Максимилиан Волошин (1877–1932) – виднейший представитель культуры Серебряного века, человек, богато и многообразно одаренный: выдающийся поэт и переводчик, блестящий литературный и художественный критик, замечательный художник, гостеприимный хозяин дома в Коктебеле – это все о нем… В советское время произведения Волошина были преданы забвению, но совершенно не потеряли за эти годы ни свежести звучания, ни выразительности, ни актуальности.
В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Составление, вступительная статья и комментарии Розы Хрулевой и Владимира Купченко
© Р. П. Хрулева, статья, комментарии, 2009
© М. С. Наппельбаум (наследники), фото, 2022
© Состав. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023
Издательство Азбука®
Сел человек против меня и улыбнулся. Лицо его выразило три стихии. Бесконечную готовность ответить на все вопросы моментально. Любопытство, убелившее глаза под стеклами пенсне. И отсутствие грани, разделяющей двух незнакомых людей, – будто о чем-то уже спросил его.
Сколь личин ни надевает человек, сколь в качествах своих ни уверяет, верю только первому мгновенному, прояснившему лицо выражению души его, застигнутой врасплох.
Человек этот поэт.
Макс придумывал невероятные истории, мистифицировал… Он обладал редкой эрудицией; мог с утра до вечера просидеть в Национальной библиотеке, и выбор книг был неожиданным: то раскопки на Крите, то древнекитайская поэзия, то работы Ланжевена над ионизацией газов, то сочинения Сен-Жюста. Он был толст, весил сто килограммов; мог бы сидеть, как Будда, и цедить истины; а он играл, как малое дитя. Когда он шел, он слегка подпрыгивал; даже походка его выдавала: он подпрыгивал в разговоре, в стихах, в жизни.
Могу сказать, что он стихи любил совершенно так, как я, то есть как если бы сам их никогда не писал, всей силой безнадежной любви к недоступной силе. И, одновременно, всякий хороший стих слушал, как свой. Всякая хорошая строка была ему личным даром, как любящему природу – солнечный луч.
Максимилиан Волошин умно разговаривал, умно выслушивал, жаля глазами сверлящими, серыми, из-под пенсне, бородой кучерской передергивая и рукою, прижатой к груди и взвешенной в воздухе, точно ущипывая в воздухе ему нужную мелочь; и, выступив, с тактом вставлял свое мнение.
«Совопросник века сего»
Эти слова, сказанные о М. Волошине, принадлежат его современнику Ф. Сологубу.
Выдающийся поэт и переводчик, блестящий литературный и художественный критик, тонкий художник, мастер эпистолярного жанра – всё это творческие ипостаси одного человека, Максимилиана Александровича Кириенко-Волошина (1877–1932).
Родился он в Киеве в семье юриста Александра Максимовича Кириенко-Волошина, который вскоре умер. Воспитывала будущего поэта мать Елена Оттобальдовна. Детство прошло в Москве, где он учился сначала в частной, а потом в казенной гимназиях. Впоследствии Волошин вспоминал: «Мои школьные годы – глубокое недоразумение всей моей жизни. Очень любознательный, способный, одаренный острой памятью мальчик учился из рук вон плохо и приводил в отчаяние всех педагогов». В 1893 г. Елена Оттобальдовна решила переехать с сыном в Крым, в Коктебель, где приобрела участок земли и вскоре построила дом. Успехи Макса в пятом классе были таковы, что директор феодосийской гимназии, куда его перевели из московской, заявил матери: «Мы, конечно, примем вашего сына, сударыня, но предупреждаю, что идиотов мы не исправляем». И еще одна запись о гимназическом периоде: «Это самые темные и стесненные годы жизни, исполненные тоски и бессильного протеста против неудобоваримых и ненужных знаний».
Однако в Феодосии он встретил настоящего друга на многие годы – Александра Матвеевича Пешковского (1878–1933); подружился с преподавательницей женского училища Александрой Михайловной Петровой (1871–1921), которая стала верной спутницей во всех его духовных исканиях. Она чутко улавливала его творческие достижения: в ее отзывах он находил понимание, которого напрасно ждал от матери. А. М. Петрова была всесторонне образованным человеком: «жила исключительно естественно-научными изданиями павленковского типа и астрономическими фантазиями Фламмариона», любила музыку (особенно часто играла произведения Бетховена, Баха), увлекалась искусством и литературой, занималась прикладным искусством (делала копии татарских народных вышивок, которые коллекционировала), живописью. Если московская гимназия и в самом деле дала мало положительных импульсов к развитию поэтического дарования Волошина, то в феодосийской гимназии юный поэт получил признание не только среди соучеников, но и среди преподавателей. Юрий Андреевич Галабутский (1863–1923), учитель русского языка, поддержал главное увлечение юноши – его поэтические опыты. «Мои стихи и моя начитанность произвели в педагогической среде такое впечатление, что ко мне стали педагоги относиться как к „будущему Пушкину“», – вспоминал он позднее. Его первое стихотворение «Над могилой В. К. Виноградова», посвященное умершему директору Феодосийской гимназии, было опубликовано в сборнике памяти последнего[1].
После окончания феодосийской гимназии Волошин поступил в 1897 г. на юридический факультет Московского университета. Выбор учебного заведения не был самостоятельным: Елена Оттобальдовна, женщина строгая и властная, настоятельно советовала пойти по стопам отца. Университет произвел на недавнего гимназиста «унылое и мрачное впечатление: полутемные, мрачные, холодные коридоры с каменными полами, в которых гулко отдается каждый шаг, скучная пустая канцелярия» (письмо к А. М. Петровой от 26 августа 1897 г.). Унылое впечатление произвело и знакомство со студентами. Волошин с горечью писал: «…я думал, что они все-таки будут лучше, чем то, что я здесь нашел. Они все ужасные гимназисты, и от них можно было бы потребовать большего развития и умственного, и нравственного». Однако «впечатление страшной пустоты и одиночества» продолжалось до приезда А. Пешковского. Вскоре Волошин познакомился со студентами Михаилом Свободиным (в будущем переводчиком и драматургом), Львом Кобылинским (поэтом и переводчиком). Он с интересом прослушал курс римского права и увлекся политической экономией (лекции А. И. Чупрова и И. Х. Озерова), а затем стал охотно посещать «посторонние» лекции на естественном и историко-филологическом факультетах.
Юный Волошин много читал и часто посещал театры, следил за современной русской литературой, особенно за творчеством Л. Н. Толстого и А. П. Чехова, разделял увлечение многих передовых людей произведениями Максима Горького. Его самобытность проявлялась в широте знаний, в его ранних творческих опытах. В начале 1898 г. он задумал написать поэму «XIX век». «Теперь работаю над большим оригинальным стихотворением. Тема очень необыкновенная, – писал он А. М. Петровой, – я хочу в стихах обрисовать XIX век как личность: его воспитание, обстоятельства жизни, характер». В Москве Волошин переводил стихотворения Г. Гейне и стихи из пьесы «Ганнеле» Г. Гауптмана.
Процесс самоопределения личности идет постепенно. Волошин вступает в «Общество попечительства о бедных», в котором было много студентов, и активно там работает; изучает материалы о народовольцах. «Передо мной раскрылись течения и движения семидесятых годов, и раскрылись в таком свете и в таком виде, что я был поражен и подавлен… Какие громадные личности, какая железная сила воли, какая страстная любовь к родине… Мы, русские, совсем не знаем своего прошлого – наше наследство, наше достояние скрыто и отнято у нас». В конце января 1898 г. Волошин писал А. М. Петровой: «Московские студенты отправили несколько писем Золя, причем первое было отправлено по моей инициативе. Только поражаешься на то, что теперь делается во Франции. <…> Раньше я думал, что такие безобразия и такой культ генералов возможны только в России – оказывается, нет. Поразительно!» Он пишет стихотворение «Доля русского поэта», звучащее программой:
Волошин узнает, что его оппозиционные взгляды замечены: он находится под негласным надзором полиции. Поначалу он относится к этому с иронией. Надзор, по его мнению, «сказывается только в том, что меня знают все университетские педеля да городовой на нашем углу вытягивается передо мной во фрунт и отдает честь». Но в феврале 1899 г. началась первая всероссийская студенческая забастовка. По донесению помощника инспектора, Кириенко-Волошин пытался «произвести волнение в актовом зале, где собирал вокруг себя кружок слушателей; то же он пытался делать и в аудитории своего курса». Это явилось достаточным основанием для того, чтобы уволить студента четвертого семестра юридического факультета из университета. Сам Волошин позднее уточнял, что в актовом зале «в тот день не агитировал… зато в библиотечной сказал пять слов». Он был выслан со свидетельством о неблагонадежности по месту жительства, то есть в Феодосию. В начале сентября, воспользовавшись тем обстоятельством, что будет принят в университет только в январе будущего года, Волошин вместе с матерью отправляется в свое первое заграничное путешествие (Краков, Вена, Северная Италия, Швейцария, Париж, Берлин). В январе 1900 г. он вернулся в Москву, чтобы «окончательно выяснить свои отношения к университету». Весной сдал экзамены за второй курс юридического факультета.
За время пребывания за границей Волошин все определеннее осознает ненужность для него юридического образования. «Не перейти ли мне лучше на историко-филологический факультет? – пишет он Елене Оттобальдовне. – В сущности, все мои интересы направлены именно в эту сторону – истории, искусства и литературы, а никак не права». Оказалось, что кроме России, с ее скучной и неповоротливой полицейско-чиновничьей машиной, существует огромный интересный мир:
В конце мая 1900 г. Волошин с тремя спутниками выезжает из Москвы за границу. Австро-Венгрия, пеший переход через Тирольские Альпы, вся Италия – от озера Комо на севере до южного порта Бриндизи, Афины, Константинополь… В его архиве сохранились две тетради записей под названием «Журнал путешествия, или Сколько стран можно увидать за полтораста рублей».
По приезде в Крым он был неожиданно задержан жандармами. «За что и почему меня арестовали, – писал Волошин, – я не знал абсолютно и терялся в самых неправдоподобных догадках, что не мешало мне все-таки сиять радостью и весельем по поводу этого факта. Я тогда чувствовал себя ужасно гордым, особенно когда меня провезли под конвоем по улицам Феодосии… Я просидел день в Харьковской центральной тюрьме, а затем был посажен в Москве в Басманную часть, где и отсидел в одиночке две недели, удивляя охранников своим прекрасным расположением духа». Его выпустили через восемь дней, уведомив, что еще возможна далекая высылка. До окончательного решения дела Волошин был лишен права въезда в столицу и подчинен гласному надзору полиции на один год. Подписав обязательство сообщать о перемене своего адреса в московское охранное отделение, он выехал в Севастополь, откуда через несколько дней, не дожидаясь новых репрессий, отправился со знакомым инженером В. О. Вяземским в Азию на изыскания по строительству железной дороги Ташкент—Оренбург.
Вынужденная поездка в Азию на полгода дала Волошину возможность посмотреть на европейскую культуру «с престолов Памира». Здесь поэт переживает ощущение небывалого «равновесия», позволившего ему осознать доступность освоения тысячелетней западноевропейской культуры. Он сделал выбор: «на много лет уйти на Запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы», чтобы затем сказать России свое слово о сокровищах европейского духа. «1900 год, стык двух столетий, был годом моего духовного рождения. Я провел его с караваном в пустыне. Здесь настигли меня Ницше и „Три разговора“ Вл. Соловьева. Они дали мне возможность взглянуть на всю европейскую культуру ретроспективно – с высоты Азийских плоскогорий и произвести переоценку культурных ценностей», – написал он в 1925 г. в «Автобиографии».
В стихотворении «Сквозь сеть алмазную зазеленел восток…» Волошин выразил свое жизненное кредо:
В декабре 1900 г. Волошин получил из Москвы известие о том, что его «дело» «оставлено без последствий», но в университет он в этом году принят не будет. Он решил уехать в Париж и начал в Ташкенте хлопотать о заграничном паспорте. Судя по письму к А. М. Петровой (12 февраля 1901 г.), он решил ехать во Францию «не для того, чтобы поступить на какой-то факультет, слушать того-то и то-то». «Это всё подробности, – продолжал Волошин, – это всё между прочим – я еду, чтобы познать всю европейскую культуру в ее первоисточнике и затем, отбросив всё „европейское“ и оставив только человеческое, идти учиться к другим цивилизациям, „искать истины“ в Индию, в Китай. <…> Когда это будет сделано, тогда уж действительно нужно будет на сорок дней в пустыню, а после того в Россию, окончательно и навсегда. Вы боитесь, что я отрешусь от всего родного. Теперь пока это, может, и
В Париже Волошин слушает лекции в Сорбонне и в Лувре, а также в нескольких высших учебных заведениях. Начинает заниматься рисованием в ателье художницы Кругликовой и в академии Коларосси. Знакомство с Е. С. Кругликовой и К. Д. Бальмонтом способствует вхождению нового парижанина в литературно-художественную среду.
Летом 1901 г. Волошин вместе с Е. С. Кругликовой и еще двумя художниками отправляется в путешествие по Андорре, на остров Майорку и в Испанию. «В конце июня я собираюсь в Пиренеи, в республику Андорру, – писал он А. М. Пешковскому, – которая меня окончательно покорила тем, что об ней решительно нигде и ничего не написано». Е. С. Кругликова вспоминала: «В первое же лето Макс уговаривает нас совершить путешествие пешком в Испанию и посетить Балеарские острова (Майорку). Его необыкновенная энергия заставляет меня согласиться, несмотря на то что я вовсе не люблю ни гор, ни пешего хождения. Появляются географические карты, бедекеры, составляется маршрут. По системе Макса готовятся костюмы: какие-то необыкновенные кофты из непромокаемой материи, с множеством карманов для альбомов, красок, кистей и карандашей, рюкзаки, сапоги на гвоздях, велосипедные шаровары, береты…» Позже Волошин написал об этом путешествии две статьи: «Андорра» и «По глухим местам Испании. Вальдемоза».
Заграничные путешествия способствовали становлению Волошина как поэта. Стихотворения, написанные на основе его европейских впечатлений, отличаются от юношеских стихов строгостью формы и образностью. Париж сыграл в творчестве Волошина особую роль. «Париж – сознание ритма и формы», – писал он. Из Парижа он привезет в Россию стихотворения «В вагоне», «Кастаньеты», «Как мне близок и понятен…», «Осень… Осень… Весь Париж…», написанные там или навеянные этим городом. В «Автобиографии» (1925) Волошин перечислил, чему он смог научиться в «столице мира»: «чувству красок – у Парижа, логике – у готических соборов, средневековой латыни – у Гастона Париса, строю мысли – у Бергсона, скептицизму – у Анатоля Франса, прозе – у Флобера, стиху – у Готье и Эредиа».
В конце 1903 г. Волошин в качестве корреспондента нового журнала «Весы» пишет из Парижа статьи о художественных выставках, о книжных новинках, о театральных премьерах. Андрей Белый впоследствии написал в своих мемуарах, что Волошин был мостом «между демократической Францией, новыми течениями в искусстве, богемой квартала Латинского и – нашей левой общественностью». В это же время начинает складываться цикл стихотворений, посвященных Парижу, который будет опубликован в первой его стихотворной книге «Стихотворения. 1900–1910» (М.: Гриф, 1910).
Волошин прожил интересную, насыщенную событиями жизнь («…так полно, так много, – больше, чем сердце может вместить…»). В январе 1905 г. он уезжает в Россию без видимых на то причин и 9 января 1905 г., в день массового расстрела правительством мирного шествия петербургских рабочих (было убито больше тысячи человек, а ранено несколько тысяч), оказывается в Петербурге. Будто сама судьба привела его туда «и дала почувствовать все грядущие перспективы русской революции». Блуждая по городу, он проходил мимо солдатских патрулей, слышал свист пуль за спиной, слушал рассказы окровавленных людей, видел трупы. В статье «Кровавая неделя в Санкт-Петербурге: Рассказ очевидца», которая будет напечатана вскоре в Париже на французском языке, Волошин подвел итог этому событию: «Эти дни были лишь мистическим прологом великой народной трагедии, которая еще не началась».
Огромное влияние на поэтическое творчество Волошина оказала Маргарита Васильевна Сабашникова (1882–1973), художница, поэтесса, переводчица. Познакомились они в 1903 г. Природа наделила ее незаурядной внешностью. Ее портрет Волошин дал в стихотворении, написанном от лица самой Сабашниковой:
Она подсказывает ему новые идеи и образы, темы стихотворений. В одном из писем он признавался: «Каждый раз, как я прикасаюсь к Вашему духу, я чувствую в себе упругую крепость весенней завязи». В стихотворении «Письмо» есть такие строки:
Перипетии их отношений отражены в стихотворениях «Я ждал страданья столько лет…», «Таиах», «В зеленых сумерках, дрожа и вырастая…», «Мы заблудились в этом свете…» и др. В 1906 г. они поженились и вскоре после свадьбы поселились в Петербурге, в том же доме, где жил поэт Вяч. Иванов. Но брак оказался недолгим: в 1907 г. Волошин и Сабашникова расстались, но отношения остались дружескими. Основная причина – увлечение Маргариты Васильевны В. И. Ивановым. Стихотворение «In mezza di cammin» было написано Волошиным после расставания с ней.
Весной 1907 г. он уезжает в Коктебель, где еще около четырех лет тому назад купил участок земли и построил собственный дом. По дороге в Крым Волошин пишет стихотворение «Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…». Глубокие переживания, связанные с уходом из его жизни любимой женщины, одиночество и неизбывную тоску помогают преодолевать прогулки в горы, ежедневные письма к М. В. Сабашниковой и чтение оставленных ею дневников. «Я живу теперь твоим дневником, и каждая страница его для меня значительна и раскрывает мне глаза на многое в нашей жизни, на многие мои ошибки». Постепенно Коктебель помогает ему обрести равновесие. «Я начинаю только сейчас приобщаться Коктебелю, – пишет Волошин жене, – Коктебель для меня никогда не был радостен. Он всегда был горек и печален… Но каждый раз в этой горечи рождались новые ростки и новая жизнь, всё перекипало, оседало, прояснялось… Он моя горькая купель». Он много работает: пишет статьи и стихи «Темны лики весны. Замутились влагой долины…», «Здесь был священный лес. Божественный гонец…», «Старинным золотом и жёлчью напитал…», «Равнина вод колышется широко…», которые составят позже цикл «Киммерийские сумерки». В начале апреля Волошин пишет жене: «Одиночество мое стало творческим».
В конце 1909 г. он участвует в мистификации, которая ввела в заблуждение всю редакцию журнала «Аполлон». Стихотворения Е. И. Дмитриевой были отвергнуты редактором «Аполлона», поэтому было решено посылать в журнал стихи под псевдонимом Черубины де Габриак. С. Маковский не только печатал стихи Черубины, но и заочно влюбился в таинственную полуиспанку. Завершением мистификации стала дуэль Волошина с Н. С. Гумилевым, который публично оскорбил Дмитриеву. Вскоре Волошин уезжает в Коктебель. В этот период возникают стихи «Пурпурный лист на дне бассейна…», «Судьба замедлила сурово…», «Теперь я мертв. Я стал строками книги…», обращенные к Е. И. Дмитриевой.
В 1910-е гг. Волошин – художественный критик публикует свои статьи в «Русской художественной летописи» (приложение к журналу «Аполлон»), в газетах «Утро России», «Московская газета», «Биржевые ведомости», «Таврический голос» и др. В 1914 г. издает книгу своих избранных статей «Лики творчества» (СПб.: Аполлон). Книга была посвящена французской литературе и театру и высоко оценена русской критикой. Почти одновременно с «Ликами творчества» выходит в свет книга Волошина «О Репине» (М.: Оле-Лукойе, 1914). В нее вошла статья «О смысле катастрофы, постигшей картину Репина», которая была опубликована в январе 1913 г. в газете «Утро России». Поводом для ее написания послужило покушение душевнобольного посетителя Третьяковской галереи А. А. Балашова на картину И. Е. Репина «Иван Грозный и сын его Иван. 16 ноября 1581 года». В статье, «заранее подписавшись под всеми формулами выражений сочувствия и протеста», Волошин приходит к выводу, что «саморазрушительные силы» таятся в самой картине Репина: уж слишком в ней «много крови». Критика в адрес Репина дискредитировала Волошина в глазах тогдашнего общества и вызвала против него газетную травлю. «Все редакции для моих статей закрываются», – напишет он позже в «Автобиографии».
Перед началом Первой мировой войны Волошин едет на несколько месяцев в Дорнах (Швейцария), где принимает участие в строительстве антропософского «храма» Гётеанум. Спустя годы он напишет об этой поездке: «Эта работа, высокая и дружная, бок о бок с представителями всех враждующих наций, в нескольких километрах от поля первых битв европейской войны, была прекрасной и трудной школой человеческого и внеполитического отношения к войне». В цикле статей, озаглавленном «Париж и война», он высказал свой протест против мировой войны. Он не поддается патриотическим иллюзиям: в стихах, написанных в 1915 г., рисует «ужас разъявшихся времен». Эти стихи вошли во второй сборник его стихотворений «Anno mundi ardentis 1915» («В год мирового пожара», как переводил с латинского сам Волошин).
По возвращении в Россию весной 1916 г. Волошин пишет монографию о В. И. Сурикове, читает лекции в Крыму, переводит произведения Э. Верхарна, пишет акварели. Создает стихотворение «Подмастерье», которое называет (в письме к А. М. Петровой) поэтическим «исповеданием веры». В начале 1917 г. он выступает на вечерах и литературных концертах в Москве. Октябрьскую революцию Волошин принял как неизбежное событие, как испытание для России. «Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чем не разочаровали: я их ждал давно, и в формах еще более жестоких», – напишет он в одной из автобиографий. «Мы еще далеко не достигли самого худшего, – пишет он М. В. Сабашниковой, – но разве может быть что-нибудь страшно, если весь свой мир несешь в себе? Когда смерть является наименее страшным из возможных несчастий? <…> Россия как государство, как империя, как Левиафан, сейчас действует и ведет себя, как во Христе юродивый».
В конце 1917 г. возникает мысль издать книжку стихов о революции «Демоны глухонемые». Сборник вышел сначала в Харькове (издательство «Камена», 1919), а в 1923-м – в Берлине. Прекрасно понимая, что стихи, написанные в пореволюционные годы, едва ли будут скоро напечатаны, он посылает их списки в письмах друзьям с просьбой дать переписать «наивозможно большему количеству людей».
Гражданская война в Крыму была жестокой. Власть многократно переходила то к «белым», то к «красным». Крестьянские погромы угрожали имуществу и жизни многих обитателей Коктебеля. Неприкосновенности «библиотек, собраний картин, кабинетов ученых и писателей, мастерских художников» в Феодосии также грозила опасность. Волошин спас от разграбления имение Э. А. Юнге, где хранились уникальные произведения искусства и редкая библиотека, получил охранную грамоту для коллекции Юнге, хлопотал об охране Карадагской биологической станции, получил бумагу, запрещающую «насильственное посягательство на имущество господина М. Волошина и хранящуюся у него библиотеку, художественную коллекцию картин, скульптурных слепков и рукописей». Местные власти, видя в нем «буржуя», предлагали неоднократно уплатить контрибуцию. Волошин спас от белогвардейского самосуда генерала и ученого-палеографа Н. А. Маркса, помог освобождению поэта О. Э. Мандельштама, арестованного белогвардейцами.
Когда Крым был освобожден от белых, Волошин снова стал хлопотать об охранных грамотах для галереи им. И. К. Айвазовского, Карадагской биологической станции, для имения Л. С. Голицына в Новом Свете, для дома Н. А. Маркса в Отузах, для собственного дома; в голодные 1920-е гг. много сил отдавал Комиссии по улучшению быта ученых. В творчестве Волошина произошел коренной сдвиг: лирические стихи сменила гражданская поэзия. В. В. Вересаев, живший в эти годы в Коктебеле, писал: «Революция ударила по его творчеству, как огниво по кремню, и из него посыпались яркие, великолепные искры. Как будто совсем другой поэт явился: мужественный, сильный, с простым и мудрым словом…» Эти слова относятся прежде всего к таким стихотворениям, как «Неопалимая Купина», «Русская революция», «Бегство», «Гражданская война» и др. Стихи о революции и Гражданской войне написаны поэтом мыслящим, который искренне потрясен трагическими событиями, обрушившимися на Россию. Любовь к родине он доказал своей жизнью. Когда к Одессе подходили григорьевцы (весна 1919-го) и А. Н. Толстой настойчиво звал Волошина уехать с ними за границу, он сказал: «Когда мать больна, дети ее остаются с ней». Пройдя через все ужасы красного террора, он писал, обращаясь к России:
В поэме «Путями Каина» поэт сформулировал, по его признанию, «почти все» свои идеи. В апреле 1922 г. Волошин писал В. В. Вересаеву о своих планах: «В ней, мне кажется, удастся сконцентрировать все мои культурно-исторические и социальные взгляды, как они у меня сложились за 20 лет жизни на Западе и как они выявились в плавильном огне русской революции. Я еще совершенно не знаю, чем окажется моя поэма в качестве художественного произведения. Но у меня, по крайней мере, будет завершенная формулировка моего отношения к современной культуре, к человеку и, поэтому, к политике». А в декабре 1923 г. он так написал об этом цикле А. М. Пешковскому: «„Путями Каина“ – это цикл стихов, касающийся материальной культуры человечества. Россия и русская революция затронуты в ней только стороной. Но там я формулирую почти все мои социальные идеи, большею частью отрицательные. Общий тон – иронический». Главный вывод этого цикла: «чем больше наша власть над природой, тем в более жесткие моральные рамки должен человек укладывать свое поведение».
В 1913 г. к дому Волошина, который был построен еще в 1903 г. на берегу Коктебельского залива, была пристроена двусветная мастерская с летним кабинетом на антресолях и плоской площадкой-вышкой на крыше. После смерти матери (январь 1923 г.) он стал полновластным хозяином еще нескольких жилых строений поблизости от своего дома: каменного дома в два этажа и двух одноэтажных флигелей из калыба (сырцовый кирпич – смесь глины с соломой и навозом). Со времени постройки своего дома Волошин думал о нем как о летнем пристанище для соратников по искусству – писателей, художников, а также ученых и артистов. В 1924 г. он писал Л. Б. Каменеву: «Сюда из года в год приезжали ко мне поэты и художники, что создало из Коктебеля, который я застал 30 лет назад прекрасным и совершенно безлюдным заливом, своего рода литературно-художественный центр. При жизни моей матери дом был приспособлен для отдачи летом внаем, а после ее смерти я превратил его в бесплатный дом для писателей, художников, ученых. <…> Двери открыты всем, даже приходящему с улицы». В пореволюционные годы, когда интеллигенции в России жилось особенно трудно, бесплатный отдых в Доме поэта многим и многим был жизненно необходим. Л. В. Тимофеева написала в 1926 г. в своих воспоминаниях: «Надо знать наши советские будни, нашу жизнь – борьбу за кусок хлеба, за целость последнего, что сохранилось – и то у немногих, – за целость семейного очага; надо знать эти ночи ожидания приезда НКВД с очередным арестом или ночи, когда после тяжелого дня работы приходишь в полунатопленную комнату, снимаешь единственную пару промокшей насквозь обуви, сушишь ее у печки, стираешь, готовишь обед на завтра, латаешь бесконечные дыры, и все это в состоянии приниженности, в заглушении естественного зова к нормальной жизни, нормальным радостям, чтобы понять, каким контрастом сразу ударил меня Коктебель и М. А., с той его человечностью, которой он пробуждал в каждом уже давно сжавшемся в комок человеческом сердце, с той настоящей вселенской любовью, которая в нем была».
Количество гостей Дома увеличивалось с каждым годом. Если в 1923 г. их было 60, то в 1925 г. – 400. Первые гости появлялись уже в апреле. К 17 августа (день именин хозяина) Дом был полон гостей, а уезжали последние гости лишь в конце октября. Дом поэта на многие годы стал убежищем для сотен друзей и знакомых Волошина. Гостями Волошина были поэты М. И. Цветаева и О. Э. Мандельштам, А. Белый и В. Я. Брюсов, Г. А. Шенгели и И. Л. Сельвинский, И. Г. Эренбург и Е. Г. Полонская, В. А. Рождественский и М. С. Петровых; писатели А. С. Грин и Е. И. Замятин, М. А. Булгаков и Л. М. Леонов, В. В. Вишневский и К. И. Чуковский. В Доме отдыхали и работали художники А. П. Остроумова-Лебедева и К. С. Петров-Водкин, М. А. Шаронов, Ю. Л. Оболенская, К. Е. Костенко и А. К. Шервашидзе. А еще – литературоведы, артисты, композиторы, искусствоведы, геологи, врачи, химики, летчики… В 1931 г. поэт подарил дом матери и два флигеля Всероссийскому союзу писателей «для устройства дома отдыха писателей под именем „Дом поэта“». Его дом сохранился до наших дней таким, каким он был при Волошине. Ныне это Дом-музей М. А. Волошина, памятник литературно-художественного быта первой трети прошлого века. «Не музей, а дыхание жизни», – писал о Доме Андрей Белый в 1933 г., называя его одним из культурных центров «не только России, но и Европы».
11 августа 1932 г. Максимилиана Александровича не стало. Похоронили его на горе Кучук-Енишар, с которой открывается вид на Коктебельский залив и панораму Карадага. «Так профилем в море по один бок и могилой по другой, – Макс обнял свой Коктебель», – написала Анастасия Цветаева.
Стихотворения
Доля русского поэта
В вагоне
Кастаньеты
Париж
1. С Монмартра
2. Дождь
3. «Как мне близок и понятен…»
4. «Осень… Осень… Весь париж…»
5. «Огненных линий аккорд…»
6. «Закат сиял улыбкой алой…»
7. «В серо-сиреневом вечере…»
8. «На старых каштанах сияют листы…»
9. «В молочных сумерках за сизой пеленой…»
10. «Парижа я люблю осенний, строгий плен…»
11. «Перепутал карты я пасьянса…»
«Я ждал страданья столько лет…»
«Спустилась ночь. Погасли краски…»
Портрет
Письмо
Старые письма
Таиах
«Если сердце горит и трепещет…»
«Мы заблудились в этом свете…»
Зеркало
«Мир закутан плотно…»
«Небо в тонких узорах…»
«Эта светлая аллея…»
«В зеленых сумерках, дрожа и вырастая…»
Второе письмо
В мастерской
Вослед
«Как млечный путь, любовь твоя…»
In mezza di cammin
«Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь…»
Солнце
Киммерийские сумерки
1. Полынь
2. «Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель…»
3. «Темны лики весны. Замутились влагой долины…»
4. «Старинным золотом и жёлчью напитал…»
5. «Здесь был священный лес. Божественный гонец…»
6. «Равнина вод колышется широко…»
7. «Над зыбкой рябью вод встает из глубины…»
8. Mare internum
9. Гроза
Див кличет по древию, велит послушати
Волзе, Поморью, Посулью, Сурожу…
10. Полдень
11. Облака
12. Сехмет
13. «Сочилась жёлчь шафранного тумана…»
14. Одиссей в Киммерии
Осенью
«Возлюби просторы мгновенья…»
«Концом иглы на мягком воске…»
«К этим гулким морским берегам…»
Она
«Ступни горят. В пыли дорог душа…»
«В неверный час тебя я встретил…»
«Пурпурный лист на дне бассейна…»
«Моя земля хранит покой…»
«Яры, увалы, ширь полей…»
«Звучит в горах, весну встречая…»
«Облака клубятся в безднах зеленых…»
«Над синевой зубчатых чащ…»
«Ветер с неба клочья облак вытер…»
Карадаг
«Преградой волнам и ветрам…»
«Над черно-золотым стеклом…»
«Как в раковине малой – океана…»
«Выйди на кровлю… Склонись на четыре…»
«Фиалки волн и гиацинты пены…»
«Судьба замедлила сурово…»
«Теперь я мертв. Я стал строками книги…»
«Себя покорно предавая сжечь…»
«Я, полуднем объятый…»
«Я верен темному завету…»
«К вам душа так радостно влекома…»
«Раскрыв ладонь, плечо склонила…»
«Обманите меня… Но совсем, навсегда…»
«Отроком строгим бродил Я…»
«Двойной соблазн – любви и любопытства…»
«То в виде девочки, то в образе старушки…»
«Замер дух – стыдливый и суровый…»
«Альбомы нынче стали редки…»
«Как некий юноша, в скитаньях без возврата…»
«Мой пыльный пурпур был в лоскутьях…»
Lunaria
Венок сонетов
«Я быть устал среди людей…»
«Я к нагорьям держу свой путь…»
«В эту ночь я буду лампадой…»
«Любовь твоя жаждет так много…»
Под знаком Льва
Посев
В эти дни
Париж в январе 1915 г.
Парижу
Весна
Газеты
Россия
(1915 г.)
«Акрополи в лучах вечерней славы…»
Подмастерье
Святая русь
Мир
Трихины
Появились новые трихины…
Dmetrius-imperator
(1591–1613)
Демоны глухонемые
Кто так слеп, как раб Мой? и глух, как вестник Мой, Мною посланный?
Европа
Молитва о городе
(Феодосия – весной 1918 г.)
Неопалимая Купина
В эпоху бегства французов из Одессы
Русская революция
Бегство
Заклятье о русской земле
Китеж
Гражданская война
Красная Пасха
Террор
Бойня
(Феодосия, декабрь 1920)
Готовность
На дне преисподней
Путями Каина
Трагедия материальной культуры
Мятеж
Огонь
Магия
Кулак
Меч
Порох
Пар
Машина
Бунтовщик
Война
Космос
Государство
Левиафан
Множество, соединенное в одном лице, именуется Государством – Civitas. Таково происхождение Левиафана, или, говоря почтительнее, – этого Смертного Бога.
Суд
Дом поэта
Владимирская Богоматерь
Комментарии
Стихотворения печатаются по изданию:
При жизни Волошина было издано семь книг его стихотворений:
1. Стихотворения: 1900–1910. М.: Гриф, 1910.
2. Anno mundi ardentis[6] 1915. М.: Зёрна, 1916.
3. Иверни. М.: Творчество, 1918.
4. Демоны глухонемые. Харьков: Камена, 1919.
5. Демоны глухонемые. Берлин: Книгоиздательство писателей в Берлине, 1923.
6. Стихи о терроре. Берлин: Книгоиздательство писателей в Берлине, 1923.
7. Усобица: Стихи о революции. Львов: Живое слово, 1923.
В «Автобиографии» (1925) Волошин определил порядок, в котором «должны быть изданы» его стихи:
1. «Годы странствий» (1900–1910).
2. «Selva oscura» (1910–1914).
3. «Неопалимая Купина» (1914–1924).
4. «Путями Каина».
Писатель Лев Остроумов (1892–1955) осуществил этот проект после смерти Волошина. В 1930-е гг. он подготовил «полное собрание» стихотворений поэта. Кроме четырех книг, которые планировал Волошин, Л. Е. Остроумов подготовил пятую книгу: в нее вошли стихи, «не отнесенные поэтом ни к какому циклу». Машинописное «полное собрание» несколько десятилетий выдавалось для чтения и копирования стихов вдовой поэта Марией Степановной Волошиной (1887–1976), которая постоянно жила в Коктебеле, в Доме поэта. Эти пять томов служили главным источником распространения произведений в списках, а также основой многих публикаций стихотворений Волошина в конце прошлого века.
В Собрании сочинений стихи опубликованы по прижизненным сборникам, рукописям и авторизованным машинописным текстам, хранящимся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН РФ. Настоящее издание является книгой избранных стихотворений. Объем ее ограничен, поэтому состав поэтических книг Волошина не сохранен.
Доля русского поэта. Перекличка со стихотворением В. К. Кюхельбекера «Участь русских поэтов» (1845), которое Волошин мог прочитать в копии, так как впервые оно было опубликовано только в 1936 г…
В вагоне. Написано в ночь на 25 мая (7 июня) 1901 г., по дороге из Парижа в Испанию. Это первое стихотворение Волошина, которое принесло ему известность в литературной среде.
Кастаньеты.
Париж. 22 ноября (4 декабря) 1899 г. в письме к А. М. Петровой он признался, что город его «совсем покорил, уничтожил и влюбил в себя».
«Я ждал страданья столько лет…» Первое стихотворение цикла «Amori amara sacrum»[7], посвященного М. В. Сабашниковой.
«Спустилась ночь. Погасли краски…» Навеяно образом Марии Львовны Ауэр (в замуж. Унковская; 1883–1959). Волошин встречался с ней в Париже весной 1902 г.
Портрет. На автографе стихотворения есть помета: «К портрету Маргариты Васильевны».
Письмо. Написано после отъезда М. В. Сабашниковой из Парижа в Россию. Отправлено ей 5 июля 1904 г. В прозаическом послании, последовавшем за стихотворным, Волошин писал: «Я в непрерывном ожидании ответа на мое письмо. Меня беспокоит – а вдруг оно не дошло, вдруг Вы его не получили. Мне хочется продолжать эту поэму, но сейчас рифмы иссякли и ключи потеряны. Мне необходим звук голоса, чтобы я мог продолжать». В стихотворении запечатлены воспоминания о встречах с Сабашниковой в Париже в марте – июне 1904 г. Она ответила тоже стихотворным посланием, которое просила уничтожить по прочтении: «А то мне будет стыдно. Это очень плохо. Но ведь я „только год поэт“. От Вашей поэмы я в восторге».
Старые письма.
Таиах.
«Если сердце горит и трепещет…» Посвящено Вайолет Элизабет Харт (в замуж. Полунина, 1878–1950) – художнице-ирландке, с которой Волошин сблизился в мае 1905 г. 9 июля он записал в дневнике: «Вчера я написал, мысленно обращаясь к W. Н<art>:
И они обе живут во мне, и я могу примирить, допустить М<аргариту> при W<iolet>, но при Маргарите Васильевне не допускаю Wiolet». Впоследствии (в 1910 г.) Сабашникова протестовала, что Волошин поместил в отделе, посвященном ей, «стихотворение о Вайолет».
«Мы заблудились в этом свете…» Было послано М. В. Сабашниковой 29 июня 1905 г. с припиской: «Это надпись к „барельефу“ Орфея». Речь идет о барельефе в версальском парке, изображающем Орфея, уходящего в царство мертвых.
Зеркало. Тема стихотворения подсказана М. В. Сабашниковой в Сен-Клу 13 июня 1904 г. (запись Волошина в дневнике): «Сумерки в мастерской. Кто-то смотрит в зеркало. Часы тикают. Капля капает из крана. Иногда перебивая. „Да, да… да. Так… Тик-так… да-да“. В зеркале видны только большие грустные безнадежные глаза и черные губы. За окном город. Вечерний. Громады домов. И так, как будто он вдруг лопнет от напряжения».
«Мир закутан плотно…»
«Небо в тонких узорах…» Из письма к М. В. Сабашниковой, которое Волошин начал утром 6 июля: «Перед самой ночью я ходил по парку… Теперь идет дождь… Я хожу по комнате, прислушиваюсь, и в душе у меня складываются и плывут строфы, которые еще в парке пели и пели, никак не могли найти себя».
«Эта светлая аллея…» Положено на музыку Ю. Ф. Львовой (ее письмо к Волошину от 3 сентября 1916 г.).
«В зеленых сумерках, дрожа и вырастая…» Волошин записал в дневнике (23 июня 1905 г.) разговор с М. В. Сабашниковой: «Какие стихи мне написать?» – «Resignation[8] – смирение молодой души». – «Я теперь чувствую такое примирение с самим собой. Я все время чувствовал на душе непримиримый грех, который давил меня: и вот, он вдруг сегодня вечером искуплен». 24 июня 1905 г. Волошин посылает Сабашниковой «заказанное» ею стихотворение, добавляя: «Я теперь понимаю смирение. У меня есть один путь, один выход – забыть о себе». А 26 июня поясняет в дневнике происходящее с ним: «Я теперь знаю, что это не любовь, а что-то более чистое, более драгоценное, и никогда больше не переступлю запретной черты».
Второе письмо. В стихотворении запечатлена поездка с М. В. Сабашниковой в Сен-Клу 31 мая (13 июня) 1904 г. Позднее Волошин вспоминал об этом дне: «Желание отойти, расстаться в самый высший момент подъема счастья, самому оборвать, добровольным отречением от возможного будущего запечатлеть навсегда настоящее мгновение было у меня единственный раз в жизни – весною 1904 г., весенним вечером, когда мы возвращались с Маргаритой Васильевной на пароходе из St. Cloud… Всё, что было потом, – только ослабление того дня. Нужно понять умирание и растворение».
В мастерской. В стихотворении описывается мастерская Волошина (бульвар Эдгар Кине, 16), в которой он обосновался в начале октября 1905 г. В письме к Сабашниковой от 10 октября 1905 г. есть некоторые образы будущего стихотворения: «В одном окне – оно большое и матовое, – ночью всегда какой-то светлый, холодный, голубовато-подводный свет… У меня теперь масса цветов – хризантем и каких-то фиолетовых маргариток».
Вослед. Стихотворение написано после отъезда Сабашниковой из Парижа в Россию. 8 (21) марта Волошин сообщал ей, что стихи очень нравятся Бальмонту – и он «все просит повторять их».
«Как Млечный Путь, любовь твоя…» Отражены смуты в отношениях с М. В. Сабашниковой. Стихотворение послано ей в открытом письме из Санкт-Петербурга в Царское Село 15 марта 1907 г.
In mezza di cammin. Написано после расхождения с М. В. Сабашниковой, причиной которого стал поэт Вячеслав Иванов, подразумеваемый в образе
«Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь…» Из цикла «Звезда Полынь». Посвящено Александре Михайловне
Солнце.
Киммерийские сумерки. Киммерия – так Волошин называл Восточный Крым, от Судака до Керчи, имея в виду киммерийцев, обитавших в этих местах в начале 1-го тысячелетия до н. э. Название «Киммерийские сумерки» было предложено Волошину Вячеславом Ивановым. 17 августа 1907 г. А. Р. Минцлова писала Волошину: «Что-то поразительное, страшное и прекрасное есть в Ваших „Киммерийских сумерках“. И что-то несказанное чуется за этим…
Осенью.
«Возлюби просторы мгновенья…» Волошин послал стихотворение матери 20 декабря 1908 г. (2 января 1909 г.) из Парижа как написанное осенью, с признанием: «Эту осень у меня бывали моменты глубокой грусти».
«Концом иглы на мягком воске…» Написано летом 1909 г. в Коктебеле – в соревновании с А. Н. Толстым, Н. С. Гумилевым и Е. И. Дмитриевой. Софья Исааковна
«К этим гулким морским берегам…»
Она. Перекличка с идеями В. С. Соловьева о Вечной Женственности. Сходные мотивы – в раннем стихотворении Волошина «Истина» (Русь. 1905. 1 янв.), которое в рукописи также называлось «Она»…
«Ступни горят. В пыли дорог душа…»
«В неверный час тебя я встретил…» Обращено к Е. И. Дмитриевой, с которой Волошин находился в глубокой духовной близости…
«Пурпурный лист на дне бассейна…» Обращено к Е. И. Дмитриевой…
«Моя земля хранит покой…» Первое стихотворение из цикла «Киммерийская весна».
«Яры, увалы, ширь полей…»
«Звучит в горах, весну встречая…» 1 марта 1910 г. Е. И. Дмитриева писала Волошину об этом стихотворении (имевшем четыре строфы): «Стихотворение о „семисвечнике“ мне очень близко, но выбрось последние четыре строчки; жабры, плевы – всё это никуда; плохо и то, что семисвечник обращается в канделябр, почему не в люстру или лампу?» Волошин последовал совету.
«Облака клубятся в безднах зеленых…»
«Над синевой зубчатых чащ…»
«Ветер с неба клочья облак вытер…» …
Карадаг.
«Как в раковине малой – Океана…»
«Выйди на кровлю… Склонись на четыре…» В очерке «О самом себе» (1930) Волошин поместил это стихотворение для характеристики своих пейзажей Восточного Крыма.
«Фиалки волн и гиацинты пены…» 9 декабря 1926 г. Волошин отправил это стихотворение и стихотворение «Выйди на кровлю…» А. П. Остроумовой-Лебедевой: «Посылаю 2 маленьких стихотворения о Коктебеле, написавшихся после стольких лет лирического молчания».
«Судьба замедлила сурово…» Обращено к Е. И. Дмитриевой, в отношении которой к Волошину в этот период произошло сильное охлаждение. 19 января она писала ему: «…Не хочу видеть тебя, п<отому> ч<то> боюсь, мне очень больно уходить от тебя каждый раз. А нужно».
«Теперь я мертв. Я стал строками книги…»
«Себя покорно предавая сжечь…» Обращено к Е. И. Дмитриевой.
«Я, полуднем объятый…»
«Я верен темному завету…» Первоначальное название – «Путями усталости». Это словосочетание находим в эпиграфе к «Повести о странствиях блудной души» И. Г. Эренбурга (посвященной М. А. Волошину): «Брама сказал: „Одни придут ко мне путями подвига, другие путями страсти, а третьи путями усталости“. Тихо улыбнувшись, еще сказал Брама: „И путями усталости придут все“. Индусская легенда» (
«К Вам душа так радостно влекома!..» Было послано в письме к М. И. Цветаевой, о чем она рассказала в своих воспоминаниях о Волошине «Живое о живом».
«Раскрыв ладонь, плечо склонила…» Обращено, по-видимому, к М. И. Цветаевой; в воспоминаниях «Живое о живом» она описывала такой эпизод при первом визите Волошина: «Сидим, он на диване, я на валике (я – выше), гадаем, то есть глядим: он мне в ладонь, я ему в темя…» (
«Обманите меня… но совсем, навсегда…» Стихотворение может быть соотнесено с А. Р. Минцловой (1865–1910), переводчицей и теософкой, предсказаниям которой Волошин поначалу гипнотически верил, но затем все чаще вынужден был разочаровываться. Ср. у А. Франса: «Всё чудесное – обман. Мы знаем это и хотим, чтобы нас обманывали» (Роман и магия. 1889).
«Отроком строгим бродил я…» …
«Двойной соблазн – любви и любопытства…»
«То в виде девочки, то в образе старушки…» В машинописной копии имеются инициалы посвящения: «Н. В. М.», означающие (с опечаткой в одном из инициалов), что стихотворение адресовано Наталье Алексеевне Милюковой (урожд. Саввинская, артистический псевдоним Н. Миль) – танцовщице, с которой Волошин встречался в Париже зимой 1911/12 г. 22 сентября 1912 г. она писала Волошину из Москвы: «Добрые семена и советы, что Вы сеяли в душе Ваших маленьких парижских подруг, не пропали даром! По крайней мере, в душе „девочки-старушки“ они пустили глубокие корни». И. Эренбург посвятил Милюковой стихотворение «Твои манеры милой тетки…». В нем он замечал: «Как странно встретить у ребенка, / В минуту тихого мечтанья, / Какой-то след усмешки тонкой / Непоправимого познанья!..» (
«Замер дух – стыдливый и суровый…» В основе стихотворения – теософские идеи. В тетради выписок Волошина они сформулированы: «Дух должен пройти через грехопадение. Духовное существо, как говорит Гёте, должно быть помрачено и ограничено. Это необходимо для полного вочеловеченья». В письме к Е. П. Орловой от 26 января 1918 г. Волошин так трактовал эту идею: «Не надо отрицать – надо понять смысл плоти. Ради нее мы воплощены. Не отрицать, не презирать, а собою ее преобразить, просветить, спасти. Не бежать от греха и порока, а идти ему навстречу в самом себе, побеждать не отрицанием, а любовью».
«Альбомы нынче стали редки…» Автограф имеет посвятительные инициалы «М. Н.», которые можно расшифровать как «Мусе Новицкой». Мария Алексеевна Новицкая (1896–1965) – дочь искусствоведа академика А. П. Новицкого, в 1912 г. построившего в Коктебеле дачу. В ее дневнике за 1912 г. читаем: «Макса я наконец решилась попросить написать в мой альбом стихотворение. Он обещался. <…> 28 или 29 июля Макс отдал мне мой альбом. Он написал там большое стихотворение, посвященное мне лично» (Частное собрание, Киев).
«Как некий юноша, в скитаньях без возврата…» Толчком для создания стихотворения явилась притча Платона «о юноше, в раннем детстве похищенном разбойниками» (Государство // Платон. Сочинения: В 3 т. М., 1971. Т. 3. С. 350–351). «И он, выросши, всю жизнь идет из края в край, и от шатра к шатру, в поисках своих родителей, – писал Волошин К. М. Добраницкому. – И люди его принимают… но он, который помнит о своей семье только одно, что все там были счастливы и мудры, увидав их житейские недостатки, сам покидает их и идет по свету дальше искать своего отца и свою семью. И так без удовлетворения и без достижения».
«Мой пыльный пурпур был в лоскутьях…»
Lunaria. В этом венке сонетов Волошин собрал сведения о Луне, почерпнутые им как из научных трудов, так и из мифологий разных народов и оккультных учений. Среди источников автором названы древнегреческие философы Анаксагор, Анаксимандр, Фалес, Эмпедокл, поэты Гесиод и Феокрит, астрономы Джованни Риччоли, Иоганн Кеплер, Ян Гевелий (основатель селенографии), Франческо Гримальди, математик и философ Джероламо Кардано, наконец, «Тайная доктрина» Е. П. Блаватской. «Мое представление о Луне в „Венке“ – „люциферическое“», – писал Волошин А. М. Петровой 2 декабря 1913 г. Согласно оккультным представлениям, Луна – одна из форм развития, через которые прошла Земля: третье воплощение планеты, которому во внутреннем составе человека соответствует астральное тело.
«Я быть устал среди людей…» Отражение «репинской истории», а также усталости от летнего «людоворота» в Коктебеле.
«Я к нагорьям держу свой путь…» …
«В эту ночь я буду лампадой…» Возможно, обращено к Рудольфу Штейнеру.
«Любовь твоя жаждет так много…» Обращено к Марии Павловне Кювилье (в замуж. Кудашева, во втором браке Роллан; 1895–1985) – поэтессе, переводчице. Она познакомилась с Волошиным в Москве в 1913 г. по собственной инициативе и сразу влюбилась в него. В начале 1914 г. она была влюблена в архитектора В. А. Веснина. 11 марта 1914 г. Волошин писал о ней матери: «Надо ей помочь внутри самой себя измениться, надо дать ей другое понятие о любви, о самой себе, о ценности человека, о свободе. <…> Ее любовь очень сильна. Но она так молода, что ведь ей почти все равно, на кого она направлена… Она не видит, не ценит и не знает того человека, которого она любит. Она любит только свою мечту. <…> У нее темперамент сильный, жадный, волевой (несмотря на то что она ребенок)».
Под знаком Льва. Еще летом 1905 г. Волошин пересказывал в письме к А. М. Петровой пророчество Р. Штейнера: «С этого года мир вступает в новый цикл, находящийся под созвездием Льва. Это будут самые кровавые годы европейского человечества, и лицо Европы будет через пять лет неузнаваемо».
Посев.
В эти дни. 7 февраля 1915 г., посылая А. М. Петровой из Парижа несколько стихотворений о войне, Волошин писал: «Они лучше скажут все, что делалось внутри. Особенно „В эти дни…“». В письме к матери от 13 апреля 1915 г. Волошин отмечал, что больше других ценит это стихотворение «по точности и искренности».
Париж в январе 1915 г. 23 января 1915 г., через неделю по приезде из Дорнаха, Волошин писал Ю. Л. Оболенской: «Весь Париж подтянулся, душевно очистился. <…> Он траурен и праздничен». Первые впечатления «военного» Парижа Волошин изложил также в статье «Париж и война: Литература в 1915 году».
Парижу.
Весна.
Газеты. Отрицательное отношение к газетной «полуправде» Волошин высказывал неоднократно. 28 октября 1905 г. он писал М. В. Сабашниковой: «Я с утра отравляюсь газетными телеграммами. Это страшно вредно. Мысль загрязнена на целый день».
Россия. Стихи высоко оценил И. Эренбург, писавший Волошину 1 сентября 1915 г.: «Они мне очень близки и дороги. Всё это приходило не раз». Стихотворение несет отпечаток славянофильской концепции об особом пути и предназначении России (со своих позиций эту концепцию поддерживал и Р. Штейнер). А. В. Лавров отмечает также родство «пророчественного пафоса и риторического стиля» этого стихотворения со стихотворением А. С. Хомякова «России» (1854).
«Акрополи в лучах вечерней славы…» В 1916 г. Волошин создал серию пейзажей «Города в пустыне», каждый из которых был подписан строкой из сонета. Серия была в том же году показана на выставке «Мир искусства» в Москве.
Подмастерье. В стихотворении отразились оккультные идеи о пути к «посвящению» через ученичество, почерпнутые, прежде всего, в теософских книгах «Свет на пути» и «Голос молчания», которые Волошин штудировал в 1905 г. 16 (29) сентября он писал М. В. Сабашниковой: «Требования от людей и от учеников различны. „Убивай желание“ – это относится к ученикам. „Не бойся желаний и искушений“ – это к тем, которые еще идут к ученичеству. Учеником ведь нельзя сделаться. Им можно только стать, когда придет время… Надо знать себя раньше, держать в руках все свои достоинства и недостатки и пороки, прежде чем кинуться на этот путь».
Святая Русь. Одно из наиболее популярных стихотворений Волошина пореволюционной поры. В письме к Б. А. Леману от 25 ноября 1919 г. поэт выражал удовлетворение тем, что «Святую Русь» «распространяют большевики и запрещают местные исправники».
Мир. Отклик на переговоры советского правительства о сепаратном мире с Германией. 15 ноября 1917 г. было объявлено об этом решении, 20 ноября переговоры начались. 17 ноября Волошин писал М. В. Сабашниковой: «Для меня – европейца – непереносимо то, что мы изменили и предали наших союзников, совершили акт, лишающий нас чести, но этим мы принимаем на себя искупление той лжи, которая породила теперешнюю войну».
Трихины. Эпиграф – из романа Достоевского «Преступление и наказание»…
Dmetrius-Imperator. Лжедмитрий I называл себя императором, чтобы подчеркнуть свою ориентацию на Европу, где императоров короновал папа римский. Царевич Дмитрий (1581–1591) – сын Ивана Грозного, погиб 15 мая 1591 г. Его смерть послужила началом Смутного времени.
Демоны глухонемые. 30 декабря 1917 г., посылая стихотворение А. М. Петровой, Волошин писал: «Ведь Демон… не непременно бес – это среднее между Богом и человеком: в этом смысле ангелы – демоны и олимпийские боги – тоже демоны. В земной манифестации демон может быть как человеком, так и явлением. И в той, и в другой форме глухонемота является неизбежным признаком посланничества, как Вы видите и по эпиграфу из Исайи. Они ведь только уста, через которые вещает Св. Дух. Они только знак, который сам себя прочесть не может, хотя иногда сознает, что он знак».
Европа. О замысле стихотворения Волошин писал А. М. Петровой 26 января 1918 г.: «Меня сейчас мучит и волнует один образ, который, не знаю, удастся ли выявить в стихах: очень он труден и опасен по теме. Посмотрите на карту Европы: Константинополь с системой проливов и Мраморным морем – это материнские органы Европы. И это не только внешне, но и внутренно: Византия в свое тысячелетнее царство была сосредоточием всех нервных – страстных – волокон – похотником Европы. Греция и Рим – они невинны – они до сознания пола, которое приходит только с христианством. Только в четырнадцатом веке, когда мужская сила Ислама насильственно овладевает Константинополем, Европа становится женщиной и зачинает. Ее плод, еще не выношенный, но созревающий и уже вызывающий родовые схватки, – Россия. Родиться для мировой своей роли она сможет только через проливы».
Молитва о городе. Описание Феодосии «весною 1918 года при большевиках» Волошин дал в одноименной статье.
Неопалимая Купина. Волошин писал: «Особая предназначенность России подтверждается также той охраняющей силой, которая бдит над нею в самые тяжелые эпохи ее истории и спасает ее, вопреки ее собственным намерениям и устремлениям».
Русская революция. В «Автобиографии» Волошин отмечал, что стихотворение «было названо лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагерей (имена их умолчу)». Один из этих вождей – В. М. Пуришкевич, монархист, член Государственной думы; Волошин читал ему «всю серию… последних стихов о Революции», и Пуришкевич «пришел в полный восторг». Установить имя второго «вождя» позволяет письмо Волошина к М. С. Цетлин от 5 (18) апреля 1920 г.: «Мне передавали: несколько месяцев тому назад в „Правде“ была статья Троцкого обо мне, где он называл меня самым крупным из современных поэтов»…
Бегство. Устроил Волошина на шхуну «Казак» контр-адмирал А. В. Немитц, в тот период – начальник штаба Южной группы войск красных.
Заклятье о Русской земле. Стилизовано под народные заговоры; Волошин использовал книгу А. Ветухова «Заговоры, заклинания, обереги и другие виды народного врачевания, основанные на вере в силу слова» (Варшава, 1907).
Китеж. Волошин считал «Китеж» самым значительным «из написанного летом» 1919 г. Н. Я. Рыкова вспоминала, что «Китеж» и «Дикое Поле» производили на слушателей «потрясающее впечатление» и воспринимались «как пророчество».
Гражданская война. Стихотворение, прочитанное Волошиным в Феодосийском литературно-артистическом кружке (ФЛАК) в январе 1920 г. (при «белых»), вызвало «овацию всего зала» (Крымская мысль. 1920. 18 янв.).
Красная Пасха. В 1921 г. Пасха пришлась на 1 мая. Стихотворение является откликом на последствия террора и начало страшного голода в Крыму (достигшего апогея во втором полугодии 1921 г.).
Террор. В январе 1921 г. Волошин уехал в Симферополь, чтобы скрыться в большом городе: его пребывание в маленькой Феодосии становилось опасным. Однако и в Симферополе, где правил Бела Кун, обещавший очистить Крым от «контрреволюционеров» к приезду Троцкого, создание такого рода стихотворений было смертельно опасным. Описаны феодосийские расстрелы, о которых Волошин знал не понаслышке: в конце 1920 – начале 1921 г. он жил в доме Айвазовского, где размещалась ЧК. 15 июля 1922 г. в письме к К. В. Кандаурову он писал: «За первую зиму было расстреляно 96 тыс. – на 800 т<ысяч> всего населения, т. е. через восьмого. Если опустить крестьянское население, не пострадавшее, то городского в Крыму 300 тыс. Т. е. расстреливали через второго. А если оставить только интеллигенцию, то окажется, что расстреливали двух из трех».
Бойня. В начале декабря 1921 г. начались повальные аресты бывших офицеров, помещиков, духовенства.
Готовность. В ноябре 1917 г. Волошин писал М. В. Сабашниковой: «Я лично готов ко всему. <…> Но разве может быть что-нибудь страшно, если весь свой мир несешь в себе? Когда смерть является наименее страшным из возможных несчастий?» Сергей Николаевич
На дне преисподней. А. А. Блок умер 7 августа 1921 г., Н. С. Гумилев расстрелян 24 августа 1921 г.
Путями Каина. Трагедия материальной культуры. Цикл философских поэм.
Владимирская Богоматерь.