Действие происходит в Загребе в начале 1920-х годов.

Л е н б а х (он пьян, раздражен). Ты нарушила правила хорошего тона, и я по твоей милости оказался в ситуации… просто немыслимой! Я не в состоянии объяснить все это майору фон Лоренцу, я не знаю, что мне делать. Ведь это недостойно воспитанной дамы — вышвырнуть из дома джентльмена, который хотел мне оказать дружескую услугу! Это вопиющее Formfehler[1]! Так мелочно и вульгарно обойтись с человеком, носящим офицерский чин! Просто невероятно! Совершенно по-мещански… Kleinbürgerlich[2]! Что я могу сказать фон Лоренцу? Как объяснить ему твое поведение?!

Л а у р а. Бог знает что ты говоришь! Ты говоришь о каком-то нарушении правил хорошего тона — да это просто патология! Майор фон Лоренц — «джентльмен, офицер»!.. Но послушай: твой фон Лоренц дал мне слово джентльмена, что ему надо со мной обсудить его личные, сугубо частные дела, и только когда мы остались вдвоем, он показал мне твою визитную карточку с распиской. Использовать чужую визитную карточку, бесстыдно врать в деле, касающемся уплаты «долга чести», пытаться с помощью некоего Лоренца вытянуть у своей супруги две тысячи — это, по-твоему, достойно хорошо воспитанного господина! Вот что ты называешь хорошим тоном!.. Но когда твоему Лоренцу указывают на дверь — это, оказывается, вопиющее нарушение приличий!

Л е н б а х. Фон Лоренц понятия не имел, о чем идет речь в моей записке! Он выполнял посредническую миссию, а ты его вышвырнула на улицу, как собаку…

Л а у р а. Будто я не знала, что ты ждешь его за ближайшим углом! Не будь смешным! Ну скажи, ты же ждал его за углом?..

Л е н б а х. В конце концов речь идет не о фон Лоренце как таковом! Это дело особое. Ты допустила Formfehler — и баста! Но суть в этом, что мне до вечера необходимы две тысячи. Собственно, сумма ничтожная. Ведь в ноябре я начинаю свой тренерский сезон в Поло-клубе. Но эти деньги я обещал под честное слово отдать сегодня вечером.

Л а у р а. Для тебя две тысячи — это две партии в покер, а я работаю неделю, да, целых семь дней я гну спину, чтобы их заработать! Я не играю в карты, я работаю. Я здесь торчу не от нечего делать, мне надо обеспечить работой десять мастериц, у меня не хватает денег на материал…

Л е н б а х. Вы все работаете, ах да, работаете, а я — только пью и играю в карты! Надо что-то делать! Надо работать! Комедия! Как работать? Что делать? Ну что я мог бы делать? Вот, пожалуйста, полковник Траутнер, он торчит, весь перемазанный известью, с пяти утра до девяти вечера на куче грязи, точно на командном пункте, и изрекает свои ordres de bataille[3] каменщикам и мужикам с телегами. И зарабатывает таким путем две тысячи двести, то есть меньше, чем я. Как бывший кавалерийский подполковник, я мог бы претендовать на лучшее место, ну, скажем, стать метрдотелем! Но где здесь хоть один отель, достойный того, чтобы бывший подполковник кавалерии стал в нем мэтром? Да если бы я сегодня и числился где-нибудь на службе, что бы это изменило? Разве я уже не занимался страхованием на случай кражи или несчастного случая? И чего я достиг? За два месяца я застраховал одного-единственного кретина, служившего когда-то у меня в полку! Один-единственный вонючий вахмистр за два месяца, и тот застраховался из уважения ко мне, чтобы оказать мне, видите ли, особую милость! У меня нет склонности к деловым операциям! Я не могу стать портнихой…

Л а у р а. Работает же подполковник генерального штаба Франк в банке! А кавалерийский капитан Янек служит в редакции и не считает, что это унижает его достоинство.

Л е н б а х. Ну уж ту чушь, которую несет Янек в своих статьях, я никогда не стал бы подписывать своим именем! И все-то они работают, зарабатывают, они — господа, ибо имеют деньги! Да отстаньте вы от меня! Это просто оскорбительно. Дайте сохранить хоть немного идеализма… Конечно, вы работаете, а мы пропиваем деньги. Старая песенка!

Л а у р а. Это ужасно! Я не понимаю, почему тебе доставляет удовольствие издеваться надо мной? Даже здесь, где я работаю, у меня нет ни минуты покоя. Я все время боюсь, что ты вот-вот появишься в дверях. Разве я тебе не отдала позавчера все, что было в кассе? И ты поклялся, что это в последний раз, ты стоял на коленях, а теперь все сначала! Пойми же наконец, пожалуйста: у меня нет денег на твой chemin de fer[4]! Неужели я не заслуживаю, чтобы меня по крайней мере не мучили?! Вчера — сцена с рассыльным, сегодня — этот майор с визитной карточкой, позавчера — балаган в присутствии всего персонала, сегодня — снова цирк! У меня уже нет нервов, я больше не могу…

Л е н б а х. Да, да, вы все больны, у всех у вас нервы издерганы, я один живу в свое удовольствие! Я играю в железку, я бываю на скачках, я ничего не делаю! Я не служу шталмейстером у какого-нибудь выскочки! Я не работаю на какое-нибудь ничтожество, я только пью и веду светский образ жизни за ваш счет! Великолепно! Да я бы и своей собаке не позволил сдохнуть от вашего великодушия! Ваше поведение воистину благородно! Ничего не скажешь, благородно!

К р и ж о в е ц (точно ведя беседу с самим собой). Мда… В конце концов, смерть сама по себе есть не более чем простой механический процесс. Последняя судорога сердечной мышцы после ряда аналогичных сокращений, происходящих в силу определенных закономерностей, а затем — остановка. Полный покой. Да!.. Механика. Ведь и маятник останавливается после определенного числа колебаний… Но ведь самоубийство — нечто совсем иное, чем обычная, так сказать, нормальная смерть. Это — нечто имеющее перспективу, как прекрасный вид, открывающийся нам с головокружительной высоты. Человек может броситься в пропасть, а может, стоя над ней и глотнув рюмочку коньяка, любоваться в бинокль линией горизонта… Самоубийство — точка соприкосновения двух чудовищных орбит. Да или нет. Самоубийство — нечто прямо противоположное естественной смерти. В душе человека совершается страшный выбор… Я полагаю, что в последнюю минуту перед любым самоубийством бывают моменты, когда достаточно чьего-то тихого слова, дружеского рукопожатия — и человек не решится наложить на себя руки… Окажись в такой момент рядом с самоубийцей некто, кто сказал бы ему, что лучше выпить рюмку вина, чем обречь себя на съедение червям, причем сказал искренне и убежденно, я думаю, что многие из самоубийц были бы и по сей день с нами! Всем нам недостает жизненной мудрости. Да-да!.. (Курит.)

К р и ж о в е ц. Итак, многоуважаемый коллега, я попытаюсь суммировать в двух словах. Все, что в данную минуту важно для того, чтобы выделить квинтэссенцию происшедшего, мы ведь уже установили, ведь так, дорогой доктор? И мы выяснили это не для того, чтобы прояснить дело — ведь оно само по себе вполне ясно, — но для того, чтобы склонить голову под неодолимой тяжестью морально-психологических аргументов, которые в данном случае играют весьма важную роль, о каждом из них можно было бы написать целые главы… Ибо с юридической стороны гораздо важнее то, что госпожа заявила при первом допросе в полиции, когда она не делала ни малейшей попытки скрывать или маскировать свое отношение к покойному супругу, но все же решительно отрицала факт убийства…

П о л и ц е й с к и й  ч и н о в н и к. Совершенно верно! Госпожа была ничуть не взволнованна, она была даже высокомерна. Приподняв свою вуаль, она посмотрелась в зеркало, поправила пальчиком размазавшуюся помаду на губах и, бросив еще раз взгляд в зеркало, цинично заявила, что она в восторге от того, что стала вдовой.

Л а у р а (пассивно, вполголоса, почти как вздох). Это неправда!

К р и ж о в е ц (в надежде, что Лаура наконец заговорит). Что — неправда?

Л а у р а (в мыслях о чем-то другом). Все, все это неправда!

К р и ж о в е ц. Нет, нет, нет, вы неточно поняли ее слова!

П о л и ц е й с к и й  ч и н о в н и к. Мы, правда, не имеем пока иных прямых доказательств, кроме субъективного признания госпожи, но ведь и дополнительное признание обвиняемой в убийстве своего мужа представляет, согласитесь, весьма важное обстоятельство! С вашего позволения, господин доктор: госпожа баронесса сделала это признание по собственной инициативе. Я в самом деле не знаю, что предпринять, поскольку госпожа вопреки всем приводимым вами аргументам не желает отказаться от своего заявления, гласящего, что она убила своего супруга. (Лауре.) Я не могу понять ваше поведение! Таким образом вы ничего не добьетесь!

Л а у р а (глядя на Полицейского чиновника свысока, с величайшим пренебрежением). Я не могу с вами разговаривать. Каждое мое слово вызывает у вас антипатию. Я вытираю слезы, а вам мерещится, что я подкрашиваю губы…

К р и ж о в е ц. Между первым, предварительным заявлением: «Я лично в восторге от того, что он застрелился, но я его не убивала» — и вторым заявлением, сделанным по телефону: «Я его застрелила», то есть: «Я, баронесса Ленбах, застрелила своего мужа, барона Ленбаха», существует, согласитесь, очевидная причинная связь. И вы, несмотря на все мои аргументы, все еще настаиваете на этом?

П о л и ц е й с к и й  ч и н о в н и к. Разрешите сказать: я не настаиваю, господин доктор, как вы уже могли заметить. Я ни на чем не настаиваю, я только выполняю свои обязанности. Но поскольку госпожа Ленбах не желает ничего сказать, поскольку она, судя по всему, не сознает, в каком положении она оказалась, то я не могу постичь, какие же мотивы могут заставить кого-либо по собственной воле сделать признание в убийстве, если он его де-факто не совершал? Ибо если некто спокойно и невозмутимо заявляет над мертвым телом своего супруга, что он в восторге, то такого рода заявление, несомненно, является доказательством глубокой, нечеловеческой ненависти, и предположение, что данная особа способна совершить преступление, будет, согласитесь, вполне логично. Поэтому…

К р и ж о в е ц. Да-да, совершенно верно, но позвольте вам повторить: у баронессы не было причин не питать ненависти к своему супругу… (Пауза. Старается сосредоточиться. Словно преодолев внутреннее сопротивление.) Да! Так что я хотел сказать? Мне крайне неприятно, но уж поскольку речь зашла о ненависти мотивированной, проявившейся в спонтанной, быть может, действительно неуместной фразе, то лучше уж сказать всю правду. Дело в том, господин доктор, что мы, госпожа и я, — мы друзья с детских лет. Я еще гимназистом бывал в этой гостиной, где царствовали гармония и отменный вкус… Я хочу сказать, что наша дружба с госпожой баронессой — вещь весьма давнишняя. Но еще в студенческие годы мои юношеские иллюзии были омрачены тенью вот этого несчастного — офицера императорской гвардии… В данный момент все это уже не важно. Я только хочу сказать, что, когда госпожа Ленбах и я восстановили свои дружеские отношения, в наши судьбы уже была замешана стихия политических событий. Я встретился с подполковником Ленбахом в зале суда, я защищал его от обвинения в государственной измене… Короче говоря, наши отношения развивались так, что я пришел к выводу, что и в интересах этого несчастного, и в моих собственных, да и в интересах госпожи баронессы было бы расторжение брака, с тем чтобы госпожа могла стать моей супругой. Понимаете ли вы, дорогой коллега, в какой противоестественной ситуации мы жили долгие годы? Господин барон отвергал всякую возможность развода, формально — в силу своих фамильных предрассудков, ибо такого рода плебейские «штучки», как он говорил, несовместимы с правилами высшего общества, а де-факто господин не соглашался на развод из материальных побуждений, ибо приятель его супруги являлся для него тоже источником доходов, причем, должен подчеркнуть, весьма солидных. То, что я говорю, быть может, жестоко и даже неприлично, но это должно быть сказано, ибо я провел долгие ночи в разговорах с этим господином… Вы, конечно, понимаете, что жить долгие годы под одной крышей с явным параноиком, который вас терроризирует, — такая судьба по меньшей мере достойна сочувствия. И вот неожиданно случилось так, что измученная женщина вдруг увидела труп своего мучителя. После этого заявить в полиции (которая, заметьте, подозревает ее в убийстве): «Я рада…» — рада тому, что не стало типа, который ее терроризировал, причем это длилось долгие годы, — заявить, что она счастлива, ибо вышла живой из этого чудовищного поединка, — в подобных обстоятельствах такое заявление, дорогой мой юный друг, совершенно логично, оно по-человечески понятно и достойно уважения. Независимо от того, смотрелась ли при этом госпожа Ленбах в зеркальце, распутывая свою вуаль, прилипшую к лицу от слез… Да! И если я получу возможность при рассмотрении этого дела предстать перед высоким судом, я заявлю под присягой, что наш отставной кавалерист, покончив с собой, совершил деяние безусловно общественно полезное, ибо и я не один год носился с мыслью пристрелить его как гнусное ничтожество, совершенно излишнее на этом свете.

Д а г а р и н (оглядев комнату, весело). Слава тебе, господи. Все как было… Сколько времени прошло с тех пор, как я вынужден был отсюда уехать?

М а р ь я н а (покачав головой, вздыхает). Целая вечность пресвятой господь, целая вечность.

Д а г а р и н (отдает ей свое пальто и подходит к окну). Да-да, когда я уезжал, все было по-другому. Всюду были свои. И общая тревога. Ну а сейчас там, на площади, прохаживаются «эти». Однако ружья у них — слишком длинные. И громоздкие. Французские. Немного смешные, правда, Марьяна? Я слышал, что народ над ними насмехается?

М а р ь я н а. Что из того, что ружья слишком длинные, — не была бы только армия длиннее из-за них.

Д а г а р и н. Да-да, конечно, это важнее. (Снова осматривает комнату.) Смотри-ка, и яблоки на шкафу. Как тогда. (Берет яблоко и с удовольствием разглядывает его.) А я думал, что все уж порастаскали. Как чудесно пахнет этот золотой ранет! (Откусывает.) И вкус какой! А антоновка есть, Марьяна?

М а р ь я н а. Есть, есть. Внизу они у меня, в подвале. И немного джонатана есть. Отменные яблоки, господин священник.

Д а г а р и н. А ты угля положила в подвал, чтобы они подольше сохранились?

М а р ь я н а. Да-да, господин. Как всегда… хотя я на этот уголь особенно-то не надеюсь.

Д а г а р и н (садится в кресло, устало вытягивает ноги, Марьяна снимает с него ботинки). Надейся, Марьяна. Уголь поглощает вредные газы. (С улыбкой.) Как меня поглощают ваши грехи… Тапочки в чемодане.

К а м и н (встает и рукой ударяет по своей ноге, она в гипсе). Действительно прекрасно, доктор Камин. Мы оставили больницу и дали себя заточить здесь, чтобы в этом «затишье» наслаждаться спокойствием. А тут вот, пожалуйста — бум-бум. Хорошо еще, люди не знают. Как ты думаешь, Ясна?

Я с н а (шепотом). Андрей, я тебе чаю принесла, шиповникового, с вишневыми ветками и миндальной скорлупой. Наш фирменный напиток. (Садится на край дивана и подает ему чашку.) Будешь?

Ф о н з а. Хороший денек, прекрасный день. Но дай нам, боже, дней получше. (Останавливается рядом с капелланом Гнидовцем, протягивает к нему указательный палец, будто хочет проткнуть его большой живот.) Вы знаете, кто такой Бетховен? (Не дожидаясь ответа.) Бетховен был один, а нас двое. Не вы и я, а я и я. А теперь вы мне скажите, вы, образованный господин, кто лучше — я или я?

Г н и д о в е ц. Лучше скажите мне, что делает священник, отчего его еще нет? Вы были у него?

Ф о н з а. Был. Но он не в себе.

Г н и д о в е ц (недоволен). Что с ним? Ему плохо?

Ф о н з а. Плохо? Нет. Ведь он не органист. Ни одному священнику не бывает плохо. И именно это-то и плохо. Но он не в себе. Напротив, тот у него. Но и тот, который у него, тоже не в себе. Соломонова логика, однако господин капеллан Гнидовец не такая гнида, чтобы не суметь понять.

Г н и д о в е ц (показывает ему рукой в направлении хора). Поднимайтесь-ка наверх к своему органу и постарайтесь протрезветь.

Ф о н з а (напевает какую-то мелодию). Я протрезвею, господин капеллан. Мне это не составит труда, потому что я пьян. Но как протрезветь тем, кто пьян, когда трезв?..

Г н и д о в е ц. Ну, вы выучили?

Ф о н з а (помахивая папкой с нотами, которую держит в руках). Да-да. Не беспокойтесь! Я видел и его.

Г н и д о в е ц (весь внимание). Кого — его?..

Ф о н з а. Его, его. (Снова начинает петь.) Он у священника, господин капеллан, а выглядит так, будто пьян. Хотя на самом деле — нет. В том-то все и дело.

Г н и д о в е ц (переглядывается с Каетаном, который только что вошел и стряхивает мокрую пелерину). Значит, это Андрей задержал священника?

Ф о н з а. Напротив, священник задержал Андрея, но все равно Андрей зашел далеко — usque ad Romam aeternam! Или, по-нашему, — до Вечного Рима!

Г н и д о в е ц. Убирайтесь, болтун!

Ф о н з а. Я-то уберусь, другие же пусть смотрят, как бы их не убрали.

Г н и д о в е ц. Лучше вы смотрите, чтобы опять не взяли не те ноты, как в прошлый раз…

Ф о н з а. Ну, тогда все в порядке, ведь я играл для него — по крайней мере наполовину. А наполовину — для революции.

Г н и д о в е ц (в бешенстве подходит к нему и, напрягая свой бычий затылок, сверлит его взглядом). Что вы сказали?

Ф о н з а (невинно). Вы разве не знаете, что мою жену зовут Люция и что она рёва, потому что имеет такого мужа, как я? И что здесь такого, когда иногда за своим органом я думаю о рёве Люции?

Г н и д о в е ц (грозит ему пальцем). Подождите, на прощание мы эту вашу революцию поближе рассмотрим.

Ф о н з а (оглядывается). Ничего страшного, хотя мне с некоторых пор кажется, что и она слишком вами интересуется. (Уходит.)

К а е т а н (исподлобья глядя ему вслед). Ваш органист не так глуп, чтобы не уметь притворяться более глупым, чем есть.

Г н и д о в е ц. Верно. Надо будет завести нового органиста. (Тише.) И священник должен завести себе нового племянника. Где его черт носит? (Одному из двух белогвардейцев, что стоят за причетников.) Поди к господину священнику и скажи ему, чтоб во имя господа не мешкал больше.

Наше время.

А д а м. «Фортуна», экспорт-импорт, на пороге ликвидации. Вот уж нелепо! Ты уходишь, Ева?

Е в а. Да, я и так задержалась. Потом я пойду на концерт. А ты?

А д а м. Ты могла бы перед уходом выключить транзистор.

Е в а. А он выключен! Это от соседей слышно. Люди празднуют воскресенье…

А д а м. …а завтра понедельник, потом вторник…

Е в а. …а затем среда и четверг…

А д а м. …пятница, и суббота…

Е в а. …и опять воскресенье.

А д а м. Да, надо бы что-нибудь сделать из этих дней. Связать какие-то разорванные нити, что-то спасти… Хотя бы эту проклятую «Фортуну». Я ничего не понимаю в экспорте-импорте, но меня волнует судьба Бартола и Петра. В конце концов, это мои товарищи… Ты что-то сказала?

Е в а. Ничего! У меня размазалась помада.

А д а м. Петр и Бартол. В самом деле, глупо. Они когда-то спали под одной шинелью.

Е в а. Это было во время войны и революции…

А д а м. А сейчас они под развалинами «Фортуны»…

Е в а. Процесс ведется только против Бартола.

А д а м. …и их жёны, их товарищество и мечты…

Е в а. Брось это, Адам, ты только мучаешь себя, терзаешь себя воспоминаниями. Я хотела бы, чтобы сегодня ты встретил меня после концерта. Меня всегда это волновало. Я слушаю последний номер программы, а ты меня ждешь…

А д а м. Я хотел бы видеть сейчас твое лицо, Ева. И особенно глаза, глаза…

Е в а. Я крашу ресницы, ты ничего бы не увидел… Впрочем, неужели ты обращаешь еще на меня внимание, мой старый Адам?

А д а м. «Добрый день, ну как ты? Проклятая погода, южный ветер, купи галстук, новая прическа, аспирин в комоде, обед на столе, ты работаешь, я работаю, ну что же ты не говоришь, все-таки скандал, барометр опять упал, спокойной ночи, спокойной ночи!» И все-таки я тебя люблю, Ева… Но почему ты сказала «старый»?

Е в а. Я обнаружила три новые морщинки у глаз — мы стареем! Я буду смешной старухой. Болтливой. И буду мешать тебе работать…

А д а м. Я уже давно ничего не делаю. Все думаю: эта история с Петром и Бартолом — просто какое-то недоразумение. Было время, если мы сами себя не обманываем, когда люди не жили на льдинах, когда они не превращались в ледышки…

Е в а. Ужин я оставила в холодильнике.

А д а м. Ты уже уходишь?

Е в а. Мы оба нуждаемся в отдыхе, Адам! И я тоже! Отпуск. Озон. Луга. Лес. Озеро. Пансион стоит две тысячи динаров, пока не сезон. Может быть, нам удастся найти новые формы для старых-престарых слов.

А д а м. Стоило бы попробовать. Пожить в каком-нибудь неизвестном измерении…

Е в а (встает, но не оборачивается к Адаму). Как тебе нравится мое новое платье? (Смотрит на себя в воображаемое зеркало.)

А д а м. Ты самая красивая женщина в мире.

Е в а. Так ты еще замечаешь меня?

А д а м. Конечно, — в зеркале! Я люблю тебя, Ева…

Е в а. Странно, и я вижу тебя только в зеркале. Я люблю тебя, Адам! Привет! Зайди за мной!

П е т р. Я и не подозревал, что жена Бартола настолько больна. Он принадлежит к тому типу людей, которым никогда не следует жениться. Два брака — два несчастья…

А д а м. Трагизм заключается в том, что он делал все, чтобы дать счастье этим женщинам.

И в а н. Вы словно забыли, что первая его жена — моя бедная мать, которую он так безжалостно бросил.

А д а м. Откуда это у вас, молодой человек? Может быть, это ты, Петр, дал такое объяснение?

П е т р (мрачно). Что ты хочешь этим сказать?

И в а н. Товарищу директору ничего не надо было говорить мне. Правда, я был еще ребенком, когда начался ад в нашем доме и когда отец ушел, чтобы больше не возвращаться. После смерти мамы отец, хотя он уже давно был снова женат, признался мне, что виноват перед моей матерью и передо мной.

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Насколько мне известно, товарищ Финк и на суде брал на себя вину за этот разрыв. По крайней мере он сам мне как-то рассказывал. Впрочем, тогда об этом говорил весь город: товарищ капитан бросает жену и ребенка и женится на балерине. В то время люди к таким вещам, как бы это сказать, еще не привыкли.

А д а м. Действительно, неопровержимые доказательства. Что ты скажешь, Петр?

П е т р. Я не могильщик и не досужая баба, чтобы копаться в прошлом. Ты лучше других знаешь, почему я здесь. Но до каких пор будет продолжаться это ожидание?

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Несознательные элементы сказали бы: одному богу известно! Еще два часа назад казалось, что все обойдется спокойно, без осложнений. Товарища Финка долго не было, а он обещал зайти ко мне, чтобы оформить протокол. Ничего, правда, особенного, результат домысла одной, как бы это сказать, испорченной особы, которой наш совет серьезно займется на ближайшем же заседании. Так вот, стало быть, его долго не было, товарищ милиционер потерял терпение и с двумя свидетелями проник в квартиру. Подобное впервые происходит в нашем доме. Ладно! Мы нашли гражданку Финк на полу без сознания. Была ли это попытка самоубийства или что другое — скажет врач.

А д а м. И она не приходила в сознание?

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Ненадолго. Шептала, что больше не может ждать. Так уж бывает на свете: некоторые люди нетерпеливы и не хотят ждать, а мы вот ждем довольно долго. А чего ждем? Пока товарищ Финк и врач выйдут из комнаты и… Ожидать нам, стало быть, нечего. Я в жизни видел много смертей: меня чутье не обманывает.

П е т р. Я всегда ненавидел ожидание. Моему характеру чужда пассивность. Что было бы с нашей страной, со всеми нами, если бы мы ждали, а не действовали? И что было бы со мной, если бы я терял время на ожидание?

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Вы, товарищ директор, так сказать, воплощенное в человеке понятие нашего динамизма. Так вас однажды представили в передаче по телевидению, а значение телевидения в наше время всем известно. Особенно в наших, социалистических условиях.

П е т р. А вы не знаете случайно Бартолову Марию, машинистку?

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Я сегодня внес в протокол и подписался, что ни о какой Марии или о какой-либо другой девушке, которая могла, бы скрываться в этой квартире и которую органы власти разыскивают, в частности через работников «Скорой помощи», я абсолютно ничего не знаю. И я остаюсь при этом своем заявлении. Ни я лично, ни возглавляемый мною совет как коллектив ничего не знаем о ней.

И в а н. Мария не была машинисткой, она училась в балетной школе.

Ю р и ц а (впервые проявляет заинтересованность). Значит, она существует и придет?

П е т р. Что вам известно об этой девушке?

И в а н. Мне было бы приятно, товарищ директор, если бы вы мне, как когда-то, говорили «ты».

П е т р. Итак?

И в а н. Это была моя сводная сестра, дочь отца от второго брака. Весьма легкомысленная девушка.

П е т р (нетерпеливо). Мне не нужна ее характеристика, тем более от тебя, у меня уже создалось собственное мнение. Где она сейчас?

И в а н. Простите, но она мертва. Она покончила с собой два года назад, утопилась, не знаю почему, говорят, несчастная любовь.

П е т р (Адаму). Ты слышал об этом?

А д а м. Конечно, я ведь в некоторой степени интересуюсь судьбами своих старых друзей.

П е т р. Значит, эта девушка, которая сегодня вечером похитила мои бумаги, очень важные материалы, не имеет никакого отношения к Бартолу? Так какого же черта мне здесь надо?

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а (важно). Вы говорите, товарищ директор, о бумагах, важный материал, гм! Это интересно! Сегодня здесь была милиция и искала какую-то девушку. И «Скорая помощь» тоже. Правда, на основе ложного вызова. Искали пациентку, сбежавшую из нервного отделения клиники.

П е т р. Сумасшедшую? Теперь я вовсе ничего не понимаю.

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Они сказали, будто это интересный и сложный случай. В медицинском отношении, конечно. Я видел ее фотографию — красивая девушка.

Ю р и ц а. Это она, самая красивая девушка в мире.

И в а н. Моя сводная сестра Мария тоже была красива. Но совершенно другого типа — ярко выраженная брюнетка. Отец, который и прежде выпивал, после ее смерти окончательно спился.

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Ну, здесь вы преувеличиваете. Впрочем, как бы это сказать, пить ведь не запрещено, это не преступление, более того, спиртные напитки — один из важных предметов нашего экспорта. А потом товарищ Бартол, то есть ваш папаша, впервые напился, прошу прощения, но это знает весь дом, в тот вечер, когда по причине ревности выбросил на ходу из трамвая эту несчастную, которая сейчас умирает здесь. Толкнул нечаянно, под влиянием алкоголя, разумеется, но толкнул. Правду вам сказать, я тоже, не знаю, что сделал бы с женой, которая каждый вечер показывает свое тело публике. Прежде всего я, конечно, культурно предупредил бы ее, чтобы она бросила это дело. Культурно, а потом… что же, все мы люди.

А д а м. Откуда у вас эта версия, любезный, скажите, бога ради?

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Да это весь город знает! Весь дом! Впрочем, товарищ Бартол и сам рассказывал об этом. Можете спросить его. Одну светлую черту он сохранил в своей жизни — самокритичную искренность борца революции. И в трезвом и в пьяном виде. Поэтому я и удивился, когда услышал, что он не хотел признать свою вину в деле «Фортуны». Уперся как осел, все старался доказать свою непричастность — и вот доказал ее!

И в а н. Раз уже мы заговорили об этом, товарищ директор, — вы не пошутили? Суда завтра не будет? И прекратится эта шумиха в газетах, направленная против моего отца и против «Фортуны»?

А д а м. Ваш отец не виновен! Повтори ему это, Петр: видишь, молодого товарища больше всего интересует, чтобы не было запятнано его доброе имя инженера и гражданина социалистического общества.

И в а н. Я спрашивал не вас, а товарища директора. Единственного из друзей отца, который проявил сочувствие к моей несчастной матери и которому я в известной степени обязан тем, что получил образование и свое теперешнее место в «Прогрессе».

П е т р. Можешь спокойно спать, это было недоразумение. Плохой учет и поверхностный финансовый контроль. Обычное, будничное явление. Работают люди, ошибаются. Однако историю с девушкой не назовешь будничной, нет, тут что-то другое, и в этом вопросе мне нужно сегодня же разобраться.

И в а н. Спасибо вам, товарищ директор! За все спасибо! (Встает. Адаму.) Я полагаю, что мне никогда не придется упрекать себя за бесчувственность по отношению к своему отцу. Единственное, что я унаследовал от родителей, — это верность памяти моей несчастной матери. Вы знаете, она ждала, когда он вернется из партизан, все отдавала мне в трудные военные годы, а что сделал этой герой, вернувшись? Бросил ее, прельстившись шелковым бельишком балерины. И вы упрекаете меня в безразличии? Разумеется, после такого детства и после такой молодости мне не хватало еще только этого — носить на себе клеймо: сын преступника! Мои побуждения вполне естественны!

А д а м. Разумеется! Все, что тут происходит, тоже вполне естественно! Ничего другого я не хотел сказать, мой молодой друг, ничего другого. И именно поэтому все так чертовски запутано. И все происшедшее между вами и вашим отцом и то, что мы оказались перед этой дверью именно в этот воскресный вечер, чтобы услышать сообщение: кто-то умирает, кто-то умер!

И в а н. Простите, у меня не хватает терпения следить за вашими рассуждениями. Я от товарища директора узнал то единственное, что интересовало меня. Теперь я спокоен. И в конце концов, я должен думать о себе! (Председателю домового совета.) Скажите моему отцу: если я ему понадоблюсь, я к его услугам. Разумеется, я буду против того, чтобы его супругу хоронили в могиле моей матери, а если в газетах будет сообщение о смерти, посоветуйте, товарищ Председатель, чтобы мое имя не упоминалось. Это все! Спасибо вам, товарищ директор, еще раз спасибо! Спокойной ночи! (Уходит.)

А д а м. Чего только человек не делает, чтобы сохранить свои истины! Это вполне естественно! Кстати, об относительности истин и иллюзиях! Не странно ли, что ты, Петр, тираду этого юноши выслушал молча, словно в рот воды набрал.

П е т р. Почему ты сегодня провоцируешь меня? Разыгрываешь роль моей совести? Юноша был прав, все логично, так построена его жизнь, что поделаешь? Похоже, Бартол в десять раз тактичнее тебя.

А д а м. Бартол всю жизнь посвятил тому, чтобы спасать иллюзии и фантастические миры людей, которых он любил. Он взваливал на себя вину других, чуть ли не целого света, только бы уберечь мир любимых им людей. Поддержать в них иллюзии, без которых они не могли бы жить.

П е т р. Нечего мне растолковывать, что Бартол — хороший человек. Я иду иным шагом и никогда не понимал подобного самаритянства. Поддерживать в людях иллюзии. — значит самому рано или поздно сделаться жертвой этих иллюзий.

А д а м. Что ж, он не широко шагает — от человека к человеку, а твои шаги… Но оставим это. Возможно, ты прав: кажется, Бартол лгал сознательно и тем сделал мир своего собственного сына и его иллюзии более прочными. Это единственный трофей Бартола. С Верой у него получилось не так удачно.

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Не пойму, о чем говорят здесь. Во всяком случае, мне кажется, извините, товарищ, что эти, как бы сказать, рассуждения об истине и иллюзиях не основаны на здравом материалистическом, а стало быть, прогрессивном общественном фундаменте. Извините, недавно у нас на фабрике читали курс, как бы сказать, философии. О релятивизме, о пережитках буржуазного скептицизма и так далее. Товарищ директор, конечно, прав. Сын товарища Бартола говорил весьма логично, и я его понимаю. В конце концов, мать есть мать — и при социализме тоже.

А д а м. А я утверждаю, что это вполне естественно. Вполне! Я тоже был знаком с первой женой Бартола. Не так хорошо, как ты, Петр, но все же знаком. И мне известны обстоятельства ее жизни с Бартолом, я знаю, как относился Бартол к сыну, и некоторые из этих фактов дают мне право полагать, что все логичное для вас абсолютно абсурдно. Но и абсурд — естественное явление.

П е т р. Сегодня ты необыкновенно мудр, Адам. Говоришь, словно по книге читаешь. Может быть, тебе известно, сколько мне еще придется ждать?

А д а м. Во всяком случае, дольше, чем мне. Я опоздал встретить Еву у концертного зала и именно поэтому не хотел бы, чтобы она пришла в пустую квартиру. Она этого не любит, она боится темноты, а это для меня вполне основательная причина поспешить домой. Ведь и я из тех, кто идет не очень крупным шагом. (Встает.) Ты, Петр, еще останешься, очевидно, ты не случайно попал сюда. Да, дорогой мой Председатель, так именно обстоят дела. Вы справедливо ополчаетесь на мелкие истины и иллюзии, с которыми мы живем, и с ними не так уж все просто. Например: пятнадцать лет назад, в тот вечер, когда женщина, которая сейчас умирает тут, за стеной, последний раз танцевала в театре, я оказался на спектакле. Она была великой балериной. И перед нею было блестящее будущее. Конечно, Бартол тоже был в театре — тот самый Бартол, который после крушения своего первого брака наконец-то встретил женщину, вместе с которой он мог мечтать о будущем! Великий мечтатель Бартол! Не знаю, что с ней произошло в тот вечер, но она танцевала ужасно! Делала ошибку за ошибкой! Ее освистали! Я возвращался из театра в одном вагоне с ними. Это был последний трамвай! И в то время как Бартол, абсолютно трезвый, покупал трамвайные билеты, она, у него за спиной, вероятно под влиянием своего провала, бросилась из мчавшегося трамвая! Вот как выглядит истина! Я своими глазами видел. Вы, конечно, удивитесь, но Бартол потом убеждал меня, что он ее толкнул, что она в тот вечер танцевала феноменально. И эти истины вам известны, о них знает весь город и, разумеется, весь дом.

П р е д с е д а т е л ь  д о м о в о г о  с о в е т а. Хорошо, но теперь я ничего не понимаю.

А д а м. Люди живут не для того, чтобы их другие понимали. Спокойной ночи всем! (Уходит со сцены не через дверь, а прямо на затемненный просцениум и садится на стул, который с начала третьей картины остается на том же месте, что и в прологе.)

Случается и такое в ходе бурного мирного строительства…

В с е (громко поют).

Б о р а. Наши решительные и неколебимые!..

В с е. Да здравствуют!

Б о р а. Наши несгибаемые!..

В с е. Да здравствуют!

Б о р а. Наши прямолинейные!..

В с е. Да здравствуют!

Б о р а. Непробиваемые!..

В с е. Да здравствуют!

Б о р а. Мрак и гнилье!..

Г о л о с а. Хаос!

— Ловушки!

— Облавы!

— Реакционеры!

Б о р а. Все это сгинуло!

В с е. Правильно!

Б о р а (возглавляя коло). Звижд, Стублине, Дибочай, Памбуковица, Заклопача, Глумеч, Рукладе, Грляне, Драгоцвет, Совляк, Бегалица, Звечка, Штулац, Нересница, Степане, Водань, Кладница, Бргуле!..

В и т о м и р (подпрыгивая). О-я-я!.. (Вклинивается в коло.)

Б о р а (продолжая вести коло). Печута, Биоска, Камендол, Рубребеза, Дражань, Брусник, Пироман, Дупляй, Попучке, Непричава, Каменица, Тамнич… (Останавливается, коло прекращается.) Все пути-дорожки, пройденные нами… каждая пядь земли, каждый камень, оставшиеся позади!.. И снежные тропы, и огонь, и воды, и медные трубы, и долы, и горы… много в прошлом довелось нам пережить!

П и к л я. Много бывает, только когда бьют…

В и т о м и р. Кто возникает там, в задних рядах?!

М и л о е. Оставь, Витомир, перестань! Что ты встреваешь? Суешь нос куда не надо!..

Л и н а. Хочешь быть к каждой бочке затычкой?!

М и л о е. Об этом и без тебя есть кому позаботиться, не твое это дело!

В и т о м и р. Перестань, Милое, капать мне на мозги! Я не намерен стоять в стороне!

П и к л я. Это всех нас касается, небось не только ты один предан делу!

В с е. Правильно!

Б о р а. И именно потому, что это так, товарищи, уймите свои страсти! Намучаемся мы еще с такими… Не стоит из-за этого бить тревогу. Сейчас важно сплотить наши ряды!

В с е. Правильно!

В и т о м и р. Так давайте же все сразу публично заклеймим…

П и к л я. А почему бы не поступить как-нибудь иначе? Ну что это — кто бы что бы ни делал, мы его в черные списки заносим, роем друг другу ямы… А где же культурное обхождение? Собаке под хвост!..

Л и н а. Правильно говорит товарищ Пикля: в семье не без урода!

М и л о е. Да и товарищ, который только что выступал, правильно сказал, что если делать из мухи слона, то можно вызвать недовольство среди широких масс… Эх, если бы людям побольше дармовщины — и девок и масла — и поменьше налогов!.. Никто бы не был против! Эх!..

В с е. Эх!

Б о р а. К чему эти разговоры?! Разве не известна щедрость наших людей?! Но говорят ведь — как аукнется, так и откликнется, с этим надо считаться!

В с е. Правильно!

Б о р а. Сто раз такому дай — забудет! А стоит только раз отказать, запомнит до самой смерти! У него зимой снега не выпросишь, а почему? Человек у нас — мудрый, думает он всегда собственной, своей головой… Прикажи ему — и ты увидишь, как он увильнет от выполнения приказа!

В с е. Правильно!

Б о р а. Мы протянем руку каждому, но если и после этого он будет работать, так сказать… шаляй-валяй, мы станем действовать решительно. Я думаю, язык палки всем понятен?!

В с е. Правильно!

Б о р а. Ну вот, если правильно, то я не стану вам досаждать, да больше и нечего добавить. Все это вы более или менее знали еще до своего рождения, но мой долг — сказать вам, напомнить еще раз… Сегодняшний день завтра будет вчерашним, время летит!

В с е. Правильно!

Б о р а. Кому что неясно?

В с е. Все ясно!

Б о р а. Соображаете вы неплохо, только чтобы не было у меня потом: мол, я не знал, каковы законы…

В и т о м и р. Мне неясно: почему люди так чувствительны, так пристрастны ко всему, что является их собственностью? Или это пробный камень натуры человека?..

П и к л я. Какой такой пробный камень, Витомир!.. Один до тебя еще попробовал, да накололся!..

С е л и м и р. Я слышал, что производственный план у вас выполняется… Это достойно всяческой похвалы, товарищ Бора!

Б о р а. Вначале шло со скрипом, товарищ Селимир…

С е л и м и р. Но сейчас, я вижу, вы находитесь на хорошем уровне, в зените, так сказать. Как ваш график?

Б о р а. Многие члены кооператива, правда… К счастью, не очень типичны для нашей среды… И что важнее всего, в редких случаях, товарищ Селимир… вначале многое восприняли превратно…

С е л и м и р. Но если все, о чем вы рапортовали в сводках за первый и второй квартал, соответствует действительности…

Б о р а. Соответствует, но как раз в связи с этим и вне какой-либо иной связи с чем-либо… я имею в виду, о чем-либо неясном, товарищ Селимир… существовали опасения, правда, не настолько большие и неизбежные, а лишь коренные и решающие… Того не могло случиться, чтобы мы замкнулись в себе и оказались в положении изоляции в нашей восковой скорлупе… Ничуть!.. Если бы мы в подходящее время энергично и своевременно…

С е л и м и р. А что вы еще производите помимо свечей и фитилей?

Б о р а. Абрикосовое повидло в экспортной упаковке. Правда, заказчик отказался принять ее из-за несоблюдения условий договора, которыми предусматривается поставка первого сорта, а нам кажется, что для стандартного повидла первый или шестой сорт не имеет значения… Тем более что оно одинаковое по цвету — «Катарина голд». Мы выдерживаем этот оттенок…

С е л и м и р. И каким образом вы отчитываетесь за эту разнородную продукцию?

Б о р а. Цифрами, товарищ Селимир! Все в процентах. Триста процентов! Пятьсот процентов! Меньше шестисот у нас никогда не бывало! Достигаем даже астрономических цифр!

С е л и м и р. Вы добиваетесь хороших результатов, товарищ Бора! И как вам все это удается?

Б о р а. Не мытьем, так катаньем, товарищ Селимир! У нас все берется на карандаш, ничего не делается на глазок. Чуть рассвело — начинай работу, и заканчивай, только когда стемнеет. Вкалывай, пока не выполнишь задание!

С е л и м и р. И что, никто не протестовал против сверхурочной работы?

Б о р а. Пробовали, но почувствовали мою твердость! Потому что у меня не увильнешь, я сразу провожу собрание! Одно, другое, третье, четвертое, двадцать четвертое… так до ста одного, а потом обратно! И каждую вещь называю своим настоящим именем: кто — пушка, кто — мортира, а Лина — та у меня тяжелая гаубица! Я сортирую их по калибру, а кому я нехорош — пожалуйста, не держу! Пусть убирается!

С е л и м и р. И кто-нибудь ушел?

Б о р а. Никто! Знают, что надо беречь свою репутацию! Только переглядываются, понимают, что ее ни за какие деньги не восстановишь. Если бы я не воевал тут с ними, не выколачивал тут план, я имел бы пять-шесть дач и три высших образования.

С е л и м и р. А если бы все-таки кто-нибудь ушел?

Б о р а. Скатертью дорога! А я ему испорчу характеристику, вот тогда-то он походит, пообивает пороги и снова упадет передо мной на колени. Только, конечно, об авансе и речи быть не может! Дай ему аванс, а потом — ищи ветра в поле! Если хочешь потерять друга — доверься ему… И тогда пиши пропало — сразу нагадит тебе!

С е л и м и р. Они это знают, товарищ Бора, лучше, чем мы с тобой!

Б о р а. Ага! Вовремя возьмутся за ум! Засучат рукава, пристегнут помочи, поплюют на ладони, ослабят ремешки и будут работать, работать и работать! И уж не станут больше плести интриги, не скажут, что не будут делать то или это. И другим рот заткнут: цыц! И еще очень важно, когда все подают друг другу пример… А хорошее мнение о председателе — как много это значит для сотрудников!

С е л и м и р. Ну, как, товарищ Бора, выдержите? Как подготовились?

Б о р а. Железно, товарищ Селимир! Мы победим их по меньшей мере с разницей в два очка, это что касается дерби!{9} Что же касается работы… Мы его ударим по карману! Погрязнет он в долгах! (Тихо, про себя.) Как, впрочем, и та, что встала из-за стола в разгар веселья и ушла… Дорого это ей обойдется!.. (Громко.) А злость свою выместим на Шпире!

С е л и м и р. Вы так хорошо все спланировали, товарищ Бора, но получится ли?

Б о р а. То ли еще будет, товарищ Селимир!

С е л и м и р. Значит, ничего хорошего?

Б о р а. Да чем хуже — тем лучше, товарищ Селимир! Вот вгоним его в расход, пусть тогда почирикает! А что до тех — то стоит только переманить центрального нападающего, и они распрощаются с лигой! Одним выстрелом — двух зайцев! Не будет больше Шпира шебуршиться!

С е л и м и р. Посмотрим, посмотрим, товарищ Бора…

Б о р а (тихо). В поисках куска хлеба она еще покланяется, но я в ее сторону и глазом не поведу — подумаешь, штучка! (Громко.) Товарищ Селимир, мы все подсчитали и решили ввести заниженные цены, пойдя, таким образом, на убытки…

С е л и м и р. Значит, прибыли не будет?

Б о р а. Новое строим — старое разрушаем, вот наш девиз! Никогда нельзя иметь сразу и то и другое… За сто лет построим сто домов, чтобы в итоге остался один. На одном и том же месте строим и разрушаем. По сербской нашей формуле: прибыль плюс выгода все равно оборачивается ущербом! А по секрету — мы идем на то, что теряем каких-то семь миллионов шестьсот сорок три с половиной тысячи, лишь бы только его осадить…

Л и н а. Товарищ председатель!..

Действие происходит при дворе боснийского короля в Королевской Сутеске без малого шесть веков назад.

Действие первое — сентябрь 1389 года, действие второе — 10 марта 1391 года.

Д а б и ш а. На что это ты засмотрелся, молодой воевода? Далеко в мыслях унесся?..

Х р в о е. Вот я смотрю и спрашиваю себя: есть ли еще где в мире такая красота? Прямо мурашки по спине бегут. Взгляни: лес покрылся багрянцем, а небо зеленью отливает! Ах, Босния, Босния! (Отходит от окна.)

Д а б и ш а. Да, уходит от нас лето, уходит. А и странное оно было. Сперва, с весны, — засуха, а потом вдруг — этот песчаный дождь…

Х р в о е. Да, такого не забудешь. Песок с неба!

Д а б и ш а. По песку запомнится и по… Косову{14}. Знаешь, мне все кажется, что Косово было прошлым летом, что давно все это было. Идут годы!

Х р в о е. Да ты еще ведь не старый, Дабиша. Переживешь многих из нас! А если надо, и боснийскую корону примешь!

Д а б и ш а. Ах, мой Хрвое, мой Вукчич!..

Х р в о е. Почему бы и нет? Разве не достойно ее твое чело? Все это дело случая, Котроманич. Все! Если бы твой родитель Нинослав после смерти бана{15} Стефана оказался порасторопнее, чем отец Твртко… Я слышал, что, когда Твртко провозгласили баном, ему еще и пятнадцати не было.

Д а б и ш а. Это правда. А мне было двадцать пять…

Х р в о е. Вот видишь! Как знать, не пошло ли бы тогда все по-иному…

Д а б и ш а. Ты думаешь? Не надо, Хрвое. Ты несправедлив к королю. Твртко Босния многим обязана.

Х р в о е. Как же, обязана! Всем Босния обязана. Только ей никто ничего не должен!

Д а б и ш а. Смотри, еще услышит кто. Против Твртко говоришь! Разве когда-нибудь Босния была больше, чем сейчас?..

Х р в о е. В облаках, в голове у короля! Вот сейчас Венеция вечную дружбу предлагает! Какая там вечная дружба? Вы, Котроманичи, считаете, что наш совет, русаг{16}, ослеп?

Д а б и ш а. Не скажешь же ты, что вы там, в русаге, против Твртко?

Х р в о е. Я ничего не сказал.

Д а б и ш а. А за кого?..

Х р в о е. Об этом мы еще не говорили… Известно, кто может быть королевским наследником!

Д а б и ш а. О чем это вы, желторотые, мечтаете? Мне можете свободно довериться.

Х р в о е. Мечтаем! Ради Боснии нашей мечтаем!

Д а б и ш а. Ваши мечты не взлетят выше замыслов Твртко, юноши!

Х р в о е. Он парит в облаках, а наши мечты поближе к земле. Твртко строит воздушные замки…

Д а б и ш а. Да ведь и ты свой замок высоко строить начал, Вукчич. На вершине Яйце, средь облаков…

Х р в о е. Хоть и высоко, да на земле! И основание глубоко заложил, знайте это! Новое время идет, Дабиша! Наше время!

Д а б и ш а. Больно уж ты надулся в ожидании своего времени, Вукчич. Смотри, как бы не лопнуть! Какое это время и чье оно? Что впереди суждено? Что ты знаешь о времени, юноша? Советовал я твоему отцу, чтобы он не мешкая окрестил тебя и к католической вере приобщил. Впрочем, и сейчас еще не поздно. Я тоже в твои годы новую веру принял.

Х р в о е. А почему именно к католической? Почему не к православной? Если меня спросишь, богомилы — самые честные люди… Вот это-то меня и гложет. Нельзя больше так, пора нам разобраться… Чтоб народ не мутить. Одна страна — одна вера, братец ты мой! А сейчас не поймешь, кто справа, кто слева мечом замахнулся, а кто из-за спины грозит! Это мы и Твртко и всем вам в вину ставим. Босния наконец должна сделать выбор. Раз и навсегда!

Д а б и ш а. А тебе что по душе, парень?

Х р в о е. Мне все равно. От меня не зависит. Хотелось бы свое место знать…

Д а б и ш а. А почему бы тебе, Вукчич, набравшись смелости, короля об этом не спросить? Босния тебе этого не забудет!

Х р в о е (играет мечом). Думаешь, побоюсь? Уж если я сражаюсь, то хочу знать, за кого голову кладу. За чью Боснию, за какую Боснию! Не на турнире ведь, не за платок красотки…

Д а б и ш а. Это тебе богомилка с Гласинца голову вскружила, а, Хрвое? Правду ли говорят, хороша?..

Х р в о е. Хороша, Дабиша! Красивее не найти.

Д а б и ш а. Странные наши женщины, странные! С норовом, как сама Босния. Ты бы и с ребенком ее взял?

Х р в о е. Взял бы! Красивый мальчишка! Поглядел бы ты на него!

Д а б и ш а. И что она тебе далась! Разве мало их кругом!.. Знаю, знаю… Уж коли не согласна — ничего не сделаешь, а захочет — сама тебя в траву манит. А ты бы увез ее!

Х р в о е. Не хочу я так! Ты ее не знаешь.

Д а б и ш а. Своего времени ждешь, а?

Х р в о е (улыбается). Можем мы на тебя рассчитывать, Дабиша? Если понадобится…

Т р и п е. К чему бы это они все так рано заявились нынешний год? Как ты думаешь, Владое? Не к добру это… И Хрвое, и Дабиша, и Вукович, и отец Никола… И первые послы нынче ни свет ни заря уже у ворот Сутески… А ведь только-только снег сошел…

В л а д о е. Не к добру это, не к добру… Прежде они раньше Юрьева дня сюда и носа не казали… Трудно нашему королю… А откуда послы?

Т р и п е. Из Дубровника. За Дмитриев день дань принесли… И музыкантов привели, хотят вину искупить. И ряженых, чтоб им провалиться!

В л а д о е. Ты сказал королю?

Т р и п е. Пусть немного обождут… Король их четыре месяца ожидал. А денег у них — горы!

В л а д о е. Вы, которане, и правда никак с дубровчанами не поладите. Ты не забывай, что боснийскому королю служишь.

Т р и п е. Это они с нами поладить не могут! Не знаешь ты еще этих господ, Владое. Считают, что море — их собственность. Как же! Не говори мне, что они сейчас деньги по доброй воле принесли! Как бы не так! Они тоже что-то пронюхали… (Тише.) Дабиши боятся.

В л а д о е. Дабиши? Все боятся Дабиши… Не видать Боснии добра, нет, не видать! Не нравится мне это томительное спокойствие, что после Косова вот уже второй год нависло над Боснией. Никто и пальцем шевельнуть не хочет! Король в своей башне заперся. Каждое утро спрашивает, нет ли турок, а о них ни слуху ни духу… Нет их, да с каждым днем они все ближе и ближе… Венеция не соглашается на договор о вечной дружбе. Вижу я, пора книгу с пером бросать да за меч браться. Дабише мы с тобой не понадобимся. Мы для него чужаки. После Твртко все опять к старому вернется. Прах и пепел…

Т р и п е (тихо). Русаг всю зиму в Яйце совет держал. Да так, чтобы Твртко ничего не знал! У Хрвое собрались, он их пригласил. Видать, что-то важное надумали! Вчера сюда явились, и все суетятся, суетятся! Совет в десять назначен. (Смотрит на часы.) Сегодня узнаем, в чем дело. И знаешь, добрый мой Владое, мне тоже кажется, что нам с тобой пора в путь-дорогу собираться. Ты куда надумал?

В л а д о е. В родные края, на тот берег Дрины. Откуда пришел, туда и вернусь. Куда же еще? Без Твртко это уже не моя земля…

Т р и п е. И не моя, нет.

В л а д о е. А ты в свой Котор?

Т р и п е. Нет, я в Дубровник! Вот это город так город!

В л а д о е. В Дубровник? Почему? Ведь ты же из Котора? А примут тебя в Дубровнике?

Т р и п е. Я уже позаботился об этом, мой Владое! Они любого примут, у кого кошель тяжелый! Я уж и дом там купил, ты разве не знал? Это мне Твртко посоветовал… Знают они, что я могу им помочь, пока я здесь.

В л а д о е. Так ты бы уж и помог, бездельник! Эх! Мы-то как-нибудь да устроимся, а вот нашему королю совсем плохо! Плохо! Если бы не Елица с ним…

Т р и п е. Не женщина, а золото! Родная мать за ним так бы не ходила… Да, а ты ничего не слышал о ней и о Хрвое? В первый день, как она сюда пришла, они смотрели друг на друга, будто раньше век знакомы были. О чем-то с глазу на глаз поговорили… Но с тех пор — ничего! Я сказал об этом королю — он промолчал, будто и не слышал. Может, это из-за нее Хрвое в последнее время в Королевскую Сутеску не наведывается. А раньше, бывало, нет-нет да заявится.

В л а д о е. Куда там! Некогда ему, мой Трипе! Он ни одну женщину в Боснии не пропустит! Как только они ему не надоели!

Т р и п е. Никакого удержу на него нет. Об заклад бьюсь, что у него с нашей Елицей что-то было! Хотя я в своей жизни не видал женщины порядочнее. Только бы ей остеречься отца Николы! Он что-то против нее замышляет!

И с а й я (глядя в том направлении, откуда обычно появляется король). Садись! Садись и начинай! Играй на самых тонких струнах! Пусть он слышит… Живее. (Крестится.)

Г у с л я р (садится на треножник в середине сцены, играет на гуслях и поет).

Действие происходит сразу же после войны, на территории побежденной страны.

П и п л (на ходу). Йойо! Хватит спать! Завтрак! (Ставит на стол поднос, берет с него чашку и подходит к кровати Йойо.) А ну-ка, Йойо, выпей молока. (Ставит чашку на край кровати, идет обратно к столу. Берет толстый ломоть хлеба и начинает ложкой намазывать на него масло.) Надо есть, если хочешь поправиться.