Квартирник у Маргулиса. Истории из мира музыки, которые нас изменили
Печатная версия музыкального проекта «Квартирник у Маргулиса».
«Квартирник» – это необычный формат, подкупающий неформальностью и живой творческой атмосферой. В гости к Евгению Маргулису приходят популярные музыканты и камерно исполняют лучшие песни и новые композиции, а также делятся историями из прошлого и планами на будущее.
И если неформальное музыкальное шоу позволяет зрителям увидеть акустические концерты, то книга раскрывает читателю известных и любимых исполнителей с неожиданной стороны.
В книгу вошли встречи с такими группами и музыкантами, как: «Крематорий», «Сплин», «Браво», «Аквариум», «Манго-манго», Гарик Сукачев, Олег Митяев, Алена Свиридова, Горан Брегович и многими другими.
© Маргулис Е., 2021
© ООО «Фри Моушн», текст, 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Предисловие
Друзья, всего добрейшего! Вот уже почти пять лет как на российском телевидении есть такая радующая душу (как минимум мою и членов моей команды) программа «Квартирник у Маргулиса». Проект редкий и поистине уникальный. Всегда живой звук, редкие гости и любимые зрители!
Проект задумывался как авторский – «Квартирник» имени меня. Но сейчас, спустя десятки выпусков, можно смело сказать: каждый, кто был причастен к программе, так или иначе стал неотъемлемым звеном нашей крепкой цепи. «Квартирник» объединяет сотни людей по всей России, независимо от пола, возраста, социальных и политических условностей. Важно только одно – любовь к хорошей музыке.
Да, все выпуски «Квартирника» в любой момент можно посмотреть на YouTube. Но мы решили осваивать разные форматы! Теперь мы с вами – еще и в тексте. В этой книге собраны тексты интервью звезд российской эстрады 80-х, все они приправлены моими подводками впечатлениями о каждом исполнителе и редкими фотоснимками.
Читайте с удовольствием и смотрите «Квартирник»! Увидимся на НТВ!
Группа «Крематорий»
«Армен Григорян – прекрасный артист и восхитительный собеседник, одно здоровье с ним общаться и слушать его отменные песенки. Прямо возвращение в молодость!» – Евгений Маргулис.
Армен Григорян: С вашего позволения, Женя, с твоего тоже, я представлю музыкантов.
– Да, это ж твои музыканты!
А. Г.: Потому что ты меня представил, а я как-то, в общем-то, не представляю себя без них! Николай Коршунов – играет у нас на бас-гитаре. Андрей Ермола – играет на барабанах. Этого молодого человека вы узнали абсолютно правильно: он исполнял главную роль в мультфильме «Каникулы Бонифация» – Владимир Куликов! Маэстро Максим Гусельщиков! И невидимый член нашей группы, я даже не знаю, где он сейчас сидит, наш великий и могучий звукорежиссер Сергей Овсянников по прозвищу Ежик!
– И, конечно же, великий сын армянского народа, который по версии журнала под названием «Ноев ковчег», оказывается, самый известный московский армянин, входящий в десятку лучших армян Москвы. Армен Григорян!
– Вообще удивительно. Мы, когда разговаривали с Арменом, что-то стали вспоминать былое и думы и вспомнили первую песню, которая сейчас прозвучала, «Катманду» – это как раз название того места, где он жил. А я жил на Войковской – тоже где-то рядом, и это место называлось Шанхай. По гнусности это были одинаковые места. Я посвятил Войковской «Шанхай-блюз», а он – «Катманду». То есть мы, оказывается, ребята из одного рэндисмана. Я хочу вам сказать, что он учился в 167-й школе, а в 167-й школе, пока ее не перевели (она была раньше на «Аэропорте»), преподавала моя мама. Так что у нас есть какие-то такие достаточно веселые сцепки. Ну что, будем играть? Делай все что хочешь.
А. Г.: Раз уж ты вспомнил наши годы, давайте тогда и споем об этом.
– Хочу вам сказать, что команда весьма громкая! Как мог ты, о великий сын, играющий на квартирниках в 80-е годы тихую музыку, – перейти именно на этот рок, потому что ты только что делал две характерные рок-позы: скакал, поворачивался к барабанщику. Как так? Потому что тот формат передачи, который мы затевали, предполагал, что это будет квартирник-квартирник – старческая музыка. Вы же пожилые артисты? Акустические гитарки, скрипочка, немножко барабаны, ну контрабас – хрен с ним, так получилось! Как так, Армен-джан?
А. Г.: Евгений, дело в том, что когда я перешел от портвейна к другим напиткам и стал…
– Ты хвастаешься?
А. Г.: Да. И стал экспериментировать с алкоголем, ушел в сторону коктейлей, то же самое произошло и в музыке. Я вдруг стал мешать жанры. И это дало такие результаты, то есть музыка стала разножанровой. Но то, что ты говоришь о скрипочке, – мы можем сыграть и такую музыку!
– Да вы не умеете!
А. Г.: Умеем! Глядя в зал и видя такое количество прекрасных дам, хочется сыграть что-нибудь…
– Неужели у вас есть тихая песня сейчас?
А. Г.: Есть!
– Давай!
А. Г.: Мы сейчас с Максом вдвоем ее сыграем. Посвящаем всем дамам, которые иногда ощущают себя кошками сексуальными.
– Вообще для меня удивительно… какого года эта песня?
А. Г.: Точно могу сказать – это 86-й год.
– То есть с первого вашего магнитного альбома?
А. Г.: Второго или третьего – «Иллюзорный мир».
– Вот для меня странно, потому что я помню музыку, скажем, Москвы 83—86-го годов. Ну, 83-й – это царствование «Машины времени», «Аракс» и подобные люди, Юрий Антонов, и вдруг появляется такая московская группа с красивым названием, очень радостным, очень таким витальным и начинает играть подобные песенки – достаточно депрессивно и по-питерско-свердловски. Вот мне почему-то так кажется.
А. Г.: Ну, отчасти, да.
– Зная тебя, как страшно веселого парня… Откуда у парня испанская грусть?
А. Г.: Я всегда играл тяжелый рок. Я очень любил Black Sabbath. Мы пытались играть Джимми Хендрикса. Мы, кстати говоря, ходили на ваши концерты и слушали, как вы играете. Но когда однажды на квартирке у одной известной дамочки, ныне покойной, я услышал Майка Науменко – он все перевернул. Я вдруг понял, что главное в музыке – не поэзия, в песенном жанре. Главное – нарисовать картинку, как это делал он. Если ты, слушая музыку, что-то видишь, как примерно, когда читаешь хороший роман и видишь картинку – скажем, Булгаков: ты видишь солнце, которое падает в Средиземное море, видишь, как идет Понтий Пилат и как страдает Иисус на кресте, то это – настоящее искусство. Не важно, не надо ничего объяснять. И вот Майк это все повернул. Поэтому «питерские» нотки появились в «Крематории» не случайно. Это было под влиянием Майка, тем более что я жил на улице Смольной, недалеко от кинотеатра «Нева», в Ленинградском районе. То есть ветер с Невы туда задул.
– Ну, Майк, как учитель – конечно, тебе повезло! Я с Майком познакомился в 1976 году, ребят, на одной из каких-то свадеб Бориса Борисовича Гребенщикова. Это был Питер. У Борьки была свадьба. Я уже не помню с кем, но это уже не важно. И, конечно же, мы страшно любили играть любую музыку. Играли «Битлов», «Роллингов», что-то там еще играли. Я думаю, что это не войдет… Мы нажрались, просто как последние свиньи, и падали около микрофонных стоек, потому что это был конец свадьбы и прочее, и прочее. И ходил какой-то нелепый юноша, который нас поднимал с пола, ставил к микрофону. Мы что-то там «домычивали», и этим человеком оказался Майк Науменко, с которым я подружился уже после. Царствие ему небесное, он был гениальный человек. У тебя отличный учитель! Он был мой близкий-близкий товарищ! Ну, играйте!
А. Г.: Так, ну что, по желанию трудящихся сыграем что-нибудь…
– Слушай, а какая у вас песенка стала, вот, самым первым таким радиохитом? «Эльза» или нет?
А. Г.: Нет, «Ветер». «Мусорный ветер», да.
– Сыграешь?
А. Г.: Сыграю, пожалуйста.
– Не жалко?
А. Г.: Нет, не жалко. Но я должен сказать, что это произошло случайно. То есть она вообще никуда не должна была войти, и я написал эту песенку для Театра Спесивцева на Красных Воротах, причем для пьесы «Барабаны в ночи» по Бертольду Брехту. Она совершенно случайно вошла на радио. Но вот пешечка, да стала королевой! Да, действительно!
А. Г.: Сейчас очень сложно писать песни о любви. О смерти писать просто, а вот о любви…
– У тебя гитара не строит.
А. Г.: Да? Эта строит. Поехали-поехали, ничего страшного. За любовь – что движет солнце и светило.
– Слушай, я обратил внимание, вы даже не представляете, как двусмысленно звучит объявление группы после конца песни: «Крематорий»! Кайф! Слушай, я хочу тебе задать один нелепый вопрос. Ты ж всегда со скрипкой играл или нет?
А. Г.: В первом альбоме еще и флейта появлялась. А потом Миша Россовский – сейчас, к сожалению, уехал давно, но вот он… да, внес скрипку, и как-то так понеслось со скрипочкой. Но все это получилось, потому что начали уже играть на флэтах, когда было время запрета, и мы не могли играть в больших… Вот вы еще играли, по-моему…
– Нет, мы играли, конечно.
А. Г.: Вы играли, в филармонии были, все… А все остальные…
– Нет, в филармонии мы были потом! До этого, пока мы были босо́тые, как вы в 70-е, конечно…
А. Г.: Все-таки… уколол!
– …мы, конечно, играли квартирники. И у нас, я помню, вход был – бутылка портвейна (денег нам никто не давал), ну и какая-то нехитрая снедь – частик в томатном соусе и прочее, прочее. И можно было переночевать, потому что каждый что-то приносил…
А. Г.: Но вы неинтеллигентно как-то очень себя вели!
– Послушай, во-первых, я постарше тебя буду, я раньше начал…
А. Г.: Я поэтому и не сажусь. Видишь, стоя, стою перед тобой!
– А-а! Арменчик, все, что хочешь!
А. Г.: Ну, давайте всем обездоленным, брошенным на произвол судьбы миллионам, разбросанным по этой планете, до которых никому нет никакого дела, всем униженным и оскорбленным…
– Ну, конечно, песня веселая, как водится.
А. Г.: Ну, она задумчивая. Это так – немножко полистаем Шекспира, я б сказал.
А. Г.: Мы можем много что сыграть.
– У меня ребята голодные. Они могут играть сколько угодно!
А вообще прикольно! Я сижу и вот получаю удовольствие оттого, что Ара играет на Аниной кухне…
А. Г.: Ну, на кухне – тогда мы сыграем про девушек, вальс еще. Ты знаешь, кстати, рассказ такой. Однажды мы играли на юбилее у Родиона Константиновича Щедрина. Он пришел с Майей Плисецкой. Был юбилей в «Останкино». Нас пригласили, видимо, из-за названия, думая, что приедут крутые «металлисты». Но мы приехали, сыграли один блюз и пару вальсиков. И заходит, значит, Родион Константинович с Майей Плисецкой, говорит: «Ребят, я думал, вы такие сейчас выйдете, а вы-то играете всего лишь вальсок!» Через несколько дней, так как окружение было журналистское: «Родион Константинович назвал жанр, в котором выступает группа «Крематорий», «вальс-рок»!» И после этого к нам это прилипло.
– Наконец-то оправдали свое название. Это веселая группа, ребята!
А. Г.: Мне смешно, когда говорят: «Крематорий» поет о смерти. Ничего подобного! Мы всю жизнь воспеваем саму эту жизнь. Как сказал Шопенгауэр: «Надо жить так, как будто завтра смерть». То есть жить насыщенно.
– Я хочу вам сказать, вы знаете… Поправь, если я что-то подзабыл. По-моему, вы какое-то время тусовались в «Рок-лаборатории», где-то в середине 80-х. Было такое дело?
А. Г.: Ну, нас забрали. Мы играли концерт в доме Булгакова, в подвале. И нас там взяли. Пришлось написать бумажку, что мы больше не даем концертов, и ждать, пока нам позвонят. Нам позвонили, мы поехали в «Рок-лабораторию», выступили там на фестивале, заняли первое место, нам вручили похожий на фаллос приз…
– И что там было написано?
А. Г.: «Лучшей группе всех времен и народов».
– Играй!
А. Г.: Кто б мог подумать! Самая наша…
– Yesterday-yesterday…
А. Г.: Number two. Самая жизнерадостная песня. Все жизнерадостные, но эта – особенно!
А. Г.: Спасибо вам! Я полагаю, что если вы все, кто сидит здесь и кто смотрит нас, относитесь к нам с любовью, то знайте, что ваше чувство взаимно всегда!
Из зала: Бис! Еще!
А. Г.: Ну, давайте тогда…
Гарик Сукачев
«Гарик Иваныч – снег и ветер, огонь и вода, Сцилла и Харибда нашей многострадальной эстрады. А если на это все еще накладывается его дэрэ, то тут вообще тушите свет и забивайте входные двери – на вас надвигается Горыныч!» – Евгений Маргулис.
– Гарик Сукачев на «Квартирнике»!
Гарик Сукачев: Да, это я, это мы. Ребят, между прочим, в этом году – можете тоже как-то аплодировать нам с Саней – двадцать лет «Боцману и бродяге» (совместный проект Гарика Сукачева и Александра Скляра.
– А не погано встретили Саню Скляра? Саня Скляр!
Г. С.: Гитару возьми, Сань. Там что у нас? Си-минор мы играем. «Ничего не надо» мы решили спеть.
Александр Скляр: Да ладно?
Г. С.: Да, старик, я тоже не очень помню слова, но песня хорошая, мы вот действительно ее просто не пели с тех пор, как вышел «Боцман и бродяга», вообще ни разу эту песенку.
А. С.: Точно.
Г. С.: Что точно? Я тебе говорю ответственно. Вот сейчас мы споем. Все напрягаются. Поехали! Все как-то внутренне напряглись.
А. С.: Ну, конечно, давно не пели.
Г. С.: Ребята, между прочим, можете еще раз похлопать – Сане дали звание заслуженного артиста России.
– В нашем полку прибыло. Сань, скажи, тебе стало лучше жить от этого звания?
А. С.: Я пока еще не понял.
– Я тебе хочу сказать, вот раньше, в советское время, это давало лишних два метра на кладбище и какие-то, наверное, скидки на квартплату. Сейчас, по-моему, нет.
Г. С.: А Дом творчества? А Пицунда, брат?
– Сань, я тебя поздравляю просто так.
А. С.: Спасибо.
Г. С.: Ну давай, вспомним. Мы вспомним «Боцмана и бродягу», да, Сань? Жарко, раздеваться надо. Мы сами не ожидали, что так жарко…
Вообще приятно знаете что? Что здесь свои собрались, потому что чужим людям на самом деле особо никогда не скажешь каких-то вещей, которые говоришь близким друзьям, они знают отчасти, что с тобой происходит, как ты живешь в основном только потому, что твои ближайшие товарищи, то, что называется ближним кругом и так далее. И когда-то Саня написал песню, которую мы сейчас споем, а она меня просто потрясла. И вообще для меня это какие-то вот… Мне приятно это сказать при своем друге, теперь уже у нас, к счастью, наступил тот возраст, когда мы можем это говорить откровенно, не стесняясь. Да и меня, когда Саня эту песню мне спел, она просто смела абсолютно. Я сказал: «Саня, ты написал шедевр, я никогда ничего подобного не напишу, и мне вообще незачем заниматься этим дурацким стихосложением, потому что ты все уже написал, и мне смысла нет, в общем. Или пойти выброситься из окошка, или поехать на рыбалку. Одно из двух». На что Саня, как обычно, сказал: «Ну ладно, Горыныч, чего ты?» Эта песня, которую написал Саня, называется «Гагара с черным пером».
– Гарик, с днем рождения, хочу тебе сказать.
Г. С.: Спасибо, брат!
Сергей Галанин: Гарик, друг мой! С днем рождения!
Все ждут каких-то песен…
Г. С.: «Бригады С» – их не будет.
С. Г.: Мы споем еще более какое-то раннее, поэтому, надеюсь, приятно удивим всех.
Г. С.: Друзья, с нами Андрей Орлов по прозвищу Орлуша. Конечно же, он сейчас выйдет чуть позже и прочтет свой великий стих какой-нибудь у нас. Тебе все равно, а нам будет приятно, раз уж мы здесь собрались.
– Среди нас дети, ты помнишь?
Г. С.: Дети пойдут искать торт. Ну, Серега, скажи, что за песенка. Ваня (Иван Охлобыстин.
С. Г.: Это песни из хорошего советского кино – где Олег Стриженов, Леонид Куравлев…
Г. С.: Если что, мы два раза споем. Сейчас твоя звезда зажжется!
Иван Охлобыстин: Я петь люблю!
Г. С.: Друзья, Иван Иванович Охлобыстин! Аплодисменты, переходящие в овацию!
С. Г.: Эту песню, кроме меня, знал еще Мишка Ефремов, которого сегодня нет.
Г. С.: Он на горе Афон.
С. Г.: Молится за нашу программу.
Г. С.: Он на горе Афон с ребятами-альпинистами, выпивает, я думаю. Ну нет, я шучу. Но это дурацкие шутки, естественно.
Поехали, ребята.
– Так как это день рождения, то все равно вместо того, чтобы говорить какие-то глупые тосты…
Никита Высоцкий: Гарик, я тебя увидел первый раз, когда пришел из армии, лысый. Год служил, ничего не понимал, и с Мишей отправился в ресторан ВТО – дело было, по-моему, зимой 87-го года – и вижу, какой-то человек в кожаном пальто, в танкистском шлеме вылетает нам навстречу, его вышвыривают из ВТО с диким матом. А Миша уже был с ним знаком. В общем, нас всех оттуда вынесли в результате. Я помню одно, что у меня было испорчено настроение, потому что я хотел посидеть. Но Гарика мы все-таки засунули в машину, и он кричал всем прохожим: «А теперь, теперь домой!» Гарик хороший, я Гарика люблю, как и все здесь собравшиеся. Он мне приказал участвовать в проекте, связанном с Владимиром Высоцким. Вот я в нем участвую и говорю ему спасибо, и ребятам всем спасибо за то, что они это сделали. Ну и поем.
Г. С.: Давайте, ребята, мы позовем нашего замечательного, просто чудесного и выдающегося, я не боюсь этого слова, Михаила Горевого, который снялся в фильме Стивена Спилберга в роли советского дипломата.
– А он, кстати, похож.
Михаил Горевой: Два слова скажу. Судьба свела нас с Горынычем в прошлом тысячелетии. А судьбу звали Александр Наумович Митта, он тогда снимал кино. Это был как раз тот самый 86-й год, 87-й, о котором рассказывал Никита Высоцкий. И с того времени мы немного подросли, чуть-чуть постарели. Но посмотрите на Гарика – он может многое. Он универсальный солдат российского кино, музыки. Хотите артиста – пожалуйста, актера, музыканта, певца и кинорежиссера. Я снялся у него в кино, я знаю, он – кинорежиссер. Ну ладно. А то, что мы сегодня попытаемся сделать – это стихи под музыку. Жанр для меня новый, поэтому предупреждаю сразу – могу обосраться.
Итак, Владимир Владимирович Маяковский – «Флейта-позвоночник», отрывок.
– Кто еще не говорил тосты в твою честь? Я вижу, Вася.
Г. С.: Вася Мищенко, Дмитрий Владимирович Харатьян. Поднимите руки, кто у нас еще песни поет сегодня. Сережка Воронов, он ждет вашего блюзового слова, понимаешь?
– Кто? Воронов?
Г. С.: Да, конечно. Серег, может быть, это самое, сыграем с тобою.
Г. С.: Чего-то у нас, ребята, здесь то ли телефон у кого-то, то ли еще что-то такое, все заскучали. Может быть, кто-нибудь себя назначит официантом, принесет бухла. Блин, ребята, я просто не выпиваю, поэтому мне всегда как-то жалко людей…
Сергей Воронов: Гарик, еще раз с днем рождения тебя! Надо сказать, что эта песня точно не случилась бы в 1991-м, если бы ты не пришел и не сказал: «Какие-то кусочки текста, я придумал фразу, сколько можно терпеть, надо как-то расширить наброски…» И минут за пятнадцать песня была доделана. Текст практически Гарика.
– Бриллиантовый состав! Сергей Воронов! С песней, слова которой написал Гарик Иванович Сукачев. А также Сергей Мазаев на саксофоне.
Г. С.: Да здравствует любовь, ребята!
Дима Харатьян, иди сюда. Мы будем играть, ты будешь только петь. Споем песенку. Димка когда-то жил в маленькой квартирке…
Дмитрий Харатьян: Подожди!
Г. С.: Расскажи ты, господи!
Д. Х.: Я должен сказать, что Гарику обязан практически местом в жизни – он мне открыл глаза на это самое место. Потому что до написания этой песни, которую мы сейчас попробуем исполнить – но я-то попробую, а он исполнит, понятное дело, – я даже не знал, что, оказывается, я живу на нулевом километре Ильинского шоссе. Представляете, прожил сколько лет, уж я не знаю, тогда мне было за тридцать. И пока поэт и музыкант не сочинил песню и не подарил мне, можно сказать, увековечил… Гарик, спасибо тебе.
Г. С.: Рассказал он не все, на самом деле…
Д. Х.: Я не с начала просто… собственно, с финала.
Г. С.: Короче, ребята. Димка с Марусей – Ваня тогда еще не родился, теперь он уже студент…
Д. Х.: Ваня – не Охлобыстин, естественно…
Г. С.: Ваня – сын, Иван Харатьян – не родился, и мы тогда все-таки иногда выпивали, друзья, чуть-чуть. И, соответственно, я уезжал к Марусе и Димке. У них была маленькая комната, их спальня – у них была микроскопическая квартирка двухкомнатная. И вот в этой комнате, в своей спальне, они меня укладывали. Еще у них был жив чудный пес, его звали Лао. Лао, значит, укладывался рядом с этой… Я уж не помню, диван-кровать, что это было у вас… слишком много лет прошло. А сами они уходили в большую комнату спать, меня никак не трогали. И Иван Охлобыстин был первым, кто научил нас гулять.
Д. Х.: В смысле выгуливать друг друга. Как собачек.
Г. С.: Он мне говорил: «Горыня, надо идти гулять, мы должны пройти хотя бы 30 километров. Если не 30, хотя бы семь». И Димка тогда перенял эту офигенную традицию, и мы с ним уходили гулять всегда на речку, на Москва-реку. У нулевого километра, у столбика, переходили всегда эту дорогу и шли мимо церкви, в которой, кстати, и его и меня крестили, когда мы были совсем маленькими детишками, и шли на Москва-реку. Теперь уже, конечно, этих деревенских домов не осталось – там вырос огромный район…
Д. Х.: Павшинская пойма.
Г. С.: Павшинская пойма… Но песня осталась, понимаешь?
Д. Х.: И нулевой километр остался.
Г. С.: И нулевой километр остался, поэтому я как-то сказал Димычу в каком-то жутчайшем абстинентном синдроме: «Я тебе за это песню напишу». Вот, давайте мы сейчас сыграем за это. Димыч, давай!
Г. С.: Давайте споем пару песен не очень веселых.
– А то до этого мы хохотали как подрезанные
Г. С.: Нет, но это были песни драматичные. Просто хочется вспомнить Петра Ефимовича Тодоровского. Мы все его очень любили. У меня были сыновьи чувства к нему, он напоминал мне моего отца: замечательным чувством юмора, с полуулыбкой…
– Горыныч, а скажи мне, зная тебя, как крайне тактичного и мягкого человека…
Г. С.: Слышала, Оля? Я – тактичный и мягкий человек.
– Да, тактичный и мягкий человек, который в моем понимании ни разу не выругался матерным словом. Я хочу спросить – вот расскажи-ка мне, брат, про «Анархию».
Г. С.: Что тебе про нее рассказать?
– Откуда там такие слова?
Г. С.: Но эти слова написал английский драматург – Майк Бейкер. Перевела, прошу прощения, сейчас запамятовал фамилию, переводчица, писатель, которая перевела эту пьесу. Вот и все. Она так написана, написано на этом языке, на английском.
– Ну ты, ты – человек, который слово «жопа» при мне никогда не произносил. Как такое могло случиться?
Г. С.: Споем, давайте, «Знаю я, есть края». Мы ее играем редко сейчас.
Г. С.: Эту песню играл мой отец с нами вместе и на пластинке, и в клипе, и на концертах. Помнишь?
С. Г.: Он сидел чуть-чуть в стороне и всегда играл лучше всех нас.
Андрей Орлов: Один раз мы с Ваней сидели на даче, они собираются, Гарик сказал, что едут в тур. Его отец говорит: «Сколько ты везешь с собой человек?» – «Человек восемь, «Неприкасаемые»». – «Сколько ты им платишь?» – «Батя, ну плачу как плачу». – «Значит, смотри: экономим на всем, я приезжаю за три дня до тебя, раздаю ноты, ты приезжаешь, и группа «Неприкасаемые» уже стоит на сцене». Гарик ему говорит: «Батя, но у меня же музыканты там – Толя Крупнов, Серега Воронов, Паша Кузин». Он говорит: «Хотел, чтоб сын музыкантом стал – не вышло». Игорь подошел: «Батя, у меня в концертном зале «Россия»!» – «Музыканты, Игорь, по нотам играют».
Г. С.: Да-да-да. Ну ладно, давайте.
Группа «Браво»
«Про «Браво» – только одно слово – Браво!» – Евгений Маргулис.
– Думал, начну немного по-другому. Есть какая-то история небольшого сценария, но благодаря этой песне решил поменять всю концепцию праздника. Сейчас объясню почему. Рэй Девис – это музыкант из вокально-инструментального ансамбля Kings, который я страшно люблю, и Женя тоже их любит. И у меня есть один нажабленный для себя артефакт…
Евгений Хавтан: Круто, спасибо! Японский?
– От сердца оторвал.
Е. Х.: Знаешь, я тебе тоже что-нибудь подарю тогда.
– У нас такой вариант навороченного квартирника, на самом-то деле, потому что на подобных праздниках такое обилие гитар бывает нечасто.
Е. Х.: Это да, это преступно выглядит.
– Бывает нечасто. «Браво» мне почему-то напоминают сейчас большой такой цыганский оркестр. Я могу объяснить почему, потому что у всех команд, которые снимались у нас до того, самое большое количество участников вместе со мной было человек пять, а тут шалман – там люди с гитарами…
Е. Х.: А я хочу, Жень, сказать, что еще не все пришли, потому что хор – у них сегодня занятие, репетиция, струнная группа уехала на гастроли.
– Ну, это называется концерт такой – междусобойчик, когда в зале сидят хор, скрипачи. Но вас все-таки любят, ребят, вас пригласили без скрипачей – это кайф. И хора.
Е. Х.: А можем играть, да? Стоп-стоп-стоп-стоп. Мы будем останавливаться, извините.
– Не надо останавливаться.
Е. Х.: Не будем, нет?
– Потому что чем хороша вот сама идея квартирников – все-таки я бы оставлял маленькую лажу такую. Вот вы бы остановились, я бы это не стирал. Так что давайте играйте сразу нормально.
– Играй песню.
Е. Х.: Сейчас, настроимся.
– Ну тогда я еще поговорю. Кстати, по поводу настройки инструментов. У нас в молодости была такая замечательная фраза: настраивается тот, кто не умеет играть.
Е. Х.: Мы хотим ее опровергнуть.
– Подожди, а на больших концертах у вас есть специальный человек, который настраивает?
Е. Х.: Да, сейчас вот настроил не так. Сейчас играл песню – нет, не так настроил ее, там вместо ля звучит си, по-моему.
– У меня была подобная ситуация у какого-то начальника на дне рождении – там был вокально-инструментальный ансамбль, который играл на тон ниже. И я вышел с ними спеть, спел первый аккорд – они взяли свой, а я взял свой. Получилось… ну, восхитительно.
Е. Х.: А у нас была подобная история, даже еще интереснее. Мы пишем такие плей-листы, и счастье, когда они совпадают у нас всех. Дело в том, что мы любим играть длинные концерты, поэтому склеиваем два таких листочка. И у нас была история – я не хочу сейчас называть, кто это сделал, – он просто по-разному склеил эти листы. То есть там, где была первая песня, – там последняя. Мы выходим играть первую песню, и раз, а там у всех разные песни практически, то есть одни играют одну песню, а другие – другую.
– Потом спасли, переставили местами? А меня Женька не слышит, он в ушах, да?
Е. Х.: Я слышу тебя, да. Это я вижу плохо, слышу хорошо.
– Я слышу тебя, большой папа.
Е. Х.: Ну просто такая техническая здесь возможность.
– Да, я говорю, как человек без наушников.
Е. Х.: Не могу уже, привык. Я должен слышать нюансы.
– Итак, нюансы. «Браво»!
– Мы с Женей разговаривали перед тем, как выйти на эту искрометную сцену. И он мне рассказал историю первого коллектива, из которого его прогнали. Это называлось «Редкая птица», и прогнал тебя, по-моему, Галанин, гад.
Е. Х.: И он в том числе, кстати.
– В принципе, у нас с тобой похожие истории – меня в 73-м, по-моему, или 74-м году тоже прогнали.
Е. Х.: Тебя за что?
– А меня за бездарность. Причем это была такая действительно серьезная мотивация. Я не помню, почему пошел играть в оркестр народных инструментов профтехобразования – я не знаю. И была песня, которую я помню до сих пор – «Парень с гармошкой», там было 32 такта. Молчание. А я начал слушать Джими Хендрикса и подумал, что раз такая красота мне досталась – «Эх, парень с гармошкой, девчонки какие-то кудрявые…» и пауза – и я там шарашил как полоумный. Пришел дирижер и сказал: «Ты бездарен». Меня прогнали. Все. И что из меня получилось? Посмотрите, что получается из людей, которых прогоняют.
Е. Х.: Меня прогнали за другое.
– Это не важно. Главное, что мы получились. Получились?
Е. Х.: Из знакомого – песня следующая.
Е. Х.: Что, играем дальше?
– Ну конечно.
Е. Х.: Сейчас, надену каподастр. Извините за это слово.
– Доктор, просто доктор. Или зубной техник. Для каждой песни свой инструмент.
– А хочешь вдогонку сразу следующую, без настройки?
Е. Х.: Сейчас, надо банджо настроить. Сейчас мы сразу сыграем.
– У меня, кстати, в вокально-инструментальном ансамбле играет мальчик по имени Боря Плотников, у которого гармошки как патронташ.
Е. Х.: Он, кстати, у нас играл на этой пластинке. Сыграл отличное соло на губной гармошке.
– Здорово играет, да. И я смотрю на действо, которое происходит, – как тебе подтаскивают то этот рояль, то тот рояль, вечно настраивают… Да брось ты эту ерунду, Жень, играй на одной.
Е. Х.:
– Проверять будешь или…
Е. Х.: Нормально, ладно.
– Евгений Хавтан на банджо! На настроенном банджо.
– Слушай, а еще один вопрос – напомни мне, в каком году я у вас засветился в клипе?
Е. Х.: Ааа, вот, да, мы ж еще это не вспомнили. Это было, сейчас скажу – 90 какой там год? «Оранжевый галстук». 93-й. Похоже, да, похоже. Это был он. И причем здорово засветился, кстати, ты спас нам клип.
– Я стал звездой!
Е. Х.: Знаешь, если бы не ты…
– Недавно то ли Валерка Сюткин показал мне его, то ли кто-то из наших близких – я посмотрел и поразился, насколько там я выгляжу как сейчас!
Е. Х.: Это действительно так, Жень.
– У меня шестилетний или семилетний ребенок испугался, когда я вернулся пьяный после этих съемок, в гриме. Он говорит: «Папа, ты заболел?» Я говорю: «Да нет».
Е. Х.: Знаешь, ты хоть вернулся, потому что некоторые мои музыканты через неделю только вообще вернулись после съемок этого клипа.
– Кстати, отличные музыканты, ребята.
– Естественно, у каждого вокально-инструментального ансамбля такого формата есть рояль в кустах. Рояль в кустах сегодня у нас будет Маша Макарова, которая непонятно каким образом здесь оказалась. Маш, иди, я тебе оставлю свое место, потому что стоять тут негде – ну ты видела этот шалман, да?
Е. Х.: Ну, на самом деле мы уже не первый раз с тобой, Маш, поем песни. Мы же пели песни, помнишь? Песню Гарика мы пели, «Верю я».
Мария Макарова: Пели, с Герой Моралисом.
Е. Х.: Ты была вот с таким вот животом. И мы боялись, что ты родишь прямо на сцене Кремля.
М. М.: Я говорю: «Дети, вы, еще не родившись, уже были в Кремле».
Е. Х.: Ты вот это зря сказала.
– Чтобы занять время, пока Женя будет настраивать гитару, чтобы он не сидел в пустоте, представь, пожалуйста, битлов.
Е. Х.: Сейчас. Паша Кузин.
– Паша Кузин, вау-вау-вау-вау-вау. Да подожди играть, ты чего.
Е. Х.: Не-не, Паш.
Паша Кузин: Представляй, давай, под музыку.
– А, они затеяли шоу. Да на фиг это надо.
Е. Х.: Да, конечно, кому это нужно.
– Паша Кузин.
П. К.: Мне нужно.
Е. Х.: Тогда ты и представляй, если тебе нужно. Паша Кузин – это музыкант, с которым мы играем уже 30 с лишним лет. Группа «Браво» получилась благодаря Павлу, который всех нас взял на базу, и мы у него репетировали, он выдавал нам барабаны. Так, Саша Степаненко – музыкант, который играет на всех инструментах. Это – золотой состав группы «Браво», три человека. Роберт Ленс – солист группы. Михаил Грачев – музыкант, который с нами относительно недавно. Хотя уже сколько, три года? Пять лет уже. Время летит. Бас-гитара, контрабас, абсолютный слух, человек-тюнер. Когда гитара не строит, или мне нужно проверить, правильно ли настроена гитара, я смотрю на Мишу. Если он вот так делает, значит, гитара не строит. Если все нормально – все, играем дальше. Наша замечательная духовая секция, которая сейчас находится в статусе перкуссии, гитар и что-нить еще, да. Вот такой состав группы «Браво».
– Евгений Хавтан. Гитара, ситара, мандолина, вокал, музыка и прочее-прочее.
Группа «Тайм-Аут»
«Тайм-Аут» – развеселая банда конца 90-х, с безумными песенками и с мотологическими прибамбасами, фасон – абсолютно наш! Мы тоже не совсем нормальные, поэтому неплохо собрать двух психов и забацать что- нибудь специфическое! Как говорится, минус на минус дает неплохой плюс!» – Евгений Маргулис.
– Самый тихий коллектив нашего «Квартирника» – «Тайм-Аут».
Александр Минаев: Спасибо. Надо думать, кого приглашаешь в гости.
– Они прекрасные. Я их знаю очень много лет. И большой кайф вот в чем: хоть мы и настоящая передача – мы не красим морды перед концертом. Вы представляете какой ужас – набриолиненные артисты с уложенными волосами, с гримом поют вот такую песню.
А. М.: А нам нравится. Сейчас будете наблюдать наши малиновые физиономии, как красное солнце.
– Не малиновые.
А. М.: А какие?
– Не малиновые, а зеленые.
А. М.: Зеленые, понятно, с малиновым оттенком. Хорошо, что не синие.
– Саня, пой!
– Теперь вернемся тогда к истории твоих первых выступлений как радиоведущего. Это было радио SNC. Сашка мне напомнил, что это был 91-й год.
А. М.: 1990-й.
– 1990-й. Ну, все-таки перестройка, пятое, десятое, появились новые каналы и, конечно же, появились новые радиоведущие. Что они из себя представляли по музыке, вы уже поняли. Дикий, дворовый, наглый, но хороший коллектив.
А. М.: Это у нас акустическая такая программа.
– Да, это акустический квартирник – показать, как они могут играть хорошую мягкую музыку. Но на радио это было что-то невообразимое, потому что было такое ощущение, что пятеро пьяных мужиков гонят совершенно дикую пургу, дичайшую, с какими-то новыми словами, называя друг друга всякими дикарскими кличками.
А. М.: Ну ладно, ладно. Ты уж особо не расходись. Что значит – фамилия, имя, отчество…
– Фамилия – Акакий Назарович Зильберштейн…
А. М.: Это я, между прочим. Мой компаньон – Торвлобнор Петрович Пуздой.
– Пуздой – это Пашка был?
А. М.: Да. Гагей Гагеевич Сикорский – пожалуйста. Архимандрей Кислородин. Ну а что вы хотели? И Терминатор Куклачев – повелитель кошек. Все очень просто, приличные люди.
– По-моему, выходили ночью или нет?
А. М.: Нет. У нас эфир был в 15.00, с 15 до 16. Я знаю, что люди брали перерыв на работе типа обедать, и никто не работал.
– Потому что это было невообразимо. Представьте лица советских обывателей, которые слышат: «А скажи-ка, брат Пуздой…» Дальше неслась такая пурга! «Квачи прилетели» – это…
А. М.: Это мы.
– Я знаю. Какой это тоже год?
А. М.: А это все же так, собственно, и началось, у нас и программа называлась «Здрасьтенафиг! Квачи прилетели!»
– Слушай, а скажи, письма читателей и слушателей приходили?
А. М.: Это отдельная тема для разговора. Я такого количества писем больше никогда в своей жизни не видел. Мы получали в неделю два мешка, и это я не вру. Полиэтиленовые мешки – полные писем. Мы их не успевали читать, просматривали. Там были такие гневные письма, даже хотели расстрелять. Да, нас с Пашулей хотели расстрелять перед райкомом на площади. Я не помню, в каком подмосковном городе, но это было.
– А почему перед райкомом? Других мест приличнее нет, что ли?
А. М.: Я не знаю, почему-то вот именно там.
– Играем?
А. М.: Играем!
– Сашка, скажи, а вы в «Рок-лаборатории» играли или нет?
А. М.: Да. Мы туда вступили…
– И выступили.
А. М.: Ты знаешь, она как-то тоже слилась. Мы, кстати, прослушивание проходили вместе с Максом Покровским.
– И скажи, ну вы там долго играли или нет?
А. М.: В «Рок-лаборатории»?
– Или только прослушивание и на фиг?
А. М.: Ну, нас туда приняли. Нам сказали: «Вы в «Рок-лаборатории». Мы: «Блин, мы крутые». И ушли работать в филармонию.
– А в какую, кстати, если не секрет?
А. М.: Мы работали в Дагестанской государственной филармонии, Махачкала. Мы там работали года три, наверное. А сам-то в какой работал?
– Сейчас скажу. Я работал в Москонцерте – Московская областная филармония, Чечено-Ингушская филармония и Узбекский цирк.
А. М.: Нет, в цирке мы пару раз выступали, но в цирке не числились.
– Ты знаешь, я вдруг неожиданно вспомнил Ташкентский цирк. История простая. В наше советское время существовали фондовые концерты. Фондовые концерты из себя представляли вот какую вещь: приезжаешь в город, в котором остались какие-то деньги, и выступаешь значительно больше, чем ты это стоишь. В ведомостях ты не расписываешься. Я играл в «Араксе». Мы приехали спасать Узбекский цирк и, естественно, после этих замечательных концертов нагрянула ОБХСС. Но директором Узбекской филармонии был Моисей Израилич Шапиро.
А. М.: Такой типичный узбек.
– Типичный узбек, да. И перед тем как ОБХСС пришла проверять документы, в сейф с документами попала шаровая молния и взорвала его к чертовой матери.
А. М.: Постоянно в Ташкенте такая фигня.
– Это было официально зафиксировано! Поэтому все эти областные филармонии всегда славились своей какой-то внутренней красотой. Пой, Сань, что хочешь!
А. М.: Мы вам еще отгрузим тут свеженьких песен.
– Давай!
А. М.: Прям сразу, что ли?
– Конечно.
А. М.: А ты хочешь еще новую или какую-нибудь старую?
– Нет, давайте старую. Мы любим молодых. Давай тогда мы новое сыграем.
А. М.: Давай тогда мы новую сыграем.
– Давай.
А. М.: Тем более она на старые стихи.
– Давай.
А. М.: Ну, старые – вот уже сидит где. Понимаешь? Дайте хоть… Нас никто не слушает, блин, нам хоть где-нибудь…
– Самый нелепый вопрос, который можно задать после исполнения подобных песен: Саня, а какой стиль вашей музыки? Ну, мы как-то так привыкли, что каждый артист придумал себе определенные рамки. Я играю блюз, один играет хард-рок, металл, тут хрен знает что.
А. М.: А мы играем песню про ежа. Я тебе сейчас все объясню. У нас же ансамбль называется как? Ансамбль мотологической музыки – «Тайм-Аут». Соответственно, мы играем мотологическую музыку. Понимаешь? А вот то, что сейчас мы демонстрируем, – это она и есть. Мы даже ее не просто рассказываем – показываем ее. Что ты говоришь, Петрович?
Андрей Родин: Рамок нет.
А. М.: Рамок у него нет, ни одной рамки нет. Вообще человек без рамок.
– Редкий случай коллектива, когда музыка без границ.
– Слушай, а скажи, а в 1995-м, по-моему, вы играли на Северном полюсе.
А. М.: Совершенно верно.
– А вы ее пели?
А. М.: Мы ее пели.
– А скажи, чего вас туда понесло?
А. М.: Ну, ты знаешь, вообще-то мы туда по делу поехали.
– Ну-ка, ну-ка?
А. М.: Мы участвовали в предвыборной кампании нашего знакомца, бизнесмена из Красноярска – Сергея Зырянова. И все это дело он там организовал. И, в принципе, никакого рок-н-ролла там не должно было быть. Там речь шла о футбольном турнире среди непрофессиональных команд. Там были журналисты, команда КВН «Магма», сборная космонавтов, полярных летчиков, а меня пригласили типа как журналиста, хотя я к этому никакого отношения никогда не имел и не имею до сих пор. Я говорю: «Ну, у всех нормальных турниров должна быть культурная программа». Они говорят: «Конечно». Я говорю: «Я могу обеспечить». Они говорят: «Давайте». А потом говорят: «Слабо на Северном полюсе непосредственно сыграть?» Говорю: «Нет». Ну и пришлось за базар ответить. Мы перли, кстати, на себе туда оборудование: колонки, гитары, стойки, микрофоны. Тащили мы туда, на нас смотрели как на придурков.
– А там же, по-моему, ветрено?
А. М.: Ветрено, да, ветерок.
– И там, по-моему, холодно.
А. М.: Холодно. Там было минус 27.
– Прекрасно.
Александр Минаев: Но это ерунда. И 11 м/с ветер – это еще минус 11. В общем, минус 38.
– Подожди, вы играли спиной к ветру?
А. М.: Нет, мы играли лицом. Мы стояли и играли. Короче, мы выдержали 12 минут. Когда мы все-таки это сделали, на обратном пути нас зауважали те, кто с нами летел, и уже помогали тащить оборудование.
– Слушай, а скажи, вы играли же живьем?
А. М.: Живьем, да.
– А пальцы не примерзали к грифу?
А. М.: Примерзали. Щеки промерзли. Языком, честно говорю, когда вот так дотрагиваешься изнутри, щека была холодной с внутренней стороны. Но прикольно.
– Я представляю, да. Отличный дали концерт. Я играл на морозе где-то градусов, наверное, 20. Рука замерзает в этой позе и, в принципе, вот куда ты ее не переставишь – все уже звучит как надо.
А. М.: А что? Нормально. Только надо песни подбирать.
– Лучше всего песни на одном аккорде. У тебя есть песни на одном аккорде?
А. М.: Ну, только что вот исполнили, практически.
– Не, там три, нормально.
А. М.: Я не знаю, может быть, и есть где-то далеко, глубоко.
– Ну, играйте на двух.
А. М.: Ладно, на двух сыграем. На двух можно!
– Прекрасный коллектив. Какая там на фиг мотология? Чистый панк!
А. М.: Юху!
– Сашка, а вот этот ваш мотологический Новый год, это что?
А. М.: Мотологический Новый год – это прекрасная традиция, которая уже много лет нас преследует. Вообще, мотологический Новый год отмечается летом – 23 июля. Когда мы начали отмечать день в день, нас мотологическая общественность попросила – квачихи, попиндосы, ну, приличные люди… Что такое? Что вы ржете? Перенести на время, когда в Москве все, чтобы можно было отметить не в узком семейном кружочке, а в кругу приличных людей. Ну мы и перенесли на осень. Он плавает у нас каждый год: раз – 17 октября, на следующий год – оба, 22 ноября, лови, да.
– Вот я вам показал сейчас маленький кусочек передачи, который они вели. Кто-нибудь что-нибудь понял?
А. М.: А что, плохо, что ли?
– Прекрасно, отличная команда.
А. М.: Нам тоже нравится. Что мы сейчас сделаем? Мы в импровизационном плане исполним вторую песню, которую мы играли на Северном полюсе. Это «Песня про навоз». Без навоза мы никто.
– Без навоза жизнь – не жизнь
А. М.: Хорошо у тебя здесь.
– Люди приличные.
А. М.: Да, люди просто обалдеть! Хорошо, но это тогда уже такая last song.
– Last song, да.
А. М.: Это для тех, кто смотрит нас за границей. The last song!
– Это как раз девиз мотологов – прощаются, но не уходят.
А. М.: Да, это чем мотологи и квачи отличаются от англичан: те сваливают не прощаясь, а мы можем сказать: «До свидания!» – и все равно стоять и ждать.
«Черный Обелиск». Трибьют
«Саня Юрасов – бывший директор «Черного Обелиска» и теперь наш музыкальный редактор – давно лелеял мечту собрать дружков Толика Крупнова в одном месте и забацать его нетленки. И наш «Квартирник» как раз и подошел под это бесчинство. Получилось прекрасно!» – Евгений Маргулис.
– Что у нас будет сегодня? У нас будет трибьют нашего друга Толи Крупнова, и поэтому все люди, которые были вместе с ним, будут петь его песни. Ура!
– Конечно, большой кайф, что наш вечер открывает эта компания – «Неприкасаемые», – те, кто остались.
Сергей Галанин: Песня дальнобойщика!
– Хочешь, я тебя представлю?
Николай Арутюнов: Ну, хотелось бы.
– Николай Арутюнов! Я помню, как Толя Крупнов играл в ансамбле «Шах»…
Н. А.: И я помню.
– Кстати, с ансамблем «Шах» есть гениальная история про моего сына. Когда мы пришли на концерт, Даньке было три года. Они начинали первыми – куча дыма, какие-то взрывы, никто не хлопает, и тут картавый голос ребенка: «Папа, это последняя песня?»
Н. А.: Здравствуйте, кстати, извините, я не поздоровался. Я рад присутствовать на этом концерте. Толик, конечно, был совершенно потрясающий человек. До сих пор в моей памяти остался как один из самых убедительных музыкантов на нашей сцене – очень сильный бас-гитарист, и могу сказать, как певец Толик очень здорово пел, очень стильно. И та брутальность, которую он со сцены буквально забрасывал в зал – это останется навсегда. Готов петь, но песня будет мрачная – «Стена», помните такую?
– Юрий Антонов обычно говорил так: «Оркестр»!
Н. А.: Спасибо.
– Девушка, которую я знаю очень много лет, музыкальна до безумия. Она спела все вокальные партии у существующих и несуществующих артистов, по-моему, всего нашего, как это сказать по-русски, постсоветского пространства. Да, она пела и у Толи Крупного – Маша Кац. Я тут неожиданно смотрю на Машку, которую знаю действительно очень много лет, и вдруг первый раз в жизни осознал: она же из «Голоса».
Маша Кац: Вот сволочь какая.
– Ребята, первый раз звезда такого толка пришла к нам на передачу.
М. К.: Да я даже не знаю… все этим сказано.
– Маша Кац!
М. К.: Спасибо. Толик, ну ты знаешь… Ну поехали!
– На «Квартирнике», посвященному трибьюту Толи Крупнова, самая нормальная из всех ненормальных команд – «7Б».
Иван Демьян: Спасибо всем. И мы внесли свой вклад в такого замечательного чувака, как Толя Крупнов. Мы не раз участвовали в трибьютах, и мы за искренние настоящие и честные песни. И в нашем репертуаре песня – «Вальс». Поехали домой!
– Дорогие друзья, а сейчас команда, которую лично я обожаю, – это Jukebox Trio. Конечно, удивительно, как они оказались в этом рассаднике рока, я не понимаю.
Игорь Стулов: Ужас, попробуем как-то это оправдать.
– И сейчас я хочу вам представить Сергея Воронова, группа CrossroadZ. Сережка, кстати, долгое время играл с Толей, по-моему, с самого начала «Неприкасаемых».
Сергей Воронов: Чуть-чуть не так: мы играли до начала «Неприкасаемых». Мы с первого момента подружились, причем мы дружили активно. На самом деле это то, что многие знают про Толю, – он любил радовать себя тем, чем хотел. Это, в общем, способность свободного человека. Толя был очень теплым человеком, очень хорошим другом, который знал, когда можно помочь, и делал это. Толя – любовь.
– И после них пойдут актеры, ребята. Но многие сидящие здесь у нас в зале на нашем «Квартирнике» знают, что Толя, помимо того, что был музыкантом, был еще и актером, играл в театре. И поэтому сейчас оправданно выступление наших знаменитых актеров – одним боком к ним принадлежал и Толя. Это Павел Майков и Валерий Трошин.
– Настал момент пригласить белокурую красавицу. Алена Свиридова, ребят!
Алена Свиридова: Спасибо, друзья! Толика я, конечно, очень люблю. Песня у меня грустная. Размышления о смерти – они нам, конечно, свойственны, к сожалению.
– Все знают, что в Толе текла цыганская кровь. И сейчас выйдет совершенно дикая команда по темпераменту, такая же, как этот необузданный конь. Дамы и господа, леди энд джентльмены – Zdob și Zdub. А у вас грустные песни есть?
Роман Ягупов: Знаешь, у нас все песни про красное вино и только одна про белое. И звучит она так: «Белое вино, почему ты не красное?» У меня стопроцентное ощущение, что тусовка очень хорошая – я попал к себе домой, в мир музыки и творчества. К сожалению, с Анатолием не был знаком, хотя уверен, что мы бы подружились. Его музыка и то, что мы здесь собрались сегодня, говорит о том, что он себя обессмертил. А сейчас зажжем!
– А сейчас у нас будет группа «Рондо». И, конечно, в окончание трибьюта должен звучать рок. Посмотрите, Саня Иванов вышел, одетый как рокер. Понятно, что сейчас он грянет и грянет вместе с вами.
Александр Иванов: Анатолий, мы помним и любим тебя. И маленький привет из прошлого. Вспомним нашего друга Анатолия!
Группа «Тараканы!»
«Денис Мажуков – настоящий герой рок-н-ролла. Про таких, как он, говорят так: если навернется наш мир, останутся только тараканы и рок-н-ролл! Точнее и не скажешь. Мы говорим Мажуков, а подразумеваем рок-н-ролл, мы говорим рок-н-ролл – подразумеваем Мажуков. Теперь таких не делают! Эксклюзив! Пользуйтесь на здоровье!» – Евгений Маргулис.
– Я безумно рад, что панк-звезды сегодня у нас в гостях.
Дмитрий Спирин: У меня есть анекдот в ответочку.
– Давай.
Д. С.: Что-то такое происходит на автостраде, что Лужков и его водитель меняются местами в автомобиле. И какой-то гаишник их останавливает, и затем один гаишник спрашивает другого: «Кто это был?» – «Я не знаю, кто он, но Лужков у него водитель». Что-то такое. Я не знаю, кто мы, но Маргулис у нас на… на яйце, или как это называется?
– Вообще звучит как раз в духе панковской истории: «Маргулис у нас на яйце».
Д. С.: На шейкере, ладно. По науке – это шейкер, да, правильно я говорю?
– Ну это весьма прикольно. Опять же, скажу, по жизни мне не приходилось соприкасаться с Димкой. Нет, где-то мы пересекались на каких-то может быть праздниках, каких-то фестивалях…
Д. С.: Я даже могу сказать, когда это было последний раз. Я сидел в секторе Б-15 спорткомплекса «Олимпийский», а на сцене была группа «Машина времени», праздновала свое 40-летие – это было в 2008 году.
– В 2009-м, да.
Д. С.: Да, группа «Тараканы!» тогда отметилась тем, что записала кавер-версию «Машины времени» про скачки на альбоме «Машинопись». И если бы ты слушал трибьюты в группе, в которой имел честь когда-то играть, может быть, имел бы какое-то впечатление о нас до программы. Потому что там есть кавер-версия, которую мы играли.
– К сожалению, я не слушал, потому что всегда с испугом отношусь, когда музыканты другого порядка начинают лопатить «бетховенов».
Д. С.: Согласен, именно поэтому я тоже не послушал трибьют «Тараканов!» еще.
– Меня там зацепили Animal Jazz. Офигительная команда.
Д. С.: Хорошее название для новой песни: «Меня зацепили там Animal Jazz».
Николай Стравинский
Д. С.: На момент 40-летия «Машины времени».
Н. С.: Да, я был в Петербурге, и Animal Jazz как раз записывали «Круги на воде». И Женя-гитарист просто надел на меня гитару и сказал: «Ты должен сыграть соло». И вот то соло, которое звучит в конце этой песни, я сыграл с первого дубля – оно так и осталось на записи.
– Коля!
Д. С.: Ты участвовал в оригинальной записи «Круги на воде»? Интересно, сколько тебе понадобилось дублей для этого соло.
Н. С.: Этого соло там не было в принципе.
– Нет, нет, в оригинале есть, играл не я, но я записывал какие-то такие бэк-гитары. Нет, ну Коля меня сделал.
Д. С.: Это абсолютно поразительно! Я уверен, что сейчас выскажу нашу общую точку зрения – для нас это все равно зайти к Ронни Вуду, например, на кухню! Вот серьезно, «Машина времени» для нас всегда были… ну я не скажу кумиры – для наших родителей это были кумиры – да, но для нас это были непререкаемые авторитеты, и большое спасибо вам за наш…
– Спасибо.
Д. С.: …за наше счастливое детство, отрочество, юность и студенческие годы.
– Вы обратили внимание, какая приличная команда?
Д. С.: Мы очень-очень-очень приличная группа, потому что воспитывались на песнях «Машины времени» и сольных произведениях Евгения Маргулиса.
– Вау!
Д. С.: Продолжим, пожалуй. Песня, которая посвящается «Машине времени», группой «Тараканы!». «Мужчины с электрогитарами» – так называется следующее произведение.
– Димка, а мне трясти яичками?
Д. С.: Да, пожалуй!
Д. С.: Впервые в нашей истории мы играем сегодня квартирник, спасибо, что позвал, Жень. Мы как раз, знаешь, все время думаем: а как? Как они живут, настоящие звезды русского рока? Неплохо, ты знаешь.
– Не, на самом деле прикольно: были у Маргулиса, у него «Тараканы!». Тоже история, которая никуда не войдет: один мой сценический товарищ любил тайком выскочить на кухню, включить свет и расстреливать их из духовушки. Но, кстати, это поступок.
Д. С.: Ну так себе поступок на самом деле.
– Помните фильм «Собачье сердце»: «Душили-душили, душили-душили…»
Д. С.: Поэтому сейчас песня под названием «Собачье сердце».
– Хотел задать тебе вопрос по поводу выступления на Кубани, где Михаил Сергеевич Боярский, представляя тебя, перепутал имя, фамилию, национальность, отчество, название коллектива. Было такое, да?
Д. С.: Да, конечно.
– А как он тебя назвал?
Д. С.: Дело было так. Выступает такой Михаил Сергеевич Боярский, а фестиваль «Кубана» – друзья, кто, может быть, из вас не в курсе – это изначально фестиваль альтернативного рока. Михаил Сергеевич сомневался, стоит ли ему заряжаться в столь откровенно молодежную тусовку, и даже спросил у своего друга Вали Смирницкого, у Портоса, стоит ли, по мнению Вали, выступать. И Валя сказал: «Да, почему нет». И, соответственно, я был ему обещан в качестве местной части дуэта с ним, для того чтобы ему было ну как-то более сподручно, что ли, выходить на столь молодежную аудиторию. И вот он такой исполняет, уже скоро мне выступать. И я такой думаю, что е-мое, человеку ведь… человек в возрасте… Давайте будем говорить начистоту, да? Ну в возрасте человек.
– А вы видели, как он на меня посмотрел, да?
Д. С.: И вот человек выступает, и, возможно, он в каком-то своем дʼартаньянском угаре. И я такой стою в бэкстейдже и думаю: «Блин, мне через пять минут выходить туда к нему, вдруг он забыл, как меня зовут? Как-нибудь еще неправильно скажет». И говорю технику сцены, нашему знакомому: «Пойди ему скажи: «Дима Спирин из «Тараканов!» – чтобы он ничего не перепутал». И он говорит: «Ладно, хорошо, я ему скажу».
– А ты уверен, что он заложил ему в голову те слова, которые ты ему дал?
Д. С.: Ты знаешь, сейчас я уже сомневаюсь. И, значит, человек говорит: «Ну что ж, сейчас я хочу позвать на эту сцену Стива». И все такие: «Что?» 150 тысяч молодых людей такие: «Что?!» – «Ну Стива, вы все его знаете, Димка Таракан». И я такой думаю: сделать быстренько вид, что меня не было в бэкстейдже, или все-таки проявить стойкость и выйти? Но я проявил стойкость, вышел, исполнили. Говорят, что если поменять имя, то и карма сразу тоже меняется. И у нас действительно поменялось: сборы стали как-то больше, больше предложений, появились первые корпоративы.
– «Тараканы!», однако.
Д. С.: Если вы все, друзья, пока никуда не опаздываете, я могу рассказать еще несколько историй.
– Да, пожалуйста.
Д. С.: А помнишь, мы, уже в составе, с ребятами были в Гамбурге. Заходим на Рипербане в секс-шоп, а там кожаный костюм лошади. Помнишь, как он мне понравился? Чуть не купили, моего размера просто не было. Полный костюм кожаной лошади.
– Андрюшка Державин на Рипербане купил – если ты помнишь, там всегда продается такой голубой кролик…
Д. С.: Не помню кролика.
– Ну ладно, это все точно не войдет никуда.
Д. С.: Пускай войдет, мы ничего не стесняемся. Костюм лошади, полностью кожаный. Прихожу я такой на съемку, допустим, любой телепередачи, ну вот хотя бы «Квартирника» у Маргулиса, и исполняю полностью, вот полностью – копытца…
– Никто бы не удивился, потому что панки – народ своеобразный.
Д. С.: Ну ладно, споемте дальше, да? «Потеря сознания» – еще одно произведение.
– На Анькиной кухне «Тараканы!», и это даже не противно.
Д. С.: Впервые в истории.
– Это да, первый раз, когда тараканы не раздражают. А помните гениальный анекдот, когда мужик приходит покупать в аптеку средство для тараканов – раньше продавались такие шарики, это давно было…
Д. С.: От которых моя черепаха умерла.
– Вот, и там было сто шариков. Он купил, на следующий день возвращается и говорит: «Можно еще один пакет попросить?» – «Ну знаете, подождите, мы вам дали сто шариков?!» – «Вы знаете, я не всегда в тараканов попадаю». Отличный коллективчик, кстати, сегодня.
Д. С.: Все понурые, унылые – хорошо на кухне в таком настроении играть.
– Я смотрю, вон мордочки довольные…
Д. С.: Это у зрителя. Есть уставшие артисты сегодня…
Н. С.: Они не уставшие, они за рулем, Дим.
– Я хочу сказать по поводу названия «Тараканы!». Была такая болгарская, по-моему, группа.
Д. С.: На самом деле польская. Удивительная история, просто совпадение нашей группы «Тараканы!» и польской группы «Тараканы». Если хочешь, я могу рассказать.
– Да, конечно.
Д. С.: Действительно, в 50-х годах в МГУ образовалась группа под названием «Тараканы», в которой играли польские студенты, на некоторое время даже к ней в качестве лидера-вокалиста примкнул Александр Градский. Прошли годы, и один наш поклонник, лично знакомый, решил списаться с одним из уже солидных на тот момент мужчин, паном Жижинским. Он его нашел на «Фейсбуке» и написал письмо: «Здравствуйте, пан Жижинский, я знаю, что вы входили в состав группы «Тараканы» в 57-м году. Не могли бы вы мне рассказать что-нибудь об этом». Этот самый парень что-то вроде нашего архивариуса – он знает о «Тараканах!» больше, чем я. И представьте себе, этот самый человек, который был на тот момент уже в солидном возрасте, помнил русский язык, все ему рассказал о том, как со своим отцом, поляком, по-моему, который женился на русской советской женщине, жил где-то на Кутузовском проспекте, ходил в школу № 56 и там же образовал группу, которая потом вылилась в группу под названием «Тараканы» вместе с сокурсниками по МГУ. Самое удивительное в этой истории, что мы все в группе «Тараканы!» живем, жили на Кутузовском проспекте, и трое из четверых учились в 56-й школе. Через 40 лет после него.
– Это называется реинкарнация.
Д. С.: Реинкарнация. Друзья, вы только что присутствовали при настоящей реинкарнации. Поприветствуем реинкарнацию! Прямо сейчас та песня, по которой нас знает часть широкого зрителя – «Я смотрю на них».
– «Тараканы!» – они вернулись, никуда не уходят. От них избавиться невозможно. Поэтому, ребят, «Тараканы!», песня на бис. Да здравствует приличная, замечательная команда с хорошей музыкой, хорошими текстами и хорошими наскальными рисунками на руках!
Д. С.: Большое спасибо, Жень, что ты считаешь нас приличной группой. Правда, это абсолютно небывалые ощущения, когда ты сидишь в студии с музыкантом коллектива, на которого даже молился не сам ты, а твои родители. Честно говоря, никогда не мечтали соприкоснуться столь близко с легендами. Большое спасибо, что пригласил нас, Жень. Большое спасибо. Это классно, это круто, очень круто.
Группа «Манго-манго»
«Манго-манго» – любимая группа моего сына! В прошлом веке по задору и смешливости им не было равных, а за «Космонавтов» и «Аквалангистов» их вообще надо ввести в Зал Славы рок-н-ролла! Когда настроение паршивое, я всегда их переслушиваю!» – Евгений Маргулис.
– Это самая идиотская из групп, о которой я когда-либо слышал и видел, я их обожаю.
Андрей Гордеев: Идиотская из идиотских.
– У меня был период в жизни, когда мы неожиданно вдруг перестали пересекаться на каких-либо концертных площадках, и я, к своему ужасу, думал, что они развалились. Было безумно жалко, потому что «Манго-манго» была любимой группой моего сына. То есть своей искрометной музыкой они поразили шестилетнего ребенка в самое сердце.
А. Г.: Это мы можем, с шестилетними-то запросто, с шестилетними раз и все.
– Вот и оказалось, какое счастье, что они есть, что они работают, играют, и я тут могу ничего уже не говорить, потому что Гордей такой болтливый, его дернешь за какую-нибудь ниточку, он все расскажет. Он такой вот, Славка Полунин от рок-н-ролла.
А. Г.: Ну, конечно, смотрите…
– Хотя чистый панк, я думаю, что это – панк-музыка.
А. Г.: Это да, такой панк-протест против протеста, скажем так, назовем это протест против протеста, высший панк.
А. Г.: Сейчас у нас песня про профессионала, давайте покачаемся все!
– По-моему, единственная команда, у которой есть такой большой сет песен, посвященный профессиям.
А. Г.: Ну да, все профессии хороши – выбирай на вкус, и это, наверное, надо выпустить отдельной пластинкой.
– Слушай, я где-то читал или видел в твоем интервью, что ты работал чуть ли не тренером по теннису, не умея играть. Вранье?
А. Г.: Да, я работал тренером по фитнесу, не умея играть, и из этого получилась группа «Манго-манго». Вот так получилось – я просто пригласил одного из деятелей «Рок-лаборатории» на тренировку, а предварительно в раздевалку занес гитарку. И после этого мы сыграли ему на гитаре и через неделю зашли в «Рок-лабораторию» как к себе домой.
– Слушай, скажи, а первый концерт у вас был с собственными песнями?
А. Г.: Да, конечно, первый концерт мы уже пели «Лучшая рыба – это колбаса», «Таких не берут в космонавты» – да, у нас уже все это дело появилось. Тогда была сатира, а мы как-то сразу юмор, чтобы был чистый юмор, чтобы никого не оскорблять, чтобы было просто весело как у Madness, как у Sex Pistols, правда, решили делать это все помягче.
– Ну тогда следующая песня.
А. Г.: Ну тогда как говорил Сергей Павлович Королев, мы его просто королем называем: «Проверяю готовность, начинаю отсчет»!
– Даже не знаю, что спросить. У вас все песни говорят сами за себя…
А. Г.: Ну, это как бы автобиографично. Все оно как-то душевно, все оно с таким настроением… и это настроение очень полезно к себе возвращать. Вот то настроение, когда была написана эта песня – тогда мы были молоды. Молодость – это вообще счастье, счастье, которое очень хочется унести с собой в гроб. Вот поэтому внутри себя нужно постоянно оставаться молодым, внутри себя можно оставаться абсолютно свежим по жизни…
– Ну пока удается…
А. Г.: Если удивляться, если продолжить удивляться, Жень.
– Конечно, это обязательно. Если ты теряешь способность удивляться, то все, кирдык, ты уже превратился в старпера.
А. Г.: Я удивляюсь, почему война до сих пор никак не закончится. Вот здоровое человечество: порох уже изобрели, уже изобрели ядерные, водородные бомбы, а война, вот никак… Самое главное, мне кажется, внутри себя войну убить. Давайте убивать войну сейчас, давайте!
– Давай.
– За что я люблю группу «Манго-манго», вот лично я, – за то, что они какие-то серьезные вещи говорят языком иронии, хорошей доброй иронии. Играем?
А. Г.: Давайте все вместе: кого укусила акула? Эта песня стала официальным гимном российских дайверов. Могли бы выбрать что-нибудь посерьезней, конечно. Но дайверы, видимо, люди такие несерьезные, что это им пришлось по душе. Опасность – это серьезно. Но если относиться к ней несерьезно, то и опасность – тоже фигня. Всех поздравляем с международным днем аквалангиста!
– Андрюх, сыграй еще что-нибудь!
А. Г.: Хорошо, давай «Янгаджу»
– Еще неслышанная-неигранная?
А. Г.: Играна, но написана настолько на личные ощущения. Невероятно личные – такая пропажа себя. Того времени. «Город-мечта» называется.
– Прикольно, прикольно. То есть мы получили одновременно и танцевальную композицию, танцевально-вокальную. Слушай, а у вас же в середине 90-х годов с Аллой Борисовной был балет?
А. Г.: Да.
– Балет-балет-балет, вы там творили черт-те что, по-моему…
А. Г.: Ой да, нам достался балет, мы не хотели балет петь. Если бы мы так выбрали «давайте про балет споем» – не-не-не, такого не было. Мы пришли, говорят: «Хотите принять участие?» Мы: «Какая песня осталась?» Они говорят, что вот это разобрали, «Мага-недоучку» разобрали, вам только «Балет» остался. И мы подумали, что надо как-то танец подготовить, пошли танец готовить в один из клубов, пока там никого не было. А там уборщица убирает, а мы там «батман» кричим, она говорит нам: «Вы че кричите-то здесь, че вы тут сорите, мусорите?» Говорю, что мы танец разучиваем балетный. Она говорит: «Вы знаете, что я балерина?» Мы говорим: «Балерина?» Она говорит: «Да, я вам сейчас все покажу». И взялась за нас – выставила в ряд и давай чуть ли линейкой нам по ногам бить: «А ну давайте, первая позиция, вторая позиция», – в общем она нами так здорово руководила, что мы быстро этот танец разучили. Алле Борисовне очень понравился этот танец. Но как получилось: показывают по телевизору эту передачу в день рождения Аллы Борисовны, выходим мы на сцену, а в этот момент эта бабушка как раз вместе со своей подружкой чай пьет, она смотрит и говорит: «О, ребята-то вышли, это я им танец ставила». А ей: «Молчи, старая, может, ты и Пугачевой песни пишешь?» Так и не поверили бабушке.
– И я помню, что и сама композиция, и танец были фантастические – никто не ожидал. Будем петь?
А. Г.: Да-да, конечно.
– Любую, все что вашей душе угодно, мне лично все нравится, не знаю, как вам.
Борис Гребенщиков и группа «Аквариум»
«В 70-х вся Москва была охвачена квартирными концертами. В то время квартирники стали своеобразной субкультурой. Люди были доверчивыми: бывало, познакомишься в баре с кем-то, а уже через час едешь к нему в гости всей компанией с гитарами. Что ни говори, хорошее время было, молодое, бесшабашное, а главное, что это ощущение все еще живо. И мы вновь и вновь собираемся на дружеские акустические концерты. С Борькой я знаком вечность, и его появление у меня – это закономерность! Б.Г. хорош в любом виде, не важно, с кем он играет и играет ли вообще! Энергетика зашкаливает, песни – мантры, и, слушая его, всегда находишься в роли змеи, танцующей под дудочку факира». – Евгений Маргулис.
– На квартирнике имени меня – Борис Гребенщиков и группа «Аквариум»! Это большой кайф – выдернуть сюда Борю, потому что он одним из первых начал мотаться из Питера в Москву, чтобы играть на квартирниках. И уж кому как не ему знакомо это сладостное «чувство входного билета». Стоило это, по-моему, столько: девичий вариант – портвейн, а взрослый, VIP-зона – водка. Нет?
Борис Гребенщиков: Как у вас все было продумано, однако…
– Да это не у меня, это у вас было продумано! Ты же приезжал сюда играть!
Б. Г.: А мы этой стороны не видели!
Александр Титов: Не-не, я помню: были открытки, разрезанные на четыре части. И на каждой четверти стоял штампик – зайчик или лягушечка какая-нибудь… Знаете, детские такие были?
– Дорогие друзья! Борис Гребенщиков, по-моему, единственный из рок-музыкантов лауреат литературной премии и искусства «Триумф».
Б. Г.: Спасибо. Но вернемся к теме квартирников… Конечно, теперешние концерты по звуку значительно лучше, но по коэффициенту приключений значительно меньше, потому что вы точно знаете, что вас сейчас не «свинтят». А поэтому многое теряется.
А. Т.: Ох, как нас «свинтили» на Барыковском переулке однажды… (
Б. Г.: Вот это были настоящие квартирники!
– Я хочу рассказать продолжение истории. Следователь – девушка, которая вела дело, – была на нас обижена со страшной силой, потому что кто-то из музыкантов-подонков спер ее перчатки, пока она нас допрашивала. Я думаю, что кто-то ей отомстил! Кстати, помню этот концерт.
Б. Г.: А вот как раз песня, которая впервые была исполнена на похожем мероприятии. Оно было остановлено умеренно молодыми людьми в черных плащах, с корочками, которые пришли и очень деловито всех смели. Но как-то в итоге тоже удалось выйти через заднюю дверь, но песня после этого осталась навсегда. Я не могу ее не спеть – песня «Памятник»! (
– Борь, я тогда расскажу историю нашего знакомства. Мы знакомы очень много лет, а познакомились на фестивале в Таллине. 1976–1977 год, да? Жили мы в общежитии какого-то ПТУ, куда везли всякое наше рок-отребье, среди которого и оказалась неизвестная тогда группа «Аквариум» из Москвы. У нас была трехлитровая банка спирта, в котором был заправлен кайенский перец. А у Бори была замечательная красивая девушка. И мы решили вот этим самым спиртом охмурить эту девушку. В результате полегли все! Никого не охмурили, но зато подружились и, пожалуй, надолго…
Б. Г.: Это была не девушка, а моя жена вообще-то!
– Да ладно!
Б. Г.: Да, но скажу про другое: такие квартирники, как этот, тогда и не снились, потому что не было возможности добиваться такого возвышенного звука. Поэтому я должен вам честно признаться – прогресс, очевидно, существует.
– Боречка, мы шли к этому долгих 80 лет! О чем ты говоришь?
Б. Г.: Я думал, несколько тысяч…
Б. Г.: Бэк замечательно сказал, что когда записываешь песню – это то же самое, что класть письмо в бутылку и бросать ее в море, потому что ответа никогда не жди. Очень редки случаи, когда он бывает. А вот с песней, которую мы только что пели – «Пришел пить воду», – мне очень повезло, потому что однажды я получил ответ. Подходит ко мне человек, и по его виду понятно, что он священник из какой-то захолустный церкви. Он подошел, пожал руку и сказал: «Спасибо вам за песню, потому что мы все так думаем, но как в армии – не можем этого сказать. А вы за нас все это сказали!» Вот это дорогого стоит!
– Хочу задать вот такой вопрос… Половина артистов помнят свои первые песни. А ты помнишь первую песню, которую ты написал? Просто для меня.
Б. Г.: Я помню! Х###вая была песня…
– Не сыграешь?
Б. Г.: Нет, она правда х###вая! Но мы можем сыграть одну из первых, которая мне понравилась, может быть, и первая… И когда я ее писал, помню, было понятно, что то, что существует, – рано или поздно изменится, станет лучше. И в этой надежде песня и существовала. И я получаю колоссальное удовольствие, когда спустя 40 лет понимаю, что многое менялось, но ни###я не изменилось! Поэтому песни переживают все исторические перемены. Перемены происходят, а песни остаются.
– Борь, знаешь, что неожиданно вспомнил? История про нашу журналистику. Играли фестиваль «Рок на Волге», и был совершенно гениальный вопрос от журналистки. Это те журналистки, которые из новых – дура дурой! «Борис Борисович, – говорит она, – знаете ли вы, что последнее время на Землю стали спускаться инопланетяне и внедряться в мозг простых землян. Как вы к этому относитесь?» Мы сидим с Борей, и Боря, глядя на нее, сказал гениально: «Да не е#ет!» Но мы эту историю никому не расскажем!
И вторая история. Тоже задали вопрос «Машине времени», на этом же фестивале «Рок над Волгой». А его проводили в месте, где раньше было кладбище. Ну и говорят: «Как вам тут играется? Тут ведь раньше…» Я говорю: «Нормально! Мы играли на Красной площади, поэтому…»
Я просто хотел задать вопрос: а ты с прессой до сих пор не общаешься?
Б. Г.: С хорошенькой – общаюсь. А так – нет!
– В списке запрещенных рок-групп в Советском Союзе группа «Аквариум» была под номером 13. «Машина времени» была под номером пятым, а Scorpions… Ты не помнишь тот список, который ходил?
Б.Г.: А мне его так и не показали.
– Да ты что? Так ты прожил в незнании все это время. Светлый человек! Кстати, хочу вам сказать, что Боря перевел на русский язык – сейчас попробую произнести – «Бхагавадгиту».
Б. Г.: Нет, я ее еще перевожу, не перевел еще…
– Это я к тому, что мы все-таки три дня летом видимся. У нас есть одна точка, где мы собираемся. И вот там Боря иногда читает и показывает новые песни. Я хотел бы тебя попросить: дорогой Борис…
Б. Г.: А я уже прочитал твои мысли! Я вот вызываю тебя. Хочу спеть песню, которую ты точно не осмелишься показать.
– Нет, почему? Эта песня была проверена на нас. Боря ее сначала писал мелким бисерным почерком. Кто-то видел, как он пишет стихи? Видели, да? Это буквы, по-моему, высотой в полмиллиметра. И он сидел, чего-то сочинял-сочинял, потом говорит: «Бандерлоги, идите сюда!» И спел песню, которую, наверное, он сейчас споет. Я надеюсь, что ее покажут по телевизору…
Б. Г.: На самом деле, все очень похоже, но даже еще проще, потому что я совершенно не хотел ее писать, но как-то пришлось. А поскольку мы постепенно собираем новый альбом, было ясно, что эта песня ну никак туда не входит, потому что ну совсем она… Нельзя ее туда. И тогда я решил от нее избавиться. А как избавиться от песни? Нужно взять, снять ее и бросить в Интернет. В общем, сняли ее, выкинули в Интернет, а через две недели – миллион просмотров! Вот теперь я не знаю, что с ней делать. Решайте сами.
– Опять, если возвращаться к старым временам, хочу вам сказать, что благодаря Боре мы познакомились с Майком Науменко на одной из Бориных свадеб. По-моему, это была свадьба.
Б. Г.: Это был ваш концерт.
– Это был наш концерт, значит, свадьба была позже – ну, неважно. И мы как-то так здорово нагулялись, здорово «напелись» и выходили играть. А так как мы напились гораздо сильнее, чем наигрались, то мы уже, засыпая, падали. А сзади стоял мальчик, который нас поднимал и ставил микрофоны, чтобы мы могли осилить то, что мы пели. Этим мальчиком был Майк Науменко, ребят.
Дорогой Боря, пой.
– Слушай, а получается, что ты из всех наших пожилых рокеров, которые поднимали в принципе эту культуру, самый титулованный, да? Ты играл в ООН, ты писался с хорошими музыкантами за границей, со Стюартом играл. Не с Родом, а с другим, с Дейвом. Попутал или кто-то еще у тебя был?
Б. Г.: Где?
– У тебя? У тебя был кто-то еще?
Б. Г.: Ну было всякое. Я считаю, что как только мы забудем понятие «за рубеж», мир сразу станет единым, и все станет значительно легче. Нет никаких границ, нет никаких рубежей – все.
– Все-таки мне хотелось бы понять, почему на том переломном моменте, когда рухнула советская власть, у тебя получилось, а у других, скажем, не менее талантливых людей, – нет?
Б. Г.: А никто не хотел. Я тебе расскажу честную историю, которую, по-моему, я не очень рассказывал. Один раз в Нью-Йорке, когда был концерт «Звуков Му» в «голубом» районе города, в самом что ни на есть гей-клубе, где красавцы в усах и с вырезанными жопами в кожаных штанах решили оттянуться на русской группе. Типа «вот сейчас мы их удивим». Я получил массу удовольствия, потому что я-то знал, с кем они будут иметь дело, а они не понимали. И красавцы вышли все плясать, «Звуки Му» начали играть. Через полторы песни красавцев сдуло к стенам, потому что они поняли – с этим лучше не шутить. И они так боязливо жались по стенкам, а Петя с ребятами оттянулись по полной – полностью уничтожили этот клуб.
– Я, кстати, недавно пересмотрел концерт «Звуков Му» именно того состава. Посмотрите, это весьма интересно.
Б. Г.: «Звуки Му» – это настоящая энциклопедия советской жизни.
– Но на тот момент, да.
Б. Г.: Как они называли себя – «русская народная галлюцинация».
– Я никогда тебя не спрашивал историю возникновения названия группы, но мне кажется, что «Аквариум» – это была пивнуха где-то в Питере?
Б. Г.: Меня в те годы пивнухи совершенно не интересовали.
– Послушай, но ты же проезжал мимо!
Б. Г.: И правда, мне было совсем неинтересно пить пиво тогда…. Как правильно заметила девушка на фестивале «Рок над Волгой», однажды мы с Джорджем переходили мост через Неву – теперешний Троицкий мост – и нам в мозг внедрились инопланетяне. Возник контакт, в результате которого стало абсолютно ясно, что та группа, которую мы собираемся сейчас основать, будет называться «Аквариум». Таким образом мы узнали, что собираемся основать группу. Поэтому все это произошло совершенно по наводке иноземного инопланетного разума, и мы к этому не имеем ни малейшего отношения, поэтому ответственность не на нас, нет…
– А, то есть ты хочешь сказать, что тебя это не ####?
Б. Г.: Не ####…
– Когда Борис Борисович сегодня сделал вид, что он пишет программу, я попросил его со мной выпить. Он мне сказал: «Дорогой Евгений, я не пью уже 14 лет!» Я говорю: «Ну, тогда хотя бы спой песню про стаканы».
Б. Г.: Спасибо, мне очень приятно такое внимание к этой песне. Но дело в том, что тут как в симфонии: чтобы дойти до третьей части, нужно сначала прослушать первую и вторую. Итак, все по порядку, начнем сначала… А начало у нас что? Как известно, духовность. Молитва. Пост.
Группа «Квартал»
«Квартал» – очень позитивны, с отличной музыкой и прекрасными музыкантами. Как они умудряются так играть? Иногда я уворовываю у них Саню Дитковского для своих концертов, так что крылами мы давно вместе машем! Люблю их!» – Евгений Маргулис.
– Группа «Квартал» на «Квартирнике»! Неожиданно совпало, конечно, то, что «Кварталу» 30 лет в этом году.
Александр Дитковский: Все правильно.
– И удивительно опять же, что я знаю эту группу ровно 30 лет. В 88-м году мы даже вместе играли какой-то совместный концерт. Чем меня поражал «Квартал» – они очень клево играют, они высокоинтеллектуальные, и у меня прямо сердце радуется, когда артист такого формата наконец-то спускается до нашей программы.
Вообще удивительно, что музыка этой группы звучит вопреки всем законам поп-жанра. Музыка достаточно сложная, тексты непонятные. Тем не менее стали популярны, и где-то, наверное, в году 89-м произошла судьбоносная встреча одного кулинара с этой командой. И как-то дело пошло и поехало. Во всяком случае, я помню, что мы переиграли дикое количество фестивалей вместе. Саня Дитковский, который мало того что играет в «Квартале», всегда принимает участие во всех проектах, в которых мы каким-то образом завязаны. Ну, то же самое Таня Литвиненко – она пела даже на какой-то нашей пластинке. Про Артура Пилявина мы будем говорить позже, конечно. Поэтому пока дайте музыку.
– Александр Дитковский, я уже говорил, он великий трубач. Оказалось, что он еще является директором коллектива.
Ал. Д.: Ну, у нас не совсем так, нет такого прям начальства – все равны.
– Я просто хотел тебе задать вопрос, как директору коллектива. Расскажи-ка мне про Таню Литвиненко.
Ал. Д.: Таня – певица. Она моя самая любимая певица. Мы с ней уже вместе очень много лет и, честно говоря, даже когда не стало Артура Пилявина, я понял, что мы друг без друга просто не можем, не можем не исполнять его музыку, не можем не видеться и не творить вместе. Поэтому где-то через год встретились после того, как Артура не стало, и с тех пор не расстаемся.
Татьяна Литвиненко: Спасибо. Можно я добавлю? Как-то случайно моя подруга сказала, что значит моя фамилия, и я была очень удивлена – «жизнь – пение». Я очень обрадовалась.
– Я поражен в самое сердце, потому что они разговаривают.
Ал. Д.: Играем?
– Как же клево они играют. Вот удивительно, «Квартал» в каком-то роде всегда поставлял хороших музыкантов в другие коллективы. Например, в «Би-2» в первом составе. Танька, а ты, по-моему, там пела?
Т. Л.: Да, я дружила с этой группой. Да, пела. С Шурой мне очень нравится петь, мне нравятся очень низкие голоса.
– А я?
Т. Л.: А ты не приглашал с тобой спеть.
– Ну что, у нас, естественно, юбилейный концерт, на котором всегда присутствуют какие-то приличные гости.
Ал. Д.: Дорогие друзья, встречаем! Андрей Державин!
Андрей Державин: Здравствуйте! Замечательная публика сегодня собралась здесь, замечательная группа на сцене. Вам очень повезло, что действительно ребята играют уникально, так точно попадают в фонограмму, что даже я не смог определить, где…
– Скажите, Андрей, а какую песню вы приготовили в подарок этому коллективу?
Ан. Д.: О, я приготовил несколько песен.
– «Не плачь Алиса»?
Ан. Д.: Да, это первая.
– «Брат ты мне или не брат?»
Ан. Д: Это вторая.
– Потому что Сашка – брат.
Ан. Д.: Я бы хотел спросить тогда у директора, что спеть.
– У директора надо спрашивать, конечно, на коленях.
Ан. Д: Андрей, вообще, у директора надо спрашивать лучше после концерта. Давай споем «Эти реки».
Ан. Д.: Отличная песня. Давай.
Ан. Д: Великолепное исполнение, я поражен.
Ал. Д.: Вот и не уходи тогда. Давай еще споем.
Ан. Д.: Еще разок ее же?
Ал. Д.: Какие будут предложения?
Ан. Д.: А давай «Шанхай» сыграем?
Ал. Д.: Я думаю, надо поддержать аплодисментами.
– Спасибо за доверие. Мы с группой «Квартал», то есть мы – это я, будем петь песню, которую мы написали с Валерием Миладовичем.
– Да здравствует группа «Квартал»! Да здравствует Андрюшка Державин!
– Нельзя не коснуться главного персонажа, конечно, этого коллектива – Артура Пилявина, который все это придумал, оказал огромное влияние на стиль музыки. Танька, а ты, по-моему, ведь с самого начала там, да?
Т. Л.: Да. До меня пел сам Артур, искал певицу, и мы случайно познакомились. Хотя нет ничего случайного.
– Я слышал такую историю – может, врут, – что он зашел просто за спичками в девичье общежитие. Начало нормальное? Вам понравилось? Ну вот. И первая, кто попалась, почему-то Танька. Спичек у нее не было.
Ал. Д.: Нет, первая, кто умела петь хорошо, – это была Таня. Он зашел и спросил: «Девчонки, мне нужна певица. Кто умеет петь?» Там с Таней еще находилась Катя Стриженова в это время, а она петь не умела.
– По-моему, у вас был очень лихой курс. Леня Агутин где-то с вами учился, да?
Т. Л.: Да, да. У нас был прекрасный курс.
– А чего он Агутина не взял к себе в тот момент?
Т. Л.: Агутин в армию ушел. И когда мы уже выступали и были уже модной группой, Ленька только вернулся.
– Эх, Танька, а если бы тебя взяли в армию, а? Ничего бы не было.
– Хочу вам сказать, что все-таки какое счастье, когда такие коллективы еще живут. Сразу вспоминаешь какую-то потустороннюю молодость, и волос становится больше на башке, и зубы белеют. Да здравствует группа «Квартал». Дай Бог! Ну и, конечно, было бы полнейшей глупостью не пригласить сюда Валерия Миладовича Сюткина.
Валерий Сюткин: Здравствуйте, Шулимыч! Я репетировал с «Кварталом» в тот момент, когда Женя Хавтан мне сделал приглашение стать фронтменом «Браво». «Квартал» все время с «Браво» работал. Ну, они звучали как боги – надо отдать должное ребятам, которые сегодня на сцене. Давайте им поаплодируем, что они унаследовали! Там были такие мастера, но мое твердое убеждение: «Квартал» – это Таня. Вот когда звучит Танин тембр – это и есть «Квартал». Мы Арика обязательно вспомним, потому что это был абсолютно гениальный человек. Понимаете? С такой мимикой – он же делал такие физиономии, называл их одним словом. Это очень было смешно, органично, он занимал все это пространство на сцене. Таня отвечала за вокал, а вся энергетика шоу шла от Арика.
– Все лица были от Артура.
В. С.: Это было потрясающе, конечно. И мы, наверное, сейчас напомним самые древние песни. Помогу сделать вместе с Таней этот восторг, который Арик умел делать на сцене, потому что это «Квартал», ребята, это не мелочь.
В. С.: «Квартал» – это такое, знаете… абсолютно сонная солнечная музыка в нашем беспросветном сером пространстве. Они всегда у меня ассоциировались с курортом. Хочется сразу в белых штанах приходить на концерт.
Ал. Д.: А знаешь, Валер, мне один знакомый сказал, что не любит этот стиль, на что я ему не так давно ответил. Я говорю: «Ты знаешь, что самое гениальное изобретение, на мой взгляд, – это адронный коллайдер, не все о нем знают».
В. С.: Ты знаешь, я всегда говорю, когда в зале требуют в двенадцатый раз исполнить песню «Владимирский централ»: «Имейте совесть, в зале полно людей, сидевших в других местах». Ну, примерно так. Так, я хочу… У меня есть как раз то время, когда я хочу побыть бэк-вокалистом.
– Да, слава богу.
Ал. Д.: Мы ее хотели приготовить на десерт.
В. С.: Да, я попросил.
Ал. Д.: Это будет тогда первый десерт.
В. С.: Давай.
– Кто знает, что такое Парамарибо?
В. С.: Столица Суринама.
– Я не у тебя спросил.
В. С.: Сдали нервы. Извини.
– Я хотел протестировать зал.
В. С.: Давай еще раз спроси, а я уйду.
– Валерочка, спасибо большое! Я опять же возвращаюсь к Артуру Пилявину. Я помню, что он даже поучаствовал в качестве саунд-продюсера у «Сплинов» на «Гранатовом альбоме». Там отменный звук. И помимо всего прочего, по-моему, он писал какие-то весьма сомнительные сказки для взрослых.
Т. Л.: На самом деле Арик, конечно, много чего придумывал. Но я считаю, что самое главное его творение – это музыка. На мой взгляд, он самый лучший композитор.
– Никто, кстати, не сомневается. Человек был фантастический, музыкант фантастический и настолько оригинален. Ух, если бы можно было все рассказать. Ух!
Ал. Д.: Знаешь, как два приятеля встречаются уже такие, как мы с тобой, и один говорит: «Слушай, столько всего в жизни интересного было, а детям рассказать нечего».
– Ну, это да. А жалко, потому что есть масса каких-то таких вкусных историй. Даже Танька Литвиненко что-нибудь бы рассказала, да?
– Танюш, вопрос еще один. Я помню, какое-то количество времени назад у вас же пела Софа Окран, но она, по-моему, не задержалась. Почему? Забеременела, ушла?
Т. Л.: Да.
– Реально, да?
Т. Л.: Да.
– Удивительно. То есть получается, что ты самая основная певица с начала коллектива, да?
Ал. Д.: И самая лучшая, заметьте. А можно я дальше объявлю?
– Да, конечно.
Ал. Д.: А вот теперь, ребята, тот самый десерт, самый главный, очень красивый, талантливый и просто наш хороший друг и хороший человек – Алена Свиридова.
Алена Свиридова: Спасибо за такое чудесное представление.
Ал. Д.: Сейчас меня жена убьет…
Прямо мне даже хотелось иногда всплакнуть, потому что с группой «Квартал» вообще очень тесно связана моя жизнь. Первый альбом, который у меня вышел, первые песни записывали музыканты из «Квартала» – это как раз Игорь Балашов и Сережа Овчинников, а потом Саша Дитковский играл тоже у меня на двух альбомах.
Ал. Д.: С удовольствием, между прочим.
А. С.: И когда я приехала в Москву – это был 92-й год, знаете, такая была голодная Москва – я привозила из Минска продукты, потому что жрать было нечего. У меня из рюкзака торчали куриные ноги, знаете, такие… И меня привели на концерт группы «Квартал», и тут «Парамарибо», вся эта красота. Это то, что мы никогда не видели. Это такой побег в эту мечту, что даже, знаете, когда мы это все увидели, оно оказалось не так, потому что здесь оно лучше – смуглый мальчик лучший, не то что местный какой-то смуглый мальчик там, в Парамарибо. И эта тень Артура, которая витает здесь… Я не знаю… Конечно, он такой смешной. Вот они пели песню, допустим, «Парамарибо», а потом в конце он пел: «Химки – это город Химки». Я говорю: «Зачем Химки?» Он говорит: «Это гимн города Химки».
– Обратите внимание, как тонко Алена подвела историю этих куриных копыт и группы «Квартал». За куриные ноги подписали коллектив. Прекрасный коллектив!
А. С.: Куриные ноги спасли нас в то время. Спасибо, друзья. Действительно, вы настолько точно оставили всю эту атмосферу – она прямо вот, я не знаю, разорвала мое сердце сегодня. Спасибо!
Группа «Сплин»
«Что говорить про «Сплин»? «Сплин» надо смотреть и слушать. Это единственная команда, которую выбрали The Rolling Stones для своего разогрева в первый свой приезд в Россию. Я всегда для своих путешествий скачиваю музыку людей, которые мне нравятся: по альбому или по песне. И «Сплин» – единственная команда, представленная у меня всеми альбомами», – Евгений Маргулис.
– Ура! Группа «Сплин» на «Квартирнике»! Хочу вам сказать такую маленькую тайну, даже скорее не тайну – каждый год у нас с моей благоверной всегда проходит под какую-нибудь команду. Мы уезжаем на отдых и скачиваем в Интернете записи каких-нибудь хороших артистов. В прошлом году у нас была одна команда, а в этом году у нас был «Сплин». Причем все, наверное, альбомы, кроме последнего. Последний стырить не успел. Да здравствует Саня Васильев!
Хочу вам сказать еще вот какую вещь, которая меня поразила опять же до глубины души – это, наверное, один из первых коллективов, который реально играет акустику сегодня здесь.
– Сань, а скажи-ка мне, брат, так как ты все-таки продукт прошлого века и не настоящий музыкант, а кто ты по первой профессии? У нас же, сам знаешь, половина – кто архитектор, кто врач. Откуда?
Александр Васильев: Средняя школа, потом Ленинградский институт авиационного приборостроения, два курса.
– Так, потом?
А. В.: Ну, слушайте, там была такая компания бездельников. Какое там авиационное приборостроение? Хорошо, что нас не допустили до этого.
– А дальше?
А. В.: Два года армии, потом два года театрального института театрального менеджмента. Я работал в театре и поступал сознательно на менеджмент.
– Монтировщик сцены, что ли?
А. В.: Да, конечно, именно. Святое!
– Расскажу историю про монтировщика сцены, которая была со мной. Театр известный, популярный, и меня посадили смотреть спектакль. Тихая сцена, признание в любви, и вдруг с криками «###, твою мать!» с колосников падает монтировщик Максимыч и врезается в сцену как бомбардировщик.
А. В.: Елы-палы, там высота-то большая.
– Ты знаешь, он был гениальный человек. Он встал и сказал: «Ну, прикрепили хреново», – и ушел. Я понял, что монтировщики – это очень сильная компания. Так, а что было после монтировщика, Сань?
А. В.: То, что ты видишь.
– Подожди, а мне говорили…
А. В.: Ты знаешь, мне удалось сыграть одну роль в Театре Комедии. В пьесе Булгакова «Зойкина квартира» есть персонаж, который прописан в пьесе, называется «курильщик опиума». Он появляется на сцене секунд на десять, наверное. Он сидит в углу в кресле, вырубившись, вот в такой вот позе. И к нему подъезжает китаец и увозит его просто за кулисы подальше от людских глаз. И не пришел артист. Естественно, на спектакле попросили меня это сыграть, одели на меня этот костюм. Вот, я сыграл в пьесе Булгакова. Поняли?
– Это был первый и последний выход?
А. В.: Конечно, больше меня не допустили.
– Ты плохо уехал? Тебя плохо увезли?
А. В.: Все было очень красиво, и на сцене, знаешь, какие были славные люди. Анатолий Равикович, которого все знают, его Хоботова в «Покровских воротах».
– Отлично, да.
А. В.: Ирина Мазуркевич, которую все знают по фильму «О бедном гусаре замолвите слово».
– Скажи, ну они тебя запомнили?
А. В.: Мне Мазуркевич сказала: «Во!» А ей Высоцкий это говорил. Понимаешь, какая связь?
– Существует трогательная история образца 1980 года, когда сестра маленького Саши Васильева подарила ему бобину с записью. На одной стороне была группа «Воскресение», а на другой стороне была группа «Машина времени». И маленькому мальчику, по-моему, это снесло чердак, если мне не изменяет память. Да, Саша?
А. В.: Надо спросить у бобины, она точно знает, единственная свидетельница.
– Друзья, Александр Васильев! Хочет отвечать, не хочет отвечать, но главное, что он здесь, играет отличные песни. Как я уже вначале говорил, мы большие поклонники этого коллектива. Я хочу просто напомнить вам одну историю, когда в 1998 году Rolling Stones приезжали сюда. Менеджеры группы из 150 тысяч наших российских коллективов выбрали только «Сплин». Как вы думаете, почему, дорогие мои?
А. В.: Ты, Женька, прям как археолог.
– Послушай, мне же надо рыхлить могильник, рассказывать, что это такое. У вас же пожилая группа уже, Сань.
А. В.: Взял и раскопал могильник. Ничего, сейчас мы всех встряхнем одним только словом: «Танцуй!».
– Анализируя творчество этого вокально-инструментального ансамбля, я могу сказать, что оно, конечно, поменялось. Скажем, если брать первые песни, которые стали знаменитыми. А кстати, вы их играете на концертах или нет?
А. В.: Да, да.
– И вот эта, да, «Жвачка»?
А. В.: Но мы поменяли слово «Орбит» на слово «орган», и стало гораздо смешнее.
– Да ты что?
А. В.: Правда, клянусь тебе.
– Возвращаюсь опять же к песенному творчеству. Я прочитал, что в конце 80-х годов у вас была команда с Олегом Куваевым, который придумал «Масяню».
А. В.: Да.
– Бог с ней, в конце концов, но вас не приняли в Ленинградский рок-клуб.
А. В.: Да.
– Почему?
А. В.: Мы играли отвратительно.
– Ну, подожди. Группы того времени все играли отвратительно.
А. В.: Это был 87-й, что ли, год затертый, и нам было по 18 лет. Мы собрали группу «Митра» – Олег Куваев, много еще хороших ребят. Мы пытались вступить в рок-клуб и пришли на прослушивание, а перед нами группа «Хранители». Она была великолепной. Вот я стоял, слушал их и понимал – это гениально. Я их не нашел больше нигде – ни на YouTube, нигде. Я уже тогда понял, что мы сейчас начнем играть и все – будет капут, нас просто выгонят. Нас не выгнали, там был Джордж Гуницкий. Знаешь?
– Ну конечно.
А. В.: Очень тактичный человек. Он сказал: «Пошли вы отсюда». И когда я рассказал ему эту историю – мы заново познакомились спустя там сколько-то лет, – он так ржал. Он говорит: «Конечно, я этого не помню ничего». Я ему говорю: «Ну, это было прекрасно». Это событие очень поменяло всю нашу жизнь и благотворно отразилось на нас. Потому что если бы, не дай бог, нас тогда приняли…
– Во что превратились?
А. В.: Был бы капут. Ну я не буду об этом сейчас рассказывать. Ну что, мы сыграем следующую песню?
– Конечно. Сашка, ты разговорился! Ура!
А. В.: Вообще очень теплая, жаркая, прекрасная обстановка. Спасибо большое!
– Мы достаточно часто работали на фестивалях, много-много пересекались. И, кстати, известен тот факт, что ты вообще не выпиваешь. Я могу это подтвердить, потому что один раз Сашка выпил на нашем концерте, и мы его увезли в Москву, и он у нас прожил неделю. Это было вообще неплохое время. Правда, Саня?
А. В.: Да, мне любое время нравится, собственно. Но ты и археолог, Женька, все равно археолог.
– А еще на фестивале мы с Саней Васильевым пошли типа ловить рыбу. Рыбу мы не ловили, спокойно сидели на берегу, а рядом плавал в подводном костюме Андрей Вадимович Макаревич. Мы на это смотрели достаточно безучастно.
А. В.: Он иногда всплывал.
– Да, а у нас с Сашкой была буханка хлеба, и мы бросали хлеб в воду и кормили его. И когда он вынырнул уже в очередной раз, перепугал рыбака, который ловил там рыбу.
А. В.: Причем ты предугадал эту ситуацию. Когда вдруг пришел рыбак, Женька сразу сказал: «Вот ты только представь, что сейчас перед ним всплывет Макаревич».
– И как раз в эти хлебных крошках Андрюха и всплыл. Во было время!
– Ходят слухи, что ты подрался с Владом Сташевским.
А. В.: Вранье. Мы бились с Брюсом Уиллисом четыре часа и была ничья, и все это видели. Была ситуация смешнее. Однажды пригласили на фестиваль русской культуры в Лос-Анджелесе. И когда я туда прилетел, было открытие, и в какой-то момент ко мне подходит организатор и говорит: «Слушай, Сань, тут пришли гости американские. Представь их как-то русской публике». Я говорю: «А что за гости-то?» И он мне говорит два имени, святые для русской интеллигенции, – Рэй Брэдбери и Шэрон Стоун.
– Так, и?
А. В.: Но поскольку Шэрон была с мужем, я решил в эту ситуацию не лезть и просто свалил в публику и смотрел открытие оттуда.
– А их кто-нибудь представил?
А. В.: Слушай, да.
– Сташевский, поэтому ты и подрался
– Саня, расскажи мне, пожалуйста, историю про этот ваш замечательный сингл под названием «Инопланетяне».
А. В.: Да, был такой, действительно. Это мы записали альбом «Ключ к шифру», и когда уже все было записано, появилось двустишие: «А пока мы тут тянем, к нам летят инопланетяне». Но группа поставила крест на этом произведении.
– Так.
А. В.: Все боялись, что у нас подскочат продажи от этого. Песня осталась за кадром, но она все равно где-то есть на iTunes.
– Я прочитал, что была, по-моему, пауза секунд 15 вместо этой песни, нет?
А. В.: Возможно, это было в планах, надо переслушать компакт, особенно вот эти 15 секунд тишины.
– Неожиданно узнал, что ты увлекаешься живописью.
А. В.: Да, я рисую под малых фламандцев XVI века.
– Босх? А выставки?
А. В.: Была одна выставка здесь, в Москве. Ну, собственно, у меня было там семь-десять полотен и все сгорели.
– Да ладно?
А. В.: Был пожар на складе картин, мои сгорели в том числе.
– А после этого?
А. В.: А после этого я решил, что это судьба.
– И ты бросил заниматься?
А. В.: Да, я начал пить, если ты помнишь.
– Я думал, что ты как масса наших общих питерских знакомых – ну, не масса, человек пять, – у тебя есть картины Босха, фламандцы…
А. В.: У меня есть семья и группа – это самое главное, больше ничего не надо. Это все.
– Ну, кстати, это по-честному. Да здравствует «Сплин»!
– Сань, пока ты не растекся, представь музыкантов. Пускай своих героев знает наш народ.
А. В.: Леша Мещеряков на барабанах, Дима Кунин на бас-гитаре. Мне еще в детстве сказали, что в рок-группе самое главное – ритм-секция, а все остальное – фигня. Что объединяет? У них у обоих отцы – капитаны дальнего плавания. Их обоих брали с собой в рейс. Они с детства знают, что такое качка. Соответственно, они знают, что такое кач – это лучшая ритм-секция в стране, это судьба. Вадик Сергеев играет на гитаре, его инструмент можно слышать также в Tequilajazzz и Optimystica Orchestra. Николай Ростовский играет на клавишах. Его прадед играл в императорском оркестре. Есть фотография, где император Николай II с оркестром, и там стоит прадед Коли и держит Колю на руках. Я представляю Алексея, чтобы закрыть мужскую тему и открыть прекрасную тему – Ирина и Наташа.
А. В.: Давайте оставим наши голоса на этой пленке и споем хором песню, от которой во всех городах трясутся стены, шатаются потолки. В общем, мы споем ее хором.
А. В.: Спасибо! Приходите к нам на концерты, пока мы не выпилились!
Александр Маршал
«Саня Маршал – мой старинный друг, мы с ним по жизни пересекались много раз: то он меня где-то подменял, то я его. Саша – настоящий рок-н-ролльный демон! Даже если он поет в кремлевском концерте и одет в пингвиний костюм, из него исходит такая мощь, что сметает все вокруг! Друган у меня – то, что надо!» – Евгений Маргулис.
– Александр Маршал на «Квартирнике»! Месяца 2 назад мне позвонил мой близкий-близкий друг и сказал: «Слушай, мы выпиваем тут с одним парнем и что-то вспомнили про тебя». Вторым человеком в этой partie de plaisir был Саша Маршал. Мы как-то замечательно потрепались, подумали о том, почему бы нам не показать друг друга на «Квартирнике», естественно, потом забыли, как водится. Дальше – больше. Мне пришло в голову все-таки Саню отснять. Я посмотрел записную книжку, а телефона – нет, я позвонил нашему общему другу, взял телефон и позвонил Сане. И удивительное дело – он взял трубку. Ты взял со второго звонка.
Александр Маршал: Я чувствовал.
– Говорит: «Жека, ты?» Я говорю: «Да». Он говорит: «Я не подхожу к незнакомым номерам». Говорю: «А что ты взял?» Он: «Я не знаю». А к чему я веду эту свою странную беседу. Все привыкли, конечно, Сашку видеть на экране телевизоров в костюме пингвина. А так как он все-таки рок-н-ролльщик и мы знакомы давно, то я хочу показать команду именно такими, какие они есть на самом-то деле. Потому что я сказал, что старых рокеров не бывает. Александр Маршал и бэнд!
А. М.: Спасибо. Я хотел сказать, что мы давно не виделись воочию.
– Ну да, года полтора.
А. М.: Поэтому мне очень приятно и спасибо вам огромное за теплый прием. Вот, на этом мы закончили. До свидания! Всего хорошего!
– Играем?
А. М.: Играем.
– Самый громкий «Квартирник» за все это время! Сань, ты же из семьи летчиков, да?
А. М.: Да-да.
– Вот как они допустили, скажи мне, мой друг?
А. М.: Ну, во-первых, я с детства рос, в общем, в музыкальной семье, потому что отец мой играл на аккордеоне.
– Обратите внимание – вот ты не очень хорошо знаешь наши программы, у тебя будет повод пересмотреть – все приличные люди произошли от баянистов, а не аккордеонистов. Все, продолжай.
А. М.: Надо к этому добавить, что мой отец, несмотря на то, что он был летчик, военный летчик, полковник, летчик первого класса, он был человек с юмором, так скажем. Аккордеон ему нужен был лишь для того, чтобы петь частушки-нескладушки. Причем…
– Матерные?
А. М.: Не всегда с нормативной лексикой, да. И мне, когда он брал аккордеон, указывалось рукой так: иди отсюда, погуляй. Ну, как иди? Я за шторкой, у меня вот такое ухо, я их помню до сих пор все наизусть. Петь не буду, потому что уж больно пошло.
– Покажи, руками покажи.
А. М.: Ну как, Жень? Ну там это старое все. На горе стоит верблюд, ну и все вы знаете. А потом надо сказать, что мой дедушка, который прошел всю войну, у него она закончилась в Вене, в Австрии, привез оттуда две скрипки, тоже аккордеон австрийский и какую-то гитару. И мы, когда собирались вместе, все брали каждый свой инструмент. И дед почему-то умел играть на скрипке. Я не понимаю, откуда это. И, конечно же, мне ничего не оставалось делать после того, когда я окончил школу, как поступить в военное летное училище, потому что все дети были либо дети пилотов, либо техников самолетов, и поэтому у пацанов другой дороги просто не было. Но как только я поступил в военное училище, то тут же сколотил вокально-инструментальный ансамбль. И, начиная где-то с середины первого курса, мы уже стали популярными в городе Ставрополе. Ездили в институты, фабрики, заводы, где было очень много молодежи. А там есть такой закон: если ты получаешь в течение недели двойку по любому предмету, то не идешь в увольнение. Но поскольку наш ансамбль стал пользоваться популярностью, то нас приглашали, и командир роты страшно злился, но мы ездили. С нами было 10 человек-носильщиков, потому что нам нужно было нести барабаны. Обратно мы это все проносили в большом барабане с водкой, и там же нас уже ждали наши друзья-товарищи. Это было очень весело, поэтому я свои годы обучения в летном училище вспоминаю, как нечто такое – начало моей творческой деятельности как музыканта, так скажем.
– Я тебе хочу сказать, что надо было вашего начальника сделать продюсером, надо было ему отдавать вам процентов 15.
А. М.: Жень, так он и был продюсером. Мы из офицерского материала зеленого цвета сшили клеши, и здесь и проявлялось продюсерство нашего командира роты. Майор Чулупов был такой серьезный дядька с усами, боевой офицер. И когда он видел клеши, подходил: «Стой, сынок, спокойно». И вот так вот разрывал отсюда досюда.
– Я представляю вообще солдат этого времени в «клешах» с гитарой.
А. М.: Да.
– Немудрено, что тебя выгнали.
А. М.: Ну, во-первых, я ушел сам.
– Да ладно?
А. М.: Да, клянусь. Я написал рапорт командиру роты. Командир роты порвал рапорт и сказал, чтобы я ходил на занятия. И мы с Климом – Серега Клименов мой товарищ – ушли с одной пары, разделись до трусов и стали загорать на солнышке. И вдруг Клим говорит: «Ротный идет». Говорю: «Да ладно? Серьезно?» Поворачиваюсь – он идет и улыбается. Ну, для начала нам объявил арест на трое суток, в итоге мы отсидели с ним 12 на гауптвахте. Вот так всеми правдами и неправдами я все-таки ушел из военного училища. Меня демобилизовали, но срок службы два года, которые я там отучился, не засчитали. И по новой служил солдатом. Но это уже другая история. В Пензенской области оператором радиолокационной станции.
– Слушай, я тебя знаю как Маршала все это время. Сколько мы с тобой знакомы – это больше 37–38 лет.
А. М.: Да, это было очень давно. Ну это мне приклеили еще в мою бытность курсантом. Мои друзья говорили: «Ты хочешь фельдмаршалом стать?» Почему-то «фельд» отпала. Ну что такое фельдмаршал…
– Нечто еврейское.
А. М.: Нет, Маршал – это короче, потому что, во-первых, у меня рост 1,94 м. Я первым стоял в строю и в школе на физкультуре, и потом в военном училище, и в армии – везде. Видимо, поэтому приклеилось. Но на самом деле я этому званию никак не соответствую.
– Да, и еще знаешь, что в Большой советской энциклопедии я прочитал историю про ЧП, что в какой-то учебной тревоге ты увидел 11 самолетов противника в небе и сообщил начальству.
А. М.: Это ты где такое вычитал? Интересно.
– Пишут. Было?
А. М.: Было-было, но немножко не так. Когда я был оператором радиолокационной станции обнаружения и наведения, там есть такой прибор, называется «запрос-ответ». А у меня под экраном в командном пункте есть педаль, которую необходимо нажимать, чтобы определить, свой самолет или чужой. Я ее нажимаю, и на экране образуется такая длинная засветка цели, и ты видишь, что это, значит, свой самолет. Если она такая же коротенькая, значит, чужой. Были частые тревоги по три раза за ночь, и я прибежал спросонья, вставил код, ну там долгая история. Такой бочонок, там другой номер – «десятый» – в этот день работал. Я вставил «седьмой», и у меня ни хрена ни одна цель на запрос не отвечает. И я докладываю спросонья туда, через 100 км батальон. Там дежурный тоже спросонья – слава богу, это была учебная тревога – так вот глаз приподнял, смотрит: «Ах!» Мне звонит и говорит: «Все, расстрел. Если 11 целей не отвечают, значит, все – война». Нашим командиром был майор Грибовский, спасибо ему огромное. Это благодаря ему я раньше срока демобилизовался через год. Он в свое время лейтенантом пропустил Пауэрса до Урала, и с тех времен майор, 27 лет в армии, зол на весь белый свет. И когда увидел в моем военном билете, что я уволен из училища по собственному желанию, пожал мне руку и сказал: «Молодец». Такая была история.
– А ты в этот момент где битловал или уже не битловал?
А. М.: Я битловал везде, в любой ситуации. И на точке наведения, где я служил, был парень, который тоже хорошо пел, играл на гитаре, мы с ним устраивали концерты в этой вообще безлюдной степи. Ребята нам были очень благодарны, потому что развлечений там не было никаких.
– Меня интересуют профессии, которые были между твоим изгнанием из военного училища до нормального битлования.
А. М.: Ну, если учесть, что это все происходило в советское время, нельзя было нигде не работать…
– Можно.
А. М.: Нельзя было. За тунеядство можно было пострадать. У меня трудовая книжка вообще интересная. Там написано: «матрос-спасатель 3 категории». А еще работал, фирма была такая – «Союзаттракцион». Знаете, такие машинки, которые ездят по полу и сталкиваются. Вот там я работал как инженер. И еще у меня есть запись уникальная совершенно, там написано – «рабочий кормоцеха». Я не знаю, никогда там не был, но меня оформили через совхоз. Там, в общем, целая история. Потому что нужно было, чтобы твоя трудовая книжка где-то лежала, и поэтому у меня есть такие всевозможные записи.
– Я тоже открыл свою книжку…
А. М.: Печально, да?
– Ты знаешь, в принципе, есть красивые профессии, но вот эта – «забрасыватель навоза»… Как ты сказал?
А. М.: Рабочий кормоцеха.
– Рабочий кормоцеха – у меня не было. Александр Миньков!
А. М.: Друзья, мы все прекрасно знаем, что в этом году исполнилось бы 80 лет Владимиру Семеновичу Высоцкому. И я считаю, что было бы неплохо преподавать Владимира Семеновича на уроках литературы так же, как и Есенина, Маяковского, потому что он очень талантливый поэт. Это мой любимый поэт, так скажем. И поэтому я ни с того ни с сего написал посвящение, обращение к Владимиру Семеновичу спустя эти долгие годы.
– Хочу вам рассказать еще одну такую историю. Наша жизнь с Сашкой переплетается как-то достаточно близко. В 1982-м, по-моему, или 83-м году Саня заменил меня в ансамбле «Аракс».
А. М.: Да, это было.
– Я знаешь какой упустил момент? Создание вокально-инструментального ансамбля «Парк Горького». Какой это был год?
А. М.: В 86-м году ко мне пришел Леша Белов и говорит: «Давай…»
– Ты в «Араксе» играл или нет?
А. М.: Уже нет. Уже арестовали аппаратуру, уже всего там…
– Как мы любим.
А. М.: Да, нам запретили название «Аракс», мы назывались «Феникс» – вроде как птица, возрождающаяся из пепла. Это не помогло все равно. Я никогда не забуду, когда нас всех вызывали на Октябрьскую площадь в Управление внутренних дел, и мы пошли с Толиком Абрамовым. Такой коридор, двери, на одной двери написано: «Следователь Козлов», «Следователь Баранов», – и напротив их начальник «Старший следователь Волков». Вошел к нему в кабинет и обомлел: висела карта Советского Союза, утыканная флажками, и было написано: «Гастроли рок-группы «Аракс» с такого-то по такой-то год». То есть все вообще утыкано. «Вы это подписывали?» – «Как, что подписывали? Куда?» В общем, бред такой, который невозможно себе даже представить. Ну и все, запретили «Аракс», арестовали аппаратуру – у нас была своя аппаратура. Ты же ее помнишь, да? Леша Белов женился на иностранке, хотел уже свалить за границу. Петь комсомольские песни мы не хотели. И тут вдруг он ко мне приходит и говорит: «Давай сделаем группу и свалим в Штаты? Стас Намин поедет за границу в Америку, мы можем передать ему демонстрационную кассету». Так и случилось – мы ему отдали кассету, эта кассета была доставлена главе Polygram Records. Наш будущий менеджер был другом хозяина этой компании. Он пришел и говорит: «Смотри, как русские поют». А тогда Горбачев, перестройка – все эти дела. Мы оказались в нужное время в нужном месте, это совершенно точно. Вот так и получилось.
– Вы там зависли, по-моему, лет на 15.
А. М.: Десять. Контракт мы подписали на три года, но кто ж поедет. Мы решили, что мы останемся, и ушел Коля Носков. И организовали такое собрание: «Что делать дальше?» Если бы мы взяли англоязычного певца, то легенда о русской группе уже бы исчезла. Все дружно посмотрели на меня. Ну и я через срыв связок, через… В общем, очень тяжело было первое время, пока я не втянулся, не привык. А потом заканчивается концерт, и они, гады, все идут тусоваться, а я иду в номер, потому что мне послезавтра петь – надо восстановиться. Я бутылочку пивка выпью и спать. Они потом на следующий день говорят: «Эх, тебя не было! Ух, круто было!» Я говорю: «Заткнитесь, гады! Вообще замолчите!» То есть судьба людей, которые поют в группах, на самом деле не такая уж завидная.
– Сань, тоже вам расскажу историю – воспоминание о группе «Аракс». Где-то конец 81—82-го года, мы ездили по Узбекистану, играли фондовые концерты, получали какие-то деньги и делали это, естественно, незаконно. И в Москву прислали узбекского следователя, который очень плохо говорил по-русски. Но я об этом не знал. И вдруг: «Вас беспокоят с номера 925». Я понимаю, что меня кто-то разыгрывает. И с таким хорошим узбекским акцентом: «Ты, бандит? Ты должен пришла на Петровке, мы тебе будем сажать», – и прочее, прочее. Ну, естественно, я посылаю далеко и надолго. Опять: «Мы тебе номер звонит 9-2-4». В общем, приехала машина, меня туда привезли, и, действительно, такой узбекский следователь задает мне какие-то вопросы: «Тут была? Тут была? Подпись твой не мой?». В общем, какая-то ерунда. Меня это достало, я говорю: «Вы знаете, вы – узбек, я – еврей. Я хочу общаться с вами через переводчика, найдите мне переводчика с идиш на узбекский, и тогда я дам любые показания». Меня прогнали минут через 15. Это все, что я хотел рассказать.
А. М.: Кстати, по поводу этого акцента. У нас в училище был парень из Грузии, очень плохо говорил по-русски, вот примерно так…
– Я-то говорил по-русски хорошо.
А. М.: И когда дневальные заступают в наряд, то предыдущий наряд должен тебе сдать объекты – то есть туалет, пол и так далее.
– Самые главные военные объекты: туалет, пол…
А. М.: Да. То, что самое важное на самом деле в армии – остальное все это… Он взял, помыл пол, кафель, все помыл, все блестит, и чтобы никто не зашел до того, как мы примем это дело, натянул веревочку, на ней повесил бумажку и написал: «Проспа несать» – вместе.
– Поехали дальше играть?
А. М.: Да.
– Я прочитал, что после того, как вы разорвали контракт с американскими менеджерами, у вас увели миллион долларов.
А. М.: Ну, 800 тысяч – не миллион.
– Хорошо. Как у такой замечательной группы не увести 800 тысяч долларов, я не понимаю.
А. М.: 800 тысяч – это еще хорошо. А вообще куда все делось… Потом у нас закончились визы… Ой, сейчас как вспомню – этот дом на Статен-Айленд в Нью-Йорке за статуей Свободы, где в один из прекрасных дней в дверь позвонили два таких молодца в голубых красивых комбинезонах и так с улыбкой: «А где у вас щиток?». Все выключили, повесили пломбы, говорят: «Ауфидерзейн», – и ушли. А уже холодно, осень. Пришлось лезть в соседний дом, который стоял на продажу, через газон – мы подключили кабель в ту розетку, потому что у нас работал только холодильник.
– Какой на фиг Бон Джови…
А. М.: У нас работал только холодильник и студия, чтобы писать демонстрационную запись… И, кстати, пластинка Moscow Calling родилась именно в этом подвале. Я пел, у меня изо рта шел пар, потому что уже было холодно, отопления не было. И когда нам говорят: «Да вы же, эх…» Я говорю: «Ну да, я даже не могу тебе объяснить все сразу».
– Прям на концерте Бон Джови… А кстати, ты знаком с ним?
А. М.: Да, конечно.
– Удивительно, что в наших средствах массовой информации всегда пишется, что наши артисты в Америке, конечно, круче всех. Нет, ни фига не круче, не фиг нам там делать, надо играть здесь.
А. М.: В общем-то, я уже говорил, что нам просто повезло, потому что мы оказались в нужном месте в нужное время, и это благодаря перестройке, благодаря этим русским надписям. Мы привезли туда с собой кучу всяких значков, каких-то шапок-ушанок, которые у нас вырывали просто…
– Черная икра.
А. М.: Черную икру нет, Женя. Черную икру мы случайно съели в самолете, пока летели, закусили водяру, потому что на радостях сметали. Я говорю: «Слушайте, давайте оставим, хоть, может, продадим там, обменяем на что-нибудь». – «Да, хорошо», – сказал Леша, доедая, выскребая так баночку до конца. Ну, это не важно. Это просто я сейчас вспоминаю. Я просто благодарен Господу за то, что у меня такая судьба, у меня и моих друзей из группы «Парк Горького».
– Александр Миньков, он же Маршал!
А. М.: Спасибо, друзья! Ну, понятное дело, что мы с ребятами не можем уйти без произведения, с которым связана огромная часть моей жизни. Вот эта песня принесла нам действительно огромный успех в Европе, особенно когда мы приезжали в Данию. На фестивале там было до 200 тысяч человек, и все были с российскими флагами, с советскими еще, и держали руки вверх. Это были такие мурашки, от которых – просто я сейчас даже помню это состояние – настолько было круто. Сегодня я хочу, чтобы мои мурашки перебежали к вам.
Александр Розенбаум
«Удивительно, но с Розенбаумом я крайне редко пересекаюсь в Москве. Раз-два и обчелся. Значительно чаще на гастролях, притом что мы знакомы и дружим более 30 лет! Но вдруг пролетела искра, и все оказались в Москве – на удивление в этот день я снимал «Квартирник» с другими группами, и мне удалось заманить Сашу к себе. Ну не молодец ли я? Концерт получился очень душевным, да и нам было о чем повспоминать, смотрите!» – Евгений Маргулис.
– Александр Розенбаум на «Квартирнике», старая армия тоже на «Квартирнике». Хочу вам сказать – хлопайте, я подожду, звезд подобного калибра, конечно, у нас не было давно. И с Сашей мы договорились года три назад, и что-то у нас не получалось, и слава Богу, что наконец-то звезда спустилась с неба к нам. Какое счастье!
Александр Розенбаум: Не-не, давай сразу, звезды на небе.
– По поводу команды мы сегодня беседовали, но ребята, конечно, не молоды, это понятно, и мы подсчитали возраст артистов. Им вместе 318 лет и плюс мои 62. Это самый старый коллектив на земле.
А. Р.: Я хочу сказать вам огромное спасибо, мы очень рады, думаю, у нас впереди хороший вечер. Хочется сказать, что у нас еще присутствует Юрий Константинович Капитанаки – добавьте еще 67 лет, 384 года на шестерых.
– Еще 62 моих.
А. Р.: За 400 перевалили.
– Да, хороший бэкграунд.
А. Р.: Спасибо! Мне бы полотенчико…
– А ты разгулялся, брат! Я думаю, что про Сашку я знаю, конечно, много всего, а оказалось, мне скинули информацию, Сань, которую я не знал вообще. Александр Яковлевич Розенбаум в детстве подавал надежды как фигурист, ребята. Школа фигурного катания…
А. Р.: Два занятия, два – после первой или какой там позиции, вот так надо было делать, что-то так, два занятия, и я оттуда свалил очень быстро, но было дело.
– Ну ты был фигуристом?
А. Р.: Нет, не фигуристом, я два занятия, говорю, посетил. Мама меня привела за ручку на стадион «Локомотив», и я запомнил на всю свою жизнь, потому что это было очень красиво, и снег был такой еще, и каталась женщина – она кружилась и делала, как это называется, не знаю, пируэты или еще что-то. Я спросил, кто это, и мне сказали – Тамара Братусь, чемпионка Советского Союза. Это Тамара Москвина нынешняя знаменитая, заслуженный тренер СССР.
– Ты хочешь сказать, что она тебя подсидела, что ли?
А. Р.: Я посмотрел на Тамару Братусь, и мне это понравилось. Я пришел и на второй день меня начали ставить в эти позы – а я вообще не люблю, когда меня ставят в позы, понимаешь. И я быстро ушел.
– Но тогда, конечно, продолжение вопроса, так как ты страшно спортивный, это я знаю, знают все – после успешного дебюта в фигурном катании ты пошел в бокс. Как так – разнополярные виды спорта?
А. Р.: Ну, во-первых, нет, я никогда не любил фигурное катание как исполнитель, скажем так. Я люблю смотреть, ну а бокс – это бокс, борьба, штанга. В школе всегда были секции. В моем классе, нет, старше меня на год, учился Саша Кусикьянс – сын великого тренера, который был тренером олимпийского чемпиона, гениального боксера Валерия Попенченко. И мы тут же помчались к Григорию Филипповичу и стали заниматься. Получили большое удовольствие на долгие годы.
– Ты помнишь, в каждой школе же были секции – я помню, я же в вашей компании, которой пятьсот лет…
А. Р.: Да, да, я помню, действительно было очень-очень много было, любой спорт, кроме дорогих. А дорогие это что – горные лыжи, теннис.
– Ты знаешь вот, на самом деле дорогой спорт вот для меня – это история стрельбы из рогатки по окнам. Это был страшно дорогой спорт, да, и попадали много раз. Не знаю, как у вас, Александр Яковлевич, но я страшно любил бить…
А. Р.: Мы мячами били…
– …стекла в своей школе.
А. Р.: На этой теме битья окон и всего подобного сейчас хорошо пройдет следующая песня.
– Александр Розенбаум, старая армия – мама родная, какое счастье видеть их всех при памяти до сих пор!
А. Р.: По этому поводу у меня есть хороший анекдот. Я обожаю его, три дня только его и рассказываю всем. Свежак. Мама говорит дочке: «Что-то последнее время мной стали опять интересоваться мужчины…» Она говорит: «Мама, мама, это врачи!»
– Хочу вам сказать, что мы с Сашей уже знакомы бог знает сколько лет. Я бы, конечно, дернул его на исполнение самого первого рок-н-ролла, который он придумал году в 1975-м. У него была группа под названием «Аргонавты», питерская. Группа ну не очень…
А. Р.: Ну не надо…
– Группа очень хорошая. Можешь вспомнить что-то, Сань, хотя бы один куплет? 75-й год, мы играли в Питере, были великие, они были похуже.
– Я всегда говорил, что старые песенки самые смешливые. И потом вы представляете – рок-н-ролл, твист эгейн, жирафа, и вдруг году, наверное, в 82-м я иду по Питеру, и питерский таксист мне говорит: «У нас появился отличный парень, еврей». Ну плохо, конечно, стыдно, что он хотел этим сказать, я не знаю, но он поставил пару твоих песенок. Я сказал: «Ну я же его знаю, это же вот мальчик, который раньше играл рок-н-ролл!» На что он воскликнул…
А. Р.: «Какой, к черту, рок-н-ролл»!
– Вот Александр Розенбаум! Сань, я хотел вот что спросить ввиду того, что Александр Яковлевич у нас прекрасный гитарист. Он играет запрещенными аккордами.
А. Р.: От трех четвертей или девяти восьмых.
– Сань, ну давай, у нас нормальные люди, потом. Вот и половина народу не понимает вообще, как ты играешь. Я говорю – он играет всегда на перестроенной гитаре. Сегодня так получилось – может, возраст, может, еще что-нибудь – играет нормальными аккордами. Подсматривайте, пока не поздно.
А. Р.: Поехали.
– Жарковато, наверное. Друзья мои, это все-таки рок-концерт!
А. Р.: Ну, рок не рок, а сейчас такое будет, поближе к року. Кто перечитывал «Гулливера» в зрелом возрасте – похлопайте. Молодцы! Потрясающая книга. В десять лет одно видишь, в 25 – другое, в 55 – третье, потому что набираешься жизненного опыта, и там уже не просто лилипуты и великаны, а уже узнаешь в них своих сослуживцев, соседей по квартире, себя самого и так далее. Ничего не сочинил, все Джонатан Свифт написал, я просто пересказываю.
– Конечно, Александр Розенбаум необард. Саня, скажи, мой друг, а забирали тебя в КГБ когда-нибудь? Дурацкий вопрос, но что-то захотелось спросить.
А. Р.: Я не вижу, кстати, в этом подвигов каких-то. Я вам скажу одно – вот самая простая история. 1968 год, мне уже было 18, это было на втором курсе, на одном из студенческих вечеров, который проходил в ДК железнодорожников. Я пою песню, которую вы все прекрасно знаете не только потому, что я ее написал и я ее пою, но ее и Шуфутинский спел – «Дождь, над Невой туман». Меня вызывают в ректорат, там сидит секретарь парткома и наш институтский кагэбэшник. Пришло три депеши: одна прилетела в КГБ, вторая прилетела в партком, а третья прилетела в ректорат. Мне дали ее прочесть. Пишет директор Дворца культуры «Красный выборжец»: «На сцену выбежал лохматый парень…» Я был лохматый.
– Никогда такого не было.
А. Р.: Перестань, ты меня поздно встретил. Никаких секретов от народа – я начал лысеть в 23 года, причем быстро и сразу. «На сцену выскочил лохматый парень и начал выкрикивать в зал: «Мне не нужна Москва!»
– Это точно ты?
А. Р.: Все вы знаете эту песню «Мне не нужна Москва, мне не нужна Одесса, видеть бы мне дома в белых ночей завесе» – объяснился в любви к родному городу, но он отдельно выдернул. Поэтому, естественно, такие бумаги приходили, по этим бумагам разбирались. Кто разбирался – две организации: Комитет государственной безопасности и Отдел борьбы с хищениями социалистической собственности за так называемые «квартирники» безналоговые и прочие, прочие вещи.
– Вы сдали деньги? Так, на всякий случай…
А. Р.: Я очень люблю вспоминать – когда я начал профессионально работать, они всегда приходили и говорили, что вот это не надо петь, это не надо. Мне в одном городе запрещали петь – выгнали из города, потому что секретарю обкома не понравилась «Стрелять так стрелять». Я говорю: «Я стреляю уток, а вы кого?» В другом городе меня убрали, сказали: «Не надо нам этих белогвардейщин!» Имелась в виду «Только шашка казаку в степи подруга». Или «Вальс 37-го года»: «Не надо этих песен, пожалуйста». – «Вы кто?» – «Я инструктор такой-то». – «Не вопрос, вот вам авторучка, вот бумага. И я точно знаю, что XX съезд партии у нас никто не отменял – у меня в Высшей школе была пятерка по истории КПСС. Так что вы напишите, что я, инструктор такой-то, запрещаю такому-то такому петь такую-то песню по таким-то соображениям…» Он говорит: «Нет, я так вопрос не ставил…» – «Ну тогда всего вам доброго».
– Хочу вам сказать – у меня есть близкий друган, преступник, сидит в тюрьме. Каждую субботу они всей камерой смотрят по телевизору наш «Квартирник». Я думаю, что, когда мы покажем Саню и команду, вся камера будет плакать. Это я к тому, что я знаю, что ты достаточно часто играешь по тюрьмам и прочее, и прочее, и какие-то подшефные там у тебя есть.
А. Р.: Там живут люди. Я не пою для кого-то определенного… Когда я захожу в зону и встречаюсь с людьми, вы знаете, какой бы статьи ни было в зале, вот эту статью из зала убирают, а остальное – это люди. И люди должны слушать музыку, песни, читать стихи, книги, романы и так далее, им нельзя ни в коем случае отказывать тянуться к чему-то свободному, тому, чего они лишены. Я считаю это своим долгом, и когда у меня есть возможность, то делаю это часто и с удовольствием. И это одна закрытая тема. А что еще у нас есть закрытое? Это армия и флот, служивые люди. Я часто выступаю в самых разных частях. Я сам флотский человек, и по военно-учетной специальности корабельный врач, поэтому у меня много песен, посвященных морю, и не было ни одной лирической. Это неправильно, потому что моряки и любовь – это вообще неотъемлемые и неразделимые вещи. Ко Дню Военно-морского флота я написал песню, которая так и называется: «Матросская лирическая».
А. Р.: Вообще, когда меня спрашивают, в каком жанре вы трудитесь, я всегда отвечаю: «Мой жанр – Розенбаум, потому что я многоформный». Вот спросите. Я вроде рокер – спросите рокеров: «Наш парень!» Женька знает. А многие скажут: «Да что рокер – не знаем, симфонист!» У меня много симфонического, полусимфонического в музыке, рояль особенно. Спросите: «Наш, симфонист?» – «Да нет, конечно». Народники скажут? Да я просто живу вместе с ними очень часто, с народниками, очень часто на гастролях, делаю для них много, но они скажут: «Нет». Поэтому меня невозможно определить. Барды меня никогда к себе не возьмут, потому что с «Вальсом-бостон» какой я бард…
– Сашка, у тебя свитер тонкий, в барды берут только с толстыми свитерами, я вчера это видел.
А. Р.: Я сейчас не об этом. Я сейчас буду петь песню. В конце 60-х до середины 70-х, как мы помним, было время хиппи, появились Джанбэз, Питер, Полон Мэрис прекрасно запели, Боб Дилан запел во весь голос именно тогда, с 60-х годов, сейчас лауреат Нобелевской премии по литературе – первый музыкант удостоен такой награды. У нас это была Жанна Бичевская. Ну и мы поигрывали, так сказать. Я вам сейчас спою песню такого вудстоковского направления, она называется – как она может называться? Конечно, «Пусть так будет», что в переводе на английский означает Let it be.
– Я думаю, что, наверное, Саня – первый бард. Хотя нет, наверное, не бард. А вот, слушай, я действительно вспомнил, как тебя назвать – наверное, музыкант. Александр Розенбаум – просто музыкант!
А. Р.: Я прочту стихотворение, которое всегда читаю, когда заходит об этом речь:
– У меня, кстати, ввиду того, что я все-таки говорящая голова, как-никак, то у меня есть список песен. У каждого битла есть свой Yesterday. Сашка-то из битлов, и сейчас он сыграет песню, от которой вы все умрете – даже я умру, она не была запланирована.
А. Р.: Знаете, перед концертом, как раз когда Женька попросил меня эту песню спеть…
– Я о людях заботился, о вас, родные…
А. Р.: Я понимаю. Как-то возвращался после концерта из Кремля, я как раз снимал квартиру недалеко, поднимаюсь на четвертый этаж, мне открывают двери и говорят: «Сейчас прошли два дяди, один другому говорит: «Смотри, Розенбаум при параде, наверное, с работы приехал». Второй говорит: «Хорошая у него работа – 30 лет одну и ту же песню поет». Вы знаете, вот есть песни типа «Шанхай-блюз»…
– Саня, не надо завидовать.
А. Р.: …я сейчас буду свой «Шанхай-блюз» петь. Наоборот, я же в превосходной степени! Подожди, я же хочу досказать. Представьте, вот то, что я сейчас буду петь, написано в 1981 году! И, конечно, все время говоришь редакторам: «Что, другого нет? У меня тысяча песен написано, что вы гоняете все одно и то же?!» Но Антонов Юра – значит, «Крыша дома своего», Маргулис – значит, «Шанхай-блюз», Лоза – значит, «Плот». Они приводят железный аргумент: «Народ любит». Ну, что делать, они для народа работают…
Михаил Жванецкий
«Михаил Жванецкий – непростецкий! Идея замешать его тексты с музыкой появилась у меня давно. В какой-то из моих дней рождений я со своими друганами-музыкантами прошелся по зарубежной классике и был поражен реакцией Михалыча на то бесчинство, которое мы устроили в мастерской моей жены. Народу было человек 30, но восторг, исходящий от них, был равен реву стадиона. Так что мой дэрэ стал возрождением «Квартирника». Дальше – больше! Практически всех, кто был у нас, я отснял, кроме Жванецкого. И как после этого не совместить приятное с очень приятным? В общем уговорил его, а что из этого получилось – смотрите сами! Да здравствует та легкость, с которой Михал Михалыч согласился устроить то, что он никогда не делал!» – Евгений Маргулис.
– Я давно замыслил этот проект – соединить музыкальный ряд именно с тем, что делает большой великий писатель. Но не та вот ерунда, которая сидела в нас в детстве, – литературно-музыкальная композиция, когда под музыку выходил чтец и унылым голосом что-то рассказывал, какой-то текст. Я не хотел этого сделать. Я хотел сегодня просто показать музыку, которую мы слушали в детстве. Потому что Лемми Килмистер сказал гениальную фразу, что музыка с тобой остается по жизни та, которую ты слышал в детстве. И что-то захотелось взрыхлить детство Михаила Михайловича. И поговорить о музыке, которая была в то время. Поговорить о том звуке, который был в то время. Если Михаил Михалыч еще захочет почитать, то это будет вообще прекрасно. Михаил Михайлович Жванецкий.
Михаил Жванецкий: Я с Женей давно говорил на эту тему, что у меня в душе музыка, которая вызывает счастье. Просто вот счастье в душе. Это та музыка, которую я слышал ну где-то в период… Ну до войны не помню. Ну после войны. Не скажу, что только американская, а там была и наша, напоминающая все-таки американскую, вызывающая ощущение счастья. Вот это. Как это все происходило? Видимо, там же Америка поднялась, находясь в глубоком кризисе. Поднялась, я думаю, в основном благодаря этой музыке. В душе. Вот ты видишь, как они все спускаются по лестнице, и видишь, как они идут, эти женщины в перьях. И видишь этот оркестр. И ты видишь все это. Боже мой! Откуда это? У советского несчастного бедного человека, где сзади мог быть только экран с Утесовым. А эта чечетка! Господи! Джим Керри, Фред Астер. Я был у Барышникова дома не так давно, у него портрет Фреда Астера. Человек, который бьет чечетку. И я говорю: «Женя, ты можешь сделать такое, чтоб мы это здесь устроили? Пусть это будет на экране! Пусть звучит эта музыка!». Но вмешались авторские права, денег нет. А я: «Почему денег нет?» – «Мы не можем заработать». – «Почему не можем заработать?» – «Потому что денег нет». И я все это время: «Нам нужно заработать, чтобы это можно было услышать снова». Такому человеку, как я, таким людям, как вы! Потому что это ощущение счастья не заменишь. Иногда бывает в музыке Дунаевского что-то похожее, ощущение счастья. Ну что же? Спрашивайте дальше. Отвечать на вопрос нужно до тех пор, пока ответ не закончился.
– Ну и, конечно, я бы сейчас перешел бы к такой музыкальной составляющей, потому что все-таки Одесса и одесская музыка. Я бы пригласил сюда замечательную группу «Запрещенные барабанщики». Они настолько прикольные и настолько вписываются в формат нашей передачи, что я, конечно, буду только рад. И, конечно, без той музыки обойтись нельзя. Потому что это то, что звучало в Советском Союзе. Поэтому я хочу попросить ребят сыграть именно характерные композиции именно того времени.
Виктор Пивторыпавло
– Мы имеем в виду те пластиночки такие, на костях.
В. П.: На костях. Ну мы начнем тогда, наверное, с песенки, которую мы очень любим. Это старая песня. Авторские платить никому не нужно, потому что их автор неизвестен. Но она очень старая, озорная и, как мне кажется, лучше всего подходит под наш сегодняшний формат.
– Михаил Михайлович, вопрос. Слушаете ли вы музыку, когда пишете свои произведения, или нет?
М. Ж.: Нет. Нет. Нет. Я думаю, что пишу музыку. Совершенно верно.
– Ну и тогда, конечно, вдогонку вопрос. Пробовали ли вы читать под музыку? Чтоб сзади стояли «битлы» такие, красивые, плоскогорные, как мы, и тихо ворковали, пока вы читаете. Было такое или нет?
М. Ж.: Нет, такого не было, я как-то стесняюсь быть звездой, которая под музыку что-то делает. Я привык обслуживать сам себя целиком.
– А что мне делать дальше? Как мне дальше-то жить тогда?
М. Ж.: Тебе нужно, видишь, состав, тебе нужны музыканты. Может быть, и мне бы подошло прочесть бы что-то под музыку. Может быть. Но как-то, как-то… Не знаю, то ли говорить, то ли напевать. Да и я как-то пропустил то время, когда можно было напевать свои произведения. Нет, лучше, чтобы кто-то. А я буду пока продолжать то, что делаю. Это, наверное, самое главное.
– Прекрасно! Вы хотите послушать музыку или почитать?
М. Ж.: Сейчас? У меня музыки есть немножко. Можно я маленький кусочек прочту?
Хотя в этом зале уже, по-моему, преодолели этот комплекс.
– Нет.
М. Ж.: Невозможно, видимо.
– Я, когда был маленький, был очень страшный. В принципе, не могу сказать, что сейчас страшный красавец. Просто красавец. Но я научился играть на гитаре лишь только для того, чтоб кадрить девчонок. Михаил Михайлович, а литература помогала знакомиться с красивыми девушками?
М. Ж.: Основное! Основное!
– Михаил Михайлович, вопросик. А вы же Утесова-то знали?
М. Ж.: Да.
– Пересекались? Играли совместные концерты?
М. Ж.: Нет. Ну не так уж это все было соблазнительно. С ним дружил Аркадий Райкин, а я всегда приходил только с Райкиным. В то время, когда я работал у Райкина, я приходил. И вот. Я не знаю. У меня есть фотография меня с ним. Он очень подозрительно на меня смотрит. Даже чуть-чуть враждебно. Ну, кто его знает. Мы оба из Одессы. Каждый из нас воспевает по-своему. Он поет, а я что-то говорю, и он еще не знал, кто я такой. Он один раз послушал, второй раз послушал и скис. Он помрачнел и даже как-то не пытался со мной заговорить. Мы сидим рядом – ни слова! А я ж что, буду его толкать, говорить: «Леонид Осипович!» Ну, вот такая небольшая ревность по поводу нашего родного города.
– Попоем или почитаем?
М. Ж.: Ну, я хочу почитать все-таки пока еще, да. Я не знал, что как, думал, что я каким-то одним куском, а сейчас мне очень нравится. Они… Ну, вы помните, что бы я ни начинал, я прихожу к женщинам.
В. П.: Мне нравится, что у Михаила Михайловича все тексты от руки написанные, ручкой. Это аналогово. Мы любим такие аналоговые почеркушки. Я тоже так люблю карандашом музыку писать.
М. Ж.: Ну, молодец.
В. П.: Спасибо. Тогда следующая песенка, на которой мы будем заканчивать наше отделение, посвящается вам, Михаил Михайлович, с большим уважением. Я специально для этого выучил слова этой песни, но если буду путать, вы уж не обессудьте.
– Дамы и господа, во второй части нашего квартирника – Максим Пиганов и его «Тромбон-шоу»! Ура!
Я вам хочу сказать, что одесский «Привоз» был всегда поставщиком всего самого лучшего: джинсы, пластинки и, конечно же, голливудская музыка. Поэтому переходим именно к ней.
– Михаил Михайлович, а сами-то какую музыку любите?
М. Ж.: Вот эту.
– Неплохой, кстати, вкус.
М. Ж.: Там еще есть звук-кристалл? 4 тромбона и кларнет.
Максим Пиганов: 4 саксофона и кларнет.
М. Ж.: Четыре саксофона и кларнет.
М. П.: У нас будет в следующем произведении четыре тромбона, в другой песне.
– Михаил Михайлович, а какие голливудские композиторы, кроме Гершвина, конечно, понятно? Хотя он – ленинградец.
М. Ж.: Так там, господи, все они.
– Играем или читаем?
М. Ж.: Ну, ребятки, в основном я уже главное прочел.
– Михаил Михайлович, но музыка-то подобная всегда поступала в трофейные кинофильмы, либо все-таки через «Привоз». Откуда питались музыкой?
М. Ж.: Не помню, не знаю, откуда питались музыкой. В общем, я всегда имел дело с музыкантами, у которых это все уже было. Где они и как доставали – трудно сказать. Но что делать, тем более что такие очереди за молоком. Один мой знакомый трубач просто пришел домой в пять утра, жена вдруг проснулась неожиданно. Она говорит: «Ты что? Ты что, только что пришел, что ли?» – «Ты с ума сошла! Я иду за молоком для ребенка!» Вот через таких людей к нам и поступала музыка. Немножко приходило с судами. Суда были в заграничном плавании, и немножко приходило пластинок. Где-то кто-то что-то… иногда дарили. Купил проигрыватель хороший у дипломата, который сошел на берег и тут же продал мне этот проигрыватель и улетел в Москву. А такой проигрыватель с динамиками, красивый. Я обычно пользовался: десять пластинок, которые падали… Ну и помощь Владимира Семеновича.
Был у меня такой случай в Питере, там девушка была, мы были одиноки. Она, может быть, нет, но я был одинокий. Она была у меня в гостях на пятом этаже на улице Стойкости. И она:
– А что, вы с Высоцким знакомы?
– Знакомы.
– А можете ему позвонить?
– Сейчас? Конечно могу.
Ну я набрал, сколько у нас было? Не так много. Я позвонил Володе. Он меня спросил: «А ты ставил ей «Кони привередливые?» Я говорю: «Ставил, да». – «Давай ее к телефону». Она говорит: «Это кто, Высоцкий?» – «Да, Высоцкий, сам Высоцкий». Она, значит, приникла к телефону и слышу: «Ага, все, обязательно-обязательно». Слово она сдержала.
– Пройдемся по джазу?
М. Ж.: Давайте пройдемся по джазу.
– Браво! Михаил Михайлович, с удивлением узнал две вещи, которые не знал никогда. Что вы в молодости были спортсменом и гимнастом – вранье?
М. Ж.: Было, было.
– И? Как закончилось?
М. Ж.: Максимум второй разряд в спортивной гимнастике и девять баллов за вольные упражнения.
– И вторая история, про которую я тоже никогда не знал, – то, что вы работали целых два года режиссером-постановщиком в Росконцерте. Было?
М. Ж.: В Мюзик-холле.
– А, слава богу!
М. Ж.: Это совсем другое дело. Там был Ролан Быков. Художественным руководителем была Сусанна Звягина, народная артистка РСФСР, или СССР. Честно говоря, они меня просто спасали. Потому что пошла уже такая реакция советская какая-то тяжелая, и Ролан Быков тоже сюда попал, в Мюзик-холл, мы там спасались. Ролан Быков был режиссером, и я был режиссером. Представление называлось «Красная стрела прибывает в Москву. Поезд». Однажды, когда Мюзик-холл приехал в Питер, я вышел и прочел монолог «Когда нужны герои стране». Содержание его было, что герои нужны, когда падает что-то, горит что-то, разваливается что-то, рушится. И поэтому этот героизм, который воспевает всех этих героев, ну как они могли бы обойтись без поломок и без всех аварий? Это ж никак не обойтись, чтоб стать героем в нашей стране. Но вот услышал монолог Зазерский, секретарь обкома Ленинграда, и уже после того, как прочел этот монолог, я стою за кулисами и вдруг слышу крик: «Где он?» Честное слово, я понял, что это я. Вот этот крик: «Где он?» Сейчас без мата не могу. «Куда? Что?» Там, оказывается, мне говорят, что да, в правительственной ложе был Зазерский, секретарь обкома, и этот крик: «Где он? Найдите его немедленно!» Все. Я понял.
Ну хорошо, что у меня стояли «Жигули» мои собственные. Я выскочил, пальто оставил им, рванул! Ой, ребятки. Столкнулся с такси, помчался дальше, потому что понимал, чем это все грозит и, в общем, вот кое-как. Ну хорошо, по-моему, я бы уже не жил в Ленинграде. В общем, сбежал. Найти меня не смогли. С Юрием Ростом мы сели за руль этой машины и поехали в Москву из Питера, потому что в Питере невозможно было находиться. Меня уже вызвали в Союз писателей и сказали: «Перестаньте…», – то ли рисковать, то ли… Не могу сказать. Перестаньте, в общем. Прекратите. Все, я прекратил и свалил на «Жигулях» на скорости, если я преодолел это расстояние за шесть часов от Ленинграда в Москву. Вот уж я дал такой рекорд скорости. Правда, были люди, которые еще и за четыре часа доезжали. Но это о них говорили «гонщики». Самый главный гонщик Рабинович, между прочим. Фамилия такая. Настоящий Рабинович. Он даже снимался в фильмах, когда проходят на хорошей скорости ленинградские дворы. И вот он говорил: «Мы кирпич на акселератор и в Москву, играем в карты». Трудно в это поверить.
М. П.: Мы сейчас исполним «Серенаду лунного света» Глена Миллера, тот самый кристалл. Только в роли кларнета Елена Цой. А вместо четырех саксофонов – четыре тромбона.
– Не знаю почему, но музыка навеяла весьма странную историю. История про Бульвар искусств, который переименовали в Бульвар Жванецкого. Михаил Михайлович, а расскажите про этот бульвар и вообще про это.
М. Ж.: Не могу ничего сказать. Я когда приехал в Одессу, увидел уже у себя дома в квартире такую металлическую табличку: «Бульвар Жванецкого», к 75-летию.
– И все, просто так, раз?..
М. Ж.: Да. Ну, во всяком случае, это без меня. Нельзя сказать, что я бегал и просил.
– Да нет, это понятно. Я имею в виду, что я что-то раззавидовался.
М. Ж.: Да я сам понимаю.
– Даже…
М. Ж.: Поэтому я молчал весь вечер, ничего не сказал про бульвар. Потому что понимаю, что надо быть скромным, и старался изо всех сил.
– Даже на песочницу Маргулиса не потяну.
М. Ж.: Ладно.
– Потяну?
М. Ж: Я ж не говорю про разницу в возрасте.
– О, хотя, да!
М. Ж.: У тебя много времени.
– Михаил Михайлович, еще!
М. Ж.: Ну все, ребятки, уже заканчивается совершенно.
Давайте музыку какую-нибудь!
– Все! Хотя, конечно, давайте попросим Михаила Михайловича зачитать еще.
М. Ж.: Ребятки, ребятки.
Хочу сказать. Я просил Женю: «Давай мне, давай мне Голливуд вот тот, тот старый Голливуд давай, я хочу испытывать это счастье, я хочу». И вот сегодня я все-таки услышал куски этого Голливуда, который я хотел. Спасибо вам!
Я никогда не знал, где в Москве собирается хорошая публика, очень хорошая. Когда я выступаю там в зале Чайковского или что, там публика хорошая, но вот так вот, чтоб можно было разговаривать с ней, там надо только выступать. Только ей что-то сообщать. А здесь у нас получается полностью разговор. Вот как будто бы я с вами разговариваю. Большое спасибо.
Олег Митяев
«Из всех известных мне бардов Олег Митяев весьма востребован в нашей рок-н-ролльной среде, и его песни с одинаковым удовольствием поют люди, играющие совершенно другую музыку. Да и как не проорать в удовольствие на каких-нибудь наших посиделках: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались?» Для меня – это застольная номер один! «Квартирник» с Олегом получился очень душевный, на хорошем расслабоне», – Евгений Маргулис.
– На программе «Квартирник» на НТВ первый народный артист Российской Федерации, член Союза писателей, кто ты там у нас еще? Орденоносец, медалист – Олег Митяев.
Редкий случай, когда наша площадка «Квартирника» превратилась в такую бардовскую поляну, мне это страшно нравится. И мне нравится то, что наконец-то у нас здесь тихий звук, я это очень люблю. Хотя я как-то с детства к бардовскому творчеству относился достаточно спокойно. С Олегом мы знакомы давно, у нас масса общих друзей, где-то пересекаемся, ну и, естественно, приветствия:
– Лыжи стоят?
– Стоят.
– А хорошо собрались?
– Хорошо!
– Наливай!
И дальше этого как-то не заходило никуда, пока где-то лет десять назад на каком-то выпивоне у наших друзей была гитара, и Олег спел, и меня зацепило, ребят. Первый раз в жизни. Я стал поклонником, поэтому они здесь у нас сегодня.
– Хочу вам сказать, что Олег – это тот редкий случай музыкантов, у которого нет музыкального образования, но в принципе…
Олег Митяев: и слуха.
– В принципе, он ближе к нашей компании, у которой тоже нет музыкального образования. Я где-то прочитал в твоем интервью, что ты «Битлс»-то и не слушал, хотя мы, в принципе, в одной возрастной категории.
О. М.: В Челябинске были другие песни. Да, я не понимал этого, что-то они там «мау-мау» – смешно даже. Фотокарточки красивые были, мы их перепечатывали, а то, что они поют, мне как-то… А знаешь почему? Потому что я человек замедленного развития. Помню, ехал где-то под Челябинском, лесной дорогой, и тогда появились эти плееры. И вдруг я их услышал. Вообще разорвалась бомба! Для себя открыл после 28 лет, по-моему. Это было вообще. Ну и до сих пор эта любовь продолжается. Но вообще в песеннике все было очень перепутано – там у меня были и «На братских могилах не ставят крестов», и «Поющие гитары», и «Битлз» на русском языке. Никакого английского у нас не было. В пятом классе, когда надо было выбирать язык, я пришел и сказал: «Мам, а что-то английская группа вся забитая». Она говорит: «А ты иди в немецкую, ты на немца похож». И я пошел в немецкую, и как оказалось – судьба.
– Судьба? В смысле?
О. М.: Судьба, потому что у меня сейчас вышла книга моих песен на немецком языке, в Германии…
– А ты сам переводил?
О. М.: Нет. Там сначала студенты, преподаватели, потом несколько поэтов – немецких бардов. И они сейчас поют по всей стране. Мне теперь ничего не остается, как записать на немецком языке…
– Давай на оригинале, Олег. Обратите внимание, первый раз в жизни у нас в программе нет трек-листа. Мне это напоминает, конечно, сольный концерт Кобзона, потому что вы видите, сколько у него там песен?
О. М.: Да, я сейчас задумался, какую вам спеть песню. Из 300 песен, конечно, сложно выбрать какие-то. Но я почему вспомнил 300 песен? Когда я узнал, что Федор Конюхов берет в путешествие мои песни, очень обрадовался, потому что таким образом я уже два раза был на Эвересте.
– Это твоя ответка, да.
О. М.: А один раз вокруг Австралии с ним обошел на яхте, потом на веслах через океан – он в основном греб… Ваня Ургант говорит: «Я представляю – он гребет, а в наушниках: «Как здорово, что все мы здесь сегодня…». Ну вот песня, например, «Когда проходят дни запоя». Была такая записка на концерте. Мальчик из пятого класса говорит: «Нас заставляют учить стихи, и я всегда учу ваши тексты. И за текст «Одноклассницы» мне поставили пять, за текст «В осеннем парке» мне поставили пять, а за текст «Когда проходят дни запоя» поставили пять с плюсом».
– Корень нашей фамилии с Леней Маргулиным
– Я прочитал, что в детстве ты хотел быть собаководом? Вранье?
О. М.: Нет, почему.
– А почему не стал?
О. М.: Не судьба…
– Поющего собаковода у нас никогда не было.
О. М.: Нет, это вообще целое дело, все мое детство… Я вообще не понимаю, как это происходило. Но от школы до дома, по всей этой дороге были частные дома, и в каждом дворе была собака. И вот когда идешь, они тебя облаивают и с этой стороны, и с этой. И в конце концов за год я познакомился со всеми собаками. И были, конечно, там такие чудовища. Например, полубульдог, звали его Френд. И у него эта дырочка прям выгрызена вся была. Это такое страшилище. И я на нем катался потом на лыжах по озеру, мне хозяйка разрешила, сказала: «Тебе – разрешаю».
– Слушай, возвращаясь к твоему богатому немецкому прошлому. Где-то ты сказал замечательную фразу, что немцы никак не могли понять фразу «не наточенные ножи».
О. М.: «Что она так расстраивается? Есть же электроточилки, давайте отправим ей, и у нее все наладится!»
– Да.
О. М.: А еще, знаете, допустим, там были такие вещи, как, например, «Что ж ты осень натворила?», – песня как обращение к женщине. А у них осень мужского рода, и как они перевели – я не знаю. Может, это современно как-то звучит. Вот, или, например…
– Осень натворил… что ж ты осень натворил…
О. М.: Например, соседка по-немецки «нахберин», они ее перевели как «нахт бер» – это «ночной медведь». То есть все было очень приблизительно.
– Слушай, а тебе кто-нибудь делал перевод с перевода уже?
О. М.: Обратно?
– Обратный, да.
О. М.: Ну, это уже с японским языком, я расскажу.
– Нет, иногда смешные переводы. Вот я помню одни израильские частушки, эх… Я бы столько всего рассказал.
О. М.: Я, кстати, вспомнил еще, что когда переводили на латышский язык, я послушал песню «Мальчики города Тобольска» и говорю: «А почему не встречается слово «Тобольск»?» – «У нас никто не знает этих городов, мы свои вставили». Потом в «Небесный калькулятор»: там «под животом моста мы будем с ней… значит…»…
– Моя любимая, ты будешь играть ее?
О. М.: Да. «…Хванчкара». А они вместо «Хванчкара» вставили «Божоле». Ну что, может быть, им так более понятно, конечно. Ну, давайте споем.
– Подожди секундочку, еще один вопросик. Я прочитал, что на первой гитаре, на которой ты учился играть, было всего две струны.
О. М.: Ну да, это в подъезде была гитара, не моя. Весь подъезд выучил восьмерку, естественно. И на двух струнах что можно было играть?
– Все.
О. М.: Играл цыганочку. Все играли цыганочку.
– Да ладно, все можно было сыграть.
О. М.: Все играли цыганочку. «Ты-ты-ты-ты-ты-ты-ты-ты», – а потом струна кончается. Все.
– Слушай, скажи, а как в Челябинске назывались аккорды вот эти вражеские – «звездочки»?
О. М.: Конечно-конечно, я до сих пор помню. Это вот «лесенка», это «маленькая звездочка», это – «большая».
– Не было таких аккордов, ты по джазу. Нет…
О. М.: Здрасьте…
– Нет, ни фига.
О. М.: Нет, это было на семиструнке.
– Ааа…
О. М.: А сейчас это звучит как по джазу.
– Ааа… Мастер гитары – Олег Митяев. Тогда второй вопрос. Я прочитал, что тебе нравился «Ласковый май».
О. М.: Это… нет. А нет, вы знаете, наверное, это…
– Как нет?
О. М.: Это в таком контексте да, что вы знаете, это очень органичная группа. Бывает, знаете, сильный текст, а музыка никакая, но исполнение хорошее. Бывает, что музыка прекрасная, но текст настолько дешевый и голоса нет, а тут все плохо. Они гармоничны. У них и текст, и музыка, и исполнение… это гармонично все.
– То есть минусы дали плюс?
– Слушай, а скажи, ты партийный был?
О. М.: Дааа…
– Так.
О. М.: Нет, я вообще считал, что… ну как… мы же строили коммунизм. Если ты пионер, если ты комсомолец, ты уже и коммунист, конечно. Это было вполне нормально, и меня выбрал секретарем весь институт физкультуры, а потом сказали: «Ну, Олег, ну надо тогда в партию». Я не сильно за это держался, но раз надо, значит, надо. И когда грянул 86-й год, я работал в Челябинской филармонии и подумал, что надо как-то валить. Ну и написал заявление, мол, ввиду занятости не могу выполнять эти обязанности члена партии. Написал такое, и секретарь партийной организации нашей филармонии прочитал и говорит: «Этот поступок заслуживает…». А сказать «осуждение» уже нельзя, а сказать «одобрение» еще рано. И он сказал: «Этот поступок заслуживает понимания». И меня отпустили. Вот так.
– Следующий вопрос о профессиях. Ты же не сразу стал битлом, бардом, начинал, естественно, с чего-то другого. Расскажи, пожалуйста.
О. М.: Вот сейчас этот вопрос стоит очень остро, потому что, во-первых, у нас в Челябинске есть детская студия, и они меня все просили написать песню о своей мечте, я написал песню «Куда пойти учиться». И дочка моя все время говорила: «Какая дурацкая песня!» А сейчас она закончила, и ей надо поступать, и она говорит: «Хожу, пою целыми днями эту песню». Я пытаюсь как-то ей помочь, говорю: «Доченька, я вот закончил монтажный техникум, институт физкультуры, сходил в армию и потом закончил ГИТИС. И если ты прям так вот ну мучаешься, есть проверенный путь – поступай в монтажный техникум».
– То есть в самое начало. Слушай, а если ты закончил ГИТИС, значит, ты снимался в кино? Я попросил найти на тебя компромат. Сейчас зачитаю: «За свою жизнь снялся в нескольких фильмах: «Игра с неизвестными», «Сафари № 6», «Убийца» и др.». Что это за фильмы, скажи?
О. М.: Но надо сказать, что это очень интересный фильм «Игра с неизвестным». Там снимались Башлачев, Шевчук, барды, но я играл роль парня, и мне до конца фильма никто не объяснил, документальный это фильм или художественный. Потом фильм «Территория» – я прочитал книжку Олега Куваева и написал песню, в кинофильм она не вошла. Не знаю, по какой причине.
– Куваев – это который Масяня, да?
О. М.: Наверное, другой? Это такой серьезный писатель, а может быть…
– Остерегаюсь. Фильм «Убийца» – это что?
О. М.: «Убийца» – мы на кладбище и пели песню «Сахалин», то есть это раз. Вот это была вся роль, они нас просто вставили, это было вне сюжета: похоронная процессия, все там, а мы где-то там сидим и поем эту песню.
– Дамы и господа, сегодня на квартирнике человек с самой богатой фильмографией – Олег Митяев!
О. М.: Песня, которая была написана для кинофильма «Территория».
– Конечно, не могу не спросить про Окуджаву. Есть замечательная история, как ты пошел показывать ему свою песню.
О. М.: Это непонятная история с Булатом Шалвовичем. Был такой марш мира, и одна женщина позвонила мне и сказала: «Вы не хотите с Булатом Окуджавой выступить с концертами по столицам союзных республик?» А у меня было три песни: «Родильный дом», «В осеннем парке» и «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Я говорю: «Я вообще все отложу, и я готов». И вот она потом позвонила Городницкому, Клячкину, Веронике Долиной – в общем, всем бардам позвонила, никто не отказался. И потом она позвонила Окуджаве и сказала: «Булат Шалвович, тут вот барды собрались, может, вы возглавите это дело?» И он не отказался, представляете? Потрясающее что-то произошло. И Булат Шалвович вынужден был стоять за кулисами на каждом концерте и слушать мои три песни, потому что «Как здорово» ближе к финалу, а заканчивать должен патриарх. И значит, пять концертов он выдержал, потом взял меня за локоток и сказал: «Олег, вот у вас там такая рифма «Антон и дом». Вот как хотите, но это – не рифма. Ну вот «Петром и дом» – еще туда-сюда». И я пошел, вечером поработал и на следующий концерт Окуджава стоит в кулисах, я – «Петром». И он говорит администратору: «Эту песню мы вдвоем написали».
Надо еще сказать, что это имело продолжение. Прошло два года, я встаю утром и вдруг вижу, что мне пришло письмо от Булата Окуджавы. Он написал, что посмотрел телепередачу с моими песнями, я за это время вырос, и приглашал меня в гости. Мы стали с Костей Тарасовым к нему приезжать, весело проводить время, иногда петь. Потом я понимаю, что… Ну раз пятый мы приехали, а у него там, знаете, фотографии висят, такие люди, и я понимаю, что мне больше-то… ему черпать из нас нечего. И я ему тогда говорю: «Булат Шалвович, а хотите, я вас познакомлю с Макаревичем?» Он говорит: «Хочу». Ну и он приехал, мы сели, попели, один вечер, второй вечер. И я говорю: «Булат Шалвович, а хотите, я вас познакомлю с Ващенко и Васильевым?» Он говорит: «Привози». И вот я так поставлял. И эти встречи у нас затянулись. Было очень интересно, мы обсуждали песни, в общем, это было здорово. Но эту песню мы написали вдвоем с Булат Шалвовичем – «Родильный дом».
– Хочу спросить у тебя про Ильменский фестиваль.
О. М.: Этот фестиваль-шоу проходил до меня, лет семь, наверное, уже. И как-то на втором курсе института физкультуры, гуляя по берегу озера, я вдруг увидел людей, которые собираются у костров, поют песни. Я говорю: «Что здесь происходит вообще?» У одного костра посидел, у другого, и песни все такие интересные, и люди такие добрые, интеллигентные, думаю, да что ж это такое, так здесь здорово! И думаю, на следующий год надо приехать. Ну не с пустыми же руками приезжать, – взял и написал песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Это была первая песня, которую я написал.
– Олег Митяев на квартирном фестивале на НТВ! Скажи мне, а у тебя же бывают длинные концерты, до трех часов? Это я к тому, что как ты решаешь…
О. М.: Пора заканчивать?
– Да нет, что ты решаешь, какие песни петь, какие не петь, как ты выбираешь программу?
О. М.: Я ее никак не выбираю.
– То есть вот ты все это перелистываешь?
О. М.: Нет. Леонид Юрьевич перед выходом на сцену говорит: «Ну, какую мы поем первую песню?» – И я говорю: «Погоди, еще непонятно». А потом, знаете, записки…
– Во время концерта?
О. М.: Во время концерта я прям читаю. И сейчас вот нашел потрясающую – я подготовил специальные записки. Была такая записка: «В качестве романтического примера для моего мужа спойте, пожалуйста, песню «С добрым утром, любимая»». Вот тоже: «Спойте, пожалуйста, песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», если, конечно, знаете».
– Ну, в принципе, нормальный вопрос.
О. М.: Вот: «Олег, хотите, я рожу вам девочку? Только соглашайтесь быстрее, срок истекает. С любовью». Вот потом в этом же городе через несколько лет была записка: «Несмотря на то что вы отказались от встречи со мной, девочку я вам все-таки родила». «Олег, нравится все, а больше всего вы. Глядя на вас, не чувствую свои 64 года. Как вы похожи на моего второго покойного мужа, даже песни ваши похожи, хоть он и играл на гармошке. Спойте, пожалуйста, песню «Ой, калина, ой, малина»». Но вот такая, например: «Олег, огромное спасибо, вы открыли мне глаза на мир, в этом зале я увидел свою жену с любовником. Виктор».
– Поэтому оставляем в зале свет.
О. М.: Или, например, в Вологде мне пришла записка: «Год назад на концерте мы просили вас написать песню о нашем городе, на что вы ответили, мол, нужны яркие впечатления. Так вот, я согласна».
– Есть масса удивительных мест, куда нас заносит. Я прочитал, что ты был даже в ЮАР и записал там пластинку. Что там, наши есть?
О. М.: Я могу рассказать по порядку. Мы выступали в Германии, десять концертов по югу в Германии. Мы уже приехали такие, и этот хер Краузе, который организатор, хер Краузе говорит: «Не получилось ничего, не будет концертов. Извините, ребята, все». И я что – десять дней в Германии, мы пошли на улицу, достали кофры, открыли, и давай там «Ой, мороз, мороз». Я там на немецком рассказывал перед этим, про что песня: «На улице очень холодно, один мужчина едет домой, на коне, сейчас он приедет и обнимет жену, напоит коня, и все будет…
И тут как-то мы выступали, подошел один человек, положил сразу 50 марок. Мы внимательно к нему прислушались, он сказал: «А я вечером буду здесь петь песни Окуджавы, на ломаном русском. Может, вы мне как-то подскажете что-то, послушаете». Мы пришли, выпили пива, послушали, навели критику, и он говорит: «Вы не хотите поехать в Южную Африку?» Да мы мечтали с детства, вот куда-куда, а уж в Южную-то Африку! А он, оказывается, жил там, и уже в феврале месяце в Южной Африке жара, мы репетировали клип на песню «За полярным кругом снег». Это невероятно! Когда мы туда поехали, посмотрели, что там должно быть 60 000 русских. Ни одного вообще. В национальном театре в Притории концерт, сидит полный зал южноафриканцев, одна женщина из Униса, полька, с корявого нашего английского переводит на африканский, и они записали этот концерт.
И когда уже второй раз мы приехали в Южную Африку, они уже напечатали диск, и мы этот диск везде презентовали. Это, конечно, невероятное событие. Когда мы там шлялись и попали в Музей англо-бурской войны, мне довелось увидеть письмо одного мальчика из города Тобольска, который тогда, в 1904 году, написал просьбу в правительство России, чтобы его за казенный счет отправили защищать бедных буров от англичан. Письмо осталось без ответа, а песня получилась вот такая – «Чужая война».
– А почему ты не пользуешься айпадом с текстами?
О. М.: Мы люди старой формации. Мне очень нравится этот анекдот, когда отец сидит на кухне, играет в компьютерные игры и сзади на кухню заходит сын. И отец, не отвлекаясь от компьютера, говорит: «Ну и где мы были?» И сын говорит: «В армии, пап».
– Подожди, а ты эсэмэски писать умеешь?
О. М.: Нет. Одно время даже объявил такой ультиматум: пока в компьютере не будет две кнопки, я не буду им пользоваться. Там много всяких вот. А сейчас некуда деваться, конечно, я там что-то нажимаю иногда.
– Но тебе, как народному, все-таки должны были сделать компьютер с двумя кнопками, ну с четырьмя, бог с ним.
О. М.: Это не прибавит воспоминаний. Хотя, вот знаете, есть такой сайт, «Гольфстрим». Они выложили фотографии до моего рождения в городе Челябинске, нашего района, и после. И я просто наслаждался вот этим так, ушел туда. Вот за это стоит любить компьютер.
– Но вообще удивительно, что единственное место в России, куда все-таки прилетел метеорит, – это Челябинск.
О. М.: Ну а куда еще-то?
– Вот в том-то и дело
О. М.: Ну а куда еще? С другой стороны, знаете, у нас родились такие великие люди, как Александр Градский, Лидия Скублик, Анатолий Карпов, Сергей Макаров, Юрий Гальцев, и космонавты, и герои России. 120 человек мы наградили статуэткой Эрнста Неизвестного, у которого мама с папой тоже родились в Челябинской области. Ничем, кроме как радиацией, я этого объяснить не могу.
– Ты забыл, знаешь кого? Ты забыл «Ариэль».
О. М.: Да кого я только не забыл.
– «Ариэль» – самый старый коллектив.
О. М.: И еще 114 человек не назвал. Вот знаете, тот человек, который посадил самолет в тайге – это наш человек. И у него дипломная работа была в летном училище «Посадка самолета пассажирского такой-то марки на неподготовленную полосу в таких-то условиях». И он вот как по написанному – как защитил, так и посадил.
Еще Олег Валерьевич Знарок из нашего города. Его статуэтка стоит ждет его. Он никак не может ее забрать, все время занят, все время тренирует, тренирует… Что ты там тренируешь, да? А оказывается, олимпийские чемпионы. А кто их натренировал? Наш земляк – Знарок.
– Слушай, Олеж, из зала пришло подметное письмо. Читаю: «Попроси спеть «Непал»». Вот можно тебя попросить спеть?
О. М.: Конечно. Одна девушка в Катманду перевела эту песню на непальский язык и поет там.
– Ну ты хотя бы часть споешь?
О. М.: А я вам спою по-русски.
– Ну хотя бы ну полкуплетика.
О. М.: Я даже полкуплета не знаю. Кроме слова «Катманду».
– Ну в принципе достаточно.
– Рухнем в 1979 год, на лекцию по плаванию, где Олег сочинил одну замечательную песню. Ее перевели даже на иврит, но хотелось бы, чтоб Олег сыграл ее в конце нашего праздника.
О. М.: «Как здорово, что здесь…». Ты слова-то учи: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Интересно, как это звучит на иврите. Я видел, как это написано. Мы прилетели первый раз в Израиль, ко мне подошли люди и говорят: «Вы Олег Митяев. Мы, когда собираемся возле синагоги, всегда поем хором вашу песню. И недавно было какое-то событие, и в нашей, московской, синагоге главный раввин вышел и сказал: «Как сказал Олег Митяев, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались-таки».
– Я тебе хочу сказать даже больше. Через какое-то количество времени в Израиле скажут, что это их народная песня. Серьезно, вот если…
О. М.: Они так делают, да, обычно.
– …если кто-то бывал в Израиле, да, они там поют «Катюша», наши старые песни, считая, что это такие старые еврейские песни.
О. М.: 40 лет исполняется в этом году песне, представляете? 40 лет! Я расскажу эту историю. Был какой-то сборный концерт, я вышел и думаю: «Сейчас скажу – тогда было еще 38: 38 лет, – вот так я скажу, – исполнилось этой песне». И перед нами выступал Владимир Зельдин. Он вышел и сказал: «Я спою вам песню, которую впервые исполнял 68 лет назад: «Друга я никогда…» Но то, что эту песню будет петь Кобзон, я не мог даже предположить. И долгое время он пел эту песню дуэтом… Паузу можно тянуть и тянуть… Все сразу: «С кем же он пел? С кем мог петь Кобзон дуэтом эту песню?!» С Лужковым он пел, да. Они как соберутся, тут сразу появляется хор севастопольских моряков, и вот они вдвоем… Сейчас, конечно, дуэт распался. Вот я здесь всегда вспоминаю замечательный анекдот, когда с Лужковым это случилось, утрата доверия президента, водопроводчики сидят, и один говорит: «А что Лужкова-то уволили?» Другой говорит: «Да доверенность какую-то потерял».
– На самом деле, спустя какое-то количество времени, все группы делают реюнион такой. Знаешь, собираются старые коллективы…
О. М.: А здорово было бы всем вместе, да?
– Да
О. М.: Ну, дело в том, что Иосиф Давыдович, нас коснулась его любовь к пению, дай ему бог здоровья. Сам Иосиф Давыдович говорит: «Я пою четыре песни на бис и восемь назло». Но нас это коснулось следующим образом. Был сборный концерт такой, в заключение выступает Кобзон, и он поет, поет и поет, а время уже час ночи, а все должны выйти в конце, и все ждут, ну, когда? И он говорит: «А сейчас я вам спою песню «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались»». И ведущий говорит: «Иосиф Давыдович, я хочу заметить, что собрались-то мы еще вчера».
О. М.: Я думаю, что вы мне не поверите, но вот этот с огоньками – это ведь я придумал. Да, это было первый раз в Кремле, когда мне захотелось, чтобы все зажгли свечки. На концерте. И так бы свечками, но в Кремль со свечками тогда не пускали…
– В каком смысле?
О. М.: И я подумал, а ведь у всех есть телефоны, и говорю: «Если вы сейчас включите телефоны, экраны будут светиться, будет красиво». Самое главное, что Родион очень любит, так радуется, когда зажигаются огонечки. И он сидит, просто забывает играть. Просто как ребенок, хотя у него трое детей.
Группа «Разные люди»
«Я поклонник этой банды еще с тех времен, когда там резвился мой пернатый брат Чиж. Саша Чернецкий – настоящий солдат рок-н-ролла! И то, что он не сломался в борьбе с тяжелой болезнью, делает его еще сильнее! Живи долго, жги глаголом, рви жилы и сердца своими песнями!» – Евгений Маргулис.
– «Разные люди» на «Квартирнике», мама родная!
Александр Чернецкий: Братцы, спасибо огромное, постараемся оправдать ваши надежды, сегодня здесь плохо нельзя.
– Для меня большое счастье, что остались могикане рок-н-ролла и, по-моему, Сашка Чернецкий сделал определение той музыки, которую он играет, – «тяжелый рок-н-ролл». Я с этим согласен. Они играют громко, нагло и вкусно.
А. Ч.: Женечка, я бы сказал даже немного с поправкой – «Чижелый рок-н-ролл».
– Мы дальше вернемся к нашему другану. Ввиду того, что все знают запретное слово «селфи», я прислал фотографию Чижуле…
А. Ч.: Маргулис умеет делать селфи – для меня это было откровение!
– Мы сегодня сделали фотку, я написал Сереге Чигракову: «Трепещи!» Он написал: «Уже».
А. Ч.: Я думаю, Сергей Николаевич – король минимализма.
– Я тебе хочу сказать, что поет он лучше, чем говорит. Он говорит два слова, но играет 15 песен.
А. Ч.: Дело делает.
– Александр Чернецкий, «Разные люди», рок-н-ролл на «Квартирнике»! Я обожаю этих людей, обожаю Сашкину музыку.
А. Ч.: Песня о любви.
– Есть какие-то истории, связанные с Саней… Вот меня удивляет, что он учился играть на гитаре, слушая песни Высоцкого, и потом раз – развернуло чердак в другую сторону, и пошел греметь на фрезерованных гитарах. Как так произошло, скажи ты, мой друг?
А. Ч.: Я занимался футболом, живя в Харькове, играя за харьковскую команду «Металлист». Тренировки два раза в день, не было места для музыки, я спал с мячом, как говорят. Но в какой-то момент я заболел, лет в 14, было тяжело расставаться со спортом. У нас был друг семьи – Владимир Михайлович, друг моего отца, ярый поклонник Высоцкого, борода, семиструнка. Он просто на кухне спел несколько песен, и меня буквально вдавило в стену. Я к нему пристал: «Дядь Володя, научи меня играть на гитаре». Он говорит: «Саша, ты понимаешь, как петь?» А я понимаю, что не знаю, как рот открыть, чтобы издать звук. «Хорошо, я тебя понял, вот гитара, нажимай на пятом ладу, это ля. Бренчи и, когда родителей не будет дома, ори – вон там в стену стой и ори. Вот когда у тебя получится нормально орать, тогда приходи ко мне, ну, через полгодика». Я пришел через две недели, сказал, что научился орать и брать на первой струне пятый лад. Он сказал: «Хорошо, пойдем дальше». Короче, не имея ни слуха, ни голоса, скажу честно, я эти песни пел не только один, но и своим друзьям. Я в них нашел тот стержень, ту силу воли, то самое главное, что мне тогда не хватало – преодоление. Но потом я случайно собрал свою школьную группу, случайно начал петь песни.
– Мы же на канале НТВ: «Но это уже другая история».
А. Ч.: Женя, ну как ты умеешь.
Следующая песня называется «Больше рок-н-ролла». Ну, собственно, об этом вся наша жизнь.
– Осталось единственное место на земле, где все еще играют настоящий рок-н-ролл в варианте квартирника – «Разные люди»! Возвращаясь к Сане. Саня решил поступать в медицинский институт. Конечно, есть какой-то бонусный балл на вход – исполнить в художественной самодеятельности какую-то песню, Сашка написал песню про Афган, и его не то что не приняли, его не приняли и с четвертого, пятого, шестого и седьмого раза. Это было?
А. Ч.: Женечка, ты рассказал очень сжато, я понимаю, для НТВ. Когда я заболел, мне все доктора говорили, что мы не знаем, как тебя лечить, и я решил пойти в медицинский институт. В Харькове был большой конкурс, в Полтаве меньше, и там у нас были родственники – привет им, моим родным в Полтаве, Харькове. Мы приехали с братом, взяли гитару, готовились к экзаменам, и за день до экзамена был такой конкурс «Алло, мы ищем таланты», чтобы каждый институт поддерживал народное искусство. Так получилось, что я выбрал совсем другую песню, у меня была песня антивоенная: «Прочь, НАТО», – кстати, до сих пор актуальная. Но когда передо мной вышел человек с плешью, лысоватый, и спел песню о любви к комсомолу, и тут, как говорит наш друг Сергей Николаевич Чиграков, меня «мыкануло». А следующий был я. Меня объявили, я вышел и спел песню, которую написал накануне. Мои друзья возвращались из Афганистана, рассказывали страшные вещи, и по этим воспоминаниям я написал песню «Мой друг вчера вернулся из Афгана». Я услышал, наверное, через минутную паузу тишины гром оваций, сел на место. Продолжался концерт, ко мне спустился мужчина в костюме и сказал: «Вы знаете, очень понравилась ваша песня. Не напишете слова и поток, в каком вы поступаете?» И Саша честно написал слова, как его зовут и поток, и на следующий день по биологии он получил твердую двойку, хотя знал на четверку, и уехал в Харьков и дальше поступил в первый попавшийся техникум, где не было конкурса, – там были одни девчонки, пацанов брали аж бегом.
И, собственно, об этом бы и забыть бы, но через полгода меня вызвали в харьковскую милицию, и два таких следователя не в форме, хорошо одетые, вежливо говорили. А я в курточке какой-то и заячьей шапке не понимал, зачем… может, я какой-то свидетель, мало ли, у нас были банды, мы на танцах дрались с курсантами. Они сказали: «Как вы провели это лето, Александр?» – «Да как-то так, нормально». – «Вы знаете, нам пишут, как нормально, – и достают листочек с моим текстом и говорят немножко уже по-другому. – Имя, фамилия, адрес, размер сапог, товарища, который вам все это рассказал?» Короче, закончилось все это уже глубоко ночью. «Ладно, пиши расписку, что ты все придумал», – и так далее. Из этой расписки следовало, что войну в Афганистане я придумал в своей песне и ничего подобного там не происходит. И так моя судьба повернулась в рок-н-ролльную сторону.
Вы знаете, мы хотим сыграть песню, которая называется «Хочется жить». Наверняка у каждого из вас в жизни были моменты, мгновения, когда эта фраза звучала в голове.
– На самом деле мы знакомы много лет, у нас есть совместный с Сашкой друг – Сергей Николаевич Чиграков, я не буду называть его кличку…
А. Ч.: Я думал, ты скажешь: «Я не буду называть его фамилию».
– Я, кстати, был в Дзержинске. Ты был в Дзержинске?
А. Ч.: Он давно уже Чижеград.
– Я был в Дзержинске, выспрашивал у бабок, которые живут в том доме, в котором жил Серега: «Знаете, какой великий человек живет в этом доме? Серега Чиграков». – «А, этот косматый ###, его брат поет лучше…» Я уже говорил, что мы знакомы много лет, и я упустил момент вашей «Группы Продленного Дня» – вы же играли вместе с Серегой.
А. Ч.: У нас было две «Группы Продленного Дня» – у нас в Харькове, у него в Дзержинске.
– И поэтому вы слились в экстазе. Кого прогнали?
А. Ч.: Давай ты отдельно позовешь нас с Серегой, и мы тебе все расскажем, как доктору.
– Мы сопьемся – нет.
А. Ч.: Ты понял, да.
– Скажи, какой был год этих ваших совместных деяний? Это 90-е?
А. Ч.: Нет, нас познакомил Леха-полковник, царство ему небесное. Когда нас пригласили в Горький на фестиваль горьковского клуба в 88-м году, Леха, проходя по гримеркам, сказал: «Вот у нас тоже есть группа «ГПД», но только из Дзержинска, и это мой брат». Серега был в таком свитере The Beatles. Потом я помню, что мы встречались на Ленинградском фестивале летом 88-го года, потом на съемках фильма «Оно». Так мы подружились с Чижом, я приехал к нему на свадьбу, позвал к себе. Харьков был тогда столицей рок-н-ролла.
– А вы играли в Харькове или везде?
А. Ч.: Наш совместный проект уже был «Разные люди», мы играли в Харькове и уже везде. До этого, когда Чиж сказал, что у меня же группа, – честно, это – мужчина-кремень: говорит – делает!
– Не всегда, но делает.
А. Ч.: Главное, что он не потерялся, не спился, остался цельным, его звал Гребенщиков… Сказал, что пока я не запишу пластинку с «Разными людьми», не уеду из Харькова. Мы записали альбом в 1992 году, и потом он сказал: «Ну, ребята, можно я уеду?» Это были проводы, как в армию, – накрыты столы и так далее. Уезжал со слезами, конечно же. Ну, я думаю, что эта история дружбы, которая продолжается всю жизнь. Я думаю, у каждого человека есть такая история с настоящим другом. И вспоминая все истории, которые мы хотели сыграть сейчас, песня «Жизнь», которую я посвятил Сергею Чигракову, когда он уже собрался и уехал в город Харьков с двумя чемоданами и молодой женой Ольгой, в любом случае – посвящение всем вам, тем, кто любит жизнь.
– Я прочитал, что в 1987 году, приехав в Питер, ты познакомился с Башлачевым, Шевчуком и отошел от хард-рока. Меня интересуют не эти два персонажа, а что такое хард-рок для тебя?
А. Ч.: Ты кого назвал персонажем?
– Что это было? Какой хард-рок, откуда хард-рок и почему? Тебя как-то позиционируют хард-роковым артистом. Хотя Сашка в отличие от наших громкоголосых артистов поет крайне тихо.
А. Ч.: Из-за моей болезни, болезни Бехтерева, остановилось развитие грудной клетки, поэтому я не пою легкими, выучился петь связками, поэтому тихо. Маккаферти, старичок, вообще шепотом поет. Здесь главное душа. Душа – это и есть инструмент.
– Александр Чернецкий!
А. Ч.: Песня называется «Ангел» – это посвящение моей жене Инне, я всегда эту песню посвящаю всем влюбленным.
– Но «ГПД» расшифровывалось всегда по-разному…
А. Ч.: Стебались мы.
– А какие были варианты вкусные?
А. Ч.: «Группа Продленного Дня» – это одно, потом пришло «Городской психдиспансер». Еще наш художник Сенькин Игорь говорил «Господи, помоги дебилам».
А. Ч.: А потом, в 88-м году Мейнерт нас пригласил в Таллин на фестиваль, мы с удивлением прочитали в газете «Советская Эстония»: «К нам едет группа из Харькова – вестники перестройки «ГПД» (Гласность Перестройка Демократия)». И тут мы поняли, что все сделали правильно.
– Скажи, а ты будешь музыкантов представлять? Про Мишку эта история во мне бурлит-бурлит…
А. Ч.: Про тебя историю, раз ты такой.
– Подожди, про Мишку я не рассказал, может, ты расскажешь?
А. Ч.: Я все рассказал. В городе Харькове магазин открылся типа Yamaha, и вы с Подгородецким там месяц жили и рекламировали…
– Жили – это не то слово. Пили – да.
А. Ч.: И по городу поползли слухи: «Шевчук в городе». И я понимаю, в этот салон народ потянулся, и все к Жене: «Юра, дай автограф». Женя говорит: «Да я Маргулис…» – «Юра, мы понимаем, шифровка – это важно! Но все равно нам…» Вот это, я тебе говорю – глазами харьковчан. Евгений Маргулис – «Квартирник» у него самого! Братцы, песня называется «Goodbye». Я написал ее, честно вам скажу, когда мне было 26 лет, между двумя тяжелыми операциями. Я, собственно, пытался спеть так, чтобы судьба сказала: «Ладно, пусть Саша еще поживет!» Короче, братцы, живите в полный рост и будьте счастливы.
– Если вы думаете, что это была последняя песня, то нет, у нас в запасе еще есть песни. Вы знаете, что у Сани 154 альбома с «Разными людьми», с «Группой Продленного Дня», с Чижом 54 альбома, Сань, кто еще там есть?
А. Ч.: Есть все. Вот каждый из вас – это наш альбом, каждая наша песня, ваше сердце и ваша душа, ваш отклик очень-очень для нас важен. Братцы, спасибо.
– Сань, играй и пой – рок-н-ролл!
А. Ч.: Спасибо, родные! Песня о нашем счастливом детстве, которое всегда с нами!
Александр Васильев
«Саня Васильев – сумрачный, но… Не похож ни на кого, с прекрасными песнями, да и вообще – для разогрева на концерте в Москве «Роллинги» из всех российских групп выбрали их! «Сплины» у меня в фонотеке занимают твердое первое место! Кто врубается – тот понимает, кто нет – мне по фигу! Васильев – зэ бэст!» – Евгений Маргулис.
– Хочу вам сказать, что меня вот такой формат очень радует, потому что половина наших артистов вот так вот не может выйти, как Саня, и сыграть на акустической гитаре и поразить зал.
Александр Васильев: Только на арфе.
– Только на арфе, да. И я сегодня страшно доволен, что наконец-то у нас получается «Квартирник» в своем таком первозданном виде. Да здравствует Александр Васильев! И да здравствует то, что он один и сегодня будет для вас играть. В общем, Сань, делай что хочешь.
– Одно из значений слова «Сплин» – ну, хандра, вы знаете, да. Хандра, тоска там и прочее-прочее. Есть еще значение у этого слова как «селезенка». Вот скажем, если б команда называлась «Селезенка», музыка была бы другой или…
А. В.: Я бы брал билеты и альбомы, не думая просто, сразу.
– Потому что Сашка страшно позитивный, и за это я его очень люблю. Песни у него веселые.
А. В.: Обалдеть, б###ь.
– Как раз именно то, что надо для нашего, прости господи, формата. Да здравствует Александр Васильев!
– По поводу «Квартирника» я Сашке закидывал удочку еще где-то, наверно, полгода назад. И он как-то сначала кривил лицо, потом куда-то исчезал…
А. В.: Потом опять кривил лицо…
– …потом опять, да. Не подходил к телефону. В общем, как мы любим. И потом вдруг он говорит: «А что ты меня не приглашаешь?» И у нас как-то все сошлось, и Саня сегодня у нас. А что ты скрывался, гад?
А. В.: Мы писали новый альбом, снимали клип и были ну действительно заняты. Но я здесь знаешь почему? Потому что у моей прабабушки есть такой приемничек… Знаешь, классическая прабабушка с радиоприемничком…
– Это ты мне рассказываешь?
А. В.: Да, тебе рассказываю. И специально для тебя повторю: у меня есть прабабушка, у нее есть радиоприемничек. И однажды она подходит ко мне и говорит: «Вот только что Евгений Маргулис сказал, что этот гад Александр Васильев не едет ко мне на «Квартирник»…
– А какая это была волна, скажи? Я хочу говорить по этому радио всегда.
А. В.: Мы с прабабушкой были на позитивной волне, оба. Это было сказано, типа «пора». Ты же понимаешь, прабабушке надо верить.
– Много лет тому назад Саня пришел на наш концерт, мы как-то так погуляли хорошо, и он сдуру решил проводить нас в Москву. Пришел на вокзал и в результате оказался у меня дома и стал настоящим сыном полка.
А. В.: Я сел в поезд…
– Да, он сел в поезд…
А. В.: Я думаю: «Зачем я их провожаю, если могу поехать вместе с ними?!»
– Так у нас случился большой круговорот в природе – Сашка у меня переночевал, у Макара. Кстати, на наших глазах была придумана песня про девятиэтажный дом. Ты валялся у меня на диване, показывал мне красивые аккорды и слова…
А. В.: …и весь девятиэтажный дом трясся при этом.
– Да! Да! Опять же после этого путешествия из Петербурга в Москву появилась масса хороших песен, за что ему честь и хвала. И нам тоже.
– В принципе ничто не предвещало беды – это я прочитал, – пока в 1980 году Александру Васильеву не попала магнитофонная бобина с записью вокально-инструментального ансамбля «Машина времени» на одной стороне, а с другой стороны – ансамбля «Воскресение». И если до этой бобины Сашка учился хорошо, то после прослушивания оной стал двоечником и начал играть на гитаре. Что там было такого?
А. В.: Надо спросить хоть у кого-нибудь из музыкантов «Машины времени» или «Воскресения».
– Подожди, я вроде бы могу представлять интересы и той, и другой группы. «Машина времени» весьма позитивная – «Поворот» и прочее-прочее, «Воскресение» – там есть, конечно, вселенская тоска. Но ты же был юный и как ты нашел какую-то середину, наверное, такую? Ты стал ровно посередине.
А. В.: Абсолютно, да. Как и во всем другом есть такое устремление – зависнуть где-то в середине, ибо там лучше всего.
– Как отвечает. Играй, Сань.
– Ты знаешь, я, по-моему, слышал, как ты пел какие-то гребневские песни на автопати после какого-то очередного фестиваля, где мы соприкасались…
А. В.: Пересекались.
– Да, много раз, да.
А. В.: Давайте называть вещи своими именами.
– Мы отлично пересекались, да. И мы сидели втроем – я, Боря и ты. Ты пел Борькины песни…
А. В.: Это значит, я перебрал. Нельзя в присутствии автора петь ему его песни. Это моветон.
– Послушай, мы были в таком благостном настроении, ты мог петь хоть песни «Ласкового мая», нам было по кайфу. Мы получали удовольствие друг от друга. Нет, у нас много что было. У нас же Андрей Вадимович Макаревич большой подводный мастер, и он…
А. В.: Вот это хорошая история, правда. Послушайте!
– И обычно на всех таких больших пьянках-гулянках он брал с собой акваланг и ловил рыбу. Ну, прыгал в болото, где мы находились, и там, значит, плескался. А мы с Саней сидели на берегу реки и бросали хлебные крошки в воду. И каково же было наше удивление, когда вместо того, чтобы прикармливать рыбу, вынырнул Макар и сказал: «Ну вы засрали все море!»
А. В.: Хотя мы просто прикармливали – так написано в инструкции по эксплуатации.
– Да, мы прикормили. Он еще испугал лодочника. Представляете – вот в этих хлебных крошках выныривает Макар, там сидит какой-то человек, он не знал, что Андрей Вадимович все-таки живет под водой…
А. В.: Ты очень смешно сказал эту фразу – ты сказал ему, чтобы он представил, что сейчас перед ним всплывет Макаревич.
– И так оно и случилось! Он бросил удочку, перекрестился и умотал на своей резиновой лодке черт знает куда.
А. В.: Так что вот так.
А. В.: Да, так на чем мы остановились?
– Остановились мы вот на чем: я тебя спросил, ты мне ответил.
А. В.: И потом запел песню.
– И потом запел песню.
А. В.: Ладно, хорошо.
–
А. В.: Нет, я еще не ответил. Дай я отвечу. Про клавиши, спроси еще раз про клавиши.
– Ааа… клавиши их души… Я вторую часть, последнюю…
А. В.: Которую запомнил, да?
– Да
А. В.: Ну ладно, замяли тогда, проехали. Поскольку ведущий не смог вспомнить первую половину вопроса.
– В принципе, в принципе, одним словом, одной фразой можно выразить гамму чувств. Любой ответ на ваши вопросы – Александр Васильев.
– Санька, а ты будешь петь песню про алкоголь?
А. В.: Ну, мало ли что, знаешь. Матом ругаться нельзя – это точно теперь уже – со сцены. И вдруг про алкоголь…
– А ты разве матом ругаешься? По-моему, ты тактичный.
А. В.: Нет, поэтому нам повезло.
– Нет, если ты будешь петь, я расскажу историю.
А. В.: Расскажи, пожалуйста. Хотя нет, тогда я лучше спою, не надо.
Евгений имел в виду вот эту песню. Все правильно, это те самые времена. Ты понимаешь, я так благодарен тебе и Ане за тот теплый прием тогдашний, потому что он перелился в массу песен, которых я сам от себя не ожидал. Ты что-то открыл там какие-то двери, определенно.
– Сань, скажи мне, ввиду того, что вся музыка перекочевала в Интернет, и все, стараясь записать свои творения, тут же все это вываливают. Имеет ли это смысл? Куда вываливать, кому вываливать? Есть ли потребитель?
А. В.: Ты не мог бы повторить вопрос с самого начала? Потребитель, ну что мы тут, купцы, что ли, про коммерцию говорить. Естественно, как только альбом будет готов полностью, мы его тоже выложим в Сеть, без сомнения.
– Сашка по жизни страшно разговорчивый персонаж, и главное, чем мне нравится сегодняшний формат – Саня один, и у него много замечательных песен. Пускай он играет, а я буду где-то вот так, в стороне.
– Мне так нравится, как он поет, излагает свою мысль в песне, что пускай играет.
– Все? Нет-нет, надо просить.
Голоса из зала: еще-еще!
А. В.: Мне надо спросить? Можно еще?
– Спроси, Сань, играть тебе или нет. Александр Васильев!
А. В.: Спасибо большое за атмосферу в первую очередь, потому что если к концу концерта становится немного жарко, значит, все в порядке.
– Посмотри, какие люди приличные.
А. В.: А мы других и не ожидали увидеть – какие у тебя песни, такие у тебя и люди.
Сергей Воронов и группа «CrossroadZ»
«Наконец-то свершилось, я вытащил на «Квартирник» команду, которая играет блюз, – Сергей Воронов и его CrossroadZ! Я люблю блюз с детства, столько же знаю Ворона. И как не показать вам его во всей его блюзовой красоте? Получился небольшой фестиваль, плюс наши общие друзья поучаствовали в этих съемках. Так что вэлкам на территорию московского блюза!» – Евгений Маргулис.
– Слушая вашу банду, неожиданно пришла в голову странная мысль. Я сегодня в такой достаточно игривой майке старообрядческой, в зале где-то процентов 50 пожилых людей, на сцене пожилые артисты… Ребят, мы сегодня слушаем блюз.
Сергей Воронов: Но кроме нас, пожилых, есть освежающая часть состава.
– Подожди, мы еще поговорим по этому… А давай сейчас шарахни что-нибудь такое, не настраивай гитару, потому что ты помнишь: гитару настраивают те, кто играть не умеет, – а он умеет играть.
С. В.: Сыграю старинную, потому что предыдущая была не старинная, тогда еще не было 55 – вот сейчас мне уже примерно так.
– И что поменялось в твоем мировоззрении, скажи мне?
С. В.: Ничего практически, Жень.
– Удивительно. Мы знакомы с тобой, наверное, лет триста, и я ни разу не видел, чтобы ты исполнял еще тогда песни на русском языке, блюз на русском языке. Достаточно стремная такая история – не все пропоешь. И ты пел себе спокойно по-английски, я помню. И в какой-то момент вдруг неожиданно запел по-русски. Что случилось? Ты услышал меня?
С. В.: Я, в принципе, хотел тебе сделать комплимент, что у тебя на русском хорошо получается петь блюз. Но в этом не было никакой внезапности. Просто на английском было для меня на тот момент естественнее – я привык слушать эту музыку на английском, начал, соответственно, петь тоже так, как его воспринимал, вот она так пошла. Ну так я же к тебе приехал, вернулся в Москву, стал прислушиваться к людям, которые пели на русском языке. Сначала я не врубался в это словообразование…
– Наверное, русский был не родной?..
С. В.: Нет, он был вторым родным.
– Получился очень приличный музыкант Сергей Воронов! Я Серегу люблю.
С. В.: Взаимно, Жень.
– Серега, а скажи мне, почему блюз? Вот я где-то лет в 15–16 услышал Роберта Джонсона, и мне башку-то снесло, а у тебя как?
С. В.: Вот у меня снесло башку, помимо тех ребят, которые у тебя на майке (группа The Beatles.
– Скажи, а что в твоем понимании был мелодический рок – «Битлы»?
– В том числе «Битлы», в первую очередь.
– На меня обидятся битломаны – «Битлы» были, конечно же, попса.
С. В.: Спасибо, Женя, за эту фразу. Я не хотел говорить, но да, для меня это тоже попса. В какой-то момент все, что шло из блюза и имело яйца, для меня было музыкой. Все, что шло из мелодизма и хитизма, для меня стало попсой.
– То есть ты хочешь, чтобы я с майкой отвернулся в другую сторону.
С. В.: Нет, прекрасная майка, ироничная, между прочим.
– В принципе, люди уже поняли, какую музыку Сережа любит, любил, будет любить. Но вдруг он оказывается в самом блюзовом коллективе Москвы под названием группа «Цветы» имени Стаса Намина. Как та музыка, которая в тебе жила, стала увязываться с песнями типа «Мы вам честно сказать хотим», «На девчонок» и прочая?
С. В.: Я тебе скажу, все очень просто. Дело в том, что когда я пришел в группу Стаса Намина, там была некая перестановка, музыкантов в том числе. И, когда начали репетировать, это был очень интересный момент для моей жизни, очень важный, между прочим. Я играл, мне казалось, что я гений, играю так круто и так ровно, что говорить-то ничего не надо. Но когда я пришел в группу Стаса Намина, Александр Сольевич, который играл там в это время на басу, иногда и на клавишах, говорит: «Серега, ты не вместе играешь». Я говорю: «Что значит не вместе, играем вместе». Он говорит: «Неритмично». – «Я неритмично?!». Я дико обиделся на него, но потом он мне доказал, что я неритмично играю. Я с ним занимался, и это была хорошая школа для меня, потому что там играли профессионалы. А до этого я, в принципе, был любителем. Собственно, и остался, потому что я люблю то, чем занимаюсь, а нот не знаю. А что касается песен, как раз в тот момент мы начали делать новые песни, которые сильно отличались от приведенных тобой в пример шлягеров – там был рок. К сожалению, по какой-то причине Стас не успел записать все вот это. Мы поехали в Америку с этими песнями, более серьезными. «Девочка из Нью-Йорка» – никто не знает… Это прям такой рок, серьезный.
– Напой хоть одну струну, хотя бы потому, что я тоже не слышал никогда в жизни.
М. С.: Там много песен, очень много зверского рока группы.
С. В.: Мы с ней с этой программой ездили и в Америку, потом в Японию.
– Стас, прости.
С. В.: А что касается школы, это, безусловно, отличная школа.
– Слушай, а ты играл неритмично или играл другие песни?
С. В.: Я играл другие песни и неритмично. У меня не было так много опыта игры в группах до этого. Мы с Колей Арутюновым в 79-м начали, потом разошлись, потом была группа «Галерея» с художниками из строгановского училища. Мне никто там не говорил, что надо играть ровно или вместе – я таких слов не знал пока. Потом еще маленькая команда, потом мы с Колей воссоединились. Это уже было после того, как я поиграл у Стаса.
– Ты мне напомнил историю. Мы чего-почему-то оказались в Африке с «Машиной времени», в каком-то совсем людоедском месте. Мозамбик, 91-й Новый год. Мы там играли для нашего посольства какую-то нашу смешливую программу и, конечно, выпили очень прилично. Петька Подгородецкий играет, значит… мы играем какую-то песню, допустим «Скачки». Он что-то там пленькает и пленькает не то. Ему говорят: «Петь, мы играем другую песню». Он в этой песне говорит: «Вот эту?» – «Да не эту, другую». – «Вот эту?» – «Играй что хочешь», – сказали мы. Поэтому история неритмичности у меня связана вот именно с Петей Подгородецким.
С. В.: Спасибо. Мы хотели бы вспомнить нашего замечательного друга и талантливейшего музыканта Анатолия Крупнова, который сделал очень много музыки, еще многого не успел, к сожалению. Мы хотим сыграть его песню «Отель исполнения желаний» с нашим сегодняшним первым гостем:
– Нэш.
– Дедушка подслеповат. Дамы и господа – Нэш!
Ношреван Тавхелидзе: Добрый день, друзья. Спасибо! Друзья, это исторический момент!
– Нэш Тавхелидзе – ядерный исследователь! Слушай, а скажи, почему ядерный исследователь?
Н. Т.: Я? У меня родители были физики. А так как я в армию не хотел идти, пришлось поступать на физфак. А потом распределился к отцу в институт.
– То есть ты все-таки не настоящий сварщик, да?
Н. Т.: Я настоящий сварщик, Жень. Спасибо, друзья!
– Сережка, судя по количеству твоих знакомых и друзей, дружишь ты с весьма приличными людьми, как мне кажется. Расскажи, пожалуйста, людям твою судьбоносную встречу с Китом Ричардсом.
С. В.: Мне так тяжело рассказывать ее в 56-й раз, но я расскажу. Эта история насчитывает ровно 30 лет – это был 88-й год. Я приехал в Нью-Йорк, позвонил Стиву Джордану – есть такой барабанщик, наверняка вы знаете. Он играл с Клэптоном, сейчас играет с Джоном Мейером. Мы подружились с ним в Японии. Я приехал, позвонил, у меня было несколько свободных дней. Набрал еще в 12 дня, интеллигентно, как мне казалось, но он спал. «Ну кто там?» – «Я». – «Ты уже проснулся? Протрезвел? Этого не может быть!» Накануне вышла официальная видеокассета с того концерта в Японии, где мы с ним подружились. Он говорит: «Я вчера смотрел ее как раз ночью с друзьями и тебя показывал, тут ты мне звонишь на следующий день». Странно, в общем, довольно. Я к нему приехал, сели в машину и по пути я у него спрашиваю: «Как дела? Что там было?» – «Боб Дилан че-то там со Стюартом записал, с Китом Ричардсом пластинку вот пишу». И тут я думаю: «Так, я еще буду здесь дня три, он с ним пишет пластинку, это значит то, что…» У меня так сердце, сигарета за одну затяжку – и грустный пепел отвалился. Я думаю, как бы сказать так, чтобы не было навязчиво. Я так отвернулся, будто не очень интересно: «Ну, можно как-то издалека его увидеть?»
Он – гад! – понимал, какое воздействие оказала на меня его фраза. Я-то отвернулся, а он так смотрел на меня в тот момент со своей темнокожей белозубой улыбкой. Я, когда повернулся обратно к нему, повернул голову, он такой издалека: «Мы к нему едем сейчас». Это был второй шок. И тут мы уже входим в здание, там какой-то портье сидит. Стив: «Привет, мы наверх». – «Да, сэр». И вот мы уже в лифт заходим, понимаю, что я сейчас еду, у меня колотится сердце, а выпить нечего. Нет, выпить есть что, бутылка в рюкзаке, но раз мы едем к Ричардсу, надо же ему бутылку подарить. Как я буду? Открытую, что ли, дарить? Выходим из лифта и тут слышу, как открывается дверь, и по коридору идет такой звук босых ног. Веревочный человек в розовых штанах, тренировочной майке с черепушками, тоже розовое с серым, все в одном стиле. Всклокоченные волосы. Стив его обнимает. Я думаю: «Все, жизнь прожита не зря. Сейчас я упаду, и если я тут умру, то хотя бы не стыдно перед ребятами». Я собрался падать, и дальше происходит то, что у меня в таком рапиде. Стив показывает на меня пальцем Киту Ричардсу и говорит: «Вот же он». И я не знаю, как это воспринимать, потому что, по идее, он должен мне показывать пальцем на него и сказать: «Вот же он – умирай». «Вот же он» – и дальше рапид такой. Ричард оборачивается ко мне с улыбкой тоже говорит: «Да, это же он». Что за бред? Что имеется в виду? Я подумал, может, меня съесть хотят. Короче говоря, Ричардс оказался тем другом, с которым они накануне смотрели эту кассету, и Стив показал на меня: «Вот это мой русский друг». Русских друзей тогда еще было мало у кого из американских граждан, вот он и сказал: «Вот, вот это мой друг, русский», – и тут я на следующий день приезжаю. Ричардс: «Как там тебя зовут?» И в этот момент меня отпустило. Отпустило, мы пришли к нему в дом, потом поехали к нему на студию, что-то там делали.
– Братцы мои, если вы любите блюз и знаете английский язык, непременно встретите своего Кита Ричардса.
С. В.: Мы хотим пригласить одного из наших самых ярких гитаристов, скажем так, нового поколения – Юрия Новгородского.
Это одна из наших самых ранних песен. Текст песни написал Саша Олейник, царство небесное. Спасибо, Саша. Песня называется «Вио» – это не вокально-инструментальный ансамбль, сокращение от «Виолетта». Я однажды встретил девушку в 50-х годах, она работала в кордебалете в мексиканском цирке. Очень интересная персона. Про нее песня. Я Саше сказал, что про нее помню, а он сделал текст.
– Какие прекрасные музыканты у нас. Ну, Серега, теперь вернемся к нашим баранам.
С. В.: А прямо сразу, да? Без всяких?
– Ну конечно, да.
С. В.: Я думаю, мы без этой песни всяко не обойдемся, называется Diamond Rain. Некоторые могли ее слышать.
– Я тебе могу рассказать, что эту песню ты презентовал в 1990 году, будучи на разогреве у группы «СВ», я был в зале. Звучит песня, которая с 1990 года не претерпела никаких изменений. Я за стабильность.
– Сережка, а ты же, по-моему, переиграл с большим количеством известных музыкантов. Вот помимо Кита Ричардса, кто у тебя был подобного полета?
С. В.: Евгений Маргулис.
– Так
С. В.: Гарик Сукачев.
– «Неприкасаемые», да.
С. В.: Анатолий Крупнов.
– А мы, кстати, вместе снимались в клипе у Сережки Галанина. Он играл соло, а я был барабанщиком. Я играл под фонограмму, а он нет. Да я просто захотел сняться первый раз в жизни барабанщиком.
Я сейчас прочитал трек-лист нашего «Квартирника» и увидел, что к выходу готовится великий гитарист – Колечка Девлет-Кильдеев! Я его знаю знаешь сколько лет? Сейчас скажу. Я первый раз увидел Колю в вокально-инструментальном ансамбле под названием «Скандал» на фестивале «Интершанс» 1982 года. Он был панком, у него было кожаное длинное пальто, странная прическа, но лучше, чем эта. У него была выбрита часть башки и какой-то такой хвост. Но я думал: «Дурак дураком». А когда он вышел и заиграл, понял, что все, я влюбился в этого музыканта. То, что он прибился в стаю СrossroadZ, это вообще прекрасно. Я люблю джем-сейшны. Потому что блюз всегда подразумевает историю хорошего и вкусного джема. Наслаждайтесь!
– По первой профессии Колька закончил балалаечную консерваторию. Я прав, Коль? А, все! Он уже в образе.
Блюз, как ремонт: закончить нельзя, можно только прекратить. Хочу вам сказать, что блюз в нашей стране все-таки занимает очень достойное место.
С. В.: Причем не только в Москве и в Питере, но и в городе Екатеринбург есть замечательная группа, одна из моих самых любимых блюзовых групп последних 15–20 лет, Blues Doctors и ее лидер – бессменный, замечательный, ярчайший гитарист Владимир Демьянов.
Валерий Сюткин
«Мой друг Мармеладыч, в миру Валерий Миладович Сюткин, – это нечто! Море энергии, смешных историй и чего-то такого, что общаясь с ним, улыбка не сходит с лица! Великий придумщик, с которым всегда хочется замутить что-нибудь экстраординарное и не думать, получится или нет, потому что конечно получится! У нас огромный опыт общения, мы были соседями целых пять лет, из моей кухни вышла масса интереснейших телепроектов, и, естественно, мы не смогли обойти вниманием наш совместный кухонный продукт под названием «Шанхай-блюз». Да и как не вспомнить наши квартирные посиделки, ведь было – хорошо!» – Евгений Маргулис.
Валерий Сюткин: Дорогие друзья, сегодня группа художественных журналистов под знаменами «Аргументы и факты» празднует сорок лет. «Сюткин рок-н-ролл бендс» не может похвастаться таким длинным стажем. Хотя, если раздуть, мой стаж давно перевалил за сорок – если брать танцы в школах. Хотя я, как интеллигентный человек, считаю, что тот мой первый концерт в Вятских полянах спас мое отношение к жизни. Я очень волновался. Знаете почему? Деньги. Люди, которые заплатили за билет на тебя, нам казались какими-то другими. Я очень волновался. Рядом сидел балет, и когда они при нас стали переодеваться – это был второй шок. Я подумал: «Все, в шоу-бизнесе совсем нет ничего святого». Они переодеваются, мы пытаемся проверить строй гитар, и вдруг в эту комнату врывается молодой человек в галстуке со значком: «Внимание, товарищи артисты, на концерте будет присутствовать третий секретарь райкома комсомола города Вятские поляны», – и собирается уходить. А руководитель балета, такая женщина в ондатровой шапке, в этот момент курила папиросу, и у нее был такой вид – восемьсот лет в шоу-бизнесе, все знает – так затянулась «Беломором» и говорит: «Что вы говорите?» И обращаясь к труппе: «Девочки, сегодня концерт полуправительственный, работаем в колготках». Все, она спасла меня от шоу-бизнеса. С тех пор я ко всему отношусь именно так.
– Валерий Сюткин!
В. С.: Друзья мои, поскольку мы пришли к моему старому другу, нам бы тоже хотелось преподнести вам сюрприз, Евгений Шулимович. Давай!
Ребята, я написал текст этой песни вместе со своим товарищем Сережей Кировым 30 лет назад для одного очень хорошего музыканта. Вместе с Евгением Маргулисом – автором музыки – «Шанхай-блюз»!
– О, братцы, я вспомнил вот что. Так как время было перестроечное, был такой пароход, который ходил по Волге и грабил города. Мы были с «Шанхаем», кто-то еще, иногда мы встречались с Валерием Миладовичем, который на тот момент играл в группе «Фэн-о-мэн».
В. С.: Я там не играл, танцевал.
– Ну это не важно.
В. С.: Я отлично помню этот момент. Дело в том, что у меня барменское прошлое – я работал в 79-м и часть 80-го года барменом. А в 88-м году Крис Кельми принес песню «Замыкая круг». Вот именно в этот день на записи этой песни мы и столкнулись с Евгением Шулимовичем. Дело в том, что нам очень нужно было выпить. Причем основания были такие, что мы записали эту песню, и в наличии были купленные две бутылки народного напитка у таксиста.
– Человек двадцать, обратите внимание.
В. С.: И коньяк, который находился в доме у Сережи Минаева, который нас любезно принимал. Окинув взглядом лица этих старших товарищей, то есть Градского, Макаревича, я понял, что в принципе все спиртное – это для них, а остальное будет как-то не востребовано, как с румынской литературой. Поэтому чтоб спасти всех и объединить, я задал Минаеву простой вопрос: «У тебя сифон в доме есть, который газированную воду делает?» Говорит: «Есть». Я прошу: «Давай сюда». И я загазировал водку – добавил туда сиропчика. Все накинулись на этот коктейль, и минут через сорок мы остались вчетвером, готовые к употреблению коньяка – лишних уже никого не было. И Маргулис сказал: «Да ты кудесник, парень». Да, был такой квартирник.
– Валерий Сюткин!
В. С.: Я сейчас буду с ребятами исполнять следующую песню, бравовских времен, и среди нас присутствует Евгений Фридлянд. Было очень здорово, и в память об этом времени – песня, которая с недавних пор была бы написана следующим образом. Подошел ко мне молодой человек и говорит: «Валерий Миладович, спасибо вам большое за ЛДПР». Я спрашиваю: «За что?» Он говорит: «Ну как за что? Вот за эту – «Любите, девушки, простых романтиков».
– Вообще удивительное было время. Вспомнил тут: после какого-то гуляния у нас дома мы едем в Останкино – я, Валерка, Фома и будущее лицо Первого канала. Мы едем, и наш таксист нарушает правила. Стоит гаишник, который нас тормозит, – а мы реально опаздываем, потому что у нас полупрямой эфир – и долго что-то вкручивает мозги нашему водителю. Я говорю: «Слушай, надо идти спасать, потому что опаздываем». Вышли вчетвером. Гаишник был гениальный, медаль ему надо, сказал: «Ты что еще, ###, таких нормальных людей везешь и ездишь так плохо? Давай на тысячу больше».
В. С.: И все-таки первое место – это залет Михаила Шаца, я обожаю эту историю. Говорит, я еду, выпил, наверное, чуть больше, чем положено, и вдруг вижу, что на Ленинградке такая тотальная проверка. И я гипертрофирую свое состояние, открываю окно, а мне навстречу старший капитан Федотов, операция «Трезвый водитель». А я ему: «Провалилась ваша операция!». Тот говорит: «Что?» И тут я включаю оборот: «Добрый вечер, да, Михаил Шац с «ОСП-студии». – «А, все шутите, юморист, давай дуй отсюда». И Колькино фирменное Расторгуева – как гитарист группы «Любэ» едет, его останавливают, и он набирает максимальное количество воздуха, чтобы не дышать, открывает окошко. Гаишник: «Проверка». Берет документы, очень долго их смотрит и, возвращая документ, говорит: «Езжайте, у вас все нормально». И этот человек, который молчал минуту, забирая документы, говорит: «У нас все зае###ь». Тот говорит: «А! Так вы пьяны!» А тот: «Догадался!»
Евгений Фридлянд: А можно небольшую историю тоже. Помнишь ли ты «Лужники», Род Стюарт, Шац…
В. С.: Это страшная история, достойная «Квартирника» Евгения Шулимовича. Игорь Бутман в клубе делал вечер и сказал: «Валера, приходи, будут самые близкие». Самыми близкими были глава администрации Волошин, Фридман, еще бизнесмены из «Форбс» и посол США Вершбоу. И в какой-то момент Игорь говорит: «Сейчас вместе с послом Соединенных Штатов Вершбоу на барабанах у нас споет песню Валерий Сюткин. Но я тебя, Валер, прошу, расскажи, пожалуйста, эту историю про яйца Рода Стюарта». И я начинаю рассказывать.
В начале двухтысячных в Москву приехал сэр Род Стюарт, и промоутер концерта, зная, что я играю в «Старком», набирает мне и говорит: «Валер, днем от тебя организация футбольного матча где-то шесть на шесть примерно, они будут вдвоем со звукорежиссером. Подбери ребят нормальных, чтоб можно было поиграть, и площадку найди». Ну мы звоним, как полагается, в «Лужники», и все – делаем поперек поле. Приходим играть. В моей команде играл Шац и Белоголовцев. Я стою на воротах против Рода Стюарта, и мы ведем два-ноль. Первый тревожный звонок был следующий: Стюарт – великолепный футболист, он начинал в шотландском «Сэлтике». Обводит половину нашей защиты и бьет, но рядом со штангой, и мяч улетает далеко, и защитник Белоголовцев Сергей на чистом русском языке говорит: «Родя, за мячиком давай дуй. У нас здесь синий капитализм. Промазал – давай беги». Тот сбегал за мячиком. Все. Два-один, два-два, сравняли счет, хорошая ничья, у всех прекрасное настроение. Захожу в раздевалку и там простой, назовем его русский парень Шац говорит мне: «Валера, когда Стюарт забил нам головой второй гол, я же его держал, опекал, и я вот так пячусь назад, не дотянулся, он как раз головой хрясь тебе в угол. А я рукой на что-то мягкое так оперся, поворачиваюсь, и передо мной вот так по десять сантиметров глаза Рода Стюарта. И я…» Белоголовцев орет: «Это был я!» Ему все: «Да заткнись ты! Ну?!» – «И я, простой русский парень Шац, понимаю, что держу за яйца звезду мировой сцены Рода Стюарта. И от волнения нелепости ситуации продолжаю держать. И такой голос, звучащий как будто из другой галактики: «Dangerous, my friend!» А Белоголовцев опять: «Да, Валера, это был я!» И ему все: «Да заткнись ты!»
Я говорю: «Ну а сейчас для вас споет Татьяна Лазарева». И Таня встает и говорит: «Я жена того человека, который держал за яйца Рода Стюарта!» И на следующий день презентация пластинки Игоря Бутмана. Ни слова о музыке, джаз, все – Сюткин держал за яйца Рода Стюарта. Уже я держал, понимаете. Точность – «Аргументы и факты» вам. Пресса.
В. С.: Ну что, сейчас будет исполнена самая древняя песня в репертуаре из сегодня звучащих. Сам Андрей Вадимович сказал честно, когда я ему эту песню показал в быстром виде, что это полная фигня, и посоветовал ее сыграть вот как-то в таком блюзовом темпе. И то, что надо, выделилось само – не знаю, как я ее написал до сих пор. И Ленька Ярмольник, наш товарищ, говорит: «Валер, денег нет, сразу говорю. Песня нужна твоя в фильм про стиляг». Я говорю: «Ну, давай». Знаете, я думаю, что в принципе Леонид Исаакович мне ничего не должен. Потому что то количество вечеринок в стиляжном стиле, которые были после фильма, все компенсировали. Но, во всяком случае, все вот эти конкурсы без нее не обходятся – молодежь поет, а нам что, трудно спеть, что ли, оригинал? Нет.
В. С.: Как комплимент хочу сказать, что у вас такой формат, который я люблю. Короткими, остроумными, умными и самыми ироничными фразами обмениваться. Потому что сегодня никто никого не слушает. Сегодня это уже норма, телеэфиры невозможно слушать. Почему появилось это знаменитое выражение, что «блюз – это когда хорошему человеку плохо, а шансон – когда плохому человеку хорошо». Это идет от того, что каждый владелец шашлычной считает своим долгом навязать свой музыкальный вкус всему побережью. Всегда хочется сказать: «Граждане, восьмой раз ставящие «Владимирский централ», да имейте совесть, в зале полно людей, сидевших в других местах!»
Песня, которую мы исполним, была первой. Я помню, что до того, как Женя вернулся, Хавтан сделал мне предложение на концерте «Машины времени», что нас, опять же, так соединяет. Я сижу в первом ряду, рядом садится Женя и говорит: «Валер, что делаешь?» Я говорю: «С «Кварталом» репетирую». Он говорит: «Слушай, может у нас попоешь?» – «Как? А что у вас там?» – «Ну приезжай завтра на репетицию, поговорим». Я приезжаю на эту репетицию. Первый, кого я вижу, это трубач Бушкевич, мы его звали Угрюм Бурчевич, он всегда бурчит. Он мне говорит: «Валера, зачем тебе это надо, здесь одни евреи. У тебя свое дело, «Фэн-о-мэн», ты у Боярского, да что ты делаешь-то?!»
Я обращаюсь к остальным: «Ну, что у нас есть-то, товарищи артисты?» Женя говорит: «Есть такая ситуация – не ходит на нас никто, надо попробовать что-то вместе». Я спрашиваю: «Какие задумки у нас есть?» Он отвечает: «Задумка есть вот такая». Показывает мне
Е. Ф.: Валера говорил про Сумы. На самом деле возили аппаратуру. Какие-то, блин, шесть колонок было и зал «Украина» – три тысячи семьсот мест. Четыре аншлага подряд. Вот так начиналось «Браво» с Васей.
В. С.: Я уже не помню, рассказывал я на «Квартирнике» с LIGHT JAZZ. Но я помню, как пришел в дом к Маргулису, и мы не расставались в течение пяти лет практически, виделись каждый день. В один из дней к ним в дом зашел в гости Валерий Ефремов, барабанщик «Машины времени». Открывается дверь, и пятилетний Данька – Даниил, сын Ани и Жени, смотрит на него, протягивает руку, тот такой: «Здрасьте, я Валера». Тот руку отдергивает: «Ты не Сюткин!»
Владимир Полупанов
В. С.: Нет, это от Михаила Михайловича Жванецкого. У него есть такое маленькое эссе про комара. Вы пробовали зашвырнуть комара? Он не летит, куда вы его посылаете. Нет, он летит, но сам по себе и плюет на вас. Вывод: надо быть легким и независимым. Вот отсюда «легкий и независимый».
В. С.: Я очень ценю то, что со мной мои замечательные музыканты. Наш музыкальный руководитель Михаил Савин – все эти 25 лет он руководит всем аранжирующим процессом. «Шанхай-блюз» мы играли – это Мишина аранжировка. А сейчас будет песня, которую без него я эту песню не мыслю, я всегда представляю ее так: «Вам сказочно повезло, потому что среди нас находится человек, который обладает даром. Хотя скажу вам честно, даром он старается ничего не делать». Но сегодня придется даром на «Квартирнике» у Маргулиса. Спасет любой вечер, потому что играет на всех инструментах, но сегодня высокохудожественный, как говорят в министерстве культуры, свист Михаила Савина с песней «Радио ночных дорог» придаст позитива. Михаил Геннадьевич, прошу вас.
– Сегодня у нас в гостях на нашем совместном «Квартирнике» Ромочка Логовых. Для вас он, в принципе, Ромарио, для нас – мальчик, который поступил от одного нашего старинного приятеля, который сказал: «Есть один молодой юноша, он скоро приедет в Москву, помоги». Показал он нам песни…
В. С.: Тут очень важно сказать, что это большая удача моей жизни. Я общаюсь с Максом Леонидовым, и Макс говорит: «У меня юбилей, Валера, пятидесятилетний грядет». Я говорю: «Я проходил эту линию». Ввинтил мою любимую шутку, сказал: «Макс, ты знаешь, а ко мне на пятьдесят пришла же фея добрая, и понимаешь, сказала мне, вот на тебе, Валера, либо потенцию, немереную силу для секса, либо память идеальную для новых песен и бизнеса». Макс еще не понимает: «Ну?» Я говорю: «Ну что ну? Я не помню, что я выбрал! Но тебе, Макс, желаю и того, и того. Чем помочь?» Он говорит: «Есть такая идея, что мы будем справлять праздник, у меня такой сценарий для тебя. Я выхожу, говорю, что между питерскими и московскими людьми есть некоторое недопонимание. Ты выходишь, я говорю: «Валерка, сколько же лет мы знакомы. Это ж как сейчас помню переехал с Прустько-Навальской – а ты переводи. Я говорю: «Он переехал с проспекта Просвещения на Васильевский остров». – «Да я вот выхожу, помню, споткнулся о поребрик…» – «Споткнулся о бордюр…» – «Выхожу. Купил себе куру, гречу…» – «Купил себе курицу, гречневой каши». – «И тут стоят какие-то гопники из Москвы уже…» – «Да, стоит какая-то шпана». Вот этими гопниками был ты, Сюткин. Понятно, да?» И мы с ним говорим.
И на следующий день я иду на радиоэфир, и на радио меня знакомят вот с этим молодым человеком. И Рома прям так сразу вот на меня смотрит и говорит: «Валерий Миладович, я давно мечтал с вами тоже познакомиться, может что-нибудь напишем вместе? Я говорю: «Слушай, а вот такая идея. Юбилей у Макса Леонидова, у него времени нет. А давай вот такая история». Я ему рассказал то, что рассказал сейчас вам. На следующий день звонок, и он говорит: «У меня такой набросок есть: «Ты услышишь, как нежно звучит Мариинская арфа…». Я говорю: «Что? А тебе сколько лет?!» Ну то есть этот ироничный посыл противостояния так блестяще, как сделал этот парень, сделать было невозможно.
В. П.: Два слова буквально. Да, удивительно, что парень из Екатеринбурга написал песню «Москва – Нева».
В. С.: Абсолютно точно, да.
В. П.: И горжусь очень тем, что мы дружим, спасибо тебе.
В. С.: Ну что, дадим?
Р. Л.: Я только что хотел поправить Валерия Миладовича. Он сказал, что шансон – это когда плохому человеку хорошо. На самом деле шансон – это когда хорошему человеку плохо в такси. Это очень важная формулировка. А когда хорошему человеку хорошо, то это, собственно, тот самый жанр гитарно-сексуальный такой эстрадный рок-н-ролл, который мы сейчас для вас изобразим.
– Роман Логовых, он же Ромарио, на «Квартирнике» на НТВ!
Р. Л.: Спасибо, Евгений Шулимович, Валерий Миладович. Удивительные отчества порой окружают нас слева и справа. И уходя, я бы тоже хотел прочитать короткое стихотворение.
В. П.: Жень, обычно ты в таком формате задаешь вопросы, а можно тебе задать вопрос? Ты ведь одну из песен Ромарио поешь «Таня по-прежнему дура». Почему именно эта песня из репертуара?
– Ты знаешь, я же рассказывал эту историю, которая мне очень нравится. Однажды приходит на почту письмо: «Ты подонок, сволочь, у тебя в детстве была какая-то проблема, теперь ты мстишь всем Таням…» И в конце гениальная подпись: «За всех Тань, Лена». Поэтому я не знаю, так получилось. И вот сегодня, вы знаете, Валерка здесь, мы снимали летом такой неофициальный клип Московского футбольного чемпионата. Меня, как еврея, поставили в ворота.
В. С.: Уже было смешно.
– Было дико смешно, потому что я страшно орал, что мы титульная нация, в воротах стоять не можем. Все как-то пытались забить мне этот гол. Саня Мостовой мне мяч прямо в руки. Другие какие-то приличные люди – прямо в руки. И тут этот хорек, который всегда красуется, его снимают несколько камер, пробивает мяч, попадает мне в палец. Иду в больницу, мне делают снимок, и оказывается перелом. Дальше сегодняшняя история.
В. С.: Собственно, я тоже узнал об этом сегодня. Женя мне все это рассказывает – представляешь, помнишь, мы снимали, и мне там сломали палец. Я говорю: «И какая это сволочь?» Он так спокойно говорит: «Ты».
Но есть другая история, более приятная о наших взаимоотношениях. Александр Файфман снимает для «Браво» клип «Стильный оранжевый галстук». И говорит: «Мне нужен фотограф. Вот вы приходите в фотомастерскую. «Какой нужен фончик?» – должен спросить вас фотограф. А ты, Валера, ему ответишь: «Нарядный». И пошла песня «Стильный оранжевый галстук». А фотограф – из всех обаятельных евреев, с которыми я был знаком, Маргулис был самый обаятельный, и им же остается. Поэтому роль была доверена ему. Посмотрите в YouTube, там Женька в главной роли.
– Да? И как это ни странно, лет сколько? Тридцать назад?
В. С.: Ну конечно, девяносто первый год.
– Меня ребенок не узнал. Но я вот там такой, как сейчас. Да здравствует Валерка!
В. С.: Инструментально-вокальный момент.
В. С.: Следующий вечер нам надо назвать «Восемьсот лет в шоу-бизнесе. Отчет за первые сорок».
В. П: Можно еще пару слов? Спасибо большое. На самом деле, когда возник вопрос, как отпраздновать сорокалетие, вопросов даже не было. Кто мог бы быть главным героем «Квартирника» у Маргулиса – конечно же, Валерий Сюткин. Валера, спасибо тебе огромное за твои песни.
– Я бы, кстати, на это обиделся, знаешь.
В. П.: Но Женя, но у тебя же…
– Кто был главным героем на «Квартирнике» у Маргулиса?
В. П.: Женя, спасибо тебе огромное, правда.
В. С.: Вечер начинает быть более правильным. Ребята, в честь нашей с вами встречи, замечательная наша с вами отечественная традиция исполнять песни гораздо громче, да и лучше, чем сам исполнитель. «Московский бит»!
В. С.: Жизнь коротка! Поэтому прощайте быстро, целуйтесь медленно, любите искренне и дружите, как мы с Евгением Шулимовичем – неудержимо! Это «Квартирник у Маргулиса»!
Группа «Би-2»
«Би-2»! Они зверски востребованы и дико популярны, и конечно, представить их выступающими на нашем негромком междусобойчике было нереально! Стадионы, дворцы спорта, тонны аппаратуры и света – и что? Могут и еще как могут в домашних условиях, за что им отдельная честь и хвала!» – Евгений Маргулис.
– «Би-2» у меня на «Квартирнике»!
Лева: Спасибо. Здравствуйте.
– Хочу вам рассказать такую маленькую историю. Группа отличная, отменная. Эта группа все-таки первого эшелона, со своими закидонами. И пару дней назад меня вызванивают наши режиссеры и говорят, что Шура захотел массу какого-то света, дымовую машину, потому что они привыкли. Мы как-то стесняемся им сказать об этом, что у нас история «квартирника», что такое у нас не получится. Я позвонил Шурке, сказал: «Шур, ты можешь пригласить сюда японца пианиста, можешь монгольский квартет, можешь притащить большой симфонический оркестр, пожалуйста, это ваше дело. Но вот эта стена должна быть без изменений». Он, так знаешь, секунду подумал и сказал: «Ну, значит, свет на хрен». Поэтому это самая вменяемая группа, несмотря на величие, с которой всегда можно договориться. Я их обожаю.
Л.: Спасибо, Жень.
– Раньше ваша команда называлась «Братья по оружию». Там было пятнадцать человек, и вы играли эпатажную музыку. А что за эпатажная музыка, расскажи? Что это было?
Шура: Это было не так, называлась «Берег истины».
Л.: Нет, и «Братья по оружию» тоже, был такой период. Мы искали название, и в общем многие считают, что «Би-2» переросло из «Берега истины», но это не так. В общем «Би-2» – совершенно автономное название, это не аббревиатура никакая. Есть такой самолет. Да, а насчет эпатажа…
– Коктейль еще был.
Л.: Сейчас мы играем намного лучше. Лучше, чем тогда, и поэтому приходилось компенсировать какими-то эпатажными выходками. Концерт у нас начинался с того, что меня выносили в гробу.
Ш.: Несколько человек, гроб ставился на сцену.
Л.: Да, и я вылезал оттуда в костюме красноармейца с простреленным сердцем и c подушкой…
– А кто придумал это?
Л.: Потому что песня была сексуальная, эротическая.
– Кто придумал ноу-хау? Скажи мне, кто был режиссером?
Л.: По-моему, не было режиссера тогда. Я, по крайней мере, не помню.
– Так, и дальше?
Л.: В финале моего танца с подушкой подушка взрывалась и улетала в зал. Да, у нас произошло два выступления. На втором выступлении после концерта милиция заставила нас остаться и пылесосить весь зал. Надо сказать, мы с этим гробом ездили на гастроли.
– Скажи, а как гастроли прошли?
Л.: Я не знаю для эфира или нет, там я словил п###ц.
– То есть гроб не спас?
Л.: Да, врач торжественно сказал мне потом в больнице: «Поздравляю, у вас гонорея». Там еще люди сидят в очереди, понимаете.
– Я думаю, что это мы оставим. Такие истории – большая редкость на телевизоре, тем более на «Квартирнике».
Л.: Пользуйтесь презервативами.
– У нас получается такая уже научно-публицистическая передача. Весь первый ряд – посмотрите на дядю Леву.
– Совершенно неожиданно для себя узнал, что ты в детстве хотел стать конструктором автомобилей. Ты отправил какой-то эскиз на ВАЗ, тебя даже как-то хотели туда принять после окончания чего-то, я прав?
Л.: Слава богу, обошлось. У меня действительно есть огромное увлечение автомобилями, но я получаю удовольствие в большей степени от дизайна. Я собираю маленькие масштабные автомобили, в основном «Мерседес» и «Бугатти». И, собственно говоря, весь период, который меня интересует, – это начало века и тридцатые там, военные и немножко послевоенные года.
– Какое счастье, что его не взяли на ВАЗ. Зато мы имеем прекрасную команду, которая называется «Би-2».
Ш.: Песня из кинофильма «О чем говорят мужчины. Продолжение». Исполняется для вас впервые.
– Самый ленивый вопрос – вопрос о профессии перед тем, как вы превратились в Леннона и Маккартни, Бунчикова и Нечаева. Вы же прошли…
Л.: Ревву и Галустяна…
– Ну да. Вы же занимались разными странными профессиями. Расскажи, пожалуйста.
Ш.: Нет, все было немножко не так. Левчик учился в школе, я учился в музыкальном училище, потом турнули в рассвет училище. А потом была миграция, где действительно приходилось работать каждый день, потому что, естественно, надо было платить за квартиру, за свет, за газ, за воду. Поэтому утром, днем – работа, а вечером играли.
– Кто-то сказал, что ты одно время даже работал журналистом, в журнале Fuzz. Было такое? Это вранье?
Ш.: Было по-другому. В Австралии, чтобы попадать бесплатно на концерты, ты должен быть аккредитован с каким-то изданием. Я договорился с Fuzzом, что они мне вышлют эту карточку аккредитации и будут поставлять музыку – «Агату Кристи», все, что выходит и до Австралии не доходило. Я им за это в год несколько статей буду высылать. Так и я бесплатно попадал на фестивали, типа Big Day Out, где играли Ник Кейв, Блуй. Также брал интервью у Стинга, в 96-м году, по-моему.
– Прикольно. Но, по-моему, праздник не равноценный.
Ш.: В смысле?
– Ну ты им хорошее, а они тебе очень хорошее.
Ш.: Ну ты зря, потому что в Австралию вообще русская музыка не попадала, никаким образом. Левчик приехал, привез «Мумий Тролль», я его даже не знал, Интернета же не было тогда.
Л.: В смысле кассету.
Ш.: Кассету, да. Туда вообще ничего не попадало.
– Левка был интернетом.
Ш.: Да, Левчик был интернетом. Вот поэтому они мне в посылку альбом «Агаты Кристи» «Ураган». Также я услышал группу «Эдипов Комплекс» Яника и думаю: «Что же так фигово на английском поют?».
Яник Николенко: Да, и написал разгромную статью про нас. Хорошо, никто не опубликовал.
– До того, что география вашей жизни поносила вас по каким-то разным местам, где-то вы говорили, что общались в то время посредством аудиописем. Что это?
Ш.: Берешь кассету…
Л.: Называется электронная почта.
Ш.: Не, не, он говорит еще раньше. Кассеты мы друг другу с песнями присылали, наговаривали там что-то. По телефону разговаривать дорого, Интернета не было. Это 90-е, первая половина.
– И вы отправляли друг другу черновички?
Ш.: И черновики, да.
– Но они шли месяцами.
Л.: Когда Шурик выпустил первую пластинку «Би-2», меня еще физически не было в Австралии. А что касается альбома, с которого нас узнали в России, большую часть материала я привез готовую. Ну также на кассете, записанную просто дома. Но надо было заработать деньги.
– На запись?
Л.: Я пришел в бригаду маляров и сказал, что я прекрасный маляр, всю жизнь этим занимаюсь.
Ш.: Я тебе скажу, что в Австралии некоторые дома, которые Лева красил, эти ребята не перекрашивают. Они говорят: «Ты знаешь, кто этот дом красил? Лева «Би-2». Поэтому они лет десять-пятнадцать стоят не покрашены.
– Ты знаешь, вернее было бы сказать, что дома развалились, а краска стоит. Домов уже нет. Великий маляр – Лева! Шурка, а у тебя есть какая-нибудь достойная профессия?
Ш.: Не, ну слушай, я профессий сменил там – посуда, официант, су-шефом был, поработал. Где придется. И играл, где придется, и в студии волонтером работал, чтобы понимать, как что происходит.
– С возвращением домой, «Би-2»!
– Шурка, скажи мне, правда, что у тебя в австралийском паспорте вместо фамилии написано B2?
Ш.: «Би-2», да. Не вместо – фамилия.
– А, ну российский паспорт?
Ш.: Нет, я не гражданин России, у меня есть вид на жительство. Там тоже написано Шура «Би-2».
– Левка, а у тебя?
Л.: У меня не написано Шура «Би-2».
– А что, прости? Не, ну пускай это будет…
Л.: Нет, это не тайна абсолютно. Вот в провинциальной газете любят еще: «И на сцену вышли Лева», – и в скобках Игорь Бортник. Ну это по документам. Вообще мама нарекла меня Егором. Это очень сложная история. В итоге меня мама сейчас тоже Левой называет.
– Ну, во-первых, это красиво…
Л.: Да, но я страшно сопротивляюсь имени Игорь.
– Ну ты знаешь, на самом деле без обид, но много лет тому назад мы пытались с одним моим дружком-кулинаром придумать рифму на имя Игорь. У нас ничего не получилось. Единственное, что смогли придумать, – Игорь в жопе угорь. Очень хорошо, что тебя зовут Лева.
Л.: Угорь говоришь, да?
– Зацепило?
Л.: Испугало.
– А скажите, братцы, вы оба пишущие, как вы решаете, кому петь, кому не петь?
Ш.: Давай я тебе расскажу. Все песни, которые я пою, на них написал тексты, либо музыку и тексты мой дядя Михаил Карасев. Он живет в Израиле, лидер группы «Солнечная сторона». «Мой рок-н-ролл», например, его текст. «Мой рок-н-ролл» мог вообще не попасть в сет-лист группы «Би-2». Попал он таким образом – я начал музыку придумывать в году 93-м, в Австралии, и играл ее на фестивалях. Приехал Левчик, мы записали альбом «Брат-2» – популярны в России. Мы выезжаем в первый тур, играем на стадионах, последними. Мы сыграли десять песен, народ просит еще, а у нас больше нету. Тогда мы играли три раза «Варвару», четыре раза «Полковника», пять раз «Серебро». Лева говорит: «Шурик, у тебя же там это было: «И то, что было…» Слушай, ты давай там подпой с парнями, быстренько сделай, а я пойду передохну хоть, покурю». Вот таким образом песня появилась. Я решил ее записать, но решил вставить уже симфонический оркестр, минимализм, современную классическую музыку, Юлию Чичерину.
– Я ее вчера, кстати, слушал.
Л.: Кого? Чичерину?
– Да, я слушал. Не, на самом деле, вчера, когда беседовали с Шуриком, я подумал – давай попробуем спеть «Мой рок-н-ролл», а потом понял, что там девичья партия.
Ш.: Да, два парня, поющие, выглядит по меньшей мере странно.
– Странно, да. Хорошо, что я не пою.
Л.: Да, я хотел сказать, что есть исключение, песня – это «Реки любви», которую поет Шурик. Предыстория такова. Обычный погожий день, восемь часов утра, звонок. Звонит тетя Инна – это мама Шурика. Я абсолютно перепуганный, подумал, что-то случилось. Спрашиваю тетю Инну: «Что?» Она говорит: «Лева, мне надо с тобой серьезно поговорить». Я думаю: «Боже мой, что? Что случилось?» – «У Шурика давно не было хитов». Я в этот же момент сел за инструмент, и у меня появился этот па-па-па. А потом уже с Янчиком сделали текст.
– Вы мне напомнили одну историю. Это где-то начало семидесятых. Вот история звонков. Звонок приятелю: «А можно там, допустим, Сашу?» – «Его нет, а что вам надо?» – «Хотим поговорить с ним по поводу концерта». – «Платите тридцать рублей, и тут же приедут». Бабушка была таким первым администратором одной очень смешной команды.
Сергей Бобунец
«Как это ни странно, но Сергея Бобунца я не мог выловить достаточно долго, хотя у нас много общих друзей. То какой-то из его администраторов скажет, что он ушел в монастырь, то еще какой-то перец скажет, что он распустил группу и играет шансон. Но нас так просто не сломить! Захожу как-то в пепелац, а он там сидит, я как наехал на него, типа почто избегаешь? А Серега глазами моргает и извиняется, дескать директор не говорил, и все такое прочее. Я так строго ему: «Пойдешь в передачу ко мне?» – «А то! С нашим уральским удовольствием!» Вот и славно, промолвил я, и по-английски в ответ, дескать вэлкам!» – Евгений Маргулис.
– Сегодня Сергей Бобунец и его команда на «Квартирнике»! По-моему, последний романтик из Свердловского рока.
Сергей Бобунец: Спасибо, Женя. Если что, Женя, ты-то вечно молодой давно уже.
– Вечно молодой и вечно…?
С. Б.: А это уже не важно. Вечно пьяный – это уже не важный нюанс. Ты можешь быть вечно пьяным от жизни. Не обязательно от алкоголя. Жажда жизни – это тоже капец как мощно.
– Я хочу сделать такой маленький экскурс в прошлое. Команда, в которой он играл, была последней командой, которую приняли в уральский рок-клуб, и после этого…
С. Б.: В свердловский, да.
– В свердловский. И после этого рок-клубу настал кирдык. Я прав?
С. Б.: Это я нес через всю жизнь.
– Историю знакомства я, может, толком сейчас и не вспомню, потому что я вечно молодой, а он подрастал, вы понимаете, да? Мы знакомы давно и на каких-то фестивалях потом уже встречались. И конечно же, «Галлюцинации» я хотел пригласить на «Квартирник», мы только начали снимать. Я не мог найти телефон Сергея, можете себе представить такую фразу.
С. Б.: Это нормально, кстати. Мне нравится сидеть у себя дома и не брать трубку телефона. То есть все, что я могу сделать, это выйти покормить собак, погулять с собаками, побить грушу – у меня висит груша на улице, и на это уходит много часов.
– Я позвонил директору, и директор у вас был вечно странный. Он мне сказал, что у вас гастроли, сейчас концерт на всем земном шаре, и времени на нас нет.
С. Б.: Мы – уральцы, для нас это свойственно, создавать совершенно странные проблемы, потом решать. Мы не ищем легких путей. Но спасибо вселенной, что мы здесь. Спасибо, Женя. На самом деле я уже целый год мечтал сюда попасть и, слава богу, это произошло.
– Дай я подойду.
С. Б.: Обнимемся.
– Я тут прочитал о тебе, что, учась в школе, ты посещал одновременно двадцать кружков. И один кружок был бальных танцев. Расскажи, пожалуйста, поподробнее о бальных танцах.
С. Б.: Сегодня обсуждал с водителем, который меня сюда вез на съемки, что в принципе каждый человек, не важно, женщина, мужчина, должны получить элементарное начальное фортепиано как минимум. Про балет я бы не сказал это, конечно.
– То есть тебе не пригодилось, ты нигде не выступал?
С. Б.: Я потом любил брейк-данс, а вот балет, черт… Ну то есть я помню… Дело в том, что это было несколько месяцев в первом классе. То есть все остальное мне реально гораздо больше помогло. Моя мама хотела сделать из меня сверхчеловека. Слава богу, ей теперь дали внука.
– А видно, кстати, сверхчеловека, прикольно. Давай поподробнее.
С. Б.: Да нет ничего прикольного.
– Кроме бальных танцев, что ты еще умеешь делать?
С. Б.: На самом деле самое главное, в чем мне повезло, и к этому я пришел сам… У нас есть великий детский писатель – Вячеслав Крапивин. Повезло, что он жил с нами в одном городе. Человек из шестидесятых годов объединял детей, которые строили яхты, занимались фехтованием и так далее. Это был единственный в истории пионерии внешкольный пионерский отряд – отряд «Каравелла» при журнале «Пионер». Можете себе представить мальчиков: мне десять лет, я иду, красивый, с погонами, в шортиках с аксельбантами – конечно же, я гребу по полной. Так жизнь научила нас быть мужчинами.
– Возвращаясь к твоей разносторонности, прочитал, что ты был учеником слесаря, журналистом, оператором эфира и еще учился играть на трубе.
С. Б.: Так, а что интересует-то?
– Нет, вообще сразу стал «битлом» и прошел вот эти замечательные профессии?
С. Б.: Нет, должны понимать, группа «Смысловые галлюцинации» появилась, когда мне не было еще шестнадцати лет.
– Да ладно?
С. Б.: Да, 21 августа 1989 года мы стояли возле прекрасного места под названием Дом архитектора в Екатеринбурге и придумывали название для группы. Название появилось шикарное. Страдал всю жизнь после этого. Это была шутка уральская – сейчас даже и шутки не заходят вообще… Ну вот так. Представляете, как мне было жить с этим вообще. А сейчас мне сорок пять. Два ключевых момента: шестнадцать и сорок пять. Это очень много.
– Ну да, в сорок пять… Слушай, это почти двадцать…
С. Б.: Двадцать девять, в следующем тридцать будет.
– Слушай, у вас же ветеранский коллектив получается.
С. Б.: Как «Машина времени» почти.
– Да
С. Б.: Я не подкалывал сейчас.
– Нет, я, кстати, подкола не почувствовал, потому что в следующем году краснознаменному коллективу «Машины времени» исполнится целых пятьдесят лет. Какой ужас.
С. Б.: Вы не представляете – ладно мы, в двухтысячных пришли, уже довольно какой-то другой шоу-бизнес. А вот ребятки, которые по семь концертов давали на одном месте, ездили со своими собственными гвоздями, чтоб в гримерке прибить и пальто повесить… Нет, не смешно вам? А это актуально было на самом деле.
– Это да, это было.
С. Б.: Вообще не смешно, да?
– Я тебе хочу сказать, что на самом деле это наша победа. Я не помню, рассказывал или нет – в городе Курган за четыре дня сыграли двадцать концертов. То есть по пять концертов в день. Как вы понимаете, были страшно популярны, информации было мало о хороших артистах, поэтому на нас шли все. И первые ряды, конечно же, всегда золотозубые буржуа, с халами, в этих платьях замечательных – директора комиссионных магазинов и прочее – в общем, интеллигенция. Так что мы это прошли.
С. Б.: Спасибо, Жень.
– Сегодня у нас не тронутая мхом группа, Сергей Бобунец и его команда!
– Слушай, а можешь спеть хотя бы один куплет самой первой песни, которую ты взял и написал, сидя в школе на последней парте.
С. Б.: Я боюсь, что вы в эфир не пустите. Я не шучу.
– Давай, показывай.
С. Б.: То есть первое, что мне пришло в голову?
– Покажи так, детей нет.
С. Б.: «
– Подожди, это была такая короткая песня?
С. Б.: Мне было одиннадцать лет, да. Но этого было достаточно. Уже в одиннадцать лет я был концептуалистом.
– Да, представитель канала НТВ есть, я думаю, нужно делать новый хит. Надо включать это произведение. А вторую, покажи тогда вторую.
С. Б.: Мы же были панк-группой, если что. Если бы…
– Одиннадцатилетний панк.
С. Б.: …Если бы Википедию бы нормально заполняли, это понятно было бы, что, конечно, без ужаса до 95-го года группу «Смысловые галлюцинации» невозможно было слушать. Почему рок-клуб закрылся? Потому что мы реально выходили и – на третьей песне дружинники просто вытаскивали нас со сцены, выключали аппарат. Хватало трех песен просто.
– А каких, подожди-подожди. Первую ты показал, давай вторую кусок. Чего думать, покажи. Раскройся, я умоляю тебя!
С. Б.: Нет, нет, даже не думайте, я сейчас вспомню хотя бы. Давайте другую сыграем.
– Послушай, ты сейчас начнешь вспоминать другую песню, исполняя эту, забудешь слова в этой песне, не вспомнишь в той…
С. Б.: Да, все так.
– Ну давай. Я прочитал, что сейчас будет акустика.
– Когда вы были зверскими панками, квартирники приходилось играть или нет? В акустических гитарах орать песни дурным голосом?
С. Б.: Нет, чаще приходилось, когда были квартирники, например, Юрий Наумов приезжает – пока он играет, мы его курицу едим, например как настоящие панки.
– Так.
С. Б.: Ну это нормально. То есть в принципе, когда ты играешь с какими-то питерскими группами концерт, выходишь, а весь твой райдер уже выпит и съеден.
– Скажи, а у вас разве подобных вещей не происходило?
С. Б.: Да были, были, конечно. Раньше я пел много-много раз свои песни под гитару.
– Вторую вспомнил?
С. Б.: Сейчас я не пою, да. Ми минор. Давай да, один аккорд. Мы как рэперы сейчас.
– А я тебе на басу сыграю.
С. Б.: Поехали.
– Он говорит, что я его развел. Что у нас там по программе дальше? О, братцы, сейчас хитяра!
С. Б.: Фанатейте-фанатейте!
– Расскажи, а ваше триумфальное восхождение на Олимп – это конец 99-го года, по-моему, «Розовые очки», нет?
С. Б.: Там была совершенно чудесная история, про которую «Би-2» до сих пор любят рассказывать, что на каждом концерте, конечно же, у них просят песню «Вечно молодой» сыграть. Но, правда, у нас тоже просят…
– А, точно, «Брат-2».
С. Б.: У нас просят «Полковнику никто не пишет» и «Город-сказка, город-мечта». И когда мы выходим на сцену, всегда находится девушка, которая говорит: «Где Слава?» Ну это смешно, это правда смешно. На самом деле со времен 80-х годов, наверное, это единственный такой яркий инцидент, культурное событие огромного масштаба, которое изменило в принципе восприятие всего – все стали знать, в чем сила, стали слушать нормальную музыку. И сделал это наш земляк Алексей Балабанов.
– Слушай, скажи, вы и «Чайф» остались последними жителями Екатеринбурга, да? Все свалили, а вы остались.
С. Б.: Это странная такая история, что, с одной стороны, мы вроде бы избежали соблазна переехать в Москву, как все нормальные. А с другой стороны, ну кто-то же должен жить и в Екатеринбурге, черт возьми. Да, действительно, мы и «Чайф» по-прежнему живем в Екатеринбурге, из-за этого наматываем кучу километров. Здоровье наше…
– А золотые карты?
С. Б.: А золотые карты да, увеличиваются. Летаем самолетами.
– Ну я хочу тебе сказать, что в этом у меня есть большое чувство кайфа, когда приезжаешь в Ебург на концерты и знаешь, вот Саня Потемкин подтянется, Бегунов подтянется, Буб подтянется, и сразу играть и жить становится легче. Спасибо большое, что вы там есть. Да здравствуют свердловские музыканты! Все-таки свердловские, потому что они же все-таки из прошлого века.
С. Б.: Всем здесь собравшимся, всем вечно молодым посвящается!
Владимир Пресняков-младший
«Вова Пресняков-младший – когда-то это было весьма прикольно наблюдать: юный, косматый, поющий фальцетом, такой наш Майкл Джексон. Мне было очень интересно, куда и во что выбросит наше юное дарование, и выбросило весьма удачно – в супермузыканта, поющего отличные и запоминающиеся песни. Мало того, в большинстве наших пластинок он участвовал как приглашенный артист, а абы кого мы никогда к себе не зовем», – Евгений Маргулис.
– Владимир Пресняков на «Квартирнике»! Кайф в том, что я Вовку знаю… ой, я даже не знаю, сколько я его знаю. В этом году у него юбилей. Обратите внимание, сколько времени он шел, чтобы выступить на «Квартирнике»!
Владимир Пресняков: Спасибо, Женя.
– На самом деле я его долго уговаривал, он стеснялся.
В. П.: Это да.
– Он сказал, что слишком серьезный зал, хорошая публика – похлопайте себе!
В. П.: Удивительно, Маргулис не ругается матом – для меня это что-то необычное.
– Послушай, у нас все-таки телеформат, я же номинирован на «ТЭФИ». Если бы не было такой номинации, я бы похлеще Дудя бы тут сыпал.
В. П.: Да, этого дяденьку я знаю, прям вот с таких лет, ну ладно, не буду об этом.
– Вдруг неожиданно обратил внимание на аббревиатуру имени и фамилии – ВВП. Братья, у нас сегодня ВВП на празднике. Но какой ВВП!
В. П.: Валовый продукт.
– Я вспомнил, что где-то, наверное, в году 82-м, по-моему, мы притащили «Круиз» в Москву, и ты с ними вышел петь песенку.
В. П.: Да, я помню, это был какой-то клуб.
– Это был фестиваль «Интершанс». Тебе было… я не буду говорить, сколько лет. Я забыл эту песню, напомни мотивчик, пожалуйста.
В. П.: Откуда?
– Ну вот эту «Красную книгу».
В. П.:
В. П.: Слушай, ну была еще другая песня.
– А другая какая?
В. П.: Моя тоже.
– Ну ты же на октаву выше, да?
В. П.: Это пел Сева Королюк.
– Вообще была удивительная детская компания в вокально-инструментальном ансамбле «Самоцветы», где служили родители. Кстати, мне повезло, я там не играл ни разу, в отличие…
В. П.: Ты единственный, по-моему.
– Единственный. Ладно, не буду больше говорить. Но ты же, по-моему, старика-отца перетащил в свой коллектив, когда уже стал страшно известным.
В. П.: Да, было дело.
– Да?
В. П.: Да, и таскал его.
– А как он? Бросил «Самоцветы»?
В. П.: Он уже не играл там, Жень. Он был вольным человеком, и для меня это было счастье. Сначала по одному концерту, по второму, потом пошли большие туры. И он ездил в поезде и был царем: «Принеси-ка мне кружечку чая… А ты принеси-ка мне…» – и все мы что-то таскали. «Сынок, сынок, а ты иди-иди, гуляй».
– По поводу падений. Была еще смешная история. Было такое живое место под названием «Метелица», и мы в «Метелице» играли вместе.
В. П.: Ты видел это все?
– Вова с командой, мы с «Машиной времени». Вова был после нас, потому что он молодежный, любимый.
В. П.: Это ужасно.
– Братцы, вот по силе восприятия это, пожалуй, самое лучшее действо, которое я когда-либо видел в «Метелице». А первое, что меня поразило в детстве, – я увидел, как со сцены упал рояль. Диезы посыпались, бемоли – звука такого я не слышал никогда в жизни до момента, пока мы не играли вместе концерт.
В. П.: А знаешь, что сказали мне ребята. Говорят, ты в следующий раз к нам лицом повернись и падай, тогда это будет лучше.
– У Вовки была стойка такая…
В. П.: Клавиш.
– Клавиш там было штук пять, наверное.
В. П.: Жень, ну нет, одна. Дело в том, что я приехал с «Последнего героя», это был день третий. Я еще не понимал, что вообще творится после двух месяцев там, исхудания и всего такого. Потерял восемнадцать килограммов.
– Зачем?
В. П.: Такие вот дела там были.
– Но я тебе хочу сказать, что звук от падения был именно тот, который я услышал в детстве. Владимир Пресняков, спасибо тебе большое.
– В самой правдивой книге на земле под названием «Википедия», написано, что фальцет у тебя появился в 1983 году благодаря тому, что ты заболел воспалением легких. По-моему, брехня.
В. П.: Знаешь, полная чушь. Он был, у меня была мутация, потом просто я стал его разрабатывать, потому что мне нравилось петь им.
– Я помню удивление…
В. П.: Мутация – это страшное слово.
– Мутация, да. И на самом деле было, конечно, удивительно, когда с волосатыми рокерами выходил Вовка и пел этим цыплячьим голосом, но как-то так уверенно и красиво. Мне лично нравилось.
В. П.: Спасибо, Женя.
– Удивительная семейка, что папа, что мама. Вспомнил историю про папаню и про твоего сынка. Сынку было, наверное, года четыре, а Владимир Петрович сделал себе первую татуировку…
В. П.: Нет, он сначала на меня наехал страшно, когда увидел: «Совсем, что ли, сдурел, с ума сошел? Татуировки делаешь!» А через какое-то время подходит: «Смотри, сынок, я вот сделал. Саксофон».
– И гениальное: мы были где-то на Мадейре, открыта дверь в номер, лежит папаня и Никитос ходит, рассматривает так вот это, говорит: «Красиво, но жалко недолго поносить придется», – сказал детеныш.
В. П.: «Жалко, что ненадолго», – он сказал.
– Жалко, да, что ненадолго.
В. П.: «Если бы ты по молодости лес сделал…» Там очень много было приколов.
– Да, но все, к сожалению, не расскажешь. Семейные тайны надо хранить.
– В зале с правой стороны сидит Миша Довженко, он сделал фильм, и в этом фильме я впервые в жизни снялся как актер, а Володя Пресняков написал туда музыку. Фильм называется «Короткие волны». Поэтому не все еще с нами потеряно!
Михаил Довженко: Спасибо большое вам обоим!
– Да здравствует Михаил Довженко! Вов, а как он тебя уговорил, скажи мне?
В. П.: Ну как-то так, я же никогда этого не делал. А тут захотелось, потому что это был хороший опыт.
– Не, меня он уговорил вообще… могу рассказать? В общем, пьянка была какой-то киношной тусовки, надвигается Михаил Довженко, вы видели, какого он роста? Прижав меня к двери, сказал: «Я, наверное, кинорежиссер. Снимешься у меня в кино?». Я говорю: «Ну, наверное, нет». А он говорит: «Зато есть две хорошие новости: во-первых, денег за кино ты не получишь», – думаю, с этого и надо было начинать. Он: «И ты будешь играть не еврея-музыканта, а еврея-скульптора», – я согласился. В результате костюмерша позвонила мне и сказала: «У нас и костюмов-то нет, приезжай в своем». Кстати, кино неплохое – хорошее!
В. П.: Сейчас будем в первый раз. Песня очень известная, мы задолбались ее играть и решили сыграть ее вот в таком стиле впервые.
– Слушай, мне это напомнило твои совсем юные годы, когда ты еще танцевал брейк-данс, вот не знаю почему. А кстати, спросили из зала, на ковре слабо?
В. П.: Нет, это слабо, реально. Волну хотите? Есть опасный момент, я знаю, его боится сейчас Балахон (музыкант из команды Владимира Преснякова,
– А это я знаю.
В. П.: Потом стал прекрасным перкуссионистом.
– Это я знаю. Слушай, у меня такое ощущение, что Балахон с тобой с самого рождения.
В. П.: Ну да, с пятнадцати лет. Пятнадцать лет.
– Скажи, ты за Вовку станцуешь?
В. П.: Не надо, не надо, ребят. Пожалейте старика. Давайте мы вам лучше еще что-нибудь покажем.
– Спеть каждый дурак сможет, а станцевать… Владимир Пресняков. Балахоша, а ты сачок.
– Дежурная фраза: у каждого битла есть свой Yesterday, а что у тебя Yesterday?
В. П.: Вы правы, это «Зурбаган», конечно.
– Неужели это то, о чем я думаю сейчас?
В. П.: Ну да, «Зурбаган». Поем?
В. П.: На выбор: есть «Аэропорты», «Недотрога», «Жанна»…
– Вов, сыграй по куплету из каждой, и на этом закончим!
В. П.: Хорошая тема, кстати, мы такого еще не делали.
Группа «Любэ»
«Колю Расторгуева я знаю столько лет, что начал уже путаться в датах, то ли сто, то ли двести – с танцплощадки в Люберцах. Я видел его во всех коллективах, в которых он пел, начиная с ВИА и заканчивая рок-н-ролльными. Кстати, вышеупомянутый артист – большой знаток битловских песенок, которые и мне очень нравятся. И как после этого не пригласить команду, где он вокализирует? Коля – один из немногих людей, обладающих отменным тембром голоса, я думаю, что в его устах и таблица умножения звучала бы круто!» – Евгений Маргулис.
– Группа «Любэ» на «Квартирнике»! Братцы мои, на самом деле мы с Колей знакомы уже не одну тысячу лет. И кстати, история из первых уст, которую я, конечно, всегда рассказываю. Много лет назад, лет двадцать, наверное, я, Колька и Валера Сюткин в Ростове встретились в какой-то гостинице. Сели в баре, потому что у каждого был выезд через час, и как-то замечательно выпивали, вспоминали какие-то истории: «А помнишь это? А помнишь вот это?». И Колька сказал гениальную фразу: «Братва, мы прожили интересную жизнь, а детям рассказать и нечего!». На самом деле, мы знакомы действительно очень много лет, и мы играли на танцах в Люберцах, где тусовался мальчик…
Николай Расторгуев: Это вы играли, а я тогда подсматривал. А потом мы стали играть, а вас уже там и след простыл.
– Ну потому что любера заняли все нормальные точки. Окей, давай пой свое.
Н. Р.: Ну, вдогонку, к тому. Самый первый текст, который ты сказал, про Ростов, Сюткина – песня так и называется «Дворовые друзья».
– Мало кто знает, что Николай Расторгуев не должен был стать музыкантом, а должен был стать директором обувной фабрики. Ты же учился в Московском институте легкой промышленности.
Н. Р.: Пытался.
– Почему не стал, Коль?
Н. Р.: «Битлы» и «роллинги». Все мои устремления были на той стороне, поэтому начертательная геометрия, высшая математика меня совершенно не интересовали, просто полностью.
– А что так? По-моему, это весьма интересно.
Н. Р.: Ты имеешь в виду, сейчас бы был сказочно богат?
– Нет, был бы нормальным человеком, потому что где-то я тоже подсмотрел гениальную фразу Колиной мамы. На его вопрос: «Почему вы не отдали меня в музыкальную школу?» – «Коленька, у тебя слуха не было», – ответила мама.
Н. Р.: Потом нашел.
– Хочу тебе сказать респект по поводу твоего пения. Мы сидели с нашим общим другом Вовой Матецким, обсуждали Кольку. И решили, что у Кольки такая магия голоса, что он может петь даже таблицу умножения, ему поверишь.
Н. Р.: Скажи еще что-нибудь.
– Коля Расторгуев из всех, скажем, полународных певцов, по-моему… и достаточно, и достаточно.
Н. Р.: Я думаю, надо заняться сейчас прямыми обязанностями.
– Коль, вспомнил! «Шестеро молодых» – молодые были не молоды.
Н. Р.: Я был там.
– Там был Мазай, по-моему.
Н. Р.: Нет.
– Нет? Матвиенко был?
Н. Р.: Нет.
– А кто там был? Кто там был из молодых?
Н. Р.: Хорошо, я сейчас раскрою все тайны, ты просто запутался в Википедии.
– Нет-нет, я помню какие-то свои ощущения – «Шестеро молодых» были какие-то немолодые…
Н. Р.: Нет, мы были очень молоды, мне было 21 год. Кстати говоря, это самый первый мой коллектив. Там был Валера Кипелов, кстати.
– А Димка Закон был там?
Н. Р.: Да.
– Он был не молод уже тогда.
Н. Р.: Он казался. И Виталий Ефимыч Клейнот, который тогда был музыкальным руководителем, решил сделать такую группу. Мы долго репетировали, чтобы пели финны, но по-русски.
– Это как?
Н. Р.: Это очень трудно. Это некоторые вещи нужно петь так, как говоришь, как разговариваешь. Произносить слова именно так. Вот это трудно оказалось в песне, но можно.
– Просвети, а «Рондо» было после? Да или нет?
Н. Р.: «Рондо» было после «Лейся, песня». Потом я попал в «Рондо» на полгода и потом попал к Игорю Матвиенко.
– Ты там на басу играл, я помню.
Н. Р.: Да, одну песню. И как-то попал, что ты именно ее и увидел.
– Я вспомнил еще одну команду – «Здравствуй, песня».
Н. Р.: Да, вот там Игорь Игоревич Матвиенко и был музыкальным руководителем, вот меня туда и…
– Какое дурацкое название – «Здравствуй, песня». Вокально-инструментальный.
Н. Р.: А кто знал?
– На самом деле, конечно, мы встретились раньше. Я пытался раскрутить Кольку спеть эту дурацкую песню. Какая это была программа? Пускай будет называться «Сектор шанс» в гостинице «Турист». У Кольки был ярко-желтый пиджак. Он пел песню «Попугай».
Н. Р.: Розовый.
– Нет, желтый!
Н. Р.: Розовый. Очень розовый. Он сделан был так: белая рубашка, а сзади то же самое. То есть я переворачиваюсь, а там то же самое, тоже галстучек висит. И это «Здравствуй, песня», как раз был рок-фестиваль.
– А гостиница «Турист»? Песня «Попугай»? Я почему-то это запомнил.
Н. Р.: Действительно дурацкая.
– Хотя бы одно четверостишие.
Н. Р.: Я не помню вообще текста про попугая. Вообще.
– Так как вы уже давно существуете, приходилось в квартирнике играть когда-нибудь или нет?
Н. Р.: Никогда.
– Пришел к своему приятелю – давай за портвейн пригласим каких-нибудь поклонников, а ты…
Н. Р.: Портвейн был, помню. Квартира была, друг был.
– Так, а квартирников не было?
Н. Р.: Квартирника не было.
– Странно, вроде бы ты великий человек, которому «Битлы» посылали свои записи… Колька реальный битломан. И много лет назад занес меня шайтан в город Лас-Вегас, на шоу «Цирка дю Солей», которое называется Love. Приехали туда «Битлы» и прочие, и прочие. И конечно же, нужно было что-то притаранить Кольке, потому что Колька реальный битломан. Я купил какие-то книжечки, какие-то медиаторы, купил «звонило». «Звонило» – это был такой будильник с двумя звонками, на которых, я не помню, было написано то ли Rubber Soul то ли Yellow submarine.
Н. Р.: Yellow submarine. И надпись: «Коля, вставай, пора уже».
– Вот, я в чемодан это не положил. У меня был какой-то сложный маршрут, и на каждой границе за это «звонило» меня принимала таможня: «Что это такое?» – «У меня друг битломан, вот эта хрень – это будильник». – «Это взрывчатка». С геморроем, но доставил. Ты его не выбросил?
Н. Р.: Нет, он стоит на видном месте, в серванте.
– Дамы и господа, нужно помнить о пристрастиях своих друзей.
Н. Р.: Я вдогонку тоже припомню историю, когда «Машина времени» записывали в Лондоне на Эбби-Роуд альбом, и я приехал туда уже на стадии сведения. Ребята попросили меня о помощи – там англичане, по-русски не понимают, запарились уже уши, замылилось все. Ну и я стал там рулить: голос погромче, здесь потише – принял участие. А в титрах меня не написали.
– Но ты неуверенно, кстати, рулил. Нет, но это было клево. Мы уже все сходим с ума: «Коль, послушай, текст понятен?» И вы знаете, история многозначительности… Ну, говорит, в принципе, понятно, о чем песня.
– Я помню ваше первое появление, по-моему, у Аллы Борисовны Пугачевой, на «Рождественских встречах», да? Год примерно 89-й. Помню, что у меня была какая-то кассета – кто-то из наших общих знакомых, чуть ли не ты, подбросил. Там была замечательная песня под названием «Дуся-агрегат». Может, шарахнешь, я ее не слышал лет 40. Коля, один куплет!
Н. Р.: Можно. Мы ее не играли лет сто.
– А не надо ее играть, я же прошу маленький кусочек. Тональность не важна.
– Слушай, я лет 25 этого не слышал, а вы?
Н. Р.: Я тоже. Кстати говоря, одна из моих любимых песен, она на самом деле зверская. Я вам расскажу сейчас историю. Во время записи я стою у микрофона и там же две модуляции…
– Пальцем покажи.
Н. Р.: Ну да, там запредельные уже истории. И Матвиенко сидит в углу, переживает, помогает. У него губы вот так за мной повторяют и уже последняя модуляция, я как стал там орать, визжать. И вдруг я так кошу, а он так… а его рвет просто.
– От удовольствия?
Н. Р.: Настолько проникся. Он пытался достать и у него не получилось, его стало тошнить просто.
– Поэтому один поет, а другой пишет песни. Да здравствует Матвиенко и Расторгуев! Еще Саня Шаганов.
Н. Р.: Да, Саша Шаганов. Нам просто очень-очень повезло, что у нас были два человека, ответственных за литературную часть, – Саша Шаганов и Миша Андреев, удивительные ребята, достойны аплодисментов.
– На самом деле все сошлось – и коллектив отменный, и авторы отменные.
– Слушай, а скажи мне, ты же какое-то долгое количество времени пел в гимнастерках.
Н. Р.: Был период, честно. Десять лет.
– Ну зная тебя, как серьезного красноармейца… А тебя за военного принимают до сих пор или нет?
Н. Р.: Нет, со мной все служили, хотя я не служил нигде.
– Вот я и говорю, потому что мы служили в одной истории. Мне почему-то казалось, что после этих твоих выходов на сцене в гимнастерке – ладно сшитой, кстати…
Н. Р.: Это простая, обычная, со складов.
– Да ладно?
Н. Р.: Да, не шитая. Шили один раз.
– Ты понимаешь, сколько ты потерял времени, а? Потому что она настолько хорошо на тебе сидела, я думал, что тебе шили ее по заказу.
Н. Р.: Нет, один раз пошили по заказу в Театре Советской армии, пошили очень плохо, отвратительно просто.
– Гимнастерка и шинель. Долго, наверное, лет 15 ты ходил так.
Н. Р.: Нет, десять лет ровно. Настал 2000-й год, и я решил расстаться с ними, потому что как только я появляюсь в этой истории, тут же: «Давай комбат».
– Я поэтому сегодня тебя не узнал, когда ты вошел в джинсовом костюме, я думаю: «Кто это?».
Н. Р.: Я был не в форме.
– «Кто этот человек? Вроде бы лицо знакомое…» Дамы и господа, Николай Расторгуев!
Н. Р.: Спасибо большое. Но на самом деле, форма была приобретена со складов еще тех, это форма старого образца еще военного. Оказывается, их еще много на складах валяется, побитые молью, как мы любим.
– Ты знаешь, но мы все-таки еще молодо выглядим.
Н. Р.: Ты думаешь?
– Думаю да, Коль.
Н. Р.: У нас была песня про друзей, помнишь, да. Когда звучит первая фраза «А ведь когда-то мы могли…», меня это наводит на очень грустные размышления.
– Когда ты поешь, я же не думаю…
Н. Р.: Это хорошо, кстати, когда ты не думаешь.
– Да, хорошие певцы же не думают о тексте, главное, не сбиться. Не помню, рассказывал ли я вам историю про замыкания Юрия Михайловича Антонова. Он же забывает текст всегда, ну забывая так нормально. Идет концерт, это уже какая-то такая песня к концу, потому что она страшно популярная, он забывает слова, а когда забывает слова, поет единственную фразу, гениальную: «Я фафуфо, я фафуфифу. Я фафуфо фафафуфо» – и диким взглядом на меня, потому что я типа начальник литературной мастерской. А я: «Где крышка гроба твоего…» И он: «Где крышка гроба твоего…», – и тара да дара, дара да. Спел первый куплет, а дальше идет второй, он говорит: «Какие слова во втором?» Я говорю: «Я не знаю». – «Я фафуфо, фафа, фафафа. Где крышка гроба твоего». Дальше тара-рарам, тара-рарам, проигрыш и поворачивается на меня, говорит: «Какие слова в третьем?» – «Ты уже спел два, какая разница?!»
Н. Р.: Все же попадали на эту историю. И я так иногда поворачиваюсь к своим, и они так на меня смотрят, тоже не знают.
– Ну, естественно, да.
Н. Р.: Сейчас мы сыграем песню, мою любимую на нынешний период. У тебя же тоже такая история – какие-то свои песни, которые тебе самому нравятся, есть же такая история?
– Ну, наверное, да.
Н. Р.: Ну, у меня в данный момент…
– Ты будешь петь мою?
Н. Р.: Нет. Я буду с этим же посылом, наверное, да. Нашу. Песня называется «Якоря».
– Коль, с удивлением прочитал, что название придумал ты, и к Люберцам это не имеет никакого отношения, либо это вранье?
Н. Р.: Чистая правда. Мы ехали тогда с Игорем на студию, в электричке.
– Я понимаю, как еще.
Н. Р.: Вот, еду, думаю: «Как обозвать?» И у меня выскочило просто: «Любэ». Во-первых, два слога, четыре буквы – запоминается легко. И вообще это словечко из моей юности, детства: «отлэ», «харэ» да «любэ» и типа того.
Н. Р.: Я прочитал, что «Любэ» придумал Матвиенко. Но это не может быть, потому что это Колькина история. Он оттуда, и только он мог придумать «любэ», «харэ», «закэ» и «спокэ».
Н. Р.: Да.
Н. Р.: «Любэ» мгновенно излечит от старческой деменции, наверное.
– Что-что, прости, я не услышал тебя?
Н. Р.: Ну и не надо.
– Старческая деменция – это, наверное, я думаю, так должны называться конфеты: «Желаете трюфеля либо старческую деменцию?»
Н. Р.: Хотите, сейчас споем песню, с которой у нас все начиналось? Песня, которая была записана самой первой.
– Так вот что вам надо?! А скажите, Николай, есть ли в вашей программе песня под названием «Атас»? Вдогонку можно попросить? Чтобы два раза не вставать.
Н. Р.: Тогда у меня встречное предложение. Песня была сделана в сентябре 89-го. Можешь себе представить, сколько раз я проорал слово «атас»?
Н. Р.: Я тебе хочу сказать, что Пол Маккартни Yesterday поет с 63-го года, и что?
Н. Р.: Но я про одно слово.
– Хорошо, пускай они кричат.
Н. Р.: Да! Я к чему говорю-то. Петь не надо, просто тупо орать. Мы можем прорепетировать разок? По руке, один раз все. Значит, подсказываю – на выдохе, со всей пролетарской ненавистью. Поехали!
Н. Р.: Супер просто. И вот так 32 раза. Ну, поехали, что уж теперь.
– А снимался ли ты в кино? Играл ли какую-нибудь роль?
Н. Р.: Играл.
– Кого?
Н. Р.: Разных людей.
– Каких? Где-то проходила история, что ты играл Бернеса, нет?
Н. Р.: Да, в сериале «Люся», про Гурченко, в четырех сериях.
– Появлялся или это была роль?
Н. Р.: Роль, со словами.
– А много было слов?
Н. Р.: Даже иной раз забывались.
– Приятно одну сцену делить с киноактером.
Н. Р.: Спасибо. Ну, надо еще что-нибудь или уже…
– Послушай, ты можешь делать все что хочешь.
Н. Р.: Да?
– Конечно.
Н. Р.: Тогда я пошел.
– Нет, нет, нет. Давайте как в старые добрые времена…
Н. Р.: Никаких вопросов. Песня!
Н. Р.: У вас замечательная атмосфера, потому что тут ощущения, что зрители все свои.
– Коль, у нас отель «Калифорния». Они находятся здесь, выйти невозможно, меняются только артисты. Мы знаем каждого по имени (
Н. Р.: Хорошая история.
Маленькая зарисовочка: песенка для вас, девушки, исключительно.
Группа «Tequilajazzz»
«Классификация текилы состоит из шести видов: тут тебе и золотая с серебряной, бланко и репосадо, пара аньех, и самая, конечно, убойная – это Tequilajazzz! У Жени Федорова, как и в классификации продукта, тоже много вариантов, и мы решили слить все вместе и попробовать Джаз в одном флаконе Текилы!» – Евгений Маргулис.
– Tequilajazzz на «Квартирнике»!
Евгений Федоров: Добрый вечер!
– Сегодняшний вечерок будет посвящен Евгению Федорову, поэтому мы постараемся показать все три команды, где он что-то делает. Оказывается, у тебя большой послужной список. Ты был в середине 80-х звездой андеграундного движения Питера, да?
Е. Ф.: Я был рядом со звездами.
– Ты играл в «АУ».
Е. Ф.: Ну я играл в «АУ» – Автоматические удовлетворители – какое-то время.
– Я думаю, что вопрос, наверное, ненавистный. А ты всегда был лысым?
Е. Ф.: В душе да.
– Подкаст к этому вопросу дурацкому. Было сказано, что ты целый год прожил во Франции.
Е. Ф.: С отъездами.
– За Фантомаса принимали?
Е. Ф.: Конечно. Я почему так долго там сидел. Никто же не знает, что я там делал.
– А вы знаете кто такой Фантомас? Поднимите руки… Какой Жан Маре? Евгений Федоров!
– Все рассказывают о какой-то твоей судьбоносной фотографии, где тебе целых три года и ты уже стоишь с бас-гитарой. А почему с бас-гитарой?
Е. Ф.: А я не помню уже, почему с бас-гитарой.
– Как это?
Е. Ф.: Я все детство провел у отца, тогда это называлось оркестровка. Это то, что мы сейчас называем то место, где люди репетируют и сидят, пьют…
– Чай.
Е. Ф.: Например, да.
– А отец у тебя был руководителем биг-бэнда.
Е. Ф.: Я все свое детство провел у папы в такой вот оркестровке. Кто-то мне, видимо, дал бас-гитару для смеха, я так думаю. Досмеялись, дошутились.
– Досмеялись, да. Он, кстати, здорово играет. Мне нравится. Я так не умею.
Е. Ф.: Спасибо, конечно.
– Твой первый вокально-инструментальный ансамбль случился в двенадцать лет. Ты возглавил школьную рок-группу.
Е. Ф.: Не, я не возглавил. Меня взяли, я учился в седьмом классе, и в ансамбле все были десятиклассники. Это было очень круто, когда семиклассника берут десятиклассники. Ну практически уже, я не знаю, дембеля.
– То есть ты стал художественным руководителем коллектива?
Е. Ф.: На следующий год, когда десятиклассники ушли, тогда было десять классов.
– А помнишь первую песню?
Е. Ф.: Я помню первую песню, которую я сочинил, это страх божий, это ужас. Я однажды ночью ее вспомнил с текстом.
– Порази одним куплетом.
Е. Ф.: Нет, я даже не буду.
– Хорошо. Если первая тебе противна, так как у нас сегодня три проекта, вторую давай.
Е. Ф.: Вторая прозвучит чуть попозже, когда придет на эту сцену Optimystica Orchestra.
– Детская песня вот, самая первая?
Е. Ф.: Ну Optimystica же… потом все сам увидишь, это детский такой проект, обо мне маленьком.
– А песни, написанные в тринадцать лет? Потому что ты в тринадцать стал…
Е. Ф.: Нет, в тринадцать я не начал писать песни. В тринадцать я играл все чужие песни. Я был кавер-бэнд. В основном, конечно, это были песни твоего друга, Андрея Вадимовича.
– А напомни.
Е. Ф.: Ну что сейчас, «Поворот» петь, что ли? «Мы себе давали слово…» и все такое прочее.
– В 1999 году вы были признаны лучшей российской группой и представляли нашу страну на саммите в Японии. Как вас приняли?
Е. Ф.: Они пели все тексты, японские девчонки эти.
– Да ладно? Пели по-русски?
Е. Ф.: Пели по-русски и кричали: «Зеня, Зеня, давай, давай! Саса лусий, давай, давай!»
– Клево. Мне понравилась вот эта песенка. Вы можете напомнить артистам?
– Хорошо, я еще намекну на одну прекрасную сторону – Женя какое-то количество времени работал барменом, лет десять.
Е. Ф.: Десять?
– А сколько?
Е. Ф.: Да не знаю, месяца два.
– Да ладно?
Е. Ф.: Меня выгнали, потому что я всем переливал. Ну приходит ко мне друг, говорит: «Ну налей мне полтинничек». Я наливаю побольше. Приходит начальник, говорит: «Где все?»
– Значит, десять лет ты точно не работал.
Е. Ф.: Я был плохим барменом, работал в минус себе. Зато вредил здоровью окружающих.
– Слушай, а вы текилой торговали?
Е. Ф.: Слава богу, нет. Почему-то я сразу за печень стал хвататься. Знаешь почему? 90-е годы, у народа же денег мало. Какая текила, вы что?
– Надо было бодяжить. Ты же бармен.
Е. Ф.: Я же плохой бармен.
– Зато хороший музыкант.
– И, конечно, после такой брутальной музыки нужно сделать реверанс в следующий проект, более детский – Optimystica Orchestra.
Е. Ф.: Спасибо.
– Вы, кстати, красиво переоделись, мне очень нравится, но вопрос: почему вы в похоронных костюмах играете такую достаточно веселую музыку?
Е. Ф.: Они очень темно-синие. Это blue-blue-deep-deep-deep-blue-navy.
– Да ладно?
Е. Ф.: Это значит, мы очень глубоко законсервированные моряки.
– В этом году Optimystica исполняется 15 лет уже, да?
Е. Ф.: Мне тоже сегодня сказали об этом, я ужаснулся.
– Скажи мне, мой друг, а что тебя выдернуло на сайд-проект, которому уже 15 лет? Жадность ли? Я в свое время тоже играл в таких проектах, денег было в три раза больше.
Е. Ф.: Просто хочется поиграть что-нибудь новенькое. В моем случае так это вообще был просто проект, рожденный в качестве шутки, когда, порывшись по сусекам, мы нашли какие-то песни, которые можем сыграть вот так вот. А потом, вдоволь поиздевавшись над Tequilajazzz, а на репетициях мы делаем это часто – играем такие наши жесткие песни в стиле хеви-метал – мы играем в босанове, диско, и мы решили, что все это можно сделать и прилюдно.
– То есть вы все-таки постарели?
Е. Ф.: Ну конечно.
– Мы же пожилые люди, мягко говоря.
Е. Ф.: Безусловно.
– Прочитал о тебе одну удивительную вещь, что ты из туристических соображений поехал на поезде то ли из Владивостока в Москву, то ли из Москвы во Владивосток. Как ты выжил?
Е. Ф.: Во-первых, это пижонство – билет на поезд стоит в три раза дороже, чем на самолет. Во-вторых, интересно было посмотреть на нашу великую страну на поезде.
– А люди же периодически менялись? Или ты ездил со своими?
Е. Ф.: Один был все время.
– Не спился?
Е. Ф.: Ничего. Мы держались. И потом мы всегда очень завидуем Дэвиду Боуи, который проехал через всю нашу прекрасную страну – это известно по фотографиям. Хотелось бы повторить маршрут Дэвида.
– Он трусливый, не летает на самолетах. Но ты-то на самолетах…
Е. Ф.: На самолете легко, на поезде бы хотелось.
– Но девять дней. Слушай, я как-то ездил из Москвы в Ташкент на поезде три дня и то не выжил. Братцы мои, это самый сильный музыкант! Это Евгений Федоров!
Е. Ф.: Спасибо.
– Нас, кстати, познакомил с тобой, по-моему, Борька Гребенщиков, лет семьсот назад. И я прочитал, что ты даже в какой-то момент засветился в «Аквариуме». Я вот этого не помню вообще.
Е. Ф.: Сингл под названием «Скорбец», что в переводе на русский язык означает «блюз», как известно. Вот я в нем играл. Собственно, все.
– А когда это?
Е. Ф.: Это давно было, 97-й, что ли, год. Очень давно.
– И еще там написано, что ты самый главный специалист по творчеству Бориса Борисовича, знаешь все его песни.
Е. Ф.: Мне дедушка подарил его полную дискографию.
– И что у тебя была идея записать его песни в более стебном варианте, как я понимаю, в духе Optimystica Orchestra.
Е. Ф.: Это я придумал название для группы, придумал все, как надо сделать, написал Боре. Боря сказал: «Давай». До дела так и не дошло, к сожалению, но пока.
– А ты написал ему письмо в 97-м году.
Е. Ф.: Нет, это было уже позже.
– Я вам хочу сказать, что плохих людей Борис Борисович не поставляет.
Е. Ф.: Спасибо.
– Обычно в желтой прессе, чтобы заинтересовать читателей, пишут: «Двинемся в сторону прогрессивного рока. И откроем тайную жизнь из шкафа группы «Zorge». Дамы и господа, следует сказать фразу из фильма: «Кто вы, доктор Зорге?»
– Я так понимаю, этот проект был у тебя на замену Tequilajazzz, да?
Е. Ф.: Ну не совсем на замену, просто Tequilajazzz заморозилась на какой-то момент. К счастью, потому что мы набрались опыта – и появился «Zorge», с совершенно другими идеями, другими интонациями. Я пою в другой диситоре, ты заметил?
– Да.
Е. Ф.: В общем, это пошло всем на пользу – и нам, и всему миру, как нам кажется, вот и все.
– Скажи, это успешный проект или это такой проект для каких-то маленьких выступлений?
Е. Ф.: Это наш прекрасный шанс вернуться в андеграунд, где никто не смотрит на тебя в принципе, сколько раз тебя показали по телевизору.
– Скажи, это намек?
Е. Ф.: Да нет, не намек.
– Дамы и господа, сегодня на «Квартирнике» в третьей его части Евгений Федоров с Zorge.
Е. Ф.: Спасибо вам.
Алена Свиридова
«Алена Свиридова – как в известном фильме, комсомолка, спортсменка, красавица и вдобавок еще и моя соседка, и как недвусмысленно это звучит, то почему бы ее не снять? Талантлива, играет на всем и, самое главное, без налета бронзовости и пафоса! Таких мы любим, таких мы приглашаем!» – Евгений Маргулис.
– Алена Свиридова – сама! На «Квартирнике» на НТВ, my darling!
Алена Свиридова: Друзья, очень рада вас видеть, очень, очень! Спасибо. Спасибо, что пришли.
– Алена, пожалуй, вот первая, самая титулованная из всех тех, кто был у нас. Она писатель, заслуженная артистка, но больше всего в твоем резюме меня заинтересовала фраза, что ты еще и эромодель. Вот эромодель – это что у нас?
А. С.: Я не знаю, у кого такие.
– Где ты отличилась, скажи?
А. С.: Ну, слушайте, любая приличная девушка должна сняться в Playboy, мне кажется. Прилично, наверно, это имелось в виду, но я не стыжусь этого факта, причем двойного в своей биографии.
– Какого?
А. С.: Я два раза исхитрилась это сделать. Да.
– В одном и том же номере?
А. С.: Нет. По-моему, где-то с разницей лет в 10.
– Эх.
А. С.: Ну друзья мои, на самом деле, вот серьезно, всегда была репутация, что я такая, не красавица, но умница типа. А тут мне говорят: «Давай, Свиридова, ты же можешь». Я говорю: «Я? Вы что, с ума сошли? Я же не похожа». Давай, говорят, ты сможешь. Я думаю: «Черт, а давайте я сыграю, что я такая крутая, такая секси-пекси». Ну получилось – я даже в себя поверила.
– Скажи, а как реагировала мама?
А. С.: У меня ребенок понес в школу номер журнала. Одобрили одноклассники, так что все было хорошо.
Кстати, был смешной случай. Я подъезжаю куда-то, вот, буквально, как только вышел журнал. Подъезжаю на машине, и меня паркует парковщик, и на меня так смотрит подозрительно и говорит: «А это вы, что ли, в журнале?» Я так надулась, говорю: «Ну да, я». Он: «Так вы там сексуальная». Я говорю: «А че, так нет?» Он говорит: «Так – нет».
– Было бы круто, если бы он сказал: «Не узнаю вас, разденьтесь».
– Ты стала популярна сначала в России, а потом в Белоруссии, либо наоборот?
А. С.: Ну да, в Белоруссии я снялась в парочке передач, моя мама работала на телевидении. Ну потом я все-таки уехала в Москву, и уже пришла настоящая слава.
– А скажи, это было до первого альбома?
А. С.: На самом деле, это все произошло максимально быстро – записали одну песню, и я сразу стала узнаваемой. Вторую песню – я сразу стала популярной. Как-то это так быстро произошло, что я даже немного обиделась, потому что еще вчера со мной никто не хотел дружить, как с Чебурашкой, а сегодня все вдруг побежали и захотели.
– Так надо было оставлять две песни в репертуаре и посмотреть, что из этого получится. С чего вдруг ты стала писать альбом?
А. С.: Наверное, мне хотелось высказаться, потому что у меня имелось собственное мнение и собственный взгляд на жизнь. Вот я его и высказала.
– Скажи, а первые гастроли с двумя песнями были?
А. С.: Да, были именно с двумя песнями. Мы поехали на гастроли с Валерием Леонтьевым. Кстати, поскольку я член Союза писателей, я выпустила книжку, и вот там этот эпизод виртуозно описан.
– Ты должна после этого сказать: «Покупайте книгу».
А. С.: Да, друзья мои.
– Где она продается, скажи. Давай, давай.
А. С.: Книга, продается сейчас везде, во всех книжных магазинах, называется она «Счастье без правил». А, вот она. Ура!
– Останься с книжкой, сейчас мы ее продадим. Аукцион. Первый открытый аукцион на «Квартирнике»! Алена Свиридова – еще и писательница!
А. С.: Я еще и на машинке могу печатать.
– Пока не пошла фонограмма, спой, пожалуйста, кусочек своей первой песни, чтобы понять взлеты и падения.
А. С.:
Это ключевая фраза, как вы понимаете.
– Слушай, а сколько тебе лет было?
А. С.: 16.
– В нашей компании Алена Свиридова имеет кличку Артистка. Ты была артисткой театра.
А. С.: Да, друзья мои, на самом деле в моей жизни происходит все очень интересно. Меня взяли в театр с улицы. Я гуляла по Минску, и ко мне подошел мой приятель Леша Шедько и сказал: «Слушай, ты ж поешь. А у нас нет поющей актрисы в театре Русской драмы в Минске, пошли. У нас сейчас прослушивание, пошли, приколемся». Мы пришли, и я прикололась. Мне сказали: «Делайте так». Я – пожалуйста. Пойте так, сыграйте так, еще что-то, и мне так было весело, я думаю: «Вот здорово. Интересно же как проводим время». Выходит наш главный режиссер Борис Иванович Луценко и говорит: «Мы вас берем». Понимаете, этого не может быть никогда.
– Почему? Бывает, ты с двумя песнями объездила весь свет.
А. С.: И вот тогда я упала. Действительно, судьба, бывает, очень странно себя ведет. И второе. Никогда не нужно серьезно относиться к прослушиваниям. Когда расслаблены, вам просто хорошо, и вы можете выдать то, что вы можете.
– Почему я дернул тебя на эту театральную историю, потому что у тебя будут гости, а гостью ты должна представить сама.
А. С.: Сейчас я приглашу очень красивую девушку, очень талантливую. Мы с ней познакомились на «Кинотавре» и, как ни странно, сдружились. Встречаемся помимо съемок, ходим куда-то. Катя Шпица – прекрасная артистка.
Екатерина Шпица: Здравствуйте!
А. С.: А сейчас мы с Катей споем песню «Травушка». И Катя – та самая девушка, о которой поется в этой песне.
– Ален, хотел еще спросить – то есть вернуться к старым белорусским корням. В молодости ты пела в женском вокально-инструментальном ансамбле…
А. С.: В школе когда училась, да.
– Какого-то механического завода…
А. С.: Да, да. На самом деле мама и подружки работали в профкоме Оптико-механического завода, и нас туда приглашали просто попеть. Вот прямо в цехах мы выходили, и подружка играла на скрипке, а я на гитаре, и такой у нас был дуэт. А потом уже образовался такой женский вокально-инструментальный ансамбль. Я играла на гитаре, моя подружка на скрипке и у нас была девушка на барабанах, девушка на клавишах, девушка на бас-гитаре. И мы работали на всех заводских мероприятиях. Я помню, приехала моя бабушка из Крыма, и они с мамой пошли на этот концерт. И я смотрю, я на сцене, пою, а они ревут как белуги с мамой. Думаю: «Вот какие глупые, чего они так ревут?» Только теперь, когда мой Гриша в музыкальной школе играл концерт, я тоже подвывала от умиления родительского, так что все возвращается.
– Алена Свиридова. Помню, что ты большая любительница петь дуэтами. Ты же записала, по-моему, с Макаром пластинку каверов, да?
А. С.: Нет, мы с Макаром ходим паром. Он мне просто там немножко попродюсировал альбом «Игра в классики», но вот дуэтного мы ничего, к сожалению, не записали. Но зато мы записали с одним таким клевым чуваком. Друзья, моя старая любовь, которая не заржавеет никогда, – Сергей Мазаев.
– Мазай долго сидел в засаде!
Сергей Мазаев: Здравствуйте, друзья!
– Достаточно забавный вопрос. Про тебя есть хорошая такая ссылочка, что ты вышла замуж, родила ребенка, началась унылая семейная жизнь, ты затосковала, начала писать депрессивные стихи и петь их заунывно на гитаре. А что это за стихи? Покажи мне кусок заунывного пения.
А. С.: Заунывного и так хватает. Я вам просто прочту стих, чтобы вы понимали, в каком я состоянии находилась тогда.
На самом деле, то, что я тогда писала, я потом уничтожила. И первую песню, которую я написала после этого и подумала: «Да, вот это можно было бы оставить» – сейчас я вам ее спою.
– Меня интересует вот какой вопрос. В начале двухтысячных ты стала членом Союза писателей, не имея вообще российского гражданства. Коррупционная схема?
А. С.: На самом деле, друзья, у нас же все упирается в человеческий фактор. И в нашей стране мы все раздолбаи. Поэтому там кто-то не заметил, кто-то не написал. Я стала членом Союза писателей, ну потому что у меня написано больше ста песен. Мне очень нравится быть писателем. Хотя это тяжелый и изнурительный труд – сидеть на попе ровно и писать.
– Не знаю. Я что-то сижу и завидую, потому что я написал больше 200 песен, родился в Москве, а в Союз писателей меня не приняли. Какой-то облом. Такое ощущение, что Алена заняла мое место.
А. С.: Абрам, купи лотерейный билет.
– Следующая песня, которая сейчас прозвучит… Я чем-то где-то занимался, она играла фоном, и я вдруг услышал такие слова: «Розовый Фоменко в лучах заката». И думаю: «Какого хрена?!» Как нормальный человек не услышал слова, что там фламинго.
А. С.: Представлял?
– Да, Колька Фоменко носится в лучах заката. Ну теперь рассказывай, это же твой большой хит.
А. С.: Да, друзья мои. На самом деле эта песня была написана под гитару. Первый слушатель был Аркадий Арканов, с которым мы, когда я приехала в Москву, дружили. Я пришла, говорю: «Написала». Он сказал: «Круто». А дальше мы пошли, сели с аранжировщиком и там уже наворотили и сделали модно-премодно, круто-прекруто. Прихожу к Аркану, он говорит: «Что ж ты так песню испортила», – но мне показалось, что он был не прав. Но вот когда мы стали делать акустическую программу, вдруг вспомнила всю эту историю. И мы вернулись к корням. Так что сейчас вы услышите корни.
– Тогда во всех клипах снимался Верник, блестя зубами. Снимался у тебя или нет? Что-то я подзабыл.
А. С.: В этом клипе нет, он снимался у меня в «Никто никогда» в черно-белом.
– А, ну слава богу.
А. С.: Клип «Фламинго» снимал Миша Хлебородов, и он, конечно, хотел снять настоящего фламинго и сделал запрос в зоопарк, но сказали, что фламинго очень хрупкие, вот у них ножки, говорят: «Мы можем вам дать пеликана».
– Послушай, взяли бы Фоменко, представляешь.
А. С.: Ну вот отказались. Ну что, друзья мои, вот такая вот история.
– Ты же помимо всех своих, как говорила моя бабушка, «достоимостей» еще же и дайвер.
А. С.: Да.
– Ты, по-моему, первая из эромоделей, которая гонялась за акулами.
А. С.: Кто родился на Черном море, тому не быть дайвером – это просто преступление. Жак-Ив Кусто был всегда моим героем. У меня, кстати, были мысли: либо я пойду туда, либо все-таки в музыку. Но музыка победила. А потом тоже стали, как Кусто, Евгений, с твоим приятелем Андреем Вадимовичем.
– Ну то, что акула не сожрала, это видно.
А. С.: Подавилась.
– А Макара закуснула она?
А. С.: Макар при мне цапнул кита за хвост, вот так вот двумя пальцами за хвост, и он этим плавником как дал, что Макар вылетел пробкой. Слава богу, было не глубоко, иначе у него была бы травма.
– Сколько лет назад это было? Я просто считаю. Так. И что?
А. С.: На самом деле с белой акулой мне не удалось поплавать, но вот с шелковыми удалось. Они не были агрессивными, если не захочется с лодки в купальнике прыгнуть пописать вдруг. На это они реагируют.
– На что? На прыгнуть или пописать?
А. С.: На яркую, на попу в ярком купальнике.
– Последний вопрос: как акулы реагируют на блондинок?
А. С.: Знаете что? Акул, на самом деле, можно ловить. Если ее поймать за ее этот хвостовой плавник, нужно взять ее и вот так вот этот плавник загнуть. И она тогда застывает. Она впадает в какой-то коматоз. А белой акуле нужно в нос вот так вот сделать, и тогда она тоже приблизительно в таком состоянии висит. Вот ты, кстати, затронул тему. Мне сейчас очень интересна тема – наука, медицина, психология, вообще биология, химия. Вот все, от чего мы шарахались в свое время в школе, – вот это очень, очень интересно.
Ладно, друзья, сейчас мы вас повеселим. Давайте мы вспомним самые дурные 90-е годы. Вот все, что рассказывают – какие-то ужасы, я этого не помню. Мне было как-то весело и хорошо. Да, бандиты сидели – киношные такие. Все это было очень весело.
– Да, обхохочешься.
А. С.: Короче, эта песня отражает дух!
Линда
«Линда – как много в этом звуке имени! Прилетела вороной, черной и смурной, покружила, поклевала наши души и смылась в только известном ей самой направлении. Я даже думал, что она переселилась в другую страну. Но оказалось, что она здесь, и весьма успешно гастролирует, а раз здесь – то, конечно, расставили силки и ловушки, бай, и схомутали ее под черные крылья. Мне стыдно признаться, но до съемок «Квартирника» я Линду живьем не видел ни разу, каюсь… Но! У нас все получилось – Линда – ого‑го, музыканты – ух, звук – о как! Я доволен, дело – за вами!» – Евгений Маргулис.
– Линда на «Квартирнике»! Мы не пересекались никогда, никогда. По телевизору она выступала, но выступала клево, нормально – одета в черное, красивые клипы. А ты квартирники вообще когда-нибудь играла или нет?
Светлана Гейман: Первый раз в жизни.
– Для домашней аудитории – сидит, например, интеллигентный папа в очках с портфелем финансиста, а ты со своими друзьями показываешь свои какие-то новые песенки.
С. Г.: Это вопрос сейчас?
– Утверждение, но, наверное, вопрос. Было что-нибудь подобное или нет?
С. Г.: Нет, подобного не было.
– И как тебе?
С. Г.: В принципе, для меня ничего не меняется – слагаемые местами дают один и тот же результат.
– Хорошо, ты меня срезала. Но ты достаточно закрытый человек, как я понимаю, потому что информации о тебе совершенно мало. Мои шпионы искали, искали – вспомнили бабушку. Тебе бабушка придумала имя. У тебя бабушка была веселее, чем моя. Но вопрос совершенно другой. А что ты слушала в детстве?
С. Г.: Вертинского.
– Ну, и?
С. Г: У нас в доме в основном звучала классика.
– Это достаточно альтернативная музыка, которую ты играешь. К этому же надо дойти или нет? Или с Вертинского прямо раз, и ты стала придумывать такие песенки?
С. Г.: Да я, в принципе, никуда не шла. Просто судьба же, как ковер – по ниточке ткется. Вот таким образом доткался до сегодняшнего момента.
– Ну, в принципе, доткался до «Квартирника» – это весьма неплохо.
– Прочитал про тебя, что ты была гимнасткой. Вранье?
С. Г.: Нет. Совершенно правда.
– И?
С. Г.: Получила травму, ушла из спорта.
– Ты была гиперактивным ребенком, спала по 3 часа в сутки и пошла в гимнастки, да?
С. Г.: Нет, по 3 часа я стала спать вот в данный момент времени.
– О, но это меняет картину. И как тебе?
С. Г.: Нравится.
– А вот с чего все начиналось?
С. Г.: Вообще все начиналось с театра «Эрмитаж», когда я попала к очень интересному человеку – Юрию Гальперину. Это был прекраснейший учитель, который очень много дал мне в жизни. Я не знаю, это было все – и музыка, и пьесы, и постановки. Мы с ним вместе делали фантастические вещи.
– А ты была как актриса или…
С. Г.: Я была просто, как и сейчас.
– Ну просто как сейчас – это весьма непросто, конечно. Приход в театр – чем ты там занималась?
С. Г.: Все началось с маленьких эвритмических движений. Это такая пластика, когда телом ты передаешь без слов текст любых пьес. Вот с этого мы начали.
– А покажи кусочек.
С. Г.: Ну, в принципе, я это использую.
– Нет, ну ты же поешь текст. А покажи текст движениями. Я могу показать тоже жестами одну циничную историю, которую мы придумали много лет тому назад. Я могу показать вам одну старую песню.
С. Г.: С удовольствием.
– Вы помните песню: «Лесорубы, 45 холостяков, валят ветви в три обхвата»? Показывается просто: лесорубы, 45 холостяков, валят ветви, в три обхвата. Вот поэтому… Это мы все-таки в подъезде показывали, а ты – артистка театра «Эрмитаж». Как можно донести текст сложной какой-то песни жестами?
С. Г.: Эвритмия – это антисинхрон, что ли, как сказать, не в синхрон. То есть когда идет ритм, а ты идешь мимо ритма.
– То есть полиритмия.
С. Г.: Где-то да.
– Ну ладно. Круто, конечно. Я хочу вам сказать, что за 180 тысяч выпусков у нас первый интеллектуальный разговор.
– Родился неожиданный вопрос. Мы же все из приличных семей. Скажем, лет до 30 мои родители вообще не понимали, чем я занимаюсь. У человека должна быть какая-то профессия, а вот это «ля-ля» там, «твист эгейн» – это уже потом. Как твои родители отнеслись к тому, что ты стала певицей?
С. Г.: Во время становления – не очень приятно. А теперь вот, пожалуйста, пример.
– То есть сейчас тебя показали по телевизору.
С. Г.: Сейчас папа сидит и кайфует.
– Это понятно. Но, скажем, до первого клипа тебя видели какой-нибудь финансисткой, да? Папа, как ты относился к тому, что дочка поет? Скажи, а уламывать приходилось, то есть доказывать, что ты best of the best?
С. Г.: Для отца?
– Ну конечно.
С. Г.: Да нет, ему не до этого было.
– Ооо! Ну все-таки у тебя жизнь-то полегче, чем у меня. Мне приходилось. Был концерт, нас показали по телевизору. А у меня были голубые джинсы, и мама смотрела этот концерт. Меня показали сзади – то есть длиннющие волосы, голубые джинсы. Мама мне тут же позвонила и сказала: «Ты не гей?» Я говорю: «В каком смысле?». Она говорит: «У тебя все так обтянуто. Я тут прочитала пару газет, у вас такое сложное в этом шоу-бизнесе». И все-таки потом полюбили и родители. Ну давай петь, да?
С. Г.: Да, с удовольствием. Но я немножко скажу, потому что очень люблю этого человека: со мной сегодня – Глеб Самойлов.
– В принципе, я не удивлен, что именно Глеб с Линдой. Что тут получится, я не знаю, но будет клево.
– Неожиданно для себя узнал, что ты еще и художница. Оформляешь свои пластинки, и иногда у тебя бывают персональные выставки. Первая и последняя была в 2005 году, да, и больше ты не делала ничего?
С. Г.: Ну, художница – это уже так, просто мое хобби.
– Нет, я по поводу выставки, потому что…
С. Г.: Да и выставки не было, это была просто встреча друзей.
– Нет, просто встреча друзей выставкой не называется.
С. Г.: Мы и не называли ее, за нас назвали.
– А там висела твоя работа или вы там выпивали?
С. Г.: Мы не выпивали, мы пели.
– О, ну значит все-таки выставка, мы-то выпиваем. Слушай, вот я смотрю на твой трек-лист и увидел песню со знакомым названием «Маленькая девочка». Это то, о чем я думаю?
С. Г.: Да, именно.
– Армешкина песня?
С. Г.: Да.
– Почему?
С. Г.: Красивая, нежная, глубокая.
– А как ты вообще к каверам относишься? Как ты выбираешь песенки? Что тебе нравится? Вот ты приходишь домой, что хочется спеть? Потому что все-таки хочется петь и надо хотя бы насвистеть какой-то мотивчик.
С. Г.: Не умею свистеть.
– Хорошо, намычать.
С. Г.: Как-то у меня с этим сложно. Я мычать тоже не умею. В голове просто есть исходник, скажем, любой песни.
– Пой! Линда!
– Слушай, расскажи мне про эту историю, когда ты во время какого-то концертного тура провалилась в какую-то яму и узнала, что сломала пальцы, только в Москве. Вранье?
С. Г.: Нет, это правда было. У нас было 40 концертов…
– В день.
С. Г.: В месяц, да. Такой тур был, и на первом же концерте – это был стадион, там немного была не смонтированная сцена… В общем-то, в первый концерт я попадаю в какие-то замочки, щели.
– А тебе поставили шину?
С. Г.: Сначала нет, в принципе, просто кололи обезболивающее.
– А ты дальше выезжала на коляске вот, как Фрэнк Заппа со сломанной ногой?
С. Г.: В конце тура – да. Практически выносили…
– На коляске?
С. Г.: На стуле.
– Круто.
– Я прочитал, что… Ну то, что ты меняешь образы – это понятно. То ты такая, то ты сякая… Что ты даже принимала участие в каких-то модных фэшн-показах. Вранье или нет?
С. Г.: В смысле принимала? Сама показывала?
– Ну ходила.
С. Г.: Ходила, да. Я хожу, люблю это дело.
– А в чем ты ходила?
С. Г.: Да почти так же.
– А при чем тут фэшн-показ тогда?
С. Г.: Ну я же хожу, чтобы смотреть.
– А, нет. Я про то, что ты принимала участие как модель. Вот где-то показывала себя людям, типа нам.
С. Г.: Я планирую это сделать, буду показывать свою одежду.
– Расскажи.
С. Г.: Ну, о планах, как говорится, не рассказывают заранее.
– То есть рассмешить Бога.
С. Г.: Расскажи ему, да.
– Какого цвета будет одежда?
С. Г.: Прозрачная.
– Йес! Это пять, Линда!
С. Г.: Ну а теперь на сцену выходит наш близкий человек…
– Ну подожди, дай я расскажу. Сейчас Линда расскажет…
С. Г.: Даша! «Нуки»!
– А я, кстати, Дашу увидел в «Голосе». У нее наставником был Лепс. Скажи, как Лепс как наставник?
Дария Ставрович: Да ничего, адекватный, веселый.
– Научил чему-нибудь?
Д. С.: Ну, не особо.
– Как ты думаешь, так как была на этой передаче, возьмут меня?
Д. С.: Конечно.
– А куда?
Д. С.: Кто-нибудь да развернется.
– Спасибо!
– Хочу переползти, знаешь, к периоду твоей жизни, которая прошла совершенно мимо меня. Почто тебя унесло именно в Грецию?
С. Г.: Влюбилась в музыканта греческого происхождения.
– Скажи, а что-то получилось совместно или нет?
С. Г.: Да, мы сделали отличный проект Bloody faeries. Записывали его на Abbey Road. В общем-то, работа шла плотно.
– Для туда или для сюда?
С. Г.: Я была здесь, никуда не уезжала.
– Где-то прочитал, что ты уехала туда, прожила там 9 лет, выпускала там что-то…
С. Г.: Это произошло в 2005 году. Мы занимались театральной музыкой и поучаствовали в гимне, вернее, я участвовала как исполнитель для Стефанос. Это тот самый музыкант, он написал гимн специально к Олимпийским играм.
– Так.
С. Г.: В общем-то, вот так жизнь и шла, а затем мы случайно познакомились с Хэйденом Бенделом. Он послушал этот проект, Bloody faeries, ему все понравилось, и он предложил сделать это у себя в студии в Лондоне. И мы поехали делать.
– Как тебе Abbey Road?
С. Г.: Впечатляет.
– Ух, а дворик помнишь там замечательный?
С. Г.: Помню.
– Хочу вам сказать, что в два часа дня все студии прекращают работать и выходят в этот дворик питаться. И там буфетчицей работает тетка, которая не дала Джорджу Харрисону еще в 80-е годы. И все вспоминают это. Я, кстати, ходил по всем этажам – там же много всего. Там валялись мастера – Led Zeppelin, Pink Floyd. Вот как раз эти огромные-огромные бобины, фотографии замечательные. Abbey Road – замечательное место, подари мне эту запись. Я хочу послушать, как вас записали на Abbey Road.
С. Г.: Конечно, с удовольствием.
– Ребята, Линда! Она пела на Abbey Road, записывалась на Abbey Road. А в какой студии, в первой или во второй?
С. Г.: И в первой, и во второй.
– Мы только во второй. В первой играли Red Hot Chili Peppers. Дьявол! Я, кстати, попал к ним на съемки их некоторых песен. Я говорю: «А можно постоять?» Они говорят: «А ты откуда?» – «Русский». – «На русского не похож, но стой». Вот такой вот Abbey Road.
– Я прочитал, кстати, что ты вошла в Книгу рекордов Гиннесса как артистка, у которой на концерте было 450 тысяч людей. По-моему, врут.
С. Г.: Нет, было такое. Такое не забывается.
– А кто их считал?
С. Г.: Не знаю.
– Мы играли концерт 25-летия Краснознаменного коллектива, который служил на Красной площади. У нас было, по-моему, 350 тысяч народу. Все были посчитаны, потому что это Красная площадь. Ты сделала нас, Линда! Спасибо, Линда, что согласилась к нам прийти. Спуститься сверху, слететь с гор, там бог знает откуда. Братцы мои, Линда и ее команда на «Квартирнике»!
Горан Брегович
«Горан Брегович – эдакий цыганско-балканский пассажир! Я нигде и никогда не встречал артистов, настраивающих звук за 15 минут, и без разницы: что стадион, что квартирник – это реально круто! А музыка такая, что копытца сами начинают выстукивать чечетку. Я много раз был у него на концертах и хочу сказать, что его шоу никогда не повторяется. Я видел его с командой более ста (!) человек, видел составы и в 10 и 20, видел и одного Горана, мастер – он и в Африке мастер! Долгие лета ему, а нам кайфушек радостных!» – Евгений Маргулис.
– Звезда международного класса спустилась к нам. Спасибо большое! Скажи, а ты участвовал в подобных концертах такого формата?
Горан Брегович: Не очень-то часто, но не волнуйтесь – нам все очень нравится.
– Когда мы договаривались по поводу вашего приезда на съемки, я был в ужасе. Я много раз был на концерте Горана и знаю все составы, подумал, что приедут 100 человек. Но, слава богу, есть маленький состав – Горан Брегович и небольшой состав на нашем «Квартирнике».
Г. Б.: Это наша группа Wedding and Funeral Orchestra и наши певицы из Болгарии. У меня не было возможности выступать в России во времена коммунизма, потому что культурный атташе в Белграде, который был в то время, всегда пытался создать о нас плохое впечатление. Поэтому у нас не было возможности приехать в Россию, но теперь такая возможность есть, и это всегда огромное удовольствие.
– В детстве ты был хулиганом – тебя выгоняли из школы, выгнали из музыкальной школы как скрипача, написано, что за «отсутствие таланта». Почему ты пошел в композиторы?
Г. Б.: Конечно, если нет таланта, то приходится стать композитором.
– Вдогонку вопрос, который я задаю обычно всем. Мы все дети рок-н-ролла, родились в 50-е годы. Какую музыку ты услышал, что захотелось сыграть на гитаре? Вот я лично услышал The Beatles и мне захотелось стать битло́м. Мне расхотелось стать космонавтом.
Г. Б.: Мы все родом из времен коммунизма. Во времена коммунизма рок-н-ролл был скорее религией, чем музыкой. Конечно, когда ты молод, тебе не очень-то хочется играть на скрипке, тебе хочется играть на гитаре, потому что девчонкам гитара нравится больше. Так что, конечно, ты хочешь быть как все те крутые гитаристы. Я хотел быть как Джимми Пейдж, он круто выглядел.
– В 1985 году в Москве проходил Фестиваль молодежи и студентов. Я в тот момент служил у Юрия Михайловича Антонова, и мы, кстати, пересекались на концертах с Гораном. Он тогда играл в команде под названием «Белая пуговица». Конечно, глупо задавать вопрос: помнит ли он меня?
Г. Б.: Конечно помню! Там было где-то миллион людей, но тебя я помню. Как можно забыть?
– После этого я больше нигде вас не видел. Вы то ли разбежались…
Г. Б.: Началась война в Сараево спустя несколько лет, и я был в то время в Париже, к счастью. Так что я просто эмигрировал во Францию. Но к счастью, у меня был шанс начать жизнь снова, и без войны я был бы просто рок-звездой на пенсии.
– Кстати, звучит неплохо. Надеюсь, что такого не будет.
– Я не буду задавать вопросы: как вам Москва, любите ли вы русскую водку… Хотя, любите ли вы русскую водку?
Г. Б.: Все любят русскую водку, потому что она не пахнет.
– А, ну ладно, бог с ним, хорошо. А вопрос у меня такой: ты обычно ставишь на то место, где играешь, бокал с алкоголем. Сейчас, в данный момент, я его не вижу…
Г. Б.: Просто здесь смотрят дети, поэтому притворяюсь, что я хороший парень. Но обычно – да.
– Я прочитал, что у тебя есть целых три альбома, посвященных алкоголю.
Г. Б.: У меня есть история о записи тех альбомов, и это история о моих родителях. Они очень любили друг друга, но, как и многие солдаты во времена коммунизма, мой папа очень много пил. Поэтому мама с ним развелась. Много лет спустя мой отец бросил пить и женился снова. А тогда моя мать была больна лейкемией, а вторая жена моего отца сказала, что каждую ночь отец исчезает. И однажды она пошла за ним и увидела, что он стоит под окном больницы, где умирала моя мама. После этого он переехал обратно в деревню и снова начал пить. У него там рос виноград, он делал из него вино и пил его в одиночку. Я считаю, что это такая грустная история. Поэтому я не хочу говорить, что алкоголь – это что-то хорошее. Алкоголь нанес травму моей семье. Так что нужно быть с ним осторожным. Раз мы заговорили об алкоголе, давайте я спою ту песню, которую пою всегда, когда пью. Много про алкоголь петь не будем, но одну попробуем. Это военная песня про алкоголь – «Артиллерия».
– Ты по жизни большой экстремал: и прыжки с парашютом, и альпинизм, и прочее, прочее. То есть ты не бережешь свои руки, не бережешь свое тело. Зачем тебе это надо?
Г. Б.: Я думаю, что это было просто потому, что тогда был коммунизм, налоги были 90 %. Я совсем не хотел работать за такие деньги и поэтому был альпинистом. Я даже был на пике Коммунизма на границе Таджикистана, Афганистана и Китая. Я думаю, что это было просто потому, что мне было нечего делать, потому что быть рок-звездой – это не что-то особенное.
– Согласен.
Г. Б.: Вижу, здесь есть Зара! Зара, давай к нам на сцену.
– Неожиданно в кустах оказалась Зара.
– Пользуясь случаем, задам все-таки вопрос, потому что эту песню Горан пел с Валерией. Да? Нет?
Г. Б.: Да, с русским текстом.
– А сейчас Зара. Потому что черненькие лучше, чем беленькие?
Г. Б.: Это великие певицы, и они очень разные, очень.
Зара: Спасибо большое!
– Когда мы были маленькие, югославская эстрада для нас была прямо как настоящая зарубежная эстрада. Ты знаешь такую Радмилу Караклаич?
Г. Б.: Да, да, конечно.
– Мы играли совместные концерты, и благодаря тому, что Радмила Караклаич играла в нашей программе, билет стоил на рубль дороже. Потому что это назывался международный концерт. Мы получали вот столько денег
Г. Б.: Я помню, что культурные атташе любили это, они что-то протаскивали, продавали какие-то джинсы. Так что, может быть, им удавалось просто больше денег зарабатывать с помощью продажи гитар.
– Это да. Я люблю то время.
Г. Б.: Так и я тоже. Я тогда играл в стриптиз-клубах, мне было 17 лет в то время. Это было так, как будто бы Бог отправил мне специальное послание. Там было столько голых женщин! Когда мне было 17, я видел их больше, чем кто-либо еще в Югославии. Так что те времена я люблю.
– Я также, знаешь, когда ты начал играть первую песню, увидел вот этот жест – I like it
Г. Б.: Это жест из времен коммунизма, да?
– О да!
Г. Б.: А теперь можно я новую песню исполню? Это песня из нового альбома – «Три письма из Сараево», называется Mazel tov.
– Я слышал много вариантов произношения этого слова, но у Горана это самый, по-моему, веселый вариант!
Скажи, пожалуйста, ты что-то делал еще даже с Игги Попом.
Г. Б.: Да, мы вместе сделали три песни.
– В фильме в каком-то?
Г. Б.: Для «Аризонской мечты». Он был в одной сцене с Джонни Деппом, и все говорили: «Давайте, сделайте что-нибудь». И когда Игги Поп в том месте, где каждое утро пил кофе, спросил у одного официанта из Сербии, что он думает про Бреговича, тот ему ответил, что Брегович – это Бог. Так что Игги Поп сказал: «Давай попробуем». Мы записали эту музыку в студии для классических музыкантов, и вышло хорошо. Я бы хотел спеть для этой за
– У тебя же более 25 фильмов, где ты был композитором, даже делал музыку для «Турецкого гамбита» – российского фильма.
Г. Б.: Да, это был очень странный опыт, если честно. Они позвонили и сказали, что это для Михалкова. И я сказал, что бы это ни было – я хочу участвовать, но я никогда не писал музыку для такого рода фильмов. Просто потому, что я настолько фанат Михалкова, я решился. Мы подписали контракт, я встретился с Михалковым, отправил им первое демо. Потом рано утром Михалков сам мне позвонил и сказал: «Пожалуйста, отдай им этот демо, и пусть кто-то другой сделает музыку, потому что нет времени ждать». На что я ему сказал: «Если бы вы были на моем месте, вы бы стали это делать?» Он сказал: «Вот почему я уже выпил столько водки перед этим звонком». Так что, на самом деле, я не делал музыку для всего фильма, только для одного эпизода.
– Больше не предлагали написать музыку куда-нибудь в российское кино?
Г. Б.: Да, было еще даже что-то более странное. Я даже не помню, какой был фильм. Мы подписали контракт. Знаете, когда подписываешь контракт на музыку для фильма, половину денег получаешь сразу. Так что они заплатили половину и потом больше не звонили. Вот почему мы любим Россию.
– Но это было давно, сейчас уже все по-другому. Теперь ты должен заплатить, чтобы тебя взяли в кино.
Г. Б.: Да?
– Нет.
Г. Б.: «Артиллерия» – это была песня из Первой мировой войны, а теперь сыграем, что относится ко Второй.
– Очень хорошую фразу мне тут написали про отца Горана. Он спросил у юного Горана: «Неужели ты будешь зарабатывать на жизнь, играя цыганщину?»
Г. Б.: Да-да, это именно то, что он спросил: «Ты же не будешь этой цыганщиной заниматься?!» А я все еще ей занимаюсь.
– В одном из фильмов с твоей музыкой звучала песенка, она была вот с этим жестом
Г. Б.: Андеграунд, да?
– Твоя песня?
Г. Б.: Да, конечно. Может, ее сыграть?
Песню «Калашников» нужно сыграть. На самом деле эта песня про солдат.
– Горан, пожалуйста, еще одну песню!
Г. Б.: Новую песню сыграем из «Три письма из Сараево». Когда я был маленьким, моя мама очень расстраивалась, что у меня огромные уши…
– Это, кстати, признак большого таланта. У меня тоже в детстве была маленькая голова и огромные уши – и что получилось? Мы с тобой одной крови.
Группа «Чиж и Ко»
«Ни для кого не секрет, что Чиж – птица певчая, а я являюсь давнишним поклонником этого пернатого гения! Мы достаточно часто с ним пересекаемся и с удовольствием бесчинствуем совместно. Сергей Николаевич хорош в любом виде: один, с командой, под соусом, без соуса, с алкоголем и без. Я часто переслушиваю его песенки, когда путешествую за рулем авто. Говорит мало, но зато как поет – твердая пятерка с плюсом», – Евгений Маргулис.
– «Чиж и компания» на «Квартирнике»! Мой любимый пернатый друг – Сергей Николаевич Чиграков!
Сергей Чиграков: Добрый вечер!
– Мы встретились чуть раньше, конечно, чем пришли. Я вам расскажу историю этой рубашки. Сколько я его знаю, он все время играет в клетчатых рубашках, а сегодня он хотел надеть полосатую. Я разорался. Все, потом расскажу!
С. Ч.: Все так и было. Я ему сказал: «И что, Женя? Что люди подумают?» Скажут: «Вот, все время в одном и том же! Что, другой рубашки нет?» Есть! Она наверху, белая, классная, такая полосатенькая. Нет же, настоял.
– Я специально для этого праздника, для того, чтоб к нам прилетел мой друг, тоже надел клетчатую рубашку.
– Историю происхождения его никнейма «Чиж» я узнал в доме, где живет его брат. Пару лет назад мы придумали одну передачу, дернули Серегу, поехали в город Дзержинск – он из Дзержинска, – чтобы снять его богатый внутренний мир. Конечно, первыми, с кем я стал говорить, – со старухами, сидящими около второго подъезда. Я говорю: «Знаете Сергея?» – «Лохматый? Да, знаем! Вот брательник у него, Чиж. А этот что-то играет, орет…» Бабки его оценили: «Да, его по телевизору показывают, но брат Вовка его лучше». Все. И имя взял он от него! То есть кличку. Я не вру?
С. Ч.: Нет, все так и было. Я, правда, не присутствовал при вашем разговоре, но я тебе верю.
– Клянусь тебе зубами мамонта!
С. Ч.: Ну, можно петь дальше?
– Ну конечно!
С. Ч.: Никогда не умел говорить…
– А скажи мне, брат: почему Растяпино? Почему Дзержинск – Растяпино? Что это?
С. Ч.: Название такое было, Растяпино. На этом месте было село, называлось Растяпино. Потом приехал Калинин Михаил Иванович, сказал: «Здесь будет город-сад!»
– Так.
С. Ч.: Ну и вот – Дзержинск! Приехал бы Дзержинский – был бы Калинин!
– Нет, ну странно! Приехал в город-сад, а там же у вас химия. Помню как-то…
С. Ч.: Видимо, он так и представлял себе город-сад.
– Помню, как мы гуляли по этим красивейшим улицам города. Мы, кстати, с Серегой отыграли очень смешной такой концерт на рынке в Дзержинске. Мы нарисовали рукописную афишу, выложили ее в Интернет. Пришли на рынок и отыграли концерт к радости и ужасу людей, потому что они этого не ожидали. Пришел маленький охранник сначала, вот такого роста. Говорит: «Вы кто?» – «Мы – Битлы». – «Пошли отсюда на фиг!» – «Почему?» – «У нас это не принято». – «А что, у вас было много таких вариантов?» – «Первый раз». На всякий случай мы тоже написали афишу «Сыграем 15 минут», а отыграли минут 40. Но, самое интересное, народ вывалил это все в Интернет, и дальше пошли комменты. Я всегда говорю, что в комментах ровно 15 % клинических идиотов. Так что, самое лучшее, что я слышал, – что мы на рынке играли в поддержку какого-то кандидата. Но так как Серега меня помоложе, то он тоже идет в какое-то заксобрание, не знаю, местное, а я иду куда-то совсем в депутаты. Но мне это понравилось.
С. Ч.: Хочу предупредить людей, у которых есть музыкальный слух, – мы сейчас вступаем в царство ля минора. Вот перед этим песня уже была в ля, и следующие, до конца программы все будут в тональности ля. Все, кабздец! На этом наши музыкальные познания закончились, мы вошли в привычный для себя ля минор.
– Зная много лет, что Чиж, конечно, поющий, но не особо говорящий, хотел у тебя спросить: как тебя занесло-то – ты ж где-то судил на каком-то из каналов, ты сидел в жюри. Там же надо было что-то говорить, брат?
С. Ч.: А я там и молчал почти всегда.
– Ни фига!
С. Ч.: Не, помню, как-то раз я разродился на какую-то тираду, но что-то в середине понял, что до конца я потеряюсь, и сам себя как бы резко оборвал и сказал: «Да!» Ну или «Нет!»
– Нет, ты надувал щеки!
С. Ч.: Обычно я говорил нравится или не нравится, отвечал на вопросы примерно так: Гарик Мартиросян: «А почему?» – «Да потому!» И все.
– Столько много сказал?
С. Ч.: Ну, вот сколько участников… Примерно половина на половину: да – нет, да – нет. И меня с тех пор никуда не зовут. Хотя, конечно, люди понимают, что я такой беспристрастный судья…
– «Да – нет». На самом деле там и сказать-то было нечего. Неважно! Главное, чтоб ты пел хорошо! Играй, пернатый!
– Брат, кстати, я не задавался вопросом по поводу автографов на гитаре – приличные люди там есть хоть?
С. Ч.: Это «компания» – все ребята расписались на гитаре.
– А, ну приличные люди!
С. Ч.: Там одни приличные люди.
– Подожди, а чего вдруг пробило-то?
С. Ч.: Да, как-то… забывал.
Е. М.: Ты хотел их запомнить!
С. Ч.: Да-да-да! Хоть так! Типа, а сколько у меня человек на сцене? И такой: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7… Семь – е-мое!
– Слушай, я ворую идею! Супер! Зачем брать автографы у людей? Вообще, я считаю автографы брать несколько неинтеллигентно. Вот представьте. Я подойду к Сережке и спрошу: «Дай автограф!» Ну полная ерунда!
С. Ч.: Ну так я тебе уже давал!
– Нет, я у своих все-таки возьму. Молодец, спасибо за идею!
С. Ч.: Вот тут и проверится, кто даст тебе автограф, а кто нет. Сейчас та же песня, только медленнее в четыре раза.
– Ты знаешь, я тут неожиданно вот еще что вспомнил: город Дзержинск дал миру еще одного неплохого пассажира. Его зовут Захар Прилепин. Он, кстати, работал охранником на том самом рынке, на котором мы с Серегой играли. И он сказал, что если бы это попалось в его смену, конечно, он бы нас отметелил.
С. Ч.: Ребята, у меня радостная новость: мы вышли из ля минора!
– А вы понимаете, о чем мы говорим или нет? Что такое ля минор?
С. Ч.: Первый блатной! Три блатных аккорда: раз, два, три!
– А вот это ля семь как назывался?
С. Ч.: Вот это? А его никто не знал больно хорошо. А потом всякие там большая звездочка, маленькая звездочка…
– Нет, это уже вражеское…
С. Ч.: Лесенка…
– Малая звездочка, большая звездочка, переходник и коленчатый вал. И на этом сделана вся лучшая музыка.
С. Ч.: А еще «каракатица»!
– «Каракатица» – это что?
С. Ч.: Я до сих пор так и не научился его брать! Фа-мажор на пятом ладу!
– Слушай, откуда у гордого парня из Дзержинска такая возможность взять этот аккорд?! Я никогда его не брал!
С. Ч.: Я тоже его ненавижу!
– А покажи, покажи еще раз!.. Братцы мои, мне 62 года, а я такого еще не видел! Сколько я видел на земле… а такого еще не видел!
– Первый раз вижу, чтобы у Чижа на подпевках были девочки.
С. Ч.: Обычно мальчики.
– Обычно пьяные мальчики, а тут трезвые девочки! И конечно, если бы я был художественным руководителем вашего оркестра, я б их представил.
С. Ч.: А пацанов потом? Нет?
– Нет. Пацанов, конечно, потом.
С. Ч.: Да, так будет необычно. Ну ладно, хорошо. Надо будет когда-то с этого начинать. Две красивые барышни – Марина и Даша.
– И все?
С. Ч.: Да, и все. А дальше – пацаны! Девочек больше нет.
– Ну хорошо, давай.
С. Ч.: Леша Романюк, Владимир Назимов на ударных, Жека Баринов на аккордеоне / перкуссии и Михаил Русин – гитарист.
– Тебя представлять?
С. Ч.: Как совесть…
– На электрогитаре играет художественный руководитель оркестра, не заслуженный, не народный, а инородный Чиж – Сергей Николаевич Чиграков.
– Я Сереге признавался в любви уже много раз. Для меня есть два знаковых персонажа, поющих по-русски то, что называется «блюз», – это Лешка Романов и Сергей Чиграков. Я робко прибиваюсь к ним в компанию. Я – третий! Я обожаю эту группу.
– Они сделали такой суп из этой песни! Я в удивлении. Слушай, мне написали вопрос про «правило Шуфутинского». Что это такое? Подводка была такая, достаточно интеллигентная, что ты, конечно же, поиграл в ресторанах. Ну, так получилось. И какое-то «правило Шуфутинского»… Я не знаю, что это. Нет «правила Шуфутинского»?
С. Ч.: Нет, у него-то, может быть, и есть…
– То есть оно мимо тебя прошло?
С. Ч.: Мимо кассы вообще. А в интернете можно забить «правило Шуфутинского», в «Гугле»?
– Нет, потому что, опять же, этот вопрос к музыкантам, которые некоторое количество времени играли в ресторанах. Миша Шуфутинский долгое время был ресторанным артистом, а до этого, по-моему, был руководителем ансамбля то ли «Поют гитары», то ли «Шестеро смелых».
С. Ч.: «Лейся, песня!» на секундочку!
– Ну, брат, я не так глубоко в этой музыке, как ты. В общем, правила нет. Есть «Чиж и компания»!
– Скажи, мой друг, это тот город, о котором я думал, или просто город как город? Это не тот город, где мы прокатились последний раз на трамвае?
С. Ч.: А, да-да. Нет, это другой, это другой город. Трамвай – да, ты вспомнил…
– Мы прокатились последний раз на трамвае в городе Дзержинске. После нашего отъезда трамваи запретили. Я не знаю, с чем это было связано.
С. Ч.: Ну да. Там что-то произошло и все маршруты закрыли.
– Думаю, там все проржавело, потому что я первый раз видел рельсы, откуда растут деревья. И мы продирались на этом странном трамвае…
С. Ч.: Да, такая фантастическая была картина, конечно… Ужас. Ужас как красиво, я хотел сказать.
– Очень красиво! Мы сделали небольшой круг, а потом пошли на рынок играть концерт.
С. Ч.: Да, и вот мы здесь.
– Обрати внимание, какой скачок мы сделали!
– У меня, естественно, есть трек-лист сегодняшнего шоу. Я вижу песню. Я спрашивал: «Где это место на земле?» По-моему, его нету ни фига. Он подслеповат, сейчас прочтет. У нас одинаковые листы, Серега!
С. Ч.: Ты со мной сейчас разговаривал?
– Сергей Чиграков!
С. Ч.: Евгений Маргулис! Наше шоу продолжается! О-хо!
– О-хо! Show must go on! Я был в школе, где учился Серега.
С. Ч.: А, ты вот о чем!
– Все. Покажи мне вот там, где была написана эта песня. Мы пришли в Серегину школу. Она была, как это ни странно, открыта. Ее красили. Мы прошли по коридорам, встретили…
С. Ч.: Ее красили к нашему приходу.
– Конечно. Нас встретила какая-то тетка, которая узнала Серегу и сказала: «Сережа, ты пришел на 150-летие одноклассников!»
С. Ч.: «Сережа, вот твой сын!»
– Ну да. Я говорю: «Да пойдем в этот актовый зал, я хочу на него хотя бы взглянуть, что там за этой сценой-то, где репетировал, – каморка!»
С. Ч.: То есть это такая подводка у тебя была.
Е.М.: Да нет, я на всякий случай говорю, потому что мы все пожилые. Половина народа не помнит, кто мы!
Сергей Галанин и группа «Серьга»
«Про Серегу Галанина только прилагательными: клевый, умный, музыкальный, дружелюбный, талантливый, поэтический, красивый, лохматый… И ему всего-то – 25! Экий сорванец – обожаю!» – Евгений Маргулис.
– Братцы мои, этой команде в этом году 25 лет, и радость у меня совершенно бешеная, мне очень нравится девиз команды. Много лет тому назад, наверно, лет 30, может быть, я присутствовал на настройке звука Маши Распутиной. И она, общаясь с народом, со звукорежиссером, сказала такую гениальную фразу, которую я запомнил и несу эти слова всю свою жизнь: «У тебя что, ушов нет…?» – сказала она, обращаясь к звукорежиссерам и людям, которые находились в зале. Девиз команды: «Для тех, у кого есть уши».
С. Г.: А я не с пустыми руками, с подарками, раз нам 25. Так, это тебе
– Спасибо большое!
С. Г.: Я понимаю, что ты это слушать не будешь, но это хороший подарок.
– Буду, буду, буду.
С. Г.: А это зрителям – 25 пластинок. Передавайте, оставляйте себе только то, чего у вас нет.
– Первые ряды должны передавать последним. Серега!
С. Г.: Я здесь, Ваше Величество.
– Отворачивайся, тоже есть сюрприз, не знаю какой.
С. Г.: Можно поворачиваться уже, да?
– Да, да, да.
С. Г.: Спасибо огромное! Да, речь идет о песне «Детское сердце». Только Женя мог уговорить взрослых приличных людей надеть эти носики!
– Просто вопрос, Серега. «Гулливеры» закончились, потом «Бригада С» – совершенно сумасшедшая команда. Единственное, я не могу вспомнить – вышел дурацкий совершенно какой-то указ, что все музыканты, которые обладают правом появляться на нашей эстраде, должны иметь музыкальное образование, и все ломанулись в Липецк. Все двоечники, хулиганы и прочие-прочие.
С. Г.: Ну не все, конечно. Но мы ломанулись, да, с Гариком.
– А ты с Гариком там познакомился, потом была «Бригада С»? Вот я этого не помню.
С. Г.: Мы с ним уже были знакомы до встречи в Липецком областном кульке. Ты знаешь, что я сейчас вспомнил, – я же в «Бригаде С» был твоим коллегой, младшим братом.
– Кстати, отличный бас-гитарист.
С. Г.: Был когда-то, ха.
– Ну ладно, ребята, мы иногда поигрываем.
С. Г.: И вышли какие-то списки по квалификации бас-гитаристов, и я там в этом галимом 83-м году занимал аж второе место.
– А после кого?
С. Г.: По-моему, после Лени Гудкина. По-моему, Женька даже в десятку не вошел. Я хотел сказать: «Люди, как вы составляете такие списки?!» Потому что я-то учился играть у Евгения Шулимовича и немножко научился.
– Мальчики и девочки, обратите внимание, какой прекрасный вкус у Сережки, да? Почему Сергей Галанин у меня на «Квартирнике»? Думаете, 25 лет? Ни фига.
С. Г.: Потому что я твой ученик.
– Сергей Юрьевич Галанин – восхитительный музыкант, восхитительный друг!
С. Г.: У нас сегодня есть сюрприз для всех, кто пришел. Все-таки есть у нас какие-то совместные песни. Я очень рад пригласить на эту сцену… или это сделаешь ты?
– Лучше сделаю маленькую ремарку: мы не молоды, а у друзей есть дети, которые прекрасно поют. Сергей Юрьевич, представляйте.
С. Г.: Варя Охлобыстина!
– Варька была все время маленькая, путалась под ногами… а сейчас поет и прекрасно выглядит! Варечка, люблю тебя!
С. Г.: Спасибо, мы поехали!
– Кстати, почему у тебя такая маленькая гитара?
С. Г.: Потому что годы уже не те, тяжелые гитары держать нет никаких возможностей. Она легонькая, маленькая, и звучит – Сергей Воронов не даст соврать, а он гитарист у нас знатный. Он был удивлен, как эта селедка может звучать. Да, Серень?
Сергей Воронов: Да, хорошая гитара.
С. Г.: Хочется сейчас сыграть песню просто про любовь. Сергей Юрьевич Воронов – он наполнен этим чувством, как говорится, от пяток до шапочки. Поэтому да здравствует любовь, друзья!
С. В.: Банкуйте, Сергей Юрьевич.
С. Г.: Тогда я хочу пригласить на эту сцену еще одну замечательную девушку. Друзья, встречайте – Юта!
Ю т а: Ой, как у вас тут хорошо!
– Я помню, много лет тому назад мы писали твою пластиночку – не дуэты, я не помню, как они там назывались.
С. Г.: «Я такой, как все». Дуэтная болезнь началась с этой пластинки, ты прав.
– Если мне не изменяет память, девушек на той пластинке не было.
С. Г.: Я боялся сделать первый шаг. Юта была первая, кто мне не… как это сказать правильно…
Ю.: Не отказал. Слушай, да я сама себя боялась.
С. Г.: Все произошло в течение одного дня, я ей очень за это благодарен. А потом мы все подключились – практически половина этого зала еще принимала участие в съемках этого видео. А мы сейчас споем для вас эту песню – она называется «Дверь на замке».
– С Серегой совершенно восхитительно проводить время – он знает все песни, умеет играть на гитаре в одной тональности, и я его люблю. Сергей Галанин!
С. Г.: Тогда для всех вас старая песня – «Дорога в ночь».
– Сережка, глупый, конечно, вопрос – ты же метростроевец, МИИТ? Гарик Иванович построил маленькую станцию, даже не станцию, а, по-моему, перрон в Тушино. А ты, как метростроевец, сделал что-нибудь хорошее?
С. Г.: Я, как метростроевец, сделал еще круче, чем Гарик Иванович – я не стал ничего строить, потому что у меня нет никакого доверия к этой постройке. Хотя Игорь Иванович все время вспоминает и говорит, вот она стоит ведь, а сам удивляется и радуется одновременно. А если бы я что-то построил, не факт, что это сейчас не осыпалось бы.
– А там осыпалось, что ли?
С. Г.: Ну у него там просто платформа. Там ничего страшного случиться не может, там не такая большая высота, а представляешь мост или тоннель. Я вовремя… Нет, я честно отработал свои три года. Я был и внутри, и породу принимал, и следил за порядком наверху на всяких стройках – ездил и проверял, все ли ходят в касках…
– А так как я все равно люблю спрашивать – ты же не сразу стал музыкантом? Какие-то были сомнительные профессии? Я был, кстати, как-то электриком, недолго – оказалось, что меня бьет током, и я этого не люблю. Ровно два дня.
С. Г.: Была сомнительная профессия. Я же получил первую трудовую книжку, работая бетонщиком второго разряда, в то время когда мы возводили Олимпийский стадион. Я не знаю, что сейчас происходит с «Олимпийским», но построен этот арт-объект был очень достойно. Если его не станет, это будет немного грустно… но я его строил!
– Дорогие друзья, что музыкант, что строитель – знак качества? Сергей Галанин!
С. Г.: Для усиления нашего качества приглашаю замечательного нашего товарища, великолепного актера, между прочим, недурственного барабанщика. Друзья, встречайте – Макс Лагашкин!
– Я с таким удивлением узнал, что Макс играет на барабанах… Я хочу, чтобы вы все смотрели на лицо Максима – как он играет.
С. Г.: Ну все, поехали. Специально для вас, группа «СерьГа» и Макс – «Приметы».
– Я хотел у Макса спросить, насколько удобно было играть. Не мешали ли они тебе своей музыкой, песнями дурацкими своими?
Максим Лагашкин: Чуть-чуть мешают. Очень ровные.
С. Г.: Мало панка.
М. Л.: И мало заплатили.
С. Г.: Спасибо Максу. Это в душе у человека – стукачок ты, брат! Максим такой – понимает, что сегодня наконец-то прославился. Мы сейчас сыграем для вас одну песню и попробуем это сделать ну очень приближенно к оригиналу.
– Скажи, а это правда или нет, что вы выкинули в 88-м году вещи Red Hot Chili Peppers из своей гримуборной?
С. Г.: Было такое дело, действительно. Это было за границей, в Финляндии был большой рок-фестиваль. Мы приехали, нам дали гримерку, заходим, а там чьи-то шмотки какие-то такие…
– Дрянные.
С. Г.: Да-да, такие «кэжл», не «лухари». И Гарик говорит нашему директору: «Марио, слушай, выкинь их на хрен отсюда». Оказалось, это были шмотки Red Hot Chili Peppers. Они не обиделись, потому что сделали бы то же самое. Ну все было по-братски, мы потом, как говорится, вспоминали с улыбками.
– Ну так как я с Фли знаком и сказал, что буду снимать тебя, он говорит: «Напомни».
С. Г.: Давайте вспомним Михея – в миру Сергея Крутикова. Мы с ним встретились в Театре на Таганке и записали эту песню – «Мы дети большого города».
– Михей был великий!
С. Г.: Да, благодаря ему эта песня получила вторую жизнь.
– Мне напомнили историю, которая была лет шесть назад, 2013 год. Я ненавижу сидеть в жюри. Когда ты страшно популярен, то сидишь в жюри КВН, когда где-то такой middle of road – то это Малахов. Не мое это, ну уговорили. Какая-то программа, и вдруг выходит Серега Галанин. Я поставил ему все самые первые места. Знаете почему? Мне было наплевать, что он поет, – он мой близкий друг. Он, конечно, мог выиграть, но отдал свое место Ларисе Долиной. «СерьГа» перед вами, 25 лет.
С. Г.: Спасибо!
– Я вдруг неожиданно вспомнил, что если актеры бывают барабанщиками, то музыканты бывают актерами. Ты же снимался в каком-то кино?
С. Г.: И не однажды.
– Расскажи, пожалуйста, про роли, потому что я как-то упустил этот момент.
С. Г.: Тут кругом сидят мои учителя. Ну я вспомню, Миш, о фильме, который снимал Александр Наумович Митта.
– Там сидит Мишенька Горевой. Великий актер, кстати, который играл в «Джеймсе Бонде» 50 раз, знает английский язык лучше, чем англичане.
Михаил Горевой: А с Серегой и Гариком мы как раз познакомились сначала как с артистами. А потом узнали, что это за музыканты. В 87‑м году «Бригада С», и ее снимал Александр Наумович Митта – наш классик, ныне живущий, – в фильме «Шаг», где главную роль играл Леня Филатов, и актриса из Японии…
С. Г.: Комаки Курихара, Елена Яковлева, Олег Павлович Табаков…
М. Г.: И тогда начался мой личный рок-н-ролл, индивидуальный.
С. Г.: Миша Горевой, Гарик Сукачев и я были такими лаборантами.
М. Г.: …Михаил Ефремов. Да, мы играли лаборантов каких-то и пели в свободное от работы время.
С. Г: В кино «Моя маленькая бэби», в этом фильме.
М. Г.: Да.
– Серега, ну тогда уже, продолжая твои телевизионные экзерсисы – ты же как телевизионный герой круче, чем я. Ты снимался в передаче о пользе и вреде наркотиков, я не помню, как она называлась…
С. Г.: Она называлась «Кома».
– «Кома», да! И ты, по-моему, года два там был ведущим?
С. Г.: Три.
– Три года?
С. Г.: Не меньше, может быть, даже четыре.
– И потом ты снимался в «Форт Баярд» дважды.
С. Г.: Дважды, да.
– Вот это замечательное воспоминание о телевидении.
С. Г.: Многие киноактеры, которые здесь присутствуют, тоже поучаствовали. Вот честно, это было здорово, потому что это как-то было по-настоящему, мы там думали, что такие крутые. Было просто интересно.
– Случайно включаешь телевизор, и я вижу, что Сережку Галанина мордой окунают в скорпионов, и он там должен кого-то укусить, вытащить ключ, который должен отдать карлику… Ну какая-то хрень.
С. Г.: И все это ведет Леонид Ярмольник.
– Ну было страшно или нет?
С. Г.: У меня там был один замечательный случай. Когда ты перечислял замечательных актеров, которые занимаются музыкой, – есть же еще Дима Певцов.
– Дима Певцов, конечно.
С. Г.: Да, Димка, привет тебе. Одна из наших таких вот встреч – напротив этого «Форда». Он, кстати, очень маленький, знаете – телевидение нас обманывает. Так вот у Димы случился день рождения, я сбегал в соседний магазин, купил горячительных подарков, и мы вот так прям на бережку, а старца… Как его там звали старца? Фура? Фуагра, ха-ха. Старца в тот раз играл Василий Борисович Ливанов, и он тоже присутствовал на этом дне рождения. Я пошел купаться в Атлантику с Аликой Смеховой, только купнул свою тощую задницу…
– Это мы сотрем.
С. Г.: А там нет ничего страшного, там прохладно, вот в чем дело-то было.
– Ну с ней-то было тепло? Сотрем.
С. Г.: Купнули наши тела в эту Атлантику, и меня тут же что-то укусило.
– Смехова. Я вот говорил, давай…
С. Г.: Думаешь? Нет, рука, была обычная рука. Короче, я вышел, что-то там почесывал. Василий Борисович увидел все это и говорит: «Друг мой, что там?» Он был со своей замечательной супругой. «Доставай нашу мазь», – сказал Мастер. У них всегда с собой какая-то мазь на случай каких-то таинственных укусов и ожогов. Он мне натер эту руку, на следующее утро я был как стеклышко и дальше занимался геройскими этими похождениями. Было так здорово.
– Мне кажется, что мазь можно было бы и не втирать. Сергей Галанин – богатый жизненный опыт!
С. Г.: Спасибо! По этому поводу следующая песня – «Я бурый медведь».
– Это последняя песня… У каждого «роллинга» есть Satisfaction, у «битлов» – Yesterday, у «Машины времени» – «Поворот». А у вас что – «Свет в оконце»?
С. Г.: Спасибо вам еще раз большое всем…
– Давай Yesterday, черт нерусский!
Найк Борзов
«Найк Борзов – отменный артист. Мне случайно в середине 90-х попала его кассета, и меня так зацепили его песенки, что я тут же приволок его записи на «Радио 101», которое в то время было самое рок-н-ролльное. Юра Костин, гендиректор этого радио, тоже был в восторге. Ну и понеслось! Поскакала лошадка по волнам и скачет уверенно до сих пор», – Евгений Маргулис.
– Найк Борзов! Непредсказуемый, великий и ужасный, как Гудвин. Я очень рад, что он согласился сегодня поиграть у нас для вас.
– Вообще, если кто-то его не знает, то у него список покруче, чем у породистой собаки. Если кто-то помнит такую группу «ХЗ» – я не буду в эфире произносить этого слова, – то он появился оттуда, и появился…
Найк Борзов: Икс три.
– Икс три, да. И появился оттуда в удивительное время. Где-то, наверное, конец 80-х…
Н. Б.: 89-й год.
– 89-й год, да. В это время тихо умирала попса – «Ласковый май» и прочая всякая ботва. А тут появилось «ХЗ» с альтернативными песнями. И в общем меня это как-то так вштырило, если говорить молодежным языком, потому что была попса, а тут совершенно другое. Почему? Откуда это все появилось?
Н. Б.: На самом деле, это наше такое увлечение с детства. Мы с Бегемотом, Барабасом и еще рядом друзей – Алексей Заев, потом к нам Илья присоединился в какой-то момент, Корней теперь в «ХЗ» с недавних пор. То есть все через это теперь проходят. Аня еще не вписывалась, но тем не менее все впереди. Почему все это появилось? Мы и увлекались в общем-то такого рода поэзией. В детстве еще слушали разное, выходили пластинки, например «Лука Мудищев», и прочие разные такие.
– Ну приличные такие.
Н. Б.: Маргинальные разные персонажи. В детстве это всегда впирало. Это появилось у Бегемота – еще до армии была группа с совершенно такими безумными текстами, он писал еще в какие-то школьные времена. И это было забавно. Группа называлась «Возмездие». Даже сохранилось несколько магнитных альбомов. Он не хочет их издавать, потому что считает, что это просто конец света в принципе. Бегемот мне еще в то время понравился. Еще до «ХЗ» у меня была группа «Инфекция» – мы уже тогда с друзьями просто дома записывали всякую фигню, играли какой-то панк на гитарах, на таких самопаянных. Там была, условно, акустическая какая-нибудь «Музима», и в нее всунут какой-нибудь микрофон МД-12, который через электронику на полном перегрузе играет. Барабаны в соседней квартире, через улицу пройти, у человека в пятитиэтажке стояли. Но тем не менее в таких вот адских и приятных условиях одновременно мы просто собирались и играли какую-то панк-музыку, какую-то безумную. Меня тогда прикалывал панк в принципе и своей простотой, и оторванностью, потому что я в принципе начинал не с этого – мне всегда нравились более серьезные исполнители, и я начал писать лирическую музыку, такую астрально-психоделическую, еще с детства, а вот это увлечение такой стремной лирикой, так называемой, это просто как некий, ну не знаю, такой временный фетиш. Я сейчас этим не занимаюсь, в «ХЗ» не участвую в основном – приезжаю на день рождения раз в год, спою несколько песен, хитов и, собственно говоря, на этом мое участие в этой группе заканчивается. Но тем не менее мы дружим.
– Класс. Но во всяком случае, такая маленькая ремарка, в то время, пока некоторые артисты выпускали альбомы под названием «Медленная и хорошая музыка», он выпустил альбом под названием «Онанизм». Почувствуйте разницу.
Н. Б.: Ну, в принципе, все очень близко.
– Ну в принципе да.
– Знаешь, меня давно интересовал этот вопрос: когда ты почувствовал себя, скажем, уже героем сцены? В сольном проекте или все-таки в предыдущих командах? Что стрельнуло? Все-таки сольный, да?
Н. Б.: Героем прям почувствовал?
– Ну конечно, когда тебе стали кричать: «О, Вова!» там и три слова.
Н. Б.: Я себя почувствовал героем намного раньше, еще до того, как это все случилось. У меня мания величия закончилась где-то лет в 15–16. До этого она была где-то на протяжении пяти-семи лет. У меня была дикая мания величия вообще. У меня все друзья были: Бегемот, Карабас, ходили и офигевали: «Чувак, откуда все это? Ты кто такой вообще? Ты ни фига не такой!». Вот и все. Они до сих пор помнят, как у меня была расписана тетрадка с дискографией по две тысячи там какой-то семнадцатый год вообще. То есть прям план такой был – с названием пластинок, трек-листом, и все эти песни были написаны, в чем прикол-то вообще весь. То есть у меня до хрена тетрадок, в которых очень много этих песен, там около ста пятидесяти альбомов, и там реально можно насобирать с этих безумных детских, некрофильских, некроромантических, бредовых песен каких-то текстов, где я просто тренировался, или что это там происходило, не знаю. Я до сих пор не могу найти зерна в этих песнях, поэтому их не записываю. Такого какого-то осознанного.
– Класс. По поводу нового альбома. Почему, зачем?
Н. Б.: У меня давно не было пластинок. Где-то с 2002 по 2010 год вообще ничего не выпускал.
– Да ладно, я у тебя видел такое количество альбомов, может, это все под разными какими-то проектами.
Н. Б.: Нет, ну проектов у меня было очень много, и до сих пор сайд-проекты возникают какие-то все время, как «Искусственные фрукты» – это тоже вдруг возникло и заняло наше время на полтора года. Мы с Корнеем как-то сидели в гримерке, и Корней начал бренчать какие-то знакомые песенки, мелодии. Мы начали вспоминать то, что нам нравилось в детстве из этой советской эстрады, которая постоянно крутилась, которую слушали родители, которую потом мы переняли сами. Каким-то образом какие-то песни все-таки отложились там, все-таки было реально и прекрасные произведения, и это сложно отрицать.
Был день детей, и мы решили просто сыграть концертик, чисто посвященный детям. И, собственно говоря, достали свое собственное детство, назвали этот проект «Искусственные фрукты». Первый концерт у нас прошел в клубе «Икра». Я, правда, играл еще тогда вместо профессиональных инструментов… Потом уже, когда поехали в тур, в Казани… Мы съездили, у нас есть даже концертный альбом «Фрукты едят Казань». Там Казань, Ижевск и еще какие-то пару городов, не помню. И… о чем я рассказывал? И в каждом городе по райдеру нам привозили коробку из-под виниловых вертушек, из-под каких-то «Принглс», я ходил по барам и набирал всякие чашки какие-то. И вот из галиматьи собиралась ударная установка, и мы на этом играли. Я сидел на коленях, играл какие-то биты, играл на гитарах, и это было дико угарно и весело. И мы все это называли как бы «песни советской истерии», вот такое название.
– Скажи, это хоть было узнаваемо или нет? Или вы…
Н. Б.: Нет, нет, все было очень… Мы прям полностью снимали гармонь, но немножко в контексте. У нас Корней ее как бы обыгрывал по-своему, и, понятное дело, это было более современно как-то так все. Ну, людям нравилось. Все угорали.
– Хотелось сказать, что ребята умеют играть. Они великие музыканты, Найк о них расскажет. Половину народу я знаю…
Н. Б.: Да, вот сразу расскажу, раз уже зашла речь. Справа от меня – Корней, вокал, гитара. Илья Шаповалов – гитара. И Аня Шленская – перкуссии.
Н. Б.: Спасибо. Следующая песня лирическая, но не совсем.
– Это считается твой сольный проект, да? Ты не считаешь командным, допустим, какое-то командное творчество?
Н. Б.: Нет, это сольный проект, а то, что сайд-проект – это у меня там в год по три-четыре проекта, по четыре группы, минимум по две. Постоянно играют какую-нибудь ахинею. Я просто хожу с диктофоном, записываю какую-нибудь шляпу, пою, потом допеваю какого-нибудь психоделического нойза – и вот это тоже у меня проект, называется «Цветик-семицветик». Вот он тоже существует в Сети, например.
– Теперь мы начинаем тихо переползать к золотой сокровищнице песен. Ну что, «Три слова»? Я тебе буду подпевать.
Юрий Лоза
«Юра Лоза – не только отменный композитор и поэт, но и восхитительный мастер потроллить и поджечь наше загнивающее болото шоу-биза. Я с удовольствием читаю его страничку в «Фейсбуке», где он кудрявит почти всех героев нашего да и не нашего искусства! Но… слушать приятно, потрепаться – тоже. А что еще нужно, чтобы провести нормально выходной? Виноградную лозу под Лозу! Это даже не совет – приказ! И наступит полная гармония!» – Евгений Маргулис.
Юрий Лоза: Всем привет!
– Юр, сегодня… Или тебя Юрий Эдуардович? Я не знаю как…
Ю. Л.: Пока мы с тобой как-то уже без этого обходились, без Эдуардовичей. Сколько лет-то мы знакомы? Лет сто?
– Братцы мои, во-первых, в этом году у Юрия Эдуардовича юбилей.
Ю. Л.: Был.
– Это не важно. Это юбилейный год, и как-то все сошлось. Пускай это будет «Квартирник» юбилейный. И вдруг я узнал, что у тебя польская фамилия, ударение на первый слог – Ло́за. Вранье?
Ю. Л.: Это у поляков так, у нас по-другому. Лоза́, конечно.
– Слава тебе господи. Да, мне не надо путаться.
Ю. Л.: Деды были Ло́зы, конечно.
– Ну да.
Ю. Л.: Вот, а начал я с песни, и она была еще, когда я был в ансамбле «Интеграл», я уже это дописал вот «кантрюшки». И в 80-м году мы познакомились с ансамблем «Ариэль», и я им отдал эти песни. Почему? Потому что Бари Алибасов как-то так критически относился к тому, что кто-то будет выпячивать себя. Я даже и «Плот» принес, он говорит: «Песня – говно», – и вернул. Я говорю: «Ага, ну хорошо, замечательно, еще и лучше».
– Зато как плывет, да?
Ю. Л.: Да… Ну юмор… Слушай, хорошее дело. Мы тогда пытались пробить свой материал. Я тогда там все упирался, а потом подумал: «Вот как хорошо, что он в музыке ни хрена не понимает!» Это такое счастье, что он тогда все это дело не взял в программу, сейчас бы какому-то «Интегралу»… Понимаешь, я вообще не верю в коллективное творчество. Коллективное творчество – это кошмар. Один человек, допустим, придумал песню, принес: «Ребята, смотрите, как придумал». Второй говорит: «Ты знаешь, хорошо бы здесь тире поставить вместо запятой». Проходит лет 20, и уже слышишь рассказ: «Когда мы с ним сочиняли эту песню…» Блин!
– Он мне рассказал сегодня прекрасный анекдот, который я не слышал, про басиста.
Ю. Л.: Да ладно.
– Ну, пожалуйста.
Ю. Л.: Басисты же обидятся на меня.
– Почему?
Ю. Л.: Я сам играл на басу, с него начинал.
– Послушай, это же не про нас.
Ю. Л.: Ну он милый такой анекдот. «Придорожная проститутка вышла замуж за бас-гитариста и через две недели опустилась до его уровня». Ну такое… Вы знаете, басисты – это же отдельная совершенно каста. Вы знаете, это каста в касте. Знаете, как техники на фестивале «Нашествие» определяют, что сцену они поставили ровно? Это когда слюна у басиста равномерно капает из двух уголков рта. Сам играл на басу, поймите, ребят, серьезно. И, завершая тему басистов, это уже мой любимый. Когда бас-гитарист сидит на кухне, поиграл на бас-гитаре, заварил себе чайку, опять взял бас-гитару, позанимался, вышел на балкон, покурил, потом вернулся, опять взял бас-гитару. И заходит сынишка такой маленький и говорит: «Пап, а кем ты будешь, когда вырастешь?» Серию закончили.
– Дамы и господа, Юрий Лоза. Я хочу тебе задать вопрос. В 49 лет ты закончил, получил высшее образование как экономист.
Ю. Л.: Там получилось как? Медики гордятся Розенбаумом, архитекторы, кстати, Макаревичем гордятся, а экономистам и гордиться некем. Тогда они решили заткнуть эту дырку. И вот мне предложили: я, Дима Харатьян, Натали и…
– А Натали-то зачем?
Ю. Л.: Кто же знает чужие планы? Я ходил, когда мог, и с удовольствием слушал. Я получил колоссальное удовольствие. Почему? Потому что не досидел за партой в юности, меня выперли из университета, я успел там два курса пройти.
– Подожди, а ты же был каким-то гидрологом.
Ю. Л.: Ну был гидрологом… Слушай, я два года учился. Когда я говорю, что есть такая штука антисинклиналь, ну, конечно, они смотрят на меня такими глазами – ну ты, блин, умный. И когда мне предложили – я с удовольствием согласился. И вы знаете, мне, ребята, пригодилось несколько раз это знание. Пришлось даже сидеть на передаче, где бодались Глазьев и тогдашний министр Задорнов Михаил. И потом нас спрашивают: «Что-нибудь хотите сказать?» Все уже сидят, зевают, и вдруг я им задаю вопрос, на который они не знают ответа. Были перепуганные такие, на меня смотрят. Приятное чувство, чувствуешь себя таким мэтром.
Одна из песен, которую у меня все время просят, а я все никак не могу ее спеть на концертах, я вам ее сейчас исполню.
– Я упустил момент «интегральный» твой. В то время там был Юрка Ищенко или нет?
Ю. Л.: Через «Интеграл» прошло много всяких разных людей: Женька Белоусов после меня пришел в «Интеграл», Марина Хлебникова была в «Интеграле». Я пришел в «Интеграл», когда он был самодеятельностью ДК «Металлургов» города Усть-Каменогорска. Ну вот вам опять же просто статистика. В 77-м я пришел, к 83-му году это был ведущий коллектив. Я ушел – он тут же сдулся. Потом я пришел в группу «Зодчие». Они были тюменским коллективом. Никуда, ничего и кранты, ребята разбегались. Я пришел туда в 84-м году, в 86-м они были одним из ведущих коллективов. Я ушел в 88—89-м – «Зодчие» сдулись. Я не знаю, но статистика.
– То есть ты получаешься переходящий приз такой, спаситель. Куда б ты ни пришел…
Ю. Л.: Я хоругвь
– С юбилеем тебя, мой друг!
Ю. Л.: А давайте моих ребят пригласим.
– Дамы и господа, Юра пришел не один, он притащил с собой команду музыкантов.
Ю. Л.: Мне нравится играть с хорошими музыкантами. Вообще, тяжело играть с абсолютниками, ты знаешь. Их все время ломает, у них там гитара не так строит, нотки все не те.
– Ты знаешь, потому что им плохо – раз, а во-вторых, пьющие они.
Ю. Л.: Пьющие абсолютники. От того они и пьющие, что ноты кривые.
– А ты же, по-моему, поступал в ГИТИС или нет? В кино играл, я помню, в «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты».
Ю. Л.: Это разные истории – ГИТИС и кино.
– Давай с кино. Кого ты играл?
Ю. Л.: Когда решили снять первую у нас рок-оперу, вдруг выяснили, что снимать ее никто не умеет. Володя Грамматиков, который был тогда режиссером этого фильма, взял пластинку Рыбникова, раздал ее артистам. Вдруг выяснилось, что артисты начинают играть сыгранные голосом роли. Понимаешь, да, если там злодей поет, и вдруг артист выходит и начинает еще изображать злодея, то получается масло масляное. И тогда они говорят: «Давайте перепоют нормальные люди». И он обратился к нам. Мы сами все это спели, и вдруг выяснилось, что мы так спели, что артисты теперь уже попасть не могут. «Давайте тогда вас самих, вы же под себя можете попасть». Вдруг выяснилось, что рожи у нас и так нормальные для негодяев. Там пять негодяев, и пять таких рож у нас и оказалось.
– Ты какой-то был пират, кто ты там был?
Ю. Л.: Нет, мы были рейнджеры, злодеи, которые насилуют главную героиню и получают от этого удовольствие. Ну то есть совсем не я по характеру, вообще никак. А второй вопрос у тебя был, ты спросил…
– Про ГИТИС.
Ю. Л.: Я же когда приехал в Москву, первая мысль была поступить учиться, общежитие получить. Я пришел в этот ГИТИС. Самый такой хороший был курс, который меня устраивал – заочные курсы режиссеров эстрады. Нас взяли 75 человек. Мы долго готовились, потом сдавали эти экзамены и получили 75 двоек. Потом Сережка Дитятев мне рассказывал, он сидел там в комиссии. Он говорит: «У нас в последний момент педагог отказался вести курс, поэтому мы решили сделать так – поставить вам 75 двоек и отправить по домам». Ну бывает такое тоже в жизни.
– Я знаешь, что вспомнил? Когда мы познакомились уже как бы второй раз, почему-то нас познакомил Валерка Сюткин.
Ю. Л.: С Валеркой у нас так получилось. Когда у него «Телефон» развалился, его тоже пригласил Алибасов, и он приехал ко мне спросить, надо ли идти в «Интеграл». Ну я рассказал, в общем-то, все как есть. Он говорит: «Не пойду. А ты где сейчас работаешь?» Я говорю: «В «Зодчих». Он спрашивает: «Чем там хорошо?» Я отвечаю: «Московская команда от тюменской филармонии, вырабатывали квартальную норму на стыке кварталов. Остальное время сидели дома, писали альбомы, занимались своими делами». Я фарцовкой занимался усиленно, фарцевал всем чем угодно. Валерка говорит: «Меня устраивает, у меня тоже куча своих планов». Тем более мимо «Зодчих» прошла вот эта знаменитая фраза: «секс, наркотики, рок-н-ролл». Прошла мимо вообще напрочь. У нас были: шутки, юмор, смех, футбол. Вот такой у нас был набор. Всем все понравилось в этом плане, все было очень здорово.
– Слушай, а телевизорами фарцевал?
Ю. Л.: Ну я город Надым снабдил телевизорами, по-моему, штук сто туда отправил. Мне нужно было найти клиентуру, так как я разъезжал – мне было проще. Но еще мало того, один хитрый ход придумал тогда. Мне чувак из Махачкалы, по-моему, заказал пару динамиков хороших. Я ему их отправил поездом. Говорю: «Под одним из динамиков под наклейкой 50 рублей». Он говорит: «Какие 50 рублей?» Я говорю: «Я при торговле сбил 50 рублей, но так как я свою долю получил – это твои». Он вдруг понял, что нарвался на человека кристальной честности, и весь рынок резко развернулся в мою сторону, потому что ну как, ну ничего себе, такого быть не может… Ну такой ход, я его проделал раз десять, ребят, в разных местах.
– А представляете, Юрка бы стал бешеным совершенно фарцовщиком, олигархом. Он, конечно, бы к нам на «Квартирник» не пришел.
Ю. Л.: Купил бы «Квартирник» весь давно уже.
– Но, понимаешь ли… Юрий Лоза!
– Юрий Эдуардович, конечно, я не могу обойти животрепещущую тему. После того как ты стал активным блогером – я на тебя подписан, – все стали считать тебя самым продвинутым музыкальным критиком. Вот как ты к этому относишься?
Ю. Л.: Я всегда отвечал на вопросы, всегда очень много говорил. Я начал отвечать на вопросы, когда начал сольную карьеру как автор-исполнитель. Я работал огромные площадки, у меня был такой рекорд – 17 концертов за четыре дня. У меня сидел человек, который разбирал записки, задавал вопросы, сортировал одинаковые. До 300, до 400 этих записок приходило из Дворца спорта. Шутишь, отвечаешь, хохмишь, поэтому я знаю все ответы на основные вопросы. Когда мне их сейчас задают, мне даже придумывать ничего не надо. А все думают: «Вот Лоза такой…» Да нет, я просто давно на все ответил. Но они же как? Им всем нужен скандал, если у них нет скандала – они его создают из моих ответов, режут их, кромсают, выдают вне контекста. Мало того, я открою сейчас еще одну крамольную вещь, которую никогда раньше не говорил: все великие гитаристы имеют в своем багаже неудачный концерт, все. Есть такие концерты, где у них были кривые ноты, а потом выясняется – да они были просто живые люди, и куча этого материала сейчас вылезла, и мы все видим: да, действительно, были более удачные концерты, были менее удачные концерты. Так же и у Лозы: были более удачные ответы, были менее, были удачные шутки, были нет. Ну, всякое бывало.
– Ты мне напомнил историю одну старинную. На какой-то отмененный Юркой концерт поехал Макар. Не знаю, какой город.
Ю. Л.: Это Дворец спорта, большой зал во Фрунзе.
– Наверное. Был объявлен Лоза, что-то там не сошлось…
Ю. Л.: Я тогда заболел, в Херсоне слег с воспалением легких.
– Да. Приехал Макар, везде висят афиши, что вместо Юры играет Андрей. Макар мне рассказывал: «Я выхожу в зал, пою свои гениальные песни, и вдруг из зала такой полупьяный голос: «Юрок, завязывай петь песни Макара, пой свое!»
Ю. Л.: Я им поставил жесткое условие. Я говорю: «Ребята везде должны сказать». Им все равно. Макар вышел – ему это орут. Ну, удивительный народ.
– Слушай, а скажи… Ну что у меня все такое «слушай, а скажи», даже неудобно. Скажите, Юрий Эдуардович, у меня есть вопрос. Вы знаете, что такое Интернет, интернет-мем, и что некоторые ваши высказывания стали мемами?
Ю. Л.: Ну я уже говорю, что их сделали такими, лишая контекста. С Гагариным – это вообще отдельная тема, я уже устал повторять, но тем не менее мне постоянно говорят…
– Я не спрашивал про Гагарина.
Ю. Л.: Ну вот конкретный пример. Можете представить, что такое часовая съемка? Вот как наша сегодняшняя. Мы обо всем говорим. Они меня спрашивают: «Кого бы из людей прошлого века вы бы выделили вообще в нашей стране?» Я говорю: «Конечно, Гагарина. Его одинаково любили не только у нас, вообще во всем мире. Единственное, чего не нужно делать – это сравнивать действия Гагарина с действиями сегодняшних космонавтов. Они же там в бадминтон играют в ракете своей, а он в ракете просто лежал». Из всей передачи они берут это все и выкладывают «великие мысли великих»: «Юрий Лоза: Гагарин в ракете ничего не делал, только лежал». Идет шумиха, я звоню, говорю: «Ребят, смотрите, что творится в сетях, когда передача-то будет?» А они отвечают: «А мы решили ее не монтировать, нам достаточно этого скандала». И все! И вот так вот стоишь и думаешь: «Боже мой!» Но, с другой стороны, я же все-таки спокойный человек, пожал плечами – ну так случилось. И тем не менее вот что нас спасает? Рок-н-ролл нас всегда спасал, рок-н-ролльное отношение к жизни. А все это рок-н-ролл. Поехали!
– Ты подверг резкой критике «новогодние огоньки». А видел ли ты наш «огонек», кстати?
Ю. Л.: Я не столько подверг критике. Я говорил вот о чем: ребят, когда-то мы все-таки знали, что для чего в этом мире. Мы понимали, что, конечно же, песня – это здорово, но если завтра никто не соберет этот хлебушек – нам будет нечего кушать. Поэтому Кобзон на «Новогоднем огоньке» для хлеборобов, для сталеваров. А сейчас, когда Басков поет для Киркорова про Киркорова, то я не очень понимаю, а страна при чем здесь, вот при чем? Вот что я критиковал. В медиасистеме та же самая ситуация. Когда вы смотрите передачу, там большие важные артисты в перьях что-то поют, а потом в конце колонка такая: прозвучали песни на музыку пррррынь, прозвучали песни на стихи пррррынь. То есть авторы, которые создали этот контент, где-то ниже плинтуса. Люди перестали писать песни. Мне сейчас звонят, я говорю: «Зачем я буду писать песню, если там в колонке где-то промелькну, а какой-то важный артист будет делать вид, будто это он сам все создал?» Считается, что надо заткнуть всех, кто умеет что-то придумать, чтобы не мешали большим и важным перьями трясти. А ведь мы пишем, ребят! И я пишу. Я не смог, конечно, обойтись без того, чтобы спеть там песню, которую вы не знаете. Поехали!
– У каждого Маккартни, конечно, есть Yesterday, а у Лозы – «Плот».
Ю. Л.: С «Плотом» вообще отдельная тема. Вы знаете, она долго писалась, долго пробивалась, вообще сама по себе вот какая-то странная песня, которая живет своей собственной жизнью. Я ее слышал на нескольких языках. Сейчас она поется в Америке по-английски. Это, по-моему, единственная песня российского автора, которую американцы поют у себя там. Когда уже перестанут ее спрашивать? Меня приглашают спеть одну песню. Они говорят: «Ты знаешь, что там надо». Если двадцать одну, то говорят, что надо эту и каких-нибудь 20, на твое усмотрение. Поэтому я смирился и знаю, что если эту песню не спою – могут морду набить. Я не рискую, и всегда ей заканчиваю, она итоговая такая.
Группа «Несчастный случай»
«Весьма прикольное название – «Несчастный случай». Полностью не соответствует этой команде – они бодры, веселы и до умопомрачения витальны. Стартанув из студенческого театра МГУ в прошлом веке, «Несчастники» счастливы до сих пор! Вроде нарываются все время, но судьба к ним благосклонна», – Евгений Маргулис.
– Вообще, удивительно. Мы знакомы очень много лет, и как это ни странно, командой-то вы толком и не принимали участие, по одной песенке где-то в новогодней программе…
Алексей Кортнев: Да, в новогодней программе.
– Потом с Сережкой Чекрыжовым вдвоем, и тут наконец-то командой, и это такой кайф. Но, на самом деле, есть хороший повод – «Несчастному случаю» исполняется 35 лет, ребята. Это вам не хухры-мухры. Каждую группу можно классифицировать как группа, играющая что-то. Кто-то играет панк, кто-то попсу. Что делает «Несчастный случай», я не понимаю вообще.
А. К.: Можно я расскажу о нашем с тобой, ну не знакомстве, но когда мы еще были не…
– Не такие старые, как сейчас.
А. К.: Не такие старые, как сейчас, спасибо за подсказку. Мы играли перед Новым годом сборный концерт, и Женя оказался среди гостей. Он подходит ко мне еще до нашего концерта и говорит: «А вы когда будете играть?» Я говорю: «Через полчаса». – «Понятно. Я выйду, наверное, вы очень плохо играете. А сколько будете играть?» Я говорю: «Минут сорок». – «Сорок минут?! Где же мне сорок минут болтаться?» Я говорю: «Останься, послушай, мы нормально совершенно играем». У тебя изменилось с тех пор мнение?
– Конечно изменилось. Потому что, во-первых, выйти я не смог, идти было некуда.
А. К.: Холодно на улице еще вдобавок.
– Вот я и послушал, оказалось, приличная команда. Потом мы начали уже как-то пересекаться на разных концертных площадках страны. Ой, я вспомнил воронежский поезд.
А. К.: Поезд Воронеж – Москва. Ужас, ужас. Наверное, по этому поводу надо спеть тебе песенку какую-нибудь?
– Скажи, а вы собрались как ансамбль театра МГУ?
А. К.: Да, совершенно верно. Мы начинали с того, что писали песни и музыку для спектаклей, и в них частично участвовали актеры. Я вот Сережу, например, первый раз увидел именно в драматической роли на сцене. Он принимал красивые позы под музыку.
Сергей Чекрыжов: У меня была главная роль.
А. К.: Главная роль, да. Я запомнил именно красивые позы. Как он выходил в таком плащике и делал так
С. Ч.: Ну это режиссер придумал.
А. К.: Это я понимаю, понимаю, что не сам придумал. Конечно, такое разве придумаешь сам. А потом уже выяснилось, что он еще и прекрасный музыкант. А Павел Мордюков появился в музыкальной студии под руководством Алексея Иващенко и Георгия Васильева, замечательных, надо сказать, бардов. И как-то вот так мы все начали постепенно собираться и дошли вот до жизни такой.
– Скажи, а Угол? У Угла мы с тобой снимались?
А. К.: Это уже когда мы с Валдисом пришли работать в «АТВ», туда же прискакал Угол, Игорь Угольников имеется в виду. Фонтанировал совершенно безумными идеями, и вот придумалось «Оба-на», заставку для которой придумал Сергей Сергеевич, между прочим. Такое клетчатое яблоко, в которое втыкался дротик, и это все Серега придумал как раз. Ну кроме дротика. Мы тогда были с Валдисом режиссерами этой программы. Представляете, реально было время, когда директор съемочной группы, не опираясь ни на какие знакомства и связи, мог прийти и согласовать перекрытие Тверской улицы четыре раза по пятнадцать минут. Можете себе представить просто.
– Могу, потому что я это видел.
С. Ч.: А съемки проходили в метрополитене, когда стреляли холостыми из пистолета… из пулемета, извините, в метро.
А. К.: В обычном самом вагоне метро, Сергей Гилзбург, режиссер-постановщик того эпизода, держал в руках итальянский пулемет с холостыми. Но когда он из него поливал вдоль вагона, случайно повернулся и выбил на хрен стекло, потому что из дула все равно летит газ со страшной силой. И все это как-то сходило с рук.
– Кайф. Видно, что группе 35 лет, истории-то какие, да?
А. К.: Ребят, я понимаю, что здесь достаточно тесно и поэтому особенно так не натанцуешься, но есть тем не менее в зале люди, которые ощущают себя хорошими танцорами. Один человек. Два, три. Ну это хорошо, что вас немного, потому что следующая песня будет не для вас как раз совершенно. Она для плохих танцоров, корявых, как мы, здесь присутствующих перед вами. Фактически песня о себе.
– Судя по тем прекрасным танцам, которые мы видели, можно сказать, что вы, конечно, театральные актеры. Я много раз видел вас задействованных с «Квартетом И». Я знаю, что вы выпустили спектакль…
А. К.: Называется «В городе Лжедмитрия», фантасмагория. Вымышленный город, который населен мутантами, если честно. И мы обязательно сыграем песенку из этого спектакля в конце, ладно?
– Мутанты будут?
А. К.: Будут. Целых два.
– Из зала?
А. К.: Наши приглашенные мутанты. Кстати, вот я хотел бы вас познакомить с нашим прекрасным другом Ромарио, который согласился сегодня изобразить одного из мутантов. Начнем мы, конечно, с серьезной песни.
– Рома Луговых – совершенно восхитительный юноша, который ворвался кометой на нашу московскую эстраду.
А. К.: Кометы характерны тем, что они как врываются, так с такой же скоростью улетают дальше. А Рома что-то засиделся.
Роман Луговых: Ну сейчас я впервые в своей истории буду петь песню, где не написал ничего. Хотя нет, я в конце придумал соло на этом инструменте. Ну чтобы хоть как-то оправдать свое фонгрейтерское начало.
– Хочу вам сказать, что «Несчастный случай» – высокоинтеллектуальная группа и страшно любима в Академгородке в Новосибирске. Откуда появляется вдохновение на написание песен типа «Овощное танго»?
А. К.: «Овощное танго» было написано за пятнадцать минут во время стояния в очереди за капустой. Магазин «Овощи – Фрукты», Ленинский проспект, дом 39.
– Нет, а почему тебя пробило именно в очереди?
А. К.: Постой за капустой на морозе где-то так минут сорок, это еще до входа в магазин.
– Это тебе так хотелось капусты?
А. К.: Нет, не мне. Маме. Она меня погнала за капустой. Ну давай мы ее споем. На самом деле смотрите, интересно то, что все эти персонажи присутствовали в реальности. И говорящая собака чау-чау сидела там, привязанная к столбу, и эти инквизиторы в халатах и лосинах – как вы понимаете, это грузчики, которые вывозили ту самую капусту в этих решетчатых ящиках на колесиках.
– Мне пришло письмо из новосибирского Академгородка. У нас же редактор и продюсер программы оттуда, и они говорят: «Пускай Леша скажет: «Новосибирский Академгородок». Леш, скажи, пожалуйста.
А. К.: Новосибирский Академгородок. Новосибирский Академгородок! Новосибирский Академгородок!!
– Тогда расскажи про самый длинный концерт, который был в новосибирском Академгородке, и про самый короткий в Сочи.
А. К.: Прекрасно. Ну не самый длинный, а самый задержавшийся вообще на свете концерт – в Новосибирске, не в городке, а в городе. Это была фантастическая история.
– Пускай будет в городке, ребятам наверху будет приятно.
А. К.: Не-не, она будет противной, им будет неприятно как раз. А у нас случилась такая история. Мы приезжаем в Новосибирск, концерт прям в центре города на Красном проспекте, в новом зале, самая длинная барная стойка в мире. Мы приезжаем – а это 90-е годы, – нас встречают такие конкретные ребята на «Мерседесах» и сразу ведут поить.
– Новосибирские академики.
А. К.: Новосибирские академики, да. Нет, это были член-корреспонденты, кажется, все-таки скорее. И заводят нас в это прекрасное помещение, ведут сразу к этому бару, где самая длинная стойка. Сажают, начинают поить нас водкой. Мы такие говорим: «Ребята, нам надо бы пойти отстроить звук». Один говорит: «Звук во! Все будет нормально. Пей!» Я, значит, пью, пью, пью, а дело идет уже к началу концерта, остается пара часов. Я под предлогом, что мне надо в туалет, ушел из этого помещения. Захожу в зал. Прекрасный зал, сцена, на сцене посередине стоит один микрофон на стойке, розетка на стене, все. Я возвращаюсь обратно к этим браткам, говорю: «А где все? Концерта не будет». – «Как это не будет? Что ты такое говоришь?» – «Вам присылали райдер, список того, что надо». Говорят: «Была бумажка такая, сейчас найдем». – «Сейчас уже не надо искать бумажку, везите сюда все». Короче, они наконец прочухали, что что-то идет не так, и со всего города, со всех площадок в течение четырех часов везли аппаратуру. То есть приезжали чуваки на джипах, подходили: «У вас концерт, да? Заканчивайте». В результате с опозданием на четыре часа концерт начался, мы вышли на сцену, сказали, что начинаем вовремя – в девятнадцать ноль-ноль, но по Москве.
А самый короткий концерт в Сочи – это вообще. Мы играли у какого-то высокопоставленного чиновника, я не помню, как его зовут, какой-то строитель, ну в общем тамадой у него был Алишер Усманов, который говорил тосты и все такое. Это где-то под Сочи в заповедном месте, где нет ни сотовой связи, ничего, в ущелье каком-то. И мы туда приехали, и нас, конечно, – что начали? Поить, естественно, сразу. Давай там вино, шашлык. Нажрались, спим в палатке какой-то. И где-то в час ночи нас расталкивают, говорят: «Все, ребята, юбиляр ждет вас». Мы такие: «Ух ты ж!» А ночь уже, все. Выходим на сцену – никого. Алишер Усманов спит с бокалом, вокруг него гости, и один этот именинник. Павлик начинает играть песню «Радио», в этот момент юбиляр выходит и говорит: «Не надо». Подходит ко мне и говорит: «Знаешь песню «Плачь, скрипка, плачь»?» – «Ну в принципе нет». Говорит: «Я знаю. Давай я спою, ты мне подыграешь». Я говорю: «Пожалуйста». Потому что человеку в таком состоянии можно подыгрывать, даже если ты не знаешь, что он поет, абсолютно все равно. Говорю: «Вот здесь устроит?» – «Да, давай. «Плачь, скрипка, плачь…». Сейчас погоди, сначала. «Плачь, скрипка…» А, не надо». Ушел. Деньги нам выплатили в полном объеме. Все, на этом концерт закончился.
– Лешка, сейчас ты рассказал историю о двух концертах. А вы нормальные концерты играете?
А. К.: У тебя тоже не нормальный считается, да?
– Я говорю, что первый концерт за 35 лет. Они могут петь все, что угодно, и аппаратуры здесь предостаточно.
А. К.: Ну что же, друзья, логично следующую песню посвятить взаимоотношениям человека и алкоголя в разных бутилировках. Не спускайте глаз с наших прекрасных Сережи и Павла, они будут солировать в этой песне, поэтому им будет очень приятно, если вы их поддержите аплодисментами, когда они будут солировать.
– Хорошо звучит, Леш: «Несчастный случай» на «Квартирнике».
А. К.: Это, знаешь, везде так звучит. Когда придумывали название группы, ни о чем подобном не думали, а потом столкнулись с такой проблемой. В те годы, когда группа активно искала спонсоров для развития, оказалось, что хрен там, ничего не получается, только страховые компании. Все.
– А правда ли, Алексей, что за номер, который сейчас будет показан, вы получили приз Эдинбургского фестиваля? И этот номер… сейчас, подожди, я должен наврать дальше – пошло его проникновение по всем видеоканалам мира, и все стали копировать его у вас. Я имею в виду номер под названием «Стаканы».
А. К.: Да, истинная правда. Мы получили специальный приз Best of Festival. И поскольку его отсняли все ведущие телеканалы, сейчас я с изумлением вижу, как придуманные вот этими руками какие-то трюки демонстрируют дети из Америки, Канады, Филиппин и так далее.
– Авторские платят?
А. К.: Конечно. За каждое скручивание. Но на самом деле придумали его тоже не мы, мы его просто довели до…
– Леша, Леша, придумали вы.
А. К.: Все, все.
– Что вас сподвигло к этому? Где вы взяли этот мотив, Леш?
А. К.: Ты знаешь, как-то…
С. Ч.: Леша, в Академгородке правильный ответ сразу.
А. К.: Да, это же правда. В Академгородке на «Интернеделе».
– А в каком городе?
А. К.: В Новосибирске. Ну а теперь, наверное, надо это дело показать.
– Ну думаю да, можно тащить.
А. К.: Хорошо.
– Стол в студию! Сейчас прозвучит самое известное произведение вокально-инструментального ансамбля «Несчастный случай».
– Прекрасный номер! Помнишь, как в фильме «Когда деревья были большими», да? Помнят родимые, помнят. Хочу сказать, что Леша один из немногих людей, которые обладают практически абсолютной памятью. Он помнит все. Ты же должен помнить свою первую песню. Вот самую, знаешь, когда тебя пробило, ты в кого-то влюбился и тебе шесть лет…
А. К.: Меня еще раньше пробило, я еще любил бабушку гораздо больше, чем кого-то ни было.
– А можешь показать хотя бы один куплет?
А. К.: Мы с бабушкой писали. Это было на даче, она записывала, что я там бредил. Песенка начиналась так:
– И все?
А. К.: Я дальше просто не помню, продолжение песни было.
– Они выросли, и каждый пошел своей дорогой, поезд пошел своей.
А. К.: Котенок и щенок в смысле?
– Ну да.
А. К.: Вполне возможно, да. Другой подхватил и развил, видите. Действительно, да.
– Тогда понесемся в другую сторону – песня «Армагеддон».
А. К.: Это из очень ранних, да, конечно. Это песня, которая была сочинена прямо в момент расцвета студенческого театра МГУ и нашей там работы. И как раз тогда мы были не просто знакомы, а женаты, по-моему, с тобой, да, Ира? Интересно, что у Ирки есть одноклассник, а он собирался скипнуть в Израиль, да, если не ошибаюсь? И я у него стащил русско-еврейский разговорник, потому что мне очень хотелось, чтоб в песне «Армагеддон» прозвучал иврит.
– В результате он не уехал, а уехал ты?
А. К.: Нет, я тоже не уехал. И вот я напихал в нее каких-то идиотских слов. Но потом, когда мы уже на очередной свой юбилей решили эту песню спеть, он сказал: «Я не могу такую чушь петь». Как бы мы все знаем, что там звучат слова «корыто», «чайник», «я пошел» и так далее. И поэтому наша подруга Оля Цыпенюк написала человеческие слова на еврейском языке.
– На иврите.
А. К.: На иврите, да, конечно. А сегодня мы ее сыграем именно в таком виде, и я приглашаю на сцену Иру. Ирина Богушевская.
Ирина Богушевская: Я, наверное, буду подсматривать слова на иврите, не совсем родной язык мне.
– Разве?
И. Б.: Вот Макаревич тоже задавал такой вопрос. Но я знаю, что там упоминается вечер, орел и прочие признаки апокалипсиса.
А. К.: Слушай, а вот то, что у меня там было, этот «чайник», «стакан», «я пошел» хуже, чем вечер, орел?
И. Б.: Магически.
– Апокалипсис чистой воды.
А. К.: Конечно.
– Хочу сказать про еще одного скромного парня из этого замечательного коллектива – Сережа Чекрыжов. Он пишет очень много музыкальных заставок к телепередачам, и благодаря его прекрасной музыке смотрят передачу «Дом-2».
С. Ч.: «Дом-1» был, а «Дом-2» уже не я.
– Какая разница, послушай. Эту передачу смотрят до сих пор.
С. Ч.: Нет, программу «Время» смотрят до сих пор.
А. К.: На самом деле Серега написал кучу симфонической музыки. Мы вместе даже сделали несколько музыкальных больших спектаклей.
– Ты на себя одеяло-то не тяни. Разговор не о тебе. Сергей Чекрыжов – гениальный музыкант и человек, который придумал всю музыку для телепрограммы «Кино». Все, теперь можешь выступать. Алексей Кортнев! Копирайтером придумал массу глупостей?
А. К.: Ну прям чтоб придумал что-то знаменитое – нет. Я много занимался адаптациями. Главный копирайтер здесь Павлик, на самом деле. Вот Паша в этой профессии проработал десятки лет.
– Пашка, иди к микрофону, расскажи.
А. К.: И вообще все сочинил.
– Представьтесь, пожалуйста, народу.
Павел Мордюков: Павел Мордюков, ни в чем не замечен.
– Рассказывайте.
П. М.: О чем рассказывать, Жень?
– Ну что ты придумал.
П. М.: Мы придумали соки Rich. От названия до рецептуры.
А. К.: Вот, пожалуйста, дорогие друзья. Мы все пьем эту прелесть, а придумал ее Павлик.
П. М.: Ну не я один.
А. К.: Это всегда коллективная работа.
– Лешка, я могу добавить? Вы знаете, все эти красоты объединяет название «Несчастный случай».
А. К.: Точно так же коллективом только что сочинили спектакль, о котором уже сегодня рассказывали. К великому сожалению, на эту прекрасную программу под руководством Жени не смогли привести никого из мутантов, тех, которые играют в спектакле. Но нашли новых. Поэтому нам пришлось подговорить двоих наших любимых друзей, Ирочку и Ромарио, тоже изобразить мутантов, тем более что они готовы, в общем, мутировать.
А. К.: Огромное спасибо нашим мутантам – гостям Ире и Роме! Благодарю вас от всей души. За барабанами сидит Павел Тимофеев, на басу играет Роман Мамаев, труба – Олег Гробак, тромбон – Максим Лихачев, клавишные – Сергей Чекрыжов, гитара – Дмитрий Щевелев, саксофон – Павел Мордюков. Ведущий программы – Евгений Маргулис.
– Для вас сегодня иногда поет Алексей Кортнев!
Инна Желанная
«Инна Желанная – мне очень желанна! Мы знакомы очень долго, и я наблюдал все ее изыскания! Она – реально крутая артистка, я думаю, что ее собрали где-то в другом измерении, уж больно не похожа она на тех, кто окружает нас. Инку я очень люблю, и, конечно же, я вытащил всю ее банду к себе!» – Евгений Маргулис.
– Ох, и не проста ты, Инна Желанная! У тебя даже ударник играет на резиновых тарелках.
Инна Желанная: Это первый раз в его жизни, сегодня такой случай.
– Что так?
И. Ж.: Ну, мы подумали, что если поставим сюда акустические барабаны, зрители просто сойдут с ума – они будут слушать бенефис Димы Фролова. А так все-таки есть хоть какая-то сумма звуков.
– Ты знаешь, на самом-то деле наших людей уже очень сложно чем-то напугать, потому что здесь до вас творилось такое…
И. Ж.: Ты не говорил.
– То барабаны… Подожди, ну ты же не спрашивала.
И. Ж.: Спрашивала.
– Я хочу вам сказать, что Инну я знаю очень много лет, опущу…
И. Ж.: Не говори, сколько.
– Я опущу, да, сколько. Она все-таки молодая девушка, мы не будем…
И. Ж.: Я выросла на его песнях.
– Один – один, спасибо! Я давно уговаривал Инну сыграть на «Квартирнике», потому что артиста такого формата и такого масштаба в нашей стране я лично не знаю. И она, конечно, отбрыкивалась. Говорит, что нет, я не такая, не могу играть акустику, потому что у тебя подразумевается акустика. Как вам эта акустика? Посмотрите. Все-таки я говорю, по оснащению такой мини-Pink Floyd. И вроде все звучит красиво, певица замечательная, а о ней в Интернете ничего нет – она достаточно закрытый человек. Поэтому давай играться и петься.
И. Ж.: Давай.
– Они великие музыканты!
И. Ж.: А мы исполняем народные песни, вы поняли, да?
– Я не понял.
И. Ж.: Жень, это народные песни.
– Мне кажется, что ты таким стоишь особняком на нашей многострадальной российской эстраде. Вот в моей памяти нечто подобное знаешь, пожалуй, Тина Кузнецова где-то…
И. Ж.: Нас там целая деревенька живет особняком.
– Ну это да. А скажи, песенки по бабушкам выискиваете? Как? По старинке?
И. Ж.: По интернетам, по чужим архивам все уже собрано давно.
– Я думал, что ты нормально – с котомкой с Гребстелем по бабушкам-старушкам….
И. Ж.: Да нет, слабак. Гребстель вообще не фольклорный элемент. Мы просто работали когда-то с Сергеем Старостиным – может быть, кто-то это знает, была группа Farlanders. Вот Сергей Старостин является одним из коллекционеров, собирателей и исполнителей народной русской музыки. Не только певец, но и на дуде игрец. О! Рожки всякие самодельные.
– Я знаю, ребята не знают, телевизор не знает, а так… Слушай, напомни мне еще, что ты делала в «Альянсе»? Вот я как-то…
И. Ж.: В «Альянсе» я пела свои авторские песни, которые вошли…
– В золотую сокровищницу нашего искусства?
И. Ж.: Нет, просто в программу этого коллектива. Они как-то вписались.
– Я помню, что ты там была, и мы как-то общались в то время. Ты знаешь, у нас для артистов и для хороших людей приготовлен специальный чай.
И. Ж.: Специальный чай – после.
– Да, настоящие артисты пьют не перед концертом, а после. Это все-таки показатель качества.
И. Ж.: И вместо.
– И вместо, да. Играем!
– Инка! Порадуй дедушку, спой что-нибудь?
И. Ж.: Сейчас еще веселей будет….
– Еще веселей?
И. Ж.: Самая веселая сейчас будет.
– У меня от быстрой песни, от скорости, даже голова закружилась. Скажи мне еще, время уже близится к завершению нашего фантастического и яркого шоу… Я потрясен. Тебе довелось поработать с Треем Ганном, если мне не изменяет память, – или нет, или я что-то путаю?
И. Ж.: Да, было дело.
– А что вдруг? Расскажи, почему? То, что ты любимая артистка Питера Гэбриеля – это я знаю, кстати.
И. Ж.: Я вот сейчас только вам скажу, а из телевизора это потом вырежьте, пожалуйста. Эту байку запустил когда-то Чепарухин, и она благополучно ходит по стране. Мы не отказываемся.
– Послушай…
И. Ж.: Я готова быть любимой певицей Питера Гэбриеля.
– Не надо вырезать, потому что Чепарухина не знает никто, а я знаю, кто запустил, да. Поэтому начнем сначала. Послушай, заткни уши, заткни-заткни, сделай вот так вот. Любимая артистка Питера Гэбриеля! А теперь рассказывай.
И. Ж.: Рассказываю. Надо ли говорить, что моей любимой группой в какой-то период жизни был King Crimson, естественно, и Гребстеля тоже. Я думаю, каждый нормальный человек должен был поторчать несколько лет на King Crimson. Да, и потом тот же самый Чепарухин…
– Это неизвестная фамилия, так?
И. Ж.: Че-парухин
– Кстати, Инка, браво!
И. Ж.: Ты знаешь, что фамилию Чепарухин можно, меняя буквы, превратить в три дополнительных – это значит Хачепурин, Пучехарин и Ручехапин. В общем, один из московских…
– Какую ты сделала ему рекламу!
И. Ж.: Это все вырежьте.
– Неет…
И. Ж.: Один из московских продюсеров и промоутеров привез по каким-то там делам часть группы King Crimson, позвонил нам и сказал: «Не хотите ли вы что-нибудь с ними поковырять, потому что у них пустые два дня и им нечего делать». Ну, мы, естественно, все бросили и пошли гулять с Треем. Он очень любит Булгакова. Мы водили его в дом Булгакова, на Патриаршие пруды и т. д. и т. п. И, в том числе, ездили куда-то в Сокольники в какую-то студию, что-то писали с Треем Ганном и Пэтом Мастелотто. Это никуда не пошло, потому что не пошло, где-то это все богатство лежит. Потом приезжал Трей, и мы играли с ним концерт в ЦДХ, и в этом альбоме Трей тоже каким-то чудом участвует в одной песне.
Группа «Маркшейдер Кунст»
«Маркшейдеры появились у нас благодаря одному из наших режиссеров, который мало того что ходит на все их концерты, когда они появляются в Москве, но еще является их настоящим оголтелым фанатом, собирающим все, что касается этой банды! Как я мог ему отказать? В результате группу отсняли, она реально кайфовая, да и режиссер работает с нами. Это еще один ответ на вопрос, а как к вам попадают?» – Евгений Маргулис.
– «Маркшейдер Кунст»! Как это ни странно, нормальный человек произнести это название не может. У меня тетка была заведующей кафедрой, поэтому мне такие названия даются легко. Хочу вам сказать, что это первый зарубежный коллектив – у нас все время играли москвичи либо люди, которые стали москвичами. Это – настоящая питерская группа, ребят. Я лично доволен.
Сергей Ефременко: Это говорит о том, что у вас в программе хороший вкус.
– На самом деле я сегодня чувствую себя новорожденным ребенком – я вас ни хрена не знаю. Вы – любимая группа Димы Ефимовича, который сидит там наверху. Он говорит: «Слушай, а что бы их не пригласить?» Скинули пару каких-то записей в Интернете, я послушал. Еще у меня есть бывший сокурсник – Генка Моралес, если вы такого знаете. Он говорит: «Послушай, обрати на них внимание, они неплохие». Во всяком случае, звезды сошлись, и «Маркшейдер Кунст» сегодня именно здесь.
С. Е.: Спасибо большое за этот конферанс, тем приятнее нам быть здесь. Поскольку, как говорит наш замечательный директор Денис Анатольевич: «У всех людей две руки, две ноги, а психику мы всем исправим». Поздравляю! Сегодня твоя жизнь изменится на до и после.
– Она изменилась, потому что я вас уже знаю по трем песням, давайте четвертую.
С. Е.: Ну и что еще сказать про песню? Дорогие друзья, у нашей группы недавно было совершенно сногсшибательное событие. Вы знаете, мы были первым коллективом, которой выступал в Колумбии. И не просто так, а на главном фестивале там в городе Медельин и в городе Богота. Еще была ночь в джунглях, но это отдельная история. Вот поэтому первую песню, которой мы начали сегодня, это такое… Мы стилизуем музыку – придумываем сами песни и потом изобретаем, как бы их стилизовать. Вот это был колумбийский стиль кумби, который мы очень любим и часто практикуем. Если настало время, мы покажем еще песенку в этом стиле.
– Послушай, у вас поляна немереная. Делайте что хотите. Да здравствует Эскобар!
С. Е.: У него на вилле мы тоже были.
– Я прочитал о вас, что вы собрались в 90-е годы, играли рокабилли, блюз. А что вдруг так развернуло в ска? Мне кажется, это ска.
С. Е.: Это было комби, близко к ска. Мы сейчас покажем ска тоже немножко по-другому. Мы поняли, что можем все, кроме как петь. Для петь нам понадобился чернокожий товарищ. И тогда появился наш друг, на тот момент вокалист – Серафим Кетокович Макангила, английский принц, который был из Конго. Он пришел на репетицию, послушал и сказал, что все это здорово, но вот есть такая музыка сукус. Дал послушать кассетку. Мы послушали кассетку, оказалось, что сукус интереснее. Пошел сукус, потом афробит, зук, потом меренге, сальса, гвагванко и так далее.
– Обратили внимание, как он ругается матом, да?
С. Е.: Чтобы никто не понял. Это могут увидеть дети в Колумбии.
– И потом вас выбросило уже в написание подобного, да?
С. Е.: Да, ну и мы сочиняли тогда свои песни и стилизовали их там, скажем, под рокабилли, под блюз, под непонятно что, условно говоря. Но, так сказать, с изучением традиций, если можно так шикарно выразиться, мы пришли к выводу, что неплохо бы научиться играть по-честному. И вот мы более или менее, я могу так сказать, не стесняясь, научились по-честному играть это все – то, что я сейчас вам перечислял и чему свидетели носители этой культуры, и люди, с которыми мы выступали. А мы выступали и с The Skatalites и с Лет Барретта, который играет кумбию. Я не знаю, с кем мы только не выступали.
– Во всяком случае, приятно, что людоеды, для которых вы играли… Я был на одном подобном фестивале в Мозамбике и видел – людоеды не съели, значит, уважают.
С. Е.: Либо не пошло.
– Тогда песня! Все, что угодно.
– У меня создалось такое впечатление, что вы абсолютно такая фестивальная команда, которую с удовольствием должны приглашать. Фестивальная команда, которая должна много путешествовать по всяким этническим фестивалям…
С. Е.: На самом деле, мы участвовали во многих и даже можно сказать крупнейших…
– В Европе очень много.
С. Е.: Да, европейских фестивалях там и…
– В Финляндии.
С. Е.: Не только в Финляндии. Например, крупнейший фестиваль в Будапеште – как его там, Сигет, и так далее, и тому подобное. А в Лоулендс в Голландии действительно перед нами The Corners выступали. Там ничего страшного, тот же самый свет.
– Нет, Голландия – это другое дело.
С. Е.: Ну хорошо. Дело в том, что о вкусах не спорят: величайшему человеку – одни, другому – другие. Мы играли с The Skatalites, с Ману Чао, которой, кстати, крутит наши пластинки на своих диджей-сет. Выступали с Orchestra Baobab, с людьми, которые нам интересны.
– Orchestra Baobab… Я был у них на концерте почему-то в Монреале, очень прикольная. Ну ладно, это ваша компания, конечно. А скажи, Putumayo Music вас звали?
С. Е.: Мы единственный коллектив, который выпускался на Putumayo.
– Есть еще Инка Желанная.
С. Е.: Ну хорошо, нас тоже выпускали на Putumayo.
– Ребят, это дорогого стоит, кстати. Потому что, как я понимаю, черт его знает, не могу назвать вас какими-то страшно этническими. Ну клевые просто. Музыка существует только двух видов: хорошая и плохая. У них хорошая. Играйте!
С. Е.: Теперь хотелось бы исполнить такое трогательное лирическое произведение. С вашего позволения, так называемый, редкий в нашем репертуаре, медляк.
– Ты еще скажи, белый танец, знаешь.
С. Е.: Я за белые танцы, исключительно.
– Ну тогда расскажу историю про The Skatalites, пока ты там настраиваешься. Из этой группы просто так не уходят, эту группу покидают, только когда человек умирает, потому что самому младшему на тот момент было 87 лет. Их притащил в Москву мой товарищ много лет тому назад.
С. Е.: Ваш покорный слуга был приглашен, и на Болотной площади в присутствии тысяч пяти-семи человек я играл в группе The Skatalites на гитаре.
– Скажи, они это заметили?
С. Е.: Они не просто заметили, а даже посвятили этому песню – From Russia with love. Хотел бы сказать, что это посвящено мне. На самом деле – Болотной площади.
– Нет, а я видел, что то ли тромбонист у них, то ли саксофонист дошел до такой степени удовольствия, что на том концерте, который я видел, залез на табуретку. Можешь себе представить, дед, которому там 300 лет…
С. Е.: Это ты потом в «Китайский летчик» пошел еще.
– Да! Память вернулась! Ура!
С. Е.: Между прочим, на гитаре там играл кто?
– Брат, ну не знал…
С. Е.: Ты знал, но забыл.
– Нет, я просто не обратил внимания, что ты белый. Мне показалось, что тебя нет.
– Много лет тому назад я смотрел один совершенно дурацкий фильм и там были два брата-близнеца. Ну, допустим, по фамилии Майлз. Одного звали Джордж Майлз и второго Джордж Майлз. И на вопрос, почему этот Джордж и тот Джордж, они говорят: «Меня назвали в честь дедушки». – «А меня в честь отца». Я прочитал, что группа создана братьями. Значит, брат и брат с разными именами, разными фамилиями – или это все брехня?
С. Е.: Нет, это чистой воды не брехня. Мы действительно двоюродные братья.
– Все тогда меняется.
С. Е.: Но бабушка у нас была общая, прабабушка.
– Слава богу.
Между прочим, никто и не заметил, друзья. Брат мой – Кирюха – исполнил эту песню без одной струны, как истинный Паганини бас-гитары. Ваши аплодисменты, пожалуйста.
– Ну, нормальная зажигательная история.
С. Е.: Могу тебе подогнать знаешь что? У меня наверху лежит битловский хофтер.
С. Е.: Еще раз искупайте артиста в овациях. Так до него сделал только один раз Паганини, но у него были тонкие струны – там легко играть.
Вот интересная история. Не так давно мы праздновали возможный, как сказать… Мы могли бы отпраздновать, но в общем, по крайней мере, отмечали юбилей нашего земляка, которого, к сожалению, нет – Майка Науменко. Прекрасный был поэт. И у него был друг – Борис Гребенщиков, который, слава богу, и наш друг тоже и жив-здоров, все такое. И вот мне приснилось, что они вдвоем собрались написать песню, но не написали. А я проснулся, и мы с ребятами ее написали. Итак, дорогие друзья, мы хотели сыграть еще ту самую песню.
– Пока не началось, хотел задать один последний вопрос. А вы же, по-моему, клипы не снимаете, не любите?
С. Е.: Ну у нас с клипами такое взаимоотношение…
– Они вас не любят, и вы их тоже?
С. Е.: В Колумбии мы сняли клип.
– В Колумбии не считается.
С. Е.: За 90 баксов там… Там вот Кирилл с детьми снимал. Они слепили снеговика…
– А из чего?
С. Е.: За несколько миллионов долларов, которые там получили. Из чего не знаю, не помню, не могу сказать.
– Прикольно. Прикольно звучит «снеговик в Колумбии».
С. Е.: Да, клевый. Никто на таможне не обратил на него внимания. Говорят: «Снеговик – вы здоровы? Вы откуда, ребят?» – «Мы из Колумбии приехали». Они говорят: «Ну проходите».
– Вот так культурно все начиналось.
С. Е.: Один был вопрос, да.
– Ну тогда последний…
С. Е.: Давай, у нас есть один последний вопрос: «Что такое Валар Моргулис в «Играх престолов»?»
– Я не знаю.
С. Е.: Честно?
– Я не смотрел.
Группа «Ногу свело»
«Кто меня реально поразил на «Квартирнике» и срубил своей бешеной энергетикой – это Макс Покровский вместе со своим копытцем, а точнее, «Сведенной ногой»! Мы знакомы давно, пересекались на каких-то фестивалях, но толком живьем я их не видел, а зря! Они настолько круты во всем, что просто словами не отделаться! Только воплями – О, йееееееееееееее… Макс с сотоварищами грохнули так, что после этого «Квартирника» к нам потянулись соседи, но в хорошем смысле! Так что welcome», – Евгений Маргулис.
– Я вдруг неожиданно, в первый раз в жизни, ну, не в жизни, а у нас на «Квартирнике», ощутил себя почему-то на таком большом зверином рок-концерте. Могу объяснить почему. В конце августа, когда мы затевали программу «Квартирник», я, естественно, начал обзванивать своих знакомых и друзей с предложением поучаствовать в акустике. Позвонил, конечно же, Максу: «Макс, у меня есть идея снять такие акустические домашние концерты, как это было раньше». Он говорит: «Я пока не могу, потому что мы акустику не играем, я должен подумать и порепетировать». Они порепетировали. И то, что они играют, называется «акустика». Да здравствует «Ногу свело»!
Максим Покровский: Спасибо. Это не оправдание, но я просто вообще забыл, что здесь акустика. Это абсолютно честно. Но если мы вам сейчас своим звуком не сильно здесь все разгромим, если тарелки с полок не посыпятся…
– Да нет, не посыпятся. Но на самом деле обычно ты понимаешь, на что настраивается музыкант, приходя к тебе домой. И до этого был концерт Макса Леонидова, которые пришли с гитарками, кто-то не принес, зная, что у меня есть гитары. Они закончили концерт, и дальше, конечно, повалили вот эти чудовища, таща за собой усилители, гитары. Я понял, что кирдык! Но я не думал, что кирдык будет таким. Но мне это нравится, не знаю, как соседям. Соседи, как вы? Ну и слава богу! Макс, велком!
М. П.: Окей, спасибо вам за терпение и за лояльное к нам отношение. Вторая песня в нашем концерте дала название целому альбому, недавно на нее вышел видеоклип. Прошу любить и жаловать – «Съешь мое сердце»!
– Вопрос! Вы же позиционировались раньше как панк-группа. Но для панк-группы вы слишком хорошо играете, слишком хорошо…
М. П.: Ну это действительно очень серьезное упущение, что в последнее время стали неплохо играть. Я постоянно недоволен своей игрой, абсолютно искренне говорю, что я, наверное, худший басист в Москве, но…
– Не-не-не-не… я знаю пару людей, не волнуйся.
М. П.: В общем, мы как панк-группа себя и сейчас не перестаем называть. Но это как бы есть пост-панк. Я очень люблю формулировку «поп-панк».
– Споем?
М. П.: Прошу любить и жаловать, одна из наших любимиц – «Масло»!
– Слушай, а у меня такое ощущение, что ваших клипов снято больше, чем у всех подобных коллективов. Я прав или нет?
М. П.: Да, у нас их больше 30. Причем в последнее время мы снимаем их не очень много. Вот самое-самое, что есть в последнее время, – активность повысили, в предыдущие годы было не очень много клипов.
– Ну, слушай, по-моему, у Киркорова штук 15.
М. П.: Он другим берет.
– «Лилипутская любовь» которая: скажи, я путаю или не путаю – такое ощущение, что было два разных варианта?
М. П.: «Лилипутская» один. Аа! Мы говорим про видео или про текст?
– Про текст.
М. П.: «Лилипутская любовь» было чуть ли не три варианта на русском языке и один, по-моему, на украинском языке. «Любой, милий, я не дам…» Да, да, да.
– А сейчас какой будет вариант?
М. П.: Сейчас будет основной, первый, потому что я не вспомню второй. Второй русский я не вспомню.
М. П.: Знаешь, хотел сказать такую вещь: очень часто рассказываю, но никогда не скрываю, что на концертах очень часто случаются внештатные ситуации. Ну, мы, например, работаем с плейбеком. А плейбек – это те партии, которые играются автоматически. Они звучат, например, в песне «Съешь мое сердце», в «Масле», естественно. Когда что-то случается с плейбеком, когда я могу не перестроить с минор ре или обратно, потому что иногда я не отдаю между песнями гитару Димке. Я говорю все время так: «Один удар, то есть одна внештатная ситуация, я держу нормально, два – это нокдаун. – Ну, два, я имею в виду одновременно или с разницей в полпесни, песню. – Три – я все!». Я не знаю, видит это публика или нет, но я в нокауте, и мне для того, чтобы восстановиться, я имею в виду морально, нужно песни четыре-пять, чтоб прошло. Вот ты сейчас меня отправил в нокаут!
– Почему?
М. П.: Это очень мило. Я реально думал о том тексте и забыл этот.
– Ну это абсолютно не важно. Во всяком случае, это настолько естественно, потому что у каждого артиста бывает забывание слов. Но тут ничего не поделаешь. Я, кстати, прочитал рецензию на выступление группы «Тараканы» у нас в «Квартирнике», и какой-то умник написал там совершенно гениально, мне это понравилось, что «Тараканы» уже не те, у Маргулиса они играют под фонограмму».
М. П.: У меня в детстве был один друган, очень хороший, любил говорить в таких случаях: «Мальчик, у тебя попа грязная». Ааа!
– Что-то забыли?
М. П.: Женя, я просто хотел сказать, что пытаюсь приблизить наш концерт к обычному концерту, собственно, он такой и есть. У нас между двумя следующими песнями нет перерыва, это нормально? Мы их так и залудим прямо.
– Как скажешь. Ты можешь танцевать. Мне без разницы. Потому что, как сказал Игорян: «Та че там, у нас цифры!» У нас тоже цифры. Подрежем.
М. П.: Ну, может, разговор там чуть-чуть сольем, я не хотел бы. Ок!
– Ну, посмотрим, как пойдет.
М. П.: Ок, хорошо. Но если что, то ты можешь тормозить. Ну, раз тут у нас пошло забывалово слов и все такое, то нет проблем. В конце концов, если ты схватишь меня за гриф, гитару за гриф, и я не смогу играть, то опять же это будет подтверждение, что «Ногу свело» играет у Маргулиса не под фонограмму.
– Да ладно?
– Максик, ты живой?
М. П.: Знаешь, как ни странно, то, что концерт рядовой…
– Ни фига себе, рядовой! Ты посмотри, какой рядовой?
М. П.: Просто, когда есть пространство, как ни странно, тратишь меньше сил. А когда начинаешь извиваться червем на одном метре…
– Послушай, ну это квартирник! Докажи на одном квадратном миллиметре, что ты – великий! Ты доказал? Он же доказал! Макс Покровский!
М. П.: Знаешь, я хочу сказать, не в качестве алаверды, что Маргулис – великий. Каждый из участников коллектива «Машина времени» – великий, и, в частности, Макаревич – тоже великий. Без тоже, просто великий. Времена меняются, люди остаются. Второго Маргулиса нет, и нельзя себе представить второго Макаревича. Нет и нельзя себе представить, равно как, еще раз, всех наших коллег. Я не знаю, сумели ли мы доказать, что что-то значим, здесь, на этом квартирнике, потому что мы по крайней мере не доказали, что мы – акустическая группа. Но мы доказали, что мы упертая, электрическая. Я очень хочу доказать вам, что у вашего покорного слуги странствия по этой замечательной планете не прошли даром. Что на этой планете живут очень много друзей, не только враги. А вообще, пока врагов не встречал. Поэтому разрешите закончить наш сегодняшний вечер песней We wanna show!
Леонид Агутин
«Леня Агутин – отличник! Поэт, композитор, певец, артист, писатель и прочее. Я его знаю с детства, и было весьма интересно наблюдать за тем, как он развивается. И что сказать – дите развилось очень круто! Мне нравится, с какой легкостью он берется за любые проекты. Кто из наших играл с Элом Ди Меолой? Да никто – только Леня! Честь и хвала! Обожаю и уважаю!» – Евгений Маргулис.
– Вот он – акустический концерт на «Квартирнике» на НТВ! С Леней мы знакомы очень давно. Очень давно пересекаемся в разных компаниях. Как это называется – история круговой поруки. Он говорит: «Слушай, приходи ко мне на концерт, 50 лет, спою». Я говорю: «Отлично! Конечно приду к тебе на концерт. А ты сыграешь у меня акустику-акустику?» Он говорит: «Ну давай». – «А как ты будешь играть акустику?» – «Я приду один, с гитарой». Я говорю: «Не может быть!» Это было после того, как мы снимали его большой концерт много лет тому назад. Народу на сцене было столько, что половина была среди зрителей. Я говорю: «Ты реально сыграешь?» – «Да». – «Один?» – «Нет, вдвоем». И он, конечно, пошел за «битлами», но не 14 человек, а, по-моему, 18. Ленечка, приглашай «битлов»!
Леонид Агутин: Четверть группы – аспиранты. Ребята, заходите. Ваши аплодисменты.
– Вот такой акустический Агутин!
Л. А.: Мне все равно кажется, что песен 12–15 играть совсем одному будет скучновато, так как социально-политических текстов я не делаю. Иногда нужно, чтоб что-то еще звучало, играло, музычка.
– Ни фига! Послушай, я гуляю по улицам, и там играют музыканты все что угодно. В одиночку играют. И кайфово. Никто никому не мешает.
Л. А.: Ну это профессиональные музыканты! Ты сравнил. Еще скажешь тоже!
– Ленечка, я вдруг понял, что первое твое появление на радио или «Утренней почте», что ли, было ровно 30 лет назад, в 1989 году, нет?
Л. А.: Да, в 89-м.
– С 30-летием тебя! Раскопал историю, что первая твоя песня называлась «Море», ты ее написал в 11 лет. Да? Нет? Покажешь?
Л. А.: Песню «Море» в 11 лет – нет.
– Про море что это было?
Л. А.: Понятия не имею… я не помню, ты что? Ну как можно? 11 лет…
– Хорошо, песня итальянского мальчика, что это?
Л. А.: Итальянского мальчика?
– Да. Сейчас я пойду в Интернет… «Я – бедный продавец газет…» – это что?
Л. А.: Не помню.
– Ленечка, скажи мне: папа во всяких коллективах, конечно, тебя заставлял заниматься музыкой. Скажи, не противно ли тебе было?
Л. А.: Противно, конечно. Все мальчики как мальчики – футбол там. Очень дразнили, понимаешь? Ну, потому что, вот это…
– Я понимаю. Если б ты играл на скрипке, тебя б дразнили, потому что большой нос – понятно, есть, за что дразнить. А тут курлы-мурлы… Или ты все-таки скрипач?
Л. А.: Бог уберег меня хоть от этого. Слава богу, не скрипка. Но все равно: занятие не мужское. Не хотел ходить, мне не нравились эти занятия в большом количестве. А потом что-то получилось тогда первое эстрадное, сразу интересно стало.
– А первое – «Море» – мы с тобой прослушали, «Мальчика» мы прослушали, это было совсем такое изначальное. Что было первым? Что тебе понравилось?
Л. А.: Я помню, у меня была замечательная учительница по классу фортепиано. В классе учились одни девочки, и из мальчиков я был, в общем, один – был небольшой класс, семь человек. При мне запрещалось играть эстрадные песни, потому что считалось, что я к этому тяготею, очень склонен, и лучше меня не провоцировать – надо выучить программу, хорошо ее сыграть на экзамене: Бах, Бетховен и т. д. А эти песни меня отвлекают. Я помню, играл Баха «Третью прелюдию», импровизировал
– Бах пустил свои корни.
– Вернусь опять же к акустическому квартирнику, потому что это амплуа мне очень нравится. Эта история показывает человека «голым». Потому что когда у тебя в заднице плэйбэк или 16 человек, которые тебя поддерживают, тут все понятно. А когда живьем, акустические гитары – и ведь могут!
Л. А.: Я считаю, на квартирнике… изобретение…
– Папаши твоего! Да и нас!
Л. А.: Одного из вас. Нельзя эти песни не сыграть.
– Мне безумно хочется заставить его спеть одну песню, которой нет в программе. – из «17 мгновений весны» – я прошу! Я люблю истории правильных каверов. Когда правильный человек поет правильную песню, правильным голосом, правильными аккордами. И вообще. Он красавец!
Л. А.: Давай, пока мы будем играть песню «Пароход», я буду вспоминать аккорды этой песни.
– А с «Пароходом» ты меня будешь подставлять, да?
Л. А.: Ну да.
– Подожди, а что я должен петь?
Л. А.: Ты можешь ничего не петь.
– Все! Спасибо! Леонид Агутин!
Л. А.: Это же моя любимая история, когда мне кто-то из твоих близких сказал, что Маргулису очень понравилась песня «Пароход». Это было 20 лет назад. Он, когда ее услышал, сказал: «Ну ты посмотри, все ж просто, три аккорда, а вот клево!» Это был один из самых приятных моментов у меня в жизни. Поэтому, когда у меня был юбилейный концерт, я решил, что эту песню мы должны с тобой петь. И спели! Все! Ты свое дело сделал два раза!
– Ну, если впишусь – да. Нет – нет.
Л. А.: Ну, поехали!
– Я потроллить-то могу. Но, Лень, потроллить, любя. Потому что достижений за прошлый год у тебя было навалом – ты спел со Шнуром, был наставником своего отца в «Голосе», выпустил книгу, посадил дерево, но я не об этом. Спой песню из кинофильма «17 мгновений весны». Потому что это настолько восхитительно. Я был ошарашен, никогда не думал, что это настолько круто.
Л. А.: Подожди, я этого сто лет не делал. Я сейчас должен вспомнить что-то быстро.
– Ленчик, это кайф! Вы можете все. Я подставил случайно, но получил такое удовольствие! Спасибо вам большое, что вы это сделали.
Л. А.: Поехали, «Самбу» сыграем!
– Я тебя знаю с детства. Когда мы сидели на семиметровой кухне, выпивали с папой, потому что мы все-таки артисты, а он ребенок, и все время нам мешает!
Л. А.: Мне же интересна не столько музыка. Мне очень нравилось, Жень, все вот это – брать шнуры скручивать, аппараты помогать ставить, подслушивать разговоры после концерта.
– Разговоры были сомнительные. Ты подслушивал, потому что мы же говорили про подзвучку – разговоры шокировали. Сколько тебе было лет?
Л. А.: 12… 10–12. Я помню, в городе Калинине был концерт на стадионе, в какой команде тогда отец был? У Стаса Намина! Конечно! В этом вся история. И я у него спер куртку, горнолыжную, модную. У него куртка такая была красно-белая, на молниях таких здоровенных, короткая, классная просто. Фирма! Я в ней, значит, что-то подключал. Сыграли три песни, пошел страшный дождь, нужно было обратно все это собирать на стадионе. И я в этой куртке бегал и обратно все, значит, скручивал, профессионально, понимаешь, восьмерочкой. В общем, помогал как мог. Концерт в этот вечер уже не продолжался, был постоянно дождь, все упились, легли спать.
– Устали, не говори, потому что артисты живут совершенно по-другому. Все устали.
Л. А.: Все устали, легли спать. А я встал рано утром, как человек, на то время еще, слава богу, не употреблявший. Встал утром рано и пошел куда-то в магазин, купить кефир, булочку. И вот иду я из магазина, и сзади идут две девушки, которые видят мою куртку, они вчера были, видимо, на стадионе, и говорят: «О, это парень из группы Стаса Намина пошел!» И все!
Л. А.: Затронул тут в разговоре, что со Шнуром записали песню…
– А ты скручивал его, ты только что рассказывал.
Л. А.: Ну, видишь, плохо закрутил. Но мне посчастливилось поработать с Сергеем. Я узнал много интересного, нового. Мы просто делали песню для фильма «Вечная жизнь Александра Кристофорова». И Сергей принес сначала свою песню. Я послушал, говорю: «Нет, песня хорошая, но просто получается нечестно, потому что ты ее один потом петь сможешь, а я без тебя – никак, понимаешь? Просто не смогу найти повода это сделать». И он сказал: «Резонно. Давай тогда теперь ты пиши песню». Я написал песню, вымучил из себя все неприличное, что придумал, – слово «фигня». Хотя он до сих пор считает, что я имел в виду другое, просто кокетничаю, и пел постоянно другое, понимаешь? Я один раз попросил на записи спеть «фигня», зафиксировал и все, потом это размножил. Я скажу вам, друзья, Сергею благодарен за то, что он наступил на свое творческое эго, сделал над собой усилие и спел в жизни одну песню без нецензурной брани. Мы сейчас ее сыграем, с вашего позволения.
– Ленечка, скажи мне, ты же по образованию, если мне не изменяет память, режиссер культурно-массовых мероприятий, нет?
Л. А.: Правильно называется «массово-театрализованных представлений».
– А что-нибудь делал?
Л. А.: Делал, конечно. Делали много – массовые праздники. Как сказал режиссер после первого года занятий: «А вообще, все это фигня. Выживут из вас те, у кого есть фантазия, и кто найдет бабки. Нашел деньги – у тебя хороший праздник, не нашел – все. А теперь давайте займемся чем-нибудь другим: литература, театральная режиссура. Чем-нибудь серьезным давайте займемся!» – говорит. Так что мы ездили, педагоги зарабатывали деньги, ставили праздники в разных городах, а мы ездили с ними, помогали, смотрели, как это делается. Делалось все очень просто: наливай да пей! В общем, ничего такого сложного в этом нет.
– Я много участвовал в подобных праздниках: сверху падает лошадь, Юрий Гуляев упал пьяный – вон сколько было хорошего! Деньги, по-моему, были.
Л. А.: Я помню город Волоколамск. И почему там декабристы – именно оттуда их этапировали или нет… или режиссер просто выдумал? Почему-то Пушкин выезжал именно на карете, я помню еще бакенбарды не приклеивались перед этим выступлением, было довольно потешно. А он выходил… площадь-то большая, он не может это сам произносить, естественно, фонограмма спектакля идет громко через репродуктор, нужно успевать все это вовремя подбегать под фонограмму. И он выходил и говорил: «Во глубине сибирских руд…» Это все. Шли декабристы. Фонограмма кандалов, громко они идут по площади, и мы идем…
– Скованные одной…
Л. А.: Да. И мы идем, все студенты мужского пола, а женщины изображают русских баб, которые провожают. И, по-моему, ко мне Танька Литвиненко подбегает, в группе «Квартал» работала, подбегает и говорит: «Леня, ну что, куда ж вас?! Там же холодно, жрать нечего!» Я говорю: «Танюха, ну это же просто праздник, ну че ты, успокойся». Издали же не видно, что ты говоришь. Она мне это, я ей – вот это. Главное, чтобы крупные штрихи были.
У меня была где-то хорошая фотография. Сначала мы изображали татаро-монгольское иго, борьбу против татаро-монгол. И местные дагестанцы из ветеринарного училища, очень много их набрали, и они почему-то изображали монгол. Было очень весело – главное, чтобы их было много, много одинаково одетых людей. И они с этими палками… Но им не объяснили, что по-настоящему бить не надо. А мы изображали богатырей – нас отлупасили очень сильно. Было больно и обидно! Причем мы практически входили в режиссерскую группу, но за неимением достаточного количества актеров нам пришлось тоже получить за это дело. И потом в общежитии этого училища мы, конечно, налупасили в ответ. А потом на следующий день мероприятие. А мы днем, в промежутке, с приятелем сели в креслице и заснули. Очень видно, когда человек нетрезвый спит. Видно прямо. Не просто человек прикорнул, а видно… Как-то это читается. Сидим в двух таких креслах, у меня голова в одну сторону, а у него в другую, ровно. А над нами: «Комсомол – это гордость партии». Красными большими буквами. Надо найти эту фотографию. Сейчас пошла бы на ура.
– Хорошая история. Помотало тебя, брат.
– Я помню твои первые появления. Тебе было лет 18, наверное, длинные волосы, копытца без ботинок…
Л. А.: В 18 я в армии служил, там без обуви нельзя было.
– Какая-то песня такая с совершенно диким латиноамериканским ритмом – «Парень с гитарой», по-моему, у тебя было…
Л. А.: Он, может, и с гитарой, но без обуви – принципиально важный момент был.
– Да! «Босоногий мальчик»!
Л. А.: Я просто помню пару моментов, когда мы ее записывали на Тверской студии. Помню Сашу Вольцмана, гитариста, папу Саши Вольцмана, гитариста. Помню, уже пришел с электрички, у него был перебит первый палец, забинтован. Я говорю: «Что у тебя с пальцем?» – «Я делал тумбочку и поранил палец». – «Как ты будешь играть?» – «Ерунда, сыграю». Но главная достопримечательность была в том, что он пришел с электрички без кофра, у него была гитара и на ней лежал небольшой сугробик. Он пришел с этой гитарой, стряхнул сугробик, поменял повязку, сел, и я обалдел, потому что ему все равно, на какой гитаре играть. У него все получается стройно в руках. А почему я подумал об этом рассказать? Мне нужно было как-то объяснить, как сыграть латиноамериканское соло трубачу из тверского цирка: «Представь себе: тебе 15 лет, ты в таком пионерском галстуке вышел на такую гору утром, в Артеке. И как дал из горна вот это, знаешь?» – «Я понял, конечно!» И сыграл в правильном настроении.
– Слушай, за те полгода, что мы не виделись, я вдруг прочитал, что ты стал детским писателем. Ты написал книгу, расскажи мне, что это?
Л. А.: Я сегодня, кстати, выложил в «Инстаграм» – собрал все книги, которые когда-либо выпущены. Их получилось 6 штук – сборники стихов, мама написала про меня автобиографию, авторизированную, как называется.
– А есть там сомнительные места? Потому что в какие-то моменты мамы говорят, что дети у них полные идиоты.
Л. А.: У меня другая проблема: когда я читал рукопись еще первый раз – была у мамы попытка лет 20 назад, вернее, она даже выпустила – я говорю: «Мамочка, пожалуйста, я тебя умоляю, напиши что-нибудь похабное, ну хоть немножко! Что ж я такой хороший, никто ж не купит, это же неинтересно! Ну вспомни! Помнишь, я пьяный пришел в 16 лет? С синяком?».
– «Так это у папы все друзья такие, что ж я буду писать…»
Л. А.: Пытаюсь ей напомнить. Она: «Ну да». – «Вот и пиши». Мамина книга, которая выходила 20 лет назад…
– Та книга, где ты страшно положительный, да?
Л. А.: В общем, в этот раз она постаралась, и я даже сам с интересом почитал, хотя, казалось бы, я все это знаю, но было интересно. Потом написал много стихов. Это история, как я оказался в соцсетях. Я очень долго отказывался от этой фигни. Книжку выпущенных стихов продали целых 5000 экземпляров. Издательство было счастливо. «Это успех, Леня! Успех! Ты же не Пастернак, ты должен это понимать. Кто будет читать стихи Агутина, в которых мотивчика нет?» Меня уговаривали в соцсетях, я публикую стих, и на первый стих поставили 5000 лайков. Я думаю: «Сейчас, когда публикуешь в Сети, читают миллионы, а в бумажке выпускать? Это совсем другие ощущения». Книжки выходят, потому что очень хочется посмотреть на бумаге.
И про детскую книгу ты спрашивал. Это была большая акция в рамках большой акции. Много известных людей написали каждый про свое животное. Я выбрал слона. Тоже было очень любопытно писать, потому что это удивительное животное, которое ни с кем никогда не конфликтует. У слонов нет врагов. Они не конфликтуют с мышами – они их просто едят. Что с ними конфликтовать? Сейчас вышла интерактивная книга «Безграничная музыка». Один молодой парень, сын моего приятеля, с которым мы делали международные проекты, ходил с нами несколько лет: все смотрел, записывал. Там 15–20 лет всякой международной деятельности – как это все было, с кем, поездки, записи со всякими иностранными артистами, все без купюр, как есть. Как рассказывали – так все записано. Еще эта книга интерактивная – можно телефон подводить, – раз! И читаешь. И у тебя к телефону приурочены фото какие-то этих событий и т. д. В общем, космос, на самом деле. Мы, кажется, первые это у нас сделали, так что – рекламирую.
– Сегодня у нас 240 человек. Они все интернетно-образованные, купят книгу, бумажный вариант – я вижу по лицам, что они это сделают.
Группа «Ария»
«Удивительно, но время ничего не может сделать с «Арией». Я с музыкантами этой банды знаком тысячу лет, и они никоим образом не стареют, не превратились в пузанов со стариковским брюзжанием, рубят свою харду с молодецким замахом и в удовольствие на радость стадионам, которые «арийцы» собирают до сих пор! Что сказать? Они супер!» – Евгений Маргулис.
– Спрашиваю Виталика Дубинина – а это первый квартирник, наверное, в вашей жизни?
Виталий Дубинин: Да, надеюсь, не последний.
– И сели на стулья, и сыграли акустику. Это была первая и последняя песня, которую они сыграли, сидя на стульях. Володь, а ты квартирник раньше не играл?
Владимир Холстинин: Да, я как раз об этом сегодня думал, что должны же были играть квартирники, постепенно поднимаясь до больших площадок. А мы начали как-то со стадионов и вот опустились до квартирников. Докатились.
– По поводу «опустились до квартирника» я, конечно, не согласен, потому что наш квартирник в рамках наших съемок – это стадион. 250 человек пришли. Спасибо вам, что пришли. Группа «Ария».
– Миш, у меня к тебе вопрос. Орлов-то я знаю достаточно хорошо и помню то время, когда они начинали металлизировать. Цепи и заклепки продавались в магазинах сантехники, кожа на куртки воровалась с дверей квартир, дерматиновая. Но ты-то, молодой, как ты сюда попал вообще?
Михаил Житняков: Бойтесь своих мечт, они имеют свойство сбываться. Я в этом смысле, наверное, даже где-то переплюнул свою мечту. Максимум, о чем я мог мечтать молодым человеком, – это просто оказаться с этими людьми в одной студии, поучаствовать в одном концерте, но никак не занять место у микрофона.
– Скажи, но музыку-то, наверное, ты любишь другую?
М. Ж.: Вы же понимаете, что при них-то я правду сейчас вряд ли скажу.
– Нет, они же подключены к ушам, они же…
М. Ж.: Даа… точно. Да нет, как-то, наверное, к этому лежала душа с раннего детства практически.
– Слушай, смычка получилась. Группа «Ария».
В. Д.: Следующую песню совершенно точно невозможно играть сидя, стихи к которой написал присутствующий здесь Александр Елин. И песня называется «Гонка за славой».
– Если мне не изменяет память, это где-то год 84–85. И тогда была, по-моему, страшно популярна социально-антивоенная тематика. Даже я не утерпел, написал какую-то ерунду типа «мир багровым озарен закатом, ночь и день – все побеждает атом». Вот такая. И хотелось, конечно бы, спросить у Сани Елина, вот там за лампой спрятался, ты же написал все эти тексты? И, по-моему, это была твоя фраза «красный металл»?
Саня Елин: Ну да, тема, что красный металл должен победить черный металл и белый, то есть дьявольский и ангельский, конечно, тогда присутствовала. Но мы фантазировали, все было заново, все было вновь. Я просто горд и счастлив, что это прожило столько лет и стало такой потрясающей историей, «Ария» – это потрясающая история прежде всего.
– Да здравствует «Ария»!
С. Е.: Да, играть рифовую музыку не надо иметь много ума, «Ария» – это больше, чем хеви-метал, больше, чем стиль.
– Просто группа «Ария»! Я обратил внимание, кстати, что вот мы, как бы рокеры, всегда пишем слова сами, а наши «металлюги» всегда обращаются к авторам. Почему? Вов, ответь.
В. Х.: Я сам себе все время этот вопрос задаю. Наверно, нам повезло, что мы в самом начале своего пути познакомились с замечательным поэтом Маргаритой Пушкиной. И это сыграло с нами злую шутку, потому что, если бы не она, мы бы пробовали сами писать и, может быть, когда-нибудь научились. А так планка была задана сразу так высоко, что можно было даже не пробовать.
– Отлично. Маргарита Пушкина. На моей памяти Рита засветилась в написании стихов для вокально-инструментального ансамбля «Високосное лето». Чего вдруг-то вот «Ария»-то?
Маргарита Пушкина: Был такой мужчина – Векштейн Виктор Яковлевич. Он взял меня за ручку и привел к этим безобразникам. На первом альбоме только моя одна песня была, потому что был Саша Елин. Потом Саша Елин уехал, и пять альбомов я написала без Саши Елина, очень хорошо.
– Да, мне нравится то, что они, два поэта, сидят рядом. Друг друга уважают.
С. Е.: Я так даже люблю, не просто уважаю.
М. Ж.: Сейчас мы сыграем песню с первого дебютного альбома на стихи Маргариты Пушкиной, называется она «Тореро».
– Два человека, которые практически с самого основания играют в этом ансамбле, это, конечно, Вова и Виталик, да? Я помню вокально-инструментальный ансамбль «Поющие сердца», мы с ними дружили. И вдруг в какой-то момент я увидел Виталика в группе «Поющие сердца», в этих костюмах, песни такие удивительные. Потом они переодевались – косухи, клепки из сантехники – и выходили и играли уже, наверное, песни, Рита, на твои стихи. До этого они пели какую-то шнягу. Певица была – Антонина Жмакова, тоже была затянутая в кожу, но так как ее муж был художественным руководителем, кожа у нее была побогаче.
М. П.: Это точно
– Она там вся блестела. Теперь вопрос, Виталь, к тебе, наверное. Как вы справлялись с этим? Первое отделение такое, а второе – уже другое.
В. Д.: Открою секрет – я появился чуть позже, когда переодеваться уже не надо было.
– Да ладно? Вов, тогда к тебе вопрос.
В. Х.: Когда мы появились у Векштейна со своими безумными песнями, я поразился мужеству этого человека. 15 лет руководить успешно вокально-инструментальным ансамблем, и вдруг он решил все бросить и начать новую жизнь. Решил, что хеви-метал – это его. И для того, чтобы поменять название, нужно было собрать очень большой художественный совет, с привлечением коммунистов и министерства культуры, и именно они решат, можно ли так называться или нет. И какое-то время мы играли свою программу, а перед нами была Антонина Жмакова. Я играл там инструментальную песню «Волонтер», мне больше повезло. Она каждый раз подходила и говорила: «Пора учить программу уже». А Викштейн ей не сказал.
– Она тогда пела «гдддд»?
В. Х.: Нет, она тогда пела эстрадные песни, это постепенно все происходило – смена формата одного коллектива на другой и названия.
– Кстати, поменять «Поющие сердца» на «Арию», по-моему, неплохо.
М. Ж.: Ну а мы продолжаем, сейчас сыграем балладу из нового альбома. Называется она «Пусть будет так».
– Вов, ты придумал название «Ария»?
В. Х.: Да, это было так: у нас не было названия и никаких вариантов. И я решил подойти основательно. У меня был словарь иностранных слов, и я его прочитал весь за три дня. Выписывая то, что легко запоминается, скандируется и переводится на английский язык, потому что была же мания величия, мы думали, а вдруг приедешь за границу, а у тебя, допустим, название «Смысловые галлюцинации». Ну ничего плохого-то и нет…
– Кстати, прекрасное название, так.
В. Х.: А тут раз и лаконично так – «Ария», что в России, что там.
– Прочитал, что ты на тот момент играл на гитаре «Ария про 2», посмотрел на гриф гитары и сказал: «Да вот же оно, едрена мать. Чего я занимаюсь ерундой?» Сжег этот словарь, и название пошло в народ.
В. Х.: Нет, «Арию» мне потом «Виртуозы Москвы» привезли уже где-то через год, наверное. Название было раньше, это все выдумки.
– Мог бы подарить. Слушай, а следующая песенка у меня знаешь, написано что? «Ужас и страх». Хочу сам представить. Много лет тому назад, лет 800, наверное, или 900, мы снимались в клипе под названием «Замыкая круг», слова к которому написала, конечно же, Маргарита Пушкина. И Виталик был одним из исполнителей, который пел какой-то кусочек. И тут у меня написано, что сегодня он поет следующую песню. Брехня или нет?
В. Д.: Я попробую.
– Не-не-не, ты, конечно же, споешь, бог с тобой. Я о другом. Иногда хочется оторваться от того стиля, в котором ты находишься все время. Есть ли у тебя соло-проект, где ты певец, поэт и композитор?
В. Д.: Нет, такого у меня, конечно, нет, это в будущем.
М. П.: Есть-есть у него сайд-проект
В. Д.: Я не понимаю, о чем ты.
– А теперь переведи, что ты сказала.
М. П.: У нас с ним написан блатной проект.
– Подожди, а вот эти шипы? Виталя? Покажи кусочек. Потом споешь, что душа просит.
М. П.: «Бабы, бабы» спой.
В. Д.: Нет, ну я так не смогу.
– Слушай, а ребята знают, чем ты занимаешься в свободное время?
В. Д.: Я им рассказывал, да. Они не одобряют, конечно. Но ничего с собой поделать не могу.
– Ну покажи хотя бы один кусочек. Раскрой себя настоящего.
– Я, конечно, знал, что ты разносторонний артист, но чтобы настолько…
– Вов, вышел уже, по-моему, год назад альбом, сейчас я тебе скажу – трибьютный альбом «Симфония Холстинина».
В. Х.: Да, понятно. А какой вопрос?
– Ты там не пел. Вообще ты поешь?
В. Х.: Нет, я пел последний раз в школе.
– А что ты пел?
В. Х.: Deep Purple пел.
– Да ладно?
В. Х.: Да, это было очень давно, просто петь было некому.
– Спой куплет для нас…
В. Х.: Нет, не могу. Я ушел от пения давно, лет… 40 лет назад.
– Вовка, ты меня поразил. В самое сердце. Расскажи тогда, как вы встретились с Виталиком?
В. Х.: Я с удовольствием расскажу. Мы поступили в Московский энергетический институт, в котором учатся 30 тысяч, по-моему, студентов. Для тех, кто поступил, было такое объявление, что нужно прийти перед первым сентября…
В. Д.: 31-го, на субботник.
В. Х.: На субботник, да. Пришли пять дураков из 30 тысяч – я, Виталик и еще трое. Нам сказали: «Тут делов-то всего на полчаса. Вот эти кровати железные надо перетаскать на 5-й этаж». Носили до вечера.
– Так вот почему вас в металл-то потянуло, да?
В. Х.: Так все и началось.
– Я вдруг вспомнил название вашего первого коллективчика – «Волшебные сумерки».
В. Х.: В стенах нашего Энергетического института собрались.
– В лагерь МЭИ вы ездили или нет?
В. Х.: Конечно!
– Скажи, а рядом был Ленинградский педагогический институт?
В. Х.: Был, по-моему…
– Вова Маркин учился с вами или нет?
В. Д.: Даже играл с нами один год вместе.
– Да ты что! А что пел? «Сиреневый туман»? Что не взяли его вокалистом? Ну так, на подольше.
В. Д.: А мы к тому времени институт закончили уже и пришлось идти работать по распределению.
– Куда?
В. Д.: Я вот работал… Как же называлось? «НИИ автоматики и приборостроения». Делали ракету «Энергия».
– Так, а Вовка?
В. Х.: А я трансформаторы изобретал на Электрозаводской, там есть такой завод, который сейчас под офисы отдали.
– Тааак, а Макс? Максим?
Максим Удалов: А я без распределения, просто работал в «НИИ точной технологии».
– Серега?
Сергей Попов: Я, на минуточку, учился в 100 метрах от ребят, Институт связи МОИС, в одни и те же пивные ходили.
– Мишка, а ты хоть музыкант?
Михаил Житняков: Если бы. Губкинский университет нефти и газа.
– Братцы мои, теперь вы понимаете, почему они называются «Ария».
– Виталь, я прочитал, что ты учился вокалу в Гнесинке, что ты профессиональный вокалист.
В. Д.: Не профессиональный я, но учился, да. И закончил.
– То есть нормальным голосом ты умеешь петь?
В. Д.: Только таким и умею.
– А какую-нибудь арию вот такую?
В. Д.: Эстрадное отделение и в общем такое… Я учился на вечернем, на курсе у нас был Толик Алешин, Кормухина Оля, да, все знакомые такие. Пришлось какими-то ухищрениями закончить это все. Вот если бы не песня «Замыкая круг», меня бы точно выгнали уже тогда, в том году.
– А что ты пел на выпускном экзамене?
В. Д.: А вот это мы и пели, «Замыкая круг», и еще что-то такое. Мы взяли у Криса. Я ему позвонил, говорю: «Крис, нужна фонограмма «Замыкая круг». Базара нет, типа, вот тебе магнитофонная кассета. Включаем ее, собираемся репетировать, вступление: «Вот одна из тех историй…» – и все хорошо. Все спели, и когда там в конце «Замыкаааяяя круг», а у него там фонограмма записана уже. И мы как там под эту фонограмму вдруг так… нам всему курсу 5 поставили в общем.
– Группа «Ария» на «Квартирнике»!
Год, наверное, 1983-й, Сережка Ковагоев придумал проект под названием «Наутилус», московский, и туда был приглашен, не помню кем, такой мальчик по имени Дима Варшавский. Димка сделал команду под названием «Черный кофе», в которой оказался совершенно удивительно вкусный гитарист. Звали его Сергей Маврин. Он не мог не оказаться в этой стае под названием «Ария»!
Сергей Маврин: Спасибо за представление. Да, группа «Черный кофе», наверное, в корне изменила мою судьбу, потому что в какой-то момент, отчаявшись найти работу по музыке, я решил стать дальнобойщиком. Мне нравилось путешествовать, я пришел из армии, по музыке не берут, думаю, поеду, буду смотреть мир из окна машины.
– Получилось?
С. М.: Нет. Позвонили из «Черного кофе» и сказали: «Нужен гитарист». В общем, это такая судьбоносная группа, я это очень ценю.
М. Ж.: С Сергеем Мавриным мы, конечно же, сыграем песню, которая называется «Герой асфальта».
– Персонажи тут подобрались, конечно, убойные. Максим Удалов – тоже «Черный кофе». У меня тут записано, что два года жил на Ямайке, в племени логгвайяя.
М. У.: Это Википедия.
– Вранье, да?
М. У.: Там могут написать, да. Было немножко по-другому. Но так надо. Я расскажу потом.
– Не, расскажи сейчас.
М. У.: Нельзя-нельзя.
– Почему?
М. У.: Не надо.
– То есть семья не знала, что ты путешествуешь?
М. У.: Нет, семья знала, друзья знали, а кому не надо – не надо знать.
– Ну и хорошо, расскажи какую-нибудь другую историю, хорошую.
М. У.: Для этого надо прожить много, а я еще молодой.
– Настоящий, конечно, ответ барабанщика. Ну тогда Серегу Попова тоже надо потерзать. Мы пересекались на массе каких-то совместных концертов. Ты в «Рондо» играл или нет?
С. П.: Ну почти, я играл в «Мастере».
– А вот где-то, наверное, год, может быть, 86-й.
С. П.: Это был вокально-инструментальный ансамбль «Здравствуй, песня». Но, на минуточку, там играли Серега Мазаев…
– Расторгуев…
С. П.: Расторгуев, Матвиенко.
– На «Интершансе» вы пели песню «Попугай»? Ты играл на гитаре?
С. П.: Да-да, что-то такое было.
– Ну слава богу, память вернулась ко мне.
С. П.: Точно-точно.
– Сергей Попов и восхитительная группа «Ария»!
Владимир Кузьмин
«Вова Кузьмин – из старинных моих приятелей конца 70-х – наикрутейший музыкант, умеющий играть отменно на всем, что шевелится, и издает звуки, прошедший огонь, воду, медные трубы, да, пожалуй, все то, от чего обычный человек склеил бы лапти, но он – взял себя в руки и находится сейчас в отличной форме! Смотрите и радуйтесь!» – Евгений Маргулис.
Владимир Кузьмин: Большое спасибо, что пришли. Рад всех вас видеть.
– Спасибо, что ты пришел. Когда приходит хороший человек, то на него всегда приходят хорошие люди. Спасибо вам! Ощущение такого, знаешь, возвращения 70-х, вот этих хипповских фестивалей, каблук тонет… Повернись, я должен посмотреть. Кто-нибудь знает, что такое «каблук тонет»? Это каблуки на сапогах, вот с таким скосом.
Володя один из тех редких музыкантов, которые умеют играть на всем. Я на своей памяти видел только двух артистов такого рода – Сережка, который был барабанщиком «Машины времени», он умел играть даже на водосточной трубе. И Вовка такой, ой, Владимир Борисович, такой же. Ну как я могу к нему еще обращаться? Я видел тебя за барабанами, за бас-гитарой, за флейтой, за клавишами.
В. К.: Я по образованию флейтист.
– Сыграй на скрипке. Я знаю, что вот кто-то из наших приволок скрипку. Сыграешь?
В. К.: Хорошо.
– Владимир Кузьмин, играющий на скрипке, – это так трогательно.
В. К.: Да, я, когда в детстве играл на скрипке, голову делал вот так, а когда на флейте – вот так. Поэтому я стал потом играть на гитаре.
– Рыская по Интернету, нашел одну историю, которую даже себе сохранил. Владимир Кузьмин сказал, что «по сей день ежедневно шлифует свое исполнительское мастерство, вне зависимости от места и концертов. Встает в шесть-семь утра, сначала час-полтора на гитаре, потом минут сорок на флейте, потом полчаса барабаны и так до обеда». Где такие гостиницы, Вов?
В. К.: Я с собой всегда вожу такой комбик маленький, он у меня в чемоданчике, я его достаю и играю.
– А барабаны?
В. К.: Барабаны… Можно по дивану играть это.
– А.
В. К.: Как интервью пишутся? Я сказал одно, а они еще добавили там барабаны, может, трубу еще.
– Подожди, я еще не дочитал дальше. «Помимо техники игры, много времени он уделяет своему духовному развитию».
В. К.: Ну, о духовном развитии мы лучше потом поговорим.
– Дамы и господа, Владимир Кузьмин! Вот какой он есть, такой и есть. Прочитал, что первую песню ты написал в шесть лет. Это был гимн дворовой футбольной команды.
В. К.: Так и было.
– А можешь показать хотя бы куплет?
В. К.: Нет, я не помню. Я помню, что она называлась «Альбатрос». Зато помню песню, которую сочинил в восьмом классе, до сих пор ее пою. «Танцплощадка» называется.
– Покажи.
В. К.: Сейчас. Сочинил ее в восьмом классе, когда играл на танцах в школьном ансамбле. Правда, мы ее переделали со временем.
– А ты можешь показать именно первый вариант, без переделки? Вот как это было…
В. К.: Вот первый вариант.
– Супер!
– Первую песню, то есть вторую, ты показал. А первая электрогитара какая у тебя была? Кто тебе ее свил?
В. К.: Первая гитара… У меня отец тогда служил. Я родился в Москве, а все детство провел в различных гарнизонах морской пехоты. Они обычно были на границе. Когда я начинал играть на гитаре, был как раз на Севере. Там мы слушали радио, которое совершенно не глушили, поэтому мы были в курсе всего, что происходит в рок-музыке. Родители закрывали на это глаза, мы играли там «Шизгару», все как положено, Satisfaction на полчаса. Все это было под эгидой курсов английского языка. Мы изучали английский язык – I can get my satisfaction пели, причем в забой такой. И там были солдаты, морские пехотинцы, практически все из Питера, некоторые из Москвы, – продвинутые ребята. Научили меня в принципе всяким аккордам – не блатным, блатные я уже знал. Сделали мне даже первую гитару – доска такая была. А настоящую гитару, Музиму, мне купили уже родители.
– А расскажи именно про доску, которую сделали солдатики. Лешка Романов мне рассказывал, у одноклассника папа был краснодеревщик, не знал, как выглядит электрогитара, и сделал так, как он понимал. Гитара была похожа на лук, знаешь, когда натянули струны, но была страшно красивая. А у тебя?
В. К.: Ну у меня она была такая, чтоб главное занозы не посадить. В то время я первый раз услышал звук гитары в пионерском лагере. У нас был тихий час, и я услышал эти звуки. Думаю: «Вот это божественные звуки! Что это такое?» Ломанулся, просто сразу в окно выпрыгнул, побежал, а там стоят солдатики и настраивают аппаратуру. Такой колокольчик стоит, который на столбах висит…
– Матюгальник, да. Это называлось «матюгальник».
В. К.: И гитара была включена, звук был гнуснейший, на самом деле, но тогда мне казалось, что это все, что я хочу в жизни, – играть и добиться такого звука. Прошло столько лет, я после этого купил сто шестьдесят гитар по всему миру в поисках своего звука, в результате играю на самодельной гитаре. У нас, кстати, никто же не знал, как играть, даже во времена «Битлз», Леннон с Маккартни ездили на другой конец города, чтобы узнать какой-то новый аккорд. А мы в то время вообще жили восемь километров от Норвегии – леса, снега кругом и такие танки ездят. В школу опаздываешь, поднял руку, танк остановился, тебя довез.
– Я сейчас сидел, пытался подсчитать, сколько лет мы знакомы. Я играл в подпольном коллективе, а Володя играл, прослушивался в ансамбль «Надежда». Кто-то помнит такой коллектив?
В. К.: Ну об этом, кстати, надо поговорить. Когда я услышал этот ансамбль, там играли совершенно сумасшедше профессиональные музыканты, в отличие от подпольных групп.
– Один – один.
В. К.: Меня это-то и покорило. Я там очень многому научился. Потом я еще работал в ансамбле «Самоцветы». И там работал Владимир Пресняков-старший, который уже в шестнадцать лет играл на саксофоне так, что просто… Меня там научили, как вести себя на сцене. Плоткин, наш руководитель, показывал, как нужно вообще, как можно совершенно провалить песню, но он выходил и своими поклонами делал такое, что в зале поднимался ажиотаж. Зал просто взрывался аплодисментами. Вот я так и делаю до сих пор.
– А научи меня, на всякий случай.
В. К.: Кстати, мой репертуар, который потом появился в группе «Карнавал», первый «Динамик», уже тогда весь зрел. Я выходил во Дворце спорта и смотрел, как принимали ансамбль «Лейся, песня» или «Веселые ребята», «Самоцветы» – народ просто сходил с ума. Думал, а зачем наша музыка вообще нужна, им же вот это нравится. А потом оказалось, что она так нужна. Только мы записали альбом «Динамик I» – это какой, 82-й год…
– 82-й год, да.
В. К.: Буквально через два месяца мы уже работали во Дворце спорта.
– А Барыкин же с вами был?
В. К.: Барыкин был в «Карнавале». С Сашей мы три года работали бок о бок, были лучшими друзьями. Сначала я сочинял один песни, а потом Саше тоже понравилось, и он тоже начал сочинять. И нам в одном ансамбле просто стало тесно. Поэтому мы решили по-дружески разойтись. У нас не было никаких ссор, ничего такого.
– То есть не Леннон, не Маккартни. Вот написано, что «Динамик» назван лучшей группой СССР в 1983 году – было?
В. К.: Было. Самое интересное, когда меня назвали лучшим гитаристом и лучшим певцом, лучшим композитором, у меня еще не было денег на свою гитару.
Мы сегодня будем играть в основном старые песни, не возражаете? Столько лет уже играем эти песни, надо менять программу. Но нам не дают, вы не даете нам менять программу.
– Да ладно, ты можешь делать все, что угодно. Ты можешь играть чужие песни – пускай они твои песни поют сами, а ты играй другое.
В. К.:
Это Женин заказ был. Чужую песню сыграл.
– Ты знаешь, я не знал, что у тебя такой обширный репертуар.
В. К.: Я же, между прочим, на самом деле работал в кабаке несколько лет…
– Я знаю, мы приходили к вам.
В. К.: Мы играли все: блатные песни, рок-н-ролл, диско, джаз – все, кроме советской песни.
– А это было в «Туристе»?
В. К.: Это было в Доме туриста, да.
– А я там был. Нам было интересно посмотреть на великих. Они реально великие, даже в то время. Володь, я смотрю, у тебя сейчас про морозы должна быть песня, да?
В. К.: Да, да.
– Наши попросили, говорят, слушай, у нас вся съемочная группа из Сибири, давай им посвятим.
В. К.: Давай. Следующая песня посвящается прекрасной съемочной группе «Квартирника у Маргулиса» – «Сибирские морозы».
– Я помню, что, наверное, в конце 70-х ты попал в ансамбль «Мелодия», было. Ты там долго играл, и я, знаешь, вспомнил, что первая пластинка-то до «Динамика», я не помню уже, где-то в году 80-м, вышла с наименованием «рок-группа».
В. К.: Я постарался. Впервые в Советском Союзе вышла пластинка, где было написано «рок-группа «Карнавал». Там мы записали на самом деле большой альбом, «Супермен» назывался. Но пропустили только три песни, и то какие-то соавторства придумали всякие.
– Чтобы нам предоставили возможность играть свои песни, мы обычно вписывали в соавторы самых известных на земле композиторов: допустим, песня «Симона» – это Владимир Кузьмин, Александра Пахмутова и Добронравов.
В. К.: Так я на самом деле писал в рапортичке: песня «Спортлото» – Пахмутова, Добронравов. Ну они же писали спортивные песни обычно. Песня «Мячик» – Пахмутова, Добронравов. Врал, где авторские песни, – они же знали, что это мои песни. Поэтому все равно деньги мне приходили.
– На самом деле приходили не все деньги, потому что нам-то сдуру надо было показывать свое творчество, поэтому мы вписывали известных в надежде на то, что нас когда-нибудь заметят. Но деньги получали они, а заметили нас. Я с ужасом вспоминаю, знаешь, историю этих Советов.
В. К.: Да, я же себе придумал такое еще, названное музыкальный фельетон, чтобы пропустили – все думали, что мы шутим, а мы-то серьезно играли. И это прошло. Пока все играли квартирники, мы играли во Дворце спорта, на стадионах в то время.
– Это ты меня унизил, что ли?
В. К.: Да нет, я, наоборот, завидую. Я впервые на квартирнике и очень рад.
– Подожди, а ты что, в детстве не пел под гитару в гостях?
В. К.: Пел, конечно. Даже в кочегарке пел в школьной.
– Расскажи про историю своего кочегарного квартирника. Кто был?
В. К.: Кочегар был, матрос по имени…
– Снежана?
В. К.: По имени Петя-матрос. Он нам перед концертом наливал чистый спирт. Мы выпивали чистый спирт и шли работать на танцы – работало долго прям. В пятницу этот спирт выпил – и до понедельника торчишь.
– Вообще удивительно, потому что, скажем, наши с тобой поколения прошли через эти московские квартирники практически все. Потому что нас же никуда не пускали – это вы уже сразу…
В. К.: Ну да, нас пустили, ты понимаешь…
– Вас пустили, да. Ты на «Мелодии», а мы на гитаре…
В. К.: На «Мелодии» для меня вообще был какой-то, ты знаешь, космос. Я сижу, мне двадцать три года, и там такие дяди сидят, так играют круто – гордился просто страшно.
– А ты первые песни стал там писать?
В. К.: Нет. Это мне было уже двадцать три года, у меня уже было много песен к тому времени.
– А покажи что-нибудь из двадцатитрехлетнего, кусочек…
В. К.: Мы можем не кусочек, можем полностью.
– У Володи Кузьмина безотходное производство – он помнит все. Да здравствует хорошая память!
– Да здравствует Владимир Кузьмин! Он опять поменял историю, да. Вовка, скажи мне, а почему ты всегда меняешь гитару на включенном к «джеке». Это мулечка твоя?
В. К.: Чтобы слышали, что мы живьем исполняем.
– Да ладно, до такой степени?
В. К.: Был такой случай. Один раз во время концерта сломался усилитель. Подтащили другой усилитель, включили, а там какой-то звук вообще мерзкий был. Потом опять этот включили, он опять заработал. Потом я слышу, зритель один другому говорит: «Вот это они круто придумали – специально усилитель сломали, перетащили, чтоб подумали, что они живьем играют».
– А сами играют под фонограмму, да? И ты им мстишь. Ты нам мстишь. Нет, ну это прикольно. Я вот что хотел спросить: вранье это или нет то, что ты в МИИТ поступил из-за песни Shocking Blue «Не выходи замуж за железнодорожника»?
В. К.: Да я стебался так просто. Песня мне правда нравилась. «Не выходи замуж за железнодорожника».
– Я всегда не верил в подобные истории.
В. К.: Да это я гнал.
– Да я знаю, что ты гнал. Я должен был спросить. Но опять же компания МИИТа того времени: Крис Кельми, Сережка Галанин, по-моему, Хавтан миитовский… Оттуда вышли приличные музыканты. Но его оттуда выгнали, поэтому он стал самый приличный музыкант. Или не выгнали?
В. К.: Я просто решил не подставлять людей – строить мосты и тоннели было бы большой ошибкой для меня.
– Ну тоннель Кузьмина был бы прикольный, конечно.
В. К.: «Сказка в моей жизни» для вас.
– А расскажи мне, мы с тобой пересекались в Америке где-то в году 85-м, по-моему…
В. К.: В 95-м.
– Да, мы играли в Лос-Анджелесе, и ты с брательником пришел к нам. А что ты там делал?
В. К.: Я вообще-то там жил и работал.
– Где?
В. К.: В Сан-Диего. И мы работали с американскими парнями.
– По-английски? По-русски?
В. К.: Все по-английски, причем мы играли там все – и Эрика Клэптона, и Джимми Хендрикса… Все, что нужно было, играли. Позиционировались как блюз-рок-группа. Кстати, насчет блюз-рока. Эрик Клэптон с друзьями приехали к Джону Ли Хукеру. Джон Ли Хукер – такой старый негр. Причем он говорил, что блюз играется не на трех аккордах, а на одном.
– И, кстати, был прав.
В. К.: И пришли журналисты и спросили: «Ну как там ребята из Англии?» Он говорит: «Хорошие ребята, но блюз играть не умеют». Так же мы однажды – перед нами поставили какого-то дядьку черного, который спустился с гор, с гитарой четыре струны, и он как заиграл блюз. Я понял, что нет, блюз нам играть не надо больше.
– Вообще, как сказал Рэй Чарльз, блюз умеют играть только черные и евреи.
В. К.: Блюз имеет право играть тот человек, который застрелил другого человека в Мемфисе. Он даже не имеет права играть блюз, если человек выжил после выстрела.
– Ну подожди, я же не из Мемфиса…
В. К.: Причем если он умирает на площадке от гольфа или тенниса Мемфиса, то это не блюз.
Споем? Каждое пропевание «Симоны» добавляет год молодой жизни. Рекомендуем подпеть.
– Сам Сергей Мазаев!
Сергей Мазаев: Огромная честь находиться на одной сцене с Владимиром, которому некоторое время назад было присвоено почетное звание «Борисович».
Группа «Мегаполис»
«Олег Нестеров – умнейший и добрейший человек, великолепный собеседник, давно его зазывал к нам, и все как-то не складывалось: то он занят, то я где‑то бродяжничаю. Но вода камень точит! Он у нас, я у него, вместе – у вас!» – Евгений Маргулис.
– Давненько я хотел заполучить эту команду на «Квартирник». Что-то никак звезды не складывались, потому что Олег и писатель, и телеведущий, и журналист, и продюсер, и вообще бог его знает, кто еще. И, конечно, для нас, простых смертных, не находилось никакой ячейки, но, слава богу, наконец-то это получилось. Олег вначале куксился, говорил, что надо бы подготовиться. И вот он наконец-то подготовился. Пожалуйста, получите – «Мегаполис»!
Олег Нестеров: Слева от нас, простите, Маргулис. То есть мы еще такие школьники – знаем все песни. Я пою как Макаревич, но люблю его, хоть я и не басист. И когда он говорит: «Приходите», – ну знаете… Чтоб девушке замуж выйти, надо как-то в Смольном закончить, научиться танцевать, резать морковку. Ну что мы придем и просто: «Здрасьте, здрасьте»… А сейчас, мне кажется, мы чуть-чуть готовы.
– Я очень рад этому обстоятельству, что наконец-то эта команда появилась у нас. Давай поговорим про «Из жизни планет».
О. Н.: Да, с удовольствием. «Из жизни планет» – музыкальное посвящение неснятым фильмам шестидесятых. Ну шестидесятые, оттепель. Наши фильмы побеждают и в Венеции, и в Каннах, и в какой-то момент – эта эволюция, бац и все. Это случилось после Праги в 1968 году. И лучшие фильмы не были сняты. Панфилов не снял «Жанну ДʼАрк» с Чуриковой, Климов не снял «Вымыслы» – фильм его жизни», Шукшин не снял «Степана Разина». Если бы Шукшин снял «Степана Разина», мы бы вообще, может быть, по-другому сейчас себе представляли бы, кто такой вообще русский человек. Мы взяли несколько картин, непоставленных, с этого великого и ужасного кладбища неснятого кино 60-х и сделали музыкальное посвящение. Это и спектакль, и такая интернет-страничка. Сейчас – Шпаликов, его последний замысел, невоплощенный фильм «Прыг-скок, обвалился потолок». Это, с одной стороны, такая психоделическая, алкогольная шпаликовская цыганочка, уходящая в небо, а с другой стороны, одиннадцатилетняя героиня, которую он списывает со своей дочери Даши, которой посвящает последние в жизни строчки: «Завещаю вам только дочку, больше нечего завещать».
– Кстати, а почему все-таки ансамбль? В наше с тобой время название «ансамбль» было настолько противное. Представьте: стоят на сцене косматые, в косухах, вокально-инструментальный ансамбль, ну, допустим, Rolling Stones.
О. Н.: Ну да. Но слово-то французское, оно ни в чем не виновато. Кстати, как возникло вообще слово «вокально-инструментальный ансамбль». Сказали: «А вы поете?» – «Да». – «А играете?» – «Ага». – «Значит, будете вокально-инструментальный ансамбль». Но мы к вокально-инструментальному ансамблю не имеем никакого отношения. Ансамбль – значит «вместе». С каждой такой множественно-обратной связью – это квадрат суммы участников. Прости, Жень, я по-научному могу сказать?
– Конечно.
О. Н.: Это функция второго порядка. Атомная реакция работает не один плюс один плюс один плюс один равно четыре, а сумма, возведенная в степень. То есть мы не дымный порох, а настоящий московский ансамбль. А почему настоящий московский? Потому что не игрушечный или не ленинградский.
– Более развернутого ответа я еще не слышал никогда. Тогда вернемся вот к чему. Я нашел в твоем интервью замечательную фразу, что ты «очень любил слушать советскую хрень». Вот «советская хрень» – наша вот та музыка? Наша любимая?
О. Н.: Аркадий Островский, Тамара Миансарова. Очень любил, были пластинки, чужих не слушал – вот слушал и слушал. Конечно, это сделало мне такую прививку. Я помню, как пахло все. Я помню солнце, я помню, как брат слушает на магнитофоне «Битлз». Как-то я обиделся на маму с папой, помню, 66-й год, мне пять лет: «Умру, плакать будете, а ко мне на похороны «Битлз» приедут!».
– Продолжим историю. Олег разносторонне развит. Ты же еще и писатель. У тебя вышла пара книг «Альтернативные истории».
О. Н.: Пара, да. «Винтаж новелл», как ласково назвали издатели. Одна про Берлин, конец 30-х, называется «Юбка». Пять лет копал материал и свой достаточно смелый сюжет втиснул в исторические рамки. А вторая история – это «Небесный Стокгольм». Это такая московская сага, 1962–1968 годы, когда страна вползала в совсем другое измерение.
– Олег Нестеров! Писатель, поэт, гитарист, музыкант, телеведущий.
– Неожиданно на меня нахлынули воспоминания. Ты же мэишник?
О. Н.: Нет, я МЭИС. Я до МЭИ не доехал. МЭИС ближе к моему дому, чем МЭИ. А мне все равно было где учиться, главное, на гитаре брынькать.
– Это у связистов был гениальный слоган, который мы там…
О. Н.: «За связь без брака», что ли?
– «За связь без брака», да. Вот почему-то я это вспомнил, не знаю почему. Музыка навеяла.
О. Н.: Спасибо, Женя.
– Скажи, а в институте вы играли? У тебя уже была команда?
О. Н.: Была команда. Мы играли в клубе Ленина на проспекте Буденного такое минималистичное диско.
– А покажи что-нибудь, если вспомнишь. Хотя бы два аккорда.
О. Н.:
что-то такое.
– Слушай, я такого диско не слышал ни разу.
О. Н.: Нет, ну это был нью-вейв. Но мы такого слова еще не знали.
– Это институтский ансамбль?
О. Н.: Это институтский. Потом «Рок-лаборатория».
– В «Рок-лабораторию» вы пришли вот именно с этим диско-набором, да?
О. Н.: Нет, там было все значительно…
– Ну покажи хоть кусочек.
О. Н.: А что мы. Миша…
– Мишка, иди к микрофону.
О. Н.: «Влажная ложь», к примеру.
Естественно, в «Рок-лаборатории» мы были ни рыба ни мясо. Мы не рок на баррикадах, не какой-то серьезный… Поэтому Мишка, кстати, надел колготки и играл в группе «Кросс».
– Я помню эту группу! Она была ужасна. Мишка, колготки у тебя были отменные!
О. Н.: В общем, мы были на каких-то четвертых ролях в «Рок-лаборатории». И, в общем-то, правильно. А потом Центр Стаса Намина, потом 1988 год, я в свободном плавании, что хочу, то и делаю. А музыканты – лучшие в стране.
О. Н.: Сейчас «Посвящение Деннису Силку». Был такой отчаянный малый Деннис Силк – он летал, был военным летчиком британских ВВС. Потом начал попивать вискарик, спился, его списали, он осел в городе Иерусалим и сделал себя маргинальным городским поэтом. Друзья говорили, что это был самый прекрасный на земле резидент британской разведки.
О. Н.: Я хотел бы представить еще одного человека, которого здесь нет на «Квартирнике». Он вообще в Иерусалиме – Александр Бараш, собственно, крестный папа «Мегаполиса», кто придумал нам название в восемьдесят шестом году. Кто написал массу самых значимых наших песен, я имею в виду тексты. Собственно, тот человек, без которого «Мегаполиса» не было бы. И «Посвящение Деннису Силку», собственно, русская версия стихов Силка, текст Александра Бараша.
– Скажи, а в каких-то необычных местах вы выступали? Давали концерты? Какие-нибудь интересные площадки?
О. Н.: О, ты знаешь, у нас самый медленный ансамбль Москвы, тише меня никто не поет в этом городе. В Парке Горького Союз страхователей России делали огромную вечеринку, типа все там будем, фестиваль. Пригласили нас хедлайнерами. Им очень понравилось.
– А просто какие-нибудь удивительные места там, я не знаю.
О. Н.: Я тебе скажу, самый лучший наш концерт был на атомном крейсере «Адмирал Нахимов». Ситуация была такая. Мы приезжаем в Мурманск, играем во Дворце спорта концерт. Потом говорят: «Ребята, хотите на кораблик съездить?». Мы говорим: «Хотим!» Сели в автобус, едем. «Сейчас мы заедем в одно место». – «Зачем?» – «Гитарку нужно». – «Какую гитарку?» – «Ребята, ну вы едете к морякам, что там, ни одной песни не сыграете?» Из какой-то библиотеки выносят гитару. Мы говорим: «Ну нам хотя бы вторую». Говорят: «Вторую у матросов возьмем». Приезжаем. «Так, Ермолаенко, гитару неси!» – «Что? Гитару? Нет. Кому? Этим? Нет!» В общем ладно, все-таки принес. И матросы вот так сели, и вот там нужно было дать по-настоящему. А ничего не слышно практически. И мы играли, и гитары медленно умирали, потому что они отдали все, как последняя виноградная гроздь отдавала последнюю каплю для будущего вина. Это был бесспорно самый лучший наш концерт.
– Я тут прочитал, что в 1994 году в рамках «НЕГОРО-шоу» ваши песни участвовали в «Евровидении». Я знаешь почему, бог с ней с этой песней, я вдруг неожиданно вспомнил забытое имя – НЕГОРО.
О. Н.: Негоро – это был обрусевший африканский князь, родители которого приехали в 1929 году, сбежав от рабства в СССР. Родился Егор, он же Негоро. И, собственно, это выглядело так: у меня были такие дреды из искусственного меха, такой Пушкин немножко, Миша был Кротон, гитарист был Дантесом. И бибисишники, которые предварительно все это снимали, говорят: «Ой, вы точно займете первое место!». Мы заняли последнее место на отборочном туре у нас в стране. Подошел Серега Смолин из «Квартала» и говорит: «Я понял, вы же панки».
– Что за песня была?
О. Н.: «Пушкин, Пушкин». С чего там начинается?
И так далее… Все дело в том, что в истории развития России был такой год, когда не было ни одного слова про Пушкина. Думаю, что-то как-то, брат Пушкин, надо тебе песню посвятить. Представляешь такой проект мог бы быть и образовательный типа Gorillaz. Пушкин на барабанах, Лев Толстой на басу, Гоголь, естественно, на солике – хороший проект, скажи?
– Хороший проект, да. Хороший. Делай.
О. Н.: Нет, что ты.
– Потому что начало уже песни есть: «Пушкин, Пушкин…» Классно звучит же.
О. Н.: Мы сейчас вам другую споем – эротическую. Пока еще эротическую. Значит, такая история. Мы написали эту песню и потом задумались: ну что вот «Мегаполис», кто мы вот для девушек? Ботаники какие-то, дай-ка мы в кадре будем такими. Песня есть, готова. Надо снять клип. Думаю, пусть этот клип будет в Санкт-Петербурге. Такая большая питерская квартира. Там девушки-студентки, самые красивые питерские студенты ходят. И мы такие красавцы. Мы нашли режиссера, он сказал: «Да, я все сделаю».
Мы едем на машинах в Питер. Он говорит: «Вы знаете, я чуть-чуть отступил от вашего сценария. Миша будет пират, ты будешь какой-то барон семнадцатого века, ты будешь летчик, а Антон будет космонавт». И в общем, самые красивые девушки-студентки, они были набраны. Мы должны были с ними купаться на рассвете. В итоге девушки проплыли на лодке, не видно было ни одного лица, потому что они еще загораживались зонтиками и ничего не получилось. Вы закройте глаза, как будто это все-таки наша версия.
– Когда мы были молодыми, петь на немецком языке считалось как-то все-таки не по-нашему. «Битлы» не пели, и не фиг петь по-немецки. Вдруг появляется «Мегаполис», который песню «Ландыши» перепел на немецкий язык.
О. Н.: Ну, во-первых, «Битлы» стали «Битлами» в Гамбурге. Немецкий вольный город.
– Ну это «Битлы». А тут «Мегаполис».
О. Н.: Ну а что «Мегаполис»-то? Тут, понимаешь, мальчик ходил в специальную школу, родился в немецком родильном доме в Лефортово, немецкая спецшкола, преподавание на немецком языке, немецкая семья, две недели Дрездена в 75-м году…
– Это как раз тот проект, известные песни, как же они назывались?
О. Н.: «Нерожденные шлягеры нерожденной эпохи».
– Да.
О. Н.: Да, это было. Мы играли в 90-х в такую игру. Мы были такой клубной группой, и мы придумали такую историю, что последняя война была англо-бурская, 94-й год. Пангерманская граммофонная индустрия, хиппи-сороковники, немцы, коротко стригутся, белая одежда. В общем, все на немецком языке. И мы с этой программой повеселились. А вообще это такая глупая история. Мне одна моя подруга, журналистка из Германии, сказала: «Слушай, Олег, ну Германия объединилась, американизмы немецких песен в огромном количестве. Переведи русские шлягеры, им не будет цены». Это была суперновогодняя шутка, а я принял за чистую монету. Раз и мы перевели «Течет река Волга», «Трус не играет в хоккей». Мы даже перевели песню о тревожной юности и с блеском сыграли ее в Кельне. Но так как там были слова «юность, над тобою знамена», на немецком языке это очень звучало двусмысленно. Но «Рамштайн» через двадцать лет отфиналился в Олимпийском этой песней.
– С твоим переводом?
О. Н.: Нет, они ж сами гэдээровцы, они все и так знают. И вот, в общем, родился этот «Карл-Маркс-Штадт».
– Ну, шарахни.
О. Н.: Ну зачем я сейчас его буду петь? Его и так все знают.
– Ну как скажешь. Хотя намекни.
О. Н.: Какая фонетика чудесная немецкая! Поэтому битлы-то и остерегались.
– Вот да.
О. Н.: А нас на амбразуру, да?
– Бесспорно, вернемся к «мягкому порно». Это не мои слова, это слова Олега.
О. Н.: История такая. Я сочинил песню, но пока моей дочери не исполнилось шестнадцать, не мог ее спеть вслух. Вообще нигде никогда не исполняли. Исполнили только ради русского Берлина, потому что там немцы, и им все равно, что поют. И потом, все-таки немецкий язык, знаете, долгое время считался языком чего?
– Прочитал про один твой проект. Называется «Интуитивная музыка».
О. Н.: «Интуитивная музыка». Это, в общем, проект не мой. Группа музыкантов, которая с 2000 года играет «сейшен». Когда ты в потоке, когда через тебя проистекает музыка, которую слышишь и ощущаешь в первый раз, – это самое настоящее волшебство, и правда, удивительнее не бывает. Мы просто взяли и сделали такую лабораторию, собрались в кружок, поиграли. То, что пришло, срезали, чуть-чуть подредактировали, это вот Zerolines, интуитивная музыка. Этот проект живет своей жизнью, но он, кстати, сделал очень много полезного для «Мегаполиса», потому что часть материала оттуда, из Zerolines, они стали песнями, «Супертанго» в том числе. Но как можно сочинить такое соло? А никак. Его можно только принять, и все. Поэтому мы не очень такие авторы своих песен, только никогда не говорите об этом российскому авторскому обществу.
– Да? Но это получается такой, знаешь, тотальный джем. Вы собираетесь, выписываете какую-то гармонию. А давай поиграем.
О. Н.: Никакой гармонии.
– Даже так?
О. Н.: Вообще никакой гармонии. Мы можем стартовать в этой точке, а приземлиться абсолютно в другом месте, и нас носит, носит. С вашего позволения – сейчас, конечно, будет не Моцарт, но я подирижирую.
Группа «А’Студио»
«АʼСтудио» – мои старинные друзья образца 80-х. Они тогда назывались «Арай» и были аккомпанирующим составом Розы Рымбаевой. Играли они уже тогда так круто, что нам хотелось сжечь свои инструменты и больше никогда не заниматься музыкой. Но мы все-таки доросли до их уровня. Так как они клевые, мы – клевые, то почему нам не сбиться в общую стаю под названием «Квартирник»? Сказано – сделано!» – Евгений Маргулис.
– Сегодня настоящая московская группа «А’Студио» на «Квартирнике».
Кети Топурия: Спасибо огромное! Добрый вечер!
– Первый такой странный вопрос: вы же квартирники никогда не играли?
Байгали Серкебаев: В молодости были квартирники, но они были у нас такие – закрытые, бесплатные.
– У нас как будто за деньги, да?
Б. С.: Ну я на что и намекаю – может быть, гонорарчик, в конце концов, конвертик?
– А скажи, что вы играли?
Б. С.: Мы сначала садились за столы, выпивали чай и потом подходили к инструменту, вспоминали какие-то известные песни. Это могли быть «Битлз», Антонов, Джо Дассен.
– Это не квартирник – это пьянка, понимаешь?
К. Т.: Сейчас даже загадаю желание – это в первый раз.
Б. С.: Поэтому, друзья, поздравьте нас с премьерой. Это первый квартирник в нашей жизни.
– Мы с Байгали и Володей Миклошичем знакомы очень давно. Началась эта история с ансамбля «Рай». Они были аккомпаниаторами Розы Рымбаевой. Это военная тайна или нет? Они всегда играли офигительно. Мы приехали с Серахса, играем своих Deep Purple и какую-то хрень, а эти выходят, играют так, что перья летят в разные стороны, а потом курлы-мурлы, курлык-курлык. И когда наконец-то они появились в Москве, тут-то наша душа и развернулась.
Кети, могу я задать тебе вопрос? Сложно ли тебе было прийти в очень хорошую команду – там пел раньше мальчик, потом пела девочка, а потом пришла ты. Как тебе с этими ребятами-то поется?
К. Т.: Очень хорошо. Как видишь, уже четырнадцатый год мы все поем. Ты представляешь, я самая долгая солистка у них. Я горжусь просто этим.
– Тогда вопрос первоисточнику. Роза Рымбаева сколько была?
Б. С.: Это мы были у нее.
– А сколько вы были у Розы Рымбаевой? Пять лет?
Б. С.: Думаю, я лет семь, наверное, проработал, а с Володей вместе пять, потому что Вова пришел уже во второй состав. Конечно, были потрясающие времена, когда мы ездили на гастроли. Мы объездили весь Советский Союз, Сахалин, там покупали и привозили красную икру…
Владимир Миклошич: Чернобыль…
Б. С.: …торговали духами. Кстати, были и в Чернобыле, и Афганистане. Но время пошло вперед, и мы решили сделать свой собственный проект, чтобы когда-нибудь попасть в «Квартирник» к Жене Маргулису.
– Ваше восхождение началось, когда вы попали на «Рождественские встречи». Да или нет?
Б. С.: Это был 89-й год. «Рождественские встречи». Встретили много друзей и познакомились с московскими и российскими музыкантами. И, конечно, это незабываемые впечатления, когда мы встретили Аллу Борисовну, которая тогда нам сказала: «Ребята, если вы будете много работать, то когда-нибудь попадете к Маргулису на «Квартирник». Вот, наши старания оказались не зря, видишь.
– Ты знаешь, я даже парировать не могу. Мне так все нравится. Есть история таких ласковых подколов. Кети, как тебе у нас?
К. Т.: Все очень хорошо, я очень довольна. Мне очень нравится. Вы мне тоже нравитесь.
– Да ладно? Послушай, мы с тобой знакомы лет 10…
К. Т.: Что ты мне не звонишь-то?
– Тогда меняем историю вопроса. Как они тебя нашли?
К. Т.: Я жила в Грузии, пела, была достаточно известной. И они подружились с продюсером Нато Думбадзе.
В. М.: Пусть Байгали расскажет, тебе не поверят же.
Б. С.: Не-не, пусть Кети расскажет, я уже вижу – стучишь ножкой.
К. Т.: И когда они уже стали искать новую солистку, спросили у нее.
– А почему именно в Грузию? Мест навалом.
Б. С.: Мы спрашивали во многих республиках.
К. Т.: Во многих.
Б. С.: Ну вот как-то она откликнулась первая.
– Скажи, а прослушивание ты проходила, что пела, Уитни Хьюстон какую-то там?
К. Т.: Я до сих пор не понимаю, почему меня взяли. Я так ужасно пела на прослушивании, так переживала вообще. Я так обожаю группу «А’Студио» вообще с детства. Я выросла на их песнях. Когда мне сказали, что есть такая возможность и меня хотят послушать, у меня челюсть просто до колен отвисла, я думаю: «Ничего себе!» А теперь пою вот тут.
Б. С.: Жень, со своей стороны я хочу добавить, этот продюсер – наша подруга Нато Думбадзе – сказала: «Вы ищете нового вокалиста? Я вам пришлю диск с записью». Мы послушали, и я прям услышал в этом голосе нотки Кристины Агилершвили. Она говорит: «Приезжайте, посмотрите и покушаете, в конце концов, хачапури как минимум». У нас тогда концертов не было, работы не было, мы думаем: «Вов, может, поедем? Хачапури все-таки, там пхали, шашлыки». И так и съездили. Теперь мы вместе.
– Кети, а сколько тебе было лет на тот момент?
К. Т.: 18. Мне 33 сейчас, минус 14 – сколько будет?
– Обратите внимание, насколько легко девочка говорит о том, о чем говорить нельзя.
Б. С.: Давайте сейчас споем песню, после которой Кети появилась в группе «А’Студио».
К. Т.: Почему меня взяли. Экзамен номер два. Она на грузинском языке, так что никто ничего не поймет.
– А какая была первая песня, которую ты спела в «А’Студио»?
К. Т.: Это была «Улетаю». Она сразу пошла, и благодаря этой песне мы начали выступать.
– Расскажи, Байгали, Батыр же не пел раньше никогда, он был просто саксофонистом.
Б. С.: Что касается истории с Батыром, то, конечно, изначально он был прекрасным саксофонистом, первым учеником консерватории в Алма-Ате. Когда мы работали еще с Розой, он играл у нас на клавис – такие палочки есть, играл на саксофоне, пел на бэк-вокале. На самом деле его талант вокалиста раскрылся уже потом, в группе «Алмата-Студио». Такая история.
– Вот вам ответ на вопрос.
– Чтобы Кети не скучала, надо все-таки девочке уделять внимание значительно больше, чем музыкантам. Кети, расскажи, пожалуйста, про свой бренд одежды. Это не рекламная история, просто так, на всякий случай.
К. Т.: Почему? Очень даже рекламная. Значит так. У меня есть бренд, называется KETIone. Почему «KETIone» – потому что по-грузински мое полное имя Кетеван.
– Дальше.
К. Т.: Там продается разная одежда для чуть-чуть сумасшедших, таких как я. У меня разные такие наряды. Вот, например, сегодня. Что-то такое.
– То есть сама придумала, сама сшила и сама носишь.
К. Т.: Ну, сама не шью, слава богу, потому что, наверное, никто бы не купил. Но придумываю сама, да.
– Дамы и господа, Кетеван Топурия. Следующий вопрос, Байгали, конечно, к тебе. Ермек Серкебаев – великий-великий вообще певец, народный артист СССР. Конечно же, у такого человека должен был родиться певец. Как так, не хотелось петь ни разу? С Вовкой вы являетесь автором песен, и неужто самому не хотелось спеть?
К. Т.: Ему вообще хотелось играть в футбол. Ты знаешь?
– Нет.
Б. С.: Ну да, была такая детская мечта. Все детство провел во дворе с футбольным мячом. В перерывах старший брат усаживал меня за инструмент и силой, в общем, держал меня, заставлял, иногда давал подзатыльники. Я изучал музыкальную классику, за что ему очень благодарен. Потом дальше уже пошла тема The Beatles, Deep Purple, Rolling Stones. И вот мы здесь у Маргулиса.
– Нормальный скачок такой, знаешь. Скажи, а ты можешь что-то из классики вспомнить? Такое классическое, национальное, казахское.
Б. С.: Это я сейчас на слух.
– Не хватало еще, я бы попросил ноты.
Б. С.: Надо вырезать этот позор.
– Нет уж. Борька напомнил мне старый такой дурацкий симфонический анекдот. Дирижер говорит: «Рабинович, возьмите, пожалуйста, ноту «ля»». – «Дайте ноты».
Какая была первая зарубежная песня, которую ты выучил?
Б. С.: «Come together».
– Прекрасная песня.
Б. С.: С этой песней связана такая интересная история. Когда я был маленьким, у нас в одной комнате жили квартиранты – наши соседи, и там был, по-моему, Игорь Кукушкин. У него был магнитофон «Маяк» и была коллекция на пленке, естественно. И когда все уходили из дома, я тайком залезал к нему в комнату, включал магнитофон, быстро заправлял пленку, сидел, слушал эту песню и пытался снять слова. Музыку я уже выучил. И когда слышал какой-то шорох, то быстро выключал. Представляешь, какая скорость? Перематывал пленку, ставил ее в коробку на полку, выскакивал и сидел, улыбался.
– Ты мне не ответил на вопрос. Почему сам не стал петь?
Б. С.: У меня был один эксперимент, когда мы записывали альбом «Грешная страсть». Я тогда фанател от группы Eagles и где-то в этом стиле написал песню «Только ты и я» и исполнил ее сам. Когда мы записывались на студии, я все время писал демки – потом в конце концов их вокалисты поют. Я показываю, как петь, но сам никогда не пел! И тут мне Грег говорит: «Спой сам». Я говорю: «У меня же такой практики никогда не было». Он говорит: «А ты не парься, встань к микрофону, как Ринго Старр, он же петь вообще не умел, но спел же Yellow Submarine, еще пару треков». Ну я представил себя Ринго Старром – усы есть. Встал, надел наушники и спел песню «Только ты и я»
– Ну ладно, порази хотя бы одним куплетом, пожалуйста. Я не слышал тебя поющего ни разу, Борь! Хотя бы припев!
– Играть, конечно, эта компания умела всегда. Владимир Миклошич – бас-гитарист этого замечательного коллектива. Знакомы примерно с того же времени, что и с Байгали. Прочитал про тебя, знаешь, историю, которая мне очень понравилась. Ты тоже из аккордеонистов. Все приличные: Баста, Чиж, Владимир Миклошич. Поэтому у вас такая хорошая музыка. Кети, тебе вопрос, чтобы ты не обижалась. Как вам на разогреве у Элтона Джона?
К. Т.: Ты знаешь, прекрасно! Потому что мы пораньше закончили работу. Если было бы наоборот, тогда была бы бессонная ночь.
– История разогрева, она навсегда…
К. Т.: Я не люблю просто Элтона Джона, к сожалению. Я его очень уважаю, он крутой чувак, гениальный композитор…
– Я спросил, на самом деле, о другом, по поводу разогрева.
К. Т.: Ну почему разогрева? Это был двойной концерт.
– В этом есть, конечно, кайф двойного концерта, но публика-то пришла на Элтона Джона, а ты выходишь…
К. Т.: Ты вот зря так думаешь! Это был Ростов-на-Дону, и нас ждали больше, чем его.
Б. С.: То, что мы первые пели, – это не значит… Мы спели наш сольник…
К. Т.: Был разный тайминг, понимаешь, и все знали, что были мы и он.
– Ну, конечно, они пришли на вас. На фиг им Элтон Джон? Они другие.
Б. С.: Кстати, у меня после этого концерта осталась наклеечка вот здесь. Кто это? Элтон… Ты видишь что-нибудь?
К. Т.: Элтон Джон какой-то, я не знаю!
Б. С.: Наклейка «Elton John, А’Студио вместе в Ростове 2007 год».
– Ты уверен, что Элтон Джон?
Б. С.: Настоящий?
– Да нет, не в этом дело. Ты знаешь, мы же к старости становимся подслеповатыми, не все буковки видим. Может, там ЛДПР?
Б. С.: Зуб даю! Посмотри!
Б. С.: Поехали дальше. Есть одна прекрасная песня, «Сердцем к сердцу», которую мы давным-давно записали с группой «Отпетые мошенники», а потом сняли смешной клип. Недавно посмотрели этот клип и думаем: «Как классно вообще!»
К. Т.: Я смотрю и думаю: «Какая я уродка до того, как отрезала нос».
Алишер Егембердиев (группа The Jigits): Кети, ты всегда была прекрасная и красивая, мы это знаем точно.
– Борь, представляй!
Б. С.: Сегодня на сцене с нами замечательные ребята, молодые и талантливые, группа The Jigits – участники «Фабрики звезд», Казахстан, финалисты, лауреаты, победители. На сцене последнее время часто с нами, помогают бэк-вокалом и, конечно же, имеют собственные песни, проекты.
– Ну красивые, молодые, понятно…
Б. С.: Ну а что, конечно, готовим замену потихонечку с Миклошичем сейчас.
– Ты же на вашей «Фабрике» в жюри был, да или нет?
Б. С.: Я был музыкальным продюсером, и настолько мы все привыкли к ребятам, подружились, что когда закончилась «Фабрика», всем стало так грустно. И мы решили собрать несколько участников в один бенд, поехали на «Новую волну» и заняли там почетное четвертое место у Игоря Яковлевича.
Батыржан Тазабеков (The Jigits): И пришли на программу к Маргулису.
А. Е.: Все пути ведут к вам!
– Ясен перец!
Б. С.: Далеко пойдет!
– Да здравствует кузница талантов – «А’Студио»!
Б. С.: И вот недавно мы записали прекрасный… По-казахски как это будет?
А. Е.:: Фичеринг.
Б. С.: Казахское слово «фичеринг». Это был юбилей Леонида Агутина. Песня «Прощай» очень красивая. Хотим вам сейчас ее исполнить.
– Я посмотрел трек-лист и обнаружил, что там нет песни «Джулия». Вы ее играете или нет? Или есть какие-то предубеждения?
К. Т.: Нет, почему? Мы поем.
Б. С.: Кусочек можем, конечно, куплет-припев по традиции.
– Да давайте целиком.
Б. С.: Песня, которую мы написали, – музыку с Батыром, слова написал Владимир Миклошич. Отдельные аплодисменты.
– Наш баянист!
– Конечно, от этой песни вы не избавитесь никогда, это ваш Yesterday, и несите свой крест с удовольствием. Сколько вы будете, Борь, существовать, столько вас будут просить спеть эту чудесную песню, благодаря которой я познакомился с вами уже именно в составе «А’Студио».
Б. С.: Спасибо! Сегодня прекрасный вечер, и, я думаю, мы все его запомним надолго. И наша песня так и называется – «Помни это».
– Кети, тебе задам вопрос. Когда столько лет вместе, то, естественно, хочется уйти на сторону, грубо говоря. То, что называется соло-проект. У Байгали, я помню, был какой-то симфонический проект. У Вовки, наверное, тоже что-то было – баян, ой, извини, аккордеон. Тебе не хотелось бы сделать что-то, ты же начинала…
К. Т.: Да, я на лыжах катаюсь, они мне не мешают.
– Это неплохой соло-проект, но что-то другое, не знаю, какую-то этнику.
К. Т.: Нет, меня все устраивает. Нормально.
– Вова?
К. Т.: Ты бы не хотел что-нибудь отдельно сыграть, на баяне?
В. М.: Я готовлюсь, меня пригласили в Red Hot Chili Peppers. Я ищу бас-гитару подходящую, потому что Фли играет на Music Mini, он уже на пенсию собирается.
– Кто бы говорил, прости господи. Проект, где ты бас-гитарист, у тебя какие-то новые песни с матерными словами.
Владимир Миклошич: Я бы с удовольствием, конечно, но времени нет просто.
– Времени нет. Боря?
Б. С.: Я бы, честно говоря, сейчас уже серьезно, ушел бы в классику. Я бы играл Бетховена.
– Кстати, ты классику играл где-то, не удалось.
Б. С.: Не удалось, поэтому я и хочу этого добиться. Вот поэтому и мечтаю.
– Что-то из другого. Братцы мои, вот какие есть «А’Студио», такие они и есть.
Б. С.: Немножко поп-рока дадим.
– Пришло письмо сверху, попросили спросить про самый маленький концерт, то есть для какого самого маленького количества зрителей играли? Мы играли, когда вместе со зрителями и музыкантами было 11 человек.
Б. С.: Было у нас четыре зрителя.
К. Т.: Ты имеешь в виду какие-то заказняки? Когда пьяные четыре или голых человека?
Б. С.: Нет, это было…
К. Т.: Это не считается.
– Подожди. Что такое «четыре или голых человека»?
К. Т.: Ну вот, например, у нас один раз…
Б. С.: Президент, премьер и помощники.
– Ну-ка, ну-ка, подожди. Вы, по-моему, солидная группа, где вы играете вообще? Какие ваши концерты, площадки?
К. Т.: Иногда под обрезание, знаешь там, день рождения. Ты на обрезаниях не пел? Признавайся!
– Нет.
Б. С.: Он пел, когда было обрезание.
– Еще тогда.
Светлана Сурганова
«Светка Сурганова – перфекционистка. Я ее заманивал к нам в сети года полтора: то сроки не совпадали, то программа новая делалась. Но потом пошел какой-то сбой в обломах, и она со своей командой оказалась у нас на «Квартирнике»! Попели и побеседовали всласть!» – Евгений Маргулис.
– Изучая твою богатую биографию, я вдруг обнаружил вот какую вещь и очень удивился: «Оркестру»-то уже 15 лет! Братцы, это юбилей! Мне казалось, что «Сурганова и Оркестр» появился лет пять назад, может быть. Это большое откровение, потому что, скажем, с Дианой я периодически где-то пересекаюсь, а со Светкой как-то достаточно редко. Начал зазывать я ее давно, заход был длинный. Сначала пикник, потом…
Светлана Сурганова: Я просто люблю долгие прелюдии.
– Да, потом был Окуджава, и наконец-то сегодня на «Квартирнике» «Сурганова и Оркестр». История долгих дорог в дюнах.
– Прочитал, что в детстве ты не мечтала о музыкальном образовании. Тебе подарили скрипку, ты с ней спала, научилась играть. Я как скрипач скрипачу… Знаете одну историю, да? У меня была бабушка, которая музыку ненавидела. Скрипку она выбросила в окно, потому что ее это раздражало. А как складывалась твоя музыкальная жизнь?
С. С.: Счастливее, чем твоя, Жень. Никто ничего не выбрасывал. Может быть, я просто реже занималась, чем ты. Просто чуть позже у меня была история со скрипкой. Правда, ее не выбросили, а разбили о край ванны…
– Обо что разбили?
С. С.: О край ванны. Обо что еще обычно разбивают скрипку?
– Какое прекрасное слово – «край ванны», а не какой-то там человек. Край ванны.
С. С.: Собственно, конец истории, а может быть, даже ее начало. Скрипачкой я тоже не стала.
– Я тебя видел со скрипкой.
С. С.: Это еще ни о чем не говорит.
– А, ты просто ее переносила?
С. С.: Я вот сейчас возьму в руки виолончель и что?
– Ты на ней играла, я тебя видел со скрипкой, но не важно. И еще знаешь, я увидел вот какую вещь: ты же докторица, педиатр, да?
С. С.: Вот это мне очень понравилось. Еще никто меня не называл докторицей. Певицей – да, докторицей…
– Я тебя еще хотел сказать: так как ты педиатр, я вижу большое количество детей сегодня в зале. Меня это очень прикалывает. Очень хорошая компания у тебя там – Александр Розенбаум, еще там есть пара приличных врачей.
С. С.: Антон Павлович Чехов.
– Билли Новик…
С. С.: Билли Новик.
– Патологоанатом, кстати.
С. С.: По-моему, страшнее профессии нельзя придумать.
– Поэтому он пошел в блюзмены.
– Я так понимаю, квартирник тебе играть не впервой.
С. С.: Да, лет 25 назад мы грешили этим, еще с Дианой Сергеевной, в Магадане.
– Так. А что были за квартиры?
С. С.: Магаданские типичные квартиры. Ну что, не помните?
– Нет, я-то помню. Ты же девушка-то помоложе, чем я.
С. С.: Не намного.
– Обычно из Магадана в Питер, почему ты из Питера в Магадан?
С. С.: Даже когда все едут на работу, когда идешь в противоток, тогда быстрее доезжаешь. Вот все из Магадана, а я, наоборот, в Магадан.
– Вы ж там где-то играли по казино каким-то. Кто был ваш зритель?
С. С.: Нормальные, совершенно нормальные люди – работяги, студенты, педагоги. А какой там прекрасный Сорокач, Андрей Сорокач – автор-исполнитель с потрясающими песнями. У нас как-то был квартирник прям вот у него. Такое было очень знаковое мероприятие, причем это так всегда обставлялось душевно. Садимся, значит, конечно, понятно: водочка, строганина, рыбка замороженная. Ее надо было обмакнуть в смесь соли с перцем, скушать кусочек и запить такой ледяной водочкой.
– А скажи, ты доживала до конца квартирника-то или нет вместе со зрителем?
С. С.: Знаешь, доживали, переживали до сих пор. Хорошее было время. На самом деле, мне посчастливилось в этом году побывать в Магадане, у нас был концерт. Собственно, спустя 25 лет я впервые там очутилась. Как меня расперло, как меня плющило, таращило в хорошем смысле. Я поняла, что я люблю этот край. Мечтаю, если сложатся обстоятельства, мы с Динкой приедем туда и дадим акустический концерт. Прямо сплю и вижу.
– Ну, дай бог, дай бог.
С. С.: Продолжаем белую тематику. «Белые люди» – вам, всем собравшимся, это посвящаем! Спасибо за поддержку.
– А скажи мне, Свет… А ничего, что я тебя Светкой называю?
С. С.: Как мне приятно, так ласково.
– Вы знаете, Светлана, у меня в Ростове живет приятель по фамилии Сурганов…
С. С.: Быть того не может.
– Да, и кликуха у него Сурик. Я помню, у тебя был бардовский альбом, по-моему, «Дохлый Сурик».
С. С.: Я до сих пор злюсь.
– Почему?
С. С.: На того человека, кто это придумал. «Дохлый Сурик» – как это можно придумать?
– А почему «Дохлый Сурик», объясни.
С. С.: А вот спросите у автора.
– Ну ладно.
С. С.: Ну ладно, Сурик, ну ладно, сурикат – конечно, три похожие буквы. А при чем тут дохлый? Зачем опережать события, я не понимаю?
– Это 92-й год, и я тоже вычитал, что ты стала лауреатом бардовской песни как раз именно с этим проектом «Дохлый Сурик». По поводу бардовской вы помните, да? Поэтом можешь ты не быть, а музыкантом быть не можешь. Поэтому я тебя спрашиваю, что ты делала на фестивале бардовской песни вот с таким ярким названием? Что ты пела?
С. С.: Справедливости ради надо заметить, что этот «Дохлый Сурик» всплыл позже. Тогда просто, в общем-то, других особо фестивалей не было. До рок-фестиваля мы тогда еще не доросли с Дианой Сергеевной. И вот Петр Малаховский нас запихнул на мероприятие, которое называлось «Фестиваль авторской песни». Но надо было с чего-то начать.
– Слушай, а если не противно, напой хотя бы куплет из того яркого творчества, чтобы посмотреть, насколько ты выросла. Хотя бы куплет.
С. С.:
Вот!
– Так это, Свет, чистый рок.
С. С.: Дианы Сергеевны, да, это ее песня, роковая.
– А твоя авторская песня? То есть с чего ты начинала, самая первая.
С. С.: А знаешь, с чего я начинала, тем и заканчиваю, по всей видимости.
– Нет, я знаю, что первую песню ты написала лет в 14. Ну как все.
С. С.: Как все: пубертат, ранние, все начинают сочинять.
– Намекни куплет.
С. С.: Одна из первых песен была про цену сумасшедших:
– И ты ее с 14 лет промотируешь?
С. С.: Представляешь да, ну, может, чуть попозже. Нет, ну совсем первую мне уж тут неловко совсем, ей-богу. Приличные люди собрались, не буду разочаровывать.
– Для меня.
С. С.: Хорошо. Вы сами напросились.
– Удивительно, удивительно.
С. С.: Тряхнем стариной!
– Я прочитал, что ты любишь ездить, любишь преодолевать длинные расстояния на автомобиле.
С. С.: Обожаю.
– За рулем сама?
С. С.: Сама. До Португалии и обратно.
– Откуда, из Магадана?
С. С.: Отличная идея, кстати. Нет, пока из Питера.
– Но это можно сойти с ума. Что ты делаешь в машине?
С. С.: Это одно из самых приятных времяпрепровождений. Я могу слушать музыку, могу слушать лекции. Вот, например, последняя поездка прошла под эгидой Паолы Волковой.
– Это то, что называется аудиокнига?
С. С.: Аудиокнига, да. Классно – ты едешь, сосредоточен на дороге… Я не знаю, это, наверное, высшее наслаждение – сочетание движения и интеллектуальной информации. Для меня это наилучший отдых.
– А ты в гордом одиночестве ездишь или все-таки…
С. С.: В гордом, конечно, я не езжу. Конечно, у нас друзья, и все, конечно, способные рулить.
– Все интеллектуалы, все слушают то, что любишь ты?
С. С.: Заставляю. Им ничего не остается делать. Они в этом же информационном поле находятся.
– Потом вы обмениваетесь.
С. С.: Конечно, мы друг друга сменяем. Вот, например, путешествие из Петербурга в Москву… из Петербурга до, например, Армасана-ди-Пера, юг Португалии, у нас занимает трое суток, две ночевки. Ну мы не торопимся, не гоним, ночуем, отдыхаем обязательно, не превышая скорость, не нарушая правил дорожного движения.
– Что-то мне не верится.
С. С.: Моему автомобилю уже восемь лет – как новенький выглядит.
– Ну это говорит о том, что ты на нем не ездишь, знаешь – автомобиль как новенький. Я люблю ездить на большие расстояния, лекции не слушаю, извини.
С. С.: А что слушаешь?
– Не поверишь, я слушаю советскую музыку 30–50-х годов. Вот песни о профессии, колхозе, партии правительства. Слушай, я в них нахожу столько интересного – я тебе подброшу.
С. С.: Обязательно.
– Такой раритет, прям сердце радуется.
С. С.: Грешна. Тоже слушаю немножко другую музыку, но вот Юрий Антонов, Алла Пугачева…
– Не, ну ты берешь уже new wave, понимаешь? А я именно истоки.
С. С.: De Profundis – так называется наша следующая песня.
– «Мураками» сейчас, да?
С. С.: De Profundis. «Мураками» я пока что-то…
– А что так?
С. С.: Пришло время. Или прошло.
– Ну, есть у тебя Yesterday.
С. С.: Ну да.
– И ты будешь петь его всю жизнь.
С. С.: Или «Вот, новый поворот»…
– Или да. Поэтому деваться тебе некуда.
С. С.: А я все-таки спою De Profundis – в противотоке.
– А мы не покажем по телевизору, вырежем.
С. С.: Женечка, сейчас прямо скажу. Мне вообще настолько все равно, покажут по телевизору или нет. Я просто сейчас кайфую – вижу эти лица, вижу тебя, мы общаемся. Вот есть момент, и он самоценен.
– Поехали.
– Прочитал, что особую зависть у Сургановой вызывают рэперы и паркурщики.
С. С.: Да.
– Так это правда, что ли?
С. С.: Это сверхлюди.
– Так, ну рэперы понятно, а паркурщики? Прыгают все с крыши на крышу.
С. С.: А ты попробуй прыгни, ничего не поломав.
– Я не могу. В отличие от тебя, у меня нет здорового образа жизни.
С. С.: А выглядишь огурцом.
– Просто уже, знаешь, этот дубок не согнуть. А ты с ними скачешь, с паркурами?
С. С.: Я один раз скакнула как-то в Аргентине. Помните, была такая программа «Жестокие игры»? Ужас… Ну в общем, как итог, перелом лодыжки медиальный, латеральный на левой ноге, костыли. В общем, до сих пор на погоду реагирую.
– Круто. А как же здоровый образ жизни? Ты же зарядками какими-то занимаешься…
С. С.: Все знает. Ничего не скрыть.
– Конечно знаю. Потому что меня просили: Света покажет там какие-то дыхательные упражнения нашему народу, чтобы народ был такой же свежий, как она.
С. С.: Я вам больше скажу – мы не умеем дышать. Я действительно занимаюсь тем, что я учусь дышать. Ну про зарядку Питера Кэлдера вы всю уже знаете, уже вся страна знает, уже полстраны практикует.
– Я вообще не знаю, кто это и что. Покажи.
С. С.: Не покажу. Покажут страницы в Интернете. Действительно помогает хорошо себя чувствовать, быть в тонусе. Чувствуется, доктор во мне заговорил, да? Потому что это наше все – дыхание. Дыхание – темп и ритм, глубина. Ну и, конечно, повод.
– Ты мне напомнила один анекдот. Поднимается наша подводная лодка, открывается люк и оттуда появляются какие-то грязные ящики, трусы и какая-то еще хрень. А рядом поднимается еще американская подлодка. Открывается люк, выходит такой капитан весь в белом и говорит: «Где зюйд-вест?» И ему начинают: «Широта такая…» – «Ты не п##и, ты пальцем покажи». Поэтому – ты покажи. А то «посмотрите в Интернете», вот это все, знаешь. Хорошо?
С. С.: Принято. Рискованный номер, но давайте ее исполним. Марина Ивановна Цветаева на этот раз, песня «Морская».
– Понимаю, что все-таки компания ближе к роковому звучанию. Вдруг увидел странную коллаборацию – ты и Шура.
С. С.: Ничего странного.
– Ну что-то иногда мне мешает адекватно отнестись к человеку, который пел сначала черт-те что, а потом…
С. С.: Черт-те где.
– …черт-те где, да.
С. С.: А ты говоришь про совместный трек с «Би-2»?
– Нет, не тот Шура, а Шура, который… Что ты меня о них спрашиваешь?
С. С.: А я про Сашу Медведева.
– Да.
С. С.: Гениальный парень, обожаю его. Вообще один из лучших вокалистов, я считаю, страны. Самый профессиональный, очень настоящий. Молодец. Прям у меня чувство уважения к этому человеку и глубокая симпатия.
– Ну спасибо. Ты его поняла, получается?
С. С.: И очень красивая песня, на мой взгляд. Она называется «Молитва». Наш пока единственный совместный трек. Это правильный посыл в пространство, и поэтому я вот тут прямо подписываюсь сразу. Сейчас давай «Мир-лабиринт», новиночку. Сделаем?
– Взрыхлю одну твою творческую составляющую. Ты же еще и актриса у нас оказалась.
С. С.: Погорелого театра.
– Погорелого театра, да. Спектакли – где, с кем, зачем, почему, что за пьеса.
С. С.: Ну какая я актриса, ну вы что?
– Я не знаю. Ты же сказала, что когда ездишь на длинные расстояния, учишь все, что тебе попадается под руки. Может, ты учишь тексты, спектакли…
С. С.: Одной, конечно, из самых ярких театральных моих работ было, конечно, сотрудничество с нашим прекрасным актером, Атосом Всея Руси – Вениамином Борисовичем Смеховым. Спектакль «Веселое имя Пушкин», который стартовал в Санкт-Петербурге. И, наверное, теперь мне действительно будет что рассказать внукам, правнукам, а главное, маме.
– Спектакль-то хороший?
С. С.: Великолепный. Вообще все, что делает Вениамин Борисович, – это великолепно.
– Неправильный ответ. Спектакль хороший? – Да. Там, где я участвую, – все хорошее. Еще раз. Спектакль хороший?
С. С.: Да, там, где я участвую – это не может быть плохо.
«Квартирник» к 85-летию Юрия Визбора
«Мы решились снимать программу к юбилею Юрия Визбора, потому что нам захотелось сделать реверанс в прошлый век, в песни Юрия Визбора, в песни, которые мы пели с большим удовольствием. На фоне того, что звучало тогда на радио и по ТВ, они были глотком свежего воздуха! Да и дать вторую жизнь этим произведениям, которые новое поколение не знает, тоже неплохо», – Евгений Маргулис.
– В этом году исполнилось бы 85 лет Юрию Визбору. Мы его знаем и помним как поэта, киноактера, сценариста и даже как альпиниста, если мне не изменяет память.
Александр Красовицкий (солист Zero People): По-моему, он был инструктором на самом деле. Когда моя мама узнала, что мы выбрали «Домбайский вальс», она просто сказала: «Вау, это же наша любимая песня». Мама тоже была активистом туристического движения.
– Как же тебе повезло.
А. К.: Не инструктор, но где-то я прочитал очень крутую фразу про Визбора: «Есть исполнители, у которых в песнях человек против человека, а есть исполнители, у которых человек – против стихии». Вот Визбор, я так понимаю, это любовная лирика прежде всего и плюс еще человек против стихии. Самый, можно сказать, сердечный и светлый, наверное, из знаменитых бардов.
– Класс. Эти аплодисменты Юрию Визбору. Сегодня здесь еще присутствует Татьяна Визбор, дочь Юрия Визбора, мать двух замечательных близнецов – Юры и Вари. Тань, а у тебя есть какая-то история, да? Иди ко мне. Садись на мое место.
Татьяна Визбор: Я хочу сказать про ваше исполнение. И вообще про исполнение на квартирнике любых артистов, чем это ценно для меня и семьи. Когда мне говорят: «Ой, послушай этого исполнителя, он поет как Визбор». Так лучше Визбора никто не споет. Этот человек должен эту песню для себя спеть, чтобы я поверила, что это песня Zero People.
– Конечно.
Т. В.: Понимаешь? Или вчера утром. Да. Надо сделать песню своей и прожить ее. И еще одно, просто как исторический факт. Эта песня впервые прозвучала в космосе. Было это, когда летал космонавт Александр Иванченков, который, как рассказывал отец, пронес на станцию «Салют-6» гитару – внимание! – производства «Московской мебельной фабрики». Это единственный инструмент, который мог вынести перегрузки при взлете. И эта песня была «Домбайский вальс». Спасибо огромное, ребят.
– С удивлением узнал о том, что Визбор основной своей профессией считал журналистику. Он был инициатором открытия радиостанции «Юность». Мало того, со своим приятелем они придумали «Кругозор». Кто-нибудь помнит вот эти вот гибкие пластинки? Это придумал Визбор. Так что человек был разносторонне талантлив. А сейчас я хочу пригласить к нам на «Квартирник» отличный, я хочу вам сказать, коллективчик – «Волга-Волга». А почто так вырядились?
Антон Салакаев: Дело в том, что прошлый раз, когда мы были здесь в гостях, у нас тоже были костюмы. Мы решили продолжить эту традицию, и наши друзья из Музея социального быта в Казани предоставили нам такие костюмы. Мы почему-то подумали, что каждый из нас – это определенный какой-то образ того времени: стройотряд, интеллигент. Похож?
– Кто? Серега?
А. С.: Да.
– Нет, у него очки темные, интеллигенты в таких не ходили.
Сергей Татарский: Я из Питера приехал.
– А, тогда ладно.
А. С.: В общем, как-то мы так себя увидели.
– Давай, поехали!
А. С.: Просто песня!
– Вопрос, про что и о чем песня, знаете или нет?
А. С.: Про жизнь.
– Ушел от ответа. На самом деле, эта песня, как ни странно, посвящена не девушке, а поляне Грушинского фестиваля. Вот именно поляне, на которой происходило все это бесчинство.
А. С.: Поляне.
– Интересно узнать, были ли вы на Грушинском фестивале?
А. С.: Были попытки туда съездить, но пока не складывалось.
– Я сидел и с удовольствием смотрел на вас, слушал эту обработку и подумал о том, как бы вы всколыхнули, конечно, Грушинский фестиваль.
А. С.: Все еще впереди.
– Антон, а почему вы взяли именно эту песню?
А. С.: Считаем, что для людей, рожденных в СССР, наверное, это заглавные песни Визбора.
С. Т.: И мы на самом деле долго думали. Мы сделали 2 разные версии.
– Да.
С. Т.: Мы сейчас играем веселую. А еще у нас есть лирическая.
– А сыграйте кусочек, просто посмотреть?
– Ты знаешь, я все-таки за Грушинское веселье, за портвейн, за костры, за растянутые свитера и советскую одежду!
А. С.: Ну вот и мы, собственно, пришли!
– Не одно поколение хороших артистов воспитывалось на музыке Юрия Визбора. Сегодня к нам приехал замечательный артист – Дмитрий Хмелев. Дима из такой странной бардовской плеяды, и я не мог не задать ему вопрос, что для тебя песни Визбора?
Дмитрий Хмелев: Папа частенько намурлыкивал песенки Юрия Иосифовича Визбора: «Лыжи у печки стоят». Потом у нас появилась виниловая пластинка. А поскольку я жил в своем доме и у нас были колонки на каждом углу, папа работал во дворе, в огороде, и в какие-то дни его накрывало, он слушал Визбора.
– Ты же нас поразишь песней Визбора?
Д. Х.: Конечно, да. «Ты у меня одна», из кинофильма.
– У Визбора не было музыкального образования, и на гитаре он учился играть сам, либо ему показывали какие-то аккорды. Вот сейчас я хочу пригласить на эту сцену замечательного артиста, мультиинструменталиста Тимура Ведерникова. Привет, Тим.
Тимур Ведерников: Привет.
– Я никогда у тебя не спрашивал, а ты самоучка или нет?
Т. В.: Я тоже не учился, и аккорды мне показывали. Самоучка, как Визбор и Томми Эммануэль. Мне кажется, нормальная компания.
– Вообще да. Тимка, конечно, от скромности не умрет. А кстати, Визбор, отправляясь в гости, никогда не брал с собой гитару. В отличие от тебя.
Т. В.: Не, не, не, не, не. Я тоже перестал брать гитару.
– Да ладно. Где ни встречу, все время с гитарой.
– Я вот единственное не помню, ты, по-моему, делал трибьют Визбора?
Т. В.: Да. Когда я еще играл в группе «Гроссмейстер», мы были на самом деле одними из первых, кто делал эту историю, – когда берется трек Визбора, мы его чуть-чуть выравнивали и играли под него с «Гроссмейстером» инструментальный аккомпанемент. И как раз получалось, что Визбор играет с группой «Гроссмейстер». Так что я-то с Визбором уже поиграл. Мы и рэп читали с Визбором. Хочешь покажу, как это выглядит?
– Давай.
Т. В.: Давай попробуем. Друзья мои, вы помните: «Милая моя, солнышко лесное, где в каких краях, встретимся с тобой». Главное вот это – «бой». Вы поняли, да? Давай, давай и поехали.
Ну примерно так это было.
– Спасибо, Тим.
Как настоящий поэт, Юрий Визбор в молодости ну и, наверное, уже впоследствии обращался к любовной лирике. И первое стихотворение о большой любви он написал в пионерском лагере. И когда мама обнаружила его замечательные вирши, она вложила ему в тетрадку с утра, когда он уже обнаружил, книжку под названием «Все, что нужно знать о сифилисе». Мама была врач, предостерегла своего сына о будущих последствиях. А у нас на «Квартирнике» «Тринадцатое созвездие».
Дмитрий Судзиловский: Здравствуйте все.
– Я как понимаю, ты с Таней Визбор знаком?
Д. С.: Да, да. Знаком с 90-х годов. Первые эфиры «Тринадцатого созвездия» были на радио «Россия», как раз приглашала Татьяна. Это было несколько раз.
– Большая смелость спеть эту песню, потому что это самая длинная песня Юрия Визбора. А длинная знаешь почему, да?
Д. С.: Потому что она писалась не один год. Она была дописана потом, я знаю.
– Тогда рассказывай.
Д. С.: Нет, нет, на этом моя подготовка заканчивается.
– Он начал писать ее в 79-м году, закончил в 81-м. Два года, и столько куплетов. Я видел, что Дима, конечно, пел по памяти. Это опять же доказывает близкое знакомство с Татьяной Визбор.
Мало кто знает, что любимым инструментом Юрия Визбора был аккордеон. У них во дворе жил фронтовик, который здорово играл на аккордеоне, и Юре захотелось научиться. А в музыкальной школе, куда его отвели, было только фортепьяно. Оно его страшно обломало, и учиться на аккордеоне он не стал. Вот сейчас выйдет команда, у которой любимый инструмент тоже аккордеон – «Голос Омерики»! Слушай, а скажи, приглашали вас на Грушинский фестиваль?
Александр Воробьев: Мы сами писали туда заявку, много раз, но не пущают.
– Таких или вообще?
А. В.: Я не знаю, у них какой-то там свой междусобойчик, или, видать, грушами не вышли.
– Скажи, а почему выбор именно этого произведения?
А. В.: Потому что я центровой чувак, а это одна из, как по мне, крутых песен про Москву и про вот…
– И вообще.
А. В.: И вообще, да. В принципе.
– Кстати, такая маленькая ремарка. У Саши Розенбаума тоже есть песня «Охотный ряд», помните, да.
А. В.: Ну да.
– И там была такая фраза: «И Окуджава тихо поет, Охотный ряд. Охотный ряд». Поклонники Визбора разорались страшно, и он переделал слова. Здесь: «И Окуджава песни Визбора поет, Охотный ряд, Охотный ряд».
А. В.: Да, да, да.
– Юрий Визбор родился, кстати, в семье командира Красной Армии. Отец был из Литвы, и фамилия у них была Визборас. Но так как пролетариат не сильно врубался в окончание фамилии «ас», то он просто стал Юрием Визбором. И сейчас я хочу пригласить на эту сцену человека, который тоже вырос в семье военных. Должен был стать военным, но стал отменным музыкантом – это Александр Маршал.
Александр Маршал: Должен был быть, но не стал. Спасибо, Жень, еще раз за приглашение, мне очень приятно быть в этом замечательном здании, и тем более с моим давнишним другом, с которым сколько мы знакомы?
– Лет 40 с чем-то.
А. М.: Да, и сегодня особенный случай, почему? Потому что для меня песни о Великой Отечественной войне – это нечто особенное в моей жизни и творчестве. И сегодня мы отдаем дань памяти замечательном человеку, которого звали Юрий Визбор. Давайте ему поаплодируем!
(
Песня, которую я сейчас исполню, знаменательна для меня вдвойне, потому что называется «Виталий Палыч». А моего отца звали Виталий Палыч. И когда я исполняю эту песню, вспоминаю своего батю, который уже ушел из этой жизни, но мне его очень-очень не хватает. Это был военный летчик, командир учебной эскадрильи, сделавший больше пяти тысяч вылетов на пилотаж.
– Вспомнил вот что. Я-то думал, что первые квартирники были у нас на «Аэропорте». Оказалось, что нет. Юрий Визбор закончил педагогический институт, там встретил Аду Якушеву, и они стали вместе писать песни. И когда они наконец-то поженились и переехали на Неглинку, где родилась, кстати, ты, у них там были самые первые такие поэтическо-музыкальные квартирники. То есть они были как бы первооткрывателями, да?
Т. В.: Да, у нас постоянно была толпа людей. Приходили с семьями, друзьями, они там жили. Реально жили – это коммуналка была на самом деле. Знаешь, какие квартирники у нас были? Вот в этом доме, например, – я уже и не говорю про бардов: и Городницкий, Клячкин, Кукин, Ким и так далее, и так далее, и так далее – там были, например, Василий Аксенов, Булат Окуджава…
– Это мои соседи.
Т. В.: Да, да, да. Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский и Марлен Мартынович Хуциев. Великие люди, которые там находились, и у меня был даже случай с двумя из них. Когда я брала интервью у Зиновия Ефимовича Гердта, который тоже часто бывал, в конце интервью я захотела похвастаться и сказала: «Зиновий Ефимович, вот скажите моим радиослушателям, что мы все-таки с вами знакомы и не первый год, с моего рождения». Он посмотрел и сказал: «Я счастлив сообщить твоим радиослушателям, что я неоднократно видел тебя нагою. Тебе было три месяца». Потом сказал: «Это было великолепно, но сейчас тоже ничего, но тогда это было великолепно». А Егор Яковлев говорил: «Эту женщину я видел в спущенных колготках, ей было полтора года». Ну повезло.
– Прочитал, что вместо детских игрушек у тебя были какие-то старые магнитофонные пленки.
Т. В.: Да, меня в пленке нашли.
– Скажи, а эта замечательная история, когда родители уходили и приковали тебя альпинистскими веревками к подоконнику. Было?
Т. В.: Академик Городницкий рассказывает, что меня вывешивали в авоське на уровне третьего этажа на Неглинке гулять таким образом. А я всегда ему говорю: «Нет, меня всего лишь привязывали шнурами к подоконнику». Что было правдой. Никуда они не уходили, просто тогда было принято курить, чтобы ребенок не надышался. Но последнее меня в этом году убило, когда один молодой корреспондент брал у меня интервью и сказал: «Правда, что вас в коляске вывешивали?» Я говорю: «А как вы себе это представляете, центр Москвы?»
– Вот эта версия мне нравится.
Т. В.: Мне тоже да, но…
– А я хочу пригласить к нам на ковер Алену Петровскую!
Алена Петровская: Добрый вечер!
– Я не могу обойти тебя таким вопросом: почему ты выбрала эту песню?
А. П.: Она у меня в детстве всегда играла в голове. Папа ее слушал дома, какие-то воспоминания. Год назад я стала мамой, и все сошлось. Именно для того, чтобы ее исполнить.
– Тань, обрати внимание, да. Удивительно, но достаточно молодые люди любят и кайфуют от того, что было раньше.
Т. В.: Я тебе объясню. Дело в том, что Юрий Иосифович писал о высших ценностях. Там ничего не надо объяснять, потому что это любовь, дружба, верность. Поэтому они попадают в человека в тот период жизни, когда, так сказать, они необходимы. Когда Юра или Варвара стали исполнять песни Юрия Визбора, а то и Ады Якушевой, кстати, моей мамы, то многие думают, что это они написали поначалу. Правда, что «Ты – мое дыхание» – это песня, которую написала Варвара Визбор. Друзья мои, учите слова, короче. Пригодятся.
Еще есть одна история, связанная с этой песней. Мы выступали с одним бардом из Самары, Сашей Исаевым. Знаешь, как на свадьбах – прячут невесту где-то там. Ну в данном случае это был шкаф, а все ее ищут, предлагают какой-то выкуп. А невеста не вылезает, и все там в панике, кто деньги, кто какие-то бриллианты уже предлагает. Вызвали уже Исаева как последний инструмент. Исаев спел эту песню: «Мне твердят, что скоро ты любовь найдешь». После этого, вытирая сопли и слезы фатой, из шкафа вылезла невеста и сказала: «Делайте со мной все что хотите».
– Да, здравствует волшебная сила искусства.
И сейчас я хочу пригласить на наш «Квартирник» команду под названием «Фитнес-оркестр».
Петрович: Добрый день.
– Чем хорош наш «Квартирник» – творчество Визбора представлено совершенно разными коллективами, разными людьми. И вот «Фитнес-оркестр», как я понимаю, все-таки ближе к бардо-шансонному творчеству.
П.: Вы знаете, в моем понимании Юрий Визбор – это, если позволите, наш русский Джонни Кэш. И я думаю, что он, в принципе, и должен звучать как-то где-то рядом.
– Историю песни знаете?
П.: Сначала было яйцо, потом курица, так точно и с этой песней. Да, получается? Фильм и песня.
– А история ее такова. Визбор очень любил, кстати, самолеты, рисовал самолеты и хотел поступить в летное училище, но как-то потом жизнь пошла совершенно в другую сторону. И где-то, наверное, в конце 50-х, собирая материал для журнала, он летал с летчиками на самолете. Один из летчиков, к сожалению, погиб. И Визбор посвятил ему эту песню. Песня, кстати, очень нравилась Владимиру Высоцкому.
Визбор был еще и киноактером.
Т. В.: 18 художественных фильмов.
– И так как он был еще и альпинист, Говорухин предложил ему в фильме «Вертикаль» ту роль, которую впоследствии сыграл Высоцкий.
Т. В.: Он отказался, и в этом была опять-таки его провидческая штука, потому что играть должен был обязательно Высоцкий. А ты знаешь, какое пересечение было в фильме Ларисы Шепитько «Ты и я»? Они писали сценарий на трех исполнителей: Юрий Визбор, Белла Ахмадулина и Владимир Высоцкий. И Высоцкий и Ахмадулина не прошли в Госкино, и поэтому снимались Алла Демидова и Леонид Дьячков. Был бы совершенно другой фильм. Но тот, который получился, тоже великолепен.
– Сейчас на эту сцену я хочу пригласить своих друзей – Олег Митяев и Леонид Марголин. Как не сыграть песни Визбора, не пригласив таких замечательных музыкантов. Сразу вопрос: «Что для тебя Визбор?»
Олег Митяев: Собственно говоря, один из близких людей. Он так здорово умел выстраивать этот разговорный мостик со слушателями. Его природное обаяние и песенный и актерский талант вызывают восхищение. Вы помните, наверное, что он играл роль Бормана в кинофильме «17 мгновений весны». И тогда ходил такой анекдот: прибегает Мюллер к Борману и кричит: «Наши проиграли битву под Сталинградом, все пропало!» и Борман ему говорит: «Да не расстраивайся ты так, послушай лучше, я вот песню написал: «Лыжи у печки стоят, гаснет закат».
– Все артисты, которые пели сегодня песни Юрия Визбора, будут представлены в сборнике «Визбор. Трибьют-85». Но какой трибьют может обойтись без родственников Юрия Визбора? С превеликим удовольствием хочу пригласить на эту сцену Юру Визбора-младшего.
Т. В.: Жень, можно я расскажу. Меня Юра потом убьет, но это будет после программы. Когда Юре было восемь лет, его выводили на сцену тогда существующего зала «Россия» Дмитрий Богданов и Виктор Семенович Берковский. Юра пел тогда «Песню молодого моряка», по-моему, и после выступления Юра подходит ко мне и говорит: «Мам, а сколько зрителей в зале «Россия»?». Я говорю: «Ну где-то две с половиной тысячи». Он какие-то вычисления себе сделал. После этого проходит еще неделя, и выходит статья с его фотографией. Он подходит и говорит: «А тираж у газеты какой? То есть сколько людей ее читает?» Ему было восемь лет, замечу. Я говорю: «Ну вообще это миллионы, Юра». Он опять какие-то вычисления сделал, потом опять ко мне подходит и говорит: «Мам, ну скажи, я уже такой же популярный, как Майкл Джексон?»
Группа «Алиса»
«Почти четверть века назад «Алиса» записала пластинку Jazz и не играла больше ее никогда. На моей памяти акустических концертов не было. А у нас на «Квартирнике» группа сделала исключение и дала акустический концерт!» – Евгений Маргулис.
– «Алиса» на «Квартирнике»!
Константин Кинчев. Здрасте всем!
– Сегодня, конечно, знаковый день, потому что практически четверть века назад «Алиса» записала пластинку «Джаз» и не играла больше никогда. На моей памяти акустических концертов не было.
К.К.: На твоей памяти, может, и не было, но мы играли джаз.
– Подожди, почему ты так сказал нагло, потому что я тебя старше?
К.К.: Ну, во-первых, я со всем уважением, ты для меня был всегда высотой недостигаемой.
– Ну ладно, мы с Костей рождены в один день.
К.К.: Между прочим 25 декабря – что Жека, что я. Только он постарше меня значительно.
– Опять подколол, но не важно. Ты расскажешь историю нашего знакомства или я расскажу?
К.К.: Ну, хочешь, я могу рассказать?
– Давай, ты свою версию, а я свою.
К.К.: Давай ты свою версию, я свою.
– Давай.
К.К.: Год, наверное, 74-й, я могу ошибаться, но мне почему-то кажется 74-й.
– 75-й. Я был уже тогда почти знаменит, меня знали 20 человек.
К.К.: Ну вот, может быть. Я жил в таком достаточно известном доме на ВДНХ. Дом на курьих ногах он назывался. Вот знаете, у нас там привилегия нашего двора была в том, что отдельная лестница была, где мы в общем-то проводили свой досуг. И тут на эту лестницу вдруг зашел, видимо по неопытности, молодой человек, покурить видимо. И тут мы такие хоп, мол, а что это мы тут делаем, туда-сюда. Но надо отдать должное, что этот молодой человек быстро сориентировался и сказал: «Ой, чувачки, вижу у вас есть гитара». Мы такие: «Ну да». «А можно». «Возьми». И он как зашарил «битлов», а я в то время пока только бары осваивал. Поэтому мы выпили все, что у нас было, сбегали еще и Женя, по-моему, к девушке какой-то приезжал.
– Нет. Моя версия совершенно другая.
К.К.: Послушаем твою версию.
– В этом доме жили бабушка и дедушка моего одноклассника, и когда нам было нечего есть, мы всегда приходили питаться туда. И потом, естественно, вышли на лестницу покурить, а на этой лестнице с гитарой был мальчуган лет 16, который орал песни дурным голосом. Вот и…
К.К.: Ну да, это так.
– Вот ты пел что-то такое страшное. А ты можешь вспомнить, что ты пел, свою какую-то песню, страшно бунтарскую? И после этого я тебя начал учить аккордам.
К.К.: Ну, может быть, и так. Но мне казалось, что ты немножко испугался, когда к тебе мы подошли.
– Во-первых, конечно, испугался, когда человек пять, шестнадцатилетних негодяев, тем более что вот эта темная лестница.
К.К.: Да-да-да.
– Было страшновато, но The Beatles сделал свое дело, так что битломаны – forever. У нас «Алиса»!
– Ты же в детстве играл в страшно известной тушинской команде?
К.К.: Да.
– Известной только в Тушино. Она называлась «Сломанный воздух», а у Горыныча была команда «Закат солнца вручную».
К.К.: Именно так. Мы назвались «Сломанный воздух», когда услышали такое шикарное название «Закат солнца вручную». Вот это да! Вот это да!
– Но если мне не изменяет память, можешь меня поправить, твой карьерный рост, как бы в мир большого искусства, прости господи, начался именно с Питера?
К.К.: Я благодарен Питеру за все. Это моя культурная Родина. Я Питер обожаю. Это мой любимый город. Несмотря на то что Москва моя физическая Родина, все остальное связано исключительно с Санкт-Петербургом. И я действительно состоялся. Потому что Питер в меня поверил, а Москва так все прикидывала, прикидывала.
– Я тебе на лестнице предсказал большое будущее.
К.К.: Это да, но это ты был, ты человек понимающий, тонко понимающий и ценящий искусство.
– Константин Кинчев! «Алиса»!
К.К.: Спасибо, Жек, тебе. Спасибо!
– Конечно, к программе я готовился, как ты понимаешь. Я шел к этому долгих пять лет.
К.К.: Жэка, прости. Но мы были увлечены электричеством. И вот только благодаря вот этой гребаной пандемии пришлось вспомнить о том, что есть у нас еще и акустика.
– Я тебе хочу еще сказать, что вот эта фраза «Не было бы счастья, да несчастье помогло» – все-таки оно.
К.К.: В копейку.
– Да, абсолютно.
К.К.: Я в общем-то электричество до сих пор больше люблю.
– Почему?
К.К.: Ну там зверства больше, мне как-то это ближе.
– Тоже мне зверь.
К.К.: Не-не, душевность тоже хорошо, как выяснилось. Я вот сейчас с удовольствием это делаю.
– Посмотри, что творится с народом. Они растекаются от счастья.
К.К.: Нет. Спасибо вам огромное. И я кайфую. Да, но мне это быстро надоест. Я знаю себя, вот электричество – оно не надоедает.
– Знаешь, в акустике есть какой-то свой кайф. Ну вот ты переиграл уже дикое количество «Квартирников».
К.К.: Да, вот в 84-м, в Москве, у меня начинался, я разогревал группу «Крематорий», как правило.
– Обратили внимание? Вот я бы за эту фразу поставил бы пятерку. Я разогревал «Крематорий».
– Это пять, брат.
К.К.: Каламбур.
– Могу спросить или можешь играть, что выбираешь?
К.К.: Играть, конечно, играть!
– Братцы мои! Я хочу все же, чтобы вы Косте похлопали. Я сейчас скажу почему. В табели о рангах по разговорчивости Костя занимает твердое первое место. Второе – Сашка Васильев, а третье – Чиж.
К.К.: Цой умер, к сожалению, а так бы я занимал четкое второе.
– Да ладно, нет, пока первое. Кстати, о Цое, знаешь, мы ни разу не пересекались, невзирая на то, что наш с тобой общий друг, Майк Науменко, с которым мы проводили массу времени. Ты же с Цоем общался и общался, по-моему, плотно или нет?
К.К.: Ну, мы с Витькой более плотно общаться стали, когда он в Москву переехал. Мне хорошо с ним было, он был вполне себе разговорчив. И я тоже, кстати.
– По поводу Майка я рассказывал в одной из передач наших знакомств, на одной из гребенщиковских свадеб, в году 77-м, наверное. Мы, москвичи, красивые, приехали на свадьбу. Выпивали и падали, отваливались от микрофонов и, не успев долететь до земли, засыпали, а сзади ходил мальчик, который нас поднимал и ставил к микрофону, и мы как-то ухитрились допевать песню. Этого мальчика звали Майк Науменко.
К.К.: А для меня это был мой крестный. Если в Москве в меня поверил первый Жека, то в Питере это был Майк. Он мне дал зеленый свет, за что огромное спасибо и на всю жизнь моя любовь вместе с ним.
– Называется, значит, «Так выпьем за учителей»
К.К.: Да-да, блин, как бы не сорваться после такого вечера, сегодняшнего. Давай поедем.
– Кость, задам вопрос, который никогда не задавал, но заинтересовался. Совершенно случайно. Откуда появился доктор Кинчев?
К.К.: Да это Слава Задерий, царство ему небесное, с легкой руки. Потому что я все время что-нибудь рассказывал, а он говорит: «О, Кинчев лечит». Вот и прозвал меня доктором, так приклеилось, но ненадолго, потом меня все-таки стали звать как звали в детстве – «котом».
– Доктор Кинчев! Прекрасно.
– Слушай, а расскажи про фестиваль. Вообще, я в принципе знаю про тебя достаточно чего, а про фестивали твои не знаю.
К.К.: Ну вот, я так вышел с пафосным заявлением о том, что наконец-то дерзнул провести свой фестиваль, фестиваль своего собственного имени, как Оззи Осборн. Ну и потом, вот, я обосрался. Но мы его перенесли на следующий год, но будет ли в следующем году электричество, фиг его знает. Будем надеяться, что будет все-таки.
– А скажи мне, компанию на фестиваль ты тоже казя-базя подбираешь?
К.К.: Казя-базя, да. Подбираю, да.
– А почему?
К.К.: Ну, я иду вслед за своим любимым, за Оззи Осборном, вот. У него казя-базя. И у меня тоже.
– Тогда ты сам опять же спровоцировал вопрос: «Где ты проходил историю, чтоб первая песня, которую ты написал, была в стиле Оззи Осборна?»
К.К.: Слушай, но я сейчас ее даже не сыграю. Я даже слов не помню. Но. Да, я был под все-все такое. У меня под блэксаба, да.
– Она на русском языке?
К.К.: Ну конечно. Что-то «мчится смерть, нагнетая ужасы. Эта гонка вечность длится. Кровавая десница кровавых людей. Мчится в дьявольской колеснице».
– Прекрасно, прекрасно все-таки, Кость, я за стабильность!
К.К.: Жека, если позволишь, триптихом, зашарашу еще одну, подряд, без разговоров.
– Да не вопрос.
К.К.: Спасибо! Давай.
– Маленькое превью. Много лет тому назад один наш знакомый вдруг неожиданно стал снимать программы на телевидении и предложил на аэробику снять клип.
К.К.: Долго за мной бегал, я согласился. Да он снял. Эрнст его звали Константин, как потом выяснилось, Львович.
– То есть первый клип тебе снял Костя, да?
К.К.: Нет, Джоанна снимала.
– Ааааа.
К.К.: Но она такая, снимала что-то такое.
– Но Джоанна снимала то, что называется телефон.
К.К.: Home video.
– Да, home video, а Костя тебе снял прям клипец-клипец.
К.К.: Ну вообще да! Он немножко испугался, потому что я больше эротики хотел туда, вот в сцены с аэробикой.
– А эротики какой? Смерть, могила, богатырской силы?
К.К.: Нет-нет, именно женской, именно женской. А он, как-то очень подошел целомудренно к этой теме, поэтому там женщин минимум, а в основном парады. А я все больше в уклон к физкультуре эротической склонялся. Да, в то время я был такой.
– Константин Кинчев, группа «Алиса»!
– Ты знаешь, уж коли вспомнили Джоанну. Я помню, в начале девяностых, все этот рок-н-ролл твой, да, исполняли разного рода артисты.
К.К.: Мы в Тушине были на концерте AC/DC, Metallica.
– 89-й год по-моему.
К.К.: Да-да-да. И Гарик ко мне подошел, говорит: «Слушай, я делаю сейчас, хочу сделать альбом из каверов состоящий, нет у тебя никакой песни?» Я говорю: «Есть, возьми, вон все – это рок-н-ролл, пожалуйста, дарю, мне не жалко!»
Из зала: Девяносто первый год.
– Девяносто первый год, да!
К.К.: Девяносто первый год, Гарик сделал такой альбом и даже назвал его именно так.
– А это я к чему вспомнил, что там же есть фраза про людей нетрадиционной сексуальной ориентации.
К.К.: А нас так, а нас так обзывали, потому что мы были для…
– Я знаю.
К.К.: Да.
– Нас всех так называли, рокеры отказывались петь эту неподходящую им фразу, а спела Джоанна, сказала по фигу. Вот оно, все незнание русского языка помогает, что-то я вспомнил про эту песню, не знаю.
Дамы и господа «Алиса»!
Mаргулис: У меня есть одна заготовка, я тебе сейчас прочту. Вы знаете, выучить наизусть я это не смог. О поэзии Константина. Кинчев, обращающийся и к ямбу, и к хорею, и современному свободному стиху, и к силлабическому, и к силлабо-тоническому стихосложению, поэтическим приемом русского фольклора.
Помните фильм «Покровские ворота»?
Из зала: Да-да-да.
– По-моему, тот же язык.
К.К.: Мне нечего добавить.
– На самом деле продолжение это будет про Верку, которая стоит здесь. Верке было лет пять, и я с Серегой Галаниным заскочили к Косте домой. Ну, испить в тени тиши дубрав чего-нибудь.
К.К.: Хорошее время было.
– Время было хорошее, да, показывали песенки друг другу. И когда запел Костя, вышла Верка и сказала: «У папы песни страшные». Вот, может, это силлабическая какая, это сила.
К.К.: Не, ну мы страшные и злые песни будем петь когда наконец-то будет электричество, возможно. А сейчас мы добрые поем.
– Добрая группа «Алиса»!
– Прочитал в одном твоем интервью, что ты театр любишь больше, чем кино. Поэтому не любишь снимать концерты.
К.К.: Да.
– С почином вас, Константин Евгеньевич.
К.К.: Это был театр.
– Ааа, это был театр.
К.К.: Я совсем отвлекся и забыл, что это съемка. На самом деле мне кайфово было.
– Кость, тогда ответь мне еще на один вопрос. В какой-то момент популярность начинает зашкаливать, и вот есть два показателя того, что ты крутой: тебя в ЖЭКе пропускают без очереди – это первое.
К.К.: Я в ЖЭК не ходил никогда.
– Не важно. Хорошо, в магазин за хлебом – не важно. А вторая история, что тебя начинают приглашать сниматься в кино. Ты в кино снимался?
К.К.: Я снимался в кино. Один раз, после этого я решил не сниматься больше.
– А что за фильм был?
К.К.: Все знают.
Из зала: «Взломщик».
– Ааа, «Взломщик». Я что-то тебя там не помню.
К.К.: Ну так сыграл, просто, понимаешь.
– Хорошо, беру свои слова обратно. Сегодня на «Квартирнике» «Алиса». Я тебя снимаю здесь.
К.К.: Ну что же, всем спасибо, кто пришел. Всем огромное спасибо, кто будет смотреть это безобразие. Спасибо.
Из зала: Спасибо!
К.К.: Спасибо вам!
– «Алиса» на «Квартирнике»! Ура!
К.К.: Что-то у меня чешется нос всю неделю.
– Скажи, а к чему ты рассказал вот эту тайну?
К.К.: Ну, потому что все время дергаю за нос, понимаешь, себя, хоть как-то оправдаться.
– Помните старинная такая шутка – «Что-то меня Гандурас беспокоит». Помните, да? А ты его не чеши.
К.К.: Вот оттуда же, да.
Фотоархив
