Обидеть поэта
Обиженные поэты, пролетарские куплеты и немножко политической сатиры – вот, собственно, и всё, что имеет предложить вам очередной иронически-поэтический сборник.
А. С.Пушкин
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том,
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Я к вам пишу – чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Подруга дней моих суровых,
Голубка дряхлая моя!
В тот год осенняя погода
Стояла долго на дворе,
Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
На дровнях обновляет путь.
В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
М. Ю. Лермонтов
Погиб поэт! – невольник чести –
Пал, оклеветанный молвой.
Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела,
Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ.
Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Пускай слыву я старовером,
Мне всё равно – я даже рад.
Один я в тишине ночной;
Свеча сгоревшая трещит,
Ночевала тучка золотая
На груди утёса-великана.
Ты слишком для невинности мила,
И слишком ты любезна, чтоб любить!
С. А. Есенин
Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдёт, как с белых яблонь дым.
Ты жива ещё, моя старушка?
Жив и я. Привет тебе, привет!
Отговорила роща золотая
Берёзовым, весёлым языком.
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Никогда я не был на Босфоре,
Ты меня не спрашивай о нём.
Хороша была Танюша,
Краше не было в селе,
Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Неумолимо время, как ни жалко,
Но всё ж текут века, идут года.
Всё глубже историческая свалка,
Всё больше выгружается туда.
Чтоб в классовой борьбе мы стали злее
И чтоб народ прозрения достиг,
Мы вынем Ленина из мавзолея
И снова водрузим на броневик.
Он в детстве был кудрявым ангелочком,
Но вот прочёл однажды “Капитал”,
И тут же понеслась звезда по кочкам,
А следом серп за молотом скакал.
Он был противник царского режима,
Всех угнетённых за собой ведя.
И не было очкового жим-жима
У революционного вождя.
Володя был врождённый конспиратор,
И часто свою внешность он менял.
Снял кепку – вот и фаллоимитатор,
Тогда его никто не узнавал.
Когда он всё же попадал на кичу
(Ведь не всегда он таким ловким был),
Давали хлеб Владимиру ИльИчу.
Он из него чернильницы лепил.
Любил бывать Володя на природе,
Володя был романтиком в душе.
Его большевики ждут на заводе,
А он Надюшу жарит в шалаше.
В приёмный день к нему толпой большою
Ходили за советом ходоки.
С ушами, нагружёнными лапшою,
По сёлам разбредались мудаки.
Когда ж его всё это доставало,
Любил зимой он в Горках отдыхать.
Вообще, он был здоровым экстремалом.
Карл Маркс не позволял ему бухать.
Он спит и видит – его бредни сбылись,
И коммунизм уже к нему пришёл,
И пролетарии всех стран объединились
В единый средний пролетарский пол.
– А что, стрельнула в Питере “Аврора”?
Простите, виноват, не уследил.
Я в это время был у прокурора.
Я по другому делу проходил.
Поднялась пролетарская заря,
А он, как фараон лежит в бальзаме,
Всем своим видом как бы говоря:
– Товарищи! Разъ…бывайтесь сами.
Пускай этот факт может вас огорошить
И, может быть, верится в это с трудом,
Но друг человеческий, всё-таки, лошадь.
Не кот, не собака и не управдом.
Вы вспомните миф о кентавре Хироне,
Ну это понятно, что анахронизм,
Но было такое, что люди и кони
Порой составляли один организм.
Природа мешала различные виды,
В генетике часто творилась фигня,
Но смело гуляли кругом индивиды
С башкой человека и жопой коня.
Конечно, быть может, всё это и сказки.
Мы в мире реальном сегодня живём,
Но всё же в приливе неистовой ласки
Я вновь выхожу ночью в поле с конём.
Чуток постоим мы в задумчивой позе,
Я песню спою, он побрызжет слюной.
И так проживём мы всю жизнь в симбиозе,
И я, и мой сивый, гнедой, вороной.
А утром мы с ним это поле вспахаем,
Засеем и даже пожнём кое-что.
Чтоб конь не краснел, я его искупаю,
Потом напою и одену в пальто.
Коней у людей побывало немало.
Без них человек далеко не уйдёт.
Ну как Македонскому без Буцефала,
А без Росинанта какой Дон Кихот?
А Ричард в той битве трагично-печальной
Полцарства за лошадь пожертвовать мог,
Да будь этот конь Сивкой-Буркой педальной,
Да будь он тогда хоть Конёк-Горбунок.
В истории, правда, случалось такое,
Что мог от коня пострадать человек.
Так было, когда расхерачили Трою,
А позже зажмурился Вещий Олег.
Но всё это лишь единичные факты,
Об этом не стоит сейчас говорить,
Ведь конь нам и друг, и машина, и трактор,
За что мы должны его благодарить.
И если по миру сегодня проедем,
Везде мы увидим, как в разных краях
Стоят монументы из бронзы и меди,
Где разные люди сидят на конях.
Сидит Чингисхан на коне в сорок метров.
В Монголии все уважают его.
И он не боится ни ливней, ни ветров,
Он весь из всего нержавеющего.
А вот римский Марк, ну который Аврелий,
Простой кучерявый мужик с бородой.
Две тысячи лет уж над ним пролетели,
А он, как и лошадь, всегда молодой.
Вот статуи венецианской квадриги
Блестят позолотой средь белого дня.
Напомню немного в порядке интриги –
Там нет мужиков. Лишь четыре коня.
А в Праге стоит огромадный Ян Жижка
И грозно махает своей булавой.
А вот наконец и российская фишка –
Царь Пётр! Хоть и медный, но прям как живой.
Есть в Киеве конная статуя Щорса,
Бессмертный комдив, облечённый в гранит.
И всадник, и конь, в смысле два этих торса
Всегда составляли один монолит.
Все люди смотрели на эту статую,
А всадник смотрел очень пристально вдаль.
Но вот показалось какому-то… дяде,
Что, снизу-то конь, а вот сверху москаль.
– Та що же вы, братцы, це я же, Микола, -
Настойчиво каменный взгляд говорит,
– Родивси я тут, натуральный хохол я,
Не то, що який-нибудь ваш полужид.
Но “Слуги народа” ответили гордо:
– А нехрен под знаменем красным ходить,
Поскольку ты есть большевистская морда,
Должны мы тебя от коня отделить.
А конь пусть стоит. Это наша скотина,
Когда-то ведь наш потребляла овёс.
У нас в батькивщине такая доктрына –
С овцы шерсти клок, а с коня хоть навоз.
И вот уж кругом удивлённые лица.
– Чому же никого немае в седле?
И долго мы будем ещё веселиться,
Покуда дебилы живут на Земле.
Диканька
Где зелены леса, где небо сине,
Где пахнет хлебом, сеном и борщём,
Была когда-то Малая Россия,
А Украины не было ещё.
**
Там не росли кокосы-абрикосы,
И манго не водились никогда.
Да в них и не нуждались малороссы,
Вот сало и горилка – это да!
**
В Диканьке жизнь текла неторопливо.
Так было два столетия назад,
Когда маэстро Гоголь столь красиво
Описывал их жизненный уклад.
**
Там парубки в широких шароварах
Гонялись за дивчинами в венках.
Скотина в стойлах и зерно в амбарах,
А всё добро хранилось в сундуках.
**
Там козаки с чубами и усами
Курили люльки, нюхали табак,
И ни хрена не делали руками,
Ну а иначе, что ж ты за козак.
Зима
Зимою же они сидели в хатах
И шибко не стремились за порог.
Коль ты козак, зачем спешить куда-то?
Ну, разве за горилкою в шинок.
**
Искрился снег, лениво псы брехали,
Средь этой белоснежной красоты
Дымки из труб слегка напоминали
Стоячие кошачьи хвосты.
**
Рождественская ночка наступила,
Рогатый месяц вышел погулять,
В полночном небе сразу зазвездило,
И все толпой пошли колядовать.
**
Теперь у нас совсем другое дело,
Толпой все ходят только бастовать,
А всякие Оксаны да Анжелы
Давно без “ко” привыкли “лядовать”.
**
А вместо старых добрых персонажей
Навязчиво мозолят нам глаза
Фигуры, за которых стыдно даже,
Хоть плюнь да покрестись на образа.
Чёрт
И вот на небе этой чудной ночкой
Из середины Млечного пути
Вдруг появилась маленькая точка
И стала приближаться и расти.
**
И без бинокля стало видно скоро,
Что это пакостное чмо с небес –
Герой национального фольклора,
Небритый кривоногий мелкий бес.
**
Когда всё это пролетало мимо,
Внизу, в какой-то хате на селе
Вдруг из трубы поднялась туча дыма
И вылетела баба на метле.
Солоха
Вполне приличная такая фрау.
И что б ей на метле не полетать?
Но непонятно, по какому праву
Вдруг звёзды с неба начала хватать.
**
И тут же, как назойливая муха,
Нарисовался этот мелкий бес
И что-то стал нашёптывать на ухо,
И сразу целоваться к ней полез.
**
– Откуда в нашем небе тварь такая,
Откуда появился этот чёрт?
Вот кабы гинекологом была я,
Я б его маме сделала аборт.
**
А этот выпердыш из преисподней,
Чтоб добрым людям как-то навредить,
Решил обгадить праздник новогодний
И освещенье в мире отрубить.
Чуб и Панас
Тем временем два очень важных кума
Из среднеевропейской полосы
Сидели в своей хате и угрюмо
Горилку фильтровали сквозь усы.
**
– Поведай-ка мне, кум, вот что такое,
Ведь неспроста ж тебя прозвали Чуб,
А ходишь ты с плешивой головою.
Ты, может, обратился бы к врачу.
**
– Я полагаю, тему исчерпали,
И так тебе скажу я, кум Панас,
Тебя в Европах знаешь, как бы звали?
Не знаешь? А вот зарифмуй зараз.
**
А чем сидеть тут, шевелить усами,
Пока погода добрая стоит,
Пора бы собираться нам на саммит.
Там добрая попойка предстоит.
**
Но только вышли кумовья наружу,
Как месяц с неба тотчас же пропал.
Паскудный бес дорогу им завьюжил,
А сам опять до бабы поскакал.
**
У Чуба несколько побольше масса,
И вьюга не подняла этот груз,
А хилого, субтильного Панаса
Трепало, как Макрона профсоюз.
Оксана
А в это время Чубовская дочка,
В своих волосьях ленты теребя,
Сидела и глядела в одну точку,
Ну, в зеркало глядела на себя.
**
Ей в общем, пофиг было, что творится
И в мире, и конкретно за крыльцом.
Она перебирала свои лица
И выбирала нужное лицо.
**
Тут в горницу вошёл крутой верзила,
Не скрипнув ни одной из половиц,
И с нежным умилением дебила
Стал наблюдать примерку её лиц.
**
Когда ж она позировать устала,
То наконец увидела в дверях
Фигуру онемевшего амбала,
Порозовела и сказала: “Ах!”
Вакула
А он так скромно потупился сразу,
Потом зачем-то посмотрел в окно
И произнёс задумчивую фразу:
**
– А что, кузнец, скажи-ка, хороша я? –
Спросила, когда схлынул первый шок,
На мне лежит ответственность большая
Мне нужен побогаче женишок.
**
Вакулий слыл в Диканьке нелюдимом,
Кузнец, маляр, боксёр-тяжеловес.
Селяне обходили его мимо
В карман за словом долго он не лез.
**
С подобного словесного поноса
С Оксаны крыша съехала совсем.
– Со мною столь изысканным манером
Ты более общаться не моги.
Лети-ка ты в столицу, станешь мэром,
А заодно купи мне сапоги.
Голова
А чёрт за ведьмой по небу гонялся,
Потом опять загнал её в трубу
И чем-то долго с ней там занимался,
Но слышно было только Бу-Бу-Бу.
**
А вскоре Тук-Тук-Тук раздалось в хату.
Ну тут, понятно, стресс, понятно, шок.
Засуетился Дон Жуан рогатый
И очень быстро спрятался в мешок.
**
Хозяйка, ночью ведьма, днём Солоха,
Услышав непонятные слова,
Подумала: “Ну принесло же лоха”,
Но оказалось, это Голова.
**
Случится же на Рождество такое.
А он ведь не в соседней хате жил,
Он в Белой Хате числился Главою,
Хоть с головою не всегда дружил.
**
Издалека, наверно, добирался,
Спешил, бедняга, из последних ног,
Всё по пути о трапы спотыкался,
Сказал: “Hello” и рухнул на порог.
Дьяк
А у Солохи был надёжный принцип –
Быть безотказной для любых мужчин.
Чтоб каждый сам себе казался принцем
И полагал, что он у ней один.
**
А её формы были столь упруги,
Что распирали тонкое сукно,
А потому все козаки в округе
Слетались словно мухи на … вино.
**
И вот проказница едва успела
Засунуть в подвернувшийся мешок
И Голову, и остальное тело,
Как снова кто-то прётся на порог.
**
Мужик – кобель. Женатый, неженатый,
Он в полигамном климате живёт.
Да пусть он будет хоть генсеком НАТО,
Он всё равно налево завернёт.
**
А дьяк, особа в звании духовном,
Казалось бы, святая простота,
И тот с Солохой задышал неровно
И стал хватать за разные места.
**
Да только снова стук раздался в хате,
И дьяк в мешок сховаться поспешил
Узнал бы его шеф, отец Кондратий,
И сана, и девичества б лишил.
Эпилог
И всё, как прежде, повторилось тупо,
Пришёл потенциальный женишок,
И не успевши толком снять тулупа,
Он сразу же отправился в мешок.
**
И так могло бы дальше продолжаться,
Халява для иных – родная мать.
Да только время в хате прибираться
И разных паразитов выгонять.
**
В политике есть люди, что не жалко
Им персональный выделить мешок,
Потом – на историческую свалку.
Тогда всё в мире будет хорошо.
**
И наконец ещё такая малость –
Как Николай Василич был бы рад,
Когда б его Диканька оставалась
Такой, как два столетия назад.