В нашем Комсомольском Драматическом Театре играла девочка Катя с красивой, почти французской, фамилией Лурье. Хоть сейчас на афишу: Катрин Лурье. Звучит? Но, кроме красивой фамилии, ничего красивого в ней не было. Может, душа, но кто её разглядит?

Катя весила больше центнера, на короткой толстой шее, спрятавшейся за парой подбородков, сидела голова, как груша из сырого теста с пузырями. Её голубые глаза могли быть красивыми, но в них никто не смотрел. Уже в 15 лет девочка поняла, что её мечты не сбудутся. Поняла и смирилась.

Уныние и безнадёга паршивый катализатор для дружбы. На переменках она стояла где-нибудь под окном в центре пустого круга, уткнувшись в книгу. После школы, не поднимая глаз, брела домой мимо оживлённых групп одноклассников, никто не звал. Никто её не видел.

Всё изменилось в тот день, когда в 10-классе к нам перевели несколько "вэшек". Среди них — актриса нашего театра Кристина. Она тоже классической красотой не блистала, зато занималась танцами и была огненно-рыжей. Все танцевальные партии в спектаклях были её, без вариантов.

Чёрт его знает, что пришло в её продуваемую всеми ветрами голову, но после первого школьного дня Крис догнала Катю и схватила за руку. Катя остановилась, удивлённо подняла глаза от асфальта. Перед ней стояла улыбающаяся рыжая девчонка, густо усыпанная веснушками.

— Сильно торопишься? — спросила Крис.

— Да… нет. — ответила осторожно Катя.

— Тогда пошли поболтаем, расскажешь: кто, что, как…

Кристина за локоть увлекла обалдевшую Катю к ближайшей скамейке.

С тех пор они стали подругами не разлей вода. Катя вначале относилась к Кристине с опаской. Она никак не могла понять причину внимания к своей никому не интересной личности. Всё ждала подвоха. Но потом расслабилась. В её жизни появилась отдушина: человек, с которым можно просто поговорить. Ей так этого не хватало.

На Кристину смотрели странно. С удивлением: Зачем ей это нужно? Может каверзу какую-нибудь задумала, и скоро поржём? Но близко никто к ним не подходил. Если дружишь с невидимкой, сама становишься невидимкой. Крис это не парило. Ей хватало общения на танцах и в театре. А Катя привыкла

Это Тамара Николаевна, наш режиссёр. Ядерный реактор с иерихонской трубой в теле маленькой женщины на седьмом десятке. Раз влетела в дверь, шмякнула папку с бумагами об стол:

— Ставим "Сильные чувства"! Что вылупились, неучи, не читали? Распределяю роли. Мельник, глазки мне не строй. В пролёте, как фанера над Парижем!

— Ну Там-мара Николаевна, чего это? — пролетать я не хотел.

— Того что я так решила. Ты у меня пастор в "Противостоянии", его и репетируй. Остальных фашистов тоже касается!

Меня отстранили, но не выгнали, и на том спасибо. Сижу в углу впитываю происходящее. На роли в пьесе Ильфа и Петрова режиссёр ставит тех, кто не играет в нашей главной премьере этого года: в спектакле по мотивам "Трёхгрошовой оперы" Бертольда Брехта в театре имени Луначарского.

Все роли за пять минут распределила. Не увидела среди нас только Сегедилью Марковну. Ходит, жуёт губу. Остановилась покрутить пуговицу на рубашке у Лёхи. Лёха пухлый, как пластмассовый пупс с перетяжками на ручках.

— Алёша — ласково говорит ему Тамрико — У тебя такие пушистые ресницы… Похлопай глазками. Давай, мой хороший.

Лёха понимает, про что это задумчивое кручение. Он испуганно моргает, трясёт головой:

— Не-не-не, Тамара Николаевна, не надо мне… Пожалуйста… только не я

— Алексей, Алёшенька, сынок — вкрадчиво заглядывает ему в глаза Тамрико — Ты актёр или свистулька пластилиновая?

— Тамара Николаевна… Что угодно, только не это… — загнусил бедняга, понимая, что после роли Сегедильи жизни ему в школе не будет.

И тут на помощь товарищу приходит Крис:

— У меня есть Сегедилья что надо! Привести?

Перст Тамары Николаевны пронзает воздух:

— Веди!

Алёша с облегчением падает на стул.

Катя мотает головой и часто моргает, точь в точь как пухлый Алёша полчаса назад.

— Ты, что, Крис, я не смогу. Я же не актриса.

— Сможешь! — уверенностью Кристины можно пробивать крепостные ворота. — Я знаю, что сможешь!

— Нет — уныло выдыхает Катя и садится на тахту. — Я если выйду на сцену умру со стыда. Прости, что подвела.

Крис изящным движением ставит стул спинкой вперёд, садится на него по-гусарски. Катя давит в себе завистливый вздох. Даже такое простое движение ей недоступно. Если б ей такое тело… Кристина разглядывает её лицо. пристально, не моргая. Катя смущается, опускает глаза.

— Так… Значит, ты до конца жизни хочешь ходить с глазами в пол? Шарахаться ото всех? Бояться, что тебя поднимут на смех? Пойми, чтобы не смеялись над тобой, надо заставить всех смеяться над твоей ролью. Понимаешь?

Катя не понимала. Она испытывала к Крис сложную смесь чувств: зависть, благодарность, восхищение, подростковую дружбу, которая крепче любви. Но сейчас ей хотелось, чтобы подруга ушла и оставила её одну.

— Кать, ты мне доверяешь?

После недолгой паузы, Катя тряхнула тяжёлой головой. Но глаза всё ещё буровили пол между толстых неуклюжих ног.

— Тогда ты пойдёшь со мной на репетицию, будешь играть, как… Наталья Крачковская. На Варлей ты пока не тянешь, прости.

Катя не сдержала нервный смешок.

— Видела, как играет Крачковская?

Крис спрыгнула со стула, прислонилась к косяку, стряхивая воображаемый пепел:

— Если бы я была вашей женой, я бы тоже ушла! — сказала она, копируя игривые интонации жены Бунши.

Катя восхищённо смотрела на подругу и улыбалась. Только глаза подозрительно блестели.

— Вот так ты сыграешь Сегедилью Марковну. Сыграешь круто, как последний раз в жизни. Ты взорвёшь зал. Пуххх! — изображает пальцами взрыв — Зрители будут ржать, как кони, я это точно знаю. Но… — Крис выдерживает мхатовскую паузу. — Запомни. Заруби себе на носу: они смеются не над тобой, а над твоим персонажем. Ты, настоящая, будешь внутри, и этот смех трогать тебя не будет. Тебя больше никогда не будет трогать чужой смех. Ты, ты! сама! будешь заставлять людей смеяться. Поняла? Тогда пошли, порвём их всех!

Не давая Кате опомниться, она резво потащила её на улицу.

Уже в школе, перед дверью в репетиционную комнату она притормозила, сказала серьёзно:

— Кать, легко не будет. У Тамрико язык хуже наждачки. Запомни главное: не обижайся. Что бы она ни говорила, всё на пользу. Обещаешь?

Дождавшись Катиного кивка, Кристина распахнула дверь.

Катя стояла посреди пустой комнаты, уныло глядя в окно. Тамара Николаевна, заложив руки за спину, покачивалась перед ней с носков на пятки. С минуту она рассматривала девочку, потом повернулась к Кристине:

— Фактура хорошая. Мне нравится, будем работать. Сбегай за Люсей в пионерскую.

Понеслось. Репетиция была похожа на игру в вышибалу. То одна, то другая, то третья швыряли в неё реплики, которые Кате надо было отбивать. Таира Николаевна бегала вокруг неё, тычками в плечи, руки, пыталась расслабить её сведённые судорогой мышцы. От этой чехарды у Кати закружилась голова, затошнило. Режиссёр закричала: "Стоп!" и упала на стул. Похлопала по соседнему ладонью:

— Садись. — и попросила остальных — девочки, сходите погуляйте десять минут.

Катя опустилась рядом. Она боялась поднять глаза на Тамару Николаевну. Она всё провалила. Когда дверь за Крис и вожатой закрылась, Тамрико обняла её за плечи. Её коротенькой ручки едва хватило дотянуться.

— Девочка, ты некрасивая, у тебя лишний вес, одышка и куча проблем со здоровьем.

Глаза Кати начали наполняться слезами. Режиссёр похлопала её по плечу:

— Ну, ну, не надо. Плакать полезно, но лучше не здесь. Ты правильно сделала, что пришла. В театре все твои недостатки не имеют значения. Важна только роль, и она уже твоя. Сейчас ты бревно. Мне нужно будет сильно постараться, чтобы выстругать из тебя буратину. Единственное, что могу пообещать: будет больно, тяжело и обидно. Если готова — оставайся. Если тебе хочется распускать нюни и жалеть себя подняла жейквару и иди домой. Ну? Решай сейчас.

Девчонки вернулись и Катины мучения продолжились. Она осталась

Директор школы договорилась о двух выступлениях: в Школе Техников перед будущими мичманами и на подшефном корабле Черноморского Флота. Но сначала, первый прогон — в актовом зале школы. Для верности.

За пятнадцать минут до начала вожатая Люся утащила Катю за кулису:

— Катюх, есть идея. Когда будешь просить у доктора буриданчика, строй ему глазки. Будто он тебе нравится, и тебя интересует он сам, а не его уколы. Попробуй.

Катя грудным голосом произносит реплику:

— Доктор, я тоже хочу впрыскивать буридан… Мне можно?

В голосе страстное придыхание, глазами пытается изобразить страсть. Вожатая прыскает, но мотает головой:

— Не, не пойдёт. Во-первых, это не кино. Зритель в заднем ряду твоих эмоций на лице не увидит. Смотри как надо:

Лёгкими движениями головы повторяя движения глаз, вожатая смотрит в правый верхний угол зала, скашивает глаза к кончику носа и бросает томный взгляд на Катю.

— Просто: в угол — на нос — на предмет. В угол — на нос — на предмет. Повтори.

Катя воспроизводит все движения в точности, вожатая суёт ей под нос большой палец:

— Во! Ни пуха, ни пера!

— К чёрту! — отвечает Катя.

Я помню, в какой транс впал, когда из пропахшего пыльным бархатом и столярным клеем закулисья я выскочил на сцену театра Луначарского перед полным залом. Катя вышла так, будто делала это всю свою жизнь. Жёсткий КМБ Тамары Николаевны подействовал. После него Кате ничего не было страшно.

В первой сцене с доктором она вытащила откуда-то белый платок. Томным голосом бросила первую реплику, прикрыла нижнюю часть лица платком. Поверх его края дала глазками такой залп бронебойным по люсиной схеме, что доктора чуть не снесло со стула. Выстрел завершился глубоким страстным вздохом. Зал грохнул. Я с любопытством взглянул на Катю. Она улыбалась.

После премьеры к ней подошёл красивый молодой курсант, встал на колени, подарил огромный букет роз. Через 3 года они поженились. Сейчас стройная красавица Катя — прима БДТ, её муж — контр-адмирал Балтийского флота, и у них трое прекрасных детей. Любить друг друга они будут всю жизнь, и умрут, конечно, в один день.

Реальная жизнь от художественного вымысла отличается чуть меньшим количеством чудес. Ничего этого не было. А что было на самом деле?

Некрасивая девочка Катя перестала быть невидимкой. Обрела плоть, и голос, и точку опоры. Стала чуть увереннее в себе.

В день, когда в школьном дворе Крис схватила её за локоть, в Катиной жизни появилась ещё одна дорога. Поколебавшись, Катя на неё свернула.

Она играла в театре до выпускного, срывала смех и аплодисменты. А когда выходила на поклон, её глаза сияли. Как же это было не похоже на её прошлую жизнь…

Памяти Тамары Николаевны Байсак, режиссёра КДТ