— Нет, — объявил поэт, немного подумав. — Сказать по правде, я никогда по-настоящему не верил, что она есть у меня, да и у кого-либо ещё, если уж на то пошло, но когда я узнал, что у меня есть душа, то у меня определённо нет желания её продавать.

— О, перестань, — успокаивающе произнёс Мефистофель. — Если ты был совершенно счастлив в прошлом, даже не зная об этой… э-э… собственности, почему тебе так не хочется с ней расстаться? По хорошей цене, конечно. — Он с удовлетворением затянулся своей питтсбургской сигарой, думая, что высказал чертовски верную мысль.

Поэт упрямо покачал головой.

— Если бы душа не представляла значительной ценности, ты бы не захотел её купить. И, чтобы не менять тему, с чего ты взял, что я был счастлив в прошлом?

Его лицо приняло одухотворённое выражение, которое демон нашёл несколько более тошнотворным, чем обычно.

— Ну вот, — воскликнул Мефистофель, — ты сам это признаёшь! До сих пор твоя жизнь была менее чем удовлетворительной. Ну же, давай не будем опускаться до обычного торга; я предлагал десять лет всего, чего пожелает сердце. Сойдёмся на двадцати?

Поэт провёл изящной рукой по длинным светлым волосам и усмехнулся.

— Что именно ты подразумеваешь под «желанием сердца»?

Кончик дьявольской сигары горел красным. Будучи чертовски умным, демон заранее положил в карман запасную.

— Только то, — быстро проговорил он. — Что хочешь ты больше всего в жизни.

Глаза поэта затуманились.

— Я хочу, чтобы стихи мои произносились всеми устами, чтобы слова мои были услышаны всеми ушами…

— Вот именно, — сказал Мефистофель. — С моей помощью так и будет!

Сказать по правде, он начал сомневаться в необходимости болтания этого придурка в низах до конца вечности; место становилось довольно многолюдным, дела шли хорошо настолько, что он редко прибегал к подобным сделкам. Однако был задействован ещё один фактор, что должен был принести ему известность в лучших стигийских кругах.

Поэт ещё немного поразмыслил, затем медленно изрёк:

— Если бы я принял твою помощь, прославилась бы не моя работа, а твоя, и вообще я не особенно склонен сотрудничать с дьяволом.

Демон раздражённо затянулся сигарой.

— Чепуха, — отрезал он. — Неужели ты думаешь, что я стал бы утруждать себя написанием стихов? Единственный вид поэзии, который мне когда-либо по-настоящему нравился, — это определённый тип лимериков. — Его смуглое лицо немного просветлело. — Кстати, — продолжил он, — мой любимый начинается словами «Жил-был один парень из Кента»…

Поэт зажал уши руками.

— Пожалуйста, — деликатно пробормотал он.

— О, прекрасно, — раздражённо сказал Мефистофель, — но я заинтересован в продвижении твоей карьеры. Ты напишешь стих; а я позабочусь, чтобы он дошёл до публики, и с хорошей выгодой для тебя.

Поэт скорчил гримасу.

— Но если в моей поэзии есть зачатки величия, то зачем мне твои услуги?

Он широким, хотя и изящным жестом указал на студию на чердаке, где они беседовали.

— Я не останусь здесь надолго, если моё имя однажды…

Демон фыркнул.

— Болтовня! Если человек потенциально великий поэт, это не значит, что его стихи когда-либо будут написаны, или, даже если это так, что они будут восприняты со всем заслуженным одобрением.

— Я… я не думаю, что понимаю тебя.

Мефистофель нетерпеливо взмахнул рукой.

— Возьми ваших выдающихся поэтов романтического периода — Байрона, Шелли, Китса. У всех троих были… перерывы; никому из них никогда не приходилось беспокоиться о своих средствах к существованию. Байрон был лордом, родившимся с серебряной ложкой во рту; Шелли был баронетом; Китс происходил из довольно состоятельной семьи. — Демон глубоко затянулся сигарой — последней, — с грустью отметив, что она становится довольно короткой. Ему была ненавистна мысль о возвращении в Питтсбург за новым запасом. Что за чёртово местечко!

Он продолжил.

— Как вы думаете, сколько потенциально великих поэтов прожили свою жизнь на текстильных фабриках Манчестера, в то время как Шелли, Байрон и Китс имели досуг и богатство, чтобы тратить время на сочинение рифм? — он начал загораться. — Возьмём, к примеру, Томаса Гуда, всю свою жизнь страдавшего от бедности. Всю свою энергию он тратил на написание дешёвых рифмованных каламбуров для лондонских газет. Если бы у него был досуг и обеспеченность, как у других, вы могли бы сегодня называть его имя как яркого представителя романтизма.

— Хммм, — сказал поэт, — верно сказано, что дьявол красноречив. — Он задумался. — Это несколько удручает. Ты действительно думаешь, что смог бы сделать мои работы такими же известными, как работы Шелли или Байрона?

Демон был уверен.

— Разумеется! Я буду действовать как твой агент, доведу работы до сведения нужных людей, направлю твои усилия, позабочусь о том, чтобы они приносили финансовую отдачу. — Он театрально взмахнул рукой с потухшей сигарой. — Вся нация услышит твои стихи!

Поэт был раздавлен. Его голос зазвенел страстью:

— Я согласен!

Мефистофель просиял и мгновенно принял деловой вид.

— По удивительному совпадению, — сказал он, — контракт у меня прямо здесь, в кармане. Если вы просто распишетесь в нижнем поле, помеченном галочкой. — Он достал авторучку, прикоснулся ею к руке собеседника, и её прозрачный корпус мгновенно наполнился тёмно-красной жидкостью. Когда поэт ахнул, дьявол резко его успокоил: — Кровь, вы знаете, является частью утверждённой процедуры.

Поэт слегка поёжился.

— Ненавижу бизнес, — сказал он, беря ручку. — Он груб.

— Зато работает, — ухмыльнулся демон, сияя и удовлетворённо потирая руки.