Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

Январь, 1970 год

1.

Татьяна Михайловна Морозова лежала ничком на шиферной крыше и старалась не окоченеть. Ей требовалась подвижность, что бы ни случилось дальше — если это дальше наступит. Предыдущие несколько ночей прошли без толку, но она не позволяла себе терять бдительность. Она слушала, как стихает пражская ночная жизнь вокруг нее: далекое бормотание пьяниц, скрип тонких подошв по снегу, треск крепкого морозца в заледеневших ушах, — и пыталась различить сквозь этот шум звуки, которые могли бы принадлежать объекту.

Но уличный гул был самым обычным, и никто в нем не выделялся. Ее операция, столь скрупулезно продуманная, казалась тщетной.

Таня взяла с выступа крыши бинокль — КОМЗ[1], из прочного металла и с завидной оптикой, стандартное снаряжение разведчиков КГБ — и снова оглядела Староместскую площадь. Ее пересекал одинокий прохожий, разрывая туман на своем пути, но его хмурое лицо не было похоже на лицо объекта. Она перевела взгляд с затемненной площади на фонарь возле северо-восточного входа, где, опершись о столб, стояла женщина. Таня не могла слышать, как настойчиво чиркала зажигалка, как открывалась и захлопывалась ее крышка, но представила эти звуки: они слишком хорошо были ей знакомы. Надежда скучала так же сильно, как и сама Таня, — хотя, зная Надю, Таня понимала, что для той скука была еще невыносимее. Если объект скоро не объявится, это будет еще одна бесполезная ночь. Еще одна проигранная битва.

С растущим отчаянием Таня проверила каждый вход на площадь еще раз. Информаторы сообщали, что противник использовал новый, передовой метод разведки, и это была подходящая ночь для преследования. Весь анализ подтверждал, что время идеальное: погодные условия, расположение звезд, геомагнитная обстановка — совпали все те мелочи и тонкости, на которые агенты вроде нее редко обращают внимание. Для этого существуют бюрократы. Но если Таня упустит объект снова, слишком многим людям придется за это поплатиться.

Она уже лишилась нескольких источников и не могла себе позволить потерять еще хотя бы одного. У Тани больше шансов здесь, на границе «железного занавеса», однако то же можно сказать и о ее противнике. В Москве ей было нелегко добывать информацию, просиживая дни напролет в сырых подвалах на Лубянке и притворяясь, что она не слышит криков из камер для допросов. К тому же ее семья имела большие связи и лучше умела управлять древним механизмом сплетен, который существовал задолго до разделения Востока и Запада.

Сообщения, которые удавалось передать, были краткими, их протаскивали зашифрованными в газетные объявления или в короткие радиопередачи — на таких частотах, которые пробиваются сквозь глушилки цензуры. «Мы нашли одного в Бирме», — могло говориться в сообщении, или: «Одного у нас перехватили в Марракеше». Таня не знала, какая сторона ведет, но подозревала, что силы примерно равны, и это слишком неудобно для всех.

Что-то загрохотало на крыше позади нее.

Таня опустила бинокль и взглянула на набор устройств, выстроившихся на краю крыши. В действительности это были не столько устройства — самый большой прибор не больше рублевой монеты, — сколько амулеты. Талисманы. Один дергался, как протершийся электрический провод, другой гудел и едва различимо светился. Какой-то детектор медленно оживал.

Задержав дыхание, Таня собрала волю в кулак. Вот звук, едва различимый на слух: сухой и ритмичный, шарканье и скрежет. Такой ритмичный, будто его издает машина. Но достаточно близкий. Таня вновь поднесла бинокль к глазам, и, разумеется, Надя наконец-то выбила искру из зажигалки. Объект прибыл.

Надя зажгла сигарету, но держала ее кончиком вверх, в неопределенности. «Ну же, Надя. Покажи направление, мне нужно знать, с чем работать». Яркий огонек подпрыгивал, пока Надя оглядывала площадь.

Наконец она ткнула в сторону пышно украшенного здания, похожего на свадебный торт из камня.

Таня повернулась к зданию ратуши. Вот он, темный силуэт за завесой тумана. Хруст. Скрип. Каждый шаг в снежной каше дается с трудом. Объект ранен? Слаб? Не вооружен? Им не может так повезти.

Она отложила бинокль и направилась к пожарному выходу.

Драгомир был пьян. Но, в конце концов, так и было задумано.

Он наклонился над столом, обеими руками сжимая бокал с пивом.

— И тогда я понял, что у твоего друга Джошуа две пары, — я был в этом уверен, прочел это в его глазах, глубоких, как озера. Я отлично разбираюсь в людях.

— Я в этом уверен, Драгомир. — Гейб Причард поднял бокал. — За твой успех.

С наступлением темноты бар «Водолей» наполнялся дымом и звуками джаза, доносящимися из музыкального автомата. Свечи мерцали на столах. Лампы горели тускло, гул голосов создавал фон для музыки: чешский говор перемежался с немецким и французским. Когда открывалась дверь, она притягивала взгляды, как магнит — железные опилки, но не удерживала их надолго.

— Я остался, чтобы показать ему, что не испугался. Я мог бы вытянуть валета или шестерку, и тогда его пары обесценились бы моим стритом. Благодаря этому, как его...

— Терну[2].

Драгомир растянул губы в улыбке — как лошадь, которая готовится куснуть яблоко.

— Терну! Но ты не давал мне ни валета, ни шестерки. — Он хлопал по столу в ознаменование каждой потери. — И он, как это, переповысил. Так что я выложил в центр стола все свои денежки. Хотел его припугнуть. И тут последней картой я поднял валета, дружище! — Он рассмеялся и крепко ударил Гейба по больному плечу. Гейб продолжал сиять улыбкой и посмеиваться, хотя и не так уверенно. — Гэбриел! Покер полон таких странных слов. Есть ли в нем слово для обозначения чуда?

— Таких, как ты, называют речными крысами[3], Драгомир.

— Крысы, — заметил Драгомир, — удивительные животные. Они трудолюбивы и хорошо выживают в самых неприветливых уголках земли. Где бы ты ни оказался, посмотри себе под ноги и обнаружишь крысу.

Сам Гейб не был ни крысой, ни пьяницей, но неплохо разыгрывал из себя последнего. В течение всей игры у Джоша он постоянно подливал себе холодный чай из бутылки из-под виски, а после потащил победоносного Драгомира пить в «Водолей» и перешел на «джин с тоником». Джордан, хозяйка бара, была должницей Гейба и подыгрывала ему. Она знала, что когда он заказывает особый джин с тоником, то просит придержать джин.

Чистый тоник — идеальный напиток для такого дела: Гейб никогда не любил хинин и его передергивало от каждого глотка, будто в бокале и впрямь был алкоголь.

Но сейчас он дергался не только по этой причине.

Беседа о крысах и о том, как разбираться в людях, могла означать, что Драгомир на шаг или два опережает Гейба. Гейб любил планы, любил, чтобы беседы протекали так и тогда, как и когда он того хотел, в условиях, которые он контролировал. Он собирался напоить Драгомира и вскружить ему голову. Жертва Джоша за покерным столом и его собственная ловкость рук помогли Гейбу достичь этого с легкостью — но упоенный триумфом собеседник мог выпить чересчур много или оказаться слишком взбудораженным для тонкой работы.

Гейб ощутил острую головную боль, но понадеялся, что это лишь нервы. Он подался вперед и понизил голос.

— Я рад, что тебе понравилась игра, Драгомир.

Драгомир подхватил.

— Понравилась? Это было чудесно. Такие разговоры — чувствуешь, что играешь против настоящих мужчин. Сам-то я, знаешь, в основном по шахматам: там сидишь молча, наблюдаешь — не человек, а машина. Никогда не любил азартные игры, но тут!

— Эта игра в действительности про дружбу, — заявил Гейб. — Она учит понимать людей. Когда им можно доверять. А когда нет.

— Мы еще сыграем?

— Скоро, — пообещал Гейб. Боль усилилась. Он поморщился.

— Все хорошо?

— Все хорошо, Драгомир. Просто голова разболелась.

— Ха. Перепил, дружище?

— Нет, ничего такого. — Он сосредоточился на темных глазах Драгомира, приказывая боли уйти. — Слушай, Драгомир, мы знаем друг друга уже достаточно долго. Я рад, что моя работа в посольстве позволяет нам тесно сотрудничать по экономической части. Это хорошее партнерство. — Еще одна волна боли расколола его голову пополам, ударив между словами «хорошее» и «партнерство», но он удержал интонацию. Драгомир глядел озабоченно, однако беспокоился ли он за Гейба или о предмете их беседы? Джордан смотрела на него из-за барной стойки — на них. Или он не заметил, как вскрикнул?

«Не переусердствуй. Достучись до него, установи с ним связь. Ты тянул его до сих пор, теперь покажи ему наживку и крючок». Гейб и Джош решили, что Драгомир — идеалист и патриот, умный, должно быть, раз пережил больше чисток, чем холерный больной, но все равно идеалист и патриот. Гейб тринадцать раз репетировал в штабе подходящую речь. Не предлагай денег: из-за этого мы покажемся ему продажными и порочными. Играй по-русски. Дай понять, что деньги будут, если ему потребуется, но не думай, что сможешь его купить. Не предлагай убежище. Если бы он хотел бежать, уже бежал бы.

Дай Драгомиру Миловичу, помощнику заместителя министра экономики Чехословакии, шанс стать героем. И он его примет.

Руководство сомневалось.

— Я очень ценю твою дружбу, учитывая, что пришлось пережить твоей стране за последние несколько лет, — продолжил Гейб. Он подразумевал Пражскую весну, не называя ее вслух. Советские танки на Староместской площади, конец кратких перемен в правительстве.

Именно сейчас Гейбу требовались мягкий и честный взгляд, подбородок ковбоя Мальборо и спокойствие застенчивого Джона Уэйна: «Можете мне верить, сэр, я же амэриканец, я лишь хочу поступить прально». И он бы справился, даже после сотни бокалов джина, в любом уголке мира, но не с этими жуткими ударами в голове, когда разъяренный гном будто бьет по его мозгам, пытаясь добыть из них золото. Все, что ему удалось сделать, — это не поморщиться. «Соберись, черт возьми. Толкай речь».

— Мы во многом сходимся. Ты любишь свободу. Тебе нравится, когда можно доверять человеку, который сидит напротив. Нравится самому принимать решения, думать своей головой.

Гном нашел в мозгу новую золотую жилу. Гейб поднял руку к виску, пытаясь удержаться от вскрика.

— Дружище, — проговорил Драгомир обеспокоенно, не слушая его, заботясь о Гейбе как о человеке, с которым у него возникла удивительная связь — Гейб плел ее последние полгода, кропотливо, нить за нитью, — похоже, тебе нездоровится. Наверное, стоит поискать врача.

«Я знаю людей, — не сказал Гейб, потому что слова не могли убежать от молота гнома, — которые готовы жизнь отдать за то, что ты знаешь. Ты сидишь совсем близко к министру и слышишь ту гнусь, которую Советы шепчут ему на ухо. Ты видишь важные мелочи: внезапные изменения в тратах, интерес к новым производствам в странах третьего мира, переводы сырьевого капитала, поддержанные гарантиями красных». И тогда Драгомир ответил бы: «Ах, я все это знаю, но ничем не могу помочь своей стране, своему народу». А он, Гейб, заявил бы: «Можешь. Знание, Драгомир, — это сила. Как в покере, когда ты знал, что у моего приятеля две пары. И если ты пойдешь нам навстречу — а я не прошу ни о чем серьезном, лишь мелкие подробности, расписания, ответить на пару-другую вопросов, если чувствуешь себя в безопасности, — сможешь спать спокойно, зная, что помог вогнать нож меж ребер тем лыбящимся мерзавцам, которые тихо наступили на горло твоей стране и душат ее».

Вот что он сказал бы, но добрее и взвешеннее, с мягкой айовской уверенностью, которую он с такой готовностью демонстрировал контактам в Каире и Мадриде, в Бангкоке и Милане. А Драгомир, как все мужчины и женщины до него, внимал бы его словам, слушал свое сердце и обнаружил бы, что в потайном уголке выковал, сам того не желая и не подозревая об этом, орудие для Гейба: молот, возможно, или гаечный ключ, или отвертку, или монтировку, или нож. Какой-то инструмент, готовый к использованию.

Вот что он сказал бы, но гном врезал по мозжечку — и вместо этого Гейб выкрикнул ругательство из пяти букв, совершенно неуместное.

Таня и Надя встретились в квартале к западу от площади, опередив объект. Улица была лоскутным одеялом из света и тени, все вокруг расплывалось в пятна, которые либо растворялись во мгле, либо тонули в свете фонарей. Вынужденные полагаться на собственное ненадежное зрение, напарницы оказались в невыгодном положении.

Лучше сосредоточиться на том, что можно обернуть в свою пользу, свести недостатки к минимуму и задействовать свои сильные стороны. Так же, как их предшественники украли секреты производства атомной бомбы вместо того, чтобы изобретать ее самостоятельно. У Тани с Надей были три преимущества перед объектом: во-первых, они точно знали, что он выберет кратчайший путь до места назначения; во-вторых, объект будет идти ровным шагом; в-третьих — и это, пожалуй, главное, — объект понятия не имел, что они его ищут.

По правде, Таня скорее предпочла бы выслеживать свою жертву среди привычных пьющих, мнительных дипломатов — на такие задания ее обычно и направлял глава резидентуры. Эти мужчины всегда были готовы махать кулаками, ожидая встретить шпионов повсюду, гремучая смесь алкоголя и навыков контрразведки вынуждала их петлять вокруг Староместской площади в попытках запутать реальную и воображаемую слежку. Но это все, на что их хватало, — ни на что более. Дипломаты, работники департаментов сельского хозяйства, атташе по культуре и им подобные редко выказывали хоть толику того упорства, которое напарницы без сомнения обнаружат у сегодняшнего объекта.

— Не могу как следует разглядеть, — проговорила Надя, понизив голос, чтобы эхо не отлетало от каменных зданий. — Все не пойму, за кем он идет.

— Мы недалеко от «Водолея». — Таня указала на узкую извилистую улочку, выступавшую из темноты сквозь расплывчатые очертания балконов и херувимчиков. — Вечно там что-то происходит.

— Ну, попробуем остановить его, пока не подобрался слишком близко. Меньше всего нам нужна драка со сверхзаряженным конструктом. — Надя бросила сигарету в сугроб. — Гасителей у тебя хватит?

Таня сжала зубы. Под градом постоянных сомнений ее деда и Надиных упреков она неизбежно чувствовала себя дитем малым, которое неуклюже плетется за старшими. Разве она недостаточно себя проявила? Но она кивнула и выдохнула.

— Я готова.

— Отлично. — Надя размяла шею и плечи — боец внутри нее готовился к драке. — Раз уж мы не знаем точно, с чем связались, действуем по старинке. Ты ведешь, узнаешь, за кем наш объект следит. Попробуй поскорее отвести этого человека в безопасное место. Используй потайную комнату «Водолея», если придется, но постарайся не вовлекать в дело барменшу. Я вернусь и задержу или обезврежу объект.

Таня не стала говорить, что именно так их последнюю операцию спланировала она сама, только теперь они поменялись ролями. Та операция относилась к другому миру — к совершенно иному кругу проблем. К их обыденному дневному миру геополитической борьбы, поиска обрывков информации, которая могла изменить судьбы правительств и целых континентов. Как мелко это все выглядело сейчас.

«Нет», — подумала Таня, разглядывая объект вдалеке. Его конечности — определенно каменные, скрепленные металлом и множеством других элементов — блестели в тусклом свете фонарей в квартале от нее. Конструкт, созданный могущественными волшебниками и оживленный энергией элементалей. Существо, ведомое единственной целью — преследовать Носителя элементаля.

В этом мире все было иначе.

Гном принялся ввинчиваться в позвоночник Гейба. Гейб поморщился и схватился за край стола.

— Дружище, — сказал Драгомир. — Тебе нездоровится. Нужно найти врача.

— Ничего, Драгомир. — Гейб словно перемалывал слова зубами. — Я должен попросить тебя кое о чем. — Молоты стучали по вискам.

«Посмотри Драгомиру в глаза. Будь Джоном Уэйном».

— Возможно, ты знаешь, что я не... — Он сжал челюсти, преодолевая спазм. Джордан отложила полотенце, следя за ним в открытую. Черт, он привлекал слишком много внимания. — Ты не удивишься, когда узнаешь, что я не работаю... — Но он оборвал фразу, чтобы поскорее сделать вдох, пока боль проносилась вверх и вниз по позвоночнику.

Бравых офицеров может хватить удар на задании. У всех случаются сердечные приступы. Но это не похоже на инфаркт. Яд? Он не оставлял свой бокал без присмотра — это была бы ошибка новичка. Мог ли Драгомир... Нет. Они следили за ним. Знали его. Он не убийца.

Драгомир схватил его за запястье.

— Гэбриел, позволь отвезти тебя в больницу. Или хотя бы в посольство. Тебе больно. Тебе окажут помощь.

Но позволить Драгомиру засветиться с ним в больнице или — еще хуже — войти вместе с ним в американское посольство — разве после этого от источника будет какая-то польза? Гейб с усилием качнул головой.

Тень заслонила ему свет.

— Я позабочусь о нем. Я уже видала такое.

Джордан Римз положила руки на стол, нависнув над мужчинами. Серебряные нити в ее темных волосах блестели на свету.

Драгомир уставился на нее в изумлении. Как и весь бар.

«Это слишком, — хотел сказать ей Гейб. — Ты привлекаешь внимание». Хотя и Гейб привлекал его, прямо здесь и сейчас.

— Он мой друг, — повторил Драгомир. — Я отведу его в больницу.

— Вы, — ответила Джордан, — должны уйти, немедленно. Вам давно пора спать, помощник замминистра. Ваша жена, вне сомнений, волнуется. Со мной он в безопасности.

— Не могу. — Он держался за Гейба, но почему? Может, Драгомир знал, что хотел сказать Гейб, может, он собирался согласиться, если бы только Гейбу удалось выжать из себя чертовы слова?

— Можете, — сказала она и взглянула прямо на него. Когда она повернула голову, зазвучала музыка: зазвенели нежные колокольчики, а глаза Джордан были широко раскрыты. Драгомир побледнел. Он попытался заговорить, но голос исчез. — Идите.

Драгомир выскочил из полукабинета и остановился. Направился к двери, все еще оглядываясь на Гейба, пока тот смотрел, как месяцы работы идут прахом. Драгомир нащупал дверь, открыл ее и пошатываясь вышел в завывавшую вьюгу.

Когда он убрался, Джордан кивнула — словно это она все подстроила.

— Я боялась, он будет настаивать на больнице. От этого всем было бы только хуже.

— Ты хоть представляешь, как долго я к нему подбирался? — прошипел он по-коптски.

— Все это ни к чему, если ты упадешь замертво в моем баре.

— Ты не имеешь права... — Но не успел он договорить, как мир поредел и завертелся, а стол устремился навстречу его лицу.

Таня отошла от преследуемого на достаточное расстояние, чтобы Надя увидела ее, и они встретились с ней взглядами. «Слияние», — прошептала Надя одними губами. То есть пересечение двух силовых линий — источников энергии, опоясывающих весь мир: некоторые проходят сквозь Прагу. Их можно использовать, чтобы зарядить что угодно — от мельчайшего амулета до огромного ритуала, проводимого сотнями волшебников.

То самое слияние, к которому они приближались, протекало под баром «Водолей» — к неудовольствию большинства волшебников центральной Восточной Европы. Владелица бара, Джордан Римз, была не слишком-то дружелюбна к ведомственному колдовству, вне зависимости от ведомства. И по причинам, которые Таня предпочитала не уточнять, она особенно недолюбливала ведьм, служивших в разведке КГБ.

Надя выдержала Танин взгляд: «Принято». Они могли использовать силовые линии для собственных ритуалов, чтобы остановить конструкт. С легкостью. Тогда все, что от них требуется, — это загнать в угол существо, созданное магией элементалей для одной-единственной цели: преследования и поимки Носителя. Задача, которую он будет выполнять бесконечно, пока не поймает жертву или не рассыпется на базовые составляющие. «Да, — Таня изогнула губы в ухмылке, — все настолько просто».

Надя потянулась к своему рюкзаку и достала маленький талисман. Таня не могла разглядеть, но прекрасно представляла, что выбрала Надя: два камня с полоской высохшей земли между ними, изящно перетянутые тонкой медной проволокой. Надя резко дохнула на амулет, чтобы тот получил последний компонент, и швырнула его через плечо конструкта так сильно, как только могла.

Талисман звякнул о булыжную мостовую в нескольких метрах впереди существа. Сначала ничего не изменилось. Таня использовала эту отсрочку, чтобы, пробежав квартал, еще раз поравняться с конструктом. И тут нога чудища опустилась возле талисмана.

Кинжал из камня и плотно утрамбованной земли выскочил из-под булыжников, отправив монстра в полет: существо взметнулось вверх на два этажа. Трещина от сместившегося слоя земли поползла по богато украшенным фасадам вдоль улицы. Таня съежилась от звука — но время для игры в прятки закончилось. Нельзя допустить, чтобы эта тварь настигла Носителя. Конструкт рухнул на спину посреди улицы, отчаянно размахивая конечностями, и его механический гул перешел в тошнотворный визг.

— Пошли! — крикнула Надя Тане по-русски, когда каменный кинжал вновь погрузился в мостовую. «Идем». — Ищи Носителя!

Таня помчалась сквозь пургу. Всего один квартал до бара «Водолей». Если Носитель поблизости, он мог сознательно или бессознательно ощутить притяжение силовых линий. И в зависимости от типа элементаля, который он носит...

Да уж, Таня не хотела даже думать, что может случиться с ничего не подозревающим Носителем, если тот наткнется на силовую линию, не пройдя соответствующей подготовки. Особенно если рядом конструкт — кто знал, что они могли освободить в попытках защититься? Мощь двух силовых линий, протекающих сквозь кого-то, кто знает недостаточно, чтобы их направить, — что ж, прикрытие их прошлой операции по сравнению с этим все равно что прогулка по Парку Горького.

Теперь, когда конструкт пал, Тане приходилось полагаться на талисманы в карманах своего тренча, чтобы выследить Носителя. Не то чтобы они были полезнее вблизи силовых линий, чем любое другое ее оборудование: создающие помехи детекторы жучков, обнаружители слабых сигналов, недостаточно зашифрованные коды, передаваемые стеганографически[4]. Один талисман вибрировал при приближении к любой магии элементалей, но, к сожалению, под это описание подходила большая часть Праги. Этот город богат на два типа людей: шпионов и ведьм. И многие из них, как Таня и Надя, были одновременно и теми, и другими.

Жужжание в кармане стихло, а затем усилилось, когда Таня перешла на другую сторону улицы. Слияние находилось всего в нескольких кварталах отсюда, так что, учитывая его притяжение... Таня глубоко вдохнула и нырнула за угол соседнего здания. И налетела на девушку.

— О! Omluvte mě![5] — воскликнула та, подавшись назад. Светлые волосы, чуть светлее Таниных, прикрыты вязаной шапочкой, толстая дубленка, расклешенные брюки. Скорее всего, студентка, решила Таня. Рабочий класс, возможно, хорошая комсомолка, поддерживает партию и посещает все правильные митинги, не связана с этой Пражской весной и приверженцами Александра Дубчека[6], от которых только и жди беды.

Но амулет вибрировал как бешеный, угрожая пробить дыру в Таниной ноге. Точно Носительница.

— Идемте со мной. Тише, пожалуйста. — Танин чешский был правильным, но сквозь него пробивался московский говорок. — Ни звука. — Она взяла девушку под руку и потащила в другой квартал — в переулок, к служебному входу бара «Водолей».

Таня знала, что выглядит сейчас пугающе: лицо раскраснелось от напряжения, светлые пряди выбились из косы, губы растянуты в болезненно фальшивой улыбке. Но порой страх необходим. Страх вынуждает людей подчиняться.

Девушка сопротивлялась всего секунду, потом ее тело обмякло и уступило.

— Кто... Кто вы? — прошептала она, когда они приблизились к началу переулка. — Нет. Дайте угадаю. Státní bezpečnost?[7] — То есть чешская тайная полиция, СтБ. — КГБ, судя по акценту.

— Тише. Помолчите минуту. — Темный переулок поглотил их, но теперь они были всего в нескольких метрах от слияния: Носительница могла не обратить на это внимания, но Таня чувствовала, как оживали все талисманы и амулеты в ее карманах. — Я все объясню.

От прикосновения холодного металла в голове Гейба прояснилось, а бар почти перестал вращаться. Зал еще приплясывал, но уже не так бурно, а мигрень притупилась. Рука Джордан лежала на его руке, ее длинные темные пальцы вдавливали в его ладонь талисман — закрытый железный глаз с обвивающим его узким белым перышком.

— Помогает?

— Ты, — проговорил он, и слова давались ему уже легче, — не имела права его прогонять.

— Не приписывай мне лишнего. Это все твоя заслуга. — Он слышал такие слова от врачей, когда они оперировали пациентов, которых считали смертниками. — Я лишь помогла. Иди за мной.

— Нет, — возразил он, но она уже уходила. Он ненавидел это ощущение — будто тонешь во враждебных водах. Это напомнило ему Каир, дымные подвалы и невозможные видения, 1968 год и следующий, когда он впервые встретил Джордан Римз. Тогда он полагал, будто мир тайн, в котором он жил и работал, — единственный. Он выскользнул из-за стола и последовал за ней, пошатываясь, то и дело придерживаясь рукой за что-то устойчивое: за край полукабинета, столик, стену, голую водопроводную трубу. Юбка Джордан колыхалась перед ним, но плечи барменши держались ровно, словно нос линкора. — Всего-то голова разболелась.

— Даже ты в это не веришь, — ответила она. — Я спасла тебя в Египте не для того, чтобы наблюдать сейчас, как ты разваливаешься.

— Сам справлюсь, — буркнул он.

Она рассмеялась.

Таня направила девушку к деревянным ящикам, сложенным штабелями.

— Залезай. Повыше. — Они взобрались на крыльцо бара «Водолей» и устроились на краю, Таня сбросила ближайшие к ним ящики, чтобы никто — или, скорее, ничто — не смогло легко подняться наверх. — Вот так. Могу я надеяться, что ты будешь сидеть смирно, пока я объясняю?

Девушка кивнула. Ее лицо было еще по-детски округлым, но глаза блестели юношеской решимостью. Таня помнила это состояние по себе, со времен учебы в МГУ. До того, как вызвалась работать здесь, на передовой патовой ситуации.

— Меня зовут Татьяна Михайловна, но, прошу, зови меня Таня, если хочешь. Я работаю в отделе культуры в советском посольстве. — Ложь лилась в эти дни рекой. — Но сегодня я здесь по другой причине. За тобой охотятся. Я хочу защитить тебя от этих людей, но для этого мне нужна твоя помощь.

Студентка вжала голову в плечи и отшатнулась от Тани.

— Охотятся за мной? Люди из... вашего посольства? — Это слово прозвучало нейтрально — без презрения, которое Таня ожидала бы от последовательницы Дубчека, но в интонации слышалось недоверие.

— Нет. Нет, конечно, нет. — Таня мотнула головой. — Позволь попросить тебя... Товарищ...

Девушка помедлила, затем засунула руки в карманы.

— Андула.

Таня робко улыбнулась — выверенный прием для умиротворения потенциального информатора.

— Андула. Děkuji. — «Спасибо». — Ты замечала сегодня что-то странное, возможно, на Староместской площади? — Она махнула в сторону кривой улочки позади переулка. — Это чувствуется сильнее в отлив, или при полной луне, или... возможно, когда Венера видна на...

Глаза Андулы раскрывались шире и шире — пожалуй, такой отклик обычно встречают речи помешанных.

Таня откашлялась.

— Я хотела сказать, не испытывала ли ты странных ощущений в этой части города? Головных болей, возможно, или особенной тяжести в животе?

— Понятия не имею, о чем вы. Я... — Но затем Андула нахмурилась. — Стойте. Нет, теперь припоминаю, мне нездоровилось вчера, когда я забирала стипендию в университетском корпусе неподалеку отсюда. И сегодня, это было так... Не знаю... Какое-то давление в затылке. — Она прищурилась. — Ваши друзья из «посольства» что-то со мной сделали?

— Нет, что ты, вовсе нет. — Таня сцепила пальцы, ее кожаные перчатки скрипнули. Где, черт возьми, Надя? Она должна была уже ликвидировать конструкт и присоединиться к ним. Почему-то, при всей ее резкости, напарнице всегда легче давались эти объяснения. Максимум, что Таня могла сделать, — сочинить достаточно увлекательную сказку, чтобы вызвать у девушки любопытство или попросту ее запутать, чтобы она и не думала сбежать. — Это непросто объяснить, Андула. Ты так называемая Носительница. Сосуд для одного из тридцати шести элементалей, которые даруют силу мировым источникам магии. По этой причине тебе грозит опасность от тех, кто желает использовать тебя...

Андула вскочила на ноги, черепица посыпалась на улицу под ними.

— Так. Похоже, с меня хватит.

— Прошу. Дай мне закончить. — Таня наморщила нос. — Очень важно, чтобы ты меня выслушала...

— Назад! — зарычала Надя по-русски, влетев в переулок. Она была не одна: вцепившись в туловище конструкта, голыми руками она отчаянно впивалась в медные пластины, испещренные странными надписями. Конструкт угрожающе накренился к крыше и прыгнул в их сторону. На секунду его каменная морда с фосфоресцирующими глазами и прорезью рта остановилась прямо на уровне лица Тани и девушки, но Наде удалось перевесить чудовище и обрушить его на мостовую.

— Жди здесь, — бросила Таня Андуле: больше никакой мягкости или извиняющегося тона. Нет времени. Она сжала зубы и спрыгнула с крыши.

Таня вытянула из кармана амулет и активировала его, разломив веточки на нем пополам. Швырнула его в конструкт, и веточки превратились в лианы, которые обвили туловище монстра, спутали его конечности. Надя встала на ноги — проворная, как всегда.

— Мы достаточно близко? — спросила она по-русски.

— Должно хватить. — Таня достала сумку с ингредиентами и высыпала их на извивающийся конструкт. Блестящие металлические опилки, травы, кремень, еще веточки. Она добавила в смесь плевок, затем перешагнула через существо, чтобы взяться с Надей за руки.

Голубовато-золотистый свет исходил от всех компонентов. Заклятие взвилось в воздух и окружило двух женщин, бросая отсветы на конструкт, груду ящиков и край крыши, пока колдуньи зачитывали по бумажке древние строки. Старославянский переплетался с латынью, слышался арамейский. Чем дольше они пели и чем напряженнее звучали слова, тем ярче разгорался свет — пока не полился из их глоток с каждой фразой, разрезая холодный ночной воздух.

Конструкт грохотал под ними, несмотря на опутавшие его лианы, стремясь завершить свое мрачное дело. «Еще капельку», — взмолилась Таня, выпевая свою строчку заклятия в темноту.

Тут лиана лопнула — и конструкт качнулся вперед.

2.

Следуя за Джордан через служебные помещения бара, Гейб сжимал в руке талисман и уговаривал себя, что ему помогает холод металла. Дает сосредоточиться. А может, дело в том, что края амулета больно врезаются в ладонь и проясняют его разум. Закрытый глаз ничего не означал, как и перышко. Что он, чокнутый?

Хотя кто знает.

Она впустила его в дверь, зажгла свечу и пошла дальше по кривому коридору, вдоль которого стояли стеллажи, заваленные разными вещами. Большинство посетителей «Водолея» удивились бы, увидев эти предметы. За первым поворотом не было ничего необычного: бутылки с пивом, ящики с чипсами, банки орехов, крепкие напитки. Но после второго поворота барная продукция сменилась травами и фруктами, а также тем, что он осмелился назвать про себя кореньями — свет был слаб и какие-то корни слишком уж походили на мумифицированные пальцы.

За третьим поворотом коридор стал напоминать запасники музея. Одну полку занимали кованые металлические амулеты, на другой выстроились древние гвозди, тщательно отсортированные по длине и типу шляпки, каждый кончик окрашен — Гейб понадеялся, что ржавчиной. Огромные львиные и птичьи маски — и еще чьи-то, кого он и вовсе не опознал, — стояли на верхних полках и строго смотрели вниз, словно ангелы на Судном дне. Под ними располагались барабаны и флейты, сделанные из бука. Боже, он надеялся, что это бук, хотя материал больше напоминал кость. На одной полке красовались только сверкающие ножи. Он различал отсветы пламени на их лезвиях.

В конце коридора находилась другая дверь, которая вела в кабинет: кожаное кресло, старинный деревянный стол, так густо заваленный разными травами и заставленный мазями, что запахи смешивались и перекрывали друг друга, и на ум Гейбу приходило только одно слово: «джунгли». Джордан поставила свечу, которую несла все это время, в железный подсвечник.

— Закрой дверь. Сядь.

— Что, — спросил он, — никакого черепа? Я думал, свеча должна стоять на черепе.

— Может, я приспособлю твой для этих целей. Сядь.

Он сел. Пульсирующая головная боль вернулась. Он прижал талисман ко лбу.

Она сняла бронзовую чашу с полки, поставила на стол, зажгла маленькую газовую горелку под закопченным чайником и обошла комнату, собирая травы и плотно закрытые банки.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь сохранить тебя в целости. Это твоя худшая мигрень, верно? Самая сильная со времен Каира?

Он скрестил руки.

— Не твое дело.

Она вылила в чашу ложку чего-то, похожего на черную смолу, добавила три пригоршни разных трав, перемешала все лопаткой.

— Все это и мое дело, отнюдь не только твое. По правде, ты не должен был входить в этот мир. Ты пытался игнорировать это. Пытался ковбойствовать и, пожалуй, теперь ты видишь, что это не помогает? Отмахиваясь от своей беды, ты лишь вредишь себе и своей миссии.

— Я знаю, к чему ты клонишь, — заявил он. — Готовишься сделать мне какое-то предложение.

— Я пытаюсь тебе помочь.

— Я не предам своих.

Чайник засвистел. Джордан налила воду в чашу, размешала содержимое, будто разводила какао, добавила еще воды.

— Увы, без козьего молока, но должно получиться. Пей, быстро. Это снимет боль.

Он отложил талисман и поднял чашу. Бронза согрела его руки.

— Горячо.

— Тебе это не повредит. Обещаю. Старайся не вдыхать пары.

Он встретился с ней взглядом и выпил. Маслянистая жидкость с каким-то порошком, пеплом и травами скользнула по горлу. Боль стихла. Его взгляд прояснился.

— Я не пытаюсь ничего тебе продать, — объяснила она. — И не хочу, чтобы ты предавал кого-то. Люди сталкивались с бедами, подобными твоей, задолго до твоего рождения, задолго до рождения твоей страны. Тебе помогут, и ты снова сможешь работать. Ты хотя бы выслушаешь меня?

Гейб допил из чаши, опустил ее и передал Джордан. Отголоски боли напоминали включенное в другой комнате радио — легко не замечать.

— Ладно, — согласился он. — Говори.

Джордан сжала его плечо и улыбнулась.

— В Каире ты окунулся в новый мир — мир, на границе которого я живу всю свою жизнь. Существуют две стороны: зови их Льдом и Пламенем. Их предводители ведут тайную войну уже очень давно, и люди вроде меня оказываются меж двух огней. — В ее улыбке засквозила грусть. — Звучит знакомо?

Он кивнул.

— Хорошо. Захочешь сблевать — ведро у тебя под боком.

Таня с Надей пели, расцвечивая переулок оттенками синего и золотого, даже когда конструкт избавился от пут. Свет проникал в его каменные суставы, пустые глазницы горели белым. Он снова рванулся к крыше, в которую вжималась Андула, испуганная студентка. Но ведьмы не отвлекались, позволяя древним фразам литься свободно.

А затем все случилось разом: Андула закричала, искры посыпались из суставов конструкта, вспышка света ударила Таню в грудь, словно кулак. Ее рука выскользнула из руки Нади, и Таня упала спиной на груду сломанных деревянных ящиков. Ей на колени посыпались обрывки проволоки и кристаллы — элементарные составляющие существа.

У них получилось. Они перегрузили конструкт энергией силовых линий, и тот не выдержал. Рассыпался на базовые части, а вся мощь, которую создатели заключили в нем, вырвалась при взрыве.

Что же до создателей... Им с Надей придется вскоре ими заняться.

— Блядь, — выругалась Надя, освободив руку от зажавших ее камней. Девушку отбросило на мостовую, темные волосы чуть смягчили удар. Тане пришлось моргнуть пару раз, чтобы избавиться от послеобразов и убедиться, что это не кровь.

— Что это, черт возьми, было? — провизжала Андула.

Таня с Надей переглянулись.

— Мне нужно собрать компоненты, — объявила Надя, — чтобы выследить создателей.

Таня вздохнула и вновь забралась на крышу к Андуле.

— Как я и говорила... Ты Носительница. Ты родилась настроенной на определенный элементаль, и в какой-то момент он активировался. Твой элементаль вернулся домой, так сказать. — Таня мрачно улыбнулась. — Ведьмы вроде меня умеют использовать элементали во благо, но есть волшебники, которые хотят задействовать их в темных целях. И они очень хотят забрать твой элементаль.

— Забрать? Забрать? — Андула отползла назад, повыше и подальше от Тани. — Что это значит?

Таня решила не отвечать прямо.

— Волшебники — служители Пламени — создали это существо. Элементарный конструкт. Его единственной задачей было поймать тебя. К счастью, не только служители Пламени владеют магией элементалей.

Глаза девушки выдавали ее ужас.

— И что бы он сделал, если бы поймал?

Надя расхохоталась.

— О, милая девушка. Поверь мне, ты не хочешь знать ответ.

Какое-то время морозный ночной воздух звенел в мрачной тишине.

— Он выслеживал меня, — наконец выдала Андула. Она смотрела, как Надя разделила два сплавленных куска кристалла. — Как радар или вроде того.

— Да, в целом верно. Служители Пламени пытаются собрать всех Носителей вроде тебя, — объяснила Таня. — Они хотят забрать элементали себе.

— Так что-то сидит внутри меня? Прямо сейчас? — Андула ткнула в себя пальцем. — Что такое этот элементаль, что ему от меня надо?

— Он хочет тебя. Вы были созданы друг для друга, ты призвана стать Носительницей той элементарной энергии, которую он представляет, — воды, электричества или земли, — чтобы ты могла использовать его силу на полную. Вспомни, Андула: может, у тебя есть тяга к воде или определенному сорту цветов? Но только когда произошла какая-то сильная вспышка энергии, твой элементаль смог тебя найти. — Выражение Таниного лица смягчилось. — Не волнуйся, он не причинит тебе вред. Ты была рождена для него.

Андула рассмеялась сухо и горько.

— Вот уж не знала, что кагэбэшники верят в судьбу.

Надя с Таней разом вздрогнули. Они переглянулись — долгий, бессловесный спор, затем Таня закрыла глаза и слегка кивнула.

— Мы здесь не как кагэбэшники, — наконец объявила Надя.

— Нет? Тогда кто вы? Чего вы на самом деле от меня хотите? — Андула сложила руки на груди. — Как я могу вам верить? Откуда мне знать, что именно эта группа «Пламя» желает мне зла, а не вы?

— Мы из Консорциума Льда, — объявила Таня, опустив руку на колено Андулы. Она осторожно сложила ладонь лодочкой, скрыв в ней крошечный талисман. — И мы здесь, чтобы помочь.

Гейб думал, что после третьего приступа рвоты в нем уже ничего не осталось. Он ошибался.

Джордан раскачивалась в кресле и продолжала разглагольствовать, словно в ведре между ними не лежало содержимое его желудка.

— Лед — это мир в общем и целом, как он есть. Они... снобы по большей части, но не такие злобные, как Пламя. У меня есть с ними связь. Если уж кто знает, как совладать с твоей болью, так это они. — Она передала ему салфетку.

— Мне не нужна их помощь. — Фраза прозвучала бы чуть увереннее, если бы желудок не выбрал именно этот момент, чтобы исторгнуть остатки содержимого.

— Похоже, последний приступ. — Она протянула Гейбу стакан с чистой водой, когда он закончил. — Как следует сполосни рот. Ты же не хочешь, чтобы эта дрянь застряла у тебя в зубах.

Он побулькал, сплюнул, вытер губы, бросил салфетку в ведро.

— Куда мне это слить?

Она кивнула на дверь, которую он прежде не замечал.

— В уборную.

Когда он вернулся, она уже вытерла чашу и сожгла в ней пригоршню трав.

Гейб снова сел.

— Я справлюсь сам.

Она расхохоталась.

— Как с Драгомиром? — Джордан не позволила паузе затянуться настолько, чтобы Гейбу пришлось отвечать. — Как долго ты сможешь скрывать это от своих коллег в посольстве? Или от начальства в Лэнгли[8]? Лед научит тебя справляться с этим.

— А ты не можешь?

Она помотала головой.

— Я могу лечить симптомы. Проблема глубже, к ней я даже не приближусь. И если ты решишь не обращать на нее внимания, симптомы усилятся настолько, что я уже не смогу их снять.

— Звучит не очень.

— Не очень, — согласилась она. — Ты должен поговорить с Алистером Уинтропом. Он... — Она задрала голову, подбирая верную формулировку, и остановилась на этой: — Атташе по культуре в британском посольстве. Один из твоих.

Гейб закинул ногу на ногу и откинулся в кресле. Она не сказала «агент». Не сказала «шпион».

— Атташе по культуре?

— МИ-6, — пояснила она. — Так что действительно из твоих. Я же не отправляю тебя в КГБ.

— А был такой вариант?

Улыбка Джордан сверкала белизной, но на этом сходство с акулой заканчивалось.

— Ваши агентства дружат. Если твои сослуживцы или Лэнгли узнают, что вы общаетесь, им это даже понравится: межведомственного сотрудничества трудно достичь, особенно в этой сфере.

— И... Кто он там...

Она поморщилась.

— Волшебник, как они говорят. Но да. Он из наидревнейшей семьи. Льду важно такое: родословные, титулы, семьи. Снобы, говорю же.

— И он в МИ-6. Разумеется.

— Мне плевать на Лед, Гэбриел. Но Алистер — хороший человек. Он тебе поможет.

«Да», — вертелось у него на кончике языка. Слово было гладким, круглым, успокаивающим, словно пастилка от кашля. Но боль ушла, а годы подготовки просто так не проходят. Гейб знал, что агент обрабатывает контакт по стадиям вербовки подобно тому, как священник ведет свою паству по пути Христа на Голгофу: найти потенциального информатора, определить его потребности, установить с ним связь, пользуясь его доверием, страхом, определить общую цель, а затем завербовать. Втянуть игрока в игру.

«Я не пытаюсь ничего тебе продать», — заявила Джордан. Но это была суть вербовки, двойной слепой метод, это была история, которую она одновременно рассказывала и продавала: это не обычная болезнь, я не предлагаю формальное решение проблемы. Ты особенный. Ты важен для нас.

Магия была реальной. Улицы Каира проникли в его кошмары. Шакалы хохотали, железные подошвы звенели по мостовым его памяти. Окровавленные лезвия ножей сверкали во тьме. Он вспоминал эти мрачные видения при пробуждении, а порой — перед приступом мигрени.

Джордан хотела помочь. Или хотела, чтобы он в это поверил.

Он проглотил «да», сказал «нет» и встал. Комната не прогнулась и не качнулась, когда он подошел к двери.

— Гэбриел...

— Нет, — повторил он, обнаружив, что во второй раз отказать проще.

Она обогнула стол, протянула к нему руку, но не дотронулась.

— Ты не можешь отмахиваться от Каира вечно. Рано или поздно тебе придется залечить раны, которые ты там получил. Рано или поздно тебе придется довериться мне.

Он не смог сказать «нет» в третий раз, поэтому вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

Карел Гашек смотрел, изящно изогнув бровь, как Владимир раскладывал содержимое портфеля на столе, и ранние солнечные лучи окутывали незаслуженной нежностью предметы, не сумевшие выполнить свои задачи. Клубок расплавленной медной проволоки. Осколки кристалла. Пучок трав или цветов, опаленный до неузнаваемости. Обломок кварца. Владимир закрыл портфель и скрестил руки на груди, ожидая, что скажет начальник.

— Что? — спросил Карел. — Что это?

— Это все, что нам удалось собрать в переулке, где мы его нашли, сэр. — Толстые пальцы Владимира сжали ремень портфеля. — Подозреваю, что те, кто его уничтожил, взяли остатки с собой.

— Те. Те. — Карел запустил руку в свои темные кудри. — А кто, по-вашему, скажите, способен уничтожить такой конструкт?

У Владимира сжалось горло, он оглядел кабинет, опасаясь, что остальные члены ковена в любой момент шагнут из тени на свет.

— Ле… Лед, господин?

— Да. Да, Лед. Что они делают в Праге? — Карел выскочил из-за стола и принялся расхаживать по кабинету. — Когда в последний раз они сами выслеживали Носителей?

— Похоже, они заняты лишь тем, что вмешиваются в нашу работу, — поддакнул Владимир.

— Мы всегда должны быть на два шага впереди, Владимир. Никогда не быть дичью. Что толку, что Советы пытаются поспеть за Америкой? Кеннеди говорил, что хочет высадить людей на Луну, и Советы бросили все силы на то, чтобы опередить Штаты. Опоздали. Они пытались сломить наш дух здесь, в Праге, но, играя с огнем, разожгли десятки новых костров. Так же будет и со Льдом.

Владимир рассматривал карту, висевшую над столом Карела. Нарисованная от руки, древняя — политические границы на ней чудовищно устарели. Но четкие диагонали создавали неровную решетку, которая никогда не менялась. Чего бы они ни пытались достичь при помощи ритуалов, при помощи всех Носителей, действующих сообща, как один, эта решетка будет служить их целям. Вечный источник энергии для их вечного правления.

— Но у них наш Носитель, — продолжил Карел.

Владимир прокашлялся.

— Мы не можем быть в этом уверены. Если мы определим Носителя по остаткам конструкта, то сможем найти этого человека более... обыденным способом.

— Хм. Пожалуй. — Карел взял один из кристаллов, повертел в руке. Темное пятнышко в центре. Владимир не помнил, было ли оно там до ритуала. — Или, по крайней мере, нам удастся найти этих Ледяных нарушителей. Это может оказаться гораздо важнее — в долгосрочной перспективе.

Владимир пару раз моргнул, затем заставил себя кивнуть, хотя его била дрожь.

— Конечно, господин. Но пока... что мне сказать остальным?

— Скажи, что нам нужно провести новый ритуал раньше, чем планировалось. Я проверю карты, альманах, но думаю, у нас найдется несколько подходящих дат. — Карел поморщился. — Будет лучше, если мы получим доступ к слиянию под баром «Водолей».

— Которым владеет эта Римз? — переспросил Владимир. Его плечи расправились, он вытянулся. — Думаю, мы найдем подход.

Карел схватил пальто с вешалки и запахнулся в него. Тяжелый твид, превосходный английский фасон — вещица из прежней жизни, до танков.

— Тогда займитесь этим. — Надел шапку. — А мне пора читать лекцию.

3.

Пражское отделение ЦРУ представляло собой архитектурную ошибку.

Здание посольства, в котором находился штаб, было ярким образцом классицизма; оно огибало заросший деревьями двор, а комнаты на втором этаже в далеком аристократическом прошлом могли бы быть гостиными, библиотеками, кабинетами — хотя Гейб плохо различал их по этим функциям.

За те несколько раз, что Гейб оказывался в этих комнатах, он понял, что архитектор умел создать ощущение простора. Свет заполнял комнаты от полов, устланных роскошными коврами, до высоких потолков, а стены с бледно-голубой штукатуркой создавали безупречную иллюзию открытости. И, конечно, все это совершенно не подходило разведке.

Но между этими комнатами и за ними — теперь их перепрофилировали под картотеки, конференц-залы или приемные — извивался лабиринт из каморок размером с гроб, в которых двое мужчин с трудом могли разойтись, невероятных тупиков, дверей, построенных для карликов, и S-образных пространств с потолками, как на подводной лодке, которые можно преодолеть только ползком. Каждая из комнат могла перетекать в странные угловатые закутки в два раза выше, чем любая другая комната в доме. Все это без окон, разумеется. В одной каморке даже удалось воткнуть впритык четыре стола для сотрудников. Прежде это были людские и кладовые, которые ежедневно использовали те, кого подлинные хозяева дома предпочитали не замечать.

Что, если подумать, оставалось точным описанием происходившего здесь и по сей день.

В кабинете Фрэнка во время ремонта пробили окно — щель с тонированным стеклом, которая расширялась изнутри, как бойница. Это было единственное изменение в пользу красоты или уюта, символ статуса и щедрых выплат главе штаба. Когда Гейб только прибыл в Прагу, он воображал, что окно сделали таким узким из целей безопасности, но сегодня он подумал, что на то наверняка были другие причины. Конечно, сейчас-то он раздобрел по сравнению с университетскими временами, но даже в свои лучшие годы, когда он еще играл в футбол, он не смог бы вылезти из этой щели.

Фрэнклин Драммонд убил семерых лопатой в корейских окопах[9]. Гейб знал это, как и все в пражском штабе, хотя Фрэнк никогда не рассказывал об этом и никто другой — тоже. Секреты разного толка циркулировали в пражском штабе, и о каких-то сотрудники узнавали просто из воздуха.

Сегодня эта история, которую Гейб никогда не слышал, никак не шла у него из головы.

— Сядь, — сказал Фрэнк, когда дверь закрылась. — И расскажи все еще раз.

— Я лучше постою, сэр, если не возражаете.

— Возражаю, — заявил Фрэнк, его голос становился выше и напряженнее, пока он огибал стол. — Возражаю, потому что у одного из нас не хватает ноги, и этот кто-то — твой непосредственный начальник, который ничего не понимает и расстроен и зол из-за того, что вчера случился первостатейный провал в базовой разведывательной работе. Так что сядь, Причард, и повтори все еще раз.

Гейб сел. Фрэнк тоже.

— Ну?

— Я облажался, — признал Гейб.

Фрэнк поднял свой планшет с напечатанным отчетом:

— Сотрудник Томс хвалит твой стиль сдачи карт. Потенциальному информатору нравилась игра, он выигрывал по-крупному, за что, я уверен, тебя еще поблагодарят в бухгалтерии, а затем вы двое улизнули в уютный прокуренный бар для завершающего предложения. — Он перевернул страницу. — А потом, продолжает Томс, объект — назовем его «особо ценным», — которого мы обхаживали — ты обхаживал — полгода, задействовав значительные ресурсы отдела, прибежал из бара «испуганным» и «дрожащим», что, по моему профессиональному мнению, не те слова, которые я бы использовал для описания успешной вербовки. Согласен?

— Сэр, я...

— Ты согласен, Причард?

— Да, сэр, согласен. Это не те слова, которые я бы использовал для описания успешной вербовки. И я бы не назвал то, что сделал прошлой ночью, успешной вербовкой Драгомира Миловича.

— А как бы ты это назвал?

— Я облажался, сэр. Это есть в отчете.

Фрэнк перевернул страницу.

— Отчет указывает, что ты страдал, я цитирую, от «сильной головной боли» во время речи. Внезапно ты сказался больным и попросил информатора уйти, чтобы не обращаться в больницу, где ваши имена оказались бы в опасной близости в регистрационных записях.

— В общем и целом так, сэр.

— Ты неплохо выглядишь сегодня, Причард.

— Мы работали сутки напролет, сэр. Я думал, что справлюсь.

— Ты отправился больным на важную вербовку, которую мы планировали и готовили несколько месяцев.

— Я нормально чувствовал себя утром. Не хотел отменять все в последнюю минуту. Это бы плохо выглядело.

Фрэнк бросил планшет на стол, сложил руки и наклонился к Гейбу.

— Друзья постоянно отменяют встречи из-за болезни. Мы могли бы изменить расписание. На этой неделе, на следующей — неважно. Но ты подобрался к цели и провалил задачу. В лучшем случае Милович просто беспокоится за тебя. В худшем, что более вероятно, он теперь знает, что ты пытался его к чему-то подвести, и опасается нас.

— При всем уважении, сэр, я знаю, что все плохо. Я все исправлю.

— За те несколько месяцев, в течение которых мы могли бы использовать тебя на других объектах.

— Понимаю, — сказал Гейб. — Простите. В последнее время я сильно занят...

— Сильно занят. — Фрэнк поднял брови, словно он никогда прежде такого не слышал. — Сильно занят. Мальчик, ты упускаешь больше мячей, чем пьяный жонглер. У моих дочек есть лабрадориха, такая большая собака со смешными ушами, знаешь такую?

— Мне знакома эта порода, сэр.

— Так вот, я видел много умных собак, и она не из них. Когда я бросаю палку, она бежит от нее, а не к ней. Но дочки обожают эту тупицу, а я люблю их, так что люблю и ее за компанию. Мне плевать, что собака не умеет то, ради чего была выведена, ведь мне это не нужно. Но я не могу позволить себе двух питомцев. Что бы там ни повредило твою голову в Каире, лучше исправь это поскорее. Я взял тебя, потому что Килларни сказал, что тебе нужны перемены, что ты хороший сотрудник, и мне тоже так казалось. Но лучше уж подтверди это. Парни мечтают о шансе проявить себя здесь. Мы на передовой холодной войны. В нейтральной зоне. — Он встретился взглядом с Гейбом. — А нейтральная зона — не место для того, кто не дружит со своей головой.

— Понимаю, сэр. — Сердце Гейба колотилось, но голос наконец обрел нужный тон. — Я займусь этим. Я сделаю все, чтобы завербовать информатора.

— Еще бы. Еще одна неудача, и я ни за что не допущу тебя к «Анхизу»[10] через месяц.

— Предоставьте это мне, шеф.

Фрэнк вырвал отчет из планшета, открыл ящик стола и бросил бумаги в папку.

— Покажи мне, на что способен, Причард. Закончи дело. — Не глядя, он захлопнул ящик.

Таня бежала по коридорам советского посольства, заспанные глаза щурились от яркого утреннего солнца. Худший из январских дней: недопустимо холодный и непростительно яркий. Вчерашняя встреча с Носительницей и конструктом еще прокручивалась в ее голове. Это была идеальная подача. Она объяснила, почему именно Пламя представляло опасность, почему девушке нужно доверить свою безопасность Льду. Но Таня боялась, что выдала слишком много информации. Студентке нужно время, чтобы прийти в себя.

А потом еще бумажная работа для Льда, подготовка отчета, сборы остатков конструкта ради улик... И, разумеется, придумывание объяснений для начальства, почему они не убедили Носительницу («Андула, ее зовут Андула») встать под защиту Льда.

Но девушка вернется к ним, убеждала себя Таня. Они всегда приходят, когда понимают, сколь настойчиво Пламя. И сколь жестоки его методы.

Однако все это не имело значения, пока она шла по этим коридорам. Здесь она была кагэбэшницей, в чем ее обвиняла Андула, и пока она здесь, в ее голове нет места ничему другому. Ее дед дергал бессчетные ниточки, чтобы заполучить для нее это престижное место в Праге, должность, за которую любой амбициозный выпускник университета с радостью выцарапал бы ей глаза, и она не могла допустить ни одного промаха.

— Ты нужна нам в Праге, — сказал он. — Это принципиально важно для нашего успеха.

Она рассмеялась.

— Для Льда? Или для партии?

Он долго молчал, и его напряженный взгляд начал ее пугать. Он представлял собой редкий вид — «несерьезный советский человек». Беззаботный, но искренне верующий.

— Для обеих сторон, если сможешь, — проговорил он наконец. — Но Лед должен быть для тебя на первом месте.

Она не поверила ему тогда. И все еще не хотела верить сейчас.

Таня распахнула дверь в бетонный погреб резидентуры, похороненной, как сомнительная улика, в подвале посольства.

При ее появлении с опозданием на восемнадцать минут все обернулись, в том числе, как она хмуро отметила, и Надя. Разве Надя не сказала, что идет в бар, хоть они и закончили хорошо за полночь? Таня пригнула голову и спустилась по шаткой, скрипучей металлической лестнице, ощущая жаркие взгляды коллег.

Никаких зашифрованных телеграмм для нее из Москвы — ни от деда, ни из штаб-квартиры КГБ, ни от кого еще. Она набрала шифр, чтобы открыть свой сейф, и начала копаться в папках, но уже знала, что в них будет. Пара фотографий предполагаемых сотрудников ЦРУ и МИ-6 — ничего особо криминального. Других она разрабатывала для вербовки: в основном студенты (однажды, возможно, они настучат на своих сверстников-капиталистов), несколько ручных бизнесменов и пара горничных, которые, если верить их троюродным кузинам, возможно, убирают в доме американского посла...

Это были потенциальные Надины агенты, вообще-то: как старшая по званию, Таня поощряла ее разрабатывать контакты в университете и проводить легкую вербовку, чтобы повысить ее ценность в глазах начальства. Ей вновь вспомнилась их встреча с Носительницей прошлой ночью. Студентка. Андула Злата. Таня записала ее имя в новую анкету. Сначала она проверит записи КГБ, затем, если не сможет ничего найти, узнает в чешской тайной полиции. Андула согласилась встретиться с ними через два дня — после того, как переварит Танину речь, но если Пламя уже идет по ее следам, подготовиться не повредит...

— Морозова. — Шеф резидентуры Александр Кометский заглянул в дверь ее кабинета. — На пару слов, пожалуйста.

Таня бросила анкету на стол и вышла из кабинета. Надя встретилась с Таней взглядом, когда та проходила мимо, Таня слегка ей кивнула.

Шеф Кометский — он настаивал, чтобы даже младшие сотрудники называли его Сашей, в духе социалистического равенства, — уже сидел за столом, когда Таня вошла. Жестоко обкромсанный бонсай занимал треть стола, полки заставлены шахматными досками всех цветов и размеров. Кроме них, были еще пара приставных столиков и два стула. Саша приветствовал ее кивком, но не указал на единственное незанятое сиденье, а подъехал на стуле к одной из шахматных досок в отдалении. Он сжимал в кулаке обрывок телеграммы, и Танино сердце забилось сильнее. Весточка из Москвы? Возможно, последние новости о здоровье ее дедушки?

Саша сощурился, глядя на бумагу, потирая свободной рукой подбородок. Подумав немного, он перевел прищуренный взгляд на шахматную доску.

— А! — Его лицо просияло, когда он сделал ход конем и щелчком сбил слона невидимого противника.

Танины плечи поникли. Разумеется. Одна из бессчетных шахматных партий по переписке с его приятелями с Лубянки и резидентами по всему миру. Она переступила с ноги на ногу в ожидании.

— Сотрудник Морозова. — Саша обратил к ней тонкую, как проволока, улыбку. — Я решил, что пора нам обсудить... ваши задачи в пражском штабе. А именно то, что ты с ними не справляешься.

Таня почувствовала себя так, будто проглотила кусок льда, но сдержала все возражения.

— Я... Я завербовала больше десяти агентов за два года в Мадриде, — наконец выдала она. — Один из них — атташе британских королевских ВВС. Он дал нам... Дал крайне важные сведения касательно дискуссий в НАТО.

— Было дело. — Саша прокатился мимо нее, пробираясь к другой доске.

— Еще не прошло двух лет с тех пор, как советские танки вошли в Прагу для подавления восстания, — сказала Таня с растущей паникой в голосе. — Люди глубоко сомневаются в нас, у нас мало друзей среди чехов.

— С этим сталкиваются все мои сотрудники, — отмахнулся Саша.

Таня сжала за спиной кулак.

— Я была лучшей выпускницей академии. И лучшей в МГУ.

— Да, да. И мы все знаем о заслугах твоей семьи. — Саша сделал ход какой-то фигурой. — Но что ты делаешь для меня здесь, в Праге?

Таня сжала зубы.

— Это... — Она сглотнула, пытаясь оросить пустыню во рту. — Нужно время, шеф, чтобы ознакомиться с новой средой. Мы сталкиваемся с гораздо большей враждебностью со стороны западных служб здесь, чем в Мадриде. Я строю... Строю отношения. У меня несколько разработок в процессе. — Она опустила взгляд. — Я понимаю, что глава штаба ЦРУ агрессивно ведет вербовку, и не хочу переусердствовать, не приняв необходимых мер предосторожности... Но вы правы, товарищ. Я буду стараться.

Еще один щелчок, еще одна фигура упала.

— Все знают, на что способен Морозов. Я уверен, ты будешь достойна своей фамилии. — От улыбки на пухлых Сашиных щеках по спине Тани пробежал холодок. Саша подкатился к своему столу и махнул в сторону доски в дальнем углу. Все фигуры были расставлены в начальной позиции. — Давай, Морозова. Сядь. Хочешь сыграть?

Таня колебалась, ее пальцы сжали спинку пустого стула. Она была совершенно уверена, что играет слишком много партий одновременно.

В дверь Сашиного кабинета дважды резко постучали, затем она распахнулась.

— Извините, товарищ Кометский, я искала... А. Товарища Морозову. — Надя ухмыльнулась. — У меня есть информация, которую вы запросили, по студентке в разработке. Ну, вы в курсе. Похоже, ее можно убедить...

Таня отпустила стул, на который готовилась сесть. Студенты были Надиными рекрутами. Но напряжение в улыбке ее напарницы росло с каждой секундой.

— О! О да, разумеется. Спасибо, товарищ. — Таня поспешила к двери. — Идемте, я покажу вам, как читать досье. Отличная возможность научить вас самостоятельно справляться с делами.

— Буду очень рада. Только если шеф закончил, — добавила Надя, застенчиво взглянув на Сашу.

Его губы скривились в ухмылке.

— Идите, мои дорогие, мы всего лишь болтали.

Как только они вышли за пределы слышимости Сашиного кабинета, Таня повернулась к Наде.

— Прошу, это твоя разработка, я не могу забрать ее у тебя.

— Тебе нужно повысить свой рейтинг вербовщицы, чтобы Саша от тебя отстал. К тому же ты начальница — у тебя приоритет. В общем, вот. — Надя обнажила десны в широкой улыбке. — Когда разберемся с досье, думаю, нам обеим стоит посидеть в университетской библиотеке. Проверить, как там наша подруга.

Таня взяла запрос, который заполнила ранее. Андула Злата.

— Совершенно согласна. — Она запустила руку в карман и сомкнула пальцы на обломке кристалла, который забрала у конструкта. — А потом я бы хотела провести собственное расследование.

Джордан сняла трубку на седьмом звонке и не дрогнула, когда Гейб сказал:

— Представь нас.

Она даже не взглянула на него в тот вечер, когда он вошел в бар «Водолей» в припорошенном снегом пальто. Дым ел его глаза. Он стянул перчатки и положил их в карман, пока спускался в темный подвал.

В углу, за колонной находился полукабинет, за которым вчера он обрабатывал Драгомира. Гейб перекинул пальто через руку.

В полукабинете сидел мужчина и читал. Высокий симпатичный блондин, в юности фехтовальщик или гимнаст. На нем были твидовый пиджак и шелковый галстук, и тот и другой, Гейб мог поспорить, стоили больше, чем весь его собственный гардероб. Увидев Гейба, британец захлопнул книгу. «Моя цель — звезды»[11] — Гейб никогда о такой не слышал, может, стихи? И улыбнулся лишь уголками губ, не обнажив зубов.

Огонек в синих глазах британца указывал на озорной или плутовской нрав.

— Добрый вечер, приятель. Прошу. — Он указал рукой через стол.

Гейб сел. Возле его локтя появился бокал.

— Джордан говорит, вы тот самый, с кем мне надо встретиться.

— Несомненно. — Британец выглядел не старше Гейба — разве что чуть-чуть, — но голос говорил об обратном. Притворство, подумал Гейб, а может, и нет. Это был мирок внутри его привычного мира, с собственными тайнами. — Я определенно тот самый, и уйма людей желает со мной встретиться время от времени.

— Я Гейб Причард.

— Алистер Уинтроп. — Рукопожатие было уверенным, но не крепким, выверенным и не спонтанным. — Четвертый. Атташе Ее Величества по культуре. А вы, как я понимаю, аналитик в американском департаменте... сельского хозяйства, верно?

— Торговли, — поправил Гейб.

— О, торговли, ну конечно. — Уинтроп сложил руки на столе. — Нам нравятся наши маски. Мисс Римз сделала мне одолжение, организовав эту встречу, но опустила подробности вашей истории, расскажете по своему усмотрению. Я так понимаю, что ваш главный интерес сегодня не относится, так скажем, ни к торговле, ни к культуре, ни к моей стране, ни к чьей-то еще. Помимо этого, боюсь, вы должны быть откровенны, если хотите, чтобы я смог предложить вам помощь, а не только свою послеобеденную болтовню.

Гейб ощутил в руках холод бокала и подумал о том, чтобы уйти. Он вспомнил Фрэнка. Вспомнил Каир.

Он смотрел на огонек в глазах Уинтропа.

— Что-то случилось с моей головой в Египте, — проговорил он. — И Джордан думает, что Лед может помочь.

— Ну, что ж. — Уинтроп расцепил руки, оперся ладонями на стол и наклонился к нему. — Может, и можем, раз так.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

Январь, 1970 год

1.

Таня выглянула из окна на улицу. Фонарь на углу горел желтым, но в остальном снаружи было темно. И пусто. Славно.

Она убедилась, что шпингалеты на окнах защелкнуты, и задернула плотную штору. И тут же разломила косичку из сухих трав, которую держала в левой руке, отчего в воздухе запахло чайной пылью. Магия витала вокруг нее: легонькое заклинание, чтобы прохожие перестали замечать ее дом.

Окна на кухне и в спальне уже были защищены. Она подошла к входной двери и на мгновение приложила ухо к прохладной гладкой древесине, прислушиваясь к звукам в подъезде. Музыка раздавалась из квартиры напротив, где жила пани Будна, но в том не было ничего необычного: каждый вечер радио у пани Будны беспрерывно вещало что-то фоном. Таня ощупала замок, убедилась, что он заперт. Затем раскрошила травы и посыпала ими пол.

Все шло, как задумано. Она обо всем позаботилась.

Таня проскользнула на кухню и села на корточки, чтобы открыть маленький буфет возле холодильника. Она не помнила, когда в последний раз готовила в потускневших кастрюлях, которыми был забит шкаф. Вынула все по одной, стараясь не звенеть, пока выстраивает их на линолеуме.

Поставив последнюю на пол, она протянула руку вглубь буфета и нажала на защелку, которая держала ложную заднюю стенку; наступила гулкая тишина, словно квартира затаила дыхание, а затем задник скользнул в Танины руки. Таня отложила его в сторону и залезла в потайное отделение. Ее руки нащупали радио: холодный металл, грубые переключатели диапазонов. Вынула его и снова опустилась на пятки. Радио было маленьким, гладким, цифры полустерты — почти призраки. Таня встала и переместила его на кухонный стол, затем уселась на стул и включила приемник. Она не удосужилась включить прибор в розетку: ему не требовалось электричество.

Радио зашумело. Таня поворачивала верньер, напрягая слух. Она искала не музыку или сообщения партии. Это было другое радио.

Белый шум ревел. Таня крутила переключатель. Может, он не будет разговаривать с ней сегодня. Порой его голос не проходил. Порой условия были неподходящими.

Но потом она услышала знакомый шепот среди помех. Таня замерла, палец едва касался ручки.

— Да, моя птичка...

Она выдохнула. Подтолкнула колесико. Шум тут же исчез, и голос зазвенел в ее квартире, как колокол.

— Дедушка, — нежно прошептала она. — Ты тут?

— Я тут. Я всегда тут, — произнес голос. Таня откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Так проще представить, будто дедушка рядом, в одной комнате с ней, а не лежит в коме в московской больнице. Будто этот голос — действительно он сам, а не волшебная запись из железной коробки, которую заговорили вещать и отвечать, словно это ее дедушка во плоти. — Что нам нужно обсудить сегодня?

Как всегда, сразу к делу. Именно так бестелесный голос отражал дедушкин характер. Таков уж Лед.

— В Праге есть Носительница, — объявила Таня.

— Ты завербовала ее?

Таня открыла глаза и взглянула на радио. Ручка установлена на 1320. Канал всякий раз был новый, будто дедушкино заклинание скользило по радиоволнам.

— Нет, — ответила она. — Я сделала ей предложение и дала два дня на раздумья. Была уверена, что она согласится. Но она отказалась.

Долгая пауза. Таня слышала шорох помех.

— Почему?

— Она напугана, — начала оправдываться Таня. — Пламя послало за ней конструкт. Это была ее первая встреча с магией.

Три ночи назад Таня встретилась с Андулой в сумраке парка Летна. Они брели вдоль замерзших деревьев, и Андула лепетала причины отказа: «У меня есть обязательства перед семьей, мать сама не своя с тех пор, как два года назад пропала моя сестра». — И: — «Это не мой мир». — И: — «Я не вполне тебе доверяю».

— Пламя, — насмешливо произнес дедушкин голос. — Да, похоже на них. Вечные показушники. Старые методы лучше, не правда ли? Мы не отпугиваем Носителей.

— Разумеется, — согласилась Таня. — Но она все равно отказывается пойти со мной. Мы следим за ней, она под защитой...

Таня вздохнула и бросила взгляд на зашторенные окна, скрывавшие ее от внешнего мира. Из детства она помнила дедушку добрым, теплым и любящим, несмотря на строгие рамки приличий, которые были заведены у Льда. Порой она злилась, что от него остался только голос в коробке — хитроумный симулякр. Она знала, что, скорее всего, просто капризничает, ведь без магии у нее бы и этого не было. Но, возможно, так было бы даже проще.

— Ну, она не из тех семей. Раз Пламя смогло подобраться к ней так быстро.

— Согласна, — ответила Таня. — Но это не значит, что мы должны позволить Пламени завербовать ее.

— Нет, — быстро откликнулся дедушкин голос. — Только не Носительницу. Она должна прийти ко Льду. Сама знаешь.

Таня кивнула. Если Пламя обретет контроль над Носительницей, последствия окажутся разрушительными. Пламя желает, чтобы магия сожгла ткань реальности и пронеслась по Земле, оставив на ней лишь пепел. Служители Пламени утверждают, что только так можно начать заново: спалить реальность дотла, чтобы получить более плодородную почву для перемен. Эта мысль ужасала Таню. Да, методы Льда порой заводили ее в тупик: слишком жесткие, укорененные в прошлом — но они хотя бы не вели к уничтожению всего живого.

— Я лишь предлагаю тебе, — произнес дедушкин голос, — попробовать иной подход, раз она не из Льда. Существуют правила, внучка, соответствующие процедуры.

Таня вздохнула.

— Я не забыла.

— Что ж, не знаю, кто на тебя влияет, ты ведь так далеко! Ты не должна забывать, откуда ты родом. Помни это, помни о своем наследии, оно поможет тебе завербовать Носительницу.

Таня потерла лоб.

— Я надеялась на чуть более конкретный совет, дедушка. — Голос по радио всегда строже подчинялся установленному порядку, чем сам дед, каким она его помнила. Порой ей казалось, что искра дедушкиной магии призвана сотворить из конструкта подлинного бюрократа, типаж, которому никто не способен соответствовать.

Дедушкин голос расхохотался, но сквозь помехи она услышала не его теплый смех, к которому она привыкла дома, с их посиделками у камина, когда он рассказывал истории о магии и колдовстве. Звук был резким и нервным. Холодным. Зимний смех.

— Ты всегда ждешь конкретного совета, моя пташка, но лучший совет приходит из прошлого. Ты слишком современная. Наши методы помогали нам тысячелетиями. Мы осторожны. Когда время настанет, Носительница придет к тебе. А пока сосредоточься на том, чтобы спрятать ее от Пламени. Носителей нельзя принуждать. Если мы будем оказывать давление, то окажемся не лучше врагов, ведь так?

Таню сердила мысль, что дедушкин конструкт решил, будто она хотела воспользоваться методами Пламени, хотела как-то задействовать их мятежную трансформативную магию.

— Носительница уязвима, — сказала она. — Не думаю, что разумно использовать пассивный подход.

Динамики взорвались гневным шумом.

— Это не пассивный подход, Татьяна Михайловна. Это наш подход, проверенный веками практики. Жди. Наблюдай. Держись подальше от Пламени. Когда придет время, мы начнем действовать.

Таня вспыхнула. Она знала, что бессмысленно спорить. Дед создал этот конструкт идеальным Ледяным волшебником, он выигрывал любой спор, упорствуя и держа оборону. В действительности это единственный принцип Льда. Не суетиться.

— Ладно, — сказала Таня. — Мы продолжим то, что делали. Но если ее завербует Пламя...

— Ты этого не допустишь, — заявил дедушкин голос. Он начинал растворяться, удаляться, завершая беседу первым. — Ты — дочь Льда и России. Ты не подчинишься прихотям врагов.

Шум усилился на слове «врагов», поглотив дедушкин голос. Таня смотрела на коробку на столе. Теперь это было лишь сломанное, онемевшее радио.

Гейб шел за Алистером, продираясь сквозь переплетавшиеся ветки заснеженных деревьев, и в голове его крутились отборные ругательства. В лесу было слишком тихо, чтобы бормотать их себе под нос, и любой звук — скрип снега под ногами или шум дыхания — казался громче.

— Почти на месте, — объявил Алистер, оглядываясь через плечо. Он брел по заснеженной чешской глуши, словно прогуливался по лондонскому парку солнечным весенним деньком. — Скажите, старина, что вы чувствуете?

— Холод. — Гейб вгляделся в сплетения черных ветвей над головой. Алистер не объяснял, зачем они здесь: привез Гейба на край города, поболтал немного о своей службе — так, не связанные между собой байки с оттенком хвастовства. Любые вопросы, которые Гейб задавал — куда они идут и зачем, — Алистер игнорировал, только глазами сверкал.

Шедший впереди Алистер усмехнулся.

— Забавно. Постарайтесь сосредоточиться. Мы приближаемся, и я уверен, что вы сможете что-то почувствовать. Хотя бы попытайтесь. Совершите над собой усилие — так ведь говорят в Америке?

Гейб буркнул в ответ. Здесь было холоднее, чем в городе, лицо немело от мороза. Он уже едва чувствовал нос.

— Что я должен...

— Ш-ш, — прервал его Алистер, все еще пробираясь сквозь снег. — Сосредоточьтесь.

Гейб вздохнул. Он не понимал, на чем он должен сосредоточиться. Тут не было ничего, кроме деревьев, снега и льда. Даже ветер стих.

Несколько лет назад Гейб смотрел какой-то трешовый ужастик в нагрузку к основному фильму: в той ленте стайка растрепанных женщин в лесу приносила коз в жертву Сатане. Гейба заинтересовало, видел ли Алистер этот фильм. Непохоже. Вся поездка походила на межведомственный розыгрыш. Отвези американца в лес, припугни и отправь обратно.

Но затем он ощутил, как по коже пробежал электрический разряд, словно Гейб задел провод под напряжением.

— Какого черта? — Он остановился и настороженно огляделся. Разряд еще чувствовался, хотя уже было не так больно.

— А. — Алистер помолчал. — Похоже, нашли.

— Нашли что? — Разряд переходил в низкий электромагнитный гул. Гейб чувствовал его всем скелетом, казалось, что он светится, как неоновая вывеска.

— Силовую линию. — Алистер встал рядом и закрыл глаза. Здесь, в снегу, светлые волосы делали его похожим на ангела. — Давненько я не стоял на ней в глуши. — Он посмотрел на Гейба. — В городе слишком много лишнего, не всегда чувствуешь мощь этих линий. Слишком шумно и людно. — Алистер пренебрежительно махнул рукой. — На мой взгляд, это как со звездами. Всегда помнишь про них в городе, но затем оказываешься на природе и замечаешь их великолепие. — Он запрокинул голову, хотя был еще разгар дня и небо имело серо-стальной, оружейный оттенок.

— Какого черта вы несете? — возмутился Гейб. Гул уже не ощущался таким сильным — стихал или Гейб просто к нему привык? Голова начинала болеть: он чувствовал жжение, всегда предшествовавшее неизбежной мигрени. Потрясающе.

— Магия, друг мой, магия. — Алистер похлопал Гейба по плечу. — Если сделаете пять шагов влево, сойдете с силовой линии.

Ну вот, опять. Силовая линия. Эти слова Гейб уже слышал — хотя и не помнил от кого. Может, от Джордан? Что-то не сходилось. Он связывал этот термин скорее с хиппи из Сан-Франциско. Кристаллы и благовония. Силовые линии.

И все же Гейб отступил влево. Гул смолк, но головная боль осталась. Алистер изучал его с непроницаемым выражением лица.

— Вы притащили меня сюда, чтобы доказать, что магия существует? — Гейб покачал головой. Рассмеялся. — Это я уже знаю. Поверьте. Уже навидался.

Алистер ухмыльнулся.

— Вы ошибаетесь. Я привел вас сюда, чтобы показать, как она действует.

Желудок Гейба будто налился свинцом. Он взглянул на их следы на снегу, на утоптанную площадку, где он стоял, и ощутил вибрацию своих костей.

— Плевать мне, как она действует, — пробормотал он. — Я просто хочу понять, как с ней справиться. Хочу, чтобы мигрени прекратились.

— Ну разумеется, и я обещал Джордан, что мы найдем решение. Но пока вам нужно научиться их контролировать. А для этого надо понять магию. — Алистер поглядел на него с прищуром. — Боюсь, теперь вы часть этого мира.

Гейб нахмурился, его затошнило от мысли, что Алистер прав.

— К счастью, любой может обучиться магии, словно игре на пианино. И так же, как и с музыкой, обучение не гарантирует вам успеха, но вы, по крайней мере, поймете, во что ввязались. — Алистер выдохнул облачко белого пара и подошел к Гейбу. Оглядел лес. — Магия — это часть нашей планеты, — проговорил он. — Ее элементы создают узор из линий, которые не знают границ, правителей и стран — потому что существовали задолго до нас.

Гейб переступил с ноги на ногу. В голове пульсировало. Как всегда не вовремя.

— Если хотите сотворить заклинание, — продолжал Алистер, — нужно просто подключиться к силовым линиям — метафорически, конечно же, — в верной последовательности. Заклинание — это как музыка. Играете на чем-то?

Гейб мотнул головой. Он пытался вырваться из тисков боли. Магические линии. Как бренчать на гитаре.

— А, неважно. — Алистер улыбнулся. — Волшебнику необязательно обладать музыкальным слухом.

— Я не хочу быть волшебником, — произнес Гейб. — Я хочу отменить то, что случилось со мной в Каире. — Он помолчал, вспоминая жар той комнаты. Переплетение тел, странная церемония...

Гейб нахмурился. Алистер все еще улыбался.

— Каир стоит на силовой линии? — спросил Гейб тихо.

— А он начинает понимать!

— Да или нет?

— Да. — Алистер кивнул. — И на довольно мощной, насколько я помню. Сходится?

— Возможно. — Гейб подошел поближе к силовой линии и ощутил гул всей челюстью. Отступил — гул исчез. — Это чертовски странно.

Алистер усмехнулся.

— Вы привыкнете. Может, даже начнете замечать силовые линии в Праге. Главная проходит сквозь город.

— Вы когда-нибудь, — Гейб с трудом подобрал слово, — подключались к ней?

Алистер взглянул на него.

— Да, — проговорил он с неспешной улыбкой. — Однажды я координировал заклинание: один из волшебников находился в Тайбэе, а другой — в Абиджане, это в Кот-д’Ивуаре — было не так-то просто, но в наши дни стало определенно легче. Техника творит чудеса, хоть она и не волшебство.

— Координировал? — Гейб вновь вспомнил Каир. Что он тогда увидел? Какое-то координируемое заклятье?

— Ну естественно. Одинокий волшебник не может творить великие заклинания. — Алистер оскалился. — Еще одно неудобство холодной войны. Доступ к линиям затруднен, хотя и появилось чудо междугородней телефонной связи. Если одна точка в Восточном Берлине, а другая в Канаде — это непросто. Но мы справляемся. Ритуалы — предпочтительный термин для таких координируемых заклинаний — имеют долгую историю у волшебников с обеих сторон. Все серьезные заклинания требуют торжественного ритуала, с множеством волшебников, подключающихся к силовым линиям одновременно. Но и один маг способен провернуть пару трюков. Вот, дайте покажу.

Алистер ступил на силовую линию и отломил веточку с дерева, растущего по соседству. Поднял ее над головой. Гейб чувствовал себя скучающим племянником, наблюдающим за дядюшкиным фокусом. Но потом Алистер закрыл глаза и забормотал на непонятном Гейбу языке. Язык был гортанным, древним, и у Гейба по спине побежали мурашки, будто он ощутил слежку. Боль нанесла новый удар. И тут же веточка в руках Алистера вспыхнула крошечным желтым язычком пламени и взмыла в морозный воздух.

— Всего лишь салонный фокус, но... Гэбриел! — Голос Алистера звучал словно издалека. Гейб схватился за голову. Боль ввинчивалась глубоко в мозг, и Гейб, вскрикнув, упал на колени в снег.

— Гэбриел! — Алистер похлопал его по спине. Склонился рядом. — О боже, это ваша мигрень?

— Да, — пробормотал Гейб. Волна боли схлынула, но оставила после себя следы. Гейб коснулся лба тыльной стороной ладони.

— И она усилилась, когда я зажег огонь? — Алистер помог Гейбу встать на ноги и повел его сквозь снег, подальше от силовой линии. Боль еще немного притихла.

Гейб кивнул. Этот язык, в нем все дело. Эти зловещие слова.

— Что вы произносили? — спросил он, повернувшись к Алистеру.

— Заклинание. — Алистер подвел Гейба к ближайшему дереву, и тот прислонился к стволу. Боль ушла, за исключением одной пульсирующей точки. — На древнем языке, имя которого затерялось во времени.

— Я думал, что приду сюда и мне это поможет. — Гейб оглядел заснеженный лес. Джордан уверяла, что Алистер способен ему помочь, но в этой глуши они ни на йоту не были ближе к излечению, чем в потайной комнате Джордан.

— Я пытаюсь помочь вам. — Алистер неторопливо мерил шагами снег, засунув руки в карманы. Он не смотрел на Гейба. — Но ваши мигрени имеют магическую природу — то есть вы должны понять магию, если хотите победить их. Я не могу просто взмахнуть волшебной палочкой и прогнать их. — Алистер лениво взмахнул рукой.

— Чертовски плохо, — пробормотал Гейб. По правде, он надеялся именно на это: пара странных слов, произнесенных на силовой линии, — и мигрени полностью уйдут. — Они мешают моей работе.

— Воображаю, уж в Праге-то.

Гейб кивнул. Прижался спиной к дереву. Мокрый снег забился под брюки, холодил кожу.

— Но это к лучшему, — продолжил Алистер. — Первый шаг к исцелению, подлинному исцелению, не просто ликвидации симптомов, — это понять болезнь.

— И вы понимаете болезнь? — Гейб пристально посмотрел на него.

Алистер смолк. Впервые за все время в лесу подул ветер, качнул ветви деревьев.

— Пока нет, — ответил он. — Но пойму. Это я вам обещаю.

2.

Джошуа Томс пребывал в растерянности. Фрэнк вызвал их с Гейбом в свой кабинет, и это могло означать одно из двух: либо Гейба ожидала очередная головомойка за ту крупную неудачу с вербовкой, случившуюся три для назад, а Джоша зачем-то пригласили на это посмотреть, либо университетская лекция, на которую они собирались через полчаса, была гораздо интереснее, чем Джоша уверяли.

— Черт, — пробормотал Гейб со своего рабочего места. — Не мог подождать, когда мы вернемся?

— У нас уйма времени, — откликнулся Джош, выйдя из-за стола и схватив куртку со спинки стула. Гейб встал, пригладил волосы. Непохоже, что он хорошо себя чувствует. Лицо бледно-серое, лоб постоянно заливает пот. Неделю назад Джош еще списывал это на похмелье. Но после того, что случилось с Драгомиром, он уже не знал, что и думать.

— Да, не хотелось бы пропустить лекцию, — произнес Гейб, чей дух явно был сломлен.

Джош молча направился в кабинет Фрэнка. Ему тоже не нравились университетские задания. Да никто их не любил: скучная, утомительная, малополезная работа. Но она входила в его обязанности, и он собирался сидеть на этих лекциях, раз того требовали в Лэнгли. Хотя и был абсолютно уверен, что конкретно это задание им выдали только из-за того, что Гейб тогда облажался.

Джош постучал в дверь к Фрэнку. Гейб встал рядом, понурив голову и массируя пальцами бровь.

— Ты хорошо себя чувствуешь?

— Нормально, — пробормотал Гейб.

— Заходите, — крикнул Фрэнк, и Джош открыл дверь. Фрэнк сидел за столом, почти утонув в документах.

— Закройте дверь, — приказал Фрэнк, жестом пригласив их внутрь. — Садитесь. Я знаю, что у вас сегодня лекция. Но я не задержу вас надолго.

Джош взглянул на Гейба, которому удалось выпрямиться. Хотя вряд ли это поможет.

Джош сел прямо, не зная, чего ожидать. Фрэнк откинулся на стуле, сцепив пальцы. Он не смотрел на Гейба. Может, дело вовсе не в Драгомире.

— Нам надо поговорить про «Анхиз», — объявил Фрэнк.

Джош навострил уши, сердце затрепетало в груди. Уже несколько недель на работе шептались об этой операции. Сплошные домыслы — ничего содержательного. И все же Джош не оставлял надежды. Участие в столь важной операции позволит младшему сотруднику значительно продвинуться по карьерной лестнице.

— Мы в деле, сэр?

Фрэнк взглянул на него.

— По идее, да, Томс. Если вы оба покажете мне, на что способны. — Фрэнк смотрел на Гейба, когда говорил это: — Вы ведь справитесь?

— Разумеется, сэр, — сказал Гейб.

— Хорошо. — Фрэнк помолчал, разглядывая обоих. Джош устроился на краешке стула, жадный до подробностей. — Слышали что-то про Максима Соколова?

— Это советский ученый? — Джош взглянул на Гейба, который напряженно подался вперед.

— Именно. Похоже, он изменил свои политические взгляды.

— Перебежчик, — пробормотал Гейб.

Фрэнк нахмурился.

— Рад, что вы не совсем еще потеряли хватку, Причард.

Гейб вздрогнул и отвернулся. Джош мгновенно ощутил к нему жалость.

— Хотя вы правы, — продолжил Фрэнк. — Чуть менее чем через месяц Соколов посетит в Праге симпозиум по физике, и наш офис назначен ответственным за его спасение. Дело серьезное, парни, а времени для подготовки мало.

Джош сдержал ликующую улыбку. Наконец-то шанс поработать над чем-то важным и по-настоящему значимым. Соколов считался одним из лучших советских физиков, блестящий ум читался в его твердом взгляде даже на фотографиях. Он участвовал в разработке двигателя «Луны-1»[12] в пятидесятых, и, хотя в космической гонке победили США и теперь их корабли постоянно летали к поверхности Луны, его невозвращение станет крупной победой.

— Операция ожидается непосредственно во время симпозиума, то есть нам требуется узнать о здании все. Тут-то вы двое и пригодитесь. — Фрэнк ткнул пальцем в каждого из агентов. — Я хочу полный отчет по Тройскому кампусу и гостинице, где будет проходить симпозиум. Жду от вас планы этажей, возможные точки входа, выходы, укрытия — все. И никакого легкомыслия. Нам нужен крепкий план, если хотим все сделать правильно.

В голове Джоша тут же зароились идеи. Может, ему бы удалось проскользнуть в лекционные залы после сегодняшнего задания. Их лекция проходила в другом здании Карлова университета, но он вполне мог сойти за студента, не вызвав подозрений.

— Вы оба должны выложиться на сто процентов. — Фрэнк смотрел на Гейба, когда говорил это. — Понимаете?

— Конечно, сэр, — живо ответил Джош.

— Да, сэр, — вторил ему Гейб.

— Хорошо. — Фрэнк все еще оценивающе разглядывал Гейба. Он ничего не сказал о его восковой коже и запавших глазах, хотя Джош знал, что шеф все замечает. От Фрэнка ничего не скроется. — Итак, у вас обоих есть задание, если не ошибаюсь. — Он махнул рукой в сторону двери. — Займитесь им. Соколова здесь пока нет.

Гейб с Джошем встали.

— Студенты ждут, — сказал Джош.

Гейб не ответил, просто двинулся к двери. Джош последовал за ним, но тут Фрэнк произнес:

— Стойте. — И оба оглянулись.

— Не вы, — объявил Фрэнк Гейбу. — Только Томс. Он вас нагонит.

Гейб посмотрел в пространство между Фрэнком и Джошем.

— Конечно, — проговорил он и выскользнул в коридор. Сердце Джоша глухо застучало. Это не все?

— Всего минута, — сказал Фрэнк. Он снова сел в кресло, кожа сиденья скрипнула. Выражение его лица изменилось, Фрэнк казался старше. Уставшим.

— Спасибо вам, — сказал он. — Университетские задания — чушь, но Гейб стал сам не свой. За последние недели... — Фрэнк не спешил продолжать фразу, глядя в окно, на крошечный квадрат серого света. — Я знаю, на что он способен. Поэтому хотел дать ему простую задачу, чтобы вернуть в строй.

— Я все понимаю. — Джош теребил свою куртку, пытаясь разгладить залом. Фрэнк окинул его тяжелым взглядом, и Джош опустил руку. — Я не против университетских заданий.

— Вы один из моих лучших сотрудников, — объявил Фрэнк. — Вы ведь в курсе?

Джош улыбнулся.

— Спасибо, сэр.

Фрэнк не отреагировал на улыбку. Он испытующе смотрел на Джоша, вытянув руки на столе. Джош оглядел кабинет, гадая, ждет ли Фрэнк еще каких-то слов.

— Я видел вас недавно, — произнес Фрэнк.

— Сэр? — Джош моргнул, не понимая, к чему клонит начальник.

— Вы говорили с тем хлюпиком из почтового отдела. Пожалуй, стояли слишком близко.

Джош зарделся. К горлу подступила желчь.

— Это не... Не то, что вы думаете. Моя почта потерялась...

— Хорошо, — прервал его Фрэнк. — Вы знаете, что нравитесь мне, но Лэнгли не потерпит такого рода... отношений.

— Мы просто искали письма!

Фрэнк подался вперед, сложив руки. Он раскрыл тайну Джоша уже давно, и Джош это знал: он был осторожен, как и всегда, но Фрэнк прошел войну и победил армию бюрократов — от него ничего не утаишь. Было непросто держать это в тайне дома, скрываться от собственного агентства, только чтобы сходить на свидание. А тут его интимная жизнь стала еще большей помехой.

— Знаю. — Голос Фрэнка был, как всегда, груб, однако поза смягчилась, в ней можно было уловить отеческую нежность. — Но я решил вам напомнить. В конце концов, «Анхиз» может значительно продвинуть вас вперед.

— Да, сэр, — ответил Джош. Кровь стучала в ушах. Боже, он даже не думал об отношениях с тех пор, как прибыл сюда. Работа важнее всего. Но он уже давно научился жить с такими подозрениями.

— Поэтому я решил напомнить вам об осторожности. — Фрэнк кивнул в сторону окна. — Я в вас уверен. Но не забывайте, что все успешные операции по спасению в мире не защитят вас, если русские узнают о ваших... наклонностях.

— Я в курсе, сэр.

— Разумеется. — Фрэнк едва сдержал улыбку. — Я лишь требую соблюдать осторожность. Причард не в себе, и я не хочу, чтобы вы брали с него пример.

— Не буду, сэр.

— Хорошо. — Фрэнк кивнул, удовлетворенный беседой. — Вам лучше поспешить, а то Гейб уйдет без вас.

— Конечно, сэр. Спасибо.

Фрэнк махнул рукой, показывая, что Джош свободен, и тот вышел в коридор, под свет неоновых ламп. Гейб сидел за своим столом, скрестив руки на груди, и ждал. Уже в пальто.

— Готов? — спросил он Джоша.

Их ждало задание. И да, он был готов.

Гейб уселся на жесткое литое пластиковое сиденье и бросил их верхнюю одежду на соседнее место, чтобы никто не сел рядом. Пульсация в голове наконец-то стихла. Обычно на работе сильной мигрени не было, и это означало, что посольство не стоит на силовой линии. Он гадал, как парни в Лэнгли отнесутся к существованию недосягаемой для них тайны. Однако на протяжении всей встречи с Фрэнком острая боль сверлила его висок. По крайней мере, она не вывела его из строя полностью, как в тот вечер с Драгомиром. Может, встреча с Алистером помогла ему больше, чем он думал.

Свет в зале приглушили. Он был полон лишь наполовину, аудитория состояла в основном из восторженных студентов, никого примечательного. Ну конечно. Это ведь наказание.

На сцену поднялась женщина, ее светлые волосы блестели в свете прожектора. Слушатели вежливо похлопали, Гейб тоже, пару раз. Краем глаза он увидел, что Джош выпрямился, внезапно заинтересовавшись. Зерена Пулноц. Жена советского посла. Гейб встречал ее раз-другой на светских приемах, и она всегда смотрела на него с томной тоской, будто он — телепередача, которую ей лень выключить.

Но среди студентов она светила, словно луна. Просияв улыбкой, она произнесла:

— Добро пожаловать, товарищи! Я так рада, что сегодня вы смогли прийти. Сегодняшняя лекция из ректорского цикла вам особенно понравится. — Помолчала для убедительности, обводя глазами аудиторию. — Наш сегодняшний лектор — выдающийся ученый и во всех смыслах очаровательный человек: я имела удовольствие ужинать с ним несколько раз. — Еще улыбка, на этот раз более тусклая и сдержанная. — Карела Гашека представит член ВЛКСМ. Прошу, поприветствуйте Андулу Злату.

Снова аплодисменты. На сцену вышла девушка, сжимающая в руке смятый листок бумаги. Она казалась маленькой и бледной по сравнению с Зереной, будто Зерена притягивала к себе весь свет прожекторов. Девушка подошла к микрофону и дрожащим голосом принялась описывать, как профессор Гашек вел у нее занятия по истории Средневековья. Гейб мечтал о том, чтобы поспать.

Девушка закончила, зрители поаплодировали, и Карел Гашек вышел на сцену и выдал шутку, вызвавшую среди студентов несколько неловких смешков. Гейб перестал слушать: он знал, чего ждать от подобной лекции — обычная марксистская чушь о величии пролетариата, хотя Гейб предполагал, что на этот раз идею развернут на фоне средневековых декораций. Что ж, крестьяне вместо пролетариата. Он пришел сюда не учиться, а наблюдать. И поэтому, пока Гашек вещал, Гейб изучал сидевших в темноте студентов. Некоторые склонили головы друг к другу и шептались, временами бросая быстрые взгляды на кого-то из сокурсников. Ничего. Ничегошеньки. И правда, чего ожидал Фрэнк?

Гейб наклонился к Джошу.

— Видишь что-нибудь любопытное? — прошептал он.

Джош помотал головой.

— Ничего. А ты?

— Нет. — Гейб выпрямился на стуле. Гашек все еще болтал. Зерена и студентка — Андула? Анета? Он уже забыл. Боже, наверно, стоит пожаловаться на память Алистеру. Так вот, они сидели позади лектора на сцене и внимательно слушали. Гейб взглянул на часы. Еще двадцать минут, затем прием.

Какая-то фигура мелькнула буквально в нескольких рядах от них. Женщина, судя по силуэту. Опоздавшая. Но затем она шагнула в луч света, лившийся в открытую дверь, и Гейб с изумлением узнал ее.

Татьяна Морозова. Не студентка. В офисе на нее имеется досье. Из КГБ. Негласно, разумеется, но ее имя и фото есть в каталоге предполагаемых сотрудников, который Гейб изучил на досуге. Она училась в Москве, родом из семьи с большими связями. Официально работала в советском посольстве — в отделе политики, если он правильно помнил.

Морозова снова шагнула в тень, а затем уселась на стул у прохода. Неужели КГБ по какой-то причине интересовалось Гашеком? Неужели это глупое задание все же оказалось важным?

Гейб наблюдал за Морозовой краем глаза, стараясь, чтобы она не заметила. Гашек, похоже, завершал лекцию: он уже достиг кульминации марксистского пыла несколько минут назад, когда описал грубый переход к капитализму, и теперь шел по нисходящей. Гейб вновь взглянул на Морозову. Она сидела прямо и смотрела на сцену.

— ...И поэтому студенты — такие, как вы, — крайне важны, — объявил Гашек с дрожью в голосе. — Ведь только молодежь сможет увести нас от ошибок прошлого. Спасибо.

В зале раздались аплодисменты.

Гейб толкнул Джоша локтем.

— Кажется, у меня что-то есть.

Прежде чем Джош успел что-то сказать, Зерена вновь вышла к микрофону, одарила зрителей улыбкой и пригласила всех в холл на прием в честь профессора Гашека. Сам Гашек отошел в сторону и, заложив руки за спину, сосредоточенно разглядывал свои ботинки. А студентка — девушка, которая объявляла его выход, — все еще сидела на месте и смотрела в зал, в ту его часть, где находилась Морозова. В свете прожекторов ее лицо выглядело обеспокоенным. Возможно, даже испуганным. Встревоженным.

КГБ пришел за ней? Не за Гашеком? Или это обычный страх сцены?

В аудитории снова раздались аплодисменты. Люди повставали с мест и двинулись к выходу. Морозова продолжала сидеть.

— Как звали ту студентку? — У Гейба по коже побежали мурашки. — Ту, что на сцене?

Джош уставился на него.

— Что ты увидел?

— Ты запомнил ее имя?

— Хм, да. Злата. Андула Злата.

Андула Злата. Имя ничего не говорило Гейбу. На сцене Зерена подозвала девушку, что-то ей сказав, та встала и подошла к ней. Профессор Гашек тепло улыбнулся. Вместе троица сошла со сцены.

Как только они исчезли, Морозова встала и направилась к дверям, ведущим в холл.

— Прием. — Гейб схватил свое пальто. — Идем.

— Ну же, Гейб, скажи мне, что ты унюхал. — Джош тоже встал с места.

— Пока не знаю. — Они направились в холл. Холодный серый свет лился в окна, пропитывая своим цветом все вокруг: одежду студентов, картины на стенах. Люди толпились повсюду, их голоса тихонько звенели. Гейб огляделся. Замер.

Морозова стояла в углу, смакуя бокал вина, и притворялась, что рассматривает картину: какой-то мрачный пейзаж, отливавший тускло-золотым и коричневым.

В холле раздался перелив знакомого звонкого смеха. Зерена. Гейб обернулся к ней, как и половина людей на приеме. Она вела Гашека в сторону импровизированного бара, и Андула следовала за ними, бледная, с кругами под глазами.

Это была та самая студентка. Гейб не сомневался.

— Твоя версия? — прошептал Джош на ухо Гейбу. — Что-то с Гашеком? — Он кивнул на Зерену и Гашека, потягивавших вино.

— Не Гашек. Девушка. Андула. — Гейб отошел от Джоша, прежде чем тот смог ответить: решил не терять ее из виду. Какой-то студент, темноволосый очкарик, подошел к ней и изо всех сил старался поддержать разговор. Андула склонилась к нему и кивала, между делом оглядывая холл. Она нервно теребила край свитера.

А потом она замерла и еще больше побледнела. Темноволосый юноша все щебетал, будто ничего не заметил. Гейб стоял достаточно близко, чтобы уловить обрывки беседы: что-то про курс математики, который они оба посещают.

— Извини, — неожиданно громко оборвала его Андула. А потом отошла от парня, оставив его в недоумении.

Гейб схватил бокал вина в баре и покружился на месте, взглядом поверх бокала изучая помещение. Вот. Она шла прямо к Морозовой, которая все еще рассматривала картину. Морозова расправила плечи, посмотрела на Андулу спокойно и ровно. Гейб бродил по холлу, держась в пределах видимости: надеялся затеряться среди кучек студентов. Он заметил, что Джош хмурится. Неважно. Скоро он все ему объяснит.

Морозова общалась с девушкой, отвернувшись от празднующих и склонив голову. Девушка качала головой и оглядывалась. Боже, да она в ужасе — и на мгновение Гейб похолодел от мысли, что Морозова его заметила. Но нет, девушка не смотрела на него. И на Джоша тоже. Она отвернулась от Морозовой, пригладила рукой волосы. Морозова наклонилась к ней, в какой-то момент ее взгляд выражал почти материнскую заботу. Она положила руку на плечо Андулы. Та стряхнула ее.

— Гэбриел Причард.

Гейб закрыл глаза, глубоко вздохнул. «Черт бы ее побрал, ну не сейчас же».

— Ах, ах, ах! Я и не знала, что вас так увлекает история Праги.

Зерена проскользнула к нему, задрав подбородок и улыбаясь уголками рта. Гейб выдавил ответную улыбку.

— Зерена, — вздохнул он. — Выглядите прекрасно, как и всегда.

Она рассмеялась грубо, переливчато, фальшиво, протянула ему руку в серебряных браслетах.

— Вам, конечно же, любопытно познакомиться с лектором, профессором Гашеком? Карел, дорогой, подойди-ка сюда на минутку.

Гейб сжал зубы. Он не осмеливался смотреть на Морозову с Андулой, пока Зерена так близко.

Гашек подошел к Зерене, и та положила руку ему на плечо. Ее ногти были остры — под стать скулам.

— Карел, ты знал, что в аудитории американец? — Обнажила зубы, как злобная кошка. Гейб предположил, что это такая улыбка.

— Американец! — Гашек заговорил по-английски. — Скажите, вам понравилась лекция, мистер...

— Причард, — представился Гейб и продолжил по-чешски: — Я говорю по-чешски.

— Американец, который удосужился выучить чешский! И вы так хорошо говорите. Вот диковинка.

— Я уверена, вы убедитесь, что Гэбриел невероятная диковинка. — Ногти Зерены блеснули. — И не сомневаюсь, что он будет счастлив обсудить с вами лекцию. Правда ведь, мистер Причард? — Снова улыбка разозленной кошки. Гейб ответил ей самым нейтрально-приятным взглядом, который смог из себя выжать.

— Безусловно, — сказал он, глядя на Зерену. Затем повернулся к Гашеку. — К сожалению, я обещал встретиться с другом, не хочу заставлять его ждать... — Он окинул взглядом холл и обнаружил Джоша, который протискивался сквозь толпу с бокалом в руке. — Вот и он. Спасибо, профессор Гашек. Лекция была захватывающая. Зерена, как всегда, был очень рад.

Зерена уставилась на него, излучая резкий, холодный, яркий белый свет, блистательная, как алмаз.

— Как всегда, мистер Причард.

Гейб улизнул от них и двинулся к Джошу. Смотрел он, однако, в другом направлении — туда, где он в последний раз видел Морозову с Андулой.

Там было пусто.

Таня и Андула вышли в узкий замкнутый двор сбоку от здания. Поднявшийся ледяной ветер преодолел преграду из стен, растрепал волосы Андулы. Таня быстро шла по краю двора, вчерашний снег скрипел под ее ботинками. Никого больше не было. Они одни. Хорошо.

— Зачем ты пришла на лекцию? — воскликнула Андула. — Я же сказала, что не хочу ничего знать об этом!

Таня обернулась, чтобы заглянуть ей в лицо. Андула стояла на противоположной стороне двора, засунув ладони под мышки, пальто трепетало на ветру. Она дрожала. Может, от холода. А может, и нет. Таня вспомнила, что Андула сказала ей в парке: ее сестра пропала во время Пражской весны.

— Я пытаюсь тебя защитить, — ответила Таня.

— Откуда ты вообще знала, что я буду выступать? — спросила Андула. — Ты следишь за мной?

Таня вздохнула. Андула настороженно изучала ее, и, когда Таня шагнула в ее сторону, Андула отпрянула. Таня задумалась: прямо сейчас, решила она, будет лучше не врать. Слишком уж много вранья.

— Я здесь не как сотрудник КГБ, — проговорила она. — Но методы КГБ — в моем распоряжении.

Андула побледнела.

— Я же говорю, — повторила Таня. — Я здесь, чтобы защитить тебя. Да, Лед следит за тобой, но лишь потому, что Пламя желает забрать тебя себе...

— И ты решила, что Пламя придет сюда? В университет? На лекцию профессора Гашека? — Андула окинула двор испуганным взглядом. — Меня опять преследуют эти существа?

Таня нащупала припрятанный в кармане талисман. Они с Надей сделали его из остатков конструкта, который преследовал Андулу: амулет должен пульсировать, если создатели чудовища окажутся рядом. Во время лекции он не дрожал, но Таня не хотела рисковать.

— Не знаю. — Таня подошла к Андуле, и на этот раз девушка не отшатнулась. — Сейчас, похоже, мы в безопасности.

— Но все же есть риск, что они вернутся.

— Вероятность очень высокая. — Таня замолчала, заметив страх Андулы. — Пламя не стоит недооценивать. Они не зря так зовутся. Они хотят использовать тебя, чтобы спалить всю планету дотла.

Пошел снег, нежные хлопья медленно падали с серого неба. Андула отвернулась от Тани и смотрела в пустоту двора. Таня не давила на нее. Она помнила совет дедушки: «Когда время настанет, мы начнем действовать». Но когда оно настанет? Сейчас в этом дворе тихо, снег приглушает звуки — почему бы ему не настать? Пламя тоже следит за Андулой. И оно ждать не будет.

А потом еще эти американцы на лекции. Таня рассмотрела одного: высокий, широкоплечий, с учтивым выражением лица — образцовый представитель своей нации, следил за ней на приеме, кружил в толпе с бокалом вина, будто такая маскировка могла что-то скрыть. Может, он из Пламени, хотя она сомневалась. Его больше интересовала она сама, чем Андула.

— Почему? — прошептала Андула, глядя в небо. — Почему это случилось со мной?

— Мы рождаемся с заданным предназначением, — откликнулась Таня. — Какие-то вещи нельзя изменить.

Андула передернула плечами. На мгновение Таня испугалась, что она заплакала, но затем девушка перевела взгляд на нее: глаза оказались сухими.

— Я не хочу этого, — проговорила она. — Ты говоришь, что Пламя хочет меня использовать. С чего мне тебе верить? — Она пристально взглянула на Таню. — Откуда мне знать, что Лед тоже не желает мной воспользоваться?

Таня старалась, чтобы ее голос звучал ровно.

— Справедливый вопрос.

Андула следила за ней. Ждала.

— Лед хочет оставить мир таким, каков он есть. Даже со всеми его несовершенствами он остается нашим, нашей реальностью — с чего нам его менять? У нас нет нужды использовать тебя так, как того хочет Пламя. Мы только хотим защитить тебя. Вот и все.

Андула теребила пуговицу на пальто, вертя ее на нитках. Снег кружился над ними. Он уже плотно покрывал землю. Похоже, она близка к принятию — ближе, чем вечером в парке. Может, сейчас самое время. Может, ее нужно лишь подтолкнуть.

— На лекции был человек, — сказала Таня. — Американец. Видела его?

Андула отдернула руку от пуговицы.

— Американец? Они тоже из Пламени?

— Некоторые. — Таня оглядела пустой двор, засыпаемый снегом. — Этот вряд ли. Но он из ЦРУ. Он пришел на лекцию, сидел в аудитории, а ты его даже не заметила.

Очередной порыв ветра вновь растрепал волосы Андулы.

— К чему ты клонишь?

— К тому, что ты неспособна защитить себя, — пояснила Таня. — К тому, что если ты хочешь безопасности, тебе нужна защита Льда. Американец не привлек твоего внимания, а ведь он даже не волшебник. — Таня надеялась, что так и есть.

Глаза Андулы расширились от ужаса. Она мотнула головой.

— Нет, — прошептала она. — Нет, я тебе не верю.

Проклятье. Дедушка все-таки был прав, Таня надавила слишком сильно и слишком рано.

— Я видела эти конструкты, — продолжила Таня. — Видела, на что они способны. Мы можем тебя защитить...

— Я не просила об этом! — Андула вскрикнула, ее голос прорезал ледяной воздух. — Всю свою жизнь я вела себя правильно. Была верна партии, служила своей стране. Это нечестно.

— Это не имеет отношения к политике, — проговорила Таня тихо.

— Тогда зачем за мной следит цэрэушник?

— Он следит не за тобой. — «Надеюсь». — Я только пыталась показать, что в этом мире есть вещи, которые ты не умеешь замечать.

— Дай-ка угадаю: ты меня научишь, — произнесла Андула нараспев с издевкой. — В каком-нибудь трудовом лагере? Для моей же безопасности? Так же, как СтБ забрала мою сестру?

— Это все ни при чем. У Льда нет трудовых лагерей. — Таня понимала, что потеряла контроль над ситуацией. Андула раскраснелась, ее глаза горели. Падающий снег все путал: они говорили будто сквозь помехи. — Послушай. Если не хочешь идти со мной сейчас, есть способы связаться с нами, когда передумаешь. Мы не приблизимся к тебе снова, пока ты нас не вызовешь.

Андула покачала головой. Таня дотронулась до ее плеча и заглянула прямо в глаза. Андула была напугана. Таня это видела, даже чувствовала. Ей стоило бы прислушаться к словам дедушки. Нужно было подождать.

— Мы следим за тобой, это да, — признала она. — Но только чтобы обезопасить тебя от Пламени. Если передумаешь, зажги свечу на своем окне.

— Я думала, ты со Льдом, — огрызнулась Андула. — Не с Пламенем.

Таня вздохнула.

— Это не заклинание. В этом нет магии. — Она отпустила плечо Андулы и отступила на шаг. — Надеюсь, ты передумаешь, Андула Злата.

Андула следила за ней сквозь падающий снег со страхом в глазах.

— Зажженная свеча, — повторила Таня. — Все, что тебе требуется, чтобы позвать нас на помощь.

Андула не шевельнулась, и на мгновение в Тане забрезжила надежда, что девушка смягчится. Но потом она отвернулась и пошла прочь со двора, оставив Таню одну на холоде и под снегопадом.

— Ты ее видел? — спросил Гейб. Рядом стайка студентов разразилась смехом.

— Кого?

— Блондинку, которая стояла перед той картиной. — Гейб кивнул в нужном направлении. Джош уставился на него. — Невысокая, в синем свитере. Волосы зачесаны назад. Не видел?

— Под это описание подходит половина женщин в зале. — Джош сложил руки на груди. — Скажи, что ты нашел?

Гейб раздраженно фыркнул.

— Сам не знаю. Она говорила с Андулой Златой. В том углу. — Он понизил голос. — Ее зовут Татьяна Морозова, она из КГБ.

Джош широко распахнул глаза.

— И она говорила с Андулой? С той девушкой на лекции?

Гейб кивнул.

— Думаешь, Морозова ее обхаживает?

Гейб огляделся: группки студентов — болтают как ни в чем не бывало, смеются, машут друг другу через зал. Беззаботны, как сама молодость: возможно, кроме экзаменов и сочинений, им и беспокоиться больше не о чем.

Только вот Андула Злата не выглядела беззаботной. Она была в ужасе. В растерянности.

— Возможно. Не знаю. Что-то у них шло... не так.

Джош нахмурился.

— Не так?

— Девушка была напугана. Если это вербовка, то она идет криво. — Гейб напрягся. — Нам нужно ее найти. Андулу.

Джош придвинулся к нему.

— Если КГБ узнает, что мы здесь...

— Ты не видел лица этой девушки, Джош. — Гейб покинул напарника и направился к выходу. Открыл дверь, и тут Джош хлопнул его по плечу.

— Ты куда собрался?

Гейб отмахнулся от него.

— А сам как думаешь? Не бросать же ее с этой русской.

Джош сделал нейтральное лицо, изо всех сил стараясь не закатить глаза.

— Не глупи. Мы можем собрать информацию на работе. Сообщим Фрэнку. Но преследовать агентов КГБ — не наша задача.

В зале возникло какое-то движение. Гейб отодвинулся от Джоша. Его сердце забилось чаще. Это была она — Андула. Она проталкивалась сквозь толпу: пальто застегнуто на все пуговицы, голова и плечи припорошены снегом. Она шла, засунув руки в карманы и понурившись, волосы лезли ей в лицо. Казалось, она хочет сжаться до неразличимости.

Где, черт возьми, Морозова?

— Гейб, даже не думай.

Гейб проигнорировал его. Девушка шла прямо к ним: Гейб склонил голову набок и отступил, чтобы дать ей пройти. Но она даже не взглянула на него.

Прошла мимо, так близко, что Гейб почувствовал запах приторно-сладких духов. Она распахнула дверь, и снаружи ворвался холодный воздух.

— Я за ней, — прошептал Гейб.

— Гейб, это не по правилам. Я знаю, что ты расстроен из-за Драгомира, но это не повод нарушать приказы. Мы знаем их имена, знаем, где они живут, — просто сообщим Фрэнку.

Гейб разозлился, что Джош припомнил ему Драгомира. Девушка была встревожена. Растеряна. Если это действительно попытка вербовки, Морозова провалилась.

Он накинул пальто и вышел. Андула была в нескольких шагах от него, каблуки ее ботинок стучали по мостовой. Снег падал большими хлопьями, приглушая звуки. Хорошо. Это ее отвлечет. Она не заметит.

Он последовал за ней. Отойдя подальше от университета, Андула замедлила шаг. Похоже, направляется к реке. Может, домой? Или встречается с кем-то? С тем, кто способен защитить ее лучше Морозовой?

Боль начала сверлить висок. Черт бы ее побрал. Не сейчас. Гейб потер лоб, приказывая боли отступить. Боже, у него нет времени на эти фокусы.

Боль стихла. Чуть-чуть.

Андула споткнулась о трещину в тротуаре. Вскрикнула и топнула ногой. Остановилась. Гейб замедлился. Впереди был магазин — Гейб мог скрыться внутри и следить за ней из окна, если потребуется.

Андула закрыла лицо руками. Ее плечи дрожали. Гейб понял, что она плачет.

Он приблизился к магазину. «Скорей, скорей», — мысленно поторопил он девушку, но тут же его сердце сжалось, и он укорил себя. Бедняжка до смерти перепугалась на приеме. Кто знает, что в КГБ собрали на нее? Чем ей угрожали?

Гейб проскочил в магазин. Воздух там был теплый и сухой, пахло специями. Его голова запульсировала от внезапного приступа боли, и перед его мысленным взором вновь предстали узкая улочка Каира, засыпанная песком, и желтые глаза, следившие за ним из тени. Образ появился и тут же исчез.

По крайней мере, он все еще видел Андулу из окна.

— Здравствуйте! — проскрипел голос из-за прилавка. — Чем могу помочь?

— Я просто смотрю, — отозвался Гейб. Он взял пакет муки и притворился, что изучает надписи, наблюдая за Андулой через дорогу. Та все еще плакала.

В дальней части лавки раздалось шарканье.

— Ищете что-то конкретное? — спросил продавец. Гейб оглянулся: сгорбленный старик, опирается на шаткую тросточку. Агент вновь посмотрел в окно: Андула еще здесь. Еще плачет.

— Моя жена хочет испечь koláče[13], — проговорил Гейб, следя за Андулой. — Послала меня в магазин.

Старик фыркнул в ответ. Снаружи Андула вытирала глаза. Подняла голову, огляделась: может, и КГБ у нее на хвосте? Гейб никого не заметил.

Она вытерла глаза, пригладила волосы. Гейб вернул муку на полку.

— Уже не хотите koláče? — спросил продавец.

— Хочу, конечно. — Андула уходила прочь, слегка пошатываясь. — Я просто вспомнил, что у нас дома есть мука.

И он снова выскочил на холодную улицу. Андула свернула за угол, Гейб напрягся, но когда он тоже обогнул здание, то легко ее нашел. Головная боль стала тупой и приглушенной, но, сосредоточившись на Андуле, он отвлекался от мигрени. Они оба шли параллельно реке: он чувствовал запах воды, металлический и едкий — вонь старого бензина. В это время года река превращалась в кашу, и баржи толпились, запертые льдом за пределами города.

Андула брела, он следовал за ней. Падал снег. Они миновали баржу, та покачивалась на воде: старая ржавая развалина с заглохшими двигателями. Ждет своего часа. Ветер откидывал волосы Андулы назад, сама она сгорбилась, держа руки в карманах. Ветер здесь был пронизывающим из-за влажности от реки. Голова Гейба раскалывалась.

«Боже правый, не сейчас».

Он заставлял себя идти вперед. Боль в голове нарастала, растекалась, как расплавленное серебро, от виска к бровям, в пространство за правым глазом. Он сжал руки. Звуки Каира вернулись к нему: пронзительный резкий смех, завывание бури, которая на самом деле не была бурей. Он приказал себе вернуться в настоящее. Он был не в Каире, а в Праге. Воздух тут холодный и влажный, а не сухой и жаркий.

Он не выпускал девушку из вида. Ветер завывал на реке, низкий, причитающий, словно голоса мертвых.

Андула резко свернула в узкий переулок. Гейб подождал немного, прежде чем последовать за ней. Она ускорила шаг, почти перешла на бег, ее ботинки стучали по булыжникам. Пыталась ли она избавиться от него в лабиринте зданий? Странно, что обычная студентка знает основы его ремесла.

Но затем она ступила на дорожку к обшарпанному бетонному многоквартирному дому. Сунула руку в сумочку и достала ключ. Гейб остановился у подъезда напротив, притворяясь, что смотрит на часы, будто ждет кого-то. Боль отступила. «Река, — подумал он. — Это все река». Может, силовая линия проходит под Влтавой.

Андула открыла дверь, но входить не стала. Вместо этого она стояла, осматриваясь. Повернула голову налево. Направо. Но не назад. Она не смотрела на него. Еще один хвост все-таки? Он так никого и не заметил, но все же он отвлекался. На боль.

Андула вынула ключ из замка и исчезла внутри. Дверь хлопнула, закрывшись за ней.

Гейб раздумывал, что делать дальше. Он мог попробовать проникнуть в здание, чтобы узнать, ее ли это дом или место для встреч с КГБ.

Или ему лучше убраться, воспользовавшись советом Джоша. Оставить пока Андулу в покое и узнать, что есть на нее у агентства. Должно быть что-то, раз ею интересуется КГБ. Должно быть. По крайней мере, он мог бы подтвердить, что это ее домашний адрес. Затем вернуться позже с подкреплением, как и положено.

Он сошел с крыльца и отправился назад тем же путем. В надежде, что Джош расскажет, что делала Морозова на приеме.

Гейб брел по улице. Его следы, следы Андулы — их теперь засыпа́л падающий снег. Голова пульсировала все сильнее по мере приближения к реке. «Боже. Магические мигрени».

Но с Морозовой и Андулой, похоже, все по-настоящему. Борьба Востока и Запада, коммунизма и демократии — это он хотя бы еще понимал. За это можно уцепиться, чтобы не утонуть.

3.

— У нас на нее ничего нет.

Гейб снова сидел в кабинете Фрэнка, два дня спустя после слежки за Андулой Златой до ее дома. Отчет Гейба, напечатанный по возвращении с лекции, веером лежал на столе.

— Как это? — Гейб наклонился вперед. — Почему-то же ею заинтересовался КГБ.

Фрэнк пожал плечами.

— За таких, как она, обычно не хватаются. У нее нет полезных связей. Похоже, ее сестра участвовала в протестах в 1968-м...

Сердце Гейба затрепетало от восторга.

— Что ж, вот и связь. — Он откинулся на стуле. — Что-то с сестрой.

— Ее сестра исчезла, — проговорил Фрэнк. — А Андула избегала беспорядков. Она скучная. Не сомневаюсь, что связь есть, но уверен, нам ее не понять. — Он хмуро глянул на Гейба. — И хотя я ценю, что ты проявляешь инициативу, ты ни в коем случае не должен был нарушать правила.

— За ней была слежка. Я решил, что ей грозит опасность.

— Ты не видел слежки, — возразил Фрэнк. — Об этом четко написано в отчете. Ты вообще мало что видел, разве что контакт на приеме.

Гейб раздраженно фыркнул.

— Этого достаточно.

— Пожалуй. — Фрэнк сцепил пальцы над рассыпанными страницами отчета. Гейб помнил, с какой бешеной скоростью он его печатал, ударяя по клавишам машинки так сильно, что чернила на буквах размазывались. — Но в этом контакте не было ничего, что требовало бы от тебя бросить напарника и следить за девушкой. Ты должен был сообщить мне. Давай уж следовать правилам.

— Я же сказал...

— Проклятье, Причард, я помню, что ты сказал. — Фрэнк отодвинулся от стола и встал. Гейб почувствовал, что настроение начальника портится. Когда Фрэнк вставал, было ясно, что он злится. И не дай бог, если он еще начнет расхаживать по кабинету. — Задание было твоим шансом показать мне, что ты способен действовать по инструкции. — Он подошел к окну, слегка прихрамывая из-за протеза. — Возможно, ты что-то унюхал, и я ценю это, правда. Но после того, что случилось с Драгомиром...

— Драгомир тут ни при чем, — сказал Гейб, и раздражение отдалось у него вспышкой в затылке.

Фрэнк снова пересек кабинет, сложив руки за спиной. Пока он шел, Гейб видел в нем солдата. Он знал, что огрызаться не стоит. Гейб ссутулился на стуле. Фрэнк остановился возле стола и взглянул на Гейба твердо и пристально:

— Ты и впрямь смеешь это утверждать?

— Смею.

Фрэнк снова стал мерить шагами комнату.

— А я думаю, тебе грош цена. Ты облажался с Драгомиром. Теперь пытаешься показать, что не облажался снова. — Он посмотрел на Гейба. — Но нарушать правила — не лучший способ проявить себя. Ты был без подкрепления. Ты даже Джоша с собой не взял, боже правый. Скажем, ты не ошибся... — Шаги Фрэнка приглушались ковром, один был легче другого. — Допустим, Андула Злата интереснее, чем кажется. Допустим, она шла не домой, в свою квартиру...

Тут Гейбу стало любопытно: так это правда ее дом. Полезная информация.

— ...А на явочную квартиру КГБ. И если бы там была охрана, она пристрелила бы тебя, пока ты разбирался, что к чему. — Фрэнк снова бросил на Гейба гневный взгляд. — Тогда что?

— Бросьте, — ответил Гейб. — Вы же знаете, что я хороший агент.

— Неужели? — Фрэнк издал резкий смешок, обжегший Гейбу затылок. — Я думал, ты и с Драгомиром знал, что делал.

— Я знал! — огрызнулся Гейб. — У меня голова... Я плохо себя чувствовал. Мне стоило отменить встречу. Теперь понимаю. Но тут все иначе.

— Ты ходишь по тонкому льду, Причард.

Гейб сердито взглянул на Фрэнка, тот ответил ему тем же. Ничто не могло смутить старого вояку Фрэнка.

— Штаб решает, когда кто-то вроде Андулы Златы оказывается интересен для нас. Все, что нам требовалось, — это твой отчет. Но такое нарушение правил — глупый шаг, Причард. Опасный.

Гейб сложил руки на груди. Фрэнк говорил дело. Гейб пошел на лекцию не подготовленным к чему-то, кроме легких отклонений от плана, и без подкрепления мог попасть в ловушку. В то же время Андула Злата казалась слишком важной, чтобы позволить ей ускользнуть. Он не мог сказать почему. Просто шпионская интуиция.

Было в ней что-то помимо того, что виднелось на поверхности.

Фрэнк перестал расхаживать. Оперся руками на стол, выбрав точку в поле зрения Гейба.

— Нам нужно, чтобы ты следовал правилам, когда начнется «Анхиз».

Гейб вздохнул.

— Да, сэр. Понимаю.

— В операции задействовано много человек. Если эта Андула Злата окажется чем-то бó‎льшим — замечательно. Но если обернется пустышкой — а сейчас она выглядит именно так, просто никто, — твое нарушение приказов не порадует штаб. Тебе следует помнить об этом.

Гейб сидел тихо, со скрещенными на груди руками, и обида выжигала в нем дыру. Фрэнк сел на свое место, но не сводил с Гейба глаз.

— Я понимаю, сэр, — наконец выговорил Гейб тихо, почти шепотом. Фрэнк не клюнул на это.

— Хорошо. А теперь выметайся из моего кабинета.

Гейб встал. Фрэнк еще хмурился. Гейб вышел в коридор, чувствуя злость от своего унижения. Подпирая плечом стену, его ждал обеспокоенный Джош.

— Все нормально прошло? — спросил он, когда Гейб пронесся мимо.

— Именно так, как я и думал.

Джош оттолкнулся от стены и последовал за Гейбом к столам. Офис гудел. Гейб потер голову. Боль еще ощущалась.

— Ты точно в норме? — спросил Джош, хмурясь.

Гейб опустил руку.

— Нормально. Просто хочу поработать. — Взглянул на Джоша. — «Анхиз» не за горами. Нам нужно написать отчет по университетскому зданию.

Таня откусила кусочек драника, купленного в уличном киоске несколько часов назад, и выглянула из машины.

— Она не выходила, — отчиталась Надя, когда Таня проскользнула на пассажирское сиденье, чтобы сменить ее. — Никто не входил. Магию тоже не чувствовала.

— Пламя уже появлялось? — спросила Таня. — Или ЦРУ?

— Нет. Никого не интересует наша малышка. По крайней мере, сегодня.

С тех пор прошло почти четыре часа. Драники стали холодными и скользкими. В окне Носительницы зажегся свет — золотистый квадрат в снежной мгле. Временами Таня видела в окне тень. Андула пытается утишить свои тревоги, воображала она.

Таня вытащила еще один драник и задумчиво сжевала его. Она вспоминала позавчерашний прием, на котором цэрэушник украдкой следил за ней из толпы. Он двинулся за Андулой, когда та ушла, и сквозь снегопад тащился за ней до самого дома. Она все еще не была уверена, что сейчас его нет где-то поблизости, но не видела его следов. Никаких шорохов в темноте.

Странно. Очень странно.

Что-то мелькнуло в окне Андулы. Таня отбросила драники в сторону и схватила бинокль. Сердце забилось быстрее. Андула отдернула занавеску и появилась в окне, ее волосы были собраны в неопрятный пучок. Она смотрела вниз, на улицу.

— Кого ты выглядываешь? — пробормотала Таня.

Андула отошла от окна. Таня выругалась, отложила бинокль на пассажирское сиденье. Кто-то там был. Андула почуяла что-то или услышала...

А потом Андула вернулась.

На этот раз со свечой.

— Боже мой, — прошептала Таня. — Наконец-то. — Она вынула ключ зажигания и убедилась, что пистолет еще пристегнут к ноге.

Андула зажгла спичку и поднесла ее к фитильку свечи. На мгновение она выглянула на улицу, будто ожидала, что кто-то опасный притаился в темноте. А затем отошла от окна.

Таня вышла из машины. Улица была пуста, вчерашний снег покрылся коркой. Таня сунула руку в карман и коснулась талисмана из конструкта. Сегодня амулет вел себя тихо.

Она перебежала через дорогу к подъезду дома. Нажала кнопку вызова и стала ждать Андулу.

У Морозовой что-то происходило. Гейб поднялся, его ноги онемели без движения на холоде. Он сидел на крыше уже несколько часов. Личный проект, в личное время. Фрэнка об этом информировать не требовалось.

Морозова ждала у подъездной двери. Гейб быстро окинул взглядом темное пространство, пытаясь понять, что вызвало перемены. Улица была абсолютно пуста. Только в нескольких окнах горел свет.

Свет...

Вот оно. Свеча. Третий этаж сверху, прямо по центру дома. Она там уже несколько минут? Черт. Он так напряженно следил за машиной Морозовой, что не замечал других перемен.

Он снова перевел взгляд на двери подъезда, где Морозова стояла, скрестив руки. Он не смог узнать об Андуле Злате больше того, что значилось в досье агентства: это ее домашний адрес, ее сестра исчезла в 1968-м, и в остальном она ужасно скучный объект.

Дверь открылась. Гейб подтянулся поближе, пристально глядя в бинокль. Андула. Она бросила на Морозову пустой взгляд побежденного человека и отступила с прохода, чтобы Таня могла войти внутрь.

— Я знал, — прошептал Гейб, когда дверь захлопнулась.

Андула не смотрела на Таню, пока вела ее наверх, в свою квартиру. Она так крепко цеплялась за перила, что костяшки ее пальцев побледнели. На площадке второго этажа она спросила:

— Ты ведь следила за мной?

— Мы защищали тебя.

Андула замолчала. Мгновение они стояли на лестнице не шелохнувшись. Затем она повернулась к Тане. Ее лицо было бледным, с ввалившимися глазами. Похоже, она не спала.

— Спасибо, — наконец проговорила она.

Несколько минут спустя они вошли в квартиру. Маленькая, меньше Таниной, мебель выцветшая и потертая. На подоконнике мерцала свеча. Таня пересекла комнату и погасила пламя, сомкнув над ним большой и указательный пальцы. Затем она отставила свечу в сторону, задернула шторы: «Все хорошо».

— Запри дверь, — приказала она.

Таня услышала: щелкнул дверной замок. Обернулась: Андула стояла, скрестив руки, и казалась очень маленькой.

— Вчера, — произнесла она. — После приема. — Она подняла голову, заглянула Тане в глаза. — Ты «защищала» меня и тогда? Когда я ушла?

— Верно, да.

— Ты пользовалась тогда... Хм... — Андула замялась. — Как странно спрашивать такое... Ты использовала тогда магию?

— Магию? — Таня нахмурилась. Она даже не чувствовала магию в тот вечер. — Нет, совсем.

Андула кивнула и отвернулась. Таня поняла, что в ее глазах стоят слезы.

— Кто-то ей пользовался, — проговорила она. — Я... Я чувствовала это, этот прилив силы.

— Когда? — Таня подошла ближе.

Андула вытерла слезы.

— Здесь.

— Где? В твоей квартире?

Андула мотнула головой.

— Нет. Снаружи. Пока я шла. — Она сделала глубокий вдох. — Пока я шла вдоль реки...

Река.

— Это неудивительно, — объяснила Таня. — Река — важный объект, в магическом смысле.

— Я хожу вдоль реки каждый день, — возразила Андула. — и никогда не чувствовала ничего подобного. Никогда. — Она нервно потянула край своего свитера. — Я чувствовала, как оно зреет, пока шла домой. Это... давление, будто штормовая туча над моим затылком. А потом, когда я стояла у двери подъезда, я ощутила электрический разряд, будто меня ударили током — и он прошел сквозь меня. — Она снова тряхнула головой. — Было не больно, правда, но я так испугалась, боялась, что это одно из тех... существ, которое гналось за мной той ночью...

— Конструкт, — пояснила Таня. — Так мы зовем этих существ. — Она пыталась осмыслить сказанное. Прилив магии, пока Андула шла домой? Почему Таня ее не почувствовала, со всеми своими талисманами, обладая столькими знаниями?

— Да, конструкт. Я боялась кого-то такого, что на меня нападут... Но ничего не случилось. — Андула опустилась на диван. Она выглядела поникшей. Опустошенной. — С тех пор я не выходила из дома. Но ты, наверно, сама знаешь.

Резкие нотки в ее голосе. Таня не ответила.

— Так и дальше будет? — Андула взглянула на Таню умоляюще. — Никакой нормальной жизни, никогда?

Таня вздохнула. Она почти заполучила Андулу на приеме. Нельзя потерять ее сейчас. Нужно отвечать осторожно.

— Я хотела бы ответить «нет», — наконец выговорила она. — И, думаю, даже буду права в этом. Но в одиночку нормальной жизни тебе не видать.

Глаза Андулы блеснули. Она опустила голову, пытаясь скрыть слезы. Таня присела возле нее на диван — медленно, осторожно, словно приблизилась к испуганному зверьку.

— То, что ты вчера ощутила, не было конструктом. Я бы его тоже почувствовала, появись он рядом. Но есть и другие вещи... Другие силы... К которым ты теперь чувствительна, как Носительница. — Таня смолкла, изучая реакцию Андулы. — Твой элементаль будет настраиваться на них. Возможно, ты испытала вчера именно это.

— Я не хочу так, — Андула звучала жалко.

— Понимаю, это невероятная перемена. И не скажу, будто знаю, каково это. Но я обещаю, что Лед поможет тебе обрести нормальную жизнь. — Таня подождала, следя за Андулой. — Клянусь тебе.

Андула не ответила.

— Взгляни на меня, — сказала Таня. — Моя жизнь... Что ж, не скажу, что она нормальная, но она и не лишена нормальности.

— Из тебя вряд ли выйдет хороший пример, кагэбэшница.

— Поэтому я и не сказала, что моя жизнь нормальная. — Таня улыбнулась, однако ответа не получила. — Но волшебный мир не поглотит тебя целиком. Ты сможешь найти для него место, жить параллельной жизнью. Это путь Льда. Пламя совсем иное. — Она вздрогнула. «Пусть Носительница придет к этому решению сама». — Если пойдешь со мной, я помогу тебе вновь обрести нормальную жизнь.

Андула кивнула. Взглянула на Таню красными глазами.

— Это все, чего я хочу, — прошептала она. — Я не просила об этом — быть Носительницей.

— Ни один Носитель не просил об этом, — откликнулась Таня. — Но, пожалуйста, позволь тебе помочь. Позволь нам тебе помочь.

Андула повернулась к окну. Свет торшера золотил ее взлохмаченные волосы. И на мгновение Тане показалось, что она увидела это: силу элементаля, который скользил в теле Андулы, горел в ней, подпитывал ее. Лишь на мгновение, а потом все исчезло.

— Весь день напролет я только думала, — проговорила Андула. — Я не могла спать, сосредоточиться на учебе. Я лишь думала о том, что ты мне сказала. Взвешивала все за и против. Я даже составила два списка, на одном листочке. И не могла решиться.

Танино сердце бешено стучало. Перехватило дыхание. Так близко. Она не осмеливалась заговорить, чтобы все не испортить. Она усвоила вчерашний урок. Андула сама должна решиться. Таня не сможет сделать это за нее.

— Пламя ужасает меня, — призналась Андула. — Ты... Ты только пугаешь. — Она уставилась на Таню. Будто за ней гонятся призраки.

— Я не хотела тебя пугать, — сказала Таня. — Но, по правде, мир бывает страшным.

Андула кивнула.

— Да. Да, бывает. — Прикрыла глаза. Сделала глубокий вдох. Таня сжала пальцы. — Когда я зажгла свечу, я не знала, что тебе сказать. — Андула раскрыла глаза. — Но теперь я понимаю, что уже тогда приняла решение.

Таня кивнула. Восторг охватил ее. Это случится. Она в этом уверена.

— Я пойду с тобой, — сказала Андула. — Если обещаешь, что будешь меня защищать.

Таня ощутила волну облегчения. Повернулась к Андуле и взглянула ей прямо в глаза, чтобы показать: она говорит правду.

— Обещаю, — произнесла она.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

Январь, 1970 год

1.

— Нам нельзя здесь находиться, — сказал Джош. Гейб только поглубже закутался в пальто и вслух не согласился.

Пражский январь — месяц холодный и темный. Пронизывающие ветра свистят над замерзшей Влтавой, в узких средневековых улочках и над черепичными крышами. На прошлых заданиях — в Индокитае, в Каире — Гейб, обгоревший и потный, пригнувшись под дырявым навесом, дающим жалкое подобие тени, мечтал о службе в стране, где существует зима. Мир с тех пор изменился.

Гейб взглянул на общежитие через дорогу сквозь тонированное стекло «москвича», мечтая завести двигатель, или, по крайней мере, включить печку, или, черт подери, выпить кофе. Почему бы не помечтать об американской машине, раз уж он начал. Практически единственный плюс этого русского драндулета для среднего класса в том, что он не вызывает подозрений, а для слежки это главное. Никогда не знаешь, кто за тобой следит: СтБ, КГБ. Он предположил, что теперь к списку можно добавить агентов Пламени. В припаркованном «москвиче» Гейб с Джошем были неприметны — насколько могли не бросаться в глаза два агента ЦРУ в университетском квартале Праги с наступлением темноты.

— Ты вел объект от ее квартиры, — проговорил Гейб. — Я видел, как она вошла. Она там.

— Ладно, там, — ответил Джош. — Третий этаж, угловая комната, у окна.

Гейб посмотрел в монокуляр. Андула Злата, их объект, стояла в освещенном окне, бледная и испуганная. Позади нее высокий светловолосый студент опрокинул в себя стакан водки и закутал шею шарфом. Другая девушка сражалась с толстой шубой.

— Похоже, они уходят. Ты уверен, что они выйдут через парадную дверь?

— Все выходы из общежития ведут на улицу. Но, Гейб, ты знаешь, о чем я. — Напряжение в голосе Джоша нарастало. — Мы вообще не должны здесь находиться и следить за ней. Подглядываем за студентками. Боже, Фрэнк еще зол на нас за неудачу с вербовкой Драгомира. Если хочешь доказать, что не сошел с ума, ты не за то взялся.

— Это я облажался с Драгомиром, — возразил Гейб. — Ты отлично сработал.

— Он так не считает.

Гейб рискнул отвести взгляд от окна. Джош, во всем синем, похожий на карандашный архитектурный чертеж, прижался к двери автомобиля, придерживая подбородок левой рукой. Правой он разглаживал воображаемую складку на брюках.

— Он и тебя взгрел?

— Не так сильно. Но было ясно, что он мной разочарован. Я не люблю разочаровывать людей, Гейб. Особенно Фрэнка. Надеюсь, эта девушка — важная фигура.

— КГБ полагает, что да. У нас ничего на нее нет: ничего интересного, никакой политической активности — но Морозова перешла от знакомства к предложению за двадцать четыре часа.

— Должно быть, приятно действовать в открытую.

— Это безумная скорость даже для них. Видимо, что-то серьезное.

— Что она изучает?

— Историю.

— Историю? — Джош отстранился от окна в изумлении. — С чего им похищать историка? Обхаживать — еще можно понять, но похищать?

— Теперь тебе тоже любопытно?

Вечеринка закончилась. Гейб высчитывал передвижение студентов по своему пульсу в покое. «Узнай объект, почувствуй объект: вот она надевает куртку, одной рукой придерживаясь за дверной косяк, — представь, как все двадцать человек выходят из комнаты вместе. По лестнице — скорее всего, сбоку от главного коридора, а здание размером почти с футбольное поле. Три пролета. Еще двенадцать метров до парадной двери. Средний человеческий шаг — чуть меньше метра, примерно пять километров в час, это если без тяжестей и по ровной местности, и нужно вычесть треть, ведь некоторые в компании на каблуках...»

— По мне, — проговорил Джош, — это все подстава. Не нужна ей эта девчонка. Просто хочет, чтобы мы понервничали, потеряли время, — и ей это удалось.

Гейб повел плечами. Слишком он напряжен, слишком долго они сидят в этой машине. Вообще слишком много сидячей работы в последнее время.

— В худшем случае, ладно, мы понервничаем, проведем ночь без сна. Выспимся, когда сдохнем.

— Эй, хочешь провести ночь без сна — просто присоединись к студентам Пражского университета в их прогулках по барам: ни в чем себе не отказывай.

«И парадная дверь должна открыться, — подумал Гейб, — сейчас».

Как по расписанию. Студенты высыпали на улицу, под мокрый снег, кутаясь в куртки, раскрасневшись от выпивки и мороза. Гейб нашел взглядом девушку — Андулу Злату. Позади группы, с распахнутыми и влажными, несмотря на холод, глазами, бледная, худая, испуганная. А вот рядом с ней — высокая, угловатая и бесстрашная — Морозова.

— Вербовщица в игре, — произнес он.

Таня Морозова поплотнее запахнула куртку и взяла Андулу — объект — за руку. Оглядела улицу. Ряд припаркованных автомобилей вдоль дороги, у одних окна тонированы, у других — нет. На углу, позади автобусной остановки, ежится мужчина в теплой куртке и со сложенной газетой в руках. Ждет, но кого? Крыши зданий, окна — чисто. Может, он враг. Может, нет. Лучше предполагать худшее.

Впрочем, сейчас ей больше досаждал высокий тупой блондин слева. Марцел шел на шаг ближе, чем можно было считать комфортным, и вонял водкой, которую хлестал на вечеринке.

— Этот город, — невнятно бормотал он, — поразил меня, когда я приехал. А ты здесь надолго?

Дальняя родственница Андулы — такова была ее наспех выдуманная легенда. К счастью, студенты — под крылом юности — склонны к доверчивости. Определенно: Марцел не сомневался в ее истории, он был слишком занят тем, чтобы затащить ее в постель.

— Ненадолго, — ответила она. — Извини. Мне нужно пообщаться с кузиной.

— Мы планируем такую ночь! — Марцел, похоже, не расслышал. — Все развлечения города — к твоим ногам!

— Возможно. — Она отвернулась от него и потянула Андулу вперед, в самую гущу студентов, бредущих к автобусной остановке. Рукой Таня ощущала напряжение и испуг девушки. Таня надеялась, что выпивка придаст той смелости, но алкоголя требовалось больше, чем она могла вынести.

— Когда придет автобус, — произнесла Таня, — нам придется поспешить. Делай, как я скажу, — сразу. Мы приняли меры предосторожности, чтобы избежать слежки, но твой элементаль все равно привлечет внимание.

Андула напряглась.

— За нами и сейчас следят.

— Да. Расслабься. Иди.

— Нас найдут, — сказала она с дрожью в голосе. — Я чувствую, что меня давно преследует один человек. Как нам от них оторваться?

Студенты столпились на остановке, словно овечки, которые сбиваются в кучу, чтобы не замерзнуть.

— Веди себя естественно, — предупредила Таня.

— Все это неестественно.

Справедливо. Вдали блеснули фары. Приближался автобус. Подошел мужчина в куртке. Еще один человек — этот в меховой шапке-ушанке и в пальто — вышел из переулка через дорогу. Небрежно, если они профессионалы: не то чтобы служители Пламени отличались хорошей разведывательной подготовкой. Тот, что вышел из переулка, возможно, вооружен, у человека с газетой руки на виду.

— О боже, — прошептала Андула. — Он здесь.

— Мужчина через дорогу?

— Нет. Третья машина от нас, «москвич». — Она прижалась ближе к Тане. Изо рта у нее шел пар. — Я его чувствую.

Мужчина с газетой приближался, опустив голову, стараясь изо всех сил изображать равнодушную, неприметную походку. Мужик в шапке посмотрел налево, направо, будто готовясь перейти дорогу, его взгляд мягко скользнул по Тане и Андуле, но остановился на мужчине с газетой. Обмен взглядами.

В «москвиче» стекла тонированы. Может, там кто-то и зашевелился. Таня ничего не почувствовала, когда посмотрела на машину, — но все же она не Носительница. Она не живет тайными силами этого мира. Просто использует их, когда ей это нужно.

Она хихикнула, будто Андула сказала что-то смешное, и наклонилась к ней, прикрыв рот рукой.

— Не смотри. Человек с газетой. Человек через дорогу. Они за нами.

Андула напряглась, почти повернулась, и Таню кольнула жалость к девушке, когда у той перехватило дыхание. «Бедняжка. Так мало гаваней осталось в этом бурном мире для таких мореплавателей, как ты».

— Надо бежать.

— Подождем автобуса, — возразила Таня. — Когда подойдет, сядем. А теперь, прошу, смейся, будто я сказала тебе какую-то сальность про Марцела.

Смех девушки прозвучал напряженно и глухо.

Джош опустил монокуляр.

— Ладно, согласен, это Морозова. И что теперь? Подойдем? Попытаемся ее вспугнуть?

— Похоже, кто-то нас в этом опередил, — заметил Гейб. — Газета. Ушанка.

Джош покачал головой.

— Это что, ночь агентов-любителей? Шпионский лагерь? Если это вторая команда КГБ, они определенно морочат тебе голову.

— Это не подкрепление КГБ, — проговорил Гейб. — Взгляни на девушку, она только что их заметила, и она в ужасе. Ни одна русская команда не работает так топорно. Это другая группа — и она готова действовать.

Когда автобус подъехал, Таня вытолкнула Андулу вперед стайки студентов, чтобы войти в салон первыми, проигнорировав ворчание остальных и возражения самой Андулы. Выходившие пассажиры смотрели на них косо, а невысокая женщина в черном пальто прижала Андулу к стенке автобуса, и та ахнула от боли. Тонкая струйка крови побежала по ее бледной щеке.

Надя действовала быстро. Быстрее, чем с этим справилась бы Таня: она отерла нож ваткой и положила ее в серебряный медальон, а затем сбросила с себя черное пальто.

— Вы меня поранили!

— Тише, — шикнула Таня. — Отдай ей свою куртку.

Она не удосужилась поприветствовать Надю. Последние пассажиры покинули автобус, вошли студенты. Андула, дрожащая и безмолвная, передала куртку Наде, та отдала Андуле пальто. Пока та сражалась с громоздким одеянием, нож снова сверкнул — Надя отдернула руку, прихватив несколько прядей светлых волос девушки.

— Что...

Не успела Андула закончить фразу, как Надя уже выскользнула в ночь, не тратя времени на прощание. Таня подвела Андулу к сиденью, усадила ее и встала над ней, как мать, защищающая свое дитя. Надя сама о себе позаботится.

— Она даст нам отсрочку.

— Боже, да девчонка сбежала!

Гейб покачал головой.

— Вовсе нет. Это похожая. Злата в автобусе, с Морозовой.

— Нет, говорю же. Она выскочила из дверей, бежит теперь к общежитию.

— Ты рехнулся? Это не объект. Рост, телосложение, цвет волос — все не то.

Джош ударил по приборной доске.

— Я следил за ней от квартиры до общежития. Это Злата, черт побери!

Автобус закрыл двери и отъехал от остановки.

— Мы едем за автобусом, — сказал Гейб.

Джош развел руками.

— Это ты хотел за ней следить. Газета и Ушанка бегут за ней. Говорю же, она наш объект. Ты уговорил меня на этот план. Раз уж взялись за дело, могли бы провернуть его правильно.

— Злата в автобусе. — Гейб повернул ключ и выехал на дорогу. — Поверь.

— Не в этот раз. — И прежде, чем Гейб смог бы его остановить, Джош выпрыгнул из «москвича» в темноту.

Гейб выругался. С одной стороны, Джош: один, преследует ложный объект и, возможно, бежит прямо в засаду. Почему он так в этом уверен? Все в этой приманке фальшиво. С другой стороны, студентка: объект, наживка — кем бы ни была Злата, она исчезала в пасти КГБ.

Нет времени думать. Джош сам справится. Гейб захлопнул дверцу, нажал на газ и последовал за автобусом сквозь холод и мрак.

2.

На бегу Джош ругал Гейба, себя, Фрэнка, Прагу, императора Священной Римской империи Карла IV, Советский Союз. Почти все они лишь усложняли его дело, но подлинным виновником был Гейб, одержимый бесполезной чешской студенткой и упрямо не замечающий, что ее подменили двойником. Гейб — его безумие заразительно. Иначе с чего бы Джошу теперь мчаться по тротуару в надежде завершить эту дурацкую миссию?

Но ему некого было винить, кроме себя, за тяжесть в легких и за то, что после пары минут бега его ноги налились свинцом, а кровь бурлила в сосудах раскаленной лавой. Стоило тренироваться на досуге. Стоило найти иные хобби, помимо чтения, шахмат и сверхурочных. Видимо, нужно бегать трусцой по утрам. Он собирался, пока не узнал, каким бывает зимнее пражское утро. Если выберется отсюда живым, купит себе кроссовки. И кальсоны. И пальто потеплее.

Девушка резко свернула за угол и побежала по переулку. Газета и Ушанка последовали за ней, а Джош вошел в темп, который, как он надеялся, сможет выдержать.

Что он сделает, когда поймает девушку — или когда ее поймают Газета и Ушанка, — вопрос, на который он еще не ответил. Он был вооружен. Умел стрелять — по мишеням. Люди не сильно от них отличаются, убеждал он себя.

Боже. Он не хотел никого убивать. Только не сегодня.

Газета и Ушанка преодолели полпереулка. Джош старался поспевать за ними, надеясь, что они слишком сосредоточены на погоне, чтобы услышать его шаги. Фонари лили свет на черные волосы девушки — нет, она ведь блондинка, должно быть, освещение обманчиво.

Ноги его не слушались. Джош не слушался их. И бежал быстрее.

— Не надо жаловаться, — сказала Таня. — Это же царапина. Смотри, кровь уже не течет.

— Но зачем? — Андула еще прижимала к лицу платок.

— Симпатическая магия.

— Не понимаю.

— Капелька крови, прядь волос, верные инструменты — и Надя сойдет за тебя. Фокус не будет работать при ярком свете, но он продлится достаточно долго, чтобы мы смогли оторваться от погони.

Андула съежилась в черном пальто. Плохо. Она отстранялась, уходила в себя, не следила за погоней. Тане следовало предупредить ее насчет крови. Теперь придется налаживать доверие, устанавливать общую цель.

Выглядеть обеспокоенной было нетрудно. Еще она думала о Наде — неистовой, в полете, представляла, как за ней бегут мужчины, воображала, что служители Пламени могут сотворить с пойманным агентом Льда. Надя сможет побороть их, она сильная, но только в глупых сказках сильный всегда побеждает.

— Прости, — сказала Андула. — С твоей подругой все будет хорошо.

Таня прерывисто вздохнула. Правда, как всегда, — лучшая ложь.

— Да, — ответила она. — Надеюсь.

Андула стянула перчатку и положила руку на голое Танино запястье. Ее касание было теплым и резким, с легким покалыванием, будто от мяты или электричества. Не элементаль ли это под ее кожей? Или это Танино одиночество — боль отчаяния, в которой она даже себе не смела признаться?

Тонированный «москвич» обогнал автобус слева.

— Можешь слушаться меня, — спросила Таня, — во всем, что будет дальше?

Она погрузила этот краткий восторг прикосновения в глубокий колодец, где хранила все, что не хватало времени прочувствовать, и заперла там.

Большие карие глаза Андулы смягчились.

— Я готова.

«Ну разумеется. Ведь это я тебя подготовила».

— Эта машина, — указала она. — Та, что ты видела прежде?

У Андулы перехватило дыхание, ее губы раскрылись, но «да» никак не вылетало из них.

Таня стиснула зубы.

— Спасибо. Теперь слушай. Дальше будет непросто.

Карел Гашек не должен был гоняться за беглой Носительницей по глухим переулкам после заката — по всем правилам он должен сидеть сейчас дома, уютно корпеть над книгами и статьями, делать в них пометки, радуясь, что от холода его отделяют несколько толстых стен и теплый камин. Они с Владимиром надеялись понаблюдать, проследить за Носительницей и ее Ледяной вербовщицей, но разве можно отказаться от такой чудесной возможности. Носительница ускользнула от вербовщицы!

— Не бегите, — кричал он — или, по крайней мере, пытался, ведь трудно кричать на бегу. — Мы хотим помочь!

Носительница пересекла дорогу прямо перед грузовиком. Машину повело, но затем она выровнялась. Владимир последовал за Носительницей в переулок, а Карел — за Владимиром, чувствуя себя победителем. Он знал университетский квартал — каждый булыжник, каждый закуток — лучше любого студента. Этот переулок раздваивался и вновь соединялся с главной улицей на западе, а дальше — раздваивался и вел на восток; Носительница, скорее всего, ждет, что они решат, будто она побежала на запад, а сама попытается уйти на восток — и окажется в тупике.

Куртка Носительницы мелькнула у восточного поворота. Карел побежал быстрее, не обращая внимания на удары в грудь. Револьвер во внутреннем кармане куртки бил его по ребрам. Оружие ему не потребуется. Носительница присоединится к ним. Они освободят ее от Льда, подпитают ее истиной Пламени.

Он завернул за угол.

Девушка лежала у стены, скорчившись.

Владимир подошел, вынул нож. Бандит.

— Девушка, — проговорил Карел. — Мы вас не тронем.

Она не двигалась. Упала в обморок, видимо, когда поняла, что не может бежать. Она в отчаянии. Нужно убедить ее, что она пока в безопасности.

— Я не знаю, что наговорила вам та женщина, — сказал Карел, переводя дух, — но мы ваши друзья.

— Думаю, она вырубилась, — произнес Владимир, склонив свою бычью голову.

— Подними же ее тогда! — Карел схватился за шов в боку и поморщился. — Нужно спрятать ее, пока Лед нас всех не нашел.

Владимир наклонился к девушке. Нож блеснул во мраке.

— Slečna[14]?

— Да убери уже нож, дурачина!

Владимир повернул нож к себе, но не убрал в ножны.

— Slečna?

Карел подковылял поближе. Владимир согнулся над девушкой, ткнул ее в плечо мясистым пальцем.

— Карел, ее тут нет.

Карел сморгнул снежинки с ресниц.

— О чем ты? Я ее вижу.

— Сам не понимаю, — ответил Владимир. — Вот куртка, вот медальон, но девушки нет. — Владимир поднял что-то блестящее и серебристое, и Карел теперь четко увидел, что перед ними лишь гора одежды. Медальон мерцал и светился, как разорванная фольга, подброшенная в воздух на рассвете. Пульсировал. Рычал.

— Владимир, брось его!

Но поздно, слишком поздно: весь мир вспыхнул.

Гейб последовал за Морозовой и объектом, надеясь, что они останутся в автобусе. Он не знал хорошего способа слежки за пешеходами из машины: слишком много мест, где машина не пройдет, к тому же скорость машины не совпадает с прогулочным шагом. Он держался на расстоянии впереди автобуса, а когда тот остановился и он обнаружил, что кагэбэшница уводит Андулу, припарковался и собирался уже выходить из «москвича», но женщины в последнюю секунду вернулись в автобус.

Он вырулил на дорогу и следовал за ними как можно более неприметно. Морозова, должно быть, его увидела — он бы на ее месте заметил.

Он свернул в переулок и проехал несколько перекрестков, чтобы опередить автобус на следующей остановке, в нескольких кварталах от Староместской площади. Чуть не разбился там, прыгая по скользким булыжникам. Припарковался, оставил «москвич», бросил в нем шляпу — но не пальто. Нет смысла замерзать при слежке. Ссутулившись и согнув колени, он изменит свой рост на пару сантиметров. Он замер перед магазином с подветренной стороны автобуса, вынул сигарету и закурил под снегопадом.

Если Морозова узнала на прошлой остановке его или его машину, он собьет ее с толку, спрятавшись. Если они не выйдут здесь, он сам сядет в автобус — подвыпивший чешский аппаратчик, ковыляющий домой после вечера на работе или в баре, а может — успевший побывать и там, и там.

Гейб не считал это игрой в кошки-мышки. Опасно придерживаться фантазии, будто преследователь и преследуемый — разные животные, каждое со своей судьбой. В реальном мире кошка не может стать мышкой, и наоборот. В мире Гейба переход мог случиться в любой момент. Погони совершенно неожиданно вынуждали охотника спасаться бегством, а тщательные приготовления приводили прямиком в ловушку.

Он старался не думать о Джоше.

Автобус подъехал. Гейб курил и следил за отражениями.

Он заметил женщин быстрее, чем ожидал. Странным образом Андула привлекала внимание Гейба. Морозова легко управлялась с подопечной, перемещая ее в толпе; она спрятала волосы под вязаной шапкой и казалась меньше: может, сбросила каблуки и ссутулилась.

Когда они приблизились, он взглянул как бы сквозь них, поднял руку, будто приветствуя друга, который выходит из автобуса, и начал протискиваться вглубь толпы. Морозова кратко проследила за ним. Ускорила шаг.

Когда женщины миновали его, Гейб понял, что четко ощутил их присутствие, особенно Андулы. Он не просто осознал его, как в случае с любым другим объектом, — он был весь внимание. Если бы он бросил камень через плечо, тот точно попал бы в Андулу. Будто бы кто-то включил радар в его голове.

Он повернулся на каблуках и последовал за ними на север, сквозь снег и толпу, к Староместской площади.

Джош увидел ослепительную вспышку за поворотом в переулок и услышал влажный глухой удар. Вжался в стену дома и затаил дыхание. Он здесь без прикрытия. Но опять-таки: это же не выстрел. Твердые шаги эхом отдавались в снежной тишине. Он огляделся и обнаружил, что по пожарной лестнице на стене одного из домов спускается женщина. Она ему уже знакома, подтвердил какой-то участок его мозга: невысокая, мускулистая, темноволосая — та самая, которую он преследовал. Именно ее волосы он видел в свете фонарей.

Но это не Андула Злата.

Гейб был прав. Но Джош мог поклясться, да и поклялся, что гнался за Златой: он убежден в этом так же, как и в том, что у него есть кожа. Он был уверен в этом даже больше, чем стоило бы, ведь он гнался за объектом в темноте. Он не оперативник, как Гейб. Почему же он решил, что это она, бросил напарника и побежал за женщиной, где его наверняка ждала опасность?

Женщина спрыгнула с пожарной лестницы и приземлилась по-военному в снег. Пар от ее дыхания окутал лицо и полетел дальше по ветру. Она выглядела ожесточенной и замерзшей.

Потерла руки и пошла к западному переулку.

Джош собрался за ней. Но услышал щелчок взведенного курка.

— Не двигаться, — сказал мужчина по-русски. Человек в ушанке появился из-за поворота, направил револьвер на женщину. — Я тебя убью.

Она повернулась. Джошу не нужно было даже видеть ее глаза. С этого расстояния насмешка над Ушанкой читалась в ее позе.

— Что ты с ним сделала?

Она подняла руки и пошла в сторону Ушанки, будто он был назойливым ухажером с розой, а не противником с пистолетом.

— С твоим другом все будет хорошо. — Джош узнал этот говорок: московский, а за ним — деревенский. Любопытно. — Опусти пистолет.

Револьвер Ушанки задрожал. Мужчина не вполне понимал намерения женщины.

— Положи руки за голову. На колени.

Джош нащупал в кармане свое оружие.

Женщина замерла.

— Выброси пистолет, и мы оба уйдем отсюда живыми. Твой друг поправится. Тебе стоит вернуться к нему. Никому нельзя лежать на земле в такой холод. — Она была на расстоянии вытянутой руки от Ушанки — ее руки или его.

— На колени! — гаркнул Ушанка и поднял пистолет.

В этот момент Джош крикнул:

— Эй! — И пригнулся.

Он увидел, как Ушанка посмотрел в его сторону, но выстрела не последовало. Упав на колени и прикрыв одной рукой голову, Джош услышал приглушенный удар и крик мужчины, а когда выглянул из-за мусорных баков, русская стояла над Ушанкой: окровавленный, он лежал на земле. Она подула на костяшки своих пальцев, достала платок и стерла с них кровь.

Подобрала револьвер, сунула его в сумочку, подняла руку в приветственном жесте. Джош — в смятении — ответил ей тем же.

Они смотрели друг на друга сквозь падающий снег. Ушанка стонал.

— Стой, — проговорил Джош, и его слова разрушили чары.

Она побежала. Он за ней.

Ее уже нигде не было видно, когда он выбежал на дорогу.

— Можешь мне объяснить, — спросила Андула Таню, когда они прошмыгнули в кафе через боковой вход и поменялись пальто, — зачем мы это делаем?

— Чтобы проверить, нет ли у него сообщников, — ответила Таня, не повернув к ней головы. На крышах чисто, никаких наблюдателей снаружи кафе. Площадь широкая, на ней мало прохожих. С одной стороны, не раствориться в толпе, с другой — будет проще заметить команду наружки. — По-моему, никого. Это кое-что значит.

— Что значит? Может... скажешь... — Она запнулась, Таня схватила ее за руку и попыталась вернуть на улицу. — Ты его убьешь?

— Нет, — ответила она. — Насилие привлекает внимание. Мы хотим, чтобы ты исчезла.

Жонглер подбрасывал мячики под балконом. Таня направила Андулу сквозь толпу зевак, держась за ее плечо. Если бы Таня следила за кем-то, если бы ей пришлось вести кого-то в одиночку, она бы замедлилась и прочесала площадь справа налево в надежде найти объект. Так что если кто-то за ними шел — пожалуйста. Она узнала преследователя: мрачный шатен лет за тридцать — с университетского приема, тогда она приняла его за американского шпиона, но теперь уже не была уверена в этом. Он даже не сбавил шаг. Повернулся и последовал за ними. Таня старалась не встречаться с ним взглядом. Не стоит показывать ему, что она заметила его присутствие, — иначе он будет отслеживать ее попытки бежать.

— Он тебя унюхал, — сказала она. — Как конструкт той ночью.

Так, значит, не американский шпион. Возможно, Пламя. Разберись с текущим сценарием, прежде чем переходить к следующему.

— Следуй за мной. — Они пошли через площадь. Андула закуталась в пальто. Таня расправила плечи. Не стоит тратить силы на маскировку — сейчас им важна скорость.

Они направились на восток, к Карлову мосту.

— Он еще идет за нами? — прошептала она. — Не оглядывайся. Чувствуешь его?

— Он следит за нами, — ответила Андула.

— Он следит за твоим элементалем. Это дает нам преимущество. Он обучен разведке, но сейчас не использует свои навыки. Твой элементаль зовет его.

Впереди возвышалась Староместская мостовая башня — вытянутая, массивная, потемневшая от возраста. Мужчины, женщины и дети проходили сквозь нее, чтобы пересечь замерзшую Влтаву — даже в такую погоду, даже в такой поздний час. Автобусы пропахивали борозды в снегу.

— Мир опутан силовыми линиями, — проговорила Таня. — Они как электричество, только без проводов. Их энергия — как воздух для элементалей, как океан, в котором они плавают. Люди чувствуют такое, хотя ничего об этом не знают. Мы строим дороги и здания на этих линиях. Мост через Влтаву стоит уже восемьсот лет, потому что это место силы.

— А эта сила... поможет нам?

Таня почувствовала неожиданный укол вины.

— У меня нет инструментов, времени, коллег, чтобы использовать эту силу. Люди не могут обращаться к ней без поддержки.

Они прошли под аркой. Он следовал за ними. Шины перемалывали снег в кашу. Она ускорила шаг, следуя за металлическим и кардамоновым запахом магии к центру моста. Автобус подъезжал к западному берегу. Баржи стояли на реке, вмерзшие в лед.

— Но ты, — проговорила она, — ты не просто человек. — Сняла перчатку, повернулась, посмотрела Андуле прямо в глаза. — Возьми меня за руку.

Решив пересечь мост, Морозова совершила первую ошибку. Гейб пустился за ней в погоню, а она тащила с собой необученную девушку. Если студентка — подсадная утка, ее выбрали за полное отсутствие подготовки. Даже эксперт не мог бы провалиться так ловко. Гейб следовал бы за ней с легкостью, даже если бы она не выделялась среди других людей в его сознании. Злату легко приметить — этим все сказано. Она двигалась неумело, поворачивалась неловко, смотрела вокруг неправильно. Она вела себя так, будто небо вот-вот рухнет или земля разверзнется под ее ногами. Морозова едва держала ее в узде.

Так он себе твердил.

Его головная боль проснулась, когда он приблизился к реке, но он упорствовал. Пока женщины пересекали Карлов мост, Гейб мог сократить дистанцию. Если они сядут в автобус, он это заметит. Они даже прыгнуть с моста в отчаянии не смогут. Разобьются об лед, а если им удастся его пробить, то утонут.

Он почувствовал, как они остановились, прежде чем увидел это.

Они стояли возле ограды, глядя на реку. Он замедлился. Приблизился. «Не спугни их, не привлекай к себе внимания». Чертов Джош, умчался, как гончая за игрушечным кроликом. Гейбу не помешал бы тут напарник.

Он ощутил новый удар в мозгу и более мягкое притяжение, похожее на притяжение к Злате, — от запертых во льду барж на реке. Проигнорировал его и подошел ближе.

Морозова и Злата взялись за руки.

Когда они коснулись друг друга, мир дрогнул.

Он уже был свидетелем землетрясения — в Бирме. Тот же тошнотворный ужас пронзил его внутренности сейчас, но пульс не стал неровным, подобным ударам барабана, сброшенного с лестницы, — напротив, четкий ритм. Гейб заметил, что двигается в гармонии с ним, увидел, что река тоже пульсирует — не светом, но чем-то вроде света, звуком, который стал видимым, ощутимым благодаря этому новому чувству, этому присутствию в его голове — оно сливалось с ним, только чтобы снова разорвать Гейба на части.

Мир был инструментом, и бог ударил по его струнам.

Гейб упал на колени на Карловом мосту, словно Савл по дороге в Дамаск[15], и зажал рот руками, чтобы сдержать крик.

Как долго длится конец света?

Вечность — и нисколько.

Когда Гейб очнулся, его ноги были мокрыми от растаявшего под ними снега. Зубчатая черная стена колыхалась вокруг него. Понимание возвращалось к нему постепенно, просачиваясь сквозь ощущения. Стена состояла из плащей и пальто, зубцы — головы: местные смотрели на него сверху вниз, пока он стоял на коленях на Карловом мосту. Судя по его часам, прошло десять минут.

Он вскочил на ноги, пошатнулся, раскидал самаритян — но Злата с русской ушли. На пешеходной дорожке их не было, автобусы и автомобили уже давно проехали по мосту. Он их больше не чувствовал.

Гейб подбежал к ограде — но прохожие затоптали их следы. Положил руку на каменные перила, где, как он помнил, лежала рука Златы, и ощутил тепло, хотя камень был холодным.

Он выругался во мрак, в сторону реки.

Таня могла побежать на конспиративную квартиру, хохоча, как девчонка. Но нет. Она не потеряла голову. Она заставила себя работать, быть шпионкой, сотрудницей, служительницей, хотя каждая клеточка ее тела мечтала петь. Экстатическая симфония молчания вибрировала в ней, пока она вела Андулу Злату в убежище.

Таня вынуждена была собраться: Андула сияла, у нее кружилась голова, как у впервые напившейся влюбленной или даже как у впервые опьяненной любовью. Она оглядывала шпили зданий, которые прежде были церквями, и зубчатые стены замка, глазела на старух-прохожих с морщинистыми лицами и напевала — фальшивя — мелодии, которых Таня не узнавала, но которые звучали как детские песенки.

— Я никогда, — произнесла Андула в третий раз, когда они миновали последний квартал на пути к конспиративной квартире, и, решив, что ей явно нравится это слово, повторила: — никогда-никогда-никогда-никогда-ни... — Голос взлетал по шкале тональности вверх и падал вниз: она говорила то ликуя, то яростно, то смеясь так сильно, что забывала договорить. — Никогда! Не чувствовала! — и оставила недосказанным «ничего подобного».

Не то чтобы Таня была в состоянии спорить. Она едва могла сказать что-либо без крика. Едва воображала возможность погони и засады, едва следила за улицей перед ними. Они, должно быть, опьянели. Они и впрямь опьянели, только не от алкоголя. Она уже участвовала в ритуалах. Произносила слова в унисон с остальными, заносила вместе с ними ножи, выполняла странные, нематематические расчеты, выстраивала канву ритуала. Но никогда не запускала цикл. Никогда не держала руку Носительницы, дергая этот мир за поводья.

Они достигли зеленой двери, и она занесла кулак, чтобы постучать, но не успела: Андула поймала ее запястье, и Таня запнулась, вспомнив силу ее прикосновения. А эта девушка, обладательница божественной энергии, захихикала:

— Так это всегда ощущается?

— Надеюсь. — Таня не собиралась в этом признаваться: слишком откровенно. — Я никогда не была так близко к центру. И мы ничего не сделали: не сыграли аккорд, только тронули струну. В настоящей работе ты действуешь с другими Носителями, со служителями сильнее меня.

— Ты, — широко улыбнулась Андула, — восхитительна.

— Будут и другие — в разных частях света — творящие одно волшебство вместе. Вы спасете нас всех, каждого. И ты, — произнесла Таня, и впервые в жизни, лишь мгновение, она не думала, что говорит, — тоже восхитительная.

Она попыталась постучать снова, но Андула — Носительница — обняла ее яростно и тепло, со всей юношеской страстью и добротой.

— Спасибо тебе за это, — сказала девушка.

Наконец они разомкнули объятья. Таня постучала в зеленую дверь: сперва четыре раза подряд, потом — два, потом — три; и служители приняли их и, улыбаясь, повели Андулу в убежище.

— Вот блядь, — произнес Гейб, наконец обнаружив Джоша в «Водолее» той же ночью. Джош допивал свой первый бокал, Гейб подошел к стойке, купил две пинты и уселся в полукабинете напротив него.

— Блядь, — ответил Джош. Они чокнулись. Пиво было прохладным и вкусным. Джош ничего не сказал: он был слишком воспитан — но запрокинул подбородок и поднял бровь, отметив порванные брюки Гейба, его грязную куртку и синяк на лице от удара о мостовую.

Гейб откинулся на диване и охарактеризовал весь вечер — всю эту погоню, свои планы и надежды — единственным долгим выдохом:

— Блядь.

— Ты был прав, — признал Джош.

— Разумеется.

— Женщина, сбежавшая из автобуса, была не той, она была другой русской. Она вырубила двоих, которые гнались за ней. — Джош вкратце рассказал свою историю, и чутье подсказывало Гейбу, что о чем-то Джош умолчал, но Гейб не стал давить. — И она точно не была студенткой. Так что у нас, по крайней мере, есть как минимум еще одна птичка, которую мы внесем в «Одюбоновскую книгу шпионов»[16].

— Я следил за Морозовой и девушкой до Старого города, но затем потерял их.

— Выглядишь так, будто они на тебя набросились.

— Я упал.

Джош откинулся на спинку дивана и изогнул бровь.

— Упал? Что стряслось?

— В последнее время у меня приступы мигрени. Сильные. Один такой случился, когда я следил за студенткой, очень яркий, почти как припадок. — Нет смысла объяснять ему про Лед и магию, особенно когда Гейб сам не знает, чему верить. Но Джош пошел с ним, хоть и не принимал до конца его версию событий, а потому заслужил узнать столько, сколько Гейб мог рассказать. К тому же он слишком долго молчал об этом, и было приятно открыться.

— Припадок? Ты говорил с врачом?

— Я... — Гейб поднес бокал к губам и попытался собраться с мыслями. — В каком-то смысле — да. Мы пытаемся с ними справиться. Но пока не получилось.

— Если бы я знал, я бы тебя не бросил. — Джош вжался спиной в диван, будто хотел его опрокинуть. — Но я был так уверен. Что нам теперь делать, Гейб? Мы разделились. Ты потерял объект. И сомневаюсь, что ты сказал Фрэнку о мигренях.

Гейб поставил бокал прежде, чем дрожь в руках успела его выдать. Музыкальный аппарат заиграл мелодию. Джоплин. Скотт — не Дженис[17].

Джош барабанил пальцами по столу.

— Мы брали снаряжение на миссию, так что придется писать отчет — а все это слишком странно, чтобы замять. Хорошо, что Злата не выглядит важной — нас бы здорово вздули за ее потерю, хоть ты и начал следить за ней по своей инициативе. Но эти местные, работающие против КГБ, Газета и Ушанка — кто они? Это отщепенцы в счастливой семье? Наши союзники? Воры? Плуты, которых можно использовать? Это даст нам хоть что-то. А еще я беспокоюсь о тебе. Фрэнк недоволен.

— Знаю. — Гейб вспомнил, как сердито Фрэнк смотрел на него, пока мерил шагами свой крошечный кабинет. — Я должен принести ему победу.

— И поскорее. Потеря Драгомира стала тяжелым ударом. Это... ты нашел русскую шпионку, конечно, но потерял девушку. Мы не считаем ее важной, но и не знаем, почему они сочли ее нужной для себя. Этого не хватит, чтобы тебя спасти.

На дне бокала не плавали чаинки, чтобы прочесть по ним будущее, но если бы Гейб сощурился и посмотрел сквозь вогнутость, словно в хрустальный шар: «Свет мой, зеркальце, скажи», — то, может, получил бы ответ, как в «Волшебнике страны Оз»: «Лучше дома места нет».

Нет. Ему не нужна магия для победы. Это не Каир. Ему хватит навыков разведки.

— Мы не расскажем об этом, — произнес он с улыбкой, в которой, как он знал, Джош прочтет коварство.

3.

Каждое утро Надежда Федоровна Острохина вставала как на бой. На войне люди полагаются на планы и инструкции, дисциплину и упорство. Врага невозможно контролировать. Зачастую в ее работе невозможно контролировать даже исходные условия: удастся ли поспать в ночь перед заданием, каковы будут политические настроения, погода и прочее. Поэтому врагу, которым для Нади был весь мир, она старалась оставить как можно меньше шансов. Уязвимость снижается с подготовкой.

Когда она наконец вернулась в свою крохотную квартирку после того, как замела все возможные магические и физические следы, было уже хорошо за полночь, но все же Надя проснулась как обычно — в 5:29, за минуту до установленного на часах времени, — мягко выпрямилась и выключила будильник прежде, чем тот зазвенел. Чайник шептал на плите, пока она выполняла сто отжиманий. Пока чай заваривался, стояла в планке.

Она читала, пока пила вторую чашку чая и ела яйцо. Последние три недели она проводила за книгой «К востоку от рая»[18], причем читала ее уже во второй раз. Английский ей не нравился, но Стейнбек стоил того, чтобы это перетерпеть. В то утро она перечитывала главу о характеристиках света. Удерживала нож на подушечке среднего пальца правой руки, поставив оружие вертикально, кончиком вниз. Закончив главу, закрыла книгу и допила чай.

Чтение — как и любое упражнение: если заниматься им без продыху, оно уничтожает мышцы, которые желаешь накачать.

Таким было ее утро — даже после ночных блужданий по замерзшим улицам, когда она выветривала все мистические следы, которые агенты Пламени могли оставить на ней. Она пересекала мосты снова и снова, пока ее ноги не заныли, а сама она не очистилась.

И все же, на войне или нет, Надя хотела в этот день лишь сидеть за рабочим столом, перекладывать из папки в папку документы и пить крепкий чай до конца смены.

Но, естественно, придя в резидентуру, она обнаружила, что шеф Кометский ожидает ее за ее же столом в пустом кабинете.

— Товарищ Острохина! Как всегда рано, я погляжу. Ценю ваше усердие.

— Доброе утро, товарищ Кометский. — Она проверила груду писем в своей ячейке. Ничего срочного: ответы на информационные запросы, которые она отправляла вчера, — но, сортируя почту, она сумела опустить взгляд на стол и изучить документы — они показались ей нетронутыми. Конечно, она не оставляла ничего разоблачительного на своем столе, никто дураком не был, но если Кометский обыскал ее рабочее место и оставил знак, это могло подсказать ей, к примеру, что его интерес — личный: он не хочет вызывать команду из посольства, чтобы тщательно проверить ее бумаги. Беглый взгляд не обнаружил явных изменений.

— Я люблю начинать работу за день до того, как она сама примется за меня.

Его смех эхом отозвался в стенах бункера:

— Мне нравится такой подход. Идемте. Побеседуем в моем кабинете.

Она последовала за ним. На каждой горизонтальной поверхности в кабинете стояла как минимум одна шахматная доска. Он закрыл за Надей дверь. Она ожидала краткий инструктаж, переход сразу к делу, но, когда он захлопнул дверь, она обнаружила, что стоит в ожидании перед его пустым столом и слушает тиканье часов. Ей стало любопытно, наблюдает ли он за ней сзади: Саша не имел репутации сластолюбца, как некоторые другие ее командиры, но Надя не вчера родилась и знала, что репутация бывает обманчива.

Она обернулась. Саша стоял перед шахматной доской, балансирующей на стопке папок. Его рука парила над черным конем. Толстые пальцы судорожно сжимались и разжимались. Его указательный палец почти дотронулся до головы коня, но затем Саша отдернул руку так быстро, словно коснулся раскаленного железа.

— Не возьму в толк, товарищ, — сказала Надя. — Вы играете по переписке. Можете касаться фигур, если хотите, или двигать их. Ход не зачтется, пока вы не отправите его противнику.

Он взглянул на ее в изумлении, словно уже забыл, что она здесь. Надя могла бы обойтись и без такой второсортной уловки. Ведь он позвал ее в кабинет не для того, чтобы забыть о ней. И заставил ждать не для того, чтобы впечатлить своей властью: ни один сотрудник его уровня не опускался до такой мелочности. Своей рассеянностью и мягкой дядюшкиной улыбкой он хотел показать свою безобидную ранимость. Ладно, добрый Саша, вынужденно поставленный перед необходимостью порой проявлять жесткость.

— Наверно, мог бы, — ответил он. — Но я уважаю правила. Малейшее прикосновение — это долг. — С торжествующим смехом он снял коня и съел белую пешку. — Спасибо, что подождали, дорогая. Я высоко ценю вас: ваша работа в прошлом году была выше всех похвал. Вы образцовый гражданин и сотрудник.

— Благодарю вас, товарищ Кометский.

— Пожалуйста — Саша. Наедине можете звать меня так.

— Я лишь выполняю свой долг, — сказала она и, поскольку неразумно не подчиняться начальнику в его кабинете, добавила: — Саша.

— Конечно. — Он обошел свой стол, крутя белую пешку между большим и указательным пальцами. — Ваши разработки значительно продвинулись. Вы приобретаете оперативные навыки и уважение, а ваши случайные личные связи создавали минимальные трудности для безопасности посольства.

Надя не позволила себе напрячься, но и не расслабилась. Это не угроза. У нее были любовники, как и у других сотрудников. Физический мир требовал удовлетворения физических нужд. В том, что ее любовники настаивали — слишком часто — на неверной интерпретации природы ее или своих потребностей, не было ее вины: но ей не нравилось, что КГБ вмешивается в ее дела.

— Моя личная жизнь не мешает работе. Но мне не всегда удается находить партнеров, которые понимают, что я предпочту партию им.

— Вы не первая сталкиваетесь с этой проблемой.

Предлагает обыденное объяснение? Бесцеремонно отвергает ее оправдания? И так, и так? Ни то, ни другое?

— Рада узнать, что я не одинока.

— Отнюдь. Я планирую порекомендовать вас начальству.

Планирует. Так вот какова цель этой беседы. Показал и кнут, и пряник. «Какой стороной мне к вам повернуться, товарищ Кометский? Как далеко, вы хотите, чтобы я зашла?»

— Благодарю вас.

Кометский поставил пешку на промокашку на столе и слегка ее наклонил.

— Вы способны замечать преданность тех, кто находится у вас в разработке. Любопытно, обладаете ли вы такой же способностью определять предательство среди сотрудников?

— Не понимаю вас, товарищ.

Он катал пешку взад и вперед, оставляя бороздку на промокашке.

— Вы тесно работаете с товарищем Морозовой.

— Верно. — «Не сомневайся. Доверься инструкциям, планам и дисциплине».

— Вы не заметили ничего... странного в ее поведении?

— Странного?

— Есть в русском языке такое слово, — сказал он с полным отсутствием выражения. Он не сводил взгляда с пешки. — Уверен, вы с ним знакомы.

— Не думаю, что поведение Морозовой... странное.

Он отпустил пешку и посмотрел на Надю.

— Конечно, она ваш начальник. Я ценю вашу преданность. Но, товарищ, начальников много. Я не хочу сказать, что подозреваю в чем-то товарища Морозову.

«Ну разумеется».

— Но ее вербовка не движется с места. Она, похоже, отвлеклась. Она доверяет вам, как хорошему подчиненному. Я просто прошу: если знаете, что я как-то могу ей помочь, если узнаете причину ее неудобства, поделитесь им со мной. — Он положил пешку на ладонь, сомкнул над ней пальцы в кулак, раскрыл — палец за пальцем, обнаружив пустоту. — Я могу унять ее боль.

— Спасибо, Саша, — ответила она. — Я сообщу вам, если узнаю.

— Я рад, что мы поняли друг друга, — заверил Кометский. — Это все, товарищ. Возвращаемся к работе, увы. Буду ждать вашего отчета как-нибудь с утречка.

— Спасибо. — Надя встала и вышла. Конь, как она заметила, покидая кабинет, встал между слоном и ладьей.

Драгомир Милович, помощник заместителя министра экономики, часто пил чай в маленьком кафетерии в квартале за углом от здания министерства. Гейб это знал. Он знал, что Драгомир пил чай без молока и без сахара. Знал, что, попивая чай, Драгомир обычно перечитывал газету «Лондон Таймс» двухнедельной свежести, которую приносил на работу в дипломате. Гейб много чего знал о Драгомире Миловиче.

Он знал все эти мелочи, потому что изучил Драгомира, как охотник добычу: разведал о нем все, подкормил и подготовил его к перемене столь трудноуловимой, что тот мог даже и не заметить, как перешел из кандидата в информатора. Гейб взрастил в Драгомире интерес к американской культуре, продал ему песнь свободы. Драгомира не требовалось долго уговаривать. Он видел советские танки в своем городе. Он не был бойцом или дураком. Но он был патриотом.

И Гейб подвел его к предложению, но провалился. Пережив приступ в самый неподходящий момент, он отпугнул Драгомира. Он хотел бы подождать, дать ему время, чтобы прийти в себя, и найти лучший способ сблизиться снова. Но времени на выжидание не было.

И времени скрываться тоже.

Он сел напротив Драгомира в кафетерии, так, чтобы хорошо видеть улицу.

— Здравствуй, Драгомир.

Помощник заместителя министра посмотрел на него, его карие глаза расширились:

— Гэбриел! Рад, что тебе лучше.

— Я тоже рад тебя видеть. — Гэбриел не ответил на улыбку. Она не подходила маске, которую ему придется сегодня использовать. — Нам нужно поговорить об игре в карты.

— Дружище. — Драгомир наклонился. — Ты уверен, что сейчас подходящее время? Кафетерий был почти пуст, но почти — не считается: за прилавком стояла кассирша, в трех столиках от них старушка хлебала суп.

— Давай выйдем, — предложил Гейб. — Оставь чай. Ты вернешься.

На улице было шумно, людно. Мимо проносились машины. Гейб взял Драгомира под руку и повел по тротуару.

— Ты знаешь или подозреваешь, о чем я собирался попросить тебя в последнюю нашу встречу. На кого я работаю. Как ты можешь помочь.

— Гэбриел. — Драгомир остановился. Гейб повернулся к нему. — Я не понимаю.

Гейб говорил ровно и тихо.

— Понимаешь. Но я хочу, чтобы ты делал вид, будто не въезжаешь, будто мы спорим, например, о карточной игре.

Драгомир отшатнулся, поднял руки и закричал по-чешски:

— Поверить не могу!

— Хорошо. — Гейб ткнул Драгомира пальцем в грудь. Их лица оказались в сантиметрах друг от друга. — Нам нужна твоя помощь. Нам нужно, чтобы ты сотрудничал с нами.

— Я выиграл, а ты проиграл. А теперь орешь и обвиняешь меня!

— Русские похищают людей, Драгомир. Вчера я следил за агентом КГБ: она украла студентку истфака прямо из общежития. Студентку зовут Андула Злата. — Он схватил Драгомира за лацканы пиджака и притянул к себе. — Проверь у себя. Злата исчезла.

— Почему? — Прорычал Драгомир. «Переигрывает», — подумал Гейб. Капелька слюны поползла по его щеке.

— Не знаю, зачем она им, но она исчезла. Твоя дочь ведь тоже студентка?

— Да отстань уже от меня! Я сыграл и выиграл, что еще нужно?

— Нам нужен ты, Драгомир. Ты нужен своему народу.

Драгомир сверкнул белыми зубами, кровь прилила к его лицу. Он тяжело дышал. Но он отчетливо кивнул: «Да».

— Проверь, Драгомир. Сам убедишься. Только одна загвоздка: я больше не смогу с тобой работать после такого публичного контакта. Так что сделай две вещи. — Гейб взял Драгомира в кольцо, будто собирался бросить его на землю. — Если хочешь работать с нами, надень на вечеринку в честь советского посла белую бутоньерку. Кто-то свяжется с тобой — но не я. Нам больше нельзя встречаться.

— А второе?

— Ударь меня. Немедленно.

Драгомир был неповоротлив, как памятник. Его пиджак пропах молью и чаем. Но он так врезал Гейбу, что тому даже не пришлось разыгрывать удивление, когда кулак прилетел ему в лицо.

Он упал на тротуар и сидел, моргая: в глазах мелькали звезды, солнце и холодное стальное небо.

— Это, — заявил Драгомир, — за то, что ты назвал Драгомира Миловича шулером. Уходи, дружище. Мы закончили.

Никто не помог Гейбу подняться, и поделом.

4.

Драгомир выдал ему подлый правый хук. К вечеринке в честь дня рождения посла отек под глазом у Гейба сошел, но даже с гримом он выглядел так, будто продержался три раунда с Мухаммедом Али[19].

Вечеринка у посла была шикарной. Все, кто имел хоть какой-то вес, там присутствовали, и были даже люди совсем незначительные. Цветы не по сезону извергались из ваз, расставленных у стен. Люстры сверкали. Квартет играл что-то, Гейбу неизвестное. Жены послов и аппаратчиков блистали на паркетном полу, оставляя после себя невидимые шлейфы тайн и духов. Зерена Пулноц сияла во главе своей клики, в которую Гейба никогда бы не позвали, и его это устраивало. Ее мужа, виновника торжества, нигде не было видно.

Сотрудники посольства собрались возле шведского стола, поглощая икру, а Гейб нашел себе бокал с напитком, который выглядел как шампанское, но на вкус был похож на электролит, и устроился наблюдать у входа.

— Прокофьев, — объявил Джош, стоя у него за плечом.

— Новенький?

— Музыка. Выглядишь ужасно.

— А я-то столько времени потратил, чтобы нарядиться ради тебя! Я оскорблен. Видел уже Миловича?

— Я только приехал. — Джош одернул рукав. Гейб чувствовал бы себя голым в облегающем костюме, как у Джоша. Эта серая клетка никому не льстит. — Погоди. Вон. У дальней стены, в углу, возле роз.

Гейб позволил себе перевести взгляд в ту сторону под предлогом разглядывания длинных девичьих ножек. Там стоял Драгомир: курил, громко смеялся над шутками приятеля — Гейб узнал его друга, коллегу из министерства. В петлице Драгомира цвела хризантема — белое солнышко на черном пиджаке. Гейб чокнулся с Джошем.

— Умница мальчик. Теперь он твой.

— Малыш Драгомир, так вырос. Будешь по нему скучать?

— Ужасно. — Шесть месяцев работы пришлось подарить другу, украсив цветочком, да еще и получив в морду. — Постарайся не слишком на него тратиться, ладно?

— Я должен был тогда проиграть.

— Конечно, — согласился Гейб. — Раз ты так считаешь. Иди. Общайся.

— За нас. — Джош скривился от шампанского и вышел в зал.

Теперь надо найти Алистера.

К сожалению, никому нельзя пренебрегать приглашением на день рождения посла, особенно если по легенде вы служите атташе по культуре и особенно если вы уже и так не в ладах с начальством. Поэтому, хоть Таня и надеялась в выходные порыться в шкафу и разгрести завалы документов, чтобы привести дела в соответствие с требованиями ее должности — вызывающими все большее раздражение и забирающими все больше времени, — ее суббота ушла на подготовку к вечеринке, на которой сам посол, если верить сплетням, даже не появится. Ему нездоровилось. Но Зерена Пулноц, блистательная дуэнья пражских дипломатических кругов, не допустила бы, чтобы что-то помешало празднованию дня рождения ее мужа, даже сам муж, больной и стонущий в постели. Так что Таня нанесла на лицо боевую раскраску, облачилась в лучшее платье и туфли, и, когда уже больше нельзя было тянуть, отправилась в зал, как на битву.

Она не собиралась там задерживаться. Хотела появиться, чтобы ее заметили, и удалиться до следующего сражения. Она проплыла на залитый ярким светом паркет, протанцевала с юным сержантом безопасности посольства, который выглядел менее неуклюжим в штатском. Улыбкой поблагодарила его за танец и отвернулась, надеясь найти Надю и выход.

Но гора бриллиантов и голубого шелка преградила ей путь: Зерена Пулноц, на этот раз без приспешников и младших помощников, высокая, резкая, худая, с улыбкой, сверкающей, словно нож, и столь же нежной.

— Таня Морозова! Дорогая. — Она протянула ей руку. — Так рада тебя видеть. — Они обнялись, и Зерена расцеловала ее в щеки. — Мне стыдно, что я так мало общалась с тобой последние несколько недель. Бедняжка, ты выглядишь такой усталой.

Таня тоже пыталась звучать... бойко.

— Зерена, — сказала она, ведь жена посла настаивала на таком обращении, отказывалась от титулов и даже «товарища», что могло показаться притворством, не будь это так тщательно выверено. — Благодарю вас за беспокойство. Все хорошо, а как вы? Это, должно быть, такой удар, что ваш муж так внезапно слег. — Замечание прозвучало вымученно, даже для нее.

Если Зерена и заметила, то это не вызвало ее интерес:

— О, Андрей поправится. Он такой благородный, если так можно сказать: не хотел разочаровать друзей, отменив вечер. Я восхищаюсь этим: назовем это мужеством, русским духом. У тебя и самой его предостаточно, Таня. Работаешь допоздна, упорно и с радостью. Я даже не ожидала встретить тебя на прошлой неделе на нашем маленьком комсомольском приеме, хотя, полагаю, Саша засовывает свои хваткие пальцы в каждый пирог. — Она усмехнулась, и Таня начала искать пути отхода. — О нет, — продолжила Зерена с внезапным ужасом, — я не имела в виду, что ты была некстати. Твое присутствие вызвало непередаваемый восторг. Ты только выполняла долг или, смею надеяться, наслаждалась мероприятием? Мы тебя еще увидим?

— Я нахожу комсомольские собрания очаровательными. — Заметила ли Зерена ее с Андулой? Знала ли, что Андула исчезла? Представляла ли Зерена угрозу?

— Слово «очаровательный» подразумевает некоторую завороженность. Прошу, скажи: тебе кто-то приглянулся? — Зерена положила руку на Танино плечо. — Я тебя не осуждаю. Некоторые юноши столь привлекательны, пылки и полны задора. Тебе кто-то особенно понравился? Я могу тебя представить.

Дверь всего в трех метрах. Если толкнуть Зерену, Таня убежала бы за тридцать секунд, добавив пункт «смертельно оскорбила жену посла» к своему послужному списку.

Она услышала знакомый крик и фонтан ругательств. Обернувшись, увидела Надю, облитую шампанским, среди разбитых бокалов, та крыла извиняющегося официанта отборным матом — но это наречие он, к счастью, не вполне понимал.

— Извините, — пробормотала она Зерене и скользнула к Наде. — Все хорошо?

Надя взглянула на официанта с таким выражением, что от нее можно было ждать только быстрого и неизбежного возмездия, и отослала его прочь. Таня схватила со стола салфетки и принялась промокать ими платье подруги.

— Что уставились? — прорычала Надя танцующим, которые остановились и глазели на нее. Те быстро нашли себе новые занятия.

— Спасибо, — прошептала Таня, безуспешно пытаясь оттереть шампанское с красного Надиного платья. — Брось, — сказала она громко, чтобы все услышали. — Не переживай так. Можешь переодеться.

— Не за что, — ответила Надя ей на ухо. — Саша попросил меня стучать на тебя, представляешь?

— И что ты ответила?

— Ну конечно же, согласилась. — Она похлопала Таню по спине липкой от шампанского ладонью. — Ты станешь образцовой советской гражданкой, когда я с тобой разделаюсь. Надеюсь, у тебя на лацкане осталось место для Ордена Ленина.

Джош не следил за Драгомиром Миловичем, пока тот потихоньку выбирался из тесного круга вечеринки. Если следишь за кем-то, люди это заметят. Он просто ждал и оставался настороже.

Он не нервничал. Нервы — это для других. Обычно нервы напряжены, когда люди предпочли бы не волноваться: например когда нужно взять на себя ответственность за высокопоставленного информатора, управлять человеком такого уровня, с которым вы раньше никогда не работали, а вместо этого большую часть карьеры перебирали бумажки. В таких ситуациях.

Например.

И, разумеется, он не потел. Он хлебал фальшивое шампанское, не пьянея. И когда Драгомир проходил мимо, шагнул вперед и задел его плечом. Драгомир сдал назад, и Джош поймал его, не дав упасть.

— Извините, — сказал он. — Поймал.

— Простите. — Глаза Драгомира сузились. Он узнал Джоша, но не знал, как отреагировать. — Кажется, мы раньше встречались.

— О, не думаю, — ответил Джош. — У вас бутоньерка сбилась. — Он поправил цветок. — Красивый цветок, только помялся. Позвольте мне извиниться перед вами. Что вы пьете?

— Сегодня? — Милович рассмеялся чуть громче, чем требовалось. — Вряд ли нужно покупать мне выпивку.

— Тогда в другой раз, при случае.

— Ну да, — ответил он. — Был рад встрече.

И все. Столько волнений из-за такой ерунды.

Милович двинулся дальше, оставив Джоша измотанным и неприкаянным. Но вино было плохим, танцы его не интересовали, а советские военные отталкивали, учитывая обстоятельства. По крайней мере, можно полакомиться икрой.

Он облокотился на фуршетный столик и принялся поглощать икру с крекерами, но крик заставил его взглянуть налево: молодая широкоплечая брюнетка стояла возле серьезной, неловкой блондинки. Он знал обеих.

Он повернулся так, чтобы продолжить наблюдать за ними краем глаза. Морозова и обманщица — работают сообща. Отличительные черты? Волосы могут менять цвет и длину. Сосредоточься на линии подбородка, осанке, мускулатуре, росте. Все, что нужно, чтобы добавить новую представительницу в «Одюбоновскую книгу шпионов».

— Завораживающее зрелище, не правда ли?

Джош обнаружил, что, пытаясь незаметно наблюдать за русскими, он уперся взглядом в кого-то еще. И не просто в кого-то: это был красавец, светловолосый и стройный британец — его происхождение было очевидно, даже если не замечать акцент. В одной руке он держал бокал мартини, а другую заложил в карман, его тело образовывало мягкий изгиб от пяток до плеч.

— Я нечаянно на вас посмотрел, — проговорил Джош.

— О, я вовсе не возражаю. Я говорил про вечер в целом. — Мужчина улыбнулся с той же легкостью, с которой, как казалось, он делал все. — Алистер Уинтроп.

— Джош, — представился он и добавил: — Томс, — вспомнив, что фамилии тоже существуют, и собеседники обменялись рукопожатием. — Вы англичанин? — Похоже, это самый глупый вопрос, учитывая обстоятельства, и, разумеется, он его задал.

— Скромный подданный Ее Величества, — ответствовал Уинтроп. — Выброшен на эти далекие берега, как Виола — морем.

— Мы чуть севернее Иллирии[20].

Уинтроп улыбнулся.

— Вы не моряк?

— Нет.

— Вы удивитесь, когда узнаете, как сильно можно сбиться с курса из-за шторма. — Англичанин ослабил хватку, и Джош понял, что уже слишком долго жмет ему руку. — Я служу в посольстве Ее Величества уже три года — хороший срок, достаточно, чтобы привыкнуть к погоде, но недостаточно, чтобы она мне наскучила. Вы тут новенький, как я понимаю, — простите, но я прекрасно запоминаю лица.

— В декабре был год, — признался Джош. В груди у него сжалось.

— Так долго?

— Я редко выхожу в свет.

— Надеюсь, это изменится. Зерена закатывает превосходные вечеринки, но вам нужно хоть раз посетить прием, где подают выпивку получше этого русского пойла.

Во рту у Джоша пересохло. Он засунул руки в карманы, так как не понимал, что с ними делать. Он знал, какой смысл он бы прочитал в словах этого мужчины в определенных барах, в определенных районах Нью-Йорка, но что это значило здесь? «Будь осторожен», — сказал Фрэнк, будто Джош мог забыть об осторожности. Порой — да почти всегда — он мечтал о том, чтобы тайны страны оставались его единственным секретом.

— Спасибо, — ответил он. Он старался говорить ровно и смотреть в глаза. И не давал рукам теребить пиджак или пояс. — Я буду очень рад. Но мне пора. Извините.

— Долг зовет?

— Уже давно позвал.

Уинтроп печально улыбнулся.

— Увы, мне это знакомо. До встречи, мистер Томс.

— Мистер Уинтроп.

Сердце Джоша угомонилось, лишь когда он оказался на улице.

Гейб посмотрел на часы. Цветок в петлице Драгомира означал, что он сделал свое дело, а Джош отлично установил контакт, но нельзя просто так войти в советское посольство и выскочить из него спустя пять минут. Люди такое замечают.

Так что он поболтал с французом о сельскохозяйственном импорте, пообещал обсудить вопрос с представителями своего посольства; выпил слишком много чего-то-там (определенно, это не шампанское), съел слишком много закусок и уже собирался уходить, как заметил Алистера Уинтропа возле фуршетного стола: должно быть, он пришел поздно или только сейчас показался ему на глаза.

Он пробрался к Уинтропу сквозь толпу:

— Надо поговорить.

— Рад вас снова видеть, дорогой.

— Вы не помогли, — проговорил он как можно более дружелюбнее. — Эта дрянь в моей голове стоила мне еще одного задания. Я не могу допустить, чтобы она мной помыкала.

— Достижения требуют времени. — Уинтроп вел Гейба за локоть сквозь толпу. — И усилий с вашей стороны. Но мы сделаем, что сможем. А пока я позволю себе улучить редкую возможность и представить вас нашим союзникам в борьбе.

Гейб подумал, но не сказал, что это будет союзник Алистера, а не его. Подумал, но не сказал, что Лед и эта тайная война интересовали его лишь постольку, поскольку они помогали ему разделаться с его личным затрудненьицем.

— Тоже британцы?

— Когда-нибудь, возможно, — проговорил Алистер. — Но на данный момент, прошу, познакомьтесь с моей подругой. — И он коснулся плеча высокой молодой женщины в коричневом платье. — Таня Морозова, это Гэбриел Причард.

И тут он собрался.

— Очень рад, — сказал он, так как был профессионалом, — познакомиться с вами лично.

— Взаимно, — ответила Морозова с той же издевкой.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

Январь, 1970 год

1.

Гейб проснулся от стука в дверь, словно от выстрела. Схватился за грудь на вдохе, и, пока пытался прийти в себя, холодный пот выступил на его лбу.

Темно. Ночь. Его квартира. Взглянул на половину кровати, что у стены: он один. (Тут ничего удивительного.) Оружие лежало там, где он его оставил: он прижал холодный металл ко лбу и постарался подумать.

Стук не стихал. Гейб ломал голову, кто бы это мог быть. С Драгомиром все шло хорошо: Гейб мягко передал его Джошу, так что если возникнут проблемы (но и их не ожидалось) — это дело Джоша, а не Гейба. Разумеется, ни Джош, ни Драгомир еще не успели натворить никаких глупостей. А в Праге он недолго, так что пока не набрал себе других информаторов. Черт, он тут не так долго, чтобы заработать себе врагов в конкурирующих разведках. Разве что эта проклятая Ледяная дама, но он едва ли привлек ее внимание.

Лед. Магия. Точно. Тот самый Лед, в рядах которого служит эта честная кагэбэшница.

Гейб спустил ноги с кровати и сунул их в тапки. Эта дрянь в голове не спала, насколько он мог судить, а может, она вообще никогда не спала. Порой ему казалось, что она бегает кругами — бессмысленно, как белки ночами скачут по чердаку. Что ж, если дрянь и подозревала, кто ждет его по ту сторону двери, то не говорила.

Гейб посмотрел в глазок и обнаружил, что с другой стороны его приветствует уимблдонский голубой глаз.

— Боже, Алистер. — Гейб завозился с цепочками и засовами, которые покрывали дверь: его мелкая моторика еще не совсем проснулась. — Вы хоть в курсе, который час?

— О, полагаю, для односолодового никогда не поздно. — Едва дверь открылась, Алистер сунул Гейбу руку для крепкого приветствия. — Как вы тут? Рад, что не засиживаетесь на работе, что вас не заставляют выпивать и ужинать с каким-нибудь усатым славянским громилой.

Гейб заподозрил, что Алистер уже порядочно выпил скотча.

— Я просто пытался поспать. Черт, — добавил он, от усталости становясь несдержанным. — Следующие несколько недель будут безумными. Проверки в штабе, а потом...

А какова роль британцев в «Анхизе»? Черт. Может, этот полночный визит — тщательно продуманная уловка Алистера, чтобы вытянуть из него информацию? Стоит запомнить этот прием на будущее.

— Тем более вы будете рады, что я заскочил. — Алистер рылся в шкафах Гейба в бесплодных попытках найти чистые стаканы, без разводов от воды и моющего средства. — Наш друг дает вам поспать?

Гейб замешкался в дверях своей тесной кухоньки.

— Он, хм... Она...

Гейб все еще был озадачен странным притяжением, которое чувствовал, следя за Морозовой и чешской студенткой. (Эта русская действовала от имени Льда или КГБ?) Странное притяжение у Влтавы. Будто бы эта тварь внутри него... была встревожена. Даже напугана. Это как-то связано с Пламенем? Или Морозова что-то сделала? Он чувствовал, как сама река — ее воды — текла подо льдом, и что-то стихийное прорывалось сквозь него, словно играло на струнах природную симфонию. Это не ощущалось как что-то зловещее, скорее — просто ошеломило его. Но с тех пор его безбилетный пассажир стал поспокойнее. Словно он совпал с чем-то в Гейбе, наконец нашел свое место.

— Он... ведет себя лучше, — наконец проговорил Гейб.

Гейб теперь гадал, было ли преследование студентки частью шпионской работы или колдовских забот Морозовой. Загадки, в которых он так хорошо разбирался — игры Востока и Запада, — внезапно получили третье измерение, путающее все карты. От этого болела голова. Не то чтобы в последние дни ей требовалась в этом помощь.

Алистер кивнул, очевидно довольный, и поставил два стакана на шаткий кухонный стол.

— Тогда приступим. — Он откупорил бутылку «Грантс», которую взял у Гейба, и щедро налил им обоим.

Гейб поморщился. В первую ночь, когда он не чувствует похмелья от... бурления этого существа в своей голове или не задерживается допоздна по «официальному» делу, ему приходится мириться с вторжением надоедливого британца.

— Так чего вы хотите?

Алистер сделал глоток скотча и отшатнулся, словно его толкнули.

— Боже правый. Конечно, иного, чем эта мерзость. — Он вздрогнул, ударил себя кулаком в грудь, сделал еще глоток, на этот раз менее резкий. — Я был в «Водолее», болтал с мисс Римз. Знаете, как это бывает: она переживала, как вы справляетесь с тем, кто морочит вам голову, так сказать.

Так это Джордан виновата. Гейб поморщился.

— Видя, что вы не желаете принять помощь мисс Морозовой... — Алистер очертил в воздухе круг бокалом. — Я подумал, что мне стоит предложить вам свои услуги и обучить вас тонкостям обращения с магией элементалей.

Гейб посмотрел на кухонные часы. Иными словами, Джордан выперла британца из бара перед закрытием, и он искал предлог, чтобы пить дальше.

— Ваши услуги?

Алистер улыбнулся.

— По совладанию с вашей новообретенной магической способностью, разумеется. Вы ведь хотите ею пользоваться? Жаль, если она пропадет даром.

Гейб схватил свой бокал и залпом выпил половину, чтобы придать веса своим словам.

— О. Так вы зовете меня в свой тайный магический клуб?

— Любой может творить магию, если найдет достаточно времени на обучение. Но представьте, какой хаос возник бы, если бы весь мир увлекся этим. И к чему бы привели все эти злоупотребления.

Гейб нахмурился.

— Так вы решили допустить меня к тайне из-за... этого существа в моей голове.

— Ну, да, ваша ситуация — это аномалия. Аномалия, которую нужно исправить. — Алистер робко потягивал виски, будто боялся, что тот может его укусить. — К счастью для вас, я кое-что разузнал и пришел к выводу, что мы сможем научить вас использовать вашего приятеля так, как будет выгодно вам.

Выгодно. Приманка. Гейб увидел крючок в словах Алистера, но все равно поплыл к нему. А вдруг он сможет использовать безбилетника в своих целях — даже в работе? Легкая приправа к шпионской кухне, лапка кролика в кармане, чтобы вернуть ему благосклонность Фрэнка. Поможет обратить на него внимание, добавит харизмы и убедительности его болтовне и даст ему небольшую фору перед кагэбэшниками, даже перед Морозовой — нет, особенно перед Морозовой.

Новая гонка вооружений. Если КГБ использует ведьм в шпионской работе, глупо отказываться от такого преимущества.

О боже, какие радужные перспективы. Конец застоя и череды неудач, в которой он оказался с той проклятой ночи в Каире. Прогресс. Больше никаких обеспокоенных взглядов от Фрэнка и Джоша, никаких многозначительных шепотков за спиной в посольстве.

— Хорошо. — Он допил бокал. — Покажите, что у вас там.

Алистер усмехнулся в ответ.

— Идите сюда.

Алистер начал с простейших элементов: щепотка обычной земли, взятой из какого-то ближайшего колхоза, пузырек с очищенной водой, веточка с дерева, которое он считал дубом — хотя Гейб сомневался, что обучение навыку различать деревья входило в программу классического образования в Итоне. Гейб сидел к Алистеру спиной, пока британец расставлял элементы на столе, и пытался сосредоточиться. Алистер предложил для начала прислушаться к любым переменам — проверить, притягивает ли безбилетника какой-то из элементов.

Сперва Гейб чувствовал себя невероятно дремучим: будто он слишком пьян, чтобы отличить хорошую текилу от дизельного топлива. Но постепенно начал замечать мелочи: у воды был вкус, она утоляла жажду и вызывала определенный интерес у безбилетника. Веточка пахла глиной и представлялась ему крепкой и тонкой. Ладно. Он справится.

— Молодец, — сказал Алистер, когда Гейбу удалось успешно определить воду, землю, дерево, кровь, хлопок и огонь подряд. — Теперь перейдем к талисманам.

Зарядка амулетов — вот когда безбилетник устроил Гейбу ад.

Первый талисман, который, как утверждал Алистер, на час способен унять потребность во сне и взбодрить кровь, проявил характер, когда Гейб попытался его активировать. А может, это безбилетник взбрыкнул — Гейбу не хватило терпения разобраться с этим.

— Кажется, он работает наоборот, — пробормотал он сквозь внезапный приступ кофеиновой мигрени.

— Продолжайте. Это очень просто, когда приспособитесь. — Алистер вернулся к выпивке и наблюдал, будто активация талисмана — новая излюбленная забава в модном загородном клубе.

Совершив еще пять безуспешных попыток и истощив запас ругательств, Гейб пробудил талисман к жизни. Он и впрямь почувствовал себя лучше: не так, будто выспался за ночь, но, пожалуй, как после не слишком крепкой кружки кофе.

— Погодите. — Гейб уставился на амулет в руке. — Большинство посетителей Джордан... Я думал, они покупают уже заряженные талисманы. — Она давала ему несколько, утверждая, что не нужно ничего делать для их активации.

Алистер улыбнулся, сделав очередной глоток.

— Ах да, что ж... У меня были версии насчет вашего «состояния». Оказалось, я был прав: вы действуете как очень слабый источник энергии.

— Так я ваш новый подопытный зверек. Мило.

Алистер пригнулся, когда Гейб бросил талисман ему в голову.

— Вот что. У вас такие успехи, давайте отпразднуем их в «Водолее»!

Гейб подался вперед.

— Сейчас семь утра.

— Самое время для чудесного завтрака у Джордан.

Прага выглядела совсем иначе сквозь новые настройки Гейба. Она ощущалась иначе. Будто тонкий слой советской пыли стерся и показал древний город во всей красе. Прага жила, шумела, требовала его внимания. Чем больше он практиковался с Алистером, тем больше обнаруживал тонких различий среди металлов, камней и даже почв из разных областей, тем больше буйство цвета и шума обретало в его представлениях четкие очертания. Он бродил по саду элементалей, которым была Прага, и восхищался каждым лепестком.

«Я смогу жить с этим», — осмелился подумать Гейб. Хотя ни один волшебник, с которым он общался, не знал, что «это» было. Он почуял памятник из гранита и кварца недалеко от американского посольства, впитал в себя мелкую россыпь минералов и тонкий каменный резонанс, запив их струйкой энергии из ближайшей силовой линии. «Я выживу. Даже буду процветать».

— Ух. — Джошуа уставился на него, когда Гейб прибыл на работу в понедельник. — Твое лицо.

Гейб схватился рукой за щеки. Он не забыл побриться.

— Что с ним?

— Ты не хмуришься. — Джош ухмыльнулся. — Это... странно.

Гейб был не прочь привыкнуть к странному.

Драгомир: доволен и выдает приличные разведданные. Пока ничего слишком уж пикантного, но лучшие агенты — это устойчивая утечка, ничего чрезмерно вопиющего, ради чего пришлось бы вызывать водопроводчика, — так, редкие капельки в течение многих лет.

Андула: пропала с той ночи, как он преследовал ее с Морозовой по городу. Это беспокоило Гейба. Он бродил возле университета, заметил стайку друзей, которых видел с ней на лекции, — место Андулы пустовало. Будто они ожидали ее и привыкли выстраивать вокруг нее свою жизнь. Какого черта Морозовой от нее нужно? Должно быть, это кагэбэшные дела: ведь Алистер упомянул бы, будь это связано со Льдом? Разумеется, Морозовой не требовалось прилагать столько усилий для вербовки Златы, только чтобы так быстро ее похитить.

Но, может, вербовка прошла не так, как Морозова планировала. Может, Андула испугалась: не ожидала привлечь внимание резидентуры — и сбежала. Куда? Он вынул досье, которое завел на нее (и так и не закончил заполнять), и принялся искать зацепки. Может, она вернулась к маме, на ферму на западе Чехословакии...

Джош за своим столом поднял бровь.

— Это досье той студентки?

Гейб быстро взглянул на него.

— Мне пришла мысль...

— Я начинаю думать, что ты влюбился. — Джош расхохотался, его глаза блеснули. — Мы прочесали полгорода — и ничего. Извини, Гейб, но это висяк.

— Она пропала. Не показывалась на занятиях неделю. Ты не считаешь это подозрительным?

— Возможно. Но версий много. Например, она одумалась и не хочет продавать своих соотечественников русским.

— Они могли что-то с ней сделать, — возразил Гейб.

— И ты ничем не можешь ей помочь. Это вне нашей юрисдикции. И знаешь, где еще не появлялось ее имя? — Джош стукнул кулаком по стопке бумаг, над которыми трудился. — В списке гостей для вечеринки в честь дня французской культуры. Ты ведь это мне поручил?

Гейб посмотрел на открытую дверь кабинета Драммонда, где Фрэнк изучал последние телеграммы из штаба. Пока начальник доволен, но Гейб не мог избавиться от воспоминания, как он потел во время их беседы сразу после провала с Драгомиром — как тогда Фрэнк его назвал? Большой тупой лабрадорихой?

Джош прав: он не мог таскать одну и ту же палку вечно. В их кругах память слишком коротка, чтобы долго кичиться вербовкой Драгомира. Если он собирался заняться Андулой, ему придется делать это в свободное время — время, которое требовалось ему для восстановления своей репутации в пражской резидентуре.

— И? — спросил Гейб. — Нашлись гости, которые тебя заинтересовали?

Покуда безбилетник вел себя прилично, он намеревался выбить столько побед, чтобы даже в Лэнгли забыть не смогли.

Безбилетник в голове Гейба был настороже, настраивался на окружающий мир, будто осматриваясь и принюхиваясь к вечернему воздуху.

Гейб остановился у подножия Карлова моста. Натриевые фонари горели вдоль берегов, отбрасывая свет на булыжную мостовую, крыши из глиняной черепицы и пятна грязи в сугробах у дороги. Но нет, что-то еще было здесь — что-то, чему тут не место. То же тупое, пульсирующее чувство, которое он так сильно ощутил, когда следил за Андулой и Морозовой — только теперь он был лучше подготовлен, чтобы отфильтровать фоновый шум.

Он почувствовал металлический привкус в горле и тяжелый жар в глубине сознания.

Кровь.

Гейб прошел на юг вдоль реки, и привкус крови угас. Вновь приблизился к Карлову мосту — ощущение усилилось. Начал пересекать мост, но инородность потянула его на север — чуть севернее, и он перегнулся через перила, вызвав удивленные взгляды закутанных в шерстяные шарфы прохожих.

Кровь. Вот что это за элемент. Гейб надеялся, что он не стоит над местом преступления. Но было что-то сильное в этом притяжении, что-то мощное. Это качество подразумевало, что кровь использовалась в колдовских целях. Она пульсировала, заряженная силовыми линиями и волей ведьм, которые ее задействовали.

Однако магия крови — зловещая сама по себе. Вдруг то, что он чувствовал на мосту, как-то связано с Пламенем?

Гейб проследил взглядом путь Влтавы на север — или, точнее, посмотрел на тонкую корку льда, которой покрылась река. Казалось, ничего не изменилось с последнего раза: она была припорошена снежком, испещренным следами животных, с пунктиром из нескольких упрямых барж, пережидавших холодный плен. Задержав взгляд на ближайшей барже, к северу от моста, Гейб отчетливо почувствовал, как кто-то шаркает и ворочается в его сознании.

Он отвернулся от баржи, и безбилетник снова пошевелился — будто вздохнул.

Не бывает совпадений — ни в шпионаже, ни в магии, сказал себе Гейб.

Он ушел с моста и побрел на север вдоль реки, пока не встал напротив баржи. Гул теперь ошеломлял: он громко пульсировал в ушах, смешиваясь с пульсацией крови, прихлынувшей к голове. На барже чувствовалась не только кровь: Гейб с облегчением различил множество других элементов. Похоже, там их десятки: железо, камень, медь и уйма других, которые он еще не научился определять. Соль, пожалуй. Что-то возникло в его сознании, гладкое и блестящее, как капля свечного воска. И запах, который свербил в его памяти сильнее, чем в памяти безбилетника: запах специй, удушливый воздух и...

Гейб пошатнулся и схватился за каменные перила набережной. Он услышал пение — смесь незнакомых языков зазвучала в дальних закоулках его памяти. Ощутил острый укус лезвия на тонкой плоти. Крик — его горло обнажило свою изнанку.

Он еще кричал? Гейб зажмурился и вдыхал глубже, пока воспоминания не исчезли. Медленно открыл глаза. Нет. Он не кричал вслух. Не здесь, не в Праге — никто на него не смотрел, даже не обращал внимания. Крик остался в воспоминаниях.

О том, что случилось с ним в Каире.

Что бы ни происходило на той барже, оно напомнило ему о слишком многом — о том, что он уже не мог игнорировать.

2.

— Ах, вас-то я и надеялся увидеть. Сюда, Гейб, сядьте. Это... Это, мой друг, шотландский виски. — Алистер махнул бокалом с золотистой жидкостью в сторону Гейба. — Посмотрим, удастся ли вам научить своего приятеля различать настоящую выпивку. Больше никакой мочи шетлендских пони.

Гейб подхватил трость Алистера, которую тот оставил возле пустого стула, и поборол желание ударить его ею.

— У нас серьезная проблема.

Алистер выпрямился, хотя и слишком медленно, его взгляд скользнул к Джордан за барной стойкой, затем вернулся к Гейбу — с холодным блеском.

— И в чем же дело?

— На Влтаве стоит баржа. Я проходил мимо и, кажется, ощутил что-то...

Гейб сглотнул. Что с ним такое? Он даже не окинул взглядом бар, прежде чем вдаваться в подробности. Если его услышит Драгомир, или третий замминистра внутренних дел, или какой-нибудь чертов атташе по культуре...

Нет. Только Алистер, Джордан и несколько мутных типов с растрепанными волосами, увешанные амулетами, — то ли хиппи, то ли колдуны. Гейб сел на стул, сжал трость Алистера коленями.

— Пламя. Должно быть, это они. — Гейб говорил вполголоса, несмотря на туманную психоделическую мелодию, доносившуюся из музыкального аппарата в углу бара. — Говорю тебе... что бы ни происходило на той барже, это имеет отношение... к тому, как я получил это существо.

— Баржа на Влтаве, — повторил Алистер. — Плоскодонка? Зарегистрирована в Германии?

Гейб откинулся назад, моргнул.

— Я... думаю, да. А что? — Он заговорщически наклонился вперед. — Лед о ней уже знает?

— Ну, надеюсь на это! — Алистер рассмеялся. — Это же наша. Не о чем волноваться. Ах, но приятно, что ты этим озаботился. Полагаю, у тебя уже лучше получается различать элементы? Твоя маленькая ищейка начинает приносить пользу.

«Вот почему так трудно понимать бюрократов старой школы вроде Алистера», — подумал Гейб, изучая выражение его лица. Лжи так много, что она стерла все подсказки об истине. Даже правда от таких людей звучит как вранье.

— Конечно, — услышал Гейб самого себя. — Ясно.

Джордан бросила на него предостерегающий взгляд. Поразительно, какой она бывала громкой, даже не произнося ни звука. Гейб почти ощутил себя наказанным. Но Гейб был многолик.

Почти великий шпион. Почти стоящее приобретение Фрэнка. Почти колдун. Почти готовый довериться Льду.

— О, — беззаботно воскликнул Алистер, меняя тему быстрее, чем обычно. — Чуть не забыл. Я принес вам кое-что.

— Подкуп? Серьезно, Ал? — Гейб невольно выдавил из себя усмешку. — Бросьте, за кого вы меня принимаете?

— Пожалуйста... зовите меня Алистер. — Его ресницы задрожали в притворном огорчении. — И это не подкуп. Полагаю, вы сочтете это весьма полезным.

Алистер положил что-то на стол, и Гейб повернул голову так и эдак, пытаясь понять, что это за клякса. Она была похожа на талисманы, которые Джордан прикладывала к нему: сшитые вместе обрывки ткани с каким-то элементом в швах — земля, или волосы, или железные опилки. Но в этом было множество нитей и проводов, обернутых вокруг каменных обломков, веточек или травок, резные камни украшали главный мешочек, и каждый камень имел неглубокую канавку, будто в паз должно что-то войти.

— Всегда о таком мечтал. Ал, это слишком. — Гейб безуспешно пытался найти подходящее назначение этой несуразице. Он понятия не имел, как взять ее в руки. — Сами сделали?

— О, не будьте таким снобом. Это талисман усиления — я в таком мастер.

«Мастер», — повторил про себя Гейб. Как это по-британски.

— Амулет открывает доступ к двадцати разным элементам. Для его зарядки требуется совместная работа не менее шести ведьм, но, думаю, вы обнаружите в нем достаточно энергии, чтобы использовать эти элементы для... почти любого заклинания, которым сейчас владеете.

Двадцать самых распространенных элементов. Гейб почувствовал, как безбилетник ворочается, притягивается каждым элементом по-своему: клен и нефрит, глинистая почва в мешочке, кристалл и кварц. Все, что ему требовалось для собственного ритуала.

Если допустить, что он доверяет знанию о том, как это делать.

Будто прочитав его мысли, Алистер наклонился вперед и мягко положил руку на запястье Гейба.

— Выбор за вами, разумеется. Но если вы решите, что вам комфортно продолжать путешествие со Льдом, мы можем приступить к настоящему обучению. Только представьте. — Губы Алистера растянулись в улыбке. — Подлинное мастерство. Больше не нужно просить о заклинаниях друга или кого-то еще. Вы будете сами управлять своей силой.

Гейб издал смешок.

— Ну, это ведь не совсем правда? — Нахмурился. — Я буду в распоряжении Льда.

Алистер откинулся назад.

— Лед обеспечит вам безопасность, — произнес он осторожно. — Возможно, это не так уж страшно. Быть под чьей-то защитой.

Но Гейб подумал, что об этом лучше судить ему самому.

Свободное утро вторника Гейб надеялся провести, разнюхивая возле университета в попытках узнать что-то о той студентке, Андуле. Затем ему нужно проверить список гостей и их досье для вечеринки, посвященной дню французской культуры. Как будто это задание требовало какой-то иной подготовки, кроме укрепления печени. Нет, решил Гейб, есть вещи поинтереснее.

Он изучал баржу, купаясь в чистом январском воздухе. Хотя Влтава не замерзла на глубине, баржу держала тонкая корка льда, не желавшая таять. Пастельно-голубое небо обещало тепло и солнце, но Прага не обольщалась этими сказками: извилистые запутанные улочки разделяли ветер на тонкие нити, и тот колол морозцем в каждое плохо защищенное одеждой место.

В такую погоду все прятали подбородки в шарфы и смотрели себе под ноги. Идеальная погода, думал Гейб, чтобы заняться чем-то опасным.

Гейб пошел вдоль причала, чтобы взглянуть на баржу поближе. Сквозь тонированное стекло рубки можно различить внутри лишь тени, но Гейб был уверен, что заметил движение: он держался на безопасном расстоянии, все еще пытаясь выглядеть неприметно — просто беспечный парень на утренней прогулке. Подошел к скамейке, которая стояла у пристани с подветренной стороны, и, усевшись, вынул блокнот из нагрудного кармана и с расчетливой серьезностью принялся изучать свои каракули.

Затем он отпустил свои элементарные ощущения на свободу.

Кровь — снова почувствовал он: ошеломительная, густая, потрескивающая чем-то, что Гейб мог охарактеризовать лишь как силу. Кровь определенно связана с каким-то заклятьем — возможно, она направляла ритуал. Но были и другие элементы, в больших дозах. Вода: гораздо чище той, что плескалась под речным льдом, морозная на вкус, будто внезапно прокатившаяся по языку Гейба ледышка. Когда он попытался сосредоточиться на этом, ему стало больно. Что-то еще, скрытое магией, исходящей от баржи, кольнуло его чувства. Но это был тупой укол — он напомнил Гейбу новокаин, который медленно распространяется по телу, приводя к онемению. Какой бы элемент или их смесь ни вызывали такое ощущение, он знал, что этой комбинации Алистер его не учил.

Гейб подождал несколько минут, высматривая в рубке признаки жизни, но кто бы ни находился там, он либо перестал двигаться, либо ушел на нижнюю палубу, если там такая была. Никаких намеков на охрану, хотя Гейб предположил, что ему придется полагаться на ощущения безбилетника, чтобы найти каких-то волшебных... стражей? Часовых? Пользовались ли ведьмы такими услугами? Он убрал блокнот в карман и направился к судну, стараясь держаться позади одного из многочисленных грузовых контейнеров, загораживавших Гейба от рубки.

Гейб ощутил искру осознания, пришедшую в движение. Какой-то из этих элементов разжег ее — а может, их комбинация, Гейб не мог этого разобрать.

Он должен был понять, что находится на судне и почему Алистер так скрытничал. Если Гейб собирался когда-либо довериться Льду, сначала ему требовалось заглянуть во все темные уголки Консорциума, а не только в блестящие приемные. Ему нужно избавиться от этого беспокойства, чтобы вернуться к настоящей работе без волшебных загадок, преследующих его повсюду. И чем скорее, тем лучше.

Он рассмотрел корпус, лестницу на пристани, перекинутую через перила и нырнувшую в ледяную Влтаву. Обломки льда отлетали от качавшегося судна, и гул ревущей под днищем воды эхом отдавался на поверхности.

Влтава не слишком глубока, но Гейбу не хотелось бы провалиться под лед, что было весьма вероятным сценарием, если задуматься. (Вновь быстрый взгляд на рубку — никаких движений.) Он миновал баржу, подойдя к причалу у подножия Карлова моста, но не нашел другого доступа.

Нет, погодите-ка. Был еще один вероятный доступ. Просто тут требовалась магия. К счастью, у него на плече висела кожаная сумка, полная разных амулетов, которыми Джордан продолжала его снабжать: те, что он пока отказывался активировать.

Пора пустить их в ход.

Гейб вернулся к мосту, чтобы встать над баржей, и, прислонившись к перилам, порылся в мешке. Какой из амулетов Джордан дает пять секунд невидимости? (Очевидно, промежуток дольше пяти секунд требовал больше ведьм, а друзей у Джордан маловато, как любил ей напоминать Гейб.) Каждый талисман, который он брал в руки, вызывал особую реакцию безбилетника — тянул его туда или сюда; разные комбинации элементов разыгрывали на нервах Гейба яростные аккорды. Вот тот, что он искал: мерцающие осколки зеркала, связанные серебристой проволокой вокруг непонятной путаницы предметов. Затем Гейб порылся в мешке в поисках амулета, который на секунду убирал звук. «Глушитель, — объяснила Джордан, — когда у тебя нет под рукой глушителя».

Гейб воображал совсем иное применение этого амулета, которое, как он надеялся, никогда ему не потребуется. Выбранное им употребление нравилось ему гораздо больше.

Так, безбилетник. Пора тебя приспособить к делу.

Гейб влил свою энергию в амулет невидимости и, взглянув на руку, сжимавшую талисман, увидел, как та растворилась и исчезла.

Пять.

Пора. Он перепрыгнул через ограждение Карлова моста, перенаправив силы на талисман-глушитель...

Четыре, три, два...

Его ботинки ударили по грузовому контейнеру на барже с едва слышным стуком вместо оглушительного грохота, которого он опасался.

Один.

Гейб сидел на корточках на крыше контейнера, вновь обретая видимость. Теперь его можно заметить, но, по крайней мере, никто не видел, как чокнутый американец бросился с моста, и не услышал, как он рухнул на баржу. Это лучшее, на что он мог надеяться.

А учитывая свойства остальных талисманов: один скрывал отрывок текста, другой незаметно располагал собеседника к владельцу амулета — Гейб, пожалуй, уже исчерпал свои волшебные возможности для этой миссии.

Гейб переместился к краю контейнера, чтобы оказаться подальше от рубки, затем спрыгнул на палубу баржи. Корка льда покрывала палубу, блестящая, как пластик. Никаких релингов, только небольшой выступ — если бы он не удержал равновесие и поскользнулся, точно оказался бы в реке. Гейб потянулся, чтобы схватиться за тяжелый висячий замок на грузовом отсеке под палубой. И замер.

Замок недавно использовали: лед вокруг него был счищен. Возможно, Консорциум использовал баржу для хранения. Как базу для операций.

Но что там хранилось? Ритуальные компоненты? Они использовали силовые линии Праги, чтобы зарядить амулеты, прежде чем отправить их по всему миру? По словам Алистера, главная задача Льда в Праге — не дать Пламени получить доступ к Носителям или уникальным источникам силы, имеющимся в городе. Но он также не проявил желания показать Гейбу содержимое баржи. Это значило, что она либо вовсе не связана с этими целями, либо связана с ними иначе, каким-то жутким образом, и Алистер не хотел посвящать Гейба в эти дела.

Гейб хотел знать все, от чего его оберегал Алистер.

Гейб порылся в переднем кармане своей сумки, где хранил свои обычные инструменты. Будь это операция штаба, у Фрэнка бы вена на лбу лопнула, узнай он, что один из сотрудников взламывает замки при свете дня. Поскольку Гейб шпионил в городе, а не на войне, он преимущественно играл словами, охмуряя людей вроде Драгомира, и почти никогда не совершал ничего рискованного вроде проникновений со взломом. Гейб редко участвовал в операциях, которые требовали разрушений — дверей, стен, черепов.

Он вынул из кармана отмычку и принялся за работу. Штифты в замке смерзлись на холоде, даже пружины не хотели сжиматься. И когда он потянул за замок, чтобы открыть его, тот щелкнул, но не поддался.

Гейб потянул сильнее, еще сильнее. Он отчетливо почувствовал, как безбилетник смеется над ним.

Колдовство — должно быть, это оно. Какое-то охранительное заклинание. Покрепче схватив замок, он ощутил едва заметную перемену на поверхности ладони и покалывание на кончике языка, будто что-то притягивало. Но, настроившись на эту частоту, Гейб понял, что заклинание сильнее, чем казалось поначалу. Проклятье. Он не так много знал о магии, чтобы понимать, как работают обереги, и еще меньше — как их перехитрить. Пора искать другие возможности проникнуть внутрь. Может, если бы ему удалось вернуться ночью с болторезом или другими инструментами, снять люк с петель, если они не защищены заклинанием, — но он уже и так слишком много времени потратил на эти странные приключения.

Громкий удар: дверь рубки стукнула на ветру, прервав эту цепочку мыслей.

— Кто здесь? — выкрикнул кто-то по-чешски.

Гейб быстро обдумал свои возможности. Он мог попробовать магию: если не боится спалить на себе шапку или сделать что-то столь же нелепое. Мог спрятаться, а мог столкнуться с осторожным и, вероятно, опасным волшебником, мог нырнуть в студеную Влтаву. Последнее как вариант вовсе не рассматривалось — не в такой холод. Альтернатива спрятаться — его привычный выбор, но он подозревал, что того, кто управляет баржей, не так легко избежать, как накачанных водкой агентов СтБ, от которых он привык скрываться.

Ну, раз магия тоже не подходит, Гейб выбрал лучшее из возможного: наглую ложь. Что в любом случае всегда похоже на магию.

— Арниссен, — сказал он, достав из глубин своей памяти имя, словно кролика, слишком поздно осознав, что оно принадлежит его объекту на сегодняшней вечеринке. — Пирс Арниссен. Меня прислала Морозова.

Мужчина обогнул контейнеры. Гейб постарался не подавать виду, что заметил пистолет за поясом своего собеседника, наполовину скрытый крепкой курткой. Это значило, что существовали угрозы, от которых не могла защитить даже магия.

— Это имя мне не знакомо. — Слова мужчины повисли в воздухе белыми облачками недоверия.

— Что ж, и зря. Она специально попросила меня прийти, чтобы провести опись. — Гейб сделал глубокий вдох для серьезного заявления. — Она попросила меня убедиться, что никто не уйдет с... — Гейб искал в уме подходящий туманный термин, — товаром.

Вот так-то. Дай кагэбэшнице повод задуматься, если до нее дойдет слух, что он тут разнюхивал.

— Товар, значит. — Мужчина расхохотался, но в этом смехе не звучало веселья, а в его глазах не отражалось ни искорки радости. — Нет, никто меня не предупреждал. Как ты оказался на борту?

Гейб отругал себя, что не положил в карман талисман харизмы.

— Так же, как и вы. — И бросил на него пустой взгляд, надеясь, что собеседник сам додумает, каким способом он тут очутился — магическим или нет.

Мужчина вновь посмотрел на Гейба, потирая рот и подбородок, ероша густые темные усы.

— Никто меня не предупреждал, — повторил он. Ах, эта милая славянская привязанность к иерархии, сдобренная горечью, когда тебя исключают из цепочки. Гейб не раз пользовался этой слабостью.

— Так свяжитесь с Алистером. Прошу, не стесняйтесь. — Гейб улыбнулся, слегка обнажив зубы. — Пусть придет сюда и сам объяснит необходимость инвентаризации. Я уверен, он будет просто счастлив бросить свою деликатную миссию, чтобы повторить вам сообщение, которое вы пропустили мимо ушей...

Одной рукой мужчина продолжал чесать подбородок, а другой потянулся к поясу.

— Разумеется, — продолжил Гейб запальчиво, — у меня есть доказательства.

Мужчина качнулся на каблуках. Едва заметно.

— От Алистера. Да? Вы ведь этого хотите?

— Дай взглянуть. — С его акцентом любые слова звучали угрожающе.

Гейб потянулся за сумкой.

— Они здесь. Я достану очень медленно. Видите? — Он довольно часто бывал на месте своего собеседника и потому двигался осторожно. Но все равно капелька пота сбежала по его виску, когда человек навис над ним. — Я покажу вам сумку... Достану все очень медленно...

Пальцы Гейба невольно сжали талисман, подаренный Алистером. Тысячи разных ощущений взорвались у него во рту, в носу, на коже, во внутреннем ухе. Алистер говорил, создание амулета требовало крайне изощренного ритуала. Гейб надеялся, что он достаточно изощренный, чтобы работа Алистера оказалась узнаваемой.

Охранник убрал руку с пояса и взял талисман.

— О, — сказал стражник, поглаживая амулет. — О. Ясно.

Гейб удержался от злорадства, хотя это потребовало усилий.

— Этого доказательства вам довольно?

Какой-то шепот пронесся между ними, Гейб мог бы принять его за ветерок, если бы не учился у Алистера. Теперь, однако, он был более осведомлен. Охранник направлял что-то. Возможно, проверял талисман, чтобы узнать его происхождение. Может, существовал некий ритуал, который он мог провести, чтобы убедиться, что Гейб не убил Алистера и не вырвал амулет из его холодной мертвой (но хорошо увлажненной) руки. Кто знает, на что способна магия? Только не Гейб — он достаточно скромен, чтобы это признать.

Зависит от того, что он обнаружит в трюме, — может, тогда он наконец-то поймет.

— Да, — в конце концов проговорил охранник. — Этого достаточно.

Мужчина схватился рукой за замок и, если и заметил, что его взламывали, то не подал виду. Снова шепот — мягче, слаще, по ощущениям Гейба, — и замок открылся.

— Идите, — сказал охранник. — Я подожду вас здесь.

И только потому, что Гейб был внимателен, он заметил напряжение в горле стражника, в его высоко поднятом подбородке. Что бы ни находилось внутри, он желал держаться от этого подальше.

Гейб поднял крышку люка и спустился в трюм.

3.

Где-то в глубинах советского посольства прозвенели часы. Зерена Пулноц оторвалась от письма, которое сочиняла, и сжала губы. Ее гость опаздывал. Не то чтобы она этого не ожидала, но все равно это разочаровывало. Это же Прага, в конце концов. Жемчужина Восточной Европы, блестящие золотые ворота «железного занавеса». Ей не следовало прибегать к столь примитивным и ненадежным источникам.

И все же. Она ждет.

Она вернулась к письму — путанице латинских букв и арабских цифр, складывавшихся в длинное и бессвязное послание, тайны которого неразличимы ни для кого, кроме получателя. Одноразовый шифр был ценным приобретением, недоступным для взлома, если правильно его использовать. А именно — только раз.

Зерена обнаружила, что это же правило применимо к большинству вещей и людей в ее жизни.

Короткий стук в дверь, сомневающийся, легкий. Усмешка скривила ее губы, когда она подняла голову, про себя отмечая кодируемое место в послании.

— В чем дело?

Одна из служанок, Эржебет, та еще штучка, просунула голову в дверь кабинета.

— Принесли ваши платья для сегодняшней вечеринки. Хотите выбрать сейчас?

Зерена на мгновение поднесла кончик ручки к губам, затем вновь опустила взгляд на письмо.

— Нет. Оставьте их в моей гардеробной. Разберусь позже.

— Конечно, пани. — Горничная сделала реверанс, не переступая порог, и исчезла с щелчком замка.

Зерена улыбнулась про себя. Как это буржуазно. Прилежная ученица революции, она способствовала охлаждению отношений между странами и в итоге оборвала Пражскую весну — и вот она здесь, укрылась в своем замке, и слуги склоняются перед ней, как цветы — перед солнцем.

Но она заслужила это место. Сделала все возможное, учитывая силу ее духа. И многое еще предстояло сделать.

Зерена закончила шифровать записи, высушила листок, сложила его. Она только открыла ящик стола, в котором хранила печати, как раздался стук в дверь.

— Входите. — Зерена бросила письмо в ящик и поудобнее устроилась в вольтеровском кресле.

Марцел. Один из университетских комсомольцев, которых она взяла под свое крыло. Только вот — она взглянула на изящные часы на запястье, не пытаясь скрыть жест, — он опоздал на двадцать три минуты.

— Надеюсь, вы задержались, так как были усердны.

Она могла дать подсказку, но дальше дело за собеседником, и Марцел ее не понял.

— Я... Простите, пани. Нужно было поговорить с профессором Гашеком после занятий, а потом, по дороге к вам, занести книги в библиотеку... Впрочем, это неважно.

Зерена пристально посмотрела на него.

— Вы ведь получили... мое послание? — Он перекинул сумку с одного плеча на другое. — Для наших друзей в Москве?

Зерена хотела испепелить его взглядом, чтобы он понял, что отнюдь не так умен, как воображает, но передумала. Информация, которую он считал бесценной, на деле была бесполезна, и Зерене требовалось совсем иное. Но чтобы добраться до иного, приходилось тешить его эго. Пока.

— О да. — Она холодно улыбнулась. — Я уже все им передала. Они будут очень довольны вашей работой.

Его плечи расслабились, и он осмелился ухмыльнуться.

— Вы хорошо служите нашему делу, Марцел. Меняете настроения в университете, уводите молодежь от этих глупых приспешников Дубчека.

Зерена вновь взяла ручку и поиграла ей несколько мгновений, будто колеблясь.

— Однако я обеспокоена. Вашим вниманием к деталям.

Он сглотнул, кадык дернулся над расстегнутым воротником.

— В каком смысле?

— Я слышала неприятные новости о вашей подруге. Девушке, которая представляла профессора Гашека на лекции, верно? С... — Зерена жестом изобразила нечто над своими прямыми волосами.

— Об Андуле? — осмелился предположить Марцел.

— Да. Именно. — Зерена щелкнула пальцами. — Я не видела ее уже несколько дней. И никто из ваших друзей тоже.

Марцел выпятил грудь.

— Андула умна, но никогда не была верна делу, если позволите. Думаю, вы зря тратите силы, если хотите ее завербовать.

Зерена нацелила на него свой орлиный нос. Ничего не сказала, просто смотрела несколько секунд, пока парень не сдал назад.

— Я... — Он снова сглотнул и поправил ремень сумки на груди. — Простите, пани. Это всего лишь мое мнение...

— И весьма ограниченное, — заметила Зерена. Она откинула назад голову, тряхнула волосами. — Ее желание помочь нам играет весьма незначительную роль в том, чем она может быть нам полезна.

Марцел поднял брови.

— Что вы имеете в виду?

— Вы не заметили американцев, которые заинтересовались ей после презентации? — Зерена положила перед собой ручку. — Блондин и его кучерявый друг. Пытались заговорить с ней. Возможно, даже слишком открыто.

Марцел покачал головой.

— Нет, я...

— И кто, по-вашему, эти люди? Нет-нет, это даже неважно, любые перемены нежелательны. Главное, они проявили к ней чрезмерный интерес. Причина уже несущественна. Они считают, что Андула может им пригодиться. Поэтому мы должны использовать ее первыми.

— Думаете, американцы ее похитили? — спросил Марцел. — Просто я сомневаюсь, что они... ее забрали или... В смысле, у нее семья в деревне, может, она поехала навестить родных, вдруг кто-то заболел или... Кто знает, что случилось?

Пришел черед Зерены вскинуть бровь.

— Вы прежде не упоминали о ее родственниках в деревне. — Она сделала пометку в журнале в кожаном переплете, лежавшем перед ней открытым. — Что еще вы забыли сказать?

— Нет, я рассказал все, что знаю. — Он нахмурился. — Уверен, с ней все хорошо. Я постараюсь разведать, куда она делась. Может, профессор Гашек знает: мы вместе ходим на его занятия. Или наш друг...

— Вы понимаете, почему я должна беспокоиться за нее, — продолжила Зерена. — Вы бы хотели, чтобы я так же беспокоилась и за вас?

Он опустил взгляд и произнес уже своим ботинкам:

— Да, пани.

— Столько опасностей грозит таким людям, как вы. Людям, которые осмеливаются идти на риск.

Он поиграл желваками.

— Я сделаю все, что требуется, пани, ради успеха нашего дела. Я вам обещаю.

— Я это знаю. — Ее улыбка лишь слегка обнажила зубы. — Но вы должны быть бдительны и не забывать об опасностях. Об американцах. И о других силах. Я бы не хотела, чтобы подобное случилось с вами — лишь из-за вашей невнимательности.

— Я... понимаю. — Он поднял ладонь, закрываясь от нее.

— Вы понимаете. И вы узнаете, что случилось с Андулой?

Он снова кивнул, ретируясь к двери.

— Я буду очень рада новостям. — Зерена вновь открыла ящик стола. — Удачи на экзаменах, Марцел.

Тане не сиделось на месте с тех пор, как она благополучно доставила Андулу под защиту Льда. Обычно, когда миссия завершалась, Таня погружалась в легкое состояние блаженства: солнце светило ярче, мягче, словно покрывало мир позолотой. Это задание, однако, оставляло ощущение незаконченности.

Но она сделала все. Она нашла Носительницу, спасла ее от Пламени (хотя взаимодействие с ним оказалось чуть теснее, чем хотелось бы) и передала Льду целой и невредимой. Что же не так? Верно, ведь были... помехи. (Хороший русский эвфемизм — как кусок марли над зияющей раной.) Этот бродячий волшебник, или кем там его считал Алистер, преследовал ее через всю Прагу. Гэбриел. Американец. Другой шпион.

Таня теперь следила за ним издали в большом зале французского посольства. Он беззаботно смеялся со своим молодым другом-шпионом. Уинтроп клялся, что он «искренний» и что если он не присоединится ко Льду, то, по крайней мере, постарается активно им не мешать. Но Лед то же самое говорил об этой Римз, а она спровоцировала немало «помех».

Тане не нравилось оставлять дела незавершенными. Невыясненные вопросы склонны всплывать позже и путать карты. Возможно, Андула пока в безопасности, но нельзя допускать, чтобы Гейб вмешивался в ее работу со следующим Носителем или решил связать свою судьбу с Пламенем.

Американец он или нет, из ЦРУ или нет. Мир магии слишком опасен, чтобы оставлять его открытым: ущерб может быть слишком велик. Ей требовалось донести это до Гейба.

— Слава богу, — произнес Гейб, осушая, по подсчетам Джоша, третий или четвертый бокал шампанского. — Я уж думал, что буду вечно чувствовать во рту вкус «Советского шампанского».

— Знаешь, для этого существует жидкость для полоскания рта, — заметил Джош.

Но Джош уже знал, что ответит Гейб. В коммунистической Чехословакии водка на вкус — как ополаскиватель для рта, и наоборот. Джош знал это не столько из-за странного ощущения дежавю, сколько потому, что был уверен: между ними уже происходил в точности такой разговор. В этом-то и проблема, подумал он, с этими посольскими вечеринками. Слишком уж узок круг безопасных тем для Джошуа Томса. Ему приходилось постоянно толочь воду в ступе, снова и снова.

Порой, однако, это не помогало. Вне зависимости от того, кто мог их услышать, Джошу приходилось менять свой стиль беседы ради общих целей. Например, когда он заметил, что Татьяна Морозова уже второй раз взглянула в их сторону. Как минимум второй.

— Ита-а-ак, — произнес Джош, растягивая гласную и перемещаясь на позицию между Таней и Гейбом. — Что там с этой русской дамочкой? С лекции?

У Гейба побелели костяшки пальцев, сжимавших ножку пустого бокала. Он поднес его к губам и попытался сделать глоток, но пить было нечего.

Гейб напуган? Смущен? Какие бы эмоции ни отразились на слишком уж безразличном лице Гейба, это была не та реакция, на которую надеялся Джош. Он пытался освободиться от сомнений, которыми Фрэнк опутал его, словно саваном. Если между Гейбом и агентом КГБ возникла связь... Мысли Джоша неудержимо крутились в голове. Неважно какая: секс, шпионаж, да будь то хоть общая любовь к хоккейной команде «Спартак». Для Гейба это кончится плохо.

Джош мечтал ошибиться. «Прошу, боже, пусть это будет моя ошибка».

— Которой? — спросил Гейб, опуская бокал. — Ледяной блондинкой или брюнеткой, которая выглядит так, будто готова тебя вырубить?

Джош вынудил себя улыбнулся. Гейб потакал ему — это ведь хороший знак? Если он и впрямь хотел скрыть свои отношения с кагэбэшницей, он бы избегал разговоров. Если только не понимал, что такое избегание подозрительно, и уравновешивал его.

— С блондинкой. Клянусь, она строит тебе глазки. — Джош ухмыльнулся пошире, стало полегче. — Может, ты ей подыграешь, позволишь ей думать, что это взаимно? Она ведь не такая уж дурнушка?

— Точно. — Гейб выдал хриплый смешок. — Спасибо, Томс, я не настолько отчаялся, чтобы принимать от тебя советы по поводу дам.

Джош тоже рассмеялся, ведь он хотел снова шутить с Гейбом. Он надеялся, что звук вышел не слишком истеричный.

Гейб обнял Джоша за плечи. Джош почувствовал запах: не алкоголя, это ожидаемо, но острый, слегка металлический, запах ржавчины — или крови. Джош не хотел даже думать об этом.

— Позволь-ка, я сделаю тебе подарок, Томс. Видишь того парня? — Гейб махнул в сторону прикрытой занавесом двери, ведшей в гостиную для мужчин, где стоял дым от сигар и распространялся аромат коньяка. — Немец в дешевом костюме.

— Может, для тебя он и дешевый. — Джош улыбнулся и потрогал ворс своего вельветового блейзера, который выглядел поношенным, несмотря на усилия владельца.

Гейб толкнул его локтем и прижал ближе.

— Он занимается бизнесом в Берлине, к востоку от стены. Умудряется договариваться и с ГДР, и со Штази так, что те смотрят на него сквозь пальцы.

— Похоже, интересный парень.

— И, — добавил Гейб, наклонившись вперед сильнее, чем если бы он был трезв, — я слышал, что больше всего на свете он любит болтать о старых заплесневелых немецких книгах.

— И кто теперь пытается разыгрывать из себя сваху? — Джош ткнул Гейба локтем в ребра. — Но, правда, я по уши занят новым другом, с которым ты меня познакомил. Ты уверен, что не хочешь сам пообщаться с этим парнем? Можешь неплохо развлечься.

«Можешь вернуть расположение Фрэнка», — добавил Джош про себя, надеясь, что Гейб не слишком пьян и сам понимает последствия.

— Пф, я обойдусь. У меня есть долгосрочные планы. На этом написано, что он твой.

Джош сделал шаг вперед, рука Гейба соскользнула с него. Затем он повернулся к Гейбу. Оглядел его: коллегу? друга? Может ли он по-прежнему называть его так, учитывая то тревожное напряжение, которое возникало между ними в эти дни, мешая им, этот третий лишний?

Гейб улыбался ему. Небрежно, но искренне, с морщинками в уголках глаз. Конечно, они могли бы залатать эту трещину, какой бы глубокой она ни была. Период затишья у Гейба, его межсезонье, его спад. Джош не так давно в деле, чтобы это его коснулось, но он слышал, что такой период всегда наступает. Полностью избежать его невозможно. Джош надеялся, что, когда время придет, он сможет пройти через это так же, как Гейб.

— Спасибо. Ты настоящий друг. — Он хлопнул Гейба по плечу и начал пробираться сквозь толпу в мужской клуб. Десятки возможных фраз для начала знакомства проносились в его голове. Охота началась.

4.

Гейб качнулся вперед, как только Джош покинул его.

Черт. Ему нужно... Проклятье. Нет. Ему не нужно больше пить. Он и так едва стоял на ногах, поскольку пропустил ланч. Безбилетник, который в течение дня поигрывал на струнах элементарных ощущений, теперь вернулся в прежнее состояние маниакальной золотодобычи. Удары в голове. Джош сказал, что Таня следит за ним, а это последнее, что ему нужно в отсутствие Алистера, который требовался ему как воздух. В Гейбе вспыхнул подогретый алкоголем гнев. Алистер — его тупое лицо так и просит кулака. Пальцы Гейба рефлекторно сжались, он вдавил костяшки в бедро. Да он скорей сдерет с себя кожу, чем проведет еще одну блядскую минуту во французском посольстве со всеми этими тупыми ублюдками.

Будто мало ему стресса и паранойи по поводу КГБ, будто эта блондинистая стерва-ведьма — еще недостаточно плохая новость. Теперь ему приходилось волноваться из-за совершенно нового букета волшебных проблем, которые отвлекали его от реальной работы. Продуваемое сквозняками посольство было едва ли теплей зимней ночи за окнами, но пот водопадом лился по спине Гейба, пока он пробирался сквозь толпу. Хватит с него. Хватит с него всего этого.

Мигрень заострилась, словно безбилетник понимал, о чем думает Гейб. Черт, может, и впрямь понимал. Но плевать. К черту эту магию, к черту ее «полезность» — Гейб собирался вырвать ее из своей головы.

Ему едва хватало сил широко улыбаться французскому секретарю по сельскому хозяйству, перебрасываться обыденными «как поживаете?», пока он кружил в поисках туалета. Запер дверь, разобрался с брюками, прицелился в унитаз. «Дыши глубже, Причард. Переживи эту ночь, потом решим, что делать». Он вымыл руки в надтреснутой раковине, потом нагнулся и ополоснул лицо. Попытался смыть с него неровный красный оттенок.

Выпрямился и потянулся вытереть руки. Но кто-то уже подавал ему полотенце.

— Твою ж мать! — Гейб подпрыгнул так резко, что ударился головой о наклонный потолок. Таня Морозова смотрела на него из зеркала, пытаясь скрыть легкую улыбку. Гейб развернулся к ней, инстинкт подсказывал схватить ее за горло, но Гейб успел передумать. Он был достаточно трезв, чтобы понимать: он не хочет устроить международный скандал как минимум.

— И давно вы тут стоите?

Таня расправила плечи, стараясь выглядеть выше. Ее темно-русые волосы были забраны в гладкий пучок, которому позавидовали бы и балерины Большого театра. Это добавляло резкости ее выражению лица, и без того суровому.

— Нам нужно поговорить про Лед, Гэбриел.

— Здесь? — Гейб взял полотенце из ее рук и почувствовал себя лучше, когда она дрогнула. — Прямо сейчас?

— Никто нас не заметил. Так что да, думаю, это самое безопасное место.

— Извини, дорогуша. У вас со Льдом уже был шанс.

Он потянулся к ручке двери, но Таня поймала его запястье. Гейб отдернул руку. Таня легко ее отпустила, но тут же подняла свою ладонь к лицу, защищаясь от ожидаемого удара. Гейб непроизвольно рассмеялся. Она предлагала разговор, но явно ожидала драки. «Ладно, кагэбэшница. — Гейб прислонился спиной к раковине и скрестил руки на груди. — Посмотрим, что ты задумала».

Безбилетник уже не стучал в его голове — похоже, его смягчило Танино присутствие, будто он пребывал в гармонии с элементами, которые оказались поблизости. Похоже, он просто грязный предатель.

— Я понимаю, почему... вам непросто говорить со мной, — сказала Таня.

— О, вряд ли ты понимаешь.

— Я не знаю, что с вами сделали, но Уинтроп отчасти объяснил мне вашу ситуацию. Я понимаю, что вы не хотели входить в наш мир, в эту... другую войну. — Она склонила голову набок — до странности нежный жест. Но он просчитан — Гейб не думал, что КГБ когда-либо делает что-то не по плану.

— Нет, — ответил Гейб, пытаясь говорить тихо, хотя и заметил, что у него не слишком хорошо получается. — Не хотел.

Таня закрыла глаза на несколько секунд, возможно, пытаясь подобрать верные английские слова.

— Но Алистер, похоже, считает, что вы...

— А часто вы вообще говорите с Алистером? — заинтересовался Гейб. — Это же безумно глупо. Для вас обоих.

— Когда дело касается магии, это не имеет значения! — Танин голос звучал напряженно — тихо, но сильно, будто она нажимала большим пальцем на шланг, из которого била речь. — Мне это неважно. Восток, Запад — все это не будет иметь никакого смысла, если Пламя победит.

Алкоголь в венах Гэбриела превращался в чистую ярость.

— Прости, куколка. — Он склонился к ней, чтобы их глаза оказались на одном уровне. — Ты зря тратишь время. Говоришь, что это неважно... — Гейб усмехнулся. — Но мне это уже говорили.

Какой-то элементаль разлетелся по воздуху, выдернув безбилетника из краткого затишья. Гейб не видел, как Морозова достала талисман или активировала еще какой-то волшебный предмет — это вообще от нее? Или еще откуда-то?

— Вы не понимаете, на что способно Пламя. Что они собираются сделать.

— Плевать, — огрызнулся Гейб.

Танины щеки цвета слоновой кости вспыхнули.

— Они хотят одурачить нас. Все наши глупые игры, передача шифров, кодов, тайн... Опасность Пламени в том, что оно все превратит в пепел. По сравнению с этим все это ерунда.

— По мне, так не ерунда. И для чехов, которых вы давили танками. Для миллионов русских, которых ваши вожди свели в могилу...

— Миллионов? — вскричала Таня. — Пламя убьет миллиарды, Гэбриел. Фашисты могут лишь мечтать о власти, которую пытается захватить Пламя. Оно хочет возвысить всех, кого считает достойным магии, а остальных...

Гэбриелу было достаточно.

Ярость вырвалась из него, оттачивая каждый элемент, который он мог ощутить, до тонкого лезвия. Ванная комната, скрытая под лестницей, будто бы сжалась — а может, это он вырастал; он уперся плечами в стены и рванулся к Тане. Она отшатнулась и уселась на закрытое сиденье унитаза.

Боялась ли она его? Неужели он заметил страх в смягчившемся выражении ее стоического партийного личика? Хорошо. Ему было приятно. Может, страх тоже был элементалем — слаще французского шампанского, пузырился у него под кожей. Ухмылка жила на лице Гейба своей жизнью.

— Разглагольствуешь тут о том, какие в Пламени все чудовища, будто сама им не ровня. — Он согнулся, отбросив тень на ее распахнутые глаза. — Но я видел, что из себя представляет Консорциум Льда. Лед, Пламя — все это, блядь, одно и то же.

— О чем вы? — прошептала Таня. Ее голос дрожал, вряд ли нарочно.

— О вашей лодочке на Влтаве. Я ее хорошо изучил.

Танины брови взлетели вверх.

— А что с ней? — А она молодец, ему приходилось это признать. Гейбу стоит как-нибудь завербовать инструктора КГБ. Научить пражский штаб паре трюков. — Она для ритуалов: все составляющие заклинаний, которые нам нужно творить во время серьезных обрядов, расположены вдоль силовых линий. Вы не спрашивали об этом Алистера? Так мы боремся с Пламенем.

Гейб ударил кулаком по стене, больше не заботясь о том, что их могут услышать.

— И какое заклинание требует столько замороженных тел?!

Танины губы раскрылись, она издала тихий свист, лишившись дара речи. Розовый оттенок быстро исчезал с лица. Нижняя губа задрожала.

Она не знала. Она правда не знала.

— Там десятки замороженных тел. Не разобрал, мертвы они или живы, но это ненормально.

— Врете, — собралась с силами Таня.

— С какого перепугу мне врать о таком? Там их десятки, все во льду, будто в каком-то ведьмином круге. Охвачены каким-то... стазисом или вроде того. Даже не знаю.

— Но это... — Таня подтянула колени к подбородку и свернулась в клубочек. — Это же бессмысленно. Зачем им...

— Что? Будешь притворяться, что не знала? Боже, да вы все больные. — Гейб поднес руку к лицу и вытер с него пот. — Для этого ты меня соблазняешь? Хочешь и меня заморозить? Засунуть в морозилку, разобраться, что за кривое заклятье меня создало, а затем избавиться от меня?

— Заклятье? — отозвалась Таня, ее голос был слабым, словно она не поняла английскую фразу. Затем она тряхнула головой, высвободив несколько прядей волос. — Нет. Вы врете. Нет никакой причины... Нам не требуется...

Гейб рассмеялся, свободно и резко, будто что-то рвалось из него наружу. Не безбилетник, к сожалению. Скорее, трещала по швам его связь с реальностью. Исчезал последний лучик надежды на то, что он сможет научиться жить с этим проклятьем.

— Ты даже не знала об этом. Разумеется. Лед не мог доверить тебе такую информацию. Ах, уверен, ты считала себя особенной в этом Консорциуме.

Танины глаза сверкнули незамутненной ненавистью.

— Вы не знаете, о чем говорите. — Она соскочила с унитаза. — Дурак. И ваша дурость вас погубит, Гэбриел.

Гейб покачал головой.

— Лед, Пламя — какая разница? Плевать, что ты обладаешь этой чертовой магией. Ты такая же, как твои дорогие вожди, которые притворяются, будто создают мир для рабочих. Дай человеку крупицу власти, и он найдет способ злоупотребить ею.

Таня ударила ладонями Гейба в живот, прямо под ложечкой. Это застало его врасплох: воздух тут же вырвался из него — даже безбилетник изумился. А затем Таня вылетела из туалета и исчезла в гудящей посольской толпе.

5.

Джордан Римз наклонила вперед кипящий котел. Расслабила плечи, пока горячее варево с привычным шипением переливалось в закаленное стекло, смотрела, как карамельного цвета жидкость кружится в прозрачной бутыли, смешиваясь с травами и опилками, ждала, пока вещество обретет нужную консистенцию, прежде чем отодвинуть котел. Отсчитала от десяти до единицы. И открыла себя течениям силовых линий.

Одиночные женские ритуалы гораздо действеннее, когда творятся на пересечении силовых линий.

Закончив петь — изящное сочетание арамейского, коптского и нескольких египетских фраз, — она заткнула бутыль пробкой и вернулась в бар.

— Только что сварила, — сообщила она мужчине у стойки. — Используете это в течение пяти часов?

— Я... Хм... — Он вжался в воротник пальто.

Джордан протянула ладонь вперед.

— Знаете что? Не отвечайте. Просто используйте это в течение пяти часов. — Она подмигнула. — И спасибо, что присмотрели за баром.

— Конечно, конечно. — Мужчина поднял свой бокал, хотя тот был пуст; Джордан заметила потрепанный конверт под подставкой и осторожно утянула картонку с ним под стойку. — Еще раз спасибо, пани Римз.

— Всегда пожалуйста, Павел.

Пока Павел засовывал бутыль в карман пальто, Джордан оглядела бар. Ранний вечер — это всегда уютная неспешность: как раз столько посетителей, чтобы ей было чем заняться, но не слишком много, чтобы начинать суетиться. Несколько словацких ведьм, которые любили заказывать шоты, пока поносят русских за то, что те лишают их поставщиков, трое мужчин перешептываются на немецком, в равной степени уделяя внимание мутным деловым сделкам и рыбалке, и обычный парад шпионов, которые не знали, что она их раскусила.

Затем Джордан заметила заметила двоих мужчин за столиком на четверых: они ничего не пили, не разговаривали. Первый был одет в твидовое пальто с кожаными заплатками на локтях, он сложил руки на столе и смотрел куда-то в пустоту. Все в нем представлялось выверенным, идеальным: причесанные волосы, тонкий нос, легкая улыбка, столь неуловимая, что могла оказаться его обычным выражением лица. Мужчина рядом с ним — пониже ростом, полнее, руки обнимают кожаную сумку — выглядел гораздо более раздосадованным, хотя тоже молчал и не глядел на своего спутника. Джордан попыталась встретиться с ними взглядом, но они не смотрели в ее сторону.

Уже это должно было ее насторожить.

— Господа, вы готовы сделать заказ? — спросила она достаточно громко, чтобы прервать разговоры вокруг. Джордан хотела, чтобы люди смотрели на нее и этих мужчин. Свидетели. На всякий случай.

— Ах. Здравствуйте, пани Римз. — Тот, что повыше, поизысканнее, посмотрел на нее, не поворачивая головы. — Позвольте представиться. Я Карел Гашек, профессор средневековой европейской истории и социологии. А это мой помощник, Владимир.

Джордан покосилась на Владимира и коротко, натянуто кивнула, вернувшись взглядом к Карелу.

— Понимаю.

— Да, не сомневаюсь. Вы владеете чудесным участком земли, пани Римз. Но я убежден, что вы об этом уже знаете.

Джордан выпрямилась, надеясь, что это движение отвлечет их и они не заметят, как она сунула руку в карман.

— Моя семья владеет им уже давно.

— Это ведь не единственное, чем владеет ваша семья, — заметил Карел.

Они перекидывались словами, как кинжалами. Джордан сопротивлялась желанию сделать шаг назад, отодвинуться подальше от этого мужчины, который явно был каким-то волшебником. Если он знал историю ее семьи в Консорциуме Льда, то знал и о том, что ее там не слишком-то любили. Но опять-таки, возможно, он не из Льда, а совсем наоборот.

Этот вариант ей нравился еще меньше.

— В библиотеке нашего университета есть книга. — Карел вынул платок из нагрудного кармана и принялся протирать им очки. — В особом хранилище. Только серьезным ученым дозволяется изучить ее — докторам наук, чьи исследования напрямую касаются ее темы. Замечательная книга. Я сам написал несколько статей о ней и кое-что еще с ее помощью.

Джордан знала, какие книги хранятся в пражских библиотеках, скрытые от тех, кто мог бы использовать их во зло. Император Рудольф любил коллекционировать гримуары и ведьм, которым они принадлежали. Лед не слишком-то заботился о том, чтобы сохранить это знание в тайне.

— Но ведь это совсем не в духе мирового коммунизма? Знание для всех. Власть для всех. Даже не важно, действительно ли партия верит в эту чушь, и давайте будем честны друг с другом — мы все знаем, что нет. Все же у Маркса и Энгельса была одна здравая мысль.

Карел надел очки и повернулся к Джордан всем телом. У него были светло-серые глаза — цвета выбеленного тумана февральского утра и толстого льда.

— Ресурсами, — сказал он мягко, — надо делиться.

Джордан оглянулась на пустые столики. Она чувствовала бы себя гораздо увереннее, если бы Павел не ушел. Таверна внезапно показалась слишком большой и пустой. Посетителей почти не осталось. Она крепко сжала обломок камня в кармане.

— Делиться, — повторила Джордан. — Никогда этого не умела.

Улыбка Карела стала холоднее его взгляда.

— Да, это я понимаю. Но вы же знаете, что все эти талисманчики, отвары, одиночные ритуалы... Такая растрата? Я уверен, это едва... держит вас на плаву... — Он уставился поверх очков в зал, в углах которого, как чувствовала Джордан, собирались клубы пыли. — Но представьте, что можно сделать с этим местом, окажись оно в верных руках.

— Бар «Водолей» не продается. — Джордан старалась, чтобы ее голос звучал твердо, как камень, который она сжимала.

— О нет, я об этом и не мечтаю. Но, разумеется, есть и другие... соглашения, к которым мы могли бы прийти.

Джордан сглотнула.

— Сомневаюсь.

— Подумайте об этом. — Карел встал, мгновение спустя к нему присоединился Владимир, все еще прижимавший сумку к груди. — Наверняка вы чего-то хотите, пани Римз. Вы узнаете, как меня найти, когда решитесь.

Джордан смотрела, как они уходят, и ком стоял у нее в горле. Она поняла, что они из Пламени, но Пламя не сдается так просто, тревожилась она.

Лишь спустя несколько часов она осознала, что даже не задумалась о том, что могло лежать в той сумке.

1.

Жижков, Прага

1 февраля 1970 года

— Ты хоть представляешь, — пыхтела Джордан, отирая платком пот со лба, — как наказывают расхитителей гробниц?

Гейб прошептал:

— Нет. Но думаю, ты мне расскажешь.

— Не расскажу вообще-то. И знаешь почему?

Когда все началось, он мало что знал, кроме того, что голова у него раскалывается: этой ночью безбилетник в отличной форме. А может, это следствие сотрясения мозга, которое он получил утром, когда рухнул на булыжную мостовую Староместской площади. Ему оставалось лишь прикусить язык, так что он изо всех сил вгрызался лопатой в землю.

— Потому что, — продолжила она гнуть свою линию, — сейчас никто не знает, как наказывают за разграбление могил, ведь еще не нашелся дурак, который на это осмелился.

— Меньше шипи, глубже копай, — приказал он.

Его лопата снова наткнулась на корень. Они замерли, как оленята в свете фар мчащегося грузовика, пока эхо не стихло.

Они трудились посреди тысяч могил. Влажный зимний туман полз от Влтавы, протекавшей километрах в трех с запада. Завитки этого тумана, посеребренные лунным светом, парили, как призраки, промеж кустов разросшегося Нового еврейского кладбища. Туман превращал скромный свет фонариков в сияющие и весьма нескромные нимбы. Кожей Гейб ощущал прохладу, но от своих стараний и из-за разбушевавшегося безбилетника он потел, словно только что вышел из бани.

Джордан подобрала лопату и воткнула ее в землю. Хруст.

— Когда ты сегодня появился в моем баре, снова прося о помощи, я подумала: «Конечно, почему нет, он же искренне пытается сотрудничать с Алистером».

Гейб хмыкнул. «Уроки» Алистера очень помогали, но они шли в комплекте с изрядной долей Ледяной пропаганды. И как какой-то безмозглый объект разработки, Гейб чуть ее не слопал — с крючком и удилищем. Но потом он последовал за безбилетником на баржу и нашел... Что ж, что бы там ни было, он не хотел иметь с этим ничего общего. Он решит свои проблемы сам, спасибо большое.

— Я думала, это будет какой-то пустяк. — Под ее лопатой снова что-то хрустнуло, затем раздался шелест — звук ссыпаемой с лотка земли. — Но вот она я — раскапываю могилу в ожидании кафкианского кошмара, ведь полиция обязательно нас сцапает.

Потревоженная земля остро пахла озоном и гниющей листвой. Что-то в этом запахе сводило безбилетника с ума. Гейб застонал, опершись на лопату, как на костыль.

— Клянусь, я чувствую, — выдохнул он. — Мы просто... должны... копать дальше. Нельзя теперь останавливаться.

Они выкопали яму почти в два метра глубиной. Несмотря на шум в голове, он отмечал легкий запах соли и сандала от кожи Джордан. Она пахла как потерпевшая кораблекрушение шхуна, перевозившая специи с Ближнего Востока. Из-за безбилетника все чувства Гейба обострились до предела.

Ее глаза невозможно было рассмотреть в лунном свете.

— Пражский голем — это миф, Причард.

Безбилетник устроил ему очередной приступ.

— Не уверен, — сказал он, задыхаясь.

Она оперлась на лопату.

— Ты почти час блуждал по кладбищу, как пьяный матрос. И ничего не нашел, потому что его не существует.

— Я не блуждал, — уточнил он. — Я искал.

Он был безразличным, как компас. То, что Джордан приняла за блуждание, было своего рода триангуляцией. Он не знал, что ему подсказывало, куда идти, но шел. Так же, как и с баржей.

За кладбищенской стеной по щебенке прошуршала машина. Они разом выключили фонарики и спрятались в темноте, прислушиваясь, не хлопнет ли дверь, не закричит ли кто, обнаружив их. Гейб отсчитал тридцать ударов сердца и выдохнул.

Джордан покачала головой. От этого жеста облачка серебристого тумана заплясали по могильным плитам.

— Нам не везет. Так что послушайся меня, ладно? Голем — это легенда. Милая сказка — и ничего больше.

Гейб хотел сказать: «А я железно уверен: здесь точно что-то есть». Но вместо этого из горла вырвалось только «г-р-р-р-р-р-х-х-х...» И он снова сложился пополам.

— Гейб, у тебя слюна течет. — Джордан протянула ему платок и схватила Гейба за воротник пальто. — Нам пора уходить.

— Нет. Мы уже совсем близко.

Он заставил себя выпрямиться. Раскачиваясь, как боксер-победитель, поднял лопату и продолжил копать. Джордан собиралась выхватить ее у него из рук, но тут клинок издал глухой звук, ударившись обо что-то твердое.

— Посвети сюда фонариком.

— Гейб...

— Пожалуйста.

Джордан вздохнула и, прежде чем включить фонарь, прикрыла его ладонью, чтобы не рассеивать свет в тумане. Лопата расщепила доски грубо сколоченного гроба.

— Хм, — произнесла она.

Визг шин пронзил ночь. Гейб упал на колени и начал счищать землю руками. От прикосновений к гробу его словно било током. На дереве виднелась надпись. На древнееврейском, разумеется.

— Можешь прочесть? — пробормотал он. Привкус крови наполнил его рот.

Мягкий свет приближающихся фонарей разорвал тьму. Один с севера, другой с востока, двигались они быстро.

— Проклятье, — выдохнула Джордан. — Нас раскрыли. Пора бежать.

Она схватила Гейба за плечи и попыталась поднять его на ноги. Он отпихнул ее. Джордан упала на спину. Ее фонарик описал крутую дугу, вращаясь, как сигнальный маяк, хорошо различимый на всем кладбище.

Крики и свист наполнили пространство.

— Нам надо уходить, СРОЧНО! Нас окружают.

Настойчивость ее голоса пробилась в его помраченное сознание.

— Да, ладно...

Глиняный кулак, словно воплощение самой реки, пробил гнилые доски и сжал его запястье.

Восемнадцатью часами ранее Гейб сгорбился над открытым капотом «москвича», припаркованного слегка наискосок от бордюра на краю Староместской площади. Покрутил гаечным ключом. Встряхнул онемевшие пальцы, растянул их с хрустом. И взглянул на прохожего.

— Комбинезон, кепка, на семь часов, — произнес Гейб.

Джош выудил зубочистку и поморщился в зеркало бокового вида. Поковырялся в резце несколько минут, прежде чем сказать:

— Хочешь сказать, там Борис Баденов?

— Нужно поймать этих надоедливых лося с белкой[21], — произнес Гейб с напускным русским акцентом. Джош прыснул.

— Ладно, — продолжил Гейб, вновь посерьезнев. — Попробуй сейчас.

Джош включил зажигание. Двигатель покашлял пару секунд, будто в нерешительности обдумывал предложение, и, в конце концов, не стал заморачиваться.

— Нет, — объявил Джош. — Не заводится.

— Спасибо, мистер Пибоди[22]. Я и не заметил.

Температура за ночь упала. Готические башни Тынского храма походили на пару пригоревших рождественских печенек, припорошенных сахарной пудрой. Мороз обеспечивал превосходное прикрытие. Автомобиль, разработанный и собранный проклятыми русскими, «москвич», демонстрировал глубокую и абсурдную нелюбовь к холоду.

Джош пробормотал под нос:

— Вот дерьмо.

Гейб сплюнул слюну с привкусом меди и вздохнул:

— О, ну же, колымага.

Стянул бесполезные перчатки, несколько раз дыхнул на пальцы, снова надел. Он вновь сгорбился над капотом, разглядывая этот апофеоз советской инженерной мысли и краем глаза следя за утренним полицейским патрулем.

Фрэнк потребовал, чтобы они исследовали все возможные маршруты через Староместскую площадь — подготовка к «Анхизу». Пустая работенка, они это понимали. Если сотрудники, задействованные в «Анхизе», вдруг обнаружат себя на главной площади Старого города — значит, все уже полетело к чертям, а операция обернулась катастрофой. Гейб, напортачив с Драгомиром, спровоцировал сомнения Фрэнка — Гейб исправил ошибку, но тучи не рассеялись. Так что Гейб готов проглотить свой скромный кусок пирога, изобразить дерьмовую ухмылку и попросить добавки, как Оливер чертов Твист, если это поможет ему вновь занять свое место за столом. Он дрожал в тени старой ратуши, а тикающие стрелки средневековых астрономических часов стряхивали на него ледяные капли.

Хотя бы Джош в хорошем расположении духа. Его не огорчало оказаться на задворках приготовлений. По крайней мере, он в игре, и парень рад любому заданию по «Анхизу».

Все еще сутулясь за рулем, Джош проговорил:

— Осторожнее. К нам идут двое из ВБ. — ВБ, Veřejná bezpečnost. Общественная безопасность. Чешская полиция. — И, судя по их лицам, я сомневаюсь в твоих навыках местной парковки.

— Тише ты. Заведи еще.

Гейб оставил задание и занялся машиной. Дроссельная заслонка липкая. Пока не настолько холодно, чтобы заклинило клапаны, но один бог знает, что здесь доливают в бензин. Половина машин в Праге ездит на адской смеси керосина и водки.

— Пан! Прошу, пан, на минутку.

Гейб притворился, что не заметил копов. Джошу он крикнул:

— Так, думаю, на этот раз я починил. Попробуй еще.

Металлическое покалывание царапнуло язык Гейба, как проволочная щетка. Изоляция на проводах свечи зажигания выглядела сомнительно, должно быть, он задел ее гаечным ключом. Он притворился, что регулирует клапан. И только тут «заметил» полицию.

— Ой. Вы меня напугали, — сказал он по-английски.

— А. — Полицейский обвел рукой Гейба и Джоша. — Американцы?

— Да, — ответил Гейб. Стянул перчатки и вновь подул на пальцы. — Замерзшие американцы.

Коп нахмурился, взглянув на перчатки. Прищелкнул языком.

— Без подкладки. — Отвернул манжету своей перчатки достаточно далеко, чтобы показать густой мех. — Кролик, — прокомментировал он. — Гораздо лучше.

Гейб благодарно кивнул.

— Děkuji[23]. — Подал знак Джошу, чтобы тот снова завел двигатель, но полицейский вмешался.

— Прошу, пан. Здесь нельзя оставлять машину. — Он махнул рукой вдоль мощеной мостовой. — Узкая улочка, понимаете?

— О, мы ее не оставим. Мы уедем, как только мой друг научится заводить машину, не заливая чертов двигатель. — По сигналу Джош вновь повернул ключ зажигания, как следует вжав педаль в пол, чтобы затопить двигатель.

Гейб воздел руки к небу.

— Ну вот опять, тупица!

Младший полицейский покачал головой.

— Прошу, пан. Это место не для... — Они с напарником быстро перебросились словами на чешском и английском. — Не для... auto shop, верно?

— О, нам не нужна мастерская. Я сам могу починить.

Гейб снова склонился над капотом, но ВБ ему помешали.

— Не, не. Вы должны уехать. И так долго стояли. — Другой коп сделал жест, будто толкает машину. — Уберите ваше авто с площади.

Гейб вздохнул. Их шансы на успешное изучение площади скатились к нулю. Лучше уйти вежливо.

— Что ж.

— Мы вам поможем, — предложил полицейский постарше.

— Благодарю, — ответил Гейб. Он склонился над капотом, чтобы убрать гаечный ключ. Привкус меди вернулся с удвоенной силой. Гейб ударился головой о капот — по спине побежал электрический импульс. Будто тысяча вольт. Он отбросил ключ в сторону и захлопнул капот, глядя сквозь ветровое стекло на Джоша.

— Эй, торопыга! Убить меня хочешь?

Джош вытаращил глаза. Целую минуту качал головой. «Я не...» — произнес он одними губами.

О черт. Гейб не прикасался к свечам зажигания. Это опять безбилетник.

Вэбэшники отшатнулись от него. Гейб рылся в своей мысленной картотеке в поисках отговорки. Каждый ящик оказывался пустым. Но и это неважно: импульс пробежал по позвоночнику вниз, словно замыкая электрическую цепь. Ударил, будто ножом в поясницу, и Гейб полетел лбом на мостовую. Молодой коп попытался его поймать. Но Гейба стошнило прямо на модные перчатки доброго полицейского.

Танино дыхание рвалось сквозь шерстяную балаклаву, как жидкость из протекшего радиатора. Ресницы заиндевели. Когда она щурилась, мир превращался в темный калейдоскоп. Она притаилась на берегу еще с часа волка[24], самого сиротливого отрезка ночи. Она снова дрожала. Должно быть, сейчас градусов на десять холоднее, чем в начале ее ледяного бдения.

Баржа была длинная, низкая — какие используют для перевозки сыпучих грузов вроде песка и гравия. Люки из гофрированного железа поднимались над палубой до половины высоты рубки буксира.

Она совсем не ощущалась особенной. Танина ведьминская интуиция не давала ей ни малейшей подсказки. Неужели Гейб ее дурачит? Может, это… Как там говорят американцы? Ах да: охота на лоха. Но, с другой стороны, схрон на реке в постоянном движении: это защищает его от ворожбы. Таковы основы изощренного магического ремесла, но Гейб слишком мало знает о таких вещах, чтобы убедительно солгать. Так что либо он действительно что-то нашел и неверно истолковал, либо кто-то его подучил. В любом случае, ей нужно все выяснить.

Нос баржи упирался в опору Главкува моста. Рулевой на буксире счел это более целесообразным, чем пришвартоваться у берега и ждать, пока рассосутся заторы ниже по течению реки. Что это: тактическое преимущество или совпадение? Если бы баржа встала у берега, она бы оказалась гораздо более уязвимой для неприятелей. Напротив, сейчас незваным гостям оставалось либо прыгать на нее с моста, либо плыть с берега на весельной лодке — и все это на виду у буксира. Идеальная защита от вторжений.

Что ж. По крайней мере, от обычных вторжений.

Из кармана пальто Таня достала отрезок медной проволоки и футляр от губной помады, наполненный золой особой травы, растущей на берегах Влтавы. Собирать ее посреди зимы — та еще задачка, и Таня не была уверена, что пожухлая трава — подходящая замена летней зелени. Оставалось только надеяться. Если она сделает что-то неправильно или отвлечется на полпути, то, скорее всего, замерзнет насмерть.

Она покрыла золой свой указательный палец по всей длине, затем обернула его проводком от кончика до ладони, сделав несколько витков вокруг руки. Похоже на катушку электрического обогревателя.

Тени скользили по реке, остаток ночи уступал место рассвету. Очень скоро, прикинула Таня, восходящее солнце поднимется над мостом и будет светить прямо в заледеневшее ветровое стекло рубки. И, как Таня надеялась, это ослепит наблюдателей.

Она поползла вдоль берега.

В каждой армии и разведке мира есть своя молитва лейтенанта: «Прошу, не дай мне все испортить». У каждого волшебника имеется своя версия. Таня шептала ее сейчас про себя. Она приготовилась петь — но слова впились осколками стекла в язык.

Она ждала. И ждала. Пока…

Вот оно! Солнце осветило окна.

Таня отступила на несколько шагов, сжала обмотанный проволокой кулак и выпустила сдерживаемую песнь на реку. И, пока ее не успело настичь предательское сомнение, устремилась по ледяной воде.

Медная проволока запульсировала обжигающим жаром за мгновение до того, как Танина нога коснулась поверхности. Таня сжала зубы, терпя боль. Волшебная катушка высосала все тепло из крошечного участка реки: вода под ботинком ведьмы тут же покрылась толстым слоем льда. Таня двигалась быстро, словно камешек, пущенный по поверхности пруда. Проволока пульсировала, то остывая, то раскаляясь, под быстрый такт ее шагов. Таня оставляла позади себя ледяной след. Потом прыгнула, ухватилась за нос баржи и вскарабкалась на борт.

Скорчившись между передним грузовым люком и опорой моста, она ожидала услышать глухой стук ботинок со стальными носами и металлический лязг досылаемых в патронник патронов. Но ничто не нарушало тишину раннего утра над рекой. Она выдохнула бы с облегчением, но опасалась, что облачко пара ее выдаст.

Таня не чувствовала ни покалывания в затылке, ни шипения на кончике языка. Она лежала на этой проклятой барже, и та передавала не больше оккультных смыслов, чем дохлая форель.

«Если я потратила эту золу на баржу, полную гравия, мне будет плевать, что Алистер за тебя ручается, Гейб Причард».

Люк открывать нельзя: он просматривается с моста. Она пригляделась. Вообще-то, его в принципе нельзя открыть. Никому: передний грузовой люк заварен.

Таня все еще обдумывала это, когда звук, с которым запускается двухтактный двигатель, нарушил мягкий плеск воды о корпус. Левая дверь рубки со скрипом отворилась, и над туманом раздался флегматичный чешский говорок.

— Ты опоздал.

— А ты пьян, — ответили с моторки.

«А. Смена караула».

Пока рулевой буксира болтал со сменщиком, Таня перекатилась к правому борту. И обнаружила смотровой люк в центре судна. Он был не такой закопченный, как остальное судно, — им явно пользовались. На нем висел замок. Таня отмотала пару сантиметров проволоки с пальца и повозилась с замком. Возле скважины виднелись свежие царапины: кто-то его недавно уже вскрывал. Никаких обычных охранных заклинаний Льда не ощущалось. Кто-то не следовал правилам Льда касательно снятия и восстановления заклинаний, хотя Таню это не удивило. Она крутанула колесо — люк беззвучно открылся.

Магическая аура грузового отсека ударила ее промеж глаз, как молот. Она вызывала онемение, похожее на остаточное действие укола обезболивающего. Люк закрылся за Таней, она погрузилась во тьму. Включила фонарик.

— Боже мой!

Фонарик выскользнул из ее ослабевших пальцев и покатился по днищу баржи. На судне не было ни зерна, ни гравия, ни какого-то еще незамысловатого груза. Вместо этого в трюме висели гамаки — по два и по три в высоту, где это было возможно.

Таня собралась с мыслями, вновь взяла фонарик. Только тогда она осознала, что у нее изо рта идет густой пар. Как тут холодно. Еще холоднее, чем у реки.

Заняты примерно с полдюжины коек, но не людьми. А кусками льда. Она осветила фонариком ближайший к ней блок. В нем застыл мужчина средних лет с землистым цветом лица и белоснежными волосами, растущими на лбу вдовьим мыском.

«Они мертвы? Или просто без сознания?»

Что это за место? Неудивительно, что Гейб пришел в ужас.

Таня прошлась вдоль гамаков, пытаясь понять, кто эти несчастные и зачем их поместили в стазис. Но при них не было никаких документов. Есть ли тут какая-то закономерность? Что могло...

Таня замерла, прижав руку к губам.

На гамаке у самой кормы, совсем одна, будто на почетном месте, во льду лежала Андула Злата. Как жертва заклятья из волшебной сказки.

«На кого я работаю?»

Неужели все эти годы Пламя обманывало ее, несведущего агента, воображавшего, будто служит благородному делу? Или — что еще хуже — Льдом управляют жестокие безумцы?

«Дедушка. Мне нужно поговорить с дедушкой».

И снова испуг: «Что, если... Вдруг дедушка уже знает об этом? Вдруг он знает и мирится с этим? Вдруг...»

Снаружи раздался приглушенный крик. Тяжелые шаги по палубе. Смотровой люк открылся.

Дверь в кабинет Фрэнка до сих пор была закрыта. Неужели Джош сидит у него все это время? Что им так долго обсуждать?

Гейб мерил шагами коридоры посольства. Он заметил Алистера, чье прикрытие в МИ-6 порой приводило его в американское посольство в рамках британско-американского сотрудничества. Сегодня его вклад в защиту Запада от ползучей гидры коммунизма заключался в щегольской позе: изящно прислонившись к картотечному шкафчику, он потчевал какую-то секретаршу невероятными россказнями.

— ...Видите ли, вышла неловкая ситуация, ведь в тот момент я...

— Вы видели Джоша? — вмешался Гейб.

— Думаю, он в кабинете мистера Драммонда, — ответила секретарша. Ее звали Джуни или вроде того, вспомнил Гейб.

Алистер кивнул ему.

— А, Гэбриел, приятель.

«Да, мы ведь лишь добрые приятели? Ничего подозрительного в тебе и твоих магических союзниках, в их плавучей палате коматозников». Гейб еле сдержался, чтобы не врезать ему.

— Вы слегка взбудоражены. Все хорошо, надеюсь?

Гейб ткнул большим пальцем через плечо.

— И давно Джош там с Фрэнком?

Алистер невозмутимо проговорил:

— До недавнего времени, полагаю.

Джош выглядел так, как Гейб себя чувствовал. Но вид Алистера его подбодрил. Гейб вздохнул.

— А, мистер Томс. Очень рад, — поприветствовал его Алистер.

Джош кивнул.

— Гейб. Фрэнк тебя зовет.

Гейб взял младшего сотрудника под руку и отвел на пару шагов в сторону. Приблизился, понизил голос:

— Что ты ему сказал? Ты там долго сидел.

— Я сказал ему правду, ясно? Что ты ведешь себя странно, и я за тебя беспокоюсь.

— Беспокоишься за меня или о том, что я могу навредить твоей карьере?

Джош нахмурился и стряхнул ладонь Гейба со своей руки.

— Я не говорил Фрэнку ничего, о чем он сам вскоре не узнает. Тебе же лучше, если это случится раньше. Тебе стоит действовать на опережение.

— Я не могу действовать на опережение, если чуть что — ты бежишь к папочке.

— Я пытался соломки подстелить.

Гейб пригладил волосы.

— Вот уж спасибо.

Когда Гейб развернулся, чтобы уйти, Джош сказал:

— Предупредить тебя? Он очень зол.

— Уверен, переживу это.

«А вот моя карьера...»

Джош моргнул.

— Помнишь историю с лопатой? — Он тихонько присвистнул, присоединившись к Алистеру и Джуни. — И двумя парнями?

— Слыхала, их было трое, — пропела Джуни, — и третий был спецназовец.

— А, — откликнулся Алистер. — Это напомнило мне Калькутту...

Гейб постучал в открытую дверь кабинета Фрэнка.

— Сэр?

Начальник штаба стоял спиной к двери и глядел в окно.

— Закрой дверь. Сядь.

Гейб так и сделал.

— Сэр...

— Я сказал: сядь. Я не разрешал говорить. — Фрэнк отвернулся от окна и указал на фотографию на столе. — Помнишь собаку моих дочерей? — Он покачал головой. — Эта дурында до сих пор ссыт на ковер в столовой.

— Сэр...

Поигрывая пряжкой на подтяжках, Фрэнк продолжил:

— Ты ведь не ссышь на пол? У себя дома.

Гейб моргнул.

— Хм. Нет, сэр.

— Разумеется, нет. Ты приучен проситься. Твои родители, без сомнения, гордятся этим. Так что я не могу понять, почему ты упорно ссышь на всех наших заданиях.

Гейб молчал. После напряженного молчания начальник штаба произнес:

— Так я предлагал тебе объясниться. Кратко и убедительно.

— Мне нездоровится.

— Причард, будь это обычной простудой, я бы отстранил тебя ненадолго. Но есть разница между «нездоровится» и поведением, будто у тебя опухоль мозга, которая вот-вот разорвет твой арбуз.

— У меня нет опухоли мозга, сэр.

Фрэнк остановился и посмотрел на него.

— Ты так уверен, сынок?

А что, если это она и есть? Вдруг безбилетник — это плод его больного воображения? Галлюцинации, фантомные сенсорные ощущения, судороги... Но потом Гейб вспомнил ту жуткую баржу, как он чувствовал ее близость, она словно магнитом притягивала его к себе. Это не опухоль.

— Да, сэр.

— Что ж, очень жаль, — проговорил Фрэнк, — потому что тогда мы могли бы списать твое поведение на медицинскую проблему. — Он открыл ящик стола. — А вместо этого остается подсчитывать, сколько раз ты облажался.

— Порой сам удивляюсь, сэр.

Фрэнк достал початую бутылку скотча и два бокала. Его протез глухо лязгнул, когда он пинком закрыл ящик.

Как бы ни было рано, Гейб знал, что лучше не отказываться. Они синхронно подняли бокалы.

— De oppresso liber[25], — произнес Фрэнк.

— Semper fidelis[26], — откликнулся Гейб.

Дзынь.

Его прожгло насквозь. Дым наполнил пазухи Гейба: скотч пах как горящий дубовый бочонок.

— И как долго ты служил в морской пехоте, пока тебя не привлекли в разведку?

— Не слишком долго, сэр. До середины первой командировки.

— Достаточно. Наслышан про эти джунгли. Знаю, через что ты прошел. — Фрэнк смолк на мгновение. — Навидался всякого дерьма в Корее.

Гейб кашлянул.

— Я не знал, сэр.

Фрэнк закатил глаза.

— Боже. Прошу, скажи, что на заданиях ты врешь лучше, чем в моем кабинете.

— Хотелось бы надеяться.

— До сегодняшнего дня у тебя была отменная репутация.

— А после сегодняшнего дня?

— От тебя зависит. Мы сражались в горячих точках, ты и я, а теперь сражаемся в холодной войне. Не такие уж мы разные. Господь свидетель, когда-то и у меня голова была неправильно прикручена к телу.

— Спасибо, сэр.

— Не заблуждайся. Я не закрываю глаза и ничего не забываю. Но ты вытянул ситуацию с Драгомиром из пике и даже проявил благородство, передав его Джошу. Благодаря этому мы сейчас так любезно беседуем. Но когда ты выйдешь из моего кабинета, у тебя официально не будет права на ошибку.

— Понимаю, сэр. — Гейб поставил бокал на стол. Осторожно.

— Может, ты и умнее моей чертовой суки.

В тот вечер Гейб потратил в полукабинете бара «Водолей» больше времени и денег, чем мог себе позволить. Он дождался, пока большая часть посетителей разбредется по домам. Джордан отставила в сторону бокал, который вытирала, и перекинула тряпку через медный поручень на стойке.

Без обиняков Гейб объявил:

— Я хочу попросить об услуге.

Взглядом, который она на него бросила, можно было прожечь дыру.

— Ты ведь понимаешь, что услуга — это не выпивка? Ее не запишешь на счет.

— Это насчет Каира.

Джордан задержала на нем взгляд, затем, наконец, тяжело вздохнула.

— Удар ниже пояса, Причард. Удар ниже пояса. — Она сощурилась, потерла переносицу. — Слушаю.

— Две лопаты.

Моргнула. Просветлела.

— Не то, что я ожидала услышать. Но ладно. Это можно.

— И еще кое-что.

Она подняла бровь.

— Мне нужна помощь в разграблении могилы.

2.

Харет-эль-Яхуд, Каир

Получив назначение в Каир в 1968 году, Гейб Причард впервые оказался в Леванте. Но после Шестидневной войны[27] атмосфера в стране меньше соответствовала фильмам Сесила Б. Демилля[28] и больше — фильмам Кэрола Рида[29]. Не прошло и года после окончания коротких военных действий, улицы Каира еще щетинились от унижения.

Так бывает, когда получаешь по жопе.

Три месяца в Каире, а Гейб еще не видел ни одной служанки, одетой не по кодексу Хейса[30]. Это утро, к примеру, он провел в жаркой, как печь, кладовке над сапожной мастерской в Харет-эль-Яхуде, Еврейском квартале. Дважды за прошлую неделю его объект, агент «Моссада»[31], посещал антикварный магазинчик через дорогу.

В июне прошлого года Израиль утроил свои подконтрольные территории меньше чем за неделю. Когда слаженная атака соседей завершилась фиаско, Израиль захватил у Египта (официально — у Объединенных Арабских Эмиратов) Синайский полуостров и Сектор Газа. Но радиоразведка сообщала, что «Моссад» переместил несколько своих агентов в Газу сразу после захвата, еще до прекращения огня. Будто они так и ждали на границе, чтобы кто-то их впустил.

Конечно же, для уступок имелись официальные дипломатические причины. Однако такой разгул разведывательной активности заставлял иначе взглянуть на ситуацию. Со стороны взятие Синая и Голанских высот казалось маневром для отвода глаз. Трюком фокусника.

Девятью месяцами позже штаб-квартира ЦРУ в Каире обнаружила одного из тех агентов «Моссада» в средневековом квартале: шпион разыгрывал из себя знатока древностей. Начальство Гейба желало узнать зачем. Наблюдение за агентом не выявило ничего необычного, так что Гейб пошел на крайне рискованную операцию с высокими ставками, задействовав местных «фонарщиков» — команду поддержки. Вскрытие сейфа гостиницы показало, что агент «Моссада» имел при себе артефакты из Каср аль-Баши, дворца периода правления мамлюков в Старом городе Газы.

Это начинало больше походить на мошенничество, чем на разведку. Определенно, это не первый случай, когда сотрудник использовал рабочую информацию, чтобы пополнить свой пенсионный счет.

Гейб должен был подтвердить эти данные. Если бы агент «Моссада» вошел в магазинчик торговца древностями с серого рынка с артефактами периода Мамлюкского султаната, а вышел без них, это оказалось бы убедительным доказательством. Особенно если бы он вышел с мешком наличных. Однако Гейб не мог на такое рассчитывать, и, к его разочарованию, условия редко соответствовали гладкой внутренней логике из мультфильмов про Бульвинкля.

С наступлением утра пешеходов прибавилось. Женщина открыла свой магазин: около пятидесяти лет, длинные темные волосы с проседью, худощавого телосложения, рост метр шестьдесят пять — семьдесят. Контакт агента «Моссада»?

Утром в середине недели торговля шла ни шатко ни валко. Джордан Римз не торопясь проверила кассовый аппарат. В предыдущий день покупателей тоже было мало: настырный «ученый», не умевший отличить бербера от барбера, в очередной раз отпугнул и без того немногочисленных клиентов своим упорным нежеланием принимать отказ.

Одна лишь мысль о нем уже ее утомляла. Если он появится в третий раз, ей, возможно, придется обезглавить себя ятаганом, спрятанным под прилавком. Но тогда магазин унаследует ее кузен Хаким, и бестолковому бедолаге придется отскребать ее кровь с половиц. Не слишком-то справедливо.

Она поставила чашку чая на витрину с берберскими реликвиями: браслеты, серьги, обрывок неразборчивой рукописи, марокканский деревянный гребень — и открыла второсортную биографию Томаса Эдварда Лоуренса[32], готовясь к долгому тихому утру. Нашла место, на котором остановилась, потянулась за чашкой, но засмотрелась на струйки пара, танцующие над ободком. Они кружились, словно подхваченные легким ветерком. Но колокольчики над дверью не шевелились. Если в лавке сквозняк, он не с улицы. Нахмурившись, она закрыла глаза и ощутила легкое покалывание на коже. Снова заперла магазин. Вроде бы в нем не было ничего инородного. Ничего не сломалось. Но что-то все же колыхало бахрому алжирского кабильского ковра, что висел за прилавком.

За ковром скрывалась дверь. Особая дверь. Крепко запертая, защищенная заклинанием. Джордан нечасто ее открывала, только для особых клиентов. Она решила не открывать ее ученому-самозванцу. Она проверяла ее каждый вечер перед закрытием лавки.

«О нет».

Одной рукой она достала ятаган из-под прилавка. А другой прижала амулет к впадинке на шее. Древние слова, которые она шептала, леденили ее губы, вырываясь изо рта видимым дыханием, невозможным в Каире даже в самую холодную погоду. Они мерцали на сквозняке. Джордан прикрыла глаза, сосредоточившись на песнопении. Исчерпав силу талисмана, вновь их открыла. Если бы это видели покупатели, они бы заметили, как изменились ее глаза: теперь их будто окаймляло призрачное серебро. Ее чувства, усиленные магией, не улавливали чужого сердцебиения или запаха пота прятавшихся взломщиков.

Она подняла клинок и отбросила висевший на стене ковер. Дверь закрыта. Почти. Но краска на косяке сильно содрана. Похоже, кто-то вскрывал дверь ломом, и ущерб, нанесенный брусу, не позволял ей закрыться полностью. Так что теперь из пещеры под лавкой в зазор проникал мягкий, но устойчивый сквозняк.

Сильные защитные чары, наложенные еще ее дедом, должны были предотвратить столь грубое вторжение. Джордан исследовала дверь наполненным магией взглядом... и ахнула. Щупальца страха оплели ее спину. Чары не разорваны. Они сняты.

«Какая беспечность. Как я могла быть такой дурой?»

Она тут же поняла, кто это сделал: так называемый ученый. Одержимый артефактами мамлюков, он хотел собрать полный набор реликвий — или, по крайней мере, так утверждал — и практически требовал, чтобы она показала ему все из своей коллекции. Она ответила, что у нее просто ничего нет, что было правдой. Когда она со смехом отказалась принять деньги, он разозлился и вылетел из лавки с мрачным видом, не предвещавшим ничего хорошего. Она и на это посмеялась. В конце концов, магазинчик был защищен.

Ей следовало догадаться, что он желал увидеть особые товары не потому, что надеялся обманом лишить ее чего-то ценного, но легко приобретаемого, а потому, что понимал истинное значение этих предметов.

А из этого следовало лишь одно: он служитель Пламени. Приди он от Консорциума Льда, обман бы не потребовался. Хотя Джордан пыталась сейчас держать Лед на расстоянии, ее семья имела с ним давние связи, что обеспечивало честные, хоть и несколько прохладные отношения. Консорциуму хватило бы достоинства обратиться к ней в открытую.

«Как я могла так сглупить?»

Она открыла дверь и шагнула за ковер — в темный туннель. Щелкнула выключателем. Затем, все еще сжимая в руках клинок и пользуясь магическими чувствами, начала спускаться, страшась того, что могла обнаружить. Если эти маньяки ее обчистили, с них станется устроить такой хаос... Один лишь предмет, попавший не в те руки, способен вызвать катастрофу. Сколько человек пострадает из-за беспечности Джордан?

Туннель под городом был высечен в скале неизвестно кем неизвестно зачем столетия или даже тысячелетия назад. Она приходила сюда еще маленькой. Знала каждый поворот и отголосок. А в то утро ощутила странный запах — настолько неуместный, что Джордан потребовалось время, чтобы его опознать. Петрикор — чистый густой запах дождя, омывающего горячий камень. Но туннель пролегал в нескольких километрах от Нила. Здесь никогда не было влажности. Очевидно, так пахли снятые защитные чары. Она предпочла бы об этом не знать.

Она ожидала увидеть пустые опрокинутые полки с разбитыми артефактами. Однако на первый взгляд все выглядело как прежде. На первый взгляд.

Перед магическим взором лакуна пылала, как костер в безлунную ночь. Предметы на полках не тронуты: сосуды с золой редких растений, неприметные кристаллы со следами экзотических металлов, браслеты, сплетенные из стеблей цветов, росших лишь на одном-единственном болоте на земле, которое давно уже пересохло, фульгуриты[33], найденные в высокогорных пустынных долинах, куда можно добраться лишь на муле, зеленый пузыристый тринитит[34] размером с обеденное блюдо, привезенный с военной базы в Нью-Мексико, — всякая всячина со всех уголков земного шара. Джордан тут же увидела их по форме накопленной магической ауры. Но самые редкие и сильные предметы хранились в тайных расселинах, выдолбленных в стенах пещеры. Одна из расселин не излучала магической ауры. Она была пуста.

Джордан не требовалось сверяться со списком, чтобы понять, что украдено. Одержимость липового ученого допускала лишь одну возможность. Он, или его союзники от Пламени, украли глиняную фигурку, найденную наполеоновскими войсками в оттоманской крепости, где они останавливались на три ночи, готовясь к осаде Акры[35]. У этого места много имен, ибо за семь веков оно часто меняло владельцев, в последний раз — во время Шестидневной войны: Форт Наполеона. Замок Радван. Каср аль-Баша.

Ее семья никогда не раскрывала предназначения статуэтки, хотя в ней содержалась невероятная энергия элементаля. Как бы то ни было, гомункул явно был создан великим чародеем ушедшей эпохи. В фигурке таилась сила, которой никто не должен обладать. Даже Лед. И уж точно не эти ублюдки-анархисты из Пламени.

Джордан сняла шарф и вскрыла пузырек с золой. Опрокинула серый порошок в центр шелковой ткани, затем прикусила большой палец и выплюнула каплю крови на золу. Поместила в смесь бледно-голубой кристалл и свернула платок. Перевязала его кожаным шнуром, положила в тайную расселину, где много поколений хранилась фигурка. Уникальная волшебная аура артефакта просочилась в камень, и импровизированный лозоискатель-компас, созданный Джордан, впитал остатки и начал едва заметно вибрировать под действием симпатической магии.

Она сунула сверток в карман, помедлила, оглядев свою коллекцию. Надела браслет из цветущих трав — все еще зеленых, как и в тот день столетие назад, когда их собрали, — положила покрытую патиной медную монетку под язык. Вкус у нее был не металлический, а соленый. Поднявшись наверх, Джордан достала ножны ятагана и спрятала их под одеждой. Бережно прикрыла тайную дверцу и восстановила чары, прежде чем уйти.

Гейб, вспотев до чертиков на душном чердаке через дорогу, выглянул, как раз когда женщина уходила.

— Ну что ж, привет, — произнес он, наблюдая, как она быстрым шагом удаляется прочь. — Куда это ты так спешишь с утреца?

С одной стороны, у Гейба имелся сотрудник иностранной разведки с бесценными археологическими артефактами. А с другой — женщина, которая бежала из лавки, явно специализирующейся на редкостях. Похоже, все сводилось к взяточничеству, а не к заговору. Но ему платили не за то, чтобы он судил книгу по обложке.

Благодарный за любую возможность отдохнуть от сидения в засаде, он отправился вслед за женщиной.

Одиночная слежка через кроличьи норы узких каирских улочек шла далеко не идеально: тут бы ему пригодилась команда. Но он ни за что не найдет потом эту женщину, если сейчас побежит в каирский штаб. Она вела себя нерешительно: медлила на перекрестках, изучая каждую улицу, прежде чем продолжить путь; внезапно останавливалась и меняла направление; кружила и пересекала один и тот же переулок снова и снова. Сначала Гейб принял это за безыскусные шпионские потуги, намерение запутать преследователей. Но она действовала так, будто искала что-то, шла по следу, который Гейб не мог разглядеть, или услышать, или унюхать.

Он, однако, был мастером своего дела и держал ее в поле зрения, даже когда она шла по многолюдному рынку. Она так его и не увидела.

Разумеется, ей не требовалось оглядываться, чтобы заметить его. Все чувства Джордан усилила магия. Преследователь, которого она вычислила, почти наверняка работал на человека, которого она искала, или был с ним заодно. И, возможно, намеревался ее убить.

Она не ожидала, что этот день станет ее последним. Внезапно она затосковала по отцу и матери — впервые так сильно за все годы.

Но это чувство одиночества ее бесило. Она порвала со Льдом много лет назад. Выходит, она может погибнуть, выполняя за них грязную работу, а эти болваны даже не узнают, какую услугу она им оказала.

Подергивание в кармане перешло в вибрацию, когда она приблизилась к силовой линии под Маср-эль-Кадимой — Старым Каиром. Ее самодельная лоза дрожала с такой скоростью, что начала гудеть: глиняная фигурка близко. Но, учитывая преследователя и его вероятные намерения, вряд ли она вернется в свою лавку невредимой. Лучшее, что она могла сделать, — уничтожить или испортить статуэтку прежде, чем Пламя исчезнет с ней.

Ей приходилось действовать быстро — пока преследователь не вмешался. Она нырнула за угол в тень минарета. Тут же, исчезнув из виду, порвала браслет. Высвободила магию трав, и венок завял и пожух, не успев коснуться земли. Травы, рассыпавшись в пыль, выпустили облачко серебристых семян. Те осели на ноги Джордан, щекоча ее пальцы, едва преследователь завернул за угол.

Удивление отразилось на его лице:

— Какого черта?

На мгновение Джордан испугалась, что заклинание не сработало, и он встревожен, обнаружив ее, готовую сражаться с ним. Она потянулась за ятаганом. Но потом он нахмурился и бросился в переулок, и движение воздуха, вызванное его спешкой, всколыхнуло ее платок. Она отсчитала шестьдесят секунд после его исчезновения за углом. Затем повернула назад. Скрывающее заклятье действовало даже при ярком дневном свете, превращая ее тень в легкий силуэт. Она почти достигла вершины каирской силовой линии.

Лоза привела ее к выжженной солнцем деревянной двери в середине улицы — когда-то завораживающе лазурной, как все двери на Миконосе[36]. Джордан постучала. Никаких шагов не раздалось в доме, никто не ответил. Она постучала снова, погромче. Все равно тихо.

Она прикусывала щеку, пока железный привкус крови не смешался с соленым вкусом талисмана под языком. Постаралась собрать побольше слюны и плюнула. Плевок, пенящийся и розовый от крови, зашипел на накладке врезного замка. Разъел латунную филигрань. Спустя мгновение внутри раздался металлический звон падающей дверной ручки. Дверь распахнулась от одного лишь прикосновения пальца.

Гейб свернул в переулок. Вынув карту Каира из нагрудного кармана рубашки, раскрыл ее. Атрибуты туриста — слабая маскировка, но все лучше, чем ничего.

Хозяйка лавки исчезла, будто растаяла на солнце. Но на полпути вниз по улице он увидел двух мужчин, сгружавших ящики из машины к служебному входу. Гейб прошел мимо, не останавливаясь, слишком занятый расшифровкой карты, чтобы обратить на них внимание.

Один из них был сотрудником «Моссада» из Газы.

«Так, этого довольно, — подумал Гейб. — Ты их нашел. Можешь отметить это место на карте. И ты испытываешь удачу, ты на волосок от безрассудства. Пора вернуться в каирский штаб и сообщить о том, что узнал. Пусть хорошо знающие город люди выполнят свою задачу».

Остановился там, где переулок сливался с извилистой улочкой. Вздохнул. «Почему я никогда не прислушиваюсь к хорошим советам?»

Развернулся. Мужчины исчезли, но машина осталась. Ключи еще вставлены в зажигание.

Что там еще на брелоке? Ключ от служебного входа.

Джордан была благодарна за продолжительный эффект усиленного зрения. В здании не оказалось ни окон, ни световых люков — даже днем темно, хоть глаз выколи. Необычный дом: в нем гудела энергия силовой линии, проходившей сквозь фундамент. Будь это собственность Льда, она бы уже это поняла. Значит, Пламя. И место идеально подходило для крупных магических ритуалов. Ее волшебный слух различал тихий шепот голосов из-под половиц. Ну конечно. Что бы они ни делали, они хотели, чтобы фигурка находилась как можно ближе к источнику силы.

Как и ее лавка, этот дом построен над туннелем, пробитым при закладке древнего города. Ступени не скрипели: они тоже были вырублены из камня. Сглаженные подошвами бесчисленных ног, они походили на мраморные выступы акрополя. Все еще под действием заклинания сокрытия, она достигла нижней части туннеля с легкостью кошки и спряталась за колонной, которая, возможно, поддерживала крышу этого зала со времен, когда дедушка Тутанхамона был еще младенцем.

С полдюжины мужчин и женщин собрались вокруг длинного низкого деревянного стола под горчично-желтым светом лампы, очевидно ожидая чего-то. На каждом углу стола закреплены кандалы с цепями длиной в фут. Рядом на постаменте стояла глиняная фигурка, выкраденная из лавки Джордан. Кирка, готовая ударить по силовой линии.

Кому-то из волшебников Пламени было тридцать с небольшим, а кто-то был уже на грани старческого слабоумия. Джордан не узнала никого, но угадывала личность старшего. Его выдавали возраст и акцент: Терциан, армянин, некогда выдающийся служитель Пламени. Она была наслышана о нем за многие годы: каждому волшебнику Льда в этой части света рассказывали о нем ужасные истории, хотя мало кто видел его вживую. Лед относился к нему как к единорогу.

Сейчас он говорил с женщиной лет на двадцать младше Джордан, и голос его скрипел, словно дверь гробницы. От силовой линии все чувства Джордан были напряжены до предела.

— Завидую вам, девушка.

Женщина закрыла глаза и низко склонила голову в знак смиренной благодарности.

— Это честь для меня, господин. Вам следовало бы взять это на себя. Вы шли к этому так долго... — Она осеклась, недосказанность повисла в воздухе между ними.

— Слишком долго. Десятилетия лежат на мне тяжким грузом. Я не переживу процедуру.

«Процедуру?»

На этом их разговор закончился, но затем двое мужчин спустились по лестнице, каждый держал в руках сундук. Джордан затаила дыхание, но прибывшие миновали ее укрытие, ничего не заметив. Когда они присоединились к стоявшим у стола, она узнала настырного «ученого», посещавшего ее магазин.

— Только что говорил с Римом и Пекином, — объявил он. — Они ждут.

Это побудило группу действовать. Терциан с ножом и чашей обошел всех, собрал кровь служителей. Прибывшие последними открыли сундуки и распределили талисманы между собравшимися. Сила, содержащаяся в объектах, помноженная на энергию силовой линии, наполнила зал почти невыносимым физическим давлением. Женщина, с которой говорил Терциан, легла на стол. Двое других застегнули кандалы на ее запястьях и лодыжках, а третий бережно поместил кожаный лоскут ей в рот. Она пожевала его и резко кивнула.

Джордан никогда не слышала о подобном ритуале. Какой-то особенный, к которому в высших эшелонах Пламени стремились десятки лет. Не слишком-то обнадеживает. Фигурка — явно главный элемент всей операции. Джордан оценила расстояние от своего укрытия до постамента. Сможет ли она пробежать через весь зал и разбить глиняную статуэтку прежде, чем ее схватят? Близость к силовой линии превратила ее заклинание сокрытия в плащ темнее соболиной шубы.

Песнопения начались, как только женщина устроилась на столе. Слоги безымянного языка эхом отдавались в каменном зале, обращались к силовой линии, атаковали усиленные чувства Джордан, впивались в ее барабанные перепонки, словно спицы. Сейчас самое время — пока они ткут основу своего заклинания, пока ожидаемый эффект не достигнут. Но подслушивать это песнопение — все равно что вглядываться в густой туман: она различала лишь отблески сокрытого замысла магов.

«Нет, не может быть. Это невероятно. Не может же Пламя быть столь безрассудным?»

Она приготовилась к броску через зал. Присела, напрягая все тело, словно пружину. Представила себе всю последовательность движений, последние шаги в своей жизни. «Выпрыгнуть из укрытия, оттолкнуть Терциана в сторону, перепрыгнуть через стол, схватить фигурку и грохнуть ее об пол...» Это она сумеет, хотя у нее было бы больше уверенности лет пятнадцать назад. Она успокоилась, выровняла дыхание, начала считать. «Раз. Два...»

Сзади раздались шаги и резкое дыхание. Мужчина, который следил за ней от Харет-эль-Яхуда — должно быть, американец, — бочком спускался по ступенькам. Джордан напряглась. Но по выражению его лица было ясно, что он не их подельник. А запах пота подсказывал ей, что он не понимает наблюдаемого. Его это пугало.

Джордан тоже испугалась, ведь она понимала происходящее. Хотя ей и не верилось.

Песнопения достигли апогея. Волшебный призыв и ответ выманили что-то непостижимо древнее из недр земли. Лампы заморгали от несуществующего ветра. Вселенная дрогнула. Нечто проникло в зал.

Терциан поднял глиняную фигурку левой рукой. Пустую фигурку, вспомнила Джордан. Она никогда не придавала этому значения — до сих пор. Другой рукой он держал нож. Воздел руки над распятой на столе женщиной. Джордан улавливала суть: церемония сродни волшебному переливанию крови. Но американец этого не понимал.

— Вот дерьмо, — выпалил он.

Отчасти Гейб гадал, что написать в отчете начальнику штаба, когда дело дойдет до оккультистов и человеческого жертвоприношения. Как минимум его ждет полугодовая психиатрическая экспертиза. С другой стороны, он знал, что беспокойство излишне, ведь шансы выбраться из помещения падали ниже нуля.

Его услышали. И все как один обернулись и уставились на него. Даже бедняжка на столе — белки расширенных от ужаса глаз сверкали.

— Убейте его, — проговорил старик, который казался древнее самой земли.

Джордан не стала упускать шанс. Бросилась из укрытия, локтем ударила волшебника Пламени в шею и перемахнула через зал. Она словно нырнула в густой кисель. Призванная сущность имела огромный метафизический вес, действовала против заклинания сокрытия, как магический встречный ветер. Джордан рванула через стол.

— Уф, — сказала прикованная женщина, вскинула ноги и пнула ее.

Как только Гейб развернулся, чтобы бежать, тень метнулась через зал. И эта тень была физической сущностью: она бросилась к глиняной кукле в руках старика.

Каблуком ботинка Джордан ударила по вытянутой руке Терциана. Глина треснула.

Старик в бешенстве открыл рот и сбился с заклинания, что мгновенно высвободило накопленный магический потенциал. Джордан словно куснула провод под напряжением. Ее заклинание сокрытия разрушилось. Но служители Пламени, связанные кровью, будто пережили сильнейший метафизический взрыв. Они рухнули на пол, как марионетки, которым обрезали нити. Зал вибрировал, как перетянутый барабан, трещал по швам от огромного запаса магического потенциала, опасного и невоплощенного.

«Я схожу с ума». В один миг тут была комната, полная оккультистов, готовых его убить, а в другой — они стонали, перекатываясь по полу, и словно из ниоткуда в воздухе появилась женщина из лавки. Предполагаемая жертва была без сознания.

Три события случились одновременно. Джордан повернулась, чтобы схватить нарушителя и бежать. Но этот идиот-американец заковылял по лестнице вниз, очевидно собираясь освободить закованную женщину. А нечеловеческая сущность начала вращаться и метаться в поисках носителя, которого больше не чувствовала. И попыталась вживиться в ближайшее здоровое тело.

Американец выгнул спину и закричал.

Джордан поймала его прежде, чем он размозжил себе голову о каменный пол. Ей очень хотелось оставить его там. Нельзя брать на себя лишний груз: к завтрашнему утру каждый служитель Пламени в радиусе двухсот миль начнет искать ее. Но она знала, что они будут пытать глупого американца, водить зачарованными ножами по его душе, пока от него ничего не останется, кроме истекающего слюной дрожащего куска мяса, — и все из-за ее неосторожной ошибки.

Джордан потащила его по лестнице. Ему немного легчало по мере удаления от силовой линии. Она вытянула этого вопящего безумца на залитые солнцем улицы Каира.

3.

Жижков, Прага

Гейб забился в судорогах. Прикосновение голема превратило искру в голове в полномасштабный электрический шторм. Привкус металла наполнил рот, запах озона — ноздри. Из-за судорог он не мог говорить. Голем и безбилетник будто бы оказались противоположными магнитными полюсами, отчаянно стремящимися слиться друг с другом, а Гейб был их единственным препятствием. Что-то невидимое все глубже впивалось в его мозг, продвигаясь к голему.

Крик Гейба разнесся по всему кладбищу. Полицейские орали друг на друга, свистели. К Джордан и Гейбу приближался свет фонарей.

Джордан взяла его за свободную руку и потянула. Но с тем же успехом новорожденный котенок мог толкать валун.

Слова наполнили голову Гейба. Слова непонятного ему языка, однако он знал, что язык этот древнее всего живого. Чужая речь выливалась из его рта. Смысл фраз, их осознание, необходимость скрываться — все это не имело значения. Важно было только произносить древние истины. Он стал их сосудом. Его губы, язык, зубы, глотка, легкие работали сами по себе. Слова нельзя было шептать — их надо было вопить. Они оставляли после себя привкус пепла.

Джордан отшатнулась и залепила ему пощечину так сильно, что голова мотнулась в сторону. Должно быть, больно, но все, что он мог ощутить, — это острые, как бритва, слоги, разрезающие его голосовые связки. Он произносил заклятие и чувствовал кровь.

— Заткнись, — прошипела она, — и помоги мне тебя освободить.

Он пытался сказать:

— Я пытаюсь, — но выходило лишь «гларг-х-г-х-г-х-гханг».

Скрип шагов по гравию, приближавшихся из тумана. Джордан отпустила Гейба и выкарабкалась из могилы. Сжалась за надгробием и подняла лопату, как бейсбольную биту. Размахнулась, как Бейб Рут[37].

Из клубов тумана появился Алистер. Стальной наконечник его зонта тихонько звякнул о гравий, когда он остановился, чтобы оценить ситуацию. Приподнял шляпу, приветствуя Джордан.

— Мисс Римз. Как всегда, рад встрече.

Алистер нагнулся над краем могилы. Крики и свист приближались, как и лучи фонарей, освещавшие туман. Алистер взглянул на Гейба, потом на нечеловеческую руку, которая крепко сжимала его запястье. Прищелкнул языком.

— О, мой милый, должен сказать, вы ужасающе предсказуемы.

Гейб ответил: «Бвлегх пликсч джтклфвиск!»

Алистер поднял бровь.

— Разумеется. — Достал из нагрудного кармана флягу.

Когда он открыл ее, Джордан сказала:

— О, да брось. Сейчас не время...

Но вместо того чтобы сделать глоток, Алистер брызнул содержимым на глиняную руку, сжимавшую запястье Гейба. Пальцы разжались, Гейб качнулся назад. Существо в его голове еще дрожало, как костная пила, готовая распилить его череп, но хотя бы мысли вновь стали его.

— Какого черта это было? Святая вода?

— Не нужно богохульствовать, Гэбриел. Всего лишь капля воды из Влтавы. — Алистер закрутил фляжку и сунул обратно в карман. — Боюсь, это вряд ли задержит нашего друга дольше, чем на несколько мгновений.

Глиняные пальцы снова зашевелились. Раздались скрежет и хруст — будто хозяин руки выбирался из могилы. Вместе Джордан и Алистер вытянули Гейба из ямы.

— Ну что ж. Мисс Римз, мистер Причард, — Алистер махнул зонтиком в противоположную сторону от фонарей и криков полицейских, готовых обрушиться на них. — Сюда, если изволите. Советую поспешить.

Таня вздохнула, когда увидела свой дом. Или вздохнула бы, если бы не дрожь, охватившая все тело. Путь от реки был долог и жалок. Ее ботинки хлюпали, она оставляла грязный след и едва дышала.

В реке было холодно. Очень, очень холодно.

Она помедлила на углу, чтобы пропустить шумную троицу студентов. Лучше дать им пройти вперед: наверное, она похожа на речную ведьму — все волосы в тине. Юноша и две девушки пересекли улицу, он обнимал их за плечи. Одна из студенток взглянула в Танину сторону, когда они проходили мимо. Такая юная.

«О Андула. Что я с тобой сделала? — Таня начала задыхаться. — Что Лед с тобой сделал? Что они сделали со мной? Какой лжи я служила?»

Она дождалась, пока ребята завернут за угол и исчезнут из виду, дотянула последние несколько метров до дома. Сначала она сорвет с себя промокшую одежду и завернется во все одеяла, которые есть в квартире. А потом нальет себе выпить. Может, дважды. А потом они с дедушкой поговорят начистоту. Если нужно, она не будет спать всю ночь, допрашивая конструкт.

Таня потащилась вверх по лестнице. Чтобы не умереть от переохлаждения, она задействовала все талисманы, которые при ней были. А это опасно. Дома в Волгограде она видела мужчин и женщин, которые проводили дни в оцепенении, пытаясь навеки забыть Сталинградскую битву. Она видела, что случалось, когда кого-то, кто заливает за воротник, лишали алкоголя. Танины руки так же дрожали, когда она пыталась вставить ключ в замок.

Наконец она справилась, но только как следует позвенев связкой и добавив к паутине царапин новые следы. Войдя внутрь, заперлась и прислонилась к обитой дерматином и ватой двери. Ее обмороженное сердце билось часто, кровь пульсировала в ушах, как турецкий барабан. Она стояла так долго — переводя дыхание, прежде чем начать сражение с ботинками. Бросила их как попало. Изможденная, напуганная, замерзшая до костей, рванула в спальню, оставляя след из промокшей одежды.

Только стянув одеяла с постели и завернувшись в них наподобие бедуинки, она поняла, что, несмотря на поздний час, ей не пришлось включать свет. Ни в коридоре, ни в спальне. Она ведь не оставила лампы включенными, когда уходила? Такими транжирами бывают только дети и люди на Западе. Таня на цыпочках вышла из спальни и заглянула за угол, в коридор.

Свет горел во всех комнатах ее квартиры. В туалете. В ванной. И в конце коридора, на кухне... Оттуда же доносились слабые высокие трели и шипение — будто кто-то настраивал радио.

«О нет».

Треск помех на кухне кристаллизовался в голос дедушки, как если бы человек, настраивавший частоту конструкта, забросил в эфир сеть и тянул его душу на землю, словно раненую птицу.

— Какие вопросы мы должны обсудить? — произнес конструкт.

Смешок незваного гостя был до ужаса узнаваем.

«Нет-нет-нет-нет-нет».

Задержавшись только чтобы накинуть приличный халат, она босиком прошлепала в кухню в безумной надежде, что ослышалась. Она ослышалась, недопоняла — этому есть невинное объяснение. Но нет. За кухонным столом, играя с верньерами на дедушкином радио, сидел Александр Вадимович Кометский, начальник пражского штаба КГБ. Ее кастрюли и сковородки были свалены на полу возле шкафа.

— Я разочарован и напуган, Татьяна Михайловна. Незнакомый мужчина проникает к тебе в квартиру, а ты ничего не делаешь, чтобы противостоять ему? Как же тебе повезло, что это лишь я, твой подлинный друг, действующий в твоих лучших интересах, любящий тебя, как отец.

Последовала долгая напряженная пауза, пока шестеренки в голове Тани не заработали так, чтобы она смогла говорить.

— Шеф? Что вы тут делаете?

— Я беспокоился за тебя, Таня. Ты не появлялась на работе весь день, и даже милая Надя понятия не имела, куда ты делась. Мы боялись, что случилось что-то ужасное.

Она думала, что вылазка на баржу займет не более часа на восходе — теперь, возможно, было уже за полночь. Чтобы скрыться от охранников на барже и запутать погоню, потребовалось много часов и один заплыв по реке. Она не появлялась в пражском штабе КГБ весь день.

— И... боже, боже... я вижу, что мои страхи обоснованы, — продолжил он. Запах его дыхания подсказал ей, что вместе с дедушкиным конструктом он нашел остатки ее алкоголя. На который она так надеялась. — Почему ты такая мокрая, милая Таня, и такая грязная?

— Я прыгнула в реку, — ответила она. По крайней мере, это правда. Самая глупая и наивная часть ее личности надеялась, что он сосредоточится на реке и не затронет тему конструкта, который держит в руках.

Он нахмурился, и она добавила:

— Отчаянная ситуация. За мной следили. Возможно, западные службы. — Формально все так: она ничего не знала о сотрудниках Льда на барже.

Саша покачал головой.

— Ну и ну. Это разрывает мое старое сердце: с тобой чуть не стряслась беда. Конечно, если бы ты следовала правилам и не действовала в одиночку, может, ты бы не оказалась в такой отчаянной ситуации. В моем штабе сотрудники заботятся друг о друге. Ведь так?

— Да, шеф. Всегда.

— Мы ведь семья. — Он торжествующе кивнул. Но затем постучал ногтем по радио и усмехнулся. — Кстати о семье! — Ужас грозил разорвать ее пополам. — Этот странный прибор. Когда я его обнаружил, сначала подумал: «О нет! У нашей дорогой Тани незарегистрированное радио». Не передать, как мне было больно от мысли, что ты слушаешь западные радиостанции.

Плохо дело. До сибирского ГУЛАГа недалеко. Она вновь начала дрожать, уже не от холода.

— Саша, я могу объяснить...

Он пел дальше, будто не слышал ее.

— Но какое облегчение. Оно едва что-то ловит, ничего на короткой волне. Только одинокий бестелесный голос, утверждающий, что он чей-то дедушка.

«О дедушка, какие тайны Саша выудил из тебя обманом?»

Ее полузамерзший, на три четверти в ужасе, совершенно неподготовленный разум искал опору в этой скользкой беседе.

— Должно быть, сломано...

«Нет-нет, дура! Не признавай вину!» Один звонок — и Саша урежет выплаты ее семье. Или их арестуют как диссидентов.

Он кивнул.

— Ну конечно. Оно ведь даже не включается в розетку. К тому же, я так понял, твой единственный живой дедушка очень болен. Он ведь в коме в Москве?

— Да, Саша.

Он протянул руку и похлопал ее по плечу.

— Не нужно беспокоиться. Советские доктора — лучшие в мире, ты же знаешь. А он — ветеран Великой Отечественной войны? Такие выдающиеся люди получают лучшее лечение. Уверен, вряд ли с ним случится что-то плохое.

Скрытая угроза, как кулак, сжала ее нутро. Она прижала ладонь к животу, глотая воздух.

— Шеф...

— Ты тоже выдающийся человек, Татьяна Михайловна. Больше жизней, чем у кошки! Сначала выжила после прыжка в ледяную реку в январе. Потом оказалось, что незаконно владеешь радио, но кто его нашел? Я! Снова удача! Ведь я знаю о твоей абсолютной верности и самоотверженности. Другой аппаратчик извратил бы это для своей выгоды.

Она моргнула. Что происходит? Ее разум слишком замерз и работал медленно, не поспевал.

Саша встал.

— Поэтому, чтобы тебя защитить, я заберу этот странный прибор. Лучшее решение, не правда ли?

«Боже мой. Дедушка».

Она смотрела на него с мольбой золотой рыбки.

— Я... В смысле, я думаю...

Он снова от нее отмахнулся.

— Ну же, ну же, не стоит меня сейчас благодарить. Может, в будущем представится возможность.

— Возможность?

— Услуга. Я оказываю тебе услугу, и может, придет время, когда мне потребуется услуга взамен. Как я сказал, мы заботимся друг о друге.

Для такого есть другое слово. Шантаж.

Он пожал плечами.

— Ты очень изобретательная, Татьяна Михайловна. Если когда-то до этого дойдет, уверен, ты справишься с задачей.

Он натянул пальто, а с ним и мантию отеческой заботы.

— Возьми на завтра выходной. Отлежись, а то схватишь простуду. Это Сашин приказ! Я попрошу товарища Острохину справиться о тебе. Она принесет пироги.

Последнее предложение он подкрепил улыбкой и подмигиванием, будто не грозился убить ее дедушку и не показал с тошнотворной ясностью, что теперь она во всех смыслах в его распоряжении.

Саша помедлил на пороге.

— Тебе стоит задуматься о переезде. Управдом нечестный человек. Поговаривают, за малейшую взятку он впустит в квартиру к уважаемой юной девушке такого странного старика, как я. Я боюсь за тебя, живешь среди презренных мерзавцев. Доброй ночи.

И с этими словами он исчез, с дедушкиным конструктом под мышкой.

Гейб, спотыкаясь, пробирался среди могил, опираясь на Джордан и Алистера. Зажатый между запахами сандала и одеколона, он чувствовал себя потерпевшим кораблекрушение в мужском отделе «Хэрродс»[38]. Алистер, с уверенностью летучей мыши, вел их сквозь темень, направляя к восточному входу.

Новый шум добавился к звукам погони. Сначала — ужасающий грохот и треск, будто что-то вырвалось из старого деревянного гроба. Затем медленный, но ровный хруст неуклюжих шагов по гравию.

Всего в нескольких метрах впереди появилось свечение трех фонарей в тумане. Алистер помедлил мгновение, будто сверяясь с внутренней картой. Резко бросил:

— Сюда, — и потянул их на север, в старую часть кладбища. Они миновали ряды надгробий.

— Тут, — так же резко. И притянул их к земле.

Они остановились за надгробием, столь темным и древним, что буквы стерлись. Гейб подумал бы, что его жилец давно забыт, но кто-то недавно оставил на каменной плите букет. Больше травы, чем цветов, но все же милый жест.

Джордан нахмурилась, увидев это.

— Погоди-ка...

Алистер выжимал букет, как кухонное полотенце, пока тот не разорвался, выдохнув облачко семян и лепестков. Это вызвало странное, но приятное покалывание, ощущаемое новым чувством Гейба, которое он называл наследием безбилетника. Похоже на легкую магию.

Волшебник из МИ-6 прошептал:

— Это даст нам несколько мгновений невидимости.

Спустя секунды полицейский миновал их укрытие. Гейб видел мужской силуэт в тумане, слышал шорох его одежды. Но коп даже не помедлил, скользнув по ним лучом фонаря.

Гейб нахмурился.

— Это что сейчас было?

Впервые за ночь тень улыбки заиграла на лице Джордан. Она прошептала:

— Алистер усыпал талисманами все кладбище.

Алистер покачал головой.

— Только в стратегических точках. Ко всему нужно готовиться.

— Я-то гадала, зачем ты покупаешь столько моих безделушек.

«Готовиться». Что там говорил Алистер? Что-то насчет предсказуемости...

— Погодите-ка. Вы знали, что я попытаюсь это сделать?

Алистер дернул манжеты.

— Я подозревал, что рано или поздно вы отправитесь искать голема. — Откуда-то из тумана раздался крик, затем тяжелый удар — будто раскололся могильный камень. — Я не ожидал, что встреча будет столь впечатляюще успешной.

— Но откуда? Я никому не сообщал, куда пойду.

— Прага полнится историями о големе. И, судя по описаниям, это крайне мощный конструкт. Его искали многие по обе стороны нашего оккультного конфликта. Трудно устоять перед очарованием такой соблазнительной легенды.

— Но за все время никто не мог его найти, — сказала Джордан. — Ведь это лишь легенда.

— Мы все так думали. — Алистер пожал плечами. — Любые следы оживляющего заклинания стерлись столетия назад. Поэтому его не удавалось найти. Ну, до сих пор, пока не появился удивительный мистер Причард.

Гейб потер ноющее запястье. На коже отчетливо проступал отпечаток руки. Сожми голем его руку чуть крепче, превратил бы кости в труху.

— Кстати о нем. Насколько я знаю, наш общий друг в последнее время вел себя неосторожно, — продолжил Алистер, — но я слегка озадачен, обнаружив, что и вы вовлечены в это опрометчивое предприятие, мисс Римз.

— Я его должница, — она дрожала, обхватив себя руками. — В том, что случилось с Гейбом... виновата я.

— Вы имеете в виду знаменитое злоключение мистера Причарда в Каире? Несомненно, захватывающая история. Хотя, когда человек наводит осторожные справки — и все, заметьте, по служебным каналам, — подробности исчезают из виду. Я подозреваю, что вы, мисс Римз, единственная, кто знает все.

Она прикусила губу и бросила нервный взгляд на Гейба.

Хотя его голова кружилась, словно в торнадо, он понял.

— О боже. Ты всегда говорила, что нашла меня в том вонючем переулке. Ты хоть представляешь, как страшно было проснуться с зияющим провалом в памяти и разрозненными обрывками лихорадочных кошмаров вместо целого дня? Годами я боялся, что теряю рассудок. А ты с самого начала знала, что случилось и что со мной не так?

Джордан покачала головой.

— Нет, нет. Гейб, клянусь, я не знаю, что с тобой случилось. Я не могу сказать ничего определенного. Только выдать безумную теорию. Или, по крайней мере, я до сегодняшней ночи считала ее безумной.

— Если не признаешься немедленно, — прошептал Гейб, — я начну горланить гимн США, пока все полицейские города нас не найдут.

Джордан отвернулась.

— Я знаю только то, что видела сегодня.

— Я знаю только то, что проснулся в переулке с провалом памяти в сутки. Так что послушаю.

Алистеру Джордан сказала:

— Это было Пламя. Мы вломились посреди ритуала. Крупного. Географически распределенная операция. Каир, Рим, Пекин.

— И что именно они намеревались достичь в ее результате? — Британец был настроен по-деловому. На мгновение томное обаяние щеголя из Итона испарилось, открыв закаленного дознавателя из МИ-6.

— Думаю, они пытались выпотрошить кого-то. Создать собственного Носителя.

Какое-то время все молчали. Раздавались только случайные крики офицеров Veřejná bezpečnost, занятых их поисками.

— Поверь, я знаю, как это звучит, — сказала она. — Шло время, я убедила себя, что неверно толкую то, что видела. Я списала это на адреналин и страх. Но то, как Гейб зарядился от конструкта голема... Больше я не сомневаюсь.

— Вы считаете, что элементаль, предназначенный для добровольца из Пламени, оказался в нашем Гэбриеле.

— Но он не Носитель. Он не может с ним слиться. — Джордан снова покачала головой. — Напротив, я думаю, он застрял на полпути, как диван в проходе.

— Надо же, — заметил Алистер, — какая изящная и интригующая гипотеза.

— Ну отлично. Это все объясняет. Мне просто нужно найти пару студентов, — зашипел Гейб. Он помедлил, чтобы сплюнуть привкус меди, наполнивший рот. — Расплачусь с ними пивом.

Джордан бросила на него косой взгляд. Алистеру она сказала:

— Мы точно не можем его оставить?

— Если бы, дорогая.

Снова эхо криков в тумане. Сначала пара окликов — полицейские звали друг друга. Затем к ним присоединились новые голоса, тревожный хор. Они договаривались о чем-то.

Алистер встал.

— Пожалуй, нам пора.

Джордан помогла Гейбу подняться на ноги.

— Спасибо, Алистер. Я не была готова к этому. Рада, что вы здесь.

Суматоха окликов перешла в вопли. Кладбище содрогнулось от тяжелого удара, а потом что-то большое и обмякшее вылетело из темноты. Приземлилось поблизости с глухим стуком.

Они как один уставились на мертвого полицейского.

— Признаюсь, к такому я не был готов.

1.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

Февраль, 1970 год

Когда Таня вошла в бар «Водолей», в нем толпились тени и плохие воспоминания. В воздухе парили тонкие завитки голубого сигаретного дыма, смешиваясь с невыветрившимися запахами пива, ладана, дягиля и шалфея. Экзотические ароматы остались после еженедельной церемонии очищения, которую Джордан проводила, закрывая для этого заведение.

Пока в баре сидели только четверо посетителей: трое чешских аппаратчиков и Арнольд Литтон, бывший сотрудник ЦРУ, которого выдворили на пенсию, но он решил задержаться в Праге в тщетной надежде, что его вновь призовут на службу. Обычный персонаж в Танином мире: человеческий обломок, оставшийся после давно забытых битв, цепляющийся за ту жизнь, в которой ему больше нет места. Таня презирала его за это. Не удосужившись ответить на его кивок, она прошла прямиком к барной стойке и остановилась в нетерпеливом ожидании.

Джордан закончила зажигать свечи на столах и вернулась на свое место.

— Ты только глянь: вся разодета и готова к вечеринке. КГБ наконец-то снабдил тебя духом веселья?

Таня заметила, что Джордан всегда касалась двумя пальцами одного и того же медного браслета, когда говорила что-то подобное, и никто, кроме них, этих слов больше не слышал. Так что Таня бросила попытки заткнуть ей рот, хотя фразы были преступно бестактными.

Хмурясь, Таня поставила коробку из-под конфет «Красный Октябрь» на стойку.

— Пытаешься меня охмурить? Признаюсь честно, ты не в... — Рука Джордан слегка коснулась коробки и тут же отлетела, как испуганная птица. Насмешка исчезла с лица барменши. — Ты зачем принесла сюда это?

— Мне нужно спрятать их на неделю.

«А может, и навсегда», — подумала Таня, но сдержалась и не произнесла это вслух. Джордан не ответила, и Таня добавила:

— Завтра из Москвы приезжает проверка. Если их найдут...

— Меня это не касается.

Но, разумеется, касалось, и Таня знала, что Джордан хорошо это понимает. Ее нейтралитет был шаток — существовал, пока Джордан была нужна Пламени и Льду, и опирался на нежелание сторон тратить силы на ее уничтожение. Если все узнают о тайной войне магов, развернувшейся под носом у разведок всего мира, Джордан пострадает не меньше остальных.

— Ты же чуткая, — сказала Таня. — Чувствуешь, что я не доверяю тебе... Представляешь, как все серьезно, если мне пришлось просить тебя об этом?

Джордан долго не отвечала. Таня затаила дыхание. По правде, она не слишком-то боялась проверки из Москвы. Но Саша приводил ее в ужас. Начальник вполне мог снова проникнуть в ее квартиру, и нельзя допустить, чтобы он обнаружил ее снаряжение. Либо он поймет, что это и для чего, либо захочет, чтобы она ему все объяснила. В любом случае она не желала этой беседы.

Барменша хмуро взяла коробку. Подтолкнула табуретку, чтобы дотянуться до полок над кассой, поставила жестянку с Таниными инструментами и оружием как можно выше, рядом с батареей пыльных, но дорого выглядящих бутылок.

Таня почувствовала, как екнуло ее сердце оттого, что снаряжение сможет увидеть кто угодно.

— А тут безопасно?

— Не читала «Похищенное письмо» Эдгара По? Прятать надо на виду. Если остаешься, покупай выпивку.

— Я не останусь. Спасибо, Джордан. Я твоя должница.

Джордан скорчила кислую мину и пожала плечами.

— А что так? Все тут сидят.

И тут в дверь влетел высокий мужчина в летней шляпе. Сбросил пальто, под которым оказался льняной костюм, белый, как и волосы гостя, и гораздо более подходящий для тропиков, чем для пражской зимы. Очевидно, новенький. Шрам через всю щеку делал его поразительно красивую внешность еще более интригующей.

— Мартини, — произнес он с американским акцентом. — Сухой, традиционный, с оливкой. И не скупитесь на джин.

Выбрав полукабинет у стены, он снял шляпу, вынул сигарету из пачки «Мальборо» и щелкнул зажигалкой «Зиппо».

Таня собралась уходить. Не может он быть шпионом: слишком уж яркий. Но тут новенький крикнул: «Арни!» — и помахал единственному бывшему сотруднику ЦРУ в зале. Литтон улыбнулся и приветственно поднял бокал.

Проклятье.

Ей нужно узнать, кто этот парень.

Но не сейчас. Ей нельзя медлить. Она должна показаться в Национальной галерее на открытии выставки старых мастеров из Эрмитажа. Одновременно самая скучная и гламурная сторона ее работы — посещать такие мероприятия. Ничего интересного там не происходит.

В глубине Национальной галереи, в ее административных закоулках, куда не вправе пройти ни один посетитель, блевал Гейб. Всего несколькими минутами ранее он по иронии судьбы держал бокал грузинского «шампанского», но не успел сделать и глотка, как чудовище в его голове дотянулось до желудка. Словно раненый зверь, Гейб бежал с приема и нашел приют в темном коридоре. Гейб брел, спотыкаясь, и дергал ручки дверей, пока не нашел ту, что открылась, за ней он и спрятался.

Слава всем несуществующим богам, которые заботятся о благополучии заблудших шпионов, — это оказалась ванная комната.

Рвота, хлынувшая в изящную фарфоровую раковину, расписанную вручную колокольчиками цвета тирского пурпура, была зеленой и вонючей. Крупные капли пота градом катились по его пульсирующим вискам. Между тем существо внутри него добралось до кишок и принялось гладить и сжимать их. Мгновение назад Гейбу казалось, что хуже быть не может. Теперь, однако…

Кто-то подергал дверь ванной.

— C’est occupée! — прорычал Гейб на лучшем столичном французском. — Va te faire foutre, trouduc[39]. — Это чтобы сбить незваного гостя с толку — пусть потом гадает, кто тут засел.

Кто бы то ни был, он ушел — возможно, чтобы позвать охрану.

Гейб знал все способы выбраться из охраняемого здания. В конце концов, по легенде он был главой службы дипломатической безопасности в американском посольстве в Праге. Но он понятия не имел, как выбраться из своей передряги. Если его обнаружат — или, точнее, когда его обнаружат, — с его карьерой будет покончено. Он станет посмешищем. Хуже того, где бы он ни оказался, все будут тыкать в него пальцем — как в горе-разведчика, который извергает нечистоты в музее из всех своих дыр. Он облажался по-королевски.

А потом вдруг все прошло.

Что, черт побери, это было? Вот только он рассматривал картину, а в следующий миг…

В выдохе, который вырвался у Гейба, было и облегчение, и отчаяние, и отвращение. Он поскорее привел себя в порядок и подтер все свидетельства своей неопрятности. Груду использованных салфеток, которыми он вытирал предметы, он спрятал в глубине бельевого шкафа: какой-нибудь перепуганный уборщик найдет их спустя неделю. Гейбу хватит времени, чтобы тихонько исчезнуть.

Однако, уходя, Гейб заметил Морозову: она стояла отдельно от остальных и явно ужасно скучала. В отчаянном порыве он схватил ее за запястье и потянул в темную часть галереи.

И обнаружил, что держит за руку демоницу. У Морозовой был взгляд убийцы. Свободную руку она занесла так, чтобы ударить его основанием ладони в нос в расчете вонзить ему в мозг. Но затем, узнав его и, очевидно, рассудив, что он вряд ли будет драться с ней на публике, Морозова опустила руку и сморщила носик.

— Ты воняешь.

Тихо и нервно Гейб произнес:

— Мне нужна твоя помощь. Помощь от… твоей организации.

— Отпусти. — Морозова освободилась от его хватки. И рявкнула: — Эта дверь закрылась. Навсегда. Можешь притвориться, что ее никогда и не было.

Ух ты. Гейб мысленно сделал два шага назад и один в сторону. Тут он сыграл слабо. Видимо, ее ненависть к нему превосходит желание его завербовать. Нет, стоп. Ее тон подразумевал, что она недовольна не только им. Может, своим начальством в КГБ? Или Льдом? Если по его наводке она заглянула на баржу, полную замороженных жертв Консорциума, то, скорее всего, потеряла веру в своих.

Как бы то ни было, Гейб сумеет этим воспользоваться.

Его личные проблемы меркли на фоне открывшихся возможностей. Гейб почувствовал себя актером, дождавшимся своей реплики. Пора выйти на сцену и повалять дурака. Пусть она думает, будто он решил ею манипулировать. Посмотрим, как она ответит.

— Послушай, — сказал Гейб своим самым елейным голосом а-ля плохой парень. — Между нами что-то есть, какая-то профессиональная связь. Не отталкивай меня. Пусть это будут открытые отношения: мы ведь сможем сотрудничать по вопросам, которые не представляют угрозы для наших команд. Мы дополняем друг друга. Серьезно, наверняка тебе что-то нужно. Небольшое одолжение. Только попроси.

Морозова долго обдумывала его предложение. Гейб почти видел, как вращаются шестеренки в ее голове.

— Вообще-то, — проговорила она наконец, — кое-что ты можешь для меня сделать.

2.

На противоположной от Таниного дома стороне улицы была стена, ее высота не позволяла прохожему через нее заглянуть, но можно было оставить на ней какой-то предмет. Наутро после встречи с Причардом в галерее Таня обнаружила, что Надя положила на стену рядком три камешка, они хорошо просматривались из окна квартиры. Так что Таню не удивила и скрученная в трубочку газета у двери соседней квартиры — хотя там никто не жил. Она подобрала почту и развернула газету на кухонном столе. Из нее выпал сложенный листок. Всего несколько слов: «Семейный кризис. Прикрой меня. Н.».

Таня понимала: это значило, что Надя отбыла по делам Льда. Что довольно неудобно и в спокойное время, а уж в этой суматохе так просто безумие. Ее мучили вопросы, неотложные вопросы к Наде о том, как Лед обращается с Носителями. И разумеется, она не в восторге от того, что придется прикрывать подчиненную в посольстве, когда проверяющие, как шакалы, будут искать подранков.

И все же что нельзя исправить, то приходится терпеть. Таня выключила свет и включила электрочайник, чтобы заварить чай.

Предсказуемо: Таня опоздала на работу на пятнадцать минут, после чего Саша тут же вызвал ее к себе. Там ее уже ждал незнакомец — человек-карикатура: болезненно толстый, с рыхлым лицом и отвисшими щеками, в коричневых пигментных пятнах, а на веках висели родинки, похожие на щупальца, которые дрожали, когда он говорил. Тане было трудно не пялиться на него, пока они обменивались ничего не значащими приветствиями. Никто не объяснил ей, зачем он здесь, так что, по-видимому, он и был главным проверяющим.

Саша представил его как генерала Бориса Петровича Быковского, добавив загадочное «можете говорить при нем так же откровенно, как когда мы вдвоем». Очевидно, скрытое предупреждение. Затем он сообщил генералу, что доверяет Тане больше, чем остальным сотрудникам, чем сильно ее удивил.

— И вполовину не доверяешь ей, как я — тебе, — сказал как отрезал генерал Быковский. — Мы как братья.

Многозначительный обмен взглядами между мужчинами. Оба повернулись к Тане.

— У вас нетерпеливый вид, товарищ, — заметил Саша. — Вы хотели меня о чем-то попросить?

Таня собралась с духом.

— Шеф, я прошу доступ к документам и разрешение на использование копировальной машины. У меня появилась возможность передать американцам одесское досье.

Сашины брови подпрыгнули.

— Неужели?

Одесское досье — тщательно сконструированная приманка под названием «Электромагнитная передача биологической информации», в которой содержались статья А. Л. Иванова из «Международного журнала по парапсихологии» по слепому видению, перепечатанная стенограмма симпозиума об использовании катушек Теслы как устройств для наблюдения, тайная и полностью выдуманная речь Косыгина о важности парапсихологических исследований и материалы эксперимента по телепатическому общению между Севастополем и двумя атомными подлодками с использованием передатчиков сверхнизких частот в качестве усилителей. Досье было неполным и даже несвязным. Скорее, обманка, которую любопытный резидент мог собрать по крупицам в надежде, что в итоге все сложится в полезную подсказку к тому, что задумали в верхах.

Но когда Таня передала тщательно отредактированную версию своего разговора с Гейбом в галерее, ее поразило, насколько резко Быковский оборвал Сашин восторг:

— Я категорически запрещаю: ни один документ не покинет это здание. О дисциплине здесь явно забыли. Зачем нам сдавать столь ценную информацию врагам?

Таня почтительно склонила голову.

— При всем уважении, генерал, досье представляет собой чушь. Наживку. Наполовину фальшивку, наполовину — работы сумасшедших. Но если мы передадим это в руки американской разведки, одесское досье вынудит их потратить миллионы долларов на собственные парапсихологические исследования.

Саша добавил:

— Москва-Центр одобрил идею. Мы готовы действовать.

— Для вас Москва-Центр — это я. Так что нет, Москва против.

— Тогда… мне оставить американца? — спросила Таня.

Быковский явно решил, что придумал умный ход:

— Вы всегда можете его соблазнить.

У Тани побелели губы.

— Я не…

— Мы неплохо начали, — сказал Саша, хлопнув в ладоши, — и я верю, что мы еще хорошо поработаем вместе. Первым делом мне нужен от вас, товарищ Морозова, печатный отчет о контакте с сотрудником враждебной разведки. Жду его у себя на столе к обеду. В трех экземплярах, пожалуйста.

На написание отчета у Тани ушло все утро. Когда она принесла рукопись машинистке, то обнаружила, что генерал потратил это время на запугивание сотрудников канцелярии. Быковский был из тех, кому нравилось менять правила, не слишком углубляясь в их смысл. Для начала он объявил машинисткам, что им больше нельзя работать под копирку. Затем приказал делопроизводителям объединять отдельные документы в групповые досье «по факторам сходства», что бы это ни значило. И наконец, все бумаги моментально становились секретными, в том числе пустые анкеты. Поэтому доступ ко всем печатным материалам получали только сотрудники разведки и их начальство. По сути, это означало, что никто из канцелярии не имел права работать с тем, что они печатали или сортировали. В довершение всего к Тане подошла машинистка Екатерина и, глотая слезы, взмолилась:

— Прошу, товарищ. Скажите, что это какая-то шутка.

— Успокойтесь и делайте, что можете. Скоро все встанет на свои места, — солгала Таня. Она сделала самое мужественное лицо, какое только было в ее арсенале. — Между тем, пока нет копирки, боюсь, вам придется напечатать это четырежды. Материалы нужны мне к полудню, так что прошу заняться этим немедленно.

— Но… четыре экземпляра!

— Не у вас одной проблемы, товарищ.

К полному изумлению Тани, отчет и три отпечатанных копии были готовы вовремя, несмотря на полную неразбериху. Наверное, машинистки ее все же любили, хотя их поведение прежде свидетельствовало об обратном.

Быковский реквизировал Сашин кабинет для своих нужд, но, когда Таня заглянула, генерал ушел на обед. Саша забрал бумаги, положил их отпечатанной стороной вниз на пустое пространство стола, где прежде стоял бонсай: перекладывание документов текстом вниз — еще одно нововведение генерала. Затем, сидя на стуле не за столом, а сбоку от него, Саша спросил:

— Итак. Как тебе новый режим?

— Уверена, мы быстро адаптируемся к переменам.

Саша с тоской оглядел столы, на которых прежде стояли шахматные доски. Похоже, их сочли помехой в работе.

— Смотрела когда-нибудь американские фильмы про Джеймса Бонда?

— Видела «Из России с любовью». Полная чушь.

— Мой давний друг Боря пересмотрел все фильмы о Бонде трижды. — После этого Саша долго молчал. Таня, не желая вступать в разговор, только чтобы заполнить пустоту, тоже молчала. Наконец он продолжил: — Борис Петрович поднялся в КГБ, насколько это возможно. Теперь он метит в Политбюро. Чтобы туда попасть, ему нужно привлечь внимание тех, кто наверху. Ему требуется зрелищное достижение. И закрытие прогнившего, плохо работающего штаба подходит для этого гораздо больше, чем реформирование. Так что, поверь, не стоит вызывать его недовольство.

Таня удивилась этому неожиданному проявлению дружелюбия. Что это, грубость? Демонстрация силы? Обычное дело? Сашино лицо стало непривычно мрачным.

— И мое тоже, дорогуша. Что бы ни случилось на протяжении этой долгой недели, надеюсь, ты будешь держать это в уме.

В то же утро после встречи в галерее Гейба ждал долгий и унылый завтрак в захудалом кафе в Новом городе. А прибыв на работу, он обнаружил, что посольство заполонили вежливые розовощекие бухгалтеры.

— О боже, — пробормотал он. Он и забыл, что сейчас идут проверки: закончились зимние праздники, и надоеды по обе стороны холодной войны съезжались в посольства, чтобы превратить жизнь и без того бедных исстрадавшихся шпионов в ад.

Еще его ждали три абсолютно одинаковых записки с требованием явиться в кабинет Фрэнка немедленно. Там Гейб узрел выстроившуюся на столе батарею полупустых бутылок с алкоголем, а также склянки с лекарствами, бережно повернутые этикетками к стене, складной нож и небольшую стопку журналов.

— Забавно, — произнес Фрэнк. — Как ни старайся скрыть такие вещи, о проверке всегда узнают. Кто-то вечно сообщает о ней заранее. — Он словно позабыл, что сам предупредил подчиненных. — Вчера вечером уборщики прошлись по кабинетам в поисках того, что начальство не хотело бы увидеть в столах своих сотрудников, и ожидаемо вернулись ни с чем. Однако, как оказалось, аудиторы предугадали такой поворот событий. Поэтому, не уведомив меня, три дня подряд они отправляли на склад мусор из посольства. Покопавшись в нем, нашли уйму всякой дряни.

— Я знаю, чей это складной нож, и…

— Я тоже знаю. Этот сувенир к нему вернется, как только исчезнут уважаемые коллеги-ревизоры. — Фрэнк открыл ящик, покопался в нем и высыпал на стол горсть безделушек: кусочки резной кости, белое перо в красную полоску, стеклянные бусы, веточки, перевязанные серебряной проволокой, и все в том же духе. — А это что такое?

— Хм… Хипповские побрякушки?

Фрэнк уставился на Гейба не моргая и смотрел так долго, что тот вспотел. Однако Гейб знал, что лучше не нарушать молчание. Молчанка — самый легкий способ вынудить виноватого самому выдать на себя компромат. Поэтому Гейб выдержал взгляд начальника с решительным выражением лица и легкой улыбкой. Фрэнк понимал, что он делает, но на его месте так поступил бы любой честный разведчик.

— Да сам не знаю. — Фрэнк сгреб предметы назад в ящик и протянул Гейбу журнал из стопки. — А как насчет этого? Что думаешь?

Журнал назывался «Подвижный нудист». Гейб пролистал его, задержавшись на развороте, и ухмыльнулся.

— Я не прочь сыграть в волейбол с этой блондинкой.

— Правильный ответ.

— Сэр? Боюсь, я не понимаю, какой ответ был бы неправильным.

— Пидоры любят такие журналы, глазеют в них на голых мужиков — а если их поймать, говорят, что пялились на баб. Хорошо бы кто-то подсказал владельцу держать эту дрянь дома. А еще лучше — включать воображение. — Фрэнк бросил журналы в урну.

— О, — откликнулся Гейб.

Затем он понял, что Фрэнк смотрит на него выжидающе, будто Гейб что-то должен сказать. Не про Джоша — этот вопрос был закрыт. Но немигающий взгляд Фрэнка говорил яснее слов: «Тебе есть что мне рассказать?» А лучший способ скрыть что-то — поведать тщательно отредактированную правду.

Гейб прокашлялся.

— Сэр, я должен сообщить о недавнем контакте с сотрудницей КГБ. — Фрэнк не выглядел удивленным. То есть кто-то видел, как он общался с Таней, и сдал его. Джош? Нет, скорее кто-то извне стремился выслужиться перед Фрэнком. Или просто какой-то болван дернул Гейба за поводок. — Она запрашивала информацию по новому игроку в городе. Я обещал сделать, что могу.

— И что ты смог? — спросил Фрэнк.

— Позавтракал с Арни Литтоном.

Сердце разрывалось при виде того, как загорелись глаза старика, когда Гейб вошел в кафе, как жалок он был, когда с готовностью выдавал шпиону все, что знал. Не то чтобы он знал много. Но у Гейба теперь было хотя бы имя — Магнус Хаакенсен, а также кличка — Норвежец. Хаакенсен был в деле много лет. Он травил хорошие байки и платил за выпивку. Никто не знал, на кого он работает, — никто, похоже, этим и не интересовался. Он был тем мутным типом, который всегда появлялся там, где собираются шпионы.

Когда Гейб уходил, Арни схватил его за рукав пальто и стал просить о работе.

— Слежка, саботаж, быть на посылках — что угодно, Гейб. Я многое умею, я справлюсь. Ты не представляешь, каково это — оказаться не у дел. — Но это не совсем так: Гейб прекрасно понимал старика. Он просто не знал, чем может быть полезен этот динозавр, чьи рефлексы замедлены, а в голове — только старые трюки. Но Гейб солгал и пообещал сделать все возможное, чтобы найти для него что-то. Лишь бы избавиться от несчастного сукина сына.

— А что сотрудница КГБ?

— Таня Морозова. Мы ее уже обсуждали. По легенде сотрудница политического отдела третьего порядка в советском посольстве, но мы-то понимаем. Весьма серьезна, весьма профессиональна. Искренна в своих убеждениях. Мы уже пересекались с ней пару раз, так, поболтали. На этот раз она предложила небольшое сотрудничество.

— Хм. Похоже, она пытается тебя обрюхатить.

— Забавно, я тоже так думаю.

— Давай-ка отплатим ей той же монетой, посмотрим, сколько времени она потратит на тебя зря. Пусть думает, что тебе интересно поиграть с ней в этот пинг-понг. Но только не трать на нее свое время, понял? Тебе-то есть чем заняться. Еще что-то? Нет? Кыш.

Гейб направился к двери.

— О, и Лэнгли шлют нового парня для руководства операцией по спасению. Зовут Доминик Альварес. У нас будет встреча послезавтра.

По пути на свое место Гейб подсчитал про себя, сколько грязной работы он вызвался делать, и пришел в ужас. Затем он увидел Джоша, закинувшего ноги на стол и почитывающего Lidové noviny[40]. Гейб похлопал его по плечу.

— Джош, старина, дружище, приятель! Как насчет того, чтобы помочь мне сегодня? У меня столько работы, и все тоска зеленая.

Хохотнув, Джош опустил ноги на пол и отложил газету.

— Звучит восхитительно. Как тут устоять?

Работа с документами — неизбежное зло в жизни любого шпиона, но, разделяя это бремя, агенты обретали дух товарищества, крепче которого только боевое братство.

Гейб с Джошем провели следующие несколько часов, вися на телефоне и факсе, чтобы собрать досье на Хаакенсена для Тани. Гейб также написал о своей встрече с ней и о завтраке с Литтоном. Еще ему пришлось заполнить авансовый отчет, чтобы возместить убытки за утреннюю пустую яичницу, непропеченные тосты и спитой кофе. Легче заплатить из своего кармана, но контакты с другой стороной всегда вызывали подозрение, а он хотел оставить бумажный след шириной в километр для своей игры с товарищем Татьяной Морозовой.

— Извините. — Один из безликих бухгалтеров, просматривавших финансовые отчеты посольства, в очках, бледный, с короткой стрижкой стоял, помаргивая, перед Гейбом. — Сейчас подходящее время?

— Вообще-то, приятель, сейчас отвратительное время. Но не обращайте внимания. Чем могу быть полезен?

— Ну, вы могли бы… — Бухгалтер замолчал и торопливо проговорил: — Вы, ребята, делаете важное дело, я просто хотел сказать это вам.

Мало кто был в курсе, чем занимается Гейб, так что он редко выслушивал такие признания. Но он понимал чувства счетовода. Для человека с дальних рубежей разведывательного сообщества, клерка встреча с сотрудником, имевшим выход в реальный мир, выполнявшим задания, которые меняли судьбы народов, — все равно что знакомство с Миком Джаггером.

— Ну, спасибо, что говорите мне это. Это многое для меня значит.

— Вас выбрали случайным образом для заполнения анкеты, — продолжил счетовод. Он протянул ему папку толщиной в несколько сантиметров. — Боюсь, вам это не понравится.

У Гейба сжался желудок. Но агент ответил легкой и вежливой усмешкой. Он давно уже понял, что это лучший способ справляться с людьми, которые ему не нравились. Веди себя как парень, с которым им захочется выпить пива, как новый сосед, которого они с готовностью пригласят на барбекю.

— Прежде чем судить, позвольте взглянуть на анкету. Может, все не так уж плохо.

Гейб быстро пролистал папку. Вводная секция представляла собой список из четырнадцати позиций: почасовой учет расходов и доходов от всех его действий за последние шесть месяцев. Дальше было хуже. Он усомнился, что сможет расправиться с этой дрянью быстрее, чем за день.

Ну что ж. Без политесов. Гейб выдал долгий, низкий и совершенно неискренний свист.

— Ух ты. Заполнение такой анкеты — настоящее преступление против национальной безопасности.

— Неужели?

— Уж поверьте. Если такой документ попадет не в те руки, он раскроет мои обязанности, методы, предпочитаемые действия. Я закончу трупом в темном переулке. Вы же не хотите такое на своей совести?

— Нет! Но я еще стажер. Если не выполню задание, меня не примут. — Парень чуть не плакал. Кто знал, что счетоводы такие ранимые? — Меня ведь приглашали в «Джей Пи Морган»[41]. Отказался от хороших денег, надеясь послужить своей стране. — Или что они такие патриоты?

Гейб щелкнул пальцами, будто только что придумал решение.

— Вот что. Мы ведь оба согласны, что анкета — полная чушь? Если я заполню ее, то буквально совершу акт измены Соединенным Штатам Америки. Но вы-то спокойно можете ее заполнить.

— Я? — Счетовод пришел в замешательство.

— Конечно. — Гейб провел парня к своему месту и усадил за стол. — Вы не можете сдать ничьи секреты: вы их не знаете. Это ведь шаблонная задачка. Главное, чтобы сошлось: моя работа на сорок процентов — отчеты и планирование, на двадцать — возня с документами посольства, и сорок процентов — операции. Добавьте еще двадцать процентов легкой слежки: присутствие на лекциях и прочая чепуха — но постарайтесь отметить, что это «неофициально». Иначе мне будет положена доплата за сверхурочные, которых у меня нет, а это быстрый путь в тюрьму.

— Я правда не должен…

— Мне приходилось делать постыдные вещи. Но, клянусь богом, я делал это ради своей страны. — Гейб гордо поднял голову. Не время для нежностей. Глядя жертве прямо в глаза, произнес: — Я буду спать крепче, зная, что могу на вас рассчитывать.

— Ну, наверное…

Это оказалось так просто, что Гейб пожалел, что парень работает не на СССР. Гейб за неделю увлек бы его в ловушку, перетянул на свою сторону и заставил складывать катушки микрофильмов в камеру хранения на автобусной станции.

— Вот это другое дело, — заявил он. — Когда закончите, сообщите мне, я отдам анкету Аманде в машинописное бюро.

Вторая половина дня тянулась медленно, но не так медленно, как если бы Гейб не совершил этот мелкий обман. Когда «Систематический учет времени работы и эффективности сотрудника» — такой заголовок значился на каждом листе анкеты — был окончен, он поднял счетовода с места и наградил самым крепким рукопожатием в его жизни. И отправил восвояси.

Уходя из посольства в конце дня, Гейб обнаружил, что так и не узнал имени бухгалтера. Гейбу стало почти стыдно. Повернувшись к Джошу, он сказал:

— Знаешь, рядовой сотрудник КГБ, возможно, служит грязному делу в логове коварных головорезов и убийц, но ему хотя бы не приходится иметь дело с чертовыми крохоборами.

Джош скривился.

— Я сказал это как-то Фрэнку, и он ответил, что я должен быть благодарен, что так редко пересекаюсь с бухгалтерией. Мы понятия не имеем, от какого дерьма он нас защищает. Так что не знаю. Видимо, нужно проглотить эту горькую пилюлю.

— О, да, кстати. Фрэнк попросил меня обсудить с тобой выбор чтения…

Таня никогда прежде не наблюдала столь скорого распада организации: пражская резидентура, которая еще вчера была твердыней, рассыпалась на глазах. Порядочно деморализовав канцелярию, Быковский принялся за разведчиков. По одному их вызывали в его временный кабинет, и они возвращались за свои столы ошеломленными и встревоженными.

Между тем подчиненные Быковского, мрачные существа — они, пожалуй, даже бухгалтерами не были, так как определенно выглядели громилами, — шарились по действительно секретным документам: уничтожали одни, дописывали что-то в другие, приписывали каждому случайные номера, по которым их теперь следовало складывать. Оригинальные названия документов записывались в желтые блокноты, а те хранились в сейфе в Сашином кабинете. Однако, поскольку нумерация была случайна, а названия перечислены беспорядочно, из этой системы уже невозможно было извлекать информацию.

Даже Саша начал паниковать.

И вот в конце рабочего дня генерал вызвал Таню.

— Вы, без сомнения, слышали, что я усиливаю меры внутренней безопасности. Отныне в ваши обязанности входит давать еженедельные отчеты по деятельности… — он сверился с записями, — Надежды Федоровны Острохиной.

— Генерал, Надя отчитывается непосредственно мне. Ее деятельность и так входит в мои… — Не договорив, она поняла, чего от нее требуют. — Вы хотите, чтобы я шпионила за ней.

«Тут я справлюсь, — подумала Таня. — Надя шпионит за мной, я — за ней, мы обе засвидетельствуем идеологическую чистоту друг друга».

— Никто не может быть вне подозрений. Подслушивающие устройства вам выдадут. Кстати, почему сегодня ее здесь нет?

— Она…

— И еще: ваши действия по американцу, с которым говорили вчера?

— Никаких, генерал. Я занималась документами.

— Никаких отговорок. Работайте. Либо переспите с ним, либо убейте.

У Тани челюсть отвисла. До этого момента ей казалось, что так бывает только в дешевых детективах. Пока она обдумывала, как бы ей помягче возразить против предложенных убийственных вариантов действий, не навлекая на себя погибель, ее отпустили и вызвали следующую жертву.

Руки тосковали по орудиям, оставленным у Джордан.

Позже в тот же день Таня заметила, как Саша достал что-то из ящика своего стола. С изумлением она обнаружила, что это путеводитель по Гавайям.

3.

По завершении второго дня ударной работы с документами Гейб ощутил, какое это удовольствие — снова выйти на улицу. Он как будто случайно встретился с Таней на выставке Питера Макса[42], проводимой при поддержке USAID[43]. В каком-то смысле это и впрямь было совпадением, ведь они не договаривались заранее. Но не так уж много мест, где люди их толка могли бы провести вечер.

Они следили друг за другом на выставке и в итоге уединились в дальней части галереи, вдали от волшебного стола с хрустальной чашей пунша, стопками салфеток и пластиковыми стаканчиками, где фланирующие посетители бросали попытки утолить свою неистребимую жажду искусства и культуры и переходили к бесплатной выпивке, а после щедрых возлияний шли домой пешком. Никто не обращал на Гейба и Таню ни малейшего внимания.

Гейб махнул в сторону пестрой картины с нарисованной на ней статуей Свободы.

— Забудь обо всех заплесневелых масляных картинах в Национальной галерее, которые твоя страна украла у Европы. Это Америка во всей ее многоцветной славе.

— Согласна. Она яркая, броская и бездушная.

Слегка ухмыльнувшись, Гейб спросил:

— По-твоему, страна, подарившая миру Джеймса Брауна и Элвиса Пресли, не имеет души? Да брось.

— Какая бы душа у нее ни была, в ней нет романтики. Знаешь, чем отличаются советские мужчины от американцев? И те и те хотят от женщины одного. Но американцы просто… берут это. Как пиво в рекламе. Русские мужчины умеют ухаживать. Знаешь, кого ты увидишь в московском метро в час, когда люди едут с работы? Мужчин с туманным взором и букетами в руках — они несут цветы женам, подругам, девушкам, надеясь вызвать у них улыбку.

— Когда ты в последний раз видела, как улыбается русский?

— А когда ты в последний раз покупал женщине цветы?

— Ой. — Улыбнувшись, Гейб передал Тане ярко-желтый пластиковый пакет. — Это тебе.

В нем лежала дорогая настольная книга о поп-арте, за которую ему придется отчитаться утром. Понизив голос, он произнес:

— Там папка. Это копия — можешь оставить ее себе. Того человека зовут Магнус Хаакенсен. Родился в семье норвежских рабочих в Миннеаполисе. Служил во Вьетнаме, по слухам — в военной разведке. Связался с Ирландской республиканской армией. Был вынужден быстро покинуть Ирландию, из-за чего пошли слухи, что он переметнулся к британцам. Обнаружился в Израиле, где сражался в Шестидневной войне. Так что, может, он и с «Моссадом».

— Прекрати. У меня голова от тебя разболелась.

— Его видели во всех горячих точках Африки, во всех барах Европы и, конечно же, на Гавайях — так что, может, он и ваш.

— Как он может быть нашим?

— Все знают, как вы относитесь к Гавайям. Туда едут все генералы КГБ в отставке.

— Это клише.

— Это правда. Почти наверняка Хаакенсен — свободный игрок, работает на тех, кто ему платит. На твоем месте я бы о нем не беспокоился. В любом случае он не наш, так что поступай с ним, как хочешь.

Таня кивнула.

— И что ты надеешься получить за эту информацию?

— Недорого возьму. Окажешь мне услугу, как придется.

— По-твоему, я дура? Никаких услуг. Плачу сразу. — Таня вынула из сумочки сложенный клочок бумаги. Когда Гейб потянулся за ним, она отдернула руку.

— Русские действительно не улыбаются без причины. Но у нас отменное чувство юмора. Расскажу тебе шутку: Мужчина входит в столовую и садится за столик. Он только что потерял работу, жену и все свои сбережения. Он на грани самоубийства. Повар спрашивает его, что он закажет, а тот отвечает: яичницу из двух яиц и мир подобрее. Несколько минут спустя повар приносит ему яичницу. Мужчина смотрит на него и говорит: «А как же мир подобрее?» Повар наклоняется и шепчет: «Не советую это есть».

Таня передала Гейбу бумажку.

— Хотелось бы мне дать тебе что-то получше, но… что ж. Я дам тебе две подсказки. Первая — адрес той, что тебе поможет. Она не связана ни со Льдом, ни с Пламенем, и у нее проблемы с выпивкой, так что ей вечно нужны деньги. — Она постучала по бумажке. — А вторая подсказка — скорее совет. По-человечески прошу тебя последовать ему.

— И?

— Не советую это есть.

Танина квартира в осыпающейся хрущевке в Новом городе была похожа на любую другую квартиру, в которых она жила: советское жилье одинаково от Ленинграда до Камчатки. Дверь выходила в коридор, возле двери — вешалка для пальто, а под ней — резиновый поддон для обуви. Один конец коридора упирался в спальню, туалет и ванную, другой заканчивался кухней.

Проводка была ужасной. Из-за этого Таня обычно выключала свет, прежде чем включить чайник в розетку, если хотела заварить чай. В противном случае могло закоротить. Сегодня, когда вода наконец вскипела, она вынула электрическую вилку, включила свет и выложила черный хлеб и холодную жареную рыбу на тарелку — поздний ужин. Сидя за кухонным столом, открыла папку Причарда и принялась читать.

Хаакенсен вел увлекательную жизнь, этого у него не отнять. Даже чересчур, на Танин вкус, чтобы она могла воспринимать его всерьез. Наверное, поэтому он еще жив: отважная, но мелкая рыбешка в опасном океане. Слишком мелкая, чтобы вызывать серьезный интерес акул и косаток, которые в нем обитали.

Пока Таня читала отчет, из папки выскользнуло зернистое факс-изображение Хаакенсена в баре «Ателье» в Хельсинки. Были и другие его снимки в шпионских барах Каира, Лондона, Йоханнесбурга… Таня изучила их — и ее осенило. Она почувствовала, как уголки ее рта ползут вверх.

Таня достала свою печатную машинку — элегантную маленькую «Колибри» от GROMA[44] с зеленым корпусом — и принялась за работу.

Наутро на стене вновь лежали три камня. Таня подобрала газету. Сегодняшнее послание было таким: «Введи меня в курс дела? Давай позавтракаем бейглами. В восемь. Н.».

Не слишком-то хитрая шифровка. Таня встретилась с Надей на Старом еврейском кладбище. Это было тесное, холодное и мрачное место, плотно утыканное могильными плитами. Мертвых здесь хоронили в три слоя. Каждый раз, посещая некрополь, Таня чувствовала, будто прошлое тяжелым пальцем придавливает ее к земле. Но только здесь они могли общаться, не опасаясь, что их подслушают. Здесь можно даже кричать, а сегодня ей вполне могло взбрести это в голову.

Надя ждала ее в самом центре кладбища.

Не тратя времени на приветствие, Таня прислонила портфель к камню и выпалила:

— Расскажи, что именно Лед делает с Носителями.

Надя взглянула удивленно, затем тоскливо.

— Ты все знаешь о программе перемещений. Мы…

— Не смей мне врать. Я знаю, что вы с ними делаете! Андула Злата доверилась мне, а я ее предала. Как я верила тебе. И ты меня предала.

— Понятия не имею, о чем ты. — Надя сложила руки на груди. — И думаю, ты тоже.

— Не разыгрывай из себя дурочку. Я залезла на баржу. — Таня заметила, как Надино лицо ожесточилось, затем стало пустым. Сдерживая эмоции, насколько это возможно, Таня сказала: — Я видела все: тела, замерзшие в стазисе, заклинания, удерживающие их в нем, расползающиеся от ветхости одеяла… Слой пыли толщиной в несколько сантиметров! Я видела там девушку… — Она захлебнулась от гнева, но все же продолжила: — Девушку, которую уговорила перейти на нашу сторону.

Надя расслабилась.

— Так это была всего лишь ты? — проговорила она довольно. — Я три дня потратила на перемещение баржи, пыталась отследить, кто к нам проник. Ты неплохо замела следы.

Таня была в бешенстве.

— Я поклялась этой малышке мавзолеем Ленина, что мы ей поможем. Я думала, что так и будет.

Переведя взгляд в сторону, Надя сказала:

— Ты становишься скучной. Живи настоящим. Прими все это. И прекрати эти сопли.

— С кем это ты так разговариваешь? Я твоя начальница.

— А на кого ты орешь? В Консорциуме Льда я… — Но Надя взяла себя в руки и запнулась: — Я тебе ровня. Мы на одной стороне, в конце концов. Мы не должны ссориться.

Теперь до Тани дошло. Командная вертикаль в Консорциуме Льда была как минимум туманной. Она получала указания в форме шепотов и намеков. Приказы поступали неподписанными. Обязанности нужно было просто понять. Она не должна была знать, кто ее непосредственный начальник. А лучший способ спрятать начальника на виду у всех — это дать ему работу подчиненного!

— Ну солгала ты этой девчонке, — выдала Надя. — Ну проведет она остаток своих дней во сне. И что? Разве это не лучше того, что задумали для нее служители Пламени? Скажи мне правду, ну же. Будь на ее месте ты — что бы ты выбрала?

— Я… Я… — Таня обнаружила, что задыхается.

Неожиданно Надя засмеялась.

— Ох ты! Видела бы ты свое лицо! — Она легонько ударила Таню по руке. — Выше нос. Прошлое уже не важно, а будущее еще не наступило. Да, порой все может выглядеть мрачно. Но мы живы, и это хорошо.

Тане бросали спасательный круг, и они обе это понимали. Она могла ухватиться за Надины слова и позволить вытянуть себя на сушу, снова обрести статус в Консорциуме и быть славным воином Льда. Или она могла сорваться с цепи и… Что дальше? Переметнуться к Пламени? Вряд ли. Попробовать стать независимой, как Джордан Римз? Даже будь у нее ресурсы Джордан — а их у нее не было, — дома оставалась семья, которой придется заплатить за ее предательство. Оставить магию? Существуют вещи, увидев которые уже нельзя стать прежней.

Все, что она могла, — оставить все как есть и притвориться, что ей это нравится.

— У меня для тебя подарок, — наконец проговорила Таня. Открыла портфель. Передала Наде книгу, которую ей подарил Гейб. Она взяла ее на случай, если они помирятся. Чего не случилось, разумеется. Но она в любом случае не хотела оставлять себе книгу. От нее воняло ЦРУ.

Внезапно на Надином лице расцвела радость.

— Круто! Обожаю этих парней. Питер Макс, Энди Уорхол — они все классные! Такие открытые! Такие беззаботные!

Одно из сильных Надиных качеств: она могла отключать неприятные чувства. Удовольствие от книги, безусловно, было настоящим. Но никто, знающий ее так же хорошо, как Таня, не поверил бы, будто они вновь в добрых отношениях.

Она обнаружила Норвежца в почти обжитом им полукабинете в баре Джордан. Заметив, что к нему приближается Таня, он переместил пепельницу поближе к себе, чтобы на нее не шел сигаретный дым. Танино мнение о нем улучшилось.

— Вы Магнус Хаакенсен, — сказала Таня.

— Каюсь, виноват. А вы явно интересный человек. Мисс?..

— Татьяна Морозова.

— Мисс Морозова, рад встрече с вами. Уверен, вы как раз та, кого я ищу.

В это мгновение из автомата заиграла песня Фрэнка Синатры «Незнакомцы в ночи».

— Потанцуем? — спросил Хаакенсен. Не дожидаясь ответа, он встал и бережно вывел ее на пустое пространство между столиками. Они медленно закружились. Несмотря на значительную разницу в росте, Тане пришлось признать, что он умел вести в танце.

— Мы привлекаем внимание, — сказала она.

— Взгляните на меня. Я бы не смог быть незаметным, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Даже не будь на мне белого костюма, все бы пялились на меня. Порой я на этом даже зарабатываю. Кому-то нужно делать деньги в таких местах, как это, так что они заходят через две минуты после меня. Я вхожу с широкой улыбкой. Забалтываю людей, делюсь секретами, травлю байки. Привлекаю к себе все внимание. Между тем мой неприметный напарник делает то, зачем пришел, и уходит.

— Этим вы здесь занимаетесь? Отвлекаете внимание от кого-то?

— Вы видите здесь кого-то, от кого я мог бы отвлечь внимание? Сегодня я здесь за свой счет. Заглядываю по ту сторону занавеса.

— Не поняла?

— Помните, каково вам было впервые выйти на задание? Как увлекательно ощущать реальное положение дел? Вы выходили из-за занавеса, и внезапно то, о чем вы читали в газетах, обретало новый смысл. Что ж, в последние годы я стал получать намеки, что тут происходит что-то еще более увлекательное. Люди поют ночами в правительственных зданиях. Работники посольств распинают кошек на кладбищах. Несколько странных слов вне контекста имеют для них особый смысл: силовые линии, Лед, Пламя. — Хаакенсен смотрел Тане прямо в глаза. — Вижу, вы понимаете, о чем я.

— Ничем не могу помочь.

— Не можете или не станете?

— На данный момент это одно и то же. Однако, возможно, у меня найдется для вас дело. — Она назвала сумму, и, как и ожидала, он скривил рот. КГБ плохо платил своим агентам.

— Скажите мне то, что я хочу знать, и я сделаю эту работу бесплатно. — Синатра заливался, и, осознав, что его подловили, Хаакенсен сказал: — Или мне хватит поцелуя.

Таня вопросительно подняла бровь.

— Я романтик.

— Поздравляю. Вы сбили с толку советскую бюрократку, напрочь лишенную чувства юмора, и теперь она так растеряна, что вы можете вынудить ее говорить о том, о чем она должна молчать. Этого вы добивались, угадала?

Хаакенсен печально улыбнулся.

— Попытаться стоило.

— Так хотите денег или нет? — Таня пристально смотрела на Хаакенсена, и, когда увидела, что он собирается мотнуть головой, добавила: — Организация, которую вы ищете, называется Лед. Я сообщу вам название города, где они вербуют людей. Дальше сами разберетесь.

Хаакенсен вздохнул.

— Сообщите подробности.

4.

Не так уж было нужно искать жучки в конференц-зале: ежемесячная проверка на жучки состоялась всего четыре дня назад — но раз уж речь шла об «Анхизе», Гейб не желал полагаться на удачу. Когда техники наконец объявили, что зал чист, собрали свои таинственные приборы и ушли, он повернулся к Фрэнку:

— Зал ваш, сэр.

— Спасибо, — Фрэнк подошел к двери. — Теперь можете входить.

Вошедший напомнил Гейбу боевого петушка. Некрупный, но крепкий. Не столько идет, сколько вышагивает с важным видом. Темно-карие глаза светятся энергией. Неужто на лацкане булавка с американским флагом? О боже, так и есть. Гейб простонал про себя.

— Парни, это Доминик Альварес. Он будет командовать операцией «Анхиз».

— Должно быть, вы Гэбриел. Выходит, вы Джошуа. — Руки Альварес жал крепко, быстро, споро: потянул вниз, вверх, отпустил. — Садитесь, оба. Хочу сообщить вам кое-что до начала.

Сам он не сел. Похоже, слишком нервный для этого.

— У каждого есть хобби. Кто-то собирает марки, кто-то коллекционирует блондинок. Некоторые пишут стихи, карабкаются на горы, стреляют по бумажным мишеням. Мое хобби — история. Знаете, я могу потратить уйму времени на реконструкцию битвы при Ватерлоо или на попытки представить себе, как Юг мог бы победить в Гражданской войне. Все это достойные занятия. Но моя страсть — высадка в заливе Свиней[45], абсолютная военная неудача в американской истории. Как это случилось? Какие уроки мы можем из этого извлечь? Как нам снова не попасть впросак?

О, супер. Доминик не просто потряхивает флагом за разбавленным виски, он еще и диванный стратег. Долгий выдастся денек.

Альварес продолжил развивать тему.

— Итак, у этого поражения много причин. Учебные центры в Гватемале были секретом Полишинеля. Корабли напоролись на коралловые рифы, не нанесенные на наши карты. B-26[46] прилетели поздно, поэтому парочку мы подстрелили сами — если что, я вам этого не говорил. Сотня мелких проколов превратила высадку в заливе Свиней в невероятное фиаско. Но все сводится к одному: мы перемудрили. Вместо этого нам стоило привлечь все войска: армию, флот, морских пехотинцев, ВВС. Мы были бы в Гаване к ночи, и Кастро сушил бы сейчас сухари в Ливенворте[47].

Альварес быстро ходил туда-сюда, пока разглагольствовал, останавливаясь во время пауз для выразительности.

— Итак. «Анхиз». Советский ученый желает бежать. Мы хотим помочь ему в этом. Есть два способа его спасти. Мы можем устроить все в духе команды «Миссия невыполнима» — блестящий план с тысячей мелких обстоятельств, которые должны сойтись с невероятной точностью… И устроить еще один залив Свиней. А можем сыграть легко и просто. Что выберем?

Фрэнк развалился в кресле, пялясь в потолок.

— Не смотрите на меня, — отозвался он. — Я не при делах. Единственная причина, по которой я здесь, — не выглядеть дураком перед начальством, если вы трое облажаетесь.

Гейб прокашлялся.

— Мы думали, что лучше всего задействовать двух человек, надежного чешского водителя и хороший «вольво». Два запасных колеса и канистра бензина в багажнике, полуавтоматический пистолет с обоймой в бардачке на случай, если дела пойдут криво. Наш человек входит в одну дверь, выводит объект из другой, они садятся в машину, а опомнится Соколов уже в мюзик-холле «Радио-Сити», на концерте «Рокетс»[48].

Альварес повернулся к Джошу и спросил:

— Вы так же это видите?

— Сэр, да.

Альварес хлопнул в ладоши.

— Тогда мы солидарны. Итак, перейдем к деталям.

Гейб с Джошем составили план, который казался им идеальным. К тому моменту, когда Доминик разобрался с ним, план был так ладно подогнан, что монетка отскочила бы от него, как от туго заправленной койки, и сержант-инструктор только кивнул бы в мрачном одобрении. Был Доминик ура-патриотом или нет, но дело свое он знал.

Они уже собирались, когда в дверь постучали: секретарша Фрэнка вошла с подносом, на котором стояли четыре чашки кофе, сахарница и молочник. Когда дверь за ней закрылась, Доминик тихо присвистнул.

— Вот как должна выглядеть секретарша. Красная помада и юбка в обтяг. Никакой либеральной чепухи.

— Смотри да не трогай, — прорычал Фрэнк. — Никаких заигрываний в офисе, пока я главный. Ясно? Это подрывает моральный дух.

— Вас понял, сэр, — ответил Альварес. — Четко и ясно. Но могу же я помечтать. Америка — страна мечты, в конце-то концов.

Когда с кофе было покончено, Фрэнк всех отпустил со словами:

— Хорошо поработали, все молодцы. — Это была неожиданно громкая похвала. — Гейб, — добавил он, — а вы останьтесь.

Когда все ушли, Фрэнк оперся о стол — слишком привычный жест, чтобы быть продуманным.

— Твои впечатления от «Анхиза»?

Гейб осторожно ответил:

— Я начинаю с оптимизмом смотреть на операцию.

Фрэнк вынул сигарету изо рта, сердито взглянул на нее, словно увидел какую-то гадость, и отложил в пепельницу.

— Нравишься ты мне, Причард. Ты напоминаешь мне парня из моего взвода в Корее, по кличке Вонючка. Хороший был пацан. Возможно, заслуживал кличку получше, но чего уж там. Мы были в самой заднице, на развалинах деревни, и китайцы нас прижали. Бежать некуда, прятаться негде. Мы даже врага не видели — стреляли вслепую. Потом они прекратили в нас стрелять. Порой они так поступают, надеясь обмануть, — чтобы мы встали в рост. Прошло десять минут, может двадцать. Ты не представляешь, как медленно течет время в таких условиях. Примерно через тридцать минут Вонючка поднялся на локтях, улыбнулся мне широкой, добродушной, дурацкой ухмылкой и заявил: «Уверен, они ушли, сэр». И тут-то пуля и пронзила его череп. — Фрэнк вздохнул, встал, подобрал из пепельницы сигарету. — Не расслабляйся. Не хочу, чтобы твои мозги брызнули мне в лицо.

Магнус сидел в своем привычном полукабинете в баре «Водолей», когда вошел генерал Быковский, строгий и взволнованный, как шпион на первом задании. Если все происходило по плану, несколько минут назад генералу позвонила Татьяна Морозова, обещая поделиться информацией величайшей важности. Не сказав ничего конкретного, она создала у него впечатление амбициозной подчиненной, нарывшей компромат на шефа. Разумеется, Быковский пытался уговорить ее прийти к нему в гостиницу. Она настаивала, что ее вариант безопаснее. В итоге они сошлись на относительно нейтральном месте встречи. Судя по тому, как генерал держал себя, он горел от нетерпения.

Поразительно, как, едва почуяв дух шпионажа, взрослые мужчины, ветераны войны, вновь превращались в мальчишек, готовых перестрелять всех индейцев в своем дворе.

— Генерал! — окликнул его Магнус. — Посидите со мной.

Быковский осторожно оглядел бар. Затем с каменным лицом проскользнул в полукабинет и сел напротив Магнуса.

— Вы что, меня знаете?

— Помимо того, что вы советский военный высшего командного состава, воевали во Второй мировой и сейчас в Праге как разведчик, я ничегошеньки про вас не знаю. Кстати, меня зовут Магнус Хаакенсен.

Тень усмешки возникла на лице генерала.

— «Вы знаете мой метод, Ватсон». У меня военная выправка, и, смею себе польстить, властный вид, подобающий званию. Гражданство написано у меня на лице, я советский человек. Учитывая возраст, я, конечно же, воевал в Великую Отечественную — какой русский не воевал? Но откуда вы узнали про разведку?

— Я ведь сам разведчик. Узнаю своих. — Магнус не упомянул стальные с золотом «ролексы», выглядывающие из-под рукава генерала, — дорогие, кичливые и слегка вульгарные. Мужчина с такой безделицей считает себя очень важным — а что, кроме разведки, могло привлечь в Прагу такого типа? Как бы то ни было, Таня рассказала ему про генерала все, что требовалось знать. — К тому же вы в шпионском баре.

— Неужели? — Быковский с любопытством оглядел зал.

— Так и есть. Холодная война ведется по-джентльменски. Вы делите водопой с врагами, возможно даже киваете им, когда входите в зал. Когда я служил в Ирландской республиканской армии, мы играли жестче. Были бары для католиков и бары для протестантов. Я знал свои и чужие, за вход в которые можно было поплатиться жизнью. Как-то меня отправили в Дерри…

— В Лондондерри[49], хотите сказать?

— Видите? Были бы мы в Дерри — название города зависит от того, на чьей вы стороне, — вы бы подписали себе смертный приговор. Пара парней тотчас же вскочила бы со стульев, взяла бы вас под руки и вывела вон. Раздался бы выстрел. А позже — телефонный звонок: кто-то заехал бы забрать труп. Парни вернулись бы к выпивке, а когда на другой день заглянули бы британские военные и принялись задавать вопросы, оказалось бы, что никто ничего не видел. Так сражаются в партизанской войне. Как говорил Мао, народы — это океан, в котором плавают революционеры[50]. Но я хотел рассказать вам, как меня отправили в Дерри. Там жил стукач, повинный в арестах трех хороших людей, и никто не знал, кто он. Так вот, я…

Хотя генерал слушал с неприкрытым скептицизмом, Магнус знал, что в глубине души он заворожен. Советские шпики любили помечтать о том, что они делали бы и где были бы во время Октябрьской революции, родись они раньше. Сверкни перед ними чем-то настоящим, расскажи об отчаянных поступках, совершенных при минимальном руководстве, — и их фантазии расцветают, глаза заволакивает пеленой, а сами они лишаются способности связно мыслить.

Когда рассказ был окончен, генерал расхохотался: история и впрямь была забавная, хотя местами и жуткая, — а Магнус поднял руку, чтобы привлечь внимание барменши.

— Джордан! Водку и тарелку хлеба моему другу. — (Два его правила, чтобы жить в ладу с миром: узнай имя бармена и оставляй щедрые чаевые.) Пора сменить тему. — Когда началась Шестидневная война, меня прикрепили наблюдателем к Иерусалимской бригаде, то есть не предполагалось, что я возьмусь за оружие. Но знаете что? Когда берешь винтовку в разгар боя и начинаешь стрелять, никто не жалуется.

История про войну в Израиле была хороша тем, что вызывала у генерала иллюзию, будто он понимает собеседника. Не то чтобы Магнус мог вкладывал в нее особый смысл. Но ему требовалось удержать внимание Быковского, и эта байка подходила идеально.

— Так вы следили. И для кого?

Магнус вынул новую сигарету из пачки «Мальборо», прикурил ее от окурка.

— А это секрет. А! Спасибо, Джордан. — Он взял у нее бутылку и налил стопку гостю.

— За здоровье! — Быковский осушил стопку и отщипнул хлеба закусить.

— Хорошо пошла? — вежливо поинтересовался Магнус по-русски, и Быковский кивнул.

Тут-то и вошла Таня. Замерла. Магнус восхитился ее игрой. Она изобразила шок столь же превосходно, как и те, за кем он наблюдал прежде, — а он знал очень много насквозь лживых людей. Махнув сигаретой, Магнус объявил:

— Похоже, ваша подружка чем-то недовольна.

— Моя?.. — Повернувшись на стуле, генерал Быковский как раз успел увидеть, как Танино лицо сменило выражение — с шока на ярость.

Она развернулась и выскочила на улицу.

Быковский поковылял за ней, держа под локоть Магнуса, ненавязчиво поторапливая его, готовый вытолкнуть Норвежца из бара, если тот замешкается у двери, или перехватить его руку, если он потянется к пистолету. Они вышли из бара вместе. И попали под шквал фотовспышек. Когда Быковский закончил моргать, машина с фотографом улетела в ночь. Тани нигде не было видно.

— Вам лучше вернуться к себе и поспать, генерал, — произнес Магнус. — Чую, завтра вас ждет длинный день.

Прага после полуночи представляла собой неосвещенный некрополь пустых улиц. Но из холодной темной квартиры, которую КГБ закрепил за собой ради отличного обзора единственной гостиницы Праги, где принимали иностранцев, требующих слежки, Таня видела, что свет горел только в номере генерала Быковского. Очевидно, сон от него ускользал. Несомненно, загадочная встреча в баре заставила его призадуматься и обеспокоиться.

Пора еще пуще испортить ему день.

В квартире был проведен телефон, но сам аппарат отсутствовал. Не страшно, Таня принесла свой. С помощью плоскогубцев и скотча она быстро подключила его. Затем набрала тот же номер, по которому звонила ранее, когда представилась амбициозной предательницей, готовой сдать Сашу с потрохами. На короткий миг она ощутила ледяной укол страха. Неужто и впрямь она осмеливается угрожать генералу КГБ?

Так и есть.

Самым ледяным, самым злобным голосом, на какой она только была способна, Таня потребовала ответа:

— Какого черта вы там миндальничали с Норвежцем?

— С Норвежцем? О чем вы?..

— Вы же не настолько глупы, чтобы не знать, кто такой Магнус Хаакенсен? Его следовало пристрелить на месте. Вы в стране Варшавского договора, вам бы это сошло с рук.

Быковский зашикал на нее.

— Товарищ, не порите чушь. С чего мне в кого-то стрелять?

— Я вам не товарищ. Слишком поздно. Я буду спасать свою шкуру.

Таня бросила трубку. Затем подошла к окну.

В противоположном окне генерал замер с трубкой в руке. Затем положил ее и упал в кресло. Медленно уронил голову в ладони.

Стоя в холодной темноте, Таня представила себя на месте этой отчаявшейся фигуры. Теперь он наверняка понял, что его обдурили. Но кто? Таня? Она была весьма осторожна и ни о чем не просила. Его старинный друг Саша? Мерзавец достаточно хитер, чтобы это устроить. Но зачем? Шантаж? Чтобы он уехал и оставил Сашу в покое? Ответов не было, и каждый вопрос порождал еще десяток. Паранойя кормится подозрениями, а те — незнанием.

Медленно Быковский растирал руками лицо. Все его тело дрожало. Он плакал.

Таня с улыбкой отключила телефон.

5.

На следующее утро Таня спала допоздна. Неспешно позавтракала, взяла роман Федора Гладкова «Цемент»[51], который мусолила уже какое-то время, дочитала последние главы. Затем задумалась, чем бы ей заняться. Можно пройтись по магазинам. Можно сделать уборку. Определенно, в квартире нужно прибраться. Но в итоге решила сходить на выставку из Эрмитажа в Национальной галерее. На открытии она была слишком уж не в духе, чтобы наслаждаться искусством, а картины вряд ли еще когда-либо покинут Эрмитаж.

Таня заявилась в резидентуру в середине дня. По ее подсчетам, к этому времени конфликт уже должен разрешиться. Едва она вошла, как сразу почувствовала, что все вернулось на свои места. Какофония из стука пишущих машинок и болтовни вновь стала прежней. Исчезла нотка истерии. И людей генерала нигде не наблюдалось.

Екатерина подбежала и схватила Таню за руки.

— Не знаю, как вы это сделали, товарищ, но спасибо вам! — Ее глаза сияли. Будь она счастливей, еще бы и улыбнулась. Другая машинистка, робкая Аня, появилась с чашкой чая и поставила ее на Танин стол.

Таня смотрела на чашку в изумлении. Только Саша обладал достаточным влиянием, чтобы требовать от клерков чай, и они презирали его за это. Но вот она чашка, даже молоко в чай добавили. Затем Таня увидела, что служащие во всем зале смотрят на нее. И все беззвучно аплодируют.

Она ощутила незнакомое чувство солидарности и покраснела.

— Понятия не имею, о чем вы. Я ничего не сделала.

— Наш угнетатель внезапно забрал своих громил и уехал. Новые правила отменили. Работа вернулась в привычную колею. А тут входите вы, и ничуть не удивлены. Это все, что нам нужно знать, — ответила Екатерина. — О, и должна сказать, что вас ждут. — Она слегка дернула подбородком вверх. — Наверху.

Саша вернул шахматные доски и фигуры на привычные места. Все выглядели довольными. Несчастный маленький бонсай тоже вернулся.

— Сядь, — сказал он, когда Таня вошла. Затем указал рукой на доску перед собой. — Попробуй сыграть. Хотя бы разок. Можешь ходить белыми.

Таня долго и пристально смотрела на доску. Несмотря на предложение (или приказ?), не села. Наконец она сдвинула пешку на f3.

Саша пошел пешкой на e5.

Не колеблясь, она сдвинула другую пешку на g4.

Саша пошел ферзем, через доску, на h4, угрожая Таниному ферзю. Насмешливо сказал:

— Дурацкий мат.

— Поздравляю. Вы победили. Вижу, вы вернули свой кабинет.

— Это было очень странно, — ответил Саша. — Я пришел утром, и генерал Быковский ждал меня. Злой, как сам дьявол. Потребовал от меня досье на высокого седого шпиона по кличке Норвежец. Представьте мое удивление, когда я обнаружил, что оно существует. И представьте мое изумление, когда я узнал, что этот Магнус Хаакенсен, человек, о котором я прежде ничего не слышал, считается самым опасным террористом во всей Европе, работает с МИ-6, ЦРУ и «Моссадом», а также является вдохновителем половины войн в Африке.

Таня молчала. Образец ее печатной машинки хранился в ее личном деле, но она давным-давно перешла на машинку польского торгового представительства. Что бы Саша ни заподозрил, он не мог быть уверен, что Таня в этом замешана.

— Я стоял перед Быковским как школьник, пока он читал досье. Затем он попросил еще фото. Я знал, что мой ответ ему не понравится, но, не понимая, о чем он, ответил, что у меня ничего нет. Что я мог сделать? Что бы ты сделала на моем месте? — Саша тяжело мотал головой, как усталый буйвол. — Тут он посмотрел на меня так, что у меня кровь застыла в жилах. Боюсь, мы с Борисом Петровичем больше не друзья. Затем, не сказав ни слова, он собрал своих людей и сбежал. В Москву, полагаю.

Таня все еще молчала, и Саша решил уточнить:

— Мне нужно знать подробности?

— Нет.

— Ах, малышка Таня, я все больше убеждаюсь, что из тебя вышел бы превосходный шахматист, если бы ты посвятила себя этому.

Таня посмотрела начальнику прямо в глаза. Пусть мерзавец ощутит страх, в кои-то веки. Пусть хорошенько подумает, прежде чем снова врываться в ее квартиру и забирать ее вещи. С холодной угрозой в голосе она сказала:

— Я не играю в игры.

Таня жалела, что не умеет рисовать, только когда стояла на Карловом мосту, наслаждаясь тихим закатом. Каждый закат особенный и каждый по-своему красив. Сегодня серебряный туман поднялся с замерзшей реки, а небо над горизонтом медленно обретало бледно-желтый оттенок. Первые этажи зданий в Старом городе погрузились в тень, как и сам мост, но верхние этажи белели на солнце, словно яичная скорлупа, а от абрикосовых отсветов на черепичных крышах Таниной душе хотелось петь. Таня приходила сюда, когда выдавалась возможность, хотя у нее все реже получалось находить время для встречи с чем-то жизненно важным, чему она никак не могла подобрать имя.

На полпути через мост Таня заметила на парапете алое пятно. Кровь?

Нет.

Роза.

Подойдя ближе, Таня увидела, что темная полоска изоленты прижимает розу к камню, чтобы ее не сдуло ветром. Еще ближе — и Таня заметила, что кто-то опирался на парапет, сбрасывая с него снег, чтобы лента могла приклеиться к камню. Причард был здесь, и не так давно. На мгновение она пришла в ярость, что кто-то нарушил ее одиночество. Сняв перчатки, она сорвала изоленту и бросила во Влтаву. Туда чуть не отправилась и роза. Это его жест благодарности? Или американец хвастался, что он не такой уж неумеха: вполне способен разнюхать о ее самой личной, заветной привычке? А может, это угроза, напоминание, что он способен проникнуть в ее жизнь, когда пожелает? Ей требуется принять меры?

В итоге Таня решила, что это классический трюк. Американец морочил ей голову, пытался вызвать у нее подозрения, старался вывести из игры.

Она хмуро взглянула на алый цветок. Вновь ощутила порыв швырнуть его как можно дальше.

Однако Таня решила не бросать розу в ледяные воды. Вместо этого она поднесла ее к лицу и вдохнула. Даже в зимнем морозном воздухе аромат был густым и роскошным.

На секунду — хотя Таня знала, что это бессмысленно, ведь завтрашний день обязательно принесет с собой беды, с которыми она может и не совладать, — она улыбнулась.

1.

Чехословацкая Социалистическая Республика

17 февраля 1970 года

Это был ветхий домишко из дерева и камня, мох рос в стыках черепицы, и ветроловки из птичьих косточек покачивались на карнизах. Домик притаился всего в пятидесяти метрах от ближайшей дороги, в сосновом бору, в безлюдной долине, в сорока километрах от города. Крыша его сильно провисла, как спина у больной кобылы. Одинокая коза жевала траву в загоне, который, казалось, вряд ли выдержит еще один порыв ветра. Со двора доносился запах сосновой смолы и козьего навоза.

На поиск этого места ушло все утро и полбака бензина, пришлось трижды останавливаться, чтобы уточнить дорогу. У Гэбриела Причарда не было столько времени, и он не мог допустить, чтобы люди запомнили человека с сильным американским акцентом. Но он также не мог больше жить с бестелесным духом, который застрял в его душе, словно диван в дверном проходе.

Так что он здесь. Искренне надеется, что его не обвели вокруг пальца.

Он приехал по совету сотрудницы КГБ, доверять которой, если уж честно, у него нет весомых причин. Боже, они даже неприятны друг другу. Если он сдохнет тут, пройдут дни или даже недели, прежде чем ЦРУ найдет его труп — если вообще найдет. Может, сегодня он погибнет в засаде или его поймают. А может, ему придет конец, когда из-за безбилетника его череп лопнет, как перезрелая дыня.

«Дурная голова ногам покоя не дает», — напомнил он себе. Но все равно постучал в дверь.

Из дома донеслись тихие голоса и звук отодвигаемого стула. Медленные шаги по скрипучим половицам.

Дверь открыла старуха, которая годилась Гейбу в бабушки. Позади нее со стропил свисали связки сухих цветов и трав. Очень крупный мужчина, лысый и мускулистый, ел черный хлеб за кухонным столом. Слишком молод, чтобы быть ее мужем или братом. Сын? Внук?

Таня дала Гейбу адрес, намекнув, что старуха в силах помочь. Он сразу понял, что это за дом и с кем ему придется общаться.

Он не знал чешского слова. Но в Латинской Америке таких, как она, зовут курандера.

Старуха-ведунья. Знахарка-повитуха.

Это глухие задворки СССР, здесь местные суеверия не уничтожены соцреализмом, как бульдозером. И знахарка-повитуха решала проблемы, выходящие за рамки идеологии марксизма-ленинизма. Она жила на окраине, поскольку ее боялись, может, порой даже оскорбляли, но опасались окончательно прогнать. Где бы они покупали талисманы и приворотные зелья, узнавали судьбу или находили выход из самых щекотливых ситуаций?

Старуха же ожидала увидеть на пороге девушку. С местных хуторов, например. Гейб так и представлял ее: веснушчатая доярка с косичками, как у Пеппи Длинныйчулок, почему нет? По наивности она проводила время на сеновале с очаровательным пареньком, а теперь попала в беду. Типичная клиентка знахарки.

Конечно, она не ожидала увидеть на пороге мужчину за тридцать. Да еще и американца.

Повисла неловкая пауза: они уставились друг на друга. К ее чести, она не захлопнула дверь. Оценивающе оглядела его, словно корову или лошадь, выставленную на продажу. Он бы не удивился, загляни она ему в зубы. Затем она прищурилась, и на долю секунды безбилетник задергался.

Черт. А она свое дело знает.

Тогда-то она и попыталась хлопнуть дверью. Но Гейб ее опередил. Он просунул ботинок между дверью и косяком. Она возмущенно вскрикнула. Здоровяк отложил хлеб, сдернул салфетку с воротничка и отер маслянистые крошки со рта. Затем отодвинул стул и встал. Наклонил голову влево, схватил челюсть одной рукой, а затылок — другой, дернул, и шея щелкнула. Наклонил голову вправо и повторил. Зрелище так себе. Похоже, он рассчитывал на то, что посетитель одумается и поймет, что не стоит злоупотреблять гостеприимством. Он сжал ладони в кулаки, предвкушая короткую, но напряженную драку с Гейбом. На его носу и щеках заметно выделялись мелкие сосуды.

«Она не связана ни со Льдом, ни с Пламенем, и у нее проблемы с выпивкой, — подсказала Таня, — так что ей вечно нужны деньги».

У Гейба на плече висел рюкзак, и теперь он поправил лямку. Зазвенели бутылки. Старуха вскинула бровь.

— Сливовица, — объяснил Гейб. Она облизала губы. Он раскрыл рюкзак, показав содержимое.

Она склонила голову и сказала через плечо:

— Все в порядке.

Бэби Хьюи[52] пожал плечами и вернулся к кухонному столу. С той же неторопливостью, с какой он собирался показать Гейбу, что тот зря сюда заявился, он сел, заткнул салфетку за воротник и снова принялся мазать масло на хлеб.

Старуха потянулась к рюкзаку. Гейб отдал его. Ведьма отступила на несколько шагов, открыв дверь пошире. Он вошел. Безбилетник снова запаниковал, его ощущения обострились. В доме пахло свежеиспеченным хлебом, чесноком, ладаном, пóтом, а также тимьяном, лавандой и другими полевыми цветами и травами, которые Гейб не мог определить. Воздух на вкус отдавал золой, щекотал язык металлическим привкусом крови — старуха пару дней назад зарезала курицу. Хозяйка указала на стул возле очага. Гейб сел, а она переставила выпивку в шкаф.

Он представил, как мог бы выглядеть его отчет по расходам: 90 крон — сливовый бренди (шесть бутылок, высший сорт) за подкуп местной знахарки.

Бэби Хьюи закончил есть и вышел. Вскоре послышался стук топора. Старуха развела огонь, вымыла руки в алюминиевом тазу, подтянула единственный свободный стул поближе к Гейбу. Села напротив.

— В тебе сидит призрак, — сказала она. Přízrak. Дух. Фантом. Привидение. Тень.

— Да.

Она взяла его руки, плюнула ему в ладони, сложила их вместе и уставилась немигающим взором.

— Давно?

— Полтора года.

— Так долго? Но ты не помер.

Она развела его ладони и изучила рисунок плевка. Безбилетник снова затрепетал. Она покачала головой и отдернула свои руки, словно от раскаленных углей. Он вытер ладони о брюки.

— Он слишком глубоко в тебе засел. Ничем не могу помочь.

Гейб обмяк на стуле. Проклятье. Приехать сюда — уже жест отчаяния. Благодаря Алистеру и Джордан он теперь понимал магическую природу своего несчастья. Он даже научился обходить его — до определенной степени. Но мирного сосуществования было мало. Он жаждал исцеления. Хотел вернуть себе жизнь. Прежнего себя.

Пора приступать к запасному плану, если ему хватит знания чешского. Джордан предполагала, что безбилетник — случайный элементарный дух. Если это так, он имел сродство с определенным алхимическим элементом. Если Гейбу удастся хотя бы определить с каким, у него появится серьезное преимущество, которое позволит окончательно избавиться от проклятого существа.

— Если не можете изгнать его, — сказал он, — хотя бы назовите мне его имя. Název — имя. Прозвище. Ее пустой взгляд побудил его порыться в мысленной картотеке в поисках подходящего слова. — Его... — Природу. Характер. — Povaha.

— Ты ищешь druh?

Он не знал этого слова — пожал плечами. И она ответила по-английски:

— Вид.

Гейб кивнул. Она прищурилась. Он понял, что немного вырос в ее глазах. Но возьмется ли она помочь?

— Это очень непросто, — заявила она.

Он указал на шкаф.

— Даже за шесть бутылок?

На этот раз он не смог прочесть ее взгляд. Она открыла другой шкаф, вынула стопку пожелтевших бумаг. Травяная фармакопея, понял он. Эти знания — словно линза, сквозь которую она видит волшебные течения этого мира. Течения элементалей, как утверждал Алистер, причем элементали были элементами скорее в менделеевском смысле, чем в аристотелевском. Пока она листала страницы, он успевал рассмотреть астрологические и алхимические символы среди искусных изображений, по-видимому, местных растений. Он знал, что некоторые растения накапливают определенные металлы или минералы из почвы. Тогда понятно, как знахарка и волшебник МИ-6 могли использовать их золу.

С помощью ступки и пестика она раскрывала длинный список элементов и элементалей, записанных в виде символов разными людьми на тарабарщине языков. Чаще это был чешский, конечно, но обнаруживались отрывки и на латыни и даже на английском: например фраза «star regulus of antimony»[53], что бы это ни значило.

Элементали могли растворяться в трех классических элементах — в земле, воздухе и воде. Он ходил по земле, дышал воздухом днем и ночью, и его тело состояло в основном из воды. Если бы безбилетник жаждал один из этих элементов, он бы давно разорвал Гейба в клочья.

А значит, оставался четвертый элемент — огонь. Ножом ведьма поранила большой палец Гейба, смочила в крови длинный стебель сушеной крапивы, который обернула вокруг свечи. Зажгла фитиль и указала на Гейба.

Гейб сунул руку в огонь. Вскрикнул. Но безбилетник не пошевелился. Гейб облизывал свежий волдырь, пока старуха вычеркивала oheň[54].

Процедуры усложнялись по мере того, как элементы становились все более редкими. Хотя упражнения Алистера оказались бесполезными для изгнания безбилетника, Гейб вынужден был отдать должное старому шпиону. Без его обучения Гейб ни за что не смог бы понять, что делает старуха.

Порой она закатывала ему рукав рубашки, а затем колола руку длинной иглой. Прикладывала к месту укола клюв певчей птицы с окаменевшим червем внутри, который свисал из глаза на едва заметной нити. Пока шла кровь, колдунья прижимала какой-то предмет к крошечному месту укола. Гейбу пришло в голову, что он проходит что-то вроде волшебного теста на аллергию. Так продолжалось весь день.

А потом они добрались до ртути. Для этого она открыла окно и сняла со стены термометр.

Почувствовал ли он подергивание уже тогда? Будто бы безбилетник перевернулся во сне? Если и так, ощущение было едва уловимым, он бы не заметил его, если бы не работал до этого с Алистером. Но это обнадеживало.

Она достала из буфета блюдце с щербинкой. Вытащив термометр из держателя, окровавленным ножом протравила стекло. Затем разломила трубку с ртутью пополам и вылила содержимое в блюдце. Шарик ртути был меньше ногтя на его мизинце.

Он поводил рукой над блюдцем. Ничего. Знахарка занесла нож. Он вздохнул, но, уже зная порядок, позволил ей взять еще крови. Распевая, она бросила алую каплю в блюдце и перемешала содержимое. Махнула ему. Он снова покружил рукой над посудиной.

Окровавленная ртутная капля вытянула щупальца и, подобно морской анемоне, потянулась к его пальцам.

Беги полем — выходи на волю[55].

Щелк.

Стрелка вольтметра резко качнулась вправо. Она дрожала, как охотничий пес, учуявший зайца на ветру. Саша сбавил коэффициент усиления, пока перегруженную катушку не закоротило. Бакелитовая ручка дважды щелкнула. Стрелка расслабилась, закачалась, пока — как подвыпивший матрос — не обрела не вполне вертикальное равновесие.

Он принюхался. От счетчика пахло чем-то жженым, похожим на горячий металл. Или запах исходил от радио? Снова принюхался. Нет, определенно от счетчика. Он был теплым на ощупь.

Еще немного, и вольтметр бы умер. Его стрелка была тонкой, как грань между верностью и бунтом, правдой и ложью, востоком и западом. О, вот бы получить инструмент, способный испытывать умы и сердца окружающих. Маленькую красную стрелку, которая подсказывала бы, кто хороший, а кто — плохой, кто верен, кто — нет, кем удастся управлять, а кем — нет. Увы.

Он отодвинул прибор, стараясь не задеть шахматные доски, разложенные на столе. Одна партия едва началась, и Саша разыграл в ней королевский гамбит, предпочитаемый великим Спасским[56], а в другой Сашины черные имели небольшое, но значимое преимущество, если только его соперник не окажется достаточно хитер, чтобы вынудить разноцветных слонов сыграть эндшпиль[57].

Он вернулся к радио, конфискованному из квартиры Татьяны Морозовой. Сейчас оно было включено в розетку, заднюю крышку он осторожно положил на стол, отвертка и четыре винтика стояли, как готовящиеся достичь края доски со стороны ферзя пешки рядом с одиноким королевским слоном[58]. Пришлось повозиться, чтобы понять, как работает радио: когда Саша служил радистом в Красной армии, транзисторов еще не было. Он скучал по уютному золотистому свечению триодов. Старые лампы во многом гораздо практичнее. Зачастую он видел поломку невооруженным глазом: потемневшая решетка, порванный провод. И он вернул в строй не одно сломанное радио, просто крепко по нему врезав. Но транзисторы слишком мелкие. Как бить по тому, чего не видишь?

Показания вольтметра подтвердили, что схема работает, как и ожидалось. Саша не обнаружил ничего необычного в приборе.

Никакой скрытой антенны или модификаций для приема коротковолновых передач. Он почувствовал одновременно облегчение и разочарование. Он гораздо крепче вцепился бы в Танюшу, если бы обнаружил что-то действительно незаконное. Например, возможность приема западных номерных радиостанций[59]. Если бы существовал хоть малейший намек, что она получала шифровки от куратора с Запада... Что ж, этим Саша мог бы пользоваться очень и очень долго.

Неважно. Он продолжит ее разрабатывать. Каков следующий шаг? Он представил несколько путей. Тактический подход: он поговорит с ней напрямик, оставив тот отеческий тон, который использовал у нее в квартире. Но в этом мало изящества. Все же лучше Zwischenzug[60]: он поставит полуразобранное радио на видное место и «забудет» о нем, вызвав Таню в кабинет. Она хорошо его рассмотрит, а Саша будет следить за реакцией. Или стратегический подход: Саша затаится, будет экономить силы и так постепенно вынудит Таню действовать. В целом ему был ближе стратегический подход. Но хорошо иметь в запасе еще и угрожающий равновесию промежуточный ход — Zwischenzug.

Покамест он оставит радио в покое и запрет в столе. Снова сказалась армейская подготовка: он выключил радио из розетки, прежде чем вернуть на место корпус. Вроде бы тут розетка с заземлением, но осторожность не помешает. Он ждал, пока затихнет слабый гул заряженной электросхемы. И ждал. И ждал. Но это длилось дольше, чем он предполагал. Транзисторы ведь быстрее вакуумных ламп? Может, это Саша устарел?

Он вздохнул, покачал головой и взял в руки корпус. Но когда переворачивал его, чтобы поставить на место, что-то сверкнуло под светом лампы.

Саша вновь отложил корпус, поискал в столе лупу. (Весьма полезный инструмент. Помогает тщательно рассмотреть фотографии. Даже когда они приходят прямиком из Кремля. Многие члены Политбюро пали жертвами ретуши, а не пули.) Он несколько минут крутил металлическую пластину туда-сюда — так долго, что начал гадать, уж не померещилось ли ему, и тут он вновь это увидел. Легкий блеск чешуек слюды. Жирное пятно? Когда Саша снова включил радио, оно запахло гарью, как старый ламповый радиоприемник, — этот запах ни с чем не спутаешь. Нет, это не случайно.

Минерал спрятан в нем намеренно, нанесен линиями толщиной с картонный лист. Теперь, когда Саша знал, что искать, он заметил призрачное мерцание на всех деталях радио. Кто-то тщательно снабдил его едва различимой схемой инертных минералов. Мастер вряд ли использовал щетку — должно быть, наносил рисунок одной щетинкой. Невероятно тонкая работа.

Саша снова отодвинул радио. Классический ход, его любимый — наконец шах.

Весь пражский штаб ЦРУ с облегчением выдохнул.

Однако это была сдержанная расслабленность, а не уход в отрыв, как при посадке «Аполлона-11» на Луну. Уж тогда закатили рождественскую вечеринку в июле, с бесплатным баром и весьма недурственной выпивкой — много достойных людей на время лишились рассудка и неуклюже трахались в кладовках, где хранились метлы. Но легкомысленный настрой Гейб ощутил, едва вошел в кабинет. Ему не требовались обостренные безбилетником чувства, чтобы заметить эмоциональные перемены. Даже Фрэнк выдавил из себя улыбку. Гейб отметил этот день в личном календаре.

Возле кофемашины Доминик флиртовал с секретаршей Джуни, которая смеялась над его шутками, как девчонка. Дом всем нравился. В конце долгой зимы за «железным занавесом» даже задиристый ура-патриот может восприниматься как глоток свежего воздуха.

Они пережили проверку. Аудиторов больше всего волновала ситуация в целом. Газетные заголовки. Следственный комитет Конгресса. По этим стандартам пражский штаб был чист, как исподнее монашки. Сотрудники не спаивали людей до невменяемости, после чего те выпрыгивали с балконов, и не травили французскую деревню спорыньей. На дворе, поди, не пятидесятые[61]. Гейбу только пришлось скрыть нечаянное воскрешение древнего голема да убийство им полицейского. Пустяки.

Даже Джош пережил это испытание. Проверяющие пронеслись мимо, не вдаваясь в подробности его личной жизни. По большей части, все благодаря Фрэнку. Было бы неплохо обсудить с парнем этот деликатный вопрос. Однако пока не время: сейчас малыш сидел за своим столом в задумчивости. Он поставил локоть на промокашку, голову положил на кулак, а другой рукой бесцельно пересыпал скрепки.

— Прочувствовал? Хлебнул гламурной жизни бухгалтеров — и больше думать ни о чем не можешь? — сказал Гейб. — Не отпирайся, ты мечтал об аудите этих скрепок.

— Никогда не видел тебя таким бодрым. — Джош прищурился. — Ты на стимуляторах?

Гейб вообразил, что именно так и чувствует себя человек, закинувшись до отвала амфетамином. Визит к знахарке снял с него бремя, которое он нес так долго, что уже успел позабыть, каково это — стоять прямо, не сгибаясь под сокрушительным гнетом. Знание — сила, и это знание давало ему возможность изгнать безбилетника раз и навсегда. От этого кружилась голова.

Но объяснить это Джошу он не мог.

— Что, нельзя для разнообразия побыть в хорошем настроении?

Джош пожал плечами.

— Ну, формально мы на американской земле, а это свободная страна. Но дай мне время привыкнуть к новому Гейбу Причарду. Я уже сроднился с мрачным засранцем, блюющим на местных полицейских.

Гейб никак не мог пропустить это мимо ушей.

— Смотри-ка, Рокки, как я извлекаю кролика из шляпы. — Он наклонился к Джошу и изобразил, как сует палец в глотку. Они рассмеялись, чем привлекли любопытные взгляды.

— Ладно, ладно. Мир, — предложил Джош.

Гейб схватил свободный стул.

— Ну так и что там у тебя?

— Драгомир. Он по натуре такой зажатый?

«А».

— Знаю, тебе хочется двигаться дальше, но спешка вредна. Ты работаешь с ним всего пару недель. Помни, ты играешь тут вдолгую. Очень медленно. Речь не о месяцах. А о годах. О целой карьере.

— Я понимаю. Честно, да. Но мы общаемся как-то прохладно. Он доверяет тебе, а меня — терпит. — Джош пожал плечами. — Как мне работать, когда все так зыбко?

Гейб оперся о стол.

— Откройся ему слегка. Пусть он узнает о тебе чуть больше. Важно, чтобы он ощутил контакт.

— Например?

— Драгомир любит симфоническую музыку. Упомяни мимоходом, что ты был на каком-нибудь концерте в Штатах. Неважно, Бетховен это или Three Dog Night[62]. Суть не в беседе о музыке. Даже если он не подхватит тему, ты дашь ему точку соприкосновения. Он запомнит, что ты ходишь на живые выступления. А это все только на пользу.

Джош обдумал это. Кивнул.

— Просто. Мне нравится.

Позже, на выходе из посольства, Гейб заметил Алистера, который отряхивал зонт. Британец одарил его добродушным кивком.

— Доброе утро, Гэбриел.

— Привет, Ал.

Гейб уже отошел от двери на пару шагов, когда вдруг вспомнил о злоключениях на Новом еврейском кладбище. Развернулся и побежал обратно.

— Слушайте, Ал, скажите, а эта фляга — семейная реликвия или вы ее тут купили? — Он понизил голос. — И вы действительно просто зачерпнули воду из реки или что-то в нее добавили?

Сегодня, как и в предыдущие вечера, большинство посетителей бара «Водолей» были гостями с Запада. С тех пор как советский генерал Быковский попал в объектив на пороге бара практически под ручку с Норвежцем, почти все любители водки испарились. Однако без происшествий не обошлось. Гейб забрел около одиннадцати.

Он оглядел зал покрасневшими глазами, и, судя по всему, выпивка была последним, что ему нужно в этом мире. Джордан заметила, что он сжимал платок с ржавыми пятнами и периодически промокал им нос. И все же он состроил игривое лицо и отважно пересек бар, продираясь сквозь клубы сигаретного дыма. Ноги его подкашивались, как у новорожденного жеребенка, и он наткнулся на стол, пролив напитки сидевшей там пары. Бросив горсть монет и банкнот на столик в качестве извинения, он качнулся вперед и наконец достиг стойки.

Джордан изумленно его оглядела. Глаза не просто налиты кровью — белки стали красными. В них полопались сосуды. Кто-то потрудился над ним, но осторожно. Ни синяков, ни отеков. Странно. Она изучила его внимательнее. Нос не сломан, хотя кровоточит, как и уши. Тонкая алая корочка прочерчивала контур от обеих мочек до челюстного сустава, и чешуйки засохшей крови скопились в уголках его глаз, словно крохи сна.

Джордан спешно рассчиталась с клиенткой, чтобы не отпугнуть особую посетительницу. И к тому же ее клиентура Гейба не касается. Поглаживая браслет, она сказала женщине:

— Ладно. Отдам за двадцатку. Но только как постоянной покупательнице, очень уж вы мне нравитесь.

Она получила деньги, выцветший на солнце обломок минерала из пустыни Атакама[63] перешел в другие руки. Женщина на соседнем стуле взглянула на Гейба, забрала бокал и новый талисман и направилась в полукабинет.

Джордан сурово посмотрела на окровавленную тряпку. Гейб сунул ее в карман.

Без какой-либо преамбулы Гейб объявил:

— Ты была права.

— Разумеется. — Она сунула сложенные банкноты в карман, сорвала крышку с бутылки пива и передала другому посетителю. — Насчет чего?

Гейб постучал о висок дрожащим пальцем.

— Ладно. Сдаюсь. С чего ты взял?

Хотя он выглядел так, будто в любой момент может рухнуть на пол, глаза его расширились, сам он просветлел. Хриплый голос задрожал от возбуждения. Он наклонился ближе.

— Я определил его. Я знаю его сродство.

Она моргнула.

— Да ладно?

Он кивнул.

— Я сейчас подвижен, как ртуть.

Она поняла.

— Ты уверен?

— О да. — Высокие нотки отчаяния и безумия звучали в его смехе. — Да, я уверен.

— Ну надо же. Должно быть, пригодились навыки детективной работы. — Она снова оглядела его с ног до головы. Нахмурилась. — Полагаю, ты опять во что-то вляпался.

Он попытался придать себе невинный вид. Но учитывая, что перед встречей он явно истекал кровью, этот школярский прием не слишком ему удался.

— Так ведь и было?

— Конечно, нет. — Его руки дрожали. Она заметила, что он изо всех сил пытался это скрыть. — Но отвлекусь от темы. В общем, если ты ищешь новый термометр или барометр, боюсь, тебе не повезет. Насколько я знаю, они закончились во всем городе. Не добудешь ни за что.

— Причард, клянусь, порой я… — Она зажмурилась и ущипнула себя за переносицу, словно отгоняя первые признаки сильной головной боли. Которые и впрямь у нее возникли. Она пыталась вспомнить симптомы острого отравления ртутью и понять, придется ли ей после его визита обрабатывать бар. Ей мерещится или Гейб сегодня зеленовато-бледный? — Вызвать тебе скорую?

— Все нормально. Честно.

— Какое облегчение. Выглядишь-то ты ни к черту. — Она пошарила под барной стойкой и достала стопку. Отвернулась, дотянулась до бутылки с верхней полки, наполнила стопку самым дорогим напитком, что у нее был. — Однако это нужно отметить. За счет заведения, — объявила она.

Он поднял бровь.

— Серьезно?

— Слушай, если не хочешь…

— Очень щедро с твоей стороны. Премного благодарен. — Он придвинул руку к стопке, но не поднес ее ко рту.

— Пей уже, ковбой, пока я не пожалела о своей щедрости.

Он попытался. Поднял стопку на пару дюймов, но дрожащей рукой расплескал великолепный кентуккийский бурбон на стойку. Джордан выхватила у него стопку и выпила остатки.

— Так я и думала. Ты совершил какую-то глупость, и это так тебя измотало, что теперь даже стопку в руках не удержишь.

Он нахмурился.

— Грязно играешь, Римз.

— Выкладывай. Что ты натворил?

— Я пытался его изгнать.

Вся эта кровь…

— Ты что, его из себя выколупывал?

— Нет, конечно. Я думал, будет легко его выманить. Казалось, это должно быть, э-э, просто.

Она снова потерла переносицу. Головная боль не проходила.

— Знаю, ты не помнишь, как он в тебя попал, Причард, но поверь мне на слово. Может, ты не заметил, но я не использую слова «легко» и «просто». — Она вздохнула. — И что случилось?

— До или после того, как пара унций жидкого металла пыталась залезть мне в нос?

Джордан, зажмурившись, раскачивалась вправо и влево.

— В нос?

— И в глаза, и в уши… — Он замолчал, неловко поерзав на стуле. Пробормотал: — И не только.

Отмыть «Водолей» не получится. Ей придется сжечь бар.

— О боже, Причард. Клянусь, если начнешь испражняться кровью в моем баре, я тебя убью.

Он дрогнул. На мгновение ей показалось, что он падает, но в последний момент Гейб схватился за латунный поручень и выпрямился.

— Так как от него избавиться?

— Не знаю, — призналась она. — Мне нужно позвонить.

Алистер прибыл перед самым закрытием бара. Он повесил зонтик на поручень у стойки, снял шляпу перед Джордан («Мисс Римз, дорогая, вы очаровательны, как и всегда»), взглянул на Гейба («Боже правый, приятель»). Джордан подливала ему бренди, пока Гейб вводил его в курс дела. Она держалась за браслет на случай, если кто-то из поздних посетителей захочет их подслушать.

Гейб закончил:

— Итак. Раз мы теперь знаем, кто этот безбилетник, вы поможете мне от него избавиться?

— Есть одна идея. — Алистер и Джордан переглянулись. Британец слегка нахмурился, обдумывая что-то. Что у него на уме? — Но я не уверен, что это в наших интересах.

— О, да бросьте, Ал. Я же не справлюсь сам.

— Вы показали это с поразительной ясностью. Но вам не приходило в голову попросить о помощи мисс Морозову?

Гейб застонал. Упал на латунный поручень и прижался лбом к полированному дереву. Джордан схватила тряпку и попыталась вспомнить, куда она дела хлорку.

— Я знаю, к чему вы клоните, — произнес он сдавленным голосом. — Вы забыли, что она из КГБ? Все равно что излучает радиацию. — Вздохнул. — Думаете, она справится?

— Да. Но вы уверены, что хорошо подумали? Ваш случай уникален. Не спешите. — Алистер допил бренди. — Поспешишь — людей насмешишь.

Гейб соскочил со стула, ноги у него подкашивались, как у новорожденного олененка.

— Да ну вас в болото. Вас обоих.

2.

На другой день, рано позавтракав жидким кофе и холодным тостом, Гейб пролистал газету. И чуть не поперхнулся. Возле моста Легионов обнаружили труп. Мужчину задушили и страшно избили — как полицейского, которого голем убил на кладбище. Но новая жертва была из Státní bezpečnost. Государственной безопасности — чешской тайной полиции.

Даже авторитетные газеты открыто рассуждали о появлении странной фигуры и ее связи с двумя последними убийствами. Но, само собой, обыватели на улицах говорили, что сотрудник СтБ убит злобными западными провокаторами. И только благодаря этой логике большинство удерживалось от использования слова «голем». Пока что.

Пражский штаб ЦРУ получил новость по телеграфу. Легкомысленная атмосфера предыдущих дней исчезла без следа. Утром никто не задерживался возле кофемашины. Все были в сборе, и капитан встал в дверях своего кабинета, выкрикивая приказы.

— Нам нужно знать, что произошло, — объявил Фрэнк. — Потому что через… — он посмотрел на часы, — три часа жаворонки в Вашингтоне получат сообщение, и к тому моменту нам лучше знать чертовы ответы на их вопросы.

В это время в Москве уже всё знали. Русские гордились безопасностью своих городов. Дикие убийства — симптом болезней капитализма, их не бывает в рабочем раю. То есть на соперников ЦРУ, на местный штаб КГБ, оказывалось двойное давление, и им требовалось побыстрее найти ответ. Ответ, который полностью переложил бы вину на западные службы.

Фрэнк продолжил:

— Нам требуется знать, кто, по мнению наших друзей, это сделал. Хоть горластые студенты, хоть сбежавшие из цирка медведи.

Не нужно было даже присматриваться, чтобы заметить в убийствах заявление о свержении правительства Дубчека. Советская власть видела этот ракурс: возмездие за жестокое подавление Пражской весны. И она полагала, что именно Запад раздувает этот пожар. Между тем западные службы, подозревая провокацию, бросали столь же настороженные взгляды по ту сторону «занавеса». Соперничающие спецслужбы готовились следить друг за другом, как дикие кошки перед дракой.

Гейб потер виски. Несмотря на риск для своей карьеры — а учитывая, что Лед делал с такими людьми, как он, возможно, и для жизни, — он договорился встретиться с Таней вечером. И она, вне сомнения, будет довольна.

Фрэнк продолжал:

— Меня интересуют только три вещи. — Его протез продавливал маленькие круги в линолеуме, пока Фрэнк ходил. Это уже не в первый раз напомнило Гейбу о ноге из китовой кости капитана Ахава[64]. — Для меня важны чистые руки. — Топ-топ. — Важно перекрыть все возможные пути, которыми наши друзья-кагэбэшники могут связать это с нами. — Фрэнк развернулся, дойдя до конца зала. — И важна безопасность моих сотрудников. Пока мы не знаем, кто совершает убийства, мы не знаем, кем окажется следующая жертва. Неважно, одинокий ли это безумец или команда политических радикалов. Хоть я и не люблю звонки из Вашингтона, звонить родственникам погибших я люблю еще меньше. — Вернувшись к дверям своего кабинета, Фрэнк произнес: — Мы можем быть уверены, что местные власти уже составили список подозреваемых.

И Гейб знал, что они уже отрабатывают эти списки. Но убийца — не политический радикал. Он даже не человек.

Гейб небрежно бросил:

— Газеты связывают убийства с наблюдениями у реки.

У Джоша глаза на лоб полезли.

— Люди видят «голема»? — Он сделал пальцами жест, показывая кавычки. — Ты же в это не веришь.

— Нет, конечно. Но возвращение легендарного голема, защитника угнетенных, станет отличным образом для группы диссидентов, недовольной дружественной советской властью, разве нет?

Фрэнк задумался.

— Вряд ли. Но да, согласен, есть сходство. — Гейб расслабился. Фрэнк никогда не тратил больше одного сотрудника на охоту за призраками. Гейб еще сможет встретиться с Таней. — Разнюхай, что там. Если учуешь что-то подозрительное, немедленно возвращайся.

— Понял.

Фрэнк добавил:

— Остальным — прощупайте почву. Вызовите тех, кто у вас в разработке, местных. Уточните, что они знают. Что слышали. Что слышали знакомые их знакомых. Хватайте все, что найдете.

Гейб направился к вешалке у двери. Доминик поднял руку, будто он в классе.

— У меня нет связей с местными, сэр. Что мне делать?

— Можешь последить, чтобы Причард не попал в беду. Обычно это работа Томса.

«Проклятье».

Джош открыл рот, чтобы возразить, но Дом оборвал его, хлопнув по спине так, что слышно было по всему офису.

— Постараюсь быть тебе достойной заменой, — расхохотался он. И присоединился к Гейбу возле вешалки. — Я поведу. Заодно начну тут ориентироваться.

Заметил ли Доминик секундное замешательство Гейба, когда тот заново мысленно перестраивал свои планы на день? Гейб скрыл колебание улыбкой, постаравшись, чтобы она отразилась и в уголках его глаз. Такая искренняя.

— Конечно. Будет здорово. По пути я покажу тебе, где тут хорошо кормят.

— Вот это дело.

Гейб последовал за ним к двери, остановившись на миг, чтобы пожать плечами в знак извинения перед напарником.

«Москвич» подпрыгивал на трамвайных путях. Гейб указал налево.

— Здесь подают превосходные koláče[65]. Возможно, лучшие в городе. Но… — он покачал головой, — муж хозяйки стучит СтБ. Так что будь осторожен.

— Буду держаться подальше.

— Ну, не стоит. Серьезно. Попробуй их koláče.

— Ты чертовски хороший проводник, Причард. — Доминик сбавил скорость, когда они повернули за угол. — Итак, в чем подвох? — Он мягко затормозил на светофоре.

— Подвох?

— Да. Что здесь реально происходит? Я давно в деле. Видел много странного. Но вот я в Праге, и, как только появилась возможность передохнуть, люди начинают гоняться за мифическими существами.

— Ну не я же заговорил о големе.

Доминик фыркнул и покачал головой.

— Крестьяне, выращивающие картошку. С ума сойти.

Он отпустил сцепление так плавно, что привередливый «москвич» даже не заикнулся. Гейб радовался, что по «Анхизу» работает такой профи. Если не считать политического убийства, операция по спасению перебежчика из-за «железного занавеса» — самая сложная командная операция.

— Слушай, я не хочу лезть не в свое дело, — объявил Дом, — и не хочу ставить тебя в неудобное положение. Но мне нужно знать, не усложнит ли это нашу операцию. Ты, похоже, в курсе событий. Это отразится на нас?

— Это никак не связано с нашей операцией, если ты об этом. Мы ни при чем.

Дом проехал мимо Национального театра, направляясь к мосту Легионов. Прокашлялся.

— Я спрошу еще кое-что. Не личное, ладно?

Гейбу не нравилось, к чему тот клонит. Но он продолжил излучать доброжелательность.

— Валяй.

На долю секунды Дом перевел взгляд с дороги на бедро Гейба.

— Я заметил, что всякий раз, как упоминают голема, ты хватаешься за флягу в кармане.

Гейб вздрогнул, как от пощечины. Прокололся. Дом здесь не больше двух недель, а уже читает людей, будто знает их долгие годы.

«Я должен избавиться от него. Причем немедленно. Он вычислит Таню в мгновение ока».

Дом продолжал:

— Слушай, я ведь тебя не осуждаю. Сам не святой, поверь мне, и тебя не сдам. Если тебя когда-нибудь переведут в Буэнос-Айрес, поспрашивай обо мне, тебе такого понарасскажут. Но мне нужно знать прямо сейчас, есть ли у тебя проблема, которая станет и моей тоже.

— Можешь расслабиться. Я не пью. — Гейб поерзал на сиденье, чтобы вынуть фляжку. — Это талисман на удачу.

Дом посмотрел на него косо.

— Многие пьяницы так говорят.

— Нет, честно. — Гейб открутил крышку и сунул флягу под нос Доминику. — Нюхни.

Он нюхнул. Поморщился.

— Черт, что это?

— Речная вода.

— Напомни мне никогда здесь не купаться. — Дом снова переключил ручник у перекрестка. — Видал я суеверных, но это что-то новенькое. Уверен, тебе есть что рассказать об этой фляге.

«Братец, ты даже не представляешь».

— Мне дал ее духовник, — пояснил Гейб. — Чтобы я держал в ней святую воду.

Дом опять рассмеялся. По-настоящему, от живота. Ударил по рулю.

— Я знал, что мне понравится Прага.

Гейб закрыл глаза и откинулся на сиденье.

— Все хорошо?

— Да. Просто голова побаливает.

Гейб вспомнил упражнения, которым учил его Алистер. Он концентрировался, фокусировался, тянулся внутрь. Дотягивался до безбилетника. Толкал его в плечо, как задремавшую подружку. «Проснись, соня. Хочешь ртути? Я знаю, где ты сможешь сделать сочный глоток». Подсветка багажника «москвича» управлялась простым ртутным выключателем: свет включался, когда при наклоне открытого багажника капля жидкого металла катилась вниз и связывала пару клемм. Гейб представил это. Безбилетник занервничал. «Вот так-то. Тебе ведь нравится этот вкусный металл…» На долю секунды он мог поклясться, что почувствовал, как ртуть плещется в стеклянной тубе, пытаясь скользнуть к нему, отчаянно мечтая слиться…

Дом ударил по тормозам. Машину занесло на булыжной мостовой.

— Гейб! Ответь уже.

Гейб открыл глаза. Они болели. Он чувствовал что-то теплое и влажное на лице. Из носа и глаз снова шла кровь. Он надеялся, что только из них. Кровь капала с подбородка и пачкала рубашку.

— Не беспокойся, — сказал он. — Это не заразно.

Дом достал платок.

— Да, отлично, но что это?

Гейб кашлянул. Кровь стекала по носоглотке и попадала в горло.

— Небольшой сувенир со службы в… — он едва не сказал «в Египте», — в джунглях. Появляется и исчезает.

Дом прищурился. Соображал, что он слышал про Гейба. Гейб помнил, как Дом заигрывал с секретаршами.

— Ты скрыл это от врачей. — Утверждение, не вопрос. Он многое разузнал и запомнил. Въедливый. Опасный.

— Да, — сказал Гейб.

Взглянул на платок. Импровизированная ложь — проклятье шпионского ремесла. Его мысли метались. В ложь охотнее всего верят, когда она — почти правда. Так что он издал свой лучший вздох — вздох человека, готового сознаться в самой мрачной тайне.

— Дом. Дело вот в чем. Никто про это не знает. Джош что-то подозревает, но я принял меры предосторожности. Фрэнк будет игнорировать это, но лишь до поры до времени. Если это попадет в мое досье, Лэнгли вернут меня в Штаты. Моей карьере придет конец.

Дом вытянул сигару из внутреннего кармана куртки. К облегчению Гейба, он только откусил от нее кончик, но не зажег в тесном «москвиче». Наконец сказал:

— Я могила. На данный момент. Но если я заподозрю, что это станет угрозой «Анхизу»…

— Не станет. Но я понимаю. Спасибо, Доминик.

Они пожали руки.

— Ладно. Что теперь?

Гейб подавил вздох.

— Забрось меня домой. — Он махнул платком. — Мне редко бывает так плохо. Но отлежусь — и пройдет.

Доминик вернул сигару в карман и снова завел дрожащий «москвич».

— Это можно, шеф.

— А ты-то думал, что уберечь меня от неприятностей — раз плюнуть.

Гейбу нужно было вернуться в квартиру, чтобы переодеться перед встречей с Таней. Если он заявится весь в крови, это привлечет лишнее внимание. Он задержался, чтобы у Дома, если тот решит его покараулить, создалось впечатление, что Гейб лег спать. Затем он выскользнул на улицу.

Он чувствовал себя особенно неловко, когда выходил. Чтобы успокоить Джоша и вернуть все на круги своя, пришлось постараться. Теперь ему приходится начинать все заново. Дом казался вполне ничего, а Гейб не часто давал такую характеристику первому встречному панибратствующему ура-патриоту. Но отныне Гейбу нужно держать с ним ухо востро. По крайней мере, пока он не избавится от безбилетника.

«Ты уже врешь своим коллегам о сотрудничестве с кагэбэшницей. Так когда же ты поймешь, что цена этого экзорцизма слишком высока?»

С древней крепости Вышеград открывался роскошный вид на Влтаву. Два одинаковых неоготических шпиля базилики Святых Петра и Павла возвышались почти на шестьдесят метров над рекой. Некоторые части замка ученые относят к Средневековью, а согласно местным легендам, именно на вершине этого холма пророчица Либуше увидела будущий город Прагу.

Гейб сбросил пальто перед Таборскими воротами, но все равно прошел под ними пыхтя и обливаясь потом. Это был долгий и крутой подъем. И он не закончился, когда Гейб вошел в Вышеград. Дома он сменил испачканную кровью рубашку, но и эта насквозь промокла от пота, когда он достиг богато украшенных ворот Леопольда. Дальше он двинулся мимо романской ротонды, подстриженных газонов, аккуратных белых зданий с красными черепичными крышами. Уютное местечко, даже зимой. Надо бы вернуться сюда летом, когда трава зазеленеет, а деревья покроются листвой. Он посмотрел на часы и прибавил шаг, стараясь не выглядеть так, будто куда-то опаздывает. Затем оставил позади три каменных обломка, известных как Чертова колонна, и наконец вошел на кладбище при базилике.

Бродя между могил, он пытался читать надписи, словно любопытный турист. Похоже, он много времени стал проводить в знаменитых некрополях. Дело в городе или в нем самом? Тут он заметил в галерее сотрудницу КГБ. Она стояла, заложив руки в карманы, и смотрела на могильную плиту.

И она была не одна. Ее приятельница, высокая брюнетка, держалась неподалеку, внимательно изучая надгробия, но отлично видела и Таню, и того, кто шел к ней. В пражском штабе ЦРУ имелось на нее досье: Надежда Федоровна Острохина. Надя.

Гейб замешкался. Он уже сообщил Фрэнку о недавнем контакте с Таней, и теперь требуется особая осторожность, раз придется писать об этой встрече отчет. Повторные контакты с одной и той же кагэбэшницей вызовут непонимание. Но встреча с двумя сотрудницами… И это только в шпионском деле. У Льда есть специальная баржа для таких, как он. Русские пришли сюда как шпионки, чтобы прищучить агента ЦРУ, или как ведьмы, желающие слопать волшебную пешку, или у них двойная цель?

Он повернул назад, сделал еще круг по кладбищу. Если у кагэбэшниц здесь еще сотрудники, он их не учуял. И все же он собирался отказаться от контакта. Отказался бы, но голос в голове помешал.

«Я могу снова стать прежним. Вернуть свою жизнь».

Его шаги эхом отдавались под сводами галереи. Как ни в чем не бывало он остановился перед мраморным бюстом. Таня положила розу на могилу Антонина Дворжака. Гейб узнал цветок, который оставил для нее на Карловом мосту, — тот заметно поистрепался. Она следила за ним краем глаза. Он слегка кивнул в сторону ее помощницы.

— А вы прямо две горошинки в стручке, — пробормотал он. Сотрудница КГБ нахмурилась. Но она была слишком упряма, чтобы признать, что не понимает фразу. — У нас есть поговорка: где двое, там третий — лишний.

— Очень жаль, — ответила она. Но бросила в Надину сторону не слишком дружелюбный взгляд.

«О, вот как. Тебе она тоже мешает. И как же сейчас обстоят дела в КГБ?»

И тут, заметая следы, она пояснила:

— Я не такая дура, чтобы встречаться с тобой наедине.

— Я тоже этому не рад, сладкая.

— Не я просила о встрече.

Он медленно приблизился к ней. Шепот пронесся по галерее. Гейб не знал, с чего начать.

— Мне нужна помощь.

Таня нахмурилась. Еще один голос произнес:

— Мы не занимаемся перебежчиками.

Он понял, что к ним присоединилась другая. Она опасна. Он вспомнил, как легко она обманула Джоша. Это была не простая маскировка в ту ночь, когда они следили за Таней и студенткой, — он уверен, что Надя использовала магию как приманку. Ее внезапность выбила его из равновесия.

Он выпалил:

— Во мне что-то сидит.

Его голос отозвался эхом. Несколько посетителей кладбища в тени базилики обернулись и посмотрели в его сторону. Три шпиона молча бродили среди могил национальных героев Чехии, пока не прошел этот неловкий момент.

— Выслушайте меня! Это длинная история.

Таня долго изучала его лицо и позу, прежде чем удостоить микроскопическим кивком. Великодушно.

— Все началось в Каире, — начал он. Он кратко описал свое египетское злоключение, опустив подробности про слежку за сотрудником «Моссада» (незачем давать КГБ информацию о разработках ЦРУ в Леванте), вместо этого сделав упор на предположении Джордан, что он сорвал крупный ритуал Пламени. Он решил, что это поможет ему заработать симпатию Ледяных ведьм.

Когда он добрался до ртути, Таня посмотрела на него так, будто у него выросла вторая голова. Надя взяла ее за локоть и потянула вбок. Они совещались шепотом. Но совещание быстро переросло в спор, обе по очереди бросали взгляды в его сторону. Спор становился все яростнее: они шипели друг на друга, как Медуза в свой худший день.

— Я вас не обманываю. Вы не представляете, чего мне стоило оторваться от напарника сегодня утром.

Надя отвернулась от Тани и взглянула на него.

— О да, мистер Томс. И как Джошуа нравится его первое заморское назначение?

«Ах ты пронырливая коммунистка». Но Гейб подыграл ей. Если они еще не заметили, что в город прибыл Доминик, Гейб им об этом не скажет.

— Джош не забыл, как ты вынудила его гнаться за призраками, если ты об этом. Он надеется пересечься с тобой рано или поздно.

Он не знал, насколько хорош их английский и улавливают ли они двойной смысл. Все к лучшему. Пусть немного поломают головы.

Однако Таню это не убедило. Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Безбилетник, — прошептал он. — Порой с ним я будто плыву.

Ее глаза расширились. Она поняла: безбилетник привел его на баржу. Она, в свою очередь, бросила быстрый взгляд на подругу.

«Любопытно. Так у вас размолвка по поводу любовной лодочки Льда?»

Надя сказала:

— Если ты говоришь правду, ты немедленно должен пойти с нами. Мы тебя защитим.

— Это предложение КГБ или Льда?

— Смотря кто ты, — сказала она, прикоснувшись к браслету. Прямо как Джордан, когда не хочет, чтобы ее слышали. — Ты сотрудник американской разведки или человек, страдающий от волшебной болезни?

Ложное противопоставление. Он подумал.

— Это существо опасно, — произнес он.

— Как и мы, — возразила Таня. — Как и ты.

— Не так. — И он рассказал им про голема.

На этот раз русская брань посыпалась на него. Он получил ее в двойном объеме. Таня, казалось, готова дать ему под дых. Надя, судя по досье — боксерша, сжимала кулаки. Он следил за ней. Он чуть выше, но она похожа на того, кто готов нанести подлый хук слева.

Надя хмурилась.

— Ты хоть представляешь, сколько неприятностей принес нам твой эксперимент? — Это она говорила как сотрудница КГБ.

— Нет, конечно. Ведь на моей работе никому дела нет до мертвых полицейских. Нас-то это как касается?

— Если мы поможем тебе избавиться от этой помехи, — сказала кагэбэшница Таня, — ты станешь более эффективным агентом. Нам это невыгодно.

— А как насчет Льда? Может, мне переметнуться к Пламени?

Он видел, что она задумалась. Склонила голову набок, сосредоточилась. Будто пробовала крючок. «Ну же», — думал он, словно мог ее мысленно убедить. Но вдруг ее взгляд зацепился вдали за какую-то точку, и поворот головы быстро перешел в жест отрицания. Остекленевшие глаза смотрели внутрь, не вовне. Она видела что-то, что он увидеть не мог. Но это напугало ее, уж тут-то он мог разглядеть.

— Нет. Не могу.

Как шпион, которому нет дела до магии, элементалей, големов и тайных волшебных фракций, Гейб насторожился. Он заметил уязвимость. Ее ахиллесову пяту?

Только подтолкнуть. Все, что требуется. И еще терпение. Будь у него достаточно времени, он мог бы осторожно исследовать ее слабость, как дождь размывает гору…

«Пусть Джош занимается Драгомиром. Может, я смогу перевербовать эту ведьму-кагэбэшницу».

Но это был образ отдаленного будущего. Ему требовалась помощь раньше. И он решил попробовать искренность.

— Прошу. Эта тварь… убивает меня. Может, нам удастся помочь друг другу?

3.

Саша забросил вольтметр. Не тот инструмент. Точное назначение минеральной схемы на корпусе от него ускользало. Но, как разорванная линия пешек, обнаружение ее стало переломным моментом. Теперь он понимал подлинную природу проблемы. Танино радио — не электрическая загадка. Тут требовался иной подход. Подход, который он не осмеливался опробовать в кабинете. Никто не должен это увидеть.

Он жил один в двухкомнатной квартире в хрущевке, но вторая комната не предназначалась для сна. В ней не было кровати — только полки, шкафы, рабочий стол и несколько очень древних книг. И несколько оберегов, которые он создал сам.

Он поставил радио на стол. Из шкафа достал разнообразные кристаллы, цветы и потускневшее столовое серебро. Разложил их по углам комнаты. Некоторые предметы он поместил внутри отметок, сделанных на полу мелом, другие — в железные корзины, свисавшие с потолка. Затем положил на язык небольшой кусочек медной решетки, покрытый патиной, и произнес соответствующее заклинание.

Комната тут же стала не просто тихой — в ней все замерло. Будто внешний мир просто исчез.

Он вынул медную решетку изо рта и положил ее на полотенце. Только теперь, когда волшебная клетка Фарадея герметично закрыта, Саша полностью переключился на радио. Для начала он снова снял корпус. Изучил все не как инженер, а как волшебник.

Включил его в сеть. В кабинете оно работало как самое обычное радио. Но когда он крутил верньер, из динамика раздавались только помехи. Вспомнив, как долго разряжалась схема, он отключил питание… И тут его что-то кольнуло.

Какое магическое мастерство! Такая упорядоченность. Такая точность. Почти кристальная. Это была работа волшебника Льда.

Но для каких целей? Он поймет это рано или поздно. То, что может сотворить один волшебник, другой может отменить. Что может скрыть одно заклинание, другое способно обнаружить.

Сашина магия могла растопить Лед. Так ведь действует Пламя.

Он коснулся верньера, шум помех усилился. Он превратился в странную трель, будто радио получало сигнал издалека. Саша продолжил крутить ручку. Медленно, тихонько…

Трепет перерос в мистическое потрясение, из-за чего Саша чуть не вскочил со стула. Белый шум исчез. И не подключенное к сети радио вдруг заговорило стариковским голосом.

— Танюшка? Ты здесь, моя птичка? Какие вопросы нам требуется обсудить?

«Ай-яй-яй, Татьяна Михайловна».

Конструкт прощебетал:

— Почему ты не говоришь со своим одиноким дедом, милая Танюшка?

Саша улыбнулся.

— Я поговорю с тобой, дедушка.

Статическая пауза. На мгновение Саша подумал, что чары рассеялись. Но тут конструкт сказал:

— Ты не Татьяна.

— Нет, — ответил Саша. — Не она. Но расскажи-ка мне кое-что, дед. Ты играешь в шахматы?

Она начала ненавидеть ночь.

В темнейшие, тишайшие часы образ Андулы Златы проникал в Танины сны. Студентка, которую она так старалась спасти, она и Надя. Надя, ее верная напарница… Какой Таня считала ее прежде. Но Надя предала Таню, и теперь бедняжка Андула хранилась замороженным грузом в тюрьме баржи на Влтаве.

Когда часы показали три утра, Танины нервы все еще были напряжены до предела, и она откинула одеяло.

Это все Гейб виноват. «Чтоб тебя, Причард».

Его рассказ и жалкая мольба были слишком нелепы даже для самого отчаявшегося цэрэушного болтуна. И все же он обнаружил баржу — передвижную площадку, практически невидимую для волшебников, — хотя был новичком в тайном мире Льда и Пламени. Однако ей всю ночь не давало уснуть воспоминание о том, как Надя смотрела на Гейба, когда тот говорил о безбилетнике.

Как голодный волк, заприметивший хромого оленя.

Последнее время Тане особенно трудно удавалось скрывать отвращение. Все равно что пытаться проглотить битое стекло. И вот она лежит среди ночи, сжав челюсти, а мысли носятся, желудок крутит.

Глупый американец мог с тем же успехом молить Надю, чтобы та похитила его и погрузила в стазис. Может, он окажется на соседнем гамаке с Андулой. Стоило бы довести до этого. Он — сотрудник западной разведки, Таня только выиграет, если он помучается. Но если бы все было так просто.

Хоть и неприятно это признавать, ей требовалась помощь Гейба так же, как и ему — ее поддержка.

Ей нужно вернуть себе радио. Чем дольше оно у Саши — дни, часы, — тем выше вероятность, что он поймет его подлинное назначение. Если Гейб обнаружил их тайный волшебный мир, другие тоже на это способны. А товарищ Кометский уже ищет повод усомниться в ее верности: несколько недель назад Надя предупреждала, что он приказал ей следить за Таней. Ее собственная безопасность и безопасность ее дедушки зависели от сохранности радио. Между тем ей отчаянно требовалось посоветоваться с конструктом деда. Рассказать ему, что она узнала про Лед, спросить его, что это значит. Она нуждалась в его поддержке.

Ей необходимо это проклятое радио.

Она не смела задействовать Надю против Саши. Она не могла доверять никому из Консорциума Льда — и это была новая и ошеломительная истина, — как и не могла довериться никому в КГБ — но эта истина была знакомой, хоть и мучительной.

По крайней мере, Таня знала свое отношение к Гейбу.

В итоге она предпочла понятное зло.

Фокус в том, как забрать радио у Саши, чтобы он не понял, что аппарат взяли. Нужно заменить его копией.

Первая проблема: у них не было точной копии.

— Я продам тебе амулеты, — сказала Джордан. — По обычной цене. Считай это щедростью, ведь ты мой должник.

Гейб поставил пустой бокал на стопку аккуратно сложенных крон и на клочок бумаги. Передвинул все это по барной стойке.

— Никаких амулетов. Мне нужно кое-что другое.

— Ты уже знаешь, каково испытывать удачу, Причард.

— Я думал, тебе понравится забавное испытание. Я ведь плачу? — Ну, они с Таней вместе.

Плавным движением Джордан переместила пустой бокал в ящик под баром. Деньги исчезли почти по волшебству. Она прочитала записку. Нахмурилась.

— Дай мне пару дней.

Три ночи спустя двое шпионов сидели в темной машине. Любопытный прохожий, взглянув на запотевшие стекла, решил бы, что это влюбленная парочка на тайном свидании.

Но напряжение между ними было отнюдь не сексуальным. Они чувствовали себя уязвимыми, так как добровольно открылись врагу. Это была напряженность из-за нежеланного сотрудничества.

Ничто не спасло бы Таню, если бы ее обнаружили в машине установленного сотрудника ЦРУ. Близость к Гейбу ощущалась тошнотворным комом в желудке.

— Покажи.

Гейб сорвал покрывало с вещицы на заднем сиденье.

— Та-дам. — Он смотрел на ее лицо в лунном свете. — Скажи, что похоже.

Она покачала головой.

— Нет. — А затем потянулась в карман и достала нож.

Он поднял руки:

— Эй! Потише.

Она перевернулась на сиденье, потянулась мимо него, достала радио и поставила его себе на колени. Пена для бритья у Гейба пахла лимонником. Таня сжала веки и сосредоточилась.

Прошло несколько минут. Гейб нарушил тишину, напугав ее.

— Что бы ты ни пыталась сделать, заклинание не работает. Иначе безбилетник уже нарезал бы круги в своей клетке. В смысле, в моем черепе.

Американцы. Как же они любят звук собственного голоса.

— Ты всегда так много болтаешь? — Она снова открыла глаза. — Я не творила заклинание. Я вспоминала.

Она прижала кончик лезвия к одному из верньеров и очень медленно вырезала кусочек пластика. Затем с зубодробительным скрежетом протащила лезвие по металлической пластине, чтобы воспроизвести глубокую царапину.

— Вот, — проговорила она, сложив нож. — Теперь получше.

— Получше?

— Здесь пластик пожелтел, — указала она. — И здесь. Но я не знаю, как это воспроизвести.

— Я знаю. — Теперь была его очередь лезть в карман. Он достал пузырек с йодом, которым мажут синяки и порезы, а также горстку ватных шариков.

— Зашел вечером по дороге домой в аптеку. — Она нахмурилась, он пожал плечами. Почти извиняющимся тоном добавил: — Дешевый советский пластик известен своей недолговечностью.

На ум пришло с полдюжины всяких «что?». Но она сдержалась. Вздохнула:

— Находчиво.

— Йод впитается минут за двадцать. Въестся почти навсегда, если оставим его так на ночь. — Гейб прочистил горло. — По крайней мере, так говорят.

Таня взяла пузырек. Откупорила его, и легкий запах моря наполнил машину.

Вторая проблема: Таня не знала, где Саша хранит оригинал. Возможно, он забрал его домой. Тогда потребуется целая команда. Но Гейб не собирался просить у Фрэнка разрешения на проникновение в дом своего коллеги из местного штаба КГБ. Само упоминание об этом деле равнялось профессиональному самоубийству. Даже хуже, если Кометский держал радио в кабинете в советском посольстве. Разрешение на такую операцию потребовало бы одобрения начальства намного выше Фрэнка. Им придется выманить Сашу наружу с радио в руках.

Робкий стук отвлек Сашу от размышлений над расшифровкой недавней встречи комсомольцев. Приятное вторжение. Если только это не Казимир в очередной раз пришел обсудить теорию заговора о том, что НАТО манипулирует ценами на пшеницу.

— Прошу, входите.

Это не Казимир, это Таня.

— Шеф, можно с вами поговорить?

— Конечно. Всегда пожалуйста. — Он отложил расшифровку, обратив все внимание на Таню. Она закрыла дверь. — Как я могу помочь тебе защищать родину?

Она переминалась с ноги на ногу. Смотрела в пол, на свои ботинки, будто не могла выдержать его взгляд.

Наконец она произнесла:

— Недавно вы… нашли кое-что.

Ага. Стратегический подход сработал. Он был прав, придержав Zwischenzug. Саша постарался, чтобы его лицо выражало чрезвычайную искренность. Улыбка грозила растянуть уголки его рта, и он прогнал ее прочь.

— Откуда такая мрачность, Татьяна Михайловна? Я говорил тебе, что решу проблему, и я решил. Тебе не нужно беспокоиться о том, что кто-то неверно неверно расценит это невинное недопонимание.

— Разумеется, шеф. И я очень вам благодарна. — С заметным усилием она перестала вертеться. Подняла взгляд. — Вскоре после вашего визита генерал Быковский встретился со мной лично. Он хотел убедиться, что прибор в целости и сохранности. Я подумала… Ну, я вспомнила, что вы мне сказали, и подтвердила это. Я дала ему понять, что он все еще у меня.

— Откуда он узнал, что прибор у тебя?

Ее плечи вздрогнули. Выглядело так, будто она вот-вот расплачется.

— Москва-Центр приказал мне взять его в Прагу, где его у меня заберут, и не сообщать никому об этом. Я не знала, что придется ждать так долго. Сначала я думала, что этот человек — вы. Но когда он спросил… я побоялась признаться, что у меня его нет.

Саша сжал пальцы. Наклонился вперед. Медленно кивнул. Похоже, он весь внимание. Это ее воодушевило. Она продолжила.

— Несколько дней спустя он потребовал, чтобы мы вместе доставили прибор к машине, припаркованной возле Prašná brána. — Пороховой башни. — К зеленому «москвичу». Я не знала, что делать.

«Поэтому ты ускорила отбытие моего старого друга, Татьяна Михайловна? Или ты наконец-то присоединилась к моей шахматной партии?»

— Ясно, — сказал Саша. Погладил подбородок. — И что же ты сделала, Таня?

— Ничего. Это был его… неудачный день. — Она вновь опустила взгляд. — Мне стыдно сказать, но я почувствовала глубокое облегчение, узнав о его неприятностях. Предпочла притвориться, что он не говорил мне о доставке.

Саша кивнул.

— Понимаю. Ты оказалась в трудной ситуации. И зачем ты сейчас мне это рассказываешь?

— Я проходила мимо Prašná brána сегодня утром. Машина там, шеф. Зеленый «москвич», как он и говорил.

«О, Таня. — Он гладил подбородок, наблюдая за ней. Слезы — отличный ход. — Это твой гамбит? Предлагаешь завершить задание? Нужно доставить радио? А вскоре после этого, когда старик Саша решит, что дело улажено и радио исчезло, оно втайне вернется к тебе».

— И что ты предлагаешь сделать?

— Не знаю. — Она выровняла дыхание. — Но учитывая его взаимодействие с тем иностранцем, я беспокоюсь. Вдруг это задание придумано нашими врагами?

Саша не мог скрыть улыбку. Никакого очевидного гамбита от малышки Тани. Она играла свой Zwischenzug. Этого он не ожидал. Умно.

Он постарался зажечь в своих глазах отеческий блеск. Все еще улыбаясь, произнес:

— Думаешь, нам стоит использовать радио как приманку и посмотреть, кто его примет?

Она пожала плечами.

— Не будь я лично вовлечена в это, я бы порекомендовала поступить именно так. В данной ситуации… Что ж. Я должна полагаться на ваше решение, шеф.

Прятаться в багажнике автомобиля Гейбу было противно не из-за того, что приходилось лежать в неудобной позе. И не из-за того, что монтировка уперлась ему в ребра. И не из-за холода. Самое сложное — держать безбилетника в узде, пока жидкая ртуть в переключателе плескалась в стеклянной трубке в нескольких сантиметрах от головы Гейба, словно тигр, рвущийся из клетки. Если она освободится и попытается соединиться с безбилетником, вариантов у него мало. Может выскочить из своего укрытия на виду у двух соперничающих (и безжалостных) агентств, может остаться лежать здесь и позволить яду проникнуть в его нос, возможно впиться ему в мозг. Расслабление и техники медитации по Алистеру в такой ситуации не помогут.

Хотя бы запах йода наконец-то выветрился.

Он старался изо всех сил перетерпеть холод, неудобство, надвигающуюся мигрень. Еще немного. Он справится, и тогда Таня вернет себе свой дурацкий конструкт и поможет ему освободиться от безбилетника раз и навсегда.

Ему не нравился этот план. А безбилетнику — да.

Но как раз когда Гейб подумал, что готов сдаться, и собирался вылезти через съемную панель и размяться, он услышал шаги. Замер.

Задняя дверь открылась. Кто-то поставил что-то на заднее сиденье и захлопнул дверь.

Таня хотела предупредить Гейба, что она не одна, что Саша наблюдает за ней, но не решилась говорить с пустой машиной. Поэтому Таня развернулась и ушла через древние городские ворота. Выбрала извилистую дорожку до Сашиной машины, припаркованной на краю Старого города. Отчасти потому, что знала, как важно показать класс, а отчасти потому, что боялась садиться к нему в машину.

Это была изощренная пытка — притворяться, что ей нравятся рассуждения человека, который угрожал ей, пусть и завуалированно, убийством дедушки. Если ей придется услышать еще одно японское хокку, она застрелится.

К невероятному облегчению, ждать пришлось недолго. Мужчина чуть старше Саши пересек площадь и подошел прямо к «москвичу».

— Я его уже видела, — сказала она, ведь так и было. — Видела, как он говорил с Хаакенсеном, Норвежцем. — И это было своего рода правдой. Они обменялись приветствиями.

— Интуиция тебя не подвела, — сказал Саша. Сложил газету. — Будем следить за ним.

Она завела машину, осознавая, что каждое ее движение оценивается.

— Я и забыл, как это увлекательно, — проговорил Саша. — Должно быть, вам с Надей очень весело вместе.

Гейб дождался, пока Арни заведет машину. По плану они не разговаривали. Арни делал все, как они спланировали: ехал очень шумно — скрежетал передачами, рычал двигателем на перекрестках и проезжал по самым большим колдобинам во всей Праге.

«Он поставит жучок, — предупредила она. — Я сама ему предложу, если он не скажет об этом».

Уже в пути Гейб открыл панель на шумное заднее сиденье. Арни встретился с ним взглядом через зеркало заднего вида. Почесал за левым ухом. «За нами следят».

Гейб подменил Танино радио на обманку. Весьма неплохое сходство. Он скептически отнесся к попыткам искусственно состарить пластик, но получилось даже лучше, чем он ожидал. Судя по пятнам, у Тани очень хорошая память. Придется с Морозовой быть осторожнее.

Он поставил копию на сиденье и, подавив стон, вернулся в багажник с конструктом.

Таня следовала за машиной от Пороховой башни до парка на краю города. Когда водитель «москвича» припарковался, она отстала более чем на сто метров, поскольку поток автомобилей был меньше, чем в центре Праги. Водитель, знакомый Гейба, вышел из машины и побрел в парк.

Она выждала в машине с Сашей еще несколько часов. Он курил. Когда Таня не думала о том, сколько времени потребуется, чтобы смыть этот запах со своих волос, она беспокоилась, не замерз ли Гейб насмерть. Они условились, что никто не придет забирать радио и водитель не вернется. Радио было без охраны.

Но, к ее удивлению, Саша не предложил его забрать. Вместо этого он зевнул, потянулся и поморщился.

— Похоже, я слишком стар для такой слежки, — проговорил он. — Теперь припоминаю, почему не скучаю по оперативной работе. Это игра молодых. Я — замерзший голодный старик. Давай вернемся на работу.

Она закашлялась.

— Нет… Шеф! Вы же видели иностранца. Что-то тут не так.

— Ты доставила посылку, как и было приказано. И приказ ведь исходил от Москвы-Центра?

— Да, шеф, — соврала она.

— Тогда ты выполнила свой долг перед отечеством, а я это видел. — Он повернулся к ней с коварно безобидной улыбкой. Другую — острую, как нож, — она не могла разглядеть. — Не волнуйся, Татьяна. Я действую в твоих интересах.

Ее сердце стучало, как трещотка в руках увлеченного пятилетки, но она развернула машину и поехала домой. Он поверил? Делая вид, что чешет лоб, она вытерла пот. Ей хотелось надеяться, что все так просто, но затем она вспомнила его кабинет, полный шахматных досок.

Теперь конструкт дедушки в руках Гейба, а значит — в руках ЦРУ. Может ли она доверять ему — вернет ли он радио или она просто обменяла шило на мыло?

Багажник открылся.

— Привет, приятель. Удобно тебе?

— Привет, Арни. Нет.

Арни подал руку. Гейбу она пригодилась: все его тело онемело — от пяток до макушки. Он дрожал. Арни заботливо прихватил с собой одеяло. Гейб обернулся в него и стал похож на буррито; попрыгал, чтобы восстановить кровообращение в ногах.

Арни зажег сигарету.

— Кто эта пташка? Я видел ее в «Водолее».

— Она мне как заноза в заднице, — Гейб говорил убедительно, поскольку это была правда. — Мне здорово поможет, если ее свяжут с тобой, ведь ты связан с Хаакенсеном.

— Ты и впрямь знаешь, как заставить человека почувствовать себя прокаженным.

— Да. Но ты мой любимый прокаженный, Арни.

Они пожали друг другу руки.

— Спасибо за услугу, — сказал Гейб. — Я твой должник.

— Это мне стоит тебя благодарить. — Старик вздохнул, раздул грудь так, что ребра скрипнули. — Боже, как я скучаю по работе.

Гейб дал ему докурить. Дождался, когда Арни исчезнет, прежде чем вернуться в машину и исследовать Танино радио.

Невидимый приятель Гейба был на удивление тих. Гейб приготовился к атаке своего сиамского близнеца. Близость к голему заставила его говорить на незнакомых языках, а до этого безбилетник чуть не устроил ему кровоизлияние в мозг в ту ночь, когда конструкт преследовал Андулу Злату. Гейб провел вечер, заранее опасаясь, что безбилетник разгадает особую природу радио.

Но похоже, что сущность, не сумев заполучить ртуть, ушла в спячку и повесила на входе своей берлоги знак «не беспокоить до лета». Будто ему дела нет до радиоконструкта. Будто…

Вот черт.

Это не Танино радио.

Саша тоже сделал копию.

Неудивительно, что пластик казался таким похожим: Саша наверняка тоже использовал фокус с йодом.

Гейб достал перочинный нож и быстро, насколько ему позволила дрожь в руках, вынул шурупы, которые крепили корпус. Но когда он открыл радио, у него перехватило дыхание — словно он зацепился свитером за куст ежевики.

Ультракоротковолновый передатчик неприметен, как опухоль. В его воображении маячок пульсировал, словно сердце предателя.

Александр Кометский, глава пражского штаба КГБ, играл с ними.

И если бы не безбилетник, Гейб угодил бы прямиком в ловушку.

1.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

Февраль, 1970 год

Зерена Пулноц шла по Малостранской площади, постукивая каблуками по брусчатке. На сгибе руки покачивалась корзина с утренними покупками. Почти всю подготовку к сегодняшней вечеринке она поручила армии слуг, но кое-что требовало более изысканного вкуса — это она покупала сама. В корзине уже лежали две бутылки импортного вина для индийского посла, новое ожерелье, тайно приобретенное на черном рынке (превосходно сочетается с платьем на вечер), ассорти французских сыров. Она собиралась выбрать цветы. Надеялась найти что-то весеннее. Чудесная деталь, пока еще тянется пражская зима, не правда ли? Если верно подобрать букеты и драпировки, гости почувствуют намек на тепло в морозном воздухе.

Она всегда полагала, что соседний цветочный магазинчик предоставлял лучший выбор, а его владельца, Александра Грушку, считала эстетом с безупречным вкусом, несмотря на его происхождение и воспитание. К тому же магазин удобно расположен всего в паре кварталов от посольства, и, когда люди видели, как она заглядывает туда, это не казалось им странным: почему бы Зерене Пулноц, жене советского посла и устроительнице лучших вечеринок в Праге, не посетить цветочную лавку?

Цокая по мостовой, она дошла до небольшого сквера, который и сквером-то не был — скорее двор, спрятанный между двумя массивными каменными зданиями. Летом тут мило: лоскутное одеяло зелени усыпано благоухающими розами — но сейчас это лишь замерзшая грязь с колючим кустарником.

Зерена прошла по тропинке к спрятанной в углу скамейке, аккуратно присела, поставив рядом корзину. Достала сумочку, вынула сигареты, прикурила, и дым зазмеился вверх, к стальному небу. Прохожие не обращали на нее внимания: женщина просто отдыхает после покупок. Пока Зерена курила, она провела рукой по задней части спинки скамьи. Сегодня она обнаружила у порога газету с вложенной рекламой матрешек. Просто смешно: кто станет покупать матрешки в этом городе, в такое время? Но это знак, тайный код: «У меня для тебя сообщение».

Ее пальцы нащупали клочок бумаги, застрявший в плетении скамьи, она зажала его в кулаке и положила руку на колени. Держала так, пока курила. Потом бросила окурок в грязь, подхватила корзину и пошла дальше.

Она взглянула на сообщение только возле цветочного магазина. Яркая, раскрашенная вручную вывеска раскачивалась на ветру. В витрине стояли доисторические папоротники, напоминавшие перья древних птиц. Зерена развернула клочок большим пальцем, прочла, быстро запомнив, послание, затем скомкала бумажку в шарик, выбросила в талый снег, затоптала каблуком ботинка — и только после этого вошла в лавку.

«Нам надо встретиться, — значилось в сообщении. — В 11 утра, в булочной “У Руссо”».

Похоже, товарищ Кометский заметил ее подготовку к вечеринке. Скромное утешение.

2.

Джордан провела тряпкой по внутренней стороне пивного бокала, протерев его в последний раз, прежде чем поставить в шкаф. До открытия бара оставалась еще пара часов, но ей нравилось заканчивать легкие дела пораньше, чтобы заняться выполнением заказов на талисманы, зелья и прочие магические подспорья.

Она перебросила тряпку через плечо и оглядела зал, проверяя свои владения. Все выглядело отлично: полы подметены и вымыты, стулья стоят ровно, зеркало за барной стойкой протерто до блеска. Уборка — бездумное занятие, но это-то ей и нравилось: магия порой требует слишком глубокого погружения в собственные мысли, и ради нее Джордан будто выворачивала себя наизнанку.

В воздухе почувствовалось напряжение, она выдохнула. По коже пробежал холодок. Джордан еле слышно выругалась.

Что-то обошло ее защитные заклинания.

Всевозможные обереги рассованы по всему бару «Водолей» — Джордан собирала их долгие годы. Одни замурованы в стенах здания — эти из семейного наследия, они тут с самого начала. Другие выглядели как украшения: букеты сухих трав в выщербленных вазах, отполированные камни, разбросанные промеж столов. Джордан соединяла степенную магию Льда с избранными заклинаниями Пламени, а также с нехитрой народной ворожбой, которой обучилась в многочисленных путешествиях. Полезная смесь: такая магия ничего не пропускала.

Но все же она слышала гул. Он становился все сильнее и настойчивее.

Джордан вздохнула и сбросила с плеча тряпку. Подкралась к окну, выглянула наружу: двое мужчин шли по тротуару. Нахмурилась. Потянулась к шкафу под барной стойкой. Вынула нитку деревянных бусин — на каждой вырезан свой алхимический символ — и обмотала ее вокруг шеи. Схватила вельветовый мешочек с защитными талисманами и сунула в карман. Не так уж и много, но и безоружной ее теперь не назовешь.

Воздух отдавался дрожью на коже, покалыванием: странное ощущение, но не неприятное. По крайней мере, это не чертов Гейбов голем. Что-то поменьше. С этим она, пожалуй, справится.

Она быстро обошла бар, проверив зал наверху, лабиринты кладовок. Ничего. Видимо, сюда еще никто не добрался, иначе талисманы кричали бы об этом, — но, хоть Джордан женщина осторожная, все же волшебники Льда и Пламени — скользкие типы. Протиснутся и в трещины.

Джордан подкралась к черному входу, скрытому в закутке бара. Взялась за дверную ручку одной рукой, другой собрала в горсть бусины ожерелья, стянув нить на шее. Закрыла глаза и медленно прошептала древнее заклятье. Волшебство прошло сквозь нее. Если кто-то попытается напасть на Джордан незаметно, им не удастся ранить ее с первого раза. Со второго, возможно, тоже. На третий гарантий нет.

Она толкнула дверь.

Порывистый, еще по-зимнему холодный февральский ветер ворвался внутрь. Джордан отпустила бусы и вышла на улицу.

— Кто вы? — прокричала она. — Я знаю, что вы здесь. Я вас чувствую.

Голоса. Запах сигаретного дыма. Джордан пошла вдоль здания вверх по переулку, к главной улице. Двое мужчин стояли перед баром, опершись о фонарный столб. Они повернулись на звук шагов, но ничего не сказали. Куривший вынул сигарету изо рта и выдохнул облачко дыма.

Защитный талисман запульсировал. Джордан шагнула вперед.

— Бар открывается в полдень.

Мужчины переглянулись. Джордан никогда их прежде не видела, но, судя по грубым чертам лица, они вряд ли из Консорциума Льда. Пламя выбирало своих служителей по талантам, навыкам, верности делу, Лед — по происхождению.

— Мы слышали много хорошего об этом месте. — Курильщик махнул рукой в сторону главного входа. — Хотели проверить.

— Я же сказала, — ответила Джордан. — Бар закрыт.

Она не достала талисманы. Пока рано. Если это просто разведчики, она не хотела начинать ненужную битву. Попробует отвадить их обычным способом.

— Отличное расположение. — Второй мужчина оторвался от фонаря и пошел в ее сторону. Джордан напряглась. — Замечательный перекресток, согласны?

Расположение у бара вообще-то дерьмовое: он спрятан между щедро украшенными зданиями госучреждений. Большинство их работников не станут посещать такое заведение, как «Водолей». Но есть иная причина, по которой бар устроен великолепно: горящие невидимые реки у них под ногами, соединяющиеся как раз под тем залом, где одинокие, забитые и отчаявшиеся жители Праги каждый день садились выпить.

Так значит, эти два gazma[66] из Пламени.

— Я же сказала, мы еще закрыты. — Джордан сделала шаг вперед.

Курильщик отбросил окурок на дорогу.

— И я не впущу вас до полудня, — продолжила она. — Если хотите выпить, приходите позже. Если хотите от меня чего-то еще... — Она обожгла их ледяным взглядом. — Не утруждайтесь. У меня нет того, что вы ищете.

Курильщик осклабился.

— Сомневаюсь, мисс Римз.

— Я не продаю. Так понятнее? — Джордан кивнула в сторону улицы. — Уходите. Будете тут стоять, замерзнете насмерть еще до открытия.

Мужчины переглянулись и тронулись с места: движения медленные, небрежные, смутно угрожающие. Джордан смотрела на них, задрав подбородок. Это мелкая рыбешка, с ними она справится.

Они потоптались, попинали льдинки в снегу.

— Мы не замерзнем, — бросил курильщик, проходя мимо нее. — Вам стоит это запомнить.

Джордан смотрела, как они уходят. Они брели по тротуару. Курильщик оглядывался на нее, но все же они завернули за угол и исчезли. Несомненно, отправились докладывать начальству из Пламени.

Джордан вернулась через черный вход. Защитные талисманы успокоились и затихли. На мгновение она застыла у двери, вдыхая аромат шалфея от своих амулетов и лимонный запах моющих средств. Трудно всерьез практиковать магию без поддержки обеих фракций, но все это время Джордан справлялась, ведь силовые линии сходились прямо под ее баром. Она чувствовала их сейчас — как линии электропередач.

Пламя что-то замышляло. Сначала заглянули те два университетских профессора, а теперь эти двое разнюхивали, как голодные псы. И все из-за силовых линий, из-за магии, которой нельзя заниматься в одиночку.

Ей это не нравилось.

Джордан перепроверила замок и шагнула в первую из дальних комнат, миновала коридор с полками, вошла в свой кабинет. Знакомый запах сушеных трав окутал ее, и на мгновение она застыла, размышляя о своих возможностях. Пламя и раньше пыталось получить доступ к бару «Водолей», но на этот раз ее это сильно обеспокоило. Прежде они хотя бы притворялись благородными. От этой агрессии веяло отчаянием.

Быстрыми привычными движениями Джордан принялась доставать предметы с полок. Камешки, коробки со спичками, витки бечевки — она собирала их по памяти и складывала на стол. Изучала. Затем открыла нижний ящик стола и вынула гримуар, книгу, которую сшила много лет назад сама, под свои нежные песнопения. Она пролистала страницы в поисках нужного раздела.

«Для битвы» — нашла Джордан заголовок на арабском, записанный ее юным витиеватым почерком. Она еле узнала его спустя годы, едва связывала написанное с женщиной, которой стала.

Джордан выбрала талисман из оглавления и принялась за работу.

3.

Саша ждал у входа в булочную «У Руссо». Подпирая спиной стену, он ел жареные орешки из пакета, которые, по-видимому, купил в автомате в паре кварталов отсюда. Зерена подошла к дверям, он выпрямился и шагнул с ней внутрь. В булочной никого не было, за исключением девушки за прилавком, безучастной ко всему и перепачканной мукой. Хмурясь, она сосредоточенно выкладывала выпечку на витрину.

— Будешь? — спросил Саша, протягивая замасленный пакет.

Зерена отрицательно качнула головой и мягко оттолкнула его руку, наморщив носик от отвращения.

— Не сейчас, Сашенька.

Саша усмехнулся и засунул пакет в карман пальто. Зерена прошла к прилавку, где на нее обратила внимание продавщица.

— Я делала заказ, — объявила Зерена. — На имя Зерены Пулноц. Пришла подтвердить.

Сначала девушка не подала виду, что поняла сказанное Зереной, будто ей требовалось время на осознание, но затем развернулась и исчезла в задней части магазина. Когда дверь закрылась, Зерена услышала, как девушка зовет хозяина. Зерена скрестила руки на груди.

— Чего ты хочешь? — спросила она, оглядывая ряды глазированной выпечки.

— Информацию, — откликнулся Саша.

— Уточни.

Дверь открылась, и к Зерене вышел владелец, Реми, разведя руки в приветствии.

— Мадам Пулноц! — вскричал он, бросившись к ней, чтобы поцеловать в щеку. Реми родился в Париже, переехал в Прагу за девушкой, в которую влюбился. Милая история, но она не представляла для Зерены интереса. Хотя выпечка у него великолепна.

— Вам понравится, что я для вас приготовил, — сказал Реми по-французски. — Идеальный выбор для вашей вечеринки.

— Не сомневаюсь, месье Руссо. — Зерена лучилась улыбкой, хотя думала о Саше и его странном запросе. Информация. Зачем бы еще ему понадобилось с ней встретиться?

— Вы сказали, что хотите классику, — продолжал Реми. — Я принял это всерьез. Присядьте. — Он махнул в сторону единственного — крошечного — столика в лавке. — Я принесу вам образцы на утверждение.

— Это очень мило. Благодарю. — Зерена одарила его очередной яркой улыбкой и переместилась за столик. Саша последовал за ней. Он знал про этот маленький предпраздничный ритуал в лавке «У Руссо», но лишь потому, что она ему это позволила. Информация — ее подлинная валюта: она управляла ею, как и богатством своего мужа, делясь, только когда считала это выгодным для себя.

— Полагаю, сейчас ты жалеешь, что съел эти жуткие орехи, — произнесла Зерена по-русски, расправляя салфетку на коленях.

— Французская выпечка? — Саша махнул рукой. — Буржуазный декаданс. В любой день предпочту ей «Киевский торт».

— Твой патриотизм восхищает. Итак, что ты хочешь узнать?

Саша бросил взгляд за прилавок, где Реми поторапливал продавщицу: быстрее, быстрее, мадам ждет.

— Ты всегда здесь такой, — сказала Зерена, откинувшись на стуле. — Думаешь, девушка подслушивает. Говори по-русски. Ты же знаешь, здесь никто не поймет.

Саша слегка ухмыльнулся.

— Помню. Но я старый бюрократ-параноик. Извини.

Зерена раздраженно поерзала на стуле. Саша всегда так себя вел: перепархивал с темы на тему, словно бабочка. Не время рассиживаться за столиком у Руссо и говорить намеками.

Подошла девушка, едва удерживая две тарелки с образцами пирожных на вытянутых руках. Саша смолк, наблюдая за ней, а Зерена разозлилась, что их прервали: мало ей неясности с собеседником!

— Месье подготовил три вида пирожных для вас: мильфей, торт «Сен-Оноре» и мадленки, — проговорила девушка, не глядя в глаза. Она поставила тарелки на стол и удалилась, не убрав волосы со лба. Зерена принюхалась, повернулась к пирожным. Они походили на крошечные скульптуры восемнадцатого века — хрупкие и блестящие.

— Пожалуй, позволю себе сегодня буржуазность, — объявил Саша, хватая пирожное. Зерена пронзила его взглядом.

— Чего ты хочешь?

Он вонзил зубы в пирожное и принялся жевать, закрыв глаза и выдав восхищенное «м-м». Зерене не требовалось пробовать выпечку: она знала, что та идеальна. Она доверяла Реми. А вот Саше — нет.

— Я же сказал, — повторил Саша. — Информацию. — Он взглянул на нее. — В обмен я тоже дам тебе информацию. Тебе же этого хочется, верно?

Они были наедине: Реми с помощницей ушли внутрь. Зерена наклонила голову набок: заинтересовалась, пожалуй, но не слишком.

— Мне всегда нужна информация.

— Она касается одной моей сотрудницы. — Саша слизнул крем с пальцев. — Татьяны Михайловны.

Зерена задумалась. Она знала Татьяну: та всегда послушно посещала культурные мероприятия, как того требовало ее прикрытие. У бедняжки никакого чувства стиля, но она происходила из высокопоставленной семьи, занимавшей серьезные позиции в партии.

— И какая информация у тебя на нее есть? — Зерена взяла мадленку и держала ее двумя пальцами.

— Думаю, она общается с Западом.

На это Зерена расхохоталась.

— Эта мышка? Не глупи, Саша. Ее семья верна партии. Она верна партии. — Зерена поклевала мадленку и вызвала по-французски Реми, который появился из заднего помещения: — Превосходная работа, дорогой! На вечеринке их ждет успех.

Реми прижал руки к сердцу, как бы приветствуя ее вкус. Зерена повернулась к Саше. Он хмурился.

— В чем дело? — спросила она слащаво.

— У нее есть доступ к радио, — ответил он.

— А у нас всех нет?

Саша вздохнул.

— Не к обычному радио. А для общения. — Он помялся и наклонился вперед, отодвигая пирожные в сторону. — У меня есть подозрение, что она использует его для контактов с американцами. Был уже... инцидент.

— О? — Зерена держалась безразлично.

— Я подменил ее радио, и эту копию украли у меня из-под носа. В нем был трекер, разумеется. — Сашины глаза блеснули. — И я отследил его до переулка возле американского посольства. Необычное совпадение, не думаешь?

Зерена смотрела на него. Это уже и впрямь интересно.

— И, конечно же, ты знаешь, что она флиртовала с тем американцем из службы безопасности. Причардом.

— Ах да, что-то такое я слышала. — Так Татьяна Михайловна заигрывает с другой стороной. И правда любопытно. Хотя Зерена делала вид, что не верит Саше, она и сама предполагала подобное — но не посвящать же его во все. Ее маленькие сплетники, рассеянные по всему городу, уже сообщали ей о том, что Морозову с Причардом несколько раз видели вместе. Зерена не боялась предательства, считала это бессмысленным опасением: чьи союзы остаются прочными всю жизнь? Но для партии и для Запада такие предательства много значили, а потому и знать про них было важно.

И все же она гадала, почему Саша донес до нее эти сведения, — у него ведь были свои шпионские игры, помимо бесчисленных шахматных партий по переписке.

— Тогда ты понимаешь мое беспокойство, — продолжил Саша. — И почему мне нужна информация: все, что ты знаешь о Тане и об американце, все, что может объяснить, почему она решила отнести свое радио в такое... странное место.

И тут Зерена увидела для себя возможность вновь занять сильную позицию. Нужно убедить Сашу, что действия девушки не представляют для него беспокойства, что это радио и инцидент с сокрытием — всего лишь часть задания, в которое его не посвятили: тогда Зерена сможет спрятать информацию о предательстве Татьяны Михайловны подальше и воспользоваться ей лучше, чем Саша и партия.

— Сведения, которые у меня есть, тебе не понравятся. — Зерена снова откусила от мадленки. — Радио не представляет угрозы. Это фальшивка. Всего лишь инструмент.

— Инструмент? — Сашины брови сдвинулись к переносице. — Откуда ты знаешь?

Зерена улыбнулась ему.

— Откуда я все знаю? Твоя Татьяна делает только то, о чем ее просит Россия-матушка. Это задание моего мужа. Секретное. Боюсь, больше я сказать не могу. — Она наклонилась вперед и положила свою руку на Сашину, он сердито взглянул на нее. Она побеждала. — Уверяю тебя, она не предательница.

— Ты же не ждешь, что я в это поверю.

— Верь чему хочешь. Только помни, что в таком городе, как Прага, мы не всегда можем быть откровенны друг с другом. Хотя должна сообщить: хорошо, что настоящее радио тоже не представляет ценности, — кое-кто очень расстроится, что ты вмешался в их дела, подменив прибор, не имея на то указаний.

Саша бросил на нее холодный взгляд.

— Я попрошу мужа заступиться за тебя, если потребуется.

Саша ей не поверил. Она видела это по тому, как он смотрел на нее поверх крошек, оставшихся от пирожных. Видела по сердитому лицу, как в его голове зреют возражения. Зерена перегнулась через стол, отодвинув свою тарелку. Оперлась подбородком на руку и взглянула на него. Он ответил на этот взгляд — все еще злой, но теперь вдобавок и осторожный.

— Разумеется, я не могу обещать, что посол будет рад это подтвердить. Насколько я понимаю, задание с радио — крайне важное, и то, что глава штаба КГБ вмешался без разрешения... — Она цокнула языком.

Саша прищурился.

— К чему ты клонишь, Зерена?

Зерена улыбнулась.

— Просто говорю, что муж не будет рад такому раскладу. И вынуждена напомнить, Саша, дружочек, что у мужа в России весьма влиятельные друзья.

Саша уставился на нее. Он сохранял невозмутимость, как старый шпион, но Зерене показалось, что на его лице промелькнул страх. Дело не только во влиятельных друзьях ее мужа — у Зерены есть и свои влиятельные друзья.

— К чему ты клонишь? — повторил Саша тихо.

За прилавком раздался грохот: девушка уронила миску и та покатилась по кафелю. Саша вздрогнул, его рука зависла над краем стола. Увидев, что Зерена смотрит на него, он уронил руку и вновь принял расслабленную позу. Но опоздал. Она уже заметила его напряжение и тревогу.

Реми торопливо отчитывал девушку на французском. Зерена улыбнулась Саше. Он не ответил.

— Это радио бесполезно для американцев, так что ты не слишком все испортил. — Зерена переливчато расхохоталась — ее смех был как пузырьки шампанского, и Саша внимательно на нее смотрел. — Так что дай своей сотруднице выполнить приказ и не нервируй моего мужа.

Саша все не сводил с нее глаз, и она знала, что он теперь в ее руках, по крайней мере на время. Если ей удастся растянуть это вранье на несколько недель, чтобы Саша побоялся проводить собственное расследование, этого хватит, чтобы узнать, с кем именно Таня говорила посредством радио. Щекотливая информация, но важная. Эти сведения могут стать оружием, если использовать их в нужное время и с нужными людьми.

Саша Кометский таким человеком не был.

4.

Агенты Пламени вернулись. С их появлением Джордан ощутила напряжение в воздухе: ее талисманы тревожно задрожали. Она выглянула в окно, чтобы удостовериться, и, разумеется, там были те двое — курильщик с приятелем.

Но сейчас никто не курил. Они совещались, стоя на тротуаре перед баром и склонив головы друг к другу. Джордан наблюдала за ними, отдернув занавески. Груда прошлогодних листьев тлела в пепельнице на подоконнике — дым был завесой, и когда мужчины посмотрели в ее сторону, то увидели лишь пустое окно.

— Что вы задумали? — прошептала она. Дым жег ей горло. Листья долгие годы вымачивались в особой химической смеси, и ее окутал этот запах: едкая токсичность компонентов, скрытое волшебство. Один из многочисленных оберегов, которые она приготовила этим утром в своем кабинете.

Мужчины разделились и пошли по тротуару в разные стороны. Джордан считала их шаги, и ее дыхание оставляло на стекле белые облачка. С каждым шагом ее легкие все больше сжимались. Десять... одиннадцать... двенадцать... тринадцать...

Она приказала им сделать один лишний шаг, чтобы разрушить основу их заклинания, — тогда не придется с ними сражаться. Но нет. На тринадцатом шаге мужчины развернулись, будто готовились стреляться на дуэли. Курильщик вынул из кармана свиток. Защитные талисманы застучали в такт сердцу Джордан.

Курильщик развернул свиток, его край упал на тротуар. Джордан оторвалась от окна и бросилась в бар. Открыла шкаф и схватила горсть заготовленных талисманов, распихав их по карманам. Затем вынула каменную шкатулку с вырезанными на ней фигурками, в алых пятнах древней крови. Утром она перенесла ее сюда из сейфа в кабинете. На всякий случай.

Под ногами гудели силовые линии.

Джордан поспешила через пустой зал к главному входу. Она слышала, как мужчины тихонько поют на улице. Как глупо читать заклинание у всех на виду. Видимо, они в отчаянии.

Она открыла дверь и вышла на холод.

Мужчины ее не видели. Они были глубоко погружены в заклинание: глаза закрыты, голоса сливаются, обращаясь к силовым линиям под баром. В кармане раздался хлопок: один из ее талисманов превратился в пепел.

Джордан, скрипя зубами, подняла шкатулку над головой. Будь проклято это Пламя: вынуждает ее действовать в открытую. Она тоже начала петь, но другое, еще более древнее заклинание. Существо внутри шкатулки загремело, стало биться о стенки. Мужчина без свитка взглянул на нее, широко раскрыв глаза. Она скорчила ему рожу.

Ни они, ни Джордан петь не перестали.

Шкатулка начала светиться, а вырезанные фигурки оплывать, хотя жара не было. Джордан ощутила покалывание в пальцах. Шкатулка отбрасывала неоновое сияние на улицу, на мужчин, и тот, что без свитка, запнулся и качнулся назад. Курильщик тоже открыл глаза.

— Черт бы тебя побрал, Иван! — прорычал он, но затем заметил Джордан со шкатулкой и испуганно выругался.

— Прочь от моего бара! — закричала Джордан. Она не опустила шкатулку, но и не открыла ее. Она не готова была выпустить существо на улицы Праги: она же не Гейб, в конце-то концов, — но двое из Пламени об этом не знали. Пусть думают, что она достаточно безумна для этого. Она ведь и из Консорциума Льда ушла.

— Ты не посмеешь! — курильщик шагнул к ней, его свиток, теперь бесполезный, развевался на ветру. Джордан повернула шкатулку так, чтобы направить на него, и от магического удара его голова запрокинулась.

— Только попробуй! — закричала она.

И тут горячий взрыв ударил ее в спину.

В течение долгого, растянутого мгновения Джордан летела, ее ноги почти на метр оторвались от земли. Холодный воздух свистел мимо нее. «Шкатулка», — подумала она и прижала ее к груди как раз перед тем, как распластаться на земле. После приземления вернулось привычное восприятие времени. Шкатулка осталась закрытой, хотя ее магия угасла, а существо внутри затихло.

Позади Джордан пели, низко и гортанно. Она узнала заклинание и, не задумываясь, откатилась влево, на грязный снег. Огненный шар описал дугу и приземлился в нескольких шагах от нее. Ударившись о землю, шар вспыхнул, а пламя взметнулось к небу. Языки были зелеными, а не красными, и пахли благовониями и специями.

Джордан встала, ощупала карман. Двое из Пламени шли навстречу друг другу. Один из них кричал, но Джордан еще плохо слышала из-за волшебства, исходившего от огня. Она вынула из кармана клубок металлической проволоки. Провода Волластона из старинного телескопа, переплетенные вокруг нескольких спичек. Платина и фосфор. Если они идут против нее с огнем, она сможет ответить.

— Эй, — крикнула она хрипло. Двое ее проигнорировали. Они смотрели друг на друга, их губы шевелились. Черт. Черт. Она не узнает заклинание.

Джордан сунула шкатулку под мышку. Сплела из кончика проволоки на талисмане древнюю руну, поднесла ее ко лбу и закрыла глаза. Трижды прошептала руну на выдохе и бросила амулет на тротуар между собой и нападавшими.

Он взорвался ливнем золотых искр. Джордан вновь бросилась в снег, прикрывая голову рукой. Шкатулка выскользнула из-под мышки и с треском упала в замерзшую грязь. Сердце Джордан замерло, но, слава богу, шкатулка не раскрылась. Волшебница раскаивалась, что принесла существо сюда, стыдилась своей попытки блефа.

Талисман продолжал искрить. Для нее искры были безопасны, но двоих из Пламени блеск ослеплял — как если бы они смотрели на солнце. Она заставила себя встать. Спина болела в месте удара талисманом Пламени. Она наклонилась к золотым искрам, рукой прикрывая глаза. С той стороны фонтана света к ней приближались тени двух мужчин, пытаясь обойти источник ослепляющего блеска.

— Намеков не понимаете? — крикнула она им. — Вам здесь не рады.

Промеж потоков искр появилось лицо мужчины. Глаза крепко зажмурены.

— Мы хотели просто поговорить! — крикнул он в ответ. — А ты притащила шкатулку Косстада.

— Пламя никогда не хочет просто поговорить, — парировала Джордан. Ей нужно было решать. Эти двое не сдавались, и все они уже достаточно набедокурили, сражаясь на улице. Два заклинания в итоге догорят, оставив таинственные черные пятна на дороге, но бог знает, какое еще оружие притащили с собой эти мерзавцы из Пламени. И как бы то ни было, весь арсенал Джордан спрятан в шкафу под барной стойкой.

Но впускать их внутрь ей тоже не хотелось. Ведь под полом проходило слияние. А эти двое, похоже, обладают решимостью камикадзе.

Тот, которого звали Иваном, подбирался к ней. Она отступила на шаг назад. В кармане оставалось два талисмана. Два шанса прогнать незваных гостей к чертовой матери.

Иван проскользнул сквозь завесу света. Кожа на его лице покраснела и облезла длинными полосками. Глаза широко открыты. Он зарычал на нее. Поднял руку. Что-то светилось в его ладони.

У Джордан не осталось времени на раздумья. Она вынула оба оставшихся талисмана: пузырек с соленой водой и золотой крошкой и электронную плату, которую спроектировала сама, — медные провода, скрученные в древние фразы.

Иван холодно ухмыльнулся, увидев ее оружие.

— Думаешь, тебе удастся победить Пламя этими поделками? — Он поднял светящуюся ладонь. Свет был болезненно красным. Джордан чувствовала, как магия проникает в воздух вокруг нее.

— Вообще-то да. — Она откупорила пузырек с морской водой и бросила его вверх. Вода с золотой крошкой вылилась, смешавшись с воздухом. Силовые линии загудели. Амулет мог сработать только возле ее бара — об этом она позаботилась. За несколько секунд капли собрались в тучу, которая обернулась бурей — крошечной, для одного человека, и всю мощь она выплеснула на жертву. Иван завопил и бросил свой талисман, который приземлился на асфальт и разбился вдребезги, магия исчезла из него, как только амулет потерял контакт с кожей.

Джордан протянула руку в бурю и вытащила Ивана за ее пределы. Он смотрел на нее, широко раскрыв глаза от ужаса, его кожа светилась от внезапного столкновения с силой.

— Кто бы из Пламени ни желал мой бар, он его не получит, — объявила она.

— Не тебе решать, — огрызнулся Иван.

Джордан вернула его в бурю. Он завыл, попытался выскользнуть — но туча двинулась за ним. Она его не убьет, но будет жечь, как перекись открытую рану, а через пару дней магия смоется.

— Передай своим хозяевам, — крикнула ему Джордан, — они не получат мой бар!

Искры от ее первого талисмана угасали, и она видела, как другой агент Пламени свернулся клубком позади них, прикрыв руками голову. Джордан подошла к нему. Спиной она чувствовала жар искр, палящих, как египетское солнце. Мужчина опустил руки, услышав ее шаги, и взглянул на нее. Его левый глаз раздулся от ожога.

— Жить будешь, — проговорила Джордан, достав медную электросхему. — Посмотри на своего приятеля.

Мужчина оглянулся. Вытаращил глаза.

— Что ты...

— Мой личный талисман. Как и это. — Она подняла электросхему выше. Кивнула в сторону Ивана. — Гарантирую, это еще хуже. Так что убирайся к чертовой матери, пока не отведал этого колдовства.

Мужчина поник. Посмотрел на нее исподлобья.

— Ты еще пожалеешь, — пригрозил он.

— Я никогда не жалею, вышвыривая из бара всякий сброд. — Она шагнула назад, не упуская его из виду. Вдруг еще вздумает от отчаяния выкинуть что-то в последнюю минуту. Ее маленькая буря уже стихала, и напарник скоро освободится, хотя магии своей он лишился. — Что бы ни задумало Пламя, пусть делают это в другом месте.

— Ты должна сохранять нейтралитет, — просипел мужчина. Он с трудом сел.

— У вас странные представления о нейтралитете, если полагаете, будто я отдам Пламени все, что вы захотите. — Джордан смотрела, как магия догорает на ее улице. Чересчур пафосно даже для Пламени. Тихое, сонное утро, но они даже не пытались ничего скрыть.

— Убирайтесь отсюда, — повторила Джордан, мужчина поднял руки, показывая, что сдается, и встал на ноги. — Ты тоже! — крикнула она Ивану через плечо. Буря полностью стихла. Он хмурился, мокрый от остатков магии.

— Ты еще пожалеешь, — прошипел он.

— Вы это уже говорили. Если увижу, что ошиваетесь рядом, вы еще больше пожалеете.

Иван доковылял до напарника, и оба уставились на нее. Она помахала им рукой. Пока-пока. Они ссутулились, переглянулись и поплелись прочь, запах израсходованных талисманов поднимался от них в воздух.

Внезапно на Джордан накатила жуткая усталость. Заныла спина. Джордан нужно работать: впереди уборка, восстановление защиты. Но она не двигалась. Наблюдала, как ее враги исчезают вдали, и голова кружилась от магии и вопросов.

5.

Зерена спускалась по лестнице, скользя рукой по перилам, легкая улыбка застыла на губах. Зал был наполовину заполнен гостями. Зерена всегда прибывала на свои вечеринки с получасовым опозданием: официанты и наемные работники принимали верхнюю одежду гостей и провожали их в зал, а уж она-то знала, как появиться с шиком.

И вот теперь она выходила, как и планировала: все головы повернуты в ее сторону, кто-то произносит ее имя. Зерена поднимает руку в знак приветствия.

— Привет, Якуб, дорогой, — воскликнула она с лестницы, а затем проворно сбежала вниз. Ее наряд от Givenchy — пожалуй, чересчур официальный для коктейльной вечеринки, но Зерена предпочитала одеваться блестяще. Одежда — одна из самых очевидных демонстраций власти: уж на буржуазном Западе это понимают отлично. Сегодня ее серебряное платье очерчивало острые, резкие углы, а новое ожерелье блестело на шее. Она была как заточенный нож.

— Марко, — проворковала она, подплывая к группе сотрудников департамента сельского хозяйства из итальянского посольства. — Я так рада, что вы нас посетили.

— А я как рад, что вы нас посетили, — ответил Марко. Подхватил бокал вина у проходящего мимо официанта с подносом и предложил его Зерене с особым блеском в глазах. — Хотел поздравить вас с вечеринкой. Она превосходна. Особенно ледяные скульптуры.

— Рада слышать. — Зерена пригубила вино, но пить не стала. Оглядела остальных: — Ренато, Пьетро, Чезаре, большое спасибо, что пришли.

— Мы бы не пропустили вечеринку Зерены Пулноц, даже если бы посольство сгорело дотла, — откликнулся Пьетро, и все раскатисто захохотали. Зерена лишь улыбнулась. «Как это мило с его стороны, — говорил поворот ее головы. — Идея, что предательство стоит вечеринки с коктейлями и закусками».

— Я тут гадал, — сказал Ренато, старший из четверки, самый опытный дипломат, — не присоединится ли к нам ваш муж.

Остальные трое смотрели на нее выжидающе, и Зерена изобразила на лице тщательно взращенное разочарование.

— Боюсь, посол сегодня неважно себя чувствует. И вы знаете, он не слишком любит вечеринки. — Она мягко коснулась руки Ренато — расчетливый жест близости.

Он усмехнулся.

— У него не хватает на них терпения. Таков уж он. Как он справляется с дипломатией, выше моего понимания.

— Ну уж, ну уж, — ответила Зерена. — Дипломатия — это не только вечеринки.

Ренато махнул рукой, остальные рассмеялись. Зерена воспользовалась этим моментом, чтобы уйти:

— О, я бы рада еще поболтать, но нужно обойти всех, вы же знаете. Поговорим позже? — И она ускользнула, медленно поплыла сквозь толпу, ища в море лиц тех, кто ей интересен. Свет в зале был приглушен: это скрывало потертости на деревянных панелях на стенах и выцветшие пятна на шелковых занавесях, каскадами льющихся с высокого потолка. Зерена знала, как бросить пыль в глаза и поразить роскошью своего увядающего поместья — пусть оно и сверкает всего лишь миг.

Она останавливалась и болтала с разными группами гостей, как и ожидалось от жены советского посла. Рассылала воздушные поцелуи и притворялась, что потягивает вино, интересовалась дочерью Леандро, отосланной в английский пансион. А затем двигалась дальше, проплывая мимо гостей, словно акула.

Она фланировала так минут пятнадцать, пока не заметила Татьяну Михайловну и Надежду Федоровну, которые общались с атташе из Западной Германии. Они не заметили Зерену и увлеклись беседой настолько, что она могла спокойно пройти мимо. Глядя на Татьяну в серой советской одежде, невозможно было представить, что та передала нелегальное радио американцам. Она казалась идеальной партийной девочкой, какой ее и считала Зерена: на нее трудно нарыть хоть какие-то сплетни. Радио — хорошая сплетня. Может стать оружием в верных руках. И Зерена не сомневалась, что эта сплетня пригодится ей в будущем, особенно если удастся узнать правду, а затем скрыть ее от Саши.

— О, Зерена! Сюда! Сто лет тебя не видела.

Зерена мягко повернулась на голос Мартины, жены представителя Андорры, скучной дамы, вообразившей себя ее подругой. Зерена пока не разубедила ее в этом — она еще может пригодиться. Направилась к ней.

— Привет, дорогая, — сказала она, обе поцеловали воздух у щек друг друга. Запах алкоголя уже смешался с тяжелым цветочным ароматом духов Мартины. Безвкусица, конечно, но женщина была так болтлива, когда перебирала с выпивкой.

— Тебе здесь нравится? — спросила Зерена.

— Ну конечно. — Мартина хихикнула. — Разве может не нравиться твоя вечеринка, Зерена.

— О, ты очень добра.

— Ты видела Луизу? Она сомневалась, что сможет прийти: подхватила грипп две недели назад. Хотелось бы климат потеплее, верно?

Зерена едко улыбнулась.

— О, милая, я к нему привыкла.

Мартина зарделась и издала гортанный взволнованный звук.

— О, ну разумеется, просто холод тяжело мне дается. С нетерпением жду лета. Уговариваю Себастьяна перевестись куда-нибудь потеплее, на Филиппины или в Алжир — куда угодно, а он отвечает, что нужно быть благодарной за Прагу...

Она продолжила болтать. Раздражение сжималось внутри Зерены, словно пружина. Вот бы Мартина проговорилась про Танино радио. Хотя вряд ли жена представителя Андорры знает об этом хоть что-то.

Зерена развернулась к Мартине и внимательно слушала, одновременно рассматривая толпу гостей. Прибыли новые люди, они собирались в новые группы, создавали новые бюрократические каналы — как и на всякой вечеринке. Зерена замечала все, следила, кто с кем общается, кто собирается возле оркестра, кто прячется вместе в курилке.

А затем она увидела кого-то новенького.

— Мартина, — сказала Зерена и похлопала женщину по руке, чтобы заставить ее замолчать. Мартина посмотрела на нее выжидающе. — Скажи, кто этот мужчина. Симпатичный. — Она аккуратно махнула в его сторону. Новичок был коренастым, темноволосым, смуглым, с легкой улыбкой и блеском в глазах, которые она сочла привлекательными. Что-то в нем казалось знакомым. Ее бесило это чувство: будто она должна знать что-то, но эти сведения от нее ускользают.

— О, — ответила Мартина. — Он только прибыл в американское посольство. Доминик Альварес. Он и впрямь красавчик.

— Пойду представлюсь. — Зерена бросила на Мартину извиняющийся взгляд и улизнула. «Доминик Альварес. — Имя крутилось в ее голове. — Какие секреты я выведаю у тебя?»

Доминик потягивал виски, внимательно наблюдая за людьми в зале. Зерена подплыла к нему, и он улыбнулся ей с обезоруживающим очарованием.

— Приветик, — проговорил он, будто не ожидая ее тут встретить.

— Привет. — Зерена протянула руку, и Доминик крепко ее пожал. — Я всегда сама представляюсь новеньким. Я...

— Зерена Пулноц, — произнес Доминик с блеском в глазах. — Я видел ваше фото с мужем в посольстве. Никогда не забуду такое лицо.

Зерена притворилась, что такая лесть ей по душе.

— О, благодарю вас, мистер?..

— Альварес. Доминик Альварес. Недавно прибыл в американское посольство.

— Ах, конечно. — Зерена улыбалась ему, пристально изучая: костюм сидит хорошо, хотя и потрепан — ткань потерлась и кое-где лоснится. Слегка пахнет сигарами. Его руки жесткие на ощупь — работает не в офисе. Военный, догадалась Зерена и задумалась, какая у него может быть должность в американском посольстве. Она заметила, что он неохотно делится информацией.

Ее задача на сегодня — узнать все возможное об этом незнакомце, решила она.

— Скажите, мистер Альварес, как вам Прага?

— Холодно, как в аду. — Он подмигнул ей. — Но уже теплеет. Прошу, зовите меня Дом.

— Дом, — повторила Зерена. — Я справлюсь. Я познакомлю вас с остальными? Если вы новенький, думаю, вы многим будете интересны.

— Это будет великолепно, миссис Пулноц.

Она издала легкий смешок, который действовал на мужчин успокаивающе:

— О, прошу, Зерена.

— Значит, Зерена. Прогуляемся? — Он предложил ей руку, как истинный джентльмен, хоть и в поношенной одежде. Зерена взяла его под локоть и повела сквозь толпу. Она прижималась к нему, пока они шли, говорила тихим шепотом, указывала на отдельных гостей. Хотела понять, узнает ли он их или нет.

— А это Ларс Янссенс, бельгийский посол. — Она кивнула в сторону высокого, долговязого мужчины, танцующего с пышной девушкой. — А женщина, с которой он танцует, — Симона Фиала. Местная светская львица. Вы часто будете ее видеть, если станете посещать правильные вечеринки.

— Я никогда не пропускаю вечеринки, — проговорил Дом с улыбкой. Его не интересовали ни посол, ни красотка — и Зерена подметила это. Они заскользили дальше, словно два перышка, увлекаемые ветром.

— О! — воскликнула Зерена. — Это Оливер и Марианелла Хайк. Вы их уже встречали? Они будут вам жутко полезны, ведь вы из американского посольства. — Она одарила его сверкающей улыбкой, и он ответил ей тем же.

— Боюсь, не имел удовольствия.

Она подвела его к ним. Оливер и Марианелла стояли в тесном кругу, и беседа затихла при приближении Зерены и Доминика. Оливер приветственно поднял бокал.

— Зерена, — сказал он. — Чудная вечеринка.

— Так рада это слышать. — Она кивнула в сторону Дома. — Это Доминик Альварес, новенький из американского посольства. Хотела показать ему наше пражское гостеприимство.

Фраза была встречена тепло, и Зерена представила Дому остальных, указывая на каждого по очереди, называя всех по именам и говоря о них несколько слов. В процессе она следила за его лицом, пытаясь заметить искорку узнавания или тайное подозрение. Любое изменение в мимике было бы ей полезно. Но он не кололся. Ничего не выдавал, излучая лишь очарование.

— Вы прибыли в Прагу в интересное время, — проговорил Оливер, осушив бокал и махнув соседнему официанту, чтобы тот принес еще. Зерена видела, что он уже пьян. — Мы нечасто обнаруживаем убитых сотрудников СтБ на наших кладбищах.

Марианелла взглянула на него с тревогой, но Оливер расхохотался и ударил Дома по плечу.

— Я же правду говорю!

— Уверяю, я не сотрудник СтБ, — мягко ответил Дом, — но теперь на всякий случай буду избегать кладбищ.

Зерена это учла. Классический американец, совершенно невозмутим. Это спокойствие в непростой ситуации еще больше ее заинтриговало, и ей особенно захотелось порыться в его шкафу в поисках скелетов.

Поэтому она вежливо попрощалась с Хайками и направилась с Домом в толпу.

— Не обращайте внимания на эту болтовню про убийства оперативников СтБ, — заявила она, оглядывая зал в поисках новой цели. — Сплетники чересчур раздули эту историю.

— Порой сплетники узнают правду раньше остальных.

Зерена резко посмотрела на него.

Он улыбался ей с высоты своего роста, прищурившись.

— Разумеется, жена советского посла это понимает, — добавил он.

— Я не политик. Всего лишь домохозяйка. Не знаю.

Они продвигались сквозь толпу. Напряжение копилось в плечах Зерены, но Доминик казался расслабленным, как и в первые мгновения их встречи. Ей не нравилось это положение. Она не желала в нем находиться. Слишком привыкла управлять ситуацией.

А затем она заметила что-то любопытное на другом конце зала.

— Вижу вашего коллегу, — сказала она мягко, наблюдая за Джошуа Томсом, аналитиком из пражского штаба ЦРУ. Она знала о нем все, медленно собирала обрывки информации с самого его прибытия в город.

Сегодня он общался с Алистером Уинтропом.

Интересно.

— Поздороваемся? — спросила она Дома. — Его собеседник тоже будет вам полезен.

— Ведите, — произнес Дом, указывая на толпу.

Зерена следила за Алистером и Джошуа, сжимая кулак от злости всякий раз, когда их загораживали другие гости, проходившие мимо. Мужчины стояли близко. Джошуа склонился к Алистеру, а тот держал свою руку на его плече и улыбался, когда Джошуа что-то говорил. Весьма любопытно.

Зерена знала кое-что об Алистере. Он происходил из старинного британского рода — в таких семьях обычно больше гордятся прошлым, чем настоящим. Но это сделало Алистера еще интереснее для нее, поэтому она подослала к нему своих доносчиков. Те возвращались с историями о его карьере в МИ-6, с абсурдными россказнями о его службе за границей и о пристрастии к слащавым юношам, слишком много корпящим над книгами.

Юношам вроде Джошуа Томса.

Зерена подошла к паре, Дом держался рядом. Алистер увидел ее и постарался казаться невозмутимым, но она заметила, как по его лицу пробежала тень. Легкое облачко. Она ослепительно улыбнулась ему.

— Алистер, как вы? — проворковала она, и он раскинул руки для объятия, когда она бросилась к нему. Они поцеловали воздух: раз, два — обычный ритуал.

— Прекрасно, как всегда, Зерена. Кстати, великолепная вечеринка.

Джошуа отпрянул, глядя в пол, щеки рдеют. «Негодник!» — подумала Зерена и взглянула на Дома, который, казалось, вовсе этого не заметил. Ну конечно. Такие мужчины никогда не видят очевидного.

— Алистер, я бы хотела познакомить тебя с новеньким из американского посольства, Домиником Альваресом.

— Ах да, — сказал Алистер, шагнув вперед, не упуская момента. — Наслышан о вас.

— Что, уже? — Дом, похоже, не слишком старался понравиться Алистеру, и Зерена объяснила это для себя тем, что он знал о предпочтениях Алистера или что Алистер — британец, а может, и тем и другим. Для американца вроде Дома эти два факта, пожалуй, были взаимозаменяемы.

— Слышал только хорошее, дружище. Не беспокойтесь. — Возле глаз Алистера появились морщинки. Не совсем улыбка. — Вы ведь уже знакомы с Джошуа.

Дом кивнул Джошу, который пытался прийти в себя после недавнего замешательства.

— Дом, — сказал Джош, — нравится вечеринка?

— Конечно, — Дом пожал плечами, взглянул на Зерену. — Отличная компания.

Зерена рассмеялась и шлепнула его. Она знала свою роль.

— Что ж, Дом, я только что говорил Джошу о своем давнем коллеге в Лондоне. Думаю, вам это понравится. — И он продолжил рассказ, который Зерена слышала уже дважды, о старом итонском приятеле Алистера, который стал важной фигурой в британской разведке. Зерена воспользовалась моментом, чтобы изучить Джоша, который переминался с ноги на ногу, поглаживал волосы и натянуто улыбался в нужные моменты.

«Джошуа-Джошуа, — упрекала его про себя Зерена, — ты же шпион, соберись».

Ее забавляла его неловкость. Вечеринка шла гладко, как и все ее приемы. Все со вкусом и блеском — и очень, очень скучно. Но Джошуа с Алистером казались пятнышком на ее идеальной скатерти, интригующим несовершенством. Стояли так близко, да еще на такой вечеринке! Практически флиртовали у всех на виду. Им стоит быть осмотрительнее.

Алистер закончил байку той же уморительной фразой, что и всегда:

— И мы бултыхнулись в Темзу! — Дом взревел от смеха и ударил Алистера по спине.

— Поэтому нельзя доверять немцам, — объявил Дом, и Алистер расхохотался в ответ.

Джошуа тоже улыбался, но чуть спокойнее, чем до этого.

И тут заиграла музыка, «Танец часов». Ах, вот шанс для Зерены устроить небольшую неприятность: потереть это пятно и понять, что оно скрывает. Она снова взяла Дома под руку и промурлыкала ему на ухо:

— О, вы ведь со мной потанцуете, дорогой? Обожаю эту мелодию.

Дом улыбнулся в ответ, довольный собой.

— Что ж, если вы ее обожаете. — Они двинулись от Алистера и Джошуа в водоворот танцующих. Дом выпрямился, поднял руку Зерены, прижал свою ладонь к ее пояснице. Пара медленно и изящно кружилась.

— Вы талантливый танцор, — сообщила Зерена Дому. Ее шлейф развевался позади, поблескивая в свете ламп.

— Мои родители с Кубы, — сказал он. — Так что благодарите их.

— С Кубы? — улыбнулась Зерена. — А работаете на американцев.

— Я американец, милая. — Он повел ее на поворот. Она улыбнулась ему, неожиданно оказавшись на расстоянии руки.

— Ну конечно, — ответила она.

Он вновь притянул ее к себе.

— Вижу, Алистер с Джошуа неплохо ладят. — Она прижалась к нему, склонив голову и шепча ему в ухо. — Всегда приятно видеть такое межведомственное сотрудничество.

— Разумеется.

Вместе с остальными парами они кружили в такт музыке. Танец снова привел их к Алистеру и Джошу. Алистер чем-то рассмешил Джошуа, и тот уставился на британца с блеском в глазах.

— Вот они, — сказал Зерена. — Британия и Соединенные Штаты работают в тесной близости друг с другом, согласны?

Дом смотрел в ту сторона зала. Его брови нахмурились. Рот неодобрительно изогнулся.

Зерена поняла, что он заметил.

— Им стоит быть осторожнее, — Она наблюдала за Домом. — Даже союзникам не следует чересчур сближаться. Верно?

Дом неодобрительно крякнул.

— Да. — Развернул ее к потоку танцующих. Алистер с Джошуа исчезли за стеной гостей. Зерена позволила себе раствориться в танце, хотя Дом стал невнимательным, а его шаги слишком короткими, не в такт. Семя брошено. Зерена не знала, что из него взойдет, но в этом ведь и заключается вся радость садоводства? Засеваем землю, выманиваем ростки водой и солнцем и ждем, наблюдаем, как эти семена превращаются в совершенное творение.

Музыка стихла, Доминик и Зерена отступили друг от друга. Дом пригладил волосы. Слегка улыбнулся ей. Он был задумчив. Хорошо. Зерена не имела ничего личного против Алистера и Джошуа, но она никогда не упускала подобную возможность.

— Мне понравилось, — сказал Дом. — Но теперь нужно самому обойти гостей. — Он помахал ей на прощание. — Вы великолепно танцуете.

Зерена смотрела, как он уходит. Он не направился к Джошуа и Алистеру, и она не поняла, с кем он надеялся встретиться: потеряла его среди гостей. А затем снова увидела пробиравшуюся сквозь толпу Таню, которая беседовала с одним из русских атташе. Таня с ее радио.

Этим вечером Зерене предстояло посеять еще семена раздора.

6.

Джордан смела обломки оберегов в кучу мусора возле двери. Затем оперлась на метлу и оглядела бар, оценивая проделанную за день работу. Она не открыла «Водолей» после утренней битвы. Потеря дневного дохода стоила защиты заведения от Пламени.

Весь вечер Джордан укрепляла защитные чары. Внизу, в своей комнате заклинаний она создала новые обереги из остатков нитей, сломанных веточек, сухих лиан. Она сидела, закрыв глаза, над самым слиянием, чувствовала, как его энергия вибрирует в ней, и пела, пока не охрипла. Она ослабла от битвы, мышцы в ее теле дрожали от напряжения, но она заставила себя закончить заклинания. Если Пламя желает драться, ее ждут большие неприятности.

Джордан взяла совок и смела в него остатки оберегов. Половина ее старых защитных талисманов сломалась от магии Пламени, когда нападавшие пытались войти, и по всему бару валялись осколки, зола, пыль и обгоревшие куски металла. Как бы она ни была измотана, Джордан не хотела бросать уборку. Однообразный шорох щетки, скребущей по полу, монотонные движения метлой освобождали ее от трудных мыслей. Потом выспится. Сейчас важно понять, что нужно Пламени.

Джордан двигалась между столиками, крепко сжимая в руках метлу. Что планирует Пламя? Что знает об этом Лед? Ведь когда он узнает об этом, он явится разнюхивать, тоже попытается получить доступ к слиянию. Семья Джордан владела этим домом десятилетиями, и сама Джордан всегда говорила, что превратила его в бар исключительно для себя, для личного доступа к магии: ведьме-отступнице пригодится любой дополнительный доход. Но в действительности она устроилась здесь, чтобы держать их подальше от слияния. Пламя. Да и Лед тоже.

Они считали себя противоположностями, Пламя и Лед. Враги всегда так думают. Советы и Запад — то же самое. Они смотрели друг на друга и видели чудовищ, смотрели на себя и видели людей. Но Джордан держалась в стороне, а потому знала, что и те, и другие одновременно и чудовища, и люди — добро и зло сплелись вместе. Они были злодеями и героями только в собственных глазах.

Джордан подметала все более яростно, пыль летала клубами. Волшебница чувствовала, как силовые линии гудят под ее ногами, и вспоминала, как впервые ощутила мощь такой линии. Она была маленькой девочкой, жила в большом доме в центре Тегерана. Во дворе росли светолюбивые растения, доме был полон слуг, горничная приносила ей розовую воду с кубиками льда в знойные полдни. Родители Джордан были влиятельными людьми и имели влиятельных друзей. Она редко их видела. Но как-то вечером горничная нарядила Джордан в шелковое платье и сказала, что девочка отправится куда-то с матерью.

Силовая линия находилась в пустыне, шла параллельно городу. Будто бы свет звезд оседал на коже Джордан — серебристое, дрожащее покалывание. Мать присела возле нее и тихонько произнесла с той же интонацией, которую Джордан позже использовала в собственных заклинаниях и песнопениях: «Это наследие нашей семьи».

Джордан тогда этого не понимала, она думала, что мама говорит про странную покалывающую энергию. Однако позже осознала, что в действительности мать имела в виду нейтралитет. Ее семья полагала, что оставаться между враждующими сторонами — самая честная, благородная позиция. Они творили лучшую магию.

Кто-то постучал в дверь бара, и Джордан вышла из задумчивости. Потрясла головой, чуть отпустила метлу. Она слишком устала для всего этого. Такова цена нейтралитета, поняла она за долгие годы, прошедшие с тех самых пор, как она впервые увидела силовую линию, — работать в одиночку гораздо утомительнее.

Стук повторился, чуть громче и настойчивее. Джордан вздохнула.

— Мы закрыты! — крикнула она. — Приходите завтра.

Затаила дыхание, прислушалась. Ее защитные чары молчали, но она все равно была настороже, осознавая потенциальную опасность. Ушел ли посетитель? Джордан взглянула на тикающие над баром часы. Почти час ночи.

Джордан снова взяла метлу. Пора ей уже заканчивать. Поспать. С утра она лучше поймет, что нужно Пламени...

Над дверью что-то треснуло, будто косяк переломился пополам.

Усталость Джордан смыло всплеском адреналина. Она позволила метле упасть с грохотом и бросилась за стойку. У нее еще оставались талисманы. Слабые, но их хватит.

Ручка двери повернулась, дверь открылась. Обереги дрожали, будто их потревожил ветерок, но такой силы магии, как утром, не чувствовалось.

— Я же сказала! — крикнула Джордан, сжав в кулаке талисман, готовясь активировать его одним движением пальцев. — Мы закрыты.

Зерена Пулноц ворвалась в зал, одарив Джордан улыбкой, холодной и блестящей, как замерзшее озеро.

— Джордан, — пропела она. — Ты ведь сделаешь для меня исключение?

Джордан не шелохнулась. Не разломила оберег. Просто смотрела, как Зерена идет по бару. Одетая для вечеринки, в длинном серебристом платье, шлейф которого тянулся за ней, в ожерелье, сверкавшем на шее в приглушенном свете бара. Ее взгляд упал на метлу, на обломки талисманов.

— Слышала, ты сегодня попала в переделку. — Она ткнула метлу острым носком туфли. — Тебе угрожали какие-то хулиганы. — Подняла глаза, встретилась с Джордан взглядом. — Знаю, у тебя под прилавком оберег, Джордан. Не трать силы на его активацию. Сегодня я тоже с талисманами. — Она коснулась ожерелья, от чего по залу прошла дрожь. Силовые линии вспыхнули. Джордан уронила талисман на пол.

— Что тебе нужно? — зашипела Джордан. — Я уже отказала твоим псам.

— Да, ты сильно обожгла беднягу Ивана. — Зерена прищелкнула языком и покачала головой. Затем сняла стул с ближайшего столика и уселась на него. — Я буду сайдкар[67], если не возражаешь. — Обернула ожерелье вокруг пальца. Раздался грохот.

— Мы закрыты, — сердце Джордан готово было выпрыгнуть из грудной клетки.

Пламя и впрямь отчаялось. Сначала драка на улице, теперь Зерена Пулноц собственной персоной. Жена посла и хозяйка Пламени.

— Ты еще можешь смешать мне коктейль. — Это была не просьба. — Я здесь не для того, чтобы драться. Я хочу поговорить. Вот и все.

Она взглянула на Джордан, ее глаза блестели. Джордан достала бренди с полки. Дать Зерене выпить — самый быстрый способ от нее избавиться. Это Джордан знала по опыту.

— Побольше лимона? — сказала она. Ответ ей не требовался.

— Ах, ты слишком хорошо меня знаешь.

Джордан добавила лимонный сок, встряхнула шейкер и налила напиток. Движения легкие — хоть какая-то возможность отвлечься от глухого стука в груди. Она налила бренди и себе и отнесла оба бокала к столику, где сидела Зерена, наблюдая за ней.

— Превосходно, — сказала Зерена, когда получила бокал. — У меня ведь сегодня была вечеринка. Такая, для дипломатических кругов. Убийственно скучная. — Она сделала глоток. Джордан настороженно наблюдала за ней, сжимая свой бокал. — Но я не могла там выпить сайдкар. Приходится соблюдать осторожность. — Она улыбнулась.

— Зачем ты здесь? — спросила Джордан.

— Давай сначала допьем, а потом уже поговорим о деле, — сказала Зерена.

— Нет. — Джордан сделала большой глоток и громко поставила полупустой бокал с бренди на стол.

Зерена даже не вздрогнула, только бросила на нее странный взгляд, холодный, как зимняя ночь, ясный, бездонный.

— У меня был тяжелый день, Зерена. Я не хочу с тобой драться, но буду. — Джордан кивнула в сторону двери. — Я уже прогнала двух твоих парней, с тобой тоже справлюсь. Не испытывай меня.

Зерена расхохоталась. Однако в этом смехе не было веселья, и звук его кинжалом ударил Джордан в грудь.

— Я пришла не драться, Джордан. Боже! Для этого ведь есть люди вроде Ивана и Эдварда.

Джордан осушила свой бокал. Алкоголь обжег ее желудок.

— Это правда, что моя организация, — на этом слове Зерена сделала ударение, — хочет получить доступ к твоему бару. Эгоистично с твоей стороны держать такую силу при себе.

— Это семейная собственность, — ответила Джордан. — Я не отдам ее тому, кто предложит больше.

Зерена отхлебнула сайдкар.

— Мы хотим только доступ. Ты занимаешь странную позицию в нашей войне. У тебя нет причин отказывать нам в помощи.

— Нет причин помогать, — огрызнулась Джордан. — Если Лед придет разнюхивать, я им тоже ничего не дам.

Зерена сощурилась при упоминании Льда.

— Да, — проговорила она медленно. — Я об этом подозревала. Но мне этого мало.

Джордан пожала плечами. Взглянула на напиток Зерены. Даже половины не выпила. Джордан бесил такой разговор, все это ожидание-наблюдение, шпионская чушь. Это дело Гейба, не ее.

— В любом случае, — сказала Зерена и поднесла бокал к губам, хотя пить опять не стала, — я здесь не от лица своей организации.

Джордан напряглась.

— Тогда зачем…

— По личному вопросу. — Зерена опустила бокал. — Хотя признаю, мне бы хотелось увидеть, какими талисманами ты отгоняла бедолаг Ивана и Эдварда. Фосфор и платина! Классика.

— Какого хера ты здесь?

Зерена вздохнула и сложила руки на коленях.

— Мне нужен талисман. Маленький, такой, какие ты продаешь тысячами.

— Который? — Зерена и ее хитрости. Джордан была уверена, что это именно махинация — какой-то трюк, изощренный и коварный способ добраться до слияния под баром.

— Талисман поиска источника. — Зерена откинулась на стуле. — Один из русских сотрудников имеет доступ к прибору, как я полагаю, магическому по своей сути. Хочу узнать, кто его создал.

Джордан слегка смягчилась. Не совсем неразумный запрос: искать магию в КГБ — одно из увлечений Зерены. Более того, такой талисман трудно создать без мощного источника силы, который был у Джордан и которого не было у пражского Пламени. Даже учитывая помощь силовых линий, на сотворение подобного амулета требовалось больше месяца, но у Джордан в кабинете припасены такие вещицы. Довольно распространенный запрос, так что обычно она создавала эти талисманы в новолуние. Если она продаст Зерене талисман, та быстро уберется из бара. Даже если она говорит правду и пришла не по делу Пламени, Джордан ей не рада. Никогда нельзя знать наверняка, что замышляет Зерена.

— Ладно, — ответила Джордан. — Если я продам тебе такой талисман, ты уберешься из моего бара?

— А где же гостеприимство бара «Водолей», о котором я так наслышана?

Джордан обожгла ее взглядом.

— Хорошо. — Зерена безразлично пожала плечами, отпила из бокала. — Я уйду, как только получу талисман. — Она оценивающе посмотрела на Джордан. — Но, Джордан, скажу это как человек, который восхищается твоей работой: тебе стоит подумать над предложением Пламени.

— Предложением? — Джордан рассмеялась. — Каким предложением? Ты отправила к моей двери пару вооруженных магией бандитов.

Зерена ничего не ответила.

Джордан вздохнула — от беспомощности, злости, страха. Отодвинула стул от стола, встала.

— Жди здесь. — Джордан не хотела показывать Зерене свой кабинет. — Если тронешь что-то, пока меня нет, я об этом узнаю.

— Никогда бы так не сделала.

Джордан скрылась в холодном, темном коридоре. Ее ладони были скользкими от пота, но она заметила это только вдали от Зерены. Внизу, в подвале она мучительно думала о том, что же замышляет жена посла, которая осталась в зале попивать сайдкар.

Джордан не сомневалась, что талисман поиска источника как-то связан с крупными целями Пламени. Не сомневалась, что, дав его Зерене, она поможет Пламени. Не настолько, как если бы оно получило доступ к силовым линиям. Но достаточно: ее хрупкая позиция нейтралитета пошатнется и сдвинется к ним. Она надеялась, что принимает верное решение.

Нужные талисманы лежали в шкафу, запертые, охраняемые чарами. Джордан сняла чары и перебрала амулеты, ощущая силовые линии под ногами. Одни линии были сильнее, другие слабее, и, выбрав самый слабый, она бросила его в карман и засунула корзинку с амулетами обратно в шкаф. Поднялась по лестнице наверх.

Зерена ждала там, где Джордан ее оставила. Ее бокал был пуст. Она встала при приближении Джордан, ледяная улыбка застыла на губах.

— Вот твой талисман. — Джордан подбросила его в воздух. Зерена даже не моргнула, с легкостью поймала вещицу, покатала ее по ладони.

— Благодарю. — Зерена взглянула на Джордан, и та ощутила острый укол страха, когда их глаза встретились. Отвернулась, у нее перехватило дыхание.

— Оплата на столе, — сказала Зерена. — Семидесяти пяти хватит?

— Сойдет.

Шаги — высокие каблуки застучали по деревянному полу. Джордан смотрела, как Зерена выходит из бара: ее длинная спина натянута под плотным серебряным платьем, как струна. Она открыла дверь. Джордан следила, затаив дыхание.

А затем Зерена исчезла в ночи.

Джордан шумно выдохнула, опустилась за стол, где сидела Зерена. Аккуратная пачка банкнот лежала возле пустого бокала. Джордан забрала их и прошлась пальцем по краям, хотя считать не стала.

Бросила деньги на стол, вздохнула, посмотрела на дверь. Она чувствовала, как звенят вокруг ее талисманы, ощущала мощь силовых линий под ногами. Теперь потоки успокаивались. Они слегка дрожали в ожидании, когда их снова тронут, чтобы волшебная музыка открылась миру.

И Джордан боялась, что эти струны начнут издавать мелодии под нетерпеливыми пальцами Пламени.

1.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

Февраль, 1970 год

Даже в лучших гостиницах все сбиваются с ног перед крупным мероприятием, и отель «Интернациональ Прага» не стал исключением. Одетые в серую униформу работники толпились на задних лестницах и задыхались в служебных лифтах. Представители министерств культуры и науки, заложив руки за спину, осматривали украшенные фризами конференц-залы, изучали бархатные ковры и сверкающие люстры с явным неодобрением бюрократов в ожидании взятки. Все за кем-то следили: советские — за американцами, американцы — за советскими, британцы — за теми и другими, и все следили за чехами.

Но мало кто следил за горничными.

— Удивительно, — сказала Надя Острохина, вталкивая уборочную тележку в номер на пятом этаже и закрывая дверь. Войдя внутрь, она перешла с чешского на русский. — Даже в нашей работе, где ожидаешь большей бдительности, люди не замечают обслуживающий персонал. Будто порядок в комнатах поддерживается сам собой.

Таня Морозова пожала плечами и приподняла с тележки несколько сложенных простыней, открыв припасенные радиопередатчики, которыми принялась начинять комнату.

— В этот раз хотя бы униформа правильная. Не то что в Берлине.

Надя рассмеялась.

— В Берлине! Те девчонки еще долго будут вспоминать о ней за пивком. Эта ткань хотя бы на ощупь дешевая, как настоящая. — Она поправила накрахмаленный воротничок, схватила один из передатчиков и скрылась в ванной. — Тебе ведь нравится эта работенка?

Таня хмурилась, прилаживая передатчик к днищу комода: он не прилипал. Она нажала крепче.

— Проверить сорок номеров на этом этаже, рассовать жучки, следить, чтобы никто их не снял. Где грань между тем, чтобы выдавать себя за прислугу и прислуживать?

— О, да ладно. — Таня услышала шум из ванной: это Надя забиралась на край раковины. — Хоть раз у нас обычная, чисто шпионская работа. Никакой магии, никакой древней борьбы между Пламенем и Льдом, только друзья и враги бьются в тайной войне. Считай это отпуском.

Чертов передатчик никак не прилипал. Таня лизнула большой палец и потерла деревянное днище.

— Чтобы это сошло за отпуск, нам нужно забыть про другой мир. — Передатчик снова отвалился. — Но он не оставит нас в покое только потому, что мы его игнорируем.

— Магия может сама о себе позаботиться недельку-другую. — Таня слышала, как Надя слезает с раковины, после чего раздался звук льющейся воды. — В здании полно биологов, за которыми нужен глаз да глаз, весьма вероятно, придется разоблачать американские заговоры. Товарищи из Консорциума Льда поймут нашу легкую смену приоритетов.

— Я уже не знаю, можно ли доверять товарищам из Консорциума Льда. — Таня сжала в кулаке передатчик, словно готовилась раздавить его. Вспомнила замерзшие тела в узких гамаках на барже. Вспомнила широко распахнутые глаза Андулы перед тем, как за ней захлопнулась дверь конспиративной квартиры, и представила те же глаза — закрытые и замерзшие.

Таня перенесла вес на пятки и взглянула на передатчик в своей ладони. Надя стояла рядом. Таня не слышала, как та подошла. Подняла взгляд с чулок на юбку, затем на лицо своей подруги и напарницы.

— Таня. Я понимаю твои сомнения, но пока тебе нужно верить. Мы за добро. — Последнее слово, похоже, нелегко ей далось. — Сосредоточься на работе. Это весело. Если не будешь хоть иногда улыбаться, сорвешься.

— Ладно, — сказала Таня и с размаху придавила передатчик к дереву. На этот раз он прилип.

Пока держится.

— Не слишком-то конспиративно, — проговорил Доминик Альварес, затягиваясь сигарой.

Заложив руки в карманы, Гейб Причард оглядел переулок. За ними не следили, насколько он мог судить, и даже с учетом всей этой тайной магии, с которой он имел дело последние несколько недель, он был уверен в своей способности заметить хвост, но всегда ведь остается вероятность, что он что-то упускает, особенно рядом с Домиником. Парень мешал работе и почти не скрывал этого.

— Боже, да говори потише, — сказал Гейб. Но в переулке было тихо, темно и холодно. Снег не шел — приятно для разнообразия, — но лежал на земле с прошлой ночи, так что Гейб мог бы услышать, как идет или переминается с ноги на ногу наблюдатель. Ни звука.

Не то чтобы хвосту было куда прятаться: никаких выступов или укрытий, если не считать нескольких мусорных баков. Дом стряхнул пепел с сигары в снег возле двери в подвал и засыпал снегом сверху.

Гейб нахмурился:

— Твои следы увидят.

— Эх, цэрэушники. — Дом не смеялся. — Вечно боитесь своей тени. Мы бы заметили хвост, и, боже, неужто ты думаешь, что какого-то советского осведомителя насторожит горстка пепла?

«Возможно, — подумал Гейб, — если в этом замешана магия». КГБ и кроты из Льда — почему бы тут не оказаться еще и Пламени? Обе магические фракции, похоже, чертовски широко понимают свои границы. Что ж, может, стоит махнуть на это рукой. Если он начнет переживать из-за магии, проторчит здесь всю ночь.

— По-моему, место неплохое. Четкий обзор, дверь со двора, поставь снайпера в этом окне и парня на крыше — и никто не войдет и не выйдет без нашего разрешения. Я что-то упустил?

Дом пожал плечами.

Гейб сдерживал желание его ударить.

— «Анхиз» начнется через сорок восемь часов. Наш… — он удержался от того, чтобы сказать «перебежчик», — гость прибудет послезавтра, и, если требуется искать для него новую конспиративную квартиру, мне нужно что-то более вразумительное, чем пожатие плечами, чтобы обосновать это для Фрэнка.

Дом замер. Тлеющий кончик его сигары вспыхнул. Затем агент пришел в действие. Резко взмахнул рукой за спиной Гейба и впился крепкими пальцами ему в плечо. Гейб напрягся, его тело просчитывало варианты действий: бросок внутрь, приставить локоть к горлу, переместить вес, чтобы не упасть, ведь внизу он не сможет воспользоваться своим ростом и Дом окажется в преимуществе…

Тут он понял, что Доминик смеется.

— Матерь… — начал Гейб.

— Гейб, все хорошо. Ты психованный, но мне нравишься. — Доминик ухмылялся, держа сигару у рта. — Место отличное. Я просто дурачился. Брось. Давай осмотрим помещение изнутри.

Висячий замок выглядел ржавым, но открылся без возражений, пустив их в недра конспиративной квартиры.

Та тоже выглядела хорошо обороняемой: просторный подвал, обзору мешали лишь несколько колонн, деревянные ящики свалены в углу. Одна дверь вела в узкий коридор, дверь на лестницу слева — легко охраняемая, кладовка справа. Дом проверил выходы и вентиляцию.

— Вроде неплохо.

Наверху, возле главной лестницы лабиринты комнат: все нежилые, в разных стадиях обветшания. Когда-то тут было красиво, до какой-то революции.

— Почему здесь никто не живет?

Гейб покачал головой.

— Все здание весной идет под снос.

— Проблемы с несущими конструкциями? — спросил Дом, отрывая от стены длинный кусок штукатурки.

— Ничего подобного, — ответил Гейб. — Просто построят здесь что-то еще.

— Бюрократия. Жаль, красивое старое здание.

Безбилетник в голове Гейба дернулся.

— Все хорошо?

Несколько месяцев назад Гейбу было бы худо. Тогда это мелкое движение отозвалось бы в нем болью. Хотя ему было неприятно это признавать, похоже, он уже привык справляться с этим засранцем. Либо так, либо безбилетник — этот тупой элементаль, застрявший в его голове, — наконец-то принял план Гейба «не дать списать себя со службы по причине упадка психического здоровья».

И все же нет смысла его игнорировать.

— Пойду проверю крышу, вдруг первая команда что-то упустила.

Дом сунул голову в дверной проем с надтреснутым косяком.

— Пойти с тобой?

Боже, да, ему ведь не помешает хорошо вооруженное, пожевывающее сигару подкрепление. Но если там что-то волшебное, Дом потребует объяснений, а значит, придется объяснять все, и если он это сделает… Что ж. Конец Гейбу Причарду, сотруднику ЦРУ.

— Не, — ответил он. — Сам справлюсь.

Ступени скрипели под ногами. Пыль парила в тусклом сером свете. Судороги в черепе Гейба усиливались по мере того, как он поднимался, но проговаривание фраз, которым его научил Алистер, сдерживало боль. Гейб понятия не имел, что он обнаружит на крыше. Может, еще одного Носителя? Могли ли пленники с баржи освободиться? Или там будет кто-то враждебный, тот, кто охотится за ним?

Гейб открыл дверь на крышу и резко выдохнул от порыва холодного воздуха. После тесной лестницы пражские крыши расстилались перед ним до горизонта — вокруг только черепица да шпили заброшенных церквей.

На краю крыши стоял голем.

Сначала он не двигался.

Голем, который гнался за Гейбом сквозь пражскую ночь, с грохотом мчался за ним по улицам: Гейб чувствовал, как глиняная рука хватала его за ногу, но всегда видел чудище лишь краем глаза или пока метался, спасаясь от него в темноте. Ночью, во время погони эта тварь — или, скорее, это существо казалось недоделанным, будто слепленным в спешке, но при рассеянном дневном свете оно совсем не выглядело незавершенным.

Человеческие пальцы с любовью вылепили его грубое лицо. Изгибом и краем ладони кто-то сформировал его крутые мускулы, вырезал ногти на кончиках пальцев. Голем был создан не для того, чтобы стать копией человека, понял Гейб в это мгновение на ледяной крыше. Голем был создан не для того, чтобы походить на кого-то, кроме себя.

В грубой красоте этих черт Гейб узнал самого себя, и Таню Морозову, и Джоша Томса, и Алистера Уинтропа, и Надю, и даже Дома, оставшегося внизу.

Он поразился, каким тихим был голем. Пока Гейб не увидел чудовище в состоянии ожидания, он не замечал, как много движений совершают люди: как дрожат ноги, как поднимаются и опускаются плечи, как сужается и расширяется зрачок при смене фокуса.

Он еще больше удивился, когда голем ринулся к нему.

Голему не требовалось перемещать вес — ни одна мышца не напряглась, когда этот кусок глины прыгнул. Он схватил Гейба за руку трехпалой ладонью и прижал к стене. Открыл пасть, обнажив хрустальные зубы и глубокую темную глотку. Ветер — еще холоднее, чем тот, что гуляет по пражским крышам, — ударил Гейба сзади, и его начало засасывать в щель между зубами. Безбилетник заорал.

Гейб пытался освободиться, но не мог вырваться из хватки чудовища. Свободной рукой он сжал флягу с водой из Влтавы в кармане тренча: Алистер использовал ее против голема в прошлый раз, и Гейб собрал эту воду сам при лунном свете — но его все тянуло в самую глубь глотки…

Он чудом открыл флягу и плеснул воду существу в лицо.

Голем не зарычал. У него не было легких. Но он упал на спину, размахивая руками, и Гейб упал вслед за ним, поскользнувшись на черепичной крыше, оказался на самом краю, но удержался. Гейб бросился за выпавшей флягой. В ней оставалось еще несколько капель — может, их хватит, чтобы спастись.

Голем, пошатываясь, добрался до края крыши и прыгнул. Перемахнув через улицу, он повернул голову вполоборота и взглянул на Гейба — взглянул глазами самого Гейба.

Распластавшись на крыше конспиративной квартиры, Гейб убеждал себя, что ему почудилось сходство. Голем сначала был расплывчат, его черты — искусная поделка. Но теперь, когда голем убегал по крышам, на Гейба посмотрело его собственное лицо — его собственное лицо в глине. Существо пыталось втянуть его в себя, поглотить.

Гейб надеялся, что голем затаится на следующие пару недель: череда нераскрытых преступлений досаждала пражской полиции — однако теперь он следил за Гейбом, и это в вечер перед «Анхизом», когда ЦРУ требовались все люди, когда малейшая ошибка могла склонить удачу на сторону русских. Когда Гейб меньше всего мог позволить себе чертовы помехи и чертову магию.

— Эй! — раздался голос Дома с лестницы. — Ты там как?

— Я поскользнулся, — ответил Гейб, вставая. — Тут лед, но на крыше вроде… — Он подыскивал подходящее слово, — чисто. Можем начинать.

Он спустился с пустой флягой вниз, но в мыслях еще оставался на холодной крыше.

2.

— В целом так, — сказал Дом на утренней встрече с Фрэнком, постукивая сигарой по пепельнице. — Конспиративная квартира под охраной, пути отступления разведаны. Мы готовы начинать, как только яйцеголовые сюда доберутся.

Фрэнк отхлебнул кофе и оглядел свое войско: Дом — как обычно, расслаблен, курит, Джош — собранный, бледный, прилежный, каким Гейб помнил себя во время своей первой крупной операции, и сам Гейб.

— Я согласен. — Гейб слегка прихрамывал после того, как чуть не свалился с крыши, и надеялся, что хорошо это скрывает. — Мы сможем надежно охранять дом.

— Рад это слышать, джентльмены. — Фрэнк перевернул пару страниц на своем планшете и нахмурился — даже не лицом, а всем телом. — Конференция начнется на следующей неделе, но первые делегаты приезжают завтра ночью, среди них доктор Соколов. На следующий день — церемония приветствия, но большинство уснут, как только доберутся до кровати. То есть день приезда — лучшее время для рандеву с Соколовым.

Гейб слегка напрягся. Скорее всего, для встречи выберут именно его, учитывая его оперативный опыт, и при любых других обстоятельствах он был бы счастлив сыграть эту роль, но только не сейчас, когда за ним охотится голем. Фрэнк изучал его слишком долго, и Гейб уже начал искать уважительную причину, чтобы отказаться.

— Джош, — не поворачиваясь к нему произнес Фрэнк, — ты пойдешь на контакт.

Вкус свободы был сладок, как мед. Да, Джош получил преимущество, и это плохо для карьеры Гейба — похоже, Фрэнк не простил ему прежних феерических провалов с Драгомиром и русскими, — но хотя бы операция пройдет гладко. Однако Гейб заметил:

— У Томса нет оперативного опыта.

— Должен же он его получать. — Фрэнк открепил с планшета лист и протянул его Джошу, тот не двинулся с места. — Сынок, ты отлично справляешься с Миловичем. Гейб слишком примелькался для такой работы — нарядим тебя коридорным, дадим путь подхода к Соколову и сценарий. Легко справишься. — «Если не облажаешься», — не договорил Фрэнк. — Ну, так как?

Рука Джоша не дрогнула, когда он взял бумагу, — или, по крайней мере, она дрожала не слишком заметно.

Гейб нашел Джоша в чулане, который служил им кухней. Джош не заметил, как Гейб к нему подошел: пил кофе из кружки, держа ее обеими руками и уставившись в желтую стену. Гейб хотел похлопать Джоша по спине, но передумал. От малейшего прикосновения парень может подпрыгнуть до потолка. Вместо этого он оперся о столешницу и замер в ожидании, опустив голову и скрестив руки на груди.

— Так заметно? — спросил Джош спустя какое-то время.

— Ты справишься.

Джош отлепил одну руку от кружки, вынул сложенный листок из внутреннего кармана куртки, передал Гейбу.

— Тебе не стоит мне его показывать.

— Ничего из этого не должно происходить вовсе.

Гейб пробежал глазами текст, сложил листок и протянул его Джошу.

— Легкая работа. Уинтроп с коридорными — хорошее прикрытие, никаких рисков. Не самая простая задача, что я видел, но ты справился бы и с чем-то похуже. Никакой беготни, стрельбы, почти никакого риска. Выспись хорошенько — вот и вся подготовка.

— Я никогда не делал ничего подобного.

— Когда мы следили за Морозовой, ты вылетел из машины и гнался за подозреваемой.

— Это была ошибка.

— Как ни назови, но это как раз то, что нам сейчас нужно.

Джош забрал листок.

— Попробую узнать побольше про наших соперников со стороны русских — на случай, если они затеяли новую игру. С тобой все будет хорошо.

— Ты уверен?

Каждый пялился в свою стену, покрашенную в уродливо желтый цвет.

— Эй, — сказал Гейб. — Можешь на меня положиться.

— Я... — Гейб исповедовался Джордан Римз за пивом в баре «Водолей», после того как она выпроводила других посетителей, — понятия не имею, что мне делать. Я думал, когда я узнаю про Лед и Пламя, моя жизнь станет легче: я начну контролировать этот бедлам, пойму, что происходит в моей голове, вернусь в строй. А теперь за мной по Праге гоняется голем, и… — Он осекся. Джордан была не из Пламени, но и в ЦРУ она не служила. — Это мешает моей повседневной работе.

Она залпом допила бурбон и вопросительно взглянула на Гейба — он ответил усталым кивком. Еще бурбона ему, ей, и она вернула бутылку на полку. Он начал пить. Она взглянула на него, на бокалы, на бурбон и воздержалась.

— Так ты говоришь, вода из Влтавы на него не подействовала?

— Подействовала. Голем бросился наутек, когда я плеснул ею ему в лицо.

— Но его это не остановило — чудовище не угомонилось.

— Скорее наоборот.

— И после того как ты ощутил это «втягивание», он начал походить на тебя?

Лицо голема изменилось, после того как он попытался втянуть Гейба в свою пасть. Он действительно стал похож на Гейба. Или это тени так легли да у страха глаза велики?

— Должно быть, я это выдумал.

— Если хочешь выжить в мире магии, Гэбриел, тебе нужно сопротивляться сомнению. Верь своим глазам, своим ушам — больше, чем собственному рассудку.

Гейб поерзал на стуле и уставился в бокал.

— Глаза всегда врут. И уши тоже.

— Нет, — возразила Джордан. — Глаза никогда не лгут. Наш рассудок врет: он делает ложные выводы и дает простые ответы.

— Но если я буду верить своим чувствам больше, чем рассудку, как я могу быть уверен, что не схожу с ума?

— Грань между магией и безумием тонка, — ответила Джордан и все-таки хлебнула из бокала.

— Мне от этого не легче.

— Ты не за утешением сюда пришел. Ты пришел за помощью. И тебе нужно больше, чем обычно.

— Так думаешь, голем — не разовая проблема?

— А ты как думаешь?

Он наклонил бокал и взглянул сквозь него на бар.

— Удача в последнее время не на моей стороне.

— Думаю, — продолжила она, — голем хочет жить. Все этого хотят, а он был создан подражать живому. Когда ты подобрался к нему на кладбище, твой «безбилетник», элементаль, придал ему силы. Возможно, теперь он пытается втянуть элементаль в себя. К несчастью для тебя, элементаль слишком глубоко встроился в твое тело, в твою душу и не может так легко из тебя выскользнуть.

А иначе все было бы очень просто.

— Я сдохну, если так будет продолжаться.

— Или тебя вырвут из твоего тела и привяжут к телу голема.

— А есть разница?

— Смерть или вечное заключение. — Она пожала плечами. — По-моему, разные вещи.

— Так что нам делать?

— Алистер говорит…

— Боже, я не хочу даже слышать об этом британце. По горло уже им сыт.

— Даже если на кону — твоя душа? — Джордан прислонила приставную лестницу к верхней полке бара и начала карабкаться. — В любом случае, — продолжила она, копошась среди бутылок, бочонков и свертков, — я всего лишь его упомянула. Не обязательно так реагировать.

— Видимо, устал за день.

— Алистер говорит, что всякий раз, когда кто-то пробуждает голема, он бродит, пока у него не закончатся силы.

— А откуда он берет силы?

— Может, он кормится твоим элементалем — как магнит запускает ток в проводе.

— Это не мой элементаль.

— Это твой элементаль — просто он не до конца в тебе. Может, голем способен задействовать ту часть, которую ты не используешь. Это объясняет, почему вода из Влтавы не сработала: вода усыпляет голема, но твое присутствие его пробуждает.

— А если мы заманим его во Влтаву? Или сбросим в нее?

— Ты получишь очень мокрого и злого голема. Лови. — Красная вспышка поплыла вниз с верхней полки, вращаясь и поблескивая в свете лампы. Он поймал ее: длинное перо, алое, как кровь, от краешка до заостренного кончика. Джордан спустилась, прихватив с собой бутылку с пожелтевшим свитком внутри.

— Что это?

— Големов оживляют свитки, которые хранятся в их головах, пергаментные или кожаные — по крайней мере, такова легенда. Мне никогда не доводилось с ними работать. Но если верить этим легендам… — Она откупорила бутылку и вытряхнула свиток на ладонь. Он оказался меньше, чем Гейб предполагал. Она развернула его на пару сантиметров, сняла с пояса нож и отрезала кусочек. То, как нож врезался в свиток, вызывало неприятные воспоминания. В желудке Гейба заурчало.

— Это кожа?

— Да, — ответила она и достала серебряную чашу из-под барной стойки. — Я напишу здесь «СТОП» на иврите и на всякий случай на других языках. В другой раз, когда увидишь существо, засунь это ему в голову. Может и не сработать, но если это не поможет, я не знаю, что еще делать.

— Он меня чуть не раздавил.

— Так ищи помощь. Может, у подружки из Консорциума Льда?

— Морозова мне не подружка.

Джордан пожала плечами.

— Это все, что я могу предложить. Тебе стоит быть благодарным. — Она засунула свиток обратно в бутылку и заткнула пробкой. — Не представляешь, сколько стоит эта штукенция.

— Что используешь вместо чернил?

Она придвинула к нему чашу и нож, и улыбка ее была острее лезвия.

— Догадайся.

3.

Весь день в своей квартире Джош разговаривал с зеркалом, тренировал походку, разворот плеч, поднимал и опускал чемоданы. Помня свои короткие и неудачные сценические опыты в колледже, он ожидал, что даже такое простое действие, как переноска багажа, в его исполнении будет выглядеть, мягко говоря, неуклюже и сумбурно. Он учился экспериментировать с походкой год или два, смотря как считать, и, учитывая это, за один день добился значительного прогресса. Он почти поверил, что справится с вечерним заданием, — по крайней мере ему так казалось, пока он не вошел в конференц-зал посольства и не обнаружил там Алистера.

— Мой дорогой мистер Томс! — англичанин выпрямился и перегнулся через стол, протянув руку для приветствия. — Не ожидал, что именно вас наши друзья выберут для рандеву. — Его руки казались хрупкими, пальцы были длинными и узкими, но своей хваткой он мог бы раскрошить дерево.

— Я удивлен так же, как и вы, — ответил Джош. Комната была плохо освещена, и на всем лежала зеленая тень, но почему-то глаза Алистера оставались яркими, бледно-голубыми.

— Не время для болтовни. — Дом лениво зашел в конференц-зал, большие пальцы просунуты в петли для ремня, пиджак пропах сигарным дымом — слава богу, хоть сейчас не курит. — Ваши люди проведут нас в гостиницу, Уинтроп?

— Наш контакт из сотрудников гостиницы, Барачник, может предоставить Джошу униформу и вывести на работу. Джош, вас направят к Соколову, вы проведете его наверх, сделаете свое дело и выйдете. Барачник встретит вас перед этим в ресторане, в двух кварталах южнее и в трех кварталах восточнее гостиницы, он поймет, что это вы, по этой сложенной газете в ваших руках. — Алистер передал ее через стол. — Он подойдет к вам и задаст вопрос про оперу, заметив статью о ней в газете. Ответите, что вы не следите за этими новостями. Он проводит вас в гостиницу и проинструктирует — очень быстро. Вы не появитесь на людях до нужного момента. Все ясно?

— Он понял, — сказал Дом.

— Хотя я разделяю вашу уверенность, предпочитаю услышать, что он согласен, лично от него.

— Я справлюсь, — сказал Джош. — Спасибо, что все устроили. — Во рту у него пересохло.

— Мой дорогой друг, это меньшее, что я могу сделать. Вы всегда можете рассчитывать на услуги Ее Величества. Все для колоний и так далее.

Гейб заметил Морозову в толпе на входе в «Интернациональ»: у нее был даже бейдж с именем, Таня говорила с женщиной в униформе, должно быть работницей гостиницы. Здесь под прикрытием, видимо. Он ждал, опьяненный адреналином и виски, пока беседа Морозовой не переросла в ссору с размахиванием рук. Кто из них первой вонзит собеседнице нож? Оказалось, никто. Они пожали друг другу руки, и работница удалилась, словно в траншеи проигранной войны. Морозова осталась любоваться изобилием парниковых роз в уродливой вазе у окна. За окном падал снег.

— У нас есть сказка об этом, — сказал он по-английски, когда подошел к ней. — Розы и снег. Порой добавляется кровь, ворон или что-то еще.

Она не подала виду, что заметила его приближение, но и не удивилась, когда он заговорил.

— У нас тоже. Возможно, ваша произошла от нашей.

— Вам разрешают рассказывать сказки?

— Ты когда-нибудь пытался запретить кому-то рассказывать сказки?

Гейб пожал плечами и уступил.

— Ты сегодня здесь в своей роли?

— У атташе по культуре есть свои обязанности, в том числе — наблюдать за организацией конференции и следить, чтобы делегатам было комфортно.

Чушь.

— О чем вы спорили? О комфорте делегатов?

— О комфорте, — ответила она. — И безопасности.

— Об этом я и хотел поговорить. — Он барабанил пальцами по столу и заставил себя прекратить. Снаружи ветер сталкивал снежинки. Крыши отбрасывали на упавший снег резкие тени. Никакого движения, кроме движения снега. — Делегаты прибывают сегодня.

— Да.

— И голем все еще бродит.

Мимо проехала машина. Фары осветили Танину кожу цвета слоновой кости.

— К чему это ты, Причард?

Она выглядела такой честной и заинтересованной и такой одинокой, что он чуть ей все не рассказал: про голема, про риск, про то, как ему самому одиноко, как он не может признаться во всем ни Джошу, ни Дому, ни Фрэнку, ни даже Джордан, каково это, когда тебя вытягивают из собственного черепа и засасывают в зубастую глотку. Но Таня Морозова была служительницей Льда, которому он едва доверял, да к тому же еще и сотрудницей КГБ, была его… Как это сказать? «Повседневным»? «Светским»? (Слово, которое используют монашки.) Неважно — она была его врагом.

Он не мог ей довериться или сказать правду. Но мог попросить о помощи.

— Голем пока не доставлял хлопот, потому что охотился на местных. Но вдруг он нападет на делегата?

— Не осмелится. Слишком серьезная охрана. — Слишком быстрый ответ: она хотела бы, чтобы это было правдой, но не уверена.

— Может, голем не боится оружия. Если ему взбредет на ум, что он хочет убить делегата, это станет серьезной проблемой для обеих сторон. Для всех, — поправил себя он.

Гейб говорил правду, потому что в подобных делах всегда нужно так делать — насколько это возможно. Правда снижала шансы быть пойманным на лжи почти до нуля. Не говори всю правду, нет, но ровно столько, чтобы твой объект строил свои догадки. Морозова хотела, чтобы голем исчез, так же сильно, как и Гейб, и чем больше она сосредотачивалась на этом, тем меньше уделяла внимания «Интернационалю» и Соколову.

— У тебя есть план?

Он взглянул на отражение в окне. В вестибюле гостиницы позади него два портье за стойкой регистрировали гостей. Коридорный сопровождал гостью в кресле-коляске в ее номер, за ним следовал другой, сражаясь с сумками. Толстяк уснул под газетой. Или притворялся, но если так, то очень умело — лучше, чем все, кого Гейб когда-либо видел.

Он достал из внутреннего кармана кусочек кожаного свитка.

— Если это существо заявится, нужно как-то засунуть это ему в голову. Не уверен, что сработает, но это все, что у меня есть. Я бы и сам это сделал, но голем большой и шустрый. Чем больше рук, тем легче.

Она коснулась обрезка.

— Где ты это достал?

— У Джордан.

— Римз не стала бы давать тебе такое просто так. Она заломила бы за это такую цену, которая тебе не по карману.

— Она мой друг, — ответил он. — Хотела помочь.

— Ты что-то недоговариваешь. — Гейб никогда не назвал бы Таню открытой, но она закрылась перед ним в это мгновение.

Он чуть не сказал: «Мы все что-то недоговариваем» — но вместо этого ответил:

— Нет.

— Римз ни за что не дала бы тебе это без причины. Она не нашего круга, ей плевать на эту конференцию. Она считает, что тебе грозит опасность. Не знаю почему — но я устала, что меня держат в неведении.

Она ушла, а он остался один у окна и смотрел, как падает снег.

Джош закончил с приготовлениями заранее, подшил и каталогизировал папки под рядами тикающих часов, которые показывали время в разных городах мира. В Токио все бы уже закончилось — так или иначе.

Тень упала на его стол, он почуял запах сигары. Закрыл папку.

— Альварес.

— Джош, понимаю, ты весь издергался из-за этого, но, поверь, все будет хорошо. Это как в первый раз кого-то застрелить. Представляется гораздо хуже, чем оказывается на деле.

Джош запер стопку папок в ящике стола, натянул свое пальто, подхватил дипломат.

— Тебе в мою сторону?

— Никому не нужно в твою сторону, Джош, — сказал Дом, — но я тебя провожу.

Три лестничных пролета они прошли молча. Джош почти не чувствовал ковра под ногами. Парня могло бы сдуть порывом ветра. Шаги Дома отдавались эхом: ковер приглушал их лишь отчасти. Агент двигался так, будто проверял пол на прочность. У Джоша в голове не укладывалось, как бы Дом мог подкрасться к кому-то. Иная подготовка, возможно. Для разных задач — разные инструменты.

Дом молчал, пока они не спустились на первый этаж. Вынул руку из кармана и положил Джошу на плечо. Эмили, секретарша Фрэнка, пронеслась мимо них по лестнице, держа в руках кружку кофе и толстую папку-гармошку, Дом проводил взглядом ее юбку.

Если Эмили и заметила, то не подала виду. Дому, казалось, это было неважно.

— Я хотел поговорить с тобой, — сказал он тем тоном, который Джош слишком хорошо знал: люди обращались к нему так, осторожно и при этом пренебрежительно, будто предмет обсуждения едва стоит упоминания. — Мы ведь все друзья, и, раз уж мы все дружим, я скажу: ты ведь в курсе про Уинтропа?

— Я знаю, что он… — «Не говори “из МИ-6”, здесь небезопасно». — По культурной части от Великобритании.

Рука Дома сжала плечо Джоша.

— Я не об этом, понимаешь?

— Кажется, нет. — Но нужно быть осторожным, конечно, ведь если будешь выглядеть слишком напряженным, тебя сочтут нервным, спросят: «Тебе есть что скрывать?» — Какая-то проблема? — Это могло означать: «Что-то не так с заданием? Он двойной агент? Предатель?» А могло значить и то, что хотел услышать Дом.

— Нет, вообще-то, — сказал Дом. — В смысле, он, скажем… ненадежен, — он сделал упор на последнем слове. — На твоем месте я бы не подпускал его слишком близко. Это могут неправильно истолковать. Не о чем беспокоиться, я пока ничего не слышал, не стоит волноваться. Просто… поберегись, ладно?

Джош кивнул, но не смог заставить себя сказать «ладно».

По дороге на встречу, меняя автобусы, петляя по узким заснеженным улицам, когда серый вечер сгущался до темноты, он прокручивал в голове этот разговор. Он вспоминал свои реакции, и они выглядели такими очевидными: как он напрягся под рукой Дома, как он склонялся к Уинтропу при беседе — и, конечно, при всей своей осторожности, он слишком явно сыграл недоумение в разговоре с Домом. Любой бы понял этот намек и, конечно же, посмеялся бы, отшатнулся, отпустил грубую шутку. А он раскрыл себя. В памяти всплывали старые аргументы, которые он предпочел бы никогда не приводить: симпатия к мужчинам не больше угрожает безопасности, чем симпатия к женщинам; черт, сейчас в агентстве служат и женщины, и им можно встречаться с мужчинами. Шантаж? Конечно, но шантаж имеет смысл, лишь когда боишься разоблачения. А он боялся.

Дом думал, что проявляет заботу по отношению к Джошу. Нужно предупреждать людей об этом Алистере Уинтропе. Кто знает, как он пятнает репутации, какие инсинуации может внушить парням его круга, сколь интимные и порочные слухи плести, подобно лоскутному одеялу.

Блядь, вот наглец. Будто Джош не способен сам о себе позаботиться. Будто он не знал, кем был Уинтроп. Будто он не думал об этом… Ну, что ж.

Порой он мечтал об этих глазах. Нечасто, но достаточно.

«Все будет нормально», — твердил он себе, входя в тесный ресторанчик на углу, уставленный низкими столиками из огнеупорной пластмассы. «Нормально», — повторял он про себя, когда высокий блондин с двойным подбородком подошел к нему, с мрачной серьезностью изучил его сложенную газету и спросил, не собирается ли он прочесть обзор нового альбома Арройо[68]. «Нормально», — молился он так искренне, как не молился прежде никогда, никакому богу, когда Барачник извинился и отошел: по сценарию они с Джошем должны встретиться у черного входа гостиницы через сорок пять минут.

«Нормально», — дверь гостиницы открылась, выдыхая пар в кружащуюся снежную мглу, и Барачник поманил его в красноватый свет.

Он никогда не делал такого прежде, но Гейб там будет, Гейб присмотрит за ним.

Двери со звоном закрылись, и Барачник защелкнул замок.

Гейб провел несколько бессмысленных минут, наблюдая снегопад и пытаясь оправиться от неудачи. Он неверно повел себя с Морозовой. Ошибка новичка: подошел слишком резко, слишком быстро, понадеялся на ее верность Льду и заботу о своих интересах, ожидал, что она не усомнится в его позиции. Ему требовалась помощь с големом, это верно, но он надеялся внедрить эту цель в планы ее начальства в КГБ.

Не получилось. Придется работать по старинке.

Когда люди в вестибюле гостиницы позади него рассеялись, он сунул руку в вазу с розами, постарался избежать шипов и вытащил сложенный листок бумаги, приклеенный к горлышку контактом Уинтропа. Капельки крови выступили на тыльной стороне ладони Гейба. Он не почувствовал, как задел шип. Слизнул кровь и раскрыл листок: номер Соколова — 618. У них не было времени снова проверить на жучки всю гостиницу, но он успеет осмотреть номер ученого на случай, если Морозова со товарищи начинила комнату прослушкой после последней проверки американским посольством.

Гейб взглянул на циферблат. Делегаты прибудут через полтора часа. Времени полно. Тщательно проверить жучки, зайти в вестибюль, переглянуться с Джошем и дать ему понять, что все чисто. Легко.

Он прошел мимо лифтов к служебной лестнице. После зимы в ледяных кабинетах шесть пролетов пойдут ему на пользу. В Каире он обещал себе никогда не жаловаться на холод. Вот она — цена обещаний.

Дверь за ним захлопнулась так громко, что Гейбу показалось, будто в черепе что-то дернулось. Однако это ощущение не ослабло, когда звук исчез. Оно осталось, оно тянуло его в подвал, к центру земли. Это был не колокольный звон, знаменующий присутствие Носителя, но тот самый рывок, который он ощутил в заброшенной конспиративной квартире.

Голем.

Черт.

Должно быть, Гейб и привел его сюда: голем жаждал его элементаль и втягивал его в игру в ночь операции Джоша. Стоило быть осмотрительнее, остаться в стороне, попросить Дома проверить номер — но нет. Все эти «стоило» можно приберечь для отчетов.

Обдумай ситуацию.

«Ты в пражской гостинице, в которой проводится конференция. В подвале голем, который выследит тебя, куда бы ты ни шел. Никто тебя не прикроет. И выхода тоже нет».

Умный человек убежал бы или позвал на помощь. Может, Уинтропа: Гейб не хотел бы оказаться у него в долгу, но бывают ситуации и пострашнее.

Однако сейчас Гейб не чувствовал себя шибко умным.

Он спустился в недра гостиницы.

4.

Таня мрачно бродила по этажу «Интернационаля», отданному под конференцию, осматривала залы и кофейные столики, развешивала расписания какой-то ерунды, с которой хотелось спорить. Причард. Ей не нравился этот мерзавец. Она не могла простить его за то, что он тратил ее время и — как там говорят американцы? — морочил ей голову. Но ей не стоило так себя вести: просто заткнуть его и уйти. Американец был контактом, хоть и невольным, и она упустила возможность использовать его.

Почему?

Следи за причинами. Особенно в магии.

Гнев на Причарда был тем же, что она почувствовала, когда Надя пошутила (пошутила!) о комфорте шпионской работы. Таня устала, что от нее вечно что-то скрывают. Она устала от тел на баржах и от того, что другие считают необходимым держать ее в неведении.

Она устала, что ее используют.

Причард просил о помощи, но не мог сказать почему. Его идея, что голем может помешать конференции, казалась надуманной. Пока что существо держалось в тени. Но Причард может знать что-то, чего не знает она — о големе или о конференции, что не имеет значения в мире магии, насколько могла судить Таня. Вдруг он беспокоится не о магии? Вдруг его хозяева в ЦРУ имеют свои планы на следующую неделю?

Она могла бы переиграть его, выведать его секреты, но позволила своей гордости его отпугнуть.

Проклятье.

Не признать свою ошибку, как всегда говорил ее дедушка, — значит ее повторить.

Она закрыла глаза и выдохнула часть гнева. Она уже не чувствовала такое острое желание убивать. Неплохо для начала.

Сбежала с мезонина вниз в вестибюль и подошла к столу коридорного.

— Вы не видели, в какую сторону ушел американец?

— Он не уходил. — И указал на лестницу.

— Спасибо, товарищ, — бросила она, махнув ему рукой, и зашагала к лестнице так быстро, как позволяли приличия. Ступени шли вверх и вниз, никаких следов. Может, он обыскивает гостиницу? Встречается с контактом?

Она услышала сдавленный крик из подвала и побежала.

Гейб пришел в себя и обнаружил, что его тащат по потрескавшемуся цементному полу подвала. Для этого и требуется прикрытие, напарник: чтобы, когда идешь по плохо освещенному коридору, держа в обеих руках по бутылке воды из Влтавы, кто-нибудь предупредил, что голем не стоит перед тобой, как ты думал, а свисает с потолка.

Гейб проморгался и сосредоточился на руке, которая тащила его за ногу. Голем казался тоньше, чем он помнил, но, когда тот оглянулся через плечо, стало понятно, что существо теперь еще больше похоже на Гейба. Гейб попробовал пихаться, но глине, кажется, было плевать на оксфорды одиннадцатого размера.

Он перебрал в уме все способы защиты. Вода из Влтавы — утеряна: он взял с собой флягу и бутылку из-под вина, но бутылку уронил при нападении — скорее всего, она разбилась. Не то чтобы сейчас от нее была бы польза. Ощупал внутренний карман куртки: свиток еще при нем.

Голем завернул за угол, швырнул Гейба о стену.

От удара тот резко выдохнул. Услышал звук рвущейся ткани, понадеялся, что это пиджак. «Ладно, соберись. Встань. Найди выход».

Он лежал в закоулке котельной гостиницы. Трубы стучали, пар шипел. Над ним склонился голем. Красные отсветы играли на чертах его глиняного лица, напоминавших самого Гейба.

Гейб заставил себя встать на ноги, одной рукой отер кровь с разбитой губы. Голем раскинул руки. Гейб дважды сделал вдох, кинулся вперед и вдавил в лоб голема свиток — но свиток не впечатался в него.

У Гейба еще оставалось время, чтобы увидеть зеркально-знакомое выражение замешательства на лице существа, прежде чем голем схватил его за горло, поднял и открыл пасть.

Таня обнаружила бутылку в красноватых тенях гостиничного подвала и пошла по грубым глинистым следам в лабиринте труб.

Она чуть не пробежала мимо закутка, где голем стоял спиной к ней и душил Причарда. Американец вырывался из глиняной хватки, пинал несуществующие гениталии между его ног и в целом готовился к смерти. Лицо его выглядело странно, размыто, как на размазанной пленке, и было вытянуто по направлению к пасти голема.

Она бросила в голема бутылку, и стекло разбилось о его голову.

Голем повернулся.

Таня увернулась от глиняной дуги. Кулак со звоном врезал по трубе, и раскаленный пар с шипением вырвался в узкий коридор, делая поверхность голема мягче и темнее. Существо вслепую рванулось к ней, размахивая руками. В темноте его лицо казалось лицом Гейба.

Американец лежал на полу, постанывая.

— Причард, — закричала она. — Свиток!

Голем снова бросился на нее, она опять увернулась; его глиняная рука запуталась в трубах, и она ударила его в локоть — бесполезно. Голем взглянул на нее лицом Гейба, освободил руку, сломав еще пару труб. Утром кто-то останется без горячего душа. Эта мысль была абсурдной, но Таня не рассмеялась.

Она снова увернулась от голема, оскалилась. Горлышко разбитой бутылки лежало на полу, в ней еще оставалась вода. Таня схватила розочку и пригнулась. Когда голем в очередной раз ринулся на нее, она кинулась ему в объятия.

Голем прижал ее к груди. Ее ребра захрустели. Тело голема было теплым и пахло запекшейся на солнце глиной, теплыми странами.

Она вонзила осколок бутылки ему в лицо.

Стекло впилось в него. Глиняные черты исказила боль. Таня отлетела назад, на искореженный металл, упала. Голем поднял ногу, чтобы наступить ей на грудь, на череп — сквозь красноватые отсветы она увидела, как Причард запрыгнул чудовищу на спину, вонзил кулак ему в голову, а затем вытащил измазанным в глине.

Голем замер.

В котельной «Интернационаля» слышались только свист пара и скрип сломанных труб. Танино сердце почти не билось. Волны ужаса прокатывались по ней, отступали, снова наступали. Подвал пульсировал.

Гейб предложил ей руку. Она приняла ее, поднялась.

Спрятать голема оказалось легче, чем Таня думала. Конструкт весил гораздо меньше, чем можно было ожидать. Может, он был полым внутри, может, ему прибавляло веса движение. В любом случае вдвоем им удалось его поднять: Гейб взялся за ноги, Таня — за плечи. В подвале было много кладовок и камер хранения, кое-какие явно не открывались много лет, но Таню они не устраивали: его могут найти, когда персонал придет чинить сломанные трубы. В итоге шпионы оттащили голема к печи и спрятали среди груды мусора.

В красноватых отсветах они смотрели друг на друга, истрепанные и помятые. Кровь от разбитой губы размазалась по щеке Причарда. Он был похож на дикаря, которого застали за кормежкой. Таня сомневалась, что выглядит лучше. Им нужно привести себя в порядок. Нужно поговорить.

— Идем.

Она повела его по запасной лестнице на четвертый этаж, открыла случайный номер: все они пока пусты, делегаты еще не приехали — впустила его и закрыла за собой дверь.

— Спасибо, — сказал он, этот болван, но хотя бы замолчал, когда она впилась в него взглядом и прижала палец к губам. Он остался у двери, пока она закрывала жалюзи на окнах и выключала жучок под подоконником и жучок под комодом, карабкалась на раковину в ванной, увидела свое отражение — в ссадинах и глине, лицо и блузка в ржавчине — и отключила жучок и там. Помыла руки, намочила полотенце, вытерла лицо, намочила другое полотенце и бросила ему.

— Можем поговорить, — сказала она, — есть несколько минут.

— Никто не заметит?

— Никто не ожидает ничего услышать, — ответила она. — Говори правду.

Он промокнул подбородок полотенцем и нахмурился, увидев кровь.

— Еще осталось, — проговорила она.

— Где?

— Везде.

Он протиснулся мимо нее к зеркалу и вытер смешанную с глиной кровь. В этот момент, когда он подался вперед, критически оглядывая свои губу и щеку, несмотря на драку с големом, на мужской пол, на разделявший их «железный занавес», он напомнил Тане Елену Петровну, ее соседку по комнате в Московской международной школе, когда та смывала остатки успешной ночи. Макияж голема. Таня подавила в ладони смешок.

— В чем дело? — Причард отвернулся от зеркала. Она постучала себя по подбородку, и он стер последние остатки крови.

— Скажи правду, — сказала она. — Зачем ты пришел ко мне?

Лучший вопрос для начала допроса (ведь по сути, это и был допрос) — тот, на который ты уже знаешь ответ.

— Голем охотился именно за мной, — ответил он. — Охотился за существом в моей голове. — Он постучал по виску. — Хотел съесть меня. Если бы ты не пришла, не знаю, чем бы все закончилось.

Но он знал. Просто не мог это произнести. Американцы не любят думать о смерти, особенно о своей.

— Но раз он охотился за тобой, то почему сейчас? Он пробудился несколько недель назад. Мог бы ведь и раньше тебя выследить.

— Обыщи меня.

Она подняла бровь.

— В смысле, я не знаю. Я ничего не знаю об этом. Это у вас есть правила, легенды, магия, а я не хочу иметь к этому никакого отношения. Я просто хочу работать. Жить своей жизнью. — Он выдохнул. — Но вот он я. Попал в передрягу.

— И ты пришел ко мне. Почему?

— Это ведь оказалось верным решением? Ты спасла мне жизнь.

Спасла, и это отвратительно.

— Уинтроп. — Это был не вопрос, но это все, что она могла сейчас из себя выдавить.

— Он знает, что делает, но он лишь исполнитель.

— Я тоже.

— Верно, — ответил Причард. — И я тебе неприятен. Мы не сходимся во взглядах. — Он провел рукой по немытым волосам: от грязи и пота они встали дыбом, как парик грустного клоуна. — Это даже мягко сказано, думаю. Но я не доверяю Уинтропу. А тебе — да.

Слова жалили. Она вспомнила протянутую руку Нади. В горле горело.

— Убирайся отсюда, — произнесла она и указала ему на часы. — У нас нет времени.

Ему не требовалось повторять дважды.

Джош чувствовал себя посмешищем в колючей униформе коридорного с золотым кантом, но плелся за Барачником из комнаты отдыха в вестибюль. Снаружи припарковались серые автобусы. Он не глазел по сторонам и не говорил, просто шел за Барачником по пятам, уткнувшись взглядом в ковер. Были и другие новенькие среди коридорных — похоже, хлопотная ночка.

К черту дисциплину, он не смог удержаться и оглядел вестибюль в поисках Гейба. Тот должен читать газету или потягивать какой-нибудь напиток янтарного цвета вроде виски у бара.

Но Гейба там не было.

Сегодня церемонии приветствия не будет, объяснил Барачник: делегаты устали после долгого путешествия, скучают по дому и семье — никому, разумеется, не разрешили взять с собой жену или детей. Все из соображений безопасности. Жена Соколова умерла от рака два года назад, его сын — военный офицер, преданный службе: его карьере будет нанесен урон, если вскроется, что отец переметнулся на другую сторону, однако она не закончится. По крайней мере, в этом Соколова пытался убедить первый контакт.

Так уж устроен мир.

Коридорные выстроились у дверей в две линии, лицом друг к другу. Барачник принял командование: если кто-то другой ринется к Соколову, Барачник его остановит, чтобы ученый в итоге получил Джоша.

Ученые вышли из автобусов, закутанные в заиндевевшие шубы. От людей шел пар. Они казались безликими и одинаковыми в темноте и тумане, и, хотя Джош сегодня мог бы нарисовать портрет Соколова с точностью голландских мастеров, агент запаниковал, стоя у входа в гостиницу «Интернациональ». Вдруг он ошибется. Вдруг Соколов не заметит знак. Вдруг Джош все испортит.

Джош попытался сглотнуть. Униформа сидела слишком туго. Он подумал о руке Алистера Уинтропа и внезапно, поскольку мир был печальным и тоскливым местом, вспомнил о предупреждении Дома Альвареса на выходе из посольства.

Где, блядь, Гейб?

Толстомордый аппаратчик в огромной меховой шапке — Джошу не верилось, что кто-то может носить их в реальной жизни, а не в мультфильме про Рокки и Булльвинкля, — выстроил дрожавших от холода ученых в шеренгу вместе с их багажом.

Не нужен ему Гейб, сказал себе Джош. Ему никто не нужен. Сам справится. В конце концов, всегда все к этому сводится.

Кто-то постучал Джоша по плечу и произнес голосом Гейба на чешском с сильным акцентом:

— Простите? Не подскажете, как пройти по этому адресу?

Джош ощутил облегчение, в котором не было ни крупицы достоинства или профессионализма. Позже он считал это лучшей своей ролью в жизни: сохраняя безразличие, он повернулся, взглянул на бумажку в руке Гейба, а не в лицо, и отрывисто ответил на английском:

— Из дверей налево, вдоль дороги четыре квартала, затем налево и еще два квартала.

В записке значилось: «Над зеркалом в ванной, под комодом, на подоконнике». Похоже, КГБ подключило новые жучки после проверки. И если бы он вошел в номер неподготовленным, то завалил бы всю миссию. По спине пробежал холодок, охватил плечи, словно вода поднималась от корней к ветвям дерева. Сюрприз, он обдумает его позже: кто знал, что близость к провалу ощущается столь волнительной.

— Спасибо, приятель, — сказал Гейб по-английски и прошел мимо него, прихрамывая, задрав воротник пальто, надвинув на лоб шляпу.

«Над зеркалом в ванной, — повторял Джош про себя. — Под комодом. На подоконнике». Не похоже на молитву, но, с другой стороны, он не был верующим.

Аппаратчик закончил толкать речь, и ученые рассеялись. Джош изучал их лица, как игрок — колесо рулетки. Не Соколов — не Соколов — не Соколов. Или он? Может, первый был… Может, он поправился или похудел… Но фотографии были новыми…

И тут вопросов не осталось: человек отделился от толпы. Те самые пучки светлых волос в ушах, легкий поворот левой стопы внутрь, красноватая луковица на кончике узкого носа, длинный хрупкий череп, покачивающийся на длинной тонкой шее, — самый красивый мужчина в жизни Джоша, по крайней мере на следующие несколько секунд. На нем были коричнево-красные туфли, как и было обещано, и он нес сумку в левой руке, а пройдя три шага, споткнулся под ее весом.

Джош подхватил его. Барачнику не пришлось ничего делать. Джош понес чемодан и проводил доктора наук наверх.

5.

Таня нашла Надю в одиночестве молотящей грушу в спортзале посольства. Перчатки выбивали из ткани белую пыль. Надя пританцовывала перед ударами, переносила вес на подушечки пальцев ног: три молниеносных тычка, а за ними хук, отчего груша загудела на цепях, держащих ее у пола и потолка. Скульптор вырезал эти линии на Надиных икрах, вылепил мышцы на ее спине. Она была вся в поту. Рычала, нанося удар. Пыхтела. После резкого хука, который мог бы сломать противнику челюсть или Надину руку, она закричала в ярости и триумфе.

Таня приблизилась. Надя не прекращала тренировку. Зал был пуст, они были одни. Закат еще не горел. Наконец Таня решилась:

— Привет.

Надя остановилась.

— Чего тебе?

Таня показала собственную форму: шорты, майку и обувь — внезапно осознав, как мало она похожа на Надежду Федоровну Острохину.

— Я думала, мы поработаем в паре.

Надя моргнула. Груша качалась.

— Ладно, — сказала она.

Надя перелезла через ограждение на ринг. Таня попыталась пройти за ней, но запуталась ногой, подпрыгнула, освободилась. Она была в синяках после столкновения с големом, все тело болело. Она почти не спала. Но ей было плевать.

Они соприкоснулись перчатками.

Таня кружила, Надя кружила за ней. Таня держалась настороже: вспоминала школьные уроки, давно заброшенные тренировки. Комбинации ударов: раз, два, по корпусу…

Надя увернулась от Таниного тычка, легко задела ее по челюсти.

В глазах у Тани защипало. Она опять кружила, проверяла воздух ударами, но ни один из них не достиг цели. Надя нанесла второй удар, пробив защиту, но на следующие два Таня закрылась руками. Танино сердце забилось чаще. Она дышала как на плавании, всей грудью. Снова и снова бросалась на Надю, но та была одновременно и танцовщицей, и кирпичной стеной. Таня могла дотянуться, безусловно, но Надя знала, как использовать эти моменты против соперницы.

Наконец, изможденная, в бешенстве, Таня развела руки и нырнула под Надю, пытаясь схватить ее за талию.

Надя не выказала ни малейшего удивления. Она встретила Таню с распростертыми объятиями. Мир повернулся на своей оси, а когда прекратил вращаться, Таня лежала на полу, глядя в потолок и в Надины глаза, ее колено и перчатка прижимали Танины плечи к мату. Надя ощущалась сильной, настоящей.

— Да что с тобой такое?

Танино дыхание было влажным, как и ее глаза. Она не могла говорить. Она не понимала, как далеко она зашла, как сильно ей требовалось изнурить себя, чтобы выдать это.

— Я могу тебе доверять?

— Конечно, — ответила Надя, удивившись.

— Я не о том. — Все, что Таня хотела сказать, выплеснулось из нее разом. — Я не могу доверять Льду. Не могу как раньше. Я сражаюсь на его стороне, против Пламени, это наш единственный выбор, но этого мало. Мне нужен кто-то, не мой дедушка, не мой начальник — мне нужен реальный человек, иначе я чувствую себя такой же замороженной, как та девушка на барже. Мне нужен друг.

И после всего, через что они прошли вместе как напарницы, плетя тайные интриги, отслеживая Носителей, после стольких ситуаций, когда им приходилось довериться друг другу, и бесчисленных моментов, когда они обе могли подвести друг друга под расстрел, — это последнее признание все еще заставляло ее ощущать себя словно голой.

Надя отпустила Танино плечо и села рядом, ее резкие черты смягчились, но она осталась собой. Зубами она стянула с себя перчатки, вынула капу, затем сняла перчатки с Тани. Их пальцы встретились, переплелись.

Они не сказали друг другу ни слова.

Это и был знак, которого ждала Таня.

По некой дипломатической причине, которой Джош не понимал, приветственный вечер устраивало французское посольство, что значило, с одной стороны, переизбыток тостов, но с другой (гораздо более радостной) — реки настоящего шампанского. Он старался не смотреть на Соколова и вообще не искать его взглядом: как ему показалось во время их краткого разговора в гостиничном номере, этот человек вполне способен на актерство, которое требовалось по плану, но Джош не собирался проверять его скрытые способности. Собственных недавних проб в оперативной работе, неважно, сколь успешных, ему вполне хватало.

Но было приятно после всего этого безумия потягивать шампанское и бродить в толпе, контролируя собственную судьбу. Пить чертово шампанское в чертовом посольстве, праздновать. Ладно, может, никто и не примет Джоша Томса за Джеймса Бонда, но он справился с заданием, и, когда Соколов через две недели окажется в безопасности по другую сторону «железного занавеса», именно он, Джош Томс, худощавый заучка из Бруклина, будет за это в ответе.

Они побеждали, черт побери. Что же до хитрой не-улыбки Дома и его завуалированных обвинений — «Я лишь опасаюсь за тебя, приятель», — его руки на плече — да к черту его, и к черту все это.

На другой стороне зала Алистер Уинтроп брал уже третий бокал шампанского у официантки в коктейльном платье и салютовал в пустоту.

Джош протиснулся к нему сквозь прессу.

— Мы можем поговорить наедине?

— Это не мое поместье, — ответил Уинтроп. — Но месье Дюбрёй не раз оказывался моим должником. После вас.

Какие бы услуги Уинтроп ни оказывал посольству, похоже, он мог спокойно по нему разгуливать: охрана давала им пройти, двери открывались, и после двух лестничных пролетов они уже стояли в небольшом конференц-зале с географической картой Европы на стене и тяжелым занавесом. Дверь захлопнулась со щелчком. Уинтроп оперся спиной о закрытую дверь.

— Если вы хотите обсудить дело, — сказал он, — нам стоит найти более безопасное место и, возможно, время, когда мы оба будем не так пьяны.

— Не дело, — Джош приблизился к нему. Слишком много «нельзя» сплетались в его крови. Уинтроп светился сквозь свой идеальный угольно-черный костюм.

Уголок его рта изогнулся: все высокомерие, богатство и минимум тысяча лет королевской власти отразились в нем.

— Что же тогда?

Джош поцеловал его. Это было приятно.

— Что ж, — сказал Алистер и поцеловал Джоша в ответ.

Министерство торговли, размышлял Гейб, глядя в свой катастрофически пустой бокал из-под шампанского, давало идеальное прикрытие для всех заданий, за исключением тех, когда приходилось притворяться, что тебе есть дело до цен. Это была его главная слабость как разведчика: трудно разыгрывать энтузиазм под прикрытием. В Айове он знал одного парня: когда представители компании спрашивали, как ему нравится какой-то документ или женский лосьон для рук — неважно что, он мог изливаться на заданную тему со страстью посвященного. Но Гейб — нет. Что ж, каждому свое.

Встреча с главными лицами конференции под видом Гэбриела Причарда из министерства торговли была, мягко скажем, одной из наименее интересных задач в его работе. Выпивка неплоха, музыка тоже, и французы умели кормить, но если бы не возможность встретить перебежчика лично, он бы уже давно попросил этого приземистого советского болвана, который полчаса бубнил о преимуществах скрещивания сортов кукурузы, прыгнуть во Влтаву. Гейбу хватило кукурузы в Айове.

Ему хотя бы больше не нужно волноваться, что голем заявится на вечеринку, — но безбилетник затих после битвы в подвале, будто испугался. Гейб начал гадать, не сдвинул ли его голем с места. Это был бы приятный прощальный подарок: наконец-то работать без элементаля. Может, Джордан ошибалась, утверждая, что извлечение безбилетника уничтожит его самого. Случались и более странные вещи, какие-то — на этой неделе.

Скучал Гейб или нет, но чувствовал он себя отлично, пока советский болван не отошел в сторону и не представил ему доктора Максима Соколова, худощавого мужчину с лошадиным лицом, узким красным носом, блестящими глазами и приветливой улыбкой — и от его рукопожатия безбилетник Гейба зазвенел, как колокол.

Благодаря месяцам практики, тщательной самодисциплине, заклинаниям и экспериментам со ртутью, Гейб не потерял сознание. Он даже не моргнул. Он пожал Соколову руку, улыбнулся, взглянул в его ясные глаза и ощутил панику, совершенно не связанную с гвалтом, который поднял в его черепе безбилетник.

Максим Соколов, объект «Анхиза», перебежчик, спасти которого они готовились почти год, был Носителем.

1.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

26 февраля 1970 года

Максим Соколов был Носителем.

Гейб потер виски, пытаясь унять в голове неразбериху из-за похмелья, стресса и разбушевавшегося элементаля. Перебежчик был Носителем, и теперь Гейбу следует опасаться не только КГБ, угрожающего их планам. Знает ли Пламя, что по Праге свободно гуляет Носитель? Только этого Гейбу не хватало — кучки ведьм с манией величия, готовых вмешаться в операцию по спасению.

А ведь был еще Лед.

Гейб вцепился в руль «москвича», руки скрипели на дешевой резине. Алистер, Морозова и прочие из Консорциума, притаившиеся в Праге, готовы засунуть любого Носителя в ледяное хранилище. Алистер определенно вызывал опасения. Он гораздо более наблюдателен, чем пытается казаться. Хотя МИ-6 помогла с Соколовым, она не участвовала непосредственно в операции: такой миссии требовалась максимальная секретность. Разумеется, для британско-американских отношений всегда к лучшему, если совместная операция проходит успешно. Но гораздо чаще британцы просто путаются под ногами.

Теперь у Гейба нашлась новая причина не посвящать Алистера в это дело. Едва этот чванливый болван узнает, кем в действительности является Соколов… Гейб поморщился. Неужели Алистер и впрямь испортит Западу серьезную игру, лишь бы помочь своему мелкому тайному обществу? Алистер дал понять, что собрать всех Носителей под защитой Льда — вопрос жизни и смерти. Но в обычном мире ракетостроения, политических маневров и ядерных запасов эта миссия — тоже вопрос жизни и смерти. Америке нужен Соколов. Британцам нужно, чтобы Соколов оказался в Америке. Конечно, Алистер это поймет. Он не станет рисковать своей страной — и, главное, собственным положением в своей стране — из-за одного Носителя.

Оставалась еще Морозова. Она с легкостью отправила несчастную студентку под охрану Льда. Да, Морозова не знала, что Лед с ней сделает, но нельзя быть уверенным, что она не отправит Соколова в глубокую заморозку, решив, что нет иного способа уберечь его от Пламени. Плохо, что Гейб охотился за Носительницей, пытался забрать ее у Морозовой и у Льда. Уже из-за этого она готова выпустить когти. Но как кагэбэшница, которая твердо намерена предотвратить бегство советских граждан любой ценой…

Тогда решено. Гейб не хотел, чтобы Соколов оказался уязвим перед Пламенем, это уж точно. Но он не мог рассчитывать и на помощь Льда. Единственные агенты Льда, которых он знал, — Морозова, Острохина, Алистер. Подсказать Тане, что Соколов — Носитель, все равно что промаршировать перед советским посольством и объявить о планах бегства ученого. Соколов получит пулю в затылок, а карьере Гейба придет конец.

Гейб глубоко вздохнул и повернулся к Джошу.

— Что там у нас?

Джош посмотрел на дальний угол здания гостиницы «Интернациональ Прага», но их разведчика не было видно.

— Ждем.

Гейб улыбнулся и забарабанил пальцами по рулю автомобиля. Ему стало легче, когда он принял решение. Он просто сохранит в тайне, что перебежчик — Носитель. Гейб очень хорошо умеет хранить тайны.

Он надеялся, что Максим Соколов умеет это не хуже его.

— Есть. — Джош закрыл газету, которую якобы читал, сложил ее. — Выходит, направляется за угол…

Гейб пристально смотрел на человека, идущего по тротуару перед гостиницей, наискосок от парковки, где они сидели, частично скрытые грузовиком. Их разведчик одет как обычный житель Праги: черная водолазка, темные брюки-клеш в клетку. У него впалые щеки, настороженный взгляд чеха, но гонорар от американского посольства явно поднял ему настроение. Он оперся об уличный фонарь, помедлил, вынул сигарету из пачки, которую достал из кармана. Зажег.

— Ну же, — пробормотал Гейб.

Мужчина закрыл глаза и склонил голову к столбу. Дважды постучал по сигарете, чтобы сбросить пепел. Медленно затянулся.

— Превосходно. Всего два охранника с южной стороны. Мы готовы.

Один удачный день. Это все, что требовалось Гейбу, чтобы скрыть сущность перебежчика. После Гейба не будут волновать ни Лед, ни Пламя, ни даже КГБ. Он сможет продержаться один день. Черт, даже безбилетник неплохо себя вел. Да раз плюнуть.

Гейб выскользнул из машины и повернулся к Джошу, когда тот появился со своей стороны.

— Теперь твой выход.

Джошуа Томс поправил вельветовый блейзер и направился к стойке регистрации в фойе гостиницы «Интернациональ». Возбуждение захлестнуло его, поддерживая в тонусе, как бокал хорошего виски. Его время. Сегодня, на конференции — его выход.

Он быстро улыбнулся Гейбу. Так приятно снова быть с ним на одной волне, работать слаженно, будто они оба — детали одного хорошо смазанного механизма. В Праге запахло весной, и, что бы ни вмешивалось в действия Гейба прежде, теперь это в прошлом.

Может, это просто долгая зима ожесточила душу Гейба, заковала ее в лед. Гейб приехал из каирского штаба — там жарко, сухо, экватор. Такая перемена потрясла бы самого крепкого оперативника. Теперь Джош стыдился, что сомневался в нем. «Анхиз» станет большой победой для них обоих, и вся эта зимняя чепуха — кагэбэшница, пропавшая студентка, все остальное — забудется.

— Томс, — объявил Джош секретарше. — Министерство торговли Соединенных Штатов.

— Конечно, мистер Томс. Вот ваш бейдж и программа конференции.

Джош прикрепил бейдж к нагрудному карману и прошел в лекционный зал вместе с Гейбом.

— Пшеница, — нараспев произнес лектор, вцепившись руками в кафедру, будто та собиралась сбежать. — Без пшеницы нет общества. Без общества мы во тьме.

Джош устроился на стуле рядом с Гейбом. День предстоял долгий.

Он увидел Соколова только в конце третьей лекции утреннего симпозиума. У ученого были заметны мешки под глазами, поношенный пиджак сидел как с чужого плеча. Соколов потел, хотя гранитные стены и полы конференц-зала, казалось, еще хранили последний зимний холод.

«Соберись, Макс». Затем Джош посмотрел вниз и обнаружил, что держит папку с материалами так крепко, что костяшки его стиснутых пальцев побледнели. Он глубоко вздохнул и медленно ослабил хватку.

Взгляд Джоша задержался на Алистере Уинтропе. Британский агент сидел всего в нескольких рядах от него, оживленно болтал об инфляции цен на кукурузу, но затем заметил Джоша — и на долю секунды уголок его рта дернулся в ухмылке.

Джош отвернулся, не сумев скрыть улыбку.

— Почти пора. Все готово для нашей информационной сессии? — спросил Гейб.

Джош проверил папку. Двадцать листовок, посвященных фактам о совместных международных предприятиях министерств торговли и сельского хозяйства Соединенных Штатов, аккуратно отпечатанные и размноженные, значимые моменты выделены нежно-сиреневым. И среди этих листков в стопке — тонкая полоска бумаги, исписанная убористым, неразборчивым почерком.

— Полагаю, что да.

Гейб пихнул его в плечо.

— Слава богу. Больше ни минуты не выдержу этой лекции о капиталистических манипуляциях зерном. Идем.

Для информационной сессии им выделили маленький конференц-зал, и сотрудники министерства торговли, не имевшие других должностей в посольстве, уже ждали внутри. Гейб приветствовал их с привычной легкостью, шутил о политике министерства, в которой, как ожидалось, он разбирался, соглашался с тем, какой крутой у них нынче министр труда. Джош надеялся, что не выглядит слишком зажато рядом с Гейбом.

А потом начали приходить слушатели.

Русские, чехи, британцы, немцы — но русские сидели дольше всех, задавали самые трудные вопросы, морщили носы при виде Джоша и распечаток, которые он пытался им всучить. Максим Соколов подыграл ему, за что Джош был ему безмерно благодарен. Ученый подошел и выхватил одну из распечаток из его рук.

— Вы сами это написали? — спросил Соколов на грубом английском.

— Мое министерство, сэр. — Джош сглотнул и сунул узкую полоску бумаги в свою ладонь. — Джошуа Томс. Я работаю в отделе торговли посольства Соединенных Штатов…

Максим уставился на его руку. На мгновенье Джош испугался, что Соколов ее не пожмет. Никто из русских еще не здоровался с ним за руку. Не покажется ли это подозрительным? Может, ему стоило обернуть кружку кофе бумажкой или запихнуть Максиму ее в карман, когда он пройдет мимо…

Это было самое короткое рукопожатие. Максим смял бумажку в кулаке. Отдернул руку. Прежде чем его охрана — широкоплечие громилы, затаившиеся по периметру комнаты, — дала ему знак отойти.

— Поздравляю, у вас отличные навыки пропаганды, — заявил Максим, — уверен, все, что написано на этих листках, — ложь, и все же вы очень складно рассказываете.

— Уверяю, мы привержены международному делу сельскохозяйственной помощи…

— Пф. — Максим засунул руки в карманы. — На словах одно. А по факту, мистер Томс, все совсем иначе.

Максим удалился. Джош посмотрел на свою стопку листков, затем медленно, тайком взглянул на Гейба.

Дело сделано. Максим получил инструкции.

Когда приветственная встреча закончилась, им пришлось проталкиваться к выходу в переполненном фойе, где толпились участники конференции.

— Уже уходите, джентльмены? — спросил Алистер Уинтроп, преграждая им путь к дверям. Джош задержал дыхание, улыбнулся, но старался не смотреть прямо на Алистера. У красных везде соглядатаи.

Гейб пожал плечами.

— Да, знаете, на работу надо. Увидимся сегодня на вечеринке?

Глаза Алистера блеснули в свете люстры, когда он взглянул на Джоша.

— Ни за что бы ее не пропустил.

— Тогда увидимся, Уинтроп, — проговорил Джош.

И выполнил второй успешный трюк кистью руки за день: пальцы соприкоснулись, тепло, защищенное от всего мира бурлящей толпой, вспыхнуло и исчезло.

Все шло точно по плану.

Гейб стоял, прислонившись к цементной колонне на грузовой площадке посольства, пока грузовик медленно подъезжал задом. И по мере того как автомобиль приближался, в мозг Гейба все глубже ввинчивался шуруп. Безбилетник был явно — и по понятным причинам — не в духе. Гейб от него не отставал.

— Проворачивал когда-нибудь такое прежде? — спросил его Дом, стряхивая пепел с сигары.

Гейб сжал губы.

— Не могу похвастаться.

Дом фыркнул.

— Тебя ждет сюрприз, приятель. Такая работа — особое искусство. Это как… магия. Волшебство. Чуешь?

Локтем он пихнул Гейба под ребра.

— Стоп, — крикнул Доминик водителю. — Дальше не надо.

Грузовик остановился, и Дом ждал, покуривая и улыбаясь, пока рабочие открывали кузов. Внутри машина от днища до потолка оказалась уставлена коробками со средствами женской гигиены, и рабочие хватали коробки и сбрасывали их вниз.

Гейб старался казаться нейтральным. Но чувствовал, как безбилетник наигрывал неприятный простенький аккорд, реагируя на элементы поблизости. Кровь — да, Гейб ожидал ее. Вода холодом отдавалась в задней стенке его гортани. И что это за тошнотворное ощущение… Огонь? Сухой, горький вкус, будто пепел пристал к языку.

Рабочие закончили спускать передние коробки и открыли настоящий груз — тяжелый металлический контейнер. Размером с гроб. Вытащили его на площадку и со зловещим лязгом поставили на тележку.

Дом широко, плотоядно улыбнулся и вновь пихнул Гейба локтем.

— Подпишите, пожалуйста, — сказал рабочий, поднеся к ним планшет. Передача на хранение. Все так формально и бюрократично в этом мрачном деле, которое они собирались провернуть.

Дом накарябал свою подпись и вернул планшет. Безбилетник вовсю бренчал, но Гейб не мог его успокоить. Хотя бы в это дело не вовлечена магия. По крайней мере, пока.

Гейб держал двери, а Дом направил тележку в недра посольства.

— Теперь, — объявил он, — начинается самое интересное.

Голубая пелена сумерек спускалась на улицы Праги. Первый день конференции в гостинице «Интернациональ» подошел к концу, жучки, которые установили Надя с Таней, не сообщали ничего, кроме болтовни подвыпивших мужчин, собирающихся выйти в город.

Наде требовалось удостовериться, что никто не готовится к чему-то большему.

Таня права. Американцев интересует конференция. Только неясно почему. Надеются завербовать новых агентов? Разумное предположение: хотя сопровождающие от КГБ внимательно следили, гораздо проще подойти к потенциальным заговорщикам здесь, в Европе, чем в Москве или в Архангельске. И все же друзья с Запада пока держались в стороне, как бы это ни раздражало. Информационная секция с жалкой раздачей пропагандистских листочков, которую она посетила, едва ли стоила усилий.

Однако, подумала Надя, есть еще дипломатические вечеринки. Надя всегда блистала на них: она говорила на западном языке джаза, бокса и холодного, мертвого консюмеризма. Но сегодня эта задача досталась Тане. Этим вечером Надю ждет восторг охоты другого рода.

— Будете еще кофе? — спросила официантка на неуверенном русском.

Надя перевела взгляд от окна у своего места в кафе, улыбнулась. Официантка — хорошенькая брюнетка, слегка испуганная, но это обычная реакция людей, не приветствовавших танки, на звуки родной русской речи в Праге. Видимо, одна из поклонниц Дубчека. Жаль. Тем не менее Надя одарила ее ясной улыбкой и склонилась над чашкой.

— Вы превосходно варите кофе. Научились этому в Париже? Или в Риме?

Бледные щеки официантки зарделись, она сложила руки на переднике.

— О нет, я никогда не была за пределами Чехии — ну, за пределами Советской Республики.

«Умничка, — подумала Надя. — Быстро учишься». Она опустила ресницы и взглянула на девушку из-под них.

— Что ж, он чудесен. С удовольствием выпью еще.

Когда официантка вернулась, Надя указала на пустой стул напротив.

— Прошу. Присядьте. Вы сейчас вроде бы свободны.

Рот девушки изогнулся, она оглянулась на кассу, но ее шеф был занят поеданием раннего ужина.

— Думаю, беды не будет.

Надя сложила губы трубочкой, чтобы подуть на кофе, затем положила руку на стол перед собой, поближе к девушке.

— А в кафе напротив тот еще аншлаг, верно?

Официантка кивнула.

— Какая-то научная конференция, кажется. Слышала, как они болтали, когда заглянули на обед.

«Большая умница». Надя вытянула под столом ноги, и, когда ее ботинки коснулись ног девушки, та не отдернула их.

— Любопытно. По-английски говорят или только по-чешски?

— На разных языках. — Девушка сомневалась, ее нога дрожала, но все-таки она ее не убрала.

Надя придвинулась ближе. Глаза блестели. Недавно нанесенная помада правильного оттенка розового: на четверть невинная, на три четверти порочная.

— Очень любопытно. — Она наклонила голову на бок. — А эти, которые говорили по-английски. Вы понимали, о чем они говорят?

Кажется, девушка все поняла, но не отступила. Ее не слишком волновало, что она попадет в ловушку. Как Надя и надеялась.

— Ну, мой английский не слишком хорош, но...

Что-то зазвенело возле них, слабый звук, нежный, как колокольчики.

Официантка моргнула и нахмурилась. Черт. Надя сунула руку в рюкзак, активировала талисман, чтобы отвлечь девушку, и прошептала:

— Мне очень жаль. Мне пора. Надеюсь еще с вами встретиться. — Бросив на стол пару купюр, она встала, надела куртку и коснулась рукой плеча официантки, прежде чем выскользнуть из двери.

Оказавшись на тротуаре, она нырнула в дверной проем и стала проверять талисманы, пока не нашла виновника: многогранный амулет, усыпанный необработанными кристаллами. Она вертела его на ладони, исследуя каждый камень, пока не заметила слабое свечение.

Такого она не ожидала.

Четыре чашки кофе, а Гейб все еще не мог избавиться от запаха гниения.

— Вы точно уверены? — спросил Фрэнк. — Никаких отличительных признаков? Ничего?

— Нет, сэр, — ответил Дом. — Сам зубы выбивал. А ваш парень Причард... — Он бросил на Гейба острый взгляд. — Ну, скажем, он просто мастерски владеет фруктовым ножом. Ни за что не найдут у трупа отпечатки пальцев.

Гейб сглотнул, но почувствовал привкус желчи, подступающей к горлу.

Фрэнк перевел взгляд с Гейба на Доминика, крутя между пальцев шариковую ручку.

— Не уверен. Соколова чертовски легко опознать.

Дом фыркнул.

— Никого не опознать, если пару недель кормить им рыб. — Он подтянул брюки и заглянул за угол стола Фрэнка; в ответ тот поднял бровь. — Слушайте, я уже раз пять проворачивал этот трюк с подменой. В Гаване был парень, ему требовалось поскорей испариться, когда его любовница пронюхала, что он работает на нас. Мы решили, лучше забрать его, чем вербовать еще и ее, верно?

— Да. — Фрэнк сжал челюсти.

— Если правильно подвязать груз, даже чертово КГБ его не отловит. Он не всплывет, пока мы не будем готовы, и тогда... они получат лишь полуразложившийся труп. — Доминик хлопнул себя по бедрам. — Итак. Причард? Тебя еще тошнит или я могу на тебя сегодня положиться?

Гейб расправил плечи.

— Я готов. Томс прикроет. Мы еще раз отрепетируем план, прежде чем приступим, но, поверьте, я помню его наизусть, смогу во сне рассказать.

Фрэнк откашлялся. В очках для чтения, сидевших на носу по-учительски, шефа можно было принять за какого-то мягкотелого, но чопорного портье. Ошибка дурака. Гейб посмотрел на Дома и задумался, станет ли этот болван перечить человеку, которому хватило ржавой лопаты, чтобы уничтожить целую траншею врагов.

— Доминик, при всем уважении, — Фрэнк сказал это тоном, который не предполагал никакого уважения, — мои люди знают историю операции. Они понимают ее важность. Соколов — золотая жила нашего московского штаба. Черт, на данный момент мы обязаны ему почти половиной всех наших знаний о Советах. Все хотят, чтобы с ним хорошо обошлись. Президент, наверное, вручит ему медаль размером с мой геморрой. Как минимум он получит достойную пенсию. В Тампе, возможно. Летний домик в Нагс-Хед. Это крупнейшая операция на памяти всей моей команды — вероятно, больше таких не будет. Мы относимся к ней всерьез.

— Слушайте, я лишь хочу убедиться, что мистер Причард готов к заданию...

— Я бы не стал рекомендовать его, если бы не считал, что он готов. — Фрэнк хлопнул стопкой бумаг по краю стола.

— Мне известен план, — сказал Гейб. — Я готов.

— Этого мало, Причард, — ответил Доминик. — Я хочу, чтобы ты вытатуировал его себе на веках.

Гейб вздохнул. Худшее в таких операциях — отвечать двум боссам, когда ни один из них не желает подчиняться другому.

— Уверяю, я все помню...

— А я уверен, что ты так же думал, когда вербовал... Драгомира, верно? — Дом ухмыльнулся Фрэнку, но шеф не изменил выражения лица. — Или с тем антикваром из Каира? Я читал про тебя. Я знаю, на что ты способен. И на что — нет.

Гейб сунул руки в карманы блейзера, и его пальцы коснулись припрятанного талисмана. Провел по нему большим пальцем, взвешивая, размышляя... Но нет. Этот самодур не стоит таких усилий. Что-то отпустило Гейба, будто безбилетник отступил, и агент убрал руку.

— Я справлюсь. — Он выпятил подбородок. Вытеснил из воображения запах гниющей, мокнущей плоти. — Он будет вовремя. Главное, жди на месте.

Доминик взглянул на Фрэнка, все еще ухмыляясь, будто в ответ на шутку, но Фрэнк скрестил руки на груди и строго кивнул.

— Если мой человек говорит, что он справится, — он справится.

— Это мы еще посмотрим. — Доминик выскользнул из-за стола. — Когда Соколов сядет в самолет, с меня выпивка.

2.

Посольство ФРГ не знало о том, что оно — идеальное место для «Анхиза», когда устроило прием в честь конференции: Лихтенштейнский дворец, огромное каменное здание эпохи классицизма, возведенное на западном берегу Влтавы. Гейб терпеливо подождал, пока охранники обыщут сперва его, затем — Джоша, и направился в большой зал для приемов, окутанный мягким янтарным светом. Купидоны улыбались им с фресок на потолках, пока Джош с Гейбом сметали закуски с подносов официантов, а строгие масляные портреты следили за ними со стен взглядами, полными страдания.

Гейб посмотрел на потолок. Хотя бы партия не заменила купидонов на Маркса и Ленина. Пока.

— Наши друзья опаздывают, — объявил Джош, вертя в руках бокал с газировкой. Сегодня никакого виски.

Гейб пожал плечами.

— У них свое расписание.

Но в голове он прокручивал все, что может сейчас пойти не так. Сопровождающие русских могли решить, что ужин за пределами гостиницы — слишком серьезная угроза безопасности. Они могли поймать своего делегата в квартале красных фонарей и наказать за это всю команду. Или они могли просто задерживаться: читать нотации о том, как опасно разговаривать с людьми с Запада, например.

Гейб с Джошем должны быть готовы к тому, что их идеальный план на сегодня окажется пустышкой. Что в любой момент у сопровождающего разыграется воображение, и они упустят лучший шанс выкрасть Соколова. Разумеется, Фрэнк с Домиником не смогут винить в этом Гейба — такое случается. Шпионов переигрывают. Но, боже, как же будет здорово, если хоть что-то пойдет как надо, хотя бы раз.

Взгляд Гейба скользнул от покрытых скатертями столов к дверям как раз в тот момент, когда в них входила Таня Морозова.

Черт. Глупо было надеяться, что их пути больше не пересекутся, пока Соколов не окажется в воздушном пространстве США. Ночка выдастся нелегкой.

Таня прижимала к груди маленький клатч, осматривая зал. Ее темно-русые волосы были зачесаны наверх и элегантно заколоты каким-то украшением, названия которого Гейб не знал, а мерцающее полупрозрачное платье она точно взяла из костюмерной КГБ. Вырез обнажил ее острые славянские ключицы, юбка смягчила изгиб бедер. Все это придавало ее лицу особое сияние, которое прежде Гейб видел только мельком. Она выглядела... хорошо. Свежая, смущенная. Вдохновленная.

И тут же в голове Гейба зазвенели все сигналы опасности.

Он успел повернуться к Джошу прежде, чем Таня увидела его, и схватился за край стола. Ладно. Так вот как она хотела, чтобы все обернулось. Таня решила, что он на нее запал, — поэтому она здесь. Они действовали сообща в подвале гостиницы, их магия работала слаженно, им удалось победить голема. В этой ситуации она, должно быть, что-то в нем разглядела. Возможность. Слабость. Открытую дверь, в которую можно просунуть ногу. Незажившую рану, которую она может расковырять своими коварными ноготочками...

— Гейб?

Гейб моргнул и огляделся. Джош хмурился, глядя на него: проклятая смесь страха и беспокойства — наследие тех времен, когда Гейб не умел держать безбилетника под контролем.

— В чем дело? — спросил Джош. — Ты внезапно... разозлился на что-то.

Гейб со свистом выдохнул через нос.

— Здесь больше наблюдателей, чем я ожидал.

Джош бросил взгляд через плечо Гейба, кивнул.

— Ясно.

Джош покрутил бокал в руках, будто набираясь смелости сказать что-то.

«Нет, — подумал Гейб. — Прошу. Нет. Именно этого она и хочет: чтобы ты думал, будто между ней и мной что-то есть. Ничего подобного. Все гораздо хуже».

— Ну, она-то не проблема. — Джош выдавил улыбку и толкнул Гейба локтем. — Верно?

Гейб улыбнулся в ответ, вновь засунув руку в карман. Переплетенные проволоки из меди и олова его успокоили. Они будто пели безбилетнику колыбельную.

— Нет, пока не начнется само действо.

У подножия лестницы появился усталый дипломат и призвал всех смолкнуть, постучав ложкой по бокалу.

— Внимание, прошу минутку внимания!

Он представился особым помощником посла ФРГ и затянул пространную речь о том, как глубоко и сильно его страна заинтересована в научном прогрессе и развитии сельского хозяйства. Гейбу этого хватило еще утром — он чувствовал, как его веки начинают смыкаться. Он уже дал себе зарок пить только воду и газировку: эта операция слишком важна, — но начал искать официанта, чтобы попросить у него кофе.

— Друзья из русской делегации уже ждут нас за обеденным столом, так что прошу, присоединимся к ним. А после еды займемся награждением.

Джош и Гейб переглянулись. Русские уже здесь? Сопровождающие, видимо, провели их через задний ход. Лед в бокале постукивал, когда Гейб сделал неторопливый глоток и последовал за Джошем в обеденный зал.

— Что ж, — сказал он тихо, — они умеют держать интригу.

За ужином подавали привычные резиновые котлеты по-киевски с привядшей капустой и свеклой. Гейб с Джошем оказались за столом рядом с парой ученых-аграриев, которые всю церемонию награждения шептали презрительные замечания на бойком французском. Соколова посадили подальше от них, поближе к сцене. Он ни разу не взглянул на Гейба, но, похоже, был весьма увлечен разглядыванием восточной стены банкетного зала с длинным рядом французских окон, которые выходили на балконы.

— Прекрасный вечер, — сказал Гейб Джошу. — Интересно, нам позволят подышать свежим воздухом, когда начнутся танцы?

Джош улыбнулся.

— Я поговорю с хозяевами.

Русские разом двинулись к бару: ученые в окружении сопровождающих столпились у длинной деревянной стойки. Гейб встал, снова потянулся к карману. Морозовой возле бара не было: похоже, с ней захотел побеседовать невыносимый венгерский министр, разговор с которым стал для западных сотрудников чем-то вроде ритуала посвящения. Гейб улыбался про себя, видя, как Таня пытается ускользнуть: готова отгрызть себе руку, лишь бы избежать рассказа о вечере в консерватории, который решил вспомнить старик.

Безбилетник заерзал, задергался, когда Гейб сжал в руке первый талисман, лежавший в кармане, и приблизился к бару.

Медь и толченые дикие чешские цветы, березовая зола и несколько капель крови. Гейб чувствовал вкус амулета, будто ранняя весна расцвела на его языке. Так он и представлял себе магию. Электрический ток, которым Гейб может управлять, а не оголенный провод, угрожающий спалить его дотла. Именно то, что ему нужно: магия, способная помогать в работе, а не мешать.

Безбилетник одобрил. К тому же в стае сопровождающих он почуял пробуждающийся элементаль Соколова.

— Omluvte mě [69], — Гейб намеренно использовал чешский с сильным акцентом вместо русского, когда протискивался мимо громил к бару. Талисман в кармане завибрировал.

Старший сопровождающий, в чье личное пространство вторгся Гейб, скривил губы, обнажив десны.

— Я не чех.

— О? Извините. — Гейб протянул руку. — Гэбриел. А вы?..

— Не желаю с тобой говорить, — ответила обезьяна.

Второй наблюдатель отделился от толпы и подошел к ним.

— Дима. С кем ты общаешься?

— Американец. Похоже, ему одиноко. — Дима прищурился на Гейба. — Пытается завести русских друзей. Не слишком-то умно в его положении.

Как только второй сопровождающий подошел, Гейб активировал другой талисман. В чаще русских спин Гейб заметил, как Соколов моргнул: почувствовал силу, к которой обращается Гейб, — неважно, понимал он ее, как Носитель, или нет.

— Небольшая ошибка, — сказал второй. — Легко исправить.

Гейб усмехнулся:

— Да? И как же?

«Ну же, — думал Гейб. — Еще один». Оставался еще один сопровождающий, который к ним пока не подошел.

— Купишь нам выпить, — заявил Дима. — Тогда, может быть, мы не станем никому говорить, что ты с нами общался, идет? Иначе может выйти неловко.

Другой наблюдатель скрестил руки.

— Уверен, твоим друзьям в посольстве не понравятся предательские речи мистера Гэбриела Причарда, секретаря отдела торговли в посольстве США, которые он мне напел.

Гейб расплылся в улыбке. Всегда можно положиться на то, что русские хорошо информированы. И всегда, всегда можно рассчитывать на их веру в то, будто крутой нрав дает им преимущество.

— Что ж, ладно. — Он махнул бармену. — «Гольдвассер» моим друзьям. В честь наших немецких хозяев, верно?

Дима и его внушительный спутник, поразмыслив, кивнули.

— О, но, хм... Как же ваш приятель? — Гейб указал на третьего сопровождающего. — Не хочется, чтобы он чувствовал себя брошенным.

Второй кивнул.

— Костя! Иди сюда. Мы тут пьем.

Гейб улыбнулся и, когда Костя подошел, потер третий талисман в кармане. Бармен налил четыре рюмки «Гольдвассера», и Гейб быстро взял свою, тихо шепнув себе под нос.

Всего одно слово. На амхарском, наверное. Определенно древнее. Скорее всего, с произношением он подкачал. Но Джордан тренировала его очень долго, и он знал, как слово должно ощущаться, когда он выпевает его. Будто золотая волна, которая прочищает нос и омывает его глаза, пусть и на долю секунды.

Энергия пронеслась сквозь него, усиленная элементалем, наполовину поселившимся в его черепной коробке, и не столь далекими силовыми линиями, пролегавшими под Прагой. Пройдя через талисманы, заряд его заклинания рассыпался над рюмками «Гольдвассера» и осел в ликере частичками золота.

Гейб поднял рюмку перед тостом:

— За здоровье, товарищи.

— За здоровье, — эхом отозвались сопровождающие и выпили. Все перевернули свои рюмки и поставили их вверх дном на стойку. В этой неразберихе трудно было заметить, что Гейб к напитку не прикасался.

Русские уже требовали водки. Гейб воспользовался возможностью отойти от бара и позволить заклинанию работать. Получилось даже слишком просто. За несколько минут провернуть то, на что ушло бы несколько часов и заказов спиртного? Может, во всем этом шпионаже с помощью магии действительно что-то было.

Гейб опять потянулся в карман и потер талисманы. На удачу, видимо. Или в молчаливой благодарности за то, что Таня Морозова держалась в стороне.

И тут чья-то рука сомкнулась на его запястье.

— Ну и ну, приятель, — произнес Алистер Уинтроп, вскинув бровь. — Уверен, такое не входит в стандартный набор вашего агентства.

— Сейчас не время, Ал...

— Но это для дела? — спросил Алистер. — Или исключительно ради забавы?

Надины ботинки скользили по гладким и блестящим булыжникам Староместской площади, отполированным столетиями. Что-то было не так. Она чувствовала это по завихрениям и сплетениям магии, поднимавшимся от силовых линий под ногами. Что-то радикально изменилось. То, что улавливал ее воспринимающий талисман, забирало слишком много энергии силовой линии. Это не было простым заклинанием.

Ритуальная магия. Магия элементалей. Глубокая, мощная, и... если ее творил не Лед, вполне вероятно, темная.

Натренированная боксерша, она быстро обгоняла пешеходов, которые наслаждались драгоценными часами солнечного света, вырванными у зимы. Периодически вставала на цыпочки, чтобы оглядеть прохожих поверх голов, заглядывала в переулки, чтобы оценить обстановку. Что, черт возьми, на этот раз замышляло Пламя?

Внезапно ее осенила ужасающая догадка. Вдруг они нашли нового Носителя? В Консорциуме ходили мрачные слухи о том, что Пламя делает с Носителями, которых находит. Кровавые жертвоприношения, сбор элементалей — множество шокирующих практик, на обдумывание которых Надя не тратила время.

Но если Пламя собиралось провернуть что-то в таком духе, Надя точно знала, где можно будет найти его служителей.

Она ворвалась в бар «Водолей», открыв дверь плечом, с горстью золы наготове и древним славянским проклятием на устах.

Гул разговоров резко затих, все взгляды обратилась к Наде. Знахарки в дирндлях, увешанные кристаллами, смотрели на нее поверх бокалов с глинтвейном, быстроглазые шпионы в твиде попрятались в свои полукабинеты. Чешский рабочий, выпивавший у стойки, натянул кепку на глаза и скривил губы. Музыкальный автомат блеял что-то слащавое в духе «сахарная моя, медовая», пока Надя пристально изучала всех, а все, в свою очередь, — ее.

Наконец Джордан Римз прервала молчание, выйдя из-за стойки. Жатая юбка вилась вокруг ее щиколоток в такт шагам, пока она шла к Наде, застывшей в дверях. Джордан улыбалась как обычно: заинтересована, но не впечатлена — без морщинок вокруг глаз.

— Здравствуйте, пани Острохина. — Голос Джордан был низким, резко контрастировал с песней из автомата. — Могу вам чем-то помочь?

Надя услышала и то, что Джордан не сказала: «Если нет, тебе лучше идти своей дорогой».

Медленно повернулась, контролируя каждое движение, чтобы показать свои намерения, и ссыпала горсть золы в карман куртки.

— Кто-то задействует силовые линии, — прошептала она. — Чтобы зарядить что-то большое. Огромное. Я беспокоилась... — Она сглотнула внезапный ком в горле. — Я думала, что они... используют слияние...

Осеклась, когда лицо Джордан изменилось. Губы ее сжались в ниточку, она коснулась Надиной руки.

— Давай-ка обсудим у меня.

Надя позволила увести себя в кладовые бара. Они пригнули головы, чтобы не задеть свисавшие с потолка связки сухих трав, и Надя чуть не уронила с полки окаменевшую кожу ящерицы. Войдя в кладовку, Джордан тут же закрыла дверь и прошептала несколько слов охранного заклинания, размазав по косяку раствор из банки, что стояла поблизости.

Надя склонила голову набок: любопытство взяло верх. Магия Римз всегда казалась ей дикой, стихийной и неточной. Но теперь Надя видела в ней особую элегантность. Простоту, которой часто не хватало Льду.

— Несколько дней назад тут шарились двое отморозков из Пламени, — сказала Джордан.

Надя скрестила руки на груди. Тот редкий случай, когда она не рада, что права.

— Хотели получить доступ к слиянию?

— Пытались вынудить меня отказаться от бара. Сначала поторговались, а когда это не сработало, продемонстрировали все свои способности. Гадко.

— Нужно было связаться с нами, — сказала Надя. — Мы бы помогли тебе с ними справиться.

Джордан покачала головой, на глаза ей упала темная прядь.

— Нет нужды. Их прогнал свой же.

Свой же. Бесило, как Джордан не выдавала самую ценную информацию. Наде не терпелось узнать, кто именно, но она слишком долго общалась с Римз, чтобы ожидать чего-то большего. За лучший бурбон и полезные сведения в баре «Водолей» всегда приходилось платить с лихвой.

— Не похоже на Пламя, — вместо этого сказала Надя.

— Потому что сдались? Или из-за внутреннего конфликта?

— И то и то. — Надя вздохнула. — Поверь мне, я была бы очень рада, если бы Пламя разорвало себя само изнутри. Мне меньше хлопот. Но этот поток энергии... Это не мы...

Джордан задумчиво теребила пальцами сухую соломинку.

— Возможно, главный из Пламени не хотел рисковать и показывать, что они творят какой-то мощный ритуал. Если бы они взяли под контроль «Водолей» и слияние, об этом бы узнали. И поняли бы, что Пламя работает над чем-то серьезным.

Надя кивнула, мысли в голове ускорялись.

— Верно. Лучше провести ритуал в безопасном месте, где они смогут контролировать всех, кто об этом знает, пусть у них даже будет меньше энергии.

— К счастью для Пламени, они не знают о твоих чувствительных талисманах.

Надя застыла. Джордан ухмылялась, белые зубы блестели в сумраке. Надя медленно расправила плечи.

— Не поняла?

— О, все ты поняла. — Джордан махнула рукой. — Талисманы, что ты спрятала вдоль силовой линии, идущей с юго-запада на северо-восток, чтобы узнать, откуда черпается энергия.

В Надиной голове пронеслось несколько русских фраз.

— В этом городе не только шпионы весьма наблюдательны, пани Острохина, — улыбнулась ей Джордан.

— Как бы то ни было... — Надя сглотнула. Холодный пот окутал ее, как саван. Ритуалы, требующие крайней секретности... Отморозки из Пламени, которые пытаются получить доступ к слиянию. — Мне очень не нравится, как все складывается.

— Тогда предлагаю тебе воспользоваться чувствительными талисманами, найти, что вытягивает энергию, и положить этому конец. — Джордан повернулась к полкам и покопалась в коробочке из-под сигар. — Вот, это поможет.

Надя сунула в карман хрупкую слюдяную пластинку в тонкой нити серебряной оправы, которую дала ей Джордан.

— Спасибо, — пробормотала Надя. Она была уверена, что так или иначе Джордан найдет способ взять с нее плату.

Гейб выдернул руку из хватки Алистера и нервно оглядел зал.

— Слушайте, Ал… Сейчас не самое подходящее время…

— Чушь. Мы ведь здесь все друзья.

Невозможно было упустить внезапную резкость Алистера, пришедшую на смену беззаботности, холодный стальной блеск его глаз. Пожалуй, впервые с тех пор, как они встретились, Гейб почувствовал, что он видит ловкого оперативника, которых, как известно, взращивает МИ-6. Хладнокровного разведчика, маскирующегося за сшитыми на заказ костюмами и итонской манерой беседы.

Наверное, он все время тут был.

— Ладно, — сказал Гейб тихо. Он перенес вес на пятки и изобразил самую вежливую улыбку скучающего на вечеринке человека, на какую был способен. — Это для дела. Но я думал, что могу… Ну, знаете. Попрактиковаться.

Алистер выдавил из себя что-то наподобие смешка. Гейб почувствовал, что британец слишком уж наслаждается этой ситуацией.

— Не знаю, что меня больше огорчает: что вы не посвящаете меня в свою забаву или что не просите помощи с талисманами.

— Да это пустяк. Старый подарок от Джордан. — Гейб пожал плечами. — Я решил, что стоит потренироваться.

— Что за дело?

— Гейб вздохнул.

— Вы знаете, что я не могу рассказать об этом.

Алистер поднял бровь.

— Ну-ну, почему бы друзьям немного не поболтать?

— В этом, — Гейб погрозил Алистеру пальцем, — как раз и проблема. Особенно если вы вводите ее в круг своих друзей.

— Все хорошо? — спросил Джош, присоединившись к ним. Он подошел неторопливо, но выражение лица было напряженным. — Гейб? Разве нам не…

Джош перевел взгляд на Алистера. Всего на секунду, но этого хватило. Гейб подавил стон. Ал дружелюбен с Таней, но он явно гораздо дружелюбнее с Джошем… Болтливость Алистера способна потопить любые корабли.

Улыбка Алистера угасла, когда он снова посмотрел на Гейба.

— Если потребуется моя помощь, — сказал он, — только попросите.

Гейб покачал головой.

— Я ценю это, Ал. Правда. Но, честно, у меня все под контролем.

И тут поднялся крик.

3.

Таня в очередной раз обследовала периметр на втором этаже Лихтенштейнского дворца, когда раздался крик.

Древнее славянское проклятие сорвалось с ее губ. Немецкая охрана, которая до этого момента явно относилась к своей работе со скучающим безразличием, бросилась вперед с проворством кобры. Таня замерла с помадой в руках и засмотрелась в зеркало, притворяясь, что поправляет макияж.

Бальный зал. Крик раздался оттуда. Два главных входа плюс служебный — из кухни. Среди обслуживающего персонала достаточно людей на коротком поводке у КГБ, чтобы предотвратить любую попытку побега через кухню. В данный момент немецкие вояки толпятся у первого выхода, формируя живую стену. Остается…

Она бросила помаду и помчалась по коридору к другому выходу.

Двери за углом были закрыты. Таня со всей силы нажала на металлическую ручку — закрыто изнутри. Провела пальцами по челке, выбивая пряди из аккуратно причесанного шиньона. Какого черта тут творится?

Зажмурилась. Так или иначе в этом замешан Гэбриел Причард.

«Блядь».

Он так ловко вовлек ее в решение проблемы с големом. Будто они и впрямь работали в команде. Она надеялась на это, уж себе-то она могла признаться. Надеялась, что однажды они смогут доверять друг другу. Они никогда не станут союзниками, это она понимала, но ей очень хотелось, чтобы они пришли к некоей удобной патовой ситуации, наподобие той, в которой она оказалась с западными агентами Льда вроде Уинтропа. Дело Льда — это дело Льда, и говорить о чем-то, что касалось работы, было невежливо. Работа никак не влияла на их отношения.

Конечно же, Причард не понимал этого. Он был патриотом Америки до мозга костей и магию воспринимал скорее как помеху. С чего Таня вообще взяла, что может ожидать от него большего? Почему ей хотелось, чтобы было так?

И все же.

И все же он сказал ей правду о стазисе, в который Консорциум погружает Носителей. А Надя — нет. И ее собственный дедушка — тоже, если его конструкт вообще был создан с учетом этого знания. Гейб не получал от этого никакой выгоды, кроме непосредственного удовольствия: утереть ей нос и убедить ее в слабой информированности. Слишком эмоциональный поступок, чтобы Гейб мог воспользоваться им как-то иначе.

Это не поведение ловкого шпиона, расставляющего ловушку. А отчаянный бросок раненого животного, пытающегося защититься.

Таня вернулась к первому выходу, где охрана все еще толпилась, формируя живой заслон. «Приоткрой слегка рот, — скомандовала она себе. — Ноги почти на ширине плеч. Плечи расправлены. Наивный взгляд. Смотри сквозь ресницы, не задирай подбородок».

— Извините, — прошептала Таня сначала по-чешски, потом, когда никто на нее не оглянулся, по-немецки. — Извините. Извините.

— Съебала отсюда! — прорычал охранник. — Никому нельзя ни входить, ни выходить.

Таня захлопала ресницами, но он на нее особо не смотрел.

«Ладно. Сделаю по-своему». Она открыла клатч и достала горстку спутанных трав и веточек.

— Простите, пожалуйста, — прошептала Таня. — Боюсь, вам придется меня впустить.

Охранник повернулся, чтобы вновь выругаться, но смотрел он рассеянно, будто видел перед собой лишь собственное отражение в кривом зеркале. Он нахмурился, но дело было сделано: любая попытка взглянуть на нее, скользившую мимо, заканчивалась неудачей. Это длилось всего пару секунд. Но ей этого хватило.

Теперь она была в зале и смотрела на самую настоящую кабацкую драку.

— Думаешь, я забыл, — рычал Дима, один из тех, кто сопровождал группу ученых. Дешевый шерстяной галстук опасно болтался на шее, словно удавка, кровь стекала с усов. — А я помню, как ты надо мной поиздевался в Ленинграде.

Один из ученых под его опекой — Макс? Миша? — закрыл лицо руками, чтобы защититься от удара. Судя по синяку под правым глазом, это был уже не первый тумак за вечер.

— Клянусь, я не хотел! Если бы я знал, что она тебе нравится…

— Хватит! Дима, ты свинья и с выпивкой, и с женщинами. — Костя встал между ними.

Но он был слишком неповоротлив и получил от Димы пустой бутылкой из-под «Советского шампанского» в висок.

Решать Тане приходилось быстро. Вмешаться и, без сомнения, разоблачить себя перед толпой, собравшейся поглазеть на драку? Или отойти и позволить этим сопровождающим — людям, которым коммунистическая партия доверила защиту деятелей науки от агентов Запада, — драться дальше, рискуя учеными?

И что вообще, черт возьми, случилось, что они набросились на тех, кого должны защищать?

Она качнулась, готовясь прыгнуть вперед и попытаться увещевать сопровождающих.

И тут вспомнила Сашино надменное выражение лица. Как приподнимались его щеки, когда он был особенно доволен собой, когда понял, что прищучил своего агента. Таня и так уже была у него в рабстве, ведь он нашел у нее радио с элементалем и она не смогла вернуть его себе. Столь вопиющий инцидент будет стоить ей еще дороже. Гораздо дороже, чем она могла себе позволить в пражской резидентуре.

Таня вздрогнула, когда дешевая стеклянная бутылка разбилась и осколки посыпались в толпу.

— Так, достаточно. — Охранники окружили дерущихся. Таня прижала клатч к груди и отпрянула. Если сопровождающие заняты дракой, даже втянули в нее кое-кого из своих подопечных, где остальные ученые?

«Причард».

Таня оказалась в одной из тех редких ситуаций, когда маленький рост ей и впрямь мешал. Даже на каблуках ей приходилось подниматься на цыпочки, чтобы оглядеть собравшуюся толпу. Она заметила американца раньше, на приеме: он скучал, был невнимателен, болтал с младшим приятелем. Теперь, однако, она искала его в море лиц, искаженных выпивкой и слабым освещением люстры. Ругалась про себя. Почему-то она была уверена, что Причард имеет какое-то отношение к этому безумию.

Но какое — еще предстояло узнать.

Толпа закружила Таню, неотвратимо выталкивая вперед. Девушка огляделась, внезапно обнаружив себя на краю драки. Да и драка разрослась: адская смесь алкоголя и насилия вспыхнула и теперь подпитывала себя сама. Охранники оказались каплей в море ревущего пламени.

Только подготовка в КГБ и рефлексы позволили Тане отпрыгнуть от сопровождающего, который рухнул на круглый стеклянный столик возле нее.

Она закрыла лицо рукой, защищаясь от брызнувших осколков. Но коже головы повезло меньше. Что-то теплое полилось по лбу к уголкам глаз.

Таня упала на колени рядом с разбитым столиком — к черту прикрытие — и схватила сопровождающего, распластавшегося поверх обломков.

— Где, — спросила она, отплевываясь от крови, текущей по лицу, — где ваши ученые?

Когда сопровождающий взглянул на нее, его глаза вспыхнули жуткими красными и золотыми искрами. Единственным ответом ей был лишь леденящий душу смех.

Надя быстро закрыла за собой дверь на крышу и подбежала к краю. Разумеется — кристаллы, спрятанные в стыках между булыжниками, слабо светились красным. На секунду она позволила себе испугаться, а затем, глядя на блеск кристаллов, выудила из сумки бинокль и заняла привычный Танин пост на крыше.

Значит, ей опять предстоит такая ночь.

Сперва она хотела вызвать к себе Таню, но потом вспомнила, что напарница на задании от резидентуры, следит за научной конференцией. Половина шпионов города участвовала в этом скучнейшем действе. Уинтроп тоже, скорее всего. И Метцен, ее двойной агент из ФРГ. Как бы Надя ни старалась, она не могла вспомнить ни одного члена Консорциума Льда, кого удалось бы позвать, не нарушив его прикрытие, не испортив банкет и не зля ревнивого супруга.

Надя порылась в рюкзаке и выставила на край крыши набор талисманов. С грустью вспомнила относительно недавний вечер, когда они с Таней следили за этим углом вместе, готовясь перехватить конструкт Пламени, отправленный за Носительницей Андулой Златой. Жизнь тогда была намного проще. Тогда неподготовленная Таня еще не знала про программу стазиса от Консорциума. Тогда самодовольный американец еще не вмешивался в их дела.

Теперь Надя могла не бояться, что разочарует Таню своими мрачными расчетами. По идее, эта мысль должна принести ей хоть какое-то утешение. Но Надя видела подлинный страх в Таниных глазах, тот самый страх, который так легко перерастает в ядовитую ярость. Они пытались уладить конфликт. Достигли некоего согласия. Но такие перемирия недолги. Спросите Молотова и Риббентропа.

Первый Надин талисман вновь зазвенел.

Она легла на живот и поднесла к глазам бинокль. А потом, уже готовясь перевернуться на бок и оглядеть площадь, Надя вспомнила про талисман, который ей дала Джордан Римз. Осторожно вытянула его из кармана и достала из коробки.

Мягкий голубой блеск сочился из одного уголка слюдяной пластинки, когда Надя держала амулет перед собой. Она наклонила его влево, затем вправо, пока не нашла угол, при котором голубой свет шел сильнее. Затем сделала глубокий вдох, прокляла несуществующих богов и прошептала древнюю амхарскую молитву.

Она надеялась, что Джордан знает, что делает.

Надя ощутила, будто какая-то ниточка тянет ее из тела, намечает линию между ней и слюдяной пластинкой. Это чувство не было неприятным, скорее слегка пугающим, и по телу прошел холодок, когда нить натянулась. Внезапно нить порвалась. Надя непроизвольно дернулась и уронила пластинку на крышу. Сморгнула звездочки послеобразов и вновь посмотрела в бинокль.

В течение нескольких минут звон усиливался, другие талисманы присоединились к первому, потрескивая и поблескивая. Надя расправила плечи и принялась наблюдать за дальним краем Староместской площади.

Из сумеречного переулка возникла сгорбленная, неестественно квадратная фигура.

Надя опустила бинокль и села на корточки. Пламя создало новый конструкт.

А значит, служители полагали, что в Праге появился новый Носитель.

Кому-то в Лихтенштейнском дворце пришла в голову великолепная идея — выключить верхний свет. Таня была бы рада сообщить им, если бы ее удосужились спросить, что темнота ни капли не успокаивает потасовку. Драка даже стала еще горячей: мужчины рычали и кричали, больше не задумываясь о причинах и не разбираясь, кому бы вмазать.

Мало что могло бы успокоить эту бурю, поняла Таня, ведь в разыгрывавшемся перед ней хаосе как-то замешана магия.

— Вы ранены. — Немецкий сотрудник схватил ее за руку — по крайней мере, Тане показалось, что он из ФРГ, насколько она могла судить в сумрачном свете свечей на столах, — и рывком поднял ее на ноги. — Чешская полиция и скорая уже едут. Прошу, позвольте им позаботиться о вас.

— Все хорошо, — Таня отдернула руку. — Вам стоит утихомирить этих людей. Боюсь, они… — Она смолкла на секунду, выдумывая подходящую ложь. — Под воздействием какого-то наркотика. Может, ваши люди пропустили во дворец кого-то с наркотиками?

Голос сотрудника напрягся.

— Нет. Это невозможно.

— Вы уверены? — спросила Таня. — Если этих людей заберут в больницу и узнают, что им давали запрещенные вещества на мероприятии, которое вы призваны охранять…

Сотрудник нахмурился еще больше.

— Что ж, боюсь, это будет позор для вас и вашего посольства. Вы не согласны?

— Разойтись! — крикнул кто-то по-чешски. — Скорая! Дайте пройти!

Отряд Veřejná bezpečnost, ВБ, пробирался сквозь толпу, сопровождая врачей с брезентовыми носилками. Полицейские создали туннель из зеленой униформы, а их командир скрутил Диму, единственного русского сопровождающего, который еще не рухнул в бредовую, пьяную, побитую кучу тел на полу зала. С жестокой ловкостью они подняли на носилки сопровождающих и одного ученого. Значит, полиция проводит их в больницу, прежде чем арестовать.

— Стойте. — Таня протиснулась к главному. — Вы не можете арестовать этих людей. Они граждане Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…

Но Гэбриел Причард взял шефа полиции под руку и развернул к себе. У Тани челюсть отвисла. Так это Гейба рук дело. Он организовал всю эту заваруху…

— Спасибо большое, что приехали на мой вызов, — сказал Гейб по-чешски, не пытаясь скрыть американский акцент. — Эти люди сильно побиты. Не слишком-то хороший пример они подают своему Отечеству.

Полицейский взглянул через плечо на Таню, вновь повернулся к Гейбу.

— Уверен, это решит наш представитель партии после полного расследования…

Таня беззвучно пошевелила ртом, пытаясь что-то сказать. Не может же Гейб быть таким наглым. Хотя нет — конечно, может.

— Вы не можете забрать этих людей. Они под защитой советской делегации!

— Пани, прошу, у вас истерика, — подоспел немецкий сотрудник, влезая между Таней и быстро уходящей делегацией. — Сядьте, я настаиваю. Может, принести вам шнапса, чтобы вы успокоились?

— Не нужен мне ваш блядский шнапс!

— Серьезно, пани, нет нужды так расстраиваться — с проблемой справятся…

Таня сунула руку в клатч, отчаянно надеясь, что она взяла надежный талисман для вспышки и взрыва. Увы. Только талисман невидимости, которым она уже воспользовалась, и ее любимый талисман, с помощью которого можно склонить человека на свою сторону. Но она подозревала, что потребуется что-то посерьезнее хлопанья ресниц и талисмана, чтобы все в этот вечер пошло так, как она того хочет.

Она схватила с ближайшего столика бокал вина и выплеснула сотруднику в лицо.

— Какого черта… — Его слова быстро превратились в рявканье многосложных немецких ругательств. Но Таня не задержалась, чтобы их послушать: она поспешила вниз по лестнице за врачами и сотрудниками ВБ.

Если Гэбриел Причард решил, что может умыкнуть у нее из-под носа советского ученого, — он еще узнает, как горько ошибается.

4.

Надя запихнула все свои талисманы и амулеты обратно в рюкзак и направилась на другой край крыши. Под ним был маленький переулок, полный мусорных баков и старых ящиков. Не то чтобы ей хотелось на них прыгать, но они могли смягчить ее падение при крайней необходимости. Если повезет, конструкт захочет сам подняться к ней.

Слюдяная пластинка фокусировала энергию, а серебряная оправа накапливала ее и удерживала достаточно долго, чтобы сформировать мощный заряд. Насколько Надя знала, Пламя создавало свои конструкты с опорой на коэффициент усиления мощности, учитывая характерную «тепловую сигнатуру» пробужденного элементаля. Хотя бы ненадолго конструкт должен сосредоточиться на Наде как на Носительнице, ведомый инстинктом преследования нового источника энергии, и поэтому попытается принести его своим хозяевам из Пламени.

По крайней мере, Надя предположила, что так будет. Раньше она предпочла бы не заходить так далеко. С другой стороны, у нее прежде никогда не было инструмента, которым ее снабдила Джордан.

Она немного удивлялась, почему Джордан решила отдать ей слюдяную пластинку, спрашивала себя, что та хотела этим сказать. Непохоже на нее — делиться сведениями добровольно. Она хотела, чтобы Надя раскрыла агентов Пламени, стоящих за конструктами, чтобы Лед обезвредил источник? Вероятно, это месть за угрозы бару «Водолей». А может, даже такая упрямая ведьма, как Джордан, поняла, что больше не способна сохранять нейтралитет.

Шурша мелкими камушками под ногами, конструкт проковылял в переулок. Надя замерла на краю крыши, глядя на существо. Оно могло показаться смешным, если бы Надя не знала его назначение: длинные каменные блоки на проволоке, которая имитировала суставы, как у пугала, белые фосфоресцирующие глаза, горящие на перекошенной морде. Эти глаза посмотрели наверх, что-то ища. Сфокусировались. А затем чудище начало карабкаться.

Настойчиво. Неумолимо. Камни скрипели, терлись о камни, существо продолжало свой путь к Наде.

Надя сглотнула и собралась с духом. Конструкт уже в четырех метрах от нее, внизу. Три. Два. Надя схватила из рюкзака горстку веточек, перевязанных травой, и прошептала защитное заклинание.

Лапа конструкта взметнулась вверх и повисла на краю крыши. Затем появилась морда, она изучала Надю мгновение, голова поворачивалась с почти собачьим недоумением.

Пасть открылась.

И каждая косточка в Надином теле завибрировала от монотонного низкого звука.

Ремешок на Таниных босоножках, усыпанных стразами, порвался где-то на третьем лестничном пролете. Девушка сбросила бесполезную туфельку и выскользнула из второй, пока бежала из Лихтенштейнского дворца в попытке поймать отъезжавшие скорые и квадратные автомобили ВБ. К счастью, на этот раз охрана была на ее стороне, более заинтересованная в том, чтобы освободить дворец от людей, чем держать их там: никто не пытался остановить Таню, когда она босиком выскочила на пустую улицу, где еще оставались машины скорой помощи.

Металл ударил о металл, звук эхом отозвался на улице, когда фельдшер резко захлопнул дверь последней скорой.

— Стойте. — Таня приподняла подол расшитого блестками платья и прошлепала к машине. — Стойте!

Отплевываясь, двигатель завелся, и машина покатилась по мостовой с громким воем.

Тысяча проклятий вспыхнула в Таниной голове. Талисманы, амулеты — должно же у нее быть хоть что-то. В ее шпильках кусочки кристаллов, в ушах серьги из дешевой медной проволоки с фальшивыми драгоценностями. Она взглянула вниз, на грязь между булыжниками. Что ж, по крайней мере, она знала, что это чешская земля.

Одной рукой Таня вынула сережку, а другой вытянула шпильку. Скрутив сережку вокруг шпильки, воткнула кончик заколки в щель между булыжниками и прошептала древнее слово.

Столб земли и камней взметнулся в ста метрах впереди нее, сила заклинания отбросила ее назад. Шины завизжали, тормозя, и что-то тяжелое ударилось о металл. Таня вскочила на ноги, руки еще покалывало от энергии силовой линии, которая прошла сквозь нее. Но скорая выдержала удар земляного кинжала, призванного Таниным заклятием. Машина опасно накренилась пару раз, но затем выровнялась и помчалась дальше.

Таня вернулась к Лихтенштейнскому дворцу, готовая выцарапать глаза Гэбриелу Причарду. Но его нигде не было видно. Нашла ближайшую телефонную будку, рванулась внутрь, надеясь, что ей хватит крон, завалявшихся в клатче. Телефон проглотил монетки с довольным позвякиванием. Пальцы дрожали, пока она крутила диск, подбирая верную кодовую фразу.

Столько кодовых фраз. Столько сигналов. И для Льда, и для КГБ. Как только дедушка справлялся? Как вообще с этим можно справиться?

Слабый перезвон стих, кто-то ответил.

— Слушаю.

— Мне нужен Данилов. — Ее голос дрожал. Данилов свидетельствовал о высокой срочности. — Он должен был встретить меня в больнице.

— Он скоро приедет, — ответил оператор. Мы немедленно высылаем группу.

— Я уже выпила четыре чашки кофе. — Четыре человека. — Американец в кафетерии смотрит на меня странно.

— Какие цветы принести Данилову?

Костяшки Таниных пальцев побелели, стиснув телефонный провод. Она забилась в уголок будки, чтобы ее не заметили в свете фонаря, когда Гэбриел Причард и его темноволосый юный друг прошли по другой стороне улицы, оживленно болтая, будто только что посмотрели любопытный спектакль.

И направлялись они в противоположную от больницы сторону.

— Я… Мне очень жаль. — Таня сглотнула ком в горле. — Боюсь, я перепутала. Я не вызывала Данилова.

Ей не требовалась кодовая книга, чтобы понять вздох оператора: вы совершенно не следуете протоколу.

— Неужели?

— Да. Я хотела вызвать Гриковского. — Гриковский: только наблюдение.

— Что ж, уверен, он скоро будет.

— Цветы не нужны. — Таня повесила трубку прежде, чем оператор успел ответить.

Но если Гейб не пытался перевезти ученых в больницу, чтобы получить к ним легкий доступ, зачем вся эта свара?

Как только Гейб свернул за угол, Таня выскользнула из телефонной будки. В одной стороне — Причард и то, что он там планирует дальше. В другой — больница, где трое советских сопровождающих и один ученый, беззащитные перед любой нелепицей, которую только могут придумать западные агенты. Она может преследовать Гейба, посмотреть, куда он ее приведет, узнать, что еще он запланировал на этот вечер. Или может встретить команду слежения и обезвредить любые угрозы в больнице.

Таня ступила босиком на мостовую и пошла на юг, к больнице.

Она чувствовала, что ее долгий вечер только начинается.

Надя поднялась с крыши, отчаянно моргая. Постепенно размытое темное пятно вокруг нее приняло четкие очертания. Главный предмет, однако, отсутствовал.

Конструкт.

Как долго она была без сознания? Куда делся конструкт? Что вообще, черт возьми, случилось?

Ее чувствительные талисманы все еще звенели в рюкзаке, но уже тише. Конструкт уходил. Должно быть, он разгадал ее уловку и активировал какой-то защитный режим. Черт. Пламя умно, ей придется это признать. Но она еще не закончила с его слугой.

Надя распахнула дверь на крыше и сбежала по лестнице вниз. Следуя за вибрацией чувствительных талисманов, побежала на запад, к реке. И тут она увидела его, ковылявшего в темноте. Каждый шаг был тише предыдущего. Он ступил на мост и начал пересекать Влтаву…

Но мгновение спустя, переходя быструю реку, замер.

— Боже, как ты терпишь такую погоду?

Радек стиснул зубы и отказывался смотреть на американца, сидевшего напротив в весельной лодке. Он сосредоточился на ритмичном плеске воды: весла погружались в нее, отталкивались и всплывали вверх. Знавал он таких, как этот тип. Мог терпеть и дальше. Определенно — за деньги, которые ему платили, он мог снести их привычное зубоскальство. Так же, как терпел запах гниения из тюка размером с мужчину, обернутого одеялом, который лежал между ними в лодке.

Сигара американца вспыхнула, когда он сделал очередной гребок.

— Отвратительно, — продолжил американец. — Будто на меня все время чихает матушка-природа. Боже. А я-то думал, в Вашингтоне высокая влажность.

Радек притворился, что не понимает. Он гадал, почему, хотя американец постарался одеться во все черное и даже натянул балаклаву, он все же раскурил эту идиотскую сигару.

— Ладно. Мы на месте. Подплывай аккуратно, медленнее.

— Да, сэр, — пробормотал Радек. Они не должны использовать имена, так никогда не делали, когда он подрабатывал на американцев, но этот сразу представился Домиником. Ничего он не боится, этот Доминик. Его страна еще увидит советские танки — тогда, может, поймет, что значит страх.

Радек подвел лодку к вертикальной глухой стене Лихтенштейнского дворца, выходящей на Влтаву. Они встали под балконами бального зала. Радек услышал удаляющийся рев сирен и шум особенно бурной вечеринки над ними. И все же отсветов на Влтаву не падало. Будто там вырубили электричество.

Неважно. Радеку платят не за понимание происходящего. Даже наоборот, ему платили за невнимательность.

Так что когда с балкона рядом с ними в воду упало что-то темное и тяжелое, Радек ничего не сказал. Он проигнорировал вздохи изумления, раздавшиеся в зале. Под счет Доминика он поднял свой край завернутого в одеяло предмета и вместе они сбросили его за борт.

Облако вони от этого мешка, словно от разлагающегося, гниющего трупа, обожгло Радеку гортань, как дешевая водка, но это он тоже смог стерпеть.

Все было тихо несколько мгновений, только мешок булькал, погружаясь на дно. Затем человек, спрятавшийся под балконом, всплыл, переведя дыхание.

Доминик протянул ему руку, чтобы помочь забраться на борт. Человек в слишком тесном дешевом костюме скользнул на дно лодки, как рыба.

— Как там наши друзья? — спросил Доминик прибывшего.

Мужчина перевел дыхание.

— Все трое сопровождающих отправились в больницу под эскортом полиции. И один мой коллега с ними.

Доминик кивнул.

— На время это их отвлечет.

Радек уставился на лунную дорожку, блестевшую на Влтаве, и старался не слушать разговор. Нужно лишь дождаться команды Доминика. Но пока американец выглядел довольным после хорошо проделанной работы. Он сунул руку в нагрудный карман, предложил мужчине на дне лодки сигару.

— Раскурите, когда доберемся до конспиративной квартиры, — объяснил Доминик. — Поздравляю, Макс. Теперь для всех вы покойник.

1.

Смихов, Прага

27 февраля 1970 года

Раннее утро, 02:27 утра, где-то за «железным занавесом». Скрип шагов по деревянному настилу. Тонкие завитки озаренного луной тумана танцуют на реке. В темноте скрывается фигура в тренче. Приглушенное эхо постепенно приближающегося двухтактного судового двигателя.

«Может, мне стоит закурить, — подумал Джош. — Ну, чтобы завершить образ».

Бинокль. Бабочки в животе. Бусины пота на бровях.

«Добавить упившегося виски священника с гнилым зубом, и я окажусь в романе Грэма Грина[70]».

Даже Влтава соответствовала настроению, закутавшись в туман, как Джош в свой плащ. Но плащ хотя бы служил цели, а туман был чистым жеманством. Полчаса назад Джош четко видел другой берег. Теперь пристань превратилась в островок в море серебра.

Проклятье. Они ни разу не обсуждали, что будут делать при слабой видимости. Как Дом найдет пристань? Они так готовились, приняли столько предосторожностей, чтобы сбить с толку красных, и вот теперь сама река решила выкинуть фортель.

Будто бы Влтава терпеливо стирала все, что находится за пределами пристани, вынуждала Джоша забыть о внешнем мире. Он представил, каково это — стоять на берегу Леты.

Что ж. Может, это работает в обе стороны. Может, туман скроет их и от врагов. Дом настоял на этом маршруте спасения, и, в конце концов, он был экспертом.

Где-то на воде, все еще в десятках метров, двухтактный двигатель резко заглох. Послышался слабый скрип уключин и всплеск весел. Дом приближался, несмотря на туман. Джош подавил трепет восхищения. Парни вроде Дома и Алистера, те, кто уже давно этим занимается, знают свое дело. Ему не терпелось дожить до того дня, когда он превратится в опытного напарника, который будет вдохновлять юных сотрудников своей уверенностью и поражать их своими рассказами. О, Алистеру было что рассказать…

— Рога, — произнес тихий голос с воды, ближе, чем Джош ожидал. Настолько близко, что он дернулся от испуга.

— Очки. — Одно только слово. Тихое, четкое, уверенное. Джош радовался, что в итоге голос его не дрожал. Звучал так, как и следовало.

Пауза перед швартовкой. Скрип уключин поменял ритм. Плеск воды о деревянный нос лодки. Она приблизилась. Затем голос чуть громче шепота.

— Пибоди.

— ВАБАК[71].

Скрип. Всплеск. Появилась лодка, призрачные пальцы тумана цеплялись за ее борта. Дом стоял на носу, словно сам Харон.

Джош, как любитель античности, пожалел, что не взял с собой обол, чтобы заплатить паромщику. Но опять-таки — что происходило, когда паромщик доставлял кого-то из подземного мира? Овидий и Вергилий не слишком-то подробно описывали процесс возврата. И, как бы то ни было, Харон, скорее всего, не носил вязаный свитер с высоким горлом.

Дом кивнул один раз. Выразительно. Джош скопировал жест, поймал петлю, которая приплыла к нему из тумана.

«Спокойно. Ровно. Будто тебе здесь самое место».

Джош закрутил конец вокруг кнехтов, пока Дом почти беззвучно подводил лодку к причалу. Затем старший сотрудник склонился между банками и стянул брезент. Его пассажир сел, помаргивая: выглядел он так, словно ему весьма неловко.

«Анхиз»: Максим Соколов.

— Приплыли, доктор, — прошептал Дом, зажав сигару в углу рта. Может, сигарета была не такой уж и глупой идеей.

Дом помог перебежчику пройти на мостик, поддерживая ученого в качающейся лодке. Джош подал руку. («Держи крепко, — инструктировал он сам себя. — Уверенно, твердо, надежно».) Затем вытянул Соколова на твердую землю.

— Полегче, док. Я вас держу, — сказал он. И держал. Ученый узнал его, суровое выражение лица русского смягчилось. Хорошо. Чем более расслаблен он будет, тем лучше.

Дом спросил:

— Машина?

Джош кивнул головой в сторону берега: в темноте их ожидала точная копия полицейской машины.

— Все чисто.

Дом кивнул. Но вместо того чтобы высадиться, чтобы Джош мог отвязать лодку и отправить ее вниз по течению, он вынул сигару изо рта и сбросил с нее пепел вдоль киля и на банки. Почему-то Джош представил в этот момент священника, выводящего пальцем крест на лбу прихожанина в Пепельную среду[72].

Соколов нахмурился.

— Что он делает?

Хороший вопрос. Это не по плану.

— Дом?

— У каждого свои ритуалы. У Гейба фляга. У меня это. — Раз, раз, раз. — Это вроде как моя метка.

Под ногой затряслась доска. Джош понял, что нервничает. «Расслабься, — скомандовал он себе. — Мы вписали в план час задержки. Можем позволить себе тридцать секунд». Но все же…

Словно заметив тревогу Джоша, Дом произнес:

— Как-то я совершил ошибку и не стал этого делать. Пришлось расплачиваться. — И тише добавил: — И не только мне.

— Отсюда родился ритуал.

Дом прищурился, бросил на Джоша непонятный взгляд. Быстрый, на долю секунды.

— Можно и так сказать.

Потом он по-кошачьи шустро выпрыгнул из лодки. Вместе они отвязали концы с кнехтов и бросили веревку на борт. Джош уперся каблуком в нос лодки — «Не упади, профессионалы не падают» — и толкнул ее. Клубы тумана закружились возле суденышка, когда оно заскользило вниз по течению.

Они повели Соколова вдоль пристани, по узкой тропинке вдоль реки и свернули в переулок, где Джош припарковал машину между подпорной стеной и закрытыми дверями пустующего склада шерсти. Джош бросил Дому ключи и усадил перебежчика на заднее сиденье.

Дом завел машину и включил передачу.

— Отличная работа, Томс.

Это было приятно.

На рассвете Таня бросила машину в нескольких кварталах от посольства.

Всю ночь она ругала себя. Нескончаемый поток приемов и вечеринок утомил ее, из-за него она стала невнимательной — забыла пополнить запас талисманов перед посещением очередного действа. Поленилась. Плохой из нее разведчик. Она подозревала, что Гейб с приятелями что-то задумал, и ей требовалось действовать на опережение, быть готовой ко всему. Как Надя. Вместо этого она истратила все талисманы, что у нее были, еще до отбытия из Лихтенштейнского дворца.

Ей пришлось действовать без магии, обычными путями. Когда она наконец добралась до больницы вслед за скорой, трем сопровождающим и одному участнику конференции уже оказали медицинскую помощь: им обработали раны и ушибы, которые те получили в драке. Но ведь наверняка ранены не только эти четверо? Она сама была в порезах от осколков, хотя рассудка не теряла. Где же остальные? Она проверила все больницы в городе. Этой ночью вызовы поступали в две клиники, но лишь спустя несколько часов после того, как скорые отъехали от дворца. И явно ни один из тех пациентов не присутствовал на вечеринке. Таня была уверена, что ей не нужны ни шестилетняя девочка, ни семидесятипятилетний болгарин с эмфиземой.

Она проверила все больницы, закончив только с рассветом.

Глупо. Прага слишком велика для одной женщины, в городе слишком много мест, где можно спрятать скорую. Или сменить машину. Или укрыть кого-то. (Кого-то, кто не хочет возвращаться домой?)

Но она хотела, ей требовалось, ей отчаянно было нужно отыскать скорую перебежчика. Если она найдет автомобиль, водителя, груз — что угодно, то сможет отчитаться хотя бы о каком-то продвижении дела перед Сашей. Но теперь ей придется предстать перед ним — перед человеком, который проник в ее квартиру, забрал радио ее дедушки, а затем разыграл их с Гейбом, как пешек, когда они пытались вернуть прибор, и оставил ни с чем. Ей придется взглянуть ему в глаза и сообщить о возможной эвакуации перебежчика, которая происходит прямо у них под носом.

Она заметила, что хромает, причем уже давно. Когда она остановилась, чтобы привести себя в порядок, порезы на руках и груди дали о себе знать. Они уже не кровоточили, но продолжали болеть. Ступни ныли после гонки по ледяной мостовой. Несколько раз она едва избежала серьезной травмы. На коленях и плечах расцветали синяки: она несколько раз упала на булыжную мостовую.

Она позвонила заранее. Товарищ Кометский прибыл в штаб КГБ всего на пятнадцать минут позже Тани, несмотря на ранний час. Он обнаружил ее за столом: поставив босую ногу на выдвинутый ящик, она вздрагивала, промывая порезы спиртом и промокая окровавленным полотенцем. Но она знала, что его это не удивит. Она все еще была в платье для приема. Не успела вернуться за пальто. Костюмерная давала ей несколько платьев на выходы, и это было изодрано и испачкано кровью. Полностью испорчено.

— Татьяна Михайловна Морозова. Ну и ночка у тебя выдалась.

Он попробовал тот же легкий тон, который ей пришлось терпеть часами в том неудачном гамбите с радио. Этот же тон он использовал, когда косвенно угрожал убить ее дедушку. Но ранний час и недостаток сна приглушили игривую нотку.

— Да, шеф.

— Хотя бы не промокла.

Она моргнула. «Что?»

— На этот раз вы не падали в реку.

«О».

— О. Нет, не падала.

Она заставила себя встать. От усталости и боли ее пошатывало. Саша это заметил.

— Сядь, сядь. Я настаиваю. Ты ранена. Тебе нужен врач?

Она покачала головой.

— Сегодня я уже была в больнице. Во всех больницах, точнее.

Это его насторожило.

— Ну что ж. Тогда расскажи мне про свою ночь и зачем нужно было звонить мне до пробуждения птиц и пекарей.

Таня покачала головой. Они были одни в штабе КГБ. И все же.

— Здесь нельзя говорить. Лучше пройдем в ваш кабинет.

В защищенное от прослушиваний помещение, иными словами. Если бы она не ждала этого, возможно, и не заметила бы его мгновенный оценивающий взгляд. Но глаза его сверкнули, хоть и на секунду. Лицо — маска, он прошел прямо в свой кабинет и, позвякивая ключами, отпер его. Она последовала за ним.

Он не предложил ей стул, не настоял, чтобы она пощадила свои бедные побитые ноги. Вместо этого он заговорил сразу же, как только закрылась дверь, заперев их в клетке Фарадея.

— Рассказывай, что произошло. — Это уже был не добродушный дядюшка — она разбудила самого начальника штаба. Он рухнул в кресло так резко, что колесики заскрипели. Сложил руки домиком перед бесцветными губами — слушает.

Сначала она кратко изложила недавние отчеты — задокументированные наблюдения о потенциально необычной активности отдельных сотрудников западной разведки. Затем описала вечеринку, драку, подозрения насчет скорых, неудачную попытку преследования.

Когда она смолкла, на какое-то время в кабинете воцарилась тишина. Сашин взгляд остановился на одной из шахматных досок. Домик раздвинулся, Сашина рука осторожно потянулась вперед, коснулась вершины ладьи. Несколько секунд начальник сидел так, раздумывая, затем убрал руку, оставив ладью на месте.

За беззаботную нерешительность штрафуют на турнирах, Таня это знала. Если это не игра по переписке. Непреложное правило в одной сфере — бессмысленное и неприменимое в другой.

— Может, пустяк. Недопонимание, — сказал он.

— Нет.

Саша кивнул. Этого ответа он и ожидал.

— Они будут действовать быстро.

Верно. Теперь, когда перебежчик в руках западной разведки — а он точно у нее, Таня это нутром чуяла, — его как можно скорее вывезут из Чехословакии, туда, где партия его не достанет.

— Нам лучше работать тихо. Можно закрыть границы, остановить все поезда, посадить все рейсы, вернуть все корабли. Но это нас выдаст.

Сперва она объяснила его скрипучий голос недосыпом, но теперь поняла, что это последствие ночных бдений с бутылкой водки. Белки его глаз слегка порозовели, он моргал слишком часто, будто Таня и весь мир вокруг нее расплывались. Дыхание его не выдавало, по крайней мере на таком расстоянии, но есть же способы скрыть запах.

Он снова взглянул на нее. Она знала, что сейчас не вызывает доверия. А у него и так есть причины сомневаться в ее преданности.

— Справишься?

— Конечно, шеф. — Что еще она могла ответить? — Мы сделаем все возможное, чтобы пресечь это.

Он опять взглянул на фигуры. Не потянулся к ладье рукой, но посмотрел на нее.

— Я имею в виду тебя лично.

— Шеф?

— Если ты, Татьяна Морозова, проведешь успешную контрразведывательную операцию, это превосходно скажется на твоей карьере. Я лично прослежу, чтобы ты получила заслуженную награду. — «О чем это он?» — Со мной говорили из Центра. — Он отвел взгляд от партии, будто выбрал ход. — Там впечатлены, что ты завершила доставку, несмотря на некомпетентность товарища Быковского, — солгал он. — Останови перебежчика, и твоя звезда взойдет. Тебе будет доверено охранять куда более ценные объекты.

Перевод: «Сделай это, и возможно — возможно — ты получишь назад свое радио».

В шахматах, подумала она, удивительная открытость. Доска ничего не скрывает, все фигуры на виду. В ладьях не прячутся перебежчики, а слоны никого не перевозят.

Так и с этим враньем.

«Вы все еще держите у себя мое радио. И я это знаю. Но я должна притвориться, будто считаю иначе, будто мы доставили его вместе с вами по фальшивым указаниям Москвы-Центра, хотя оба знаем, что это вранье. Я все еще вынуждена придерживаться этого вымысла. Эта ложь — единственное, что стоит между мной и Сибирью».

Даже с затуманенным взглядом и слегка под хмельком товарищ Кометский был великим мастером манипуляций. Таня восхитилась бы этим, если бы это не пугало ее так сильно.

— Долг перед родиной для меня — главное.

Он кивнул, одновременно довольный и строгий.

— Тогда я приказываю тебе помешать побегу. Используй любые необходимые ресурсы. Но действуй быстро.

Уже выйдя из посольства, она поняла, что не может вернуться домой. Ключ от квартиры все еще лежал в кармане пальто, которое висело в гардеробе Лихтенштейнского дворца.

Конструкт рассыпался у Надиных ног. Заклятый враг, которого она преследовала весь вечер, превратился в мусор.

«Черт».

Быстрый осмотр подтвердил ее догадки. По останкам невозможно было понять, кто создал конструкт и каково его происхождение. Матерясь, Надя сбросила обломки в реку.

Она размышляла над проблемой всю дорогу до дома. После ночной погони она, по идее, должна ощущать усталость. Однако от разочарования чувствовала себя чайником на плите: если не выпустит пар, то вот-вот взорвется. К черту все это.

Час спарринга, если удастся найти партнера, или даже тренировка с грушей будут ей гораздо полезнее, чем попытки проломить эту стену лбом.

Она запихнула слегка пованивающую спортивную форму в рюкзак. Забросила его на плечо, прошла весь путь от своей хрущевки до посольского спортзала пешком вместо того, чтобы поехать на трамвае: чем больше она двигалась, тем больше позволяла подсознанию размяться, в то время как сознание перебирало схемы, вложенные в ее голову за годы подготовки. Поиски следов, осмотр улиц (нет ли там чего необычного?), внимание к тому, что видишь и слышишь, а также неописуемое шестое чувство, которое знает любой хороший разведчик, хоть и не может объяснить, — все это работает для обычных угроз. Надежда Острохина, агент Льда, отошла на второй план, и на ее месте появилась Надя, сотрудница КГБ. Обе прибыли в спортзал без происшествий. (Никто из ранних пташек, прогуливающихся по улицам, даже не попытался к ней подкатить. Ее это слегка огорчило. Надо отучить себя так сурово хмуриться, когда думаешь. Она была бы рада хорошей потасовке.)

Надя переоделась и забинтовала руки. А потом все исчезло, кроме ритма ее дыхания, качающейся груши, скрипа песка под кулаками — снаряд неохотно принимал ее удары, пот каплями стекал между голыми лопатками. Вопрос, почему талисманы так среагировали прошлой ночью, все никак не поддавался разгадке. Будто что-то застряло у нее в зубах и зубочисткой никак не удавалось достать этот кусочек.

Только почувствовав чью-то руку на плече, она поняла, что ее зовут по имени. Неожиданное прикосновение испугало. Она развернулась, выставив кулаки, готовая изрыгнуть проклятие.

Таня отступила так поспешно, что споткнулась о табуретку и унизительно грохнулась на пол. Мгновение они смотрели друг на друга. Надя тряхнула головой: из-за нерешенной проблемы она была на взводе. Но Таня не виновата. Надя предложила ей потную руку, помогла напарнице подняться.

— Извини.

— Я думала, ты мне нос сломаешь. — Таня вернула табуретку на место и плюхнулась на нее. Потерла бедро, локоть, голень, двигаясь осторожно, как юный пионер, который прокладывает путь по топографической карте боли. Ее руки были покрыты свежими ссадинами.

— Ты исчезла вчера ночью, — выдохнула Надя. Слова давались ей легче по мере того, как пульс успокаивался. Но думалось четче: даже короткая тренировка дала терапевтический эффект. — Нам надо поговорить. Случилось что-то очень странное.

Таня кивнула, вздохнула.

— Я всю ночь за ним гонялась. — Надю накрыла волна облегчения. Таня тоже это почувствовала. Они были заодно. Все еще напарницы, крепкая команда. — А потом пришла в кабинет, доложила обо всем Саше.

Спокойствие тут же исчезло.

— Стой, какого черта...

— И тут же отправилась искать тебя.

— ...доложила об этом Саше?

Таня посмотрела на нее, как на пьяную.

— Ну, конечно, я ему сообщила. А ты почему нет? Если это и впрямь... — Тут она запнулась. Оглядела зал, посмотрев в каждый пыльный уголок. Они одни. Но все же она перешла на такой тихий шепот, что Наде пришлось читать по губам. — ...эвакуация перебежчика, а я уверена, что так и есть...

Надя отшатнулась, будто ей влепили пощечину. Нет, будто груша подкралась и врезала ей по шее.

— О чем ты?

Таня моргнула. Замерла.

— Я... Стой. Ты сказала, что вчера случилось что-то странное.

— Верно. — Надя закусила губу. Почувствовав металлический привкус крови, добавила: — Но теперь у меня есть неприятное подозрение, что мои странности — это не твои странности.

Таня сдулась, как лопнувший воздушный шарик. Облокотившись на колени, запустила пальцы в волосы, так что лоб оказался у нее в ладонях. Сгорбилась в изнурительном раздумье, пока Надя не решила, что Таня уснула. Наконец напарница взглянула на нее.

— Ты первая, — сказала она. За эти несколько мгновений она будто состарилась на несколько лет. Когда она в последний раз ела?

Надя покачала головой.

— Не здесь. Пойдем ко мне. Поговорим по дороге, приготовим завтрак. Нам обеим это не помешает.

Они молчали, пока Надя собирала вещи, и вместе вышли в весеннюю прохладу. Прага зевала и потягивалась: проснулась, пока Надя тренировалась. Они позволили грохоту трамваев, гулу автомобилей, стуку каблуков по мостовой, звону колокольчиков над дверями лавок скрыть их разговор. Надя дополнила этот звуковой камуфляж щепоткой колдовства: боялась, что может случиться что-то не то, если Таня в таком состоянии попробует сотворить это простейшее заклинание.

— Что-то не так в городе. Я чувствую это уже несколько дней, то сильнее, то слабее. Но вчера вечером мои талисманы будто взбесились. Полночи я гонялась за конструктом. Очень мощным конструктом. Он охотился, но на восходе рассыпался у реки. — Надя сделала многозначительную паузу. — Я все думала о том, что тот американец, Причард, сообщил нам в Вышеграде.

— Вчера вечером? — Таня нахмурилась. Потом, с незыблемой уверенностью, добавила: — Голем не имеет к этому никакого отношения.

— Тогда остается только одна версия... — Они на мгновение прервались, пока проходили мимо троих полицейских, топчущихся возле кафе. Но затем, в ответ на хмурый взгляд напарницы, Надя продолжила: — Этот конструкт... Я только раз видела что-то подобное: той ночью, когда мы нашли Злату.

Таня медленно остановилась.

— Стой. Ответь мне прямо. Я правильно поняла то, что ты хочешь сказать?

— Я думаю, в Прагу прибыл новый Носитель. И кто-то, не из наших, имеет в своем распоряжении несколько мощных конструктов, рыскающих по городу.

— Неудивительно, что ты так всполошилась, когда я сказала, что доложила об этом Саше.

— Ну так что ты там пыталась мне сказать... В спортзале?

Завернув за угол, они увидели Надин дом. В желудке заурчало. Они ускорили шаг, перешли дорогу перед трамваем. Оставляя за собой облачка пара, как остатки слов, Таня рассказала, как она провела ночь.

— А что западные агенты?

Таня пожала плечами.

— Британский сотрудник, Уинтроп — насчет него ничего не знаю. Но американцы явно в этом замешаны. Уверена, Причард начал эту драку.

— Потому что они эвакуируют перебежчика.

— Другого не могу придумать. Говорю тебе, ссору устроили, чтобы отвлечь внимание.

Они молчали, пока не оказались в безопасности и тепле Надиной квартиры; поедая яичницу с тостами, обдумывали, какие неприятности из всего этого следуют. Надя первая подала голос. Допивая чай, она произнесла:

— Я ошиблась. Боюсь, наши проблемы связаны.

Таня вздохнула:

— Американцы эвакуируют перебежчика...

— Который, так совпало, прибыл в город тогда же, когда новый Носитель появился в Праге. — Надя громко поставила кружку на стол. — Боже мой.

Зерена поняла, что что-то не так, как только вошла в кондитерскую. Поняла это на таком глубоком, подсознательном уровне, что ее инстинкты опередили разум на несколько секунд. Но она проделала все привычные действия ради спокойствия посетителей: тело выполняло необходимые движения, а мозг делал расчеты.

Клюнув Кометского в щетинистые щеки, она пробормотала любезности. Как обычно, он слегка попахивал алкоголем.

— Так рада снова видеть тебя, Саша.

Его ответ был душевнее и искреннее.

— А уж я-то как рад!

И в этот момент она пришла в себя.

«Его улыбка», — осознала она. Сашина улыбка была искренней.

В кондитерской пахло корицей и свежим хлебом. Обычно от этих ароматов у нее начинал урчать желудок. Теперь он сжался.

Но она не сняла свою маску.

— Не ожидала увидеть тебя снова так скоро. — Перевод: «Мы договаривались не контактировать». Она попыталась сесть, но он положил руку ей на плечо — боже, теперь он так фамильярен с ней — и потащил к прилавку.

Обменявшись кивком с женщиной у кассы, он сказал:

— Я тоже, если честно. Но я знал, что тебе захочется это увидеть.

Зерена позволила ему провести себя в кухню лавки.

— Когда-то я сама пекла пирожные. Этот процесс для меня не тайна.

Он рассмеялся. По-настоящему рассмеялся. Что-то не так.

Она продолжила оживленно болтать, отвлекая его, и крутила обручальное кольцо на пальце. Все талисманы на ней — гранаты в серьгах, древняя монета в клатче, даже серебряные бусины, вшитые в подол пальто, — слегка задергались, будто подтверждая свою активацию. Пусть только попытается ее убить. Защитные чары сожгут его дотла. Она превратит пекарню, даже всю улицу в бушующее пламя, но не позволит этому толстому алкоголику Александру Вадимовичу Кометскому поверить, будто он способен ее превзойти.

Он провел ее в кладовую. Там, на столе длинный кусок марли скрывал сверток размером с корзинку для хлеба. Карел с Владимиром подпирали спинами стену: младшие служители теперь смотрели на нее так, будто готовились захватить ее трон. Она замолчала. Одного Сашу она еще могла победить. Карела и Владимира она уже как-то перехитрила. Но всех троих? Надеясь, что соперники примут это за нервный жест, она снова повернула кольцо. На этот раз подтверждающий трепет амулетов наполнил рот Зерены отвратительным привкусом заплесневелого хлеба.

Саша заговорил, только когда дверь закрылась и Карел подпер ее стулом. Зерена узнала покалывание статического электричества: сработало защитное заклинание. Затем Саша прошел к столу и положил руку на марлю. Она закатила глаза. Возможно, она сдохнет от скуки с этим занудным фокусником прежде, чем он попытается сам ее убить.

Хмурясь, он пробежал языком по внутренней стороне щек. Зерена смотрела, как горбик появился на одной щеке, затем на второй. Проклятье. Он тоже это почувствовал. Она хватила лишку.

— Ты напряжена? Не стоит. Я просто хочу поделиться сведениями.

— Мы это делаем иначе.

— Нет, это срочно, и это касается нас всех.

Она взглянула на тех двоих. Как напряженно они опирались о полки, их взгляды бегали туда-сюда.

«Ага. Вы тоже не знаете, что задумал Кометский. Может, мне и не придется сжигать эту пекарню. Саша — личность многогранная, но точно не дурак. И он никогда не был так глуп, чтобы нападать на всех троих разом».

Она ждала, когда кто-то из этих шутов клюнет на Сашину наживку. Потребовалась лишь секунда.

Владимир скрестил руки.

— Теперь мы одни. В чем дело?

Саше хотя бы хватило вежливости обойтись без предисловий.

— В Праге перебежчик. Он уже в руках ЦРУ.

Зерене не пришлось изображать удивление.

— Тогда, пожалуй, у тебя серьезная проблема. Но я ничем помочь не могу. Это твой провал. При чем здесь я?

— Ни при чем. — Сбросив марлю, Саша добавил: — Ты уже внесла свою лепту.

Под тканью скрывалось радио. Вспомнился недавний разговор насчет него. Зерене не нравилось, к чему все идет.

Карел ткнул подбородком в сторону стола.

— И мы должны понимать, к чему все это?

— Исследуйте его. — Саша развел руками. — Прошу. Внимательно, как следует осмотрите. — Он поймал взгляд Зерены. — Это абсолютно безопасно, уверяю.

Потребовалось несколько секунд, чтобы почуять чужеродную магию. Радио было конструктом. Весьма хитроумным.

— Это дело рук волшебника Льда. Очень умелого. Где ты его добыл?

— Я нашел его за тайной дверцей в квартире дорогой Тани. С тех пор она всячески старается вернуть его. Я, разумеется, пресек все попытки.

Зерена ощутила неподдельную тревогу, и ей потребовалась невероятная сила воли, чтобы не вздрогнуть. Саша интересовался именно этим радио. Действуя инстинктивно, ощущая серьезный нераскрытый потенциал Татьяны Морозовой, Зерена безрассудно сымпровизировала, чтобы оградить юную сотрудницу от подозрений. Глупая игра, она это понимала, но все же втянулась в нее. Но тогда потенциальные преимущества казались огромными... Теперь эта неосторожная ложь раскрылась. И получалось, будто Зерена намеренно пыталась скрыть операцию Льда, которую выполняла Сашина подчиненная.

Хотя она сомневалась, что Карел и Владимир понимали, что происходит, последствия были ясны. Это попытка переворота. Или хуже. Но она подыграла, потянула время. Ей нужно было вернуть самообладание.

— Очень надеюсь, что сегодня ты будешь выражаться яснее.

— Именно Таня заметила процесс эвакуации перебежчика. Она очень хороший сотрудник. Но она явно агент наших врагов, вольный или невольный. Она должна уйти. — Его щеки дрогнули, когда он покачал головой. — Мне очень не нравится такой ход событий, особенно когда мне его навязывают.

Карел скрестил руки.

— Уверен, ваше неудовольствие не сравнится с нашим, когда нас держат в неведении.

— Дождитесь своей очереди, — сказала Зерена. — Дайте взрослым договорить. — Ей не требовался талисман, чтобы извлечь из себя голос, способный мгновенно приструнить непослушную дворняжку. Владимир с Карелом ощетинились, однако стиснули зубы. Менее ледяным тоном она добавила. — Тебе навязывают? Объясни.

— Мы полагались на тебя. Твоей задачей было следить за соперниками и информировать нас об их позициях в Праге. Мы доверяли тебе. — Его щеки опять задрожали. Саша, несчастная жертва. — Вместо этого ты позволила враждебному агенту проникнуть в мой штаб. Если бы я сам не узнал правду, ущерб был бы огромен.

Он повернулся к остальным, извлекая талисман из кармана брюк. Она поняла, что это, даже не глядя: нефритово-зеленое перо колибри, продетое в крошечное отверстие в камне, вся конструкция связана серебряной проволокой. Колибри, потому что истина легка и хрупка, серебро символизирует честность. Прекрасный, опасный предмет.

— Я призываю вас в свидетели. Клянусь: Зерена Пулноц утверждала, что, хотя радио было у Татьяны Морозовой, оно безопасно и не представляет собой помеху. Клянусь: насколько я знаю, Зерена намеренно скрыла связь сотрудника КГБ под моим командованием с Консорциумом Льда и сделала это в ущерб нашей работе в Праге.

Он прижал талисман к губам. Куснул перышко, выдернул его из камня и выплюнул на пол. Оно не загорелось. И он тоже. Он сказал правду или, по крайней мере, то, как он ее понимал.

— Я утверждаю, что Зерена Пулноц не подходит для своей должности.

Владимир хмурился, глядя на изумрудное перышко. Карел хмурился, глядя на Зерену.

— Будете это отрицать?

— Я отрицаю, что делала это для поддержки Льда. У меня на все есть свои причины.

— И все же вы их не раскрыли.

— Вы мало чем с нами делитесь, — добавил Владимир.

В других обстоятельствах она бы закатила глаза от такого дерзкого тона. Но сейчас приподняла бровь.

— Например?

— Мы знаем, что недавно прибыл Носитель. Это мы выяснили сами. Вы об этом не упоминали.

Саша дернулся, будто получил удар током.

— Это правда?

Презрительным взглядом, который она бросила в его сторону, можно было бы раздеть мужчину до скелета.

— Я думала, ты больше не доверяешь моим заявлениям. Полагаю, ты скоро выступишь против Морозовой.

— Я должен. Это непростое время. Происходит эвакуация перебежчика, а учитывая еще и то, что по городу бродит ничейный Носитель, просто наблюдать за действиями Татьяны Михайловны слишком рискованно. — Саша выпрямился. Перемена в положении его тела была незначительная, но намеренная. Когда он заговорил, его голос уже не был голосом добродушного дядюшки или сладкоречивого льстеца. — Я буду сожалеть о потере сотрудника, но Таню следует убрать. И я ее уберу.

«Ты хочешь, чтобы она ушла, потому что считаешь ее моей. Что ж, тогда, возможно, я ее своей и сделаю».

— Ясно, — сказала она, надеясь, что звучит убедительно кротко. Этот тон она нечасто использовала. «Держись своих иллюзий, Александр Кометский. Они послужат нам обоим». — Могу я тогда внести предложение?

Если честно, ей было неприятно, что он умудрился вложить в единственный кивок столько снисходительного великодушия. Но она проглотила обиду.

— У нас уже есть инструмент, чтобы справиться с Морозовой. — Она не сводила взгляда — просительного, как она надеялась, — с Саши, но склонила голову к людям из Пламени, которые смотрели на них, как канарейки в клетке — в ожидании, когда две голодные кошки разорвут друг друга. — Используй их конструкт. Так наши руки будут чисты.

Владимир с Карелом обменялись виноватыми взглядами. Безыскусные болваны.

— У нас нет...

— О, умоляю. — Она позволила своему презрению вылететь на свободу. Она может сыграть роль просительницы перед Сашей, если так уж нужно, но не позволит себе склониться перед этими идиотами. Карел поежился, будто холод ее голоса сковал его позвоночник. — Не оскорбляйте меня. Как только вы заподозрили, что в городе новый Носитель, вы в лепешку разбились, но сотворили конструкты для охоты за ним. Последний из них бродит по городу уже несколько дней.

Для Саши она добавила:

— Не такая уж я и несведущая касательно того, что происходит в Праге.

Он почесал подбородок.

— Конструкт. Что ж, это подойдет.

2.

Половицы скрипнули. Джош поднял голову, быстро распределив внимание между окном на улицу и комнатой за спиной.

— Как он?

— Спит, как новорожденный котенок у маминой сиськи. — Голос Доминика в темноте прозвучал мрачно и хрипло. Дверь в единственную спальню конспиративной квартиры закрылась за ним с тихим щелчком.

— Я думал, Соколов будет слишком взбудоражен для сна. Видимо, адреналин весь вышел.

«Но не мой. Пока нет».

— Наверно. А может, виноваты те капли, которые я подлил ему в бокал по прибытии.

Это привлекло все внимание Джоша. Его стул заскрипел по полу, когда он отодвинулся от окна, чтобы взглянуть на Дома, который уселся за кухонный стол. Помещение было достаточно тесным для шепота.

— Хлоралгидрат? Это не по плану.

Дом пожал плечами.

— Я действовал по обстоятельствам. Нам нужно, чтобы Соколов был в ясном уме и спокоен. Поэтому ему надо выспаться.

— Но вдруг нам придется перемещать его в спешке?

— Меня это не беспокоит. Ты хороший оперативник, Томс. Уверен, мы справимся.

Джош покраснел, он был рад, что в кухне темно. Постарался унять головокружение и не слишком выпятить грудь.

— Наверно, правильно, что он отдыхает сейчас, а не позже.

Дом кивнул.

— Планы хороши, я ведь сам этот написал, в конце-то концов, но оперативная работа требует принятия решений на месте. — Он вынул сигару из внутреннего кармана блейзера. Не зажег, слава богу, но подержал под носом. Нюхнув пару раз, добавил: — Всегда учитывай обстоятельства. И обстоятельства, которые привели к этим обстоятельствам. — Сигара перешла в уголок его рта. Пожевывая ее, Дом заключил: — Я имею в виду обстоятельства, которые не заложены в план. Твои личные планы Б, В и Г, когда все идет к чертям.

— А с тобой это когда-то случалось? Когда все шло к чертям?

— И даже дальше.

Джош поразмыслил над этим. Постарался не выглядеть слишком уж жадным до советов.

— Все ведь не спланируешь, но нужно пытаться, да?

Дом снова пожал плечами.

— Все это ты уже много раз слышал от Причарда.

— Хм.

Джош вновь сосредоточился на подходах к конспиративной квартире. Если появятся враги, им с Домом придется отодвинуть отключенную духовку и уйти ползком через лаз. Он все еще пытался понять, как им вытащить Максима, если тот будет без сознания, когда Дом встал. Подтащив за собой стул, он присоединился к бдению Джоша у окна.

— Отдохни, Дом. Я тебя сменю. — «Я бы не смог уснуть, дай ты мне хоть двойную дозу того, что подлил Максиму».

— Конечно. Спасибо.

И все же Дом не сводил взгляд с улицы. Занавески скрывали их от посторонних глаз, из темной комнаты было удобно наблюдать за переулком. Он откашлялся, будто сомневался, говорить ли.

— Слушай, Джош. Пока я не ушел на боковую. Я знаю, что был слегка груб с тобой. Насчет... того, что вообще-то меня совсем не касается. — Джош напрягся. Между лопаток он почувствовал покалывание, предвещавшее неприятный разговор. Сигара постучала по зубам Дома, тихонько поскрипела, когда он перекатил ее из одного угла рта в другой. — Ты отлично сработал сегодня. Это для меня главное. По мне, так ты нормальный парень.

Движущаяся точка на улице дала Джошу повод отвернуться. Ну вот, опять. Он встал, оперся на подоконник, стараясь не колыхнуть занавеску. Вытянул шею, прошипел:

— Ты это видел?

— Полегче, ковбой, — указал ему Дом. — Газета.

Подул сильный ветер. Водоворот пыли поднял в воздух газету и мотал ее по переулку — обрывок с одной стороны темнее, чем с другой. Она мерцала в свете фонарей.

Джош вернулся на место, снова покраснев, но не от гордости. Хотя бы стул не уронил.

Будто прочтя его мысли, Дом сказал:

— Лучше перебдеть, чем недобдеть.

Они вместе продолжили молчаливое дежурство. Прошло минут пятнадцать. Никто не заходил в переулок. Даже бродячий пес, пометивший фонарный столб на углу. Дом зевнул. Джош поборол собственный зевок. Он уже собрался повторить предложение сменить Дома, когда тот прервал молчание.

— Можно тебя спросить?

Джош попытался пожать плечами, как это делал Дом, легко и беззаботно.

— Валяй.

Мускулистая рука Дома сжалась в кулак.

— Как скажешь, вождь. — Он откинулся назад, словно замахиваясь. Джош вздрогнул. Дом оскалился, хлопнул его по спине. — Не, я тебя разыгрываю. — Он позволил себе хмыкнуть. — В такое время суток люди обычно скисают. Когда проходит возбуждение, возникает похмелье. Нужно держать интригу.

Гейб не ошибся в Доме. Этот парень бывает несносным ура-патриотом. Но это не делает его плохим. Дом вполне ничего, хотя и буйный.

— Так в чем вопрос-то был?

Дом кивнул.

— Причард. — И снова он словно прочел мысли Джоша. — Что с ним такое?

Джош отвлекся от переулка. Уже не так трудно, как полчаса назад.

— Не понимаю вопроса.

— Он со всеми такой трудный или только со мной?

— Я не... Мой опыт с Гейбом другой.

— Значит, только со мной. — Дом поджал губы. Сигара в очередной раз поменяла угол во рту. Джош не думал, что Дом из тех парней, кого легко задеть, но опять-таки — насколько хорошо можно знать кого-то? Внешность обманчива. Джош отругал себя: уж он-то должен был держать свою правду при себе. Вся его работа, вся его жизнь зависели от этого.

Дом явно выглядел расстроенным. Джош подыскивал слова утешения. Но прежде, чем он их нашел, Дом снова нацепил маску буяна.

— Не пойми меня неправильно. Он хорош. Мне отлично с ним работается. Я просто пытаюсь найти подход.

— Честно, ты слишком мудришь. К Гейбу не так трудно найти подход.

— Ко всем непросто, сынок.

Что ж. В начале зимы Гейб был странным. Но это прошло. И по мере того как подготовка к «Анхизу» набирала обороты, Гейб становился надежнее, чем в начале их знакомства...

— Давно ты его знаешь?

Джош отшатнулся. Это уже очень чудно.

— Как ты это делаешь, черт возьми?

— Что делаю?

— Ты будто читаешь мои мысли.

— Если бы я это умел, то не задавал бы вопросов.

Джош мысленно перевернул страницы календаря.

— Я работаю с Гейбом около года, кажется.

— Ну вот. Он знает тебя достаточно давно, чтобы расслабиться в твоем присутствии. Но я новенький — ему приходится держать меня на расстоянии. Я понимаю. Я бы так же поступил на его месте. — Дом вынул сигару изо рта и нахмурился. Помотал головой, будто сожалея о фундаментальной несправедливости мира, затем добавил потише: — Вот что я скажу. Это ужасно неправильно, что у всяких шарлатанов из агентства столько власти, что они могут разрушить чью-то карьеру из-за пустяка. Особенно карьеру такого надежного парня, как Причард.

Джош навострил уши. Подавление зевоты отошло на второй план, он резко проснулся. Потер глаза. Отчасти потому, что они болели, но еще это давало ему несколько лишних мгновений, чтобы осмыслить сказанное Домом.

— Шарлатаны. Ты про врачей?

— Из Лэнгли.

Джош попытался уложить это в голове, пока последние звезды исчезали с неба. Где-то муниципальный электрический таймер зарегистрировал дневной цикл и включил реле, и спустя долю секунды уличный фонарь погас. Джош задумался, сколько времени прошло с тех пор, как на закате и на рассвете по этому древнему городу бродили настоящие фонарщики. Праздные размышления вроде этих гораздо уютнее домыслов Дома. Тишина прогнулась под собственной тяжестью, пока, словно шарик соленой ириски, не сорвалась со своей нити и не плюхнулась на пол.

— Ах черт, Томс. Я ведь не разбалтываю сплетни?

— Не волнуйся. — Небрежное заверение звучало неубедительно даже для Джоша.

— Черт, парень. Он ведь твой напарник, ради всего святого. Я думал, если уж он с кем-то и откровенен, так это с тобой. — Дом выудил носовой платок из внутреннего кармана блейзера. Один уголок коричневатый от табака. Замотав платком сигару, он продолжил: — Я ведь и впрямь влез не в свое дело. Пожалуй, пойду и наваляю себе по морде. Я скоро тебя сменю.

Он повернулся, чтобы уйти. Между тем Джош припоминал величайшие провалы Гейба: последствия ошибки с Драгомиром, фиаско с копами в то холодное утро на Староместской площади, странные взаимоотношения с барменшей из «Водолея», не говоря уже о блондинке-кагэбэшнице и ее подруге-амазонке...

Он бросил через плечо:

— Дом. Погоди.

И снова. Алистер, похоже, неплохо знал Гейба. Он бы предупредил Джоша, знай он о проблеме с его напарником. Ведь так? Не только потому, что они союзники против «железного занавеса», но еще и потому, что между ними есть связь. Ведь есть?

Дом завис на границе между кухней и сном. Джош раздумывал.

Дом зевнул так широко, что челюсть щелкнула. Джош решился.

— Я, хм... Не знал, что в дело вовлечены врачи. — Правда. Он выразился так, будто знал кое-что — о, конечно, он кое-что знал. Но не про врачей.

Скрестив руки и опершись на оконную раму, Дом поджал губы, будто аккуратно выбирал слова.

— Полагаю, ты имеешь право знать. Это повлияет на твою карьеру, пока будешь с ним в связке. — Он пожал плечами. — Да и вообще на всех.

— Я знаю, что ему тяжко пришлось этой зимой. Но он обычный человек. Мы все такие.

— Конечно. Я ведь никого не обвиняю. Но на такой операции, как эта, — Дом мотнул головой в сторону закрытой спальни, из которой раздавался храп, — нужна особая осторожность. Я должен досконально знать свою команду. Я принимаю свою работу и обязанности всерьез. Как врач — раковую опухоль. Так что если бы я узнал что-то, что вынудило бы меня усомниться в его, твоих или чьих-то еще способностях, я бы все свернул. Этого не произошло, то есть сам понимаешь, что я думаю о команде Драммонда и пражского штаба. Но когда я прослышал, что Причарду «тяжко пришлось», я копнул глубже. У меня ведь есть связи. Я добыл его досье.

«У тебя есть связи? Связи, которые могут добыть тебе досье секретного сотрудника как раз плюнуть?»

— И?

— Ты ведь знал, что он перед этим работал в Каире?

— Он мало об этом рассказывал, но да. Полагаю, там было очень скучно.

— Угу. Такова линия партии. Уверен, он хочет, чтобы все так думали. Драммонд знает, что все это чушь. И ты на нее не ведись. Ты знаешь, почему закончилась его командировка в Египет?

— Никогда не спрашивал.

— Спроси как-нибудь и послушай, что он скажет. — Дом наклонился ближе, перешел на шепот. — Он сам не знает.

— С ума сойти.

— Еще как. Причард следил за парнем. Все было нормально. Делал свое дело, делал хорошо. И вдруг прямо посреди улицы — бах! Вырубается. — Дом дополнил историю щелчком пальцев. Рассказ произвел эффект выстрела. Оба сотрудника прислушались, подождали, пока храп Максима восстановит ритм. — Очнулся позже, бродил как безумный. Никаких воспоминаний о случившемся. Каир направил его домой для наблюдения. По большей части все было нормально, только вот порой... Но Причард пожал пару рук, сделал пару звонков и получил новое назначение на оперативную работу. Он ведь не на сто процентов выкладывается?

— Не всегда. — Простое утверждение. Не то чтобы Дом раскрыл секрет. Все знали о происшествии с копами. Так почему Джошу кажется, будто он предает доверие Гейба? — Но, как я говорил, всем бывает непросто.

— У всех порой из носа идет кровь. Но не у всех идет кровь из глаз, приятель.

— Твою ж мать. Серьезно? Когда это было?

— Совсем недавно. К его чести, он отмахнулся от этого, будто его комар укусил. Но перед этим меня чуть удар не хватил. Никогда такого не видел?

— Я, хм... Я видел, что у Гейба... Не знаю. Думал, может, это судороги. Я знаю, что он был во Вьетнаме. Я решил, подцепил что-то в джунглях. Какого-то паразита, может.

— Судороги. Они усиливаются?

— Вообще-то нет. Сейчас он в лучшей форме, чем когда-либо с нашего знакомства.

— Ну, это уже что-то. А ты заметил флягу?

«Ох, это». Джош с облегчением фыркнул.

— Это не то, что ты думаешь. Он не пьет.

— Я в курсе. Я спросил его об этом прямо. Но она есть. Я могу понять парня, который пьет втихаря. Думаешь, он был бы первым пьянчугой на тайной службе? Малыш, если тебя когда-нибудь забросят в настоящую глушь — а надеюсь, этого не случится, — ты увидишь, что опытные сотрудники ведут себя так, что оторопь берет. — Он покачал головой. — Но признай, что это странное суеверие.

И прежде, чем усталый разум успел обуздать рот, Джош услышал свой голос:

— Алистер Уинтроп тоже ходит с флягой. — И вздрогнул.

Но Дом согласился с ним.

— Верно. И они проводят много времени вместе.

Джош не это имел в виду. Но Дом прав, если подумать.

По переулку пронеслась первая за день машина. Прага просыпалась. Джош сжал зубы, пытаясь сдержать предательский зевок.

— Что, думаешь, случилось с Гейбом?

— Трудно сказать. — Дом пожал плечами. — Да и не мое это дело. Но я уже говорил. Он хороший сотрудник. Надежный парень. Раз он решил не вводить тебя в курс дела, уверен, на то есть причина.

— Конечно.

«Но если ты не доверяешь мне в этом, Гейб, что еще ты от меня скрываешь? Почему всякий раз, как ты оказываешься в одной комнате с той девкой из КГБ, ты выглядишь как ребенок, которого застукали, когда он таскал печенье из банки? Куда ты деваешься, когда я не могу тебя найти?»

Дом снова зевнул.

— Надо мне все же на боковую. Побудешь тут еще пару часов?

— Конечно. Заварю себе кофе.

— Сменю тебя через два часа. — Дом отправился прямиком на диван. Заскрипели пружины. Веки Доминика захлопнулись. Но он вновь их ненадолго расцепил:

— Эй, Томс. Это все останется между нами? Мне нравится Прага. Я не склонен гадить там, где ем, понимаешь?

— Конечно. Понимаю.

Если бы не занавески на окне, можно было бы решить, что квартира на окраине промышленного района пуста. С улицы она казалась темной. Если кто-то и сидел у окна — а кто-то обязан там сидеть, — он не дергал занавеску и никак не обнаружил себя, когда Гейб прошел по переулку.

Он постучал дважды. Выдержал паузу. Еще два стука.

Шаги за дверью. Голос Джоша:

— Уиплэш.

— Фенвик. — «Я цел, — это значило, — и за мной нет хвоста». Скажи он «Ду-Райт», и Джошу пришлось бы запереть дверь на двойной засов, схватить Максима и слинять через запасной выход, пока Гейб пытался бы отвлечь или сбить с толку врагов, приближающихся к конспиративной квартире. Однако пока «Анхиз» больше соответствовал Нелл, чем Дадли[73]. Гейб надеялся, что так будет и дальше.

Загремел засов. Зазвенела цепь. Дверь открылась настолько, чтобы Гейб мог протиснуться в нее.

— Доброе утро, приятель. — Он распахнул пальто, и оказалось, что он прижимал к груди пакет из вощеной бумаги. Не хотел выглядеть так, будто встречается с кем-то за завтраком. — Я принес koláče.

Джош закусил губу.

— Хм. Спасибо.

Глаза у него были розовые, а кожа под ними темной и тонкой.

— Ты всю ночь дежурил? А где Дом?

— Я дал ему поспать. Мне было о чем подумать.

Гейб поставил пакет на столик возле крохотной кухни. Когда он посмотрел на дверь спальни, безбилетник дернулся, будто дремлющая кошка повела ухом. Там Соколов, ясно. Гейб чувствовал Носителя. Чувствовал отрицательное пространство, метафизическую пустоту в форме элементаля внутри этого человека.

— Весточки от друзей?

— Все тихо. — Джош потер глаза. — Кстати, тебя долго не было.

— Я прошел по всему маршруту. Никаких признаков активности. — Он указал на стол. — А потом взял завтрак, на случай, если ты забыл. — Он открыл пакет, вдохнул. — Твои любимые. С абрикосами, верно? Подумал, ты заслужил поблажку после вчерашнего. — Протянул руку. — Отличная работа, кстати.

Джош посмотрел на Гейба, затем на пакет с выпечкой. Схватил еду и проигнорировал руку.

— Посмотрю, не голоден ли Максим. — Сжал в кулаке отогнувшийся верх кулька. Постучал в дверь спальни и вошел, не дождавшись ответа.

Дом отбросил фланелевое одеяло, под которым мирно посапывал. Сел, потянулся так резко, что пружины снова заскрипели. Принюхался.

— Я слышал волшебное слово? Koláče?

Но Гейб хмуро смотрел на закрытую дверь.

— Да что на тебя нашло? — пробормотал он.

— А, не обращай внимания на Томса. Он не спал всю ночь.

Программу конференции отменили и участников закрыли — вежливо, но строго — в гостинице. Сразу после разговора с Таней Саша сделал несколько звонков, в том числе начальству в Москве. Через час СтБ поставила дополнительных сотрудников в штатском в вестибюле, на кухне, у каждого выхода.

Двое сопровождающих еще оставались в больнице, восстанавливались от ранений, полученных в драке. Никто не мог объяснить Тане, как и из-за чего началась эта потасовка и почему они были так твердо нацелены побить друг друга и окружающих.

Разумеется, никто не мог. Они были околдованы сотрудником ЦРУ. Таня это нутром чуяла.

«Подумать только, я ведь уже начала доверять тебе, Гэбриел Причард. А если бы Саша нас не обманул? Ты бы украл дедушкин конструкт? Ради Америки? Может, твоя история про “безбилетника” — просто пшик? Уловка, чтобы добиться моего доверия? Мне стоило прислушаться к Наде».

Что еще хуже... Если Гейб узнал, как сотворить подобное заклинание, он точно обучался у Алистера. Лед начал трескаться, как замерзшее озеро по весне.

Третьего сопровождающего выписали с поверхностными ушибами, но она не могла с ним поговорить. Среди ночи его «вызвали на особое задание». Это значило, что сейчас скорый поезд мчит его в какое-то очень далекое и весьма холодное место.

Так что Тане с Надей оставалось опросить каждого участника конференции. По Сашиным указаниям, об эвакуации перебежчика следовало известить минимальное число сотрудников, так что пришлось действовать под прикрытием: они делали вид, что доставляют туалетные принадлежности в номера. Таня с Надей разделились, чтобы опрос не занял все утро.

Больше половины мужчин-ученых надеялись, что Таня на самом деле — проститутка. Свиньи. Но лишь немногие заработали вывих большого пальца за не туда положенную руку или неправильно выбранное слово.

В действительности она обнаружила, что большинство участников отчаянно надеялись поскорее возобновить конференцию — и даже нашла это умилительным. Никто не мог признать прямо, что великий научный фарс, известный как лысенковщина, застопорил советское сельское хозяйство и отбросил ботанику на десятилетия назад — по сравнению с Западом. Таня понимала, что еще меньше десяти лет назад требовалась особая храбрость, чтобы посвятить себя запрещенным исследованиям, буржуазной псевдонауке. Тридцать лет назад звание «генетик» равнялось смертному приговору. В буквальном смысле.

Таня вычеркивала имя из номера одиннадцать — Петр Медведев, очкастый эксперт по бурой ржавчине пшеницы, — когда ей сообщили новость: кто-то нашел во Влтаве труп, чуть ниже по течению от посольства ФРГ. В посольстве, насколько она помнила, были балконы с видом на реку. Возможно, кто-то выпал оттуда во время драки.

Или кто-то хотел, чтобы это так выглядело.

И все же за каждой дверью в списке Таня находила скучающего и растерянного ученого, как и следовало ожидать.

А вот ее напарнице повезло больше. Три часа спустя они встретились, чтобы сверить записи, и Надя сообщила, что за второй дверью в ее списке никто не ответил на стук. Ни в первый раз, ни во второй, когда она вернулась к номеру, сделав полный обход.

Она обвела имя кружочком.

— Ну и ну, товарищ Соколов, — сказала Таня. — Интересно, знает ли наш друг мистер Причард, что вы — Носитель?

3.

Карел отказался от чая. Отказался садиться. Он стоял у французского окна, скрестив руки и нахмурившись. Будто бы общество Зерены было ему отвратительно. Как быстро они забывают. Владимир не удосужился даже ответить на ее призывы, наглый крысеныш.

Хотя нет. Не призывы. Вежливую просьбу поговорить. Обсудить с ней все… на равных.

Но Зерена проигнорировала его пренебрежение. Пока эти мужчины верят, что ее можно превзойти, что Саша покарал ее и принял управление операциями Пламени в городе на себя, она может извлечь пользу из их глупости. Она все еще может получить то, что хочет. Главное — убедить их, что теперь она следует Сашиному плану, а значит, и их плану тоже.

Поэтому она блеснула своей лучшей улыбкой, приправив ее намеком на разочарование в уголках рта — достаточным, чтобы Карел мог заметить прорехи в ее доспехах, чтобы он увидел, что попадание в немилость терзает ее до глубины души, — и, пожав плечами, налила себе чашку чая. Чашка Карела, с «кобальтовой сеткой», как и остальные чашки сервиза ЛФЗ[74], осталась пустой.

Звонко, но с намеком на мрачность, она спросила:

— Надеюсь, вы и ваш отсутствующий напарник не сломали свою новую игрушку?

Он взглянул на свои ногти.

— Я сказал Владимиру, что вы хотите встретиться, чтобы попытаться забрать у нас конструкт. Я этого не допущу.

— О, Карел. Правда? Вы правда думаете, что я призва… — Она оборвала себя, но сделала это медленно, чтобы он заметил. — Я попросила о встрече, чтобы разделить с вами работу? Чтобы умолять об объедках?

Он дернулся. Зерена надеялась, что ей лучше удается играть кротость сломленного духа, чем ему — скрывать искреннюю неловкость.

— Если попробуете забрать его у меня, вас ждет неудача, — сказал он. Очко за браваду: он говорил так, будто сам в это верил, хотя они оба знали, что это откровенная ложь. — И к тому же вы навлечете на себя недовольство Кометского.

Зерена опустила взгляд, чтобы он не увидел, сколь смехотворной она сочла его угрозу. Так, потупив взор, она держала чашку возле губ. Та согревала ей пальцы. Зерена вдохнула струйки пара, посмаковала призрачный аромат цитрусовых и вкус байхового чая на языке. Досчитала до десяти и лишь потом ответила с верной, как она считала, долей негодования и сожаления.

— Я знаю, что мы часто не соглашались друг с другом. Поэтому я и попросила о встрече, чтобы мы могли оставить это в прошлом и начать сотрудничать.

Он поднес ноготь к зубам, обкусывая его, как зверек:

— Сотрудничать?

Она кивнула. Положив руку на лакированную шкатулку возле чайного набора, она сказала:

— Ваш конструкт. Он уже нашел Носителя?

Карел очень постарался изобразить пустой взгляд. Благослови его глупое сердце, он и впрямь верил, что она не сможет прочесть его так же легко, как самиздатовскую Библию. Сашин гамбит всем им добавил наглости.

«Разумеется, он еще не нашел Носителя. Иначе вы бы уже бахвалились этим и помыкали бы мной».

Наконец он покачал головой.

— Он явно нашел след, но потерял его у реки.

Она сделала два глотка очень горячего, очень дорогого чая, прежде чем набралась смелости заговорить снова. Поставила чашку и открыла шкатулку. В ней лежала брошь из кованого серебра с вплетениями из меди и маленькая подвеска на потемневшей цепочке. Карел отошел от окна, чтобы взглянуть поближе.

Она взяла подвеску.

— Мне не составит труда завоевать толику доверия Морозовой. Возможно, знак признательности. Подарок. — Она погладила пальцем брошь. Затем передала подвеску Карелу и сказала, тщательно подбирая слова, стараясь, чтобы они не звучали как приказ или команда: — Предлагаю вам позволить Морозовой сделать эту работу за вас. Пусть она найдет Носителя. А вы вставьте это в свой конструкт, и тот будет следовать за ее украшением, а значит, и за вашей жертвой. Саша хочет, чтобы Морозову уничтожили, так пусть конструкт сделает то, что в него заложено. — Карел не спешил взять подвеску, и она пожала плечами. — Вы получите Носителя и уничтожите Морозову так, что Сашины руки останутся чисты.

— А что получите вы, Зерена?

— Меня погладят по головке. Я останусь жива. Я послужу делу. — На этот раз его лицо было совершенно невозможно прочесть. Поэтому она добавила: — Если думаете, что мое самолюбие так велико, что я предпочту умереть, чем жить побитой, вы меня никогда не понимали.

Он нехотя взял подвеску. Даже после этого, однако, он отказался от чая.

Она вздохнула, подавила улыбку.

Ему же хуже, дурачок. Чай превосходен.

К вечеру было официально установлено: Максима Соколова нет нигде.

Но труп, выловленный из Влтавы, мало соответствовал росту и телосложению ученого. К сожалению, несчастный придурок, упавший в реку, еще и попал под винт корабля, который разбил ему лицо до неузнаваемости.

Странно, до чего все идеально складывалось. Будто бы кто-то это спланировал. Таня с Надей не могли доказать, что утопленник и пропавший без вести — один и тот же человек. Но и доказать, что это разные люди, тоже не могли.

Они не могли найти Носителя, не создавая свой конструкт, такой же, как тот, с которым заигрывала Надя. Но это трудоемкая задача, требующая времени, и от этого заклинания силовые линии Праги завибрируют, как струны арфы. Если Гейб или Алистер почувствуют это — ведь Алистер, скорее всего, тоже в этом замешан, — они примут контрмеры. В другое время Таню бы не заботили тщетные старания только проклюнувшегося колдуна. Но «безбилетник», если он существовал, делал Гейба непонятным и непредсказуемым.

Более того, существование бродящего по городу конструкта означало, что некоторые из местных служителей Пламени уже охотятся за Носителем, и крупное колдовство Льда насторожит любого волшебника Пламени в Праге.

Но возможно — возможно — им удастся отследить Носителя, не прибегая к грубой силе конструкта-охотника. Носители оставляли слабые магические отпечатки повсюду, где бы ни оказывались. Если действовать быстро, пока не угасла рябь, Таня с Надей смогут пройти по следу Соколова. Хотя бы по какому-то отрезку. Так они меньше задействуют силовые линии, особенно если используют навыки шпионажа. Они начнут у реки, в том самом месте, где Надя преследовала конструкт, когда эта груда мусора и магии потеряла добычу.

Холодная вода облизала носки Таниных ботинок, когда та скинула штатив с плеча. Его ноги раскрылись с щелчком, и Таня вдавила их в грязь, уже подтаявшую с началом ранней весенней оттепели. Надя наблюдала, пока Таня готовила волшебный теодолит; обе в жилетах городских рабочих, волосы убраны под шлемы. Любой случайный прохожий принял бы их за геодезистов, исследующих старую деревянную пристань у заброшенного склада шерсти.

С верхушки штатива свисал замысловатый завиток зеленого стекла. Купить вино шестидесятилетней выдержки — дорогостоящая и непростая затея, а тут же вылить его в раковину как какое-то дешевое пойло — и вовсе кошмар энофила. Но минералогический состав этого стекла и контуры дна бутылки создавали уникальное слияние магических потенциалов. В оправе из медной проволоки, подвешенный на одном — «Прости меня, бедняжка» — волоске Андулы Златы, этот осколок стал одновременно чем-то вроде компаса и телескопа.

Он свободно и бесцельно качался. Когда Таня взглянула сквозь стекло, то увидела лишь смутный образ противоположного берега и ничего больше.

Волшебницы положили руки на штатив. Талисман задрожал, будто ожидал, когда заклинание обретет форму в их головах. Кивнув друг другу и вдохнув поглубже, они выпели древние слоги. Танин рот наполнился вкусом прогорклого масла. Стекло замерло в верхней точке и начало вращаться, словно линза маяка.

Таня присела на корточки. Теперь, когда она смотрела сквозь донце бутылки, земля у их ног слабо поблескивала, будто кто-то оставил тончайший след люминесцентной пыли, который вел из переулка к реке. След обрывался у воды. След Носителя, уловленный конструктом. Неудивительно, что конструкт потерял его. Надя сняла медную проволоку с одной из ножек штатива. Таня следила за ней сквозь стекло, направляя:

— Налево. Направо. Еще чуть-чуть. На несколько миллиметров поближе ко мне. Здесь! — Оборванный конец проволоки воткнулся в вонючую грязь, в светящийся след. Теодолит слегка загудел, Таня почувствовала запах озона.

Она посмотрела на едва видимый волосок Носительницы: несколько недель назад он помог Наде изобразить Андулу Злату, а теперь без него невозможно было бы создать волшебный теодолит. Только благодаря Надиным и Таниным стараниям у местных служителей Пламени нет такого ресурса — а следовательно, и более тонкой по сравнению с грубой силой конструкта магии. Но где сейчас Андула? Что с баржей и ее коматозными пассажирами? Каких целей добилась Таня своим с таким трудом достигнутым успехом?

Волшебное донце раскачивалось туда-сюда, как иголка компаса. С каждым разом оно описывало все более узкую дугу, пока не замкнулось на следе. Таня снова села на корточки, чтобы взглянуть сквозь мутное стекло. Она ожидала, что талисман покажет место высадки где-то на противоположном берегу; Причард знал, что, переправив Носителя через реку, можно оборвать след. Но нет: стеклянная линза указывала вверх по течению реки, на здание, едва различимое вдали, — на посольство ФРГ.

Река под балконами, непримечательная для невооруженного глаза, слабо мерцала, если смотреть сквозь линзу. Конечно же, Носитель упал — намеренно или случайно — в реку там… и высадился на землю здесь. Почти никаких сомнений, что в гостеприимные руки команды эвакуации ЦРУ. Прямо здесь, на этом месте.

След Носителя здесь не обрывался. Он тут начинался. И если Носитель больше не входил в реку, они с легкостью его найдут.

«Неплохая попытка, Гэбриел Причард».

Надя бросала на Таню косые взгляды, пока они переориентировали талисман, чтобы начать трудоемкий процесс поиска следов в городе. Наконец Таня не выдержала:

— Что?

— Я пойду вместо тебя, когда дело дойдет до возвращения перебежчика.

Таня покачала головой.

— Нет. Наш общий начальник приказал мне командовать. И, как старший сотрудник, я запрещаю тебе участвовать в операции.

— В этом деле я твой начальник. — Надя уколола палец медной проволокой, пожертвовав каплю крови на оживление талисмана. — Носитель важнее перебежчика. Как только западные агенты вывезут Соколова из Праги, мы не сможем его защитить. — В ответ на вспышку раздражения, которую Таня не смогла скрыть, Надя быстро добавила: — Попробуй пока не думать про баржу. Я права, и ты это знаешь.

Таня вздохнула.

— Да, я хочу, чтобы Соколов не достался Пламени. Но единственный способ достичь этого — действовать как разведчики. Чтобы спасти Носителя, нужно поймать перебежчика. Следовательно, разведка тут главное.

— А что ты сделаешь, когда мы найдем, где Запад прячет Соколова? Не имея достаточно времени для планирования и развертывания полноценной операции, ты просто войдешь через главную дверь, как хорошая кагэбэшница? Или вооружишься талисманами и чарами?

— Конечно, вооружусь. Я же не дура.

— Тогда ты будешь действовать как волшебница Льда, которая пытается вернуть Соколова…

И так они спорили снова и снова, крутясь, как сломанный компас.

— Он здесь.

Таня воткнула кнопку в карту, приколотую к стене Сашиного кабинета, отмечая точку на краю промышленного района. Ее голос скрипел: она спорила с Надей до хрипоты, пытаясь определить юрисдикцию этого гордиева узла, пока они бродили по городу, выясняя местонахождение Носителя.

Ее начальник нахмурился, разглядывая свои ногти, затем подпер рукой подбородок. Покосился на карту. Снова нахмурился.

— Мы считаем, что там находится конспиративная квартира ЦРУ, — добавила она.

Он не моргнул.

— И откуда вы это знаете?

— Мы не знаем, — признала она. — Это наше лучшее, самое обоснованное предположение. — Она объяснила его тем, что посольская драка была диверсией, позволившей одному человеку незаметно «упасть» с балкона, а труп, найденный в реке, недостаточно подходил под описание пропавшего Соколова. Она сочинила череду свидетелей по дороге к магической триангуляции и закончила кратким описанием слежки, которую они с Надей провели, чтобы подтвердить вероятное присутствие на объекте иностранной разведки.

На деле никакая случайная последовательность свидетелей, сколь угодно наблюдательных, не привела бы их к месту. Все это было волшебство. Но что тут мог сказать Кометский?

Он молчал так долго, что Таня успела устать. Она прислонилась к шкафчику с архивом, перенеся вес с коленей, поскольку уже готова была рассыпаться, как карточный домик.

Наконец он произнес:

— Ты очень хороший сотрудник, Татьяна Морозова.

— Спасибо, шеф.

— Следующие сорок восемь часов определят наше будущее. Мое и твое.

Она так и слышала скрип сматываемой удочки. Напряглась, ожидая подсечки и укола зазубренного крючка.

— Москва-Центр внимательно следит за кризисом. Ты проявила исключительную рассудительность и инициативность в условиях немотивированного вторжения Запада. В свете этого наше начальство доверило тебе немедленное вызволение нашего своенравного соотечественника из рук американцев.

Слово «немедленное» не оставляло места для маневра. Никакой подготовки, или тайной операции, или терпения. Все это требует времени. «Немедленно» — значит «лобовая атака».

Если она нарушит срочный приказ из Москвы, станет предательницей. Если пойдет в атаку, тут же попадется в один из капканов, расставленных американцами.

Надя права. Конечно же, это ловушка. И не предполагается, что Таня выберется из нее живой.

1.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

1 марта 1970 года

Официантка принесла кофе, но Дом к нему не притронулся, и от кружки в стылом кафе шел пар. Агент не спускал глаз с двери. Он прежде не был в этом заведении. Встречу здесь предложило контактное лицо, сообщив, что кафе находится в стороне от центра. И что «местечко очаровательное» — будто Дома это заботило. Он вынул сигару из кармана пальто и провел ею под носом, а потом сунул в рот, не закуривая. Контакт не захочет, чтобы ее одежда пропиталась сигарным дымом.

С дальней стенки раздался бой часов, и в дверях тут же появилась женщина, будто стояла снаружи и ждала этого звука. Она сверкала, словно бриллиант. Сняла солнечные очки и едва взглянула на Дома, скользя по залу. Он откинулся на стуле, зажав в зубах сигару.

— Привет, Зерена, — сказал он.

— Доминик. — Она села и подозвала жестом официантку, которая тут же подскочила к ней с блокнотом в руке. Зерена заказала кофе — черный, как и у него. — Как тебе наш чудный город? Видел уже Карлов мост?

— Пока не нашлось времени. — Он улыбнулся ей, не вынимая сигары изо рта.

Она покачала головой в притворном отвращении:

— Не понимаю, как тебе может нравиться такое.

— Ну, я же ее не зажег.

— Уверена, все благодарны тебе за это. — Зерена помешала кофе и сделала глоток. Она смотрела на Доминика поверх кружки горящими глазами. Дом так и не притронулся к своему напитку. Не планировал здесь задерживаться. Хотя, стоит признать, ему нравилась эта светская болтовня.

Зерена опустила кружку.

— Правда, будет очень жаль, если ты не увидишь Карлов мост. Сколько твоих соотечественников в наши дни могут похвастаться такой возможностью?

— Я здесь не как турист. — Дом положил сигару на салфетку. — И ты прекрасно это знаешь.

— Это верно. — Ее манера держаться изменилась: Зерена напряглась, и Дом увидел, как с нее спадает гламурная маска. Перед ним предстала Зерена, которая послала ему сообщение по обычным каналам: «Я должна переговорить с тобой немедленно». До той вечеринки, в свои первые дни пребывания в Праге он ее даже не видел, но она сразу проявила себя полезным союзником.

— Вчера вечером я говорила с нашим общим знакомым, — сказала Зерена. — И узнала что-то, что будет тебе интересно.

Он наклонился вперед, отодвинул мешавшую кружку.

— С каким знакомым?

Зерена изогнула рот в лукавой улыбке.

— Думаю, ты знаешь.

Дом не ответил. Он знал. Саша Кометский. Не вполне знакомый, конечно, скорее тот, за кем он — и ЦРУ — был заинтересован следить. И Зерена оказалась идеальным посредником между Домиником Альваресом и главой штаба КГБ. Контактом, с которым он мог говорить на людях, не вызывая лишних подозрений.

— Ходят слухи, — сказала Зерена, — и он подтвердил их. В его штабе знают, что ученый у вас.

Сердце Дома дрогнуло.

— Более того, в его штабе знают, где находится ученый, где ваши люди его держат.

Дом снова взял в руки сигару. Он боролся с желанием закурить, черт бы побрал эту Зерену.

— Он пошлет к вам сегодня одну из своих сотрудниц. Я подумала, тебе стоит об этом знать.

— Во сколько? — Дом пристально смотрел на Зерену. — Тебе придется сказать мне больше, чтобы мы могли работать дальше.

Она нахмурилась. Черты ее лица заострились — опасная и жестокая.

— Не знаю, Доминик. Он мне не сказал. Но ты еще успеешь подготовиться.

— Это весьма дерзкий ход, даже для КГБ, — произнес Дом. — Послать сотрудника прямо к нашей двери.

Зерена пожала плечами, задев кончики волос.

— Так хочет наш общий знакомый. Я просто решила, что стоит тебя предупредить.

— Спасибо за это. — Дом крепко закусил сигару. Резкий вкус табака наполнил его рот. Он встал. Зерена просто наблюдала за ним.

— Я не допила кофе, — мягко сказала она.

— Ты знаешь, что мне не стоит задерживаться.

Ее глаза сверкнули, она лишь улыбнулась ему и сделала глоток.

— Я ценю твою помощь, — проговорил он.

— О, я знаю. — Она пригладила светлые ухоженные волосы.

Дом довольно кивнул. А затем развернулся и вышел из кафе навстречу яркому утру.

Надя лупила кулаками в дверь квартиры, дав волю злости. Она знала, что ей опасно здесь находиться, опасно и глупо и в каком-то смысле это проявление двуличия. Ее бесил сам факт, что пришлось прийти в этот дом, искать помощи у этого человека. Но она была в отчаянии.

Новый удар, на этот раз такой сильный, что ссадины на костяшках пальцев вновь закровили и оставили следы на дверной панели.

— Открывай! — кричала она.

Словно кто-то только и ждал этой фразы, дверь открылась. Алистер смотрел на нее сверху вниз, столь же невозмутимый, как и обычно. Ее гнев разгорелся еще сильнее, но она подавила его: есть вещи поважнее в этом мире, чем пропасть между капитализмом и социализмом.

— Ты что делаешь? — Голос Алистера звучал мелодично, но Надя слышала холод. — Хочешь весь этаж оповестить о своем присутствии?

Надя прошмыгнула мимо него в квартиру. Алистеру Уинтропу ее не смутить.

— Закрой дверь, — рявкнула она. — Поговорить надо.

Алистер поднял бровь, но сделал, как она велела. Он даже защелкнул замок, а потом скрестил руки на груди, изучая Надю. Он почти улыбался, будто все это — какой-то увлекательный розыгрыш. Она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. «Не дай ему увидеть, что ты в панике», — подумала она, а затем поняла, насколько это абсурдно: паника — именно то чувство, которое требовалось ему показать, чтобы он осознал серьезность ситуации.

— Я здесь по делу Льда.

— О, что ж, в таком случае заварить тебе чаю?

Надя пристально посмотрела на него.

— Нет. Никакого чая. Это важно, мистер Уинтроп. Вопрос жизни и смерти. — Она собралась, сжала ладони в кулаки. — Этот мозгоеб Саша пытается убить Таню. Нашу Таню.

Лицо Алистера не выдало его чувств, но он сказал:

— Дорогая, думаю, чай тут просто необходим. Сядь.

Надя хотела кричать. Она предавала свою страну, обращаясь за помощью к Алистеру, а он болтает про чай? Но он уже выскользнул из комнаты, и она слышала, как он орудует на кухне, включает воду, открывает шкафы. Надя пошла на эти звуки.

— Ты меня слышал? — спросила она, стоя в дверях на кухню. — Лед рискует потерять одну из своих лучших волшебниц.

— Я тебя слышал, да. — Алистер не отвернулся от кухонного стола. — И это ужасно огорчает. Поэтому — чай.

Он поставил чайник на плиту и наконец-то взглянул на нее.

— Я не хотела сюда приходить, — сказала она. — Но я…

Она закрыла глаза. Ее сердце бешено стучало, в груди все сжалось. Она видела перед собой лицо Тани, столь бесстрастное в своей настойчивости: она должна послужить родной стране, и, если для этого придется умереть, она умрет, так тому и быть.

— Не обязательно это говорить, — пробормотал Алистер.

Надя взглянула на него и впервые порадовалась, что все же пришла.

— Таня прямо сейчас в опасности?

Надя подумала, покачала головой.

— Вечером. Сегодня вечером она пойдет на верную смерть.

— Тогда у нас есть время.

— Нет! Нет, ведь нам нужно сотворить защитное заклинание, которое ей поможет.

Алистер зачерпнул чай заварочным шариком из проволочной сетки.

— Защитное заклинание такого масштаба потребует больше двух волшебников, а также времени, которым мы не располагаем.

Надя нахмурилась.

— Кто-то, равный тебе в Консорциуме, должен иметь доступ к подобного рода магии. Почему, по-твоему, я здесь?

— Думаю, ты здесь, потому что боишься за Таню. Сядь на диван. Я скоро принесу чай, и мы все обсудим. — Алистер помолчал, наблюдая за ней. — Лед за Лед.

Надя уступила, почувствовав опустошенность. Она знала, что Алистер прав насчет защитного заклинания: чтобы оно набрало силу, им следовало сотворить его несколько недель назад. Но все еще был шанс, что Алистер припрятал где-то талисман.

Надя поплелась в гостиную и упала на диван. Уставилась в точку на стене напротив. Из кухни вышел Алистер, неся две чашки, от которых шел пар. Он поставил их на журнальный столик и сел рядом с Надей. Мгновение они смотрели друг на друга. Лед и Лед, русская и англичанин. Затем Алистер взял свою чашку и сделал глоток.

— Скажи, что ты знаешь. — Легкая насмешливая нотка исчезла из его голоса, он стал серьезен. Они были коллегами.

Надя ему рассказала. Рассказала про беседу с Таней, про Сашу. «Ты уверена, что это был Саша?» — спросил Алистер, и Надя взглянула на него так сердито, что он принял это как подтверждение. Объяснила, что Саша приказал Тане напасть на конспиративную квартиру, где американцы держат перебежчика, хотя это и нарушит тысячу перемирий, и ее раскроют, она окажется уязвима, и уж лучше ей погибнуть…

Алистер выставил вперед руку:

— Я понял, да. Это деликатная ситуация.

— «Деликатная» — не вполне подходящее слово, — ответила Надя.

— Пей чай, дорогая. Он поможет тебе успокоиться.

Надя взяла чашку и отпила из нее, чтобы он прекратил уже болтать про чертов чай. Тепло разлилось внутри нее — неужели она и впрямь успокаивалась? Ей бы этого не хотелось. Ей нужна была помощь Алистера, но она не желала признавать его правоту.

— А теперь, — продолжил Алистер. — Насчет защитных талисманов.

— У вас есть что-то в запасе? — спросила Надя. — Слышала, у вас, стариков, всегда припасена парочка для надежности.

— Боюсь, вас ввели в заблуждение. — Алистер следил за ней холодными голубыми глазами. — Как мы уже выяснили, талисман, который тебе нужен, крайне трудно создать...

Надя разочарованно вздохнула.

— И он теряет силу, если его сразу же не использовать. Сила, способная остановить смерть? Такая нелегко дается.

— Но дается, — заметила Надя. — И ради Тани стоит постараться.

— Я не возражаю. Я лишь говорю, что у нас нет ни времени, ни ресурсов, чтобы сотворить такой талисман сегодня. — Алистер смолк и отхлебнул чай. — Даже у меня нет ресурсов для такого талисмана. Поверь, Надя, я бы создал его, будь это возможно.

Надя откинулась на диване. Уставилась в свою чашку. Это ее последний шанс. Она задумалась, не врет ли Алистер, — может, стоит разгромить квартиру и посмотреть, что удастся найти. Но она снова взглянула на него, на его обеспокоенное лицо и поняла, что он говорит правду. Может, он и из МИ-6, но он бы не допустил, чтобы Ледяная волшебница сгинула просто так.

— Однако, — сказал Алистер, — я уверен, что способен помочь иначе.

Надя насторожилась, выпрямилась.

— Что? Как? — Она затрепетала в ожидании. Может, Таню все же удастся спасти.

— Тане повезло, что у нее есть... союзник, если можно так выразиться, связанный с перебежчиком.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась Надя, и трепет ее тут же исчез. К чему он клонит? — У Тани нет связей в ЦРУ.

Алистер пристально посмотрел на нее, и Надя поняла, на кого он намекает. Причард. Она выругалась по-русски.

— Так ты его знаешь.

— Капиталистический болван, — огрызнулась Надя. — И поскольку сегодня нам не нужен голем, не понимаю, в чем его польза для нас.

Алистер хмыкнул.

— Да, это был весьма необдуманный ход с его стороны. Но союзник все равно может пригодиться. Не знаю, что Таня тебе рассказала...

«Немного», — подумала Надя, но промолчала.

— Но она помогала ему в последнее время. Исключительно по делам Льда, разумеется, но этого хватит, чтобы он, как говорят в Америке, оказался у нее в долгу.

— К чему ты клонишь? — Таня и так была связана с Причардом. Если она окажется обязана ему жизнью, это станет еще опаснее.

— Я могу сообщить ему, что Таня сегодня придет на конспиративную квартиру. — Алистер отхлебнул чай. — Если он уговорит своих соотечественников, скажем, переместить перебежчика в другое место, и квартира будет пуста к приходу Тани... — Алистер пожал плечами. — Какой из этого международный скандал? Сотрудница КГБ вышибает дверь в пустом доме? Может, и опозорится, да, но хотя бы не погибнет.

Надя пристально изучала его. Он выглядел искренним. Он был из Консорциума Льда. Они ведь друг другу не враги.

— А этого Причарда удастся убедить? — Она все еще надеялась, что получится использовать магию для Таниной защиты. Магия надежнее американца.

Алистер улыбнулся.

— Предоставь это мне. Я вытаскивал его из неприятностей, которые сыпались на него эти несколько недель, и уверен, что он прислушается к агенту МИ-6 и голосу разума. Уверяю, этот план лучше любого талисмана, который мы бы создали за то малое время, что у нас осталось.

Надя поставила чашку на столик и посмотрела в сторону окна. Занавески были задернуты неплотно: солнечный свет пробивался в щель и чертил на полу яркую линию. Полоска энергии, хоть и иного рода, более привычная, чем силовые линии, ставшие источниками ее бед.

— Если она погибнет, — проговорила Надя, — ты за это ответишь.

Она повернулась к Алистеру, чтобы он понял, насколько она серьезна.

— Понимаю, — ответил он.

Надя встала, внимательно изучая Алистера, решая, можно ли ему доверять. А затем вышла из квартиры, прочь из логова Запада, вновь на свою сторону битвы.

Таня смотрела на свою печатную машинку, пальцы замерли над клавишами. Ей требовалось написать отчет: ничем не примечательная задача, Таня делала это каждый день. Но мыслей было так много, что ей не удавалось сосредоточиться. Перед ее глазами все еще стоял Саша. Он склонялся над ее столом, над радио, ее радио, единственной вещью, оставшейся от дедушки; теперь оно стояло в его кабинете, будто там ему и место. Саша смотрел на Таню многозначительно, сталкиваясь с ней в коридоре. Сообщал ей, что она должна напасть на конспиративную квартиру американцев и вернуть перебежчика в Россию. А потом Надя, непривычно встревоженная, приказывала Тане этого не делать.

Но она должна. Надя должна это понять, но Надины мозги, похоже, совсем отбиты в боксерских поединках. Это безнадежная ситуация, которая только ухудшится, если Таня не станет действовать. Ничего не делать — значит предать Россию, а только с Россией Таня еще чувствовала родство. Конечно, был Лед, но когда дело касается перебежчика...

Таня закрыла глаза. Была еще одна причина, по которой ей следовало идти на штурм, причина, о которой она не могла сообщить Наде. Если перебежчик, Носитель, покинет Прагу, его дальнейшая судьба окажется на ее совести. Либо его перехватят международные агенты Пламени, либо американский Лед заберет его и заморозит для сохранности. Не лучшие перспективы, и она отчасти надеялась, что, возможно — возможно — ей удастся найти другое решение. Даже если она погибнет сегодня. Даже если перебежчик погибнет сегодня. Порой смерть — лучший выход.

Таня отодвинулась от стола. Взглянула на часы на стене. Стрелки бежали навстречу обеду, вечеру, ночи. Посольство гудело вокруг нее, голоса секретарш сливались в неразборчивую болтовню, и Таня больше не могла это терпеть. В эти несколько часов ей нужны тишина и солнечный свет и легкое дуновение ветра. А не этот мертвенный свет лампочек.

Она схватила пальто, шарф и выскользнула за дверь. Избежала ли она Сашиного взгляда? Вряд ли сейчас ей это важно. Он уже заполучил ее радио, уже знал, что отправляет ее на смерть.

День был удивительно ясным, деревья, еще голые, резко выделялись на фоне ярко-голубого неба. Таня обмотала горло шарфом, засунула руки в карманы и сделала несколько шагов прочь от посольства. Морозец щипал щеки, глаза слезились. Могло показаться, что весна близко, но зима еще возьмет свое.

— Татьяна? Татьяна Морозова?

Голос звенел, как колокольчик, и Тане понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить его. Она привыкла слышать его не здесь, а на вечеринках, на фоне тихой музыки. Огляделась и обнаружила, что Зерена Пулноц приближается к ней, одной рукой придерживая изящное, наглухо застегнутое шерстяное пальто.

— Здравствуйте, Зерена. — Таня посмотрела на пустую лестницу, пытаясь найти повод для бегства.

— Чудный денек, не правда ли? — Зерена подплыла ближе. — Так и чувствую запах весны.

Таня ничего такого не чувствовала, лишь лютый мороз, пробирающий до костей, столь крепкий, что пересиливал тепло солнца. Но ее не удивило, что Зерена была в своей стихии.

— Вообще-то, — сказала Зерена, — если ты не занята — а, прости, похоже, так и оно есть, раз ты рано уходишь из посольства, — может, мы могли бы пройтись? Подышать весенним воздухом.

Она махнула в сторону безжизненных деревьев.

Таня пристально посмотрела на блистательную улыбку Зерены, разумеется ничего не сообщавшую.

— Да, — выдала Таня наконец. — Пройдемся.

— Чудесно! — Зерена сунула руку Тане под локоть, словно они были школьницами, и вместе они сошли с лестницы и ступили на тропинку, которая вела вдоль деревьев. — Нет ничего лучше прогулки, чтобы прояснить ум в трудной ситуации, как думаешь, Таня?

Таня напряглась. Что Зерена знала?

Зерена рассмеялась.

— О, я не виню тебя за то, что американцы получили Максима Соколова. Не волнуйся. Когда такое происходит, в посольстве становится тяжко, верно?

Таня убрала руку от Зерены. Танина грудь сжалась.

— Да, — ответила она. — Есть такое.

— В какие трудные времена мы живем, — продолжала беззаботно щебетать Зерена, глядя на деревья, словно обсуждала сущие пустяки, а не серьезные провалы в разведывательной работе КГБ. — Поэтому я считаю, что мои вечеринки крайне важны. Они отвлекают от тягот вашей службы. Я вижу, как нелегко приходится моему мужу. Бедняга. Вечно болеет.

— Я здорова, благодарю, — пробормотала Таня. Зерена никогда не проявляла к ней искренней доброты, а уж тем более дружеского участия. Она всегда была далекой и недоступной. Но это не имело значения для Таниной повседневной работы. И все же вот они, стучат не в такт каблуками по каменной дорожке назло холодному ветру.

— Правда? Что-то ты бледна. — Зерена остановилась и повернулась к Тане, и та споткнулась, не сообразив, что делать дальше. Зерена изучала ее таким взглядом, будто пыталась залезть под кожу.

— Нормально все, — огрызнулась Таня и пошла вперед. Побыстрее бы отделаться от этой странной прогулки, и тогда она сможет найти уединенное местечко, чтобы подумать и принять свою судьбу.

— Возможно, ты профессиональная лгунья, — промурлыкала Зерена, поспевая за ней, — но мы обе знаем, что ты говоришь неправду.

Таня ничего не ответила. Ее сердце громко стучало. Она взглянула вдаль, на извивавшуюся среди деревьев тропинку.

Зерена наклонилась ближе, ее дыхание согрело Танино ухо.

— Я знаю, что тебе приказал Сашенька.

Таня замерла. Ее горло сжалось. Глупое движение, ошибка новичка, этим она все выдала, и все же ее застали врасплох, она была сама не своя...

Зерена расхохоталась. Будто перезвон сосулек. Танино лицо вспыхнуло. Одно дело, когда жена посла знает про перебежчика, но она к тому же в курсе, что через восемь часов Таня нарушит все международные соглашения...

Зерена вновь взяла Таню под руку и потащила вперед.

— Ты похожа на оленя, в которого целится охотник, — сказала она. — Не пугайся ты так! Я здесь не для того, чтобы усугубить твое положение. Совсем наоборот.

И затем Зерена сунула руку в карман пальто и вынула из него аккуратно сложенный хлопковый носовой платок. Взяла Танину руку, положила платочек ей в ладонь и сомкнула над ним ее пальцы.

— Подарок, — проговорила она. — Новой подруге. Можешь открыть здесь, прямо на аллее, но ты увидишь, что это лучше хранить в тайне.

Таня посмотрела на Зерену, пытаясь найти подсказку на ее непроницаемом лице. Предмет был легким, почти ничего не весил.

— Ну же, — сказала Зерена. — Он не кусается.

И дрожащими руками Таня раскрыла платок. Когда она увидела то, что было внутри, у нее перехватило дыхание. Она чуть не бросила предмет на землю и не сбежала.

Это был талисман, хоть и выглядел он как ювелирное украшение: серебряный треугольник, вокруг которого византийскими узорами вилась медная проволока. Прекрасный. Но Лед такие не делал.

— Я сделала его сама, — объяснила Зерена. — Можешь носить как брошь, если захочешь, или просто держать его при себе. — Она наклонилась к Тане и прошептала: — Для защиты.

— Зачем вы даете его мне? — Таня смотрела на талисман. Он блестел на солнце.

— Хочу, чтобы ты взяла его сегодня с собой на задание.

Таня перевела взгляд на Зерену.

— Зачем? Почему?

Зерена пренебрежительно махнула рукой.

— Какая твоя забота? Скажем, я не всегда соглашаюсь с Сашиными решениями. Прошу, Татьяна, обещай, что возьмешь его с собой.

— Только если скажете, зачем вы мне помогаете.

Зерена рассмеялась. Взяла Танину руку в свои и потянула девушку по тропинке.

— Какие тут могут быть причины? Я могла бы назвать патриотизм: не хочу, чтобы Россия испытала такое унижение. Или доброту: может, ты мой объект благотворительности в этом месяце. — Зерена оглянулась на Таню. — Только знай, я считаю, что от некоторых больше пользы, если они останутся живы, а не погибнут. Этого довольно?

Нет. Но Таня снова взглянула на талисман. Она гадала: будь они ближе к силовой линии, смогла бы она ощутить его подлинную мощь, понять, на что он способен для ее защиты?

— Думаешь, это ловушка. — Зерена улыбнулась и покачала головой. — Из-за Сашеньки стала подозрительной. Не все мы так жестоки, как он.

— Мы?

Зерена не смотрела на Таню, но ее рот изогнулся в насмешке.

— О, Татьяна, не притворяйся, будто не поняла, кому принадлежит магия этого талисмана.

Таня остановилась. Сжала амулет в ладони. Зерена сделала еще несколько шагов и тоже остановилась, оглянулась.

— Вы из Пламени, — прошептала Таня. Ее голова звенела. Талисман будто жег ее кожу.

— Возможно. А может, и нет. — Зерена скользнула к ней столь грациозно и легко, будто двигалась в танце. — Но если мы подружимся, я тебе скажу.

Зерена оказалась так близко, что кончики ее волос пощекотали Танину щеку. Таня стояла очень тихо, боясь, что, если она сдвинется, Зерена использует магию Пламени.

— Я знаю имена всех служителей Пламени в Праге, — прошептала Зерена. — И в знак доверия назову тебе сейчас одного.

— Почему? — поспешно спросила Таня.

— Ш-ш. Слушай. — Пауза. Таня едва могла дышать. Что это значит для России, если жена посла — волшебница Пламени? И почему она помогает Тане? Таня сжала в руке талисман. Ловушка. Должно быть, это ловушка.

— Саша Кометский, — сказала Зерена.

Таня отшатнулась, ошеломленная. Она моргнула, глядя на Зерену, которая изучала ее со спокойным, оценивающим выражением лица.

— Что вы такое говорите? — зашипела Таня.

— Саша Кометский, глава пражского штаба КГБ — служитель Пламени. — Зерена пренебрежительно махнула рукой в сторону посольства. — Теперь ты знаешь, почему он так настойчиво отправляет тебя на верную смерть. Но, как я сказала, — и тут она обворожительно, как на вечеринке, улыбнулась, — я не согласна с его действиями.

Зерена двинулась вперед, и Таня последовала за ней, стараясь дышать глубже, чтобы успокоиться. Ей не хотелось верить Зерене, но это откровение многое расставляло по местам. Неудивительно, что дедушкино радио так понравилось Саше. Он никогда не считал ее предательницей родины — он был лишь агентом Пламени, пытался подобраться ко Льду. Таня закрыла глаза. Она гадала, общался ли он с дедушкиным конструктом. Что он ему сказал, какие вопросы задавал.

— Зачем вы мне это говорите? — спросила Таня, хотя и не ждала, что услышит ответ.

Зерена улыбнулась.

— Такая хорошая маленькая разведчица. Не прекращаешь копать, пока не добудешь информацию?

Таня не ответила.

— Ладно. Я выдам еще секрет. Саша... огорчил меня вчера. Он вел себя неприемлемо. Больше я ничего не скажу. Возможно, скоро мы станем настоящими подругами, и я объясню больше.

Они достигли конца аллеи. Впереди показалось посольство, его окна сияли на солнце. Таня задумалась. При мысли о дедушкином радио в Сашином кабинете ее желудок свело от боли.

Таня не знала, верить ли Зерене. Но в тот момент она приняла решение. Сунула амулет в карман. Протянула Зерене платок.

Зерена отмахнулась.

— Оставь, — проговорила она. — Возможно, завтра утром он напомнит о том, кто помог тебе в это смутное время и кто желал твоей смерти.

2.

Чем дольше Алистер говорил, тем меньше Гейбу нравилось то, что ему придется ответить.

— Погодите, — прервал его Гейб, потирая переносицу.

Они сидели на скамейке в парке возле американского посольства, Гейб только снялся с дежурства в конспиративной квартире, и это время было отведено ему для отдыха — шанс отоспаться и поесть, чтобы на следующий день с новыми силами заступить на смену. Но тут его подловил Алистер, и Гейб теперь понимал, что день его пошел прахом.

— Не понимаю, вы просите меня изменить стране?

— Конечно же нет! — У Алистера хотя бы хватило порядочности изобразить ужас. — Я только прошу вас помочь Льду.

— Каким образом? Передав Максима Соколова КГБ? — Гейб покачал головой, рассмеявшись резко и горько. — Это вряд ли случится.

— Я не прошу вас о таком. Ведь существует же решение нашей проблемы, которое удовлетворит нас обоих? Можно переместить куда-то перебежчика, чтобы Тане не пришлось жертвовать собой ради матушки-России?

Гейб запрокинул голову и поморгал, глядя в ясно-голубое небо. Они знали. В КГБ. Каким-то образом они проследили за Соколовым до конспиративной квартиры. Точный расчет, на который полагалась его команда, не стоил ни гроша. И Таня, естественно, участвовала в этом, ведь одно ее присутствие способно усложнить…

Гейб похолодел. Его сердце бешено забилось.

Это ведь не совпадение, что именно Таня направляется в их конспиративную квартиру? Наверняка это она обнаружила местонахождение Соколова. Она поняла, что он не просто перебежчик. В конце концов, они с напарницей нашли и предыдущую девушку, Андулу. Поколдовали над городом, чтобы ее отыскать, изолировали, затащили на ту ледяную баржу смерти.

Алистер все еще щебетал, строя планы, как сохранить Тане жизнь, но теперь его слова звучали зловеще. Может, дело вовсе не в Тане. Может, Алистер знает, что Соколов — Носитель, и это вмешательство — попытка Льда получить к нему доступ.

Но нет, что-то не сходилось. Если Алистер хотел забрать Соколова в Консорциум Льда, существовали способы попроще, как до него добраться, без вмешательства КГБ. Это и впрямь солидарность Льда: Гейбу даже показалось, что на лице Алистера отразились нежность и забота, когда тот говорил о безопасности Тани.

Гейб поежился, укутавшись в пальто, задумался о вариантах действий. Алистер напирал на важность сохранения Таниной жизни:

— Понимаю, она из КГБ, но у нее талант к магии, о котором большинство из нас может только мечтать. Она — виртуоз, и Льду нельзя ее потерять, она — наша надежда победить Пламя. Понимаете, Гэбриел? Нельзя позволить Пламени одержать верх.

— Вы все время это твердите, — ответил Гэбриел.

«Но какова цена победы над Пламенем?»

Гейб понимал, что Пламя опасно. Алистер и Таня часто это подчеркивали. Но неужели настолько, что требовалось добавить еще одного человека к горе тел на волшебной барже, медленно дрейфующей на Влтаве?

— Потому что это правда. — Голос Алистера стал резким. — Похоже, вы не понимаете всю серьезность этой ситуации. Вы ослеплены своей национальной идеей.

Ледяная вода в реке, дыхание Гейба сгущается в облачка пара. Ряд недвижных замороженных тел. Повсюду воняет магией.

Гейб прекрасно понимал всю серьезность этой ситуации.

— Я тоже не хочу ее смерти, — наконец произнес Гейб. — Но я не знаю, чего вы от меня ждете. — Он взглянул на Алистера. — Как вообще русские узнали про Соколова?

— Не знаю. — Алистер выглядел так, будто говорил правду. — Надежда мне не сказала.

Надежда. Танина напарница. Не только в КГБ, но и в Консорциуме тоже. Они должны знать, что Соколов — Носитель, но, похоже, Алистеру об этом не сообщили. Гейб не был уверен, как это трактовать. Он теребил пуговицы пальто.

— Гейб, — произнес Алистер мягко. — Есть силы более опасные и жестокие, чем КГБ.

Гейб вспомнил Каир, прерванный им ритуал. Сухой жар и слезящиеся глаза. Вряд ли можно представить себе что-то более разительно отличающееся от баржи, и все же…

— Лед пытается вас защитить, — проговорил Алистер с жаром. Гейб уставился на деревья, и голос Алистера звучал как назойливое насекомое под ухом. — Лед пытается защитить всех. Пламя заботится только о своих. Если потеряем Таню, это сильно облегчит Пламени задачу сжечь мир дотла.

— Лед не пытается защитить всех, — пробормотал Гейб.

— Не понял?

Гейб встал. Ему нужно донести это до Дома, сообщить, что русские идут. Он хотел оставить Алистера на холоде. Пусть сам разбирается со своим миром магии.

— Напомню, — сказал Алистер, — что это Лед помог вам с безбилетником. Пламя никогда бы такого не сделало.

Ладони Гейба сжались в кулаки. Он повернулся лицом к Алистеру, который вперил в него каменный взгляд, подсказывающий, что перед ним действительно шпион. Признание, что он видел баржу, чуть не сорвалось с языка Гейба. Но он не выдал себя. Сейчас не то место. И не то время.

Он знал, что в каком-то смысле Алистер прав. Пламя опасно. Гейб получил безбилетника в свою голову именно по вине Пламени.

Но и Лед — не образец добродетели. И если кто и ослеплен чувством долга, так это Алистер — но не перед Британией, а перед Льдом. Он доверился Надежде Острохиной, ебаной сотруднице КГБ, а не Гейбу — и только потому, что она из Консорциума.

Но может, Гейбу удастся использовать это против Алистера. Пусть увидит, что русский Лед не так честен, как он думает. Конечно, это требовало жертвы, но разве в эти дни, в этой войне обходятся без жертв?

— Острохина сказала вам не всю правду, — выдал Гейб.

Алистер уставился на него с бесстрастным выражением лица.

— Соколова нашли не кагэбэшники. А Лед.

— Во имя всего святого, что вы несете? — спросил Алистер.

Гейб переступал с ноги на ногу, этот танец помогал ему согреться на холоде. А потом замер и произнес:

— Максим Соколов — Носитель.

Глаза Алистера расширились, на мгновение он потерял самообладание. Он был искренне шокирован. «Хорошо», — подумал Гейб, хоть и не мог избавиться от тупой боли, вызванной чувством вины, ведь он обрекал Соколова на проклятие из детских сказок.

— Вы уверены? — спросил Алистер. — Откуда знаете?

Гейб постучал себе по виску.

— Безбилетник. Соколов разбудил его сразу, как только появился в моем поле зрения. Морозова и Острохина, должно быть, отправили на его поиски это… существо, которое используется для слежки за Носителями…

— Конструкт, — пробормотал Алистер.

— Да, конструкт. Так они узнали, где он.

— Лед не использует конструкты, — возразил Алистер. — Для этой цели — нет. Но у нас есть методы слежки. — Он закрыл глаза, потер виски. — Вы уверены, что перебежчик — Носитель?

Гейб кивнул.

— Говорю же, Острохина скрывает от вас информацию.

— Не только она! Вы знали, что Соколов — Носитель, и молчали?

Гейб уставился на него.

— Почему вы вообще так поступили?

Между ними повисла пауза.

— По той же причине, что и Острохина, — объявил Гейб. — Потому что я — шпион.

Раскрыв правду о Соколове, Гейб не ощутил облегчения — напротив, это вызвало разочарование, которое он должен был уловить в себе изначально: чувство, что вся эта волшебная чепуха его доконает. Алистер волновался за Таню, но Гейба заботил «Анхиз»: только б не сдулся.

— У Нади свои причины скрывать от меня Носителя, — сказал Алистер мягко. — Они касаются Льда.

Гейб вздрогнул, услышав ласковое имя шпионки. Какого черта тут происходит?

— Это все только усложняет, Гэбриел. И поэтому еще важнее защитить Таню. А теперь еще и Носителя.

Гейб фыркнул.

— До тех пор, пока вы не заморозите бедолагу.

Глаза у Алистера сузились.

— Что вы сказали?

— Что слышали. Я знаю, что вы делаете с Носителями. — Гейб засунул руки в карманы. Он раскраснелся от гнева. Не верится, что Алистеру плевать, что Надя скрывала от него Носителя. — Я нашел вашу баржу. Забрался на борт. Нашел груз. — Он выплюнул последнее слово.

Алистер поднял подбородок, выражение его лица было невозможно понять. Ничего не ответил.

— Моя работа важнее Льда. Так было всегда. — Гейб посмотрел вверх, на паутину голых ветвей. — Мы должны защитить Соколова, Ал. Вот так. И превращать его в сосульку на барже не пойдет. — Он взглянул на Алистера сверху вниз. — Он нужен Западу. Вы это знаете. Что сделает с ним Лед? Заморозит, как полуфабрикат? Я не говорю, что желаю Тане смерти, но прямо сейчас моя работа — помочь Максиму Соколову.

— Ясно, — сказал Алистер.

Гейб поглубже засунул руки в карманы. Развернулся, чтобы уйти. Ему больше не о чем было говорить. Он уже рискнул жизнью Соколова, причем впустую.

— Лед спас вам жизнь, — выкрикнул Алистер. — Мы оба это знаем. Я уже четко сказал вам, что никто, даже Надя, не ждет, что вы предадите свою страну. А баржа — это сложный вопрос, и я понимаю ваши опасения. Однажды, надеюсь, я смогу удовлетворительно объяснить, зачем она нужна.

Гейб фыркнул. Не остановился.

— Гэбриел, я пришел к вам не за Носителем. Я пришел попросить о Тане.

Тут Гейб замер. Ничего не сказал. Не оглянулся на Алистера. Но прислушался.

— На данный момент я не понимаю, как вы можете притворяться, будто Таня — просто ваш враг. Вы работали вместе с ней. Вы помогали ей. Она из Консорциума, и хотите вы это признавать или нет, но вы, в некотором смысле, — союзник Льда.

Гейб вновь оглядел мертвый, пустой парк. Никакой зелени. Никакого намека на весну.

— Если вы это допустите, если позволите ей ворваться в конспиративную квартиру и пожертвовать собой, лишь бы ученый не бежал, — Лед потеряет могущественную волшебницу. Ту, замечу, чья сила пару раз вас выручала.

— Джордан, — пробормотал Гейб. — Это она мне помогала. И вы. Не Таня.

— Чушь. Вы сами в это не верите.

И правда. Гейб в это не верил. Он вспомнил, как они с Таней дрались против голема. Вздохнул и повернулся к Алистеру. Обхватил голову руками. Он тосковал по миру до Каира, когда женщина вроде Тани была бы всего лишь его врагом, а перебежчик угрожал только русским.

— Что скажете? — Алистер произнес это шепотом, тихим, каким сиделка говорит с умирающим. — Окажете Льду услугу? Найдете способ остановить своих ребят, чтобы они не убили нашу волшебницу?

Враг и союзник. КГБ и Лед. Гейб видел очертания американского посольства сквозь деревья.

— Я постараюсь переместить Соколова, — наконец выдал он. — Это все, что я могу обещать.

— Да ты брешешь.

Гейб покачал головой. За столом напротив Дом откинулся на стуле, скрестив руки на груди. Выдал короткий, лающий смешок.

— И чего они этим добьются? — спросил он. — Ворвавшись к нам вот так?

— Не знаю. — Гейб, конечно, не рассказал Дому все. Он тщательно избегал любого упоминания магии, Носителей, баржи, наполненной замороженными телами. Но он сообщил достаточно. Гейб попрощался с Алистером и сразу отправился в посольство, где и засел с Домом в одном из пустых конференц-залов, выложив ему всю неволшебную информацию, которой владел.

— Что ж, я бы сказал, если хотят опозориться, не стоит им мешать, — усмехнулся Дом. — У нас довольно оружия, чтобы указать им на ошибку.

Гейб знал, что к этому все и сведется: американский мачизм во всей красе.

— Все равно нужно переместить перебежчика, — сказал он. — И побыстрее.

«Надеюсь, тебе этого хватит, Ал».

Дом задумался.

— Думаешь, это такая уж хорошая мысль? Пожалуй, они прямо сейчас следят за конспиративной квартирой.

Проклятье, Дом, скорее всего, прав. Даже если Острохина не хочет, чтобы Таня врывалась к ним, КГБ все равно расставит наблюдателей.

— Так что мы? — спросил Гейб. — Позволим русским застрелить Соколова? Нам нельзя быть такими беспечными.

Дом рассмеялся, хлопнул рукой по столу.

— Мне нравится твой боевой дух, Причард. Разумеется, мы начнем разрабатывать план отхода. Пока русские ломятся к нам в дверь, проводим Соколова через задний ход. — Он усмехнулся. — Вообще-то, превосходный план. Соколов улизнет, а русские опозорятся вусмерть.

Гейб поерзал на стуле. Посмотрел в окно, из которого был виден коридор. Дом закрыл жалюзи, когда они вошли, но Гейб заметил движение в зазоре между штор. Мимо ходят люди.

— Ты подвергаешь наших людей риску, — возразил Гейб, не отрывая взгляда от окна. — Лишнему риску.

— Ничего лишнего. И ты это знаешь.

Гейб вновь посмотрел на Дома, который теперь выпрямился и вел себя серьезнее.

— Если попробуем переместить Соколова до прихода русских, это может обернуться катастрофой, — продолжил Дом. — Если позволим им напасть, у нас будет преимущество. Мы подготовимся. Я приведу подкрепление. — Он улыбнулся, но в этом не было никакого веселья. — Скажешь, нашим парням такое не по плечу?

Гейб нахмурился.

— Никто не должен погибнуть из-за этого. — Перед его мысленным взором мелькнуло Танино лицо. — Но да, ты прав. Если переместить его раньше, это может вызвать проблемы.

— Так решено. — Дом встал, пригладил пиджак. — Я запущу план побега. И предупрежу Соколова. Через час дай мне адреса альтернативных конспиративных квартир, чтобы мы могли их подготовить.

Гейб кивнул, хотя и не сдвинулся с места. Он прекрасно знал, что выполнил долг перед США, сообщив все Дому. Но теперь он не был уверен, что поступил правильно по отношению к Алистеру и Тане. Нет, если Дом решит поиграть в стрелялки с русскими.

— Через час, — повторил Дом, открывая настежь дверь и пуская из коридора желтый луч света.

— Есть, — ответил Гейб и тут же решил, что сегодня он тоже придет на конспиративную квартиру.

Конспиративная квартира американцев располагалась в ветхом кирпичном здании, притаившемся в узком переулке. Таня скользила в темноте с маленьким пистолетом Макарова в руках и с защитным талисманом Зерены, приколотым к подкладке пальто. Да, она его взяла. Может, это было глупым решением. Но она не ощутила от него угрозы, а в этой ситуации, когда ее карьера и даже жизнь могли вот-вот оборваться, она подумала, что хуже уже не будет.

Таня чувствовала, как Надя крадется за ней: она потребовала взять ее с собой, говорила, что не позволит лучшему агенту Льда погибнуть так бессмысленно и нелепо. И Таня не сопротивлялась. Она знала, что это бесполезно, что Надя попытается ее защитить. Так или иначе.

Они резко остановились в конце переулка. Еще трое сотрудников КГБ заняли позиции впереди, и Таня видела лишь слабые отблески их оружия в лунном свете. Она ощутила жалость к этим людям, злость на Сашу, готового отправить их на смерть ради абсурдного плана. Но все они были мелкие сошки, верные партии, готовые на отчаянные поступки ради славы. Они так же сильно хотели быть здесь, как не хотела она.

Во всех окнах конспиративной квартиры было темно, за исключением одного на втором этаже: свет пробивался из-за занавески. Никто не охранял дом снаружи, но это еще ничего не значило. Таня взглянула на Надю: та смотрела прямо перед собой, сжимая в руках пистолет.

— Готова? — спросила Таня шепотом.

— Еще не поздно уйти. — Надя не сводила взгляда с квартиры. — Можем вырубить остальных и бежать из города. Ты же знаешь, Лед защитит нас обеих.

— Ты предашь свою страну? — Квартира светилась впереди. Другие сотрудники подтягивались ближе, готовые к сражению и смерти.

— Может, есть вещи и поважнее, — ответила Надя.

Таня закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она не знала, согласна ли с этим. Всю жизнь ее учили делать то, чего требует партия и Лед. Лед ей солгал. Возможно, партия ее тоже обманула. Но она так и не поймала ее на лжи, и сейчас, подкрадываясь к конспиративной квартире, она как никогда чувствовала свою верность России. Все просто: главное — постараться убить Носителя в перестрелке. Талисман Зерены не обязан защищать и его.

Разумеется, быстрая смерть лучше уготованной ему альтернативы.

Таня взглянула на дом. Она слышала Надино дыхание.

— За дело, — скомандовала Таня.

Метнулась вперед, слегка сутулясь: мышцы напряжены от тревоги. Другие оперативники рассыпались по холодной улице. Идет ли Надя за ней? Да какая разница?

Таня остановилась у двери. Подняла пистолет. Агенты обступили ее, и тут Надя оказалась рядом: она горько улыбалась и держала пистолет наготове.

— Так легко ты от меня не уйдешь, Танюшка, — прошептала она.

Таня кивнула самому крепкому оперативнику, Илье, и тот ответил таким же кивком, а затем вышел вперед и вышиб дверь.

Мир взорвался: грохот и яркий свет.

Таня забежала внутрь. Ее сердце билось так быстро, что она слышала только шум крови в ушах, словно прибой. И ничего больше. Она не слышала, как американцы кричали что-то по-английски, выскочив в коридор, все трое, все с М-16[75]. Не слышала грохота выстрелов. Не слышала Надиного смеха, когда ее напарница выстрелила и юркнула в темную комнату слева от Тани. Не слышала выстрела собственного пистолета — только почувствовала отдачу, из-за которой ее руки взметнулись над головой.

Американцы отвратительно целились. Пули изрешетили стену позади нее, но Тане удалось упасть на пол и откатиться в сторону, отстреливаясь. Один из сотрудников, Сергей, мальчишка, только после училища, грохнулся на пол рядом с ней. Его глаза были остекленевшими, пустыми.

Вид этих пустых глаз внезапно наполнил Таню глубочайшей яростью. «Будь ты проклят, Саша». Она заскользила вдоль стены и стреляла в американцев, пока у нее не кончилась обойма, а трое ее врагов не попадали в беспорядке на залитый кровью пол. Третий оперативник, Юрий, лежал в углу, раненный в живот, и истекал кровью. Илья и Надя исчезли где-то в глубине дома, и Таня слышала крики и топот над головой.

Носитель. Ей нужно найти Носителя.

Она обошла комнату по краю, стараясь не задеть распростертых тел, и склонилась над Юрием. Он посмотрел на нее и улыбнулся. Кровь блестела у него на губах.

— А тебе повезло, — пробормотал он. — Их пули тебя даже не задели.

Таня внезапно почувствовала тяжесть талисмана, который ей дала Зерена: он давил на ребра.

— Да, — прошептала она. — Повезло. Тебе нужно уходить. Пусть тебе перевяжут раны. Мы с Надей и Ильей найдем перебежчика.

Юрий закашлялся. Из раны в животе полилась кровь. Таня усомнилась, что он сможет идти.

— Найди врача, — сказала она, чувствуя безнадежность приказа, а затем встала, перезарядила пистолет и отправилась в сторону шума и криков, которые слышала до этого. Сейчас в доме снова было тихо — плохой знак. Может, Надя погибла. Может, перебежчика увели и все это безумие было впустую.

Но не успела она добраться до лестницы, как из темного дверного пролета выскочил человек и побежал по коридору.

— Стой! — крикнула Таня по-английски и поспешила за ним за угол, готовая стрелять. Хлопнула дверь. Таня подбежала к ней, подергала ручку. Заперто. Наставила пистолет, отвернулась, выстрелила...

Что-то ударило в нее, отбросив к противоположной стене. Ее зрение стало черно-белым. Она выстрелила снова, вслепую.

— Какого черта ты творишь? — Рука на ее горле, голос орет в ухо. Она сопротивлялась захвату и только спустя какое-то время осознала, что нападающий говорит по-русски, только американский акцент перевирает гласные: — Вы, красные, совсем рехнулись? Правда думаете, что это сработает?

Он бросил ее на пол. Таня перекатилась на спину и выстрелила. Последовала вспышка света и внезапный грохот, будто гром. Соперник упал на пол, кровь растеклась по деревянному полу. Таня поднялась, ее ноги дрожали. Она выстрелила ему в лоб и теперь не могла разглядеть его лица — только черное месиво из окровавленных костей, так что она не знала, кто это. Снова подбежала к двери, дернула ручку. Та осталась у нее в руке, а дверь открылась, и Таня увидела длинную лестницу до самой земли. Единственная голая лампочка светила в самом низу, раскачиваясь на проводе.

Неужели Носитель настолько глуп и напуган, чтобы бежать в подвал?

Таня спустилась. Чувство ужаса охватило ее, с каждым шагом оно крепло, не давало дышать.

— Максим, — нараспев произнесла она, будто звала непослушного кота. — Максим, я просто хочу поговорить.

Вранье скатилось с ее языка и растворилось в темноте, обрамлявшей свет лампочки. Таня остановилась на последней ступеньке и вгляделась в подвал. Что это там дернулось? Подняла пистолет. Что-то не так — не с подвалом, но с ней самой...

И тут, ахнув, она хлопнула рукой по пальто, где был приколот талисман Зерены. Он исчез. Таня резко выдохнула. Талисман защитил ее в перестрелке наверху, она была в этом уверена. Должно быть, потеряла в драке. Неважно. Ей осталось лишь найти Носителя, завершить миссию. Его смерть — самое простое решение.

— Максим! — позвала она снова. Ступила ногой на земляной пол. Покрутила головой, прошла освещенную часть помещения. Дважды моргнула, подождав, пока глаза привыкнут к темноте.

— Я лишь хочу помочь вам, — сказала она мягко, и лицо Андулы появилось перед ее внутренним взором. Андула на улице, напуганная после нападения конструкта; Андула хмурится в своей квартире, готовится согласиться; Андула холодная и неподвижная, полуживая на барже Льда на Влтаве.

— Только это и может вам помочь, — прошептала она больше себе, чем кому-то еще.

В темноте раздался щелчок.

Таня напряглась. Она узнала звук взводящегося курка.

— Брось оружие.

И голос она тоже узнала.

— Гейб, — выдохнула Таня.

— Бросайте, мисс Морозова.

— Ни к чему такие формальности. — Она все еще всматривалась в темноту. Ей казалось, она чувствует дыхание Гейба тыльной стороной шеи.

— Таня. — Пауза. — Прошу.

Может, дело было именно в этом «прошу», в намеке на вежливость. Таня положила пистолет на землю и подняла руки в воздух. А потом медленно повернулась, пока сердце стучало у нее в горле. Был ли Носитель здесь, в подвале? Или все это время она гналась за Гейбом?

Он стоял, расставив ноги, целясь ей в грудь. Свет от лампочки создавал вокруг него нимб, отбрасывая тень на лицо. Таня смотрела на него. К черту Надю, и Алистера, и весь этот Лед: она готова умереть. В тот момент, когда Илья вышиб дверь, она приняла всю унизительность своего положения и положения КГБ.

И при всем этом Носитель был еще жив. Все еще мог попасться Пламени или Льду.

— Какого черта здесь делает КГБ? — спросил Гейб. Ткнул в нее дулом пистолета.

— Прерывает эвакуацию перебежчика.

Они уставились друг на друга.

— Вот так? — спросил Гейб. — Серьезно?

— Стреляй, — сказала Таня. — Ты же знаешь, что просто выполняешь свою работу.

Гейб нахмурился. Таня, спокойная, будто под анестезией, смотрела, как его палец поглаживает курок. Она ничего не чувствовала.

Но тут Гейб резко выдохнул, уронил руку с пистолетом. Зажмурился и свободной рукой отер лицо, взъерошил волосы. Таня ощутила легкость, которую опознала как избавление.

Может, она не так уж и готова умереть.

— Его тут нет, — сказал Гейб. Опустил вторую руку. — Соколова. У нас был план, мы увели ученого отсюда еще до перестрелки. Неужто кагэбэшные бонзы всерьез думали, что оно того стоит? — Гейб резко и недоверчиво рассмеялся. — Выбить дверь, начать перестрелку — да это почти военные действия.

— Это был акт отчаяния, — ответила Таня.

Но, разумеется, дело было не только в этом. Требовалось не только прервать эвакуацию, и действовало не только КГБ. Операция представляла собой удобный побочный эффект. Главное: Пламя отправляло волшебницу Льда на смерть.

— Тебе придется вернуть его сюда, — сказала Таня тихим голосом, в котором звучала угроза. — Все серьезней, чем ты думаешь...

— Почему? Потому что он Носитель?

Таня ахнула, шагнула назад. Задела каблуком свой пистолет, он отлетел в сторону.

— Да, я в этом разобрался.

— Как? — Таня уставилась на Гейба, пытаясь обдумать это откровение. В тусклом свете глаз его было не разглядеть, и он выглядел жутким, способным на настоящую магию. — Это Джордан? Да она не понимает...

— Нет, не Джордан. — Гейб шагнул к ней. Пистолет блеснул у его бедра. Таня сжала пальцы, жалея, что она сдалась так просто. — Чертов безбилетник подсказал. Включился, как сирена. — В его голосе звучал гнев. — Ты ведь поэтому здесь? Хочешь запереть его на той кошмарной барже?

Таня отшатнулась, словно получила пощечину. Заметил ли он это в темноте? Она надеялась, что нет.

— Ты не понимаешь, что поставлено на карту, — зашипела она. — Если Пламя до него доберется...

«Или Лед».

— Я не передам его тебе, — огрызнулся Гейб. — В Америке ему будет безопаснее.

— Ты этого не знаешь. Агенты Пламени повсюду. Не будь наивным, Гэбриел. Передай его мне. Я обеспечу ему безопасность. — Она сделала ударение на «я» скорее от отчаяния. Может, он заметит, что ему не придется отдавать Носителя Льду, только ей, и решит, что она сможет найти выход.

— Оставь это, Морозова. — Гейб ткнул подбородком в сторону лестницы. — Убирайся отсюда, пока не опозорила КГБ окончательно. — Его лицо помрачнело. — Хотя какое мне дело.

— Я не понимаю, что ты творишь.

— Прекрасно ты все понимаешь. — Гейб отступил от нее. Она не сдвинулась, не потянулась за своим оружием. Его пистолет все еще был опущен.

Он помедлил у подножия лестницы, и на мгновение Таня решила, что он передумал, понял, что не сможет защитить Носителя ни от Пламени, ни от Льда.

— Удачи, — проговорил он.

Таня смотрела на него.

Он взбежал по ступеням и растворился в ярком свете наверху. Какое-то время Таня стояла в темноте, а потом, будто ее включили, последовала за ним, успев увидеть, как он выбегает из подъезда. Таня стояла в лестничном пролете, ведущем в подвал, ее сердце бешено билось. Она знала, что может проследить за ним, узнать, куда перепрятали Носителя, и продолжить свою миссию. Но он будет настороже. Он определенно не даст ей убить Носителя, он не понимает, что это единственный выход. И, осознав все это, она почувствовала, что слишком устала, чтобы выполнить свой план. Ощутила поражение. Начала слышать то, чего нет: она уверена, что кто-то зовет ее по имени, далекий голос, будто из сна.

«Дедушка», — подумала она растерянно, но потом поняла, что нет, голос женский. Надя. Это Надя ее зовет.

— Таня! Ты цела? — Пауза. — Только не вздумай умирать!

Вот оно, снова. Облегчение. Оттого, что Надя тоже жива.

— Цела! — ответила она. — Где ты?

— В кухне! — Прокричала Надя, и Таня пробралась к ней. Кухня была маленькой, залитой желтым светом, паркет скрипучий и грязный. Надя ссутулилась за шатким столиком, пистолет лежал перед ней. Она улыбнулась, когда увидела Таню.

— Жива все-таки, — проговорила она.

— Перебежчик ушел. — Таня чуть не сказала «Носитель», но Илья тоже был в кухне, подпирал спиной стену. — Они как-то узнали, что мы придем. Возможно, переместили его прежде, чем мы сюда добрались.

Она ничего не сказала про Гейба. Мысль о нем разжигала в ней ярость. Неужели он не понимал, что делает, как он подвергает Носителя риску? Таня хотя бы нашла способ послужить своей стране и Льду. Гейба заботила только его страна, он хотел доставить блестящего ученого американской науке. Столько всего видел, и все еще не осознавал подлинной угрозы.

— Об этом я догадалась. — Надя махнула в сторону Ильи, который резко выпрямился, готовый выполнить приказ старшего офицера. — Поищи улики, — сказала она ему. — Постарайся разобраться, куда они забрали перебежчика.

Илья кивнул и выскочил из кухни. Таня и Надя смотрели друг на друга.

— Нам повезло, — пробормотала Надя. — Носителя здесь нет.

— Не говори так.

— Это правда. — Надя встала, прогнулась в пояснице. Взяла оружие со стола. — Не думаю, что нам стоит преследовать его, но стоит сделать вид, что мы пытались. — Ради Саши.

Таня развернулась и вышла из кухни. У нее не было права злиться, особенно после того, как она позволила Гейбу бежать, не последовав за ним. Но она не соглашалась с Надей. Нет.

— Посмотрим, может, найду что-нибудь, — сказала она и вышла в коридор. Пусть ей не удастся найти перебежчика — может, у нее хотя бы получится найти Гейба и она попробует еще раз объяснить ему опасность ситуации. Дело не только в КГБ. Хотя он так ослеплен своим патриотизмом, что не сможет понять.

Таня нырнула в одну из дверей в коридоре и включила свет. Это была гостиная со старым обшарпанным диваном и таким же столом. Чья-то кружка с кофе еще стояла у шахматной доски. Таня вздохнула. Вечно эти шахматы.

Она подошла к столу. Игра была прервана их рейдом, одна из белых пешек лежала на боку. Таня потянулась к ней и поставила на место. И тут замерла, ее рука повисла над доской. Что-то в расположении фигур было ей... знакомо.

Но это бессмысленно. В эти дни у нее не было времени играть в шахматы. Она видела фигуры только в Сашином кабинете. Все эти доски с замершими во времени партиями, пока он ждал, когда его соперник сообщит следующий ход.

И тут Таня похолодела.

— Нет, — прошептала она. Развернула доску, чтобы лучше рассмотреть расположение фигур. — Нет.

Она уже видела эту партию. Тогда она смотрела на фигуры, не особенно вдаваясь в детали, но сейчас хорошо их разглядела. В другом месте, в иной ситуации.

Во рту у Тани пересохло. Она отшатнулась от доски, выпростала руку, чтобы удержать равновесие.

Саша и его шахматы по переписке. Все это время он играл с американцем. Глава штаба КГБ не общался с американцами вне дипломатических кругов, даже ради шахматной партии. Но если он мыслил как агент Пламени, возможно, он не считал своего соперника врагом.

Тане нужно найти Гейба. Немедленно.

3.

Тишину квартиры разорвал телефонный звонок. Гейб перевернулся на бок, он лежал в постели без сна. Не получалось уснуть. Он все видел эту чертову Таню, освещенную желтой лампой в подвале убежища. Он выманил ее туда во время перестрелки, после того как Дом забрал Соколова с конспиративной квартиры. Может, он пытался сдержать слово, данное Алистеру, что позаботится о ее безопасности. А может, и нет.

Гейб все вспоминал, каким испуганным выглядел Соколов, когда ему сообщили, что его придется переместить из-за подозрений, что русские знают, где он находится. Испуганным и обманутым, будто это они виноваты, что русские ведут себя как безумцы. Безбилетник выстукивал в голове Гейба ровный и устойчивый ритм, когда Соколов накинул пальто и Дом прошептал Гейбу: «Не волнуйся, я отвезу его в самое безопасное место, которое знаю».

Телефон продолжал звонить. Гейб встал с кровати и неторопливо засеменил в его сторону, ощущая напряжение в груди. Он гадал, какое сообщение ждало его на том конце провода. Что-то закодированное, без сомнения, неизвестный голос, задающий бессмысленный вопрос. Может, ему скажут, что Соколов в безопасности. А может, что Соколов мертв.

В любом случае Гейб знал, что должен снять трубку.

— Слушаю? — сказал он. Прислонился к стене и подождал.

— Гейб?

— Джордан? — Уж ее-то он точно не ожидал услышать. Но ее голос всколыхнул совершенно иную бурю страхов: может, Таня каким-то образом заполучила Соколова, перетянула его на сторону Льда? Может, она последовала за ним, когда он покинул убежище? Он принял меры предосторожности, был уверен, что она за ним не шла.

— О, хорошо, что ты ответил. — Голос Джордан в трубке звучал, как в тумане. — Со мной тут твоя подружка-кагэбэшница. Ей нужно с тобой поговорить. Говорит, это срочно.

Гейб напрягся.

— Она, блядь, только что на нас напала. Она мне не подружка.

Она хотя бы не преследовала его.

Пауза. Приглушенные голоса на том конце. Джордан вернулась:

— Она настаивает, что не будет об этом.

Гейб сжал трубку и подумал бросить ее.

— Чушь.

Джордан перешла на шепот.

— Она напугана, Гейб. Что-то не так. Думаю, тебе стоит ее выслушать. Я все время буду рядом.

— Это ее работа — выглядеть напуганной, — огрызнулся Гейб. — Когда ей это нужно.

— А моя работа — различать, врут ли мне. Хочешь совет? Тебе стоит прийти сюда. Разобраться, что происходит. Мне она ничего не расскажет. — И тут Джордан повесила трубку. Любит, когда ее слово — последнее.

Гейб посмотрел на телефон: в трубке раздавались далекие гудки. Вздохнул и положил ее на рычаг. Не сказать, что Джордан его убедила, но он знал, что та не будет его дурачить. Ему было плевать, что Таня напугана. Но в голосе самой Джордан звучал страх, и его это обеспокоило.

Он натянул чистый свитер, ботинки, накинул пальто и вышел в холодную ночь.

Из дома, в котором жил Гейб, вышел человек — Джош выпрямился на сиденье своей машины и поднес к глазам бинокль, чтобы получше его рассмотреть. Даже в тусклом свете фонарей он узнал бы широкоплечую фигуру Гейба.

Джош крепко сжал бинокль.

— Не надо со мной так, — пробормотал он и принялся убеждать себя, что это не то, о чем он думает: Гейбу, возможно, просто нужно пройтись, чтобы выветрить лишний адреналин после перестрелки в конспиративной квартире. Только вот...

Только вот Джош его видел. Видел в подвале. После того, как помог Дому сопроводить Соколова в безопасное место, он вернулся внутрь через подвальную дверь, надеясь напасть на кагэбэшников наверху. Но вместо этого увидел Татьяну Морозову. И Гейба, опустившего пистолет, объяснявшего сотруднице КГБ, что перебежчик скрылся.

Увидев это, Джош ощутил, что его мир сузился до точки.

Гейб быстро выскочил на улицу, засунув руки в карманы, пригнув голову. Джош уже собирался включить двигатель и уехать. Гейб ведь его напарник. А напарнику нужно доверять.

Но сомнения засели у него в груди, как последствия тяжелого гриппа.

Джош выскользнул из машины, стараясь не шуметь. Гейб ушел вперед, так что все это уже и не так важно. Все-таки он — профессионал, владеет теми же приемами слежки, что и Джош. Но и Джош не хотел, чтобы его заметили.

Он отставал от Гейба на несколько шагов, ступал мягко и быстро. Гейб не медлил, не делал внезапных поворотов, не исчезал на какой-то извилистой дорожке. По правде, Джош очень скоро понял, куда направляется Гейб: в бар «Водолей». Даже несмотря на темень, он узнавал здания в этом квартале, и очень скоро бар появился впереди: его окна светились золотом в ночи.

Что это? Гейб просто пришел выпить после кошмара, которым обернулась операция по спасению?

Гейб постучал в дверь, и Джордан открыла, будто ждала его. Гейб исчез внутри. Джош подошел ближе. Он просто хотел убедиться, что его подозрения — чистая паранойя, абсурдная и безосновательная. Бочком подобрался к бару и, не останавливаясь, проскочил мимо окон. Заглянуть внутрь оказалось несложно, ведь в помещении горел свет, а снаружи было очень темно.

Но увидев, кто внутри, Джош окаменел. Не только Гейб пришел туда за выпивкой.

Его ждала Татьяна Морозова.

Окна бара «Водолей» светились, будто Джордан еще принимала посетителей. Однако дверь была заперта, и Гейбу пришлось постучать, а затем сунуть руки в карманы, чтобы согреться. Спустя несколько секунд дверь открылась, и Джордан вздохнула, увидев его.

— Она тебя ждет.

Шагнула в сторону, Гейб вошел. Пол сверкал, стулья стояли на столах вверх тормашками. Таня ждала в полукабинете в дальнем углу зала, попивая пиво. Она смотрела на него, с ужасом распахнув глаза, вся залитая золотистым светом.

— Какого черта тебе нужно? — спросил он.

— Ты из Пламени.

Это было последнее, чего ожидал Гейб. Он обернулся на Джордан, чтобы посмотреть, что она думает об этом безумии. Но Джордан исчезла.

«Я все время буду рядом» — чтоб ее.

— Она обещала мне, что оставит нас наедине.

Гейб снова повернулся к Тане, которая смотрела на него, не оставляя бокал с пивом.

— Я не собираюсь с тобой это обсуждать, — рявкнул Гейб и на мгновение снова вернулся в подвал убежища, когда готовился выстрелить Тане в сердце. Он не смог заставить себя это сделать. Только не после беседы с Алистером, только не тогда, когда она на него смотрит. Боже. Он никогда не позволял сентиментальности взять над ним верх в работе.

— Ты солгал. — Танин голос звучал насмешливо, нараспев. — Ой, голова болит, ой, давай вызовем голема. — Пауза. — Все это время ты знал.

— Я понятия не имею, о чем ты. — Гейб пересек зал. Таня не спускала с него глаз. Он сел в полукабинете напротив нее. — Ненавижу эту магию. С какого перепугу я из Пламени?

Танин страх исчез.

— Тогда ты дурак, — сообщила она ему, — и не видишь человека из Пламени прямо у себя под носом.

Гейб закатил глаза и откинулся на сиденье.

— Мои люди верные, — ответил он. — У меня нет шпионов в команде. Мне жаль, что у тебя в КГБ иначе. — Помолчал. — И мне жаль, что ты не получила своего, — добавил он язвительно. — Соколов в безопасности, и вся эта волшебная чепуха не убедит меня отдать его тебе.

Танины глаза заблестели.

— Я не говорила, что в твоей команде русский шпион, болван. Один из твоих состоит в Пламени. Речь не о том, чтобы вернуть Соколова русским или Льду. Ты вообще меня слушаешь? — Она отхлебнула пиво.

Внезапно Гейб уже не был в себе так уверен.

— Дело не в противостоянии России и Запада, — зашипела она. — Ты знаешь, что перебежчик — Носитель. Я не собираюсь отрицать, что это КГБ приказал мне напасть на вашу конспиративную квартиру. Но теперь я прошу твоей помощи. Не как шпион, а как волшебница Льда.

Комната закружилась. Гейб взял Танин полупустой бокал и сделал долгий глоток. Таня не возражала.

— Блядь, — проговорил он, оторвавшись от пива.

Нет, в его команде не было предателя. В этом он уверен. Но мог ли он быть уверен в том, что кто-то не состоял в Пламени? Он не так много знал о магии.

— Блядь, — повторил он, на этот раз мягче.

— Да, — откликнулась Таня.

Их взгляды встретились.

— Ты ведь хочешь превратить его в сосульку? — наконец выжал из себя Гейб.

Таня опустила взгляд на ободок бокала. Опять это загнанное выражение лица.

— Я не хочу, чтобы он попал в руки Пламени. Методы Льда... — Фраза оборвалась, Таня закрыла глаза и покачала головой. — Это неважно. Я не позволю Пламени получить его. Мне уже плевать на американцев. Но Носитель не может перейти к Пламени.

Гейб не двигался. Танины щеки горели, ее грудь вздымалась и опускалась с учащенным дыханием. Ей тоже не нравится баржа, понял он вдруг. Она не собиралась говорить это, но он это понимал — по тому, как она избегала смотреть на него, когда он напомнил про замороженные тела.

— Ты ведь знаешь, на что способно Пламя? — спросила она жестко.

Он помедлил, кивнул. Алистер рассказывал ему про Пламя, о том, каким они видели будущее мира. Сжечь все и начать заново.

— Мы больше не можем оставаться по разные стороны происходящего, — прошептала Таня.

Гейб знал, что она права.

Джош бросился к служебному входу бара «Водолей»: вспомнил, что Гейб упоминал о нем пару раз, и рад был убедиться, что вход и впрямь существует. К сожалению, дверь была закрыта, но замок оказался старым, и Джош решил, что сможет его вскрыть. Он вытянул из кармана отмычки и сунул одну из них в отверстие, повозился.

Дверь открылась.

Джош отпрыгнул. Отмычки со звоном упали на землю. На него смотрела Джордан Римз.

— Впустите меня, — попросил Джош. — Я должен знать, что делает Гейб.

— Гейб говорит со знакомым.

— Он говорит с КГБ!

Джордан вздохнула. Поиграла браслетами.

— Вы не знаете, с чем имеете дело, мистер Томс.

— Я знаю довольно, чтобы понять: вы вмешиваетесь в дела правительства Соединенных Штатов. Если не впустите меня, пожалеете.

Джордан закатила глаза. Джош почувствовал раздражение.

— Я серьезно, мисс Римз.

Она вздохнула, и Джош приготовился давить на нее, сообщить о своих полномочиях и угрожать. Но она снова вздохнула и распахнула дверь.

— Я знаю, что ты не сдашься, — проговорила она. — Так что входи. Слушай. Неважно.

Ловушка? Возможно, но ему придется пойти на риск.

— Спасибо, — сказал он и вошел, но она лишь покачала головой.

— Ты не поймешь.

Он не знал, как это воспринимать. Но слышал тихое перешептывание Гейба с Таней в зале. Прошел по лестнице на балкон. Света тут не было, так что он легко мог скрыться в темноте.

Джош прижался к стене и прислушался.

Снизу раздался голос Гейба: «Я не собираюсь с тобой это обсуждать». И Морозовой: «Ты солгал». И еще упомянула голема?

Джош нахмурился. Он подвинулся поближе к балюстраде, пытаясь разобрать эту бессмысленную болтовню. «Лед». «Пламя». «Магия». Должно быть, какой-то шифр. И ведь Джордан предупредила его: «Ты не поймешь».

Отчасти он надеялся, что Гейб просто обрабатывает Морозову, чтобы та переметнулась к ним, что все не так, как кажется. Но зачем тогда им этот глупый язык?

Голоса стихли. Джош подвинулся еще ближе к перилам, заглянул вниз. Он едва мог различить полукабинет, в котором они сидели. Гейб отхлебнул у Морозовой пиво. Дружеский, привычный жест, будто они знали друг друга долгие годы.

Джош отпрянул и снова прижался к стене. Его сердце громко стучало.

«Он просто обрабатывает ее», — повторял он себе снова и снова, но странные кодовые слова крутились в его мыслях. «Я не допущу, чтобы его получило Пламя. Носитель не может перейти к Пламени». Кто этот Носитель? Пламя? А Лед — это Россия? В этом был смысл, хоть какой-то. А Соединенные Штаты — Пламя? Но нет, она ведь сказала «американцы», будто это было другое.

Голоса Тани и Гейба сливались: слишком тихо, чтобы Джош мог расслышать. Мрачная ярость зрела в его груди. Он хотел прыгнуть с балкона, вынуть пистолет и наставить на них обоих. Потребовать ответов. Но, конечно, ничего такого он не сделал. Он же не дурак. Он просто стоял в темноте и слушал.

— Сюда, мистер Соколов. Смотрите под ноги. — Американец указал на яму посреди тротуара. — Не хочу, чтобы вы споткнулись и ударились головой.

Он усмехнулся и подмигнул. Максим ответил слабой улыбкой. Американец был дружелюбным человеком, общительным, обаятельным. Это он вытащил Максима из конспиративной квартиры до прибытия КГБ, посадил в машину и даже предложил ему свою сигару.

«Поможет успокоиться», — объяснил он.

Не помогло, но Максим оценил жест.

— Мы в городе, — сказал Максим: нелепое замечание. Но после ужасной ночи в голове остались лишь нелепости. — А это разумно — перемещать меня, когда сотрудники КГБ так близко?

— Все будет хорошо, мистер Соколов. Даю слово. — Они стояли у двери, и американец («Дом, его зовут Дом» — Максим знал, что нужно помнить имена своих защитников) сунул руку в карман и достал ключ: большой, медный, старинный. Замок издал щелчок и заскрипел с поворотом ключа. «Странно», — подумал Максим.

— Это нейтральная конспиративная квартира, — объяснил Дом и открыл дверь. — Поэтому здесь безопаснее. КГБ про нее не знает.

Дом вошел, растворившись в темноте. Максим помедлил: что это значит — «нейтральная конспиративная квартира»? Разве суть любой американской конспиративной квартиры не в том, чтобы про нее не знал КГБ? Но замешкался лишь на секунду, ведь он не хотел оставаться на виду. А переступив порог, почувствовал напряжение в затылке. Потер голову. Как он устал.

Дом закрыл дверь, запер — снова этот странный щелчок и скрип — и включил свет в комнате, которая оказалась маленькой гостиной. Максим поморщился. Воздух внутри обладал странным металлическим запахом, будто они находились в автомастерской, а не в квартире. Максим снова потер затылок: боль нарастала.

Дом посмотрел на него и слегка улыбнулся.

— Давайте устроим вас в спальне, — предложил он. — Пусть вам там будет хорошо и уютно.

Максим кивнул. Металлический запах усилился. Он не был неприятным, просто нервировал. Максим не мог понять, откуда он исходит.

Дом провел Максима по коридору в маленькую спальню. Никакой мебели, только матрас в углу.

— Понимаю, это не вполне «Ритц», — сказал Дом, — но тут вы в безопасности.

Максим кивнул. Головная боль распространилась на позвоночник. Ему требовался отдых. Лечь. Попытаться уснуть.

Он пересек комнату и упал на матрас. Дом смотрел на него, опершись о дверной косяк.

— Долгая выдалась ночка, — извинился Максим.

— Верно. — Дом улыбнулся, вынул половину недокуренной сигары. — Я знаю, что вам поможет развеяться.

Максим взглянул вверх. Неужели замок в двери светится? Нет, это просто луна. Воображение разыгралось.

— Скажите, мистер Соколов, — проговорил Дом, крепко впившись зубами в сигару. — Вы играете в шахматы?

1.

Прага, Чехословацкая Социалистическая Республика

2 марта 1970 года

Летчик из ЦРУ готовил самолет в предрассветной стуже.

Каким бы вы его себе ни вообразили, вас бы ждала неудача. Его начальство не поощряло людей заметных, и он вел себя так, чтобы не привлекать внимание, неодобрительное в том числе. Он не рисковал. Приходил на встречи заранее. Курил, но не больше трех сигарет в день. Не пил вне дома. Последнее похмелье он испытал в 1959 году. На что бы его ни подначивали, он не велся.

Летчик обходил самолет и сверялся со списком. Наледь на крыльях — отсутствует. Отсек для шасси — без мусора. Заклепки — не болтаются. Он проверил два списка: один на планшете, другой — в своей голове. Тот, что он помнил наизусть, включал несколько тайных пунктов от Лэнгли. Большинству список на планшете из-за этого показался бы бесполезным. Но летчик не относился к большинству.

Подъехал топливозаправщик. Летчик поприветствовал команду, кивнув и махнув рукой: когда им приходилось говорить, они пользовались ломаным немецким. Летчик превосходно владел немецким, как и чешским, но не хотел, чтобы команда знала, что он говорит на этих языках. Он поблагодарил их жестом. Они помахали в ответ. Любой из команды заправщика позже сможет дать только такое описание летчика: некто в перчатках, шапке, шарфе, куртке.

Небо над аэродромом светлело.

Пражский утренний мороз звенел в воздухе. Дыхание летчика поблескивало льдинками. Он стоял перед носом своего самолета, засунув руки в карманы, и смотрел на ровный стеклянный изгиб кабины пилота. Поднялся на цыпочки и снова встал на всю ступню.

Ему нравилось ждать. Он любил такие паузы, когда напряжение росло, как у кобры перед броском. Все знакомые летчика представляли себе полет как-то иначе. Для него волшебство заключалось в подвешенном состоянии: магия койота[76] — перемещаешься по воздуху не падая, главное — придерживаться плана и не слишком задумываться. Делать то, что требуется, вовремя.

Солнце показалось на горизонте. Летчик взглянул на часы. Не опаздывают. Пока нет.

Гейб Причард проехал под кирпич, заскользил по снегу и ударил по тормозам, резко остановив «москвич» у подъезда серого многоквартирного дома. Алистер Уинтроп курил на тротуаре, закутавшись в блестящий мех и черное шерстяное пальто, и походил на напомаженного оборотня. Агент повернулся к Гейбу с недовольством человека, которого подняли слишком рано по слишком незначительной причине.

— Гэбриел. Я уже собирался уходить. Уверен, ваше срочное дело могло подождать до утра.

— Мне нужна помощь, Алистер. — Гейб перепрыгнул через четыре ступеньки, подергал ручку двери — заперто, конечно, — встал на колено и вынул отмычки из внутреннего кармана куртки. Руки дрожали. Сердце билось слишком часто. Он закрыл глаза, вдохнул поглубже, постарался не злиться — безуспешно. Как мало времени.

— Ну ладно, раз уж хотите делать это у всех на виду. — Британец взбежал по ступенькам и распахнул пальто, словно крылья, чтобы спрятать Гейба.

Гейб усомнился, что парус пальто Алистера поможет ему избежать внимания, но вдруг хорошо одетые мужчины в Праге регулярно играли в эксгибиционистов. Видал он в своих путешествиях и более странные местные обычаи. Но он отвлекся. Это все адреналин, путает ему карты.

— Что, скажите, привело вас в такое состояние?

Со второй попытки Гейб чуть не сломал отмычку. Снова адреналин. Никого на улице, окна закрыты. Может, если он будет говорить, это пойдет на пользу?

— Прикрытие Дома рассекречено. — Алистер молчал: он был величественным и бесстрастным, ждал, когда ему сообщат больше. — Пламя каким-то образом оказалось на конспиративной квартире раньше русских. Они знают о запасном плане Дома, могут перехватить объект перед самолетом.

Вот это разоблачение — объявить о таком вслух. Черт. Нет времени. Соберись. Вдохни. Напрягись, покрути отмычку, зацепи. Замок щелкнул, ручка повернулась, дверь открылась, он рванул внутрь, Алистер за ним.

— Вашего человека не будет дома. — Взбегая по лестнице вслед за Гейбом, Алистер, похоже, ничуть не запыхался. Его голос почти не дрожал. — После того что случилось вчера ночью.

Он не сказал «после рейда». Когда кагэбэшники ворвались в конспиративную квартиру ЦРУ, которая считалась неприступной и, естественно, тайной. После долгих месяцев планирования спасение перебежчика провалилось из-за каких-то махинаций горстки сектантов, боже правый. Ведь все их предосторожности касались КГБ, а не детских сказок.

Опять-таки это все Гейб виноват. Он виноват, что Дом бежал. Он виноват, что Дом, возможно, уже погиб, убит волшебной или обычной пулей, а Максим Соколов, перебежчик и Носитель элементаля, в руках Пламени.

— Вы ведь поможете мне найти его. — Гейб повернулся к Алистеру на четвертом этаже, чиркнул по деревянному полу ботинком, покрытым таявшим снегом, оглядел стены, выкрашенные когда-то белой краской. Квартира Дома находилась за лестничной клеткой, окнами выходила на улицу. Гейб подбежал к двери — конечно, черт возьми, закрыта.

— Со своей... — Даже теперь, после всех этих безумных последних месяцев, его голос дрогнул, когда он произносил: — Своей магией. Если мы найдем что-то, что принадлежит ему, вы сможете проделать, как ее, синекдоху...

— Симпатическую магию.

— Неважно. — Дверь плохо входила в косяк. Он опустился на колени, заметил свет, пробивавшийся сквозь щель. — Засов. Проклятье.

— Отойдите, — сказал Алистер.

Британец так долго разыгрывал из себя щеголя, что даже Гейб, не отличавшийся легковерием, забыл, кто тот на самом деле: ветеран разведки, ковбой старой закалки, Джеймс Бонд, мать его, а еще — волшебник.

Гейб отошел в сторону.

Алистер вынул руки из карманов, аккуратно снял перчатки. Расправил плечи, руками очертил в воздухе два идеальных круга. Гейб увидел — нет, он не мог этого видеть, он ведь знал, что магия так не действует, — дуги света, следующие за кончиками пальцев Алистера. Весь мир, вместе с Алистером, замер.

А затем британец вышиб дверь.

Косяк треснул, дверь распахнулась. Гейб метнулся в проем, подняв руки и вытянув их вперед, готовый заложить их за голову (на случай, если Дом спит с оружием) или перехватить того, кто поджидает тут, вооруженный, какого-то идиота вроде Гейба.

Пока Гейб ехал, он обдумал разные варианты. Дом будет тут живой, и тогда Гейб объяснит ему все побыстрее; Дом будет здесь, но мертвый, и тогда, если убийца еще не ушел, Гейб схватит этого человека и допросит; а если убийца уже ушел, Гейб будет искать улики; скорее всего, Дома не будет на месте, и тогда они поищут его личные вещи, чтобы Алистер его выследил.

Гейб был готов ко всему, но только не к комнате, которая выглядела так, словно в ней никто никогда не жил.

— Вы и не представляете, как хорошо заживете на Западе, док. — Дом резко свернул на летное поле. Если бы не ремень безопасности, Максим Соколов не удержался бы на сиденье, а так только резко выдохнул. — Извините.

— В Ленинграде водят и похуже, — медленно произнес Соколов по-английски. — Да и на войне.

— Вы отлично справляетесь, док. Отлично. Вы превосходно впишетесь. И у нас есть все, вот увидите. Свобода. Хорошая выпивка. А женщины! Какая женщина сравнится с американкой! Всего несколько часов.

— Это если удастся сбежать. — Соколов оглянулся в сотый или трехсотый раз за поездку — по скромным подсчетам. Может, он не привык, что в него стреляют, может, нападение на конспиративную квартиру его напугало, мало ли что. Но ради всего святого, когда в вашем черепе сидит вечный элементаль, можно предположить, что вы не будете таким пугливым. Господи Иисусе.

И все же, не желая дразнить Носителя, Дом сказал:

— Я понимаю, правда, весь этот исторический пессимизм. Полезный навык, особенно там, где вы жили. Но вы на пути в лучший мир, друг мой. — Не снимая перчатку, Дом вынул изо рта сигару и указал зажженным концом на край летного поля, где стоял грузовой борт, разогревая двигатель. — Видите? Вот наш самолет.

Пустая квартира — не то слово. Пустой нужно оставлять конспиративную квартиру, когда покидаешь ее. Однокомнатную квартиру Дома явно вычистили. Полы сверкали. Ни пылинки в углах. Голый матрас вонял хлоркой. Никаких картин или фотографий на стенах. Никакой одежды в ящиках. Едкий запах паленых волос наполнял помещение. Гейб отследил этот запах до сверкающе белой ванной. Зубная щетка, набор для бритья — ничего нет, будто их и не было. И занавески над ванной тоже. Пепел лежал на дне ванны, несколько угольков еще тлели. Гейб ткнул их носком ботинка: остатки одежды и простыней. Костюм из верблюжьей шерсти, который носил Дом. Все, что нельзя забрать.

Из-за огня ванна должна была бы треснуть, но этого не случилось. Судя по копоти, языки пламени поднимались вверх на треть метра, а потом будто встретили невидимую стену.

Гейб осторожно вышел из ванной в комнату, миновав плиту.

— По крайней мере, он оставил нам подарок. — Алистер поднял с подоконника сигару, будто она могла его укусить. — Не его марка, хотя вполне могу ошибаться. Не сомневаюсь, что это шутка, учитывая его тщательность в остальных делах.

— Это ненормально, — сказал Гейб, — все это.

— А что нормально? — Алистер покрутил сигару между пальцев. — Так бы я и поступил, если бы хотел, чтобы волшебники меня не нашли. Тщательно все зачистить. Убрать все следы, с помощью которых можно установить симпатическую или... — с ноткой юмора, который Гейб не разделял в этот момент, — синекдохальную связь, как вы говорите.

— Они сожгли простыни в ванной. — Он не мог заставить себя сказать «он», но сигара ведь была посланием? — Больше ничего не осталось.

— Пламя любит дешевые фокусы. — Алистер вздохнул и сунул сигару в карман.

После всей этой дрожи, всплеска адреналина, спешки Гейб теперь стих, замер. Он представил, будто Дом стоит сейчас перед ним, курит эту чертову сигару в отброшенной ракушке квартиры — притворство на притворстве.

— Он... — Гейб не закончил.

— Есть много возможных объяснений, — сказал Алистер. Он понюхал постель. Поморщился от запаха хлорки. — Если служители Пламени схватили вашего агента, они могли после вернуться в его квартиру и замести следы, чтобы мы не нашли его магическими средствами.

Но Дом в воображении Гейба только ухмыльнулся, держа сигару в зубах, и покачал головой. Гейб с ним согласился.

— Если бы они схватили Дома, то не оставили бы его в живых, а если он мертв, им не нужно беспокоиться, что мы его найдем. Пуля в голову, труп в реку — все это менее рискованно, чем зачистка квартиры. Они знают, что за квартирой следят. И даже если бы он оказался им чем-то полезен — зачем оставлять сигару? Это издевка. Это магия. Магия Дома. Он ведь не один из нас?

Алистер повернулся к Гейбу:

— Нас?

Проклятье. Его это бесило, но он сказал:

— Из Льда.

Левая бровь Алистера дернулась вверх совсем чуть-чуть, и Гейб поверил бы, что это произошло нечаянно, если бы она не опустилась слишком медленно. Гейб ждал, что британец подколет его, укажет, что Гейб теперь причисляет себя ко Льду, и отметит, какое это замечательное событие, как это все забавно и чудесно. Ждал, что Алистер ткнет в него этим.

Алистер не был добрым человеком, и Гейб это знал. Но, по крайней мере, он оказался добрее, чем Гейб ожидал.

— Нет, — ответил он. — Боюсь, что нет.

В салоне самолета Дом установил на пустом ящике шахматную доску. Соколов, пристегнутый напротив, сжал руки и посмотрел налево и направо — в сторону кабины и на взлетную полосу. Неловко одернул рукава тяжелого пальто, поправляя незаметный залом.

— Вы в безопасности, док. Теперь нас уже ничто не остановит.

— Я больше никогда не увижу Ленинград. Санкт-Петербург, — произнес Соколов, будто проверяя старое название на слух и решая, нравится ли оно ему. — Теперь начнут допрашивать моего сына, проверять, не скрывал ли он мой побег. Он ничего не знает. Я не общался с ним много лет.

— С ним все будет хорошо. — Дом не удержался бы на своей работе, если бы не умел скрывать неуверенность в своем голосе. Непроизвольно он вспомнил множество способов причинить человеку боль. Загнать бамбуковые палочки под ногти. Просто выдрать ногти. А как там называют прием, когда человеку заламывают руки за спину, чтобы вывихнуть плечевые суставы? Это страппадо или страппадо — это про ноги? Огонь, разумеется. У огня много преимуществ. Например, фантомные боли.

Он вынул новую сигару из кармана и предложил ее Соколову, который этого даже не заметил. Дом отрезал кончик сигары поясным ножом — всегда носил его на задания: не угадаешь, когда он может пригодиться. Лезвие прошло сквозь табачный лист и оставило вмятину на большом пальце.

Дом зажег сигару длинной спичкой, подержал дым во рту. Пилот в кабине поднял руку.

— Видите, док? Все чисто. Можем лететь. — Он ткнул зажженным концом сигары в доску. — Сыграете белыми или черными?

— Развернуть самолет! — Гейб влетел диспетчерскую ЦРУ, за ним в хвосте бежали Алистер и растерянные сотрудники посольства. — Свяжитесь с пилотом, с Лэнгли, если придется, но нам нужно посадить самолет с Соколовым.

— Сэр? — Диспетчера звали Рослин. Мозг Гейба выдал эту информацию как раз вовремя, наконец-то начав соображать. Где он был все эти месяцы?

— Давай, Кит. Операция рассекречена. Соколов в опасности. Нам нужно их посадить.

Рослин замешкался, держа руку на рации. Транзисторы гудели, жужжали. Морской пехотинец, гнавшийся за Гейбом, поймал его руку, но не потащил прочь из рубки. Он напряженно переглянулся с Рослином. Голову Гейба сводило от боли, и он гадал отчего: виной то ли элементаль, то ли естественная смесь усталости, ярости и кофеина. Гейб старался казаться спокойным и искренним. Это тоже его работа. Можешь предлагать, торговаться, день напролет устанавливать доверительные отношения, но порой не остается ничего, кроме как опираться на свой авторитет.

Рослин снял трубку.

В кабине летчика ЦРУ зазвонил телефон. Он нахмурился. Это было не по плану. Он убрал руку с верхней приборной панели и поднял трубку.

— Слушаю? — никаких позывных, никакого опознавательного приветствия. Никто не знал его номер. Он тоже не знал номера тех, кто ему звонит.

Он не злился, потому что не злился никогда. Но он был растерян.

В ухо полились помехи. Мешанина голосов, перекрикивающих друг друга, искажая смысл.

— Повторите. Вас не понял.

Шум голосов стих. Заговорил только один.

Слева от него поднялся в воздух маленький грузовой самолет.

— Я не понимаю.

Повторный вопрос.

— Я не получил посылку. Ваш посыльный опоздал. Мне пришлось уступить свое время вылета грузовому самолету. — Он склонился к правому борту и прищурился. — Хотя не заметил, чтобы он взял какой-то груз. Только двоих пассажиров.

В этот ясный холодный день взлет получился таким мягким, что шахматные фигуры едва сместились на доске.

— Хороший ход, — сказал Дом, когда Соколов убрал руку. Слон угрожал слону и коню. Как бы Дом ни сыграл, что-то он потеряет, но если бы он съел слона пешкой перед ладьей и открыл ладью, у него появились бы сдвоенные пешки, а он и так уже прозевал пешку, начав играть глупо и быстро, так что любой размен ему сейчас невыгоден. Поэтому Дом предпочитал шахматы по переписке. Летними месяцами в жаркой южной Флориде дед учил его играть медленно, порой дни напролет, попивая сладкий крепкий кофе на задней веранде с видом на ручей. Старик был терпелив и спокоен. Сидя напротив, Дом не стыдился брать час на раздумья, прежде чем сделать следующий ход. Дедушка курил и ждал, порой напевал себе под нос. Он никуда не спешил.

Но потом пришлось поспешить.

В конце концов, в этом и заключался смысл всей этой ебанины с Носителями и магией. Рак. Смерть. Плохие решения. Дом предпочел бы не иметь к этому никакого отношения.

В любом случае с тех пор, как старик помер, Дому не хватало терпения для очных партий. Ему хотелось двигаться, наращивать влияние, прорываться вперед и уничтожать фигуры противника, и к черту позиционное преимущество. От самого присутствия соперника хотелось кричать: «Нет здесь никакого сотрудничества, приятель! В этом мире остались только ты да я! И я одержу победу».

Так что порой он совершал глупые ходы и попадал в трудные ситуации.

— Хороший ход, док. Мне нужно немного подумать. — Он пожевал сигару. — Схожу-ка поговорю с пилотом.

— Конечно, — ответил Соколов. Сжал руки так, что костяшки пальцев побелели.

Постоянно придерживаясь рукой за стенку, Дом прошел вперед к кабине и уселся рядом с пилотом. Дом не знал его — еще один служитель, которого нашло Пламя, летчик, верный делу. Ну и хорошо. Все только к лучшему: никаких имен. Летчику не нужно знать, сколь ценный груз он везет.

В соответствии с планом полета они облетали аэродром. Пражские шпили и крыши виднелись внизу: наполовину — средневековый зимний рай, наполовину — коммунистический ад. Дому казалось, что он различает точку где-то внизу, на летном поле — самолет, в который они с Соколовым должны были сесть всего полчаса назад.

«Прощай, пражский штаб. Прощай, ЦРУ. Может, еще свидимся».

Он отдал им честь, не признаваясь даже себе, что сделал это не в насмешку, и вернулся к шахматной партии. Сел и стал напевать под нос, как старик. А потеряв слона, понял, что напевает «Когда время проходит»[77].

— Блядь. — Гейб швырнул трубку. Он вырвал ее из рук Рослина, как только тот дозвонился пилоту. Гейб стоял в радиорубке и тяжело дышал. Рослин смотрел на него. Алистер наблюдал, никак не выдавая своих мыслей.

Операция сорвана. Дом из Пламени. Соколов у Дома.

Гейб вырвал свою руку из хватки морского пехотинца, поправил на себе пальто. Вышел из рубки и безо всяких мыслей зашагал, опустив голову, по узкому коридору без окон, ведущему в тупик.

За ним шаги — он узнал поступь Алистера прежде, чем британец заговорил.

— Гэбриел. — Примиряет. Успокаивает. Хуесос.

— Не начинайте. — Гейб сделал горячий, тяжелый вдох. — Соколов у них.

— Похоже, что так.

Гейб крепко врезал по стенке. Кулак отозвался болью. Гейб умел бить, умел на рефлекторном уровне, и это хорошо, иначе сломал бы запястье.

— Что они могут с ним сделать? Что?

— Очень много чего.

Гейб услышал сомнение: Алистер хорошо умел руководить агентами. Знание — сила. У тебя есть что-то, что хочет агент. Не отдавай это просто так. Он вспомнил Каир: пыль, солнце, серебряный блеск в тенях, нож, огонь в глазах. Он вспомнил, как Соколов заходил в гостиницу: тихий, напуганный, но уверенный сверх меры.

— Расскажите.

— Они хотят разрушить мир, сжечь его и на пепелище построить то, что, вне сомнения, сами назовут прекрасным. Для этого им нужны Носители, а нам Носители нужны, чтобы это остановить. Соколов может запустить их ритуалы.

— Он не станет этого делать. Он же ученый.

— Наука, Гэбриел, — это способ познания, а не набор убеждений. Если они покажут Соколову, на что способны, он им поверит.

— Он сбежал от русских. Он ни за что не встанет на сторону Пламени.

— Возможно. А может, и встанет. У Пламени есть способы наладить сотрудничество, как и у нас. Подкуп разного рода, скрытый и не очень. Конечно, у них есть и способы принуждения. А если не преуспеют и в этом, мы понятия не имеем, до какой степени они усовершенствовали церемонию, которая снабдила вас элементалем. Если Соколов будет упорствовать — и эту возможность я не хочу оспаривать, — они могут вырвать из него элементаль и внедрить его в того, кто им предан. А если и так не выйдет, то, мы подозреваем, они попробуют управлять смертью Носителя и направить элементаль на младенца, которого выберут.

— «Если». «Могут». «Подозреваем».

— Вы ведь знали, что наши сферы пересекаются, Гэбриел. По этой причине многие из нас живут... как амфибии, так сказать. В обоих мирах тайного знания. Мы знаем лишь то, что знаем, — или то, что они нам сообщают. Мы надеемся, что можем отличать правду от вымысла. Но это лишь надежда.

— С Соколовым у них хватит сил совершить... что они там хотят?

— Мы не знаем, сколько элементалей им хватит. Они явно обретут больше силы. И любой Носитель может оказаться тем последним, что им необходим.

Ярость, охватившая Гейба, остыла. Он повернулся. Алистер смотрел в пустую желтую стену, словно в хрустальный шар, который показывал ему неприглядное будущее.

— Мы не сможем его поймать, — сказал Гейб. — Мы не знаем, куда летит самолет. Он может десятки раз сменить позывные до приземления. Они могут сесть в шестидесяти километрах отсюда, а могут — в шестистах. Незамеченными.

Алистер кивнул.

— Мы можем их сбить? — Гейб вдохнул, выдохнул. — Колдовством?

— Волшебством, умоляю.

— Я американец, Алистер. Для нас магия — это колдуны и ведьмы.

В том конце коридора Рослин кричал по-чешски на диспетчеров аэродрома. «Сообщите подробности», — уловил Гейб. Ага. Удачи с этим.

— У нас нет Носителей в Праге, — сказал Алистер. — Я... колдун, как вы говорите. Но нам не хватает Носителя.

— А та баржа на Влтаве...

— Она переместилась, забрав с собой Носителей и их элементали.

Возможно, он говорил правду. А может, врал не краснея, прижимая Гейба к стенке, вынуждая его сказать:

— А как же я, Алистер?

Если Алистер и ощутил триумф, то был слишком осторожен, чтобы это показать.

— Нам потребуется силовая линия.

— Бар Джордан. Она позволит нам им воспользоваться.

— И нужны служители. — Алистер закрыл глаза. — Простите. Ведьмы и колдуны, если вам так больше нравится.

— Один не справитесь?

— Нет.

— Так позовите их, — сказал Гейб.

— Их?

Гейб понизил голос. И произнес зловеще:

— Таню Морозову. Надю Острохину. Нам нужна их помощь.

2.

Таня еле тащилась вверх по ступенькам многоквартирного дома, двигаясь против утреннего потока рабочих и служащих. Мир казался чересчур нормальным после всего, что она вынесла. Как эти люди могут жить обычной жизнью, не испытывая страха перед грядущим хаосом? Как могут они улыбаться, смеяться, подшучивать друг над другом, будто не доживают свои последние дни под угрозой жутких замыслов Пламени?

Надя открыла дверь прежде, чем Таня постучала.

— Боже мой. — Надя сморщилась. — Ты выглядишь...

— Дерьмово. Да, я в курсе.

— Нет. Дерьмово ты уже выглядела. — Надя отступила, чтобы впустить ее. — Это... Это уже что-то запредельное.

Таня взглянула на Надин диван, потертый спасательный плот в цветочек. Каждая косточка в ее теле болела, молила ее сесть, но Таня боялась, что, если сядет, уже никогда не сможет подняться.

— Прежде чем ты скажешь «я ведь тебе говорила»...

— Тихо. Мне на это плевать. — Надя схватила ее за плечи. — Ты ведь здесь.

— Пока. — Таня судорожно вздохнула и закрыла глаза. — Перебежчик у них. Носитель. У Пламени.

— Стой... — Надя взяла было кружку кофе, но медленно поставила ее на место. — ЦРУ — это Пламя?

— Да. Нет. Один из них. — Таня потерла переносицу. — Кто-то на конспиративной квартире... общался с Сашей. Я видела шахматную доску с той же расстановкой фигур, что у Саши, и использовалась магия... — Таня сделала глубокий вдох. — Один из американцев работает с Пламенем. Это не операция по спасению для Запада. Это Пламя, которое похищает Носителя для себя.

Надя сжалась в клубок, но, слушая Танино усталое бормотание, медленно успокаивалась, сосредоточенная и готовая к битве. Таня встретилась с ней взглядом и подалась вперед в отчаянии, ее тело вытянулось, как стрела. Надя должна ей поверить. Таня не может доказать свои утверждения, у нее нет веских улик или тщательно выверенных разведданных. Все, что у нее есть, — лишь интуиция оперативника. Но не дать Носителю попасться Пламени — слишком важная задача, чтобы довериться случаю.

— И что, — Надя говорила очень осторожно, — по-твоему, Лед должен делать?

Таня выдохнула.

— Мы должны не дать ему бежать с Носителем.

— Бежать? — переспросила Надя.

Таня кивнула.

— Конспиративная квартира была залом ожидания. Они готовили эвакуацию. Может, они отправят Носителя в Америку, может нет, но, куда бы они его ни привезли, мы знаем, что они хотят делать с ним дальше.

Надины губы сложились в тонкую нить. По правде, агенты Льда мало знали о том, как Пламя использовало Носителей, знали лишь, что те ему нужны. В мире одновременно существовало тридцать шесть Носителей, представлявших тридцать шесть элементов — ни больше ни меньше. И чем больше их в распоряжении Пламени, чем больше Носителей расставлено у слияний, расположенных на земном шаре, тем больше силы Пламя могло получить для своих ритуалов. Таковы факты, которыми руководствовался Лед на протяжении десятилетий, с тех самых пор, когда только появились слухи о Пламени и его мрачных целях.

Но это были лишь слухи. Таня не сомневалась, что Надя не хотела делиться ими с ней, и всякий раз, когда Таня пыталась спросить об этом дедушкин конструкт-радио, пока Саша его не украл, он отвечал так, будто это вне его компетенции. Но Таня кое-что знала. Надя рассказывала ей про агентов Льда, глядевших испуганно и дико: они предпочли бы не видеть то, что им довелось наблюдать. Она слышала шепотки в баре «Водолей». Будто Пламя ищет способы забрать элементали у Носителей. Поселить их в своих. Из этого получалась отличная страшилка для Носителей, и они добровольно переходили под опеку Льда. Но в действительности... От этой мысли внутри у Тани все сжалось.

Таня положила руку Наде на предплечье. Напарница превосходила ее весом и боксерской уверенностью, но Таня знала, что скрывается за ее холодным взглядом.

— Я должна спросить тебя кое о чем, хотя и понимаю, что я твоя подчиненная и ты не обязана мне отвечать.

Венка задрожала на Надином горле.

— Сколько Носителей находятся под покровительством Льда? — задала вопрос Таня. — Не только на барже, в Праге. А вообще?

Надя съежилась под Таниной рукой.

— Недостаточно. — Плотно сомкнула веки. — Гораздо меньше, чем нужно.

— Тогда нельзя допустить, чтобы Пламя получило еще одного.

— Нельзя. — Надин голос прозвучал высоко и тонко. Тане пришло в голову, что она никогда прежде не видела свою подругу, начальницу и подчиненную без масок. Таня никогда не задумывалась, что прирожденная обманщица, легкомысленная соблазнительница мужчин и женщин, боксерша и поклонница джаза и даже разоблачительница капиталистических ценностей — все это были маски. Но теперь Таня смотрела сквозь них, и от этого мороз пробежал по коже.

Таня ослабила хватку, убрала руку от Нади.

— Тогда я кое-что придумала.

В Надиной гостиной навскидку могли существовать несколько тайников, но Таня умела искать спрятанное. Она отбросила в сторону потертый казахский ковер и начала простукивать паркет ногой. Одна дощечка с легкостью поддалась, и Таня наклонилась, чтобы забрать то, что лежало в пустом пространстве под доской. Переплетенная медная проволока, кристаллы, коллекция склянок, перевязанных тонкой резинкой: во всех плескалась грязная вода, все подписаны небрежным Надиным почерком.

— Это не лучшая моя заначка. Далеко не лучшая. — Надя нависла над ней. — Выкладывай свой план.

— Тебе не понравится. — Таня сунула весь набор склянок в карман своего пальто. — В плане задействован американец.

Надя выругалась.

— Ты же не всерьез.

— Да, он капиталистическая свинья. Думаешь, я не в курсе? Думаешь, я не хочу задушить его собственными руками за то, что он выкрал ученого прямо у нас из-под носа? — Таня вздохнула. — Нам нужна сила его элементаля, если мы хотим получить шанс на победу. Нам нужно попробовать. Он ненавидит Пламя, как и любой из Консорциума Льда, может, даже больше, — за то, что с ним сделали. Почитай отчет Уинтропа — я читала. У Причарда есть повод желать Пламени провала.

Надя потерла подбородок.

— Ладно. Мы позовем на помощь мистера Причарда и, главное, его маленький элементаль. Но что потом? Возьмем штурмом аэропорт? Уверена, они уже летят в Вашингтон или куда там Пламя хочет его переправить.

Таня ласково улыбнулась.

— Так собьем самолет.

Надя вздрогнула, как от пощечины.

— Причард ни за что не согласится. И это потребует такого заклинания... Ты же помнишь, сколько усилий у нас ушло пару лет назад на то, чтобы подключиться к Останкино, а это было совсем не так опасно, как сейчас...

— Пожалуйста. Нам нужно попробовать. Свяжись с Уинтропом, пусть он убедит Гейба. Я начну собирать ингредиенты.

— Уинтроп уже и так пошел наперекор желаниям Льда ради меня. Он слишком осторожен. После того, что он сделал, он не станет активировать талисман, не имея на руках приказа Консорциума в трех экземплярах. — Надя издала сухой смешок. — Даже если нам удастся убедить его, что американец...

Она оборвала фразу, так как в дверь квартиры постучали.

Таня осторожно застегнула свою сумку, следя взглядом за Надей. Ей спрятаться? Им обеим? Возможно, у американцев повсюду агенты. Кто-то из КГБ. Кто-то вроде Саши послал остановить их.

Надя выставила вперед руку, а другую сунула под старый диван. Вытянула ее, сжимая пистолет Макарова.

— Кто там? — окликнула она высоким, сдавленным голосом.

Таня поправила сумку на плече и молча выпрямилась. Адреналин мгновенно сжег ее усталость дотла. Она наклонилась вперед, переместив вес на носки, с губ готова сорваться древняя фраза...

— Друг. — Британский акцент. Таня выдохнула, усталость вновь накатила. Уинтроп. — Я, хм, боюсь, мне требуется ваша помощь.

Надя вернула пистолет Макарова в тайник, подошла к двери.

— Боюсь, что так.

Зерена сражалась с чудовищной головной болью большую часть утра, и Александр Кометский делу не помогал.

— Ты можешь позорить меня перед теми болванами из университета, если тебе так нравится, но это... — Саша хлопнул мясистыми пальцами по столу, — моя сфера. Здесь у тебя нет власти. Никакой. Даже если твоему мужу, ублюдку вонючему, снова вздумается посетить посольство, его сюда и на порог не пустят. Я глава резидентуры. И я не позволю тебе или кому-то еще вмешиваться в мои операции!

Зерена сунула в рот аспирин и разгрызла таблетку. Обрадовалась вкусу горького мела. Получше Сашиного скрипучего голоса.

— Мне бы и в голову не пришло вмешаться в дела КГБ, Сашенька. Я дипломат, в конце-то концов. Мне не место среди шпионов.

Саша издал смешок, и звук был таким резким, что она чуть не вздрогнула.

— Если ты дипломат, то я — ебаный Эндрю Карнеги[78]. Что ты натворила, Зерена? Чудесное возвращение моей оперативницы попахивает твоим вмешательством.

— Ты сохранил лучшую оперативницу и не опозорил весь свой штаб глупым приказом, отправив ценных сотрудников на верную смерть, когда заподозрил нарушение со стороны американцев. Я бы сказала, на данный момент ты в весьма хорошем положении, — возразила Зерена.

Саша вырвал листок бумаги из своей печатной машинки.

— Срочное сообщение в московский штаб. «С большим прискорбием сообщаю о смерти Татьяны Михайловны Морозовой, погибшей при попытке вернуть советского гражданина или граждан, которого или которых, как мы полагаем, против воли удерживают американцы как обладающего или обладающих обширными знаниями передовых инженерных технологий Советского Союза. Я не давал одобрения на эти действия, боясь за жизнь товарища Морозовой, и вместо этого советовал разработать альтернативные пути возвращения похищенного ученого. К сожалению, она взяла на себя...»

Саша оскалился и принялся терзать листок. Зерена нахмурилась, когда на нее посыпались обрывки бумаги.

— Мне это было нужно. Нам это было нужно. КГБ проявил бы достаточно рвения в попытках вернуть ученого, наши коллеги все равно получили бы требуемый компонент, а мы избавились бы от этой лживой суки — одним махом.

Зерена выставила вперед ладонь — гладкую, слегка пахнущую парижским лосьоном.

— Сашенька.

Он запыхтел, но сдержал тираду. Зерена ощутила в голове пульсацию боли и подождала немного, прежде чем продолжить.

— Ты смотришь на нашу милую Танюшку и видишь лишь одну из них. Соперницу. Противницу по шахматной партии, верно?

Саша посмотрел на одну из шахматных досок. Зерена проследила за его взглядом и, изучив партию, поняла, что он в безвыходном положении. Любой шаг обернется для него гарантированным проигрышем.

— Но она нам пригодится. Ее знание. Сила. Влиятельное положение. Она может стать нашей посредницей, марионеткой. А учитывая ее происхождение, я уверена, что она не лишена способностей в нашем искусстве. — Зерена позволила себе мимолетную улыбку. — Нам ведь не стоит тратить попусту ресурсы, которые оказались в нашем распоряжении? Пусть этим занимаются буржуазные капиталисты.

— Ты ничего не знаешь о трудностях рабочего класса, — проговорил Саша тихо. — С тех пор как ты вышла за него, ты купаешься в крови эксплуатируемых...

Ярость Зерены сжалась до раскаленной точки. Железо в ее крови горело. Золото на ее запястьях плавилось. Она была раскалена добела, гнев бурлил и кипел. На мгновение она представила, как топит в нем Сашу.

Но потом она медленно выдохнула и откинулась на стуле.

— Я все знаю, — сказала она осторожно, — об этой борьбе. О выживании.

Сашины руки все еще были сложены на груди, но теперь они напоминали щит.

— Я могу изменить ее. Она принесет нам гораздо больше пользы, чем если останется строчкой в отчете. — Зерена расправила плечи с приятным хрустом. — Не буду мешать тебе работать. Но не мешай и мне.

Саша долго смотрел на нее, затем устало кивнул. Весь задор будто испарился из него — пока. Зерена знала его слишком хорошо и не надеялась, что это продлится долго. Его взгляд скользнул к свитку на стене: японский пейзаж — туманные горы, изящные ветви деревьев.

— Еще один наш, — нараспев произнес он.

Зерена улыбнулась. Ее мигрень отступала.

— Еще один наш.

Она сняла звуковые чары, защищавшие кабинет на случай прослушки, и вошла в главный зал резидентуры.

И замерла. В десяти метрах от нее за столом сидела Надя Острохина, копалась в ящиках с ленивым видом человека, который хотел скорее казаться занятым, чем найти сокровище. Не такое уж раннее утро, у нее могло быть здесь дело, и все же... Внимание Зерены привлекла вспышка золотого и желтого в Надиной руке.

— Не рановато для вас, товарищ? — спросила Зерена, приблизившись к ней с острой, как кинжал, улыбкой. — Я скажу французскому послу, что его вечеринки становятся слишком скучными.

Надя улыбнулась в ответ слишком поспешно.

— Боюсь, я пропустила французскую вечеринку. Неважно себя чувствовала. Мне все еще нездоровится, если честно. — Она закрыла ящик бедром. — Забирала кое-что, прежде чем уйти домой.

Надя еще крепко сжимала в руке что-то, замеченное Зереной. Она знала, что Надя — младшая сотрудница, проводила много времени с Морозовой, и эту возможность нельзя было игнорировать...

Зерена метнулась к Наде и схватила ее запястье. Большим пальцем нащупала мягкую точку между костями и впилась в нее. Надя взвизгнула и дернулась, но хватка у Зерены твердая.

— Товарищ... — Надя смотрела на нее, распахнув глаза. — Прошу...

Зерена продолжала нажимать на болевую точку. Надины пальцы раскрылись. Но нет... это не ритуальные компоненты, вообще ничего полезного. В ладони лежал лишь огрызок желтого карандаша.

— У нас в посольстве объявился воришка канцелярских принадлежностей, — сказала Зерена резко. — Не хочется думать, что в этом замешаны Сашенькины сотрудники.

Надя нахмурилась, и на мгновение Зерена испугалась, что та раскусит ее ложь. Поймет, что именно она ожидала увидеть. Но спустя мгновение давление в голове Зерены ослабло. Улыбнувшись, она отпустила Надю.

— Простите мою грубость, но я уверена, вы понимаете важность правил. — Зерена облачилась в легкий весеннюю куртку. — Выздоравливайте, товарищ.

— Спасибо, — пробормотала Надя, все еще смущенная.

Зерена не оглянулась. Ей предстояло еще много дел.

3.

Пражский штаб бурлил вокруг Гейба. Агент скрывался в архиве, листал документы с фонариком в зубах, а обычно тихая жизнь штаба ЦРУ взрывалась вокруг него торопливым щелканьем каблуков, командным рыком и скрежетом организационных шестеренок. Его ладони потели, пока он шарил в папках. У сердца был особый ритм для заданий: быстрый легкий стук, напоминавший детский бег. Гейб заставил себя замедлиться, собраться, прислушаться. Паника натягивала нервы, запускала механизмы обвинений. Если коллеги обнаружат его здесь и наскоро придуманная отговорка — будто он хочет проверить кое-что в досье Соколова — не сработает, лучшее, на что он мог надеяться, — за ним приставят наблюдение, пока все шансы остановить Дома не испарятся. А в большинстве оставшихся вариантов фигурировал расстрел.

Где-то во внешнем мире, за пределами архива, Фрэнк кричал на Эмили. Фрэнк никогда не повышал голос, ему это не требовалось, но момент — как и вся чертова операция — был исключительным. Растерявшиеся сотрудники задавались вопросами. Шпионы ценят сплетни, как гурманы — икру, и впервые все могли высказать свои страхи, все, кроме Гейба. Они спрашивали: неужели Доминик предал их? Может, его тоже предали? Он сидит сейчас довольный в тропическом раю, смеясь и покуривая сигару? Или тихо лежит на илистом дне холодной Влтавы?

Только Гейб знал правду, но он не мог ею поделиться, а остальные — не знали и компенсировали свое неведение, высказывая подозрения во весь голос. Это не было виной Гейба, хотя, без сомнения, кто-то в Лэнгли захочет повесить все на него — чтобы обелить Дома, а с ним и всех его источников, все его вышестоящее начальство, когда-то добивавшееся его продвижения. Может, их удовлетворит правда или какая-то ее версия, которую они смогут принять, без подробностей: без элементалей, Носителей и всего этого блядского колдовского мира — Дом переметнулся или прогнил. Но Гейб не надеялся на это. Он работал слишком долго. Он рисковал больше всех, и со временем его голова полетит с плеч, неважно — за измену или за грубое несоответствие должности.

Ну и ладно. Пускай. С самого Каира он не ждет, что умрет в постели.

Но ему нужно поймать Дома и Соколова, остановить их, пока есть время. Для этого — как сказал Алистер, для их ритуала — требовалась информация.

«Все, что мы можем нарыть на Соколова, особенно обстоятельства его рождения. Дата, время, место — как можно точнее, мой дорогой. Чем больше мы узнаем, чем точнее определим объект, тем больше наша уверенность, что ритуал сработает».

«Не на Доминика?» — спросил Гейб.

«Нет. Ваш человек — агент. Он скроет ключевые детали в своем досье. Займитесь Соколовым».

Гейб нашел досье в картотеке на букву С, открыл и скопировал главные подробности в записную книжку, которую всегда носил при себе: город, в котором родился ученый, адрес, дата, время. Все точно и ясно. Хорошо бы это помогло. По крупицам, верно? Он закрыл каталог, запер его, вырвал из блокнота страничку, сложил и засунул под наручные часы.

Гейб выключил свет в архиве, вышел в коридор. Пока все нормально. Постарайся казаться занятым. Иди быстро. Шагай торопливо, руки в карманы, пригни голову. Посмотри направо, прежде чем выйти из штаба. Вниз по главной лестнице. Остальной мир ждет тебя за дверями на улицу, а с ним и шанс исправить весь этот бедлам. За дверями — пражские тротуары, холодные, с замерзшим снегом и сажей.

— Гейб!

Довольно далеко от него, чтобы не расслышать. Еще несколько шагов. Он толкнул двери и вышел на холод, пытаясь успокоиться. Его бесил даже пар от собственного дыхания. «Угомонись. Не привлекай к себе внимания».

Кто-то поймал его за руку. Он развернулся, слишком резко для человека, который ни в чем не повинен.

Джош Томс стоял позади, задыхаясь, бордовый от пробежки.

— Джош. Ты простудишься без пальто.

Парень дрожал: холод, напряжение, нервы.

— Ты что делаешь, Гейб?

— Решил пройтись. — Он утихомирил свое сердце, дышал под счет, не отводил взгляд. Мог вести себя нормально, когда требовалось. — Нужно проветрить голову. Вся эта заваруха с Домом — поверить не могу, что он нас предал.

— Ты был в архиве. Я видел, как ты выходил. И ты пошел прямиком на улицу.

«Проклятье». Гейб был прав: парень зря пропадает в канцелярии.

— Ты проверял Соколова для Морозовой? Для Пламени и для Льда?

Поскольку Гейб был профессионалом, он не сбился, не бежал, не врезал Джошу по лицу. Он подумал, на краткий миг, переместив листок блокнота в ладонь, как съесть бумажку по дороге к станции. Расчет потребовал вдоха: Джош напуган, в отчаянии, как и все они. Он знал слишком много. Откуда он взял все эти названия? Что Гейб выдал во время спора с Алистером? Но Джош упомянул Морозову в связи со Льдом, а это значило, черт, что он был в «Водолее». Гейб подошел к нему. Проговорил тихо.

— Я не работаю на Морозову. Она работает на меня. Это крупная игра, Джош. Как айсберг. Ты видишь только его вершину.

— Ты предатель.

— Я не предатель. А вот Дом — да, и, возможно, другие тоже. Думаю, я смогу остановить его. Но нельзя использовать официальные каналы.

— Проклятье, Гейб, если Дом прогнил, если у тебя есть доказательства, в Лэнгли должны знать. Фрэнк должен знать. — Джош поймал запястье Гейба и потянул его назад в посольство.

Гейб не сдвинулся. Джош споткнулся, Гейб поймал его за лацкан пиджака и подтянул ближе, они встали лицом к лицу, нос к носу. На лбу у парня виднелись тонкие, с волосок, морщинки. Гейб их раньше не замечал.

— По-твоему, в Лэнгли не знают? А кто послал Дома к нам?

— Скажи мне, что происходит, Гейб. — Умоляет. — Скажи что-нибудь.

Он чуть не выдал. Проклятье, чуть не выдал. Каково это, выговориться? Поведать парню о ведьмах, колдунах, странных делах, о которых Гейб предпочел бы не знать? «Боль разделенная уменьшается вдвое» — так говорила мама. Но Гейб путешествовал дальше, совершил больше, а потому знал, что какую-то боль не уменьшишь, даже если поделишься.

— Не могу, — сказал он наконец. — Это не твоя игра. Но я могу все исправить, если позволишь.

Джош ничего не сказал.

Гейб отпустил его.

— Я пойду по улице. Тебе не нужно меня останавливать.

Порой авторитет — это все, что у тебя есть.

Он развернулся и пошел.

Джош не погнался за ним.

Таня не знала, что ожидала увидеть в «Водолее», но будничная атмосфера ее озадачила. Все шло как обычно. Ведьмы потягивали свои напитки за привычно оживленными спорами о фармакопее, а мужчины в куртках с жесткими воротничками тонули в тени полукабинетов. Она поправила сумку на плече, позволив ей упереться в бедро. Нормальность — это хорошо. Это и есть цель. Если им удастся совершить ритуал, если они и впрямь могут довериться американцу — и Льду, если уж на то пошло, — никому об этом даже знать не требуется.

Джордан перехватила Танин взгляд от двери, ведущей в служебные помещения. К комнате, расположенной над слиянием силовых линий. Таня почти чувствовала, как они вибрируют под ногами, проникают в компоненты ритуала, лежащие в сумке. Устало улыбнулась. Джордан в ответ поджала губы и кивнула в сторону темного коридора.

Пора.

— Он еще не пришел, — предупредила ее Джордан, пока они пробирались в недра «Водолея». Не требовалось пояснять, о ком она.

— Он и впрямь придет? — Даже на Танин слух вопрос прозвучал жалко.

Джордан клацнула зубами.

— Посмотрим.

Таня поняла. Это зависело от того, что Гейбу важнее: остаться послушным патриотом, на дух не переносящим русских, или спасти мир. Что ж, почти все люди с Запада, которых она встречала, считали, что это одно и то же. Танина задача — разорвать эту цепочку ассоциаций.

И теперь пришло время затаить дыхание: скоро Таня узнает, чего стоили все ее разработки. Сейчас это не просто шпионские игры. Она верила каждому своему слову о Пламени. Поверил ли ей Гейб, зависело от него.

Надя уже сидела, скрестив ноги, у стены кривобокой комнаты. Пламя свечей отбрасывало тени на ее лицо, она пристально смотрела на Алистера, сидевшего напротив. Алистер, в свою очередь, держался спокойно: он непринужденно сложил руки на набалдашник зонта, но Таня видела, как напряглись мышцы на его шее.

— Ну что ж, — проговорил он, когда вошли Таня и Джордан. — Полагаю, нам лучше начать.

— А как же Причард? — Танины внутренности сжались от страха. Без его элементаля ритуал будет уже не так силен.

Алистер выдохнул через нос.

— Полагаю, он хочет участвовать, но окончательный выбор за ним. В отличие от некоторых, мы ни к чему не принуждаем. — Он едко улыбнулся. — А теперь, пожалуйста, подготовьте инструменты, думаю, я нашел подходящий отрезок...

— Так вы собираетесь возглавить ритуал? — спросила Надя.

— Ну, не думаю, что русским уместно возглавлять ритуал для задержания агента ЦРУ, выполняющего операцию по спасению. — Алистер щелкнул кончиком зонта по каменному полу. — Это вопрос приличий.

Джордан вздохнула.

— Мне плевать на ваши дурацкие западные приличия. Давайте просто покончим с этим.

— Стойте. Я здесь.

Танино внимание переключилось на дверь. Гейб протиснулся мимо Джордан, его лицо раскраснелось, блестящие от пота волосы прилипли ко лбу. Узел в Танином животе развязался.

Свечи мерцали, пока Гейб пробирался в комнату и раскладывал аэронавигационную карту в центре круга. Таня подошла к нему и закусила губу. Красные печати «секретно», поспешные карандашные пометки, переписанные из засекреченных источников... Она убедила Гейба выдать государственные тайны. Она должна быть в восторге. Но чувствовала лишь мрачное бремя поставленной задачи. Чем больше Носителей соберет Пламя, тем ближе оно подойдет к реализации своих жутких планов.

— Итак, — сказал Алистер, — мы как раз обсуждали, кто должен возглавить нас сегодня.

Гейб кивнул Алистеру, затем оглядел собравшихся. Выставил вперед подбородок и встретился взглядом с Таней.

— Может, Таня возглавит?

Присутствующие повернулись к ней. Таня задрожала всем телом. Дедушка не готовил ее ни к чему столь огромному и решающему. Магия Льда лишь слегка подталкивала здесь и там — уверенной рукой, направляющей на верный путь. Она не была твердым кулаком, с которым не поспоришь.

Но именно им они должны стать сейчас.

Таня опустила сумку на пол, кристаллы и камни зазвенели. Ее взгляд упал на Надю, но напарница никак ее не подбодрила. Они были близки, но никогда не подбадривали друг друга. Так же, подумала Таня, как и Лед.

Соколов склонился в раздумье над доской, и Дом гадал, видит ли тот ловушку. Первую партию Дом проиграл, вторую выиграл — как он считал, из-за усталости Соколова, но ему хотелось победить заслуженно. «Никогда не полагайся на ошибку противника», — учил его дедушка. Пока Дом ждал, он раздумывал, удастся ли ему когда-нибудь вернуться во Флориду. Так или иначе. Ему не слишком-то нравился штат. Но все где-то проводят детство — бессмысленно давать волю ностальгии.

Он думал, что на этот раз заманил русского в ловушку, с виду подставив своего коня под удар слона и ладьи Соколова. Коня защищала ладья Дома, но Соколов мог согласиться на размен, сохранявший ему материальное преимущество — если не заметит, что ход ладьей повлечет за собой шах. Если Соколов съест коня слоном, Дом возьмет того своей ладьей, и тогда связанная ладья[79] Соколова тоже окажется под ударом, а если Соколов попробует взять коня ладьей, тут-то ловушка и обнаружится, но Дом хотя бы ускорит темп.

Соколов потянулся за слоном, и Дом постарался принять безразличный вид. Пальцы ученого сомкнулись вокруг фигуры, он покрутил ее на месте. Губы его сжались.

И тут порыв ветра ударил в самолет.

— Это все, что нам удалось найти, — сказала Надя, указав на груду обломков. Осколки и крепежные части конструкта, рассыпанные на карте Гейба: медная проволока, кварц, жженые травы — все собрано в крошечную фигурку, очертаниями напоминавшую человека. Таня наблюдала, как Джордан растерла в ступе еще тлеющие бумаги и травы, затем разбросала золу поверх останков конструкта.

Кожа будто слишком туго стягивала Танино тело. Пульс силовых линий бил в нее, как в барабан. Энергия уже лилась в кристаллы. Теперь ее задача — оживить это существо. Придать ему направление.

И надеяться, что элементаль Гейба — черт, сам Гейб — будет сотрудничать.

— Карта показывает изначальный план полета, размеченный ЦРУ для Доминика, но, скорее всего, он выбрал свой путь, — объяснил Гейб. Слова вырывались из него разом, будто кто-то выбил затычку. — И все-таки это хорошая карта ветровых потоков. Я подумал, она может... Может нам пригодиться.

— Хорошо, — сказала Таня. — Есть с чего начать.

Гейб поморщился, выдав нечто среднее между улыбкой и гримасой отвращения в ответ на ее одобрение. Таня предположила, что это лучшее, что она может от него получить.

— И еще из урны в посольстве, — продолжил он. Вынул изжеванный окурок сигары из кармана и бросил в кучу ингредиентов. — Поможет нам сфокусироваться на Доминике.

Таня одобрительно кивнула. Она взяла за руку Надю, та — Алистера, Алистер — Джордан. Затем Таня протянула руку Гейбу.

— Когда мы замкнем круг, — объяснила она, — отпускать нельзя.

Фигуры рассыпались. Дом съехал с сиденья, накренился, а потом встал в боевую стойку, держа руку на ноже. Соколов растянулся на полу между катающихся слонов.

Дом подошел к Носителю, раскидывая пешки ботинками. Соколов поймал его запястье, выпрямился. Не похоже, что он ранен. Дом помог ему сесть и пристегнул его.

— Может, в другой раз предупредите? — крикнул Дом пилоту.

— Турбулентность. — Голос звучал напряженно. — Погода тут странная. Вдруг тучи, их не было ни в одном прогнозе.

— В смысле, странная? — Нет ответа. Соколов потянулся к куртке Дома, но Дом отступил. — Все хорошо. С вами все будет хорошо. У нас все под контролем.

Дом улыбнулся. Соколова это, похоже, не успокоило.

Самолет вновь качнуло. Русский вскрикнул. Вот блядь. Дом побежал в кабину.

Гейб смотрел на протянутую Таней руку.

Благовония наполняли его легкие, а тени в подвале Джордан сгущались, обволакивали его, как мокрая вата. Он плавал — или даже тонул в этом полумраке. Конструкт дрожал в кругу, похожий на сломанного металлического паучка из «Тинкертоя»[80]. Гейбу не следовало здесь находиться. Гейб Причард так не поступал. Он служил своей стране. Боролся. Убивал. Даже порой предавал. Но это — это хуже Каира.

Ему требовалось остановить Дома. Но он не мог — без Таниной помощи. Все прочее заигрывание со Льдом и Пламенем было шпионской работой или почти ею. Но это что-то совсем иное. Он взглянул на Джордан, надеясь на подсказку, но ее глаза были закрыты. Теперь она тоже участвовала в церемонии. В этом ритуале. И они нуждались в Гейбе.

Танина рука светилась в темноте.

Дом влетел в кабину.

— Какого черта тут творится... — Но от вида неба смолк.

Черные тучи — не серые, но цвета вулканического пепла — бурлили с обеих сторон самолета, а прямо по курсу они причудливо изгибались, выплевывая столбы дыма. Неестественные, жуткие, зеленые с фиолетовым молнии трещали в их глубине. Самолет летел по небу, как сжатый кулак.

Пилот говорил:

— Никогда не видел ничего подобного...

Дом — тоже, но он все равно понял. Это не погода. Это оружие.

— Разворачивайся, — сказал он.

Пилот повернул штурвал. Самолет задребезжал, но не развернулся.

— Не отвечает.

Искры посыпались из приборной панели.

— Снижайся, — приказал Дом. Он ощутил себя — пустым. Безучастным. Замкнулся, замер, глядя в небо.

— Ничего. Выдержим. Самолет изолирован.

— Снижайся, черт возьми! — Гневно, с трудом. — Так низко, как только сможешь.

Соколов бормотал что-то по-русски, какую-то молитву, которой Дом не мог расслышать сквозь рев двигателей.

— Снижайся!

— Гэбриел. — Тане казалось, ее голос звучал так по-детски. Нет, не по-детски — беззащитно. Больше не осталось игр, ролей, прикрытий. И ей это не нравилось.

Но если ей нужна самая искренняя версия себя, чтобы убедить Гейба Причарда помочь, то именно такой она и будет.

Гейб взглянул на нее, вдыхая душный аромат благовоний. Оранжевые искры плясали в его глазах.

— Я...

Конструкт — то, что от него осталось, — ожил, грохоча кварцем и проволокой. И его хрустальные глаза — шары, охотящиеся за Носителем, вполне конкретным Носителем, — загорелись.

Пальцы Гейба сплелись с Таниными.

— Ниже, проклятье, спускайся ниже, ниже...

И стал свет.

Конструкт висел в центре круга безвольно, как марионетка. Только его держала не рука — а песнопения. Тане не нужно было знать язык: она чувствовала слова, они звучали в ней, подобно музыке, оставалось лишь открыть рот и позволить им излиться.

Рука Гейба горела в ее руке, сжигая омертвевшую кожу, огонь распространялся по ее конечностям, передавался Наде, стоящей с другой стороны. Его элементаль на вкус был как металл, как отрава, как густой серебристый алкоголь в ее крови. Он просачивался в ее сознание, облачая ее слова в ртуть.

Золотые нити вырывались из глоток поющих. Сплетались вокруг парящего конструкта, его кварцевых суставов, хрустальных глаз, даже огрызка сигары. Жестокий ветер дул вокруг них, набирая скорость. Хлестал по их одежде и волосам. Подталкивал их к эпицентру бури.

Когда ветер достиг потолка, конструкт поднялся выше. Конечности куклы задергались, хрустальные глаза завращались, как у испуганной лошади.

Рука Гейба стала Таниной, его элементаль стал всеми ими, свивая тонкую паутину магии. Две силовые линии и сила элементаля активировали заклятье: Таня втайне гадала, не разорвет ли ее на части эта чистая энергия. Слишком поздно. Она стала воздухом и ртутью, кварцем, хрусталем, золой, стала булавочной головкой на карте, которая связывала все эти предметы с холодным альпийским воздухом по ту сторону заклятья. Она почти видела алюминиевый каркас самолета в паузах между словами. Шахматные фигуры, разлетевшиеся по салону. А затем внезапное падение давления, когда буря сошлась в...

Мир закружился, а потом выровнялся. Дому казалось, что рядом кричит какой-то мелкий перепуганный зверек. Но сам он оставался Домом. Он был жив. Он вращался, вдавленный в приборную панель, но был жив.

Он сморгнул слезы с глаз, выпрямился. Летчик повис на ремнях безопасности со сломанной шеей. Блевота, слюна, кровь текли у него изо рта. Бедолага, видимо, прокусил язык, помимо прочего.

— Блядь, — выругался Дом, но не услышал свой голос.

За окнами самолета тучи клубились и горели. Он на них не смотрел. Не хотел видеть то, что ожидал там обнаружить. Буря была не естественного происхождения. Это снова проклятый Лед. Давят. Вечно они давят. Завистливые ублюдки. Они призывали тварей в ночь, чудовищ в бурю, жутких извивающихся змей в сумеречное небо.

А самолет снижался.

Дом убрал мертвого пилота со штурвала. Пока он это делал, живот у него сводило. Самолет кружился. «Проклятье, проклятье». Он потянул штурвал, повернул — нет управления. Нельзя даже контролировать вращение. Заело. Он рискнул посмотреть в окно: терпимо, если не пялиться на тучи — самолет был высоко, но падал быстро, носом в землю, вращаясь вокруг своей оси.

Самолет уже не спасти, поздно. Ладно. Ладно. «Повтори это достаточно раз, и убедишь себя, что... Что сделано, то сделано. Доставай парашют».

Он ощутил странную невесомость, когда забрался на спинку кресла пилота, прыгнул, схватился за дверь кабины и подтянулся, болтая ногами. Тяжело дыша, вскарабкался на гермошпангоут и замер. Оставались считанные секунды.

Парашюты висели в хвостовой части самолета, рядом с сиденьями. Чтобы добраться до них, пришлось бы карабкаться вверх пять метров в этом вращающемся гробу. Он бы не успел. Самолет разобьется в лепешку в какой-то глуши в Западной Германии, и Дом вместе с ним.

Тут позади него выбило запасный выход. Он услышал это даже сквозь высокий, тонкий звериный крик. «Не сдавайся. Развернись». Соколов стоял у открытой двери, с парашютом за спиной, наготове. Ну конечно. Он-то был пристегнут рядом с парашютами. Он не вырубился. Полно времени, чтобы схватить парашют и прыгнуть.

Пламени нужен этот бедолага: идеальный Носитель, покладистый, робкий. Служители знали траекторию полета, они окажутся здесь прежде, чем ЦРУ задействует местные власти.

«Твой долг выполнен. Будь пешкой. Пожертвуй собой».

Но Соколов дрожал у двери. Дом уже видел такое: боится прыгнуть, даже зная, что, оставшись, точно погибнет.

Дом заставил себя встать на ноги, пробрался вдоль гермошпангоута к Соколову, схватил его одной рукой за плечи и перерезал старику горло ножом.

Кровь хлынула Дому на руки и рубашку. Она обжигала. Магия? Вина? Нет времени разбираться. Соколов разинул оба рта. Дом сорвал с него парашют, пристегнул ремни и нырнул в безумное волшебное небо.

Что-то изменилось вокруг Тани. Моргнув, она поняла, что проблема в комнате. Ее перекосило. Нет, не ее — саму Таню. Ее щека отчаянно пульсировала, соприкасаясь с холодным бетонным полом. Тысячи ранок жгли лицо, и, когда она утерлась, на руке остался след из каменной крошки и крови.

— Таня. — Гейб подполз к ней, потряс за плечо. Пот катился по его вискам.

Вокруг стало светлее, но разве свечи не погасли? Она попыталась оглянуться, найти источник света. Больно водить глазами. Она захлопнула их со стоном.

— Таня. — Это уже Надя. — Танюшка. Ответь мне.

— Все нормально. — Голос Джордан, дымный, надтреснутый. — Стопка водки — и придет в себя.

Таня перекатилась на живот и постаралась сесть на корточки. Рука Гейба упала с ее плеча, он отпрянул.

Таня перенесла вес на пятки, все еще скрючившись, и попробовала снова открыть глаза.

Остатки карты тлели в центре ритуального круга. А поверх нее — она взглянула украдкой — конструкт. Безжизненный и окончательно разбитый.

Таня сглотнула ком в горле. Во рту ощущался привкус ядовитого металла.

— Максим Соколов мертв.

Зерена стряхнула пепел с сигареты и нажала тангенту радиостанции крашеным ногтем.

— Призрак запрашивает сводку.

— Нечего сообщать, Призрак. — Строгий голос американца на том конце. — Скоро мой сигнал пропадет.

— Ничего? — рявкнул Карел из-за плеча Зерены. — Они ведь должны были приземлиться два часа назад!

Зерена посмотрела на него с прищуром, отхлебывая бурбон.

— Это неприемлемо. Ваш контакт с авиабазы нам врет. — Карел засунул руки в карманы. — Он водит вас за нос. Они хотят забрать Носителя себе.

— Мой контакт и его куратор из Пламени... люди неприятные, — признала Зерена. Сморщила нос, вспомнив Доминика и его ужасные сигары. — Но они верны делу.

— Откуда вы знаете? Серьезно. Как вы можете быть уверены? Вы с Сашей постоянно пытаетесь вонзить друг другу нож в спину, а потом еще этот провал в Каире — мы просто распадаемся на части. — Карел схватился руками за волосы, да так и остался стоять. — Это неприемлемо, Зерена. Такими темпами у чертова Льда окажется больше Носителей, чем у нас.

— Они не получили Носителя, — сказала Зерена. — В этом я уверена.

— Сейчас это неважно. У них гораздо больше. Мы отстаем.

— Но им не хватает смелости убивать Носителей, — улыбнулась Зерена. — Убить Носителя — значит потерять элементаль, снова отпустить его в мир. Он должен будет найти другого, новорожденного Носителя. Он сможет выбрать любого, и нам опять придется его искать. Но смотри, Карел, какую они оказывают нам услугу. Из-за трусости и нежелания убивать они собрали всех Носителей для нас вместе с элементалями.

— Собрали, — повторил Карел. — Вы в этом уверены.

— Вполне. — Зерена взглянула на пепел на кончике сигареты и снова его сбросила. — Я знаю, кто точно это знает.

Карел громко выдохнул.

— Я не надеюсь, что вы поделитесь со мной этой информацией.

— Разумеется. Видите, что бывает, когда я делюсь. — Она снова нажала тангенту. — Призрак исчезает. Дальнейшую информацию сообщайте по обычным каналам.

— Вас понял.

Щелчком она выключила радиостанцию, вновь взглянула на Карела. Этот помятый костюм, щетина, жирный блеск на лице. Такой беспорядок, и все из-за одной мелкой детали огромного механизма.

— Постарайтесь спрятать радиостанцию, и на этот раз будьте усерднее, — приказала ему Зерена. — Даже я не могу контролировать обыски СтБ.

Карел бросил на нее испепеляющий взгляд.

— Да что вы вообще сейчас можете контролировать?

Вмиг пальцы Зерены сомкнулись вокруг его горла. Рубиновые ногти впились в бледную, как у рыбы, плоть. Губы Карела раздвинулись, распухшие и мокрые, обнажили грязные зубы.

Где-то в комнате трещало голодное пламя.

— Держись от меня подальше. — Чешские слова превращались у Зерены в шипение. — Скоро у меня будет больше Носителей, и твой крошечный ум даже не будет знать, что с ними делать.

Мышцы Карела обмякли, но только на мгновение.

— Я прекрасно знаю, что с ними делать.

Зерена склонила голову набок, вскинула бровь.

— Тогда начни искать подходящие сосуды.

Она отпустила Карела, развернулась на каблуках, схватила куртку с крючка.

Карел потирал горло, наблюдая за ней, на его лице отражался то ли страх, то ли раздражение.

— Из пепла, — прошептал он.

— Из пепла, — отозвалась Зерена. — Очень скоро.

А потом она ушла.

4.

В Прагу пришло тепло не по сезону, заключило город в нежные объятия. Таня сбросила куртку, помедлила на Карловом мосту, наблюдая, как мимо проходят рабочие, как мягкий оранжевый закат разливается на западе, словно яичный желток. Кости ныли от усталости, но это была приятная усталость. Бремя хорошо выполненной работы. Бремя самой жизни.

В последние несколько дней она с радостью несла его.

Когда она пришла в посольство, там уже было пусто. Она пропустила целый рабочий день. Неважно. Таня устало улыбалась, шагая по цементным ступеням в подвал. Ей еще нужно написать отчет.

Фрэнк смотрел из узкого окна кабинета на двор посольства. Пар поднимался от кружки с кофе.

— Не могу сказать, что рад это слышать.

На столе лежала открытая папка, на страницах виднелся оттиск «совершенно секретно», черно-белая фотография крушения, на которой только профессионал мог бы опознать рухнувший грузовой борт.

— Самолет обнаружили в Германии, вдали от маршрута. — Фрэнк поставил кружку на подоконник и вытянул сигарету из пачки, которую достал из нагрудного кармана рубашки. Зажег, затянулся. — Никто не знает, почему Дом переметнулся. В Лэнгли утверждают, что он был образцовым агентом. Безупречные рекомендации. Никто не знает, как он смог зайти так далеко. Никто даже не знает почему. Соколов стал бы для нас прекрасным приобретением, отличной добычей, но войну мы бы с ним не выиграли. С точки зрения русских Дом — гораздо более ценный кадр. Итак: Соколов был ценнее, чем мы думали. Или Дом заигрался, его бы скоро разоблачили, и он хотел сорвать как можно более крупный куш. Или он не работал на русских и планировал стать одиночкой. Черт, слишком много вопросов, и мне не нравится ни один ответ из тех, что проталкивают из дома яйцеголовые. — Он сбросил пепел в пепельницу. — А тут еще Гейб.

Верхний свет окрашивал голые стены в зеленый. Где-то во внешнем мире, за пределами кабинета Фрэнка, печатная машинка стучала по бумаге.

Фрэнк покачал головой.

— Не могу в это поверить. Он ловкий агент. У него есть свои заскоки, конечно. Каир крепко по нему ударил, и я был с ним резок, чтобы привести его в форму. Но он честный, добросовестный сотрудник, и у него была тысяча шансов предать нас. Так что. Мне не нравится твоя сказка. Не так быстро, не после Дома. Я чувствую, что параллельно или даже поверх нашей игры разворачивается какая-то иная партия, — и я бы даже не возражал, если бы они не начали двигать фигуры, которые дороги мне и Соединенным Штатам Америки. Мне не нравится, когда меня втягивают в игры против моей воли. — Он отвернулся от окна. — Спасибо, что сообщил, Томс.

Джош молчал. Он истратил весь свой дар убеждения на рассказ. И теперь чувствовал себя одиноко.

— Я не знал, к кому еще пойти, сэр, — ответил Джош.

Уже засунув свежий лист бумаги в печатную машинку, Таня заметила тонкую полоску света под дверью кабинета Кометского. Ее пальцы замерли, паря над клавишами, сердце в панике сжалось. Он послал ее на верную смерть. Знал он о ее связи со Льдом или нет, он пытался убить ее. И все это время он сотрудничал с агентом американского Пламени.

Но она устала скрываться. От главы КГБ, от Пламени.

Таня сняла со стола хрустальное пресс-папье, встала. Стул издал слабый металлический скрежет, когда она отодвинула его в сторону.

Саша стоял спиной к ней: переставлял в начальную позицию фигуры на доске в углу кабинета. Вообще, несколько партий были перезапущены. Таня отметила эту подробность, чтобы поразмыслить над ней позже.

— Таня. Милая моя девочка. — Саша повернулся к ней с жуткой улыбкой, словно приклеенной к лицу. Он был так же не рад видеть ее, как она — его. — Я пришел в ужас, когда узнал, что эти злодеи-капиталисты стреляли в тебя. Бедные Сергей, Юрий...

Его лицо изображало скорбь, как маска в театре Кабуки.

— Не печальтесь, товарищ. Мы еще найдем способ отомстить американцам.

— В самом деле. — Его взгляд блеснул в резком свете лампы. — Вообще-то я работаю с Лубянкой по нескольким вопросам. Но ты! — Он покачал пальцем. — Ты не должна так много работать. Возьми отпуск на неделю, Танюшка. Я настаиваю. Отдохни. Проветри голову после этого жуткого испытания.

— Но шеф, как же отчеты?

— Ба, отчеты подождут. — Он махнул на дверь. — Иди. Отдыхай.

Таня не сомневалась, что за его желанием отослать ее скрывался тайный мотив, но сейчас она слишком устала, чтобы ломать над этим голову. Ей не помешает отдых. Отдых... и время, чтобы собраться с силами. Она так мечтала снова поговорить с дедом или хотя бы с его конструктом по радио. С кем-то, кто смог бы ей помочь в том, что грядет.

Полномасштабные военные действия со служителями Пламени? Нет, Прага не место для открытого боя. Они продолжат действовать как прежде, нападая из-за угла и ускользая. Но Таня не сомневалась, что вскоре столкнется с еще большими опасностями. Вокруг нее плелась паутина, и шеф Кометский был лишь одним из пауков, надеявшихся поймать ее в сеть.

Но теперь она хотя бы видела эту паутину. Теперь можно было ее рвать.

— Вообще-то, товарищ...

Таня указала на доску, на которой Саша только что расставил фигуры, и уселась перед ней на стул. Белые. В заклинаниях это цвет очищения. В некоторых культурах, однако, это цвет смерти. Взяла в руку пешку и покрутила ее между пальцами.

— Я бы хотела сыграть партию.