Маэс’ки Им (Погром Гнилого Цветка)

времена 33-й Яггутской войны

(за 298 665 лет до начала Сна Огни)

Ласточки пронзали тучи мошкары, висевшие над заболоченными берегами умирающего моря. Небо оставалось серым, хотя и потеряло свой прежний ртутный блеск. Дыхание теплого ветра несло исцеление.

Когда-то здесь, на месте растаявших яггутских ледников, возникло внутреннее пресное море. Имассы назвали его Ягра-Тиль. Теперь море это корчилось в предсмертных судорогах. К югу, на сколько видел глаз, тянулось пространство, состоявшее из луж и небольших озер глубиной по колено. Невзирая на обилие воды, отражающей выцветшее небо, суша все крепче завоевывала позиции и неотвратимо утверждалась.

Разрушение магических чар, чьей силой держались ледники, вернуло в эти края давно забытую смену времен года. И все же память о ледяных глыбах еще сохранялась. Скалистый грунт, простиравшийся к северу, был весь изборожден и усеян валунами. Толстые слои ила — дно умирающего моря — пузырились газами, торопливо покидающими недра. Сход ледников закончился восемь лет назад, и земля, освобожденная от давнего гнета, медленно расправляла плечи.

За недолгую жизнь Ягра-Тиля на дне его успел скопиться толстый слой ила. И теперь, когда вода ушла, он превратился в опасную ловушку.

Пран Чоль, заклинатель костей из клана Канниг-Тола, относившегося к Кроновым имассам, сидел на низком валуне неподалеку от бывшей береговой полосы. Возле него торчали пучки жесткой травы вперемешку с иссушенными обломками дерева. Через дюжину шагов начинался плавный спуск, где трава уступала место глинистой жиже.

Ее добычей стали три ранага: крупный самец, самка и их детеныш. Они пытались выбраться, но не сумели. Ранагов ждала печальная участь: быть съеденными стаей айев — крупных полярных волков.

Однако новоявленная суша пленила и их, и охотники оказались в той же самой ловушке, что и добыча. Пран Чоль насчитал шесть волков, в том числе годовалого щенка. Судя по следам, в стае был еще один подросток, но тот, покружив возле опасной ямы, побрел на запад. Только вряд ли он ушел далеко.

Трудно сказать, как давно травоядные ранаги и хищные айи попали в этот глиняный капкан. Глина вокруг их тел успела затвердеть. Кое-где светло-зелеными пятнышками проглядывали взошедшие семена. Заклинателю костей эта картина напомнила многочисленные видения из его странствий духа, когда сотни и тысячи мелких подробностей сливаются в одно фантастическое полотно. Для этих зверей битва растянулась на целую вечность: хищники и их жертвы соединились навсегда.

Кто-то приблизился к Прану Чолю и опустился рядом с ним на корточки. Заклинатель костей не повернул головы, продолжая глядеть на мертвых ранагов и айев. Подошедшего он узнал по звуку шагов. Запах теплой крови подтвердил, что шаман не ошибся: то был Канниг-Тол, предводитель клана.

— Что лежит под этой глиной? Ты знаешь, заклинатель костей? — спросил Канниг-Тол.

— То, что ее создало, вождь, — отозвался Пран Чоль.

— А в мертвых зверях ты видишь какой-нибудь знак?

— А ты сам видишь его? — вопросом на вопрос ответил шаман.

Немного подумав, Канниг-Тол сказал:

— Ранаги покинули эти места. Следом за ними ушли и айи. Перед нами — следы древней битвы. В них есть глубокий смысл, который будоражит мне душу.

— Мне тоже, — признался заклинатель костей.

— Мы охотились на ранагов, пока не истребили их всех. Это вызвало голод среди айев. Волки ведь тоже на них охотились. Агкоры, сопровождающие стада бхедеринов, не желали делиться добычей с айями. И к чему все это привело? Равнины опустели. Мы оказались слишком беспечными и расточительными.

— Но нам ведь нужно было чем-то кормить своих детей.

— А про то, чем они накормят своих детей, мы подумали?

— Ты прав, вождь. Мы были беспечны.

Канниг-Тол усмехнулся:

— Ты знаешь, заклинатель костей, чем мы заплатили за власть над этой землей. Яггуты не хотели уходить отсюда. Немало нашей крови пролилось, пока мы их одолели.

— Но имассы не напрасно проливали кровь. Теперь эта земля отдаст нам свои богатства.

— А мы употребим их на продолжение войны.

— У нас нет другого выхода.

Канниг-Тол кивнул и умолк. Пран Чоль терпеливо ждал. Все, что он услышал и сказал в ответ, было лишь преддверием к разговору. Шаман знал правила игры и потому сам ни о чем не расспрашивал вождя клана. Молчание Канниг-Тола было недолгим.

— Знаешь, мы похожи на этих зверей, — сказал он.

Пран Чоль повернул голову и прищурился, разглядывая южную оконечность горизонта.

— Мы — как эта глина, а наши бесконечные войны с яггутами напоминают метания ранагов и айев, увязших в трясине. Поверхность создается тем, что лежит внизу. — Канниг-Тол махнул рукой. — Взгляни на мертвых зверей. Они превращаются в камень, и в этом я вижу проклятие вечности.

Пран Чоль выжидающе молчал, чувствуя, что его собеседник сказал еще не все.

— Заметь, — продолжил тот, — и ранаги, и айи почти исчезли из мира смертных. Понимаешь? Исчезли и хищники, и жертвы.

— Скоро от них останутся только кости, — прошептал шаман.

— Жаль, что ты не усмотрел в этом знак, — пробормотал в ответ Канниг-Тол и встал.

Пран Чоль тоже поднялся.

— Да, жаль, — согласился он, но его сожаление почти утонуло в язвительной усмешке Канниг-Тола.

— Мы близки к цели? — спросил у него вождь клана.

Пран Чоль глядел на свою тень, повторявшую очертания его рогатого шлема, мехового плаща и изношенных кожаных одежд. Косые лучи солнца делали его почти таким же рослым, как яггуты.

— Завтра, — сказал заклинатель костей. — Они теряют силы. Ночь пути истощит их еще больше.

— Ладно. Тогда здесь и заночуем.

Канниг-Тол направился туда, где его ждал клан. С наступлением темноты дух Прана Чоля покидал тело и странствовал, дабы узнать очередные замыслы врагов. У яггутов тоже были маги, и шаман старался ничем не выдавать своего присутствия. Противник слабел, но и клан Канниг-Тола находился в нелучшем состоянии. Взрослых имассов можно было пересчитать по пальцам. Заклинатель костей знал: яггуты способны преподнести любой сюрприз, а потому, когда имеешь с ними дело, особой разницы между охотником и жертвой нет.

Он поднял голову, принюхиваясь к сумеречному воздуху. Где-то неподалеку бродил другой заклинатель костей. Пран Чоль чуял незнакомца. Кто же он такой и почему странствует один, без родни и клана? Почему не ищет соплеменников? А еще Пран Чоль знал, что и чужак тоже почувствовал его присутствие.

Выбравшись из вязкой глинистой жижи, женщина рухнула на песчаную полосу. Ее дыхание было тяжелым и шумным. Сын и дочь, высвободившись из ее онемевших рук, поползли дальше, исследуя песчаный островок.

Голова яггутки, матери этих детей, опускалась все ниже, пока лоб ее не уперся в песок, прохладный и влажный. Крупные песчинки больно царапали кожу. Ожоги на теле яггутки еще не успели зажить, да теперь уже и вряд ли успеют. Охота за нею подходила к концу. Смерть не заставит себя ждать, явившись вместе с преследователями.

Надо отдать должное этим имассам — они не издевались над своими жертвами. Быстрый смертельный удар, и все будет кончено. Сначала убьют ее, а потом и детей. Вместе с остатками некогда большой семьи с лица континента исчезнут последние яггуты. Милосердие? Да. Оно многолико. Если бы не кратковременный союз яггутов и имассов, которых объединило пленение Рейста, и те и другие стояли бы сейчас на коленях перед этим тираном. Недолгое перемирие, когда здравый смысл оказался сильнее давнишней вражды. А потом… потом, как яггутка и предчувствовала, погоня за нею и детьми возобновилась.

Она не ощущала ни горечи, ни злобы к своим преследователям. Только отчаяние.

Чье-то присутствие на этом островке заставило яггутку поднять усталую голову. Мать увидела своих детей, в ужасе застывших перед имасской женщиной. Серые глаза яггутки сощурились от удивления.

— Ловко придумано, заклинательница костей. Я-то все время ждала опасности сзади. Что ж, делай то, ради чего пришла.

Молодая черноволосая имасска улыбнулась:

— Ты даже не пытаешься спасти детей? Обычно яггуты идут на все, только бы их уберечь. Или ты уже порвала с ними все родственные узы? Рановато. Они еще слишком малы.

— Любые попытки бессмысленны. Твои соплеменники не выполняют условий, на которые соглашаются.

— Верно. И все равно яггуты стремятся спасти свое потомство.

— А я не стану. Убей нас, только побыстрее.

Одежда имасской шаманки была сшита из шкуры пантеры. Ее глаза, столь же черные, как и шкура, отражали свет уходящего дня. Чувствовалось, что эта женщина не голодает и, судя по ее большим, набухшим грудям, недавно родила.

Круглое лицо заклинательницы костей оставалось непроницаемым для усталой яггутки, но на нем не было привычной язвительной усмешки.

— Мои руки пролили немало яггутской крови, — сказала имасска. — Пусть твою участь решит клан Кроновых имассов, завтра они будут здесь.

— Мне все равно, — огрызнулась яггутка. — Ты или они — нас все равно убьют.

Пухлые губы шаманки дрогнули.

— Я тебя понимаю.

Преодолевая измождение, яггутка кое-как села.

— Что тебе от меня нужно? — хрипло спросила она, глотая ртом воздух.

— Хочу кое-что тебе предложить.

У яггутки перехватило дыхание. Она заглянула в темные глаза имасски, однако не увидела в них и следа издевки. Мельком бросив взор на детей, мать вновь посмотрела на незнакомку.

Заклинательница костей медленно кивнула.

Когда-то эту землю прорезала широкая река раскаленной лавы, несущейся к далекому морю. Теперь осталось лишь большое черное русло, полное камней и пепла. Растительности окрест почти не было, если не считать чахлых кустиков. Заклинательница костей шла, неся под мышками спящих яггутских детей. Ее ноги поднимали облачка горячей пыли, надолго остающейся висеть в воздухе.

Мальчишке было не больше пяти, его сестренке — на год меньше. Оба так и не поняли, почему вдруг мама крепко обняла их и отвернулась. Долгий путь по равнинам и бегство через умирающее море Ягра-Тиль повергли детей в ужас. Странно, что они еще могли чего-то бояться после того, как прямо на их глазах убили отца.

Грязные ручонки крепко цеплялись за шаманку. Совсем как ее собственный ребенок, которого она недавно потеряла. Чувствуя запах молока, дети почти сразу же потянулись к ее грудям и стали жадно сосать. Насытившись, оба уснули.

Чем ближе к берегу, тем тоньше становился слой застывшей лавы. Справа появились холмы — предвестники далеких гор. Равнина, по которой шла имасская шаманка, тянулась на половину лиги и оканчивалась возле горной гряды. По другую сторону начинался спуск к морю. Среди равнины, на одинаковом расстоянии друг от друга, поднимались курганы. Имасска остановилась, разглядывая их узор: концентрические круги, расходящиеся застывшими волнами от главного кургана. Он был выше остальных. Вершины всех курганов покрывал толстый слой пепла. У подножия первой цепи холмов виднелись развалины каменной башни, напоминавшей громадный гнилой зуб. Заклинательница костей странствовала по этим местам не впервые. Еще в прошлый раз ее удивило то, что холмы были подозрительно одинаковыми, правильной формы. Природа на такое не способна.

Женщина подняла голову, принюхиваясь к смешению запахов. Один был древним и мертвым, а другой… достаточно живым. Юный яггут вздрогнул, но не проснулся.

— Значит, и ты тоже почувствовал, — тихо произнесла шаманка.

Огибая равнину, она направилась к почерневшей башне, унося с собой двух чужих сонных детей.

Портал магического Пути находился позади развалин. Он висел в воздухе на высоте, вшестеро превосходящей рост заклинательницы костей. Этакая красная полоса, словно бы рана на теле, которая так и не зажила, хотя перестала кровоточить. Шаманке было трудно распознать, какой именно из Путей находился перед нею, — древний рубец скрывал его характерные признаки.

В душе женщины шевельнулись сомнения. Она опустила спящих детей на землю, затем уселась на опрокинутую каменную глыбу. Яггутские ребятишки спали, и пепел служил им постелью.

— Разве у меня есть выбор? — шептала заклинательница костей, размышляя вслух. — Я не могла ошибиться: это Омтоз Феллак. На Телланн совсем не похоже. Старвальд Демелейн? Нет, вряд ли.

Ее глаза скользили по кольцам курганов.

— Кто же здесь жил? Наверняка яггуты. Только они имели обыкновение строить из камня.

Имасская шаманка долго сидела молча, потом снова повернула голову к развалинам башни.

— А вот и окончательное подтверждение. Кроме яггутов, такие башни не возводил никто. Значит, портал ведет в Омтоз Феллак. Ну кто в здравом уме станет что-то строить рядом с чужим магическим Путем?

Однако тревога в душе шаманки не исчезала. Взрослые яггуты, увидев этих детей, могли с одинаковой легкостью как принять их в свой клан, так и убить, посчитав чужаками.

— Тогда в вашей смерти будут повинны ваши же соплеменники.

Слабое утешение. Ей вспомнились слова яггутки: «Ты или они — нас все равно убьют».

— У меня нет выбора.

Заклинательница костей решила, что даст детям поспать еще немного. А потом… потом подхватит на руки каждого из них и по очереди зашвырнет ребятишек в портал. Мальчишке она скажет: «Береги сестру». Им обоим: «Не бойтесь, мама ждет вас на другом конце». Ложь, конечно, но эти слова подбодрят малышей. «Если она вас не найдет, не волнуйтесь. Вас возьмут к себе другие яггуты. Отправляйтесь туда, где вам ничего не будет угрожать.

Уж лучше это путешествие, чем смерть».

Завидев их, женщина встала. Пран Чоль понюхал воздух и нахмурился. Яггутка даже не пыталась выставить магическую защиту. А куда же делись ее дети? Это еще больше насторожило и раздосадовало шамана.

— Заметь, с каким спокойствием она нас ждет, — пробормотал Канниг-Тол.

— Вижу.

— Тут что-то не так. Нужно убить ее как можно скорее.

— Похоже, она желает говорить с нами, — сказал Пран Чоль.

— Это опасно. Знаю я уловки этих яггутов.

— Ты прав, вождь клана… Но куда исчезли ее дети?

— Неужели ты не чуешь их?

Пран Чоль удрученно покачал головой.

— Пусть твои копейщики приготовятся, — произнес он, шагнув вперед.

Спокойствие, с каким яггутка ожидала неминуемой смерти, поразило имасса. Пран Чоль пересек неглубокую ложбинку, заполненную водой, и выбрался на песчаный остров. Серые глаза женщины продолжали спокойно наблюдать за ним.

— Куда ты спрятала своих детей? — сердито спросил Пран Чоль.

Мать улыбнулась, обнажив клыки:

— Они ушли.

— Куда?

— Туда, где тебе их не достать.

В душе заклинателя костей зашевелилась злоба.

— Не забывай, эти земли принадлежат нам. Здесь не сыщется ни одного места, куда бы не дотянулись наши руки. Наверное, ты сама убила детей?

Яггутка подняла голову и внимательно поглядела на него:

— Раньше я верила, что все имассы одинаково нас ненавидят. Я считала, что милосердие и сострадание вам неведомы.

Шаман долго смотрел на нее. Затем его взгляд переместился дальше, туда, где на мягкой глине виднелась цепочка следов.

— Вижу, здесь была имасская женщина. Заклинательница костей, — сказал он яггутке.

«Это ее я не смог опознать, когда совершал странствие духа. Она затаилась».

— Зачем эта женщина сюда приходила? — продолжил он допрашивать яггутку.

— Она путешествовала по этим землям и нашла древний портал. Вход в Омтоз Феллак.

— Как хорошо, что я не женщина и не мать, — сказал Пран Чоль, мысленно добавив: «А ты, яггутка, радуйся, что я не жесток».

Он взмахнул рукой. Из-за его спины полетели тяжелые копья. Шесть длинных бороздчатых кремневых наконечников пробили кожаную одежду яггутки и вонзились ей в грудь. Женщина зашаталась и стала оседать на землю. Древки копий громко колотили по песку.

Так закончилась Тридцать третья Яггутская война.

Пран Чоль резко повернулся к предводителю клана:

— Нам некогда возиться с погребальным костром. Нужно отправляться на юг. Немедленно.

Имасские воины сгрудились над мертвой яггуткой, чтобы забрать свои копья. Вождь клана подошел к шаману:

— Что тебя тревожит?

— Эта отступница забрала ее детей.

— Думаешь, она ушла на юг?

— Да. В сторону Морна.

Брови Канниг-Тола сомкнулись.

— Отступница решила спасти детей этой яггутки. Она считает, что тамошний Разрыв ведет в Омтоз Феллак.

На глазах у Прана Чоля лицо вождя стало совсем белым.

— Отправляйся в Морн, шаман, — велел ему Канниг-Тол. — Мы не жестоки. Отправляйся туда прямо сейчас, ни минуты не мешкая.

Пран Чоль молча поклонился. Еще через мгновение он исчез в недрах Телланна — магического Пути имассов.

Всего капля ее магической силы — и яггутские дети полетели вверх, в жерло портала. Девочка успела крикнуть, позвать маму, которая якобы ждала ее там. Потом две маленькие фигурки исчезли за завесой.

Заклинательница костей вздохнула, продолжая глядеть вверх. Все ли прошло гладко? Похоже, что да. Прежние раны не открылись. Портал не исторг потоки необузданной магической силы. Она пыталась найти хоть какие-то перемены, не зная, что, собственно говоря, ищет. Это была чужая земля, совсем не похожая на ее родные места. А каким изумительным чутьем она обладала там, в самом сердце Первой империи, на землях, которыми владел ее клан Тарад.

Неожиданно рядом открылся портал магического Пути Телланна. Женщина порывисто обернулась и поспешила принять облик одиночницы. В нескольких шагах от нее появился полярный лис. Заметив ее, он вновь обратился в человека. Шаманка увидела молодого имасса, на плечи которого была накинута шкура священного животного его клана, а голову украшал шлем с рогами. Лицо незнакомца выражало явный страх; он глядел не столько на женщину, сколько на чужой портал за ее спиной.

Заклинательница костей улыбнулась:

— Приветствую тебя, собрат по ремеслу. Как ты уже понял, я забросила детей в портал. Теперь они недосягаемы для твоей мести, и это меня радует.

— Кто ты такая? — спросил Пран Чоль, устремив на нее свои золотистые глаза. — Из какого клана будешь?

— Я покинула свой клан, а когда-то жила среди Логросовых имассов. Зовут меня Килава.

— Напрасно вчера ты скрывалась от меня, — сказал Пран Чоль. — Я бы сумел убедить тебя, Килава, что быстрая смерть для яггутских детей — большее благо, чем странствие через Омтоз Феллак.

— Не забывай, они еще совсем малы. Кто-нибудь из яггутов непременно возьмет их к себе.

— Место, где мы с тобой находимся, называется Морн, — холодным и суровым голосом перебил ее Пран Чоль. — Это развалины древнего города.

— Знаю. Здесь был яггутский город.

— Да ничего подобного! Яггуты построили только башню, но к тому времени самого города уже не было. Его разрушили. Потом Т’ол Ара’д — извержение вулкана — погребло тех, кто давно был мертв. В промежутке между этими событиями яггуты и возвели свою башню.

Пран Чоль протянул руку, указывая на портал:

— Известно ли тебе, что рана, нанесенная порталу, уничтожила древний город? Вдумайся в мои слова, Килава. Ты ошиблась: этот портал ведет совсем не в Омтоз Феллак! Скажи, каким образом затягиваются подобные раны? Ты знаешь ответ, заклинательница костей?

Шаманка пристально всматривалась в красную полосу портала.

— Если рана, нанесенная порталом, запечатана чьей-то душой, то душа эта должна освободиться, как только дети окажутся внутри.

— Освободиться, — прошипел Пран Чоль. — Но это произойдет не просто так, а свершится обмен!

— Где же тогда тот, кто обрел свободу? — спросила, дрожа всем телом, Килава. — Почему он не появился?

Пран Чоль отвернулся от нее, впившись глазами в центральный курган.

— Ошибаешься. Он появился. А теперь скажи, ты готова своей жизнью расплатиться за этих яггутских детей? Ты обрекла их на вечные мучения, на нескончаемый кошмар боли. Хватит ли твоего… сострадания, чтобы вызволить их оттуда, пожертвовав собой?

Взглянув на Килаву, шаман сокрушенно вздохнул:

— Сомневаюсь. Так что вытри слезы, Килава. Лицемерие не красит таких, как мы.

Женщина не сразу нашла в себе силы заговорить.

— Так кого же освободил портал? — наконец осведомилась она.

Пран Чоль продолжал разглядывать главный курган.

— Пока не знаю, но рано или поздно нам придется иметь дело с этим пленником. К счастью, времени у нас достаточно. Этому существу еще предстоит освободиться из гробницы, а там весьма прочное магическое заграждение. Да и толстые каменные слои застывшей лавы окружают гробницу. Главное, у нас есть время.

— Я не понимаю смысл твоих слов, — призналась Килава.

— Верховные заклинатели костей призвали нас на Слияние. Нас ждет священный Ритуал Телланна.

Килава досадливо плюнула:

— Вы все обезумели. Только сумасшедшие избирают бессмертие во имя войны. Я не собираюсь откликаться на призыв старейших.

Пран Чоль кивнул:

— И тем не менее Ритуал свершится. Во время странствий духа я проник в будущее. И знаешь, Килава, что я там увидел? Свое иссохшее, морщинистое лицо. Таким я стану через двести с лишним тысяч лет. Мы обречены на вечную войну.

— Моему брату очень понравится эта новость.

— А кто твой брат?

— Онос Т’лэнн, первый меч.

От ее слов Пран Чоль едва не подскочил на месте:

— Так ты — отступница? Ты истребила свой клан, своих родных…

— Да, чтобы разорвать все узы и обрести свободу. Увы, способности моего старшего брата значительно превосходят мои собственные. И теперь мы оба свободны, хотя Онос Т’лэнн проклинает то, перед чем я преклоняюсь.

Килава обхватила себя руками. Все ее лицо было исполнено боли и страданий. Такая свобода не вызывала зависти.

— Кто строил этот город? — спросила Килава.

— К’чейн че’малли.

— Я слышала это имя, но оно мне ничего не говорит.

Пран Чоль кивнул:

— Надеюсь, мы еще узнаем о них.

Континенты Корелри и Якуруку; времена Умирания

(за 119 736 лет до начала Сна Огни и 3 года спустя

после Падения Увечного Бога)

Падение Увечного Бога принесло с собой неисчислимые беды. Леса сгорали дотла; огонь бушевал повсюду, и даже облака, нависшие над землей, были зловещего красного цвета. Пожарам не было конца. Проходили недели и месяцы, но буйство пламени не уменьшалось. Горело все, что имело способность гореть. Дым и треск пожарищ сопровождали крики бога.

Боль сменилась яростью, а та отравила все вокруг, не пощадив никого.

Те, кому удалось выжить, одичавшими кучками бродили по землям, испещренным глубокими ямами. Ямы были полны мертвой воды. Над головой висело такое же мертвое небо. Родственные связи давным-давно порвались, а любовь превратилась в обременительную ношу. Уцелевшие в этом аду ели все, что попадалось: зачастую — друг друга. Их глаза хищно глядели на истерзанный мир.

И был некто, ходивший в одиночестве. Одетый в смрадные лохмотья, он не отличался ни ростом, ни красотой. Лицо его было мрачным, а взгляд — тяжелым и застывшим. Он словно бы вбирал в себя чужие страдания, забывая, насколько тяжел их груз, забывая, какими дарами наделен его дух.

Он покрывал шагами истерзанную землю (впоследствии ее станут называть континентом Корелри). За ним наблюдало множество глаз. Голод понуждал наблюдавших приблизиться, однако безрассудных среди них не было. Уцелевшие держались на расстоянии, и страх притуплял их любопытство, ибо ходивший в одиночестве был древним богом, объявившимся среди смертных. К’рул — так его звали.

Помимо страданий, К’рул с готовностью вобрал бы в себя изломанные души, но его пищей служила кровь, обильно пролитая на этой земле. Его сила рождалась от крови, а он нуждался в силе.

К’рул шел, и за его спиной уцелевшие убивали друг друга, не щадя даже детей.

Он был одним из древних богов, а они, как известно, не отличались милосердием.

И пал с небес другой бог, чужой. Падение разорвало его на множество огненных кусков. Боль его обернулась огнем, а крики — громом. Половина мира слышала его голос, исполненный боли и ярости. И вдобавок — горя. К’рул знал об этом. Пройдет еще немало времени, прежде чем чужой бог начнет собирать обломки своей жизни. Тогда станет обозначаться и его природа. Но К’рул уже сейчас страшился того дня. Истерзанная земля испытает новое потрясение и познает новое безумие.

Призвавшие чужого бога были мертвы, уничтоженные им же самим. Какой смысл ненавидеть покойников и придумывать им наказания? Этими людьми двигало отчаяние. Пребывая в здешнем хаосе, они открыли дверь в далекий и неведомый мир, дабы заманить одного любопытного бога в приготовленную ему западню. Призвавшие жаждали силы. О, им требовалось много силы, чтобы уничтожить одного-единственного человека.

А древний бог шел по разрушенной земле и глядел на куски плоти чужого бога. Гниющее мясо и сломанные кости кишели отвратительными крылатыми личинками, каких прежде не знала эта земля. К’рул видел, во что они превращаются. Даже теперь, когда он достиг изломанной береговой линии Якуруку — соседнего с Корелри континента, — личинки продолжали кружить над его головой. У них были черные крылья, блестящие и широкие. Голодным личинкам не терпелось вкусить силы, которую они чуяли внутри К’рула.

Однако для могущественного бога эти пожиратели падали не представляли опасности, а К’рул как раз и был таким. В его честь возводили храмы. Там веками совершались ритуалы поклонения ему, и кровь обильно окропляла алтари. На другом конце света зарождались новая раса и ее Первая империя. Появлялись города, полные дыма костров и пламени кузниц. Новая раса, именуемая расой людей, вела свое происхождение от т’лан имассов.

Но те люди недолго оставались единственными обитателями изменившегося мира. Здесь, на Якуруку, среди развалин, оставленных давно исчезнувшими к’чейн че’маллями, возникла другая империя. Ее правителем был воин, не знавший себе равных: жестокий, деспотичный, уничтожающий души. А звали его Каллор.

К’рул явился на Якуруку, дабы уничтожить Каллора и разбить цепи двенадцати миллионов рабов. Этот смертный столь жестоко обращался со своими подданными, что в сравнении с ним свирепые яггутские тираны выглядели добросердечными и снисходительными.

Вместе с К’рулом в пределы империи Каллора должны были прийти еще двое древних богов. Все трое, будучи последними из древних, решили положить конец деспотизму этого, как он себя именовал, Верховного Короля. Спутники К’рула находились уже неподалеку. Когда-то все они держались вместе, но потом их пути разошлись. И вот жестокая необходимость опять соединила всех троих. Впервые за многие тысячелетия.

Помимо своих спутников, К’рул ощущал присутствие древнего дикого зверя, идущего за ним по следам. Хищника этого породило зимнее дыхание северных краев. Его белый мех был весь в крови: падение чужого бога смертельно ранило зверя. Уцелевший глаз глядел на истерзанную землю, служившую ему домом задолго до появления империи. Он не отваживался приблизиться к К’рулу.

«Будет издали наблюдать за происходящим, — подумал тот. — Что ж, пусть наблюдает».

Древний бог ничем не мог помочь этому зверю, но К’рулу была понятна его боль.

Хотя империя Каллора занимала весь континент, однако древний бог не увидел там ни единой души. Его окружала безжизненная равнина. Воздух был серым от пыли и пепла, небо отливало свинцом. Впервые за все это время у К’рула стало холодно и тревожно на душе.

Древний бог только сейчас заметил, что крылатые личинки успели превратиться в больших хищных птиц. Они кружили над ним, оглашая воздух отвратительными криками.

«Брат, я на северном берегу», — послышался в мозгу К’рула знакомый голос.

«А я на западном».

«Ты чем-то встревожен?»

«Да. Вокруг меня все мертво».

«И здесь тоже. Сожжено дотла. Пепел еще не остыл… Повсюду только пепел и… кости».

В их разговор вклинился третий голос:

«Братья, я иду с юга, где прежде стояли города. Они разрушены. Отголоски предсмертных криков до сих пор звучат по всему континенту. Может, нас обманывают? Наверное, это все — лишь иллюзия?»

К’рул обратился к тому, кто первым заговорил с ним:

«Драконус, я тоже слышу эти предсмертные крики. Сколько боли… они еще ужаснее, чем страдания Павшего бога. Наша сестра ошибается: никакая это не иллюзия, а жестокая действительность».

«Поскольку все мы ступили на эту землю, то чувствуем то же, что и ты, К’рул, — ответил ему Драконус. — Мне тоже трудно поверить в истинность увиденного. Сестра, ты уже близка к чертогам Верховного Короля?»

«Да, братья. Я призываю вас к себе, чтобы мы сообща предстали перед этим смертным. Отправляйтесь сюда».

Братья открыли порталы своих магических Путей.

Вскоре оба древних бога уже стояли рядом с сестрой на каменистом, обдуваемом ветрами холме. Воздух застилали клубы пепла. На груде обгорелых костей возвышался трон, который занимал самодовольно улыбающийся человек.

— Как видите, я подготовился к встрече с вами, — сказал он. — Я знал, что вы придете: ты, Драконус из рода Тиамы. И ты, К’рул, которого зовут Созидателем Троп. — Серые глаза Каллора остановились на женщине. — И тебя я тоже ждал. Ты сменила прежний облик. Ходишь среди смертных в обличье заурядной колдуньи. Это же крайне рискованно. Но, должно быть, тебе нравится играть в смертельно опасные игры. Ты не раз стояла на поле битвы и должна знать: одна шальная стрела…

Каллор не договорил, медленно покачав головой.

— Твое правление всегда строилось на страхе и крови. Мы пришли, дабы положить ему конец, — произнес К’рул.

Верховный Король удивленно вскинул брови:

— Вы намеревались отнять у меня все, чего я достиг тяжелым трудом? Пятьдесят лет… да, мои дорогие противники… пятьдесят лет я потратил на завоевание этого континента. Я покорил всех. Ну, может, Ардата еще сопротивляется. Она всегда запаздывала с уплатой мне дани. Впрочем, такая мелочь меня уже не занимает. Вы знаете, что она бросила меня? Жалкая сука. Думаете, вы первые, кто решил мне противостоять? Круг магов призвал чужеземного бога. Увы, их усилия, скажем так, провалились, что избавило меня от необходимости убивать этих глупцов собственными руками. А этот Павший бог… он еще не скоро оправится. Но и тогда… неужели вы всерьез думаете, что он станет кому-нибудь подчиняться? Я бы на его месте…

— Замолчи, Каллор! — рявкнул Драконус. — Я устал слушать твою болтовню.

— Как тебе будет угодно, — ответил Верховный Король, наклоняясь вперед. — Вы явились, дабы освободить моих рабов от тирании? Моей тирании. Вынужден вас разочаровать. Я так просто бразды правления не отдаю. Ни вам, ни кому-либо еще.

Каллор вновь откинулся на спинку трона и лениво махнул рукой:

— Вы собирались отнять у меня то, что я уже отнял у самого себя.

К’рул отказывался верить, хотя истина была очевидна:

— Что ты сказал? Повтори.

— Да ты, никак, ослеп? — вскричал Каллор, вцепившись в перекладины трона. — Все кончено. Моих подданных больше нет! Они исчезли! Они разбили свои цепи! Слышите? Что же вы замерли? Да, я их всех освободил. Оглянитесь вокруг. Они теперь свободны! Свободный пепел. Свободные кости. Полнейшая свобода!

— Давай называть вещи своими именами, — гневно бросила ему сестра древних богов. — Ты испепелил целый континент. Ты уничтожил Якуруку.

— Да, моя дорогая. Он уже не восстанет вновь. Ран, нанесенных мною, никто не исцелит. Понимаешь? Никто и никогда. И вся вина ложится на вас троих. Это вы избрали благородный путь, вымощенный костями и посыпанный пеплом. Так что же, интересно, вы теперь возмущаетесь?

— Мы не можем этого допустить…

— Глупая женщина! Это уже случилось!

К’рул мысленно обратился к своим спутникам: «Я знаю, что нужно сделать. Я сотворю место для всего этого… внутри себя».

«Еще один магический Путь? — с ужасом спросил Драконус. — Брат мой…»

«Не отговаривай меня. Это необходимо. Лучше помоги мне. Осуществить задуманное не так-то просто».

«Но, К’рул, это сломает тебя, — вмешалась сестра. — Надо придумать что-то другое».

«Ничего другого мы не придумаем. Нельзя оставлять континент в столь ужасающем состоянии… Нет, здешний мир еще слишком молод, чтобы нести на себе эти чудовищные шрамы…»

«А какой будет участь Каллора? — спросил Драконус. — Что мы сделаем с этой… тварью?»

«Мы оставим на нем свою отметину, — ответил К’рул. — Мы ведь знаем его самое сокровенное желание?»

«А какой будет его жизнь?»

«Долгой. Очень долгой».

«Мы согласны».

К’рул моргнул, устремив на Верховного Короля тяжелый взгляд своих темных глаз:

— За это преступление, Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, ты понесешь заслуженное наказание. Ты станешь существовать вечно, но при этом жить жизнью смертного, который подвластен разрушительной силе времени, телесной боли от ран и мукам отчаяния. Твои мечты будут разрушаться в прах, твоя любовь — сохнуть, как опаленное огнем дерево. И все эти долгие годы, века, тысячелетия ты будешь страшиться призрака смерти.

— Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, ты никогда не станешь Взошедшим, — произнес свой приговор Драконус.

— Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, сколько бы ты ни пытался вознестись, ты всякий раз будешь падать, — сказала сестра К’рула и Драконуса. — Все твои достижения станут неизменно обращаться в прах. То зло, что ты сотворил здесь, будет возвращаться к тебе вновь и вновь.

— Три голоса прокляли тебя. Наше проклятие обрело силу, — подытожил К’рул.

Человек на троне затрясся. Его губы искривились в зловещей усмешке.

— Я расправлюсь с вами. С каждым из вас. Я клянусь в этом на костях семи миллионов своих жертв. Тебя, К’рул, позабудут, и имя твое исчезнет с лица земли. Все твои творения, Драконус, обратятся против тебя. А твое тело, женщина, растерзают на поле битвы, однако на этом твои мучения не закончатся. Таково мое проклятие тебе, Сестра Холодных Ночей. Я, Каллор Эйдеранн Тэс’тесула, проклинаю вас троих, и да обретет мое проклятие истинную силу!

Они ушли, оставив Каллора на его троне, стоявшем на груде костей. Трое древних богов объединили свои усилия, опутав незримыми цепями континент, где свершились чудовищные убийства, а затем втянули останки всех жертв внутрь специально сотворенного магического Пути. Сам континент Якуруку боги оставили пустым, чтобы время залечило его раны.

К’рул ощущал себя сокрушенным. Он знал, что никогда уже не будет прежним. Более того, он чувствовал: близится закат веры в него (проклятие Каллора все же возымело действие). Но, как ни странно, грядущее забвение тревожило К’рула меньше, чем он ранее себе представлял.

Все трое стояли возле портала созданного ими безжизненного мира и взирали на дело рук своих. Потом Драконус нарушил молчание:

— Со времен Всеохватной Тьмы я начал ковать меч.

К’рул и Сестра Холодных Ночей удивленно повернулись в его сторону, ибо ничего не знали про это.

— Моя работа продолжалась долго… очень долго. Сейчас меч почти готов. Магическая сила, вложенная в него, велика, но не безгранична, и однажды она иссякнет.

— Тогда тебе нужно исправить сей недостаток, — прошептал К’рул.

— Мне тоже так кажется. Но я хочу как следует все обдумать и взвесить.

Потом К’рул и Драконус вопросительно посмотрели на сестру.

— Я постараюсь защититься, — сказала она. — Я знаю: меня может погубить лишь предательство. Но от него не убережешься, иначе моя жизнь превратится в сплошной кошмар из вечных подозрений и недоверия. Я не намерена опускаться так низко. А пока я жива, продолжу играть в игры смертных людей.

— Только будь осторожна, выбирая тех, с кем играешь, — тихо произнес К’рул.

— Найди себе достойного спутника, — посоветовал сестре Драконус.

— Спасибо вам обоим за мудрые слова.

Больше говорить было не о чем. Они исполнили то, ради чего встретились. Правда, не совсем так, как бы им хотелось, но цели достигли. За ее достижение они заплатили дорого, разрушив свои собственные жизни. Однако их усилия того стоили: отныне Каллор познает нескончаемую ненависть. Как уже говорилось, древние боги не отличались милосердием.

Зверь сидел в отдалении и смотрел на три фигуры, расходившиеся в разные стороны. У него нестерпимо болели раны. Белый мех стал ржаво-красным, а кровь все продолжала капать. Пустая глазница тоже была мокрой от крови. У зверя дрожали и подгибались лапы. Он жаждал смерти, но знал, что смерть не наступит. Он жаждал возмездия, но те, кто его ранил, давно погибли. Оставался лишь человек на троне, который разорил и разрушил родной дом зверя.

Не сейчас. У него еще хватит времени расквитаться с этим человеком.

Истерзанную душу хищника наполнила жгучая тоска. В огне Падения и воцарившемся хаосе он потерял свою подругу и теперь остался совсем один. Возможно, она не погибла; возможно, ее только ранило и сейчас она тоже бродит по истерзанной пустой земле, повсюду высматривая его.

А может, поддавшись боли и ужасу, скрылась внутри магического Пути, созвучного ее духу.

Куда бы его возлюбленная ни исчезла, если только она еще жива, он обязательно разыщет ее.

Трое древних богов раскрыли порталы и удалились каждый в свое собственное владение. Зверь не последовал ни за одним из них. По сравнению с ним и его подругой древние боги были совсем юными, и их магические Пути не годились для поисков.

Путь, ожидавший его самого, был опасен. Уставшее сердце хищника наполнилось страхом… По ту сторону портала лежало серое пространство, полное клубящихся вихрей магической силы. Зверь немного помешкал, а затем пересек границу портала.

И исчез.

1164-й год Сна Огни

(два месяца спустя после Празднества Геддероны в Даруджистане)

4-й год со дня основания Паннионского Домина

Телланнский год Второго Слияния

Вязкий берег был загроможден почерневшими, изуродованными кусками гадробийского известняка. Наверное, мост этот помешал кому-то из богов, и тот, скорчив презрительную гримасу, легким движением руки смахнул каменное строение в воду. Во всяком случае, так думалось Ворчуну. Он и не подозревал, насколько его мысли близки к истине.

Весть о разрушении моста достигла Даруджистана примерно через неделю. Ее принес первый караван, обнаруживший, что река и оба берега завалены каменными обломками. По городу поползли слухи о древнем демоне, которого якобы освободили из заточения.

Ворчун досадливо сплюнул на обожженную траву, окружавшую повозку. Он не верил глупым россказням. Два месяца тому назад, в ночь Празднества Геддероны, в городе хватало чудес и странностей. Вообще-то, сам Ворчун был слишком пьян и ничего такого не заметил. Да и число горожан, собственными глазами видевших драконов и демонов, а также то, как базальтовая крепость под названием Семя Луны устрашающе нависала над крышами Даруджистана, было весьма незначительным, а потому их слова особого доверия не вызывали. Уж если бы кто-то вздумал баловаться магией, способной разрушить все вокруг, то и дураку ясно, каким оказались бы в этом случае последствия. Но празднество закончилось, а Даруджистан не превратился в груду дымящихся развалин. Ну и при чем тут, спрашивается, магия?

Тогда кто все-таки разрушил мост? Не иначе — кто-нибудь из богов. А может, просто случилось землетрясение, хотя вроде бы Гадробийские холмы отродясь не трясло. Наверное, это Огнь шевельнулась в своем беспробудном сне.

Так или иначе, истина была очевидна: вот они, кучи обломков, тянущихся до самых врат Худа (а может, и дальше). И что самое обидное — богам все их игры сходят с рук, а отдуваться приходится таким вот.

Ну ничего, жизнь продолжается, чумазым дурням, вроде Ворчуна, вполне можно обойтись и без моста, благо в тридцати шагах вверх по течению находится старинный брод. Правда, им не пользовались вот уже несколько веков. Трудно сказать, обрадовался ли брод возрождению своей былой значимости. Да и чему тут особо радоваться? Тому, что тебе без передышки мнут бока? Да еще вдобавок кто-то из богов, как видно, решил позабавиться с погодой. Целую неделю подряд лил дождь, отчего оба берега, примыкающие к броду, превратились в вязкое месиво. Повозки тяжело сползали вниз, погружались во вздувшуюся от дождей реку и потом еле-еле взбирались на склон противоположного берега. Десятки одиночных фургонов и караванов беспокойно дожидались своей очереди, и нетерпение нарастало с каждым колоколом: всем — торговцам и стражникам, лошадям и волам — хотелось поскорее пересечь реку, словно это был вопрос жизни и смерти.

В ожидании, когда настанет черед их каравана, они загорали тут вот уже третий день. За это время Ворчун убедился, как ему повезло с товарищами. На фоне всеобщей суматохи их немногочисленный отряд представлял собой настоящий островок спокойствия. Харло, решив попытать счастья, взял удочку, взгромоздился на обломок моста и теперь терпеливо сидел там в ожидании улова. Менакис, более известная под прозвищем Каменная, вместе с несколькими стражниками из других караванов отправилась к повозке Сторбиса, и тот после недолгих уговоров стал распродавать кувшинами алчбинский эль. Правда, цену этот сквалыга заломил совершенно грабительскую, но, когда хочется выпить, тут уже не до бережливости. Вообще-то, бочонки с элем предназначались для какого-то постоялого двора в окрестностях Сольтана. Стражники лишь посмеивались, прикидывая, какая часть груза доедет до заказчика, если вообще доберется по назначению. Коли все будет продолжаться в том же духе, возле переправы сначала стихийно возникнет рынок, а потом и вовсе появится торговое поселение. Не успеешь оглянуться, как оно разрастется до размеров небольшого городишки. Наконец какой-нибудь усердный даруджистанский чиновник вспомнит о разрушенном мосте и недополученных прибылях и решит, что пора строить новый. С ним согласятся, и лет через десять мост действительно возведут. Но еще раньше лачужный городишко, богатеющий на караванах, успеет стать бельмом на глазу Даруджистана, и туда непременно отправят сборщика податей.

Ворчуну очень нравилось, с какой невозмутимостью их хозяин относился к вынужденной задержке. Очень разумное и достойное поведение. Всем бы следовало брать с него пример. А то рассказывали, будто торговец Манк, чей караван застрял на противоположном берегу, так разгневался, что кровь ударила ему в голову и бедняга умер на месте. Его жалели, хотя и довольно сдержанно: с нетерпеливыми негоциантами, которые по всякому ерундовому поводу выходят из себя, такое случается сплошь и рядом. Нет, Керулий — их хозяин — не таков. Ничто в его характере не подкрепляло давнишнюю неприязнь Ворчуна к торгашеской породе вообще и к владельцам караванов в частности. Наблюдая за странными повадками Керулия, командир стражников даже заподозрил, что никакой он вовсе и не купец.

Впрочем, Ворчуну-то что до этого? Деньги, как известно, не пахнут, а скупостью Керулий не отличался: платил хорошо, больше, чем обычно платят стражникам. Да пусть он хоть сам переодетый принц Арард. Не все ли равно!

— Эй, стражник, можно тебя?

Ворчун оторвался от созерцания безуспешных попыток Харло поймать хоть какую-нибудь рыбешку. Возле повозки стоял незнакомый седовласый старик и, прищурив глаза, глядел на него.

— Как ты со мной разговариваешь? — накинулся на него Ворчун. — Что за фамильярный тон? Неужто не можешь отличить начальника охраны от простых обалдуев, которые и меч-то толком держать не умеют? — Он смерил старика взглядом. — Судя по твоим лохмотьям, ты либо самый неудачливый в мире торговец, либо прислужник какого-нибудь обедневшего аристократа.

— Ты дважды ошибся, начальник. Во-первых, я не прислужник, а личный слуга. Меня зовут Эмансипор Риз. А во-вторых, мои хозяева весьма богаты. Просто мы слишком долго находимся в пути. Приехали издалека.

— Вот с этим спорить не буду, — сказал Ворчун. — Я знаю говор разных краев, но откуда ты — не пойму. Жаль. По особенностям речи можно многое узнать. Так что тебе нужно от меня, Эмансипор Риз?

Слуга поскреб седую щетину на морщинистом подбородке.

— Прежде чем обратиться к тебе, я сперва навел справки, тебя тут многие знают. — Он кивнул в сторону сгрудившихся повозок, окруженных галдящими людьми. — Так вот, стражники разных караванов в один голос утверждают, что ты достоин уважения.

— Нашел кому верить. Завтра или даже сегодня к вечеру они скажут тебе другое, — сухо возразил Ворчун. — Еще раз спрашиваю: что тебе от меня нужно?

— Мои хозяева желают поговорить с тобой. Если ты не слишком занят… Мы остановились совсем неподалеку.

Откинувшись на спинку скамейки, Ворчун еще раз оглядел Риза, а затем буркнул:

— У меня, вообще-то, тоже есть хозяин. Я должен спросить у него позволения.

— Обязательно спроси, начальник. И постарайся убедить его, что у моих господ и в мыслях нет переманивать тебя или чинить какие-нибудь пакости.

— Подожди здесь. И смотри, если обманешь, тебе не поздоровится!

Ворчун спрыгнул с ко́зел, оказавшись по другую сторону повозки. Обойдя ее, он поднялся на ступеньку и слегка постучал в расписную дверцу. Дверца бесшумно распахнулась. В сумраке проема появилось лицо Керулия, круглое и бесстрастное.

— Я не возражаю, Ворчун. Сходи к ним. Мне тоже довольно любопытно, что нужно хозяевам этого старика. Попрошу тебя быть предельно наблюдательным. Если сумеешь, постарайся понять, что же такое они оба затеяли. Я еще вчера почувствовал неладное.

Ворчун лишь хмыкнул, удивляясь сверхъестественной проницательности своего хозяина, даже не покидавшего все это время повозки.

— Как прикажете, господин, — только и ответил командир стражи.

— Непременно иди, а по пути разыщи Каменную и пришли ее ко мне. Думаю, она уже достаточно нагрузилась элем. Не хватает еще, чтобы она затеяла потасовку.

— Наверное, Каменную стоило забрать оттуда раньше. А сейчас она наверняка готова изрешетить своей рапирой любого, кто скажет хоть слово поперек. Уж я-то знаю характер этой красавицы.

— Ну, тогда пусть Харло срочно сходит за нею.

— Нет, господин, лучше не надо. Он и сам не прочь ввязаться в заварушку.

— Забавно, — слегка усмехнулся Керулий. — Насколько я помню, ты с похвалой отзывался о своих товарищах. Говорил, что лучших охранников и не найти.

— Я и сейчас о них самого высокого мнения, — ответил Ворчун. — Не подумайте, господин, что я бахвалюсь, но, когда дело касается защиты хозяина и его товаров, мы втроем заменяем шестерых стражников. Оттого наши услуги и стоят недешево.

— Ты мне это уже говорил, и я поверил тебе на слово. Но и у меня тоже есть условия. Передай своим товарищам: за каждый скандал, учиненный ими, я буду делать значительные вычеты из их жалованья. А за достойное поведение, наоборот, добавлю наградные.

Ворчун, не ожидавший такого поворота, едва удержался, чтобы не присвистнуть:

— Не беспокойтесь, господин. Это остудит им головы.

— Ну и замечательно. Тогда передай мои слова Харло, и пусть он немедленно сходит за Каменной.

Расписная дверца фургона тихо закрылась.

Обернувшись, Ворчун заметил Харло, который как раз возвращался с рыбалки. В одной его здоровенной ручище было зажато тонкое удилище, а в другой — пойманная рыба величиной с подошву башмака. Голубые глаза Харло сияли от радости.

— Эй, хватит киснуть, Ворчун! Гляди, что я поймал на ужин!

— Подходящий ужин для монастырской крысы. А уж воняет от твоего улова!

Харло по-мальчишески нахмурился.

— Суп можно сварить, — не слишком уверенно пробормотал он. — Пряностей добавить.

— Прекрасная мысль. Обожаю суп, приправленный речной грязью. Смотри, эта тварь даже не дышит. Похоже, ты поймал дохлую рыбешку.

— Вечно от тебя только гадости услышишь. К твоему сведению, рыбина так трепыхалась, что мне пришлось шарахнуть ей камнем между глаз.

— Видать, давно это было? Ведь она успела не только умереть, но еще и стухнуть!

— Ну все, теперь я точно не угощу тебя ухой…

— Не больно-то и хотелось. Вот что, парень, слушай внимательно. Хозяин велел тебе срочно привести Каменную. Похоже, наша красавица уже поднабралась.

— Странно, что до сих пор тихо. Обычно при этом она орет во все горло.

— Беги туда со всех ног и сделай так, чтобы обошлось без потасовок. Керулий обещал наградные, если будем вести себя достойно. Понял?

Харло посмотрел на дверцу повозки, потом кивнул:

— Ладно, сейчас схожу за Каменной.

— Поторапливайся.

Харло потрусил прочь, сжимая в руках удочку и небогатый улов. Длинные, мускулистые руки стражника совершенно не сочетались с его фигурой, костлявой и щуплой. Харло предпочитал сражаться двуручным мечом, который купил у оружейных дел мастера в городке со странным названием Рассказ Мертвеца. В его обезьяньих руках меч выглядел совсем игрушечным. Впервые увидев нескладного белобрысого Харло, люди обычно принимались смеяться над ним, но быстро понимали свою ошибку: один-два удара плашмя быстро гасили насмешки.

Вздохнув, Ворчун направился туда, где его дожидался Эмансипор Риз.

— Веди, — бросил он старику.

Тот молча кивнул, и они двинулись к его хозяевам.

Повозку, к которой Ворчун и Риз подошли, правильнее было бы назвать домом на колесах. Под стать были и сами колеса: высокие, с массивными спицами. Остов фургона украшали резные и раскрашенные фигурки прыгающих и кувыркающихся человечков с ухмыляющимися лицами. Козлы покрывал выцветший ковер. Четыре быка, тащившие повозку, сейчас лениво разгуливали по наспех возведенному загону. Его поставили по ветру, дабы запахи животных не досаждали владельцам повозки.

Хозяева Эмансипора Риза явно предпочитали уединение, ибо остановились они на почтительном расстоянии от дороги и всех прочих торговцев. Отсюда им был виден большой кусок равнины с цепью холмиков, уходящих к югу.

На кучерском сиденье распласталась облезлая кошка. Она лениво следила за приближавшимися мужчинами.

— Твоя кошка? — спросил Ворчун.

— Моя, — со вздохом ответил старик. — Белкой звать.

— Уж больно она у тебя шелудивая. Показал бы животину какому-нибудь алхимику или свечной ведьме. Они ее запросто вылечат.

Риз смущенно опустил глаза:

— Я так и собираюсь сделать, когда мы доберемся до Сольтана. — Он кивнул в сторону холмов. — А вот и господин Бошелен идет.

Ворчун обернулся и увидел высокого нескладного мужчину, который пересек дорогу и теперь неспешно шагал к повозке. На нем были дорогой длиннополый плащ из черной кожи, такие же черные сапоги с ботфортами и темно-серые, плотно облегающие штаны. Под свободной шелковой рубашкой (тоже черной) поблескивала мастерски зачерненная кольчуга.

— В прошлом году черный цвет был самым модным в Даруджистане, — заметил Ворчун, обращаясь к Ризу.

— Черный — это извечный цвет одежд господина Бошелена.

Лицо этого человека было бледным и по форме напоминало треугольник, что еще сильнее подчеркивала аккуратно подстриженная бородка. Надо лбом нависали лоснящиеся от масла волосы. Серые глаза Бошелена были столь же невыразительными, как и все остальное в нем, однако при встрече с хозяином Риза у Ворчуна мгновенно свело живот.

— Приветствую тебя, командир стражников, — негромким, хорошо поставленным голосом произнес Бошелен. — От меня не укрылось чрезмерное любопытство, проявленное к нам господином Керулием. Обычно мы не любим, когда суют нос в наши дела, но на этот раз, так и быть, сделаем исключение. Ты пойдешь со мной.

Бошелен скользнул взглядом по Ризу:

— Твоя кошка вся дрожит. Успокой бедняжку. Скажи ей, что нашего гостя бояться не надо.

— Непременно, хозяин.

Ворчун опустил ладони на рукоятки своих коротких мечей. Глаза его вперились в Бошелена. Скрипнули пружины повозки: это Риз забрался на кучерское сиденье.

— Ну, что же ты замер, командир?

Ворчун не шевельнулся.

Бошелен приподнял тонкую бровь:

— Смею заверить: твоему хозяину не терпится, чтобы ты принял мое предложение. Но если у тебя поджилки трясутся, то нужно было бы прийти сюда вместе с господином Керулием и попросить его держать тебя за руку. Однако должен предостеречь: вытащить наружу твоего хозяина — непосильная задача, даже для такого рослого и крепкого человека, как ты.

— Вы когда-нибудь ловили рыбу? — спросил Ворчун.

— А при чем тут рыба?

— Молодые рыбешки обычно бросаются на любую наживку, потому и не доживают до старости. Я уже больше двадцати лет сопровождаю караваны, господин Бошелен. И за это время научился распознавать наживки. Если вам нужен улов, закидывайте свою удочку в другом месте.

Бошелен сухо улыбнулся:

— Приятно, что я в тебе не ошибся, командир. Ну как, идем дальше?

— Ведите.

Они пересекли дорогу и по узкой тропке, протоптанной козами, устремились к холмам. Вскоре повозки на этом берегу реки скрылись из виду. Вершины и склоны вокруг покрывала трава, опаленная неведомым пожаром. Среди мертвых черных стеблей пробивались новые побеги.

— Для плодородия здешних степей нужен огонь, — сказал Бошелен, кивком указывая на сгоревшую траву. — Равно как и перемещение туда-сюда бхедеринов, топчущих землю: копыта делают тонкий слой почвы более плотным, а значит, устойчивым. Зато козы — сущее проклятие любого места. Они готовы обглодать все подчистую… Но я говорил о важности огня, не так ли? Насилие и разрушение равно важны для жизни. Не кажется ли это тебе странным, командир?

— Мне кажется странным другое: я забыл захватить с собой восковую дощечку для письма.

— О, да ты еще и грамотный! Любопытно. Ты же воин. Какой тебе прок в буквах и цифрах?

— А какой прок вам — ученому человеку — в мече у пояса и кольчуге, надетой под рубаху?

— Увы, просвещение народа имеет и оборотную сторону. Оно уничтожает в людях уважение.

— Я бы назвал это здоровым скептицизмом.

— Точнее — неприязнью к власть имущим… Попробую ответить на твой вопрос. Должно быть, ты заметил, что у нас всего один слуга, да и тот уже немолод. И никакой охраны. А при нашем ремесле очень важно уметь защищаться.

— И кто же вы по профессии?

Козья тропка вывела их на утоптанную дорожку, вьющуюся между холмами. Бошелен вновь повернулся к Ворчуну и улыбнулся:

— А ты не промах, командир: как говорится, сразу берешь быка за рога. Теперь я понимаю, отчего стражники столь хорошо отзываются о тебе. Среди вашего брата редко встретишь тех, кто умеет пользоваться мозгами. Идем, нам осталось совсем немного.

Завернув за изборожденный холм, Бошелен и Ворчун подошли к кромке большой ямы. Судя по всему, она появилась здесь недавно. По краям ее лежала почерневшая земля вперемешку с каменными обломками. Ворчун прикинул размеры ямы: шагов сорок в ширину и около пяти локтей в глубину. Невдалеке от кромки сидел какой-то человек, подобно Бошелену, облаченный в черную кожаную одежду. Лысый затылок его напоминал лист выбеленного пергамента. Мужчина молча встал и с неожиданным для его грузного тела изяществом повернулся к Ворчуну и Бошелену.

— Познакомься, командир: это Корбал Брош, мой… спутник. А ты, Корбал, познакомься с Ворчуном, чье имя заключает в себе более чем явный намек на его характер.

Если Бошелен вызвал у командира стражников лишь безотчетную тревогу, то при виде его компаньона Ворчун испытал неподдельный страх. Внешне в облике Корбала не было ничего устрашающего: широкое круглое лицо; глаза, глубоко спрятанные среди складок мясистой плоти; толстогубый, чуть искривленный рот. Но, как и в случае с Бошеленом, опасность, исходившая от Броша, ощущалась не разумом, а на уровне интуиции, словно бы обоих окутывала некая тлетворная аура.

— Неудивительно, что у слуги кошка чахнет, — едва слышно пробормотал Ворчун.

Он стал разглядывать яму.

— Командир, ты понимаешь, что видят твои глаза? — спросил подошедший Бошелен.

— Само собой. Я же не дурак. Большую яму в земле.

— Восхитительно, Ворчун. Но это не просто яма. Тут еще совсем недавно была гробница, и в ней лежал скованный цепями яггутский тиран.

— Ну, теперь-то здесь никакой гробницы нет и в помине. Была и сплыла.

— Похоже на то. Ох, сдается мне, что это дело рук посланцев некоей далекой империи. С помощью т’лан имассов им удалось освободить из заточения яггутское чудовище.

— Значит, вы всерьез верите всяким россказням, — заключил Ворчун. — Да случись такое, одному Худу известно, чем бы это обернулось.

— Вот и мы так думаем, командир. Мы ведь чужаки на этом континенте. До недавнего времени мы вообще понятия не имели ни о Малазанской империи, ни о диковинном городе Даруджистан. Но за короткое время пребывания здесь уже успели наслушаться достаточно историй о прошлом. Нам рассказали про демонов, драконов, наемных убийц. И еще про дом Азата, именуемый Финнэстом. Наверное, ты слышал про этот удивительный дом, который, хотя и недоступен для входа, уже успел обзавестись обитателями. Естественно, нам захотелось самим взглянуть на него, что мы и сделали. Более того, мы узнали про летающую крепость со странным названием Семя Луны. Говорят, она долгое время висела над Даруджистаном.

— Верно. Я и сам ее видел. Она улетела за день до выхода нашего каравана.

Бошелен разочарованно вздохнул:

— Увы, мы опоздали и не смогли стать очевидцами всех этих устрашающих чудес… Да, а еще нам рассказывали, будто владыкой Семени Луны является древний тисте анди.

— Может, и так, — пожал плечами Ворчун. — Сам я не люблю досужих разговоров. Это всего лишь сплетни.

Взгляд его собеседника сделался колючим. Заметив это, Ворчун про себя улыбнулся.

— Ну конечно, это всего лишь сплетни, — повторил за ним Бошелен.

— Так вы только за этим меня сюда и привели? — спросил командир стражников. — Чтобы я полюбовался на… дыру в земле?

Бошелен наморщил лоб:

— Ну, не совсем так. Эта дыра, как ты ее называешь, — всего лишь вход. Мы намерены осмотреть бывшую тюрьму яггута.

— Да благословят вас Опонны, — ответил Ворчун и отвернулся.

— Мне думается, — продолжал Бошелен, — что твой хозяин наверняка повелел бы тебе сопровождать нас.

— Этого он мне приказать не сможет, — возразил Ворчун. — Я нанимался охранять караван, а не лазать по грязным ямам.

— Кажется, не было речи о том, что тебе обязательно нужно лезть в грязь?

Ворчун взглянул на него и криво усмехнулся:

— Как говорят ученые люди, это просто фигура речи. Простите меня, господин Бошелен, если я неудачно выразился.

Командир стражников повернулся и сделал несколько шагов к дороге. Затем остановился:

— Вроде бы вы хотели видеть Семя Луны, господа? Пожалуйста, полюбуйтесь!

Базальтовая крепость черным облаком нависла над южным краем горизонта.

Бошелен и Брош, грохоча сапогами, подбежали к Ворчуну и тоже уставились на парящую в воздухе гору.

— Отсюда трудно определить истинные размеры крепости, — сказал Бошелен. — Сколько до нее?

— Может, лига, а может, и больше. Признаюсь вам честно: по мне, так ближе и не надо. Помнится, в Даруджистане я погулял в ее тени… да и не только я один… Ощущение не из приятных.

— Согласен, командир. А что Семя Луны здесь делает?

— Похоже, летит куда-то на юго-восток.

— А-а-а, вот почему у него один край наклонен.

— Нет, не поэтому. Просто ему досталось от малазанских магов, когда шла битва за Крепь.

— Смелые ребята эти маги, ничего не скажешь.

— Смелость стоила им жизни. Если не всем, то очень многим. Опять-таки это лишь слухи. Говорят, что, хотя чародеям и удалось вдарить по крепости, ее хозяин не пострадал. Может, желаете познакомиться с ним поближе? Тогда не теряйте времени — и вперед. Только учтите: он способен уничтожить вас еще на подходе.

Молчаливый спутник Бошелена наконец-то раскрыл рот и тихим, писклявым голосом спросил:

— Неужели нас учуяли?

Бошелен нахмурился. Продолжая глядеть на Семя Луны, он покачал головой:

— Нет, друг мой. Тисте анди не обращает на нас внимания. Но давай лучше отложим этот разговор на потом.

— Ладно. А этого стражника мне что, убить?

Ворчун схватился за оружие.

— Только попробуй! — прорычал он.

— Успокойся, командир, — примирительно улыбнулся Бошелен. — Мой компаньон человек простой…

— Ага, простой, как гадюка.

— Возможно. Но в любом случае не стоит волноваться. Тебе ничего не угрожает.

Ворчун не ответил и с мрачным видом зашагал дальше. Отойдя на некоторое расстояние, он зашептал:

— Хозяин! Керулий! Если вы видите все это — а я думаю, что видите, — мои наградные должны быть очень щедрыми. Прислушайтесь к мудрому совету: нам нужно держаться как можно дальше от этой парочки.

Продолжая тяжело вздыхать, Ворчун пошел дальше, поводя плечами, чтобы избавиться от охватившего мышцы напряжения. Добравшись до караванной дороги, он опять повернулся в сторону Семени Луны. Теперь базальтовая крепость казалась совсем маленькой.

— Эй, владыка Семени Луны, обрати внимание на этих двоих — Бошелена и Корбала Броша. Сделай с ними то же самое, что сделал с яггутским тираном… если, конечно, ты приложил к этому руку. У целителей есть одно мудреное словечко. Сейчас я его даже и не вспомню… Это когда, допустим, человеку оттяпывают ступню, чтобы не сгнила вся нога. Вот и эту парочку нужно поскорее уничтожить, дабы потом они не причинили никому вреда. Прошу тебя, не останься к ним равнодушным, не то нам всем может быть плохо.

Проходя мимо громадной повозки Бошелена и Корбала Броша, Ворчун снова увидел Эмансипора Риза. Тот сидел и гладил разлегшуюся у него на коленях кошку.

— А с чего это я взял, что она шелудивая? — вслух удивился Ворчун. — Тут все не так просто.

Огромный волк пригнул голову, обошел вокруг распластанного на земле тела, затем повернулся так, чтобы этот бездыханный смертный оставался в поле зрения его единственного глаза.

Тех, кто перемещался по магическим Путям Хаоса, всегда было очень немного. Смертный человек, оказавшийся в их пределах, — необычайная редкость. Волк слишком хорошо знал эти унылые, жуткие пространства: он бродил среди них целую вечность. Одинокий, потерянный так давно, что в его сознании уже начали складываться новые образы, рожденные одиночеством; мысли бежали по непредсказуемым, случайным тропам. Глядя на этого древнего хищника, трудно было поверить, что перед тобой разумное существо. Но разум у него, несомненно, имелся: прятался так глубоко, что только особо проницательные сумели бы заметить его в зверином блеске волчьего глаза.

Волк повернулся. Напряглись мускулы под выцветшим белым мехом. Голова зверя оставалась опущенной. Единственный глаз его остановился на лежавшем на земле человеке.

Такое безраздельное внимание обладало громадной силой, подчиняя себе того, на кого было направлено. А волк, бродя в пределах Хаоса, накопил невероятную силу.

Он мало помнил о других мирах, существовавших вне Хаоса. Он ничего не знал о смертных, поклонявшихся Хаосу, словно богу. И теперь, глядя на этого смертного, волк уловил крупицы иного знания. Ощутил неведомые возможности, таившие в себе выбор.

Тем не менее волк медлил. Мир, откуда явился смертный, был полон своих опасностей. Необходимость принять решение (по сути, выбрать одно из многих, теснившихся в его мозгу) вызывала дрожь во всем теле хищника.

Зверь подошел к бездыханному человеку ближе, потом еще ближе. Волчий глаз остановился на лице незнакомца.

Дар. У этого смертного — истинный дар. Отметина судьбы. Волку вдруг почудилось, будто он заглянул в зеркало и увидел там свое отражение. Не просто нечто похожее, а именно собственное отражение, вплоть до мельчайших подробностей. Такой возможностью он пренебречь не мог.

Но зверь все еще не мог решиться. Колебался до тех пор, пока в памяти не встала давнишняя картина. Неподвижная, потускневшая от времени… Этого оказалось достаточно. Круг замкнулся. Совершить все остальное для волка не составило труда.

Первым, что увидел его единственный глаз, было небо, голубое и безоблачное. Шрам на месте второго глаза отчаянно чесался, как будто внутри завелись личинки червей. Человек осторожно ощупал свою голову. Шлем уцелел, даже забрало не помялось. Там, где шлем заканчивался, в шею впивались острые камни.

Молодой мужчина лежал неподвижно, стараясь вспомнить все, что с ним приключилось… Перед ним разверзлось темное пространство, в которое он и прыгнул. Нет, его туда швырнуло. Кажется, он был верхом, а в руках держал лук. Человек вспомнил звук порванной тетивы. Следом в памяти всплыло какое-то зыбкое, противное чувство, охватившее… их обоих. Ну да, он разделил его со своим другом. Как же того звали? Ах да, Паран. Капитан Паран.

К Току-младшему медленно возвращалась память.

«Локон! Уродливая деревянная кукла, в которую переселилась душа кадрового мага. Он подстерег нас с Параном в засаде. — Тока вдруг обдало волной страха. Кое-как он сумел перевернуться на бок. — Худ побери! Это же не равнина Рхиви. Где я?»

Вместо травы во все стороны тянулось поле, усеянное осколками черного стекла. Над ними неподвижно висела серая пыль. Слева, примерно в двухстах шагах, нарушая унылое однообразие местности, виднелся невысокий курган.

В пересохшем горле саднило. Глаз жгло. Над головой сверкало беспощадное солнце. Ток закашлялся и заставил себя сесть, ощутив под ягодицами острые обсидиановые кромки. Совсем рядом лежал его лук, сделанный из рога. Протянув руку, юноша пододвинул оружие к себе. Он вспомнил, что колчан остался привязанным к седельной сумке. Где-то теперь его верный виканский жеребец? Кроме ножа у пояса да лука, у него ничего не было. Ни воды, ни пищи. Да и от лука, похоже, теперь толку мало. Жилы тетивы растянулись и потеряли былую упругость.

«Плохо дело. Выходит, какое-то время я болтался… неведомо где. Только вот где?»

Малазанец напряг память. Похоже, Локон зашвырнул его внутрь магического Пути, в котором отсутствовало время. Да, получается, что так. Ток не ощущал ни сильной жажды, ни особого голода. Сейчас его больше заботило плачевное состояние лука. Даже если бы у него был полный колчан стрел… тетива все равно превратилась в кусок бесполезной веревки. Она высохла, а воск, которым Ток постоянно ее покрывал, расплавился на солнце и впитал в себя обсидиановую пыль. Нечего и пытаться снова ее натянуть — она попросту лопнет. Но чтобы крепкая, добротно смазанная тетива пришла в такое состояние, должно пройти несколько дней. Даже недель. Однако тело почему-то не соглашалось с доводами разума.

Ток встал. Его кольчуга, казалось, срослась с пылью и не хотела с нею расставаться.

«Я что же, до сих пор нахожусь внутри магического Пути? Или меня выбросило назад?»

В любом случае нужно было куда-то идти. Не помирать же здесь, среди безжизненной стеклянной равнины! Надо выбираться. Конечно, если вообще есть куда идти…

Ток побрел к кургану. Пусть он и не слишком высокий, с вершины можно будет хоть что-то увидеть. Подойдя ближе, юноша заметил и другие курганы, отстоявшие друг от друга на равном расстоянии. Это даже обрадовало его. Среди них обязательно найдется главный. Тот, что будет больше и выше остальных.

Мимо первого кургана Ток прошел не останавливаясь. Судя по ямам, здесь успели побывать грабители. Однако затем что-то заставило бывшего вестового развернуться и подойти к кургану поближе. Там он присел на корточки возле одной из ям и стал всматриваться в наклонный проход, ведущий вниз. Насколько ему удалось разглядеть, стенки прохода целиком состояли из обсидиановой толщи. Все курганы, которые прежде приходилось видеть Току, либо были земляными, либо состояли из плотно уложенных камней. Этот же напоминал купол храма.

— Не нравится мне все это, — произнес малазанец.

Он сел и в очередной раз воскресил в памяти цепь событий, предшествующих его появлению здесь…

С чего же все началось? Наверное, со смертоносного дождя, излившегося из базальтовых недр Семени Луны. Огонь и боль. Этот дождь лишил Тока глаза и изуродовал лицо, которое прежде можно было бы даже назвать красивым.

Что было потом? Потом он ехал по равнине куда-то на север, где столкнулся с баргастами из клана Ильгресов и спас адъюнктессу Лорн. Вместе они вернулись в Крепь. А дальше начались сплошные неприятности. Лорн резко взяла его в оборот, напомнила, что он — курьер когтей. А ведь когда-то он и впрямь был их посыльным.

«Посыльным? — мысленно усмехнулся Ток. — Только не надо врать себе, дружище. Ты был шпионом когтей. Но ты ушел от них, и, как думал, навсегда. Стал разведчиком в армии Дуджека Однорукого. Ты считал, что навеки расстался с прошлым. И все было хорошо, пока на твоем пути не появилась адъюнктесса…»

Току вспомнились осада Крепи, загадочное исчезновение колдуньи со странным именем Рваная Снасть. Кажется, они вместе с капитаном Параном отправились ее искать. А дальше…

— Боги, неужели все это было со мною? — воскликнул Паран.

Боги не ответили ему, зато память подсказала, что Локон сыграл с ним злую шутку. Деревянная кукла расправилась с человеком, как с мухой, но не прихлопнула окончательно, а бросила в недра жуткого магического Пути.

«Где я сейчас и нахожусь, — мысленно подытожил Ток. — Довольно! Хватит уже пускать слюни и охать. Ты воин или тряпка? Тогда изволь рассуждать как солдат. Никаких опрометчивых действий. Думай, как тебе выжить в здешних местах. Да уж, гостеприимными их никак не назовешь».

И юноша вновь пошел к центральному кургану. Невзирая на пологие склоны, высота его втрое превышала человеческий рост. Подъем стоил Току новых приступов кашля. Но усилия его были вознаграждены. Вершина являлась как бы центром большого колеса, по ободу которого располагались остальные курганы. В трехстах шагах от их кольца сквозь дымку проступали очертания серых холмов. Слева виднелись развалины каменной башни. Небо за нею было отвратительного кровавого цвета.

Ток поднял голову к солнцу. Когда он очнулся, оно стояло несколько ниже. Теперь же солнце висело прямо над ним, позволяя сориентироваться. Получается, ближайший холм лежал на северо-западе, а башня находилась значительно западнее.

Взгляд Тока вновь привлекло красноватое сияние, поднимавшееся за башней. Сияние не было неподвижным; оно ритмично вспыхивало и угасало, подобно биениям сердца. Малазанец почесал шрам, окружавший пустую левую глазницу. В мозгу сразу же вспыхнула радуга цветов.

«Боги, опять магия. Еще немного, и я ее возненавижу».

Вскоре Току стало не до рассуждений о чародействе. На северном склоне главного кургана он заметил глубокую яму с неровными краями, отливавшими каким-то странным блеском. Подножие окружала груда тесаных камней со следами красной краски. Постепенно до юноши дошло: яму вырыли отнюдь не грабители. Некто, исполненный яростной, неукротимой силы, вырвался из недр гробницы.

«Ох, сдается мне, в этих прóклятых местах даже покойникам не лежится спокойно. — Чтобы подавить нахлынувшее беспокойство, Ток негромко выругался. — Ты солдат или нет? — опять спросил он себя. — Неужто забыл, что видел вещи и похуже? Да вспомнить хоть того жуткого т’лан имасса, сопровождавшего адъюнктессу Лорн. Ходячая мумия, Худ его побери. Глаза, которые почти не видны в глубине глазниц. Холодные, без малейшего проблеска жалости. Но для этой мумии баргаст был все равно что дикий кабан для охотников-рхиви. Один удар — и баргаста не стало».

Ток разглядывал яму, а мысли продолжали крутиться вокруг адъюнктессы Лорн и ее бессмертного спутника. Они намеревались выпустить из заточения злобную, неукротимую силу. Неужели им это удалось? Ведь узника не просто заточили под толщей вулканического стекла. Его темницу окружили плотными кольцами охранительной магии.

«Наверное, окажись я на месте этого существа, мне бы тоже в голову не пришло плясать от счастья и целовать своих освободителей. Если пленник провел там тысячи лет… представляю, какой злобой и ненавистью ко всему успел пропитаться его разум».

Ток вздрогнул, что вызвало новый приступ кашля. Да уж, мир полон тайн и сюрпризов, однако приятных среди них найдется немного.

Обойдя яму, бывший вестовой Второй армии спустился с кургана и направился к развалинам башни. Вряд ли пленник гробницы стал здесь задерживаться.

«Я бы на его месте опрометью бросился прочь отсюда».

Как давно его освободили? Оглядываясь по сторонам, Ток не сумел отыскать никаких подсказок на этот счет. Однако нутром чуял, что с того момента прошли годы, если не десятилетия. Странно, но малазанец совершенно не испытывал страха. То, что угрожало здешним унылым местам, давно их покинуло.

В нескольких десятках шагов от развалин башни Ток едва не споткнулся о труп, который скрывал тонкий слой пыли. Поднявшись облаком, пыль набилась юноше в рот, заставив его отплевываться.

Мертвец был рослым, крупным в кости человеком. Под палящим солнцем его жилы усохли и приобрели коричневый оттенок. Мужчина был почти голым — кожа и мех его одежд истлели до жалких лохмотьев. Ток пригляделся к шлему на голове покойника и понял, что это череп какого-то рогатого зверя. Один рог был сломан, причем, похоже, очень давно. Рядом с трупом валялся запыленный двуручный меч.

«Худ меня побери! Да ведь это тот самый неупокоенный воин!»

— Что ты здесь делаешь? — хмуро спросил у него Ток.

— Жду, — едва слышно ответил т’лан имасс.

Ток порылся в памяти:

— Погоди… я же тебя знаю. Ты — Онос Т’лэнн из клана Тарад.

— Теперь меня зовут просто Тлен. У меня нет клана. Я свободен.

«Свободен? И как же ты распорядился своей свободой, мешок с костями? Валяешься здесь, в этой стеклянной пустыне?»

— Где адъюнктесса Лорн? Где мы находимся? — на одном дыхании выпалил Ток.

— Далеко.

— Я задал тебе два вопроса. На который из них ты ответил?

— На оба.

Малазанец скрипнул зубами, борясь с искушением как следует лягнуть т’лан имасса.

— Ты можешь выражаться яснее?

— Попробую.

— Говори! Я жду.

— Адъюнктесса Лорн погибла в Даруджистане два месяца тому назад. Мы с тобой сейчас находимся на развалинах древнего города Морн, в двухстах лигах к югу от Даруджистана. Если желаешь знать время суток, солнце недавно перевалило за полдень.

— Говоришь, перевалило за полдень? Благодарю, я как раз намеревался об этом спросить.

Току не доставляло особого удовольствия разговаривать с т’лан имассом, чей возраст исчислялся сотнями тысяч лет. Вряд ли его можно задеть язвительными словами, но вот самому малазанцу подобная дерзость могла дорого стоить.

«Прикуси язык, дурень! — отчитал он себя. — Этот Тлен, или как там его, еще не разучился махать кремневым мечом». И спросил:

— Освобождение яггутского тирана — ваших рук дело?

— Да. Но его жизнь в мире людей была недолгой. Попытки Малазанской империи завоевать Даруджистан провалились.

Юноша скрестил на груди руки. Не то чтобы он так уж жаждал захвата Даруджистана, но подобный поворот событий его не обрадовал.

— Ты сказал мне, что ждешь. Кого? Или чего?

— Она какое-то время отсутствовала. Теперь возвращается.

— Кто «она»?

— Та, кто живет в этой башне, воин.

— Может, ты все-таки соизволишь встать, а не будешь говорить со мной лежа? — раздраженно осведомился Ток.

Он едва сдерживался, чтобы не кинуться на т’лан имасса.

Под скрип костей Тлен послушно поднялся, пыль каскадами посыпалась с его широких плеч. Сейчас его могучее тело больше напоминало тело зверя, нежели человека. Он посмотрел на Тока, и в глубоко упрятанных глазах его что-то блеснуло. Затем Тлен повернулся и поднял кремневый меч.

«Боги милосердные! И что это я вечно подставляю голову под удар? Да ведь он же, если захочет, уничтожит меня одним взмахом меча. Его мышцы не высохли. В нем еще достаточно силы. Ох как же покойный император Келланвед ценил т’лан имассов. Идеальная армия, которую не нужно ни кормить, ни транспортировать. Она способна сама переместиться в любое место и выполнить почти любой приказ. Армия, не знающая дезертиров, если не считать одного, стоящего сейчас передо мной. Только вот возможно ли наказать т’лан имасса за дезертирство?»

Какое-то время они молча глядели друг на друга. Затем Ток подал голос:

— Мне нужна вода. И пища. А еще мне нужны стрелы. И тетива для лука. — Он стянул с головы шлем. Кожаная шапка под ним была мокрой от пота. — Мы не можем подождать в башне? У меня скоро мозги поджарятся.

«Почему я говорю с этим Тленом так, будто рассчитываю на его помощь?»

— В тысяче шагов на юго-запад отсюда находится побережье, — сказал Тлен. — Там найдутся еда и водоросли. Они заменят тебе тетиву, пока мы не найдем подходящие жилы. Должен тебя огорчить, но пресной воды я нигде не чую. Возможно, хозяйка башни и проявит щедрость, хотя сомневаюсь, что ей понравится, если ты зайдешь внутрь самовольно, без приглашения. А еще ты спрашивал про стрелы. Их можно будет сделать. Неподалеку, на солончаковом болоте, растет крепкий тростник. Затем мы поймаем в силки несколько птиц, и у нас будет оперение для стрел. А что до их наконечников… — Тлен обвел глазами обсидиановую равнину. — С этим проще всего.

«Там помоги же мне, Худ тебя побери!» — мысленно взмолился Ток. А вслух сказал:

— Надеюсь, т’лан имасс, ты еще не разучился расщеплять камни и плести тетиву из водорослей. Наверное, ты умеешь делать древки стрел из тростника, хотя лично я не представляю, каким образом их изготавливают. Прежде я получал стрелы по первому требованию, причем самые лучшие. Их древки отличались безукоризненной прямизной, а наконечники были железными.

— Не беспокойся, воин, я не утратил своих навыков.

— Адъюнктесса нас не познакомила. Меня зовут Ток-младший. Называя меня воином, ты, вероятно, считаешь меня простым солдатом. Здесь ты ошибаешься. Я — разведчик. Дозорный, если это слово тебе понятнее.

— А когда-то ты был одним из когтей.

— Но я не владею ни ремеслом наемного убийцы, ни магией. К тому же я давно расстался с когтями. Сейчас у меня только одно желание: вернуться в армию Дуджека Однорукого.

— Путь неблизкий.

— Вот и я так думаю. И чем раньше я начну этот путь, тем лучше. Скажи мне, далеко ли простирается эта стеклянная равнина?

— На семь лиг. Дальше начинается равнина Ламатат. Когда ты доберешься дотуда, сверни на север. Точнее, на северо-восток.

— И куда я попаду? В Даруджистан? Значит, Дуджек осадил город?

— Нет, — коротко ответил т’лан имасс и повернулся в другую сторону. После чего объявил: — Она приближается.

Ток обернулся в том же направлении. С юга к кольцу курганов двигались три фигуры. Посередине шла молодая женщина: высокая, худощавая, одетая в свободную белую телабу, какие в Семиградье носят представительницы знатных семейств. По плечам незнакомки струились черные волосы, длинные и прямые. Ее сопровождали две собаки: та, что слева, была огромная, размером с пони, косматая, похожая на волчицу, а вторая — та, что справа, — поменьше, но крепкая и мускулистая, с короткой серой шерстью.

Поскольку Ток и т’лан имасс стояли на открытом пространстве, женщина просто не могла их не заметить. Однако и она, и собаки продолжали идти так, словно вокруг никого не было. И только когда их разделяло уже не более дюжины шагов, волкоподобный пес прыгнул вперед и, виляя хвостом, подбежал к т’лан имассу.

Дивясь такому поведению животного, Ток поскреб подбородок:

— Что, Тлен? Встретил старого дружка? Или собачка хочет, чтобы ты угостил ее одной из своих косточек?

Бессмертный воин молча выслушал эти слова.

— Это была шутка, — добавил Ток, пожимая плечами. — Вернее, неуклюжая попытка пошутить. Кажется, т’лан имассы не умеют обижаться.

«Боги милосердные, ну что у меня за язык? Я как будто задался целью разозлить этот мешок с костями!»

— Я просто думал, как тебе ответить, — медленно проговорил Тлен. — Ты принял этого зверя за собаку. Однако на самом деле это ай, а они не любят кости. Эти животные сродни волкам, они предпочитают мясо, желательно свежее.

— Понятно, — буркнул Ток.

— Это была шутка, — невозмутимо добавил т’лан имасс.

— Ага, я так и подумал.

«Может, я зря все время жду от него подвоха? Впрочем, тут вообще не знаешь, чего ждать».

Костлявые пальцы т’лан имасса погладили широкую голову айя. Зверь затих, будто домашний пес.

— Ты не ошибся, назвав его моим старым дружком. Прежде наши племена брали к себе айев. Не всем это нравилось, но нельзя же было обречь зверей на голод: ведь это по нашей вине им стало нечего есть.

— Да неужели? Выходит, сперва сами перебили на охоте всю их добычу, а затем пожалели хищников? Я думал, что т’лан имассы живут в единении с природой. Как же, слышал про ваши ритуалы задабривания духов…

— Ток-младший, — перебил его Тлен, — ты насмехаешься надо мной или выказываешь собственное невежество? О каком единении ты говоришь? Даже северные лишайники не знают покоя. Все находится в состоянии непрестанной войны, каждый в этом мире стремится утвердиться. Неудачники попросту гибнут.

— Стало быть, мы и вы похожи.

— Ошибаешься, воин. Нам дано право выбора. У нас есть дар предвидения. Хотя частенько мы слишком поздно осознаём свою ответственность.

Т’лан имасс наклонил голову и посмотрел на морду айя и на свою костлявую руку, утонувшую в его шерсти.

— Дорогой неупокоенный воин, Баалджаг ждет твоих приказаний, — послышался мелодичный женский голос. — Она очень рада тебя видеть. Гарат, а что же ты не приветствуешь нашего бессмертного гостя?

Встретившись глазами с Током, она улыбнулась:

— Гарат наверняка счел, что твоего спутника пора предать земле. Забавный пес, правда?

— Забавный, — согласился юноша. — А еще забавнее, что ты говоришь по-даруджийски, а носишь телабу, словно уроженка Семиградья.

Незнакомка изогнула брови:

— В самом деле? Как же я сплоховала! Кстати, господин, ты тоже говоришь по-даруджийски, хотя сам родом из далекой империи, которой правит одна злобная неудачница… все забываю ее имя.

— Императрица Ласин. А «далекая империя» называется Малазанской.

«Но как, интересно, ты догадалась? Я же не в форме».

— Да, верно, — улыбнулась женщина.

— Меня зовут Ток-младший, — представился бывший вестовой. — А т’лан имасса — Тлен.

— Вот так имечко! Однако оно ему очень подходит… Ой, что же мы жаримся здесь на солнцепеке? Поспешим в тень яггутской башни… Гарат, перестань обнюхивать Тлена. Лучше беги вперед и разбуди слуг.

Мускулистый пес послушно двинулся к башне. Ток заметил, что вход в нее был через балкон, поскольку слой вулканического стекла доходил до второго этажа.

— Слабо верится, что тут можно жить, — вслух заметил он.

— Внешность обманчива, — воркующим голосом ответила женщина и вновь наградила Тока улыбкой, от которой у него зашлось сердце.

— А как тебя зовут? — спросил малазанец, когда они направились к башне.

Вместо женщины ему ответил т’лан имасс:

— Ее зовут госпожа Зависть. Она дочь Драконуса, который изготовил меч Драгнипур. Впоследствии этим самым мечом его убил Аномандер Рейк, владыка Семени Луны. С тех пор меч находится у Рейка. Говорят, у Драконуса было две дочери. Вторую он назвал Злобой.

— Худ тебя побери, Тлен, ты, наверное, шутишь! — воскликнул Ток.

— Должно быть, самого отца тоже забавляли такие имена, — невозмутимо продолжал т’лан имасс.

— Ну вот, взял и испортил мне все удовольствие, — вздохнула госпожа Зависть. — Кстати, Тлен, разве мы раньше встречались?

— Нет. И все же ты мне знакома.

— Я так и поняла. С моей стороны было бы излишне скромным думать, будто меня не узнают. Мои пути не один раз пересекались с путями т’лан имассов. Дважды уж точно.

Ток внимательно разглядывал женщину своим единственным глазом.

— Хорошо, теперь я знаю твое имя, однако этого мало, — произнес он. — Не понимаю, почему ты обосновалась в развалинах Морна. Неужели так ценишь уединение? Или, может быть, ты что-то ищешь в здешних пустынных местах?

— Так ли уж это важно? — насмешливо протянула госпожа Зависть.

В проеме башни мелькнула чья-то фигура в маске и кожаных доспехах. Бывший вестовой резко остановился.

— Никак сегулех? — изумленно спросил он, резко повернувшись к спутнице. — У тебя в услужении состоят сегулехи?

— А-а-а, вот, стало быть, как их называют! Знакомое слово. Я его где-то слышала, но не помнила, что оно обозначает. Сегулехи, говоришь? Я долго думала, какое имя дать каждому из них, но остальное меня не слишком интересует. Однажды мой путь пересекся с путем Сену — того, которого ты сейчас видел, — и его соплеменников. Они намеревались убить меня, чтобы хоть как-то развлечься. Решили, что их путешествие в этом случае будет менее однообразным. — Она вздохнула. — Как видишь, я до сих пор жива, а они мне служат.

Затем госпожа Зависть обратилась к сегулеху:

— Сену, ты разбудил собратьев?

Коротышка наклонил голову. В прорезях его причудливой маски блеснули темные глаза.

— Думаю, его кивок означает утвердительный ответ, — заключила женщина, обращаясь к Току. — Мои слуги не отличаются разговорчивостью.

Малазанец покачал головой. Его внимание привлекли два меча с широкими лезвиями, висящие у пояса сегулеха.

— Скажи, госпожа, ты отдаешь приказания всем троим или же передаешь их через этого Сену?

— А ведь и правда, из всех троих только он один общается со мной напрямую… А что, это так важно?

— Насколько я могу судить, Сену занимает в их иерархии самую низшую ступень. Двое других не желают общаться с теми, кто не принадлежит к племени сегулехов.

— Надо же, какое самомнение!

Дозорный усмехнулся:

— Сам я впервые вижу сегулеха. Но слышал о них достаточно. Они живут на острове, к югу от континента. По характеру — домоседы, равнодушные к путешествиям. Тем не менее о сегулехах наслышаны также и на севере, даже в Натилоге.

«Худ меня побери, еще бы там не знали об этом народце!»

— В твоем голосе я уловила высокомерие. Интересно, как воспримут тебя мои слуги? Сену, дорогой, веди же нас внутрь.

Сегулех не шевельнулся. Он словно бы приклеился взглядом к т’лан имассу.

У айя шерсть поднялась дыбом. Он встал между Тленом и Сену.

— Сену, в чем дело? — подчеркнуто вежливо осведомилась госпожа Зависть.

— По-моему, он готов броситься на Тлена, — прошептал Ток.

— Какое смехотворное предположение! С какой стати ему нападать на т’лан имасса?

— Для сегулехов самое главное — определить ранг незнакомца. Если сомневаешься в том, какое положение кто-то занимает в иерархии, испытай его. Времени зря эти ребята не тратят.

Госпожа Зависть сурово взглянула на слугу:

— Изволь вести себя прилично, — и махнула рукой, велев ему уйти с глаз долой.

Сену вздрогнул и заметно напрягся.

У Тока опять зачесался шрам. Он вполголоса выругался и стал неистово скрести пустую глазницу.

Сегулех отступил в маленькую комнатку. Ток уже было решил, что он там и останется, однако Сену, немного помешкав, неожиданно развернулся и повел всех по коридору. Изогнутый коридор оканчивался центральным залом, посреди которого уходила вверх винтовая лестница, ведущая на верхние этажи башни. Стены были отделаны ноздреватой пемзой и начисто лишены каких-либо украшений. В дальнем углу помещения стояли три сделанных из известняка саркофага с прислоненными к стене крышками. Рядом сидел пес Гарат, которого госпожа Зависть послала вперед предупредить слуг. Почти у самого входа помещался круглый деревянный стол, уставленный свежими фруктами, мясом, сыром и хлебом. Тут же стояли запотевший глиняный кувшин и несколько чашек.

Возле стола замерли двое собратьев Сену. Их позы свидетельствовали о том, что они готовы защищать яства до последнего и, если понадобится, пожертвовать жизнью. Оба были такими же низкорослыми. У каждого на поясе висело по паре мечей. Единственное их различие составляли маски. Если у Сену блестящую поверхность почти сплошь покрывали темные узоры, то у второго сегулеха украшений было меньше, а у третьего и вовсе лишь виднелись на щеках две черные полосы — по одной под каждым глазом. Из прорезей этой маски на них смотрели глаза, черные и твердые, как обсидиан.

При виде т’лан имасса обладатели масок замерли, а потом дружно шагнули вперед.

— А ну-ка прекратите! — шикнула на них госпожа Зависть. — Я запрещаю нападать на моих гостей. Еще одна такая выходка, и у меня лопнет терпение.

Сегулехи вздрогнули, словно бы их огрели плеткой, и послушно отступили на шаг.

— Вот так-то лучше, — кивнула хозяйка и обратилась к Току: — Угощайся, воин. В кувшине — белое сольтанское вино, причем охлажденное.

Ток завороженно рассматривал сегулеха в странной маске, полосы которой чем-то напоминали шрамы от сабельных ударов.

— Пристальный взгляд расценивается ими как угроза, — почти шепотом сказала ему госпожа Зависть. — Прошу тебя, Ток-младший, ради спокойствия этой трапезы — не говоря уже о сохранности твоей жизни — перестань глазеть на него.

Словно бы очнувшись, бывший вестовой Второй армии поспешно отвел взгляд от сегулеха.

— Спасибо за предупреждение, госпожа. Правда, я никогда не слышал о… Ладно, не будем об этом. Пустяки.

Ток протянул руку к кувшину.

Краем глаза юноша уловил какое-то молниеносное движение, затем за спиной у него раздался негромкий звук, и через всю комнату пролетело тело, глухо ударившись о противоположную стену. Забыв о вине, Ток обернулся… Тлен застыл с поднятым мечом и невозмутимо глядел на двоих сегулехов. В десяти шагах от них на полу лежал Сену: то ли без сознания, то ли мертвый. Оба меча он успел вытащить из ножен лишь наполовину. Баалджаг, стоявшая рядом с т’лан имассом, виляла хвостом.

Госпожа Зависть холодно посмотрела на слуг.

— Что ж, раз моих приказов вам оказалось недостаточно, теперь с вами будет разбираться т’лан имасс. Чувствую, его язык вы понимаете лучше. Я даю ему полное право утихомиривать вас так, как он сочтет нужным… Сену мертв? — спросила она, повернувшись к Тлену.

— Нет, госпожа. У меня нет желания убивать твоих слуг. Я ударил его плашмя.

— Ценю твое великодушие.

Дрожащей рукой Ток-младший взялся за ручку кувшина:

— Позволь налить тебе вина, госпожа Зависть.

Женщина приподняла бровь и слегка улыбнулась:

— Прекрасная мысль, воин. Мы с тобой просто обязаны сохранять хорошие манеры.

— Что ты сумела узнать про Разрыв? — спросил Тлен.

— Гляжу, тебе во всем не терпится добраться до самой сути, — усмехнулась госпожа Зависть. — Чья-то смертная душа залатала Разрыв. Уверена, ты это тоже заметил. Меня больше интересуют особенности этого магического Пути. Он сильно отличается от всех остальных. Его портал представляется мне каким-то странным. Такое впечатление, что… — Она не договорила.

«Разрыв? Так вот чем вызвана кровавая полоса в воздухе!»

— А гробницы к’чейн че’маллей ты уже осмотрела? — задал новый вопрос Тлен.

Госпожа Зависть наморщила нос:

— Мельком. Они давно уже пустые. Думаю, не один десяток лет.

Тлен с легким скрипом наклонил голову.

— Не один десяток лет? — переспросил он.

— Согласна, новость не из приятных. Я считаю, что Матерь потратила немало сил, пока высвободилась. Времени на отдых у нее почти не было. Едва оправившись, она стала освобождать своих детей. Дальнейшие ее следы я нашла в одном сожженном городе на северо-западе. Но там, как мне показалось, ее усилия не увенчались особым успехом. А затем Матерь и вовсе покинула эти места. — Госпожа Зависть ненадолго умолкла. А потом заключила: — Скорее всего, Матерь и была той душой, что залатала Разрыв. А теперь в глубинах магического Пути блуждает еще чья-то несчастная душа.

Т’лан имасс кивнул.

Ток молча ел и уже налил себе вторую чашку вина. Из разговора он не понял ровным счетом ничего. От безуспешных попыток разобраться, о чем идет речь, у него голова пошла кругом, и малазанец решил, что обдумает это позже.

— Мне нужно на север, — сказал он, продолжая жевать зернистый хлеб. — Госпожа, не могла бы ты снабдить меня провизией? Уверяю тебя, я не останусь в долгу, сделаю все, что только прика… — Он не договорил, заметив, как хищно блеснули глаза женщины.

— Будь осторожен со своими обещаниями, юнец.

— Прошу прощения, но почему ты называешь меня юнцом? Ты ведь и сама еще совсем молодая: никак не дашь больше двадцати пяти.

— Ты мне льстишь, Ток-младший. Значит, хотя Тлен и узнал меня и кое-что поведал тебе о моем происхождении… признаюсь, меня не слишком обрадовали подобные откровения… но, похоже, тебе имена, которые назвал т’лан имасс, ни о чем не говорят.

Ток передернул плечами:

— Про Аномандера Рейка я, конечно же, слышал. Однако не знал, что он отобрал меч у кого-то другого, — и понятия не имею, когда это произошло. Не удивлюсь, если ты ненавидишь Рейка. Можно ли любить того, кто убил твоего отца? Как его звали? Ах да, Драконус. Между прочим, Малазанская империя разделяет твои чувства относительно Аномандера Рейка. А те, у кого есть общий враг…

— Поневоле становятся союзниками. Разумное предположение, но, к сожалению, неверное. Как бы то ни было, я с удовольствием снабжу тебя провизией и вином в таком количестве, какое ты сумеешь унести. А вот помочь тебе с оружием я, увы, не могу. Ну а взамен… возможно, когда-нибудь я попрошу тебя об ответной услуге… Не волнуйся, от тебя не потребуется немыслимых жертв. Всего лишь небольшое одолжение. Согласен?

Току вдруг расхотелось есть. Он оглянулся на Тлена, но лицо т’лан имасса оставалось бесстрастным.

Малазанец нахмурился:

— Даже и не знаю. Ты застала меня врасплох, госпожа Зависть.

Она обворожительно улыбнулась.

«Эх, красавица, познакомиться бы с тобой поближе. Напрасные надежды… Ох, Ток, опять ты думаешь не о том…»

Улыбка женщины стала еще шире.

Покраснев, Ток взялся за чашку, допил вино и объявил:

— Я принимаю твое предложение.

— Меня восхищает твое самообладание, Ток-младший. Сразу видно настоящего мужчину.

Он едва не поперхнулся вином.

«Не будь я одноглазым уродом, я бы решил, что она завлекает меня».

— Госпожа Зависть, если ты хочешь больше узнать об этом Разрыве, то здесь ответов не найдешь, — вдруг сказал Тлен.

Току было приятно видеть, как женщина слегка побледнела и перестала улыбаться. Она повернулась к т’лан имассу:

— Неужели? Хватит уже разыгрывать из себя скромника. Потрудись объяснить свои слова.

Ток-младший удовлетворенно хмыкнул, но сразу же сник, поймав на себе мрачный взгляд госпожи Зависти.

— Попробую, — неуверенно ответил Тлен.

«Вечно ты осторожничаешь».

— Прошу, не томи меня, — с заметным раздражением произнесла хозяйка башни.

— Я иду по древней тропе. Морн — всего лишь остановка, но не конечная цель моего путешествия. Оно продолжается и уводит меня на север. Возможно, среди ответов, которые я ищу, найдутся и те, что ищешь ты.

— Ты хочешь, чтобы я отправилась вместе с тобой?

— Мне все равно, какое решение ты примешь, — бесстрастным тоном промолвил т’лан имасс. — Однако, если ты пожелаешь остаться здесь, должен тебя предостеречь. Игры с Разрывом очень опасны — даже для таких, как ты.

— Думаешь, я легкомысленна и беспечна? — с вызовом спросила госпожа Зависть.

— Я думаю, что ты зашла в тупик, отчего отчаяние твое лишь растет. Надеюсь, ты приободришься, узнав, что твои давние спутники направляются туда же — в Паннионский Домин. Каладан Бруд и Аномандер Рейк оба готовятся к войне против этой империи. Неужели подобное совпадение не пробуждает в тебе любопытства?

— А ты не так-то прост, т’лан имасс, — с упреком произнесла женщина.

Тлен промолчал.

— Кажется, теперь он поставил тебя в неловкое положение, — сказал Ток, едва сдерживая свое торжество.

— Дерзость — одна из отвратительнейших черт характера, — огрызнулась госпожа Зависть. — Куда пропала твоя недавняя учтивость, Ток-младший?

Ему вдруг захотелось броситься к ее ногам и умолять о прощении. Отбросив столь нелепое желание, малазанец пробормотал:

— А ты способна больно ужалить.

Лицо ее моментально стало кротким и ласковым. И снова Ток подумал, что неплохо бы познакомиться с этой женщиной поближе. Чтобы не выдать смущения, он отвернулся и принялся чесать шрам.

— Я не хотела тебя уязвить…

«Ага, расскажи кому другому!»

— И искренне прошу меня простить, — добавила госпожа Зависть, после чего обратилась к т’лан имассу: — В таком случае мы все отправляемся в путь. Просто восхитительно!

Она махнула рукой, привлекая внимание слуг:

— Эй! Немедленно займитесь сборами в дорогу!

— Пойду поищу все необходимое для твоего лука и стрел, — сказал Тлен малазанцу. — Будет чем заняться в пути.

— Можно и мне с тобой? Хочу посмотреть, как ты это делаешь. Глядишь, и сам научусь у тебя чему-то полезному.

Т’лан имасса несколько озадачили эти слова, но потом он кивнул.

Сзади послышались стоны лежащего на полу Сену. Сегулех пришел в сознание и увидел нависшего над ним айя. Зверь с явным удовольствием облизывал его маску.

— Баалджаг нравится то, чем нарисованы узоры на маске, — с неизменным бесстрастием пояснил т’лан имасс. — Смесь древесного угля, слюны и человеческой крови.

— Бедный сегулех получил хорошую встряску, — заметил Ток.

Направляясь к двери, госпожа Зависть прошла совсем рядом с юношей, задев его краем одежды.

— Мне не терпится поскорее пуститься в путь!

Ее легкое касание вызвало у Тока странное чувство. Ему вдруг показалось, что в животе шевелится клубок змей. Прислушиваясь к бешено стучащему сердцу, малазанец и сам не знал, радоваться ли ему или страшиться.

Устроившись среди камней на склоне холма, капрал Хватка следила за поднимавшимся стариком. Путь наверх давался ему с трудом. Вскоре его тень накрыла то место, где пряталась Мутная, однако незнакомец по-прежнему думал, что он здесь один. Мутная беззвучно поднялась и несколько раз махнула рукой, подавая сигнал своему командиру.

Старик беспечно продолжал карабкаться наверх. Когда он был в полудюжине шагов от Хватки, капрал выпрямилась во весь рост. Посыпалась серая пыль. Женщина направила на старика арбалет и громко рявкнула:

— Стой, путник!

Удивленный старик попятился назад и споткнулся о камень. Не удержавшись на ногах, он зашатался и вскрикнул. Хватке показалось, что незнакомец боится не столько упасть, сколько приземлиться на кожаной мешок, висевший у него за спиной. Испуганный путник сделал еще пару шагов назад и оказался почти у самых ног Мутной.

Хватка усмехнулась:

— Да остановись ты уже, бедолага. Чего струсил? Но на всякий случай предупреждаю: сейчас ты находишься под прицелом пяти арбалетов, так что давай без фокусов. А теперь говори: какая нужда занесла тебя в эти места?

Поношенная одежда старика заскорузла от пыли и пота. У него было странное лицо, словно бы состоящее из отдельных разрозненных фрагментов: широкий лоб нависал над узким лицом со впалыми щеками и скошенным подбородком. Он попытался улыбнуться, но из-за редких кривых зубов, уродливо торчащих в разные стороны, это выглядело как довольно жалкая пародия. Пританцовывая на месте, путник с грехом пополам сумел восстановить равновесие.

— Тысяча извинений, — тяжело дыша, произнес он, боязливо озираясь на Мутную.

Сообразив, что глаза женщины-солдата не предвещают ему ничего хорошего, старик поспешил перевести взгляд на Хватку:

— Я-то думал, по этой тропе не ходят даже воры. Видите ли, сударыня, я вложил в товар, который несу в мешке, все свои сбережения. На то, чтобы охрану нанять, денег уже не хватило. Да что там, я даже мула купить не смог.

— Стало быть, ты торговец, — протянула Хватка. — И куда же идешь?

— В Крепь. Сам я из Даруджистана.

— Я уже догадалась. Между прочим, Крепь теперь в руках малазанской армии. И эти холмы — тоже.

— Про холмы я не знал. Разумеется, мне известно, что Крепь попала в объятия малазанцев.

Хватка подмигнула Мутной:

— Слыхала? В объятия. Хорошо сказано, старик. В нежные материнские объятия. А что у тебя в мешке?

— Я — простой ремесленник, — ответил старик, почему-то внезапно испугавшись. — Э-э-э… мастер, резчик. Делаю всякие безделушки из кости. Из камня тоже: яшма, серпентин.

— Обыкновенные украшения? Или заговоренные? — уточнила капрал. — А с благословениями есть?

— Нет, добрая женщина. Какая там магия, я вложил в них только свой труд и талант. Я работаю один. Что же до благословений… да, мне удалось получить их от одного жреца. Он освятил набор трех браслетов из слоновой кости.

— Какому богу поклоняется этот жрец?

— Тричу, Тигру Лета.

Хватка снисходительно усмехнулась:

— Дурень ты. Трич вовсе не бог. Его называют Первым Героем. Он лишь на полубога тянет. Взошедший из одиночников, который…

— Может, оно и так, да вот только в его честь недавно освятили новый храм, — перебил ее старик. — В Гадробийском квартале Даруджистана, на улице Лысой Обезьяны. Меня как раз нанимали, чтобы я изготовил им кожаный переплет для молитвенной книги.

Капрал удивленно выпучила глаза, затем опустила арбалет:

— А ну-ка, покажи свои браслетики.

Старик услужливо снял со спины мешок, положил его на землю и развязал горловину.

— Предупреждаю: если у тебя в мешке окажется нечто совсем другое, получишь дюжину стрел в свою седую голову.

— Я не тороплюсь расставаться с жизнью, добрая женщина, — пробормотал ремесленник. — И потом, откуда, интересно, вдруг возьмется дюжина стрел, если стрелков всего пятеро?

Хватка насупилась.

— Наши солдаты умеют приближаться незаметно, — выручила ее Мутная.

— Вот-вот, — обрадованно подхватила капрал. — Пока мы тут с тобой болтаем, сюда потихоньку подтянулось еще два взвода. Имей в виду: солдаты следят за каждым твоим движением.

Старик с необычайной осторожностью извлек небольшой сверток, перетянутый бечевкой, и взялся за ее концы.

— Мне говорили, что кость, из которой я вырезал браслеты, очень древняя, — благоговейно сообщил ремесленник. — Она — часть клыка громадного зверя, который некогда был любимой добычей Трича. Тушу этого зверя нашли в мерзлой земле далекого Элингарта.

— Хватит уже сказок, — огрызнулась Хватка. — Вытаскивай свои проклятые браслеты!

Услышав это, путник испуганно изогнул седые брови:

— Проклятые?! Да как ты можешь говорить такие слова? Боги, простите эту женщину. Неужели ты думаешь, что я бы стал торговать чем-то зловредным?

— С тобой уж и пошутить нельзя. Ну, чего рот разинул? Шевелись, старик. У нас не так много времени.

С губ Мутной слетел какой-то странный звук, за что капрал тут же наградила подчиненную сердитым взглядом.

Наконец ремесленник развернул тонкую кожу и извлек на свет божий три тускло поблескивающих костяных браслета, какие носят на предплечье. Каждый браслет был вырезан из цельного куска кости.

— И где же знаки благословения? — спросила Хватка.

— Их нет. Благословение даровалось иным способом. Браслеты девять дней и десять ночей лежали завернутыми в особую ткань, в покрывало, сотканное из выпавшей во время линьки шерсти самого Трича.

Мутная хмыкнула.

— Из шерсти, выпавшей во время линьки? — поморщилась Хватка. — Тоже мне «благословенная ткань»! Ну и мерзость!

— Штырь бы с тобой не согласился, — пробормотала себе под нос Мутная.

— Я что-то никак в толк не возьму, — продолжала рассуждать вслух капрал. — Один браслет на правую руку, другой на левую. А третий куда? Отвечай, старик! И не вздумай произнести какое-нибудь похабное словцо. У нас с Мутной нежные ушки.

— Все браслеты надеваются на правую руку. Они сцепляются между собой. Так мне объяснил жрец, даровавший благословение.

— Я видела соединяющиеся браслеты, но там всегда были какие-то специальные крючочки. А здесь ничего. Ты, часом, не дуришь нам головы, старик? Покажи-ка, как они сцепляются.

— При всем желании не могу. Это благословенное свойство украшений проявляется лишь однажды, когда купивший их — будь то женщина или мужчина — наденет браслеты себе на руку.

— А вот тут уже попахивает мошенничеством.

— Ничего, сейчас проверим, — сказала Мутная. — Такой обман срабатывает, лишь когда можешь всучить подделку и быстренько смотаться.

— Угу, — поддакнула Хватка. — Помнишь, на рынке в Крепи? Народу было — не протолкнуться. Прямо рай для жуликов. — Она язвительно взглянула на старика. — Но здесь тебе не рынок. Ты один, а нас много. Смекаешь? Сколько ты хочешь за свои браслеты?

Ремесленник поежился:

— Ты выбрала самую лучшую мою работу. Я намеревался выставить браслеты на аукцион.

— Аукциона, как ты понимаешь, не будет. Еще раз спрашиваю: сколько?

— Т-триста з-золотых «советов».

— Золотых «советов»? Стало быть, в Даруджистане новые монеты появились?

— Если ты собрался торговать в Крепи, то там теперь в ходу малазанские деньги, — пояснила Мутная. — Сколько это будет в переводе на джакаты?

— А я почем знаю? — фыркнула Хватка.

— Могу вам сказать, — осторожно произнес старик. — В Даруджистане за один «совет» дают две джакаты с третью. Если учесть, что одну джакату менялы забирают в свою пользу, то выходит — одна с третью.

Мутная наклонилась, разглядывая браслеты:

— Триста золотых «советов»… Да таких денег хватит целой семье на пару лет безбедного существования, а то и больше.

— Именно на это я и рассчитывал, — признался ремесленник. — Правда, я живу один, и потребности у меня достаточно скромные. Я думал, года на четыре мне хватит, даже если прикупить еще слоновой кости и камней для работы. Отдать браслеты дешевле — это сущее разорение.

— У меня от жалости просто сердце кровью обливается, — сказала Хватка и обернулась к подруге. — Что для солдата деньги? Сегодня ты жив, а завтра…

Мутная передернула плечами.

— Тащи сюда три мешочка, — приказала ей капрал.

— Слушаюсь.

Мутная прошла мимо старика и, беззвучно ступая по тропе, исчезла среди камней.

— Умоляю: только не платите мне джакатами, — заскулил старик. — Пожалуйста…

— Успокойся! — прикрикнула на него Хватка. — Сегодня Опонны тебе благоволят. А теперь отойди от мешка. Я должна осмотреть его содержимое.

Кланяясь, мастер попятился:

— Честное слово, все остальное — сущие безделушки. Вряд ли они тебя заинтересуют.

— Я не собираюсь больше ничего покупать, — объяснила Хватка, засовывая руку в мешок. — Просто действую по долгу службы, выполняю приказ.

— А-а-а, понимаю. Есть что-то такое, чего нельзя доставлять в Крепь?

— Есть. Фальшивые джакаты, например. Мы за минувшую неделю изъяли их с избытком. Торговля в Крепи и так еле-еле поднялась с колен. Кстати, новые даруджистанские деньги там тоже не жалуют.

У ремесленника округлились глаза.

— Ты, никак, собралась заплатить мне фальшивыми монетами?

— Была у меня такая мысль, но я не поддалась искушению. Говорю тебе, ты сегодня ходишь в любимчиках у Опоннов.

Осмотрев содержимое мешка, Хватка полезла в сумку, что висела у нее на поясе, и достала восковую дощечку:

— Мне нужно записать твое имя. Обычно здешними тропками пользуются контрабандисты. Всячески изворачиваются, чтобы не нарваться на равнине на наш кордон. Но ты вроде человек честный. А ловкачам потом приходится платить за свои хитрости в десять крат больше. Не понимают, дурни, что на кордоне творится такая неразбериха, что в суматохе там куда легче проскользнуть незамеченными.

— Меня зовут Мунуг.

Женщина прищурилась, глядя на него:

— Ну и имена у вас в Даруджистане.

Вернулась Мутная, неся три мешочка с монетами.

— Это настоящие золотые «советы»? — недоверчиво спросил Мунуг.

— Настоящие, не сомневайся. Чувствуешь, какие тяжелые? Эдак ты спину надорвешь, пока дотащишь их до Крепи. А потом еще обратный путь в Даруджистан. Или теперь ты уже не пойдешь в Крепь? Зачем, с такими-то деньжищами?

Хватка спрятала восковую дощечку и подмигнула старику.

— Здравая мысль, — согласился Мунуг, вновь заворачивая браслеты в кожу и отдавая сверток Мутной. — Но я все-таки отправлюсь в Крепь. Нужно же продать остальные поделки. — И, демонстрируя в улыбке кривые зубы, старик беспокойно огляделся по сторонам. — Если Опонны продолжат мне благоволить, я смогу удвоить эти деньги.

Хватка покачала головой:

— Жадность не приносит дохода, Мунуг. Могу побиться с тобой об заклад: через месяц, когда ты будешь возвращаться из Крепи, в твоих карманах не останется ничего. Только дорожная пыль. Что скажешь? Предлагаю поспорить на десять «советов».

— Ну уж нет, ведь, если я проиграю, мне придется отдать тебе целых десять золотых монет!

— Можно и по-другому, старик. У тебя же умелые руки. Сделаешь мне пару-тройку безделушек, и будем в расчете.

— Спасибо за предложение, но все же я не стану биться об заклад.

— Как знаешь, — пробормотала Хватка. — Часа через два начнет темнеть. У нас наверху, почти у самой вершины, разбит перевалочный лагерь. Если поспешишь, успеешь добраться туда еще засветло.

— Постараюсь.

Мунуг продел руки в лямки мешка, кряхтя, выпрямился и опасливо прошел мимо капрала.

— А ну-ка постой, — вдруг велела ему Хватка.

У старика подогнулись колени. Бедняга даже зашатался.

— В ч-чем д-дело? — стуча зубами, спросил он.

Хватка взяла из рук Мутной сверток с браслетами.

— Хочу надеть их и проверить, как абсолютно гладкие браслеты вдруг сцепятся меж собой.

— Обязательно проверь, добрая женщина.

Капрал закатала рукав своей пропыленной рубашки. Увидев толстую шерстяную подкладку красного цвета, старик глотнул воздуха и застонал.

Хватка довольно заулыбалась.

— Узнал? Да, мы — сжигатели мостов. А пыль помогает нашей одежде не так бросаться в глаза.

Капрал по очереди надела все браслеты на свою мускулистую руку, изборожденную несколькими шрамами. Послышалось два негромких щелчка, и браслеты без всяких крючков крепко соединились между собой.

— Худ меня побери! — прошептала Хватка. — И правда!

Мунуг широко улыбнулся, но тут же погасил улыбку и почтительно поклонился:

— Теперь я могу идти?

— Проваливай, — разрешила капрал, завороженная зрелищем сцепившихся браслетов.

Мутная проводила ремесленника хмурым взглядом.

Вскоре Мунуг добрался до нужного места. Он настороженно оглянулся (наверное, уже в десятый раз, не меньше). Однако никто и не думал идти за ним следом. Тогда ремесленник проскользнул между двумя стоящими под углом валунами, обозначавшими проход к тайной тропе.

Несколько шагов он проделал в полном сумраке. Затем узкая щель вывела старика на тропку, вьющуюся среди высоких каменных стен. Здесь его не увидят никакие сжигатели мостов. До захода солнца оставалось уже совсем немного. Мунуг заключил выгодную сделку, однако это его не радовало. Солдаты отняли у него драгоценное время. Если он опоздает на встречу, это может стоить ему жизни.

— Я не слышал, чтобы боги прощали смертных, — тяжело дыша, прошептал старик.

Монеты были тяжелыми, и так же тяжело билось сердце в груди Мунуга. Он не привык к чрезмерным усилиям; как-никак он был резчиком, а не носильщиком. Ноша сгибала спину. Опухоль между ног делала его еще слабее, но горе и страдания лишь обострили зрение и благотворно сказались на таланте. Он вспомнил слова бога: «Именно из-за этих изъянов я и выбрал тебя, Мунуг. Ну и еще, само собой, из-за твоего незаурядного таланта. Я очень в нем нуждаюсь…»

Быть может, бог благословит его, и опухоль спадет. А если нет, то по возвращении в Даруджистан триста золотых монет перекочуют к кому-нибудь из искусных целителей, врачующих с помощью Дэнула — магического Пути Исцеления. В конце концов, недаром народная мудрость гласит: «На Бога надейся, а сам не плошай». Так что насчет аукциона в Крепи он не соврал: следовало просчитать запасные варианты, а его безделушки наверняка купили бы за хорошие деньги — такого мастера еще поискать. Но способности ваятеля и резчика были не самыми главными достоинствами Мунуга, хотя созданные им вещи неизменно отличались высоким качеством. Талант живописца — вот его несравненный дар. Незаурядный талант, как без ложной скромности думал о себе Мунуг.

Не обращая внимания на туман, клубящийся под ногами, старик шел дальше. Еще через десять шагов он вступил в магический портал. Утесы и расселины восточной гряды Тахлинских гор полностью исчезли. Туман рассеялся, обнажив бесплодную каменистую равнину под унылым серым небом. На равнине стоял старый шатер, сделанный из шкур. Из отверстия вверху шел сизый дым. Мунуг прибавил шагу.

В груди свербило. Ремесленник припал на одно колено и ухватился за полог шатра. Изнутри послышался надсадный кашель, и хриплый голос произнес:

— Входи, смертный.

Старик вполз внутрь. Едкий густой дым сразу впился ему в глаза, ноздри и горло, но после первого же вдоха от легких начал расходиться слабый холодок. Мунуг остановился у самого входа. Не решаясь поднять глаза на бога, он вперился взглядом в истлевшие тряпки, которыми был устлан пол шатра.

— А ты запоздал, — упрекнул его бог. Каждое слово сопровождалось присвистом.

— Повелитель, я наткнулся на солдат.

— И они нашли то, что ты должен был мне принести?

Ремесленник злорадно улыбнулся:

— Нет. Они обшарили только мешок. Обыскивать меня им даже и в голову не пришло.

Бог снова зашелся кашлем, но теперь к этому звуку примешался другой. Это затрещала горсть семян, высыпанных им на жаровню.

Мунуг сунул руку под свою ветхую одежду и достал сверток толщиной с книгу. Это была колода деревянных карт. Все еще не решаясь поднять головы, старик неуклюже подал карты богу.

Тот затаил дыхание. Карты зашелестели в его руках. Когда бог вновь заговорил, он придвинулся ближе, и голос его прозвучал уже почти над ухом Мунуга:

— Ты не забыл про изъяны?

— Нет, повелитель. По одному на каждой карте, как ты и приказал.

— Мне это нравится, смертный. Воистину твое искусство неподражаемо. Сколько боли и несовершенства в этих изображениях. Их словно бы разрывает от горя и страданий. От одного лишь вида несчастных на глаза наворачиваются слезы, а сердце обливается кровью. А какое страшное одиночество запечатлено на лицах, нарисованных тобой! Похоже, ты рисовал с натуры и натурой тебе служила собственная душа, — с легкой издевкой добавил бог.

— Повелитель, в моей жизни было мало сча…

— А его и не могло быть! — резко перебил мастера бог. — Ни в этой, ни в тысяче других жизней, которые тебе суждено прожить, прежде чем ты обретешь спасение. Но его ты должен заработать своими страданиями.

— Повелитель, умоляю: не облегчай мои страдания, — промямлил старик.

— Врешь. Это всего лишь слова. А на самом деле ты мечтаешь совсем о другом: о спокойствии и избавлении от мучений. В мешке у тебя полно золота, и ты веришь, что сумеешь купить на него желаемое. Ты готов и дальше торговать своим талантом, как уличная девка телом, — только бы получить еще денег. Не пытайся этого отрицать, смертный. Я знаю твою душу. В рисунках на картах хорошо отражены и ее алчность, и жажда мирских удовольствий. Не бойся, твои чувства забавляют меня, ибо они ведут к отчаянию.

— Да, повелитель.

— А теперь, Мунуг из Даруджистана, получи награду…

Старик пронзительно вскрикнул. Опухоль между ног вспыхнула и обожгла его нестерпимой болью. Скрючившись, несчастный повалился на грязный пол.

Бог захохотал. Вскоре отвратительный звук его хохота перешел в затяжной приступ кашля.

Боль, скрючившая Мунуга, постепенно ослабевала.

— Ты исцелен, смертный. Я также продлил твою никчемную жизнь. Но мне претит совершенство. Более того, оно является моим собственным проклятием, а потому совершенства не может быть и у моих возлюбленных чад.

— П-повелитель, но я не чувствую н-ног!

— Они мертвы, Мунуг. Такова была плата за избавление от опухоли. Увы, дальше тебе придется добираться ползком. Долгий, утомительный путь. И запомни, дитя мое: значимо само путешествие, а не его цель.

Бог опять засмеялся, чем вызвал новый всплеск кашля.

Чувствуя, что пора покидать шатер, Мунуг кое-как развернулся. Он помогал себе руками, волоча омертвелую нижнюю часть тела. Выбравшись наружу, старик перевернулся на спину. Лицом он уперся в мешок. Ободки золотых монет больно врезались ему в лоб.

— Моя награда, — прошептал он. — Благословенно касание Павшего. Веди же меня, повелитель, по тропам отчаяния, и пусть боль этого мира никогда не оставляет меня. О, я заслужил ее, как никто другой…

Из-за полога шатра донесся хриплый смех.

— Бережно сохрани в памяти это мгновение, Мунуг! Благодаря тебе началась новая игра. Благодаря тебе вскоре весь мир содрогнется!

— Моя награда, — закрыв глаза, едва слышно произнес старик.

Ремесленник давно уже скрылся из виду, а Мутная все смотрела на тропу, по которой он ушел.

— Ох, чует мое сердце, тут что-то неладно, — пробормотала она.

— Ты о чем говоришь? — спросила Хватка, не поднимая головы.

— Да об этом старикашке. Он не тот, кем кажется.

— Чему тут удивляться? Все они темнят. Будет он перед тобой душу наизнанку выворачивать!

Капрал опять попробовала стянуть с руки костяные браслеты:

— Никак не снимаются. Но ведь пролезали же, когда надевала. А теперь словно распухли. Очень странно.

— Гляди, капрал, как бы у тебя рука не отсохла, — подлила масла в огонь Мутная.

Хватка встревожилась:

— Думаешь, они все-таки проклятые?

Ее подруга передернула плечами:

— На твоем месте я бы поспешила к Быстрому Бену и показала ему эти штучки. Может, все тут не так просто.

— Чтоб ты подавилась волосатыми яйцами Тогга! Где ты раньше была со своими подозрениями?

— Да какие там подозрения? Я только сказала, что старик странный какой-то… Ну что, не получается?

— Никак не снимаются, — нехотя призналась Хватка.

— М-да, — протянула Мутная и отвернулась.

Хватке захотелось как следует врезать подчиненной, но капрал благоразумно отбросила эту мысль, поскольку с тех самых пор, как они вдвоем заступили на пост, подобное искушение посещало ее по меньшей мере раз десять на дню. Хватка закусила губу. Хороши будут сжигатели мостов, если начнут колошматить друг друга!

— Триста монет за то, чтобы рука отсохла. И на кой ляд мне понадобились эти браслеты?

— Не раскисай, капрал. Во всем есть свои плюсы. Если вдруг останешься без руки, то, по крайней мере, у вас с Дуджеком будет общая тема для разговоров.

— Ну и стерва же ты временами бываешь! — скривилась Хватка.

Мутная вкрадчиво улыбнулась:

— Скажи лучше: ты подложила старику в мешок камешек?

— Угу. Он все боялся, что мы станем его обыскивать. Когда я под конец остановила его, бедняга вообще чуть в обморок не упал со страху. Видела?

Мутная молча кивнула. Хватка со вздохом расправила рукав.

— Так что теперь Быстрый Бен не потеряет этого старикашку из виду.

— Если только тот не обыскал мешок и не вытряхнул оттуда камешек.

— Ему сейчас явно не до того, — возразила Хватка. — Можешь не сомневаться: если этот тип и нес что-то ценное, то такие штуки прячут под рубаху, а не в мешок. Кстати, одну мою наживку он заглотил с ходу. Теперь в Крепи будет кричать на всех углах, чтобы в эти места не совались. Пока ты ходила за деньгами, я убедила старика, что через кордон на равнине прошмыгнуть куда проще.

Мутная заулыбалась во весь рот:

— Небось толкнула ему сказочку про «неразбериху на перекрестке»? Что ж, отчасти верно, поскольку команда Парана уже не знает, куда девать захваченную контрабанду.

— Пойдем-ка, подруга, лучше займемся ужином. Моранты редко опаздывают, — сказала ей Хватка.

Она не ошиблась. Черные моранты прилетели вскоре после наступления темноты. Послышался знакомый шелест крыльев. Заметив сигнальный круг из фонарей, расставленных Хваткой и Мутной, моранты направили вниз своих кворлов — диковинных летающих тварей, которых люди до сих пор побаивались. Едва только шесть тонких ног одного из кворлов коснулись земли, вниз соскочил человек. Бормоча проклятия, он направился к фонарям.

— Давно тебя не видали, Бен, — улыбнулась ему Хватка.

— Что у вас тут творится, капрал? — довольно сердито спросил маг.

Улыбка сползла с лица женщины.

— Что у нас может твориться? Тишина, глушь. А почему ты спросил?

Худощавый, насквозь пропыленный мужчина оглянулся на черных морантов. Те успели уже слезть с кворлов и тоже шли сюда. Быстрый Бен понизил голос:

— Давай начистоту. На подлете сюда я чуть не выпал из этого поганого седла. Окружающие холмы просто бурлят магической силой. С чего бы это вдруг? — Чародей подошел ближе, и глаза его вспыхнули. — Слушай, Хватка! От тебя тоже так и разит магической силой.

— Торжествуй, Мутная! — прошипела капрал, выплеснув в словах всю язвительность, какая в ней накопилась. — Твои дрянные предчувствия оправдались.

— Ты, никак, сподобилась благословения кого-то из Взошедших? — с заметным беспокойством осведомился Быстрый Бен. — Ну и дура же ты, Хватка! Скажи хоть, кто тебя погладил?

— А если Трич? — с вызовом произнесла капрал. — Не так уж плохо для воина: Тигр Лета, Властитель Битв.

— Лет пятьсот назад и впрямь было бы неплохо. Но Трич давно уже пребывает в облике одиночника. Он перестал думать как человек. Пойми, Хватка, Трич теперь не просто неразумен — он превратился в безумца!

Мутная захихикала.

— Что смешного я сказал? — порывисто обернулся к ней маг.

— Это я так. Прошу прощения.

Хватка закатала рукав и показала браслеты.

— Все дело в них, Бен, — торопливо объяснила она. — Ты можешь их снять?

Увидев костяные украшения, колдун даже отпрянул. Он покачал головой:

— С каким-нибудь другим, более рассудительным и здравомыслящим Взошедшим можно было бы попробовать… договориться. Ладно, не бери в голову.

— Как это «не бери в голову»? — Хватка вцепилась в плащ Бена. — Хорошо тебе говорить! Ах ты, червяк ползучий!

Она вдруг замолчала, и только обезумевшие глаза сверлили оторопевшего чародея.

— Что с тобой, женщина? — тихо спросил Быстрый Бен.

— Прости, пожалуйста.

Она разжала руки. Быстрый Бен поправил сползший плащ.

— Проводи морантов к вашему тайнику, — велел он Мутной.

Та молча отправилась выполнять приказ.

— Капрал, а откуда все это взялось? — спросил Бен Хватку.

— Браслеты?

— Да забудь ты хоть на время про браслеты. Я говорю про даруджистанские денежки. Кто их привез?

— Тут вообще странная история. Прикинь, на дороге вдруг появляется громадная повозка. Не пойми откуда, как будто с небес свалилась. Представляешь? Только что дорога была пустой, и вдруг — на тебе! Шестерка взмыленных лошадей, запряженных в фургон. А дорога-то узенькая, по ней едва двуколка проедет. Не веришь? Но не я же одна видела, как они появились. Стражники вооружены до зубов и постоянно озираются по сторонам. Будешь тут озираться, когда в повозке целая куча золотых монет — аж десять тысяч «советов»!

— Тригалльская торговая гильдия, — поморщился Быстрый Бен. — Никогда не знаешь, чего от них ждать… И еще вопрос: ты израсходовала все мои камешки?

— Ага, все.

— И кому подложила последний маячок?

— Неужели сам не чуешь, маг? Это же твои камешки.

— Если бы чуял, не стал бы спрашивать. Так кому ты его подкинула?

— Ремесленнику, делающему разные безделушки.

— Уж не от него ли у тебя эти браслеты?

— От него. Но ими этот тип дорожил больше, чем всем остальным. Я специально порылась в его мешке. Любопытные штучки, но ничего особенного.

Невдалеке черные моранты деловито грузили на кворлов мешки с деньгами. За ними с ухмылкой наблюдала Мутная.

— Вряд ли этот ремесленник ушел далеко отсюда, — сказал Быстрый Бен. — Думаю, я сумею его найти, и довольно скоро…

Маг отошел в сторону и, выбрав удобное местечко, сел, скрестив ноги.

Вечерний воздух становился все прохладнее. С запада, со стороны Тахлинских гор, потянуло ветром. Звезды над головой заблестели ярче, словно на них поплевали и потерли тряпкой.

— Эй, Мутная! — окликнула капрал подругу. — Скажи морантам, чтобы приготовили еще два седла.

— Есть, — отозвалась та.

Конечно, Крепь — не самое лучшее место на земле, но там хотя бы ночи теплые. Это лет десять назад Хватка могла спокойно ночевать на жесткой холодной земле. Нынче возраст уже не тот. Ей хватило недели, пока они дожидались прибытия денег. И так все кости ломит. Теперь, после щедрого подарка даруджистанцев, Дуджеку наконец-то будет на что купить все необходимое для армии. Если Опонны от него не отвернулись, еще неделя — и они выступят в поход. Была бы армия, а война всегда найдется. И скорее всего, потопают они прямиком в Паннионский Домин, зашиби Фэнер копытом тамошнего правителя!

Вот уже два месяца, как Быстрый Бен покинул Даруджистан. Его включили в число помощников Скворца, который получил звание командора, превратившись из простого сержанта в непосредственного заместителя Дуджека Однорукого. Быстрому Бену поручили сплачивать ряды мятежной армии. Как ни странно, штабная волокита и чародейство в малых дозах великолепно сочетались друг с другом. Маг тщательно плел сеть, подбирая себе надежных людей в самой Крепи и в окрестностях города. Армия нуждалась в деньгах. Где-то хватало проникновенных слов, чуть усиленных магическим действом, где-то приходилось устанавливать и взимать подати. Захватывая города, малазанцы добавляли их к своей империи, будто нанизывая новые бусины на нить. Военное правление неизменно сменялось гражданским. Без этого никак, ибо полное отсутствие власти грозило хаосом. И не важно, что пути Малазанской империи и армии Дуджека Однорукого разошлись, Крепь и ее окрестности нуждались в каком-то порядке. Бен с усмешкой подумал, что ему все равно приходится исполнять обязанности имперского чиновника.

«Неужто мы и в самом деле мятежники и отступники? Выходит, что да, и Худ мечтал бы увидеть нас примкнувшими к его стаду. Только вот зеленых пастбищ там нет».

Дуджек находился в состоянии томительного ожидания, хотя внешне сохранял невозмутимость. Армия Каладана Бруда по прозвищу Воевода двигалась без особой спешки и только вчера вышла на равнину к северу от Крепи: в центре — тисте анди, на одном фланге — наемники и баргасты из клана Ильгресов, а на другом — рхиви с их огромными стадами бхедеринов.

Но войны с армией Бруда не будет. На этот раз — не будет.

«Клянусь безднами Хаоса, кажется, обе стороны намерены заключить союз и вместе воевать против нового врага. С даруджистанскими властями мы, кажется, нашли общий язык. Если переговоры с Брудом не сорвутся… хотя вроде бы не должны. И он, и мы понимаем угрозу, исходящую от нового государства, где правит оголтелый фанатик, объявивший себя Провидцем. Паннионский Домин — так зовется эта империя, поглощающая город за городом. Но почему у меня такие скверные предчувствия насчет будущей войны?.. Что-то я отвлекся. Пора искать ремесленника, унесшего мой камешек-маячок…»

Закрыв глаза, Быстрый Бен ослабил узы своей души и покинул тело. Поначалу он совсем не ощущал камешка. Ну и где же этот обыкновенный речной голыш, наделенный крупицей магической силы? Чародей решил двигаться дальше, рассчитывая, что рано или поздно близость маячка обострит его чувства. Что ж, придется искать на ощупь, а этого Быстрый Бен очень не любил.

«Ага, кажется, нашел!»

Бену показалось, что камешек где-то рядом. Маг будто пересек некую невидимую преграду. Перед глазами по-прежнему было темно. Ни одной звезды в небесах. Зато внизу появилась твердь.

«Я — внутри одного из магических Путей. Самое противное, что я никак не могу его опознать. Вроде бы знакомый, но в то же время и нет».

Впереди чародей заметил какое-то странное красноватое сияние, поднимавшееся снизу. Оно совпадало с местонахождением камешка. В затхлом воздухе отчетливо пахло сладковатым дымом. Тревога Быстрого Бена усилилась, но маг полетел на свет.

Вскоре он увидел и его источник — жаровню внутри ветхого шатра. Полог был опущен. Кто находился в шатре, этого Бен не чувствовал. Маг приблизился к нему и притаился у входа, но войти пока не решался.

«Любопытство — самое страшное мое проклятие, но, увы, мало просто осознать порок, чтобы от него избавиться».

Чародей неслышно отвернул клапан и оказался внутри шатра.

У противоположной стены, шагах в трех от мага, сидела какая-то закутанная в покрывало фигура. Рядом стояла жаровня с углями. Наклонившись над ней, незнакомец вдыхал дым, поднимающийся сизыми кольцами. Дышал он шумно и натужно. Из-под покрывала торчала рука. Она была не просто костлявой — казалось, все ее кости перебиты и переломаны. Лица Быстрый Бен не видел, но отчетливо услышал голос, негромкий и хриплый:

— Входи, чародей. Я знал, что кто-то из ваших обязательно придет сюда.

Быстрый Бен призвал на помощь все свои магические Пути. Доступными сейчас оказались только семь, хотя их у него было больше. Через его бесплотное тело потекли волны колдовской силы. Появилось ощущение, близкое к всемогуществу, но радости чародею оно не принесло. Быстрый Бен хорошо знал, насколько ложно это чувство и как губительно для тех, кто в него поверит.

— Думаю, теперь ты понял… — Сидящий не договорил, зайдясь в приступе надсадного кашля. — Ты понял, что должен забрать свой камешек. Меня восхищает твоя незаурядная сила, смертный. Но быть связанным с тобой…

— Кто ты? — спросил его маг.

— Раздавленный. Разбитый. Прикованный к трупу, что находится под нами и бьется в лихорадке. Я не просил о такой участи. Я знавал иную жизнь, где не было боли…

Невидимая рука Быстрого Бена протянулась за стену шатра, ощупывая землю. Глаза мага широко раскрылись, затем медленно сомкнулись.

— Ты наделил ее болезнью, — с упреком сказал он.

— Да, — тяжело выдохнул его собеседник. — Здесь я подобен раковой опухоли. И с каждой минутой становлюсь все опаснее. Я впился в ее плоть, но ей все равно не проснуться.

Сидящий повернулся. Из-под грязного покрывала послышался лязг цепей.

— Твои боги, смертный, заковали меня в эти цепи и решили, что расправились со мной.

— И ты хочешь, чтобы в обмен на камешек я чем-нибудь тебе помог? — спросил чародей.

— Угадал. Если я здесь страдаю и мучаюсь, то пусть и твои боги тоже познают страдание.

Быстрый Бен открыл все свои магические Пути. Шатер захлестнуло волнами невидимой силы. Сидящий у стены с криком отпрянул. Покрывало на нем вспыхнуло. Огонь охватил его длинные спутанные волосы. С последним всплеском магической силы Быстрый Бен вернулся в шатер. Растопырив пальцы, он ткнул увечного в глаза, а затем ударил в лоб. Голова закованного в цепи запрокинулась. Другой рукой маг безошибочно отыскал и быстро выхватил из-под лохмотьев свой камешек.

Но сила магических Путей Быстрого Бена иссякла. Он метнулся к выходу, слыша за собой громкий лязг цепей и полный ярости вопль узника. Выбравшись наружу, маг бросился прочь… Сзади его ударило яростной волной. Она опрокинула Быстрого Бена на землю. Как ни пытался чародей вырваться из незримых пут, некая иная сила неумолимо тянула его назад. Кожа на пальцах была содрана, и с них капала темная кровь.

«Прости меня, Огнь», — мысленно прошептал Быстрый Бен.

А чужая сила волокла его все ближе к входу в шатер. Кем бы ни был закованный в цепи, маг чувствовал его бешеную ярость и звериный голод. Но что еще хуже, Быстрый Бен ощущал свою полную беспомощность.

— Теперь и ты познаешь такую же боль! — взревел древний бог.

Неожиданно из-под земли высунулась громадная рука: будто младенец-великан потянулся за игрушкой. Да вот только игрушкой был живой человек. Быстрый Бен закричал, но его рот тут же забился землей с привкусом горечи. Сверху приглушенно доносились яростные крики древнего бога.

Быстрого Бена тащило вниз, во владения Спящей Богини, сквозь ее плоть. Стало трудно дышать. Разум окутала темнота.

Маг закашлялся, выплевывая из себя комья земли. В освобожденные легкие хлынул сладковатый воздух. Быстрый Бен протер глаза, затем перевернулся на бок. Стоны, которые он теперь слышал, исходили не от закованного в цепи древнего бога. Почва под ногами вздымалась и оседала. Опираясь на руки и колени, маг приподнялся. Его тело было изранено, а одежда порвана в клочья. Но главное, он был жив. Быстрый Бен поднял голову и едва не вскрикнул.

Перед ним высилась гора, отдаленно напоминающая человеческую фигуру. Она была раз в пятнадцать выше его и почти доставала до куполообразного свода пещеры. Темную глиняную глыбу украшали блестящие драгоценные камни, придававшие ей еще более жуткий вид. Казалось, чудовище не замечает Быстрого Бена, хотя это ведь именно оно спасло мага от мести Увечного Бога. Громадные руки были подняты к потолку, а пальцы упирались в крышу цвета ржавчины. На потолке тускло поблескивали ряды искривленных белых брусьев, напоминавших ребра.

Дальше, в тысяче шагов от первого монстра, находился второй. И он сидел на корточках, подняв руки. Поморщившись, Быстрый Бен повернулся в другую сторону. Там тоже высились эти странные чудовища. Слуги Спящей Богини. Их было не то четверо, не то пятеро. Пещера, искривляясь, терялась во мраке.

«Я попал внутрь Огни — Спящей Богини. Это живой магический Путь, состоящий из плоти и костей и населенный ее служителями».

— Благодарю тебя за спасение! — крикнул маг возвышающемуся над ним страшилищу.

Плоская бесформенная голова слегка наклонилась. Бриллиантовые глаза вспыхнули, будто падающие звезды.

— Помоги нам.

Голос был тоненьким, совсем детским. Маг уловил глубокое отчаяние служителя.

— Помочь? — повторил Быстрый Бен. — А что случилось?

— Она слабеет, — застонал великан. — Наша мама теряет силы. Мы гибнем. Помоги нам.

— Но как?

— Умоляю тебя, помоги.

— Я не знаю, как и чем вам помочь.

— Помоги!

Быстрый Бен с трудом встал. Глиняная плоть таяла у него на глазах. Вместе с кусками глины вниз падали драгоценные камни.

«Теперь я понял! Увечный Бог отравляет плоть Огни, обрекая ее служителей на гибель».

Мысли мага лихорадочно закружились.

— Служитель! Дитя Огни! Сколько еще вы сможете продержаться?

— Недолго, — всхлипнув, ответил служитель. — Наша погибель близка. Она уже совсем рядом.

Отчаяние великана напугало Быстрого Бена.

— Насколько близка? Ты можешь ответить поточнее? Мне надо знать, сколько времени осталось. Понимаешь? Я должен подумать над тем, как спасти ее и вас.

— Времени очень мало. Всего лишь несколько десятков лет. Нам вот-вот придет конец. Пожалуйста, помоги!

Маг вздохнул. Для таких существ, как эти служители, века были все равно что дни. Так что на самом деле время еще есть. Но безысходность, овладевшая великаном, передалась и ему, равно как и ощущение смертельной опасности.

«Что будет, если Огнь вдруг погибнет? Страшно даже подумать. Вызов брошен, и отныне эта война становится моей».

Быстрый Бен огляделся, затем достал камешек:

— Служитель, я оставляю свою метку, чтобы снова вернуться сюда. Обещаю, я найду способ вам помочь. Я скоро вернусь.

— Мне ты уже не поможешь, — пропищал монстр. — Я умираю. Помоги другим.

Чародей вскинул голову. От громадных глиняных рук великана, упиравшихся в ребра Огни, почти ничего не осталось.

— Я сейчас умру, — прошептал служитель.

Глина исчезла, как будто ее и не было. На месте огромных рук появились ржаво-красные пятна. Ребра покрылись трещинами.

— Я найду ответ, — прошептал Быстрый Бен. — Клянусь.

Он махнул рукой, открыв свой магический Путь. Не оглядываясь, чтобы горестная картина не сокрушила ему сердце, Быстрый Бен скрылся внутри портала.

Кто-то немилосердно тряс его за плечо. Быстрый Бен открыл глаза.

— Ну наконец-то очнулся, — проворчала Хватка. — Скоро начнет светать. Нам пора лететь.

Кряхтя, маг выпрямил затекшие ноги. Каждое движение заставляло его болезненно морщиться. Капрал помогла ему встать.

— Ну, нашел его? — спросила Хватка, ведя чародея к ожидавшему их кворлу.

— Кого?

— Да свой дурацкий камешек!

— Нет. Слушай, Хватка, у нас большие проблемы. Мы в беде.

— Тоже мне новость! А когда-нибудь было иначе?

— Я говорю не только про сжигателей мостов. Мы все в беде. — Быстрый Бен остановился, пристально глядя ей в лицо. — Я имею в виду вообще всех. Понимаешь?

Хватка вздрогнула, но совладала с собой.

— Потом поговорим. А сейчас нам нужно убираться отсюда.

— Да. Ты только покрепче привяжи меня к седлу. Боюсь, я по дороге усну.

Они подошли к кворлу. Морант, восседавший спереди в хитиновом седле, повернул к ним голову, но ничего не сказал. Хватка помогла Быстрому Бену забраться и стала проворно обматывать его веревкой.

— Королева Грез, будь мне свидетельницей. Таким перепуганным я тебя еще не видела. У тебя такое лицо, что я от страха вот-вот обмочусь льдинками!

Это были последние слова, которые в ту ночь запомнил Быстрый Бен.

Ганос Паран тонул в пучине, только была она заполнена не водой, а тьмой, в которой мелькали некие смутные образы. Он беспорядочно метался по каким-то неведомым местам, уже отчаявшись их узнать. Стоило закрыть глаза, и начиналось бешеное головокружение. Кишки в животе буквально завязывались в узел. Паран вновь превращался в испуганного, ничего не понимающего ребенка.

Капитан покинул равнинный кордон, через который в обе стороны непрестанно проезжали одинокие купцы и целые торговые караваны. Некоторым из путников, последним на сегодня, еще предстояло задержаться здесь и показать малазанским солдатам содержимое своих седельных сумок и повозок. Выполняя приказ Дуджека Однорукого, Паран разбил лагерь в узкой горловине перевала. Пошлины и штрафы за нарушение многочисленных правил служили армии неплохим финансовым подспорьем. Но постепенно весть о кордоне распространилась повсюду, заставив торговцев и контрабандистов быть осторожнее. Денежный ручеек стал пересыхать. Парану пришлось несколько отпустить вожжи, снизив пошлины и в некоторых случаях закрывая глаза на контрабанду. Капитан не был в восторге, но требовалось соблюдать хрупкое равновесие, ибо сохранение прежних строгостей грозило уничтожить на корню торговлю между Даруджистаном и Крепью. Впрочем, кордон был наименьшей из проблем, с которыми столкнулся Паран.

После событий в Даруджистане жизнь его сделалась суматошной: капитан чувствовал, что его несет по течению, бросает туда-сюда, словно щепку, а все потому, что он связался с опальным Дуджеком Одноруким и его объявленной вне закона армией. Прежних каналов снабжения больше не существовало, и на плечи оставшихся офицеров легли непомерные тяготы. Десять тысяч солдат, которые еще вчера умели думать и действовать самостоятельно, вдруг превратились в растерянных ребятишек, нуждающихся в поддержке старших.

Но капитан Паран был не в состоянии их поддержать, ибо тоже постоянно пребывал в растрепанных чувствах, не в силах преодолеть внутреннее смятение. Сам он считал, что всему виной кровь зверя, Гончей Тени, бурлившая в его жилах. Ночи превратились в сущий кошмар. Парана преследовали какие-то бессвязные картины, причем только очень немногие из них были его собственными воспоминаниями. Дни проходили, словно в тумане больших и малых забот. Хуже всего капитан чувствовал себя в роли третейского судьи, решая очередной спор между солдатами и торговцами, заподозренными в контрабанде.

Странное недомогание длилось уже несколько недель подряд. Паран почти убедил себя, что знает, в чем корень зла.

«Кровь зверя. Пса Тени, который ринулся в царство самой Тьмы… Эмоции бурлят во мне, словно у маленького ребенка. И я вижу все его глазами. О боги, но ведь это не я сам: это какой-то другой ребенок…»

Паран в который раз уже прогнал от себя эту мысль, хотя знал, что вскоре она вернется снова и вызовет в животе противное жжение. Взглянув туда, где сидел Ходок, капитан пошел вверх по склону.

Странный недуг трансформировал его личность и душу. Перемены одновременно злили и пугали Парана. Собственная душа представлялась ему чем-то вроде жалкой, взмокшей от пота крысы, попавшей в каменную лавину. Бедняжка отчаянно пищала, лихорадочно металась туда-сюда, уворачиваясь от катящихся булыжников. Земля дрожала под ее лапами. Крыса мечтала найти хоть какое-то укрытие, чтобы отсидеться и переждать напасть.

«Клочок земли, чтобы дышать спокойно и не бояться, что тебя заденет… А камни все несутся и несутся… а потом пропадают, и появляется тягучая тьма».

Паран пробовал думать о былой победе в Даруджистане… Замыслы императрицы Ласин провалились: она так и не завладела городом. Даруджистан удалось спасти от разрушений. Скворец и солдаты из его взвода, которых отправили на верную смерть, остались живы. Разве этого мало?.. Но сейчас все это казалось Парану не более чем горсткой пыли на его жизненном пути.

Он стал совсем не тем, кем был прежде, и таким он себе очень не нравился.

Окружающий мир виделся ему омраченным болью, разобщенным ею. Мир превращался в чужой дом, из которого не убежишь.

«Кровь Пса Тьмы… она шепчет о свободе. О выходе, но выходе не из тьмы, а во тьму. Туда, куда ушли Гончие… в самое сердце Драгнипура — проклятого меча Аномандера Рейка»

При этой мысли Паран едва не выругался вслух. Он шел по тропе, вьющейся вдоль холма, прозванного Водоразделом. День быстро тускнел. Затих свистевший в траве ветер. Хриплый голос в мозгу Парана сменился шепотом.

Этот шепот крови Гончей Тьмы был не единственным. Были и другие голоса; каждый из них требовал безраздельного внимания к себе, каждый предлагал способ бегства.

«Бегство, всегда только оно. Трус способен думать лишь о том, как бы слинять… особенно когда ноша начинает давить все сильнее и сильнее».

Разобщенность.

«Все, что я вижу вокруг, кажется мне… чужими воспоминаниями. И трава на пологих холмах, и камни на вершинах. Заход солнца и прохлада, которую несет ветер… пот, высохший на моем лице… Потом спускается темнота, и я пью воздух, будто он — самый сладостный из всех напитков. Боги, что же все это значит?»

Ходок, воин-баргаст, сидел среди пожухлой травы. Дневной поток путников начал иссякать, и над дорогой с глубокими колеями уже не висели плотные облака пыли. Те, кто не успел сегодня пересечь малазанский кордон, располагались на ночлег: к посту уже привыкли. Если все останется по-прежнему, рядом может очень скоро возникнуть придорожная деревушка. Такие поселения, как известно, растут очень быстро.

«Да нет, какое там останется по-прежнему. У нас просто терпения не хватит. Дуджек уже обрисовал всем ближайшее будущее. Снова поход, опять привкус дорожной пыли во рту. Но самое скверное — на этой карте нет значков, обозначающих неожиданности и подстерегающие путников ловушки. А ведь сжигатели мостов непременно с ними столкнутся».

Затаив дыхание и морщась от приступов боли, капитан Паран остановился. Он присел на корточки рядом с обнаженным до пояса Ходоком. Мускулистое тело баргаста покрывали замысловатые узоры татуировки.

— Тебя с утра так и раздувает от важности, Ходок, — заметил он. — Ну прямо вожак стада бхедеринов. Что это вы со Скворцом задумали, а?

Широкие тонкие губы баргаста сложились в подобие улыбки. Глаза его продолжали следить за дорогой.

— Конец холодной тьме, — буркнул он.

— Тебя, никак, Худ поцеловал, дурень? Какой там конец тьме, если солнце вот-вот сядет?

— Конец холоду и неподвижности, — продолжал вещать Ходок. — Конец всеохватным сумеркам. Я — сказание, которое слишком давно уже не звучало в этом мире. Я — меч, готовый выпрыгнуть из ножен. Я — железо. Свет моего дня ослепит вас всех! Ха-ха-ха!

Паран сплюнул на траву:

— Молоток предупреждал меня о внезапно проснувшемся в тебе… красноречии. А еще он сказал, что это не сулит ничего хорошего, поскольку ты потерял последние крупицы разума.

Баргаст ударил себя в грудь. Звук получился гулким, как от барабана.

— Я — сказание, и вскоре оно прозвучит. Ты услышишь его, малазанец. Вы все услышите.

— Солнце иссушило тебе мозги, Ходок. Вечером мы возвращаемся в Крепь. Впрочем, думаю, ты уже знаешь об этом от Скворца. Колотун сменит тебя на посту.

Капитан Паран встал, и боль вновь нахлынула на него.

— Я пошел дальше, — сказал он баргасту.

«Худ меня побери, Скворец! Хитрая ты бестия. Ну что же такое вы с Дуджеком опять затеяли? Нацелились на Паннионский Домин? Какое вам дело до безумца, считающего себя Провидцем и спасителем мира? Разве он первый? Мало ли было умников, свихнувшихся на сомнительных религиозных учениях? Потом у них непременно появлялись сподвижники, фанатики под предлогом борьбы за чистоту веры развязывали гражданскую войну… И вот уже очередной цветок раздавлен и втоптан в грязь на бесконечной дороге истории.

Сейчас он еще жив и цветет, этот цветок. Только лепестки потускнели. Так бывает всегда… Однажды Малазанская империя тоже убедится, что и она смертна. И тогда на нее опустятся сумерки».

Живот опять скрутило от боли.

«Хватит уже думать о Малазанской империи. И о так называемой Великой чистке, затеянной Ласин. Положись на Тавору, Ганос. Твоя сестра спасет Дом Паранов. У нее это получится гораздо лучше, чем у тебя. Верь в свою сестру…»

Боль слегка отпустила. Капитан глотнул воздуха и побрел вниз, к дороге.

«Я тону. Клянусь Бездной, я снова тону».

Карабкаясь с ловкостью горной обезьяны, Колотун добрался до вершины. Еще несколько шагов — и кривоногий сапер оказался возле того места, где сидел Ходок. Подкравшись к баргасту сзади, Колотун с силой дернул его за косицу.

— Обожаю смотреть, как ты выпучиваешь глаза, когда я это делаю, — признался Колотун, усаживаясь рядом.

— Ты, сапер, — просто пена вокруг камешка, что лежит в ручье, текущем через грязное пастбище для свиней.

— Прекрасное сравнение, хотя и излишне многословное. Наверное, ты и нашему капитану ловко голову задурил?

Баргаст не ответил. Его взгляд был устремлен вдаль, туда, где проступала стена Тахлинских гор.

Колотун сорвал с головы обгоревшую кожаную шапочку и принялся сосредоточенно чесать остатки жидких волос. Глаза его с любопытством разглядывали застывшего Ходока.

— А вообще-то, сильно сказано. Есть в твоих словах что-то благородное и таинственное. Мне понравилось.

Ходок улыбнулся, обнажив острые голубоватые зубы:

— Я изрекаю. А объяснения… пусть этим заморачивается Скворец.

— Пока что ему не до объяснений. Дуджек приказал всем собраться в Крепи. Хочет знать, сколько сжигателей мостов уцелело. Паран будет счастлив: наконец-то он получит под свое начало целый полк вместо двух жиденьких взводов. Кстати, Скворец ведь упоминал о предстоящих вскоре переговорах с Брудом?

Ходок медленно кивнул.

— А можно подробнее? — нахмурился Колотун.

— Они скоро должны начаться.

— Да неужели? Спасибо за потрясающую новость! Между прочим, солдат, я пришел сменить тебя на посту. Ребята внизу варят тушу бхедерина. Я специально попросил повара добавить в похлебку навоза, чтобы тебе было по вкусу.

Ходок встал:

— Смотри, сапер, дошутишься, что однажды я сварю и съем тебя самого.

— Ага, и подавишься моими костями.

— Вообще-то, я предложил это от всей души, Колотун. Чтобы оказать тебе последние почести, дружище.

Колотун некоторое время оторопело глядел на баргаста, а затем понимающе усмехнулся:

— Паршивец! А я ведь едва не поверил твоим словам!

— «Едва» не считается, — фыркнул Ходок и отвернулся.

Скворец ждал, когда Паран закончит обходить посты и вернется с кордона. Бывший сержант, а ныне командор, заместитель и ближайший помощник Дуджека Однорукого, Скворец прибыл сюда с последним звеном морантов. Рядом с ним стоял взводный целитель Молоток. Оба смотрели, как солдаты бывшей Второй армии грузят на кворлов то, что удалось собрать за минувшую неделю.

Паран шел медленно, стараясь не выказывать мучившую его боль.

— Как ваша нога, командор? — спросил он, поздоровавшись со Скворцом и целителем.

— Мы как раз только что про нее говорили, — ответил Молоток, и его круглое лицо покраснело. — Плохо заживает. Надо бы вплотную этим заняться…

— Успеется, — оборвал его бородатый командор. — Капитан Паран, приказываю собрать взводы. Через два колокола все должны быть на месте. Ты уже решил, что делать с остатками Девятого?

— Так точно, решил: их нужно объединить с остатками взвода сержанта Мураша.

— Назови имена, — велел Скворец.

— Мураш берет к себе капрала Хватку и… дайте вспомнить… Штыря, Мутную, Деторан. Естественно, также Молотка с Колотуном, Ходока и Быстрого Бена.

— Быстрый Бен и Штырь теперь кадровые маги, капитан. Но они будут в твоем полку. Думаю, Мураш только обрадуется.

— Обрадуется? — хмыкнул Молоток. — Да Мураш вообще не знает, что это такое.

Паран сощурился:

— Насколько я понимаю, сжигатели мостов не выступят в поход вместе со всей армией?

— Верно, капитан, не выступят. Но в Крепь мы все равно вернемся. — Серые глаза Скворца скользнули по лицу Парана. — Из сжигателей мостов осталось всего тридцать восемь человек. Маловато для полка. Если хочешь, можешь отказаться от этого назначения, капитан. У нас есть еще несколько элитных рот морских пехотинцев, где недостает офицеров. Они, к слову, привыкли к командирам из благородного сословия… Может, тебе лучше перейти туда?

Воцарилась тишина.

Паран отвернулся. По склонам окрестных холмов ползли тени. В небе блестели первые звезды.

«Подобное заявление равносильно удару в спину. Сжигатели мостов известны своей давнишней неприязнью к аристократам».

Еще год назад он бы выкрикнул эти слова вслух, считая, что нелицеприятную правду нужно говорить без стеснения.

«Я бы наговорил кучу нелепостей, заявив, что именно так поступают настоящие солдаты, хотя на самом деле все обстоит наоборот… В мире, полном ям и ловушек, всегда приходится балансировать по самому краю, двигаясь осторожными шажками. Только глупцы надеются перепрыгнуть ямы. Но глупцы долго не живут».

Удар в спину? Однажды он уже испытал это на себе. Здесь, в Крепи. По всем меркам, от таких ран умирают. При воспоминании о той ночи Парана бросило в пот. Теперь он не посмел бы с юношеским бахвальством отмахнуться от угрозы, списав все на случайность. Нет, за эти месяцы он кое-чему научился. Паран это прекрасно знал. Как и двое опытных воинов, стоявшие рядом с ним.

— Я по-прежнему почту за честь командовать сжигателями мостов. Быть может, со временем я сумею доказать, что достоин этих солдат.

— Как хочешь, капитан. Предложение мое пока остается в силе. На случай, если вдруг передумаешь.

Паран повернулся к командору. Тот лукаво улыбнулся:

— Смотри, завтра уже будет поздно.

Из сумерек вынырнула массивная темнокожая женщина. Оружие, которым она была обвешана, негромко позвякивало. Увидев Скворца и Парана, женщина смешалась, не зная, к кому обратиться. Потом, устремив взгляд на Скворца, отрапортовала:

— Командор, караульные покинули посты. Мы все собираемся в одном месте, как и было велено.

— А почему это, интересно, ты обращаешься ко мне? — накинулся на нее Скворец. — У тебя есть свой командир, вот ему и докладывай.

Женщина угрюмо повернулась к Парану:

— Караульные…

— Я слышал, Деторан. Передай сжигателям мостов: пусть соберут вещи и с оружием, в полной экипировке, построятся возле казармы.

— Но до отхода еще полтора колокола.

— Я знаю. Ты слышала приказ?

— Так точно, господин капитан.

— Ну так выполняй.

Недовольно ворча что-то себе под нос, Деторан удалилась.

— Похоже, ты зря отверг мое предложение, — вздохнул Скворец, — поскольку…

— Когда-то у меня был наставник-напанец, — сказал Паран. — Я еще тогда понял, что напанцам уважение не свойственно в принципе. Деторан — не исключение. Так что я не принимаю это близко к сердцу.

— Похоже, этот твой наставник не зря получал деньги. Одному он тебя определенно научил, — нахмурился Скворец.

— Чему, интересно?

— Неуважению к начальству, капитан. Ты перебиваешь своего командира.

— Прошу прощения. Все время забываю, что вы теперь уже не сержант.

— Я тоже об этом забываю, именно поэтому мне и нужны рядом люди вроде тебя. Так сказать, для освежения памяти… И тебя, кстати, это тоже касается, — обратился он к Молотку. — Ясно?

— Так точно, ясно.

Скворец опять взглянул на Парана и иронически хмыкнул:

— Я уж молчу про приказ, который ты только что отдал, капитан. Всем известно, что поспешные сборы и долгое ожидание на плацу положительно действуют на солдат. Им нравится такая неопределенность.

Прихрамывая, Скворец зашагал к караульному помещению.

— Скажи, целитель, мне нужно знать что-то из того, о чем вы тут говорили с командором? — осведомился Паран.

Молоток сонно хлопал ресницами:

— Никак нет, капитан.

— Тогда ты свободен.

— Слушаюсь, капитан.

Паран остался один.

«Тридцать восемь опытных, закаленных жизнью солдат. Разочарованных и озлобленных, ибо их дважды предали. Первый раз во время осады Крепи. Меня тогда здесь еще не было. Во второй раз, когда Ласин объявила сжигателей мостов вне закона, я пережил это вместе с ними. Никто не имеет права в чем-либо меня обвинить, однако они все равно это делают».

Он протер глаза. Хотелось спать, но Паран знал, чем обернется его сон. Ночь за ночью, с того самого дня, как они покинули Даруджистан… сплошная боль и кошмары…

«До чего же вы жестоки, боги…»

Он проводил долгие бессонные часы, слушая, как в висках стучит кровь, и чувствуя жжение, разъедающее нутро. Если усталость брала свое и сон все же приходил, сновидения его были полны картинами бесконечного бегства. Он мчался сначала на ногах, потом становился на четвереньки. А затем начинал тонуть.

«Кровь Гончей Тени. Это она отравляет все во мне. Другой причины быть не должно».

Опять, в который уже раз, Паран старательно убеждал себя, что кровь Пса Тени — единственный источник его безумного состояния. Однако все попытки оказались тщетными, и дело закончилось грустной усмешкой.

«Это неправда. Я боюсь не чего-то вообще. Мой страх более чем реален. Хуже всего, что меня преследует стойкое ощущение потери и… недоверия к кому бы то ни было. Ну и чего же, спрашивается, мне ждать при таком раскладе? Какая жизнь ожидает меня? Одиночество, убогое, беспросветное одиночество… И опять эти голоса, нашептывающие про побег. Побег».

Паран встряхнул головой и выплюнул сгусток слизи.

«Думай о чем-нибудь другом, Ганос. Разве у тебя нет приятных и светлых мыслей? Ты стенаешь об одиночестве и недоверии к людям. Вспомни голос, который ты слышал. То была Рваная Снасть, теперь-то ты в этом не сомневаешься. Она жива. Пусть ты не знаешь, где она сейчас, но колдунья жива…

О боги! Опять эта боль! Ребенок, кричащий в темноте. Гончая Тени, воющая от безысходности. Душа, пригвожденная к израненному сердцу… А я-то, глупец, вообразил себя одиноким! Да уж лучше бы я и впрямь был один!»

Скворец вошел в караульное помещение, закрыл за собой дверь и направился к столу, за которым обычно размещался писарь. Он сел, привалившись к стене и вытянув больную ногу. Командор был один, а потому не боялся громко вздыхать и слегка постанывать. С каждым вздохом боль чуть-чуть уменьшалась. Когда нога совсем успокоилась, он вдруг заметил, что дрожит.

Дверь открылась. Скворец резко выпрямился и хмуро покосился на Молотка:

— Я думал, капитан позвал тебя на совещание, целитель.

— Паран что-то совсем плох, командор.

— Мы с тобой это уже обсуждали. Кажется, я поручил тебе следить за ним, не привлекая внимания. Или у тебя на уме что-то еще?

— Ты не понял меня, Скворец. Я пытался выяснить, что же такое с ним творится. Открыл свой Дэнул. Знаешь, меня моментально отбросило назад — просто вышибло из магического Пути.

Скворец лишь сейчас заметил, что всегда румяное лицо Молотка сильно побледнело.

— Неужели вышибло? — переспросил он.

— Да. Такого раньше никогда не случалось. Капитан серьезно болен.

— Что с ним? Язва? Опухоль? Ты можешь выражаться яснее?

— К счастью, пока ничего подобного. Но вполне может до этого дойти. Он буквально разъедает себя изнутри. Ни с кем не делится своими бедами, все держит в себе. Без помощи Быстрого Бена тут не обойтись. Парана зацепила чужая магия. Она пустила в нем корни и не дает покоя.

— Опонны?

— Нет, братец с сестрицей давно оставили его в покое. Скорее всего, что-то приключилось с Параном по пути в Даруджистан. Правильнее сказать, не что-то, а много чего. Он пытается сопротивляться этой магии и растрачивает силы. Конечно, я не настаиваю на своей правоте. Здесь нужен Быстрый Бен.

— Это я уже слышал. Разыщи мага, когда мы вернемся в Крепь. Но смотри действуй осторожно. Не хватало только, чтобы мы еще добавили капитану страданий.

Лицо Молотка сделалось совсем мрачным.

— Скворец, только честно… Паран сейчас в состоянии командовать сжигателями мостов?

— Ты меня спрашиваешь? Если хочешь выложить Дуджеку свои опасения, давай действуй. У тебя есть на то полное право… Ты и впрямь считаешь, что Паран не может командовать полком?

Молоток ответил не сразу. Он наморщил лоб, несколько раз вздохнул и только потом сказал:

— Пока еще может. Он упрямый… вроде тебя. Вы с ним, случайно, не родственники?

— Еще чего придумал! — огрызнулся Скворец. — Да у любого бродячего пса и то более благородная родословная, чем у меня… Ладно, хватит уже попусту языками трепать. Поговори с Быстрым Беном и Штырем. Попробуйте вместе разобраться, что это за магия такая. Если боги снова дергают Парана за ниточки, мне надо знать, кто именно. Тогда докопаемся и до причин.

Молоток, сощурившись, глядел на командора:

— Скажи, во что мы опять ввязываемся?

— Я и сам пока толком не знаю, целитель, — нехотя признался Скворец.

Поморщившись, он стал растирать больную ногу.

— С благоволения Опоннов, мне, возможно, не придется обнажать меч. Командиры ведь не лезут в пекло, правда?

— Если бы ты позволил мне заняться твоей ногой…

— Потом, Молоток. Сейчас не время, мне нужно обмозговать предстоящие переговоры. Каладан Бруд и его армия уже в окрестностях Крепи.

— Ясно.

— А капитан твой наверняка уже не раз помянул Худа, пытаясь выяснить, куда ты подевался. В общем, иди, хватит уже прохлаждаться. Встретимся на переговорах.

— Слушаюсь, командор!

К северу от Крепи, в лиге от города, холмы опоясывали остатки невысоких изгородей. Шрамы, оставшиеся от тех времен, когда городские власти попытались было посягнуть на земли, граничащие с равниной Рхиви. За это посягательство крестьяне с хуторов близ Крепи расплатились собственной кровью.

Но раны, нанесенные земле, затягивались очень медленно. Уцелевшие менгиры, круги из камней и плоские каменные гробницы можно было пересчитать по пальцам. Валуны были беспорядочно разбросаны или же венчали чьи-то безымянные могилы на полях, где некогда выращивали маис. Память о здешних святынях — вот и все, что осталось у рхиви.

«Во что мы верим, тем мы и становимся на самом деле».

Мхиби поплотнее завернулась в накидку из шкуры антилопы. Ее плечи совсем исхудали, сплошные кости. Утром все тело ей так и прожгло болью — безошибочный знак того, что узы, связывавшие мать с дочерью, за ночь стали еще слабее.

«Так и должно быть, — твердила себе старуха. — Мне не следует гневаться или предаваться унынию».

Происходящего не остановить, и в ее ребенке осталось очень мало детского. Девочка все явственнее превращается во вместилище иных сил, управляемых хладнокровными духами, которым нет дела до человеческих переживаний.

А время почти на исходе.

Темные, глубоко посаженные глаза Мхиби — единственное, что еще осталось живого на ее морщинистом лице, — следили за дочкой. Девочка резво носилась по каменистым склонам. Старуха чувствовала, что ей ни при каком раскладе все равно не подавить в себе материнские чувства. Нет, она не могла с проклятием отказаться от них. Была не в состоянии уничтожить любовь сердца, шедшую вразрез со страданиями дряхлеющего тела. Какая бы ярость ни вскипала в ней, сколь бы чудовищными ни казались ей выходки дочери, Мхиби не могла и не хотела сплетать паутину ненависти.

Тем не менее увядание плоти ослабило дары сердца, за которые рхиви столь отчаянно цеплялась. Еще полгода назад Мхиби была юной цветущей девушкой, красивой и гордой. Лучшие парни племени оставляли у ее шатра сплетенные из травы полукруглые венки. Однако она не торопилась с выбором, поскольку была еще не готова, согласно обычаю, вплести их в собственный венок и таким образом вступить в брак.

Рхиви были притесняемым и уничтожаемым врагами народом, обреченным на нескончаемые войны. Ну и зачем ей в этом случае муж и дети? Мхиби (тогда ее звали иначе) оказалась более рассудительной, чем сверстницы, и не желала рожать сыновей, которые вскоре улягутся в землю, пополнив урожай неутомимого жнеца — Смерти. Ее мать была заклинательницей костей и умела проникать глубоко в прошлое каждого человека, проходя всю цепь его многочисленных предков. Ее отец был храбрым воином, сражавшимся сначала с баргастами из клана Белолицых, а потом — с солдатами Малазанской империи.

Мхиби очень не хватало родителей, однако девушка понимала: их уход из мира живущих вкупе с ее целомудрием стали главными причинами, определившими выбор сонма духов. Ее тело избрали в качестве сосуда, дабы поместить туда две поверженные души: одну бессмертную, а другую — спасенную от смерти при помощи древнего колдовства. Обе души слились воедино в этом живом сосуде, уготованном для рождения необыкновенного ребенка.

На языке кочевников-рхиви, не имевших ни городов, ни даже мелких поселений, слово «мхиби» означало недолговечный сосуд, который после опорожнения бросали где придется. Так будущая мать обрела новое имя, в котором теперь отразилась вся суть ее жизни.

«Я ведь только выгляжу старухой, но лишена мудрости прожитых лет. Какая же из меня наставница для этой девочки, растущей не по дням, а по часам? С каждым днем она вытягивает из меня силы, а ее взросление подведет черту под моей жизнью. Сейчас дочка резвится и играет, как все дети. Она смеется, не зная, что питается моими соками».

За спиной Мхиби послышались шаги, и вскоре рядом с нею появилась рослая темнокожая женщина. Ветер трепал длинные черные волосы. Раскосые глаза следили за играющей малышкой. Из-под кожаной одежды женщины проглядывала тонкая кольчуга.

— Как обманчива ее наивность, — сказала тисте анди.

Мхиби со вздохом кивнула.

— Постарайся внушить дочери, чтобы она никого не пугала своими словами, — продолжала Корлат. — На таких встречах любой пустяк может вызвать ожесточенные споры. Тем более что у нас и без того не все идет гладко.

— Что, опять возникли разногласия?

— Да. Каллор возобновил свои нападки.

У Мхиби внутри все сжалось.

— И что? Ему удалось чего-то добиться?

— Каладан Бруд пока что держится стойко, — ответила Корлат. — Если у него и есть сомнения, он глубоко их прячет.

— Сомнения-то, может, и есть. Но их перевешивает потребность в воинах-рхиви и в наших стадах бхедеринов. Тут голый расчет, а не доверие к нам. Без нас Воеводе никак не обойтись. Но, боюсь, все изменится, когда Бруд заключит союз с одноруким малазанцем. И что тогда?

— В этом случае малазанцы узнают больше подробностей о происхождении девочки, — промолвила тисте анди.

— И постараются избавиться от возможной угрозы? Корлат, ты должна убедить Бруда. Объясни ему: две души, живущие в этом ребенке, теперь совсем не те, какими были раньше. — Наблюдая за играющей дочерью, Мхиби продолжала: — Она — порождение магии т’лан имассов. Незримые нити связывают девочку с их магическим Путем, неподвластным времени. А сплел эти нити т’лан имасский шаман, причем живой. Ее родня по духу — т’лан имассы. Да, обликом своим моя дочь похожа на рхиви. В ней живут души двух малазанских колдуний, но она теперь — одиночница. И более того, заклинательница костей, причем довольно опытная. И это — лишь начало. Я даже не представляю, кем она станет, когда войдет в зрелый возраст. Так объясни: зачем бессмертным т’лан имассам вдруг понадобилась шаманка из плоти и крови?

Корлат поморщилась:

— Этот вопрос надо задавать не мне.

— И не малазанцам.

— Ты так думаешь? А разве т’лан имассы не сражались под малазанскими знаменами?

— Сражались, но это уже в прошлом. Скажи мне, какая невидимая трещина пролегла между ними? Какие тайные побуждения скрываются за всем, что бы ни посоветовали малазанцы? Можно хоть что-то узнать?

— Наверное, у Воеводы есть свои способы, — сухо ответила Корлат. — Впрочем, ты сама увидишь и почувствуешь. Малазанцы вот-вот будут здесь. Бруду необходимо твое присутствие на переговорах.

За спиной Мхиби находился лагерь Каладана Бруда, и там, как всегда, была тщательно продумана каждая мелочь. Наемники расположились на западе, тисте анди — в центре, а рхиви — на востоке. Тут же паслись их стада бхедеринов. Путь сюда был неблизким. Начинался он на плато Старого Короля, пролегал через города Кот и Клок, затем сворачивал на юг и старинной тропой рхиви вился по равнине, которую кочевники считали своим родным домом.

«Моя бедная родина, — горестно подумала Мхиби. — Истерзанная долгими годами войны, истоптанная ногами солдат, спаленная „морантскими гостинцами“, падающими с неба… Я помню, как и сама пряталась, заметив в небе черные точки летящих кворлов. Когда они приближались, ужас охватывал наших людей, передаваясь также и священным стадам».

Рхиви забыла о стоявшей рядом Корлат.

«А теперь мы должны… подружиться с врагами. С малазанскими захватчиками, с хладнокровными и жестокими морантами. Две армии, две половины „брачного венка“, сплетутся воедино. Но этот союз будет заключен не ради мира. Неприятели готовы пойти на временное примирение, чтобы сражаться с новым противником…»

К югу от лагеря армии Каладана Бруда высились стены Крепи — свидетели зверств малазанских магов. Правда, все пробоины и проломы в городских стенах уже успели заделать. Мхиби видела, как из Северных ворот выехало несколько всадников. Их кони двигались почти шагом. Над головами малазанцев реял серый прямоугольник знамени — простое, без каких-либо изображений полотнище, означавшее, что они теперь объявлены в империи Ласин вне закона.

Мхиби опасливо сощурилась, разглядывая знамя.

«Ты и впрямь рассуждаешь как немощная старуха, которую пугает все подряд. Страх стал твоим проклятием. Перестань думать об ужасах прошлого. Дуджек Однорукий и его армия ненавидят императрицу Ласин не меньше, чем рхиви. Война с малазанцами закончилась. Теперь начинается другая, против иного врага. Духи предков, увидим ли мы когда-нибудь конец всем этим войнам?»

Девочка подбежала туда, где стояли взрослые. Девочка ли? Во взгляде спокойных глаз дочери Мхиби ощущала знания и мудрость тысячелетий. Возможно, так оно и было.

«Вот стоим мы тут втроем. Если кто-нибудь посмотрит со стороны, то увидит ребенка лет десяти, молодую женщину с глазами, непохожими на человеческие, и скрюченную старуху. Но это лишь иллюзия: на самом деле все обстоит наоборот. Я — дитя по сравнению с ними обеими. Ведь тисте анди живет уже несколько тысяч лет, а девочка… сотни тысяч».

Корлат улыбнулась малышке:

— Ну что, Серебряная Лиса, хорошо ты поиграла?

— Только сначала, — совсем не детским, низким грудным голосом ответила та. — Но вскоре мне стало грустно.

— Почему же? — удивилась Корлат.

— Когда-то между здешними холмами и духами рхиви был заключен священный союз. Теперь он разорван. Духи превратились в разбросанные сосуды, наполненные болью и горечью утраты. Эти холмы уже не исцелить.

Внутри у Мхиби все похолодело. Проницательности девочки могли позавидовать мудрейшие шаманки из племен рхиви. Однако сочувственные слова были произнесены каким-то отстраненным, холодным тоном. Серебряная Лиса явно знала гораздо больше, но умышленно недоговаривала.

— Ты уверена в этом, дочка? Неужели священным холмам ничем нельзя помочь?

Серебряная Лиса совсем по-взрослому пожала плечами:

— В этом больше нет нужды.

— Как понимать твои слова?

Круглолицая девочка улыбнулась:

— Мама, пойдем уже, не то опоздаем на переговоры.

Место встречи обустроили на невысоком холме, в тридцати шагах от последней цепи караульных постов. К западу от него темнели груды камней — могилы погибших при осаде Крепи. Мхиби задумалась о том, какие чувства владеют сейчас духами, что витают над этим местом.

«Духи — они ведь рождаются от пролитой крови. Если их не задобрить, они могут превратиться в грозную злобную силу, какую увидишь лишь в кошмарных снах. Неужели только рхиви известны ритуалы умиротворения духов? А теперь мы заключаем с извечными врагами союз… Как духи к этому отнесутся?»

— Они считают, что их предали, — раздался голос Серебряной Лисы, шедшей сзади. — Но я поговорю с ними, мама. — Она взяла Мхиби за руку. — Настало время для воспоминаний. Древних и недавних.

— А ты, дочка, служишь мостом между теми и другими? — спросила рхиви и удивилась тому, как дребезжит ее голос.

— Хотя тебе и недостает веры в себя, но ты очень мудра, мама. Постепенно все потаенное становится явным. Взять хотя бы наших недавних врагов. Ты же продолжаешь воевать с ними в глубине своей души, да? Ты всеми силами пестуешь свою ненависть и отвращение к ним, поскольку эти чувства тебе хорошо знакомы. Воспоминания — это камни, на которых строится твоя ненависть. И не только твоя. Мама, в воспоминаниях есть и иная правда, скрытая, и мы подспудно ее ощущаем. Ты согласна?

Мхиби кивнула.

— Я слышала эти слова от наших старейшин, — сказала она, подавляя легкую досаду.

— Ощущения. Они есть у каждого из нас. И у наших недавних врагов тоже. В чем-то они могут отличаться, но по сути своей ощущения одинаковы. Понимаешь, одинаковы?

— Я это знаю, Серебряная Лиса. Бессмысленно кого-либо обвинять. Нас тянут невидимые и неумолимые силы, и возможностей сопротивляться у нас не больше, чем у волны, гонимой ветром.

Девочка крепче ухватилась за материнскую руку.

— В таком случае спроси Корлат. Узнай, что говорят ей собственные воспоминания.

Рхиви оглянулась на их спутницу:

— Ты молчала на протяжении всего нашего разговора, только слушала. Какого ответа ждет от тебя моя дочь?

Корлат печально улыбнулась:

— Мои ощущения не отличаются от твоих. И в том, что касается наших недавних врагов, и в том, что одинаково во все времена. Для всех, кто обладает памятью, будь то один человек или целый народ, уроки жизни — всегда одни и те же.

Глаза тисте анди, ставшие почти лиловыми, обратились к Серебряной Лисе.

— Все сказанное относится и к т’лан имассам тоже. Ты это имела в виду, дитя?

Девочка пожала плечами:

— Какие бы события ни случились в грядущем, всегда думайте о прощении. Держитесь за эту мысль, но не забывайте: его не стоит даровать всем без разбора. — Сонные глаза Серебряной Лисы вдруг посуровели. — Иногда в прощении нужно отказать.

После этого воцарилась тишина.

«Духи предков, вразумите нас, — мысленно взывала Мхиби. — Эта девчонка меня пугает. Я понимаю тревогу Каллора, и это пугает меня еще сильнее».

Подойдя к месту встречи, они встали на самом краю площадки для переговоров, почти у самого караульного поста армии Каладана Бруда.

Вскоре к холму подъехали малазанцы. Их было четверо. Узнать Дуджека не составило труда. Прославленный военачальник, бывший верховный кулак, ныне объявленный в Малазанской империи вне закона. Однорукий полководец оказался старше, чем думала Мхиби. Судя по тому, как он сидел на своем чалом жеребце, рхиви поняла: у него ломит кости и болят старые раны. Среднего роста, худощавый, Дуджек был одет в простую кольчугу и вооружен таким же простым коротким мечом без всяких украшений. Узкое вытянутое лицо с гладковыбритыми щеками покрывали многочисленные боевые шрамы. Шлема на голове не было; единственным знаком его высокого положения служил длинный серый плащ с серебряными застежками.

Слева от Дуджека ехал другой офицер, крепко сбитый, седобородый. Шлем с опущенным забралом и кольчужной бармицей скрывал черты его лица, но Мхиби почуяла исходившую от него невероятную силу воли. В седле он держался прямо, только левая нога почему-то не была вдета в стремя. Его длинная кольчуга явно видела не один десяток сражений. То, что именно этот малазанец скакал слева от Дуджека, с незащищенной стороны, многое сказало Мхиби.

Справа от мятежного полководца ехал молодой человек самой заурядной внешности. Однако глаза его постоянно бегали туда-сюда, внимательно подмечая все вокруг. Он-то и держал в руке серое знамя.

Четвертый всадник был из черных морантов. Издали он напоминал громадного блестящего жука. Матовые полосы — следы ударов мечом — только подчеркивали это сходство. Судя по вмятинам и заплаткам, черные доспехи моранта тоже повидали достаточно битв. На правой руке воина недоставало четырех пальцев, но он все равно надел кольчужную перчатку.

— Кроме этого мальчишки со знаменем, остальные — бывалые воины, — заметила Корлат.

Мхиби кивнула, затем спросила:

— А как зовут того, что скачет слева от Дуджека?

— Думаю, это и есть Скворец, — криво усмехнувшись, ответила тисте анди. — Интересный мужчина, правда?

На мгновение Мхиби вновь ощутила себя молодой. Она поморщилась:

— Ну и бородища у него! Хвала духам, рхиви не такие волосатые.

— И тем не менее впечатляющая фигура, — не погасив усмешки, добавила Корлат.

— Да уж.

— А я бы хотела, чтобы у меня был такой дядюшка, — вдруг сказала Серебряная Лиса.

Обе женщины удивленно взглянули на девочку.

— В смысле — родной дядя? — переспросила Мхиби.

— Да. Ему можно доверять. Однорукий старик что-то скрывает… Вернее, у них обоих одна общая тайна… но я все равно верю бородатому. Морант — тот в душе смеется. Всегда смеется, и никто об этом не знает. Смех его не злой, не жестокий, но исполненный горечи. А вот знаменосец… — Серебряная Лиса нахмурилась. — Тут я ничего не могу сказать. И раньше тоже не могла.

Мхиби и Корлат переглянулись.

— Нам стоит подойти ближе, — предложила тисте анди.

Вслед за ними со стороны караульного поста появились две пешие фигуры в сопровождении знаменосца. Тот нес штандарт, но без вымпела на верхушке древка.

«Как-то малазанцы воспримут этих воинов?» — подумала Мхиби.

В жилах Каладана Бруда имелась примесь баргастской крови. Это было заметно как по его мощной, рослой фигуре, так и по лицу, широкому и плоскому; и еще… было в нем нечто не совсем человеческое. Воевода вооружился тяжелым металлическим молотом, привешенным сбоку. Они с Дуджеком более двенадцати лет сражались не на жизнь, а на смерть, успев дать не меньше двух десятков яростных сражений и штурмовать столько же городов. Оба не раз оказывались на грани гибели, оба истекали кровью, но не погибали, продолжая свой поединок. Прежде Дуджек Однорукий и Каладан Бруд воевали, никогда не встречаясь друг с другом. И вот теперь судьба свела их лицом к лицу.

Рядом с Брудом шагал серолицый Каллор, высокий и поджарый. Хотя утреннее солнце не было ярким, его кольчуга ослепительно сверкала. Простой солдатский меч раскачивался в такт его шагам. Если кто-то из участников этой смертельно опасной игры и представлял загадку для Мхиби, так только он, самозваный Верховный Король, правитель древности. Рхиви не сомневалась, что Каллор ненавидит Серебряную Лису. Его ненависть проистекала из страха перед девочкой, а может, он знал что-то еще, о чем не желал рассказывать другим. Каллор утверждал, будто живет уже сотни тысяч лет. Он хвастался, что некогда, давным-давно, создал могущественную империю, которую сам же потом и уничтожил. О причинах такого злодейства он не распространялся. Мхиби знала: бессмертными бывают лишь боги и Взошедшие. Однако Каллор к Взошедшим не принадлежал и жизнь свою поддерживал, скорее всего, за счет алхимических снадобий. Жизнь, но не молодость, ибо выглядел он как смертный, достигший столетнего возраста.

Каладан Бруд вовсю пользовался военным опытом Каллора, который умел виртуозно проводить крупные сражения, нанося противнику молниеносные удары и столь же молниеносно перемещая войска. Вот только для бывшего Верховного Короля такие битвы были заурядными играми, в которые он играл с плохо скрываемым равнодушием. Он так и не снискал доверия солдат. Его уважали как стратега, но не более того, и Мхиби подозревала, что подобное положение вещей Каллору уже не изменить.

Сейчас он с брезгливостью и презрением взирал на Дуджека, Скворца и посланца морантов. Казалось, Каллор едва сдерживается, чтобы не встретить их какой-нибудь оскорбительной фразой. Однако спешивающиеся малазанцы не обращали на него ни малейшего внимания. Взгляды всех троих были прикованы к Каладану Бруду.

Дуджек Однорукий выступил вперед:

— Приветствую тебя, Воевода Бруд. Позволь представить тебе мою скромную свиту. Это Скворец, мой непосредственный заместитель… Это Артантос, мой знаменосец… А это — полководец черных морантов. Его титул в переводе на наш язык означает нечто вроде «Достигшего» или «Поднявшегося», но имя его, к сожалению, совершенно невозможно произнести. — Дуджек лукаво улыбнулся и взглянул на моранта. — Но поскольку он еще в Чернопсовом лесу обменялся рукопожатием с духом рхиви, мы зовем его Меченым.

— Артантос, — пробормотала Серебряная Лиса. — Похоже, он лишь недавно назвался этим именем. Нет, этот человек совсем не тот, кем кажется.

— Если он и соткал иллюзию, то сделал это безупречно, — шепотом ответила Корлат. — Я не чувствую никакого подвоха.

Девочка кивнула:

— Воздух равнины… омолодил его.

— Тогда кто же он, дочка? — спросила Мхиби.

— Химера.

Выслушав Дуджека, Каладан Бруд хмыкнул и представил своих соратников:

— Это Каллор, моя правая рука. Тисте анди здесь представляет Корлат. От имени рхиви присутствуют Мхиби и ее малолетняя дочь. Ну а остатки моего знамени держит всадник Хурлокель.

Дуджек Однорукий сдвинул брови:

— А где же Багровая гвардия?

— Князь К’азз Д’Авор и его люди заняты… своими внутренними делами. Он не пожелал присоединиться к нам в борьбе против Паннионского Домина.

— Скверно, — вырвалось у Дуджека.

Каладан Бруд пожал плечами:

— Не беспокойся, верховный кулак. Мы заменили их другими вспомогательными силами. С нами отправятся Сольтанский кавалерийский полк, четыре клана баргастов и по одному полку наемников из Одноглазого Кота и Мотта.

Скворец чуть не поперхнулся, услышав это. Он несколько раз кашлянул и поинтересовался:

— Надеюсь, это не так называемые «Моттские разгильдяи»?

Каладан Бруд усмехнулся, обнажив острые зубы.

— Что, командор? Никак успел с ними познакомиться? Наверное, еще в ту пору, когда служил в сжигателях мостов?

— Да, я с ними знаком, и не только по сражениям. Чаще всего эти «герои» просто крали у нас припасы и давали деру.

— Мы называем это солдатской находчивостью, — вставил Каллор.

— Хотелось бы надеяться, — обращаясь к Дуджеку Однорукому, продолжал Каладан Бруд, — что переговоры с городским Советом Даруджистана оказались плодотворными.

— К счастью, да. Их… пожертвования позволили нам запастись всем необходимым.

— Сюда вскоре должна приехать делегация из Даруджистана, — добавил Воевода. — Если вам потребуется дополнительная помощь…

— Очень щедро с их стороны, — улыбнулся Дуджек.

— Прошу в штабной шатер, — пригласил его Каладан Бруд. — Нам ведь нужно еще кое-что обсудить.

— Не возражаю, — кивнул Однорукий. — Мы долгое время воевали друг против друга. Я с нетерпением жду, когда мы начнем сражаться как соратники. Полагаю, Паннионский Домин окажется достойным противником.

— Лучше бы не слишком достойным, — поморщился Каладан Бруд.

— Согласен, — вновь улыбнулся Дуджек.

Серебряная Лиса тоже улыбнулась и тихо сказала, обращаясь к Мхиби и Корлат:

— Главное уже случилось. Они испытали друг друга на прочность, и оба остались довольны.

Тисте анди покачала головой и иронически заметила:

— Просто удивительный союз. Так легко забыть столь многое…

— Прагматичные воины, думающие о выгоде, — самые опасные из всех, кого я встречала за свою недолгую жизнь, — сказала Мхиби.

Серебряная Лиса басовито рассмеялась:

— И ты еще сомневаешься в своей мудрости, мама!

Штабной шатер Каладана Бруда располагался в центре лагеря тисте анди. Мхиби много раз бывала здесь и уже привыкла к ним. Но сейчас, оказавшись в лагере вместе с остальными, она вновь почувствовала, насколько представители этой расы отличаются от всех прочих. Древностью и мрачным величием веяло от остроконечных шатров, стоящих на безупречно одинаковом расстоянии друг от друга. Высокие, одетые в черное тисте анди почти не разговаривали между собой. Каладан Бруд и представители его новоявленных союзников, в недавнем прошлом заклятых врагов, не вызвали у них никакого любопытства. Мало того, даже Корлат — ближайшая помощница Аномандера Рейка — едва привлекла внимание соплеменников.

Мхиби было трудно понять этот народ, охваченный безразличием ко всему. Казалось, самые обыденные разговоры требовали от них чрезмерных усилий. Длинный и мучительный путь тисте анди насчитывал много тысячелетий и был полон тайных трагедий. Сколько незаживающих ран нанесла им судьба? Но даже вечное страдание может стать образом жизни. Однако то, что подобное существование растянулось на десятилетия, века, даже тысячелетия, повергало Мхиби в безмолвный ужас.

Узкие, странного вида шатры вполне могли служить пристанищем для духов и призраков. Рхиви вдруг подумалось, что она идет по кладбищу, полному живых покойников. Выцветшие рваные ленты, прикрепленные к металлическим опорным шестам, только усугубляли жуткую картину. Хорошо, что сейчас утро; в сумерках высокие и тощие фигуры тисте анди вполне могли бы сойти за привидения. Женщине казалось, что они пребывают в состоянии вечного ожидания. Видя это, она всегда вздрагивала. И в то же время заторможенность и апатия тисте анди были весьма обманчивы. Мхиби знала, на что они способны; она видела, с какой яростью воины — тисте анди обнажают мечи и сколь искусно владеют оружием. И магию этого народа ей тоже приходилось наблюдать не единожды.

У людей холодное безразличие нередко сочеталось с жестокими поступками. Оно считалось олицетворением зла. Но поведение тисте анди могло огорошить даже самого черствого человека. Они сражались под командованием Каладана Бруда, воюя за чужие интересы. Сами тисте анди редко погибали, но, когда такое случалось, соплеменники даже и не думали хоронить погибших. Они бросали трупы, предоставляя рхиви заниматься погребением и совершать необходимые ритуалы. И то и другое тисте анди воспринимали с неизменным равнодушием. Их даже удивляло, как можно столько возиться с мертвецами.

Штабной шатер имел форму восьмиугольника: на деревянный каркас была натянута парусина — некогда ярко-красная, а теперь выгоревшая на солнце до оранжевого цвета. Во многих местах виднелись заплаты. Первоначально этот шатер принадлежал Багровой гвардии и был брошен ею вместе с грудой прочего мусора. Всадник Хурлокель разыскал его и привез Каладану Бруду. Неприхотливого Воеводу, не привыкшего к роскоши, шатер вполне устраивал.

Широкий полог у входа был открыт и подвязан. На вершине переднего опорного столба восседал великий ворон и, вскинув голову, разглядывал вошедших. Клюв громадной птицы раскрылся в немом смехе. Мхиби невольно улыбнулась; она узнала Каргу — любимую служительницу Аномандера Рейка, которая неумолимо, точно больная совесть, донимала Каладана Бруда своими советами. Карга неоднократно приводила Воеводу на грань бешенства.

«И все же Бруд терпит ее, как терпит и самого Аномандера Рейка. Ох и непростой у них союз. Говорят, Бруд и Рейк сражаются вместе еще с незапамятных времен. Только вот доверяют ли они друг другу? В их отношениях очень трудно разобраться; там накопились целые пласты всевозможных сложностей, перемежающиеся неопределенностями и двусмысленностями. И никто не знает, действительно ли Карга, так сказать, служит мостиком, связующим звеном между обоими воинами или же, напротив, только еще больше все запутывает».

— Эй, Дуджек Однорукий! — громко прокаркала Карга. — И ты, Скворец! Я принесла вам привет от даруджистанского алхимика Барука! А еще по приказу моего повелителя Аномандера Рейка, владыки Семени Луны, Рыцаря Высокого дома Тьмы и сына Матери Тьмы, я должна донести до вас кое-что. Я передаю вам… нет, не его приветствие… ни в коем случае. Его изумление. Да, очень верное слово. Изумление!

— И что же так изумляет твоего господина, птичка? — нахмурившись, спросил Дуджек Однорукий.

— Птичка?! — взвилась Карга. — Да как ты посмел так меня назвать? Ты хоть знаешь, кто перед тобой? Я, между прочим, предводительница многочисленного и шумного племени великих воронов!

— Предводительница великих воронов, говоришь? — хмыкнул Скворец. — Похоже, не врешь, учитывая, как отчаянно ты орешь.

— Жалкий выскочка! — каркнула Карга. — Знай, Дуджек Однорукий: изумление моего повелителя не знает границ и не имеет объяснения.

— Скажи лучше, что объяснение тебе не по мозгам, — огрызнулся верховный кулак.

— Неслыханная дерзость. Изволь выказывать мне уважение, смертный, не то однажды я славно попирую на твоем трупе!

— Клюв сломаешь на моей шкуре, Карга, но тогда мне уже будет все равно.

— Хурлокель, у тебя еще сохранилась та веревка для клюва? — сердито спросил Каладан Бруд.

— Да, Воевода.

Карга втянула голову и приподняла свои широкие крылья:

— Не смей ко мне прикасаться, грязный вол! Только попробуй тронуть меня, и горько об этом пожалеешь! Довольно с меня и прошлого раза!

— Тогда лучше помолчи, — осадил ее Каладан Бруд.

Он вошел в шатер, приглашая остальных следовать за собой. Карга придирчиво оглядывала каждого, кто проходил мимо столба. Заметив Мхиби, посланница Аномандера Рейка ехидно каркнула:

— Девчонка, которая с тобой, скоро удивит всех нас.

Рхиви остановилась:

— Что ты чувствуешь, мудрая Карга?

Подобное обращение польстило воронихе, и она довольно захихикала:

— Что я чувствую? Неотвратимость, мой дражайший глиняный горшок. Неотвратимость, и ничего больше. Ну, здравствуй, Серебряная Лиса!

Девочка задрала голову и, взглянув на говорящую птицу, ответила:

— Привет, Карга! Я только что догадалась, откуда появились ты и твои сородичи. Они родились из гниющей плоти…

— Молчи! — пронзительно каркнула великая ворониха. — Сокровенные знания нельзя высказывать вслух. Ты должна научиться молчанию, дитя, ради своей же собственной безопасности.

— Ты хотела сказать — ради твоей безопасности, — улыбаясь, поправила ее Серебряная Лиса.

— Да, если хочешь. Не стану этого отрицать. Но прежде чем ты переступишь порог шатра, прислушайся к советам столь древнего и мудрого создания, как я. Стоит тебе сболтнуть что-то, хорошенько не подумав, как все собравшиеся моментально почуют в твоих словах величайшую угрозу. Откровения могут стоить тебе жизни, дитя. И знай: пока ты еще не в состоянии себя защитить. И Мхиби, которую я искренне люблю, тоже не может этого сделать. У нее нет такой силы. Вы обе нуждаетесь в защитниках. Понимаешь?

Не переставая улыбаться, Серебряная Лиса кивнула.

Мхиби захотелось крепко прижать к себе дочь, и она с трудом удержалась от этого. Карга лишь подтвердила ее собственные опасения. Рхиви понимала: она бессильна что-либо сделать с магическими силами, бурлящими внутри Серебряной Лисы.

«Карга права: мне нечем защитить мою девочку. Да и моя ли она теперь? Правильно назвала меня вещая птица. „Глиняный горшок“, да к тому же пустой. А создание, которое я выносила, сейчас уже не во мне — вот оно, наивное, слабое дитя: стоит рядом и не понимает, чем может отозваться каждое неосторожное слово, опрометчиво произнесенное вслух».

Середину штабного шатра занимал громадный стол, грубо сколоченный и на редкость кособокий, как будто его делал какой-нибудь вдрызг пьяный плотник. Скворец, уже успевший снять шлем, громко хохотал, разглядывая стол.

— Ну и мебель у тебя, Воевода! — сказал командор, весь аж трясясь от смеха.

— Да уж, не из покоев малазанской императрицы, — съязвил Каладан Бруд. — Но я привык к нему.

— Такое сляпать могли только Колотун со Скрипачом. Благо в Моттском лесу деревьев хватало.

— Кто такие Колотун и Скрипач?

— Два моих сапера, я тогда командовал Девятым взводом. Они обожали играть в карты, но не в обычные. Эти ребята предпочитали Колоду Драконов. Ну, на земле в карты не больно-то поиграешь. Вот они и сколотили этот столик. Помнится, поглазеть на то, как они режутся, всегда собиралось не меньше сотни сжигателей мостов. Правда, условия, прямо скажем, были не самыми спокойными. Нас без конца атаковали, не говоря уже о том, что мы долго торчали в болотах. Но игра продолжалась, пока нас не вышибли с того места. Ненадолго. Мы обозлились и вскоре вернули свои позиции. А вот стола уже не было. Карты валялись на земле, а его кто-то успел спереть… Слышал бы ты, как честили воров наши саперы!

Каладан Бруд даже не улыбнулся. Скрестив руки, он угрюмо глядел на стол, затем выдавил из себя:

— Это трофей, подарок от «Моттских разгильдяев». Он мне славно послужил. Можешь передать мою благодарность своим саперам. Кстати, если они до сих пор убиваются по этому столу, я готов его вернуть.

— Не нужно, Бруд. Обойдутся…

Казалось, командор хотел сказать что-то еще, добавить нечто важное, но лишь просто покачал головой.

Серебряная Лиса глядела то на диковинный стол, то на бородатого малазанца. Девочка улыбалась, но Мхиби, следившая за дочерью, вся внутренне сжалась.

«Сейчас что-то произойдет», — с отчаянием подумала она.

— Дядюшка Скворец, — вдруг заговорила девочка, — а ведь твои саперы всегда жульничали, правда? И игра у них была — сплошной обман.

Командор насупился:

— Твое счастье, девочка, что здесь нет сжигателей мостов. В их присутствии я бы не советовал тебе бросаться такими обвинениями. У Колотуна со Скрипачом были свои правила, причем настолько запутанные, что никто не брался предугадать ход игры. А вот насчет жульничества… не знаю…

Скворец умолк и с нарастающей тревогой смотрел на Серебряную Лису.

«Он что-то заподозрил, — вспыхнуло в мозгу Мхиби, — почувствовал в ней нечто знакомое. Малазанец думает, что впервые видит эту девочку, однако его не слишком удивило, что она назвала его дядюшкой… Нет, причина не в этом, его насторожило другое. Ее голос: грудной, знакомый… Должно быть, он хорошо знал ту женщину».

Все ждали, что Серебряная Лиса хоть как-то объяснит свои слова, но девочка молча подошла к столу и медленно провела рукой по его щербатой поверхности. Мимолетная улыбка вспыхнула на ее круглом личике. Потом она облюбовала себе стул и уселась.

— Разверни нам карту Паннионского Домина. Сам знаешь какую, — велел Каладан Бруд Хурлокелю.

Тот разложил карту. Все подтянулись к столу.

— Эта карта намного подробнее наших, — признал Дуджек. — Гляжу, вы нанесли расположение паннионских войск. Это последние сведения?

— Трехдневной давности, — ответил Бруд. — Сородичи Карги постоянно летают над их позициями. Все, что касается устройства паннионской армии и применяемой ею тактики, почерпнуто из разных источников. Как видите, войско Домина намерено осадить и взять Капастан. Им понадобилось всего четыре месяца, чтобы подмять под себя Маурик, Сетту и Лест. Силы Паннионского Провидца сосредоточены на южном берегу реки Серп, но уже начались приготовления к переправе.

— Армия Капастана сумеет помешать переправе? — спросил Дуджек. — Если нет, то осада города может начаться очень скоро. И местным силам Капастан не удержать.

— Там все не так просто, — сообщил Каладан Бруд. — Городом правят принц Джеларкан и коалиция верховных жрецов, а эти две фракции всегда были на ножах друг с другом. В Капастане идет постоянная борьба за власть. Положение осложняется еще и тем, что принц усилил свою ничтожную дружину — она называется Капантальский гарнизон — полком наемников.

— Что за полк? — заинтересовался Скворец.

— «Серые мечи». Слыхал о таких, командор?

— Нет.

— Я тоже, — сказал Бруд. — Говорят, они родом из Элингарта. Их больше семи тысяч. Скоро узнаем, достойны ли они того непомерного вознаграждения, какое затребовали у принца. Представляешь, их годичное жалованье почти в два раза выше, чем у Багровой гвардии.

— Просто их командир сумел воспользоваться положением, — вяло вставил Каллор, всем видом своим показывая, насколько ему здесь скучно. — Денег у принца Джеларкана больше, нежели солдат, но от паннионцев ему не откупиться. Те воюют не за деньги. Паннионский Провидец объявил эту войну священной, а большего полуголодной оголтелой толпе и не требуется. Такие фанатики полезут куда угодно. Дело усугубляется еще и тем, что у верховных жрецов при каждом храме имеется свой полк хорошо обученных и до зубов вооруженных солдат. Их почти три тысячи, и они не идут ни в какое сравнение с жалким Капантальским гарнизоном Джеларкана. К тому же принц издал закон, ограничивающий численность гарнизона двумя тысячами человек. Совет масок — так в Капастане называется сообщество храмов — год за годом переманивает из этого гарнизона лучших солдат. Разумеется, не во имя служения богам.

Мхиби подозревала, что, если Каллора не остановить, его брюзгливо-снисходительный монолог продлится до вечера. Скворец, видимо, тоже это почувствовал и, едва тот умолк, чтобы набрать воздуха в легкие, тут же вклинился в его речь:

— Стало быть, принц Джеларкан обошел закон, призвав в город наемников?

— Да, — быстро ответил Каладан Бруд. — Однако Совету масок удалось протащить другой закон, запрещающий «Серым мечам» сражаться за пределами городских стен. Так что войска Паннионского Домина смогут спокойно переправляться через Серп. Никаких боев на северном берегу реки не будет.

— Ну и дурачье! — рявкнул Дуджек Однорукий. — Уж кому-кому, а жрецам должно быть хорошо известно, что такое священная война. Тут уж надо забыть все разногласия и выступать единым фронтом против Паннионского Домина.

— Жрецы не так уж глупы, — вновь вступил в разговор Каллор. Его зубы были оскалены в язвительной усмешке, которая могла в равной мере предназначаться и Дуджеку, и капастанским жрецам, а может, и всем вместе. — Кроме войны с Паннионским Домином, им ведь еще нужно следить, чтобы власть принца не превысила их собственную.

— Я уже говорил: там не все так просто, — напомнил ему Каладан Бруд. — Правительница Маурика сумела обойтись малой кровью. Она арестовала в своем городе всех жрецов и выдала их паннионским тенескариям. Знаете, кто это такие? Крестьянское ополчение. Умная женщина, надо отдать ей должное. Одним махом решила сразу несколько проблем: и город уберегла, и сундуки свои набила добром из храмов, а заодно и избавилась от вечной занозы в боку. Да, кое-чем пришлось пожертвовать: она лишилась прежней власти, Паннионский Провидец сделал ее всего лишь наместницей. Однако это намного лучше, чем если тебя разорвут на куски и сожрут озверевшие тенескарии: именно так они и поступили со жрецами.

— То есть как… сожрали? — испуганно переспросила Мхиби. — В буквальном смысле?

— А ты думала, я это ради красного словца ввернул? Толпа нищих, голодных крестьян с замутненными мозгами страшнее обученной армии. Паннионский Провидец не тратит ни гроша на содержание тенескариев, но зато позволил им любым способом добывать себе пропитание и оружие. Если слухи не преувеличены, в списке их зверств людоедство значится где-то на последнем месте.

— До нас эти слухи тоже доходили, — кивнул Дуджек Однорукий. — Сейчас нужно решить главный вопрос: намерены ли мы спасти Капастан или позволим городу пасть? Провидец должен узнать о нашем приближении к границам его империи. Последователи у этого безумца имеются не только в пределах Паннионского Домина. Их хватает повсюду: в Даруджистане, в Сольтане и даже здесь, в Крепи. То есть он будет знать, что рано или поздно мы переправимся через Серп. Если армия Паннионского Провидца возьмет Капастан, в его руках окажется также и самый широкий и удобный брод через реку. Тогда нам придется переправляться западнее Сольтана, там, где прежде был каменный мост. Теоретически, саперы могли бы соорудить нам наплавной мост, но в тех местах нет лесов. Так что доски и все прочее придется захватить с собой. Кроме перемещения по суше, есть еще две возможности.

Великая ворониха, примостившаяся на краю стола, громко каркнула:

— Нет, вы только его послушайте!

— Да что тебе все неймется, Карга? — покосился на нее Дуджек Однорукий.

— Ты очень похож на Бруда! Как и он, думаешь вслух! И мысли ваши похожи! О, недаром вы в последние двенадцать лет постоянно сходились в бою, словно два отточенных клинка, если мне будет позволено столь поэтическое сравнение!

— Угомонись, Карга! — прикрикнул на нее Каладан Бруд. — Капастану все равно не избежать осады. Паннионцы направили против города значительные силы. Мы узнали, что армией противника командует Кульпат, а он, пожалуй, самый даровитый из септархов Паннионского Провидца. У него в подчинении пятьдесят тысяч беклитов, как у них называют регулярные пехотные части. И это еще не все. Провидец дал ему дивизию урдов — а это самый цвет их пехоты. Добавим сюда разные вспомогательные части, обозы и прочее. Капастан — не ахти какой большой город, но принц Джеларкан усердно потрудился над его обороной. В Капастане возвели несколько колец заградительных сооружений. Если «Серые мечи» устоят в первом сражении, город сумеет какое-то время продержаться. И тем не менее…

— Мои черные моранты смогли бы перебросить в Капастан несколько взводов, — перебил его Дуджек Однорукий, оглядываясь на Меченого, до сих пор не проронившего ни слова. — Но нужно, чтобы власти Капастана попросили у нас помощи, иначе это чревато нежелательными последствиями.

— Какая наивность! — фыркнул Каллор. — Неужели ты думаешь, что в Генабакисе найдется хотя бы один город, который согласится по доброй воле впустить малазанские легионы? Я больше скажу: о пропитании вам придется позаботиться самим. В Капастане вас никто кормить не будет. Имей в виду, верховный кулак, что малазанцы столкнутся там с откровенной враждебностью, если не с явным предательством.

— Разумнее всего будет предварительно наладить отношения с местным принцем, — сказал Скворец.

Серебряная Лиса прыснула со смеху:

— Зачем ты разыгрываешь нас, дядюшка? Ты ведь уже начал осуществлять свой замысел, тщательно продумал все наперед вместе с одноруким полководцем. Вы намереваетесь освободить Капастан. Но не в открытую. Вы никогда и ничего не делаете открыто, правда? Вы хотите держаться в тени событий. Извечная особенность малазанцев.

Двое полководцев, как и надлежит опытным игрокам, сохраняли полную невозмутимость. Негромкий смешок Каллора был похож на грохот костей в мешке.

Мхиби всматривалось в лицо Скворца.

«Я чувствую твою тревогу, малазанец. Клянусь тебе нашими духами, это дитя часто пугает даже меня, а ведь я знаю дочь намного лучше, чем ты».

— Ну что ж, — по-прежнему спокойно продолжал Каладан Бруд, на лице которого не дрогнул ни один мускул, — рад слышать, что мы достигли согласия. Капастан не должен пасть. Если городу можно помочь, то лучше действовать исподволь, хитроумно. Естественно, мы не станем тайком пробираться в Капастан. Пусть все видят наши армии, движущиеся по суше: это позволит септарху Кульпату определиться с началом осады. Я бы даже сказал, мы в какой-то мере будем диктовать ему сроки. Но, думаю, все вы согласитесь со мною: Капастан не должен быть единственной нашей целью.

Дуджек задумчиво кивнул:

— Возможно, наши усилия не уберегут Капастан, и город падет. Но если мы собрались разбить Паннионский Домин, нужно ударить в самое его сердце.

— Согласен. Скажи, Однорукий, какой город вы избрали главной своей мишенью в первый сезон Паннионской кампании?

— Коралл, — мгновенно ответил Скворец.

Все опять склонились над картой. Каладан Бруд не скрывал улыбки:

— Мы и в самом деле мыслим одинаково. Нам бы только достичь северных границ Домина. А там… это будет словно быстрый удар копья. Мы освободим захваченные города… Сетту, Лест, Маурик — даже если его правительнице и понравилось жить под гнетом Паннионского Провидца… Последним станет Коралл. За один сезон кампании мы уничтожим плоды четырехлетних усилий этого безумца. Я хочу, чтобы от его религии не осталось и воспоминаний, чтобы этот его ужасный культ рассыпался в прах.

— Полностью согласен с тобой, Воевода. Значит, передвигаемся по суше? Никаких кораблей. Это подхлестнет Кульпата. Но нужно прояснить еще одну деталь… — Пока Скворец говорил, его серые глаза поочередно останавливались на каждом из участников встречи, за исключением Меченого, так до сих пор и не раскрывшего рта. — Мы должны знать, ждать ли нам помощи от Аномандера Рейка. Скажи, Корлат, тисте анди будут сражаться на нашей стороне?

Женщина улыбнулась, но промолчала. Вместо нее ответил Каладан Бруд:

— Как и вы, мы тоже предприняли кое-какие шаги. Семя Луны летит в сторону Паннионского Домина. На подлете к владениям Провидца базальтовая крепость станет… невидимой.

— Впечатляет, — заметил Дуджек Однорукий.

Карга насмешливо каркнула.

— Нам почти ничего не известно о чародействе, лежащем в основе могущества Паннионского Провидца, — продолжал Воевода. — Мы знаем только, что оно существует. Как и ваши черные моранты, Семя Луны предоставляет нам тактические возможности, которые глупо было бы не использовать. — Улыбка Каладана Бруда стала еще шире. — Подобно вам, верховный кулак, обдумывая свои маневры, мы стремимся избежать предсказуемости. — Он кивнул в сторону Корлат. — Тисте анди, как известно, обладают мощнейшей магией.

— Этой магии недостаточно, — вдруг перебила Воеводу Серебряная Лиса.

Тисте анди наградила ее суровым взглядом:

— Дитя мое, здесь не место для голословных утверждений.

— Да что вы слушаете какую-то девчонку? — прошипел Каллор. — Бруд свидетель: я с самого начала считал ее присутствие на нашей встрече глупой затеей. Тоже мне нашли союзницу! Попомните мои слова: да она предаст нас всех. Предательство — ее давний спутник. Слышите? Я обращаюсь ко всем. Это создание, эта… тварь — просто недоразумение какое-то.

— Каллор, ты и дальше намерен говорить в том же духе? — по-взрослому вздохнув, спросила Серебряная Лиса. — Тебе нравится меня обижать?

— Воевода, признаться, я тоже в недоумении, — промолвил Дуджек. — Позволь тебя спросить: что делает на нашей встрече эта девочка? Кто она такая? Ее слова — отнюдь не детская болтовня. И хотя у нее облик десятилетнего ребенка, она явно владеет сверхъестественными знаниями.

Каллор с нескрываемой ненавистью смотрел на Серебряную Лису:

— Ты не до конца ее раскусил, Однорукий. Взгляни-ка на дряхлую старуху, что стоит рядом с девчонкой. На самом деле ей едва исполнилось двадцать, а этого так называемого ребенка почти четыре месяца назад вырвали из ее чрева. Это создание сосет жизненную силу матери… Вернее, нет, не матери, а несчастного сосуда, который понадобился для вынашивания плода. Недавно вы с ужасом рассуждали о людоедстве тенескариев. А что вы скажете о чудовище, пожирающем саму душу женщины, что произвела ее на свет? Но если бы все ограничивалось только этим! — Верховный Король спохватился и замолчал, опасаясь сболтнуть лишнее. А затем угрюмо заключил: — Девчонку нужно убить. И немедленно, пока ее сила не превзошла нашу.

В шатре воцарилась гнетущая тишина.

«Будь ты проклят, Каллор! Раскол в нашем лагере — это ты хотел показать новообретенным союзникам? Духи предков, вы свидетели, как же он жесток!.. И будь ты вдвойне проклят за то, что раскрыл девочке правду. Я так надеялась, что она никогда ее не узнает…»

Мхиби едва отважилась взглянуть на дочь. Серебряная Лиса стояла с широко распахнутыми глазами, полными слез.

— Мама, это правда? — прошептала бедняжка. — Неужели я вытягиваю из тебя жизненные соки?

Мхиби закрыла глаза. О, если бы она могла навсегда утаить эту правду от дочери. Но, увы, отпираться слишком поздно.

— Ты не виновата, милая. Это не твой выбор. Это часть твоей сущности. Смирись и прими сие, как я сама… В тебе, Серебряная Лиса, живет древняя и неукротимая сила, и тебе о ней известно, как и мне.

«Но я не могу сказать ей всей правды — признаться, что иногда меня охватывает слепая ярость и я ропщу на жестокость духов, избравших меня своим орудием».

— Древняя? Неукротимая? Жалкая состарившаяся дикарка, да ты не знаешь и половины всей правды! — вновь послышалось змеиное шипение Каллора.

Он протянул руку, схватил девочку за одежду и почти вплотную притянул ее к себе.

— Ты же здесь, да? — угрожающе произнес бывший тиран. — Я чую, что здесь. А ну вылезай, сука!

— Отпусти ее, — тихо, но властно приказал Каладан Бруд.

Зловеще ухмыляясь, бывший Верховный Король разжал руку и привалился к спинке стула.

У Мхиби бешено колотилось сердце. Дрожащей рукой она прикрыла лицо. Когда Каллор схватил ее дочь, у бедной рхиви внутри все заледенело от ужаса. Материнский инстинкт требовал броситься на защиту девочки, но его заглушило собственное бессилие. Разве она способна противостоять Каллору? Хотя нет, это не довод. Она струсила, испугалась за свою жизнь, и ее малодушие видели все. Мхиби заплакала от стыда, и слезы катились по впалым щекам.

— Только посмей еще раз тронуть девочку, и я изобью тебя до беспамятства. Ты, Каллор, меня знаешь, — все так же тихо произнес Каладан Бруд.

— Воля твоя, — усмехнулся Каллор.

Скворец порывисто встал, звякнув кольчугой. Лицо малазанца потемнело от гнева, а серые глаза стали почти черными.

— Если бы ты не осадил его, Воевода, то это сделал бы я. — Он впился взглядом в бывшего Верховного Короля. — С ребенком воевать надумал? Я бы не стал избивать тебя до беспамятства. Я бы просто-напросто вырвал твое поганое сердце.

— Да неужели? — осклабился Каллор. — Я прямо весь дрожу от страха.

— Ну смотри, сам напросился, — пробормотал Скворец и левой рукой с размаху ударил древнего тирана по лицу.

Голова Каллора запрокинулась. Из раны, нанесенной кольчужной перчаткой, хлынула кровь, пачкая стол и карту. Когда первое оцепенение прошло, Каллор вскочил на ноги и схватился за меч… да так и замер, лишь наполовину выдвинув его из ножен.

Пальцы Каладана Бруда, словно клещи, сжали Каллору оба запястья. Бывший Верховный Король делал отчаянные, но безуспешные попытки высвободиться. На шее и у висков проступали синие жилы. Должно быть, Воевода усилил хватку. Рукоятка меча выскользнула из пальцев Каллора, и оружие со звоном вернулось в ножны. Каладан Бруд низко наклонился к строптивому воителю, однако Мхиби услышала его слова:

— Прими то, что заслужил, Каллор. Я устал от твоей надменности. Если ты и дальше вздумаешь испытывать мое терпение, я тоже пройдусь по твоему лицу. Но уже не кольчужной перчаткой, а своим молотом. Понял?

Каллор буркнул что-то невразумительное. Воевода отпустил его. В шатре по-прежнему было тихо. Все смотрели на окровавленное лицо Каллора.

Дуджек Однорукий вынул из поясной сумки платок со следами мыльной пены и бросил его древнему тирану:

— На, утрись.

Мхиби подошла к бледной растерянной дочери и опустила ей руки на плечи.

— Умоляю, больше ни слова, — прошептала она.

Для Скворца Каллор, похоже, вообще перестал существовать. Повернувшись к Каладану Бруду, малазанец спросил:

— И все-таки, Воевода, что это за ребенок?

Серебряная Лиса дернула плечами, сбросив с них материнские ладони. Рхиви показалось, что дочка вот-вот бросится из шатра прочь. Но девочка вытерла рукавом глаза и с шумом втянула в себя воздух:

— Я сама отвечу на твой вопрос, дядюшка. — Она мельком взглянула на мать, потом обвела глазами остальных. — И вообще, за все должна ответить я, и только я.

Мхиби потянулась было к ней, но потом опустила руку.

— Надо принять все как есть, доченька, — с горечью сказала она, ощущая новую волну жгучего стыда.

«Девочка моя, ты должна простить… простить себя. Ох, духи нижнего мира, я не осмелюсь сказать это вслух. Я лишилась права что-либо тебе говорить. Потеряла его только что, когда не бросилась на твою защиту…»

Серебряная Лиса встала перед Скворцом:

— А теперь слушай правду, дядюшка. Я родилась от душ двух женщин. Одну из них ты знал очень хорошо. Ее звали Рваная Снасть. Другая душа принадлежала высшей имперской колдунье по имени Ночная Стужа. От нее самой остались лишь обгорелые куски плоти и обломки костей, но душу уберегли охранительные заклинания. Смерть Рваной Снасти… она наступила в пределах магического Пути Телланна… куда ее забросил один т’лан имасс.

Похоже, только Мхиби заметила, как вздрогнул знаменосец Артантос.

«Что, воин, услышал знакомые имена?» — промелькнуло у нее в голове. Однако у рхиви не хватало сил раздумывать сейчас над такими вопросами.

— А потом, дядюшка, — продолжала Серебряная Лиса, — случилось нечто неожиданное. Из далекого прошлого явились заклинатель костей и древний бог. Там был еще и третий, кто-то из смертных людей, но его душу я не помню.

Платок, которым Каллор все еще зажимал кровоточащую рану, немного заглушил его язвительные слова:

— Ха, Ночная Стужа! Ну никакого воображения… Неужели даже К’рул ее не узнал? Забавно…

— Они втроем, дядюшка, собрались, чтобы помочь моей матери — молодой рхиви, которая вдруг обнаружила, что носит в чреве необычного ребенка. Я родилась одновременно в двух местах: здесь, в племени рхиви, и в пределах магического Пути Телланна. — Девочка умолкла, словно бы ее оставили силы. Так она стояла несколько мгновений, плотно обхватив себя руками, а затем шепотом добавила: — Мое будущее принадлежит т’лан имассам.

Серебряная Лиса повернулась к Корлат:

— Т’лан имассы вновь собираются на Слияние, и в грядущей войне вам понадобится их могущество.

— Нечестивые домыслы! — прохрипел Каллор. Он отшвырнул платок. Окровавленное лицо бывшего Верховного Короля было совсем бледным. — Этого-то я и боялся, глупцы. Ох, до чего же вы глупы. Причем абсолютно все!

— Слияние, — произнесла Корлат, равнодушная к его злобствованиям. — Но зачем они собираются? Ради какой цели? Ты это знаешь?

— Мне еще предстоит это решить. Я родилась, чтобы повелевать ими. Всеми и каждым. Мое рождение и возвестило о Слиянии. Зов был обращен к каждому т’лан имассу. И теперь те, кто может, собираются. Они идут сюда: Слияние началось.

Голова у Скворца шла кругом. Раскол в ближайшем окружении Каладана Бруда. Тревожная новость. Но она не шла ни в какое сравнение со словами этой странной девочки… Мысли лихорадочно разбегались в разные стороны, и штабной шатер словно бы вдруг отступил в туман, а сам командор очутился в совершенно ином месте — в мире хитроумных планов, мрачных предательств и их непредсказуемых кровавых последствий — в мире, который он от всей души ненавидел.

Ему вспомнилось многое: осада Крепи, гибель сжигателей мостов, неудавшиеся попытки уничтожить Семя Луны. Битвы зримые и невидимые. Мерзостная паутина хитроумных ухищрений, которая только разъедала армию.

А’Каронис… Беллурдан… Ночная Стужа… Рваная Снасть… Скворец не сомневался, что их гибель целиком лежала на совести высшего имперского мага Тайскренна. Эх, швырнуть бы этот начертанный кровью список к его ногам и потребовать от мерзавца объяснений. Хотя какие там объяснения? Тайскренн покинул армию, ищи теперь ветра в поле. По правде говоря, Скворец (да и не только он один) ничуть не сожалел о бесследном исчезновении этого скользкого типа.

«Все думают, что Ласин, объявив войско Дуджека вне закона, полностью развязала нам руки… На самом деле это был изощренный ход, умело замаскированная ложь».

Только они с Одноруким знали правду; остальные верили, что их бросили на произвол судьбы: хитроумная уловка императрицы сработала.

Солдаты и офицеры были беззаветно преданы верховному кулаку. Командор от души надеялся, что и ему они тоже по-прежнему доверяют.

«А девчонка-то, похоже, тоже в курсе истинного положения вещей», — подумал он.

Скворец ничуть не усомнился, что перед ним — возродившаяся колдунья Рваная Снасть. Чародейка, которую он прежде знал, проглядывала тут и там: черты лица Серебряной Лисы, ее мимика и манера двигаться, этот сонный, все понимающий взгляд. Открытие было столь ошеломляющим, что командор пребывал в растрепанных чувствах. Ему требовалось время, чтобы свыкнуться с новой реальностью.

«Рваная Снасть… Будь ты проклят, Тайскренн! Преднамеренно или нет, но это ведь ты ее погубил!»

С Ночной Стужей Скворец знаком не был и знал о ней лишь по чужим рассказам. Возлюбленная теломена Беллурдана, Ночная Стужа владела силой Высшего Рашана, магического Пути Тьмы, и была среди избранников покойного императора. Подобно сжигателям мостов, она тоже стала жертвой чудовищного предательства…

Говорили, что характером Ночная Стужа напоминала лезвие меча: зазубренное, местами заржавленное, покрытое пятнами запекшейся крови. И это, безусловно, передалось девочке. Иногда мягкий, сонный взгляд, доставшийся ей от Рваной Снасти, вдруг становился жестким и колючим. И пусть жесткость в глазах Серебряной Лисы была адресована не ему, Скворец невольно поежился.

Он поежился и сейчас, вспомнив, как девочка посмотрела на Каллора.

«Боги, простите нам наши глупые игры».

А в Крепи его ждал Ганос Паран.

«Последний из тех, кого любила Рваная Снасть. Что я скажу капитану? Поверит ли он мне? Я и сам впервые про такое слышу: взрослая женщина мгновенно превратилась в новорожденного младенца, а тот за считаные месяцы стал десятилетним ребенком. Но я видел Серебряную Лису собственными глазами. Еще несколько месяцев — и ей будет все двадцать! Ох, Паран, может, это тоска по Рваной Снасти и горечь утраты гложут тебя изнутри? Только вот обрадуешься ли ты моим новостям?»

Малазанец еще некоторое время тщетно старался уяснить значение слов, произнесенных Серебряной Лисой, и что-то прочитать на ее лице, а затем мысли командора переключились на Мхиби. Несчастная женщина. До чего жестоко обошлись с нею боги. Двадцатилетняя старуха, которая не протянет и года, отдав всю себя дочери. Вот она, скрытая и страшная сторона материнства, о которой он вплоть до сегодняшнего дня даже и не подозревал.

В его воспаленном сознании всплыла последняя фраза Серебряной Лисы.

«Стало быть, т’лан имассы идут сюда: Слияние началось. Как будто нам и без них не хватало забот, — посетовал в душе Скворец. — Кому я должен верить? Только не Каллору. Этот мерзавец сам заслуживает слов, которыми пытался оскорбить Серебряную Лису. „Тварь“, „чудовище“, „недоразумение“… Будь у него возможность, он убил бы девчонку. Однако, как ни противен мне Каллор, в одном он прав: Серебряная Лиса только внешне кажется ребенком. На самом деле она — возродившаяся колдунья Рваная Снасть, женщина храбрая и честная. А также чародейка Ночная Стужа, служившая императору Келланведу. И в то же время она — новая правительница т’лан имассов, и вот это-то больше всего удивило и насторожило всех присутствующих на переговорах».

Скворец несколько раз моргнул, выбираясь из лавины мыслей, как из тяжелой дремы… В шатре сохранялась гнетущая тишина. Командор мельком взглянул на Серебряную Лису, все такую же бледную, с дрожащими руками, и сразу же поймал на себе взгляд Корлат. Их глаза встретились.

«А она на редкость хороша, эта женщина. Когда видишь такую красавицу, поневоле жалеешь, что зря ухлопал лучшие годы жизни. Почему она так на меня смотрит? Строит глазки? Вряд ли я интересую Корлат как мужчина. Она пытается сказать мне что-то совсем другое… — Вскоре он догадался. — Серебряная Лиса… она пока еще совсем ребенок. Кусок чистого пергамента, на котором можно написать все, что угодно. Я понимаю тебя, тисте анди».

Те, кто сейчас окажется рядом с Серебряной Лисой, смогут влиять на нее в ближайшем будущем. Корлат звала Скворца на разговор без свидетелей, и он принял ее приглашение. Как же ему сейчас не хватало Быстрого Бена. Этот продувной маг, уроженец Семиградья, сразу бы разобрался, что к чему. Скворец вновь вспомнил о Паране, и ему стало не по себе.

«Так что же я скажу тебе, капитан? Ведь, узнав про Серебряную Лису, ты наверняка захочешь с нею увидеться. И, клянусь Худом, мне придется устроить тебе эту встречу!»

Клюв Карги был широко раскрыт, но вовсе не от беззвучного смеха. Ее обуял ужас, какого она прежде еще не знала.

«Т’лан имасс и К’рул, один из древних богов! Только они знают правду о появлении великих воронов… Нет, теперь не только они. Провалиться мне в бездны Хаоса… эта Серебряная Лиса заглянула в мою душу и все там прочитала.

Беспечная, легкомысленная девчонка! Неужто нам придется защищаться от тебя, а заодно и от тех, кем ты станешь повелевать? Мы, великие вóроны, сами еще ни с кем не воевали. Неужели своими дурацкими откровениями ты заставишь нас объявить тебе войну?

Если только Рейк узнает… оправдываться будет бессмысленно. Разве мы своими глазами не видели пленения Увечного Бога? Разве нас не было там, когда он пал с небес?.. Ладно, допустим, мы появились из личинок на теле поверженного бога, ну и что? Почему мы должны нести на себе вечное проклятие? Почему забывают, что мы были надежными хранителями магии Увечного Бога? А сколько раз мы спасали мир, извещая его глупых обитателей о грядущих бедах? Наконец, если уж на то пошло, разве не мы принесли весть о Паннионском Домине, ставшем угрозой для всего Генабакиса?

Но мы еще не забыли древнюю магию и, если понадобится, обрушим ее на ваши глупые головы. Знала бы ты, девчонка, с каким огнем играешь, выбалтывая чужие тайны!»

Черные блестящие глаза Карги остановились на Каладане Бруде. Увы, мысли Воеводы были полностью скрыты от нее. Всегдашняя, такая знакомая ей маска.

«Ну что ты раскаркалась раньше времени? — одернула себя Карга. — Надо не паниковать, а хорошенько все обдумать. Вот и думай!

Во времена прежнего императора т’лан имассы были главной силой малазанской армии. Если бы не они, не завоевать бы малазанцам Семиградья. Потом Келланведа убили, союз с т’лан имассами развалился. Это-то и уберегло Генабакис от зверств бессмертных неупокоенных воинов, умеющих перемещаться, как пыль на ветру. И Каладан Бруд по той же причине мог сражаться с малазанцами на равных… Нет, тут я опять загнула. Разве не Бруд перетянул на свою сторону Аномандера Рейка и других тисте анди? И разве у него недоставало собственных сил? Проходит время, многое забывается, о многом просто не желают знать. А ведь Бруд — один из Взошедших. Его магический Путь — Тэннес, сила самой Земли, что служит домом для вечно спящей богини Огни. Вон какие руки у Бруда, здоровые и мускулистые. Только Воевода способен размахивать тяжеленным боевым молотом, что висит у него на поясе. Да он запросто может горы сокрушить. Каркни я такое вслух, меня бы назвали вруньей. А вы полетайте над восточными склонами Лейдеронского плато и сами посмотрите… Конечно, Бруд был тогда моложе и сил у него было побольше… Эх, Карга, тебе ли не знать? Сила обязательно притягивает другую силу. Так уж повелось испокон веков. С возвращением т’лан имассов равновесие опять нарушается.

Мои сородичи без устали кружат над Паннионским Домином. От тех земель, обильно политых кровью, исходит магическая сила, причем сила громадная. Но она скрыта густой завесой, сквозь которую нам не пробиться. Так какое же чародейство питает империю этого безумца?

А ведь эта болтливая девчонка знает. Все она знает, клянусь породившей нас плотью Павшего Бога. И Серебряная Лиса поведет т’лан имассов… в самое сердце Паннионского Домина.

Ты уразумел это, Каладан Бруд? Думаю, что да. Так что забудь про свой молниеносный удар! Собрался за несколько месяцев захватить Домин? Ха! Теперь ты понимаешь, что все намного серьезнее? Если миру опять понадобились т’лан имассы, то, значит, Паннионский Провидец куда опаснее, чем тебе казалось… Так с кем же нам все-таки придется воевать? И что вообще от нас останется?

А ведь Каллор не врет. Сгинуть мне в безднах Хаоса, этот древний тиран и впрямь знает какую-то страшную тайну Серебряной Лисы. Ну почему мне никак не проникнуть в его секреты?»

Мхиби подавила отвращение к себе, заставив уши прислушиваться к каждому слову дочери и к тому, что таилось в паузах между словами. Рхиви сгибалась под тяжестью откровений, которые нынче услышала. Духи предков, сколько же бед навлекала на свою голову ее бесстрашная девочка! Неожиданно Мхиби открылось и другое: Серебряная Лиса просила о помощи.

«Дочери нужны союзники. Я ей плохая помощница, и Серебряная Лиса сказала об этом во всеуслышание. Давнишние враги вмиг не станут соратниками, и моей девочке суждено быть мостом между обеими сторонами. На одной она родилась, а к другой обращается сейчас. Даже не она сама: это Рваная Снасть и Ночная Стужа взывают через нее к старым товарищам. Ответят ли те?»

Что думал Скворец, об этом рхиви оставалось только гадать. Может, он согласен с Каллором, осмелившимся назвать Серебряную Лису чудовищем? Мхиби заметила, как командор и Корлат многозначительно переглянулись. С чего бы это?

«Думай! — приказала она себе. — Здесь собрались полководцы. Сейчас они заняты тем, чем занимались всегда: оценивают и взвешивают положение, обдумывая свои и чужие ходы. Серебряная Лиса за считаные минуты оказалась в соперницах Каладана Бруда, Аномандера Рейка и Каллора. Понимает ли Дуджек Однорукий, с кем ему приходится иметь дело? Ведь, по большому счету, это Малазанская империя и его армия заставили объединиться столь разнородные силы… Кланы баргастов и рхиви, наемники из разных городов Генабакиса, тисте анди, Аномандер Рейк, Каладан Бруд и Каллор, не говоря уже о Багровой гвардии. Двенадцать лет все мы сообща сражались против малазанцев.

Теперь же и нам, и малазанцам угрожает новый враг, очень опасный и во многом неизвестный. Так ли крепки наши объединенные ряды, чтобы двинуться на Паннионский Домин? За словами того же Дуджека чувствуется растерянность.

Серебряная Лиса утверждает, что без помощи т’лан имассов нам не обойтись. Только злодей Келланвед мог заключить союз с этой чудовищной расой. Даже Каллора воротит при упоминании неупокоенных воинов. Похоже, едва созданный союз начинает трещать по швам, грозя рассыпаться. Ты слишком мудр, верховный кулак, чтобы не видеть этого и не терзаться сомнениями».

Однорукий полководец был первым, кто нарушил затянувшееся молчание. Он обратился к Серебряной Лисе и заговорил, тщательно подбирая слова:

— Т’лан имасской армией, которая воевала на стороне Малазанской империи, командовал Логрос. Из твоих слов явствует, что есть также и другие армии. Но нам о них неизвестно. Почему?

— Последнее Слияние происходило сотни тысяч лет назад, — ответила девочка. — Тогда совершился Ритуал Телланна, связавший этот магический Путь с каждым т’лан имассом. Этот обряд сделал их бессмертными. Жизненная сила всей расы слилась воедино во имя священной войны, которой предстояло длиться тысячи лет.

— Войны против яггутов, — с прежней язвительностью бросил Каллор. Кровь на его морщинистой щеке успела подсохнуть. — Не считая горстки тиранов, яггуты были мирной расой. Просто их существование помешало т’лан имассам.

— Не смей говорить о несправедливости, Верховный Король! — накинулась на него Серебряная Лиса. — Во мне живет память Ночной Стужи. Вспомни имперский магический Путь. Пока малазанцы не захватили его, ты безраздельно хозяйничал там. И чем окончилось твое владычество? Горами пепла и грудами обгорелых костей! Ты истребил там все живое! Полностью!

Лицо Каллора перекосилось.

— А-а-а, и ты тоже здесь? Только прячешься, наполняя голову этой девчонки ложными воспоминаниями. Затаилась, высокомерная дрянь. Ну, так я тебе тоже кое-что напомню: мое терпение долго испытывать нельзя. Сообразила, заклинательница костей? И к вам это тоже относится, Рваная Снасть и Ночная Стужа… Равно как и к тебе, милое дитя.

Мхиби видела, как побледнела Серебряная Лиса.

«Между ними существует… давняя вражда. И как только я раньше этого не замечала? Воспоминания прошлого. Что-то связывает Каллора с моей дочерью. Точнее, с одной из душ, живущих в ней».

— Отвечаю на твой вопрос, полководец, — продолжала девочка, глядя на Дуджека. — Логросу и подчиненным ему кланам доверили защиту Первой империи. Другие армии отправились штурмовать последние яггутские твердыни. Яггуты строили огромные ледяные преграды. Омтоз Феллак — это магический Путь Льда. Там необычайно холодно и почти нет жизни. Пойми, верховный кулак: магия яггутов угрожала всему миру. Вымерзали моря, исчезали звери и птицы. Каждую гору яггуты превратили в крепость. Белые реки льда сползали по склонам. Иногда толщина ледяного покрова достигала целой лиги. Тогда еще т’лан имассы были смертными, разобщенными племенами. Ледяные преграды оказывались для них непреодолимыми. Они голодали и умирали.

— Война с яггутами началась задолго до эпохи ледников, — перебил ее Каллор. — Они были вынуждены защищаться. Да и кто на их месте не стал бы этого делать?

— Став бессмертными, мы сумели легко пересекать любые преграды. Но победы над яггутами достались нам дорогой ценой. Ты ничего не слышал о других армиях просто потому, что одни из них были истреблены, а другие, возможно, и сейчас продолжают сражаться в каких-то далеких суровых краях.

Лицо верховного кулака исказилось гримасой боли.

— Однажды Логросовы т’лан имассы сами покинули Малазанскую империю и исчезли на пустошах Ягг-одана. А когда вернулись, их уже было значительно меньше.

Серебряная Лиса кивнула:

— И воины Логроса откликнулись на твой призыв?

— Пока не знаю. Знаю лишь, что они его услышали. Все, кто сможет, обязательно явятся. Я чувствую: одна их армия уже на подходе. Точнее, мне кажется, что я это чувствую.

«По глазам вижу, дочка: очень о многом ты умалчиваешь. Ты боишься, что, если вдруг расскажешь лишнее, твой призыв о помощи останется без ответа».

Дуджек повернулся к Каладану Бруду:

— Ну что, Воевода, не продолжить ли нам обсуждение похода на Паннионский Домин?

Бывшие враги вновь склонились над картой, не замечая Карги, которая примостилась на краешке стола и тихо каркала, слушая их слова. Мхиби взяла девочку за руку и повела к выходу. Корлат пошла вместе с ними. К удивлению рхиви, следом двинулся и Скворец.

В шатре было душно, и все обрадовались, оказавшись снаружи, где дул прохладный ветер. Лагерь баргастов не примыкал к лагерю тисте анди. Их разделяла довольно широкая полоса равнины. Когда все четверо оказались там, рхиви остановилась.

— Девочка, — сказал Скворец, — я вижу в тебе очень многое от Рваной Снасти. А что ты сама помнишь из жизни этой колдуньи?

— Я помню лица, — робко улыбнувшись, ответила Серебряная Лиса. — И ощущения, связанные с каждым из тех людей. С тобой, командор, мы тогда были союзниками. Думаю, и друзьями тоже…

Скворец низко наклонил голову:

— Да, это правда. А Быстрого Бена ты помнишь? А других солдат моего взвода? Может, ты знаешь, что случилось с Локоном? С магом Тайскренном? И как насчет капитана Парана?

— Быстрый Бен, — неуверенно прошептала девочка. — Он маг, да? Из Семиградья… очень скрытный… — Она снова улыбнулась. — Ну конечно, Быстрый Бен мой друг… А вот Локон — нет. Он злой и опасный… он причинил мне боль.

— Локон мертв.

— Одной угрозой меньше… Тайскренн?.. Недавно я где-то слышала это имя… Высший маг, Ласин очень ему доверяла… Когда я была Рваной Снастью, мы с ним часто ссорились. И когда я была Ночной Стужей — тоже. Ему нельзя верить. Этот человек способен на предательство… Где он сейчас… не знаю.

— А капитана Парана ты помнишь?

Что-то в вопросе малазанца насторожило Мхиби.

— Мне очень хочется снова его увидеть, — ответила Серебряная Лиса, отводя глаза.

— Паран сейчас в Крепи, — пояснил командор. — Конечно, это не мое дело, но я прошу тебя подумать о возможных последствиях вашей встречи…

Чувствовалось, что слова даются Скворцу с трудом.

«Духи предков! Значит, капитан Паран был возлюбленным Рваной Снасти. Как же я раньше не догадалась? Конечно, в ней живут души двух взрослых женщин…»

— Доченька… — начала она.

— Не отговаривай меня, мама! Мы ведь однажды видели его. Помнишь, когда гнали стада бхедеринов на север? Тот самый малазанский воин, что не побоялся наших копий? Я уже тогда узнала его и поняла, кто передо мной.

Серебряная Лиса повернулась к Скворцу:

— Паран тоже все знает. Передай ему, что я здесь. Обязательно расскажи.

— Ладно, расскажу. — Чтобы не встречаться с собеседницей глазами, Скворец принялся рассматривать лагерь баргастов. — Сжигатели мостов… они все равно придут сюда. Теперь Паран ими командует. Быстрый Бен и Молоток будут рады возобновить знакомство с тобой.

— Говори правду, командор. Ты хочешь, чтобы они взглянули на меня и решили, достойна ли я вашей поддержки, да? Не бойся, я не стану этому противиться. Во многом я и сама себя не понимаю. Мне даже любопытно: что они во мне увидят?

Скворец усмехнулся:

— Узнаю́ честность и прямоту Рваной Снасти. Она не любила плести словесные кружева и ходить вокруг да около.

— Командор, мы хотели поговорить, — напомнила ему Корлат.

— Да, помню.

Тисте анди повернулась к Мхиби и Серебряной Лисе.

— Не будем вам мешать, — улыбнулась она. — Сейчас мы покинем вас.

— Конечно, — пробормотала рхиви, с трудом сдерживая напор овладевших ею чувств.

«Стало быть, тот самый воин, который не побоялся наших копий… Да, девочка, я помню его… Я получила ответ и вместе с ним — тысячу новых вопросов. Никогда еще я не чувствовала себя такой дряхлой».

— Идем, доченька. Мне ведь еще предстоит многому тебя научить. А времени у нас осталось мало.

— Да, мама. Идем.

Скворец некоторое время молча смотрел им вслед.

— Девочка была слишком откровенной, — наконец сказал он. — Мы только-только начали латать брешь давней вражды… а тут вдруг такие необдуманные слова.

— Да, — согласилась Корлат. — Но она находится во власти древних знаний т’лан имассов. Этим знаниям много тысяч лет. Трудно представить, сколько всего повидали представители этой расы… Падение Увечного Бога, появление тисте анди. Они были свидетелями того, как драконы навсегда скрылись за завесой Старвальда Демелейна.

Женщина умолкла. Ее глаза подернулись пеленой.

— Оказывается, великие вóроны бывают очень суматошными.

Корлат улыбнулась:

— Карга уверена, будто мы не знаем тайну появления ее сородичей. Они стыдятся своего происхождения. По какой причине — до сих пор не пойму. И Рейку, и остальным тисте анди… все равно. Мы безразличны к вопросам морального свойства.

— Так чего же они тогда стыдятся?

— Великие вóроны — не просто громадные птицы. Падение на землю существа, впоследствии прозванного Увечным Богом… О, это было жестокое действо. От него отрывались куски огненной плоти, способные сжечь целые континенты. Другие куски были обречены гнить на дне глубоких ям, которые сами же и пробили. Вот из этих-то гниющих кусков и родились великие вóроны, унаследовавшие частицы магической силы Увечного Бога. Ты видел Каргу и ее сородичей, командор. Они кормятся чародейством. Любые магические атаки против себя воспринимают как лакомство, на котором только жиреют. Карга у них вроде матери. Она родилась первой. Рейк верит в ее… особую силу, потому и держит подле себя вместе с остальным выводком.

Корлат замолчала. Чувствовалось, что ей хочется о чем-то спросить малазанца.

— Тогда, в Даруджистане, мы схлестнулись с одним из ваших магов…

— Как же, помню. Это Быстрый Бен. Он скоро будет здесь. Мне очень интересно, что он думает обо всех сегодняшних сюрпризах.

— Ты уже называл его имя, когда говорил с Серебряной Лисой… Знаешь, меня тогда просто восхитили его магические способности. Буду рада познакомиться с ним лично. — Их взгляды снова встретились. — И знакомству с тобой, командор, я тоже очень рада. Серебряная Лиса не покривила душой, сказав, что доверяет тебе, она говорила правду. И я тебе доверяю.

Скворцу стало неловко.

— Мы не так часто встречались, чтобы я мог заслужить подобное доверие, Корлат. Но очень надеюсь его оправдать.

— Ты ведь был другом Рваной Снасти. Я никогда не видела эту колдунью. Могу лишь догадываться, что она обладала удивительными способностями. И теперь они все сильнее проявляются у Серебряной Лисы.

Скворец медленно кивнул:

— Рваная Снасть была хорошим другом… всем нам.

— А много ли тебе известно об обстоятельствах, которые привели к переселению ее души?

— Совсем мало, — вздохнул командор. — О смерти Рваной Снасти мы услышали от Парана. Капитан наткнулся на ее… останки. Она умерла в объятиях Беллурдана — высшего мага из расы теломенов. Беллурдан искал место на равнинах, чтобы похоронить свою подругу Ночную Стужу. Рваная Снасть самовольно сбежала из Крепи. Скорее всего, Беллурдану велели найти ее и вернуть назад. Все было именно так, как и утверждает Серебряная Лиса, насколько я могу судить.

Корлат отвернулась и надолго замолчала. Когда же она вновь заговорила, то задала вопрос, столь простой и очевидный, что у Скворца бешено заколотилось сердце.

— Смотри, что получается. В этой девочке живут души двух колдуний — Рваной Снасти и Ночной Стужи. Стало быть, обе они тогда не сгинули в небытии. Но куда же в таком случае делся Беллурдан?

Командор растерянно покачал головой.

«Боги, если бы я знал ответ…»

Вихляясь и скрипя, повозка преодолела склон и остановилась на вершине холма. Сзади шли Харло и Каменная, облепленные грязью с головы до пят. Ворчун глядел на них и посмеивался.

— И поделом нам: не надо было биться с тобой об заклад! — пробурчал Харло. — Вечно ты выигрываешь, ублюдок.

Каменная хмуро покосилась на перепачканную одежду:

— Ну я и уделалась. Такое не отстираешь.

Ее синие глаза сердито сверкнули на Ворчуна.

— Лентяй паршивый. А ведь ты сильнее нас всех! Нет чтобы с козел слезть и помочь нам толкать повозку. А ты вместо этого сидишь и радуешься, что зашиб деньгу, объегорил товарищей!

— Таковы суровые уроки жизни, — расплывшись в улыбке, ответил ей Ворчун.

Зеленый с черным наряд стражницы был густо заляпан коричневой жижей. Темные волосы висели сосульками, и с них капала мутная вода, похожая на разбавленное молоко.

— Как бы то ни было, переправа позади, — ободрил товарищей Ворчун. — Осталось съехать с дороги, а потом можете сходить выкупаться.

— Накупались уже, Худ побери! — огрызнулся Харло.

— Судя по звукам, которые я слышал, вы не плавали, а тонули. Нужно подняться выше по течению. Там вода чистая.

Ворчун снова натянул поводья. Обессиленные лошади не желали трогаться с места, и командиру стражников пришлось употребить весь свой запас ласковых слов, чтобы уговорить животных. Отъехав на пару десятков шагов, Ворчун остановил повозку. Невдалеке стояли фургоны других торговцев: одни только что преодолели реку, другие, державшие путь в Даруджистан, готовились к переправе. За последние дни сутолоки и суматохи у брода только прибавилось. Последние булыжники, которыми было когда-то выложено дно реки, отпихнули в сторону или втоптали глубоко в ил.

Переправа длилась целых четыре колокола. В какой-то момент Ворчуну уже показалось, что они так и застрянут на середине реки. К счастью, пронесло. Командир стражников оглянулся назад. Харло и Каменная, вяло переругиваясь, побрели отмываться.

Однако вскоре он увидел знакомый фургон, и улыбки как не бывало. Повозка Эмансипора Риза, обогнавшая их на том берегу, теперь стояла в полусотне шагов. Она-то и была причиной спора стражников. Ворчун чувствовал себя немного виноватым; он с самого начала знал, что Харло и Каменная проиграют пари. Но ничего: пусть в другой раз не поддаются азарту. Его товарищи не сомневались, что сегодня повозке их хозяина Керулия ни за что не переправиться на тот берег. Они уверяли Ворчуна, что «дом на колесах» застрянет и увязнет в иле, перегородив собой реку. Пройдет не один день, пока рассерженные торговцы пригонят своих мулов и вытащат эту неповоротливую громадину.

Однако сам Ворчун так не думал. Бошелен и Корбал Брош не из тех, кто привык терпеть неудобства.

«Маги, Худ их побери!»

Эмансипор Риз даже с козел слезать не стал, только поводья потуже натянул, и волы послушно шагнули в воду. Повозка двигалась так, словно бы ехала по толстому стеклу, а не по редким осклизлым камням.

«Обманул я этих легковерных. Ну и ладно, по крайней мере, сам в тине не извалялся».

Не только Ворчун и его подручные оказались свидетелями столь чудесной переправы через реку. Нашлись и другие любопытные, и один из них сейчас отирался возле «дома на колесах». Ворчуну этот стражник был хорошо знаком: Бьюк из Даруджистана. Он сопровождал повозки мелких торговцев и предпочитал работать в одиночку. Но причина крылась вовсе не в угрюмом характере Бьюка.

Морк, последний хозяин, на которого он работал, переправлялся еще утром. На середине реки, где течение быстрее, старенькая повозка развалилась на части. Негоциант отчаянно вопил, а вода вместе с обломками фургона уносила драгоценные тюки, полные товаров. Самого торговца Бьюку удалось спасти, однако, после того как груз утонул, караулить было уже нечего. Незадачливый купец, еще не успевший оправиться от такого удара судьбы, сухо поблагодарил стражника и отпустил его на все четыре стороны.

Ворчун думал, что теперь Бьюк вернется в Даруджистан: лошадь у того была крепкая, в седельных сумках имелось все необходимое. Три дня — и он дома.

Но что за странная картина? Высокий тощий Бьюк вырядился так, будто собрался поступить в городскую гвардию. Кольчуга на нем блестела от обильной смазки, за спиной висел арбалет, а у пояса — внушительный боевой меч. Сейчас стражник стоял возле повозки и негромко переговаривался с восседающим на козлах Эмансипором Ризом.

Слов Ворчун почти не слышал, но позы и жесты говоривших позволяли догадаться о содержании их беседы. Горделиво развернутые плечи даруджийца вдруг опустились. Стражник повернулся, готовый уйти. Эмансипор Риз равнодушно позевывал. Наверное, Бьюк так и ушел бы несолоно хлебавши, не появись в этот момент Бошелен. Как и в прошлый раз, он был в небрежно застегнутом плаще из черной кожи. Бьюк мгновенно приосанился, четко и кратко ответил на несколько таких же кратких вопросов, а затем почтительно кивнул. Эмансипор Риз слез с козел. Когда Бошелен опустил руку ему на плечо, у слуги едва не подкосились ноги.

Ворчун сочувственно хмыкнул.

«Гляди ты, хозяин чуть до него дотронулся, а бедный старикан уже готов от страха в штаны наложить. Да и я бы, пожалуй, на его месте чувствовал себя не лучше… Клянусь всеми ураганами Беру, этот маг взял Бьюка на службу. Моли богов, дружище, чтобы потом не пришлось горько об этом пожалеть».

Когда в Даруджистане случался пожар, все зависело от того, нет ли поблизости газовых труб. Если были, пожар становился в несколько раз опаснее… Но тот, в котором заживо сгорели жена, мать и четверо детей Бьюка, даже по меркам Даруджистана считался чудовищным. Сам Бьюк спасся только чудом: он валялся мертвецки пьяным в соседнем переулке.

Разом лишившись всех близких, бедняга потерял смысл жизни. Многие его собратья по ремеслу (в том числе и Ворчун) думали, что теперь он окончательно сопьется. Однако Бьюк поступил по-иному. Вместо того чтобы топить горе в бутылке и постепенно терять человеческий облик, он стал наниматься в стражники к небогатым купцам. Все знали, что таких торговцев грабят куда чаще, чем владельцев больших и тщательно охраняемых караванов.

Нетрудно было догадаться, чтó у него на уме: он искал смерти. Но не где-нибудь под забором или в сточной канаве, а смерти достойной и желательно быстрой. Бьюк не смог защитить своих близких; теперь он хотел погибнуть, защищая чужих людей. С той страшной ночи никто больше не видел Бьюка пьяным, а трезвый он славно умел сражаться. Тому имелись как живые свидетели, так и десятка полтора мертвых разбойников, бесчинствам которых положил конец его меч.

От Бошелена и в особенности от Корбала Броша веяло ледяным холодом, способным отпугнуть любого здравомыслящего стражника. Но тот, кто ищет смерти, смотрит на вещи иначе.

«Надеюсь, дружище Бьюк, ты не раскаешься в своем выборе, — мысленно обратился к нему Ворчун. — Зверства и ужасы, чинимые твоими новыми хозяевами, тебя, скорее всего, не коснутся. Но жути повидаешь изрядно. Вот скажи, неужели ты мало настрадался за эти годы?»

Бьюк ушел за лошадью и пожитками. Ворчун развел костер, взгромоздил на него закопченный котелок с водой и сел рядом. К тому времени, когда вода стала пузыриться и закипать, одинокий стражник вернулся, ведя под уздцы коня. Эмансипор Риз тоже развел костер и принялся готовить ужин. Бьюк что-то ему сказал, потом обернулся и увидел Ворчуна. Их глаза встретились. Ворчун кивнул, приглашая давнего знакомца подойти.

— У тебя нынче день перемен, приятель, — сказал он Бьюку. — Я жду Харло и Каменную. Должны вот-вот вернуться с реки. Не хочешь хлебнуть горяченького?

— Спасибо, Ворчун. Не откажусь.

— Не повезло бедняге Морку, — продолжил разговор командир стражников.

— А ведь я предостерегал его. Говорил: прежде чем соваться в реку, нужно разгрузить повозку хотя бы наполовину. Увы, не послушался он моего совета. Считает, будто это я во всем виноват.

— Даже после того, как ты буквально выволок его со дна, да еще и в чувство привел? Я слышал, Морк чуть не захлебнулся. Неужто даже не поблагодарил?

— Какое там! Видно, на дне его Худ поцеловал и здорово настроение испортил.

Бьюк усмехнулся своей невеселой шутке, потом взглянул на повозку новых хозяев. В уголках глаз залегли морщинки.

— Ты, кажется, уже встречался с этой парочкой, — произнес он так, что не сразу и разберешь: вопрос это или утверждение.

Ворчун даже сплюнул в огонь:

— Ага, было дело. И напрасно ты со мной не посоветовался, прежде чем к ним наниматься. Я бы тебя вовремя отговорил.

— Я всегда ценил твои советы, дружище, но на попятную не пойду.

— Знаю, а потому больше тебе ничего и не скажу.

Ворчун протянул Бьюку глиняную кружку с терпким, почти коричневым отваром, который он называл чаем. Бьюк зажал ее в руках и принялся дуть на дымящуюся поверхность.

— Между прочим, — произнес он, — я уже видел прежде того второго, лысого здоровяка.

— Его зовут Корбал Брош.

— Брош? Ну-ну. Мне кажется, он убийца.

— По мне, так оба они одного поля ягодки.

Бьюк покачал головой:

— Ты меня не понял. Я говорю про Даруджистан. Помнишь, как две недели подряд у нас в Гадробийском квартале находили обезображенные трупы? Дознаватели тогда еще взяли себе в помощь мага. Он стал докапываться до сути. Вроде бы ничего не нашел, но сам перепугался так, будто влез в осиное гнездо. Внешне все было тихо; даже слухи не слишком-то множились. И все-таки я кое-что узнал. Городской Совет обратился за помощью к гильдии Воркан и предоставил им полную свободу действий, только бы нашли убийцу. И вдруг зверства прекратились.

— Помню какую-то шумиху, но смутно, — признался Ворчун.

— Конечно. Ты же тогда дневал и ночевал в Умниковой корчме и квасил не просыхая. Ничего вокруг не замечал.

Ворчун поморщился, ибо ему напомнили не о самых радостных днях его жизни.

— Я ошивался там не просто так, была причина. Я, видишь ли, положил глаз на Летру, и вроде бы все уже было на мази. А потом одно дельце выгодное подвернулось. Ушел в очередной раз с караваном, а когда вернулся…

— Узнал, что твоя Летра сбежала с другим, — досказал Бьюк.

— Не просто с другим, — нахмурился Ворчун. — Она выбрала этого хлыща Парсемо. Польстилась на его денежки.

— Деньжата у него водились, это точно. Кажется, ты даже служил у Парсемо одно время… Да не важно, я ведь не про то говорил. Так вот, многим тогда не давало покоя, кто же за этим стоял и почему загадочные убийства вдруг разом прекратились? Гильдия Воркан, между прочим, даже не стала браться за это дело. А убийства прекратились только потому, что преступник покинул Даруджистан. — Кивком головы Бьюк указал на громадную повозку. — Корбал Брош и есть тот самый убийца. Круглолицый человек с толстыми губами.

— Откуда вдруг такая уверенность, дружище? — осведомился Ворчун.

К вечеру похолодало. Он поежился и налил себе вторую кружку отвара.

— Я просто это знаю, — ответил Бьюк, поглядывая на пламя. — А раз я знаю, то возникает вопрос: можно ли оставить безнаказанными убийства невинных людей?

«Худ тебя побери, Бьюк. Я ведь вижу тебя насквозь. Ты намерен убить Корбала Броша и, возможно, сам при этом погибнуть».

— Послушай меня, приятель. Мы с тобой уже не настолько молоды, чтобы вести себя сумасбродно. На эти места даруджистанские законы не распространяются. Но если тот маг не на шутку испугался… значит он узнал нечто такое, чего не знаем мы. Да и гильдия Воркан тоже не просто так отказалась: они там ребята не промах. Ни к чему лезть на рожон. Лучше сделай вот что. Если ты уверен, что Брош и есть тот самый злодей, отправь весточку в Даруджистан. А сам пока потихонечку, не вызывая подозрений, будешь следить за Корбалом. Но учти: он — маг, и тебе незачем понапрасну испытывать судьбу и вершить правосудие. Оставь расправу над ним даруджистанским магам и гильдии убийц Воркан.

Тут Бьюк обернулся, услышав у себя за спиной шаги. К костру подошли Харло и Каменная. Оба закутались в одеяла, а в руках держали по узлу с выстиранной одеждой. Настороженное выражение лиц товарищей подсказывало Ворчуну, что они слышали одну или даже несколько последних его фраз.

— А я думал, ты уже на полпути к Даруджистану, — сказал Харло Бьюку.

Тот отхлебнул из кружки.

— Не сразу узнал тебя, дружище. Давно не видел тебя таким чистеньким.

Харло натянуто рассмеялся.

— Мне подвернулась новая служба, вот я и остался, — пояснил Бьюк.

— Как можно быть таким ослом?! — сердито бросила ему Каменная. — И когда только ты уже поумнеешь, Бьюк? Все суешь голову в медвежьи капканы? И долго еще собираешься так развлекаться?

— Пока один из капканов не защелкнется, — ответил Бьюк, спокойно глядя в потемневшие от злости глаза женщины.

Он встал и выплеснул на землю остатки напитка:

— Спасибо тебе за чай… и за совет тоже спасибо, дружище Ворчун.

Кивнув на прощание Харло и Каменной, Бьюк зашагал к повозке Бошелена.

— Ну что, ловко он тебя осадил? — хмыкнул Ворчун, взглянув на Каменную.

— Дурень он непроходимый, — процедила стражница. — Как по мне, так ему не хватает женской руки. Причем очень не хватает.

— Хочешь выставить свою кандидатуру? — спросил Харло.

— Он такой красавчик, но зато характер скверный. У тебя же все обстоит ровно наоборот, обезьяна.

— Никак ты оценила мой характер? — Харло подмигнул Ворчуну. — Вот что, дорогая, может, еще раз сломаешь мне нос? Найдем хорошего целителя, кости заново срастутся, и моя физиономия будет как новенькая. Что скажешь, Каменная? И почему тебя не назвали Железной? Твое сердце представляется мне этаким цветком с железными лепестками. Но вдруг однажды произойдет чудо, — и лепестки раскроются для меня?

Стражница скорчила гримасу:

— Любая собака знает, что твой огромный двуручный меч — всего-навсего жалкая попытка восполнить кое-что другое, чего у тебя нет.

— В жизни не слышал от Харло таких поэтических сравнений, — заметил Ворчун. — «Железные лепестки сердца» — красиво сказано.

— Хватит уже языком трепать. Не бывает никаких железных лепестков. А сердце — не цветок, а просто большая красная мышца у человека в груди. Какой толк в бессмысленных сравнениях? Смотрю, ты ничуть не умнее Бьюка и Харло. Ну и в компанию я попала! Сплошные безмозглые идиоты с крепкими черепами.

— Увы, такой, видать, тебе уж выпал жребий, — ответил ей Ворчун. — На, выпей-ка лучше и согрейся. Горячий чай тебе не помешает.

Каменная взяла протянутую кружку. Харло и Ворчун старательно избегали глядеть друг на друга. Осушив половину содержимого кружки, женщина спросила:

— Ворчун, а о каком правосудии ты тут болтал с Бьюком, когда мы пришли? При чем тут маги и гильдия убийц? Куда еще этот остолоп вляпался?

«Маури милосердная, да она и взаправду тревожится о Бьюке», — подумал Ворчун.

Он подкинул в огонь еще несколько сухих навозных лепешек.

— Ну, в общем… есть у Бьюка… кое-какие подозрения. Мы с ним просто… рассуждали вслух, и не более того.

— Строишь из себя умного волка, а морда бычья. Тоже мне хитрец выискался! Выкладывай, что узнал.

Ворчун начал терять терпение. Каменная могла вывести из себя кого угодно.

— Позволь напомнить, что Бьюк выбрал в собеседники меня, а не тебя, красавица. Хочешь узнать, в чем дело, — иди и расспроси его сама, а ко мне не приставай.

— И пойду, чтоб тебе провалиться к Худу в задницу!

— Все равно вряд ли что узнаешь, — опрометчиво встрял Харло. — Даже если ты распахнешь свои очаровательные глазки и сделаешь бантиком розовые губки…

— Мои глаза и губы — это последнее, что ты увидишь, когда мой кинжал проткнет твою жестяную репу. Так и быть, перед смертью я тебя поцелую.

Густые брови Харло удивленно поднялись.

— Каменная, дорогая моя, я не ослышался? Ты сказала — «жестяную репу»? О, похоже, тебе тоже не чужды поэтические сравнения!

— Заткнись! Я сегодня не в настроении.

— А когда, радость моя, ты бываешь в настроении?

Каменная в ответ так зыркнула на бедного стражника, что он лишился дара речи.

— Мы все поняли, — ответил за товарища Ворчун.

Кособокая лачуга, пьяно привалившаяся к городской стене, представляла собой диковинное переплетение досок, растянутых воловьих шкур и ивовых прутьев, обмазанных глиной. Двор тонул в белой пыли, и из нее, словно скалы посреди пустыни, торчали обломки тыквенных сосудов, щепки и черепки. Над узкой дверью покачивались во влажном воздухе развешанные на бечевке куски деревянных карт, некогда лакированных, а теперь по большей части облупленных.

Быстрый Бен огляделся по сторонам и, убедившись, что в грязном переулке не было ни души, вошел во двор. Из хижины раздался странный звук, больше похожий на воронье карканье. Маг выпучил глаза и, шепотом выругавшись, потянулся к кожаной петле, которая была прибита на двери вместо ручки.

— Не вздумай толкать дверь, пустынная гадюка! — крикнул резкий женский голос. — Тяни на себя!

Быстрый Бен потянул за петлю, открыл дверь и вошел внутрь.

На полу на камышовой подстилке сидела, скрестив ноги, неопрятная старуха.

— Только отъявленные дурни лупят по двери, пытаясь открыть ее вовнутрь. У меня от их глупости аж колени ломит. Волдыри на руках вскакивают. Чума накатывает, когда вижу перед собой очередного идиота… Эге, да я чую, что за тобой след Рараку тянется. Так ли это?

Чародей не ответил, а лишь обвел глазами единственную комнатку лачуги.

— Худ меня побери, и как только ты живешь в этакой дыре? — удивился он.

Комнатка была плотно забита какими-то предметами, предназначения которых Быстрый Бен не знал. Они теснились вдоль стен, свисали с низкого потолка. В углах затаились тени. Хотя снаружи и потеплело, воздух в жилище старухи еще хранил ночную прохладу.

— Как я тут живу? — переспросила она. — Ну, положим, одной мне места хватает.

Ее лицо казалось куском пергамента, натянутым на кости. Голова была почти лысой и щедро усеянной родимыми пятнами.

— Давай, многоглавый змей, показывай, с чем пришел. Я умею снимать проклятия.

Старуха порылась в складках своей одежды, такой же ветхой, как и она сама, и трясущимися руками извлекла деревянную карту:

— Отправь свои слова мне в магический Путь, и все они отобразятся на этой карте.

— Я пришел к тебе вовсе не за этим, — возразил Быстрый Бен, опускаясь перед хозяйкой лачуги на корточки. — Хочу тебя кое о чем спросить.

Карта скользнула обратно. Старуха наморщила лоб:

— Ответы стоят дорого. Куда дороже, чем снятие проклятий. Ответы не так-то просто получить.

— Я не стану с тобой торговаться. Говори, сколько?

— Сначала скажи, какими монетами ты собираешься платить, человек с двенадцатью душами?

— Золотыми.

— Тогда по одной даруджистанской монете за каждый вопрос.

— При условии, что ты дашь вразумительный ответ.

— Договорились. Спрашивай.

— Я хочу знать про сон Огни.

— Что именно тебя интересует?

— Почему она спит?

Старуха разинула беззубый рот.

— Ну же, отвечай, ведьма: почему богиня спит? Ты знаешь? Если нет, то хоть кому-нибудь сие ведомо?

— Ну, положим, ты и сам знаниями не обижен, прохиндей.

— Все, что мне известно, — только предположения, если не сказать досужие вымыслы. Я прочитал достаточно различных трактатов, но не нашел даже намека на истинную причину. А ты — старейшая ведьма магического Пути Тэннеса — можешь знать правду. Так скажи мне, почему Огнь спит?

— Одного вопроса мне мало. Нужно, чтобы рядом плясали и другие. Задай еще вопрос, сын Рараку.

Маг некоторое время молча рассматривал грязный пол.

— Говорят, когда просыпается Огнь, земля содрогается, а кипящая лава льется реками, точно кровь богини.

— Ну, допустим.

— А еще утверждают: если Огнь проснется, ее пробуждение уничтожит все живое.

— Да, и такое тоже болтают.

— И что?

— А ничего. Земля содрогается, горы взрываются, горячие реки разливаются. Обычное дело для мира, чья душа раскалена добела. Разве ты не слыхал про то, что причины и следствия связаны между собой? Есть такой закон, который определяет порядок вещей: книжники вечно про него талдычат. Наш мир подобен шарику, который скатал навозный жук. И болтается этот шарик в ледяной пустоте вокруг солнца. Снаружи он кажется крепким, а на самом деле вся наша суша — просто огромные куски камней, плавающие в море раскаленной лавы. Иногда они сбиваются в кучу, иногда расплываются в разные стороны. Они подчиняются тем же законам, что и морские приливы.

— Это я все прекрасно знаю, ведьма. Ты мне сейчас не сказала ничего нового. А я хочу понять, какое место занимает во всем этом богиня Огнь?

— Она была яйцом внутри навозного шарика. Давным-давно неведомые силы высидели это яйцо. Из него появилась Огнь. Ее разум течет в подземных реках. Она — боль нашего существования. Огнь подобна царице улья, а мы — ее работники и солдаты. Мы все непрестанно летаем туда-сюда, иногда сбиваемся в рой, потом разлетаемся.

— И случается, залетаем в магические Пути.

— Мы летаем везде. И там тоже, — пожала плечами старуха.

— Огнь больна, — сказал Быстрый Бен.

— Да.

Темные глаза ведьмы вдруг блеснули.

— Почему Огнь спит? — вновь спросил Быстрый Бен.

— Я пока не могу ответить. Задай другой вопрос.

Маг нахмурился и отвернулся от хозяйки лачуги:

— Ты сказала… работники и солдаты. Получается, мы ее рабы?

— Огнь ничего от нас не требует. Все, что люди делают, они делают для самих себя. Они вынуждены работать, чтобы добывать средства к существованию. Они вынуждены защищать то, что у них есть, но многие не желают довольствоваться этим и рвутся получить еще больше. У каждого человека есть соперники, и он стремится сдержать их или ослабить. Люди воюют друг с другом из страха, ненависти и злобы; однако зачастую они облекают страх, ненависть и злобу в красивые одежды, которые называют честью, достоинством и кучей других имен. Но чем бы ни занимались люди, все их дела, все их битвы идут Огни во благо. Да, представь себе, Адаэфон Делат. Для нее благотворны не только возвышенные поступки, но и самые гнусные подлости. Ей безразлично, выживем мы или сгинем. Огнь просто-напросто наплодит себе новых «пчел», и все начнет сначала.

— Ты говоришь о мире так, будто он состоит лишь из материи и в нем действуют исключительно законы природы. Разве этим все исчерпывается?

— Нет. Но в конце концов, любой разум, любые чувства отражают только то, что для нас реально, и ничего другого.

— Ты — мастерица плести словесные кружева. Говоришь, словно какой-нибудь ученый червь, который всю жизнь не вылезал из своего кабинета.

— Кстати, дитя Рараку: чтобы знать законы мира, вовсе не обязательно путешествовать на тысячи лиг.

— Скажи, Огнь — это причина всех наших следствий?

— А ты и впрямь пустынный змей! Извиваешься, юлишь, однако упорно ползешь в одну сторону. Ладно, валяй, задавай свой вопрос!

— Так почему спит Огнь?

— Не почему, а зачем! Она спит… чтобы видеть сны.

Быстрый Бен долго молчал, опустив глаза. Когда же он вновь взглянул на старуху, то увидел в ее глазах подтверждение самым худшим своим страхам.

— Огнь больна, — тихо сказал он.

Ведьма кивнула:

— У нее жар.

— Значит, ее сны…

— Да, сын Рараку. Это бред. Лихорадочный бред. Ее сны превратились в кошмары.

— Я должен придумать способ изгнать из тела богини всю заразу. Одного жара тут недостаточно. И потом, жар, который должен был бы очищать, только губит ее.

— Ну так думай, работничек. Ищи выход.

— Мне может понадобиться твоя помощь.

Старуха протянула морщинистую ссохшуюся руку, повернув ее ладонью вверх.

Чародей достал камешек-голыш и опустил ей на ладонь.

— Когда придет время, Адаэфон Делат, позови меня.

— Непременно позову. Спасибо тебе, ведьма.

Быстрый Бен вытащил кожаный мешочек, плотно набитый золотыми монетами, и положил возле ног старухи. Ведьма издала тот же странный звук, какой он слышал, зайдя во двор. Маг встал и собрался уходить.

— Только дверь закрой получше. Я люблю, когда внутри холодно.

Когда Быстрый Бен шел обратно, его мысли бессвязно кружились, сменяя одна другую и бесследно исчезая. Впрочем, одна мысль, поначалу вызванная всего лишь праздным любопытством, не более того, все-таки задержалась в его голове, разрослась и окрепла.

«Ведьма любит холод, — думал чародей. — Надо же, как странно. Обычно старики предпочитают, когда в их жилище тепло и даже жарко. А тут — холод…»

Быстрый Бен стоял, привалившись к щербатой стене у входа в казарму. Вид у мага был не то рассерженный, не то удрученный. Четверо солдат, несших караул, на всякий случай отошли подальше и украдкой косились на него.

Капитан Паран заметил Быстрого Бена еще издали. Странная поза мага насторожила его. Паран спешился. Заметив конюшего, который как нельзя кстати вышел из дверей казармы, капитан отдал ему поводья, а сам поспешил к чародею.

— Что с тобой, Бен? Честно говоря, меня пугает твой вид.

Уроженец Семиградья лишь нахмурился еще сильнее:

— Не спрашивай. Такое лучше не знать, уж поверь мне на слово, капитан.

— Если это касается сжигателей мостов, я просто обязан быть в курсе.

— При чем тут сжигатели мостов? — невесело рассмеялся Быстрый Бен. — Все намного серьезнее и опаснее. Тебе знакомо состояние, когда непременно нужно найти выход, а ты даже толком не понимаешь, где и как его искать? Вот и я сейчас тычусь, словно слепой котенок. Как только придумаю что-нибудь путное, непременно все тебе расскажу. Полагаю, сейчас не время донимать меня расспросами, лучше поищи себе другую лошадь. Дуджек Однорукий и Скворец находятся в лагере Каладана Бруда и ждут нас. Отправляемся немедленно.

— Мне что, весь полк туда вести?

— Нет, конечно. Все там без надобности. Нужны только мы с тобой, Молоток и Штырь. Там что-то произошло… Нет, никто не погиб, но наше присутствие там необходимо. Это все, что мне известно. — (Паран нахмурился.) — Молоток со Штырем уже знают. Я послал за ними.

— Тогда пойду за лошадью.

Капитан повернулся и направился в сторону конюшни, стараясь не обращать внимания на обжигающую боль в животе. Он думал о том, что армия слишком уж задержалась в Крепи и горожанам это не по нраву. Поскольку Дуджека объявили вне закона, на помощь государства рассчитывать не приходилось, а без регулярного снабжения малазанцы продолжали исполнять неприглядную роль оккупантов.

Что касается завоеваний новых территорий, то в этом отношении Малазанская империя представляла собой хорошо отлаженный механизм, который не давал сбоев, ибо строился на простых, последовательных и действенных принципах. Захватив очередной город, имперская армия не задерживалась там дольше, чем того требовал переходный период, пока усмиряли последних недовольных и передавали бразды правления новым местным властям — послушным и скроенным на малазанский манер. Армию никогда не готовили к тому, чтобы брать на себя тяготы гражданского правления; для этого существовали местные и присланные империей чиновники. «Держите все нити в своих руках, и население будет вынуждено плясать под вашу дудку» — так говорил покойный император. Он свято верил в это правило. Что ж, Келланвед не ошибся; жизнь многократно подтвердила справедливость его слов. Даже Ласин, готовая заменить едва ли не все краеугольные камни, на которых стояла Малазанская империя, не посягнула на этот. Чтобы успешно дергать за ниточки, надо было, с одной стороны, твердо соблюдать установленные малазанцами законы, а с другой — взять под контроль так называемый черный рынок, который непременно существовал в любом городе. «Поскольку уничтожить черный рынок все равно невозможно, вы с первых же дней должны начать им управлять». Осуществление этой миссии Келланвед всегда возлагал на когтей.

«Но ведь в Крепи нет ни одного когтя, — думал Паран. — Нет ни одного малазанского чиновника. Да здесь весь рынок — черный, и мы не властны над ним. Это вообще чудо, что город еще как-то продолжает жить. А мы ведем себя так, будто не сегодня завтра в Крепь прибудет имперская поддержка. Хотя, разумеется, ничего такого мы не дождемся. Ох, если бы я хоть что-нибудь понимал в этой неразберихе!»

Не будь у них даруджистанского золота, армия Однорукого сейчас явно голодала бы. А там недалеко и до дезертирства. Кто-то попытался бы вернуться под крылышко Малазанской империи, скрыв, что служил у Дуджека, другие подались бы в наемники или в стражники торговых караванов. И боеспособная армия развалилась бы на глазах. Парану вспомнились слова, которые он в детстве слышал от наставника: «Ничто так не поддерживает преданность, как сытый желудок, и ничто так не способствует предательству, как урчание голодного живота».

На конюшне удивились, что усталый капитан вновь куда-то собрался, однако свежую лошадь нашли. Паран сел в седло и выехал за пределы казармы. Послеполуденный зной начал ослабевать. На улицах стали появляться местные жители. Правда, немногие отваживались проходить вблизи малазанских казарм. Стоило хоть немного замедлить шаг или задержаться глазами на этих строениях, и караульные были готовы вскинуть свои тяжелые боевые арбалеты, пружины которых они постоянно держали на взводе.

Малазанцы опасались не только людей. Они хорошо помнили, как несколько месяцев назад внезапное появление Пса Тени унесло жизнь двух десятков их товарищей. В памяти Парана сохранились лишь обрывки того страшного события. Гончую тогда удалось прогнать объединенными усилиями: в ход пошли магия Рваной Снасти и его собственный меч. Однако для солдат, несших в ту ночь караул, скука ночной вахты превратилась в кромешный ад. Теперь малазанцы начеку и уже не проявят подобной беспечности. Правда, Псы Тени в любом случае неуязвимы для простых мечей и арбалетных стрел, но солдат утешала мысль, что в таком случае они хотя бы погибнут в бою, а не как овцы на бойне.

Быстрый Бен, Молоток и Штырь — все трое верхом — поджидали капитана в тени, напротив ворот. Штыря Паран разглядывал с интересом, поскольку прежде видел его лишь мельком и толком еще не знал. Этот лысый коротышка, если верить тому, что о нем говорили, был мастером на все руки: и магом, и сапером одновременно. Штырь постоянно ходил с кисло-мрачным выражением лица, что не больно-то располагало к дружеским беседам, а исходившее от его одежды зловоние просто отпугивало. Штырь носил длинную, до колен, черно-серую власяницу, якобы сплетенную из волос его покойной матери. Паран искоса взглянул на странный наряд.

«Боги милосердные, похоже, его мать умерла от старости и сыночек срезал волосы с ее головы!» От этой мысли боль в животе вспыхнула снова.

— Значит, так, Штырь. Ты поедешь впереди.

— Слушаюсь, капитан. Ох, боюсь, что на площади на Северном рынке такое столпотворение, что нам будет и не протолкнуться.

— А что, нельзя объехать этот улей? Разве вокруг него мало закоулков?

— Сами знаете, капитан: в тамошних закоулках небезопасно.

— Ну так задействуй силу своего магического Пути — чтобы у всех волосы встали дыбом. Мне говорили, ты умеешь проделывать такие штуки.

Штырь вопросительно посмотрел на Быстрого Бена. Тот молчал.

— Видите ли, капитан… мой магический Путь… словом, разное случается, когда я его открываю.

— Что-то опасное? — поинтересовался Паран.

— Не то чтобы опасное… но страху нагоняет.

— Ничего, как-нибудь переживем. Действуй.

— Есть, капитан.

За все это время Быстрый Бен не произнес ни слова. Он предпочел держаться сзади, замыкая процессию. Молоток поехал рядом с Параном.

— Может, хоть ты знаешь, что стряслось в лагере Каладана Бруда? — спросил капитан у целителя. — Есть мысли на этот счет?

— Мысли? Пожалуй, нет, — ответил Молоток. — Так… кое-какие ощущения. — Целитель спокойно выдержал вопрошающий взгляд Парана и продолжал: — Там, капитан, столкнулись разные силы. Большинство из них я знаю: Каладана Бруда, тисте анди. Каллор мне тоже более или менее известен. Но я ощущаю и кое-что еще. Присутствие какой-то магической силы, древней и в то же время — совсем новой. Похоже на т’лан имассов.

— Неужели т’лан имассы?

— Ну, наверняка утверждать не стану. Я сказал, похоже. Но эта непонятная сила могуществом своим превосходит все остальные.

Сердце Парана екнуло. Он хотел задать очередной вопрос, но где-то рядом вдруг раздалось отчаянное мяуканье. Вдоль забора серой молнией пронесся кот и скрылся из виду. Вскоре его вопли слышались уже с другой стороны улицы.

Капитан встряхнулся и вспомнил, что хотел сказать, прежде чем его сбил с мысли котяра.

— Нам еще только не хватало новых неизвестных игроков. И без них сложностей выше крыши.

Из переулка, выходившего на улицу, по которой ехали малазанцы, выскочили два рычащих пса. Они дрались прямо на бегу, и, судя по угрожающим звукам, сражение было нешуточным. Неожиданно один из псов учуял притаившегося кота. Забыв о поединке, собаки дружно понеслись за петляющим серым комочком. В следующее мгновение все лошади прижали уши и громко заржали. Повернув голову, Паран не поверил своим глазам: по дну сточной канавы бежали крысы, не меньше двух десятков.

— Проклятье! Это еще что такое?..

— Эй, Штырь! — крикнул Быстрый Бен.

Чародей слегка обернулся. На лице его застыла брезгливая гримаса.

— Сбавь прыть, — попросил Бен.

Паран отмахивался от мух, норовивших облепить ему лицо.

— Что за странный магический Путь открыл Штырь? — спросил он у Молотка.

— Это не Путь странный, а Штырь странно туда влезает, — пояснил целитель. — А без него там вполне тихо и спокойно.

— Представляю, что бы произошло, окажись на нашем месте кавалерия!

— Мы — пехотинцы, — сухо улыбнувшись, напомнил ему Молоток. — Но я видел, как Штырь в одиночку отражал вражескую атаку. Очень полезный талант.

Никогда прежде Паран не видел, чтобы кошка с разбегу врезалась головой в стену. Но сейчас именно так и произошло. Несчастный зверь даже не успел заорать, как его отшвырнуло от стены, и он едва не угодил в пасть к разъяренным собакам. Те тоже опешили, а еще через мгновение вновь погнались за улепетывающим котом и пропали из виду.

Парана мутило. Ему казалось, что он сейчас сорвется и выплеснет на соратников все накопившееся за эти месяцы отчаяние.

«Может, попросить Быстрого Бена поехать впереди и прекратить этот хаос? Нет, нельзя. Его магическую силу сразу учуют, а ему сейчас очень не хочется оказаться на виду. Ни к чему рисковать. Придется потерпеть».

Там, где они ехали, начинало твориться нечто невообразимое: отчаянно мяукали кошки, заливались лаем собаки, мычали мулы. Под копытами лошадей сновали десятки крыс.

Наконец Паран решил, что они уже миновали Северный рынок. Капитан поравнялся со Штырем и велел тому закрыть магический Путь. Чародей безропотно подчинился.

Вскоре кавалькада подъехала к Северным городским воротам. За ними лежала равнина — недавнее место сражения. Его следы еще сохранялись среди выжженной солнцем пустоши, стоило лишь приглядеться повнимательнее. Глаз замечал остатки сгнившей одежды, белые осколки костей. Каменные надгробия окружали какие-то голубые цветы, что расцветали во второй половине лета. В предвечернем свете они казались почти синими.

Паран обрадовался тишине, царившей на равнине, но душный воздух доносил до него не только ароматы травы и цветов. Запах смерти еще не выветрился из этих мест, будоража и леденя душу капитана.

«Похоже, мне на роду написано постоянно ездить по местам былых сражений. И началось это с того памятного дня в Итко-Кане… Тогда было так же жарко и оводы вились надо мною, злобно жаля за то, что отрываю их от кровавого пиршества. Я как будто следую за Худом по пятам. Неужели всю свою жизнь я воюю? Умом понимаю, что в армии всего несколько лет, но как же долго они длятся. Королева Грез, я ощущаю себя таким безнадежно старым…»

Паран нахмурился. Жалость к самому себе, если дать ей волю, не подавив в зародыше, способна завести очень далеко.

«Увы, это семейная черта, которую я унаследовал от родителей. Должно быть, я получил ее в полной мере, да еще и долю средней сестрицы прихватил. Не помню, чтобы Тавора когда-нибудь жалела себя. Она с детства была замкнутой и никому не открывала свою душу. А когда выросла, то ничуть не изменилась. Если кто и может спасти нашу семью от расправ, учиненных Ласин, то лишь она. Каким способом? Любым (хотя, наверное, я бы содрогнулся, узнав все подробности). Но Тавора не привыкла сдаваться; уж пусть она оберегает Дом Паранов, у нее это получится лучше, чем у меня».

Как он ни пытался себя успокоить, какие доводы себе ни приводил, тягостные мысли продолжали грызть душу. После того как малазанская императрица объявила армию Дуджека Однорукого вне закона, никто толком не знал, что делается в родных краях. Генабакис был полон слухов о грядущем восстании в Семиградье. Правда, прежде его уже неоднократно предсказывали, но такие пророчества еще ни разу не сбывались. В успехе восстания Паран сомневался. Хотя, кто знает…

«Что бы ни случилось, Тавора обязательно позаботится о Фелисин. Вот насчет этого я точно могу быть спокоен».

Его размышления прервал Молоток:

— Послушайте, капитан. Полагаю, нам надо ехать прямо в лагерь тисте анди. Скорее всего, штабной шатер Бруда стоит там.

— Штырь тоже так думает, — ответил Паран. — Мы туда и направляемся.

Маг, в смердящей власянице, уверенно двигался к лагерю тисте анди, который даже издали выглядел довольно жутко. Сумерки окрасили в серый цвет и странные островерхие шатры, и ленты, привязанные к опорным шестам. Сами тисте анди казались ожившими призраками и на проезжавших мимо людей обратили не больше внимания, чем на облака над головой.

— Здесь прямо душа стынет, — едва слышно произнес Молоток.

Капитан кивнул. Лагерь тисте анди смахивал на кошмарные картины из его сновидений.

Возле штабного шатра стояли двое, поджидая Парана и его спутников. Даже в темноте капитан без труда узнал Дуджека и Скворца. Тот, как всегда, сразу заговорил по существу:

— Капитан, мне нужно потолковать с твоими подчиненными, а тебя ждет Дуджек. Потом, если не возражаешь, можем собраться все вместе.

Сам не зная почему, Паран весь внутренне напрягся от этих слов. Он ответил утвердительным кивком и подошел к Однорукому.

— Есть вести из Малазанской империи, капитан, — сказал старик.

— Как это, интересно, вы сумели их получить?

Дуджек пожал плечами:

— Обходным путем, разумеется. Но источникам доверять можно… Ласин довольно успешно расправилась со знатью. — Он помолчал. — Теперь у императрицы новая адъюнктесса.

Паран кивал, слушая собеседника. Ничего удивительного. Лорн мертва, и ее место не могло долго пустовать.

— Есть новости о моей семье?

— Твоя сестра Тавора сумела отстоять… не все, конечно. Она спасла владения Паранов в Унте, пригородные имения… большинство долгосрочных торговых контрактов. Но для твоих родителей… потрясения оказались чрезмерными. Первым скончался твой отец. Затем и мать последовала за ним по ту сторону врат Худа. Так что прими, Ганос, мои запоздалые соболезнования.

«Другого я от Таворы и не ждал. Скорблю ли я по родителям? Если честно, то не очень, так, постольку-поскольку».

— Благодарю вас за известия, господин главнокомандующий. По правде говоря, я потрясен ими меньше, чем вы предполагали.

— Не торопись, Ганос. Это еще не все новости. Как и всех нас, тебя объявили мятежником и преступником. Естественно, угроза для вашей семьи возросла. Выбор у Таворы был невелик: либо помогать уничтожать других, либо самой пополнить число жертв. Великая чистка — так это называлось на официальном языке. Тавора тщательно все продумала. Такой беспощадной жестокости Унта еще не видела. Девушек из знатных семей насиловали, а потом убивали. Ликвидировали всех детей и подростков, чтобы старинные фамилии уже никогда не возродились. Опять-таки официального приказа правительства на этот счет не было. Возможно, Ласин даже не знала о том, что вытворяет ее адъюнктесса.

— Фелисин жива? Если нет, так прямо и скажите. Подробности мне знать ни к чему.

— Фелисин жива, капитан. А узнать подробности тебе будет нелишне.

— И какую же цену Таворе пришлось заплатить за это?

— Тавора далеко не всемогуща, хотя и стала адъюнктессой. И потом, судя по ее действиям, не скажешь, что она была склонна кому-либо покровительствовать. Даже собственной сестре.

Паран закрыл глаза.

«Адъюнктесса Тавора, — мысленно произнес он. — Ты всегда была честолюбивой, сестричка. А теперь тебе есть где развернуться».

— Так что с Фелисин? Ее бросили в тюрьму?

— Ее сослали на отатараловые рудники, капитан. Не пожизненно, в этом можешь не сомневаться. Как только страсти в Унте поулягутся, твою младшую сестру потихоньку, без лишнего шума, вернут назад.

— Ее вернут лишь в том случае, если это не повредит репутации Таворы.

У старика округлились глаза.

— Как ты сказал? Репутации?

— Не среди знати, нет. Там ее, вероятно, считают чудовищем и проклинают. Но Тавору это не волнует. Ее вообще никогда не заботили подобные вещи. Я имею в виду репутацию Таворы в глазах Ласин и ее окружения. Все остальное для моей сестры не имеет ровным счетом никакого значения. Императрица нашла достойную замену Лорн. — Паран говорил спокойно и взвешенно, как будто речь шла не о его родных сестрах, а о каких-то совершенно посторонних людях. — Вы же сами сказали, что выбор у Таворы был невелик. И вообще, по большому счету все это произошло из-за меня. Великая чистка — изнасилования, убийства, смерть моих родителей, все, что выносит теперь Фелисин, — это моя вина.

— Постой, капитан… Что ты такое говоришь?

— Не беспокойтесь, я не рехнулся, — улыбнулся Паран. — Отпрыски Дома Паранов способны выдержать буквально все. Мы можем выжить в любых условиях. Наверное, мы трое — настоящие звери, лишенные совести. Позвольте еще раз, господин главнокомандующий, поблагодарить вас за известия. А теперь лучше расскажите, как прошла ваша встреча с Каладаном Брудом.

Паран изо всех сил старался не замечать сочувствия, сквозившего во взгляде Дуджека Однорукого.

— Переговоры прошли успешно, капитан, — ответил старик. — Твой полк выступает через два дня. Быстрый Бен останется здесь. Потом он вас догонит. Уверен, твои солдаты готовы к…

— Так точно, вполне готовы.

— Вот и прекрасно. Тогда я больше тебя не задерживаю.

Вместе с темнотой на мир опустилась тишина. Паран стоял на вершине большого кургана. Ласковый, едва ощутимый ветерок касался его лица. Ему удалось покинуть лагерь тисте анди, не столкнувшись ни со Скворцом, ни с остальными сжигателями мостов. Ночь располагала к одиночеству, и капитан был доволен, что никто не тревожит его здесь, на этом скорбном месте, полном воспоминаний о боли и страданиях.

«Сколько их тут, лежащих внутри кургана? И сколько воинов, расставаясь с жизнью, в отчаянии звали своих матерей? Когда человек умирает, он снова превращается в маленького испуганного ребенка.

Многие философы склонны считать, что мы навсегда остаемся детьми, а так называемая взрослость — не более чем одежда или доспехи. И приближающаяся смерть рвет их в клочья.

Пока мы живы, мы покорно носим этот панцирь, хотя он сжимает нам тело и душу. Но панцирь дает защиту, притупляет удары. Чувства теряют свою остроту, они не разрывают человека, а оставляют всего лишь царапины и ссадины. Впрочем, и те скоро заживают».

Паран запрокинул голову. Затекшие плечи и шея отозвались тупой болью. Он глядел в небо; мышцы саднило так, что на глаза наворачивались слезы, заставляя его моргать. Собственное тело казалось сейчас Парану смирительной рубашкой.

«Но разве можно убежать от воспоминаний? Нет, ни от них, ни от озарений никуда не скроешься. — Паран жадно глотнул прохладного воздуха, словно бы вместе с ним хотел вдохнуть холодное равнодушие далеких звезд. — Страдания — вовсе не дар, они не окупаются и ничего не дают человеку. Достаточно взглянуть на тисте анди… Хорошо хоть боль в животе улеглась. Или это лишь затишье перед новым приступом?»

Над головой проносились летучие мыши, хватая и тут же пожирая добычу. К югу от кургана, будто горстка догорающих углей, светились огоньки Крепи. Далеко на западе проступали угрюмые очертания Морантских гор. Паран не сразу сообразил, что он стоит, плотно обхватив себя руками, будто пытаясь удержать все свои переживания внутри. Он не привык проливать слезы и сетовать на судьбу. Холодность и отчужденность были знакомы ему с детства (возможно, он таким родился), а обучение в офицерской школе лишь усугубило эти качества.

«Что ж, Тавора, ты рассчиталась с нами обоими. Ты сполна отплатила и мне, и младшей сестре за все насмешки… Ох, моя дорогая маленькая Фелисин, как-то тебе сейчас живется? Отатараловые рудники — неподходящая почва для такого нежного цветка, как ты».

Сзади послышались шаги. Паран закрыл глаза.

«Хватит с меня новостей. Больше ничего не хочу знать».

— Вот ты где, капитан, — произнес Скворец, кладя руку ему на плечо.

— Захотелось послушать тишину, — пояснил Паран.

— А мы тебя искали, но никак найти не могли. После разговора с Дуджеком ты как сквозь землю провалился. Спасибо Серебряной Лисе — это она сказала, где ты.

— Кто такая Серебряная Лиса?

— А это уж ты сам для себя должен решить, — ответил бородатый командор.

— Прошу прощения, но я сейчас не в том настроении, чтобы разгадывать загадки, — хмуро взглянув на Скворца, промолвил Паран.

Командор понимающе кивнул:

— Придется потерпеть, капитан. В общем, расклад следующий. Я могу понемногу подталкивать тебя к разгадке, вести вперед шажок за шажком. Или же хорошенько подтолкнуть и отправить в полет. Я предпочитаю второй вариант. Возможно, когда-нибудь, оглянувшись назад, ты вспомнишь этот наш разговор и поймешь, почему я сделал такой выбор.

Паран хотел было сказать, чтобы Скворец оставил его в покое, но промолчал.

— Они ждут нас у подножия кургана, — продолжал командор. — Там только Молоток, Быстрый Бен, Мхиби и Серебряная Лиса. Я позвал целителя и мага на тот случай, если у тебя появятся… сомнения. Оба потратили немало сил, чтобы убедиться в… истинности случившегося.

— Вы можете выражаться яснее? — не выдержал Паран. — Хватит уже ходить вокруг да около!

— Серебряная Лиса — девочка из клана рхиви. И одновременно она — возродившаяся колдунья Рваная Снасть.

Капитан медленно перевел взгляд к подножию кургана, где виднелись четыре силуэта. Над девочкой разливалось красноватое сияние — свидетельство магической силы, унаследованной этим ребенком и пробудившей горячую дикую кровь в ее жилах.

«Да, это она. Та девочка, которую я уже однажды видел, стала старше. Глядя на нее, можно предугадать, как она будет выглядеть, когда повзрослеет. Худ тебя побери, Рваная Снасть! Ты никогда не искала легких путей».

Капитан вдруг ощутил слабость и дрожь во всем теле, как будто то, что он тщательно удерживал внутри, теперь стремительно вырвалось наружу.

— Она ведь еще совсем ребенок, — пробормотал Паран.

«Но я же знал, что Рваная Снасть не погибла. Мне просто не хотелось думать об этом… А теперь мне придется еще и говорить с ней».

— Серебряная Лиса быстро растет, — усмехнулся Скворец. — Ей и самой непросто быть ребенком. В ней собрано столько сил, которым не терпится проявить себя, когда она станет взрослой. Тебе не придется долго ждать…

— И тогда я смогу, не нарушая приличий, уложить ее в постель, — сухо докончил за него Паран. Он не заметил, что командора покоробило от этих слов. — Прекрасное будущее. А в настоящем? Стоит нам просто взяться за руки, как меня тут же назовут растлителем малолетних. — Он повернулся к Скворцу. — При всех своих удивительных способностях, она еще ребенок.

— Но внутри этого ребенка живет Рваная Снасть. И Ночная Стужа.

— Ночная Стужа? Худ меня побери! Как такое возможно?

— Я вряд ли сумею ответить на столь заковыристые вопросы, капитан. Спроси у Быстрого Бена или у Молотка. А еще лучше — у Серебряной Лисы.

Паран невольно попятился назад:

— Поговорить с нею? Нет, я не могу.

— Но она сама хочет этого. Ждет тебя.

— Нет. — Паран опять взглянул вниз. — Да, я чувствую… это действительно Рваная Снасть. Но это еще не все — и дело тут не только в Ночной Стуже, — она теперь одиночница, командор. Создание, которому девочка обязана своим рхивийским именем и силой превращения…

— Откуда ты это знаешь, капитан? — изумился Скворец. — Ты же не маг.

— Просто знаю, и все тут.

— Очень странно. Быстрому Бену стоило немалых сил выяснить это. А ты вдруг… Как тебе удалось?

Капитан наморщил лоб:

— Я чувствовал, что Быстрый Бен меня проверяет. Стоило мне немного отвлечься, как он сразу же закидывал удочку. Видно было, он чем-то встревожен. Что он узнал?

— Опонны потеряли к тебе интерес и убрались восвояси, но их место занял кто-то другой. И этот кто-то пострашнее Близнецов Удачи. Когда ты рядом, у Бена аж волосы дыбом встают на загривке.

— Волосы? — улыбнулся Паран. — Вернее сказать, шерсть. Аномандер Рейк убил двух Псов Тени. Это случилось на моих глазах. Кровь умирающей Гончей брызнула на меня и проникла внутрь. Теперь я чувствую в своих жилах примесь чужой крови.

— И это все? — невозмутимо поинтересовался Скворец.

— А разве должно быть что-то еще?

— Да. Быстрый Бен поймал, скажем так, отблески. Поэтому в тебе сейчас есть кровь не только одного из Взошедших. — Командор немного помедлил и добавил: — Между прочим, Серебряная Лиса придумала для тебя рхивийское имя: Джен’исанд Рул.

— Джен’исанд Рул? Что оно значит?

— Это переводится как Странник-внутри-Меча.

— Странник? — удивился Паран. — Кстати, одиночников иногда тоже называют странниками.

— Нет, дело тут совсем в другом. По словам Серебряной Лисы, ты совершил нечто такое, чего прежде никогда не удавалось ни смертным, ни Взошедшим. И этим обратил на себя внимание высших сил. Ты получил отметину, Ганос Паран, однако от кого и какую именно — этого не знает даже Серебряная Лиса. Расскажи мне, что там случилось.

Капитан равнодушно пожал плечами:

— Рейк тогда сражался своим черным мечом. Когда он убил Псов Тьмы, я последовал за ними… внутрь этого меча. Души Гончих оказались плененными и закованными в кандалы… как и все остальные узники. Мне показалось, что я их освободил. Сказать с уверенностью не могу, но Псы Тьмы куда-то скрылись. Они вырвались оттуда.

— Гончие возвратились в наш мир?

— Не знаю… Джен’исанд Рул, стало быть… А с чего вдруг вообще столько внимания моим приключениям внутри меча?

— Вопрос не ко мне, капитан. Я лишь повторяю слова Серебряной Лисы. Но вот о чем я сейчас подумал. — Скворец подошел к нему почти вплотную. — Тисте анди об этом знать не должны. Смотри не проболтайся Корлат или Аномандеру Рейку. Сын Тьмы — бестия непредсказуемая, в чем мы уже не раз убеждались. Если только легенда о Драгнипуре не выдумка, тогда меч этот и впрямь является страшной темницей, откуда не вырвешься. Души узников обречены на вечные муки… Однако ты как-то сумел обмануть стражей Драгнипура, и Гончие, скорее всего, обрели свободу. Стало быть, ты подал узникам опасный пример.

Паран горько улыбнулся:

— Обмануть? Да. Я много кого успел обмануть. Даже смерть.

«Только не боль, — добавил он про себя. — Это мне не удается, как бы я ни старался».

А вслух спросил:

— Вы думаете, для Рейка очень важно, чтобы его Драгнипур оставался вечной темницей?

— Думаю, да. Он так гордится своим мечом. Или ты со мной не согласен?

— Согласен, командор, — устало вздохнул Паран.

— Давай-ка уже спускаться. Нас заждались, — напомнил Скворец.

— Я никуда не пойду.

— Худ тебя побери, Паран! — рассердился Скворец. — Я же тебя не на свидание зову. Тут на карту поставлено гораздо больше, чем просто ваша с нею любовь-морковь! Серебряная Лиса обладает громадной магической силой. Какой — ни мы, ни она толком не знаем. Каллор ненавидит ее так, что готов убить, и это не преувеличение. Девочке грозит опасность. Так что пора поставить вопрос ребром: встанем ли мы на ее защиту или будем держаться в стороне? Этот древний тиран во всеуслышание называет Серебряную Лису «чудовищем» и «недоразумением». Стоит Каладану Бруду недосмотреть…

— И Каллор убьет ее? Но за что?

— Он боится не самой девчонки из племени рхиви, а ее силы.

— Что за чушь? Серебряная Лиса — всего лишь…

Паран хотел сказать «ребенок», но осекся.

«Ребенок ли? Нет».

— И по-вашему, мы должны оберегать ее от Верховного Короля? Это весьма рискованно, командор. Кто еще на нашей стороне?

— Корлат и остальные тисте анди.

— И Аномандер Рейк тоже?

— Пока неизвестно. Корлат ни на грош не верит Каллору. К тому же она дружна с Мхиби. Корлат обещала обсудить все с владыкой Семени Луны, когда тот прибудет сюда…

— Он появится здесь?

— Да. Скорее всего, рано утром. Постарайся не попадаться ему на глаза.

Паран кивнул.

«Мне с лихвой хватило одной встречи».

— А Воевода?

— Сомневается, как нам кажется. Но Бруду нужны рхиви и их стада бхедеринов. Так что сейчас он — главный защитник Серебряной Лисы.

— А Дуджек?

— Ждет твоего решения.

— Моего решения? Что за ерунда: я не маг и не жрец. Я совершенно не представляю будущее Серебряной Лисы.

— Не забывай, Паран: внутри этой девочки живет Рваная Снасть. Нужно только вытащить колдунью на первый план… поближе к поверхности.

— Теперь понимаю. Рваная Снасть должна занять главенствующее положение, поскольку она никогда нас не предаст.

— Да. Только почему ты говоришь таким похоронным тоном?

«А мне что, смеяться и скакать от радости на одной ножке? Хотел бы я послушать, каким бы тоном заговорил ты на моем месте».

— Ладно, пошли! — прекратил сопротивление капитан. — Вы идите вперед, а я за вами.

— Сдается мне, Паран, — проговорил Скворец, спускаясь с вершины, — что тебя надо повысить в чине. А то прямо и не разберешь, кто кому тут приказы отдает.

Они действовали тихо и незаметно, украдкой проникнув в лагерь тисте анди. Правда, все тисте анди в это время находились в шатрах. Большинство сжигателей мостов, возглавляемых сержантом Мурашом, отправились к загону, чтобы разместить там лошадей. Тем временем капрал Хватка, а также Деторан, Мутная, Ходок и Колотун пробрались к штабному шатру Каладана Бруда, где их уже поджидал Штырь.

Хватка кивнула, и чародей, облаченный в вонючую власяницу с не менее вонючим капюшоном, повернулся к хорошо занавешенному входу в шатер. Он несколько раз взмахнул рукой, немного подождал, а затем плюнул на полог. Слюна мага беззвучно шлепнулась на плотную ткань. Штырь подмигнул Хватке и поклонился, словно лакей, приглашающий гостей в дом.

Колотун ткнул капрала локтем и выпучил глаза.

Хватка знала: внутри шатер разделен на две половины. Дальняя, та, что поменьше, служила Бруду личными покоями и спальней. Капрал оглянулась по сторонам, ища глазами Мутную.

«Ну и куда, спрашивается, подевалась наша красавица? Худ ее, что ли, забрал? Только что ведь рядом стояла…»

Два цепких пальца впились в запястье Хватки, и та чуть не вскрикнула от неожиданности. Рядом довольно скалилась Мутная. Шевеля одними губами, капрал обрушила на подругу поток отборной ругани. Мутная заулыбалась еще шире, а затем подошла к пологу, нагнулась и принялась развязывать кожаные тесемки.

Хватка оглянулась. В нескольких шагах позади высились угрожающие силуэты Ходока и Деторан. Колотун вновь пихнул капрала локтем, давая знать, что вход открыт.

«Ладно, за дело. Пора выполнять, что задумали».

Первой в шатер осторожно проникла Мутная, потом Штырь, а за ним Колотун. Хватка махнула баргасту и напанке, после чего и сама скользнула внутрь.

Ходок взялся за один край стола, Деторан подхватила другой. Колотун и Штырь его держали с боков. Но едва они сделали пару шагов, как пришлось остановиться: уж больно тяжело. Мутная двинулась вперед и попыталась задрать полог как можно выше. Вокруг стояла зловещая магическая тишина, и это невольно действовало всем на нервы. Наконец четверым носильщикам удалось вытащить стол наружу. Хватка следила за шатром, постоянно оглядываясь. Но Каладан Бруд оттуда так и не выскочил.

«Пока все идет как надо».

Хватка и Мутная тоже взялись за столешницу. Но даже вшестером их хватило лишь на полсотни шагов. Ношу пришлось опустить на землю, чтобы хоть немного перевести дух.

— Здесь недалеко, — шепнул Штырь.

— Нас там застукают, — поморщилась Деторан.

— Могу побиться об заклад, что там нас точно не найдут, — моментально оживилась Хватка. — Но сначала давайте его туда дотащим.

— Ты что, не можешь сделать стол полегче? — заскулил Колотун, поглядывая на Штыря. — А еще маг называется.

— Я тебе не Быстрый Бен, — огрызнулся тот. — Вечно ты ноешь. А сам даже не вспотел.

— Тише, вы! — шикнула на них Хватка. — Поднимайте стол, и двигаем дальше.

— Между прочим, когда несешь тяжести, очень важно правильно дышать, — бормотал Колотун, хватаясь за свой край стола. — А от власяницы Штыря так воняет, что я скоро в обморок упаду. Ты вообще когда-нибудь стираешь свой наряд?

— Стирать рубаху? Ты спятил! Да мама за всю свою жизнь вообще ни разу волосы не мыла. С какой стати я вдруг буду это делать? Весь лоск потускнеет.

— Лоск? Ну да, за полсотни лет твоя власяница обросла толстым слоем прогорклого жира и вобрала в себя весь твой пот… Вот мне интересно, неужели при жизни твоя мамаша не воняла?

— Эй ты, придурок, думай, что говоришь!

— Вы оба заткнетесь или нет? — одернула их капрал. — Скажите лучше, куда теперь?

— Направо и прямо, а потом налево. Там в конце будет шатер из шкур.

— Спорим, там кто-нибудь живет, — пробормотала Деторан.

— Ничего, мы их выгоним, — заявила Хватка. — Ладно, подруга, не дрейфь. В этот шатер рхиви складывают перед сожжением трупы тисте анди. А с самого Даруджистана у них не было ни одного нового покойника.

— А как вы вообще нашли этот шатер? — полюбопытствовал Колотун.

— Штырь унюхал.

— Странно, что с такой завесой он способен еще что-то унюхать.

— Хватит болтать. Опускаем. Мутная, отворачивай полог.

Стол занял собой почти все внутреннее пространство шатра, и похитители едва сумели втиснуться туда сами. В углу стояли свернутые подстилки, на которые рхиви укладывали мертвецов. Сжигатели мостов зажгли потайной фонарь, не бросающий света по сторонам, и приладили его на опорный шест. Хватка с удивлением смотрела, как Колотун припал к щербатой поверхности стола и стал водить по ней своими короткими, покрытыми множеством шрамов пальцами.

— Потрясающе, — прошептал сапер, поднимая глаза на капрала. — Зови ребят. Скоро начинаем игру.

— Мутная, сходи-ка за нашими, — велела Хватка.

— Играем на равных, — объявил Колотун, поблескивая глазами. — Мы ведь сейчас — один взвод.

— Хочешь сказать, что наконец-то объяснишь нам свои тайные правила, — недовольно буркнул Штырь. — Если бы мы знали, что раньше ты водил нас за нос…

— Удача готова повернуться к тебе лицом, а ты еще сетуешь. Ну и характер!

— Вы друг друга стоите, — заметила ему Хватка. — Ладно, Колотун, давай выкладывай нам всю правду.

— Принцип зеркального отражения, капрал. Обе колоды — настоящие, понимаешь? Конечно, у Скрипача чутье было поострее, но, думаю, Штырь тоже справится. — Он взглянул на мага. — Ты ведь умеешь гадать на Колоде Драконов? Помнится, ты говорил…

— Чего проще. Не волнуйся, навык есть.

— Но ты только не хвастайся. Карты этого не любят, — предостерег его сапер. Он еще раз погладил шершавые доски стола. — Теперь смотри, как надо играть. Снимаешь карту и, не переворачивая, кладешь ее рядом. Появляется ощущение тяжести. Оно-то и говорит тебе, какая это карта. Ошибок не бывает. Хороший игрок сразу знает, какую карту взял. Вот, например, Скрипач…

— Но его тут нет! — напомнил Ходок.

Баргаст оскалил острые подпиленные зубы и вопросительно поглядел на Штыря:

— Да не тряси ты своим конским хвостом, дикарь! Сам увидишь, что я могу играть не хуже.

— Заткнитесь! — рявкнула на них Хватка. — Наши идут.

Уже почти рассвело, когда бойцы из других взводов начали выходить из шатра. Солдаты радостно смеялись, хлопали друг друга по спине и звенели туго набитыми кошельками. Когда шаги и голоса затихли, Хватка в изнеможении рухнула на стол. Власяница Штыря блестела от пота. Он очумело повертел головой и, убедившись, что все ушли, со стоном уронил ее, ударившись лбом о шершавые доски. Только Колотун, казалось, ничуть не устал. Сапер задумчиво вертел в руках деревянную карту.

— Отставить! — скомандовала ему Хватка. — Ну что, убедился, что этот проклятый стол годится только на дрова? Либо Каладан Бруд здорово подпортил его своей магией, либо вы со Скрипачом сами не знали, что сколотили.

— Неправда, стол сделан на славу.

— С чего ты взял? Его же сперли раньше, чем вы успели проверить!

— Это не важно. Говорю тебе…

— А ну-ка, все цыц! — велел Штырь, поднимая голову.

Грязной пятерней он чесал наморщенный лоб, внимательно разглядывая поверхность стола:

— Как ты сказала, Хватка? Подпортил магией? А ведь, похоже, так оно и есть.

Он принюхался, затем присел на корточки:

— Эй, мне нужна подстилка.

Никто не шевельнулся.

— Колотун, помоги ему, — велела саперу Хватка.

— Помочь ему забраться под стол? Поздно прятаться.

— Это приказ.

Что-то недовольно бурча себе под нос, Колотун принес Штырю подстилку. Чародей развернул ее и лег под столом. Вскоре там появилось тусклое магическое сияние.

— Ага. Вот оно… деревянное брюхо! — донеслось снизу.

— Какой ты наблюдательный, Штырь, — съязвил Колотун. — Обрати внимание: там еще и ножки есть.

— Я же не про само днище, дурень! На нем нарисована… большая карта. Вот только я что-то такой в Колоде Драконов не припомню.

Колотун скорчил гримасу и тоже полез под стол:

— Какая еще карта? Мы снизу ничего не рисовали… Вонючие сапоги Худа! А это еще откуда взялось?

— Вот и я спрашиваю. По-моему, красной охрой намалевано. Обычно так баргасты свои узоры рисуют.

— Или рхиви, — пробормотал Колотун. — А это кто изображен посередине, с собачьей головой?

— Я-то почем знаю? — огрызнулся Штырь. — Но картинка совсем свеженькая. По всему чувствуется, ее нарисовали недавно.

— Ну так сотри ее, — усталым голосом произнесла Хватка.

Штырь выбрался из-под стола:

— Можешь сама попробовать, если такая умная. Картинка крепко припечатана охранительными заклинаниями. — Он выпрямился. — Это новая карта. Независимая, не связанная ни с одним из Домов. Хочу себе копию срисовать, под размер Колоды Драконов, а потом попробовать разгадать ее смысл… Можно, Хватка?

— Да, пожалуйста, ломай голову, если не лень, — вздохнула та.

Колотун высунулся из-под стола. Чувствовалось, что затея мага не только пришлась ему по вкусу, но и взбодрила после бессонной ночи.

— Ты хорошо придумал, Штырь. Это меняет весь расклад. Если новая карта не противоречит остальным, можно будет прощупать, как она с ними связана, вычислить новые связи, новые отношения, а потом…

— Начать новую игру? Почему бы и нет?

— Я и так уже просадила все свои денежки, — простонала Деторан.

— Ну, положим, не только ты одна. Мы тоже здорово поиздержались, — напомнила ей Хватка.

— Ничего, в следующий раз все пойдет как по маслу. Вот увидите, — пообещал Колотун.

Штырь воодушевленно закивал.

— Вы уж простите, что мы тут не хлопаем в ладоши от радости, — процедила Мутная.

— Эй, Ходок, взгляни-ка и ты на картинку под столом, — велела баргасту Хватка.

Тот нехотя опустился на четвереньки и полез вниз.

— Темно. Я ничего не вижу.

— Посвети ему, любитель вонючих волос, — подсказал Штырю Колотун.

Маг хотел было что-то возразить, но затем просто махнул рукой. Сияние вернулось.

Ходок молча разглядывал изображение.

— Ну как? — спросила Хватка. — Ваши рисовали?

Баргаст встал и покачал головой:

— Нет, рхиви.

— Но рхиви не балуются с Колодой Драконов, — заметил Штырь.

— Баргасты тоже, — сверкнув зубами, ответил ему Ходок.

— Мне нужно раздобыть деревяшку, — сказал Штырь, вновь принимаясь скрести жидкую щетину на подбородке. — А еще потребуются стило, — продолжал он, не обращая внимания на остальных, — и кисть с краской.

Закончив перечислять необходимые ему вещи, маг выбрался из шатра. Хватка вздохнула и в который уже раз сердито посмотрела на Колотуна:

— Не удивлюсь, сапер, если ты всех нас рассорил с Седьмым взводом. Бедный Мураш чуть не помер, когда увидел, скольких монет лишился. Сейчас, поди, потрошит какого-нибудь вяхиря. Вырвет у птички печень и пошепчет над ней твое имя. Правда, может, удача тебе улыбнется — говорят, дуракам везет — и демон не захочет помочь сержанту.

— Нашла чем пугать, — засмеялся Колотун.

— Это не пустые слова, — предостерегла его Деторан.

— А на такой случай у меня припасена «ругань», и будь я проклят, если не прихвачу вас с собой полюбоваться на то, что станет с демоном.

— До чего ж ты заботливый, Колотун, — сказал ему Ходок.

Хватка зевнула:

— По-моему, нам пора валить отсюда.

Паран и Серебряная Лиса стояли чуть поодаль от остальных. Оба смотрели на восточный край неба, где недавняя ночная тьма сменялась медными и бронзовыми полосами зари. Гасли последние звезды. Еще немного, и их холодные равнодушные бусинки совсем исчезнут, уступив место теплой голубизне безоблачного утреннего неба.

Минувшие часы были для капитана нескончаемым потоком мучений и боли — не столько телесной, сколько страданий воспаленного разума. Вместе с усталостью наступило и какое-то странное облегчение. Или безразличие, как у больного лихорадкой, когда очередной приступ миновал. Капитан молчал, боясь нарушить внутренний покой. Да и настоящий ли это покой? Вряд ли. Скорее иллюзия затишья в самом сердце бури.

«Нужно вытащить Рваную Снасть поближе к поверхности», — вспомнил Паран слова Скворца. Кажется, это ему удалось. Им было достаточно лишь обменяться взглядами, чтобы врата общих воспоминаний распахнулись и оттуда хлынули мощные потоки, едва не сбившие его с ног.

«Она — ребенок. Я смотрю в лицо собеседнице, и все во мне противится даже мысли о близости с нею, хотя не так давно она была взрослой женщиной. Но той женщины больше нет. Есть десятилетняя девочка».

Если бы его страдания ограничивались только этим. Сквозь сущность, принадлежащую Рваной Снасти, неистово стремилась пробиться другая, похожая на клубок колючей черной проволоки. Ночная Стужа, имперская колдунья, возлюбленная Беллурдана. Их отношения не были союзом равных, и теломенский маг послушно шел туда, куда его вела суровая подруга. Паран чувствовал, что эта женщина и теперь проявляла себя, демонстрируя волю, силу характера, ожесточение.

«Ночная Стужа до сих пор обижена. На кого же она злится? На Тайскренна, на Ласин, на всю Малазанскую империю, и одному только Худу ведомо, на кого еще. Она знает, что стала жертвой предательства… а вскоре случилось и другое предательство, погубившее Беллурдана».

— Не надо бояться т’лан имассов, — сказала Серебряная Лиса.

Паран встрепенулся:

— Ты так говоришь, потому что повелеваешь ими. Но нас всех не перестает терзать вопрос: что ты собираешься делать с этим бессмертным воинством? Для чего понадобилось их Слияние и чем оно обернется для нас?

Девочка вздохнула:

— Вы громоздите вокруг него столько сложностей, а на самом деле все очень просто. Т’лан имассы собираются, чтобы получить благословение. От меня.

— Но почему?

— Да потому, что впервые за сотни тысяч лет у них появилась новая заклинательница костей. Из плоти и крови. — Лицо девочки помрачнело. — Но важно другое: вначале нам понадобится их помощь. Вся сила, которая у них есть. Ты даже не представляешь, какие ужасы ждут нас там… в Паннионском Домине.

— Послушай, Серебряная Лиса, но тогда и другие должны узнать об этом твоем… благословении и уж тем более об угрозах, подстерегающих всех в Паннионском Домине. Бруд, Каллор.

Она покачала головой:

— Мое благословение их не касается. Это только наше дело: мое и самих т’лан имассов. А про Паннионский Домин я пока ничего большего сказать не могу. Я должна еще многое узнать, прежде чем решусь говорить с другими. И с тобой сейчас поделилась по старой памяти, во имя того, кем мы были друг для друга и кем… мы стали.

«И кем же, интересно, мы стали? Нет, сейчас не время задавать этот вопрос».

— Ты дала мне имя — Джен’исанд Рул. Откуда ты его взяла?

— Эту сторону твоей личности я не понимаю, — призналась девочка. — Но тут не все так просто… Скажи, ты много знаешь про Колоду Драконов?

— Почти совсем ничего не знаю, — улыбнулся Паран.

Сейчас он яснее, чем за все время их разговора, ощущал присутствие Рваной Снасти.

Девочка медленно втянула в себя воздух, задержала дыхание, а потом так же медленно выдохнула. Прикрыв глаза, она глядела на восходящее солнце.

— Колода Драконов… это вроде армии, чтобы управлять магическими силами мира. Кто ее создал — неизвестно. Я думаю… вернее, Рваная Снасть так считает… что каждая карта является порталом магического Пути. Раньше карт было гораздо больше, чем сейчас. Вполне вероятно, что известная нам волшебная колода — не единственная. Могли существовать и другие. Не исключено, что где-то они остались и сейчас.

Паран внимательно посмотрел на собеседницу:

— Но это еще не все. У тебя возникло и другое подозрение, верно?

— Да. Как я сказала, неизвестно, кто создал Колоду Драконов… Но есть, как бы это лучше тебе объяснить… иной способ управления теми же магическими силами. Странный, загадочный способ. Может, ты слышал, что Колода состоит из домов: дом Тьмы и дом Света, дом Жизни и дом Смерти… — Серебряная Лиса повернулась к нему. — У т’лан имассов есть слово «Финнэст». Оно тебе что-нибудь говорит?

— Нет. Я никогда его не слышал.

— Т’лан имассы толкуют его как «Обитель Льда». Давным-давно у представителей коренных рас «Обитель» была синонимом нашего «Дома», то есть означала то же, что и «магический Путь». Источник магической силы яггутов заключался… наверное, ты уже догадался. Он был сокрыт в Финнэсте, Обители Льда.

«Финнэст… Дом Финнэста в Даруджистане… Дом Азата».

Она помолчала, заглядывая в глаза Парану, и продолжила:

— А «Треморлор» в переводе с языка треллей означает «дом Жизни».

— О Треморлоре я тоже никогда не слышал.

— Это дом Азата в Семиградье. А в городе Малаз, в вашей империи, стоит Мертвый дом — дом Смерти…

— Ты думаешь, что дома Азата и дома в Колоде Драконов — это одно и то же?

— Да. Либо они каким-то образом связаны. Подумай сам.

Паран призадумался. Он мало знал о тех и других и не очень представлял нити, которые могли бы их связывать. В душе опять зашевелилась тревога, отозвавшаяся резкой болью в животе. Капитан закусил губу. Он слишком устал, чтобы напряженно размышлять, но Серебряная Лиса внимательно глядела на него. Паран понимал: весь этот разговор она затеяла не ради праздной болтовни.

— Говорят, что император Келланвед и его первый советник Танцор не погибли, а укрылись в Мертвом доме.

— Да, так и есть. Келланвед и Танцор стали Взошедшими и теперь правят Высоким домом Тени. Келланвед — это не кто иной, как Престол Тени, а Танцор — это Котильон по прозвищу Узел, Покровитель Убийц.

— Что?! — изумился Паран, во все глаза глядя на девочку.

Серебряная Лиса улыбнулась:

— Об этом нетрудно догадаться. Вспомни, кто из Взошедших охотился за Ласин, пытаясь уничтожить императрицу? Престол Тени и Котильон. С чего бы вдруг Взошедшим проявлять такое внимание к смертной женщине? Обычно они равнодушны к делам смертных, если только… если только не жаждут кому-то отомстить.

Память перенесла капитана на прибрежную дорогу в Итко-Кане… Злодейски убитые люди… чудовищные раны, нанесенные челюстями громадных зверей.

«Гончие. Псы Тени, щеночки Престола…»

Тот день стал переломным в судьбе лейтенанта Парана, его жизненный путь совершил крутой поворот… Он вспомнил девочку-подростка, чьим сознанием завладел Котильон, превратив ее в хладнокровного убийцу…

— Подожди-ка! — спохватился Паран. — Но если Келланвед и Танцор нашли пристанище в Мертвом доме, то почему же они не стали служителями Высокого дома Смерти?

— Я сама много над этим думала. Видишь ли, Ганос, владение Смерти уже было занято. Король Высокого дома Смерти — сам Худ. Подозреваю, что каждый Азат заключает в себе нечто вроде общего портала, откуда можно попасть на любой магический Путь. Стоит только проникнуть внутрь Азата, и ты можешь… выбирать. Келланвед с Танцором нашли пустующий дом со свободным троном и стали его правителями. Так появился Высокий дом Тени, который сразу же сделался частью Колоды Драконов. Понимаешь?

Капитан растерянно кивнул, пытаясь хоть как-то осмыслить и уложить в голове столь невероятные, просто ошеломляющие сведения. Живот свело судорогой. Усилием воли он подавил боль.

«Но какое отношение все это имеет ко мне?»

Этот вопрос не давал ему покоя и требовал ответа.

— Некогда дом Тени был Обителью, — продолжала девочка. — Он и сейчас сильно отличается от других домов. Это место дикой, звериной силы, которое долгое время не знало иных правителей, кроме Псов Тени.

— А чем же тогда являются независимые карты Колоды Драконов?

Серебряная Лиса неопределенно пожала плечами:

— Упущенными возможностями. Игрой сил. Азат и Колода Драконов упорядочивают мир. Но любой порядок, даже самый строгий, нуждается в определенной свободе, иначе он закоснеет и станет хрупким.

— И где же, по-твоему, в этом порядке мое место? Я ведь не маг, Серебряная Лиса, а самый обыкновенный смертный.

«Боги, молю вас, избавьте меня от миссии, которую вы мне готовите. Прошу вас, найдите для этого более подходящего человека».

— Ох, Паран, об этом я тоже очень много думала. Смотри, что получается: Аномандера Рейка называют Рыцарем Высокого дома Тьмы. Но где сам этот дом? Прежде всех прочих была Тьма, Мать-прародительница, породившая все и вся. Значит, должно существовать такое древнее место… может, Обитель… или то, что было до того, как появились Обители. Должно быть место для портала, вход в Куральд Галейн… скрытый, потому что первая душа, попавшая туда, запечатала собой этот вход.

— Душа, — повторил Паран, чувствуя противный холодок, ползущий по спине. — Или целый сонм душ.

Дыхание Серебряной Лисы почему-то стало шумным и натужным.

— До появления домов существовали Обители, — с безжалостной логикой продолжал Паран. — И те и другие отличались неподвижностью, как дома в поселениях. Но ведь прежде, чем возникли поселения… люди кочевали, перемещались туда-сюда. Дома образовались из Обителей, Обители из… порталов, врат, пребывающих в постоянном, непрестанном движении… Быть может, существовали… блуждающие порталы. — Он сощурился. — Повозка, под завязку нагруженная бесчисленными душами… она закрывает собой портал во Тьму…

«Но я сумел найти брешь и отправил туда двух Гончих Тени. Только вот куда они попали? Неужели на один из Путей Хаоса?»

— Паран, в Колоде Драконов появилась новая карта. Независимая, не связанная ни с одним из домов. Но она может встать над всеми остальными. У Колоды еще никогда не было… хозяина, господина. — Серебряная Лиса посмотрела на него в упор и заключила: — А теперь, как мне кажется, хозяин появился. Это ты.

Услышав подобное заявление, капитан поначалу лишился дара речи и так вытаращил глаза, что они у него едва не вылезли из орбит. Но вскоре изумление прошло.

— Что за чушь?! Быть такого не может, Рваная Снасть… то есть Серебряная Лиса. А я-то тут при чем? Ты ошиблась. Или, может, решила подшутить?

— Никакой ошибки нет. Я сама нарисовала ту карту: это ты.

— Какую еще карту?

Будто не слыша его вопроса, Серебряная Лиса продолжала:

— Кто вдохновлял меня? Может быть, моею рукою водил Азат? Или другая неведомая сила? Я этого не знаю, Джен’исанд Рул, Странник-внутри-Меча… Да, Ганос Паран, ты стал новой независимой картой в Колоде Драконов. Возможно, это произошло по чистой случайности, а может, ты изначально появился на свет ради цели, которая известна только Азату. Ответ ты должен найти внутри себя. Понять, во имя чего твоя жизнь столь резко переменилась.

Капитан насмешливо вскинул брови:

— Значит, сие было предназначено свыше? Мне надлежит достичь некоей цели? Нет уж, уволь, Серебряная Лиса, исполнять предначертания — удел героев из баллад и легенд. Лично я больше не верю ни в какие высокие цели. Все это просто самообман. Ты возлагаешь на мои плечи непосильную задачу. Однако будешь сильно разочарована. И Азат — тоже.

— Паран, я говорю тебе лишь то, что знаю. Идет невидимая война. И нападению подвергаются не города и континенты, а магические Пути. Даже не притрагиваясь к картам, я ощущаю, как внутри Колоды Драконов все бурлит. Возможно, собирается армия и ты — один из ее солдат.

«Теперь я отчетливо слышу слова Рваной Снасти».

— Пойми, Серебряная Лиса, я уже достаточно повоевал на своем веку. Побывал во многих сражениях.

Глаза девочки блеснули.

— Кто знает, Ганос Паран, возможно, все твои сражения были частями одной великой войны.

— Но я не стратег вроде Дуджека Однорукого или Каладана Бруда, я не умею выстраивать планы кампаний. Меня… меня просто разрывает на части.

— Можешь не прятать от меня свою боль. Я вижу ее на твоем лице, и у меня сжимается сердце.

Паран отвернулся:

— Меня мучают кошмарные сны… Я постоянно вижу какого-то ребенка. Он где-то заблудился и громко кричит. А место, откуда доносятся его крики, похоже на громадную рану.

— И ты торопишься убежать прочь от ребенка.

— Да, — неохотно сознался Паран. — Я не могу слушать его душераздирающие крики.

— Любовь моя, но ты должен бежать не от ребенка, а к нему. Бегство ожесточит твое сердце.

«„Любовь моя“? Ну и ну! Неужели с помощью этих слов она пытается манипулировать мною?» — подумал капитан. А вслух спросил:

— А кто этот ребенок?

Серебряная Лиса пожала плечами:

— Понятия не имею. Может, жертва той незримой войны. — Она заставила себя улыбнуться. — Ты ведь уже прошел испытание на храбрость и не дрогнул.

— Испытание испытанию рознь, — возразил Паран.

— Но ты теперь — Странник-внутри-Меча. Твоя карта уже существует в Колоде.

— Мне плевать на Колоду Драконов.

— Ей на тебя тоже, — парировала Серебряная Лиса. — У тебя просто-напросто нет выбора…

— Сколько раз я уже это слышал! — раздраженно воскликнул Паран. — Спроси-ка у Опоннов, оправдались ли ожидания, которые они на меня возлагали. — Он вдруг дико расхохотался. — Да уж, небось братец с сестрицей горько пожалели, что вообще решили со мной связаться. Никудышный выбор — вот кто я. Словом, Рваная Снасть, тут явно какая-то ошибка!

Серебряная Лиса спокойно глядела на него, будто она была рассудительной взрослой женщиной, а капитан — капризным своевольным мальчишкой.

Внезапно гнев оставил Парана. Он взглянул туда, где стояли Мхиби, Скворец, Молоток и Быстрый Бен. Все четверо казались застывшими статуями.

При виде такого терпения и непоколебимой веры в него капитану захотелось крикнуть: «Да поймите же вы, наконец, что поставили не на того! Я — никудышный выбор, вы все ошибаетесь!»

— Я ничего не смыслю в Колоде Драконов, — буркнул он, стараясь не смотреть на девочку.

— Если у нас будет время, я тебя обучу. А если нет — сам научишься.

Паран прикрыл глаза. В животе вновь стали подниматься волны боли, но сдерживать их уже не хватало сил.

«Рваная Снасть сделала все, что смогла. Большего от нее и требовать нельзя. Ты получил желаемое, Скворец. Теперь она главенствует, а остальные подчиняются. Капитан Ганос Паран — дисциплинированный воин. Он выполнил приказ командора…»

Паран мысленно вернулся в кошмарный мир внутри Драгнипура, где сонмы плененных душ безостановочно тащили свой невообразимый груз. Он вспомнил дыру в днище повозки, откуда тянуло холодом пустоты и куда уходили цепи.

«Теперь я понял: повозка и есть тот самый портал, вход в Куральд Галейн — магический Путь Тьмы. Меч собирает души, чтобы залатать дыру, заделать брешь… А брешь настолько велика, что ей без конца требуются все новые и новые жертвы…»

Очередной приступ боли вынудил его застонать. Серебряная Лиса протянула руку и сочувственно коснулась его плеча.

Паран едва не отпрянул.

«Ох, ребята, зря вы на меня надеетесь. Боюсь, я здорово вас всех подведу…»

Позади были два дня пути, семь лиг посреди нескончаемых туч пыли, а телаба госпожи Зависти выглядела так, словно бы ее только что достали из гардероба: ни пылинки, ни пятнышка. Ток-младший сорвал с лица задубевший платок и неторопливо скинул заплечный мешок. Раньше его угнетало зрелище бескрайней равнины, но после странствий по засыпанной пеплом вулканической пустыне однообразные травянистые просторы казались подарком судьбы.

Госпожа Зависть подошла и встала рядом.

— Ты думаешь, этот холм — подходящее место для ночлега? — осведомилась она. — Но оттуда мы будем видны как на ладони. Это не опасно? А вдруг здесь рыщут грабители?

— Грабители никогда не отличались особым умом, — ответил Ток. — Но даже самый безмозглый разбойник поостережется связываться с тремя сегулехами. И потом, на вершине холма всегда дует ветер, а значит, мы будем избавлены от докучливых комаров. Поверь мне: разбивать лагерь в низине — не лучшая затея.

— Я склоняюсь перед твоей мудростью, дозорный.

Ток огляделся по сторонам:

— Что-то не видать твоих четвероногих друзей.

— Да и твой костлявый спутник тоже куда-то запропастился. Думаешь, с ними могло что-то приключиться? — с некоторым беспокойством спросила женщина.

Ток в ответ лишь внимательно посмотрел на нее и промолчал. Госпожа Зависть передернула плечами и улыбнулась. Бывший вестовой Второй армии вновь повернулся к своей поклаже:

— Займусь-ка я шатрами.

— Я тебе еще вчера сказала, что для этого у меня есть сегулехи. Наше путешествие только началось. Мы с тобой попутчики, а тебя все время тянет занять положение слуги. Это что, излишняя скромность?

— А ты хочешь, чтобы я на закате вставал в величественную позу, подражая героям легенд?

— Не возражаю! — захлопала в ладоши госпожа Зависть.

— А я и не подозревал, что обязан развлекать тебя в пути.

— Ну вот, ты опять хочешь со мной поссориться. — Госпожа Зависть приблизилась к Току и коснулась его плеча своей почти невесомой рукой. — Прошу тебя, не сердись. Разве я могу поговорить о чем-нибудь интересном со своими слугами? Да и твой дружок Тлен не располагает к общению. Как взгляну на него, аж кровь в жилах стынет. Правда, мои милые зверюшки — почти само совершенство: внимательно слушают и никогда не перебивают. Но мне иногда хочется настоящей беседы, живой и умной. Пойми, Ток, в нынешнем путешествии нам не обойтись друг без друга. Так давай же найдем общий язык.

Ток-младший вперился своим единственным глазом в свернутые шатры. Он чувствовал, что Зависть ждет от него ответа.

— Прости, госпожа, но я едва ли гожусь для остроумной беседы. Я — солдат, и не более того.

«Да еще и вдобавок покрытый уродливыми боевыми шрамами: любой, кто посмотрит на меня, в ужасе отшатнется», — мысленно добавил он.

— В тебе говорит вовсе не скромность, а стремление обмануть меня, Ток. — Слова эти были произнесены с заметным оттенком недовольства. — Ты получил образование, гораздо более широкое и разностороннее, чем требуется тому, кто избрал карьеру солдата. Я слышала твои разговоры с т’лан имассом. С ним ты почему-то не пытаешься выставить себя исполнительным тупицей. Тогда откуда вдруг эта внезапная робость? Тебя что-то во мне пугает?

Ее рука по-прежнему лежала на его плече.

— Ты — колдунья. Я это сразу понял. А от магии мне всегда становится худо.

Госпожа Зависть убрала руку.

— Ясно… Хотя на самом деле я ничего не понимаю. Твой т’лан имасс пропитан такой колдовской силой, какой уже очень и очень давно не было в нашем мире. Вот так-то, мой дорогой Ток-младший. Один только меч его чего стоит. Это древнее кремневое оружие невозможно ни сломать, ни даже затупить. Меч Тлена пробивает и видимые, и магические преграды без всякого труда, словно это куски тонкого пергамента. Никакой магический Путь не устоит перед его натиском. Когда меч находится в руках т’лан имасса, я предрекаю поражение любому, кто отважится на поединок. Но и без оружия этот древний воин впечатляет. Он непобедим. Скажу больше: даже среди т’лан имассов Тлен занимает особое положение. Не описать словами, какой силой — и чародейской, и телесной — наделен твой спутник. Но вот только тебе почему-то не становится худо от его присутствия. Во всяком случае, я ничего такого не замечала.

— О какой силе ты говоришь? — резко возразил Ток. — Этот т’лан имасс — кожа да кости. Как можно сравнивать! К тому же он не кокетничает со мной и не обжигает язвительными улыбками. С ним я не ощущаю своей увечности и не вспоминаю с болью в сердце, что когда-то мое лицо не отталкивало людей, а притягивало их взгляды.

— Но я ведь не смеюсь над твоими шрамами, — тихо сказала госпожа Зависть.

Ток оглянулся на троих застывших сегулехов.

«И угораздило же меня забыть о вас. Ну что, небось потешаетесь надо мной, скрываясь за щитами своих масок?»

— Прости, госпожа, — торопливо пробормотал Ток. — Я сгоряча наговорил лишнего.

— И все равно продолжаешь цепляться за свои слова. Ну что ж, чувствую, мне придется принять вызов.

— Вызов?

— Да, — улыбнулась госпожа Зависть. — Ты не веришь в искренность моей симпатии. Попытаюсь тебя убедить.

— Но, госпожа…

— А ты, стараясь оттолкнуть меня, вскоре поймешь, что сделать это не так-то легко.

— Но для чего тебе это вообще нужно?

«Хочешь сломать все мои линии обороны… ради собственного развлечения?»

Ее глаза вспыхнули, и Ток понял, что не ошибся в своих предположениях. Ему стало противно. Боль вошла в него, словно холодное железо.

Бывший вестовой Второй армии принялся молча разворачивать шатры.

Вернулись Гарат и Баалджаг, начали крутиться вокруг хозяйки. Вскоре среди охристой травы закружился столб пыли. Из него появился Тлен, который нес на плечах тушу вилорогой антилопы. Остановившись рядом с Током, т’лан имасс опустил добычу.

На мертвом животном не было ни царапинки.

«Должно быть, напугал ее до смерти», — подумал малазанец.

— Замечательно! — воскликнула госпожа Зависть. — Сегодня у нас будет ужин не хуже, чем в знатных домах! — Она повернулась к слугам. — Сену, разделай тушу.

«Похоже, у него большой опыт по этой части».

— А чем бы мне занять вас двоих? — продолжала госпожа, рассуждая вслух. — Терпеть не могу праздность. Ты, Мок, поставь мне купальню вон на том холме. О воде и благовониях не беспокойся — это я возьму на себя. А ты, Туруль, достань мои гребни и вечерние одеяния.

Ток поймал на себе вопросительный взгляд т’лан имасса и улыбнулся.

— Мы можем заняться изготовлением стрел, — сказал ему древний воин.

— Я готов, дай только сперва с шатрами разберусь.

— Хорошо. А я пока принесу материал, погляжу, что у нас есть. Перво-наперво мы должны обзавестись инструментами.

За годы, проведенные в армии, Ток-младший научился устанавливать палатки в любое время суток и в любых условиях. Эта работа не мешала ему следить за действиями т’лан имасса. Тлен подошел к туше антилопы, встал на колени и легко, будто прутики, отломил ей рога. Затем т’лан имасс развязал свой кожаный мешок, расширил его горловину и стал разглядывать куски обсидиана, подобранные во время путешествия по древней вулканической равнине. Тут же лежали несколько разномастных камней, найденных им на берегу за яггутской башней, стебли камыша, не уступавшие по прочности дереву, а также перья мертвых чаек.

Руки древнего воина и впрямь были костями, обтянутыми кожей. Но до чего же ловко они работали! Тока вновь охватило знакомое чувство: смесь изумления и восхищения.

«Да у него руки творца», — подумал малазанец.

Тлен выбрал осколок обсидиана, зажал в руке другой камень, имевший острую кромку, и тремя быстрыми ударами отщепил три длинные обсидиановые полоски. Но на этом он не остановился. Последовало еще несколько ударов, в результате чего древний воин получил целый набор стеклянных «щепок» разной длины и толщины.

Работа продолжалась. Камень с острой кромкой и кусок обсидиана т’лан имасс отложил в сторону. Взяв в левую руку одну из «щепок», правой он потянулся к рогу. Орудуя тонким и острым концом рога, Тлен начал выравнивать зазубренную кромку стеклянной «щепки».

Госпожа Зависть встала рядом с Током-младшим.

— Какая сноровка! — восхищенно прошептала она. — Как ты думаешь, наши предки умели проделывать такие чудеса с камнями? Говорят, научившись обрабатывать железо, мы утратили прежние навыки.

Бывший разведчик пожал плечами:

— Я тоже это слышал. Малазанские ученые считают, будто ковать железо — во всяком случае, на континенте Квон-Тали — научились сравнительно недавно, всего полтысячи лет тому назад. До этого люди пользовались бронзой, а до нее — медью и оловом. Вполне возможно, что еще раньше наши предки вовсю применяли камень.

— А говоришь, ты недостаточно образован! — засмеялась госпожа Зависть. — Нынешние ученые привыкли оценивать все исключительно человеческими мерками. А ведь коренные расы были гораздо искуснее. Они умели обрабатывать железо и знали его сплавы. Лучший пример — меч, что выковал мой отец.

Ток усмехнулся:

— Колдовство вместо простых орудий труда и приспособлений? Вроде бы удобно: не надо развивать ремесла, не надо ничего изобретать и совершенствовать. Но упование на магию приводит к застою в обычной жизни и препятствует накоплению знаний и опыта.

— Бедняжка Ток! До чего же у тебя предвзятое отношение к магии. По-моему, я даже улавливаю оттенок неприязни. Я права? Какой желчный ученый внушил тебе такие взгляды? Наверняка он был из числа чародеев-неудачников, готовых из-за собственной тупости огульно проклинать всю магию.

Сам того не желая, юноша улыбнулся:

— Ты почти угадала. Только он был не ученым, а верховным жрецом.

— Теперь понятно. Жрецы так дрожат за свои культы, что и в магии, и в светских знаниях видят скрытые угрозы. Хватит цепляться за предрассудки, Ток-младший. У тебя есть собственные мозги, и этим ты отличаешься от попугаев, способных лишь повторять чужие слова.

— Ты говоришь прямо как мой отец.

— В таком случае ты зря не прислушивался к его мудрым советам.

«И здесь ты права, госпожа Зависть. Только сейчас я понимаю, сколь прозорливым человеком он был. Ох, недаром отец настойчиво предлагал мне покинуть Малазанскую империю и уехать туда, где нет ни придворных интриг, ни ужасов войны, ни когтей. Он призывал меня к смиренному существованию, а я хотел идти по жизни с высоко поднятой головой. Вот и доигрался».

Поставив все три шатра, Ток подошел к т’лан имассу. Менее чем в сотне шагов от этого места, на вершине ближайшего холма, Мок заканчивал собирать купальню для госпожи Зависти — просторную кожаную лохань, стенки которой натягивались на деревянный каркас. Туруль уже нес туда одежду и все необходимое для купания. Волчица и пес не отходили от Сену, который продолжал разделывать тушу. Все внутренности и не особо ценные куски мяса доставались зверям.

К этому времени Тлен изготовил себе четыре небольших вспомогательных орудия: лезвие с упором для руки, подобие скребка, еще один скребок размером с указательный палец (у этого кромка была вогнутой и остро заточенной), а также нечто вроде сверла. Теперь древний воин пристально разглядывал три оставшиеся обсидиановые пластины.

Ток присел на корточки и внимательно осмотрел поделки т’лан имасса:

— Ага, теперь я понял. Все эти приспособления нужны тебе, чтобы сделать древко и оперение, да?

Т’лан имасс кивнул:

— Остальное нам даст антилопа. Из ее жил я сделаю тетиву. Из шкуры выйдет колчан. Ты сможешь носить его на поясе. Жил нам хватит на все.

— А зачем тебе вот этот скребок с вогнутой поверхностью? Я все смотрю на него и никак понять не могу.

— Этот камыш не зря зовут костяным. Он очень прочный, но шероховатый. А ты сам знаешь: стрела с шероховатым древком далеко не полетит.

— Надо же, ты и это предусмотрел! А как ты собираешься прикреплять оперение? У нас ведь нет ни клея, ни смолы.

— Ты прав. Оперение было бы лучше приклеить. Но раз вокруг ни дерева, обойдемся тем, что есть. Я привяжу оперение самыми тонкими и прочными жилами.

— Постой, Тлен. А как же наконечники для стрел?

— Я сделаю их из обсидиана. Уж это-то проще всего.

— Когда смотришь, как ты работаешь, все выглядит просто. Но так ли это на самом деле?

— Бывает камень-песок, бывает камень-вода. Орудия, которыми ты собираешься резать или скрести, нужно делать из водяного камня, а те, что используешь как молот, — из песчаного. Камень-песок — самый прочный.

— Интересно ты рассуждаешь. А я до сих пор считал, что камень — это просто камень.

— В нашем языке много слов, обозначающих разные камни. Одни слова описывают их природу, а другие — назначение. Есть и такие, которые рассказывают о судьбе камня, его прошлом и будущем, называют духов, обитающих в разных камнях, а еще…

— Хорошо-хорошо! Я все понял, — перебил его Ток. — Думаю, мне ни к чему столько сведений о камнях. Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.

— О чем, например?

Ток оглянулся назад. Госпожа Зависть уже успела забраться в приготовленную купальню, и теперь оттуда виднелась лишь ее голова на фоне ярко-оранжевого заката. Мок и Туруль замерли рядом, оберегая покой своей хозяйки.

— Поговорим про нее, — предложил Ток.

— Про госпожу Зависть? Тут я вряд ли смогу что-либо добавить. Я рассказал тебе почти все, что мне известно.

— Но ведь она была спутницей Аномандера Рейка. Об этом ты что-нибудь знаешь?

Т’лан имасс продолжал мастерить из обсидиана узкий заостренный наконечник для стрелы.

— Поначалу у Аномандера Рейка были другие спутники: Каладан Бруд и еще одна колдунья, которая впоследствии присоединилась к сонму Взошедших и стала Королевой Грез. Но это случилось уже потом, а еще раньше между ними троими произошла какая-то ссора. Сын Тьмы расстался с Брудом и нашел себе новых друзей — госпожу Зависть и некоего Озрика из одиночников. Каладан Бруд отправился путешествовать один. Больше двух тысяч лет о нем вообще ничего не слышали. Примерно тысячу лет назад он вновь появился в этом мире. При нем был молот, который он носит и сейчас: оружие Спящей Богини.

— А что свело вместе Рейка, Зависть и Озрика?

Т’лан имасс пожал плечами:

— Это надо спрашивать у них. Знаю только, что и там не все оказалось гладко. Озрик исчез. Куда — никто не знает. Какое-то время Аномандер Рейк и госпожа Зависть держались вдвоем, но потом и их пути разошлись. Это случилось еще до того, как Взошедшие собрались, чтобы пленить Павшего бога и заковать его в цепи. Рейк принимал в этом участие, а она не захотела. Кажется, это и послужило причиной их разрыва. Большего, малазанец, я не знаю.

— Стало быть, госпожа Зависть — чародейка?

— Неужто сомневаешься? Подтверждение тому — у тебя перед глазами.

— Ты говоришь о горячей воде для купальни, появляющейся из ниоткуда?

Тлен отложил в сторону готовый наконечник и принялся мастерить другой.

— Не только о воде. Еще и о сегулехах.

Бывший вестовой усмехнулся:

— Да. Госпожа Зависть явно их заколдовала. Один Худ знает, как ей удалось сделать из них рабов.

Т’лан имасс прервал работу и прищурился на Тока-младшего:

— Тебя это удивляет? А разве у вас в Малазанской империи нет рабов?

— Есть, конечно. Должники, преступники, попавшиеся на мелочи, пленные. Но ведь ее рабы — сегулехи! Их боятся повсюду. Сегулехи нападают без предупреждения и зачастую — без всяких видимых причин.

— У них свои резоны, которых людям не понять. И между собой они общаются не с помощью слов. Поза, едва заметный жест, наклон головы или легкий поворот тела — вот их язык.

Ток заморгал:

— Если так, то удивляюсь, что они еще не укокошили меня!

— Они чувствуют, как рядом с ними ты весь сжимаешься. По их понятиям, ты готов подчиняться. Зачем убивать того, кто их боится?

— Да, я от рождения труслив и не собираюсь это оспаривать. А к тебе сегулехи как относятся? Ты ведь не ощущаешь в их присутствии тревоги?

— Я вообще об этом не думаю, потому что ни перед кем не склоняю головы.

Малазанец умолк, раздумывая над словами Тлена, потом сказал:

— Мок — самый старший среди них. На его маске только две черты, напоминающие шрамы. По-моему, я знаю, что означает этот узор. Если, конечно, не ошибаюсь.

Т’лан имасс поднял голову. Ток сумел уловить мимолетный блеск в его глазах.

— Сену… ну тот, что накинулся на меня… он у них самый младший… Славный воин. Если бы я тогда не разгадал его намерений и не помешал ему выхватить мечи… наш поединок затянулся бы надолго.

Ток поморщился, отчего его изуродованное лицо стало еще безобразнее.

— Как ты можешь называть Сену «славным воином», если он даже не успел обнажить мечи?

— И тем не менее он отражал мои атаки.

Ток выпучил единственный глаз:

— Он оборонялся… мечами, наполовину вытащенными из ножен? Ты смеешься надо мной?

— Ничуть. Две первые атаки он отразил не слишком успешно. Зато третью… Он призвал на помощь старшего. Мне было достаточно взглянуть на движения Мока, на легкость его шагов, на изящество осанки, и я понял, какой это опытный воин. Сену и Туруль безоговорочно признают его своим повелителем. Маска Мока говорит о том, что соплеменники высоко его чтят.

— Ты прав, Тлен. Мне тоже так кажется. Есть легенда о сегулехе, чья маска была белоснежной, словно фарфоровая чаша. Говорят, даже среди соплеменников его видели лишь немногие избранные. Сегулехи — народ воинов, и править ими может лишь сильнейший боец.

Ток снова оглянулся на двоих застывших сегулехов, потом перевел взгляд на Сену, который продолжал возиться с уже разделанной тушей антилопы.

— Но что же все-таки привело их на наш континент?

— Чем попусту гадать, лучше спроси у Сену.

Бывший вестовой невесело усмехнулся:

— Ты ведь недавно сказал, что сегулехи видят во мне труса. Не удивлюсь, если они презирают меня. Отвечать на вопросы таких, как я, ниже их достоинства. Сам Сену еще может обратиться ко мне, но, если я заговорю с ним, он даже головы не поднимет. Придется тебе и здесь мне помочь.

Тлен отложил работу и встал, глухо лязгнув своими древними костями. Он подошел к Сену. Ток осторожно двинулся следом.

— Послушай, воин, — окликнул сегулеха Тлен.

Сену замер и слегка наклонил голову.

— Скажи, зачем ты покинул родину? Что заставило тебя и твоих братьев отправиться в чужие края?

Сену ответил на одном из даруджийских диалектов, который показался Току несколько архаичным:

— Да будет тебе известно, о Каменный Меч, что мы — карающая армия нашего народа.

Если бы такие слова произнес не сегулех, а кто-нибудь другой, Ток рассмеялся бы ему в лицо. Но сейчас он лишь стиснул челюсти.

Похоже, т’лан имасса подобный ответ удивил не меньше, чем малазанца. Прошло несколько минут, пока он задал новый вопрос:

— Говоришь, карающая армия? И кого же сегулехи решили покарать?

— Тех, кто вторгается на наш остров. Мы убиваем всех, кто осмеливается появиться на нашей земле, но их число не уменьшается. Эта обязанность возложена на Черные маски — посвященных Первого уровня военного мастерства. Враги являются безоружными, и потому мы не тратим время на поединки с ними. Однако постоянные убийства чужаков нарушают ход обучения, затемняют разум и препятствуют развитию истинно воинского сознания. Поэтому было решено самим отправиться к иноземцам и убить того, кто посылает их к нам… Я ответил тебе, Каменный Меч.

— Ты ответил, но у меня есть еще вопросы. А как именуют себя те, кто вторгается на ваш остров?

— Жрецы Панниона. Они являются, чтобы обратить нас в свою веру. Нам не нужна их вера. Мы не раз говорили им об этом, но они не слушают. А теперь они угрожают послать на наш остров свою армию. Мы всегда рады сразиться, и когда узнали об этом, то отправили паннионцам множество подарков. Но их это почему-то оскорбило. Мы не любим разгадывать чужие загадки. Чтобы больше не тратить время понапрасну, было решено разговаривать с врагами только на языке оружия.

— Но госпожа Зависть подчинила вас своей воле без всякого оружия, — опрометчиво заметил Тлен.

У Тока аж дыхание перехватило, когда он услышал столь дерзкое заявление.

Но сегулех лишь молча опустил голову.

— Должно быть, ты знаешь, что мы держим путь в Паннионский Домин, — продолжал Тлен своим ровным бесцветным голосом.

— Это решение нас обрадовало, — с заметным раздражением ответил Сену.

— А сколько тебе лет, Сену? — спросил т’лан имасс.

— Четырнадцать, Каменный Меч. Я — посвященный Одиннадцатого уровня воинского мастерства.

На вертелах жарились крупные ломти мяса. Жир, стекавший с них, падал в огонь, отчего пламя шипело и потрескивало. Госпожа Зависть, облаченная в темно-синие одежды, неторопливо шла по росистой траве, касаясь ее полами своего наряда. Черные волосы женщина заплела в косу.

— Какой дивный запах! И до чего же я проголодалась! — воскликнула она, подходя к костру.

Ток заметил, что Туруль слегка повернулся. И тут же, не успел малазанец и глазом моргнуть, в руках сегулеха сверкнули мечи. Посыпались искры, как будто сталь ударилась о камень. Это замелькал кремневый меч Тлена. Т’лан имасс отступал. Вскоре оба воина скрылись во мраке за кругом света, падавшего от костра. Волчица и пес с громким лаем двинулись за ними.

— Это возмутительно! — топнула ногой госпожа Зависть.

Теперь россыпи искр вспыхивали в десяти шагах от костра. Однако, невзирая на все усилия, малазанец толком ничего не мог рассмотреть, лишь какие-то стремительные движения двух фигур. Он взглянул на двух других сегулехов. Сену невозмутимо восседал у костра, дожаривая мясо. Мок стоял неподвижно и наблюдал за поединком.

«Интересно, что он там видит? А может, ему для этого и не нужны глаза?»

Искры все так же разрывали вечернюю тьму. Госпожа Зависть вдруг рассмеялась, прикрыв рот рукой.

— Должно быть, ты способна видеть в темноте, — пробормотал юноша.

— Разумеется. Какой захватывающий поединок! Я еще ни разу… хотя нет, тут, пожалуй, все сложнее. Когда ты впервые назвал их сегулехами, в моей памяти всплыло давнее воспоминание. Однажды Аномандеру Рейку довелось сразиться с сегулехами. Их было не меньше двух десятков. Он явился на их остров, ничего не зная о нравах тамошних жителей. Принял человеческий облик, соорудил себе маску и, ничтоже сумняшеся, отправился прогуляться по главной улице их столицы. Высокомерия нашему Аномандеру не занимать, а потому он просто шел, не обращая внимания на окружающих…

Тут рядом с ними вспыхнула яркая молния. Земля вздрогнула, после чего поединок возобновился.

— Два колокола — ровно на столько хватило Рейка. Потом он рассказывал, что нигде еще не встречал такой оголтелой жестокости, сроду не чувствовал такого отвращения и никогда так не уставал. Когда Сын Тьмы скрылся в своем магическом Пути, у него бешено колотилось сердце.

— Черный Меч, — вдруг произнес чей-то голос, холодный и хриплый.

Мок стоял рядом и глядел на госпожу Зависть и Тока.

— Но ведь это было много веков назад.

— Да будет тебе известно, хозяйка, что сегулехи бережно хранят память о достойных противниках.

— Рейк рассказывал, что у последнего воина, с которым он сражался, на маске было семь символов.

Мок слегка наклонил голову:

— Эта маска по-прежнему ждет его, хозяйка. Черный Меч не завершил должным образом седьмое сражение. Мы готовы продолжить.

Женщина улыбнулась:

— Возможно, скоро ты сможешь лично передать ему приглашение.

— Ты не поняла, хозяйка. Это не приглашение, а требование.

Госпожа Зависть от души расхохоталась, однако Току было совсем не весело.

— Запомни, слуга: если Владыка Тьмы удалился с вашего острова, это еще не значит, что он струсил. Ты не представляешь в полной мере его могущества. Советую тебе учесть мои слова.

— Тем более я готов скрестить с ним свой клинок. Он — Седьмой, а я — Третий.

— Мок, я думала, что ты умнее, — уже без улыбки сказала госпожа Зависть. — Меня не занимает, кто там считается у вас Седьмым, а кто — Третьим. Но я знаю, куда отправились души убитых Рейком сегулехов. Они пополнили число вечных узников Драгнипура — того самого меча, что был у него в руках. Тебе тоже туда захотелось, Мок?

Земля опять вздрогнула. Потом стало тихо. Поединок закончился.

— Сегулех, который погибает, считается побежденным, — объявил Мок. — О таких мы не желаем помнить.

— Вот как? — удивился Ток. — Неужели ты и родного брата готов забыть?

В красноватом круге света вновь появился Тлен. В левой руке он держал свой кремневый меч, а правой волок тело Туруля, ухватив того за воротник. Голова сегулеха безжизненно свешивалась вниз. Следом, виляя хвостами, шли волчица и пес.

— Ты и вправду убил моего слугу? — спросила у т’лан имасса госпожа Зависть.

— Не волнуйся, — ответил ей Тлен. — Сломанное запястье, несколько сломанных ребер и полдюжины ударов по голове. Через некоторое время он поправится.

— «Через некоторое время» меня не устраивает. Подтащи-ка его сюда… Еще ближе. Оставь здесь.

— Туруля нельзя исцелять при помощи магии, — произнес Мок.

Эти слова оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения госпожи Зависти. Она резко повернулась к дерзкому сегулеху. Женщину окутало облако серебристой магической энергии. Волна силы покатилась прочь от нее, ударила Мока так, что сегулех взлетел в воздух. И с глухим стуком упал на землю. Яркое сияние померкло.

— Слуги не имеют права указывать, как мне себя вести. Знай свое место, Мок! Надеюсь, одного предупреждения тебе будет достаточно.

Госпожа Зависть склонилась над Турулем.

— А тебя я обязательно исцелю, — решительно произнесла она и уже мягче добавила: — Как известно, у любой благородной женщины должно быть не менее трех слуг.

Она дотронулась до груди сегулеха. Туруль застонал.

— Ого! — сказал Ток, разглядывая т’лан имасса. — А он тоже здорово тебя отделал!

— Давненько уже я не сражался с достойным противником, — ответил Тлен. — Тем сложнее было бить его мечом только плашмя, не в полную силу.

Мок, кряхтя, поднимался на ноги. Услышав последние слова т’лан имасса, он застыл, а затем медленно повернулся к нему лицом.

«Готов поспорить, Тлен, такого щелчка по носу этот… Третий еще никогда не получал», — подумал Ток.

— И чтобы больше сегодня — никаких поединков! — сурово изрекла госпожа Зависть. — В другой раз я не стану сдерживать свой гнев.

Мок встал. На т’лан имасса он старался не глядеть.

— Ну вот, я уже исцелила Туруля, — объявила хозяйка. — Сену, дорогой, подавай мясо. И не забудь про вино. Элинское красное. Самое время спокойно поужинать. — Она ослепительно улыбнулась Току. — И насладиться остроумной застольной беседой, правда?

Малазанец едва удержался, чтобы не застонать.

Трое всадников остановились на вершине невысокого холма. Развернув лошадей, они некоторое время сидели молча, вглядываясь в очертания городских стен Крепи.

Быстрый Бен смотрел на седобородого командора и своего давнего соратника. Маг прекрасно понимал, какие чувства испытывает сейчас Скворец.

«На этот холм мы, помнится, приходили за Локоном. Чародейский огонь спалил людей, повсюду валялись покореженные пустые доспехи. Боги милосердные, они и сейчас еще здесь, продолжают ржаветь в траве… Тогда из кадровых магов в живых осталась одна лишь Рваная Снасть. А мы едва сумели выползти из туннелей… сотни наших соратников и соратниц нашли там свою могилу. В нас бушевала ярость. Ярость тех, кого предали… И на этом же холме, опаленном огнем магических атак, мы были готовы пойти на убийство. Хладнокровно, без всяких сомнений…»

Маг взглянул на Молотка. Прищуренные глазки целителя внимательно наблюдали за ним и за Скворцом. Молотку тоже было о чем вспомнить.

«Историю наших жизней не похоронишь. Руки с костлявыми пальцами и пожелтевшими ногтями тянутся к нам прямо из земли, хватают нас и крепко держат».

— Пора подвести итоги, — угрюмо произнес Скворец, поднимая голову к безоблачному небу, что раскинулось над Крепью.

— Кто начнет? — спросил Молоток.

— Давай ты.

Целитель откашлялся:

— Начну с недуга Парана. Его смертная плоть получила толику крови Взошедшего и косвенно соприкоснулась с тем миром, но… Быстрый Бен подтвердит: ни то ни другое не должно было проявиться в форме такой хвори. Нет, и кровь, и все эти места — это только толчки, которые, так сказать, гонят его вниз, затягивают в туннель.

— А он упрямо выползает наружу, — добавил Быстрый Бен. — Старается убежать. И чем больше бедняга старается…

— Тем сильнее увязает, — договорил за мага Молоток.

Скворец опять обвел глазами городские стены Крепи и криво усмехнулся:

— Помню, когда я в прошлый раз стоял на этом холме, Быстрый Бен и Калам постоянно заканчивали друг за друга фразы. Будто и не было этих месяцев… Так что, наш капитан теперь тоже присоединился к сонму Взошедших?

— Почти, — ответил чародей.

«Думаю, не стоит говорить, насколько это меня беспокоит. Но все было бы во сто крат хуже, если бы Паран… сам стремился стать Взошедшим. Хотя, кто знает, какие честолюбивые замыслы таятся в голове этого упрямца?»

— А как вам обоим его рассказ про спасение Гончих Тьмы и меч Рейка?

— Есть повод встревожиться, — ответил Молоток.

— Это еще мягко сказано, — возразил Быстрый Бен. — Тут впору испугаться.

— Почему? — удивился Скворец.

— Рейк ведь не сам выковал Драгнипур. Он лишь завладел мечом. В связи с чем возникает множество вопросов. Что, интересно, этот ублюдок знает о клинке? Сколько ему позволено знать? И куда подевались эти проклятые Псы Тени? Хуже всего, что Паран теперь связан кровными узами с одной из этих тварей.

— Что делает нашего капитана… непредсказуемым, — заключил Молоток.

— Ты представляешь, что находится в конце туннеля, куда затягивает Парана? — спросил Скворец.

— Нет, — сознался целитель.

— И я тоже, — печально добавил Быстрый Бен. — Но думаю, нам не мешало бы его подтолкнуть. Хотя бы ради того, чтобы спасти капитана от себя самого.

— И каким же образом вы собираетесь это проделать?

— Все уже началось, командор. Он ведь встретился с Серебряной Лисой. Девчонка читает его, как Рваная Снасть когда-то читала расклады Колоды Драконов. Стоит ей взглянуть на капитана, и она всякий раз узнаёт что-то еще.

— А может, ей помогают… воспоминания Рваной Снасти, — вставил Молоток.

— Забавно тогда получается, — протянул Скворец. — Значит, Серебряная Лиса постепенно влезает в душу к Парану… А вы уверены, что ей захочется рассказывать нам о своих открытиях?

— Ну, смотря которая из двух заключенных в ней личностей одержит верх…

— Наша-то чародейка еще ничего, а вот Ночная Стужа… — Скворец покачал головой.

— Она, конечно, была та еще особа, — согласился Быстрый Бен. — И довольно загадочная. Но все равно — малазанка…

— И это, пожалуй, все, что мы о ней знали, — угрюмо пробасил Скворец. — Держалась она замкнуто, отстраненно. И кстати, имя очень ей подходило. От нее так и тянуло холодом.

— А магию какого Пути применяла Ночная Стужа? — поинтересовался Молоток.

— Скорее всего, Рашана, — вздохнул Быстрый Бен. — Это Путь Тьмы.

— Но Серебряная Лиса могла бы постепенно разузнать о ней побольше, — предположил целитель.

— Там сохранились лишь крохи сведений. Думаю, от Ночной Стужи мало что уцелело.

— Ты в этом уверен, чародей? — спросил командор.

— Нет.

«Во всем, что связано с Ночной Стужей, у меня вообще нет никакой уверенности. Ведь задолго до появления Малазанской империи существовали и другие колдуньи, которых звали точно так же… Взять хоть Первую Натилогскую войну… Или освобождение Каракаранга в Семиградье девятьсот лет тому назад. Можно припомнить и более ранние события — например, изгнание сетийцев из Фенна на Квон-Тали почти две тысячи лет назад. И везде мелькали упоминания о чародейке со странным именем Ночная Стужа. Если это одна и та же женщина…»

Скворец наклонился и сплюнул на землю:

— Все это, мягко говоря, не слишком вдохновляет.

Маг и целитель промолчали.

«Я мог бы рассказать ему про Огнь… Но если командора так огорчают эти события, то как подействует на него весть о неотвратимо надвигающейся гибели мира? Нет, ни к чему понапрасну пугать соратников, лучше самому потихоньку продолжать то, что начал… Увечный Бог объявил войну другим богам, Взошедшим, магическим Путям и всему миру, который он ненавидит. Но помни, Хромой: чтобы выиграть, тебе придется перехитрить самого Быстрого Бена. А меня голыми руками не возьмешь. Ничего, скоро тебе станет не до богов с их глупыми играми. Уж ты у меня попляшешь, дружище…»

Лошади под седоками стояли почти неподвижно, слегка помахивая хвостом. Только иногда какая-нибудь докучливая муха заставляла их встряхивать гривой и шевелить ушами.

— С Парана глаз не спускать, — произнес наконец Скворец. — При всяком удобном случае подталкивайте парня в нужном направлении. Ты, Быстрый Бен, узнай насчет Ночной Стужи где только сможешь. А ты, Молоток, расскажи Штырю про капитана. Вы все трое должны постоянно держаться рядом с ним.

Командор натянул поводья и развернул лошадь:

— Пора возвращаться. Посланцы Даруджистана могут появиться с минуты на минуту.

Всадники съехали с холма и пустили лошадей галопом, оставив мух разочарованно кружить над опустевшей вершиной.

Когда Скворец подъехал к шатру Дуджека Однорукого, его лошадь тяжело дышала: седобородый командор промчался через весь лагерь сжигателей мостов, где оставил Быстрого Бена и Молотка, а затем — через раскинувшийся на равнине лагерь Каладана Бруда.

Скворец спрыгнул с седла и болезненно поморщился, наступив на больную ногу.

Из шатра показался знаменосец Артантос.

— Отдайте мне поводья, — сказал молодой воин. — Вашу лошадь надо хорошенько почистить и искупать.

— Я бы тоже не прочь вымыться, — пробормотал Скворец. — Однорукий у себя?

— Да. Он ждет вас.

Командор молча прошел в шатер.

— Вовремя ты вернулся, — произнес Дуджек, поднимаясь с койки. — Налей нам по кружке эля. Кувшин на столе. Где-то здесь должен быть стул… А-а-а, вот он. Ты голодный?

— Честно говоря, еда в горло не лезет.

— Вот и мне тоже. Давай лучше выпьем.

Скворец сбросил со стула какое-то тряпье, потом наполнил элем глиняные кружки. Первый раз оба выпили молча. Скворец налил еще.

— Опять Семя Луны появляется на нашем пути, — произнес однорукий полководец, вытирая губы и берясь за вторую кружку. — Правда, увидим мы это летающее чудо только где-то возле Коралла или даже позже. Стало быть, Аномандер Рейк согласился двинуть мощь своей крепости против Паннионского Домина… По какой причине? Не имею ни малейшего представления. Быть может, ему просто нравится воевать.

— Я бы этого не сказал, — поморщился Скворец. — В Крепи он лупил по нам без особой прыти.

— Это потому, что там он был один. Хорошо, что рядом не оказалось его тисте анди, иначе наши обугленные косточки валялись бы сейчас на каком-нибудь холме.

— Может, ты и прав. Но смотри, Дуджек: мы стягиваем такие силы, чтобы двинуть их против небольшой империи неистовых фанатиков. С этим Паннионским Домином с самого начала все было непросто. Недаром он казался нам весьма подозрительным, там явно что-то затевалось. Но чтобы задействовать такую армию…

— На войне лишних солдат не бывает, — пожал плечами Дуджек. — Глядишь, еще и похвалим себя за предусмотрительность… Кстати, ты говорил с Меченым?

Скворец кивнул:

— Он согласен, что полеты морантов должны оставаться незаметными. Никто не должен видеть и знать, каким образом и откуда снабжаются наши войска в походе. Сейчас его дозорные выискивают подходящее место вблизи паннионской границы, чтобы расположить там вспомогательные силы. Если что, в нужный момент можно будет ударить оттуда.

— Отлично. А наша армия готова выступить из Крепи?

— Армия-то готова. Но пока не ясно, как она будет снабжаться на марше.

— Это мы выясним, когда здесь появятся посланцы Даруджистана… Теперь что касается Серебряной Лисы…

— Трудно сказать что-либо определенное, Дуджек. Меня настораживает грядущее Слияние т’лан имассов. Даже не столько оно, сколько слова этой девочки. Серебряная Лиса утверждает, что без т’лан имассов нам Паннионский Домин не одолеть. Выходит, мы недостаточно знаем врага, с которым собрались воевать.

— Ну, это дело поправимое. Ты сказал Быстрому Бену, чтобы он наладил связи с армией наемников в Капастане?

— Да, он вроде бы что-то уже придумал. Посмотрим, заглотнут ли наемники нашу наживку.

— Ладно, об этом потом. Мы говорили о Серебряной Лисе. Рваная Снасть была нашим надежным союзником… и другом.

— Ее душа не погибла. Она здесь, в этой девчонке-рхиви. Серебряная Лиса и Паран… они встречались и долго разговаривали. — Скворец замолчал, поглядывая на кружку с недопитым элем. — Подождем, как там будут развиваться события.

— Я как представлю, что это дитя пожирает собственную мать…

— Дуджек, не забывай: она только обликом рхиви, а закваска в ней т’лан имасская. А когда т’лан имассы проявляли хоть каплю сострадания? Бессмертные, бездушные и — давай уж будем называть вещи своими именами — до крайности жуткие создания. Только император Келланвед и мог держать их в узде. Больше они никого не признавали. Мы с тобой помним, что они вытворяли в Семиградье. Воспоминания, прямо скажем, не из приятных.

— Опыт всегда идет рука об руку с бедой, — промолвил верховный кулак. — Теперь т’лан имассы возвращаются, а командовать ими будет ребенок.

— Любопытное замечание, — усмехнулся Скворец. — Но я понимаю, к чему ты клонишь. Если не считать побоища в Арэне, Келланвед умел управлять т’лан имассами. Нынче власть над ними получает дитя, рожденное в дебрях Телланна. Девочка, в которой живут две взрослые души.

— И много ты встречал детей, способных вести себя разумно и проявлять самообладание? Мудрость Рваной Снасти должна одержать в Серебряной Лисе верх, и как можно скорее.

— Дуджек, мы сделаем все, что в наших силах.

Старик со вздохом кивнул.

— Отказ Багровой гвардии участвовать в войне стал для меня настоящим ударом, — признался Скворец. — Кто вместо них? Наемники, набранные неизвестно где? Какая-нибудь шушера, толком и меча держать не умеющая? «Моттские разгильдяи» — еще куда ни шло, а вот остальные вполне могут оказаться обычными дармоедами. Вот рхиви и баргасты — это сила. Тисте анди вообще нет равных. И тем не менее Бруд нуждается в нас, да еще как.

— Возможно, мы нужны ему больше, чем он нам, — согласился Дуджек.

— У каждой стороны есть свои «карты в рукаве», — заметил командор. — У Каладана Бруда — это Рейк и его базальтовая крепость. У нас — т’лан имассы. Слушай, можно подумать, что мы собрались воевать с половиной Генабакиса, а не с каким-то паршивым Паннионским Домином.

Верховный кулак невесело улыбнулся:

— Гони эту мысль прочь, спрячь ее как можно глубже. Учти: нам противостоит тиран и фанатик, а от таких можно ждать чего угодно. Так что не стоит делать преждевременных выводов. Кстати, еще один тиран, хотя и бывший, находится у Бруда в союзниках.

— Ты говоришь о Каллоре?

— А о ком же еще?

— Он не оставил мысли убить девчонку, — сказал командор.

— Не посмеет, — возразил Дуджек. — А если попытается, Бруд с ним миндальничать не станет.

Однорукий протянул Скворцу пустую кружку. Тот наклонил кувшин и наполнил ее почти до краев.

— Пойми, дружище, Каладан Бруд — вот кто является настоящей «козырной картой в рукаве». Я читал в «Натилогских летописях» о его подвигах на Лейдеронском плато. И понял одно: Воеводу лучше не злить. Когда он в гневе, ему все равно, кто перед ним — враги или союзники. У Рейка, по крайней мере, есть выдержка. Он не кидается в бой очертя голову. А вот Бруд запросто может. Видел его молот? Говорят, только он один и способен пробудить Огнь от сна. Надо ударить по земле так, чтобы богиня открыла глаза. И если бы Бруд не обладал невероятной силой, он бы не носил этот молот.

Скворец призадумался:

— Будем надеяться, что Каладан Бруд и впредь станет оберегать Серебряную Лису.

— Каллор очень хитер. Он и дальше будет затуманивать Бруду сознание, пытаясь переубедить его, — высказал свои опасения Дуджек. — Подходящие слова и доводы действуют сильнее меча. Не удивлюсь, если Верховный Король постарается заручиться поддержкой Аномандера Рейка.

— Бывший тиран, как я слышал, и к тебе заглядывал, — пробурчал седобородый командор.

— И ведь до чего убедительно рассуждал, скотина. Он даже пытался меня уверить, что якобы совсем не злится на тебя, хотя ты первый, кто за многие сотни лет посмел поднять на него руку. Только представь, Каллор сказал, что он сам во всем виноват.

— Надо же, какое великодушие! — поморщился Скворец. — Когда это ему выгодно, Каллор признает что угодно. А я не потерплю, чтобы на моих глазах расправлялись с ребенком. И мне все равно, какие силы скрыты в Серебряной Лисе. Я видел испуганную десятилетнюю девчонку и стану ее защищать. При любом раскладе.

— Даже вопреки моему прямому приказу? — поинтересовался верховный кулак, буравя собеседника взглядом.

— Дуджек, ты никогда не отдашь такого приказа.

— Уверен?

— Ага. Мы ведь с тобой не первый день знакомы.

— Да уж. И ты всегда был упрямцем.

— По пустякам я не упрямлюсь. Это тоже прекрасно тебе известно.

Некоторое время они глядели друг на друга и молчали.

— Жаль, что тебя нельзя с треском разжаловать обратно в сержанты. Не хочу подрывать моральный дух армии.

Скворец засмеялся. И попросил:

— Налей-ка мне еще кружечку. А то вот-вот появится делегация из Даруджистана, а меня все время в сон клонит. Хоть взбодрюсь немного.

— А если Каллор прав?

Мхиби сжалась, словно ее ударили плетью.

— Тогда пусть вместе с Серебряной Лисой он убьет и меня тоже.

Широкий плоский лоб Каладана Бруда прочертили бороздки морщин.

— А я ведь помню тебя, рхиви. Еще с тех времен, когда мы сражались на севере. Ты была тогда молодой, красивой, полной огня. Что эта девчонка сделала с тобой? Вот смотрю я на тебя, и сердце мое сжимается от боли.

— Поверь, Воевода, мне самой еще больнее. Но эту судьбу я выбрала добровольно.

— Дочь вытягивает из тебя все жизненные соки. Она тебя убивает. Почему?

Мхиби взглянула на Корлат. Лицо тисте анди, как всегда, было бесстрастным. Рхиви вдруг почувствовала, что ей тяжело дышать. В шатре стояла удушающая жара, воздух был влажным и затхлым. Она снова повернулась к Бруду:

— Серебряная Лиса — порождение Телланна, магического Пути т’лан имассов. У них нет жизненной силы. Как бы это лучше объяснить? Т’лан имассы и хотели бы сами выкормить ребенка, да нечем. Они бессмертные… точнее, нежить, а девочка — создание из плоти и крови. И Рваная Снасть с Ночной Стужей тоже мертвы. Ты даже не представляешь себе, насколько важно родство. Кровные узы — все равно что охранительная сеть. Она опоясывает нас при рождении, оберегает в детстве, помогает стать взрослыми. Кровные узы питают нас жизненной силой. Без них человек чахнет и умирает. Одиночество — это болезнь, от которой страдает не только душа, но и тело. И хорошо, когда родственников много. Но у Серебряной Лисы нет никого, кроме меня. Я — ее защитная сеть.

Каладан Бруд покачал головой:

— Я внимательно выслушал твои объяснения, Мхиби, и все равно ничего не могу понять. Я чувствую: девчонке не терпится поскорее стать взрослой. Она утверждает, что будет повелевать т’лан имассами и что они якобы услышали ее призывы. Выходит, армия бессмертных воинов уже признала Серебряную Лису своей командующей?

— Скажи честно, Бруд, — попросила Корлат, — ты считаешь, девочка торопится вырасти только потому, что армия т’лан имассов не захочет подчиняться ребенку?

— Что на уме у т’лан имассов — этого я не знаю. Я всего лишь пытаюсь понять, почему этот ребенок неотвратимо убивает собственную мать.

— Да, Воевода, со стороны именно так и кажется, — сказала Мхиби. — Смертное тело не может вместить в себя неограниченную силу. У тебя, у Аномандера Рейка, у Корлат — за плечами сотни и тысячи лет жизни. Вы научились управлять силой, не разрушая себя. У Серебряной Лисы такого опыта нет. Вернее, память подсказывает девочке, что есть, но для детского тела он недоступен. А ей предстоит распоряжаться и повелевать громадной силой. Она просто обязана стать взрослой женщиной. И даже тогда…

— Восхождение рождается опытом, — усмехнулась Корлат. — Любопытное наблюдение, Мхиби.

— Просто опыт… он закаляет душу, — добавила рхиви.

— Этого-то Каллор и боится, — выдохнул Каладан Бруд, вставая со стула. — Необузданной, незрелой силы.

— Не удивлюсь, если Каллор сам и побуждает девочку поскорее вырасти, — заметила Корлат. — Серебряной Лисе не терпится стать взрослой женщиной, чтобы погасить его страхи.

— Любопытный парадокс. Но сомневаюсь, что он оценил бы иронию твоих слов, — печально улыбнулся Бруд. — Как ты сказала? Погасить его страхи? Вряд ли. Скорее всего, девочка чувствует, что рано или поздно ей придется защищаться от Каллора.

— Их связывает какая-то тайна: вот в чем причина, — почти шепотом произнесла тисте анди.

В душном шатре стало тихо. Корлат могла бы и не говорить этого; все и так знали, что одна из душ, обитающих ныне внутри Серебряной Лисы, уже сталкивалась с Каллором в прошлом. Но кто? Рваная Снасть? Ночная Стужа? Беллурдан?

— Жизненный опыт, — нарушил молчание Каладан Бруд. — У девочки его предостаточно. Ты согласна, Мхиби? Как-никак трое малазанских чародеев…

На лице рхиви появилась вымученная улыбка.

— Один теломенский маг, две колдуньи и я. Получается, у ребенка один отец и целых три матери, каждая из которых отнюдь не рада тому, что оказалась в этой роли. Похоже, отцовское влияние — самое слабое. Мне все больше кажется, что Беллурдан живет лишь в памяти Ночной Стужи. Что же касается обеих чародеек… я кое-что узнала. Могу с уверенностью сказать: Рваная Снасть не пугает меня. Наоборот, от нее исходит покой.

— А от Ночной Стужи? — спросила Корлат.

— Постойте, а разве Аномандер Рейк не убил ее при осаде Крепи? — вмешался Воевода.

— Нет. Ночная Стужа стала жертвой предательства высшего имперского мага Тайскренна, — ответила тисте анди. — Мы выяснили, что вскоре после падения города Тайскренн спешно бежал и вернулся к императрице Ласин… — Корлат повернулась к Мхиби. — А что ты сумела узнать про Ночную Стужу?

— Я видела вспышки тьмы в душе Серебряной Лисы, — с неохотой ответила рхиви. — Неукротимый гнев, жажду мщения. Наверное, она мечтает отомстить Тайскренну. И еще. Ночная Стужа и Рваная Снасть не смогут делить власть. Между ними обязательно произойдет битва за первенство, и победительница станет управлять душой моей дочери.

— Чем мы можем помочь Рваной Снасти? — после недолгих раздумий осведомился Каладан Бруд.

— Малазанцы тоже ищут способ помочь этой колдунье. Многое зависит от них, и здесь мы должны положиться на Скворца и на капитана Парана. В прошлом он был возлюбленным Рваной Снасти.

— Я встречалась и говорила со Скворцом, — сообщила Корлат. — Это человек непоколебимой честности. В высшей степени достойный.

— В твоих словах я слышу голос сердца, — заметил ей Бруд.

— Тем меньше у тебя поводов сомневаться в их искренности, Каладан. Ты ведь знаешь: легкомыслие мне несвойственно.

Воевода пристально посмотрел на тисте анди.

— Не волнуйся, дальнейших расспросов на этот счет не будет, — лукаво улыбнулся он. — А ты, Мхиби, внимательно следи за дочерью. Едва лишь заметишь, что Ночная Стужа начинает брать верх и подминать Рваную Снасть, — сразу же дай мне знать.

— И тогда ты распорядишься убить мою дочь? — вырвалось у нее.

— Ошибаешься, рхиви, — покачал головой Каладан Бруд. — Я имел в виду совсем другое. Если это случится, я постараюсь помочь малазанцам и… Рваной Снасти.

— Но как и чем ты сможешь им помочь, Воевода? — удивилась Мхиби.

— Пока не знаю. Доверься мне — это все, что я могу тебе сказать.

Бедная женщина тяжело вздохнула:

— Хорошо. Я непременно дам тебе знать.

Полог шатра отодвинулся. Внутрь вошел Хурлокель, знаменосец Бруда:

— Господин командующий, делегация Даруджистана приближается к лагерю.

— Что ж, идемте их встречать, — ответил Воевода.

Едва лишь шестерка великолепных лошадей в упряжи, щедро украшенной драгоценными камнями, остановилась, возница низко надвинул капюшон, откинулся на спинку и замер, словно бы уснул. Двойные дверцы роскошной просторной кареты распахнулись, и оттуда высунулась нога в бархатном башмаке сочного темно-синего цвета. Напротив полукругом выстроились встречающие делегацию. Слева стояли Дуджек, Скворец, Меченый и капитан Паран, а справа — Каладан Бруд, Каллор, Корлат и Серебряная Лиса с Мхиби.

Бедная рхиви едва держалась на ногах. События минувшей ночи и последующая беседа с Брудом отняли у нее последние силы. Но Мхиби не жалела, что поговорила с Воеводой. Она должна была увидеть его глаза, услышать его суровые, безжалостные вопросы. Однако женщина сказала ему не всю правду. На самом деле встреча ее дочери с капитаном Параном прошла куда более напряженно, чем она описывала Бруду. Хуже того, эта встреча, кажется, пробудила что-то в Серебряной Лисе: с того момента девочка вычерпала у Мхиби необычайно много сил, буквально впилась в мать, за считаные часы высосав из той несколько лет ее угасающей жизни.

«Кто же так лихорадочно домогается моих жизненных сил? Ты, Рваная Снасть? Или ты, таинственная Ночная Стужа?

Ничего, скоро все кончится. Я не боюсь оказаться в объятиях Худа. Наоборот, я жажду попасть туда как можно скорее. У Серебряной Лисы теперь есть союзники. Они сделают все, что нужно. Духи рхиви, прошу вас о помощи. Мое время на исходе, но окружающие все еще продолжают уповать на меня. Я устала. Я так больше не могу…»

Темно-синий башмак нерешительно застыл, но потом ступня все-таки нащупала твердую почву. Затем показались пухлая лодыжка, колено и бедро. Вслед за первой ногой на землю опустилась и вторая. И вот уже из экипажа вылез пузатый коротышка, наряженный в шелковые одежды всех цветов радуги. Но если в радуге цвета мирно уживаются друг с другом, то в наряде толстяка они вовсю соперничали, будто торговцы, ругающиеся из-за лучшего места на рынке. В пухлой руке даруджийца был зажат ярко-красный платок, которым он тут же вытер обильно вспотевший лоб. Очутившись на земле, коротышка громко вздохнул:

— Клянусь пылающим сердцем Огни, ну и жара!

Воевода выступил вперед:

— Добро пожаловать, посланец Даруджистана. Освободительные армии рады приветствовать тебя. Одну из них возглавляю я, Каладан Бруд. Другую — Дуджек Однорукий…

Толстяк близоруко заморгал, еще раз вытер лоб, после чего расплылся в улыбке.

— Вы назвали меня посланцем Даруджистана? В какой-то мере это действительно так. Однако перед вами не кто иной, как Крупп — смиренный житель этого славного города, — который, потворствуя своему любопытству, с самыми добрыми намерениями явился сюда, дабы собственными глазами узреть сие великое событие. Крупп искренне обрадован… нет, правильнее будет сказать, он просто потрясен вашим радушием. И если вы встретили так его, простого горожанина, то Крупп просто сгорает от любопытства, предвкушая, с каким грандиозным почетом вы встретите официальных посланцев городского Совета Даруджистана. И любопытство смиренного Круппа нарастает буквально с каждой секундой! Обратите ваши взоры к югу! Карета с нашей делегацией стремительно приближается!

Когда даруджиец, имевший довольно странную привычку говорить о себе в третьем лице, закончил свою цветистую витиеватую речь, воцарилась тишина, которую нарушало лишь хихиканье великой воронихи. Конечно же, это была Карга, которая никак не могла пропустить такое зрелище.

Даже Мхиби, сама тоже не желая, улыбнулась.

«А ведь я знаю этого человека», — подумала она. А вслух сказала:

— Я помню тебя, господин. Я была в твоих снах.

Крупп взглянул на рхиви, и глаза его округлились. Коротышка явно оторопел и принялся отирать лоб.

— Что-то я не припоминаю, любезнейшая, — вежливо ответил он, — хотя в этом мире все возможно…

Карга вновь зашлась каркающим смехом.

— Тогда я выглядела моложе и к тому же была беременна, — добавила Мхиби. — С нами вместе там были заклинатель костей и древний бог.

Улыбка на раскрасневшемся лице Круппа почти мгновенно сменилась испугом. Он еще раз взглянул на рхиви, затем посмотрел на стоящую рядом с нею девочку. Близорукие глазки даруджийца сощурились.

«Он сразу все понял! — пронеслось в мозгу Мхиби. — Но как? И откуда я знаю, что он обо всем догадался? Неужели мы как-то связаны? Если да, то насколько крепко?»

— Дорогой Крупп, не успели вы ступить на нашу землю, а уже сообщили нам весьма ценные сведения, — промолвил Каладан Бруд. — Обстоятельства рождения этой девочки, которую зовут Серебряная Лиса, постепенно проясняются. Итак, вы и есть тот смертный, кто присутствовал при ее появлении на свет. Правда, мы не знаем, какой древний бог почтил своим присутствием это событие. Не назовете ли вы нам его имя? Ответ на этот вопрос может во многом определить… наше отношение к Серебряной Лисе.

Коротышка растерянно моргал, слушая Воеводу, и вытирал платком двойной подбородок.

— Крупп осознаёт важность ответа. Он прекрасно все понимает, ибо чувствует напряженное внимание, с коим достопочтенные встречающие ждут, что же он им скажет. Итак, кто из древних богов присутствовал при рождении этого милого ребенка?.. Знали бы вы, как жаждет Крупп вам ответить… Но, увы, забывчивость — вечное проклятие Круппа из Даруджистана… Возможно, то был… хотя нет, точно не он. Сие мне только показалось.

Болтливый толстяк оглянулся на приближающуюся карету с официальной делегацией и в который уже раз приложил ко лбу платок.

— Поспешные ответы способны увести в сторону… нет, еще хуже. Они способны создать ложное впечатление. Чем же тут можно помочь?

— Никак это Крупп? — воскликнул возница подъехавшей кареты. — Худ тебя побери, а ты-то что тут делаешь?

Коротышка повернулся и отвесил глубокий поклон с потугами на изящество:

— Ты ли это, Мурильо? Ужель ты избрал себе новое ремесло? Ну надо же, а Крупп даже и не подозревал в тебе таких способностей. А может, ты из скромности никогда не упоминал о своих талантах? Но осмелюсь заметить: ты выбрал не самых лучших коней. Для такого лихого кучера, как ты…

Возница хмуро поглядел на шестерку лошадей, впряженных в карету толстяка:

— Я тоже не подозревал, что ты способен подбить Мизу на заурядную кражу. А мы-то головы ломали, когда накануне отъезда из конюшни вдруг пропали все лошади. Сейчас я гляжу на этих и никак не могу отделаться от мысли, что они здорово похожи на тех, что таинственным образом исчезли.

— Уверяю тебя, дорогой Мурильо, это чистой воды совпадение, хотя по природе своей и весьма удивительное.

Из кареты выбрался широкоплечий лысеющий человек с грубоватым, потемневшим от гнева лицом. Он шагнул к Круппу с явным намерением схватить того за воротник. Коротышка попятился назад, однако не преминул широко раскинуть руки:

— Какие люди! Советник Колл, собственной персоной! Крупп приветствует тебя, давний друг и верный спутник, в окрестностях Крепи! А кто это приехал вместе с тобой? Да это же не кто иной, как советник Эстрайсиан Д’Арле! Ну что же, теперь, когда здесь собрались все истинно важные, наделенные полномочиями представители славного града Даруджистан…

— Ты только себя в этот список не включай, Крупп! — прорычал Колл, продолжая надвигаться на коротышку.

— Позволь сделать одно уточнение, дорогой Колл, — ответил коротышка, явно намереваясь в случае чего ретироваться в свою карету. — Крупп ничуть не погрешил против истины, назвав всех нас полномочными представителями Даруджистана. Но если вас с господином Д’Арле отправил сюда городской Совет, то скромный горожанин Крупп является посланцем досточтимого алхимика Барука.

Колл остановился, скрестил на груди свои мускулистые руки и недоверчиво переспросил:

— В самом деле? Алхимик отправил тебя сюда от своего имени? Что-то я про это не слышал.

— Вероятно, Барук решил, что сановникам городского Совета вряд ли интересны его частные дела. Более того, он и мне не говорил об этом напрямую. Но мы с высшим алхимиком настолько давние и близкие друзья, что зачастую слова просто не нужны.

— Хватит уже пустой болтовни, Крупп.

Явно недовольный вмешательством коротышки, Колл повернулся к Каладану Бруду и, поклонившись ему, сказал:

— Примите мои глубочайшие извинения, Воевода. Я — сановник Колл, а это — мой спутник, сановник Эстрайсиан Д’Арле. Мы прибыли сюда в качестве полномочных представителей городского Совета Даруджистана. Мне искренне жаль, что появление самозванца Круппа несколько испортило торжественность момента. Как вы уже догадались, никто его сюда не посылал. Так что я, с вашего позволения, незамедлительно отправлю этого трепача восвояси.

— Вынужден вас огорчить: пока что присутствие вашего… соотечественника здесь необходимо, — ответил Бруд. — Не удивляйтесь. Я вам потом все объясню. А сейчас предлагаю пройти в мой штабной шатер.

— Каких гнусных небылиц ты уже успел здесь понаплести? — осведомился Колл, с нескрываемой злостью глядя на Круппа.

Коротышка обиженно надул губы:

— О, сколь тягостно слышать такие слова из уст давнего друга. Да будет тебе известно, Колл, что Крупп неразлучен с Правдой и считает сей союз истинным благословением богов. Как же давно Истина и смиренный Крупп идут по жизни рука об руку — не далее как вчера они отпраздновали сороковую его годовщину. Чем же виноват Крупп, если он постоянно нужен то в одном, то в другом месте? Увы, Круппу не остается ничего иного, как только покорно принимать эти повеления судьбы, ибо…

Колл с глухим рычанием двинулся на толстяка. Эстрайсиан Д’Арле поспешил следом и остановил разъяренного сановника, опустив руку ему на плечо:

— Успокойтесь, прошу вас. Все прекрасно понимают, что мы не несем никакой ответственности за слова и поступки Круппа. Он действует исключительно по собственной инициативе и от своего имени. Так что нам не о чем беспокоиться, дорогой Колл. Поверьте: коли он и впрямь может оказаться полезен, то ему следует убедить нас в этом, приведя веские доказательства, и если их нет, то никакая пустопорожняя болтовня его не спасет.

— И Крупп готов доскональнейшим образом обосновать причины своего появления здесь! — воскликнул коротышка и вновь расплылся в улыбке.

Карга снизилась и принялась кружить над его головой.

— Тебе следовало родиться великим вороном! — каркнула она.

— А тебе — собакой! — крикнул в ответ Крупп.

Карга опустилась на землю, сложила крылья и запрокинула голову:

— Это еще с какой стати?

— Чтобы Крупп мог почесать тебя за ушами, дорогая!

— Родиться собакой? Этого еще не хватало! — обиженно прохрипела Карга.

— Ну что ж, может, тогда попугаем, а?

— Будет вам! — цыкнул на них Бруд. — Прошу всех следовать за мной.

Он повернулся и решительно зашагал к лагерю тисте анди.

Скворец переглянулся с Мхиби и, не выдержав, расхохотался. В следующий миг к нему присоединился Дуджек, а потом и все остальные.

Серебряная Лиса стиснула руку матери.

— А ведь Крупп здесь не просто так, — прошептала она. — Правда, мама?

Рхиви вздохнула и молча повела дочь к штабному шатру.

Когда все зашли внутрь и начали снимать плащи и отстегивать перевязи с оружием, Паран, воспользовавшись моментом, подошел к советнику Коллу.

— Рад снова тебя видеть. Сдается мне, — вполголоса добавил капитан, — что доспехи тебе больше по нраву, чем сановные одежды.

— Ты угадал, друг мой, — вздохнул Колл. — Знаешь, я частенько вспоминаю Гадробийские холмы и тот вечер. Казалось бы, времена тогда для меня были не самые лучшие. А я все равно вспоминаю их с грустью. Там мы были самими собою. — Колл посмотрел на Парана. В глазах советника мелькнула тревога, но он тут же заставил себя улыбнуться и протянул капитану руку. — Тогда многое было проще.

— Не хотите выпить за старые добрые времена? — спросил Скворец. В руках командора был глиняный кувшин с элем. — Кружки у вас за спиной, советник. Вот на этом подобии стола. Бруд слуг не держит, так что я решил поухаживать за гостями.

Паран взял три кружки.

— И это ты называешь столом? — спросил он у Скворца. — По-моему, это днище телеги — вон даже клочки соломы до сих пор торчат.

— Увы, так оно и есть. Кстати, поэтому здесь и пахнет как в конюшне, — добавил седобородый командор, наполняя кружки алчбинским элем. — Минувшей ночью стол Бруда бесследно исчез.

— Вы хотите сказать, что неизвестные злоумышленники украли его стол? — удивился Колл.

— Ну, почему же неизвестные? — Скворец выразительно посмотрел на Парана. — Это твои сжигатели мостов постарались, капитан. Спорю на двадцать монет.

— Но зачем им воровать у Бруда стол?

— А это уж ты сам выясняй. К счастью, Воевода не рассердился. Только пожаловался на «некоторые неудобства».

Звучный голос Каладана Бруда перекрыл все остальные:

— Прошу рассаживаться на всем, что найдете. Самое время начать наш разговор о поставках провианта и всего остального, что требуется армии.

Крупп выбрал себе стул, находившийся во главе «стола». Он плюхнулся на сиденье, сжимая в одной руке кружку с элем, а в другой — изрядный кусок сладкой рхивийской лепешки.

— Какая очаровательная простота жизни, — изрек толстяк, громко чавкая и сияя от удовольствия. — Бесхитростное угощение кочевников, но до чего же вкусно. Мой рот не может насытиться. А какой замечательный прохладный эль.

— Ты замолчишь, проглот несчастный? — угрожающе зашипел на него Колл. — И вообще, что ты здесь делаешь?

— Поскольку, дружище Колл, зрение пока еще верно служит тебе, ты и сам прекрасно видишь: Крупп сидит. Ты, вероятно, хотел спросить, почему он здесь сидит? Наш общий друг, алхимик Барук…

— Спустил бы с тебя шкуру, если бы узнал, что у тебя хватает наглости называть себя его полномочным представителем.

Толстяк едва не поперхнулся лепешкой. Он закашлялся, роняя крошки на колени, и поспешно допил эль.

— Какое ужасное обвинение, дорогой Колл. Если бы Крупп не знал о твоем добром сердце, то решил бы, что ты задался целью испортить ему аппетит. К счастью, это не так, ибо ты пал жертвой чудовищного заблуждения. Крупп торопится заверить всех и каждого: досточтимый Барук в высшей степени заинтересован в успехе нынешней встречи, тем более что здесь собрались поистине легендарные личности. Барук, со свойственной ему прозорливостью, понимает всю важность и значимость грядущей кампании и готов сделать все, что в его силах — и в силах его смиренного слуги Круппа, — дабы кампания окончилась полной победой.

— А что конкретно предлагает господин Барук? — поинтересовался Каладан Бруд.

— О, предложений у него великое множество, и все они имеют особую природу, Воевода. Их настолько много, что даже если собрать все воедино, то постичь и описать их будет непросто, ибо в своей совокупности они дают лишь самые общие представления. — Крупп понизил голос. — Возможно, кто-то осмелится назвать их туманными. Кто-то позволит себе пойти еще дальше и сочтет их расплывчатыми фразами. Однако Крупп с присущей ему мудростью заявляет: «туманность» и «расплывчатость» — лучшие доказательства пристального внимания досточтимого Барука и его воистину всеобъемлющих усилий. — Толстяк лучезарно улыбнулся губами, к которым прилипли крошки лакомства. — Но, друзья мои, не будем терять драгоценное время, дабы наша встреча не затянулась и не вынудила бы наших хозяев подать роскошный ужин прямо сюда, иначе Круппу придется забыть обо всех важных делах и сосредоточиться исключительно на винах и яствах, в великолепии которых он не сомневается.

— Только этого еще не хватало! — прошипел Колл.

Эстрайсиан Д’Арле держал себя так, будто Круппа вообще не существовало.

— Уважаемые господа Бруд и Дуджек, — начал сановник, воспользовавшись паузой, — мы готовы взять на себя снабжение ваших армий всем необходимым. Не стану скрывать: здесь есть некоторые трудности. Я бы не хотел их преувеличивать, но и преуменьшать проблемы в равной степени недопустимо. Прежде всего я имею в виду разрушенный каменный мост, находящийся к западу от Даруджистана. Надежных и удобных переправ через реку Серп довольно мало, поэтому мост, уничтоженный яггутским тираном, я бы назвал главной помехой беспрепятственному снабжению ваших армий.

— Постойте! — перебил его Крупп, тыча в воздух своим мясистым пальцем. — Что такое мост? Ответ очевиден: приспособление для перемещения с одного берега реки на другой. Это заставляет меня задать вопрос: если разрушенный мост создает помехи для снабжения армий, то не возникнут ли еще бóльшие затруднения при переправе самих армий? Крупп просто теряется в догадках…

Он потянулся за новой лепешкой.

— М-да, это действительно интересно, — протянул Эстрайсиан Д’Арле.

Дуджек довольно холодно взглянул на Круппа:

— Следует признать, что вопрос не праздный.

Однорукий полководец повернулся к Д’Арле:

— Река Серп явится для нас помехой лишь в одном случае: если мы двинемся Южной дорогой. А это подразумевает переправу… буквально в самом начале похода.

Оба сановника помрачнели.

— Мы же собираемся, — пояснил Воевода, — оставаться к северу от реки и двигаться прямо на Капастан. Наш путь пройдет севернее Сольтана… намного севернее. И только потом армии свернут к югу.

— Господин Бруд, мы не предполагали, что ваши армии отправятся прямиком на Капастан. Подобный маршрут существенно усложняет для нас поставки продовольствия и всего остального. Серп — не та река, через которую можно с легкостью переправляться где угодно. А обходные пути лягут дополнительным — и не стану скрывать — тяжким бременем на наши плечи.

— Вы должны понять: все необходимое для ваших армий городской Совет Даруджистана вынужден закупать у разных поставщиков, и не все они отличаются сговорчивостью, — поддержал Колла Эстрайсиан Д’Арле.

— Это вопрос в высшей степени деликатный! — воскликнул Крупп. — Позвольте, господа полководцы, внести некоторую ясность… Городской Совет Даруджистана состоит из сановников, принадлежащих к различным знатным домам. И все они без исключения заинтересованы в выгодных торговых сделках и получении прибыли. Причем необходимо принять во внимание еще и такой момент: Совет предоставил вашим армиям значительные займы, на которые вы закупаете все необходимое. А когда речь заходит о распределении и перераспределении крупных денежных средств, наши горожане становятся очень чувствительными. Столкновение интересов, закулисные сделки, всевозможные ухищрения расцветают пышным цветом. Вы уж поверьте смиренному Круппу, который даже злейшим врагам не пожелал бы увидеть воочию эти кошмарные хитросплетения человеческой алчности. К чести Совета, он отправил сюда двух наиболее достойных сановников. Но и их руки крепко связаны всевозможными противоречивыми указаниями, ибо каждая из заинтересованных сторон, несомненно, потребовала от уважаемых посланников, чтобы они в первую очередь отстаивали ее интересы. Ваше счастье, что вам не виден сей чудовищный клубок, который сейчас пытаются распутать бедные советники — увы, безуспешно, ибо подобное не под силу даже богам! А посему придется смиренному Круппу сослужить службу славному граду Даруджистану и предложить вашему вниманию некий альтернативный план, который Крупп разработал вместе с досточтимым алхимиком Баруком.

Колл подался вперед:

— Валяй, Крупп. Но только если это окажется обычной твоей трепотней…

— Дорогой Колл, серьезность момента не позволяет Круппу отвлечься, дабы ответить на твой безосновательный выпад… Мы с Баруком считаем, что для надежного снабжения армий нужен независимый и опытный управляющий. Им ни в коем случае не может быть кто-либо из сановников городского Совета: недопустимо, чтобы к делу примешивался личный интерес и дабы оказывалось давление на остальных. Не подлежит сомнению, что такой человек должен обладать искушенностью в торговых делах. Необходимы также и иные качества. Житейская мудрость и практичность, организаторские способности, не говоря уже о…

Тут Колл с силой шарахнул кулаком по шершавым доскам импровизированного стола, чем немало удивил присутствующих.

— Уж не себя ли ты прочишь на это место, покровитель жалких воришек? Думаешь, я не знаю, что возле тебя вечно отираются карманники и иные любители чужого добра?

Коротышка ничуть не смутился. Он откинулся на спинку стула и простер руки:

— Дорогой друг Колл! Ты бесконечно польстил Круппу таким предложением! Увы! Несчастный Крупп слишком занят своими мелкими незначительными делами, чтобы даже мысленно примерить к себе подобную роль. Нет. Досточтимый Барук в доверительной беседе со своим верным и мудрым служителем Круппом предложил совершенно иную кандидатуру.

— Может, хватит уже морочить людям голову? — угрожающе прошипел Колл. — Да Барук даже не подозревает, что ты здесь!

— Такому магу, как высший алхимик Барук, ничего не стоит узнать о моем местонахождении. Если он до сих пор этого не сделал, значит у досточтимого алхимика есть более важные и срочные дела. Но смею уверить тебя, дорогой Колл, и всех присутствующих тоже: смиренный Крупп уловил мысли Барука и безошибочно узнал о его желании. И хотя Крупп мог бы целиком приписать все заслуги себе, он не смеет грешить против истины и изменять своему всегдашнему бескорыстию. Легкий намек со стороны господина Барука — вот что заставило меня пуститься в этот нелегкий путь… Не так давно он вскользь упомянул о возможностях одного торгового сообщества. Скажи, Колл, разве я мог пропустить мимо ушей намек моего ученого друга?

— Ну так назови уже это сообщество, — потребовал Эстрайсиан Д’Арле.

— Крупп с превеликим удовольствием выполнит ваше пожелание, любезный советник. Кстати, как поживает ваша дочь Ваза? Она уже сочеталась узами брака со своим спасителем? Крупп искренне сожалеет, что не сумел присутствовать на этом, вне всякого сомнения, восхитительном торжестве…

— Которого еще не было, — раздраженно перебил его Эстрайсиан Д’Арле. — Ну, сколько можно испытывать мое терпение? Имей в виду: оно тает с каждой минутой.

— Тает… О, если бы значительная часть плоти бедного Круппа могла вот так же растаять… — вздохнул толстяк. — Итак, упомянутое мною сообщество совсем недавно обосновалось в Даруджистане, а называется оно Тригалльской торговой гильдией.

Крупп торжествующе улыбнулся и сложил руки на своем внушительном животе.

— Впервые слышу о такой гильдии, — признался Каладан Бруд, обращаясь к Коллу.

— Здесь Крупп не соврал: тригалльцы появились у нас совсем недавно. Сами они откуда-то с юга. Кажется, из Элингарта. Мы пользовались их услугами всего один раз, когда нужно было срочно переправить деньги верховному кулаку Дуджеку Однорукому.

Колл обернулся к Д’Арле. Тот пожал плечами:

— Я знаю не больше вашего, господин Бруд. Эта гильдия ни разу не заявила о своем желании заниматься снабжением ваших армий. И их полномочных представителей здесь тоже нет. Полагаю, что, когда Совет воспользовался их услугами, о чем упомянул Колл, это произошло путем субподряда. Да и вообще, то был единичный случай, иных сделок с ними не заключали.

Он повернулся к Круппу, который продолжал улыбаться, будто невинный младенец:

— А откуда у тебя… точнее у алхимика Барука… такая уверенность, что Тригалльская торговая гильдия возьмется за снабжение объединенных армий Дуджека Однорукого и Каладана Бруда? Они ведь даже заявку в Совет не подавали!

Коротышка налил себе эля, сделал несколько глотков и причмокнул губами.

— Тригалльская торговая гильдия сама не предлагает своих услуг и не пытается соперничать с иными торговыми сообществами, поскольку нет сомнений: в девяти случаях из десяти ей предпочтут других. «Почему?» — спросите вы. Да потому, что услуги Тригалльской торговой гильдии недешевы. Правильнее сказать: они обычно стоят баснословных денег. Зато в одном клиенты могут быть непоколебимо уверены: тригалльцы в точности исполнят то, ради чего их наняли… даже если вы пошлете их по другую сторону врат Худа.

— Так с этого и надо было начинать, Крупп! — загремел Колл. — Вот теперь мне все ясно! «Независимый управляющий»! «Бескорыстный совет»! Да тебя просто-напросто подкупили, а у тебя еще хватило наглости приплести к своим темным делишкам досточтимого алхимика Барука! Сознавайся: ты пытаешься одурачить наших союзников и навязать им эту Тригалльскую торговую гильдию?

— Дорогой Колл, все противоречия, которые заставляют тебя пылать благородным гневом, исключительно кажущиеся. Истина заключается не в противоречии, а в объединении интересов. Необходимость снабжения армий очевидна, равно как и возникающие при этом трудности, которые ни ты, ни советник Д’Арле, ни кто-либо еще не отважится отрицать. И не рукой ли судьбы послан сюда смиренный Крупп, который вовсе не думает о том, как набить себе карманы, но стремится оказать реальную помощь нашим союзникам? А теперь Крупп не станет мешать вам в обсуждении всех достоинств его предложения и займет свой рот этими бесподобно вкусными рхивийскими лепешками.

В воздухе пахло магией, и Карга это сразу учуяла.

«А магия-то чужая. Это не тисте анди и не пробудившиеся духи рхиви…»

Она кружила над лагерем, предельно обострив все свои чувства. День сменился сумерками, уступившими место вечерней темноте, а переговоры в штабном шатре Каладана Бруда все продолжались, и конца им не было видно. Карга быстро утомилась, слушая многословные споры о маршрутах караванов и о том, сколько продовольствия может понадобиться для еженедельного снабжения обеих армий. Она славно позабавилась, наблюдая за прожорливым Круппом. Коротышка чем-то напомнил ей жирную крысу, которая никак не может вскарабкаться по веревочной лестнице. Конечно же, цветистая болтовня служила ему всего лишь маской, под которой скрывался острый и проницательный ум. Крупп не напрасно занял место во главе импровизированного стола. А как ловко он заставлял разъяренных даруджистанских сановников соглашаться с его доводами. Все это развлекало Каргу… пока ее не коснулся поток чужой магии. И великая ворониха решила выяснить его источник.

«Ага, вот откуда тянет чародейством… Как же, я знаю этот шатер. Там рхиви готовили убитых тисте анди к погребению».

Карга почти камнем упала вниз и приземлилась в нескольких шагах от шатра. Его полог был плотно закрыт и завязан изнутри, но когда кожаные тесемки являлись препятствием для ее острого клюва? Еще мгновение, и птица пробралась внутрь, незаметно паря невидимкой над громадным столом, который сразу же узнала. Затем она пристроилась на одной из подстилок и стала наблюдать за происходящим.

Над столом склонились четверо. Они о чем-то шептались и время от времени переругивались. Стук деревянных карт по поверхности стола заставил Каргу навострить уши.

— Ну вот, опять он выпал, — мрачно произнес женский голос. — Штырь, ты как следует перетасовал Колоду?

— Сколько можно спрашивать, капрал? Мы делаем уже четвертый расклад подряд. Каждый раз выпадают новые карты. Но главенствующей все равно остается Обелиск. Дольмен времени. Тут только слепой не увидит — карта пробудилась. Впервые за десятки лет…

— Может, у тебя просто расклады наперекосяк выходят? — вмешался другой голос. — Вот Скрипач… у него было врожденное чутье.

— Забодал ты нас со своим Скрипачом, Колотун, — огрызнулась на него капрал. — Можешь не сомневаться: Штырь умеет делать расклады.

— Не ты ли сама только что…

— Заткнись!

— И смотрите, что получается, — продолжал Штырь. — Эта карта имеет неизменное влияние. Она, как бы это выразиться? Вроде клея. Держит на себе весь расклад. Убери ее, и сразу смысл пропадает.

— Говоришь, вроде клея? — переспросила другая женщина. — Так, может, карта связана с новым Взошедшим?

— Ты, Мутная, не торопись делать выводы, — осадил ее Штырь. — Неизменное влияние — да. Но хоть убейте меня, не знаю, с чем оно связано. И дело здесь не в том, умею я делать расклады или нет. Похоже, карта еще… не до конца пробудилась. Она есть, но пока продолжает спать. Зато когда проснется… ох, чувствую, жарко станет всей колоде. Уж полыхнет, так полыхнет.

— Что у нас выпало на этот раз? — спросила женщина, которую называли капралом.

— Да все, как и в прошлый. Солдат из Высокого дома Смерти находится по правую руку от Обелиска… Ага, появился Маг из Высокого дома Тени… раньше его тут не было. Похоже, затевается какой-то грандиозный обман… Еще Капитан из Высокого дома Света, — похоже, не все так безнадежно. Но ему мешает Вестник Худа. Они, правда, не рядом, но достаточно близко… А вот Убийца из Высокого дома Тени вроде бы изменил облик. Кого-то мне он напоминает. А вам?

Колотун хмыкнул:

— Позвать бы сюда Быстрого Бена.

— Знаю! — ахнул Штырь. — Вы только гляньте на лицо Убийцы — это же наш Калам!

— Вот прохиндей! — взвился Колотун. — А я ведь подозревал: не зря они со Скрипачом туда поперлись… Сами понимаете, что все это значит.

— Догадываемся, — угрюмо отозвалась капрал. — Но в целом картина тебе ясна?

— Угу, — пробормотал Штырь. — Семиградье вот-вот поднимется, если только восстание уже не началось. Как это у них называется? Вихрь Дриджны? Представляю, как весело сейчас Худу. Небось смеется во весь рот.

— Вот что, мне нужно потолковать с Быстрым Беном, — сказал Колотун. — Причем как можно скорее.

— И не забудь спросить его про новую карту, — добавил Штырь. — Может, он согласится заглянуть под стол и полюбоваться на нее?

— Не забуду.

«В Колоде Драконов появилась новая карта?»

Карга задрала голову и принялась лихорадочно думать. Новые карты всегда приносили беду, особенно те, у которых имелись сила и власть. Так, например, произошло с Высоким домом Тени.

Великой воронихе не составило особого труда направить мысленный взор на днище стола и увидеть, что там изображено… Оттуда на нее, словно живые, смотрели два человеческих глаза.

Мхиби выбралась из штабного шатра, чувствуя себя предельно изможденной. От усталости она плохо соображала. В голове мелькали разрозненные бессвязные мысли. Серебряная Лиса заснула прямо на стуле, под очередную тираду Круппа, расписывавшего преимущества договора с Тригалльской торговой гильдией. Мхиби не стала будить девочку.

Рхиви было совестно себе в этом признаваться, но ей хотелось побыть одной. Давление, с некоторых пор нарастающее вокруг Серебряной Лисы, жадно выпивало жизненные силы матери. Да вот только разве от этого убежишь? Расстояние здесь не играло никакой роли. Ладно, пусть так. Но хотя бы некоторое время не видеть дочь…

Кости ныли от непрекращающейся тупой боли. Она то накатывала подобно морским волнам, то немного отпускала. Во сне бедной женщине становилось легче, однако заснуть ей теперь удавалось все реже и реже.

Следом за рхиви из шатра вышел Паран:

— Постой, Мхиби. Я вижу, ты устала и хочешь отдохнуть. Один только вопрос, и я оставлю тебя в покое.

«Ох и глупый же ты парень! Я давно уже забыла, что такое покой».

— Спрашивай, капитан.

Паран обвел глазами притихший лагерь.

— Скажи, если бы кто-то захотел спрятать стол…

Мхиби не сразу сообразила, о чем речь, но потом поняла и улыбнулась:

— Лучшего места, чем «шатер мертвых», не найти. Он сейчас пустует. Идем, я тебя провожу.

— Это вовсе не обязательно, просто покажи, куда идти.

— Ничего, капитан. Когда я хожу, мне становится легче.

Они пошли вдоль первого ряда шатров.

— Ты сумел пробудить Рваную Снасть, — сказала Мхиби. — Теперь она управляет моей дочерью. Я этому рада.

— Я и сам рад, Мхиби.

— Скажи, капитан, а какой была эта колдунья?

— Великодушной… Возможно, даже слишком — это было ее слабостью… Я и узнать-то Рваную Снасть как следует не успел. Но, судя по тому, что говорят ее соратники, чародейку очень уважали и любили.

«Ох, капитан, как же много всего ты таишь в себе и боишься выпустить наружу. Скрытность — порок, а не достоинство. Неужели ты до сих пор этого не понял?»

— Наверное, вам, рхиви, малазанская армия кажется безжалостной и безудержной силой, этаким чудовищем, которое один за другим проглатывает здешние города. Но это совсем не так. Малазанским солдатам вечно не хватало самого необходимого. Они были вынуждены воевать на чужой, незнакомой земле. Очень часто противник затмевал их численным превосходством. Армию Дуджека Однорукого буквально рвали на части. Вступление в войну Каладана Бруда, тисте анди и Багровой гвардии связало нас по рукам и ногам. Нередко лишь искусство кадровых магов уберегало наше войско от полного уничтожения.

— Но на вашей стороне сражались моранты.

— Да, хотя они не такие уж надежные союзники. Не стану отрицать: «морантские гостинцы» существенно изменили ход войны, не говоря уже о возможностях кворлов. Малазанцы крепко держались за союз с морантами.

— Гляди, капитан: из «шатра мертвых» пробивается свет. Я была права… Ходили слухи, что у вас с морантами не все гладко.

— Так оно и есть. Среди них произошел раскол, после того как ваши силы разбили их отборные части — золотых морантов. Черные остались на нашей стороне, а синие отправились искать счастья в Семиградье и теперь летают над морем.

Из «шатра мертвых», странно кувыркаясь, выпорхнула Карга. Она плюхнулась на землю почти рядом с Мхиби и Параном. Сверкающий птичий глаз уставился на капитана.

— Это ты?! — хрипло каркнула великая ворониха.

Тяжело хлопая крыльями, она взлетела и вскоре растаяла в темноте.

— Вроде прежде Карга от тебя не шарахалась, — сказала Мхиби оторопевшему капитану.

Он только молча пожал плечами.

Из «шатра мертвых», озираясь по сторонам, осторожно выбрались четыре фигуры. У первой из них в руках был потайной фонарь с закрытой заслонкой.

— Эй, далеко собрались? — сердито окликнул их Паран.

Женщина с фонарем вздрогнула, будто ее ужалила оса, а потом отсалютовала, забыв, что делает это левой рукой.

— Капитан, мы нашли украденный стол, — сообщила она. — Его спрятали в этом шатре.

— Ну надо же, — с деланым удивлением протянул Паран. — Замечательно, капрал. За такое рвение ты и твои товарищи достойны похвалы.

Капитан шагнул к шатру:

— Значит, стол спрятан внутри?

— Так точно.

— Что ж, правила воинской чести требуют, чтобы мы немедленно вернули его Воеводе Бруду. Ты согласна, Хватка?

— Полностью согласна.

Паран оглядел всю четверку:

— Колотун, Штырь, Мутная и ты, капрал. Думаю, ваших сил хватит.

— На что? — опасливо спросила Хватка.

— Как на что? На то, чтобы отнести стол обратно в шатер Бруда.

— Разрешите позвать кого-нибудь на подмогу.

— Не разрешаю. Утром мы выступаем. Солдатам надо выспаться перед дорогой. Незачем нарушать их сон. Думаю, за час вы этот стол дотащите. У вас еще останется немного времени, чтобы сложить вещмешки. Советую поторапливаться. Капрал, тебе все понятно?

— Так точно, — угрюмо ответила Хватка и повернулась к своим. — А ну, засучили рукава. Слышали приказ? Штырь, ты что, спишь на ходу?

Маг стоял с раскрытым ртом, не сводя глаз с Парана.

— Эй, Штырь, я, вообще-то, к тебе обращаюсь!

— Какой же я дурак, — прошептал тот.

— Тебе сколько раз повторять?

— Как же я раньше не подумал? Это же он. Тут все яснее ясного.

Хватка изо всей силы хлопнула чародея по спине:

— Перестань бубнить и немедленно принимайся за дело!

— Не вздумай больше бить меня, иначе будешь жалеть до скончания дней.

Однако Хватку это ничуть не испугало.

— Если я ударю тебя еще раз, ты уже не встанешь, а твой поганый рот больше не будет выплевывать пустые угрозы!

Маг содрогнулся всем телом и снова покосился на Парана.

— Теперь все переменится, — прошептал он. — Осталось совсем немного. Я должен подумать. Быстрый Бен…

— Да, Штырь, чтоб тебя! — завопила Хватка, добавив несколько смачных ругательств. — Ты слышал, что я велела вам сделать?

Маг нехотя кивнул.

Мхиби с удивлением наблюдала за тем, как четверка вновь скрылась в темном шатре.

— О чем они тут говорили, капитан?

— Понятия не имею, — равнодушно ответил Паран.

— А ведь четырех пар рук мало, чтобы дотащить такой стол, — заметила рхиви.

— Согласен. Мало.

— Так почему же ты не позволил им сходить за подмогой?

— По одной-единственной причине. Это они украли у Бруда стол и приволокли его сюда.

До рассвета оставалось менее полутора часов. Оставив сердитую Хватку и ее не менее сердитых товарищей выполнять приказ, Паран простился с Мхиби и направился к лагерю сжигателей мостов. Полусонные солдаты на караульных постах вяло вскидывали руку, приветствуя капитана.

К удивлению Парана, Скворец не спал. Он седлал своего длинноногого гнедого жеребца.

— Неужели переговоры все-таки закончились? — поинтересовался капитан.

— Если бы Круппу не заткнули рот последней лепешкой, он болтал бы до сих пор.

— Так его затея с этой Тригалльской торговой гильдией провалилась?

— Наоборот, ее приняли на ура. Правда, даруджийцам придется здорово раскошелиться. Но зато теперь мы можем не беспокоиться о поставках и не менять маршруты продвижения армий. Именно то, что нам и требовалось.

— Я не понял: сановники и Крупп возвращаются в Даруджистан?

— Эстрайсиан Д’Арле — да. А Крупп, как весьма полезный нам человек, отправится вместе с войском. И Колл тоже. Сдается мне, он с радостью сменит все эти модные тряпки на боевые доспехи.

— Я тоже так подумал, когда его увидел.

Скворец еще раз проверил подпругу и поднял голову. Когда он заговорил, капитану показалось, что седобородый командор намеревался сказать одно, а сказал совсем другое:

— Черные моранты доставят тебя и сжигателей мостов к подножию Баргастовой гряды.

— Далековато лететь, — покачал головой Паран. — А что потом?

— А потом, когда доберетесь до места, Ходок должен выполнить особое задание: установить контакт с баргастами из клана Белолицых — таким способом, какой сам сочтет нужным. С этого момента он более тебе подчиняться не будет. Ты и твое подразделение должны обеспечить ему эскорт, но в переговоры не вмешивайтесь. Нам нужно перетянуть весь этот клан на свою сторону.

— И Ходок будет вести переговоры? Худ меня побери!

— Погоди, капитан, он еще удивит тебя.

— Ладно, посмотрим. И если его… миссия окажется успешной, дальше мы отправимся на юг?

Скворец кивнул:

— Да. К стенам Капастана. — Командор поставил ногу в стремя и поморщился от боли. Он стиснул зубы и уселся в седло. — Вопросы есть, капитан?

Паран оглядел спящий лагерь и покачал головой.

— В таком случае пусть Опонны даруют тебе удачу.

— Нет уж, командор, лучше я обойдусь без них.

Скворец понимающе кивнул.

Жеребец под ним вдруг испуганно заржал и метнулся в сторону. На лагерь обрушился сильный порыв ветра, сорвав наиболее хлипкие шатры. Воздух наполнили тревожные голоса. Паран увидел в небе громадный силуэт, движущийся к лагерю тисте анди. То был черный дракон с серебристо-белой сверкающей гривой. У капитана свело живот от нестерпимой боли, но приступ, к счастью, оказался непродолжительным и вскоре миновал, оставив Парана дрожать на ветру.

Скворец вцепился в поводья, стараясь успокоить обезумевшего коня:

— Что это было?

«Почему он спрашивает? Неужели не видел дракона?.. Похоже что нет».

— К тисте анди пожаловал Аномандер Рейк.

В лагере сжигателей мостов поднялась суматоха.

— Рановато для подъема, но теперь все равно уже никто не заснет, — решил Паран. — Он сложил ладони рупором и крикнул: — Подъем! Всем сворачивать шатры!

Из ближайшей палатки высунулся заспанный Мураш.

— Сержант, ты слышал? Буди поваров.

— Слушаюсь, капитан. А с чего вдруг весь этот переполох?

— Да просто сильный ветер налетел. Ты же знаешь, как легко напугать спящих.

— Ясно, — недоверчиво протянул Мураш.

— Эй, капитан! — окликнул Скворец Парана.

Тот повернулся.

— Думаю, в ближайшие пару часов дел у тебя будет по горло. Я возвращаюсь к Воеводе. Хочешь, пришлю Серебряную Лису попрощаться с тобой?

Капитан немного подумал и покачал головой:

— Спасибо, не стоит.

«Для нас больше не существует расстояний. Серебряная Лиса словно бы поселилась у меня в мозгу. Я ощущаю ее присутствие, и это пытка, о которой я никому не хочу рассказывать».

— Счастливого вам пути, командор.

Скворец молча тронул поводья жеребца и поскакал к шатру Каладана Бруда.

Тисте анди молчаливым кольцом окружили место, куда должен был опуститься их повелитель.

Казалось, что вместе с драконом на землю вновь сошла ночная тьма. Его когти негромко царапнули каменистую почву равнины. Дракона сразу же окутала завеса теплого пряного воздуха. Очертания огромной фигуры начали расплываться. Еще через мгновение дракон исчез: теперь на его месте, между глубокими бороздами, которые оставили гигантские когти, уже возвышался Сын Тьмы. Глаза цвета темной бронзы придирчиво оглядывали соплеменников.

Мхиби стояла поодаль. Она видела, как шагнула вперед Корлат, чтобы поздороваться со своим господином. Аномандера Рейка женщина прежде видела дважды: первый раз вблизи (это было на равнине к югу от Чернопсового леса), а второй — издали, когда он говорил с Каладаном Брудом… Семя Луны низко висело над равниной Рхиви, заслоняя собой изрядный кусок неба. Рейк собирался тогда подняться на свою летающую крепость. Это было накануне осады Крепи армией Дуджека Однорукого. Рыцарь Тьмы только что заключил соглашение с городскими магами, обещая им свою поддержку. Рослый, суровый, с этим своим ужасным черным мечом. Как и сейчас, ветер играл длинной гривой его серебристых волос.

Легкий поворот головы — вот и все, чем Рейк удостоил подошедшую к нему Корлат. Справа от них выстроились Каладан Бруд, Каллор, Дуджек Однорукий и остальные.

Знакомое оцепенение, знакомая тревожная тяжесть, наполнившая воздух. Все как тогда, на равнине за Чернопсовым лесом, хотя тогда Мхиби была не одряхлевшей старухой, а крепкой, полной сил девушкой. Рхиви плохо разбиралась в иерархии и особенностях Взошедших. Их сонм представлялся ей чем-то вроде огромного гребня, где могущественные Каладан Бруд и Аномандер Рейк, столь непохожие друг на друга, занимали противоположные концы. Присутствие повелителя тисте анди подчиняло себе каждого, кто находился рядом. Оно заставляло сердце бешено колотиться. Загородиться от владыки Семени Луны (а уж тем более скрыться от него) было невозможно. От Рейка веяло древностью, уводящей в глубь тысячелетий, ужасающей жестокостью, мрачным величием и еще чем-то непонятным, что сковывало душу ледяным страхом. Сын Тьмы и сам представлялся Мхиби этаким ледяным вихрем, вечно клубящимся над мирами. Наверное, не ей одной стало зябко, — должно быть, все духи рхиви пробудились сейчас и застыли в немом отчаянии.

«Меч Рейка… это больше чем меч. Драгнипур служит орудием холодной справедливости, не знающей ни человеческих мерок, ни людских слабостей. Рейк — единственный, кого боится Каллор… Хотя, пожалуй, нет. Тот же самый страх я вижу в глазах Верховного Короля, когда он смотрит на мою дочь. Кто знает, вдруг между Сыном Тьмы и Серебряной Лисой существует давний союз и это пугает его больше всего?»

Эта мысль придала Мхиби сил, и она шагнула вперед.

— Аномандер Рейк! — зазвенел голос Каллора. — Я уповаю на твою прозорливость! Я уповаю на справедливость твоего меча! Пусть ничьи доводы не поколеблют твоего решения! Не позволяй никому смутить тебя сентиментальными чувствами, в том числе и Корлат, которая что-то настойчиво шепчет тебе на ухо!

Сын Тьмы, чуть приподняв одну бровь, неторопливо повернул к нему голову.

— А как ты думаешь, Каллор, что удерживает мой меч от желания пронзить твое черное сердце? — равнодушным тоном осведомился Рейк. — Только пресловутые сентиментальные чувства, причем не чьи-нибудь, а мои собственные.

К этому времени уже достаточно рассвело, чтобы все могли заметить, как побледнело узкое морщинистое лицо Каллора.

— Уверен, ты уже ощутил силу, исходящую от этой девчонки. Ядовитому цветку нельзя позволить раскрыть все свои лепестки.

— Силу, говоришь? Да, она в изобилии наполняет лагерь тисте анди, ее притягивает сюда, словно бы магнитом. Так что твои страхи не напрасны.

Взгляд Рейка упал на Мхиби, стоявшую в нескольких шагах.

Рхиви отчаянно хватала ртом воздух. У нее подгибались ноги.

— Ты — мать этой девочки? — спросил Сын Тьмы.

Мхиби кивнула.

— Силам природы неведома справедливость. Ты согласна?

— Да, владыка Семени Луны, — немеющими губами произнесла она.

— И потому выносить суждения приходится нам, способным думать и чувствовать. Мы вынуждены это делать, хотя порою сознаём себя несовершенными и недостойными судить.

— Неужели настало время решить участь моей дочери?

— Имей в виду, Рейк, что она будет просить тебя пощадить девчонку, — сказал Каллор, приблизившись к Мхиби. Его глаза сверкали неприкрытой злобой. — Для нее это чудовище дороже всего на свете. Разумеется, можно понять материнские чувства, но не идти же на поводу у рхиви…

— Стой на месте, Каллор, не то будет хуже, — сказал ему Сын Тьмы.

Бывший Верховный Король послушно остановился.

— Такое впечатление, будто вы ждали, когда я появлюсь здесь, дабы рассудить то, что не в состоянии рассудить сами, — с легкой усмешкой произнес Рейк.

— Впечатления зачастую обманчивы, — отозвался Каладан Бруд. Он стоял у входа в штабной шатер. Рядом с Воеводой Мхиби увидела свою дочь. — Ты, Рейк, волен принимать любые решения, но в моем лагере я не позволю вынимать Драгнипур из ножен.

Воцарилась гнетущая тишина. Мхиби вдруг показалось, что все пространство вокруг густо завалено «морантскими гостинцами». Еще немного — и прогремит взрыв, о последствиях которого бедная женщина боялась даже думать. Она взглянула на малазанцев. Лицо Дуджека Однорукого оставалось бесстрастным, но напряженная поза выдавала его тревогу. За спиной верховного кулака, закутавшись в широкий плащ так, что он скрывал руки, стоял знаменосец Артантос. Глаза молодого воина сверкали.

«Неужели он тоже наделен магической силой? — спросила себя Мхиби. — Или я ошибаюсь?»

Аномандер Рейк все с той же неспешностью повернулся к Бруду:

— Как вижу, черта уже проведена и мнения разделились. Твоя позиция мне ясна. А что скажет Корлат?

— Владыка, здесь я целиком на стороне Каладана Бруда.

— Ты остался в одиночестве, Каллор, — подытожил Рейк.

— Что ж, мне не привыкать. Я всегда был в одиночестве.

Выражение лица тисте анди стало еще более суровым.

— Я давно это знаю, Верховный Король.

Каллор молча кивнул.

Стук копыт заставил всех обернуться. К живому кольцу стремительно подъехал Скворец. Тисте анди расступились, пропустив его внутрь. Командор пустил коня шагом, а затем и вовсе остановился. Никто не знал, что именно успел услышать этот человек, однако времени даром он не терял. Спешившись, командор подошел к Серебряной Лисе и встал напротив девочки. Его клинок мягко выскользнул из ножен. Малазанец обвел глазами Рейка, Каллора и прочих, а затем вонзил острие меча в землю.

— Скворец, хочу предостеречь тебя от поспешных выводов и еще более поспешных действий, — сказал ему Бруд. — Тебе лучше отойти в сторону…

— Нет уж, я останусь, — упрямо и с вызовом возразил седобородый командор.

От Аномандера Рейка отделилась серебристая чешуйчатая волна. Она медленно прокатилась по земле, беспрепятственно прошла сквозь тело Скворца и окутала Серебряную Лису, скрыв девочку за полупрозрачной завесой.

Мхиби вскрикнула и попыталась было рвануться на помощь, однако Корлат удержала ее, опустив руку ей на плечо:

— Не бойся. Он хочет понять твою дочь. Узнать, что та собой пред…

Внезапно серебристая волна распалась на маленькие лужицы и исчезла. Мхиби сразу поняла, что Серебряная Лиса пришла в ярость от манипуляций тисте анди и выбросила в ответ свою собственную магическую силу, более похожую не на волну, а на толстый узловатый канат.

«Духи предков! Никак Рейк рассердил и Рваную Снасть, и Ночную Стужу. Как они бушуют! А кто же там еще? Он чем-то напоминает мне Бруда. Такой же невозмутимый и упрямый… Да это же Беллурдан! Боги милосердные! Сейчас нас всех разнесет в клочья! Помогите!»

— Должен признаться, — с нарочитой медлительностью произнес Рейк, — что меня еще никто так не шлепал по руке. Впечатляюще, хотя и непростительно дерзко. И что же, интересно, от меня пытается скрыть эта своевольная девчонка?

Его рука потянулась к Драгнипуру.

Изрыгнув замысловатое проклятие, Каладан Бруд немедленно сорвал с пояса свой молот. Скворец выдернул из земли меч.

«Боги, остановите их!»

— Рейк, по какую сторону от тебя мне встать? — хрипло спросил Каллор.

И тут вдруг опоры штабного шатра громко затрещали и обломились. Изнутри донесся громкий вопль, после чего оттуда вылетел… тот самый стол, который Мхиби видела ночью возле «шатра мертвых». Неуклюже кувыркаясь, стол повис в воздухе. В одну из его ножек мертвой хваткой вцепился Крупп. Он раскачивался, словно жирная пиявка, и орал:

— Ай-ай-ай, помогите! Снимите меня отсюда! Крупп терпеть не может летать!

Сжигатели мостов закончили сборы в дорогу. От дозорных по цепи пришла весть, что черные моранты уже на подлете. Солдаты вытягивали шею, пытаясь разглядеть в утреннем небе приближающихся кворлов. Снедаемый непонятной тревогой, капитан Паран расхаживал взад-вперед.

Никто не обращал на него внимания. Только усталая Хватка следила за командиром со смешанным чувством страха и восхищения. И лишь она одна видела, как Паран сделал очередной шаг и… растаял в воздухе.

Капрал вскочила на ноги:

— Чтоб мне чесать Худу яйца! Эй, Штырь! Зови Быстрого Бена!

— Соскучилась, что ли? — лениво спросил маг.

— Сейчас не до шуток! Кто-то похитил нашего Парана! Тащи сюда скорее Бена!

Капитан не успел даже понять, что произошло. Все вокруг внезапно заволокло туманной завесой. Она быстро рассеялась, но теперь вместо своих солдат Паран увидел Аномандера Рейка и Каладана Бруда. Один уже обнажил свой меч, а другой сжимал рукоятку тяжелого боевого молота. Чуть в стороне стояли Мхиби и Корлат, а еще дальше — взволнованные тисте анди.

Глаза собравшихся впились в него, но не задержались надолго, а устремились куда-то вверх. Паран сообразил, что их удивило не его внезапное появление, а что-то другое.

— Помогите! Ой-ой-ой!

Капитан задрал голову. В воздухе покачивался украденный у Бруда и вновь возвращенный ему стол. На ножке стола висел громко орущий Крупп, но Парана поразило не это. На днище стола яркими светящимися красками был нарисован какой-то мужчина. Паран прищурился, напряженно разглядывая мерцающее изображение, и изумленно моргнул. Нарисованное лицо показалось ему очень знакомым.

«Боги милосердные! Так это же я сам…»

Его накрыло волной черной боли.

Ну и ну! Мхиби и глазом моргнуть не успела, а Паран уже лежал на земле, корчась в агонии.

Волна магической силы, извиваясь, поползла от Серебряной Лисы дальше, миновала неподвижно застывших Бруда и Скворца и поднялась вверх, коснувшись стола… Все четыре ножки с треском обломились. Отчаянно вопящий Крупп рухнул на землю; хорошо еще, что тисте анди успели отскочить в сторону. Столешница перестала раскачиваться и замерла в воздухе. Сверху на Рейка, Бруда и Каллора смотрело изображение Ганоса Парана, так и лучащееся магической силой. Оттуда протянулись серебристые нити, коконом опутав бездыханного капитана.

— Такой большой карты я еще не видел, — послышалось за спиной у Мхиби.

Та обернулась и увидела темнокожего сухопарого чародея. Он тяжело дышал, словно бежал сюда со всех ног. Рхиви узнала его: Быстрый Бен.

Сжигатель мостов шагнул вперед, поднимая руки:

— Простите меня за это вынужденное вмешательство! Чувствую, многие из вас желали бы столкновения. Я могу повторить лишь то, что вы наверняка уже неоднократно слышали: нехватка мудрости всегда ведет к насилию и жестокости. Вы хотите скрестить оружие теперь, когда происходящее столь неясно, столь неопределенно и требует самого пристального внимания? Сейчас любой необдуманный шаг чреват опасными последствиями. Надеюсь, что вы понимаете, о чем речь.

Аномандер Рейк слегка улыбнулся и убрал меч в ножны:

— Сказано весьма осмотрительно и мудро. И кто же ты будешь, миротворец?

— Просто солдат, который явился сюда за своим командиром.

Крупп пробирался сквозь кольцо тисте анди, стряхивая с одежды пыль и грязь. Казалось, испачканный наряд заботит его больше, чем присутствие Аномандера Рейка и то, что произошло с Параном. Осоловело моргая, коротышка произнес:

— Какое странное завершение отдыха, которому Крупп предавался после завтрака. Так мы будем продолжать собрание или его придется отложить?

Капитан Паран не видел и не слышал того, что творилось вокруг. Он все падал и падал куда-то. Потом падение прекратилось. Его доспехи ударились о неровные плиты пола, породив гулкое эхо. Боль исчезла. Хватая ртом воздух и по-прежнему сотрясаясь всем телом от мелкой дрожи, Паран поднял голову.

Малазанец находился в каком-то узком, тускло освещенном коридоре с низким потолком, который придавал ему сходство с подземельем. Справа виднелась массивная двустворчатая дверь. Напротив нее, по левую руку, располагалось нечто вроде широкого вестибюля с рядами ниш. Стены и пол были выложены плитами из грубо отесанного камня и напоминали древесную кору. Шагах в восьми от того места, где капитан приземлился, была еще одна дверь, массивнее первой. Ее бронзовые листы с многочисленными вмятинами совсем потемнели. У самого порога он заметил два бесформенных вороха одежды.

«Да где же это я оказался?.. И как сюда попал?..»

Паран с трудом поднялся, опираясь о стену. Его взгляд вновь привлекли темные кучи возле бронзовой двери. Пошатываясь, капитан подошел ближе.

Два тела. Мужчина, затянутый в кожаные доспехи профессионального убийцы. На его узком, чисто выбритом лице застыло умиротворенное выражение, длинные черные косицы поблескивали от масла. Неподалеку валялся старомодный арбалет.

Рядом лежала женщина, ее плащ порвался и перекрутился, как будто спутник волоком тащил ее через порог. Лоб ее уродовала жуткая, влажно поблескивающая рана, причем, судя по пятнам крови на полу, отнюдь не единственная.

«Они явно не малазанцы. Такие лица я видел у жителей Даруджистана… Минуточку! А я ведь знаю этого человека, встречал его на Празднестве Геддероны в доме госпожи Симтал… И женщину тоже помню. Она была главой гильдии убийц… Как же их звали? Да, точно, Раллик Ном и Воркан. Они оба исчезли тогда, на том злосчастном карнавале… Никак я снова в Даруджистане?»

Паран вспомнил слова Серебряной Лисы. Неужели она оказалась права? «Стол… карта с моим изображением. Джен’исанд Рул. Новая независимая карта в Колоде Драконов… наделенная неведомой силой. Я странствовал внутри Драгнипура. Похоже, я способен странствовать где угодно!.. А что же это за место такое? Неужели я попал внутрь… какое слово она тогда произнесла? Финнэст… Боги милосердные! Да никак я угодил прямиком в дом Азата!»

Двустворчатая дверь начала медленно открываться. Паран схватился за меч.

Перед ним стоял яггут, изуродованный настолько, что от тела его почти ничего не осталось. Переломанные ребра, острые обломки костей, куски рваной плоти, хищное лицо с торчащими изо рта клыками.

— Добро пожаловать, малазанец, — загремел этот живой призрак. — Меня зовут Рейст. Я — хранитель и узник этого места. Ваш мир проклял меня. Но не будем об этом. Азат приветствует тебя, хотя, наверное, странно так говорить о старых запотевших камнях. В отличие от тех двоих, что спят у порога, ты не испытываешь надобности в дверях. Да будет так! — Рейст шагнул навстречу гостю и остановился, вскинув голову. — Ага, стало быть, ты присутствуешь здесь не во плоти. Сюда явился лишь твой дух.

— Тебе виднее, — рассеянно ответил яггуту Паран.

Капитану вспомнилась ночь Празднества Геддероны. Стычка в саду, буйство магии, взрыв и его неожиданное путешествие во владения Тени, где он встретился с Гончими и Котильоном.

«Наверное, я и тогда странствовал в духе, сам того не сознавая. — Он пригляделся к изуродованному яггуту. — Худ меня побери! Так это и есть тот древний тиран, которого освободили Лорн с т’лан имассом. Вернее, то, что от него осталось».

— Почему я здесь? — спросил Паран.

Жуткая улыбка на лице яггута стала еще шире.

— Идем со мной, — сказал он.

Рейст вышел в коридор и повернул направо. Его шатало, словно кости обеих ног были перебиты в нескольких местах. Пройдя семь шагов, яггут остановился. Коридор оканчивался дверью. Еще одна дверь была слева. Ее-то и открыл Рейст. Паран увидел круглое помещение, посередине которого находилась винтовая лестница, ведущая вниз. Казалось, она сделана из древесных корней. Никакого освещения не было, но, к своему удивлению, малазанец обнаружил, что прекрасно видит в темноте.

Они стали спускаться. Ступени чем-то напоминали сплющенные ветки, отходящие от ствола. Воздух становился все более теплым и влажным, и в нем все отчетливее пахло землей.

— Послушай, Рейст, — нарушил молчание Паран, идя вслед за яггутом, — эти двое, убийца и глава гильдии… Ты сказал, что оба спят. А как давно они лежат у входа?

— Запомни, смертный: внутри дома Азата времени нет. С тех пор как я здесь нахожусь, несколько чужаков пытались сюда проникнуть. Они уповали на свою магию. Некоторым удавалось попасть во двор. Но дом никого из них не принял. Когда я пробудился, те двое уже лежали у порога. Это значит, что Азат их выбрал.

«Как в свое время Мертвый дом в Малазе выбрал Келланведа и Танцора», — подумал Паран.

— А разве ты не можешь их разбудить? — спросил он яггута.

— Я и не пытался.

— Почему?

— В этом не было нужды, — ответил Рейст, поворачиваясь к капитану.

— Странно. Разве они — не такие же хранители, как ты?

— Не совсем. Достаточно одного меня. А они… быть может, невольные слуги. Твои слуги.

— Мои?! Но я не нуждаюсь в слугах. Я прекрасно без них обхожусь. Более того, я вообще не желаю во все это ввязываться. Видишь ли, Рейст, дом ошибся в своем выборе. Если Азат не понимает меня, объясни ему сам. Пусть поищет кого-нибудь другого для… ну, на ту роль, которую готовил мне.

— Ты — Управитель Колоды Драконов. Таково твое положение, и изменить его невозможно.

— Какой еще управитель, Худ тебя побери? Я не просил об этом. Слышишь, яггут? Мне тут нечего делать! Я хочу вернуться обратно.

— Я тебе уже сказал: такие вещи отменить нельзя. Колоде Драконов понадобился господин, и потому ты здесь.

— Но я этого не желаю!

— Да твоего мнения никто и не спрашивает, смертный… Ну, вот мы и пришли.

Они достигли дна, остановились на нижней площадке. Паран мог лишь гадать, на какую глубину завела их эта странная лестница. Каменные стены исчезли. Под ногами была не глина или песок, а плотно переплетенные корни.

— Дальше, Управитель Колоды, мне идти нельзя, — объявил Рейст. — Ступай во тьму один.

— А если я откажусь?

— Тогда я убью тебя.

— Жестокий домишко этот твой Азат, — пробормотал Паран. — Да вдобавок еще и стремится все сделать чужими руками.

— Я убью тебя не по приказу Азата, а потому, что ты вынудил меня напрасно потратить время и силы. Увы, смертный, ты не понимаешь шуток.

— А ты, стало быть, у нас юморист? — огрызнулся капитан.

— Если ты откажешься идти дальше… ничего не случится. Ну, я рассержусь. А Азат — он терпелив. Тебе все равно придется совершить это путешествие, но провожатых у тебя больше не будет. Эту честь я оказываю тебе лишь единожды.

— То есть в следующий раз я буду лишен твоей приятной компании и ободряющих слов? Ох, боюсь, я этого не переживу!

— Плохо тебе придется, смертный, если есть в мире справедливость.

Паран посмотрел во тьму:

— А она есть?

— У кого ты это спрашиваешь? У яггута? Мы что, так и будем здесь стоять?

— Ладно, твоя взяла, — вздохнул капитан. — Может, ты хотя бы подскажешь, в каком направлении идти?

— Выбирай сам. Для меня они все одинаковы.

Невольно улыбнувшись, Паран двинулся вперед. Однако, пройдя пару шагов, он остановился:

— Рейст, ты говорил, что Азату понадобился Управитель Колоды. Но зачем? Что-то случилось?

Яггут обнажил клыки:

— Началась война.

Парану словно бы вонзили в спину нож. Он вздрогнул:

— Война? Так что, в нее втянуты и дома Азата?

— Смертный, в нее втянуты абсолютно все. Туго придется и домам, и богам, не говоря уже о таких жалких недолговечных созданиях, как ты сам и твои товарищи.

— Знаешь, Рейст, я, вообще-то, повидал на своем веку достаточно войн.

— Тебе только кажется, что их было много. На самом деле война всегда одна.

— Я вообще не хочу об этом думать.

— Так и не думай.

Препирательства с яггутом были напрасной тратой сил. Паран молча повернулся и пошел дальше. Через несколько шагов корни под ногами сменились каменистой почвой. Тьма рассеялась, уступив место тусклому желтоватому свету. Малазанец шел по равнине. Далеко ли она тянулась, определить было невозможно. Полоса видимости в любом направлении не превышала сотни шагов, а дальше опять был мрак.

Капитан забыл и о Рейсте, и о странной деревянной лестнице. Сейчас он смотрел только под ноги. Там, на белесых каменных плитах, были вырезаны… карты Колоды Драконов. Некоторые он узнал сразу, но многие видел впервые.

«Утраченные дома, — догадался Паран. — И множество незнакомых независимых карт, давным-давно забытых. Дома и…»

Капитан остановился и присел на корточки, чтобы получше разглядеть изображение. И вдруг окружающий мир начал меркнуть, а сам он… прошел внутрь карты, словно сквозь дверь.

В лицо ударил холодный ветер. Воздух пах глиной и сырой шерстью. Теперь под ногами Парана была земля — холодная, но мягкая, податливая. Где-то вдали каркали вороны. Перед ним стояла странная хижина, чем-то похожая на горбатую спину. Она даже внешне не напоминала жилища рхиви, хотя и ее стены тоже покрывали толстые шкуры. Но остовом строения служили не деревянные шесты, а кости и бивни неких гигантских зверей.

«Так вот они какие — Обители. Я почему-то представлял их наподобие крепостей, а это просто древние жилища. Быть может, самые первые, которые построил человек… Ну до чего же длинные бивни. Небось зверюги, которым они принадлежали, были настоящими гигантами… Похоже, я научился перемещаться усилием воли и могу войти в любую карту любой Колоды».

Паран толком даже не успел обрадоваться новообретенной способности. Подспудный страх притушил охвативший было его восторг. Место, куда он попал, было явно не самым приятным в этой Колоде.

Рядом с входом в жилище дымился небольшой, обложенный камнями очаг. Над ним коптились длинные ломти мяса. Распорка была деревянной, значит люди жили вблизи лесов. Только сейчас малазанец заметил, что пространство вокруг хижины окружено кольцом из старых черепов зверей, скорее всего тех самых, чьи кости и бивни пошли на постройку. Все черепа лежали клыками внутрь. Паран внимательно пригляделся к зубам: судя по пожелтевшим резцам, эти животные питались травой.

Однако здесь водились также и хищники. Их черепа висели над входом в жилище, и капитану пришлось нагнуться, чтобы их не задеть.

«Что заставило обитателей дома спешно его покинуть? Если угли еще не погасли, значит они ушли совсем недавно…»

В дальнем углу хижины взгляд Парана наткнулся на двойной трон, грубо составленный из звериных костей. Постаментом трону служили ряды… черепов, выкрашенных охрой.

«Не совсем люди, но очень похожи на людей. Возможно, т’лан имассы».

Догадка молнией вспыхнула в его мозгу. Паран понял, где он.

«Обитель Зверей… она появилась гораздо раньше Первого Престола… Здесь находилось вместилище силы т’лан имассов — мир их духов в ту пору, когда сами они еще были смертными и поклонялись духам. Все это происходило задолго до Ритуала Телланна, после которого т’лан имассы сравнялись со своими божествами и превзошли их».

Они покинули мир, в котором жили. Им уже не вернуться сюда.

«Но что тогда представляет собой сам магический Путь Телланн? Должно быть, его породил Ритуал. Этот Путь стал зримым воплощением „Клятвы бессмертия“. Его породила не жизнь и даже не смерть. Его породил… прах».

Паран замер, силясь осознать безграничность трагедии, ставшей непосильной ношей для т’лан имассов.

«Они пережили собственных богов и теперь обитают в мире вечного праха, наполненном воспоминаниями. — Малазанец уловил только отблеск горя т’лан имассов, но и он обжигал капитану душу, грозя разорвать сердце. — Как же им одиноко… и сколь ужасающе долго длится их одиночество… И вот теперь они собираются на призыв ребенка… они жаждут получить от Серебряной Лисы благословение… и, наверное, что-то еще, о чем я даже не подозреваю».

Паран шагнул назад и вновь очутился на каменных плитах. Он с трудом оторвал взгляд от Обители Зверей (теперь понятно, почему эта карта так называется). Пройдя еще шагов десять, капитан остановился перед другой картой. От плиты, где она была начертана, исходило тревожное ярко-красное сияние.

Паран наклонился над плитой. Рисунок изображал спящую женщину, во всяком случае такой она виделась, если глядеть сверху. Но сон ее не был спокойным, — казалось, она извивалась всем телом. Паран нагнулся еще ниже, затем присел на корточки. Рисунок изменился. Кожа женщины вдруг сделалась прозрачной. Под нею темнели леса, скалы, вздымались морские волны.

«Да это же Огнь — Спящая Богиня!»

А потом он вдруг заметил темное пятно. Рана! Огромный гнойник. Парана затошнило, но он не отвел глаза. У края раны он увидел согбенную фигуру, прикованную цепями к телу Спящей Богини. Цепи служили желобами, по которым в плоть Огни струился яд.

«Она предчувствовала свою участь и предпочла сон. Огнь заснула почти две тысячи лет тому назад. Таким образом, богиня решила вырваться за пределы собственного тела, дабы вступить в битву с тем, кто отравлял ее. Боги милосердные! Она сама стала оружием! Ее дух, ее сила выковали… молот, способный сокрушить все на свете. И тогда Огнь избрала оруженосца, которому вручила этот молот… Каладана Бруда».

Паран лихорадочно соображал. Он понял: Бруд давно мог бы разорвать эти цепи. Но разорвать их означало дать свободу Увечному Богу, позволить тому отомстить за свое пленение, уничтожив в этом мире все живое. Спящая Богиня не стала бы сожалеть о погибшем мире. Она просто-напросто создала бы новый.

«Воевода боится! Он не хочет вступать в битву с Увечным Богом, ибо не уверен в исходе поединка. Каладан Бруд боится погубить весь мир!»

Тяжело дыша, капитан выпрямился. Он попятился назад и… снова оказался рядом с Рейстом. Изуродованное лицо яггута улыбалось, поблескивая клыками.

— Чем стали для тебя обретенные знания, смертный? Подарком или проклятием?

«Да уж, что называется, вопрос не в бровь, а в глаз…»

— И тем и другим, — честно сказал Паран.

— Ну и каков же твой выбор?

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты плачешь, смертный. То слезы радости или горя?

Малазанец торопливо вытер лицо.

— Я хочу поскорее отсюда уйти, — произнес он, не ответив на вопрос Рейста. — Мне пора возвращаться.

Паран открыл глаза. Он стоял на коленях, и всего пять или шесть шагов отделяли его от явно изумленного Сына Тьмы. Сколько же длилось это его путешествие в дом Азата? Похоже, что считаные минуты. Однако капитан сразу ощутил, как изменилась обстановка вокруг. Противостояние сохранялось, но оно уже не было угрожающим.

Кто-то дотронулся до его плеча. Паран поднял голову. Возле него стояла Серебряная Лиса. Чуть поодаль переминалась с ноги на ногу растерянная Мхиби. Слева от нее пыхтел толстый даруджиец Крупп, счищавший пыль со своих шелковых одежд. Быстрый Бен, заметив, что капитан очнулся, шагнул к нему. Меж тем глаза мага продолжали следить за Аномандером Рейком.

Паран зажмурился. Голова у него шла кругом: слишком много нового и необычного капитан узнал о себе, и знания эти с корнем вырвали его из привычного мира.

«Дожили! Неведомо кто толкает меня на войну, о которой я ничего не знаю. Не пойми кто и с какой стати объявляет меня… Управителем Колоды. А теперь еще и…»

— Что тут вообще происходит? — сердито спросил он у девочки.

Глаза Серебряной Лисы возбужденно сверкали.

— Мне пришлось применить силу, — пояснила она.

«Силу? Ну да. Это ощущение становится мне все более знакомым… Мне или… Джен’исанду Рулу? Мы с Серебряной Лисой начинали свои путешествия порознь, но, похоже, нам суждено прийти в одно и то же место… Второе Слияние т’лан имассов. Так кто же воссядет на те древние троны? И куда же, милая девочка, ты поведешь армию т’лан имассов?»

— Не думал я, Бруд, что наша встреча будет такой, — сказал Аномандер Рейк.

Паран обернулся туда, где стоял Каладан Бруд. Его могучие руки сжимали молот Огни.

«Вот я и узнал твою страшную тайну, Воевода. Нет, я не стану никому ее раскрывать — какой в этом смысл? Выбор за тобой: погубить всех нас или же богиню, которой ты служишь. Я ничуть не завидую твой силе, Бруд, и не хотел бы оказаться на твоем месте. Ни в коем случае. Единственное, что меня занимает: какую же цену придется заплатить за нарушение клятвы?»

— Приношу всем свои извинения, — продолжал Сын Тьмы. Он указал на Быстрого Бена. — Как мудро заметил этот человек, действовать сейчас, не зная природы обнаруживших себя сил, было бы крайне опрометчиво.

— А потом будет слишком поздно, — возразил ему Каллор. Выцветшие глаза древнего тирана замерли на Серебряной Лисе. — Девчонка применила магию Телланна. Давненько уже эта древняя магия не врывалась в наш мир. Теперь опасность грозит всем нам. Нужно действовать сообща и немедленно; только так мы еще сумеем уничтожить это чудовище. Учти, Рейк, нельзя упускать единственную возможность.

— Но что будет, Каллор, если мы потерпим неудачу? — спросил его владыка Семени Луны. — Какого могущественного врага мы себе наживем? Ты испугался магии Серебряной Лисы? Но девочка всего лишь защищалась. Она никому не угрожала и ни на кого не нападала. Тебе ли не знать, сколько бед может повлечь за собою один неверный поступок?

Каладан Бруд опустил свой сокрушающий молот и вновь привесил его к поясу.

— Ну, наконец-то ты рассуждаешь как стратег и вспомнил о предусмотрительности, — пробасил Воевода. В его голосе еще звучал гнев. Казалось, Бруда злит необходимость произносить прописные истины, которые все и так должны понимать. — Самое разумное — это соблюдать нейтралитет до тех пор, пока мы как следует не поймем природу силы этой девочки. У нас и так достаточно врагов… Хватит уже нагнетать обстановку. Добро пожаловать, Рейк. Уверен, ты расскажешь нам, какое место займет Семя Луны в грядущей войне. — Внезапно он обратился к Парану, и в голосе его отчетливо прозвучало раздражение. — Капитан, ты способен что-нибудь сделать с этим треклятым летающим столом?!

Паран растерянно пожал плечами:

— Я… прошу прощения, Воевода, но мне ничего не приходит в голову. И потом, я ведь не маг.

— Ладно, — махнул рукой Бруд. — Пусть украшает небеса.

— Быть может, я сумею что-нибудь придумать, — вмешался Быстрый Бен.

Каладан Бруд вопросительно взглянул на Дуджека. Тот улыбнулся и одобрительно кивнул чародею.

— А я смотрю, ты не просто солдат, — сказал Аномандер Рейк.

— Мне нравится иногда решать заковыристые задачи, — ответил на это уроженец Семиградья. — Но это у меня не всегда получается. И еще, Сын Тьмы, очень вас прошу: не надо испытывать меня чарами. Я — человек простой, не люблю излишнего внимания к своей скромной персоне.

— Как пожелаешь, — кивнул Рейк.

— А не пора ли нам перекусить? Неужели никто, кроме меня, здесь не проголодался?

Взоры всех обратились к тому, кто задал этот вопрос. Естественно, им оказался Крупп.

Мхиби незаметно покинула место встречи Аномандера Рейка. Она прошла мимо островерхих шатров тисте анди, затем повернулась и попыталась бежать. Мышцы и кости отозвались острой болью. В висках у нее застучало. Бедная женщина раскинула руки, чтобы не упасть.

Отдышавшись, она медленно побрела прочь, громко всхлипывая, глотая воздух и слезы.

«Духи предков, разве вы не видите, каково мне? Умоляю: сжальтесь надо мной. Взгляните: я едва передвигаю ноги. Проявите же сострадание, будьте милосердными! Я прошу… нет, я требую: заберите меня из этого мира. Слышите, жестокие предки? Сколько мне еще ждать?»

Медные браслеты на ее запястьях и лодыжках — испытанное средство рхиви против ломоты в костях — были холодными как лед. Мхиби показалось, что даже они брезгливо морщатся, не желая слышать тяжелого биения ее измученного сердца.

Духи предков не принимали бедную женщину. Они презрительно смеялись над нею.

Рхиви сокрушенно вскрикнула, зашаталась и упала на колени. От удара о жесткую землю у нее перехватило дыхание. Не в силах стоять, она растянулась в пыльном проходе между шатрами.

— Дорогая моя, ты слышала афоризм: «Женская плоть — вместилище для жизни»? — произнес чей-то голос. — На разных языках эти слова звучат по-разному, но смысл у них один. Они повествуют о рождении. В них есть все: радость и боль, утрата и жертва. В них воплощаются узы материнства. Более того — они сами являются узами жизни.

Мхиби с трудом приподняла голову. На вершине опорного шеста восседала Карга. Ее крылья были сложены, а глаза влажно поблескивали.

— Видишь, я вовсе не такая черствая насмешница, какой меня привыкли считать. Возможно, ты думаешь, что я поддалась слабости? Сейчас не это важно. Как мне тебя утешить, милая?

Рхиви покачала головой и прошептала:

— Никак.

— В Серебряной Лисе больше от тебя, чем от других: больше, чем от этих двух этих колдуний или от т’лан имассов.

— Взгляни на меня, Карга! Неужели ты ничего не видишь? — Мхиби поднялась на четвереньки, затем неуклюже села, повернувшись лицом к великой воронихе. — От меня ничего не осталось, кроме костей да высохшей кожи. И еще боли — постоянной, невыносимой боли. Высохший стебель — вот я кто. И чем дольше продолжается это жуткое прозябание, тем сильнее меня охватывает… ненависть.

Голова рхиви резко упала на грудь, будто ей сломали шею. Несчастная женщина затряслась в рыданиях.

— И поэтому ты бы хотела умереть, — сказала Карга. — Понимаю. Матери нельзя опускаться до ненависти к ребенку… и все же ты слишком многого от себя требуешь.

— Дочь украла мою жизнь! — закричала Мхиби.

Скрюченные пальцы впились в мякоть ладоней, и оттуда закапала кровь. Рхиви глядела на эти высохшие, неживые руки и не могла поверить, что они ее собственные.

— Пойми, Карга, — всхлипывая, сказала она. — Серебряная Лиса украла мою жизнь.

Птица взмахнула крыльями, слетела с шеста и приземлилась рядом с Мхиби.

— Ты должна поговорить с дочерью.

— Это бесполезно!

— Серебряная Лиса должна понять…

— Карга, она и так все знает. Прекрасно знает. Я что, должна уговорить дочь не расти? Это все равно что попросить реку не течь.

— Реку можно перегородить плотиной и даже… повернуть в другую сторону.

— Только не эту.

— Нет, милая, я с тобой не согласна. И обязательно найду выход. Клянусь тебе.

— Выхода не существует. Ты только понапрасну потратишь силы. Моя молодость ушла. Ее не вернуть ни магическими ритуалами, ни алхимическими снадобьями. Телланн — Путь жестокий и неумолимый. Его требования невозможно отвергнуть. Ну подумай сама, даже если бы тебе и удалось остановить этот поток, что меня ждет? Дряхлость, растянувшаяся на десятки лет? Мне придется год за годом жить в изношенном, больном теле. Неужели ты хочешь продлить это проклятие? Мне такая жизнь не нужна.

Сзади послышались шаги. Корлат опустилась рядом с Мхиби и обняла несчастную рхиви.

— Пошли со мной, — прошептала она. — Ну же, не упрямься. Идем.

Мхиби позволила тисте анди поднять ее на ноги. Она уже не стыдилась собственной слабости, гордость рассыпалась в прах.

«Беспомощность. Полная беспомощность. Неужели всего год назад я была молодой девушкой? Да, была. Но что толку теперь гневаться на судьбу или жалеть о безвозвратно утраченном? Разве от этого хоть что-нибудь изменится? Я состарилась за считаные месяцы, и нужно смириться с этим. Во мне жизнь угасает, а в дочери — расцветает. В такой битве простому человеку не победить. Но где же, духи предков, ваш дар смерти? Почему вы отказываете мне в этой милости?»

Корлат поддерживала ее обеими руками. Мхиби с грустной усмешкой подумала, что уже и это принимает как должное.

«Духи предков, раз вы прокляли мою душу, расставание с жизнью не добавит мне ни капли боли. И здесь вы мне не помешаете. Я нарушу ваши замыслы!»

— Отведи меня в мой шатер, — попросила она Корлат.

— Нет, — ответила тисте анди.

Мхиби из последних сил повернула голову и сердито сверкнула глазами:

— Я требую…

— Милая, ты, наверное, забыла, что я умею слышать мысли. Ты сейчас обращалась не ко мне. Но одну тебя я в таком состоянии не оставлю. Я буду рядом, и я не одинока в своей вере в…

— В своей вере? Что ты мне тут рассказываешь сказки? — усмехнулась Мхиби. — Или считаешь, что я не только телом одряхлела, но вдобавок еще и выжила из ума? Да у тисте анди и понятия-то такого, как вера, нет.

Ее спутница нахмурилась и отвела взгляд:

— Возможно, ты права.

«Корлат, прости меня. Я и сама не знаю, что говорю. Зачем я тебя обидела?»

— Но я все равно не оставлю тебя в плену отчаяния, — продолжала тисте анди.

— Я привыкла быть узницей, — отрезала Мхиби, снова преисполнившись гнева. — А теперь послушай меня, Корлат. Хочу предостеречь тебя и остальных: в моей душе и без того разрастается ненависть. А твое сочувствие, любое твое доброе намерение лишь усугубляют положение. Прошу тебя, не мешай мне уйти из жизни.

— Напрасно ты думаешь, что мы будем спокойно наблюдать, как ты убьешь себя. Мы теперь не отступимся.

— Тогда случится то, о чем я сказала: ненависть во мне разрастется настолько, что убьет все остальное. Понимаешь, все? Даже то, что вы во мне когда-то любили и ценили.

— Неужели ты хочешь свести на нет все наши усилия?

— Не по собственному выбору, Корлат. Уже в который раз повторяю: я лишилась права выбора. Я пробовала объяснить это дочери. Теперь пытаюсь донести до тебя. Пойми же, ты добьешься лишь одного: окончательно превратишь меня в злобную старуху… Корлат, очень тебя прошу: если ты по-настоящему мне сочувствуешь, помоги закончить это ужасное странствие.

— Я не позволю тебе покончить с собой, Мхиби. Если сейчас тебя питает ненависть… что ж, пусть будет так. Но отныне ты находишься под моей защитой. И под защитой всех тисте анди.

Рхиви сокрушенно опустила плечи. Она попыталась найти слова, чтобы выразить обуревавшие ее чувства, и похолодела, внезапно осознав истину. «Жалость к себе. Вот на какую удочку я попалась… Да, Корлат, ты выиграла. Пока что».

— Огнь умирает.

Каладан Бруд и Аномандер Рейк остались в шатре одни. Их взаимная неприязнь еще давала о себе знать. Судя по доносившимся извне звукам, Быстрый Бен все же сумел спустить летающую столешницу на землю. Несколько голосов оживленно спорили, обсуждая ее дальнейшую участь.

Сын Тьмы сбросил кольчужные перчатки, затем повернулся к Бруду:

— Есть ли другие варианты, кроме того единственного, который мы сочли неприемлемым?

Бруд покачал головой:

— Ах, друг мой, столько лет прошло, однако ничего не изменилось. Как и в былые времена, существует лишь одна возможность. Ты же сам знаешь. Я принадлежу к Тэннесу — магическому Пути самой богини. Все, что бьет по ней, бьет и по мне тоже. Но я мог бы расправиться с тем, кто наслал на нее болезнь.

— С Увечным Богом, — пробормотал Рейк. — Он целую вечность взращивал свою злобу. Он не знает пощады, Бруд. Это давняя история. Мы ведь тогда договорились: ты, я, Королева Грез, Худ… мы все согласились.

Казалось, еще немного, и широкое лицо Бруда перекосит гримаса. Но Воевода по-медвежьи встряхнул шеей и отвернулся:

— Эта ноша висит на мне без малого две тысячи лет.

— А если Огнь умрет, что будет тогда? — тихо спросил Рейк.

— Не знаю, — покачал головой Бруд. — Ее магический Путь умирает — вот это я могу сказать наверняка. Точнее, он все больше становится для Увечного Бога проходом на другие магические Пути. Если этот поганец туда попадет, они все погибнут.

— А вместе с ними погибнет и вся магия.

Воевода кивнул, набрал полные легкие воздуха и выпрямился:

— Ну и так ли уж это будет плохо? Как по-твоему?

Рейк усмехнулся:

— Боюсь, конец придет не одной только магии. Разрушения на этом не закончатся. Сдается мне, какой выбор ни сделай, Увечный Бог все равно оказывается победителем.

— Похоже на то.

— Но если ты сохранишь жизнь богине, то подаришь миру и всем его обитателям еще несколько сотен лет существования.

— Ага, существования, в котором будут страдания и смерть, войны и убийства. Разбитые мечты и несбывшиеся надежды.

— Как-то странно ты стал рассуждать, Воевода. — Аномандер Рейк подошел ближе. — На протяжении почти двух тысячелетий ты делал и продолжаешь делаешь все, на что способен. Поначалу мы стремились разделить с тобой это бремя. Но постоянно на что-то отвлекались. Собственные дела и пристрастия оказывались важнее. И мы, чего уж греха таить… бросили тебя одного.

— Не будем сейчас об этом, Аномандер. Что толку ворошить прошлое? Есть и более насущные проблемы, которые стоит обсудить, раз уж нам выпала редкая возможность поговорить наедине.

Рейк сдержанно улыбнулся:

— И то верно. — Он взглянул на закрытый полог шатра, потом опять повернулся к Бруду. — Скажи, если Тэннес поврежден… твой выпад был лишь блефом? Ты предпринял это для устрашения?

Воевода усмехнулся, обнажив два ряда острых зубов:

— Отчасти, но не совсем. Дело не в моей способности дать выход магической силе. Дело в природе этой силы. Она пропитана ядом, перемешана с хаосом.

— Ты хочешь сказать, все могло бы оказаться куда страшнее, чем та буря, которую ты обычно поднимаешь? Меня это тревожит. А Каллор об этом знает?

— Пока нет.

— Лучше, чтобы и впредь не знал.

— Согласен. Но только уж и ты, Рейк, в следующий раз тоже прояви побольше сдержанности.

Тисте анди налил себе вина.

— Странно: могу поклясться, я был достаточно сдержан.

— Давай-ка поговорим о Паннионском Домине, — предложил Каладан Бруд, пропустив последнее замечание мимо ушей.

— Вот уж воистину загадка. Эта империя оказалась куда более непредсказуемой и опасной, чем мы сперва думали. Магическая сила окутывает ее несколькими слоями. Развернешь один, а под ним обнаруживается новый, а потом еще и еще. Подозреваю, что сердцем этой империи является Путь Хаоса. Между прочим, великие вóроны со мной согласны.

— Путь Увечного Бога? Вряд ли это случайность, Аномандер. Его яд пропитан Хаосом.

— Да, — улыбнулся Рейк. — Любопытно все это, правда? Думаю, тут вполне очевидно, кто кем помыкает.

— Да, пожалуй.

— Развязав войну с Паннионским Домином, мы тем самым бросим вызов Увечному Богу.

— Как утверждает эта девчонка, нам понадобится помощь.

— Чья помощь? — нахмурился Рейк.

— Т’лан имассов. Армия неупокоенных воинов уже идет сюда.

Лицо тисте анди помрачнело.

— Это и есть вклад Дуджека Однорукого в общее дело?

— Дуджек тут ни при чем. Это все Серебряная Лиса. Она — первая заклинательница костей, появившаяся во плоти. Т’лан имассы очень давно этого ждали.

— Расскажи мне об этом чудо-ребенке, Воевода.

Бруд заговорил и поведал тисте анди все, что знал. Когда он закончил, в шатре надолго воцарилась тишина.

Скворец подошел поближе и склонился над лежащим Параном. Капитан дрожал, словно его била лихорадка. Мертвенно-белое лицо густо покрывал пот. Быстрому Бену все же удалось опустить на землю летающую столешницу. Магический рисунок на ее днище продолжал ярко светиться и тускнеть не собирался. Сам Быстрый Бен сидел рядом на корточках. Он погрузился в магический транс, пытаясь понять диковинную природу новой карты, появившейся в Колоде Драконов.

— Ну и глупец же ты, — прозвучало над ухом Скворца.

Командор обернулся:

— Думай, как тебе нравится, Каллор.

Высокий седой Каллор холодно усмехнулся:

— Ты еще пожалеешь, что взялся защищать эту девчонку.

Скворец выпрямился и пошел дальше.

— Эй, я ведь еще не все тебе сказал! — прошипел ему вслед Каллор.

— Зато я уже вдоволь с тобой наговорился, — не оборачиваясь, ответил Скворец.

Паран очнулся. Он глядел на Каллора широко раскрытыми, непонимающими глазами. Тисте анди неслышно расходились по своим шатрам. Казалось, их совершенно не интересовало, с какой целью их повелитель уединился с Каладаном Брудом. Скворец высматривал повсюду Корлат, но так нигде ее и не нашел. Да и Мхиби тоже куда-то исчезла. Серебряная Лиса стояла в нескольких шагах от капитана и смотрела на него совсем не детским взором.

«Сейчас у нее глаза Рваной Снасти», — подумал командор.

Что-то заставило его вернуться к Парану.

— Только, пожалуйста, не надо задавать мне вопросов, — хмуро попросил капитан. — У меня все равно нет ответов. Я ровным счетом ничего не знаю: ни о случившемся здесь, ни о том, в кого превратился сам. Наверное, лучше подыскать сжигателям мостов другого командира.

— Не вижу причины, — возразил Скворец. — И потом, терпеть не могу менять принятые решения.

Быстрый Бен тоже очнулся от транса:

— Она была у нас под носом, а мы даже и не подозревали.

— Что это вообще такое? — спросил у него командор, кивнув в сторону столешницы.

— Именно то, чем кажется. Новая независимая карта. Едва появившись в Колоде Драконов, она встала над всеми остальными независимыми картами, подчинив их себе. Не забывай, этот столик заключает в себе всю Колоду. — Маг покосился на Парана. — Как мы и предполагали, капитан вот-вот примкнет к сонму Взошедших. А это значит: все, что он отныне сделает или чего не сделает, будет иметь существенное значение и повлечет за собой не менее важные последствия. Причем не только для него самого, но и для всех нас. Колода Драконов обрела хозяина, и имя ему — Джен’исанд Рул.

Паран отошел в сторонку, явно не желая принимать участия в разговоре.

— Джен’исанд Рул? — повторил Скворец. — Но я думал, это имя связано с… пребыванием капитана внутри меча.

— Так оно и есть. Но поскольку это имя начертано на карте, связь оказывается более сложной, чем нам изначально представлялось. Если Паран знает не больше нашего, мне придется поднапрячь мозги и попробовать разгадать природу этой связи. Конечно, сам капитан при желании мог бы здорово облегчить мне работу.

Паран уже раскрыл было рот, чтобы возразить, но Скворец опередил его:

— Он же сказал: пока у него ответов нет. Меня занимает другое. Неужели мы поволочем эту столешницу с собой в поход?

Быстрый Бен кивнул:

— Ну да, хотя бы часть пути. Так будет лучше. Мне нужно повнимательнее изучить новую карту. Но ее ни в коем случае нельзя вносить в пределы Паннионского Домина. Можно поручить Тригалльской торговой гильдии доставить ее в Даруджистан и отдать местным алхимикам.

— Карта останется с нами, — раздался голос Серебряной Лисы.

Надо же, а они и не заметили, как девочка подошла к ним. За ее спиной дюжина воинов-рхиви поднимала столешницу на плечи. Быстрый Бен проводил их взглядом и нахмурился:

— Опасно брать такую игрушку на войну.

— Мы должны это сделать, чародей, — объявила Серебряная Лиса.

— Но зачем? — удивился Скворец.

— Карта принадлежит Парану, и она ему еще понадобится.

— Для чего понадобится? — задал следующий вопрос командор.

— Нам противостоит не только Паннионский Провидец. Есть и другие враги. Потом вы в этом убедитесь.

— Лично мне эта карта не нужна, — сердито бросил ей Паран. — Лучше нарисуйте там вместо моего лица какое-нибудь другое. В мои жилы попала кровь Гончей Тени. Я — только помеха, слабое звено. Неужели вы до сих пор этого не поняли? Или мне Худа позвать в свидетели?

Поскрипывая доспехами, к ним подошел Каллор.

— Тебя, кажется, не звали на беседу.

— Меня никогда не приглашают, — криво усмехнулся Каллор. — Но почему-то очень часто я становлюсь предметом разговора.

— На этот раз ты ошибся.

Тусклые серые глаза бывшего Верховного Короля застыли на Быстром Бене.

— Ты, маг, — поработитель душ… Я же, наоборот, их освобождаю. Хочешь, я разорву все цепи внутри тебя? Это совсем просто, и ты станешь беспомощнее младенца.

— Еще проще сделать дыру в земле, — ответил ему Быстрый Бен.

И уже в следующий момент Каллор рухнул вниз, провалившись в яму. Земля посыпалась ему на голову. Лязг доспехов перемежался с яростной бранью.

Серебряная Лиса сдавленно вскрикнула и испуганно поглядела на чародея.

— Да, девочка, ты правильно угадала. Мне совершенно наплевать, кем был когда-то Каллор и кто он сейчас.

Скворец приблизился к краю ямы и заглянул вниз:

— Гляди-ка, он выбирается… и довольно проворно. Неплохо для такого древнего старца.

— Но я не настолько глуп, чтобы дожидаться, пока он вылезет, — торопливо произнес Быстрый Бен и растаял в воздухе.

Крючковатые пальцы Каллора царапали землю у края ямы. Он соскальзывал и карабкался снова, проклиная исчезнувшего мага и грозя ему страшными карами.

— Возвращайся к сжигателям мостов, капитан, — велел Парану Скворец. — Если все пойдет как надо, встретимся в Капастане.

— Есть, командор, — ответил Паран и на нетвердых ногах зашагал к лагерю.

— Думаю, и нам тоже нечего здесь делать, — сказала Серебряная Лиса, вопросительно взглянув на Скворца.

— Ты права, милая. Идем отсюда.

Ссутулившись в седле, Скворец смотрел, как солдаты армии Дуджека Однорукого покидали Крепь. День выдался жарким, и во влажном воздухе пахло грозой. Высоко в небе кружили кворлы черных морантов. Летающих тварей стало заметно меньше. Четыре дня назад Меченый вместе с Параном и сжигателями мостов улетели к Баргастовой гряде. Минувшей ночью еще восемь кворлов покинули окрестности города, держа путь к горам Видений на северо-западной границе Паннионского Домина.

Командор очень устал. Неутихающая боль в ноге не давала ему спать. Каждый день превращался в круговерть больших и малых забот: довольствие армии, места привалов, донесения от вестовых. Скворцу и самому не терпелось поскорее тронуться в путь, хотя о том, что ждало их впереди, лучше было не думать.

Рядом с ним застыл в седле Быстрый Бен, лошадь которого беспокойно перебирала ногами.

— Чует лошадка, что у хозяина на уме, вот и дергается, — заметил ему Скворец.

— Ага.

— Тебе не терпится поскорее распрощаться со мной, догнать Парана и сжигателей мостов. Убраться подальше и от Каллора, и от Серебряной Лисы.

При последних словах маг вздрогнул, затем вяло кивнул:

— Ты прав, командор. Как бы я ни скрывал этого, мне тяжело находиться рядом с нею. За то время, пока она здесь, девчонка выросла лет на пять, если не больше. Сегодня утром я видел Мхиби. Бедняжка заметно состарилась. Корлат и знахарки-рхиви делают все, что в их силах, но Серебряная Лиса упорно тянет из матери последние жизненные соки. Один Худ знает, в чем у этой рхиви еще душа держится… Да и начавшееся Слияние т’лан имассов, прямо скажем, не добавляет радости. А тут еще Аномандер Рейк. Ему, видите ли, захотелось хорошенько все обо мне разузнать.

— Он что, опять проверял тебя чарами?

— Пока нет. Но к чему будить в нем любопытство?

— Ты мне еще нужен здесь, — сказал Скворец. — Поедешь с моим штабом. От Сына Тьмы постараемся держаться как можно дальше. Да, кстати, как там капастанские наемники? Заглотнули твою наживку?

— Полагаю, они у нас на крючке.

— Ладно, подождем еще неделю. Если ничего непредвиденного не случится, дольше я тебя задерживать не буду.

— Договорились.

— А что же ты мне не расскажешь о своих прогулках? — хитро улыбнувшись, осведомился Скворец.

— О каких еще прогулках? — непонимающе уставился на него Быстрый Бен.

— Ну, ты же обошел в Крепи все храмы. Навестил всех провидцев и гадалок. Потратил кругленькую сумму на толкователей Колоды Драконов. Я даже слышал, что ты якобы совершил жертвоприношение на вершине кургана… Бедная коза. Худ тебя побери, Бен, что это за игры?

— Знал бы ты, как воняет козье мясо, когда оно горит. Меня едва не вырвало.

— И о чем же рассказали тебе духи кургана?

— Ни о чем. Их там вообще не оказалось.

Командор прищурился:

— Как не оказалось? Это же курган рхиви.

— Да. Один из немногих уцелевших. Его недавно… вычистили.

— Вычистили? В каком смысле?

— Ну, кто-то… удалил оттуда всех духов, уж не знаю, с какой целью. Прежде такого еще не бывало. Там вообще никого. Я прямо всю голову сломал: где они теперь?

— Ловко ты умеешь уходить в сторону, Быстрый Бен.

— Ну хорошо. Я пытался кое-что выяснить. Увы, безуспешно. Теперь это уже не имеет смысла: мы ведь уходим из Крепи. А на марше мои возможности сужаются. И я почему-то все время думаю об этих исчезнувших духах. Ведь куда-то же они подевались. Куда?

— Если вдруг докопаешься, обязательно дай мне знать.

— Непременно.

Скворец скрипнул зубами и больше не произнес ни слова.

«Я слишком давно тебя знаю, Быстрый Бен. Ты можешь болтать что угодно, но я-то вижу: ты натолкнулся на нечто такое, отчего шерсть у тебя встала дыбом и ты поджал хвост, словно испуганный горностай. И тут тебе никакая жертвенная коза не поможет!»

Почти десять тысяч солдат Дуджека Однорукого, опытных воинов, закаленных в битвах на Генабакисе, двигались на соединение с многочисленной армией Каладана Бруда. Бывшие противники, лишь недавно ставшие союзниками, они наконец-то выступили в поход на врага, которого никогда прежде не видели и о котором почти ничего не знали.

Чтобы въехать в Сумеречные ворота Сольтана, требовалось вначале пересечь горбатый мост над каналом. Канал нуждался в солидной чистке, а мост — в ремонте. Его облицовка давно облупилась. В нелучшем состоянии находилась и сама каменная кладка. Скреплявший все известковый раствор успел давно раскрошиться, и из щелей между булыжниками торчали пучки травы. Сольтан был одним из старейших городов, возникших на равнине Видений. Когда-то он стоял на самом берегу реки Серп и богател за счет торговли (через него везли товары со всего Генабакиса). Как водится, весной Серп разливался, а затем послушно возвращался в свои берега. Но одна из весен выдалась на редкость дождливой, и после паводка река избрала для себя новое русло, отступив от города. Да, по ней все так же плыли корабли и лодки, однако теперь Сольтан не получал никаких выгод от торговли. Городские власти принялись спешно исправлять положение: специально вырыли Корселанский канал и четыре глубоких пруда, два из которых располагались на самом старом русле, вблизи причалов и таверн. Увы, особым успехом все эти усилия не увенчались. Золотые времена Сольтана миновали безвозвратно, и сейчас, спустя четыреста лет, город напоминал неряшливого старика, которому давным-давно уже наплевать, как он выглядит.

Ворчун и так пребывал отнюдь не в радужном расположении духа, а уж когда он спешился и подвел лошадь к мосту, лицо командира стражников стало еще более мрачным. Невысокие, но толстые городские стены были все в ржавых потеках. В воздухе отчетливо пахло дерьмом. На парапетах толкалось немало людей, но лишь в некоторых из них можно было признать солдат. В былые времена Сольтан решил тоже внести свою лепту в войну с малазанцами и отправил на подмогу Каладану Бруду гвардейский кавалерийский полк. Устроили торжественные проводы: гвардейцы уезжали на войну, как на парад. Однако в первом же бою полк был наголову разбит, а уцелевшие остатки Воевода за ненадобностью отправил обратно.

Ворчун обернулся. Хозяйская повозка въезжала на мост. Харло, бывший у них за кучера, помахал товарищу. Рядом с ним сидела Каменная и следила за дорогой. Судя по непрестанно движущимся губам, красавицу прорвало, и Харло был вынужден выслушивать очередной поток сетований и проклятий.

Сумеречные ворота никто не охранял. Массивные деревянные створки были распахнуты настежь, причем, скорее всего, уже давно. Если не считать фургона Керулия, никто не торопился ни въезжать в Сольтан, ни покидать его пределы. Ворчун еще раз огляделся и едва удержался, чтобы не плюнуть. Он остановился и дождался повозки.

— Мы как, проедем город без остановки? — спросила Каменная. — А забавные у них тут названия ворот: Сумеречные, Рассветные.

— Сольтан — не то место, где бы я советовал путникам останавливаться, — ответил Ворчун.

— Это мы с тобой в курсе. Но хозяину наш опыт ни к чему. Что толку давать человеку советы, если он все равно к ним не прислушивается?

Командир стражников в ответ лишь пожал плечами. Конечно же, Керулий слышал каждое их слово, и Каменная прекрасно об этом знала.

За воротами улица быстро сузилась и превратилась в темный переулок. Верхние этажи соседних домов нависали над мостовой, почти смыкаясь друг с другом. Ворчун опять ехал впереди. Из-под ног с истошным кудахтаньем разбегались тощие куры. Зато жирные крысы, пировавшие на отбросах сточных канав, и не думали ретироваться. Они лениво оглядывали проезжающих и тут же возобновляли трапезу.

— Так и бока повозки недолго ободрать, — заметил Харло.

— Нам бы только миновать Мордоворотный проезд, а там уже вздохнем спокойнее.

— Смотри, у них стены еще грязнее стали. Дотронуться страшно.

Ага, а вот и пресловутый Мордоворотный проезд. Бока многочисленных повозок успели прочертить в стенах его домов глубокие борозды. Щербатые булыжники были усеяны ломаными спицами, искореженными железяками и прочим хламом. Люди, обитавшие в этой части Сольтана, наверное, уже рождались на свет мародерами. Каждая повозка, застрявшая в Мордоворотном проезде, считалась законной добычей и подвергалась немедленному разграблению. Любые попытки торговцев отстоять свое добро встречали вооруженное сопротивление. Лет шесть или семь тому назад у Ворчуна выдалась здесь веселенькая ночка. Тогда ему и другим стражникам пришлось устроить «кровопускание» и отправить в гости к Худу немало окрестных воришек и головорезов. Пока шло сражение, кто-то успел снять колеса и выломать оглобли. Лошади исчезли бесследно. Повозку выволакивали уже на деревянных катках, толкая руками.

Вспомнив о давних событиях, Ворчун поморщился. Он не жаждал повторения приключений.

Однако на сей раз все обошлось. Правда, в нескольких местах оси тревожно скрипнули да еще ступицы колес оставили на стенах свои отметины. Наконец, едва не сорвав чью-то веревку с мокрым бельем, фургон выехал из городского ущелья на широкую площадь, носившую название Комодной.

Возникла эта площадь случайно, никто ее специально не создавал. Так уж получилось, что сюда сходилось тринадцать городских улиц и переулков. Когда-то они вели к знаменитой таверне с постоялым двором, именовавшейся «Комод тетушки Ву». Лет сто назад строение сгорело дотла. Пепелище расчистили, кое-как замостили — так и образовалась Комодная площадь.

— Сейчас надо будет свернуть на Склизкую улицу, — сказал Ворчун, поворачиваясь к товарищам.

— Без тебя помню, — огрызнулась Каменная. — Ну и вонища — как у Худа в заднице!

На площади повозка обрела непрошеных сопровождающих: около двух десятков уличных сорванцов. Они напоминали бескрылых стервятников, молча двигавшихся за потенциальной добычей. Чумазые, изъеденные оспой лица ребятишек были по-взрослому серьезными.

Ворчун по-прежнему ехал впереди. Склизкая улица находилась в восточном конце площади и была раза в три шире Мордоворотного проезда. Из закопченных окон высунулось несколько физиономий. Впереди дорога была пуста: ни повозок, ни пешеходов.

«Остановись! — потребовал у Ворчуна внутренний голос. — Дальше ехать нельзя. Добром это не кончится».

— Эй, командир! — окликнул его Харло.

— Чего тебе? — не оборачиваясь, спросил Ворчун.

— Все пацаны вдруг разом куда-то слиняли. Странно.

— Ничего странного, — ответил Ворчун, доставая пару гадробийских сабель. — Заряжай арбалет, Харло.

— Уже зарядил.

«Знаю, парень, но пусть об этом слышат все вокруг».

В двадцати шагах, словно бы из ниоткуда, внезапно выросли трое. Ворчун прищурился. Он узнал высокую женщину, стоявшую посередине:

— Привет, Нектара. Вижу, ты расширила свою вотчину.

Женщина с несколькими шрамами на лице улыбнулась:

— Здравствуй, Ворчун. Не то чтобы расширила, но… О, я гляжу, и Харло тоже к нам пожаловал. Давненько, приятель, я тебя не видела. А это кто? Никак красавица Менакис по прозвищу Каменная? И как всегда, чем-то недовольна. Хотя я очень рада тебя видеть и, как и прежде, готова бросить свое сердце к твоим ногам.

— Ну и очень напрасно, — протянула в ответ Каменная. — Поступь у меня тяжелая.

Улыбка Нектары стала еще шире.

— Знала бы ты, любовь моя, как трепещет мое бедное сердце всякий раз, когда я тебя вижу.

— Сколько с нас? — спросил Ворчун, останавливая лошадь в десяти шагах от Нектары и ее молчаливых телохранителей.

Выщипанные брови женщины удивленно изогнулись.

— На этот раз — нисколько. Здесь по-прежнему территория Гарно, но он пустил нас сюда. Мы тут, чтобы встретить вас и проводить до места.

— Чего-чего? Куда проводить?

Ставни в окошке повозки со скрипом приоткрылись. Ворчун невольно обернулся на звук. Оттуда высунулась рука и лениво поманила его. Командир стражников слез с лошади, подошел к окошку. Круглое лицо Керулия, как всегда, было бледным.

— Видишь ли, командир, нам предстоит встреча с… правителями города.

— Это что, с местным королем и его Советом? Вроде как мы не испрашивали у них аудиенции!

Хозяин негромко рассмеялся:

— Нет, друг мой. Я говорю о настоящих правителях Сольтана. Задействовав немалые деньги, путем сложных переговоров наконец-то удалось собрать вместе хозяев и хозяек всех территорий и районов города. Сегодня вечером мне предстоит выступить перед ними. Так что доверься сопровождающим. Уверяю тебя: оснований для беспокойства нет, все будет хорошо.

— Но почему вы раньше не сказали нам об этом?

— Я не был уверен в успехе переговоров. Тут все не так просто. Видишь ли, здешние правители… попросили меня о помощи. Мне предстоит… завоевать их доверие. Они должны убедиться в том, что я действительно надежный человек, который способен решить их проблемы.

«Вот как? Интересно, кто же ты такой на самом деле, Керулий?»

— Понимаю, хозяин. Вы, конечно, вправе верить этой шушере, однако лично я предпочитаю держать с ними ухо востро.

— Смотри сам и действуй по обстановке.

Ворчун вернулся к своей лошади и взял ее под уздцы.

— Веди нас, — коротко бросил он Нектаре.

Сольтан был городом с двумя сердцами: они качали кровь разных оттенков, но одинаково грязную и порочную. Упершись спиной в стену, Ворчун недовольно прищурился, разглядывая низкие потолочные балки таверны и всех, кто присутствовал сегодня в зале. А это было, без преувеличения, настоящее сборище воров, вымогателей и убийц, державших в кулаке всю округу.

Слева от командира стражников сидела Каменная. Как и Ворчун, она привалилась к стене. Нектара подтащила сюда круглый столик, на который водрузила свой кальян. Изуродованное лицо одной из хозяек Сольтана то скрывалось в густых клубах вязкого дыма, то вновь проступало. Левой рукой Нектара держала мундштук кальяна, тогда как правая ее рука покоилась на ляжке стражницы.

Керулий стоял посередине зала, лицом к публике, сцепив короткие руки над простым поясом из серого шелка. Его черный шелковый плащ поблескивал, будто расплавленный обсидиан, а лысую голову плотно прикрывала довольно странная шапочка. Такие головные уборы давно уже не носили в Даруджистане, и увидеть их можно было лишь на старинных статуях и гобеленах.

Тихим, но хорошо поставленным голосом Керулий начал свою речь:

— Мне очень приятно присутствовать на встрече со столь значительными персонами. Каждый город имеет свои тайные покровы власти, и я считаю за честь, что один из таких покровов передо мной приподнялся. В то же время я понимаю: многим собравшимся здесь я кажусь сделанным из того же теста, что и их заклятые враги. Однако смею вас заверить: это вовсе не так. Вы обеспокоены тем, что Сольтан наводнили жрецы Паннионского Домина. Они талдычат о городах, недавно перешедших под власть приверженцев тамошнего Провидца и приверженцев его культа. Эти жрецы дурачат простой народ россказнями о торжестве закона, якобы в равной мере применяемого ко всем без исключения гражданам, о прописанных в нем правах и привилегиях, о благодатном наведении порядка вопреки местным традициям и обычаям. Паннионские жрецы сеют семена раздора и вносят разброд в души ваших подданных, что весьма опасно и не может не настораживать.

Главари преступников одобрительно загалдели. Ворчун старательно прятал презрительную улыбку. Смешно было смотреть, как эти люди, не знавшие иного «воспитания», кроме жестокого мира сольтанских улиц, изо всех сил старались подражать манерам высшей знати. Но затем происходившее рядом заставило командира стражников на время забыть и о Керулии, и о собравшихся в зале. Нектара развязала тесемки на облегающих кожаных штанах Каменной и правой рукой скользнула ей между ног. Лицо стражницы пылало, на губах трепетала слабая улыбка, а глаза были полузакрыты от наслаждения.

«Королева Грез, неужели эти видения ты посылаешь мне наяву?» — подумал Ворчун и потянулся за своей кружкой.

— Да перерезать всех этих скотов — и дело с концом! — взревела со своего места какая-то толстая, обвешанная драгоценностями хозяйка города. — Надо попросту вспарывать им животы и выпускать кишки. Другого способа нет.

— Истребляя жрецов, вы лишь окажете паннионскому культу неоценимую услугу, — вежливо осадил ее Керулий. — Убитых тут же объявят «мучениками за веру». Подобный способ борьбы обречен на провал, что и показывает опыт других городов. Жрецы Домина — куда более коварные и опасные враги, чем вы думаете. Они ведь не только распространяют свои верования. Они старательно сеют повсюду ложь. Их сладкие речи о законах и порядке не имеют ничего общего с действительностью. Империей правит тиран, проявляющий исключительную жестокость не только к чужакам, но и к своим подданным. Уверен, вы слышали рассказы о тенескариях — крестьянской армии Паннионского Провидца. Имейте в виду: это не досужие выдумки и не преувеличения. Обездоленные, голодные тенескарии не знают ничего, кроме слепой ярости и желания убивать всех без разбору. Все, что вам рассказывали, — это страшная правда: людоеды, насильники мертвых…

— Значит, и эти… так называемые дети мертвого семени тоже не вымысел? — раздался голос из зала. — Но как подобное вообще возможно? Болтают, будто женщины охотятся за только что убитыми солдатами, чьи трупы еще не успели остыть, и… совокупляются с ними, да?

Керулий мрачно кивнул:

— Среди юной поросли тенескариев и в самом деле встречаются дети мертвого семени. Тенескариям нужно пополнять свои ряды. — Помолчав, он продолжал: — Мне хочется, чтобы вы с предельной ясностью представляли себе все особенности устройства Паннионского Домина. Законы и привилегии, о которых не устают проповедовать жрецы, и впрямь существуют… прошу вас, не удивляйтесь, я не противоречу сам себе. Да, они есть, но имеют силу исключительно для жителей территорий, изначально входивших в империю. На всех остальных это не распространяется. Полноценным гражданином нельзя стать ни за деньги, ни за какие-либо особые заслуги. Следовательно, обитатели всех завоеванных городов и селений — это бесправные рабы, над которыми допустимо чинить любые зверства. И бесполезно молить о пощаде или взывать к справедливости. Единственный выход, единственная возможность уцелеть — это примкнуть в тенескариям, чтобы уже самому творить бесчинства над другими жертвами. Если вдруг Сольтан окажется под гнетом Паннионского Домина, горожане лишатся всего: жилищ, имущества, пищи и даже пресной воды. Они будут гибнуть десятками и сотнями. Уцелеет лишь жалкая горстка, которая неизбежно пополнит ряды крестьянской армии.

Керулий замолчал, проверяя, какое впечатление его слова произвели на слушателей. В зале воцарилась напряженная тишина.

— Мы должны вести эту войну оружием истины и всячески разоблачать ложь паннионских жрецов. Вашим людям привычнее держать в руках мечи и арбалеты, однако, как я уже говорил, прямое столкновение ничего не даст. Поэтому придется действовать умом и хитростью, создать разветвленную сеть бойцов, умелое распространяя слухи и добывая сведения о противнике. Друзья мои, излишне повторять, что во всем этом ваши люди не знают себе равных. Своей каждодневной, неустанной деятельностью вы должны заставить паннионских жрецов убраться из Сольтана. Внешне — никакого насилия. Но при этом сделать их жизнь настолько невыносимой, что они сами почтут за благо покинуть ваш город. Сила слов — великая сила.

— А с чего ты вообще взял, что это сработает? — довольно грубо спросил Керулия кто-то из главарей.

— Вы уж постарайтесь, чтобы сработало, ибо иного выхода у вас попросту нет, — невозмутимо ответил Керулий. — Если вы потерпите неудачу, Сольтан окажется в руках паннионцев.

Он продолжал говорить, но Ворчун его уже не слушал. Сидя с полузакрытыми глазами, командир стражников вспоминал свою первую встречу с хозяином. Керулий нанял их в Даруджистане не сам, а через посредника. Впервые Ворчун увидел его ранним утром в день отправления каравана, у Напастиных ворот. Керулий прибыл туда пешком и был одет точно так же, как и сейчас. Он вежливо поздоровался, задал несколько обычных вопросов и, как показалось Ворчуну, не очень-то и вслушивался в его ответы. Затем подкатила повозка. Возница уступил место Харло и Каменной. Керулий забрался внутрь, и они поехали. За весь этот долгий, утомительный путь хозяин лишь дважды удостоил его разговором.

«Раньше я думал, что он маг, но, видимо, ошибался: Керулий, скорее, жрец. Только вот какого именно бога? Такую одежду может носить кто угодно, и это уже повод призадуматься. Одно лишь ясно: платит он щедро и деньги у него не переводятся…»

Ворчун стал перебирать в памяти богов, мысленно прикидывая, кому из них может служить Керулий. Стражнику почему-то вспомнилось, что недавно в Гадробийском квартале Даруджистана освятили новый храм в честь Трича.

«Ну не странно ли? Кто, скажите на милость, в наше время вдруг станет поклоняться Тигру Лета?»

Главари преступников совещались между собой. До ушей Ворчуна долетали обрывки фраз. Вроде бы речь шла о каких-то убийствах. Керулий молчал, внимательно прислушиваясь к разговорам в зале.

Ворчун наклонился к Харло:

— Про что они там толкуют?

— Сам не до конца понял. Похоже, у них четыре ночи подряд происходили какие-то загадочные убийства. Я так думаю, что на самом деле ничего загадочного. Небось территорию не поделили. Нашелся какой-нибудь молодой да ранний, захотелось ему власти, ну он и попер напролом.

Ворчун только хмыкнул и снова привалился к стене, пытаясь не показать, что весь покрылся холодным потом.

«Они здорово нас обогнали. Еще бы, неслись как на крыльях. Но по сольтанским улицам им ни за что не проехать. Такая широченная и высоченная повозка, пожалуй, сразу застряла бы. Скорее всего, объехали город и остановились в Приблудке. А ведь это совсем рядом с Рассветными воротами… Неужели твои догадки подтвердились, дружище Бьюк?»

— Ну, что вы на меня уставились? — Каменная потянулась к кувшину и наполнила свою кружку. — Я сидела на этом собрании и просто со скуки подыхала. Нектара развлекла меня немножко, а разные потные волосатые рожи сразу начинают невесть что выдумывать. Все вы, мужики, свиньи!

— Просто как-то непривычно. До сих пор ты не выставляла себя напоказ, — заметил ей Ворчун.

— А разве кто-то заставлял вас смотреть? Если бы я сидела с младенцем на коленях и кормила его грудью, вы бы тоже пялились?

— На такое я бы, пожалуй, с удовольствием поглазел, — признался Харло.

— А то, можно подумать, ты сисек никогда не видел!

— Ты меня не поняла, дражайшая подруга. Дело не в твоих сиськах, хотя и они немало усладили бы мой взор. Но ты… с младенцем на коленях! Ха! Могу себе представить: наша Каменная с ребеночком!

Женщина оскалила зубы, однако ничего не сказала.

Разговор происходил в одной из задних комнатенок таверны. Все трое сидели за столом, завершая ужин.

— Все идет к тому, — зевая, проговорил Ворчун, — что эта встреча растянется на целую ночь. Нашему-то хозяину что! Заберется в повозку и знай будет себе дрыхнуть. А нам с утра клевать носом никак нельзя. Вот что, наверху есть комнаты с почти чистым бельем. Предлагаю не засиживаться здесь, а пойти лечь и выспаться.

— Дражайшая Каменная, не желаешь ли разделить со мной ложе? — предложил Харло. — Вдвоем теплее.

— Нет уж, чурбан неотесанный, я лучше лягу одна и хорошенько запру дверь.

— Не удивлюсь, если Нектара знает условный стук.

— Перестань меня подкусывать, иначе быстро зубы пересчитаю.

— Значит, тебе можно веселиться, а мне нельзя?

Каменная ухмыльнулась:

— Ну, ты сравнил. Да у меня перед тобой, дворняжка беспородная, масса преимуществ: происхождение, манеры…

— И еще, небось, образование, да?

— Разумеется.

В этот момент дверь открылась и в комнатку вошел Керулий.

— Ну как, хозяин? — спросил его Ворчун. — Вам удалось убедить местных воров, бандитов и жуликов?

— Более или менее, — ответил Керулий, наливая себе вина. — Война — такое дело, что приходится сражаться на нескольких фронтах одновременно. А эта кампания, боюсь, затянется надолго.

— Именно по этой причине мы и едем в Капастан?

Керулий мельком взглянул на собеседника и тут же отвел глаза.

— Не только. Там меня ждут и другие дела. В Сольтан мы заехали случайно. В общем раскладе моих действий этот город не значился.

Ворчун хотел было спросить, что же это за расклад такой, но не стал. Он уже начинал жалеть, что вообще связался с этим типом, и подозревал, что какой бы ответ ни получил, будет только хуже.

«Что толку расспрашивать тебя, Керулий? Ты умеешь хранить свои тайны».

Под арочной кладкой Рассветных ворот было темно и сыро, как в склепе. Впереди сквозь золотистую утреннюю дымку виднелись лачуги Приблудка. Ворчун выехал на освещенное солнцем пространство и пустил лошадь легким галопом. Харло и Каменная покинули город еще до рассвета. За это время они успели проехать никак не меньше двух лиг.

Причина, заставившая Ворчуна остаться в Сольтане, была довольно проста. Он хорошо знал местное отребье. Одна половина наводчиков паслась у Рассветных ворот, высматривая караваны, отправлявшиеся на восток, а другая стерегла Сумеречные, через которые выезжали те, кто держал путь в сторону Даруджистана. Похоже, головорезы, заправлявшие в Сольтане, и впрямь разрешили беспрепятственно выпустить повозку Керулия из города. Однако Ворчун не спешил верить местному ворью на слово и потому проторчал в Сольтане еще несколько часов, что оказалось для него сущей пыткой. Ночью, лежа на «почти чистом белье», он так и не сомкнул глаз, ожидая какого-нибудь подвоха. Вдобавок постель наградила его блохами. Нескольких он сумел поймать и раздавить, но остальные продолжали кусаться и сейчас.

Возле Приблудка Ворчун пустил лошадь галопом, дабы вырваться из облака назойливых мух. Но отвязаться от тощих полудиких псов ему не удалось. Они так и прыгали вокруг лошади, норовя цапнуть ее за ноги.

За лачужным поселением простиралась покрытая небольшими холмами равнина Видений. Слева на горизонте темнела далекая Баргастова гряда. Справа тянулся поросший травой каменный вал, предохранявший дорогу от разлива реки, а за ним начинались камыши болотистой речной поймы.

Последняя собака, охрипнув от лая, повернула обратно. Ворчун слегка осадил лошадь. Теперь можно было не торопиться. Вскоре дорожные булыжники окончательно исчезнут, каменный вал сойдет на нет, а песчаная дорога запетляет среди громадных муравейников, выбеленного речного сушняка и кустиков желтой травы. Каждую весну река Серп разливалась и сглаживала дорожные колеи. Зато речная гладь служила надежным ориентиром, и заблудиться в этих местах было в принципе невозможно.

Ворчун успел отъехать от Приблудка не больше чем на лигу, когда заметил валявшиеся по обеим сторонам дороги трупы. Оглядевшись по сторонам, командир стражников сразу оценил сметку налетчиков. Глубокое пересохшее русло речной старицы было идеальным местом для засады. Выскочив оттуда, они мгновенно окружили повозку. Но поживиться добычей разбойникам не удалось: явно получили достойный отпор. Когда это случилось? Скорее всего, дня два или три тому назад. На знойном солнце трупы почернели и начали разлагаться. Это Ворчуна не удивило. Странным выглядело другое: мечи, наконечники копий, пряжки и вообще все металлические предметы… расплавились. И в то же время неведомый жар пощадил одежду, обувь и кожаные ремни. На сапогах Ворчун заметил искореженные остатки шпор. Стало быть, налетчики явились сюда на лошадях. Он еще раз огляделся. Странно: ни конских трупов, ни следов живых животных нигде не было.

Командир стражников спешился. На дороге виднелись следы колес фургона Керулия. Они перекрещивались со следами другой повозки. Та была гораздо крупнее. Неужели Бошелен?

Зажимая нос, Ворчун нагибался над телами убитых налетчиков. Нигде ни одной раны, даже самой пустяковой.

«Вряд ли Бьюку понадобилось вытаскивать свой меч».

Ворчун забрался в седло и продолжил путь. Проехав еще с пол-лиги, он заметил впереди повозку Керулия и вскоре нагнал товарищей.

— Неплохой сегодня выдался денек, — приветствовал его Харло.

— Да уж. Ни облачка. А Каменная где?

— Выпрягла лошадку и поехала вперед — разнюхать, что к чему. Вскоре должна вернуться.

— Опять ее любопытство заело?

— Сказала, что хочет выбрать место для привала… Да вон она, легка на помине.

— Что за глупая затея? — сердито спросил Ворчун, когда женщина поравнялась с ним.

— Если хочешь знать, вся эта поездка — сплошная глупость. А прогулялась я не напрасно. Нашла близ обочины неплохое местечко для привала. Жаль только, что оно уже занято. Там обосновались трое баргастов… Знаю, о чем ты хочешь спросить. Нет, это не они укокошили тех разбойников. Меня сейчас другое волнует. Капастан вот-вот окажется в осаде. В город мы вряд ли попадем. Если нам повезет, паннионская армия к тому времени облепит стены, и мы сумеем беспрепятственно убраться восвояси. Если же нет, то угодим прямехонько в лапы к тенескариям. Вот уж они позабавятся.

Ворчун заметно помрачнел:

— Ты говорила с баргастами? Куда они направляются?

— Сказали, якобы спустились с гор. Самое забавное, что им тоже нужно в Капастан. Только не спрашивай меня зачем. Кто же поймет этих баргастов? У них ведь мозги величиной с орех. Ворчун, нам надо поговорить с хозяином.

Дверца повозки отворилась, и оттуда вышел Керулий.

— У меня прекрасный слух, Каменная. Значит, трое баргастов, говоришь? Из какого клана?

— Белолицые, наверное. Во всяком случае, их физиономии вымазаны белым.

— Нужно позвать их в попутчики, — решил Керулий.

— Но, хозяин… — попытался было возразить Ворчун, однако Керулий перебил его:

— Я уверен, что мы попадем в Капастан раньше, чем начнется осада. Насколько мне известно, септарх, командующий этой армией, привык тщательно готовиться к любым атакам. Как только я окажусь в Капастане, ваши обязательства передо мной будут считаться выполненными, и вы сможете немедленно возвратиться в Даруджистан. — Темные, непроницаемые глаза жреца задержались на Ворчуне. — Мне говорили, что за вами не водится привычки нарушать условия контракта, иначе я бы вас и не нанял.

— Хозяин, нам несвойственно сбегать, не доехав до места. Но обсудить возможный расклад событий будет не лишним. Что, если паннионские войска осадят Капастан еще до нашего приезда?

— Не волнуйся, командир. Ни тебе, ни твоим товарищам не придется понапрасну рисковать жизнью. Вполне достаточно, если мы остановимся на безопасно близком расстоянии от врага. А дальше я сумею пробраться в город. К тому же в одиночку сделать это будет проще.

— Вы собрались прорваться сквозь паннионские войска? Но это же верная смерть.

— Ничего, у меня для подобной вылазки достаточно опыта и навыков, — улыбнулся Керулий.

«Ох и темная ты лошадка!» — подумал Ворчун. Но вслух сказал:

— Хорошо, хозяин, вам виднее. Но с чего вы вдруг надумали взять в попутчики баргастов? Неужели считаете, будто им можно доверять?

— Разумеется, нет. А потому пусть уж лучше будут у нас на виду. Согласен, командир?

— Да, в этом есть резон.

Ворчун поглядел на Харло и Каменную и медленно кивнул.

Харло ответил смиренной улыбкой. Зато Каменная, как всегда, разразилась целой тирадой.

— Это же полный бред! — воскликнула она, энергично жестикулируя. — Ну ладно, вперед, доблестные рыцари! Вкатимся прямо в пасть к дракону! Почему бы и нет? — Она резко развернула лошадь. — Чего уж мелочиться — может, покидаем кости вместе с баргастами, а?

И, резко рванув с места, Каменная поскакала прочь. Ворчун посмотрел ей вслед и скривился.

— Не женщина, а просто сокровище, — причмокнул губами Харло.

— А ты, никак, и впрямь здорово втюрился, — заметил Ворчун.

— Когда женщина недосягаема, друг мой, это делает ее лишь желаннее. Целыми днями я шепчу слова восхищения, но не получаю даже намека на взаимность. А вчера я представил, как лежу между нею и Нектарой и обнимаю их обеих.

— Довольно, Харло. У меня голова болит от твоих фантазий.

— Надо же, как солнце печет, — сказал Керулий. — Вернусь-ка я лучше обратно в повозку.

Баргасты явно были родичами: двое юношей и молодая женщина, немного постарше, — скорее всего, сестра и братья. Выкрашенные белой краской лица походили на черепа. На плечи спадали вымазанные красной охрой косицы, в которые были вплетены костяные амулеты. Все трое были облачены в кольчуги из просверленных монет, в основном медных, но попадались и серебряные. Многие из них были довольно старыми и незнакомыми Ворчуну: небось пустили в дело какой-нибудь древний клад. Вооружились баргасты, что называется, до зубов. Чего у них только не было: связки копий, метательные топорики и боевые топоры с длинными рукоятками, отделанными медью, кривые мечи и внушительное количество ножей и кинжалов.

Все трое стояли возле небольшой ямы для костров, окаймленной бортиком. Каменная остановилась по другую сторону очага, оставаясь сидеть на лошади. Костер уже почти догорел. Горка обглоданных костей говорила о том, что баргасты недавно поели.

— Наш хозяин предлагает вам дальше путешествовать вместе, — сказал Ворчун, обращаясь к баргастке. — Вы согласны?

Темные глаза женщины скользнули по повозке и восседавшему на ко́злах Харло.

— Немногие сейчас отваживаются ехать в Капастан, — ответила она. — Дорога стала… опасной.

— Опасной? — переспросил Ворчун, морща лоб. — Значит, паннионцы уже переправились через Серп?

— Об этом мы не слышали. Я говорю про другое. На равнине появились демоны. Нас послали разузнать, что к чему.

«Демоны? Худ тебя побери, только их нам еще не хватало».

— Когда вы узнали про этих демонов?

— Месяца два назад. Может, чуть больше.

Командир стражников медленно слез с лошади.

— Будем надеяться, что все это — досужие россказни, сказки.

Баргастка вдруг ухмыльнулась:

— А мы не считаем это сказками… Я — Хетана, а это двое моих растяпистых братцев: Кафал и Неток. Неток недавно прошел Ночь смерти. У него это первая охота.

Ворчун взглянул на здоровенного юношу, которому явно было некуда девать силу.

— Вижу, ему не терпится сразиться с достойным противником.

— А у тебя, наверное, очень зоркие глаза, — одобрительно кивнула Хетана.

«Боги милосердные, еще одна женщина, не понимающая шуток».

Каменная шумно выпрыгнула из седла, подняв облачко пыли.

— Должна тебя предупредить, Хетана: наш командир обожает шутить. Так что смотри не вляпайся случайно в его шутки. Вони не меньше, чем от навозной кучи. Правда, может, я ошибаюсь и тебе это даже понравится.

— Мне нравится убивать и объезжать мужчин — даже не знаю, что больше, — уже без всякой улыбки промолвила Хетана, скрестив на груди мускулистые руки.

Харло тоже спрыгнул на землю. Подойдя к баргастке, он одарил ее лучезарной улыбкой и представился:

— Меня зовут Харло. Очень рад с тобой познакомиться, Хетана.

— Этого можешь убить, когда захочешь, — добавила Каменная.

Братцы Хетаны вполне соответствовали нелестным отзывам своей сестры. Они в основном предпочитали отмалчиваться; когда же их о чем-то спрашивали, то отвечали односложно, поскольку были, судя по всему, непроходимо тупыми.

Вечером, под звездным небом, в яме снова разожгли костер, и все расселись вокруг. Ворчун от души забавлялся, наблюдая за тем, как Харло пытается ухаживать за баргасткой. Керулий целый день не высовывал носа из повозки и вышел уже почти ночью, когда у костра оставались лишь Ворчун и Хетана. Якобы захотел выпить кружку травяного отвара, однако нетрудно было догадаться, что это лишь предлог: на самом деле хозяин решил расспросить баргастку без лишних свидетелей.

— А что у вас рассказывают про этих демонов? — как бы невзначай поинтересовался Керулий, прихлебывая успевший уже остыть напиток. — Как они хоть выглядят?

Хетана наклонилась и по баргастским обычаям плюнула в огонь.

— Бегают на двух ногах. Очень быстро бегают. Но на ногах у них не пальцы, а когти, как у орлов, только гораздо длиннее. Руки — клинки…

— Клинки? Это как? — удивился Керулий.

— Вместо рук у них мечи. Из железа кровавой закалки. Глаза словно бездонные ямы. От этих демонов исходит зловоние, как от сосудов в темном круге. И еще они… передвигаются совершенно бесшумно, не издают ни звука.

«Сосуды в темном круге? Да это же… погребальные сосуды внутри кургана. Стало быть, от демонов пахнет смертью… Руки-мечи. Это еще что за загадка? Железо кровавой закалки? Ну да, у баргастских шаманов есть такой обычай: закаливать свое оружие, опуская его в холодную кровь. Тогда оружие и тот, кто им владеет, приобретают неразрывную связь. Можно сказать, сливаются воедино».

— А кто-нибудь из вашего клана видел хоть одного демона? — поинтересовался Ворчун.

— Нет, демоны к нам в горы не поднимаются. Они остаются на равнинах.

— Тогда кто же распространяет эти сказки?

— Это не сказки. Наши шаманы видели демонов в своих снах. И духи предков тоже предостерегали нас. Клан Белолицых готовится к войне, и нашего отца избрали боевым вождем. Но отец хочет заранее узнать врага, а потому послал нас на равнину, чтобы хорошенько все выяснить про демонов.

Поглядывая на угасающие угли, Ворчун размышлял над словами баргастки.

— Значит, ваш отец готов повести клан Белолицых на юг? Но если Капастан подвергнется осаде, то все земли вокруг станут небезопасными. Вам придется ждать, пока паннионцы не уберутся оттуда или не захватят город.

— Отец не собирается вести клан на юг, — ответила Хетана и снова плюнула в огонь. — Через какое-то время война с паннионцами сама придет к нам. Так шаманы прочитали по костям бхедеринов. И этой войны не избежать.

— А если демоны — это передовые отряды паннионцев? — осторожно предположил Керулий.

— Тогда как только они появятся вблизи наших гор, мы поймем, что настало время войны.

— Вы ведь любите сражаться, правда? — спросил Ворчун.

— Да, я люблю убивать. Но сейчас я не прочь объездить тебя.

«Объездить? Скорее уж, голубушка, измочалить до потери сознания. Ну да ладно…» — решил он. А вслух галантно произнес:

— Какой мужчина устоит перед таким завлекательным предложением!

Хетана встала, прижимая к себе подстилку:

— Идем со мной, да побыстрее.

Ворчун медленно поднялся:

— Наверное, ты уже успела заметить, что я никогда не спешу.

— Завтра ночью я объезжу твоего друга.

— Наверняка он спит и видит это.

Хетана с серьезным видом кивнула:

— У него большие руки.

— Да.

— У тебя тоже.

— А я думал, Хетана, что ты торопишься.

— Тороплюсь. Пошли.

День тянулся медленно, и столь же медленно приближалась к путникам Баргастова гряда. Если вдали на горизонте она казалась настоящим горным хребтом, то теперь превратилась в цепь горбатых выветренных холмов. Многие из них, стоявшие вдоль дороги на Капастан, считались у баргастов священными. Их вершины венчали перевернутые древесные стволы, помогавшие «держать духов на привязи». Такое объяснение услышал Ворчун от Хетаны. Он шагал рядом с женщиной, ведя лошадь под уздцы. Верования и обряды никогда особо не интересовали командира стражников, но деревья, торчавшие высохшими корнями вверх, пробудили в нем неподдельное любопытство.

— Души смертных дикие и необузданные, — объясняла Хетана, плевком подкрепляя каждое свое слово. — Их нужно пригвоздить к одному месту, а то будут потом шататься где попало. Сам понимаешь: дубы здесь не растут. Баргасты приволокли их с севера. Наши шаманы наполнили дубовые стволы особой магией. Когда дерево втыкают кроной вниз, оно надежно удерживает строптивцев. Духи предков тоже слетаются в такие места, чтобы их охранять. Вообще-то, есть и другие ловушки, расставленные по краям темного круга. Но случается, души все же сбегают: попадаются в древесные капканы, однако способны ходить по земле. Тех, кто возвращается к соплеменникам, быстро уничтожают, так что они научились держаться подальше — оставаться здесь, на равнинах. Часто погребенные сохраняют верность своему клану и посылают сны нашим шаманам, чтобы предупредить о грядущих бедах.

— Что-то я не понял: что это за капканы такие, в которых можно ходить по земле?

— Не знаю, как объяснить. Может, сам увидишь, — ответила Хетана, пожимая плечами.

— Так это узники древесных капканов послали вашим шаманам предупреждение о демонах?

— Да. Но не только они: нас предостерегали еще и другие духи, свободные.

«Понятно. Дополнительное подтверждение, чтобы уж точно не сомневались», — усмехнулся про себя Ворчун. Он обвел глазами голую равнину, пытаясь угадать, какие неожиданности могут встретиться им в ближайшее время.

Каменная выпрягла из повозки одну из лошадей и ехала впереди. В какой-то момент Ворчун потерял ее из виду, поскольку дорога заворачивала за круглый, похожий на валун, холм. У этой женщины была отвратительная привычка не слушаться его приказов: Ворчун ведь требовал, чтобы она постоянно находилась в поле зрения. Братья Хетаны шли вровень с фургоном. Иногда они шагали совсем рядом, а иногда — если местность позволяла — отходили на значительное расстояние. Кафал трусил слева, передвигаясь по каменистым склонам. Неток двигался вдоль песчаного берега реки. Юного баргаста окружали тучи мошкары. С каждым шагом эти тучи разрастались и… таяли. Баргасты привыкли намазывать свои тела густым слоем жира. На жаре он быстро становился прогорклым и отвратительно вонял. Ворчун только ухмылялся, представляя себе отчаяние бедных насекомых: чуют добычу, вьются вокруг, но ужалить никак не могут.

Естественно, Хетана тоже была вся намазана жиром, что создало минувшей ночью… скажем так, некоторые неудобства. Однако недостаток страстности со стороны Ворчуна баргастка с лихвой восполнила собственным любовным огнем. Тело командира стражников покрывали многочисленные царапины и укусы.

Его воспоминания оборвал резкий крик Нетока. В то же мгновение из-за холма вновь появилась Каменная. Она возвращалась медленной рысью, и это слегка успокоило Ворчуна, хотя он сразу догадался, что и она, и баргаст встревожены каким-то зрелищем. Кафал почему-то припал к земле. Его внимание было поглощено дорогой, но оружия он пока не обнажил.

Подъехала Каменная. Сейчас выражение лица стражницы вполне отвечало ее прозвищу.

— Я наткнулась на повозку Бошелена. Она… в общем, это надо видеть. Похоже, там была стычка, та еще заварушка. Все всмятку.

— Есть хоть кто-то живой?

— Только волы.

— Постой. Они же ехали на лошадях.

— Значит, где-то их сменили. Волы в порядке, щиплют траву. Между прочим, трупов тоже нет, ни одного.

Хетана дождалась, пока Кафал на холме повернет голову в ее сторону. Баргастка сделала несколько условных жестов, после чего ее брат выхватил копье и побежал вперед, скрывшись из виду.

— Приготовить оружие, — привычно скомандовал Ворчун. — Идем туда.

— Мне остаться здесь? — спросил Харло. — Прикрывать тылы?

— Нет.

За холмом дорога вновь расширилась. Впереди, менее чем в полусотне шагов, валялась опрокинутая набок громадная повозка Бошелена и Корбала Броша. Передние колеса были вырваны вместе с осью, и их обломки виднелись в траве. Чуть в стороне, в нескольких шагах оттуда, мирно паслись волы. Трава вокруг фургона была сожжена почти дотла. В воздухе пахло магией. Нанесенный неведомо кем удар разворотил соседний курган. Воткнутый туда древесный ствол обуглился, словно бы в него ударила молния. Сейчас к вспоротой гробнице, из которой все еще поднималась струйка дыма, осторожно приближался Кафал. В левой руке он сжимал копье, а правой чертил охранительные знаки.

Со стороны берега, размахивая двуручным топором, примчался Неток и встал рядом с сестрой.

— Он выскользнул, — пробурчал младший братец, буравя своими глазками окрестности.

— Но держится поблизости, — ответила Хетана. — Ступай на подмогу Кафалу.

Неток послушно понесся к развороченному кургану.

— Если я правильно понял… отсюда вырвался какой-то дух или призрак, да? — осведомился Ворчун, подходя к Хетане.

— Угу.

Баргастка выхватила кривой меч и направилась к опрокинутой повозке. Командир стражников двинулся следом. Каменная заняла позицию за фургоном Керулия, чтобы в случае чего прикрыть его с тыла.

В боковой стенке повозки зияла большущая рваная дыра. Возможно, ее прорубили мечом, однако Ворчун не представлял, каких размеров тогда должно быть лезвие у такого меча. Он вскарабкался на верх повозки и заглянул в дыру, заранее зная, что увидит там нечто жуткое.

Внутри экипаж был пуст. Изрезанная кожаная обивка свисала клочьями. Нападавшие не пощадили ни дорогой мебели, ни иных предметов убранства. Два увесистых сундука, некогда прибитые к полу, были оторваны вместе с досками, а их крышки — откинуты.

— Худ меня побери, — прошептал Ворчун, ощущая, как во рту у него мгновенно пересохло.

В одном сундуке хранились каменные таблички с причудливо вырезанными на них магическими символами. Но не они потрясли командира стражников. Даже при беглом взгляде на содержимое второго сундука беднягу чуть не вытошнило. Там лежали… окровавленные, осклизлые внутренности. Печень, легкие, кишки, сердца, сшитые вместе. Из всего этого, словно из игрушечных кубиков, было составлено подобие человеческой фигуры. Правда, обычному человеку это страшилище едва бы достало до колен, если бы, конечно, вдруг поднялось на своих конечностях, больше напоминавших щупальца осьминога. В сумраке Ворчун разглядел и безглазое «лицо» этой страшной куклы, лишенной, насколько он мог судить, какого-либо подобия мозга. Из тела монстра до сих пор еще продолжала сочиться кровь, жидкая и водянистая.

«Некромантия, но не демонического толка. Ремесло тех, кто забавляется жизнью и смертью, считая себя всемогущим. Эти внутренности… они же взяты у живых людей, убитых безумцем. Ох, старина Бьюк, и угораздило же тебя связаться с парочкой мерзавцев!»

— Ну что, есть там кто внутри? — крикнула снизу Хетана.

Ворчун покачал головой:

— Все разгромлено, но пусто.

— Эй, Ворчун! — подал голос с козел Харло. — Глянь-ка вперед! Сюда кто-то приближается!

К ним ехали четверо: двое некромантов в черных одеждах и кожаных плащах, низенький и кривоногий старик в ливрее слуги и стражник в доспехах, высокий и тощий.

«Стало быть, все живы. Но кто-то на них напал и здорово отделал».

— Это они.

— Ты их знаешь? — удивилась Хетана.

— Да, но только одного хорошо. Стражника — вон того, высокого и седого.

— Не нравятся мне эти люди, — заявила баргастка, поудобнее берясь за рукоятку меча.

— Держись от них подальше, — посоветовал ей Ворчун. — И братьев тоже предупреди, если не хочешь, чтобы с вас шкуру спустили. Я говорю про тех двоих, в плащах. Этого… с бородкой клинышком… зовут Бошелен. А второго — Корбал Брош.

Кафал и Неток вернулись к сестре. Старший брат был мрачнее тучи.

— Его забрали вчера, — сказал он. — Охранные чары снимали. Медленно. Еще до того, как курган вздыбили.

Ворчун, продолжавший пока стоять на опрокинутой повозке, щурился от солнца, разглядывая приближающуюся четверку. Бьюк и Эмансипор Риз едва волочили ноги. А вот у обоих магов вид был такой, как будто они возвращались с прогулки. Тем не менее оба были вооружены: держали в руках боевые цельнометаллические арбалеты, взведенные и заряженные. В квадратных колчанах у пояса оставалось лишь по нескольку стрел.

Ворчун слез с повозки и пошел им навстречу.

— Рад нашей новой встрече, командир, — слегка улыбнувшись, произнес Бошелен. — Ваше счастье, что мы ехали впереди и приняли удар на себя. Вообще же после Сольтана наше путешествие стало слишком беспокойным.

— Я так и подумал, господин Бошелен, — ответил Ворчун, всматриваясь в Бьюка.

Тот заметно постарел, как будто со времени их последней встречи прошло лет десять, не меньше, и упорно отводил взгляд.

— Как вижу, свита твоего хозяина успела пополниться, — заметил Бошелен. — Баргасты, да? Самое удивительное, что представителей этой расы можно встретить также и на других континентах. И везде они называют себя одинаково и следуют идентичным обычаям. Интересно, какие пласты их истории погребены в глубине веков и что нынешние невежественные баргасты сумели унаследовать от своих предков?

— Когда говорят «погребены в глубине веков», то обычно употребляют это выражение в переносном смысле. А вы, похоже, истолковали его буквально, — заметил Ворчун.

Бошелен в ответ игриво пожал плечами:

— Увы, меня одолело любопытство. Мы не могли пройти мимо, упустить подвернувшийся шанс. Не в наших правилах игнорировать возможности. Но нас ожидало разочарование. Дух, которого мы выпустили наружу, принадлежал достаточно опытному и сильному шаману. Однако он не поведал нам ничего нового. Баргасты — древняя раса, и когда-то их было значительно больше. Кстати, они умели не только перемещаться по суше, но и владели искусством мореплавания. — Серые глаза Бошелена вперились в Хетану. Тонкие брови его слегка изогнулись. — И причина деградации вовсе не в том, что жестокие условия жизни отбросили баргастов назад, с высот цивилизации к дикости. Просто… вечный застой. Их система верований, основанная на поклонении предкам, — худший враг любого прогресса. Во всяком случае, так я могу заключить, изучая доступные мне свидетельства.

Хетана тихо зарычала.

— Что вы сделали с духом нашего сородича? — срывающимся от ярости голосом спросил Кафал.

— Почти ничего, воин. Он сам разорвал внутренние путы, но угодил в одну из шаманских ловушек. Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю: ваши заклинатели костей сооружают какие-то безделушки из прутиков, лоскутков и бечевы. Они верят, что помогают духам, предлагая тем жалкие куклы, похожие на тела. Ну и понятия у вас о сострадании! В лучшем случае это заблуждение.

— Настоящая плоть — вот достойное вместилище, — тихим писклявым голосом добавил Корбал Брош.

Бошелен улыбнулся:

— Мой спутник искусен в подобных… делах, но меня они почти не занимают.

— Что здесь произошло? — осведомился Ворчун.

— Ясно что, — огрызнулась Хетана. — Сперва эти наглецы влезли в темный круг. Потом на них напал демон. Мы с братьями как раз на такого охотились. Они сумели убежать, а то бы демон их сцапал.

— Не совсем так, красавица, — снисходительно усмехнулся Бошелен. — Прежде всего, нас атаковал не демон. Уж можешь мне поверить: с демонами я знаком очень хорошо. Но нападение было внезапным и жестоким. В чем вы имеете возможность убедиться собственными глазами. А случилось это, когда мы возились с курганом. Если бы Бьюк вовремя не подал сигнал тревоги, боюсь, нас осталось бы вдвое меньше.

— Но кто же тогда на вас напал, если не демон? — поинтересовался Ворчун.

— Непростой вопрос, командир. Видимо, кто-то из бессмертных. Хотя правильнее называть подобные существа нежитью. Их повелитель находится далеко отсюда, а сами они обладают почти несокрушимым могуществом. Мы были вынуждены призвать на помощь целый сонм своих служителей. Они погнались за противником, однако безуспешно. Мало того, вскоре появились еще два немертвых охотника. Многие верные наши слуги погибли в бою с ними, однако нападавшие в конце концов отступили. Но я подозреваю, что это лишь временная передышка. Они обязательно предпримут новую атаку, и, если их окажется больше, всех нас ждут тяжкие испытания.

— Я должен переговорить с хозяином, — сказал Ворчун.

Бошелен чуть склонил голову набок:

— Обязательно переговори. А мы пока пойдем и посмотрим, что осталось от нашей бедной повозки.

Ворчун взял Хетану за руку и повел туда, где возле фургона Керулия их ждали Харло и Каменная. Братья баргастки побрели следом.

— Они поработили дух нашего сородича, — прошипела Хетана, разъяренно сверкая глазами. — Я убью их! Всех поубиваю!

— И сама погибнешь, едва успев сделать шаг, — резко возразил Ворчун. — Хетана, это же чародеи. И не простые колдуны, а некроманты — гадатели на мертвечине. Корбал практикует искусство создания нежити, а Бошелен умеет вызывать демонов. Они — две стороны монеты, и на каждой нарисовано по черепу. Это Худом проклятые, злобные… и смертельно опасные маги. Понимаешь? Даже и в мыслях не держи напасть на них.

— Нам с ними ни в коем случае нельзя ссориться, друзья мои, — послышался из повозки голос Керулия. — Боюсь, нам скоро понадобится помощь этой жуткой парочки, ибо они повелевают внушительными силами.

Ворчун покосился на повозку. Ставни приоткрылись ровно настолько, чтобы образовалась тоненькая щель.

— Хозяин, так вы знаете, кто эти немертвые охотники?

Керулий ответил не сразу:

— У меня есть кое-какие догадки на сей счет. Сила этих охотников подобна паутине. Они опутывают ею громадные пространства. Кто бы и где бы ни задел эту паутину, им тут же становится обо всем известно. Мы не сумеем проскользнуть незамеченными.

— Так давайте повернем назад, пока еще есть время, — предложила Каменная.

— Увы, слишком поздно, — ответил Керулий. — Немертвые охотники — служители Паннионского Провидца. Они идут откуда-то с юга, откликнувшись на его призыв. Армия нежити уже совсем близко от Сольтана. Мне думается, ее воинов сейчас намного больше у нас за спиной, чем впереди.

«Утешительная новость, хозяин!» — язвительно подумал Ворчун.

А Керулий продолжил:

— Мы просто вынуждены заключить временный союз с этими некромантами. Так уж вышло, что нам по пути. Они ведь тоже направляются в Капастан.

— Похоже, что так, — согласился командир стражников.

— Если оставить в стороне некоторые их… изъяны, то в остальном они вполне трезвомыслящие люди.

— Мы вместе с ними не пойдем, — заявила Хетана.

— Вряд ли у нас есть выбор, — вздохнул Ворчун. — Это касается также тебя и твоих братьев. Вам что, не терпится напороться на кого-нибудь из нежити? И зачем? Чтобы вас разорвали на кусочки?

— Думаешь, мы явились сюда неподготовленными? Да ничего подобного. Мы провели обряд в каменном круге. Шаманы всех кланов плясали, передавая нам свою силу. Очень долго мы там простояли.

— Три дня и три ночи, — буркнул Кафал.

«Неудивительно, что она вчера так меня искусала и исцарапала!»

— Однако этого может оказаться недостаточно, — возразил Керулий, — если вы трое по-настоящему привлечете к себе внимание Паннионского Провидца. Командир, сколько дней пути до Капастана?

«Можно подумать, что ты сам не знаешь!»

— Четыре, хозяин.

— Скажи, Хетана, тебя и твоих братьев хватит на четыре дня непрерывных сражений? Никто из нас не собирается над вами насмехаться. Мы отлично понимаем ваш гнев. Осквернение священной гробницы предков — тягчайшее оскорбление, и с ним нелегко смириться. Но разве баргастам не присуща военная хитрость? Разве не случалось, что они шли на временный союз с врагами, когда того требовали обстоятельства?

Хетана плюнула и отвернулась:

— Временный союз?.. Ладно, уговорил. Потерпим пока, а там видно будет.

Ворчун пошел к опрокинутой повозке Бошелена. Сам Бошелен и Корбал Брош сидели рядом на корточках. Перед ними лежали скрученные в бараний рог куски колесной оси. В воздухе стоял запах расплавленного металла, словно в кузнице.

— Чиним, как умеем, — пояснил Бошелен. — Скоро закончим.

— Вы говорили, что немертвые охотники обязательно нападут снова. И еще этих тварей по меньшей мере трое. Где они сейчас?

— Не так уж и далеко. Ты не волнуйся, командир. Наш друг-шаман не отстает от охотников. До них меньше лиги, и уверяю тебя, они смогут — если пожелают — покрыть это расстояние за несколько сотен ударов сердца. Времени у нас будет в обрез, но, я надеюсь, его все-таки хватит на то, чтобы подготовиться к обороне.

— А зачем вы вообще едете в Капастан?

Бошелен, видимо, не ожидал такого вопроса. Он поднял голову и внимательно посмотрел на дерзкого собеседника:

— Да просто так, без особой на то причины. Мы с Брошем любим странствовать. Оказавшись на западе Генабакиса, мы тут же устремили свои взоры на восток и решили пересечь континент. Вот и выбрали Капастан, поскольку за ним суша уже кончается.

— Это если двигаться на восток, — возразил Ворчун. — Но ведь можно отправиться и на юг. Правда, южнее Элингарта начинаются разбойничьи владения. Говорят, якобы у них тоже есть свои города и даже государства. Забыл предупредить: если вы все же захотите там побывать, вам вначале придется пересечь владения Паннионского Пророка.

— Хорошая мысль. Пожалуй, потом мы отправимся на юг.

— Не представляю, как вы будете пробираться через Паннионский Домин.

Бошелен лишь улыбнулся и вновь склонился над кусками оси.

Ворчун сумел-таки наконец поймать взгляд Бьюка и кивком отозвал приятеля в сторону. Тот с явной неохотой подчинился.

— Ну ты и влип, — шепнул ему Ворчун.

Бьюк молчал, но по глазам его было видно, что он и сам это прекрасно понимает.

— Мой тебе совет, дружище: едва мы окажемся в Капастане, немедленно потребуй расчет и скачи прочь во весь опор. Ты не ошибся в своих подозрениях: мне удалось увидеть содержимое сундуков. И не пытайся расправиться с Бошеленом и Брошем. Некроманты не просто убьют тебя, понимаешь? Они и мертвого тебя заставят им служить.

Бьюк улыбнулся так, как улыбаются обреченные люди, знающие, что уже все равно ничего не изменить.

— Думаешь, мы доберемся до Капастана? Нет, приятель. Мы не доживем и до завтрашнего утра. — Он подошел вплотную к командиру стражников и торопливо зашептал: — Ты не поверишь, каким воинством всевозможной нечисти повелевает эта парочка! Такого и по другую сторону врат Худа не увидишь! Духи, демоны… даже не знаю, как и еще назвать. И что? Вся эта рать едва справилась с одним неупокоенным охотником. А уж когда ему на подмогу подоспели еще двое, нам пришлось улепетывать со всех ног. Всю многочисленную орду, служащую Бошелену, разметало по равнине так, что и кусочков не собрать. Ты никогда не видел, как демонов превращают в месиво? Бошелен с Брошем делают вид, будто ничего особенного не случилось, но ты им не верь. — Бьюк наклонился еще ближе и уже почти дышал собеседнику в лицо, продолжая шептать: — Дружище, они — сумасшедшие. Да, Бошелен с Брошем обладают невероятной силой, но ими правит безумие. Такие ужасы вытворяют, что аж кровь леденеет. Бедняга Манси у них в услужении вот уже три года. Он мне такое порассказал…

Бьюк содрогнулся всем телом.

— Какой еще Манси? А, понял, Эмансипор Риз… Кстати, а куда подевалась его кошка?

Седой стражник хрипло засмеялся:

— Сбежала, как и наши лошади.

— А мы уж решили, что твои хозяева сменили лошадей на волов.

— Нет. Волов они прикупили в одном селении. Сказали, дескать, им так ехать спокойнее. А лошадей у нас оставалось еще около дюжины. Нескольких порешили те молодцы. Видел, наверное, их трупы на дороге?.. Так вот, ты про кошку спрашивал. Когда началась заваруха, она так вцепилась Манси в спину, что тот взвыл. Я еле-еле отодрал эту зверюгу. И знаешь, куда она прыгнула? В один из магических Путей!

Бошелену и его молчаливому спутнику удалось починить повозку и вновь поставить ее на колеса. После этого маги скрылись внутри, и путешествие возобновилось. Судя по солнцу, до наступления темноты можно было успеть покрыть еще одну или даже две лиги. Керулий велел двигаться на некотором расстоянии от фургона чародеев. Упрямица Каменная вновь ехала впереди. Кафал и Неток, как и прежде, шли по бокам.

Ворчун отдал свою лошадь напарнице, а сам шагал рядом с Бьюком впереди повозки Керулия. Долгое время оба хранили молчание. Наконец командир стражников не выдержал и, тяжело вздохнув, сказал:

— Ты, конечно, можешь как угодно распоряжаться своей жизнью. Но есть люди, Бьюк, которым очень не хочется видеть тебя мертвым. Они видят, как ты терзаешься, и переживают за тебя…

— Чувство вины — хорошее оружие. Точнее, оно было таковым, да только затупилось и теперь уже больше не ранит меня. Если мне самому все равно, что со мной будет, то с какой стати это должно волновать других?

— Но Каменная, она…

— Она достойна лучшей участи, чем понапрасну тратить на меня силы. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня спасали. Так ей и передай.

— Сам скажи, а когда наша красавица заедет кулаком тебе по физиономии, вспомни, что я тебя предупреждал. А я вам не почтальон и уж тем более не передаю посланий, из которых так и прет жалость к собственной персоне.

— Ты меня лучше не зли, Ворчун. А то смотри мигом насквозь проткну — и меч выхватить не успеешь.

— Как приятно будет принять смерть от руки одного из немногих оставшихся друзей. Я, наверное, ошибся. Это не жалость к собственной персоне, а элементарный эгоизм. Раньше я думал, что тебя переклинило на трагической гибели близких. Нет, Бьюк. Тебя заклинило на самом себе. Твоя вина словно море, которое без конца наступает во время прилива, а ты торопишься отгородиться от него. Добавляешь все новые кирпичи в свою дамбу. Стена растет, а ты стоишь себе на парапете и презрительно усмехаешься, глядя на остальной мир.

Бьюк побледнел, и руки у него задрожали.

— Если я… такой, как ты говоришь, то почему ты вообще называешь меня своим другом?

«Откровенно говоря, я и сам уже начинаю задаваться этим вопросом».

Набрав полную грудь воздуха, Ворчун кое-как совладал с собой и спокойно ответил:

— Мы с тобой давно знакомы. И никогда раньше у нас не доходило до стычек.

«Да. Мы прежде не ссорились, поскольку во многом были с тобой похожи. Мы оба могли беспробудно пить по нескольку дней… Только вот ты расстался с этой привычкой, а я… я не смог. Но тебе для этого понадобилось потерять всех, кого ты любил. Надеюсь, что со мной ничего подобного не случится. Хвала Худу, что моя ненаглядная вышла замуж за того жирного торговца».

— Давай не будем продолжать этот разговор, Ворчун. Ни к чему нам ссориться напоследок.

«Ох, приятель, а ведь мы с тобой одного поля ягодки. Если ты в этом сомневаешься, то вскоре убедишься в моей правоте».

— Солнце уже почти село, — помолчав, добавил Бьюк. — Эти твари нападают в темноте.

— И как же мы будем от них защищаться?

— Да никак. Это в принципе невозможно. Видел, как колют дрова? Один взмах — и полено разлетается на куски. Вот так немертвые охотники крошили в щепки всех этих демонов и прочих. Только орудовали гораздо быстрее любого дровосека. Поверь, я нисколько не преувеличиваю! Так что, Ворчун, всем нам крышка. Рассчитывать на Бошелена и Корбала Броша бесполезно. Видел, как с них пот лил, когда они чинили повозку? У них сил уже вообще не осталось.

— Но Керулий вроде бы тоже маг, — сказал Ворчун. — Правда, он больше похож на жреца.

— Тогда будем надеяться, что его бог вдруг воспылает к нам милосердием и придет на помощь.

«Довольно слабая надежда…»

Когда отяжелевшее солнце начало медленно сползать за горизонт, путники остановились на ночлег. Каменная отвела лошадей и волов в наспех устроенный загон. Его соорудили с таким расчетом, чтобы в случае чего животные могли убежать вглубь равнины.

В ожидании ужина, приготовлением которого занимался Харло, в лагере воцарилось подавленное настроение. Керулий и двое магов не показывались из своих экипажей.

Пламя костерка почти не давало дыма. Над его языками вились мотыльки. Ворчун потягивал вино с пряностями и с грустной улыбкой следил за безмозглыми насекомыми, исчезавшими в сияющей бездне.

Пока ужинали, совсем стемнело. Звезды над головой заблестели ярче. Когда с трапезой было покончено, Хетана встала:

— Харло, идем со мной. Шевелись давай.

— Ты о чем, красавица? — не понял тот.

Ворчун поперхнулся вином и закашлялся. Каменная деловито принялась постукивать его по спине. Моргая слезящимися глазами, командир стражников улыбнулся напарнику:

— Иди-иди. Сейчас она тебе все объяснит.

Харло в ответ лишь выпучил глаза.

Окончательно потеряв терпение, Хетана молча подошла к парню, схватила его за руку, рывком поставила на ноги и поволокла в темноту.

— Да что вообще происходит? — нахмурилась Каменная, провожая их взглядом.

Оба мужчины упорно молчали. Она сердито посмотрела на Ворчуна, а потом вдруг догадалась сама и аж задохнулась от возмущения:

— Да что эта наглая девица себе позволяет!

— Ну, дорогуша, после того, что было в Сольтане, тебе, пожалуй, не следует так говорить, — засмеялся Ворчун.

— Не смей называть меня дорогушей! А мы что же, будем преспокойно здесь сидеть и слушать все эти стоны, вздохи и прочее? Фу, до чего отвратительно!

— Да ладно тебе. Не будь ханжой! В подобных обстоятельствах все как раз очень даже понятно…

— Ты меня не понял, дурень! Кого она выбрала? Харло! Боги милосердные, меня прямо аж блевать тянет! Ну почему Харло?! Я еще понимаю, если бы она предпочла тебя или Бьюка. Но Харло! Эту волосатую обезьяну!

— У него большие руки, — с некоторым смущением пояснил Ворчун. — Так Хетана сказала… прошлой ночью.

— Ага! Так ты был с нею вчера? Да? С этой необузданной дикаркой, от которой разит прогорклым жиром? По твоей самодовольной роже вижу, что угадала. Меня не обманешь.

— А ты заметила, сколько в Хетане страсти? Какой мужик откажется от такого подарка?

— Замечательно! — процедила Каменная и встала. — Бьюк, подымайся!

Седой стражник аж отпрянул:

— Нет, я не могу… Не могу. Прости, Каменная.

Издав нечто вроде рычания, женщина подошла к молчаливым баргастам.

— Возьми Нетока, — посоветовал ей Кафал. — Он еще ни разу…

— Вставай, парень! — приказала она Нетоку.

Тот нерешительно поднялся.

— У него тоже большие руки, — заметил Ворчун.

— Заткнись!

— Только идите в противоположную сторону. А то вдруг ненароком наткнетесь на…

— Вот тут ты прав. Чего встал, Неток? Пошли.

Они скрылись в темноте. Юный баргаст напоминал щенка, которого волокли на поводке.

— Ну и дурак ты, — сказал Ворчун Бьюку.

Бьюк в ответ лишь молча покачал головой, продолжая глядеть на огонь.

Эмансипор Риз потянулся к латунному кувшину с терпким вином.

— Еще бы пару ночек, и, глядишь, очередь дошла бы и до меня тоже, — пробормотал он. — Вот вечно мне не везет.

Ворчун сперва непонимающе уставился на старика, а затем ухмыльнулся:

— Мы ведь пока живы. Кто знает, может, Опонны еще тебе и улыбнутся.

— Неплохо бы для разнообразия, — проворчал Риз.

— Слушай, а как тебя вообще угораздило связаться с этими вот… с хозяевами твоими?

— О, это целая история, — ответил кривоногий возница, потягивая вино. — Слишком долго рассказывать. Дело в том, что моя жена… В общем, они предупредили, что придется много путешествовать…

— Ты хочешь сказать, что выбрал меньшее из двух зол и свалил от супружницы?

— Боги упасите, господин!

— Ага, а теперь жалеешь, что поступил к ним на службу?

— Этого я тоже не говорил, — буркнул в ответ старик.

Внезапно из темноты послышался протяжный звук, заставивший всех вздрогнуть.

— Интересно, это кто же из наших любовничков так разоряется? — почесал в затылке Ворчун.

— Они тут ни при чем, — возразил Риз. — Это моя кошка объявилась.

Почти сразу же из повозки показался черный силуэт Бошелена.

— Вот и наша дозорная возвращается… и весьма поспешно. Предлагаю позвать всех остальных и приготовить оружие. Позвольте дать вам совет, какой тактики лучше придерживаться: постарайтесь перерезать немертвым охотникам сухожилия. И пригибайтесь как можно ниже к земле: эти твари предпочитают наносить удары горизонтально — вдоль, а не поперек. Эмансипор, надеюсь, ты к нам присоединишься. А ты, командир, предупреди своего хозяина. Впрочем, думаю, он и так уже знает.

Ворчун встал, чувствуя, как холод сковал все его тело.

— Никак нам придется биться с ними в темноте?

— Ну, зачем же в темноте? — натянуто улыбнулся Бошелен. — Корбал, будь так любезен, освети нам пространство.

Вспыхнул мягкий золотистый свет. Над этой частью равнины временно наступил день. Кошка мяукнула снова, а потом и сама выпрыгнула из мрака. В золотистом круге появились Хетана и Харло; оба торопливо застегивали на себе одежду. С другой стороны подошли Каменная с Нетоком. Ворчун выдавил из себя улыбку.

— Что, небось, не успели? — спросил он Каменную.

— Будь снисходителен. У парня это все-таки первая попытка. Он очень старался.

— Понимаю.

— А времени нам действительно не хватило, — с явным сожалением добавила стражница, надевая кольчужные перчатки. — Ох и прыткий мальчишка, хотя воняет от него будь здоров.

Баргасты собрались вместе. Кафал воткнул в жесткую землю копья, а Хетана принялась связывать себя и братьев толстой веревкой. Веревка была необычная, с узелками и многочисленными амулетами. Ворчун прикинул, что расстояние между воинами составит около пяти или шести саженей. Когда Хетана закончила, Неток раздал всем обоюдоострые метательные топорики. Баргасты сложили их у ног, а затем, взяв каждый по копью, затянули какую-то заунывную песню и принялись раскачиваться туда-сюда.

— Эй, командир!

Ворчун и не заметил, как к ним подошел Керулий. Хозяин стоял, держа руки на бедрах. Черный шелковый плащ переливался, как водная гладь.

— К сожалению, мои возможности защитить вас ограниченны. Вы, все трое, держи́тесь рядышком. Ни в коем случае не позволяйте увлечь себя вперед. Сосредоточьтесь на обороне.

Ворчун кивнул, вынимая сабли. Харло встал по левую руку от него, опираясь на свой внушительный меч. Каменная заняла место справа, приготовив шпагу и кинжал.

Ворчун посмотрел на ее оружие и лишь головой покачал. Ему сразу вспомнились гигантские дыры, пробитые в боку повозки Бошелена.

— Отойди на шаг назад, — велел он женщине.

— Не глупи.

— Здесь не турнир и не драчка в таверне. Для нежити твои шпага и кинжал — что булавки.

— А это мы еще посмотрим.

— Держись поближе к хозяину. Будешь его защищать. Между прочим, это приказ. Ты меня слышишь?

— Слышу, — нехотя отозвалась Каменная.

— Позвольте спросить, господин, а кто ваш бог? — обратился Ворчун к Керулию. — Сможет ли он нам помочь, если вы его призовете?

— Помочь? — Круглолицый жрец слегка поморщился. — Трудно сказать, командир. Мой бог совсем недавно пробудился после тысячелетий сна. Он один из самых древних.

«Вот только этого нам еще не хватало! Насколько мне известно, люди перестали поклоняться древним богам, поскольку те были слишком жестокими. Представляю, какой окажется эта помощь! Королева Грез, защити нас».

Керулий вынул из ножен тонкий кинжал и вонзил себе в правую ладонь. На траву, к его ногам, закапала кровь. Воздух вдруг стал тяжелым и смрадным, как на скотобойне.

В круге золотистого света возникли странные человечки из прутиков и тряпочек. Он них, будто полоски дыма, исходили волны магической силы. «Откуда они явились? Из развороченного кургана баргастов? Или это тоже — воинство Бошелена?»

Дальнейшие размышления Ворчуна оборвали тяжелые глухие удары, распространявшиеся по земле.

«Может, это паннионская конница? Нет, на лошадиные копыта не похоже. Скорее уж поступь великанов. Кажется, их пятеро. Идут с востока. Торопятся».

Призрачные фигуры появились на освещенном пространстве и тут же исчезли. Глухие удары о землю стали реже.

«Наверное, они окружат нас и нападут с нескольких сторон одновременно».

Заунывное пение баргастов разом оборвалось. Ворчун повернул голову. Все трое глядели на восток, держа наготове копья. Ноги баргастов тонули в клубах тумана, становящегося все гуще. Еще немного, и Хетана с братьями полностью скроются за его завесой.

Стало пронзительно тихо.

Рукоятки тяжелых сабель сделались скользкими от пота. Сердце громко колотилось. Лицо Ворчуна тоже вспотело, и соленые струйки текли у него по губам и подбородку. Он отчаянно напрягал зрение, силясь хоть что-то разглядеть на границе света и тьмы. Ничего.

«Теперь я знаю, что испытывают солдаты накануне битвы. Да уж, такого никому не пожелаешь. Вроде бы ты стоишь рядом с товарищами. Все чувствуют опасность, но каждый ощущает ее по-своему. И то, что ты касаешься плеча соседа, не избавляет тебя от сознания полного одиночества. Всем страшно. Каждый знает, что может быть убит в первые секунды сражения. Нет, солдатская жизнь точно не по мне».

И тут перед его взором вдруг возникли эти твари: лица приплюснутые, с торчащими изо рта клыками, и совсем бледные, как змеиное брюхо. Немертвые охотники. Они вышли из темноты и медленно приближались. Их глаза были похожи на бездонные ямы, а рост вдвое превышал человеческий. Головы раскачивались на тонких шеях. В золотистом свете тускло блеснули массивные черные мечи. Клинки словно бы вырастали прямо из запястий чудовищ — кистей рук не было видно, — и Ворчун сразу понял: один удар такого меча легко перерубит ему ногу.

Эти монстры не имели даже самого отдаленного сходства с людьми. Они напоминали громадных ящериц или жутких бескрылых птиц. Их туловища изгибались вперед; противовесом служил длинный, сужающийся к концу хвост. Ворчуна удивили доспехи нежити, которые защищали плечи и грудь, а также выпирающий крестец и ляжки. Остальные части их тел были обнажены. Головы венчали приплюснутые шлемы, прикрывавшие темя и затылок. Спереди у шлемов имелись широкие нащечники; они смыкались над носовой щелью и резко изгибались вперед, создавая дополнительную защиту для лица. Впрочем, разве у ящериц бывают лица?

— Это к’чейн че’малли, — прошептал Керулий. — Охотники К’елль, первопредки всех рас, родные дети великой Матери. Даже древние боги мало что знают о них. Не стану скрывать, командир: мне страшно.

— Почему они остановились? — тоже шепотом спросил Ворчун.

— Видишь облако магии баргастов? К’чейн че’малли никогда прежде с таким не сталкивались: подобное им незнакомо. И их повелителю — тоже.

— Неужели Паннионский Провидец повелевает этими…

Он не договорил. Пятеро охотников К’елль устремились в атаку. Сначала, насколько позволяли шеи монстров, вперед подались их головы. Потом замелькали руки-мечи, превратившись в полупрозрачную дымку. Трое неумерших напали на баргастов, тогда как двое других устремились к Бошелену и Корбалу Брошу.

Охотники К’елль были уже возле самого облака баргастов, когда оттуда вылетели три копья, вонзившись в голову первому нападавшему. Ворчун удивился: голова нежити оказалась пробитой, словно ствол сухого дерева. Магия кочевников вывернула наружу внутренности: темно-серые жилы, кости цвета тусклой бронзы. Шкура к’чейн че’малля вспыхнула, и ее куски полетели в разные стороны. Сам он зашатался и рухнул. Двое его сородичей скрылись за завесой тумана, и оттуда послышался лязг металла.

Бошелен и Корбал Брош встретили нападавших черными мутными волнами своего собственного чародейства. Охотники едва успели сделать пару шагов. Магия густо покрыла их тела и начала пожирать плоть. На коже к’чейн че’маллей множились отвратительные язвы. Но нежить упорно двигалась дальше. Оба некроманта были облачены в длинные кольчуги и держали в руках полуторные мечи, от которых вились струйки дыма.

— Шестой! Сзади! — вдруг крикнул Харло.

Ворчун мгновенно обернулся.

Шестой охотник К’елль, пробравшись сквозь испуганных, отчаянно ржавших лошадей, двигался прямо на Керулия. На его шкуре были нанесены какие-то замысловатые символы, а спину покрывал странный доспех с острыми металлическими шипами.

Ворчун успел толкнуть хозяина. Тот распластался на земле. Помня совет Бошелена, командир стражников пригнулся. Его сабли приняли на себя удар двух громадных клинков нападавшего. Гадробийская сталь глухо зазвенела. Отдача при этом оказалась такой силы, что обе руки Ворчуна мгновенно онемели. Он не почувствовал, а услышал, как хрустнули сломанные кости левого запястья. Сабли, которые он больше не мог удерживать, взлетели в воздух и, кувыркаясь, упали. Второй удар нежити должен был разрубить Ворчуна пополам, но Харло сумел вовремя подставить свой двуручный меч. Оба клинка — и его собственный, и нападавшего — одновременно треснули и переломились. Харло отполз в сторону. Все лицо и грудь были у него в крови от многочисленных железных осколков.

Трехпалая когтистая нога подцепила Ворчуна и подкинула его вверх. Командир стражников пролетел совсем немного, ударившись о челюсть к’чейн че’малля. Ворчун с ужасом подумал, что у него сейчас лопнет череп. Но вместо этого голова нападавшего откинулась назад с каким-то странным звуком, похожим на хруст сломанных шейных позвонков.

Ворчун упал, теперь уже ударившись о твердую землю. Охотник К’елль немедленно придавил его всей тяжестью своей лапы. Когти пропороли доспехи и вонзились стражнику в тело. Потом Ворчун ощутил, что нежить волочет его по земле. Трещали ребра; неумолимая сила тащила его по пыли и острым камням. Смятые пряжки и застежки доспехов бороздили почву. Ворчун закрыл глаза. Он чувствовал, как проклятые когти все глубже вгрызаются в плоть. Бедняга закашлялся, и рот его наполнился пенистой кровью.

И вдруг когти вздрогнули, как будто кто-то с силой ударил к’чейн че’малля. За первым ударом последовал второй, третий. Когти сомкнулись. Командира стражников снова подбросило в воздух. Потом он упал, покатился по земле и, наконец, замер, натолкнувшись на спицы сломанного колеса повозки.

Ворчун чувствовал, что умирает. Вернее, он знал, что умирает. А потому заставил себя открыть глаза, чтобы в последний раз взглянуть на этот мир — на что угодно, лишь бы отогнать непреодолимое чувство бесконечной тоски, охватившее его.

«Почему я не умер мгновенно? Внезапно? Отчего все происходит так медленно и постепенно? Боги, даже боль стихла — почему же не гаснет сознание? Ну не жестоко ли так терзать меня? Зачем эта последняя пытка? Я и так знаю, куда отправлюсь».

Он услышал чей-то отчаянный вопль — предсмертный, такой ни с чем не перепутаешь.

«Ты кричишь, выплескивая свое нежелание прощаться с жизнью, ужас и гнев. Ты кричишь в лицо смерти, а она все ближе и ближе. Она вот-вот заберет тебя, но ты продолжаешь сотрясать окружающий мир своим воплем…»

Потом крики смолкли, и теперь единственным звуком, который слышал командир стражников, был прерывистый стук его собственного сердца.

Ворчун лежал с открытыми глазами, но ничего не видел. Либо магический свет Корбала Броша потух, либо зрение успело отказать ему.

И вот уже сердце начинает стучать с перебоями. Оно бьется все медленнее, затихает, как цокот копыт бледного коня, который мчится по дороге прочь: все дальше, дальше и дальше…

Рожденный на морских просторах, чьи темные воды напоминали вино с добавленными в него пряностями, ветер со стоном врывался в пределы суши. Он снова и снова облетал невысокий холм, на котором стояла Восточная башня, и дул в щели рассохшихся ставен, откуда навстречу ему пробивался тусклый свет факелов. Возле щербатых городских стен завывания ветра становились еще пронзительнее. На гладкие камни, которые давно уже ничто не скрепляло, летели соленые брызги. А ночной бриз уже поднимался к парапетам, свистел сквозь мерлоны, дул вдоль узких проходов и, наконец, обрушивался на кривые улочки Капастана, где в этот час не было ни души.

Карнадас в одиночестве стоял на парапете угловой башни, нависавшей над старинными строениями казарм, и вглядывался во мрак. Его плащ, отороченный мехом вепря, развевался на ветру, сминался в складки и ударял по телу. Хотя бойницы башни выходили на юго-восток, с того места, где сейчас находился Карнадас, ему был хорошо виден мужчина, спешивший по северному отрезку стены. Этого человека он с нетерпением дожидался. Но пока их разделяло еще полтысячи шагов, не меньше.

Мрачный, похожий на утес дворец принца Джеларкана резко отличался от всех прочих городских строений. Дворец этот, не имевший окон, издали казался хаотическим скопищем фасадов, выступов, скатов и бессмысленных с виду навесов карнизов. Он заметно возвышался над окружавшей его прибрежной стеной. Карнадас мысленно представил себе осаду Капастана: обстрел резиденции правителя из катапульт, пробитые булыжниками бреши в стенах и, наконец, груды развалин.

«Недостойно так думать. Где же твои утешительные знания о круговороте исторических событий, о том, что времена войны и мира чередуются подобно приливам и отливам? Мир — это лишь время ожидания войны и приготовлений к ней… или же время печальных заблуждений, попыток убедить себя, будто бы войны более не повторятся, пора прекраснодушной болтовни и пустопорожних разговоров».

Сейчас во дворце его соратник, смертный меч Брухалиан, был вынужден, увязая в трясине очередных переговоров, беседовать с принцем Джеларканом и полудюжиной изворотливых болтунов из Совета масок. Карнадаса неизменно поражало, с каким необычайным терпением командир «Серых мечей» выдерживал эти затяжные, изматывающие словопрения.

«Я бы не вынес всех этих танцев в паутине. Подобное повторяется почти каждую ночь, и так уже несколько недель кряду. Удивительно, как среди всей этой цветистой брехни, бесконечного переливания из пустого в порожнее, принц Джеларкан и смертный меч еще ухитряются продвигать свои предложения! Представляю, каково им приходится, когда эти придурки в масках без конца чешут языками и потрясают списками глупейших жалоб и возражений. Чванливые болваны! Поздно возражать: мы уже сделали все, что в наших силах, дабы спасти ваш паршивый город».

Перед внутренним взором Карнадаса встала тщательно раскрашенная, гибкая маска одного из жрецов, заседавших в Совете. Этого человека их отряд вроде бы должен был считать союзником, ибо Рат’Фэнер выступал как выразитель воли Фэнера — Вепря Лета, являвшегося богом-покровителем «Серых мечей».

«Но тебя, жрец, как и всех твоих соперников по Совету, обуревают собственные честолюбивые замыслы. Твои коленопреклоненные позы перед окровавленными клыками Фэнера… Неужели ты думаешь, что мы поверим в подобную ложь?»

Очередное завывание ветра стало единственным ответом на безмолвный вопрос Карнадаса. Вдали, над бухтой, молния врезалась в скопление облаков. Рат’Фэнер занимал в храмовой иерархии достаточно высокое положение, имея сан владыки скипетра. Он был весьма искушен во всех явных и тайных пружинах этого механизма и сумел очень многого добиться.

«Да только вот Вепрю Лета ровным счетом наплевать на вашу иерархию, на все эти роскошные мантии с застежками из слоновой кости, на ваше показное величие, пустые речи и вечную грызню за власть… Впрочем, я не имею права ставить под сомнение веру Рат’Фэнера. Он служит нашему богу, но по-своему».

Вепрь Лета издавна считался глашатаем войны. Темным и ужасным, древним, как само человечество. Он всегда незримо присутствовал там, где звучала песня битвы: крики умирающих, призывы к отмщению, режущий уши лязг оружия, звон щитов и свист стрел…

«И не мы тому виной, что вскоре голос Фэнера превратится в яростное рычание. Сейчас не время прятаться за стенами храмов и плести интриги. Мы служим Вепрю Лета, идя по дымящейся земле, мокрой от крови. Наши мечи быстры, как ртуть. Скоро все услышат его глас, и тщетны будут любые попытки заткнуть уши…»

Рат’Фэнер был не единственным в Капастане служителем этого бога, достигшим сана владыки скипетра. Он страстно мечтал облачиться в мантию из меха вепря и занять давно пустующее место дестрианта, даже и не подозревая, что Карнадас уже являлся дестриантом.

«А ведь я мог бы легко поставить Рат’Фэнера на место, открыв ему свой истинный титул. Да что там, я мог бы вообще прогнать его. Чванливый придурок вполне этого заслуживает».

Но Брухалиан строго-настрого запретил ему делать подобный опрометчивый шаг, а смертного меча не переспоришь. И пробовать нечего. Тот наверняка скажет, что время еще не пришло и можно здорово продешевить. «Терпение, Карнадас, твой звездный час обязательно настанет…»

До чего же трудно порою находиться среди напыщенных болтунов, даже не смея хотя бы их одернуть!

— Что, славная выдалась ночка, дестриант?

— Это ты, Итковиан? Такая темень, что я и не заметил, как ты подошел. И давно ты здесь стоишь, несокрушимый щит?

«Давно смотришь на меня своим привычным холодным взглядом? Угрюмый Итковиан, ты хотя бы раз отважишься показать свою истинную суть? Твое лицо и днем-то непроницаемо, а уж сейчас тем более. Интересно, ты догадался, что я следил за твоим приближением?»

— Я только что подошел, дестриант.

— Бессонница замучила?

— Да нет. Вообще-то, я славно выспался, пора и делом заняться.

Серый плащ несокрушимого щита от дождя стал почти черным. Ветер трепал его полы, обнажая голубоватую кольчугу. На руках Итковиана были латные рукавицы с плотно прилегающими манжетами.

— А я и не заметил, что рассвет уже близок, — кивнул Карнадас. — Ну что, собираешься за пределы города? Как думаешь, сколько продлится эта ваша прогулка?

Итковиан пожал плечами:

— Смотря что встретится нам по дороге. Эти умники из Совета масок вынуждают нас ограничиться двумя отрядами. Но если вдруг попадется дичь покрупнее вражеских дозорных, тогда у нас появится основание нанести первые удары по Паннионскому Домину.

— Наконец-то, — ответил дестриант, морщась от очередного порыва ветра.

Они помолчали.

— Скажи, несокрушимый щит, что подняло тебя в такую рань и выгнало наружу? Думаю, ты искал меня не затем, чтобы пожелать доброго утра.

— Смертный меч вернулся с ночного собрания и желает поговорить с тобой.

— И он терпеливо сидит и ждет, пока мы тут с тобой болтаем о том о сем?

— Я полагаю, что да, дестриант. Ему не остается ничего иного.

Оба «Серых меча» прошли к винтовой лестнице и, осторожно ступая, начали спускаться по склизким ступенькам. Вода ручейками стекала по замшелым стенам. Через три этажа стало чуть светлее. Лучики света тянулись из приоткрытых дверей казармы. До того как в ней обосновались «Серые мечи», старинное здание почти сто лет пустовало. Возрастом своим казарма превосходила многие основные строения Капастана, включая и Даруджийскую крепость, ныне переименованную в Невольничью (там теперь заседал Совет масок). Древнее ее был только дворец принца Джеларкана.

«А дворец сей явно строили нечеловеческие руки. Готов в этом поклясться щетиной Фэнера».

Итковиан толкнул скрипучую дверь, ведущую прямо в центральный Круглый зал…

В громадном, скудно обставленном помещении не было никого, кроме смертного меча Брухалиана. Он застыл перед очагом. Невзирая на внушительный рост и крепкое телосложение, Брухалиан казался сейчас чуть ли не призраком. Смертный меч стоял спиной к вошедшим; его черные волосы, длинные и вьющиеся, были распущены и свисали почти до широкого ремня на поясе.

— Рат’Трейк утверждает, будто бы на равнине к западу от города появились незваные гости, — не поворачиваясь, сказал Брухалиан. — И якобы это не дозорные Паннионского Домина, а демоны.

Карнадас расстегнул плащ, стряхнул с него воду.

— Рат’Трейк? Признаться, что-то я не понимаю внезапных претензий Тигра Лета на божественность. Если бы для этого имелись основания, то почитание Первого Героя давно бы уже утвердилось в храмах. А так, жалкие потуги…

Брухалиан не спеша повернулся к дестрианту, внимательно глядя на него своими светло-карими глазами:

— Недостойное соперничество. Летом звучит боевой клич не только одного Фэнера. Думаю, ты не станешь этого отрицать. Есть и другие, не менее звучные голоса. Или ты отважишься спорить со свирепыми духами баргастов и рхиви?

— Первые Герои — еще не боги, — пробурчал Карнадас, растирая замерзшее лицо. — Они ведь даже не достигли положения племенных духов… И как, другие жрецы согласились с утверждением Рат’Трейка?

— Нет.

— Так я и думал.

— Они сомневаются даже в намерениях Паннионского Домина осадить Капастан, — добавил Брухалиан.

Дестриант прикусил язык.

«Я понял твой намек, смертный меч».

Брухалиан перевел глаза на Итковиана:

— Твои бойцы готовы, несокрушимый щит?

— Так точно, готовы.

— Тебе не кажется, что довольно глупо пропускать мимо ушей подобные предостережения? — спросил Брухалиан. — Я бы посоветовал всем, кто отправляется сегодня в дозор, помнить о них.

— Я внимательно прислушиваюсь к любым предостережениям. Обещаю, нынче мы будем бдительны вдвойне, — заверил его Итковиан.

— Не сомневаюсь, несокрушимый щит. Ладно, можешь приступать к исполнению своих обязанностей. Иди, и да хранят вас клыки Фэнера.

Итковиан поклонился и вышел.

— Ну что, дорогой жрец? Ты доверяешь этому… приглашению?

Карнадас покачал головой:

— Отнюдь. Я ничего не знаю об отправителе: остается загадкой, что этот человек собой представляет и какими намерениями руководствовался. Он в равной степени может оказаться как союзником, так и врагом.

— Однако ответить в любом случае надо?

— Да, смертный меч.

— Так не станем мешкать и сделаем это прямо сейчас.

Глаза Карнадаса слегка округлились.

— Может, на всякий случай позвать еще кого-нибудь? Вдруг мы впускаем в свои пределы врага?

— Не забывай, дестриант: я являюсь оружием Фэнера.

«Так-то оно так, да вот только хватит ли твоих сил?»

— Как скажешь, смертный меч.

Карнадас вышел на середину Круглого зала. Он закатал промокшие рукава рубашки, затем левой рукой начертил в воздухе особый знак. Напротив жреца возник переливчатый светящийся шарик.

— Приглашение составлено на нашем наречии, — сказал Карнадас, вглядываясь в поверхность шарика. — Отправитель явно знаком с языком Тайного ордена Фэнера.

— Это настораживает. Не кроется ли тут какого подвоха?

На обветренном лице дестрианта появилось хмурое выражение.

— Полагаю, вариантов тут немного. Одно из двух: либо некто затеял с нами дерзкую и наглую игру, либо этот человек и впрямь как-то связан с нашим братством.

— Открой приглашение.

— Слушаюсь.

Карнадас опять взмахнул левой рукой. Шарик засветился ярче, потом начал увеличиваться в размерах и бледнеть. Его стенки становились все более прозрачными. Дестриант отступил на шаг, стараясь не показывать свою тревогу, ибо от послания исходила просто невероятная сила.

— Ну и дела, смертный меч. Там, внутри, заключены души. Их не две и не три… Дюжина, если не больше. И все они помещены в одну душу. Такого я еще не видел.

Внутри шара появился темнокожий человек в легких кожаных доспехах. Он сидел, скрестив ноги, в небольшом шатре. Лицо мужчины выражало некоторое удивление. Перед незнакомцем стояла жаровня, угли которой добавляли блеска его темным глазам.

— Заговори с ним, — велел Брухалиан.

— На каком языке? На нашем родном элинском?

Услышав их негромкую беседу, незнакомец с любопытством вскинул голову.

— Какой чудной диалект, — сказал он по-даруджийски, — явно какая-то разновидность дару. Вы меня понимаете?

Карнадас кивнул:

— Да. Твой язык близок к капанскому.

— К капанскому? Значит, я попал по назначению! Стало быть, вы находитесь в Капастане. И кто вы? Правители города?

Дестриант нахмурился:

— Неужели ты нас не знаешь? Судя по твоему посланию, ты знаком с… особенностями нашего сообщества.

— Да, конечно. Видите ли, мой магический Путь чем-то похож на зеркало. Он отражает всех, кто случайно в него заглядывает. Но только жрецы знают, куда они смотрятся. Скорее всего, вы из капастанского храмового сообщества. Кажется, оно называется Совет масок, да? Я не ошибся?

— Нет, мы не из Совета масок, — довольно сердито отозвался Брухалиан.

— Вот как? Продолжайте, пожалуйста. Я просто не знаю, что и думать. Ну и загадка!

— Тогда слушай внимательно, — произнес смертный меч, приближаясь к изображению незнакомца. — Я попросил ответить на твое приглашение дестрианта Карнадаса. Он стоит рядом со мной. Я — командир отряда «Серых мечей».

— Наемники? Ну и встреча, Худ меня побери! Никак не думал, что натолкнусь на рубак, которым принц платит непомерное жалованье.

— Послушай, господин, — тихо, но твердо ответил ему Брухалиан. — Мы могли бы и обидеться на столь поспешное умозаключение, но полагаем, что твоими устами говорит невежество… Мы — армия Вепря Лета, присягнувшая на верность Фэнеру. Наши воины воспитываются на священных текстах и получают благословение от руки дестрианта. Внешне мы и впрямь можем казаться… этаким сборищем рубак, падких на деньги. Но у нас есть также и свой собственный храм. Число приверженцев Фэнера уже превышает семь тысяч, и их с каждым днем становится все больше.

— Ага, теперь понятно, — нетерпеливо перебил его темнокожий собеседник. — Ваши ряды растут. Неужели городские власти позволили вам вербовать новых последователей?

Брухалиан улыбнулся:

— Капастан вооружен лишь наполовину. Вдобавок здесь сохраняются весьма странные обычаи, отголоски племенного уклада жизни. Женщинам не позволено обучаться воинскому ремеслу. Но Вепрь Лета не признаёт подобных предрассудков.

— И вы помогаете городу избавляться от пережитков старины? — засмеялся незнакомец.

— Сегодня в наших рядах тысяча двести новых приверженцев. Среди них немало представительниц слабого пола. В капастанских семьях младших дочерей зачастую ожидает весьма незавидная участь: их просто-напросто выбрасывают на улицу, и несчастным остается лишь торговать собой. Мы предлагаем этим молодым женщинам более достойное ремесло. А городские власти даже не замечают, что шлюх становится меньше… Полагаю, для начала ты услышал достаточно. Мы честно рассказали тебе про себя. А теперь хотим узнать, кто ты такой.

— Простите, что не представился раньше. Я Бен Адаэфон Делат, более известный как Быстрый Бен.

— Ты, наверное, из Даруджистана? — предположил Карнадас.

— Ничего подобного! Я… хм… соратник Каладана Бруда.

— Мы слышали это имя, — сказал Брухалиан. — Он сражался против войск одной могущественной империи, вторгшейся на континент.

— Да, раньше так оно и было. Но сейчас у той империи… другие интересы. Мы хотим через вас передать послание правителям Капастана.

— Это не так-то просто, — вырвалось у Карнадаса.

Смертный меч кивнул, подтверждая его слова:

— Тебе придется выбирать, к кому обращаться. Городом в равной степени управляют принц Джеларкан и Совет масок. Кроме того, в Совете нет единодушия: там множество фракций, каждая гнет свою линию, отчего со жрецами бывает очень трудно договориться. «Серые мечи» подчиняются принцу. Наша задача проста: сделать так, чтобы на Капастане Паннионский Домин обломал себе зубы. Мы постараемся не пустить Провидца дальше. Так что, если хочешь, можешь передать нам послание своего полководца, а мы расскажем о нем Джеларкану. Если же тебя это не устраивает, попробуй связаться с Советом масок.

— Я подозревал, что все окажется не так-то просто, — вздохнул Быстрый Бен. — Но о вашей армии мы вообще ничего не знаем. Вернее, почти ничего. Беседуя с вами, я уже кое-что выяснил.

Его глаза остановились на Карнадасе.

— Дестриант, стало быть. Верховный жрец Тайного ордена Фэнера, если не ошибаюсь? Только храмом твоим является поле битвы. Интересно, а тот, кто считается в Совете масок голосом Фэнера, в курсе, что ты превосходишь его по сану, ну, примерно как тигр — кошку?

Карнадас поморщился:

— Нет, он не осведомлен о моем истинном титуле, и на то есть свои причины. Но меня удивляет, насколько хорошо ты знаешь иерархию нашего братства… Пожалуй, «удивляет» — это еще мягко сказано; я просто ошеломлен.

Быстрый Бен вздрогнул.

— Да ну? Что ж, спасибо — Он повернулся к Брухалиану. — А ты, получается, смертный меч бога? — И замолчал, как будто только сейчас в полной мере осознал все значение этого титула. Глаза чужестранца расширились. — Думаю, Воевода поддержит мое предложение передать послание через вас. Я даже не сомневаюсь, что именно такое решение он и примет. — Чародей немного помедлил, а затем произнес: — Каладан Бруд придет на помощь Капастану. Осада города… поймите меня правильно… она не только неизбежна. Она может начаться уже совсем скоро. Теперь для нас самое главное — вовремя к вам добраться.

— Скажи, господин, — хмуро перебил его Брухалиан, — а какова численность армии Каладана Бруда? Передай своему командиру: возможно, нам придется противостоять шестидесятитысячному войску паннионцев. И не какому-нибудь сброду, а опытным, закаленным в боях солдатам. Понимает ли ваш полководец, в какую пучину он ввергает своих людей, столь щедро предлагая нам поддержку?

— Пока что мы уступаем паннионцам в численности, — улыбнулся Быстрый Бен. — Но у нас найдется чем их удивить… А теперь, дестриант, нам придется на время расстаться. Я должен доложить обо всем Воеводе и его офицерам. Мы можем вновь встретиться через пару часов?

— Лучше будет отложить нашу встречу до следующей ночи, — ответил Брухалиан. — Днем я обычно занят и окружен множеством людей. Как и принц Джеларкан, — добавил он.

Собеседник понимающе кивнул:

— В таком случае — за два колокола до рассвета. — Он вдруг огляделся по сторонам. — Мне понадобится шатер попросторнее…

Еще через мгновение Быстрый Бен исчез. Большая сфера вновь превратилась в шарик, который по знаку Карнадаса растворился в воздухе.

— Вот так сюрприз, — промолвил дестриант, поворачиваясь к Брухалиану.

— Следует убедить Джеларкана, чтобы понапрасну не обольщался на их счет, — угрюмо заметил смертный меч. — Быть может, армия Каладана Бруда и сумеет немного отвлечь противника, но это мало повлияет на исход осады. Словом, нужно постараться, чтобы принц не начал питать ложные надежды… если, конечно, мы вообще расскажем ему об этой беседе.

«Нам ни за что не победить паннионцев. Чуда не произойдет».

— А что ты думаешь про этого Быстрого Бена? — спросил он Карнадаса.

— Очень скрытный человек. Возможно, бывший жрец Фэнера. Его знания никак не назовешь поверхностными.

— Много душ заключены внутри одной. Так ты сказал?

Его собеседник поежился:

— Я мог и ошибиться. Должно быть, этот ритуал требует также участия и других магов. Я почуял их присутствие и решил, что их души собраны внутри души Быстрого Бена.

Брухалиан взглянул на соратника и отошел к огню.

— Ты утомился, дестриант. Иди-ка вздремни.

Карнадас молча поклонился.

Когда заклятье рассеялось, Быстрый Бен вдохнул и повернул голову вправо:

— Ну, что скажете, командор?

Скворец потянулся к кувшину, чтобы наполнить две кружки алчбинским элем.

— Им придется сражаться, — ответил бородач. — Хотя бы до тех пор, пока мы не подойдем. Командир их производит впечатление опытного вояки, хотя не исключено, что все это работа на публику. Ясное дело, чтобы найти работу для отряда наемников, нужно уметь показать товар лицом. Как ты там его называл?

— Смертный меч. Но это не имя, а титул. Довольно значительный, по крайней мере, считался таковым когда-то давным-давно. Он существовал еще задолго до того, как в Колоде Драконов появились карты, обозначающие Рыцарей Высоких домов. Приверженцы Фэнера к таким вещам относились необычайно серьезно. А второй и вовсе дестриант… Худ меня побери, да настоящего верховного жреца в этом культе не было уже тысячу лет. Все эти их нынешние титулы смахивают на карнавальные костюмы, сплошная бутафория.

— Но в таком случае зачем таиться от жреца Фэнера, что заседает в Совете масок? — спросил Скворец.

— Зачем таиться?.. Ха, тут как раз все просто и понятно. Жрец сразу бы распознал ложь, а им этого не хочется.

— Ну-ну. Только вот простые и понятные объяснения не всегда бывают правильными.

Проигнорировав сие справедливое замечание, Быстрый Бен осушил кружку, а затем сказал:

— Мне думается, командор, «Серые мечи» — это лучшие защитники, которыми располагает Капастан, хотя я и здесь могу ошибаться.

— Ты сумел их одурачить, создав впечатление, что встреча ваша произошла случайно?

— Скорее всего, да. Я произнес специальное заклинание, чтобы выведать истинную природу «Серых мечей». Я ожидал чего угодно: алчности, жажды славы, просто любви к сражениям. Но уж никак не думал, что наткнусь на столь искреннюю веру.

Скворец встал и поморщился, как всегда ощутив боль в плохо сросшейся ноге.

— Надо разыскать Каладана Бруда и Дуджека.

— А чего их искать? Наверняка они во главе колонны, — отозвался чародей.

— Ты сегодня просто на редкость сообразителен, — бросил ему Скворец и покинул шатер.

До Быстрого Бена не сразу дошло, что это был сарказм, а когда наконец дошло, маг нахмурился.

Напротив казармы, за бронзовой оградой, располагалось кладбище. Когда-то оно служило местом захоронений племенам, основавшим Капастан. Таких могил, как у них, не было больше ни у кого. Надгробия представляли собой потемневшие от солнца глиняные колонны, испещренные ритуальными значками и рисунками. Эти покойники не лежали, а стояли… стояли десятки лет подряд. Колонны напоминали стволы деревьев какого-то диковинного густого леса, окаймленного «кустарником» из безликих каменных урн. История города была похожа на сказку, но сказку мрачную и жестокую, и с первых дней пребывания в Капастане Итковиан стремился разгадать его глубоко спрятанные тайны. От несокрушимого щита Тайного ордена Фэнера требовалось быть одновременно умелым воином и проницательным ученым, и хотя многие считали эти качества абсолютно несовместимыми, жизнь доказывала обратное.

Изучение истории, философии, религии позволяло лучше понимать человеческие устремления, а те, в свою очередь, являлись основой для любых стратегических и тактических маневров. Мысли людей, равно как и их поступки, тоже подчиняются определенным закономерностям. Несокрушимый щит, достойный называться таковым, должен был уметь предвидеть и предсказывать возможные действия не только союзников, но и противников.

Когда в Капастан с запада пришли даруджийцы, здешние племена, основавшие этот город, еще только-только расстались с кочевой жизнью.

«А их мертвецы и по сей день продолжают стоять на кладбище. Вернее, стоят лишь их замурованные тела. Где бродят их души — одному Худу известно».

По натуре своей капанцы по-прежнему оставались кочевниками, что было непонятно даруджийским общинам. Даже сейчас, когда успело смениться немало поколений горожан, эта разница ощущалась буквально во всем.

Тем не менее ранняя история Капастана скрывала в себе немало загадок, и те тонкие ниточки, что имелись в руках Итковиана, не позволяли воссоздать первоначальный узор капастанского «ковра». Именно об этом сейчас и размышлял несокрушимый щит, проезжая с двумя отрядами дозорных мимо дворца принца Джеларкана. Дальнейший путь «Серых мечей» лежал к Главным воротам в южной части города.

Дождь постепенно слабел. Из брешей, пробитых в сплошной облачности, изливался грязно-серый утренний свет. Поутих и ветер: теперь его порывы напоминали судорожное дыхание больного.

Городские кварталы в Капастане традиционно назывались стоянками, и каждая такая стоянка представляла собой отдельное поселение (обычно в виде круга) с площадью посередине. Различные кварталы Капастана соединялись между собой улицами, широкими и неровными. Такой принцип планировки соблюдался повсюду, за исключением района, примыкавшего к старинной Даруджийской крепости, ныне именовавшейся Невольничьей: там, в так называемом Храмовом квартале, можно было встретить привычную для даруджийских городов сетку улиц.

Как подозревал несокрушимый щит, слово «стоянка» использовалось не случайно: наверное, когда-то эти районы действительно были самыми обычными стойбищами, где разбивали свои шатры капастанские кланы, связанные узами кровного родства. И если моря кочевники откровенно побаивались, то берег реки Серп был им давно привычен. Постепенно они познали выгоды торговли и осели в этих местах. Так возник один из самых странных городов, какие только доводилось видеть Итковиану. Необычным здесь было все: погребальные колонны на кладбище; круглые стены заборов, скрывавшие жизнь стоянок; крохотные, больше похожие на колодцы, пруды, окруженные песчаными ямами. Но еще удивительнее были жители Капастана: даруджийцы и капанцы. Первые одевались не слишком броско, зато вторые, верные обычаям предков, наряжались в яркие одежды, цвет которых сразу говорил о принадлежности к тому или иному клану. Пестрая толпа горожан особенно сильно выделялась на фоне унылых строений с некрашеными фасадами.

«Капастан красив своими жителями, а не домами», — вспомнил Итковиан где-то слышанную фразу. Даруджийские храмы и те отдавали должное местному архитектурному стилю, весьма аскетическому и сдержанному. Наверное, если взглянуть на город сверху — увидишь разноцветные речки и ручейки, текущие среди блеклых берегов. Ну, это как раз понятно: мир капанских кочевников был тусклым, и они, как умели, расцвечивали его радугой своих одежд.

Загадками для Итковиана оставались старинная крепость, где сейчас разместились «Серые мечи», и дворец принца Джеларкана. Крепость построили задолго до появления в этих краях и капанцев, и даруджийцев. Чьи же руки возвели ее почти рядом с дворцом?

Строений, подобных нынешней резиденции Джеларкана, Итковиан больше нигде не встречал, а повидать он за свою жизнь успел достаточно. Строгая архитектура, предельно чуждая и странным образом… отталкивающая. Несомненно, местная правящая династия прельстилась необычным видом здания, но никак не крепостью его стен. Их толщина настораживала даже не слишком искушенного человека. Отсутствие окон и плоских крыш не позволяло обитателям дворца видеть происходящее вокруг. Но что еще хуже, там имелся только один вход — широкий пандус, ведущий во внутренний двор. Предшественники Джеларкана неоднократно пытались возвести по обеим сторонам от пандуса караульные помещения, а также соорудить вдоль стен галерею. Но все новые постройки неизменно обрушивались. Старые стены почему-то не удерживали на себе связующий раствор кладки и грозили рухнуть сами. В результате затею пришлось оставить.

У Главных ворот дозорные отряды вклинились в разноцветный людской поток. Их темные доспехи и почти черные мечи и луки не вызвали в толпе ни смятения, ни восторга. Миновав ворота, воины Итковиана повернули направо и некоторое время двигались по караванной дороге на юг. Оказавшись на просторах равнины, они сменили направление и поехали на запад. Позади остались крестьянские усадьбы, огороженные невысокими каменными заборами. Обжитые места закончились. Дальше уже лежало обширное пространство, неподвластное капастанским законам и никем, по сути, не охраняемое.

Постепенно небо над головой начало освобождаться от туч и к полуденному привалу (они были уже в четырнадцати лигах от Капастана) сделалось безупречно-синим. Трапеза была короткой. Тридцать воинов ели почти молча. Такая же тишина стояла и вокруг. За все время пути им не встретилось ни одного каравана. И это в самый разгар торгового сезона!

«Серые мечи» стояли возле своих лошадей, ожидая приказа.

— Построиться «хищной стаей». Двигаться легким галопом. Вестовая Сидлис — ехать впереди, в двадцати шагах от остальных. Всем искать следы. — Это были первые слова, произнесенные несокрушимым щитом после выезда из казармы.

— А какие именно следы мы ищем? — спросила молоденькая девушка, единственная из новобранцев, кого сегодня взяли в дозор.

Вообще-то, она обратилась не по уставу, однако Итковиан не стал заострять на этом внимание и просто ответил:

— Любые. По коням!

Бойцы дружно вскочили в седла. Все, кроме новобранки, у которой это получилось не сразу. Она покраснела и шмыгнула носом.

У «Серых мечей» были свои способы обучения. Слов здесь обычно зря не тратили. Новобранец либо подражал опытным солдатам, на ходу перенимая все то, что делали они, либо не выдерживал и уходил из армии. Эту девушку научили ездить верхом. Она уже могла скакать галопом, не боясь выпасть из седла. Далее ей предстояло привыкнуть к тяжести доспехов и оружия. Владеть оружием она научится позже. Необстрелянных бойцов старались беречь. Если вдруг дело дойдет до драки, двое бывалых солдат обязательно будут рядом с этой девчонкой, защищая ее от превратностей сражения.

Наконец новобранка и ее гнедой жеребец заняли свое место. Построение «хищной стаей» по виду чем-то напоминало изогнутый крюк. Менее опытных воинов обычно ставили в середину.

Итковиан, как и полагалось командиру, занял место во главе строя. Отряды двигались легким галопом. Проехали лигу, затем вторую. Приятное тепло сменилось нестерпимой жарой.

Внезапно северное крыло строя остановилось, будто натолкнувшись на невидимую преграду. И сейчас же лошади всех остальных солдат сменили галоп на шаг. Они обнаружили следы! Вестовая Сидлис придержала своего скакуна, развернулась и замерла, вопросительно поглядывая на Итковиана. Несокрушимый щит тоже остановился в ожидании донесения. Вскоре с правого фланга к нему подъехал один из солдат:

— Господин командующий, первой следы заметила наша новобранка. Они уходят в северо-западном направлении. Следы петляющие и очень крупные. Кто-то двигался на двух ногах, но они какие-то странные, больше похожие на лапы: трехпалые и когтистые.

— Следы только от двух ног? — уточнил Итковиан.

— Так точно.

— Какой давности?

— Скорее всего, утренние, сударь.

Несокрушимый щит кивнул Сидлис, подзывая ее.

— Накалиан, сменишь вестовую. Будем преследовать это… существо.

— Слушаюсь, — не слишком уверенно произнес Накалиан. — Должен заметить, что расстояние между следами достаточно большое. Полагаю, эта тварь двигалась очень быстро.

Итковиан насмешливо сощурился:

— Что значит «быстро»? Рысью? Галопом?

— С уверенностью сказать не могу, но по скорости… ближе к обычному галопу.

«Ну, вот мы и встретились с демоном. Правда, пока обнаружили только следы. Но, думаю, вскоре увидим и его самого во всей мерзостной красе».

— Лучникам выдвинуться на фланги. Всем, кроме Торуна, Фаракалиана и новобранки, — копья на изготовку. Названным солдатам — приготовить веревки.

Накалиан двинулся первым. В двадцати шагах за ним следовали всадники из обоих отрядов. Теперь строй их уже стал напоминать по форме не крюк, а полумесяц. Лучники привычно вставляли стрелы в свои короткие боевые луки. Торун и Фаракалиан ехали по обе стороны от несокрушимого щита, держа в руках лассо.

Солнце едва ползло по небу. Накалиан уверенно двигался вперед. Ошибиться было невозможно: следы демона вели на северо-запад.

Похоже, неведомая тварь была изрядных размеров.

«Надо же, какие глубокие вмятины остались на твердой почве, — рассуждал про себя несокрушимый щит. — При такой прыти его, пожалуй, и не догонишь. Если только… — подумал он, увидев, как Накалиан внезапно остановился на вершине невысокого холма, — если только демон сам не вздумает нас дождаться».

Отряд замедлил бег коней, все смотрели на солдата впереди. Внимание Накалиана было по-прежнему приковано к чему-то, видимому лишь ему одному. Всадник выхватил копье, но явно не собирался атаковать. Конь под ним нервно вздрогнул, и, когда Итковиан с «Серыми мечами» приблизился, стало ясно, что животное дрожит от страха.

Кавалеристы выехали на гребень.

Дальше расстилалась низменность. Судя по примятой и вытоптанной траве, ее не так давно пересекло стадо диких бхедеринов. Примерно в двух сотнях шагов от холма стоял тот самый монстр, преследуя которого воины и приехали сюда. Демон больше напоминал сказочного дракона с длинным чешуйчатым хвостом. Из разинутой пасти торчали два ряда острых зубов. На передних лапах вместо пальцев… мечи с широкими лезвиями. Вытянув шею и упираясь хвостом в землю, чудовище неподвижно застыло, выжидающе глядя на людей.

Глаза Итковиана превратились в две узкие щелочки.

— Ему ничего не стоит примчаться сюда, — прошептал Накалиан. — Чтобы покрыть расстояние между нами, хватит пяти ударов сердца.

— Пока что он не шевелится, — ответил несокрушимый щит.

— При такой скорости мы и опомниться не успеем.

«Пока демон соображает, что к чему, мы испытаем, так ли он страшен на самом деле».

— Попробуем навязать монстру свои условия, — сказал Итковиан. — Действуем следующим образом. Копейщикам: бить в нижнюю половину туловища. Застрявшие копья не вытаскивать. Нужно попытаться замедлить его продвижение. Лучникам: целиться в глаза, шею и по возможности — в горло. Надвигаемся волной, наносим удар и уходим врассыпную, зигзагами, а затем обнажаем клинки. — Командир вынул из ножен свой тяжелый боевой меч. — Торун и Фаракалиан, останетесь при мне. Двигаться галопом. Если он станет атаковать, перейти на быстрый галоп.

Отряды понеслись по траве, приноравливая копья к броску.

Демон по-прежнему стоял неподвижно и просто смотрел на людей. Когда между ним и всадниками оставалось уже не больше сотни шагов, он взмахнул руками-лезвиями и наклонился, так что за венчавшим голову странным шлемом показался гребень. Еще через тридцать шагов тварь повернула к воинам свою уродливую морду. Чешуйчатый хвост шевельнулся и зашуршал по траве.

Лучники привстали в стременах, натянули тетивы своих небольших, но грозных луков, отсчитали несколько ударов сердца, после чего выстрелили демону в голову. Зазубренные наконечники стрел впились в его черные глазницы, но чудовище как ни в чем не бывало шагнуло навстречу всадникам.

Расстояние сократилось до пятидесяти шагов. И снова грозно запели тетивы луков. Шея демона покрылась «воротником» из стрел. Лучники резко повернули коней в стороны, а копейщики, пригнув голову, ринулись в атаку.

«Ну не странно ли? Мы вроде бы ослепили демона, однако он не ослеп. И к тому же не видно ни капли крови. Фэнер, молю тебя, раскрой мне истинную природу этого чудовища. Подскажи, как нам ускользнуть от него».

И вдруг монстр с невероятной быстротой рванулся вперед. В следующее мгновение он уже врезался в гущу «Серых мечей». Древки копий торчали у демона отовсюду, но он по-прежнему не обращал на них внимания. А потом пустил в ход свои собственные клинки.

Воздух разорвали страшные крики бойцов и неистовое ржанье лошадей. Хлынули потоки крови. Итковиан увидел, как туловище лошади рухнуло прямо перед ним; увидел, как падает следом правая нога солдата, причем стопа его так и осталась в стремени. Разум отказывался подчиняться Итковиану. Непонимающим взором уставился он на круп — ноги дергались и колотили воздух, — передней части лошади не было. Разрубленный хребет, ряд выгнутых ребер, внутренности вываливаются наружу, кровь так и хлещет из алой плоти.

Конь Итковиана сам взлетел в воздух, чтобы перепрыгнуть останки несчастного собрата.

Лицо несокрушимого щита залило кровавым дождем. Перед ним мелькнула морда демона, из челюстей которого торчали стрелы. Монстр разинул пасть. Итковиан наклонился влево, едва не соприкоснувшись с острыми, облепленными мясом зубами. Взмахнув мечом, он наотмашь нанес удар слева. Лезвие меча полоснуло по кольчуге.

Лошадь Итковиана опять подпрыгнула и заржала от боли, как будто ее ударили сзади. А потом припала на передние ноги и зашаталась. Почувствовав, что она вот-вот рухнет на землю, командир «Серых мечей» выхватил небольшой кинжал, наклонился вперед и одним движением перерезал животному яремную жилу. Отвернув голову умирающей лошади вправо, сам он отскочил в противоположную сторону.

Они упали одновременно… Кувыркаясь по земле, Итковиан мельком увидел задние ноги коня. Они отчаянно молотили воздух и выглядели как-то непривычно. Потом он сообразил, в чем дело: оба копыта были начисто срезаны. Вскоре изуродованные ноги замерли, теперь уже навсегда.

Демона окружали тела убитых солдат и располосованные лошадиные туши. Но сейчас его внимание было приковано к Итковиану. Чудовище неспешно разворачивалось. Длинные костлявые руки… или лапы? — покрывали пятна крови и слизи. Между окровавленными зубами торчали клочки рыжеватых женских волос.

Затем Итковиан увидел арканы: одна веревка болталась у твари на шее, другая — на бедре правой ноги.

Тяжело ступая, демон шагнул к несокрушимому щиту. Итковиан поднял меч. Едва демон занес заднюю ногу для нового удара, как обе веревки туго натянулись, затем их что есть силы дернули в разные стороны… Лапа хрустнула и обломилась, будто высохшая ветка. Вслед за ней с таким же звуком слетела с шеи голова демона.

Обезглавленное чудовище с глухим тяжелым стуком рухнуло на землю и неподвижно замерло. Тварь была мертва.

Итковиан медленно встал. Его трясло.

И Торун, и Фаракалиан взяли себе на подмогу еще троих всадников, скрепив их седельные луки веревками. Восемь боевых коней сумели сделать то, что было не под силу лукам, мечам и копьям.

К Итковиану подъехали двое лучников. Один протянул ему руку:

— Садитесь ко мне, сударь. Нужно поскорее убираться отсюда.

Командир отряда покорно уселся позади лучника.

Однако кошмар продолжался. Впереди Итковиан увидел еще четырех демонов, быстро спускавшихся по склону холма. До них было всего несколько сотен шагов. Чудовища напоминали громадные валуны, скатывающиеся вниз.

— Нам не скрыться от них, — тихо сказал несокрушимый щит.

— Это точно, — согласился воин.

— Нужно рассредоточиться.

Всадник пришпорил лошадь:

— Еще не все потеряно, сударь. Только бы хватило времени. Торун и Фаракалиан опять проделают свой фокус.

Конь вдруг дернулся в сторону. От неожиданности Итковиан откинулся назад — и вывалился из седла. Он больно ударился о землю, на несколько секунд утратив способность дышать. Кувыркаясь, бедняга катился по траве, пока не уперся в чьи-то ноги, крепкие, словно железо.

Итковиан поднял голову и изумленно заморгал. Перед ним стоял… коренастый мертвец в меховой одежде. Голову его венчал шлем из звериного черепа с рогами. Несокрушимый щит глядел на смуглое, почти черное, высохшее лицо покойника, пытаясь хоть что-то увидеть в его глубоко посаженных глазах.

«Боги милосердные, ну и денек нынче выдался!»

— Твои солдаты приближаются, — хриплым голосом произнес мертвец на элинском наречии, — но теперь это уже не ваше сражение.

Лучник рядом все еще пытался справиться с перепуганной лошадью, браня ее последними словами, но затем вдруг поднял глаза и ахнул от изумления. Несокрушимый щит нахмурился, глядя на неупокоенного воина.

— Вот как? Не наше? — спросил он. — Но почему?

— Вам не по плечу воевать с нежитью, а у нас с ними силы равны.

Издали доносились звуки сражения. Криков слышно не было — только нарастающий звон и лязг оружия. Застонав, Итковиан перевернулся на бок. Затылок раскалывался от боли. Живот содрогался от спазмов. Стиснув зубы, он сел.

— Десять выживших, — с заметным удивлением произнес мертвец. — Для смертных вы бились очень храбро.

Итковиан пригляделся. Армия трупов, точно таких же, как и его странный собеседник, окружила демонов, которых уже осталось только два. Вокруг парочки этих тварей кипела ужасная битва. Во все стороны летели куски неупокоенных воинов, но те продолжали наступать: кремневые мечи кромсали демонов, вгоняя их в землю. Не прошло и нескольких секунд, как с чудовищами было покончено.

Но армия мертвецов дорого заплатила за эту победу. Два демона погубили не менее шестидесяти воинов в меховых доспехах. Остальные продолжали рубить мертвых врагов, превращая их тела в месиво. По холмам клубилась пыль, и из нее на глазах Итковиана появлялись все новые и новые бойцы странного воинства.

— Вот уж мы не думали, что к’чейн че’малли вернутся, — сказал таинственный мертвец.

Возле Итковиана собирались выжившие солдаты. Они настороженно переглядывались и вопросительно смотрели на Итковиана: еще бы, не каждый день увидишь загадочную армию, появляющуюся из праха.

— Кто вы такие? — глухо спросил несокрушимый щит.

— Я — Пран Чоль, заклинатель костей из клана Кроновых т’лан имассов. Мы услышали призыв к Слиянию. Кажется, у вас тут начинается большая война. Вам, смертным, без нашей помощи не обойтись.

Итковиан оглядел своих уцелевших бойцов. Их осталась ровно треть. Среди них он заметил и девушку-новобранку. Оба ее телохранителя погибли.

«За полчаса я потерял двадцать солдат и столько же лошадей. И это не было сражением. Это была настоящая бойня…»

Он вгляделся в лица своих воинов, а затем медленно кивнул:

— Да, Пран Чоль, нам и впрямь потребуется ваша помощь.

Лицо новобранки напоминало хорошо выбеленный пергамент. Она сидела, затравленно озираясь вокруг. Ее доспехи были забрызганы кровью одного или обоих солдат, пожертвовавших жизнью ради нее.

Итковиан молча стоял рядом. Жестокость недавней бойни могла сломить даже закаленных воинов, не говоря уже о молоденькой капанской девчонке.

«Я ведь допускал, что мы натолкнемся на этих чудовищ, и все-таки взял новобранку в дозор. За один день ее привычный мир разнесло вдребезги. Теперь этот кошмар будет преследовать бедняжку всю жизнь. Чем я могу ее утешить? Да ничем. Любые слова здесь бесполезны, так что лучше помолчать».

— Несокрушимый щит! — вдруг услышал он голос девушки.

Он воззрился на новенькую, удивляясь, что она вообще заговорила, да еще и таким решительным тоном.

— Да, слушаю тебя.

Новобранка огляделась по сторонам, прищурилась, рассматривая легионы немертвых воинов, неподвижно стоявших повсюду.

— Их тут тысячи, — сказала она.

«Так и есть, девочка. Призрачные фигуры, ряд за рядом встающие среди пожухлой травы. Земля словно бы исторгает их из себя».

— Да. Полагаю, их более десяти тысяч. Это т’лан имассы. Мне доводилось слышать предания об этих воинах. — «В жизни бы не поверил, что это правда, а не досужие вымыслы». — Но встретились мы с ними впервые. И, надо признать, сегодня они подоспели как нельзя вовремя.

— Мы вернемся в Капастан?

Итковиан покачал головой:

— Не все. И не сразу. На равнине еще остались к’чейн че’малли. Видела того странного безоружного т’лан имасса? Его зовут Пран Чоль. Он у них вроде шамана или верховного жреца. Пран Чоль предложил мне вместе сражаться против к’чейн че’маллей. Я согласился. И теперь поведу оставшихся наших солдат на запад.

— В качестве приманки?

Итковиан удивленно наморщил лоб.

«А ведь девчонка попала в точку!»

— Ты права. Т’лан имассы постоянно будут находиться рядом с нами, оставаясь при этом невидимыми. Если они примут зримый облик, к’чейн че’малли постараются избежать битвы, по крайней мере до тех пор, пока не наберут свою армию. Лучше расправиться с ними сейчас, пока они бродят по двое — по трое… Теперь слушай мой приказ, солдат. Я дам тебе сопровождающего, и вы оба немедленно возвратитесь в Капастан. Нужно как можно скорее доложить обо всем смертному мечу. Вместе с вами отправится отборный отряд т’лан имасских воинов, но вплоть до самого города вы их не увидите. Они — посланники и одновременно ваша охрана. Надеюсь, на пути вам больше не встретится ни один к’чейн че’малль.

Пошатываясь, девушка встала.

— Для донесения смертному мечу вполне хватит и одного человека. Вы хотите отправить меня в Капастан, сударь. Зачем? Чтобы я не видела, как т’лан имассы будут расправляться с к’чейн че’маллями? Простите, несокрушимый щит, но в вашем решении нет ни милосердия, ни сострадания.

Итковиан огляделся. Т’лан имасское воинство стало еще внушительнее.

— Признаюсь, не ожидал такой твердости духа от новобранки. Конечно, я мог бы просто приказать — и точка, но Вепрю Лета не по нутру безропотное подчинение. Ладно, поедешь с нами.

— Благодарю вас, командир.

— Хочу тебя предостеречь, юная воительница. Не надейся, что когда увидишь смерть к’чейн че’маллей, то это заглушит в тебе боль от гибели твоих соратников. Солдатам выдают доспехи, чтобы прикрыть тело, но броню, защищающую душу, они должны ковать сами. Звено за звеном.

Девушка взглянула на свою окровавленную одежду:

— Полагаю, я уже начала делать это, сударь.

Итковиан снова умолк.

— До чего же глупо поступают капанцы, отказывая в свободе соплеменницам. Ты — лучшее подтверждение правоты моих слов.

Девушка передернула плечами:

— Я не одна такая.

— Бери свою лошадь и возвращайся в строй. И пришли ко мне вестовую Сидлис.

— Слушаюсь.

Итковиан проводил ее глазами. Девушка пошла туда, где собрались уцелевшие солдаты «Серых мечей». Кто-то подтягивал подпругу коня, кто-то осматривал оружие. Новобранка остановилась перед вестовой. Сидлис кивнула и направилась к несокрушимому щиту. С другой стороны к нему подошел Пран Чоль:

— Итковиан, мы сделали свой выбор. Посланники Крона собрались и ждут твоего человека.

— Им не придется долго ждать.

— Мне приказано отправляться в Капастан? — спросила Сидлис.

— Да. Поедешь с невидимым эскортом. Доложишь обо всем смертному мечу и дестрианту. Но учти, кроме них, рядом никого быть не должно. Т’лан имасские посланцы пока намерены говорить только с «Серыми мечами». Что будет дальше — не знаю. Все поняла?

— Так точно, несокрушимый щит.

— Смертные, — раздался бесстрастный голос Прана Чоля, — наш вождь Крон велел мне кое о чем вам рассказать. К’чейн че’маллей, с которыми мы столкнулись, когда-то называли охотниками К’елль. Это избранные чада Матери, рожденные специально для сражений. Сейчас они такая же нежить, как и мы. Тот, кто ими повелевает, тщательно скрывает свое обличье. Но мы считаем, что он прячется где-то на юге. Охотников К’елль освободили из гробниц в Морне. Там есть место, именуемое Разрывом. Мы не знаем, сохранились ли на ваших картах древние названия…

— Морн сохранился, — кивнул Итковиан. — Это к югу от равнины Ламатат, на западном побережье, севернее того острова, где обитают сегулехи. Наша армия пришла из Элингарта. Восточная часть нашего города граничит с Ламататом. Мы, правда, ничего не знаем о прежних обитателях Морна, однако название города перекочевало на наши карты. По-моему, сейчас там лишь одни сплошные развалины.

— Конечно, прошло столько времени, что курганы уже успели разрушиться, — согласился Пран Чоль. — Последний раз мы навещали Разрыв много тысяч лет назад. Возможно, к’чейн че’маллями управляет их Матерь. Мы вполне допускаем, что она сумела каким-то образом выскользнуть из заточения… Теперь вы немного знаете о врагах, которые нам всем противостоят.

Несокрушимый щит хмуро покачал головой:

— Угроза с юга исходит от империи, называемой Паннионским Домином. Ею управляет некий Провидец — обычный смертный. Вести о к’чейн че’маллях стали доходить до нас совсем недавно, зато упомянутая империя вот уже несколько лет ведет захватнические войны, неуклонно расширяя свои пределы.

Итковиан хотел сказать что-то еще, но внезапно умолк, заметив, что десять тысяч древних лиц вдруг разом обратились к нему. От этого у него пересохло в горле и бешено заколотилось сердце.

— Скажи мне, смертный, а вот это слово — «Паннион». Имеет ли оно какой-то особый смысл для подданных той империи? — спросил Пран Чоль.

Итковиан молча пожал плечами.

— Дело в том, что «Паннион» — это яггутское слово, — пояснил заклинатель костей. — Яггутское имя.

Близился вечер. Ток-младший сидел у костра и глядел своим единственным глазом на спящую волчицу.

«Как там Тлен называл эту породу? Кажется, айи».

Морда у Баалджаг была длиннее и уже, чем у волков, которых малазанский разведчик видел в Чернопсовом лесу, а в холке она на две-три ладони превосходила своих лесных собратьев. Покатый лоб, маленькие уши, клыки, способные противостоять льву или равнинному медведю. Сильное, мускулистое тело, но, в отличие от того же медведя, эта зверюга отличалась способностью быстро бегать и изрядной выносливостью.

Волчица приоткрыла один глаз и взглянула на Тока.

— А мы-то думали, что айи давным-давно вымерли, — пробормотал он. — Исчезли с лица земли еще сто тысяч лет назад. Что же ты делаешь в нашем мире?

Волчица сейчас была единственной спутницей Тока-младшего. Госпожа Зависть открыла свой магический Путь и удалилась в Низины — город, находившийся в ста двадцати лигах от этих мест. Она сказала, что ей нужно пополнить запасы.

«Запасы чего, хотел бы я знать? Благовонных масел?»

Подобные объяснения показались Току неубедительными, однако даже его всегдашняя подозрительность не помогла юноше распознать настоящую причину ее ухода. С собою госпожа Зависть взяла Гарата, а также Мока.

«Ну что ж, вполне разумно с ее стороны. Сену и Туруль уже испытали, каково нападать на Тлена, и больше к нему не сунутся. Однако не так давно эта женщина утверждала, что ей необходимы по меньшей мере трое слуг. Как же она управится с одним лишь Моком и собакой?»

Тлен скрылся в облаке пыли, отправившись на очередную охоту. Двое сегулехов считали ниже своего достоинства опускаться до разговоров с каким-то малазанцем. Они молча стояли в стороне.

«Интересно: закатом наслаждаются или хозяйку ждут?

Что-то сейчас происходит на севере? Дуджек, наверное, уже движется со своей армией к границам Паннионского Домина. Новая война против неведомого врага…»

Армия Однорукого была для Тока семьей… во всяком случае, ему так казалось. Он считал себя рожденным для сражений и другой жизни попросту не знал. Какая война ожидала теперь Дуджека и его солдат? Битвы на просторах? Или стычки на лесных дорогах, горных склонах и у стен осаждаемых городов?

Усилием воли Ток поборол поднявшуюся в душе волну беспокойства. Эта волна нарастала в нем день ото дня, угрожая снести все защитные барьеры, какими он огородил свой разум.

«Будь проклят Локон, забросивший меня в эту глушь! Впрочем, чего было ожидать от деревянной куклы, чей магический Путь полон Хаоса? Но почему меня вдруг вышвырнуло в окрестностях Морна? И где я болтался все эти месяцы?»

Ток впервые усомнился в случайности всех произошедших с ним событий и почувствовал, что теряет опору.

«Я попал в развалины Морна с его поврежденным магическим порталом. И там же в черной пыли лежал т’лан имасский изгой. Но ждал он не меня, а госпожу Зависть. И вот что странно: почему-то мне встретился именно тот т’лан имасс, которого я уже видел прежде, когда сопровождал адъюнктессу Лорн. Не успели мы с ним и двух слов сказать, как появилась госпожа Зависть со своей свитой… А теперь мы все вместе путешествуем на север. Удивительное совпадение: почему-то нам всем непременно нужно попасть на север! Совпадение ли?»

Току была ненавистна сама мысль о том, что им кто-то манипулирует. У него перед глазами был печальный опыт его друга, капитана Парана.

«А ведь Паран был крепче меня. Я понял это с самого начала. Удары судьбы сыпались на него градом, а он лишь преспокойно отряхивался и шел себе дальше. Этот человек был словно облачен в какие-то невидимые доспехи, позволявшие ему сохранить рассудок… Сам я, увы, не такой. Когда становится совсем кисло, готов поджать хвост и заскулить, вместо того чтобы сражаться».

Малазанец оглянулся на сегулехов. Похоже, что они и между собой не больно-то разговаривали.

«Молчальники с сильными характерами. Раньше такие натуры мне даже нравились, а теперь я стал их ненавидеть… Вот так-то, бывший вестовой Второй армии. Совсем ты сбился с дороги, парень, заблудился. И одна только древняя волчица еще терпит твое общество».

Юноша опять взглянул на Баалджаг.

— А где же твоя семья, зверюга? — тихо спросил он, глядя в ее светло-карие глаза.

И, как ни странно, получил ответ. На месте пустой глазницы Тока-младшего вдруг замелькали разноцветные пятна, которые постепенно сложились в картину. Он увидел родичей волчицы. Те преследовали троих мускусных быков, но охотники и их жертвы завязли в глинистой трясине, обреченные на гибель. Разглядеть окрестности не представлялось возможным: только воронка, куда неотвратимо засасывало зверей. Кто-то громко скулил, совсем по-собачьи. Перепуганный волчонок, отчаянно нуждающийся в любви и защите старших…

Он сумел вырваться, этот растерявшийся детеныш… Бегство неведомо куда. Блуждания по глинистым и песчаным островкам, поднимавшимся среди умирающего моря. И голод. Нестерпимый голод, научивший юную волчицу уже не скулить, а выть.

А потом Ток увидел рядом с нею человеческую фигуру, закутанную в черный плащ. Из недр плаща протянулась рука и погладила зверя. Тепло. Участие. Ток сразу понял, что это — древний бог. В мозгу зазвучал голос: «Ты — единственная и последняя из вашей породы. Когда-нибудь ты мне понадобишься, но это будет еще не скоро… Я обещаю вселить в тебя… потерянную душу, лишившуюся тела. Но учти: поиски могут занять много времени. Научись терпению, малышка. Я обязательно сдержу свое слово… А пока — прими этот дар…»

Маленькая волчица закрыла глаза и тут же заснула. Теперь она не была одинокой, но петляла по северным равнинам со стаей айев. Целую вечность проводила она в упоительных снах, полных радости. Но потом наступало горькое пробуждение, и тогда бедняжка вновь ощущала себя потерянной и несчастной.

«Баалджаг, не знающая себе равных среди айев из мира сновидений. Мать неисчислимого потомства, рожденного ею там, где не было времени. В том мире всегда хватало добычи, и волки не знали голода. Иногда они видели вдали двуногих охотников, но это случалось редко. Зато сколько двоюродных братьев и сестер появилось у Баалджаг. Она познакомилась с агкорами — лесными волками, с белыми бендалами и рыжими ай’тогами, обитавшими на крайнем юге… Их имена запечатлелись в ее уме… Она постоянно слышала тихие голоса сородичей, которые вместе с т’лан имассами обрели бессмертие. То время называлось Слиянием. Баалджаг и представить себе не могла, что существуют бессмертные волки».

Острые глаза одинокой волчицы видели гораздо больше, чем мог понять и объяснить ее разум… Наконец она получила подарок, обещанный древним богом. Душа, лишенная тела, слилась с ее душой. Однако вместе с радостью это принесло Баалджаг боль и странное чувство утраты. И теперь она интуитивно искала нечто, способное изменить ее состояние… восстановить равновесие.

«Чего ты просишь у меня, зверюга? Впрочем, нет — ты ведь просишь не у меня, верно? Ты хочешь чего-то от моего спутника, немертвого воина. Оноса Т’лэнна. Это ведь его ты ожидала, странствуя вместе с госпожой Завистью. А что собой представляет пес Гарат? Еще одна загадка, но у меня сейчас нет ни малейшего желания ее разгадывать».

Ток растерянно заморгал единственным глазом. Их мысленная связь с волчицей оборвалась. Баалджаг, как и раньше, спала почти у самых его ног. У бывшего вестового кружилась голова и дрожали ноги. Он повернулся и в десяти шагах от себя увидел Тлена. На поясе т’лан имасса висело несколько убитых зайцев. Тлен глядел на него так, словно бы чего-то ждал.

«Боги милосердные! Я слишком слаб. Слаб изнутри и снаружи. Я устал от запутанной истории этого мира и его бесконечных трагедий».

— Скажи, т’лан имасс, чего хочет от тебя эта волчица? — хрипло спросил Ток-младший, ибо в горле у него пересохло.

— Чего она хочет? Прекращения своего одиночества. Больше ничего.

— И ты дал ей ответ?

Тлен отвернулся. Он отцепил добычу, бросив зайцев на землю. Когда т’лан имасс заговорил снова, Тока поразил его голос, полный неприкрытой скорби:

— Мне нечем ей помочь.

Его всегдашний тон, холодный и бесстрастный, исчез. Впервые малазанцу приоткрылась другая сторона неупокоенного воина.

— Тлен, я ни разу не слышал, чтобы ты говорил с такой болью. Я не думал…

— Ты ошибся, Ток-младший, — по-прежнему безучастно произнес т’лан имасс. — Кстати, ты уже сделал оперение для своих стрел?

— Да. Все, как ты мне показывал. В результате получилось двенадцать на редкость уродливых стрел, но я рад, что у меня есть хотя бы такие.

— Стрелы нужны не для красоты. Они тебе хорошо послужат.

— Надеюсь. — Ток со вздохом встал. — Пойду-ка я займусь ужином.

— Это обязанность Сену.

Ток поморщился:

— И ты туда же? Не забывай: вообще-то, они — сегулехи. Они служат госпоже Зависти, но это не значит, что мы имеем право относиться к ним как к слугам. Я считаю всех троих нашими спутниками. И для меня большая честь находиться в их обществе.

Он оглянулся на сегулехов. Те смотрели на него через прорези своих масок.

— Да они даже говорить с тобой не желают, — насмешливо бросил ему т’лан имасс.

— Это их дело.

Ток-младший забрал у него зайцев, пристроился возле очага и принялся свежевать тушки.

— Забыл тебя спросить, Тлен. Когда ты охотился, тебе никто не встречался? Неужели, кроме нас, на равнине Ламатат больше нет путников?

— Я не видел никаких следов торговых караванов или одиночных странников. Но равнина не вымерла. Мне встречались стада бхедеринов и антилопы, волки и койоты, лисы и зайцы. В одном месте я даже видел равнинного медведя. Тут много птиц. Есть хищные, есть пожиратели падали. А еще разные змеи и ящерицы.

— Внушительный список, — пробормотал Ток-младший. — Но почему же когда я вглядываюсь в даль, то не вижу совсем никого?

— Равнина велика, — ответил Тлен. — Звери и птицы издали чуют людей. Со мной же все обстоит по-другому. Меня окружает сила магического Пути Телланна, хотя она значительно истощилась. Кто-то высасывает мою жизненную силу. Но не спрашивай кто. Я и сам этого не знаю. И все же смертным зверям трудно совладать даже с остатками чародейства. Между прочим, за нами по следам идет стая ай’тогов — рыжих равнинных волков. Пока они стараются не показываться нам на глаза. Но рано или поздно любопытство возьмет свое.

Ток вновь посмотрел на спящую Баалджаг:

— Я видел картины ее воспоминаний.

— Это память льда. — Глубоко посаженные глаза т’лан имасса остановились на малазанце. — Твои слова подсказывают мне, что в мое отсутствие здесь произошло соединение душ. Твоей и ее. Но как это случилось?

— Я не знаю ни о каком соединении душ, — ответил юноша, поглядывая на спящую волчицу. — Я увидел… словом, картины очень далекого прошлого. Баалджаг поделилась со мной… своими воспоминаниями. Каким образом? Понятия не имею. Но ее воспоминания повергли меня в отчаяние.

Ток-младший тяжело вздохнул и продолжил возиться с заячьей тушкой.

— Всякий дар — обоюдоострый.

Малазанец поморщился:

— Обоюдоострый, говоришь? Должно быть, ты прав. Я начинаю подозревать, что легенда насчет того, что когда лишаешься глаза, то взамен якобы получаешь дар истинного ви́дения, — вовсе не выдумка.

— А где и как ты потерял свой глаз, Ток-младший?

— Во время осады Крепи. Семя Луны поливало нас дождем из раскаленных каменных осколков. Один попал в меня.

— В тебя угодил большой камень?

— Ну, тогда бы меня вообще убило. Всего лишь осколок.

Даже сейчас Току-младшему не хотелось об этом вспоминать.

— Обелиск, — сказал Тлен. — В древней Колоде Обителей эта карта называлась Курган… Смертный, который был отмечен камнем: Чен’ре арал лих’фаиль… Отныне я даю тебе новое имя — Арал Фаиль.

— Кажется, я ни о чем таком тебя не просил.

— Имена не выпрашивают, смертный. Их заслуживают.

— Ну прямо как у сжигателей мостов.

— Это давняя традиция, Арал Фаиль.

«Худ тебя побери с твоими традициями!»

— Ладно, пусть так! Только все равно не понимаю, чем я это заслужил… — Ток уже начинал терять терпение. — Может, объяснишь?

— Тебя, смертный, забросили на магический Путь Хаоса. Ты выжил. Одно это уже достойно удивления. Но ты не просто выжил. Ты добрался до Разрыва, как называют портал в Морне. Он должен был бы тебя поглотить, однако выбросил наружу. Камень забрал твой глаз, а волчица приоткрыла тебе душу. Баалджаг увидела в тебе редкие достоинства, Арал Фаиль.

— Да пойми ты, Тлен: не хочу я никаких новых имен!

Малазанец аж взмок от пота. Ему отчаянно захотелось сменить тему разговора, и он стал прикидывать, о чем бы еще спросить т’лан имасса.

— Между прочим, ты никогда не рассказывал мне о значении своего собственного имени. Онос Т’лэнн — это как переводится?

— «Онос» значит «человек без клана», «Т’л» — «сломанный», «потрескавшийся», а «энн» — «кремень». Если сложить все вместе, то получается, что «Т’лэнн» — это «ущербный кремень».

— Ущербный кремень, — задумчиво повторил Ток-младший.

— Вообще-то, любое имя имеет несколько значений.

— Да, я догадываюсь.

— От цельного куска камня откалывают пластины, но они не одинаковы. Если внутри камня скрыты прожилки или вкрапления другого камня, из такой пластины хорошего лезвия не сделаешь. Скажу больше: когда ударяешь по цельному куску, все слабое, что скрыто в нем, отламывается. Там бывают и пустоты, внутренние щербины. Словом, стукни по камню, и ты сразу узнаешь все его изъяны… Так было и в семье, где я родился. Жизнь била по нам и постоянно обнажала изъяны.

— Я что-то не вижу в тебе изъянов.

— В чистом кремне все крупицы одинаковы и расположены правильно. Все его зерна повернуты в одном направлении: в них есть единство цели. Из таких камней получаются надежные мечи. Я происхожу из клана Тарад. Тарад уповал на меня, но ошибся: теперь его больше нет. На Слиянии решили, что предводителем кланов Первой империи будет Логрос. Он надеялся, что моя сестра войдет в число его служителей. Она была заклинательницей костей. Но сестра отказалась участвовать в Ритуале, и Логросовы т’лан имассы утратили прежнюю силу. Первая империя пала. Мои братья — Т’бер Тендара и Хан’ит Айят — повели охотников на север и бесследно сгинули. В этом проявился их изъян: они тоже оказались никуда не годными. Меня избрали первым мечом, но я покинул Логросовых т’лан имассов и странствовал в одиночестве. Как видишь, Арал Фаиль, я совершил величайшее преступление против соплеменников.

— Погоди сокрушаться, — возразил Ток-младший. — Ты ведь говорил, что направляешься на Второе Слияние. Значит, ты возвращаешься к соплеменникам.

Неупокоенный воин ничего не ответил. Его взгляд был устремлен к северу.

Проснувшаяся Баалджаг потянулась и неслышно подошла к Тлену. Волчица села, замерев рядом с т’лан имассом.

Тока-младшего прошиб озноб.

«Худ меня побери, да во что же такое мы ввязались?»

Он оглянулся на Сену и Туруля. Сегулехи все так же невозмутимо наблюдали за ним.

— Вижу, вы проголодались и начинаете терять терпение. Если вы не против, то я могу…

Внезапно он ощутил ярость.

Холодную. Незнакомую. Какую-то нечеловеческую…

Ток-младший вновь оказался где-то далеко от равнины и очага, на котором собрался готовить ужин. Он опять видел мир звериными глазами, только теперь это не были глаза волчицы. Изменились и сами картины. Но самое удивительное — трансформировалось его сознание. Привычные мысли и чувства пропали в вихре чужих мыслей и ощущений.

Он полз по траве, оставляя за собой густой кровавый след. Кровь сочилась из рваных ран на боку. Он уже потерял ее слишком много. Вместе с кровью уходили и силы. Истерзанные мышцы отказывались ему подчиняться. Но он все равно упрямо двигался вверх по склону.

«Я возвращаюсь. Ползком. Ползу к самому краю. Иногда мне кажется, что я сплю, а память бодрствует отдельно от меня…»

Последние дни (как же они теперь далеки) запомнились неистовым безумством. Никто не ждал и не думал, что Ритуал все-таки свершится. Одиночники будто взбесились. Наиболее могущественные его сородичи не справились с бешено хлещущей из портала магической силой. Так появились кровожадные д’иверсы. Прежнего единства больше не существовало. Империя сама разрывала себя на части.

Но это было давно… очень давно.

«Меня зовут Трич. Это лишь одно из многих моих имен. Есть и другие: Трейк, Тигр Лета, Коготь Войны, Бесшумный Охотник. Когда т’лан имассы нас разгромили, я оказался в числе немногих уцелевших. Сражение… нет, то было не сражение, а жестокая, безжалостная бойня. Теперь-то я понимаю: они не могли поступить по-другому, хотя тогда все мы пылали жаждой отмщения. Слишком свежими были наши раны.

Боги милосердные! Мы хлынули на далекий континент и едва не разнесли магический Путь. Восточные земли превратились в расплавленный камень. Когда он остыл, в нем открылось свойство отвращать магию. Т’лан имассы гибли тысячами, только бы извести под корень ядовитую опухоль, в которую мы превратились. Так окончила свои дни Первая империя. Какое высокомерие — присвоить себе название, по праву принадлежащее т’лан имассам…

Мы, кучка уцелевших, спаслись бегством. Рилландарас, мой давний приятель. Мы с ним вдрызг рассорились, разошлись и сражались на разных континентах. Он забрался дальше всех нас, найдя способ управлять и одиночниками, и д’иверсами. Где-то ты теперь, Белый Шакал?.. Ай’тог. Агкор. А куда подевался другой мой спутник — Мессремб? Добрая душа, правда несколько искалеченная безумием. Но он всегда оставался верным, очень преданным другом…

Восхождение. Первые Герои. Темные, мрачные времена.

Я помню бескрайнюю равнину, поросшую густой травой. В надвигающихся сумерках на отдаленном холме застыл волк. Его единственный глаз светится, точно маленькая луна. Почему эта картина с такой непонятной силой врезалась мне в память? И почему она всплыла сейчас?

Тысячи лет меня носило по земле в теле зверя. Человеческие воспоминания постепенно меркли и стирались. Но, вспомнив того волка, я вдруг начал вспоминать и все остальное.

Я — Трич. Воспоминания захлестывают меня, а тело тем временем все коченеет и коченеет».

Движимый неутихающим любопытством, он мог целыми днями напролет выслеживать неизвестных ему зверей. Незнакомый запах будоражил его старую кровь. Он ничего и никого не страшился, думая только о нападении и победе, как делал это всегда, не зная себе равных. Вот уже несколько веков, как нет Белого Шакала. Скорее всего, он погиб. Трич сбросил его с горного уступа в бездонную расселину. С тех пор у него не осталось достойных врагов. Надменность Тигра Лета не знала пределов, что и неудивительно. Ведь его никто еще ни разу не победил.

Вскоре он наткнулся на четырех к’чейн че’маллей. Те ждали его и знали, что он придет сразиться с ними.

«Я бросился на них. Захрустели кости, на траву полетели куски разрываемой плоти. Я свалил одного врага, вонзив клыки в его мертвую шею. Их оставалось всего трое. Я был близок к победе…»

Трич умирал от дюжины тяжелых ран. Он мог бы умереть раньше, но звериная ярость, питаемая гневом, еще поддерживала в нем жизнь. К’чейн че’малли отличались не меньшей надменностью, чем он сам, и потому просто-напросто бросили его подыхать, зная, что Тигру Лета уже не подняться.

Беспомощно распростершись на траве, он замутненным взором провожал удалявшихся к’чейн че’маллей. Одного он все-таки уничтожил. Другому перекусил руку, которая теперь болталась на тоненькой полоске кожи. Трич видел, как рука наконец-то оторвалась и упала, однако лишившийся ее монстр отнесся к этому с полным безразличием.

К’чейн че’малли достигли вершины холма, и там произошло нечто странное. Из травы вдруг вылетела черная молния. Трич почувствовал недюжинную магическую силу, исходящую от неведомого существа. Первый к’чейн че’малль, оказавшийся на пути черной молнии, рухнул замертво.

Битва переместилась на другой склон холма. Силы оставляли Трича, но его неудержимо тянуло посмотреть на исход сражения. И он заставил себя ползти туда.

Через какое-то время все звуки на невидимой стороне холма стихли, однако Трич продолжал двигаться вперед, оставляя за собой липкий след. Янтарные глаза жадно глядели на вершину. Звериное упрямство мешало ему уверовать в собственную гибель.

«Я видел, как это происходит у других. У антилоп и бхедеринов. Упорное нежелание прощаться с жизнью, бессмысленная борьба, такие же бессмысленные попытки убежать, когда из располосованного мною горла вовсю хлестала кровь. Мои жертвы отчаянно сучили ногами, думая, будто убегают, хотя я уже начинал свой пир. Тогда я не понимал их. Теперь понимаю».

Трич успел забыть, зачем ползет на вершину холма. Знал только, что должен обязательно туда добраться и посмотреть: а что же там, по другую сторону?

«Там заходит солнце. Там бескрайние просторы равнины. Я хочу в последний раз увидеть все это, пока ненавистные врата Худа не затянули меня внутрь».

Однако внезапно он узрел перед собой коренастую мускулистую женщину. Ее плечи прикрывала шкура черной пантеры. Такие же черные волосы блестели в лучах заходящего солнца. У незнакомки были миндалевидные глаза (янтарного цвета, как и у него самого) и румяное лицо, продолговатое и сужающееся книзу.

«Я встречал женщин гораздо красивее. Но почему же при виде тебя у меня разрывается сердце?»

Она подошла поближе, присела, приподняла его крупную голову и положила к себе на колени. Нежные маленькие пальцы протерли ему глаза, удалив запекшуюся кровь и грязь.

— Они уничтожены, — сказала она на древнем наречии, языке Первой империи. — Это было не так уж и трудно. Ты здорово потрепал их, Бесшумный Охотник. Стоило мне прикоснуться, и они рассыпались в прах.

«Ты обманываешь меня».

Женщина улыбнулась:

— Наши пути, Трич, пересекаются уже не впервые. Но прежде я никогда не отваживалась приблизиться к тебе. Я ведь помню твой гнев в те времена, когда мы разрушили вашу империю. Правда, это было очень давно.

«Тот гнев давно остыл, имасска. Вы делали то, что необходимо. Врачевали раны».

— Нет, это не заслуга т’лан имассов. Поврежденные магические Пути восстанавливали другие. А мы просто истребляли ваш род. Всех, кто нам попадался. Это единственный наш талант.

«Умение убивать».

— Да. Умение убивать.

«Я не могу вернуться в человеческое обличье. Мне не найти его внутри себя».

— Прошло слишком много времени с тех пор, как ты перестал быть человеком, Трич.

«И теперь мне суждено умереть».

— Да. Я не владею искусством врачевания.

Он мысленно улыбнулся.

«Конечно, ты ведь умеешь только убивать».

— Увы, это так.

«Тогда прекрати мои страдания».

— Это в тебе говорит человек. Зверь никогда не станет просить, чтобы его добили. Куда подевалось твое упрямство, Трич? Ты же всегда отличался умом и хитростью.

«Да ты, никак, пришла издеваться надо мной?»

— Нет, Трич. Я пришла, чтобы хоть как-то облегчить твою участь. Скажи, а кто еще живет в тебе?

«Разве внутри меня кто-то есть?»

— Но ведь кто-то снял оковы с твоей памяти, Трич? Кто вернул тебя себе самому? Веками ты оставался зверем и тобой управлял звериный разум. Когда человек становится животным, обратной дороги нет. И тем не менее…

«И тем не менее я лежу здесь».

— Мне почему-то кажется, что, когда твоя жизнь в этом мире окончательно погаснет, ты окажешься вовсе не перед вратами Худа, а где-то в ином месте. Мне нечем подкрепить свои слова. Но я ощутила бурление магических сил. Кто-то из древних богов вновь пробудился. Возможно, древнейший из всех. Пока его шаги скрытны. Но он избрал нескольких смертных для воплощения дальнейших своих замыслов. Зачем это ему понадобилось? К чему он стремится? Ответов я не знаю. Но тебя ждет не смерть, а другая жизнь. Началась новая игра, которая закончится очень не скоро.

«Новая война? Ты это хотела сказать?»

— А разве ты перестал быть Тигром Лета? Древний бог решил, что вскоре ему понадобится твоя помощь.

Эти слова несколько удивили Трича.

«Прежде никто еще не испытывал потребности во мне».

— Наступает время перемен. Похоже, они коснутся всех нас.

«Значит, нам суждено встретиться снова? Я был бы не прочь опять увидеть тебя в облике черной пантеры».

Т’лан имасска негромко засмеялась:

— А вот теперь в тебе говорит пробудившийся зверь. Прощай, Трич.

И в этот самый последний миг она увидела то, что он теперь мог лишь почувствовать. Тьма обволокла его. Поле зрения сузилось: теперь вместо двух глаз был лишь один-единственный.

Этот единственный глаз смотрел на ночную равнину и видел… оборотня, имеющего облик громадного тигра. Он пировал над убитым ранагом. Вот яростно вспыхнули два зеленых огонька… О, как же давно все это было.

Потом видение исчезло.

Чья-то рука в перчатке довольно сильно шлепнула его по лицу. Ток-младший открыл свой единственный глаз и увидел Сену:

— Эй… В чем дело?

— Неподходящее время для сна, — бесстрастным голосом ответил сегулех и удалился.

В воздухе витал аромат жареного мяса. Потирая лицо после шлепка, Ток медленно сел. Он выдыхал из себя воздух, стремясь попутно изгнать из души чужую безутешную печаль и сожаления о былом.

«Боги, умоляю вас, избавьте меня от видений».

Малазанец несколько раз встряхнул головой и огляделся. Тлен и волчица не сдвинулись ни на шаг. Оба по-прежнему глядели вдаль. Только сейчас Ток уловил исходящую от них настороженность, однако нимало не удивился. Юноше даже показалось, что он знает причину.

— Она совсем неподалеку и быстро движется сюда, — сказал он т’лан имассу.

«Вместе с наступающей ночью, следом за убегающим солнцем. Смертоносное величие, суровая красота. И древние глаза, каких теперь не встретишь».

Тлен повернулся к нему:

— Что ты видел, Арал Фаиль? И куда странствовал?

Малазанец с трудом встал.

— Худ тебя побери! До чего же я проголодался. Я бы сейчас и сырым мясом не побрезговал. — Он замолчал и глотнул свежего воздуха. — Хочешь знать, что я видел? Я, т’лан имасс, был свидетелем смерти Трича. Или Трейка, как здесь называют Тигра Лета. Где это было? Не так уж и далеко отсюда. Чуть севернее. Только не спрашивай, откуда сие мне известно.

Тлен молча выслушал его, а затем кивнул:

— Чен’ре арал лих’фаиль. Курган — это сердце памяти.

Баалджаг вдруг поднялась на лапы и ощетинилась.

Наконец в сумерках появилась знакомая Току пантера. Ее туловище вдвое превосходило человеческий рост, а глаза находились почти вровень с его единственным глазом. В воздухе пахнуло чем-то пряным и терпким. Тело пантеры подернулась дымкой и почти смешалось с темнотой… Теперь перед ними стояла невысокая женщина.

— Здравствуй, брат, — устремив взгляд на Тлена, сказала она.

Т’лан имасс кивнул, медленно и словно бы нехотя:

— Здравствуй, сестра.

— А ты постарел, — продолжала она, неслышно ступая по траве.

Баалджаг испуганно попятилась.

— Зато ты совсем не изменилась.

Женщина улыбнулась, отчего ее суровое лицо стало почти красивым.

— Раньше ты редко говорил мне приятные слова… А я смотрю, у тебя появилась смертная спутница.

— Она такая же смертная, как и ты сама, Килава Онасс.

— Неужели? Наверное, бедняжка испугалась моего обличья. Какая великолепная волчица.

Она протянула руку. Баалджаг подошла ближе.

— Да, я принадлежу к племени т’лан имассов. Но, как и ты сама, состою из плоти и крови… Теперь припоминаешь?

Рослая волчица пригнула голову и ткнулась Килаве в плечо. Женщина спрятала лицо в густой шерсти, глубоко вдыхая запах Баалджаг.

— Не ожидала я такого подарка, — прошептала она.

— И это еще не все, — заметил Ток-младший.

Когда женщина посмотрела на малазанца, у него внутри аж все перевернулось. Была в этом взгляде такая неприкрытая чувственность, такая естественность, что Ток в тот же миг понял: это предназначалось не ему лично, а всякому, на кого Килава обратила свой взор.

«Так вот, значит, какими были все т’лан имассы до Ритуала. Они бы такими и остались, если бы не отринули свою смертную природу».

Разглядывая юношу, Килава вопросительно сощурилась. Ток кивнул ей.

— А я тебя видела, — сказала она. — Ты смотрел на меня глазами Трича.

— Обоими сразу?

Его собеседница улыбнулась:

— Нет. Только одним. Тем, которого у тебя больше нет. Хотела бы я знать, что такое затевает древний бог… какую участь он уготовил для нас.

Ток-младший покачал головой:

— Не знаю. Откровенно говоря, не помню, чтобы когда-нибудь с ним встречался.

— Брат Онос, кто этот смертный?

— Я назвал его Аралом Фаилем.

— И дал ему каменное оружие.

— Да. Совершенно случайно, без всякого умысла.

— Но ты должен был…

— Я ничего не должен! — прорычал Тлен. — Я не служу никому из богов.

Глаза Килавы сверкнули.

— А разве я служу? Но сейчас мы действуем не по своей воле, Онос! Мы не знаем, кто пытается помыкать нами — лучшей заклинательницей костей и первым мечом т’лан имассов! Однако кто-то делает это, рискуя навлечь на себя наш гнев.

— Довольно, сестра, — устало вздохнул Тлен. — Мы с тобой всегда шли разными путями и никогда не могли найти общий язык. Не знаю, куда нынче направляешься ты. Я следую зову Второго Слияния.

Круглое лицо Килавы сморщилось в язвительной усмешке.

— Думаешь, я не слышала этот зов?

— Но кто нас позвал? Ты знаешь?

— Не знаю и знать не хочу. Лично я туда не пойду.

— Тогда зачем ты здесь?

— Это мое дело.

«Она стремится… загладить прошлую вину, — вдруг отчетливо вспыхнуло в мозгу Тока. Он сразу понял, что эта мысль принадлежит не ему, а тому древнему богу. Теперь бог говорил с ним напрямую, и слова, будто струйка песка, сыпались и сыпались в его мысли. — Исправить прежние ошибки. Исцелить старые раны. Вашим путям вновь суждено пересечься. Ваши успехи или неудачи меня мало волнуют. Меня заботит окончательная встреча, но она, скорее всего, произойдет только через несколько лет. Мне не пристало выказывать такое нетерпение, но, увы… Пойми, смертный: дети Паннионского Провидца страдают. Ты должен найти способ освободить их. Это трудно, и ты даже представить себе не можешь, насколько велик риск… но придется отправить тебя в объятия к Провидцу. Вряд ли ты простишь мне это».

Ошеломленный, Ток все же сумел сосредоточиться, чтобы спросить у бога: «А зачем вообще нужно их освобождать?»

«Меня удивляет твой вопрос, смертный. Я действую из сострадания. Усилия, потраченные на освобождение, являются драгоценными дарами. Один человек, способный путешествовать в сновидениях, показал мне их. И ты тоже их увидишь, причем совсем скоро. О, какие это дары…»

— Сострадание, — повторил Ток, раздосадованный внезапным исчезновением древнего бога.

Тлен и Килава пристально уставились на него. Лицо женщины побледнело.

— Моей сестре неведомо сострадание, — заметил первый меч.

О чем брат и сестра говорили до внезапного появления древнего бога? Ток тщетно напрягал память, пытаясь вспомнить это.

— Брат Онос, жаль, что ты до сих пор не понял: все вокруг изменилось, — произнесла Килава, медленно выговаривая каждое слово. Она еще раз посмотрела на Тока и улыбнулась, только теперь ее улыбка была грустной. — Я ухожу.

— Килава, погоди. — Тлен подошел к ней — оживший труп рядом с живой, полной сил женщиной. — Ритуал разлучил тебя с сородичами и разорвал кровные узы. Быть может, Второе Слияние…

Ее лицо смягчилось.

— Дорогой брат, тому, кто позвал вас, нет до меня дела. Вину за мое давнее преступление искупить невозможно. Скажу больше: Второе Слияние окажется совсем не таким, каким вы его представляете. Но все равно… спасибо тебе, Онос Т’лэнн, за добрые намерения.

— Я сказал… что мы всегда шли… разными путями, — прошептал т’лан имасс. Каждое слово давалось ему с заметным трудом. — Я был сердит на тебя. Но это старый гнев, Килава.

— Да, это давнишний гнев. Но ты был прав. Мы с тобой никогда не могли найти общий язык. Прошлое и сейчас наступает нам на пятки. Быть может, однажды мы все же сумеем исцелить наши общие раны. Эта встреча дала мне… надежду.

Она погладила волчицу по голове, а затем повернулась и растворилась в сумерках.

Ток долго смотрел в сумеречную даль, поглотившую Килаву.

Скрип костей заставил малазанца обернуться… Тлен стоял на коленях, опустив голову. Вряд ли из глаз нежити могут литься слезы, однако…

Юноша нерешительно приблизился к т’лан имассу:

— В твоих словах, Тлен, я услышал неправду.

У него за спиной послышался свист рассекаемого мечами воздуха. Малазанец обернулся. На него надвигались Сену и Туруль.

Тлен махнул им рукой:

— Спрячьте оружие, сегулехи. Меня невозможно оскорбить, даже если это пытается сделать тот, кого я привык считать своим другом.

— Это не оскорбление, а наблюдение, — спокойно возразил Ток-младший, вновь поворачиваясь к т’лан имассу. — Как ты назвал тот обряд? Разрыв кровных уз? — Он опустил руку Тлену на плечо. — Так вот, мне предельно ясно: разорвать их не получилось. Узы сохраняются и поныне. Быть может, это тебя утешит, Онос Т’лэнн.

Т’лан имасс поднял голову. Низко нахлобученный шлем совсем скрыл его глаза.

«Боги, вот я смотрю на него и ничего не вижу. А что, интересно, сейчас видит он сам?»

Ток-младший напряженно подыскивал слова, но так и не нашел подходящих. Потом молча протянул т’лан имассу руку.

К его удивлению, Тлен принял ее. Малазанец помог неупокоенному воину встать и едва не рухнул сам.

«Никогда бы не подумал, что мешок с костями может быть таким тяжелым!»

— Эй, Каменный Меч и Каменная Стрела, поторопитесь. Ужин ждет вас, — раздался за спиной чеканный голос Сену.

«Худ меня побери! Ну и вечер нынче выдался! Мало того, что я сохранил дружбу с т’лан имассом. Похоже, что и сегулех удостоил меня своим признанием».

— Я близко знал только двух смертных людей, — сказал Тлен. — Оба недооценивали себя. Для первой это закончилось очень печально. Сегодня, друг Арал Фаиль, я поведаю тебе о падении адъюнктессы Лорн.

— И мне, конечно, предстоит извлечь из этой истории мораль? — иронически хмыкнул Ток.

— Непременно.

— А я-то собирался перед сном поиграть с Сену и Турулем в кости.

— Иди ужинать, Каменная Стрела! — сурово приказал Сену.

«Кажется, я перегнул палку. Впредь надо будет учесть, что сегулехи не терпят фамильярности».

Сточные канавы были полны крови. Сверху она успела покрыться твердой пыльной коркой, под которой словно бы продолжала жить и дышать: там, где ее дыхание прорывало преграду, виднелись темно-красные вязкие лужицы. Кровь залила булыжники мостовых. Было видно, что земля просто-напросто не в состоянии впитать ее всю. Кровавые ручьи (теперь уже высохшие) текли по улочкам вниз, к мутным, илистым водам бухты.

Уцелевших в Низинах не осталось. Еще на подходе к городу госпожу Зависть встретили пепелища погребальных костров. Тридцать тысяч жителей: их уничтожили всех до единого.

Гарат вбежал под арку городских ворот и исчез. Его хозяйка не спеша шла следом. Торопиться ей было некуда.

Когда-то Низины услаждали взор и очаровывали душу каждого, кто попадал сюда впервые. Такие города любят воспевать поэты: куполообразные, отливающие медью крыши, минареты, живописные кривые улочки. Балконы домов утопали в цветах. Тенистые сады поражали множеством диковинных растений, привезенных сюда издалека…

Госпожа Зависть шла по главной улице. Под ногами хрустели пожухлые, высохшие листья. Такие же сероватые и бурые стебли перевешивались через балконные решетки.

Низины жили за счет торговли и считались настоящим раем для купцов. Гавань и сейчас пестрела застывшими мачтами кораблей. Но эти суда никогда уже не выйдут в море. Их пробитые трюмы были полны воды, а сами они успели врасти в придонный ил.

Когда же это случилось? Дней десять назад, не больше.

«Худ небось просто обезумел от такого щедрого подарка, — усмехнувшись, подумала госпожа Зависть. — Но ты рано обрадовался, любезный. Бойня в Низинах — предвестье большой беды, которая затронет и твое царство тоже».

Гарат хорошо знал дорогу. Он безошибочно сворачивал с одной улицы на другую. Наконец пес нырнул в неприметный переулок. Там почти не осталось булыжников. Ноги утопали в грудах мусора, который не убирали здесь годами. Гарат остановился возле маленькой покосившейся хибары. Дом этот ничем не отличался от множества таких же лачуг в бедной части города. Вернее, почти ничем, ибо он стоял на старинном фундаменте, камни которого были обтесаны тщательно и с изяществом. Госпожа Зависть толкнула перекошенную дверь.

Единственная комната с толстым дощатым полом, покрытым грязными камышовыми подстилками. Скудная мебель, очаг с бронзовой подставкой для утвари. Тошнотворный запах гниющей пищи. Посередине помещения валялась опрокинутая игрушечная повозка, у которой не хватало двух колес.

Гарат, поскуливая, закружился на одном месте. Его хозяйка подошла и откинула подстилки. Никакого люка под ними не оказалось. Обитатели дома даже не подозревали о существовании подземелья. Госпожа Зависть открыла свой магический Путь, провела рукой по доскам. Посыпалась древесная труха, и в полу возникла большая дыра. Из темноты потянуло влажным солоноватым воздухом.

Гарат подполз к самому краю, затем прыгнул в дыру. Вскоре он уже царапал когтями каменное дно. Поморщившись, женщина последовала за псом.

Ни лестницы, ни даже перил тут не было. Ей пришлось снова воспользоваться магией, чтобы плавно опуститься вниз…

Когда ее глаза привыкли к темноте, госпожа Зависть огляделась и принюхалась. Храм был невелик и успел уже порядком зарасти грязью. Когда-то над головой нависал низкий потолок, но его балки давно сгнили. Ни алтаря, ни даже алтарного камня здесь не было. Впрочем, этому Взошедшему они и не требовались: для него подобную функцию выполнял весь каменный пол.

«Как в давние времена, когда кровь лилась не ручьями, а реками…»

Гарат разлегся на полу, готовый уснуть.

— Теперь я понимаю, что побудило тебя вспомнить про этот храм. Вся пролитая в Низинах кровь текла сюда, к твоему алтарю. Честно сказать, мне больше по нраву твоя обитель в Даруджистане. Там я чувствую, что нахожусь в святилище. А здесь…

Она не договорила, презрительно сморщив нос.

Пес тихонько посапывал.

«Добро пожаловать, госпожа Зависть».

— Ты так отчаянно звал меня, К’рул. Кстати, произошедшее наверху — это дело рук Матери и ее охотников? Если так, то мое присутствие здесь излишне. Я прекрасно знаю, что они никогда и никого не оставляют в живых.

«Не горячись, госпожа Зависть. Увечный Бог скован цепями, но сковать его мысли невозможно. Даже в столь жалком состоянии он продолжает свои игры. И, должен признать, делает это мастерски. Он заставляет нас видеть то, что выгодно ему. Он одинаково жестоко обращается как с врагами, так и со своими неразумными прислужниками. Взять хоть того же Паннионского Провидца… Кстати, Низины погубили пришельцы с моря. Их флот вынесло из магического Пути. Безжалостные убийцы с холодными глазами. Они не нашли здесь тех, кого искали. И теперь плывут дальше по океанским просторам».

— А кого же, позволь спросить, они искали?

«Достойных противников».

— Как зовут этих убийц-мореходов?

«Не торопись, госпожа Зависть. Учись терпению. Не все сразу. Нам и без них хватает врагов».

— Не думала, К’рул, что когда-нибудь мы с тобой увидимся снова. Древние боги ушли, и никто о них не жалеет, в том числе и я сама. Я говорю обо всех древних, включая и моего отца Драконуса. Скажи, разве двести тысяч лет назад у нас с тобой были общие дела? По-моему, нет, хотя я довольно смутно помню те времена. Знаю только, что врагами мы точно не были. А друзьями? Союзниками? Вряд ли. И вдруг ты просишь о помощи. Я собрала твоих собственных невольных прислужников, как ты и просил. Что дальше? Ты хоть представляешь себе, сколько сил у меня уходит на то, чтобы держать в узде троих сегулехов?

«Прости, я как-то забыл о них. Где сейчас Третий?»

— Я усыпила его и оставила в полулиге от Низин. Нужно было увести его от т’лан имасса. Боги свидетели, я не звала этого Тлена с собой… Но ты, видимо, не понял меня, К’рул. Сегулехами невозможно управлять. Их подчинение мне — не более чем видимость. Я часто спрашиваю себя: кто кем управляет? Рано или поздно Мок с Тленом непременно устроят поединок. Признаюсь, я бы не прочь насладиться таким зрелищем! Но ведь гибель любого из них — что сегулеха, что т’лан имасса — совершенно не входит в твои замыслы. Ты же знаешь: Туруль едва не расправился с первым мечом. А уж если за него возьмется Мок… сам понимаешь, каков будет финал.

В ее голове зазвенел тихий смех К’рула.

«Надеюсь, если это и произойдет, то уже после того, как Мок и его братья попадут в тронный зал Паннионского Провидца. К тому же Онос Т’лэнн гораздо более скрытный, чем тебе кажется. Пусть сражаются, если им так хочется. Однако сдается мне, что Третий еще удивит тебя своей… сдержанностью».

— Сдержанностью? Скажи, неужели Первый отправил бы столь искусного воина высшего ранга командовать их карательной армией?

«Вряд ли. Насколько я понимаю, сегулехам важно заставить Паннионского Провидца воевать на два фронта. Правда, для этого хватило бы трех-четырех сотен воинов Одиннадцатого уровня. Их появление вынудило бы Провидца оттянуть пару армий от наступающих сил малазанцев. Но учти: Второй сегулех пропал, что делает Мока более влиятельным. Думаю, у Первого были веские причины послать сюда Третьего».

— Тогда последний вопрос. Почему я вообще должна помогать тебе? — раздраженно поинтересовалась госпожа Зависть. — С какой стати мне заниматься чужими делами?

«И когда только ты уже научишься обуздывать свои чувства? Однажды из-за мелочного каприза ты не пожелала нам помочь. Несмотря на все трудности, мы все же сумели пленить Увечного Бога. Будь ты тогда с нами, остальным не пришлось бы платить столь высокую цену… Но это дело прошлое. Беда в другом: за минувшие тысячелетия Увечный Бог так и не угомонился. Разбитый, искалеченный, снедаемый болью изнутри и снаружи, он все равно продолжает строить козни. Боль и гнев он сделал своей силой. Им движет жажда мщения».

— Глупцов, которые заманили его на землю, давно уже нет в живых. Так что пресловутая жажда мщения — просто очередная уловка. На самом деле Увечным Богом движет ненасытное честолюбие. Жажда власти — вот что по-настоящему питает его поганое сердце.

«Может быть, ты права, а может быть, и нет. Как говорят смертные: поживем — увидим. В свое время ты не захотела участвовать в пленении Увечного Бога. Но отвертеться во второй раз тебе не удастся. Слышишь, госпожа Зависть?»

— А по какому праву ты так со мной разговариваешь? — злорадно усмехнулась женщина. — С каких это пор, К’рул, ты сделался моим повелителем?

Внезапно в ее мозг хлынули картины. К’рул показывал ей прошлое всей Вселенной… Тьма. Хаос. Необузданные силы, вовлеченные в бессмысленную, нескончаемую битву. Война ради войны, когда победители и побежденные постоянно меняются местами… Рождение света, перепугавшее тех, кто привык жить во тьме… Боль… Вселенная, до сих пор знавшая только холод, изведала жар… Жестокая упорядоченность. Сердце, из которого неиссякаемыми потоками хлещет кровь. У этого сердца две части. Одна — Куральд Галейн — Путь Матери Тьмы. А вторая — Старвальд Демелейн — Путь… Драконов.

Теперь кровь мчится по венам и артериям, которые разветвляются, пронизывают все мироздание…

И тут она вдруг с содроганием поняла: «Да ведь все эти жилы — это же не что иное, как магические Пути! Но кто создал их? Кто?»

К’рул вновь тихо рассмеялся.

«Ответ нетрудно угадать, и я больше не собираюсь потворствовать твоей дерзости, госпожа Зависть. Ты же колдунья. С тех пор как возникла неистовая Грива Света, ты питаешься кровью моей бессмертной души. И чем ты платишь мне взамен? Послушанием?»

Видения измотали бедную женщину, словно подъем в гору по каменистой дороге. Ее сердце бешено колотилось. Госпожа Зависть шумно втянула в себя воздух:

— Но кому известна… правда, К’рул? Кто задумывается над тем, что, перемещаясь по магическим Путям, мы путешествуем по твоему телу? Что, черпая их силу, мы черпаем твою кровь? Кто это знает?

Ей показалось, что древний бог пожал плечами.

«Кто знает? Аномандер Рейк, Драконус, Озрик. Могу назвать еще несколько имен. Теперь к ним добавилось еще и твое. Прости меня, госпожа Зависть. У меня нет ни малейшего желания становиться тираном. Внутри магических Путей я никогда не обнаруживал своего присутствия. Ты вольна делать что пожелаешь, как и любое другое существо, плывущее в моей бессмертной крови. Но у меня есть уважительная причина, по которой я призвал тебя и попросил о помощи. Увечный Бог… не знаю, из каких далеких углов Вселенной он явился… Я его боюсь».

Эти слова пробрали ее до костей. Странный, неведомый холод сковал все тело. А слова К’рула продолжали звучать в мозгу женщины:

«По собственной глупости мы растеряли всех союзников. Мы лишились Дассема Ультора. В момент пленения Увечного Бога Худ забрал его дочь. Это был сокрушительный удар. Дассем Ультор, возрожденный первый меч…»

— Полагаешь, если бы я откликнулась на призыв и примкнула к вам, Худ пощадил бы дочь Дассема? Ты считаешь, что я повинна в ее гибели?

«На этот вопрос может ответить только сам Худ, а он, скорее всего, солжет. Поборник Дассема — Дэссембрей набрал силу, уже сравнимую с его собственной… Сейчас бесполезно ломать голову. Это тоже дело прошлое. Я вспомнил о Дассеме, чтобы показать тебе, как опасно бездействие, когда нужно решительно сделать выбор. Только подумай, госпожа Зависть: из-за падения Дассема империя смертных нынче находится на краю хаоса, а Престол Тени обрел нового хозяина. Из-за падения Дассема… я могу назвать тебе еще множество событий, однако случившегося не вернешь».

— Так чего же ты хочешь от меня, К’рул?

«Я хотел показать тебе всю широту и глубину опасности, грозящей нашему миру. Паннионский Домин — всего лишь частичка громадного целого, но ты должна привести тех, кого я избрал, в самое сердце этой империи».

— А что потом? Думаешь, мне по плечу тягаться с тамошней силой?

«На мой взгляд, сие не исключено, но, пожалуй, это было бы не самым мудрым решением, госпожа Зависть. От тебя требуются способность здраво рассуждать и умение подтолкнуть других к правильным действиям. Причем абсолютно всех: и мудрых, и глупых. Возможно, ты решишь одним махом разрубить узел, сокрытый в сердце Паннионского Домина. Или же отыщешь способ развязать его и освободить всех, кто триста тысяч лет томится в неволе».

— Об этом мы будем говорить, когда настанет время… А сейчас ты позволишь мне уйти? Мне не терпится вернуться назад. Я соскучилась по Току-младшему. Он очень мил. Согласен?

«Будь к этому юноше повнимательнее. Оберегай его. Не забывай, что Увечный Бог как раз таки выискивает себе в служители искалеченных — телом и душой. Я постараюсь, чтобы душа Тока не оказалась во власти Павшего, но и ты тоже будь начеку. Да, кстати, в этом человеке есть что-то… дикое и неистовое. Он пока и сам ни о чем таком не подозревает. Подождем, пока эта сторона его личности не пробудится… И еще об одном хочу попросить тебя, госпожа Зависть».

— О чем же?

«Ты и твои спутники находитесь у самых границ Паннионского Домина. Когда вы вступите на землю империи, не пытайся использовать свой магический Путь, чтобы ускорить странствие».

— Но почему?

«В пределах Паннионского Домина моя кровь отравлена. Тебе эта отрава не страшна, но Тока-младшего она погубит».

И с этими словами К’рул исчез. Проснувшийся Гарат терся о ноги хозяйки.

— Надо же, — прошептала госпожа Зависть. — Его кровь там… отравлена! — Ее внезапно прошиб холодный пот. — Мне нужно принять ванну, и как можно скорее… Идем, Гарат. Надо забрать Третьего. Как ты думаешь, может, мне разбудить его поцелуем?

Пес вопросительно покосился на хозяйку.

— Представляешь, к символам его ранга прибавятся отпечатки накрашенных губ! Кем он тогда станет? Четвертым? Или Пятым? Наверное, Пятым, если сегулехи посчитают каждый след от помады за самостоятельный знак… Брр, ну до чего же здесь неуютно! Давай уже выбираться из этого склепа.

Впереди над холмами клубились облака темной пыли. Там шла битва магических сил.

— Никак наши союзники уже поймали их в ловушку, несокрушимый щит? — спросил Фаракалиан.

Итковиан наморщил лоб:

— Пока не знаю. Остается ждать, когда они появятся и сами нам обо всем расскажут.

— Чую, нас ожидает тяжелый бой, — вздохнул воин. — Ох, не люблю я, когда к сражению приплетают магию.

— Никто этого не любит, — ответил несокрушимый щит. — Всадники, слушай мою команду. Построиться «вогнутым полумесяцем». Оружие держать наготове. Двигаться медленным шагом, пока не достигнем перевала.

Остатки двух отрядов образовали «вогнутый полумесяц» и тронулись с места.

Похоже, они находились вблизи торгового тракта. Попадись на пути к’чейн че’маллей обычный караван, все давно уже было бы кончено. Но с караваном ехали один или двое магов, чего нежить никак не ожидала. Судя по резкому запаху серы, чародеи не растерялись и дали отпор.

На подступах к холму всадники Итковиана увидели т’лан имассов, стоявших к ним спиной. Их было не меньше дюжины. Остальные, скорее всего, еще сражались. Заметив Прана Чоля, несокрушимый щит направился к шаману. Вместе они поднялись на вершину холма. К этому времени грохот магических ударов уже прекратился. Стихли и все звуки сражения.

По другую сторону холма, вдоль его подножия, вилась дорога. Подвергшийся нападению караван состоял из двух повозок, причем одна была значительно больше второй. Досталось обеим. Пространство вокруг опрокинутых фургонов было завалено щепками, кусками плюшевой обивки и обрывками одежды. На холмике справа, в черном кольце опаленной травы, лежали трое бездыханных путников. Поблизости от повозок Итковиан заметил еще восемь поверженных фигур. Двое мужчин в черных кольчугах определенно были живы. Они упирались руками в землю, пытаясь встать.

Страшная картина, что и говорить. Но несокрушимого щита поразило другое. Вокруг изуродованных трупов пятерых к’чейн че’маллей бродили сотни громадных костлявых волков. У них были такие же бездонные глаза-ямы, как и у т’лан имассов.

Волки двигались абсолютно бесшумно, и это пугало еще сильнее.

— А эти звери, они… тоже ваши? — спросил Итковиан.

Т’лан имасский шаман пожал плечами:

— И да и нет. Мы зовем их т’лан айями. Они часто сопровождают нас, но ничем с нами не связаны… если не считать самого Ритуала.

Пран Чоль умолк. Итковиану пришлось терпеливо ждать, когда он заговорит снова.

— Мы думали, что т’лан айи совсем исчезли. Но, как видишь, они тоже услышали призыв. Последний раз мы видели их три тысячи лет тому назад.

Итковиан повернулся к неупокоенному шаману:

— Судя по голосу, ты рад возвращению этих зверей, да?

— Да. Но в моем голосе есть и оттенок грусти.

— С чего бы тебе вдруг грустить? В сражении с демонами т’лан айи не потеряли ни одного сородича. Четыреста, а может, и пятьсот волков против пятерых чудовищ. Они же мигом разорвали к’чейн че’маллей в клочья.

Заклинатель костей кивнул.

— Эта порода умеет охотиться на крупных зверей. Но грущу я совсем по другому поводу. Когда-то мы проявили ложное сострадание. Мы очень любили айев. Ко времени Первого Слияния их оставалось совсем немного, и мы пошли на… теперь я понимаю, что это был жестокий шаг. Мы ввели в Ритуал бессмертия и их тоже. Оказавшись жертвами собственных корыстных устремлений, мы погубили этих гордых, благородных хищников. Подобно нам, ныне они — живые мертвецы, терзаемые памятью о прошлом.

— Но даже в этом обличье они прекрасны и величественны, — возразил несокрушимый щит. — То же самое можно сказать и о т’лан имассах.

— Что касается т’лан айев, то я с тобой абсолютно согласен. А вот насчет нас, смертный, ты ошибаешься. Нет в нас никакого величия.

— Значит, здесь мы с тобой расходимся во мнениях, Пран Чоль.

Итковиан повернулся к «Серым мечам»:

— Осмотреть всех павших. Если вдруг окажется, что кто-то жив, немедленно доложить мне.

Когда несокрушимый щит подъехал к путникам в черных кольчугах, те уже успели подняться на ноги и стояли рядом с обломками большего из двух экипажей. Их кольчуги были все в дырах. Оттуда сочилась кровь, но эти люди словно бы не замечали кровавых лужиц у себя под ногами. Что-то в облике незнакомцев насторожило Итковиана, но он тут же подавил в себе это чувство.

Заметив подъехавшего всадника, бородатый путник махнул ему рукой.

— Приветствую тебя, воин, — со странным акцентом произнес он. — К счастью, чрезвычайные обстоятельства, в которых мы оказались, уже миновали.

Невзирая на присущее Итковиану самообладание, его тревога все возрастала. Однако он заставил себя изобразить на лице подобие улыбки:

— Так и есть, путник. Признаться, меня изумляет, что после нападения к’чейн че’маллей вы оба еще держитесь на ногах.

— По правде говоря, мы оба довольно крепкие и выносливые, — пояснил бородач, глядя на лежавшие тела. — Увы, наши спутники оказались недостаточно стойкими.

Тут к несокрушимому щиту подъехал Фаракалиан, успевший переговорить с солдатами, которые осматривали павших:

— Позвольте доложить: из троих баргастов, что лежат на холме, один мертв. Двое других ранены, но при должной помощи выживут. Что касается остальных, то один уже не дышит, еще двое тоже могут умереть. Множественные ранения. Все эти люди находятся без сознания. Такое ощущение, будто их погрузили в необычайно глубокий сон.

Итковиан вопросительно посмотрел на бородатого путника:

— Не знаешь, что это за сон такой?

Тот в ответ лишь пожал плечами:

— Боюсь, что нет. — Он повернулся к Фаракалиану. — Скажи, солдат, ты видел среди уцелевших двух мужчин: один — высокий и худощавый, волосы с проседью, а второй — намного ниже и старше?

— Я видел обоих, господин. Первый, надо сказать, очень близок к вратам Худа.

— Его нужно спасти во что бы то ни стало.

— Если угодно знать, — вмешался в разговор Итковиан, — воины из отряда «Серые мечи» — искусные врачеватели. Мы сделаем все, что в наших силах, но чудес, разумеется, не обещаем.

— Конечно, конечно, — забормотал бородатый. — Это мои слуги, и я очень дорожу ими.

— Понимаю. — Несокрушимый щит повернул голову к Фаракалиану. — Действуй! И если понадобится, позаимствуй силу у дестрианта.

— Слушаюсь!

Фаракалиан отсалютовал и отправился выполнять приказ.

— Воин, я забыл представиться, — произнес бородатый. — Меня зовут Бошелен, а это — Корбал Брош, мой спутник. Признаюсь, меня разбирает любопытство по поводу ваших неупокоенных прислужников: четвероногих и двуногих.

— Они нам не слуги, а союзники. Неупокоенные воины — это т’лан имассы. А волки — т’лан айи.

— Т’лан имассы, — тоненьким голоском повторил Корбал Брош. Его глаза вдруг вспыхнули и впились в фигуры древних воителей, стоявших на вершине холма. — Нежить, порожденная величайшим в истории Ритуалом некромантии! Мне обязательно нужно поговорить с ними! — Он повернулся к Бошелену. — Можно?

— Да пожалуйста, — равнодушно пожал плечами Бошелен.

— Постойте! — спохватился Итковиан. — Вы же оба серьезно ранены и нуждаетесь в уходе. Ваши раны продолжают кровоточить.

— Спасибо за заботу, несокрушимый щит, но нам не требуется помощь. Мы справимся сами. Пусть лучше твои солдаты помогут нашим бедным слугам… Удивительно, но ни волы, ни лошади не пострадали. Это очень кстати. Как только починю повозку, мы сможем отправиться дальше.

Итковиан скептически оглядел искореженные обломки — «Что тут вообще можно ремонтировать»? — и сказал Бошелену:

— Мы должны спешно возвращаться в Капастан и забрать всех вас с собой. На починку нет ни одной лишней минуты.

— Я никого не задержу.

Со стороны холма раздался пронзительный визг… Глазам Итковиана предстало странное зрелище: Корбал Брош, кувыркаясь, летел по воздуху. Пран Чоль с презрением взирал на него. Вскоре Брош ударился о землю и покатился к подножию.

Бошелен вздохнул.

— У бедняги дурные манеры, — сказал он, глядя на компаньона, который с кряхтеньем поднимался на ноги. — Брош, к сожалению, все детство провел взаперти. Никто не занимался его воспитанием, отчего он вырос… несколько диковатым. Надеюсь, т’лан имасс не очень рассердился. Ты, случаем, не знаешь, несокрушимый щит, эти неупокоенные воины… они мстительны?

В душе Итковиан позволил себе улыбнуться.

«Об этом тебе надо будет спросить у яггутов, если мы вдруг на них набредем».

— Понятия не имею, Бошелен. Но сердить их никому не посоветую.

Из обломков меньшего фургона сделали трое саней-волокуш, которые скрепили вместе. Из ремней т’лан имассы соорудили упряжь и впрягли в нее нескольких айев. Лошадей предоставили заботам Фаракалиана и новобранки.

Корбал Брош подвел волов к повозке, которую починил его спутник. Итковиан старался не глядеть на нее: от одного вида «подручных материалов» по спине несокрушимого щита ползли мурашки. Разнесенные в щепки деревянные части Бошелен заменил… костями к’чейн че’маллей. При помощи магии он вплавил их в нужные места поврежденного остова, отчего тот стал напоминать скелет. Похоже, самому чародею это тоже не понравилось, и он прикрыл «скелет»… серой пупырчатой кожей, содранной с мертвых чудовищ. Словом, зрелище было абсолютно дикое. Впрочем, владельцы повозки тоже не вызывали у Итковиана желания возобновить с ними беседу.

Рядом, словно бы из воздуха, появился Пран Чоль:

— У нас все готово, несокрушимый щит.

Итковиан кивнул и тихо спросил:

— Как тебе эта парочка магов?

— Скопец, которого я скинул с холма, просто безумный, а вот второй намного опаснее. Не нравятся мне такие попутчики.

— Как ты сказал? Скопец?.. Ну конечно, теперь понимаю, почему у него такой тоненький голосок. Они что, оба некроманты?

— Да. Кастрат ловит рыбку возле врат Худа. У второго запросы повыше. Он умеет призывать могущественные силы, да и сам достаточно силен.

— Но не можем же мы бросить их тут на произвол судьбы.

— Это тебе решать. — Пран Чоль помолчал. — Все раненые по-прежнему спят и видят сны.

— С чего ты взял?

— Знакомый запах, — пояснил т’лан имасс. — Этих смертных… кто-то оберегает. Мне не терпится дождаться их пробуждения, в особенности жреца. Твои солдаты оказались очень искусными целителями.

— Нашему дестрианту доступен Высший Дэнул. В случае нужды мы можем черпать через него магическую силу. Правда, сейчас дестриант не знает, что произошло. Чувствует отток сил, однако причина ему неведома. А Карнадас не любит неопределенности, равно как и Брухалиан — это наш смертный меч.

Итковиан подтянул поводья и выпрямился в седле.

— Кастрат впряг волов. Можем ехать. Придется путешествовать ночью. К утру достигнем ворот Капастана… Большая просьба к тебе, Пран Чоль: если возможно, пусть твои т’лан имассы и т’лан айи войдут в город невидимыми. Естественно, кроме тех волков, что тянут волокуши. Раненых мы заберем к себе в казарму.

— У тебя есть причины скрывать наше присутствие?

Итковиан кивнул.

Солнце уже клонилось к закату, когда процессия наконец-то двинулась в путь.

Принц Джеларкан вызывал у дестрианта самую искреннюю симпатию. Пожалуй, даже больше чем симпатию: сострадание. Сложив руки на коленях, Карнадас наблюдал за утомленным правителем Капастана.

У самого Карнадаса голова буквально раскалывалась: громко стучало в висках и в затылке. Его магический Путь Дэнул был опустошен. Дестриант не решался облокотиться на стол, чтобы не выдать дрожь в руках.

За его спиной расхаживал взад-вперед Брухалиан. От дозорных отрядов, еще рано утром выехавших из города на западные равнины, до сих пор не было никаких вестей. Там явно что-то случилось. Но вот что именно? В каждом шаге смертного меча ощущались настороженность и тревога.

Принц Джеларкан сидел, закрыв глаза. Его пальцы нервно теребили волосы у висков, касаясь короны, выкованной из меди. Этому человеку было лишь двадцать два года, но выглядел он на все сорок. Особенно сейчас, когда лицо его осунулось, а на лбу и возле глаз залегли морщины. На выбритой макушке темнели родимые пятна — отличительный знак его династии. Чем-то они напоминали капли засохшей потемневшей крови. Похоже, Джеларкан давно хотел что-то сказать, но никак не решался. Наконец, глубоко вздохнув, он произнес:

— Поймите, смертный меч, мне не перебороть упрямство Совета масок. Они требуют разместить джидратов на всех внешних укреплениях.

— Принц, вы же прекрасно знаете: едва начнется осада, эти укрепления будут отрезаны от Капастана, — сердито отозвался Брухалиан.

— Мы оба это понимаем. Сначала отрезаны, а потом и разрушены. Паннионские войска перебьют наших солдат, а их женщины поторопятся изнасиловать еще теплые трупы. Наши жрецы мнят себя великими стратегами. На все у них один ответ: «Это религиозная война, и отборные войска наших храмов должны нанести первый удар».

— Не сомневаюсь, что так и будет, — сказал Брухалиан. — Да вот только их первый удар окажется одновременно и последним.

— Им ведь тоже не хочется погибать, как скоту на бойне, — возразил Джеларкан. — Жрецы уверяли меня, что командиры джидратов четко продумали все действия на случай отступления. Заградительные коридоры и так далее.

— Коридоры, которые только увеличат число жертв и будут сметены в первые же минуты… Я уже не раз говорил вам, принц: мои воины — не самоубийцы. И не пытайтесь на меня давить. Согласно условиям контракта мы обязаны оборонять Капастан. И по-прежнему считаем самым разумным удерживать городские стены. Редуты крайне уязвимы: для нас они — обуза, а для врага — желанный подарок. Представляете, как обрадуется паннионское командование, получив такие удобные и надежные точки, где можно разместить штабы. Мы не зря настаивали на уничтожении редутов. Командиры джидратов забывают одну простую вещь: оттуда очень удобно обстреливать город из катапульт. За это враги тоже скажут вам спасибо.

— А вот Совет масок утверждает обратное. Жрецы не допускают и мысли, что редуты могут пасть, а все ваши страхи считают необоснованными и с ходу отметают. Более того, кое-кто уже откровенно намекает на трусость «Серых мечей».

В зале стало тихо. Только Брухалиан продолжал расхаживать взад-вперед. Впрочем, теперь его шаги больше напоминали крадущуюся походку кошки. Некоторое время Джеларкан следил за ним, затем резко встал. В потухших карих глаза принца не было ничего, кроме безмерной усталости.

— Смертный меч, мне нужен рычаг воздействия на Совет масок. Прошу вас придумать выход, причем как можно скорее.

И с этими словами Джеларкан шагнул к дверям зала, возле которых застыли двое его телохранителей.

Едва лишь за принцем закрылись тяжелые расписные двери, Брухалиан подбежал к Карнадасу:

— Они все еще продолжают тянуть из тебя силы?

Дестриант покачал головой:

— Теперь уже нет. Они прекратили донимать меня вскоре после неожиданного прихода принца. Но я и так выпит до дна. Мне понадобится несколько дней, чтобы окончательно восстановиться.

Брухалиан шумно выдохнул:

— Там произошла битва. Пусть мы не знаем подробностей, но одно ясно: войска Паннионского Домина переправились через реку. Весь вопрос: в каком количестве?

— Полагаю, в достаточном, чтобы уничтожить два дозорных отряда.

— Но Итковиану было четко приказано избегать вооруженного столкновения.

— Несокрушимый щит не безгрешен, однако в легкомыслии его никак не упрекнешь, — сказал Карнадас. — Видимо, у него просто не было иного выхода.

— Я и не упрекаю его, — угрюмо отозвался Брухалиан. — Просто…

У ворот казармы послышался цокот копыт, а потом раздались чьи-то голоса. Оба «Серых меча» замерли, не зная, чего ожидать.

Двери распахнулись. На пороге стояла Сидлис, вестовая Итковиана. Шагнув внутрь, женщина остановилась и отсалютовала командирам:

— Смертный меч! Дестриант! Несокрушимый щит отправил меня с донесением.

— Вам пришлось сражаться? — упавшим голосом осведомился Брухалиан.

— Так точно, пришлось. — Сидлис тщательно закрыла за собой двери. — Мы натолкнулись на демонов — прислужников Паннионского Домина. Вернее, сначала обнаружили следы одного из них и атаковали противника. Мы действовали безупречно. В любом ином случае наша тактика увенчалась бы полной победой. Однако мы слишком поздно сообразили, что это чудовище принадлежит к нежити. Наши стрелы и удары копьями не причиняли ему ни малейшего вреда. Правда, в конце концов нам все-таки удалось ликвидировать этого демона, хотя и очень дорогой ценой.

— Погоди, Сидлис, — прервал ее Карнадас. — Битва, которую ты описываешь, должна была случиться где-то после полудня, иначе ты бы все еще добиралась сюда. А как ты объяснишь, что силу из моего магического Пути перестали черпать лишь совсем недавно?

Вестовая смутилась:

— Тем, кто уцелел после этого сражения, ваша сила не требовалась… Позвольте мне закончить рассказ, и, быть может, тогда ситуация несколько… прояснится.

— Продолжай, — кивнул Брухалиан.

— Уничтожив одного демона, мы вскоре повстречали еще четырех.

Дестрианта аж передернуло.

— Ты сама понимаешь, что говоришь? Четыре демона! И что же, они попадали замертво, едва увидев вас? Или перепугались и пустились наутек?

— Никак нет, дестриант. Они бы наверняка нас раздавили. Но как раз в этот момент неожиданно появились… союзники. Они-то и уничтожили всех монстров. Союз сей, разумеется, был неформальным, и вопрос этот требует согласования с командованием. На данный момент совместные действия продиктованы признанием общего врага: я полагаю, они продолжаются и сейчас, поскольку остатки наших отрядов во главе с несокрушимым щитом примкнули к союзникам и вместе отправились на поиски, полагая, что еще не все демоны ликвидированы.

— Судя по тому, сколько сил вычерпали из дестрианта, их поиски увенчались успехом, — предположил смертный меч.

Сидлис кивнула:

— Так точно!

— Это все? — уточнил Карнадас.

— Никак нет, дестриант. Со мной прибыли посланцы наших потенциальных союзников. Несокрушимый щит полагает, что в переговорах должны участвовать исключительно «Серые мечи» и наши… новые друзья, а принца Капастана или же Совет масок следует поставить в известность лишь потом, когда вы сами все хорошенько обсудите.

— Где же эти посланцы? Ждут в казарме? — нетерпеливо спросил Брухалиан.

Вместо ответа слева от вестовой закружился столб пыли. Когда пыль рассеялась, смертный меч и дестриант увидели троих иссохших т’лан имассов в полуистлевших меховых одеждах. Их лица были вполне человеческими, только очень древними, обтянутыми темно-коричневой кожей. Костлявые руки плохо сочетались с массивными широкими плечами.

У дестрианта округлились глаза. Он изумленно привстал со стула. А вот Брухалиан даже не шевельнулся. Он молча разглядывал троих живых мертвецов. В воздухе вдруг запахло подтаявшей грязью.

— Они называют себя Кроновыми т’лан имассами, — пояснила Сидлис. — По подсчетам несокрушимого щита, их армия насчитывает не менее четырнадцати тысяч.

— Т’лан имассы, — прошептал Карнадас. — Я мог ожидать кого угодно, но только не их.

— Разрешите представить наших гостей, — продолжала вестовая. — Все они — заклинатели костей, то есть шаманы. Маги. Крайний слева, в шкуре белого медведя, — это Бек Окхан. Рядом с ним, в мехах полярного волка, — Бендал Хом. А возле меня стоит Окрал Лом. Его одежды сшиты из шкуры равнинного медведя. Я намеренно перечислила этих зверей, поскольку наши гости — одиночники и каждый из них способен принимать соответствующий облик. Во всяком случае, так они мне сказали.

Тот, кого звали Бендалом Хомом, шагнул вперед.

— Смертные, я привез вам приветствие от Крона, нашего предводителя, — тихо, почти шепотом произнес он. — К тому же могу сообщить последние сведения, которые получил от кланов т’лан имассов, сопровождающих вашего несокрушимого щита и его воинов. Они наткнулись на охотников К’елль — особо опасных к’чейн че’малльских воинов. Те напали на две повозки. Все к’чейн че’малли были уничтожены. Ваши солдаты занимались исцелением ран путников, оставшихся в живых. Сейчас все возвращаются в Капастан. Новых схваток в пути можно не опасаться. К рассвету они будут здесь.

Карнадаса трясло. Он вновь сел, ощущая страшную сухость в горле.

— К’чейн че’малли? Неужто они ожили?

— Спасибо тебе за донесение, Сидлис, — поблагодарил Брухалиан. — Иди отдыхай.

Он взглянул на Бендала Хома:

— Скажи, заклинатель костей, я не ослышался? Крон действительно ищет союзников в войне против Паннионского Домина и… к’чейн че’маллей?

Шаман поднял голову. Из-под волчьего черепа, служившего ему шлемом, выбивались длинные седые волосы.

— Мы пришли на эту землю не ради войны, а в ответ на призыв. Мы совершенно не ожидали, что встретим тут к’чейн че’маллей, но смириться с их присутствием никак не можем. Нас также очень занимает тот, кто именует себя Паннионом. Вы считаете его смертным человеком, однако мы в этом сомневаемся. Крон решил, что мы должны помочь вам в этой войне — пока что. Однако сразу хочу предупредить: та, что призвала нас, движется сюда. С ее прибытием начнется Второе Слияние т’лан имассов. С этого момента она уже сама будет решать, станем ли мы сражаться дальше. Может случиться и так, что после Слияния… мы уже не будем вам так полезны, как сейчас.

— Карнадас, у тебя есть вопросы к Бендалу Хому? — поинтересовался Брухалиан, ошеломленный до глубины души.

— У меня их столько, что даже и не знаю, с которого лучше начать. Скажи, заклинатель костей, о каком Слиянии идет речь?

— Это, смертный, касается только т’лан имассов.

— Понимаю. Тогда сразу закроем эту тему… Теперь насчет Паннионского Провидца. Здесь я с тобой не согласен, ибо видел его собственными глазами. Позволь тебя заверить: это самый обычный смертный человек, из плоти и крови. К тому же совсем старик.

— А кто стоит за его спиной? — хрипло осведомился Бек Окхан.

— Насколько я знаю, никто, — пожал плечами дестриант.

Т’лан имассы выслушали этот ответ в полном молчании, однако Карнадас заподозрил, что они мысленно переговариваются между собой, причем вполне возможно, что в беседу были вовлечены также и их далекие родичи.

— Смертный меч, должны ли мы рассказать принцу об этой встрече? И должен ли о ней узнать Совет масок? — спросил дестриант.

— Пока не знаю. Но давайте не будем предпринимать поспешных шагов, — сказал Брухалиан. — Во всяком случае, нужно дождаться возвращения несокрушимого щита и хорошенько все обсудить. И потом, ты не забыл, что сегодня ночью нам предстоит еще один разговор?

«А ведь и правда. Спасибо, что напомнил».

— Ну разумеется, я помню о нем.

«Быстрый Бен… Клянусь раздвоенным копытом Фэнера, союзники, что называется, просто лезут из всех щелей».

Бендал Хом заговорил вновь:

— Смертный меч Брухалиан, твой воин Итковиан решил доставить в вашу казарму раненых путников из того каравана. Волокуши с ними тянут шестеро т’лан айев. Хочу на всякий случай предупредить, чтобы ты не пугался.

— Т’лан айи? — удивился Карнадас. — А это еще кто такие? Про т’лан имассов я слышал. Но про т’лан айев — никогда.

— Это древние волки. Они жили в эпоху льда. Такие же неупокоенные, как и мы сами.

Брухалиан улыбнулся. Глядя на него, улыбнулся и Карнадас.

— Помнится, принц просил найти ему рычаг воздействия на Совет масок…

— Похоже, теперь он его получит, да?

— Именно так.

— Если мы вам снова понадобимся, просто позовите нас, — обратился к Брухалиану Бендал Хом.

— Благодарим вас за важные сведения, уважаемые гости.

Т’лан имассы растаяли в облаке пыли.

— Думаю, они не обиделись, что мы не предложили им кров и угощение, — сказал дестриант.

— Я тоже так думаю… Вставай, и пошли. Нам еще нужно многое обсудить, а времени совсем мало.

Карнадас поднялся.

— Опять впереди бессонная ночь.

— Увы, — вздохнул смертный меч.

За два колокола до рассвета Брухалиан наконец-то сумел уединиться. Усталость, сгибавшая его плечи, напоминала насквозь промокший плащ. Но смертный меч упрямо не поддавался ей. Вскоре в Капастан должен вернуться несокрушимый щит с горсткой уцелевших воинов из дозорных отрядов. Брухалиан считал, что просто обязан встретить своих солдат, попавших в подобную передрягу, — таков долг командира.

Комната освещалась единственной тусклой лампой, порождавшей бледные тени. Посередине темнел очаг, в котором давно погас огонь. Смертный меч зябко поежился от предрассветной прохлады — только она и помогала Брухалиану не заснуть в неподобающем месте.

Невзирая на внешнюю учтивость, магическая встреча с Быстрым Беном и Каладаном Брудом прошла довольно напряженно. Потенциальные далекие союзники явно чего-то недоговаривали. Буквально в каждом их слове ощущалась какая-то неопределенность, мешавшая принять окончательное решение. Смертный меч с Карнадасом и не ждали от них полной откровенности, но у обоих остался не слишком приятный осадок. Из всего сказанного Брухалиан заключил, что главной задачей для армий Каладана Бруда и Дуджека Однорукого является отнюдь не освобождение Капастана. Можно было бы напрямую попросить у них помощи. Смертный меч невесело усмехнулся, ибо предвидел результат. На словах они согласятся, но все ограничится лишь тактическими уловками и мелкими столкновениями с паннионцами. В лучшем случае оба полководца с запозданием подойдут к стенам Капастана, но в открытый бой с войсками Паннионского Домина не вступят. Брухалиан подозревал, что хваленая армия Каладана Бруда на самом деле не так уж и хороша, что она порядком поистрепалась за годы войны с Малазанской империей и в результате либо потеряла всякий вкус к сражениям, либо (и это гораздо хуже) утратила свою боеспособность.

Но, как бы там ни было, нельзя отмахиваться даже от таких союзников: сейчас ценен любой, кто собрался в поход против Паннионского Домина. Нужно найти способ сделать их полезными. Зачастую бывает достаточно одного лишь предчувствия надвигающейся угрозы…

«Хорошо бы порастрясти боевой пыл септарха, измотать его накануне подхода армий Бруда и Дуджека».

А если оборона города все-таки будет прорвана, что тогда?..

Брухалиан не впервые задавал себе этот вопрос. «Серых мечей» никто не мог назвать трусами. Но и оголтелыми фанатиками они тоже не были. Если, допустим, Капастан окажется частично захваченным, а принц Джеларкан погибнет, то защищать болтунов из Совета масок наемники вовсе не обязаны. Пусть жрецов спасают их высокомерные джидраты… Нужно, обязательно нужно продумать пути возможного отступления.

За спиной у Брухалиана послышался треск, как будто кто-то осторожно разрывал тонкую ткань. Воздух всколыхнулся от ветра. Однако ветер этот был каким-то… мертвым. Брухалиан медленно обернулся.

В серой арке магического портала виднелась фигура в облегающих доспехах. Лицо незваного гостя было совершенно бледным и высохшим. Темные пещеры глазниц не позволяли увидеть его глаза. Брухалиан сразу отметил покатый, выпирающий лоб и блестящие клыки, торчащие из нижней губы.

Рот пришельца слегка искривился в насмешливой улыбке.

— Здравствуй, смертный меч Фэнера, — почти шепотом произнес он на элинском языке. — Я явился к тебе с приветом от Худа, Владыки Смерти.

Брухалиан молчал.

— Воин, меня поражает твоя… сдержанность. Ты стараешься показать мне свое спокойствие. Неужели ты и впрямь настолько невозмутим?

— Я — смертный меч Фэнера, и этим все сказано, — ответил Брухалиан.

— Знаю, — усмехнулся явившийся яггут. — А я — Вестник Худа. В прежней жизни мое имя было Гетоль. История моего… вынужденного служения Худу достойна обширной баллады. Пожалуй, даже не одной, а целых трех. Тебе интересно ее узнать?

— Нет.

Яггут изобразил на лице притворное отчаяние. Потом глаза его вспыхнули.

— Я почему-то считал тебя более впечатлительной натурой, смертный меч… Ладно, можем обойтись и без моей истории… Важно другое. Мой господин велел передать тебе следующее. Никто не станет отрицать, что Худ вечно испытывает неутолимый голод. Он с нетерпением ожидает начала осады этого города. Но есть обстоятельства, заставляющие моего господина сделать воинам Фэнера одно предложение.

— В таком случае тебе нужно говорить не со мной, а с Фэнером, — без обиняков заявил яггуту Брухалиан.

— Увы, смертный, это невозможно. Внимание Фэнера сейчас поглощено чем-то иным. Твоего бога теснят к самым границам его владений. — Глаза яггута сузились. — Фэнеру грозит большая беда. Ваш покровитель неизбежно утратит свою власть, причем произойдет сие в самое ближайшее время. Так вот, испытывая братские чувства к вашему богу, Худ решил оказать вам редкую милость.

— И что же он предлагает?

— Капастан обречен, и ты это знаешь. Но славной армии «Серых мечей» совсем не обязательно пополнять ряды тех, кто вскоре будет толпиться у врат Худа. Это было бы бессмысленной жертвой и досадной потерей. Паннионский Домин — всего лишь малая веха в войне, размеры которой недоступны человеческому уму. Достаточно сказать, что в эту войну будут втянуты все боги, и давним соперникам поневоле придется объединиться. Ты спросишь: против кого? Против могущественного врага, который задумал уничтожить весь этот мир. И потому Худ предлагает воспользоваться его магическим Путем, дабы избавить вас от этой бойни, кровопролитной и бессмысленной. Но решение нужно принять как можно скорее. С появлением паннионских войск мой господин будет вынужден закрыть здешний портал.

— Предложение твоего господина толкает нас на нарушение обязательств. В нашем мире это называется предательством.

Вестник Худа расхохотался:

— А разве людям не свойственно нарушать обязательства, когда появляются более выгодные условия? Или желаешь, чтобы я привел примеры, наглядно иллюстрирующие вероломство смертных?

— «Серые мечи» еще ни разу не запятнали себя вероломством, — угрюмо произнес Брухалиан. — Мы заключили с правителем Капастана контракт, который обязаны выполнить.

— Что есть ваш контракт с Джеларканом? Фразы, написанные на пергаменте и скрепленные его печатью? Но разница между моим господином и этим жалким принцем гораздо больше, чем разница между твоим тусклым светильником и солнцем. Или ты посмеешь торговаться с Худом?

— Если мы примем его предложение, то подставим под удар не только Джеларкана. Мы подведем также и нашего бога. Фэнер станет еще более слабым и уязвимым. Потому-то Худ и торопится. Он думает вовсе не о спасении «Серых мечей». Он заманивает нас в свои владения, чтобы сделать вечными рабами.

— Ох и глупый же ты человек, — язвительно усмехнулся Гетоль. — Разве ты не понимаешь, что в войне с Увечным Богом Фэнер станет первой жертвой? Вепрь Лета погибнет, и никто его не спасет. Учти, смертный: Худ крайне редко предлагает кому-либо свое покровительство. Это большая честь.

— Честь? Да неужели? — Голос Брухалиана зазвенел, как сталь клинка, ударившего по камню, а глаза его бешено засверкали. — Что ж, сейчас я от имени Фэнера дам достойный ответ на предложение твоего господина!

Мелькнул выхваченный из ножен меч. По морщинистому лицу Гетоля заструилась темная кровь. Вестник Худа попятился, прикрывая физиономию руками.

Брухалиан опустил меч и, едва сдерживая ярость, сказал:

— Только подойди ко мне, и я продолжу.

— Мне не нравится твой тон, смертный, — спокойно произнес Гетоль, обтирая губы. — Это вынуждает и меня самого ответить на том же языке, но уже не от имени Худа, а исключительно от своего собственного.

В каждой его руке появилось по длинному мечу цвета расплавленного золота. Глаза Вестника вспыхнули, отражая блеск лезвий. Он шагнул вперед и… вдруг остановился, загородившись клинками.

— Здравствуй, яггут, — послышалось у Брухалиана за спиной.

Позади стояло трое т’лан имассов. Смертный меч сперва удивился, насколько призрачными были их тела, но потом сообразил: они готовы вот-вот принять другое свое обличье, превратившись в тех самых зверей, о которых говорила Сидлис. В комнате удушливо запахло чем-то пряным.

— Наш поединок совершенно вас не касается, — прошипел т’лан имассам Гетоль.

— Поединок с этим смертным? — спросил Бек Окхан. — Верно, нам нет никакого дела до вашего спора. Но нам есть дело до тебя, яггут.

— Не забывайте, я — Вестник самого Худа, Владыки Смерти. Вы что же, осмелитесь напасть на его служителя?

— А с какой стати нам отступать? — усмехнулся т’лан имасс. — Лучше спроси у своего господина, осмелится ли он бросить вызов нам.

Гетоль пробормотал что-то сквозь зубы, и его буквально втянуло внутрь магического Пути. Еще через мгновение дрожащие очертания портала исчезли.

— Худ явно не хочет с нами связываться, — заключил Бек Окхан.

Брухалиан убрал меч в ножны:

— Жаль, что ваше появление прервало наш поединок.

— Мы понимаем твое разочарование, смертный меч. Ты бы сумел проучить этого яггута, если бы он сражался честно, по всем правилам. Но против его мерзких уловок ты бессилен. Мы уже давно охотимся за ним, и он постоянно ускользает. Теперь мерзавец докатился до того, что пошел в услужение к Худу. Мы слышали ваш разговор. Нам понравилось, с какой решимостью ты отверг «милости» Худа. Это делает тебя достойным соратником.

Брухалиан усмехнулся:

— Похоже, теперь этот яггут стал и моим врагом тоже. Я бы простил ему колкости в мой адрес. Но Гетоль позволил себе оскорбить нашего покровителя.

— Мы понимаем, — почтительно произнес Бек Окхан.

Его спутники молча кивнули.

— Думаю, сегодня он уже более не явится, — сказал т’лан имассам Брухалиан. — Простите, дорогие гости, но мне бы хотелось остаться одному.

Все трое поклонились и растворились в воздухе.

Брухалиан подошел к очагу, вновь обнажил меч и медленно поворошил рукояткой пепел. Вспыхнуло пламя, угли ожили, замерцали. Капли яггутской крови зашипели, темнея и испаряясь.

Он еще долго всматривался в зев камина, призывая на помощь силу своего освященного меча и пытаясь разглядеть будущее… Но видел перед собой лишь пепел. Один только пепел.

Сначала кругом была сплошная тьма. Затем появились вспышки боли, разрывавшие мозг ярким светом молний. Потом огненная стена погасла, и снова вернулась темнота… Что-то вгрызалось в его тело, пробивало насквозь и разрывало на куски.

Ворчун застонал и очнулся… До этого он вроде бы лежал поперек чего-то движущегося. Это что-то скрипело и покачивалось, продолжая ползти вперед. Внезапно движение прекратилось. Он снова открыл глаза и увидел, что теперь лежит в тени. Слева, на расстоянии вытянутой руки, поднималась каменная стена. В воздухе пахло пылью и лошадьми, а где-то совсем близко — потом и кровью.

Справа от него лучи раннего утреннего солнца освещали старинное здание. Вокруг двигались солдаты, фыркали лошади. Но откуда здесь… волки? Громадные, отощавшие звери. Или все это ему снится?

Рядом заскрипел гравий. Солнце загородила чья-то тень. Ворчун запрокинул голову.

На изможденном лице Каменной темнели полоски запекшейся крови. Волосы, которыми она так гордилась, свисали, точно промасленные веревки. Рука женщины дотронулась до его груди.

— Мы в Капастане, — глухим, каким-то не своим голосом сказала она.

Он кивнул.

— Слушай, Ворчун… — Каменная замолчала. В ее потухших глазах стояли слезы, от которых по спине командира стражников пополз противный холодок. — Ох, Ворчун… Харло погиб. Его… похоронили там, у дороги, просто завалили камнями. Бросили одного… И Неток тоже… мой бедный мальчик… такой милый и наивный. Я ведь сделала его мужчиной: хоть это, по крайней мере, успела… Они мертвы. Мы потеряли их обоих.

Каменная отошла. Ворчун слышал, как затихают вдали ее сбивчивые шаги.

Потом над ним склонилось другое лицо, тоже женское. Пожалуй, даже девичье, совсем юное. На голове у этой девушки был солдатский шлем. Глаза смотрели с удивительным спокойствием.

— Мы в безопасности, — произнесла она с капанским акцентом. — Нам удалось исцелить твои раны, солдат. Я скорблю о ваших погибших. Не я одна. Все «Серые мечи». Но знай: тем демонам жестоко отомстили…

Девушка говорила еще о чем-то, но Ворчун уже ее не слушал. Он смотрел на безоблачное голубое небо, раскинувшееся над головой.

«Я все помню, Харло, дурень несчастный. Это ведь ты меня спас. Я видел, как ты бросился наперерез этой твари, буквально встал между нами…»

Ворчун не раз встречал такие придорожные могилы. Обычно мертвеца просто заваливали камнями. И все, конец — не будет уже ни солнечного света, ни улыбки на застывших губах.

— Эй, командир! — послышался знакомый голос.

Ворчун еле-еле повернул голову и с таким же неимоверным трудом вытолкнул из глотки слова:

— Наши обязательства выполнены, Керулий. Мы доставили вас в Капастан. А теперь… уйдите с глаз моих долой.

Жрец молча поклонился. Он медленно, словно бы преодолевая гнев Ворчуна, выпрямил спину и послушно убрался прочь.

Окрестные холмы слагались из… костей. Эти жуткие костяные нагромождения тянулись во все стороны. Гетоль карабкался вверх по склону. Раненое лицо уже не кровоточило, хотя один глаз по-прежнему не видел. Застрявший в нем осколок кости порождал в мозгу вспышки света: то белые, то красные. Правда, пульсирующая боль успела за это время притупиться.

— Нет, я вовсе не страдаю от избытка гордости, — бормотал сквозь зубы яггут. Он выпрямился, стараясь удержаться на холме с остроконечной вершиной. — Этот жалкий человечишка нанес мне неслыханное оскорбление, даже сам Владыка Смерти не смог бы предвидеть такую… наглость. Ничего, я умею выжидать. Но увы и ах! Разве Худу нужен Вестник с разбитым лицом? Разбитое и сломанное всегда отшвыривают прочь. Выбрасывают…

Гетоль огляделся. Сплошные холмы под бесцветным небом. Мертвый воздух. И повсюду кости. Яггут изогнул бровь над зрячим глазом:

— Но я оценил твою шутку, Худ. Ты сам подтолкнул меня к этому решению, забросив сюда. Думаешь, я здесь погибну? Как бы не так! Я спасусь, уползу восвояси. И отныне я тебе более не слуга!

Яггут открыл свой магический Путь и шагнул в холодный, почти лишенный воздуха мир Омтоза Феллака.

— Я-то знаю, кем ты являешься, Худ. Утонченная ирония — вот отражение твоей сущности. Но вот знаешь ли ты меня? Любопытно было бы услышать ответ.

Гетоль вошел в портал. Привычный холод заглушил боль в изувеченном глазу. Ледяные глыбы сверкали зелено-голубым светом. Яггут остановился и принюхался. Он не почувствовал зловония т’лан имассов. Никаких следов вторжения. Но сила магического Пути была уже не та. За тысячи лет т’лан имассы успели порядком изгадить это пространство. Да и сами яггуты тоже внесли свою лепту, Омтоз Феллак умирал. Медленной мучительной смертью.

— Да, друг мой, — прошептал яггут, — с нами почти кончено. Мы оба погружаемся в… забвение. Нехитрая истина, да вот только от знания ее не становится легче. Дать выход гневу? Нет. К тому же моего гнева окажется недостаточно. Его всегда было мало.

Гетоль двинулся дальше. Глыбы льда казались ему застывшими воспоминаниями. Но и они тоже медленно умирали.

Внезапно путь яггуту преградила расщелина — глубокий разрез наискосок. Оттуда шел теплый воздух с привкусом гнили. Лед по краям трещины пронизывали темные полосы, похожие на кровеносные сосуды. Гетоль остановился и прислушался к своим ощущениям.

— А ты времени даром не терял, — прошептал он. — Ты оставил мне приглашение? Но зачем? Я ведь — часть этого мира, а вот ты как был здесь чужаком, так им и остаешься.

Гетоль отклонился было в сторону, намереваясь обойти расселину. Его израненные губы скривились в зловещей усмешке.

— Я теперь уже не Вестник Худа, — шепотом продолжал он. — Изгнан за нерадивость. Я более ему не нужен. Интересно, что я услышу от тебя, Увечный Бог?

Он знал: ответа не будет, пока он не примет решение и не спустится вниз… Гетоль шагнул в трещину.

Глазам яггута предстало удивительное зрелище — оказывается, Увечный Бог устроил себе шатер. Скованный, весь покрытый зловонными, незаживающими ранами, он, однако, не утратил былой гордости.

Гетоль остановился у входа и громко крикнул:

— Убери свои лохмотья! Я не намерен заползать внутрь на животе!

Стены шатра задрожали и пропали. На куче сырой глины восседала бесформенная фигура в полуистлевшем мешковатом плаще с глубоко надвинутым капюшоном. Рядом дымила жаровня. Увечный Бог размахивал покалеченной рукой, направляя струйки сладковатого дыма себе в лицо.

— Какая незаслуженная жестокость, — скрипучим голосом произнес он. — Не удивляюсь, что дерзость того смертного пробудила в тебе желание отомстить. Я понимаю тебя, яггут. Но твоя вспыльчивость угрожает расстроить тщательно продуманные планы Худа. Ты ведь и сам это осознаешь, правда? Владыка Смерти очень раздосадован твоим поведением. Его Вестник должен быть послушным, лишенным собственных желаний и амбиций. С такими устремлениями тебе стоило бы выбрать другого повелителя.

Гетоль огляделся по сторонам.

— Мои ноги ощущают жар. Мы приковали тебя к телу Огни, к ее костям. Ты отравил богиню?

— Да, яггут. Я стал гнойником на ее теле. Этот гнойник все время растет и скоро ее погубит. А со смертью Огни погибнет весь ваш мир. Ее сердце прекратит биться и закоченеет. Неужели вам хочется умереть вместе со Спящей Богиней? Разбей цепи и освободи меня.

Гетоль засмеялся:

— Все миры рано или поздно умирают. Я участвовал в твоем пленении, Увечный Бог, и я не окажусь слабым звеном, поддавшись на уговоры.

— Ты всегда был слабым звеном. Таковым и остаешься, — прошипел в ответ калека. — Ты рассчитывал заслужить доверие Худа, но потерпел неудачу. И она — далеко не первая. Мы оба это знаем. Когда твой брат Готос обратился к тебе…

— Довольно! — сердито перебил его яггут. — Не забывай, я могу повернуться и уйти отсюда, а ты останешься здесь. Так кто из нас слабый?

— Мы оба таковы.

Увечный Бог жадно глотнул дым и закашлялся, а потом взмахнул рукой. В воздухе повисли лакированные деревянные карты, обращенные изображениями к Гетолю.

— Изволь взглянуть, — прошептал Скованный. — Перед тобой — дом Цепей.

Яггут сощурил зрячий глаз:

— Что… что ты сотворил?

— Я больше не чужак, Гетоль. Я… вступил в вашу игру. Смотри внимательно. Видишь? Место Вестника… пока свободно.

— Ну, положим, не только Вестника, — хмыкнул яггут.

— О да, это только начало. Так сказать, первые шаги. Хотел бы я знать, кто станет Королем в моем доме? Не в пример Худу, я поощряю честолюбие. Я люблю тех, кто мыслит самостоятельно. И вполне понимаю желание отомстить за обиды.

— Но Колода Драконов отвергнет тебя, Скованный. Твой дом… подвергнется нападению.

— Я привык отражать нападения. Ты говоришь о Колоде так, будто она — живое существо. Ее создатель давно превратился в прах, и мы оба это прекрасно знаем. У Колоды нет господина, Управителя. На наших глазах возродился и набрал силу дом Тени. Согласись, Гетоль, весьма вдохновляющий пример… Ты мне нужен, яггут. Очень нужен. Я благословляю твои увечья. Все в моем доме Цепей должны быть увечными — телом или духом. Посмотри на меня, на эту искалеченную, измученную плоть: мой дом — отражение того, что ты видишь перед собой… А теперь оглянись назад, на мир боли, неудач и разочарований, зовущийся миром смертных. Совсем скоро, Гетоль, у меня появятся легионы приверженцев. Скажи, неужели ты в этом сомневаешься?

Яггут долго молчал, а затем промолвил:

— Дом Цепей нашел своего Вестника. Что прикажешь, повелитель?

— Кажется, я окончательно рехнулся, если до сих пор продолжаю играть, — пробормотал Мурильо, однако очереди своей не пропустил.

Резные фаланги закружились, подпрыгивая, а затем остановились. Игроки склонились над ними, разглядывая выпавший узор.

— Печально, друг мой, но «подножка властителя» налицо! — воскликнул Крупп, подгребая кости к себе. — А теперь… Извольте новую затравку — Крупп вдвое повышает ставку! О, даже в рифму получилось!.. Ну-ка, что мы видим?

Кости, словно по волшебству, все легли рисунком вниз.

— Ха! Выигрыш снова пожаловал к смиренному Круппу! Любезный маг, тебя не затруднит собрать кости?

Растерянно покачивая головой, Быстрый Бен сгреб их:

— Видел я разный мухлеж: от неумелого до мастерского. Но ты, Крупп, превосходишь всех шулеров. Ну никак мне за тобой не уследить.

— Мухлеж?! Шулеров?! Да чтоб меня поразила кара всех богов! Друзья мои, я искренне скорблю над вашими денежными потерями, но ничего не могу поделать. Такие вечера бывают раз в столетие. Сегодня все силы Вселенной взялись помочь славному Круппу.

— Чего-чего? — хмыкнул Мурильо. — Ну ты и загнул! Это какие еще «силы Вселенной»?

— Известно какие. Небесные покровители таких вот жуликов, — буркнул Колл. — Делай уже ставку, Бен. Мне не терпится расстаться с очередной толикой своих кровных.

— Я понял! — хлопнул себя по лбу Мурильо. — Вся закавыка — в столе, на котором мы играем. Он ведь кособокий, и Крупп расчухал, как надо кидать кости, наперед просчитал расклад с учетом наклона… Да-да, и не морщи лоб, бочка с салом! Я тебя расколол!

— Смиренному Круппу ничего не остается, как решительно отмести все заведомо ложные обвинения в свой адрес. Ни о каком, с позволения сказать, «расчухивании» не может быть и речи. Мало того, Крупп только сейчас узнал из слов дорогого друга Мурильо, что означенный стол, оказывается, имеет наклон. Крупп был настолько поглощен игрой, что не обратил на это ни малейшего внимания. Еще раз позвольте развеять все нелепые подозрения и подчеркнуть, что Крупп неукоснительно стоит на страже честной игры, ибо вы даже не представляете, насколько претит его благородной и восприимчивой натуре любое нарушение правил, каковые…

— Умолкни! — рявкнул на него Быстрый Бен. — Ставлю на «черное сердце» и «череп в углу».

— Смелое заявление, мой дорогой маг. Крупп же осмелится утроить ставку, выбрав, в свою очередь, «руку истины».

— Сколько играю, ни разу еще не видел, чтобы выпал такой узор.

Чародей потряс кости и бросил их на стол. Отполированные желтоватые костяшки образовали четкий узор в форме раскрытой ладони.

— Мне очень жаль, дорогой маг, но удача вновь сопутствует Круппу, и вскоре сундук его, похоже, перестанет закрываться от избытка монет!

Быстрый Бен глядел на «руку истины», украшавшую щербатую поверхность стола.

— Есть ли смысл играть дальше? — вздохнул Колл. — Крупп выигрывает каждый раз, постоянно повышает ставки и при этом еще имеет наглость утверждать, будто ему покровительствуют какие-то там высшие силы!

— Вот она, тяжкая участь кристально чистого человека! — всплеснул руками коротышка. — Да любой жулик, окажись он здесь, подтвердил бы, что успешно мухлевать несколько раз подряд никак невозможно. Конечно, вы вольны прекратить игру, но, если вселенские силы решили взять Круппа под покровительство, он никак не может помешать им.

— И все-таки, ловкач, как тебе удается водить всех за нос? — шепотом спросил Быстрый Бен.

Коротышка вытащил из рукава платок из ткани в горошек и обтер пот со лба.

— Досточтимый чародей, даже если ты раскроешь все свои магические Пути или окутаешь Круппа незримым пламенем колдовского огня, все равно не представляется возможным ответить на твой вопрос, ибо, только не обижайся, он, будучи неправильно сформулированным, вообще не имеет смысла. Бедному Круппу только и остается, что молить тебя о снисхождении.

Быстрый Бен повернулся к Скворцу. Тот сидел в стороне, привалившись спиной к стенке шатра и полузакрыв глаза.

— Признаться, такое со мной впервые. Могу поклясться: этот тип жульничает, но мне никак не схватить его за руку. Скользкий, как угорь. Правда, слишком толст для угря.

— Отцепись ты от него, — посоветовал Скворец магу. — Все равно не поймаешь.

— Ты совсем не тот, кем кажешься, — сказал Быстрый Бен Круппу.

— Почему же не тот? — вмешался Колл. — Приглядись к нему хорошенько. Жирный, скользкий. Просто он из другой породы угрей: не продолговатый, а шарообразный. Нет, дружище, Крупп перед нами как на ладони: весь потный, красный, глаза выпучил! Смотри, как он извивается! Угорь и есть.

— Бедный Крупп сейчас сквозь землю провалится от смущения! — возвестил коротышка. — Какое пристальное внимание к его скромной персоне. И в то же время сколь жестокие и несправедливые слова!

Он вновь приложил платок ко лбу. Игроки не поверили своим глазам: пот струйкой стекал с мокрой тряпки, капая на стол.

Скворец громко расхохотался:

— Он и сейчас вас дурачит. Присмотритесь-ка хорошенько! Это же всё фокусы.

— Смиренный Крупп сгибается под тяжестью столь проницательного наблюдения! Он тает, растворяется, распадается на составные части. Скоро от Круппа совсем ничего не останется, и тогда, быть может, вы спохватитесь и ужаснетесь своим жестоким обвинениям, погубившим несчастного. — Он подался вперед и стал сгребать выигранные монеты. — Крупп томится от жажды и вопрошает: осталась ли в этом презренном кувшине хоть капля вина, чтобы увлажнить его пересохшее горло? Но Крупп вынужден временно отложить поиски ответа на сей вопрос, поскольку следом в его голове возникла пара других: что привело сюда Корлат? И почему в столь поздний час эта достойная женщина, уставшая после дневного перехода, еще не спит?

Полог шатра откинулся, и на пороге действительно появилась тисте анди. Устремив свои лиловые глаза на Скворца, она сказала:

— Командор, мой господин просит почтить его присутствием.

— Прямо сейчас? — удивился Скворец.

Корлат кивнула.

— Ладно, я принимаю приглашение.

Он медленно встал, стараясь не опираться на больную ногу.

— Я все равно тебя подловлю, — пообещал Быстрый Бен, сердито глядя на Круппа.

— Дорогой маг, я уже не знаю, какие доводы могли бы на тебя подействовать, — отозвался толстяк. — Ты подозреваешь меня в хитроумных уловках, хотя Простота — верная спутница Круппа. Добавлю также, что сия достойная дама является также и лучшей подругой Истины, которую Крупп вправе назвать своей возлюбленной супругой. Наш тройственный союз имеет долгую и славную историю, которая началась…

Выйдя из шатра, Скворец облегченно вздохнул. От витиеватой болтовни толстяка у него уже начинала гудеть голова.

Они с Корлат направились к лагерю тисте анди.

— А я думал, твой господин вас покинул. Его уже несколько дней не было видно.

— Пока что он решил нас сопровождать, — ответила Корлат. — Просто Аномандер Рейк терпеть не может сидеть на военных советах. Карга и так сообщает ему обо всем.

— Интересно, что же владыке Семени Луны понадобилось от меня?

Женщина слегка улыбнулась:

— Это ты узнаешь у него самого. Мне Рейк подобных вещей не рассказывает.

Шатер Рыцаря Тьмы ничем не отличался от остальных шатров тисте анди: никакой охраны, обычная палатка посередине ряда. Из-под полога выбивалась полоска неяркого света.

— Дальше иди один, — произнесла Корлат и растворилась в темноте.

Аномандер Рейк сидел на складном походном стуле с кожаной спинкой. Еще один такой же стул располагался по другую сторону небольшого стола, на котором стояли графин и два бокала.

— Спасибо, что откликнулся на мое приглашение, — сказал Рейк. — Садись. Устраивайся поудобнее.

Скворец расположился на втором стуле.

Рейк наклонился к графину, наполнил бокалы, один из которых протянул гостю. Скворец поблагодарил его кивком и стал ждать, когда хозяин шатра заговорит.

— Знаешь, командор, раньше меня удивляло, когда смертные называли свою жизнь долгой. А ведь они правы. Ваше существование тоже может быть долгим и насыщенным. Многие из вас находят себе спутников и дальше уже идут вместе. Одни проходят совсем короткий путь, у других он растягивается на десятки лет. Но пожалуй, только у вас случайная встреча может изменить всю дальнейшую жизнь.

— Ты прав, владыка Семени Луны. Добавлю, что многие люди жаждут таких перемен и не видят в них ничего пугающего.

— Не надо титулов, командор. Можешь называть меня просто Рейк. Поверь, почитания мне более чем достаточно… Вот ты говоришь: смертные люди не видят в переменах ничего пугающего. Пожалуй, это справедливо, хотя и не всегда… Думаю, ты осведомлен о трениях, существующих между командующими нашими армиями?

Малазанец кивнул.

Рейк задержал на нем взгляд, потом вновь стал рассматривать стену.

— Я понимаю, после стольких лет взаимной вражды трудно полностью доверять друг другу. Вспоминаются старые обиды. Появляются новые. Начинается соперничество. Это ведет к обособленности. Каждый сам за себя. Не скажу, чтобы меня это так уж сильно пугало. Главное, чтобы обособленность не переросла в отчуждение. Хочется надеяться, что здравый смысл возобладает и все вспомнят про общего врага, с которым нам предстоит сражаться.

Глаза тисте анди еще раз скользнули по малазанцу.

— А что внушает тебе такую надежду? — спросил Скворец.

— Моя интуиция. За тысячи лет я привык на нее полагаться. Какой бы мимолетной ни была встреча, я сразу чувствую, кто достоин доверия. Взять хоть того же Ганоса Парана. Впервые мы встретились с ним неподалеку от этих мест. Тогда он был игрушкой в руках Опоннов. Считаные мгновения отделяли парня от страшной участи — быть растерзанным Гончими Тени. В глазах этого молодого офицера я прочел всю историю его жизни. Потерь в ней было больше, нежели побед. Признаюсь, мне было все равно, останется ли он жить или погибнет. Но тем не менее…

— Паран тебе чем-то понравился.

Аномандер Рейк улыбнулся, отхлебнул из бокала и кивнул:

— Очень правильно подмечено.

Воцарилась тишина, мужчины молча сидели, глядя друг на друга. Спустя долгое время Скворец медленно выпрямился в кресле, сообразив, зачем его сюда пригласили.

— Предполагаю, — наконец сказал он, разглядывая вино в кубке, — что тебя заинтриговал Быстрый Бен. Ты хотел бы узнать о нем побольше, да? Я угадал?

Аномандер Рейк склонил голову набок.

— Абсолютно верно, — произнес он, выказывая легкое удивление догадливостью собеседника. И вопросительно приподнял брови, поощряя того к рассказу.

— Ну что ж. Впервые я увидел Бена в Семиградье. Точнее, в священной пустыне Рараку. — Гость долил вина в опустевшие бокалы и уселся поудобнее. — Рассказ будет долгим. Надеюсь, у тебя хватит терпения его выслушать?

Рейк в ответ улыбнулся краешком рта и чуть заметно кивнул.

— Что ж, думаю, ты не пожалеешь о потраченном времени.

Скворец обвел глазами пространство шатра и остановил взгляд на золотистом пламени лампы, что висела на опорном шесте.

— Полное имя этого человека — Бен Адаэфон Делат. Во времена Арэнского бунта он был магом средней руки в свите одного из Семи Святых Защитников. Кроме него, в отряд входило еще одиннадцать колдунов. Малазанские кадровые маги значительно превосходили их по силе. Беллурдан, Ночная Стужа, Тайскренн, А’Каронис, Тезоморландис, Коренастый — целое магическое созвездие! Все они неукоснительно выполняли волю императора Келланведа и порой действовали при этом очень жестоко. Город, в котором засел упомянутый Святой Защитник, был осажден и взят, а стены его разрушены. На улицах началась настоящая бойня. Мы все утратили разум, поддавшись безумию битвы. Дассем Ультор лично убил Святого Защитника. Отборный отряд первого меча Малазанской империи вовсю крушил вражеские ряды. Увидев, что их господин мертв, а армия разгромлена, маги, состоявшие на службе у Святого Защитника, решили спасаться бегством. Дассем приказал моему отряду отправиться в погоню за ними. Естественно, мы совсем не знали пустыню, и нам понадобился проводник. Им стал один из местных уроженцев, которого совсем недавно приняли в ряды когтей…

Широкое темнокожее лицо Калама Мехара блестело от пота. Он пожал плечами, стряхивая дорожную пыль со своей грязной телабы.

— Маги по-прежнему держатся вместе, — объявил проводник. — Я-то думал, они изберут другую тактику: разделятся, чтобы заставить разделиться и ваших людей тоже. Или же кто-то один оттянет погоню на себя, дав сбежать остальным. Но этого не случилось… Дорога уходит вглубь Рараку. Они отправились туда.

— Насколько они нас опередили? — спросил Скворец.

— На полдня, не больше. К тому же у них нет лошадей.

Над пустыней висела охристая завеса. За спиной Скворца, ожидая решения командира, замер его отряд, состоявший из пехотинцев, кавалеристов, саперов и военных моряков. Когда-то все они входили в другие полки, отряды и взводы, но те боевые подразделения давно уже прекратили свое существование. Это странное воинство, несмотря на все передряги трех лет войны, ухитрялось держаться вместе. Дассем Ультор считал их резервным отрядом, которым в случае необходимости можно и пожертвовать.

Размышления Скворца прервал голос Калама:

— Командир, хочу тебя предупредить. Рараку — не просто пустыня. Это священное место, исполненное особой магической силы.

— Вперед! — рявкнул Скворец.

На пустой бесплодной равнине клубились песчаные вихри (их здесь называли «песчаными дьяволами»). Отряд ехал шагом. Иногда, чтобы дать отдохнуть лошадям, воины спешивались и брели, утопая по щиколотку в песке. Вслед им ветер доносил дым горящего города. А впереди, казалось, пылает вся пустыня, подожженная раскаленным солнцем.

На первый труп они наткнулись вскоре после полудня. Изодранная, обожженная телаба развевалась на горячем ветру, а под ней — скорчившаяся, иссушенная фигура женщины: лицо обращено к небу, пустые глазницы, словно бездонные ямы. Калам слез с лошади и, опустившись на корточки, долго осматривал страшную находку. Потом он встал и подошел к Скворцу:

— Думаю, это Кебарла. Она была не столько колдуньей, сколько ученой женщиной, ловко умела разгадывать разные тайны… Командир, мне, признаться, не все понятно.

— А что тут непонятного? — Скворец подъехал ближе и, не слезая с лошади, осмотрел мертвое тело. Потом хмыкнул. — Ну и ну, она как будто лет сто назад умерла. Совсем в мумию превратилась. Тебя это удивило, Калам?

Тот в ответ лишь молча нахмурился.

За спиной Скворца кто-то прыснул со смеху.

— А ну, весельчак, давай-ка сюда! — не оборачиваясь, приказал командир.

К нему подъехал совсем еще молоденький щуплый парнишка. На голове у него был нахлобучен тяжелый семиградский шлем, богато украшенный, с обилием различных узоров.

Скворец смерил солдатика взглядом.

— Выкинь ты эту кастрюлю, пока у тебя мозги не сварились, — посоветовал он. — А что это болтается у тебя за спиной? Ломаная скрипка? Зачем она тебе?

— Осмелюсь доложить, шлем покрыт изнутри холодным песком.

— Чем покрыт?

— Здесь это так называется — «холодный песок». Похоже на опилки, но можно пригоршню в костер бросить, и он совсем не нагреется. Диковинная штука.

Скворец покосился на шлем:

— Постой… никак это шлем самого Святого Защитника?

Солдат важно кивнул:

— Когда Дассем ударил его мечом, шлем слетел с головы и упал мне прямо в руки.

— А следом тебе в руки прилетела эта ломаная скрипка?

Парнишка зашмыгал носом:

— Никак нет. Скрипка моя собственная. Я купил ее еще в Малазе и собирался выучиться играть.

— Видно, у тебя никак не получалось, и ты с досады въехал по бедной скрипке кулаком? — усмехнулся Скворец.

— Никак нет. Это не я ее проломил, а Колотун. Вон тот, что стоит рядом с Хваткой.

— Сами посудите, командир, кому понравится постоянное кошачье мяуканье прямо над ухом? — выкрикнул в свое оправдание солдат, которого назвали Колотуном.

— А как можно научиться играть на скрипке, если не упражняться? — резонно возразил ее владелец. — Ничего, после войны я обязательно починю инструмент.

Скворец вздохнул:

— Возвращайся в строй, Скрипач, и чтоб впредь вел себя тихо, ясно?

— Так точно. Но, осмелюсь доложить, у меня… э-э-э… у меня дурные предчувствия… насчет всего этого.

— Ну, здесь ты не одинок.

— Так-то оно так. Но, видите ли… Мне кажется…

— Позвольте мне сказать, командир! — подал голос Колотун, подъезжая ближе. — Этот парень не врет насчет предчувствий. Интуиция у него будь здоров — еще ни разу его не обманула. Вот, например, недавно он предупредил Нубера, нашего сержанта, чтобы тот не пил из кувшина. Нубер в ответ лишь посмеялся и не послушался. А потом помер.

— В кувшине была отравленная вода?

— Никак нет. Там плавала дохлая ящерица. Когда Нубер стал пить, она застряла у него в глотке. Подумать только: умереть, подавившись дохлой ящерицей!.. Вот откуда, спрашивается, парень знал это наперед? А славное прозвище вы ему придумали — Скрипач. Ха, Скрипач! — Он повернулся к товарищу. — Так теперь и буду тебя звать.

— Прекратить балаган! — рявкнул на них Скворец. — Калам, веди нас дальше.

Уроженец Семиградья кивнул и забрался в седло.

Одиннадцать пеших магов, бредущих по пустыне без воды и пищи… Погоня за ними обещала быть недолгой. Через несколько часов отряд Скворца наткнулся на второй труп, такой же высохший на горячем ветру, как и первый. Третий валялся прямо на дороге. Его нашли, когда день уже клонился к вечеру. Впереди, на расстоянии полулиги, поднимались известковые скалы. Закатное солнце окрасило их в ярко-красный цвет. По словам Калама, остальные чародеи могли укрыться там.

Дневной переход одинаково вымотал и людей, и лошадей. Запасы воды, что они взяли с собой, почти закончились. Командир приказал разбить лагерь.

После ужина, когда расставили часовых и начали устраиваться на ночлег, Скворец заметил, что Калам продолжает сидеть у костра. Он подошел и опустился рядом.

Темнокожий проводник подбросил в огонь сухую навозную лепешку. На треножнике висел помятый котелок, в котором закипала вода.

— Выпей этого отвара, командир. Завтра будешь меньше мучиться от жажды. Это редкие травы, и их становится все труднее найти. Только не удивляйся: моча у тебя сделается густая, как похлебка. И мочиться будешь реже. Правда, когда пьешь такой напиток, потеешь по-прежнему, однако…

— Я знаю, Калам, — перебил его Скворец. — Мы уже давненько болтаемся в этом вашем проклятом Семиградье и кое-чему научились.

Его собеседник оглянулся на солдат, укладывающихся спать.

— Прошу прощения, командир. Я все время забываю. Вы все такие… молодые.

— Как и ты сам, Калам Мехар.

— Ах, командир! Много ли я видел в жизни? Служил телохранителем у Святого фалах’да в Арэне.

— Телохранителем? Не скромничай. Ты был его личным убийцей.

— Но все равно мое путешествие только началось. А ты и твои солдаты… вы уже столько всего успели повидать. — Он тряхнул головой. — Это же заметно по вашим глазам.

Скворец настороженно глядел на проводника, молчание затягивалось.

Когда отвар был готов, Калам снял с треножника котелок и наполнил кружки темной жидкостью с неприятным запахом, напоминающим снадобья целителей.

— Завтра мы непременно настигнем беглецов, — пообещал он.

— Да уж пора бы. Сегодня мы ухлопали на погоню весь день. И ведь двигались вдвое быстрее пеших чародеев. А они ускользали, оставляя трупы. Наверное, применили свои магические штучки.

Проводник хмуро покачал головой:

— Нет, командир, иначе я бы их потерял. Если бы они нырнули внутрь магических Путей, следы бы сразу исчезли.

— Следы есть, а самих колдунов нет. Почему?

— Не знаю, командир.

Скворец допил горькое зелье, бросил латунную кружку на землю и молча пошел за своей подстилкой.

Вопреки предсказанию Калама на следующий день малазанцы не настигли беглецов. И еще через день — тоже. Следы вели их по равнинам, заставляли спускаться в расселины и подниматься на известковые горы. В пути маги регулярно умирали, и Калам называл имя очередного найденного малазанцами покойника: Рениша, чародейка Высшего Меанаса; Келуджер, жрец-септим Д’река, Червя Осени; Наркал, боевой маг, посвященный Фэнера, мечтавший стать смертным мечом этого бога; Улана, одиночница и жрица Солиэль.

К счастью, отряд Скворца не потерял ни одного солдата. Но число лошадей неуклонно сокращалось. Конина поддерживала силы людей, ибо взятые с собой припасы давно закончились. Уцелевшие животные тощали с каждым днем. Если бы не умение Калама находить потаенные источники воды, малазанцы навсегда остались бы пленниками бескрайних просторов священной пустыни Рараку.

Но даже вода не спасала преследуемых магов. Пал Сэт’алахд Круль — ягг-полукровка, который однажды, вооружившись мечом с полыхающим благословением неведомого Взошедшего, сумел не только отразить натиск Дассема Ультора, но и заставить того отступить… Следом за ним Этра, колдунья, владевшая магией Рашана… Бирит’эрах, маг Пути Серка, способный вызывать бури… Геллида, ведьма Пути Тэннеса…

Оставался двенадцатый, и последний, чародей. Он словно бы дразнил малазанцев, упрямо двигаясь вперед и оставляя на песке цепочку легких следов.

Пустыня изменила солдат Скворца. Давно уже смолкли шутки и праздные разговоры. Теперь люди шли и ехали молча. Сосредоточенные, прокаленные солнцем. Под стать им были и лошади: поджарые, упрямые, с горящими глазами. От их изможденности не осталось и следа; теперь они были готовы без устали скакать днем и ночью.

Постепенно Скворец начал замечать, какое странное выражение появляется на лице Калама, когда тот смотрит на малазанских солдат и их командира. Глаза проводника недоверчиво щурились, и в них читался восторг, смешанный со страхом. Однако и сам Калам тоже изменился. Если прежде в своих странствиях он никогда не уходил далеко от родного Семиградья, то сейчас словно бы прошел вдоль и поперек целый мир.

Священная пустыня Рараку завладела их душами.

Двенадцатого мага они нашли на вершине холма, склоны которого были изборождены трещинами. Он сидел возле русла пересохшего ручья, на большом круглом камне. Просто сидел и ждал. От его одежды остались лишь жалкие лохмотья. Темная кожа на руках и ногах потрескалась. Только глаза блестели ярко и дерзко, как два кусочка обсидиана.

Скворец видел, каково сейчас Каламу. Однако их провожатый молча развернул лошадь и хриплым голосом доложил, глядя командиру малазанцев прямо в глаза:

— Адаэфон Делат, маг Меанаса. — Губы Калама искривились в усмешке. — Знаешь, командир, я никогда не считал его настоящим чародеем. Мне казалось, он и защиту толком выстроить не может.

Скворец молча проехал мимо него и остановился перед сидящим чародеем.

— Можно тебя спросить?

Голос мага был не громче шепота, но окрестные скалы усиливали его.

— Ну?

— Да кто вы такие, во имя Худа?

— А почему это тебя волнует? — удивился Скворец.

— Потому, что и вы, и я пересекли всю пустыню Рараку. По другую сторону этих холмов находится тропа, ведущая в Г’данисбан. Вы гнались за мной по всей священной пустыне. И не только за мной!

— Остальным повезло меньше, чем тебе.

Адаэфон Делат пожал плечами:

— Я был среди них самым молодым и самым выносливым. Но даже мое тело наконец не выдержало. Я выдохся и не в состоянии идти дальше. — Он повернул голову туда, где молча стоял отряд Скворца. — Видишь ли, твои солдаты…

— Что с ними?

— Твои солдаты уже не те, какими были прежде. Они одновременно стали и больше… и меньше, чем раньше. Рараку сожгла мосты в их прошлое… все до единого. У них больше нет прошлого. — Маг с нескрываемым восхищением смотрел на Скворца. — Они теперь твои, командир. Сердцем и душой. Ты это знаешь?

— Ага, знаю. И не только это… Эй, Колотун, Скрипач! — крикнул Скворец. — Вы на месте?

— Так точно! — хором ответили оба.

Лицо чародея изменилось. Он напрягся всем телом. Командир малазанцев не спеша оглянулся. Сзади, в десяти шагах от него, восседал в седле вспотевший Калам. По обе стороны от его лошади стояли Колотун и Скрипач. Их арбалеты были направлены на темнокожего проводника. Улыбнувшись, Скворец вновь повернулся к Адаэфону Делату:

— Вы оба затеяли хитроумную игру. Если бы не Скрипач, она бы вам удалась на славу. Этот парень так и не научился играть на скрипке, но зато умеет вынюхивать то, мимо чего обычно проходят другие. Он разгадал язык ваших тайных посланий. То какие-то странные царапины на камнях, то труп очередного мага лежит в диковинной позе, и пальцы у него загнуты. Причем с каждым разом загнутых пальцев становилось все больше. Я бы мог прекратить эту игру еще неделю назад, однако… мне самому стало любопытно. Одиннадцать магов. Когда самая первая чародейка открыла тебе свое тайное знание, которым она не могла воспользоваться, — это был вопрос торговли, попытка отсрочить смерть. Да и другие — что им оставалось, какой у них был выбор? Погибнуть от тягот Рараку или от рук малазанских солдат — разница невелика. И тогда ты предложил им… спасение. В обмен на их знания ты помещал души магов в свою собственную. Да вот только можно ли считать это спасением? Наверное, теперь бедняги поняли, что ты обманул их, и бьются, пытаясь вырваться из тюрьмы. Тебя не донимают их крики? Я вот силюсь понять и не могу: ради чего вы с Каламом затеяли эту игру?

Изможденность Адаэфона Делата тоже оказалась иллюзией. Теперь на его лице не было ни малейших признаков усталости. Маг натянуто улыбнулся:

— Их крики, командир, понемногу стихают. Даже такая жизнь лучше, чем объятия Худа. Мы достигли… некоторого равновесия.

— И теперь ты можешь распоряжаться силами одиннадцати своих собратьев?

— Да. Все они нынче подчиняются мне, но у меня нет желания их призывать. Ты спросил, для чего мы вообще затеяли эту игру. Поначалу — только ради собственного выживания. Честно говоря, мы не верили, что ты и твои солдаты дойдете до конца. Мы думали, Рараку поглотит вас. Она и поглотила, но не так, как мы предполагали. Ты и твои солдаты неузнаваемо изменились.

— Не забывай, что это случилось не только с нами, — возразил ему Скворец. — Вы с Каламом тоже изменились, пройдя через священную пустыню.

Маг кивнул:

— Именно поэтому мы сегодня и встретились, командир… Отныне мы с Каламом готовы идти за тобой. Конечно, если ты нас возьмешь.

— Император может забрать вас у меня, — проворчал Скворец.

— Если будешь помалкивать, не заберет.

— А ты что скажешь, Калам? — спросил малазанец, оглядываясь на профессионального убийцу.

— Когтям это не очень понравится, — пробасил тот и с усмешкой добавил: — Бедняжка Стерва. Она будет очень разочарована.

Скворец повернулся в седле, глядя на своих солдат. Их лица казались высеченными из камня. А ведь совсем недавно этих бойцов считали отбросами, которыми в случае чего не жалко и пожертвовать.

— О боги, да что же мы такое тут сотворили? — чуть слышно прошептал он.

В ту же ночь новоиспеченные сжигатели мостов приняли боевое крещение. Убийца, маг и семьдесят солдат ворвались в захваченный мятежниками Г’данисбан и перебили четыре сотни врагов.

Свет лампы потускнел, но, впрочем, в ней уже не было особой нужды, ибо снаружи занимался рассвет. Лагерь просыпался, готовясь к новому дню, и звуки, долетавшие в шатер, постепенно заполняли тишину, которая установилась после рассказа Скворца.

— Переселение душ, — наконец прервал молчание Аномандер Рейк.

— Да.

— Я слышал про переселение одной души — как ее отправляли в заранее приготовленное вместилище. Но чтобы сразу одиннадцать… — Тисте анди покачал головой, как будто до сих пор не мог поверить в правдивость услышанного. — Дерзко, ничего не скажешь. И отчаянно смело. Теперь понятно, почему Быстрый Бен противился моим попыткам узнать о нем побольше… Не ожидал, что сегодня ночью ты раскроешь мне его загадку. Вообще-то, я ведь не просил тебя об этом, командор.

— Не все просьбы, Рейк, выражаются словами.

— Рад, что ты понял меня.

— Большое дело — интуиция, — улыбнулся малазанец. — Подобно тебе, я тоже привык доверять своему чутью.

Тисте анди поднялся на ноги. Скворец последовал его примеру.

— Знаешь, командор, я сильно удивился, когда ты встал на защиту Серебряной Лисы.

— Я и сам удивился не меньше… когда ты сумел сдержаться.

— Да уж, — выдохнул Рыцарь Тьмы, слегка нахмурившись. — Тут не столько моя заслуга, сколько этого… ангелочка.

— Виноват, не понял. Ты кого имеешь в виду?

— Ну конечно же Круппа! — усмехнулся Рейк. — Просто вспомнил нашу первую с ним встречу.

— Боюсь, что Крупп — одна из тех загадок, которые всем нам не по зубам. Вряд ли мы хоть что-нибудь о нем узнаем, как бы ни старались.

— Ты прав, Скворец. Ох и хитер толстяк.

— Утром Быстрый Бен отправится к Парану и сжигателям мостов.

Владыка Семени Луны кивнул:

— Я постараюсь держаться подальше от капитана, чтобы не беспокоить его. — Тисте анди протянул гостю руку. — А мы неплохо посидели.

Скворец смутился:

— Я не ахти как умею байки травить. Благодарю за терпение.

— В другой раз я тоже поведаю тебе что-нибудь любопытное. У меня есть о чем рассказать.

— Не сомневаюсь.

Они разняли руки. Скворец направился к выходу.

— Передай Серебряной Лисе, чтобы не боялась меня. И скажи ей, что я непременно вразумлю Каллора.

— Спасибо, — коротко ответил командор и вышел.

«Боги милосердные! Мог ли я предполагать, что сегодня… подружусь с самим Аномандером Рейком? Когда в последний раз судьба преподносила мне такой подарок? Не могу вспомнить. Худов дух, ну и дела».

Стоя у входа в шатер, Аномандер Рейк провожал взглядом удалявшегося Скворца. Командор заметно прихрамывал.

Сзади послышалось знакомое хлопанье крыльев.

— Хозяин, стоило ли это затевать? — спросила Карга.

— Ты о чем? — рассеянно осведомился Рейк.

— О дружбе со смертными. Она всегда длится недолго. Или тебе мало своих горьких воспоминаний?

— Поосторожней, Карга!

— Ты решишься отрицать справедливость моих слов?

— В быстротечности есть своя ценность.

Великая ворониха насмешливо задрала голову:

— Это что же, плоды беспристрастных наблюдений? Или предостережение? А может, просто мудрость, столь же печальная, сколь и абсурдная? Сомневаюсь, что ты удостоишь меня более или менее подробным ответом. Нет, разумеется, ты этого не сделаешь. Ты оставишь меня терзаться любопытством, в недоумении терзая клювом землю. Ох, напрасно ты заводишь себе новых друзей, забывая о старых!

— Принюхайся, дорогая. Чуешь, падалью потянуло? Почему бы тебе не слетать туда и не набить свое ненасытное брюхо? А когда сделаешь это, разыщи Каллора и пришли его ко мне.

Ворчливо каркая, Карга взлетела и скрылась из виду. Аномандер Рейк вернулся в шатер. Вскоре туда зашла Корлат:

— Ты звал меня, владыка?

— Я на время покину лагерь. Хочу побыть рядом с Силаной.

— Она будет рада твоему возвращению.

— Я отлучусь всего лишь на несколько дней. Задерживаться там я не собираюсь.

— Понятно, господин.

Рейк повернулся к ней лицом:

— А ты пока будешь защищать Серебряную Лису.

— С радостью.

— Установите незримое наблюдение за Каллором. Если вдруг что-то заподозришь, немедленно сообщи мне. Можешь взять себе в помощь всех тисте анди, дабы противостоять ему вплоть до уничтожения, но это уже на самый крайний случай.

— Правильно ли я поняла тебя, владыка? Всю мощь нашего народа? Мы уже очень давно не действовали совместными усилиями. Ты думаешь, иначе нам с Каллором не справиться?

— Я не хочу рисковать понапрасну, только и всего.

— Стало быть, пора начинать подготовку к объединению магических сил?

— Вижу, тебя что-то тревожит, Корлат. Что именно?

— Нас тысяча сто, владыка.

— Я это помню, Корлат.

— В момент пленения Увечного Бога присутствовало всего сорок тисте анди, но мы уничтожили создаваемый им мир. А уж в таком количестве… мы можем разнести этот континент в пыль.

Глаза Рейка подернулись пеленой.

— Я надеюсь на твой опыт, Корлат. Будь особенно осмотрительна, если понадобится общими усилиями открыть Куральд Галейн. Каладану Бруду это вряд ли понравится… Честно сказать, я не жду от Каллора каких-либо безрассудных шагов. Но осторожность не помешает. Ясно?

— Да, владыка.

— Ты свободна, Корлат, — сказал Рейк, поворачиваясь к ней спиной.

Давненько уже Мхиби не снился этот сон… Она вновь брела по северной равнине. Ее ноги утопали во мхах, а в лицо дул сухой ветер, принося запах талого льда. Мхиби шла, не ощущая ни боли в ногах, ни тяжести в груди. Ей дышалось легко. Она вернулась в те места, где родилась ее дочь.

«Магический Путь Телланн. Я понятия не имею, где он пролегает, но точно знаю, какое это время. Время юности: всего мира и моей собственной».

Она подняла руки и полюбовалась упругой гладкостью кожи, под которой едва просвечивали кровеносные сосуды.

«Я совсем молодая. Такая, какой и должна быть сейчас».

Но сон ее был не желанным даром, а мучительной пыткой. Мхиби знала: она спит. Потом наступит пробуждение, а с ним — и возвращение в реальность.

Она продолжала идти. Вдалеке неспешно бежало стадо каких-то давным-давно исчезнувших животных. Их горбатые спины то скрывались за низкими холмами, то появлялись опять — движущиеся темно-коричневые пятна среди серо-зеленых просторов. Рхиви залюбовалась их неброской красотой.

«Наверное, это предки бхедеринов. Когда-то они были крупнее, с длинными, загнутыми рогами».

Глянув под ноги, Мхиби заметила чужие следы. Судя по примятым лишайникам, здесь прошло человек восемь или девять.

«Кто же на этот раз забрел в мои сны? Может, снова древние т’лан имассы? Наверное, опять Пран Чоль и его соплеменники…»

Мхиби заморгала и открыла глаза. В шатер пробивался грязно-серый утренний свет. Как всегда, кости тупо ныли. Ей было зябко. Скрюченными руками рхиви почти до подбородка натянула шкуру, которой укрывалась. Но почему у нее все расплывается перед глазами? Бедняжка заморгала, стряхивая слезы, посмотрела на островерхий потолок шатра и шумно вздохнула.

«Да сколько же еще будут продолжаться эти мучения?» — подумала она и чуть слышно прошептала:

— Духи рхиви, умоляю, заберите меня из этого мира. Избавьте меня от жизни в этом теле. Прошу вас. Ягган, Ирут, Мендалан, Си’рен Таль, Парид, Непроль, Манек, Ибиндур… Я назову вас всех. Только возьмите меня отсюда, духи рхиви.

Хриплое дыхание, тяжелый стук сердца и… больше ничего. Увы, духи не слышали ее молитв. Или слышали, но не желали отвечать. Изможденная старуха тихонько всхлипнула и потянулась за одеждой.

Лагерь рхиви проснулся. Мхиби выбралась из шатра, прислушиваясь к привычным утренним звукам: мычанию бхедеринов, топоту ног, крику подростков, гордых тем, что им доверили ночью пасти стадо. Из соседних шатров выходили ее соплеменники, негромко напевая ритуальное приветствие рассвету: «Ирут мет инал барку сен нетрал… ах’рхитан! Ирут мет инал…»

Мхиби не пела. Ее не радовал еще один день столь убогой и никчемной жизни.

— Доброе утро, милая девушка. У меня кое-что для тебя есть.

Рхиви обернулась. Ее уже давно никто не называл девушкой. К ней проворно семенил даруджиец Крупп, сжимая в пухлых ручках деревянную шкатулку.

Мхиби заставила себя улыбнуться:

— Спасибо, конечно, но я и раньше не слишком любила подарки. А сейчас мне и подавно ничего не надо.

— Дорогая моя, Крупп умеет видеть сквозь любую завесу. Всегда и во всем. Моей повелительницей является Вера. О, это давняя и преданная спутница Круппа, чье ласковое прикосновение всегда приятно. — Толстяк подбежал ближе и встал перед женщиной. — Дела Круппа, при всей их суетности, порою приносят неожиданные и удивительные дары. В этой скромной шкатулочке лежат сокровища, которые я с радостью вручаю тебе.

— Благодарю, Крупп, но рхиви — люди бедные. Они не привыкли иметь дело с сокровищами.

— В таком случае, милая девушка, Крупп смиренно просит тебя выслушать одну историю, которая явно того заслуживает… В запутанной паутине туннелей, что ведут к знаменитым пещерам с бесценным газом, которые лежат под славным градом Даруджистаном, там и сям находили странные помещения, этакие высеченные в камне чертоги. На их стенах, куда вделаны рога древних животных, запечатлены удивительные сцены из седого прошлого. Картины эти были написаны древесным углем, охрой, иногда кровью и Худ знает чем еще. Но и это еще не все! В тех подземных залах также обнаружили… алтари. Конечно, не такие, как в нынешних даруджийских храмах. Те алтари были совсем грубые, сложенные из неотесанных камней. И на каждом лежали такие вот вещицы.

И с этими словами Крупп откинул крышку шкатулки.

Сначала Мхиби решила, что видит кремневые ножи, уложенные на такие же каменные браслеты. Но затем она пригляделась и чуть не вскрикнула от удивления.

— Ага, милая девушка, ты, похоже, догадалась! — прошептал коротышка. — Да, эти вещи выглядят так, словно их сделали из кремня, но это медь. Особая медь холодной ковки. Такая работа требовала немалого искусства и усердия, учитывая, что наковальнями тогдашним мастерам служили обыкновенные камни. — Глазки толстяка блеснули. — Милая девушка, Крупп понимает, сколько страданий доставляет тебе твое одряхлевшее тело. И Крупп безмерно скорбит. Но сегодня у него появился повод для радости. Все эти медные ножички на самом деле ничего не режут. Их носят на теле. Видишь отверстия? Украшения можно связать между собой кожаным ремешком и надеть на себя. А еще тут есть браслеты для запястий и лодыжек, торквесы и даже… ожерелья. Своей силой они… облегчат твою боль. Медь была первым даром богов.

Мхиби крайне редко давала волю своим чувствам, особенно на людях, и сейчас смутилась, заметив, что слезы так и текут по ее впалым щекам. Она вытерла их рукавом и сказала:

— Спасибо тебе, добрый Крупп. Наше племя хранит знания о целебных свойствах этого металла. Но против старости медь, увы, бессильна…

Глаза толстяка вспыхнули.

— Милая девушка, Крупп еще не закончил свой рассказ… Когда под Даруджистаном стали находить эти странные чертоги, туда, конечно же, отправились и наши ученые, поднаторевшие в разгадках древних тайн. Они сразу поняли: подземные залы служили некоей определенной цели. Попросту говоря, это были храмы. Всего таких помещений оказалось восемь: в каждом свой алтарь, и каждый посвящен иной силе. Рисунки представляли собой довольно грубые, но непреложные изображения. Традиционные образы. Восемь пещер, и все легко распознать. Мы знаем руки, сотворившие каждую из них, ибо художники потрудились указать свои имена, а лучшие провидцы Даруджистана подтвердили эту истину. И сейчас смиренный Крупп счастлив, что может пересказать тебе их слова. — Он запустил руку в шкатулку и извлек медное лезвие. — Вот это, например, сделано Ягганом. — Толстяк положил его обратно и достал ножной браслет. — Эта вещица явно принадлежит Си’рен Талю. А вот здесь — еще более странный предмет, похожий на наконечник игрушечной стрелы… Догадываешься, чья это работа? Да, творение Манека — этого проказника из легенд рхиви, весельчака и насмешника. Должен заметить, Крупп узнаёт в нем родственную душу. Несмотря на легкомысленный нрав, у Манека большое и щедрое сердце. Ты согласна?.. А теперь взгляни на торквес. Видишь, как блестит? Конечно же, он принадлежал Ируту. Здесь, в кусочке металла, навсегда сохранился цвет утренней зари.

— Быть того не может, — прошептала Мхиби. — Ты говоришь о них как о смертных людях. Я привыкла думать, что они — духи.

— Но когда-то, дорогая моя, они были смертными рхиви. Возможно, одними из первых. — Коротышка задумчиво улыбнулся. — Вера — надежная спутница не только для Круппа, но и для всякого, кто ее позовет… Крупп смиренно ожидает, что после утренних омовений ты наденешь эти украшения. И во все грядущие дни и ночи, милая девушка, крепко храни веру. Не сомневайся в том, что услышала от меня.

Мхиби молчала. Крупп протянул ей шкатулку. Рхиви взяла ее, почувствовав тяжесть в ослабевших руках.

«Откуда он узнал? Я проснулась, проклиная наступивший день. Что еще страшнее, я чувствовала, как из моего сердца уходит вера. Как же ты обо всем догадался, даруджистанский плут?»

Толстяк отступил назад и вздохнул:

— Обязанность, вынудившая Круппа встать в столь ранний час, невзирая на свое приятное свойство, изрядно его утомила и вызвала острый приступ голода. Крупп страдает.

Рхиви улыбнулась:

— Да неужели? Я бы согласилась променять приступы боли на приступы голода.

— Не сомневаюсь, милая девушка. Но этот скромный дар изменит твое состояние к лучшему. Вот увидишь. А теперь позволь мне откланяться.

Он повернулся и зашагал обратно, однако буквально через пару шагов остановился и снова повернулся к растерянной Мхиби:

— Крупп забыл сказать еще одну важную вещь. У Веры есть несколько замечательных братьев, которых зовут Сновидениями. Я бы не советовал тебе, милая девушка, пренебрегать их приятным обществом.

Вскоре он завернул за шатры и исчез из виду.

«А ты и впрямь похож на Манека, Крупп. Ты ведь подарил мне не только шкатулку с украшениями. Ты подарил мне веру и… сны. Сновидения, полные надежд и желаний… Так чьи же следы я видела этой ночью?»

Капрал Хватка лежала в густой траве на склоне холма и внимательно следила за удаляющимися кворлами. Они летели на запад, постепенно исчезая в голубых небесных просторах.

— Если меня еще раз заставят оседлать эту тварь, я благословлю того, кто вонзит мне кинжал в спину, — проворчал Мураш.

Хватка прикрыла глаза:

— Если таким образом ты позволяешь свернуть себе шею, бьюсь об заклад: кто-нибудь из наших непременно доставит тебе это удовольствие. Возможно, даже сегодня.

— Что за жуткие вещи ты говоришь, Хватка? Неужели меня так ненавидят? За что? Я ведь никому ничего не сделал и вообще никогда не делал, не так ли?

— Дай мне немного подумать, чтобы понять, что ты только что сказал, и я отвечу — честно и откровенно.

— Да нечего тут думать: я глупость сморозил, и ты сама это знаешь. — Он понизил голос. — Как ни крути, а это капитан во всем виноват…

— Капитан тут ни при чем. И вообще, я терпеть не могу эти перешептывания за спиной. Гляди, как бы не плюнула тебе в физиономию. А слюна у меня, говорят, ядовитая. На самом деле все это состряпали Скворец с Дуджеком. Коли испытываешь желание навести критику — вали к ним.

— Дурак я, что ли, критиковать Скворца и Однорукого?

— Тогда не нуди.

— За разговор в таком тоне со старшим по званию я имею полное право объявить тебе сегодня наряд вне очереди. И завтра тоже, если мне этого захочется.

— Боги, до чего же я ненавижу коротышек с большими усами!

— Так-так, капрал. Переходим на личности, стало быть? Ну ладно, будешь у меня вечером мыть миски и драить котлы. А ужин сегодня намечается знатный. Зайцы, фаршированные инжиром. Весьма пикантный вкус! А уж аромат — просто сногсшибательный!

Хватка даже села, вытаращив на сержанта глаза:

— Сногсшибательный аромат, говоришь? Уж не собрался ли ты скормить нам вонючую власяницу Штыря, натолкав туда фиг?

— Дура! Ну при чем тут Штырь? Я видел у нашего повара несколько заячьих тушек. Надо их отварить, потом нафаршировать инжиром и подавать под соусом из жестяники и пресноводных устриц. Устрицы — это такие большие улитки…

— Жестяные улитки? Нет уж, спасибо, — пробурчала Хватка. — Я лучше закушу власяницей.

Путешествие сюда выдалось утомительным. Остановки были редкими и совсем короткими, а черные моранты не отличались общительностью. Молчаливые, замкнутые, с вечно хмурым лицом. Хватка еще ни разу не видела, чтобы кто-то из этих воинов снимал доспехи. Блестящие черные панцири словно бы служили для морантов второй кожей. Как раз сейчас капитан Паран о чем-то совещался с Меченым, их командиром, оставшимся здесь.

«Ох и тяжелая тебе выпала доля, парень, — с сочувствием подумала капрал. — Если Опонны тебе сегодня улыбнутся, возможно, вы с ним и договоритесь».

Хватку до сих пор передергивало, когда она вспоминала о ночном полете. Кворлы летели на большой высоте, где от пронизывающего холода не спасала никакая теплая одежда. У бедной женщины до сих пор саднило все тело. Хватка опять закрыла глаза, вслушиваясь в окружающие звуки. Ее товарищи готовились к дальнейшему пешему переходу. Мураш, устроившись рядом, что-то неразборчиво бормотал: вечно этот тип жалуется и причитает.

Стук тяжелых шагов вывел Хватку из полудремы. Она приоткрыла один глаз: капитан Паран. Однако, как выяснилось, пришел он не по ее душу, а разыскивал Мураша.

— Эй, сержант.

— Я! — рявкнул Мураш, разом перестав бормотать.

— Похоже, Быстрый Бен запаздывает. Твой взвод останется здесь и будет дожидаться его прилета. Остальные отправятся вместе с Ходоком. Деторан уже отложила вашу часть амуниции и продовольствия.

— Слушаюсь, капитан. Интересно, когда же маг прилетит на этой крылатой твари?

— Штырь уверяет, что задержка кратковременная. Быстрый Бен должен прибыть еще сегодня.

— А если он не появится?

— Обязательно появится.

— Ну а все-таки? Разное ведь в жизни бывает.

Выругавшись сквозь зубы, Паран ушел прочь.

Мураш очумело взглянул на Хватку:

— По-моему, нас учили продумывать все варианты. Вот я и спросил: а что, если Быстрый Бен сегодня вообще не прилетит?

— Ну и болван ты, Мураш!

— Худ тебя побери! Я же задаю вполне здравый вопрос, разве нет? Так что вы все так на меня ополчились?

— Если твои мозги, сержант, еще не провалились в задницу, почему ты ими не шевелишь? Сам посуди. Коли маг вообще сюда не прилетит, значит случилось что-то совсем уж поганое. И тогда нужно будет рвать когти и давать деру. Срочно спасать свои шкуры.

Румяное лицо Мураша побледнело.

— Слушай, а разве с нашим чародеем может случиться что-то поганое? Скажи, Хватка, что ты имеешь в виду? Бен же всегда выпутывался из любых передряг.

— Да ничего с ним не сделается, успокойся ты! Быстрый Бен будет здесь сегодня — это так же верно, как и то, что солнце только взошло и уже поджарило тебе мозги. И вообще, перестань пугать свой взвод, сержант! Гляди, вон Молоток с Колотуном уже дрожат от страха.

Мураш, бормоча проклятия, вскочил на ноги и напустился на стоявших рядом подчиненных:

— Ну, что зенки вылупили? Принимайтесь за дело! Ты, Молоток, помоги Деторан уложить камни в очаге. Если котлы опрокинутся, будете ужинать травой, как лошади. А ты, Колотун, немедленно разыщи мне Штыря.

Сапер махнул в сторону холма:

— Вон он, сержант. Разглядывает дерево, что торчит вверх тормашками. Ишь как уставился!

Мураш повернул голову:

— Тут всякому будет любопытно. Разве нормальные деревья растут корнями вверх? Умному человеку всегда важно определить причину, дознаться до истины.

— Ну, если тебе так важно дознаться до истины, то чего же не сходишь туда и не посмотришь сам? — поддела его Хватка.

— У меня и других дел невпроворот. Эй, Колотун, сгоняй за Штырем. Бегом марш!

— Бегом? На вершину холма? Худ тебя побери, Мураш. Мы, кажется, не в бою.

— Ты слышал приказ? Выполняй!

Хмурый Колотун трусцой двинулся вверх по склону, однако вскоре перешел на обычный шаг. Хватка ухмыльнулась.

— А Мутная где ошивается? — спросил сержант.

— Прямо позади тебя, командир!

— Худов дух! — Он обернулся. — Мутная, прекрати так делать! Где ты пряталась?

— Нигде. Тут была.

— Врешь, — сказала Хватка. — Я же видела, как ты улизнула. Ты у нас пока что не бесплотный дух, чтобы шастать по другим мирам. Куда это тебя носило?

Мутная кокетливо передернула плечами:

— Да вот, гуляла. И между прочим, услышала интересный разговор между Параном и Ходоком. Оказывается, наш придурок-баргаст когда-то был в своем племени важной шишкой. Вроде как все его картинки на теле это доказывают. А закинули нас сюда не просто так. Дуджеку с Брудом нужны дополнительные союзники в войне против Паннионского Домина. Мы должны найти самое большое племя — клан Белолицых — и завербовать их, перетянуть на свою сторону.

Хватка хмыкнула:

— Вот так неожиданный поворот! А зачем еще, по-твоему, нас подвезли сюда и высадили у самого подножия Баргастовой гряды? Ясное дело, чтобы встретиться с баргастами!

— Тут не все так просто, подруга, — ответила Мутная, занявшись любимым делом — разглядыванием собственных ногтей. — Ходок отправится на переговоры один, без нас. Но вроде как у этих придурков есть такой обычай: когда кто-то приходит за помощью, он должен сперва показать свою силу, приняв участие в поединке. Может, даже не в одном, а в нескольких — я толком не поняла. Так вот, если Ходок победит, Белолицые баргасты пойдут с нами. А коли его убьют…

У Мураша сам собой открылся рот, а затем опустился один ус и следом другой.

Хватка застонала: не то от страха, не то пытаясь сдержать смех.

— Капрал, найди Ходока, — скомандовал сержант.

— Зачем?

— У тебя же есть особый точильный камень. Наточи ему меч так, чтобы не дотронуться было.

— Мураш, ты это серьезно?

— Но надо ведь что-то делать!

— С чем или с кем делать? — спросил чей-то новый голос.

— Ну наконец-то! — пропыхтел Мураш. — Слушай, Штырь, мы тут узнали, что Ходок может запросто всех нас погубить!

Чародей в ответ лишь невозмутимо пожал плечами. Хватка поморщилась: на солнце власяница становилась особенно зловонной.

— Теперь я понимаю, почему так задергались духи на холме. Они почуяли исходящую от Штыря вонь.

— Далась тебе эта вонь! — взвился Мураш. — А то, что баргасты нас всех порешить могут, тебя не колышет?

Парана удивила суматоха, царившая во взводе сержанта Мураша. И сам он, и его бойцы возбужденно размахивали руками и что-то кричали, но ветер дул в другую сторону, и их голосов слышно не было.

— Да что у них там такое стряслось? — вслух спросил капитан.

Ходок усмехнулся и пояснил:

— Здесь крутилась Мутная. Она все слышала.

— Только этого еще не хватало! Почему ты меня сразу не предупредил?

Баргаст молча пожал широкими плечами.

Почесывая лоб, Паран отправился к командиру черных морантов:

— Скажи, Меченый, твой кворл уже отдохнул? Можешь подняться и покружить над лагерем? Я хочу знать, когда Белолицые баргасты нас обнаружат.

— Они уже знают о нашем появлении, знатнорожденный, — невозмутимо ответил морант, который в черном хитиновом шлеме смахивал на огромного жука.

— Сколько раз повторять: достаточно называть меня просто капитаном. Я не жажду, чтобы мне постоянно напоминали о моем благородном происхождении… Белолицые баргасты уже знают, что мы здесь? Но откуда?

— Мы же стоим на их земле, капитан. У нас под ногами — кровь их предков. А кровь умеет разносить вести. Моранты это слышат.

— Удивительно, как ты вообще еще что-то слышишь внутри этого своего панциря, — раздраженно и устало пробормотал Паран. И добавил: — И все-таки, Меченый, я прошу тебя подняться в воздух.

Командир морантов кивнул.

Паран оглядел свой полк. Многие из сжигателей мостов были вдвое старше его. И все сплошь — опытные солдаты, которых жизнь и война научили очень многому. Мужественные, немногословные, до тонкостей знающие ратное ремесло. Капитану вдруг захотелось посмотреть на мир их глазами, прочувствовать все пласты их душевной усталости, которую сам он еще только-только начинал ощущать.

«Они до последнего вздоха останутся солдатами. В отставку не уйдет никто. Сжигатели мостов боятся тишины и одиночества. Ведь тогда наружу прорвется то, что сейчас они удерживают благодаря заслону повседневных дел и забот. Эти люди живут настоящим, и лишь это помогает им не сойти с ума».

Скворец как-то проговорился Парану, что после этой войны сжигателей мостов отправят в отставку. Если понадобится — насильно.

В армиях разных стран всегда, в любую эпоху, существовали традиции. Зачастую они складывались вопреки разного рода уставам и циркулярам и были связаны с природой человеческой души. Например, принятие в свои ряды — первый ритуал, через который проходил каждый новобранец. Традиции имели совершенно иную ценность, нежели все награды и поощрения от начальства. Были ритуалы радостные и печальные, но все они так или иначе оберегали солдатский рассудок, ибо даровали своего рода защиту от безумия, возможность пережить все без особых потерь, выстоять, справиться. Нельзя отправлять солдата прочь без наставлений, бросать в каком-то незнакомом мире, равнодушном к его жизни. И если спросить тех же сжигателей мостов, наверняка каждый из них предпочтет погибнуть в сражении, нежели очутиться в непривычной атмосфере, среди чужаков, которым нет до тебя никакого дела.

«Неужели сам Скворец верит, что его давние соратники удовлетворятся пышной прощальной церемонией и обрадуются наградным? Речи отзвучат, деньги закончатся. И что останется у бывшего солдата? Безрадостное существование с постоянной оглядкой на прошлое — с его тяготами и ужасами, страданиями и потерями. Даже если сжигатели мостов и попытаются приспособиться к новым обстоятельствам, прошлое будет атаковать их снова и снова. Если не днем, то по ночам уж точно».

Печаль, охватившая Парана, была тихой, как воды омута. Но недаром говорят, что в омуте утонуть легче, чем в море.

«А когда Белолицые баргасты нас найдут… Неужели у них и впрямь все решает исход поединка? Наверное, объяви я сейчас солдатам, что после войны с Паннионским Домином их ждет отставка, они согласятся погибнуть от рук этих дикарей. Боги, помогите мне. Хоть кто-нибудь из вас…»

Под негромкий шелест крыльев кворл поднял в воздух Меченого. Командир черных морантов неподвижно застыл в жестком седле. Паран некоторое время следил за его полетом. В животе капитана зашевелилась знакомая боль. Он стиснул зубы и повернулся к своим бойцам:

— Сжигатели мостов, подъем! Отправляемся дальше.

Вокруг было темно. К удушливому воздуху примешивался ядовитый туман. Быстрый Бен пробивался сквозь него, ощущая себя пловцом, сражающимся с бешеным течением. Вскоре он оставил эту затею, уйдя в сторону, а затем и вовсе скользнул на другой магический Путь.

Но и там было немногим лучше. Зараза проникла и сюда тоже. Открыв еще несколько Путей, колдун обнаружил, что все они поражены точно такой же зловонной гнилью.

«Это зловоние исходит от Увечного Бога, хотя наш враг — Паннионский Провидец. Странное совпадение, которое трудно объяснить. Да и когда это я верил в совпадения? Здесь нужно копать глубже. Увечному Богу искалечили тело, а самого его сковали цепями. Но его скрюченные руки продолжают плести невидимые нити и дергать за них. Даже тут, внутри магических Путей. — Едва заметная улыбка тронула губы чародея. — Достойный у меня противник, что и говорить».

Быстрый Бен опять сменил магический Путь и вдруг почувствовал, что он тут не один. Кто-то прошел здесь раньше его, оставив свой след: холодный и странным образом безжизненный.

«Чему же удивляться? Как-никак я иду по самой границе владений Худа. И все-таки…»

В душе шевельнулась тревога. Противная, точно слякоть под ногами. Усилием воли чернокожий колдун подавил это чувство. Но как бы то ни было, Тропа Худа, его магический Путь противился заразе сильнее, чем все остальные, которые Быстрый Бен открывал до сих пор.

Поскольку чародей был в легких сапогах, ноги его уже успели замерзнуть. Внизу чавкала вязкая глина. С неба, до которого, казалось, можно дотянуться рукой, лился тусклый сероватый свет. Дорогу по обе стороны окутывала густая маслянистая дымка, скрывая от глаз все, что находилось за нею.

Быстрый Бен замедлил шаги. Глина под его ногами внезапно стала твердой. Теперь ее поверхность покрывали какие-то причудливые линии, значки и письмена. Они располагались столбиками. Маг нагнулся:

— Похоже, нацарапано совсем недавно. Или… слишком давно. — От значков исходила магическая сила. — Ага, да это охранительные заклинания. Может, и связующие тоже.

Теперь Бен шел почти на цыпочках, стараясь не задевать письмена.

Вскоре он обогнул большую яму, до краев заполненную расписными камешками. Приношения Худу. Наверное, молитвы и просьбы от его бесчисленных приверженцев.

«И вот они лежат здесь. Незамеченные, заброшенные или забытые. А ведь молившиеся тебе, Худ, наверняка думали, что подобными приношениями облегчат собственную участь, когда попадут в твой мир. Воистину наивность человеческая неистребима».

Письмена множились, теперь уже занимая собой почти все пространство дороги. Маг пошел еще медленнее. Он с трудом находил свободные пятачки, куда можно было ступать. Весь путь во владения Худа был испещрен охранительной магией. Чтобы Владыка Смерти вдруг ставил преграды на пути в свои владения? Ну не странно ли!

Впереди показался какой-то холмик. Похоже, кто-то собирался развести здесь костер и заготовил лучинки и пучки сухой травы.

Вскоре Быстрый Бен понял, что ошибся. Это был вовсе не костер.

«Знакомые палочки. Только вместо ниток — жгутики травы. Заклинания, помогающие пленить душу. Я и сам делал такие для Локона. Кто же тебя сюда заточил, дружище? Любопытно».

Маг присел на корточки, разглядывая крошечную фигурку.

— Что, плохо тебе здесь, приятель? — участливо спросил он.

Голова величиной с желудь повернулась в его сторону и запрокинулась вверх.

— Смертный! — пропищала фигурка на языке баргастов. — Надо обязательно рассказать все кланам! Мне самому не шевельнуться. Видишь, я опутан по рукам и ногам? Эта магия не выпускает меня. Я в ловушке.

— Вижу. Полагаю, ты был шаманом Белолицых баргастов?

— Я остаюсь им и поныне.

— Но ты сумел выбраться из погребального кургана, прорваться сквозь заклинания своих сородичей и сбежать. Думаешь, они обрадуются твоему возвращению, о древний?

— Глупец, я вовсе не сбежал! Меня вытащили из кургана. Тебе предстоит встреча с кланом Белолицых? Не отрицай, я вижу это по твоим глазам. Я должен поведать тебе свою историю, а ты перескажешь ее моим соплеменникам. Так они узнают правду. Я сообщу тебе свое настоящее имя.

— Смелое предложение. А ты не боишься, что я просто-напросто подчиню тебя своей воле?

Фигурка скрючилась и сердито пропищала:

— Ты ничем не лучше моих прежних хозяев, но у меня нет выбора… Я — Таламандас, рожденный в Первом очаге клана Узла. Я был первым ребенком, родившимся на этой земле. Понимаешь ли ты, смертный, всю значимость такого события?

— Боюсь, что не очень, Таламандас, — честно признался Быстрый Бен.

— Мои прежние хозяева… эти проклятые гадатели на мертвечине… они были очень дотошными. И чуть-чуть не узнали мое истинное имя. Правильнее сказать — едва не вырвали его из меня своими жестокими когтями, не знающими чужой боли. Выведав мое имя, они бы узнали тайны, давно забытые даже моими соплеменниками. Скажи, смертный, тебе понятен смысл деревьев на наших курганах? Уверен, что нет. Наверное, ты слышал: курганы заключают в себе души умерших, не дают им странствовать по свету. Но зачем удерживать души?

— Сие мне неведомо, древний.

— Мы приплыли сюда по морю, на резных челнах. Этот мир тогда был еще совсем молодым, а наша густая кровь хранила тайны прошлого. Присмотрись к лицам баргастов, смертный. Нет, лучше взгляни на их черепа, лишенные кожи и мышц.

— Мне случалось видеть… черепа баргастов, — тихо сказал Быстрый Бен.

— А ты видел… похожие черепа… у живых существ?

— Да, видел. Только они более грубые, и черты лица поострее.

— Ага! Ничего удивительного: мы ведь не знали голода. Море всегда давало нам пищу… Мало того, с нами были еще тартено и тоблакаи…

— Так вы когда-то были т’лан имассами? Худ меня побери! Значит, твои соплеменники воспротивились Ритуалу?

— Воспротивились? Нет. Мы просто не сумели вовремя туда добраться. Мы преследовали яггутов. Нам пришлось плыть за ними по морям, среди ледяных глыб, и высаживаться на пустынных островах, где не было деревьев. Тартено оторвались от других племен. Мы замкнулись на себе и сильно изменились. А наши сородичи остались прежними… Мы добрались до этой земли и поняли, что на ней можно жить. Когда в племени родился первый ребенок, мы навсегда закопали резные челны. Так возник обычай ставить деревья на вершинах курганов… Сейчас баргасты забыли, по какой причине он появился. Это ведь было так давно…

— Я готов выслушать твою историю, Таламандас. Но сначала скажи: если я вызволю тебя из этой паутины, что ты станешь делать?

— Ты не можешь этого сделать, смертный.

— Это не ответ.

— Хорошо, я тебе отвечу… Я бы постарался, в свою очередь, вызволить духов первых семей. Кланы живущих до сих пор поклоняются им. Но древнее заклятие удерживает всех нас. Наложившие его думали, что делают это во благо соплеменникам, да вот только забота их, увы, обернулась сущим проклятием. Мы должны освободиться и обрести силу.

— Уж не хотите ли вы примкнуть к сонму Взошедших и стать богами? — осведомился Быстрый Бен, с удивлением разглядывая фигурку из прутиков и пучков травы.

— Баргасты ненавидят перемены. Живущие ныне рассуждают так же, как их далекие предки. Поколения сменяют друг друга, однако ничего не меняется. Наша раса вымирает. Мы сами себя подтачиваем, гнием изнутри. Ибо пращурам мешают наставлять потомков на верный путь, не дают обрести истинную силу — нашу силу. Нам не достучаться до живых… Отвечая на твой вопрос, смертный: я бы спас живых баргастов, если бы мог.

Быстрый Бен слушал его, прикрыв глаза.

— Скажи, Таламандас, выживание — это право или привилегия?

— Привилегия, смертный. И ее нужно заслужить. Я жажду получить шанс. Ради всех своих соплеменников.

Маг медленно кивнул:

— Достойное желание, о древний. — Быстрый Бен протянул руку и принялся разглядывать собственную ладонь. — Эта глина пропитана солью. Чувствуешь? Я ощущаю запах. Обычно глина ничем не пахнет. Она лишена жизни. Потому-то на глине ничего не растет. Но когда появляется соль… — Рыхлый кусок на его ладони обрел форму и начал извиваться. — Иногда простые создания таким же простым способом могут противостоять самой сильной магии.

Из глины появились кольчатые черви, кроваво-красные и длинные. Быстрый Бен дал им сползти с ладони и позволил упасть на испещренную письменами поверхность земли.

— Эти черви родом из далеких краев. Они кормятся солью. Во всяком случае, соляные копи вблизи Сетты полны этих тварей, особенно в засушливое время. Они умеют не только пожирать соль. Самую твердую глину эти создания способны превратить в песок. Иными словами, они несут воздух туда, где прежде его не было.

Червяки деловито вгрызались в сухую глину, делая в ней бороздки.

— Они плодятся быстрее, чем личинки мух… Видишь эти знаки? Скоро черви подточат их силу. Наверное, ты уже ощущаешь, как слабеют твои путы.

— Кто ты, смертный?

— В глазах богов, Таламандас, я — такой же неприметный соляной червяк… Так я слушаю твою историю, о древний.

Скажи, Ток-младший, чем ты измеряешь жизнь? Не молчи, дорогой, мне очень любопытно узнать твое мнение на сей счет. Надеюсь, ты согласишься со мной, что наши дела и поступки — главное мерило жизни?

Ток покосился на спутницу своим единственным глазом:

— Может, ты еще скажешь, что одних добрых намерений достаточно?

— А разве добрые намерения сами по себе не обладают ценностью? — простодушно спросила госпожа Зависть.

— Ну-ну. Я одного только не пойму, кого ты пытаешься сейчас убедить: меня или себя?

Женщина прибавила шагу.

— Какой же ты скучный, — бросила она малазанцу, уходя вперед. — И надменности в тебе через край. Уж лучше я поговорю с Тленом — у него-то настроение не меняется каждую секунду!

«Да уж, этого типа вообще ничем не пробьешь», — подумал Ток.

Однако тут же осознал, что это не так. На прошлой неделе, после встречи с сестрой, которая вновь покинула его, т’лан имасс тоже дал волю чувствам.

«Пожалуй, никто из нас не защищен от мук сердца».

Бывший вестовой Второй армии опустил руку на мускулистую спину Баалджаг. Впереди проступал в дымке зубчатый силуэт горного хребта.

Горы служили естественной границей Паннионского Домина. Госпожа Зависть говорила, что у их подножия находится город со странным названием Оплот. Нет, оно, пожалуй, даже не столько странное, сколько зловещее.

«Чужаков там явно не ждут… Так чего же мы, Худ побери, лезем в самое пекло?»

Дуджек Однорукий объявил войну Паннионскому Домину. Т’лан имасс сообщил Току немало удивительных подробностей из жизни империи религиозных фанатиков. Малазанец не сомневался в правдивости этих сведений и все больше укреплялся в мысли, что старый полководец решил… отомстить за прошлые обиды. Верховный кулак всегда ненавидел тиранию.

«Забавно. Если вдуматься — император Келланвед тоже ведь был тираном… Хотя, может, я и ошибаюсь, кто их там разберет. Деспотом — несомненно. Самовлюбленным и, пожалуй, даже отчасти безумным…»

Ток оглянулся назад. За ним шли трое сегулехов. Их глаза сверкали из прорезей масок. С возвращением госпожи Зависти отношение сегулехов к нему вновь стало прежним, словно бы неделю тому назад они и не выказывали ему почти дружеского расположения.

«Что-то здесь не так, а что — не пойму. Похоже, все пошло наперекосяк после посещения Низин. Мок явился оттуда с дополнительным узором на маске — ярко-красным следом губной помады. Причем бедняга даже и не подозревает об этом. Интересно, будь я на месте Сену или Туруля, осмелился бы я сказать ему об этом? Да и сама госпожа Зависть изменилась. Эти нескончаемые взгляды в мою сторону, вроде бы мимолетные. Видно, ставки повысились и меня вовлекли в игру, о которой я ничего не знаю. А главное — я понятия не имею, кто же мои противники».

Ток вдруг обнаружил, что госпожа Зависть вновь сбавила шаг и идет рядом с ним.

— Вижу, и ответы Тлена тебя тоже не удовлетворили?

Его спутница поморщилась.

— А тебя самого никогда не интересовало, как рассуждают т’лан имассы? — спросила она.

— Откровенно говоря, не припоминаю, чтобы хоть раз размышлял на эту тему, госпожа.

— Ты же знаешь, у них когда-то были свои боги.

— Скорее духи, а не боги, — поправил ее Ток-младший.

— Хорошо, пусть будут духи. Их духи жили в земле и камнях, в деревьях и животных, на звездах, в воде и даже в их собственной крови…

— Можешь дальше не перечислять. Я уловил суть.

— Ты очень грубо перебиваешь меня, молодой человек. Это так принято среди вашего поколения? Если да — то ничего удивительного, что мир неизбежно катится в пропасть… Так вот, у т’лан имассов были духи, которых теперь уже больше нет, от них остался лишь прах воспоминаний. Понимаешь? Т’лан имассы пережили своих божеств. Это трудно вообразить, но они… сущие безбожники. Их вера превратилась в ничто. Скажи, дорогой, а как ты представляешь себе загробную жизнь?

Ток фыркнул:

— То есть что будет, когда я пройду сквозь врата Худа? Честно говоря, я стараюсь об этом не думать. Много ли проку в таких мыслях? Мы умираем, и наши души отправляются к Худу или к кому-то из его приспешников, и те решают, что делать с ними дальше. Если наши души вообще еще на что-то годны.

— Вот именно, — произнесла госпожа Зависть таким тоном, что по спине юноши пробежал холодок. — А если бы ты узнал, что Худу совершенно не нужна твоя душа? Что она обречена на скитания, вечные и бесцельные? Что она продолжит существовать, лишенная всяческих надежд?

— Ты говоришь правду? Знаешь это наверняка или просто решила меня подразнить?

— Конечно же, я дразню тебя, любовь моя. Откуда мне знать о мрачном мире Худа? Но подумай о внешних проявлениях смерти. О городских кладбищах, о курганах посреди равнины, заброшенных и всеми позабытых. Никому не придет в голову устраивать на кладбищах празднества или плясать на вершинах погребальных курганов. И не потому, что это кощунственно. Подобные места не пробуждают радостных мыслей. Конечно, ты можешь возразить, что в честь Худа тоже проводятся торжества. Тучи мух; жрецы, вымазанные кровью; каркающие вороны; лица приверженцев, густо покрытые пеплом сожженных покойников. Не знаю, как к этому относишься ты, но меня на такой праздник можно разве что на аркане приволочь.

— Тогда тем более стоит сменить тему беседы, госпожа. К чему говорить о том, что неприятно нам обоим?

— Я просто подумала о нашем т’лан имассе и о его соплеменниках.

Ток-младший вздохнул:

— Цель всей их жизни — война с яггутами. Это придает смысл их существованию. Вряд ли т’лан имассы так уж нуждаются в богах, духах или вере. Они живут во имя войны и, пока где-то остается хотя бы один яггут…

— Ты думаешь, где-нибудь еще остались живые яггуты?

— Ну, это вопрос не ко мне. Поинтересуйся у Тлена.

— Я уже спрашивала его об этом.

— И что же?

— Он… не знает.

Услышав подобное заявление, Ток едва не споткнулся. Он замедлил шаг, вперившись единственным глазом в т’лан имасса.

— Быть такого не может!

— Представь себе.

«Неужели и правда не знает? Или просто не захотел отвечать?»

— А если война окончилась? — настаивала женщина. — Чем теперь займутся т’лан имассы?

Ток-младший задумался.

— У них вроде как близится Второе Слияние.

— Допустим. А после него?

— Кхм…

— Думаешь, тогда расе т’лан имассов придет конец? — предположила госпожа Зависть. — И некому будет принять и успокоить их уставшие, истерзанные души…

«Конец?! А ведь не исключено, что она права…»

Малазанец посмотрел на широкую спину Тлена, продолжавшего неутомимо шагать вперед, и сердце его сжалось от предчувствия скорой утраты. Громадной, невосполнимой. Неужели в этой жизни ему суждено изведать только потери?

— Но ты ведь можешь и ошибаться, — упрямо произнес он.

— Могу, — с учтивой улыбкой согласилась госпожа Зависть. — И теперь ты цепляешься за эту мысль. Убеждаешь себя, что я ошиблась, да?

Ток кивнул.

— Но почему?

«И в самом деле: почему? Это ведь совсем другая раса, не знавшая ничего, кроме войн и истребления тех, кто от них отличался. Жестокие, неумолимые существа. Непреклонные в своем стремлении убивать».

Кивком Ток указал на шедшего впереди древнего воина:

— Да потому, что он — мой друг.

Они оба забыли, что ветер дул в сторону Тлена. Услышав последнюю фразу, т’лан имасс, не останавливаясь, обернулся. Его взгляд скользнул по Току, задержавшись всего на мгновение. Затем голова их спутника вновь повернулась вперед.

— Самое забавное, что та, кто призвала т’лан имассов к Слиянию, находится в рядах вашей малазанской армии, — сказала госпожа Зависть. — Все встретятся в Паннионском Домине: мы, они и уцелевшие кланы т’лан имассов. Сражений там будет предостаточно. Любую империю уничтожить не так-то просто. Говорю это по своему опыту.

Ток внимательно посмотрел на нее, однако ничего не ответил. Госпожа Зависть понимающе улыбнулась:

— Жаль, что нельзя соединиться с малазанцами раньше. Они движутся с севера, а мы — с юга. И путь нам предстоит нелегкий.

— Я тоже об этом думал, — признался Ток-младший. — Не представляю, как мы сумеем пройти по земле этих фанатиков.

— Очень просто, любовь моя. Мы будем пробивать себе дорогу. Прорубать.

«Боги милосердные! Если я не сбегу из этой компании, меня ждет верная смерть».

Госпожа Зависть улыбалась, искоса поглядывая на Тлена.

— Мы уподобимся раскаленному кинжалу, вонзенному в ледяную глыбу. Острие кинжала достанет до самого сердца… доберется до застывшей, неподвластной времени души. Или мы не сумеем этого сделать? Что скажешь, Онос Т’лэнн?

Т’лан имасс остановился.

Волчица, мягко выскользнув из-под ладони Тока, рванулась вперед. Гарат последовал за ней.

Сзади послышался звон мечей, спешно извлекаемых из ножен.

— К нам кто-то приближается, — с тревогой в голосе промолвила госпожа Зависть.

Ток начал без промедления готовить оружие. Он торопливо снял лук с плеча и стал привязывать тетиву.

— Сама я пока ничего не вижу, но доверяю сегулехам и зверям.

На вершину ближайшего холма выскочил к’чейн че’малль. До него было всего каких-нибудь сто шагов. Громадное чудовище не прыгало, а скользило на двух ногах. Поблескивали лезвия мечей, которыми оканчивались его руки.

Волчица и пес испуганно попятились.

Встреча с этим существом пробудила в Токе болезненные воспоминания о смерти Трейка, и у малазанца перехватило дыхание.

— Охотник К’елль, — пояснил Тлен. — Тоже из числа нежити.

Свой кремневый меч он пока не вынимал. Т’лан имасс переглянулся с сегулехами, затем кивнул.

Сену и Туруль, опережая Мока на шаг, устремились к к’чейн че’маллю.

— Опасная игра, — прошептала госпожа Зависть.

— Настало время испытать, на что они годны, — сказал ей Тлен. — И лучше сделать это здесь, на границе Паннионского Домина. Мы должны увидеть их истинную силу.

Ток приладил стрелу.

— Я тоже не останусь в стороне, — пробормотал он.

— Не торопись, — остановил его Тлен. — Не стоит понапрасну тратить стрелы. Нельзя разбрасываться силой.

— Но и пропадать втуне она тоже не должна. Эх, жаль, у меня всего один глаз и мне трудно приноровиться к расстоянию. А эта тварь быстро движется.

— Оставь расправу сегулехам, — посоветовал ему т’лан имасс.

— Как скажешь, — ответил Ток, пытаясь унять громко стучащее сердце.

К’чейн че’малль молнией врезался в сегулехов, однако те оказались проворнее. Сену и Туруль, почти не поворачивая головы, нанесли ему несколько метких ударов, после чего скользнули в стороны, дабы не угодить под тяжелый, так и хлещущий по земле хвост. Мок остановился прямо перед мордой монстра и замер.

Чудовище вскинуло обрубки рук, которые братья успели отсечь по локоть. Им навстречу взметнулись мечи Мока. Лезвия пронзали тело к’чейн че’малля, поворачивались, увлекая за собой куски плоти, а потом возвращались за новой «добычей». Тяжелая голова охотника К’елль уже болталась на тонких жилах. Наконец Третий нанес завершающий удар, едва успев отскочить, чтобы не оказаться сбитым с ног падающей головой страшилища.

К’чейн че’малль с грохотом рухнул на землю, отчаянно дрыгая ногами и стуча хвостом. Вскоре он затих.

— Я думал, воевать с этими тварями гораздо труднее, — с напускным весельем заметил Ток, переведя дыхание. — Они только выглядят устрашающе. Ну и отлично, учтем на будущее. Теперь путь в Паннионский Домин открыт, не так ли? Поглазеем на Оплот и отправимся дальше.

— Не ожидала от тебя таких откровенных глупостей, — нахмурилась госпожа Зависть. — Развязность тебе не к лицу, милый. Остановись, пока я не разочаровалась в тебе. — (Ток послушно закрыл рот.) — Лучше пойдем взглянем на это чудовище. Не знаю, как ты, а я сгораю от любопытства.

И женщина решительно зашагала вперед.

Ток поплелся следом. Проходя мимо Тлена, он кисло улыбнулся:

— Ну что, теперь можно и отдохнуть?

Т’лан имасс повернул к нему высохшее лицо:

— Ты видел, как Третий исполосовал к’чейн че’малля?

— Видел. И что?

— Я бы так не сумел. Какая… сноровка!

Ток прищурил глаз:

— Не спорю, Мок великолепно отделал эту тварь. Но неужели ты уступаешь ему в скорости?

— Не знаю. Может, и уступаю.

— Учти, Моку здорово помогли братья, которые отсекли эти страшные руки-мечи. А если бы чудовище, вместо того чтобы пустить в ход зубы, попыталось бы раздавить сегулехов своими мощными ногами? Я, кажется, понял ошибку к’чейн че’малля: он сражался против троих одновременно. Это большая глупость. Он был излишне самонадеян.

— Самонадеянность — извечный недостаток нежити, Ток-младший.

Улыбка малазанца стала шире.

— А твое самомнение, как я понимаю, только что пошатнулось, да, Тлен?

— Ошибаешься, малазанец.

Ток уже собирался догнать госпожу Зависть, когда заметил, что т’лан имасс держит в руке кремневый меч.

— Я должен сразиться с Моком.

Юноша мгновенно перестал улыбаться:

— Друг мой, не надо. Воздержись от своих давних привычек.

— Это не привычка. Это обязанность. Я должен сразиться с ним. Прямо сейчас.

— Но зачем?

— Запомни, Арал Фаиль: у первого меча т’лан имассов не должно быть равных ему по силе.

— Тлен, сейчас не время для турниров! Мы не знаем, кого встретим в пределах Паннионского Домина.

Древний воитель молча направился к сегулеху.

— Эй, Тлен! Подожди!

Первый меч т’лан имассов обернулся:

— Наверняка в душе ты со мной согласен.

— Пожалуйста, остановись! Одумайся! Мы идем во вражеское логово. Нам очень нужна сила каждого из вас.

— Довольно слов, Арал Фаиль.

Братья стояли возле мертвого к’чейн че’малля. Госпожа Зависть присела на корточки, разглядывая голову чудовища. Предчувствуя недоброе, Ток пошел следом за т’лан имассом.

Первым из сегулехов их заметил Сену. Он медленно убрал свои мечи и отступил в сторону. Потом то же самое сделал Туруль. Мок неспешно повернул голову.

— Худ тебя побери, Онос Т’лэнн! — произнесла госпожа Зависть и встала.

Лицо женщины было суровым и мрачным.

— Я, кажется, предупреждала: никаких поединков!

Она взмахнула рукой, и Мок повалился на землю. Тлен остановился.

— Разбуди его, госпожа, — прохрипел он.

— И не подумаю. Сену, Туруль, соорудите волокуши для своего брата. Вы же сами их и потащите.

— Но, госпожа…

— Я все сказала, т’лан имасс.

Она повернулась к Тлену спиной, давая понять, что разговор окончен.

Все замерли. Наконец неупокоенный воин убрал меч.

— Когда-нибудь его все равно придется разбудить, — произнес он, обращаясь к Зависти. — Ты просто оттягиваешь неизбежное.

Она не ответила.

— Какая удивительная женщина, — выдохнул Ток.

Госпожа Зависть услышала и наградила его обворожительной улыбкой:

— Правда? Вот спасибо!

— Это не то, о чем ты подумала… — Юноша запнулся.

Она подняла одну бровь:

— А откуда тебе знать, о чем я подумала?

— Ну… э-э-э…

«Боги, лучше бы я помалкивал!»

Госпожа Зависть буквально из воздуха сотворила два толстых древка от копья. Они стали полозьями волокуш. Между ними сплели замысловатую паутину из кожаных ремней. Из других ремней — подлиннее и потолще — сделали нечто вроде упряжи. Сену и Туруль накинули ее на плечи и потащили спящего Мока. Ток видел (несомненно, и т’лан имасс тоже это заметил), что оба брата очень бурно переживали случившееся. Но ясно было, что ослушаться повеления хозяйки они вряд ли посмеют.

Под вечер путники достигли пограничной гряды. Ветер нагнал с севера дождевые облака, которые закрыли горы. Похолодало.

Вдоль гряды, будто пограничные столбы, тянулись могилы. Повсюду виднелись следы каменных изгородей и остатки фундаментов. Видно, когда-то жизнь здесь была более богатой и счастливой. Дорога, по которой они шли сейчас, прежде служила главным торговым трактом. Сквозь траву кое-где поблескивали остатки каменных плит. Заросшую дорогу пересекали другие, тоже некогда мощеные. Холмы сменились широкой низменностью. По ней струилась речушка, которая текла на север. Вдали виднелись три приземистые крестьянские усадьбы. По обоим берегам речки теснились хижины, но моста не было, — наверное, местные жители пользовались бродом. Обычно на подходе к селению непременно услышишь лай собак, мычание коров, детские голоса и множество других звуков. Однако на сей раз уши путников не улавливали ничего, кроме шелеста ветра. Ни из одной деревенской трубы не поднимался дым.

Ток-младший поймал себя на мысли, что его вовсе не радует переход от бесплодных равнин к зеленым пастбищам со следами человеческой деятельности. Он успел привыкнуть к суровому пейзажу равнины Ламатат. Ему не хотелось видеть незнакомых людей. Чужаков.

«Может, и мои спутники не жаждут общения с незнакомцами? — подумал малазанец и невольно поморщился, представив себе, что их ждет: незнакомые лица, оценивающие взгляды. Чувства напряжены до предела; ты пытаешься угадать, что на уме у тех, кого видишь перед собой. А вдруг у всех нас развилось желание оставаться невидимыми и незамеченными? Чужие глаза и уши нам явно мешают».

— О чем ты печалишься, дорогой? — проворковала госпожа Зависть.

Ток вздрогнул.

— Тебе не кажется, что мы… слишком заметны? Согласись, что для обычных путников мы выглядим весьма странно: воины в масках, громадная волчица, собака и т’лан имасс.

Тлен остановился и повернулся к ним:

— Сейчас я стану невидимым.

— Скажи, а когда ты вот так обращаешься в пыль, — заинтересовался Ток, — ты ступаешь на свой магический Путь Телланн?

— Нет. Я просто возвращаюсь в то состояние, в каком бы и пребывал сейчас, если бы не Ритуал. Открывать Телланн в пределах Паннионского Домина очень опасно. Но можешь не волноваться, Ток-младший, — я буду рядом.

— Я как-то привык постоянно тебя видеть, — посетовал малазанец. — Во плоти, так сказать.

Т’лан имасс пожал плечами и растворился в облачке пыли.

— Ты беспокоился насчет зверей, — произнесла госпожа Зависть, подчеркнуто не замечая исчезновения Тлена. — Гляди. — Она подошла к Баалджаг. — Боюсь, малышка, если оставить тебя в твоем нынешнем виде, ты всех перепугаешь. Не сделать ли тебя поменьше?

Волчица молча следила за тем, как изящный пальчик госпожи Зависти коснулся ее лба.

В мгновение ока здоровенный ай уменьшился до размеров Гарата. Госпожа Зависть улыбнулась:

— Забавно. Рыжие волки до сих пор идут вслед за нами. Но теперь им придется повернуть назад. Едва ли они захотят встречаться с людьми. — Женщина потерла лоб. — Что же сделать с нашими сегулехами? Превратить их в детей? Это вряд ли удачное решение. Ты согласен, Ток-младший?

Малазанец представил себе двух устрашающего вида «ребятишек» в масках и поежился.

— Ага, — торопливо пробормотал он.

— Устроим-ка мы небольшую проверку, — предложила госпожа Зависть. — Вот зайдем в ту деревушку и выясним, как местные реагируют на сегулехов. Если понадобится — окружим себя разными обманными уловками… Ну как, дорогой, я развеяла все твои тревоги?

— Кажется, да, — нехотя ответил Ток.

— Быть может, в селении есть постоялый двор.

— Я бы на это не рассчитывал. По здешним дорогам давно уже не ходят торговые караваны.

— Надо же, в какую глушь мы забрели! Но не оставаться же здесь. Вперед, Ток-младший!

Первые капли дождя разбились о камень дороги, когда Ток и его спутники наконец-то добрались до ближайшего из полудюжины убогих и ветхих домишек. Госпожа Зависть не ошиблась: когда-то здесь действительно был постоялый двор с конюшней и просторным сараем для повозок торговцев. Но, судя по полуразвалившимся стенам, гости тут в последний раз останавливались очень давно. Деревянные балки сгнили, мебель и утварь растащили. В кухонной стене зияла большая дыра, все вокруг сплошь поросло травой.

За нежилым постоялым двором обнаружились еще три таких же заброшенных строения: кузница, продовольственная лавка и домик местного сборщика податей. Вскоре путники убедились: искать какие-либо признаки жизни на этом берегу бесполезно. Единственное обитаемое здание находилось на другом берегу речушки. Его окружали высокие каменные стены, причем камни были обтесаны довольно непривычным способом. Под полукружьем арки темнели массивные деревянные ворота. Единственным, что удавалось разглядеть снаружи, была островерхая крыша, покрытая блестящими медными чешуйками.

— По-моему, это храм, — предположил Ток-младший, стоя посреди пустой деревенской улицы и глядя на противоположный берег.

— Ты прав, дорогой, — ответила госпожа Зависть. — И те, кто находится внутри его, уже знают о нашем появлении.

— И откуда же им это известно?

— Один из тамошних монахов обладает кое-какими магическими способностями. Он прощупал нас и узнал, что мы — чужестранцы, явившиеся сюда с равнины Ламатат. Но не волнуйся, этого жреца очень легко сбить с толку. — Она улыбнулась. — Не забывай, дорогой: я уже очень давно живу на свете и научилась заботиться о своей безопасности. Ведь это так важно, когда ты слабая и безобидная, а мир вокруг — коварен и жесток.

«Боги! Это ты-то слабая и безобидная?»

— Я уже сумела направить разум монаха в нужную для нас сторону. Разумеется, сам он ни о чем не догадывается. Уверена: если мы попросим, нас разместят со всеми возможными удобствами. Идем со мной.

Ток неуверенно переминался с ноги на ногу:

— О каких удобствах ты говоришь? Это безумие — ожидать здесь радушного приема.

— Помолчи, молодой человек. Не серди меня понапрасну. Я вполне дружелюбно к тебе настроена. Неужели ты хочешь меня разозлить?

— Нет… нет, конечно, — промямлил малазанец. — Но мы рискуем…

— Чепуха! Ты должен научиться доверять моим словам, Ток. — Она обняла его за талию и привлекла к себе. — Идем со мной, мой несравненный. Нам там будет очень уютно. Наши бедра соприкоснутся, а сердца застучат в унисон, предвосхищая… А стук дождя будет нашей музыкой, когда…

— Хорошо! Только не надо больше подробностей! — взмолился Ток. — Иначе я начну спотыкаться.

Женщина рассмеялась:

— Наконец-то мне удалось околдовать тебя, любовь моя. И теперь я в раздумье: каким путем тебя повести? Выбор огромен, и это так будоражит. Скажи, Ток-младший, ты считаешь меня жестокой?

Бедный юноша старался глядеть только на крышу храма.

Они спустились к броду. Речка оказалась мелкой — всего по щиколотку. Малазанец шел, чувствуя, что спутница по-прежнему ожидает от него ответа.

— Да, считаю, — тихо произнес он.

— Ты прав. Я могу быть жестокой. Чаще всего именно такой и бываю. Думаю, ты это сразу понял. Знаешь, мне очень нравится то, что ты упорно сопротивляешься моим чарам. Как ты думаешь, что ждет нас впереди?

— Понятия не имею. Мы уже подошли к воротам. Постучать?

— Я слышу шарканье ног.

Левая створка ворот со скрипом отворилась. За нею стоял голый по пояс изможденный мужчина неопределенного возраста, с выбритой головой и выщипанными бровями. Кожа у него была нездорового, бледного оттенка. Водянистые серые глаза внимательно изучали незнакомцев.

— Добро пожаловать, господа, — произнес этот человек. — Прошу вас, входите. Паннионский Домин рад предложить вам свое гостеприимство. — Он обвел глазами волчицу, собаку и троих сегулехов. — И вашим спутникам — тоже, — добавил бритоголовый, освобождая вход.

Бросив на Тока взгляд, который трудно было истолковать, госпожа Зависть спокойно последовала за жрецом.

Едва ступив за ворота, малазанец зажал нос. В сыром и жарком воздухе воняло… разлагающимися трупами. Вскоре Ток увидел и самих покойников. Их было не меньше двадцати. Они висели вдоль внутренней стены. Из груди каждого торчало острие большого железного крюка. Вся стена за их спинами была в желтых и темно-красных пятнах. Свесившиеся головы не позволяли увидеть лица; только растрепанные волосы, мокрые от дождя.

Заметив, куда обращены взоры гостей, монах слегка улыбнулся:

— Это — спасенные жители деревни. Когда возведение храма было завершено, они получили вознаграждение. И остаются здесь как напоминание о безграничном милосердии нашего Провидца.

— Довольно странное проявление милосердия, — пробормотал Ток-младший, борясь с подступающей тошнотой.

— Со временем вы поймете и оцените это милосердие, господин, — ответил жрец. — Прошу сюда. Для вас уже готовят угощение. Кальт, настоятель этого храма — у нас их называют стражами Домина, — ожидает вас в зале для гостей.

— Очень любезно с его стороны, — сказала госпожа Зависть. — Какое удивительное здание — этот ваш храм.

Оторвав взгляд от жертв паннионского «милосердия», Ток принялся рассматривать само строение. Пирамида храма опускалась до самой земли и была почти сплошь обшита блестящими медными чешуйками. Лишь в нескольких местах в стенах имелись окна со вставленными в них тонкими пластинами розового кварца. Входом служил узкий высокий портал, обрамленный четырьмя массивными ограненными камнями: широкий порог под ногами, два конусообразных менгира по бокам и один булыжник-перемычка над головой. Ведущий вглубь коридор в три шага длиной показывал, насколько велико основание пирамиды.

Внутри оказалось еще жарче, чем во дворе. Широкое помещение заливал розоватый свет. Гостей ждал низкий стол, уставленный кушаньями. Стулья заменяли мягкие подушки. Дверь в это помещение была треугольной формы. Напротив располагалась другая такая же дверь. Возле нее замер крепкий стражник в черных доспехах. Слева от него стоял прислоненный к стене обоюдоострый боевой топор с длинной рукояткой. Шлема у стражника не было. Выбритая макушка блестела от пота. Угловатое безбородое лицо возле рта и носа покрывали старые шрамы.

«Худ меня побери! Я знаю, как появляются такие шрамы. Их оставляет шлем с нащечниками, если по нему изо всей силы ударить булавой».

Госпожа Зависть остановилась на пороге и повернулась к монаху:

— Из твоих слов я поняла, что верховный жрец ожидает нас. Это так?

Полуголый слуга улыбнулся:

— Совершенно верно, госпожа.

Он поклонился воину в черных доспехах:

— Перед вами — страж Домина Кальт, настоятель и хозяин этого храма. Стражи Домина, да будет вам известно, самые одаренные из детей Паннионского Провидца. Бесподобные воины и ученые, которым нет равных. А теперь, чтобы я смог надлежащим образом вас представить, не будете ли вы так любезны назвать свои имена?

— Изволь. Я — Исла’Дракон, — сказала госпожа Зависть, устремив глаза на стража Домина. — Моего спутника зовут Ток-младший. А это — мои телохранители: Сену, Туруль и ныне спящий Мок. Хочешь знать имена животных?

Монах покачал головой:

— Это излишне. В пределах Паннионского Домина мы не почитаем скотов, лишенных разума. Поскольку животные подчиняются вашей воле, мы, дабы не нарушать законы гостеприимства, согласны терпеть их присутствие. Благодарю, госпожа, что соизволили представиться. А теперь позвольте мне смиренно удалиться.

Он поклонился и вскоре исчез за боковой дверцей.

Страж Домина Кальт шагнул вперед, звеня доспехами.

— Прошу рассаживаться, — мягким бесстрастным голосом произнес он. — Мы нечасто имеем удовольствие принимать гостей.

— Да неужели? — удивленно спросила госпожа Зависть.

Кальт улыбнулся.

— По правде сказать, вы первые. Паннионский Домин — самодостаточное государство, чьи территории… изолированы. К тому же о нас распускают множество нелепейших и лживых слухов. Немногие отваживаются посетить нас, а если и приезжают, то ограничиваются одним визитом. Конечно же, встречаются и те, кто обрел мудрость и принял истинную веру, — таких мы приветствуем как братьев и сестер. Того, кто стал правоверным, ожидают великие награды. — Его глаза вспыхнули. — Я горячо надеюсь, что дары эти изольются также и на вас.

Ток и госпожа Зависть расположились на подушках. Сегулехи и звери остались возле самого входа. Страж Домина Кальт сел напротив гостей.

— Никак один из ваших слуг болен? — участливо спросил он. — Не прикажете ли позвать целителя?

— Благодарю, но в этом нет необходимости. Со временем Мок поправится сам. Признаться, страж Домина, меня разбирает любопытство. Зачем было строить храм в такой жалкой деревушке? Кто в нем будет молиться, если вы казнили всех местных жителей?

— Жителей не казнили, а вознаградили, — помрачнев, возразил Кальт. — У нас казнят только преступников.

— А жертвы ощутили разницу?

«Ох, Зависть, боюсь, у тебя уже совсем скоро появится возможность самой расспросить их об этом».

— Отвечаю на ваш первый вопрос, госпожа: этот храм — один из семидесяти святилищ, которые стоят на границах владений Паннионского Домина. А поскольку географические границы нашего государства также совпадают с духовными, Провидец возложил обязанность охранять наши пределы на самых достойных, вернейших из верных.

— Мы — всего лишь гости. И вы, естественно, вправе решать, допустить ли нас на территорию вашей империи или же выдворить обратно.

Кальт пожал плечами и взял с подноса ломтик какого-то местного фрукта. Сколько Ток ни вспоминал, ничего похожего на Генабакисе он не видел.

— Прошу вас, угощайтесь. Предлагаю выпить отменного алчбинского вина. А это — мясо бхедеринов со специями.

Госпожа Зависть с изяществом взяла кусок мяса и бросила его зверям. Гарат подбежал, обнюхал мясо и съел. Она улыбнулась Кальту.

— Благодарю вас, страж Домина. Мы обязательно воспользуемся вашим любезным предложением подкрепиться.

Кальт стиснул пальцы.

— То, что вы только что себе позволили, госпожа, считается у нас смертельным оскорблением, — резко бросил он, забыв про недавнюю учтивость.

— А по нашим меркам — это всего лишь проявление здравого смысла.

Страж Домина холодно улыбнулся:

— Доверие и уважение к гостям — это первейшая заповедь в Паннионском Домине. Думаю, подобный поступок весьма наглядно показывает всю глубину различий между нашими и вашими представлениями. Едва ли можно было бы найти более впечатляющий пример.

— Разумеется. Так вы рискнете подвергнуть Паннионский Домин нашему разлагающему влиянию?

— У вас нет никакого влияния, госпожа. А вот у нас оно есть.

Ток налил себе вина. Он все время пытался понять, куда клонит его спутница. Мало того что они попали в осиное гнездо, так теперь она еще с милой улыбкой обрывает осам крылышки!

Кальт обрел прежнее спокойствие:

— Разумно ли, госпожа, прятать лица ваших слуг под масками? Обычно это не принято — вопреки вашей нездоровой подозрительности, которая крайне меня огорчает.

— Видите ли, какое дело, страж Домина. Они ведь не просто слуги, а посланники. Скажите, вы знакомы с сегулехами?

Кальт откинулся на подушку, пристально разглядывая застывших воинов:

— Островной народец… они убивали всех наших монахов. А потом потребовали, чтобы мы объявили им войну и послали флот, с которым они могли бы сразиться. Подобная заносчивость им еще аукнется. В конце концов, одно дело убивать безоружных жрецов, а совсем другое… Десять тысяч стражей Домина готовы отомстить сегулехам за гибель собратьев… И что же, эти посланники явились сюда просить прощения?

— Нет, — ответила госпожа Зависть. — Они прибыли для того, чтобы…

Ток поспешно сжал ее руку. Женщина умолкла, изумленно глядя на малазанца, который пояснил настоятелю храма:

— Этих сегулехов отправили, дабы передать послание Паннионскому Провидцу. Лично вручить.

— Ну, можно и так сказать, — сухо заметила Зависть.

Отпустив ее руку, юноша откинулся назад, дожидаясь, пока сердце прекратит бешено колотиться.

Не сводя глаз с сегулехов, Кальт промолвил:

— Чтобы удостоиться встречи с нашим возлюбленным Провидцем, необходимо соблюдать ряд обязательных условий. Эти сегулехи должны быть без масок и без оружия. Возможно, требований окажется больше, но это уже решать не мне. — Взгляд стража Домина вновь переместился на госпожу Зависть. — Но как посланники могут одновременно быть вашими слугами?

— Я пустила в ход женские чары, — ответила она, сверкнув улыбкой.

Кальт вздрогнул.

«Я знаю, что ты сейчас испытываешь, жрец. Твое сердце тает, превращаясь в воду. Ты сражаешься с собой, всеми силами подавляя желание упасть к ее ногам. Ты готов извиваться перед нею, как червь, наколотый на булавку».

Желая скрыть волнение, настоятель храма старательно откашлялся:

— Не смею мешать вашему отдыху. Покои для сна готовы. Монах, встретивший вас у дверей, будет вашим провожатым. Уже достаточно поздно. Думаю, вам не терпится как следует выспаться после утомительной дороги. Благодарю за крайне интересную и поучительную беседу.

Кальт встал, взял свой боевой топор и вышел через боковую дверь.

— Поучительную беседу? — насторожился Ток. — Это что, шутка?

— Любовь моя, ты еще ничего не съел, — улыбнулась госпожа Зависть. — Советую хорошенько подкрепиться перед тем, как… получить свою награду.

Ток поперхнулся вином и закашлялся. Вытерев глаз краешком салфетки, он ошеломленно посмотрел на дерзкую женщину.

— Кто получит награду? — прохрипел он.

— Мы с тобой, конечно же. Полагаю, к сегулехам приставят сопровождающих. Баалджаг и Гарата, разумеется, изрубят на куски… Попробуй вот это. Очень вкусно. На рассвете наша кровь окрасит землю, чтобы она не отличалась от цвета утреннего неба… Конечно, мы могли бы принять здешнюю веру. Думаешь, нам удастся обмануть настоятеля храма?.. Слушай, а что это за плод? У него такой вкус, будто жуешь подошву от солдатского сапога… Нет, боюсь, вряд ли Кальт нам поверит. По-моему, он уже принял решение.

— Не без твоей помощи, — огрызнулся Ток-младший.

— Ты так считаешь? — Госпожа Зависть с задумчивым видом потянулась к столу и взяла ломтик хлеба. — Ума не приложу, как такое могло случиться. Согласна, я была несколько раздражена. Кстати, ты заметил, как ловко можно извратить слова, скрывая за ними жестокие намерения?.. Знаешь, о чем я сейчас подумала? Посмотри на сегулехов. Их лица спрятаны под масками, зато они всегда говорят правду и не плетут понапрасну словесные кружева. А наши, вроде бы открытые, лица поминутно лгут. Мы умеем придавать им десятки обманчивых выражений, причем делаем это тонко, с таким изяществом, какого простодушным сегулехам никогда не достичь… Хочешь еще вина? Вкус отменный. Алчбинское — так оно вроде бы называется? Впервые слышу об этом напитке… Сегулехи позволяют нам видеть лишь их глаза. Им не надо упражняться, придавая лицу различные выражения. Но глаза у сегулехов остаются зеркалом их души. Хотела бы я знать, откуда у них взялась традиция прятать лица под масками и в связи с чем она возникла.

— Если паннионцы задумали нас убить… — прервал ее тираду Ток.

— Дорогой мой, намерения еще ничего не значат… Какой вкусный мед. Я улавливаю в нем аромат клевера. Замечательно… Стены вокруг нас по большей части трухлявые, но не стоит думать, будто за ними никого нет… Ток, будь любезен, отнеси блюдо с мясом нашим зверюшкам… Спасибо, дорогой. Ты просто прелесть.

— Итак, они знают, что мы разгадали их намерения, — мрачно изрек малазанец. — И что теперь?

— Не знаю, как ты, а я смертельно устала. Надеюсь, постели здесь достаточно мягкие. Как думаешь, у паннионцев существует нечто вроде помещения для омовений?

— По-моему, если они и умываются, то кровью, — все так же хмуро ответил Ток-младший.

— Расстроился, бедняжка? Ну никак мне тебя сегодня не развеселить… Ты больше ничего не хочешь съесть? Тогда будем считать трапезу законченной. А где же наш голенький монашек?

Боковая дверь открылась, и оттуда появился знакомый им безбровый мужчина.

— Надо же, какое совпадение! Стоило мне только подумать, и ты уже здесь. Поблагодари настоятеля за прекрасный ужин, дружочек. А теперь проводи нас в опочивальни.

Монах поклонился:

— Прошу следовать за мной, уважаемые гости. К сожалению, вашим животным придется остаться во дворе.

— О, мы нисколько не возражаем.

Госпожа Зависть слегка щелкнула пальцами. Баалджаг и Гарат поднялись и выбежали наружу.

— Какие они у вас послушные, — пробормотал монах.

— Да, дружочек. Ты даже не представляешь, насколько они послушные.

Опочивальни, как выразилась госпожа Зависть, находились вдоль одной из стен пирамиды и представляли собой небольшие квадратные комнатки с низким потолком. Посередине стояли койки с кожаными матрасами, более никакой мебели там не было. Каждая из комнатушек освещалась единственной лампой, прикрепленной к стене. В самом конце коридора находилось помещение для омовений. Его устройство не отличалось замысловатостью: несколько бассейнов (один чуть ниже другого), через которые текла чистая прохладная вода.

Ток не испытывал никакого желания мыться. Отклонив игривые предложения госпожи Зависти «поплескаться вместе», он прошел в свою спальню и, не раздеваясь, бросился на койку. Все струны души бедного юноши были натянуты до предела. Мелодичное пение его спутницы доносилось и сюда, раздражая малазанца еще сильнее.

«А вдруг она лишилась рассудка? — подумал Ток. От этой мысли ему сделалось совсем уж тошно. — Я ни за что не буду спать, хотя глаз закрывается сам собой. Кальт наверняка что-то подсыпал в вино. Сам он к вину не притронулся. А сейчас ждет, пока мы уснем… Мы вот-вот примем истинную веру, и символ ее — ухмыляющийся череп…»

Его разбудил чей-то душераздирающий крик. В спальне было темно; лампа либо погасла, либо ее убрали. Ток понял, что он все-таки благополучно уснул. В воздухе отчетливо пахло магией. Крик повторился и вдруг захлебнулся, сменившись странными булькающими звуками.

Под дверью его комнатки кто-то царапал когтями пол.

Тело бывшего вестового покрылось липким потом. Тока бил озноб. Он вскочил на ноги и ощупью достал из дорожного мешка обсидиановый нож, изготовленный Тленом. Этот нож он зажал в правой руке, а в левую взял свой собственный, уцелевший в странствиях по магическому Пути.

«Кому могут принадлежать эти когти? Либо кто-то из одиночников сюда пожаловал, либо… Баалджаг с Гаратом решили навестить хозяйку».

Ток молил богов, чтобы правдой оказалось второе предположение.

Он так и подскочил: где-то рядом рухнула стена. Кто-то пронзительно вскрикнул и застонал. Стон сопровождался хрустом ломающихся костей. Потом по коридору протащили чье-то тело. Сжимая ножи, малазанец припал к двери.

«Проклятье, ну и темень! Но и отсиживаться здесь никак нельзя».

Дверь треснула, будто по ней врезали громадным кулаком. Не успело отзвенеть эхо удара, как она упала внутрь, придавленная тяжестью обнаженного трупа. Очертания дверного проема были едва видны в тусклых отблесках, проникавших сюда из коридора.

Еще через мгновение свет загородила большая звериная морда со сверкающими глазами. Ток судорожно вздохнул.

— Баалджаг, это ты? — спросил он, с трудом узнав волчицу. — Ты, никак, стала даже больше, чем была раньше?

Волчица, признав его, убрала морду и двинулась дальше. Юноша проводил взглядом ее гигантский силуэт, после чего выбрался в коридор.

Вначале Току показалось, что произошло землетрясение. Коридор был усеян обломками камня, дерева, обрывками тряпок и… окровавленными кусками человеческих тел. На стенах темнели брызги крови.

«Боги, неужели волчица проломила стену толщиной в полруки? Как она сумела это сделать?»

Опустив голову, Баалджаг пробиралась к помещению для омовений. Ток крался за ней. Из тьмы вынырнул Гарат… Его морда была перепачкана в крови, а глаза светились, как два раскаленных угля, разглядывая малазанца.

«Боги! Что сталось с этим смирным, всегда ласковым псом?»

Спина Гарата была белой от пыли. Он отскочил в сторону, давая Баалджаг пройти.

— Гарат, как ты изменился, — прошептал Ток, опасливо приближаясь к собачьей морде. — Что же, интересно, было подмешано в то мясо бхедерина, которое ты съел?

Ласкового пса больше не существовало. Гарат превратился в умелого, хладнокровного убийцу. Глаза его предвещали смерть каждому, кто встретится на пути… Он пропустил Тока, а затем повернулся и скрылся во тьме.

Дальняя стена купальни освещалась несколькими свечами. Баалджаг, пригнув морду к плиткам пола, двигалась бочком, стараясь не касаться воды в бассейнах. Вода все так же журчала, но теперь она стала кроваво-красной. Над ней поднимались струйки пара. Ток сумел разглядеть четыре трупа в доспехах. Они лежали на дне. Току вдруг показалось, что этих людей… заживо сварили в кипятке.

Малазанец привалился к стене, нагнулся и… исторг из себя все, чем угощал их за ужином страж Домина.

Пол под его ногами сотрясался от ударов в другом конце храма-пирамиды.

«Гарат продолжает свою кровавую охоту. Что, напыщенный Кальт, не ожидал таких гостей?»

— Вот ты где!

Тока продолжало мутить. Он с трудом повернул голову и увидел госпожу Зависть, в белоснежной ночной сорочке. Черные волосы чародейки были стянуты в тугой пучок.

— Вот же не повезло беднягам, — вздохнула она. — Нельзя надевать такие тяжелые доспехи.

Поочередно обведя глазами каждый из четырех трупов, она обратилась к Баалджаг:

— А ты, моя дорогая, поспеши на помощь Гарату и Сену с Турулем. Нужно расправиться с остатками отряда стража Домина.

— Их здесь много? — изумился Ток.

— Человек двадцать наберется. Правда, теперь уже меньше. Кальт был у них одновременно командиром и верховным жрецом. Воин-жрец — самое нелепое сочетание… Дорогой мой, давай бегом в спальню и забери оттуда свои пожитки. Встретимся во дворе.

И с этими словами госпожа Зависть повернулась и вышла.

Току ничего не оставалось, как последовать за ней.

— Тлен не показывался? — спросил он.

— Не видела. Ничего, мы управимся и сами. Больше опасаться некого.

— И ты позволила мне спать, вместо того чтобы позвать на помощь?

— Любовь моя, ты сильно утомился. Разве я могла нарушить твой сон? И потом, Баалджаг в этих делах проворнее тебя… Бери вещи и скорее во двор. Сейчас Гарат будет рушить храм.

— Да, я как раз хотел спросить насчет Гарата…

— Ты, по-моему, еще продолжаешь спать на ходу. Давай поговорим потом, хорошо?

— Ладно, — проворчал Ток, переступая через труп паннионца.

Внутренние помещения храма сотрясались от ударов. В воздух поднимались новые облака белой пыли. Сегулехи снимали с крюков разложившиеся трупы деревенских жителей, нанизывая вместо них тела воинов из отряда стража Домина. Среди них был и Кальт, убитый одним ударом в сердце.

— Он яростно сражался, — сказала госпожа Зависть, кивая в сторону Кальта. — Топор его так и мелькал повсюду. А вот Туруль вроде бы даже и не двигался. Мне никак не удавалось заметить, когда же он успевает отражать удары. Потом он совсем спокойно взмахнул рукой и поразил настоятеля прямо в сердце. Поразительное мастерство.

— Не сомневаюсь, — ответил Ток-младший. — Как ты думаешь, Паннионский Провидец уже знает о нас?

— Определенно знает. Представляю, как его огорчит уничтожение храма.

— Тогда он пошлет против нас армию своих головорезов.

— Вполне вероятно, но если только отзовет часть своих войск с северных границ. У Провидца появится желание отомстить нам, однако вряд ли он сумеет это сделать. Добавлю, что его действия не очень-то помешают нам углубиться в пределы Паннионского Домина.

— Я готов хоть сейчас отказаться от этой затеи.

— Что это ты вдруг засомневался? — изумилась госпожа Зависть.

— Ну, я ведь не сегулех, на которого возложена карательная миссия. Не волчица, которая не сегодня завтра станет Взошедшей. Не т’лан имасс. И даже не собака, готовая примкнуть к стае Гончих Тени. И уж конечно, я — не ведьма, способная одним щелчком пальцев превратить воду в кипяток и заживо сварить в ней людей!

— Ты назвал меня ведьмой? Вот это уже настоящее оскорбление! — Скрестив на груди руки, госпожа Зависть стала надвигаться на Тока. Глаза ее сердито пылали. — Ведьма, говоришь? Да ты хоть раз видел, чтобы я щелкала пальцами? Какая глупость!

Ток попятился назад:

— Это просто образное выражение. Я…

— Успокойся, мальчик!

Она обхватила лицо Тока руками и привлекла к себе. Ее пухлые губы слегка раскрылись. Малазанец пытался вырваться, но чувствовал, что тело ему не подчиняется. Мускулы вдруг словно бы растаяли.

Внезапно госпожа Зависть остановилась:

— Нет. Не буду, пожалуй. Ты мне нравишься… свободным… Да, свободный ты лучше, хотя сегодня ты чересчур сильно испытываешь мое терпение.

Женщина разжала руки, одарив его насмешливым взглядом:

— Надо переодеться… Сену! Когда закончишь, подай мне дневную одежду.

Ток дрожал всем телом. Его кидало в холод при одной мысли о том, чем мог бы обернуться такой поцелуй.

«А поэты еще пишут о цепях любви и думают, что выражаются иносказательно! Ха! Да эта женщина воплощает то, о чем они говорят фигурально. Если бы существовала богиня Желания…»

Мысль оборвалась. Во дворе, из столба пыли, появился Тлен. Т’лан имасс повернул голову и поискал глазами Мока. Тот по-прежнему лежал на волокушах.

— На нас движутся охотники К’елль, — сказал древний воитель.

Похоже, он хотел добавить что-то еще, но передумал и вместо этого вновь исчез в облаке пыли.

— Слышал? — крикнула малазанцу госпожа Зависть. — Теперь ты, наверное, рад, что я дала тебе выспаться?

На перекрестке двух мощеных дорог виднелась пара покосившихся, вросших в землю менгиров. Их поверхность была покрыта затейливыми письменами, уже выцветшими и почти стершимися.

Подперев голову рукой, госпожа Зависть разглядывала буквы.

— Любопытно, — наконец сказала она. — Корни этого языка явно уходят в имарийский. Скорее всего, это его геностелианский диалект.

Ток вытер с потного лба налипшую на него пыль.

— И что здесь написано? Дай-ка попробую угадать… «Всякий явившийся сюда будет рассечен пополам, заживо сожжен, обезглавлен и избит до неузнаваемости».

Госпожа Зависть усмехнулась.

— А у тебя богатое воображение, юноша. Твои догадки не лишены смысла. Однако надпись на менгире куда прозаичнее. Это всего-навсего дорожный столб, и потому на нем написано, что дорога справа ведет в Кель-Тор, а слева — в Оплот. Теперь я могу с уверенностью сказать: когда-то земли Паннионского Домина были геностелианской колонией. Геностелианцы славились искусством мореплавания. Увы, их времена давно прошли. Геностелианский архипелаг находится на другом конце света. Представляешь, какими отважными мореходами были эти люди?

Ток вглядывался в горбатую дорогу, уходившую в сторону Оплота.

— Наверное, эти города тоже основали геностелианцы. Но сами паннионцы изначально были обыкновенными кочевниками. Гоняли стада по равнинам. Враждовали с такими же дикими племенами гадробийцев и даруджийцев. А в один прекрасный момент напали на геностелианскую колонию и завоевали ее.

— Так всегда и бывает, — вздохнула госпожа Зависть. — Цивилизованные народы что-то строят, изобретают, преобразуют мир вокруг себя. А потом являются дикари с близко посаженными глазами и все захватывают и разрушают. Малазанской империи стоило бы иметь это в виду.

— «Недооценивать варваров опасно», — пробормотал Ток. — Это еще покойный император Келланвед говорил.

— На удивление мудрые слова. Кажется, он погиб?

— Да. Его убила женщина с близко посаженными глазами. Но она не была дикаркой… Для напанки — очень даже умная и разносторонне образованная. И она вовсе не происходила из кочевого племени, а родилась и выросла в большом городе, в самом сердце империи.

— Смотри, дорогой, что-то наша Баалджаг забеспокоилась. Надо двигаться дальше. Неизвестно, откуда появятся эти двуногие ящерицы.

— Тлен говорил, что их отделяет от нас не менее двух суток пути, поэтому пока можно не опасаться. Далеко ли еще до Оплота?

— Если надписи на менгирах не врут, завтра под вечер мы будем там.

Наверное, во времена таинственных геностелианцев ездить по здешним дорогам было легко и удобно. Но с тех пор прошла уже не одна сотня лет. Булыжники глубоко вросли в землю и покрылись густой травой. Никто не обгонял путников, никто не попадался им навстречу. На окрестных лугах желтели скелеты коров и овец, давным-давно съеденных волчьими стаями. Судя по обилию костей, стада было некому пасти. Из всех домашних животных вернуться к дикой жизни обычно удается только лошадям и козам.

В разгар дня путники остановились вблизи еще одной опустевшей деревни. Правда, храма в ней не было. Ток в который уже раз осмотрел свое оружие и сердито поморщился.

— Что тебя печалит, любовь моя? — участливо спросила сидевшая напротив госпожа Зависть.

— Бессмыслица здешней жизни. Паннионский Домин хищно расширяет свои пределы. Армии нуждаются в пище. Да и города тоже. Но если в сельской местности не осталось никого, кроме призраков, то кто же тогда кормит этих проклятых паннионцев?

— Увы, я не в силах тебе ответить, — улыбнувшись, пожала плечами госпожа Зависть. — Заботы о хлебе насущном всегда нагоняли на меня отчаянную скуку. Возможно, когда мы придем в Оплот, ты отыщешь там ответы на свои неуместные вопросы.

— Неуместные?

— Да, мой дорогой. Ты прав: Паннионский Домин стремительно расширяет свои пределы. У него есть армии и города. Этого никто не станет отрицать. Но откуда солдатам и горожанам поступает пропитание… Оставь эти заботы здешним чиновникам Паннионского Провидца. Не стоит ли нам сейчас подумать о более важных вещах? Например, о собственном выживании?

Малазанец долго смотрел на женщину своим единственным глазом, потом печально улыбнулся:

— Я и так уже, можно сказать, ни жив ни мертв. К чему мне об этом думать?

— Глупые слова! Ты мне очень дорог, и я не допущу, чтобы ты бесследно сгинул в этих страшных краях. Любовь моя, научись уже мне доверять.

Ток отвернулся. И промолвил:

— Из ответов на вопросы, которые, по-твоему, должны заботить исключительно чиновников, можно почерпнуть массу ценных сведений. Из таких вот осколков слагается целостная картина. Главный закон войны: досконально изучи своего врага. — Он помолчал, а затем продолжил: — И кстати, когда выбираешь себе союзников, тоже важно приглядываться к мелочам. Они способны рассказать гораздо больше, чем все слова и заверения.

— Понимаю твой намек. И что бы ты хотел узнать?

Ток поймал ее взгляд:

— Прежде всего: что именно ты здесь делаешь?

— Какой же ты забывчивый, Ток-младший! Твой дружок т’лан имасс говорил, что секреты Разрыва в Морне можно узнать только в Паннионском Домине.

— И тебе позарез нужно выведать эти тайны? — сердито спросил малазанец. — Не верю. Это лишь повод. Ты ловко манипулируешь всеми нами. Мною, сегулехами, даже Тленом. — Кивком он указал на Гарата. — И наверняка способна превратить своего любимого песика в Гончую Тени.

— Да, способна, — согласилась она. — Только вот ему самому этого очень не хочется.

— Разве тебя волнуют чьи-то желания?

— Дорогой, как же ты легко раздражаешься и приходишь в ярость. Если тебя бросили, словно листок, посреди широкой и глубокой реки — перестань дрожать, расслабься и плыви по течению. Мне эта заповедь всегда помогала, хотя тебе, наверное, и трудно поверить. А что касается «манипулирования», как ты изволил выразиться… неужели ты и впрямь считаешь, что я могу командовать т’лан имассом? С сегулехами дело обстоит несколько по-иному: у нас схожие интересы, а посему ни о каком помыкании не может быть и речи.

— Это пока. А потом… как знать.

Она пожала плечами:

— Честно говоря, у меня нет власти и над Гаратом с Баалджаг. Уверяю тебя, милый.

— Прекрасно. Стало быть, остаюсь только я.

Госпожа Зависть легонько коснулась его плеча:

— А здесь, дорогой, я просто женщина.

Ток-младший резко сбросил ее руку:

— Все твои чары насквозь пропитаны магией. Не пытайся меня уверить, будто это не так.

— Магией? Что ж, можно назвать это и так. А еще — тайной. Чудом. Сердечным трепетом. Надеждой. Новыми возможностями. Желание, мой дорогой, — самая удивительная на свете магия. И против нее у меня тоже нет никакой защиты. — Госпожа Зависть наклонилась к нему ближе и прищурилась. — Я ведь не пытаюсь насильно тебя поцеловать, Ток-младший. Выбор остается за тобой, иначе мой поцелуй и впрямь тебя поработит. Ну, что скажешь?

— Пора двигаться дальше, — ответил Ток и встал. — Надо понимать, честных ответов я от тебя так и не услышу.

— Я только что ответила тебе абсолютно откровенно, — возразила женщина и тоже поднялась.

— С меня хватит! — Юноша подхватил с земли свой мешок. — Я больше не хочу играть в твои игры, госпожа Зависть. Поищи себе для этого кого-нибудь другого.

— До чего ты мне не нравишься… вот таким!

— Отвяжись! — грубо бросил ей малазанец и зашагал прочь. Пройдя немного, он обернулся. — До наступления темноты нужно преодолеть еще несколько лиг. Советую не рассусоливать и поторапливаться.

Госпожа Зависть досадливо топнула ногой:

— Ну и характер! Ты совсем как Аномандер Рейк!

Единственный глаз Тока округлился. Потом малазанцу стало смешно.

— Не драматизируй, красавица.

— Представь: он всегда говорил мне то же самое! Возмутительно! История повторяется. И откуда ты только взялся на мою голову?

Ток снова засмеялся, но уже не зло, а по-дружески:

— Вставай, Зависть. Хватит дуться. Обещаю по дороге нагнать на тебя скуку, подробно рассказывая о своем детстве и юности. Интересного там не очень много, но хоть время скоротаем. Начну с того, что родился я на борту корабля, и случилось это за несколько дней до того, как Ток-старший узнал, что ему предстоит стать отцом. Моя мать приходилась сестрой капитану Картерону Красту, а Краст, надо сказать, обладал весьма крутым и тяжелым характером…

Казалось, что на подступах к городу произошло крупное сражение, причем совсем недавно. Дымились черные головешки сожженных крестьянских домов. Поля напоминали рваные раны на теле. За невысокими стенами Оплота виднелись курганы из белого пепла — остатки больших костров. И нигде вокруг ни одной живой души.

Над убогими городскими лачугами тоже поднимался дым. Выше его серых полос белыми флагами реяли чайки. Их приглушенные крики были единственными звуками, долетавшими до ушей Тока, госпожи Зависти и их двуногих и четвероногих спутников. Едкий дым перебивал запах ила (с другой стороны Оплота находилось озеро). В горячем воздухе густым облаком висела пыль.

Их встретили настежь распахнутые городские ворота. Под аркой мелькнула чья-то тень и быстро скрылась. Току было муторно, он едва держал себя в руках.

— Что здесь случилось? — громко спросил юноша.

— Похоже, нечто очень мерзкое, — отозвалась госпожа Зависть.

Они вошли под арку и сразу же ощутили сладковатый запах горелого человеческого мяса. Ток сжал зубы.

Баалджаг и Гарат, оба вернувшиеся в свое прежнее обличье, побежали вперед, опустив голову.

— Вот тебе и ужасающий ответ на вопрос о пропитании, — сказала чародейка.

Ток кивнул:

— Они жарят и едят убитых. Нам лучше вовремя убраться из этого города.

— А разве тебе не любопытно?

— Проявлять любопытство здесь очень опасно: все может плохо закончиться.

— Ничего не бойся. Идем дальше.

— Послушай, Зависть…

Ее глаза сделались жесткими.

— Если здешние обитатели настолько глупы, что вздумают нам угрожать, они узнают силу моего гнева. И гнева Гарата — тоже. Ты же сам говорил: врага нужно изучить во всех его проявлениях. У тебя будет прекрасная возможность это сделать. Идем.

— Идем, — обреченно повторил Ток.

— И не надо быть таким серьезным. Понимаю: сейчас неподходящее время и место для шуток. Но смех помогает сохранить рассудок.

Сегулехи молча шли следом, таща по щербатым камням волокуши со спящим братом. Улица вывела всю компанию на городскую площадь.

Площадь была усеяна обглоданными человеческими костями: некоторые уже успели побелеть, другие еще оставались красными и липкими. Дома с густо закопченными стенами глядели черными глазницами распахнутых окон и дверей. Присмотревшись, Ток заметил, что среди человеческих костей попадаются кости животных: собак, мулов, волов и лошадей. И они тоже были начисто обглоданы и обкусаны.

Посередине площади стояли трое сухопарых бритоголовых жрецов, чьи бледные изможденные лица почти не отличались от их выцветших ветхих одежд. Похоже, они заблаговременно знали о появлении путников. Завидев Тока и госпожу Зависть, один из жрецов шагнул им навстречу:

— Добро пожаловать, странники. Наш послушник увидел вас на дороге, и мы поспешили сюда. Знаменательный день избрали вы, чтобы почтить своим присутствием славный город Оплот. Но, увы, этот же самый день сопряжен с немалыми опасностями для ваших жизней. Мы постараемся кое-что вам рассказать, и это повысит ваши шансы пережить жестокое… перерождение. Прошу следовать за нами вон туда. — Он махнул в сторону боковой улицы. — Это Ильтарийская улица. Мы встанем в самом ее начале, дабы не мешать исходу и в то же время лицезреть чудо.

— Прекрасное предложение, — одобрила госпожа Зависть. — Благодарим вас, уважаемые жрецы.

До указанного места было не более полусотни шагов. Пока все шли туда, тишина сменилась отдаленным гулом. Он доносился из центра города, постепенно нарастая и распадаясь на множество отдельных звуков. Баалджаг и Гарат двигались по бокам от хозяйки. Сену и Туруль оставили волокуши у ближайшей стены. Лица сегулехов были обращены к площади, а руки сжимали рукоятки мечей.

— На жителей Оплота снизошла истинная вера, — сказал жрец. — Она охватывает всех, будто лихорадка, противиться которой невозможно. Только смерть способна потушить сей священный огонь. Нельзя забывать, что впервые Обращение произошло именно здесь, в Оплоте. Это было четырнадцать лет тому назад. Наш Провидец спустился тогда со Святой горы, возвещая Слова Истины, и сила его слов устремилась в мир…

Жрец умолк и закрыл глаза. Голова служителя опустилась, и он содрогался всем телом, заново переживая события тех дней.

Рассказ пришлось продолжать уже другому служителю:

— Здесь впервые расцвела истинная вера. Случилось так, что возле городских стен остановился торговый караван из Элингарта. В ту же ночь все чужестранцы получили вознаграждение. И спустя девять месяцев на свет появился Анастер, первенец мертвого семени. Ныне он достиг совершеннолетия. Это событие вызвало новый расцвет истинной веры — произошло второе Обращение, уже под командованием самого Анастера… Посмотрите, вон он. Рядом его мать. Они ведут новообращенных тенескариев. Далеко отсюда, на севере, их ждет война. Им предстоит завоевать Капастан, погрязший в безверии.

— Уважаемые жрецы! — Гул толпы мешал говорить, и госпоже Зависти пришлось возвысить голос почти до крика. — Простите мое невежество, но я ничего не знаю о детях мертвого семени. Кто они такие?

— Вознаграждение, даруемое неверным мужского пола, вызывает у них непроизвольное истечение семени… которое продолжается и после того, как жизнь оставит их тело. Истинно верующие женщины стремятся не пропустить этот краткий миг, дабы успеть оседлать труп и принять в себя семя мертвого мужчины. Дети, рожденные таким образом, считаются самыми чистыми и святыми среди всех возлюбленных чад Паннионского Провидца. Анастер — первый из них, вошедший в зрелый возраст.

— Просто уму непостижимо, — прошептала госпожа Зависть.

За все время их странствия Ток впервые видел ее мертвенно-бледной.

— Это — великий дар нашего Провидца, — продолжал жрец. — Любое дитя мертвого семени несет в себе истину поцелуя смерти, который и есть великая правда вознаграждения. Мы знаем, чужестранцы боятся смерти. Однако истинно верующим она не страшна.

Ток наклонился к уху жреца:

— После того как армия тенескариев покинет Оплот, в городе останется хоть кто-то живой?

— Обращение неизбежно для всех, чужестранец.

— Иными словами, те, кто не ощутил в себе эту… лихорадку истинной веры… получили… вознаграждение?

— Совершенно верно.

— И были съедены.

— Тенескарии не способны питаться исключительно словами Паннионского Провидца. У них есть смертные тела, требующие пищи.

Разговор прервался. Толпа тенескариев быстро заполоняла площадь. Впереди двигался их предводитель — совсем еще юнец, почти мальчишка. Он был единственным, кто восседал на лошади — чалой кляче со сгорбленной спиной и натертой шеей.

Неожиданно голова Анастера повернулась в ту сторону, где стояли Ток и остальные путники. Юнец взмахнул длинной тонкой рукой, похожей на прут, и пронзительно вскрикнул. Он не издал ни единого слова, однако последователи хорошо его поняли. К чужестранцам повернулись сотни лиц. Но этим дело не ограничилось. Приверженцы Анастера устремились к ним.

— Что им от нас нужно? — с заметным испугом спросила госпожа Зависть.

Второй жрец стал пятиться:

— К сожалению, нашей защиты оказалось недостаточно. Приготовьтесь получить вознаграждение, чужестранцы!

С этими словами все трое жрецов опрометью понеслись прочь.

Госпожа Зависть подняла руки. Волчица и собака вновь превратились в громадных зверей, бросившихся навстречу толпе. На мостовую хлынула кровь, и первые погибшие повалились на землю.

К женщине подбежали сегулехи.

— Разбуди нашего брата! — потребовал Сену.

— Ладно, — согласилась госпожа Зависть. — Уверена, Тлен не замедлит здесь появиться. Но им обоим будет не до поединка.

Скрипнули кожаные ремни. Мок вскочил на ноги. В руках его грозно блестели мечи.

«Похоже, все про меня забыли», — подумал Ток.

Решение пришло к нему неожиданно.

— Ладно, развлекайтесь тут как умеете, а я пошел, — пробормотал он и двинулся по пустой Ильтарийской улице.

Предоставив зверям и дальше терзать орущих тенескариев, госпожа Зависть обернулась назад. И изумленно воскликнула:

— Эй, Ток! Ты куда это собрался? Что ты задумал?

— Я обрел истинную веру! — крикнул он в ответ. — Этой толпе предстоит сражаться с малазанской армией. Правда, сами они пока этого не знают. Я пойду вместе с ними!

— Ток! Послушай меня! Мы расправимся с этим быдлом и их гнусным юнцом-предводителем. Не надо…

— Прошу тебя, не трогай их! Слышишь, Зависть? Проложите себе путь, но не убивайте всех, они нужны мне.

— Но…

— Время дорого! Я так решил, и некогда объяснять. Если Опонны нам улыбнутся, мы с тобой еще встретимся. А сейчас я должен найти своих друзей.

— Стой!

Махнув ей рукой, Ток бросился бежать по улице.

В спину ему ударило магической волной, но он даже не обернулся.

«Боги, вразумите эту женщину. Сделайте так, чтобы уцелела хотя бы часть армии тенескариев».

На первом же перекрестке дорогу малазанцу преградил поток возбужденно орущих людей. Они бежали к главной улице, чтобы влиться в ряды истинно верующих. Ток-младший присоединил к их крикам свой — бессловесный, более похожий на мычание немого — и растворился в толпе.

Словно листок, который несет течением по волнам широкой и глубокой реки…

Шлепок был сильным, но боль заслонило желание уразуметь, кто и почему его ударил. Однако Ворчун так ничего и не понял, а потому лежал в тупом оцепенении, готовый вновь провалиться в черную пустоту.

Однако за первой оплеухой последовала вторая.

Командир стражников с трудом поднял веки.

— Убирайся, — еле-еле выговорил он и опять закрыл глаза.

— Ты пьешь не просыхая, — послышался сердитый голос Каменной. — А уж какая от тебя вонища! Боги, на чем ты лежишь?! На собственной блевотине… Ну что, Бьюк, теперь убедился, в каком виде пребывает твой дружок? Гниет заживо. Ладно, возись с ним, если тебе охота, а я пошла в казарму.

По кривым, дребезжащим половицам его убогой каморки застучали тяжелые сапоги Каменной. Потом она вышла, громко хлопнув скрипучей дверью. Ворчун вздохнул и повернулся на другой бок, намереваясь спать дальше.

Однако на лицо его вдруг упала тряпка, мокрая и холодная.

— На, протри свою физиономию, — сказал Бьюк. — Ты мне нужен трезвым, дружище.

— Да никому я не нужен трезвым, — возразил Ворчун, отбрасывая тряпку. — Хоть ты оставь меня в покое.

— Вот я-то тебя как раз и не оставлю. Поднимайся!

Руки Бьюка встряхнули его и усадили на вонючей постели. Ворчун попытался схватить друга за запястья, но силы в руках не осталось даже на то, чтобы стиснуть пальцы. Голову сжало в тисках такой сильной боли, что бедняга зажмурился.

Желудок скрутило, и Ворчун нагнулся. Изо рта и ноздрей на пол хлынула густая, отвратно пахнущая желчь.

А затем рвотные позывы прекратились. В голове неожиданно просветлело. Выплюнув остатки мокроты, командир стражников сумрачно уставился на Бьюка:

— Я тебя не звал. И чего ты вообще лезешь в мою жизнь?

— Замолчи.

Ворчун обхватил руками голову:

— Сколько мы уже здесь?

— Шесть дней. Ты уже упустил все возможности, Ворчун. Безнадежно опоздал.

— Ты о чем вообще толкуешь?

— О том, что нам отсюда уже не выбраться. Слишком поздно. Войска паннионского септарха переправились через реку. Капастан накануне осады. Говорят, уже сегодня паннионцы могут напасть на редуты за городскими стенами. Здешним солдатам их не удержать. У септарха большая армия, да причем не какие-то сопливые юнцы, а опытные воины. Им не привыкать к осаде городов.

— Довольно слов. У меня голова распухает от твоей болтовни. Я сейчас даже думать не могу.

— Можешь, но не хочешь. Однако деваться-то все равно некуда. Харло мертв. Пора протрезветь, хватит уже оплакивать его.

— Ой, кто бы говорил.

— Я свое уже отплакал, дружище. Давным-давно.

— Ага, Худа с два.

— Ты не понял, приятель. Ты и раньше меня не понимал. Я отгоревал свое. Нельзя вечно жить в скорби. Но она ушла, и осталась пустота. Моя душа подобна темной пустой пещере, где нет ничего, кроме пепла. Однако ты — другой, не такой, как я. Может, ты и думаешь, что мы похожи, но ошибаешься.

Ворчун, кряхтя, нагнулся, чтобы подобрать с пола мокрую тряпку. Бьюк подхватил ее и всунул ему в руку. Прижав холодную ткань к раскалывающейся от боли голове, командир стражников застонал:

— Какая бессмысленная смерть.

— Любая смерть бессмысленна, если оставшиеся в живых не извлекают из нее уроки. Скажи, Ворчун, чему тебя научила гибель Харло? Прислушайся к моему совету: пустая пещера — не самое уютное место. Там точно не найти утешения.

— Да не ищу я никакого утешения.

— И совершенно напрасно. В жизни нет ничего более важного; жаль, я не понял этого раньше. Харло — он ведь был и моим товарищем тоже. «Серые мечи»… это они нас нашли… прикинули, как все происходило. К’чейн че’малль свалил тебя и хотел добить, а Харло поступил как настоящий друг. Он загородил тебя своим телом и принял все удары на себя. Он погиб, но сделал то, что намеревался, — спас твою шкуру. А ты что теперь творишь со своей жизнью, Ворчун? Это все равно что взглянуть в глаза его призраку и сказать, что жертва того не стоила!

— Я не просил Харло спасать меня!

— Прекрати!

В каморке стало тихо. Ворчун поскреб щетину на подбородке, затем поднял мутные глаза на Бьюка.

По впалым щекам седого стражника текли слезы. Ворчун поспешно отвернулся.

— Каменная готова прибить тебя собственными руками, — сказал Бьюк.

Он прошел к маленькому окошку и рывком распахнул ставни. Внутрь хлынул солнечный свет, освещая грязные углы убогого временного пристанища.

— Бедняжка уже потеряла одного друга и теперь не хочет лишиться второго.

— Ошибаешься, Бьюк. Она потеряла двоих друзей. Или забыл того мальчишку-баргаста?

— Ты прав. Кстати, Хетаны с Кафалом почти не видно. Удивительно, как быстро они поладили с «Серыми мечами». Похоже, что-то там вместе затевают. Наверное, Каменная знает об этом больше. Она ведь и сама постоянно толчется в казарме.

— А ты?

— Я по-прежнему нахожусь в услужении у Бошелена и Корбала Броша.

— Ну и дурак.

Бьюк отер рукавом лицо и через силу улыбнулся:

— Ну вот, узнаю прежнего Ворчуна. С возвращением тебя!

— Да иди ты к Худу в задницу!

Спустившись по нескольким истертым ступенькам, они вышли наружу. Ворчун был вынужден цепляться за Бьюка. Кровь громко стучала в висках, и его все еще поташнивало.

У него остались лишь обрывочные, никак не связанные между собой воспоминания о городе, да и те затмили сначала потрясение от случившегося, а затем эль, который командир стражников хлестал пинта за пинтой.

Ворчун в замешательстве огляделся по сторонам.

— Слушай, а что это за место такое? — удивленно спросил он Бьюка.

— Окраина старого Даруджийского квартала, рядом с Храмовым. Если пойти на север, до следующего перекрестка, там уже начинается красота: роскошные особняки да сады. Совсем рядом, буквально на соседней улице, царит чистота и все утопает в зелени. Ты каким-то непостижимым образом ухитрился отыскать единственный грязный закоулок и самый паршивый домишко в этом закоулке.

— Наверное, останавливался там раньше, — пробормотал Ворчун, косясь на окрестные строения.

— Возможно, хотя что-то не припомню, чтобы тебя привлекали трущобы, — усмехнулся Бьюк.

Ворчун хмуро оглядел свой истрепанный наряд, от которого вдобавок выразительно пахло:

— Мне бы вымыться, и побыстрее. Да и одежонку сменить тоже бы не помешало. Слушай, а куда подевалось мое оружие?

— Каменная забрала. Сказала, так целее будет. И бóльшую часть твоих денег тоже. А то бы ты мигом промотал все, что заплатил Керулий. С долгами твоими она рассчиталась сполна. Так что теперь ты — вольная птица. Можешь лететь куда угодно.

— Пойду-ка я для начала прогуляюсь.

— Я тебя провожу. Мне все равно нужно зайти в казарму.

— Боишься, как бы я не заблудился? — криво усмехнулся Ворчун. Бьюк кивнул. — Хуже всего, что меня донимают приступы лихорадки. Через пару колоколов наверняка опять начнет колбасить.

— Дестриант может тебе помочь, если хорошенько попросишь. Заодно и от похмелья избавишься.

Друзья свернули в южном направлении, прошли мимо каких-то полуразвалившихся лачуг и попали на широкие улицы между стоянками, как здесь назывались городские кварталы. Встречных прохожих можно было пересчитать по пальцам. Вид у всех был испуганный. Люди двигались осторожно, словно бы враг уже проник в город.

Ворчун понял, сколь многое изменилось в Капастане, пока он валялся в полузабытьи. От этого стало совсем уж тошно. Он плюнул в канаву и, чтобы хоть как-то развеяться, спросил:

— Ну а хозяева твои что поделывают?

— Нашли какой-то заброшенный особняк и поселились там.

Голос Бьюка звучал глухо и сдавленно. Командир стражников насторожился:

— Рассказывай.

— Рассказывать особо не о чем. Минувшей ночью караул джидратов наткнулся на труп. Совсем рядом с этим особняком, и сотни шагов не будет. Живот вспорот. Все внутренности… исчезли.

— Бьюк, надо немедленно сообщить местному принцу. Тут каждый час дорог. Сам понимаешь: когда в осажденном городе вдруг начинаются такие фокусы…

— Не могу. — Бьюк остановился и схватил Ворчуна за руку. — Этого делать нельзя. Ты не видел, на что способны мои хозяева, если загнать их в угол.

— Эту парочку нужно вышвырнуть из города. Пусть обнимаются с паннионцами: небось мерзавцы быстро найдут общий язык. Только сперва тебе от них надо свалить. И пожалуй, старика Риза с собой прихватить.

— Мы не можем их оставить.

— Сможете, если не побоитесь.

— Дело тут не в смелости, — возразил Бьюк, больно стиснув руку товарища.

Тот насупился. Дела принимали совсем уж скверный оборот.

— Я не трус, Ворчун. Просто пытаюсь объяснить тебе, насколько опасна эта парочка. Стоит им только что-то заподозрить — мигом начнут крушить городские стены. Бошелен с Корбалом Брошем погубят сотни солдат, выпустят демонов, оживят трупы и натравят их на нас. Они сровняют Капастан с землей. А паннионцы сочтут, что это очередное чудо, сотворенное их Провидцем. А теперь попытайся взглянуть на все с другой стороны. Представляешь, что будет, если могущество моих хозяев обратится против паннионцев?

— Представляю, — вздохнул Ворчун. — Однако пока еще до этого дойдет… А тем временем эти двое выпотрошат кучу народу. Нынешней ночью могут произойти новые убийства. Ты видел, какие лица у прохожих? Еще немного, и в Капастане поднимется паника. Откуда горожанам знать, кто убивает и уродует людей? Каждая стоянка — свой мирок, тесно связанный кровными и брачными узами. Достаточно одной стоянке заподозрить другую в помощи паннионцам… да тут сразу такое начнется!

— Одному мне точно не справиться, — сказал Бьюк.

— С чем?

— Я не сумею следить за ночными прогулками Корбала Броша. Если бы мне удалось… помешать его охоте, но так, чтобы он при этом меня не увидел и ни о чем не догадался…

— Да ты совсем спятил! — прошипел Ворчун. — Он же маг! Ты и шагу ступить не успеешь, как Брош тут же обо всем узнает!

— Да, если я буду действовать в одиночку…

Ворчун только сейчас заметил, что за прошедшие дни Бьюк еще больше исхудал. Лицо его совсем осунулось, а в глазах появилась растерянность. На руках белели давнишние шрамы — следы того страшного утра, когда он разгребал угли и головешки, охваченный безумной надеждой, что сумеет найти своих родных живыми где-то под развалинами… спасти их.

Поймав на себе взгляд собеседника, Бьюк поежился.

— Мне не хватает хитрости, дружище, — выдохнул он, отпуская руку Ворчуна. — И без помощи никак не обойтись. Нужно, чтобы кто-нибудь придумал способ переиграть Корбала Броша.

— Ты хотел сказать — Бошелена?

— Ну, Бошелен-то как раз не шастает по ночам. Это все Брош вытворяет, а Бошелен лишь терпит его дикие пристрастия. У Броша разум ребенка, но злобного и необузданного. Теперь-то я разобрался, кто из них чем занимается.

— Интересно, сколько дурней уже пытались перехитрить Бошелена? — спросил Ворчун.

— Наверное, одного кладбища на всех не хватит.

— Даже если ты и сделаешь то, что задумал… толку-то? С превеликим трудом спасешь несколько жизней, а через пару дней этих людей все равно убьют, раздерут на куски и сожрут тенескарии!

— По сравнению с тем, что творит Корбал Брош, даже это более милосердная смерть…

— Худ тебя побери, Бьюк. Мне надо подумать.

— Я вечером загляну в казарму. Может, рассказать обо всем Каменной?

— А то ты не знаешь, каков характер у нашей красавицы! Ее тут же потянет охотиться за Брошем, а действовать скрытно она не умеет.

— Ты прав. Ее сразу пристукнут, — согласился Бьюк.

— Боги, у меня сейчас голова лопнет, — простонал Ворчун.

— По-моему, тебе нужен жрец, — улыбнулся Бьюк.

— Это еще зачем?

— Жрец, умеющий исцелять. Идем, я знаю такого.

Несокрушимый щит Итковиан стоял возле ворот казармы, в полном боевом облачении. Забрало его шлема было поднято, хотя нащечники оставались на месте. Первый послеполуденный колокол отзвенел сотню ударов сердца тому назад. Те, кого он ждал, запаздывали. Итковиан, который славился своей пунктуальностью, уже давно привык к тому, что ему вечно приходится дожидаться смертного меча и дестрианта. Задерживались также и двое баргастов, которые вдруг заявили о своем желании присутствовать на их встрече с Советом масок.

Итковиан предвидел, с чего начнется эта встреча: как обычно, со взаимных издевок и оскорблений.

«По правде говоря, обе стороны не скрывают своего презрения друг к другу. Переговоры все больше заходят в тупик, никакого диалога не получается. Ну и кто выигрывает от подобных перебранок? Никто. Но хуже всех приходится Джеларкану: бедный принц оказался между двух огней».

Все утро несокрушимый щит провел на городских стенах, наблюдая за подходом и размещением сил Домина. Под командованием септарха Кульпата находилось десять легионов беклитов, как у паннионцев называли регулярную пехоту. Эти воины в красно-золотых островерхих шлемах являлись основной силой вражеской армии. Всего их насчитывалось сто тысяч, и под стены Капастана Кульпат стянул ровно половину. Помимо них, у септарха было еще не менее восьми тысяч урдов — отборных тяжелых пехотинцев. Если враг сумеет прорвать оборону, они первыми устремятся в образовавшуюся брешь. Эти силы укреплялись вспомогательными войсками: бетаклитами (то есть средней пехотой), по меньшей мере тремя отрядами бетруллидов (легкой кавалерии), а также дивизией десандиев (инженеров и саперов) и скаландиев (стрелков). Всего выходило не менее восьмидесяти тысяч воинов.

Дальше, за впечатляюще организованным лагерем армии септарха, взору представала совершенно иная картина: к югу, до самого берега реки и дальше на восток, вплоть до каменистого морского побережья, все пространство было заполнено хаотичной людской массой — тенескариями. Крестьянской армией Провидца — стервятниками и пожирателями падали в одном лице. Эти не щадили никого, включая и своих — из числа тех, кто был постарше и послабее. Особым почетом и властью у тенескариев пользовались неистовые женщины с всклокоченными волосами — так называемые матери мертвого семени — и их звероподобные дети. Страшно было даже подумать о том, что сделает с беззащитными горожанами, ворвавшись в Капастан, эта вечно голодная и озлобленная орда. Если легионы Кульпата несокрушимый щит разглядывал с отрешенностью стратега, то при виде тенескариев он вдруг почувствовал, что теряет самообладание. Когда он спускался вниз, его шатало. Никогда еще Итковиан не ощущал себя таким беспомощным.

Сколько же их тут собралось? Тысяч сто, не меньше. А по морю, на переполненных суденышках, прибывали все новые и новые тенескарии. Голодные. Готовые убивать всех без разбору и так же без разбору пожирать все, что попадется.

Солдаты Капантальского гарнизона, несшие караул на стенах, были мертвенно-бледными. Страх лишил их дара речи и сковал движения. Итковиан терпеть не мог трусов и поначалу глядел на них с откровенным презрением. Но вскоре леденящий страх передался и ему тоже. Несокрушимый щит даже позавидовал отрядам джидратов, занимавшим редуты на подступах к городу. Они обречены на неминуемую смерть, но хотя бы погибнут быстро и в честном бою. А вот что ожидает защитников Капастана и простых горожан?

Негромкое позвякивание сделанных из монет кольчуг возвестило о появлении двоих баргастов. Хетана шла впереди. Лицо женщины, как и лицо ее брата Кафала, было вымазано пеплом. Подобные траурные маски баргасты будут носить столько, сколько сочтут нужным. Несокрушимому щиту подумалось, что он не доживет до того дня, когда они смоют «пепел скорби». Но даже под этой серой коркой лицо Хетаны оставалось странно привлекательным: красивым весьма необычной, какой-то дикой красотой.

— А где горный медведь со своим костлявым псом? — сердито спросила Хетана.

— Смертный меч Фэнера и дестриант только что вышли из дверей казармы позади тебя. Можешь сама убедиться.

Она оскалила зубы:

— Тогда идем побыстрее к этим брехливым жрецам.

— Мне до сих пор непонятно, зачем вы испросили эту аудиенцию, — сказал Итковиан. — Если ты хочешь объявить о прибытии племен баргастов, которые будут сражаться на нашей стороне, то зал, где заседает Совет масок, — не слишком подходящее для этого место. Жрецы тут же начнут плести интриги. Каждый попытается перетянуть баргастов на свою сторону. Кому-то наверняка захочется руками ваших воинов свести старые счеты. Если ты не желаешь ничего рассказывать «Серым мечам», я настоятельно советую поговорить с принцем Джеларканом.

— Ты слишком много болтаешь, Волк, — отрезала Хетана.

Итковиан замолчал, раздраженно прищурившись.

— Ничего, в постели тебе будет не до разговоров, — продолжала баргастка. — Обещаю.

В это время к ним подошли Брухалиан и Карнадас. Итковиан поднял руку, салютуя им.

— Смотрю, у тебя лицо порозовело, — заметил Карнадас. — А со стены спустился бледный, как покойник.

Хетана покатилась со смеху:

— Еще бы ему не раскраснеться! Он сегодня возляжет с женщиной — впервые в жизни.

— А как же принесенные обеты, несокрушимый щит? — удивился Карнадас.

— Я помню о своих обетах и не собираюсь их нарушать, — сердито ответил Итковиан. — Хетана ошибается.

— Разве ты не скорбишь по убитому брату? — спросил баргастку Брухалиан.

— Скорбеть, горный медведь, — это чувствовать, как медленно умирает цветок. А возлечь с мужчиной — значит вспомнить этот цветок во всей его красе.

— Придется тебе поискать другой цветок, Хетана, — слегка улыбнувшись, промолвил Карнадас. — Несокрушимый щит принес обет воздержания от плотской любви.

— Тогда он просто смеется над своим богом! Баргасты тоже знают о Фэнере. В его крови пылает огонь!

— Огонь битвы.

— Нет, костлявый пес. Огонь страсти!

— Не будем терять время, — оборвал их спор Брухалиан. — Идемте в Невольничью крепость. По дороге мне надо еще кое-что вам рассказать.

Все пятеро вышли за ворота и свернули влево, пересекая обширное пространство, примыкавшее к южной городской стене. Таких пространств между стоянками в городе хватало. Их без особых сложностей превратили в возможные поля сражений. Укрепления здесь строили из всего, что имелось под рукой: из камня, дерева и даже стогов сена, обильно политых горючими жидкостями. Расчет был прост: если враг пробьется в город, он сразу же наткнется на эти баррикады. Принц Джеларкан потратил половину своей казны на луки, стрелы, метательные снаряды и ядра. Капастан покрылся целой сетью таких укрепленных площадок, и Брухалиан радовался, что правитель внял его советам.

«Ни одной пяди не сдадим, пока там не будет по щиколотку паннионской крови».

Несколько горожан в ярких одеждах, завидев «Серых мечей» и баргастов, поспешили убраться с их пути.

— У нас состоялся разговор с Кроновыми т’лан имассами, — начал Брухалиан. — Бек Окхан предложил нам свою помощь, но только в сражении против к’чейн че’маллей. Со смертными они воевать не станут. По сведениям т’лан имассов, охотники К’елль собрались в полулиге к северу от города. Там около восьмидесяти этих тварей. Я предполагаю, что септарх Кульпат держит их там, дабы нанести удар с севера. Расчет прост: появление подобных чудовищ должно смертельно перепугать защитников. К’чейн че’малли разнесут Северные ворота, ворвутся в Капастан и начнут бойню. Тем временем Кульпат двинет своих урдов на штурм остальных ворот. К вечеру паннионцы рассчитывают овладеть городом.

Брухалиан замолчал, будто взвешивая произнесенные слова, а затем продолжил:

— Септарх уверен в успехе своего замысла. Но, к счастью для нас, ни один к’чейн че’малль к Капастану не прорвется. На пути этих чудовищ встанут четырнадцать тысяч т’лан имассов и столько же т’лан айев. Бек Окхан обещает полностью уничтожить охотников К’елль.

Они подошли к Даруджийскому кварталу.

— Кульпату придется спешно менять тактику, — сказал Итковиан.

— И делать это не в тиши штабного шатра, — добавил Карнадас.

— И мы должны предугадывать его решения, — кивнул Брухалиан.

— К тому же септарх не сразу узнает, что т’лан имассы сражаются только против к’чейн че’маллей. И в наших интересах, чтобы он догадался об этом как можно позже, — заметил несокрушимый щит.

— Ну может, т’лан имассы еще и передумают, — промолвил дестриант. — Пока неизвестно, как они поведут себя после Слияния.

— Что-нибудь удалось узнать о том, кто их призвал? — спросил Итковиан.

— Только то, что это женщина и что она движется вместе с армией Каладана Бруда.

— Когда они рассчитывают добраться до Капастана?

— Месяца через полтора, не раньше.

— Плетутся нога за ногу, — презрительно фыркнула Хетана.

— Они в несколько раз уступают Кульпату по численности, — напомнил Брухалиан. — К тому же дорога изматывает солдат. Бруд правильно делает, что не гонит их без отдыха. Я не вижу никаких недочетов в избранной им тактике. Наоборот. Септарх намерен в один день овладеть Капастаном. И в то же время он знает: осада города не может продлиться дольше шести недель. Если за это время он не сумеет взять Капастан, ему придется отступить. Возможно, надолго.

Несокрушимый щит обвел глазами храмы, стоящие по обе стороны улицы. За храмами виднелись высокие стены Невольничьей крепости.

— Нам не продержаться столько времени, — вздохнул Итковиан. — Полтора месяца… Это слишком долго.

— Мы должны, — тихо возразил ему Брухалиан.

— Сетта пала через три недели, — напомнил несокрушимый щит. — А ведь к’чейн че’маллей там не было. Сам город больше Капастана и был лучше укреплен. Да и споров между собой защитники не вели. Думаю, вам не надо напоминать, как обстоят дела в Капастане. Со времени осады Сетты армия тенескариев выросла вдвое. Да и беклиты с урдами получили дополнительную закалку… Полтора месяца… Нет, это невозможно.

— Мы должны совершить невозможное. Просто обязаны, несокрушимый щит, — настаивал Брухалиан.

Итковиан только стиснул зубы, ничего ему не ответив.

Невдалеке от высоких ворот Невольничьей крепости смертный меч остановился.

— Вы слышали наш разговор, — обратился он к Хетане. — Если клан Белолицых баргастов согласятся поднять копье войны, то сколько воинов они смогут сюда послать? И как скоро эти воины доберутся до Капастана?

Женщина ухмыльнулась так, что блеснули зубы.

— Наши кланы никогда прежде не выступали вместе, но случись такое… думаю, тысяч семьдесят. — Улыбка Хетаны стала холодной и дерзкой. — Только баргасты этого не сделают. Они не придут вам на подмогу. Можешь не надеяться, горный медведь.

— Учти, Хетана, после завоевания этого города паннионцы обратят свои жадные взоры на ваши земли, — сказал ей Итковиан.

Баргастка в ответ лишь равнодушно пожала плечами. Брухалиан не выдержал.

— Какова же тогда, — пророкотал он, — цель вашей встречи с Советом масок?

— Тебя это не касается. На этот вопрос я отвечу жрецам.

— Как я понимаю, ты с братьями отправилась на юг узнать, кто такие к’чейн че’малли, — попытался зайти с другого конца Итковиан.

— Я не собираюсь рассказывать тебе, Волк, куда и зачем мы отправились. С первым поручением наших шаманов мы справились. Теперь нужно выполнить и второе тоже… Так вы проводите нас к этим дурням-жрецам? А то мы в крайнем случае и сами дойдем.

Зал, где собирался Совет масок, знавал лучшие времена. Правда, он и сейчас еще производил впечатление своими размерами и убранством. Задняя стена помещения была полукруглой. В ней находилось четырнадцать дверей, обращенные к главному входу. Куполообразный потолок некогда украшали золотые пластины, от которых ныне сохранились лишь блестящие островки. Золото барельефов давно облупилось; на них лишь с трудом можно было разглядеть человеческие фигуры в церемониальных одеждах. Пол был выложен яркими, геометрически правильной формы глазурованными плитками, из которых не складывался никакой явный узор, а в центре чернел диск из полированного — и весьма истертого — гранита.

Зал освещался желтоватым пламенем размещенных на каменных стенах факелов, которые к тому же испускали клубы черного дыма. По обеим сторонам от входа и возле каждой из многочисленных дверей застыли джидраты в доспехах и шлемах.

Четырнадцать жрецов из Совета масок занимали самый верхний из трех ярусов. Их одежды были темных тонов, а лица скрывались за деревянными масками богов, которым они служили. Благодаря особым шарнирам маски меняли выражение, но при этом всегда оставались уродливой пародией, карикатурой на живых людей. Пока что все четырнадцать масок демонстрировали полнейшее безразличие.

Громко стуча сапогами, Брухалиан вышел на середину зала. Там в пол был вделан тяжелый жернов-диск, называемый «пупком». Встав на него, смертный меч произнес:

— Имею честь представить Совету масок Хетану и Кафала — посланцев баргастов из клана Белолицых. На этом «Серые мечи» считают свою миссию выполненной и просят разрешения удалиться.

Он сошел с диска.

Жрица Рат’Дэссембрей взмахнула худенькой ручкой:

— Погодите, смертный меч. Пока что мы ничего не знаем о намерениях этих баргастов. Возможно, у нас появятся вопросы, которые нам потребуется обсудить с вами по окончании аудиенции.

Брухалиан поклонился:

— В таком случае позвольте уведомить уважаемый Совет, что нам также ничего не известно о намерениях баргастов. Дабы не мешать им говорить с вами, мы отойдем в сторону.

— Разумеется, — проворковала жрица, и печальный лик ее бога украсился слабой улыбкой.

Брухалиан прошел туда, где стояли Итковиан и Карнадас.

Хетана с братом заняли его место на «пупке». Баргастка обвела глазами жрецов, подняла голову и выкрикнула:

— Белолицые скорбят!

Схватившись за перила, Рат’Д’рек вскочил на ноги. На маске Червя Осени запечатлелось укоризненное выражение.

— Опять за свое?! Ты смеешь предъявлять нам требования кланов сейчас, в столь тяжелые времена? Хватит! Довольно с нас ваших прошлых визитов! Мы постоянно слышим от баргастов одни и те же идиотские слова. Наш ответ был и остается: нет! Все, аудиенция окочена!

— Нет, не окончена!

— Да как ты смеешь говорить с нами в таком тоне?

— Еще как смею, вонючий коротышка!

Итковиан ошеломленно переводил взгляд с Хетаны на членов Совета и обратно.

Баргастка взмахнула руками и заявила:

— Или вы будете нас слушать, или пеняйте на себя.

Ее брат затянул негромкую заунывную песню. Баргастов обволокло клубящимся туманом. Джидраты схватились за мечи.

Карнадас столь поспешно протиснулся вперед, что чуть не сбил Итковиана с ног.

— Прошу меня выслушать! — воскликнул он. — Служители и служительницы богов! Неужели вы допустите гибель своих верных стражников? Неужели вы хотите, чтобы эти стены рухнули и погребли всех нас под обломками? Присмотритесь повнимательнее к ритуалу, что совершается прямо сейчас! Это не просто колдовство, которое практикуют заурядные шаманы. В зале собираются духи баргастов. Вслушайтесь в мои слова, братья и сестры! Духи баргастов уже тут, среди нас!

Стало тихо. Кафал продолжал петь.

— Что здесь вообще происходит? — с тревогой спросил смертный меч, наклонившись к уху Итковиана.

— Сам не понимаю. Наверное, это и есть то второе задание, о котором говорила Хетана.

— Но чего же Белолицые добиваются?

— Признания. Они утверждают, что Капастан якобы стоит на земле баргастов. Кланы уже не раз отправляли сюда своих посланцев. И всегда их выгоняли чуть ли не пинком под зад. Я даже не предполагал…

— Смотри. Жрецы все же предоставили Хетане право говорить.

Члены Совета масок вновь замерли, изображая на лицах ярость и недовольство. Если бы не крайняя серьезность момента, Итковиан наверняка улыбнулся бы при виде подобного «гнева богов».

— Вот так-то лучше, — процедила баргастка, презрительно глядя на маски. — Имейте в виду: то, что прежде было просьбой, теперь стало требованием. Я перечислю прежние доводы, на основании которых вы отклонили наше прошение, и вновь повторю ответы наших посланников. Быть может, в этот раз у вас хватит мозгов принять правильное решение. Если нет, то я заставлю вас это сделать.

Рат’Худ презрительно расхохотался:

— Ты нас заставишь? Неужели ты не понимаешь, очаровательная дикарка, что Капастан находится на грани уничтожения? Какой сейчас смысл в угрозах? Прежние ваши посланцы были поумнее.

Хетана встретила его слова все с той же улыбкой, больше смахивающей на хищный оскал:

— Итак, повторяю ваши прежние доводы. Вы постоянно талдычили про какие-то старинные даруджийские хроники. В них будто бы написано, что земля эта была ничейной и пустовала, если не считать нескольких заброшенных зданий, которые построили явно не баргасты. У капанцев летописей не было, но их предания подтверждают: здесь никто не обитал. И те и другие утверждают: баргасты жили к северу от этих мест, на склонах гор, а также на самой гряде. Здесь появлялись только шаманы-паломники, но они никогда подолгу не задерживались… Пока что я правильно все излагаю? Именно так вы говорили нашим посланцам, да? Хорошо. На эти возражения мы прежде давали простой ответ. Баргасты не живут на священных землях и не ставят шатров на костях предков. Разве вы селитесь на своих кладбищах? Нет. Вот и мы тоже. Первые капанские племена нашли здесь только баргастские курганы. Они разрушили их и вместе с даруджийцами стали строить город.

Деревянные лица выражали скуку, какую испытывают взрослые, вынужденные слушать детскую болтовню. Но Хетана даже не глядела на маски. И продолжала:

— Это святотатство, но ничего уже не исправить. За подобное оскорбление наших предков теперь уже спрашивать не с кого. Прошлое не изменишь. Мы не глупцы, чтобы требовать невозможного. Наши просьбы были совсем скромными. Признать, что эти земли изначально принадлежали баргастам, и позволить нам совершать паломничества к уцелевшим курганам. — Хетана вскинула голову. — Но вы постоянно отказывали нам и прогоняли посланцев. Знайте, жрецы: наше терпение лопнуло!

Теперь уже смех разобрал Рат’Престола Тени.

— Замечательно! — произнес он, всплеснув руками. — Потрясающе! Братья и сестры! Призываю вас незамедлительно удовлетворить требование баргастов. Какая изысканная ирония: по доброй воле отдать то, что вскоре все равно потеряешь! Интересно бы знать, а как паннионцы отнесутся к баргастским святыням? С трепетным уважением? Сомневаюсь!

Хетана взмахнула рукой:

— Напрасно смеешься, жук под корягой! Повторяю: наше терпение кончилось. Мы знаем, что этот город падет. Паннионцам нет дела до чужих святынь. Но желание баргастских паломников должно быть удовлетворено. Вот так-то.

Она замолчала, застыв в угрожающей позе, со скрещенными на груди руками.

Тишина становилась невыносимой. Затем Рат’Королева Грез вдруг громко ахнула.

— Что, почуяли правду в моих словах? — оскалилась Хетана, глядя на жрицу.

Теперь маска Рат’Королевы Грез выражала неподдельную тревогу. Поза женщины и ее жесты показывали, насколько она испугана.

— Да, баргастка, почуяли. Однако не все, а лишь некоторые из нас. Очень немногие.

И жрица обвела взглядом братьев и сестер.

Первой откликнулась Рат’Огнь. Из прорези в нарисованных губах вырвался тревожный вздох.

— Надо что-то решать, — проворчал Рат’Худ. — Причем быстро.

— Конечно! — подхватил Рат’Престол Тени, ерзая на своем месте. — Здесь не нужно никаких тайных знаний. Давайте же наконец рассмотрим их притязания. Что мы потеряем, если пойдем навстречу баргастам? Что приобретем в случае отказа?

— Ничего! — бросила им Хетана. — Если вы опять нам откажете, то баргасты не бросятся защищать эти земли. Хумбрал Таур, мой отец, предвидел, что вы снова приметесь ловчить. Если ответ будет отрицательным, баргасты готовы признать поражение. Но знайте: в этом случае мы с братом, прежде чем уйти, убьем вас всех. Вы готовы погибнуть из-за собственного упрямства?

И снова воцарилось долгое молчание, которое нарушила наконец Рат’Королева Грез:

— Хетана, можно тебя спросить?

Серолицая баргастка кивнула.

— Как вы намереваетесь переправить к себе… то, что ищете?

— В этом вопросе содержится намек на какую-то тайну! — заверещал Рат’Опонны, одна половина маски которого изображала мужское лицо, а другая — женское. — Вы трое — ты, Рат’Худ и Рат’Огнь — явно о чем-то догадываетесь. Объясните же и остальным! Мы все имеем право знать!

— Пошевели остатками мозгов, — съязвил Рат’Престол Тени. — Чему обычно поклоняются паломники?

— Не знаю… Костям, наверное. Или… Ну, в общем, всяким священным реликвиям.

Его собеседник снисходительно кивал, изображая терпение, с каким наставник слушает ответ туповатого оболтуса.

— Замечательно, брат. И каким способом можно прекратить паломничество?

Рат’Опонны пожал плечами. Его маска выражала полное непонимание.

— Убрать эти предметы из мест поклонения, дурень! — выкрикнул Рат’Престол Тени.

— Постойте, братья! — вмешался Рат’Беру. — Не подразумевают ли ваши слова, что местоположение баргастских святынь известно? Но разве наши предки сровняли с землей не все курганы? Проклятье бездны! Это сколько же особняков и простых домов внутри стоянок нам придется перерыть и перевернуть вверх дном, чтобы найти на полке какую-нибудь старинную баргастскую урну?

— Нам нет дела до погребальных сосудов, — угрюмо заявила Хетана.

— Секрет чрезвычайно прост! — тоном ярмарочного фокусника возвестил Рат’Престол Тени, обращаясь к Рат’Беру. — Две наши сестры и брат знают, где лежат священные для баргастов кости!

Он повернулся к Рат’ Королеве Грез:

— Что скажете, дорогая сестра? Благодаря чьей-то глупости… или, наоборот, редкостной мудрости все эти кости много веков назад собрали в одном месте, которое существует и по сей день. Я угадал? Оставьте вашу тошнотворную застенчивость для опочивальни и расскажите нам, что к чему!

— Мужлан! — прошипела жрица.

Перепалка в Совете масок продолжалась, но Итковиану надоело это слушать. Несокрушимый щит внимательно смотрел на Хетану и очень жалел, что не видит выражения ее глаз. Это бы наверняка подтвердило его подозрения.

Баргастку трясло. Едва заметно, так слабо, что вряд ли кто-то другой обратил на это внимание.

«И кажется, я знаю, почему ты дрожишь, милая».

А Карнадас тем временем вернулся на свое место рядом с Брухалианом. Дестриант сосредоточенно взирал на жрецов Совета и прежде всего — на молчаливого Рат’Фэнера, что сидел в правом углу. Ни одного, даже мимолетного, взгляда в сторону Хетаны. Однако, судя по напряженной позе дестрианта, он пришел к тому же выводу, что и сам Итковиан.

«Серые мечи» не имели к происходящему никакого отношения и должны были оставаться всего лишь беспристрастными зрителями, однако несокрушимый щит не удержался и мысленно пожелал Хетане успеха.

Потом дестриант повернул голову и, как бы невзначай, взглянул в сторону Итковиана. Их глаза встретились. Несокрушимый щит ответил едва заметным кивком. Глаза Карнадаса округлились, и он вздохнул.

«Да. Ты тоже понимаешь суть этой игры. Баргасты веками совершали паломничество в эти места… задолго до того, как здесь появились капанцы и даруджийцы. Задолго до строительства города. А ведь баргастам не свойственно так почитать своих умерших. Значит, кости, что собраны в каком-то тайном хранилище, принадлежат не воинам и не шаманам. Эти останки необычайно важны для всего народа. Настолько важны, что баргасты на протяжении многих столетий отправлялись сюда, дабы им поклониться.

И недаром Хетана дрожит. Может, она улавливает трепет баргастских духов, униженных святотатством и многовековым забвением?.. Священнее этих останков у баргастов нет ничего. Сохранились только воспоминания, что передаются из поколения в поколение. А время всегда превращает воспоминания в легенды. Красивые, но ничем не подтвержденные сказки о духах, ставших богами.

А ведь Хетана стоит сейчас на пороге раскрытия тайны. Смутные догадки Хумбрала Таура вот-вот подтвердятся. Ее отец затеял дерзкую… отчаянно дерзкую игру, повелев дочери найти останки… первых баргастских племен.

Белолицые сознают, что после падения Капастана Паннионский Домин устремится в их владения. А значит, их ждет война, к которой они не готовы. Кланы еще ни разу не выступали против общего врага. Они увязли в давнем соперничестве и кровной вражде, подтачивающей их изнутри. Хумбралу Тауру очень нужны эти священные останки. Они — как знамя, под которое он надеется собрать баргастские кланы, положив конец всем распрям.

Но в любом случае уже слишком поздно. Даже если Совет масок раскроет ей местонахождение баргастских святынь, то как, интересно, Хетана собирается вывозить эти сокровища из осажденного Капастана?»

Размышления Итковиана прервал звонкий голос Рат’Королевы Грез:

— Хетана, дочь Хумбрала Таура! Мы удовлетворим твое требование. Мы вернем тебе смертные останки ваших предков.

Женщина встала и подала знак командиру джидратов. Когда он приблизился, Рат’Королева Грез что-то прошептала ему на ухо. Воин кивнул и скрылся за одной из четырнадцати дверей.

Жрица вновь обратилась к баргастке:

— Нам понадобится некоторое время, чтобы добраться до… места погребения. Пока идут приготовления, мы должны поговорить со смертным мечом Брухалианом о делах, касающихся обороны города.

— Мне-то что? Делайте, как считаете нужным, — пожала плечами Хетана. — Но имейте в виду: долго ждать мы не будем.

Маска жрицы изобразила улыбку.

— Не волнуйся, Хетана. Ты сама сможешь следить за извлечением останков.

Баргастка сошла с каменного диска.

— Подойдите к нам, смертный меч, — пророкотал Рат’Худ. — Только на этот раз, что называется, держите свой клинок в ножнах.

Командир наемников вышел вперед, ответив жрецу холодной улыбкой.

— Ставлю вас в известность: Совет масок наконец признал неизбежность захвата и разрушения Капастана, — сообщил ему Рат’Престол Тени и, сделав небольшую паузу, добавил: — Для нас с вами это было очевидно с самого начала.

— Вы ошибаетесь, — ответил Брухалиан, и голос его раскатился по всему залу. — Если помните, я говорил не о падении города, а о его неизбежной осаде и необходимости совместных оборонительных действий.

— Нужно как можно дольше удерживать редуты! — выкрикнул Рат’Беру.

— Не говори глупостей! — накинулся на него Рат’Престол Тени. — Это повлечет за собой сотни напрасно погубленных жизней. Вот уж паннионцы обрадуются столь щедрому подарку!

— Перестаньте! — вмешалась Рат’Королева Грез. — Сейчас речь вовсе не о редутах. Многие наблюдали за возвращением воинов несокрушимого щита. Всех удивило появление… крупных волков… весьма странного обличья. Таких зверей в Капастане еще не видели…

Она не договорила. Внутренняя дверь распахнулась, и оттуда строем вышли джидраты. Доспехов на солдатах не было, а в руках они держали кирки. В конце зала джидраты разошлись, и каждый стал осматривать свой участок пола.

— Я могу обсуждать сей вопрос лишь в присутствии принца Джеларкана, — заявил смертный меч.

Мельком взглянув на джидратов, Рат’Королева Грез вновь повернулась к Брухалиану:

— У нас уже был разговор с принцем. Он отвечал весьма уклончиво. Нам показалось, что в обмен на эти сведения Джеларкан хотел бы выторговать для себя определенные уступки со стороны Совета. Но мы не станем участвовать в подобном торжище. Мы желаем знать, откуда ваши солдаты привели этих зверей, и очень надеемся, смертный меч, что вы окажетесь более словоохотливым.

— Осмелюсь напомнить уважаемому Совету: нас в Капастан пригласил именно принц Джеларкан, и в его отсутствие мы не вправе отвечать на ваши вопросы. Если правитель даст свое разрешение…

Джидраты принялись долбить кромку пола. Осколки глазурованных плиток градом сыпались им под ноги. Хетана подошла ближе. Заунывное пение Кафала превратилось в шепот. Горящие глаза баргаста следили за каждым движением солдат.

«Неужели кости собраны здесь, в самом сердце Невольничьей крепости? И сколько же, интересно, они тут пролежали?»

— Так мы ничего не добьемся, — сказал Рат’Престол Тени. — Надо послать за принцем. А пока я спрошу командира «Серых мечей» о другом. Вы спасли нескольких человек из торгового каравана, в том числе и двух магов. Может, у них эти неумершие волки — нечто вроде домашних животных? Насколько мы знаем, уцелевшие чародеи обосновались в Даруджийском квартале. Как, впрочем, и еще один участник этого каравана; более того, он даже купил небольшой дом и испросил у Совета разрешение на его реконструкцию. Весьма странное поведение, должен вам заметить. За городскими стенами собралось не менее сотни тысяч паннионских людоедов, а эти пришельцы приобретают недвижимость! И держат волков вместо собачек! Что вы на это скажете, Брухалиан?

Тот пожал плечами:

— Вы рассуждаете вполне здраво, Рат’Престол Тени. Признаться, поведение магов и торговца также представляется мне странным: я не понимаю, какая причина заставляет их покупать дома накануне осады. Лучше всего было бы расспросить их самих.

— Можете не сомневаться, я обязательно это сделаю.

Под глазурованными плитками оказались огромные каменные плиты прямоугольной формы. Джидратам удалось подцепить одну из них и сдвинуть ее в сторону. Плиты покоились на фундаменте из просмоленных деревянных балок, которые опирались на дополнительные столбы. Снизу потянуло застоявшимся воздухом, тяжелым запахом подземелья. После вскрытия первой плиты работа пошла быстрее.

— Полагаю, нам нужно прервать беседу со смертным мечом, — объявил Рат’Худ. — А то мы не заметим, как в ответ на требование Хетаны лишимся пола. Надеемся, что в присутствии принца Джеларкана командир наемников станет более красноречивым. А пока будем наблюдать за историческим событием, без сомнения приковавшим к себе внимание всех собравшихся.

— До чего же ты болтлив! — не выдержал Рат’Престол Тени. — Но придется последовать твоему совету… Эй, джидраты, пошевеливайтесь! Нам не терпится увидеть заплесневелые кости!

Итковиан встал рядом с Хетаной.

— Здорово ты их обыграла, — негромко сказал он.

Баргастка от волнения еле дышала. Значимость момента не позволяла ей ответить в своей обычной манере, и она промолчала.

Джидраты подняли и оттащили в сторону еще несколько плит. Кто-то принес зажженные фонари, однако тьма все еще продолжала господствовать в подземелье.

Кафал наконец закончил петь и встал по другую руку Итковиана.

— Они здесь, — громко сообщил баргаст. — Вокруг нас.

Несокрушимый щит понимающе кивнул.

«Да, они здесь. Духи баргастских предков, которых ритуальное песнопение привело в наш мир. Им тоже не терпится увидеть свои святыни. Я и сам ощущаю их присутствие…»

На месте снятых каменных плит зияла большая яма, правильной, почти квадратной формы, хотя и с неровными краями. Итковиан прикинул ее размеры: шагов семь в длину и примерно столько же в ширину. Яма простиралась до самого «пупка», который, как теперь оказалось, покоился на вершине каменной колонны. Жрецы и жрицы из Совета масок не усидели на своих местах и спустились вниз. Один из жрецов подошел к «Серым мечам».

Брухалиан и Итковиан поклонились, приветствуя Рат’Фэнера. Его щетинистая клыкастая маска хранила бесстрастное выражение. Скрытые под ней человеческие глаза глядели прямо на Карнадаса.

— Я добрался до самых копыт нашего бога, — сообщил Рат’Фэнер. — Сперва целых четыре дня постился, а потом проскользнул между камышами и оказался на залитом кровью берегу. Я понял, что нахожусь во владениях Фэнера. Позвольте узнать, когда вы бывали там в последний раз? — спросил он у Карнадаса.

Дестриант улыбнулся. И ответил вопросом на вопрос:

— И что же вы сумели там увидеть?

— Тигр Лета мертв. Его тело гниет далеко от этих мест. Убит приспешниками Паннионского Провидца. Но посмотрите на Рат’Трейка. По нему этого не скажешь. Он полон сил. Точнее, преисполнен молчаливой радости.

— Похоже, история Трейка еще не закончилась, — заметил Карнадас.

— Разве это честная игра? — прошипел Рат’Фэнер. — Есть лишь один бог войны!

— Нам не стоит оглядываться на чужих богов, Рат’Фэнер, — ответил ему дестриант. — Лучше уделять больше внимания своим собственным делам.

Жрец недовольно фыркнул и отошел. Итковиан проводил его взглядом, затем наклонился к Карнадасу:

— Завидую твоей невозмутимости. Или для тебя это не новость?

— Ты имеешь в виду смерть Трейка? Да, я знал об этом. — Дестриант продолжал наблюдать за Рат’Фэнером. — Такие, как он, лишь изредка наведываются во владения нашего бога и считают это большой заслугой. Я же пребываю там постоянно.

Карнадас повернулся к Брухалиану:

— Смертный меч, настало время разоблачить этого напыщенного болтуна и положить конец его претензиям на превосходство.

— Нет, — отрезал Брухалиан.

— Но он насквозь пропитан отчаянием. Отсюда один шаг до безрассудных поступков. Мы не можем доверять такому собрату.

— А о последствиях ты подумал? — спросил Брухалиан. — Или, может, ты займешь его место в Совете масок?

— Что ж, пожалуй, в этом был бы определенный резон.

— Мы в чужом городе, Карнадас. И позвали нас сюда совсем для других целей. Впутываться в здешние свары крайне рискованно. Поэтому я говорю тебе «нет».

Джидраты зажгли лампы, прикрепили их к шестам и с превеликой осторожностью начали опускать вниз. Все присутствующие затаили дыхание и сгрудились возле краев ямы.

Глубина подземелья оказалась меньше человеческого роста. Фонари высветили покрытый искусной резьбой нос большого челна. Он уже успел потрескаться: то ли от времени, то ли в давние времена налетел на скалы. Лодка была сделана на совесть и густо просмолена.

Трое джидратов с фонарями в руках спрыгнули вниз. Итковиан подошел еще ближе. Судно было выдолблено из цельного ствола дерева. По-видимому, изначально его длина превышала десять шагов, но здешнее пространство было ýже, так что корпус несколько сплющился. Рядом с первой лодкой Итковиан заметил вторую, а чуть дальше — третью. Все подземелье под залом, где собирался Совет масок, было заполнено… резными челнами. Итковиан ожидал увидеть что угодно, только не это.

«Но ведь баргасты давно уже не плавают по морям. Очень давно. Боги милосердные! Получается, этим лодкам тысячи лет!»

— Десятки тысяч, — шепнул ему дестриант. — Даже магия, предохраняющая их от порчи, начала слабеть.

Хетана тоже спрыгнула вниз. Баргастка была изумлена не меньше, чем остальные. Она протянула дрожащую руку, но дотронуться до поверхности челна не решалась.

Один из солдат переместил шест с фонарем, осветив внутренность лодки.

Все дружно ахнули.

Судно заполняли хаотично лежащие мертвые тела; каждое было тщательно запеленато в рыжеватую грубую парусину, причем все конечности обернуты отдельно. Но самое удивительное: трупы не выглядели иссохшими, словно мумии.

— В старинных летописях упоминается о таких лодках, — заговорила Рат’Королева Грез. — Их не раз находили, когда срывали курганы. В каждом корабле было по нескольку тел, как здесь. Многие челны вытащить не удалось: они раскалывались на куски. Но строители Капастана все же отдали дань уважения чужим покойникам. Все уцелевшие трупы собрали в неповрежденные челны… Здесь находится девять лодок и более шестидесяти мертвецов. Ученые того времени сочли, что захоронения не принадлежат баргастам. Причина, думаю, вам понятна. Никто не верил, что баргасты когда-то плавали по морю. Да и обнаруженные мертвецы крупнее представителей этого народа: обратите внимание на телосложение. Это скорее тоблакаи. Между тем нынешние баргасты — и обликом, и по характеру — сильно напоминают тоблакаев. Сама я убеждена, что у тоблакаев, баргастов и треллей были общие предки, хотя по крови баргасты ближе к человеческой расе. Но при отсутствии доказательств это, увы, всего лишь гипотеза, а доказательств у меня почти нет: я исхожу исключительно из своих наблюдений относительно физических характеристик и образа жизни упомянутых народов.

— Это наши Исконные Духи, — сказала Хетана. — Так говорит мне сердце, которое истина сжимает железными пальцами.

— Духи нашли вместилище своей силы, — добавил Кафал, стоявший на краю ямы.

Карнадас кивнул:

— Ты прав. Здесь все перемешано: радость и боль… ликование, притушенное скорбью о тех, кого потеряли. Несокрушимый щит, мы являемся свидетелями рождения богов.

Итковиан опустил руку на плечо Кафала:

— Воин, я понимаю твою радость. Но как вы с сестрой собираетесь вывозить эти останки из города? Паннионцы признают только своего собственного бога. Все прочие для них — заклятые враги. Они мигом уничтожат все ваши священные реликвии.

Жесткие глазки баргаста впились в Итковиана.

— Мне нечего тебе ответить, Волк. Пока нечего. Но мы не боимся. Теперь мы больше неподвластны страху.

Итковиан кивнул:

— Я понимаю твои чувства, Кафал. Хорошо находиться под защитой бога.

— Богов, Волк! У нас их много. Это первые баргасты, что пришли в эту землю. Самые первые.

— Ты считаешь, что все ваши предки стали Взошедшими?

— Да. И кто теперь решится посягнуть на нашу гордость?

«А это мы скоро увидим, парень».

Каменная вышла с плаца, где упражнялись новобранцы «Серых мечей».

— Вообще-то, тебе не мешало бы извиниться, — бросила она Ворчуну, вытирая вспотевший лоб.

— Так я за этим и пришел, — ответил Ворчун.

— Да не передо мной, дурень! Что толку извиняться за то, чем ты был и всегда будешь? Можно подумать, я тебя не знаю.

Каменная придирчиво осмотрела узкое лезвие своей рапиры и нахмурилась, увидев зазубрину. Новобранка, с которой они упражнялись, по-прежнему стояла на плацу, ожидая новых противников.

— Настырная девка! Совсем зеленая, а все схватывает на лету… Извиняться, чурбан, тебе надо не передо мной, а перед Керулием.

— Керулий мне больше не хозяин.

— Не забывай: он спас нам жизни. Да-да, Ворчун. В том числе и твою драгоценную шкуру.

— И как же, интересно, он это проделал? — насмешливо спросил командир стражников. — Помнится, Керулий сразу куда-то слинял, как только началась заварушка. И что-то я не заметил, чтобы его древний бог метал в наших врагов молнии…

— Какой же ты глупец! Керулий обманул к’чейн че’маллей. Он забрал наши души и унес их так далеко, что эти поганые ящеры решили, будто мы мертвы. Неужели ты забыл свои сны? Керулий спрятал нас в магическом Пути своего бога. Я, например, помню все до мелочей.

— Не знаю, как умиралось тебе. Но лично я умирал по-настоящему. И прекрасно помню, как жизнь уходила из тела. И переломанные кости тоже.

— Вечно ты споришь. Говорю тебе: Керулий спас наши души. Без них никакие целители нам бы уже не помогли. Свинья ты неблагодарная! А я вот помню: к’чейн че’малль подкинул меня вверх и вдруг… я очнулась совсем в другом месте. И надо мной стоял громадный волчара. Не настоящий, а вроде призрака. И я сразу поняла: этот никого сюда не пропустит. Он охранял меня. Понимаешь?

— И кем же был тот волк? Верным слугой древнего бога?

— Нет. У этого бога нет слуг. Зато у него есть друзья. Друзья, а не безмозглые приверженцы! Чувствуешь разницу? Не знаю, как ты, но я с того момента решила, что всегда буду с ним, Ворчун, душой и телом. Теперь я готова сражаться за него, потому что он всегда меня поддержит. И после этого древних богов называют ужасными? Я тут подумала: сколько же всякой чепухи с детства вбивали нам в головы! А мы верили. Да этот бог куда выше нынешних, которые только и знают, что вечно цапаться между собой и требовать себе все больше новых храмов и богатых приношений.

Командир стражников смотрел на свою давнюю подругу и лишь растерянно качал головой.

— Кажется, я все еще продолжаю бредить, — пробормотал он.

Каменная со звоном убрала рапиру в ножны.

— Можешь мне не верить. Твое дело. Только не забывай, Ворчун: Керулий и его древний бог спасли и твою жизнь тоже. Поэтому сейчас мы пойдем к Керулию, ты поблагодаришь его и извинишься за свою грубость. А если к’чейн че’малль не вытряхнул из тебя последние мозги, ты останешься у него на службе.

— Я скорее поцелую Худа в задницу. Ладно, так и быть, я еще согласен извиниться за грубые слова, но в богах, красавица, абсолютно точно не нуждаюсь. Ни в древних, ни в новых. И от жрецов я всегда предпочитал держаться подальше.

— Другого ответа я и не ждала. Так, предложила на всякий случай. Ладно, идем. А куда это Бьюк запропастился?

— Не знаю. Довел меня сюда и исчез.

— Древний бог спас ведь также и его. И старика Манси. Этим поганым магам было ровным счетом наплевать на жизнь своих слуг. Если Бьюк не дурак, он уйдет от них. Я бы на его месте уже давно так и сделала.

— Ну, милая, не все же такие умные, как ты.

— Да, это верно, — усмехнулась его собеседница.

Они вышли за ворота цитадели. Ворчун по-прежнему страдал от похмелья, но живот, наполненный едой, а не вином и элем, равно как и помощь целителя — жреца «Серых мечей» Карнадаса — возымели свое благотворное действие. Походка командира стражников стала увереннее, а боль в затылке притупилась. И все равно он с трудом поспевал за своей стремительной спутницей. Редкие прохожие заглядывались на красивую женщину, но решительная походка и свирепый блеск в ее глазах заставляли их поспешно убираться с дороги.

Каменная повела его в обход старинного кладбища с колоннами, внутри которых стояли замурованные покойники. Впереди было другое кладбище — даруджийское, с надгробьями и урнами, хорошо знакомыми Ворчуну по родному городу. Стражница свернула налево, в узкий кривой переулок между низкой оградой кладбища и площадью Тура’ла. Проход вывел их на открытую площадку поменьше, которая примыкала к восточной оконечности Храмового квартала.

Это открытие рассердило Ворчуна.

— Знал бы я, куда ты меня тащишь! Я же отсюда и пришел. Если Керулий устроился где-то поблизости, зачем вся эта круговерть? Просто зашла бы ко мне и проводила. А то плетусь за тобой, как собачонка!

— Я сперва и зашла, но от тебя воняло, как из отхожей ямы в какой-нибудь задрипанной таверне. Неужели ты согласился бы позориться перед Керулием? Тебя нужно было отмыть и накормить, а я не нянька, чтобы возиться со всякими пьяницами.

Ворчун ничего не ответил.

«Боги, ну почему все женщины в мире не могут быть покорными и молчаливыми? — Однако, подумав еще немного, он хмуро почесал лоб и рассудил: — Хотя, пожалуй, это было бы еще хуже. Мужчинам все же приятнее гасить пламя, чем раздувать едва тлеющие угли».

— Да проснись ты уже, — одернула его Каменная. — Мы пришли.

Моргая, Ворчун уставился на покосившийся домик. Ничего особенного: щербатые кирпичи со следами штукатурки, плоская крыша с подгнившими стропилами. Чтобы войти внутрь, им с Каменной пришлось бы пригнуться. Но командир стражников входить туда не торопился.

— Он что, не мог купить жилище поприличнее? — удивился Ворчун.

— Керулий — скромный человек, — парировала Каменная. — Его древний бог не любит пышность и церемонии. И потом, учитывая недавние обстоятельства, дом этот достался Керулию почти даром.

— Какие еще недавние обстоятельства?

— Чтобы освятить землю для древнего бога, нужно пролить кровь. А тут целая семья покончила жизнь самоубийством. Это случилось почти неделю назад. И Керулий…

— Обрадовался? — подсказал Ворчун.

— Ну, только отчасти. Его, разумеется, опечалила безвременная смерть нескольких человек.

— Еще бы!

— А затем предложил сбавить цену.

— Кто бы сомневался.

— В общем, теперь здесь храм.

Ворчун резко повернулся к женщине:

— Учти: если я иду к Керулию, то это еще вовсе не значит, что я собираюсь принять его веру.

— Тебя никто и не заставляет, — поморщилась Каменная.

— Ты меня хорошо поняла? И Керулий пусть тоже зарубит это себе на носу. Я не намерен преклонять колени перед его богом или хотя бы подходить к алтарю. Если это Керулия не устраивает, я лучше вообще к нему не пойду.

— Да успокойся ты! Никто тебя никуда не втягивает. Очень нужно!

Командир стражников предпочел не заметить насмешки на лице спутницы.

— Ладно, веди, — буркнул он.

Каменная потянула дверь на себя:

— Местные меры безопасности: дверь открывается наружу и ее не так-то просто выбить. Еще одна хитрость: сама дверь шире, нежели дверной проем. Разумно, правда? Это «Серые мечи» придумали. Если паннионцы прорвутся в город, их тут на каждом шагу будут ждать ловушки.

— А что, «Серые мечи» опасаются уничтожения городских стен? Веселого мало. Получается, мы все в западне. Когда тенескарии будут жарить нас на обед, едва ли Керулий вторично спасет наши души.

— Какой же ты пессимист.

— Скорее уж реалист, дорогая.

Каменная пригнулась и вошла в узкий дверной проем. Ворчун немного помешкал, а затем тяжело вздохнул и двинулся следом.

Они попали в небольшую переднюю с голыми стенами и полом, выложенным грубыми плитками. В нишах горело несколько светильников. На железных крючках висела простая одежда. Напротив первой двери находилась вторая, занавешенная длинным кожаным фартуком. Пахло щелочным мылом с легкой примесью желчи.

Женщина сняла плащ, повесив его на свободный крюк.

— Керулию рассказали, что хозяйка дома выползла сюда из комнаты и тут умерла. А кишки волочились по полу следом. У властей возникло подозрение, что здесь не все так просто. Либо ее принудили к самоубийству, либо она потом передумала.

— А может, молочник постучал в дверь и она хотела крикнуть, что сегодня молоко брать не будет, — предположил Ворчун.

Каменная некоторое время молча смотрела на него, как будто всерьез оценивая эту версию, а затем пожала плечами:

— Мне кажется, малость заковыристое объяснение, хотя кто знает? Всякое бывает.

Отодвинув кожаный занавес, она пошла в комнату. Ворчун, тяжело вздыхая, поплелся следом.

Большая комната занимала все остальное пространство дома. В задней стене имелось несколько ниш, занавешенных простыми тряпками. Скорее всего, альковы эти служили либо кладовыми, либо спаленками. Узенький коридор под сводчатым потолком вел в сад во внутреннем дворике. В одном углу громоздились простые деревянные скамьи и сундуки. Середину комнаты занимал очаг, совмещенный с горбатой глинобитной печью. Оттуда исходили приятное тепло и еще более приятный запах свежевыпеченного хлеба.

Керулий сидел прямо на полу, слева от очага, поджав под себя ноги. Жрец склонил голову, на выбритой макушке блестели капельки пота.

Каменная сделала шаг вперед, остановилась и припала на одно колено:

— Хозяин, мы пришли.

Жрец поднял голову. Его круглое лицо озарилось улыбкой.

— Я сумел стереть все плохое с их жизненных дощечек, — сообщил он. — Теперь их души успокоились. У них очень интересный призрачный мир. Я даже слышу детский смех.

— Ваш бог милосерден, — прошептала Каменная.

Морщась, Ворчун направился к сундукам.

— Керулий, я пришел поблагодарить вас за то, что спасли мне жизнь, — выпалил командир стражников. — Простите мою тогдашнюю грубость. Вижу, ваше имущество уцелело. Очень рад… А теперь позвольте откланяться.

— Подожди, командир. Иди сюда.

Ворчун подошел.

— Я хочу кое-что передать для твоего друга Бьюка… это поможет… в его затее.

— Неужели? — удивился Ворчун.

Краешком глаза он заметил, что Каменная следит за ним внимательно и даже ревниво.

«Совсем тронулась девка».

— Будь добр, открой второй сундук… Да-да, вон тот, железный… Видишь, что лежит на темно-сером сукне?

— Вы про глиняную птичку?

— Да. Скажи Бьюку, что птичку следует истолочь в порошок, а потом смешать с охлажденной водой. Воду нужно хорошенько прокипятить. Пусть отсчитает сто ударов сердца и только тогда снимает с огня. Запомнил? Когда раствор глины остынет, его надо выпить. Вот и все.

— А с какой стати Бьюку хлебать эту мутную жижу?

— Глина снимет боли у него животе и поможет кое в чем другом. В нужное время он обо всем узнает.

Ворчун очумело глядел на жреца:

— Бьюк у нас, вообще-то, не из легковерных.

— Передай своему другу, что иначе у него не получится осуществить задуманное: тот, за кем он охотится, легко ускользнет. И еще скажи Бьюку, что ему понадобятся союзники. Вернее, вам обоим. Я разделяю ваши тревоги по этому поводу. Так вот, другие союзники сами найдут его… со временем.

— Хорошо. Я все передам, — с некоторым недоумением ответил Ворчун.

Он взял глиняную птичку и спрятал ее в своей поясной сумке.

— О чем это вы там шепчетесь? — ласково осведомилась Каменная.

Ворчун хорошо знал этот тон — предвестник очередного бурного скандала. Ничего не подозревающий жрец широко улыбнулся:

— Да так, небольшой мужской разговор. У меня есть поручение и для тебя тоже, так что задержись, пожалуйста… Ну что, командир, все недоразумения между нами улажены. Мы друг другу ничего не должны. Ступай с миром.

— Да, Керулий. Благодарю, — глухо ответил Ворчун. — Теперь я волен идти своим путем.

— Мы еще поговорим об этом, — сказала Каменная. — Согласен?

— Конечно, дорогая.

«Только сначала тебе придется хорошенько меня поискать».

Вскоре он покинул жилище Керулия, ощущая на душе странную тяжесть, вызванную, как ни странно, теплым приемом, который оказал ему жрец. Ворчун немного постоял возле дома, глядя на редких прохожих, стремящихся поскорее убраться с улицы.

«Словно муравьи в развороченном муравейнике. Еще удар — и от муравейника останется только мокрое место».

— Какое у вас для меня поручение, хозяин? — спросила Каменная, когда дверь за гостем закрылась.

— Нашего друга Ворчуна ждут нелегкие испытания и удивительные приключения.

Женщина усмехнулась:

— Ворчун не любит приключений. Он сразу чует беду и спешит убраться в сторону.

— Иногда выбора нет.

— Хорошо. А что требуется от меня?

— Его время стремительно приближается. Все случится уже совсем скоро. Я прошу лишь о том, чтобы ты была рядом с ним.

— Ну, это не так-то просто. У него просто талант исчезать бесследно.

Керулий подошел к печи и пошевелил угли.

— Боюсь, Ворчун скоро утратит этот дар.

Помимо джидратских фонарей, в яму попадали рассеянный свет факелов и отблески солнца. «Причал» древних кораблей занимал больше половины зала, где заседал Совет масок. Над подземельем маяком высилась каменная колонна.

Хетана, склонив голову, стояла на коленях перед самой первой лодкой. Баргастка застыла неподвижно и, казалось, даже дышать перестала.

Итковиан решил спуститься вниз и теперь осторожно шел между челнами. Кафал молча двигался следом. Несокрушимого щита больше всего интересовали резные картинки на носах судов. Они не повторялись; наоборот, искусно выполненные изображения дополняли друг друга, складываясь в целое повествование на тему морских сражений. Баргасты, которых легко было узнать по характерным низким челнам, сражались с одним и тем же противником — с расой высоких узколицых существ, имевших большие миндалевидные глаза. Их корабли были значительно крупнее баргастских.

Видя, что Итковиана заинтересовали сцены баталий, Кафал негромко пояснил:

— Это т’истен’ур.

— А кто они такие? — спросил несокрушимый щит.

— Враги наших Исконных Духов. Т’истен’ур, которых также называли серокожими, настоящие демоны. У нас есть сказания про них. Т’истен’ур отсекали голову своим жертвам, но эти головы оставались жить. Они могли видеть, слышать и даже говорить. А обезглавленные тела работали, не ощущая усталости.

— А где жили эти… т’истен’ур? — осторожно осведомился Итковиан.

— Т’истен’ур переводится как «демоны, обитающие в тени». Наши Исконные Духи сражались с ними в Голубой бездне… — Кафал вдруг замолчал, будто что-то вспоминая. — Мы не знаем, где находилась Голубая бездна. Баргастские шаманы считали ее местом рождения нашего народа. Но теперь ясно, что имеются в виду моря и океаны.

— Истинная родина баргастов.

— Да. Исконные Духи изгнали т’истен’ур из Голубой бездны и сбросили демонов обратно в нижний мир. Он назывался Лесом Теней и находился где-то очень далеко отсюда.

— На другом континенте?

— Не знаю. Может, и так.

— Похоже, Кафал, ваши старинные повествовании говорят правду. Сам я родом из Элингарта. Наш город располагается к югу отсюда, и до него нужно долго добираться. У нас тоже существуют легенды о далеком материке, где растут гигантские ели и пихты — первозданный лес, корни которого укрывает вечная тень, а населяют его смертоносные призраки… — Итковиан продолжал разглядывать резные изображения. — Положение несокрушимого щита требует от меня знания не только военного дела, но и других наук тоже. История занимает среди них едва ли не первое место. Слушая тебя, я сразу понял, кого ты называешь т’истен’ур. Должно быть, ты слышал о тисте анди — детях Тьмы. Но очень редко можно найти упоминания о родственной им расе, именуемой тисте эдур. Те действительно были серокожими. Их считают бесследно исчезнувшими, и можно только молить всех богов, чтобы так оно и было, ибо все, что нам известно о тисте эдур, навевает смертельный ужас… Не буду утомлять тебя учеными рассуждениями, но слово «т’истен’ур» указывает на сходство вашего языка с наречием имассов. Весьма близкое родство. Скажите, а баргасты понимают по-морантски?

Кафал поморщился:

— Моранты говорят на языке баргастских шаманов — священном наречии, что явилось из… тьмы времен, откуда вообще пришли все слова и мысли. Моранты заявляют о родстве с баргастами и называют нас своими «падшими братьями». Но, по правде говоря, это они пали, а не мы. Они поселились в Облачном лесу и переняли у т’истен’ур их колдовское искусство. Моранты еще давным-давно заключили мир с демонами и обменялись с ними разными секретами. Теперь они живут в местах, куда не добраться, и прячут лица за масками, похожими на головы насекомых… Не спрашивай меня больше о морантах, Волк. Они никогда не раскаются. Мы не хотим их знать.

— Это ваше право, Кафал. — Несокрушимый щит распрямил плечи. — Но прошлое не желает оставаться погребенным. На твоих глазах оно восстало после многих веков забвения. В нем сокрыто множество истин. Среди них есть как горькие, так и радостные… Теперь пути назад нет. Коли уж прошлое начало пробуждаться, то его уже не загнать обратно в подземелье.

— Я это понял, — угрюмо ответил баргастский воин. — Отец нас предупреждал: в любом торжестве всегда есть семена отчаяния.

— Мне бы очень хотелось познакомиться с Хумбралом Тауром, — пробормотал Итковиан.

— Мой отец так силен, что способен задушить в объятиях взрослого мужчину и сломать ему ребра. А если возьмет в каждую руку по кривой сабле, ты и глазом моргнуть не успеешь, как он убьет десяток воинов. Но особенно в кланах боятся острого ума вождя. Из всех его десяти детей Хетана, самая старшая, больше остальных похожа на отца: как умом, так и характером.

— Ага, решительная и на редкость прямолинейная.

Кафал довольно усмехнулся:

— Вот и отец у нас такой же. Предупреждаю тебя, несокрушимый щит: Хетана уже направила свое копье в твою сторону. Тебе не сбежать. Она уложит тебя в постель, и все твои обеты разлетятся, как плитки этого пола, когда по нему ударили кирками. Ты и сам не заметишь, как станешь безраздельно принадлежать ей.

— А вот здесь ты ошибаешься, Кафал.

Баргаст оскалил острые зубы и больше ничего не сказал.

«А ты, парень, как я погляжу, тоже унаследовал отцовский ум. Вон как ловко увел меня от разговора о древних тайнах баргастов, причем сделал это самым чувствительным образом — нанеся неприкрытый удар по моему достоинству».

Наконец Хетана поднялась и обратилась к жрецам и жрицам из Совета масок, которые кольцом окружили яму:

— Можете поставить все камни на прежние места. Возвращение останков наших Исконных Духов следует отложить.

— До каких пор? — усмехнулся Рат’Престол Тени. — Пока войска Домина не сровняют Капастан с землей? А почему бы вам не позвать сюда вашего отца вместе с кланами баргастов? Пусть отгонят паннионцев и спокойно забирают эти кости. Мы будем только рады!

— Нет. Это ваша война, вы и сражайтесь.

— Да пойми ты: уничтожив нас, они двинутся на ваши земли! — воскликнул Рат’Престол Тени. — До чего же вы все глупы! Ты со своим братцем! Ваш отец! Ваши кланы! Ну как можно быть такими идиотами?

— Что я вижу? — засмеялась Хетана. — Страх на лице бога?

Жрец попятился:

— Престол Тени не знает страха.

— Он-то, может, и не знает. А вот смертный под его маской струсил! — с неприкрытым злорадством констатировала баргастка.

Шипя проклятия, Рат’Престол Тени растолкал собратьев и поспешил прочь из зала.

Хетана выбралась из ямы:

— Устала я, Кафал. Пошли обратно в цитадель.

Брухалиан помог Итковиану вылезти и сразу же шепнул ему:

— Проследи за баргастами. Они явно придумали какой-то способ перемещения останков.

— Не представляю, что тут вообще можно придумать. По воздуху они летать пока еще не научились.

— И все равно нам нужно узнать их замыслы.

— Постараюсь.

— Выяснить это любой ценой, несокрушимый щит.

Темные глаза Брухалиана смотрели жестко и требовательно.

— Но мои обеты… — начал было Итковиан.

— Я — всего лишь смертный меч Фэнера. Требование узнать о замыслах баргастов исходит не от меня, а от нашего бога. Пойми, несокрушимый щит, приказ сей продиктован страхом. Да, наш бог перепуган. Это тебе ясно?

— Нет, не ясно, — отрезал Итковиан. — Но я подчиняюсь приказу.

Брухалиан отпустил его руку и обратился к Карнадасу:

— Свяжись с Быстрым Беном. Любым способом.

— Не уверен, что у меня получится, но я попытаюсь, — ответил дестриант.

Перед глазами Брухалиана, вопреки его воле, встала картина ближайших событий.

— Осада города подобна кровавому цветку, и уже к вечеру он грозит распуститься. Схватив его стебель, мы сумеем узнать, где скрываются самые ядовитые шипы.

К «Серым мечам» подошел Рат’Трейк. Его сонные глаза совсем не вязались со свирепой полосатой маской тигра.

— Нас ждет битва, — по-кошачьи лениво произнес он.

— Да неужели? — иронически протянул Брухалиан. — А мы и не знали.

— И наши боги вскоре окажутся в самой гуще яростного сражения. Оба: и Вепрь, и Тигр. Один из Взошедших в опасности, а некий дух готов пробудиться к истинной божественности. Вы не задавали себе вопрос, уважаемые «Серые мечи»: чья это война на самом деле? Кто решил скрестить оружие с нашими покровителями и сделает это в ближайшем будущем? Но любопытнее всего узнать другое: что кроется за судьбоносным Восхождением Трейка? Как поладят между собой два бога войны, два Повелителя Лета?

— Мы никогда не вмешивались в дела Трейка и не оспаривали его права, — ответил дестриант.

— Я прекрасно вижу, что мои слова встревожили вас, Карнадас. Но не будем об этом. Остается последний вопрос: когда же вы низложите нашего Рат’Фэнера, воспользовавшись своим правом истинного дестрианта? Вот уже более тысячи лет никто не носил титул дестрианта… вы первый за все это время… И кстати, почему Фэнер вдруг решил возродить этот — наивысший — уровень посвящения именно сейчас? — Не дождавшись ответа, Рат’Трейк небрежно пожал плечами. — Ладно, я, вообще-то, хотел сказать другое. Знайте: Рат’Фэнер не является союзником — ни вашим, ни вашего бога. Он чувствует угрозу, исходящую от Карнадаса, и постарается любым способом погубить не только его самого, но и весь отряд. Если вам понадобится помощь, разыщите меня.

— Однако из ваших слов, сударь, следует, что вы считаете себя и своего бога нашими соперниками, — сердито заметил Брухалиан.

Маска ответила свирепой улыбкой.

— Да, сейчас это выглядит именно так, смертный меч. Однако все может измениться. А сейчас, с вашего позволения, позвольте откланяться. Всего хорошего, друзья.

«Серые мечи», словно зачарованные, глядели вслед удаляющемуся Рат’Трейку. Брухалиан очнулся первым:

— Итковиан, я тебя больше не задерживаю. А нам с дестриантом нужно еще кое-что обсудить.

Взбудораженный до глубины души, несокрушимый щит двинулся догонять баргастов.

«Земля качается у нас под ногами. Равновесие нарушено. Считаные часы отделяют нас от кровопролития. Беда надвигается со всех сторон. Молю тебя, Фэнер, избавь нас от неуверенности, ибо любые сомнения сейчас — самый опасный и коварный враг».

На Штыре загорелась его знаменитая власяница. Кашляя от зловонного дыма и вытирая рукавом слезящиеся глаза, Хватка смотрела, как сухопарый маг катается по земле. Вечернюю тьму наполняли заковыристые проклятия, извергаемые несчастным чародеем, который походил сейчас на жаровню с углями. Поскольку все остальные держались за животы от смеха, не собираясь помогать Штырю, Хватка подтащила к себе бурдюк с водой и, зубами вырвав затычку, сдавила его собственными ляжками, направляя струю на незадачливого колдуна. Вскоре послышалось шипение, и вместо зловонного дыма в лицо капралу повалил не менее вонючий пар.

— Хватит! — заорал Штырь, отчаянно махая руками. — Прекрати лить воду! Я сейчас захлебнусь!

Колотун, которого трясло от хохота, не заметил, как очутился возле самого костра. Хватка тут же дала ему ощутимого пинка и рявкнула:

— Да успокойтесь вы уже, наконец! Не хватает еще, чтобы весь взвод покрылся хрустящей корочкой!

Из тьмы послышался голос Мутной:

— Капрал, мы и так тут дохнем со скуки, а ты портишь нам забаву!

— Скука еще никого не убила, иначе на свете не осталось бы живых солдат. Так что это жалкое оправдание, Мутная. Наша проблема в другом: весь этот Опоннами проклятый взвод, начиная с самого сержанта, который вон там корчится от смеха, свихнулся.

— Разумеется, кроме тебя.

— Нечего лизать мне сапоги, красавица. Они не благоухают розами. И потом, ты же знаешь: на лесть меня не возьмешь. Я-то как раз безумнее всех. Будь у меня хоть капелька мозгов, я бы давно сбежала от вас подальше. Боги, вы только взгляните, какие редкостные идиоты меня окружают! Взять хотя бы чародея, который щеголяет в рубашке из волос покойной мамаши. Стоит ему открыть свой магический Путь, как на нас отовсюду прут злющие суслики… А наш сапер с его незаживающими ожогами? Должно быть, у него тоже есть свой портал, где чудесным образом исчезают моча и дерьмо, ибо я не видела, чтобы за эти три дня он хоть раз отлучался по нужде… А чего стоит напанка, которую упорно преследует отбившийся от стада бхедерин? У этого зверя либо плохо с глазами, либо он видит в ней нечто такое, чего не видим мы… А еще у нас есть бесподобный целитель, умудрившийся так обгореть на солнце, что его до сих пор лихорадит.

— Ты забыла назвать Мураша, — подсказала ей Мутная. — Он всем даст сто очков вперед.

— Погоди, доберемся и до него. А ты, часом, не знаешь особу женского пола, которая страсть как любит незаметно подкрадываться сзади и может до смерти напугать товарищей? Не знаешь? Так я и думала… Ну и наконец, наш дорогой Мураш. Утверждает, будто бы отличается стальными нервами и железной логикой. Тем не менее вбил себе в голову, что это боги похитили Быстрого Бена, причем исключительно по его, Мураша, вине. Да уж… — Капрал ухитрилась засунуть палец под браслеты, что красовались на ее руке у самого предплечья, после чего насупилась еще сильнее. — Как будто богам есть дело до Быстрого Бена, не говоря уже про нашего сержанта. Можно подумать, они вообще обращают на нас внимание, что бы мы ни делали.

— Что, капрал, опять браслеты Трича тебя донимают?

— Попридержи язык, Мутная. Я сегодня не в том настроении, чтобы шутить, — процедила сквозь зубы Хватка.

Промокший Штырь встал. Вид у него был весьма жалкий.

— Чую искру зла! — прошептал он. — Вон и звуки знакомые: как будто кто пальцами легонечко прищелкивает. Здесь полно злых духов. Они так и кружат возле нас, попомните мои слова.

— Не волнуйся, не забудем, — пообещала ему Хватка. — Я вырежу их на твоем надгробии, Штырь. Устраивает?

— Боги милосердные, ну и вонища! — не выдержал Колотун. — Ты отпугнешь даже баргастов! Давайте проголосуем всем взводом. Кто за то, чтобы содрать со Штыря его вонючее одеяние и зарыть власяницу поглубже? Вот ты, сержант, что скажешь?.. Эй, Мураш! Ты, никак, спишь с открытыми глазами?

— Тише вы! — зашипел сержант, сидевший дальше всех от костра. — Там кто-то есть.

— Если это опять какой-нибудь злобный суслик… — начала Хватка.

— Да не открывал я магический Путь! — прорычал Штырь. — И еще, имейте в виду: пока я дышу, никто не посмеет сжечь мою власяницу. Даже и не мечтай, сапер. Мы здесь не имеем привычки устраивать голосование по разным пустякам. Один Худ знает, о чем думал Скворец, направляя таких идиотов, как ты, в Девятый взвод. Но ты здесь временно и не забывай об этом.

— Тихо! — скомандовал Мураш. — Рядом и впрямь кто-то есть. Громко сопит. Неужели не слышите? Ходит вокруг и вынюхивает!

Из темноты выскочил здоровенный самец бхедерина. Мураш с воплем отпрыгнул, едва не угодив в костер.

— Эй, Деторан! — крикнул Колотун. — Твой ухажер явился!.. Ой, чем это ты меня треснула? Булавой? Худов дух… Кулаком? Врешь! Ты, Мураш, совсем распустил своих солдат. Она мне едва голову не пробила. Совсем шуток не понимает… Да отстань ты, дура! Вон, лучше с ним воюй!

— Хватит, Деторан! — одернула подчиненную Хватка. — Слушайте, отгоните уже этого быка. Он нам весь вечер испортил.

— А ведь хорош бычок, — давясь от смеха, произнесла Мутная. — Какие рога! Какие копыта! А мужское достоинство? Почти до земли достает!

— А ну прекрати! — прикрикнула на подругу Хватка. — Здесь не все такие бесстыдные девки, как ты. Вон, гляди: наша Деторан вся аж покраснела от смущения. Не зли ее, иначе она забьет Колотуна насмерть.

— Не беспокойся, капрал, — не унималась Мутная. — Это бедняжка от усердия раскраснелась. Наш сапер юркий. Чтобы ему врезать, надо хорошенько покрутиться.

Воздух прорезал новый вопль Колотуна.

— Угомонись, Деторан! — заорала Хватка. — Ты ему нос своротила. Моли богов, чтобы все обошлось.

— Между прочим, — вклинился Штырь, — у него в сумке полно «ругани». Одно неверное движение, и…

Как ни странно, эти слова подействовали на напанку. Она опустила свои кулачищи и отошла в сторону. Колотун зашатался, точно пьяный, а затем шумно плюхнулся на землю. Из разбитого носа хлестала кровь.

— Шуток не понимает, — пробубнил он распухшими губами и потерял сознание.

— Дело дрянь, — пробормотала Хватка. — Если к утру парень не оклемается, потащишь его на волокушах. Слышишь, Деторан?

Рослая плечистая напанка что-то пробубнила себе под нос и пошла устраиваться на ночлег.

— Кто тут ранен? — послышался писклявый голос. Молоток, завернувшись в одеяло, трусцой двигался к огню. — Меня разбудила ваша потасовка.

— А вот и наш вареный рак пожаловал, — провозгласил Штырь. — Что, целитель, впредь не будешь спать на солнцепеке?

— Колотуну здорово досталось, — пояснила Хватка. — Погладил Деторан против шерсти. Теперь валяется бездыханный.

Молоток склонился над сапером:

— Да, капрал. Веселого мало. — Целитель присел на корточки, продолжая осматривать пострадавшего. — Худ вас побери! Нос сломан… челюсть треснула… да еще и сотрясение мозга. Его же вытошнило… А остальные что, просто глазели на происходящее? Ни у кого не хватило ума их остановить?

Тут бхедерин, о котором все забыли, топнул копытом и с громким фырканьем умчался в темноту.

— А это еще кто?! — изумился Молоток.

— Соперник Колотуна, — тихо ответила Мутная. — Насмотрелся тут всяких ужасов и решил попытать счастья в другом месте.

Хватка привалилась к своему заплечному мешку и смотрела, как Молоток возится с бездыханным сапером.

«Взвод у нас явно не склеивается. Мураш — это отнюдь не Скворец, Штырь не заменит Быстрого Бена, да и мне тоже далеко до капрала Калама Мехара. А ведь когда-то Девятый взвод был самым лучшим среди всех сжигателей мостов, и Деторан ничем не уступала Ходоку».

— Ну и куда же, интересно, наш чародей запропастился? — вздохнула Мутная. — Уж поскорее бы нашелся…

Хватка растерянно кивнула, вглядываясь во тьму:

— Ох, боюсь, капитану и ребятам сейчас там совсем не сладко. Про этих Белолицых разное болтают. Если мы опоздаем…

— Толку-то от нас в любом случае немного, — возразила Мутная. — Если мы запоздаем, то всего лишь пропустим потешное зрелище.

— Ну, положим, веселого предвидится мало.

— Слушай, ты начинаешь рассуждать совсем как Мураш.

— Просто дело пахнет жареным, — почти шепотом ответила подруге Хватка. — Наш самый могущественный маг исчез. А этот юнец-аристократ — капитан Паран — не чета Скворцу. Да и со всеми нами что-то случилось. В общем, сжигатели мостов уже не те, что были прежде.

— Все изменилось после Крепи.

В мозгу Хватки пронеслись жуткие картины того страшного дня: осада города, рушащиеся туннели, тьма, кровь, смерть. Капрала аж передернуло.

— Знаешь, Мутная, мне до сих пор делается худо, как вспомню, что нас тогда предали. Когда мечом лупят — привычное дело. Да и магией нас не удивишь: всякого навидались. Даже демонов. Но когда тебе свои же втыкают нож в спину…

Она плюнула в костер.

— Это нас и сломало, — тихо сказала ее собеседница. Хватка молча кивнула. — Ну не победит Ходок Белолицых, ну перебьют нас всех до одного… мне уже, честно говоря, как-то наплевать, — призналась Мутная. — Пойдут баргасты вместе с нами или не пойдут… я что-то не рвусь на эту войну.

— А на войну, подруга, рвутся только сопливые новобранцы, — заметила ей капрал, разглядывая затухающий костер.

— Я не о том. У нас все души в трещинах. В таком состоянии не больно-то повоюешь.

— Да уж. Некому верить. Не за что сражаться.

— Неправда, есть ведь еще Дуджек Однорукий, — заметила Мутная.

— Ага, наш верховный… отступник.

Мутная усмехнулась.

— Чего скалишься? Разве не так? — удивилась Хватка.

— Ты прямо как маленькая. Никакой он не отступник, — тихо возразила ей подруга. — Нас записали в мятежники только для виду… чтобы с Брудом и тисте анди можно было договориться. Иначе никакого союза у нас с ними бы не вышло. Кстати, капрал, ты не интересовалась, кто теперь у Однорукого в знаменосцах?

— Этот… как его… Аранталь, что ли? Нет, Артантос. Ну, видела я парня. И что?

— А то: откуда он вообще взялся? Не успели нас объявить отступниками и все такое, как чуть ли не на следующий день — хлоп! — у Дуджека невесть откуда появляется новый знаменосец.

— Я как-то об этом не задумывалась. Ну и кто же он, по-твоему?

— Скорее всего, коготь, причем самого высокого ранга. Прислан сюда самой императрицей.

— А доказательства у тебя есть?

— Доказательств нет.

Хватка покосилась на костер, затем повернула голову в сторону кустов:

— Опять там кто-то в темноте шастает, что ли?

— Успокойся. Других бхедеринов здесь нет… Так что, подруга, никакие мы не отступники и не предатели. Действуем по приказу императрицы Ласин, как бы это со стороны ни выглядело. Скворец об этом прекрасно знает. Наверное, и наш целитель знает. И Быстрый Бен тоже.

— То есть весь Девятый взвод в курсе?

— Угу.

Хватка подошла к Молотку и присела рядом:

— Как там наш сапер?

— Лучше, чем я думал, — ответил Молоток. — Легкое сотрясение. Колотуну повезло, а то у меня с магическим Путем Дэнулом что-то неладно.

— Не открывается, что ли?

— Открывается. Но он… как будто запачкан чем-то. Словно бы какая-то зараза туда попала. Штырь говорил, что и с его магическим Путем такая же штука. Может, потому наш Быстрый Бен и запаздывает.

— Мог бы сказать об этом и раньше, — проворчала Хватка.

— Я же очухивался от того, что вы приняли за солнечный удар, капрал.

Женщина прищурилась:

— Интересно. Если виновато не солнце, что же тогда?

— То же, что повредило и мой магический Путь. Во всяком случае, так мне показалось.

— Молоток, — после небольшой паузы произнесла капрал, — ходят слухи, что якобы нас не совсем по-настоящему объявили вне закона, но Скворец с Дуджеком тщательно скрывают правду. Дескать, это военная хитрость: на самом деле императрица, наоборот, отдала нам приказ.

Целитель бесстрастно выслушал слова Хватки и пожал плечами:

— Впервые слышу. Очень похоже на выдумки нашего Мураша.

— Я не от него узнала. Но ему определенно такая байка понравится.

Глазки Молотка вперились в лицо капрала.

— А зачем ему вообще про это говорить?

— Зачем говорить Мурашу? Ну, знаешь, люблю смотреть, как он пугается. Весь краснеет, пыхтит, руками машет… Значит, всего лишь пустые слухи, да? — Она поднялась. — Постарайся к завтрашнему дню поставить Колотуна на ноги.

— Стало быть, мы выступаем, капрал?

— Угу. Конечно, если наш чародей появится.

— Ясно. Сделаю, что смогу.

Магический Путь напоминал тесную улочку, заваленную помоями. Быстрый Бен плелся еле-еле. У него отчаянно кружилась голова. Через каждые три-четыре шага чародей сплевывал горькую слюну. Наконец впереди блеснули звезды. Оказавшись на чистом ночном воздухе, Быстрый Бен остановился, чтобы вдохнуть полной грудью и привести мысли в порядок.

Он чуть ли не полдня выбирался с Тропы Худа. Временами бедняге уже начинало казаться, что он обречен вечно бродить в этом унылом сером мире. Когда становилось совсем уж невыносимо, Быстрый Бен напоминал себе, что Тропа Худа отравлена меньше, чем остальные доступные ему магические Пути. Там он сейчас наверняка бы погиб. От этой мысли Бен почувствовал себя слабым и подавленным: кому нужен маг, лишенный своей силы, способности повелевать собственным могуществом?

Прохладный ночной воздух приятно омывал вспотевший лоб и липкие дрожащие ладони. С небесных высот на Быстрого Бена равнодушно взирали звезды. Впереди, за кустами и полянами, поднимались темные силуэты холмов. У подножия ближайшего из них светилось желтоватое пятно костра.

Быстрый Бен вздохнул. Все его попытки установить с кем-либо магическую связь неизменно проваливались. Причина была ему понятна, но легче от этого не становилось.

«Паран оставил ждать меня целый взвод… На сколько же дней мы запаздываем? Я же должен был прикрывать Ходоку тылы, на случай если события вдруг примут худший оборот».

Он резко тряхнул головой; остатки невидимой грязи с Тропы Худа до сих пор цеплялись к нему.

«Увечный Бог пошел войной на магические Пути. Когда-то благодаря чародейству его пленили и заковали в цепи. Похоже, теперь он силится уничтожить это оружие и сделать своих врагов беспомощными».

Где-то рядом пронесся какой-то крупный зверь. Быстрый Бен поправил плащ и пошел дальше.

«Нет, не такие уж мы беспомощные. До наших мозгов Скованному не добраться, ум и хитрость остались при нас. Мы способны разнюхать, где он расставил ловушки. Во всяком случае, я это сумею. И главная из его приманок — Паннионский Домин, расползающийся, точно опухоль. Каким-то образом Увечный Бог сумел сломить защитные преграды вокруг магического Пути Хаоса. Паннионский Провидец даже не подозревает, что действует не по собственной воле, а является всего-навсего пешкой, брошенной вперед в хитроумном гамбите. Он решил проверить мощь и волю своих противников. Что ж, приятель, мы дадим тебе такую возможность. Но сначала сметем с доски твою пешку. И сделать это нужно как можно быстрее».

Быстрый Бен вступил в круг тусклого света, отбрасываемого костром, услышал приглушенные голоса и почувствовал, что вернулся домой.

Вдоль гребня горы выстроились шесты, увенчанные оскаленными черепами. Их было не меньше тысячи. К каждому черепу прицепили косу из густо промасленной травы, которую потом подожгли. Огненные венки создавали пламенную гриву над костяными оскалами смерти, делая их еще более свирепыми. Возле шестов стояли шаманы и старейшины кланов, гнусавя нескончаемую песню. Неподалеку от Парана бились юные воины, вооруженные короткими крюк-ножами. Поединки были отнюдь не бескровными. Дух вечного соперничества ощущался не только в этих состязаниях, больше похожих на сражения, а буквально во всем.

Между сжигателями мостов ходили баргастки, которые почти насильно уводили к себе в шатры как мужчин, так и женщин. Сперва капитан хотел было запретить все эти плотские утехи, но потом лишь махнул рукой.

«Все равно они меня не послушаются. Да и глупо противиться, учитывая, что завтра или послезавтра все мы можем погибнуть».

Здесь собрались представители всего клана Белолицых баргастов. Долину заполняли шатры племен сенанов, гилков, акратов, баренов и нит’риталов. Не менее ста тысяч воинов прибыли на зов Хумбрала Таура, чтобы держать совет. И не только за этим.

«Они явились ответить на вызов, брошенный Ходоком. Он — последний баргаст своего клана; татуировка на его изуродованном шрамами теле рассказывает всю долгую историю племени. Пятьсот поколений. Ходок пришел сюда, требуя признать свое родство со здешними баргастами. И наверняка его миссия заключается не только в этом. Тут кроется что-то еще, но из баргастов ведь лишнего слова не вытянешь. Скрытны до предела. И тайн у них как колючек на кусте…»

Нит’ритальский воин испустил предсмертный крик: у него было перерезано горло. Он упал вблизи главного костра, густо залив землю вспененной кровью. Соплеменники яростно проклинали побежденного. Его убийца гордо расхаживал рядом, наслаждаясь приветственными криками своих сородичей.

Паран заметил, что к нему направляется Меченый. Черный морант шел спокойно и невозмутимо, глубоко равнодушный к злым взглядам баргастов и ругани, раздававшейся у него за спиной.

— А вас тут не жалуют, — заметил капитан. — Неужели моранты забирались так далеко на восток?

— Мы в этих краях не бывали, — возразил Меченый. Голос его, и без того глухо звучащий из-под шлема, тонул в окружающем гвалте. — Их вражда к нам — очень давняя. Баргасты верят тому, что говорили о нас их предки. Ну не хотят они жить своим умом.

— Думаю, ты не станешь пытаться их переубедить?

— Бесполезно. В отличие от баргастов мы свою жизнь ценим… Скажи, капитан, а ваш Ходок — он действительно умелый боец?

— Признаться, я его в сражениях не видел. Знаю только, что он побывал во многих передрягах.

— А что говорят другие сжигатели мостов?

— Презрительно усмехаются. Но они презрительно усмехаются по любому поводу, поэтому я не очень доверяю их суждениям. Скоро сами все увидим.

— Хумбрал Таур выбрал для поединка не просто лучшего воина, — сказал Меченый. — С Ходоком будет биться один из его сыновей.

— А ты откуда знаешь? — удивился Паран. — Ты что, понимаешь язык баргастов?

— Он сродни нашему. Да и нет тут никакой тайны. Все сейчас только это и обсуждают. У парня пока нет имени. До Ночи смерти — обряда взросления — еще две луны. Говорят, он родился с оружием в руках. До сих пор ни одного поражения в поединках, а ведь младший сын Хумбрала Таура состязался и с опытными воинами. Жестокосердный, не знающий пощады… не буду утомлять твои уши. Это все слова. Вскоре мы своими глазами увидим, кто на что способен.

— Я до сих пор никак не пойму: ну зачем вообще нужен этот поединок? — недоумевал капитан. — С какой стати Ходоку что-то доказывать? Вся история его рода запечатлена у него на теле. Неужели кто-то здесь сомневается в ее подлинности? Ходок — баргаст до мозга костей. Достаточно лишь взглянуть на него, и любые сомнения отпадают.

— Тут все не так просто, капитан. Он претендует на право вождя. Ходок — потомок очень древнего рода, который берет начало от самих Основателей. Его кровь чище, чем у любого представителя здешних кланов. Законы баргастов заставляют его бросить вызов. Только так Ходок сумеет доказать, что он не самозванец.

Паран поморщился. У него вновь свело живот. Рот наполнился кислятиной, от которой не избавят ни эль, ни вино. Всю ночь его преследовали видения. Ему снились холодная пещера под домом Азата, каменные плиты с изображениями карт из Колоды Драконов, смысл которых давно утрачен. Даже сейчас стоило капитану закрыть глаза и ослабить хватку воли, как он оказывался в Обители Зверей — родовом доме т’лан имассов с пустующим троном из оленьих рогов. Он как будто перемещался в ту странную хижину и в то время.

«В какое? Может, то время уже настало? Трон ждет. Было ли так и с покойным императором, когда он очутился перед пустующим Престолом Тени? Стоял ли и он в раздумье, прежде чем сделать последний шаг, дарующий ему власть над домом Тени, власть над Гончими?»

— Ты плохо выглядишь, капитан.

Паран повернулся к Меченому. На полуночно-черной броне моранта играли отсветы огня, создавая иллюзию глаз в складках шлема. Единственным доказательством того, что перед ним живое существо, была изуродованная, висящая плетью правая рука Меченого.

«Проклятие духа рхиви и сейчас иссушает ему плоть. Вскоре у него омертвеет плечо. Потом бесчувствие перекинется и на грудь. Через год этот морант будет мертв. Спасти его может лишь исцеляющее прикосновение бога. Но кому из богов есть дело до смертных морантов?»

— Да вот, животом мучаюсь, — ответил Паран.

— Ты не говоришь мне правду, — пожал плечами Меченый. — Ладно, дело твое. Допытываться не стану.

Возле главного костра начался очередной поединок.

— Хочу тебя кое о чем попросить, — обратился к моранту капитан. — Мне нужна помощь. Конечно, если твой кворл не слишком устал.

— Мы оба достаточно отдохнули, — заверил его Меченый. — Проси, и я исполню.

Капитан шумно втянул в себя воздух:

— Хорошо. Спасибо.

На востоке зажглась розовая полоска, оттенив цепь невысоких холмов. Ночью Паран так и не смог уснуть. Дрожа от утреннего холода и бессонной ночи, он поплотнее завернулся в теплое покрывало. Потирая воспаленные глаза, капитан всматривался в пробуждавшуюся долину, серую не только от утренней мглы, но и от дыма многочисленных костров. На шестах замерли диковинные племенные знамена. По описаниям Паран знал их почти все. Перед отправкой сюда Скворец подробно рассказал ему о баргастских кланах, не забыв назвать наиболее вероятных возмутителей спокойствия.

По одну сторону от ристалища, где вскоре предстояло сойтись Ходоку и младшему сыну Хумбрала Таура, стояли шатры акратов. Их собралось здесь около тысячи. Акратов было легко опознать по кольцам в носу, длинным косам и разноцветным трофейным доспехам, снятым с убитых морантов: зеленым, черным, красным и даже золотым. Эти представители баргастов прибыли издалека и, несмотря на малую численность, считались наиболее свирепыми и коварными из всех. Акраты издавна были заклятыми врагами клана Ильгресов, сражавшихся в рядах армии Каладана Бруда, что создавало дополнительные препятствия для союза с малазанцами.

Основным соперником Хумбрала Таура был Марал Эб — предводитель баренов. Этот клан явился сюда во всем своем могуществе — свыше десяти тысяч воинов. Их тела были разрисованы красной охрой, а покрой бронзовых доспехов позаимствован у разбойников, грабящих караваны. Волосы этих баргастов закручивались на особые шпильки с торчащими иглами дикобразов. Хумбрал опасался, что Марал при случае попытается оспорить первенство. За минувшую ночь между баренами Марала и сенанами Таура произошло не менее полусотни поединков. Все это грозило межклановой войной. Правда, сейчас не время враждовать в открытую.

Больше всего Парана удивляли гилки. Их волосы были собраны в узкие клинья, а доспехи состояли из кусков черепашьих панцирей. Гилки не отличались высоким ростом, но их коренастые, крепкие воины запросто могли бы оказать достойное сопротивление тяжелой пехоте паннионцев.

Десятки собравшихся в долине более мелких племен дополняли гремучую смесь союза, который представлял собой клан Белолицых. Все они постоянно враждовали друг с другом, не желая забывать давние обиды, насчитывавшие десятки и даже сотни лет. Казалось настоящим чудом, что Хумбралу Тауру вообще удалось собрать здесь все племена и в течение четырех дней поддерживать относительный мир.

«Сегодня все должно решиться. Даже если Ходок выиграет поединок, это еще не будет означать его полного признания. Кровопролитие может начаться по любому поводу, даже самому ничтожному. А уж если Ходок потерпит поражение…»

Паран усилием воли отогнал тревожные мысли.

Раздался протяжный крик, приветствующий новый день. Лагеря мгновенно ожили, наполнившись молчаливым движением. Послышались отдаленный звон оружия и лязганье доспехов. Все это сопровождалось лаем собак и гоготанием гусей. Воины стали стекаться к месту ристалища.

Паран оглянулся на сжигателей мостов. Те медленно собирались, будто звери, потревоженные охотничьим рожком. Чуть больше трех десятков малазанцев, готовых, если понадобится, вступить в сражение и прекрасно понимавших, что долго им не продержаться. Капитан всматривался в небо на юго-западе, надеясь заметить темное пятнышко — Меченого верхом на кворле. Однако серебристо-голубой простор был пуст: ни облаков, ни летуна-моранта.

Тишина в стане баргастов насторожила Парана. Обернувшись, он увидел Хумбрала Таура, который направлялся на свое место. С момента прибытия сюда капитан во второй раз видел вождя вблизи. Обликом своим Таур напоминал равнинного медведя. На нем была тяжелая кольчуга из монет, которую украшал пояс с человеческими скальпами, прицепленными за потускневшие волосы. Судя по старинному виду монет и их количеству, баргасты не один век промышляли грабежом, причем занимались этим весьма усердно.

«Да их монетами можно нагрузить целый корабль, — подумал Паран. — Или наполнить храм от пола до потолка».

Хумбрал Таур обходился без слов. Он отцепил булаву, унизанную шипами, взял ее в правую руку и поднял вверх. Рука вождя медленно очертила в воздухе круг. Глаза всех баргастов были устремлены на Таура. Возле самого ристалища собрались лучшие воины кланов; остальные заняли места сообразно своему положению и возрасту. Вскоре все пространство до самых склонов заполнилось зрителями.

Какого-то неразумного пса угораздило выбежать на середину площадки. Таур остановился. Ловко брошенный кем-то камень угодил собаке в спину, и она с воплями метнулась прочь. Вождь клана Белолицых что-то буркнул себе под нос, а затем взмахнул булавой.

Из толпы вышел Ходок. На нем были доспехи, какие носили малазанские военные моряки: основа из вываренной кожи, железные заклепки и железные обручи на плечах и бедрах. Легкий шлем на голове Ходока был трофеем времен сражения в Арэне, где баргаст снял его с какого-то убитого семиградского офицера. Лобную пластину шлема и нащечники украшала затейливая серебряная инкрустация. Шею защищала кольчужная бармица. В левой руке Ходок держал круглый щит (на пальцы он надел тяжелую полуперчатку с шипами), а в правой сжимал палаш с закругленным лезвием.

Появление Ходока баргасты встретили презрительным гулом, на который он ответил не менее презрительной усмешкой, обнажив подпиленные синие зубы. Хумбрал Таур ненадолго задержал на нем взгляд, как будто выказывая недовольство выбором малазанского, а не баргастского оружия, после чего вторично махнул булавой.

Из круга вышел младший сын вождя.

Паран ожидал увидеть юного крепыша, а никак не этого худощавого, высокомерно улыбающегося парнишку в легких кожаных доспехах, с одиноким крюк-ножом в правой руке.

«Что это? Утонченное оскорбление? Или Таур заведомо решил обречь свою сторону на поражение? Но какой ценой? Неужели он готов пожертвовать жизнью младшего сына?»

Баргастские воины принялись громко топать. Вероятно, это заменяло им барабанный бой. Вся долина и окрестные холмы сотрясались от дроби, которую выбивали тысячи ног.

Безымянный сын Таура медленно прошел к ристалищу и встал напротив Ходока. Их разделяло не более пяти шагов. Заметив сжигателей мостов, юнец самодовольно оскалился.

— Капитан! — вдруг окликнули Парана сзади.

Он обернулся:

— Капрал Недотепа? В чем дело? Говори быстрее.

Вечно кислая физиономия капрала сегодня выглядела еще более недовольной.

— Мы тут подумали… Если окажется, что дело совсем уж дрянь… мы с ребятами припасли «морантских гостинцев». Есть и «ругань»… штук пять наберется. Можем пробить проход. Видите холм? Удобное местечко, чтобы свалить туда и закрепиться. И склоны крутые.

— Отставить, капрал, — прошептал Паран. — Мой приказ не изменился: сидеть тихо и не рыпаться.

— Конечно, этот мальчишка — вроде как хлюпик и недомерок, но если…

— Ты меня слышал?

Недотепа дернул головой:

— Так точно, слышал… Только вот какое дело. Тут есть человек девять, может, десять — недовольных. И они хотят взять все в свои руки. Говорят: ну, мол, к Худу этого капитана… сами разберемся…

Паран был вынужден оторвать взгляд от ристалища, где уже застыли готовые к поединку соперники.

— Так… А ты, стало быть, их полномочный представитель?

В водянистых глазах Недотепы мелькнуло удивление.

— Я?! Нет, что вы, капитан! Да я сроду не бывал никаким представителем. Этого еще только не хватало. Просто я пришел… доложить о настроениях.

— И сейчас все смотрят в нашу сторону и думают, что сумели навязать мне свою волю. Нет, капрал, я считаю тебя их посланцем, нравится тебе это или нет. Скажу больше: я едва сдерживаюсь, чтобы не убить полномочного представителя на месте, ибо мне надоело слушать его глупые речи.

Кислая мина на лице Недотепы сменилась мрачной.

— Не советую пытаться, — с расстановкой произнес он. — Как-то один капитан попробовал замахнуться на меня мечом. Так я сломал ему шею.

«Боги милосердные! А я и забыл, с кем имею дело: от этих и впрямь можно ожидать чего угодно».

— Хорошо, капрал. Будем считать, что мы оба пошутили. А теперь ступай к своим товарищам и прикажи им стоять смирно, пока я не дам сигнал. Передай, что без боя мы не сдадимся, но не стоит понапрасну провоцировать баргастов, ибо излишняя агрессивность может иметь фатальные последствия.

— Мне прямо так им все это и сказать, капитан?

— Можешь изложить своими словами, если хочешь. Главное, чтобы смысл был понятен.

Недотепа вздохнул:

— Тогда проще… Так я пошел?

— Иди.

Теперь Хумбрал Таур стоял между соперниками. Если он что-то и говорил им, то совсем тихо. Затем вождь отошел в сторону и снова поднял булаву. Топот стих. Ходок крепче сжал щит. Левую ногу он отвел назад, приготовившись к плотной обороне. Сын Таура продолжал стоять как ни в чем не бывало. Крюк-нож по-прежнему висел на поясе.

Хумбрал Таур остановился на краю ристалища. Там он в последний раз взмахнул булавой, после чего резко опустил руку. Поединок начался.

Ходок отступил назад, пригнулся и поднял щит на уровень глаз. Правую руку он слегка вытянул вперед. Сын Таура повернулся к нему. Нож в руке юного баргаста слегка вздрогнул, чем-то напоминая змеиную голову. Ходок незаметно переместил тяжесть тела на другую ногу. Парень сдвинулся влево. Он как-то странно размахивал своим оружием, как будто дразнил соперника, однако Ходок не поддавался на его уловки. Расстояние между воинами оставалось прежним.

«Каждое движение этого заносчивого мальчишки говорит Ходоку все больше, он составляет о сопернике всестороннее представление. Смотрит, что его настораживает, а что заставляет медлить или отступать. Словом, Ходок пока все подмечает. Но неужели парень настолько самоуверен? Где же хваленая тактическая хитрость баргастов?»

Сын Таура сделал несколько шагов вперед. Он намеренно избрал невыгодное для противника направление; тот мог только прикрываться щитом. Еще шаг. Меч Ходока скользнул в сторону. Юнец отскочил, но вскоре опять приблизился — уже под другим углом.

Как всякий опытный пехотинец, Ходок качнулся в сторону. И тут сын Таура ринулся в атаку.

Паран успел лишь фыркнуть: от тяжеловесности Ходока не осталось и следа. Забыв о своем преимуществе в росте, он нагнулся, дополнительно загородившись щитом. Видимо, парень метил ему в горло, но крюк-нож лишь слабо чиркнул по шлему. Зато тяжелый щит Ходока ударил юного баргаста прямо в грудь, отшвырнув его назад.

Сын Таура упал и закувыркался в облаках пыли. Наверное, он ожидал, что противник бросится следом и нарвется на неожиданный удар ножом: клубящаяся, пронизанная солнцем пыль служила отличной завесой. Однако Ходок просто отступил, не забывая прикрываться щитом. Наконец мальчишка не выдержал и вынырнул из клубов пыли, размахивая оружием. Чувствовалось, что теперь он улыбается через силу.

«К такой манере сражения юнец явно не привык. Он вообще впервые столкнулся с подобным. Ходок вполне мог бы сражаться в передовых отрядах малазанской пехоты. Не один раз ее живая стена останавливала и уничтожала варварские орды. Мальчишка еще многого не знает. Но едва ли и опытные воины из клана Белолицых баргастов знакомы с имперской тактикой боя».

Сын Таура решил двигаться кругами. Он то приближался, то отскакивал обратно, взяв себе в союзники солнце. Взмахи его ножа порождали слепящие блики, заставляя Ходока щуриться. Там, где солнце мешало парню, он взбивал пыль. Ходок невозмутимо поворачивался, всегда оставаясь лицом к противнику. Казалось, сжигатель мостов медлит. На самом деле Ходок с усердием туповатого новобранца выполнял все, что предписывала малазанская пехотная выучка. Сын вождя пытался поймать его на ложных выпадах, даже и не подозревая, что в сражениях Ходок сталкивался с куда более хитроумными ловушками.

В ближнем кольце воинов послышались крики разочарования. Баргасты привыкли к совсем другим поединкам. Но Ходок не желал играть по правилам, которые навязывал ему безымянный юнец. Паран вполне понимал чувства зрителей. Ходок, заявлявший о своем родстве, дрался как чужак, и это делало его еще более опасным.

Мальчишка предпринял новую атаку. После нескольких обманных взмахов крюк-ножом он нанес удар книзу, нацелившись Ходоку в правое колено (точнее, в незащищенную полоску в месте соединения доспехов). Однако Ходок успел опустить щит. Меч плашмя ударил парня по голове. Сын Таура пригнулся еще ниже и полоснул ножом по сапогу противника. Но удар не имел силы, и кривое лезвие только чиркнуло по голенищу. И тут Ходок вдавил тяжелый щит сопернику в лицо.

Из носа хлынула кровь. Не обращая на нее внимания, сын Таура сумел обойти кромку щита и ударил Ходока в щель в доспехах на левой руке. Кривой нож вонзился в кожу и тут же принялся рвать ее. Однако Ходок не растерялся. Он сделал единственное, что было в его силах: отсек мальчишке правую кисть.

Теперь уже оба воина истекали кровью, но их поединок еще не закончился. Паран в немом изумлении смотрел, как левая ладонь юнца метнулась вверх, напряженно сжатые пальцы вошли под нижний щиток шлема, прямо в горло Ходоку. Послышался какой-то булькающий звук. Рука со щитом безвольно обвисла в потоке крови, колени подогнулись, и сжигатель мостов рухнул на землю.

Но и это еще не было концом сражения. Молниеносным ударом Ходок сумел вогнать свой меч противнику в живот. Лезвие вспороло гладкую кожу, и наружу вывалились кишки. Следом хлынула кровь. Сын Таура корчился в судорогах.

Ходок лежал возле умирающего противника. Его ноги молотили воздух, а правая рука вцепилась в изуродованное горло.

Капитан рванулся было вперед, но его опередил Соломка — не ахти какой опытный целитель из Одиннадцатого взвода. В руке солдата блеснул маленький нож с выкидным лезвием. Он наклонился над извивающимся от боли воином и резко запрокинул ему голову, чтобы осмотреть горло.

«Какого Худа он там творит?..»

Священный круг перестал существовать. Пространство вокруг ристалища превратилось в ад кромешный. Баргасты напирали со всех сторон. Они потрясали оружием, толком не зная, с кем или против кого сражаться. Обернувшись назад, Паран увидел, что вокруг сжигателей мостов сжимается кольцо разъяренных баргастов.

«Боги, неужели это конец?»

Сквозь гул и крики прорвался басовитый голос рога. Воины из племени сенанов оттесняли всех прочь, пытаясь восстановить священные границы ристалища. Хумбрал Таур опять поднял свою булаву: молчаливый, но недвусмысленный призыв к порядку.

Баргасты, окружавшие сжигателей мостов, никак не желали успокаиваться. Малазанцы стояли, подняв над головой «морантские гостинцы». Баргасты отступали, однако их копья были угрожающе опущены.

Паран бросился к своим.

— Сжигатели мостов! — кричал он на ходу. — Немедленно спрятать эти треклятые штуковины! Вы меня слышите? Это приказ!

Опять запел рог.

«Морантские гостинцы» исчезли под плащами.

— Вольно! — сам не понимая зачем, скомандовал Паран и, понизив голос, добавил: — Остыньте, дурачье! Никто не рассчитывал, что поединок закончится вничью. Теперь любой неверный шаг может обернуться большой бедой. Капрал Недотепа, бегом к Соломке! Узнай, зачем ему понадобился ножик. И главное — выясни, в каком состоянии Ходок. Ох, похоже, бедняга не жилец. Но и парень в нелучшем состоянии. Вдруг по их условиям поединка важно, кто умрет первым.

— Капитан, — окликнул Парана один из сержантов, — мы ведь не просто так «гостинцы» достали. Баргасты поперли на нас. А мы крепились. Ждали вашего сигнала.

— Приятно слышать. А теперь — смотреть во все глаза, но сохранять спокойствие. Я иду совещаться с Хумбралом Тауром.

И с этими словами Паран повернулся и зашагал к ристалищу.

Лицо вождя баргастов посерело. Он то и дело поворачивал голову туда, где на окровавленной земле застыл его самый младший и любимый сын. Вокруг Таура толпилось с полдюжины предводителей мелких племен. Все они что-то говорили ему. Даже сейчас каждый стремился перекричать и оттеснить остальных. Но Хумбрал не слушал никого.

Паран протиснулся сквозь толпу. Капрал Недотепа сидел на корточках рядом с Соломкой. Он зажимал рану на левой руке Ходока и что-то шептал, прикрыв глаза. Судя по слабым движениям, раненый был еще жив! И перестал биться в конвульсиях. Значит, Соломка сумел каким-то непостижимым образом восстановить ему дыхание. Паран недоуменно покачал головой: он всегда думал, что перебитое горло означает верную смерть.

«Конечно, если поблизости нет опытного целителя, которому доступен магический Путь Дэнул. Но Соломка точно не из таких. Он простой лекарь, освоивший парочку примитивных заклинаний. И как он только сотворил подобное чудо?»

— Эй, малазанец! — Взгляд Хумбрала Таура застыл на Паране. — Иди сюда. Надо поговорить.

Эти слова были произнесены на даруджийском. Потом Таур что-то крикнул на своем родном языке, обращаясь к толпящимся вокруг вождям. Те нехотя отошли, бросая на капитана злобные взгляды.

Теперь Паран и Таур стояли лицом к лицу.

— Твои воины непочтительно отзываются о тебе. Говорят, что у тебя жидкая кровь.

— Они — солдаты. Я — их новый командир. Они меня еще не знают.

— Ну и что? Они обязаны тебе подчиняться. Ты для острастки убей одного или двоих — остальные сразу научатся тебя уважать.

— У нас так не принято: командиры должны не убивать солдат, а заботиться о сохранении их жизни.

Хумбрал Таур сощурился:

— Ваш баргаст сражался на иноземный манер. Тот, кто ищет родства, не будет биться как чужак. У моего сына еще не было имени, но он успел победить в двадцати трех поединках. Он выиграл их все, не получив даже мелкой царапины. Ему было суждено стать великим воином. А теперь я его потерял.

— Но Ходок до сих пор жив, — сказал Паран.

— Со сломанной глоткой не живут. Наверное, ты и сам это знаешь. И как только у него хватило сил ударить противника мечом? Мой сын пожертвовал рукой, чтобы его убить. Даже если бы мальчишка остался жив, каково воину без правой руки?

— Я ценю доблесть твоего сына, предводитель.

— Напрасная жертва. Так ты утверждаешь, что Ходок поправится?

— Не знаю. Мне нужно спросить нашего целителя.

— Духи замолчали, — через некоторое время произнес Хумбрал Таур. — Они ждут. Вот и нам нужно ждать.

— Младшие вожди могут не согласиться с тобой, — осторожно заметил Паран.

Таур нахмурился:

— Это дело баргастов. Возвращайся к своим солдатам, малазанец. Убереги их… если сумеешь.

— Так что, наша судьба теперь зависит от того, выживет ли Ходок?

— Не только! — прорычал Хумбрал Таур. — А пока довольно разговоров.

Он повернулся к капитану спиной. И вновь соперничающие предводители племен окружили его, требуя внимания.

Преодолевая вспыхнувшую в животе боль, Паран вернулся туда, где лежал Ходок. Капитан опустился на землю рядом с целителем Соломкой. Между ключицами раненого торчала костяная трубка, через которую Ходок со свистом дышал. Его горло выглядело сплошным кровавым месивом. Баргаст находился в сознании; в его открытых глазах застыла боль.

— Я соединил сухожилия на его левой руке, — сообщил Соломка. — Руку он сохранит. Но чтобы она совсем поправилась, моего умения мало. Как же здесь нужен Молоток!

— А это еще что? — спросил Паран, указав на костяную трубку.

— С магическими Путями творится что-то неладное, — пояснил целитель. — Да и не силен я по части исцеления чародейством. А это — хитрость костоправов. Когда я еще служил в Шестой армии, подсмотрел у Бычары, тамошнего целителя. У него тоже не особо ладилось с магией, вот он и напридумывал разных способов обойтись без колдовства.

— Но штучка-то хлипкая. Полагаю, это лишь временное средство.

— Так и есть, капитан. Потому я и сказал, что нам очень нужен Молоток.

— И все равно ты молодец, Соломка. Не дал Ходоку задохнуться, а это главное, — сказал Паран и встал.

— Спасибо, капитан, — смущенно пробормотал целитель.

— Капрал Недотепа! — крикнул Паран.

— Я здесь.

— Возьми нескольких бойцов, и охраняйте Ходока. Мало ли что у баргастов на уме. Как только Соломка даст позволение, перенесете его в наш лагерь.

— Слушаюсь.

Капрал бросился выполнять приказ.

Капитан обвел глазами небо и облегченно вздохнул:

— Ну наконец-то!

Соломка тоже встал:

— Вы к ним Меченого послали, да, капитан? Смотрите, он возвращается с пассажиром. Хотя, может, это Быстрый Бен…

Паран продолжал всматриваться в черное пятнышко:

— Только если морант нарушил мой приказ…

— Неужели Молоток? Клянусь копытом Фэнера, а вы здорово придумали, капитан.

— Наша встреча с баргастами не должна повлечь гибель ни одного сжигателя мостов. Такой приказ я получил.

Соломка растерянно кивнул и снова склонился над Ходоком.

Нельзя сказать, чтобы склон был слишком уж крутым. Но Быстрый Бен поднимался по нему с заметным трудом.

— Слушай, маг, может, позвать ребят, чтобы они тебя понесли? — предложила Хватка.

Быстрый Бен отер пот со лба и покачал головой:

— Не надо. Мне уже лучше. Здесь полным-полно баргастских духов. Их становится все больше. Они стойко противятся заразе. Скоро я совсем оправлюсь.

— Верится с трудом, — хмыкнула капрал.

— Тропа Худа — не место для веселых прогулок. Там явно творится неладное.

— Это дурная новость. Чего же нам тогда ждать дальше?

Быстрый Бен промолчал.

— Не хочешь говорить? — насупилась Хватка. — Я и так знаю. Когда наш сержант услышит про баргастских духов…

— Тебе нравится, когда Мураш дергается? — спросил маг, заставив себя улыбнуться.

— Естественно. Должны же у нас быть хоть какие-то развлечения!

На вершине холма сжигателям мостов попалось еще несколько гробниц, меньшей величины. В выгоревшей траве прыгали длинноногие серые птички. Все так же неутомимо жужжали насекомые. Люди шли молча. Говорить на жаре — лишь понапрасну тратить силы, а впереди еще несколько часов пути по солнцепеку.

Рано утром неожиданно прилетел Меченый и забрал с собой Молотка. С тех пор взводу не встретилось ни души. Поединок наверняка уже закончился, но вот с каким исходом?

«А вдруг мы, точно жертвенные бараны, сами идем на заклание?» — невольно подумалось Хватке.

Что Штыря, что быстрого Бена сейчас лучше было не трогать. Оба чародея даже не пытались открыть свои магические Пути. Бледные, с дрожащими руками, они явно не были настроены беседовать. У Колотуна распухла челюсть. Сапер издавал лишь нечленораздельные звуки, но, судя по свирепым взглядам, какие он бросал на идущую впереди Деторан, чувствовалось, что Колотун задумал жестоко ей отомстить и теперь выискивает способ. Мутная опять где-то рыскала; может, впереди, а может — сзади или даже за спиной. Хватка на всякий случай оглянулась, но увидела только Мураша. Сержант замыкал процессию, погруженный в разговор с самим собой.

«Ишь жужжит, муха двуногая. И не надоест ведь!»

Природа не баловала красотами: только травянистый покров холмов и чахлые деревца в низинах, где почва дольше удерживала влагу весенних дождей. Над головой простиралась безупречная синь неба: ни облачка, ни птицы. На севере и востоке белели зубчатые вершины Баргастовой гряды.

По словам Меченого, кланы собрались в долине, что лигах примерно в четырех к северу. Если не случится ничего непредвиденного, то взвод успеет добраться туда еще засветло.

Вначале Хватке показалось, что Быстрый Бен просто кашлянул. Обернувшись, она так и застыла на месте: вокруг ног мага неожиданно появился «забор» из двух десятков костлявых, перепачканных землей рук. Земля под его сапогами вспенилась. Быстрого Бена тащили вниз. Упрямые костлявые пальцы впились ему в ноги; чьи-то иссохшие руки дергали его, торопясь утащить вниз.

— Держись, чародей! Я сейчас! — крикнула Хватка.

Быстрый Бен ошеломленно взглянул на нее. К этому времени он провалился уже по пояс. Женщина успела схватить его за левую кисть. Маг погружался все глубже. Из оживших недр снова высунулись костлявые пальцы и потянулись к его правой руке.

— Отпусти мою руку, — тихо сказал Быстрый Бен.

— Да ты спятил!

— Отпусти, иначе ты мне ее оторвешь!

Правое плечо мага постепенно скрывалось под землей.

Подскочивший Штырь ухватил Быстрого Бена за шею.

— Не трогай его, дурень! — крикнула Хватка, которая сообразила, что чародей прав, и подчинилась его требованию.

— Как это не трогать? — очумело спросил Штырь. — Его же уволокут вниз.

— Говорю тебе, отпусти!

Взводный маг разогнул руку и отошел в сторону, бормоча проклятия.

Запоздало прибежал Мураш с саперной лопаткой. К этому времени голова Быстрого Бена уже успела скрыться, вздыбив фонтан земли. Мураш несколько раз ткнул лопаткой в холм.

— Прекрати копать! — прикрикнула на сержанта Хватка. — Ты еще макушку ему снесешь!

Мураш замер, потом вдруг отскочил.

— Худ меня побери! — забубнил он, оглядывая лезвие лопаты. — Никакой крови! Кто-нибудь видит здесь кровь?.. Боги, а это еще что? Никак волосы? Чьи это волосы?

— Да успокойся, ты! — Штырь вырвал у него лопатку. — Какие там волосы?! Это корни! Значит, они все-таки уволокли его.

— Кто они? — не поняла Хватка.

— Духи баргастов. Их тут целое скопище! Мы попали в засаду!

— А почему же они тебя не тронули? — удивилась женщина.

— Я для них не настолько опасен. Хочется надеяться, — добавил Штырь, озираясь вокруг. — Но вообще-то, свалю-ка я поскорее с этого проклятого холма. Нечего мне тут делать!

И маг начал торопливо спускаться.

— Колотун, присмотри за ним, — велела Хватка. — Боюсь, как бы он не спятил.

Держась за больную челюсть, сапер молча кивнул и поплелся вслед за Штырем.

— А нам теперь чего делать? — спросил Мураш. Усы его нервно подергивались.

— Подождем тут. Если маг не выкарабкается, пойдем дальше.

Голубые глаза сержанта превратились в два блюдца.

— Мы что же, бросим его? Не поможем товарищу?

— А чем тут поможешь? Можно хоть весь холм подчистую срыть, да вот только Бена мы все равно не найдем. Духи уволокли его на свой магический Путь. А с этими Путями сам знаешь как: то ли они есть, то ли их нет. Авось, Штырь маленько успокоится и попробует его найти.

— Сколько знаю этого Быстрого Бена, вечно от него одни неприятности, — сел на любимого конька Мураш. — На магов вообще нельзя положиться. Ты права. Какой смысл торчать тут понапрасну? Толку от Бена все равно никакого. Идем дальше.

— От тебя не убудет, если мы немного подождем, — отрезала Хватка.

— Можно и подождать. К баргастам в лапы мы всегда успеем.

— Не мешало бы перекусить, — вздохнула капрал. — Сержант, у тебя ничего вкусненького не припрятано?

— Есть маленько. Финики, плоды хлебного дерева и немного копченых пиявок. Купил их в Крепи, на рынке у южной стены.

— Звучит неплохо, — подмигнула ему Хватка.

— Сейчас принесу.

Мураш двинулся туда, где оставил заплечный мешок.

«Боги, в кого мы превращаемся? Что с тобой стало, Мураш? Да я и сама не лучше: стоило ему заикнуться про финики и копченых пиявок, так у меня сразу слюнки потекли…»

В болоте гнили высокие остроносые челны. Веревки, соединяющие их между собой и с ближайшим толстым кедром, успели покрыться мхом. Лодок было несколько десятков. На холмиках валялись заплесневелые мешки с припасами. Вокруг них буйно росли грибы, в основном поганки. С неба лился неяркий желтоватый свет. Отряхиваясь от склизкой жижи, Быстрый Бен встал. Во рту булькала вода. Маг выплюнул ее и огляделся по сторонам.

Тех, кто напал на него и затащил сюда, нигде видно не было. Над головой лениво кружили комары. Квакали лягушки. Звонко капала вода. В воздухе ощущался соленый привкус.

«Я попал в один из мертвых магических Путей. Причина его запустения — в забвении живущих. Нынешние баргасты даже не подозревают об этом Пути. Но сюда попадают их умершие… если, конечно, добираются».

— Вот он я, — произнес чародей. В густом воздухе его голос звучал непривычно глухо. — Ну и чего вы от меня хотите?

Из-за стены тумана стали появляться фигуры тех, кто его пленил. Они двигались осторожно, но не бесшумно, поскольку брели по колено в бурлящей черной воде. Обликом своим незнакомцы абсолютно не походили на баргастов из мира смертных. Эти создания были ниже ростом и крепче, с более мощными костями: они скорее смахивали на помесь имассов и тоблакаев.

«Боги милосердные, да сколько же тысяч лет этому месту?»

Под выступающими надбровными дугами чужаков блестели глубоко посаженные глаза. По впалым щекам сбегали кожаные полоски, привязанные под безбородыми челюстями к маленьким трубчатым костям. Черные волосы с пробором посередине заплетены в грубые косы. На всех, мужчинах и женщинах, была облегающая одежда из тюленьей кожи, украшенная косточками, кусочками рогов и раковинами. У пояса висели длинные ножи с узкими лезвиями. Несколько воинов держали в руках зазубренные копья, целиком сделанные из звериных костей.

На замшелом пне появилась знакомая Быстрому Бену фигурка из прутиков и пучков травы, с желудем вместо головы.

— Здравствуй, Таламандас. А я-то думал, что ты вернулся к Белолицым баргастам.

— Я и вернулся. Еще раз хочу поблагодарить тебя за проявленную мудрость.

— Странный ты выбрал способ выразить признательность, — усмехнулся Быстрый Бен. — Ты хоть скажи, древний, где это мы?

— На Первой стоянке. Здесь ожидают воины, не дожившие до конца путешествия. Ты даже не представляешь, маг, какое великое множество лодок отправилось в плавание. Но под конец в половине из них оставались одни только трупы. Кого сгубила стихия, кого — постоянные сражения, которые мы были вынуждены вести.

— А куда же теперь отправляются умершие баргасты?

— Никуда и в то же время куда угодно. Они потеряны. Но тебя, я думаю, больше волнуют дела в мире живых. Так вот, маг: баргаст из твоих воинов убил в поединке младшего сына Хумбрала Таура. Духи затаили дыхание. Они выжидают, поскольку ваш воин серьезно ранен и может умереть.

Быстрый Бен вздрогнул:

— А если он умрет, что тогда?

— Тогда погибнут и твои солдаты. У Хумбрала Таура нет иного выбора. Ему угрожает межплеменная война. Между духами тоже не существует единства. Не удивляйся: твое появление в долине, где собрались баргасты, вызвало бы еще больше распрей. Однако я позвал тебя сюда совсем по другой причине. — Таламандас обвел ручкой-прутиком стоящих за ним воинов. — Видишь, чародей? Здесь собралась целая армия. Но… ее некому вести. Нет предводителей. Исконные Духи исчезли давным-давно, и баргасты не знали, где их искать. К счастью, они не пропали бесследно. Старшая дочь Хумбрала Таура нашла их. Представляешь?! Она их нашла!

— Неужели? Только, подозреваю, не все так просто.

Фигурка поникла.

— Да, маг. Наши Исконные Духи находятся в плену. В Капастане.

В мозгу Быстрого Бена начала складываться цельная картина событий. Недостающие фрагменты мозаики послушно становились на свои места.

— А Хумбрал Таур знает о находке? — спросил он у Таламандаса.

— Нет. Его шаманы прогнали меня. Они, видите ли, не желают знаться с древними духами. Шаманы доверяют лишь молодым духам, а у тех мало силы. Для молодых главное — спокойная жизнь. Вот и у баргастов появилась тяга к спокойному, беззаботному существованию. Но так было не всегда. Между нынешними и древними баргастами пролегла глубочайшая пропасть. Утрачена память. Для наших детей мы — совсем чужие. Они не хотят прислушиваться к нашим мудрым советам и в то же время боятся нашей силы.

— Значит, Хумбрал Таур понадеялся, что его дочь отыщет Исконных Духов?

— Да, маг. Он пошел на великий риск. Но иначе было нельзя. Таур прекрасно сознает, насколько уязвим клан Белолицых. Молодые духи слишком слабы, чтобы противостоять Паннионскому Домину. Их либо поработят, либо уничтожат. Сегодня баргасты забавляются в постыдных состязаниях, убивая своих же собственных соплеменников. О чем это говорит? У них нет ни настоящей силы, ни подлинной веры. Таур понимает: рано или поздно войска Домина вторгнутся и на земли Белолицых. И тогда кланы падут один за другим. Вождь отчаянно нуждается в силе, но ищет ощупью.

— Ты хочешь, чтобы я рассказал ему о находке? — спросил Быстрый Бен. — И считаешь, он мне поверит?

— Ты — моя единственная надежда, чародей. Ты должен его убедить.

— Не забывай, Таламандас: я освободил тебя.

— Чего ты хочешь взамен?

— Ходок должен остаться в живых. Более того, баргасты должны честь по чести признать его победителем, чтобы он по праву занял свое место на совете вождей племен. Нужно прекратить все распри между баргастами.

— Пойми, маг, я не могу туда вернуться. Шаманы вновь прогонят меня.

— А ты можешь сделать источником силы смертного человека? — (Таламандас вопросительно задрал свою маленькую головку-желудь.) — У нас есть целитель Пути Дэнул. Но он, как и я, не решается открывать свой магический Путь, поскольку там полно паннионской отравы.

— Чтобы дать твоему целителю нашу силу, его перво-наперво следует привести сюда, — заметил Таламандас.

— Тогда давай подумаем, как это лучше сделать. Что скажешь, древний?

Таламандас медленно обвел глазами соплеменников, затем вновь повернулся к Быстрому Бену:

— Хорошо, я согласен.

Спускающийся кворл, который нес на себе Меченого и Молотка, был встречен баргастским дротиком. Крылатый зверь сумел увернуться, а затем стал быстро снижаться над местом недавнего ристалища. Баргасты выкрикивали ругательства, насмехались над летающей тварью, но нападать на нее больше не пытались.

Паран еще раз взглянул на караул, выставленный вокруг Ходока и Соломки, и побежал к месту посадки. Баргасты намеренно преградили ему путь, угрожающе бряцая оружием.

— А ну, прочь с дороги! — крикнул малазанец, оттолкнув какого-то сенана.

Тот угрожающе зарычал, но это на капитана не подействовало. Вскоре Паран уже был возле Меченого и Молотка.

— Ну и дела, капитан… — начал встревоженный целитель.

— Да, Молоток. Здесь становится все жарче. Идем со мной… Меченый, лучше бы ты не дразнил их своей зверюшкой, — сказал он моранту.

— Я тоже так считаю. Уж лучше я вернусь к Мурашу и его взводу. А что тут у вас случилось?

— Много чего. Ходок выиграл поединок, но мы можем проиграть войну. Давай лети скорее в безопасное место.

Взяв целителя за руку, Паран стал вновь протискиваться через толпу баргастов.

— Ходоку очень нужна твоя помощь. Бедняга в тяжелом состоянии. Сын Таура сломал ему горло.

— Со сломанным горлом не живут, это всем прекрасно известно. Тогда почему Ходок еще дышит?

— Соломка проделал ему дырку между ключицами и вставил туда костяную трубку. Это все, что я знаю.

Молоток одобрительно кивнул:

— Молодец парень. Только вот ума не приложу, чем я смогу помочь Ходоку.

— Думай, целитель. И побыстрее. Если наш драчун помрет, баргасты перебьют всех малазанцев.

— Но мой магический Путь…

— Не желаю слушать никакие оправдания. Поставь Ходока на ноги — вот и весь сказ!

— Слушаюсь, капитан, но, просто чтобы вы знали, это, скорее всего, убьет меня.

— Фэнеровы яйца!

— Это вполне равноценный обмен, капитан. Я понимаю. Не волнуйтесь, я исцелю Ходока — вы все уйдете живыми, только это сейчас и важно.

Паран остановился и закрыл глаза. Живот обдало волной жгучей боли. Стиснув зубы, капитан произнес:

— Я верю в тебя, Молоток.

— Недотепа машет, чтобы мы шли побыстрее.

— Иди, не жди меня.

Целитель осторожно высвободил свою руку и поспешно зашагал к месту, где лежал Ходок.

Паран через силу открыл глаза.

«Из чего же сделаны эти люди? Своим приказом я обрек его на верную смерть, а он идет себе как ни в чем не бывало и даже не споткнется!»

Оттолкнув Соломку, Молоток присел на корточки возле Ходока. Глаза раненого были открыты. Целитель протянул руку к его горлу.

— Опомнись, приятель! — зашептал Соломка. — Твой магический Путь…

— Хватит уже причитать! — оборвал его Молоток.

Он закрыл глаза и осторожно коснулся изуродованного горла.

Молоток открыл свой магический Путь, и его сознание буквально взвыло, когда туда хлынул поток ядовитой силы. Он почувствовал, как его собственное тело разбухает, лопается кожа, брызжет кровь. Сквозь стук в висках слышались испуганные возгласы Соломки. Потом привычный мир растворился в бурлящем море боли.

«Боги, найдите мне хоть какой-нибудь магический Путь, не затронутый отравой. Слышите?.. Помогите мне! Как всегда, вам нет дела до смертных… Крепись, дружище! — уговаривал себя Молоток. — Ты не имеешь права сойти с ума и не выполнить свое обещание. Держись любой ценой…»

Но его разум трещал, как истлевшая парусина. Все, что составляло его сущность, распадалось на куски, а он лишь беспомощно наблюдал за катастрофой. Чтобы спасти Ходока, нужно было зачерпнуть целительные силы из собственной души и влить их через кончики пальцев в раздавленное горло баргаста… Душа исчезала. Неведомая сила поглощала ее, как песок вбирает в себя пролитую воду.

К Молотку тянулись чьи-то руки. Дух еще противился чужакам, еще пытался отбить нападение. Уши разрывались от криков, как будто вокруг непрерывно шли казни. Уничтожение душ. Чьих? Сейчас было не время искать ответ. Его куда-то влекло. Молоток не видел этих настойчивых рук, но ощущал их безжалостную цепкость.

А потом… Он не сразу понял, что вокруг стало совсем тихо. Молоток вдруг увидел себя стоящим на коленях среди зловонной лужи. Тишина сменилась едва слышимым шепотом, который быстро нарастал. Целитель вскинул голову.

«Возьми нашу силу, — повторяли тысячи голосов. — Возьми нашу силу. Возвращайся туда, откуда пришел, и в полной мере воспользуйся тем, что мы тебе даем. Но торопись — мы проложили тропу дорогой ценой — о, сколь же много пришлось за это заплатить…»

И Молоток полностью доверился силе, бурлящей вокруг него. У него просто-напросто не было выбора: он сознавал себя абсолютно беспомощным перед ее напором. Руки, ноги, все тело ощущались куском влажной глины, из которой его словно бы лепили заново. И точно так же кто-то заботливо собирал заново его истерзанную, расчлененную душу.

Целитель встал, повернулся и зашагал вперед. Под ногами чавкала жирная глина. Он не глядел вниз, а просто шел себе и шел… Молоток чувствовал, что находится внутри магического Пути Дэнул. Отрава, будто свора цепных собак, выла в бессильной злобе, но дотянуться до него не могла.

Вернулось ощущение пальцев. Они по-прежнему лежали на изуродованном горле баргаста, однако в мыслях своих Молоток продолжал идти. Шаг за шагом он неутомимо продвигался вперед. Он шел по дороге, вымощенной трупами, ведущей через отравленный ужас его магического Пути.

«Воистину, сколь же много пришлось за это заплатить…»

Видение пропало. Молоток открыл глаза. Глядя на горло Ходока, можно было подумать, что баргаст продирался через кустарник и поцарапался о колючки. Но не более того.

«А ведь они открыли сразу два магических Пути. Один для меня, а второй — для тебя, баргаст».

Ходок вяло поднял правую руку. Целитель стиснул ее.

— Ну что, вернулся? — прошептал он. — Дуракам всегда везет.

— Но кто? — с усилием прохрипел Ходок. — Кто заплатил за это?

Молоток пожал плечами.

— Не знаю. Во всяком случае, не я. У меня таких денег нет. — (Баргаст взглядом указал на окровавленные руки собеседника.) — Да говорю тебе: я тут ни при чем, — заверил товарища Молоток.

Паран не осмеливался подойти ближе. Издали ему были видны лишь спины сжигателей мостов, окруживших Ходока и Молотка.

«Боги, простите меня. Я приказал целителю пожертвовать собой, но любой ценой вылечить баргаста. Сейчас мне кажется, что я вижу улыбку трупа. С меня довольно! Ох и дрянной же командир из тебя получился, Ганос Паран. Ты отдаешь приказы и сразу начинаешь сомневаться, имел ли на это право. В самом деле, кто ты такой, чтобы распоряжаться чужими жизнями, считая одну более, а другую менее ценной? Проклятье! Это выматывает сильнее любого сражения».

Капитан и не заметил, как возле него очутился Соломка. Побелевшее лицо целителя и вытаращенные глаза могли означать что угодно. Соломка нерешительно переминался с ноги на ногу.

«Не хочу я тебя слушать. Лучше молча уйди».

— Ну, что? Говори уже.

— Там… с Ходоком… в общем, все в порядке. Теперь он поправится.

— А Молоток?

— Руки слегка поцарапаны. Пустяки, я ему помогу. Только не спрашивайте, капитан, почему он остался жив.

— Проваливай!

— Не понял.

— Ступай обратно к Молотку. Уйди прочь с глаз моих.

Целитель с ошалелым видом поплелся обратно. Паран отвернулся и закрыл глаза, ожидая, когда начнет стихать боль в животе. Он знал: передышка будет короткой, после чего огненный кулак ударит его снова. Но боль не возвращалась. Капитан глубоко вздохнул.

«Все живы. Мы выберемся отсюда. Нужно пойти к Хумбралу Тауру и сказать, что Ходок выиграл поединок, а потом… одному Худу известно, что будет дальше. Хотя, наверное, и он этого тоже не знает».

Соломка и Недотепа увидели, как сгорбленная спина Парана вдруг выпрямилась. Затем капитан поправил перевязь с мечом и направился к штабному шатру Хумбрала Таура.

— Крепкий он парень, даром что знатных кровей, — сказал целитель.

— Холодный, как яггутская зима, — отозвался Недотепа и поморщился. — А Молоток-то наш, похоже, был при смерти.

— Ну да, так и есть.

Они помолчали, после чего Соломка наклонился и смачно сплюнул.

— Пожалуй, капитан все-таки переупрямит Таура.

— Ага, этот переупрямит, — согласился Недотепа.

— Эй! — крикнул им один из солдат. — Гляньте-ка вон туда! Никак это наша Деторан спускается с холма? Точно, она! И Штырь с нею. А кого же это они волокут на себе?

— Наверное, Быстрого Бена, — ответил Соломка, выгибая затекшую спину. — Загулялся в магических Путях, придурок.

— И зачем только они вообще нужны, эти маги? — презрительно бросил Недотепа. — Сколько служу в армии, не припомню, чтобы от них был хоть какой-то прок.

— Серьезно, капрал? Наверное, ты и о целителях невысокого мнения? — поддел его Соломка.

Вытянутое лицо Недотепы стало еще длиннее. Вопрос застал его врасплох, отчего бедняга разинул рот. А затем поспешно заверил собеседника:

— Нет-нет, целители очень даже нужны. Как же без них? А вот все эти маги и чародеи…

— Ты лучше заткнись, Недотепа, пока не сморозил явную глупость… Ну вот, все наши в сборе. Знать бы, что теперь Белолицые с нами сделают.

— А что они могут сделать? Ходок ведь победил!

— Ну и что с того? Это еще ничего не значит!

У бедного капрала снова отвисла челюсть.

Внутри шатра было дымно. Хумбрал Таур стоял спиной к круглому железному очагу.

— Зачем пришел? — угрюмо спросил он, увидев Парана.

— Ходок будет жить. Он подтвердил свои притязания на власть.

— Но у него нет племени…

— Есть, предводитель. Тридцать восемь сжигателей мостов. И он показал это, выбрав определенную манеру сражения.

— Да, я заметил.

— А еще кто-нибудь это понял?

— Довольно и того, что я понял.

Таур умолк. Паран разглядывал скудное убранство шатра, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь зацепку, которая позволила бы ему разгадать характер баргастского воина. Пол был устлан шкурами бхедеринов. Возле стены лежало несколько копий, одно из них треснутое. В дальнем конце стоял громоздкий сундук, сделанный из цельного ствола дерева. Капитан вдруг задумался о том, сколько… трупов можно там спрятать. Крышка сундука была поднята. На внутренней стороне темнел массивный хитроумный замок. Рядом с сундуком громоздились шкуры, заменявшие Тауру постель. Стены шатра тускло отливали монетами. Их ряды поднимались вверх и даже свисали с потолка, скрепленные тонкими кожаными ремешками. Эти монеты были совсем черными от многолетней копоти.

— Ты больше не командир, — нарушил молчание Хумбрал Таур.

Паран спокойно выдержал взгляд его темных глаз.

— Я только рад этому, — ответил он.

— Никогда не признавайся, что не хочешь власти, малазанец. То, чего ты боишься в себе самом, запятнает все суждения о действиях твоего преемника. Страх ослепит тебя, и ты не увидишь ни его мудрости, ни его глупости. Командирами рождаются, а Ходок не из таких. Я это увидел сразу, едва лишь он вышел на ристалище. Тебе придется следить за ним, и при этом глаза твои должны оставаться ясными.

Вождь Белолицых прошел к сундуку и предложил:

— Давай выпьем медового вина.

«Боги, что будет с моим желудком!» — ужаснулся Паран, но вслух сказал:

— Спасибо за приглашение.

Хумбрал Таур достал из сундука глиняный кувшин и две деревянные кружки. Он откупорил кувшин, осторожно принюхался, потом одобрительно кивнул и разлил тягучее вино по кружкам.

— Подождем еще день. Назавтра я буду держать речь перед кланами. Ходок получит право говорить. Он заслужил свое место среди вождей. Но хочу, чтобы ты знал, капитан, и говорю тебе это сейчас. — Таур подал ему кружку. — Мы не пойдем в Капастан. Нам нечего и некого там защищать. С каждым годом их торговцы сманивают все больше нашей молодежи. Они приезжают сюда, привозят разное барахло. Наши желторотые юнцы слушают их сладкие рассказы о беззаботной городской жизни и… убегают туда. Баргасты отродясь не жили в городах. Но попробуй растолкуй безмозглым парням, что змеи тоже бывают очень красивыми, однако их яд от этого не становится менее смертоносным.

Паран глотнул вина. Оно было крепким и сразу обожгло горло.

— Капастанские торговцы — пустяки в сравнении с войсками Паннионского Домина, — возразил капитан.

— Думаешь, я этого не понимаю, малазанец? Очень даже понимаю. После того как они захватят Капастан, придет и наш черед. Войны нам не избежать.

— Но если ты все это понимаешь, то почему тогда…

— Да потому, что в нашем клане двадцать семь племен! — Таур залпом осушил свою кружку и вытер рот рукавом. — Двадцать семь, капитан! И только вожди восьми из них готовы встать на мою сторону. Этого мало. Мне нужно согласие всех. А теперь скажи: этот ваш новый предводитель… сумеет ли он убедить остальных? Найдет ли он такие слова, чтобы его послушали?

— Честно сказать, не знаю. Ходок у нас, вообще-то, не из разговорчивых. Да и не было у него прежде поводов выступать в роли оратора. Дождемся завтрашнего дня.

— Твои сжигатели мостов по-прежнему в опасности, — вдруг заявил Таур.

Капитан весь внутренне сжался, но выказывать свою тревогу не стал. Чтобы немного успокоиться, Паран покачивал кружкой, глядя на янтарное вино.

— И почему же они в опасности? — наконец спросил он, стараясь говорить спокойно.

— Барены, гилки и акраты — эти племена объединились против вас. Сейчас они рассказывают разные небылицы. Говорят, что якобы ваши целители — гадатели на мертвечине, знающие особые ритуалы. По их словам, Ходок уже умер, а целители при помощи некромантии его воскресили. Учти: у Белолицых нет причин любить малазанцев. Вы явились издалека и начали устанавливать свои порядки. Баргасты знают, что вы якшаетесь с морантами. Вы завоевали земли на севере и на этом не успокоились. Кто будет вашей новой жертвой? Мы? Паннионский Домин — это тигр. А вы — равнинный медведь. Охотник всегда знает повадки тигра, но вот медведь непредсказуем. Наших людей это настораживает, вот почему вы в опасности.

— Ничего, как-нибудь выкрутимся.

— Ладно, дождемся завтрашнего дня, — заключил Хумбрал Таур.

Паран допил вино и поставил пустую кружку на край сундука. В животе опять закололо. В приторно-сладком вине ему вдруг почудился привкус крови.

— Пойду взгляну, как там мои солдаты, — сказал он.

— Дай им отдохнуть в эту ночь.

Паран кивнул и вышел наружу.

В нескольких шагах от шатра его поджидали Хватка и Мутная.

— Ну что, еще какие-нибудь приятные новости? — проворчал он себе под нос, видя, как обе женщины заспешили ему навстречу.

— Разрешите обратиться, капитан… — начала Хватка.

— Слушаю тебя, капрал. Что случилось?

— Ну… мы… прибыли, — хлопая глазами, промямлила Хватка. — Я посчитала, что нужно вам об этом доложить.

— А где Мураш?

— Он неважно себя чувствует.

— Съел что-нибудь не то?

Мутная усмехнулась:

— Да уж. Наш сержант хавает все подряд.

— Тут такое дело, — вклинилась Хватка, наградив подругу сердитым взглядом. — У нас на время пропал Быстрый Бен. Потом он снова появился, да вот только мы никак не можем его добудиться. Штырь считает, что он вроде как в обмороке. Его насильно затащили на магический Путь баргастов.

Паран чуть не поперхнулся:

— Быстрый Бен был у баргастских духов? Немедленно веди меня к нему! Мутная, а ты беги за Молотком! Эй, капрал Хватка! В чем дело? Почему мы стоим? Вперед!

Седьмой взвод устраивался в лагере сжигателей мостов. Деторан и Колотун разворачивали шатры под надзором бледного, дрожащего Мураша. Штырь сидел возле Быстрого Бена, растерянно теребя обгоревшую власяницу. Поблизости стоял Меченый. Все прочие сжигатели мостов держались на расстоянии и подходить не торопились.

Паран прошел туда, где лежал на земле маг.

— А чем это вы отпугнули остальные взводы? — нарочито громко спросил он Хватку.

— Видите, какой Колотун у нас красавчик? Это его Деторан приголубила. А когда она бывает не в настроении, к ней лучше не подходить.

— Это она что, таким образом выражает свою симпатию?

— Кто ее знает? Не прививаются девчонке хорошие манеры.

Капитан только вздохнул и пристроился рядом со Штырем:

— Что у вас произошло? Хватка сказала, что якобы Бен угодил в магический Путь баргастов.

— Похоже, что так оно и есть. Мы проходили через курганы.

— И чего только вас туда понесло? — сердито спросил капитан. — Или места на равнине не хватило?

Штырь виновато втянул голову в плечи:

— Так мы не впервой, и сроду ничего такого не происходило. Наверное, те духи спали. А эти проснулись и утянули Бена вниз. Мы решили: подождем немного. Потом они вытолкнули его обратно. Плохо дело, капитан. Магические Пути прогнили, насквозь прогнили. Быстрый Бен считает, что это происки Паннионского Провидца. Точнее, не его самого, а некоей тайной силы, которая за ним стоит. А еще наш маг говорил, что, вполне вероятно, скоро всем нам крышка.

К Парану быстро приближались Молоток и Мутная. Позади них, пошатываясь, плелся Ходок. Соратники приветствовали его несколькими язвительными выкриками, сменившимися менее пристойными звуками. Баргаст молча двинулся в сторону шутника. Того как ветром сдуло.

— Иди сюда, Ходок, — велел Паран. — Нужно поговорить.

Молоток еле держался на ногах. Подойдя к командиру, он сразу же сел на землю:

— Простите, капитан, но что-то мне нехорошо.

— Не бойся, я не стану тебя просить снова открывать свой магический Путь. Но нужно разбудить Быстрого Бена. Есть какие-нибудь соображения на этот счет?

Молоток взглянул на посапывающего чародея:

— Понимаете, я не то чтобы ослабел. Просто неважно себя чувствую. Если уж говорить начистоту, с Ходоком мне помогли. Наверное, духи баргастов. Они… вроде как объединили усилия. Один Худ знает, что они сделали… словом, я распадался по кускам, а они меня собрали. Такое чувство, будто у меня теперь другие руки, другие ноги… вообще все другое.

Целитель дотронулся до лба Быстрого Бена:

— Он скоро проснется. Сам. Это защитные чары заставляют его спать.

— А ты можешь еще ускорить его пробуждение?

— Попробую.

Молоток легонько шлепнул мага по щеке. Быстрый Бен открыл глаза:

— Тебя тут только не хватало, дурень. Дай человеку отдохнуть.

— Спать будешь потом. Капитану нужно с тобой поговорить.

Темные глаза колдуна нашли вначале Парана, а затем Ходока.

— Между прочим, вы у меня в долгу, — усмехнулся Быстрый Бен.

— Не обращайте внимания, — посоветовал капитану Молоток. — Он это всегда и всем говорит. Ну до чего высоко ставит собственную персону! Эх, жаль, Скворца тут нет. Он бы нашему чародею быстро мозги вправил. Меня так и подмывает сделать это вместо командора.

— Даже не думай! — Быстрый Бен сел и протер глаза. — Как наше положение, капитан?

— Наши головы все еще на плахе, — негромко ответил Паран. — Друзей у нас тут почти нет, а враги с каждым часом смелеют. Хумбрал Таур того и гляди потеряет власть, и сам он это прекрасно знает. Бедняга впустую пожертвовал любимым сыном, что еще сильнее осложнило ситуацию. Тем не менее Таур на нашей стороне. Ну, более или менее. Ему плевать на судьбу Капастана, но он понимает, насколько опасен Паннионский Домин.

— Ему плевать на Капастан? — улыбнулся Быстрый Бен. — Я могу изменить его отношение к этому городу… Молоток, ты не испытываешь никаких странных ощущений?

— Ты о чем говоришь? — непонимающе заморгал целитель.

— Неужели не ясно, дурень? Я спрашиваю, нет ли у тебя ощущения, что тело как будто… не совсем твое?

— Да, именно так он и сказал, — вмешался Паран. — А разве тебе что-нибудь про это известно?

— Еще бы! Капитан, нам нужно идти к Хумбралу Тауру. Втроем… нет, вчетвером. Ходока тоже возьмем… И Меченого заодно прихватим. Он знает куда больше, чем говорит. Я не вижу под этим шлемом твоей улыбки, морант, но уверен, что ты потихоньку скалишь зубы… Боги, ну и вонища! Штырь, отойди подальше, пока я не сорвал с тебя эту дрянь!

— Я, вообще-то, спас твою шкуру, и вот пожалуйста — благодарность, — проворчал Штырь, но послушно отошел.

— Ну что ж, принимай гостей, Хумбрал Таур, — сказал Паран. — Кажется, завтра уже наступило.

Солнце садилось за холмы, предвещая скорые сумерки. Похоже, баргасты уже успели забыть о том, что младший сын Хумбрала Таура погиб. Дикие пляски и жестокие поединки возобновились. Хватка сидела в нескольких десятках шагов от шатра вождя, среди беспорядочно разбросанных доспехов и прочей амуниции. Настроение у капрала было далеко не радужным.

— Ну сколько можно там торчать? Ушли — и с концом! А нам что прикажешь делать? Смотреть, как эти придурки калечат друг друга? Нам-то с тобой какое до всего этого дело? Ну вот скажи, Мутная, разве это справедливо?

— Соскучилась по нытью Мураша? Могу его найти.

— Не трудись. Слышишь из-за кустов его похрюкивания? Наш сержант повел прогуляться какую-то девчонку из племени баренов. Скоро явится с довольной рожей.

— А девица будет тащиться следом.

— Угу, — подхватила Мутная. — В полном недоумении.

— Вот-вот. Да еще спросит: «Как? И это все?»

— А он ей скажет: «Да, милая. Не надо было глазами хлопать».

Обе женщины зашлись ехидным смехом. Но их веселье оказалось недолгим. Через пару минут лицо Хватки вновь помрачнело.

— Не больно-то я верю в доводы Быстрого Бена. Таур их, конечно, выслушает, а потом нас утром… чик-чирик по горлу — и готово. Видно, и капитан того же мнения. Не зря дал нам полную свободу на всю ночь.

— Помнишь стишок? «Заря накрыта Худа капюшоном…»

— Помню.

— Ходок прямо героем себя чувствует, — проворчала Мутная. — Велико геройство — расправиться с сопливым мальчишкой!

— Эх, жаль, наша Деторан не баргастка. Тогда бы ничьей даже и не пахло. Она бы мигом отделала этого сопляка. Я слышала, Ходок особо и не напрягался. Сынок Таура на него наскакивал, а он лишь отражал удары. Стала бы Деторан стоять на месте! Она бы сразу рванулась вперед… У нее есть любимый удар — «невесомое перышко» называется.

— «Перышко»? Ха! Это с ее-то булавой?

— Но согласись, подруга, что Ходоку недостает ее свирепости, — сказала Хватка.

— Нам всем и тягаться с Деторан нечего, — усмехнулась Мутная. — Кстати, она как уволокла того гилка в кусты, так с тех пор и не возвращалась.

— Колотуна ей никак не поймать. А тут гилк подвернулся. Бедный парень. Может, он уже и дух испустил.

— Будем надеяться, Деторан хотя бы это заметит.

Вовсю полыхал главный костер. Поединки следовали один за другим, притягивая к себе новых зрителей. Хватка не успела и глазом моргнуть, как очередной баргаст упал на землю. Из его горла торчал кривой нож соперника.

«Если так будет продолжаться, завтра им придется возводить новый курган для жертв своих диких поединков… А может, и сразу два. Второй — для нас».

Капрал вертела шеей, выискивая среди баргастов одинокие фигуры сжигателей мостов. От дисциплины не осталось и следа. Спасение Ходока породило было в сердцах малазанцев надежду, но ее тут же уничтожили слухи о том, что баргасты все равно могут их убить. Просто так, со злости.

— Воздух какой-то странный, — заметила Мутная.

«Да… все как будто полно невидимого огня. А мы — в самой середине этого пламени. — Браслеты на руках Хватки становились все горячее. — Может, опять влезть в бочку с водой? Хоть временное, но облегчение».

— Помнишь ту ночь в Чернопсовом лесу? — продолжала Мутная. — Наше отступление…

«Как не помнить? На священных землях рхиви все было сожжено дотла, и тогда их разгневанные духи восстали прямо из пепла…»

— Такое не забывается.

«Если бы отряд черных морантов тогда не заметил нас и не вытащил на своих кворлах…»

— У меня схожие ощущения, — сообщила Мутная. — Мы как будто выпустили баргастских духов.

— Но не самых главных. Это всего лишь их ближайшие предки. В них нет такой силы. Будь это древние баргасты, у нас бы с тобой волосы дыбом встали.

— Интересно, а где же их древние духи? Баргастские боги?

— Явно не здесь. Надеюсь, их и завтра тут тоже не будет.

— Странно. По-моему, духи любят такие зрелища. Их это притягивает, как навозная куча мух.

Хватка поморщилась:

— Слушай, подруга! Ну почему тебе одни гадости в голову лезут?

— Можно подумать, у тебя в голове полно светлых, радостных мыслей! — парировала Мутная и встала. — Пойду прогуляюсь. Может, заодно чего разнюхаю.

— Ты же не понимаешь языка баргастов.

— Есть вещи, понятные без слов.

— Ты ничем не лучше остальных наших! — бросила ей Хватка. — Может, это наша последняя ночь, а ты решила пуститься во все тяжкие.

— Каждый развлекается на свой лад.

Мутная исчезла в темноте…

«Вот же противная девка. А я, выходит, торчи здесь одна. И кто знает, где обитают баргастские боги. Может, и тут: притаились за одним из холмов. Ждут утра, чтобы напугать нас так, что мигом помрем — и в штаны наложить не успеем. Я, конечно, не колдунья, чтобы влезть в мысли этого Таура и узнать нашу завтрашнюю судьбу. Однако в поглаживание по головке плохо верится. А вот ножом по горлу — это у них запросто. Своими глазами видела».

Откуда-то появился Штырь. Опаленная власяница воняла еще отвратительнее, чем прежде. Неудивительно, что даже баргасты расступались, когда он проходил мимо. Лицо мага было мрачным. Штырь опустился на корточки рядом с Хваткой и объявил:

— Плохи дела, капрал.

— Без тебя знаю, — огрызнулась она.

— Половина наших уже напилась, а остальные близки к этому. И Паран до сих пор так и не показывался из шатра вождя. Тоже тревожный знак. Боюсь, к рассвету нам просто-напросто перережут глотки. Пока славные сжигатели мостов будут храпеть, как уличные бродяги.

Хватка оглянулась на шатер Хумбрала Таура. Его полог был по-прежнему плотно задернут.

— Даже если и так, Штырь, что изменится от наших разговоров? Иди вон лучше развлекись.

— В смысле? — удивился маг.

— Никак ты уже забыл, что такое развлечение? Ну так я напомню: это то, что доставляет удовольствие, вызывает приятные ощущения и все такое прочее. Найди себе симпатичную баргастку. Это парни у них горазды глотки друг другу резать, а девчонки хотят того же, что и везде. Только я бы на твоем месте сперва сняла власяницу. Попробуй. Без нее твои шансы резко возрастут.

— Как я могу снять власяницу? Что подумает мама?

Слова Хватки явно не на шутку перепугали мага.

— Что ты трясешься, Штырь? Твоя дорогая матушка давно мертва. Уж не знаю, где обитает ее дух, но точно не здесь. А тебе почему-то кажется, что она до сих пор следит за тобой. Ну позволь себе немного пошалить, а?

Чародей резко наклонился, как будто его внезапно шлепнули по макушке. Хватке почудилось, что она видит костлявую руку, отвесившую ему подзатыльник. Капрал потрясла головой, отгоняя наваждение. А Штырь поплелся прочь, что-то бормоча себе под нос.

«Может, здесь и впрямь собрались все наши предки? — Хватка передернула плечами и оглянулась по сторонам. — Если и ты тоже здесь, дорогой папочка, давай не стесняйся, покажись, и я опять перережу твою проклятую глотку, как уже сделала это однажды…»

Пошатываясь от усталости и потирая кулаком воспаленные глаза, Паран выбрался из шатра. Его встретила серая предрассветная мгла. Над долиной висел похожий на дым туман. По склону холма лениво брело несколько псов. Собаки были единственными в округе, кто сейчас бодрствовал.

«Нет. Мне это только кажется. На самом деле они не спят. Они все здесь. Настоящая битва закончилась. Я их почти вижу — древних баргастских духов. Они встречают рассвет. Впервые за много тысяч лет встречают рассвет в смертном мире».

К нему подошел Быстрый Бен.

— Ну как? — спросил Паран.

— Древние духи баргастов покинули тело Молотка, — ответил маг. — Сейчас он спит. А ты ощущаешь их присутствие, капитан? Ты чувствуешь, что они здесь? Все преграды сметены, и древние духи соединились с молодыми. Забытый магический Путь перестал быть таковым.

— Все это хорошо, но нас ждет Капастан, — напомнил ему Паран. — Что, если Таур поднимет знамя войны, а соперники его не поддержат?

— Они не посмеют повернуться к нему спиной. Все шаманы из клана Белолицых взбудоражены переменами. Они чувствуют силу и понимают, откуда она исходит. Думаю, духи уже втолковали шаманам, что истинные боги баргастов заперты в Капастане. Исконные Духи, как их здесь называют, пробудились. Настало время вызволить их из плена.

Капитан немного помолчал, а потом вдруг спросил:

— А ты знал, что моранты — родственники баргастов?

— Догадывался. Тауру и его соплеменникам это может не нравиться, но если сами духи признали Меченого…

Паран вздохнул.

«Эх, поспать бы сейчас. Но времени уже не остается».

— Ладно, пойду тормошить сжигателей мостов.

— Теперь это клан Ходока, — усмехнулся Быстрый Бен.

— Тогда почему он до сих пор храпит?

— Еще не успел привыкнуть к своему новому положению. Тебе придется его учить.

«Учить чему? Как жить под бременем власти? Я и сам не освоил это умение. Достаточно взглянуть на Скворца, и сразу поймешь: подобным вещам научиться невозможно. Для этого нужно иметь каменное сердце. Мы учимся совсем другому: скрывать свои мысли, маскировать чувства, прятать глубоко в душе все то, что делает нас людьми. Этому учишься, глядя на других».

— Разбуди нашего новоявленного предводителя! — потребовал Паран.

— Слушаюсь, господин капитан, — ответил Быстрый Бен и шутовски отсалютовал ему.

Лучи заходящего солнца окрасили горную цитадель у озера Пилигримов в цвет разбавленной водой крови. Вокруг крепости, которая носила название Обзор, кружили кондоры. Они были чуть ли не вдвое крупнее великих воронов. Изогнув шеи, украшенные воротниками из перьев, эти хищные птицы разглядывали людей, что разбили свои лагеря возле крепостных стен и теперь сидели у многочисленных костров.

Одноглазый тенескарий (в прошлом — разведчик Второй малазанской армии) следил за полетом кондоров так внимательно, словно бы их круги и зигзаги несли в себе послания богов. Те, кто знал его в лицо, даже и не думали спрашивать, почему он примкнул к крестьянской армии. Окружающие полагали, что этот чужак, который влился в ее ряды три недели назад на улицах Оплота, обратился в истинную веру. За все это время никто не слышал от него ни единого слова, и неофита сочли немым. Его единственный глаз сверкал неукротимой жаждой битвы. Говорили, что сам Анастер, первенец мертвого семени, заметил этого человека и приблизил к себе. Более того, вскоре одноглазый тенескарий получил лошадь и теперь скакал вместе с другими лейтенантами Анастера впереди пешей крестьянской армии.

Правда, Анастер менял своих лейтенантов со зловещей регулярностью, но об этом предпочитали помалкивать.

Расположившись под стенами Обзора, разрозненная и вечно голодная крестьянская армия ждала рассвета. На заре Провидец выйдет на балкон центральной крепостной башни и возденет руки в благословении. Звериный рев, который вырвется из нескольких десятков тысяч глоток, мог бы повергнуть в смертельный ужас кого угодно, но только не его самого. Да, этот деспот был стар, но он отличался от обычных смертных, ибо являл собой воплощение бога Панниона — единственного истинного бога.

Когда Анастер поведет армию на север, к Капастану, он понесет с собой силу, которую дарует ему Провидец. Враги будут разбиты и уничтожены, они станут пищей для тенескариев. Никто из сотни тысяч воинов не сомневался в этом. Их уверенность поддерживалась рукой голода, железной и неумолимой.

Одноглазый неофит продолжал напряженно следить за полетом кондоров. Теперь их силуэты почти сливались с сумеречным небом.

«Быть может, — шептали некоторые из тех, кто наблюдал за молодым человеком, — он смотрит вовсе не на птиц, а на крепостные стены, пребывая в мысленной беседе с самим Паннионским Провидцем».

Голодные крестьяне даже не предполагали, насколько их домыслы близки к правде. Ток-младший внимательно разглядывал крепостные сооружения. Обзор обзавелся цитаделью сравнительно недавно, превратив в нее старинный монастырь. Это сильно изменило первоначальные очертания строения: появились стены с бойницами, караульные помещения и глубокий ров. Работы продолжались и сейчас, не прерываясь на ночь. Каменщики трудились при свете высоких жаровен, куда беспрестанно подбрасывали дрова.

«Ну-ну, торопись, старик. Что, прежде ты не ведал этого чувства? А нам оно хорошо знакомо: это страх. Вчера ты послал на юг семерых охотников К’елль. Один встретился нам по пути сюда… Они не вернутся. Тебя пугает зарево, разливающееся по южному краю неба? Это — отблески магии. Они становятся все ближе. И причина их появления проста: ты рассердил госпожу Зависть, а когда она злится, то забывает об учтивых манерах. Ты соизволил собственными глазами взглянуть на бойню в Оплоте? Ты послал туда своих любимых урдов, дабы они подробно рассказали тебе о случившемся? Что, небось ноги подкосились от ужаса, когда ты услышал вести оттуда? А знаешь, кто все это учинил? Громадный пес и еще более огромная волчица, которые умеют в мгновение ока перегрызать глотки. С ними был еще т’лан имасс. Видел бы ты, как его кремневый меч крушит самый цвет твоих войск! Но я совсем забыл про сегулехов… Да-да, там были еще и сегулехи. Карательная армия, состоящая всего из трех бойцов. Они проделали долгий путь. И уже совсем скоро заставят тебя держать ответ за свои деяния».

Боль в животе Тока-младшего притупилась. Постепенно он привык к чувству голода, и теперь оно стало напоминать рану, затянувшуюся коркой. Нет, разумеется, сам голод никуда не исчез; просто теперь он беспокоил не так сильно, как в первые дни. Малазанец заметно отощал, хотя живот его при этом раздулся. Гораздо хуже, что начали болеть суставы и шататься зубы. За время пути ему всего несколько раз перепадали чужие объедки. Труднее было сжиться с горьковатым привкусом собственной слюны. Чтобы перебить его, Ток постоянно пил затхлую, чуть подкрашенную вином воду, которую везли в бочках. Иногда Анастер милостиво угощал его кружкой эля, припасенного для немногих избранных.

Ни Анастер, ни остальные лейтенанты не голодали. Пищи для них хватало — каждый день пути стоил жизни нескольким тенескариям. Командир крестьянской армии и не думал беречь своих солдат. Даже мертвые, они продолжали ему служить, заполняя дымящиеся котлы.

«Поневоле вспомнишь рассуждения циничных наставников. „Власть пожирает своих подданных“ — так говорили они. Мне это казалось метафорой, однако теперь стало реальностью. Тенескарии не знают, что такое метафора, но зато им очень хорошо знаком голод. А разве где-то природа власти иная? Если правители не покушаются на наши тела, они пожирают нашу волю, чувства, душу. Да вся моя солдатская жизнь — лучшее тому доказательство!»

Ток и сам чувствовал, насколько он изменился. Увиденное за эти дни буквально разорвало его душу в клочья. Молодой человек погрузился в трясину всеобщей безнравственности, порожденной голодом и фанатизмом. В результате он стал совсем другим. Исчезла вера — вера во что бы то ни было, и прежде всего — в доброе начало в человеке. Ее место заняла холодная, звериная жестокость.

Оставалась лишь одна-единственная преграда: табу на людоедство. Ток до сих пор еще не пробовал человечины.

«Уж лучше поедать себя изнутри, слой за слоем уничтожая собственное тело, растворяя жир и мускулы».

Но он все чаще ловил себя на мысли, что со временем и эта преграда может рухнуть. В такие моменты Току становилось по-настоящему страшно.

Бывший разведчик малазанской армии не понимал, чем он так приглянулся Анастеру. Ток упорно разыгрывал из себя немого, неизменно отказывался от предложенного мяса, всячески старался не привлекать внимания, лишь сам зорко наблюдал за происходящим вокруг своим единственным острым глазом, не упуская ни малейшей детали… И тем не менее Анастер выделил его среди множества других и приблизил к себе, назначив лейтенантом.

«Странный из меня получился лейтенант. Я никем не командую. Даже в такой неорганизованной армии, как тенескарии, приходится решать вопросы тактики, стратегии, довольствия. Я регулярно присутствую на совещаниях у Анастера, но лишь молча сижу там. Никто не спрашивает моего мнения и не требует от меня донесений. Казалось бы, от меня нет никакого толку. Тогда зачем я нужен первенцу мертвого семени?»

Подозрения не оставляли Тока. Рутинные повседневные мысли притупляли их, но ближе к ночи они, словно призраки, являлись снова. А вдруг Анастер каким-то образом узнал, кто он такой на самом деле? Что, если командир тенескариев задумал передать его в руки Паннионского Провидца? А что, не исключено. В этом мире вообще все возможно, даже то, что совсем недавно казалось невозможным. Здесь действовали совсем иные законы. Тут живые зачинали от мертвых. Когда женщины тенескариев опускались на умирающих воинов или на еще не успевшие остыть трупы, их глаза пылали какой-то дикой любовью. Как они торопились впитать своим лоном последние капли семени, истекающего из мертвеца. Ток собственными глазами видел это.

«Ими двигала не звериная похоть, а любовь. Эти женщины отдавали сердца мгновению смерти. Они нетерпеливо ждали, когда семя пустит в них корни…»

Анастер был самым старшим из первого поколения таких детей. Бледнолицый, долговязый, с желтоватыми глазами и прямыми черными волосами. И этот юнец вел за собой громадную армию. Его лицо поражало нечеловеческой красотой — совершенной, как красота бездушной статуи. Тенескарии обоего пола жаждали его прикосновения; они умоляли Анастера благословить их, но он неизменно прогонял всех. Приближаться к себе он разрешал только матери. Лишь она могла гладить волосы сына и класть ему на плечо свою морщинистую, обожженную солнцем руку.

Вот эту женщину Ток боялся сильнее всех остальных: больше, чем Анастера с его непредсказуемой жестокостью, больше, чем даже самого Провидца. Во взгляде ее глаз просвечивало что-то демоническое. Она первая совокупилась с умирающим, успев выкрикнуть обеты, какие невеста произносит в первую брачную ночь. А когда ее «супруг» испустил дух, громко завыла и запричитала, словно деревенская вдова. Ее поступок стал легендой, которую без устали рассказывали, тем более что имелись многочисленные свидетели того совокупления. Мать Анастера постоянно окружала целая толпа почитательниц, отличавшихся таким же демоническим блеском в глазах и фанатичным восторгом на лице. Ток часто спрашивал себя: чем на самом деле был продиктован ее поступок? Жаждой власти над беспомощными мужчинами? Стремлением «по-хозяйски» распорядиться напрасно изливающимся семенем? Или просто безумием?

Двигаясь к Обзору, армия проходила через деревню, жители которой не пожелали примыкать к тенескариям и даже оказали им сопротивление. Ток видел, как Анастер приказал матери и ее приверженкам «заняться делом». Их ножи не щадили ни зрелых мужчин, ни зеленых юнцов. Нанеся смертельные удары, эти женщины затем вдохновенно предавались совокуплению со своими жертвами — даже дикие звери не стали бы так вести себя!

Наблюдая за происходящим, Ток был потрясен до глубины души.

«А ведь когда-то они были самыми обыкновенными женщинами, — думал малазанец. — Жили в деревнях вроде этой или в городах. Были чьими-то женами и матерями, варили пищу, прибирались в домах, ухаживали за скотиной. Они работали и плясали, смеялись и плакали. Они почитали прежних богов. Словом, жили как нормальные люди».

Паннионский Провидец отравил эти земли. Он и неведомый бог, вещавший через него. Они ударили по семейным узам — по самому крепкому, что издревле держало людей.

«Как это могло произойти? Быть может, неведомый бог пробудил в Провидце воспоминания далекого детства? Показал ему маленького мальчишку, обманутого и преданного жестокими взрослыми? Вновь заставил пережить давнишние детские страхи? И это оказалось заразительным. В результате и с матерью Анастера произошло нечто подобное, и это заставило ее возненавидеть привычный уклад жизни и преобразиться в злобное чудовище. Кто она теперь? И не мать, и не жена, и даже вообще не женщина».

Размышления Тока прервали крики тенескариев. Он взглянул туда, куда указывали десятки рук. Из крепостных ворот выехал и теперь спускался по пандусу отряд всадников. Сумерки почти скрывали их облик. Ток лишь отметил, что все они в доспехах. Впереди ехал урдомин — командир урдов — в окружении двух стражей Домина. Дальше — по трое в каждом ряду — двигались урды. Ток насчитал семь рядов. Процессию замыкал к’чейн че’малль.

Анастер махнул рукой, подзывая к себе лейтенантов. Ток вместе с остальными поспешил к холму, где располагался штаб.

В пламени факелов глаза первенца мертвого семени казались янтарными, со зрачками цвета серого сланца. Лицо его сохраняло алебастровую белизну, зато губы стали ярко-красными. Анастер вновь оседлал свою усталую лошадь.

— Есть новости, — хриплым шепотом произнес он.

Ток ни разу не слышал, чтобы Анастер говорил громче. Возможно, он попросту не мог из-за какого-то врожденного дефекта гортани или языка. А может, не испытывал необходимости, ибо все и так слушали его, затаив дыхание.

— Провидец удостоил меня мысленной беседы, и теперь я знаю больше, чем его приближенные за благословенными стенами Обзора. Провидец вызвал к себе септарха Ультенту из Коралла. Тут есть над чем задуматься.

Лейтенантам, по-видимому, не очень хотелось утруждать себя размышлениями. Один из них сразу же спросил:

— Славный перворожденный, а что слышно с севера?

— Приготовления к осаде почти закончены. Чувствую я, дети мои, что мы не поспеем к осаде Капастана.

Со всех сторон послышались встревоженные вздохи.

«Скажи лучше, что голод будет продолжаться, — усмехнулся про себя Ток-младший. — Рядовым тенескариям об этом лучше не знать, не то у них пропадет всякое желание двигаться на Капастан».

— Говорят, что Каймерлор — это небольшой городок к востоку отсюда — до сих пор заражен неверием, — сказал другой лейтенант. — Быть может, славный перворожденный…

— Нет, — перебил его Анастер. — После Капастана мы двинемся на баргастов. Насколько я знаю, их там сотни тысяч, и между племенами нет согласия. Их вера слаба. Там, дети мои, мы найдем все, что нам нужно.

«Нам не добраться до баргастов».

Ток это прекрасно понимал, как, наверное, и остальные лейтенанты. Больше никто не произнес ни слова.

Анастер следил за приближающимися всадниками.

— Заботами Провидца нам приготовлен подарок, — сказал он. — Правитель знает о нашей потребности в пище. А жители Коралла, они… жаждут вознаграждения. Я сообщаю вам правду, чтобы вы могли отличить ее от домыслов. Дабы насытиться, нам достаточно пересечь спокойные воды Ортналова Разреза. Сейчас сюда подъедет урдомин и доложит, что для переправы через него уже приготовлено достаточно лодок.

— Вот уж попируем! — прорычал один из лейтенантов.

Анастер улыбнулся.

«Попируем… Худ, лучше забери меня к себе… — Ток вдруг почувствовал, как в нем зашевелился и стал нарастать голод. Желание насытиться грозило опрокинуть все преграды, что он возводил внутри себя. — Пир… Боги, до чего же я хочу есть!»

— Я еще не все сказал, — продолжил Анастер. — Урдомин имеет также и второе поручение. — Неистовый взор юнца остановился на Токе-младшем. — Провидец желает видеть нашего Непокорного, чей единственный глаз ночь за ночью неуклонно менялся на пути сюда, хоть сам он этого и не заметил. Впрочем, сие абсолютно не важно. Главное то, что тебе, Непокорный, выпала великая честь быть гостем Провидца. Жаль, конечно, что ты не видишь, как светится в темноте твой волчий глаз. Ну а поскольку гости прибывают к стопам Провидца безоружными, то все свое оружие ты сейчас отдашь мне. Я лично позабочусь о его сохранности.

Малазанец послушно вручил перворожденному стрелы с обсидиановыми наконечниками и кинжал, изготовленный т’лан имассом.

Подъехали всадники. Ток сделал несколько шагов в их направлении и встал на колени перед лошадью командира.

— Возьмешь его с собой, — сказал урдомину Анастер. — Он удостоился чести быть приглашенным к Провидцу.

Благодарность Тока была искренней. Волны облегчения разлились по его отощавшему телу. Какое счастье, что он не увидит стен Коралла. Не увидит повторения ужасов, случившихся в Оплоте…

На крепостных стенах плясали отблески факелов. Покрытые пылью, чумазые ремесленники пыхтели от усердия, возводя дополнительные укрепления. Идя за лошадью урдомина, Ток устало и отрешенно глядел на все эти лихорадочные усилия. Камень, дерево и земля — хлипкие преграды для чародейства госпожи Зависти. Он был свидетелем того, как разбушевались ее магические силы в Оплоте. Волны колдовства, исходившего от этой женщины, захлестнули город; они уничтожали буквально все на своем пути. Трупы исчислялись сотнями. Ничего удивительного, ведь госпожа Зависть — как-никак дочь самого Драконуса, одного из древних богов. Подумав об этом, Ток испытал странную гордость.

Паннионский Провидец бросил против госпожи Зависти своих чародеев (во всяком случае, так говорили тенескарии). Однако она без труда разметала их, как щепки, выдула из них силу, а заканчивать игру предоставила Гарату и Баалджаг. Та же участь постигла и к’чейн че’маллей. Гарат находил особое удовольствие в преследовании тех, кто каким-то чудом ускользал от испепеляющей силы его хозяйки. Пес предпочитал действовать в одиночку, но иногда к нему присоединялась Баалджаг. Они оба были проворнее к’чейн че’маллей и куда сообразительнее.

Трижды Паннионский Провидец пытался уничтожить госпожу Зависть. Он направил против нее легионы бетаклитов, поддерживаемых конными бетакуллидами, скаландиями и боевыми магами. Казалось, сил, брошенных против горстки вторгнувшихся чужаков, хватило бы для уничтожения целой вражеской армии. В результате родились слухи, шепотом передававшиеся из уст в уста: истории о т’лан имассе — удивительном создании, о котором паннионцы ничего не знали и которого называли просто Каменным Мечом, — и сегулехах; в первых битвах их было всего двое, но в последней к ним вроде бы присоединился также и третий. Образно выражаясь, на одном фланге «армии» госпожи Зависти находился Каменный Меч, а на другом — сегулехи. Сама она занимала середину. Гарат и Баалджаг, словно две шаровые молнии, носились повсюду.

Три сражения. Три поверженные армии. Тысячи убитых. Гнев госпожи Зависти легко настигал даже тех, кто сумел бежать.

«Ну что, мой дорогой бледнолицый Анастер, как это тебе понравится? Не одному только вашему Паннионскому Домину наводить ужас. Не зря говорят, что гнев женщины опаснее всего. Тлен и сегулехи признают за противником право на отступление: им достаточно того, что враг покинул поле боя. Даже пес и волчица через какое-то время прекращают погоню и поворачивают назад. Но госпожа Зависть не такая. Честно говоря, ее тактика попросту неразумна. Тот, кто знает, что отступление невозможно, будет стоять насмерть и сражаться из последних сил. И сегулехов, и зверей можно ранить. Тлену проще. Он просто обратится в пыль, оставив вражеских солдат недоуменно крутить головой, а потом преспокойно появится в другом месте. Говорят, нескольких копейщиков госпожа Зависть остановила в десяти шагах от себя. А ведь одно умело пущенное копье, и…»

Нет, Ток не жалел, что покинул своих спутников. Оставшись в подобной компании, он бы не уцелел.

На парапете стены застыли стражи Домина. Малазанец едва не присвистнул от изумления: их было несколько десятков.

«Эти сумели бы не только замедлить наступление сегулехов, а и остановить „карательную армию“. Здесь у Провидца проходит последняя линия обороны».

Пандус круто поднимался вверх и вел к внутренним воротам. Под его отвесными скатами, во рву, в изобилии белели человеческие кости. Еще через сотню шагов Ток оказался под аркой внутренних ворот. Урдомин велел своим солдатам поставить лошадей в конюшню, после чего спешился. По обе стороны от Тока появились стражи Домина. В это время через ворота прошел к’чейн че’малль. Он двигался, низко опустив свои страшные руки-мечи. Безжизненные глаза скользнули по малазанцу. Затем к’чейн че’малль повернулся и исчез в темном крытом коридоре, тянущемся вдоль стены.

Урдомин поднял забрало шлема.

— Непокорный, слева от тебя — вход в башню Провидца. Он ждет тебя внутри. Иди.

«Кто знает, может, я здесь вовсе и не пленник? Может, просто решили показать старику диковинку? — На всякий случай Ток поклонился урдомину и побрел к дверям башни. — Видно, Паннионский Провидец знает, что меня ему бояться нечего. Надо мной и так витает тень Худа. Осталось совсем недолго».

Первый этаж башни состоял из одного-единственного помещения с высокими сводами. Малазанец поднял голову вверх, но так и не смог понять назначение этого запутанного потолочного лабиринта с нагромождением опор, балок, арок и переходов. Из центра вниз спускалась, не доходя примерно одной ладони до пола, бронзовая винтовая лестница, которая медленно, со скрипом крутилась вокруг своей оси. В зале царил полумрак; единственным источником света была жаровня у противоположной стены. Но даже такое скудное освещение позволило Току разглядеть грубые каменные стены и полное отсутствие какой-либо мебели. Каждый шаг отдавался гулким эхом. Юноша прошел по щербатым плитам пола и остановился возле винтовой лестницы.

Он осторожно взялся за перила. Массивный кованый пролет неудержимо потащил его за собой, продолжая вращаться, так что бедняга чуть не упал. Поморщившись, он запрыгнул на первую ступеньку.

«А Паннионский Провидец, видать, шутник. Не удивлюсь, если помещение, в котором он меня ждет, начнет раскачиваться в разные стороны. Только вот доберусь ли я до верха? Вдруг где-нибудь на середине у меня остановится сердце. А этот старый пень будет сидеть себе и ждать аудиенции, которая не состоится. Да уж, вот так шуточка, самого Худа развеселит».

Но деваться все равно было некуда, и Ток начал подниматься.

Через сорок две ступеньки он оказался на площадке второго этажа. Ноги горели и подгибались. Юноша припал лицом к холодной грязной бронзе. Голова кружилась. Ему пришлось на время закрыть глаз и пролежать так несколько минут.

Вокруг было темно, однако Ток прекрасно видел все до мелочей. Полки, забитые орудиями пыток. Несколько приземистых деревянных колод, ржавых от следов крови. Возле одной стены темнела груда тряпья. Остальные стены заполняли… «О боги, да тут даже и слово подходящее не сразу подберешь!» Это были… кожаные оболочки людей. Причем кожа была содрана мастерски — вплоть до пальцев и ногтей. Эти искусно сделанные оболочки крепились к стене, создавая искаженное подобие человеческих тел. Вот только лица выглядели чересчур сплющенными, а вместо живого блеска глаз в прорезях темнел камень стены. Ток заметил, что ноздри и рты у всех зашиты. Волосы были убраны на одну сторону и стянуты некрепкими узлами.

От столь ужасного зрелища беднягу едва не вытошнило. Его трясло и раскачивало во все стороны. Ток закричал, но из горла вырвался лишь слабый стон. Кое-как поднявшись, молодой человек продолжил восхождение.

Малазанец останавливался и на других этажах. К счастью, он не видел, что скрывают темные помещения. Ток делал короткие передышки и шел дальше. Подъем был бесконечным. Время словно бы перестало существовать. Стены башни трещали и поскрипывали, покачиваясь на ветру.

Эта лестница вдруг показалась Току олицетворением жизненного пути человека, от рождения и до последнего вздоха. Холодный металл, камень. Кое-где комнаты слабо освещались, на других этажах он погружался в кромешную тьму. Где она, слава? Где пресловутое величие? Здесь не было даже их отблеска. Тысячелетия и целые эпохи сменяли друг друга, цивилизации рождались и умирали, и все это ради иллюзии.

Его ноги продолжали идти вверх, а разум, кувыркаясь, падал, погружаясь все больше в трясину безумия.

«Худ, я никогда не искал встречи с тобой, но теперь молю: забери меня отсюда. Возьми меня из владений этого безумного бога. Прекрати постыдное издевательство надо мной. Да и осталось ли от меня хоть что-то?»

— Восхождение окончено, — возвестил старческий голос, высокий и скрипучий. — Подними голову. Я хочу взглянуть в твое испуганное лицо. У тебя совсем нет силы. Я одолжу тебе свою.

Иссохшие мускулы и жилы наполнялись чужой силой. Нет, не просто чужой. Она была чуждой Току, отвратительно-водянистой на вкус. Он застонал, пытаясь воспротивиться ей, но все его усилия оказались тщетными. Между тем его дыхание стало ровнее, да и сердце тоже перестало бешено колотиться. Ток поднял голову. Он стоял на бронзовой площадке последнего этажа. Поблизости в деревянном кресле сидел… сморщенный труп старика. Его глаза светились, но их свет тоже был мертвым. Да, Паннионский Провидец являл собой труп, внутри которого обитала некая загадочная сила, оживлявшая и поддерживавшая его. Наверное, эта сила могла принимать любое обличье. Току она казалась призрачной фигурой.

— Ну вот, теперь я тебя вижу, — неподвижными губами произнес труп. — У тебя совсем не человеческий глаз. Волчий. Удивительно. Насколько я знаю, тебя считают немым. Может, ты все-таки соблаговолишь отверзнуть предо мною уста?

— Как пожелаешь, — ответил Ток, вздрогнув от звука собственного голоса, которого не слышал вот уже три недели.

— Что ж, я очень рад. Знаешь, я так устал слушать самого себя… У тебя не совсем чистый выговор. Наверное, ты не уроженец Оплота?

— Я малазанец.

Труп со скрипом наклонился вперед. Глаза его вспыхнули ярче.

— Вот как? Значит, ты — сын далекой и величественной империи? Но ты пришел сюда с юга, а армия твоих соплеменников движется с запада, из Крепи. Никак ты отбился от своих и заблудился?

— Провидец, я ничего не знаю о той армии, — ответил юноша. — Теперь я — тенескарий, и этим все сказано.

— Смелые слова. И как же тебя зовут?

— Ток-младший.

— Хорошо, к малазанцам мы потом еще вернемся. А пока скажу тебе вот что: до недавнего времени с юга не исходило никакой угрозы моему народу. Однако положение изменилось. Меня начинают раздражать дерзкие чужаки… эти… сегулехи с горсткой союзников. Кто они? Твои друзья, Ток-младший?

— У меня нет друзей.

— А как же твои соратники-тенескарии? Или Анастер — славный перворожденный, кому суждено встать во главе армии детей мертвого семени? Он ведь… выделил тебя среди прочих. А что ты скажешь обо мне? Разве я не твой господин и повелитель? Разве я не оказал тебе милость, позвав сюда?

— Я не знаю, кто из вас двоих позвал меня сюда, — вырвалось у Тока.

Призрак и труп одновременно вздрогнули. Перед юношей бешено замелькали размытые картины, вызвав резь в глазу.

«Их двое, и живой прячется за мертвого».

Призрак набирал силу, пока совсем не заслонил собой труп. Тот распадался; руки и ноги отчаянно дергались. Но вскоре ярость призрака уменьшилась, и он опять спрятался за мертвеца.

— Да у тебя не только волчий глаз, но еще и отменное чутье! Ты сумел разглядеть то, чего пока не увидел никто другой. Сколько магов и чародеев пытались заглянуть в меня, призывая на помощь все свое колдовское искусство. И все они обманывались. Еще никто не проникал за эту завесу. А ты…

— Я вижу то, что вижу, — ответил Ток.

— И которым же глазом? Тем, который есть? Или же тем, которого у тебя более нет?

Юноша пожал плечами: ответа он и сам не знал.

— Кажется, мы говорили о друзьях, Ток-младший. В моих священных объятиях никто не чувствует себя одиноким. Стало быть, Анастер обманулся насчет тебя.

— Провидец, я не говорил, что чувствую себя одиноким. Я лишь сказал, что у меня нет друзей. Находясь среди тенескариев, я постоянно ощущаю твою священную волю, изливающуюся на меня. Но женщина, идущая рядом… или уставший ребенок, которого я взял на руки… или кто-то еще… если они умрут, то станут моей пищей. Где же здесь место для дружбы? Каждый из нас является для другого всего лишь возможным источником пропитания.

— Однако до сих пор ты отказывался есть подобных себе.

Ток промолчал.

Паннионский Провидец вновь подался вперед:

— Ты и сейчас откажешься от угощения? Это необходимо любому человеку, чтобы выжить.

«И тогда безумие окутает меня, словно мягкий и теплый плащ».

— Если только человек этот вообще хочет жить дальше…

— А разве жизнь не имеет для тебя смысла, Ток-младший?

— Не знаю.

— Давай проверим.

Морщинистая рука поднялась. Пространство перед Током заполнилось волнами магической силы. Малазанец увидел столик, уставленный подносами с горячим мясом.

— Вот твоя пища, — сказал Паннионский Провидец. — Редкостное по вкусу мясо. Во всяком случае, так мне говорили. Видел бы ты, каким голодным огнем сейчас пылает твой глаз! В тебе живет зверь, и его совершенно не волнует, чье это мясо. И все же советую тебе не набрасываться на еду. Твой желудок успел привыкнуть к голоду. Каждый лишний кусок он немедленно вытолкнет обратно.

С тихим стоном малазанец опустился перед столиком на колени. Его руки сами потянулись к пище. Едва начав жевать, он ощутил, как заныли расшатанные зубы. К сочному мясу прибавился привкус его собственной крови. Ток разжевал и проглотил пару кусков. Желудок сжался, отказываясь принимать даже такую малость. Усилием воли юноша заставил себя остановиться.

Паннионский Провидец встал с кресла и на негнущихся ногах подошел к окну.

— Я убедился, что смертные армии бессильны против угрозы, надвигающейся с юга, — сказал труп. — Я приказал своим солдатам отступить. Врагов я уничтожу своими руками. — Он повернулся к гостю. — Говорят, что волки отказываются есть человеческое мясо, если у них есть выбор. Я умею быть милосердным, Ток-младший. Можешь есть смело, это оленина.

«Сам знаю, старый ублюдок! Похоже, у меня теперь не только волчий глаз, но и волчье чутье».

Ток потянулся за новым куском.

— Сейчас мне уже все равно.

— Отрадно слышать. Чувствуешь, как к тебе возвращается сила? Я взял на себя смелость исцелить тебя, но делаю это медленно, дабы не повредить дух. Ты нравишься мне, Ток-младший. Немногие знают, каким добрым умею я быть. Вряд ли сыщется повелитель милосерднее и заботливее, чем я.

Паннионский Провидец опять повернулся к окну.

Ток продолжал есть. Его тело наполнялось забытой силой. Он жевал, внимательно глядя на двигающийся труп старика.

«Какая странная магия. Она пахнет ледяным ветром. Это память о древнем, очень древнем мире. Только вот чей это мир?»

Стол, мясо, Провидец — все куда-то пропало… Ток видел мир глазами Баалджаг. Волчица неспешно бежала. Потом она повернула голову. Сзади шла госпожа Зависть, а чуть поодаль — Гарат. Громадный пес был весь изранен. Раны кровоточили и сейчас, роняя на землю темные, тягучие капли. Слева от Гарата шагал Тлен. К прежним шрамам добавилась целая паутина новых. Из высохшего тела торчали обломки костей и оборванные жилы. Уму непостижимо, как т’лан имасс еще держался на ногах и даже был способен идти.

Сегулехов Ток не видел, но ощущал их присутствие. Волчица, как и он сам, находилась во власти воспоминаний, пробужденных ледяным северным ветром. Каким-то образом они были связаны с Тленом.

Т’лан имасс замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Спутники последовали его примеру.

— Откуда эта магия? — спросила у него госпожа Зависть.

— Ты знаешь не хуже меня, — хрипло ответил ей т’лан имасс, продолжая принюхиваться. — Это не Паннионский Провидец, а кто-то стоящий за ним.

— Невероятный союз, однако похоже, что…

— Да, похоже на то, — согласился Тлен.

Глаза Баалджаг вновь обратились к северу. Над зубчатой линией горизонта разливалось странное сияние. Оно наполнило долины и теперь двигалось сюда. Шелест ветра превратился в вой. Току почудилось, будто все вокруг скованно льдом.

— Это яггутская магия, — сказал т’лан имасс.

— Тлен, ты способен ей противостоять? — поинтересовалась женщина.

— Для этого нужна поддержка клана, а я один. Сражения отняли у меня много сил. Если ты не сумеешь уничтожить эту магию, нам придется спасаться бегством. Но в покое они нас точно не оставят.

И куда только девалась прежняя беспечность госпожи Зависти? Она с нескрываемым испугом глядела на зловещее сияние, наползающее с севера.

— К’чейн че’малли и… яггуты. Если это союз, то самый невообразимый. Скажи, а в прошлом бывало нечто подобное?

— Нет, — коротко ответил Тлен.

Снежная крупа, сыпавшаяся с неба, превратилась в град. Ток чувствовал удары градин, обжигающие шкуру Баалджаг. Волчица опустила голову. Вопреки словам Тлена госпожа Зависть и ее спутники двинулись навстречу слепящему ветру.

Горы впереди покрывались мантией — белой с зеленоватыми прожилками…

Ток моргнул и вытер слезящийся глаз. Он опять был в башне, возле стола с угощением. Провидец стоял к нему спиной, окутанный яггутским чародейством. Теперь загадочное создание, прятавшееся внутри трупа старика, стало отчетливо видимым: высокий, костлявый, совершенно безволосый, с зеленоватой кожей. Малазанец пригляделся. От ног этого существа отходили серые корни. Они хаотично извивались по каменному полу.

«Корни питают яггута! — догадался юноша. — Он черпает силы из другого магического источника, и тот гораздо древнее Омтоза Феллака».

Паннионский Провидец отошел от окна.

— Ты меня разочаровал, Ток-младший. Неужто ты думал, что сможешь отправиться на свидание к своей волчице, а я об этом не узнаю?.. Впрочем, сейчас важно не это. Тот, кто внутри тебя, готовится к возрождению.

«Тот, кто внутри меня?»

— Увы, — продолжал Паннионский Провидец, — Звериный трон пустует. Что ты, что звериный бог — вы оба не можете тягаться со мною силой. Но все равно, прояви я беспечность, ты сумел бы меня убить. Ты мне соврал! — Последнюю фразу он выкрикнул, и Ток вдруг увидел перед собой не старика, а ребенка. — Лгун! Мерзкий обманщик! И за это ты познаешь страдания!

Паннионский Провидец неистово взмахнул руками.

Тело Тока-младшего сжало железными обручами боли. Боль подняла его в воздух. Хрустнули кости. Бедняга закричал.

— Я разломаю тебя! Да, разломаю на куски. Но я не стану тебя убивать. Нет, ты проживешь еще долго, очень долго. Ну что, каково корчиться от боли? Не обольщайся, смертный, это пока еще цветочки. Что ты можешь знать об истинном страдании? Но погоди, я дам тебе познать настоящую боль, Ток-младший. Не сомневайся: ты отведаешь ее.

Паннионский Провидец сделал еще один взмах.

Ток вдруг оказался в полной темноте. Мучительная боль не ослабевала, но и не усиливалась. Воздух вокруг был тяжелым и спертым. Юноша застонал, и стоны его отдались от стен глухим эхом.

«Он отверг меня. Мой бог прогнал меня, и теперь я… совсем одинок. По-настоящему одинок…»

Кто-то надвигался на него, шумно дыша. Послышался какой-то странный, мяукающий звук, который становился все громче. И вдруг чьи-то костлявые руки обвились вокруг малазанца, заключив его в удушающие объятия. Некто прижал его к дряблой, шершавой груди. Малазанец увидел множество трупов: одни были полностью разложившимися, другие — лишь наполовину. И всех их обнимали огромные змееподобные руки.

У Тока были сломаны ребра, а кожа взмокла от крови. Однако исцеляющая магия, дарованная ему Паннионским Провидцем, еще продолжала действовать. Раны затягивались, кости срастались, чтобы вновь треснуть в диких объятиях неведомого существа.

В мозгу зазвучал голос Провидца:

«Остальные мне наскучили, но тебе я сохраню жизнь. Ты достоин занять мое место и испытать всю сладость материнских объятий. Она безумна, но в ней еще остались искры желания. Великого желания. Берегись, иначе она поглотит тебя, как прежде поглотила меня. А потом настолько изжевала, что выплюнула обратно. Желание, затмевающее собой все, становится ядом. Запомни это, Ток-младший. Безграничное желание убивает любовь. Оно начнет уничтожать и тебя самого. Твою плоть. Твой разум. Чувствуешь? Это уже началось. Милый мой юноша, ты ведь ощущаешь это?»

Току не хватало воздуха, чтобы закричать, но громадные руки уловили дрожь его тела и сжали несчастного еще сильнее… И теперь они оба тихо всхлипывали: Ток и его безумная мучительница.

Высокие травы на равнинах уже успели выгореть, и к их сочному зеленому цвету добавилась желтизна. Неизменными оставались лишь тучи злой прожорливой мошкары. Отчаянно мычали и ревели волы, у которых все тело, включая даже глаза, было покрыто жужжащей черной коркой. Мхиби не удивлялась: таковы тяготы лета. За многие века рхиви нашли способ отпугивать этих маленьких демонов как от животных, так и от людей. Мазь из сала бхедеринов, перемешанная с толчеными семенами лимонной травы, хорошо помогала быкам, да и сами кочевники вовсю пользовались чудесным средством, правда чуть более жидкой его разновидностью. Большинство солдат из армии Каладана Бруда по достоинству оценили эту довольно вонючую, но зато действенную смесь. Тисте анди мошкара вообще не кусала. Оставались малазанские солдаты, которые нынче и служили основной пищей для окрестных кровососов.

«Опять чужеземцы шагают по Генабакису, этому забытому богами континенту. Долгие годы войны измотали их. И все это время малазанцев здесь ненавидели и боялись. Однако теперь эти солдаты в серых мундирах — наши новые союзники. Их выцветшие знамена обещают верность и преданность общему делу — войне с Паннионским Провидцем. Они идут, повинуясь приказам одного-единственного человека, не рассуждая и не спрашивая, зачем это надо».

Из-за облаков проглянуло солнце. Его косые лучи заставили Мхиби поглубже надвинуть на глаза капюшон плаща, сшитого из грубой ткани. Она сидела задом наперед в рхивийской повозке, разглядывая малазанский обоз и сопровождавших его солдат.

«Надо же, малазанцы подчиняются приказам Каладана Бруда, с которым еще недавно воевали не на жизнь, а на смерть! Он был первым полководцем, который сумел нанести поражение имперской армии. Малазанцев никто сюда не звал. Они явились на Генабакис сами, решив сделать наши исконные земли частью своего государства. Мы знали, за что воюем, и радовались, что у нас есть армия и командир, способные дать врагам достойный отпор. Теперь над нашей родиной нависла другая угроза, и опять Каладан Бруд ведет нас в бой. Если он прикажет отправиться в бездны Хаоса — пойдем ли мы за ним? А как поведу себя я сама, с учетом того, что теперь знаю?»

С Каладана Бруда мысли Мхиби переметнулись на Аномандера Рейка и тисте анди.

«А ведь они тоже чужеземцы. Да вдобавок еще и представители иной, нечеловеческой расы. Но тисте анди почему-то сражаются за нашу свободу. Они беспрекословно повинуются Рейку. Если бы тот велел, не раздумывая прыгнули бы в пропасть. По нашим меркам, глупцы».

Рхиви снова переключилась на малазанцев.

«Десять тысяч несгибаемых душ, свято следующих кодексу чести. Интересно, почему честь так много значит для этих людей?»

Мужество солдат Дуджека Однорукого пугало Мхиби. Внутри ее собственного одряхлевшего тела обитал сокрушенный дух. Женщина прекрасно понимала, что опорочила себя трусостью, запятнала собственное достоинство. Кто она теперь? Никто. Пожалуй, уже и не мать. Никчемный пустой сосуд. Исчезни она, соплеменники ее даже и не хватятся.

«Дочь допивает мои жизненные соки. Теперь я вижу ее лишь издали, да и то не каждый день. Еще не женщина, но уже и не девочка. Серебряная Лиса стала выше ростом, раздалась в бедрах, у нее налились груди и еще сильнее округлилось лицо. Она все больше становится похожей на Рваную Снасть, а малазанская колдунья явно не была тростиночкой. Дочка забирает из меня последнее — эта незнакомка с сонными глазами, пухлыми губами и плавной походкой».

Сзади к повозке подъехал всадник в запыленном плаще. Он натянул поводья, останавливая норовистого скакуна. Сквозь поднятое забрало шлема виднелись короткая седая бородка и жесткие серые глаза.

— Ну как, Мхиби, со мной ты будешь говорить или тоже прогонишь? — спросил он, заставляя лошадь идти вровень с повозкой.

— Мхиби? Эта женщина мертва, — ответила она. — А ты, Скворец, можешь оставаться, если тебе нравится глядеть на труп.

Она видела, как малазанец стащил с широких, покрытых шрамами рук перчатки из дубленой кожи, а затем долго смотрел на них, положив на луку седла.

«Вроде бы грубые руки каменщика, но есть в них, однако, и своя привлекательность. Да любая живая женщина пожелала бы их прикосновения. Вот именно, живая…»

— Хватит болтать глупости, Мхиби. Нам нужен твой совет. Корлат рассказывала мне о твоих вещих снах. Как я понял, ты говорила ей о… какой-то страшной беде, которая якобы неумолимо надвигается на нас. Не пытайся отрицать. Я же вижу: даже сейчас в твоих глазах вспыхнул неподдельный ужас. Прошу тебя, поведай мне о своих видениях.

У рхиви бешено заколотилось сердце. Она через силу рассмеялась.

— Что за глупость вас всех обуяла? Вы, никак, собрались биться с моим врагом? Сражаться, даже не зная, кто он? Ты готов выхватить меч и занять мое место?

— Да, если это нам поможет, — без тени улыбки ответил Скворец.

— В этом нет нужды. Тот враг, что гонится за мной во сне, рано или поздно приходит ко всем. Однако мы пытаемся смягчить его истинный облик, который нас пугает… И он становится просто человеческой фигурой, неясной и размытой, как в сумерках. Даже увидев оскал черепа… мы вздрагиваем, а потом убеждаем себя, что в нем нет ничего страшного. Нам становится намного спокойнее. Мы строим храмы, дабы облегчить себе переход в мир вечности. Мы возводим курганы.

— Так твой враг — смерть? — с усмешкой спросил командор. — А я-то думал… Слушай, Мхиби, мы же с тобой не дети, чтобы бояться смерти.

— Думаешь, смерть — это оказаться лицом к лицу с Худом? — презрительно бросила рхиви. — Неужели, Скворец, это видится тебе именно так? Тогда ты глупец! Худ — это маска, за которой прячется тот, кто недоступен твоему пониманию. Но я-то видела! Я знаю, что меня ожидает!

— Значит, ты больше уже не торопишься оказаться по ту сторону?

— Прежде я ошибалась. На протяжении многих лет заблуждалась. Я верила в духов предков. Мне казалось, будто я их чувствую. Однако на самом деле все это — просто легенды. Воплощение памяти. Человека поддерживает его собственная сила воли, а вовсе не духи предков. Да, сила воли, и больше ничего. Стоит ей исчезнуть, и все потеряно. Навсегда.

— Неужели мир забвения, куда попадают умершие, настолько ужасен?

Мхиби вцепилась в стенки повозки. На посеревшем дереве остались борозды от ее острых ногтей.

— Ну почему малазанцы не понимают простых вещей? В том мире нет забвения! Представь себе место, наполненное осколками воспоминаний. Воспоминаний боли и отчаяния — эти чувства глубже всего врезаются нам в душу. — Разговор утомил женщину. Она вновь откинулась на подстилку и закрыла глаза. — Любовь, Скворец, развеивается, будто пепел на ветру. Даже твоя сущность и та тебя покидает. А то, что от тебя остается, обречено целую вечность мучиться от боли и ужаса. Причем не только твоих собственных. Тебе передаются боль и ужас всех, кто когда-либо жил на этом свете. В своих снах… я вижу себя стоящей на самом краю. Во мне не осталось сил. Воля ослабла. Я понимаю, что умираю, и лицезрю свое будущее. Я вижу, кто с таким нетерпением ждет меня, вместе со всеми моими воспоминаниями и болью. — Мхиби открыла глаза и поймала на себе взгляд собеседника. — Это и есть настоящая пропасть, Скворец. Бездна. Никакие сказки и легенды не сравнятся с тем, что я видела. Ненасытная бездна.

— Иногда сны — не более чем отражение наших страхов, — возразил малазанец. — Тебе видится возмездие за совершенные ошибки.

— Уйди с глаз моих долой! — потребовала Мхиби и отвернулась.

Она поплотнее надвинула капюшон, отгородившись от окружающего мира — всего, что лежало за кривыми щербатыми досками днища повозки.

«Уходи, Скворец. Я не хочу слушать твои слова. Они — ненадежные доспехи, которыми ты прикрываешь собственное невежество. Или у малазанцев принято вот так разговаривать с женщинами? Ты не можешь ответить мне одной фразой, простой и жестокой.

Имей в виду: я — неподходящий камень для твоих грубых рук. Ты мигом затупишь о меня свое зубило… Может, в твоих словах и есть определенная мудрость. Только ей не достичь моего сердца…»

Скворец легким галопом поскакал вперед. К тому времени, когда он добрался до авангарда малазанцев, и всадник, и лошадь вдоволь наглотались пыли. Дуджек Однорукий ехал в сопровождении Корлат и Круппа. Толстый даруджиец восседал на муле и яростно молотил руками воздух, отгоняя насекомых.

— Комары, — изрек он, — это сущая чума, доводящая Круппа до отчаяния!

— Ничего, скоро их сдует ветром, — проворчал верховный кулак. — Мы подъезжаем к холмам.

Корлат наклонилась к Скворцу и спросила:

— Ну, как там она?

— Да все так же, — поморщился седобородый командор. — Дух у нее под стать телу: уставший и истерзанный. Мхиби преследуют видения смерти. Неудивительно, что и мир вокруг представляется ей ужасным.

— Серебряная Лиса говорит, что мать совсем забыла о ней. Отсюда ее желчность. Сколько я ни уговаривала ее ехать вместе с нами — ни в какую не соглашается. Она больше не рада нашему обществу.

— И она тоже? По-моему, если Серебряная Лиса хочет видеть мать, нет ничего проще, чем найти Мхиби. Просто две упрямицы ведут между собой войну. Одиночество губительно для девчонки. Особенно сейчас.

— Ты все верно понял, — кивнула тисте анди, — Серебряная Лиса очень похожа на мать.

Скворец протяжно вздохнул. Мысли разбегались: командор сильно устал. Нога по-прежнему болела. Ночами он почти не спал. До сих пор не было никаких вестей о судьбе Парана и сжигателей мостов. Магические Пути сделались непроходимыми. Положение Капастана тоже оставалось неизвестным. Самое скверное, если осада города уже началась, а он и понятия об этом не имеет. Командор стал жалеть, что опрометчиво отослал всех черных морантов. Армии Дуджека Однорукого и Каладана Бруда двигались навстречу неизвестности. Даже вездесущая Карга и та не появлялась вот уже больше недели.

«Кто бы мог подумать, что магические Пути подвержены заразе…»

— Тригалльцы опаздывают, — пробормотал Дуджек Однорукий.

— Наверняка лишь немного задерживаются, о чем Крупп оповещает всех и каждого. Вспомните их последнее появление. Они приехали почти в сумерках. Переднюю повозку везли всего три лошади. Остальных убили по дороге. Четверо пайщиков бесследно исчезли, а их души и состояние унесли ветры преисподней. А что хозяйка каравана? Она была чуть ли не при смерти. Словом, друзья мои, предзнаменование яснее некуда: магические Пути стали невероятно опасными. И чем ближе мы подходим к Паннионскому Домину, тем больше вреда причиняет сия… хм, вредоносная порча. Прошу прощения за тавтологию.

— И все же ты настаиваешь на продолжении поставок.

— Да, верховный кулак! Крупп настаивает на этом. Тригалльская торговая гильдия безукоризненно соблюдает взятые на себя обязательства. Рискну повториться: этим людям важнее не собственная шкура, а репутация заведения. Не стоит их недооценивать. Ныне наступил день доставки припасов. А посему указанные товары будут доставлены сполна. И если тригалльцы учтут пожелания Круппа, то среди прочего нам привезут также и превосходное снадобье от комаров, изготовленное лучшими алхимиками Даруджистана!

— Где мне искать Серебряную Лису? — спросил Скворец, нагнувшись к Корлат.

— В самом хвосте, позади колонн и обозов.

— Кто-то за ней приглядывает?

Тисте анди растерянно покосилась на него:

— А разве в этом есть необходимость?

— Откуда я знаю! — огрызнулся малазанец. Но тут же, спохватившись, добавил: — Прости, Корлат… Попробую ее разыскать.

И, развернув лошадь, командор поскакал в обратную сторону.

— Терпение все истончается, — заключил коротышка-даруджиец, — чего никак не скажешь о самом Круппе. И в этом есть неоспоримое преимущество, ибо все грубые слова пролетают у него над головой без всякого вреда и теряются в эфире. А те ядовитые стрелы, что направлены ниже, ах, они лишь отскакивают от утеса невозмутимости Круппа…

— От его внушительного брюха, ты хотел сказать, — заметил Дуджек Однорукий, выплевывая набившуюся в рот пыль.

— В ответ на этот выпад верховного кулака Крупп может лишь пожать плечами и благосклонно улыбнуться. Солдатская прямолинейность. Она напоминает Круппу о том, что походная жизнь весьма отличается от привычного для него существования в благословенном Даруджистане. Должен заметить, подобное заявление послужило бы неплохим противоядием от укусов двуногих крыс и от утонченных издевок знати. Признаться, Круппу привычнее булавочные уколы, однако у него хватит сил выдержать и удар молота. Что сделает Крупп, услышав слова досточтимого Дуджека? О, он всего лишь глубоко вздохнет… правда, не настолько глубоко, чтобы засорить горло пыльным зловонием окружающей природы. Разум нуждается в проворстве, и мощному интеллекту Круппа следует перестроиться, дабы с одинаковой легкостью чувствовать себя и среди мягкого шелеста нарядов на каком-нибудь балу, и среди оглушительного топота солдатских сапог на марше.

— А ты все-таки сумел его зацепить, — шепнула Дуджеку Корлат.

Верховный кулак улыбнулся — совсем как мальчишка, довольный тем, что шалость удалась.

Скворец отъехал в сторону и остановился на обочине, дожидаясь подхода арьергарда. Куда бы командор ни поворачивал голову — везде взгляд его натыкался на рхиви. Они двигались поодиночке или небольшими группами, неся на плечах копья. Почти коричневые от загара, кочевники легко ступали по равнинам и холмам, неутомимо проходя внушительные расстояния. Параллельно с колонной, приблизительно в одной трети лиги к северу, гнали стада бхедеринов. Пространство между ними было заполнено рхиви, снующими в обе стороны. Пока Скворец ждал, в направлении стада проехала пустая повозка. Сейчас она возвращалась обратно, тяжело нагруженная тушами быков.

«Неумолимый закон: смерть одних во имя жизни других», — невесело усмехнувшись, подумал командор.

Арьергард был уже виден. Обозы окружали малазанские отряды, достаточные по численности, чтобы отразить внезапное нападение с тыла и продержаться до подхода основных сил. Скворец достал фляжку и сделал несколько глотков, пристально рассматривая своих солдат.

Удовлетворенно кивнув, он пустил коня шагом, щурясь в клубах пыли, которыми был окутан арьергард.

Он не сразу заметил Серебряную Лису. Казалось, та нарочно предпочитала эту пыльную завесу, чтобы ничто не нарушало ее уединения. Ее манера идти настолько напоминала походку Рваной Снасти, что Скворец невольно вздрогнул. В двадцати шагах позади нее, с арбалетами на плече, двигались две малазанки в форме военных моряков, обе в шлемах с опущенным забралом.

Командор пропустил всех трех женщин вперед, а затем тронул поводья лошади. Вскоре он уже ехал рядом с морячками. Заметив Скворца, обе ограничились короткими кивками. В бою и на марше малазанский устав освобождал солдат от излишних церемоний.

— Что, командор, захотелось отведать пыли? — спросила одна из женщин.

Скворец кивнул и, в свою очередь, поинтересовался:

— Интересно, а вот вы обе каким образом заслужили такую привилегию?

— Мы сами вызвались, — ответила вторая морячка. — Это же Рваная Снасть. Пусть она и называет себя теперь Серебряной Лисой, нас не одурачишь. Она была и остается нашей кадровой колдуньей.

— И вы добровольно возложили на себя обязанность охранять ее?

— Да, командор. Мы перед ней в долгу. В свое время ее магия спасла нам жизнь.

— Полагаете, вас двух достаточно?

Первая женщина чуть приподняла забрало и усмехнулась:

— Да будет вам известно, командор, мы с сестрой очень хорошо умеем убивать. По две стрелы за семьдесят ударов сердца запросто пускаем. Коли нет стрел, берем в каждую руку по мечу — и вперед. А если и стрелы сломаются, то мы и стилетами не побрезгуем.

— В крайнем случае, командор, — прорычала другая, — будем врагов зубами грызть.

— Славные сестрички, нечего сказать. Сколько же, интересно, у вас было братьев?

— Семеро. Только они дома не задерживались. Чуть подрастут — и кто куда. И папаша тоже свалил, но мамке нашей, по правде говоря, без него стало гораздо лучше.

Скворец подъехал еще ближе и закатал левый рукав. Наклонился, не слезая с коня, и продемонстрировал собеседницам свое предплечье.

— Видите шрам? — спросил он. — Нет, не тот, а вот этот.

— Славный укус, — одобрила одна из морячек. — Только зубки больно уж маленькие.

— Моей сестричке, этой крохотной ведьме, было тогда пять. А мне — шестнадцать. Первый бой, в котором я потерпел поражение.

— Наверное, потом эта храбрая девчонка стала отличным солдатом?

Командор разогнулся, поправляя рукав.

— Нет. Когда сестренке исполнилось двенадцать, она покинула родительский дом. Сказала, что намерена выйти замуж за короля. Или за принца. Сейчас уж точно и не помню. Только с тех пор я ее ни разу не видел и ничего о ней не слышал.

— Уверена: она своего добилась, — сказала первая женщина. — Если хоть немного пошла в брата…

— А вот теперь я чуть не подавился. И не только пылью, — скороговоркой произнес Скворец и направился к Серебряной Лисе.

— Теперь они готовы умереть за тебя, — сказала ему колдунья, как только малазанец подъехал поближе. — Я знаю: ты делаешь это не нарочно. Нет никакого расчета в том, что проявляешь человечность. Это и делает тебя таким… смертельно опасным.

— Тогда неудивительно, что ты прячешься от всех нас и идешь здесь, в самом конце.

Серебряная Лиса язвительно улыбнулась:

— Мы с тобою очень похожи. Сам знаешь. Достаточно подставить ладони, и к нам тут же слетятся десять тысяч душ. И стоит лишь об этом вспомнить, как мы моментально спохватываемся и стараемся как можно глубже спрятать, затолкать внутрь все человеческое, что в нас есть. И не замечаем, как все лучшее в нас истончается и слабеет.

— Нет, Серебряная Лиса. Не слабеет. Просто мы становимся более внимательными к себе и гораздо реже раскрываемся перед другими. Все лучшее в тебе никуда не исчезло. Оно продолжает жить, иначе бы ты даже не заговорила об этом.

— Хотя, если подумать, разница между нами двоими все-таки есть. Десять тысяч душ, готовые слететься на подставленные ладони, — это для тебя. А для меня — сто тысяч.

Скворец в ответ лишь пожал плечами.

Их разговор прервал оглушительный треск, раздавшийся сзади. Оба резко обернулись и увидели, как на расстоянии тысячи шагов от них небо вдруг разорвалось и оттуда хлынула ярко-красная река. Поток стремительно приближался. Храбрые сестры-защитницы сочли за благо отступить.

Вспыхнули и мгновенно сгорели дотла окрестные травы. Издали слышались тревожные крики рхиви. Кочевники решили, что начался пожар.

Первый вынырнувший из разрыва фургон Тригалльской торговой гильдии полыхал черным огнем. Пламенем были охвачены и лошади, которые с отчаянным ржанием устремились вперед, пытаясь спастись. Но тщетно: колдовской огонь поглотил их, и дальше повозка катилась уже по инерции. Одно из передних колес отвалилось и исчезло в алом потоке. Тяжелый экипаж накренился и сильно качнулся, отшвырнув от себя обожженные человеческие тела. А затем опрокинулся, и над ним взметнулось черное пламя.

Вторая повозка, выкатившаяся из портала, тоже была окутана черным чародейским огнем, но здесь с ним еще продолжали бороться. Над восьмеркой лошадей виднелся защитный магический колпак. Колпак этот трещал даже сейчас, когда фургон выехал на равнину. А из портала все текла и текла река ярко-красной крови. Возница второго экипажа — настоящий призрак в плаще, пылающем черным пламенем, — привстал и крикнул двум морячкам, чтобы убирались прочь с дороги. В следующее мгновение он изогнулся и обрезал постромки. Лошади дернулись, приподняв над землей передние колеса экипажа. Только чудом эта повозка не опрокинулась вслед за первой. Стражника, ехавшего сбоку, отшвырнуло в кровавый поток. Его рука отчаянно цеплялась за воздух, но вскоре и она скрылась в багровых недрах.

Храпящие лошади остановились в нескольких шагах от изумленных малазанок. Черное пламя стало гаснуть.

Появилась третья повозка, затем четвертая, пятая. За ними выкатился целый дом на высоких колесах с железными спицами. Его окружал мерцающий ореол чародейства. Этого гиганта тянули более трех десятков лошадей-тяжеловозов, но главной движущей силой, конечно же, была магия.

А затем портал столь же внезапно закрылся, оставив облако кровавых брызг.

Лошадиные копыта утопали в крови. Сама река не исчезла, она лишь замедлила свое течение. Скворец взглянул на Серебряную Лису. Та замерла, разглядывая свои босые ноги.

— Это ведь… его кровь, — ошеломленно произнесла она.

— Чья?

Юная колдунья повернулась к командору. Она была сильно испугана:

— Кровь древнего бога… нашего друга. Она заполняет магические Пути. Его ранили… Не знаю, кто и как сумел это сделать. Но он ранен… может быть, даже смертельно. Что же теперь будет с магическими Путями?

Выругавшись сквозь зубы, Скворец пришпорил лошадь и поскакал к дому на колесах.

На стенах затейливо расписанной повозки виднелись дыры и вмятины. Черные пятна — это все, что напоминало о стражниках, ехавших снаружи. Над громадой фургона и сейчас еще поднимались струйки дыма. Скрипнула дверь. Люди выбирались ощупью: они пошатывались и спотыкались, будто ослепли, и стонали так, словно их души вырвали из тела. Охранники падали на колени в мутную кровь и начинали рыдать или просто склонялись, замирая в потрясенном молчании.

Скрипнула еще одна боковая дверь. Оттуда на нетвердых ногах вышла женщина. Стражники помогли ей спуститься. Она махнула рукой, веля им отойти. Скворец спешился и приблизился к даме. Это и была хозяйка каравана.

— Прошу извинить нас за опоздание, — устало произнесла она.

— Я так думаю, вы не станете возвращаться в Даруджистан тем же путем, — сказал Скворец, разглядывая опаленную повозку.

— Решим, когда оценим повреждения. — Женщина кивком указала на пыльное облако, висевшее над дорогой. — Ваша армия остановится на привал? — спросила она.

— Да. Приказ уже отдан.

— Отрадно слышать. Мы не в состоянии двигаться дальше.

— Я это понял.

Тем временем со стороны первого фургона к ним подошли три стражника-акционера. Они сгибались под весом огромной звериной лапы, оторванной у самого плеча, из которого все еще капала кровь. Пять когтистых скрюченных пальцев угрожающе покачивались в опасной близости от лица одного из мужчин. Между тем стражники довольно улыбались.

— Как тебе эта ручонка, Харада? Жаль, остальные три потерялись в пути. Смотри, какая красивая!

Однако хозяйка каравана не разделяла их веселья. Она прикрыла воспаленные глаза, вздохнула и промолвила:

— Нас преследовали демоны. Целая стая. Наверное, заблудились и перепугались не меньше нашего.

— А почему они на вас напали? — спросил Скворец.

— Это было вовсе не нападение, господин командор, — пояснил стражник. — Просто демоны хотели выбраться из этого кошмара. Мы были не прочь их вывезти, да уж слишком тяжелыми они оказались.

— И слишком требовательными, — прибавил его товарищ. — Как будто мы им слуги…

— Хватит уже болтать, — оборвала стражников Харада. — И уберите свой трофей.

Но мужчины подошли слишком близко к переднему колесу. Как только демоническая рука коснулась обода, пальцы ее решительно сомкнулись. Стражники в испуге отскочили. Оторванная рука осталась висеть на гигантском колесе.

— Какой ужас, — поморщилась Харада. — И как же мы теперь поедем?

— Да очень просто, — беспечно ответил самый бойкий из стражников. — Колесо эти пальчики быстро обомнет. Сами отвалятся. Ты уж прости, Харада. Недоглядели.

Подъехали малазанские всадники.

— Это ваши сопровождающие, — пояснил Скворец. — Госпожа Харада, мы бы хотели услышать подробный рассказ обо всем, что приключилось с вами по дороге. Полагаю, проследить за разгрузкой смогут и ваши помощники.

Хозяйка каравана молча кивнула.

Скворец поискал глазами Серебряную Лису. И она, и малазанки продолжали идти вперед, унося на своих ногах кровь раненого бога…

Раздумья Каллора, как всегда, были мрачными.

«Пепел и прах — вот что нас ждет. А эти глупцы исправно собираются в штабном шатре и развлекаются пустопорожней болтовней. Смерть заполняет магические Пути. Хотя мне-то что до этого? Порядок превращается в хаос из-за своих же собственных правил, которыми он опутал все вокруг. Мир лишь вдохнет с облегчением, когда в нем не останется чародеев. Я уж, во всяком случае, определенно не буду скорбеть по поводу уничтожения магии».

Шатер заполнял дым свечи, в воск которой был добавлен порошок из высушенных морских червей. Эта порода, редкая даже в древности, нынче и вовсе исчезла. Язычок пламени слегка колебался, и вместе с ним двигались тени на стенах. В неярком свете поблескивали старинные доспехи Каллора.

Он сидел на древнем резном троне из железного дерева и вдыхал дым свечи. Кому-то этот дым показался бы дурманящим и удушливым, но для бывшего Верховного Короля он был животворным.

«Алхимия значительно превосходит чародейство. Мир природы скрывает в себе гораздо больше чудес, чем чудеса магов. Проживи эти хвастуны хоть тысячи жизней, они и тогда не сравнятся с природой. Взять те же вековые свечи. Моя жизнь давно бы уже оборвалась, но они подпитывают плоть и кровь. Каждый вдох дарует мне новые силы. Я понимаю страх людишек перед вечной жизнью. Они боятся дряхлости, жалкого существования в иссохшем теле. Я бы тоже на такое не согласился. Но для избранных у природы есть средства, сохраняющие телесную крепость. За одну ночь я продлю свою жизнь еще на сто лет. Мне достаточно вот этой небольшой свечечки, а их у меня припасено достаточно».

У долгой жизни была такая же давнишняя спутница — скука. Временами у Каллора пропадало всякое желание что-либо делать, и он впадал в апатию. Но только не сейчас.

«Бывают моменты, когда необходимо действовать быстро и решительно. Все, что может показаться напрасно потраченными годами и даже столетиями, суть не более чем приготовления. Есть животные, которые охотятся неподвижно; когда эти звери замирают, они наиболее опасны. И я — как раз такой хищник. Я всегда был таким; просто те, кто меня прежде знал… их давно уже нет. От них остались лишь пепел и прах. Те, кто окружает меня сейчас, представляются мне глупыми ребятишками. Они беспечно резвятся и даже не подозревают, что среди них притаился охотник. О, как же они слепы…»

Бледные морщинистые руки Каллора сжимали подлокотники трона. Его мысли бродили по долинам воспоминаний, доставая их, словно трупы из могил, и снова возвращая обратно.

«Их было восемь. Восемь могущественных чародеев (во всяком случае, они считали себя таковыми). Они стояли, взявшись за руки, и нараспев произносили слова заклинания. Эти маги жаждали силы и надеялись найти ее в далеких мирах, о которых ничего не знали. Один тамошний бог, повинуясь любопытству, поддался на их зов и сам не заметил, как очутился в ловушке. Ну и глупец. Да и маги тоже ничуть не умнее: надеялись превратить плененного бога в своего послушного раба. Они не подозревали, насколько опасно соединять между собой силы из разных миров. Падение неведомого бога должно было закончиться его гибелью: этот мир буквально разрывал его в клочья. Однако бог-чужак не умер. Его падение всколыхнуло целый континент, сместило и уничтожило немало магических Путей. Но бог выжил, оставшись хромым калекой…

Восемь напыщенных идиотов. Они искали способ расправиться со мной, а в результате породили кошмар. Тогда он еще только-только начинался, чтобы потом много тысяч лет подряд ожидать своего продолжения. Где вы теперь, беспечные колдуны? От вас не осталось ни пепла, ни праха. А я до сих пор живу.

Не только эти маги мечтали о расправе со мной. Три бога вторглись в пределы моей империи. Слишком много оскорблений я им нанес. Не желая мириться с моим существованием, эти трое объединились, чтобы раздавить меня — раз и навсегда. Однако и боги оказались не умнее каких-нибудь жалких смертных. Они решили, что я стану играть по их правилам: либо вступлю в сражение, либо сдамся. Как же эти глупцы удивились, не найдя на землях моей империи ни единой живой души. Повсюду их встречали лишь обгоревшие кости и пепел.

Они упустили из виду, что я никогда не отдаю своего. Капитуляция не для меня. Не колеблясь, я уничтожил все, что создавал на протяжении долгого времени. Такова привилегия творца — давать и отбирать. Я никогда не забуду предсмертный крик мира, ибо то был ликующий голос моей победы…

И вот сейчас один из той троицы вновь решил преследовать меня. Конечно же, это ты, К’рул. Увы, ты никогда не блистал умом. Ты хотел расправиться со мной, однако встретил другого врага, и сейчас он убивает тебя. Медленно, с наслаждением. Помнишь, я говорил тебе, что возвращение сюда окончится твоей гибелью? Ты это знал, но не захотел прислушаться к моим словам. И твоя сестра тоже подвластна моему давнему проклятию. Она сейчас на грани смерти, и, кроме меня, ей никто не поможет».

На морщинистом лице Каллора появилась едва заметная улыбка.

Неожиданно перед ним обозначился портал. Оттуда потянуло затхлостью и зловонием. Из портала вышел некто высокий и худощавый. Его лицо было обезображено несколькими шрамами, а из незажившей раны торчали осколки сломанной кости. Магический Путь закрылся, оставив яггута наедине с Каллором. Черные глаза — две маленькие бездны — спокойно и даже несмешливо глядели на бывшего Верховного Короля.

— Я пришел передать привет от Увечного Бога тебе, Каллор, и твоей обширной империи, — объявил яггут.

— Не зли меня, Гетоль, иначе твое лицо станет еще уродливее, — хрипло ответил Каллор. — Пусть у меня сейчас нет империи, но свой трон я не уступлю никому. Тебе лучше, чем кому-либо, известно, что мое честолюбие не угасло. Я терпелив и умею ждать.

Гетоль засмеялся:

— Терпение принято считать добродетелью, но ты, дорогой Каллор, кажешься мне исключением из правила.

— Не забывайся, яггут. Мне все равно, у кого ты нынче служишь. Я ведь запросто могу расправиться с тобой. Судя по твоему мерзкому лицу, кто-то уже пытался это сделать, причем довольно умело. Я не прочь закончить начатое. Ты сомневаешься?

— Ни в коей мере, — беззаботно произнес Гетоль. — Я видел, сколь искусно ты владеешь своим двуручным мечом.

— Тогда перестань щекотать меня словесными ножичками и говори прямо, зачем явился.

— Прошу простить, что нарушил твое… уединение. Сейчас я все объясню. Теперь я — Вестник Увечного Бога… Не удивляйся, в Колоде Драконов появился новый дом — Высокий дом Цепей. И он уже заявил о себе. Скоро о нем узнает каждый гадающий.

— И ты думаешь, эта затея удастся? — презрительно усмехнулся Каллор. — Да этот ваш дом подвергнется нападению. Его мигом разрушат.

— Да, дорогой Каллор, битва уже идет. Ты явно замечаешь ее признаки, равно как и то, что мы побеждаем.

Каллор прищурился:

— Уж не отравление ли магических Путей ты называешь победой? Тогда Увечный Бог еще глупее, чем я думал. Какой смысл уничтожать силу, в которой он нуждается для осуществления своих замыслов? Без магических Путей Колода Драконов превратится в жалкий набор картинок.

— Ты ошибаешься, говоря об отраве, Каллор. Скорее это инфекция, которая должна вызвать определенные… изменения… в самих магических Путях. О да, те, кто ей противится, расценивают эту силу как смертоносное проявление, истинный «яд». Но лишь потому, что она в первую очередь призвана сделать магические Пути непроходимыми для таких людей. Однако служители Увечного Бога смогут свободно перемещаться по любым Путям.

— Я сроду никому не прислуживал и впредь не собираюсь, — отрезал Каллор.

— Место Верховного Короля в доме Цепей пока вакантно.

— Чтобы занять это место, я должен буду встать на колени перед Увечным Богом, — раздраженно заметил Каллор.

— От Верховного Короля он этого не потребует. Дом Цепей неподвластен влиянию Увечного Бога. Разве ты до сих пор не понял столь очевидной истины? Он же пленен. Заперт в безжизненном пространстве давным-давно умершего магического Пути. Увечный Бог телесно связан со Спящей Богиней. Но и власть над нею у него тоже ограниченна. Вот как обстоит дело, Каллор: Скованный бросает дом Цепей в мир и воистину оставляет его на волю судеб. Дальнейшее существование дома всецело зависит от тех, кто решится занять в нем места и принять титулы. Кое на кого из них Увечный Бог еще способен повлиять, но и то лишь косвенно. Однако Верховный Король дома Цепей абсолютно самостоятелен и ни от кого не зависит.

Каллор в упор взглянул на яггута:

— Если это правда, то почему же ты сам не стал Королем?

Гетоль склонил голову.

— Для меня это слишком большая честь, — без всякой иронии ответил он. — Я вполне доволен скромным положением Вестника.

— Ну да, ты, как и многие, считаешь, что посланца в любом случае пощадят, какую бы весть тот ни принес. Впрочем, в отличие от своего брата ты никогда не отличался сообразительностью. Представляю, как потешается Готос, где бы он в настоящий момент ни был.

— Ну, положим, Готосу сейчас не до веселья. А учитывая, что я знаю, где обретается мой братец, смеюсь я сам. И довольно часто… Послушай, Каллор, я не могу долго ждать твоего ответа. Если меня здесь обнаружат… Да и с тисте анди я бы тоже не хотел встречаться.

— А они рядом. Можно сказать, в двух шагах отсюда. И Каладан Бруд тоже. Скажи спасибо, что здесь нет Аномандера Рейка. Вернулся на Семя Луны. Один Худ знает, куда исчез этот обломок базальта.

— Расположение базальтовой крепости следует выяснить. И немедленно сообщить об этом Увечному Богу.

Седой воин приподнял бровь и усмехнулся:

— Поручение, достойное Короля?

— А что, предательство уязвляет твое чувство собственного достоинства? — спросил Гетоль.

— Если назвать это… внезапным изменением стратегии… то нет, не уязвляет. Но взамен я тоже прошу оказать мне услугу. Я желаю получить возможность, сотворенную так, как того захочет Увечный Бог. Мне нужен шанс.

— О чем ты говоришь, Верховный Король?

Каллор улыбнулся, выражение его лица стало жестким.

— Есть некая особа по имени Серебряная Лиса. Мне нужно застать ее врасплох, причем тогда, когда она будет наиболее уязвима. Это все, о чем я прошу.

Гетоль медленно поклонился:

— Я твой Вестник, господин, и посему обязан передать твою просьбу Увечному Богу.

— Еще один вопрос, Гетоль. Как по-твоему, этот трон… он соответствует дому Цепей?

Яггут присмотрелся к древнему креслу, заметил многочисленные трещины в спинке и подлокотниках и кивнул:

— Трудно представить себе более подходящий трон, Верховный Король.

— Тогда ступай.

Вестник опять поклонился. Портал перед ним раскрылся. Яггут шагнул внутрь и исчез.

Струйки дыма от свечи чертили зигзаги под куполом шатра. Каллор поправил фитиль. Ничего, если будет надо, он зажжет и вторую. Ведь сейчас так нужны силы… О, ему потребуется очень много сил.

Каллор застыл… Охотник в засаде, готовый к внезапному смертельному броску.

Скворец вышел из штабного шатра и запрокинул голову, разглядывая россыпи звезд. Давненько уже он не чувствовал себя таким изможденным.

Сзади послышались легкие шаги. На его плечо мягко легла рука с длинными пальцами, и от этого прикосновения по всему телу пробежала дрожь.

— В последнее время мы не слышали ни одной доброй вести, — сказала Корлат.

Скворец молча кивнул.

— Я вижу тревогу в твоих глазах, командор. Что же тому причиной? — продолжала тисте анди. — Наверное, причин наберется немало, получится длинный список, правда? Сжигатели мостов, Серебряная Лиса, Мхиби, а теперь еще — состояние магических Путей. Мы движемся вслепую. Куда ни ткнись — сплошная неизвестность. Что с Ходоком? С Параном? Как там Быстрый Бен?

— Можешь не перечислять, Корлат. Я в курсе, — угрюмо ответил он.

— Прости, Скворец. Но я ведь тоже о них беспокоюсь.

Он повернулся к тисте анди:

— Беспокоишься? Но почему? Вот чего я никогда не мог понять. Ведь это не ваши битвы. И мир, куда занесло твоих соплеменников, тоже не ваш. Так почему же вы откликаетесь на чужие беды? — Малазанец тряхнул головой и вновь стал глядеть на звезды. — Не я один задаю себе этот вопрос. Помню, в Чернопсовом лесу мы наткнулись на убитых тисте анди. Их было пятеро или шестеро. Всех скосила морантская «ругань». Взвод местных военных начал обшаривать трупы в надежде поживиться. Слышала бы ты, как они ругались, не найдя ничего стоящего. Несколько связанных в узел цветных ленточек; блестящие камешки, каких полно на речном дне; заурядное оружие, которое можно купить на любом рынке в любом городе… — Скворец помолчал и продолжил: — Я тогда задумался: а как, интересно, жили эти тисте анди? У них ведь тоже были свои мечты, надежды и стремления. Как сородичи восприняли их гибель? Мхиби рассказывала мне, что рхиви возложили на себя заботу об убитых тисте анди: готовили их к погребению, потом хоронили… Мы делали то же самое. И тогда, в лесу, тем мародерам так досталось, что они бежали не оглядываясь. Наши ребята хоронили ваших убитых, Корлат. Предавали их земле по малазанским обычаям.

Глаза его собеседницы, и без того темные, стали цвета ночи.

— Но почему вы это делали? — тихо спросила она.

— Почему?! — нахмурился командор. — Да потому, что мы — армия, а не шайка разбойников. Мы уважали своих врагов, кем бы они ни были. Но тисте анди мы уважали больше остальных. Они никогда не убивали пленных. Они лечили раненых и не бросались в погоню за отступавшими. Это я говорю тебе по своему опыту. Нам не раз приходилось спешно уносить ноги. Тисте анди ничего не стоило бы догнать нас и перебить. Но они всякий раз позволяли нам уйти.

— А разве сжигатели мостов не возвращали этот долг — раз за разом, командор? И вскоре точно так же начали поступать все остальные солдаты Дуджека Однорукого.

— Большинство кампаний чем дольше продолжаются, тем более жестокими становятся, — задумчиво проговорил Скворец. — Но только не эта. Война сделалась более… цивилизованной. Появились неписаные правила…

— Когда вы взяли Крепь, многое изменилось в худшую сторону.

Скворец кивнул:

— Да, многое. Больше, чем ты думаешь.

Рука Корлат оставалась на его плече.

— Пошли в мой шатер, — тихо промолвила тисте анди.

Брови командора взметнулись, затем он улыбнулся и ответил сухо:

— Понимаю, такую ночь тяжело провести в одиночестве…

— Не будь глупцом! — огрызнулась Корлат. — Я приглашаю тебя не потому, что мне вдруг стало скучно. Мне нужна не просто компания, а именно ты. Если бы мне захотелось поболтать, я бы, наверное, предпочла Круппа, у которого так хорошо подвешен язык. Ну что, теперь понятно?

— Не совсем.

— Хорошо, Скворец. Скажу открытым текстом: я хочу, чтобы мы с тобой стали любовниками. Прямо сейчас. Я хочу просыпаться в твоих объятиях. А еще я желаю знать, нравлюсь ли тебе.

Командор ответил не сразу:

— Только глупец может остаться равнодушным к такой женщине, как ты, Корлат. Но я всегда считал, что еще более глупо делать попытки сблизиться с тобой. Мне казалось, что тебя связывают отношения с кем-нибудь из тисте анди, причем ваш союз длится не один век.

— А какой смысл в таком союзе?

Вопрос несколько озадачил малазанца.

— Ну, не знаю, как это принято у тисте анди. У нас люди сходятся, чтобы быть вместе. Стать супругами. Завести детей.

— Дети появляются и у нас. Но редко. В основном от скуки, а не от любви, как у вас. Тисте анди не ищут супругов среди себе подобных. Браки у нас давным-давно изжили себя. Но еще реже бывает, чтобы тисте анди вышел из тьмы в смертный мир, дабы избавиться от… от…

Скворец поднес палец к ее губам:

— Не надо ничего говорить. Твое предложение — большая честь для меня, Корлат. Вряд ли ты это поймешь. Я постараюсь быть достойным твоего подарка.

Женщина покачала головой и опустила глаза:

— Не преувеличивай. Это жалкий дар. Загляни поглубже в мое сердце, и ты разочаруешься.

Малазанец развязал свою поясную сумку. Пошарив в ней, он извлек кожаный мешочек и высыпал на ладонь содержимое: несколько монет, связка выгоревших разноцветных ленточек и, наконец, темный речной камень-голыш.

— Я тогда подумал, что когда-нибудь сумею вернуть все это соплеменникам убитых тисте анди. Ведь любой солдат всегда носит с собой только самое ценное… Возьми, Корлат.

Корлат прикрыла его ладонь своею. А потом они сомкнули руки и пошли к шатрам тисте анди.

Мхиби спала и видела сон. Она так отчаянно цеплялась за кромку расселины, что пальцы у нее побелели. Узловатые кривые корни трещали и ломались. Земля сыпалась ей в лицо. Бедная женщина стиснула зубы.

«Удержаться! Только бы удержаться!»

Ей было бы не страшно упасть на ледяные глыбы или острые камни. Но внизу была… пропасть. Настоящая Бездна. Там бушевала буря воспоминаний, там текли реки боли, страха, гнева, ревности и самых темных желаний. Буря стремилась поглотить рхиви и тянула к ней свои щупальца. Она знала, что Мхиби беззащитна.

Руки женщины слабели.

Стонущий ветер вцепился в ноги, дернул, отрывая женщину от уступа, и… Мхиби не смогла удержаться. Ее пальцы разжались, и она стала падать, добавив свой крик к хаосу звуков, доносящихся снизу. А ветер швырял бедняжку в разные стороны, заставляя раскачиваться и кувыркаться.

Ее бедро ударилось обо что-то холодное и жесткое. Скала? Следом рхиви обдало струей ледяного воздуха. Вокруг ее талии сомкнулись чьи-то когти. Мхиби кое-как сумела повернуть голову. Она больше не падала; наоборот, неведомое существо поднимало ее все выше и выше.

Грохот бури постепенно стих, а затем и вовсе пропал.

Рхиви вновь задрала голову, пытаясь разглядеть своего спасителя.

Ее нес громадный немертвый дракон. Его высохшая чешуйчатая кожа висела складками. Крылья дракона были почти прозрачными, и их равномерные бесшумные взмахи уносили Мхиби все дальше и дальше от страшной пропасти.

Женщина глянула вниз… Под нею расстилалась унылая серо-коричневая равнина, испещренная длинными бороздами с тускловато поблескивающим льдом. На склоне холма Мхиби заметила темное пятно с неровными краями.

«Стадо. Я уже бывала здесь. Я ходила по этой равнине… в своих снах. И следы тоже помню…»

Неожиданно дракон замер, согнул крылья и начал быстро спускаться.

Мхиби услышала протяжный крик. Свой собственный вопль. Она с удивлением поняла, что кричит вовсе не от ужаса, а от радостного возбуждения.

«Духи предков, теперь я знаю восторг полета! Теперь я понимаю, почему люди завидуют птицам!»

Земля стремительно приближалась. Мхиби вдруг подумалось, что дракон сейчас упадет и придавит ее своей тяжестью. Но он широко раскинул крылья, поймал воздушный поток, плавно скользнул вниз и опустился на одну заднюю лапу. После чего начал опускать и другую, а затем, уже почти у самой земли, разжал когти, высвободив пленницу.

Рхиви мягко упала на спину, затем села. Дракон поднимался в небо.

Мхиби оглядела себя… у нее было прежнее, молодое тело. Какой жестокий сон! Она вскрикнула, потом еще раз — и упала ничком, уткнувшись во влажную глинистую землю.

«Зачем ты спас меня, дракон? Чтобы я снова проснулась?»

«Дракон просто пролетал мимо», — раздался в мозгу чей-то голос на языке рхиви.

Мхиби вскинула голову. Оглянулась по сторонам:

— Кто со мной говорит? Где ты?

«Мы здесь. Когда ты будешь готова, то увидишь нас. Похоже, у твоей дочери воля под стать твоей. Она сумела повелевать величайшими из заклинателей костей. Они приходят в ответ на зов ребенка… Спешат на Слияние. Правда, немного отклонились с дороги. И тем не менее… мы удивлены».

— Моя дочь?

Голоса заговорили наперебой:

«Ее все еще обжигают жестокие слова. Мы это чувствуем. Потому мы и пришли, чтобы жить здесь».

«Тот маленький толстый человечек скрывает под своей плотью острый обсидиановый нож. Кто бы мог подумать?»

«Знаешь, что он сказал твоей дочери? „Мхиби полностью отдала тебе себя. А теперь, девочка, пришло время для ответного дара. Крупп не допустит, чтобы твоя мать осталась наедине со своей плачевной судьбой. И так думает не только Крупп, поверь мне“».

«Он открыл ей глаза. Твоя дочь была занята лишь собой и своими думами. Но коротышка-толстяк заставил Серебряную Лису прислушаться к его словам, хотя, по правде говоря, он тогда беседовал с ней только во сне. Однако она прислушалась».

«Ну как, теперь ты нас видишь?»

Мхиби поглядела на свои молодые сильные руки и закричала:

— Перестаньте мучить меня этим сном! Прекратите! Слышите?

Она открыла глаза. В шатре было темно. Как всегда, у нее ныли кости, и каждый уголок ее одряхлевшего тела отзывался тупой болью. Бедная женщина сжалась в комок и горько заплакала.

— О боги, — прошептала она, — как же я вас ненавижу! Как я вас всех ненавижу!

Зал таверны, расположенной на юго-востоке Старо-Даруджийской улицы, был почти пуст. Посетителей — раз-два и обчелся, да и те в основном приезжие. Все они, подобно Ворчуну, застряли в осажденном Капастане, оказавшись в ловушке. Вот уже пять дней подряд армия паннионцев стояла под городскими стенами, не предпринимая никаких действий. Говорили, что к северу, за цепью холмов, якобы замечены густые облака пыли. Это явно что-то означало… но вот что именно? Так или иначе, с тех пор прошло уже несколько дней, однако все оставалось по-прежнему.

Никто не знал и другого — почему септарх Кульпат медлит с началом штурма. Чего выжидает паннионский полководец? Как всегда, недостаток правдивых сведений обильно восполнялся слухами, по большей части самыми глупыми и нелепыми. По реке к городу подплывали все новые и новые лодки с тенескариями. Казалось, половина империи Провидца влилась в ряды его крестьянской армии.

— Даже если нас всех здесь съедят, каждому дикарю достанется лишь по маленькому кусочку, — пошутил кто-то.

Ворчун был единственным, кто посмеялся, оценив зловещую шутку по достоинству. Командир стражников вспоминал сейчас об этом, привалившись спиной к грубо оштукатуренной стене. Его столик стоял почти у самого входа, что позволяло обозревать весь зал с низкими закопченными потолочными балками. На земляном полу копошилась мышь, деловито подбирая крошки. Попировав в одном месте, она перебиралась в другое, опасливо огибая башмаки сидящих людей и стараясь не вылезать на свет. От нечего делать Ворчун следил за перемещениями грызуна.

«И чего бы мышке не двинуть в кухню?» — лениво думал он. Судя по запахам, доносившимся оттуда, еды там хватало. Пока еще хватало. Если осада затянется, то этому изобилию быстро настанет конец.

На потолочной балке, свесив лапы и хвост, дрых местный кот.

«Погоди, лентяй, скоро тебе придется вспомнить, как охотятся».

Мышь вдруг прекратила свои кружения по залу и поползла мимо стойки на кухню.

Ворчун отхлебнул разбавленного вина и поморщился. Еще немного, и тут начнут подавать воду, подкрашенную вином. Остальные шестеро посетителей сидели поодиночке за столами или опирались на стойку. Временами они обменивались парой слов, как правило бессмысленными комментариями, которые в основном сопровождались лишь неопределенным хмыканьем.

Ворчун разделил всех людей, посещающих эту таверну, на две группы. Сейчас перед ним были представители первой категории — эти чуть ли не жили в общем зале, медленно потягивая вино и эль. Они были чужими в Капастане, не имели тут приятелей, зато сдружились между собой, пусть и объединяло их лишь совместное ничегонеделание… Посетители второго типа появлялись вечером. Шумные, хвастливые, они приводили с собой уличных девок и сорили деньгами направо и налево, не желая думать о том, что будет завтра. А зачем об этом думать? Каждый новый день мог таить в себе встречу с Худом. Однако ночь безраздельно принадлежала им. Худу некуда торопиться. Подождет до утра. Ворчуну посетители трактира напоминали пенистые морские волны, бьющиеся о неподвижные, безразличные ко всему скалы.

«Море и скалы. Чем ближе дыхание Худа, тем неистовее желание моря урвать от жизни последнее. А вот скалы… те слишком давно смотрят в пустые глазницы властителя Смерти. Днем раньше, днем позже — не все ли равно. Разве это повод, чтобы шуметь или затевать пьяное веселье? Море раскатисто хохочет над своими грубыми шутками. Скалы же одним своим видом способны утихомирить весь зал».

Кот проснулся и выгнул полосатую спину, навострив уши. Бедная мышь в ужасе замерла на самом пороге кухни.

— Кис-кис-кис, — позвал Ворчун.

Котяра удивленно повернулся к нему. Мышка, радуясь своему удивительному спасению, юркнула на кухню.

Входная дверь с громким скрипом отворилась, и вошел Бьюк. Он огляделся, заметил товарища, протопал к его столику и опустился на стул.

— Я знал, где тебя искать, Ты очень предсказуем, — пробормотал седой стражник и, поймав взгляд трактирщика, жестом приказал принести им еще два кубка вина.

— Ничего удивительного, — отозвался Ворчун. — Я же скала.

— Скала? Уж лучше скажи — жирная ящерица, прицепившаяся к скале. А как только нахлынет волна…

— Никто не знает, когда она нахлынет… Ты ко мне по делу? Или просто соскучился?

— Хотел поблагодарить за помощь.

— Опять язвишь?

— Я вполне серьезно. Эта глинистая водичка, зелье Керулия, и впрямь сотворила чудо. Чудо, — повторил Бьюк и подмигнул собеседнику.

— Рад слышать. Есть еще какие-нибудь ошеломляющие новости? Если нет…

Бьюк откинулся на спинку, чтобы кабатчик смог поставить на стол две кружки, а когда тот заковылял прочь, продолжил:

— Я встречался со старейшинами здешних стоянок. Вначале они порывались идти прямо к принцу.

— Но ты их образумил, — усмехнулся Ворчун, отхлебывая жиденькое вино.

— Пришлось немного попотеть.

— И теперь ты заручился их поддержкой? Сумасшедший кастрат больше не разгуливает ночью по улицам, воображая себя помощником Худа. Приятно слышать. В особенности когда двести с лишним тысяч паннионцев зажали город в кольцо.

— Насколько я знаю, в осажденных городах тем более не церемонятся с разной мразью, — сказал Бьюк, укоризненно глядя на друга.

— Не сердись. Я не хотел тебя обидеть.

— Да плевать на обиды. Мне по-прежнему нужна твоя помощь.

— Сам подумай: ну чем я могу тебе помочь? Уж не хочешь ли ты, чтобы я снес Корбалу Брошу его поганую голову? Это мне по силам, но тогда тебе придется отвлечь Бошелена. Устроить в доме пожар или еще что-нибудь в этом роде. Мне хватило бы и минуты. Но надо торопиться. Когда городские стены рухнут и тенескарии заполонят улицы…

Бьюк улыбнулся:

— Думаю, мы успеем.

Ворчун осушил очередную кружку и потребовал еще одну.

— В общем, ты знаешь, где меня найти, — заключил он, вытирая рот.

— Пока волна не накрыла скалу, — подмигнул ему Бьюк.

Заприметив на полу таракана, кот соскочил вниз, ловко поймал насекомое и затеял с ним предсмертную игру.

— Что еще слышно? — через силу спросил Ворчун.

— Говорят, Каменная пошла добровольцем к «Серым мечам», — нарочито равнодушным тоном сообщил Бьюк. — Паннионцы уже вроде как подготовились к первому штурму. Готовы начать его в любой момент.

— К первому штурму? Вряд ли им понадобится второй. Они уже несколько дней как готовы. Если Каменной не терпится расстаться с жизнью, защищая этот поганый город… что ж, это ее личное дело. Я-то тут при чем?

— Паннионцы — это тебе не малазанские воины. Наверное, и сам слышал, что пленных они не берут. Если мы не хотим подохнуть, как скот, нам придется сражаться. Альтернативы нет.

«Это ты так думаешь, дружище».

— Правда, может, ты захочешь принять новую веру, — помолчав, добавил Бьюк. — Не по зову сердца, а, так сказать, в силу жестокой необходимости.

— А что, тоже выход.

Бьюк нахмурился:

— Ворчун, да ты в своем уме? Ты что, готов стать людоедом? Неужели возьмешь в рот человеческое мясо? У тенескариев это основная пища.

— Мясо есть мясо, оно все одинаковое, — ответил Ворчун, глядя на кота.

Игра с тараканом закончилась. Котяра деловито уплетал добычу.

— М-да, — растерянно произнес Бьюк и встал. — Никак не ожидал услышать от тебя такое. Мне-то казалось, что я хорошо тебя знаю.

— Вот именно: ключевое слово «казалось».

— И за этого человека Харло отдал свою жизнь.

Ворчун медленно поднял голову. Бьюк вдруг увидел в его глазах нечто такое, что невольно отпрянул.

— В которой стоянке тебя искать? — спокойно поинтересовался командир стражников.

— В Ульдане, — только и мог прошептать ошеломленный Бьюк.

— Я непременно загляну туда. Попозже. А пока, дружище, сделай милость — убирайся с глаз моих долой.

Ближе к полудню тени отступили к стенам гарнизона, так что Хетана и Кафал оказались на самом солнцепеке. Они развернули старую выцветшую подстилку и опустились на корточки, склонив головы. По их лбам и щекам обильно катился пот, перемешанный с пеплом. Между братом и сестрой стоял треножник жаровни с тлеющими углями. Сновавшие по двору солдаты и посыльные принца недоуменно косились на странную парочку.

Несокрушимый щит стоял у входа в цитадель и тоже глядел на детей Хумбрала Таура. Он знал, что у баргастов принято вот так опускаться на корточки (или садиться со скрещенными ногами) и забывать об окружающем мире. Но Хетана с Кафалом в последнее время только и делали, что предавались своим непонятным размышлениям. Во всяком случае, после встречи с Советом масок ничем другим они не занимались. Есть эти двое отказывались, разговаривать с кем-либо — тоже. А тут еще выбрали себе самое людное место, превратив его в неприступный островок.

«Нет, они не просто отгораживаются от нашего мира. Они странствуют среди духов. Брухалиан требует любым способом узнать, чтó у баргастов на уме. По его мнению, у Хетаны есть какой-то секрет. Но что эта женщина скрывает? Тайный путь, который позволит им с братом покинуть осажденный город, забрав с собой останки Исконных Духов? Или, может, баргасты усмотрели в нашей обороне слабые стороны, о каких мы и не догадываемся? А вдруг они обнаружили бреши в замыслах паннионцев?»

Итковиан вздохнул. Все его попытки что-либо выведать у баргастов оказались безуспешными. Надо попробовать еще. Прямо сейчас.

Но ему помешали. Обернувшись, Итковиан увидел принца Джеларкана. За то время, что они не встречались, правитель Капастана еще больше осунулся. Его красивые руки с длинными пальцами беспокойно теребили пояс. Взгляд блуждал по пространству двора.

— Несокрушимый щит, я должен знать, каковы замыслы Брухалиана. Он ведет какую-то странную игру. У него есть нечто — то, что вы, солдаты, называете картой в рукаве, — это мне ясно. Однако я тщетно пытаюсь добиться аудиенции у человека, который состоит у меня на службе. — Джеларкан и не пытался скрыть горькую, язвительную улыбку. — Вам не кажется странным, что у смертного меча постоянно не находится времени для встречи со мной? С принцем Капастана!

— Сударь, вы можете задать свои вопросы мне. Я буду только рад помочь.

— Брухалиан уполномочил вас говорить от своего имени? — удивился принц.

— Совершенно верно. Я готов отвечать.

— Итак, я знаю про Кроновых т’лан имассов и их странных волков. Совместными усилиями эти неупокоенные воины и звери уничтожили к’чейн че’маллей септарха.

— Да, это верно.

— Однако эти демоны — лишь капля в море. У Паннионского Домина есть сотни подобных страшных чудовищ.

— Да, принц. И здесь вы правы.

— Тогда почему т’лан имассы медлят и не вторгаются в пределы вражеской империи? Удар по землям Паннионского Домина наверняка вынудил бы Кульпата снять осаду. Вокруг Капастана сосредоточено слишком много войск. Провидцу не осталось бы ничего иного, как вернуть их для защиты своих владений.

— Если бы армия т’лан имассов состояла из смертных воинов, их командиры наверняка именно так и поступили бы, и мы только благословили бы их поход на Паннионский Домин, — ответил Итковиан. — Увы, Крон и его неупокоенные сородичи подчиняются иным законам, о которых мы совсем ничего не знаем. Т’лан имассы лишь вскользь обмолвились о каком-то Слиянии, на которое их призвали. И это для них сейчас важнее всего. Т’лан имассам и их волкам — т’лан айям — нет дела до судьбы города. Тех к’чейн че’маллей они уничтожили только потому, что чудовища угрожали помешать Слиянию.

— Меня такие объяснения не устраивают. Они весьма расплывчаты.

— Я вас вполне понимаю, сударь. Вы хотите получить точные сведения, однако, к сожалению, мы ими пока не располагаем. То, о чем я скажу дальше, — не более чем наши предположения. Похоже, есть еще одна причина, удерживающая т’лан имассов от похода на юг. Видите ли, слово «Паннион» яггутского происхождения. Возможно, вам известно, что яггуты были заклятыми врагами имассов. Лично мне кажется, что сейчас Крон ожидает… подхода союзников. Других т’лан имассов, которые тоже откликнулись на призыв о Слиянии.

Джеларкан задумчиво почесал вспотевший лоб:

— Вы полагаете, что этот Крон побаивается Паннионского Провидца?

— Да. И возможно, считает его яггутом.

Принц умолк. Несколько минут он сосредоточенно обдумывал услышанное. А потом заметил:

— Даже если т’лан имассы и двинутся на Паннионский Домин, для нас это будет слишком поздно.

— Согласен, — почти шепотом ответил Итковиан.

— Оставим это. Теперь другой вопрос. Насколько я понял, упомянутое… Слияние должно произойти в Капастане. Но почему именно здесь?

Итковиану очень не хотелось отвечать на этот вопрос. Однако Джеларкан ждал.

— Видите ли, принц, тот, кто призвал т’лан имассов, движется к Капастану… вместе с армией.

— С какой еще армией?

— С той, что объявила войну Паннионскому Домину. Но вначале они рассчитывают прибыть в Капастан и снять с города осаду.

— Что?! Я не ослышался?

— Не торопитесь радоваться. Они находятся в пяти неделях пути отсюда.

— Нам столько не продержаться.

— Мы это понимаем, принц.

— Призвавший т’лан имассов одновременно командует и этой армией?

— Нет. Армия находится под совместным командованием Каладана Бруда и Дуджека Однорукого.

— Дуджек? Верховный кулак? Прославленный малазанский полководец? И давно вы об этом узнали?

Несокрушимый щит откашлялся.

— Некоторое время назад. Мы общались через магические Пути. Теперь это, увы, стало невозможным.

— Я знаю: магические Пути сделались непроходимыми… Продолжайте, Итковиан!

— О том, что с армией идет и Воззвавшая, нам сообщили лишь недавно: так сказал заклинатель костей из Кроновых т’лан имассов…

— Что еще вам известно про это войско, которое намерено снять осаду?

— Уж не знаю, по какой причине, но императрица Ласин объявила Дуджека и его солдат отступниками. Теперь Однорукий действует самостоятельно. Численность его армии — примерно десять тысяч солдат. Под командованием Каладана Бруда находятся несколько не особо крупных полков наемников, воины трех баргастских кланов, кочевники-рхиви, а также тисте анди. Думаю, всего наберется тысяч тридцать.

У Джеларкана округлились глаза. По лицу принца было видно, что услышанное породило в нем всплеск надежд, которые, однако, быстро угасли.

— Да, сударь, — тихо сказал несокрушимый щит, — нам не на что надеяться. Пять недель — громадный срок. Даже если бы упомянутые армии завтра подошли к Капастану… Вы понимаете: по сравнению с паннионцами… это просто жалкая горстка. Уповайте на то, что они отомстят, ибо ничего иного им не остается…

— Это выводы Брухалиана или ваши собственные?

— Увы, в этом мы с ним абсолютно солидарны.

— Какие же вы глупцы! — вырвалось у Джеларкана. — Глупцы, Худ вас побери!

— Сударь, вы можете называть нас любыми словами, но мы не сможем пять недель сдерживать натиск паннионцев.

— Как будто я и сам не знаю! Зачем вообще вы подбили меня на это противостояние?

— Простите, принц, но мы вас ни на что не подбивали, — нахмурившись, возразил Итковиан. — Если помните, вы позвали «Серых мечей» для обороны города. Мы подписали соглашение.

— Теперь об него можно вытирать ноги! Соглашение! Жалкий кусок пергамента! Ведь «Серые мечи» уже настроились на поражение. Вас не заботит судьба капастанцев. А мне важнее всего сохранить жизни своим подданным… Насколько я понимаю, эти армии идут с запада и еще не переправлялись через Серп. Нужно двинуться на соединение с ними.

— Принц, это равносильно самоубийству. Нас перебьют всех до единого.

— Мне странно слышать такие слова от профессионального воина. Мы должны сосредоточить все силы в западной части Капастана. Затем дерзкий прорыв и исход жителей под прикрытием всех войск, что есть в городе. И тогда…

— Повторяю: нас уничтожат, — прервал его Итковиан. — Мы перебрали все варианты, включая и этот. Можете сколько угодно сердиться, сударь, но исход лишь несколько отсрочит бойню. Кавалерия септарха окружит нас со всех сторон и принудит остановиться. Следом подоспеют беклиты и тенескарии. Если здесь мы еще как-то можем защищаться, то на равнине вместо городских стен будет только воздух. Час-полтора — и от нас ничего не останется.

Отношения между «Серыми мечами» и Джеларканом не всегда были гладкими. Но такое презрение, такую откровенную ненависть в глазах правителя Капастана Итковиан видел впервые.

— Потрудитесь сообщить Брухалиану следующее, — отчеканил Джеларкан. — Впредь пусть «Серые мечи» не пытаются думать за принца. Не в вашей компетенции решать, что ему надлежит знать, а что — нет. Необходимо докладывать обо всех делах, невзирая на то, кажутся они вам важными или же второстепенными. Правитель сам в этом разберется. Вам понятно, несокрушимый щит?

— Можете не сомневаться, ваше высочество, я в точности передам эти слова Брухалиану.

— Не удивлюсь, если Совет масок знает еще меньше моего.

— Вероятнее всего, так и есть. Видите ли, интересы Совета предполагают…

— Избавьте меня от своих заумных рассуждений, Итковиан. До свидания.

Принц развернулся и зашагал к воротам. Он двигался как заведенная кукла, однако в его походке все равно сквозило что-то величественное и благородное.

«Мне жаль тебя, Джеларкан, но какое это сейчас имеет значение? И потом, я не имею права выказывать свои личные симпатии. Я — всего-навсего выразитель воли смертного меча. Мои собственные мысли и чувства не играют никакой роли».

Усилием воли Итковиан подавил закипающее в душе раздражение. Пока он говорил с принцем, Хетана и Кафал вышли из своего оцепенения. Теперь они сидели почти вплотную к жаровне. Над нею плавали, поднимаясь вверх, кольца белого дыма.

Подойдя ближе, Итковиан заметил на углях нечто вроде куска мяса, красноватого по краям и молочно-белого в середине. Лопатка. Только вот чья? Для бхедерина слишком легкая. Человеческая? Нет, эта длиннее и тоньше. Лопатка оленя, наверное, или антилопы. Баргасты начали ритуал прорицания, используя этот артефакт. Ну конечно! Недаром их шаманов называют заклинателями костей.

«Как же я раньше не понял, что эти двое не просто воины? Достаточно вспомнить заунывную песнь Кафала на заседании Совета масок. Он — шаман, а Хетана — его помощница».

Итковиан остановился за спиной юноши. От жара углей лопатка начала трескаться. Жир пузырился на толстых краях кости, шипел и вспыхивал, словно огненная мантия.

Самым простым видом гадания было изучение узора трещин. Охотникам такой узор служил чем-то вроде карты, подсказывающей, где искать добычу. Однако ритуал, к которому прибегли Кафал и его сестра, был куда сложнее, а стало быть, и трещины представляли собой отнюдь не просто карту земного мира. Несокрушимый щит стоял не шевелясь и пытался вникнуть в суть разговора между баргастами.

Естественно, брат и сестра говорили на своем родном языке, которого Итковиан почти не знал. Но это не помешало ему понять, что в беседе также участвует и некая третья сторона. Оставалось загадкой, каким образом ее ответы слышали Кафал и Хетана; тем не менее их оживленные кивки свидетельствовали, что так оно и есть.

Лопатка успела покрыться целым лабиринтом трещин. Она чуть посинела, затем сделалась бежевой и, наконец, опять стала белой, но молочная гладкость сменилась известковой шершавостью. От лопатки начали отваливаться куски, словно бы дух уступил неукротимой силе огня.

Странная беседа прекратилась. Кафал погрузился в забытье. Хетана отодвинулась от жаровни, подняла голову и только сейчас заметила Итковиана:

— Рада, что ты здесь, Волк. В мире случились перемены. Удивительные перемены.

— Они благоприятны для тебя? — спросил Итковиан.

— А ты бы хотел этого? — улыбнулась Хетана.

«Хотел бы я шагнуть в пропасть?»

— Возможно, — уклончиво ответил несокрушимый щит.

Баргастка, посмеиваясь, встала. Она потянулась и вдруг поморщилась, точно от боли:

— Как же кости ломит. И мышцы стосковались по заботливым рукам.

— Разве ты не умеешь растирать затекшие мышцы?

— Умею, Волк. Давай сделаем это вместе. Хочешь?

— Сначала расскажи, о чем ты узнала.

Хетана презрительно усмехнулась, уперев руки в бедра:

— Разочаровал ты меня, Волк. Теперь-то я понимаю: тебе велели лечь под меня и выведать все тайны. Так? Чего молчишь? Но имей в виду: со мной в такие игры играть опасно.

— Наверное, ты права, — пробормотал Итковиан и двинулся прочь.

— Эй, постой! — со смехом окликнула его Хетана. — Ты улепетываешь, как кролик. Зря я назвала тебя Волком. Придется сменить тебе имя.

— Как хочешь, — на ходу ответил несокрушимый щит.

Его догнал заливистый смех Хетаны.

— Вот эта игра уже позабавнее. Беги быстрее, кролик! Не то догоню!

Итковиан вошел внутрь здания и свернул в коридор, сокращавший ему путь до башни. Там он громко хлопнул дверью и, звеня доспехами, начал подниматься по крутым каменным ступенькам. Облик Хетаны неотступно преследовал несокрушимого щита, продолжая дразнить его: хохочущее чумазое лицо, бешено горящие глаза, призывно выгнутая спина и дерзко выставленная, почти обнаженная грудь. Но Итковиана бесило не столько вызывающе откровенное поведение дикарки, сколько свои собственные, вдруг пробудившиеся плотские желания. Его клятвы и обеты рушились, все мольбы, обращенные к Фэнеру, оставались без ответа, словно богу и не были нужны жертвы, принесенные его приверженцем.

«Возможно, это и есть последняя, самая сокрушительная истина. Богам ровным счетом наплевать на аскетизм смертных. Им нет дела до нравственных установлений и извращенной морали монахов и храмовых жрецов. Наверное, богам откровенно смешны наши цепи и вериги, а еще более забавной кажется наша неукротимая жажда выискивать греховную природу жизненных потребностей. Хотя не исключено, что боги вовсе и не смеются; наоборот, они гневаются на нас. А вдруг наше отрицание радостей жизни — величайшее оскорбление для тех, кому мы поклоняемся и служим?»

Итковиан не заметил, как поднялся до самого верхнего этажа башни, где находился арсенал. Он рассеянно кивнул двоим караульным и полез по лесенке на крышу.

Дестриант был уже там.

— Что случилось? — спросил он. — Чем это ты так взбудоражен?

— Да уж есть причина. Приходил принц Джеларкан. Я попытался объяснить все как есть. В пух и прах разнес его нелепый замысел исхода из города. Джеларкан в ответ наговорил мне резкостей. Потребовал, чтобы мы ставили его в известность о каждом нашем шаге.

— Рано или поздно это должно было случиться. Принц вспыльчив, да и устал он не меньше нашего.

— Потом я говорил с Хетаной. Дестриант, я вдруг ощутил… шаткость своей веры.

— Ты усомнился в принесенных тобой обетах?

— Да. Я усомнился в их истинности.

— Стало быть, ты верил, что правила поведения, которым ты следуешь, существуют для ублажения Фэнера?

Итковиан облокотился на зубец башни. Над равниной висел дым многочисленных паннионских костров.

— В общем-то, да.

— Ты заблуждался, несокрушимый щит.

— Я прошу объяснений.

— Попробую объяснить… Ты испытывал потребность сковать себя цепями. Считал, что ограничения воспитывают силу духа, а их необходимость диктуется принесенными тобою обетами. Увы, Итковиан, твои обеты явились результатом бесед с самим собой, а вовсе не с Фэнером. Он не заковывал тебя в цепи и не опутывал запретами. Это твои цепи. Но у тебя же есть и ключи, чтобы отомкнуть замки и снять цепи, когда в них отпадет надобность.

— Отпадет надобность?

— Да. Когда жизнь вокруг перестанет угрожать твоей вере.

— По-твоему, дело тут не в вере, а в моих обетах. Получается, я… перемешал одно с другим?

— Как ни печально, несокрушимый щит, но это так.

— А ты представляешь, что это повлечет за собой? Безудержный поток плотских желаний!

— Вот тогда ты и поймешь, что в тебе истинно, а что ты лишь принимал за истину. Иногда такая встряска бывает полезна, друг мой, — засмеялся дестриант.

— Не самый удачный предмет для шуток, — морщась, ответил ему Итковиан. — Да и время нынче не располагает к веселью.

— Ну почему же?

— Смотри, уже началось! — почти крикнул несокрушимый щит, сразу забыв про болезненную тему. — Беклиты пришли в движение!

Карнадас перестал улыбаться и тоже повернулся лицом к равнине.

— Взгляни вон туда, — подсказал ему Итковиан. — Урды тоже зашевелились. Скаландии заняли фланги. Стражи Домина принимают на себя командование.

— Паннионцы не настолько глупы, чтобы лезть на стены, не подавив вначале редуты, — предположил дестриант. — Скоро Совет масок убедится, чего стоят их хваленые джидраты. Нам это даст хоть какой-то выигрыш во времени.

— Разыщи моих вестовых, — сказал Карнадасу Итковиан. — Предупреди офицеров и… принца, разумеется.

— Разумеется. Ты пока останешься здесь?

Итковиан кивнул.

— Отсюда все хорошо видно. Пока можно лишь наблюдать, буду наблюдать. А потом… Ступай!

Беклиты сжимали кольцо вокруг редута. Наконечники их копий отбрасывали множество солнечных зайчиков. Ни один из бликов не достигал плоской башенной крыши, однако несокрушимый щит все равно прищурился.

— Вот и началось, — прошептал он.

Ворчун шел по Кальманарскому переулку. И переулок, и все окрестные улочки словно вымерли, и причиной тому было отнюдь не жаркое послеполуденное солнце, застывшее на безоблачном небе. Перебравшись через очередную груду мусора, Ворчун оказался возле круглой стены Ульдана — одного из замкнутых районов, которые в Капастане по давней традиции называли стоянками.

Он постучался в массивную дверь. Вскоре ему отворили. Человек неопределенного возраста, в котором он не сразу узнал Бьюка, молча кивнул в сторону прохода. Коридор довольно круто опускался вниз и выводил на залитый солнцем круглый внутренний двор.

— Не думал, что ты откликнешься так скоро. Что-нибудь случилось?

— А вы тут, похоже, находитесь в блаженном неведении? — раздраженно осведомился бывший командир стражников. — Паннионцы двинулись на редуты. Вестовые так и шастают взад-вперед.

— Ты на какой стене был? — уточнил Бьюк.

— А какая разница? — огрызнулся Ворчун. — Ну, на северной. Там, где дом Лектара. Да, забыл спросить: этот ублюдок выходил на охоту прошлой ночью?

— Нет. Я же тебе говорил: помощь стоянок — дело нешуточное. По-моему, Брош пытается докумекать, почему и в позапрошлую ночь у него тоже все сорвалось. Ходил такой злющий, что даже Бошелен заметил.

— А вот это, Бьюк, нам уже ни к чему. Бошелена лучше сюда не впутывать.

— А я ведь предупреждал: дело это рискованное.

«Да уж, задачка явно не из легких: попытаться сделать так, чтобы безумный убийца не нашел себе жертв — и сам не понял почему — в осажденном городе… Худ тебя побери, Бьюк, во что ты меня втягиваешь?»

— И твои новые друзья поверили, что Брош опасен? — спросил Ворчун. — Я слышал, в Капастане не больно-то жалуют чужаков.

— Поверят, если дорога жизнь собственных детей. А Корбалу Брошу нужны здоровые внутренности.

— По-моему, ты только напрасно напугал этих людей. Меньше всего ночные прогулки нашего приятеля угрожают детям. Думаю, с закатом солнца родители вряд ли выпускают их на улицу.

— Так-то оно так. Но в городе хватает беспризорной ребятни. Четверых я отрядил вести постоянную слежку за особняком. Бездомные сорванцы. Вряд ли Брош обратит на них особое внимание. И за небом они тоже присматривают.

Бьюк вдруг резко замолчал, как будто сболтнул лишнее.

«Больно мне нужны твои тайны!» — внутренне усмехнулся Ворчун. И насмешливо поинтересовался:

— Слушай, а за небом-то чего следить? Или Брош умеет летать?

— На всякий случай. Вдруг его потянет на крыши.

«Дружище, ты, никак, забыл, что мы не в Даруджистане? Здесь нельзя запросто перепрыгнуть с одной крыши на другую».

— Главное, что их дом под присмотром, — продолжал Бьюк. — К счастью, Бошелен не вылезает из подвала. Уж не знаю, какую нору он себе устроил, но торчит там круглые сутки. А Корбал днем спит. Я тут начал говорить…

Ворчун резко взмахнул рукой, прервав его рассказ:

— Слушай!

Оба замерли.

Земля под ногами слегка задрожала. Со стороны городских стен доносился нарастающий гул.

Бьюк вдруг побледнел и выругался.

— Где Каменная? — спросил он. — Только не заговаривай мне зубы и не уверяй, что ты не знаешь.

— Знаю. Возле Восточных ворот, что ведут на Портовую дорогу. Там пять взводов «Серых мечей», полк джидратов и около дюжины лестарийских гвардейцев.

— Как раз с той стороны и громыхает.

— Вот же глупая девка, — нахмурился Ворчун. — Спрашивается, ну какого Худа туда она поперлась? А ведь Каменная правильно угадала, что именно оттуда все и начнется.

Бьюк стиснул его запястье:

— Так что ж ты, Худ тебя побери, прохлаждаешься здесь? Осада уже началась, и Каменная оказалась в самом пекле.

Ворчун выдернул руку:

— И что, предлагаешь мне отправиться ее спасать? Еще чего не хватало! Думаешь, я не предупреждал эту красавицу? Сто раз ей говорил! Все уши прожужжал. И тебе тоже объяснял: это не моя война! Ну что вы ко мне привязались?

— Тенескариям ровным счетом наплевать, твоя это война или нет. Они просто-напросто обезглавят тебя и бросят в котел!

Ворчун молча повернулся, побежал к двери и распахнул ее, изо всех сил рванув тяжеленный засов, который с громким лязгом упал. Пригнувшись, бывший командир стражников выскочил наружу.

Он сразу понял, насколько сильно стены стоянки заглушали звуки атаки. В переулке все грохотало. Повсюду слышались звон оружия, рев, громкие крики. Воздух сотрясали невидимые волны, летевшие от тысяч двигающихся вооруженных людей. Казалось, в движение пришли даже стены — осаждаемые и обороняемые одновременно. Но самым страшным в этом вихре звуков были тяжелые, ухающие удары паннионских стенобитных орудий.

Затянувшееся ожидание наконец-то закончилось. Началась осада.

«Им не удержать стены. И ворота тоже. К сумеркам враг будет в Капастане». Ворчун прикинул, не напиться ли с горя в стельку, и подобная перспектива несколько успокоила бывшего командира стражников.

И тут внимание его привлекло какое-то движение наверху. Ворчун поднял голову. С запада летели огненные шары. Несколько десятков. Их строй постепенно редел: снаряды падали на крыши и врезались в стены домов. Повсюду гремели взрывы и полыхали пожары.

«А вот и передовой отряд паннионцев пожаловал», — подумал Ворчун, добавив заковыристое даруджистанское ругательство.

Вторую волну шаров выбросили катапульты, обстреливающие Капастан с севера. На этот раз звук был гораздо громче. Он все усиливался… Одно из зловещих паннионских «солнц» летело прямо к Кальманарскому переулку.

Ворчун бросился назад, к спасительной двери.

Метательные снаряды паннионцев состояли из обычных булыжников, густо покрытых смолой. Подожженная, она не гасла даже в полете. Расчет был прост: поджигать и рушить одновременно.

По Кальманарскому переулку поползла огненная змея — запылал сухой мусор. Паннионское «солнце», стукнувшись о землю, отскочило и вторично ударило в стену стоянки. Удар пришелся в каких-нибудь десяти шагах от двери. Упавшие обломки тут же загорелись.

Ворчун на время оглох. Осколки исцарапали ему руки и лицо. Кое-как пробравшись по мосткам над сточной канавой, он очутился возле лестницы. Из дыры в стене валил дым. Кажется, кто-то кричал, но звон в ушах мешал воспринимать окружающие звуки.

«Плохо оказаться в огненной ловушке».

Ворчун уже почти добрался до двери, когда та неожиданно распахнулась сама. На пороге стоял Бьюк. На руках он держал бесчувственную женщину.

— Вас сильно задело? — крикнул бывший командир стражников.

— А, ты еще здесь? — удивился Бьюк, поднимая голову. — Обошлось. Огонь почти потушили. Чего медлишь? Беги куда-нибудь, прячься.

— Спасибо за совет, — буркнул Ворчун.

Небо заволокло дымом. Густые клубы его поднимались в восточной части города, образуя завесу, которую ветер гнал на запад. В Даруджийском квартале, среди храмов и домов, виднелись языки пламени. Рассудив, что безопаснее всего сейчас держаться поближе к городским стенам, Ворчун побежал к Портовым воротам, мысленно убеждая себя, что лишь по чистой случайности направляется туда, где сейчас находится Каменная.

«Ладно, эта дура может воевать, раз ей так хочется. Но меня ни за какие сокровища на эту их бойню не заманишь. Меня не раз звали в армию, чтоб им всем провалиться к Худу в задницу. Но я не настолько глуп».

Вражеские катапульты дали новый залп. Вскидывая голову и мельком оглядываясь на дымные хвосты, Ворчун побежал быстрее, но вскоре понял, что в этом нет никакого смысла. Огненные шары были уже далеко от него, над центром города, где и падали, выбивая зловещую дробь.

«Еще несколько залпов — и я точно тронусь умом».

Впереди в дыму мелькали бегущие люди. Звон оружия усилился. К нему примешивался какой-то непонятный шелест, похожий на шум волн, что обрушиваются на прибрежную гальку.

«Я почти рядом. Осталось найти ворота и вытащить оттуда эту глупую девку. Задерживаться тут я не собираюсь. Будет фордыбачиться — просто оглушу. А потом нужно будет по-быстрому уносить отсюда ноги».

На пути у него оказались лотки небольшого рынка, за которым начиналась Предпортовая улица. Проходы между ними были густо завалены разной дрянью. Попади сюда хоть один огненный шар, мало не покажется. Сама Предпортовая улица скрывалась за пеленой дыма. Кое-как пробравшись через завалы, Ворчун оказался на улице. Слева едва виднелись ворота. Их массивным створкам здорово досталось. Возле них громоздились тела убитых. Из бойниц почерневших башен тоже валил дым. Башни приняли на себе все виды ударов, от паннионских стрел и до булыжников катапульт. Но внутри еще продолжался бой, и оттуда слышались крики и лязг оружия. По парапетам стен ползли солдаты в форме «Серых мечей».

Справа от Ворчуна из дыма вынырнуло несколько взводов наемников. Их передние ряды, готовые вступить в бой, яростно размахивали мечами. Замыкали колонну стрелки с заряженными арбалетами. Они пробежали почти под самым носом у даруджийца и рассыпались, заняв позиции возле створок. Тела убитых служили им заграждением.

Ветер изменил направление, и глазам Ворчуна открылись новые груды трупов. Он узнал воинов Капантальского гарнизона, лестарийских гвардейцев и паннионских бетаклитов. В полусотне шагов от этого места, на забаррикадированном перекрестке, тоже высилась гора тел.

Только сейчас до Ворчуна вдруг дошло: «А ведь враг уже в городе!» Следом явилась другая мысль: «Сколько паннионцев успело прорваться сквозь заслоны у ворот? Сколько их сейчас рассыпалось по капастанским улицам?» Ответ он надеялся получить у «Серых мечей».

Ворчун бросился вслед за наемниками. Не увидев никого из офицеров, он обратился к ближайшей арбалетчице:

— Как обстановка?

Женщина повернула к нему на удивление спокойное, перепачканное копотью лицо. Ворчун с удивлением понял, что перед ним капанка. Надо же, кто бы мог подумать, что «Серые мечи» принимают их в свои ряды.

— С башен враг выбит. Вскоре с вылазки должен возвратиться ударный отряд. Мы их впустим и останемся оборонять ворота.

Ворчун уставился на собеседницу.

«Совсем еще девчонка. Как она сказала? Ударный отряд?! Они что, совсем спятили — бросаться за стены навстречу паннионцам?»

— Чтобы удерживать ворота, их вначале нужно закрыть, — рассудительно заметил он. — Сама видишь, как створки исколошматили.

Однако арбалетчицу его слова ничуть не смутили.

— Ничего, скоро сюда подойдут наши саперы и добровольцы из числа горожан. Они починят ворота.

— Ты, случаем, не знаешь, сколько проломов в стене? Погибших много?

— Сейчас об этом лучше не думать.

— Прекратить разговоры! — крикнул женщине кто-то из солдат. — И скажи этому штатскому, чтобы уносил ноги. Сейчас здесь будет жарко!

Следом раздалась команда. Арбалетчики припали к земле и стали приближаться к башням.

— Это мы, лестарийцы, — послышалось впереди. — Мы возвращаемся.

«Серые мечи» встретили это известие без всякого ликования. Они замерли в напряженном ожидании. В следующий миг из-под арки ворот появились первые бойцы из тех, что участвовали в вылазке. Потрепанные, с ранеными на руках, солдаты закричали, чтобы наемники дали им дорогу. Взводы наемников образовали живой коридор.

Ворчун не столько глядел на возвращающихся лестарийцев, сколько прислушивался к шуму битвы, продолжавшейся за стенами города. Звуки ее приближались. Ну конечно! Как он сразу не догадался? Этих солдат с ранеными прикрывал арьергард, и давление на него все усиливалось.

— Контратака! — крикнул кто-то. — Скаландийские застрельщики!

С парапета стены тоскливо пропел рожок. Гул за воротами нарастал. Под ногами Ворчуна начала сотрясаться земля. Он сразу вспомнил разговоры в таверне. Если все это не досужий вымысел, скаландии наступают целыми легионами и в каждом — не менее пяти тысяч солдат.

Подошли новые отряды «Серых мечей», расположившиеся вдоль Предпортовой улицы. Вместе с капантальскими стрелками они выстраивали живую заградительную стену. Солдаты подтаскивали катапульты. Приглядевшись, даруджиец понял, что стрелять они намерены раскаленными булыжниками.

Появление арьергарда лестарийцев сопровождалось дождем копий, летевших им вслед. Копья ударялись о тяжелые доспехи и падали. Только одно нашло свою жертву, ударив солдата в шею. Лестариец повалился, отчаянно стараясь вырвать зазубренный наконечник. Чтобы умирающего не затоптали, его оттащили в сторону.

Паннионский Провидец не слишком заботился о вооружении и амуниции скаландиев. Их задачей было завязать бой и, насколько возможно, истощить силы противника. Кожаные доспехи и шлемы, копья с кривоватыми древками, трофейные мечи. У некоторых, правда, имелись щиты, но… сплетенные из лозы. Даже отступая, лестарийские пехотинцы продолжали косить скаландиев, однако те упорно лезли вперед, подбадривая себя гортанным боевым кличем.

— Назад! Рассредоточиться!

Громогласный приказ мигом возымел действие. Лестарийцы вышли из боя, развернулись и рванулись прочь по коридору, оставив павших, — тех схватили скаландии, поволокли назад. Нужда в живом коридоре отпала, и «Серые мечи» развернулись в заградительную цепь на пути хлынувших в ворота паннионцев. Щелкнули пружины арбалетов. Скаландии падали десятками, загораживая путь идущим сзади. Защитники города спокойно перезарядили арбалеты и приготовились к новому залпу. Тех немногих врагов, кто все-таки прорвался вперед, встретили мечи наемников.

Вторую волну наступающих постигла та же участь. Проход заполнялся телами убитых. Скаландии, появившиеся следом, были и вовсе безоружными. Пока «Серые мечи» перезаряжали арбалеты, паннионцы отступили, утащив с собой убитых и раненых соплеменников.

Дверь левой привратной башни распахнулась. Ворчун резко обернулся на звук, схватившись за свои гадробийские сабли. Из двери, пошатываясь, вылезли несколько окровавленных солдат Капантальского гарнизона. Среди них была и бесшабашная стражница Менакис по прозвищу Каменная.

От ее рапиры осталась лишь половина. Обломок лезвия, эфес и дужка гарды были густо заляпаны человеческой кровью. Кровь покрывала и всю правую перчатку доспехов женщины. К левой руке ее прицепилось что-то липкое, похожее на покрытую тиной веревку, с которой падали отвратительного вида бурые капли. Кожаные доспехи (помнится, Каменная заплатила за них кругленькую сумму и очень их берегла) зияли многочисленными дырами. Один из косых ударов распорол ей не только доспехи, но и рубашку, надетую под них. Из прорехи выглядывала правая грудь с кровавыми бороздами, оставленными чьими-то ногтями.

Каменная не сразу заметила Ворчуна. Ее взгляд застыл на арке ворот. Утащив последние трупы, скаландии вновь ринулись в атаку. Первые ряды, как и прежде, были встречены залпом стрел, однако это не остановило орущую толпу. Яростно размахивая руками, они двинулись на «Серых мечей». Наемники понимали, что силы неравные. Их ряды разделились надвое, и обе половины устремились вдоль по Предпортовой улице, где нападавших уже поджидали капантальские лучники.

Каменная что-то рявкнула своим боевым товарищам, и они послушно отошли в сторону, почти вжавшись в стену. Вот тогда-то храбрая воительница и увидела Ворчуна. Их глаза встретились.

— Пробирайся сюда, бык ленивый! — прошипела Каменная.

Ворчун подбежал к ней:

— Худ тебя побери, глупая девка! Приключений захотелось? Что тут происходит?

— А ты как думаешь? Когда эти сволочи проломили ворота, они сразу поперли на башни. Самые отчаянные лезли прямо по стене. — Каменная вдруг запрокинула голову, будто отшатнувшись от невидимого удара. Выражение ее глаз при этом было пугающе спокойным. — Нам пришлось отступать наверх. Биться буквально за каждый этаж. Я напоролась на стража Домина. — Голова женщины опять дернулась. — Представляешь, он пощадил меня. Наверное, хотел оставить на закуску. Ничего, я его отблагодарила… Что мы здесь стоим? Скорее отсюда!

Они побежали. Каменная взмахнула левой рукой, забрызгав Ворчуна смесью из желчи и жидкого человеческого дерьма.

— Я выпотрошила этого ублюдка. Слышишь? — Она сплюнула. — Он даже толком не сопротивлялся. Мямлил какую-то чушь. Хныкал, как сопливый мальчишка…

«Дура, ты родилась в рубашке. Со стражами Домина шутки плохи!»

Каменная вдруг остановилась и повернулась к Ворчуну. Ее лицо стало бледным и испуганным.

— Так это был… настоящий бой? Война? А этот дурень — их… — Она привалилась к стене. — Боги, во что же мы вляпались!

Ее боевые товарищи, не обращая внимания на женщину, пробежали мимо. Ворчун придвинулся к напарнице поближе.

— Говоришь, ты его выпотрошила? — переспросил он, не решаясь взять ее за руку.

Каменная кивнула. Глаза ее были плотно зажмурены, а дыхание вырывалось из груди болезненными, хриплыми толчками.

— Значит, на мою долю ничего не оставила? — уточнил Ворчун, пытаясь пошутить.

Она покачала головой.

— Жадная ты, красавица. Ну ничего, стражей Домина у них много. На всех хватит.

Каменная уткнулась ему в плечо. Ворчун обнял ее.

— Давай выбираться из этой заварушки, — сказал он, уговаривая ее, точно ребенка. — У меня есть чистая комната. Там найдется и где помыться, и чего поесть. Дом находится неподалеку от северной части стены. Ты не волнуйся, там безопасно. Я нарочно выбрал комнату в самом конце коридора. Всего одна дверь. Я встану за дверью и никого не пропущу. Обещаю тебе.

Ворчун почувствовал, как женщина кивнула. Потянулся вниз, чтобы взять подругу на руки.

— Я сама могу защитить себя.

— Не сомневаюсь. Но хочешь ли? Вот в чем вопрос, девочка.

Каменная медленно покачала головой. Ворчун легко подхватил ее на руки:

— Там тебе будет спокойно. Ты и вздремнуть сумеешь.

Бывший командир стражников двинулся вдоль стены. Каменная замерла, уткнувшись ему в плечо. Грубая ткань его рубашки в этом месте уже совсем промокла.

А позади них сотнями умирали скаландии. Вряд ли эта бойня была по нраву «Серым мечам» и солдатам Капантальского гарнизона, но Паннионский Домин получал то, что заслужил.

Ворчуну вдруг захотелось оказаться среди «Серых мечей». В первых рядах. Убить стража Домина. Даже не одного, а тысячу. Нет, и этого было бы недостаточно.

«Не сейчас».

Внезапно Ворчуну показалось, что его кровь превратилась в какую-то иную жидкость, которая вытекает из жил прямо в мышцы, наполняя их странной, непреклонной силой. Никогда прежде он не чувствовал ничего подобного, но думать об этом не было смысла. Даже слов подходящих, дабы выразить это, и то подобрать невозможно.

Однако Ворчун ошибался. На самом деле такие слова существовали. И они весьма точно описывали все, что ожидало его в не таком уж далеком будущем.

Предсказания Брухалиана оправдались: истребление к’чейн че’маллей, предпринятое Кроновыми т’лан имассами и т’лан айями, повергло септарха в смятение. Несколько дней Кульпат медлил со штурмом, и эта отсрочка явилась для несокрушимого щита настоящим подарком. Однако теперь колебания противника остались в прошлом, и на плечи Итковиана легли все тяготы обороны города. И здесь уже ни т’лан имассы, ни т’лан айи ему не помогут.

«Да и дружественная армия вряд ли явится в самый последний миг, когда уже не на что надеяться. Нет, чуда не будет: Капастан предоставлен самому себе. Повсюду лишь страх, боль и отчаяние, а это — никудышные союзники».

Башня, где стоял сейчас Итковиан, была самой высокой в городе. Вскоре после ухода Карнадаса сюда зачастили вестовые с донесениями. Несокрушимый щит и сам видел, что основные удары враг наносит по восточному и юго-восточному участкам стены. Паннионцы с грохотом выкатывали осадные орудия. Беклиты и тяжело вооруженные бетаклиты выстроились напротив Портовых ворот, а за ними и на флангах скопились скаландии. Ими командовали стражи Домина. Возле стен суетились десандии — паннионские саперы. Эти тащили стенобитные орудия и меняли положение катапульт, чтобы еще ощутимее лупить по Капастану. А вдоль реки, до самого побережья, исходили ожиданием орды голодных тенескариев.

Итковиан с тревогой следил за штурмом Восточного редута, уже несколько дней отрезанного от города и плотно окруженного врагами. Беклиты разнесли узкую дверь и двинулись внутрь. Шаг, другой, третий. И вдруг они замерли, а потом… начали отступать. Паннионцы отходили, оставляя тела убитых. Что бы ни говорили о джидратах, однако сейчас эти заносчивые воины продемонстрировали высокую дисциплину и решимость. Они изгнали захватчиков, а на месте снесенной двери воздвигли баррикады.

Немного оправившись, беклиты снова пошли в атаку на Восточный редут.

Битва продолжалась уже несколько часов. Всякий раз, когда несокрушимый щит поворачивал голову в ту сторону, из его груди вырывался вздох облегчения. Джидраты еще держались. Подступы к редуту устилали вражеские тела.

«Да уж, септарх явно не ожидал, что Восточный редут, подобно острому шипу, столь глубоко вонзится в тело его армии».

Но главной заботой Итковиана оставалось положение в самом Капастане. Атака на северную часть стены была лишь неуклюжим отвлекающим маневром. Такой же грубой уловкой стало и нападение с запада. Основные удары пришлись на восточный и южный участки городской стены. Нападавшие упрямо стремились прорваться через ворота. Местонахождение башни позволяло Итковиану одновременно следить за развитием событий на востоке и на юге. Враги его, конечно же, видели. По башне был выпущен не один огненный шар, однако стрелявшие неизменно промахивались. Несокрушимый щит понимал: столь вызывающее поведение сойдет ему с рук лишь в первый день боевых действий.

«Как ни хорош этот наблюдательный пункт, завтра нужно будет покинуть башню. Не стоит понапрасну искушать судьбу…»

Когда беклиты и бетаклиты пошли на стены вместе с десандиями, которые несли штурмовые лестницы, Итковиан отдал приказ об ответной атаке с парапетов и привратных башен. Этого захватчики не ожидали. Они даже не позаботились о каком-либо прикрытии и теперь погибали целыми толпами.

И все же паннионцы, не считаясь с жертвами, сумели протаранить ворота. Правда, по другую сторону ворот их ждала смерть. Стрелки «Серых мечей» и Капантальского гарнизона встретили наступавших перекрестными залпами стрел из луков и арбалетов.

Стратегия, предложенная несокрушимым щитом, оказалась на удивление действенной. Паннионцев уничтожали почти у самых ворот, не пропуская даже на прилегающие улицы. Более того, лестарийские гвардейцы дерзнули выйти за пределы города и ударить в тыл отступавшим.

Первый день штурма закончился явной победой защитников Капастана. Однако никто из командиров не обольщался достигнутыми успехами. Все ждали ночи, чреватой любыми неожиданностями.

У Итковиана от усталости подгибались ноги. Он стоял, подставляя лицо прохладному ветру, дувшему с берега. Вспотевший лоб еще не высох, глаза слезились от дыма. Темнота скрыла очертания Восточного редута, но, судя по глухим ударам, паннионцы продолжали обстреливать его булыжниками.

Только сейчас несокрушимый щит позволил себе повернуться и взглянуть на город… В Капастане горели целые кварталы. Языки огня вздымались в темное небо, подпираемые столбами густого дыма.

«Почему это меня удивляет? Я ведь знал, что увижу. Тогда почему картина пожаров так ужасает меня, что, кажется, аж кровь стынет в жилах?»

Он привалился спиной к зубчатке парапета.

— Тебе пора отдохнуть, — донеслось со стороны лестницы.

— Ты прав, дестриант, — не открывая глаз, ответил Итковиан.

— Да вот только отдыхать нам не придется. Паннионцы готовятся к новой атаке. Ночь — лучшее время для штурма.

— Знаю, — устало отозвался несокрушимый щит.

— Брухалиан приказал…

— Думаешь, меня надо уговаривать? Какие распоряжения он передал?

— Все сложнее, чем я думал, — сказал дестриант, подойдя к Итковиану. — Магические Пути поражены, и это хуже всего.

Как это частенько бывало, грозящая опасность взбодрила Итковиана.

— Смертного меча недавно вызвали в Невольничью крепость. Жрецам не терпится узнать о первом дне боев. Удивительно: по тем местам без конца стреляли огненными шарами, а крепость стоит себе целехонька, ничего этим жрецам не делается… Прости, вырвалось.

— Я тоже не питаю нежных чувств к жрецам, но воинам Фэнера как-то не пристало желать их гибели.

— Ты прав, Итковиан. Тем более там ведь сейчас не только жрецы.

— А кто еще?

— Наши дорогие баргасты. Обосновались в Главном зале… Кстати, Брухалиан перед уходом просил узнать, что тебе удалось выведать у Хетаны.

— К сожалению, совсем ничего. Все мои попытки окончились крахом. А теперь сам понимаешь — мне не до расспросов и не до баргастов.

— Понимаю. Я передам смертному мечу твои слова, хотя, разумеется, сие его и не обрадует.

— Благодарю.

Карнадас вглядывался во вражеские позиции, обозначенные точками костров:

— Боги милосердные, неужели джидраты все еще удерживают Восточный редут?

— Трудно сказать, — ответил Итковиан, вставая рядом. — Но их продолжают обстреливать камнями. Редут не настолько прочен. Если джидраты и живы, то сейчас они дерутся уже за развалины. Судя по звуку, приблизительно час назад там рухнула стена.

— Легионы вновь готовятся к бою, несокрушимый щит.

— Где мои вестовые?

— Легли вздремнуть. Видел бы ты, как они замотались. Но война есть война. Я сейчас прикажу, чтобы их разбудили.

Карнадас ушел. Итковиан слышал, как он спускается по лестнице, но сам не отводил взгляда от вражеских позиций к востоку и югу от Капастана. Повсюду мелькали вспышки потайных фонарей. Паннионские войска спешно строились. Вновь появились мелкие отряды скаландиев, осторожно продвигающиеся к городским стенам.

Со стороны лестницы вновь послышались шаги. Не поворачиваясь к вестовым, Итковиан отдал приказ:

— Известите командиров лучников и требушетчиков: паннионцы собираются возобновить штурм. Пусть пошлют солдат на парапеты. Усилить охрану ворот, насколько возможно. Привлечь также и саперов.

В небо взвились два десятка огненных шаров. Они пролетели высоко над башней. От взрывов задрожали доски пола, покрытые бронзовыми листами. Итковиан невольно повернулся в сторону города.

— Почему вы все еще здесь? — накинулся он на оторопевших вестовых.

Карнадас медленным галопом ехал через площадь Тура’ла. До высоких арочных ворот оставалось каких-нибудь пятьдесят шагов, когда в них ударил паннионский огненный шар. Стена оказалась крепкой. Шар разбился на огненные осколки. Увы, не все они упали вниз; какая-то часть попала на крыши окрестных домишек, и пламя быстро охватило небольшие строения. Оттуда с криками выскакивали испуганные люди. В северной части, на границе с Храмовым кварталом, упавшие шары спровоцировали другой крупный пожар.

Выбравшись за пределы площади Тура’ла, Карнадас, не сбавляя скорости, пронесся по улице Теней, оставив храм Теней по левую руку, а святилище Королевы Грез по правую. Выехав на главную здешнюю улицу, носившую звучное название проспект Даруджийского Копья, дестриант свернул влево. Впереди темнела громада Невольничьей крепости.

У ворот стоял внушительный караул: три взвода джидратов в полном боевом облачении и с оружием наготове. Узнав дестрианта, они молча расступились, пропуская его лошадь.

Во внутреннем дворе Карнадас спешился, отдал поводья конюшему и направился прямо в Главный зал, где сейчас должен был находиться Брухалиан. Впереди он заметил какую-то фигуру в плаще с капюшоном. Странно. Невольничья крепость тщательно охранялась, и посторонние всегда ходили здесь только с сопровождающими. Незнакомец двигался весьма уверенно. Как же он сумел миновать бдительных джидратов? Пока Карнадас терзался этим вопросом, человек в плаще изящно взмахнул рукой, и тяжелые двери Главного зала распахнулись.

Дестриант прибавил шагу и подоспел как раз вовремя, чтобы услышать конец возмущенной реплики одного из жрецов:

— …да, и причем немедленно!

После этого в зале воцарилась напряженная тишина.

Карнадас проскользнул внутрь вслед за незнакомцем. Сейчас глаза всех жрецов и жриц из Совета масок были устремлены на человека в плаще. На него же глядел и смертный меч, стоявший в центре зала, возле каменного диска. Невдалеке от Брухалиана восседали на своей подстилке Хетана и Кафал. Жрецы дружно вытянули шею, разглядывая таинственного гостя. Их маски скорчились в недовольных гримасах. Исключение составлял лишь Рат’Худ, чья маска в виде деревянного черепа буквально пылала гневом.

То, что Карнадас издали принял за плащ, оказалось чем-то вроде сутаны. Незнакомец стоял, спрятав руки в рукавах своего серо-коричневого облачения. Столь враждебный прием ничуть его не смутил. Он спокойно разглядывал членов Совета масок.

— Вы осмелитесь оставить мой приказ без внимания? — раздраженно загремел Рат’Худ. — Где джидраты? Почему они не откликаются на наш призыв?

— Джидраты, увы, не в состоянии этого сделать, — спокойно произнес незнакомец на даруджийском языке. — Они только что откликнулись на призыв сна, и это позволит нам избежать ненужного вмешательства.

Удивительный посетитель повернулся в сторону смертного меча, и Карданас сразу же узнал его.

«Боги милосердные! Так это же тот самый торговец, спасенный Итковианом. А зовут его… точно, Керулий».

Водянистые глаза Керулия остановились на Брухалиане.

— Командир «Серых мечей», я приношу вам свои искренние извинения, но обстоятельства вынуждают меня обратиться к Совету масок. Не будете ли вы столь любезны уступить мне на время эту… трибуну?

— Пожалуйста, — ответил смертный меч.

— А мы возражаем! — зашипел Рат’Престол Тени.

Керулий сурово осадил жреца:

— К сожалению, у вас нет выбора. Оглядев ваше собрание, я нахожу его состав, как это ни прискорбно, неполным.

Карнадас подавил смех. Брухалиан взирал на Керулия с невинным любопытством младенца.

— Кто вы такой, чтобы вламываться сюда, да еще с ходу выносить свои суждения? — спросила Рат’Огнь.

— Мне нет нужды называть свое истинное имя, уважаемая сударыня. Сообщу вам лишь титул, который принадлежит мне по праву.

— Ну и что же это за титул?

— Рат’К’рул. Я пришел, дабы занять свое место в Совете масок и сообщить вам печальное известие: среди вас находится человек, который всех нас предаст.

Каменная сидела на жестком топчане. Длинные волосы, которые она всегда аккуратно причесывала, сейчас торчали в разные стороны, закрывая ей лицо. Ворчун взял гребень и стал осторожно разделять пряди.

— Ну до чего же это глупо, — со стоном выдохнула женщина. — Вранье все это, насчет того, что бои якобы ведутся по правилам. Правила существуют на плацах, а здесь… Только представь: я как последняя дура кинулась на стража Домина со своей рапирой… а тот в ответ лишь усмехнулся и выбил ее у меня из рук.

— Он просто недооценил тебя, — успокоил донельзя огорченную подругу Ворчун. — И дорого за это заплатил.

— Не надо меня утешать! — огрызнулась Каменная. — Такое везение бывает только один раз. — Она подняла голову. — Ворчун, ну что ты тут сидишь со мной? Только время напрасно теряешь! Я же видела, как тебе хотелось примкнуть к тем солдатам. Ты ведь не трус, чтобы отсиживаться в уголке.

Женщина оглядела себя и поморщилась:

— Иди, Ворчун. Мне нужно вымыться и… вообще оклематься. И совершенно ни к чему охранять меня, стоя под дверью. Иди, помоги солдатам. Ты же отлично умеешь сражаться. Возможно, лучше всех нас. Убей хоть нескольких паннионцев. Да Худ меня побери, прикончи их всех!

— А ты не боишься оставаться здесь одна?

— До сих пор обходилась без стражников, — хрипло засмеялась она.

Хмыкнув, он начал проверять ремешки и застежки на доспехах. Поправил стеганую подкладку. Опустил забрало шлема. Ослабил тяжелые сабли в ножнах.

Каменная молча наблюдала за ним.

Наконец Ворчун закончил все свои приготовления:

— Ладно, отдыхай, если получится. Учти, врагов на всех хватит.

— Ты уж там постарайся, — попросила она. — Покажи им, где раки зимуют.

— Непременно, — кивнул Ворчун и вышел за дверь.

Их были тысячи — беклитов и скаландиев, двинувшихся на штурм восточной стены Капастана. Град стрел с парапетов косил их десятками, однако они упорно ставили лестницы и лезли вверх. Паннионцам вновь удалось пробиться через Восточные ворота. Вражеские солдаты заполонили Предпортовую улицу и выплеснулись на площадь, где располагался Новый Восточный рынок.

Беспрестанными ударами катапульт паннионцы разнесли на юге города Главные ворота. На площадь Джеларкана хлынул легион бетаклитов. Умело пущенный огненный шар поджег западную казарму Капантальского гарнизона. Здание полыхало так, что отблески пожара были видны из самых дальних уголков Капастана.

Тем временем ударные отряды урдов и стражей Домина прорвались через Северные ворота. Они наводнили улицы Даруджийского квартала, разгромив попутно стоянку Нильдар и перебив там всех жителей.

Случилось то, чего так боялся Итковиан (хотя он и предвидел такой поворот событий): враг проник в Капастан. Оборона стен превратилась в войну на городских улицах.

Внешне, правда, несокрушимый щит оставался спокойным и собранным. Выслушав очередное донесение, он ровным голосом отдавал приказ:

— Четвертому взводу — занять позиции на Девятой баррикаде, между Восточной Внутренней башней и башней Не’рок… Если капантальцев, удерживающих обе башни, осталось мало, пополнить их число «Серыми мечами»… Седьмому полку занять оборону между Западной Внутренней башней и городской стеной. Мне нужно знать, в каком состоянии Джебарская башня… В Западной казарме было пятьсот капантальцев… скорее всего, паннионцы их разбили, а оставшихся в живых обратили в бегство… Пятому и Третьему взводам — занять позиции на улицах, примыкающих к площади Тура’ла. При необходимости объединиться с капантальцами… Первому, Седьмому и Шестому взводам — как можно быстрее двигаться на север Храмового квартала. Стягивать на себя силы паннионцев, пока мы вновь не овладеем Северными воротами… Четвертому, Второму и Восьмому взводам — выдвинуться к Новому Восточному рынку. Как только Восточные ворота снова окажутся у нас в руках, Первому, Третьему и Пятому — предпринять вылазку в тыл противника. Сбор у Восточного редута. Уничтожать обслугу всех катапульт, какие встретятся на пути, а также, по возможности, и сами катапульты. Всех раненых джидратов непременно вынести с редута… Тримастера названных взводов — ко мне.

Выслушивая донесения и отдавая приказы, Итковиан успевал следить за боями на Новом Восточном рынке и вокруг него. Правильнее сказать, довольствовался тем, что удавалось разглядеть в пламени пожаров и сквозь клубы дыма. Не щадя себя, скаландии неистово напирали на баррикады, перекрывавшие подступы к резиденции принца. Целый град камней безостановочно ударял во внешнюю дворцовую стену. Самое удивительное, что тонкая и, казалось бы, такая уязвимая стена даже не вздрагивала. Огненные шары, соприкоснувшись с нею, гасли сами собой, оставляя черные смоляные пятна, и не более того. Если паннионцы все же прорвутся во дворец, им придется брать с боем каждую ступеньку лестницы, каждый этаж, каждое помещение. Но похоже, это их не пугало. Наоборот, неприступность цитадели Джеларкана только подхлестывала боевой пыл захватчиков.

На парапет поднялся один из тримастеров, как у «Серых мечей» именовались командиры, под чьим началом находилось сразу три подразделения. Этот командовал Первым, Третьим и Пятым взводами. Он был опытным офицером, много лет отдавшим службе в отряде наемников. Высокий, худощавый; под седой бородой скрывались многочисленные шрамы — следы давнишних битв.

— Несокрушимый щит, мне уже передали приказ.

«Старый вояка, ты хочешь знать, зачем я послал за тобой. Считаешь разговоры непростительной тратой драгоценного времени. Знаю, тебе не нужны ободряющие слова, чтобы заставить отправиться туда, откуда ты и твои солдаты могут не вернуться».

— Ваша вылазка должна стать для паннионцев полной неожиданностью, — сказал Итковиан.

Тримастер прищурился и кивнул:

— Так оно и будет, несокрушимый щит. Паннионцы сейчас опьянены победой: радуются, что ворвались в город. Однако их наступление тут же потеряло согласованность. А когда такое происходит, то недалеко и до хаоса. Да еще вдобавок и ночь этому способствует… Мы приложим все силы, чтобы выполнить приказ. Уничтожим катапульты. Вынесем раненых с редута.

«Завидую твоему спокойствию, дружище. Похоже, на самом деле это мне нужны сейчас слова поддержки».

— Подмечайте все, — продолжал Итковиан. — Мне очень важно знать, как обстоят дела у паннионцев в тылу. В особенности меня интересуют тенескарии.

— Я понял.

По лестнице на крышу башни взбежала вестовая.

— Разрешите доложить! — запыхаясь, выпалила девушка.

— Слушаю тебя, — ответил Итковиан.

— Донесение от тримастера Первого, Седьмого и Шестого взводов.

«Так. Это, стало быть, Северные ворота».

Он повернул голову в том направлении. Пожар охватил многие улицы Даруджийского квартала.

— Говори, — кивнул несокрушимый щит.

— Тримастер докладывает, что он наткнулся на ударные отряды урдов и стражей Домина. Все они мертвы.

— Мертвы?

— Так точно! — Девушка кивнула, торопливо вытирая вспотевший лоб. Итковиан заметил, что шлем ей явно велик. — Какой-то горожанин взял на себя командование остатками Капантальского гарнизона, штатскими и стражниками караванов. Они вовлекли урдов и стражей Домина в непрерывную цепь уличных сражений. Немногим уцелевшим паннионцам удалось бежать. Северные ворота отбили обратно. Сейчас саперы вплотную заняты их починкой.

— Каковы потери среди этого странного ополчения? Их командир не пострадал?

— Никак нет, не пострадал. Потерь нет. Только несколько раненых. Я их видела, когда они говорили с тримастером. Ополченцы переместились к западу и преследуют отряд урдов. Те намеревались захватить дом Лектара.

— Передай тримастеру, чтобы отправил им в подкрепление Первый взвод. После этого настоятельно советую тебе отдохнуть.

— Слушаюсь, несокрушимый щит.

— По-моему, у тебя на голове чужой шлем. А где твой собственный?

— Потеряла, — потупив глаза, призналась вестовая.

— Скажи интенданту, пусть подберет тебе другой.

— Есть!

И она столь же стремительно понеслась вниз.

— Вот же беспечная девчонка, — заметил тримастер. — Умудрилась потерять шлем.

— Да уж.

— Однако наряду с этим она продемонстрировала и смекалку: нашла себе другой. — (Несокрушимый щит улыбнулся.) — Разрешите идти, сударь?

— Идите, тримастер. И да пребудет с вами Фэнер.

Напряженная тишина, установившаяся в Главном зале, где заседал Совет масок, угнетающе подействовала и на Карнадаса. По спине невольно пополз холодок. Дестриант смотрел на одного из жрецов. Слова Рат’К’рула пробудили подозрения, давно дремавшие в его душе. Он не раз упрекал себя в предвзятости, однако все равно никак не мог от них избавиться. Дестриант молчал, продолжая украдкой поглядывать на Рат’Фэнера.

Маска Вепря сохраняла безучастное выражение, но сам жрец вскочил так, словно бы его ударили.

— Времена К’рула давно миновали, — язвительно напомнил Рат’Престол Тени.

— Он вернулся, — ответил Керулий. — Думаю, это должно вызвать у вас вздох облегчения. Отрава, заполонившая магические Пути, прежде всего отравила кровь К’рула. Битва, которая началась, не пощадит никого, в том числе и ваших богов. Если вы сомневаетесь, обратитесь к своим богам и послушайте, что они вам скажут. Возможно, они ответят не сразу, попытавшись спрятаться за презрительные фразы. Но будьте настойчивы, и непременно добьетесь от них ответа.

— Это не так-то просто сделать, — возразила ему Рат’Королева Грез.

— Я готов подождать, — с легким поклоном ответил ей Рат’К’рул. — Но должен вас предупредить: времени у нас мало.

— Вы также упомянули о предательстве, сударь.

— Да, упомянул.

— Вы хотите спровоцировать раскол в наших рядах?

Рат’К’рул покачал головой:

— Тех, у кого совесть чиста, это лишь сплотит. А одному из вас придется держать ответ перед своим богом.

— Кого вы имеете в виду?

Он в ответ лишь молча пожал плечами.

— Прошу у Совета масок позволения удалиться, — произнес Брухалиан. — Несокрушимый щит уже наверняка заждался меня.

— Еще бы, — усмехнулся Рат’Худ. — Если прислушаться к звукам за пределами Невольничьей крепости, можно заключить, что враг уже пробил стены и разгуливает по городу.

Смертный меч тоже улыбнулся.

— Мы, уважаемый Рат’Худ, с самого начала предвидели, что враги захватят стены и ворота Капастана. На какое-то время, — многозначительно добавил он, поворачиваясь к Карнадасу. — Идем со мной. Я хочу знать последние новости.

Дестриант кивнул.

Неожиданно Хетана вскочила со своей подстилки. Горящие глаза баргастки были устремлены на Рат’К’рула.

— Спящий человек, скажи, твой бог и впрямь обещает помощь? Он не обманет?

— Нет. Кто из вас готов стать его союзником?

Баргастка порывисто кивнула в сторону брата.

Керулий улыбнулся.

— И что теперь? — выплевывая слова, спросил Рат’Престол Тени. — Теперь что? Я вас спрашиваю!

Кафал по-прежнему сидел со скрещенными ногами и спал, свесив голову набок.

— Если вам дорога собственная жизнь, ни в коем случае не будите его, — тихо предостерег Рат’К’рул.

Когда Ворчун решил преследовать урдов, в его отряде было почти семьдесят человек. Теперь число их уменьшилось чуть ли не впятеро: остались дюжина капантальцев и всего один лестарийский сержант. Коротконогий, с длинными руками, он безоговорочно принял на себя роль заместителя командира.

Их путь лежал к дому Лектара — так местное наречие исказило название Лестарийского дома. Это здание — один из немногих хорошо укрепленных частных особняков в Капастане — принадлежало некоему Калану Д’Арле, представителю влиятельной купеческой семьи, обладавшему связями в Совете Даруджистана, потомку древнего, но ныне впавшего в немилость лестарийского аристократического рода. Дом Лектара правильнее было бы назвать небольшим замком. Одна из его мощных каменных стен непосредственно примыкала к городской стене, а плоская крыша стала плацдармом для защитников, позволяя в случае необходимости быстро отступить.

Массивная входная дверь для большей прочности была обшита толстыми бронзовыми листами, дверной проем — выложен камнем, а петли утоплены в стену, чтобы в случае чего дверь не выломали. Над входом нависал широкий карниз, опиравшийся на две мраморные колонны; его покрывала искусная резьба в форме голов демонов. Из их раскрытых пастей изливались последние струйки кипятка, которым от души окатили скаландиев. Кое-кто из захватчиков обварился насмерть; остальные, хотя и здорово обожглись, продолжали неистово дубасить в дверь.

Ворчун и его воинство едва очухались после сражения с полутора десятками урдов. Те буквально изрубили в куски большинство ополченцев, пока бывший командир стражников лично не прикончил двух самых опасных из этих пятнадцати врагов.

Скаландии оказались более легкой добычей. По жестокости расправы с ними капантальские солдаты ничем не уступали воинам септарха. Только лестарийский сержант проявил милосердие, перерезав глотку нескольким паннионцам, корчившимся от ожогов. Вскоре крики прекратились. Ночная тишина, такая привычная еще вчера, сегодня показалась всем чем-то диковинным.

Ворчун присел над мертвецом. Вырвав лоскут из его мундира, тщательно обтер лезвия своих сабель. Все его тело словно бы налилось свинцом. Руки дрожали от усталости и напряжения.

Ветер пах солью и дымом. Этой ночью в Капастане было непривычно светло. Совсем неподалеку продолжали гореть дома.

— Глянь-ка туда! — услышал Ворчун голос сержанта.

Он поднял голову и повернул затекшую шею, не сразу сообразив, на что именно указывает лестариец.

В нескольких улицах от них возвышалась Невольничья крепость. Все строение слабо мерцало, будто его облепили миллионы светлячков.

— Что это, по-твоему? — спросил сержант.

«Магия, что же еще», — подумал Ворчун, но вслух не произнес ни слова.

— Чародейский ритуал у них там, — продолжал седовласый воин. — Защитный, наверное. Худ свидетель, нам бы такие штучки очень пригодились. Выдохлись мы, дружище. И у меня совсем силенок не осталось, и у ребят вон тоже. — Взглянув на дюжину измотанных, окровавленных капантальцев, которые сидели на корточках, стояли на коленях или опирались о стены дома, он угрюмо покачал головой. — Да уж, на них рассчитывать не приходится.

Из юго-западной части города донеслись нарастающие звуки сражения. К ним примешались другие, раздавшиеся где-то совсем близко. Ворчун задрал голову. С крыши на него глядели полдюжины капантальских солдат.

— А быстро вы с ними управились! — крикнул один из них.

— Много ли вы оттуда видели? — огрызнулся сержант. — И где были раньше?

— Да мы только что подошли. Вместе с «Серыми мечами» отбили Северные ворота. Паннионцев как ветром сдуло.

— «Серые мечи»? — сердито пробормотал лестариец, сверкнув глазами на Ворчуна. — Это ведь мы взяли эти ворота, а они присвоили нашу славу.

— О славе потом будем думать. — Командир импровизированного ополчения выпрямился и обвел глазами свое потрепанное воинство. — Привал закончен. Вставайте. Есть еще работенка.

Люди тупо глядели на него, не делая ни малейших попыток подняться.

— Похоже, возле Западных ворот сейчас очень жарко. Паннионцы там вовсю напирают, а наши защитнички готовы дать деру. Либо у них всех офицеров перебили, либо офицеры — дерьмо собачье… Сержант, отныне произвожу тебя в лейтенанты. Все остальные теперь — сержанты. Идемте, вправим мозги испуганным солдатикам. Да поднимайтесь же, не то сами превратитесь в камень! — Ворчун расправил плечи и лязгнул саблями. — За мной!

Он побежал к Западным воротам. Вскоре новоиспеченные сержанты тоже последовали за ним.

Близился рассвет. На севере и западе Капастана шум сражений утих. «Серые мечи» удерживали ворота, и новых атак на этих направлениях можно было не опасаться. По крайней мере, до утра.

Около часа тому назад Брухалиан с Карнадасом вернулись из Невольничьей крепости. Смертный меч собрал шестьсот новобранцев, которых он держал в резерве вместе с двумя взводами «Серых мечей», и отправил всех на площадь Джеларкана. Судя по слухам, туда прорвалось больше тысячи беклитов, которых требовалось остановить во что бы то ни стало, не пустив к линиям внутренней обороны.

Положение возле Западных ворот пугало своей неопределенностью. Поначалу Итковиан был уверен, что там все спокойно и ворота надежно охраняются. Он послал туда вестового, однако тот не вернулся. Не вернулись и двое других, отправленные следом. А казарма тем временем продолжала гореть, освещая развороченные остатки Западных ворот. Если паннионцы достигнут западной части площади Джеларкана и двинутся вглубь… это грозило потерей половины города.

Несокрушимый щит понуро расхаживал по крыше башни. Он был близок к отчаянию, ибо уже исчерпал все людские резервы. Ему казалось, что отряды Капантальского гарнизона и «Серые мечи», отправленные удерживать Западные ворота, самым загадочным образом куда-то испарились. Зияющая рана в том месте не просто кровоточила — кровь хлестала из нее широким потоком. Чужая, враждебная кровь…

Паннионцы не ожидали встретить сопротивление. Резервные части Итковиана подошли очень вовремя, и захватчики наткнулись на живую стену, которую нужно было преодолеть. Теперь судьба Капастана зависела от защитников этих ворот. А Итковиан мог лишь беспомощно наблюдать за тем, в какую сторону качнется чаша весов. Установившееся равновесие сил не могло сохраняться долго.

Карнадас спустился в цитадель. Оставалось только гадать, каким чудом ему еще удавалось исцелять раненых «Серых мечей», задействовав свой магический Путь Дэнул, пораженный таинственной отравой. Не меньшей загадкой было и происходящее в Невольничьей крепости. Она вся светилась мертвенно-бледным светом. Но отвлекать дестрианта вопросами Итковиан не решался.

По лестнице застучали сапоги. Мысленно приготовившись ко всему, несокрушимый щит повернулся на звук.

У вестового была сильно обожжена половина лица. Волдыри покрывали всю кожу возле рта и поднимались выше, вплоть до самого шлема. Один глаз был похож на сморщенную изюмину. Вслед за молодым солдатом наверх поднялся Карнадас.

Дестриант заговорил первым:

— Этот парень заявил, что вначале должен предстать перед тобой. Увы, его глаз я спасти не в силах, но убрать ожоги и боль…

— Вестовой, я слушаю твое донесение, — сказал несокрушимый щит, отмахнувшись от дестрианта.

— Прошу простить меня за опоздание, — выдохнул юноша.

— Ты называешь это опозданием? — не выдержал Итковиан. — А ты помнишь, когда я отправил тебя к Западным воротам?

— Паннионцам удалось пробиться к стоянке Тулар. Стоянка Сенар пала. Там уничтожены все жители. Абсолютно все. Даже дети… Виноват, несокрушимый щит, но я до сих пор не могу оправиться от увиденного.

— Понимаю. Продолжай.

— Паннионцы окружили Джебарскую башню и начали ее осаду. Так обстояло дело, когда я там оказался. Противник рассеял наших солдат. Они сражались поодиночке и маленькими группами. Паннионцы окружали их и хладнокровно убивали… Одного за другим. И так было повсюду. — Вестовой шумно втянул воздух. — Я уже собирался вернуться к вам с печальными известиями, как вдруг меня… переманили.

— Ты отдаешь себе отчет, солдат, в том, что говоришь? Как это — переманили?

— Виноват, несокрушимый щит. Просто я не знаю, каким еще словом можно описать случившееся… Неожиданно появился какой-то человек, явно не из местных жителей, а с ним — десяток… ополченцев. Во всяком случае, они так выглядели. Да, там был еще лестарийский сержант. И этот незнакомец вдруг начал всеми командовать. Понимаете, абсолютно всеми, в том числе и мной. Честное слово, я поначалу сопротивлялся…

— Но приказы незнакомца звучали весьма убедительно, и ты почувствовал необходимость им подчиниться. Продолжай.

— Этот странный человек велел своим солдатам высадить ворота стоянки Тулар. Он убеждал жителей не отсиживаться за стенами, а выходить и сражаться. За себя. И за своих детей.

— И они послушались его?

— Видите ли… у незнакомца в руках был… огрызок детского тельца… Да именно, несокрушимый щит, иначе этот ужас и не назовешь. Этот огрызок он подобрал на развалинах стоянки Сенар. Кто-то из паннионцев не просто убил бедного малыша, а начал пожирать его труп.

Карнадас незаметно подошел к вестовому и опустил руки ему на плечи.

— Стало быть, этот человек убедил жителей Тулара, — сказал Итковиан.

Вестовой кивнул. И продолжил свой рассказ:

— А потом он взял тряпку… обрывок одежды того несчастного ребенка… и привязал к шесту, сделав знаменем. Я видел это знамя. И тогда я перестал противиться приказам незнакомца… Простите меня, несокрушимый щит.

— Ничего, я тебя понимаю.

— Внутри стоянки нашлось достаточно оружия. Его раздавали капантальцы, когда готовились к обороне… Думаю, не меньше полутысячи жителей Тулара вышли сражаться. Мужчины и женщины. Незнакомец куда-то отправил своих солдат. Потом они вернулись, и с ними остатки Капантальского гарнизона, несколько джидратов, коралльцы и даже «Серые мечи». Дело в том, что тримастера убили…

— Понятно, — перебил солдата Итковиан. — Незнакомец сумел вернуть разбежавшихся солдат. Что было дальше?

— Мы отправились освобождать Джебарскую башню. Да, несокрушимый щит, под этим жутким знаменем мы сполна отомстили за бойню, учиненную паннионцами в Сенаре.

— В каком состоянии башня?

— Разрушена. Из сражавшихся в ней капантальцев уцелело всего человек двадцать. Они сразу же примкнули к незнакомцу. Тут я вспомнил о вашем приказе и сказал этому человеку, что мне нужно отправиться к своему командиру с донесением. Он меня отпустил.

— Очень великодушно с его стороны, — не удержался от улыбки Итковиан. — И какова же была на тот момент диспозиция этого странного ополчения?

— Они намеревались совершить бросок через Западные ворота и ударить паннионцам в тыл.

— Что-о?!

— Стало известно, что на подмогу захватчикам движется еще один полк беклитов. Но те не знают, что их соплеменники перебиты. Чужеземец решил перехватить их на подходе и уничтожить.

— Ты хоть выяснил, как зовут этого отчаянного храбреца?

— Нет. Он никому не говорил своего имени. Могу лишь сказать, что у него две сабли и он сражается, как… как вепрь.

Пока вестовой рассказывал, лицо его стараниями Карнадаса избавлялось от последствий ожога. Дестриант по-прежнему крепко держал солдата за плечи. Волдыри лопались, и на их месте появлялась новая розовая кожа. Увы, оживить глаз Карнадас был бессилен, и тот по-прежнему походил на сморщенную черную изюмину.

Итковиан повернулся в сторону Западных ворот… Казарма догорала. За пожарищем расстилалась тьма. Несокрушимый щит переместил взгляд к площади Джеларкана. Там было тихо. Судя по всему, паннионцы не предпринимали новых наступлений.

— Скоро рассвет, — сказал Карнадас. — Эту ночь мы продержались.

Итковиан кивнул.

По ступенькам вновь застучали каблуки. На крышу поднялся еще один вестовой.

— Докладываю: была произведена третья вылазка к Восточному редуту. Редут почти полностью разрушен. Всех выживших джидратов оттуда забрали. К юго-востоку от города замечено некое движение. Наш тримастер отправил туда разведчика… Тенескарии снялись с места.

Итковиан кивнул.

«Так и должно было случиться. С восходом солнца они достигнут городских стен. Сколько их? Тысяч триста, а то и больше».

— Дестриант, пора открывать туннели. Начнем с внутренних стоянок. Всем жителям спускаться вниз. В уцелевших казармах поднять всех, кто там есть. Все входы и выходы поставить под усиленную охрану.

На морщинистом лице Карнадаса появилась лукавая улыбка.

— Должен тебе напомнить, несокрушимый щит, что Совет масок еще не решил, дать ли добро на строительство означенных туннелей.

— К счастью для капастанцев, мы начали рыть туннели, не дожидаясь их одобрения. — Итковиан нахмурился. — А Совет масок, как видно, располагает собственными средствами защиты.

— Нет. Они располагают лишь собственными болтливыми языками. Это дело рук Хетаны, Кафала и нового жреца. Кстати, не тот ли это «торговец», которого тогда спасли твои ребята?

— Постой. У него ведь, кажется, был командир стражников. Рослый такой детина, с парой сабель у пояса.

«Сабли? Да, похоже, это клыки самого Фэнера!»

— Ну и чудеса. Дня три назад он приходил ко мне за помощью.

— Недолеченные раны?

— Не угадал. Последствия сильного запоя.

— Вот оно что. — Итковиан растерянно поглядел на обоих вестовых. — Нужно сообщить обо всем смертному мечу и… тому незнакомцу.

Ворчун держал в каждой руке по сабле и весьма ловко ими орудовал: сначала левой вдребезги разнес плетеный щит беклита, а потом правой (ее лезвие было все в зазубринах и свежей крови) рубанул по шлему паннионца и рассек врагу голову. Кольчужную перчатку даруджийца обдало горячей кровью вперемешку с вытекшими мозгами. Беклит повалился на землю, дергаясь в предсмертных судорогах.

Ворчун вытер обе сабли о грязный мундир поверженного паннионца и поднял голову. Невдалеке трепетал на утреннем ветру обрывок желтой мальчишеской рубашки. «Детское знамя», окропленное кровью. Ее пятна уже успели высохнуть и приобрести пурпурный оттенок.

Беклит, убитый Ворчуном, был последним из отряда, отправленного в Капастан на подмогу. Командир новоявленного ополчения и его солдаты находились совсем близко от Западных ворот. Когда-то на этом месте находилось поселение из двух десятков лачуг, протянувшихся до городской стены. Жители давно покинули их, перебравшись в Капастан. Паннионцы разворотили здесь абсолютно все. То, что могло гореть, сгинуло в их кострах. Остались лишь обломки черепицы да осколки битой посуды.

Дальше к западу, шагах в двухстах от того места, где сейчас стоял Ворчун, виднелись караульные посты паннионцев. За ними вдоль склона холма двигалось не менее полутысячи беклитов, сопровождаемых урдами и бетруллидами. А еще дальше в небо поднимались густые облака пыли, освещенные косыми лучами восходящего солнца.

К Ворчуну подбежал запыхавшийся лейтенант из его ополчения, который еще вчера был обыкновенным сержантом лестарийской гвардии.

— Командир, нам пора убираться отсюда.

Ворчун оглядел своих бойцов.

«Человек пятьдесят еще держатся. Ну, от силы шестьдесят. Сколько бойцов у меня было, когда мы начинали? Примерно столько же. И скольких мы потеряли за ночь? Боги, неужели мне придется постоянно привыкать к новым людям?»

— Где наши сержанты?

— Вон они… Почти все. Позвать их сюда?

«Зачем? Хотя нет, пусть позовет. Я хочу запомнить их лица».

— Скажи им, чтобы собирали свои взводы.

— Но сюда вот-вот явится паннионская кавалерия.

— Не явится. Кавалеристы служат прикрытием.

— Прикрытием? — изумился новоиспеченный лейтенант. — И кому же?

— Тенескариям. Зачем отправлять сюда опытных солдат, которых мы исправно убиваем? Вдобавок этим ублюдкам надо отдохнуть. Нет, теперь пришло время бросить на Капастан орду голодранцев.

— Худ меня побери! — прошептал лейтенант. — Как же мы против них?

— Не волнуйся. Их-то как раз убивать проще, чем беклитов.

— Нам тоже нужна передышка. Только посмотри, в каком мы виде, командир. Я уже слишком стар, чтобы сражаться целыми сутками напролет.

— Тогда какого Худа ты вообще здесь делаешь? Поскорее уноси ноги из Капастана! Ладно, забудь. Успеем еще передохнуть. Я не хочу, чтобы мы входили в город, словно толпа бродяг. Солдаты должны выглядеть соответствующим образом. Пусть подберут себе амуницию. Никаких тяжелых доспехов. Достаточно легких, кожаных. Обязательно шлемы и кольчужные перчатки.

— Но, командир…

— Это приказ. Понятно? Чем скорее он будет выполнен, тем скорее мы вернемся в город.

Возле изуродованных Западных ворот было многолюдно. Ворчун заметил скопление «Серых мечей». Вместе с ними трудились армейские саперы и городские ремесленники. С появлением Ворчуна и его войска все бросили работу и повернули голову. Разговоры стихли.

Бывший командир стражников нахмурился. Он терпеть не мог повышенного внимания к своей персоне.

«Спасибо, что хоть в трубы не трубят!»

Все глазели на «детское знамя».

Их толпы «Серых мечей» вышла женщина-лейтенант.

— С возвращением, — торжественно произнесла она. — Лицо женщины покрывала плотная корка пыли, влажная от струек пота, что текли из-под ее шлема. — За Туларом мы собрали оружейников, — сказала она. — Думаю, сударь, ваши клыки не помешает заострить.

— Милая, я воюю не зубами, а саблями.

Лейтенант смутилась:

— Несокрушимый щит… вернее, нет, не только он, но все мы хотели бы знать твое имя.

Однако Ворчун уже прошел мимо нее.

— Оружейники. Хорошая идея. Что, лейтенант, поточим зубки? — усмехнувшись, спросил он у бывшего лестарийского сержанта.

Услышав это, женщина крикнула им вслед:

— Такими вещами не шутят!

Не останавливаясь, Ворчун бросил ей через плечо:

— Хорошо, пусть это будут «тигровые коготки». А чем пыхтеть из-за пустяков, лучше подгони своих молодцов. Я тоже не шучу. Скоро здесь появятся голодные тенескарии. Ты же не хочешь, чтобы они тебя слопали?

Женщина что-то прошипела ему в ответ. Работа возобновилась.

Оружейники со своими точильными кругами и прочими инструментами расположились прямо на улице. Откуда-то доносились звуки сражения.

«Неужели площадь Джеларкана очистили не до конца?» — подумал Ворчун.

Он махнул своим солдатам, приказывая остановиться:

— Построиться. Всем хорошенько заточить оружие, сделать таким острым, чтобы им можно было бриться.

— Но, командир, у нас в отряде немало женщин, — возразил ему лейтенант.

— Приказ обязателен для всех.

Откуда-то появился всадник. Он спрыгнул с лошади, поправил перчатки, затем подошел к Ворчуну. Шлем всадник так и не снял, только слегка приподнял забрало.

— Ты и есть командир стражников, приехавших вместе с Керулием? — спросил он.

— Бывший. У тебя ко мне какое-то дело, воин?

— Я привез поздравления от несокрушимого щита, — ответил всадник. Голос из-под шлема звучал жестко и глухо. — Хочу также сообщить, что тенескарии снялись с места.

— Знаю. Мы своими глазами видели, какую пыль они подняли на равнине.

— Несокрушимый щит полагает, что главный удар тенескарии нанесут с востока. Там их командир — его называют первенцем мертвого семени — собрал свои лучшие силы.

— Так. Что дальше?

Всадник помедлил, затем продолжил:

— Несокрушимый щит просил поставить тебя в известность, что мы начинаем перемещение горожан.

— Интересно, куда их можно переместить? — удивился Ворчун. — Только в царство Худа. У него места хватит всем.

— «Серые мечи» заблаговременно вырыли под городом целую сеть туннелей. Там собрано достаточно провизии и воды, чтобы хватило на двадцать тысяч жителей.

— И на какой срок?

— Недели на две. Возможно, на три. Эти туннели довольно длинные. Во многих местах мы соединили их с древними курганами. Таковых в окрестностях города оказалось больше, чем думали. Все входы в туннели тщательно замаскированы и хорошо охраняются.

«Две недели. А что потом?»

— С горожанами понятно. А что будут делать солдаты?

Серые глаза всадника, глядящие из щели забрала, оставались непроницаемыми.

— Сражаться. Биться за каждую улицу, дом и даже комнату. Несокрушимый щит спрашивает: который квартал города вы предпочитаете оборонять? В чем испытываете надобность? Может быть, луки, стрелы? Ну и конечно, продовольствие?

— Стрелков среди нас нет, так что луки не нужны. А вот от еды не откажемся. И некрепкое вино тоже не помешает… Насчет места… — Ворчун обвел глазами соратников. — Который квартал, говоришь? Правильнее будет сказать — дом. Есть там один, на углу Старо-Даруджийской улицы. У него очень приметный фундамент из черного камня. Мы начнем сражаться у Северных ворот, а потом отступим туда. Пожалуй, там и обоснуемся.

— Отлично. Все необходимое вам доставят туда.

— А эта… эвакуация в туннели, она как — принудительная? Солдаты будут обходить дом за домом, и — пожалуйте вниз?

— Ни в коем случае. Пойдут только те, кто сам захочет. А почему ты спрашиваешь?

— В том доме, на втором этаже, в одной из комнат осталась женщина. Она ни за что не согласится лезть под землю. Вот я и хочу предупредить, чтобы не пытались тащить ее силой.

— Я же говорю: все исключительно добровольно.

Ворчун кивнул.

К нему подошел лестариец:

— Ну что, командир, пора нам уже наточить свои «тигровые коготки».

Ворчун кивнул и направился к оружейникам, даже не заметив, как вздрогнул всадник, услышав последнюю фразу.

Итковиан поднял забрало. Он глядел вслед рослому крепкому даруджийцу, который неторопливо шагал к точильщикам. За ним семенил коротконогий лестариец. Командир нес обнаженные сабли: зазубренные, со следами засохшей крови. Такое оружие цвета дымного пламени требовало сильных и умелых рук.

Выслушав донесение потерявшего глаз вестового, несокрушимый щит понял, что должен лично увидеть этого необыкновенного человека и оценить его стратегические способности… Теперь он жалел о принятом решении. Итковиан отругал себя за горячность.

«Сражается, как вепрь? О боги, нет, этот человек скорее большой равнинный тигр. Тяжелый и кряжистый, да, но это почти незаметно благодаря его смертоносной грации. Да хранит нас всех Фэнер, но я не побоюсь сказать: командира этого странного ополчения сопровождает призрак самого Тигра Лета».

Итковиан вернулся в седло. Он развернул лошадь, пустил ее шагом, а сам поднял голову, глядя на утреннее солнце.

«Эта истина огнем вспыхнула в моем сердце. Сегодня, в самый последний наш день, я встретил безымянного служителя Трича, Тигра Лета… Трич поднимается, как это солнце. Он вот-вот станет Взошедшим.

А Фэнер? Свирепый вепрь, чья звериная хитрость всегда потрясала мою душу? Что происходит с моим повелителем? Фэнер, напротив, нисходит… движется к закату. И его закат совпадает с нашим последним днем».

Со всех сторон слышался гул. Пока еще не сильный, но нарастающий с каждой минутой. На Капастан шли тенескарии.

— Да хранят нас клыки Фэнера, — прошептал Итковиан, пришпорив лошадь.

От усталости лицо Бьюка приобрело землистый оттенок. Он еле-еле брел к дому, где обосновались некроманты. Бошелен и Брош приобрели весьма внушительное строение, возвышавшееся на длинном низком холме, который имел слишком правильную геометрическую форму, чтобы быть творением природы. Особняк опоясывала высокая стена со сторожевыми башнями по углам. Башни эти служили скорее украшением и больше годились для детских игр, чем для размещения караульных. Фасадом дом выходил на Кильсбанский проезд, к улице спускалась от входа крутая насыпь. Ворота в стене представляли собой уменьшенную копию ворот Невольничьей крепости. Их створки не распахивались, а поднимались и опускались с помощью противовесов, сделанных из мельничных жерновов.

Огненный шар, ударив по воротам, разнес створки. Каменная кладка хотя и потрескалась, но уцелела. Горящая смола закоптила стену, а в остальном здание не пострадало.

Когда Бьюк, ворча и проклиная свой возраст, дотащился по насыпи до изуродованных ворот, оттуда выпорхнул высокий костлявый человек в черном одеянии. Именно выпорхнул, ибо всем обликом своим он походил на хищного черного грифа. Спотыкаясь и подпрыгивая, незнакомец уставился на Бьюка и недовольно поморщился:

— Где твое приветствие? Неужели ты меня не знаешь? Выше меня лишь сам Рат’Престол Тени! А они, видите ли, даже про меня не слышали! А ведь я не кто иной, как Крапчатый, известный также под именем Вредоносец! Невероятно могущественный чародей, которого боятся все жители Капастана! Я обладаю безграничными магическими способностями! А они!.. — Бедняга аж задыхался от ярости. — Они посмели прогнать меня пинком под зад! Клянусь, я им жестоко отомщу!

— Полагаю, это несколько опрометчивое решение, — заметил Бьюк, вполне понимая чувства Крапчатого. — Мои хозяева…

— Парочка высокомерных мерзавцев — вот кто они такие!

— Может быть, и так. Но лучше их не злить, сударь.

— Не злить? Да когда мой хозяин узнает об этом… чудовищном оскорблении, которое нанесли его верному и преданному служителю, он им покажет, как летают тени!

Пробормотав что-то еще, обладатель безграничных магических способностей поспешил вниз по переулку. Фалды его одежды развевались, еще больше придавая ему сходство с грифом. Бьюк провожал Крапчатого взглядом, пока тот не скрылся за углом.

Звуки сражений доносились со всех сторон, но громче они не становились. Бьюк знал о туннелях, прорытых «Серыми мечами». Минувшей ночью он помогал обитателям стоянок и домов в Даруджийском квартале, провожая их до сборных пунктов. Именно в то время паннионцам удалось прорваться в город. Но это как раз было вполне ожидаемо. Удивительным оказалось другое: каким-то образом разношерстная толпа защитников Капастана сумела дать врагам отпор, причем весьма успешно. Тела убитых валялись по всему Кильсбанскому проезду.

Бьюк протиснулся сквозь остатки воротных створок, твердо пообещав себе, что больше не покинет владений Бошелена и Корбала Броша. Он замедлил шаги, чтобы не греметь сапогами, однако Бошелен уже заметил его. Наверное, выпроводив Крапчатого, чародей задержался во внутреннем дворе.

— Вот и наш усердный слуга. А мы уже гадали, куда ты подевался.

Бьюк втянул голову в плечи:

— Извините, господин Бошелен. Вы велели мне отнести городским властям прошение об освобождении от уплаты налогов.

— Замечательно. И как, они согласились с нашими аргументами?

Бьюк виновато отвел глаза:

— Я выяснил, что даже осадное положение не освобождает домовладельцев от налогов. Деньги все равно должны быть уплачены. К счастью для вас, взимать их некому. Присутственное место опустело.

— Ах да! Это… перемещение жителей в туннели. Умная затея. Очень даже толково придумано. Но мы отклонили предложение покинуть дом.

— Разумеется, — растерянно пробормотал Бьюк.

Он только сейчас заметил на дворе трупы урдов. Их было не менее десятка. Бьюка насторожило полное отсутствие крови, а также то, что лица под шлемами почернели.

— Они так стремительно ворвались сюда, — словно бы даже с каким-то сожалением произнес Бошелен. — Зато Корбал обрадовался. Мой компаньон сейчас готовит все необходимое. Отныне паннионцы будут нам служить.

— Как это — служить? Хозяин, я что-то не понимаю: они ведь покойники.

Чародей насмешливо покачал головой:

— Надо же, какое совпадение. Всего час назад наш дорогой Эмансипор Риз произнес те же самые слова и точно таким же тоном. Не надо торопить события, любезный. Скоро сами все увидите.

— Да, хозяин, — ответил Бьюк, рассудив, что лучше не раздражать Бошелена.

Некромант задумчиво поскреб бородку и направился в дом. Пройдя пару шагов, он обернулся:

— Кстати, ты знаешь, что на город движутся орды тенескариев? И среди них — дети мертвого семени. Удивительные существа, должно быть. Ты только представь: семя умирающего мужчины… М-да. Самый старший из них командует всей этой голодной крестьянской ордой. Мне не терпится с ним встретиться.

— Но каким образом? — не выдержал Бьюк и тут же пожалел, что задал этот вопрос.

Бошелен улыбнулся:

— У Броша аж руки чешутся. Он задумал тщательно осмотреть этого… Анастера. Моего компаньона необычайно занимают внутренности этого юноши. Честно говоря, даже мне — и то любопытно.

Убитые урды вдруг шевельнулись. Все, как один, они протянули руки к своему оружию и подняли голову. Даруджиец в ужасе взирал на оживших мертвецов.

— Теперь, дорогой Бьюк, тебе будет кем командовать. Предлагаю поставить их охранять вход. И пожалуй, по одному на каждую угловую башню. Неутомимые защитники. О таких можно только мечтать, правда?

Из дома вышел Эмансипор Риз. У него на руках, боязливо прижимаясь к груди хозяина, сидела полосатая кошка. Старик как будто не замечал ни Бошелена, ни Бьюка. Опустив кошку на землю, Эмансипор нагнулся над одним из оживших урдов и… засунул руку ему под кольчугу. Глубже, еще глубже. Губы слуги что-то шептали. Потом он резко выдернул руку и попятился назад.

— Но как же так, — бормотал он, поворачивая морщинистое лицо к Бошелену. — Как такое возможно? Корбал… я сам видел… да, видел это собственными глазами! Он же вырезал у них сердца! Я был на кухне… Брош принес туда эти сердца и стал сшивать их в один комок. Они еще бились! — Риз ткнул пальцем в грудь урда. — А там — никакой раны! Вообще ни капли крови!

Бошелен невозмутимо взирал на ошеломленного слугу:

— Видишь ли, дорогой мой Риз, поскольку вы со своим другом Бьюком стали мешать обычным ночным занятиям Корбала Броша, моему коллеге пришлось изменить свои привычки, свой modus operandi[1], если угодно. Как видите, даже не покидая дома, Брош способен получать все необходимое. Тем не менее я настоятельно прошу вас обоих впредь отказаться от нелепых попыток помешать ему.

Взгляд немигающих серых глаз Бошелена уперся в Бьюка.

— А поскольку магическое снадобье, которое дал тебе Керулий, все еще действует, очень советую проявить благоразумие и не пытаться пользоваться этими чарами в нашем присутствии. Когда мы принимаем облик одиночников, то очень не любим, если нам мешают.

У Бьюка от ужаса подгибались ноги.

— Эмансипор, будь добр, подставь плечо нашему доблестному охраннику, — промурлыкал Бошелен.

Старик, сам сильно смахивавший на ожившего мертвеца, подошел к Бьюку. Его глаза были так широко распахнуты, что, казалось, они вот-вот вылезут из орбит. Бороздки морщин блестели от пота.

— А я ведь тебя предупреждал, — сердито и испуганно прошептал Риз. — Что сделал с тобой Керулий? Ты нас всех погубишь, Бьюк!

— Замолчи, трус! Ты прекрасно знал, что они оба — одиночники, но ничего мне не сказал. А Керулий сразу их раскусил.

Эмансипор Риз испуганно завертел головой. Но Бошелен, напевая себе под нос, уже входил в дом и вряд ли слышал их разговор. Бьюк схватил старика за воротник и развернул к себе:

— Теперь я могу следовать за ними повсюду. Это — дар Керулия. Понимаешь? Им от меня не скрыться.

— Да они просто-напросто убьют тебя! Прихлопнут как муху! Какой же ты глупец! Один Худ знает, откуда берутся такие глупцы.

Бьюк вымученно улыбнулся:

— Да, Манси, он уж точно в курсе. Худ абсолютно все про нас знает. Про каждого.

— Ты слышишь этот гул? — затрясся от страха Эмансипор Риз. — Они уже совсем близко… Тенескарии…

Меж тем внимание Бьюка было приковано к квадратной башне дома, точнее — к раскрытому окну третьего этажа. На подоконнике чинно восседали два грача.

— Думаете, я вас не вижу? — Охранник стиснул зубы. — Я даже знаю, куда вы собрались. Вам не терпится увидеть Анастера — первого из детей мертвого семени.

Дружно взмахнув крыльями, грачи вспорхнули с карниза, низко прошли над двором и полетели дальше. На юго-восток.

Бьюк оттолкнул Риза:

— Я полечу за ними! Вот здорово! Да Керулий сделал мне на редкость щедрый подарок…

«Мой собственный образ одиночника: легкие крылья, ветер свистит сверху и снизу. О боги, какая же удивительная свобода! То, чего я желаю… обретает форму…»

По всему телу Бьюка растеклось приятное тепло. Кожа начала обрастать перьями. Тело человека превращалось в тело птицы, тяжелые кости становились легкими и тонкими.

«Сладостный дар Керулия. Счастье полета! Освобождение от всего, что на меня давило и угнетало, от того, кем я был когда-то. О, теперь мне все по плечу, и этим двоим злодеям от меня не скрыться. Там, где они медлят и трепыхаются, зависая в невидимых воздушных потоках, я понесусь легко и быстро, словно молния!»

Щуря слезящиеся глаза, Эмансипор Риз оторопело следил за трансформацией Бьюка. Человек исчезал, словно бы какая-то сила утягивала его за полупрозрачную завесу. Резко запахло чем-то пряным. Бьюк, превратившийся в ястреба-перепелятника, весело кувыркаясь, поднимался в небо.

— Ну что ж, черти круги, старина Бьюк, — шептал Риз. — Только учти: когда наши хозяева решат тебя прихлопнуть, это будет отнюдь не поединок птиц. Они убьют тебя при помощи магии. Этим неповоротливым грачам не нужны ни скорость, ни изящество полета. Все, чем ты сейчас упиваешься, Бьюк, станет прахом, когда они захотят с тобой расправиться… Ох и дурак же ты, приятель…

Высоко над Капастаном кружил в небе перепелятник. Два грача — Бошелен и Корбал Брош — летели гораздо ниже, однако зоркие глаза хищника прекрасно их видели. Грачи с видимым усилием пробивались сквозь клубы дыма, держа путь к Восточным воротам.

В нескольких кварталах Капастана еще горели дома. Вверх ползли зловещие дымовые змеи. Весь осажденный город лежал внизу как на ладони. Любой из командиров «Серых мечей» дорого дал бы за возможность провести хоть несколько минут на таком наблюдательном пункте. Ведь никакие донесения, даже самые подробные и достоверные, не сравнятся с тем, что видишь своими глазами.

Сверху тенескарии напоминали копошащихся муравьев. Сколько их опоясало Капастан живым кольцом? Поговаривали, что тысяч триста, не меньше. Такого человеческого моря Бьюк никогда еще не видел. Кольцо зримо сжималось. Странная, бесцветная удавка, этакая человеческая петля вокруг немощных, разбитых стен города и горстки его защитников.

Наступление уже не остановить. Тенескарии опасны не своей выучкой или боевым опытом. Это войско почти безоружно и в то же время располагает самым страшным и безотказным оружием — голодом. Постоянным. Неутолимым. Это армия, где наказание за отступление — не позор, не бесчестье, а мучительная смерть.

Капастан находился на краю гибели. Еще немного, и тенескарии поглотят его. Недаром ведь муравьи способны сожрать любого, даже самого крупного зверя.

«Паннионский Провидец — сущее чудовище. Он создал невероятную тиранию нужды. А ведь болезнь уже выплеснулась за границы Домина и наверняка будет распространяться дальше. Можно ли уничтожить режим? Наверное, можно. Но тогда вместе с ним пришлось бы уничтожить всех, кто хотя бы раз вкусил человеческого мяса и переродился. Этих людей уже не вернуть к прежнему существованию: шутка ли, они считают возможным пожирать других, чтобы жить самим. А ведь эта зараза не ограничится Генабакисом. Ее разнесут по всем континентам.

Я вижу тебя, Провидец. Отсюда, с высоты птичьего полета, я понимаю твою сущность. Я знаю, каков ты сейчас и каким станешь. Мы обречены. Все без исключения».

Эти невеселые мысли рассеяла зловещая вспышка чародейства на востоке. Бьюк сообразил, что так называемые грачи применили магию! Знакомое свечение. Птицы кружили над небольшим отрядом тенескариев. Черные, с каким-то болезненным пурпурным оттенком, волны магических ударов летели вниз, неся смерть сотням вопящих от ужаса крестьян. Так продолжалось, пока снизу не поднялись ответные волны серой магии.

В гуще чародейской бури зоркие глаза перепелятника различили двух воронов. На равнине из разверзшихся порталов вылетали демоны, сея ужас и смерть. Но серая магия ударила и по ним тоже.

Грачи устремились вниз. Их целью был человек, неподвижно сидевший на потрепанной чалой лошади. Когда грачи находились почти над самой его головой, раздался оглушительный гром, расколовший все небо. Бьюка тряхнуло и подбросило в воздух.

Перепелятник испустил пронзительный крик. Грачи торопились убраться прочь. Серая магия догоняла их, ударяя снова и снова.

Человек на лошади даже не шевельнулся. Его окружали груды тел, на которые уже набросились голодные тенескарии. Они торопились пожрать своих соратников, которым в это утро повезло меньше, чем им самим.

Бьюк издал торжествующий клекот и стремительно понесся назад в Капастан… Он прилетел во двор намного раньше Бошелена и Корбала Броша и, сделав круг, вновь принял свой прежний облик.

Эмансипора Риза нигде видно не было. Воскресшие урды стояли на тех же местах. На Бьюка вновь навалилась прежняя усталость. Но мешкать было нельзя.

— Значит, так. Шестеро из вас — охранять ворота, — скомандовал он урдам. — Пойдете вот ты и все, кто за тобой. Ты отправишься на северо-восточную башню. А ты…

Бьюк распределил их так, как велел Бошелен. Когда он отдал последний приказ, над брусчаткой мелькнули две тени. Грачи приземлились в дальнем углу двора. Перья их были изодраны, вокруг одной из птиц клубился дым.

Первым в человеческий облик вернулся Корбал Брош. Его доспехи были помяты и изорваны в клочья. Плащ в нескольких местах тлел и дымился. Следом показался Бошелен. На его бледном лице виднелись глубокие царапины, а усы и серебристая борода покраснели от запекшейся крови.

Корбал Брош трясущимися руками сорвал с себя плащ и принялся топтать его ногами.

Бошелен невозмутимо стряхнул пыль и взглянул на охранника: