Династии Цзинь{1} первоначальное имя нюй-чжи{2}. Предки нюйчжисцев произошли из поколения мохэ{3}, которое прежде называлось уцзи. Владение уцзи в древности составляло страну Сушень{4}. Во времена государей Юань-вэйских{5}[52] в стране Уцзи находилось семь колен{6}: сумо, боцзу, аньчэгу, фуне, хаоши, хэшуй и бошань.[53] Государи династий Суй{7} все семь колен назвали общим именем мохэ. При династии Тан{8} существовали княжества Хэйшуй, Мохэ и Сумо-мохэ, остальные пять неизвестны.

Сумо-мохэ вначале поддалось корейскому владетелю Даши. По разбитии корейцев танским генералом Лицзи{9} поколение сумо-мохэ заняло места при горе Мэу-шань{10}.

Впоследствии старшины поколения сумо-мохэ в продолжении десяти преемствий были королями в земле Бохай{11}. При них (у бохайцев) образовалась словесность, введены обряды, музыка и государственное управление (устроены присутственные места и постановлены законы); учреждено пять столиц{12}, пятнадцать губерний (фу){13} и шестьдесят два округа (чжэу).[54]

Хэшуй-мохэ занимали места от Сушань к востоку до моря. На юге границы их смежны были с Кореею; почему и они отдались под покровительство корейцев. Сто пятьдесят тысяч их войска помогали корейцам в войне против танского императора Тайцзун{14} и были разбиты при Аньшуй{15}. При танском государе Сюань-цзун{16} хэйшуйцы явились ко двору, почему Сюань-цзун учредил губернию Хэшуй и князя хэшуйского сделал губернатором (дуду-цы-ши). Потом он назначил туда особого правителя (чжан-ши), которому и поручил смотреть за княжеством, а губернатора (старшину хэшуйского), дав ему фамилию Липин и имя Сянь-чэн, назвал военным губернатором (цзинь-ляо-ши). Впоследствии, когда сделалось сильным королевство Бохай, поколение Хэшуй подчинилось ему и прекратило свои приезды ко двору танскому. Во времена пяти царств{17}[55] дом Кидань совершенно завладел землею бохайцев, и Хэй-шуй-мохэ равно сделалось подвластным дому киданьскому{18}. Часть его владений, лежавших к югу, вошла в состав государства Кидань и названа княжеством Шу-нюй-чжи (образованные нюй-чжи); а лежавшая к северу, которая не была присоединена к Кидань, называлась Шен-нюй-чжи). В земле, которую занимало поколение шен-нюй-чжи находится река Хуньтунцзян{19}[56] и гора Чан-бошань{20}.

Предок поколения шен-нюй-чжи назывался Сяньпу, ему было с лишком шестьдесят лет, когда он вышел из Кореи. Его старший брат Агунай был почитателем божества Фо{21}; не желая выходить из Кореи, он говорил: "Наши дети и внуки от последующих колен непременно соединятся; но я теперь не пойду отсюда". Агунай остался в Корее, а Сяньпу вышел оттуда со своим младшим братом Бохори. Сам он остановился при водах Пугань, принадлежавших поколению ваньянь{22}, а его брат поселился в месте Елань{23}. В то время, как Сяньпу находился в поколении ваньянь, некто из сего поколения убил человека другого рода; от этого произошла ссора, и два рода не переставали враждовать между собой. Народ из колена ваньянь говорил Сяньпу: "Когда бы ты прекратил для нас эту ссору и убедил два дома не убивать друг друга, то у нас есть честная женщина, которой около шестидесяти лет и которая еще не была замужем, — мы бы тебе отдали ее, и сами б составили с тобой одно колено". Сяньпу согласился на это и отправился убеждать враждующего старшину следующими словами: "Если вы за смерть одного человека не перестанете враждовать, то этим еще более погубите народа; лучше прекратить убийства. Пусть умертвят только одного главного возмутителя и за вину дадут вам плату. Прекративши драки и получив подарки, вы останетесь в выигрыше". Ссорящийся владетель послушался его убеждений, и с сего времени постановил следующий закон: по совершении кем-либо убийства, из дому убийцы отдавать в дом убитого одного человека, двадцать лошадей, коров дойных десять и шесть лан золота. Все согласились на требование и заплатили штраф по сему определению. Отсюда-то произошла пеня в тридцать лошадей и тридцать коров, платимая в княжестве Нюй-чжи по учннении кем-либо убийства. Из колена ваньянь в благодарность Сяньпу прислали одну светло-бурую корову и шестидесятилетнюю девицу. Тогда Сяньпу отдал обратно светло-бурую корову вместо вена, а шестидесятилетнюю девицу взял себе в жены, получив все ее пахотные земли и другое имение. У Сяньпу родились два сына и одна дочь: имя старшему было Уру, младшему Валу; имя дочери Чжу-сы-бань. От Уру родился Баха, от Баха Суйхэ. Поколение Шен-нюй-чжи сначала не имело домов: вблизи гор и вод строили шалаши, вырывая ямы и заваливая их сверху лесом, в которых и оставались в зимнее время; во время лета ходили по местам, изобилующим водой и травой. Ведя кочевую жизнь, у них не было определенности в местах. Суйхэ, переселясь ближе к морю, начал производить пашню и строить дома. И с сего времени получил оседлость при водах Аньчуху{24}.

Сын Суйхэ Шуру был решителен в делах и притом прост и правдив. В княжестве Шен-нюй-чжи не было законов и невозможно было управлять оным. Шуру хотел постановить законы и научить оным; в неудовольствии на сие его ближайшие родственники с подданными его поколения коварно схватили Шуру с тем, чтобы его умертвить. Тогда его младший дядя Шелиху, поняв их намерение, говорил им: "Сын моего старшего брата человек мудрый и, без сомнения, в состоянии сохранить дом и доставить спокойствие целому колену. За что же вы хотите умертвить его?" Он стал стрелять в толпу из лука, и схватившие Шуру все разбежались. Таким образом Шуру избавился от смерти. После сего, когда Шуру начал образовывать народ посредством узаконений и учения, его колено мало-помалу сделалось сильным. Дайляосский государь{25} владетеля княжества Нюй-чжи, Шуру, сделал чиновником ти-инь. Так как прочие поколения по-прежнему не следовали постановлениям и учению, Шуру выставил против них войско до гор Циньлин{26} и Бошань (Белая гора){27}. Успокаивая покорных и смиряя непослушных, он входил в Субинь и Елань и покорил все места, коих достигал{28}. На возвратном пути по переходе вод Нуянь (Лихая болезнь){29} Шуру почувствовал слабость, но из опасения продолжал путь безостановочно; в степи Гулисской{30} он сделался болен, а по достижении селения Бицыцзи{31} скончался. Во времена Шуру в княжестве Шен-нюй-чжи, при введении некоторых законов и учения, народ был послушен и покорен. Но за неимением письмен в оном не было известно счисление годов и месяцев; не знали начала и конца оных, ни продолжительности и кратковременности лет.

Сын Шуру Угунай родился в лето Синь-ю (белая курица){33} в первый год правления Тайпин дайляосского императора Шен-цзун{34}; он составлял шестое колено от прадеда Сяньпу. Угунай покорил все поколения. Кроме того, что он владел горою Бошань и местами Ехой, Тун-мэнь{35}, Елань и Тугулунь{36}, его указам внимали старшины пяти княжеств{37}. К нему перебегал парод с границ дайляосских; почему Дайляосское государство выставило войско и заставляло переселяться жителей мест Телэ и Ужэ{38}; но народ, не соглашаясь на переселение, во множестве приходил с покорностью к Угунаю, правителю княжества Шен-нюй-чжи. Тогда государь дайляосский дал своим генералам Холу и Линь-я{39} войско и повелел взять отложившийся народ. Угунай княжества Шен-нюй-чжи, беспокоясь о том, чтобы дайляосское войско, глубоко зашедши в его владения и узнавши путь через горы и реки, не сделало нападения на него, вышел навстречу Холу и, желая остановить его хитростью, говорил: "Если войско зайдет далеко, то непременно нее поколения из страха поднимут бунт. Тогда невозможно будет утишить возмущения и получить отложившегося народа. Это намерение ваше не хорошо". Холу, согласясь на сии речи, остановил войско, и Угунай, условясь с Холу, сам ходил за перебежчиками. От государства Дайляосского отложился правитель Ба-и-мэнь удела Пуне — одного из пяти княжеств; отчего путь, коим доставляли соколов ко Двору{40}, сделался непроходим. Государь дайляосский, желая смирить его, наперед послал Тун-ганя известить о сем Угуная. Угунай отвечал, что "надлежит хитростью взять его. Если же при употреблении в действо поиска, он уклонится и удержит за собой непроходимые места, то невозможно будет взять его". Дайляосцы с этим были согласны. Кажется, что Угунай опасался, чтобы войско дайляосское не вошло в его владения. Почему и решился оказать услугу. После сего Угунай завел дружбу с Ба-и-мэнем и, взяв у него в заложники детей и жену, отослал их к дайляосскому государю. Дайляосский император, призвавши Угуная, щедро наградил его за сие и, повысив чином, сделал его чиновником цзедуши (правителем){41} в княжестве Шен-нюй-чжи.[57] Затем дайляосский государь хотел дать Угунаю печать{42}; но Угунай, не соглашаясь принять оную, говорил, что возьмет ее (тайно) в другое время. Когда же дайляосский государь непременно хотел дать оную и снова прислал к нему с нею человека, тогда Угунай составил совет с людьми своего колена и научил их дать следующий ответ: "Если наш правитель согласится принять печать, то люди нашего поколения умертвят его". С таковым ответом посол дайляосский отправился обратно. Угунай, сделавшись губернатором, время от времени определял штат чиновников и постановлял законы. В княжестве Нюй-чжи был прежде недостаток в железе. Но когда из соседних княжеств стали приезжать для продажи лат и шлемов, Угунай выменивал оные на домашние изделия, отдавая их во множестве; таким образом железа стало в изобилии. По заготовлении стрел и луков и по заведении военных доспехов войско сделалось сильным. После чего колено пучейское от вод Валинь{43}, колено ваньяньское от вод Тайшиньтэбу, колено вэндихэнское{44} от вод Тунмэньских и колено ваньяньское от вод Шиньиньских одно за другим приходили к нему под защиту.

Угунай, кроткий сердцем, способен был переносить всякие дела; по природе он не выказывал излишней радости или печали; свое имущество он охотно отдавал другим; деля с другими пищу и отдавая с себя одежду, он не жалел о том, и, если от кого терпел обиды, (он) не мыслил против него худого.

Однажды он послал ласками призывать к себе перебежчиков. Отложившиеся говорили посланному следующее: "Твой правитель Холо, а мы хотим изловить Холо. Зачем же мы пойдем к Холо?" Холо — есть название птицы. Она водится на севере и видом похожа на курицу. Сия птица весьма обжорлива. Когда случится ей расклевать хребет у лошади, коровы или верблюда, то они тотчас умирают; если она проголодается, не находя себе пищи, то пожирает даже песок и камни. Современники сравнительно называли Угуная птицею Холо, потому что он был охотник до вина, пристрастен к наружной красоте, пил и ел гораздо более других. Сии люди, хотя и злословили его таким образом, но он не мыслил против них ничего худого, и если злословившие его после приходили к нему с покорностью, он, щедро одарив их, возвращал в свои места. Так, обитателей вод Хэлань{45}, приходивших с покорностью целыми толпами, он возвращал в прежние их места, записывал год и месяц прибытия и их фамилии. После чего народ тем более доверял ему и охотно покорялся.

В восьмое лето царствования Сянь-юн дайляосского императора Дао-цзуна{46} некто Се-е-пу-цзинь из колена му-жань{47}, входившего в число пяти княжеств, отложился от двора дайляосского и пресек соколиный путь. Угунай пошел воевать, и Се-е-пу-цзинь противостоял ему с войском. Угунай, одевшись в двойные латы, сделал сильное нападение со всем своим войском; и войско Се-е-пу-цзинь, претерпев поражение, обратилось в бегство. Се-е-пу-цзинь не мог остановить его. Угунай, идя обратно, на пути встретил рассеявшееся войско, которое пресекло ему в узком месте дорогу. Угунай, денно и нощно сражаясь с ним, прошел обратно в свою землю. Желая сам объявить о своих заслугах в поражении Се-е-пу-цзиня пограничному амбаню{48} дайляосскому Далугу, он отправился к нему в Лайлю{49}, но прежде, нежели увиделся с Далугу, заболел и, возвратясь домой, скончался на пятьдесят четвертом году от рождения. Чин цзедуши наследовал второй сын Хорибу.

У Угуная было девять сыновей: старший сын Хочжо, второй Хорибу, третий Гашунь, четвертый Полашу, пятый Енгэ, шестой Хэсэбунь, седьмой Мампи, восьмой Алихань и девятый Мэньтухунь.

Хорибу родился в осьмое лето царствования Чунь-ши дайляосского императора Син-цзун. В девятое лето царствования Сянь-юн дайляосского государя Дао-цзун наследовал чин цзедуши. Младший брат Угуная Бохэ — одного с ним отца и другой матери — был противник его мыслей. Хорибу, опасаясь, чтобы он не отложился, но притом весьма любя его, не причислил его к войску, а сделал начальником поколения. Несмотря на это, Бохэ остался злоумышленником против Хорибу, и под его руководством произвели бунт Хуань-нань, Саньда, Учунь и Омухань; сверх того, он смущал людей других поколений. Но Хорибу не мыслил зла против Бохэ, Хуань-наня и других и старался удержать их в повиновение ласками. Когда Хорибу купил сорок девять пар военных доспехов у матери Убутунь из удела Цзя-гу{50} и Учунь, пользуясь этим случаем, стал разглашать, будто бы хочет снарядить войско; то Хорибу обратно отдал доспехи хозяину. Наконец, Хорибу, услышав, что Учунь открыто говорит между поколениями, что кто хочет жить, тот должен переходить на сторону Бохэ, а кто желает смерти, тот пусть идет к Хорибу и Полашу, возымел сомнение. Не входя в исследование этого дела, он вдруг приготовился как бы к переходу на другое место, между тем тайно послал людей разглашать, что начинается война. Все слышавшие это в поколениях не понимали, должно ли почитать сии слухи за правду или ложь? И в недоумении одни шли для защиты дома Бохэ, другие — на охрану дома Хорибу. Таким образом, Хорибу совершенно узнал, кто из его братьев и людей его поколения отложился, а кто нет? Спустя несколько лет Учунь начал войну. Хорибу, выступив против него, сразился. Это было в половине десятого месяца{51}. От проливного дождя днем и ночью на земле образовался лед; Учунь, будучи не в состоянии идти вперед, печально произнес: "Это небесное наказание!" И обратился с войском назад. Хуань-нань и Саньда также выставили войско. Войско Учуня в сие время находилось на севере, а войско Хуань-наня — на юге. Хорибу, услышав о великой силе их войск, поручил войско младшему брату Полашу и послал его против них с тем, что если будет возможность примириться с ними, то чтобы примириться; если же нельзя, то чтобы сразился. Полашу сразился с ними, и его войско претерпело поражение. Но так как в это время беспрерывно шел дождь, то Учунь, прекратив войну, ушел обратно. Между тем Хорибу с малым числом войска, отправившись проселочною дорогою на разорение Хуаньнаня и Саньды, сбился с дороги и узнал об этом уже по достижении вод Подоту. Хорибу отошел обратно; достигши мест Шэхэнь и Тэго, он взошел на высокий холм, откуда увидел шесть всадников. Хорибу с криком погнался за ними, напал и поразил одного из них стрелою, а остальных пять взял живыми. При допросе они объявили, что посланы от Пугой и Сагучу на помощь к Хуань-нань и Саньда. Тогда Хорибу пошел во владения Хуань-наня и Саньда, сжег все их жилища и около ста человек предал смерти. Хорибу, возвращаясь обратно, соединился с Полашу. В это время войско Полашу претерпело снова поражение. Хорибу изъявил скорбь пред Полашу о поражении войска и послал к Хуань-наню и Саньда просить мира. Хуань-нань и Саньда отвечали ему: "Когда отдашь нам рыжего коня, принадлежащего твоему Инго, и гнедого, принадлежащего Цыбуши,[58] тогда мы согласны примириться"{52}. Сии два коня славились в княжестве Нюй-чжи, и Хорибу не согласился отдать их. Хуань-нань и Саньда соединились со многими поколениями и шли на войну. Подданный Хорибу Шачжи-пу-цзинь из колена пуча прислал к Хорибу с известием об опасности. Хорибу сказал посланному: "Ложно покоритесь для сбережения самих себя; а когда я начну с ними сражение, вы свои знамена отличите особенными знаками". При самом отправлении Хорибу против Хуань-наня и Саньда его известили о смерти его младшего дяди Бохэ, который подавился куском мяса в доме отца его любимой наложницы. Хорибу послал своего младшего брата Полашу ко двору дайляосскому просить войска, а сам отправился на встречу войск Хуань-наня и Саньда. Соглядатаи явились к нему с известием, что войска Хуань-наня и Саньда находятся близко. Два войска приготовились к бою. Хорибу говорил Цыбуши: "Ты поставь свое войско в тылу неприятеля, и когда я, подняв знамя, трижды пробью в бубен, то ты, бросив знамя, храбро вступай в бой. Умереть или остаться в живых — решит нынешний день, не щади своей жизни". Видя многочисленные войска Хуань-наня и Саньды, воины Хорибу еще до сражения пришли в робость и изменились в лицах. Хорибу не обратил внимания и не делал, по обыкновению, выговоров и увещаний, а приказал, чтобы солдаты в продолжение небольшого отдыха, сняв латы, умыли лица и подкрепили себя пищею. Люди отдохнули, и ари поощрении войско снова оживилось. Хорибу, удалившись от всех, взял за руку младшего брата Ингэ и тихо говорил ему: "Если нынешний день одержим победу — то хорошо. Но ежели не успеем победить, то я не останусь в живых. Ты стань в отдалении и будь зрителем, не принимая участия в сражении. Когда я паду мертвым, не помышляй о поднятии моего трупа и не наблюдай более за своими родственниками, но тотчас отправься в Дайляосское государство и скажи твоему старшему брату Полашу, чтобы он принял от дайляосского двора грамоту и печать[59] и, выпросив войско, отомстил неприятелю". Кончив разговор, Хорибу, не одеваясь в латы, спустил рукава одежды и обвязал оными для защиты грудь и спину. Потом немедленно, заткнув лук, схватил меч и после троекратного поднятия знамени и барабанного боя, бросив знамя, со всем войском оросился в ряды неприятельские. Цыбуши напал на неприятеля с тылу, и таким образом неприятель был поражен. Хорибу с силами победителей гнал и разил его от места А-бу-вань до равнины Бэй-айской. Число погибших врагов было подобно коноплю, сплошь повалившемуся на землю; воды Подоту получили красный цвет. Победители во множестве приобрели в добычу лошадей, коров, военных доспехов, оружия и разного рода вещей. Хорибу говорил: "Не могло быть такого успеха, если б не поборолось за нас самое Небо. Этого довольно. Неприятель, хотя и ушел, но сил разбитого войска он не в состоянии восстановить в продолжение своего века". После сего он повел свое войско обратно. Хорибу, обозревая место битвы, увидел, что местами, по коим он промчался с войском, образовалась большая дорога шириною в тридцать полос; девять человек, убитые его рукой, попадали рядом один на другого.[60] Все удивились этому.

Хуань-нань и Саньду, ни мало не медля после сего, покорились со своими подданными. Вслед за ними пришли с покорностью к Хорибу люди из его поколения. (В сие время) некто Бэйнай из колена валэ"{53}, пришедший в сие время в подданство, возымев злые намерения, оклеветал Хуань-ду в том, будто бы он поджег его дом. Хорибу, поверив ему, по законам взял штраф с Хаунь-ду. Потом Бэйнай, человек злой по душе, соединился с Учунь и Омухань{54} и, собрав войско, начал войну с Хорибу. Хорибу говорил тогда перед всеми: "Я видел худой сон: самому мне нельзя идти на сражение. Если войско левого крыла сразится с силою, тогда будет иметь большой успех". Он послал на сражение своего младшего брата Полашу с Се-ле и Цыбуши. Полашу, по прибытии на сражение, сошел с коня и, произнося имя Хорибу и свое, воззвал: "Если угодно Небу при своей помощи сделать нас правителями над всеми поколениями, то да будут свидетелями сегодняшнего дела Духи!" Окончив речь, он сделал двоекратное коленопреклонение.[61] Когда он зажег факел, сделанный из связки травы, то вдруг поднялся сильный ветер с севера, и огонь более и более стал усиливаться. Это было в восьмой луне, погорели все травы, и дым восходил до неба. Войско Полашу в дыму начало сражение и, сильно поразив неприятельское войско, захватило Бэй-ная и отослало его ко двору дайляосскому.

Два степных владельца Лапэй и Мачань{55} пришли чинить грабежи и разбои в княжестве Шен-нюй-чжи. Хорибу напал на них, и Лапэй, получив четыре раны, ушел. Но когда раны зажили, Лапэй с своими сообщниками опять пришел в места, заселенные Ингэ. Хорибу, услышав о его сближении со многими поколениями, снова выступил против него с войском. Тогда Лапэй и его сообщники объявили, что покоряются и ушли обратно. Но Лапэй снова приобрел сто семнадцать воинов в степи Гули. Хорибу окружил его в ущелий у вод Мулэнь{56} и, сразившись с ним, приобрел все войска степи Гулисской. Мачань ушел, а Лапэй был схвачен и отослан в государство Дайляосское. В сие время помер Учунь, бывший еще в молодых летах. Омухань через посредство двора дайляосского только что упросил Хорибу примириться с ним, как снова пришел для нападения на стан Хорибу. Хорибу, разбив войско Омуханя, прошел со своим войском вперед и окружил крепость Омуханя. В это время второму сыну Хорибу по имени Агуда{57} было двадцать три года. Когда Агуда, одевшись в короткий панцирь и не надев шишака, один объезжал войско и отдавал приказания, храбрец из осажденных по имени Тай-юй, взяв копье, вскочил на коня и, выехав из крепости, примчался для поражения его. Агуда еще не успел приготовиться к обороне, как его дядя с материнской стороны. Холаху, въехав в середину, между двумя противниками, пересек ударом копье, бывшее в руках Тай-юя, и смертельно поразил коня. Тай-юй едва успел спастись бегством пеший. Агуда, не объявив своему отцу Хорибу, с небольшим числом людей отправился искать добычи. На обратном пути за ним пустилось в погоню неприятельское войско. При проезде одного ущелья (узкого пути) Агуда сбился с дороги, и преследовавший неприятель уже настигал его. Тогда Агуда, понудив коня, перескочил через край дороги вышиною в рост человека; преследовавшее войско, не имея возможности перебраться через оный, поворотило назад.

Омухань, оставив крепость, бежал. Хорибу разрушил крепость и найденные в оной вещи раздарил в войске, всем по заслугам. Всем главным жителям крепости поведено было стать на колена, между ними делали разделение: кого умертвить, а кого оставить в живых; при чем присутствовали посол дайляосский и Хорибу. Вдруг один из осужденных с длинным мечом, привешенным сбоку, поспешно выходя вперед, подошел к ним и сказал Хорибу: "Не убивай меня". Посол дайляосский и два человека, стоявшие с боков, испугавшись, с быстротою убежали. Но Хорибу не показал вида испуга, взяв за руку человека, он кротко сказал ему: "Я не умерщвляю тебя". Потом, сделав выговор двум человекам, с боков находившимся и с поспешностью отбежавшим, приказал схватить и предать смерти выступившего вперед. По возвращении, Хорибу сделался тяжело болен. При отправлении Агуды с донесением о деле к дайляосскому главнокомандующему (тун-цзюнь-сы), Хорибу говорил ему: "Поспеши окончанием дела. Если возвратишься прежде половины пятого месяца, я тебя увижу". Агуда, явившись к главнокомандующему Олусогу, исполнил поручение и прибыл назад за день до смерти Хорибу. Хорибу расспрашивал Агуду о деле, по коему отлучался, и как сей давал ответы согласные с его намерениями, то он был весьма доволен. Старшая жена Хорибу по имени Наланьши беспрестанно плакала. "Не плачь, — сказал ей Хорибу, — ты проживешь без меня только один год". Младшему брату Полашу предсказал будущее сими словами: "Ты проживешь после меня только три года". Потом снова взял за руку своего сына Агуду, обнял его и, прижимая к себе, подозвал своего младшего брата Ингэ и сказал ему: "Мой старший сын хорош, но слаб; иметь дело с государством Ки-дань[62]способен второй сын Агуда". В осьмой год царствования Дай-ань дайляосского императора Дао-цзун пятнадцатого числа пятого месяца Хорибу скончался{58}. От роду ему было пятьдесят четыре года, а с получения чина цзедуши девятнадцать лет. На другой год не стало его жены Наланьши.

Хорибу по природе был величествен и мудр; виденное однажды он постоянно знал и не забывал нечаянно слышанного; в походке или при стоянии не оглядывался назад. Не боялся сильного голода; в сражениях никогда не надевал лат. Наперед узнавал из сновидений — победит или будет побежден. Однажды, упившись вином, он въехал на осле в дом; на другой день, увидев следы, спросил об них, и с того времени перестал пить. По наследовании достоинства цзедуши, враги внешние и внутренние производили бунты, соединившись между собою; Хорибу спас погибавшие княжества и из слабого сделал его сильным. Он истребил Хуань-наня, Саньду, Учуня и Омуханя и через сие сделался великим.

Чин цзедуши наследовал Полашу, его младший брат от одной матери, четвертый сын Угуная. При жизни отца и старшего брата он был сделан помощником в правлении княжеством.[63] Полашу с малолетства был остроумен и сообразителен. Он совершенно понимал Дайляосское государство и мысли его народа, поэтому Хорибу все дела с дайляосским двором возлагал на него. При донесении о каком-либо деле чиновникам государства дайляосского, он всегда становился на колена и говорил через переводчика. Переводчик часто понимал его превратно; Полашу, желая сам говорить лично, наперед переставал говорить через переводчика, и сей, будучи в затруднении, выводил Полашу вперед, заставлял его говорить самого. Полашу раскладывал по порядку заметки из травы, дерева, кирпичей и камней, пересказывая по оным число дел; чиновники дайляосские, выслушав его, с удивлением спрашивали о причине такого поступка. Тогда Полашу смиренно говорил: "Это оттого, что я груб и несовершенен".

Чиновники дайляосские, поверив, что это справедливо, более в нем не сомневались. Таким образом Полашу передавал им все свои намерения.

В сие время Мачань поселился при водах Чжень-чжи-кай{59}. Оградив свой стан валом, он не слушал, когда приходили к нему с требованием перебежчиков. Полашу, давши войско Уясу и Агуде — детям своего старшего брата, послал их воевать против него. Агуда умертвил Мачаня, и голову его отправил в государство дайляосское. Государь дайляосский сделал Агуду чиновником цянь-вэнь (тысячником). Равным образом Ингэ, Цыбуши и Хуаньду были сделаны чиновниками цянь-вэнь. Полашу, снова дав Агуде половину войска, послал его вести войну против Бахэ{60}, начальника поколений ни-бан-гу и Боликай. Агуда усмирил его. С сего времени прекратились военные разбойники. Полашу, по наследовании достоинства цзедуши, на третьем году в осьмой месяц помер. Итак, его старший брат Хорибу не ошибся в предсказании, что он, Полашу, умрет через три года!

Чин цзедуши наследовал его пятый брат Енгэ. В то время Енгэ было 42 года. Енгэ сделал Сагая, сына его старшего брата Хэчжэ, своим министром. Ашу и Маодулу из колена Хэшиле{61}, собрав войско, пересекли дорогу, и людям поколения Шен-нюй-чжи было невозможно иметь сообщение. Енгэ, при отправлении в поход против Ашу, отдал половину войска своему помощнику в правлении Сагаю и велел ему идти другою дорогой,[64] условясь соединиться при крепости, занимаемой Ашу. Ашу, узнав о сем, отправился для объявления в государство Дайляосское. Сагай, отправясь с войском, достиг вод Абусай{62}. Здесь к Сагаю явился Селэ из колена Уюань и говорил: "Министр! Я слышал, что ты условился с правителем соединиться при городе, занимаемом Ашу — с тем, чтобы, зашедши внутрь, непременно взять его; но твои войска не опоздают, если, истребив наперед его сообщников и захватив их людей, пойдут на соединение". Сагай последовал его совету, взял приступом крепость, занимаемую Дунь-энь, и потом соединился с Енгэ. Енгэ взял крепость, принадлежавшую Ашу, и, оставив в ней для охранения генерала Хэчжэ{63}, сам отправился с войском обратно. В это время Ахэбань и Шилу, из колена хэшиле, окружив соколиный путь пяти княжеств и захватив посланцев дайляосских, отправленных за соколами, предали их смерти. Дайляосский государь известил о сем Енгэ, и сей пошел войною против Ахэбань. Ахэбань укрепился в безопасном месте. Ьнгэ при сильной стуже в продолжение нескольких дней делал приступы, заставляя искусных стрельцов из луков стрелять в него; вошедши в крепость, освободил несколько послов дайляосских, оставшихся в живых, и возвратил их в свое государство. Лю-кэ и Чжи-ду, из поколения угулунь{64}, соединившись с Дигудеем от вод Субиньских{65}, постановили войско при крепости Шихань-чэнь. Сверх того, отложился Дунь-энь и поднял бунт. Енгэ, сделав Сагая главнокомандующим над всем войском,[65] а Цыбуши, Алихуманя и Вайдая — его помощниками, послал смирить Люкэ, Чжа-ду и Удубу. Остальную часть войска он дал генералам Маньдукэ и Шитуменю и послал их наказать Дигудея. Когда Сагай составил совет со своими полководцами касательно выступления войска, то некоторые говорили, чтобы взять сперва крепости и укрепления по границам поколения, а другие хотели, чтобы, перешедши границы, взять крепость Лю-кэ, и совет не мог состояться. Послали за Агудою. Енгэ, отправляя Агуду, говорил: "В войске произошло недоумение. Оставшихся воинов только семьдесят человек, возьми всех их и отправься". Войско Маньдукэ достигло крепости Шихань-чэнь, прежде прибытия к оной войска Шитуменя. В это время Дунь-энь шел на помощь к Лю-кэ; узнав о малочисленности войска, Маньдукэ пришел сразиться с ним. Но тогда же на помощь Маньдукэ подошел с войском Шитумень. Они встретили Дунь-эня, сразились с ним и, сильно поразивши его, покорили крепости Шихань-чэнь.

Схватив Дунь-эня и Дигудэ, не убили их, но дали свободу. Агуда, соединясь с Сагаем, вместе вели войну против Лю-кэ, Чжаду и Удубу и всех их усмирили; после чего по-прежнему сделалось спокойно. Когда Хэчжэ охранял крепость Асу, к нему пришел с покорностью Мао-дулу. Ашу опять вступил в подданство государства Дайляосского. Енгэ, отправляя своего домоправителя Шилу на помощь к Хэчжэ, говорил; "Если явится дайляосский посол с повелением распустить войско, то, переменивши знамена и одежду наших воинов, сделайте подобные тем, какие у жителей крепости Ашу, и дайляосскому послу не давайте знать о сем". Кроме того, он писал к Хэчжэ: "Дайляосского посла нужно удалить хитростью. Не слушай его советов касательно распущения (роспуска — Ред.) войска". Действительно, посол дайляосский прибыл с повелением распустить войско. И Енгэ послал генералов Хулу и Мяо-сюня с дайляосским послом в крепость Ашу. Хэчжэ в одежде подданных Ашу явился перед послом дайляосским и гневно сказал Хулу и Мяо-сюнь: "Какая вам нужда до междоусобных войн наших поколений? Кто знает вашего тайши{66} Енгэ?" Схватив копье, он заколол верховых коней Хулу и Мяо-сюнь. Посол дайляосский, испугавшись этого, ушел. После, сего Хэчжэ, в продолжение нескольких дней, разорив крепость Ашу и предав смерти его сына Дигубао, ушел с войском обратно. Ашу вторично жаловался на сие дайляосскому государю. Почему дайляосский император снова отправил к Енгэ чиновника цзедуши по имени Илюй{67}. Енгэ, услышав о его приближении, отправился к нему навстречу.

Илюй, касательно крепости Ашу, говорил Енгэ, чтобы из вещей, взятых при нападении на крепость, имеющиеся возвратили, а за недостающие дали плату. Сверх того, за выкуп вины требовал несколько сот лошадей. Енгэ, советуясь со своими приближенными, говорил, что по уплате долга Ашу невозможно будет управлять другими поколениями. Он присоветовал обитателям вод Чжу-вэй и Ту-да{68} пресечь Соколиный путь и, отправив в дайляосское государство правителя поколения Бе-гу-дэ, научил его говорить, что если хотят открыть Соколиный путь, то, кроме Енгэ — правителя княжества Шен-нюй-чжи, никто сделать сего не в состоянии. Дайляосский государь, не зная хитрости Енгэ, поверил ему.

Он приказал Енгэ наказать народ, пресекший Соколиный путь, обещав за это оставить дело о крепости Ашу. Енгэ, отправившись туда, распустил слух, что очистил Соколиную дорогу; между тем, пробыв на звериной ловле, он возвратился в свои владения. В сие лето Лю-кэ со всем поколением пришел в подданство. Дайляосский государь прислал посла к Енгэ с наградою за заслугу, состоявшую в успокоении Соколиной дороги. Тогда Енгэ присланные подарки от двора Дайляосского отдал народу вод Чжу-вэй и Ту-да, отправив с ними человека, который, исправив Соколиный путь, возвратился. Сяо-хай-ли{69}, отложившись от государства дайляосского, вступил в Си-ань. Вскоре за сим прибыл посол от государя Дайляосского с повелением завоевать Сяо-хай-ли. Енгэ, собирая войско, приобрел оного более тысячи; между тем как сначала войско княжества Нюйчжи не доходило до тысячи. Агуда, постепенно возраставший в силах и храбрости, сказал: "С таким войском чего нельзя предпринять!" Войско отправилось на войну против Сяо-хай-ли. В то время несколько тысяч дайляосского войска, нападая на Сяо-хай-ли, не могли взять его, Енгэ говорил к полководцам дайляосским: "Возвратите ваше войско, я один сражусь с Сяо-хай-ли". Полководцы киданьские согласились на сие. Дайляосский чиновник Лю-шоу{70} отдавал Агуде свои латы; Агуда не принял их. На вопрос Енгэ, почему он не принял, Агуда отвечал: "Надевши его латы и вступивши в сражение, когда одержим победу, скажут, что я по причине их свершил заслугу". За сим, понудив коня, он пошел на пролом неприятеля; при стрелянии из лука поразил стрелою в голову Сяо-хай-ли и, когда он упал с лошади, схвативши его, предал смерти. По разбитии войска послал Алихэманя отвезти голову Сяо-хай-ли в Дайляосское государство. Здесь народ княжества Нюй-чжи узнал слабость войска дайляосского. Енгэ представился дайляосскому императору на рыбной ловле. Государь, щедро одарив Енгэ, пожаловал его в чин ши-сян{71}. Дайляосский государь отправил посла раздать чины и награды подданным княжества Нюй-чжи за истребление Сяо-хай-ли. С сего же времени в княжество Шен-нюй-чжи начали приезжать послы из Кореи. Енгэ запретил во всех поколениях употребление частных верительных бланок,[66] почтовых станций для разъездов с приказаниями и заочное решение дел; и постановил для всех одни законы; народ без всякого прекословия следовал оным. Все это было сделано по совету Агуды. Енгэ на десятом году в девятый месяц по наследовании цзедуши скончался. От роду имел пятьдесят один год.

Намерения и поступки четырех правителей, начиная с Угуная и через два преемствия до Енгэ, были одинаковы. Твердо соединив рассеянных, они всех образовали по законам своего поколения. При них княжество Нюй-чжи сделалось сильным, распространившись на юго-восток до Илигу{72}, Хэлань{73}, Елань{74} и Ту-гу-лань и к северо-востоку до пяти княжеств, Чжу-вэй и Туда.

Достоинство цзедуши наследовал Уяшу, сын старшего брата Енгэ. Почтительное название Уяшу было Мао-лу-вань. Он был старший сын Хорибу. Уяшу в это время было сорок три года. Корейское королевство, хотя и считалось в дружбе с нюй-чжи, но иногда случались с оным раздоры. В это время обитатели пяти рек{75}, согласившись с корейским королевством, взяли в плен четырнадцать чиновников княжества Нюй-чжи. На следующий год войско корейское опять пришло воевать против Ши-ши-хуаня, подданного княжества Нюй-чжи. Ши-ши-хуань сразился и разбил оное. И корейский двор, желая снова примириться, возвратил княжеству Нюй-чжи четырнадцать чиновников. Ши-ши-хуань, усмирив пограничных жителей, возвратился. После сего корейский двор прислал послов для поздравления Уяшу с наследованием власти правителя княжества Нюй-чжи. Уяшу в ответ на сие послал от себя послом Бэнлу. Корейское королевство обещало возвратить находившихся у него перебежчиков. Но когда Уяшу прислал за изменниками Аго и Шен-кунь, корейское правительство, нарушив условие, умертвило сих двух послов. После сего корейцы построили девять крепостей{76} на равнине Хэлань и отправили для нападений несколько десятков тысяч их войска. Но генерал княжества Нюй-чжи Васай разбил их, а Валу также построил девять крепостей, уровнял число оных с крепостями корейскими. Войско корейское вторично пришло для завоеваний, но Васай опять разбил оное. Тогда корейцы сказали: "Отдаем вам обратно всех ваших изменников и все места, проигранные нами прежде; равно выводим войска из девяти крепостей". При таких предложениях со стороны корейцев в девятый месяц войско княжества Нюй-чжи отправилось назад. В седьмое лето, после того как Уяшу наследовал достоинство правителя, был неурожай в хлебе; народ, терпя голод, разбежался и сильные производил грабежи. Хуань-ду и другие хотели, усилив законы, казнить сделавшихся грабителями. Но Агуда говорил, что казнить людей за сокровища не следует, ибо сокровища производятся людьми; и уменьшил вину за грабежи. Положено было за грабеж брать тройной штраф. Народ, во множестве находившийся в бегстве, продавал детей и жен и был не в состоянии уплатить за преступления. Уяшу составил совет о сем с чиновниками. Агуда, севши в передней комнате и привязав к трости шелковый платок, сделал оным знак, чтобы его выслушали и повелительным тоном сказал ко всем: "Для бедного народа теперь нет возможности к пропитанию себя. Между тем, он, искупая свои проступки, продает жен и детей; но тот, кто любит своих родных, имеет с ними одно сердце. Итак, прекратим штраф на три года! По прошествии трех лет мы снова о сем посоветуемся". У всех кто это слышал навернулись слезы, и с сего времени все от души были к нему преданы. Уяшу видел во сне, что он, гонясь за волком, несколько раз стрелял в него и не мог попасть, но выстрелил его младший брат Агуда и убил его. Когда пробудился, он спросил о своем сне своих приближенных. Все отвечали ему, что "сон этот есть предвестник великого счастья, он есть предзнаменование того, что ты сам не получишь престола, но получит оный твой младший брат". Уяшу помер в одиннадцатый год, по наследовании достоинства цзедуши. От рождения имел 53 года. Его младший брат Агуда наследовал чин цзедуши и был возведен в достоинство князя (ду-бо-цзи-ле){77}.

Тай-цзу Агуда почтительное имя было Минь. Он был второй сын Хорибу, имя его матери Наланьши. При дайляосском императоре Дао-цзуне на востоке часто являлись пятицветные облака — величиною с житницу, вмещавшую две тысячи мер[67] хлеба. Знаток небесных явлений Кун-чжи-хэ, заметив это, тайно говорил другим: "Под сими облаками непременно родился человек необыкновенный, который произведет великие дела: это не есть дело обыкновенное. Небо предсказывает о нём посредством сего знака, коего невозможно произвести силами человеческими". В четвертое лето царствования Сянь-юн дайляосского императора Дао-цзуна — в год У-шень седьмого месяца в первый день родился Тай-цзу Агуда. С малолетства в играх с детьми он равнялся силами нескольким из них вместе; в сидении и стоянии соблюдал степенность. Его отец Хорибу весьма любил его. С десяти лет он получил лук и стрелы; приходя в возраст, он сделался искусен в стрелянии. Однажды дайляосский посол сидел во дворце, увидя, что Тай-цзу Агуда схватил лук и стрелы, велел ему выстрелить в стадо птиц; Тай-цзу Агуда выстрелил за один прием трижды и всякий раз попадал в оных. Дайляосский посол выхвалял его, назвал необыкновенным стрелком. Тай-цзу Агуда был на пиру в доме генерала Холи-хань{78}; увидев за воротами на южной стороне высокий холм, он предложил стрелять в оный; но никто не мог достичь до оного из лука. Выстрелил Тай-цзу, и стрела перелетела через холм. Когда смеряли до того места, где упала стрела, то оказалось триста шагов. Его меньшой дядя Маньдукэ также был искусен в стрелянии; но, выстрелив, не достиг ста шагов до того места, до коего достигла стрела Агуды. Тай-цзу Агуда наследовал власть правителя. Дайляосский государь прислал Асибао спросить его: "Почему не известил о трауре?" Тай-цзу Агуда на это ответил: "Вы сами не явились сделать жертвоприношение во время траура; и ужели хотите приписать мне вину?" Асибао, прибыв в другой раз, отправился верхом к месту, где лежало тело Уяшу; увидев поставленную там лошадь,[68] он хотел взять ее. Тай-цзу Агуда, вознегодовав на это, хотел его умертвить, но сын Уяшу, Мэолянхо, удержал его. С сего времени долго не являлись послы от государства Дайляосского. Дайляосский государь Тянь-цзу{79} любил заниматься охотою, был пристрастен к вину и женскому полу и, не радея о делах правления, был невнимателен к делам, поступающим с четырех концов империи. На второй год в шестой месяц к Тай-цзу Агуде снова прибыл посол от государя дайляосского с вопросом, почему он не известил, когда преемствовал достоинство цзедуши.

Прежде дайляосский двор ежегодно отправлял послов через княжество Шен-нюй-чжи к морю покупать хороших соколов; подданные княжества Нюй-чжи терпели от корыстолюбивых и неистовых послов, кои грабили их беспощадно. Уяшу, рассорившись с Дайляо за невозвращение Ашу, прекратил посольство. Тай-цзу Агуда, по наследовании достоинства правителя, посылал в Дайляосское государство Пу-цзя-ну взять Ашу. В другой раз Тай-цзу Агуда отправил к дайляосскому двору за отложившимся Ашу двух вельмож своего дома: Сигуная и Инь-чжу-хэ. Сигунай, по возвращении оттуда, представил высокомерие и нерадивость государя дайляосского. Агуда, собравши вельмож, объявил им о войне против государства Дайляосского. Пограничный чиновник дайляосский Тун-цзюнь-ши{80}, услышав об укреплении мест, заложении крепостей и заготовлении оружия, прислал цзедуши по имени Нюй-го, спросить Тай-цзу Агуда о причине приготовлений: "Не имеете ли вы, — говорил он, — противных намерений? Какое войско хотите встретить, заготовляя оружие и приготовляясь к обороне". Тай-цзу Агуда ответил ему на это: "К чему спрашивать меня об этом, когда я для собственной защиты делаю укрепления?" Дайляосский двор прислал вторично Асибао с вопросом в княжество Нюй-чжи. Тогда Тай-цзу Агуда сделал ему следующий ответ: "Мы составляем малое княжество и, служа великому государству, не нарушали законы. Но когда великая империя, не оказывая нам своих милостей, владеет безвозвратно нашими перебежчиками и изменниками, то чего смотреть небольшому княжеству? Если отдадите нам Ашу, то мы снова будем приходить к вам с данью. Будем ли в самом деле, сложа руки, пребывать в бездействии, когда нас угнетают?" Асибао, возвратясь, пересказал сии слова, и дайляосцы, начиная делать приготовление к войне, приказали чиновнику Тунь-цзюнь-сы, по имени Сяо-да-буе{81}, собрать войско в Нин-цзян-чжэу{82}.[69] Тай-цзу Агуда, услышав об этом, отправил Пу-го-ла требовать Ашу и вернее всматриваться в образ их приготовления. Пу-го-ла, возвратившись, объявил, что дайляосского войска бесчисленное множество. Тогда Агуда сказал: "Они только начинают набирать войска, и как могли вдруг столько собрать оного?" После сего он снова послал Ху-ша-бу проверить известие. Ху-ша-бу по возвращении донес, что всего войска из четырех мест чиновника Тун-цзюнь-сы, из Нин-цзян-чжоу и княжества Пухай находилось восемьсот человек{83}. Агуда отвечал, что это согласно с его словами и, призвав всех военачальников, говорил им: "Дайляосцы, узнав, что мы устрояем войско, собрали из всех мест войска и приготовляются против нас. Мы нападем на них прежде, чтобы не дать им предупредить нас". Мэолянхо сказал при сём: "Дайляосский государь горд и расточителен и не знает воинского искусства; мы можем взять его. Войска ляосские не в состоянии были взять даже Сяо-хай-ли, и напротив, наше войско взяло его". Слова его все подтвердили. Тай-цзу Агуда, явясь к жене своего меньшего дяди Полашу по имени Пусаши,[70] объявил ей о войне против государства Дайляосского. Пусаши говорила ему: "Ты преемствовал отцу и брату; действуй, сообразуясь с возможностью, чтобы восстановить княжество. Я стара, не заставь меня печалиться; ты конечно не сделаешь этого". При сих словах Тай-цзу Агуда прослезился. Взяв за руку Пусаши, Тай-цзу Агуда со всеми полководцами вышел из дому, принял чашу с вином и, обратясь к востоку, произнес молитву к Небу и земле, в которой говорил, что гордый и несправедливый государь не возвращает Ашу, и что поэтому он вооружает против него войска. Совершив моление, Тай-цзу Агуда послал людей с повелением проводить войска из всех поколений. В лето Цзя-у в девятый месяц Тай-цзу Агуда, проходя с войском к Нин-цзян-чжоу, достиг крепости Ляо-хой-чэн{84}. Соединивши войска всех мест при реке Лайлю{85}, он приобрел две тысячи пятьсот воинов. Тай-цзу Агуда, свидетельствуя пред Небом и землею несправедливости двора дайляосского, говорил: "Мои предки, верно служа государству Дайляосскому, усмирили возмущения, произведенные Учунем и Омухань и истребили Сяо-хай-ли. В этом были наши заслуги, но оно их не понимает и, более прежнего грабя и притесняя нас, не отдает нам виновного Ашу. Теперь иду требовать удовлетворения от государства Дайляосского за его поступки по отношению к нам. Духи Неба и земли да помогут мне!" За сим каждому из военачальников, передавая жезл и повелевая оным клясться, говорил: "Вы должны единодушно употребить все силы. Приобретшего заслуги, если он будет раб, сделаю свободным; простолюдина сделаю чиновником; бывшего прежде чиновником возвышу чином; я буду смотреть при сем на важность заслуги. Если ж кто нарушит клятву, тот умрет под сим жезлом, и ничего не останется в его доме". Затем войско отправилось. Когда, достигши места Ва-цзя, стали лагерем, из-под ног людей поднялся огненный свет, осветивший сабли и копья. Народ называл это счастливым знаком для войска. На другой день, по достижении реки Чжа-чжи, опять явился свет, подобный прежнему. Подходя к пределам государства Дайляосского, Тай-цзу Агуда послал вперед своего старшего сына Вабэнь засыпать пограничный ров. По переходе за оный войска, вышло навстречу войско дайляосское. Оно напало на левое крыло и семь мэукэ{86}[71] войска Нюй-чжи несколько отступили. За сим неприятель устремился на среднюю часть войска. Тогда Се-е, младший брат Тай-цзу, выступил против него на сражение, а амбань Чжэ-те скакал на коне впереди. Тай-цзу Агуда, увидя их, вдающихся в неприятеля, сказал, что нельзя так легко вступать в бой, и послал своего сына Вабэня остановить Се-е и Чжэ-те. Вабэнь, обогнав Се-е, остановил Чжэ-те. При возвращении их с Се-е, начальник дайляосского войска Е-люй-се-ши, преследуя их, упал с коня. Тай-цзу Агуда, убивши из лука дайляосца, бежавшего защищать его, попал случайно в самого Е-люй-се-ши. Кроме того, Агуда прострелил в грудь навылет одного всадника, вперед выступившего. Е-люй-се-ши, вытащив стрелу, пустился бежать, но Тай-цзу Агуда, преследуя, убил его из лука и взял его верхового коня. Когда Тай-цзу Агуда, не надев шлема, пустился с несколькими человеками на освобождение Вабэня, окруженного дайляосским войском, в него сбоку выстрелил один из неприятелей; стрела пролетела подле виска, сделав царапину. Тай-цзу Агуда, приметив выстрелившего, убил его из лука и сказал своим военачальникам: "Прекратим сражение тогда, когда совершенно побьем неприятеля". Полководцы, еще с большими против прежнего силами и храбростью, вступили в бой; и неприятели обратились в бегство, взаимно давя в оном друг друга; из десяти человек между ними погибало до семи и восьми. В сие время Сагай, старший сын Хэчжэ, шедший другою дорогою, еще не соединился с Тай-цзу Агуда. Агуда послал к нему человека с известием о победе и отправил к нему в подарок коня Е-люй-се-ши. Сагай с радостью говорил всем: "Наше войско, восставшее за правду, по достижении пределов государства Дайляосского при первом сражении одержало победу, отселе началась гибель государства Дайляосского". Сагай отправил к Агуде с поздравлением своего сына Цзунхань и Вань-янь-си-иня и предложил ему принять титул императора. Тай-цзу Агуда, не соглашаясь на это, говорил: "Если принять великий титул потому, что, сразившись однажды, одержал победу, то перед народом покажу свою слабость". Войско Тай-цзу Агуды, достигнув Нин-цзян-чжэу, засыпало ров около оной и сделало нападение на саму крепость. Жители Нин-цзян-чжэу выходили из оной восточными воротами. Генералы княжества Нюй-чжи Вэнь-ди-хэн и Адухань, напавши на них, всех побили. Десятого месяца в первый день взята крепость приступом, имение жителей роздано в награду полководцам и войску. Войско отправилось отсюда обратно. В одиннадцатый месяц Тай-цзу Агуда, услышав, что дайляосский дивизионный генерал Сяо-фу-ли и его помощник Табуе со 100 тысячами войска стали за рекой Я-цзы{87}, отправился против них. Но прежде, нежели достиг реки Я-цзы, наступила ночь, когда Тай-цзу Агуда, склонясь на изголовье, заснул, три раза возвышал голову, как бы кто ее поднимал. Пробудившись, Агуда. сказал: "Чистый дух открыл нам будущность". После сего при барабанном бое, зажегши огни, продолжали путь; на рассвете, по приближении к реке, Тай-цзу Агуда послал десять храбрых воинов напасть на дайляосское войско, разрушившее насыпи по дороге. Неприятель обратился в бегство, и главное войско переправилось через реку. Впрочем, из трех отрядов войска Тай-цзу, которое состояло из 3 700 человек, прибыл только один. В этот день поднялся сильный ветер, и пыль закрыла небо. Тай-цзу Агуда во время ветра сделал нападение. Дайляосское войско пришло в смятение и обратилось в бегство. Агуда, преследуя онде, взял в плен военачальников и предал смерти. Во множестве приобретено было экипажей, лошадей, военных доспехов и разного оружия, так что в продолжение целого дня раздавали в награду войску. Прежде дайляосцы говорили, что, когда войско княжества Нюй-чжи возрастет до десяти тысяч, тогда сражаться с ним будет невозможно. В сие время оно возросло до десяти тысяч. Валу, второй сын Хэчжэ, из княжества Нюй-чжи, при поражении дайляосского войска убил дивизионного генерала Табуе. Пухой, вельможа княжества Нюй-чжи, взял приступом Дайляосскую крепость Бинь-чжэу{88} и заставил явиться с покорностью Ужэ{89} и Цугуши. Для отнятия Бинь-чжэу пришел дайляосский вельможа Чи-гэу-елл. Тогда Пухой и Хунь-чу вторично вступили в сражение и разбили его. Князь государства Дайляосского Хой-ли-бао из поколения те-ли со всем народом пришел в подданство княжества Нюй-чжи. Вельможи княжества Нюй-чжи Утубу и Пуча на восточной стороне крепости Сянь-чжэу{90} в другой раз поразили войска дайляосских генералов Чи-гэу-елл и Сяо-и-сюэ. Валугу, разбив дайляосское войско, находившееся на западной стороне крепости Сянь-чжэу, убил в сражении чиновника тун-цзюнь-ши, по имени Лэуши. Вельможа княжества Нюй-чжи Вань-янь-лэуши взял приступом дайляосскую крепость Сянь-чжэу. В этом месяце Уцимай, Сагай и Цыбуши со всеми чиновниками убеждали Аугуду принять в первый день будущего года Высокий титул; но Тай-цзу Агуда не согласился. После этого Аликэмань, Пуцзяну и Няньмухо, вошедши втроем, говорили Тай-цзу Агуде: "Ты совершил теперь великое дело. Но если ты откажешься от престола, то невозможно будет привязать к себе подданных Империи". На сии слова Тай-цзу Агуда сказал: "Я подумаю".

В лето Жинь-шень (1114) весною первого месяца в первый день вельможи убедили Тай-цзу Агуда воссесть на императорский престол. Государь Тай-цзу тогда сказал: "Дом Дайляосский свое государство назвал бинь-те (стальное). Хотя сталь и крепка, но наконец изменяется, и бывает ломка. Одно только золото (цзинь) неизменно и неломко. Цвет металла цзинь (металла вообще) белый; и наш народ вань-яньский белый цвет считает первым". Итак, он назвал свое государство Великим Государством Цзинь, а первый год своего правления Шэу-го{91}.

Тай-цзу отправился для нападения на крепость дайляосскую Хуан-лун-фу{92};[72] по достижении крепости И-чжэу{93}, жители крепости И-чжэу убежали из оной в Хуан-лун-фу. Цзиньский государь Тай-цзу, взяв оставшихся жителей крепости И-чжэу, возвратился с войском обратно. Дайляосский государь генералам Елюй-олидо, Сяо-и-сюэ, Елюй-чжан-ну и Сяо-се-фу дал двести тысяч конницы и семьдесят тысяч пехоты и послал их для охранения границ. Цзиньский император Тай-цзу, узнав о сем, сам отправился с войском, и по достижении Западной крепости Нин-цзян-чжэу, остановился на западной стороне оной. Тогда дайляосский государь прислал Сэн-цзя-ну с предложением о мире; в бумаге он назвал государя цзиньского по имени и его государство вносил еще в число своих владений. Когда после сего цзиньское войско двинулось вперед, то сверху ниспал огненный свет в виде шара. Цзиньский Тай-цзу-хан сказал: "Это счастливое предзнаменование; нам помогает Небо". И, возливая воду, он сделал поклонение. В это время между военачальниками и прочими воинами не было человека, который бы не изъявил радости. При приближении цзиньского войска к крепости Далугу{94}, цзиньский государь Тай-цзу вошел на возвышенное место и увидел дайляосское войско, уподоблявшееся по многочисленности густоте облаков или темному лесу. Обратись назад, цзиньский Тай-цзу сказал своим приближенным: "Дайляосское войско, колеблясь между двумя намерениями, поражено страхом; оно не опасно, хотя и многочисленно". Затем он построил свое войско на высоком холме. Мэолянхо, старший сын Уяшу, с войском своего правого крыла бросился на левое крыло дайляосского войска; войско дайляосское левой стороны отступило. Между тем, левое крыло цзиньского войска зашло с тыла и напало на неприятеля. Тогда правое крыло дайляосского войска вступило в бой и сражалось всеми силами. Цзиньские генералы Лэуши и Иньчжухо девять раз врезывались в толстые ряды оного, храбро сражались с оным, но опять отступили. Генерал Нянь-мухэ отправился к ним на помощь со среднею колонною войска. Кроме того, Тай-цзу, отправив к ним с отрядом своего сына Вабэня, привел в смятение неприятельское войско. В то же время Мэолянхо, воспользовавшись случаем, напал на правое крыло дайляосского войска, и войско дайляосское предалось бегству. Цзиньцы, с силами победителей преследуя оное, достигли стана дайляосского; но уже наступил вечер, и лагерь был окружен. На рассвете дайляосское войско в смятении вырвалось из осады и бежало. Цзиньцы, преследуя его, гнали до места А-лоу-гань[73] и победили всю пехоту. Они получили при сем в добычу несколько тысяч земледельческих орудий. Тай-цзу-хан, потрепывая Мэолянхо по спине, сказал: "Если б был у меня такой сын, то чего б нельзя было сделать?" И, сняв с себя одежду, надел на него. В этот раз дайляосцы хотели заняться земледелием и, вместе с тем, по временам производить войну, защищая границу. Поэтому-то и приобретены в добычу земледельческие орудия. Во второй луне войско возвратилось.

В третий месяц Тай-цзу Агуда был на охоте при крепости Лю-хой-чен; Мэолянхо ему сопутствовал. Мэолянхо преследовал зайца, за которым, позади него, гнался также вельможа Далань. Пустив из лука стрелу, Далань закричал, что стрела летит, и Мэолянхо, обратившись назад, перехватил летящую в него стрелу и сею стрелою убил зайца. Некто, выстрелив из лука, нечаянно попал в Мэолянхо. Он, ни мало не изменяясь в лице, вытащил стрелу и, опасаясь, чтобы государь, по узнании дела, не наказал выстрелившего, сказался больным и возвратился в свой дом. Пролежав дома два месяца, он выучился в совершенстве письменам дайляосским большим и малым.

В четвертый месяц дайляосский государь прислал Елюй-чжан-ну,[74] и в доставленной от него бумаге он писал оскорбительные слова для Тай-цзу. Император Тай-цзу задержал пять человек из присланных с Елюй и, отсылая обратно самого Елюй-чжан-ну, послал с ним письмо, в коем, подобно дайляосскому государю, выражался оскорбительно.

Пятого месяца в первый день император Тай-цзу выехал по причине жары из города, делал поклонения Небу и стрелял из лука в тальник. С сего времени каждый год пятой луны пятого числа, седьмой луны пятнадцатого и девятой девятого, без упущения, делал поклонение Небу и стрелял из лука в тальник.

В шестой месяц вторично прибыл Елюй-чжан-ну из государства Дайляосского; в поданной от него бумаге опять было написано имя цзиньского императора Тай-цзу{95}. Тай-цзу-хан в ответ на сию бумагу также называл по имени государя дайляосского и писал, чтобы он покорился. В седьмой месяц цзиньский император Тай-цзу сделал своего младшего брата Уцимая амбань боцзилеем (амбань-бэйлэ){96}, цыбуши амаи боцзилеем (амаи-бэйлэ), а Сагая и Се-е — голунь боцзилеями[75] (гурунь-бэйлэ). Прибыл в подданство государства Цзинь Чжэу-бэ из места Си-инь{97}. В восьмой месяц[76] Цзиньский император Тай-цзу пошел для нападения на крепость дайляосскую Хуан-лун-фу. По прибытии к реке Хунь-тун-цзян не было на оной судов для переправы. Цзиньский Тай-цзу-хан поставил впереди себя человека и за ним, переправляясь сам на пегом коне, сказал: "Идите на то место, куда буду показывать своим бичом". Когда все, следуя за ним, переезжали реку, вода была только по брюхо лошадям. Но после, когда содержатели судов измеряли глубину места, через которое переходили, то не могли достать дна.

В девятый месяц цзиньское войско взяло приступом Хуан-лун-фу. По взятии Хуан-лун-фу отправлен обратно Сяоцзы-ла со следующим ответом: "Если мне (Тай-цзу) возвратите изменника Ашу, то войско отойдет обратно". После сего войско отправилось обратно; по достижении реки, оно перешло через оную по-прежнему.

В двенадцатый месяц дайляосский государь Тянь-цзу, узнав, что взята крепость Хуан-лун-фу, весьма испугался и сам отправился с 700 тысячами войска к месту То-мэнь{98}; зять государя дайляосского Сяо-тэ-мо и амбань Сяо-ча-ла с 50 тысячами конницы и 400 тысячами пехоты стали в месте Ва-линь-лэ{99}. Цзиньский император Тай-цзу, узнав об этом, пошел навстречу и достиг места Яо-ла{100}. Здесь, собравши всех военачальников, он составил с ними совет, на котором все говорили ему: "Дайляосского войска, по достоверным слухам, семьсот тысяч; легко встретить его нельзя. В нашем войске от дальнего пути обессилели скот и люди. Лучше ожидать неприятеля в сем месте, вырывши глубокий ров и сделав окопы". Цзиньский Тай-цзу-хан согласился на это и послал Дигуная и Инь-чжуко охранять крепость Далугу. После того государь сам направился с конницей осведомиться о войске дайляосском и, поймавши дайляосского комиссара, из расспросов у него узнал, что прошло уже два дня, как дайляосский государь Тянь-цзу пошел назад{101} по случаю отпадения от него Елюй-чжан-ну.[77] В этот день при Шу-цзе-ли, куда цзиньский Тай-цзу-хан пришел на обратном пути, видно было сияние на концах копий. Полководцы говорили: "Если теперь дайляосский государь пошел обратно, то отправимся в погоню и нападем на него во время его смущения". Государь Тай-цзу на сие сказал: "Не встретились и не сразились с идущим на нас неприятелем. Можно ли назвать храбростью, когда, нагнавши его бегущего, с ним сразимся?" Все были пристыжены сими словами и в оправдание говорили: "Мы охотно нападем на него со всем мужеством". Тогда Тай-цзу отвечал: "Если в самом деле хотите преследовать неприятеля, то возьмите с собой немного съестных припасов, лишнего не берите; когда разобьете неприятеля, то все можете получить, если захотите брать". Все с соревнованием отправились для преследования государя дайляосского и гнались за ним до холма Хубуда-гань{102}. В этот раз цзиньского войска было только двадцать тысяч. Цзиньский Тай-цзу-хан говорил: "Их войска много, а у нас мало; разделить наших воинов нельзя. Середина неприятеля чрезвычайно толста и тверда; непременно там должен находиться государь дайляосский. Итак, когда мы поразим середину войска, то достигнем своей цели (ожидания)". После сего он послал вперед войско правого крыла. По сделании оным нескольких нападений, к нему присоединилось левое крыло и вступили в сражение с неприятелем. Дайляосское войско пришло в большое расстройство. Цзиньское войско прорезало середину неприятеля и, сильно поразив дайляосское войско, на протяжении с лишком ста ли грудами повалили оное. Победитель приобрел носилки дайляосского императора, множество экипажей, палаток и монгольских{103} юрт, воинского оружия, дорогих вещей, лошадей и коров. В сем сражении младший брат цзиньского Тай-цзу, Се-е, заколол копьем несколько десятков человек. Вэнь-ди-хань и Дихуде с четырьмя мэокэ освободили Алибэня, окруженного неприятелем. Амбань Вань-янь-мен-гу получил несколько ран, но не переставал мужественно сражаться и по своим заслугам был первым. Сяо-тэ-мо и другие дайляосские полководцы, предав огню свой стан, обратились в бегство. Цзиньское войско возвратилось в Цзя-гу{104}.

Цзиньский генерал Са-хэ взял дайляосскую крепость Кай-чжэу{105}.[78] Цзиньский генерал Пулухо осадил город Тэ-линь-чэн{106}; начальник оного Цы-лэ-хань бежал. Но когда Пулухо, взяв крепость, захватил жену и детей Цы-лэ-ханя, то Цы-лэ-хань явился с покорностью.

Второе лето правления Шэу-го{107}. В первый месяц Гао-юн-чан{108} из княжества Бохай, будучи чиновником государства Дайляосского, с тремя тысячами войска занял проход Ба-ва-коу[79] на пути к Восточной столице{109}. Китайские солдаты, находившиеся в Восточной столице,[80] не терпели бохайцев и во множестве убивали их. Гао-юн-чан, склонив на свою сторону всех бохайцев и пограничное войско, подступил к Восточной столице и завладел оною. В продолжение нескольких месяцев он приобрел восемь тысяч войска и назвал себя государем, а первый год своего правления — Лун-цзи. После сего Гао-юн-чан послал людей склонять в подданство жителей Хэ-су-гуань{110}.[81] Хэсугуанцы, опасаясь сильного войска Гао-юн-чана, хотели покориться. Начальник хэсугуаньский Хушимэнь собрал людей своего поколения на совет и говорил: "Наши прадеды — Агунай, Сяньпу и Бохори — все три брата произошли из Кореи. Сянь-пу, дед императора Тай-цзу, перешел в колено вань-янь.[82] Мой дед Агунай остался в Корее и от корейцев перешел в подданство государства Дайляо. Итак, я — потомок одного из трех дедов Тай-цзу.[83] Теперь государь Тай-цзу воссел на великом престоле и погибель государства Дайляосского очевидна. Прилично ли мне быть амбанем Гао-юн-чана?" После сего он со своим поколением перешел в подданство к государю Тай-цзу. Хушимэнь говорил Тай-цзу-хану:[84] "Наши деды были три брата, кои, разделившись, поселились в разных местах. Я потомок Агуная, а Шутумэнь и Дигунай суть два потомка Бохори". Войско дайляосское помогло победить Гао-юн-чана[85]. Гао-юн-чан, вручив богатые дары Табуе и Шао-хэ, послал их просить помощи у государя Тай-цзу. Послы прибыли и говорили Тай-цзу-хану: "Наш государь хочет с тобой общими силами завоевать государство Дайляосское". Тай-цзу отправил к нему Хушабу. Хушабу, по прибытии к Гао-юн-чану, говорил ему: "Воевать общими силами против государства Дайляосского, конечно, должно. Но места Восточной столицы близки к нам, и ты, завладевши ими[86] принял великий титул, возможно ли это? Если покоришься нам, мы тебя пожалуем князем. Сверх сего ты должен представить нам народ нюй-чжи, вошедший в подданство государства Дайляо".[87] Гао-юн-чан не согласился на требования, и Хушабу возвратился обратно. В четвертый месяц цзиньский Тай-цзу сделал Валу (Валу — второй сын Хэчжэ.) главнокомандующим над всеми войсками — внутренними и внешними — и отправил его с Дигунаем и Валугу воевать против Гао-юн-чана. Тай-цзу дал им следующее повеление: "Гао-юн-чан обманом принудил последовать за собой пограничное войско и овладел одним углом империи. Он, воспользовавшись случаем, делает приобретения, но таковая хитрость не может быть продолжительна и иметь большой успех; его погибель близка. Бохайский народ, живущий в Восточной столице, издавна полюбил наши добродетели; его легко призвать к покорности. В случае же непокорности идите против него войною; впрочем, напрасно не губите народ". В пятый месяц Валу и его товарищи, идя с войском, встретили войско дайляосское, выставленное против Гао-юн-чана, разбили оное и взяли приступом крепость Шень-чжэу{111}. Гао-юн-чан, услышав о сем, пришел в большой страх; он прислал своего подданного Дола с золотой печатью и пятьюдесятью серебряными медалями и уверял, что он оставляет великий титул и желает считаться заграничным вассалом. В сие время некто Гао-чжень из бохайского княжества пришел с покорностью к Валу и объявил, что Гао-юн-чан покорился ложно, что это его хитрость удержать войско. После сего Валу двинулся с войском вперед. Гао-юн-чан предал смерти цзиньских послов Хушабу и Саба и со всем войском выступил навстречу к реке Яо-лихэ{112}.[88] Цзиньцы заранее успели переправиться через реку, и войско Гао-юн-чана, не сражаясь, предалось бегству. Цзиньцы гнали оное до самой крепости Восточной столицы. На другой день Гао-юн-чан вышел на сражение со всем войском, но снова разбит был цзиньцами. После сего Гао-юн-чан с пятью тысячами конницы убежал на остров Чан-ан-сун-дао{113}. Энь-шен-ну и Сянь-го, схватив жену и детей Гао-юн-чана, со всеми жителями Восточной столицы покорились цзиньскому государству. Вскоре за сим Дабуе изловил самого Гао-юн-чана и Долу и представил их цзиньскому главнокомандующему. Гао-юн-чан был предан смерти. После сего все округи и уезды Восточной столицы, равно все поколения нюй-чжи южных мест, входившие в число владений государства Дайляосского, покорились государству Цзинь. Государь Тай-цзу предписал уничтожить во владениях Восточной столицы уставы государства Дайляосского и уменьшил оброки, установил мэнь-ань и мэукэ и постановил законы своего государства, а Валу сделал дивизионным генералом в южной губернии. Цзиньский ду-боцзиле{114} по имени Атухань разбил шестидесятитысячный корпус дайляосский при крепости Чжао-сянь-чэн{115}. В девятый месяц император Тай-цзу в первый раз ввел в употребление для наград золотые бланки{116}.[89] Сагай и другие вельможи, явясь с докладами, стали на колени перед Тай-цзу. Государь встал и, удерживая их, со слезами говорил: "Вельможи! Я успел завершить великое дело при вашей помощи. Теперь, хотя я и воссел на великий престол, но не могу переменить древних обычаев". Сагай и другие, будучи тронуты, снова встали на колени и сделали поклонение. Когда вельможи делали пиры для Тай-цзу, Тай-цзу всегда ходил на оные, и если хозяин дома делал ему поклон, то Тай-цзу отвечал ему тем же.

Двенадцатого месяца в первый день амбань боцзилей[90] Уцимай со всеми чиновниками поднес Тай-цзу-хану титул: Великий и премудрый. Государь, переменив название лет царствования, будущий год наименовал первым годом правления Тянь-фу. С сего времени утвердились отношения между государем и его министрами.

Первое лето Тянь-фу. В первый месяц цзиньский амбань Сахэ усмирил взбунтовавшихся жителей крепости Кай-чжоу. Цзиньский го-лунь боцзилей[91] Се-е с 10 тысячами войска взяли приступом дайляосскую крепость Тай-чжэу{117}. Дайляосский князь Цинь-цзинь-го-ван по имени Елюй-ней-ли[92] шел с войсками на Дигуная. Цзиньские амбани Лоуши и Полухо, соединившись с Валугу в губернии Сянь-чжэу{118}, встретили войско Елюй-ней-ли и разбили оное. В пятый месяц цзиньский Тай-цзу издал указ следующего содержания: "Тех, кои после взятия крепости Нин-цзян-чжэу взяли жен одних с собой фамилий (т.е. родственниц), бить палками и разводить". В двенадцатый месяц Валугу и другие цзиньские генералы вторично разбили войско дайляосского Елюй-ней-ли при горе Цзили-шань и взяли город Сянь-чжэу. Жители городов Цянь-чжэу{119},[93] И-чжэу{120}, Хао-чжэу{121}, Хой-чжэу{122}, Чэн-чжэу{123}, Чуань-чжэу{124} и Хой-чжэу{125}[94] также все покорились. В этот месяц суньский государь Чжао-хой-цзун{126} прислал в государство Цзинь с письмом своего вельможу Ма-чжэн. Это письмо было следующего содержания: "Мы услышали, что в стране, откуда восходит солнце, родился истинно премудрый государь, и что он беспрестанно побеждает войско дайляосское. Когда совершенно истребится государство Дайляосское, мы бы желали, чтобы нашему ничтожному княжеству были отданы китайские области, отнятые у нас государством Дайляосским во времена пяти царств". Цзиньский государь Тай-цзу послал в царство Сун с ответом своего вельможу Сань-ду. В ответ он писал: "Мы нападем на искомые места с государством Сун с двух сторон, и кто что приобретет, тем и пусть владеет".

Второе лето Тянь-фу. В первый месяц государству Цзинь покорился дайляосский амбань Чжан-чун из крепости Шуан-чжэу{127}. В шестой месяц восемьсот домов из четырех городов дайляосских[95] — Тун-чжэу{128}, Ци-чжэу{129}, Шуан-чжэу и Ляо-чжэу{130} — перешли в подданство государства Цзинь; их разделили по разным поколениям. В седьмой месяц еще двести домов дайляосских перешли в подданство Цзинь. В девятый месяц цзиньский император Тай-цзу издал указ следующего содержания: "Надлежит учредить комиссию для составления законов и сочинения указов, избравши для сего людей ученых; поэтому чиновники всех мест, по отыскании людей сведущих и со способностями, должны отправлять их в столицу". В девятый прибавочный месяц Сяо-бао-и из колена цзю-бо-си, Элие из колена синь-бэй, китайцы Вань-лю-элл и Ван-ба-лун и киданьцы Тэ-мо и Гао-цун-ю, всякий со своими подчиненными, пришли в подданство государства Цзинь. В десятый месяц китаец Ли-сяо-гун и Бохайской области Элл-гу также со множеством народа пришли в подданство Цзинь. Дайляосский государь Тянь-цзу прислал к Тай-цзу-хану с мирным договором Елюй-нугэ. Цзиньский Тай-цзу не согласился на оный. В двенадцатый месяц пришел в подданство Цзинь дайляосский цзедуши Лю-хун из крепости И-чжэу с тремя тысячами семейств с пограничной дайляосской стражей. В сем же месяце покорились государству Цзинь двадцать тысяч бунтовщиков из места Чуань-чжэу, но когда они снова отложились, цзиньский амбань Чжао-ли истребил их.

Третье лето Тянь-фу. В первый месяц пять аманатов из Восточной столицы (Юн-цзи и другие), сблизившись с многими местными жителями, вознамерились отложиться. Тай-цзу-хан, узнав об этом, предал смерти главных злодеев; остальным дал по сто ударов палками и взял половинную часть их имения. В шестой месяц из государства Дайляосского снова прибыл министр Си-ни-ле с грамотою о признании Тай-цзу государем и императорскою печатью. Тай-цзу-хан, рассматривая грамоту, нашел много несообразного и возвратил ее назад.[96] Цзиньский Сань-ду ходил послом в государство Сун, и сунский государь пожаловал его чином туань-лянь-ши{131}. Когда Сань-ду возвратился, Тай-цзу, будучи недоволен, бил палками Сань-ду за то, что принял чин от государства Сун, и лишил его оного. В седьмой месяц дайляосские амбани Янь-сюнь-цин и Лоцзы-вэй с их подчиненными пришли в подданство государства Цзинь. Сначала в государстве Цзинь не было письменности, и когда, при постоянном усилении государства, оно вступило в дружественные связи с соседственными дворами, в сношениях с ними употребляло письмена дайляосские. Государь Тай-цзу поручил вельможе Си-инь[97] составить буквы национальные и постановить для оных правила".[98] Си-инь, держась формы полууставных букв китайских и следуя правилам письма дайляосского, сообразно с наречием своей нации, составил письмена нюй-чжи. Когда он представил их Тай-цзу, государь в чрезмерной радости повелел обнародовать оные в империи и подарил Си-инь одного коня и одну одежду.

Четвертое лето Тянь-фу. Во второй месяц государь Тай-цзу отправил в государство Сун послами Сыле и Холу. Сыле и Холу возвратились, и вслед за ними прибыл сунский посол Чжао-лян-сы для переговоров о дайляосских столицах Янь-цзин и Си-цзин{132}.[99] В третий месяц двор Ляо прислал Сяо-си-ни-ле объявить дому Цзинь, что требуемый им для своего государя титул — Великий и премудрый — одинаков с титулом, который дается по смерти. Тай-цзу этим был недоволен и сказал своим вельможам: "Дайляосское государство при беспрестанном поражении его войск присылало послов просить мира. Но это его хитрость — пустыми отговорками удержать наше войско; нам должно условиться о выступлении против них войною". За сим предписал военной палате (тун-цзюнь-сы) в Сянь-чжэу обучать войска и исправить военное оружие. Он назначил выступить войску в четвертом месяце.

В четвертый месяц Тай-цзу-хан отправился в поход против государства Дайляосского. Вместе с войском следовали за ним и послы: дайляосский Си-ни-ле и сунский Чжао-лян-сы. В пятый месяц Тай-цзу, по достижении западной стороны реки Хунь-хэ{133}, отправил вперед Мэолянхо, сына своего старшего брата, для очищения окрестностей столицы Шан-цзин.[100] Пришедшему с покорностью Маи он вручил манифест и послал его объявить оный в дайляосской столице Шан-цзин{134}. Мэолянхо, идя вперед, встретил пятитысячный отряд дайляосский и вступил с оным в сражение. К нему вскоре подоспело главное цзиньское войско, и отряд дайляосский был разбит. Император Тай-цзу, достигши столицы Шан-цзин, послал воззвание к жителям столицы следующего содержания: "Государь дайляосский попрал законы; чиновники и народ ропщут против него. Со времени образования мною войска, я брал войною тех, кои, надеясь на твердость стен городских, мне не сдавались. Сдавшихся я миловал, и вы, конечно, слышали об этом. Ныне ваше государство просит мира, но, между тем, беспрестанно обманывает меня. Я не хочу, чтобы народ империи неожиданно встречал бедствия, подобно как от воды и огня. Посему, оставив хитрость, решился объявить войну. В настоящее время я неоднократно посылал Мэолянхо и других призывать вас, но вы их не слушали, за что, по нападении на вас, город истребится. Воюя за правду, я не терплю вреда для народа, посему ясно свидетельствую перед вами о бедствиях и счастии. Подумайте о сем со вниманием". Хотя Тай-цзу и послал с сим воззванием человека, но жители столицы Шан-цзин, надеясь на большое количество съестных припасов и на свою готовность к обороне, твердо решили защищать ее. Тай-цзу, по приказании своим войскам напасть немедленно на крепость, сказал послам дайляосскому и сунскому: "Посмотрите на действия моих войск и решитесь — при мне остаться или уйти". За сим государь удалился от них к крепости. Он сам отдавал повеления полководцам и в продолжении целого дня со всем войском делал приступы. Уже вечером генерал Шэ-му, взошедши прежде других со своей командой на крепость, взял внешнюю стену. Тогда охранявший границу комендант Дабуе сдался со всем городом. Сунский посол Чжао-лян-сы, схвативши рюмку с вином, провозгласил тост за императора. В сей день государь объявил прощение всем чиновникам и народу столицы Шан-цзин".[101]{135} Цзиньское войско пошло далее, но, по достижении реки Во-хэ, сын государя Тай-цзу по имени Вабэнь со всеми генералами убеждал его прекратить поход. "Места, — говорил он, — отдаленные и время жаркое. Скот и люди изнурились. Когда зайдем далеко в неприятельские владения, опасно, чтобы не случилось затруднений по прекращении съестных припасов". Тай-цзу согласился на убеждения и возвратил войско. В восьмой месяц цзиньские генералы Бэйда и Ута разбили дайляосского генерала Юй-ду, преследовавшего Шэ-му до реки Ляохэ. В девятый месяц некто Шилигуда из колена Чжу-вэй, умертвив двух генералов цзиньских Чэу-ва и Пухудэ, отложился. Тай-цзу дал войско Валу и послал его наказать Шилигуда. Валу разбил Шилигуда и казнил четырех главных злодеев, между остальными водворил спокойствие. В одиннадцатый месяц комендант Восточной столицы просил, чтобы жителям столицы возвратили детей, взятых заложниками, и чтобы на смену их позволили представить других, но Тай-цзу не согласился на это. Он говорил: "Дети, взятые аманатами, завели дома и пашню. Переменять их, значит сделать для них беспокойство. Пусть остаются по-прежнему".

Пятое лето Тянь-фу. В четвертый месяц генерал Няньмухо говорил императору: "Дайляосский государь утратил добродетели, и любовь подданных к нему остыла. Мы начали войну и совершили великое дело. Но когда не истребили главного корня, то впоследствии непременно могут произойти бедствия. В настоящее время, воспользовавшись несогласием государя дайляосского с народом, следует взять его. Не должно пренебрегать временем и действиями народа!" Государь Тай-цзу изъявил согласие на сии слова. Пятого месяца, в пятый день государь Тай-цзу стрелял из лука в тальник. При угощении после всего всех вельмож император, обратись к Нянь-мухо, говорил: "Мы теперь решились; я отправляю войско на Запад. Твои представления всегда были согласны с моим мнением. В нашем роде, хотя и есть старше тебя, но должность главнокомандующего прилична только тебе, для других она трудна. Итак, ты приготовь войско и ожидай дня выступления". Император надел на него свою одежду.

От государства Дайляосского отложился дивизионный генерал Елюй-юй-ду[102] и поддался государству Цзинь.

В пятый прибавочный месяц помер голунь-хулу боцзилей по имени Сагай. Государь Тай-цзу отправился к нему на боевом коне. При совершении с горьким плачем жертвоприношения, государь посвятил его духу своего коня. В шестой месяц государь Тай-цзу назначил помощником в правлении своего младшего брата Уцимая и дал ему следующее наставление: "Ты — мой младший брат от одной матери. Если судить по справедливости, мы состоим из одной плоти. Я сделал тебя своим помощником в правлении. За всякое нарушение воинских обязанностей подвергай нарушителя должному наказанию, верно исследовав его проступок; во всех других делах, больших и маловажных, следуй древним постановлениям нашего княжества!" Шэе император сделал хулу боцзилеем{136}, Пуцзяну (сына Хэсуня) — у-боцзилеем{137}, Няньмухо — и-лай боцзилеем{138}. Няньмухо, вторично представляя государю о войне, говорил: "Все войска наши, находясь долгое время в бездействии, заняты мыслью о войне; скот также утучнел. Возьмем в это время среднюю столицу дайляосскую".{139} Амбани возражали против этого: "По причине стужи в настоящее время воевать невозможно". Но Тай-цзу не согласился с ними и принял слова Няньмухо. Он сделал своего младшего брата Шэе главнокомандующим над всеми войсками, Пуцзяну, Няньмухо, Вабэня, Валибу и Пулухо сделал его помощниками. Государь говорил к ним: "В правлении государства Дайляосского нет порядка; народ и духи оставили оное. Ныне я хочу соединить внутренние и внешние области империи. По сей причине, давши вам войско, посылаю вас на войну против него. Со вниманием и осторожностью производите дела воинские и с разбором пользуйтесь военными расчетами; выполняйте неуклонно награды и наказания, не доводите войско до недостатка в припасах; не притесняйте покорных и не делайте грабежей без нужды. Идите вперед, когда видите к тому возможность, и не медлите в выполнении условий между собой; не доносите мне о том, когда найдете приличным отважиться на какое дело, вопреки обыкновенному порядку. Если вы возьмете Среднюю столицу дайляосскую, прежде всего отправьте ко мне через почту найденные в оной разные сосуды и музыкальные инструменты, употребляемые при жертвоприношениях, географические карты, книги и законы". После сего все генералы выступили с войском в поход.[103]

Шестое лето Тянь-фу. В первый месяц цзиньский главнокомандующий Шэе разорил три крепости дайляосские Гао{140}, Энь[104] и Хой-хэ, взял Среднюю столицу[105] и крепость Чэ-чжэу"{141}. Во второй месяц Няньмухо и другие цзиньские генералы разбили войска дайляосских Си-вана и Сяо-лю при Бэй-ань-чжэу{142}, и жители города сделались цзиньцами. Дайляосский правитель Элила пришел с своим коленом в подданство Цзинь. Главнокомандующий над всем войском Шэе, отправив гонца к Тай-цзу-хану с известием о победах, прислал с ним приобретенные сокровища. Тай-цзу послал к нему следующий манифест: "Я весьма радуюсь, что вы по отходе с войском, выполняя поручения, на вас возложенные, взяли крепости и водворили спокойствие в народе. Согласно моему повелению, призовите к покорности все поколения по южную сторону гор, отправив туда отдельный корпус. По водворении спокойствия между ними вновь донесите об этом. Если теперь нельзя идти на северную сторону гор{143}, то, ставши лагерем, откармливайте скот; дождавшись осени, выступите вперед с главной армией. И основательно между собою посоветовавшись, если увидите возможность, начинайте действия. Если потребуется прибавить войска, то донесите мне о числе оного. Конечно, нельзя слишком полагаться на то, что, однажды сразившись, одержали победу. Вновь покорившихся старайтесь приласкать к себе. Внушите мои слова всему войску". Няньмухо, находясь в Бэй-ань-чжэу отправил Си-иня[106] и других на опустошение окрестностей, в коих они поймали дайляосского амбаня Синилея. При допросе Синилей говорил: "Дайляосский государь ныне занимается охотою в зверинце Юань-ян-ли"{144}.[107] Он умертвил своего сына Цзинь-вана из ненависти к нему за то, что он был хорош и все к нему были расположены; после чего у всех любовь к нему охладела. Хотя у него и есть войска в двух губерниях на западе, но все сии войска составлены из стариков и слабых.[108]{145}{146} Няньмухо, отправив к главнокомандующему Шэе человека, доносил ему: "Хоть дайляосский государь и стеснен в Шань-си, но он, как слышно, постоянно занимаясь охотой, не помышляет о своей погибели. Так как он умертвил своего сына Цзинь-вана, то любовь к нему народа и чиновников переменилась. Я ожидал твоих распоряжений касательно нападения и взятия его. Впрочем, пропустивши время, трудно будет воевать против него. Посему, в случае твоего несогласия, я один отправлюсь против него с малым числом войска". Шэе последовал его совету и в третий месяц выступил с войском через Цинлин{147}. Няньмухо прошел через Пяо-лин.[109] Преследуя государя дайляосского, когда они достигли Юань-ян-лэ, то дайляосский император бежал к Западной столице. Няньмухо гнался за ним до Бо-шуй-ли,[110] но не мог нагнать. При сем он захватил все сокровища государя дайляосского. Цзиньское войско достигло Западной столицы, и жители столицы покорились, но вскоре после сего опять отпали. В сей луне дайляосский князь Цинь-цзинь-го-ван, по имени Елюй-не-ли,[111] объявил себя императором в столице Янь-цзин.[112]{148} В цзиньском войске оказался недостаток в провианте. Составили совет, на котором все изъявили желание оставить осаду Западной столицы, один Мэолянхо говорил: "Западная столица есть место собрания всего народа. Если мы, оставив ее, удалимся, любовь народа к нам охладеет, и оставшиеся в подданстве государства Дайляосского, воспользовавшись случаем, нападут на нас вместе с княжеством Ся{149}. Лучше сделать нападение, поощрив воинов значительною наградою". Вскоре после сего ночью ниспал в Восточную столицу огонь в виде хлебной меры, издававшей от себя большой свет. Мэолянхо, увидев это, говорил, что сие явление есть признак падения крепости. И вместе с Няньмухо сделал нападение на крепость. Младший брат государев Шэму прежде всех вошел с своим войском на стену и завладел оною.

В этот месяц главнокомандующий Шэе из Западной столицы возвратился в Бо-шуй-лэ. Цзиньский Пуцзяну производил опустошения в колене пи-ши при Те-люй-чуань и был разбит от неприятеля, на возвратном пути он соединился с корпусом Чала и, вновь настигнув войско поколения пу-ши при реке Хуан-шуй, сильно поразил оное. Покорившийся государству Цзинь генерал Елюй-тань, призывая к покорности юго-западные поколения, прошел на запад до царства Ся. Ему покорился Елюй-фо-дин. Елюй-тань нагнал и захватил с лишком четыре тысячи человек китайского войска, бежавшего из крепостей Цзинь-су и Си-пинь{150}. Цзиньские амбани Шэму и Лэуши призвали в подданство жителей четырех городов дайляосских — Тянь-дэ, Юнь-хэй, Нинь-бянь и Дун-шень{151}[113] — и захватили Асу. Цзиньские воины, не узнавая его, спрашивали: "Кто ты?" Асу отвечал: "Я злой дух, истребивший государство Дайляосское". В сие время, хотя и покорились государству Цзиньскому все крепости и обитатели всех поколений в губернии Шань-си, но расположенность народа еще была ненадежна. Дайляосский государь стоял при горе Инь-шань{152}. А Елюй-не-ли находился в столице Янь-цзин. Посему главнокомандующий Шэе отправил третьего сына Тай-цзу, Валибу, просить к войску самого государя. В пятый месяц Валибу донес Тай-цзу-хану о победах, одержанных над неприятелем, и все явились к государю с поздравлением. Тогда государь говорил: "Надобно отдать честь Валибу, проехавшему с десятком всадников несколько тысяч ли от места сражения". Государь угощал всех чиновников обедом. Валибу доносил государю: "Мы только утвердили за собой губернию Юнь-чжун.[114] Но войска дайляосского по разным местам находится несколько десятков тысяч, и говорят, что сам государь дайляосский держится между Инь-шань и Тянь-дэ. Между тем, Елюй-ней-ли сделался государем в столице Янь. Приверженность вновь покорившихся нам народов ненадежна. Посему все полководцы хотят, чтобы государь сам прибыл в Юнь-чжун". От Елюй-ней-ли прибыл посол с предложением распустить войско. Тай-цзу отправил к нему Ян-мэня с письмом, коим советовал Елюй-ней-ли покориться. Шестого месяца в первый день Тай-цзу-хан, отправляясь на войну против государства Дайляосского, поручил правление государством Уцимаю. Государь послал следующий манифест к чиновникам и народу столицы Шан-цзин: "По воле Неба ведя войну, я утвердил за собой три столицы. Но еще не приобрел государства Дайляосского, поэтому не могу распустить войско. В настоящее время я хотел отправиться к войску по дороге, лежащей вблизи столицы Шан-цзин, но из опасения, чтобы вновь приобретенные подданные в страхе и сомнении не убежали из своих жилищ, я вышел через Дунилюй. По получении сего указа да явится из своих убежищ те, кои после покорения снова отложились, удалились в ущелья гор. Проступки их будут забыты. Но если кто и после сего не послушает моего указа, то его дети и жены будут казнены без исключения". В сем месяце помер дайляосский Елюй-ней-ли. Король царства Ся дал своему генералу Ли-жинь-фу 30 тысяч войска и послал на помощь государству Дайляо. Когда Ли-жинь-фу достиг крепости Тянь-дэ, цзиньские генералы Валу и Лэоши, соединившись, поразили войско Ся и, преследуя оное до места Е-гу, побили несколько тысяч человек. При переходе войска Ся через канал, вдруг разлились воды, и солдат потонуло великое множество. В седьмой месяц китайский генерал Мао-ба-ши с лишком с двумя тысячами семейств из дайляосской столицы Шан-цзун перешел в подданство Цзинь. Цзиньский генерал Си-инь представил Тай-цзу-хану Асу. Государь бил Асу палками и потом отпустил. В восьмой месяц Тай-цзу прибыл в место Юань-ян-ли. Главнокомандующий Шэе со всеми чиновниками представлялся государю. Тай-цзу, отходя для преследования дайляосского государя в Дай-юй-ли[115], отправил вперед Пуцзяну и Валибу с 4 тысячами войска. Пуцзяну и Валибу с своим отрядом, идя безостановочно в продолжении дня и ночи, чрезвычайно измучили лошадей. Они нагнали государя дайляосского в Ши-нянь-и{153}. Но из четырех тысяч цзиньского войска прибыла только одна тысяча, а войска дайляосского было более двадцати пяти тысяч, которое только что расположилось лагерем. Пуцзяну составил совет с военачальниками. На оном Юй-ду говорил, что большая часть войска еще не подоспела, притом люди и скот обессилели, почему дать сражение невозможно. Но Валибу на сие возразил: "Мы нагнали государя дайляосского, но если не сразимся теперь с ним, то, по наступлении ночи, он убежит, и тогда нам не настигнуть его". Немедленно после сего он вступил в сражение на коротком оружии. Дайляосское войско в несколько рядов окружило его, и цзиньские воины дрались отчаянно. Дайляосский государь, полагая, что малочисленность войска Валибу непременно будет разбита, спустился с холма вместе со своими воинами посмотреть на сражение. Юй-ду, показывая его военачальникам, говорил: "Там поставлены знамя и зонт дайляосского императора. Если мы общими силами нападем на него врасплох, то можем достигнуть своей цели". За сим конница бросилась вперед. Дайляосский государь, увидев оную, пришел в большой страх и предался бегству, войско дайляосское также рассеялось. Валибу и другие возвратились. Тай-цзу говорил им: "Дайляосский государь ушел недалеко. Немедленно идите за ним в погоню". Валибу с тысячью воинов снова был отправлен для преследования его. Находившийся в Средней столице цзиньский генерал Хунь-чу разбил шестидесятитысячный корпус дайляосского генерала Си-хань{154}при Гао-чжэу. Государству цзиньскому покорилось дайляосское колено дэли-дэмань. Пуцзяну и Валибу гнались за дайляосским государем до Ули-чжи-до, но не могли нагнать его. В девятый месяц Тай-цзу-хан достиг места Цао-ли. Цзиньский генерал Шэму водворил спокойствие между отложившимися поколениями Средней столицы и призвал к покорности города Цзюнь и Сян в Чжун-хай (около моря){155}. Дайляосский правитель Елюй-шень со своими поколениями покорился Цзинь. Император Тай-цзу послал к любусийцам{156}, жившим в Гуй-хуа-чжэу{157},[116] указ следующего содержания: "Только что покорившись, вы снова отпали и увлекли за собой умы всех. Такой проступок непростителен. Но вы покорились недавно и еще не могли знать моих уставов. Итак, я снова призываю вас. Если покоритесь немедленно, то забуду ваш проступок, а чиновников по-прежнему оставлю при должностях". Жители крепости Гуй-хуа-чжэу покорились. Цзиньский Тай-цзу достиг крепости Гуй-хуа-чжэу. Получив здесь известие, что болен Мэолянхо, он отправился к нему, но еще до прибытия государя Мэолянхо помер на сороковом году от рождения. Государь не успел увидеть его и, оплакивая, говорил ко всем вельможам: "Сын моего старшего брата был не в пример рассудительнее других и храбр на войне; я не находил ему подобных". Император увеличил для него число похоронных наград.[117] Он повелел своему зятю Шицзяну перевезти труп Мэолянхо в крепость Гуй-хуа-чжэу, где и был погребен оный, а на месте смерти воздвиг храм божеству Фо. Мэолянхо был величествен по наружности, красноречив и рассудителен; был почтителен к родителям и старшим, оказывал снисхождение к низшим и вообще был ко всему внимателен. За сие все его любили и почитали. Государству Цзинь покорились жители Фэн-шэн-чжэу. Десятого месяца в первый день Тай-цзу-хан, прибывши в крепость Фэн-шэн-чжэу{158}, послал из оной в Юй-чжэу{159}[118] манифест следующего содержания: "Я беспрестанно посылаю к полководцам с повелением, чтобы они, водворяя спокойствие, оказывали милости и не делали притеснений и обид. Но глупый народ не понимает меня и более прежнего убегает в горы и леса. Я не желаю, чтобы из-за этого выступали войска. Я буду миловать бежавший народ, не различая его преступлений. Приведшему с собою в покорность других, я дам наследственное достоинство; если же придет с покорностью раб прежде своего господина, сделаю его свободным". После сего жители крепости Юй-чжэу покорились. В двенадцатый месяц цзиньский Тай-цзу-хан, отходя на завоевание столицы Янь-цзин, дал своему третьему сыну Валибу семитысячный отряд войска и отправил его вперед. Дигуная послал к заставе Дэ-шэн-кэу{160}, а Иньчжугэ — к крепости Цзюй-юн-гуань{161}. Лэоши назначил командиром левого крыла, а Полухо — правого. Когда Тай-цзу достиг заставы Цзюй-юн-гуань, обвалилась сама собой каменная скала и задавила множество дайляосского войска, охранявшего границу. Войско дайляосское, не сражаясь, пришло в беспорядок. Княгиня Сяо-дэ-фэй{162},[119] освободившись из крепости, ушла в Тянь-дэ-цзюнь. Дайляосский главнокомандующий Гао-лю с другими представил Тай-цзу-хану лист с изъявлением покорности. Тай-цзу-хан, прошедщи заставу Цзюй-юн-гуань, достиг столицы Янь-цзин и вступил в оную южными воротами. Иньчжуко и Лэоши приказал расставить по стене войска до южной стороны оной[120]{163}

Дайляосские министры Цзо-ци-гун, Юй-чжун-вэй, Цао-юн-и, Чжан-янь-чжун, Кан-гун-би и Лю-янь-цзун со всеми вельможами представили доклад с изъявлением подданства. Все чиновники дайляосские собрались у ворот военного министерства и, сознаваясь в своем проступке, сделали поклонение. Император объявил всем им прощение и оставил при прежних должностях. Государь Тай-цзу избрал для своего пребывания дворец Дэ-шэн-дянь. Все его вельможи явились к нему с поздравлением. Тай-цзу-хан послал Цзо-ци-гуна склонить в подданство округи и уезды Янь-цзин. Ляосцы вознамерились снова завладеть Фэн-шэн-чжэу{164}. Елюй-да-ши пришел с войском для нападения на сию крепость и стал лагерем в двадцати пяти ли на восток от ворот Лун-мэнь. Цзиньский генерал Валу, узнав о сем, отправил против него Чжаоли, Лэоши и Махэшана. Выиграв сражение, они взяли в плен Елюй-да-ши и все войско заставили сдаться. В то же время отложились жители Хуань-лун-фу. Цзинь-фу, девятый сын императора Тай-цзу, усмирил их войною.

Седьмое лето Тянь-фу. В первый месяц дайляосский князь Си-ван Хой-ли-бао назвался императором. Тай-цзу предписал указом главнокомандующему Валунь взять против него меры и не позволить ему удалиться. Кроме того, он писал самому Хой-ли-бао, чтобы он покорился. Государству Цзинь покорился дайляосский правитель Пин-чжэу{165}. Государь Тай-цзу манифестом объявил прощение жителям Пин-чжэу.[121] Тогда же он послал указ к Уцимаю, в коем писал следующее: "Я отправил нашего младшего брата Удубу[122] переселить народы всех поколений на восточную сторону гор. Но буйный Удубу безумно произвел тревогу, и народ, много терпя от него, отложился. Он нарушил мое повеление, потерял множество народа. За это надлежит предать его строгому суду. Но если скажется какое-либо сомнение в сем деле, то, заключивши его, подожди наказывать". Около сего времени покорились государству Цзинь жители крепости Чжи-чжэу, но потом отложились снова, распустили слухи в народе, что цзиньцы, по взятии крепости, сначала оказывают милости, но потом с насилием грабят. В опровержение сих слов вельможа Шилиай публично выхвалял добродетели государя Тай-цзу, но народ не верил. Посему Шилиай представил Тай-цзу-хану доклад следующего содержания: "Нет другого средства к усмирению народа, как издавши манифест и разослав с оным особых чиновников, объявить о ваших царских добродетелях и справедливости. Но после, когда будем воевать с государством Сунским, пусть оказывают милости тем, кто покорится, и побеждают только тех, кои сопротивляются. Таким образом, менее будет трудов для войска, и империя будет спокойна". Государь Тай-цзу, прочитавши доклад, весьма одобрил оный и посредством воззваний к народу восстановил спокойствие во всех поколениях. Цзиньскому государству покорились И-чжэу{166}, Цзинь-чжэу{167},[123] Сянь-чжэу, Чэн-чуань, Хао-чжэу и Цянь-чжэу{168}. Государь Тай-цзу издал указ следующего содержания: "Во всех поколениях недавно покорившихся округов умы народа еще не успокоились. Земледельцы начинают заниматься своими работами. Надлежит разослать гонцов и строго внушить военным чиновникам, чтобы они остерегались делать остановку в земледельческих работах, своевольно дозволив воинам чинить грабежи и насилие в народе". Во второй месяц Тай-цзу-хан призвал к покорности жителей крепости Синь-чжун-фу{169},[124] отправив к ним с указом Саба. Тогда же покорились государству Цзинь дайляосский губернатор Тянь-сянь из крепости Лай-чжэу и окружные начальники Души-хой из Ши-чжэу, Гао-юн-фу из Цянь-чжэу и Чжан-чэн из Жунь-чжэу.[125]{170} Прибыл сунский посол Чжао-лян-сы[126]{171}{172}{173}{174}{175}{176}{177}{178} со следующим предложением: "Сунский двор в замену пошлины столицы Янь-цзинь будет доставлять каждогодно дары, равные оной; он желает условиться о восстановлении границ; будет присылать подарки и послов с поздравлением в новый год и в день рождения императора и, определив место для торга, хочет производить торговлю". За сим он говорил еще о Западной столице. Государь Тай-цзу отправил в государство Сунское Инь-чжу-кэ и Дола. Тай-цзу-хан повелел, между тем, указом начальнику крепости Пин-чжэу разделить с сунским послом поровну шесть округов столицы Янь-цзин и объявил по сему случаю прощение всем преступникам. В сей же месяц, переменив название Пин-чжэу, назвал ее Южной столицей{179}, и Чжан-цзио[127] сделал комендантом новой столицы Нан-цзин. В третий месяц, когда Уцимай хотел казнить своего младшего брата Удубу за его буйство, вельможа Сибуши, увещевая его, говорил: "Братья суть ближайшие родственники. Если из любви, остановив правосудие, сделаешь отступление от законов, то в империи последует беспрерывная радость.[128] Удубу следует избавить от смерти. Если бы государь обвинил тебя за сне, скажи, что я склонил тебя к этому". Уцимай, согласясь на убеждения, дал Удубу семьдесят ударов палками и, заключив его в Тай-чжэу, донес о сем государю. Цзиньский главнокомандующий Шэ-е донес Тай-цзу-хану, что Елюй-ма-чжэ, Юй-ду, Уши и Дола вчетвером согласились отложиться, и что поэтому нужно заблаговременно взять предосторожность. Тай-цзу-хан призвал Юй-ду{180} и других, коротко говорил им: "Я приобрел империю, но я успел совершить великое дело при единстве мыслей и поступков с моими вельможами. Следовательно, не при помощи ваших сил сделал приобретение. Теперь я слышу, что вы хотите бежать. Если это правда, то я даю вам оседланных лошадей, военные доспехи и оружие. Говорю это, не обманывая вас. Но не надейтесь, что вас освободят от смерти, когда вторично будете схвачены мною. Если же хотите остаться здесь и служить мне, то не замышляйте противного. Я в вас также не буду сомневаться". Юй-ду и прочие, дрожа от страха, не нашлись, что ответить ему. Тогда государь, дав Долою семьдесят ударов палкой, другим всем оказал прощение. В четвертый месяц государь Тай-цзу дал войско генералам Валу и Валибу и послал их для преследования государя дайляосского к горам Инь-шань. Тай-цзу-хан отправил Сигуная и Полухо с повелением перевести воинский стан Чан-шэн-цзюнь и богачей и ремесленников из столицы Янь-цзин во внутренние области через заставу Сун-тин-гуань{181}. Цзиньские генералы Валу и Валибу, преследуя дайляосского Хэличжи, схватили его при Бошуй-ли.[129] Из дома дайляосского государя явились в подданство Цинь-ван, Сюй-ван и другие — всего пятнадцать человек. Из расспросов у них узнали, что дайляосский государь, бросив тяжести в Цин-чжун{182}, ушел с 10 тысячами войска к Ин-чжэу{183}. Император Тай-цзу снова послал Чжао-ли, Бэй-да, Валибу, Лэоши и Инь-чжу-ко преследовать его. Валибу, нагнавши государя дайляосского, сильно поразил его и захватил императорского сына Чжао-вана по имени Синиле и государственную печать. В пятый месяц комендант Южной столицы Чжан-цзио отложился со всем городом (и поддался государству Сун). Валибу и другие генералы представили императору дайляосского Чжао-вана Синиле, Елюй-даши, императорского зятя Жу-пу и государственную печать. Цзиньский генерал Улу-гуань явился к Тай-цзу-хану с детьми государя дайляосского: Цинь-ваном, Сюй-ваном и Юй-ао-е. Цзиньский генерал Далань водворил спокойствие на тридцати холмах в поколениях сугу, чо-ли и те-ни-ю{184}. Хой-ли-бао{185}, своевольно назвавшегося государем, умертвил его подданный.[130] Император Тай-цзу восстановил спокойствие между народом и чиновниками Южной столицы. Шестого месяца в день бин-шэнь император Тай-цзу, возвратясь по причине болезни в столицу Шан-цзин,[131] сделал Няньмухо главнокомандующим, Пуцзяну и Валу — его помощниками и, оставив им войско, повелел охранять границы юнь-чжунские. По прибытии в Ваду-шань-и{186}, Тай-цзу отправил гонца за Уцимаем с указом следующего содержания: "Государь дайляосский, совершенно погубивши свое войско, убежал в государство Ся{187}.[132] Говорят, что дайляосские генералы Тэле и Яошэ тайно возвели на престол Яли, сына государя дайляосского{188}.[133] Почему я оставил Няньмухо с тем, чтобы он взял против сего меры. Я долго воевал, и мои деяния сделались великими. Желая водворить спокойствие в приобретенных округах и уездах, я возвращаюсь. В половине восьмой луны приеду в город Чунь-чжэу{189}. Выйди ко мне навстречу с вельможами нашего рода".

Восьмого месяца в первый день было солнечное затмение. Когда цзиньский император Тай-цзу прибыл на северный берег Хунь-хэ, Уцимай явился к нему навстречу со всеми родственниками императорскими и чиновниками разных поколений. В день У-шень цзиньский император Тай-цзу скончался в будусском дворце Си-син-гун{190}. На престоле сидел девять лет; от рождения имел пятьдесят шесть лет. В девятый месяц Уцимай, прибывши с телом императора Тай-цзу в столицу Шан-цзин{191}, положил его в юго-западном углу крепости, в палате Нин-шень-дянь.

Император Тай-цзун назывался Чэн.[134] Его первоначальное имя Уцимай. Он был четвертым сыном Хорибу и младшим братом Тай-цзу Агуды от одной матери, имя которой Наланьши. Родился в первый год правления Тай-кан дайляосского императора Дао-цзуна, в лето И-мао и сначала был воспитан младшим дядей Инго. При войнах Тай-цзу, он постоянно управлял государством. В восьмой месяц седьмого года правления Тянь-фу скончался Тай-цзу. В девятый месяц Шэе, Удубу, Син-го и Вабэнь{192} со всем родом царским и чиновниками предложили Уцимаю воссесть на императорский престол. Уцимай не согласился, и при постоянном убеждении он оставался непреклонен. Тогда Вабэнь со своими младшими братьями, накинув на Уцимая желтую одежду[135] и, вложив в запястье печать, возвел его на престол императорский. Император Тай-цзун сделал жертвоприношение Небу и земле и объявил прощение всем преступникам внутри и вне столицы. Переменив название лет Тянь-фу, первый год своего правления назвал годом Тянь-хой; открыл хлебные магазины и раздавал хлеб семействам, имевшим в оном недостаток. Главнокомандующий войск Южной губернии{193} генерал Шэму[136] разбил Чжан-цзио. В десятый месяц император Тай-цзун отправил к Няньмухо, главнокомандующему двумя губерниями на юго-западе и северо-востоке{194}, сто грамот на чины, без означения имен и писал к нему: "Тебе поручены теперь в управление все дела сих областей. Возвышай достойных людей, смотря по надобности. Если опасаешься сделать замедление, посредством присылки ко мне докладов, то поступай во всяком деле по своему усмотрению". Монахи шанцзинского[137] капища Цин-юань-сы принесли к государю кости божества Фо. Тай-цзун приказал им взять обратно. Младший брат Тай-цзуна, Шэму, сразился с Чжан-цзио при Ту-елл-шань{195}, и войско Шэму потерпело поражение. В одиннадцатый месяц император Тай-цзун послал против Чжан-цзио генерала Валибу.[138] Валибу, выступив с войском Шэму из крепости Гуан-нин{196}, взял все провинции и уезды близь моря. После сего он сразился с Чжан-цзио на восточной стороне Южной столицы и сильно разбил его. Чжан-цзио убежал в государство Сунское. Когда жители столицы представили отца и двух сынов Чжан-цзио, Валибу предал их смерти. Валибу через своих посланцев спрашивал сунского вельможу Ван-ань-чжуна, почему он принял взбунтовавшегося Чжан-цзио, и потребовал его возвращения. Ван-ань-чжун, скрывши Чан-цзио, ложно объявил цзиньским посланцам, что у него нет его. При беспрестанных и настоятельных требованиях от Валибу Ван-ань-чжун умертвил человека, похожего на Чжан-цзио, и прислал в цзиньский лагерь. Но цзиньцы, узнав обман, говорили, что это не Чжан-цзио. Ван-ань-чжун, будучи доведен до крайности, выпустил Чжао-цзио и, предав смерти, представил его голову цзиньскому войску.[139]{197} Чжан-чжун-сы и Чжан-дунь-гу пришли из Южной столицы с покорностью к Валибу.

Валибу, присоединивши в спутники Чжан-дунь-гу одного из своих людей, послал их для переговоров в Южную столицу. Чжан-дунь-гу убил отправленного посла и снова отложился[140] Чжан-дунь-гу разделил на четыре отряда восемь тысяч войска и, выступив из крепости, пошел на сражение с Валибу. Валибу разбил его и несколько раз посылал к нему с требованием сдачи. Чжан-дунь-гу отвечал: "Мы беспрерывно сражались против вас, поэтому теперь из страха не покоряемся". Но когда Валибу повелел Чжан-дунь-гу сделать только поклон императору,[141] Чжан-дунь-гу отворил ворота и сдался.

Государь Тай-цзун за взятие Южной столицы раздал награды Валибу, всем военачальникам и войску. Кроме того, он дал Валибу пятьдесят безыменных грамот и десять серебряных изделий. Цзиньский генерал Лэоши разбил войско, находившееся у западной горы от города Шо-чжэу{198}, и взял в плен главнокомандующего Чжао-гуан-чжи. Генералы Валибу и Полашу поразили войско поколения иши-бода при Гуй-хуа-чжэу.

В двенадцатый месяц Тай-цзун своего младшего брата голунь-боцзилея Шэе повысил в амбань-боцзилея, а Вабаня, старшего сына Тай-цзу, сделал голунь-боцзилеем. Тай-цзун послал Лицзине в государство Сунское с известием о трауре.

Второе лето Тянь-хой. В первый месяц Уцимай сделал своего меньшего дядю Маньдукэ ашэ-боцзилеем{199} и советовался с ним о делах государственных. От сунского двора прибыли с требованием раздела городов в губернии Шань-си. Няньмухо и Валибу сделали доклад императору, в коем говорили: "Сунское царство приняло к себе наших перебежчиков и не возвращает их нам; пресекло сообщение с губернией Янь-шань{200} и, конечно, должно ожидать, что оно со временем нарушит клятву. Поэтому вовсе не следует отдавать Сунскому царству округов и уездов губернии Шань-си". Тай-цзун писал к ним в ответ, что это будет нарушением слов покойного государя, и повелевал без замедления отдать требуемые места. Тогда Няньмухо снова сделал представление следующего содержания: "Прежний государь при начале войны с Дайляо, желая напасть на него общими силами с царством Сун, обещал сему отдать области Яньские. Но когда Сун после окончательного договора вновь предложило, что оно пополнит годичную дань с тем, чтобы ему отдали все города губернии Шань-си; то покойный государь, отказавшись от прибавления дани, соглашался уступить шаньские владения. Но в клятвенном договоре было сказано: перебежчиков не принимать и не делать притеснений пограничному народу. Теперь царство Сунское, призывая к себе со всех мест перебежчиков, оказывает им покровительство. И когда, выписав имена убежавших, мы требовали их, то сунский вельможа Тун-гуань, обещая по условию возвратить их, не выдал ни одного из них. Если еще до истечения одного года после клятвенного договора оно поступило таким образом, то можно ли надеяться, что сохранит условия в будущее время? Притом западные границы еще не успокоены; с отдачей всех городов и крепостей Шань-си наше войско потеряет места для жительства. Положим, что со временем и восстановится порядок, но трудно, чтобы оный продолжился. Итак, пока не должно отдавать сих мест". Государь Тай-цзун согласился на доклад Няньмухо и отказал в отдаче.[142] Ли-цянь-сунь{201}, обладатель царства Ся, прислал посла с докладом, в коем писал, что хочет считаться заграничным вассалом. Тай-цзун отдал ему все места на север от Ся-чжай и на юг от горы Инь-шань, земли поколения Иши Ела и западные места Тулули{202}. Во второй месяц Тай-цзун постановил указом: тех, кто будет грабить и разрушать кладбища государей дайляосских, предавать за преступление смертной казни. Тай-цзун за заслуги, оказанные Няньмухо при расчетах с княжеством Ся и в истреблении царства Ляо, подарил ему десять лошадей: двух из них велел выбрать для себя, а остальных раздать главным начальникам войска. В четвертый месяц император повелел выкупить более 600 человек из семейств, вновь переселенных в Нин-цзян-чжэу, кои сами себя продали в рабство. Из царства Сун прибыл посол для жертвоприношения Тай-цзу. После чего Тай-цзун, назначив послами Гао-чжу и Пу-гу, отправил их в Сунское царство с вещами, оставленными покойным государем, а Гао-син-фу и Лю-син-сы туда же послал с известием о наследовании им престола{203}. В пятый месяц амбань Хулабу представлял императору, что прежде в корейских границах ежегодно ловили морских рыболовов{204} и соколов, а ныне корейские мореходы, остановив наших людей, отправившихся туда на двух лодках, всех их побили и забрали оружие. "Из маловажных причин, — заметил Тай-цзун, — несправедливо начинать войну. С сего времени без моего повеления свободно туда не ходить".

Когда Чжан-дунь-гу в Южной столице взбунтовался снова, Шэму, младший брат императора, взявши Южную столицу, Чжан-дунь-гу предал казни. В седьмой месяц помер Цзун-цзюнь, второй сын императора Тай-цзу{205} Гушида доносил государю, что корейцы, принимая наших перебежчиков, укрепили границы, умножив на оных войска, и, конечно, имеют другие мысли. Император послал к Гушидо указ следующего содержания: "Если они, приняв наших перебежчиков, нам не возвращают, то это для них служит пороком. По-прежнему не должно нарушать ни в коем случае обычая посылать послов для осведомления. Если они сделают нападение, то, выставив войско, сразись с ними. Но не смей прежде них сделать нападение. В таком случае, хотя бы одержал победу, будешь виновен". Отложилось колено уху{206} со всеми станицами. Тай-цзун послал против него Буцзяну, который и водворил в оном спокойствие.

В восьмой месяц Тай-цзун отправил послов в царство Сун для поздравления государя сунского со днем рождения. Главнокомандующий шестью поколениями Далань{207} разбил Чжао-гуя из колена яо-нянь{208} и казнил его генерала Хэлуцзао и других. Кроме того, он истребил все войска цзиньюаньские от горы Лотошань{209} и синчжунские. Император Тай-цзун прислал Даланю десять серебряных медалей. Десятого месяца в день У-у по случаю дня рождения государя Тай-цзуна прибыли с поздравлением послы из царств Сун и Ся. Чжао-гу-я, начальник поколения яо-нянь, пришел в подданство Цзинь со всем народом. Тогда же покорились жители города Син-чжун-фу. Главнокомандующий в юго-западной и северо-западной губерниях генерал Валу[143] представил императору следующий доклад: "Дайляосский чиновник сян-вэнь{210} по имени Дабуе прибыл с покорностью и объявляет, что Елюй-даши, назвавшись государем, постановил на юге и севере чиновников и имеет десять тысяч конницы. У дайляосского государя остается подданных не более четырех тысяч семейств и не больше, чем десять тысяч войска — пехоты и конницы; он остановился в Юй-ду-гу с намерением идти в Тянь-дэ". Тогда Тай-цзун повелевал ему: "Преследуя государя дайляосского, ты непременно должен держаться справедливости дела. Если же намереваешься воевать против Елюй-да-ши, то ожидай на это моего указа". В одиннадцатый месяц амбань Шэму, разрушив И-чжоу, взял гору Чаяшань и умертвил правителя Хань-цин-минь.

Третье лето Тянь-хой (год Бин-у). В первый месяц из царств Сун и Ся приезжали послы для жертвоприношения прежнему государю и с поздравлением по случаю преемства престола императором Тай-цзуном. Генерал Лауши захватил государя дайляосского Янь-си{211} в Юй-ду-гу. Император дал за сие Лэуши грамоту, в коей было сказано, что за смертное преступление Лэуши бить только палками, другие поступки ему прощаются.[144]{212}{213}{214}{215}{216}{217}{218}{219} Государь дайляосский был представлен императору Тай-цзуну, который объявил о нем в храме Тай-цзу. При представлении государя дайляосского Янь-си к Тай-цзуну, император, понизив его, сделал князем хай-бинь (ван). Генерал Сяо-па-цзинь приобрел яшмовую печать государя дайляосского и представил оную императору.[145] В шестой месяц Тай-цзун отправил в царство сунское вельможу Ли-юна с радостным известием о взятии государя дайляосского. Император Тай-цзун запретил законом во внутренних и внешних областях империи чиновникам и особам из императорского дома своевольно употреблять простой народ в работы. Правитель Южной столицы прислал шелк, выработанный дикими шелковичными червями в долине города Цзинь-чжэу. Тай-цзун обнародовал указ следующего содержания: "Сильные дома не должны покупать бедный народ и делать из него своих рабов. С того, кто будет покупать насильно, за одного человека берется пятнадцать, а кто купит обманом, с того за одного брать двух человек; и всем из таковых покупателей давать по сто ударов палками". В десятый месяц. Шэму, узнав, что сунские пограничные генералы Тун-гуань и Го-юэ-ши заготавливают военное оружие, донес о сем императору Тай-цзуну.[146] Няньмухо и Валибу убеждали государя начать войну с царством Сунским, и Тай-цзун согласился на их представление. Назначая полководцев на войну против царства сунского, он своего меньшего брата Шэе сделал главнокомандующим всего войска, Няньмухо — главнокомандующим левого крыла, а Вань-янь-си-иня — инспектором правого крыла, Елюй-юй-ду — главным командиром левого крыла, а затем повелел им выступать из Южной столицы (По кит. тексту: "...из западной столицы"; в Ган-му: "...на Юньчжун".) в область Тай-юань. Даланя назначил дивизионным генералом области шести колен; третьего сына Тай-цзу Валибу[147] сделал дивизионным генералом областного войска Южной столицы, а своего младшего брата Шэму — его помощником; сенатора Лю-янь-цзуна сделал дивизионным генералом китайского войска и повелел им из Южной столицы идти в область Янь-шаньскую. Тай-цзун воздвиг храм Тай-цзу в Западной столице. Сунский генерал Хань-минь-и, бывший на страже, с войском предался цзиньскому государству. В двенадцатый месяц Няньмухо, вступив в область Тай-юаньскую, покорил город Шо-чжэу. Валибу вступил со всем войском в Янь-шань и, сразившись с Сунскими генералами Гуюши, Чжан-ци-хой[148] и Лю-шунь-жень при реке Бохэ{220}, поразил сунское войско и множество побил оного. Генерал Пусянь разбил сунцев в проходе Гу-бэй-кэу. После сего Гуюши со своими военачальниками и войском поддался государству Цзинь, и все округи и уезды области Янь-шань сделались спокойны. Няньмухо взял Дай-чжэу{221}, и ему покорился народ горы Чжунь-шань{222}. Валибу разбил пятнадцатитысячный отряд сунский в Чжен-дин и взял приступом город Синь-дэ-фу{223}. Когда Няньмухо осадил Тай-юань, на помощь к оному пришли сунские войска из Хэ-дуна{224} и Шань-си. Няньмухо и Елюй-юй-ду вступили в сражение на северной стороне реки Фень-хэ{225} и разбил оных.

Четвертое лето Тянь-хой. Весною в первый месяц генерал Учжу{226}[149] взял Тан-инь{227} и покорил три тысячи войска. Табуе взял приступом Жуй-чжэу; генерал Дигубу овладел городом Ли-ян. В сей же месяц все войска перешли реку (Хуан-хэ) и взяли город Хуа-чжэу[150] Валибу отправил У-сяо-мина в столицу Бянь-цзин требовать ответа касательно принятия главного бунтовщика (т.е. Чжан-цзио) и присылки трех пиншаньских{228} генералов: Тун-гуань, Тань-чжень и Чжань-ду. Сунский государь Чжао-хой-цзун{229} бежал из столицы (в Бо-чжэу). По окружении всем войском столицы Бянь-цзин, сунцы прислали Ли-чжо и, сознаваясь в вине, просили мира. Валибу отослал Ли-чжо со следующим ответом: "Если хотите мира, то отделите нам области Тай-юань, Чжун-шань и Хэ-цзянь{230},[151] постановите границею Хуан-хэ, увеличьте годовую дань и в бумагах называйте государя старшим дядей". В день У-инь царство Сунское прислало аманатов: князя Кан-вана Чжао-гэу{231}[152] и чиновника шао-цзай{232} по имени Чжан-бань-чан, клятвенный лист государя сунского и карту (трех губерний). В бумаге было сказано, что государь великого царства Сун считается сыном, а государь великого царства Цзинь — его старшим дядей.[153]{233}{234} Цзиньское войско, оставив засаду, отступило и стало лагерем. Во второй месяц сунский генерал Яо Пин-чжун ночью с 400 тысячами войска{235}[154] напал на лагерь Валибу. Валибу разбил его. После сего войско снова осадило Бянь-цзин. Валибу послал в Бянь-цзин спросить о причине восстания войска сунского. Сунский государь Цинь-цзун пришел в большой страх. Он отправил Юй-вань-сюй-чжуна послом с бумагою и князя Су-вана-шу заложником на место Кан-ван-гэу. Посланные, прибыв в стан цзиньцев, говорили Валибу: "Мы сего дела не знаем. Яо-пин-чжун своевольно выступил с войском, и за это мы будем судить его". На основании сих слов, Валибу отослал обратно Кан-ван-гэу, отдал царству Сун Хуа-чжэу и Цзюнь-чжэу и повел войско назад[155] Няньмухо утвердил за собой Вэй-шэн-цзюнь, взял Лун-дэ-фу[156] и достиг Цэ-чжэу{236}. Инь-чжукэ осадил Тай-юань. Няньмухо возвратился в Западную столицу.[157] В четвертый месяц.[158] Валибу прислал своего младшего брата Учжу с донесением государю о победах. Генерал Гэн-шэу-чжун сильно поразил сунское войско при Си-ду-гу. В пятый месяц сунский генерал Чун-ши-чжун вышел с войском на границу; генерал Хо-нюй разбил его при хребте Ша-сюн-лин и убил самого Чун-ши-чжуна. В тот же день генерал Балису разбил отряд генерала Яо-гу в овраге Лунь-чжэу-гу. В шестой месяц Валибу представил императору трех слонов, им приобретенных. Государь сделал Валибу главнокомандующим правого крыла. Генерал Сяо-чжун-гун ходил послом в царство Сун. При возвращении из оного, взял письмо, которое государь сунский, скрыв в воске, поручил ему доставить к Елюй-юй-ду. Сунский государь советовал Юй-ду отложиться и перейти к нему. Сяо-чжун-гун сам донес об этом императору. И в восьмой месяц Тай-цзун, сделавши Няньмухо главнокомандующим левого крыла, а Валибу — главнокомандующим правой стороны, снова отправил их на войну против сунского царства.[159]{237} Сунский генерал Чжан-хао вышел с войском на Фэнь-чжэу{238}, но Бамису разбил его. Лэуши разбил сунского генерала Лю-чжень, выступившего с войском из Шэу-янь{239}. Няньмухо пошел на Западную столицу. Лэуши и другие генералы при реке Вэнь-шуй{240} поразили корпус Чжан-хао. По выступлении Валибу из Бао-чжэу вперед, в тот же день генерал Елюй-до разбил сунское войско при Сюн-чжэу{241}.[160] Генерал Нае разбил сунцев при горе Чжунь-шань. Из уезда Синь-чэн-сянь представили Тай-цзун-хану белого ворона. Генерал Тужань овладел городом Синь-лэ. В девятый месяц Няньмухо взял приступом Тай-юань и полонил пограничного начальника Чжан-сяо-шуня{242}. Генерал Гушаху взял уезды Пин-хо, Лнн-ши, Сяо-и и Цзе-сиу{243}.[161] Южная столица опять переименована в округ Пин-чжэу. Валибу разбил в Цзин-синь{244} корпус Чун-ши-мин, взял Тянь-вэй-цзюнь и овладел городом Чжэнь-дин;[162] охранявшего сей город Ли-мяо предал смерти. В десятый месяц Лэуши взял Фэнь-чжэу; ему же сдался город Ши-чжэу{245}. Пуча истребил Пин-дин-цзюнь{246}, и за сим покорился город Ляо-чжэу.[163] В одиннадцатый месяц Няньмухо из губернии Тай-юань пошел на Бянь-цзин; Валибу из Чжень-дин также выступил к Бянь-цзину. Няньмухо взял Вэй-шэнь-дзюнь, а Салада завладел крепостью Тянь-цзинь-гуань{247}. За сим Няньмухо взял Лун-дэ-фу. Хо-нюй перешел реку Мэн-цзинь{248}, и ему сдались Западная столица{249}, Юн-ань-цзюнь и Чжэн-чжэу.[164] Няньмухо еще завладел городом Чжэ-чжэу.[165]{250}{251} Войско Валибу перешло реку и овладело уездами Линь-хэ{252} и Да-минь. Кроме того, взяло Дэ-цин-цзюнь и Кай-дэ-фу, разорив Хуай-чжэу{253},[166] Валибу в тот же день достиг столицы Бянь-цзин. В первый день одиннадцатого прибавочного месяца{254} сунское войско вышло навстречу. Валибу разбил оное в сражении. Во второй день пришел к Бянь-цзин Няньмухо, и столица была взята, Сунский государь Чжао-цинь-цзун удалился в Цин-чэн{255}. В двенадцатый месяц в день Гуй-хай сунский государь Чжао-цинь-цзун покорился государству Цзиньскому и в тот же день возвратился в Бянь-цзин.[167]{256} Император Тай-цзун издал следующий указ: "Размышляя о государстве, мы находим, что его границы хоть и отдаленны, но война еще не прекращена; его пустыни и степи хотя и пространны, но на них еще не открыты пашни; чиновники хотя и укомплектованы, но жалования и степени оным еще не распределены; наконец, дани со внешних стран хотя и существуют, но число дворов для гостей еще недостаточно. Все это зависит от сил народа. Если не будем побуждать его печься о главном (земледелии) и не прекратим его беспечности, то, при общем желании государя и подданных, возможно ли иметь довольство? Правители народа, обнародовав сие повеление, да возбудят в нем ревность к земледелию".

Пятое лето Тянь-хой, первый месяц. Из Кореи приезжал посол с докладом, что князь корейский хочет быть заграничным вассалом.[168] Хотя Корейское княжество издавна имело дружественные связи, но клятвенного договора не представляло. Тай-цзун беспрестанно отправлял послов и с угрозами требовал оного, но все без успеха. Наконец, отправился в Корею Хан-фан и с настойчивостью требовал клятвенного договора. Князь корейский, собравши из своего княжества людей ученых, знающих древние и новые уставы, советовался с ними об ответе. Уже по прошествии десяти дней только решились дать следующий ответ Хан-фану: "Наше небольшое княжество двести лет служило царствам Сун и Ляо. И хотя не давало клятвенных обязательств, но обязанностей заграничных вассалов не нарушало. Теперь, служа высокому государству, мы должны последовать обыкновениям царств Ляо и Сун. Требуемые беспрестанно клятвенные договоры беспрестанно могут быть нарушаемы. Это не составит удовольствие для премудрых. Посему мы никак не решимся дать клятвенного обещания". Хан-фан говорил им на сие: "Ваше государство непременно хочет следовать древним обыкновениям. В древности император Шунь{257} в пять лет однажды совершал путешествие по империи, и четырежды являлись к нему князья всех уделов. Великие князья царства Чжэу{258} в шесть лет однажды обозревали государство, и однажды приезжали к ним удельные князья. В настоящее время наш государь, обозревая государство, часто путешествует на запад. Итак, ваш государь должен сам являться к нему". Корейцы, не находя слов для ответа, говорили: "Мы посоветуемся об этом". "Одним словом, — сказал Хан-фан, — решите дело касательно клятвенного договора и явки ко двору". После сего корейцы представили клятвенный договор. И Хан-фан возвратился. Вабэнь в чрезмерной радости говорил Хан-фану: "Кто мог, кроме тебя, совершить это дело! Отселе, — продолжал он, — надлежит выбирать людей, отправляемых в другие государства". Няньмухо и Валибу прислали доклад сунского дома Тай-цзун-хану о покорности. Вельможа Лю-ян-цзун представил императору, чтобы государя сунского опять утвердить из фамилии Чжао. Тай-цзун не согласился и сделал государем великого царства Чу{259} сунского министра Чжан-бан-чана.[169]{260}{261} В четвертый месяц цзиньское войско взяло Шань-фу и Го-чжэу{262}. Няньмухо и Валибу возвратили войско из столицы Бянь-цзин и привезли с собой двух государей сунских — Хой-цзуна и Цинь-цзуна и более 470 человек из их рода, государственную печать, императорские одежды и экипажи, жертвенные сосуды, музыкальные инструменты, планы, географические карты[170] империи и другие различные вещи, употребляемые императором. Император Тай-цзун издал указ, коим повелевал во всех поколениях хэсугуаньских и у вновь покорившихся народов разводить вступивших после подданства в брак в одной фамилии. В первый день пятого месяца сунский князь Кан-ван Гоу{263}[171] назвался государем в Гуй-дэ-фу;[172] Чан-бан-чан был умертвлен. Лоуши покорил сунские города Се, Цзян, Цы, Си, Ши, Хэчжун, Кэлань, Нинхуа, Баодэ и Хошань{264}.[173] Талань, сделав нападение на Шань-дун, взял Ми-чжэу{265}. Диху завладел Шань-чжэу{266},[174] и ему покорились жители Гуан-синь-цзюнь. В шестой месяц помер главнокомандующий левого крыла Валибу. Его по смерти наименовали Вэй-ваном. Шэму, по взятии Хэцзяньфу, разбил сунцев при Мочжоу, и ему сдался Сюньчжоу. Талань завоевал Цичжоу. Тогда же сдались Юннинцзюнь, Баочжоу и Шуньаньцзюнь{267}.[175] Зимой в десятый месяц из округа Ша-чжэу, княжества Хой-ху{268}, Халасань-хан прислал в Цзиньское государство посла с данью. Улиньда Тай-юй при Цзы-чжэу{269} разбил войско сунского генерала Ли-чжа, и ему покорился город Чжао-чжэу{270}. Алихо, вошедши в места Сюнь-чжэу, разбил неприятельское войско и взял Хуа-чжэу.[176] Сайли овладел городом Жу-чжэу{271}.[177]

Шестое лето Тянь-хой. В первый месяц Учжу разбил отряд сунского Чжэн-цзун-мэна в Цин-чжэу{272}; Инчжукэ взял Дэн-чжэу{273}. Мау взял Фан-чжэу{274}, завладел еще городом Цин-чжэу. Шэму завоевал Вэй-чжэу.[178] Дибугу разбил войско Чжао-цзы-фана. Салихэ поразил сунцев в Хэшане{275}. Когда корпус сунского генерала Ма-ко прибыл в Лэ-ань, генерал Цзун-фу, дав сражение, разбил оный. Цзиньское войско, узнавши, что сунский государь Гао-цзун[179] находится в Вэй-янь{276}, по причине наступления времени посевов, пошло обратно. Учжу разбил сунцев в Хэ-шань. Во второй месяц Балису взял Тан-чжэу и Цай-чжэу. Илагу разбил сунского генерала Тай-цзун-цзюня при Да-мин. В следующий день поразил его войско и взял в плен самого Тай-цзун-цзюня и Сун-чжуня. Кроме того, Балису взял Чжэнь-чжэу и разрушил Ин-чан-фу, Цзиньское войско снова покорило жителей Чжэнь-чжэу, передавшихся царству сунскому.[180] В сей месяц переселены на северную сторону реки жители городов Ло-ян, Сян-ян, Ин-чань, Жу-чжэу, Чжэн-чжэу, Цзюнь-чжэу, Фан-чжэу, Тан-чжэу, Дэн-чжэу, Чэнь-чжэу и Цай-чжэу.[181] Лэоши покорил Тун-хуа,[182] Цзин-чжао и Фын-сян{277}[183] и взял в плен сунского чиновника цзин-чжи-ши{278} по имени Фу-лян. Генерал Алинь разорил Хэ-чжун.[184]{279} В третий месяц Талань овладел городом Энь-чжэу.[185] В шестой месяц Тай-цзун, желая внести в историю деяния его предков, издал манифест, коим спрашивал об оных знающих. Он поручил Уе, сыну Полашу, и Елюй-ди-юэ описать оные. Уе и Елюй-ди-юэ, тщательно исследовав слова и дела предков, написали в трех частях книгу о деяниях десяти государей, начиная с прадеда Хорибу. Они подробно описали каждое поколение, воды с означением владетелей оных, села и деревни, не скрывая ни одного поступка во взаимных отношениях с царством Киданьским, в войнах с другими поколениями, в хитростях и обманах при посредничестве. Они во всем соблюли верность.

От Корейского княжества требовали подданных нюй-чжи, перешедших в оное после заключения мира с корейцами, бывшего при Тай-цзу, и в продолжении с лишком десяти лет не могли кончить дела по сему предмету. Уе представил по сему случаю доклад императору Тай-цзуну, в коем говорил следующее:" Амбань[186] слыхав, что нет добродетели, которая бы была выше повиновения Небу, и милости, которая была бы важнее благодеяния к подданным. Требуемые нами люди вообще суть потомки Учуня, Омуханя, Ахая и Ахэсуя — людей коварных, отложившихся и бежавших от нас прежде. В прежние времена мы призывали к себе народ четырех сторон, между тем, сии люди нам не покорялись. С того времени, как прежний государь вошел в дружественные связи с Кореей, они, узнав о нашей силе и величии и называясь одноплеменниками, один за другим изъявили желание перейти к нам в подданство. Но Корейское княжество, не внимая к нашим требованиям, не соглашалось с нами; отчего долгое время производилась война. Кажется, прошло уже около тридцати лет с того времени, и оно теперь только соединилось с нами. Люди того времени теперь все перемерли. Их дети и внуки обжились в тех местах и завели с туземцами родственные связи. Но так как мы не перестаем постоянно требовать их, то они не смеют там оставаться и отдаются нам. Разлучать ближайших родственников поистине несообразно с общим мнением. Напротив, оказывать сострадание к людям есть обязанность, всем свойственная. Если непременно будем отыскивать нашу собственность, говоря: то — твое, а это — наше, то сие не составит великой мысли оказывать ко всем одинаковую любовь.[187] В нашем государстве народа много, и оно в окружности простирается на десять тысяч ли. Итак, какая для нас польза в приобретении сих людей? Мы теперь потребовали их, и если нам не отдадут, то, при крепости оружия и храбрости войска, нам не трудно будет взять их. Но военные оружия суть орудия пагубные, а война — дело истребления, ими пользуются только в крайности. Корейский двор по обязанности заграничного вассала платит дань без упущения. Итак, если владетель княжества считается вассалом, то и его народ не есть чуждый для нас. Премудрые, следуя правоте, не осуждают за малые погрешности и в выполнении обязанностей не выжидают дней. По моему мнению, надлежит оказывать милосердие к подданным и делать великою добродетель послушания к Небу. Корейцы не называют наших перебежчиков своими. Итак, если мы, согласно с желанием сих последних, оставим наши требования, то и тогда мы как бы приобрели их". Государь Тай-цзун последовал сему представлению. Амбань Далань, отправив войска, взял Цы-чжэу{280} и Синь-дэ-фу.[188] Бунтовщик чженьдинский назвался главнокомандующим и царевичем. Но генерал Салихо усмирил его. В седьмой месяц сунский государь Гао-цзун прислал в государство Цзинь посла с докладом, коим просил мира.[189] Тай-цзун не согласился на оный и повелел указом выступить войску в поход. Двух сунских государей — Хой-цзуна и Цинь-цзуна — призвал в столицу Шан-цзин. В восьмой месяц Лэоши поразил сунцев при Хуа-чжэу{281}.[190] Утэла разбил сунское войско при реке Вэй-шуй{282} и взял город Ся-гуй.[191] В день Дин-чоу двум государям сунским поведено было одеться в простую одежду и явиться в храм Тай-цзу. Когда они увиделись с Тай-цзун-ханом, император Хой-цзуна пожаловал Хунь-дэ-гуном, а Цинь-цзуна — Чун-хунь-хэу[192] и в тот же день объявил о сем в храме Тай-цзу. Император, постановив названия должностей окружных (чжэу) и уездных (цзюнь) чиновников, также выдачу и прекращение им жалования, обнародовал о сем во внутренних и внешних областях империи.[193] В девятый месяц Шэн-го и другие генералы разбили сунцев при Пу-чэн{283}. Потом, снова поразив сунское войско при Тун-чжэу, взяли город Дань-чжэу.[194] В десятый месяц. Пуча Лэоши{284} разбил сунцев при Линь-чжэнь.[195] Хунь-дэ-гуна и Чун-хунь-хэу поселили в Хань-чжэу{285}.[196] Генералы Няньмухо и Цзун-фу, соединясь при Пу-чжэу{286}, пошли воевать царство Сунское. В одиннадцатый месяц Пуча Лэоши взял Янь-ань-фу и Пу-чжэу[197] и покорил Суй-дэ-цзюнь.

В двенадцатый месяц Учжу овладел Кай-дэ-фу.[198] Амбань Цзун-фу покорил Дай-мин-фу;[199] Гу-ша-ху взял Гун-чжэу{287}.[200]

Тянь-хой седьмое лето. Во второй месяц сунский вельможа Чжэ-кэ-циу из губернии Линь-фу{288} покорился государству Цзинь с жителями трех городов: Линь, Фу и Фын.[201] Лэоши, Сайли и Гушаху разорили Цзинь-нин-цзюнь{289}.[202] Охранявший город Сюй-хой-янь со всем войском сопротивлялся во внутренней крепости. Он хотел из осады напролом, но цзиньское войско схватило его. Цзиньские генералы требовали, чтобы Сюй-хой-янь сделал коленопреклонение, но он не кланялся. Его стращали смертью, приставив оружие, но он не показывал ни малейшего страха. После сего цзиньские генералы послали покорившегося генерала Чжэ-кэ-циу склонять его к покорности. Чжэ-кэ-циу был сват Сюй-хой-яня. Сюй-хой-янь, показывая на Чжэ-кэ-циу, жестоко порицал его. Так как его слова были нескромны, то его умертвили. Окружной начальник Сунь-ан и все его войско равно отказались от покорности, почему всех их казнили. В четвертый месяц Пуча Лэоши взял города Лу-чжэу{290}[203] и Фан-чжэу.[204] В пятый месяц Балису и другие генералы гнались за сунским государем Гао-цзуном до Ян-чжэу{291}.[205] В девятый месяц[206] Учжу разбил сунцев при Цзюй-ян и покорил сам город Цзюй-ян{292}. Кроме сего, покорил Цао-чжэу.[207] В десятый месяц сдались жители городов Цзин-чжао-фу и Гун-чжэу. Генералы Али, Дан-хай и Да-гао поразили сунское войско при Шэу-чунь,[208] чиновник ань-фу-ши по имени Ма-ши-юань покорился со всеми жителями города. Еще покорился город Лу-чжэу.[209] В одиннадцатый месяц Учжу взял Хэ-чжэу{293}.[210] Перешедши реку Цзян{294}, Учжу разбил корпус сунского главнокомандующего Ду-чунь при Цзян-нин{295}. Чэнь-бан-гуань, охранявший Цзян-нин,[211] сдался с жителями города.

В двенадцатый месяц Учжу взял Ху-чжэу{296} и истребил Хан-чжэу.[212] Генерал Алипу-лу-хунь гнался за сунским государем до Мин-чжэу и покорил Юэ-чжэу.[213] Да-гао, поразив войско сунского генерала Чжэу-вана при Сию-чжэу, вторично разбил его на северо-восточном углу города Хан-чжэу.[214] Алипу-лу-хунь разбил сунцев при Восточной крепости (Дун-гуань). За сим, перейдя реку Цао-э-цзян{297},[215] опять поразил сунцев на мосту Гао-цяо.[216] Сунский государь Гао-цзун ушел в море.[217]{298}

Восьмое лето Тянь-хой. В первый месяц император Тай-цзун, Хань-ци-сяня сделав председателем палаты, призвал его в столицу Шань-цзин. Когда Хань-ци-сянь представился императору, то Тай-цзун в изумлении сказал: "Сего человека я часто видел прежде во сне, а теперь вижу его наяву". С сего времени советовался с ним об уменьшении и пополнении обрядов и законов по древним уставам. Хань-ци-сянь был весьма сведущ в священных книгах и истории. Так как он знал постановления прежних государей, то исполнение какого-нибудь закона или отменение оного равно зависели от него. Хань-ци-сянь, будучи министром, при выборе чиновников принимал на себя обязанность в научении и поощрении молодых людей. Он умел различать способности людей, и в его время было много умных чиновников. Замечая ошибки государя, он, со скрытностью своего намерения, давал ему увещания.[218] Няньмухо, Вабэнь и другие вельможи весьма его уважали, и все люди того времени называли его мудрым министром. Алипу-лу-хунь овладел городом Мин-чжэу и взял в плен охранявшего сей город генерала Чжао-бо-э. Алибу и Шэлие взяли три сунских города — Тай-пин, Шунь-чан и Хао-чжэу{299}.[219] В том же месяце пришел в подданство государства Цзинь сунский главнокомандующий Ду-чунь со всеми подчиненными.[220] Во второй месяц Учжу, возвращаясь с войском от Хань-чжэу, взял Сиу-чжэу и Пин-цзян{300}.[221] В это время взбунтовалась столица Бянь-цзин. Генерал Да-дили снова овладел ею.[222]) Учжу при Чжэнь-цзяне вступил в сражение с сунским Хань-ши-чжуном и был разбит. В четвертый месяц Учжу вторично сразился с Хань-ши-чжуном при Цзян-нине, и войско Хань-ши-чжуна было разбито. Все войско цзиньское перешло Цзян.[223] За сим Алубу вступил в сражение с неприятелем при Чжэ-гао{301}, генерал Чжэу-ци сразился в Шэу-чунь и, наконец, Лэоши дрался с неприятелем в Шунь-хоа. Все три корпуса одержали победы (над неприятелем) и, покорив город Ли-чжэу, завоевали потом Бинь-чжэу{302}.[224] В пятый месяц император Тай-цзун законом запретил простолюдинам обоего пола свободно вступать в монашество, а детям не от одного отца или матери вступать между собой в супружество{303}. В седьмой месяц император отправился на теплые воды Восточной столицы; Хунь-дэ-гуна и Чжунь-хунь-хэу переселил в губернию Гулигайскую[225] в город У-го-чэн, который от Восточной столицы (сунской — Шан-цзин{304} ) находился на северо-востоке в 1000 ли. В девятый месяц император Тай-цзун наименовал Лю-юя[226] Хуандием великого царства Ци{305}, повелев ему потомственно называться сыном в отношении к дому Цзинь. Дай-мин-фу{306} был назначен ему столицей.[227] Генерал Цзун-фу разбил отряд сунского Чжан-сюня при Фу-пине. За сим сдались города Ио-чжэу[228] и Фынь-сянь-фу. В десятый месяц Государь Тай-цзун пожаловал сунским и ляосским чиновникам грамоты на следующие чины их государств{307}. В одиннадцатый месяц Цзун-фу взял Цзин-чжэу. Ему же сдался город Вэй-чжэу. Сверх того, Цзун-фу разбил отряд Лю-ни при Ватине. Ему покорился и Юань-чжэу.[229] Цзиньюаньский областной начальник Чжан-чжун-фу и начальник пограничного войска Ли-янь-ци поддались государству Цзинь. Мау и другие генералы разбили войско У-цзе при Лун-чжэу.[230] В двенадцатый месяц. Амбань Цзун-фу поразил войско сунского Лю-гуань-ши[231] при Си-хэ и ему сдался город Си-чжэу{308}. (Си-чжэу был Линь-тао-фу.)

Девятое лето Тянь-хой. Весной, в первый месяц, Пучагу, Валу и Вань-янь Тэли отправились для поражения Чжан-вань-ди, и при Бо-ма-ху{309} были разбиты неприятелем. Учжу и Алубу утвердили за собой округи Гун-чжэу, Тао-чжэу, Хэ-чжэу, Ло-чжэу, Си-нин-чжэу, Лань-чжэу, Ко-чжэу и Цзи-ши-чжэу{310}[232] и водворили спокойствие в областях Цзин-юань и Си-хэ. В десятый месяц, по завоевании от Салихэ Цинь-яня, государству Цзинь покорился Му-вэй с жителями города Хуань-чжэу{311}.[233] Учжу сразился с У-цзя в Хэшан-нань{312}[234] и войско Учжу потерпело поражение.

Тянь-хой, десятое лето. В четвертый месяц Няньмухо, Цзун-фу и Си-янь, явившись во дворец, говорили Вабэню: "Прошло много времени, как достоинство амбаня-боцзилея{313} сделалось праздным.

Если не утвердят ни за кем оного в настоящее время, то чтобы впоследствии не отдали его человеку недостойному. Хэла есть старший внук покойного императора. Его следует утвердить в сем достоинстве". Согласившись между собой, они вошли в палату императора и неотступно просили о сем Тай-цзуна. Император Тай-цзун, считая неприличным отвергнуть представления Няньмухо и других первостепенных вельможей, согласился на их убеждения. Он сделал Хэла амбанем-боцзилеем, Цзун-наня{314} — государственным хулу-боцзилеем, Вабэня[235] государственным боцзилеем левой стороны, а Няньмухо — государственным боцзилеем правой стороны{315}, повелев ему исправлять должность главнокомандующего надо всем войском. Цзин-фу[236] сделал главнокомандующим левого крыла. После сего император Тай-цзун дал указ Хэла следующего содержания: "Ты — старший внук Тай-цзу; посему я тебя сделал амбанем-боцзилеем. Отселе не принимай участия в играх с детьми, выдавая себя за малолетнего, тщательно усовершайся в добродетелях". В двенадцатый месяц Салихо завоевал город Цзинь-чжэу.

Тянь-хой, одиннадцатое лето. В первый месяц Салихо, разбив войско У-цзе при крепости Жао-фын-гуань, взял Ян-чжэу и вошел в Син-юань-фу.[237]{316} В одиннадцатый месяц амбань Учжу завоевал места Хэшанюаньские.

Двенадцатое лето Тянь-хой. Во второй месяц Салихо поразил войско У-цзе в Гу-чжэнь.[238]

Тринадцатое лето Тянь-хой. Первого месяца в день Цзи-сы (т.е. 23 числа) император Тай-цзун скончался во дворце Мин-дэ-гун. На престоле сидел тринадцать лет; от роду имел шестьдесят один год.

Император Си-цзун назывался по имени Дань; его первоначальное имя было Хэла. Он был внук Тай-цзу Агуды и сын Фын-вана Син-го; имя его матери Пу-ча-ши{317}. Родился он в третье лето правления Тянь-фу императора Тай-цзу. В первый месяц тринадцатого лета Тянь-хой император Тай-цзун скончался. Си-цзун преемственно занял престол императорский и обнародовал о сем указ во внутренних и внешних областях империи. Он отправил послов в княжества Ци, Корейское и Ся известить о трауре и объявить о наследовании им престола. Сверх того, послал указ к Лю-юю — государю княжества Ци, коим повелевал, — ему с сего времени называться вассалом и отнюдь не именоваться сыном. В третий месяц император Си-цзун государя Тай-цзуна по смерти почтил титулом Вэнь-ле-хуанди, а в храме предков дал имя Тай-цзун и похоронил его в Хэ-лин. После того младшего государственного боцзилея и главнокомандующего Няньмухо сделал чиновником тай-бао и, поручив в управление три палаты{318},[239] назвал его Цзинь-го ваном. В четвертый месяц помер Хунь-дэ-гун-чжао-цзе{319}.[240] В девятый месяц Си-цзун, возводя по смерти на степень императора своего отца Фын-вана Син-го, назвал Цзинь-сюань хуандием, в храме предков дал ему имя Хой-цзун, свою родственницу Пу-ча-ши почтил названием Хой-чжао-хуан-хэу. Императрицу Хэ-ши-ле-ши{320} и Тань-гуа-ши назвал Тай-хуан Тай-хэу.

Четырнадцатое лето Тянь-хой. В восьмой месяц император Си-цзун своих предков девяти колен, дедов и баб, почтил по смерти титулами императоров и императриц{321}. Прадеда Сянь-пу назвал Цзин-юань Хуанди, а в храме предков почтил именем Ши-цзу. Сына Сянь-пу, Уру, назвал Дэ-хуандием, а его сына Баха — Ань-хуандием (Ань-ди). Сын Бахая, Суйхэ, назван Дин-чжао-хуандием, а в храме предков — Сянь-цзуном. Сын Суйхэ, Шуру, назван Чэн-сян-хуандием, в храме предков — Чжао-цзуном. Угунай, сын Шуру, наименован Хой-хуань-хуандием, в храме — Ши-цзуном. Хорибу, второй сын Угуная, наименован Шэнь-су-хуандием, в храме предков — Ши-цзуном. Четвертый брат Хорибу, Полашу, назван Му-сянь-хуандием, в храме предков — Су-цзуном. Енгэ, пятый брат Хорибу, наименован Сяо-пин-хуандием, в храме предков — Му-цзуном. Уяшу, старший сын Хорибу, назван Гун-цзянь-хуандием, в храме предков — Кан-цзуном. Жертвенники Сянь-пу, Угуная, Хорибу, Тай-цзу и Тай-цзуна оставлены неприкосновенными.

Тянь-хой пятнадцатое лето. В седьмой месяц помер главнокомандующий трех палат, князь Цзинь-го-ван Нимаха на пятьдесят восьмом году от рождения,[241] по смерти он пожалован титулом Чжэу-сун-ван. Элу, седьмой сын Тай-цзу, и Хуру, второй сын Тай-цзуна, — оба сделаны князьями. Далань сделан старшим главнокомандующим и произведен в достоинство князя царства Лу; Учжу сделан правого крыла главнокомандующим и возведен в достоинство Шэнь-вана. В одиннадцатый месяц понижен король царства Ци по имени Лю-юй и наименован князем Су. В двенадцатый месяц император Си-цзун будущий год переименовал в первое лето правления Тянь-цзюань и обнародовал прощение.

Первое лето правления Тянь-цзюань. Сунский двор прислал[242] тайно Даланю подарки. После чего Далань убеждал императора Си-цзуна отдать царству Сунскому места Хэнаньские, и император, согласясь на представления, отдал сии места сунцам. В восьмой месяц император свою резиденцию назвал Шан-цзинь, а целую область наименовал губернией Хой-нин-фу; прежнюю столицу Шан-цзин{322} назвал Северной столицей. В девятый месяц император Си-цзун повелел чиновникам нюйчжи, киданьским и китайским давать жалованные грамоты на их природных языках. В десятый месяц запрещен вход с саблей во дворец чиновникам, кои достоинством ниже князя первой степени.

Тянь-цзюань второе лето. В четвертый месяц император Си-цзун определил парадное платье для чиновников, являющихся во дворец. Из царства Сунского прибыл посланник с благодарностью за уступление области Хэнаньской. В шестой месяц император Си-цзун говорил вельможам, по сторонам стоящим: "В книге обрядов и правления я нахожу, что во времена танского Тай-цзуна государь и министры разговаривали между собой, каковое обыкновение считаю весьма достойным подражания"{323}. "Это происходило оттого, — отвечал академик Хань-фан, — что танский император Тай-цзун с кротостью и вниманием делал вопросы, а Фан-сюань-лин, Ду-жу-хой и другие вельможи были исполнены к нему верности. Сия книга, хотя и мала, но она достаточна для подражания". Император продолжал: "Танский Тай-цзун был хороший государь в одном колене, но каков был танский император Мин-хуан{324}?" "После танского Тай-цзуна, — отвечал Хань-фан, — только Мин-хуан и Сянь-цзун могут считаться лучшими государями. Впрочем, Мин-хуан был хорош при начале, но под конец переменился{325}. При начале он с трудом приобрел престол, и после сего, посредством вельмож Яо-гуна и Сун-цзина, действовал справедливо; таким образом, в его правлении Кай-юань было спокойно. Под конец, сделавшись нерадивым, правление возложил на коварного Ли-линь-фу; от сего в его правление Тянь-бао[243] было смутно. Если бы под конец мог быть рачителен, также как при начале, то для него бы нетрудно было достигнуть правил Тай-цзуна". Император одобрил слова Хань-фана. Император Си-цзун снова спросил: "Каков был государь Чжэу Чэн-ван{326}?" Хань-фан отвечал, что в древности тот считался государем мудрым. "Чэн-ван, — сказал тогда император, — хотя и почитался государем мудрым, но и он был мудр при силах Чжэу-гуна. Люди последующих времен были не признательны к Чжэу-гуну за то, что он казнил двух своих старших братьев: Гуань-му и Цай-му. По моему мнению, он сделал сие для пользы государства, и осуждать его за это не следует". В седьмой месяц старший сын Тай-цзуна, князь Сун-го-ван Пулуху, и седьмой сын Тай-цзу, князь Янь-го-ван Эргуень{327}, согласясь между собой, хотели отложиться. Император Си-цзун, узнав об этом, казнил обоих. В девятый месяц сунский император прислал в государство Цзиньское послом вельможу Ван-луня с просьбой о возвращении тела его родителя и доставлении матери Вэй-ши{328}. Ван Лунь был задержан.

Третье лето Тянь-цзюань. В пятый месяц главнокомандующий Лу-го-ван Далань, при обнаружении его замыслов, отложился и бежал из столицы Янь-цзин в царство Сунское. Учжу настиг Даланя в Ци-чжэу и предал его смерти. За сим, при совещании императора Си-цзуна о войне против царства Сунского, Гамбу (Вабэнь){329} и другие вельможи говорили, что сунский государь Кан-ван-гэу, забыв великие милости и не помышляя о благодарности за оные, сделался горд и ненасытен в желаниях; что если в настоящее время не обуздать его, то чтобы впоследствии не было трудно помышлять о сем. "Сунцы, — сказал на сие император, — быть может, вообразили, что нам не взять мест Хэнаньских. Но главнокомандующий Учжу прежде долгое время находился в южных областях и знает все выгоды и неудобства оных. Итак, его надлежит отправить для завоевания". После чего он предписал, чтобы главнокомандующий Учжу из Ли-яна[244] шел на Бянь-цзин, а военный император Салихэ, выступив из Хэ-чжуна, шел на Шань-си. Итак, Учжу из Лияна вошел с войском в места столицы Бянь-цзин. Салихэ из Хэ-чжуна вступил в Шань-си. Учжу, отрядив генерала Кун-янь-чжэу, завоевал Бянь-чжэу и Чжэн-чжэу. Ван-бо-лун взял Чэнь-чжэу; генерал Лю-чэн взял Ло-ян{330}. Сам Учжу со всем войском завоевал по порядку сунские города: Хао-чжэу{331},[245] Шунь-чан-фу, Гао-чжэу[246] и Жу-чжэу. Генерал Салихэ поразил сунское войско при Фын-сяне. В шестой месяц Салихэ, оставив всех своих генералов, сам с легкою конницей отправился вперед и разбил сунцев при Цзин-чжэу. Сунское войско побежало в Вэй-чжэу. Салихэ, преследуя его, побил его во множестве. В сие время, по причине жары, войска Учжу и Салихэ возвратились в Бянь-цзин. Когда Учжу прислал с донесением императору Си-цзуну о своих победах, царедворцы на поздравление писали стихи и представляли императору. Император, прочитав оные, сказал: "В век спокойствия должно уважать просвещение; так было в древности". В восьмой месяц император Си-цзун постановил степени царевен и княжен, а равно императорских зятьев. Так как в это время у императора Си-цзуна не было наследника, то некто, оклеветывая перед государем старшего министра Си-иня, донес, будто бы Си-инь вольно говорил на стороне, кому достанется престол. Император Си-цзун, поверив сему доносу, дал Си-иню следующий указ: "Твои тайные замыслы коварны и злы.[247] Ты вообразил, что нет государя, и произносимые тобою речи противозаконны. Говорят, что ты тайно рассуждаешь о том, кому достанется престол? Я давно слышал о сем. Итак, твои злые намерения сделались явны". Он повелел Си-иню умереть. Равно предал смерти за совещание младшего министра Сяо-цина, сына Си-иня, по имени Чжао-у, старшего полководца Бада и Мэньдая. В одиннадцатый месяц император Си-цзун потомка Конфуция в сорок девятом колене Кун-фаня возвел в достоинство янь-шэн-гуна. Император, узнав о невинности Си-иня, весьма сожалел о нем. Он говорил Цзун-сяню{332}: "Си-инь был с большими заслугами и умерщвлен безвинно. Каково будет, если я употреблю на службу его потомков?" Цзун-сянь отвечал: "Когда Ваше Величество, вспоминая о Си-ине, употребите его потомков, то этим окажите им большую милость. Но не сделав известною невинность покойного, возможно ли употребить его потомков?" "Вельможа, — сказал император, — твои слова справедливы". Он в тот же день возвратил Си-иню все его достоинства и за сим его внука, по имени Шэу-дао, сделал академиком{333}.[248]

Тянь-цзюань четвертое лето. В первый месяц вельможи поднесли Си-цзуну титул: Чунь-тянь-ти-дао-цин-мин-вэнь-у-шэн-дэ-хуан-ди{334}. И с сего времени он начал носить императорскую одежду и шапку с висячими кистями. По сему случаю император приносил жертву в храме Тай-цзу и обнародовал милостивый манифест. Лета правлений переименовал в первый год Хуан-тун и утвердил закон о возведении жен в достоинства.

Во второй месяц император государя ляосского Янь-си наименовал по смерти Юй-ваном; сунского Хунь-дэ-гуна Чжао-цзи назвал Тянь-шуй-цзюнь-ваном, а сунского Чунь-хунь-хэу Чжао-хуань{335} — Тянь-шуй-цзюнь-гуном{336}. Си-цзун сам ездил для жертвоприношения в храм Конфуция; обратясь к Северу сделал двукратное поклонение. По возвращении император говорил вельможам, с боков стоящим: "В лета юности я был свободен, но не знал учения, теперь весьма сожалею о том, что годы и месяцы проведены во тще. Конфуций, хотя и не имел знаменитых достоинств, но его законы достойны уважения, и в продолжении нескольких тысяч веков с удивлением смотрели на оные. Итак, всякий, кто желает быть совершенен, должен о сем стараться". После чего император денно и нощно занимался чтением книг Шу-цзин, Лунь-юн, об истории Пяти династий, дайляосской и других.{337}

В пятый месяц не стало правителя трех палат, визиря и князя Лян и Сун Вабэня, Когда император отправлялся к нему сам, астрономы представляли, что во дни сюй и хай{338} не должно сетовать. Государь на сие сказал: "Отношения государя и вельможи подобны отношениям ближайших родственников. Возможно ли устраняться родственникам?" За сим, отправившись, он предался горькому плачу и семь дней после сего не занимался делом. В шестой месяц не стало сына Тай-цзу Цзи-вана Ару (Алу){339}. Император ездил к нему, и в продолжении семи дней не занимался он делами. Он похоронил его тело, как и Вабэня.

В девятый месяц генерал Учжу отошел для завоевания области Цзян-наньской{340}. По переходе реки Хуай-хэ{341}, он послал в царство Сунское бумагу, в коей обвинял государя сунского. После сего прибыл с бумагою сунский посол и просил возвратить войско обратно. Тогда Учжу, постановив границею Хуай-хэ, пошел обратно. В двенадцатый месяц Уе, пятый сын Полашу, написав три тетради дел предков, представил оные императору Си-цзуну. Император возжег благовония и, стоя, принял книгу; наградил всех участвовавших в составлении записок следующими чинами.

Хуан-тун второе лето. Во второй месяц у императора родился сын Цзи-ань. Си-цзун обнародовал прощение. Из царства Сунского прибыл послом вельможа Цао-сюнь с обещанием каждогодно представлять 250 тысяч лан серебра и 250 тысяч кусков шелковых тканей, сделать границею реку Хуай-хэ и вечно из рода в род хранить нерушимые клятвенные обещания. В третий месяц император Си-цзун, вследствие примирения с царством Сунским, отправил в оное амбаня Лю-сянь{342} с императорской одеждой и короной, с яшмовою бланкой и грамотой о возведении на престол; сделал сунского Кан-ван-гэу императором и возвратил его мать Вэй-ши. Кроме того, тела прежней Кан-вановой жены Син-ши, его отца Тянь-шуй-цзюнь-вана[249] и жены Тянь-шуй-цзюнь-вана Чжэн-ши отослал в Цзян-нань. Император Си-цзун своего сына Цзи-инь сделал наследником престола. После сего он обнародовал внутри и вне империи о сделании сунского государя вассалом. В пятый месяц император не занимался государственными делами. С прошедшего лета император пристрастился к вину. Он пил беспрерывно днем и ночью с его приближенными вельможами. Когда министры являлись к нему с увещаниями, то государь, подавая им вино, говорил; "Вельможи! Я знаю ваши намерения, сегодня пью в последний раз и с завтрашнего дня перестану". Но опять пил по-прежнему. Император Си-цзун угощал всех вельможей в тереме У-юнь-лоу. Он тогда только прекратил подчивание, когда уже все перепились. Двенадцатого месяца в день Цзя-шень скончался наследник престола Цзи-инь.

Третье лето Хуан-тун. В шестой месяц жители области Тай-юань поймали зверя се-чжай{343}[250] и представили императору Си-цзуну.

Хуан-тун четвертое лето. В восьмой месяц император Си-цзун, без причины разгневавшись, умертвил своего сына Вэй-вана Дао-цзи. В одиннадцатый месяц в области Хэшо{344} было землетрясение. По сему случаю император предписал указом простить жителям тех мест годовую подать; если у задавленных во время землетрясения не осталось людей, кои бы их похоронили, то чиновники пусть прикажут оброчным,[251] собравши их, трупы зарыть; во-вторых, жителей Шань-си, Пу-чжэу, Ся-чжэу, Жу-чжэу и Цай-чжэу{345},[252] кои разбрелись по причине голода и продали самих себя в рабство, выкупить за счет казны и возвратить в прежние их места.

Пятое лето правления Хуан-тун. Тогда как император Си-цзун денно и ночно пил вместе с приближенными вельможами, а чиновники не смогли делать ему увещания, министр Уе представил ему увещательный доклад. Тогда император перестал пить и объявил об этом чиновникам. В десятый месяц император Си-цзун, прославляя по смерти своего деда — императора Тай-цзу, почтил титулом Ин-цянь-син-юнь-чжао-дэ-динь-гун-жуй-шень-чжуан-сяо-жень-минь-да-шень-у-юань-хуан-ди. В двенадцатый месяц государь почтил по смерти титулом императора Тай-цзуна — Ти-юань-инь-юнь-ши-дэ-чжао-гун-чжэ-хай-жинь-шэн-вэнь-ле-хуан-ди{346}

Хуан-тун шестое лето. В первый месяц император Сн-цзун всех потомков Тай-цзу возвел в достоинство князей. В пятый месяц помер корейский владетель Ван-цзе!{347}. Император Си-цзун отправил посла для жертвоприношения и преемственно сделал корейским князем Сяня. В девятый месяц Си-цзун воздвиг памятники на могилах: Сюй-вана Валибу — за разрушение столицы Бянь-цзин, Жуй-цзуна Олидо — за водворение спокойствия в Шань-си, Чжень-вана Васая — за истребление царства Дяй-ляо, на могилах Лэоши и Инчжукэ равно за их заслуги. В сей месяц не стало Цао-вана Лю-юй.

Седьмое лето Хуан-тун. В четвертый месяц император Си-цзун давал пир в палате Бянь-дянь и, напившись до безумия, умертвил президента палаты доходов Цзин-ли. В сие время принял правление Учжу. Губернатор Тянь-гу, твердый и правдивый, был способен высказать людям их поступки, а имевшие с ним дружбу были все люди ученые. С Тянь-гу хотели сдружиться Цай-сун-нянь, Сюй-линь и Цао-ван-чжи, но он отверг их дружбу. Цай-сунь-нянь, озлобившись, оклеветал Тянь-гу перед Учжу, и Учжу донес на него императору. После чего Тянь-гу, Си-и, Син-цзюй-чжань, Ван-чжи, Гао-фын-тин, Ван-сяо, Чжао-и-син и Гун-и-цзянь — всего восемь ученых были вместе преданы смерти. Так погибли мудрые! В одиннадцатый месяц император Си-цзун сделал Вань-янь-ляна, внука Тай-цзу и сына Вабэня, старшим советником в Сенате.

Хуан-тун восьмое лето. В четвертый месяц окончена история царства Дайляосского. Император, еще повысив Вань-янь-ляна, сделал чиновником пин-чжан-чжен-ши{348}. В восьмой месяц Учжу, окончив историю о Тай-цзу, представил императору Си-цзуну. Император возжег благовонные свечи и стоя принял оную. В десятый месяц помер правитель трех палат, визирь и главнокомандующий всех войск Юэ-го-ван Учжу. В одиннадцатый месяц старший министр Цзун-сянь и помощник министра Бин-дэ представляли императору, что начальников округов и уездов (цзюнь){349} надлежит определить из природных нюй-чжи. "Подданные империи все суть мои дети и слуги, — отвечал им император. — Когда будем делать между ними различие, тогда возможно ли будет достигнуть единства? Не употребляй на службу людей сомнительных и не имей сомнения в служащих, говорит пословица. Отселе употребляйте людей всех мест нашей империи, смотря на их способности". Вань-янь-ляна, снова возвысив, сделал министром и поручил в его управление три палаты.

Девятое лето Хуан-тун. Четвертого месяца в день Жинь-шень ночью при сильном ветре шел дождь. Громовой удар, разразившись над спальней императорской, зажег оную. Огонь показался из угла покоев и проник во внутренность спальни; загорелись занавеси и перегородки, и государь перешел в другие покои. В день Дин-гоу в Ли-чжэу{350}[253]{351} дрались драконы. Поднялся сильный ветер, от коего разрушались дома и здания присутственных мест. Черепицу, дерева, людей и животных уносило оным за десять ли и далее, несколько сот человек при этом лишились жизни. В пятый месяц император Си-цзун, увидя такую перемену в природе, вознамерился обнародовать милостивый манифест и поручил академику Чжан-цзюню написать по сему случаю обвинительный указ (в коем государь обыкновенно сознается в своих погрешностях, бывших причиной необыкновенных явлений в природе). Чжан-цзюнь, полагая, что кто хочет соответствовать внушениям Неба, тот должен глубоко винить себя, сочинил указ, в коем выражался, что по несоответствию добродетелей государя с его обязанностями Небо своим величием захотело показать его неправды. Кроме того, в указе были употреблены выражения: лишенный добродетелей, помраченный умом, слепец, ребенок и другие подобные. Император Си-цзун в сие время весьма был благосклонен к Сяо-ли. Хитрый и злой Сяо-ли, ласкательствуя Пэй-мань, императрице хана Си-цзуна, был во вражде с Чжан-цзюнем. Давая превратный толк сему указу, он представлял императору, что "несоответствующий обязанностям" есть совершенный беззаконник, слова "не имеющий" означают одинокого, не имеющего родственников, "помраченный умом" значит не разумеющий дел подданных, "слепец" значит лишенный зрения и, наконец, слово "ребенок" выражает дитятю, не могущего еще ходить; что все сии выражения сочинены китайцами в порицание государя. Император, чрезвычайно разгневавшись, приказал Чжан-цзюня вывесть из палаты вниз, где сделал ему несколько сот ударов палками. Но Чжан-цзюнь не умер. После сего слуги императорские схватили нож, вонзили оный в уста и таким образом умертвили его, труп изрезали в мелкие куски. Император Си-цзун наградил за сие Сяо-ли лучшим поясом из кости носорога. В сей же день простил всех преступников, заключенных в темницах шанцзиньских. Император спрашивал вельможей: "Кто научил Чжан-цзюня написать такой указ?" Старший министр Цзун-сянь отвечал, что его научил Вань-янь-лян. Для императора сии слова были неприятны, и он, понизив Вань-янь-ляна, послал его во внешние провинции в должности сенатского прокурора. Вань-янь-лян, миновав Среднюю столицу, достиг городка Лян-сян, как император Си-цзун прислал к нему гонца и повелел возвратиться. Ваньянь-лян, не постигая причины возвращения, в большом страхе прибыл обратно. Император Си-цзун снова Вань-янь-ляна сделал чиновником пин-чжан-чжэн-ши. После сего Вань-янь-лян еще больше сделался боязлив и осторожен. Он с помощником старшего министра Тан-гуа-бянем{352}, младшим министром Бинь-дэ и чиновником да-ли-цин{353} по имени У-дай советовался об утверждении нового государя, лишивши престола настоящего императора. При сем Вань-янь-лян, считая себя старшим внуком императора Тай-цзу и надеясь, что непременно его утвердят на престоле, говорил им: "Если начнем великое дело, то кого сделаем императором?" Тан-гуа-бянь и Бинь-дэ сначала не думали возвести на престол Вань-янь-ляна, поэтому Тан-гуа-бянь отвечал, что есть младший брат Цзао-ван Чан-шень. Вань-янь-лян еще спросил: "Кто будет ему преемствовать?" "Преемствовать может Алань, сын Дэн-вана", — отвечал Тан-гуа-бянь. "Но Алань, — заметил Вань-янь-лян, — есть дальний родственник царский. Как он может сидеть на престоле?" "Князь! — сказал тогда Тан-гуа-бянь, — не намерены ли Вы сами утвердиться на престоле?" "В самом деле, — отвечал Вань-янь-лян, — оставив меня при такой крайности, кого утвердим?" После сего они утром и вечером делали тайные совещания. Вельможа Тэ-сы, усомнясь в Тан-гуа-бяне и его сообщниках, донес императрице Пэй-мань{354}, что Тан-гуа-бянь и его сообщники часто делают между собой тайные совещания. Императрица Пэй-мань пересказала сии слова императору Си-цзуну. Си-цзун сильно разгневался и, призвав Тан-гуа-бяня, говорил ему: "О каком деле ты советовался с Вань-янь-ляном и что хотите со мной сделать?" Он бил Тан-гуа-бяня палками. Вань-янь-лян, озлобясь за сие на Чан-шэна, Аланя и Тэ-сы{355}, начал с ними вражду. В сие время некто Сунь-цзинь в области Хэнаньской назвался младшим братом императорским Ань-ча-дай-ваном. Си-цзун, думая, что никто, кроме Чан-шэна и Сала, не называется царским братом, предположил, что непременно в сем участвует Чан-шэн. Он послал Тэ-сы допросить Чан-шэна, но подозрения оказались несправедливыми. Вань-янь-лян, зная сомнения императора в Чан-шэне решился при сем случае оклеветать его. Он говорил императору: "В Хэнани восстал Сунь-цзинь, и этому есть причина. Он не назывался другим именем, а назывался императорским младшим братом Да-ваном. У Вашего Величества младшие братья суть только Чан-шэн и Сала. Тэ-сы исследовал дело неверно, от сего оно оказалось несправедливым". Император Си-цзун поверил этому и, по совету Вань-янь-ляна, послал Тан-гуа-бяня и Сяо сделать допрос Тэ-сы. Тан-гуа-бянь с жестокостью делал допрос Тэ-сы, и Тэ-сы, будучи вынужден пытками, ложно объявил, что Чан-шэн точно виноват. Тогда император Си-цзун казнил Цзу-вана Чан-шэна и его младшего брата Сала, также Тэ-сы и Аланя. Таланя, младшего брата Аланя, император не хотел казнить. Но Вань-янь-лян говорил ему: "Если казнил старшего брата, то ужели оставишь младшего?" После сего и Талань был убит. Император Си-цзун почитал Вань-янь-ляна преданным себе, более и более возвышал его в должности и не понимал его обманов. В одиннадцатый месяц Си-цзун умертвил императрицу Пэй-мань и повелел ввести во дворец Самао — жену Цзу-вана Чан-шэна. После сего император, уехав на охоту, прислал с оной человека умертвить княгинь Дэ-фэй, Угулунь-ши, Цзя-гу-ши и Чжан-ши. В двенадцатый месяц Си-цзун, возвратясь с охоты, еще умертвил в своей спальне княгиню Пэй-мань-ши. Вань-янь-лян, зная, что все вельможи находятся в страхе, решился начать дело вместе с зятем императорским Тан-гуа-бянем, с находившимся при императоре Да-син-го и десятниками императорских телохранителей Пуса-хуту и Аличухо. В эту ночь Хуту и Аличухо были на страже внутри дворца. Они послали Лао-сэна для объяснения с Да-син-го. Во вторую смену стражи Да-син-го взял тайно печать императорскую, под предлогом царского повеления отворил ворота и призвал Тан-гуа-бяня и других. Вань-янь-лян, скрывши при себе меч, со своим зятем Тэ-сы последовал за Тан-гуа-бянем. Стража, охранявшая ворота, не подозревая Тан-гуа-бяня, как царского зятя, пропустила их. Уже по достижении ими внутренних покоев, телохранители императорские догадались о их намерении. Тогда Тан-гуа-бянь и другие извлекли мечи, готовы были начать убийства; почему никто не осмелился сопротивляться им. Хуту и Аличухо вошли в переднюю императора. Государь искал меча, который клался, по обыкновению, на кровати, но оный от Да-син-го заранее был спрятан в другое место. Хуту и Аличухо, войдя в спальню, закололи императора. За ними вошел Вань-янь-лян и начал рубить государя. Кровь лилась струями на лицо и одежду Вань-янь-ляна. Император скончался на 31 году от рождения; царствовал пятнадцать лет.

Первоначальное имя Вань-янь-ляна было Дигунай. Он был второй сын Ляо-вана Вабэня; имя его матери — Даши. Родился в шестое лето Тянь-фу императора Тай-цзу. В третий месяц девятого года Хуан-тун император Си-цзун сделал его чиновником тай-бао и повелел управлять тремя палатами. В двенадцатый месяц Вань-янь-лян умертвил императора Си-цзуна. Биндэ и его сообщники еще были в нерешительности, кого возвести на престол. Хуту сказал им: "Мы прежде согласились возвести чиновника пин-чжан-чжэн-ши. Теперь зачем снова входить в сомнение?" И Вань-янь-ляна возвели на трон, и все поклонились ему, желая долголетия. После сего, ложно объявив, будто бы император Си-цзун советовался об избрании императрицы, созвали главных вельмож и предали смерти Цао-го-вана Цзун-миня{356} и старшего министра Цзун-сяня. Узнавши о сем, старшая мать Вань-янь-ляна Ту-шань-ши и любимая жена Тай-цзу Сяо-ши в изумлении смотрели одна на другую. "Хотя император и нарушил законы, — говорили они, — но его вассал должен ли поступать таким образом?" За сим Ту-шань-ши явилась во дворец. Увидев Вань-янь-ляна она не сказала ему никакого приветствия, за что Вань-янь-лян весьма озлобился на нее. В этот же день Биндэ сделан старшим министром, а Тан-гуа-бянь — младшим; Удай сделан чиновником пин-чжан-чжэн-ши, Хуту — старшим чиновником (Цзо) фу-дянь-цзянь, Аличухо — младшим фу-дянь-цзянь{357}, Чжэнь — старшим полководцем{358}, а Дао-син-го — чиновником гуан-нин-инь{359}. Потом новый император повысил чинами двадцать особ, начав с визиря Уе. Он издал милостивый манифест и лета правления Хуан-тун переименовал в первое лето Тянь-дэ. Вань-янь-лян, призвав Сяо-ли и обвиняя его, говорил: "За какой проступок умертвил ты Чжан-цзюня? И за какие заслуги ты получил награду?" Сяо-ли был не в состоянии отвечать ему. "Для меня не трудно казнить тебя, — продолжал Вань-янь-Лян, — только служащие могут почесть меня мстящим за обиду". После сего он лишил Сяо-ля чинов и повелел ему возвратиться в свою деревню. Император Вань-янь-лян министров Биндэ, Тан-гуа-бяня, Удая и других, сообразуясь с их заслугами, одарил серебром, тканями, лошадьми и рогатым скотом. Затем в храме Тай-цзу повелел им дать клятву в верности. Вань-янь-лян своего отца Вабэня почтил по смерти титулом: Сянь-гу-хуи-дао-вэнь-чжао-у-ле-чжан-сяо-жуй-мин-хуан-ди{360}, в храме предков назвал его Дэ-цзун.

Тянь-дэ второе лето. В первый месяц Вань-янь-лян свою старшую мать Ту-шань-ши и родную Даши{361} назвал императрицами (хуан-тай-хэу). Вань-янь-лян издал манифест, состоящий из семи статей, коими убеждал чиновников быть внимательными к должностям и иметь заботливость о земледелии, тщательно наблюдать награды и наказания, делать известными добрые качества людей низшего состояния, оказывать милости бедным, с бережливостью употреблять казенные имения и обращать внимание на способности нижних чинов. Отправил послов в царства Сун, Корейское и Ся с объяснением причин, по коим сверг с престола Си-цзуна и сам вступил на оный. Во второй месяц Вань-янь-лян своего сына Юань-шеу возвел в достоинство Чун-вана. Понизив по смерти прежнего императора Си-цзуна, назвал его Дун-хунь-ваном{362}. Вельможи почтили Вань-янь-ляна титулом: Фа-тянь-ин-юнь Жуй-у-сюань-вэнь да-мин-шень-сяо хуан-дн (подражающий Небу и получивший предопределение, искусный полководец, славный ученый, премудрый, совершенный и сынопочтительный император), о чем обнародовано указом. Вань-янь-лян еще при Си-цзуне, зная знаменитость и силу потомков императора Тай-цзуна, внутренне боялся их. В сие время, условясь с Сяо-юй{363} погубить их, он пригласил через посланного седьмого сына Тай-цзуна Цзун-бэня и других играть в мяч. Сам Вань-янь-лян вышел на верхний этаж терема, а внизу оного приказал скрыться Тэ-сы и других. За сим, как скоро прибыл Цзун-бэнь, Цзун-мэй[254] и Тан-гуа-бянь, то были схвачены и преданы смерти. Вань-янь-лян, опасаясь, что между подданными может произойти сомнение по причине несправедливого убийства Цзун-бэня и других царских родственников и первостепенных вельмож, вторично советовался с Сяо-юй, и по взаимному согласию заставили Сяо-юй, друга Цзун-бэня, донести, что Цзун-бэнь, Цзун-мэй и Тан-гуа-бянь составили заговор. Под тем же предлогом он казнил после сего министра Биндэ, главного управляющего Восточной столицы Цзун-и, главнокомандующего Северной столицы Бянь-янь, более семидесяти потомков императора Тай-цзуна, с лишком тридцать человек из потомков Нимаха и более пятидесяти человек из царского поколения — всех более ста пятидесяти человек. Вань-янь-лян еще питал ненависть к потомкам Шэе, меньшего брата императора Тай-цзуна, по причине их силы и знаменитости. Итак, он вознамерился истребить первостепенных вельмож из сего дома и тайно условился в сем с Табуе{364}. В это время главнокомандующий столицы Бянь-цзин, царский родственник Салихэ был во вражде с Табуе. Табуе заставил Яо-шэ донести,[255] что он поднял письмо, писанное Салихэ к своему сыну Цзун-ань, которое сей последний выронил за дворцовыми воротами. В этом письме описывался изменнический заговор, составленный вместе с Цзун-и, сыном Шэе и Мулле. На основании сих слов Вань-янь-лян предписал палате исследовать дело. Цзун-ань, не сознаваясь, говорил при допросе: "Если бы в самом деле такое письмо прислал ко мне отец, тогда я скрыл бы его под кожею моего тела и, при всем том, боялся бы, чтобы его не обнаружить. Возможно ли, чтобы я бросил его за ворота?" Судьи подвергали его жестоким пыткам, но Цзун-ань нимало не изменил своего мнения. После сего подвергли пыткам Сао-ху. Его поставили на раскаленные угли, и Сао-ху, не могши вытерпеть, ложно признал донос справедливым. Наконец, стали пытать Цзун-и, сына Шэе. Цзун-и равно был не в силах вынести пыток и ложно сознался в действительности дела. "Мы знаем, — говорил он, — что нам не будет помилования: пусть же скорее умертвят, чем по-пустому заставлять себя тиранить". Но Цзун-ань говорил: "Ныне, хотя дело и остается неясным, но ужели наша повинность останется неизвестною и за гробом? До конца жизни не приму на себя клеветы". Он умер, не сознавшись виновным. Для умерщвления Салихэ в Бянь-цзин был отправлен Силухунь. Весь род Салихэ, любимая княгиня Тай-цзу Сао-ши, Мулие, потомки князя вэйского Вадая, Хулицзя и Хао-сиу-ши[256] и все потомки младшего брата Тай-цзуна Шэе были преданы смерти. В двенадцатый месяц члены астрономического приказа доносили о явлении облаков, предзнаменующих счастье. Император сказал на сие: "В соответствие каких добродетелей, во мне замеченных, вы известите о сем явлении? Отселе не доносить мне о счастливых предзнаменованиях. Напротив, если примете худой признак, вы для моей предосторожности попеременно обязаны доносить о сем".

Третье лето Тянь-дэ. Вань-янь-лян учредил высшее казенное училище Го-цзы-цзянь. В тот же день, призвав прокурора{365} Чжао-цзы-фу и других, сказал: "Господа! В докладах вы весьма часто следуете пристрастию, я не слышу, чтобы вы когда-либо обнаруживали недостатки других. Это мне весьма неприятно. С сего времени вы непременно должны доносить мне о чиновниках, не следующих законам, не опасайтесь их важности и силы". Когда Вань-янь-лян отъезжал на облаву, его сопровождали за город министры и нижние чины. При расставании с ними император, остановив коня, в наставление сказал: "Господа! Употребляя вас в должности, я не щажу ни высоких достоинств, ни большого жалования; теперь слышу, что накопилось весьма много дел. Не от того ли происходит сие, что мы, заботясь о собственном покое, не думаем о делах народа. Теперь я буду обращать особенное внимание на заботливость и беспечность вашу и по ним чинить награды и наказания, почему каждый из вас должен стараться о своих обязанностях". Во второй месяц Вань-янь-лян сказал своим приближенным: "Вчера, в день рождения наследника, императрица прислала мне одну весьма редкую вещь. Прошу вас, господа, осмотреть ее". Он вынул из желтого мешочка картину, изображающую земледельческие работы. "Сей подарок, — продолжал Хай-линь, — императрица доставила с тем намерением, чтобы наследник, родясь в чертогах, не мог не знать тех трудов, кои переносит народ при возделывании полей. За это я весьма ее одобряю". В четвертый месяц Вань-янь-лян объявил указом, что он переселяется в Янь-цзин. Чиновники, от коих зависели распоряжения по сему предмету, составили план дворца яньцзиньского, избрав день для заложения оного и место, соответственно началам Инь и Янь{366} и пяти стихиям, представили на утверждение императора. Император, рассмотрев их представление, сказал: "Благоденствие и несчастье царственного дома зависят от добродетелей, а не от места. Императоры Цзе и Чжэу{367}[257] избирали для своих резиденций места счастливые, но какие приобрели от сего выгоды? Избрали ль места государя Яо и Шунь?" В пятый месяц придворные члены убедительно просили императора увеличить комплект жен во дворце для большего размножения потомков. Вань-янь-лян приказал Ту--шань-чженю сказать им следующее: "Из жен умерщвленных прежде заговорщиков весьма многие близки по родству со мною. Я согласен принять их". Сяо-юй отклонял от сего Вань-янь-ляна. "Недавно казнены потомки из царского поколения, — говорил Сяо-юй, — отчего внутри и вне столицы весьма много неблагопристойных толков. После сего следует ли поступать таким образом?" Но император не слышал его, и жена Ши-лу-го, сына Цзун-бэня, жены сыновей Цзун-гу — Хулила и Хушида, жена Фулиханя, младшего сына брата Биндэ, взяты были во дворец. В сем году помер императорский сын Чун-ван Юань-шэу.

Тянь-дэ четвертое лето. Во второй месяц Вань-янь-лян сделал наследником престола своего сына Гуан-ина, о чем обнародовано указом внутри и вне столицы. Вань-янь-лян был некогда в любовной связи с Тан-гуа Дин-гэ, женой Удая, о чем знала ее служанка Гуй-дэ. В настоящее время через сию служанку он сделал Дин-гэ следующее предложение: "Издревле государи имели по две императрицы. Можешь ли ты убить своего мужа и быть моею?" Тан-гуа Дин-гэ на сие ему отвечала: "Для меня постыдны и предосудительны поступки молодости, тем паче ныне, когда пришли в возраст мои дети, могу ли решиться на подобное дело?" Вань-янь-лян, по получении этого ответа, снова послал сказать Дин-гэ: "Если ты не решишься умертвить своего мужа, то я истреблю весь ваш дом". Тан-гуа Дин-гэ пришла в большой страх и в свое оправдание говорила: "Мой сын Удабу находится постоянно при своем отце, почему нет возможности умертвить его". Вань-янь-лян отослал Удабу на службу, сделав его чиновником фу-бао-ди-хэу{368}. Итак, — сказала после сего Тан-гуа Дин-гэ, — дела остановить невозможно". И во время охмеления своего мужа Удая, приказала Го-вэнь и Го-лу удавить его. Вань-янь-лян, услышав о смерти Удая, притворился весьма опечаленным, но по совершении похорон он взял Тан-гуа Дин-гэ и сделал побочной женой. Тан-гуа Дин-гэ при жизни своего мужа Удая питала склонность к слуге Янь-ци-эр; она подарила ему в то время одежду. Спустя долгое время по взятии во дворец, Вань-янь-лян отдалился от нее, и в ней вновь возродилась страсть к Янь-ци-эр. Через трех монахинь, имевших вход во дворец, она потребовала от Янь-ци-эр данную ему одежду. Янь-ци-эр понял ее мысль и насмешливо отвечал присланным: "Княгиня, сделавшись богатою и знаменитою, забывает меня!" После сего Тан-гуа Дин-гэ решилась, употребив хитрость, ввести во дворец Янь-ци-эра. Опасаясь, чтобы стража, находящаяся при вратах, не открыла его, Дин-гэ сложила в ящик грязное белье и приказала слугам отправиться с оным за Янь-ци-эром. Стража открыла ящик и пересмотрела в нем белье. Дин-гэ, по узнании о сем, послала человека сказать бывшим на страже следующее: "Я жена царская, по какому праву вы осматриваете мою одежду? Я донесу на вас императору". Находившиеся на страже пришли в большой страх и, называя свой поступок достойным смерти, обещались впредь не делать сего. Посланные за Янь-ци-эром, посадили его в ящик и, когда в оном несли его во дворец, стража не осмелилась сделать осмотра. Янь-ци-эр по входе во дворец нарядился в женское платье и более десяти дней оставался в оном между прислужницами. Но, наконец, узнала о сем Гуй-гэ и донесла о сем императору. Император чрезвычайно был раздражен и приказал казнить Тан-гуа Дин-гэ, трех монахинь и Янь-ци-эра. Гуй-гэ пожалована была за сие титулом Синь-го Фу-шэнь.

В сие время Улу, внук Тай-цзу, находился в Шань-дуне в должности чжи-ань-фу{369}. Вань-янь-лян, услышав о необыкновенной красоте его жены Улинь-даши, потребовал ее к себе. Улинь-даши рассуждала сама с собой: "Если умереть здесь, то Вань-янь-лян непременно казнит моего мужа, но когда, согласясь на его требование, я отправлюсь и умертвлю себя на дороге, тогда мой муж останется безопасен". "Князь! — сказала она, обратясь к своему мужу. — Я буду помнить себя и не посрамлю своего супруга". Потом, призвав управителя княжеского дворца, говорила ему: "Тебя любит князь, как родного, молись за меня Духу Дун-ио{370}; клянусь Небом и Землею, что я не забуду князя". Наконец, она собрала всех слуг и говорила им: "Я с малолетства считалась супругой князя и не отступала от своих обязанностей. Беспорядки в семействах часто происходят от злословий и клевет, коими злые рабы раздражают своего господина. Вы все издавна служите князю, помните его прежние милости и не будьте неблагодарны. Нарушившего мои увещания я буду видеть и после смерти". При сих словах все заплакали. Улинь-даши отправилась из Чжи-нань-фу. Сопровождавшие княгиню знали, что она решилась до свидания с Вань-янь-ляном умереть, и строго смотрели за нею до города Лян-сян. Здесь сопровождавшие ее показали небольшую беспечность, и княгиня, воспользовавшись сим случаем, умертвила сама себя.

Пятое лето Тянь-дэ. В первый месяц Вань-янь-лян, пристрастясь к охоте, не занимался государственными делами. Во второй месяц Вань-янь-лян решился навсегда перенести резиденцию из Шан-цзина{371} (Средней столицы) в другое место. Второй сын Мэолянху по имени Андахай, отклоняя его, говорил: "Бросать место, в коем предки сделались царями, и переселяться на другое неприлично". Вань-янь-ляну не понравились его слова, почему и оставил Андахая в Шан-цзине. Он переехал в Янь-цзин и здесь в первый раз завел вещи, употребляемые в церемониалах. Император сам избирал для своего сераля девиц из домов почетных граждан и более ста тридцати ввел в свои чертоги. Лета правления Тянь-дэ переименовал в первое лето Чжэнь-юань. Янь-цзин сделал Средней столицей, всю область оной назвал губернией Да-син-фу; Бянь-цзин назвал Южной столицей, а Среднюю столицу (Шан-цзин) — Северной. В четвертый месяц скончалась родная мать Вань-янь-ляна — императрица Да-ши. В десятый месяц император, в бытность свою на охоте в Лян-сян, духа кумирни (находящейся на холме) Ляо-ши-ган почтил титулом Лин-ин-ван. До вступления своего на престол Вань-янь-лян, проезжая однажды мимо кумирни{372}, взял гадательные кости и, молясь духу кумирни, сказал: "Если мне суждено иметь небесное предопределение,[258] то в свидетельство сего пусть выпадет счастливый знак". Он бросил кости, и выпал счастливый жребий. Затем снова, молясь духу, говорили: "Когда случиться по твоему показанию, то буду чествовать, Если же случится напротив, то я разорю твой храм". После сих слов он еще сделал гадание костями, и снова выпал счастливый знак. Поэтому в настоящее время он почтил именем сей храм.

Чжэнь-юань второе лето. В первый месяц старший министр Сяо-юй, главнокомандующий в Чжэнь-днн Фан-цзя, прокурор{373} Сяо-чжао-чжэ и дивизионный командир в Бо-чжэу{374}[259] Яо-шэ составили заговор против государя. Вань-янь-лян, будучи предупрежден в этом, всех их казнил. В одиннадцатый месяц Вань-янь-лян позволил вход во дворец девицам из своего роду, помещая их при своих женах; по всем залам он приказал разостлать ковры и, раздевши донага всех жен, забавляясь, бегал за ними.

Третье лето Чжэнь-юань. В четвертый месяц в продолжении семнадцати дней был туман, и не светило солнце. В девятый месяц Вань-янь-лян говорил к министрам и их помощникам: "Дела государя надлежит всячески хранить в тайне. Вчерашнего числа, еще до последования моего указа Чжан-чжун-фу и Чжан-цин уже знали о пожаловании им наследственных достоинств. Эти дела от вас делаются известными. Если во второй раз кто-либо из вас поступит подобным образом, непременно будет казнен". Вань-янь-лян отправил министра Пуса Шигуна и генерала Хубала в Шан-цзин за гробами Тай-цзу и Тай-цзуна и за своей старшей матерью — императрицей Ту-шань. По прибытии их обратно, император сам выехал навстречу (в Ша-лю-хэ{375} ). Он поставил своих приближенных по сторонам с пучками прутьев и, сделав коленопреклонение перед императрицею, сказал: "Твой сын, забыв сыновнюю любовь, долго не имел попечения о тебе, за сие накажи его сими прутьями". Императрица подняла его и сказала: "Если простой народ любит своих детей за умение их управлять домами, кольми паче, не должна ли я любить моего сына, способного управлять империей?".[260]{376} Она гневно закричала на державших розги, чтобы они удалились.

После сего Вань-янь-лян занялся охотой, а убитую из своих рук лань принес в жертву двум дедам. Потом отправился в путь. По прибытии в столицу, фобы двух предков зарыли в горе Да-фань-шань{377}.[261]

Чжэнь-юань четвертое лето. В первый месяц министры и все вельможи поднесли Вань-янь-ляну титул Шэн-вэнь шень-у хуанди (премудрый и воинственный). Лета правления переименовали в первое лето Чжен-лун, и обнародовано прощение. В шестой месяц помер Чжао-цинь-чжун. В восьмой месяц Вань-янь-лян отправил в Шан-цзин своего родственника Уду для вывоза костей десяти прадедов, следовавших с Сянь-пу. Он погреб их в горе Да-фань-шань.

Второе лето Чжен-лун. Во второй месяц Вань-янь-лян, уничтожая княжеские достоинства, пожалованные прежде, отобрал данные на оные грамоты. Из находившихся в живых понижал, держась порядка, князей первой и второй степени; из умерших понижал первостепенных. Назначив срок, повелел во всех бумагах, казенных и частных, замарать значащиеся степени княжеские и уничтожить все памятники с надписями, находившиеся на могилах умерших.[262] В десятый месяц Вань-янь-лян предписал разрушить старый дворец в Хой-нин-фу, дома вельможей и монастырь Чу-цин-сы, выровнять места, на коих находились сии здания, и обратить их в пахотные поля. В сей же месяц начата выливка медной монеты.

Чжен-лун третье лето. В первый месяц заболел третий сын Вань-янь-ляна, Синь-сы Абу. Лечивший его президент врачебной управы Се-ю-чжен и доктор Ань-цзун-и не имели успеха: Синь-сы Абу помер. На другой день по смерти, он наименовал Су-ваном. Вань-янь-лян в сильном негодовании за смерть своего сына казнил Се-ю-чжена, доктора Ань-чжун-и и кормилицу, а дядьку бил палками и лишил чинов. В сие время чиновник цзянь-и-дай-фу по имени Ян-бо-сюн был по очереди во дворце и в разговорах со своими сослуживцами говорил: "Причина смерти Су-вана есть его воспитание вне дворца. На стороне, сколько бы ни старались о воспитании вверенного дитяти, но попечительность других никак не сравнится с заботливостью отца и матери. И существовал ли такой обычай при дворе прежде?" Его слова были пересказаны императору. Вань-янь-лян сильно разгневался и, призвав Ян-бо-сюна, сказал ему: "Ты — вассал, можешь ли осуждать государя за государственные постановления,[263] и следует ли тебе судить о делах, случающихся внутри дворца? Когда я бываю болен, не выхожу в тронную, и вельможи не могут делать без меня поклонения.[264] При всем том, все дела представляют мне на рассмотрение в моем кабинете. Если дело касается смертного преступления, то, не делая окончательного решения оному, виновного повелеваю заключить в темницу и на время остановить казнь. Что касается до выдачи предписаний чиновникам, отрешаемым от мест и определяемым к оным, то при сем, хотя и происходит замедление, но может ли быть от сего какая-либо польза или вред? Справедливо, что в свободное время для своего развлечения я всегда слушаю звуки арф и свирелей. Между тем, в Книге правления (Шу-цзин) сказано, что без меры предающиеся сладострастию и звериной ловле, наклонные к пьянству, страстно любящие музыку, занимающиеся постройкою высоких чертогов и украшающие внутренности оных — подобных качеств государи губят свое царство.[265] Но сие сказано в предосторожность государям, кои, забывши о своем царстве, совершенно предаются сим страстям. Что же касается до меня, то хотя я и повелеваю греметь музыке, потрясающей небо и землю, но мой министр осмелится ли по своему произволу дать кому-либо должность? Мой чиновник дерзнет ли взять подкуп, и кто смеет судить обо мне заочно? Ты как адвокат царский{378},[266] если имеешь о чем говорить, должен говорить прямо. Если твоим словам не последую, вина вменяется мне. Зачем же говорить о мне заочно?" "Государь свят и премудр, — отвечал Ян-бо-сюн, — и никто не имеет права тайно говорить о нем. Безрассудный вассал за свои преступные речи заслуживает все роды смерти. Но он дерзает умолять Ваше Величество о помиловании". После сего Вань-янь-лян сказал: "Сначала я был намерен казнить тебя, теперь повелеваю дать двести ударов палками". Он сделал ему сорок ударов и, вспомнив его прежнюю дружбу, приказал освободить. В седьмой месяц Вань-янь-лян своего сына Гуан-яна возвел в достоинство Тэн-вана. В девятый месяц Тэн-ван Гуан-ян помер.

Четвертое лето Чжен-лун. Во второй месяц Вань-янь-лян приказал исправить крепость Средней столицы, а генералу Сюй-вэнь поручил в Тун-чжэу снарядить военные суда. Он решился начать войну с царством Сун и предписал главнокомандующим областями набирать войска из поселений по всем губерниям, внося в списки всех, имеющих не менее двадцати и не более пятидесяти лет от роду, хотя б родители были преклонных лет и имели нескольких сыновей, не соглашаться и тогда оставлять при них одного{379}.[267] Кроме того, разослать особых чиновников для освидетельствования в квартирах главнокомандующих по губерниям заготавливаемого военного оружия. В сие время в Южной столице (Бянь-цзин) строился дворец; поправляли Северную столицу и по всем областям приготовляли военное оружие. Требовавшиеся для сего материалы были взымаемы с народа, от чего цены на оные возвышались до чрезмерности.[268] Крестьяне были доведены до крайности. Они убивали коров и отдавали кожи и жилы на тетиву для луков, были убиваемы даже свиньи, собаки и степные птицы. Президент врачебной управы Ци-цзай решился отклонить императора от его намерения, но не находил случая явиться к нему. В это время заболела княгиня Юань-фэй, и Ци-цзай был призван для освидетельствования ее болезни. Ци-цзай, явясь к императору, представил ему увещательный доклад следующего содержания: "Наши предки, твердо держась законов политики, вели брань с нарушителями сих законов и менее, нежели в десять лет, истребили царство Дайляосское и усмирили царство Сунское. В то время был Тай-цзу и Тай-цзун — мудрые и сильные государи, а их вельможи Няньмухо и Моулянхо были искусные и храбрые полководцы. Но и они не могли соединить империи, места Цзян-хуайские{380} и Башу[269] оставили во владении сунцев. Теперь, напротив, нет ни умных вельмож, ни храбрых полководцев, могущих сравниться с древними и, сверх того, нам неприлично без причины объявлять войну сунцам. При сем надлежит также взять во внимание то, что с исправлением Средней столицы и постройкой столицы Южной, с заготавливанием военного оружия и набором войска увеличены казенные работы и налоги. Народ, обремененный податями и службами, изъявляет ропот. Итак, предприятие Вашего Величества невозможно по неудобоисполнимости. Равным образом явления в природе не соответствуют предприятию. Течение звезд неблагоприятное: в Ян-чжэу[270] оказывается зловредный дух, производящий бедствия в войске, и не явилась еще планета Венера (тай-бао). Армия, отправившаяся на войну прежде её явления, непременно потерпит поражение. Притом, по причине испарения вод, морское войско не может продолжать своего плавания безостановочно, а в местах Цзян-ху{381} находится множество ручьев и ключей, почему конница не в состоянии преследовать неприятеля.[271] Сие составляет местные невыгоды войны". Вань-янь-лян прочитал доклад и, в сильном гневе от резкости выражений оного, приказал Ци-цзая казнить на главной улице, а его дом конфисковать. В империи все жалели о кончине Ци-Цзая.

Чжен-лун пятое лето. Во второй месяц в Хэ-дуне и Шань-си было землетрясение. От сильного ветра в селениях (цзюнь) Чжень-жун и Дэ-шунь{382} валились дома, причем множество задавлено было жителей. Вань-янь-лян послал в разные губернии Гао-чжи и Хай-гоу для осмотра пойманных мятежников, повелев всех их казнить, посредством разрывания на части, распиливания, сжигания и колесования (отнятия рук и ног). В третий месяц в уезде Дун-хай-сянь{383} подняли бунт два селянина Чжан-ван и Сюй-юань с прочими. Вань-янь-лян, получив о сем известие, повелел Сюй-вэню, Чжан-хун-синю, Ли-вэй-чжуну и Сяо-а-ва взять девятьсот человек морского войска и отправиться для обуздания их морем. "Мое намерение состоит не в одном завоевании сего места, — говорил император Сюй-вэню и другим, — посылая вас, я хочу испытать силы морской армии". Сюй-вэнь и его товарищи, по достижении Дух-хай, сразились с мятежниками и разбили их войско. При сем более пяти тысяч из мятежнического войска было убито, Сюй-юань и Чжан-ван были схвачены, остальные все покорились.

Шестое лето Чжен-лун. В первый месяц в день Цзи-чоу по случаю дня рождения Вань-янь-ляна представлялись послы из царства Сун, Кореи и Ся. Вань-янь-лян сказал при сем послу сунскому: "В прежнее время, следуя за армией Лян-вана,[272] я восхищался местами Южной столицы, от чего постоянно занят мыслью отправиться в сии места снова. Ныне постройка дворца и крепости[273] почти приведены к окончанию. Через месяц я отправляюсь в места Хэ-наньские. Путешествия государей по империи издревле были в обыкновении. На правом берегу реки Хуай-хэ много пустых мест. В тех местах я хочу заняться охотою. Войска со мной будет не более десяти тысяч, и в тех местах оставаться на долгое время я не могу, потому что храмы и кладбища моих предков находятся здесь. По возвращении вашем, донесите о сем нашему государю, чтобы он предписал местному начальству объяснить народу мое намерение и, тем самым, уничтожить в жителях Хуай-нань{384} все опасения". С сими словами он отпустил послов сунских. Во второй месяц Вань-янь-лян из Средней столицы отправился в Южную. Он останавливался в Ань-су-чжэу{385}. За сим, проезжая места Хэ-наньские, переименовал гору Бэй-ман-шань, назвав ее Тай-пин-шань.[274] В третий месяц прибыл в губернский город Хэ-нань{386}. От Средней столицы до Хэ-нань в местах, по коим проезжал император, все хлеба были затоптаны, и поля сделались пусты. В четвертый месяц из Хэ-нань-фу император выехал на теплые воды Жуй-чжэу. По выходе его из города, некто киданец Бубу быстро примчался на коне с торы и, став по левую сторону дороги на колено, доносил, что он в сражении с бунтовщиками дунхайскими показал заслуги, кои Ли-вэй-чжун скрыл. Император рассердился и без всякой причины приказал немедленно умертвить киданьца Бубу. По прибытии на теплые воды, Вань-янь-лян во время охоты встретился с оленем, который вышиб его из седла, и государь в продолжении нескольких дней имел кровохаркание. Отсюда он разослал по всем губерниям гонцов за набранными войсками. В шестой месяц отложились многие из киданьских поколений.[275] Вань-янь-лян послал для усмирения сих поколений Пуса-шигуна и Сяо-хуай-чжуна с десятью тысячами войска. Киданьский главнокомандующий Саба, услышав о приближении Пуса-шигуна{387} с сильным корпусом, решился перейти в подданство к Елюй-даши и берегом реки Лун-цзюй-хэ{388} пошел на запад. Пуса-шигун, при прибытии в Лун-хуан-фу, пустился преследовать его, но не мог догнать. Вань-янь-лян отправился из Жуй-чжэу и прибыл в окрестности Южной столицы. Старший министр Чжан-хао, находившийся в Южной столице, со всеми чинами вышел к нему навстречу. В следующий день император торжественно въехал в Бянь-цзин. В седьмой месяц Вань-янь-лян предал смерти потомство Ляосского дома из фамилии Елюй и потомков Сунского дома из фамилии Чжао, — всего до 130 человек. Кроме сего, за отклонение от войны с сунцами он умертвил вдовствующую императрицу Тушань, свою старшую мать, во дворце Нин-дэ-гун, приказал сжечь сам дворец, а ее труп бросить в воду.[276] Более десяти служанок императрицы также были умерщвлены вместе с нею. В девятый месяц злодей дайминфусский Ван-цзю, начавши бунт в городе под своим предводительством, составил армию, простиравшуюся до нескольких десятков тысяч. Мятежники, подобно роям пчел, поднимались со всех мест, и сильнейшие из них брали и защищали города, а находившиеся в меньшем количестве — укрывались в горах и вблизи вод.[277] Вань-янь-лян перед начатием войны с царством Сун всех вельмож угощал обедом, во время коего, обратясь к Сяо-ю,[278] спросил его: "Учился ли ты в малолетстве?" Сяо-ю ответствовал, что в молодости несколько занимался изучением книг. После сего император в половину обеда встал из-за стола и, пригласив в свой кабинет, дал ему просмотреть одну главу из китайской книги. Но вдруг, бросив книгу, сказал: "Генерал! Вопрос мой состоит не в этом, хочу советоваться с тобой о другом деле. Я намереваюсь воевать Цзян-нань. Как ты о сем думаешь?" Сяо-ю отвечал, что сие невозможно. "Царство сунское, — продолжал император, — мне представляется сжатым в горсть. Что ж вы находите невозможным для завоевания оного?" "Между югом и севером, — отвечал Сяо-ю, — Небо положило великую реку Цзян, а на судах воевать мы не привыкли. В древности Фу-цзянь{389}[279] с миллионом войска ополчился на царство Цзинь, но ни один воин из его войска не мог перейти сию реку. Из сего невозможность очевидна". При сих словах Вань-янь-лян сильно рассердился и грозно повелел удалиться Сяо-ю. В это же время министр Чжан-хао сделал доклад императору через Чжоу-фу-эр о том, чтобы вместе вновь набранных военачальников назначить корпусными и полковыми командирами старых воинов, опытных в военном деле. Вань-янь-лян в гневе бил палками Чжан-хао и Сяо-ю. Обратясь после сего к министрам, император сказал: "Чжан-хао есть первостепенный вельможа, но, не донося мне лично, он передает свои слова через других и, таким образом, показывает неуважение. Сяо-ю сравнивает меня с Фу-цзянь. Я хотел отрезать ему язык и тело приковать гвоздями на лобном месте, но вспомнив его заслуги, теперь я сделался к нему снисходительнее. Министры! При наказании вас, ощущаемая вами болезнь равно чувствительна бывает и для меня. Я наказал их по необходимости, и вы должны разуметь это". Вань-янь-лян, сам предводительствуя войсками 32 полководцев, выступил из Шэу-чунь[280] против царства Сун. Он повелел следовать за собою главнокомандующим Бэнь-ду и Лян-би, их помощникам Ли-тун и Пу-лу-хунь и дивизионным генералам Тушань-чжэнь, Тушань-юн, Юй-линь и Пуса Валу. Генерала Су-бао-хэн назвал адмиралом (дутун-чжи), а Чжен-цзя{390} сделал вице-адмиралом и предписал им через море вступить в Линь-ань{391}. Генералам Лю-э и Пуса-у-чжэ предписал выйти из Цай-чжэу; Тушань-хэси и Чжан-чжунь-яню повелел идти из Фын-сяна, взять Сань-гуань{392}[281] и, поставив свои войска в сей крепости, ожидать дальнейших приказаний. Генералу Вань-янь-юань-и с тремя корпусами приказал составить свой авангард, а генерала Тушань-чжень с двадцатью тысячами войска отправил для взятия Хуай-инь{393}.[282] Он оставил императрицу Тушань и наследника Гуан-ин для охранения столицы, а министров Чжан-хао, Сяо-ю и Чжан-сы-хой назначил правителями государственных дел. В день Цзя-у Вань-янь-лян отправился из Южной столицы. При расставании, когда императрица и наследник, ухватясь за его одежду, плакали, император прослезился и обещал, проводивши армию, возвратиться. Он оставил императрицу и наследника в слезах. По выступлении в поход императора, во время дня явилась Венера. Офицеры и солдаты, неохотно идя на войну, убегали с дороги и возвращались домой. Темник Фу-шэу с корпусами Лэуши и Тай-да-ай, проходя через Шань-дун, достиг Тай-чжэу{394},[283] но отсюда Фу-шэу с десятью тысячами войска поворотил назад и пошел к Восточной столице. Он пошел с намерением утвердить на престоле Цао-го-гуна Улу. По прибытии его в заставу Ляо-хэу{395}, Улу послал навстречу к нему Тушань-сы-чжуна узнать о причине его прихода. Тушань-сы-чжун, отправясь с несколькими всадниками, прискакал в стан Фу-шэу и, явившись к нему, спросил: "Генерал! По какому делу сюда прибыл?" Фу-шэу и его товарищи, обратясь на юг и показывая на Вань-янь-ляна, сказали: "Вань-янь-лян попрал законы, он не может сохранить государство. Цао-го-гун есть родной внук Тай-цзу. Мы хотим сделать его императором и нарочито для сего прибыли". После сего все воины, обратясь к востоку, делали поклоны и громогласно провозгласили долголетие новому государю. За сим Тушань-сы-чжун был отправлен вперед с письмом в Улу.[284] Между тем, Фу-шэу, переправясь со всем войском через реку Ляо-хэ, прибыл к Восточной столице. Фу-шэу приказал солдатам одеться в военные доспехи и, вступив в столицу, охранять дворец Улу. Он предал смерти злонамеренного Гао-цунь-фу и других, ему подобных. В следующий день Фу-шэу собрал всех генералов, чины и народ Восточной столицы и вместе с Мэу-янь, главнокомандующим губернии Пусу{396}, убедил почти насильно Цао-го-гуна Улу вступить на императорский престол. Его царствование названо первым годом Дай-дин. После чего издан милостивый манифест, в коем подробно были перечислены злодеяния Вань-янь-ляна: что он умертвил свою старшую мать — императрицу Тушань, потомков Тай-цзуна, Нимаха, Учжу и многих других князей из царского роду; разрушил дворец столицы Шан-цзин и казнил потомков государей Дайляо и Сун. Между тем, главная армия Вань-янь-ляна, перешедшая реку Хуай-хэ, прибыла в Люй-чжэу. Здесь пойман был белый олень, которого называли счастливым предзнаменованием, уподобляя его белой рыбе (бо-юй){397} У-вана. В то же время генерал Лю-э взял Тун-хуа-цзюнь, Цзян-чжэу и Синь-ян-цзюнь{398},[285] а генерал Тушань-чжень разбил корпус сунского генерала Ван-цюань в Сюй-и{399} и взял Ян-чжэу. Вань-янь-юань-и с авангардом прибыл в крепостицу Дуань-чжай; сунский гарнизон весь бежал из оной. Вань-янь-юань-и со своим корпусом разбил сунцев при Вэй-цзы-цяо, потом снова поразил их в Чао-сянь{400},[286] где убито неприятелей до двух сотен. За сим корпус Вань-янь-юань-и прибыл в Хэ-чжэу. Здесь сунский генерал Вань-цюань с тысячей солдат ночью сделал нападение на стан цзиньский. Но корпус Вань-янь-юань-и стрельбою из луков отогнал его. В следующую ночь сунцы зажгли свои запасные магазины со съестными припасами и фуражом и бежали. На рассвете корпус Юань-и пустился в погоню. Тогда сунцы, поворотив обратно, дали сражение. Цзиньский корпус был поражен, а Вэнь-ду-ола обращен в бегство. Но Асань, предводительствуя своими полками, мужественно напал на неприятеля и заставил его отступить. Сунский генерал Ван-цюань, отступивши, охранял южный берег реки (Хуай). Вань-янь-лян, прибывши в Хэ-чжэу, произвел Вань-янь-юань-и в чин первого класса и предписал ему со всем корпусом перейти реку Цзян и продолжать военные действия. При сем он ему пожаловал золотую медаль и свою одежду. Асань и другие генералы также награждены были чинами и разными подарками. В сие время Тушань-хэси стоял со своим корпусом в крепости Сань-гуань. Между тем, сунские войска завоевали три цзиньских города: Цинь-чжэу, Ля-цзя-чэн и Дэ-шунь-чжэу{401}. Генерал Су-бао-хэн также был разбит ими в сражении на море, при чем убит цзиньский генерал Чжэн-цзя. В одиннадцатый месяц Убухэ, узнав о манифесте императора Ши-цзуна{402}, явился к Вань-янь-ляну и доносил, что Цао-го-гун Улу вступил на императорский престол в Восточной столице, назвав лета своего правления первым годом Дай-дин. Вань-янь-лян, ударив рукою по колену, со вздохом сказал: "Я сам хотел, по истреблении царства Сун, переименовать лета своего царствования в Дай-дин. Не есть ли это предопределение Неба?" Он показал всем свою бумагу, в коей предварительно написано было мнение о переименовании правления. Вань-янь-лян стал с армией на северном берегу Цзян, приказав генералу Алинь наперед переправиться через оную. Алинь, по переходе на южный берег, вступил в сражение с сунцами, но был разбит. После сего Вань-янь-лян повел войско в Ян-чжэу. Он намеревался собрать предварительно военные суда в Гуй-чжэу{403} и, по прибытии туда, в следующий день переправиться на них через Цзян. Но в сие время в войске узнали о вступлении Ши-цзуна на престол в Ляо-дуне{404}, и так как многие были недовольны строгостью военной дисциплины Вань-янь-ляна, то желали перейти от него к Ши-цзуну. Все собрались для совещания к Вань-янь-юань-и. "Если мы перейдем реку Цзян, — говорил при сем темник Тан-гуа-уе, — тогда все будем взяты в плен сунцами. Теперь носятся слухи, что в Ляо-дуне воцарился новый государь. Не лучше ли общими силами совершить великое дело и потом, собравши армию, возвратиться на север". На сии слова Вань-янь-юань-и отвечал, что он будет ожидать прибытия своего сына Ван-цзяна и посоветуется о сем деле с ним. Ван-цзян был чиновником ду-чжи-хой-ши{405}[287] и находился в другом лагере. Вань-янь-юань-и тайно послал за ним человека. По прибытии его, условились с телохранителем царским Фань-дай начать дело в следующее утро. Вань-янь-юань-и наперед ложно объявил всему войску, что приказом императора повелевается всем, спешившись, переправляться в следующее утро через Цзян, отчего все пришли в ужас. Вслед за сим он сообщил войску о начатии дела, и все на его слова изъявили согласие. Утром десятого месяца в день И-вэй генералы Вань-янь-юань-и, Вань-сян, Тушань-шэу-су, Тан-гуа-уе, Валубу, Лоу-сюэ, Вэнь-ду и Чан-шоу со всем войском напали на императорский лагерь. Вань-янь-лян, услышав в войске смятение, предположил, что нечаянно подошли войска сунскне, и поспешно встал. Но в это время в его кибитку влетела стрела (пущенная извне). "Стрела наших солдат", — произнес в замешательстве Вань-янь-лян, когда поднял Оную. "Мы в опасности, — говорил ему Да-цин-шань, — следует бежать". "Куда же убежать?" — сказал Вань-янь-лян. Он хотел взять лук, но вдруг, пронзенный стрелою, упал на землю. Нахо Валубу, войдя прежде других в юрту императора, пронзил его мечом. В руках и ногах еще было движение, почему его удавили. Солдаты разграбили одежду Вань-янь-ляна и все вещи, при нем бывшие. Потом, взяв платье генерала Да-наня, надели на Вань-янь-ляна, и предали его труп сожжению. Бывшие при нем вельможи Ли-тун, Го-ань-ю, Тушань-юн-нянь, Лян-чун и Да-цин-шан также были убиты. После сего Вань-янь-юань-и отправил письмо к Улие, находившемуся в Бянь-цзине, повелевая ему убить наследника Гуан-ин. Вань-янь-лян царствовал тринадцать лет, умер на сороковом году.

Ши-цзун был по имени Юн; первоначально назывался Улу. Он был внук Агуды и сын Олидо.[288] Его мать звали Лиши, от коей Улу родился в седьмое лето Тянь-фу. Улу был необыкновенно осанист, имел окладистую бороду, переходящую за пояс, на персях — семь веснушек, кои расположены были подобно семи звездам в Северной Медведице. От природы был человеколюбив, сынопочтителен, тверд и благоразумен; по искусству в стрелянии из лука в государстве считался первым. В первое лето Тянь-дэ Улу был сделан главнокомандующим в Хой-нин-фу. В третье лето Чжэнь-юань возведен в графское достоинство (гун).[289]

В пятый месяц шестого лета Чжен-лун у него не стало матери Лиши (названной императрицей Чжэн-и). Однажды во время траура, когда Улу лег спать, его дом освещен был красным сиянием, и над его спальней показался желтый дракон. В другой раз на дом Улу спустилась большая звезда. В сие лето разлились воды Дун-лянские{406} и подступили к городу. Сравнявшись с городскою стеною, вода промыла щели между камнями в парапете и лилась в город фонтанами. Жители города были поражены страхом. Улу сам вошел на стену и, читая молитвы, сделал возлияние вина, после чего вода начала убывать. В восьмой месяц Вань-янь-лян сделал Улу главнокомандующим в Восточной столице. Помощником главнокомандующего Восточной столицы был Гао-цунь-фу, коего дочь находилась в гареме Вань-янь-ляна. Вань-янь-лян поручил Гао-цунь-фу наблюдать за поступками Улу. И когда Улу, по заготовлении военного оружия, из оставшегося железа выковал несколько десятков лат, Гао-цунь-фу тайно донес о сем Вань-янь-ляну. Гао-цунь-фу условился с Ли-янь-лун пригласить Улу играть в мяч и во время игры убить его. Но дворовый человек Гао-цунь-фу известил о сем Улу. Улу, употребив хитрость, назвался больным. Вань-янь-лян, услышав о его болезни, отправил одного из своих приближенных для удостоверения в оной. Кроме сего, он послал Моулянхо сделать ревизию князьям северной стороны Хуай-хэ, с намерением опутать их. Улу, узнав это, весьма беспокоился. Дядя Улу, Лиши, узнав о присмотре Гао-цунь-фу за Улу, советовал ему заранее принять против него меры. Улу приказал всем чиновникам собраться в Цин-ань-сы для рассуждения о мерах против мятежников, и когда прибыли туда Гао-цунь-фу и Ли-янь-лунь, то немедленно схватил их. В сем месяце в облаках, несшихся с запада, снова был видим желтый дракон. В десятый месяц отошедшие воевать на юг темники Вань-янь-ау-шэу, Гао-хжун-цзян и Лу-вань-цзя-ну прибыли из Шань-дуна с 20 тысячами войска, а Вань-янь-моу-янь пришел с пятью тысячами из Чан-аня, и все передались Улу. Вань-янь-моу-янь представился Улу, как подданный. Все войска вошли в город и, окружив дом Улу, охраняли оный в продолжении ночи. Взятые под стражу Гао-цунь-фу и Ми-янь-лун были убиты. В следующий день чиновники и войско упрашивали Улу быть царем. Улу, сколько ни отговаривался, не смог победить их настойчивость, почему, совершив моление в храме Тай-цзу, воссел на престол царский в палате Сюань-чжен-дянь.[290] Он сделал Вань-янь-моу-яня главнокомандующим левого крыла, Гао-чжун-цзяна и Вань-янь-фу-шэу — инспекторами, а Лу-вань-цзя-ну — дивизионным генералом{407}; издал милостивый манифест, коим простил всех преступников, и свое царствование назвал первым годом Дай-дин. Император Ши-цзун указом обнародовал о злодеяниях Вань-янь-ляна, описав их более, нежели в десяти пунктах. За сим сделал угощение полководцам и войску, роздал по заслугам чины и награды, а народу простил на три года оброки. В это же время войска областей Хой-нин-фу, Хули-гай{408} и Супинь, отошедшие с Вань-янь-ляном на войну против Юга, пришли обратно. Император вынул из дворцового казначейства золото, серебро и разные вещи и раздал войску. В одиннадцатый месяц Ши-цзун назвал по смерти своего отца Олидо императором Цзянь-су, его первую супругу Пуса-ши — императрицей Цинь-цы, а свою мать Лиши — императрицей Чжень-и, императора Си-цзуна почтил названием Улинь-хуанди. Чины почтили Ши-цзуна титулом: жень-мин-шен-сяо хуанди (милосердный, премудрый и благочестивый император){409}. Император своих сыновей Шилула и Хутува сделал князьями, назвав первого Сюй-ваном, а второго Чу-ваном. При отъезде в Среднюю столицу император, по обыкновению, посетил храм Тай-цзу и могилу матери — императрицы Чжень-и. В двенадцатый месяц император Ши-цзун, по прибытии в Среднюю столицу, являлся в храм Тай-цзу; в следующий после сего день принимал поздравления от чинов в палате Чжень-юань-дянь. Он послал Гао-чжуна в царство Сунское с известием о восшествии на престол. Ши-цзун указом освободил на три года от службы воинов, сопровождавших его от Восточной столицы до Средней.

Дай-дин второе лето. В первый месяц император говорил министрам: "Определять к должностям людей честных и отрешать от оных злонамеренных есть обязанность министров. Но есть люди, кои превосходят вас дарованиями и исправностью, и коих вы не допускаете сравняться с собою, быть может, из опасения, что они будут разделять с вами власть. Это для меня весьма прискорбно. Подобных мыслей вы не должны иметь". Дивизионный генерал Се-гэ и его помощник Пухой обвинены были в том, что они по произволу сменяли и определяли к должностям низших чиновников Средней столицы. За это Се-гэ был разжалован, а Пухой понижен двумя ступенями и лишен должности. Император Ши-цзун в палате тай-хэ-дянь сделал угощение всем чиновникам, родственникам царским и их женам, имевшим от двора степени, после коего одарил всех по достоинствам. Во время посещения кладбищ своих предков император хотел заняться облавой, но министр Валунь и другие представили ему, что на границах еще не водворено спокойствие, и государю неприлично для своего удовольствия делать выгоды. Ши-цзун, возвратясь во дворец, говорил по сему случаю Валунь и другим: "Мне всегда нравилось то, что в древности государи и великие князья в простоте сердца принимали увещевания. Господа! Когда имеете что сказать, говорите, не будьте молчаливы из своих выгод". Император повелел Субу-хэну и Гао-сы-ляню снабдить жителей Шань-дуна хлебом и всем потребным для жизни, сделать ревизию неженатым (в сей области) и донести до его сведения. Ши-цзун, желая совершить обряд жертвоприношения Небу, советовался о причтении своих предков к числу удостоиваемых жертв с Небом. При сем Ши-цзун говорил: "Почтить мертвого при жертвоприношении Небу, значит удостаиваемого жертвы сделать за себя ходатаем перед духом Неба". "Гость не может быть без хозяина, по сей по причине государи избирают своих предков и чествуют их при жертвоприношениях Небу. В Сяо-цзин{410} сказано, что дом Чжоу при жертвоприношениях Небу удостаивал жертв хэу-цзы{411}. Дома Хань{412}, Вэй и Цзинь к числу удостаиваемых жертв с Небом присоединили по одному из своих государей. Танский государь Гао-цзун первый присоединился вместе к лику жертвоприносимых Гао-цзу{413} и Тай-цзуна, а во времена сунского государя Жинь-цзуна были причислены Тай-цзу{414}, Тай-цзун и Чжень-цзун. Государи домов Тан и Сун, изменяя древние обычаи, присоединяли по два и по три государя, но после, на основании древности, сии дома причислили по одному предку. Если Ваше Величество намерены совершить теперь жертвоприношение Небу, то, по древним обрядам, надлежит одного из предков почтить жертвоприношением с Небом". Ши-цзун подтвердил, что царством Тан и Сун подражать не следует, что при жертвоприношении Небу надлежит почтить жертвою одного Тай-цзу. Сотник императорской стражи Асыбао вошел во дворец с мечом не в свою очередь и, во время ночи пробравшись в дворцовое казначейство, умертвил смотрителя казначейства Го-лян-чэня и похитил из оного золото и серебро в слитках и разных сортов жемчуг. Дворцовая полиция{415} схватила по подозрению восемь человек и при допросе била палками. Трое из них лишились жизни, остальные пять ложно признались в хищении вещей, но от них не могли получить требуемой покражи. Император Ши-цзун, усомнясь в их показании, поручил вельможе Иладао тщательно допросить их. Иладао долго производил суд над отмщенными без успеха, как вдруг дело открылась продажа золота Асыбао. Асыбао был взят и предан смерти. "При истязательных допросах, — говорил после сего император, — чего нельзя вынудить? И зачем полиция, не исследовав дела в точности, употребила наказание?" Он повелел выдать в дома умерших от побоев по двести связок мелкой монеты (двести тысяч чохов), а тем, кои остались живы, по пятьдесят связок каждому и предписал указом, чтобы с сего времени сотники и пятидесятники ни под каким видом не входили во дворец с саблями, когда не есть день их очереди.

В пятый месяц император объявил наследником Хутува, рожденного от императрицы Миньдэ Улиньдаши в бытность ее княгиней. Император говорил к Хутува: "По силе законов, ты, как старший сын княгини, сделан наследником. Люби братьев, обходись благосклонно с чиновниками и не будь надменен, гордясь тем, что ты наследник. Ежедневно прилежи к учению и не теряй времени, являясь ко мне во время стола, если я тебя не призываю". Ши-цзун сделал Шицзюя своим старшим советником и указал ему заняться определением законов. Шицзюй сделал представление в шести пунктах императору, в коем убеждал его: "Дать силу законам; награды и наказания сделать ясными; приближать к себе людей правдивых и честных и удалить льстецов и злонамеренных; уменьшить работы, не требующие поспешности, и прекратить незаконные службы поселян". Император остался весьма доволен сим представлением. Ши-цзун говорил министрам: "В древности чиновники, находившиеся при низших должностях, заботясь о государстве и народе, безбоязненно говорили правду. Почему ныне нет подобных?" "И теперь нет недостатка в сих людях, — отвечал Шицзюй, — но они еще не приобрели возможности проникать к престолу". На сие государь сказал: "Вам надлежит со всею тщательностью отыскивать и употреблять сих людей". Император, обратясь к министрам, говорил: "Еще нет полугода, как я сделался государем, а дел, требовавших исполнения, было весьма много. Теперь мне вовсе не представляют о них. Министры! Живя за девятью стенами (во дворце), я совершенно полагаюсь на вашу помощь. Всякий из вас обязан доносить мне обо всем, что находите нужным. Тогда могу ли я быть беспечен? Вникайте, — продолжал император, — в полезное и вредное для народа, исследуйте сообразность и несоответствие дел, относительно ко времени, и представляйте обо всем мне. Хотя бы за исполнением дел по службе и оставалось свободное время, вы не должны проводить его в праздности".

Во второй месяц Ши-цзун послал в Шань-дун председателя палаты доходов Лян-Циу и его помощника (лан-чжуна){416} Елюй-дао. Он предписал им: "Водворить спокойствие между народом, мятежников склонить к подданству; крестьян, как уклонившихся из опасения злодеев, так и бежавших от повинностей, — всех возвратить в их селения, чтобы они занялись возделыванием земель. Наконец, не разбирая важности преступлений, всем оказывать прощение". В сем месяце Чжутула и другие генералы разбили сунцев в сражении при Шоу-ань-сянь{417}. На другой день после поражения Пуча-шицзе встретил сунское войско в Шихао и, вступив в сражение, снова разбил оное. Потом, разбивши еще трехтысячный отряд, шедший на помощь, немедленно окружил Шань-чжэу. Пуча-шицзе, узнав о приближении двух тысяч сунцев из крепости Тун-гуань, встретил их с 240 воинами. При выстреле из луков за один залп более десяти человек он положил на месте. Сунский отряд, пораженный страхом, обратился в бегство. Пуча-шицзе снова поразил сунцев при горе Ту-хао-шань, при чем взял в плен одного генерала. После сего Пуча-шицзе с тремя сотнями солдат подошел к городу Доу-мынь-чэн. Здесь он встретился с десятитысячным сунским корпусом. Три сунских офицера с направленными копьями приблизились к Шицзе и хотели заколоть его, но Шицзе пересек саблей уставленные в него копья. Сунское войско без сражения удалилось. За сим Шицзе с четырьмя моухэ, поразив сунцев в Ту-хуа, снова осадил Шань-чжэу. Шицзе, по обыкновению одевшись в доспехи и привесив меч, клал в колчан сотню стрел, брал в руку копье и, вскочив на коня, разъезжал в войске. Неприятели, увидя его, в удивлении говорили: "Поистине сей генерал подобен духу!" Шицзе с двумя сотнями отборных воинов, сделав подкоп, вошел в город. Шань-чжэу был взят. Кроме сего, Пуча-шицзе, разбив тридцать тысяч сунцев, взял город Го-чжэу{418}. Но после сего император отозвал его от войска. По прибытий Шицзе в столицу, император лично благодарил его за труды и сделал помощником главнокомандующего дивизией в Северо-западной области. При сем государь подарил ему свою саблю и лук со стрелами. Ши-цзун говорил министрам: "Господа! До меня дошли слухи, что на стороне жалуются на затруднительность делать мне представления. Я никогда не оставлял без исполнения того, что находил полезным. Итак, с сего времени строго воспрещается скрывать доклады; я непременно хочу знать оные. Чиновники и народ весьма часто делают свои представления через Сенат, который, тщательно разбирая, оные, не представляет их немедленно по получении. Народ империи может подумать, что я попусту, только выслушивая его советы, не хочу оных приводить в исполнение. Представляете мне без замедления и во всей точности делаемые доклады". В третий месяц генерал Тушань-хэси разбил сунское войско в Хуа-чжэу. В сие время сунский генерал Улинь, ворвавшись в форпост Гу-чжень в области. Шань-си, взял Сянь-гуань, Хэ-шан-юань, Шень-ча-хоу, Юй-нюй-тань, Да-чун-лин, Ши-би-чжай, Бао-цзи-сянь и Хэ-чжэу{419} и расставил более ста тысяч войска для охранения сих мест. Тушань-хэси просил императора о прибавке войска, и Ши-цзун предписал присоединить десятитысячный корпус из Хэ-нани. После сего Тушань-хэси приказал Хума-юю{420}[291] и Синиле с двадцатью тысячами войска производить нападения на неприятеля. Сунские войска при каждом нападении были разбиваемы, но Улинь, надеясь на многочисленность армии, нисколько не отступал. Отделив половину своего войска, он повелел оному защищать Цинь-чжэу. Тогда Тушань-хэси, поставив свои войска между Дэ-шунь-чжэу и Цинь-чжэу, перерезал неприятелю путь, коим подвозились припасы. После сего Улинь начал отступать. Генералы Хума-юй и Синиле во время преследования, делая нападение на корпус Цзин-гао, побили в нем несколько тысяч солдат. Из сего войска взяты в плен сунский генерал Чжу-юн и более 20 офицеров. Сунский генерал Чжу-юн-фу охранял Дэ-шунь-чжэу. Бросив город, он также стал отступать, но Сулугай{421} пресек ему путь и, сразившись, побил большую половину его войска, причем более десяти офицеров взято в плен. Дэ-шунь-чжэу был взят обратно. Сунский генерал, охранявший Цин-чжэу, удалился сам. Таким образом, в сию компанию все шестнадцать городов,[292] захваченные царством Сун, были возвращены, и Шаньсийская область сделалась спокойной. Император Ши-цзун за разбитие и прогнание сунских войск офицерам и воинам, сообразно заслугам, давал чины и другие награды. Ши-цзун издал указ, коим убеждал в столице и вне оной находящихся при должностях чиновников и писарей соблюдать честность и правоту. В четвертый месяц Из царства Ся от государя Ли-жинь-сиа{422} приезжал посол поздравлять государя со вступлением на престол и привез в дань туземные произведения. В пятый месяц темник Пэй-мань Ань-ла и тысячники Ила и Ша-лила{423} разбили сунское войско в Хуа-чжэу. В шестой месяц прибыл посол от сунского государя Гао-цзуна для поздравления Ши-цзуна со вступлением на престол. Генерал Пусань-чжун-и разбил изменника Ова[293] в Сянь-цюань{424}, причем взял живым его младшего брата Няо. В седьмой месяц сунский государь Гао-цзун{425} передал престол своему сыну Сяо-цзуну (по имени Цзи). Главнокомандующий корпусом в Шань-си Хума-юй разбил сунского генерала У-линь в крепости Чжань-и{426}. Ши-цзун, по любви к своим родственникам, сделал Валунь[294] старшим министром. Вань-янь-шоу-дао, вразумляя императора, говорил против сего следующее: "По вступлении на престол Вашего Величества, хотя империя несколько и успокоилась, но на границах оной еще не водворено тишины. Настоящее время требует особенной деятельности. Поэтому делать министром Вань-янь-чжэня не следует из опасения, что его способности недостаточны для сей должности. Если Ваше Величество непременно хотите показать к нему родственную любовь, то назначьте ему достаточный оклад жалованья, не определяя его к должности". Ши-цзун согласился с ним, и Вань-янь-чжэня сделал чиновником тай-юй{427} без должности. Ши-цзун, приняв во внимание труды сопровождавших его военачальников и солдат, хотел сделать им награды, но в государственном казнохранилище не оказалось вещей. Он предложил взять заимообразно деньги с народа и раздать войску. Шеу-дао сказал ему: "Народ, изнуренный во время хищнического правления, радуется переменой жизни. Но до сего времени на него еще не были обращены милости и, между тем, открылось, что мы хотим всячески обирать его. Какими после сего надеждами он будет утешать себя? Можно выдать вещи из дворца, но брать имение у народа не следует". Император поступил по его словам. В восьмой месяц генерал Гао-чжун-цзянь разбил войско колена Си[295] при горе Као-лао-шань и призвал к подданству шесть сел, находившихся около Си. Тех, кои не соглашались сдаться добровольно, он покорил, всех мужчин предал смерти, а женщин и детей раздал пленниками войску. Ши-цзун говорил министрам: "И в представлениях народа встречаются иногда полезные замечания насчет правления, сообразного со временем. Господа! Кольми паче вам, занимающим важные должности, прилично ли не представлять вовсе ни о чем? Выслушивать суды и споры и отмечать в журналах дни, кто не способен? (Тщательно исследовали то, что было представляемо от многих и часто, и тогда только могли произвести благоустройство.) Премудрые Яо и Шунь могли водворить благоустройство только при тщательном исследовании того, что представляемо было от многих и часто.[296] Вань-янь-лян только собственные познания признавал верными и, действуя по оным, погиб. Я всегда желаю внимать верным и благим советам. Министры! Вы должны соответствовать моему желанию". Кроме сего, император предписал указом во все присутственные места, чтобы доклады чиновников и писарей, в случае задержки оных палатой приема представлений, непременно были доводимы до его сведения от тех мест, при коих находятся лица, писавшие сии доклады. "Рассматривая сии представления, — писал он, — мы будем знать способности людей, писавших оные". Император повелел генералу Вань-янь-сы-цзуну с подведомственным ему корпусом присоединиться к главной армии и воевать против изменника Ова. Вань-янь-сы-цзун, по присоединении к главной армии, напал на Ова и взял его в плен живым, после чего все войско последнего покорилось. Ши-цзун, призвав членов прокурорского приказа, говорил им: "Господа! Ваши доносы вообще касаются только медленности производства дел по присутственным местам и неисправной явки чиновников к должностям, но сии дела маловажны. Надобно тщательно обращать внимание на честность и злонамеренные поступки всех вельможей, начиная с трех правителей (гун). Если при исполнении маловажных дел без внимания оставляемы будут великие упущения, во всем будете виновны вы".

В девятый месяц Вань-янь-моу-янь взял в плен Хэ-чжу,[297] тысячника из колена Си-чи. Тушань-хэ-си сильно поразил сунского главнокомандующего У-линь в Дэ-шунь-чжэу. В десятый месяц генералы Пуча-шицзе и Чи-чжан-хусу-лугай снова разбили сунцев при Дэ-шунь-чжэу. В одиннадцатый месяц делали ревизию чиновникам. Всех служащих разделили на три разряда, и по оным производили повышения и понижения. Ши-цзун, понизив по смерти императора Вань-янь-ляна, назвал его хай-лин-цзюнь-ваном.

Третье лето Дай-дин. Во второй месяц из княжеств Корейского и Ся прибыли послы с дарами по случаю дня рождения императора Ши-цзуна.[298] Сверх того, Корейское княжество прислало посла для поздравления императора со вступлением на престол. Монах (хэшан) Восточной столицы Фатун своим волшебством произвел всеобщее смятение. Дивизионный генерал{428} посредством боевых действий водворил спокойствие. В четвертый месяц император Ши-цзун обнародовал указ, что чиновникам, попавшим под суд за мздоимства, нет прощения, хотя бы в то время последовал милостивый манифест.[299] В пятый месяц от царства Цзинь отложился дивизионный генерал Южной столицы Ситабуе{429} и перешел в царство Сун. Сунское войско завладело городом Су-чжэу{430}, но генерал Чжи-нин вскоре взял Су-чжэу обратно. В его войске во время сражения убит был дивизионный генерал Лудин-фан. В восьмой месяц император Ши-цзун предписал указом, чтобы о не получивших наград за ревностную службу при его предках чиновникам выше пятой степени были сделаны представления, а чиновников ниже шестого класса, равно как и не имеющих чинов, наградил оными Сенат. В одиннадцатый месяц император обнародовал указ следующего содержания: "Когда чиновник, домогаясь должности, войдет в дом имеющего власть вельможи, то сверх лишения полученной им должности, он понижается одной степенью. Если же таковой будет бесчиновный, то, лишив его данной должности, вовсе не принимать на службу. Наконец, расспросив подробно о подарках, розданных при прошении должности, и о принявших оные делать представления". Все чины, желая почтить императора титулом, трижды убеждали его к принятию оного, но император не согласился. В двенадцатый месяц Ши-цзун выезжал на звериную ловлю. Пойманного на оной зверя принес в жертву своему родителю Жуй-цзуну[300] и с сего времени постановил законом ежегодно, по выезде на облаву, из добычи делать жертвоприношение на кладбищах предков.

Дай-дин четвертое лето. Император повелел наместникам всех губерний, а равно начальникам областей и округов прекратить представление дани в день его рождения и в новый год. Ши-цзун спросил своих приближенных: "Почему Цинь-ван Нимаха, известный в государстве по своим заслугам, не оставил по себе наследника?" Вельможи, не зная сему причины, не отвечали. "Я слышал, — продолжал император, — что Нимаха, в бытность его в Западной столице, уморил, зарыв в городском рве живыми, тысячу нищих. Не это ли причина неимения наследников?"[301] Областной главнокомандующий доносил императору, что из царства Сунского прибыл вельможа Ху-фан для переговоров о мире, но он за нарушение прежних условий удержал Ху-фана при войске, а в царство Сунское послал ответ. При донесении он представил лист, присланный от сунского двора, и свой ответ на оный. Император, по рассмотрении бумаг, отвечал ему: "Хотя сунский двор нарушил верность, но в этом нимало не виновен прибывший посол. Поэтому посла немедленно надлежит отправить обратно". Между тем, он повелел главнокомандующему в пограничных делах сообразоваться с обстоятельствами. Император выпустил из своего гарема 26 жен, приискав им мужей. В пятый месяц по причине засухи император предписал местным начальникам разыскать и освободить безвинно заключенных в темницы[302] и во дворце повелел прекратить все увеселения.[303] Сверх того, предписал президенту палаты церемониалов Ван-цзину для нспрошения дождя сделать жертвоприношение горе Севера{431}.[304] После сего дождя выпало довольно.[305] В восьмой месяц император говорил министрам: "Ваши представления вообще касаются дел обыкновенных. О способах устроения государства и доставления народу спокойствия, а равно о выгодах и невыгодах правления вы вовсе не представляете. Таким образом, кто не в состоянии исправлять должность министра?" В девятый месяц Ши-цзун говорил министрам: "Когда подвергаются суду родственники или друзья сильных вельможей, то сии последние объявляют судьям и низшим чиновникам о своем родстве с подсудимыми, и производящие суд, преступая законы, судят по лицеприятию. Надлежит строго воспретить сие злоупотребление". В другой раз Ши-цзун сказал министрам: "Северная столица, И-чжэу{432} и Линь-хуан-фу, — сии три губернии постоянно были грабимы от киданьских мятежников. В Пин-чжэу и Цзи-чжэу{433} снова появилась саранча, сверх того, случилась засуха. Народ доведен до крайности в пропитании самого себя. Отцы и дети, будучи не в состоянии помочь друг другу, многие с пожертвованием самого себя продавали в рабство детей и жен.[306] Я весьма соболезную о сем. Разошлите немедленно особых чиновников, чтобы они, точно исследовав число таковых рабов, выкупили их за счет дворцового казначейства". Император, отправясь однажды на соколиный двор, увидел, что ловчий поместил соколов во внутреннем зале. "Сия зала есть присутственное место министров, — с гневом сказал император ловчему, — прилично ли помещать в ней соколов?" Он жестоко наказал ловчего палками, а соколов велел пересадить в другой покой. В одиннадцатый месяц отошедший на войну против Юга генерал Тушань-кэ-нин, разбив сунское войско, покорил Чу-чжэу{434}, а генерал Гао-цзин-шань взял сунский город Шан-чжэу{435}.

Пятое лето Дай-дин. В первый месяц прибыл сунский вельможа Вэй-ци с договорным листом о мире между двумя царствами. В сем листе сунский государь, называя себя по имени, писал, что он, как племянник своему дяде, униженно подносит доклад императору великого царства Цзинь, и обещался ежегодно представлять двести тысяч концов{436} шелковых тканей и двести тысяч лан серебра.[307] При отправлении Вэй-ци обратно, император послал с ним ответную бумагу, в коей, назвав себя дядей, а сунского императора своим сыном,[308] в заглавии употребил слово "препровождать". За сим Ши-цзун предписал главнокомандующему все войска, как старые, так и вновь набранные, распустить, оставив из них для охранения границ только шесть тысяч, и раздать им шелковые ткани и серебро, присланные от сунского двора. В третий месяц, в день рождения государя, вельможи поднесли ему титул инь-тянь-син-цзо-мэнь-дэ-шен-сяо-хуанди (милосердный, добродетельный, премудрый и благочестивый император, возвысивший престол через угождение небу), о чем обнародовано указом по всей империи. В четвертый месяц главнокомандующий Западной столицы Шоу-вань-цзин за его замысел к бунту был приговорен к смерти. Император, освободивши его от смертной казни, наказал палками, лишил чинов и сослал в Суй-чжэу. В шестой месяц в палате Дай-ань-дянь на колонне вырос гриб сабинга сэньче (лин-чжи){437}.[309] В столице случилось землетрясение, после коего с дождем ниспал мелкий волос (фуне-хэн-аха).[310] В восьмой месяц прибыли послы царств Сун, Ся и Кореи для поздравления императора с принятием титула. Сии три царства не переставали присылать ежегодно послов с дарами для поздравления императора в день его рождения и в новый год. В одиннадцатый месяц император говорил вельможам: "По краткости моего царствования, я не успел еще совершенно распознать честных и неблагонамеренных людей между служащими. Господа! Я во всем полагаюсь на вас. Вы обязаны возвысить людей со всей справедливостью. В настоящее время между чиновниками шестой степени и ниже нет людей с дарованиями. Это не согласно с моим желанием иметь людей мудрых".

Дай-дин шестое лето. В первый месяц император предписал дворцовой конторе, чтобы вещей, употребляемых во дворце, не золотили.[311] В одиннадцатый месяц император говорил министрам: "Министры! Вы обязаны обращать особенное внимание при избрании людей на службу. Возвышая достойных, в других можно возбудить соревнование, но если будут возвышения не по праву, то этим во всех можно возбудить зависть. Министры! По совершенном узнании достоинств и недостатков людей, производить в чины и должности тех из них, кои имеют истинные дарования". В сем месяце в день рождения наследника в Восточном дворце был дан обед, во время коего Щи-цзун, подавая вино министрам Лян-би и Чжи-нин сказал: "Ныне прекращение пограничных дел и водворение спокойствия в столице и во внешних областях империи совершено силами полководцев и министров". Лян-би на сие отвечал: "Не имея отличных дарований и занимая должности министров, дерзнем ли не употреблять всей деятельности нашей, подобно псу или волу,[312] усердно служащим своему господину?" Император был весьма доволен ответом. Он назначил после сего Лян-би президентом Общества составления государственной истории.[313] "Во времена Вань-янь-ляна, — сказал император Лянь-би, — историографы не вполне описывали происшествия. Добродетели и пороки государей, верность и коварство вельможей замечаются в поощрение и предосторожность будущих поколений. Если описания будет неполны, то какие могут доставить потомству сведения о происшествиях? Поручаю тебе заставить занимающихся составлением истории сделать полное описание деяний Вань-янь-ляна, расспросив об оных людей знающих". Ши-цзун, рассуждая со своими приближенными о качествах вельмож прошедших времен и настоящего, обратился к министрам и сказал: "В царствования Си-цзуна и Вань-янь-ляна, когда казнили вельмож за смертные преступления, весьма многие погибли безвинно. Министры! Вам вверено главное управление империи; не подвергайте себя вине, нарушая законы, и не вводите меня в обман, руководясь злыми намерениями.[314] С верностию и сыновнею любовью служите мне, дабы тем доставить благоденствие государству". Лян-би на сие отвечал: "Пользуясь до избытка милостями Вашими, государь, дерзнем ли быть невнимательными? Беспрестанные наставления премудрого из царей будут для нас неотъемлемым благодеянием". Император продолжал: "Беспрестанно занятый мыслью о том, что в присутственных местах нет способных людей, я и во время ночи не нахожу для себя покоя. Господа! Употребите ваше старание в избрании людей достойных. Я, со своей стороны, также обращу внимание". Лян-би на сие отвечал: "Народ нашей нации[315] непременно должен получить китайское образование, после чего легко будет найти способных. В настоящее время почти везде составились партии. Тот, кого представляет с хорошей стороны одна из них, бывает оклеветываем другою. Таким образом, трудно приобрести достойных". "Посему-то, — заметил государь, — я хочу сам обратить на сие внимание".

Седьмое лето Дай-дин. В пятый месяц в Дай-син-фу опустела городская темница. Император в награду за сие повелел главноуправляющему городом отпустить триста связок[316] мелкой монеты на сделание угощения всем служащим. В седьмой месяц постановлен закон, коим носящих одежду, шитую золотом (парчовую), и продающих золотые ткани повелено подвергать суду. В восьмой месяц президент общества, занимающегося составлением истории государства, старший министр Хэшиле-лян-би представили императору историю царствования Тай-цзуна. Ши-цзун принял оную стоя и за составление подарил Лян-би золотой пояс и двадцать кусков лучших шелковых тканей; другие чиновники также награждены были по заслугам. В десятый месяц император во время путешествия своего на облаву говорил приближенным: "В непродолжительное время я узнал, что по городам и селам владетели больших зданий, в коих я имел квартиры,[317] после моего отбытия оставляли оные не занятыми, потому что в них останавливался я. Это весьма несправедливо. Немедленно объявить им, чтобы они заняли свои жилища по-прежнему". Император, возвратясь в столицу, говорил министрам: "Вань-янь-лян, не различая людей способных и людей без дарований, весьма часто давал чины по произволу. С вступления моего на престол, я остерегался этого и только людей с истинными дарованиями выбирал на службу. Но в настоящее время узнаю, что начальник города Ли-чжэу{438} по имени Ила-янь-шоу со времени занятия должности сделался корыстолюбив и жесток. Расспрашиваю о его прежнем звании и узнаю, что он при Вань-янь-ляне был ловчим. Ужели ловчие и повара также могут управлять народом? Отселе таковым людям не давать должностей по управлению народа". Император повелел пред теремом Лян, занимаемым наследником, построить для него же тронную. Мэн-хао, отклоняя его, при сем говорил: "Пред наследником, несмотря на то, что он есть преемник государя, должно показывать бережливость. По сей причине для него не следует строить дворца, подобного дворцу Вашего Величества". Император принял его слова и остановил постройку. В одиннадцатый месяц император, обратясь к министрам, сказал: "Доносят, что между уездными чиновниками весьма много находится недостойных. Повелите послать чинов сделать ревизию и, по совершенном узнании, способных оставить при должностях, а негодных отрешить от оных". В двенадцатый месяц главноуправляющие Восточной столицы Тушань-хэси, Северной — Моу-янь и начальник города Чжао-чжэу{439} Пуча-тун перед отправлением в свои места представлялись императору. Государь, пожаловав им золотые пояса, сказал: "Вельможи! Вы имеете дарования, но часто бываете лживы, а я хочу иметь при себе людей верных, по сей причине даю вам должности вне. Сии пояса дарю вам за вашу долговременную службу".[318] За сим, обратясь к Цзин-сы-хой,[319] император сказал: "Нельзя сказать, что ты не имел способностей, но у тебя нет правдивости. Всякий вельможа, желая снискать благоволение государя и приобресть вместе похвалу от народа, только в половину соблюдает верность и правосудие. Ты должен сего остерегаться".

Дай-дин восьмое лето. В первый месяц император Ши-цзун рассуждал с Лян-би и Шоу-дао о том, что между чиновниками Мэн-ань и Моукэ весьма много молодых, кои, не получив образования, вовсе не знают обязанностей старшинства. "В древности, — говорил император, — в селах старики постоянно преподавали жителям наставления. Напротив, в настоящее время по селам, хотя и есть старцы, которые бы могли учить их, но или сами старцы, называя это не их обязанностью, не учат, или сии дворяне, почитая их не вправе давать наставления, не принимают оных". При сем он изъявил желание, чтобы по Китайским уставам[320] избрать людей беспорочных и праводушных, способных быть наставниками, и поручить им образование молодых людей. "Намерение Вашего Величества, — сказал Лян-би, — послужит счастием для подданных". В другой раз император сделал следующий вопрос Лян-би: "Из истории протекших времен я усматриваю, что и низшего звания люди, занятые мыслью о государстве, говорили с откровенностью о выгодах народа. Почему нет таковых людей ныне?" "Возможно ли не быть подобным людям теперь, — отвечал Лян-би, — но, быть может, следуя в точности законам, они опасаются навлечь на себя вину и подвергнуться несчастию. По сей причине они остаются в безызвестности". Во второй месяц император сказал министрам: "Господа! Я управляю империей вместе с вами. Когда найдете несообразность в каком-либо деле, лично говорите о сем мне. Таким образом вы будете помогать моему бессилию. Не согласуйтесь с моими наклонностями из собственной предосторожности. Вы получили степени правителей государства (гун) и министров. Итак, для вас наступило время прославить свои имена, действуя по законам! Если же вы станете искать собственного спокойствия и выгод, то вкусите счастия только в настоящее время. Но что тогда скажет об вас потомство?" По окончании речи, все министры громогласно провозгласили императору долголетие. Ши-цзун, разговаривая с Ила-цзы-цзин и другими вельможами, сказал: "В древности при государях Яо и Шунь все вещи делались без украшений; при династии Хань только Сяо-вэнь{440}, подражая сим государям, соблюдал умеренность. Всего более я опасаюсь, чтобы при дворе не преступили меры (бережливости), поэтому-то, если случались когда постройки, то, уменьшив расходы на стол, производил оные. Теперь постройки уже все кончены. Но пиры постоянно должны быть только в день рождения наследника и в первый день года. Прежде угощения делались в пятнадцатый день первого и восьмого месяцев, но при сих угощениях наблюдалась умеренность".[321] Император в своем разговоре, коснувшись религии буддистов, сказал: "Учению буддистов вовсе не должно вредить. Династии Лян{441} государь У-ди сделался послушником монастыря Тун-тай-сы, а государь ляосский Дао-цзун отдавал во владение монахам народ и, наконец, сделал из них трех правителей государства.[322] Глубоко было их заблуждение!" Во второй месяц император постановил законом, чтобы дети, по смерти матери, имевшей после их отца другого мужа, также носили трехгодичный траур. В четвертый месяц Ши-цзун сказал: "Законом воспрещается убивать волов, но почему не воспретить бить лошадей? Лошади необходимы для войска, также как волы необходимы для возделывания земли". Он повелел прекратить убивание коней. Ши-цзун в палате Чан-у-дянь играл в мяч. Магуй-чжун, увидев его, сказал: "Ваше Величество, сделавшись государем, приняли на себя тягчайшее бремя в империи. Если каждодневно весною и осенью будете выезжать на облаву и, сверх того, играть в мяч, то в делах правления может произойти остановка.[323] Подобные занятия государь обязан прекратить". Государь на это отвечал: "Я хочу показать через сие, что и я учусь военному искусству". В пятый месяц в северном Ван-дяне полосой, на 10 ли в ширину и 60 ли в длину, при сильной грозе выпал дождь с градом. Император Ши-цзун предписал министрам государственных доходов и строевых дел, чтобы во дворце не употребляли на украшения золото. Император говорил чиновнику пин-чжан-чжэн-ши по имени Вань-янь-сы-цзун и другим, что занятый мыслью о приобретении мудрых чиновников, он и во время сна не перестает думать о сем. Почему повелел, чтобы при отправлении от дворца вельмож во внешние провинции, поручили им тщательно выискивать честных и способных людей между служащими и между учеными, не имеющими должностей, но способными исправлять оные, записывать их имена и фамилии, делать представления. В другой день император говорил министрам: "Господа! Представляя людей способных для употребления на службу, вы часто заставляете других делать доклады о тех из них, которые вам известны. Для меня это весьма неприятно. Если кто действительно хорош, то следует ли его устраняться из предосторожности, что он ваш родственник?" Ши-цзун, призвав президента прокурорского приказа, сказал ему: "Обязанность прокуроров состоит в отличии верных от злонамеренных. Неужели нет ни одного хорошего человека между служащими внутри столицы и во внешних провинциях? В ваших докладах вы только обвиняете за проступки, а не представляете о людях честных. Разошлите по всем областям чиновников прокурорского приказа и прикажите им делать представления о чиновниках, беспорочно служащих, а вместе с тем, и обвинительные доносы на служащих бесчестно". В десятый месяц император Ши-цзун обнародовал увещательный указ о том, чтобы служащие воздерживались от корыстолюбия и жестокости. Император повелел начальнику города Чжо-чжэу{442}, чтобы он исправлял вместе и должность смотрителя императорских кладбищ, и каждомесячно первого и пятнадцатого числа совершал на оных жертвоприношения. Первого числа он приказал приносить жертвы чистые (бескровные), а пятнадцатого употреблять в жертву мясо, начав это с первого месяца в будущем году. Сверх того, он повелел ему в храме Тай-цзу поставить портреты заслуженных вельмож и воздвигнуть памятники тем из них, коим оные еще не поставлены. Император говорил министрам: "При Вань-янь-ляне составление истории[324] не было поручено вельможам, отличавшимся правдивостью. От этого в написанном много лжи. Ныне подробно описать мои дела, по тщательном исследовании оных.[325] "Если правдив историограф, — отвечал Мэн-хао, — то дела государя опишет верно. Издревле государи не рассматривали историю своего царствования по той причине, что к составлению оной определяли верных и правдивых людей".

Девятое лето Дай-дин. В первый месяц император, разговаривая с Цзин-сы-хоем и Ила-цзы-цзином о делах минувших времен и настоящего, сказал: "При дворе Дайляо ежедневно убивали триста баранов. Этого количества совершенно потребить было невозможно, и животные истребляемы были вотще. Я всегда, при принятии мною пищи, помышляю о том, что и народ, подобно мне, имеет потребность в оной. Какая польза, производя зло, искать услаждений вкуса?" Еще говорил император: "Когда советниками царскими будут сделаны люди, подобные Чжан-чжун-кэ, бывшем при Вань-янь-ляне, то как возможно будет слышать верные советы? Господа! При рассуждениях с вами о каком-либо деле, я не говорю несправедливого. Если вы не будете давать мне прямых ответов, то будет ли это законно с вашей стороны?" Ши-цзун постановил, чтобы вдовы из поколений Бохай и китайские по окончании траура возвращались из домов мужей к своим родственникам, а если который-либо из братьев умершего пожелает взять после него оставшуюся вдову, то чтобы сие делалось с воли старшего в ее доме. Сенат постановил законом присуждать к ссылке тех, кто будет ловить сетями зверей, и представил на утверждение императора. "Осуждать в ссылку за зверей и птицу, — сказал император, — значит дорожить зверями и птицами, а жизнь народа считать ничего не значащей. Могу ли я думать таким образом? Виновных в этом бить палками и отпускать".

В четвертый месяц император говорил министрам: "Я замечаю, что вельможи, находящиеся при должностях, сначала при вступлении в службу всячески стараются распространить о себе добрую славу, чтобы таким образом добиться чинов. По получении важных должностей, они делаются уступчивыми и молчаливыми, не производя ни малейшего шороху, кое-как заставляя делать о себе хорошие отзывы, думают только о своем спокойствии. Такие люди для меня неприятны". В пятый месяц Сенат сделал доклад о том, чтобы назначить оброчных для производства построек во дворцах царевичей Юэ-вана Юн-чжун и Суй-вана Юн-гун. Император на сие сказал: "Я заметил в саду дворцовом посохший бамбук и хотел приказать вновь посадить оный, но из опасения отяготить народ оставил свое намерение. Каждый из царевичей имеет своих мастеров и, кроме того, весьма много рабов. Зачем же еще заставлять народ для них работать? Вы представляете о сем на основании узаконений, но можно ли без изъявления признавать законными безмерные работы народа, производимые при Вань-янь-ляне? Отселе только незначительные оброчные работы в столице, узаконенные издревле, должны производиться по-прежнему, но для производства других, не установленных прежде, вообще нанимать рабочих за счет казны. О трудных оброчных работах доносить мне". В девятый месяц император говорил чинам прокурорского приказа: "Недавно я узнал, что некоторые из придворных чиновников, принимая на себя поручения евнухов в распоряжении их вещами, сделались чрез то корыстолюбивы и жадны к имению. Почему вы не доносили о сем мне?" Прокуроры отвечали, что они не знали о сем. "Когда мне сделалось известным это, — продолжал император, — возможно ли, чтобы вы не знали? Если я сам буду делать открытия, то для чего буду употреблять вас?" Император постановил законом, чтобы в храме предков вместо вола приносился в жертву олень.

Дай-дин девятое лето. Во второй месяц из стана Ань-хуа-цзюнь{443} казнены за корыстолюбие главный командир Тушань-цзы-вэнь и его помощник Лао-цзюнь-ну. Ши-цзун говорил приближенным: "Мои телохранители впоследствии все будут чиновниками в управлении народа. Прикажите им всем учиться". В третий месяц по случаю дня рождения императора прибыли послы из царств Сун, Кореи и Ся. При угощении их Ши-цзун приказал лучшим стрельцам из своих телохранителей стрелять из луков. В этой стрельбе участвовал и посол сунский. Сунский посол пятьдесят раз попал в цель. Между тем, из телохранителей только некоторые попадали по семи раз. Ши-цзун сказал тогда двум генералам, при нем находящимся: "Мои телохранители, по прошествии десяти лет службы, выпускаются офицерами пятой степени. На стражу во дворец они являются через три дня однажды, поэтому их служба легка. Если, позволив им думать только о пресыщении и сладком покое, не упражнять в стрелянии из луков, то в чем будет состоять их обязанность?" Хэнаньский тун-цзюнь-ши по имени Цзун-сюй сделан чиновником цан-чжи-чжен-ши{444}. "В бытность твою в Хэнане в должности тун-цзюнь, — сказал ему император, — ты доносил мне о выгодах и вреде, зависящих от поправки берегов Хуан-хэ, и твое донесение совершенно было согласно с моим мнением. Заботясь о народе, я беспрестанно посылаю туда чиновников, но они, с общего между собой согласия, делают злоупотребления. Они не помышляют о сем деле заблаговременно, а когда наступит время, то с поспешностью собирают рабочих людей и оброки. От сего траты бывают чрезмерны. Сей вред немаловажен. Вельможа! Принявши на себя государственное правление (цань-чао-чжень), тебе надлежит уничтожил, все злоупотребления и предпринимать все полезное". Император говорил еще к старшему чиновнику чэн{445} по имени Ши-цзюй: "Нюйчжисцы, получая вдруг высокие должности, не разумеют трудностей и бедствий народных. Но ты и подобные тебе возвысились из низших чинов; нельзя не знать вам дел народа. Итак, вы обязаны подробно объяснять все, что хорошо и что худо". В пятый месяц царства Ся вельможа Жинь-дэ-цзин{446} принудил своего государя Ли-жинь-сяо сделать доклад Ши-цзуну о том, чтобы ему позволили разделить свое королевство (с Жинь-дэ-цзином). Император спросил об этом министра Ли-ши. "Сие дело, — отвечал Ли-ши, — относится до другого царства, то лучше оставить оное на их произвол и отказаться от участия". "Но Жинь-дэ-цзин есть вассал, — сказал император, — который, захватив власть, делает притеснения своему государю". Он объявил указом, что не согласен на раздел и присланные дары отослал обратно. В десятый месяц Ши-цзун выезжал на облаву в Ба-чжэу{447}. Возвратившись с оной, он говорил главным вельможам: "По выезде на охоту я узнал, что начальник города Гу-ань-сянь{448} не исправен по должности, за что и повелел его отрешиться от оной. В Ба-чжэу чиновник сы-хоу{449} по имени Чэн-фын-сянь внимателен и прилежен к своей должности, его можно повысить одной степенью и определить начальником города Гу-ань-сянь". Император говорил министрам: "Часто при совещании о каком-нибудь деле, польза или вред оного мне не совершенно известны. Господа! В таком случае вы обязаны с откровенностью и точностью объяснять мне оные. Не будьте уступчивы мне с тем, чтобы, по возвращении от меня, говорить о сем заочно". В одиннадцатый месяц постановлено законом, чтобы воров, похитивших вещи из храма предков, подвергать одинаковому суду с учинившими кражу во дворце. Государь царства Ся, казнивши Жинь-дэ-цзина, хотевшего отнять у него престол, прислал к Ши-цзуну посла с благодарностью за его участие в деле. Император отправил к нему утешительный манифест. В двенадцатый месяц император говорил министрам: "Ныне я сделался слаб, отчего государственные дела пришли в замедление. Из докладов ваших я вижу, что вы вообще представляете мне только о тех делах, о которых обязаны представлять по постановлению; кроме сих дел в них нет ничего полезного для государства. Когда бы с каждым днем совершать хотя бы по одному хорошему делу, то в течение года для государства можно бы сделать весьма много полезного. Но, живя внутри дворца, могу ли знать совершенно дела внешние? Господа! Вы обязаны печься о сем". Император отправился для жертвоприношения в храм Шэ-цзи{450} (земледелия). Заведывавшие сим делом вельможи представили ему, чтобы написал свое имя на днище. Тогда император спросил Ши-цзюя: "Следует ли писать свое имя?" Ши-цзюй отвечал, что в старину сие обыкновение существовало. "Господа! — сказал после сего император. — К обрядам жертвоприношения вам особенно надлежит быть внимательными; не доводите себя до осуждения в потомстве. Я помню, когда Си-цзун давал по смерти титул императору Тай-цзу. Юй-вэнь-сюй-чжун, определив для сего церемонию, не предписал чиновникам одеться в одежду, употребляемую при жертвоприношениях, и позволил быть в обыкновенной, в какой являются ко Двору. В то время, хотя я был малолетен, но заметил его ошибку". Ши-цзун отвечал: "Совершить жертвоприношение есть дело великое. И если на то нет древних постановлений, то дерзнем ли поступить сами собой?" При совещании государя с вельможами касательно выливки медной монеты некоторые говорили, что на сие требуются весьма большие издержки, и предлагали открыть рудники и очищать серебро и золото. Но государь сказал: "Сокровища гор и рек должны быть общи с народом; но монета не может быть отливаема частным образом".[326] Тогда Ши-цзюй, выступив вперед, говорил: "Вассал слыхал, что богатство сына Неба заключается между подданными. В самом деле, если народ богат и силен, то государь подобен источнику, неиссякаемому при беспрестанном течении.[327] "Но пользовался ли народ свободою в отливке монеты в древности?" — спросил Ши-цзюя император. "Если позволить народу, — отвечал Ши-цзюй, — свободно лить монету, то низкие люди по жадности и корысти тем паче стали бы лить монету тонкую и худую. Поэтому в древности сие было воспрещено". В день рождения наследника император дал пир в Восточном дворце и, развеселясь на оном, заставил танцевать царевну Юй-го. "Императрица Улиньда-ши, — сказал в слезах император, — мать сей моей дочери, вполне соблюдала обязанности супруги. И я не назначаю на ее место другой, потому что, вспоминая о добродетелях императрицы, в настоящее время не нахожу ей подобной".

Одиннадцатое лето Дай-дин. В первый месяц государь повелел указом, чтобы чиновникам от 70 лет и более, оставившим (за старостью) службу, давать половинное жалование, не принимая в счет их чинов. Из Сената представили, что цзе-ду-ши из стана Фынь-ян-цзюнь{451} по имени Нюй-синь-чан в день своего рождения принимал приносимые ему подарки, за что по законам должно лишить его должности. "Если в делах правления, — говорил им император, — мы не соблюдаем правоты, то как она может быть в государстве? Членам Сената и государственного совета в дни их рождения и в дни торжеств,[328] равно разносятся подарки и в немалом количестве. Но от них не требуют в сем ответа. Между тем, строго судят за взятки низших чиновников. Ужели таков закон водворения правоты в империи? С сего времени равно отрешать от должности министров и членов государственного совета, когда они примут принесенные к ним вещи". Тогда же император говорил министрам: "В прошедшем году, уклоняясь от жары (в Лю-хэ-чуани), я проезжал ближней дорогой через Шань-си и как, по причине большого пространства полей, не было мест для пастбищ, то я повелел, чтобы хлеб сеяли в пяти ли от города. Теперь слышу, что все крестьяне переселились оттуда в другие места. Я весьма сожалею о них. Итак, пусть прикажут им делать посевы на своих прежних местах. Господа! Когда встречаются подобные дела, мы обязаны о них доносить мне". В пятый месяц император говорил: "В числе податей, получаемых по обыкновению с каждой области, из Тун-чжэу требуются бараны ша-юань{452}. Но в такой дани нет необходимости, ею вотще отягчают народ; должно прекратить ее. Живя в глубине дворца, могу ли я знать совершенно все тяготы народа? Итак, вы обязаны доносить мне о подобных делах". В этот месяц император ежегодно обозревал пашни, находившиеся вблизи столицы. В восьмой месяц Ши-цзун говорил вельможам: "Я беспрестанно напоминаю вам, чтобы вы с откровенностью говорили мне о выгодах государства и об упущениях в правлении. Даже чиновники внешних областей и простолюдины представляют иногда свои мнения о правлении, а вы, напротив, не скажите о сем ни одного слова. После этого возможно ли, чтобы все дела были исправляемы как должно? С сего времени верно доносить мне обо всем, что выгодно и что вредно; не будьте скрытны". Император еще говорил министрам: "Ныне чиновники свободно говорят, что после первой ревизии можно получить такую-то должность, а после второй — такую-то, и постоянно остаются нерадивы и беспечны. Отселе, делая ревизию как провинциальным, так и служащим при дворе чиновникам, правдивых и прилежных возводить в высшие должности, а сказавшихся беспечными и нерадивыми — отставлять от оных, даже (еще) до исполнения срока. Если не будет соблюдаема справедливость в наградах и наказаниях, то можно ли возбудить соревнование?" В другой раз Ши-цзун говорил министрам: "Весьма большой недостаток у нас в чиновниках от пятой степени и ниже, и достойные люди приобретаются с трудом. Мне известны чиновники, начиная с третьей степени и выше, но чиновников ниже пятой степени я вовсе не знаю. Господа! От вас я также не слыхал еще ни одного слова, сказанного в похвалу кого-либо. Сколько я не старался приобрести средство к долговременному спокойствию и к возвышению выгод народа, но при недостатке хороших помощников, что ни предпринимал, вообще выходили дела обыкновенные. Вы ежедневно являетесь ко мне, но какая от сего польза? Господа, об этом вы тщательно должны подумать". В десятый месяц император сказал министрам: "Господа! Мое решение какого-нибудь дела вы считаете для себя совершенным повелением, которого будто бы и изменить нельзя. Поэтому, с подобострастием выполняя оные, вы ни об одном деле не представляете противного. Господа! Когда я не соглашался на какие-либо представления ваши? С сего времени, хотя бы и издан был мною указ, но вы должны рассмотреть оный и, если найдете его применимым, обязаны исполнить, если же встретите в нем что-либо невыгодное, то обязаны представить мне о перемене оного. Равным образом, если бы низший чиновник объявил о невыгодности какого-либо дела, решенного Сенатом, в таком случае вы также обязаны переменить оное, смотря по приличию, и никак не должно отвергать его представления". Старший министр Хэшиле Лян-би составил историю об Жу-цзуне — отце государя Ши-цзуна — и поднес ее императору. Государь подарил за сие Лян-би пояс из кости носорога и 20 кусков лучших шелковых тканей. Ши-цзун говорил министрам: "Когда во дворце Янь-цин-гун изображали портреты заслуженных вельмож, повелено было умножить число оных до двадцати. Министр Хань-ци-сянь, по возвышении нашего дома, издал законы и постановления для оного. При решении какого-либо важного дела он советовался только с главными вельможами и никак не позволял знать о сем людям посторонним. Прежние и после него бывшие министры из китайцев не могут сравняться с ним. Для поощрения его примером других, конечно, было бы достаточно и того, если прославить его, восписав ему похвалы. Но, при всем том, не следует оставить не написанным и его изображения". В одиннадцатый месяц император, в бытность свою в Восточном дворце, говорил наследнику: "Назначив тебя наследником престола, я устроил империю, и нет более в делах запутанности и беспорядка. Тебе остается только не забывать великих и достойных уважения обычаев предков; из почтения к родителям, тщательно усовершенствоваться в учении и добродетелях и для порядка в правлении соблюдать правоту и верность и наградах и наказаниях. В древности танский государь Тай-цзун завещал своему сыну Гао-цзуну следующее: "Я не успел завоевать корейцев; завоюй после меня ты".[329] Таких поручений я тебе не оставляю. Дайляосский государь Хай-бинь-ван, возненавидя своего сына Цзинь-вана за то, что подданные его любили, предал его смерти. Законно ли это? Если сын заставит себя любить, то тем более ему честь. Но поступая таким образом, можно ли не погубить царства? Танский Тай-цзун, государь, обладавший умом, говорил своему сыну Гао-цзуну: "Ты не расположен к Ли-цзи{453}. Ныне я, обвинив его, отрешил от должности. После моей смерти ты дай ему должность пу-и{454},[330] и он, без сомнения, будет жертвовать для тебя жизнью". Прилично ли государю употреблять обман? Тот, что пользовался благодеяниями отца, ужели забудет воздать за оные сыну? В отношении к вельможам я руководствуюсь только справедливостью". При сих словах все вельможи воскликнули: "Да здравствует государь!" В сем месяце вельможи почтили императора Ши-цзуна титулом: Инь-тянь-син-цзо цинь-вэнь-гуан-у-жинь-дэ-шен-сяо-хуанди,[331] о чем обнародован манифест во внутренних и внешних областях империи. В двенадцатый месяц Ши-цзун возвел всех сыновей своих в достоинства князей первой степени, причем, Юн-чжуна назвал князем Чжао, Юн-гуна — князем Цао, Юн-чэна — князем Бинь, Юн-жена — князем Юй, Юн-дао — князем Сюн и Юн-цзи — князем Тэн. Юн-чжуна и Юн-гуна назначил на должность мэн-ань (полковых команд).

Дай-дин двенадцатое лето. В первый месяц император предписал палате, рассматривающей доклады, следующее: "Так как в большей части докладов представляют о выгодах или вреде для государства, то с сего времени те из них, в коих найдутся мнения, приличные для проведения в действо, отсылать запечатанными в палату шу-ми-цзянь{455},[332] а сия, сделав выписки того, что должно привести в исполнение, будет сообщать оные местам, от коих зависит исполнение". Во второй месяц император, призвавши управителей княжеских дворцов, говорил им: "Я избрал вас в сии должности (единственно) с тем намерением, чтобы вы наставлениями и руководством научали царевичей быть добродетельными. Итак, если в поведении князей заметите что-либо нехорошее, вы тщательно должны отклонять их от сего. Если они не будут слушать ваших увещаний, то вы обязаны доносить мне, записав, что в такой-то день князь сделал то-то. Но если вы, потворствуя им, не будете доносить мне, то я непременно буду винить вас". Сенат представил Ши-цзуну, что при исследовании поведения чиновников, оказались беспорядочными и весьма ревностными по службе управляющий полком чэн-ян-цзюнь{456} по имени Шань-хэшан и другие. "О них, — сказал император, — узнавали тайным образом и открыто делали расспросы у других, но они равно оказались отличными по службе. Если верно исполняются награды и наказания, то сии честные люди поощряются, а порочные удерживаются в страхе. Таким образом, при продолжительном действии по сим законам, легко приобрести людей честных.[333] Итак, сообразно с заслугами, каждого возвышайте в чины и удостаивайте наград. О сих чиновниках немедленно составьте совет и назначьте их к высшим должностям". Ши-цзун издал следующий указ: "Отныне, если главный начальник какого-либо присутственного места будет действовать беззаконно, и если его помощник, будучи не в состоянии исправить его, не сделает при том на него донос, то оба должны быть подвергаемы одинаковому суду". В третий месяц император указал Сенату: "Если, по открытии корыстолюбивых и хищных чиновников, оставлять их по-прежнему при должностях, то они опять будут угнетать народ. Разославши гонцов во все области, прикажите им немедленно, по прибытии, отрешать таковых от должностей". Ши-цзун повелел своему дежурному генералу Сы-ле отправиться с грамотой для возведения корейского Ван-хао на престол в его княжестве{457}. Начальник города Дай-мин-фу, князь Цзин-ван-вэнь, лишен за корыстолюбие княжеского достоинства и сделан чиновником фан-юй-ши{458} в Дэ-чжоу{459}. В пятый месяц император, в проезд свой к водам Бо-хоа-чуань, сказал министрам: "По станциям, на коих я имел остановки, посуда для корма лошадей вообще была получаема от крестьян; из оной множество было растеряно и не возвращено хозяевам. Причиной таких беспорядков была неисправность прокуроров. В настоящее время изберите на их места людей достойных и повелите им, по производству розыска в проезжаемых мною местах, вознаградить народ платою за утраченные вещи". В десятый месяц князь корейский Ван-хао прислал к Ши-цзуну посла благодарить за возведение его на княжество. Император призвал в тронную наследника и царевича Чжао-вана Юн-чжуна и при них говорил министрам: "Вань-янь-цзинь постоянно замышляет о восстании. Если теперь не погубим его, чтобы впоследствии не произвел беспокойств.

Впрочем, государство, — продолжал император, — всегда достается добродетельным. Вань-янь-лян попрал законы, и я приобрел оное. Остается только тщательно усовершенствоваться в добродетели. О прочем зачем беспокоиться?" "Наставления вашего величества, — воскликнули наследник, князь Юн-чжун и все вельможи,[334] — поистине суть наставления премудрых!" После сего Вань-янь-цзин немедленно был освобожден от казни. В одиннадцатый месяц император говорил министрам: "Между родственниками царскими находятся некоторые без должностей. Я опасаюсь, чтобы, не оказывая им милостей, не сделать маловажными законы любви к родственникам. Я хочу дать им чины без должностей и по оным производить жалованье, но неизвестно, как бывало при прежних династиях". "Танский государь Яо{460}, — отвечал Ши-цзюй, — оказывал любовь к 10 коленам родства, а государи династии Чжоу жили в мире с родственниками девяти колен, как явствует из древних стихотворений из книги Правления{461}.[335] Эта любовь к родственникам почитается добрым делом государей". Начальник уезда Вань-пин-сянь{462},[336] по имени Лю-янь-би, бил палками за учиненный проступок раба княжны Цаэ-го. Царевна, вступившись за своего слугу, бранила за него уездного начальника. Ши-цзун, узнав о сем, сделал строгий выговор царевне, а сверх того, лишил прокуроров месячного жалованья за то, что они, из опасения царевны, скрыли сей ее поступок. Император, желая советоваться о делах с министрами, велел удалиться своим приближенным. В это время с ними удалился также чиновник исторического общества, записывавший слова императора. По сему случаю император сказал: "Обязанность историка — замечать добрые и худые поступки государя. Поэтому для него не только должно знать мои обыкновенные распоряжения, но и мои совещания с вами, дабы внести это в историю без всякой утайки. Объясните ему мое намерение". В двенадцатый месяц Ши-цзун выпустил из своего сераля более 20 наложниц. Император запретил чиновникам уголовных палат ездить на пиры и через то делать упущения в должности. Еще обнародовал указ, коим позволил народу свободно добывать золото и серебро, запретив брать за сие пошлину.

Тринадцатое лето Дай-дин. Из Сената представили Ши-цзуну, что сунский купец Цзюй-цзюнь и другие, прибывши на торг с чаем, по незнанию переехал границу, за каковой поступок по законам они заслуживают смертную казнь. "Они без намерения учинили сей проступок, — отвечал император, — простить их и отпустить обратно, не давая знать о сем в их государствах, дабы и там их не судили". Император издал следующий приказ Чжань-ши{463} (дядьке), находившемуся при наследнике: "Служащих при наследнике надлежит особенно избирать из людей правдивых, а о тех, кои не пекутся об усовершенствовании самих себя, равно кои неспособны к возложенным на них должностям, доносите мне". В третий месяц Ши-цзун говорил министрам: "Хой-нин-фу есть место происхождения государей нашего дома. Со времени переселения Вань-янь-ляна в Янь-цзин (Юн-янь) нюйчжисцы время от времени забывают свои древние обычаи и весьма пристрастились к обычаям китайским. Я знал обычаи нюйчжи прежде и доселе их не забываю. Ныне в пиршествах и музыке вообще приняты обыкновения китайцев, вероятно, потому что их обряды совершеннее. Но мне это не нравится. Наследник и все князья вовсе не знают обычаев нюйчжи, и только для меня остаются оные еще несколько в употреблении. Опасно, что впоследствии совершенно изменятся наши обычаи. Это изменение не составит великих и долговременных законов правления. Я непременно хочу отправиться в Хой-нин-фу с намерением, чтобы мои дети и внуки могли видеть древние наши обыкновения и, хотя бы несколько приучась к оным, могли им следовать". Находившийся при наследнике Чжань-ши просил государя о пополнении чиновников, имеющих смотрение за стадами наследника, и о прибавке разных вещей, нужных для употребления во дворце наследника. "По всем канцеляриям наследника, — сказан император, — для чиновников определен комплект, равным образом количество вещей для его дворца назначено полное. Какого же еще желать пополнения? Наследник, живя в богатстве и знатности, легко может пристраститься к роскоши. Его наипаче надлежит учить бережливости. Я сам со вступлением на престол в одеждах и во всех вещах, употребляемых мною, следую древнему положению. Объясните наследнику мою мысль". В четвертый месяц Ши-цзун в зале Жуй-си приказал певцам петь канты нюйчжи и сам, обратясь к наследнику и прочим князьям, сказал: "Вспоминая о делах прежних государей, я никогда не могу забыть их. Посему-то я всегда слушаю сии звуки и хочу, чтобы и вы знали оные. С детства привыкнув к обычаям китайским, вы не знаете простых и совершенных обычаев нюйчжи. Но не знать своего наречия и письмен, значит забыть свою родину. Итак, вы обязаны не только сами сообразовываться с моими желаниями, но и вашим потомкам должны внушить мои наставления". Из Сената докладывали императору, что житель города Дэн-чжоу по имени Фань-сань учинил смертоубийство, за что по законам должен быть казнен. Но у него есть престарелые родители, у коих кроме него не остается воспитателя. Император на сие сказал: "Почтительным сыном называют того, что при обиде не входит в распри. И тот только способен питать отца и мать, кто приобрел уже название почтительного сына. Сей человек в минуту гнева забыл самого себя. Возможно ли, чтобы в его душе была мысль о служении родителям? Судить его по силе законов, а его родителям дать содержание от казны". В седьмой месяц Хой-нин-фу снова сделан столицей Шан-цзин. В одиннадцатый месяц император спрашивал министров: "Почему во внешних провинциях оказывается большой недостаток в чиновниках пятой степени?" Чиновник тэй-юй по имени Ли-ши отвечал, что сие зависит от малого числа низших чиновников, выслуживающих срок до повышения. Император на сие сказал: "Если действительно есть люди умные и способные, то, не держась порядка, надлежит их с повышением определить к должностям". Президент палаты чинов Лян-су представлял императору, чтобы запретить слугам носить шелковые одежды. "Недавно, — сказал на сие Ши-цзун, — запрещено им носить одежды парчовые. Надлежит действовать исподволь. Притом, если хотим сделать преобразование, то необходимо начать оное с государя и приближенных к нему вельможей. Что касается меня, то в моем дворце постоянно храню умеренность в одеянии: золотые нити моей старой одежды уже до половины утратились. Ныне я слышу, что обычаи народа, в сравнении с временами Вань-янь-ляна, сделались несколько постояннее и умереннее. Господа! Вам особенно надлежит со всем вниманием блюсти умеренность и простоту в одеждах, и тем подавать собой пример народу".

Дан-дин четырнадцатое лето. Вельможа Чжан, по повелению императора, отправился послом в царство Сунское. Вслед за ним император послал гонца, через коего приказывал Чжану следующее: "Если сунцы не будут выполнять древних обрядов и не представят Вас к своему государю, то не отдавайте грамоту, а отправляйтесь с ней обратно.[337] Если же насильственно возьмут у вас бумагу, тогда вы не идите к ним на пир и не принимайте никаких подарков". По достижении Чжаном царства Сунского,[338] сунцы предложили ему привезенную бумагу передать наследнику, на что Чжан не согласился. Но когда сунцы, прибывши в его квартиру, настоятельно требовали от него грамоту, Чжан отдал оную и, вопреки повелению своего государя, ходил на пир и принял от них множество подарков. По возвращении Чжана, местное начальство донесло на него императору, и Щи-цзун в гневе хотел казнить Чжана. Но министр Лян-би представил ему, что Чжан, когда был полководцем, сильно разил сунские войска, и сунцы издавна в неприязни к нему. Поэтому неизвестно, не с намерением ли ввели его в преступление, достойное казни; и теперь, казнивши Чжана, чтобы не впасть в их сети. Государь, признав сие представление справедливым, наказал Чжана 150 ударами и лишил чинов; его товарищу Гао-юю дал 100 ударов, а все вещи, привезенные ими, взяты были в казну. После этого Ши-цзун отправил в царство Сунское вельможу Лян-су спросить сунский двор о причине насилия. Вельможи цзиньские, различно толкуя о сем, говорили между собой, что в год, циклическое обозначение которого содержит знак "У" постоянно бывает война. Император, узнав об этом, спросил министра Лян-би. "Государь Тай-цзу, — отвечал Лян-би, — завоевал царство Дайляосское в год Цзя-у, а Тай-цзун победил сунцев в год Бин-у. Теперь сунцы насильственно взяли нашу бумагу, что также случилось в год, содержащий знак "У". Сие-то было причиной толков. Впрочем, это еще не есть неопровержимая истина". Император признал его слова справедливыми. По прибытии Лян-су в царство Сунское, сунский государь, по прежнему обыкновению, стоя принял от него грамоту. После чего Лян-су возвратился обратно. Вслед за ним сунский государь Сяо-цзун прислал к Ши-цзуну с просительным письмом Чжан-цзы-яня и Лю-чуна. Содержание сего письма было следующее: "Издавна владея наследственно великим престолом, я думаю, что заслужил блистательные милости высокого двора. По заключению мира на клятвенных условиях, в продолжение с лишком 10 лет я тщательно выполнял обыкновения взаимным посольством[339] между двумя империями и ни на один день не забывал о продолжении взаимного дружества в будущности. Я хочу только присылаемые от вас бумаги принимать по обрядам дружеских держав и несколько раз извещал о сем своем намерении. В настоящее время прошу снова об этом высокий двор через моих послов. Благосклонно размыслив о сем прошении, возможно ли не удовлетворить оное?" Когда Ши-цзун советовался о сем с вельможами, министр Лян-би сказал: "Сунского государя перестали называть вассалом, назвав его сыном старшего брата, его бумаги перестали называть докладами и назвали грамотами; в этом ему уже оказана большая милость. Ныне он снова просит о том, чтобы освободить его от приема лично бумаг. Желания его бесконечны, никак не следует соглашаться на его прошение". И-ла-дао и Вань-янь-шоу-дао были согласны с мнением Лян-би, но Ши-цзюй и Тан-го-ань возразили, что если не согласиться на сие прошение, то непременно начнется война. "Господа! — сказал им на сие Ши-цзун. — Ваши возражения несправедливы. Когда бы он просил от нас еще чего-либо большего, то ужели бы и тогда следовало угождать ему?" Принявши совет Лян-би, он писал в ответ сунскому государю следующее: "Не соблюдая обязанностей, зачем просить о прекращении личного принятия бумаг? Говоря о самом себе, что наследовал великий престол, ты еще более показываешь сим твое величие. Действуя самовольно, зачем просить об исполнении твоих желаний? Обряды, бывшие в употреблении, изменять неприлично, поэтому и обряд личного принятия тобой бумаг никогда переменен быть не может". Отдав сию бумагу сунским послам, он отправил их обратно.

В третий месяц Ши-цзун говорил министрам: "Вань-янь-лян почитал в чиновниках совершенством исправность по должности. Почему министры того времени почитали своим долгом одно решение бумаг. Господа! Ваша обязанность придумывать средства для управления государством. Вам неприлично оставаться в подобном состоянии". В то же время издал указ следующего содержания: "Не позволить полковым (мэн-ань) и ротным (моукэ) начальникам для жертвоприношения убивать животных. В дни торжеств (цзе) и в дни жертвоприношения Небу позволять им свободно собираться на пиры, но с первого числа второго месяца и до конца восьмой луны пиры совершенно прекратить и никогда не позволять делать собраний, дабы не причинить замедления в земледельческих работах. Равно и в праздные месяцы[340] не позволять им упиваться. Нарушивших сии повеления подвергать суду, о чем и повелевается обнародовать всюду". Ши-цзун повелел, чтобы его телохранители, не знающие языка нюйчжи, учились оному и чтобы с сего времени не говорили на языке китайском. В четвертый месяц император Ши-цзун говорил министрам: "Я слышу, что глупый народ, желая обрести счастье, во множестве воздвигает капища божеству Фо и, не слушая запрещений, еще более преступает оные. Надлежит подтвердить запрещение и (отнюдь) не позволять ему расточать по пустому имение". Ши-цзун, находясь в зале Чуй-гун-дянь, говорил наследнику и прочим царевичам: "В поступках чиновников нет важнее почтения к родителям и обязанности младшего брата. Кто почитает родителей и уважает старших (братьев), тот не остается без помощи Неба. Исполняйтесь почтительности к отцу и матери и взаимной любви между собой. Издревле между братьями производили разногласие их жены, отчего весьма многие разрывали между собой связи. Но жена есть лицо постороннее в семействе, можно ли ее уравнять родству братьев? Поэтому слушать речи жен и разрывать через то узы братства весьма незаконно. Впечатлейте слова мои в вашем сердце". В пятый месяц государь отправился в Цзинь-лянь-чуань{464}. Когда, по достижении Фу-ли-шэ, он остановился, среди дня из ручья, находившегося на восточной стороне императорского шатра, показался белый дракон и вдруг с громом поднялся на облака. В девятый месяц император обратно прибыл в столицу. По возвращении из тронной, государь говорил своим приближенным: "Со времени получения мной княжеского достоинства и доселе я не оказывал никогда, вопреки совести, особенной снисходительности к родственникам и издавна известным мне людям. Но недавно из прокурорского приказа представляли, что мой сын Юн-чжун однажды писал к Хэнаньскому дивизионному начальнику Вань-янь-чжуну, чтобы сей продал его лошадь. Я, узнав о сем, не потребовал от него ответа. В сем только деле я поступил вопреки совести. Днем и ночью я мысленно беспокоюсь о сем, как о тяжкой болезни". Император говорил министрам: "Я хочу знать совершенно между чиновниками добрых и порочных, но если послать, по обыкновению, для исследования их особых людей, то я опасаюсь, чтобы не употребить к сему недостойных. Какими бы средствами узнать о сем?" Лян-би на сие отвечал: "За вас, государь, обязаны об этом позаботиться мы (вассалы)". "Пусть будет так, — сказал император, — только именитость надлежит сверять с истиной.[341] Слава и истина не должны быть смешаны". Когда Ши-цзун сообщников бунтовщика Сяо-ао-ва хотел расселить порознь в области Ляодунской, Лян-би представлял, что их преступление единожды оставлено, посему, если теперь переселить их, опасно, чтобы не произвести в них негодование. "Твои слова, — сказал ему император, — касаются пользы и вреда настоящего времени, но я думаю о потомстве будущих веков". "Для вассалов, — отвечал Лян-би, — это было неизвестно". После сего мятежники переселены были в колено шиле, что в Улули{465}. Ши-цзун спрашивал министров: "При императоре Яо девять лет продолжалось безводие, а при Чэн-тане{466}[342] семь лет была засуха, но народ не терпел голода. Ныне, при неурожае одного или двух лет, у народа оказывается недостаток в хлебе. Какая сему причина?" "В древности, — отвечал Лян-би, — земли (поля) были пространны и народа мало.[343] Ценя более всего умеренность, он (народ) заботился при том о земледелии, почему, собирая в избытке хлеб, он не терпел бедствий голода. В настоящее время земли сделались ограничены, а народа много. При том, оставив главное, он (народ) ухватился за постороннее,[344] отчего оказалось мало приобретателей (хлеба) и много потребителей. По сей причине при неурожае одного года народ приходит в скудность". Государь признал сии слова совершенно справедливыми и тогда же повелел местным начальникам празднолюбцев, не занимающихся своим делом, подвергать наказанию. В другой раз Ши-цзун спросил министров: "Я требовал от чиновников, находящихся в столице и во внешних провинциях, чтобы представляли честных и способных людей, но доселе еще не слыхал о представлении кого-либо. Какая сему причина?" Чиновник цань-чжен{467} по имени Вэй-цзы-пин просил императора, чтобы дозволено было каждому из начальствующих чиновников представить по одному человеку из людей достойных, но чтобы при представлении обращали внимание только на свойства представленных, не определяя за них наград или наказаний тем, кои представили. Император на сне сказал: "По уставу Сунского царства касательно выбора людей, за представление представляемого равно понижается или передается суду и представивший его начальник, хотя бы сей был министр. Но мало найдется людей с непоколебимым духом: при виде выгод и корысти они возмущаются и теряют дотоле хранимую правоту. Напротив, обязанности министра велики и важны. Прилично ли за подобные дела возвышать или понижать его?" В одиннадцатый месяц император, призвав чиновника шан-ши-цзюй-ши{468},[345] заметил ему, что съестные припасы, потребляемые во дворце, вообще достаются трудами народа и что, несмотря на то, яств различного рода ежедневно приготавливается так много, что их невозможно всех потребить.[346] "Во тще делаются такие траты! — продолжал император. — Отныне приготовлять только по нескольку кушаний, достаточных удовлетворять вкусы".

Пятнадцатое лето Дай-дин. В девятый месяц комендант Западной столицы корейской{469} по имени Чжао-вэй-чун, отказавшись от своего государя, просил вступить в подданство государства Цзинь со всеми городами на запад от хребта Цыбэй-лин{470} и на восток от Я-лу-цзян{471}, коих числом около 40. Император не согласился принять его. Ши-цзун говорил министру Лян-би: "Ныне чиновники тогда только исправляют ревностно свои должности, когда непременно получают оные по их желанию. Но если дадут им должность не по их желанию, то думают только о том, как бы провести время. Таков ли долг верного вельможи?" В другое время император говорил Лян-би: "При Вань-янь-ляне сенатор Бин-дэ и старший министр Янь славились своими знаниями в правлении. Но по назначении их на должности, они не углублялись в дальновидные соображения и полагали свои занятия в жестокостях и тиранстве. Янь и Кэ-си, находясь в Хой-нин, в продолжении одного месяца двадцать человек умертвили побоями, хотя они вообще не имели преступлений, достойных смерти. Назовем ли это справедливостью? Вань-янь-лян был подобен тигру, и они, тем паче, желая коварными поступками показать пред ним свою правоту, приняли от него смерть. Можно ли назвать их после сего искусными в делах правления?" Император повелел указом стариков не делать уездными чиновниками. Когда же при должности будет оставаться престарелый, то избрать для него помощника из молодых служащих.

Дай-дин шестнадцатое лето. В первый месяц Ши-цзун указал в родословную императорскую внести имена всех Особ царского поколения, не записанных в оную. Император вместе с царевичами, министрами и всеми придворными чинами, рассуждая о причинах возвышения и упадка династий древних и настоящих времен, сказал: "С появлением священных книг доныне протекло много времени. Учение, переданное в оных потомству, все совершенно. Ученые настоящих времен, читая сии книги, по необходимости должны бы и поступать по оным, но, несмотря на сие, весьма многие, разумея писанное, не могут оному следовать. Итак, если они не в состоянии исполнить предписываемого, то какая выгода от чтения? Древние обыкновения нюйчжи просты и истинны: тогда, хотя не знали письмен, но обряды жертвоприношений Небу и Земле, почтения к родителям, уважения к старшим, принятия гостей и верности к друзьям составлялись сами собою. Сии обряды по своему превосходству не имели разности от описанных в древних книгах. Итак, вы должны изучить сии древние обыкновения нюйчжи, не следует забывать их". Шн-цзун, в проезд свой на соколиную охоту к мосту Гао-цяо, приметил на стороне дороги одного пьяного, который, свалившись с осла, спал. Он приказал следовавшим за ним посадить сего человека на осла и отвезти его в дом. В третий месяц в пределах Линь-хуан-фу выпал бобовый дождь. В тот же месяц император присутствовал в зале Гуан-жинь-дянь. При нем по сторонам находились наследник и все царевичи. Во время стола государь, поучая их с кротостью, сказал: "Во всех вещах, назначенных для употребления, надлежит соблюдать умеренность. Если окажется в них избыток, то можно раздать родственникам, но никак не должно расточать их по-пустому". Потом, поднявши свою одежду, продолжал: "Сию одежду без перемены носил три года, но она еще нова и хороша. Вам надлежит замечать мою бережливость". В девятый месяц император говорил министру Лян-би: "Я весьма жалею о том, что Вань-янь-лян беззаконно казнил своих вельможей. Отыщите трупы Болуньчу и других, убитых Вань-янь-ляном, и погребите их с церемониями на счет казны". В десятый месяц Ши-цзун свои указом предписал своим министрам следующее: "Детские имена{472} царевичей даны вообще не нюйчжисские, надлежит переменить оные. Вам повелевается выписать лучшие имена нюй-чжи и представить оные мне". В двенадцатый месяц император повелел указом немощным и престарелым, просящим милостыню, давать пропитание из казны. Ши-цзун говорил министрам: "Господа! Когда какое-либо дело бывает решено мною справедливо, вы не должны называть оное уже оконченным и, таким образом, считать неприличным представлять о перемене оного. Возможно ли, чтобы при множестве разных дел я никогда не ошибался? Господа, говорите мне о том, что вам известно; я никак не оставлю переменить мое решение".

Семнадцатое лето Дай-дин. В первый месяц Щи-цзун говорил министрам: "Отыскивать и возвышать мудрых есть обязанность главных вельможей. Если чиновники пятой степени, служившие во внешних провинциях, представляют достойных к повышению, то почему не представляют таковых министры?" "По словам Конфуция, — отвечал Тан-го-ань-ли, — люди с дарованиями приобретаются с трудом. В мире весьма немного премудрых. Если Ваше Величество непременно желаете приобрести достойных людей, то надлежит распространить пути к приобретению ученых[347] и, по приобретении, употреблять, сообразуясь с их способностями, подобно домашней посуде. В таком случае найдутся люди достойные". Ши-цзун спрашивал министров: "Не делают ли взаимных посещений знакомым и родственникам служащие в должности прокуроров?" На сие министры отвечали, что весьма редко имеют сношения. "Прокурорам, — сказал император, — надлежит совершенно пресечь сии посещения. Равным образом, советники и секретари, так как они слушают суждения в советах, не должны иметь связей с людьми посторонними". "Сомнительно, — отвечал Тан-го-ань-ли, — чтобы возможно было совершенно пресечь связи их со знакомыми и родственниками". Ни сие император сказал: "При сих должностях должно ли дорожить приятельскими беседами?" Император говорил министрам, что в наградах за заслуги не должно быть замедления, ибо при медленности наград в служащих не будет соревнования. "Сии слова, — отвечал Тан-го-ань-ли, — вполне выражает пословица: в наградах времени не пропускают". Дворцовое правление доложило императору, что в поясе, представленном корейцами, оказался поддельный камень, выданный ими за яшмовый. Император на сие сказал: "Они по незнанию сей камень приняли за яшму. Нужно ли винить их за то, что подставленные вещи незначительны? Надобно смотреть на их исправность в представлении оных. Будет ли согласно с политикой, если отошлем их вещи обратно?" Ши-цзун говорил министрам: "Многие из особ царского поколения до старости не получают чинов, между тем, их предки были с заслугами. Каково будет, если в настоящее время я произведу их в небольшие чины и дам им названия должностных?" Министры отвечали, что прежние государи считали своей обязанностью оказывать милости родственникам и награждать за заслуги. В третий месяц император повелел освободить от податей и пошлин жителей 10 губерний: Шань-дуна{473}, Шань-си, Западной столицы{474}, Ляо-дуна{475} и других по причине засухи в прошлом году и истребления хлебов саранчой, а в Восточной столице{476}, Босо и Хэсу-гуань выдавать хлеб народу из казенных магазинов. Сенат, по получении указа, сделал доклад, что в упомянутых трех губерниях казенного хлеба недостаточно для раздачи народу. "Членам Сената, — сказал на сие император, — неоднократно было напоминаемо, чтобы в урожайные годы приказывали как можно более закупать хлеба за счет казны и, таким образом, запасали оный на случай неурожая. На это вы постоянно доносили мне, что во всей империи казенные магазины полны. Но теперь, когда я намерен раздать хлеб народу, вы говорите, что оного недостаточно. Государи древних времен запас хлеба считали постоянным законом в государстве; не я первый ввожу его в употребление.[348] Если в означенных губерниях недостаточно хлеба для раздачи, то взять оный из ближайших губерний и раздать народу, но с сего времени поставить правилом запасать хлеб заблаговременно". В четвертый месяц постановлено законом, что имеющиеся наследственные достоинства мэнь-ань и моукэ, если у них будут наследники, могущие им преемствовать, пользуются правом передавать оные сим последним прежде исполнения шестидесятилетия им самим. Ши-цзун повелел министрам: "Окружных и уездных начальников, отставленных от должности за проступки, по прошествии одного или двух лет снова употреблять на службу". К сему государь прибавил: "Родовые дворяне мэнь-ань и моукэ были люди с заслугами: они при восстановлении престола во времена Тай-цзу ревностно подвизались за отечество, почему преемников их достоинств неприлично лишать оных за маловажные проступки". В шестой месяц император говорил министрам: "Я боюсь, что иногда в минуты радости или гнева не сделал бы чего-нибудь противозаконного. Господа! В таком случае вы должны напоминать мне мои ошибки. Не вводите меня в погрешности из угождения мне". Ши-цзун сына Ин-ван-шуана по имени Сы-ле сделал помощником цзедуши в полку Чжун-шунь-цзюань. Ин-ван-шуан явился к императору с благодарностью. Тогда император сказал ему: "Ты болен, я определил в службу твоего сына нарочито для того, чтобы, доставив тебе радость, пособить тебе выздороветь. Я хотел дать ему большую должность, но Сы-ле молод, и я опасаюсь, что он не в силах еще управлять делами. Ты должен учить его. Когда сделаешь его совершенным, то снова повышу". В седьмой месяц Сенат представил императору, что войскам, охраняющим северо-западные границы, ежегодно отпускается по 30 тысяч баранов. "Откуда получается такое количество?" — спросил Ши-цзун. Министры не могли дать ему на это ответа. Император продолжал: "Занятый мыслью о делах правления, я и по возвращении из тронной нимало не имею спокойствия. Господа! Не считайте сего дела маловажным, о коем не следует просить разрешения государя. Я знаю невнимательность вашу к делам правления, поэтому спросил вас о том". В восьмой месяц Ши-цзун говорил министрам: "Члены присутственных мест часто мнения своих товарищей, несмотря на основательность оных, признают несправедливыми единственно потому, что при согласии на их суждения, другие могут сказать, что управление происходит не от них самих. Таких людей весьма много, и они для меня очень неприятны. Посмотрите на производство дел палаты да-ли-сы{477}: она, хотя имеет определенные законы, но если находит невозможность следовать оным, то представляет мне, сообразно с обстоятельствами, разные мнения ее членов, и я избираю лучшее из оных.[349] Следовать хорошему мнению других есть обязанность всякого. Через это и его суждения могут называться хорошими". В другое время Ши-цзун говорил министрам: "Можно ли предполагать, что между низшими чиновниками нет людей способных? Только их начальники, по ненависти к ним, за превосходство дарования не возвышают их". Чиновники прокурорского приказа, отправленные для наблюдения за служащими во внешних провинциях, принимали на них жалобы и, на основании оных признавая их неисправными по должности, били их палками.[350] Ши-цзун, призвав председателя прокурорского приказа Хэши-ле-мяо, говорил ему: "Прокурорам поручено наблюдать за исправностью и неисполнением должностей служащих, отрешать от должностей угнетателей народа и выискивать людей честных. Но они по проезжаемым местам принимают жалобы от жителей и признают клевету за истину. После сего, как чиновники тех мест должны вести себя?" В десятый месяц император говорил министрам: "Ныне совсем не слышно, чтобы вельможи, занимающие важные должности в правлении, возвышали мудрых. Какая сему причина? В древности Ди-жэнь-цзе{478},[351] возвысившийся из низкого состояния, послужил опорою для танского престола. Успокоив оный при его падении, он на несколько лет продолжил его существование. Ди-жэнь-цзе, хотя и был мудрец, но мог ли сделаться известным без вельможи Лоу-ши-дэ{479}?" Ши-цзун еще говорил министрам: "В представляемых ныне докладах вовсе не говорят об особенных выгодах или вреде для государства. В древности советники царские, соблюдая верность к отечеству, находили в этом славу, а ныне сии советники действуют единственно для собственных выгод. Так, председатель палаты доходов Цао-ван-чжи и чжинаньфусский губернатор Лян-су в своих представлениях изъявляют желание получить распорядительную власть. Какая может быть из сего выгода для государства? Если так поступают главные чиновники, то что сказать о других (низших)? Когда Вань-янь-лян готовился воевать Юг,[352] президент врачебной управы Ци-цзай старался всячески отклонить его от оной (войны), и был казнен за сие на площади. Такой вельможа от начала нашего дома был только один!" В двенадцатый месяц император сказал министрам: "Мне теперь 55 лет. По прошествии шестидесяти лет, хотя бы я и хотел заниматься делами, но уже буду не в состоянии. Пользуясь остальным временем моих сил, представляйте мне о нуждах народа нюйчжи и дворян мэнь-ань и моукэ, о делах правления и о законах, не имеющих единства. Я не буду отягчаться никакими делами".

Дай-дин восемнадцатое лето. В первый месяц президент исторического общества Ила-цзе доносил о том, что во время явки чиновников к государю с докладами, когда, по удалении посторонних лиц, происходят суждения о делах, не позволяют быть слушателям сих суждений служащим при историческом обществе, почему они не имеют возможности записать сии факты в историю. Ши-цзун спросил на сие мнение министров Ши-цзюй и Тан-гуа-ань-ли. "В древности, — отвечал Ши-цзюй, — историографы без упущения записывали слова и поступки государей, чтобы таким образом заставить их быть осторожными в словах и воздержанными от худых дел. Из дома Чжоу государь Чэн-ван, обрезав лист дерева у-тун{480},[353] наподобие яшмовой дощечки{481},[354] шутя сказал своему младшему брату Шу-юю, что он дарит сию дощечку ему. Тогда историк Ши-и сказал ему: "Ваше Величество, шутить неприлично, ибо слова государя непременно будут записаны в истории". Из сего очевидно, что историки обязаны записывать без упущения все слова и поступки государя". "Но я опасаюсь, — сказал император, — чтобы они не сделали известными тайных дел, о коих рассуждаем. Посему изберите в сию должность людей осторожных, способных хранить тайны, и с сего времени не устраняйте их во время тайных совещаний, из коих удаляются все посторонние лица".[355] В третий месяц Ши-цзун говорил министрам: "Уездные чиновники по своей должности суть ближайшие к народу, почему необходимо избирать (в сию должность) людей честных и исправных. В настоящее время между уездными чиновниками весьма много не исполняющих законы, между тем, не слышно, чтобы между ними были исправные по службе. В проезд мой в Чунь-шуй{482} я видел в уездах Ши-чэн и Юй-тянь{483} чиновников престарелых, кои вотще пользуются жалованием. Когда же в ближайших местах от столицы находятся такие чиновники, то можно догадываться, каковы должны быть в отдаленных уездах". Ши-цзюй в ответ на сие сказал: "Уездный начальник Цзяо-жуй в Лян-сянь и Ли-бо-дэ, начальник городка Цин-ду, — оба исправлены по должности. Они достойны быть определены к другим должностям". "Министр, — сказал император, — когда твои слова справедливы, то можешь употребить их с повышением". В четвертый месяц император говорил министрам: "Во время моих путешествий я приказываю тщательно разведывать добрые и худые поступки чиновников по проезжаемым мною местам. Поэтому я недавно в Юй-тянь-сянь чиновника чжу-бу{484} по имени Ши-мао-чжоу за исправность его по должности сделал в том городе уездным начальником". В шестой месяц помер старший министр Хэшиле-лян-би. Ши-цзун весьма сожалел о его смерти. На его похороны назначено двойное (против положенного) количество вещей и денег. Приказал погребсти (похоронить) его на казенный счет и после смерти пожаловал ему титул: Цзинь-юань цзюнь-ван{485}. В честь добродетелей сего министра на его могиле император повелел чиновнику хань-линь-дай-чжи{486} по имени И-ла-люй воздвигнуть памятник. Лян-би от природы был предусмотрителен, верен и прямодушен, способен к решению всяких дел и превосходил всех даром слова и познаниями. Из бедного состояния, возвысясь до степени министра, он денно и нощно со всем вниманием трудился для отечества. Его соображения и предприятия были глубокомысленны и дальновидны. Выискивая и возвышая людей с дарованиями, он всегда думал, что их не довольно. В домашней жизни хранил (целомудрие) и умеренность, помогал бедным родственникам и (старым друзьям). Чем продолжительнее с кем-либо была его дружба, тем больше он оказывал к тому уважение. 20 лет находясь в должности министра, он успел водворить спокойствие в государстве и заслужить имя мудрого министра. В седьмой месяц Ши-цзун говорил министрам: "Когда чиновник в первый раз подвергается суду за мздоимство, его поступок можно еще назвать заблуждением. Но если вторично будет обвинен в корыстолюбии, то явно, что он не намерен исправить свой недостаток. С сего времени чиновников, в другой раз подвергшихся суду за мздоимство, без разбора значительности или маловажности их взяток лишать должностей". В восьмой месяц Вань-янь-шоу-дао сделан старшим министром, а Ши-цзюй — младшим. Сенат представил А-кэ, исправлявшего должность цзедуши в Юн-пине, кандидатом на производство в цы-ши. Император заметил, что А-кэ молод и не привык к делам, поэтому его можно сделать только помощником цы-ши{487}. "Вассалы думали, — отвечал Тан-гуа-ань-ли, — что А-кэ есть родственник царский, почему и назначили его кандидатом в сию должность". "От областного правителя, — сказал государь, — зависит спокойствие или бедность народа на пространстве тысячи ли. Возможно ли без выбора людей, по одному пристрастию к царским родственникам давать им должности? Если из любви к родственникам будут даны им какие-либо награды, то оные, хотя бы были и значительны, для государства не несут вреда, но когда в должность областного правителя назначен будет недостойный, тогда какую будут иметь для себя опору жители целой области?" В одиннадцатый месяц Сенат докладывал, что начальник уезда Чун-синь-сянь{488} по имени Ши-ань-цзе, купивши у подвластного ему землевладельца лес на изготовление экипажей, в продолжение трех дней не отдает платы, за что его следует понизить одной ступенью и лишить должности. Император на сие сказал: "Если служащих возвышать за примерную честность и понижать за корыстолюбие, то другие сами собой познают пользу своей исправности и соревнования. Напротив, если правление слишком кротко, между служащими нет страха, если же оно чрезмерно строго, тогда не могут иметь пощады и подвернувшиеся малым ошибкам. Надлежит держаться середины законов". Император, делая министрам выговор, сказал: "Господа, на днях, когда я вас спросил, почему Чжао-чэн-юань снова определен к должности, вы сказали, что царевич Цао-ван через посланного объявил о дарованиях и способностях к делам Чэн-юаня, почему вы и употребили его снова в службу. Назначить кандидата к должности хотя и от вас зависит, но власть дать или не дать ему должность должна проистекать от меня. Если вы исполняете слова Цао-вана, тем паче не будете ли выполнять требования наследника? О сем деле я узнал от вас самих. Как же должен судить о том, что мне не известно? Господа! Вы не должны исполнять просьб других". В двенадцатый месяц Ши-цзун внучат своих возвел в княжеские достоинства. Удубу назвал вэнь-го-гуном, Мадагэ-цзиня — юань-цзюнь-ваном и Чэн-цина — дао-го-гуном.

Девятнадцатое лето Дай-дин. В первый месяц Ши-цзун, рассуждая с министрами об истории, сказал: "В историях прежних времен я замечаю, что историки в похвалах весьма часто выходили из меры. Главное достоинство истории заключается в верном описании происшествия, и никак не должно из лести государю говорить ложь". Император еще говорил министрам: "Если коварный и злонамеренный вельможа домогается получить что-либо желаемое, то всегда тайно сообщает это своим друзьям. Его друзья также не говорят о всем явно, но под предлогом других дел, не показывая по наружности своей в нем участия, они всеми силами стараются за него. Рассматривая злонамеренных вельмож времен древних, я нахожу, что при избрании наследника они, из опасения невыгод для себя в царствование государя благоразумного, обыкновенно тайными поисками разрушали планы государей и избирали на престол людей слабых для того, чтобы впоследствии можно было захватить в свои руки власть и, таким образом, приобрести собственные выгоды и явить свои заслуги. Так, при династии Цзинь государь У-ди{489} хотел утвердить престол за своим младшим братом, но злые вельможи воспротивились ему и заставили возвести на престол своего сына Хой-ди{490}. По смерти его, вскоре после сего случившейся, империя возмутилась. Не есть ли это доказательство слов моих?" В другой раз Ши-цзун говорил министрам: "Вельможи при древних династиях, если решались делать увещания государям, то прощались со своими родителями и со всем семейством, объявляя им, что решились непременно принять смерть. Сих чиновников, хотя и заставляли смотреть на своих товарищей, казнимых за увещания пред их глазами, но они, не щадя себя, снова делали увещания. Такова была верность их к отечеству! Для других она неудобовыполнима". Ши-цзун говорил министрам: "Многие, будучи обольщены учением божества Фо, полагают найти в оном счастье свое. В молодости и я был оным обманут, но впоследствии уразумел ложь его. Небо назначило государя управлять народом. Если и он, свободно предаваясь забавам, сделается беспечен и будет желать получить счастье случайно, то это невозможно. Напротив, если он действительно способен любить и успокаивать народ, то через угождение воле Неба он, без сомнения, получит счастье". В седьмой месяц правительство представило государю о назначении штата для Угуная, сына Чжао-вана. Государь не согласился на сие и сказал министрам: "Если к детям с малолетства через меру будут оказывать внимание, то неприметным образом можно сделать их весьма расточительными и гордыми, и впоследствии трудно уже будет заставить их быть умеренными, поэтому не следует возбуждать в них гордость. Все дети (княжеские) ежедневно должны являться ко мне. Когда они станут разговаривать или играть между собой, я своим молчанием возбужу в них страх. Они поймут цель моего наставления и предосторожности,[356] сделаются боязливы и осторожны, и тогда погрешностей с их стороны будет мало". В десятый месяц император постановил, чтобы родственников в прямом колене, вступивших между собой в родство через брак, подвергать суду, не принимая в уважение и того, если бы они сами донесли о сем.[357]

Дай-дин двадцатое лето. В третий месяц Тушань-кэ-нин сделан младшим министром. В четвертый месяц Ши-цзун сказал министрам: "Вельможи нюйчжи говорят, что я слишком умерен в расходах на стол и другие потребности. Но я думаю иначе. Можно ли назвать чрезмерную расточительность хорошим делом. Притом я сделался стар и не нахожу для себя удовольствия в яствах из убитых животных. Уметь соблюдать умеренность и для царя не есть порок. Если моя одежда сделается грязной,[358] я всегда прикажу ее мыть, и тогда только сменяю ее, когда уже обветшает. Прежде шатры (царские) украшали золотом; ныне не должно быть этого. Довольно и того, если будут удовлетворены нужды, зачем непременно показывать во всем пышность?".[359] В десятый месяц государь говорил министрам: "Я знаю, что государю неприлично входить в исследования маловажных дел, но замечая в вас чрезмерную беспечность, я иногда расспрашиваю об оных. Так, в настоящее время мне доносят, что всеми землями по северную сторону гор{491} завладели сильные дома царевичей и царевен и, не обрабатывая оных для себя, отдают их в наем поселянам. Господа! Все сие происходит от вашей невнимательности. Вы обязаны со всем усердием прилежать к делам. Не причиняйте мне беспокойств и печали". В сие время министр Вань-янь-шоу-дао просил увольнения от должности. "Министр! — сказал император. — Ты потомок заслуженных вельможей прежних государей, поэтому я нарочно возложил на тебя важную должность правителя государства. Со времени принятия оной ты исполнен был верности и усердия, за что я весьма доволен тобой. В настоящее время ты, за старостью, просишь увольнения, и в этом ты соблюл обязанность министра. Но для заступления твоего места еще не найден человек достойный, почему нельзя удовлетворить твоему прошению. Послужи еще". Император говорил министрам: "Всякий служащий, доколе находится при низших должностях, старается быть правосуден и бескорыстен с тем, чтобы получить повышение; в то время трудно узнать, хорош он или худ. Но когда он сделается большим чиновником, тогда при рассмотрении его дел становятся ясными его природные склонности. Так, чиновник чжао-тао-сы{492}[360] по имени Чжэ-дянь сначала, когда был чиновником тун-чжи в Дин-чжу{493}, а потом чиновником ду-сы{494}, нисколько не руководствовался личным пристрастием и везде славился честностью. Но когда сделался чжао-тао-сы (начальником военного комитета), он стал уже не в силах воздерживать самого себя. Страсти людей быстрее горного потока, поистине трудно знать их". В другой день государь говорил министрам: "Недавно я читал историю "Цзы-чжи тун-цзянь" и нашел в ней по порядку описанными возвышение и падение династий. Она по справедливости есть зерцало предосторожностей. Сы-ма-гуан{495} писал сию книгу с особенным вниманием,[361] из древних историков никто не превзойдет его. Ныне чиновник чжао-шу-лан{496} по имени Мао-хой постоянно делает удовлетворительные ответы на мои вопросы. Его следует определить в должность тай-чан, дабы из его рассуждений можно было черпать пользу". В одиннадцатый месяц Ши-цзун повелел министрам, чтобы областные начальники, при выборе служащих для поощрения, других возвышали и употребляли к должностям людей бескорыстных и способных, хотя бы сие случилось до наступления их срока к экзаменам. В двенадцатый месяц император говорил министрам: "Вань-янь-лян с чиновниками поступал так, что за одно слово, сказанное согласно с его мыслью, возвышал, и за одно слово, сказанное невпопад, понижал и наказывал. В разговорах всякий может иногда ответить удачно и иногда ошибиться, даже мудрец не свободен от ошибок. Издревле при употреблении чиновников всегда обращали внимание на их службу, что касается до их ответов, то можно ли различать по оным достойных от недостойных? При избрании людей я употребляю тех только, коих все признают способными, и не полагаюсь на одни собственные знания".

Двадцать первое лето Дай-дин. В первый месяц Ши-цзун, узнав, что в Шаньдунской области в Дай-мин-фу (и других) местах жители мэн-ань и моукэ из тщеславия вдались в роскошь и не стараются о земледелии, послав туда особого чиновника с повелением: по верном определении количества земель, разделить оные между жителями по числу душ и непременно заставить их заниматься землепашеством. Если же где пахотных земель много, и для возделывания оных недостаточно сил туземных жителей, то приказать оныя отдать в наем другим и строго воспретить всем во время земледелия пьянство. В уезде Юн-ци-сянь жил некто Юй-ли-е, родом киданец, служивший в полку (мэн-ань) Алибу. Сей Юй-ли-е имел двух жен, из коих от главной прижил шесть сыновей, а от второй — четырех. По смерти его старшей жены шесть сыновей ее, построив шалаш на могиле своей матери, поочередно стерегли оную. Тогда дети младшей его жены сказали: "Покойница была нам старшей матерью, прилично ли нам не хранить ее останков?" После чего и они, держа очередь, до трех лет стерегли ее могилу. Император в проезд свой тем местом на облаву, услышав о такой сынопочтительности к родителям, назначил им в награду пятьсот связок мелкой монеты и повелел уездному начальнику раздать им сии деньги на торговой площади на глазах народа, дабы поощрить тем к сынопочтительности других. Во второй месяц, по смерти второй императорской жены Ли-ши, Ши-цзун ездил для совершения поминального обряда во дворец Син-дэ-гун, где лежало ее тело. В проезд свой через торговую площадь, не слыша звуков народной музыки, он обратился к министрам и сказал: "Не по случаю ли смерти княгини воспрещена народная музыка? Низший класс народа, ежедневно увеселяя других музыкой, добывает через это себе пропитание. Но когда запретят ему пользоваться своим искусством, то с сим уничтожаются его житейские помыслы. Никак не должно простирать на него запрещений. На днях, когда я хотел ехать в Син-дэ-гун, мне предложили выехать воротами Цзи-мэнь, но из опасения причинить беспокойства торгующему классу народа, я нарочно отправился другой дорогой. При всем том, я и здесь усматриваю, что в некоторых домах, находящихся вблизи дороги, выломаны окна и двери и закрыты занавесями. К чему такая предосторожность? Впредь не делать подобных разорений". В третий месяц Ши-цзун говорил министрам: "В настоящее время я слышу, что цзедуши в Цзун-чжоу{497} по имени Асы-мань во многих случаях поступать незаконно, равно в Тун-чжоу чиновник цы-ши по имени Вань-янь-шоу-нэн со времени возложения на него должности чжао-тао не соблюдает чистоты (бескорыстия). Когда высшие чиновники, занимая важные должности, поступают противозаконно, прокуроры никогда не представляют на них обвинительных донесений. Напротив, когда пуса-па-е взял у своего подчиненного два мяча, они за такое маловажное дело в своем донесении присудили наказать палками. Можно ли назвать это исполнением должности? Отныне чиновников прокурорского приказа, оказавшихся исправными по своей должности, повелевается возвышать. Тех же, кои окажутся неисправными, за важные дела понижать и предавать суду, а за малые наказывать только палками, но ни в коем случае не отрешать от должности". В третий прибавочный месяц император говорил министрам: "Издревле государи весьма часто приближали к себе льстецов и клеветников и их употребляли на службу, отчего большие претерпевали бедствия, производимые ими тайно. Так и ханьский государь Мин-ди{498} был обманут сими коварными людьми. Я не сравниваю с мудрыми государями древности, но доселе еще не был обольщен словами злонамеренных людей, сделавшихся мне близкими и, по особенной своей расположенности, не призывал к себе кого-либо из министров для частного с ним совещания". Ши-цзун говорил Вань-янь-сяну: "Министр! Когда ты был в Хэ-нани в должности корпусного генерала (тун-цзюнь-ши), ты привел в хороший порядок пограничные дела. В бытность твою президентом палаты чинов (с того времени, как сделался чиновником дянь-цзянь), ты тем с большею правотою соблюдал законы, за что я весьма был тобою доволен. Недавно тебя сделали президентом прокурорского приказа, и я снова слышу отзывы о твоей непоколебимой правоте, поэтому возлагаю на тебя должность важнейшую в правлении. Удвой свое старание". После сего он сделал его старшим товарищем министра (чэн). Однажды император говорил, что в древности было обыкновение во время военных действий назначать к войску особых инспекторов. "В начале династий Хань и Тан, — сказал при сем Вань-янь-сян, — не назначались военные инспекторы, и военачальники получали полную свободу в распоряжениях. От сего в сражениях они постоянно одерживали победы, а при нападениях на города, всегда брали оные. Но под конец сих династий стали назначать от двора особых чиновников для присмотра за войском. Полководцы во всех своих распоряжениях зависели от них, почему весьма часто терпели поражения и весьма мало имели успехов. Если будет хороший полководец, в таком случае определять особого надзирателя совершенно не нужно". Император одобрил его слова и воспользовался ими. В четвертый месяц император говорил министрам: "Возможно ли, чтобы я не имел ошибок ни в словах, ни в поступках? Я постоянно изъявлял желание иметь верных советчикон и, между тем, не нахожу людей, говорящих правду. Советы истинно хорошие я всегда приму и исполню. Какое же еще затруднение к предложению оных?"

Дай-дин двадцать второе лето. В третий месяц император объявил палате финансов, что в сие лето он предпринимает путешествие на северную сторону горы, и повелел, чтобы во время сего путешествия от народа не требовали никаких вещей, нужных для употребления.[362] Преступившего это повеление бить до восьмидесяти ударов и лишать чинов. В четвертый месяц помер второй министр Ши-цзюй. В седьмой месяц министры, явясь с докладами, узнали, что император не очень здоров, и просили позволения удалиться. "Возможно ли, — сказал император, — чтобы по причине легкой болезни я оставил выслушивание дел?" Он приказал явившимся подробно рассказывать о делах, давая отчет в оных.

Дай-динь двадцать третье лето. Во второй месяц члены прокурорского приказа, исследовав поведение окружных и уездных чиновников, представили о сем императору. Император, рассмотрев доклад, сказал: "Господа! Ваши исследования обращены были вообще на дела маловажные, и вы заметили только худые поступки чиновников, а их хороших дел не выставили. После сего не правда ли, что нелегко быть при должности? Разберите их добрые и худые дела, потом донесите мне". В пятый месяц уездные начальники Да-чу, Э-чжу и другие, числом десять человек, за старостью уволены от должности. При возвращении их из столицы на свою родину, император имевших из оных шестьдесят лет от роду повысил двумя степенями, а тех, кои имеют менее шестидесяти лет, повысил одной степенью и приказал всем им выдать половинный оклад годового жалованья. Император повелел палате чинов, чтобы при представлении кого-нибудь из лишенных чинов, не употребленных в службу, к производству в офицерский чин, отправлять для исследования его службы особого чиновника. Если окажется исправен по службе, то давать ему должность уездного начальника, но если не будет успеха в исправлении возложенного дела, то несмотря на долговременность его службы, не следует давать ему должности. В шестой месяц местное начальство доложило императору, что теперь чиновник лан чжун по имени Дуань-гуй. "Дуань-гуй, — сказал Ши-цзун, — был весьма умный и по всей справедливости способный к службе. Цзюй-гоу, председатель палаты дэнь-вэнь-цзянь-юань{499}, во всех делах сообразуется с обстоятельствами.[363] Издревле между уроженцами Янь[364] людей верных и премудрых было мало. Когда пришли к ним войска ляосские, они покорились царству Ляо. За ними приходили сунцы, они покорились сунцам. Наконец, пришли наши войска, и они покорились нам. Жители Янь издавна были лукавы и коварны. По сей причине, хотя и много раз случались перевороты, но они никогда не отдавали на разорение своих жилищ. Напротив, между жителями южными весьма многие, обладая твердостью духа, говорят безбоязненно, со всею откровенностью преподают советы, видя перед собой убитого за увещание, стоящий позади него еще делает увещание. Это вполне заслуживает похвалу". Еще император говорил: "Вчера ночью был сильный жар, и я до рассвета не мог заснуть, думал: каким образом простолюдины в низких и тесных хижинах могут иметь покой?" В восьмой месяц повелено раздать императорской страже[365] тысячу экземпляров книги Сяо-цзин, переведенной на нюйчжисский язык. В девятый месяц общество, занимающееся переводом классических (священных) книг, представило императору в переводе (на языке нюйчжисский) И-цзин{500}, Шу-цзин, Лунь-юй, философов Мэн-цзы, Лао-цзы, Тан-цзы, Вэнь-чжун-цзы, Лю-цзы{501} и Синь-тан-шу{502}. "Пять священных книг, — сказал император министрам, — я велел перевести для того, чтобы народ нюйчжень познал человеколюбие, обязанности, закон и добродетель". Он повелел разослать сии книги по империи. В одиннадцатый месяц Ши-цзун говорил министрам: "В правлении государей и великих князей почитались совершенством кротость и милосердие; но лянский государь У-ди, заботясь единственно о распространении кротости и милосердия, нанес великий вред законам. Я полагаю, что если нет безотчетливости в наградах и наказаниях, то правление можно назвать кротким. Нужно ли еще что-нибудь другое?" В другой раз Ши-цзун говорил министрам: "Из народа нюйчжи имеющих ученую степень цзинь-ши (доктора){503}, на основании китайских уставов о цзинь-ши, определяйте в присутственные места чиновниками лин-ши (столоначальниками){504}. Образованные люди, храня чистоту и бескорыстие, не отважатся на бесчестное. Напротив, возвысившийся в чины из простых писарей, привыкнув с молодости к корыстолюбию и делам темным, и в должности чиновника бывает не в состоянии переменить своего природного навыка. От этого зависит возвышение и упадок законов правления".

Двадцать четвертое лето Дай-дин. В первый месяц император сказал: "Я хочу отправиться в Хой-нин-фу (Шан-цзин) по той причине, что по обыкновению государей нашего дома, в праздник пятого месяца пятого числа{505} давался в сем городе пир. В воспоминание сего дня, отправясь в Хой-нин-фу, я хочу угостить там старцев из царского рода и из простолюдинов". В третий месяц император, отъезжая в Шан-цзин, призвал наследника и, отдавая ему государственную печать, сказал: "Хой-нин-фу есть место, где предки наши возвысились в государи. Я отправляюсь туда со всеми своими князьями и, быть может, пробуду там два или три года. Принимая на себя правление государством, ты уподобляешься земледельцу, трудящемуся над пашней, и купцу, производящему торговлю. Если они бывают в состоянии без всякой потери продолжать дело своих отцов, то считаются детьми, способными управлять домом. Но принятая тобой власть в государстве гораздо важнее и тем более требует внимания и осторожности. Я издавна замечал твою особенную старательность. Ныне, когда облегчишь мои труды и заботы, ты покажешь ясно свою сыновнюю почтительность к родителям". Наследник, упорно отказываясь от сего, говорил, что он не разумеет дел правления и просился сопутствовать государю. "Правление не есть чрезмерно трудная обязанность, — сказал Ши-цзун, — надлежит только внимать в правоту и верность и не принимать клеветы и злых советов. Таким образом, со временем сам собой приобретается в оном навык". Наследник заплакал, по сторонам находившиеся вельможи также были растроганы. Наконец, наследник принял печать. Вскоре после сего император оставил Среднюю столицу. При расставании с вельможами, сопровождавшими его до Тун-чжоу, император, обратясь к министрам, сказал: "Господа! Вы достигли глубокой старости, разделяя с наследником труды в правлении. Сообразуйтесь с моими намерениями". Потом, обратясь к чиновнику шу-ми-ши по имени Тушань-кэ-нин, говорил: "Министр! Если после сего моего отбытия встретится какое-либо дело, ты должен принять оное на себя. Не будь беспечен, считая оное неважным. И небольшое дело, когда делается важным, то поправлять оное уже будет трудно". Он взял с собой всех князей, оставил одного только Чжао-ван Юн-чжуна в помощники наследнику. В пятый месяц император прибыл в Хой-нин-фу (Шан-цзин). На пиру, данном во дворце Хуан-у-дянь, император говорил потомкам царского рода и своим родственникам: "Я долго вспоминал о своей родине и только теперь нашел возможным прибыть на оную. В ознаменование радости мы должны веселиться вместе". Он всем князьям и княгиням, равно царевнам, министрам, чиновникам и их женам, по порядку роздал по чаре вина и заставил пить вместе.[366] После сего, по милости государя, его ближайшие родственники и все потомки царские, развеселясь довольно, составили нюйчжисские танцы. В сей день пировали до самого вечера, и уже после захода солнца пир прекратился. Ши-цзун говорил министрам: "Государь предпринимает путешествие по империи для того, чтобы возвышать добрых и судить порочных. Возвышайте и употребляйте всякого ученого и простолюдина, любящего родителей и старших братьев и соблюдающего со всеми мир, а не знающих стыда и позора и шествующих путем порока удерживайте наставлениями. Если же после сего они не переменятся, употребляйте наказания". Еще говорил: "Настоящего времени люди, когда оставят поступок ненаказанным, говорят, что государь простил по неразумению. Если же виновного подвергают наказанию, то ропщут, что всякий поступок подвергают строгому суду. Таковы сделались обычаи в нашем царстве! Без приобретения умственного и нравственного образования можно ли сравняться с древними? Господа! Способствуйте вашими добродетелями к введению древних обычаев".

Дай-дин двадцать пятое лето. В первый месяц император во дворце Гуан-дэ-дянь давал обед своим женам, царевичам, царевнам, военным и статским чиновникам. На сем обеде царских родственников с женами и чиновников, начиная от пятой степени и выше, всего было до тысячи семисот особ. Всем им были сделаны награды по достоинствам. В четвертый месяц государь говорил вельможам: "Для меня весьма приятен хойнинфусский воздух и нравятся все произведения. Но вы беспрестанно докладываете мне о возвращении в Среднюю столицу. Сокрушаясь духом, я не в силах оставить местопребывание наших предков древнего царства нашего. После моей смерти пусть погребут мои останки подле Тай-цзу. Господа! Не забудьте слов моих!" Император снова давал угощение родственникам царским обоего пола во дворце Хуан-у-дянь, на коем носящих девятимесячный траур (то есть ближайших царских родственников первого и второго колена) повысил тремя степенями, носящих траур пять месяцев (царских родственников в третьем колене) — двумя, а носящим траур три месяца (в четвертом колене) — одной степенью. Престарелых из ближайших родственников всех сделал генералами сюань-у-цзянь-цзюнь, а их женам и всем княжнам из царского рода дал титулы и одарил их серебром и шелковыми тканями по достоинству. "В обыкновенное время, — сказал при сем император, — вина я вовсе не употребляю, но сегодня я хочу пить до опьянения. Такое веселье нелегко достается". За сим княгини и княжны, все вельможи и старцы, ставши в порядке, танцевали по обыкновению нюй-чжи и подносили вино императору. Государь еще сказал: "Прошло несколько месяцев по прибытии моем сюда, и еще никто не пел здесь наших национальных песен. Я сам пропою для вас". Император приказал детям и младшим (братьям) родственникам царским, занимавшим низкие места во дворце, сесть в зале и слушать песню, которую он пел сам. Содержание его песни было следующее: "Восстановление престола государями в начале называется весьма трудным делом, но и утверждение оного впоследствии равно нелегко. При воспоминании о предках, я вижу их как бы наяву". Но император, растрогавшись, не мог более петь. Окончив пение, он стал плакать. Министр Юань-чжун со всеми вельможами и родственниками царскими, подняв чашу вина и поднося оную императору, громогласно провозгласил ему долголетие. Потом все женщины попеременно пели песни, как бы на собраниях в своих домах. Государь был хмелен, но еще пел вместе с ними. Наконец, уже по прибытии первой ночной смены{506}, пир был прекращен. Когда Ши-цзун из Хой-нин-фу отъезжал обратно в Янь-цзин, его провожали ближайшие родственники и все царские потомки. При прощании с ними император говорил: "Я издавна думал о своей родине и, прибывши сюда, намерен был пробыть здесь год или два. Но Янь-цзин есть сердце империи,[367] почему долго оставаться здесь не могу. Ныне спокойствие империи восстановлено на долгое время, и в государстве нет никаких налогов. Вы бедны от того, что всегда разоряетесь пустыми тратами, и я весьма о вас сожалею. Старайтесь быть умеренными и бережливыми и не забывайте прежних забот и трудов ваших предков". При сих словах у императора слезы потекли ручьями. Близкие и далекие родственники царские возвратились все с растроганными сердцами. В шестой месяц помер наследник Юн-гун. Ши-цзун наперед отправил в Янь-цзин вельможу Тан-гуа-дин для совершения обряда жертвоприношения наследнику. Император повелел, чтобы жены наследника и все императорские внуки в ношении траура следовали уставам китайским. В девятый месяц император, по прибытии в Ляо-шуй{507}, узнав, что там находится старик ста двадцати лет, потребовал его к себе. Сей старец был в состоянии рассказать ему все дела, какие произвел Тай-цзу при утверждении престола. Император был весьма удивлен этим, а в награду угостил его обедом и одарил шелковыми тканями. Ши-цзун, по прибытии из Хой-нин-фу в Среднюю столицу, семь раз ездил к гробу наследника и горько его оплакивал. Добродетели и милости наследника простирались на всех, и жители Средней столицы, каждый в своем доме, написали имя наследника на дощечке и, смотря на оную, слезно плакали о нем. В девятый месяц император говорил министрам: "Моих телохранителей за долговременную службу производят в чины и делают судьями народа, но они, не зная написать и одной буквы, как могут управлять народом? Внутреннее разумение человека нельзя познавать извне, только слабость сил и старость видны снаружи. Таким образом, они будут принуждены к невозможному для них. Государь, признавая весь народ за своих детей, не может всем порознь оказывать милости. Довольно, если на службу употреблены будут люди способные. Но если, зная их неспособность, против воли дадутся им должности, то что скажет обо мне народ?" В двенадцатый месяц императорский внук Цзинь-юань-цзюнь-ван Мадагу сделан областным начальником в Да-син-фу и возведен в достоинство юань-вана. Ши-цзун говорил министрам: "Чиновник тай-вэй по имени Шоу-дао упорно настаивает, чтобы во всех делах, руководствуясь единственно кротостью, большую часть чиновников, отрешаемых от должностей за преступления, снова употреблять в службу. Но если преступления будут осуждаемы вначале, то впоследствии другие будут знать страх. Напротив, когда подвергшихся вине снова будем употреблять в службу, тогда какой пример будем показывать другим?" Ши-цзун спрашивал министров: "Каково Юань-ван Мадагу исправляет свою должность в Да-син-фу?" Гань-тэла отвечал, что жители Средней столицы все отзываются о нем с похвалою. Император сказал: "Я приказывал расспрашивать о нем между простолюдинами, и все говорят, что он производит дела со всей ясностью, что в приеме (податей) и выдаче (жалованья) не погрешит против положенного. Цао-ван и Бин-ван не могут сравняться с ним. Кроме того, я слышал, что Юань-чжи Мадагу при судопроизводстве между народом нюй-чжи делает допросы на языке нюйчжисском, а при суде китайцев производит оные на языке китайском. Вообще заслуживает похвалу тот, кто учится природному языку своей нации. Кто не учится оному, тот забывает свою национальность". "Не забывать коренного учения есть закон премудрого", — отвечал Чжан-жу-би. Ватэла к сему прибавил, что небольшое царство Ся, возвысив свои обычаи, умело сохранить свое бытие в продолжении нескольких сот лет. "Во всяком деле, — сказал император, — надлежит держаться истины. Если в одном деле окажется ложь, тогда сто дел правых, — все могут быть ложными. Посему во всяком деле ничто не может сравняться с правотой".

Двадцать шестое лето Дай-дин. Во второй месяц император повелел указом, чтобы в каждое время года, делая ревизию чиновников, давать им сомнительные и трудные вопросы для разрешения. Оказавшегося по способностям и по познанию выше других, рассматривать успехи по должности, и если его поступки будут сообразны с его словами, то употребить его к высшей должности. Сенат, сделав выбор чиновников к повышению, представил о них доклад. Император, рассмотрев оный, сказал: "Господа! В ваших представлениях вы никогда не выставляете на вид ученых, когда будем соображаться только с установленным порядком при производстве в чины, то как приобретем людей достойных? В древности бывали министры из людей, носивших рубища.[368] В царстве Сун, как известно, весьма многих употребляют на службу из жителей Шань-дуна и Хэ-нани, несмотря на отдаленность сих мест. Нельзя полагать, чтобы все достойные люди находились вблизи и были знамениты. И ужели при таком пространстве империи у нас нет людей достойных? Это, кажется, потому только, что мне они вовсе неизвестны, и вы их не представляете. Издревле редко случалось, чтобы министр до конца был министром.[369] Между чиновниками от третьей степени и выше, служащими во внешних провинциях, без сомнения, есть люди, кои достойны быть употреблены на службу при дворе, но они не имеют случая быть представлены ко мне". Старший помощник министра Чжан-жу-би отвечал, что между низшими чиновниками (занимающими низшие должности), хотя и есть способные и сведущие в делах люди, но они делаются известными не иначе, как по испытании. Ши-цзун еще говорил: "Вань-янь-ци-ну представлял мне, чтобы детей дворянских мэн-ань и моукэ заставлять прежде обучаться языкам нюйчжисскому и китайскому и потом уже, смотря на успехи их учения, давать им наследственные достоинства. Справедливо, что люди, проникнувшие древность и настоящее, никогда не отважились на недолжное. Вань-янь-ци-ну, человек необразованный, мог сказать это. Зачем же опасаться вам, что не последуют тому, что действительно полезно".[370] В четвертый месяц[371] Император сказал: "Ежедневные расходы на мой стол умеренны, и если бы явилась ко мне которая-либо из царевен, то ничего было бы уделить ей из остатков от моего стола. Это известно всем очередным офицерам. Правда, если б захотел иметь стол роскошный, то для меня было бы нетрудно употреблять на оный пятьдесят баранов в день. Но как все сие получается с народа, то употреблять такое количество для меня нестерпимо. Чиновники, собирающие пошлины, знают только собственные выгоды, но не знают, откуда сии выгоды приходят. Я служил некогда при должности вне столицы и весьма понимаю дела народа. Я полагаю, что государи прежних династий, хотя были богаты и славны, но как, по большей части, не разумели трудов и забот земледелия, то от сего теряли государства.[372] Быть может, в молодости, пренебрегши наставлениями своих учителей, они, по вступлении на престол, не понимали страданий народа. В то время, как государь сунский Ян-ди{508} был наследником престола, к нему назначен был учителем вельможа Ян-су. По восшествии Ян-ди на престол, Ян-су завладел властью и в делах правления поступал произвольно. Причиной такой ошибки была невнимательность государя в назначении должностей. При дружестве с человеком правдивым, само собою, познания образуются из учения истинного, и слух оглашается словами правды. Нельзя не вникать в сие. В настоящее время во дворце, занимаемом Юань-ваном Мадагу, надлежит выбрать и определить к должности людей твердых и осторожных, одаренных от природы прямотою и верностью. Не назначайте к нему людей хитрых и злонамеренных". В пятый месяц Тушань-кэ-нин сделан старшим министром; Чжао-ван Юн-чжун снова сделан чиновником ту-ми-ши, а Юань-ван Мадагу сделан правителем палаты, вторым министром и пожалован именем Цзин.[373] В шестой месяц император говорил министрам: "Хуан-гун династии Ци{509} был весьма обыкновенный государь, но по приобретении Гуань-чжун, он успел приобрести неограниченную власть.[374] Денно и нощно я занят мыслью о том, чтобы не оставить (в забвении) людей достойных. Я не знаю их, а вы не делаете их известными. Если непременно хотите отыскать людей с полными дарованиями и таковых только представлять, то сие равно трудно.[375] Представляйте мне, что такой-то чиновник способен к такому-то делу, тогда я употреблю его по его способностям. Господа! Мы все (я и вы) достигли старости. Государство наше весьма обширно. Ужели в нем нет людей достойных? Ныне приобретение людей достойных важнее всего. Если нелегко, — продолжал император, — приобрести людей сведущих в делах, то тем труднее найти людей мудрых и добродетельных". Ши-цзун говорил министру Юань-вану: "Читал ли ты когда-нибудь историю Тай-цзу? Во время сражения с Мачань Тай-цзу, преследуя его, заехал в топь при Ису, и его конь не мог выйти из грязи. Бросив коня, он бежал за ним пеший, но Хуань-ду выстрелил из лука в Мачань и, таким образом, взял его. Таковы были трудности при начальном восстановлении престола. Возможно ли думать о сем?" В восьмой месяц Ши-цзун говорил министрам: "Мои телохранители, хотя и не имеют книжного образования, но, на основании законов, повелеваю представлять о них и давать им должности. Но если кто из них обвинен будет в лихоимстве, то судить такового строже определения закона". Министр Тушань-кэ-нин отвечал, что довольно и того, если при суде такового будет поступлено по законам. "Я никогда не забывал об оказании особых милостей народу нюй-чжи, — отвечал император, — но когда обвиняют кого в лихоимстве, то хотя бы он был мой меньший брат или сын, и тогда не буду к нему милостив. Министр! Твое намерение заключается в том, чтобы народу нюй-чжи оказать некоторое снисхождение". В десятый месяц император сказал министрам: "В областях Юго-западной и Северозападной, по недостатку земель военного приказа (чжан-тао-сы), солдаты мэн-ань и моукэ, не имея мест для охоты, не упражнялись стоя в стрелянии из луков. Предпишите чиновникам мэн-ань и моукэ, чтобы по временам делали ученье. Если же кто из них по нерадению пропустит назначенное для сего время и не будет сам делать смотра в стрелянии, такового непременно подвергать суду". В одиннадцатый месяц император говорил министрам: "Из народа нюй-чжи мне мало известно людей способных и сведущих в делах ученых, быть может, потому, что трудно приобрести их. Вновь получившие ученую степень цзинь-ши (доктора) Тушань-и, Цзягу-али, Буни и Пань-гу-цзянь по их дарованиям все могут быть употреблены в службу.[376] Чиновники, возвысившись из писарей, хотя по способностями и могут иметь употребление, но по честности и чистоте (без мздоимства) они никак не могут сравниться с учеными. В настоящее время оказывается весьма большой недостаток в чиновниках выше пятой степени, конечно, от того, что при производстве в чины смотрят на долговременность службы. В таком случае люди, способные до старости, не могут получить повышения, тем паче возможно ли им достигнуть степени министра? В древности министры исправляли свою должность не более четырех или пяти лет, а потом оставляли оную. Мало было таких, кои бы министерскую должность занимали в продолжении двадцати или тридцати лет. Господа! Вы нарочито не делаете известными людей достойных. Это совершенно противно моим намерениям". Затем, обратясь к историографу Чун-би, сказал: "Вот человек, который по способностям очень слаб и не может исправлять возложенной на него должности. Но он внимателен и постоянен, почему я поставил его при себе. Я весьма желаю, чтобы все вельможи, подобные ему, были степенны и осмотрительны". Старший министр Тушань-кэ-нин представил императору доклад, коим просил его назначить Юань-вана Мадагу наследником престола в угодность ожиданиям подданных империи. В сем докладе он говорил следующее: "Дни сетования по наследнику Сюань-сяо{510} окончились, но наследнический престол остается празден. От этого зависит спокойствие или беспорядок в государстве.

Государь! Ты своей премудростью и благочестием превзошел государей древних. Оставишь ли сие дело без внимания? Конец во всяком деле почитается главным, посему медлить не должно. При замедлении может возникнуть зависть и появятся советы льстецов и злых людей. При появлении льстецов и обманщиков при всем желании невозможно избегнуть сомнений. Сие дело весьма опасное и требует большой осторожности. Возможно ли не бояться и не остерегаться его? Кроме того, что наследственный престол императорский останется надолго празден, от сего могут еще произойти бедствия между единокровными. Я не боюсь смерти за проступок, говоря это. Государь! Утвердив немедленно наследником престола своего внука Юань-вана, реши недоумение подданных, останови начало споров и злых замыслов и истреби корень ссор и бедствий. Через это в храме предков не нарушится тишина, и вельможи, и народ будут наслаждаться счастьем. По обязанности министра, я высказал вполне свое мнение; от государя зависит рассмотреть и решить оное!" Император Ши-цзун, приняв его представление, назначил наследником престола второго министра Юань-вана Мадагу. В следующий день в зале Цзин-яо-дянь император сделал угощение чиновникам от шестой степени и выше. При сем государь говорил всем князьям и вельможам, что Кэ-нин есть министр верный и прозорливый, что он по своей верности и благоразумию подобен Чжэу-пу{511}, бывшему при династии Хань. С такою похвалой император отзывался о нем несколько раз. Ши-цзун говорил министрам: "Я слышал, что в сунском войске никогда не прекращалось учение в стрелянии из лука. Теперь наши войска по нерадению, оставив упражнения в стрелянии из луков, заботятся единственно о покое. Господа! Вы не думаете о предосторожностях и приготовлениях, надеясь на то, что империя спокойна.[377] Если войска не занимаются постоянно учением, то можно ли будет употребить его при нечаянно открывшейся войне? Не будет ли оно разбито при появлении?" Он повелел, чтобы войско во всякое время было занято учением. Император говорил своим приближенным: "При династии Тан поступки наследника престола Чэн-цянь{512} были весьма предосудительны. Государь Тай-цзун при назначении его не обратил внимания и вскоре принужден был снова лишить его престола наследника. Если бы он (наследник) заранее был ограничен в его поступках, то, конечно, сего бы не могло быть. Хотя я не могу глубоко проникнуть в смысл священных книг, писанных премудрыми, но при чтении истории нахожу для себя пользу. Я усматриваю из оной, что человек добродетельный никогда не забывал верности и сыновнего послушания, был внимателен к самому себе, чист и нелицемерен. Все это проистекало из его природы, дарованной Небом. Что же касается до людей обыкновенных, то они много хвалились неправдой, следуя оной. Если государь не будет осуждать пороков, то как водворить спокойствие в империи? Конфуций в седьмой день по занятии должности правителя империи казнил вельможу Шао-чжэн-мао{513}. Если премудрый действовал таким образом, то тем паче, что сказать о других?" Ши-цзун говорил вельможам: "Я уже стар, но при слушании добрых советов ненасытен. Конфуций сказал, что при узнании добра, его не чувствуешь, а при узнании зла, бываешь как бы обварен кипятком. Смысл слов весьма велик". "Нетрудно приобретать познания, — отвечал Чжан-жу-би, — но трудно исполнять познанное". Император еще говорил вельможам: "Я желал бы подражать прозорливым государям времен древних, но никак не в силах.[378] По крайней мере, я не слушаю клевету приближенных вельмож и не делаю себе упрека в том, что принимаю доносы от своих родственников при частных свиданиях с ними. Я часто рассуждаю с самим собой, что невозможно быть без недостатков, потом только беспокоюсь, что не в силах исправить своих погрешностей. Когда бы в состоянии был исправить свои ошибки, тогда бы не был терзаем раскаянием. При тщательном разборе моих недостатков нахожу, что они заключались в излишнем пристрастии к постройкам. Отныне да не будет этого". В двенадцатый месяц вельможа Хуан-цзиу-ио доложил императору, что присылка ко двору плодов ли-чжи{514}[379] несправедливо производится по почте. "Я не знал этого, — сказал император, — прикажите прекратить оную". "Начальники правительственных мест, — говорил потом государь министрам, — служа государю, стараются только заслуживать похвалу через исполнение возложенного на них дела, и не осведомляются о том, полезно или вредно сие дело. Однажды я изъявил желание иметь свежие ли-чжи, и военная палата тотчас повелела для перевоза сих плодов нарочито по дороге устроить почтовые станции. Об этом я узнал только из донесения Хуан-чжоу. Бестолковые люди, когда вдруг поручают им какое-либо дело, при исполнении оного доходят до безрассудства. Не разбирая важности и маловажности дел, производимых во дворце, я часто сам смотрю за ними по той причине, что не нахожу для сего дельных людей". Император сказал министрам: "В продолжении нескольких лет я почитал за главное умеренность. Для моего стола ежедневно приготовлялось только четыре или пять блюд, и сего было довольно. Таким образом, со вступления моего на престол из десяти частей (расходов) убавлено семь или восемь". Министры на сие отвечали, что государь имеет для сего свои положения, отличные от других. "Государь есть также человек, — сказал Ши-цзун, — и какая для него польза от пустой расточительности?" Император говорил министрам: "Я слышал, что во время разлития реки Хуан-хэ у жителей топило все движимое и недвижимое имение, и ничего не осталось. Зачем же в сии места теперь послали еще чиновников для понуждения их к недоимке податей?" Чжан-жу-би отвечал, что понуждаемые к отдаче недоимок не суть жители мест, затопленных водой. "По крайней мере, — сказал император, — жители ближайших к тем местам губерний. Находясь поблизости вод, возможно ли, чтобы они в смятении и страхе не перешли (во время разлития) на другие места? После сего могло ли у них остаться что-либо? Да и для чего начали употреблять при сборах понуждения?" Ши-цзун говорил: "В мирное время должно употреблять на службу людей в особенности кротких и правдивых, но к военным должностям надлежит определять людей умных и сообразительных, которые бы способны были производить действия, непонятные для врагов. Танский император Тай-цзун в молодости был искусен в военном деле. Впоследствии, когда уже был императором, он не мог перемениться. Он обстригал у себя бороду, высасывал раны других. Это равно показывает его ум и искусство (военное)".

Дай-дин двадцать седьмое лето. В первый месяц Чжао-фын произведен в академики (хань-линь-юань). Когда Чжао-фын представлялся императору, Ши-цзун спросил министров: "Почему в палате сио-ши (Академии наук){515} прежде не было людей способных?" "Способные люди образуются через продолжительное исправление должности, — отвечал Чжан-жу-би, — если к должностям будут определяемы на долгое время, то при навыке в занятиях, достойные люди приобретутся сами собой". Во второй месяц Ши-цзун говорил министрам: "Со вступления моего на престол, я никогда не обвинял тех, кои представляли мне свои суждения касательно дел государственных, хотя бы они в своих словах выходили из меры или говорили много пустого. Господа! Почему вы никогда не предъявляете мне совершенно ваших мыслей? От скрытности происходит взаимное недоверие, а счастливым временем называют то, когда между государем и вельможами нет сомнений. Пользу и вред для государства надлежит, поистине, высказывать без утайки. Когда я замечаю кого-либо с закрытыми устами и хранящего молчание, то не могу смотреть на него". В другой день император говорил министрам: "В должность приближенных цзюй-гуан{516} необходимо набирать людей верных и умных. Хотя и не внимаю клевете и лести, но когда будут находиться при мне люди хитрые, то боюсь, чтобы неприметным образом, слушая их, не последовал их советам". Ши-цзун спрашивал министров: "Я слышал, что в уезде Бао-ди-сянь{517} служащий под ведением уездного начальника Мэн-гуа-тэмое отличается честностью и бескорыстием. Каков он в исправлении дел по должности?" "Подведомственный ему народ также превозносит его, — отвечал младший помощник министра Ва-тэла, — только неизвестно, за какие дела его хвалят". "Для всякого служащего достаточно, — сказал император, — если он честен и бескорыстен. Где найти людей с совершенными дарованиями? Мэн-гуа-тэмое повысить чином и определить в должность чжи-сянь{518}". Далее император говорил: "Иногда я бываю не совершенно здоров, но никогда не оставляю принимать представляющихся с делами. Напротив, все князья и чиновники при малейшем недуге не являются к должности. С сего времени надлежит прекратить это". В третий месяц Юань-вану Мадагу вручена высочайшая грамота, и издан милостивый манифест. Император говорил вельможам: "По пословице говорится, что в деревне из десяти дворов непременно найдется человек верный. В настоящее время наше государство обширно и многолюдно. Ужели в нем нет хороших людей? При танской династии Янь-чжэн-цин и Дуань-сиу-ши{519} были вельможи правосудные и честные, но они не были употребляемы к высшим должностям потому, что того времени первенствующие вельможи заграждали им путь, не делая их известными. Господа! Не будьте пристрастны к вашим родственникам и делайте известными мне верных и правдивых людей. Я хочу употреблять их".[380] Еще Ши-цзун говорил: "Первоначальные обычаи нашей нации заключались в постоянстве и умеренности, наблюдавшейся во всем. Сами государи в своем доме носили льняную одежду и не убивали баранов и свиней для своего стола, если к ним не собирались гости. Постоянно думая о бережливости тех времен, я не хочу делать пустых трат". В пятый месяц однажды приготовленные для стола императорского яства не имели вкуса, и государь приказал узнать сему причину. Тогда надзиратель за императорской кухней, явясь перед государем, сказал, что он, услышав о болезни престарелой матери, смутился и был как бы без души, отчего не наблюдал обыкновенного присмотра во время приготовления и за свое преступление заслуживает тьму смертей.

Император, похвалив его за любовь к родителям, повелел ему отправиться домой для присмотра за больной матерью и уже по совершенном выздоровлении ее явиться к должности. В девятый месяц император говорил министрам: "В проезд мой в нынешнем году к водам Чунь-шуй, по проезжаемым округам и уездам я замечал, что низшие чиновники весьма исправно проходят свои должности. При частых наградах и повышениях, мною производимых, они все сделались так рачительны. Из сего очевидно, что лучше возбуждать рвение наградами, нежели наказанием". В десятый месяц Ши-цзун сказал министрам: "Читая историю дома Тан, я нахожу, что в то время только Вэй-чжэн был способен к преподаванию советов императору. Он вообще говорил о делах важных в государстве и по справедливости понимал обязанности старшего советника. Ныне советники с выбором предлагают советы о каких-либо маловажных делах потому только, чтобы исполнить свои обязанности. Касательно великих выгод или вреда для государства не предлагают никаких советов. Знают ли они их и не говорят, или в самом деле оных не понимают?" При сих словах министры остались безответными. В одиннадцатый месяц император говорил вельможам: Господа! Вы все достигли старости. Ужели нет людей, могущих заменить вас? Или непременно хотите ожидать, когда я сам узнаю их и определю к должности?" Потом, обратясь к Чжан-жу-би, сказал ему: "И ты равно столь известен через министра Ши-цзюя". Вань-янь-сян и Чжан-жу-би отвечали: "Если б мы действительно знали (людей достойных), то как бы смели не сказать о них? Но мы их не находим". "Во времена, описываемые Чунь-циу, — сказал император, — империя разделена была на многие отдельные княжества, кои, по их пространству, были малы и тесны, но и в них везде были мудрые. Господа! Вы просто не хотите представлять умных людей. Ныне только моими попечениями водворено спокойствие,[381] но в последующие века мои дети и внуки с кем будут советоваться и устраивать государство?" Все вельможи приведены были в стыд сими словами. В двенадцатый месяц в царстве Сунском помер государь Гао-цзун. Новый государь сунский Шао-цзун{520} прислал посла, извещая о трауре. Император говорил министрам: "Люди, вообще почитая ересь даосов{521} и ставя выше всего религию буддистов, полагают свое блаженство в безмолвии и в чтении священных книг. Но если я не допускаю народ до бедствия и доставлю государству спокойствие, не есть ли это выше их блаженства? Господа! Занимая должности министров, если вы действительно будете трудиться для пользы государства, предоставлять выгоды народу, то не только сами приобретете счастье (спокойствие), но распространите оное и на ваших детей и внуков".[382] "Дерзнем ли, — отвечал Ватэла, — не прилежать к сему всем сердцем? Только по недостатку дарований наших мы не можем совершенно понимать возложенных на нас должностей". "Ужели возможно для кого-либо, — заметил государь, — быть совершенным во всех делах! Довольно, если вы усугубили ваши старания". Император воспретил законом, чтобы нюйчжисцы не переменяли своих первоначальных фамилий на китайские, и чтобы никто из подражания не носил китайские одежды. Преступившего сие постановление повелел судить.

Двадцать восьмое лето Дай-дин. В первый месяц император послал в царство Сунское вельможу Пуча-кэ-чжун для жертвоприношения над умершим государем Гао-цзуном. Во второй месяц из царства Сун (от государя Шао-цзуна) прибыл посол с вещами, оставленными прежним государем. Между сими вещами находились пять ваз яшмовых и двадцать стеклянных, разные луки и стрелы. Император отказался от принятия оных и, убеждая посла сунского увезти их обратно, говорил: "Это все любимые и редкие вещи вашего покойного государя. Вам надлежит хранить их для всегдашней памяти о нем, почему принять оные от вас было бы несправедливым. По возвращении, объявите мое мнение о сем вашему государю". В первый день третьего месяца император, по случаю дня рождения, принимал поздравления от вельмож в зале Цин-хэ-дянь и потом угощал их в зале Шэнь-лун-дянь. Во время стола князья и царевны по порядку подносили заздравные кубки с изъявлением долголетия государю. Император был очень весел и пел национальные песни нюй-чжи. В восьмой месяц император говорил министрам: "Недавно я узнал, что колено удигай{522} не хочет быть покорным. Если отправить туда посла спросить о причине их неповиновения, то, быть может, жители сего колена по упорству не станут оправдываться в обвинении, пойдут на наши границы, и их нельзя будет остановить.[383] Я всегда думаю, что хотя бы жители отдельных стран и были призваны в подданство, от этого для государства нет никакой пользы. Когда они приходят сами просить о принятии их в подданство, мы будем внимать их просьбам, но если они сами не являются к нам, то нам нужно употреблять усилия для того, чтобы они пришли. Это давнее и непременное правило прежних веков". Ши-цзун говорил министрам: "Закон употребления людей требует, чтобы всякого брать в службу с молодых лет, в крепости душевных и телесных сил. Но если постоянно будем держаться порядка при возвышении в должности, то большая часть людей будет употребляема под старость. Это весьма неблагоразумно. Когда бы Алухань употреблен был заранее, государство, без сомнения, приобрело бы в нем для себя опору. К сожалению, он уже устарел и сделался слаб. Господа! Вы обязаны заблаговременно обращать внимание на всякого, кто имеет дарования, могущие употреблены быть с пользой". В десятый месяц Сенат сделал представление о чиновниках, назначенных им к повышению. В этом представлении вообще он брал во внимание число лет службы. Император, рассмотрев оное, сказал: "Долговременность службы исследуют при производстве в чины людей обыкновенных. Но относительно тех, кои способности и поведение других превосходят, следует ли держаться обыкновенных правил? Для государственной службы потребны люди. Вы не распределяете должностей по способностям, от этого оказалось множество нерешенных дел. Я не нахожу средств к приобретению людей, а вы следуете в сем только постановлениям и не думаете представлять на службу способных и исправных по должности. Не опасаетесь ли, что способные и исправные люди, при появлении своем на службу, отнимут у вас награды? (По кит. тексту: "...отнимут у вас должности и жалование".) Если это неправда, то у вас нет ясного познания людей". "Дерзнем ли, — отвечали вельможи, — заграждать путь умным людям? Но, по недостатку знания людей, мы не можем представить способных".

Император, обратись после сего к Чжан-жу-линь, сказал: "Почему в прежние времена было много верных вельможей, говоривших правду, и почему теперь их мало?" Чжан-жу-линь отвечал, что верность обнаруживают на словах в века смятений, в спокойное же время нет случая обнаружить оную. "Когда, — сказал император, — не бывает дел, о коих можно говорить? Только в старину не было людей, которые бы не сказали того, что знали, а настоящего времени люди не говорят им известного". Чжан-жу-линь не нашелся, что сказать на это. В одиннадцатый месяц император говорил своим приближенным: "Человек, желающий усовершенствовать самого себя, не должен чрезмерно предаваться радости или гневу. От чрезмерного гнева страдает сердце, при излишней радости рассеиваются жизненные силы. Но приобрести среднее состояние весьма трудно. По сей причине усовершенствующий самого себя умеряет в себе гнев и радость и заботится о своем спокойствии. В нынешнем году я никому не делал во дворце ни выговоров, ни наказаний". Ши-цзун говорил министрам: "При исследовании законов и постановлений прежних времен много обнаружилось в них неясного, ибо законы и уложения при всякой династии употреблялись с уменьшениями и дополнениями. Равно случается, что, не постигая мудрых намерений законодателя, погрешительно удаляются от первоначальной цели оных. Неужели, если древние законы будут приведены в действо, по точном исправлении оных, тогда они будут для всех удоборазумительны? Итак, надлежит исправить их и непременно сделать ясными". Местное начальство представляло о поправке тронной Юй-жун-дянь в столице Шан-цзин. Император по сему случаю говорил министрам: "При постройках дворцов заботятся единственно о красоте и изяществе. От этого они никак не могут быть крепки. Нынешняя палата Жинь-чжэн-дянь построена еще при доме Дайляо без всяких украшений. Но если обратить внимание на здания других мест, они ежегодно чинятся, а сия палата остается по-прежнему. Из сего видно, что здания, построенные с пустыми украшениями не могут стоять долго. Ныне при казенных постройках каменные и деревянные работы производятся весьма нерадиво. Низшие чиновники, согласясь с мастерами, с бесстыдством крадут материалы, а палата государственных доходов и казенных зданий не обращает внимания на количество издержанных сумм и лесов, заботясь единственно о том, чтобы как-нибудь кончить работу. Посему-то здания, только что построенные, уже начинают кривиться и щелиться. От беспечности к злоупотреблениям народ изнуряется, и истощается казна, и нет важнее этих преступлений. С сего времени надлежит тщательно вникать в сии дела и подвергать строгому суду виновных". В другой день император говорил министрам: "Недавно, читая историю дома Хань, я узнал из оной, что дела, совершенные государем Гуан-у{523}, для других невозможны. Его старший брат Бо-син был убит от Гэн-ши, но он во время мятежей вовсе не думал об отмщении за обиду, он служил Гэн-ши по-прежнему, и народ не замечал в нем вида к печали. Не есть ли это поступок трудный для других? Его намерения, без сомнения, были направлены к великим делам. Может ли сравниться с ним другой государь?" При сих словах государя Чжан-жу-линь сказал: "Слуга княгини Ху-ян, старшей сестры государя Гуан-у, убил человека{524}. Местное начальство хотело взять его, но он скрылся в доме, занимаемом княгиней, откуда его не могли взять. Когда же, при выезде из дома, княгиня посадила его в свою карету, тогда начальник уезда Ло-ян по имени Дун-сюань остановил коляску, извлек меч и, стуча оным по земле, громко обличал княгиню в злом поступке. Потом угрозами он заставил слугу выйти из коляски и предал его казни. Княгиня Ху-ян, по прибытии во дворец, сказала о сем Гуан-у. Гуан-у в сильном гневе хотел казнить Дун-сюаня. "Готов умереть, — сказал тогда кланяясь Дун-сюань, — но наперед прошу позволения сказать одно слово". Император спросил его, о чем хочет говорить, и Дун-сюань сказал: "Государь! Святыми добродетелями ты возвысился из среднего состояния. Но если, прощая рабов, ты позволишь им убивать граждан, то каким образом хочешь управлять империей. Вместо того, чтобы меня убивать палками, я умру сам". Он вдруг после сего ударился головой о колонну и разбился до крови. Император приказал евнухам схватить его. Он повелевал ему сознаться в проступке и испросить прощения у княгини, но Ду-сюань не согласился. Когда несколько человек, схватив его, насильно преклонили пред княгиней, то он, опираясь о землю руками, никак не хотел кланяться. Княгиня Ху-ян, называя по имени государя Гуан-у, говорила: "Вэнь-шу! Тогда, как ты носил еще полотняную одежду, в твои ворота не смели входить чиновники, потому что у тебя скрывались виновные. Теперь ты сделался государем. Почему же не можешь употребить силы против одного уездного начальника?" "Сделавшись государем, — отвечал, смеясь, Гуан-у, — я сделался отличен от того времени, в которое носил рубище". Он подарил Дун-сюаню тридцать тысяч связок мелкой монеты". "Ханьский государь Гуан-у, — сказал Ши-цзун, — выслушав слова правды, утешил свой гнев. За сие его можно назвать мудрым государем, но он повелевал Дун-сюаню извиниться пред княгиней в проступке. Это он сделал несправедливо. Ханьский государь Гао-цзу{525} был мужественен и со строгими правилами, встречая мудрецов,[384] он употреблял их в службу и таким образом вышел из рубища, в продолжении нескольких лет сделался государем. В этом сравнится с ним Гуан-у. Но Гао-цзу, сидя на престоле, не оставлял своего простого образа жизни. Гуан-у в сем не подражал ему". В двенадцатый месяц император сделался болен. По всему государству обнародовано прощение преступникам. Юань-вану Мадагу указом поведено принять правление и поселиться в восточном отделении тронной Цин-кэ-дянь. Вельможам Тушань-кэ-нин, Вань-янь-сян и Чжан-жу-линь приказано ночевать во внутренней зале, занимаемой самим государем.

Дай-дин двадцать девятое лето. В первый день первого месяца, по причине усилившейся болезни, император не мог выйти в залу для принятия чиновников. В день Гуй-сы государь скончался в палате Фу-ань-дянь на шестьдесят восьмом году от рождения. Его тело временно положено в палате Да-ань-дянь. В третий месяц император по смерти почтен титулом: Гуан-тянь-син-юнь-вэнь-дэ-у-гун-шен-лин-жень-ио-хуан-ди. В храме предков назван Ши-цзуном. В четвертый месяц тело императора погребено.

Государь Чжан-цзун назывался Цзин. Его первоначальное имя было Мадагэ. Чжан-цзун был внук императора Ши-цзуна Улу и сын Сянь-цзуна Хутува. Имя его матери Тушаньши. Он родился в восьмое лето Дай-дин. В восемнадцатое лето Дай-дин возведен на был в достоинство цзинь-юань цзюнь-вана, а в двадцать пятое лето наименован князем юаньским. В двадцать девятое лето Дай-дин, весной, в первый месяц, по смерти Ши-цзуна, Чжан-цзун преемственно вступил на престол. Он повелел всех служащих внутри и вне столицы повысить двумя степенями, исключая чиновников от третьей степени и выше, коих повысил одной степенью; простил пахотные оброки и пошлины того лета и все недоимки в казну за прежние годы; престарелым и малолетним сиротам[385] повелел дать каждому по одному куску шелковой материи и по два мешка пшена. Вельможу Ван-юань-дэ и других отправил в царство Сун, Корею и Ся с известием о трауре. Во второй месяц государь Чжан-цзун своего родителя Сянь-цзуна наименовал по смерти императором{526}, а свою мать — императрицей. В сие время сунский государь Сяо-цзун передал престол своему сыну Чжао-дуню{527}.[386] В третий месяц из царств Сун и Ся прибыли послы для жертвоприношения над императором Ши-цзуном. В пятый месяц из царства Ся прибыли послы для поздравления Чжан-цзуна со вступлением на престол.[387] Император повелел потомков, заслуженных вельмож употребить в службу, сообразуясь с их способностями. Чжан-цзун отправил в царство Сунское послом вельможу Вэнь-ди-нань-су с другими для поздравления Гуан-цзуна со вступлением на престол. В пятый добавочный месяц император своих старших и младших братьев возвел в княжеские достоинства: Вань-янь-сюня назвал князем Фын, Вань-янь-цзуна — князем Юнь, Вань-янь-хуая — князем Ин, Вань-янь-цзун-и — князем И; младших братьев назван: Цзун-сяна — князем Шэу и Вань-янь-цзе — князем Вэнь. Равно всех своих дядей сделал князьями: Чжао-вана Юн-чжуна назвал князем Ханьским, Цао-вана Юн-гуна — князем Цзи, Бань-вана Юн-чэна — князем У, Юй-вана Юн-шэна — князем Суй, Сюй-вана Юн-дао — князем Вэй, Тэн-вана Юн-цзи — князем Лу и Сюэ-вана Юн-дэ — князем Шэнь. Из царства Сун прибыло посольство для поздравления императора с восшествием на престол. В одиннадцатый месяц император говорил министрам: "Ныне при употреблении людей на службу слишком держатся порядка в производстве в чины и должности. Закон постепенности (возвышения) получил свое начало при династии Тан. Но при таком постановлении возможно ли приобрести людей?" Жу-линь отвечал, что постепенность не наблюдается при возвышении только тех, кои превосходят других своими дарованиями. "Но Цуй-ю-фу,[388] — сказал император, — по получении должности министра, менее, нежели через год, сделал известными восемьсот человек. Ужели они все были необыкновенных способностей? Прокурорский приказ подставил следующее: покойный государь Ши-цзун запретил чиновникам прокурорского приказа делать кому-либо взаимопосещения. Причиной сего, кажется, было опасение, что при их связях с знаменитыми ломами князей и министров могут произойти потворства.[389] Но в таком случае члены прокурорского приказа могут получать сведения о выгодах и невыгодах народа, а равно о честном или порочном поведении чиновников". Император разрешил указом иметь им связи с чиновниками от четвертой степени и ниже, но к высшим чиновникам, начиная с третьей степени, воспретить вход.[390] В двенадцатый месяц Чжан-цзун запретил пить вино офицерам, находящимся в карауле, и всем служащим. Император говорил председателю прокурорского приказа: "В докладах прокуроров бывает много ошибок. Поступая по оным, можно нарушить правосудие. С другой стороны, если не будем им следовать, тогда опасно, что прокуроры перестанут докладывать. Объясните им эту мысль". Император Чжан-цзун лета правления Дай-дин переименовал в первый год правления Мин-чан.

Первый год правления Мин-чан. В первый день первого месяца государь, по причине траура по смерти Ши-цзуна, не принимал вельмож с поздравлениями. Император постановил, чтобы все князья, находящиеся во внешних провинциях, занимались охотой не более пяти дней, и чтобы сопровождающие их люди не смели угнетать народ. Министр юстиции Вань-янь-шэу-чжэн сделан чиновником цань-чжи-чжэн-ши и вместе назначен старшим советником (цзянь-и дай-фу) при императоре.[391] По вступлении в должность, Вань-янь-шэу-чжэн с историографом Чжан-вэем сделал следующий доклад: "По постановлению дома Тан, во время явки к императору министров с ними входит и советник царский с тем, чтобы предварительно, узнав дела, преподать свои советы. Равно чиновники, занимающиеся составлением истории, по выходе государя в тронную, постоянно должны быть при нем. Если последует от государя какое-либо повеление, они вблизи его, приникнув к земле, выслушивают оное, а по возвращении, записывают его слова. Посему ни в коем случае не следует устранять от себя советников и историографов.[392] Ныне, когда чиновники по очереди делают или представляют доклады, нам не позволяют присутствовать при этом. Для нас нет возможности знать распоряжения, делаемые Вашим Величеством, и дела, о коих бывают совещания. Что же будем записывать в историю и какие будем преподавать советы? Это не согласно с обязанностями, на нас возложенными". Чжан-цзун принял их представление. В восьмой месяц император спрашивал министров: "Какими средствами побудить народ оставить постороннее и стараться о главном,[393] чтобы таким образом увеличить сбор хлебов?"[394] Он повелел им собрать всех чиновников и сделать о сем совещание. На совещании министр государственных доходов Дэн-янь с прочими представил следующее мнение: "Чрезмерная расточительность ныне в обычае. Надлежит умерить оную законом (мер). Да будет повелено по различию состояния определить форму одежд, вещей, употребляемых в домашнем быту, и планы домов, ослабить выходящие из меры празднования при совершении свадеб и похорон и воспретить бесчисленные и пустые траты.[395] Когда в расходах будет соблюдаема умеренность, тогда количество собираемых хлебов само собой увеличится". Люй и Вань-янь-шэу-чжэнь к сему прибавили: "Человек, по своей природной склонности, при виде хорошего оным обольщается. Если законами не будет определена умеренность, то расточительность будет беспредельна, а когда в тратах выходят из нормы, то от этого рождается бедность и конечное разорение народа. Ныне, в дни спокойствия, надлежит особенно заняться сим делом и установить для того постоянные законы". Император представления их признал справедливыми. В одиннадцатый месяц Чжан-цзун, призвав председателя церемониалов Ван-шоу и советника Чжан-вэя, сказал им: "Господа! Вы обязаны каждый порознь представлять мне о делах, какие должно совершать государю. Когда я следую представлениям простого народа, то тем паче не последую ли вашим?" В двенадцатый месяц император ездил для посещения к Тушань-кэ-нину, который был болен. В тот же день государь сделал Кэ-нина визирем{528}, возвел в княжеское достоинство, назвав его Цзы-ваном, и пожаловал тысячу пятьсот лан серебра и две тысячи кусков шелковых тканей.

Мин-чан второе лето. В первый месяц старшая императрица, мать государя Чжан-цзуна, сделалась больна и в день Син-ю скончалась. Государь отправил Вань-янь-линя и других вельмож в царства Сун, Корею и Ся с известием о трауре. В сей же месяц не стало визиря Цзы-вана Тушань-кэ-нин. В третий месяц из царств Сун, Ся и Кореи прибыли послы для совершения жертвенных обрядов над гробом императрицы. В четвертый месяц государь постановил: "Если при бедствии народа, случившимся от засухи или наводнения, начальник не донесет о том как должно, а наобум представит о том, о чем не следует, давать ему семьдесят ударов палками. Если кто, доведенный бедствием до крайности, лишит себя жизни, за это судить начальников, как нарушителей законов". В седьмой месяц чиновник цань-чжи чжэн-ши по имени Тушань-и представил императору доклад следующего содержания: "Из истории государей Яо и Шунь известно, что вельможи тех времен в своих представлениях к государям излагали предостерегательные советы и убеждали их следовать добру. Древние государи при суждении о делах правления постоянно были ко всем внимательны и, оставляя собственные намерения, следовали хорошим советам других. Они, умея слушать, умели действовать и, следуя советам своих вассалов, возбуждали в них ревность. Таковы были взаимные действия государей и вельмож в древности. Государь! Наследовав престол, огражденный спокойствием, надлежит, подражая древним, печься о возвышении своих добродетелей, радуясь добрым, не раздражайся злыми. Не будь невнимателен к советам, пренебрегая малым добром людей бесчестных".[396] Император, одобрив сие представление, сделал Тушань-и членом министерского совета. В одиннадцатый месяц, по повелению государя, актерам запрещено представлять в театрах древних государей и великих князей, громогласно провозглашать им долголетие. Нарушителей запрещения повелено строго судить.

Третье лето Мин-чан. В третий месяц Чжан-цзун спросил министров: "Сколько произведено в чиновники за почтительность к родителям и справедливость (к другим)?" "При государе Ши-цзуне, — отвечал Вань-янь-шэу-чжэнь, — был сделан чиновником Лю-цзин. Послушные родителям вообще бывают степенны, правдивы и успешны в делах". "Но можно ли, — сказал император, — говорить таким образом без исключения обо всех? Впрочем, соблюдающие почтительность к родителям и справедливость к другим от начала усовершили свои поступки. Кто из них хоть несколько годен к употреблению, того немедленно должно употреблять в службу. Впоследствии, если бы он оказался ложным, то эта ложь произошла бы от притворной почтительности к родителям и справедливости к другим, тогда он равно погрешил бы против добродетели.[397] Отыскивая людей правдивых и почтительных к родителям, представляйте о способных из них к употреблению". Вань-янь-шэу-чжэнь доносил императору, что он, по повелению государя, ездил для исследования дела, представленного Чэн-и из Синь-чжоу{529}, который с намерением говорил о злоупотреблениях областных и уездных начальников. Но когда он лично спрашивал Чэн-и о средствах прекращения злоупотреблений, то он не мог показать их. Государь сказал: "Ныне в правлении желают знать злоупотребления, поэтому, хотя он и не находит средств к прекращению сих злоупотреблений, похвально и то, что он успел открыть оные. По словам Чэн-и, местные начальства не могут исполнить всех постановлений, издаваемых государем. Но и наемники трудятся (для своих хозяев), тем паче чиновник, пользуясь жалованием от отечества и поступая таким образом, не погрешает ли в своих поступках как сын и вассал? Ныне, исследовав все постановления, прикажите исполнить оные". В четвертый месяц император говорил вельможам: "Прежде был издан указ, коим повелевалось прекратить бесполезные работы, уменьшить пустые траты, отставить чиновников, показавших мало успехов в должности, и окончить дела подсудимых. Сим четыре дела надлежит немедленно привести в исполнение". В пятый месяц император выпустил из дворца сто восемьдесят женщин. Местное начальство донесло, что жители Хэ-чжоу пострадали от неурожая и, по недостатку хлеба, не представили в казну подати. Император простил им подать и повелел министру государственных доходов произвести преждевременно всем чиновникам зимнюю выдачу хлеба с тем, чтобы они продавали оный народу. "По наступлении осени, — говорил император, — на приобретенную плату за проданный хлеб они, без сомнения, могут получить оный с избытком. Таким образом, это будет выгодно как для чиновников, так и для народа". В восьмой месяц Чжан-цзун говорил императору: "Я хочу, чтобы чиновники продолжительно находились при тех должностях, к коим определены. При беспрестанной перемене должностей из людей с отличными дарованиями мало найдется таких, которые бы были способны ко всем делам".[398] Министры отвечали: "В таком случае и люди с посредственными дарованиями, приобретши навык, при продолжительном их служении при одной должности, наконец, будут иметь успех в оной". В девятый месяц император указал Сенату: "В прошлом году в губерниях Шань-дун и Хэ-бэй был неурожай. Если в настоящее время с жителей сих губерний потребуем оброки и пошлины, а равно хлеб и деньги, выданные им заимообразно, то, быть может, для бедных земледельцев не будет возможности жить. Надлежит ожидать урожайных годов, тогда, по исследовании прибытков, брать с них казенные долги, сообразуясь с сими прибытками". В десятый месяц император разослал следующий приказ чиновникам дай-фу{530} и тай-вэй, находившимся при царевичах: "Я определил князей для управления по провинциям с тем, чтобы они в праздное время от должности наслаждались покоем и свободно находили для себя удовольствие. Но, опасаясь, чтобы они в повышении и отрешении от должностей чиновников не погрешили против справедливости, приставил к ним вас, дабы вы советами удерживали их от пороков, руководя к добру, и не допускали до проступков и ошибок. В свободное от должности время, хотя бы они и ходили на пиры, но если не нарушают тем законов, то какой от сего может быть вред? Ныне я слышу, что вы, слишком обращая на это внимание, входите во все мелочные дела князей, не относящиеся к вашей должности. Ужели в этом состоит ваша обязанность (помогать князьям)? Всякий из вас с рассуждением о своей должности обязан следовать прямой середине и не уклоняться от законов. Объясните мое мнение всем князьям".

Мин-чан четвертое лето. В первый месяц из Сената сделан доклад, коим просили чиновника цуй-гуань по имени Су-дэ-сиу сделать столоначальником в министерстве церемониалов. "Господа! — сказал Чжан-цзун. — Я уже повелел вам, чтобы чиновники оставляемы были при одних: должностях на долгое время. Если, определив кого-нибудь в палату дай-ли-сы, переведем вдруг в министерство финансов, а потом в министерство церемониалов, то возможно ли, чтобы его способности были всесторонни? Напротив, при долговременном пребывании в одной должности и с посредственными способностями человек бывает лучше вновь определенного. В делах, уже встречавшихся однажды, он, без сомнения, будет успешнее. Поэтому не следует с такой беспечностью делать перемен чиновникам". "Отличным по должности, — продолжал император, — называется тот, кто имеет особую способность к исправлению дел. Что же касается до честности и бескорыстия, то это, собственно, есть общая принадлежность всех, но как много людей корыстолюбивых и беспечных, то и сии свойства почитаются отличными качествами в следующих". "Теперь, — отвечали министры, — в докладах о делах государственных представляют, что народ потерял сыновнюю почтительность, уважение к старым, чистоту и совесть и просят, чтобы законы о сем были исправлены. Это, быть может, произошло от того, что с некоторого времени чиновники сделались неспособны учить и просвещать (народ) высочайшими наставлениями. Ныне ревизоры, вступаясь за ненужные и маловажные дела, почитают выше всего скорость в исправлении дел, а людей твердых и прямодушных, желающих просветить добродетель сынопочтения и братства, признают бесполезными. Поэтому умственное и нравственное образование в народе все считают посторонним делом, отчего почтительность к родителям и уважение к старшим оставлены. Если по повелению Вашего Величества будут возвышать и употреблять в службу людей, тщательно выполняющих обязанности сынопочтения и старшинства, тогда просвещение возымеет силу, а почтительность к родителям и уважение к старшим братьям возвысится. Ныне при ревизиях вообще признают главным дарования, а добродетели (почтительность к родителям и уважение к старшим) ставят на втором месте. Поэтому хитрые люди, несмотря на их корыстолюбие и низости, при употреблении их в должности почитаются исправными. Таким образом, стыд и бескорыстие уничтожены. Когда Ваше Величество предпишите прокурорскому приказу, чтобы при ревизиях особенно обращали внимание на правоту и ложь и не возвышали тех, кои хотя и с дарованиями, но без добродетелей, а незаконно получивших должности предавали строгому суду, тогда корыстолюбивые и жестокие люди переведутся, а возвысятся благонамеренные, имеющие чистую совесть". Находившийся в Восточной столице вельможа Ван-шэн прислал (ко двору) кречетов. Император Чжан-цзун послал нарочного сказать ему следующее: "Ты занимаешь важную должность. Не донося о пользах и вреде народа, равно о правоте или порочности служащих, ты присылаешь кречетов. Ужели в этом состоит твоя обязанность? Впоследствии не делай более подобных присылок". В третий месяц члены палаты ти-син-сы{531}, проводившие ревизию по губерниям, представлялись государю. Чжан-цзун, расспросивши одного из них о возложенной на него должности, сказал: "Я учредил палату ти-син-сы для водворения спокойствия в народе. От учреждения ее прошло уже пять лет, а пользы не видно. Это вообще происходит от того, что вы невнимательны к своей должности и занимаетесь делами мелкими, а начальники уездов и округов из опасения (вас) не дерзают производить дел славных. При ежегодных неурожаях в губернии Шань-дун постоянно посылаются туда нарочитые для оказания помощи. Господа! Причиною этого равно худое выполнение вами должности. Постарайтесь исправить прежние ваши упущения". В четвертый месяц вельможи трижды делали доклад императору, изъявляя желание поднести ему титул. Но Чжан-цзун на сие не согласился. "Наши предки, — говорил он, — и древние государи, принимавшие титулы, все имели добродетели и были достойны сих титулов. Ныне, при неурожаях несколько лет и при разорении от сего народа, справедливость требует со страхом и осторожностью исправлять себя. Возможно ли вотще принимать славное имя?" Император Чжан-цзун для избежания жары хотел переехать во дворец Цзин-мин-гун. Вельможа Дун-ши-чжун, отклоняя его, говорил: "Тягость для народа и траты казны, зависящие от сего путешествия, могут быть еще неважны, но непредвидимые последствия возродившихся переворотов нельзя считать маловажными. Премудрые люди свои поступки сообразовали с действиями Неба и Земли, посему при своих бесчисленных начинаниях всегда достигали конца оных. В настоящее время на границах неспокойно, и нельзя гадать о последствиях (переворота). Колено Би-ли-гэ-бова{532}, при своей жадности и жестокости, храбро и сильно. Оно требует глубокого внимания (насчет его действий). Если Ваше Величество потребует совета о сем от своих приближенных, то, конечно, они из угождения вам скажут, что великая империя не может опасаться такого княжества, и не будут отклонять от поездки.[399] Сия столица величественна и красива, внутри и вне ее довольно садов и рощ для рассеяния дум царских, а поблизости ее, в горах и около вод, есть звери и птицы, коих достаточно для упражнения в военном деле (для занятия охотой). Зачем же с тысячами экипажей и тьмою всадников проводить дни на траве и на росе ночи? Зачем, удалившись к границам, расставлять в отдалении сторожевые войска и подвергать себя непредвидимым опасностям?"[400] Император не принял его советов. Дун-ши-чжун вторично представил увещательный доклад следующего содержания: "В прежние годы, при бедствиях от засухи и наводнений, государь, издавая манифест, обвинял в оных самого себя и просил благих советов, прекращал ненужные работы и уменьшал пустые расходы. Подданные империи чрезмерно этим были обрадованы. Но теперь в весеннее время, посвященное собственно земледелию, мы посылаем местное население исправлять дороги для проезда государя. Если рассмотреть это дело, то оно вовсе не нужно. Кроме того, что в сии годы по всем губерниям были неурожаи. Местные жители, доставляя корм для казенных лошадей, неся труды по записи их на военную службу и занимаясь копанием рвов, совершенно истощили и силы, и имение. От этого бежавшие не возвращаются, и цена на хлеб непомерно высока. Но когда государь отправится туда со всей свитой, тогда цена на съестные припасы еще более возвысится. Между тем, как и теперь, несколько тысяч человек ежедневно покупают для себя оные в малом количестве.[401] Прежде еще привозили хлеб для продажи купцы из губерний Северной столицы, но теперь, при дороговизне съестных припасов, едва ли прибудут в надлежащее время. Тогда народ, томимый голодом, подобно как в прежние годы, побьет лошадей чиновника тай-вэй, расхитит плоды и овощи чиновника тай-фу и, в негодовании и скорби, произнося оскорбительные слова, поднимет бунт. "За страстями народа, — сказано в Книге правления,[402] — надлежит смотреть в особенности, ибо трудно сберегать народ низкий". Колено Би-ли-гэ-бова хитростями уже переманило к себе два поколения, кои несколько десятков лет охраняли наши границы на юге и севере. О таковом волнении на границах надлежит подумать. Пренебрегши сим, предпринять путешествие не будет ли противно правилу премудрых, что при бесчисленных начинаниях надлежит постоянно достигать конца оных? Планета Венера видна во время дня, в Северной столице случилось землетрясение, а на севере показались красные облака, кои только с рассветом исчезают. Небо, являя сии знаки, хочет, чтобы государь исправил самого себя и тем уничтожил перевороты.[403] Наконец, от путешествий, предпринимаемых для удовольствия, предостерегают и древние государи. Будем ли искать примеры в дальней древности, начиная с домов Чжоу и Цин{533}, или возьмем оные из времен ближайших, нисходя до династии Суй, Тан и Ляо? У всех происходили возмущения от подобных путешествий. После этого возможно ли не быть внимательным? Возможно ли не страшиться?" Чжан-цзун последовал его представлению и тогда же говорил министрам и вельможам:[404] "Я хотел предпринять путешествие и северные места гор единственно для избежания жары. Но прокуроры и советники говорят мне, что везде большой недостаток в хлебе, что прежде мне не совсем было известно. Хотя я и боюсь жары, но, узнан о сем, могу ли для собственного покоя наносить беспокойство народу?" После чего он оставил свою поездку на север. Император приказал выдать из казны хлеб простому народу в Хэ-чжоу, терпевшему голод. Указом повелено, чтобы нюйчжисцам, получившим на экзамене третью степень ученых, делали смотр в конном и пешем стрелянии из луков, и тех, кои окажутся лучшими, производить в чины и употреблять в должности. В пятый месяц вельможи несколько раз изъявляли желание поднести титул императору, но Чжан-цзун не согласился принять оный. Издал указ, коим за преступления, заслуживающие ссылку и меньшие оных, уменьшено наказание одной степенью, и прощены проступки, заслуживавшие телесное наказание палками. Когда вельможа Цо-гу-цин представлял исторические записи о деяниях государя Ши-цзуна,[405] Чжан-цзун, надев церемониальную одежду, сошел с престола в тронный Жинь-чжэн-дянь и стоя принял оные. В девятый месяц Чжан-цзун повелел Сенату, чтобы, начиная с двадцать девятого лета Дай-дин, ученым и простолюдинам,[406] представлявшим свои суждения о важных делах правления или о выгодах и вреде на границах, если сии суждения были приведены в действо, дать чины, а тем, кто доставил (своим советом) пользу для чиновников или народа, сделать награды. В одиннадцатый месяц указом повелено по присутственным местам в столицах, губерниях (фу), округах и уездах написать и вывесить имена чиновников, кои были судимы за лихоимство и несправедливость в должности, равно как и тех, кои заслуживали повышения за честность и исправность, дабы этим поощрить добрых и побудить исправиться порочных. В царстве Ся помер государь Ли-жинь-сяо. Его сын Ли-шунь-ю{534} прислал посла с известием о трауре. В двенадцатый месяц Цуй-вэнь, Го-цзянь и Ма-тай-чу тайно говорили Би-цин-шоу, рабу Чжэн-вана Юн-тао, что по гаданиям Цзэнь-цзи[407] должно произойти возмущение, и что его господин сделается государем. Би-цин-шоу сии слова пересказал Юн-тао. Го-цзянь умел, отчасти, по виду людей узнавать их будущность. Почему Юн-тао, призвав Го-цзянь, заставил его сделать гадания о себе, жене и детях. Тогда Го-цзянь говорил ему: "Вид великого князя отличен от обыкновенных людей, княжеская супруга и два сына величественны и знамениты". "Но старший сын первой супруги князя, — прибавил к сему Го-цзянь, — не должен быть сравниваем с прочими князьями". Юн-дао призвал Цуй-вэня и Ма-тай-чу и говорил с ними о знаках небесных, изображенных в книге Чань-цзи{535}.[408] Цуй-вэнь сказал: "Год коровы (чоу) показывает год бедствий, происходящих от войн, и человек, родившийся в год зайца (ту), весной следующего (после коровы) года окончит войну и получит престол Го-цзянь к этому прибавил: "Вчера вечером красного цвета воздух окружал Северную неподвижную звезду, а белый луч просачивался сквозь Луну. Все это показывает на возмущение в конце года коровы и в начале — тифа, которое произведет войну". Чжэн-ван Юн-дао, совершенно поверив их словам, тайно сдружился с Чжан-ел, близким к государю, и посредством его наблюдал за действиями императора Чжан-цзуна. Цуй-вэня он сделал главным советником, а Го-цзяня и Ма-тай-чу рассылал всюду для распространения молвы. Хэнаньский тун-цзюнь-ши по имени Пу-сань-гуй имел женой младшую сестру Юн-дао, княжну Ханьскую. Юн-дао, вознамерясь просить у него в помощь хэньское войско, советовался о сем с княжной Цзэ (Цзэ-го), которая также была его младшая сестра, и просил, чтобы она заставила своего мужа Пу-лэ-ду написать Пу-сань-гую письмо. Пулэду по приказанию Юн-дао сделал предлог, будто бы желает вступить с Пу-сань-гуем в родственные связи через сватовство, послал к нему людей выведать его мысли, но Пу-сань-гуй не согласился на предложение Пулэду, и посланные, видя его несогласие, побоялись объявить ему об измене.[409] Дворовый человек князя Юн-дао, по имени Дун-шоу, увещевал его оставить намерение заговора, но Юн-дао не послушал его.[410] Цянь-цзяну донес о возмущении Юн-дао императору Чжан-цзуну в то время, когда Юн-дао был в столице. Император повелел четырем вельможам — Вань-янь-шоу-чжень, Сюй-чи-го, Янь-бо-тун и Ни-пань-гу-цзянь — сделать следствие. Но при многочисленности соучастников (в заговоре) долго не могли окончить дело. Чжан-цзун, будучи недоволен этим, призвал Вань-янь-шоу-чженя и других и спрашивал о ходе дела. При сем министр Цзя-гу-цин-чэнь сказал: "Верх (всякого) дела есть немедленное его решение, через то успокаиваются мысли людей". После того Чжан-цзун своему младшему дяде Юн-дао и тетке (жене Юн-дао) Бянь-юй, их двум сынам — Ань-чунь и Э-синь, княжне Чан-лэ, — всем приказал умереть, а Пулэду, Цуй-вэня, Го-цзяня и Ма-тай-чу казнил (отсечением головы). Пу-сань-гуй не был судим, но был лишен чинов. Дун-шоу заключен в тюрьму за то, что о деле объявил другому и не донес сам, а

Цянь-цзяну награжден двумя тысячами связок мелкой монеты и сделан чиновником пятой степени{536}.[411] Имение Чжэн-вана Юн-дао повелено было, по конфискации, раздать по частям князьям, а имение княжны Цзэ разделить княжнам. Император Чжан-цзун послал вельможу Да-юй в царство Ся для жертвоприношения умершему государю Ли-жинь-сиу.

Мин-чан, пятое лето. В первый месяц Чжан-цзун признал Ли-шунь-ю государем царства Ся. В третий месяц постановлено законом жертвоприношение духам солнца, луны, ветра, дождя и грома{537}. В десятый месяц Сенат представил о повышении за беспорочность службы нань-пи-сяньского{538} (уездного) начальника Ши-су и других, числом двенадцать человек, для ревизии коих отправлен был чиновник палаты ти-син-сы.[412] Между избранными по повышению находился дасиньфусский чиновник Чжубу по имени Маньду. Император, зная этого человека, сказал: "Маньду легкомыслен и безрассуден, возможно ли повышать его? Ужели будем считать в употреблении людей легкомысленных и безрассудных наравне с людьми твердыми и постоянными? Притом Маньду с посредственными дарованиями. Если опасается преступить законы употреблением людей с большим умом и дарованием (нежели Маньду), то кольми паче следует ли употреблять с посредственными дарованиями.[413] Испытайте его снова".

Шестое лето Мин-чан. В третий месяц Чжан-цзун сделал Пу-мулу-цзы-у{539} младшим чиновником сы-цзянь, Тянь-чжун-ли — старшим чиновником ши-и, а Пусань-окэ — младшим ши-и{540}. При этом он говорил им в наставление: "В государстве звание советника не есть пустой титул. Он назначается для того, чтобы, следуя истине, приносил пользу. Господа! Я по выбору сделал вас своими советниками. Говорите мне без упущений о пользе и вреде империи, о правдивости и порочности чиновников и не будьте скрытны. Луду понижен мной не за советы, а по другим причинам. Не страшитесь говорить мне из опасения быть за то обвиненными. Исполняйте долг ваш со всей рачительностью и не будьте молчаливы". В пятый месяц чиновник, находившийся при Го-ван Юн-чжуне — старшем дяде императора, донес, что четвертый сын Юн-чжуна по имени Алихэмань, произносит пустые и злонамеренные речи. Чжан-цзун послал исследовать это прокурора Сун-цзи-кана, и донос оказался справедливым.[414] Кроме того, дворовый человек Юн-чжуна по имени Дагэ доносил, что его господин (Юн-чжун) однажды говорил женщине Жуй-сюэ, что когда он будет государем, ее сына сделает великим князем, а ее — второй женой (фэй). Когда повелено было исследовать и этот донос, то он также оказался справедливым. Несмотря на то, Чжан-цзун еще посылал для осведомления об этом председателя палаты церемониалов Чжан-вэя и советника военной палаты У-гу-луна, но при проверке донос опять оказался справедливым. Затем император говорил министрам: "Го-ван виноват за преступные слова, но его поступок от преступления Юн-дао". "Преступления Юн-дао и Юн-чжуна, хотя и различны, — возразил на слова императора Ма-ци, — но они, как вассалы, равно не признали над собой государя, и в этом отношении преступления их одинаковы". "По какой же причине, — спросил Чжан-цзун. — обнаружил эти слова Го-ван?" Министр Цзя-гу-цин-чэнь отвечал, что у него с начала (издавна) было такое намерение, которое и обнаружилось у него на словах. Император после того повелел, чтобы проступок Юн-чжуна объявить всем чинам, и чтобы, по общем совещании, чиновники пятой степени и ниже представили общий доклад со своими мнениями, а чиновники четвертой степени и выше явились со словесным ответом. Когда все представили, что его надлежит судить по законам, то Юн-чжуну указом повелено было умереть, а его двух сыновей приказано казнить.[415] В двенадцатый месяц правление Мин-чан переименовано в первое лето Чэн-ань, и объявлен милостивый манифест.

Первое лето Чэн-ань. Во второй месяц Чжан-цзун указом повелел Сенату (рассмотреть) дела об осужденных на смертную казнь, хотя бы на сделанный о них доклад. И последовало решение, подвергнуть вторичному исследованию, из опасения клевет и сомнений, и снова входить с представлением ("Жизнь людей драгоценна, и не годится не радеть о ней"). В шестой месяц, по недостатку хлеба у народа, император приказал выпустить сто тысяч мешков риса из казенных магазинов и продавать по умеренной цене. В уезде Пин-цзинь-сянь{541} в доме крестьянина Ли-туна шелковичный червь сам собой произвел шелковую ткань, которая в длину имела семь футов и полтора вершка, а в ширину — четыре фута и девять вершков. Император повелел наградить хозяина четырнадцатью кусками шелковых тканей.

Чэн-ань, второе лето. В пятый месяц император, собрав всех чиновников, говорил следующее: "Ныне законы утратили свою силу, а чиновники сделались беспечны и нерадивы, день ото дня оставаясь невнимательны к делам,[416] они приучились к обманам. Начальники, надеясь случайно приобресть доброе имя, думают единственное о своем спокойствии. На что же будет опираться правительство?"[417] По случаю рождения сына у императора преступники (заслужившие смерть) освобождены от смертной казни, а заслужившие ссылку совершенно прощены. В восьмой месяц, по причине беспокойства на границах, император, собравши в Сенат чиновников от шестой степени и выше, спрашивал их о предприятии наступательных или оборонительных действий. Причем сказал: "Господа! Не принимайте в счет различия в высокости и незначительности должностей столичных и провинциальных чиновников. Искусных в военном деле, храбрых и даровитых, умеющих обращаться и употреблять людей представляйте по три и четыре человека к одной должности с тем, чтобы употребить из них (одного) по выбору. Но чтобы вы, выжидая один другого, не остались невнимательны к своим суждениям, повелеваю вам в продолжении пяти дней представлять доклад".[418] В этом собрании находилось всего 84 человека, дававших свои мнения; в числе их было 5, говоривших о наступательных действиях, 46 — об оборонительных и 33 — о наступательных и сберегательных мерах вместе. В одиннадцатый месяц Чжан-цзун говорил министрам: "Живя внутри дворца за девятью стенами, мне трудно знать все дела народа. Министры! Если и вы не будете иметь связи с частными людьми, то откуда будем знать выгоды и невыгоды народа?"

Третье лето Чэнь-ань. Во второй месяц государь говорил министрам: "Ныне оказался недостаток в чиновниках в столице и по провинциям. Когда найдутся люди с дарованиями, годные к употреблению, донесите мне о них, хотя бы они и не дослужили срока до повышения; не отдаляйте их под предлогом родства или знакомства".[419] В четвертый месяц император говорил прокурорам: "При дворе нашем между высшими и низшими чиновниками, хотя и есть люди с дарованиями и умением, но я весьма недоволен теми из них, кои нерачительны в делах. Исследуйте их и сделайте мне представление".[420]

Четвертое лето Чэн-ань. В пятый месяц вельможа Чень-цзай представил императору доклад, состоящий из четырех пунктов следующего содержания: "Во-первых, что пограничные жители терпят бедствия от нападений мятежников; во-вторых, что земледельцы доведены до крайней бедности продовольствием наших войск; в-третьих, что после продолжительного исследования ложных обвинений, при решении оных всегда оказывают снисхождение подсудимым, через это поистине потворствуют даже и тем, кои обвинены справедливо; в-четвертых, что чиновники походных правлений{542} в особенности пользуются высочайшими наградами, а служащим на границах не оказывается никаких милостей. При таких несообразностях с правосудием возможны бедствия — засухи и наводнения". Чжан-цзун признал этот доклад справедливым. Император, по причине засухи от бездождия, просил в храме Тай-мяо{543} о дожде. Так как после сего дождя выпало довольно, то (он) предписал местному начальству сделать благодарственное жертвоприношение за ниспослание дождя в храме Тай-мяо и в жертвеннике Шэ-цзи (духу земли и произрастаний).[421] По причине продолжительного безведрия (непогоды) в Да-син-фу, император повелел просить о прекращении дождя. В десятый месяц Чжан-цзун предписал приказом в столицах, областных, окружных и уездных городах построить по одному дому презрения (пу-цзи-юань) и каждогодно с десятого по четвертый месяц следующего года приготовлять в них пищу для бедных.

Пятое лето правления Чэн-ань. В двенадцатый месяц издан высочайший манифест, коим объявлено, что будущий год переименовывается в первый год правления Тай-хао.

Первый год правления Тай-хао. В одиннадцатый месяц, по особенной привязанности императора к Ли-ши, все дела шли через руки ее братьев, и вельможи часто являлись к ним на дом. В это время в продолжении нескольких дней дул сильный ветер, и было мрачно. Чжан-цзун издал указ, коим вопрошал о причине перемен небесных. Вельможа Чень-цзай представил ему доклад следующего содержания: "Милосердие, справедливость, благополучие, мудрость и верность суть пять непреложностей; отеческая правота, материнское сердолюбие, любовь старших и уважение младших братьев, сыновняя преданность суть пять добродетелей{544}. Ныне пять непреложностей не имеют силы, а пять добродетелей потеряли свою важность. Чиновники и ученые, оставив благородство и правосудие, забыли честь и стыд. Простой народ, поправ законы, идет против истины и не знает куда обратиться от своих заблуждений. По уничтожении непреложностей Неба, единокровные родственники, нанося обиды друг другу, с каждым движением разрушают согласие. Сии перемены не суть одного дня и одной ночи. Итак, надлежит восстановить ослабевшие законы государства, сообразуясь с духом народа. Тогда только водворится повсюду мир и наступит благоденствие, когда по-прежнему получат силу обязанности отца и мужа с женою. Ныне в правлении находятся два предмета, требующие всей внимательности. Во-первых, надлежит направить к прямой цели мысли чиновников. При тщательном наблюдении заметил, что чиновники не понимают своего долга (благородства и правосудия) и большая часть из них стремится за выгодами. Как же могут они заставить народ следовать преобразованию? При употреблении людей на службу достойнейшими из них почитаются те, кои обладают великими и непоколебимыми добродетелями, а за ними те, кои имеют отличные дарования. Когда сначала будут употреблены люди, вмещающие в себе сии два свойства, а потом люди с дарованиями, хотя посредственными, но честного поведения и, наконец, когда будут удалены от дел люди с худым поведением, хотя бы они были со способностями и познаниями, тогда служащие вообще обратятся к правоте. Во-вторых, надлежит направлять к добру мысли учащихся. Ибо следование Высочайшему преобразованию первоначально внушается в училищах. Ныне учащиеся, утратив первоначальное истинное учение, презрели глубокий смысл священных книг и истории и больше не изучают их. Пустословя в напыщенных выражениях, они домогаются единственно получения жалования и приобретения собственных выгод.[422] Надлежит повелеть, чтобы на экзаменах спрашивали экзаменующихся об основных истинах священных книг и истории, и тем побудить их обращать внимание на существенное. Когда учащиеся не будут прельщаться пышными, но пустыми выражениями, тогда из этого будет польза". Чень-цзай еще говорил: "Дела государства в одно время бывают многоразличны, и хотя бы по виду они казались подобными, но, при всем том, между ними должна быть разница. В законах нельзя вполне показать сего различия, поэтому дела по близкому сходству между собой, будучи неясны, производят разные мнения.

Конфуций говорил, что истина есть конец дела. Государь! При решении тобой разных дел, поверяй неодинаково толкуемые дела по собственному суждению и разыскивай коренные причины оных. Тогда решение будет верно и сомнение сделается ясным". Это представление совершенно было согласно с обстоятельствами того времени. Чжан-цзун, хотя и принял оное, но не мог привести его в действо.

Второе лето Тай-хао. В девятый месяц Чжан-цзун, ко дню рождения сунского императора отправляя, по обыкновению, в государство Сун посла Вань-янь-тана с другими, говорил ему следующее: "Два государства в хорошей дружбе между собой, и вы не должны заводить спора о делах маловажных, чтобы не испортить великого дела политики". В уезде У-ань-сянь{545} видели птицу фын-ху-ан (феникс). Император издал об этом манифест.

Третье лето Тай-хао. В четвертый месяц Чжан-цзун приказал чиновнику Дянь-чжан-сы, чтобы во время явки во дворец уволенных от должности чиновников, престарелые входили в оный с тростью или поддерживаемые людьми.

Тай-хао четвертое лето. Весной в первый месяц помер корейский король Ван-чжо{546}. Сын его Ванин преемственно наследовал престол и прислал в царство Цзинь посла, извещая о трауре. Во второй месяц Чжан-цзун постановил приносить жертвы трем Хуан, пяти Ди и четырем Ванам{547}.[423] Третьего месяца в день фулахунь гулмахунь (красного зайца) померкло солнце, и сильным порывом ветра разрушило угол кровли на воротах Сюань-ян-мынь. Государь повелел определить, которым из государей и великих князей прежних династий надлежит делать жертвоприношения. Члены палаты церемониалов представили доклад следующего содержания: "Обряд жертвоприношения трем Хуан, пяти Ди и четырем Ванам уже постановлено совершать через три года однажды. Ныне, когда угодно Вашему Величеству почтить жертвоприношениями и других государей, находим приятным приносить жертвы следующим 17 государям: династии Ся — Тай-кану; династии Инь — Тай-цзя, Тай-у и У-дин; из дома Чжэу — Чен-вану, Кан-вану и Сюань-вану; из дома Хань — Гао-цзу, Вэнь-ди, Цзин-ди, У-ди, Сюань-ди, Гуан-у, Мин-ди и Чжан-ди; из дома Тан — Гао-цзу и Тай-цзуну"{548}. Чжан-цзун согласился на это представление и приносил жертвы сим государям. В четвертый месяц, по причине продолжительной засухи, Чжан-цзун издал указ, в коем виной бедствия признавал самого себя, просил касательно сего верных донесений от подданных. Он перешел из главного дворца в другой, ограничил для себя порцию пищи, прекратил музыку и уменьшил число лошадей (на конюшне). Освободил от казенных работ, податей и пошлины того года потерпевшие от засухи округи и уезды. Разослал особых чиновников для исследования преступников, долгое время находившихся в темницах, и повелел им разыскать невинно осужденных. Так как вельможи представили доклад, в коем вину бедствий слагали на себя, то император Чжан-цзун в ответ на сей доклад издал следующий указ: "Я потерял добродетель, и Небо ниспосылает за это несчастия. Господа! Всякий из вас примерами своей должности, согласно моему желанию, да способствует мне в правлении!" Чжан-цзун в храме предков, на северной долине, просил о дожде, после чего и выпал дождь.

Пятое лето Тай-хао. В третий месяц сунское войско вступило в Лай-юань-чжэнь{549} округа Гун-чжэу. Жители Цзиньского округа Танч-жэу поймали сунского лазутчика и при допросе узнали от него, что сунский полководец Хань-то-чжэу, собрав войско в Э-ио{550}, хочет напасть на Север. Чжан-цзун, узнав об этом, сделал вельможу Пу-сань-гуй в губернии Хэ-нань чиновником сюань-фу-ши и поручил ему, собрав войска из всех губерний, приготовиться против сунцев. При отправлении его к войску Чжан-цзун говорил: "Со вступления моего на престол ни один из министров не служил мне долее тебя. Мог ли бы ты сего достигнуть, если бы не сообразовался с обязанностями вассала в отношении к своему государю и не составил с ним одного тела и сердца? Твой отец,[424] равно быв министром при прежнем государе, предводительствовал войском на южных границах и показал свою ревность к государю. В настоящее время, употребив тебя, я думаю, что не ошибся в выборе. У меня нет страсти распространять пределы государства и производить великие дела, я только хочу внутри и вне империи водворить спокойствие. Если царство Сунское согласно будет покориться, то и довольно. Но если оно не захочет оставить своих злых намерений, то ты, устроив войско и перешед реку Хуай-хэ, водвори спокойствие в царстве Сун и возвысь тем заслуги твоего отца". По окончании речи государь подарил ему лучшую лошадь со своей конюшни, яшмовый пояс, шелковые ткани и лекарственные напитки. Пу-сань-гуй, по прибытии в Бянь-цзинь, собрал военачальников и войска и начал учить их военному искусству. После сего слава о его войске сделалась гласной.[425] Двор сунский признал себя виновным и прислал послов ко двору Цзинь.

Шестое лето Тай-хао. В первый день первого месяца, по обыкновению, являлись с поздравлением послы из царств Сун, Кореи и Си. При обратном отъезде сунского посла Чэнь-Кэ-цзюня с прочими,[426] Чжан-цзун послал вельможу Мэн-чжу сказать ему следующее: "Мой дед Ши-цзун согласился считать сунских государей своими племянниками. Я с благоговением соблюдал оставленное им завещание и доселе жил в мире и дружбе. Сверх ожидания, ваш двор позволил восстать мятежникам и вторгнуться в наши пределы, почему я послал моих первостепенных вельмож для успокоения народа и войска в Хэ-нань. Когда же получил от вашего правительства бумагу о том, что за беспорядок пограничные вельможи разжалованы и отставлены от должностей, и что войска будут отведены с границ, то, заботясь о спокойствии целой империи, я оставил без внимания небольшое зло (причиненное бунтовщиками) и тотчас повелел главнокомандующему (Пу-сань-гую) возвратиться. Но вскоре ваши мятежники еще больше прежнего сделались дерзки. Теперь мои вельможи беспрестанно говорят мне, что ваш двор нарушил клятвенный договор, но я, думая о продолжительности мира (между двумя государствами), еще остаюсь равнодушен, из опасения, что ваш государь, быть может, не совершенно знает об этом. Но если после сего разбои по-прежнему не будут прекращены, и мои вельможи будут говорить мне об этом, то я, при всем моем сострадании к жизни людей, могу ли оставить это дело? Господа, по возвращении перескажите мои слова вашему государю". Суньский генерал У-си, охранявший Син-юань, отправил войско для осаждения цзиньской крепости Мусулун{551}.[427] Цзиньский генерал Чан-ань, напав на оное, заставил отступить, причем убил одного сунского генерала. После сего сунское войско снова вошло в места Чемугу. Цзиньский генерал Вань-янь-гола, бывший главнокомандующий в губернии Шань-си, и начальник конницы города Гун-чжэу генерал Вань-янь-ци-цзинь, по условии с сунским полководцем, охранявшим крепость Хэ-чжэу{552}, сошлись для переговоров на границе. Сунское войско, находившееся в засаде, напавши на них с тыла, обратило в бегство; при этом убито восемь человек, в числе коих и Чжа-го-янь-сюн, старшина княжества Мубо{553}. Сам Вань-янь-гола был ранен и вдвоем с Вань-янь-ци-цзинем, завязнув в болоте, едва могли выбраться из оного.[428] В четвертый месяц сенаторы доносили императору следующее: "Губернии Хэ-нань чиновник тун-цзюнь-ши доносил, что сунский генерал Хуан-фу-бинь разделил войско на две дороги с тем, чтобы 40 тысяч одного шли для нападения на наш город Дэн-чжэу, а еще для взятия города Тан-чжэу; 30 тысяч отправились другой дорогой, почему нам должно приготовиться к обороне". Император согласился на это представление и, поручив войска четырем генералам — Хэшиле-и, Тушань-и, Хэшиле-цзы-женю и Хэшиле-чжи-цзуну, предписал им указом, став на границе, встретить сунское воиско.[429]{554}{555}{556} В пятый месяц сунский генерал Ли-шуан окружил Шэу-чжэу, а генерал Тянь-цзюнь-май вошел в город Ци-сянь{557}. Сунский генерал Цинь-сянь напал на Цай-чжэу, но цзиньский Вань-янь-фу-чжу разбил его. Чжан-цзун в жертвенниках Неба и Земли в Тай-мяо и жертвеннике Шэ-цзи{558} объявил о нарушении клятвенного договора сунцами по начатии войны. Войско сунское было многочисленно, между тем, как у цзиньцев вновь набранные войска в северо-восточных губерниях еще. не все прибыли, а войска, находившиеся в Хэ-нань, были недостаточны для сопротивления неприятелю, почему Чжан-цзун велел 15 тысяч войска из Хэ-бэй, Дай-мин-фу, Бэй-цзин (Северной столицы) и Тянь-шень{559} расположить в Чжэнь-дине, Хэ-цзяне и Цин-сяне{560} с тем, чтобы в случае опасности подавать помощь (один другим). Сунский генерал Тянь-цзюнь-май напал на Су-чжэу, но генерал Налань-банле с другими вышел из крепости, сразился и разбил его. Войско Тянь-цзюнь-мая отступило к крепости Ци-сянь, где Налань-банле разбил оное вторично и взял в плен самого Тянь-цзюнь-мая. Тогда как сунский генерал Хуан-фу-бинь напал на Тан-чжэу, цзиньский чиновник цы-ши по имени Угусунь защищался против него с малым числом войска. Главнокомандующий Пусань-гуй, услышав об этом, послал к нему на помощь генерала Нахо-цзюнь-шена, после чего Хуан-фу-бинь был разбит. Пусань-гуй при донесении о разбитии сунского войска при городе Цисянь прислал взятого в плен сунского полководца Тянь-цзюнь-мая. Чжан-цзун, манифестом выхваляя заслуги, произвел в следующие чины и наградил вещами: Хэшиле-чженя, Налань-банле и Ши-гэта. Сунский генерал Лишу-ан осадил Шэу-чжэу, но при твердом сопротивлении начальника города Тушань-ши, в продолжении целого месяца не мог взять его. В это время на помощь к осажденным прибыли с войском хэнаньские чиновники пань-гуань{561} по имени Ци-чжу и Май-гэ. Тушань-ши, отвечая им, вышел с войском из города. Лишу-ан был совершенно разбит. Цзиньский главнокомандующий дивизией правого крыла Вань-янь-сайбу разбил войско сунского чиновника Цао-тун-чжи при водах Чжень-шуй{562}. При новом донесении Пусань-гуя о заслугах победителей, Чжан-цзун начальника города Шэу-чжэу Тушань-ши возвел в чин фань-юй-ши-пулей-гу, в полководцы Амба Цзян-цзюнь{563}, Ци-Чжу — в цзедуши и Май Гэ — в пань-гуань; Вань-янь-сайбу и его помощника Пусань-вань-пу произвел в следующие чины и наградил их по заслугам серебром и шелковыми тканями.[430] Когда сунский генерал Шан-жун{564} напал с восточной стороны на Хай-чжэу, уездный начальник Вань-янь-бянь-сэн, сразившись с ним, одержал победу, но, возвращаясь в город, был убит из засады стрелой. Бянь-сэн по смерти был пожалован в цы-ши города Хай-чжэу, его семейству дано в награду сто лан серебра и сто концов шелковых тканей, а чин отца повелено преемствовать сыну. Сунский генерал Ци-чунь с морским войском напал на город Пи-чжэу{565}. Цзиньский генерал Вань-янь-цун-чжен разбил его. Ци-чунь, в крайности бросившись в воду, утонул, а его помощник был убит. Цзиньский генерал Чэн-юй с другими разбил сунского полководца У-си, вошедшего с 50 тысячами войска в области Цинь-чжэу. В восьмой месяц генерал Пуча-чжэнь разбил сунского Чэн-суна, подступившего с севера к Фан-шань-юань{566}. Чжан-цзун даровал прощение преступникам в уездах и округах тех губерний, в кои входили войска, равно простил хлебную подать следующего года.[431] В девятый месяц Чжан-цзун повелел Сенату отыскивать и назначать к должностям людей, более других искусных в военном деле и более других способных исправлять дела, неожиданно встречающиеся. Сунские генералы У-си, Фэн-синь, Ян-сюн и Ли-гуй вступили с войском в Цин-чжэу. Шанский помощник дивизионного генерала Чэн-юй с другими, вступив в сражение, разбил их; при этом Ян-сюн и Ли-гуй были убиты. В десятый месяц цзиньский главнокомандующий Пусань-гуй, предводительствуя войсками всех губерний, пошел воевать в пределы Сун. Сам Пусань-гуй с 30 тысячами войска[432] вышел в Пишэу{567}. Чиновник тун-цзюнь-ши по имени Хэшиле-цзы-жень с 30 тысячами войска выступил через заставу Гу-кэу{568}. Главнокомандующий Вань-янь-куан с 25 тысячами прошел чрез Тан-и-дян. Корпусный генерал левого крыла Хэшиле-чжи-чжун с 20 тысячами прошел чрез заставу Цин-кэу{569}. Корпусный генерал правого крыла Чун с 10 тысячами войска вышел в Чэн-цан{570}. Инспектор правого крыла Пуча-чжень с 10 тысячами вошел в Чэн-цзи{571}.

Чиновник ань-фу-ши по имени Вань-янь-ган с 10 тысячами войска пехоты и конницы, состоявшего из китайцев и монголов{572}, пришел в Линь-тань{573}. Ду-цзун-гуань{574} по имени Шилю-чжун-вэнь с 5 тысячами войска вышел в Лай-юань{575}. Выступив в одно время девятью дорогами, цзиньское войско в одиннадцатый месяц достигло границ царства Сун{576}. В одиннадцатый месяц цзиньский генерал Вань-янь-куан взял приступом сунский город Цзао-ян{577}. Пусань-гуй разбил Ань-фуэн-цзюнь{578} и взял уезд Хо-циу. Хэшиле-чжи-чжун взял крепость Хуай-инь и потом осадил город Чу-чжэу. Вань-янь-куан поразил сунские войска в Гуан-хуа{579} и Шень-мане. По прибытии Пусань-гуя к реке Лу-цзян{580}, главнокомандующий цзян-хуайского войска{581}, сунский генерал Циу-чун, прислал Лю-ю с предложением о мире. Цзиньский Хэшиле-цзы-жень взял приступом Дин-юань-сянь{582}, а Вань-янь-куан овладел городом Суй-чжэу{583}. Хэшиле-цзы-жень еще взял Чу-чжэу{584}. Цзиньский Вань-янь-куан осадил Дэ-чжэу{585}[433] и, разослав отдельные отряды, взял шесть уездов: Аньлу, Ин-чэн, Юн-мэн, Сяо-гань, Хань-чуань{586} и Цзинь-шань. Вань-янь-ган. осадив город Ю-чжэу{587}, заставил оный покориться. Сунский вельможа Чиу-чун вторично прислал Линь-гуна с письмом о заключении мира. Цзиньский Вань-янь-куан, напав на крепость Сян-ян, взял внешнее укрепление оной. Пусань-гуй взял приступом две крепости: Хань-шань{588} и Мань.[434] Пуча-чжень покорил уезд Тянь-шуй. Хэшиле-цзы-жень взял два уезда: Лай-ань и Чуань-цзяо{589}, а генерал Вань-янь-ган покорил Ли-чуань и Люй-чуань. Сунский министр Циу-чун еще прислал Сун-сяня с письменным предложением о мире и с подарками, состоявшими из шелковых тканей. Цзиньский Вань-янь-ган еще овладел крепостью Дан-чан. Пуча-чжэнь{590} взял приступом Си-хэ-чжэу. В двенадцатый месяц цзиньский Вань-янь-куан взял приступом крепость И-чэн{591}. Во время нападения главнокомандующего Пусань-гуя на крепость Хэ-чжэу убит генерал Шигэда, будучи ранен стрелой неприятельской. По прибытии Вань-янь-гана в уезд Да-тань, жители датаньские добровольно покорились. Пуча-чжень взял приступом крепость Чэн-чжэу. Сунский генерал У-си, охранявший губернию Сы-чуань, в письме в Вань-янь-гану изъявил готовность покориться. Корпусный генерал правого крыла по имени Чун овладел заставой Да-сань-гуань. Хэшиле-цзы-жень взял Чжень-чжэу. Сунский Циу-чун опять прислал Чень-би и других с просьбой о заключении мира. Корпусный генерал правой стороны по имени Чун отправил генерала Уянь-чао-хэ с частью войска к Фэн-чжэу{592}. Жители города пришли в смятение, и Уянь-чао-хэ во время замешательства вошел в Фэн-чжэу. Вань-янь-ган отправил к У-си генерала Чжан-цзы. По прибытии Чжан-цзы к заставе Чжикэу, находящейся при Синь-чжэу{593}, У-си совершенно изъявил свою готовность покориться. Тогда Чжан-цзы сказал ему: "Доставь мне инструкцию, данную тебе государем, я хочу взять ее, чтобы по возвращении объявить оную". Согласно с сим требованием, У-си показал все бывшие у него предписания и отослал оные с Чжан-цзы.[435] После сего главнокомандующий Пусань-гуй с войском пошел обратно. Вань-янь-ган, по повелению императора отправив к У-си генерала Малян-сянь с императорским указом и печатью государства Цзинь, возвел его в достоинство князя Шу{594}. После чего У-си с подведомственными ему чиновниками Го-ченом и Жинь снова прислал Чжан-цзун-хану доклад, коим благодарил за возвышение. Вместе с оным (он) прислал карту своего княжества Шу и родословную дома его отца и деда.

Седьмое лето правления Тай-хао. Весной в первый месяц цзиньский Вань-янь-куан овладел крепостью Гу-чэнь{595}. Во второй месяц помер главнокомандующий Пусань-гуй. Вместо него главнокомандующим поиск Южной столицы сделан старший министр Цзун-хао. В этом месяце сунский вельможа Ань-бин, употребив хитрость, убил У-си — князя царства Шу. В третий месяц сунские войска обратно взяли Цзе-чжэу{596} и Си-хэ-чжэу. По прибытии Вань-янь-гана в Фэн-сян-фу{597} ему повелено, соединив войска пяти округов, охранять необходимейшие места, почему Вань-янь-ган приказал войску возвратиться. Чжан-цзун Вань-янь-куана сделал полководцем левого крыла, а Хэшиле-цзы-женя — полководцем правой стороны. От сунского генерала Чжан-яня прибыл к главнокомандующему Фан-синь-жу с бумагой, в коей просили о заключении мира. Но как содержание присланной бумаги еще не показывало покорности, то Цзун-хао ее не принял и отвечал через Фан-синь-жу следующее: "Ваш государь должен назваться вассалом, отделить нам часть своих владений и прислать коварных вельмож, кои первые подали совет к начатию войны". Чжан-янь снова прислал Фан-синь-жу с клятвенным листом от его государя Чжао-Куана{598}. Фан-синь-жу по прибытии объявил, что его государь Куан приказал отправить трех послов: одного по случаю дня рождения цзиньского государя, другого по случаю заключения мира между двумя государствами, третьего с известием о трауре по случаю смерти его бабки Се-ши. Он представил Цзун-хао письмо от Чжан-яня, которое было следующего содержания: "Из бумаги, присланной вами в ответ с нашим послом, мы увидели, что, дорожа жизнью людей, вы забыли наши несправедливые поступки и явили к нам свои милости. Узнавши это, я был в восхищении и в своем донесении государю подробно описал, что милосердие великого Хуан-ди царства Цзинь равно (беспредельности) простертого над нами неба и содержащей нас земли, а добродетели главнокомандующего подобны водам океана, вмещающего в себя все воды, и весне, размножающей всех родов произведения. На этот доклад я получил повеление от моего государя отправить немедленно посла для изъявления лично благодарности перед цзиньским государем. Поэтому я снова отправил к вам прежде посылаемого Фан-синь-жу для испрошения у вас решительного отзыва касательно заключения мира. Совершенно полагаясь на суд высокого ума вашего, я уверен, что для вас ясны мои намерения. Итак, прошу выслушать снова мои предложения. Правда, что поводом к войне было нарушение верности нашим двором, но за этот проступок он не замедлил строго наказать коварных вельмож за их злонамеренность и обман. В прошлом году в пятой луне был изгнан Дэнь-ю-лун, а в шестой луне придан казни Су-ши-дань и другие вельможи. В то время войска вашего великого государства еще не выступили. Оставив город Си-чжэу{599}, взятый нашим царством, все войска, находившиеся за границей, мы вывели внутрь оной. Из этого можно видеть наше истинное раскаяние. Впрочем, что касается до титулования и отношений двух государств, то в настоящее время то и другое изменилось против прежнего. Наш государь не имел намерения начинать войну. Притом ваши требования очень велики. Нашему государю неприлично принять название вассала, а места за великой рекой (Цзян{600}) для нас служат щитом. Если, согласно требованию, отдадим их вам, тогда что будет составлять наше царство?[436] Великий Двор должен со вниманием о сем подумать. Что касается до главных зачинщиков войны, как то: Дэн-ю-луна и других, то их преступление состоит в обмане своего государя, и сие преступление не может быть оставлено. Но если отошлем их к вам, тогда какую будет иметь власть наш государь в наказании вельможей своего царства? Мы согласны дополнить то число шелковых тканей, ежегодно в дань представляемых, которое было во времени Дай-дин.[437] И ужели ваш двор будет обращать на это внимание? Мы только хотим доказать сим свое сознание в проступке. Высокий Двор, без сомнения, обратил на это внимание и не станет слишком заниматься количеством вещей. Притом с начатия войны народ постоянно принужден был переносить убытки, посему все собираемые с оного подати были оставлены. Теперь, если решимся снова обложить народ большими, в сравнении с прежними, налогами с тем, чтобы отдать вам, то народ дойдет до крайности. Я уверен, что великое государство этого не захочет.[438] Вы требуете, чтобы возвратили вам перебежчиков, но, при их беспрестанных переменах мест, нам еще неизвестно, в какое время, где они бывают. Наш государь не имеет в них нужды, а потому и не заботится о том, уходят ли они или приходят. Притом при государе Вань-янь-ляне в наше государство переходили знаменитые фамилии и славные полководцы вашего высокого государства, с коих два двора при заключении мира утвердили, чтобы таковых перебежчиков ни одно государство не требовало обратно. Кольми паче в настоящее время следует ли говорить о сих низких людях? Но если великое государство непременно хочет, чтобы их прислали, то пусть подождет, доколе мы их отыщем. Жители округов и уездов, принадлежащих Сы-чжэу, ныне все будут возвращены в их первобытные места. Исправившимся не напоминают о старом зле, равно как люди, производящие великие дела, не думают о мелочных выгодах. Итак, смеем надеяться, что великий полководец примет в нас участие и объяснением дела, заставив забыть прежний проступок наш, прекратит все прочие дела. Когда два государства, по обыкновению, пересылаясь взаимно дарами, по-прежнему будут дружны, тогда Вселенная, заключенная среди морей, будет спокойна и может никогда не иметь дел войны. Тогда она прославит людей, знаменитых по заслугам, и явит их добродетели. Имена их, вырезанные на вазах и внесенные в книги, передадутся потомству и будут вечны. В настоящее время по случаю дня рождения хуандия великого государства Цзинь еще отправляется, по обыкновению, посол с дарами и для поздравления, а за ним еще посол с известием о трауре по усопшей императрице в нашем государстве. Затем просим вас о принятии отправляемых к вам бумаг и вещей". Фан-синь-жу, по прибытии, полагал, что он непременно окончит дело примирения, для чего назвался чиновником цань-и{601}.[439]

Главнокомандующий Цзун-хао, сильно вознегодовав на него за неуважительность, заключил его в темницу и донес о сем императору. Чжан-цзун, находя, что посланец не может принимать участия в переговорах между двумя государствами, признал нужным удержать его и, отправив гонца к Цзун-хао, спрашивал его мнения об этом. Цзун-хао на это отвечал: "Ныне Фан-синь-же не окончил возложенного на него дела, поэтому он знает, что если теперь воротится в свое царство, то непременно будет обвинен. Но если мы, задержав его, отправку отложим до другого времени, тогда в деле может произойти перемена. Поэтому не лучше ли, исчислив его неуважительные поступки, отправить его назад? Теперь он не в состоянии будет дать ответа своим министрам, и сунский государь Чжао-куан и Хань-тао-чжэу{602}, непременно избрав людей осторожных и достойных, пришлют к нам". Цзун-хао, отсылая назад Фан-синь-жу, написал в ответ сунскому вельможе Чжан-янь следующее: "Из письма, доставленного мне Фан-синь-жу, видно, что хотя вы и с унижением говорите о своем желании примириться, но на изложенные дела в этом письме еще нельзя вполне согласиться! Вы только сказали, что возвратите жителей округов и уездов, принадлежавших Сы-чжэу, что количество шелковых тканей, представляемых ежегодно в дань, хотите сделать равное древнему, наконец, что касательно требуемых перебежчиков вы хотите, чтобы им была оказана милость на основании прежних законов. Но сделаться вассалами, отделить часть владений и прислать коварных вельмож, — о сих трех пунктах говорите одни пустые, высокопарные фразы и не хотите согласиться на требуемые условия. Будете ли отговариваться невозможностью следовать оным, считая требования нашего государя чрезмерными, или хотите спорить с нашими войсками о победах и проигрыше, рассчитав, что у вас достаточно сил и храбрости? Ваше царство нельзя назвать ни сильным, ни слабым. Не рассудив с основательностью о предстоящих выгодах и вреде, к чему пишите небылицы в бумагах и беспрестанно присылаете их к нам? Войско называется гибельным орудием, а тот, кто имеет к нему пристрастие, почитается несчастным. Люди премудрые употребляли его в крайности, и по этой только причине при трех Хуан и пяти Ди оно не уничтожилось. Можно ли сказать, что они не думали о людях? Вероятно, что они употребляли войско против отпадавших от послушания и против нарушителей справедливости, не имея других средств к их укрощению. В настоящее время, когда ваше царство, вопреки договору, напало на пределы нашего государства, я получил указ от моего государя, коим повелено начать войну с вами. Войско не выступило, и я выслал только часть оного, бывшую на форпостах. Оно куда не обращалось, везде производило опустошение и не находило ни одного человека, который бы оказал сопротивление. Взятых живыми и убитых было несчетное число.[440] Уцелевшие остатки ваших войск от страха все бежали, и захваченные вами пограничные места мы все получили обратно. Равно и Сы-чжэу нам не стоило труда взять обратно. Но вы говорите: "...раскаиваясь в проступке, оставили взятые вами места и бывшее на страже войско отозвали обратно". Эти слова несправедливы.[441] Наш чиновник сюань-фу-ши, охраняющий Шань-си, доносит, что в нынешнее лето сунцы более десяти раз чинили нападения на наши границы, на что наше войско, всегда поражая их, заставляло удаляться, и что число голов убитых неприятелей и взятых в плен живыми едва ли не более 100 тысяч. Сознаваясь в вине, вы разъезжаете взад и вперед с бумагами, коими просите о мире, но в то же время вы тайно посылаете войско "нечаянно" войти в наши владения и, пользуясь нашей неготовностью, искать малых корыстей. Итак, несправедливо, чтобы вы приезжали к нам для примирения.[442] Сказанное вами насчет титулования и распределения границ, что они в настоящее время с прежними сделались другими, относится к происшествию времен Дай-дин, когда были изменены оные. Добродетели и милости наших государей к царству Сун неисчислимы. Это можно видеть из благодарного листа времен правления Хуан-тун.[443] С восшествия на престол Ши-цзун-хана в продолжении тридцати лет два государства были дружны между собой. Можно ли забыть сию человеколюбивую милость? Прежде ваш государь считался вассалом нашего государства. Но по причине войны, начатой Вань-янь-ляном, оказав вам великую милость, переменили название подданного на название племянника.[444] Теперь младший (племянник) восстал против старшего (дяди). Несправедливость остается на вашей стороне. Вы прервали дружбу, существующую со времен Дай-дин. Итак, по законам вы опять должны по-прежнему называться вассалами. Вы говорите, что вашему двору неприлично принять название вассала. Но вы могли называться сим именем во времена Хуан-тун, почему же не можете теперь? Скажите ли, что и сии слова ваши справедливы? Далее вы говорите: места за великой рекой Цзян суть оплот вашего царства, если, отделив оные, отдадите, то не сможет существовать царство. Чем делать крепкие оплоты, надлежит лучше сохранять верность и справедливость. Если не будете заботиться об этом, то нельзя надеяться и на защиту великой реки Цзян. Можно ли назвать оплотом государства два места реки Хуай{603}? В древности, во времена шести царств{604}, места хуай-наньские постоянно принадлежали Срединному государству. Но в правление Сянь-дэ династии Хэу-чжэу государь нань-танский Ли-цзин{605}, отдавши государству Чжэу четыре области: Лу-чжэу, Сюй-чжэу, Ци-чжэу и Хуан-чжэу{606},[445] сделал границей Цзян; при всем том, Танское княжество по-прежнему называлось государством. Когда такое обыкновение было в древности, то в этом нет ничего худого, если, отделив требуемые места, отдадите их. Со времени выступления нашего войска на войну, приобретенные нами города и крепости уже принадлежат нам. Вы должны отделить и отдать нам только непокорённые еще нами. Ныне Фан-синь-жу, прибыв с верительной грамотой, говорит, что соглашается на поставленные границы, бывшие во времена Хуан-тун. Итак, вы не только не упоминаете об отделе ваших владений, но еще хотите получить нам принадлежащие места. Ужели это справедливо? Кроме того, в бумаге сказано, что сверх подарков шелковыми тканями, посылаемых из благодарности, примите тридцать тысяч лан золота и тридцать тысяч лан серебра с тем, чтобы мы оставили прибавку дани, получаемой шелковыми тканями. Далее сказано, что к ежегодной дани шелковыми тканями вы присоедините 50 тысяч кусков шелковых тканей и 50 тысяч лан серебра. На эти предложения нельзя согласиться. Притом вы еще до утверждения трактата о мире уже прислали клятвенный лист и извещаете, что прибудут особые послы по трем случаям. Итак, вы все решили сами собой. Согласно ли это с правилами приличия? Наконец, Фан-синь-жу, своевольно приняв на себя обязанность просить о заключении мира и думая, что при таковых предложениях высокой империи, непременно кончит в этот раз дело примирения, много нанес обид своим неуважением, за что, по справедливости, нельзя его простить. Я доносил обо всем этом моему государю. На доклад мой я получил указ следующего содержания: "В древности, при ваших государях Хой-цзуне и Цинь-цзуне, по причине нарушения вами верности и забытии клятвы, наши войска ходили требовать от вас удовлетворения, и тогда вы отделили нам три губернии{607}: Тай-юань, Сун-шань и Хэ-цзянь,[446] прося о мире. Ныне ваше царство, без причины начав войну, нарушило верность и клятву, поэтому если бы вы отдали места Цзян и Хуайские, то и тогда бы еще не искупили своего преступления. По вашему уверению, слова "дядя" и "племянник" почти не имеют разницы от названий "государь" и "вассал". Итак, если по-прежнему будете именоваться вассалами, то согласны разделить пополам места Цзянь и Хуайские, сделав границу посередине. Но если хотите, чтобы ваш государь всегда назывался сыном, то должны отдать нам все места Хуай-наньские, сделав границей Янцзы — Цзян, и мы по всей границе шаньсийской поставим сберегательные войска. От вас требовали выдачи коварных вельмож, подавших совет к начатию войны. Но вы хотите, чтобы вам позволено было самим наказать их, посему, казнивши их, должны прислать нам их головы. К годовой дани, хотя вы и прибавляете пятьдесят тысяч лан серебра, но это составляет прежнее число, которое получилось при Си-цзун-хане. Можно ли считать его прибавкой? Теперь должны прибавить к этому еще пятьдесят тысяч шелковых свертков и пятьдесят тысяч лан серебра, доказав тем истину вашего раскаяния в проступке и вашу признательность. В прежнее время при заключении мира в Бянь-цзине нашему войску подарено было пять миллионов лан золота, пятьдесят миллионов лан серебра, один миллион кусков шелковых материй, лошадей, волов и мулов по десять тысяч и тысяча верблюдов.[447] Ныне мы требуем только один угол за Цзяном и, уменьшив свои требования в сравнении с древними, оказываем вам особенную милость. Итак, повелевается вам дать в награду нашему войску один миллион лан серебра. Наконец, Фан-синь-жу объясняется переменчиво, и положиться на него нельзя. Посему для переговоров должны прислать людей постоянных и верных, подобных Ли-цзюань-сину, Чжу-чжи-хэ, Ли-би и У-хуаню. Фан-синь-жу своими лживыми поступками превзошел Ху-фана. Но так как издревле не было обычая задерживать людей, присылаемых по сношениям между двумя войсками, то, освободив его, повелено послать обратно к вам с известием. К вашему счастью, это случилось при нашем премудром, добродетельном, кротчайшем и прозорливом государе, который оставил ваши несправедливые поступки. Еще ли не будете с почтением соответствовать его милостивым и щедрым даяниям? Но если опять найдете какое-либо препятствие к исполнению сих требований, то не надейтесь более на примирение. От сего зависит существование или гибель вашего Сунского государства. Размыслите о сем со вниманием, чтобы впоследствии не раскаиваться". После сего в восьмой луне сунский вельможа Чжан-янь, отделив Жу-чжэу{608}, Сян-чэн-сянь и Сюй-чжэу,[448] отдал их государству Цзинь. В девятый месяц старший помощник министра и главнокомандующий Цзун-хао, сделавшись болен, помер при войске. Чжан-цзун, услышав об этом, весьма сожалел о нем и три дня не занимался делами. В десятый месяц цзиньский чиновник сюань-фу-ши в Шань-си по имени Тушань-и отрядил генерала Ба-хой-хай для нападения на сунскую заставу Су-лин-гуань{609}, который и взял оную. В одиннадцатый месяц цзиньский генерал Яла овладел заставой Кулин-гуань и проходом Синь-дао-хэу. Ба-хой-хай завладел заставой Сяо-ху-гуань и крепостью Ао-цан, потом прошел к Ин-хэу-чжень и немедленно взял сей город. Коварный вельможа сунский Хань-то-чжоу прислал секретаря Ван-жаня с бумагой, в коей просил мира. Он согласился называть Чжан-цзун-хана старшим дядей, сделал новую прибавку к годовой дани, прислал серебро в награду войску и представил голову Су-ши-дяня, казнивши его за бунт. Чжан-цзун предписал указом главнокомандующему Вань-янь-куану послать в Сунское царство человека и требовать казни самого Хань-то-чжоу и присылки его головы, дабы тем искупить старые места Хуай-аньские.

Восьмое лето Тай-хэ. Весной в первый месяц сунский вельможа Янь-бин выслал войско для нападения на заставу Гу-лин. Цзиньские генералы Ба-хой-хай и Вань-янь-гола разбили и прогнали оное, убив в сражении сунского генерала Цзин-тун-лина. В прибавочный четвертый месяц из царства Сунского представили в канцелярию главнокомандующего голову Хань-то-чжоу и других. Император вышел во врата Ин-тянь-мэнь, где были выставлены зонт и прочие регалии императорские и находились всякие князья, штатские и военные чиновники. Вельможа Хэшиле-чжэнь, представив головы сунских Хань-то-чжоу и Суши-дана, донес государю о заслугах главнокомандующего.[449] Император приказал головы и снятые с них изображения повесить на рынках, а о заслугах объявить внутри и вне столицы.[450] В шестой месяц по случаю примирения прибыли сунские вельможи Сюй-и и У-хэн с письмом от их государя и представились императору Чжан-цзуну.[451] Император обнародовал внутри и вне империи о мире с Сунским царством. Он назначил послами Вань-янь-каня и Чао-юя и, отправив их вместе с сунскими послами, послал к сунскому государю три бумаги: ответный лист, благодарное письмо и клятвенный договор. В одиннадцатый месяц издан поучительный указ Сенату следующего содержания: "Причина спокойствия государства находится в соблюдении законов. За исполнением законов непременно последует верность в наградах и наказаниях.[452] Ныне, начиная с чиновников высших правительственных мест. Сената и шести палат, и до чиновников низших правлений в уездах, никто не следует законам и постановлениям. Заботясь только о своих выгодах, они в беспечности проводят дни и месяцы.[453] Когда, сделав это обыкновением, будут привыкать к нему, тогда откуда может проистекать благоденствие? Государь есть глава чиновников, а столица — образец всего государства. С сего времени пусть всякий с большим старанием потщится исправить свои погрешности и, следуя законам, с изнурением сил делает свои заслуги. Никто да не делает несправедливостей из угождения и не преступает законов из страха сильных. Единственно следуя прямой истине, пусть всякий будет примером для народа". Император Чжан-цзун в день Ниохонь Гулмахунь (светло-зеленый заяц) сделался болен и на другой день во дворце Фу-ань-дянь скончался. Был ему 41 год. На престоле (он) сидел 20 лет. В первый год правления Дай-ань, весной в первый месяц, по смерти наименован: Сянь-тянь-гуан-юнь-жень-вэнь-и-ву-шень-шен-ин-сяо-хуан-ди (Уразумевший небо, поблиставший время, милосердный и образованный, справедливый и храбрый, необыкновенный и премудрый Хуан-дий). Во второй месяц его тело погребли на кладбище Дао-лин.

Первоначальное имя цзиньского государя Вэй-шао-ван было Юн-цзи; его другое имя было Син-шэн. Государь Вэй-шао-ван был внук Жуй-цзуна Олидо и седьмой сын государя Ши-цзуна Улу. Имя его матери Ли-ши. Вэй-шао-ван имел высокий рост, красивую бороду, по природе был воздержан и не любил пышности. В одиннадцатое лето правления Дай-дин императора Ши-цзуна он был возведен в достоинство Сюэ-вана, во второе лето правления Мин-чан назван Хань-ваном, а во второе лето правления Чэн-ань был переименован Вэй-ваном. Восьмого лета правления Тай-хэ.[454] В девятый месяц, когда помер император Чжан-цзун, Ван-янь-хуан и другие вельможи, на основании оставленного императором указа, требовали, чтобы Вэй-шао-ван занял место императора. Вэй-шао-ван, будучи не в силах отказаться, вступил на престол императорский.[455] Государь повелел указом носить семь дней траур жителям губерний, округов и. уездов. Вэй-шао-ван послал к монгольскому государю Тэмуцзиню{610} указ о том, что он преемствовал императорский престол. Тэмуцзинь спросил цзиньского посла: "Кто новый император?" Посол отвечал, что новый император есть Вэй-ван. Тогда Тэмуцзинь, оборотившись назад, из презрения плюнул и сказал: "Я думал, что государем Срединного государства будет человек, дарованный Небом. Но когда и этот человек может быть государем, то зачем я пойду к нему делать поклонение?" После сих слов, ударив коня, удалился. Услышав это, государь Вэй-шао-ван весьма разгневался и хотел казнить Тэмуцзиня, по прибытии его с данью, но Тэмуцзинь, узнав наперед его намерения, совершенно прекратил свой приезд ко двору Цзинь.

Девятое лето Тай-хэ. Первого месяца в день Шахунь-ихань (белой коровы) ниспала огненная звезда, которой хвост был подобен красному дракону. Лето правления Тай-хэ переименовано в первый год правления Дай-ань.

Первое лето правления Дай-ань. В третий месяц государь Вэй-шао-ван шесть сыновей своих наименовал князьями. Вельможа Вань-янь-куан, желая выслужиться, оклеветал вторую жену императора Чжан-цзуна — княгиню Ли-ши. Он ложно доносил Вэй-шао-вану, что так как у государя Чжан-цзуна не было наследника, то во время усиления болезни императора княгиня Ли-ши тайно советовалась со своим старшим братом Ли-синь-си касательно наследника престола, который еще не был утвержден, и убедила находившуюся во дворце женщину Цзя-ши распустить слух, что она (Ли-ши) беременна. Между тем, будто бы, по наступлении месяца, в который следовало родить, хотела внести во дворец дитя из фамилии Ли. На основании сих слов император казнил княгиню Ли-ши и женщину Цзя-ши. Родственников Ли судили по закону, рассматривая важность преступления. Вань-янь-куан был возвышен в шан-шу-лин{611}. В пятый месяц из Корейского королевства прибыл посол с поздравлением по случаю преемства престола государем Вэй-шао-ваном. В восьмой месяц по случаю рождения государя Вэй-шао-вана прибыл посол с поздравлением из царства Сун. В девятый месяц император Вэй-шао-ван ездил к горе Да-фан-шань для жертвоприношения на кладбищах Жуй-лин, Юй-лин и Дао-лин.[456] В это время все вельможи просили, чтобы утвердил наследника престола, но государь не согласился. В одиннадцатый месяц было землетрясение, при коем последовал с северо-запада удар, подобный грому. В двенадцатый месяц не стало чиновника шан-шу-лина по имени Вань-янь-куан, который помер вскоре после оклеветания княгини Ли-ши.

Второе лето Дай-ань. В первый день первого месяца из солнца явилась звезда багряного цвета величиной с большую тарелку. Следуя по направлению к западу, она мало-помалу сделалась величиной с колесо, а ее хвост был в несколько сажен. Она упала в Сы-чуане, потом, поднявшись снова с места падения, издавала свет, подобный огненному. Во второй месяц было землетрясение, сопровождаемое ударами, подобными громовым. В четвертый месяц с северо-востока показались черные облака[457] в виде широкой полосы, которая пересекала небо от востока к западу. В Сюй-чжэу и Пи-чжэу[458] на пространстве с лишком 500 ли воды Желтой реки (Хуан-хэ) сделались светлыми. Государь Вэй-шао-ван объявил о сем жертвеннике Неба; в храме предков и жертвеннике Шэ-цзи (Духа земли и произрастаний). В шестой, седьмой и восьмой месяцы происходили землетрясения. Государь Вэй-шао-ван сделал наследником престола своего сына Цзо-вана по имени Цун-цио. В девятый месяц снова было сильное землетрясение. Государь Вэй-шао-ван издал указ, коим требовал верных донесений о причине сего явления, повелел призывать к оружию храбрых воинов и успокоить бежавших. Жители столицы были объяты страхом, почему государь ежедневно выходил к народу и утешал его. Когда вельможи убеждали государя возвратиться во дворец и заниматься делами, государь их не слушал. В одиннадцатый месяц в Средней столице показался огонь из канала в Да-бэй-гэ, который исчез по прошествии десяти дней после явления. Но после того показался огонь из камней, в коих утверждены были колонны перед кумирней (Да-бэй-гэ). По прибытии к тому месту людей, огонь угас, но по удалении от него — снова показался, и таким образом продолжалось десять дней. В сем году народ терпел большой голод, и государь Вэй-шао-ван запретил объявлять ему о злых делах пограничных разбойников.

Дай-ань третье лето. Во второй месяц с севера дул сильный ветер, от коего разрушались дома и ломались деревья. У ворот Тун-сюань и Дун-хуа сим ветром переломало запоры. В третий месяц загорелась кумарня Да-бэй-гэ, от коей сгорели и дома простолюдинов. С северного угла показалось черное облако, которое величиной уподоблялось большой скале. Внутри оного тремя линиями просвечивали полосы и были подобны дракону и тигру. В четвертый месяц монгольский государь Тай-цзу выступил на войну против Цзинь. Цзиньский государь Вэй-шао-ван, услышав об этом, послал чиновника чжао-тао-ши по имени Нянь-хэ-хэ-да в Монгольское государство просить мира, а генералов Цянь-цзяну и Чэн-юя{612} отрядил охранять границы. В восьмой месяц цзиньские вельможи Цянь-цзяну и Чэн-юй не приготовились к защите границ, и монгольское передовое войско, вступив в оные, взяло стан У-юэ. Затем монгольское войско прошло до горного хребта Е-ху-лин{613}.[459] Цянь-цзяну и Чэн-юй, не смея противоборствовать неприятелю, отступили от Фу-чжэу и стали в Сюань-пин-сяне. Жители города Сюань-пин убеждали Чэн-юя поставить впереди войско, находившееся в городе, а позади оного для вспоможения расположить его войска и напасть на неприятеля. Но Чэн-юй из страха не осмелился воспользоваться их советом и спрашивал только о дороге к крепости Сюань-дэ{614}. Туземные жители, насмехаясь над ним, говорили: "Реки, речки и окольные дорожки нам известны, но главнокомандующий не думает, воспользовавшись местными выгодами, сразиться всеми силами с неприятелем. Если он помышляет только о бегстве, то непременно будет разбит". В ту же ночь, когда Чэн-юй с войском уходил на юг. Монгольское войско, преследуя его, поражало с тыла. На другой день, по достижении реки Хой-хэ-чуань{615}, войско Чэн-юя было совершенно рассеяно, только сам Чэн-юй успел убежать в крепость Сюань-дэ. После сего монгольское войско взяло заставу Цзюй-юн-гуань. По приближении передового монгольского войска к Средней столице, жители столицы были объяты страхом. Но генерал Лян-тан с твердостью защищал город и успокаивал жителей. Получив об этом известие, шан-цзинский комендант Тушань-и дал 20 тысяч войска генералу Сунь-у-тунь и послал его на помощь к Средней столице. В то же время генерал Чжуху-гао-ци стал с войском за воротами Средней столицы Дун-сюань-мэнь, после чего монгольское войско отступило.

В одиннадцатый месяц Вэй-шао-ван, выявляя поступок шан-цзинского коменданта Тушань-и, вызвал его в Среднюю столицу и сделал старшим министром. Тушань-и говорил государю Вэй-шао-вану: "Монгольское войско с начатием войны действует совокупно, а мы защищаемся раздельно. При нападении им общими силами на наши рассеянные войска мы постоянно терпим поражение. Итак, для нас выгоднее собрать людей для защиты в главные города и соединенными силами противостоять неприятелю. Чан-чжэу, Хуань-чжэу{616}, Фу-чжэу,[460] — сии три округа издавна почитались богатыми и сильными; жители оных равно храбры и отважны. Переселив их внутрь империи, можно умножить силы нашего войска, и тогда не будут потеряны наши люди, скот и богатства". На сии слова вельможи Ила и Лян-тан возразили, что таким образом будут стеснены пределы владений. Государь Вэй-шао-ван признал несправедливым мнение Тушань-и. В другой раз Тушань-и говорил: "Ляо-дун — первобытное место нашего государственного дома, отстоит на несколько тысяч ли. Если, сверх ожидания, войдут туда войска неприятельские, жители округов, ожидая помощи, непременно пошлют с известием о сем к государю и тем приведут дело в замедление. Поэтому надлежит отправить туда главного вельможу и повелеть ему оберегать сие место". Государь с неудовольствием отвечал на сие, что без причины посылая вельможей, народ можно привести в волнение, и не согласился с ним. Комендант Западной столицы Хушаху{617}[461] с семью тысячами лучшего войска, встретясь с монголами на северной стороне Дин-ань{618}, вступил с ними в сражение, но к вечеру первый со своей стражей обратился в бегство. После этого все разбежались. Хушаху, по прибытии в город Юй-чжэу, взял из казначейства пять тысяч лан серебра, казенное платье, шелковые ткани и все сокровища, хранившиеся в оном, отобрал у чиновников и простого народа лошадей и раздал их своим провожатым. Отсюда, вступив в заставу Цзы-цзин-гуань{619},[462] своевольно бил до смерти тамошнего начальника крепости. По прибытии его в Среднюю столицу, государь ни о чем его не расспрашивал. Напротив, он сделал Хушаху при главнокомандующем помощником правого крыла, и с сего времени Хушаху сделался еще более безбоязнен. Он просил, чтобы ему позволено было с 20 тысячами войска стать в Сюань-дэ-чжэу, но государь дал ему три тысячи войска и повелел стать в месте Вэй-чуань{620}. В это время в Дэ-син-фу Монгольским царством были взяты: Хун-чжэу, Чан-пин, Хуай-лай, Цзинь-шань, Фэн-жунь, Ми-юнь, Фу-нин и Цзи-нин. Перешедшие во владение монголов места к востоку простирались до Юн-пина и Лань-чжэу, на юг — до Цин и Цан; от Линь-хуан-фу на запад за рекой Ляо-хэ до Синь-чжэу и Дай-чжэу{621}.[463]. Вэй-шао-ван, по получении о сем известия, весьма сожалея о том, что не послушал слов Тушань-и, говорил: "Если бы я согласился на слова министра, этого бы не могло быть".

Четвертое лето правления Дай-ань. В первый день первого месяца, переменив название лет правления Дай-ань, следующий год назвал первым годом правления Чун-цин и обнародовал прощение. Хушаху, испрашивая разрешение стать с войском в Нань-коу{622}, прислал в Сенат представление, в коем говорил следующее: "В сем месте (Вэй-чуань) нельзя встретить главной (неприятельской) армии по прибытии оной. Я не о себе забочусь, а беспокоюсь из-за трех тысяч подчиненного мне войска. Притом нельзя защитить двенадцать застав и дворца государева Вань-нин-гун". Это донесение Вэй-шао-вану не понравилось, и он поручил местному начальству судить Хушаху. В последовавшем за тем указе изложено было пятнадцать преступлений Хушаху, за кои он был разжалован и сослан в деревню. В седьмой месяц дул восточный ветер, коим на несколько десятков сажен кверху подняло кусок шелковой материи. Он колебался в воздухе в виде дракона и упал во вратах Гун-чэнь-мынь.

Второе лето правления Чун-цин. В первый месяц подле солнца были видны две звезды: Тай-инь и Тай-бо. Промежуток между ними и солнцем был с небольшим на один фут. В пятый месяц государь лета правления Чун-цин переименовал в первый год Чжи-нин. Когда Вэй-шао-ван снова хотел призвать Хушаху в Среднюю столицу и советоваться с ним о делах военных, императорский советник Чжан-Син-синь представил ему увещательный доклад следующего содержания: "Хушаху, действуя своевольно, не следует законам и правосудию. Притесняя местное начальство, он выказывает над ними свою силу и, сдружась с близкими к государю вельможами, заставляет их хвалить себя. Действуя не по законам, он угнетает народ. По выступлению с войском, он пренебрег военными постановлениями и, не сражаясь, прежде других обратился в бегство; незаконно взял казенные сокровища и побоями убил чиновника сянь-лин{623}. Потом, став в Вэй-чуань, хотел перейти во внутренние места. Из сего можно видеть его намерения. Когда Хушаху отставили от должности, все чиновники и народ этому радовался. Призвавши его, если употребим снова, то чтобы не произошли бы от этого бедствия больше прежних. Если бы государь обратил на это внимание, то для народа оказал бы великую милость". И министр Тушань-и равно говорил, что Хушаху нельзя употребить к должности. По Вэй-шао-ван не принял их слов. Он призвал Хушаху в Среднюю столицу и сделал правого крыла помощником главнокомандующего. Государь дав ему 3 тысячи войска, повелел стать с оным за воротами Тан-сюань-мынь. В шестой месяц войско царства Ся напало на цзиньский город Бао-вань-чжэу{624} и умертвило чиновника цы-ши. Потом еще напало на Цин-ян-фу и убило чиновника тун-чжи-фу-ши{625}. В это время монгольское войско находилось неподалеку от столицы. Государь послал в военный стан к Хушаху придворного чиновника фэн-чжи{626}, через которого делал ему выговор за то, что он, занимаясь охотой, не думает о деле военном. В это время Хушаху кормил на руках сокола. При сих словах он в ярости убил его, ударив о землю. Затем Хушаху распустил ложный слух, будто бы отложился вельможа Тушань-нань-пин со своим сыном Моле, и что он получил императорский указ, коим повелено ему усмирить их. Сват Тушань-нань-пина, генерал Фу-хай, отдельно стоял с войском на северной стороне Средней столицы. Хушаху послал к Фу-хаю человека лестью призвать его к себе. Фу-хай, не зная ничего, явился, и тогда Хушаху, схватив его, умертвил и завладел его войском. Восьмого месяца в двадцать пятый день Хушаху, до наступления пятой смены ночной стражи, от ворот Тун-сюань-мынь перешел с войском к вратам Гуан-ян-мынь и умертвил Тушань-нань-пина и его сына Тушань-муле. Сын Фу-хая — Шань-янь и дивизионный генерал Шигунай, услышав о возмущении Хушаху, с пятьюстами человек китайского войска выступили против Хушаху, но не могли преодолеть его, и все были преданы смерти. Хушаху, подступая к воротам Дун-хуа-мынь, послал сказать Дун-эрр и Пуча-лю-цзинь, охранявшим ворота, чтобы отворили оные, но Дун-эрр и Пуча-лю-цзинь не отвечали ему. Хушаху обещал им наследственные чины мэнь-ань и должности третьей степени, но Дун-эрр и Пуча-лю-цзинь его не слушали. Между тем Тушань-вэй-хэ спустился со стены по веревке и явился к Хушаху, а телохранитель Се-ле, разбив замок, отворил ворота. Тогда Хушаху, вошедши с войском во дворец императорский, выгнал оттуда всех телохранителей и вместо них поставил на стражу своих людей. Хушаху назвался правителем государства и главнокомандующим. Он заставил Вэй-шао-вана оставить дворец и, посадив его в простую телегу, отправил в прежний дом, где приказал стеречь его 200 воинам. Наложнице Чжен-ши, находившейся во дворце, была вручена для хранения яшмовая печать императорская. Чжен-ши, услышав о возмущении, с твердостью ждала переворота, оставаясь в зале, в коей находилась печать. Хушаху послал к ней за печатью чиновника врат Хуан-мынь{627}. Чжен-ши говорила начальнику врат Хуан-мынь, что яшмовую печать употребляет император, а Хушаху — вассал. Как он может требовать печать? Начальник ворот Хуан-мынь на сие отвечал: "Теперь времена переменились, и когда уже император не смог сохранить сам себя, то можно ли сохранить яшмовую печать? И вам, государыня, надлежит позаботиться о средствах спасти самих себя". Тогда Чжен-ши, громко порицая его, говорила: "Вы все, придворные чиновники, пользовались большими милостями императора, но в трудное для государя время не только не хотите сразиться за него и своей смертью заплатить за его милости, напротив, еще помогаете несправедливому рабу и насильно хотите взять для него яшмовую печать. Я умру, но не отдам печати". После сего, закрыв глаза, она более не говорила. Когда чиновник ворот Хуан-мынь сказал о сем Хушаху, то Хушаху насильно взял у нее императорскую печать. Хушаху всех своих сообщников возвысил в следующие чины и послал евнуха Ли-ши-цзуна умертвить Вэй-шао-вана. Государь Вэй-шао-ван сидел на престоле пять лет. В это время министр Тушань-и, упав с лошади, вывихнул ногу, почему и находился в своем доме. Хушаху колебался в мыслях и не знал на что решиться, отправился к Тушань-и. При свидании Тушань-и говорил Хушаху: "Старший сын Сянь-цзуна И-ван есть старший брат императора Чжан-цзуна; (Сянь-цзун-хутува был сын Ши-цзуна; большой сын Хутува есть Сюань-цзун, по нем второй — Чжан-цзун.) весь народ любит И-вана и предан ему. Если главнокомандующий решится утвердить на престоле И-вана, то твои заслуги достигнут до позднего потомства". Хушаху, возвратясь домой, послал в Чжан-дэ-фу{628} за князем И-ваном.

Имя цзиньского императора Сюань-цзуна было Сюнь; первоначальное имя Удубу. Он был внуком Ши-цзуна Улу и старший сын Сянь-цзуна Хутува{629}. Имя его матери Лю-ши, от коей он родился в третье лето правления Дай-дин императора Ши-цзуна. Ши-цзун-хан воспитал его в своем дворце. В двадцать девятое лето правления Дай-дин он был возведен в достоинство князя Фын, а в первое лето правления Чэн-ань был назван И-ваном. В первое лето правления Чжи-нин, когда Вэй-шао-ван был умерщвлен от Хушаху, Тушань-мин и другие вельможи отправились за Сюань-цзуном Удубу в Чжан-дэ-фу. По прибытии их в Среднюю столицу, князья и чиновники поднесли доклад, коим убеждали Сюань-цзуна занять императорский престол. Сюань-цзун Удубу в день Нюан-янь-мудури (зеленого дракона) вступил на императорский престол в тронной Да-ань-дянь. Сделав Хушаху председателем государственного совета и исправляющим должность главнокомандующего, дал ему титул князя Цзе. В девятый месяц император Сюань-цзун повелел Сенату в производстве дел следовать форме, по коей производились оные при императоре Ши-цзуне. В сем месяце государь возвел в княжеские достоинства своих сыновей: Шэу-ли назвал Суй-ваном, а Шэу-чунь — Пу-ваном. Ко двору Цзинь прибыл из Монгольского государства посол Или-чжи.[464] Сюань-цзун переименовал лета правления Чжи-нин в первый год Чжэнь-ю, обнародовал прощение и, наблюдая различие, раздал награды чиновникам и народу внутри и вне столицы. В первый день прибавочного девятого месяца Сюань-цзун сделал поклонение солнцу в Жинь-чжэн-дянь и с сего времени в первый день каждого месяца постоянно делал поклонение. Сюань-цзун свою мать по смерти почтил титулом: Хуан-тай-хэу. Старший советник императорский Чжан-син-синь представил государю Сюань-цзуну доклад:[465] "Издревле государи, по восшествии своем на престол, утверждали наследников, коих преемственно по себе делали государями. Издавая указы они объявляли о сем во внутренних и внешних областях империи. Я заметил, что старший сын государев Шэу-чжун при шествии во дворец императорский берет знамя и зонтик наследника престола, но по прибытии во дворец, становится в ряд с прочими князьями. Сверх того, к нему уже назначены приближенные вельможи,[466] но, между тем, доселе не утверждены для него церемонии. Говорят, кто не имеет определенного имени, тот не имеет приличного названия (титулования в разговорах).[467] В древности ханьский государь Вэнь в первый год своего царствования прежде всего сделал наследником своего сына Ци, чем почтил храм предков и возвеличил жертвенник Шэ-цзи. Государь! Тщательно посоветуйся о сем с главными вельможами и, следуя древнему обыкновению, манифестом утверди престолонаследника, избери хороших вельмож и повели им быть его руководителями. Ты окажешь этим особое благодеяние для государства". Сюань-цзун-хан одобрил сие представление и сделал наследником своего сына Шэу-чжуна. В десятый месяц цзиньский генерал Чжу-ху-гао-ци был дважды разбит в сражении с монгольским войском на северной стороне Средней столицы. Чжу-ху-гао-ци, боясь за это казни, обещанной ему от Хушаху, выступил из стана и, окружив дом Хушаху, умертвил его. После чего Чжу-ху-гао-ци, взяв голову Хушаху, явился к Сюань-цзун-хану и сознался в своей вине. Государь простил его проступок и, повысив, сделал старшим помощником главнокомандующего. Вельможа Чжан-син-синь снова представил Сюань-цзун-хану доклад следующего содержания: "Наш государь Вэй-шао-ван пять лет[468] сидел на престоле. Нет закона, чтобы вассал восставал против государя. Но Хушаху, начавши бунт, вступил с войском в столицу и умертвил его. В то время только генералы Шань-ян и Шигунай вышли со своим войском на защиту государя и умерли в сражении. При воспоминании об их верности и благородстве вельможи, пользовавшиеся милостями у государя, должны краснеть от стыда. Государь! Ныне ты управляешь империей. Если правление будет хорошо, то подданные с любовью будут повиноваться, прославляя Шань-яна и Шигуная. Окажи милости их потомкам, возрадуй тем их души и сделай поощрение верным подданным.[469] В древности сунские вельможи{630} Сюй-сянь-цзы, Фу-лян и Се-хой, умертвив Ин-ян-вана, призвали Вэнь-ди из Цзян-лина и возвели на престол. Несмотря на это, Вэнь-ди казнил сих трех вельмож, но затем, помышляя о том, что они его призвали и сделали государем, оказал милости их женам и детям. Хушаху был большой злодей в государстве, целое поколение его ненавидит. Хотя он и погиб, но его преступления еще не вполне известны. Надлежит выставить его проступки и злодеяния, обнародовав о них внутри и вне империи, лишить его чинов и имени и казнить весь его дом; этим все будут довольны. Но если Ваше Величество не решитесь казнить его семейство, потому что он утвердил вас на престоле, то и тогда, подражая примеру Вэнь-ди, можно внушить страх другим". Приняв это представление, Сюань-цзун издал указ, коим, объявив о злодействах Хушаху, лишил его чинов, а Шань-яна и Шигуная прославил по смерти именами и оказал милости его детям. Монгольское войско взяло приступом цзиньский город Чжо-чжэу.[470] Чжан-син-синь еще представил доклад следующего содержания: "С начатия войны мы не находили хорошего полководца. Ваше Величество, надлежит приказать вельможам, чтобы каждый из них представил известных ему людей. Если действительно найдутся способные люди, то, призвавши их, обещанием славы и почестей можно возбудить в них ревность, и они, без сомнения, не щадя своей жизни, будут служить отечеству. В древности Ли-му, когда был полководцем при дворе Чжао{631}, свободно раздавал в войске чины и награды. Он не следовал указам государя, годами воюя вне государства и защищая места внутри империи. Таким образом на севере он истребил сильного неприятеля, а на западе выстоял против сильного княжества Цинь. И в настоящее время, назначив полководца, если не будем стеснять его законами и удерживать предписаниями, но, давши ему полную власть, позволено будет вполне показать свой ум и искусство, то можно будет надеяться на успехи в возвращении потерянного". Сюань-цзун-хан одобрил сие представление. В это время император назначил главнокомандующим Ван-шэу-синя и Цзя-най-ерр, из коих и тот и другой были без познаний и способностей и не знали военных правил. Чжан-син-синь, опасаясь, чтобы они не воспрепятствовали успехам, снова представил доклад следующего содержания: "В книге И-цзин сказано: "Хочешь ли устроить государство или создать дом, то не употребляй для сего людей низких". Так заповедал премудрый человек в предосторожность людям будущих веков. Ныне, при занятии многих мест неприятельскими войсками, жители оных пришли в страх и волнение. Встретить неприятеля и показать перед ним свое искусство никто не в состоянии, кроме мудрых. Ван-шэу-синь и Цзя-най-ерр безрассудны и к употреблению негодны; их вотще возвысили и употребили к должности, ибо от их участия в распоряжениях не может быть никакой пользы". Государь Сюань-цзун, приняв это представление, отставил сих двух человек от должности полководцев. В одиннадцатый месяц войско царства Ся подступило к цзиньской крепости Хой-чжэу{632}. Генерал Тушань-шэу-ерр сразился с ним и заставил удалиться. Монголы взяли приступом крепость Гуань-чжэу{633},[471] при сем убит цзиньский чиновник цы-ши по имени Гао-шэу-ио. Сверх того, монголы отняли Хэ-цзянь-фу и Цан-чжэу. Цзиньский генерал Око с пятью тысячами войска отправился за хлебом в Тун-чжэу, но на дороге, встретив неприятеля, был разбит и рассеян. По этому случаю Чжан-син-синь представил государю Сюань-цзуну следующий доклад: "По военным законам, нет ничего важнее наград и наказаний. При отправлении на войну против неприятеля, воины, желая заслужить награды, с радостью идут вперед и, страшась наказания, не смеют обратиться назад. Таким образом, начальники и простые воины, жертвуя своей жизнью, совершают великие дела. В настоящее время Око претерпел поражение. За проступок его следует судить со всей строгостью. Если государь из великодушия не накажет его как следует, то я опасаюсь, что военные законы сделаются недействительными". "Министр! — отвечал государь. — Я знаю твое мнение и уже заключил Око в темницу". В это время монгольское войско уже подходило к Средней столице, в коей жил Сюань-цзун, и государь намеревался отправить посла просить мира. Начальствовавшие войском генералы, из страха не смея вступить в сражение, представляли, что они опасаются этим повредить примирению. Почему Чжан-син-синь сделал доклад следующего содержания: "Переговоры о мире и военные стычки, — сии два предмета от начала не касались одно другого. Переговоры о мире производит назначенный для этого посол; начальники войск должны быть заняты производством военных действий. Прилично ли им отговариваться тем, что заключают мир? Со времен правления Чун-цин[472] доселе мы вообще медлили под предлогом заключения мира. Если бы наши войска постоянно шли вперед и, вступая в сражение, ослабляли силы неприятеля, то давно бы можно было заключить мир. Недавно приходил к нам монгольский посол, между тем, в то же время они разоряли Восточную столицу и опустошили места Хэдунские. Ныне, когда мы вознамерились отправить посла для заключения мира, наши полководцы прекратили военные действия. В таком случае, какая может быть польза от переговоров? Наши дела мало-помалу дошли до крайности, доставление провианта сделалось трудным, и успех или неудачи в заключении мира еще неизвестны. Возможно ли же, заперши ворота, сидя ожидать неприятеля? Ныне, когда скот и люди еще сильны, надлежит, избравши храбрых полководцев и отважных воинов, повелеть им под прикрытием перевозить провианты и в разъездах, делая стычки с неприятелем, ослаблять его силы. Таким образом можно будет провезти в столицу весь хлеб из ближайших мест и в непродолжительном времени можно успеть заключить мир". Хотя Сюань-цзун и одобрил это представление, но не мог им воспользоваться.

Второе лето Чжэнь-ю. В первый месяц монголы взяли приступом город Чжан-дэ-фу, причем градоначальник Хуан-го-цзю-чжу умер в сражении. Сунское войско сделало нападение на Дай-чжэу. Дивизионный генерал Ши-мо-чжун-вэнь разбил и прогнал оное. Монгольское войско взяло приступом цзиньский город Хуай-чжэу, причем умер в сражении губернатор Сун-и. Во второй месяц от монгольского двора в государство Цзинь прибыли Иличжи и Чжаба.[473] Император Сюань-цзун послал с ним в Монгольское государство своего вельможу Чэн-хая просить мира. После сего, когда из Монгольского государства снова прибыли Иличжи и Чжаба, Сюань-цзун-хан отослал к монгольскому государю Тай-цзу-тэмуцзину дочь государя Вэй-шао-вана. Тай-цзу взял ее в жены и из княжны сделал императрицей. Монгольское войско взяло цзиньскую крепость Луань-чжэу, причем умер в сражении цзедуши по имени У-гу-лунь Чжун-вэнь. В это время все северные округи и уезды (чжэу и цзюнь) губернии Шань-дун были проиграны монгольскому государству, оставались только Чжень-дин, Цин-во, Дай-мин, Дун-пин, Сюй-чжэу, Пи-чжэу и Хай-чжэу{634}. Равно много было проиграно городов Чжэу и Сянь в губернии Хэ-дун. По уходе монгольского войска, Сюань-цзун, сделав вельможу Пуса-ань-чжэнь и других попечителями (сюань-фу-ши) уцелевших городов (в губерниях Шань-дун и Хэ-дун), послав их для собрания и успокоения оставшегося народа. По случаю заключения мира с Монгольским царством государь Сюань-цзун обнародовал прощение всем преступникам в империи, поручил местным начальствам дать должности и жалование детям и внукам умерших на войне. В пятый месяц Сюань-цзун-хан, решившись переехать в Южную столицу, обнародовал о сем указ. Чиновники и народ упрашивали его, чтобы не переселялся, но государь не принял их слов. Оставив в Средней столице своего сына м наследника Шэу-чжуна, сам государь выехал из оной. В седьмой месяц Сюань-цзун, по прибытии в столицу Бянь-цзин, хотел призвать к себе наследника. Вельможа Вань-янь Сулань считал это неприличным. Но вельможа Гао-ци говорил: "Когда государь поселится здесь, то и наследник должен быть при нем. И можешь ли ты поручиться за спасение Средней столицы?" "Я не говорю, — отвечал Сулань, — что непременно могу защитить ее. Но когда в Средней столице будет наследник, то его власть и сила может иметь особенную важность, границы будут защищаемы с твердостью, и для столицы не может быть опасности. В древности танский государь Мин-хуан, отходя в Шу,[474] оставил в Лин-у{635} наследника, чем и привязал к себе сердца подданных". Сюань-цзун-хан не принял его слов и призвал к себе наследника. Вань-янь Сулань представил доклад следующего содержания: "Наш прежний государь Вэй-шао-ван в свое царствование с доверенностью употреблял клеветников и льстецов и удалял верных и правдивых. От сего к нему ежедневно приближались низкие люди и удалялись умные. Взаимные отношения были прерваны, и, мало-помалу, попраны законы. В то время ветром сломило ворота, и пожаром истреблены были здания. Сии явления, без сомнения, показали верховное Небо для возбуждения страха. Тогда в докладах говорили Вэй-шао-вану: "Приблизь к себе мудрецов и удали людей низких, со страхом исправь самого себя и уничтожь тем несчастные предзнаменования Неба". Но Вэй-шао-ван не внял сим убеждениям и, таким образом, погиб. Люди, могущие избавить от беспорядков, исследуют причины, произведшие сии беспорядки, а способные к прекращению злоупотреблений равно вникают в причины, от коих произошли злоупотребления. Когда будет возможно возвышать и понижать с совершенной ясностью, таким образом, будем в состоянии уничтожить правление Вэй-шао-вана, тогда можно будет определить время, в которое должны ожидать тишины и благоденствия. Но государь, воссевши на престол, не думает об этом. По обнародовании указа о том, что решился переселиться на юг, чиновники и народ попеременно, представляя доклады, увещевали остаться. В день отправления при беспрестанном ветре и дожде изломались носилки.[475] Из сего можно было видеть волю Неба и желание народа! Но дело уже миновало; возможно ли возвратить его раскаянием? После чего остается только быть более и более осторожным. Не должно, правя по следам опрокинувшейся возницы, опрокидывать еще и другую". Потом он еще говорил: "В государстве нельзя ни одного дня быть без войска, а войску ни одного дня нельзя быть без пищи. Государь! Ради империи уменьши расходы во дворце.[476] Местные начальства много произвели военных чиновников, не жалея о пустых тратах, делаемых без всякой пользы. Некто сказал, что чем более будет военных чиновников, тем большая будет сила и деятельность в войске. Но я думаю, что это неправда. Если, без выбора для сего людей отличных, будут заботиться о множестве, то можно ли употребить их в случае неожиданного нашествия неприятеля? По причине недостатка съестных припасов в Средней столице, государь принужден был приехать сюда. Но если, паче чаяния, и здесь случиться несчастье, подобное прежнему, тогда вельможи неизвестно, куда будут убеждать государя удалиться?" В десятый месяц при нападении монгольского войска на крепость Шунь-чжэу убит цзиньский генерал Ван-хой. Монгольское войско еще взяло город Чэн-чжэу. В одиннадцатый месяц монголы взяли приступом цзиньскую крепость И-чжэу и умертвили цзедуши Гао-люй-шаня.

Чжэнь-ю третье лето. В первый месяц войско княжества Ся напало на Хуань-чжэу и завладело оным. Помощник главнокомандующего Пуча-ци-цзинь с войском покорился Монгольскому государству. В этом месяце помер сын и наследник государя Шэу-цзун. При отходе Сюань-цзун-хана для совершения жертвоприношения над наследником, чиновники палаты говорили ему: "Сегодня день дракона, в который нельзя сетовать". Но государь сказал им на сие: "Отец и сын суть ближайшие родственники. К чему делать предосторожности?" И на их представление не согласился. Во второй месяц император Сюань-цзун издал указ следующего содержания: "Всем подданным в государстве давать чины наравне с людьми поколения нюй-чжи. Если чиновники палаты будут делать различие между ними, то судить их как нарушителей указа". Шаньдунский чиновник сюань-фу-ши по имени Пуча-ань-чжэу, послал Пуча-лю-цзя и других против разбойника "красной одежды" Ян-ань-ерр, кои, поразив 30 тысяч его воинов, всех их побили. В третий месяц вельможа Чжань-син-синь представил доклад в четырех пунктах, кои были следующего содержания: "Не нужно более хватать злодеев, подобных Ян-ань-ерр, их нечего опасаться. В настоящее время дела, требующие поспешности, суть следующие. Во-первых, теперь хорошо привлекать к себе сердца людей. В прежние войны против злодеев наши войска убивали без различия злодеев и добрых, брали их имения и отнимали детей и жен. Таким образом, приводя в страх жителей, заставляли их снова убегать в горы и леса. Надлежит воспретить чиновникам притеснять людей хороших. Тогда народ может быть спокоен, и если неблагонамеренные люди не будут поступать коварно, тогда силы злодеев мало-помалу ослабеют. Во-вторых, со времени возмущения войска чиновники крепости Цзинь и Сянь{636} и люди благоразумные, собрав жителей, сохранивших верность, сами по себе изгоняют злодеев. Государь хотя и определяет таковых к должности в их прежних местах, но в непродолжительном времени снова посылает людей для смены их. Старые чиновники привыкли к народу, а можно ли знать, что вновь назначенные все имеют способности? От этого происходит замедление в делах при нечаянных случаях. Ныне в окружных и уездных городах оказывается недостаток в чиновниках. Надлежит назначать туда отставных чиновников, бывших полезными для народа, делая выбор оных по их способностям. Но если должность выше степени определяемого к оной чиновника, то назначить его к оной на время, а по выслуге утвердить его в настоящем чине той должности. В таком случае чиновники будут стараться выказать свои способности, и дела будут производиться без затруднений. В-третьих, из военных чиновников между десятью едва ли найдутся два, которые бы с храбростью выходили на сражение. Надлежит поощрить их производством наград за заслуги тем, кои храбро вступают в бой, но не нужно переменять их должности. В-четвёртых, жалование и провиант для войск в губернии Шань-дун получаются продажей чинов. Но когда некоторые из покупателей являются с грамотами на чины, члены палаты чинов (герольдии) отсылают их обратно под предлогом, что по расчету степеней им не следует давать сих чинов. Если продают чины тем, коим не должно давать оных, то это вина продающих, а не покупающих. Толпы злодеев около моря еще не усмирены, поля и степи остались не возделанными, и в казенные магазины хлеб не собран. Если, сверх чаяния, не станет провианта для войска, тогда хотя бы и продавали чины, но кто будет верить этой продаже?" Император Сюань-цзун одобрил представление и во многом оному последовал. Вельможа Дэ-син представил императору, что, по древнему обыкновению, с половины лета государь перестает выходить в тронную, и вельможи являются к нему с докладами через четыре дня однажды. Сюань-цзун на сие сказал: "В спокойное время можно поступать таким образом, но ныне, при множестве дел, возможно ли оставить выход в тронную только потому, что это беспокойно для меня? Мне приятнее, если дела государственные не будут приведены в замедление". Монгольское войско осадило Среднюю столицу. Охраняющий столицу генерал Чэн-хой отправил к хану Сюань-цзуну гонца с известием о сем. Сюань-цзун дал войско генералам Юн-си и Цин-шэу и послал их на помощь. Генерал Ли-ин шел на помощь к Средней столице с войсками из Хэ-цзяна и Цин-цани{637} и вез съестные припасы из города Цин-чжэу. По прибытии в Ба-чжэу, Ли-ин напился пьян. Во время его нетрезвости напали на него монголы, и войско Ли-ина потерпело сильное поражение. Ли-ин погиб вместе с солдатами и потерял весь обоз со съестными припасами. Шедшие на помощь к Средней столице войска генералов Цин-шэу и Юн-си, услышав об этом, пришли в смятение и пошли назад. Вельможа Хэу-чжи представил хану Сюань-цзуну доклад следующего содержания:

"1. Присутственные места и палаты составляют связь порядка в государстве. Ныне по всем присутственным местам чиновники сюань-фу-ши, не следуя постановлениям, содержащимся в законах, от имени шести палат сами дают чины ниже третьей степени. Этим нарушают порядок, почему сие злоупотребление следует прекратить.

2. Ныне нельзя назвать малочисленным войско, находящееся под управлением четырех главнокомандующих. Но, при всем том, оно не может противостоять неприятелю, потому что при вступлении в бой с неприятелем в одном месте, прочие войска неподвижно смотрят на это, ни одного человека не посылая на подмогу, а при малейшем отступлении (сражающихся), бросив оружие, предаются бегству. Причиной сего, быть может, устарелость войска и трусость генералов. Государь должен обратить внимание на распоряжения полководцев.

3. Командовать войском при сопротивлении неприятелю и понуждать народ при перевозке хлеба — это две разные должности, и не годится к той и другой должности вместе определять одного. Но теперь на главнокомандующих постоянно возлагают сии две должности вместе. Люди, находившиеся при обозах, всякий раз, когда встречают неприятеля, прежде начатия сражения предаются бегству, и солдаты, пришедшие от сего в смятение, в отдельных отрядах бывают разбиты. Хотя бы передний строй войска и одержал победу, но из опасения неприятеля, задний строй непременно выступает вперед. При употреблении войска, его движениям нет определенных правил. Возможно ли теперь следовать только одной форме и не переменить худого? Я не знаток военного искусства, но о поражении войска говорю с вероятностью.

4. Жители Шун-чжэу, Бао-чжэу, Ань-чжэу и Су-чжэу{638} надеются на защиту реки Бо-гэу, вод И-шуй{639} и горы Си-шань. Но у них теперь большой недостаток в чиновниках, а находившиеся там при должностях чиновники слабы и неотважны. Надлежит без замедления избрать храбрых и умных людей и порознь вверить им управление.

5. Заблаговременно повелев войску охранять берег реки Чжан-шуй{640}, от Вэй-чжэу до моря, укрепи область Шань-дун и доставь возможность земледельцам спокойно обрабатывать поля.

6. Ныне беспрестанно убегают чиновники округов и уездов Средней столицы, быть может, из страха быть захваченными от неприятеля, подобно прежним чиновникам. Но есть между ними и такие, кои бояться быть обвиненными за то, что при постоянном перевозе съестных припасов, изнурив силы народа, сделали замедление. Сверх того, по исполнении срока службы их считают наравне с чиновниками других мест, не переносивших беспокойств, что, конечно, для сих людей обидно. Государь! Повели членам палат при производстве в чины наблюдать различие.

7. Успехи войска не распространяются. Виной этому военные начальники. Считая неприятеля неопасным, они с небрежностью производят движения. Недавно Ли-ин, будучи главным командиром, напился пьян. Прежде, нежели он успел вытрезвиться, напал на него неприятель, и он был разбит. Думаю, что в этом нет заслуг Ли-ина. Его следует лишить наследственного чина и жалованья.

8. На северной стороне великой реки (Хуан-хэ) нельзя заниматься земледелием, и чиновники совершенно лишены жалованья и съестных припасов. Нет спокойствия, как между высшими, так и низшими, и все заняты мыслью предаться бегству. Сверх того, разбежавшиеся солдаты, возвратясь обратно, с безумием производят насилия и грабежи, отчего сделалось невозможным жить народу. Надлежит оказать милости, чтобы немедленно призвать его.

9. Между военными чиновниками многие из наследственных дворян. Они с малолетства воспитаны в неге и гордости, не могут переносить трудов, трусливы и глупы. Можно ли на них полагаться? Ныне надлежит избирать людей, превосходящих других храбростью и повиновением, и употреблять их, не обращая внимания на их прежнюю незначительность. Государь! Последуй сему представлению, размыслив об оном со вниманием".

В пятый месяц монгольское войско взяло приступом Среднюю столицу. Охраняющий сию столицу главнокомандующий Чэн-хой умер, приняв яд. Жинь-тянь-чун и Гао-линь убиты при смятении войска, а генерал Лю-жань-чжэнь-цзун, вышед из столицы, бежал. Вельможа Ли-бинь представил императору Сюань-цзуну доклад в десяти пунктах следующего содержания:

"Во-первых, для поддержания престола надлежит употребить в службу всех князей. Я полагаю, что в прежнее время наше войско всякий раз, когда вступало в сражение с неприятелем, поражаемо было от того, что воины, пробывши долгое время в бездействии, забыли военную дисциплину. Военачальники, не имея способностей, не в силах уничтожить бедствия, и нет между ними таких, кои бы от полноты верности умирали. Наблюдая важность по наружности, они внутренне ищут средств для собственного успокоения. Отобрав искусных и храбрых воинов, они заставляют их следовать за собой, а людей слабых и робких посылают сражаться с неприятелем. Так как полководцы еще до сражения, приметя пыль от неприятеля, прежде других предаются бегству, то за ними всегда убегают и воины. При всем том, государь не только не придает их суду, но еще, прибавляя войска, заставляет нарушать законы. Казнохранилища и магазины мало-помалу опустели, народ обеднел, владения стеснены, а с того времени, как государь переселился на юг, у подданных, отдаленных и вблизи живущих от него, тем паче не стало твердости духа. Чиновники, управляющие местами на северной стороне реки, с беспокойством уклоняются только назад, и нет таких, кои бы помыслили подаваться вперед. В древности при династии Тан, в правление Тянь-бао, когда один за другим были потеряны города Ло-ян, Тун-гуань, танский государь ночью бежал в область Сы-чуань. В то время, если бы наследник престола не возвратился в Лин-у и вместе с военачальниками не устроил войска, то воины, последовавшие за государем на запад, до старости не могли бы возвратиться обратно, и все бы погибли в Сы-чуани. Ныне желательно, чтобы государь, избрав между князьями способнейших и умных и назначив их к управлению войском, повелел им охранять нужнейшие места на севере; чтобы предписал указом по всем местам обучать солдат военному искусству. Тогда все, слышавшие это в четырех концах империи, смело пойдут на смерть сами, и никто не будет обращаться назад. При противоборстве со врагом и искоренении бедствий ничего нет важнее сего. Людей можно воодушевить убеждениями, но нельзя заставить силой. Когда один выступит вперед, то за ним смело пойдут все. Посему-то в старину люди учили сперва собственным примером, а потом уже употребляли власть и силу.

Во-вторых, приобретши расположенность народа, нужно положить твердое основание в государстве.[477] Любовь государя к подданным состоит не в пожертвованиях, а в уничтожении их бедствий и попечении об их выгодах. Народу, пришедшему в смятение, легко оказать милости.[478] Когда водворят в нем спокойствие, согласно с его желанием, любовь и верность к государю умножатся в нем более прежнего. Государь! Мои желания состоят в следующем: умерив несколько оброки, сделай верным твои повеления; прекрати все бесполезные дела для народа; беспрестанно отправляя честных вельмож для ревизировки в округах и уездах, повелевай им при встрече со стариками спрашивать об их бедствиях;[479] назначь для управления верных и честных чиновников и отреши от должностей лихоимцев и жестоких; избавь от погибели бедных и дошедших до крайности; окажи милости сиротам и вдовам и доставь покой пришедшим из отдаленных мест. Тогда подданные, следуя вообще правоте и обязанностям, не будут колебаться в мыслях. Посему-то сказано: покоящийся народ может исполнять обязанности, а для народа бедствующего легко произвести беспорядок. Государь! Вложи слова сии в твое сердце.

В-третьих, собравши сколько можно более умных и способных людей, следует приготовить их для употребления на службу государства.[480] Желающие защищать себя от холода, непременно ищут соболей и лисиц, а желающие совершить дальний путь, по необходимости выкармливают хорошего коня. Хэ-нань и Шань-си суть два места, избранные государем для своего удаления. Надлежит в особенности утешить и оных чиновников и народ. Избери в оных людей честного поведения и любимых народом для употребления на службу. При обыкновенной жизни они могут изучить законы, и при встрече дел, требующих поспешности, их вдруг можно употребить на службу. Оказывая новые милости, перемени в народе слухи и зрелища. Через сие неприметным образом приобретешь расположенность подданных империи.

В-четвертых, нужно избрать чиновников для управления округами и уездами и доставить спокойствие народу.[481] Окружные и уездные чиновники суть люди, посредством коих государь производит правление, и народ продолжает свою жизнь. В настоящее время народ терпит бедствия от того, что чиновники необразованны и неспособны делать пользу. Живя корыстолюбием и грабительством, они сдружаются с непотребными людьми, посредством коих своевольно берут в подать вместо меры хлеба 10 тысяч мелкой монеты. Таким образом, для народа нет места приносить жалобы. С сего времени не следует определять к сим должностям людей, кои способности не превосходят других и не отличаются особенностями в правлении. Хотя родственники государя и старые вельможи суть люди знаменитые, но их не должно сделать чиновниками по округам и уездам.[482] Тогда умные люди, с радостью исправляя должности, будут вполне выказывать свои способности, а люди беспечные, со стыдом размышляя о сем, сами будут стараться быть хорошими.

В-пятых, похвалой людей верных и правдивых надлежит поощрять служащих.[483] Верные и правдивые люди смело жертвуют вам жизнью, истощая свои силы, и хотя бы город был взят неприятелем, и тогда не отдадут себя на посрамление. Вельможи из палат на таковых ни мало не обращают внимания. К щадившим жизни они в особенности показывают свою любовь, являя им милости, между тем, как потомки умерших не получают наследственных достоинств.[484] К чему же после сего будут стремиться подданные империи и чего будут бояться? Естественно, что они будут изыскивать средства к приобретению собственных выгод. Посему-то все служащие вполне уразумели невыгоды отдавать себя на смерть и все хитрости, какими можно освободить себя от оной при несчастии. В этом нет пользы для государя.

В-шестых, надлежит стараться увеличить сбор хлеба, сделав главным предметом промышленности земледелие.[485] Это есть средство сделать войско сильным, а народ богатым, есть дело, требующее в настоящее время поспешности.

В-седьмых, нужно прекратить расточительность, возвысив бережливость.[486] Ныне государство опустело, и много брошено пашен. Поэтому для избавления народа от крайности всего нужнее прекратить расточительность в потреблении.

В-восьмых, надлежит отрешить безнужных чиновников, а их жалованием пополнить жалование войску.[487] Со времени войны число народа из десяти частей умалилось до четырех или пяти, а число чиновников по областям (цзюнь) и уездам остается прежнее. Это противно законам внимательности к равновесию и прекращению злоупотреблений.

В-девятых, усовершить военную дисциплину, нужно приучить войско к сражениям и обороне.[488] Издревле знаменитые полководцы рассчитывали победы над неприятелем по состоянию военного искусства. Тогда войско не будет уклончиво, хотя бы его посылали в огонь и в воду, и в ста сражениях стократно станется победителем. "Употребить в сражении народ необученный, — сказал Конфуций, — значит бросить народ". В военных правилах сказано: "Если не будет остро оружие, то войско будет отдано неприятелю; если войско не будет научено сражаться, то неприятелю будет отдан полководец; если полководец несведущ в военном искусстве, тогда будет отдан неприятелю государь; наконец, если государь не выберет полководца, то неприятелю будет отдано государство". Можно ли не вникать в это.

В-десятых, исправив крепости и рвы, надлежит приготовиться к защите и сопротивлению.[489] Для защиты государства надежных крепостей около столицы остается немного. Если не будем защищать и сих мест, тогда область Хэ-шо (место по северную сторону реки) равно не будет наша. Можно ли надеяться только на Хуан-хэ?"

Император Сюань-цзун был удивлен сим докладом. Вторично выпытывая Лю-бина, он дал ему следующие вопросы: "В каком случае можно защитить города на северной стороне реки? Народ и войско теперь живут вместе. Какими средствами согласить их? Как распространить способ употребления денежных билетов? Наконец, посредством чего можно уравнять цену вещей?" Лю-бин отвечал: "Города и крепости могут быть крепки по выборе полководцев для охранения оных. Если войско не будет притеснять народ, то между народом и войском может быть согласие. Когда прием и выпуск будут соразмерны, тогда может распространиться употребление билетов. Наконец, при побуждении к земледелию и уменьшении податей может уравняться цена вещей". Сюань-цзун хотя и одобрил его слова, но не мог ими воспользоваться и только сделал Лю-бина главным прокурором.

В шестой месяц Сюань-цзун, услышав о возвышении цены на хлеб в столице Бянь-цзинь, спрашивал вельмож, каким образом поправить это. Когда все говорили, чтобы поставить цену законом, вельможа Гао-жули сказал: "Повышение и понижение цен на вещи в продолжении одного дня бывает различное. Если много покупателей и мало продавцов, то цена возвышается. Ныне из всех мест народ собрался в Хэ-нань. Возможно ли, чтобы при многочисленности покупателей не возвышалась цена? Если определить цену, то имеющие хлеб скроют оный и не будут выпускать для продажи, и перепродавцы равно не будут больше приходить в столицу Бянь-цзин. Тогда покупатели придут в крайность, и цена еще более возвысится. Всякое дело имеет свои трудности и удобства. Можно ли не знать этого? Ныне трудно приобретать хлеб, потому что его мало, и легко получить денежные билеты, потому что их много. Должно предупредить трудное и потом принять за легкое. Когда, по принятии мер к выпуску хлеба для продажи, торговлю будут производить посредством билетов, цена на хлеб сама собой может понизиться". Государь последовал сему совету.

В седьмой месяц государь Сюань-цзун утвердил печати: для чиновников шу-ми-юань — с изображением оленя, для чиновников сюань-фу-сы — с изображением рыбы; для тун-цзюнь-сы — с изображением тигра.

В восьмой месяц цзиньский вельможа Чжан-жу-ци, намереваясь снова отложиться, послал тайно человека для склонения вельможи Сунь-бан-цзо. Сунь-бан-цзо, удержав присланного, тайно донес о сем деле вельможе Вань-янь-би. Вань-янь-би, около своего дома скрыв в засаде солдат, пригласил к себе на пир Чжан-жу-ци. Обнося несколько раз чашу с вином, когда все напились, скрытое войско, на звук бубнов вышед из засады, умертвило Чжан-жу-ци. Его сообщников (более 10 тысяч человек) равно предали смерти. Сюань-цзун-хан весьма одобрил сей поступок и Вань-янь-би возвел в достоинство ми-го-гуна, а Сунь-бан-цзо сделал чиновником фан-юй-ши; прочих наградил по заслугам. Разбойники "красной одежды" произвели грабеж в Чэн-у{641}. Цзиньский генерал Янь-чжан-тянь-чжэ, сразившись с ними, разбил и умертвил несколько сот человек. В девятый месяц Разбойник "красной одежды" Чжэу-юань-ерр, истребив цзиньский город Шень-чжэу{642}, взял три уезда: Дун-лу, Ань-пин и У-цзи. Главнокомандующий губерний Чжэнь-дин, употребив хитрость, убил разбойника Чжэу-юань-ерр и более 500 человек его сообщников.

В десятый месяц войско царства Ся вступило в места Бао-аньские; цзиньский генерал Го-цзя-ну, давши сражение, разбил оное. Цзиньское пограничное войско снова поразило войско Ся, при нападении оного на город Янь-ань. Цзедуши Тушань-удянь доносил, что вельможа Можань-цзинь-чжун имеет намерение отложиться. Государь со скорбью сказал: "Я не пренебрег Можань-цзинь-чжуном. Но Цзинь-чжун, бросив Среднюю столицу и презрев изображения моих предков, их могил и всех царей, ушел со своей женой. Это уже составляет большой проступок". За сим он заключил Цзинь-чжуна в темницу. Спустя долгое время по заключении Можань-цзинь-чжуна в темницу, вельможа Сюй-гу говорил государю: "Конечно, Цзинь-чжун имеет большой проступок, когда государь заключил его в темницу. Но не зная его вины, все поражены страхом. Государь! Поручи правдивым и верным вельможам исследовать его дело. Если он действительно окажется виновным, то, обнародовав его преступления, успокой устрашенных подданных внутри и вне столицы". Сюань-цзун повелел исследовать дело, и так как оно оказалось истинным, то казнил Цзинь-чжуна и Ули-е и объявил об их преступлении внутри и вне.

Войско Ся овладело городом Линь-тао и взяло в плен генерала Хушила. Когда Сюань-цзун употребил потомка Конфуция Кун-юань-цо, то вельможи говорили ему: "Могила Конфуция находится в Шаньдунской губернии в городе Цюй-фу-сянь{643}. Туда должно отправить человека для жертвоприношения". Сюань-цзун согласился на их слова и послал Кун-юань-цо для жертвоприношения (Конфуцию). Но после государь рассудил, что Кун-юань-цо есть потомок премудрого, и что в Шаньдунской области везде ходят разбойники, почему, если оставить его там для жертвоприношения, опасно, чтобы с ним не случилось нёсчастия, и чтобы не пересеклись с ним потомки. Затем, вызвав обратно Кун-юань-цо, сделал его чиновником тай-чан-бо-ши{644} в палате жертвоприношений. Ляодуньский злодей Пусянь-ван-ну объявил себя государем и первый год своего царствования назвал Тянь-тай{645}. Войско Ся напало на цитадель Хэ-жун-чжай в Суйдэ{646}, но цзиньское войско разбило оное. Потом оно вторично напало в Суй-дэ. Цзиньское войско снова поразило его. Цзиньский генерал Ила Табуе с десятитысячным отрядом разбил корпус Ся при Шу-ян-чжай{647}, состоявший из нескольких десятков тысяч. Чиновник пин-чжан по имени Гао-ци со всеми вельможами явился к государю с поздравлением и говорил: "При величии и добродетелях государя, Табуе с малым числом войска возмог разбить великое число неприятеля". Сюань-цзун отвечал на сие:

"Издревле возвышение государств основывалось на верности и мудрости вельможей. И ныне я возмог сделать успех равно силами полководцев и мудрых вельможей". Ила Табуе возвысил в жун-лу-дай-фу{648} Отложившиеся от Цзянь Лань-чжэу-цзи и Чэнь-сэн{649} пришли с восьмидесятитысячным корпусом войска Ся и осадили город Линь-тао-фу. Через полмесяца у осажденных, состоявших только из нескольких тысяч человек, оказался недостаток в провианте. При общем бедствии главнокомандующий городом Хутумэнь утешал страждущих тем, что успехам и неудачам, равно как и счастию и бедствиям вообще, причиной считал собственные поступки.[490] Он казнил 20 человек, имевших сношения с неприятелем, и выбросил их головы за крепость. Войско Ся обступило город с четырех сторон. Хутумэнь ночью вышел с войском из крепости и напал врасплох на стан неприятельский, отчего войско Ся пришло в смятение и обратилось в бегство. Цзиньцы, преследуя оное, во множестве его побили. Монгольское войско взяло приступом Чжан-дэ-фу; при сем убит начальник города по имени Селе.

Чжэнь-ю четвертое лето. В первый месяц Злодеи "красной одежды" напали на Тай-ань, Дэ-чжэу и Бо-чжэу. Главнокомандующий западной частью губернии Шань-дун разбил их. В этом месяце монголы взяли Цао-чжэу; Сюань-цзун своего сына Суй-вана Шэу-ли объявил наследником престола. Во второй месяц монголы завладели всеми проходами горы Хо-шань{650}. Сюань-цзун повелел указом написать на хартии имена умерших за правду вельможей и, воздвигнув храм, делать им жертвоприношения. В третьем месяце генерал Чжан-вэн, истребив войско Чжао-фу, взял обратно Энь-чжэу. В четвертый месяц генерал Чжан-хай взял обратно одиннадцать городов: Цинь-чжэу и другие, проигранные неприятелю. Сюань-цзун послал чиновников наградить военачальников и солдат по их заслугам.[491] Некто Хао-дин{651}, присвоив себе титул государя, постановил чиновников и взял три округа — Тэн, Янь и Шань-чжэу; более десяти уездов — Лай-фу, Тай (Сянь) и другие{652}. В восьмой месяц, когда войско Ся вошло в Ань-сай-пу{653}, главнокомандующий Цин-шэу отправил против оного отряд, который и разбил войско Ся. Монголы взяли Янь-ань. По прибытии войска Ся к реке Цзе-е-цзуй, цзиньцы разбили оное. В девятый месяц монголы взяли Фан-чжэу. При нападении их на Дай-чжэу, начальник города Чэухэшан сразился с ними, но был разбит и взят в неприятелем. Монголы требовали от Чэухэшана подданства, но Чэухэшан не покорился и умер. В десятый месяц, по взятии монголами заставы Тун-гуань, сберегательное пограничное войско пришло в смятение и обратилось в бегство. Генерал Пулуху выступил с войском против монголов, но был разбит. Пулуху умер. В сем месяце Сюань-цзул, учредив приказ приглашения мудрецов, предписал указом чиновникам внутри и вне столицы следующее: "По отыскании людей способных, мужественных и сообразительных, могущих управлять городами, представлять о них мне. Если кто из них по употреблении окажется действительно хорошим, в таком случае награждать и того, кто его представил. Те, кои имеют дарования, но неизвестны другим, свободно могут приходить сами в приказ приглашения мудрых и объявить о себе". В одиннадцатый месяц сорокатысячный корпус Ся осадил город Дин-си-нянь{654}. Во время приготовления оным военных (осадных) орудий, генералы Ши-чжань-хэси и Янь-ганьле с другими вышли с войском и, сражаясь всеми силами, разбили корпус Ся. При этом они побили две тысячи человек, несколько десятков схватили живыми, а остальные все обратились в бегство. По прибытии монгольского войска в место У-чи{655}, корпус главнокомандующего Али-бусунь пришел в смятение и бежал. В двенадцатый месяц монголы взяли приступом город Пин-ян{656}. Монголы вошли во все заставы в Дай-чжэу, Шень-сянь, Хэн-чэн, Пин-дин и Чэн-тянь-чжэнь{657} и напали на Тай-юань-фу. Генерал Угулунь-ли послал в столицу с известием о своем стесненном положении. Государь Сюань-цзун предписал приказом идти на помощь войску главнокомандующего из губернии Лу-чжэу{658}, также войскам правлений сюань-фу-сы в Пин-яне, Хэ-чжун Цзянь-чжоу и Мэн-цзинь. После чего монголы, оставив осаду, ушли.

Чжэнь-ю пятое лето. В первый месяц из царства Сун прибыл с поздравлением посол. При отправлении посла обратно, Сюань-цзун говорил министрам: "Я слышал, что на южной границе Энь-чжэу{659} появилось великое множество разбойников. Это народ их (сунских) владений, который, терпя голод, производит беспорядки по берегам реки Цзянь-хуай{660}. Для чего же еще Сунское царство завоевывает сии места?" При сих словах Гао-ци убеждал государя снарядить войско и посредством войны с Сун распространить владения. Но государь отвечал ему: "Мои намерения не таковы. Я бы доволен был и тем, когда бы возможно было сберечь владения, оставленные предками. Зачем начинать войны вне?" Во второй месяц сенаторы представили Сюань-цзуну, чтобы, по недостатку провианта для войска, отдать оному съестные припасы, отпускаемые по округам и провинциям на учащихся. Государь отвечал: "Исстари науки и военное искусство равно считались необходимыми. При существовании Средней столицы, восстановляя училища, не оставляли доставлять пропитание учащимся. Возможно ли теперь прекратить оное? Пусть выдают хлеб учащимся по-прежнему". В третий месяц Ши-хай, завладев местом Чжэнь-дин, отложился. Но генерал У-сянь со своим отрядом убил в сражении Ши-хая и более двухсот его сообщников; остальные все сдались. В четвертый месяц сунский двор не представил государству Цзинь положенной дани. Почему Сюань-цзун отправил генералов Цин-шэу и Саибу воевать против Южного царства Сун. Саибу разбил войско сунское при Синь-яне. В сем сражении восемь тысяч человек было убито и взят в плен сунский корпусный генерал Чжэу-гуань. Потом, снова встретив сунское войско при городе Лун-шань{661}, побил оного великое множество.[492] За сим корпус Саибу перешел реку Хуай-хэ и истребил Гуань-чжэускую заставу Лян-гуань{662}. В пятый месяц цзиньское войско, находившееся в губернии Шань-си, разбило войско Ся при Да-бэй-ча. Цин-шэу разбил сунское войско при Ни-хэ-ване; потом снова поразил оное при Фань-чэн-сяне{663}. Сунцы взяли городок Лян-шуй-сянь{664}. Монголы завладели уездом У-чэн-сянь{665} и убили военачальника Жинь-фу. В этом месяце возвратились корпуса генералов Цин-шэу и Саибу, ходившие на войну против Сун. Войско Ся напало на Хуан-хао-пэнь, но было разбито войском Цзинь. Нушила поразил сунское войско, пришедшее для нападения на Хай-чжэу. Войско Ся осадило Ян-лан-чжай. Цзиньское войско, собранное из разных мест, разбило оное.

В восьмой месяц начальник города Хай-чжэу по имени Нушила вступил с сунцами в сражение при Ши-циу{666}, Лянь-шуй-сянь и Чжун-ту-цзо и везде поражал их. Кроме сего, Нушила разбил войско в сражении на их границе. Равно генерал Ли-юань беспрестанно одерживал победы над сунцами и взял их в плен во множестве. В девятый месяц войско Ся напало на крепость Кэ-жун-чжай при городе Суй-дэ. Цзиньский генерал Лошихой, вступив в сражение, разбил оное. Сюань-цзун лета правления переименовал в первый год Син-дин и обнародовал прощение в государстве. В десятый месяц монголы завоевали Цы-чжэу, Цзоу-пинь, Чан-шань и Цзы-чжэу. Кроме того, монголы взяли пять городов и губерний Шаньдуна: Бинь-чжэу, Ло-чжэу, Бо-чжэу, Цзы-чжэу и Синь-чжэу (И-чжэу){667}. В двенадцатый месяц монголы взяли город Ло-чжэу, причем убит в сражении дивизионный генерал. Монголы усмирили И-ду-фу. Военный губернатор города Хай-чжэу по имени Нушила против войска сунского отправил генерала Хань-би, который и разбил оное при Янь-цан. Когда монголы вторично напали на Синь-чжэу (И-чжэу), жители города, оставив оный, бежали. Монголы взяли Ми-чжэу, причем убит цзедуши Вань-янь-юй.

Второе лето Син-дин. В первый месяц при нападении сунцев на Тан-чжэу с северной стороны реки Хуай-хэ, цзиньское войско, разбив их, захватило генералов Цзи-сюань-тао и Чэнь-гао. Главнокомандующий в Тан-чжэу и Дэн-чжэу по имени Вань-янь-сайбу, поразил сунское войско при горе Те-шань{668}. Вань-янь-сайбу вторично разбил сунцев при нападении их на Сы-чжэу. Во второй месяц сунцы напали на проход Цин-кэу{669}. Цзиньское войско, вступив в сражение, разбило их. Генерал О-кэ разбил сунский отряд при городе Фан-шань{670}. Генерал Хуань-дуань вступил с сунцами в сражение при Гуан-чжэу и Син-янь и везде поражал их. Управляющий городом Хай-чжэу Нушила разбил сунское войско при горе Цзюй-шань{671}. Когда Саибу подступал к Цзао-яну, сунцы, вышедши из города, вступили в сражение, но Саибу, разбив их, вдавил в окоп городской и побил более трех тысяч. После сего он осадил город и снова разбил отряд сунцев, состоявший из тысячи конницы и десяти тысяч пехоты, который пришел на помощь к Цзяо-яну. Генерал Алинь, сделав приступ к городу Цзао-цзио-пу{672}, завладел внешней стороной оного. Защищавший город корпусный генерал У-юнь зажег город и вышел из оного с войском. Но Алинь с конницей пресек ему дорогу с лица и послал пехоту напасть с тыла, после чего сунское войско было разбито. Сам У-юнь и двести человек низших чиновников были взяты в плен. Чиновник из палаты шу-ми-юань из города Шэу-чжэу разбил отряд в окопе при реке Гао-лю-цяо. После сего, сравнявши окоп, (он) возвратился. Генерал Окэ, завладев дорогой через хребет Ци-пань-лин,[493] сражался с сунцами при Пэй-цзя-чжуан, Хань-шань-лин и Лун-мэнь-гуань{673}, всякий раз разбивая их. Сюань-цзун говорил сенаторам: "Я узнал, что изъявляющихся для покупки чинов на хлеб члены палаты чинов весьма многих отсылают без удовлетворения. Что же мы должны будем предпринять по совершенном прекращении съестных припасов?.[494] Равно слышал, что при награде приобретших заслуги на войне непременно заставляют их представлять свидетелей из офицеров. Сии люди вообще из низшего класса. Могут ли они знать офицеров? Когда представляемые от них письменные свидетельства заслуживают доверия, им должно давать чины. При существовании Средней столицы я часто, оказывая милости, давал чины доставлявшим (в город) дрова и угли. Ужели я обманывал их? Но им равно препятствовали в получении чинов. Объявите членам палаты чинов мои слова, чтобы впредь они не смогли поступать таким образом". Генерал Я-у-да разбил сунцев при Юй-тай-цзюне. В третий месяц Окэ поразил сунское войско при Гуан-хуа-цзюне. Сунцы, отнимая крепость у Цзяо-цзио-пу, сделали нападение на цзиньское войско. Войско Цзинь пришло в беспорядок, и генерал Алинь был убит. В четвертый месяц генерал Чэн-и разбил сунское войско при Цзао-цзио-пу. Вельможа Хэу-чжи, предводительствуя войском, взял Ми-чжэу{674}, а Чжу-шень возвратил городок Гао-ми. Корпус шань-иньский, разбив сунское войско при горе Цзи-гун-шань, взял Хэ-чжэу и Чэн-чжэу{675}. За сим, по достижении им городка Хэ-чи-сянь, сунское войско, охранявшее заставу Хэй-гу-гуань, предалось бегству. В продолжение сей компании приобретено десять тысяч мер хлеба и множество военного оружия. Бунтовщики "красной одежды" ворвались в Сюй-ни, но цзиньское войско разбило их в сражении. Корпус, находившийся в Линь-тао, разбив бунтовщиков "черного знамени", взял городок Цзяо-сн-сянь{676}. Он поразил также злодея Ли-цюань, пришедшего с войском на помощь. Когда цзиньское войско, находившееся на северной стороне реки (Хуан-хэ), разбив бунтовщиков "красной одежды", достигло Ми-чжэу, более десяти военачальников и семьсот человек простых воинов от бунтовщиков перешли в подданство. Они все были определены на их прежние места. В пятый месяц губернии Фын-сян главнокомандующий Вань-янь-люй-шань, разбив сунское войско при Бу-ло-во, взял несколько селений, принадлежавших городку Сян-лу-пу{677}. Генерал Хуан-го Алуда при Цзюй-чжэу разбил войско бунтовщиков "красной одежды" Ли-цюань. Потом на южной стороне городка Жи-чжао-сянь{678}, снова напав на него с трех сторон, гнал его на расстоянии сорока ли. Войско Ся из Дуань-чжэу (Цзя-чжэу){679} вступило в Лу-чжэу. Главнокомандующий Чэн-ли, отрядив туда часть своего войска, разбил оное. Житель городка Лай-чжэу{680} по имени Цюй-гуй, убив губернатора Чжуань-ну, отложился со всем городом и назвал себя главнокомандующим. Губернии Шань-дун генералы Ван-тин-юй и Хуан-го Алуда, сразясь с ним, одержали победу. Чиновника тун-чжи по имени Бо-чжень и несколько десятков низших чинов они убили в сражении, а Цюй-гуй, Люй-чжун и другие, более десяти человек, схватив живыми, казнили, и, таким образом, места Лай-чжэу сделали спокойными. Главнокомандующий Чэн-и, находившийся в Гун-чжэу, дал войска генералам Чан-шэу и Цзи-сэн и послал их двумя дорогами воевать царство Сун. Когда Чан-шэу выступил через Янь-чуань-чжэнь, сунское пограничное войско, отступив, стало при горе Ма-тоу-шань. Потом, соединившись с войсками всех колен сунских, оно пошло навстречу корпусу Чан-шэу. Но Чан-шэу разбил его, равно как и четырехтысячный отряд в Ли-чуань-чжай, шедший на помощь. За сим Чан-шэу, проходя к городку Дан-чан-сянь, разбил двухтысячный отряд сунский при Се-гу и взял Дан-чан-сянь. Отселе корпус Чан-шэу пошел далее и разбил войско города Си-хэ-чжэу. На следующий день (после разбития) сунское войско построилось по берегу реки. Но Чан-шэу вступил в сражение со всем жаром, почему сунское войско и обратилось в бегство и, вошедши в город Си-хэ-чжэу, твердо охраняло оный, но не выходило из него. Войско Чан-шэу пошло обратно. Генерал Цзи-сэн, выступив через Те-чэн-пу{681}, беспрестанно поражал сунское войско и свой отряд возвратил в целости. Войско города Шэу-чжэу разбило сунцев при реке Ши-хэ{682}. Войско, находившееся на северном берегу реки, взяло обратно проигранный сунцами городок Хуан-сянь{683}. Монголы вошли в Цзинь-чжэу и убили главнокомандующего Лю-чжун-хэна. Злодей Фын-тян-юй из Ши-чжэу с несколькими тысячами сообщников производил беспорядки в Линь-цюань-сяне{684}. Главнокомандующий послал против него воевать своих полководцев, но они были разбиты бунтовщиками. Тогда жители округов и уездов, вблизи того места находившихся, согласясь между собою, решили встретить злодеев и дать сражение. На помощь к ним пришел с войском генерал Гун-шунь. После чего злодей Фын-тян-юй с несколькими десятками человек пришел в подданство. Гун-шунь предал всех их смерти. За сим оставшиеся злодеи, убежав, остановились при горе Цзи-цуй-шань. Гун-сюнь послал против них Ван-цзю-сы, который, истребив стан бунтовщиков, две тысячи человек из них убил на сражении и более пяти тысяч заставил покориться.[495]{685}

Бунтовщики "красной одежды" напали на И-чжэу. Цзиньское войско разбило их и гнало до Бо-ли-цзяня. При сем генерал Ци-синь убит бунтовщиками в сражении. Один из императорских стряпчих представил Сюань-цзуну доклад следующего содержания: "По одержании нашим войском победы над сунцами, члены палаты доходов сверх права повысили чином Цзан-бо-шэня, который в то время отвозил съестные припасы в Си-чжэу. Его следует предать суду". Государь на сие ответил: "Во время войны много случается сему подобного, и не один Цзан-бо-син виноват в этом. Если теперь подвергнуть его суду, то другие равно не будут спокойны. Сверх того, когда мы будем разыскивать причину сего дела, то в преступлении будет замешан также главнокомандующий. В настоящее время, при чрезвычайности дел, возможно ли забыть о главном предмете из-за одного чина? Довольно повелеть палате лишить чина". Осенью в седьмой месяц войско Ся ворвалось в Кань-гу{686}, но Цзя-гу-жуй разбил оное в сражении. В восьмой месяц монгольский государь Тай-цзу дал Мухури{687} и другим генералам несколько десятков тысяч пехоты, с коей они через хребет Тай-хэ-лин{688} вошли в места Хэдунские и взяли город Дай-чжэу. Генерал Чоу-хань истребил толпу злодея "красной одежды" Чжан-цзюя и, взяв Бинь-чжэу и Лу-чжэу, умертвил бунтовщика Ли-и. Монголы еще взяли Си-чжэу. В девятый месяц монголы, окружив в несколько рядов Тай-юань-фу, завладели рвом и валом, но начальник города Дэ-шэн, поставив частокол, сопротивлялся им. Дэ-шэн сражающимся воинам раздавал из своего дома серебро, шелковые материи и лошадей. Когда монголы, разрушив северо-западный угол крепости, шли вперед, Дэ-шэн заставил оный телегами, соединив их вместе. Монголы трижды поднимались на стены и трижды были отражены. Стрелы и камни низвергались подобно дождю. Наконец, войско, защищавшее парапет, не могло выстоять, и город был взят. Дэ-шэн, возвратясь домой, сказал тетке и своей жене: "Я несколько лет охранял сей город, но теперь, к несчастью, силы истощились". После сего он повесился. Его тетка и жена равно лишили себя жизни. Государь Сюань-цзун предписал наследнику престола следующее: "Военные действия производятся скоро, и каждое движение зависит от случая. Посему, чтобы не делать замедления, наперед доноси мне о всяком предприятии. С сего времени при действиях поспешных пусть доносят мне уже по совершении оных". В это время члены палаты шу-ми-юань представили доклад государю, которым просили, по недостатку провианта для войска в Хай-чжэу и по причине трудности перевоза туда съестных припасов, перевести войско из тех мест во внутренние области. Император Сюань-цзун спросил о сем вельможу Хэу-цзи. Хэу-цзи отвечал: "В Хай-чжэу весьма много гор, сверх того, он защищен морем, посему он и есть необходимое пограничное место. Причиной появления там в сии годы злодеев суть подарки, доставляемые им от сунцев. Когда, оставив это место, войско переселится на другое, то все места до Дун-пина будут неприятельские. По расширении владений неприятелем и по увеличении сил, трудно будет взять его. По моему мнению, не должно делать переселения. Ваше Величество намерено переселить войско только потому, что опасается недостатка продовольствия. Но я думаю, что когда, по тщательным соображениям, побудим земледельцев вовремя производить посевы и, заставив варить соль, будем променивать на хлеб, или, построив в Су-чжэу и Цянь-чжэу{689} соляные магазины, будем производить торговлю, тогда без отягчения народа получим необходимое. Притом, избрав хорошие места, на коих бы можно было завести военное поселение, и расселив по оным отряды, когда будем охранять оные и делать поиски, тогда и без переселения бедствия могут прекратиться". Государь, приняв его слова, оставил делать переселение. Монголы, взявши Фэн-чжэу, умертвили в оном цзедуши. Злодей "красной одежды" Ли-цюань завладел городом Ми-чжэу и схватил чиновника чжа-фу-ши по имени Хуан-го Алуда и цзедуши Сыцзяну. Монголы взяли городок Сяо-и-сянь. Ли-цюань еще овладел двумя городами Шэу-гуан-сянь{690} и Цзоу-пин-сянь. В десятый месяц вельможа Цун-тань из Пин-ян-фу сделал доклад императору следующего содержания: "Монголами взят шаньсийский город Тай-юань-фу, и войско неприятельское уже приблизилось к Пин-ян-фу. Военные поселения и уезды Хэдунские беспрестанно передаются потому, что недостаточно сберегательного войска и не приходят войска вспомогательные.[496] Войска, охраняющего Пин-ян-фу, нет и шести тысяч. Но Пин-ян-фу есть славная опора для области Хэдунской и щит для мест Хэнаньских. Прошу Ваше Величество в Лу-чжэу совокупить войска из Бин-чжэу, Хуай-чжэу, Мэн-чжэу и Вэй-чжэу. Кроме того, прошу вызвать войска из Цзэ-чжэу, Цинь-шуй, Дуань-ши и Гао-пина{691} и, поставив их лагерем при горах, посредством слухов об оных доставить помощь Пин-ян-фу. Благоволите, государь, избавить из крайности". Вскоре после сего неприятельские войска подступили к Пин-ян-фу. Чиновник тикун{692} по имени Гао-юн вступил в сражение на северной стороне города и был взят в плен неприятелем. От Гао-юна требовали покорности, но он не покорился и умер. В следующий день монголы взяли город, правители города Цун-тань и Ли-гэ лишили себя жизни. Из Дин-чжэу чиновник цы-ши по имени Фань-до, бросив город, бежал. Сюань-цзун, по поимке Фань-до, предал его смерти. Сунцы напали на городок Лянь-шуй-сянь. Чиновник тикун по имени Лю-ин сразился и разбил их. Бунтовщик Ли-цюань завладел городом Ань-циу{693}. Генерал Тянь-чжо дал войско генералам Ван-чжэну и Ван-тин-юю и послал их против него. Чиновник тай-фу-шао-цзянь{694} по имени Бо-дэ-вань с отрядом Ван-чжэна своевольно напал на Ань-циу и был разбит, причем убит был чиновник тикун по имени Ван-сянь. Генерал Тянь-чжо представил доклад государю следующего содержания: "Бо-дэ-вань был послан для осмотра вблизи гор и рек удобных мест для военных лагерей. Но он не отправился в скором времени и, находясь в Ми-чжэу, своевольно поднял войско и был разбит, почему прошу судить его". Император Сюань-цзун нарядил чиновников, и проступок Бо-дэ-ваня был исследован. Но в это время был издан милостивый манифест, посему его преступление было отставлено. В одиннадцатый месяц монголы взяли Ли-чжэу. Начальники города Пуладу и Ван-лян-чэнь погибли в сражении. Генерал Цзягужуй разбил войско Ся при Чжи-гу-бао{695}. В двенадцатый месяц вельможа И-ла-фу-сэн представил императору Сюань-цзуну доклад следующего содержания: "Во-первых, по соображениям, в настоящее время необходимо склонить наперед к подданству войско колена Фу{696} и, избрав из него людей любимых другими и способных, изъявить им милости и доверие. Когда они уверятся в нас, тогда нам можно будет проникнуть в область Ляодунскую. Теперь в северо-западной стороне большие бедствия, с южных сторон равно нельзя возвратить войска. Все съестные припасы получаются из владений Хэнаньских, от чего работа{697} и оброки стали чрезмерны, а силы народа истощились. Посредством заключения мира с царством Сунским надлежит утвердить за собой Хэ-шо и доставить продовольствие войску и скоту. В этом состоят главные расчеты настоящего времени. Во-вторых, разорив область Шаньдунскую, бунтовщики наполнили горы и степи. У нас мало войска и нет конницы. Когда царство Сунское доставит злодеям продовольствие и, обольщая их, наградит чинами, наши бедствия еще более увеличатся. Посему необходимо послать к ним способных чиновников для склонения их к покорности. Посредством наград и милостей (надо) заставить их возвратиться в их прежние места,[497] а затем, избрав из них более мужественных, должно сформировать из них войско. Это равным образом средство к переселению врагов. Наконец, в-третьих, со времен правления Чэн-ань к войску неуклонно стали определять надзирателей и инспекторов. Сии инспектора при совещаниях не бывают согласны с генералами, а их ошибки не только не обсуждаются, но еще (их) поставили законом для других. Сии люди, ведя праздную жизнь, заставляют охранять себя искусных и храбрых воинов, а при непредвидимых и крайних случаях наперед заставляют сражаться воинов слабых и трусливых. Можно ли после сего не поражаться? Итак, полезнее уничтожить их должность". Сюань-цзун воспользовался сим представлением. Один из прокуроров доносил Сюань-цзуну на И-ла-ду следующее: "Главнокомандующий области Дэн-чжэу по имени И-ла-ду заставил солдат покупать песок и посыпать дорогу, по коей он ехал; употреблял тайно казенное серебро и имел у себя запрещенные книги, называя их императорскими указами; заочно поносит государя и, разделив свое войско на чреды, заставляет стоять оное во вратах на карауле;[498] приготовил регалии, сзади и впереди носимые, подобные царским, и, наконец, своим женам приготовил наряды, подобные тем, какие носят жены во дворце императорском". Сюань-цзун повелел председателям палаты чинов Абуханю и Себуши исследовать дело. По исследовании дело оказалось действительным, почему, предав казни И-ла-ду, обнародовал о сем внутри и вне. Сенаторы представили императору доклад следующего содержания: "Государственный совет управляет войском, а наследник престола ему покровительствует. В настоящее время просим Ваше Величество по всем губерниям разослать чиновников, к которым бы относились о выслужившихся и подвергшихся преступлениям. Они будут доносить наследнику престола, а сей — представлять Вашему Величеству. Уже после сего просим производить награды и наказания.[499] Между тем, военных чиновников следует обязать, чтобы они не делали обид и притеснений". Император согласился на сие представление. Сюань-цзун, поручив бумагу вельможе Люй-цзы-юю, послал его для заключения мира в царство Сунское. Но сунцы его не приняли, и он возвратился. Тогда Сюань-цзун, сделав своего зятя Пуса-ань-чжэня главнокомандующим левого крыла, дал ему 30 тысяч войска и послал воевать против царства Сун. Пуса-ань-чжэнь достиг с войском места Ань-фын{698}, где семитысячный отряд сунский вступил с ним в сражение. Генерал Хулула, напав сбоку, разбил оный и, преследуя его до реки Фэй-шуй, побил более двух тысяч. Пуса-ань-чжэнь, по достижении Ян-цзы-цзян, пошел с войском обратно. Император Сюань-цзун повелел министрам следующее: в нашей столице множество нищих замерзает от холода, о чем я весьма болезную. Отдаю лес[500] из северного сада и повелеваю приготовить для них теплые жилища".

Третье лето Сун-дин. В первый месяц Сюань-цзун повелел указом воевать против царства Сунского, и генерал Я-ута разбил сунцев при селении Сянь-шань-пунь округа Хао-чжэу. Монголы утвердили за собой Тай-юань-фу, отчего северные области ослабели более прежнего.[501] Император собрал всех чиновников для совещания о способах к противостоянию и охранению собственных владений. В это время прибыли с донесением о победах, одержанных над царством Сун. Тогда император говорил чиновникам: "Сего дела остановить нельзя. Я посылал в царство Сунское с предложением о мире. Но сунский двор не согласился на оный. Возможно ли нам и после сего не начать с ними войны?" Во второй месяц Сюань-цзун советовался с наследником о назначении главнокомандующего для производства войны на юге и, не находя способного для сего человека, со вздохом сказал: "Империя обширна, а при делах крайних не найти человека, которого бы можно было послать к оным. Могу ли я не сокрушаться об этом?" Я-ута, разбивши сунцев при Чу-чжэу, тысячу человек положил на месте. Кроме того, он разрушил крепость Сяо-цзян-чжай, где побил тридцать тысяч и более десяти тысяч взял пленными. Я-ута снова завладел окопом при горе Пин-шань, причем несколько тысяч человек предал смерти и более пятисот взял в плен. Генерал Ань-чжэнь, по вступлении в пределы сунские, истребил городок Лян-сянь{699} и взял в плен чиновника тун-чжи по имени Ли-шень-чжи. Главнокомандующий правого крыла Саибу и чиновник ду-цзянь{700} по имени Я-ута, овладев крепостью Бо-ши-гуань, побили более тысячи человек, охранявших оную. В третий месяц корпус области Шань-си разрушил крепость Ху-шэу-гуань{701}, взял города Синь-юань и Ян-чжэу и разбил войско в Ци-кэу-цане. Генерал Хэда поразил сунское войско в крепости Хой-линь-гуань, причем положил чиновника тун-чжи по имени Чжан-ши. Улибу, по разбитии сунцев в Шан-цзинь-сяне{702}, прошел до города Хао-чжэу. Здесь выступило против него сунское войско, но генерал Я-ута. напавши сбоку, смял оное. Хэда сразился с сунцами при Ма-лин-пу{703} и разбил их. Ань-чжэнь, поразив сунское войско при горе Ши-гу-шань, завладел городком Ма-чэн-сянь{704}, причем взял в плен начальника города Чжан-ди. Засим Ань-чжэнь снова разбил сунцев при горе Ту-шань. Саибу разбил сунское войско в Лао-кэу-чжэнь и потом при горе Ши-ху-янь. Мятежник Ван-гун-си, приведя с собой сунцев, взял город И-чжэу. В третий прибавочный месяц войско Ся разрушило крепостицу Тун-тай-чжай{705}. Причем Ван-цзя-ну погиб в сражении. В четвертый месяц, когда войско Ся стояло в крепостице Тун-тай-чжай, генерал Май-чжу, сделав нападение, разбил оное. Войско Ся снова напало на Тун-тай-чжай. Главнокомандующий Вань-янь Хэда выступил из Ань-сэ-пу и подошел к Лунь-чжэу. Две тысячи пехоты Ся, выступив из города, шли на сражение. Вань-янь Хэда, поразив их, побил несколько десятков человек и десять человек взял живыми. Потом, сделав приступ к Лунь-чжэу, разрушил северный угол крепости. Настал вечер, и он отступил от оной обратно. В пятый месяц главнокомандующий, находившийся в Фын-сяне, откомандировав часть войска, разбил сунцев при Хуан-ниу-пу{706}. Император Сюань-цзун отправил к главнокомандующему Хэда указ следующего содержания: "Генерал! Ты способен к выполнению возлагаемых на тебя дел. Поэтому я поручаю тебе в управление места Тан и Дэн. Когда неприятель сделает нападение, а ты поразишь его, то не преследуй его далеко. Делай твердыми наши границы". При нападении бунтовщика Ли-цюань на Жи-чжао и Бо-син, Вань-ну разбил его в сражении. Злодей сделал после сего нападение на Цзи-мо{707}, но Сэн-шэу, сразившись с ним, разбил его. Засим он взял обратно город Лай-чжэу. Вельможа Тан-ко-гэу-эрр, предводительствуя войском, взял обратно Тай-юань-фу.

В восьмой месяц Сюань-цзун, призвавши членов прокурорского приказа, говорил им: "Порученные мной Сенату дела в продолжении нескольких дней не исполняются. Когда я спрашиваю об этом, сенаторы постоянно выдумывают мне ложные ответы. Возможно ли, чтобы забывали о делах главные вельможи? Прокуроры обязаны доносить о несправедливостях чиновников по отделениям палат. Господа! С сего времени в подобных случаях и вы будете подвергнуты суду!" Засим он постановил, чтобы прокуроры дважды в месяц свидетельствовали предписываемые Сенату указы и от него делаемые доклады. Монголы завладели городом У-чжэу, причем убили чиновника пань-гуань{708} по имени Го-сиу. Кроме того, монгольское войско взяло городок Хэ-хэ-сянь{709}, при сем убит начальник города Цао-тянь-и. В девятый месяц генерал Тянь-чэн поразил сунцев в Тун-бо{710}. Монголы взяли город Дун-шен-чжэу и убили цзедуши Во-дэ-ва-гэ. В одиннадцатый месяц На-хэ-лу-гэ разбил войско злодеев "красной одежды" при горе Ди-шань. Монголы взяли город Цзинь-ань-фу. Председатель палаты строевых дел Нянь-гэ-чжэнь погиб в сражении. Со времени вступления в должность первого министра, Гао-ци, присвоив себе власть, по произволу употреблял свое могущество.[502] Сдружившись с Гао-жу-ли, Гао-ци взял под свое управление дела, требующие соображений. Между тем, Гао-жу-ли принял в распоряжение часть корыстную. Тем, кто им покорялся — давали должности, а кто не вверялся им — отрешали от оных. При совещании о каком-либо деле, не соглашавшихся с их мнением и восставших против оного[503] они наружно выхваляли пред государем за их способности и, представляя необходимым дать им должность на северной стороне реки, посылали их туда на смерть. Сверх того, Гао-ци, захотев присвоить себе власть над войском, убедил хана Сюань-цзуна начать войну с царством Сун. Считая вовсе ненужным заботиться о северной стороне реки, все лучшее войско он поставил на южном берегу. Проходили дни и месяцы, но и при появлении неприятельских войск во всех пределах государства он не посылал на помощь в крайних случаях ни одного воина. Князь Ин-ван Шэу-чунь, второй сын Сюань-цзуна, решился открыть его преступления и, призвав к себе тайно Ван-а-ли, Шилула и Хулу, советовался о сем деле с ними. Они условились не объявлять о сем никому. Но Шилула и Хулу объявили о сем сенатору Нушибу. Нушибу известил Гао-ци. Ин-ван Шэу-чуня, опасаясь, что Нушибу и Гао-ци приятели, не открывал дела. Вскоре засим Гао-ци заставил своего раба Саибу умертвить свою жену, а это преступление сложил на самого Саибу. Он схватил Саибу и представил его в суд. Судьи, из боязни к Гао-ци не исследовав дела, казнили Саибу. Об этом происшествии узнал Сюан-цзун и за злонамеренные и буйные поступки предал Гао-ци смерти. Равно казнили сенатора Нушибу за открытие Гао-ци совещания Ин-вана Шэу-чуня. Вельможам Шилула и Хулу дал до семидесяти ударов палками и лишил чинов.

Четвертое лето Син-дин. В первый месяц монголы напали на Хао-и-пу{711}. Чиновник цы-ши по имени Алихо со всем усилием сопротивлялся им, но не мог превозмочь, и войско было разбито. Алихо и Кун-цзу-тан были захвачены неприятелем. Монголы склоняли Алихо к покорности. "Умру, — говорил им Алихо, — но не изменюсь в моем намерении". Монголы кричали, грозно повелевая ему стать на колени, но Алихо, обратясь к их государю, не сделал коленопреклонения. Почему Алихо расстреляли. Кун-цзу-тану также повелевали сделать поклонение, но и он не согласился. Посему и Кун-цзу-тана казнили. Сюань-цзун, узнав о сем, назвал по смерти Алихо славным полководцем лун-ху-бэй (защищавшимся подобно дракону и тигру){712}, а Кун-цзу-тана наградил титулом цзы-тань-дай-фу (примерным вельможей). Стотысячный корпус сунский, по завладении городом Дэн-чжэу, узнав о приближении вспомогательного войска, ночью зажег лагерь и ушел в города. Генерал Илада, нагнав его, отнял всю его добычу[504] и возвратился. В третий месяц находившийся в Линь-чжэу{713} главнокомандующий Вэй-лян, схватив двух изменников — Шань-чжуна и Ли-цзюня, предал казни, а их сообщника Ли-гуана заставил покориться. Бунтовщик "красной одежды" Юй-ман-ерр, завладев городом Хай-чжэу, поселился в оном. Военный губернатор Вань-янь-чэнь-ерр, отправившись туда с войском, разбил Юй-ман-ерра и взял обратно Хай-чжэу. Генерал Чао-мао поразил злодеев "красной одежды" в Цзао-цяне. Дуань-цзэн-шунь разбил войско изменника Чжэнь-цюаня при Тан-сяне{714}. Войско Ся сделало набег на границы, но главнокомандующий Ши-чжань Хэси разбил оное в сражении. В пятый месяц амбань Пуча-шань-ерр разбил злодеев "красной одежды" при Ляо-чэне. При нападении злодеев "красной одежды" на Ляо-лин и Цзянь-шань{715}, цзиньский дзедуши Ван-фу-лян, вступив в сражение, разбил их. Кроме сего, он разбил пришедшего на грабеж злодея Чжан-цзюя. Монголы овладели городом Ао-чжэу{716}. При взятии ими Янь-чжэу, цзиньский цзедуши Вань-янь Вэй-кэ умер в сражении. В шестой месяц Монгольское царство, отправив генерала Ян-цзая, покорило города Дай-мин-фу, Кай-чжэу, Дун-мин, Чан-вань{717}. Из Сунского царства перешел в подданство государства Цзинь некто Фан-цзы-синь. Его хотели поселить в Чжэнь-чжэу, но Сюань-цзун сказал: "Когда наш народ перебегает в царство Сун, оно доставляет ему пищу и одежду. Если мы не будем призирать лучшим образом их подданных, к нам обратившихся, опасно, чтобы они, убежав обратно, не обнаружили наших тайн". Он повелел доставлять Фан-цзы-синю съестные припасы и оказывать ему особенное внимание. Осенью в седьмой месяц сунское войско, соединясь с бунтовщиками "красной одежды", вступило в губернию Хэ-шо. Ему покорились жители всех городов. Один только военный губернатор Ван-фу защищался с твердостью в городе Цан-чжэу. Но когда в это время напал на Цан-чжэу злодей из И-ду по имени Чжан-линь, Ван-фу, отложившись, сдался Чжан-линю. Главнокомандующий из Линь-чжэу отправил против злодеев "красной одежды" в Чжан-дэ-фу чиновника цзун-лин{718} по имени Янь-лу и других, кои в сражении с злодеями захватили в плен чиновника злодеев ань-фу-сы по имени Ван-цзиу. Начальник бунтовщиков Ли-цюань напал на места Дун-пин-фу.

Генерал Ван-пин-юй, разбив его в сражении, взял в плен цзедуши Чжан-линя. Император Сюань-цзун послал Чжун-дуаня и Ань-янь-чжэня в Монгольское царство просить мира. Чжун-дуань, отошедши в Чжень-дин, явился к монгольскому визирю и королю Мухури. Мухури, оставив у себя Ань-янь-чжэня, отправил Чжун-дуаня к государю Тай-цзу. Чжун-дуань, один перешед реку Лю-ша и миновав хребет Цун-лин{719}, достиг города Си-чэна. Здесь, явившись к Тай-цзу, он объявил ему о желании примирения. Тай-цзу отправил с ним в Цзиньское государство Да-ху и других. В девятый месяц, когда сунское войско расположилось в городке Цзао-цзяо-пу, Вань-янь-и-ду напал и разбил оное. Войско Ся напало на Гун-чжэу. Чи-чжань-хэ-си послал против оного свой корпус, который в продолжении одного дня сделал более десяти нападений. Сясцы, отступив, заняли позицию при Южном холме. Они отрядили для нападения на город тридцать тысяч регулярного войска. Но Чи-чжань-хэ-си снова разбил оное и полонил генералов Лиу-да и Цзя-юя. Сясцы решились после сего призвать сорокатысячный корпус сунский. Хэ-си, узнав об этом, принял строгие предосторожности, как вдруг подступило неприятельское войско. Хэ-си со своими воинами разбил войско, подошедшее к городу, и побил оного несколько тысяч. При сильнейшем после сего напоре неприятеля на город, цзиньское войско, сражаясь насмерть, побило неприятельского войска до 10 тысяч. Сясцы, предав огню военное оружие, пошли назад. Тогда Чи-чжань-хэ-си, поставив часть войска в засаде, сам с остальным войском преследовал их и побил во множестве.[505]

Син-дин пятое лето. Во второй месяц генерал Пуча-ань-чжэнь, прошедши с войском через Си-чжэу, разбил сунцев при горе Цзин-цзюй{720} и овладел крепостью Хуан-ту-гуань. Ань-чжэнь вошел в крепость Мэй-линь-гуань и взял городок Ма-чэн-сянь. Потом его войско, по достижении реки Ян-цзы-цзян, взяло Хуан-чжэу. Он взял в плен более семидесяти человек, мужчин и женщин императорского рода, и представил их государю Сюань-цзуну. Затем войско возвратил назад. Главнокомандующий Я-ута, разбив сунцев, возвратил город Сы-чжэу. Пройдя места Хао-чжэу, он дошел до города Гао-кэу, но здесь прекратились у него съестные припасы, почему он возвратился с войском в Си-чэн{721}.

В третий месяц сунцы осадили Тунчжэу и Дэн-чжэу. Вань-янь Олунь сильно напал на них и заставил отступить. Император Сюань-цзун говорил министрам: "Ныне служащие при мне чиновники фын-эй{722} и фын-чжи стали невнимательны к делам внешним. Известно, что во времена государя Чжан-цзуна служащим при государе по истечении трех лет делали ревизию, после которой повышали их чинами или понижали.[506] И в настоящее время, постановив законом испытания, следует возбудить через то во всех рвение".

В пятый месяц сунцы завладели городом Чу-циу{723}, но цзиньское войско, разбив их в сражении, взяло город обратно. Главнокомандующий губернии Шань-си Вань-янь Саибу, по повелению императора отправясь с войском на помощь в губернию Хэ-дун, беспрестанно поражал сунское войско и взял обратно города Цзинь-ань и Пин-ян. Сюан-цзун хотел наградить Саибу, но прокурор Хулу сказал императору: "Вань-янь Саибу, дав свободу военачальникам и солдатам, кои своевольно производили грабежи и насилия, преступил желание государя пресечь беспорядки и доставить жизнь народу. За сие его должно подвергнуть суду". Государь не судил Саибу как человека заслуженного, но оставил награду. Сын старшего брата Саибу генерал О-лунь сразился с сунцами в пределах Тань-чжэу. Войско О-луня было разбито; убитых было более семисот человек. Но О-лунь скрыл это и представил императору, будто бы одержал победу. Тогда прокурор Налань объяснил государю это дело, но император опять за заслуги Саибу не судил его племянника. Похвалив Наляня за донос, повелел записать ему это в заслугу и при испытании чиновников взять во внимание.

В шестой месяц сенаторы донесли императору, что зять государев, чиновник ду-юй{724} по имени Пуса-ань-чжэнь, хочет отложиться. Император, рассмотрев доклад, признал оный несправедливым и скапал к Ин-вану Шэу-чуню: "Я вижу в этом докладе одни пустые слова, не имеющие вероятности. Чтобы осудить на казнь одного из первостепенных вельможей, непременно нужно сообразоваться с суждением о нем подданных настоящего и будущего веков". Он снова повелел исследовать дело, и когда оказалось действительным, то казнил Пуса-ань-чжэня и его двух сыновей. Его братьям оказал прощение за великие заслуги их деда Пуса-чжуна и отца Пуса-куя.

В седьмой месяц лагерь И-юн-цзюнь, отложившись от государства Цзиньского, овладел городком Дан-шань-сянь и в ночи напал на Юн-чэн-сянь{725}, но Гао-вань, вступив в сражение, разбил оный. В восьмой месяц линьхуайский главнокомандующий{726} поразил злодеев "красной одежды" в селении Фу-энь. В девятый месяц председатель врачебной управы Хэу-цзи и его помощник Чжан-цянь-ин при лечении императорского внука прописали ему лекарство,[507] действия коего внук императорский не мог вынести и от сего помер. Хэу-цзи и Чжан-цянь-ина приговорили к смертной казни, но Сюань-цзун сказал: "Хэу-цзи и его помощник достойны смертной казни. Впрочем, если бы это случилось с детьми моих дядей или братьев, в таком случае следовало бы поступить по законам. Но за моего внука я не хочу казнить людей". Засим, дав им по семидесяти ударов палками, лишил чинов. В одиннадцатый месяц корпус шаньсийский разбил войско Ся при Ань-сэ-пу. В двенадцатый месяц монголы овладели городом Цзин-чжао за крепостью Тун-гуань. Сверх того, взяли город Лу-чжэу. При сем генерал Вань-янь-лу-цзинь бросился со скалы и умер. Хао-шэу с несколькими всадниками выбрался из города, но монголы нагнали его. Хао-шэу, заняв позицию при одной песчаной горе и нападая на них со всем усилием, погиб в сражении. Пуса Лэоши убит в сражении внутри города, а Хэ-силе Цзылу был взят в плен неприятелем. Монголы требовали от него покорности, но он не покорился им и был умерщвлен. Генерал Му-цзя-цзяо-чжу истребил войско бунтовщиков из Шэнь-циу при Чэнь-ва. Генералы Сунь-юй и У-гу-чу склонили к подданству две тысячи бунтовщиков городка Тай-хэ-сянь; главных из них злодеев казнили, а прочим оказали прощение. Злодеи "красной одежды" ночью вошли в городок Мэн-чэн-сянь{727} и, побив множество народа и войска, ограбили оный и удалились.

Шестое лето Син-дин. В первый месяц главнокомандующий Вэй-би разбил злодеев "красной одежды" при Чжан-цянь-дянь. В третий месяц чиновник ти-кун по имени Ли-ши-линь разбил войско Ся при горе Юн-му-лин. В пятый месяц Ши-цюань склонял государя начать войну с царством Сунским. Когда Сюань-цзун потребовал на сие мнение от всех вельможей, Ян-юнь-и сделал следующий ответ: "Все вельможи в советах руководствуются лестью. Во Вселенной существуют благоустройство и беспорядки, равным образом государство бывает (иногда) сильно и (иногда) слабо. В настоящее время твердят только о благоустройстве и не упоминают о беспорядках, напоминают о силе и ни слова — о слабости, говорят о победах и не говорят о проигрыше сражений; таким образом, уклонились в одну сторону. Вассал хочет говорить теперь о том и о другом. Цель нашей войны с царством Сун состоит не в желании приобресть его владения. Мы только опасаемся, что при грозе с запада и севера начнут теснить нас и с юга, и, таким образом, встретим неприятелей с трех сторон. Посему-то мы, пользуясь случаем, хотим наперед сделать движение, чтобы заблаговременно остановить приход неприятеля. Следовательно, если Сунское царство, потеряв места Хуайнаньские, не осмелились идти на нас, то это будет выгодой побед наших на войне. Но можно ли, согласно нашим расчетам, выгоды сделать непременными? Его южные области Цзяна (великой реки) обширны. Положим, что оно и не будет иметь области Хуайнаньской, но разве оно не в состоянии собрать несколько десятков тысяч войска и, дождавшись смутного времени у нас, выставить оное? Итак, если мы, начав войну, и одержим победу над неприятелем, то и тогда останемся при прежнем. Но каков может быть вред, когда мы не превозможем его? Натурально, что наша конница, сражаясь с пехотой, должна одерживать победы. Но вассал не смеет поручиться за лошадей.[508] Порядок дел настоящего времени отличен от времени нашего государя Чжан-цзуна. Во-первых, отличен по времени: при Чжан-цзуне воевали с царством Сун в зимнее время, а теперь мы идем летом. Во-вторых, отличен по выгодам земли: зимой убывают воды, а дороги сухи; летом воды прибывают, а дороги грязные. Наконец, в-третьих, отличен по действиям людей: при нашем Чжан-цзун-хане собраны были силы со всей империи, а войско колена Фу-бу сделано было передовым. Возможно ли сделать это теперь? Тем, кои советуют идти на войну, известна только легкость производства войны при Чжан-цзуне, но неизвестна трудность сражения в настоящее время. Возьмем для примера княжество Ся. В прежние времена наши пограничные солдаты со стрелами и луками в руках, встречая неприятеля, смело вступали с ним в бой. Подобрав одежду, они шли вперед, и неприятель не успевал убегать.[509] Но теперь сясцы отнимают у нас города и берут в плен генералов, охраняющих оные, разбивают наши войска и уводят пленными полководцев. Столько боявшихся нас прежде теперь нас угнетают! Итак, если войско Ся изменилось, в сравнении с прежним, то ужели одно только сунское войско остается в состоянии, подобном прежнему? Желательно, чтобы Ваше Величество, помышляя о выгодах побед, подумали и о вреде при поражении, и чтобы впоследствии не раскаивались, прельщаясь сладкими словами[510]". Император Сюань-цзун не принял его советов. Он сделал О-кэ главнокомандующим над войском трех губерний, а Ши-цюань — его помощником и послал воевать царство Сунское. Генералы О-кэ и Ши-цюань, вступив с войском из Шэу-чжэу,[511] перешли реку Хуан-хэ и, разбив сунское войско при Гао-тан-ши, овладели городком Гу-ши-сянь{728}. Отсюда войско пошло обратно и достигло реки Хуай-хэ. Когда войско готовилось к переходу реки, Ши-цюань отдал приказание, коим повелевал всему войску сжигать пшеницу. О-кэ со всеми генералами отклонял от сего Ши-цюаня, но Ши-цюань не слушал его убеждений. Простояли несколько дней. Наконец, О-кэ сказал Ши-цюаню: "Теперь в реке воды неглубоки, надобно скорее переправиться. Во время жаров, когда пойдут беспрестанные дожди и река разольется, тогда, при нападении на нас сунцев с тыла, мы не возвратимся целыми[512]". Но Ши-цюань сильно воспротивился. Ли-синь и другие досадовали на Ши-цюаня. Но Ши-цюань в гневе сказал им: "У нас один главнокомандующий — Окэ. Зачем вы хотите быть с ним соучастниками? Вы сами возвышены через меня. Притом я, чиновник палаты шу-ми-юань, могу подвергнуть вас суду[513]". После сих слов все из страха ничего не говорили. В ту же ночь пошел сильный дождь, и на следующий день Хуан-хэ разлилась. Навели мост через реку, но когда переправлялись по оному, напали сунцы и разбили цзиньское войско. Мост разрушился, и войска потонуло в воде чрезвычайно много. Ши-цюань наперед переехал через реку на небольшом судне. Сюань-цзун, делая выговор убежавшим военачальникам, сказал: "С каким лицом я увижу Ян-юань-и!" Император издал указ, коим повелел казнить Ши-цюаня.

Бунтовщик Ван-ерр завладел городком Лин-ян-сянь. Чиновник тикун по имени Вань-цюань усмирил его войско, и город взял обратно. В седьмой месяц шаньданский{729} граф Вань-янь-кай обратно взял город Цзэ-чжэу. Ван-тин-юй поразил злодеев "красной одежды" при Цао-чжэу. В восьмой месяц император Сюань-цзун лета правления переименовал в первый год Юань-гуан и обнародовал милостивый манифест. При сем Сюань-цзун сказал министрам: "Теперь обнародовано прощение, но в непродолжительном времени будет совершаться казнь преступников.[514] Поэтому немедленно должны отправить во все губернии гонцов, дабы они успели достигнуть назначенных мест в определенное время". В девятый месяц сунцы сделали нападение на Тан-чжэу. Генерал Цзя-гу-цзю-чжу, вступив в сражение, разбил их. В десятый месяц при нападении сунского генерала Чжан-хоя на Лин-цзы-чжэнь, Валудо, разбив его в сражении, взял в плен двух генералов. Монголы взяли Ху-би-пу и Линь-цзинь{730}. В одиннадцатый месяц монголы взяли Тун-чжэу; при сем цзиньские цзедуши Ли-фу-хэнь и О-кэ сами себя предали смерти.

Трехтысячный отряд сунский, перейдя реку Хуай-хэ, достиг места Ляо-линь, где, нарубив тальник, запрудил реку Бянь-шуй и, таким образом, пресек дорогу, по коей привозили съестные припасы. Главнокомандующий Я-ута, откомандировав против сунцев тысячу солдат регулярного войска, разбил их, взял в плен семьсот человек и открыл сообщение. В двенадцатый месяц император Сюань-цзун говорил наследнику престола: "В продолжении ночи я размышлял о делах государственных и, зажегши светильник, замечаю оные. По наступлении дня, замеченные дела я привожу в исполнение. Равным образом и ты должен поступать". Своим приближенным чиновникам император отдал следующее повеление: "Служащие при мне Фын-юй и Фын-чжи, все молодые и образованные люди. Прежде я призывал ученых, кои ежедневно объясняли им древнее учение о взаимных отношениях государя с чиновниками, отца с детьми и научали обязанностям к высшим. В настоящее время надлежит опять возобновить это обыкновение". Чиновник ти-кун по имени Тан-гуа-фан, поразил войско Ся при Чжи-ху-пу.

Второе лето Юань-гуан. В первый месяц монгольский генерал Ши-тянь-ин сделал нападение на Хэ-чжун-фу. Начальник города по имени Хэу-сяо-шу твердо защищал город. Чиновник ти-кун по имени У-дэ советовал выйти из города и покориться. Хэу-сяо-шу, рассердившись, казнил У-дэ. Его старший двоюродный брат Чжан-сянь также говорил ему: "Силы неприятельские велики. Выйдем и покоримся для сохранения своих детей и жен". Хэу-сяо-шу с гневом отвечал ему: "Мы дети простых матросов, получив столь великие должности, должны ли говорить о покорности". Привязав в столбу Чжан-сяня, он казнил его. Потом, совершив по нем обряды сетования и похорон, он выполнил обязанности родственника. Государственный советник (шу-ми-юань) отправил пристава Олунь для совещания с Хэу-сяо-шу о военных делах. Хэу-сяо-шу вышел из города и соединился с Олунем. В это время монгольский Ши-тянь-ин взял Хэ-чжун-фу и, наведя по реке наплавной мост, открыл сообщение с Шань-си. Хэу-сяо-шу расположился при горе Лэ-ли-шань. По соединении всех войск, шедших на помощь, Хэу-сяо-шу ночью, напав на город, вошел на стену[515] и зажег на оной башни и караульни. Пламя осветило внутренность города. Монгольский Ши-тянь-ин пришел в большой страх. Оставив все тяжести, жалованные грамоты, печать и весь скот, с поспешностью бежал из города, но был убит в воротах Шуан-ши-мынь. Хэу-сяо-шу сжег наплавной мост и успокоил народ. Император Сюань-цзун, сделав Хэу-сяо-шу старшим генералам, дал ему чин фан-юй-ши. Сюань-цзун говорил министрам: "В прежнее время при представлении кем-либо о полезных делах вы, господа, убеждали меня выдавать сии представления за собственные указы. Для государя довольно, если будет следовать убеждениям других. Возможно ли приписывать себе хорошее мнение других?" В этот же месяц прибыло сто тысяч монгольской конницы, которая и осадила Хэ-чжун-фу. Главнокомандующий О-кэ дал пять тысяч войска амбаню Сунь-чаню и послал его на помощь к Хэ-чжун-фу. Чиновник шу-ми-фу-ши равно отправил на помощь генерала Ли-жень-чжи с тремя тысячами войска. По прибытии Сун-чана и Ли-жень-чжи со вспомогательными войсками, Хэу-сяо-шу условился с ними в ночи, при бое в бубны, напасть на неприятеля изнутри и вне города. По наступлении назначенного времени, Хэу-сяо-шу выступил с войском, но Сунь-чан и Ли-жень-чжи из боязни не делали движения, почему Хэу-сяо-шу возвратился назад. При нападении на город монгольского войска, все советовали выйти из города и защитить гору Ло-ли-шань, но Хэу-сяо-шу не согласился на это и приказал Чжан-сы-цзу пройти сквозь осаду и отправиться с донесением в столицу Бянь-цзинь. На другой день, по взятии монголами города Хэ-чжун-фу, начальник оного Хэу-сяо-шу умер в сражении. Во второй месяц Сюань-цзун издал следующий указ: "По древним законам, военных чиновников, подвергшихся преступлению, не употребляют в службу. Но в настоящее время, при чрезвычайности дел, с трудом приобретаются люди способные. Посему людей храбрых и могущих управлять войском, кроме важных преступлений, при всех других проступках, заслуживших ссылку, снова употреблять к должности по их способностям. Сенаторам предписывается рассудить о сем постановлении и свои мнения представить мне". Монголы, осадив Фын-сян-фу, сделали приступ к оному. Но генерал Ши-чжань-хэси со всем усилием сражался с ними. Посему монголы отступили. В пятый месяц чиновник цань-чжи-чжэнь-ши по имени И-фу доносил государю Сюань-цзуну следующее: "Мы составили войско из людей, принужденно покорившихся нам. Сие войско, будучи расположено по берегу реки Хуай-хэ, не исполняет высочайших повелений. Почему следует принять против него меры". "Люди в своих намерениях непостоянны, — заметил на сие государь, — они смотрят только на управление. Если при хорошем управлении и подданные отдаленных мест повинуются повелениям, что сказать о сих людях? В противном случае трудно было бы предостеречь и от людей, с боков стоящих. Посему остается показывать одно великодушие. Когда же и при сем невозможно достигнуть спокойствия, то тогда это уже будет изволение Неба".

В седьмой месяц император Сюань-цзун, призвав членов прокурорского приказа, говорил им: "Злонамеренные и коварные люди подчинены законам, почему наследование дел маловажных не должно составлять занятия государя. Но в непродолжительном времени я узнал, что в хлеб, выдаваемый помесячно служащим чиновникам и нижним чинам, много подмешивается плевел и земли. В хлебе, получаемом в оброк, бывает ли когда-либо земля и плевелы? Равным образом я узнал, что меры, по которым отпускают и принимают хлеб, не одинаковы. Такие поступки по всей справедливости непростительны. Между тем, прокуроры не вникают в это. Если обо всем заставляете напоминать вам, то для чего же назначены вы?" При разговоре государя с министрами ему доносили, что служивший при нем Тай-пин помер. Государь с удивлением сказал: "Я заранее намеревался дать Тай-пину чин, но всегда был удерживаем от этого другими делами. Теперь только дал оный, и через несколько дней он помер. Не небесное ли это изволение?" По сему же случаю он сказал министрам: "Во времена Вань-янь-ляна, при разговоре между собой двух телохранителей царских, один из них сказал, что богатство и знаменитость зависят от Неба. Между тем, другой говорил, что и то и другое зависят от государя. Вань-янь-лян подслушал их разговор и хотел дать чин пятой степени сказавшему, что все зависит от государя, но этот человек заболел и не успел получить чина. Конечно, Небо презрело мысль Вань-янь-ляна, что все им дается". В восьмой месяц пичжэусский военный губернатор На-хэ-лу-гэ с лишком с сотнею человек, убыв главнокомандующего Мэн-гу-гана, отложился со всем городом. Император Сюань-цзун предписал указом генералу Я-ута усмирить его. Я-ута с войском, окружив Пи-чжэу, поджег башни и караульни и убил более ста человек. Тогда находившийся внутри города Гао-сянь, видя невозможность защищаться, убил На-хэ-лу-гэ, взял его голову и, спустившись со стены, пришел с покорностью. Остальные жители города еще сопротивлялись, но когда Я-ута сделал приступ к городу, то Лю-бинь и другие из находившихся внутри города, схватив четырех главных бунтовщиков — Янь-цзюня и других, со всеми жителями покорились. Засим Я-ута вошел в город и успокоил народ. Кроме сего, он призвал к покорности более восьмидесяти человек из бунтовщиков "красной одежды".[516] Когда Я-ута представил Сюань-цзун-хану о своих победах, император в чрезвычайной радости произвел его в следующий чин и дал в награду триста лан золота и десять кусков шелковой материи из дворцовых кладовых. В девятый месяц сунское войско вошло в округ Шэу-чжэу. Генерал Пухай, дав сражение, заставил оное отступить. Двенадцатого месяца в день Дин-хай император, по причине болезни, не выходил в тронную. В день Гэнь-инь болезнь императора усилилась. В сию ночь все приближенные чиновники удалились, при государе осталась одна только побочная жена покойного императора — княжна Чжэнь-ши. Государь, размыслив, что княгиня Чжэнь-ши в летах, и что поэтому на нее можно положиться, сказал ей: "Призови немедленно наследника и утверди его правителем государственных дел после меня". Кончив речь, он скончался во дворце Нин-дэ-гун. На престоле сидел 11 лет; от роду был 61 года. Чжэн-ши, скрыв его смерть, никому не объявила об оной. Императрица и все княгини пришли для посещения императора в его спальные покои.[517] Чжэн-ши наперед знала, что хитрая и злоумышленная княгиня Пан-ши досадовала на то, что ее сын Ин-ван Шэу-шунь, будучи старшим из царевичей, не получил престола. Почему, опасаясь, чтобы не произошло возмущение, ложно сказала, что государь переменяет одежду. Она просила императрицу и всех княгинь на время удалиться в другие покои. Введя их в другие комнаты, она замкнула дверь. Засим, призвав главных вельможей, объявила им оставленное императором завещание, на основе коего утвердили государем наследника. После сего она отворила двери и, впустив императрицу и княгинь, объявила им о трауре.

Императора Ай-цзун имя Шэу-сюй; первоначальное имя было Шэу-ли, а другое — Нин-цзя-су. Он был внуком Сянь-цзун Хутува и третьим сыном императора Сюань-цзун Удубу. Имя его матери — Ван-ши,[518]которая родила его в восьмой месяц третьего лета Чэн-ань императора Чжан-цзуна. Императрица Жинь-шэн Дахумэ не имела сына, посему, усыновив Ай-цзуна Нин-цзя-су, воспитала его. В первый месяц четвертого лета Чжэнь-ю Ай-цзун Нин-цзя-су сделан наследником престола. Второго лета Юань-гуан в двенадцатый месяц, по смерти императора Сюань-цзуна, Ай-цзун Нин-цзя-су, вследствие оставленного указа, преемственно вступил на престол и обнародовал милостивый манифест. Засим он издал указ следующего содержания: "Я хочу исполнить намерения покойного государя. Итак, да приведутся в действо все предприятия, приличные по времени, кои он не успел исполнить.[519] В государстве издавна существуют законы. Несмотря на это, чиновники часто, из пристрастия нарушая законы, безвинно подвергают наказаниям. От сего времени, если чиновники обвинят кого незаконно, тогда преступление, несправедливо приписанное, обращается на самих чиновников.[520] Прошу мудрецов, живущих в горах и пустынях, объявить с прямотой о выгодах и вреде государства. Они не будут судимы, хотя бы осуждали меня самого или говорили бесполезное". В первый день третьего месяца лета правления Юань-гуан переименовал в первый год Чжэн-да. Император, выполняя закон траура, поселился в шалаше. Туда явились к нему с докладами о делах чиновники. По сему случаю Ай-цзун за бесчестность понизил советника палаты обрядов Пу-ча-хэ-чжу и экспедитора Хуа-шань. Все вельможи сему радовались. Ай-цзун свою тетку, императрицу Ван-ши, и мать, княгиню Ван-ши, произвел в Хуан-тай-хэу{731}. В день У-у подул сильный ветер, которым с ворот Дуань-мынь унесло всю черепицу. Простолюдин в холщовой одежде, смотря во врата Чэн-дянь-мынь, попеременно то смеялся, то плакал. Когда спрашивали его о причине, то он отвечал: "Я смеюсь тому, что в государстве нет хороших полководцев и министров, а плачу потому, что скоро уничтожится царство Цзинь". Все вельможи убеждали императора подвергнуть сего человека тяжкой казни. "Невозможно поступать таким образом, — отвечал им государь, — недавно я обнародовал указ, коим повелевал обитателям гор и пустынь говорить правду и обещал не наказывать их, хотя бы они осуждали меня самого. Но поелику дворцовые врата[521] не есть место для плача и смеха, то, строго наказав палками, удалить его оттуда". В третий месяц изображение императора Сюань-цзуна внесено в храм Сяо-янь-сы, а его тело погребено на кладбище Дэ-лин. В десятый месяц Ли-дэ-ван{732}, владетель княжества Ся, прислал посла просить мира.

Чжэн-да второе лето. В девятый месяц заключен мир с царством Ся на следующих условиях:

1. Государя царства Цзинь считать старшим братом.

2. То и другое государство вправе употреблять собственное название лет правления.

3. Государь царства Ся, посылая послов, в представляемых через них бумагах именуется младшим братом.

После сего Ай-цзун отправил в царство Ся президента палаты обрядов Ао-дун-лян-би и других и в бумагах назвал себя старшим братом. Ай-цзун, призвав Вань-янь Сулань и Чэнь-гуя, говорил им: "Прежде, когда сунцы свободно делали набеги на наши границы, мы отправляли легкое войско и отражали их; по усмирении их заключали с ними мир, через что мы доставляли спокойствие народу. Государь царства Ся прежде считался вассалом нашего двора, а теперь, назвавшись младшим братом,[522] пожелал примириться со мной. Я не счел сего для себя позором и заключил с ним мир, чтобы таким образом доставить спокойствие своему народу. Еще ли начинать по-пустому войну? Вельможи! Вы должны внушить мои мысли всем". Когда государь Ай-цзун хотел сделать императрицей одну любимую им служанку, его мать, по узнании о сем, отвергла сию женщину, признавая невозможным сделать ее императрицей по причине низкого ее происхождения, и повелела выпустить ее из дворца. Император, по необходимости высылая ее из дворца, послал сказать ей, чтобы она вышла через ворота Дун-хуа-мынь и сделалась женой первого встретившегося мужчины. По выходе ее за ворота, встретился с ней продавец шелковых тканей, и она сделалась женой сего человека.[523] Вельможа Сахэ-нянь убеждал[524] императора играть в мяч. Императрица Ван-тай-хэу послала сказать Сахэ-няню: "Ты, как вассал служа государю, обязан следовать правоте. Зачем же учить его забавам? Если я услышу подобное, то жестоко накажу тебя". Генерал Пуа поразил сунцев в Гуан-чжэу и побил их более тысячи. За сим его войско возвратилось. В сие время государство несколько усилилось. Чиновники подносили императору стихи, в коих говорили, что государь, посредством премудрых добродетелей, из среднего состояния возвысил государство. Императрица Ван-тай-хэу, узнав о таковых словах, с неудовольствием сказала: "Государь молод и бодр по характеру. Если не будет иметь страха в сердце, то непременно сделается гордым.[525] Ныне, хотя и одержали по счастию победу, но что находите в оной возвышающим государство? Не льстите ему таким образом". Когда царский родственник Ван-цзя-ну без причины хотел казнить чиновника Чжубу, первостепенные вельможи отклоняли его от сего. Но он не послушал их и казнил. Император Ай-цзун, узнав об этом, сказал: "Ин-ван — мой старший брат, но имеет ли он право своевольно наказывать людей? Я император, но могу ли казнить людей без причины? Ныне государство ослабло, и народа в нем немного. Ван-цзя-ну, надеясь на родство, казнил чиновника Чжубу! Значит у моего народа нет государя". Засим он Ван-цзя-ну предал казни.[526]

Третье лето Чжэн-да. Сунцы напали на область Шэу-чжэу и поразили цзиньское войско; при сем убито четыреста человек. В одиннадцатый месяц сунские вельможи Ся-цюань, Ван-и-шень, Чжан-хой и Фань-чэн-цзинь с жителями Чу-чжэу перешли в подданство Цзинь. Император Ай-цзун возвел сих четверых человек в княжеское достоинство второй степени (цзюн-ван). В сем месяце монголы, воюя против Западного Ся, усмирили город Чжун-син-фу{733}.

Чжэн-да четвертое лето. Во второй месяц генерал Я-ута взял обратно Пин-ян-фу и схватил чиновника чжи-фу по имени Ли-ци-цзянь. В третий месяц монголы завоевали Дэ-шунь-фу; при сем охранявшие город генералы Ай-шень и Мя-цзянь-лун лишили себя жизни. В пятый месяц монгольское войско взяло Линь-тао-фу и захватило начальника города Хутумэня. Монголы требовали, чтобы Хутумэнь покорился, но Хутумэнь не покорился. Они повелели ему встать на колени, но Хутумэнь не слушал их. Монгольские солдаты, озлобясь на него, рубили ему колени. Но поелику Хутумэнь и тогда не соглашался на их требования, то его убили. Жена Хутумэня, У-гу-лунь-ши, услышав о сем, сказала своим людям: "Мой муж не посрамил своего государя. Могу ли посрамить своего мужа?" И засим повесилась. Злодей Ли-цюань, пришедши из И-ду-фу, снова завладел городом Чу-чжэу. Император Ай-цзун отправил генералов Окэ и Цинь-шань-ну, повелев им охранять город Юй-тай (Сюй-и).[527] По вступлении войска Ли-цюаня в губернию Юй-тай, Окэ и Цинь-шань-ну с войском вышли из города навстречу неприятелю. Но сразившись с Ли-цюанем при горе Гуй-шань{734}, они были разбиты, причем более десяти тысяч воинов убито. Министры при совещании о делах часто не выражали вполне своих мнений. Смотря на императора, они старались не проговориться, и это неприметным образом вошло в обыкновение. Посему Ян-юнь-и однажды, по окончании объяснения уроков императору, говорил ему: "Для вельможей существуют приличия в служении государю и обязанности, кои они должны выполнять в отношении к государю. По приличию они не дерзают узнавать по зубам лета лошади, на коей ездит император, и не потопчут травы, которую ест его конь.[528]{735} При выходе во врата императорские они бегут; при виде жезла императора или его седалища, они встают;[529] при требовании их императором, они не ожидают, пока будет оседлан конь, и по принятии его указа не остаются в доме. Это суть приличия в служении государю, законы, коим должны следовать вельможи. Но когда они, по узнании выгод или вреда для государства, спокойствия или тяжести для народа, будут подробно доносить о сем, тогда сии старые приличия подобны пустой тарелке. В прежние времена, если государь прознавал возможным невозможное по сущности, ему непременно представляли невозможным. И наоборот, если государь назвал невозможным возможное по сущности, называли приличным. Если государь не следовал убеждениям, то хотя бы отрывался край одежды царской или разламывалась решетка, удерживали его, не переставая делать увещаний, и не страшились самой смерти.[530]{736} В настоящее время вельможи следуют только пустым церемониям в служении государю, но не знают великих обязанностей, кои должны исполнять в отношении к государю. На что ж будет опираться государство?" "Вельможа! — сказал тогда император.[531] — Если бы ты не сказал мне этого, тогда я не мог бы знать о сем". Ян-юнь-и часто был болен от паралича. В сие время он несколько поправился, почему император Ай-цзун спросил его о средстве, коим (тот) излечил паралич. "Я лечил только душу, — отвечал Ян-юнь-и, — когда душа спокойна, тогда не беспокоят и вредные пары. Так, — продолжал он, — бывает и в правлении государства: если государь наперед сделает правым свое сердце, тогда все служащие при дворе, подобно одному, делаются праводушными".

В двенадцатый месяц монголы покорили Шан-чжэу. В сем же месяце скончался монгольский государь Тай-цзу (Чингис-хан). Ему преемствовал третий сын — Тай-цзун Угудэй{737}.

Чжэн-да пятое лето. Весной в первый месяц император Ай-цзун отправил вельможу Вань-янь-ма-цзинь-чу принести жертву монгольскому государю Тай-цзу.

Шестое лето Чжэн-да. В двенадцатый месяц Ай-цзун повелел указом: генералов Пуа, Яута и Вань-янь-окэ послать для вспоможения к Цин-ян-фу. Сии три генерала, отошедши с войском, встретили монгольский корпус в Да-чан-юань{738} и, одержав в сражении над оным победу, освободили из осады город Цин-ян.

Чжэн-да седьмое лето. В восьмой месяц монголы осадили Вэй-чжэу. Генералы Хэда и Пуа, отправляясь с войском на помощь к Вэй-чжэу, сразились с монголами. После чего монгольское войско пошло обратно. Император Ай-цзун пожаловал Хэда и Пуа наследственными чинами мэукэ, подарил им лучших лошадей и яшмовые пояса и послал охранять крепость Тун-гуань.

Восьмое лето Чжэн-да. Весной в первый месяц император Ай-цзун отправил вельможу Фын-янь-дэна с бумагой в Монгольское царство просить мира. Когда Фын-янь-дэн явился в стан монгольского государя в Го-сянь{739}, Тай-цзун спросил его: "Известен ли тебе ваш главнокомандующий в Фын-сянь-фу?" Фын-янь-дэн отвечал, что он его знает. "Каков он?" — спросил снова Тай-цзун. "Человек рачительный в своей должности", — отвечал Фын-янь-дэн. Тогда император сказал ему: "Когда ты склонишь его к подданству, будешь освобожден от смерти. В противном случае будешь казнен". "Я был послом с бумагой для заключения мира, — сказал Фын-янь-дэн, — склонять к подданству главнокомандующего не мое дело. Притом, если я пойду склонять главнокомандующего к покорности, погибну; возвернусь ли в свое государство, равно должен умереть. Лучше ж умереть сегодня на сем месте". В следующий день император Тай-цзун, призвав Фын-янь-дэна, спросил его снова, решился ли он на предложение. Фын-янь-дэн отвечал ему по-прежнему. Император несколько раз делал ему вопросы, но Фын-янь-дэн, держась справедливости, не переменился. "Фын-янь-дэн, — сказал наконец император, — твое преступление достойно казни, только издревле не существовало закона убивать послов, посему я тебя не казню. Но ты дорожишь своей бородой, как жизнью". И за сим повелел своим адъютантам обстричь у него бороду. При сем Фын-янь-дэн ни мало не поколебался. Он сослал Фын-янь-дэна в Фын-чжэу. В сем месяце монгольское войско окружило Фын-сян-фу. Генералы Хэда и Пуа, охранявшие крепость Тун-гуань, отлагали день за день, не трогаясь с места. Министры сильно восставали против того, что Хэда и Пуа не идут на помощь. Но император говорил им: "Когда будет возможность, Хэда и Пуа, без сомнения, улучив время, выступят. Если насильно заставить их сразиться, опасно, что не будет пользы, а еще большие могут произойти бедствия". Засим государь послал вельможей Бо-хуа и Бали-мэнь подробно пересказать Хэда и Пуа слова министров и всех чиновников и спросить их, почему не делают движения. В шесть дней повелел он им возвратиться. Бо-хуа и Бали-мэнь, по прибытии в Тунгуань, объявили Хэда и Пуа слова императора. Хэда отвечал, что они не находят удобного случая, а когда встретится оный, войско непременно тронется. "Пусть прекратятся у монголов съестные припасы, — прибавил к сему Пуа, — тогда, если захотят сразиться — не успеют, если захотят остаться на месте, то будут не в состоянии. Таким образом, сами собой дойдут до изнеможения". Но Бо-хуа и Бали-мэнь заметили из вида Хэда и Пуа, что они боятся монголов. Они тайно спросили о сем также генералов Фань-чжэ, Дин-чжу и Чэнь-хэ-шан. "Неправда, — говорили сии три генерала, — что наши полководцы намерены дать сражение по ослаблении сил неприятеля. Монгольское войско многочисленно. Легко ли сразиться с ним? Посему-то мы и не смеем сделать движения". Бо-хуа и Бали-мэнь, возвратясь обратно, пересказали императору слова военачальников. "Я заранее знал их трусость", — сказал тогда государь. И снова отправив Бо-хуа, говорил через него генералам Хэда и Пуа: "Прошло много времени, как осажден неприятелями город Фын-сян-фу. Опасно, что войско, защищающее город, не выдержит осады. Генералы! Выступите с войском из крепости и покажите вид, будто бы намереваетесь сразиться в Хуа-чжэу. Монгольские войска, узнав о сем, без сомнения, пойдут на вас. Таким образом, бедственное положение города несколько облегчится". Хэда и Пуа изъявили готовность на сие повеление. За сим, когда Бо-хуа на возвратном пути достиг Чжун-му{740}, его нагнал посланный от Хэда и Пуа с докладом. Бо-хуа прочитал доклад,[532] в коем ложно было написано следующее: "По велению Вашего Величества, мы выступили с войском из крепости до границы города Хуа-инь{741}, находящегося в двадцати ли от оной, где, сразившись с монголами, не могли одержать победы, почему опять вошли в крепость". Что ж теперь остается делать?" — сказал со вздохом Бо-хуа, обратя взор к Небу. Еще до прибытия Бо-хуа в столицу Бянь-цзин император уже получил о сем известие. Вскоре после сего монголы взяли город Фын-сян-фу. Хэда и Пуа, бросив Тун-гуань и Цзин-чжао, жителей сих мест перевели в Хэ-нань. В девятый месяц монголы напали на Хэ-чжун-фу. Главнокомандующий Ван-гань отправился на помощь к оному с десятью тысячами войска. По приближении к городу корпуса Ван-ганя, цзиньское войско сражалось насмерть без отдыха. По истреблении у него отбойных машин, (оно) около полумесяца сражалось врукопашную. Наконец, войско цзиньское потеряло силы, и Хэ-чжун-фу был взят. Генерал Цао-хэ Окэ был захвачен неприятелем и убит, а генерал Бань Окэ{742} с тремя тысячами войска убежал. Засим, по занятии монголами крепости Жао-фын-гуань, жители Хэнаньские из сел уходили в города и в горные крепостицы и в оных укреплялись. Когда император Ай-цзун получил о сем известие, из военного приказа представили ему следующее: "Монгольское войско, предприняв отдаленный путь,[533] уже по прошествии двух лет вступило в У-сиу{743}. От сего оно весьма изнурилось. Теперь мы должны разместить войска по крепости вокруг столицы и отправить полководцев для охранения Ло-яна, Тун-гуаня и Хуай-мэня{744}.[534] Надлежит (нам) в избытке запастись хлебом[535] и, укрепив города в области Хэнаньской, оставить поля пустыми. Наконец, следует повелеть жителям, не вошедшим в города, защищаться в горных крепостицах. Тогда неприятель, глубоко зашедши, будет не в состоянии сделать нападения и не будет иметь случая дать сражение (в открытом поле). Войско неприятельское, ослабевшее духом, по окончании съестных припасов, без сражения с нашей стороны само удалится". Император Ай-цзун со вздохом на сие сказал: "Прошло двадцать лет, как мы переселились на юг. Народ утратил поля и дома, распродал жен и детей, доставляя припасы для войска: и в мирное время у нас войска находилось более двухсот тысяч. Но ныне, когда подступил неприятель, мы не можем сражаться с ним, мы хотим только защищать Бянь-цзин. Положим, что столица останется, но составит ли она государство? И что скажут тогда обо мне подданные? Существование и погибель государства,[536] — продолжал император, — зависят от воли Неба. Я не должен только забывать народа". Засим он предписал указом генералам Хэда и Пуа стать с войском в округах Сян и Дин. При переправе монгольского войска через реку Хань-цзянь{745}, все убеждали Хэда и Пуа сделать нападение на неприятеля, но Хэда и Пуа не послушались. И монголы перешли через реку. Хэда и Пуа вступили в сражение с монгольским войском на южной стороне горы Юй-шань{746}, и монголы потерпели поражение.[537] При преследовании их, вдруг поднялся туман. Хэда и Пуа соединили свои войска, а монгольское войско, отступив за тридцать ли, стало лагерем. Когда туман исчез, увидели впереди глубокий ров, в который, если бы не сей туман, монголы были бы опрокинуты. Хэда и Пуа о сем поражении донесли императору, как о великой победе. Министры, поверив этому, представили императору поздравительные доклады и, собравшись в Сенат, сделали пир. Старший помощник министра Ли-си в словах от радости говорил: "Без нынешней победы над неприятелем бедствия народа были бы невыразимы". Жители сел и деревень также верили одержанной победе и не трогались со своих мест. Но через два или три дня подошла монгольская конница и множество захватила их в плен. Когда после сего главная монгольская армия, разделившись на разные дороги, пошла к столице Бянь-цзин, Хэда и Пуа во вторую стражу ночи пошли обратно в Дэн-чжэу. Монголы, напав на них с тыла, отняли все тяжести.

Девятое лето Чжэн-да. В первый месяц монголы пошли дорогой к Тан-чжэу. Два брата Лэоши{747} с тремя тысячами конницы, встретив их при Жу-фэнь, вступили в сражение. Но цзиньское войско было разбито, и оба Лэоши убежали в Бянь-цзин. Император Ай-цзун поручил вельможе Ма-цзинь-чу с десятью тысячами казенных крестьян прорвать Хуан-хэ и окружить водой столицу. Генералы Хэда и Пуа с войском из Тан-чжэу пошли к императорской столице Бянь-цзин и стали при горе Сань-фын-шань в Цзюнь-чжэу{748}. Ай-цзун отправил генералов Сахэ и Чан-ло с тридцатью тысячами пехоты и конницы охранять переход через Хуан-хэ. Сахэ отправился, но еще до его прибытия монголы, усмирив область Хэ-чжун-фу, переправились через Хуан-хэ. Почему Сахэ и Чан-ло возвратились в Бянь-цзин. Вельможа Хэ-мао Айши представил императору доклад следующего содержания: "Сахэ отправлен был с тридцатью тысячами войска в том намерении, чтобы он сделал нападение на монголов, прежде их отдыха по пришествии из дальнего пути. Но выступив из столицы, (он) прошел несколько десятков ли и, не встретя еще ни одного неприятеля, из страха возвратился назад. Если бы он встретил главную армию, можно было бы ожидать от него нападения на оную с пожертвованием своей жизни?[538] Казнив Сахэ и Чан-ло, прошу показать тем строгость военных законов". Но государь Ай-цзун не принял сего представления. Улинь-да Хуту шел с войском на помощь к Бянь-цзину из крепости Тун-гуань. По прибытии в Янь-ши{749}, он узнал, что монголы перешли реку, и бежал к горе Шао-ши-шань. Цзедуши Се-нянь-а-бу, бросив Вэй-чжэу, бежал в Бянь-цзин. Монголы дошли до Чжэн-чжэу. Главнокомандующий Ма-бэ-цзянь с жителями города Чжэн-чжэу сдался монголам, а чиновник фан-юй-ши по имени Улинь-да Цзяо-чжу лишился жизни. Корпус генералов Хэда и Пуа, встретившись с монгольским войском при горе Сань-фын-шань, стал выступать вперед, почему монголы несколько отступили. Генералы Чжан-хой и Ань-дэ-му, расположившись на горе, видели, что почти на пространстве двадцати ли монгольского войска стояло до трехсот тысяч. Ань-дэ-му, советуясь с Чжан-хоем, говорил ему: "Если не нападем в сем месте, то какого будем ожидать случая?" После чего, предводительствуя с лишком десятью тысячами конницы, они спустились с горы, и монгольское войско снова отступило. Вскоре за сим пошел большой снег, и в продолжении трех дней воины в тумане не видели один другого. В том месте, где находился корпус, было поле, засеянное льном, отчего в грязи повязли люди и скот. Воины во всем наряде неподвижно стояли в снегу, и их копья, обмерзнув льдом, уподоблялись толстым жердям. Тогда как солдаты цзиньского (войска) в продолжении трех дней находились без пищи, подошли свежие монгольские войска, окружили цзиньское войско с четырех сторон и, питаясь печеным мясом, посменно производили стражу. Наконец, увидев изнеможение цзиньского войска, монголы открыли ему дорогу для побега в Цзюнь-чжэу, но во время побега со свежими войсками напали на оное с двух сторон. Цзиньское войско пришло в смятение, и топот бегущих был подобен стуку падающей горы.[539] Вскоре после сего исчез туман, и осветило солнце, но из войска цзиньского не осталось уже ни одного человека — все были побиты от монголов. Чжан-хой и Ань-дэ-му, сражаясь на копьях пешими, лишились жизни. Хэда хотел, спешившись, вступить в сражение, но как не находил уже своего друга Пуа, то вместе с Чэнь-хэ-шаном, Ян-у-янем и с несколькими сотнями всадников убежал в Цзюнь-чжэу. Подкомандные Ян-у-яня генералы Бо-лю-ну и Не-лю-шэн сдались монголам. Пуа бежал в Бянь-цзин, но монголы, преследуя его, захватили в плен. Тулэй{750}, младший брат монгольского императора Тай-цзуна, требовал, чтобы Пуа покорился. "Я первостепенный вельможа цзиньский, — отвечал Пуа, — умру в пределах своего государства, но никак не соглашусь на подданство". Засим Пуа был убит. Монголы, подступив к Цзюнь-чжэу, вне, города провели ров и осадили город. Покорившиеся монголам генералы Бо-лю-ну и Не-лю-шэн просили у монгольского главнокомандующего Тулэя войти в Цзюнь-чжэу и склонить к покорности Ян-у-яня. Посему Тулэй, оставив при себе Бо-лю-ну, отправил в город Не-лю-шэна. Не-лю-шэн, увидев Ян-у-яня, говорил ему: "Монгольский главнокомандующий хочет тебя сделать большим чиновником, если ты покоришься". Ян-у-янь, благосклонно разговаривая с Не-лю-шэном, обманывал его. Призвав его к себе, наконец сказал: "Будучи низкий по происхождению, я получил великие милости в моем государстве. Зачем же ты бесчестишь меня?" Потом, извлекши меч, зарубил Не-лю-шэна. По взятии монголами Цзюнь-чжэу, Ян-у-янь стал на колени и, обратясь к столице Бянь-цзин, со слезами произнес: "С каким лицом явлюсь я пред тебя, государь? Мне остается только умереть".[540] После сего он повесился. Хэда хотел выбежать в ворота, но не успел, почему скрылся в погребе. Монголы нашли его и убили. Чэнь-хэ-шан скрылся в одном тайном месте. По прекращении убийства он вышел и говорил к встретившимся с ним монголам: "Я, цзиньский генерал, хочу лично говорить с вашим главнокомандующим". Монгольские солдаты схватили его и привели к Тулэю. Его спрашивали об имени и прозвании: "Я генерал Чэн-хэ-шан, — отвечал он, — главный командир корпуса Чжун-сяо-цзюнь. Я поражал ваши войска в Да-чан-юане, Вэй-чжэу и Дао-хой-гу{751}. Если бы я погиб среди мятущихся войск, другие сказали бы, что я изменил государству. Теперь, если я приму смерть торжественно, в империи все будут знать обо мне". Монголы убеждали его покориться, он не соглашался. Ему отрубили ноги, но он равно был непреклонен. Наконец, разрезали до ушей рот. Он, изрыгая кровь, до смерти не переставал порицать их. Один монгольский генерал, похваляя Чэн-хэ-шана за его верность, возливал кумыс и, молясь, говорил: "Славный муж! Если ты переродишься впоследствии, то дозволь мне обрести тебя".[541] Когда генерал Цин-шань-ну с войском из Сюй-чжэу шел на помощь к столице, Хэу-цзинь, Ду-чжэн и Чжан-син с тремя тысячами подвластных им воинов покорились монголам. Цин-шань-ну, по недостатку сил, ушел в Цзюй-чжэу. Император Ай-цзун переименовал лета правления в первый год Кай-син{752}.

Кай-син первое лето. В первый месяц войско в Сюй-чжэу, начав бунт, убило генералов Гулицзя Шилунь, Нянь-хэ-тун-чжэу и Су-чунь и со всем городом покорилось Монгольскому государству. Во второй месяц генерал Цин-шань-ну на пути к Гуй-дэ-фу, по прибытии в Ян-и-дянь, встретился с монгольским войском. Главнокомандующий Вань-янь Ули, со всем усилием нападая на оное, был убит. У Цин-шань-ну пал верховой конь, и монголы взяли Цинь-шань-ну в плен. Главнокомандующий Го-энь и чиновник Ду-юй, по имени Улинь-да-а с тремя сотнями человек убежали в Гуй-дэ. Когда монголы представили Цин-шань-ну к главнокомандующему Тэмудау, тот повелел ему склонить к покорности жителей столицы Бянь-цзин, в которой находился император. Цин-шань-ну не согласился. Еще требовали от него, чтобы он сам покорился, но Цин-шань-ну равно не повиновался, почему его убили. Когда генерал Тушань-ну с войском из области Гуань-сянь{753}, бросив крепость Тун-гуань, хотел идти на восток, некто Ли-сянь-шен, отклоняя его, говорил: "Теперь все войска монголов находятся на южной стороне реки Хуан-хэ, а северная сторона реки пуста. Министр, возьми наперед Вэй-чжэу и сим сделай то, чего враги не ожидают. Неприятель, по услышании о том, что наше войско находится на северном берегу реки, непременно, отделив часть своего войска, пошлет на северную часть реки. Таким образом, осажденная столица получит некоторую свободу, а для министра легко будет идти на помощь к оной". Тушань-ну, сильно разгневавшись на Ли-сянь-шена, казнил его на площади, под предлогом, будто бы он обнаружил военную тайну. После чего Тушань-у-дянь, На-хэ-хэ-жунь, Вань-янь-чун-си Мяо-ин и Шан-хэн, оставив крепость Тун-гуань, выступили с войском в поход. Солдаты взяли с собой детей, жен и престарелых родственников. Оставив большую дорогу к Ло-яну, они пошли проселочной дорогой высоких юго-западных гор, через льды и снега. Их следом, в дальнем от них расстоянии, за ними отправилось несколько сотен монгольской конницы. На горах снега были чрезвычайные, почему женщины, взятые войсками, бросали малолетних детей, и дорога была наполнена воплями. Когда цзиньское войско дошло до хребта Те-лин{754}, следовавшая за оным монгольская конница тайно призвала главный корпус из Ло-яна и, сторожа хребет Те-лин, отрезала возвратный путь цзиньскому войску.[542] Цзиньское войско, зная, что они непременно должны погибнуть, решилось вступить в сражение. Но люди уже несколько дней находились без пищи и, ослабев от перехода (почти 200 ли), были не в силах выдержать боя. Притом пошел снег, и мало-помалу они стали разбегаться. Еще до сражения двух войск Вань-янь-чун-си первый из всех предался монголам. Монголы, приняв Вань-янь-чун-си, умертвили его. Равно чиновник ду-юй по имени Чжэн-ди убеждал генерала Мяо-ина покориться монголам. Когда Мяо-ин не согласился, то Чжэн-ди умертвил его и, взяв его голову, явился с покорностью к монголам. После сего войско пришло в великое расстройство. Тушань-у-дянь и На-хэ-хэ-жунь с несколькими десятками конницы бежали в ущелья гор. Монгольская конница, погнавшись за ними, всех забрала живыми и предала смерти. Генерал Шан-хэн, не зная, что все начальники войска побиты, собирал разбежавшееся войско, но в это самое время прибыл монгольский отряд и взял его в плен. Монголы требовали от Шан-хэна покорности, но Шан-хэн не повиновался. Почему монголы под стражей повели Шан-хэна с собой. Дорогой монголы убеждали его склонить к подданству жителей города Ло-яна. "Я никого не знаю из жителей города Лояна, — говорил им Шан-хэн. — Кого же я заставлю покориться вам?" Монголы, зная непреклонность Шан-хэна, хотела сорвать с него шляпу. Шан-хэн, устремив на них строгий взор, закричал: "Вы употребляете против меня насилие, но никогда не буду вашим подданным". Потом, обратясь к столице Бянь-цзин, сделал поклонение и сказал: "По неискусству полководцев погублено войско и утрачены выгода, но мое преступление равно непростительно. Мне остается заплатить отечеству смертью". За сим, извлекши меч, перерезал себе горло и умер. Монголы завоевали город Цзюй-чжэу. В сей же месяц монголы отпустили задержанного посла цзиньского — Фын-янь-дэна, который возвратился в свое государство. В третий месяц монголы, делая приступ к городу Ло-яну, стреляли в оный и разрушили северо-восточный угол городской стены. Начальник города Сахэ-нянь хотел выйти из оного Южными воротами, но не успел; почему бросился в водяной ров и помер. Монгольский государь Тай-цзун, отходя по причине жары обратно, прислал государю Ай-цзуну посла с бумагой, в которой он требовал, чтобы он (Ай-цзун) покорился. Между тем, он (Тай-цзун) оставил Субутая{755} с войском для нападения на Бянь-цзин. Посланный от Тай-цзуна, прибыв в Бянь-цзин, стоя подал присланную бумагу переводчику, переводчик передал министру, а министр, встав на колени, поднес оную государю Ай-цзуну. Император стоя принял бумагу и отдал ее чиновнику, заведующему делами. Сею бумагой Тай-цзун требовал академика Чжао-бин-вэня, чиновника янь-шен-гунь{756} по имени Кун-юань-цо и других вельмож (числом двадцать семь) вместе с семействами, равно семейства покорившихся монголам цзиньских подданных, жену и детей генерала Пуа и несколько десятков швей и делателей луков. Когда император Ай-цзун хотел послать заложником в Монгольское царство своего старшего брата Цзин-вана Шэу-чуня Окэ, возведя его в достоинство Цао-вана, Ми-го-гун-шэу-сунь явился в палату Лун-дэ-дянь. "По какому делу прибыл к нам наш дядя?" — спросил его император. Шэй-сунь отвечал: "Я пришел, услышав, что Окэ отправляют для переговоров о мире. Окэ молод и неопытен в делах. Опасно, что он не в состоянии исполнить великого дела. Да будет дозволено отправиться вместо него мне".[543] Император, успокаивая его, сказал: "Со времени перенесения двора нашего на юг, при спокойствии государства, оказали ли мы нашему дяде какие-либо милости? Когда не имели нужды, мы оставляли его в забвении. Ужели, находясь в крайности, мы пошлем его на опасность? Конечно, ты хочешь показать свою нам верность, но что тогда будут говорить о нас подданные? Итак, оставь твое намерение".[544] При сем государь и министр, смотря друг на друга, плакали. После сего Ай-цзун повелел отправиться вельможе Ли-си для сопровождения Цао-вана Окэ и вельможам Ахудаю и Ши-жуну в звании послов для заключения мира. Но прежде их отправления Субутай, услышав о сем, сказал: "Я получил повеление от императора напасть на город, другого ничего не знаю". И он тотчас стал осаждать Бянь-цзин.[545] Обнесши ров частоколом, он повелел заваливать оный соломой, и в одном мгновение на десять шагов заровнял оный. Главнокомандующий цзиньского войска генерал Боса, по причине начатия переговоров, не смел начать сражения и, сидя на стене, спокойно смотрел на приготовления неприятеля. Император Ай-цзун, услышав крик жителей города, в сопровождении семи всадников выехал из дворца воротами Дуань-мэнь к месту Чжэу-цяо. В сие время от выпавшего дождя по улицам было грязно. Но жители, внезапно увидев императора, в страхе становились на колени по сторонам дороги. Посему император, делая знак рукой, говорил, чтобы не вставали на колени из опасения замочить платье. При сем в замешательстве купцы бросали на землю жито и бобы. Старики и дети, стеснившись вокруг императора, касались по неосторожности его одежды. Прибыли министры и спутники царские и предлагали императору надеть плащ, но государь, не надевая оного, сказал: "Все воины без плащей, зачем же надену его я?".[546] По проходимым местам он ободрял солдат, обращал к ним ласковые речи, а солдаты, в восхищении от его слов, попеременно восклицали: "Да здравствует Император! Умрем в бою с врагами!" И некоторые из них плакали. В юго-западном углу города около шестидесяти человек, собравшись вместе, о чем-то разговаривали. Император, заметив сие, подошел к ним и спросил о разговоре. Солдаты, встав на колени, отвечали: "Монголы, снося землю и хворост, заваливают ров и совершили уже половину работы, а наш главнокомандующий Боса отдал приказание не пускать в них ни одной стрелы, опасаясь разрушить мирные переговоры. Какой это расчет, если рассудить здраво?" Ай-цзун, обратись к старшему из них, сказал: "Для спокойствия народа я не откажусь быть вассалом и платить дань, если бы потребовали сего. Я имею только одного сына,[547] который еще не достиг совершеннолетия, но и его теперь посылаю заложником. Имейте терпение. Если по отшествии Цао-вана неприятельские войска не отступят, умереть на сражении еще не будет поздно". Другие, встав на колена и обливаясь слезами, говорили императору, что дела дошли до крайности, и что премудрый государь не должен надеяться на мир. Император отдал приказ, чтобы войска, стоявшие на стене, начали стрельбу из луков. Тысячник, находившийся при вратах Си-шуй-мынь по имени Лю-шэу остановил коня императорского и сказал государю: "Премудрый государь! Не верь коварным вельможам. По искоренении злонамеренных, монголы сами отступят".[548] Сопровождавшие Императора хотели бить Лю-шэу палками, но государь, удерживая их, сказал: "Он пьян, не делайте ему вопросов". При проезде воротами Нань-сюнь-мынь император, встретив раненых, сам перевязывал им раны и из своих рук поил вином. Кроме всего, он награждал заслуженных воинов золотом и серебром из дворцовых кладовых. В этот же день Цао-ван Окэ отправился в монгольский стан. Но монголы, не отступая от города, с большим усилием стали производить нападения на оный; заставляли пленных китайцев, даже женщин, стариков и детей, носить на себе хворост и солому и засыпали ров. Со стены осыпали их стрелами, и в одно мгновение ров был завален (трупами). После сего монголы против каждого угла городской стены поставили более ста пушек и посменно днем и ночью производили пальбу из оных{757}. Ядра беспрестанно падали в город, были разбиты все отбойные машины, но городская стена, выложенная из глины хулаогуаньской{758} при чжоуском государе Чай-ши-цзуне{759}, была тверда и плотна, подобно железу: от ударов ядер на ней образовались только впадины, повреждения не было. Итак, монголы за городским рвом сложили стену и на оной построили амбразуры и башни. Сия стена в окружности занимала 150 ли; проведенный вокруг оной ров в глубину и в ширину имел до двух сажен.[549] Засим на земляном валу построили казармы в расстоянии на 40 шагов одну от другой, и в каждой из оных поместили по сто человек стражи. Цзиньский генерал Хэси охранял северо-западный угол города. При сильном напоре на сей угол монгольского войска, Хэси от страха изменился в лице и не мог отдавать приказаний. Но его солдаты, помня слова государя, говоримые им неоднократно в утешение, дрались насмерть. Монголы из воловьих кож сделали будочки и, в сих будочках подойдя к стене, раскапывали основание оной. Тогда цзиньцы начинили порохом железные горшки, кои были спущены на цепях и, по достижении подкопа, издавали огонь, истребляющий кожу и человека. Еще пускали летучие огненные копья, кои, по вспышке в них пороха, жгли за десять шагов от себя, почему не осмеливался никто подходить к ним. Монголы, из страха к сим двум вещам, прекратили осаду. В беспрерывных сражениях при их осаде города, продолжавшихся 16 суток, пало с обеих сторон убитыми до миллиона людей. Монгольский главнокомандующий Субутай видел невозможность овладеть городом и прислал посла, который говорил государю Ай-цзуну: "Между двумя государствами открыты мирные переговоры. Должно ли в то же время производить войну?" Император Ай-цзун согласился на предложение и послал вельможу Ян-цзюй-женя угостить обедом монголов и поднести подарки, состоявшие из дорогих металлов и других вещей. После сего монголы отступили от города. Генерал Хэси, по случаю отступления монгольского войска, хотел поднести императору поздравительный доклад. Другие министры не были согласны с ним. Но Хэси, приписывая себе успех в защите столицы, сильно настаивал на сем и, призвав Юань-хао-вэня, сказал: "Уже три дня, как отступил неприятель. Почему доселе не представляете поздравительного доклада?" Он приказал ему немедленно позвать академика (хань-линь-юань) и написать поздравительный доклад. Юань-хао-вэнь объявил его слова министрам. Тогда Сэлэ сказал Хэси: "В древности клятва под городским стенами считалась за стыд. Тем паче, следует ли поздравлять с отступлением неприятеля?" Хэси, рассердившись, отвечал ему: "Престол спасен, государь свободен от опасности. Ужели и сие для вас не составляет радости?" На следующий день, когда явился в Сенат Чжан-тянь-жень, Юань-хао-вэнь пересказал ему сей разговор. "Бестыдный человек!" — сказал Чжан-тянь-жень. После сего он обратился к министрам и сказал: "Государь весьма стыдился того, что неприятель подступил под столицу. Между тем слышно, что чиновники хотят приносить поздравления. Ужели это возможно?" Несмотря на Сие, министры поручили академику Чжао-бин-вэню написать поздравительный доклад, но Чжао-бин-вэнь на сие сказал им: "В Чунь-циу говорится, что Чэн-гун (из княжества Лу) три дня плакал, когда сгорел вновь построенный храм его отца Сюань-гуна{760}. Ныне неприятель разрывает кладбища наших государей,[550] и мы, сообразно обряду, должны утешать, а не поздравлять государя". После сего министры оставили свое намерение. Император Ай-цзун лета своего правления переименовал в Тянь-син. Император повелел наградить по заслугам тех, кто взял обратно какой-либо город, угостил и одарил воинов,[551] отрешил от должностей престарелых и слабых чиновников, отпустил девиц из дворца, в докладных запретил называть себя премудрым и, наконец, слова "премудрый указ" заменил словом "предписание". В пятый месяц в столице Бянь-цзин открылась зараза, от коей в продолжение пятидесяти дней померло более 900 тысяч человек. В седьмой месяц вельможа Шэнь-фу убил в подворье монгольского посланника Тан-цина и других, всего до тридцати человек. Император Ай-цзун оставил его не наказанным, от сего мирные переговоры пресечены. Когда генералы Вань-янь-сы-ле, У-сянь и Вань-янь Хусеху, соединив войска, шли чрез Жу-чжэу на помощь к Бянь-цзин, император Ай-цзун, получив о сем известие, приказал генералу Хэси отправиться к ним для подкрепления. Вань-янь-сы-ле и его товарищи при Цзинь-шуй встретились с монголами, и цзиньское войско разбежалось. После сего У-сянь отступил к горе Лю-шань, а Вань-янь-сы-ле бежал к столице. По получении о сем известия, Хэси, бросив корпус, также возвратился в столицу.[552] Ай-цзун за сие разжаловал Хэси в простолюдины, конфисковал его имение и отдал оное войску.

Го-ань-юн, бывший сначала сообщником бунтовщиков "красной одежды" Ян-ань-ерра и Ли-цюань, покорившись монголам, был сделан главнокомандующим в Шань-дуне. Го-ань-юн, собрав всех шаньдунских генералов и начальников отдельных отрядов в Сюй-чжэ, Су-чжэу и Пи-чжэу, поклялся с ними над кровью убитой лошади покориться государству Цзинь. По совершении клятвы, когда все генералы разошлись, Го-ань-юн, не имея пристанища, убедил Чжун-сэн-ну довести до сведения государя о его желании покориться.

Чжун-сэн-ну прислал государю доклад следующего содержания: То-ань-юн с несколькими городами хочет покориться Вашему Величеству",[553] каковой поступок делает его заслуги весьма великими. Кроме сего, он имеет весьма сильное войско и можно сказать, что он с большими способностями. Если Ваше Величество, положившись на него, действительно благоволите употребить его в службу, то без доставления ему первых чинов и полной власти нельзя утвердить в нем преданности к отечеству". Но еще до получения ответа на сей доклад, Го-ань-юн оделся по-цзиньски. Монгольский генерал Мяо-чжэнь, рассердившись на Го-ань-юна, за его измену предал смерти весь его дом и сам удалился в И-ду-фу. Го-ань-юн, отобрав лучшие войска, пустился за ним в погоню, но не мог догнать.[554]{761} Вскоре после сего император Ай-цзун отправил Ше-ши-ина и Гао-тянь-ю с указом в Сяпи{762}, а Го-ань-юна сделал главнокомандующим в Шань-дуне. Возведя его в достоинство Янь-вана с титулом: Ин-ле-кань-нань-бао-цзе-чжун-чэнь,[555] причислил его к царской фамилии Вань-янь и его прозвание переменил на Юн-ань. Он подарил ему одну позолоченную печать, печать золотую с ручкой, изображающей верблюда, половинную печать золотого тигра, в подтверждение его права на владение землей, и сделал наследственным в его роде достоинство тысячника. Го-ань-юн, услышав о прибытии послов, отправился навстречу и, при свидании, раскланялся с ними как с равными. Го-ань-юн осмотрел все вещи, присланные в награду от императора, и с веселым видом предложил послам, что он хочет принять оные без церемоний, какие обязан выполнить вассал перед государем. Но Инь-ши-ин отвечал, что царские подарки принимать без церемоний неприлично. Итак, Го-ань-юн приготовил пир и по приличию принял вещи, стоя на коленях. В сие время область Шань-дун взята была монголами, и жители оной около восьми месяцев не имели никаких известий о государе, почему чиновники и народ, увидев посланников, делали поклонение и плакали. Тогда некто Чжан-сянь, не важный по чину, но сведущий в законах, сказал Гао-тянь-ю:[556] "Жители востока уже несколько месяцев не получали никаких манифестов от государя. Теперь, увидев послов царских, весь народ пришел в движение. Если не утешить его императорским указом, то, чтобы не лишиться его приверженности, каково будет, если я разглашу в народе утешительный указ царский?" Но Гао-тянь-ю, как человек ученый, держась справедливости, не смел последовать словам Чжан-сяна и в утешение собравшемуся народу объявил только слова министров. После сего народ снова предался горькому плачу. "Государь не признает нас своим народом, — говорили жители, — и не думает защищать!" И на следующий день все ушли в Сюй-чжэу. Гао-ань-юн вместе с послами императорскими отправил к Ай-цзуну с благодарностью Чан-цзиня. Тогда император Ай-цзун снова отправил к нему Инь-ши-ина и Гао-тянь-ю, коим поручил доставить ему следующие вещи: патент на преемственное достоинство, печать удельного князя, владеющего землями, полное одеяние с вышивкой драконов, пояс из яшмы с вырезкой рыб и два лука.[557] Кроме того, прислал грамоты на почтительные названия его отцу, матери и его жене; указ на достоинство Цзюань-вана и другой указ на преемственное достоинство. Десять больших медалей за верность и десять яшмовых поясов повелел отдать Го-ань-юну с тем, чтобы он раздал давшим с ним вместе клятву и оказавшимся достойными наград. По прибытии послов в Сяпи, Го-ань-юн встретил их, а представленные ими вещи принял по установленным обрядам. В двенадцатый месяц император Ай-цзун на общем совете со всеми вельможами в палате Да-цин-дянь предложил оставить столицу Бянь-цзин и удалиться в Гуай-чжэу. Посему генералам Саибу, Баксань{763}, Энь-чу, Ли-си и Тукшань-бэгя повелел с войсками следовать за собой, а генералам Вань-янь-ну-шэнь, Санябу, Чжукаю, Боеху, Чжугя-иочжу, Цуй-ли и Фучжу-майну поручил охранение столицы. Ай-цзун, отворив казначейство, раздал в награду офицерам и солдатам деньги и другие вещи. Войско выступило, и император, оставляя Бянь-цзин, в слезах расставался с императрицами: матерью и супругой, со всеми княгинями. По прибытии императора в летний дворец царевны (название дворца), вдовствующая императрица послала своих придворных угостить войско. Выехав за ворота Кай-ян-мэнь, государь повелел возвратиться сопровождавшим его чиновникам. Засим, обратясь к оставшимся в столице войскам, он сказал: "Здесь остается жертвенник Шэ-цзи и храм моих предков. Храбрые воины! Не думайте, что для вас нет заслуг, потому что вы не в числе сопровождающих меня войск. Если успеете защитить город, тогда в наградах за ваши заслуги вы не будете унижены перед войсками, сражавшимися в поле". Слышавшие сии слова проливали слезы. Засим государь выехал из города.

Тянь-син второе лето. Первого месяца в первый день император переехал Хуан-хэ. Задние войска при сильном северном ветре не могли переправиться через оную. Преследовавшие их монголы напали на них на южном берегу реки. Генерал Хэ-дуси пал в бою, а Вань-янь-у-лунь-чу покорился монголам. Государь Ай-цзун в слезах совершил сам жертвенный обряд над умершими воинами и всем им дал по смерти чины.

В жертву теням умерших он умертвил двух меньших братьев У-лунь-чу, покорившегося монголам. После сего, соединив войска и собравши хлеб, он объявил здесь, что намерен обратно взять город Вэй-чжэу, отданный монголам, и повелел выступить арьергардом главнокомандующему Гао-сянь и генералу Нянь-го-хо-чжу с отрядом из тысячи человек и с десятитысячным корпусом{764}. Государь с главной армией остановился у холма Оу-ма-ган. Вслед за ним прибыли с корпусами Баксань и Цзя-у-ди-бу и напали на Вэй-чжэу, но не могли взять оного. Услышав, что монгольские войска из Хэ-нань перешли реку и подошли к юго-западному углу города Вэй-жэу, император пошел с войском обратно. На возвратном пути при монастыре Бо-гун-мяо цзиньское войско, встретив монголов, вступило с ними в сражение и было разбито.

Банань, бросив лагерь, бежал к востоку. Генералы Лю-и и Чжан-кай равно, по разбитии войск, обратились в бегство, но были схвачены и преданы смерти от жителей тех мест. Вань-цюань покорился монголам.

Засим император Ай-цзун, продолжая обратный путь, прибыл в селение Вэй-лоу-цунь. Здесь, по совету Баксаня, он оставил войска и вместе с помощником главнокомандующего Холихо, в сопровождении шести или семи человек, ночью переехав Хуан-хэ, ушел в Гуй-дэ-фу. На следующий день в войске узнали об уходе императора, и все рассеялись. Император за городом был встречен начальником города Пуча-ши-да и Вань-янь-хуту, в сопровождении коих он въехал в город. Государь обнародовал прощение всем заключенным в городской темнице, а народу и солдатам дал по одной офицерской степени. После того император отправил Та-ши-бу и Тушань-сы-си в Бянь-цзин за императрицами. В сие время находившийся в столице главнокомандующий Цуй-ли начал бунт вместе с Хань-до, Ио-ань-го и другими. Он убил Вань-янь-шеня и Вань-янь-абу, вошел с войском во дворец вдовствующей императрицы и принудил ее объявить Цун-цио, сына Вэй-шао-вана, правителем государства, назвав его Лян-ваном. Цуй-ли сам себя назвал канцлером, главнокомандующим, старшим министром и президентом Сената. Цуй-ли отправился в монгольский лагерь с бумагой о покорности, после чего монгольский генерал Субутай со своим войском начал подступать к городу. Вдовствующая императрица и императрица — супруга императора, при этом перевороте не успели отправиться в путь. Прибывшие за ними Дашибу и Тушань-сы-си, выехав из Бянь-цзина (первый со своим отцом, а последний — с женой), возвратились в Гуй-дэ-фу. Император сильно разгневался на них и обоих казнил. Охранявший город Цай-чжэу главнокомандующий Угулунь-гао представил в Гуй-дэ-фу двести мешков хлеба и убеждал императора Ай-цзуна переехать в Цай-чжэу.

Государь, приняв его представления, послал генерала Пусянь объявить жителям Цай-чжэу о намерении государя переселиться в сей город. В то же время в Гуй-дэ-фу губернатор Нюй-лу-хуань, беспокоясь о том, что при многочисленности войска не достанет для оного припасов, просил государя: войска, прибывшие после поражения из Хэ-бэй, отправить для продовольствия в Су-чжэу, Чэнь-чжэу и Суй-чжэу и выслать за город войско, составляющее императорскую стражу. Ай-цзун, будучи в необходимости, согласился на его слова. Засим, призвав Гуань-ну, император говорил ему: "Нюй-лу-хуань рассеял всю мою стражу. Ты должен соблюдать осторожность". В сие время в Гуй-дэ-фу оставалось только четыреста пятьдесят солдат Гуань-ну и отряд Ма-юна, состоявший из семисот человек. Ма-юн сначала был чиновником ду-юй. Но когда государь прибыл в Гуй-дэ-фу, то Ма-юна сделал главнокомандующим. Сверх сего, беспрестанно призывал его (Ма-юна) для советов о делах, между тем, Гуань-ну не был допускаем. Посему Гуань-ну вознамерился опутать Ма-юна. Ли-си-чжэн-тянь-ган и Ли-да-цзе узнали противные замыслы Гуань-ну и донесли императору Ай-цзуну о его намерении к восстанию. Император внутренне беспокоился о сем и поручил Алихо и Си-сяню тайно замечать поступки Гуань-ну. Но в разговорах о Гуань-ну с другими вельможами он говорил: "Я возвысил Гуань-ну из низкого состояния и сделал главнокомандующим. На что ж негодуя, восстает он против нас? Будьте спокойны". Алихо и Си-сянь знали, что государь не в силах управлять Гуань-ну, и потому наипаче открыли ему намерения императора. Император, опасаясь, чтобы от взаимной вражды Гуань-ну и Ма-юна не произошло всеобщего смятения, приказал министрам сделать пир и на оном примирить их. После сего Ма-юн распустил свой резерв, и Гуань-ну, пользуясь сим случаем, напал со своими солдатами на Ма-юна и убил его. Он велел пятидесяти человекам охранять императорский дворец, а всех чиновников, находящихся при императоре, запер во дворце и равно повелел солдатам стеречь их. Засим Гуань-ну с войском отправился в дом губернатора Нюй-лу-хуань. "С прибытия императора в сей город, — говорил он Нюй-лу-хуаню, — ты не доставляешь в достаточном количестве съестных припасов и не даешь хороших приправ для кушаний. Чем намерен теперь оправдаться в твоем преступлении?" Невольно посадив Нюй-лу-хуаня на лошадь, он приказал солдатам обыскать его дом, в котором нашли 20 горшков с различными приправами для кушаний, кроме того, были вынесены из оного все дорогие металлы и вещи. По окончании обыска Нюй-лу-хуань был убит. Гуань-ну еще приказал Маши одеться в латы и с оружием в руках идти за Бану-шэнем, находившемся при государе. Император, увидев Маши, бросил на землю свой меч и сказал: "Объяви от меня главнокомандующему, что Бану-шэн один находится у меня на службе. Пока пусть оставят его мне". Маши не дерзнул употребить насилие и в страхе ушел обратно. Гуань-ну убил более трехсот человек из придворных вельмож и три тысячи человек военных чиновников, солдат и простого народа. Вечером в тот же день Гуань-ну с войском явился к государю и донес, что он умертвил Нюй-лу-хуаня и других вельмож за их восстание. Император, находясь в крайности, простил Гуань-ну и, сделав его чиновником шуми-фуши, определил в должность цань-чжи чжэн-ши. Гуань-ну поместил государя Ай-цзуна в палате Чжао-би-тан, и никто не смел являться к нему. Император, ежедневно оплакивая свою участь, говорил: "Издревле уничтожались государства и погибали цари, но я жалею о том, что не умел употреблять людей и по сей причине сего раба допустил заключить себя". В четвертый месяц Цуй-ли обеих императриц, Лян-вана Цун-цио, Цзин-вана Шэу-чуня и царских родственников обоего пола, всего более 500 человек, представил в Цин-чжэу{765}. Монголы Лян-вана Цун-цио и Цзин-вана Шэу-чуня умертвили, а двух императриц повезли на север. В шестой месяц император Ай-цзун с Сунгуем и другими условился умертвить Гуань-ну и приказал Чао-хэ позвать его на совет. Между тем, Вань-чу скрылся за дверьми. Как скоро Гуань-ну явился, император громким голосом известил о его прибытии. Тогда Вань-чу, выскочив из засады, ударом копья повалил Гуань-ну на пол, и император сам отсек Гуань-ну голову. Засим государь вышел за ворота Шу-ан-мынь и, объявив прощение войску Гуань-ну, утишил смятение. Император, решившись переехать в Цай-чжэу, издал указ, коим повелевал войскам из Цай-чжэу, Си-чжэу, Чэнь-чжэу и Инь-чжэу идти к нему навстречу. Го-ань-юн, услышав, что государь переселяется в Цай-чжэу, прислал доклад, который скрыт был в воске. В сем докладе (он) представлял 6 причин, по коим не следовало переселяться в Цай-чжэу. Они изложены были почти в следующих словах: "Во-первых, Гуй-дэ-фу окружен водой, и неприятелю трудно сделать нападение на оный, а Цай-чжэу не имеет подобной преграды. Во-вторых, если бы во время пребывания в Гуй-дэ-фу кончились съестные припасы, то можно еще питаться рыбой и водяными каштанами (лин-цзяо){766}.[558] Напротив, если будет осаждать Цай-чжэу, тогда съестные припасы оного будут истреблены в несколько дней. В-третьих, неприятельская армия оставила Гуй-дэ-фу не потому, чтобы боялись наших войск, но с намерением дать нам свободный выход из сего места с тем, чтобы после преследовать нас с тыла. Она оставляет места трудные потому, что изыскивает легчайшего. В-четвертых, Цай-чжэу находится вблизи сунских границ.[559] Если, сверх чаяния, сунцы будут доставлять неприятельскому войску провиант, тогда несчастья невозможно будет избегнуть. В-пятых, если бы Гуй-дэ-фу защитить было невозможно, то по течению воды можно еще бежать на восток, но когда будем не в состоянии защищать Цай-чжэу, то куда уклонимся? В-шестых, в настоящее время при жарах от беспрестанных дождей дорога сделалась грязной. Но Ваше Величество тяжелы телом, почему верховая езда для Вас неудобна. Что же должно последовать в случае неожиданной встречи с неприятелем? Вассал не дерзает говорить о сем. Итак, государь, если вы твердо решились переселиться из Гуй-дэ-фу, то лучше переселиться на время в Шань-дун. Шаньдунская область богата и многолюдна и в государстве считается первой областью. По моему мнению, сие место на востоке смежно с рекой И{767} и морем, на западе прилегает к Сюй-чжэу и Ся-пи, с юга ограждена Чу-чжэу и на севере его окружают воды Цзы и Цзин-чжэу{768}. Когда бы Ваше Величество поселились здесь, то, опираясь на величие и мудрость Вашего Величества, я мог бы посредством переписки склонить на свою сторону области на северной стороне реки. Государь! Размыслите о сем внимательно". Император сие представление отдал на рассмотрение министрам. Министры отвечали, что Го-ань-юн не намерен помогать, и сии советы, без сомнения, внушены чиновником цань-и по имени Чжан-цзе. Притом уже решено ехать в Цай-чжэу, почему не следует оставлять решения. И государь не принял представления Гао-ань-юна. Главнокомандующий города Ло-яна Улннь-да-хуту, бросив город, бежал в Цай-чжэу. Ло-ян был взят монголами. В шестой месяц император, отъезжая в Цай-чжэу, поручил охранение Гуй-дэ-фу главнокомандующему Ван-би. Прибыв в Цай-чжэу, объявил прощение всем преступникам, исключая тех, кои достойны смертной казни; чиновников и народ награждал чинами, повышая через две ступени и, дозволив свободный пропуск сквозь городские ворота, повелел производить торговлю. Таким образом, состояние жителей Цай-чжэу улучшилось. В девятый месяц монголы, призвав войска сунские, завоевали город Тин-чжэу; причем умер на сражении генерал Хэ-хань. Государь Ай-цзун, отправляя Ахудая в царство Сунское просить съестных припасов, говорил ему: "Сунцы совершенно забыли наши благодеяния. С самого вступления моего на престол я отдал повеление пограничным генералам не чинить набегов на царство Сунское. Пограничным правителям, представлявшим о начатии войны против царства Сунского, я постоянно делал строгие выговоры, а если в прежнее время был взят какой-либо сунский город, я немедленно его отдавал обратно. В недавнее время покорились нам жители Хуай-инь-сянь. Сунцы за выкуп города во множестве предлагали золота и дорогих вещей, но чтобы не показаться корыстолюбивым, приняв их вещи, я возвратил им сей город, не воспользовавшись нисколько собственностью оного. Кроме того, возвращая до нескольких тысяч пленных, взятых нами в сражении с сунцами при Цин-кэу, мы доставили им продовольствие.[560] Теперь, при ослаблении нашего государства, сунцы завладели нашим Шэу-чжэу, склонили на свою сторону Дэн-чжэу и напали на Тан-чжэу. Расчеты сунцев весьма неглубоки. Монголы, истребив сорок княжеств, дошли до царства Ся. Уничтожив Ся, они пришли в наше государство. Если положат конец нашему царству, то непременно достигнут и царства Сунского. Естественно, что когда нет губ, тогда мерзнут зубы. Ныне, если Сунское царство соединится с нами, то, действуя в нашу пользу, может сделать собственные выгоды. Вельможа! Уверь в сем двор сунский". По прибытии Ахудая в Сунское царство, двор сунский не принял его предложений. Ахудай возвратился. Девятого месяца в девятый день император Ай-цзун делал поклонение Небу в палате цзедуши. По совершении оного, император обратился со следующей речью к сопровождавшим его чиновникам: "Государство от начала своего восстановления питало нас в продолжение более ста лет. Некоторые из вас остаются преемниками заслуг своих предков, другие возвысились собственными заслугами. Долгое время находились вы покрыты броней и с оружием в руках. Теперь при наступлении бедствий вы сетуете вместе со мной и заслуживаете название верноподданных. В настоящее время получено известие, что монгольские войска приблизились. Господа! Для вас наступает время упрочить собственные заслуги и воздать долг отечеству. Умрет ли кто, подвизаясь за отечество, — его душа не утратит верности и сыновнего почтения. Прежде, при восстановлении ваших заслуг, вы беспокоились о том, что государь не будет о них знать. Теперь я сам буду смотреть на ваше сражение с врагом. Господа! Употребите ваше старание". Засим император угощал всех вином. Еще не успели кончить пира, из-за города прискакал объездной отряд и доносил, что несколько сот человек из неприятельской армии подъехали к самому городу. По получении этого известия, генералы и офицеры с нетерпением желали вступить в бой и просили императора дать сражение. Государь, уступая их просьбам, в этот же день отделил войско для защиты четырех сторон городской стены. Главнокомандующему Чжан Лэуши поведено охранять восточную сторону, а царский родственник Чэн-линь дан ему в помощники. Угулунь-бао назначен для защиты южной стороны, а Юань-чжи определен в помощники. Улинь-да Хэшану поручено охранять западную сторону, а Цой-бао-ерр назначен ему в помощники. Северная сторона крепости поручена защите Ван-шань-ерра, а Бо-шэу был к нему прикомандирован.[561] По окончании распоряжений к защите города, цзиньское войско выступило за город. Вступив в сражение с монголами, оно обратило их в бегство. На другой день после сражения монгольский генерал Тацир{769} с несколькими сотнями конницы вторично подошел к городу и расположился на восточной стороне оного. Император Ай-цзун выслал против него войско, и Тацир был разбит снова. После сего монголы, по невозможности начать приступ к городу, сделали окопы вокруг оного и осадили город. В девятый месяц в городе оказался недостаток съестных припасов, и жители, изнемогая от голода, стали есть себе подобных. Посему министры, по повелению императора, престарелых, детей и больных выслали из города. Им дали суда, повелевая в городском канале отыскивать водяные каштаны для своего пропитания. Во внутреннем городе император делал смотр чиновникам в стрельбе из луков. Тем, кои попадали в цель, давал в награду сарачинское пшено. Равным образом приказал отпускать пшено в дома убитых и раненных на войне. В одиннадцатый месяц сунский государь Ли-цзун{770} по договору, заключенному с монгольским двором, повелел генералам Цзянь-хаю и Мын-гуну присоединиться к монгольской армии и доставить оной триста тысяч мешков сарачинского пшена. Тацир чрезвычайно был рад сему и Мын-гуна назвал своим братом. Монголы, по прибытии к, ним вспомогательного сунского войска, с большой деятельностью начали готовить осадные орудия. Звук от рубки дерев был слышен в городе, отчего страх в жителях более и более увеличивался, и все тайно советовались между собой о покорности монголам. Хушаху, напоминая о милостях государя и об обязанностях, ежедневно утешал народ, приведенный в робость. Занимаясь приготовлением к обороне, он в продолжении сего времени ни разу не входил в свой дом. Войско и народ вполне видели его верность, и все, воодушевляясь соревнованием, твердо решились противоборствовать.

В двенадцатый месяц монголы и сунцы соединенными силами начали делать приступ к городу. Городское правительство потребовало всех жителей к защищению города. Кроме сего, смелым и сильным женщинам поведено было одеться в мужское платье и носить на стену дерева и камни. Император Ай-цзун сам выходил и ободрял всех. По выступлении цзиньского войска восточными воротами на сражение, Мын-гун преградил им обратный путь и, вступив с ними в сражение, восемьдесят человек взял пленными. Покорившиеся из них объявили, что в городе большой недостаток в хлебе. Мын-гун, узнав о сем, известил Танцира, что осажденные пришли в совершенное бессилие и что должно остерегаться, чтобы не дать неприятелю уйти. После сего южная и северная армии{771}, прекратив военные действия, держали город в осаде. В сие время главнокомандующий города Сюй-чжэу покорился монголам, а министр Вань-янь Саибу пал в сражении. Монгольские и сунские войска снова начали приступ к Цай-чжэу. Тацир приказал Чжан-чжэу с тремя тысячами регулярного войска подойти к городу. Цзйньские солдаты двух человек из них утащили на городскую стену. Сам Чжан-чжэу, будучи пристрелен несколькими стрелами, упал на землю. Мын-гун послал свой передовой корпус для его освобождения, и Чжан-чжэу от городских стен был унесен под мышкой. На рассвете в следующий день Мын-гун, отчаянно сражаясь, пробился со своим корпусом к башне Чай-тань, приставил лестницы и приказал брать оную. Солдаты сунские попеременно всходили по лестницам вверх, и башня была взята. На сей башне захвачено пленными 537 человек цзиньских офицеров и солдат. Мын-гун говорил после сего своим генералам: "Неприятель полагал твердой для себя защитой сию башню и находящиеся при ней озеро. Если прорвать его (озеро), тогда в короткое время вода может иссякнуть". Немедленно прорвали плотину, и вода действительно утекла в реку Жу-хэ{772}. По осушении озера, Мын-гун приказал завалить оное хворостом. Монголы равным образом прорвали Лян-цзян, после чего войска двух союзников перешли через иссякнувшие воды и овладели внешней стеной города Цай-чжэу. Чжун-лэуши, выбрав пятьсот отважных воинов, в ночи вышел из города Западными воротами. Они все несли по снопу соломы, облитой салом, и подходили к лагерю неприятеля в намерении поджечь их осадные орудия и сами укрепления. Но монголы узнали о сем заранее и поставили в засаде более ста человек с тугими самострелами. При появлении огня монголы начали стрелять, и цзиньские солдаты обратились в бегство. При сем весьма многие из них были ранены; сам Лэуши едва мог устоять. Обе армии, соединившись между собой, напали на западную часть города и овладели оным. Прежде всего Хушаху приказал внутри города насыпать земляной вал и обвести оный рвом, почему, хотя западная сторона крепости и была разрушена, неприятельские войска еще не могли войти в самый город, только по стене городской поставили частокол для своего прикрытия. Хушаху, отобрав лучшие войска с прочих трех сторон крепости и удерживая неприятеля, сражался с ними денно и нощно. Ай-цзун говорил снова приближенным: "Десять лет я был князем, десять лет — наследником престола и десять лет — государем. Думаю, что больших ошибок и пороков я не имел, почему смерть для меня не страшна. О том только сожалею, что при мне рушится престол, передаваемый предками в продолжении ста лет, и я погублю царство, подобно жестоким и развращенным государям древности. О сем только сокрушаюсь". Засим император, продолжая речь, сказал: "Издревле погибали царства, и государи, терявшие оные, по большей части, были захватываемы и заключены в оковы неприятелем или выдаваемы пленниками от подданных, другие принимали позор перед престолом[562] или были скрываемы в пустынях. Но до сего я никак не доведу себя. Господа! Вы можете увидеть сие. Я твердо решился в своем намерении принять смерть". Ван-ай-ши пал в сражении, а генерал Ван-жуй, убив главнокомандующего Цзя-гу-дан-гэ, с тридцатью человеками покорился монголам. Император, переодевшись в простое платье, с отрядом солдат ночью выехал за Восточные ворота в намерении убежать. Но дойдя до палисада, он встретил неприятельский отряд и, сразившись с ним, возвратился. На следующий день император убил двести лошадей и сделал пир для офицеров и солдат.

Третье лето Тянь-син. В первый месяц в одну ночь Ай-цзун, собрав всех чиновников, хотел сдать престол свой главнокомандующему Вань-янь-чэн-линю{773}. Чэн-линь долго отказывался от сего. Но император, подавая ему указ, сказал: "Вельможа! По самой крайности отдаю тебе престол. При тучности и тяжести моего тела я не способен к верховой езде, а ты с малолетства был легок телом и обладал способностями полководца. Если, сверх ожидания, успеешь освободиться, тогда не пресечется род наш. Вот мое намерение". После чего Вань-янь-чэн-линь встал и принял императорскую печать. На другой день он воссел на престол и принимал поздравления от чиновников. В это самое время корпус Мын-гун находился у Южных ворот. Он приказал поставить лестницы и всходить на стены. Прежде всех взошел Маи, после него Чжао-жун. Когда вслед за ними наперерыв стали всходить солдаты, цзиньское войско оказало сильное сопротивление. Сам государь Чэн-линь шел с отрядом войска для отражения неприятеля, но уже на зубцах южной стены стояли знамена сунские. Почти в то же время ударили в литавры, и неприятели с криком напали на город с четырех сторон. Войска, охранявшие Южные ворота, предались бегству, и союзные войска вошли сами воротами в город. Хушаху, увидев неприятеля, вошедшего в город, с тысячей храбрейших воинов преградил ему путь на улице, но уже был не в состоянии отразить его. Император Ай-цзун, узнав о вступлении неприятеля, собрал все свои вещи и, обложив оные соломой, сказал своим приближенным, чтобы тело его, по смерти, сожгли вместе с сими вещами. Засим он повесился в кабинете Юй-лань-сюань. На престоле сидел десять лет. Хушаху, услышав о смерти императора, сказал своим подчиненным: "Государь скончался, для чего же мы сражаемся? Я не мог умереть от рук мятущихся воинов, буду искать смерти в Жуй-шуй, чтобы последовать за моим государем". Хушаху, кончив сии слова, бросился в реку Жуй-шуй и утонул. "Министр умел умереть, — говорили все генералы и офицеры, — ужели ж не можем умереть мы?" Засим Чжун-лоуши, Улинь-да-хуту, Юань-чжи, Юй-шань-ерр и более пятисот офицеров приняли смерть в реке. Император, по вступлении неприятеля в город, отступил со своим отрядом для охранения кремля. Но узнав о смерти государя Ай-цзуна, он отправился внутрь дворца со всеми вельможами для оплакивания его. Он говорил следовавшим за ним: "Покойный государь десять лет был на престоле. Своей заботливостью, бережливостью и милостями к подданным он старался поддержать престол предков. Но он не достиг своего желания, и потому достоин нашего сожаления. Не следует ли по смерти назвать его Ай (жалкий)?" Все признали сие имя приличным. Во время совершения возлияния над умершим, неприятель вошел во внутренний город. Чэн-линь погиб в сражении между мятущимися войсками. Генералы и придворные чины, предав огню тело императора, все удалились. Один Цзян-шань остался при сгоревшем трупе и был задержан неприятелем. "Кто ты?" — спросили его схватившие. "Я чиновник фын-юй, — ответил он, — мое имя Цзян-шань". Неприятели продолжили: "Все твои товарищи разбежались. Почему же ты остался?" Цзян-шань отвечал: "Здесь умер мой государь. Ожидаю, когда огонь погаснет и охладится пепел, чтобы собрать кости и предать земле". "Ты помешался, — со смехом сказали ему солдаты, — ты не в силах защищать своей жизни, можешь ли похоронить кости твоего государя?" Цзян-шань отвечал: "Всякий человек служит своему государю. Мой государь управлял империей около десяти лет. Он не успел совершить великих дел, но умер за престолом. Могу ли оставить труп его, как простого воина, брошенным в пустой степи? Я знал, что не избавлюсь от вас, но по зарытии праха моего государя умереть я не пожалею". Солдаты донесли о нем своему главнокомандующему Тациру. Тогда Тацир, называя его необыкновенным человеком, приказал дать ему свободу. Цзян-шань, обернув кости императора обгоревшими лоскутами одежды, зарыл их на берегу Жуй-шуй и, делая поклонение над его могилой, горько зарыдал. Засим бросился в реку, в намерении утонуть в оной, но солдаты монгольские успели вытащить его живым. Кончина его неизвестна. Между тем, Цзян-хай вошел во дворец и захватил Чжан-тянь-вана. Мын-гун и Тацир приказали вырыть кости императора Ай-цзуна и разделили оные между собой. Сим образом погиб Дом Цзиньский!

При подготовке династийной хроники чжурчжэньского государства Анчунь Гурунь над русским текстом Г. М. Розова была проделана следующая работа.

Транскрипция. Русская транскрипция для географических названий, собственных имен и терминов, а также чжурчжэньских слов, транскрибированных иероглифами, примененная Розовым, незначительно отличается от принятой в России сейчас. Эта транскрипция даже ближе к современной, чем транскрипция И.Я. Бичурина (Иакинфа) в его сочинениях, в том числе и в "Собрании сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена"[563]. Для удобства восприятия текста современным читателем в комментариях транскрипция выправлена по современным нормам. Так, например: Чжэу, Мэу, Гэу и т. п. исправлены на Чжоу, Моу, Гоу и т.д.; Цзу на Цю; Жень, Шень и т. п. на Жэнь, Шэнь и т.д.

Написание личных имен, географических названий и терминов. У Г. М. Розова чжурчжэньские, китайские и другие имена, названия и термины написаны через дефис, например: Фан-син-жу (надо — Фан Синь-жу), Чжу-ху-гао-ци (надо — Чжуху Гао-ци), пин-чжан-чжэн-ши (надо — пинчжан чжэнши) и т.д.

Таким образом, даже не выделены отдельные самостоятельные части имен, названий и терминов. При подготовке комментариев были внесены следующие изменения:

1. Написание китайских имен приведено в соответствие с современными правилами, китайские и чжурчжэньские географические названия написаны слитно. Чжурчжэньские имена, родо-племенные наименования, а также фамилии, образовавшиеся из этих родо-племенных наименований, пишутся слитно. Чжурчжэнские и китайские термины также пишутся слитно, при этом в сложных терминах самостоятельные составные компоненты пишутся отдельно, как самостоятельные слова.

2. Написание всех имен, названий и терминов было проверено по китайскому варианту "Цзинь ши". Все обнаруженные описки, ошибочное прочтение отдельных иероглифов и другие мелкие неточности в написании китайских имен, названий и терминов в комментариях даны по китайскому тексту. Что касается чжурчжэньских имен, названий и терминов, то составители маньчжурского варианта, по-видимому, не задумывались над подлинным их звучанием и транскрибировали их китайские транскрипции с помощью средств маньчжурского языка. Г. М. Розов воспроизвел чтение этих иероглифических сочетаний с помощью русской транскрипции. В отдельных случаях в русском переводе маньчжурского текста встречаются существенные расхождения в написании некоторых имен, названий и терминов при сравнении с китайским вариантом хроник. Эти расхождения можно рассматривать как маньчжуризированный вариант чжурчжэньских слов, другими словами, как попытку осмыслить данное слово согласно нормам маньчжурского языка; принятым во времена Розова, — своеобразные этимологизации. В этом случае в рукописи Г. М. Розова никаких изменений сделано не было, а в соответствующем комментарии в скобках приводилась китайская транскрипция данного чжурчжэньского слова (см., например, прим. 431). Необходимо отметить, что в рукописи русского перевода встречается разнобой в написании одних и тех же имен чжурчжэньских деятелей. Нам кажется, что это не вина Г. М. Розова, скорее эта неточность допущена составителями маньчжурского варианта. Так, чжурчжэньское имя, известное нам в китайской транскрипции как Экэ, пишется Око, Окэ и иногда даже Экэ (ср.: Няньмохэ — Няньмухо, Нимаха). Можно привести еще ряд примеров.

3. Некоторые представители чжурчжэньского правящего класса помимо своих национальных имен имели и китайские имена, под которыми они часто фигурируют в маньчжурском варианте. В тех случаях, когда возможно было установить чжурчжэньское имя такого деятеля, оно указывалось в комментариях в скобках после китайского имени со знаком равенства. Наименование родов и племен, из которых происходили те или иные деятели, в чжурчжэньском государстве постепенно превращались в настоящие фамилии (например: Ваньянь, Пуча, Пуса, Хэшиле и др.). Иногда в рукописи, а следовательно, и в маньчжурском варианте, указывалась фамилия и имя. В тех же случаях, когда фамилия по какой-либо причине отсутствует, она устанавливалась по китайскому тексту и помещалась в комментариях перед именем в скобках. Особое внимание обращалось на то, чтобы провести четкую границу между чжурчжэнями и представителями китайских феодалов, верой и правдой служивших завоевателям. Другими словами, мы стремились избежать превращения чжурчжэньского вельможи в китайца (и наоборот) в результате неправильного прочтения его фамилии или имени, а следовательно, неправильного их написания[564].

Даты. Составители маньчжурского варианта очень невнимательно относились к датам. В китайском тексте, начиная со второй главы, почти все события точно датированы (год, месяц, число). В тех случаях, когда не указано число, обязательно указан месяц, в который произошло то или иное событие. В маньчжурском варианте все точные даты, за небольшим исключением, выброшены. Более того, часто опускается указание даже на месяц. Так, например, перечислены события, которые произошли в четвертом месяце, а за ними сразу в девятом. Это не означает, что в тексте нет описания событий, происшедших в пятом — восьмом месяцах. Они есть, но помещены без указания месяца. Иногда имеются расхождения в датах с китайским вариантом. Так, например, сообщение о взятии г. Ичжоу мятежником Ван Гун-си относится к третьему добавочному месяцу, а не к третьему, как у Г. М. Розова. Нам неясны причины таких расхождений. Надо также обратить внимание на то, что события, описанные только в биографиях (раздел "Биографии" китайского варианта), как правило, плохо датированы (в лучшем случае сообщается только год). Естественно, материалы, перенесенные в маньчжурский вариант из биографий, также не имеют датировки.

Весь материал рукописи Г. М. Розова разбит на крупные куски по годам, с указанием даты по европейскому летоисчислению. При чтении книги необходимо помнить, что под годом, указанным по солнечному календарю, содержится описание событий, происшедших в соответствующий ему год по лунному календарю. Для удобства читателей ниже года по солнечному летоисчислению указываются даты начала и конца соответствующего ему лунного года. После дат, в которых имеется указание на день, в скобках часто приводится дата по европейскому летоисчислению.

Административные термины. В то время, когда Г. М. Розов работал над своим переводом, китайская административная терминология была совершенно не изучена. Это же можно сказать о чжурчжэньских административных терминах и о применении чжурчжэнями китайской административной системы. Перед Розовым стояла трудная задача по переводу этих терминов на русский язык, которая осложнялась тем, что только для X-XII вв. (время правления в Китае династии Сун) зарегистрировано 4 410 административных терминов[565]. Г. М. Розов вынужден был пойти по пути использования в русском тексте китайских административных терминов без перевода и без попытки объяснить их значение. Это, конечно, вынужденная мера, но другого выхода у него не было. В комментариях мы даем русские эквиваленты или поясняем содержание того или иного термина. Помимо китайских терминов, Розов часто употреблял такие русские слова: сенатор, генерал, главнокомандующий, вельможа, амбань и некоторые другие. Мы не имели возможности проверить, какие термины соответствуют им в маньчжурском тексте. Что касается китайского текста, то каждому из этих терминов соответствует несколько разных китайских вариантов, подчас очень далеких один от другого. Возьмем, например, слово генерал. В китайском тексте обычно стоит "чжаофуши" (прим. 213), "цзедуши" (прим. 41), "цзян"(="цзянцзюнь") — наиболее близкий термин к русскому понятию "генерал". Очень часто слово "генерал" добавлено в русском тексте (=маньчжурском?), а в китайском упоминается только фамилия или имя, без каких-либо чинов или титулов. Сенатор — так именуются высшие чины шаншушэна. Главнокомандующий — юаньшуай (прим. 407), ду юаньшуай, цзо (старший) или ю (младший) фу юаньшуай (см. прим. 407). Что касается терминов "вельможа" и "амбань", то они добавлены в русском (маньчжурском) тексте, и в китайском тексте эквивалентов им нет. Все эти неточности (а также и некоторые другие, не упомянутые здесь) не выправлялись, так как, возможно, они уже присутствовали в маньчжурском тексте. В случаях, когда неправильная передача административного термина на русский язык вносит некоторое искажение в смысл повествования, такой факт отмечается в комментариях (см., например, прим. 242).

Ошибки. Нами уже отмечалось, что перевод выполнен Г. М. Розовым весьма добросовестно и содержит минимальное количество ошибок. Во время работы над переводом Розов обнаружил, что маньчжурский текст отличается от китайского, поэтому им была проведена сверка его с китайским вариантом. Отдельные абзацы или фразы, в которых были обнаружены ошибки, неточности, пропуски или некоторые расхождения, переведены им также и с китайского и помещены в подстрочных примечаниях. Большинство исправлений и уточнений, сделанных Розовым, не имеют существенного значения, так как касаются стиля и характера изложения материала, и только незначительная их часть вносит исправления или дополнения в маньчжурский текст[566]. Однако не все ошибки были им обнаружены и выправлены. Основные ошибки, на которые не обратил внимания Г. М. Розов, относятся к следующим случаям:

1. Объединение в одном топониме двух самостоятельных географических названий или разделение одного топонима на два (прим. 555, 556, 638). При перечислении однородных топонимов (например, названий округов или уездов) слово округ (чжоу) или уезд (сянь) или совсем опускается, или дается только в конце перечисления. Это и ввело в заблуждение составителей маньчжурского варианта, а за ними и Г. М. Розова.

2. Превращение титулов, топонимов, этнонимов или административных терминов в собственные имена, реже наоборот (прим. 97, 104, 154, 256).

3. Неправильное прочтение иероглифов. Например, в названии округа Фучжоу (прим. 290) иероглиф "фу" везде в тексте Г. М. Розова читается "лу" (по-видимому, он делал это вслед за маньчжурским оригиналом). Ошибка вызвана тем, что в иероглифе "фу", относящемся к фонетической категории, фонетик является иероглифом "лу" — "олень". Аналогичные ошибки встречаются редко (прим. 567, 587).

4. Встречаются неправильные переводы отдельных фраз, вызванные, главным образом, ошибками, перечисленными в предыдущих трех пунктах.

Все более или менее существенные ошибки подвергались анализу в комментариях, а оригинальный текст Г. М. Розова не исправлялся.