в ярость, а меня скорее позабавило, так как я понял, что теперь уже бесполезно искать человека, сумевшего так быстро и ловко улизнуть, пока я был в коридоре.

Но было и другое: шкаф мог запираться как снаружи, так и изнутри, и ключ был вставлен изнутри.

Полицейский был немного озадачен, когда я указал ему на этот факт, но сказал, что это еще ничего не доказывает. В конце концов, я сказал Сю:

— Идите в холл пить чай вместе с миссис Бинг, Я провожу вас до лестницы и послежу, пока вы дойдете до холла. Обещайте мне все время находиться близко к остальным.

Полицейский ушел. Миссис Бинг шла впереди нас и, как никогда, походила на высокий валик от дивана. Очевидно, она прибавила еще несколько лишних слоев одежды. Когда мы подошли к лестнице, я поглядел вниз, в холл. Грета, Френсис и Лорн все еще были там, и черные волосы Марианны блестели у стола. Сю тоже посмотрела и вопросительно подняла брови. В ответ я покачал головой. Маловероятно, что в шкафу был Ловсхайм.

Я хотел узнать, что сказал ей Френсис, посоветоваться о дальнейших действиях, о том, как нам найти сувенир. Однако времени для разговора уже не было, и я поспешно сказал:

— Поговорим позже.

Сю озабоченно поглядела на меня и прошептала!

— Приходите скорее. Это очень важно. Отправившись за миссис Бинг, она оглянулась на меня и, затаив дыхание, прибавила:

— Будьте очень осторожны.

Затем она легко сбежала по ступенькам, а я стоял и любовался ее блестящими волосами. В ту же минуту она была в холле вместе со всеми, а я спустился по служебной лестнице.

Поль чистил картошку и что-то оживленно рассказывал слушавшему полицейскому. Его яйцевидная голова, не покрытая белым колпаком, блестела, а короткие, черные, как вакса, усы были очень подвижными и словно наэлектризованными. Собеседники меня не заметили, и я проскользнул мимо них в узкий проход, ведущий в первый этаж главного корпуса. В основном, он состоял из огромного парадного зала для балов, с полом, натертым воском. Этот зал выглядел так, будто он не видел ни приемов, ни танцев, по меньшей мере, сто лет. Отсюда был вход в кладовые, расположенные в первом этаже северного крыла.

Я знал, что эти кладовые несколько раз были обысканы полицией. Мне было известно, что только этот узкий проход и служебная лестница соединяли кладовые с верхним этажом. Они фактически не использовались и не привлекали особого внимания полиции и Лорна.

Должен признаться, что я с волнением подошел к этим пустым темным комнатам. Я шел медленно и осторожно, держа револьвер в руке. Фонарика у меня не было, но, к счастью, через закрытые ставни проникало немного света. Может быть, там было электрическое освещение, но выключателей я не нашел.

Комнаты были большие и темные. Я бегло осмотрел несколько комнат и прошел быстро к тому месту, которое находилось под Белой гостиной и моей комнатой. Там я обнаружил одну длинную комнату, вошел в нее и с трудом умудрился открыть ставень.

Тусклый свет позволил мне разглядеть массу старой пыльной мебели, заросшей паутиной, бочки, ящики, старые люстры, деревянные козлы и диски, из которых, по моему мнению, составлялись столы для банкетов. Эту комнату я тщательно осмотрел.

Низкие потолки с незаконченной отделкой и грубо торчащими бревнами объясняли тот факт, что эти комнаты использовались лишь в качестве кладовых. Трубы центрального отопления проходили через эту длинную комнату, и я с любопытством осмотрел то место в потолке, где они входили в Белую гостиную и мою комнату.

Под одной из бочек я обнаружил интересную вещь. Это было стеганое пуховое одеяло, покрытое красным шелком. Оно было почти новое, и кто-то недавно им пользовался здесь, так как оно было сухое и не имело затхлого запаха.

Отверстия для труб были слишком большими, и я подумал, что странные человеческие вздохи, которые были слышны по ночам в моей комнате, могли исходить отсюда. Так же можно было объяснить происхождение вздоха, испугавшего нас сегодня в Белой гостиной. Становилась понятной и загадка появления табачного дыма в моей комнате.

Нельзя утверждать, что мои открытия могли служить уликами против кого-либо. Но если бы полиции стало известно об этих вздохах и табачном дыме, она сразу же нашла бы это одеяло. Да и Лорн мог его найти, если бы придавал хоть малейшее значение моим словам. С самого начала наше с ним сотрудничество странным образом напоминало поговорку о том, как "слишком много поваров портят кашу". Я всеми силами старался охранять Сю и предоставил вести расследование Лорну, профессиональному детективу. Но я был уверен, что Лорн не обращал никакого внимания на мои открытия и предположения.

Я не решался долго оставаться в этой комнате, так как начинало смеркаться. Достаточно было того, что я в ней увидел. Мрак по углам стал увеличиваться и подкрадываться ко мне. С приближением ночи ветер стал завывать вокруг старого отеля, и все это вызывало у меня тревожные чувства.

Кроме того, передо мной было срочное дело — найти сувенир Сю. Я направился обратно через сгустившийся мрак кладовых, через неприятный парадный зал и вскоре добрался до освещенной кухонной двери.

Белый колпак Поля склонился над кипящим котлом, и я постоял с минуту, наслаждаясь светом, теплом и запахом приготавливаемой пищи. Поль не заметил меня, но когда я прошел, то услышал сзади какой-то вой, что-то упало, и раздалось шипение пара.

Верхняя часть дома опять была безлюдной. В длинных полутемных коридорах не было видно ни одного полицейского. Правда, присутствие полиции, по существу, было глупой истерической мерой. Полисменов было слишком мало для запутанных лабиринтов отеля. Можно было совершить дюжину убийств и скрыться под носом у полиции.

Но я вообще не понимал французскую психологию. Я слышал, что у них лучшая в мире полиция, и это могло быть правдой. Никто из нас, даже Лорн, как следует не знал, как ведется следствие.

Попасть в комнату священника оказалось вовсе не трудно. Надо было бы больше узнать о пропавшем сувенире, прежде чем искать его, но я хотел немедленно воспользоваться представившимся случаем. Мне было известно, что комната обыскана. Возможно, ее осматривал и Лорн, но, должно быть, обыск был поверхностным, так как старались оставить все нетронутым до приезда детективов из Парижа.

Я не сомневался, что детективы нашли бы этот предмет, но сам по себе он не мог привлечь ничьего внимания.

И я НАШЕЛ СУВЕНИР.

Нашел я его чисто случайно. Подойдя к тяжелым шторам окна, я стал их раздвигать, чтобы в комнате было светлее. Потянув за толстый красный шнур, я держал в руке большую кисть его и почувствовал, что дотронулся до постороннего предмета. В сгущающихся сумерках я осторожно вытащил из кисти кусочек сложенной бумаги. Чтобы рассмотреть его, я был вынужден включить свет, хотя опасался привлечь этим внимание. Кусочек бумаги оказался оторванной наискось половиной книжного листа. Разрыв был очень неровным. Когда мой взгляд упал на печатный текст, я понял, что нашел сувенир. Он был вырван из библии, этот кусок из главы "О Любви из Первого Послания коринфянам". Я увидел обрывки знакомых фраз и мысленно заканчивал их. Сначала шли "...устами людей...", "...звенящий кимвал...", "...понимать все тайны..." Ближе к концу было "...лицом к лицу...", "...но величайшая из этих..."

Вот почему Сю сказала ту непонятную фразу. Она сказала ее небрежно, но в то же время пристально наблюдала за Френсисом. Теперь я понял значение этого — Френсис не закончил сказанный ею отрывок. Он был озадачен и раздражен, но не понял смысла этой фразы.

Я не ожидал, что сувенир окажется клочком бумаги. Почему-то я думал, что это будет монета или предмет ювелирной работы. Однако он был миниатюрным и его легко было спрятать и сохранить. Практически его нельзя было подделать. Если бы кто-то узнал его секрет, он должен был не только иметь то издание Библии, из которого он был вырван, но так подделать неровный край разрыва, чтобы он точно совпал с половинкой, принадлежащей Френсису. В этом маленьком кусочке бумаги было что-то трогательное, и я представил себе отца Сю — молчаливого, попавшего в тупик человека. Возможно, он избрал главу "О Любви" из-за ее символического значения, в надежде, что его дети когда-нибудь соединятся.

Но у меня не было времени на размышления о трагедии человеческой жизни в силу жестокой логики, породившей новую, теперешнюю трагедию. Поведение Френсиса наводило на важные заключения. Либо он отказался понять Сю, не желая признать справедливость ее притязаний, либо он не знал значения этих слов. Сю уличила Френсиса, пришла к тем же выводам и хотела поскорее об этом рассказать мне.

Оставалось необъяснимым странное предостережение Лорна. Я хотел поскорее увидеть его и заставить сказать мне, что он имел в виду. И я должен сообщить Сю, что ее сувенир найден.

Я стоял спиной к двери. Не знаю, что предостерегло меня: то ли какой-то звук, то ли инстинкт, по которому чувствуешь, как кто-то следит за тобой. Внезапно осознав это, я резко повернулся, стиснув в руке револьвер, Закрытая мною дверь медленно отворялась.

Ничего не было слышно, но я видел эту расширяющуюся темную щель. Бросившись к двери, я выбежал в коридор, но там не было видно ничего, кроме темных стен и закрытых дверей. Не понимая, куда делся следивший за мной субъект, я знал, что моя освещенная фигура отчетливо видна.

Я вернулся в комнату и плотно закрыл за собой дверь. Стоя на прежнем месте, я с ужасом заметил, что в зеркале напротив меня отлично видна дверь. Следовательно, и предмет, который я держал в руках, также был ясно виден из двери. Я тотчас свернул сувенир в трубочку и спрятал его в свой механический карандаш, выключил свет и осторожно вышел в коридор. Ситуация вынуждала к осторожности.

Все это отняло больше времени, чем я полагал. Наконец, невредимый, я достиг лестницы, откуда был виден холл. К моему облегчению, Сю еще была там вместе с миссис Бинг, Ловсхаймом и попугаем. Миссис Бинг ожесточенно вязала, ее брови удивительно быстро поднимались и опускались. Сю выглядела усталой и бледной и часто поглядывала на лестницу. Ловсхайм курил, держа сигарету в длинном янтарном мундштуке, казавшемся очень тонким в его жирных руках. Его драгоценные камни сверкали на свету, лицо лоснилось, и он пристально смотрел на пол, будто на гладких досках была нарисована картина, которая пугала его.

Лишь попугай был дьявольски невозмутим. Он спокойно сидел на столе среди остатков пищи, наклоняя голову, чтобы выпить остатки чая из чашек. После каждой пробы он с видом знатока склонял набок голову и громко смаковал. Вскоре его глаза, напоминавшие пуговицы, заметили кекс, оставленный на чьей-то тарелке. Он метнулся к нему, жадно схватил своей цепкой лапой и поднес к клюву. Откусив кусочек, он издал возглас одобрения.

— Черт возьми эту птицу, — сказала миссис Бинг своим воинственным голосом. Пусси снова крикнул и посмотрел наверх. Увидев меня, он стал неистово размахивать крыльями, кричать и вообще вести себя так, будто решил, что я отниму у него кекс.

Все присутствующие тотчас взглянули на меня. Но я видел только Сю, заметил радость, промелькнувшую в ее взгляде, и понял, что она беспокоилась за меня.

Я кивнул ей, затем повернулся, услышав раздавшиеся сзади шаги.

Из мрака выступил силуэт Лорна.

— Ну, — сказал он, — где вы были? Вас не было в вашей комнате.

— Как раз вас я хотел видеть, — сказал я.

Мы оба понимали, что снизу могли слышать каждое наше слово, и поэтому отошли в глубину коридора. Я тихо спросил:

— Почему вы предостерегли меня в отношении мистера Телли?

Он стоял с растерянным видом и с беспокойством глядел вдоль коридора, освещенного немногочисленными тусклыми лампочками.

— Я сказал вам, что пока не могу этого объяснить.

— Вы хотите сказать, что существуют обстоятельства, в которых вы не вполне уверены. Вы хотите сначала иметь доказательства?

— Возможно.

— И вы все еще не хотите об этом сказать?

— Еще не могу.

Он говорил спокойно, но продолжал тревожно поглядывать через мое плечо, точно боясь, что нас могут подслушать. Затем, посмотрев мне в лицо, он внезапно отступил назад.

— В чем дело? Что вас беспокоит? — спросил он.

— Вы переходите все границы, — сказал я. — Но это неважно! Я скажу вам, в чем дело. Вы не уверены в Френсисе Телли!

На этот раз обычное ко мне презрение достаточно ярко выразилось на его лице, даже при скудном освещении.

— Я полагал, что это очевидно, — холодно сказал он.

— Отлично. Но вы намекаете не только на возможную бесчестность Френсиса Телли. Полагаю, вы вообще не уверены, что он — Френсис Телли.

Ответа не последовало. Он повернул голову, и лицо его оказалось в тени.

— Поторопитесь. Отвечайте, наконец, кто этот человек — Френсис Телли или нет?

Снова последовала пауза. Наконец, Лорн сказал:

— Я не знаю.

Ответ был неожиданным, он совершенно ошеломил меня. И как всегда, спокойствие Лорна, его нежелание реагировать на мой гнев и нетерпение заставили меня почувствовать себя пристыженным. Я тихо произнес:

— Что вы хотите этим сказать? Он же ваш клиент.

— Я знаю. И могу признаться вам, что его приезд встревожил меня.

Его голос стал еще тише и даже для меня был трудно различим, так что никто не смог бы его подслушать.

— Видите ли, все дело в сходстве. Такие вещи в жизни не часто случаются. Но дело в том, что, хотя я разговаривал с Френсисом Телли, фактически я не видел его.

— Не могу вас понять... Но продолжайте!

— Не прерывайте меня, пожалуйста, — устало сказал Лорн. — Перед тем, как он пришел посоветоваться со мной, с ним произошел на улице несчастный случай, при котором он поранил себе лицо. Он сказал мне, что не произошло ничего серьезного, но лицо его было забинтовано. В то время я не придал этому факту ни малейшего значения. В своей профессии мне часто приходилось сталкиваться с подобного рода маскировками. Это было полгода назад, и я больше его не видел.

— Где происходила ваша встреча?

— В Нью-Йорке.

— По фигуре он был такой же, как этот человек?

— Конечно. Можете не сомневаться, я использовал все средства проверки. Френсис Телли был блондином, высокого роста. Я не мог разглядеть форму его губ, и повязки несколько искажали его голос. Он был в перчатках и, возможно, нарочно замаскировался, чтобы остаться неузнанным. Но какова бы ни была его цель, я не могу теперь сказать, кто этот человек.

— Но за всем этим, очевидно, крылась определенная цель.

— Возможно. Он очень подозрителен и хитер, об этом вы могли судить по его письму.

В его голосе чувствовалась насмешка, хотя лицо все еще оставалось в тени. Он продолжал:

— Разве вам не приходила в голову возможность связи Ловсхаймов с этим человеком? Они, возможно, информировали его обо всем, что им удавалось узнать. Конечно, в том случае, если он — самозванец.

— Нет, я не упустил из виду этой возможности, — ответил я. Многое мне припомнилось: внезапная активность мадам Греты после длинного периода терпеливого кошачьего ожидания; многозначительные обмены взглядами Греты и Френсиса во время разговора об условиях получения наследства. Затем я вспомнил, как Ловсхайм с виноватым видом укрыл от моего взора железнодорожное расписание, хотя в его наличии ничего предосудительного не было.

Я коротко рассказал Лорну об этом случае, и он тоже признался, что человек, именовавший себя Френсисом Телли, произвел на него странное впечатление, когда он переглядывался с мадам Гретой.

— Мне думается, — сказал Лорн, — что нам остается лишь дожидаться приезда детективов из Парижа. Они быстро положат конец всему этому. Я сделал все, что мог, и надеюсь, мне все-таки удастся кое-чего добиться, — добавил он, так как мое лицо выражало нетерпение и досаду.

— Но мисс Телли... — сказал я.

— Мы посоветуем ей придержать сувенир, не рисковать и дождаться детективов.

Он сделал паузу, затем произнес спокойным тоном необычайно эффектную для него фразу:

— Могу сказать вам, Сандин, что я напал на след... Полагаю, мне известно, кто основной вдохновитель этого дела.

— Вы нашли убийцу?! — взволнованно воскликнул я, пытаясь заставить его хоть раз употребить точный термин.

Он повернулся и посмотрел на меня безнадежным взглядом, как на неисправимого тупицу. Однако спокойно сказал:

— Да. Не спрашивайте у меня больше ничего, Сандин. Мне пора идти. Пожалуйста, передайте мисс Телли мой совет.

Мы вместе дошли до лестницы. Он спустился, встретился на площадке с миссис Бинг и Сю, посторонился и бросил на меня многозначительный взгляд. Я заметил, как он вошел в холл, остановился и заговорил с Ловсхаймом. Неужели он намекал на Ловсхайма?!

Когда мы наконец остались втроем, миссис Бинг воскликнула:

— Полагаю, что нам придется обедать в этом исчадии ада. Но не беспокойтесь, дорогая. У меня есть племянник в военном Департаменте, и я немедленно пошлю ему телеграмму. Я сделала бы это раньше, если бы мне не пришлось пережить кризис нервов. Кризис нервов — это очень меткое французское выражение.

Она пошла впереди нас, неуклюже передвигаясь из-за обилия теплой одежды. В то время как она продолжала информировать нас о более интимных подробностях своего недавнего припадка, я попросил Сю показать мне еще раз письмо Френсиса.

— Конверт и письмо, как можно скорее!

— Сейчас я достану его.

Миссис Бинг, продолжая рассказывать, вошла к себе и заперлась на ключ. Я вместе с Сю пошел к ней в комнату. На этот раз там никого не было. Сю нашла письмо, и я стал разглядывать адрес.

— Свет очень слабый, — сказала Сю. — Я включу лампочку над столом, будет немного светлее. Здесь слишком экономят электроэнергию.

Она пошла к двери. Я слышал, как дверь закрылась, и все ждал щелчка выключателя, глядя на помятый конверт.

Но щелчка не последовало.

Я услышал сзади ее легкие шаги... и весь мир рухнул в моих глазах.

— Руки вверх! — холодно и резко сказала она.

Я почувствовал холодное прикосновение стали к моей шее.

— Я не шучу, — повторила она жестким голосом, которого я никогда не слышал от нее.

— Поднимите руки!

Несмотря на зловещее прикосновение холодной стали, я был совершенно потрясен и не мог поднять руки. Моя замедленная реакция на создавшуюся ситуацию чуть не оказалась для меня фатальной. Я убежден, что никогда не был так близок к смерти, как в этот странный момент оцепенения и полнейшей парализованности мысли и движений.

Затем я медленно повернулся. Девушка отступила назад, держа меня под прицелом. И мое сердце ожило. Эта девушка не была Сю, не была той девушкой, которую я знал как Сю Телли.

Я спросил ее:

— Кто вы?

— Я — Сю Телли. Я уже дважды сказала вам, чтобы вы подняли руки вверх. Оружие заряжено, и я хорошо стреляю.

Если бы она намеревалась выстрелить в меня, то сделала бы это тогда, когда я поворачивался к ней. Эта мысль мелькнула у меня в голове, когда я стоял и смотрел на нее. Она была похожа на Сю, того же роста и сложения, но ей не хватало изящества пропорций и красоты. Ее одежда и прическа были такие же, как у Сю, волосы были того же цвета, но более жесткие. Их общие приметы, вероятно, совпадали, но все же по внешности они отличались друг от друга.

Вдруг страшный вопрос пронзил мой мозг: где Сю? Что с ней случилось?

Я должен избавиться от этой девушки. Нужно отнять у нее револьвер! Я должен найти Сю! Нельзя было терять ни минуты, но следовало действовать осторожно.

— Нет смысла стрелять в меня, — сказал я, — это не сулит вам ничего хорошего. Вокруг очень много полицейских, и вы не сможете скрыться.

— Они пьют на кухне. Поль любит, когда они бывают там.

Она говорила немного презрительным тоном, но глаза ее не отрывались от меня. Ее взгляд был жестким, и на ее молодом лице выделялись резкие линии на лбу и около сочных губ.

— Я — Сю Телли, — повторила она, — и мне нужна бумага, которую вы взяли в комнате священника. Не отрицайте, я видела вас. Эта бумага принадлежит мне.

— Итак, вы — Сю Телли, — задумчиво проговорил я. — Уже несколько дней я подозревал о вашем присутствии. Давайте сядем и обсудим все это по-дружески. Я всего лишь посторонний человек, случайно застрявший здесь с самого начала этого дела, и мне не разрешают уехать.

Не отводя револьвера, она подозрительно смотрела на меня.

Я продолжал:

— Где же вас продержали все это время? Вероятно, вам было утомительно скрываться от полиции и прятаться в разных местах?

Она прикусила губу и сказала:

— Это было совсем не трудно, если не считать ночей в кладовой. Ну, дайте же мне эту бумагу!

Итак, она ночевала в кладовой. Я не ожидал этого, однако догадывался, что она находилась где-то поблизости, ожидая нужного момента, чтобы исполнить свою роль. Но кто же был Френсис Телли? И где находится Сю?

— В кладовой, — повторил я сочувственно. — Бедная девушка! Вам, наверное, было там очень неудобно. Однажды ночью я чувствовал запах ваших сигарет. Раз или два я слышал ваш голос, принимая вас за призрак или за мышь. Но где вы были остальное время? Не могли же вы бродить по отелю? Вас кто-нибудь мог увидеть.

— О, не так уж трудно — не попадаться на глаза. И потом, издали я похожа на эту другую девушку. Мне нарочно сшили это пальто, точно такое же, как на ней. Конечно, я не все время была в отеле. Я жила у Поля, у, повара в доме. Там было очень скучно, но я всегда, когда хотела, приходила в отель. Поль заботился об этом.

— О, так, значит, вы жили у Поля!

Я подумал, что девушка, очевидно, истомилась от скуки и была рада поболтать. Ее рука твердо держала оружие, но глядела она на меня с явным одобрением.

— Вероятно, Ловсхаймы не очень-то хорошо к вам относились?

Реплика была удачной.

— Негодяи, — вскипела она. — Они забывают, как я важна для них...

Она поспешно замолчала, но было уже поздно. Я сделал вид, что не заметил этого признания. Значит, с самого начала я был прав, подозревая Ловсхаймов. И эта девушка-двойник была их козырем в игре.

— Я уже видел вас, — сказал я.

— Когда? — недоверчиво спросила она.

— Когда вы смотрели из окна третьего этажа в ночь убийства Стравского. Полагаю, вы жили там.

Она снова прикусила губу. К моему удивлению и неловкости, из ее огромных глаз потекли слезы. Я предпочел бы видеть ее твердой и хитрой.

— И миссис Бинг тоже видела вас, когда вы выключили свет в отеле. Полагаю, перед этим мадам Ловсхайм сказала вам, что надо спрятаться от полиции, которая скоро прибудет.

Она кивнула головой, наверное, не отдавая себе отчета.

— Они не предупредили меня, что все будет происходить подобным образом, — хмуро проговорила она, и слезы все еще блестели на ее глазах. — Им следовало раньше сказать мне.

Вероятно, я должен был чувствовать угрызения совести за свое не слишком благородное поведение. Но мне было не до этого, я очень спешил и не заботился о тонкостях обращения. Я сочувственно сказал:

— Бедная девушка! Они очень плохо обошлись с вами!

Я с восхищением поглядел на нее и прошептал:

— С такой красавицей...

Как я и думал, она оказалась довольно простодушной. Она отвела свой взгляд от меня и посмотрелась в зеркало. Я воспользовался этим моментом, бросился к ней и схватил ее за руки. Она была сильна, и мне лишь с большим трудом удалось вырвать у нее оружие. При этом я боялся, как бы случайный выстрел не привлек в комнату Ловсхаймов. Но этого не произошло. Она стояла и смотрела на меня обиженно и зло.

— Вы не подходите для этой роли, — сказал я. — Мне известна цель вашего пребывания здесь. Я полагаю, вам обещали кучу денег за то, чтобы вы изображали мисс Телли.

Она угрюмо посмотрела на меня и вызывающе сказала:

— Я тоже видела вас, когда вы об этом не подозревали. Вчера днем я шла следом за вами по всему отелю, и вы не знали об этом. Но вы чуть не поймали меня у комнаты № 34.

Я хотел задать ей сотню вопросов, но боялся потерять время. Надо было изолировать девушку и разыскать Сю. Я сунул в карман письмо, которое все еще сжимал в руке, и спросил:

— Где мисс Телли и что с ней сделали?

— Ах так! Вам еще это захотелось узнать, — с воодушевлением воскликнула она.

— Я полагаю, вы не знаете, что будете привлечены к ответственности за соучастие в убийствах? А это почти так же серьезно, как быть непосредственным убийцей.

— Привлечена к ответственности? — спросила она. — Но мне сказали, что мне помогут.

— Кто поможет? Ловсхаймы? Она кивнула головой.

— Так они не смогут этого сделать. Скажите, кто убил Стравского, Марселя и священника?

Удивительная перемена произошла на ее лице. Оно перестало быть хорошеньким. Ее нелепо тонкие брови насупились, глаза светились ненавистью, и она сразу стала живой и сильной.

— Если это сделал Ловсхайм, я убью его. И он знает это, — ответила она.

Я сказал медленно:

— Значит, через Стравского вы были связаны со всем этим...

— Не говорите о нем! — закричала она. — Это был человек... Ловсхайм — улитка.

Она немного подумала.

— Докажите, что это сделал Ловсхайм, и я убью его.

— Послушайте, скажите мне, куда они запрятали мисс Телли, и тогда я... если смогу... помогу вам выпутаться из этого дела, — предложил я, чувствуя, будто выпускаю из клетки мстительную пантеру. — Вам опасно оставаться на стороне Ловсхаймов. Они используют вас и предадут.

Она стояла, взвешивая мои слова, а я ждал, затаив дыхание.

— Может быть, вы и правы, — наконец сказала она, бросив на меня мрачный взгляд. — Но я не уверена в этом. Они обещали мне очень много денег.

— Однако Стравского деньгами не вернуть!

Это не оказалось столь жестоким, как я думал. Она не знала, что такое — самое прекрасное чувство. Она просто принадлежала Стравскому, горевала о нем и жаждала мести. Но при этом не забывала, что она молода и деньги неплохая штука.

— Мне обещали очень много денег, — повторила она, Я не имел права ждать. Я не мог терять время, чтобы соблазнять ее с большей осторожностью.

— Как ваше имя?

Она подозрительно посмотрела на меня и упрямо повторила:

— Сю Телли.

— Глупости. Мне все о вас известно. Ну, говорите же, как ваше имя?

— Элиза.

Думаю, она привыкла терпеть поражения в жизненной борьбе, так как произнесла эти слова вяло, усталым голосом. Я почувствовал к ней жалость.

— Скажите мне сейчас же, куда спрятали мисс Телли. Поскорее!

Возникавшее у нее недоверие к Ловсхаймам, вероятно, было мной усилено. Я не стал разубеждать, и ее ограниченный ум расценил это как доказательство моей правдивости.

Наблюдая за мной, она сказала:

— Предполагаю, что она в Белой гостиной. Там есть хорошее место, где можно спрятаться. Я была там. Грета и Ловсхайм вынуждали меня скрываться там от полиции.

— Про какое место вы говорите? Скорее! — спросил я. Она колебалась.

— В камине. Этот тайник трудно найти, если специально не искать его. Он находится над выступом. Я была там сегодня утром, когда вы нашли труп священника.

— Что?! И вы знали, что там лежит труп? В ее глазах появился страх.

— Нет, нет! Клянусь в этом, — прорвался поток ее скороговорки. — Я была в северном крыле, услышала, что вы идете, и спряталась в Белой гостиной. Сперва я хотела укрыться за портьерой окна, помню, я уронила тогда носовой платок. Затем, для большей безопасности, я спряталась в камине... Просто залезла в камин, опустила решетку и ждала. Вы сами увидите это место. Но вы с этой девушкой очень долго разговаривали... Я устала, и вы услышали, как я глубоко вздохнула и...

— Как вы... Впрочем, это неважно.

Я прекратил свои вопросы. У меня не было времени. Но она поняла меня.

— Как я убежала? Я испугалась. Я не знала, что случилось, но, когда вы вызвали полицию, я убежала из комнаты. Это было очень просто. Вы были на лестнице и ничего не замечали, кроме...

Я прервал ее объяснения.

— Пойдемте со мной. Она отпрянула назад.

— О нет, только не в Белую гостиную. Они меня тоже убьют там.

Я не мог ждать и не решался отпустить ее, так как еще многое мог узнать от нее. И я не хотел терять время на убеждения.

— Нет, я не поведу вас туда. Я отведу вас в комнату близ холла... Пойдемте, там вы будете в безопасности. Осторожно откройте дверь и выгляните в коридор. Поскорее! Есть ли кто-нибудь поблизости?

Она посмотрела и покачала головой.

— Тогда выходите.

Я отвел ее в комнату миссис Бинг. Элиза не пыталась ни бежать, ни кричать. Когда миссис Бинг открыла дверь, я втолкнул девушку и сказал:

— Мне некогда объяснять. Задержите эту девушку у себя. Не позволяйте ей шуметь и кричать. Вы умеете стрелять?

Миссис Бинг была неподражаема. Она подняла нос, фыркнула от удовольствия и сказала:

— Дайте мне оружие!

Мне была нужна помощь и информация, но медлить я не мог. Вытягивать из Элизы остальные подробности было долгой историей. Я побежал по коридорам, надеясь встретить полисмена. Но ни одного из них нигде не было. Коридор северного крыла, как всегда, был холодный и темный. Огни во дворе слабо мерцали на фоне сгущавшихся теней. Наконец я добрался до Белой гостиной. Из-под двери не виднелось света. Может быть, Элиза солгала мне? Держа в руке револьвер, я осторожно открыл дверь и заглянул во мрак комнаты.

Была полнейшая тьма, не слышалось ни звука. Я быстро скользнул в дверь, ожидая встретить вспышку выстрела по моей мелькнувшей на мгновение фигуре. Но выстрела не последовало. Постепенно я пришел к убеждению, что комната пуста. Значит, Элиза солгала. Но история насчет камина почему-то звучала правдоподобно.

Я подошел к камину. Мои глаза стали привыкать к темноте, но без света было трудно ориентироваться. Однако если Сю действительно находилась здесь, в каком-то тайнике камина, лучше было оставаться в темноте.

Но я тщетно пытался найти тайник. Элиза говорила, что он в камине. Я безнадежно смотрел на темный камин.

— Сю! — прошептал я в тишине. — Сю!

Послышался приглушенный звук примерно на уровне моей головы. Что-то вроде слабого стука и шелеста.

— Как мне добраться до вас? — спросил я тихим, но отчетливым голосом.

Шелест повторился, но ответа не было. Нагнувшись, я поднял решетку камина. Она поднялась совершенно бесшумно. Я стал шарить руками в камине. Там ничего не было, кроме кирпичей и холодного чугуна. Однако пространство внутри его оказалось очень большим. Я влез в камин. С большой осторожностью я встал и поднял голову. Снова послышался шелест, теперь яснее.

Элиза сказала — над выступом. Сделав шаг или два, я нащупал выступ в кладке камина. Вскоре моя рука коснулась маленькой ступни и я нащупал связанные ноги, а затем и связанные руки. Это была Сю.

Я смутно помню, как шепотом давал ей указания. Она медленно передвигалась ко мне, пока я не схватил ее и не вытащил из тесного колодца. Я внес ее в комнату, сначала снял полотенце с ее лица, потом развязал веревки. Вскоре она стояла в моих объятиях.

Задыхаясь, она сказала, что не ранена, потом прижалась ко мне, и я слышал, как билось ее сердце, и чувствовал ее дыхание и теплоту волос у своих губ.

Не помню, что я говорил, но меня не покидал страх, что она ранена. Однако она повторяла, что невредима.

Мы должны были скорее уходить из этой злополучной комнаты. Я осторожно вывел ее из Белой гостиной, и мы вошли в мою, соседнюю комнату. Полагаю, ее не стали бы искать так близко от того места, куда запрятали. Я посадил ее на стул. Она дрожала как от холода, так и от нервной реакции после пережитого ею кошмара.

Я разжег камин. Пляшущие языки пламени осветили комнату. Они заиграли на столь дорогих мне золотистых волосах и таинственно отразились в ее глазах.

Опасаясь привлечь внимание Ловсхаймов, я не стал включать свет. Я быстро осмотрел комнату, убедился, что в ней никого нет, и забаррикадировал дверь. Затем накинул на плечи Сю свой фланелевый халат и, не имея сил сдержаться, крепко обнял ее и долго целовал. Никогда в жизни я не был так счастлив.

Пламя бросало скользящие отблески. Резкий треск горящего полена напомнил мне револьверный выстрел и мгновенно вернул к действительности.

Я живо помню Сю у камина, закутанную в темно-красный халат. Ее блестевшие волосы были в полном беспорядке, когда она коротко рассказывала мне о случившемся. Все произошло так просто, что, услышав об этом, я застыл от ужаса. Она пошла к двери включить свет, и я воображал, что на расстоянии трех метров она находится в безопасности. Но Ловсхаймы оказались в коридоре у двери ее комнаты. И когда она подошла к двери, Ловсхайм зажал ей рот и вынес ее в коридор. В это время какая-то женщина бесшумно проскользнула в комнату и закрыла дверь. Мадам Грета шепнула, что если Сю крикнет, то Сандина убьют. Женщина, вошедшая в комнату, имеет револьвер и убьет его.

Не глядя на меня, Сю сказала, что поэтому она не закричала и дала втащить себя в Белую гостиную. Там ей связали руки и ноги и завязали рот полотенцем. Затем Ловсхайм затащил ее в тайник. Ей пообещали, что если она не поднимет шум, то останется невредимой.

Интересно было знать, почему Ловсхаймы стали действовать так смело и открыто и что они намеревались сделать с Сю, добившись своей цели.

— Сувенир находится у меня, — сказал я. — Он был спрятан в комнате священника, и я случайно нашел его. Теперь он у меня.

Сю молчала от удивления.

— Но как же вы узнали, что это сувенир? Не может быть. Вы не могли узнать этого!

— Когда я увидел его, нетрудно было догадаться, что это сувенир.

Она смотрела, как я достал карандаш, вытащил из него бумажку и развернул ее. Я показал ей, и она тихо вскрикнула.

— Но ведь это... вы...

Она открыла рот от удивления и, не веря своим главам, смотрела на обрывки фраз.

— В чем дело?

— Это... это — сувенир, но не моя половина. Это половина моего брата.

— Значит, ваш брат...

Пока я логически мыслил, Сю быстро сказала.

— Священник был моим братом. Священник был Френсисом.

Выражение ужаса и изумления появилось на ее лице.

— Он был Френсисом, я уверена в этом. Он приехал тайно, желая убедиться своими глазами, что я — его сестра. И никто, даже Лори, не знал об этом.

— Почему вы так решили?

— О, я знаю. Это так на него похоже. Я предполагала, что он сделает что-либо подобное. Я даже испугалась, когда увидела убитого Стравского, я боялась, что это мог быть Френсис. Однако я не могла найти у него ни малейшего сходства ни с моей матерью, ни с отцом, насколько я его помню. Но священник чем-то казался... Мне и в голову не приходило, что он — Френсис. Одежда и борода, должно быть, сильно изменили его внешность. Он учился в духовном училище и был хорошо образован. Он знал, как надо вести себя в этом гриме.

Проговорив это упавшим голосом, она углубилась в размышления, глядя на огонь. Потом вдруг сказала:

— Я думаю, он походил на мою мать. Голос ее дрогнул, и она глубоко вздохнула.

— Не надо, — сказал я, жалея, что не владею даром красноречия. — Вы ничем не могли этого предотвратить. Так жестоко говорить, но он сам был причиной всего этого.

— Сейчас я не могу горевать о нем, — сказала она твердым голосом. — Печаль придет позже, когда в спокойной обстановке я смогу думать о том, как счастливо могло все сложиться.

Когда миновала минута слабости, я сказал!

— Но как же быть с вашей половинкой? Вам придется доказать свои права адвокату вашего брата. Вероятно, у него есть соответствующие полномочия. Я думаю, нужно теперь же телеграфировать ему. Она кивнула головой.

— Если только вы уверены, что священник был вашим братом, — прибавил я. — Ведь у вас пока нет других оснований, кроме этого. — Я указал на клочок бумаги.

— О, я знала, что человек, назвавшийся Френсисом Телли, не мой брат. Я узнала это сразу, когда он не смог понять фразы, которую я процитировала. Вот об этом я и хотела вам сказать. Но вы правы, что нужно получить доказательства, что священник был Френсисом Телли. Надо немедленно телеграфировать.

— Значит, мнимый Френсис Телли состоит в заговоре с Ловсхаймами. Так же, как эта очаровательная дублерша, которую они приготовили.

— Дублерша?! — вскрикнула Сю, вскакивая со стула. — У них уже есть моя замена?

Я рассказал ей все.

— И теперь мы должны поторопиться, — закончил я. Они убили ее брата, когда их первый план не удался.

Теперь они уже изобрели что-то новое, чтобы заменить Сю Элизой. Теперь их барыши удвоятся. Десять миллионов вместо пяти. И любой план одинаково опасен для Сю.

— Попытаемся разобраться в их намерениях. Они послали Элизу добыть найденный мной сувенир. Очевидно, ваша половина уже в их руках. Следовательно, они хотели отнять у меня сувенир священника — вашего брата — и передать его человеку, именующему себя Френсисом Телли. Зачем? Чтобы убедить вас? Но если они имеют ваш сувенир, им не нужна половина Френсиса.

Она кивнула головой. Я встал.

— Неувязка. Если бы они не имели вашей половины, все было бы логично. Но если она у них, то зачем вас убеждать, что этот человек — ваш брат? Я вызову полисмена, чтобы он остался с вами. Затем я хочу разыскать Лорна.

— Лорн должен был знать, что священник — Френсис! — воскликнула Сю.

— Он не знал. И по той же причине он не был уверен в личности вновь прибывшего. — Я коротко объяснил ей все.

— А вы попытайтесь позвонить Марианне. Если она придет, расспросите ее. Я уверен, что ей кое-что известно. У меня есть надежда, что Марсель рассказал ей то, что он видел. Постарайтесь выведать у нее побольше. Но будьте все время с полисменом. Мне очень не хочется покидать вас, но нужно разыскать Лорна.

Я спустился во двор по винтовой лестнице. Под мигающим светом арки стоял один из наших стражников. Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я позвал его и повел за собой. Когда он пришел в мою комнату, то понял, наконец, чего от него хотят. Сю стала с ним беседовать, и я оставил их. Мне очень не хотелось оставлять ее, даже под охраной этого рослого стражника, но я надеялся, что Ловсхаймы еще не узнали о ее побеге и опасность еще не так велика.

Коридоры были пусты. У самой двери в комнату Лорна я вдруг встретил мадам Грету. Она выскользнула из его двери, бесшумно закрыла ее и увидела меня.

Это был единственный раз, когда я видел страх в глазах этой женщины, и то на одно мгновение. Медленным, грациозным движением она подняла свою белую руку, поправила волосы и с беззаботным видом сказала:

— Ну, что?

Я не отвечал, думая о том, что они сделали с Сю и что еще могли бы сделать. Она подошла, взяла меня под руку и спросила:

— Вы ищете меня?

Я мрачно ответил:

— Я ищу Лорна. Что вы делали в его комнате?

Мне пришла в голову мысль, что они задумали избавиться от Лорна. Они могли узнать или догадаться, что он вот-вот разоблачит убийцу и обладает сведениями, угрожающими им. Не дожидаясь ответа, я оттолкнул ее в сторону, распахнул дверь и заглянул в комнату. Она была пуста, но в ней был полнейший беспорядок. Мадам Грета слегка улыбнулась.

— Ну, что? — лениво повторила она.

— Где Лорн?

— Мне кажется, он внизу, — спокойно сказала она, — несколько минут назад он и Ловсхайм были в холле.

Я поспешил вниз. Мои шаги по каменным ступенькам отдавались эхом от холодных плит холла. Поэтому, я полагаю, Лорн заметил мое приближение. И я услышал его голос, напряженный, резкий и странный:

— Сандин! Сандин! Поторопитесь!

Я вбежал в холл. Лорн и Ловсхайм были там. В руке Лорна был револьвер, нацеленный прямо в жирное брюхо Ловсхайма. Тот стоял за своей конторкой, высоко подняв руки с драгоценными камнями. Его лоснящееся темное лицо выражало тревогу и изумление.

— Револьвер с вами? Он был у меня в руке.

— Да.

— Задержите здесь этого человека, пока я приведу полицию. Стреляйте без колебаний. Он — убийца.

— Ловсхайм?!

— Да. Я знал это давно, но теперь у меня есть доказательства. Я получил их у Марианны.

Губы Ловсхайма зашевелились, он пробормотал что-то невнятное и поспешно умолк, так как револьвер Лорна грозно дрогнул.

— Каковы эти доказательства? — спросил я.

— Есть подтверждение его связи со Стравским. Горничная слышала, как они разговаривали ночью во дворе незадолго до убийства Стравского. Спокойно, не двигайтесь, Ловсхайм! Она слышала, как Стравский обещал что-то добыть для Ловсхайма. Ловсхайм предостерег Стравского, чтобы он на этот раз не допустил ошибки. Предметом разговора, конечно, был сувенир мисс Телли.

Ловсхайм вновь издал какое-то бормотание, но револьвер Лорна опять дрогнул, и оно прекратилось.

— Стравский сказал, что он завтра даст его Ловсхайму. Вы знаете, что виновны, Ловсхайм! Виновны и умрете за это. Я позову полицию. Не давайте ему уйти, Сандин.

Лорн вышел во двор, резко распахнув дверь, и холодный воздух ворвался в холл и захлопнул дверь. Полные ужаса глаза Ловсхайма смотрели на меня. На этот раз его бормотание можно было разобрать.

— Я не делал, я не... я не делал...

— Что это значит? — раздался рядом голос Греты.

— Они говорят, что я убийца... — Унизанные кольцами руки Ловсхайма дрожали над головой.

— Остановитесь! — резко сказал я Грете, попытавшейся украдкой удалиться. Она остановилась на полпути. — Вернитесь сюда, встаньте там.

Она наградила меня злобным взглядом, но повиновалась и довольно спокойно сказала:

— Тебе лучше не двигаться, Марк. Мне кажется, наш друг действительно способен пристрелить нас.

В холле стало очень тихо. Тишину нарушил легкий шелест крыльев попугая, который забирался на конторку. Оттуда он перешел к своей хозяйке. Она не двигалась и не сводила с меня глаз, когда птица поймала ее зеленый рукав и неуклюже вскарабкалась на ее плечо.

Издав хриплый крик, Пусси зарылся своим широким клювом в волосы мадам Греты. Снаружи завывал ветер, плясали огоньки света и голубые тени плыли по двору.

Но все происходящее было каким-то странным. Что-то не увязывалось, было не так, как должно было быть.

Пусси продолжал копаться своим клювом в рыжих волосах. Он что-то вытаскивал. И вскоре из копны рыжих волос показался белый тонкий кусочек. Это был сложенный листок бумаги.

Мадам Грета услышала его шуршание, повернула голову и пронзительным голосом крикнула: "Пусси!".

Я опустил руку с револьвером.

— Опустите руки, Ловсхайм. Дайте мне эту бумажку, мадам.

Она послушалась, не колеблясь ни мгновения, и я знал, что она так поступит. Осторожно отняв бумажку у Пусси, она положила ее мне в руку. Бумага оказалась тем, что я предполагал. Ловсхайм все еще стоял неподвижно с поднятыми руками, и я повторил:

— Опустите же руки, Ловсхайм. Вы не убивали их, теперь я это знаю.

— Что... Что?!

Грета прислонилась к конторке и только этим проявила свою слабость. Она сказала:

— Молчи, слова ни к чему. Он знает.

Снаружи послышались шаги и голоса, дверь распахнулась, и появился Лорн. Даже в этот напряженный момент я заметил особенный взгляд, которым он посмотрел на нас. В его взгляде было удивление, разочарование и в то же время решимость. Войдя, он что-то резко сказал по-французски, и следовавшие за ним полицейские вошли в холл. Лорн указал им на меня, что-то сказал, Грета вскрикнула, а полицейские бросились ко мне и схватили меня под руки.

— Итак, вот в чем причина, — сказал я Лорну. — Вам необходима жертва. Вы должны найти для них убийцу.

— Бесполезно говорить это, Сандин, — сказал Лорн. — Вам не удастся отвертеться. Лучше приберегите ваши ограниченные умственные способности для судебного процесса. Вы виновны. В вашей комнате найдут яд, там, где вы его спрятали.

Его глаза остановились на Ловсхайме.

— Где я обнаружил его и таким образом убедился в вашей виновности.

Тяжелый, прерывистый вздох вырвался из груди мадам Греты. Ловсхайм стоял, облокотившись на конторку, и с отвислой челюстью уставился на меня во все глаза. Я смутно сознавал, что человек, называвший себя Френсисом Телли, появился в дверях и, точно онемев, также неотрывно смотрел на меня.

— Мадам, — сказал я Грете, — окажите мне услугу. Попросите полицейских на секунду освободить мне руки. Я не попытаюсь убежать, это невозможно.

Вероятно, уверенность моего голоса обеспечила мне эту минутную свободу. Я сунул руку в карман, молясь в душе, чтобы у меня нашлись те две вещи, которые были мне нужны. И они нашлись. Я вынул из кармана конверт, в котором было последнее письмо Френсиса Телли к его сестре. Я также достал из кармана маленький кусочек воска, который нашел на площадке, там, где лежало тело Михаила Стравского.

Никто не произнес ни звука, пока я прикладывал отломанный кусочек воска к той половине печати, которая осталась на конверте. Обе половинки точно сошлись.

Я сказал Лорну:

— Вы убийца. Вы убивали ради миллионов Телли.

— Уведите его! Арестуйте его! Мсье, исполняйте свои обязанности, — кричал он по-французски.

— Вы убили Стравского, убили Марселя и убили священника, — перебил я его. — Вы были здесь в ночь убийства Стравского. Вы прятались здесь во дворе, ожидая своего часа. Вы видели, как Стравский похитил Сю, и решили, что он завладел ее сувениром. Поэтому вы убили его, взяли его оружие и все, что при нем было, боясь упустить сувенир. Тогда же у вас и отломился этот кусочек воска от печати на письме, которое вы привезли Сю от ее "брата". Он валялся на месте убийства Стравского. Из-за этого вы будете осуждены. Но у Стравского не оказалось сувенира. Вы убили Марселя, чтобы он не рассказал, что он видел вас. И вы убили священника, так как узнали, что он был подлинным Френсисом Телли и что видел настоящую Сю, свою сестру, а это расстраивало ваш план. Убив его, вы завладели сувениром Сю. Ее брат похитил его, чтобы сличить со своим. И вы нашли сувенир у него после убийства. И сделав это, попались сами в ловушку.

— Попался в ловушку... — прошептала Грета.

Это восклицание доказывало, что помимо Ловсхаймов еще кто-то охотится за сувениром. Сувенир исчез, его не было у Ловсхаймов, не оказалось и на трупе священника.

Мадам Грета спокойно сказала:

— Это правда, я нашла его в комнате Лорна.

Тот съежился, утонув в своем коричневом пальто. Виднелись лишь скрытые тенью глаза и побледневшее лицо. Он больше не рычал на полицейских.

— Вы зашли слишком далеко, внушая мне, что Ловсхайм был убийцей. Вы решили, что скорее он отважится убежать, чем предстать перед полицией. Вы думали, что при этом я его пристрелю, как вы меня научили. Вероятно, вы сказали полиции, что я грозил ему вашим револьвером, и надеялись прийти и поймать меня с поличным. Вы думали, что достаточно перепугали Ловсхайма и он рискнет убежать. Но ваш план провалился. Вы рассказали о разговоре во дворе между Стравским и Ловсхаймом. Никто не говорил вам об этом. Вы сами слышали его, прячась во дворе.

— Марианна... — хрипло сказал он.

— Марианна ничего не могла вам сказать. Разговор велся на английском языке, а она его не понимает.

— Джим!..

Сю отстранила "Френсиса Телли" и втащила в холл Марианну и полисмена, которого я просил охранять ее.

— Джим! — возбужденно воскликнула она. — Марианна сказала мне, что именно видел Марсель. Он видел Лорна во дворе в ту ночь, когда был убит Стравский. А затем, на следующий день, когда Лорн как будто впервые появился в отеле, Марсель узнал его. Он сказал об этом только Марианне. Он следил, подслушивал и знал, что мне грозит опасность. Потом, когда он пытался сказать это вам, то был убит.

И в этот момент Лорн потерял самообладание. Он неожиданно повернулся и бросился бежать. Он выскочил из двери и побежал, не глядя, через двор, низко опустив голову, беспорядочно и отчаянно, как бежит по дороге заяц впереди автомобиля. Конечно, его поймали.

Отрицание виновности ничего не могло ему дать. В его комнате нашли яд и бумаги Сю, украденные из сейфа Ловсхайма. Он собирался подбросить яд в мою комнату после моего ареста. И если бы у него хватило времени, он легко мог сделать это.

Прибывшие на следующее утро детективы из Парижа быстро разделались с этим, почти распутанным клубком. Они сразу нашли яд. Игла и яд, уже дважды применяемые Лорном, предназначались еще для Сю, которую он намеревался увезти из отеля и убить. Оба эти предмета хранились в маленькой деревянной перечнице. Такие забавные старомодные перечницы употребляются во многих континентальных странах. Это было придумано так просто, что до сих пор никому не пришло в голову искать в ней орудия убийства. Она могла привлечь внимание лишь тем, что постоянно находилась в его комнате на подносе. Однако всегда можно было подумать, что она была забыта каким-либо небрежным слугой. Марсель мог бы обратить на нее внимание, но, увы, его больше не было. Бумаги Сю были найдены под ковром. Я не ожидал, что Лорн признается, но это произошло. Лишь к вечеру следующего дня мы узнали все подробности. Миссис Бинг, Сю и я сидели в холле, там было холодно, и ветер на улице продолжал дуть. Миссис Бинг с ожесточением вязала, а Пусси сидел возле нас на столе и проявлял живейший интерес к разговору.

— Итак, — начала миссис Бинг, — значит, Ловсхаймы были замешаны в этом деле. В нем участвовали Ловсхаймы, покойный Стравский и молодой человек, который притворялся вашим братом, моя дорогая. Еще Элиза — особа, бродившая целыми днями по дому, как потерянная душа. Это настоящий заговор!

— Он возник очень просто, — сказал я. — Ловсхайм во всем признался. Когда ваша мать, Сю, рассказала им о наследстве, соблазн оказался слишком велик. Это было подобно спелому яблоку, готовому упасть им на колени. Имея связи, они создали небольшую организацию.

— Но скажите, пожалуйста, каким образом они надеялись убедить адвоката, что Элиза — это Сюзанна Телли? — взволнованно спросила Сю. — После убийства Френсиса он стал бы особенно недоверчив.

— Почему бы и нет? Она имела бы документы и сувенир. Однако Ловсхаймы не знали, что священник был Френсисом. Сначала они подозревали, что я — ваш брат, поэтому мадам Грета старалась оградить меня от тюрьмы. Она хотела, чтобы я находился поблизости, где она могла бы наблюдать за мной и при случае раскрыть мое имя. А отца Роберта они считали настоящим священником, несмотря на его склонность совать везде свой нос.

— Я хочу еще знать, — заявила миссис Бинг, — каким образом Лорн вышел из лифта после убийства Марселя?

— Он говорил, что просто прошел через коридор, когда я боролся с полицией. Затем он спрятался в нежилой комнате, чтобы избежать встречи с кем-либо. А когда все собрались в холле, он вышел во двор через северное крыло. Спуститься по винтовой лестнице, закрытой виноградными лозами, и войти в холл после убийства было не так рискованно. Более опасной была стрельба из лифта. Подслушивая сверху наш разговор с Марселем, он понял, что должен убить его. И пошел на риск, стреляя из лифта. На этот раз удача сопутствовала ему. Но он предпочитал убивать исподтишка, используя яд.

— А как ему удалось, не вызывая подозрений, убить священника — Френсиса Телли?

— Он вошел в отель никем не замеченный тем же путем, по винтовой лестнице, и когда все было закончено, удалился таким же образом. На этот раз он выслеживал, составил план и прятался от полиции. Были сумерки, и это облегчало осуществление его замыслов. Имело значение и то, что полиция не следила за ним так старательно, как за остальными. Однако ему не так уж доверяли, как следовало из его слов, хотя и не подозревали, что он — убийца.

Полиция проделала очень большую и кропотливую работу, о которой мы ничего не знали. Например, было установлено, что документы священника — Телли были поддельными. Но это обнаружили слишком поздно. Во дворе была найдена расплющенная мелкокалиберная пуля и следы других пуль. Полиция полагала, что стреляли из оружия Стравского — Лорна.

— Но зачем же Лорн дважды выручал вас, если его целью было сделать из вас жертву?

— Тогда еще не пришло время расправы с жертвой. И ему нужно было заручиться доверием Сю. Кроме того, 0н знал, что полиция все равно будет подозревать меня. Опасность стала грозить мне с того момента, когда он узнал, что я нашел половинку сломанной печати. Тогда и я стал его жертвой. У него был план поймать меня с поличным. Однако Ловсхайм не попытался бежать, и я Не стрелял в него. А Пусси нашел сувенир Сю...

— В этих рыжих, кричащих волосах! И вы знали...

— Я видел, как мадам Грета что-то спрятала в волосах, выходя из комнаты Лорна. Пусси вытащил этот предмет, и он оказался сувениром, принадлежащим Сю. Я знал, что это половинка Сю, так как другая половина была у нас.

— Значит, Лорн действовал в одиночку?

— Да, из-за жадности он действовал один. Существовала эта невероятная история с наследством, существовали миллионы. Так почему бы ему не завладеть ими?! Помните, как он вначале точно обрисовал те формы, которые должен принять заговор против Сю? Все это он хорошо продумал. У него еще не было заместительницы для вас, но он считал это легкой частью дела.

Вязание миссис Бинг выскользнуло из рук, но она поймала его. Сердито посмотрев на него, она некстати сказала:

— Я вышила узор на этой проклятой вещи. — И тотчас спросила: — А священник, то есть ваш брат, моя дорогая, подозревал ли Лорна?

— Лорн отрицает это. Но он немного хвастается. Он говорил, будто догадался, что священник был Френсисом Телли, задал ему прямо об этом вопрос и договорился о встрече в уединенной Белой гостиной. Как я уже говорил, Лорн сделал вид, что ушел из отеля, а затем, никем не замеченный, проскользнул обратно. Он понял, что его замыслы распадаются, поскольку Телли видел настоящую Сю. Но Телли необдуманно сообщил ему, что оставил распоряжение адвокату и, если с ним что-либо произойдет, Сю не будет лишена прав на получение наследства. Он также сказал, что нашел сувенир Сю и намерен немедленно признать ее своей сестрой. Этот разговор состоялся всего через несколько минут после находки им сувенира у Сю. Думаю, что Френсис немного хвалился своими успехами и гордился тем, что оказался более ловким, чем профессионал-детектив. У Френсиса был своеобразный характер: он был очень хитер и слишком самоуверен. Но все это решило его судьбу. Лорн действовал своей иглой быстро и бесшумно.

— Элиза утверждала, что не была в северном крыле в ночь убийства Стравского, пока Ловсхайм не спрятал ее в камине перед приходом полиции, — сказала миссис Бинг.

Я подумал в это время, что миссис Бинг с точностью военного вникала в каждую деталь дела и систематизировала события.

— Поэтому темная фигура, которую вы видели, наверное, был священник. Но что он там делал?

Я хотел сказать "незаметно крался и разнюхивал", но, взглянув на Сю, проговорил вместо этого:

— Похоже, что он следил за Сю. Мне думается, он увидел свет и отправился в северное крыло, чтобы узнать в чем дело. Но этого мы никогда не уточним. Вероятно он был там чуть позже визита Лорна в мою комнату.

Сю вздрогнула и спросила:

— Признался ли Лорн в отношении шпаги?

— Да. Он воспользовался ею с той же целью, с которой, по его словам, мог воспользоваться умный преступник. Он видел, как я, а затем вы покинули мою комнату, и пробрался в северное крыло просто с целью произвести разведку. Он тогда не спешил, считая, что труп не обнаружат до утра. Но, войдя в мою комнату, он увидел шпагу на часах и тотчас же воспользовался ею, чтобы запутать дело и навести подозрение на обитателей отеля. Сам он скрылся и лишь на следующий день явился открыто в отель. Когда он взял шпагу и вышел из коридора, то чуть не столкнулся с Френсисом. Последовало недолгое молчание. Я смотрел на Сю, будущую обладательницу миллионов. Миссис Бинг устремила взор в пространство, думая о чем-то далеком, и ее губы беззвучно шевелились. Сю глядела на Пусси, который почесывался с безмятежным видом.

Наконец, мысли миссис Бинг вернулись к недавним событиям. Она сказала:

— Стравский прибыл после Джима и зарегистрировался, собираясь некоторое время прожить в отеле. Он поселился в комнате, которую Марсель считал пустовавшей. Марсель не видел его, и это было удачей для Ловсхаймов. Затем, после убийства Стравского, им пришлось внести изменения в регистрационный журнал для сохранения в тайне его личности и своей с ним связи. Но зачем Лорн стрелял в вас, Джим? О, это глупый вопрос! Он думал, что вы преследовали его. Так поступил бы любой убийца, зная, что преступление обнаружено. Он стрелял в вас и затем бежал через потайную дверцу.

— Да. Он знал о ней, потому что видел, как Сю и Стравский по очереди вошли через эту дверцу. Ее поиски заняли несколько минут. Затем он прошел пешком до ближайшего городка и открыто вернулся в отель на следующий день, чтобы обосноваться здесь в роли защитника девушки, которую он...

Я замолчал. Дело было окончено, и все осталось позади, но были моменты, о которых еще невозможно было спокойно думать.

— Тогда что же произошло с машиной, которой воспользовался Стравский при похищении Сю? — продолжала упорно спрашивать миссис Бинг.

— Это машина Ловсхайма, — устало ответил я. — Естественно, он поставил ее в гараж.

Миссис Бинг бросила на меня проницательный взгляд, забрала свое вязание и исчезла. "Исчезла" — не очень подходит к ее комплекции, но именно это она сделала.

После ее ухода наступило молчание. Мне нечего было сказать. Сю была так близко от меня, что, протянув руку, я мог до нее дотронуться. Для меня стало невыносимо сидеть возле Сю, помня о миллионах, витавших над ней подобно желтым призракам. Отодвинув стул, я встал. Сю с удивлением подняла голову.

— Мне нужно упаковать свои вещи. Я уезжаю, — сказал я. В тишине мой голос прозвучал жестко. Не в силах посмотреть на нее, я пошел к лестнице. Затем, обернувшись, добавил! — Я рад, что для вас все окончилось благополучно. Надеюсь, ваши десять миллионов принесут вам много радости...

Я уже ступил на лестницу, когда услышал спокойный голос Сю.

— У меня нет десяти миллионов.

— Что вы сказали?!

— У меня нет десяти миллионов. Так написано в телеграмме адвоката, полученной сегодня утром. Что-то случилось. Я еще точно не знаю, что именно. Во всяком случае, эти десять миллионов пропали.

Я подошел к ней и спросил:

— Послушайте! Зачем вы взяли шпагу с груди Стравского, вымыли и водворили на часы?

— Чтобы защитить вас, — твердо сказала она.

Иногда утверждают, будто счастливые минуты никогда в жизни не повторяются. Это утверждение ошибочно, они повторяются и даже долго длятся. Сю была в моих объятиях, и я любил ее так сильно, что кроме нее ничего на свете не существовало для меня.

Она сказала, что выйдет за меня замуж и отправится со мной на край света.

Затем, все еще в моих объятиях, она сделалась молчаливой и задумчивой. Я заметил, что она очень озабочена, поднял ее головку, поглядел ей в лицо и спросил! "Что случилось?"

— Я сейчас вспомнила о том, что остался один миллион или около этого. Но теперь не время говорить об этом, — поспешно прибавила она.