Фрэзер-Ридж, колония Северная Каролина

17 июня 1779

От безумной усталости Роджер спал как убитый, невзирая на неудобства: постелью четверым Маккензи служили два рваных одеяла, которые Эми Хиггинс торопливо вынула из сумки с одеждой для починки. Под одеялами лежала недельная порция нестираного белья Хиггинсов, а накрываться гостям пришлось собственной верхней одеждой. Спать было не холодно: с одного бока согревал жар от погасшего костра, с другого — тепло детских тел и объятия жены. Едва успев прочитать благодарственную молитву — предельно короткую, зато искреннюю, — Роджер провалился в сон, как в бездонный колодец.

У нас получилось. Спасибо.

Он проснулся в полной темноте; пахло горелой древесиной и содержимым ночного горшка. Сзади тянуло холодом, хотя он засыпал спиной к огню — должно быть, повернулся во сне. В нескольких футах от лица Роджер увидел слабое свечение догоравшего очага; на почерневших поленьях алыми венами пульсировали тлеющие угольки. Он протянул руку назад: Брианны рядом не оказалось. На дальнем конце одеяла возвышался небольшой холмик — должно быть, там спали Мэнди и Джем; остальные обитатели хижины еще не проснулись, их дыхание отчетливо слышалось в ночной тишине.

— Бри?.. — прошептал Роджер, приподнявшись на локте.

Она стояла, прислонившись к стене неподалеку от очага, и натягивала чулок. Затем опустилась на корточки возле мужа и погладила его по щеке.

— Я иду на охоту с па, — прошептала Брианна ему на ухо. — Мама присмотрит за детьми, если ты будешь занят.

— Ладно. А откуда у тебя… — На ней была теплая охотничья рубашка и просторные залатанные бриджи. Он провел рукой по ее бедру, ощущая под пальцами грубые стежки.

— Папа одолжил, — Бри поцеловала Роджера. Ее волосы поблескивали в свете тлеющего очага. — Ложись поспи. До рассвета еще не меньше часа.

Ловко переступая через спящих и сжимая в руках ботинки, она пробралась к выходу и беззвучно юркнула за дверь, на секунду впустив в дом струйку холодного воздуха. Бобби Хиггинс пробормотал что-то сонным голосом; один из мальчишек сел на полу, испуганно произнес: «Что?» — и снова плюхнулся в постель.

Свежий воздух моментально растворился в уютной духоте, и хижина погрузилась в сон. Только Роджер не спал. Он лежал на спине, испытывая смешанные чувства: спокойствие, облегчение, радость и тревогу.

У них и правда получилось!

Он еще раз мысленно пересчитал всех членов своей небольшой семьи. Все четверо были здесь, целые и невредимые.

В памяти проносились обрывки воспоминаний; он не пытался их удерживать, позволив разрозненным картинкам свободно появляться и исчезать в сознании. Увесистый слиток золота в потной руке и животный ужас, когда он чуть не потерял его, уронив на качающуюся палубу. Дымящаяся тарелка каши и стакан виски — проверенное средство от холодного шотландского утра. Брианна скачет вниз по лестнице на одной ноге, держа забинтованную вторую на весу. На ум невольно пришла детская скороговорка: «У дамы одной есть журавлик ручной, немного хромой».

Прощальное объятие с Баком на краю пристани, терпкий запах его немытых волос. Бесконечные, холодные, неотличимые одна от другой ночи в трюме следующей в Чарльстон «Констанции». Они вчетвером сидят в углу за каким-то грузом, оглушенные ударами волн о корпус судна; измученные морской болезнью и смертельно уставшие — не в состоянии испытывать ни голод, ни страх. Заполнившая трюм вода поднимается все выше, окатывая их холодными брызгами при каждом крене. Прижимая к себе детей, они отчаянно пытаются согреть их жалкими остатками тепла своих тел, чтобы сохранить им жизнь.

Роджер невольно задержал дыхание, предаваясь тяжелым воспоминаниям. Наконец он выдохнул, положил руки на дощатый пол по обеим сторонам постели и закрыл глаза, позволяя образам прошлого раствориться в ночи.

Назад пути нет. Они приняли решение и смогли добраться сюда. В безопасное место.

И что теперь?

Когда-то он жил в этом доме, причем довольно долго. Значит, нужно будет построить новый; Джейми вчера сказал, что земельный участок, подаренный губернатором Трайоном, по-прежнему принадлежит ему и записан на его имя.

Сердце радостно забилось. Впереди новый день, рассвет новой жизни. С чего же начать?

— Папочка! — раздался громкий шепот у самого уха. — Мне надо на гойсок!

Роджер улыбнулся и встал с постели, отбросив в сторону накидки и рубашки. Мэнди нетерпеливо перепрыгивала с ноги на ногу, словно маленький галчонок.

— Пойдем, моя хорошая, — прошептал он, взяв ее за теплую липкую ладошку. — Отведу тебя в уборную. Смотри не наступи на кого-нибудь.

За свою недолгую жизнь Мэнди повидала немало уборных, так что ее ничто не смутило. Когда Роджер открыл дверь, огромный паук свалился откуда-то сверху и повис на тонкой паутинке, качаясь из стороны в сторону у него перед лицом. От неожиданности отец и дочь вскрикнули — точнее, Мэнди завизжала, а Роджер издал более подобающий мужчине хриплый возглас.

В предрассветной тьме паук напоминал черный клубок с ножками и от этого казался еще страшнее. Встревоженный их криками, он торопливо пополз вверх по паутинке и затаился в своем привычном убежище.

— Я туда не пойду! — заявила Мэнди, прижавшись к отцовской ноге.

Роджер вполне разделял дочкины чувства, но вести ее в кусты было еще опаснее: во-первых, там могли таиться другие (возможно, более крупные) пауки, а также змеи, летучие мыши и неизвестные хищники, которые предпочитают охотиться в рассветных сумерках. Например, пумы… Эйдан Маккаллум накануне рассказал занимательную историю о встрече с пумой на пути в уборную. В эту самую.

— Не бойся, малышка. — Роджер взял дочку на руки. — Паук убежал. Он и сам нас боится, так что больше сюда не сунется.

— Мне страшно!

— Знаю, моя хорошая. Не волнуйся, даже если он вернется, я его убью.

— Из ружья? — с надеждой спросила она.

— Конечно, — твердо сказал он, прижимая Мэнди к груди. И нырнул внутрь, запоздало вспомнив рассказ Клэр: как-то ей пришлось выгонять из уборной притаившуюся на сиденье гремучую змею.

К счастью, все обошлось — если не считать, что Мэнди чуть не провалилась в выгребную яму, когда он немного ослабил хватку, чтобы подтереть ей попку сухим кукурузным початком.

Слегка вспотев, несмотря на утреннюю прохладу, он вернулся в дом. Пока их не было, все без исключения Хиггинсы, а также Джем с Жерменом, успели встать.

Эми Хиггинс удивленно моргнула, услышав, что Брианна отправилась на охоту. Потом он добавил, что с ней отец, и изумленное выражение сменилось понимающим кивком. Роджер внутренне улыбнулся. Отрадно видеть, что Хозяин по-прежнему пользуется непререкаемым авторитетом у обитателей Риджа — даже после длительного отсутствия; Клэр вчера сказала, что они с Джейми и сами вернулись лишь около месяца назад.

— Много здесь появилось новых поселенцев, с тех пор как мы уехали? — спросил он у Бобби, который сидел рядом на скамье, держа в руках тарелку каши.

— Уйма! — закивал Бобби. — Семей двадцать, не меньше. Хотите молока с медом, преподобный? — Он любезно подвинул гостю горшочек меда. По суровой шотландской традиции кашу приправляли солью, но Бобби был англичанином, и в виде исключения ему дозволялось подслащать свой завтрак. — Ой, совсем забыл спросить: вы все еще пастор?

Клэр вчера тоже об этом спрашивала, однако вопрос снова застал его врасплох.

— Да, — подтвердил он и налил из кувшина молока. Сердце забилось от волнения.

Роджер и правда им был. Хотя и не вполне на законных основаниях. Конечно, он целый год проводил в Ридже крестины, венчания и похороны, а также читал проповеди и выполнял прочие обязанности пресвитерианского священника. Так что местные жители по праву считали его таковым. Однако он не проходил официального обряда рукоположения. По крайней мере, пока.

— Возможно, я зайду к новым поселенцам, — бросил он невзначай. — Не знаешь, они католики? Или другого вероисповедания?

Вопрос был риторическим: все обитатели Риджа прекрасно знали и не стеснялись обсуждать религиозные предпочтения соседей, хотя и не всегда в открытую.

Эми поставила перед гостем оловянную кружку с цикорием и со вздохом облегчения села, намереваясь позавтракать традиционной соленой кашей.

— Пятнадцать семей католиков, — начала она перечислять. — Двенадцать из них — пресвитерианцы, три — методисты «Голубого света». Остерегайтесь этих людей, преподобный!.. Хмм… Еще вроде парочка англиканцев… Орри!

Эми вскочила, чтобы предотвратить катастрофу: шестилетний Орри, пыхтя, поднял над головой полный ночной горшок, собираясь опорожнить его на Джема. Тот полусонно моргал, сидя со скрещенными ногами перед очагом с ботинком в руке.

Вздрогнув от материнского крика, Орри выронил горшок на только что разгоревшиеся дрова — к счастью, зловонное содержимое почти не задело Джема — и выскочил за дверь. Мать бросилась вдогонку, захватив метлу. Вскоре вдалеке послышались разъяренные крики на гэльском и испуганный визг.

Джем, который терпеть не мог ранние пробуждения, посмотрел на оскверненный очаг, наморщил нос и поднялся. Затем медленно побрел к столу и, зевая, уселся рядом с отцом.

Все ошарашенно молчали. Неожиданно в камине треснуло бревно и — как финальный аккорд — из грязного месива вылетел сноп искр.

Роджер деликатно кашлянул.

— Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх[5].

Бобби нехотя оторвался от созерцания очага и посмотрел на Роджера. Его глаза покраснели от дыма, клеймо в виде буквы «У» на щеке казалось белым в рассветном полумраке.

— Отлично сказано, святой отец! Добро пожаловать домой.

Мама называла такие погожие деньки «днями голубого вина». Когда небесная синева простиралась до самого горизонта, а воздух пьянил свежестью. Под ногами шуршали облетевшие с дубов и каштанов листья, смешанные с сосновыми иголками; от земли исходил резкий прелый запах. С ружьями наперевес охотники поднимались в гору. Брианна Фрэзер Маккензи ощущала полное единение с природой.

Отец придержал ветку гемлока, Бри поднырнула под ней и встала рядом.

— Feur-milis, — произнес он, указывая на раскинувшиеся внизу луга. — Не забыла еще Gàidhlig[6], дочка?

— Что-то связанное с травой?.. — предположила она, порывшись в памяти. — Второго слова я не знаю.

— «Сладкая трава». Так мы называем этот лужок. Хорошее пастбище — но уж больно высоко забираться, не всякое животное осилит дорогу. Да и оставлять их здесь надолго без присмотра не годится: пумы и медведи так и рыщут по округе.

Луг подернулся рябью: миллионы серебристо-зеленых стебельков тянулись к утреннему солнцу, колыхаясь на ветру. Над травой порхали желтые и белые бабочки. Вдруг в отдалении раздался треск, и какое-то копытное животное скрылось в лесной чаще, качнув ветки.

— Я смотрю, у ваших коров есть конкуренты, — пошутила Бри, кивнув в ту сторону. Отец, по-видимому, не собирался преследовать зверя. Она удивилась, но потом решила, что на то имеются веские причины.

— Не так уж много, — ответил Джейми и повернул направо, двигаясь вдоль окружающих луг деревьев. — Олени питаются иначе, чем коровы или овцы, особенно если пастбище хорошее. Это был старый самец, — бросил он через плечо. — Убивать их летом нет необходимости: другого мяса вдоволь, к тому же более вкусного.

Брианна вскинула брови, но промолчала. Отец обернулся и с улыбкой посмотрел на нее.

— В эту пору их много: где один, там и остальные. Самки и оленята сбиваются в небольшие стада. До брачного сезона еще далеко, однако самцы всегда наготове. Он точно знает, где их искать. — Джейми кивнул в направлении, куда скрылся олень.

Бри подавила улыбку, вспомнив не совсем приличные комментарии матери по поводу влияния тестостерона на мужчин. Однако отец заметил и, угадав дочкины мысли, печально вздохнул; ее сердце сжалось от нежности.

— Твоя мама права насчет мужчин. — Джейми пожал плечами и серьезно добавил: — Помни ее наставления, a nighean. — Затем повернулся, подставив лицо ветру. — Олени неподалеку, но ветер дует от нас — мы не сможем приблизиться. Разве что если проберемся поверху и зайдем с подветренной стороны. — Он махнул рукой на запад. — Может, сперва навестим Йена-младшего? Если не возражаешь.

— Конечно! — Волна радости охватила ее при упоминании кузена. — Вчера у костра кто-то из вас говорил, что Йен женился. Интересно, на ком?

Она сгорала от любопытства; каких-то десять лет назад двоюродный братец предлагал руку и сердце ей. Совершенно нелепая идея, но в тот момент им двигало отчаяние. Хотя Бри осознавала, что он тогда был вовсе не прочь затащить ее в постель. Позднее, когда оба повзрослели — она вышла замуж, он развелся с индейской женой, — взаимное физическое влечение отошло на задний план.

Однако отголоски давней симпатии по-прежнему жили в их сердцах, и Брианна искренне надеялась, что ей понравится новая жена Йена.

Отец рассмеялся.

— Вы поладите! Ее зовут Рэйчел Хантер. Она из квакеров.

Воображение сразу нарисовало бесцветную тощую женщину с опущенными долу глазами. Заметив сомнение в дочкином взгляде, Джейми покачал головой:

— Рэйчел совсем на них не похожа. И всегда говорит начистоту. Йен от нее без ума — а она от него.

— В таком случае рада за них!

Она действительно была рада. Отец поднял бровь и окинул Бри насмешливым взглядом. Но промолчал и, повернувшись, повел ее за собой по напоенному летними ароматами зеленому морю.

Дом Йена совершенно очаровал Брианну. Он ничем не отличался от других горных жилищ, кроме расположения в самом центре осиновой рощи; сквозь трепещущие на ветру листья пробивались солнечные лучи. Причудливая игра света и теней создавала ощущение волшебства: чудилось, стоит отвести взгляд — и дом исчезнет среди деревьев.

Над забором виднелись любопытные головы четырех коз и двух козлят. Животные громко приветствовали гостей веселым блеянием, однако хозяева так и не появились.

— Должно быть, куда-то ушли. — Джейми прищурился. — По-моему, там на двери записка!

Так и оказалось: к двери был приколот длинным шипом клочок бумаги с неразборчивыми каракулями. Брианна не сразу распознала гэльский.

— Жена Йена — шотландка? — спросила она, нахмурившись. Ей удалось понять только пару слов: «Маккри» и «козы».

— Нет, это почерк Дженни. — Нацепив очки, отец пробежал глазами записку. — Здесь сказано, что они с Рэйчел отправились к Маккри, чтобы шить лоскутные одеяла. И если Йен вернется раньше, пусть подоит коз и оставит половину молока на сыр.

Из загона послышалось многоголосое блеяние: козы словно почуяли, что речь идет о них.

— Очевидно, Йена тоже нет дома, — заметила Брианна. — Думаешь, стоит их подоить? Возможно, я даже вспомню, как это делается.

Джейми с улыбкой покачал головой.

— Не нужно. Скорее всего, Дженни выдоила их пару часов назад — думаю, они легко продержатся до вечера.

Поначалу она решила, что «Дженни» — имя работницы и только сейчас, уловив неожиданную теплоту в отцовском голосе, ошарашенно на него уставилась.

— Дженни?.. Твоя сестра Дженни? — недоверчиво спросила Бри. — Она здесь?

Вопрос его немного удивил.

— Ну конечно! Ох, да ведь ты ничего не знаешь. Прости, малышка, совсем не подумал. Она… Погоди-ка. — Джейми пристально посмотрел на дочь. — Письма. Мы писали — в основном Клэр, — но…

— Мы их получили.

Бри вспомнила, как открыла принесенную Роджером деревянную шкатулку с инициалами полного имени Джема на крышке и буквально лишилась дара речи при виде родительских писем. Прочтя в первом «Мы живы…», она испытала целую бурю эмоций: облегчение, радость, печаль.

Похожее чувство нахлынуло на нее и сейчас. Дыхание перехватило, от навернувшихся слез все поплыло перед глазами — хижина, отец и сама она словно растворились в лучах солнца, пробивающихся сквозь кроны осин. Джейми обхватил дочь рукой и крепко прижал к себе.

— Мы и не чаяли увидеть тебя снова, a leannan[7], — прошептал он дрогнувшим голосом, уткнувшись в ее рыжую макушку. — Я боялся — так боялся! — что вам не удалось добраться до безопасного места. Что вы все погибли, потерявшись во времени и пространстве. И что мы этого никогда не узнаем.

— Мы не могли вам сообщить. — Она подняла голову от отцовского плеча и вытерла нос рукой. — Зато вы оставили весточку нам — в тех письмах. Дали знать, что живы… — Бри замолчала, сморгнув последние слезинки, и Джейми торопливо отвел повлажневший взгляд.

— Неправда, — мягко сказал он. — К тому моменту, как вы получили письма, мы были давно мертвы.

— Нет, не были! — упрямо выкрикнула Бри, схватив отца за руку. — Я не стала читать все письма сразу. Разделила их на порции: ведь пока есть непрочтенные строки… вы по-прежнему живы.

— Теперь это все неважно, девочка моя, — вполголоса ответил Джейми, целуя ей руку и обдавая пальцы теплым дыханием. — Вы здесь. С нами. Остальное не имеет значения.

Брианна сжимала в руках старенький дробовик, а у отца было хорошее ружье. Она не собиралась палить по птицам или другой мелкой дичи, чтобы не спугнуть притаившегося поблизости оленя. Дорога шла в гору, и Бри немного запыхалась; капельки пота выступили на висках, несмотря на прохладный день. Отец взбирался все выше с легкостью горного козла, не выказывая ни малейших признаков усталости. К ее огорчению, он заметил, что подъем дается ей нелегко, и кивнул в сторону небольшого уступа.

— Устроим привал, a nighean, — улыбнулся он. — Здесь есть вода.

Он осторожно коснулся ее раскрасневшейся щеки и тут же отдернул руку.

— Извини, малышка. Все никак не привыкну, что ты настоящая.

— Понимаю, — мягко ответила Бри. А затем дотронулась до теплой, гладко выбритой отцовской щеки и посмотрела в раскосые голубые глаза — такие же, как у нее самой.

Джейми вздохнул и нежно привлек дочь к себе. Они долго стояли, обнявшись и слушая крики воронов над головой и журчание воды.

— Trobhad agus ól, a nighean, — ласково сказал он, разворачивая ее лицом к небольшому ручейку, бегущему в расщелине между двух валунов. — Сходи попей.

Вода была ледяной, с легким горьковатым привкусом хвои.

Утолив жажду, Бри смочила раскрасневшееся лицо, и в этот момент отец вдруг резко дернулся. Она замерла, не сводя с него взгляда. Джейми тоже не шевелился, лишь едва заметно кивнул вверх на склон холма.

Тогда она увидела — и услышала, — как сверху сыплется земля и мелкие камушки, с шорохом скатываясь к ее ногам. Затем все смолкло; раздавались только крики воронов. Карканье стало громче, словно птицы кружили теперь совсем рядом. Что-то заметили, подумала Бри.

Вороны и правда приблизились. Один из них неожиданно спикировал вниз, промелькнув над головой, другой продолжал кричать в вышине.

От внезапного грохота со стороны нависающих скал она едва не потеряла равновесие, инстинктивно ухватившись за торчащие из расщелин молодые деревца. Как раз вовремя: послышался глухой удар, скользящий шорох, и тут же сверху, разбрасывая землю и мелкие камни, упало что-то огромное. Тяжело дыша и истекая кровью, оно ударилось об уступ в двух шагах от Брианны и с шумом рухнуло в кусты.

— Спаси и сохрани нас, архангел Михаил, — сказал отец на гэльском, крестясь. Он глянул вниз на качающиеся ветки — неизвестная тварь была еще жива! — а затем поднял глаза.

— Weh![8] — раздался сверху бесстрастный мужской голос.

Гэльское слово было незнакомым, в отличие от голоса. Сердце радостно подпрыгнуло.

— Йен! — крикнула Брианна.

Последовало молчание — только вороны встревоженно галдели над головой.

— Спаси и сохрани нас, архангел Михаил, — потрясенно произнес тот же голос, и через мгновение кузен спрыгнул на узкий уступ, с легкостью удерживая равновесие.

— Йен, это и правда ты! — воскликнула она.

— A charaid![9] — Йен сгреб ее в охапку и стиснул, недоверчиво смеясь. — Боже мой!

Он немного отстранился, чтобы удостовериться, что глаза его не подвели, а затем рассмеялся от радости, крепко поцеловал ее и вновь задушил в объятиях. От кузена пахло оленьими шкурами, овсянкой и порохом. Бри чувствовала, как колотится его сердце.

Внизу послышался шорох; покончив с приветственными объятиями, она увидела, что отец спрыгнул с уступа и спускается по каменистому склону к кустам, куда свалился раненый олень, — это наверняка был олень.

На секунду Джейми остановился перед зарослями — ветки еще шевелились, но уже не так буйно, — а затем вытащил кинжал и, пробормотав что-то на гэльском, осторожно двинулся вперед.

— Там кусты шиповника, — пояснил Йен, выглядывая из-за ее плеча. — Хотя, думаю, дядюшка успеет перерезать ему горло. A Dhia…[10] Выстрел был неудачный, и я боялся, что мне… Однако какого дьяв… — то есть как ты здесь очутилась?

Он еще раз оглядел сестру с головы до ног; при виде мужских штанов и охотничьих ботинок уголки его губ дрогнули в улыбке. Но что-то в лице Бри встревожило Йена.

— А муж приехал с тобой? И детишки?

— Да, они тоже здесь, — успокоила она брата. — Роджер, скорее всего, занят на стройке, Джем ему помогает, а Мэнди вертится под ногами. Ты, наверное, хочешь спросить, почему мы вернулись?..

Радость от встречи на короткое время отвлекла ее от мыслей о недавних событиях, только рано или поздно придется им объяснить всю чудовищность ситуации. Ужасная тяжесть сдавила ей грудь.

— Не беспокойся, кузина, это подождет. — Уловив ее замешательство, Йен поспешил сменить тему. — Ты еще не забыла, как охотиться на диких индеек? Тут неподалеку их целая стая: ходят туда-сюда хороводами, как селяне на празднике.

— Надеюсь, не забыла.

Бри подняла с земли дробовик — утоляя жажду, она прислонила оружие к скале, но олень задел его во время падения. Пришлось выправлять покосившееся огниво. Возня в зарослях шиповника утихла. Порывы ветра доносили снизу голос отца, читавшего молитву перед тем, как снять шкуру с добычи.

— Может, папе нужна помощь?

— Ерунда — это всего лишь молодой олень! Дядюшка управится с ним в мгновение ока. — Подойдя к краю уступа, Йен крикнул: — Мы с Бри пойдем поохотиться на индеек, a bràthair mo mhàthair![11]

Внизу наступила мертвая тишина, а затем из колючих кустов высунулась всклокоченная голова Джейми: спутанные волосы упали на глаза, раскрасневшееся лицо оцарапано в кровь — руки тоже. Вид у него был крайне недовольный.

— Йен, — послышался наконец строгий голос, достаточно громкий, чтобы перекрыть звуки леса. — Мак Йен… мак Йен!..

— Мы скоро вернемся! Поможем отнести мясо! — прокричал в ответ племянник, весело махнув рукой. Затем взял дробовик и, встретившись глазами с Бри, мотнул подбородком в сторону вершины скалы. Бри глянула вниз, но отец уже скрылся в зарослях — потревоженные ветки продолжали качаться по инерции.

И куда подевались все ее навыки поведения в дикой природе? Утес казался абсолютно неприступным, но Йен карабкался вверх с ловкостью мартышки. Поколебавшись, Бри двинулась следом, хватаясь за те же выступы, что и брат. Ноги то и дело соскальзывали, обрушивая комья земли.

— Йен мак Йен мак Йен?.. — удивленно спросила она, взобравшись на скалу и вытряхнув набившуюся в ботинки грязь. Сердце колотилось от непривычной нагрузки. — Это примерно как я называю Джема «Джеремайа Александр Йен Фрэзер Маккензи», когда сержусь?

— Что-то вроде того. — Йен пожал плечами. — «Йен, сын Йена, сын Йена…» Смысл в том, чтобы указать на недостойное поведение — мол, позоришь предков.

Он был в грязной ситцевой рубашке с оторванными рукавами; на загорелом плече виднелся белый шрам в виде четырехконечной звезды.

— Откуда это? — спросила Бри.

Скосив глаза на рубец, Йен пренебрежительно отмахнулся и зашагал вперед через небольшой горный хребет, показывая дорогу.

— Пустяки, — сказал он. — Один ублюдок-абенаки пронзил меня стрелой в битве при Монмуте. Денни через пару дней ее вырезал. Дензил Хантер, — уточнил Йен, поймав ее непонимающий взгляд. — Брат Рэйчел. Он врач, как и твоя мама.

— Рэйчел! Твоя жена?

Лицо кузена расплылось в улыбке.

— Она самая. Taing do Dhia. — Йен быстро глянул на сестру, неуверенный в ее знаниях гэльского.

— Я помню фразу «Слава Богу», — заверила она. — И не только! Большую часть плавания через Атлантику Роджер повторял со мной Gàidhlig… Па сказал, что Рэйчел из квакеров, — обронила Бри, перепрыгивая с камня на камень через небольшой ручей.

— Так и есть. — Йен сосредоточенно смотрел под ноги; восторга и гордости в его голосе поубавилось. Брианна сделала вид, что не заметила. Даже если у супругов и возникали из-за этого конфликты — а они просто не могли не возникнуть, учитывая характер кузена и особенности мировоззрения квакеров, — вопросы лучше отложить на потом.

Однако Йен не обладал подобной деликатностью.

— Вы приплыли из Шотландии? Когда? — бросил он через плечо. Но тут же осознал двусмысленность вопроса и, изменившись в лице, скорчил виноватую гримасу.

— Мы отплыли из Эдинбурга в марте, — ответила Бри максимально кратко. — Остальное расскажу чуть позже.

Йен кивнул, и они продолжили путь. Иногда шли рядом, порой кузен забегал вперед в поисках оленьих следов или обходных троп — когда заросли становились совсем непролазными. Брианна радовалась возможности идти за братом: теперь можно сколько угодно его разглядывать, не смущая пристальным вниманием.

Он изменился. Впрочем, ничего удивительного. По-прежнему рослый и худощавый, Йен повзрослел, превратившись из юноши в мужчину; рельефные мускулы на руках перекатывались под кожей при каждом движении. Потемневшие каштановые волосы заплетены в косу, подвязанную тонким кожаным шнуром, и украшены индюшиными перьями. На удачу?.. Йен подобрал оставленный ранее на вершине утеса лук и колчан со стрелами; колчан болтался теперь у него за спиной.

В памяти невольно всплыли строки:

Но сложенный хорошо человек выражен не только в лице;

Он выражен в членах, суставах своих, изящно выражен в бедрах, запястьях,

В походке своей, в осанке, в гибкости стана, колен, — его не скрывает одежда… [12]

Эта поэма всегда вызывала в воображении образ Роджера, но сейчас Бри вдруг подумала, что под описание подходят и Йен, и отец — несмотря на то, что все трое были очень разными.

Они поднялись еще выше; лес поредел, подул свежий ветерок. Йен неожиданно замер и подозвал ее чуть заметным движением пальцев.

— Слышишь? — прошептал он ей на ухо.

Брианна слышала, покрывшись мурашками от радостного предвкушения. Негромкие, резкие крики, напоминающие собачий лай. А в отдалении — прерывистое курлыканье, по звуку похожее на мурчание огромной кошки или на работу маленького мотора.

— Советую снять чулки и обмазать ноги грязью, — шепнул Йен, указывая на ее шерстяные чулки. — Лицо и руки тоже.

Она кивнула, приставила дробовик к дереву и сгребла сухие листья с небольшого участка почвы — достаточно влажной, чтобы намазать ею кожу. Йену подобный камуфляж не требовался: его загорелое лицо и так было цвета оленьей шкуры. Он бесшумно удалился, пока Брианна втирала грязь в лицо и руки. Когда она подняла глаза, кузен куда-то исчез.

Затем послышались странные звуки — будто ржавые дверные петли скрипят на ветру, — и в тот же момент Бри увидела Йена. Он застыл как изваяние за амбровым деревом в тридцати шагах от нее.

На мгновение все стихло, даже царапанье веток и шепот листьев. А потом раздалось сердитое кулдыканье, и Бри как можно медленнее повернулась на звук. Высунув из травы бледно-голубую голову, индюк вертел ею из стороны в сторону, тряся ярко-красной бородкой и высматривая нарушителя спокойствия.

Затаив дыхание, она не сводила глаз с Йена, который молча и неподвижно стоял с приставленными ко рту ладонями. Брианна затаила дыхание и перевела взгляд на индюка; тот издал еще один громкий клекот — вдалеке отозвался эхом другой индюк. Первый индюк посмотрел в сторону звука, вытянул шею и крикнул; мгновение прислушался и опять нырнул в траву. Переглянувшись с Бри, Йен едва заметно покачал головой.

Через шестнадцать медленных вздохов — она считала! — Йен снова кулдыкнул. Индюк тут же высунулся из травы и с налитыми кровью глазами отважно засеменил по усыпанной листьями земле, распушив перья на груди и потрясывая веером хвоста. На секунду замер, словно демонстрируя восхищенному лесу свое величие, а затем начал вышагивать туда-обратно, издавая резкие, воинственные крики.

Не поворачивая головы, Брианна переводила взгляд с индюка на двоюродного брата: выверяя каждое движение, тот медленно снял с плеча лук, замер, взял в руку стрелу, снова замер и, наконец, натянул тетиву, отсчитывая последние секунды птичьей жизни.

Но все пошло не по плану. Йен пустил стрелу и в тот же момент испуганно вскрикнул совершенно человечьим голосом. Что-то большое и темное свалилось с дерева, и он едва успел отскочить, иначе ему на голову приземлилась бы огромная индейка. Вытянув шею, взъерошенная от испуга птица ринулась к не менее шокированному индюку, с которого вмиг слетела спесь.

Бри инстинктивно вскинула дробовик и выстрелила. Однако промазала: обе птицы скрылись из виду в зарослях папоротника. Их крики напоминали стук маленьких молоточков по дереву.

Когда возмущенное эхо растаяло в отдалении, снова послышался шелест листьев на деревьях. Йен посмотрел на свой лук, а затем на стрелу, бессмысленно торчащую из земли между двух камней. Встретившись глазами, брат с сестрой расхохотались.

— Что ж, поделом нам, — философски заметил он. — Не надо было оставлять дядю один на один с колючими кустами.

Брианна прочистила ствол и вновь зарядила дробовик картечью, пытаясь унять дрожь в руках.

— Извини, что промазала.

— Ты чего? — удивился кузен. — Сама знаешь: на охоте только один выстрел из десяти бьет в цель. И потом — я ведь тоже промахнулся.

— Только из-за дурацкой индейки, которая свалилась тебе на голову, — со смехом сказала она. — Стрела сломалась?

— Ага. — Йен вытащил из грунта поврежденное оружие. — Хотя наконечник еще можно будет использовать. — Он снял его и спрятал в спорран, а затем выбросил бесполезное древко и поднялся. — Мы их спугнули — больше выстрелить не получится, но… Все в порядке, сестренка?

У нее никак не получалось вставить шомпол в ствол, и в итоге она отшвырнула его в сторону.

— Как это называется, когда охотник не может попасть в оленя от возбуждения? Оленья лихорадка? — усмехнулась Бри, отправляясь за шомполом. — У меня, видимо, индюшачья лихорадка.

— Похоже на то, — улыбнулся Йен, не сводя глаз с ее рук. — Ты когда последний раз стреляла из ружья?

— Не так давно, — сдержанно ответила она. Кто бы мог подумать, что дрожь вернется! — Месяцев шесть-семь назад.

— И на кого охотилась? — спросил Йен, склонив голову набок.

Бри осторожно затолкала шомпол на место и решительно подняла глаза.

— На банду головорезов, которые прятались в моем доме, чтобы убить меня и похитить детей. — Слова, хотя и абсолютно правдивые, прозвучали нелепо и мелодраматично.

Брови Йена поползли вверх.

— Ты их подстрелила? — В его голосе слышался такой живой интерес, что она не удержалась от смеха, несмотря на горечь воспоминаний. Точно так же он спросил бы, удачной ли была рыбалка.

— Увы… Я лишь продырявила им шину и выбила собственное окно. Зато, — добавила она с нарочитой небрежностью, — эти скоты не получили ни меня, ни детей.

Неожиданно почувствовав слабость в ногах, Бри опустилась на поваленное дерево.

Йен понимающе кивнул, словно слышать такие истории было для него в порядке вещей — любой другой на его месте отреагировал бы иначе.

— Так вы поэтому вернулись?

Он по привычке огляделся, словно сканируя лес в поисках возможных врагов, и Брианна вдруг подумала, каково жить с Йеном и никогда не знать, кто сейчас перед тобой — шотландец или могавк. Теперь ей действительно не терпелось познакомиться с Рэйчел.

— В основном — да.

Брат пристально посмотрел на кузину, уловив недосказанность ее слов, но снова понимающе кивнул.

— Ты собираешься отправиться назад, чтобы их прикончить? — спросил он абсолютно серьезно.

Бри с трудом подавила поднявшуюся в душе ярость при мысли о Робе Кэмероне и его ублюдочных сообщниках. Руки дрожали вовсе не от страха и не от ужасных воспоминаний; это была неутоленная жажда расправы, овладевшая ею, как только палец нажал на курок.

— Если бы… — вздохнула она. — Но это невозможно. По крайней мере, физически. — Она махнула рукой. — Я потом тебе все расскажу; мы о случившемся даже родителям еще не говорили. Добрались сюда только вчера вечером.

Вспомнив о тяготах долгого похода через горные хребты, Брианна вдруг зевнула во весь рот.

Йен рассмеялся, и она тряхнула головой, прогоняя сонливость.

— Па вроде обмолвился, что у тебя недавно родился ребенок? — спросила она, решительно сменив тему.

Кузен расплылся в улыбке.

— Так точно. — Лицо Йена светилось радостью, она тоже невольно заулыбалась. — Сынишка. У него еще нет настоящего имени, но мы зовем его Огги. Сокращенно от Оглторп[13], — пояснил он, заметив ее удивление. — Мы как раз были в Саванне, когда узнали о малыше. Не терпится познакомить тебя с ним!

— Жду не дождусь! — заверила она кузена, так и не уловив связи между Саванной и именем Оглторп. — Может, нам стоит…

Вдалеке послышался шум, и Йен тут же вскочил, озираясь.

— Это па? — спросила Бри.

— Похоже. — Йен помог ей встать, одновременно подхватывая лук. — Идем!

Она взяла в руки перезаряженный дробовик и побежала, не разбирая дороги — через кусты, камни, деревья и ручьи. Йен скользил по лесу, словно змея; Бри пулей неслась за ним, ломая ветки и прикрывая лицо рукавом.

Дважды Йен резко останавливался и хватал ее за руку, когда она от неожиданности налетала на него. Тяжело дыша, с рвущимся из груди сердцем они пытались хоть что-то расслышать сквозь лесные шорохи.

В первый раз, спустя пару минут, показавшихся вечностью, они уловили вдалеке пронзительный рев, переходящий в тихое урчание.

— Кабан? — спросила она, хватая воздух ртом. Дикие кабаны порой достигали крупных размеров и были очень опасны.

Сглотнув слюну, Йен покачал головой.

— Медведь, — выдохнул он и, схватив ее за руку, побежал.

Во время второй передышки они не услышали ничего.

— Дядя Джейми! — крикнул Йен, отдышавшись.

Тишина…

— Папа! — что есть мочи завопила Брианна. Среди величественных гор ее голос прозвучал не громче мышиного писка.

Так они несколько раз кричали, прислушивались и снова кричали и, наконец, пустились бежать по направлению к зарослям шиповника и мертвому оленю. Йен показывал дорогу.

Едва успев затормозить на краю обрыва, они остановились, запыхавшись. Брианна вцепилась Йену в плечо.

— Там что-то есть!

Кусты внизу шевелились. Не так сильно, как во время оленьей агонии, но довольно заметно: в зарослях двигался кто-то значительно превышающий в размерах Джейми Фрэзера. Сверху было отчетливо слышно рычание, хлюпающий звук рвущейся плоти, треск костей и… чавканье.

— Господи Иисусе! — прошептал Йен почти беззвучно.

Однако Брианна услышала. От ужаса у нее потемнело в глазах. Собрав все силы, она еще раз крикнула:

— Папааа!

— Явились, наконец, — послышался откуда-то снизу сердитый шотландский голос. — Надеюсь, вам удалось добыть на обед индейку. Потому что олениной нам сегодня полакомиться не суждено.

Брианна бросилась на землю и осторожно выглянула вниз. Отец стоял на узком уступе футах в десяти от вершины утеса — на том самом месте, где она совсем недавно пила воду. Голова закружилась от облегчения. Его хмурое лицо осветилось улыбкой при виде дочери.

— Все в порядке, малышка?

— Да. Но индеек мы так и не подстрелили. Лучше расскажи, что случилось с тобой!

Джейми был взлохмачен и сплошь покрыт царапинами; руки и лицо в пятнах и потеках засохшей крови, рукав порван. Правый ботинок отсутствовал, по голени струилась кровь. Он глянул вниз с уступа и снова помрачнел.

— Dia gam chuideachadh[14], — кивнул он подбородком на возню в зарослях. — Не успел я снять шкуру с убитого Йеном оленя, как этот жирный лохматый дьявол вылез из кустов и отобрал у меня добычу.

— Cachd[15], — с отвращением произнес Йен, который сидел на корточках рядом с сестрой, не сводя глаз с шиповника.

Брианна на мгновение отвлеклась от отца и с трудом разглядела сквозь заросли огромное черное существо, сосредоточенное на своем занятии; кусты трещали и подрагивали, когда хищник яростно терзал оленью тушу. В густой листве мелькнула трясущаяся нога с копытом.

Даже мимолетного взгляда на медведя хватило, чтобы ощутить скачок адреналина. Все тело напряглось, кровь отлила от головы. Стараясь дышать глубже, Брианна чувствовала, как по спине струится пот. Сжимающие металлический ствол ладони тоже повлажнели.

Когда она совладала с эмоциями, Йен как раз спрашивал дядю о раненой ноге.

— Пнул его в морду, — коротко ответил Джейми, бросив неприязненный взгляд на кусты. — Он обиделся и хотел отхватить мне ногу, но ему достался только ботинок.

Йен затрясся в беззвучном смехе.

— Понятно. Тебе помочь, дядюшка?

— Не надо. Я жду, когда этот mac na galladh[16] уберется восвояси. Там мое ружье.

Йен понимающе кивнул. У Джейми было отличное длинноствольное ружье из Пенсильвании. Неудивительно, что он готов ждать хоть до второго пришествия. К тому же упрямства у него побольше, чем у медведя. Брианна хихикнула про себя от этой мысли.

— Вы идите, — сказал Джейми, глядя на них снизу. — Я маленько задержусь.

— Думаю, сумею попасть в него отсюда, — предложила Брианна, оценивая расстояние. — Убить не убью, но заряд картечи может обратить его в бегство.

В ответ раздалось насмешливое шотландское фырканье.

— Даже не пытайся, — предостерегающе замахал рукой Джейми. — Так ты его только разозлишь. Если я запросто спустился по склону, то и он легко заберется наверх. Идите! А то у меня уже шея затекла с вами говорить.

Бри искоса взглянула на кузена, и тот едва заметно кивнул, понимая ее нежелание оставлять наполовину босого отца одного на уступе в десяти шагах от голодного медведя.

— Мы составим тебе компанию, — заявил Йен.

Не дожидаясь дядиных возражений, он ухватился за растущую на склоне молодую сосенку и ловко спрыгнул на уступ. Его обутые в мокасины ноги без труда нашли опору.

Брианна последовала примеру брата: сначала бросила отцу дробовик, а потом спустилась сама, хотя и не так быстро.

— Дядя, что же ты не прикончил его своим кинжалом? — удивился Йен. — «Убийца медведя» — кажется, так тебя прозвали индейцы-тускарора?

Бри с облегчением заметила, что к отцу вернулась привычная невозмутимость; он удостоил племянника насмешливым взглядом.

— Слышал поговорку о том, что с возрастом к мужчине приходит мудрость? — спросил Джейми.

— Ну да, — недоуменно хмыкнул Йен.

— Так вот, если не станешь мудрее, то до старости вряд ли доживешь, — пояснил Джейми, прислоняя дробовик к скале. — А я достаточно стар, чтобы понимать: глупо вступать в смертельную схватку с медведем из-за оленьей туши. Дочка, у тебя не найдется чего-нибудь съестного?

Бри совершенно забыла о маленькой сумке через плечо: порывшись, она выудила оттуда пресные лепешки и сыр, которыми ее снабдила Эми Хиггинс.

— Присядь, — сказала она, вручая отцу еду. — А я пока взгляну на рану.

— Ерунда, — отмахнулся Джейми. Однако послушно сел, вытянув раненую ногу. Возможно, был слишком голоден, чтобы протестовать, или благодаря жене привык терпеть назойливое лечение.

Рана действительно казалась неопасной, хотя на голени был глубокой порез и пара длинных царапин: видимо, след от зубов медведя. При мысли о ноге отца в медвежьей пасти Бри стало дурно. Лекарств она с собой не брала. К счастью, в сумке нашелся большой носовой платок: смочив его в струившемся по расщелине ручье, она как могла промыла рану.

«Интересно, можно ли получить столбняк от укуса медведя?» — думала Брианна, промокая и смывая кровь. У нее были сделаны все необходимые детские прививки, включая противостолбнячную. Правда, иммунитет сохраняется лет десять, не больше. Кровь почти перестала течь, но еще сочилась. Брианна выжала ткань и перевязала рану — не слишком туго.

— Tapadh leat, a gràidh[17], — сказал Джейми с улыбкой. — Твоя мама и то не сделала бы лучше. Держи. — Он протянул ей две лепешки и кусок сыра.

Брианна прислонилась к скале между отцом и Йеном. Только сейчас она с удивлением поняла, что страшно голодна. Еще больше ее удивляло, что они спокойно беседуют в непосредственной близости от огромного хищника, который мог с легкостью убить всех троих.

— Медведи ленивы, — сказал Йен, проследив за взглядом Бри. — Зачем ему напрягаться ради жалкой костлявой закуски, когда у него есть такой шикарный обед? Это ведь самец — да, дядя? Кстати, он что, сожрал твой ботинок?

— Я не стал дожидаться, чем все кончится. — После еды настроение Джейми заметно улучшилось. — Надеюсь, что нет. Стал бы он жевать кусок старой кожи, когда перед ним лежит целая туша свежеубитого оленя? Медведи не дураки.

Кивнув, Йен снова прислонился к скале, легонько потерев плечи о нагретый солнцем камень.

— Сестренка, ты обещала рассказать, почему вы вернулись. Похоже, мы здесь надолго застряли. — Он махнул рукой в сторону методичных звуков рвущейся плоти и чавканья.

Внутри у Брианны все сжалось. Взглянув на помрачневшее лицо дочери, Джейми похлопал ее по коленке.

— Ни к чему спешить. Времени у нас достаточно. Расскажете потом вместе с Роджером Маком, когда вернемся домой.

Бри колебалась; столько раз она представляла, как они с мужем по очереди рассказывают все родителям. Однако сейчас, поймав пристальный взгляд отца, поняла, что не сможет без утайки выложить свою часть истории при Роджере. Муж пришел в ярость даже от тех деталей, которыми она решилась поделиться.

— Нет, — медленно сказала она. — Лучше послушайте сейчас. По крайней мере, о том, что случилось со мной.

Набрав в ладони холодной воды из ручья, Бри запила остатки лепешки и начала рассказ.

Да, мама была права насчет мужчин: Йен непроизвольно сжал кулаки, а отец яростно зарычал, когда речь зашла о Робе Кэмероне, зажавшем ее в углу кабинета в Лаллиброхе. Бри не стала сообщать ни о страшных угрозах и требованиях, ни о том, как, сняв по приказу Роба джинсы, хлестнула его ими по лицу, а потом повалила на пол. Хотя упомянула, что разбила ублюдку голову деревянной шкатулкой с письмами. Слушатели одобрительно хмыкнули.

— А откуда вообще взялась та шкатулка? — спросила вдруг Бри, прервав повествование. — Роджер нашел ее у приемного отца в гараже. Такое место, где паркуют машину, — добавила она, видя озадаченное выражение на лице Джейми. — Впрочем, неважно. Считай, это что-то вроде сарая. Нам всегда хотелось узнать, где вы ее спрятали в своем времени.

— Где? — Черты Джейми смягчились. — Роджер Мак когда-то говорил, что его отец был священником и долгие годы прожил в своем доме в Инвернессе. Мы сделали три шкатулки — нелегкая была задачка, скажу я тебе, по несколько раз переписывать все письма! Я запечатал их и отправил в три разных банка Эдинбурга, приложив инструкцию: в таком-то году выслать по такому-то адресу преподобному Уэйкфилду в Инвернесс. Мы надеялись, хотя бы одна дойдет. На каждой шкатулке я выгравировал полное имя Джема; чтобы только ты смогла понять значение надписи. А что было дальше? Ты размозжила ублюдку голову, и?..

— У меня не получилось его вырубить, зато я смогла выбежать в коридор. И бежала до самой вешалки — правда, не такой, как у твоих родителей, — сказала она кузену и тут же вспомнила содержание одного из последних писем. — О боже! Йен, твой отец… Мне так жаль!

— Да… Спасибо. — Он отвел взгляд и крепко сжал ее руку. — Не переживай, a nighean. Отец, как и прежде, живет в моем сердце. К тому же дядюшка Джейми привез из Шотландии маму. Господи Иисусе! — Его глаза округлились. — Она же не знает, что вы вернулись!

— Скоро узнает, — проворчал Джейми. — Ты расскажешь наконец, что там было дальше с этим идиотом Кэмероном?

— Может, не так уж и скоро, — мрачно заметила Брианна.

А затем окончила историю, поведав о сообщниках Кэмерона и о перестрелке у корраля О-Кей[18].

— Я увезла Джема и Мэнди в Калифорнию — это на другом побережье Америки, — чтобы разработать план действий. И в итоге поняла, что выбора нет: нужно попытаться найти Роджера в Шотландии: он сообщил в записке, где именно находится и в каком году. Так мы и сделали… А потом… — Бри обвела рукой окружающую девственную природу, — приехали сюда.

Джейми шумно втянул носом воздух, но не произнес ни слова. Йен тоже молчал — лишь едва заметно кивнул, будто в подтверждение собственных мыслей. Среди родных Брианна ощущала удивительное спокойствие. После этой импровизированной исповеди у нее словно камень с души свалился. Давно она не испытывала такого чувства защищенности.

— Ну наконец-то! — проворчал вдруг Йен.

Проследив за его взглядом, Бри увидела качающиеся кусты шиповника: медведь вперевалку ковылял прочь. Кузен вскочил и протянул ей руку.

Брианна встала в полный рост и потянулась, разминая затекшие конечности. На сердце было так хорошо, что она не расслышала слов отца, который поднялся вслед за ней.

— Прости, что ты сказал?

— Что есть еще одно маленькое обстоятельство.

— Еще одно? — Ее губы тронула легкая улыбка. — По-моему, их и так предостаточно.

Джейми издал неопределенный шотландский звук, означающий одновременно мольбу о прощении и угрозу.

— Этот Роберт Кэмерон… Выходит, он мог прочесть наши письма?

Брианна покрылась холодным потом.

— Да. — Чувство защищенности развеялось как дым.

— Тогда ему известно и о золоте якобинцев, которое мы спрятали вместе с виски, и о нашем местонахождении. А значит, его подельники тоже знают. Может, сам он не умеет проходить сквозь камни, но наверняка найдет того, кто способен. — Джейми в упор посмотрел на дочь. — Рано или поздно нас найдут.

Солнце только-только взошло, а Джейми уже и след простыл. Я ненадолго открыла глаза, когда он чмокнул меня в лоб и прошептал, что отправляется на охоту с Брианной. Поцеловал меня в губы и растворился в стылом предутреннем мраке. Спустя два часа я окончательно проснулась в уютном тепле старых лоскутных одеял — подарок семейств Кромби и Линдси, — служивших нам постелью, и села в ночной сорочке, скрестив ноги. Затем провела пальцами по волосам, убирая застрявшие листья и травинки. Как же редко мне доводилось наслаждаться таким неспешным пробуждением! Гораздо чаще я подскакивала, словно от пушечного выстрела.

С радостным волнением я подумала, что дом теперь вновь наполнится людьми: здесь поселятся и Маккензи, и сын Фергуса с Марсали Жермен, и Фанни, оставшаяся сиротой после трагической гибели сестры. Вскоре утренние часы будут напоминать массовую миграцию летучих мышей из Карлсбадской пещеры — однажды я видела это в документальном фильме студии «Дисней». Но пока мой мир оставался спокойным и безоблачным.

Ярко-красная божья коровка выпала из волос на сорочку, прервав мои размышления. Вскочив на ноги, я стряхнула насекомое в высокую траву у Большого бревна, сходила по нужде в кусты и вернулась с букетиком свежей горной мяты. На дне ведра было немного воды — как раз хватит на чашку чая. Разложив мяту на плоской поверхности огромного поваленного тополя (Джейми обтесал его с одного конца, превратив в подобие стола), я развела костер и поставила чайник над кольцом из покрытых сажей камней.

Внизу, на дальнем конце участка из печной трубы хижины Хиггинсов заструился дымок, словно змея, высунувшая голову из корзины заклинателя; там тоже расшевелили погасший за ночь очаг.

Интересно, кто будет сегодня моим первым гостем? Возможно, Жермен; прошлой ночью он остался у Хиггинсов вместе с Джемми — но он, как и я, не любил вставать рано. Фанни ночевала далеко, в доме вдовы Доналдсон и ее многочисленного потомства; она не скоро появится.

Скорее всего, это будет Роджер. На сердце сразу потеплело. Роджер и дети.

Языки пламени лизали жестяное дно чайника; подняв крышку, я бросила в воду немного мяты, хорошенько отряхнув листья и стебли от насекомых. Оставшуюся перевязала ниткой и разместила среди других трав, подвешенных к «потолку» импровизированной хирургической. Она представляла собой четыре столба, на которых лежала покрытая еловыми ветвями решетка. На земле под навесом стояло два табурета — для меня и пациента — и небольшой, грубо сколоченный стол, где я держала необходимый инвентарь.

Рядом Джейми пристроил парусиновую смотровую (некоторые случаи требовали приватности) и кладовку: продукты и лекарства хранились в закрытых ящиках, банках и коробках — для защиты от енотов.

Мой «кабинет» выглядел пасторально и очень романтично, несмотря на вездесущих насекомых, открытость всем стихиям (из-за чего ноги были вечно чумазыми) и периодически возникающее неприятное чувство, будто за мной кто-то наблюдает.

Я с тоской глянула на новый фундамент.

В доме будет два красивых дымохода из плитняка. Один — наполовину готовый, — словно каменный монолит, возвышался среди дощатого каркаса, который вскоре станет кухней и столовой. Джейми уверял, что через пару недель закончит гостиную и натянет временную парусиновую крышу: нам больше не придется спать и готовить на открытом воздухе. А вот остальные комнаты…

Все будет зависеть от грандиозности планов, которые отец с дочерью обсуждали накануне. Помнится, в разговоре всплывали совершенно безумные идеи насчет получения цементного раствора и обустройства водопровода; я искренне надеялась, что в процессе они отпадут сами собой. Для начала не мешало бы сделать крышу над головой и пол, а там посмотрим. Хотя…

Со стороны ведущей на холм тропинки послышались голоса, возвестив о прибытии долгожданной компании. Я улыбнулась и закончила мысль: хотя теперь у нас появились две дополнительные пары умелых рук, чтобы помочь со стройкой.

На пригорке показалась рыжая макушка Джема; при виде меня внук расплылся в улыбке.

— Бабуля! — крикнул он, размахивая немного помятой кукурузной лепешкой.

Они принесли мне завтрак. В имеющихся обстоятельствах — просто шикарный: две свежеиспеченные кукурузные лепешки; обжаренные на сковороде свиные котлеты, завернутые в листья лопуха; еще горячее вареное яйцо и немного прошлогоднего черничного варенья на дне банки.

— Миссис Хиггинс попросила вернуть ей пустую банку, — сообщил внук, вручая мне десерт и поглядывая искоса на Большое бревно. Вчера он не заметил его в темноте. — Ух ты! Что это за дерево?

— Тополь, — сказала я. Откусила кусочек котлеты и от наслаждения закрыла глаза. Большое бревно было около шестидесяти футов в длину. И это после того, как Джейми его изрядно укоротил, использовав макушку на доски и дрова. — Твой дедушка говорит, что когда-то высота дерева составляла не менее ста футов.

Мэнди попыталась на него вскарабкаться. Джем подсадил ее и свесился вниз, внимательно разглядывая поваленный ствол — бледный и довольно гладкий, если не принимать во внимание мох, мухоморы и остатки коры.

— Оно свалилось из-за грозы?

— Да. Молния ударила в самую верхушку. Но, возможно, дерево упало не сразу, а во время следующей бури. Когда мы вернулись в Ридж, оно уже лежало здесь. Мэнди, осторожно!

Малышка забралась на бревно и принялась расхаживать поверху, расставив руки в стороны, словно канатоходец. С этого конца ствол был не менее пяти футов в диаметре, так что наверху места хватало; однако я не хотела, чтобы внучка свалилась оттуда и набила синяков.

— Иди-ка сюда, моя хорошая. — Отвлекшись от созерцания будущего дома, Роджер подошел и снял дочь с бревна. — Почему бы вам с Джемом не сходить за хворостом для бабушки? Помните, какие деревья лучше всего подходят для растопки?

— Конечно! — самоуверенно заявил Джем. — Я ее научу.

— Я и сама умею! — Мэнди гневно сверкнула глазами на брата.

— Смотри не наступи там на змею, — предостерег ее Джем.

— Хочу увидеть змею! — живо заинтересовалась она, мигом позабыв обиды.

— Джем…

— Знаю, папа! — мальчуган закатил глаза. — Если попадется совсем маленькая, разрешу Мэнди ее потрогать. Конечно, если у змеи не будет колец на хвосте или белой, как хлопок, пасти[19].

Взявшись за руки, дети ушли.

— О господи… — пробормотал Роджер, глядя им вслед.

Я проглотила остатки лепешки, слизнула с уголков губ сладкое варенье и сочувственно посмотрела на зятя.

— Когда вы жили тут в прошлый раз, не было ни одного смертельного случая, — напомнила я.

Роджер открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Как я могла забыть! Ведь Мэнди тогда чуть не умерла. Если, несмотря на это, они все же вернулись, значит…

— Ничего, — прохрипел он. Откашлялся и добавил чуть громче: — Все в порядке. Главное, что теперь мы все здесь, живые и здоровые. Остальное неважно.

— Хорошо. — Слова зятя меня не особо успокоили. — Не буду приставать с расспросами.

Роджер рассмеялся. В свете утреннего солнца его усталое лицо казалось помолодевшим.

— Мы обязательно расскажем, — заверил он. — Хотя, по большому счету, эта история касается Бри, так что вам лучше услышать все от нее. Интересно, на кого они там с Джейми охотятся?

— Возможно, друг на друга, — улыбнулась я. — Присядь. — Коснувшись его руки, я показала на высокий табурет.

— Друг на друга? — Роджер устроился поудобнее, подобрав под себя ноги.

— После длительного расставания порой не знаешь, о чем говорить, — особенно если человек тебе дорог. Требуется время, чтобы преодолеть неловкость; совместное занятие помогает ускорить процесс. Позволишь взглянуть на твое горло?

— А со мной вы уже не чувствуете себя неловко? — тихо спросил он.

— Нет, конечно, — улыбнулась я. — У врачей никогда не возникает сложностей в общении. Для начала достаточно попросить человека раздеться. К тому моменту, как закончишь его ощупывать и заглянешь во все естественные отверстия, беседа становится довольно оживленной, хотя и не слишком расслабленной.

Зять хмыкнул, оценив шутку, однако непроизвольно натянул повыше ворот рубахи.

— Если честно, — заявил он с нарочитой серьезностью, — мы приехали, чтобы сэкономить на няньках. Последние четыре месяца дети не отпускали нас от себя ни на шаг. — Засмеявшись, Роджер поперхнулся слюной.

Я накрыла его руку своей и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ — правда, уже не так уверенно. Затем убрал руку и расстегнул рубашку, обнажая шею. После чего как следует прокашлялся.

— Не волнуйся, — сказала я. — Сейчас ты звучишь куда лучше, чем во время прошлого осмотра.

Так оно и было — к моему удивлению. Голос все еще срывался, сипел и хрипел, но теперь Роджер говорил без видимых усилий, и лицо его не искажалось мукой от необходимости открыть рот.

Я осторожно ощупала шею под челюстью. Он только что побрился; кожа была прохладной и немного влажной. Чувствовался легкий запах можжевелового мыла для бритья, которое я изготовила для мужа; видимо, Джейми принес его зятю сегодня утром. Меня тронул этот маленький знак гостеприимства — как и надежда в глазах пациента. Которую он тщетно пытался скрыть.

— Я встретил одного доктора, — прохрипел Роджер. — В Шотландии. Его звали Гектор Макьюэн. Он… один из нас.

Мои пальцы замерли одновременно с сердцем.

— То есть путешественник во времени?

Роджер кивнул.

— Чуть позже я непременно о нем расскажу. И о том, что он сделал.

— Сделал… с тобой? — уточнила я.

— Да. Но сначала — с Баком.

Я собиралась было спросить, что же случилось с Баком, однако Роджер вдруг пристально посмотрел мне в глаза и выпалил:

— Вы раньше не замечали исходящее от рук голубое свечение? Когда дотрагивались до пациентов?

Мои руки и шея покрылись мурашками — пришлось убрать пальцы с его шеи, чтобы унять дрожь.

— Нет, — настороженно ответила я. — Хотя мне доводилось это видеть. Однажды.

Тут же нахлынули воспоминания о полумраке лазарета «Обители ангелов», где я лежала на кровати, умирая от родильной горячки после выкидыша. Мастер Рэймонд коснулся моей руки, и кости вдруг засияли сквозь кожу голубым светом.

Поспешив отогнать жуткое видение, я заметила, что Роджер крепко сжимает мою ладонь.

— Простите, что напугал…

— Вовсе нет! — соврала я. — Просто удивилась. Столько лет прошло…

— А вот я тогда здорово струхнул, — признался он, отпуская мою руку. — До чертиков боялся говорить с Макьюэном после его манипуляций с сердцем Бака, хотя понимал, что должен. Помню, тронул доктора за плечо, когда шел за ним по тропинке. Он застыл на мгновение, а потом вдруг обернулся и приложил ладонь к моей груди. — Роджер невольно повторил жест. — И сказал те же слова, что говорил Баку: «Cognosco te». Это означает «Я тебя знаю», — пояснил зять в ответ на мой непонимающий взгляд. — На латыни.

— Он понял, кто ты, всего лишь прикоснувшись? — Меня охватило странное чувство, нечто среднее между страхом… и восхищением. Плечи и руки покрылись мурашками.

— Да. Однако сам я насчет Макьюэна не сразу догадался, — торопливо продолжил Роджер. — Хотя незадолго до того наблюдал за его работой и заметил, что произошло, стоило ему коснуться груди Бака, — после прохода сквозь камни у Уильяма случилось что-то вроде сердечного приступа.

— Бак приехал с тобой и Бри?

Роджер беспомощно отмахнулся.

— Нет. Это было… раньше. Так вот, Бак стал совсем плох, и приютившие нас люди послали за доктором — тем самым Гектором Макьюэном. Врач приложил ему к груди ладонь, сделал что-то, и я увидел — честное слово, Клэр, увидел собственными глазами! — слабое голубое свечение, исходящее от его пальцев.

— Иисус твою Рузвельт Христос!

— Точнее не скажешь! — рассмеялся зять. — Кроме меня, никто этого не заметил, — серьезно добавил он.

Я задумчиво терла ладонь, представляя описанную сцену.

— И что Бак? Полагаю, выжил? Раз ты спрашивал, не видели ли мы его.

Роджер помрачнел.

— Выжил. Во всяком случае, тогда. Но потом мы расстались, когда я встретился с Бри и детьми. В общем, это…

— …долгая история, — закончила я за него. — Давай отложим рассказ до того момента, как Джейми и Бри вернутся с охоты. А доктор Макьюэн — он ничего не сказал о голубом свечении?

Было странно произносить эти слова, хотя я прекрасно понимала, о чем речь; в ладонях ощущалось легкое покалывание, и я невольно бросила на них взгляд. Да нет, по-прежнему розовые.

Зять покачал головой.

— Нет. По крайней мере, не словами. Однако приложил ладонь к моему горлу. — Роджер коснулся неровного шрама от висельной петли. — И вдруг… что-то произошло, — тихо добавил он.

— Зайдешь в гости, сестренка? — спросил Йен, неожиданно смутившись. — Может, Рэйчел уже вернулась. Я хотел бы вас познакомить.

— С радостью! — искренне улыбнулась Бри и вопросительно посмотрела на отца.

— Не мешало бы чуток передохнуть, — кивнул Джейми, вытирая вспотевшее лицо рукавом. — А если ты, племянничек, подоил коз, как тебя просила утром мать, — не откажусь от стаканчика молока.

Мужчины вдвоем несли на плече привязанную к толстой палке оленью шкуру — почти не поврежденную — с остатками мяса. Идти было тяжело: день выдался жаркий.

Кто-то из домочадцев уже вернулся в хижину среди осин. Дверь была распахнута; на веранде, в тени листвы, стояла небольшая прялка, а рядом с ней — стул с полной корзиной коричневых и серых пушистых клубков. Брианна предположила, что это чесаная мытая шерсть. Прядильщица, по-видимому, ушла в дом: оттуда доносились женские голоса, поющие что-то на гэльском. Пение через каждые пару тактов прерывалось взрывами хохота, после чего один чистый голос пел мелодию заново, а следом вступал второй, спотыкаясь на незнакомых словах. Затем вновь слышался смех.

Джейми улыбнулся.

— Дженни учит малышку Рэйчел Gàidhlig, — пояснил он, хотя все и так догадались. — Йен, давай положим это здесь. — Он кивнул в затененный участок под поваленным деревом. — Женщины будут в ярости, если мы притащим в дом мух.

В доме услышали их голоса: пение прекратилось, и из открытой двери выглянула голова.

— Йен! — Высокая и очень красивая темноволосая девушка выскочила на крыльцо и, сбежав по ступенькам, бросилась обнимать Йена. — Твои родственники вернулись! Ты уже знаешь?

— Знаю. — Он поцеловал ее в губы и добавил, оборачиваясь: — Познакомься с моей кузиной Брианной, mo ghràidh[20]. И с дядюшкой Джейми заодно.

Бри невольно заулыбалась при виде неподдельной любви молодых Мюрреев; на отцовском лице сияла такая же улыбка. Которая стала еще шире, стоило ему заметить на пороге дома хрупкую женщину с голеньким младенцем на руках, чуть прикрытым легкой пеленкой.

— Кто… — начала было женщина, но тут увидела Брианну и застыла с открытым ртом. — Пресвятая Дева, защити нас, — пробормотала она наконец и улыбнулась. Ее синие, чуть раскосые, как у Джейми, глаза светились теплом. — Великаны пожаловали! Говорят, твой муж, девочка, еще выше тебя? И детишки небось растут как на дрожжах?

— Не то слово, — засмеялась Бри, наклоняясь, чтобы обнять миниатюрную тетушку. — Как же я рада тебя видеть!

От Дженни пахло козами, шерстью, кашей и поджаренными хлебцами. Ее волосы и одежда источали слабый, давно забытый аромат. Брианна узнала запах мыла, которое Дженни делала в Лаллиброхе — из меда, лаванды и какой-то шотландской травы, не имеющей английского названия.

К горлу подступил комок: запах мыла вызвал воспоминания о первом визите в отцовское родовое гнездо. И следом в памяти возник отчетливый образ другого — ее собственного — Лаллиброха.

Сморгнув слезы, она выпрямилась с дрожащей улыбкой на губах, но вдруг изменилась в лице.

— Ох, тетушка! Дядя Йен… Мне так жаль.

Сердце болезненно екнуло. При жизни Йена Мюррея-старшего они встречались лишь раз — когда Бри появилась на свет, он давно уже умер, — однако чувство утраты казалось неожиданно острым, будто это случилось совсем недавно.

Опустив глаза, Дженни погладила внука по спинке. Головку малыша покрывал темно-русый пушок, словно у птенца цесарки.

— Мой Йен всегда со мной… — вздохнула она. — Я каждый день вижу его черты в этом маленьком личике.

Дженни поудобнее перехватила ребенка, и тот уставился на Брианну большими круглыми глазенками — такого же теплого светло-карего оттенка, как у Йена и его отца.

Успокоенная словами тетушки, Брианна протянула палец очаровательному малышу.

— А ты, должно быть, Огги?

Рэйчел и Дженни засмеялись: одна весело, другая — с некоторой досадой.

— Никак не подберем ему нормальное имя, — пояснила Рэйчел, ласково погладив сына по плечику. Услышав родной голос, Огги свесился с бабушкиной руки и медленно потянулся к матери, словно ленивец к сладкому фрукту.

Рэйчел забрала ребенка, мягко коснувшись его пухлой щечки. Он снова медленно повернул голову и принялся мусолить беззубым ротиком мамину руку.

— Йен говорит, что дети могавков сами выбирают имена, когда становятся постарше. А до той поры используют младенческие прозвища.

Густые черные брови Дженни поползли вверх.

— Хочешь сказать, мой внук останется Огги до… какого именно возраста?

— Нет-нет, — с улыбкой успокоила ее Рэйчел. — Я обязательно придумаю что-нибудь получше.

Свекровь недовольно нахмурилась и перевела взгляд на Брианну.

— Хорошо, что у тебя не было таких сложностей с именами детей, a nighean. Брат писал, что их зовут Джеремайа и Аманда, так?

Брианна смущенно кашлянула, избегая смотреть Рэйчел в глаза.

— Джеремайа Александр Йен Фрэзер Маккензи. И Аманда Клэр Хоуп Маккензи.

Тетушка одобрительно кивнула, довольная качеством — а может, количеством — имен.

— Дженни! — На пороге появился отец — потный, лохматый, в заляпанной кровью рубахе. — Йен не может найти пиво.

— Мы все выпили! — крикнула тетушка, даже не повернув головы.

— Эх… — Отец вновь скрылся в доме в поисках спиртного, оставив на веранде кровавые следы.

— Что с ним стряслось? — спросила Дженни, переведя строгий взгляд с пятен крови на племянницу. Та лишь пожала плечами.

— Медведь.

— О боже… — Пару минут тетушка переваривала услышанное, а затем покачала головой. — В таком случае придется-таки угостить его пивом.

Дженни ушла в дом за мужчинами, и Брианна с Рэйчел остались вдвоем.

— Ни разу не встречала квакеров, — прервала Бри неловкую паузу. — Или «квакер» не совсем подходящее слово? Извини, если я…

— Мы говорим «друг», — улыбнулась Рэйчел. — Хотя и на «квакеров» не обижаемся. Думаю, ты все же встречала кого-то из наших. Если Друг не использует в разговоре «простую речь», догадаться порой невозможно. В основном мы ничем не отличаемся от обычных людей. По крайней мере, внешне.

— В основном?

— Я, конечно, не вижу себя со спины, однако Йен наверняка сказал бы, если бы заметил там что-нибудь необычное. Например, полосатую шкуру или хвост.

Брианна рассмеялась, чувствуя легкое головокружение от голода, облегчения и вновь обретенной радости оказаться в кругу семьи — которая к тому же изрядно увеличилась.

— Я так рада с тобой познакомиться, — призналась она новой родственнице. — Мне всегда было интересно, какую девушку выберет Йен в жены. Ой, извини! Что-то я не то ляпнула.

— Все в порядке, — заверила Рэйчел. — Я и сама представить не могла, что выйду замуж за кого-то вроде Йена. Но так уж получилось. И теперь мы каждое утро просыпаемся в одной кровати. Пути Господни неисповедимы… Проходи в дом! — добавила она, поудобнее перехватив Огги. — Я знаю, где хранится вино.

— Все начинается medias res[21] и заканчивается там же. Если повезет. — Роджер сглотнул, и я почувствовала под пальцами движение кадыка.

Кожа его шеи была гладкой и прохладной, лишь щетина под нижней челюстью немного колола мне ладонь.

— Слова доктора Макьюэна? — с любопытством спросила я. — Интересно, что он имел в виду?

Роджер сидел с закрытыми глазами — пациенты, как правило, закрывают глаза во время осмотра, словно хотят сохранить частичку личного пространства. Однако, услышав вопрос, внимательно посмотрел на меня; лучи утреннего солнца отражались в его темно-зеленой радужке.

— Я спросил. Вот что он ответил: «На самом деле ничто на свете не имеет ни начала, ни конца. Люди думают, что жизнь начинается с рождения, но это не так — ведь ребенок шевелится еще в материнской утробе. А порой дети рождаются преждевременно или угасают до срока. Хотя навсегда остаются для нас живыми».

Теперь и я прикрыла глаза — не потому, что испытывала неловкость от пытливого взгляда Роджера. Просто хотела сосредоточиться на вибрации голосовых связок. Мои ладони продолжали ощупывать его горло, спустившись чуть ниже.

— В общем-то, он прав, — сказала я, мысленно представляя внутреннее строение гортани. — Дети появляются на свет уже «в рабочем состоянии», если можно так выразиться. Все процессы в организме — кроме дыхания — начинают функционировать задолго до рождения. Тем не менее фраза доктора звучит довольно загадочно.

— Согласен. — Роджер снова сглотнул. — Я пытался расспрашивать, но не добился ничего более вразумительного. Вы ведь тоже не смогли бы внятно объяснить, как именно лечите пациентов?

Я улыбнулась, по-прежнему не открывая глаз.

— Было бы интересно попробовать. Для начала нужно кое-что уточнить: это не я их лечу. Они выздоравливают сами. Я лишь… немного помогаю.

Из его горла вырвался странный хрип, отдаленно напоминающий смех, и в гортани образовалось что-то вроде раздвоенной шишки. Мне показалось, что я нащупала в хряще небольшую впадинку — там, где впивалась веревка. Я потрогала собственное горло для сравнения.

— Забавно… Гектор Макьюэн тоже так говорил. Только он и правда исцелял людей. Я сам был тому свидетелем!

Опустив обе руки, я открыла глаза.

Роджер вкратце поведал о своих взаимоотношениях с Уильямом Баккли — начиная с роли, которую тот сыграл в его повешении после битвы при Аламансе, до внезапного появления давнего предка в Инвернессе в 1980 году. Уильям присоединился к поискам Джема, когда мальчика похитил бывший коллега Брианны, Роб Кэмерон.

— Тогда он и стал мне… больше, чем другом, — добавил Роджер и смущенно потупился. — Бак отправился со мной. Сына мы там, естественно, не нашли, зато встретили другого Джеремайю. Моего родного отца.

Голос зятя дрогнул. Я сочувственно потянулась к его плечу, однако он лишь отмахнулся, вновь пытаясь откашляться.

— Все в порядке. Расскажу об этом как-нибудь потом. — Сглотнув, он выпрямился и посмотрел мне в глаза. — Но когда Бак — так мы его звали — прошел сквозь камни, с нами обоими что-то произошло. Вы вроде бы говорили, каждый последующий переход дается тяжелее?

— Мне и после первого было не по себе. — Я внутренне содрогнулась при воспоминании о жуткой гудящей пустоте, где существует лишь слабый проблеск сознания между вдохом и выдохом. — Хотя ты прав, ощущения с каждым разом все более неприятные. Что же с вами случилось?

— Со мной — почти ничего. Ненадолго потерял сознание, очнулся от недостатка кислорода. Хватаю воздух ртом — весь в поту, голова кругом. Еле встал на ноги — меня потом еще долго качало. А вот Бак…

Роджер нахмурился, уставив в пространство затуманенный взгляд: наверняка он сейчас видел перед собой Крейг-на-Дун и заново проживал момент пробуждения от капель дождя на лице. То, что я испытывала трижды… По спине пробежал неприятный холодок.

— У него что-то случилось с сердцем. Он чувствовал боль в груди и левой руке и дышал с трудом. Даже встать не мог — говорил, его будто придавило каменной плитой. Я принес Баку воды, и вскоре ему стало полегче. По крайней мере, он сумел подняться и побрел дальше, наотрез отказавшись хоть немного передохнуть.

После они расстались: Бак отправился искать дорогу в Инвернесс, а Роджер пошел в Лаллиброх, а затем…

— Лаллиброх! — На этот раз я схватила-таки зятя за плечо. — Ты был там?

— Да, — улыбнулся он, накрыв ладонью мою руку. — И встречался с Брайаном Фрэзером.

— Ты? С Брайаном? — Я недоуменно тряхнула головой. Какая-то бессмыслица!

— Полная бессмыслица, — весело согласился Роджер, словно прочтя мои мысли. — Мы попали не туда, куда хотели? — вернее, не тогда. И очутились в 1739 году.

В ответ на мой пристальный взгляд он лишь растерянно развел руками.

— Ладно, оставим это на потом, — твердо сказала я и продолжила осмотр. «Medias res»… Что, черт возьми, доктор Макьюэн имел в виду?

Со стороны ручья доносились голоса детей; вдалеке на сухом дереве пронзительно крикнул ястреб. Боковым зрением я видела на мертвой ветке темный силуэт огромной, будто торпеда, птицы. А затем услышала — или мне лишь почудилось? — как кровь шумит в артерии. Слабый, едва заметный звук, отличимый от биения пульса. Меня ничуть не шокировал тот факт, что слышу я… пальцами. Словно это было в порядке вещей.

— Говори со мной еще, — попросила я. Не только чтобы расслабить мышцы его гортани, но и чтобы заглушить пугающие звуки. — О чем угодно.

Роджер задумчиво помычал и тут же закашлялся. Я убрала руки, давая ему возможность размять затекшую шею.

— Извини, — просипел он. — Бобби Хиггинс сказал, у вас много новых поселенцев. Выходит, Ридж растет?

— Как на дрожжах, — подтвердила я, продолжая осмотр. — После возвращения мы насчитали не менее двадцати новых семейств. А когда приехали из Саванны, куда нас ненадолго занесло ветром войны, — к ним добавились еще три.

Слегка нахмурившись, Роджер кивнул и искоса посмотрел на меня зелеными глазами.

— Полагаю, священника среди вновь прибывших нет?

— Нет, насколько я знаю. Так ты подумываешь… то есть все еще хочешь стать…

— Хочу, — смутился Роджер. — Правда, до сих пор не прошел полный обряд рукоположения; нужно будет это как-то уладить. Приняв решение вернуться, мы с Бри долго обсуждали, чем могли бы заняться — в Ридже. Ну и… — Он поднял плечи и уперся ладонями в колени. — Я мог бы стать священником.

— Но ведь, по сути, ты уже им был, когда вы жили здесь! — удивилась я. — Так ли необходимо официально принимать сан, чтобы вернуться к прежнему занятию?

Роджер ответил не раздумывая — по-видимому, давно все для себя решил.

— Да. Я не чувствую вины за то, что хоронил, крестил и сочетал браком местных жителей. Кто-то должен был это делать — лучше меня с ролью пастора никто бы не справился. Однако я хочу, чтобы теперь все происходило по-настоящему. — Легкая улыбка тронула его губы. — Это как разница между помолвкой и браком. Между обещанием и клятвой. Даже если знаешь, что никогда не нарушишь слово… — он мучительно подбирал нужные слова, — хочется для надежности скрепить его клятвой. Чтобы было, на что опереться в минуты сомнений.

Клятва… За свою жизнь я дала их немало. Роджер прав: все они — даже те, которые пришлось нарушить, — что-то значили для меня, имели вес. Некоторые из них действительно служили мне опорой. И продолжают служить.

— Разница действительно есть, — признала я.

— Удивительно… — сказал он вдруг с улыбкой. — Разговаривать с врачом и правда легко! Особенно если он держит тебя за горло. Думаете, стоит испробовать метод Макьюэна?

Я выпрямилась и задумчиво посмотрела на свои руки.

— Думаю, вреда это не причинит. — Я искренне надеялась, что права. — Только, знаешь… — добавила я и тут же ощутила под пальцами движение кадыка.

— Знаю, — прохрипел Роджер. — Никаких ожиданий. Поможет, так поможет. А если нет — по крайней мере, хуже не будет.

Кивнув, я принялась легонько ощупывать шею. В центре горла виднелся шрам от трахеотомии, которую я сделала, чтобы спасти ему жизнь, — едва заметная ложбинка шириной не больше дюйма. Провела по ней большим пальцем: сверху и снизу проходили кольца здоровой хрящевой ткани. Должно быть, ему стало щекотно от моих прикосновений; Роджер вздрогнул — кожа шеи вмиг покрылась мурашками — и засмеялся.

— Гусь разгуливает по моей могиле, — пошутил он.

— Скорее топчется по твоему горлу, — улыбнулась я. — Повтори еще раз, что говорил доктор Макьюэн. Все, что вспомнишь.

Роджер откашлялся, и я почувствовала под ладонью трепыхание кадыка.

— Он ощупал мое горло. Так же, как вы сейчас, — с улыбкой добавил зять. — Потом спросил, знаю ли я, что такое «гиоид», или «подъязычная кость». — Рука его невольно потянулась к шее, но замерла на полпути. — Макьюэн сказал, что у меня она примерно на дюйм короче, чем следует. И что в противном случае я был бы уже мертв.

— Интересно… — Поместив большой палец ему под челюсть, я попросила сглотнуть.

Зять послушно выполнил просьбу. Не отнимая пальца, проделала тот же опыт с собой.

— Черт подери! — поразилась я. — Конечно, выборка небольшая — к тому же нужно учитывать анатомические особенности разных полов. Но, похоже, он прав. Возможно, ты — неандерталец.

— Кто-кто? — Роджер ошарашенно уставился на меня.

— Шучу. Хотя неандертальцы действительно имели строение гиоида, отличное от современных людей. По мнению большинства ученых, хомо неандерталенсис и вовсе обходились без него, поэтому и не могли говорить. Однако мой дядя Лэмб… Подъязычная кость необходима для связной речи. Она удерживает язык в правильном положении, — пояснила я, заметив непонимание на лице зятя. — Так вот, дядя не верил, что неандертальцы были немыми. Считал, что у них гиоид просто располагался немного по-другому.

— Чрезвычайно увлекательно, — вежливо сказал Роджер.

— Итак, продолжим. Что доктор Макьюэн сделал после замечания о твоем гиоиде? Как именно он тебя касался? — спросила я, вновь обхватывая руками его шею.

Роджер откинул голову назад и сместил мою руку чуть ниже, осторожно раздвинув пальцы.

— Примерно так.

В таком положении мои пальцы покрывали — полностью или частично — все важнейшие органы шеи, от гортани до подъязычной кости.

— А потом…

Я напряженно прислушивалась — не к словам Роджера, а к голосам его тела. Я десятки раз осматривала ему горло, особенно в период восстановления после неудавшейся казни. Но с тех пор минуло несколько лет. Мышцы шеи напряглись под моими пальцами, пульс бился ровно — хотя и чуть быстрее обычного. Очевидно, для Роджера это было очень важно. Мне стало неловко: ведь я понятия не имела о методе Гектора Макьюэна и тем более не могла его воспроизвести.

«Я знаю, какой должна быть на ощупь здоровая гортань, и вижу, в каком состоянии твоя… Поэтому просто дотрагиваюсь до нее и представляю здоровой», — вот что сказал Макьюэн в ответ на расспросы Роджера.

Мне бы тоже не помешало вспомнить, какой должна быть на ощупь здоровая гортань.

— Еще я чувствовал тепло. — Пациент вновь закрыл глаза, сосредоточившись на ощущениях. Гладкий бугорок гортани под моей ладонью двигался вверх и вниз при глотании. — Ничего пугающего. Казалось, я просто зашел в жарко натопленную комнату.

— А сейчас ты чувствуешь тепло? — Кожа шеи была прохладной, и я почти не сомневалась, что по контрасту мои руки кажутся горячими.

— Да, — ответил он, не открывая глаз. — Но только снаружи. Когда доктор Макьюэн делал… то, что делал, — жар шел изнутри. — Роджер нахмурил темные брови и переместил мой большой палец в самый центр, прямо под гиоид. — Я чувствовал тепло вот здесь. И… здесь. — Удивленно раскрыв глаза, он прижал два пальца чуть выше ключицы, в паре дюймов от надгрудинной ямки. — Странно… лишь сейчас об этом вспомнил.

— Здесь он тоже трогал? — Я сдвинула пальцы ниже; мое восприятие обострилось до предела — так бывало, когда мне удавалось полностью сконцентрироваться на организме пациента. Судя по удивленному взгляду, Роджер заметил эту перемену.

— Что…

Он так и не договорил: снизу послышался оглушительный визг, за которым последовала перебранка и детские крики. Затем раздался возмущенный голосок Мэнди:

— Ты плохой, плохой, плохой! Ненавизу тебя! Ты плохой и попадес в ад!

Роджер вскочил на ноги.

— Аманда! — крикнул он. — Ну-ка марш сюда!

Я глянула назад: с перекошенным от ярости личиком Аманда пыталась выхватить у Жермена Эсмеральду. Тот держал куклу высоко над головой Мэнди, уворачиваясь от пинков маленьких ножек.

Услышав крик Роджера, Жермен вздрогнул и повернул голову; Мэнди не преминула со всей силы заехать ему по голени носком довольно увесистого ботинка. Послышался глухой удар, и Жермен завопил от боли. Потрясенный Джемми выхватил куклу, сунул ее в руки сестре и, бросив виноватый взгляд через плечо, побежал в сторону леса. Следом ковылял Жермен.

— Джеремайа! — взревел Роджер. — А ну, стой!

Джем замер как вкопанный, однако Жермен и не думал останавливаться и вскоре скрылся в кустах.

Услышав позади странный хрипящий звук, я торопливо обернулась: побледневший Роджер держался обеими руками за горло.

— Что с тобой?

— Я… не знаю, — просипел он, выдавив улыбку. — Наверное, растянул связки.

— Папочка? — раздался рядом тонкий голосок. Аманда театрально шмыгала носом, размазывая по лицу слезы и сопли. — Ты на меня сейдися?

Роджер с шумом вдохнул, откашлялся и присел на корточки, чтобы обнять дочь.

— Нет, моя хорошая, — сказал он тихим, но вполне нормальным голосом. Невидимая пружина внутри меня начала разжиматься. — Я не сержусь. Хотя нехорошо говорить людям, что они попадут в ад. Пойдем-ка умоем тебе личико.

Он встал с дочкой на руках и повернулся к столу, где стоял таз и кувшин для мытья рук.

— Давай помогу, — предложила я, протягивая руки к внучке. — А ты пока можешь сходить и… побеседовать с Джемом.

Роджер промычал что-то невразумительное и передал ребенка. Мэнди, которая обожала обниматься, с жаром обхватила меня руками и ногами.

— А куколку тозе умоем? — спросила она. — Плохие мальчишки ее запачкали!

Слушая вполуха, как внучка бормочет нежности Эсмеральде и проклятия брату и Жермену, я пыталась уловить, что происходит внизу.

Звонкий мальчишеский голос выкрикивал оправдания, более низкий и уверенный мужской баритон что-то ему втолковывал. Слов было не разобрать. Однако Роджер говорил — я не слышала ни хрипа, ни кашля… Уже неплохо.

Даже смог накричать на детей! Ему и раньше случалось напрягать голосовые связки — как и любому родителю, тем более на открытом пространстве, — но всякий раз после крика он срывал голос и закашливался, пытаясь прочистить горло. Макьюэн сказал, что это лишь небольшой шажок вперед и до полного исцеления еще далеко.

Удалось ли мне хоть немного помочь?

Я скептически посмотрела на ладонь. Она выглядела как обычно: пятна от черники; почти затянувшийся порез на среднем пальце; ожог на большом (пламя очага перекинулось на бекон, и я взялась за рукоять чугунной сковородки на ножках, забыв о прихватке). Никаких признаков голубого свечения.

— Что это, бабуля? — Аманда свесилась со стола, разглядывая мою руку.

— Ты про темное пятно? По-моему, чернила. Я вчера заполняла историю болезни одной пациентки, Кирсти Уилсон. У нее сыпь. — Сначала я решила, что это реакция на ядовитый сумах, но сыпь все никак не проходила. Хотя температура была нормальной. Может, крапивница? Или проявление атипичного псориаза?

— Нет, вот тута! — Мэнди ткнула пухлым влажным пальчиком в основание ладони. — Буква! — Внучка вытянула шею, чтобы разглядеть получше; черные кудряшки щекотали мне кожу. — Буква «Д»! Как в «Дземми»! — ликующе заявила она. Но тут же насупилась. — Ненавизу Дземми.

— Кхм…

Я пришла в замешательство. Это действительно была буква «Д». Тонкий белый шрам почти сошел и виднелся лишь под определенным углом. Джейми нацарапал на моей руке первую букву своего имени, когда я покидала его перед битвой при Каллодене. Оставляла на верную смерть, убегая сквозь камни, чтобы спасти нерожденного ребенка. Нашего ребенка. А если бы я этого не сделала?

Я посмотрела на кареглазую, темноволосую внучку — прекрасную, как наливное яблочко. Снаружи послышался дружный хохот: отец и сын над чем-то смеялись. Нам с Джейми пришлось жить порознь долгих двадцать лет, полных боли, опасности и страданий. Но оно того стоило.

— Это первая буква имени дедушки. Его ведь зовут Джейми, — пояснила я малышке.

Она кивнула, полностью удовлетворенная ответом, и прижала к груди мокрую Эсмеральду. Я коснулась внучкиной раскрасневшейся щеки, на мгновение представив, что мои пальцы источают голубое сияние.

— Мэнди, какого цвета мои волосы? — спросила я, поддавшись внезапному порыву.

«Когда твои волосы станут белыми, ты обретешь полную силу». Так сказала мне старуха-знахарка из племени тускарора много лет назад. Она наговорила еще кучу других странных вещей.

Мэнди внимательно посмотрела на меня и решительно заявила:

— Пятнистого!

— Что?.. Святые небеса, откуда ты взяла это слово?

— Дядя Джо научил. Он говорит, что старый Барсук такого цвета.

— Что еще за барсук?

— Песик тети Гейл.

— Что ж, — пробормотала я. — Значит, еще не время. Ладно, солнышко. Пойдем-ка повесим Эсмеральду сушиться.

Джейми с Брианной вернулись ближе к вечеру — с парой белок, дюжиной голубей и рваным заляпанным мешком, в котором обнаружилось нечто похожее на останки жертвы кровавого убийства.

— Это что, ужин? — спросила я, осторожно ткнув ногой кость, торчащую из скользкого, местами покрытого шерстью месива. От него исходил железистый, словно из лавки мясника, запах с едва заметными тухлыми нотками. Однако процесс разложения еще не начался.

— Да, саксоночка. Если получится. — Джейми подошел и хмуро взглянул на изуродованную тушу. — Я тебе помогу. Но сначала хлебну чуток виски.

Его штаны и рубашка были так сильно заляпаны, что я не сразу заметила пропитанную кровью тряпицу вокруг голени. К тому же Джейми прихрамывал. Удивленно приподняв бровь, я направилась к корзине с едой, инструментами и кое-какими лекарствами, которую каждое утро притаскивала на место строительства.

— Судя по всему, в мешке — останки оленя. Неужто ты разорвал его голыми руками?

— Нет. Это сделал медведь, — с непроницаемым лицом сказала Бри. Джейми промычал что-то невнятное.

Отец и дочь обменялись загадочными взглядами.

— Медведь, значит. — Я глубоко вздохнула и указала на рубашку мужа. — Ясно. И какая часть этой крови принадлежит тебе?

— Всего пара капель, — невозмутимо ответил он и сел на Большое бревно. — Виски есть?

Я внимательно посмотрела на дочь — чумазую, в заляпанной птичьим пометом юбке. Похоже, Бри не пострадала. Ее освещенное солнцем лицо сияло счастьем. Я не удержалась от улыбки.

— Вон там висит фляга с виски, — кивнула я в сторону большой ели на дальнем конце участка. — Можешь сбегать за ней, пока буду осматривать рану?

— Конечно! А где Мэнди и Джем?

— Когда видела их в последний раз — играли у ручья с Эйданом и его братьями. Не волнуйся, — успокоила я, заметив, что Брианна нервно закусила нижнюю губу. — Там совсем мелко. К тому же Фанни обещала присмотреть за Мэнди, если та захочет собирать пиявок. На Фанни всегда можно положиться.

— Ладно, — неуверенно сказала Бри, борясь с материнским инстинктом, который требовал немедленно вытащить Мэнди из ручья. — Полагаю, я видела Фанни вчера вечером, но совершенно ее не помню. Где она живет?

— С нами, — сообщил Джейми. — Ай!

— Не дергайся! — Я раздвинула рану двумя пальцами, промывая ее солевым раствором. — Ты же не хочешь умереть от столбняка?

— А если бы я сказал «да»? Что бы ты сделала, саксоночка?

— То же самое, что делаю сейчас. Хочешь ты или нет, я этого не допущу.

— Так зачем спрашиваешь? — Джейми отклонился назад, опершись на ладони и вытянув ногу. Затем взглянул на дочь. — Фанни — сирота. Твой брат взял девчушку под свою защиту.

Бри на мгновение застыла с непроницаемым выражением лица. Выглядело довольно забавно.

— Мой брат?.. Уилли? — настороженно спросила она.

— Насколько мне известно, другого у тебя нет. Хотя можешь уточнить у мамы, — улыбнулся Джейми. — Да, Уильям… Господи Иисусе! Саксоночка, ты хуже медведя!

Он закрыл глаза — то ли от нежелания лицезреть манипуляции с ногой (я немного расширила рану, очищая ее скальпелем; травма не представляла угрозу для жизни, но когти медведя оставили на голени глубокий порез, так что я вовсе не шутила насчет столбняка), то ли чтобы дать Бри возможность переварить информацию.

Дочь посмотрела на него, склонив голову к плечу.

— Так значит… — медленно произнесла она, — Уилли знает, что ты его настоящий отец?

Джейми поморщился, не открывая глаз.

— Знает.

— Очевидно, он от новости не в восторге. — Брианна усмехнулась уголком губ, однако в ее глазах и голосе читалось сочувствие.

— Скорее всего.

— Но это пока, — пробормотала я, смывая кровь с большой берцовой кости.

Джейми фыркнул. Бри издала более женственную версию того же звука и отправилась за виски. Когда она удалилась, Джейми открыл глаза.

— Долго еще, саксоночка?

Я заметила, что его руки дрожат от напряжения — он оперся на ладони, борясь с дикой усталостью.

— Почти готово, — успокоила я мужа, ласково коснувшись его пальцев. — Только наложу повязку, а затем тебе придется немного полежать с приподнятой ногой.

— Смотри не усни, па! — Брианна протянула ему флягу. — Сегодня к нам на ужин придут Йен с Рэйчел и тетя Дженни. — Она поцеловала отца в лоб. — А насчет Уилли не беспокойся. Он все поймет.

— Ладно. Надеюсь, мне не придется ждать до скончания дней. — Джейми криво усмехнулся собственной шутке и приветственно поднял флягу.

Я прогнала Джейми с солнца, несмотря на его бурные протесты, и заставила лечь в тени «хирургической», подложив ему под голову свернутый фартук.

— Ты небось ничего не ел с самого завтрака? — спросила я, укладывая раненую конечность на вытащенное из поленницы бревно.

— Ну почему же? — спокойно ответил он. — Эми Хиггинс передала с Брианной лепешки и сыр. Мы перекусили, пока ждали, когда медведь уйдет. Неужели ты думаешь, я бы стал молчать, умирая от голода?

Я почувствовала себя довольно глупо.

— Конечно, не стал бы. Просто… — сказала я, отведя ему волосы со лба, — мне хочется хоть немного облегчить твои страдания. Вот и решила тебя накормить — ничего лучше в голову не пришло.

Рассмеявшись, Джейми потянулся и выгнул спину, чтобы поудобнее устроиться на притоптанной траве.

— Очень любезно с твоей стороны, саксоночка. Хотя у меня есть еще парочка идей, как облегчить мое состояние, — вот только отдохну немного. К тому же Йен с семьей придет на ужин. — Он повернул голову и бросил взгляд на далекие горы: солнце медленно опускалось в рассыпанные по небу облака, окрашивая их пухлые брюшки теплым золотом.

Мы восхищенно вздохнули; Джейми вновь повернулся ко мне и взял за руку.

— Просто посиди со мной рядом, саксоночка, и скажи, что это не сон. Она и правда здесь? И Роджер Мак, и детишки?

Я сжала ладонь мужа, ощущая на сердце такую же бурлящую радость, что искрилась в его глазах.

— Это не сон. Они здесь. Точнее, вон там.

Я невольно рассмеялась, увидев внизу Брианну. Она направлялась к рощице за ручьем, чтобы позвать детей; легкий вечерний бриз играл ее распущенными волосами, которые в сумерках казались каштановыми.

— Хотя я тебя понимаю. Сама порой чувствую себя неверующим Фомой. Утром приходил Роджер и разрешил мне осмотреть горло. Было так странно снова видеть его, касаться… И в то же время совершенно естественно.

Я провела рукой по тыльной стороне его ладони, потрогав костяшки и затянувшийся рубец на месте безымянного пальца.

— Ох, саксоночка. Мне к этому не привыкать, — сказал он дрогнувшим голосом, сплетая пальцы с моими. — Иногда просыпаюсь на рассвете, вижу рядом тебя… и не верю, что ты настоящая. Пока не дотронусь. Ну или пока ты не пукнешь.

Я выдернула руку; Джейми приподнялся и сел, удобно уперев локти в колени и не обращая внимания на мой гневный взгляд.

— Так что насчет Роджера Мака? Думаешь, голос к нему вернется?

— Не знаю, — ответила я. — Правда не знаю. Он рассказал мне о человеке по имени Гектор Макьюэн…

Джейми с большим интересом выслушал всю историю, лишь изредка отвлекаясь, чтобы отогнать полчища надоедливых мошек.

— А ты сама видела что-нибудь подобное, a nighean? Голубое свечение, о котором он поведал?

Меня пробрала дрожь, словно от холода. В памяти всплыли события давно похороненного прошлого. По крайней мере, мне очень хотелось его похоронить.

— Вообще-то… да. — Я нервно сглотнула. — Однако решила, что брежу. Возможно, так оно и было. Ведь я тогда чуть не умерла. Непосредственная близость смерти зачастую искажает восприятие.

— Согласен. Однако это не означает, что все увиденное в таком состоянии — неправда.

Муж задумчиво посмотрел на меня и тихо добавил, тронув за плечо:

— Необязательно об этом рассказывать. Зачем заново переживать горестные моменты?

— Ничего, — отмахнулась я и решительно нырнула в глубины памяти. — Инфекция оказалась смертельной, однако мастер Рэймонд… — даже не глядя на Джейми, я почувствовала, что он вскинул голову, услышав имя лекаря, — пришел и исцелил меня. Понятия не имею, как он это сделал, — сознание мое тогда совсем затуманилось. Но я видела… — Перед глазами вновь возникли картины прошлого. — Она стала голубой — кость в моей руке. Не такой яркой, как… — я указала на пронзительно-синее, словно цветки дельфиниума, вечернее небо, — а бледно-голубой. Хотя «светилась» — не совсем точное слово. Она была… живой.

Действительно живой! Распространяясь от костей по всему телу, голубое свечение словно уничтожало в организме всех микробов, и те умирали, подобно гаснущим звездам. Воспоминание было настолько реальным, что волоски у меня на руках и шее приподнялись, а в душе возникло странное чувство умиротворения, будто кто-то напоил меня чаем с теплым ароматным медом.

Из леса послышался дикий вопль, разрушив очарование момента. Джейми с улыбкой повернулся ко мне.

— А вот и малыш Огги! Ревет, как пума во время охоты.

Я поднялась, отряхивая юбку от травы.

— По-моему, это самый громкий ребенок на свете.

Тут же, будто по сигналу, снизу послышалось улюлюканье: из рощи у ручья высыпала ватага ребятишек. За ними, склонив друг к другу головы, неспешно следовали Бри с Роджером, очевидно погруженные в приятную беседу.

— Придется расширить дом, — задумчиво сказал Джейми.

Не успел он развить эту интересную мысль, как на тропинке с восточной стороны Риджа появились Мюрреи. Рэйчел несла на руках орущего Огги, а сзади шел Йен с большой закрытой корзиной в руке.

— А где дети? — спросила Рэйчел у Джейми. Он встал и с улыбкой кивнул на поляну внизу.

— Сейчас увидишь, a nighean.

Джем, Мэнди и Жермен уже отделились от товарищей и брели теперь за Роджером и Брианной, обмениваясь дружескими тычками.

— Ой, Джейми! — охнула Рэйчел, и ее глаза потеплели. — Надо же, как дочь на тебя похожа — да и внук вылитый ты!

— Я же говорил! — Йен улыбнулся жене с высоты своего роста, и она крепко стиснула его руку.

— Твоя мама… — Рэйчел покачала головой, не в силах описать бурю эмоций, которую испытает свекровь при виде родственников.

— Вряд ли моя сестрица упадет в обморок, — сказал Джейми, осторожно поднимаясь на ноги. — С племянницей она уже встречалась — правда, без ребятишек. Кстати, где Дженни? — Он посмотрел на ведущую в лес тропинку, будто ожидая, что сестра появится там, как по волшебству.

— Решила заночевать у Макниллов, — ответила Рэйчел, спуская Огги на траву. Теперь малыш спокойно лежал на спинке, лениво шевеля ручками и ножками. — Они с Кристиной Макнилл очень сдружились во время занятий рукоделием. Кристина сказала, что ее муж уехал в Солсбери и что она боится оставаться ночью одна — их дом стоит на отшибе.

Я понимающе кивнула. Кристина была третьей по счету женой Ричарда Макнилла, совсем молоденькой, — они только-только поженились. Он привез ее сюда из Кэмпбелтона, поселения неподалеку от Кросс-Крика. Ночи в горах темные — мало ли что может таиться во мраке.

— Дженни очень добра, — заметила я.

Йен насмешливо фыркнул.

— Держу пари, ма делает это не столько ради миссис Макнилл, сколько ради себя. — Он кивнул на хнычущего сына — по подбородку Огги стекала слюна. — Малыш уже три ночи мучается коликами, а дом у нас тесноват. Как пить дать, она уже завалилась на кровать миссис Макнилл и спит мертвецким сном.

— Матушка Йена полночи его укачивала, — пояснила Рэйчел извиняющимся тоном. — Я хотела взять Огги, но она только отмахнулась и сказала: «На что тогда нужны бабушки?» — Присев на корточки, Рэйчел подхватила сына на руки, прежде чем тот успел включить свою пожарную сирену. — Клэр, а как вам Мармадьюк?

— Кто?.. Ты имеешь в виду в качестве имени для Огги? — Я попыталась придать лицу нейтральное выражение, но не успела. Рэйчел рассмеялась.

— Дженни так же отреагировала. Правда, — добавила она, вытаскивая кончик косы из цепких пальчиков младенца, — Мармадьюк Стивенсон был одним из Бостонских мучеников: очень достойный Друг. Отличное имя!

— Ну, если ты назовешь сына Мармадьюком, его точно ни с кем не спутают, — тактично заметил Джейми. — Правда, ему придется сызмальства научиться драться. Хотя если он будет квакером…

— Да, — сказал Йен жене. — И Фиргод мы его тоже не станем называть. Разве что Фортитьюд[23] — вполне подходящее имя для мальчика.

— Хмм… — Рэйчел задумчиво посмотрела на малыша. — А может, Уиздом?[24] Уиздом Мюррей? Уиздом Йен Мюррей?

Йен засмеялся.

— А если он вырастет не шибко умным? По-моему, ты заранее обрекаешь его на неприятности.

Джейми склонил голову набок и прищурился, задумчиво глядя на Огги. Затем поочередно посмотрел на Рэйчел с Йеном и с сомнением произнес:

— Думаю, это ему не грозит — с такими-то родителями. Кстати, Рэйчел, ты не думала уважить своего отца? Может, назовешь сына в его честь?

— Мордекай? Только если это будет не первое имя…

Я бросила взгляд на костер; дрожащие красноватые языки пламени казались прозрачными в свете дня.

— Йен, не последишь за костром? Я запеку в золе голубей, а еще…

Посмотрев вниз с горы, я мысленно пересчитала едоков. Дети Хиггинсов будут ужинать у себя — значит, остается (я загибала пальцы, чтобы не запутаться) семеро взрослых и четверо детей. У меня была огромная кастрюля тушенной с травами чечевицы и окорок на кости, который с полудня варился на медленном огне. Брианна освежевала добытых белок; возможно, стоит порезать их на кусочки и добавить к чечевице.

— Клэр, мы принесли небольшую добавку к ужину. — Рэйчел кивнула на корзину, висевшую у нее на руке. — Нет, Огги, нельзя дергать маму за волосы! Я ведь могу от неожиданности уронить тебя в костер — и это будет полнейшее безобразие, согласись?

Я рассмеялась квакерской шутке, а Огги выпустил кончик маминой косы — почти целиком — и сунул в рот свой кулачок, внимательно меня разглядывая.

— Иди ко мне, — протянула я руки. — Познакомлю тебя с родней, малыш Оглторп.

Нога была сплошь покрыта синяками и царапинами, однако болела не сильно; Джейми восседал на большом пне неподалеку от «хирургической» и с удовольствием наблюдал за семейством, занятым приготовлением ужина.

Брианна, так и не снявшая охотничье облачение, занималась полуобглоданным оленем. Джейми с гордостью отметил, как уверенно ее сильные руки обращаются с ножом. Интересно, у кого из родителей она научилась этому мастерству? Дело не только в силе мышц или в умелых движениях, но и… в решимости, одобрительно подумал он. Когда четко знаешь, что нужно делать, и не задаешь вопросов.

Джейми перевел взгляд на Роджера, который колол дрова, раздевшись до пояса и обливаясь потом. Парень всегда задавал вопросы и вряд ли когда-либо перестанет. Хотя Джейми показалось, что уверенности у зятя прибавилось; что ж, она ему понадобится.

Клэр сказала, Роджер хочет быть священником. Это хорошо; людям нужен духовный наставник. Ну а Роджеру — достойное занятие. По словам Клэр, тот уже окончательно все обдумал.

Но вот Брианна… какой теперь будет ее жизнь? Когда они в прошлый раз поселились в Ридже, дочка учительствовала в школе. Хотя не похоже, чтобы обучение было ей по душе; вряд ли она захочет к нему вернуться. В этот момент Бри поднялась на ноги и потянулась, направив руки к небу. Господи, какая же красивая у меня девочка…

Может, у нее появятся еще дети. Эта мысль почему-то немного пугала. Не хотелось бы подвергать жизнь Брианны опасности. К тому же она нужна Джему и Мэнди. Однако… В душе зажглась искорка надежды, и Джейми улыбнулся, наблюдая за группкой детей, которые принесли дрова и, свалив их на землю, убежали играть в свои ребячьи игры. Наверное, в прятки.

А вот и малышка Фрэнсис — с пучком веток и букетиком цветов в руках. Зачесанные на одну сторону темные кудри спускаются по плечу: должно быть, обронила где-то свой чепец. Личико раскраснелось от быстрой ходьбы, на губах играет улыбка. Джейми порадовался, увидев ее такой.

Что-то пощекотало ногу, прервав его размышления. На колене сидела зеленая букашка, похожая на крошечную лопату.

Джейми осторожно протянул к ней руку, однако насекомое не улетело и не стало заползать ему в ухо или в нос по примеру мстительных мух. Даже позволило дотронуться — лишь раздраженно шевельнуло усиками. Но когда Джейми попытался погладить букашку по спинке, она неожиданно отпрыгнула, словно кузнечик, и приземлилась на ящике с медицинскими инструментами Клэр. А затем замерла, изучая обстановку.

— Лучше улетай, — посоветовал он ей на гэльском. — Иначе тебя сотрут в порошок и используют в качестве тонизирующего.

Непонятно, смотрела ли букашка на Джейми, но, похоже, задумалась над его словами. Потом неожиданно подпрыгнула и исчезла в траве.

Фанни принесла какое-то растение: Клэр с неподдельным любопытством переворачивала листочки, объясняя девочке целебные свойства. Фанни сияла довольной улыбкой: ей было приятно оказаться полезной.

Джейми радовался за сиротку. Она выглядела такой испуганной, когда Уилли ее привез. Неудивительно — после всего, что бедняжка пережила. При мысли о ее сестре Джейн у него захолонуло сердце.

Он мысленно помолился за упокой души Джейн, а затем — после секундного колебания — за Уилли. Образ несчастной девушки вновь возник перед глазами. Одинокая, всеми покинутая… Лишь слабый огонек свечи освещает мертвое лицо в непроглядной ночной тьме. По мнению церкви, самоубийцы попадают в ад, — но Джейми упрямо продолжал за нее молиться. Никто не мог ему этого запретить.

Не волнуйся, a leannan, — подумал он с нежностью. — Я пригляжу за Фрэнсис вместо тебя. И может, мы еще встретимся на небесах. Тебе не о чем беспокоиться.

Джейми надеялся, что кто-то сможет приглядеть за Уилли вместо него. Воспоминания о той ночи больно ранили душу, однако он намеренно вызывал их в памяти, чтобы сохранить каждую деталь. Уильям пришел к нему за помощью, и это бесценно. Стоя плечом к плечу при свете свечи, оба осознавали бессмысленность усилий. Вместе они преодолели опасности дождливой ночи, только все равно опоздали. Горестные воспоминания. Но Джейми хотел навсегда сберечь их в сердце.

Mammaidh[25], — подумал он вдруг о матери. — Присмотри за моим сыночком, хорошо?

Уильям, девятый граф Элсмир, виконт Эшнесс, барон Дервент прислонился к дубу, оценивая свое имущество. В настоящий момент оно включало в себя недурного коня (как сообщил бывший владелец, симпатичного гнедого жеребца с белым носом звали Бартоломью), холщовый мешок с удручающе скудным запасом провизии и половиной бутылки старого пива, а также приличный нож и мушкет. Последним, на крайний случай, можно было проломить кому-нибудь голову, потому что при попытке выстрелить Уильям наверняка лишился бы руки, лица или того и другого.

Еще у него имелось три фунта, семь шиллингов, двухпенсовик да горсть мелких монет и металлических осколков — вероятно, в прошлом тоже монет. Деньгами Уильям разжился в придорожной таверне благодаря случайному знакомству с отрядом американских ополченцев. Те утверждали, что сражались при Монмуте на стороне Континентальных войск, а полгода назад стояли с генералом Вашингтоном в лагере Мидлбрук — по сведениям Уильяма, именно там его кузена Бенджамина в последний раз видели живым.

Жив ли Бенджамин по-прежнему, оставалось только гадать, и все же Уильям твердо решил исходить из этого предположения до тех пор, пока не найдет доказательств обратного.

Встреча с ополченцами из Нью-Джерси ничего не прояснила, зато нашлись желающие сыграть в карты, и по мере того, как таяли ночь и выпивка в бутылках, ставки игроков становились все более безудержными.

На выигранные деньги Уильям рассчитывал вечером найти еду и постель; однако сейчас куда вероятнее казалось, что из-за них его убьют. Он давно заметил: с рассветом нередко пробуждается и раскаяние. Похоже, сегодня американцы разделяли это мнение. Они проснулись с воинственным настроем и, позабыв о похмелье, тут же обвинили Уильяма в шулерстве за карточным столом, а посему он счел за лучшее поскорее улизнуть.

Теперь молодой человек осторожно выглянул сквозь поникшие ветви белого дуба. Дорога шла примерно в фарлонге[26] от его укрытия, и, хотя в настоящий момент она, слава богу, пустовала, отчетливые следы копыт в дорожной грязи указывали, что недавно здесь проехали всадники.

К счастью, Уильям услыхал их как раз вовремя, чтобы увести Барта с дороги и спрятать в зарослях молодняка. Затем он подкрался ближе и увидел нескольких вчерашних картежников. Они еще не совсем протрезвели и, судя по бессвязным выкрикам, были настроены вернуть проигранное.

Уильям взглянул наверх, туда, где среди зелени листвы мелькали проблески солнца. Утро в самом разгаре. Скверно. Он предпочел не возвращаться в таверну, где наверняка шныряли другие ополченцы, и теперь гадал, далеко ли до ближайшей деревушки. Переступив с ноги на ногу, Уильям вздохнул: ему не хотелось торчать под деревом, которое, как он вдруг осознал, размером и формой идеально подходило на роль виселицы. Похоже, придется ждать, пока шайка преследователей не устанет и не повернет обратно. Или пока не стемнеет — смотря что произойдет раньше.

Внезапно до него долетел стук копыт. Судя по звукам, группа меньше и движется без спешки. Он увидел троих всадников.

Cloaca obscaena[27]. Уильям не сказал этого вслух, но слова отчетливо прозвучали у него в голове. В одном из наездников он опознал джентльмена, у которого пару дней назад купил Барта; двое других были из ополченцев.

Тут он со всей ясностью припомнил, что на подкове с передней правой ноги Барта недостает большого треугольного куска.

Уильям не стал ждать, пока бывший владелец заметит след коня в дорожной грязи. Он обогнул дуб и торопливо полез сквозь кусты, не заботясь о шуме.

Барт, которого он оставил выискивать съестное, высоко поднял голову, с интересом навострив уши и раздувая ноздри.

— Нет! — в отчаянии прошептал Уильям. — Не…

Конь громко заржал.

Отвязав Барта, Уильям вскочил в седло, перебрал поводья в одну руку, а другой потянулся за мушкетом.

— Пошел! — закричал он и ловко пнул Барта. Они прорвались через заросли кустов и вылетели на дорогу, сопровождаемые дождем из листьев и земли.

Всадники застыли у обочины; один присел на корточки и разглядывал путаницу следов в грязи. Обернувшись, все трое уставились на Уильяма. Тот, размахивая мушкетом, выкрикнул что-то нечленораздельное, резко сдал влево и пустился назад в направлении таверны, низко припадая к лошадиной шее.

В спину ему летели проклятия, но преимущество было на его стороне. Шансы есть.

А что будет в случае успеха, сейчас не имело значения. Ничего другого все равно не оставалось. Уильям не горел желанием попасть в ловушку между двумя группами враждебно настроенных всадников.

И тут Барт споткнулся, поскользнулся в грязи и упал. Перелетев через голову коня, Уильям плашмя приземлился на спину; от удара у него перехватило дух, мушкет выбило из руки.

Его настигли прежде, чем он смог набрать воздуха в грудь. Голова шла кругом, мелькавшие вокруг фигуры расплывались перед глазами. Беглеца подняли двое, и он повис между ними, открывая и закрывая рот, как золотая рыбка; кровь гудела в ушах, его трясло от бессильной ярости и страха.

Они не тратили время на угрозы. Бывший владелец Барта ударил Уильяма кулаком в лицо, двое других бросили его обратно в грязь. Чьи-то руки обшарили карманы, выхватили из-за пояса нож. Он услышал, как поблизости, слегка переступая ногами, фыркнул Барт, когда один из мужчин потянул за седло.

— Эй, руки прочь! — крикнул хозяин Барта. — Это моя лошадь и мое седло, чтоб тебя!

— Нет, — возразил решительный голос. — Без нас ты бы не поймал гада! Седло мое.

— Брось, Лоуэлл! Пускай забирает свою лошадь, а деньги поделим.

Судя по звуку, третий человек стегнул Лоуэлла ремнем для пущей убедительности: раздался мясистый шлепок и возмущенный визг. Уильям наконец обрел способность дышать, и темный туман перед глазами рассеялся. С трудом втягивая воздух, он перевернулся и предпринял попытку встать на ноги.

Один из мужчин бросил на него взгляд, но, похоже, не увидел в нем угрозы. Пожалуй, он прав, — смутно подумал Уильям. Однако он не привык проигрывать в драке и даже мысли не допускал просто улизнуть, как побитая собака.

Мушкет валялся в густой цветущей траве на обочине дороги. Уильям вытер кровь с одного глаза, встал, поднял ружье и ударил бывшего владельца Барта по затылку. Мужчина как раз садился на лошадь, и при падении его ступня застряла в стремени. Конь шарахнулся и пронзительно, негодующе заржал. Парочка, делившая имущество Уильяма, испуганно обернулась.

Один отпрыгнул назад, другой бросился вперед и ухватил мушкет за ствол. Последовала короткая возня, сопровождаемая тяжелым сопением и неожиданно прерванная криками и топотом лошадей.

Уильям оглянулся: к ним во весь опор летела большая группа вчерашних игроков. Он выпустил мушкет и нырнул в траву на обочине.

Ему почти удалось, но Барт, встревоженный нападением и тяжестью бессознательного тела, повисшего на стремени, выбрал тот же момент и ту же цель. Девятьсот фунтов испуганной лошадиной плоти отбросили Уильяма на дорогу, где он упал лицом вниз. Земля вокруг дрожала, и ему оставалось только прикрыть голову и молиться.

Отовсюду неслось чавканье грязи, крики и звуки борьбы. В разгар побоища Уильяма мимоходом пнули по ребрам и резко ударили в левую ягодицу. Почему они схватились? — подумал он не вполне отчетливо.

Потом началась пальба.

Это отнюдь не сыграло Уильяму на руку. Он по-прежнему лежал на дороге, прикрывая голову. Дерущиеся выкрикивали угрозы и предостережения, к нему галопом скакали новые лошади, а сверху бушевал шквальный мушкетный огонь.

Шквальный огонь? — усомнился молодой человек. Проклятье, так и есть. Уильям перевернулся, сел и с удивлением увидел роту британских пехотинцев. Одни успешно окружали беглецов, норовящих скрыться с места, другие ловко перезаряжали мушкеты; двое офицеров верхом на лошадях с неподдельным интересом следили за происходящим.

Уильям прочистил глаза от грязи и пригляделся к офицерам. Убедившись, что не знает ни одного из них, он немного расслабился. Его не ранило, однако удар Барта выбил из него дух и добавил синяков. Уилли сидел посреди дороги, пытаясь отдышаться и вновь обрести контроль над телом.

Потасовка, если можно ее так назвать, утихла. Солдаты схватили большинство из тех, с кем он играл накануне, и согнали штыками в небольшую группу, где молодой корнет умело связывал им руки за спиной.

— Ты, — раздался позади голос, и сапог грубо толкнул Уильяма в ребра. — Вставай.

Он обернулся и увидел рядового в летах, напустившего на себя самоуверенный вид. Неожиданно ему пришло в голову, что пехотинцы могут счесть его не пострадавшим, а участником недавней потасовки. Уильям вскочил на ноги и с высоты своего роста взглянул на рядового; тот, покраснев, отступил на шаг.

— Руки за спину!

— Нет, — отрезал Уильям, отвернулся и шагнул к конным офицерам. Оскорбленный рядовой бросился к нему и схватил за локоть.

— Убери руки, — сказал Уильям и, когда рядовой пропустил вежливую просьбу мимо ушей, оттолкнул наглеца. Тот пошатнулся.

— Стой, черт возьми! Стой, или буду стрелять!

Уильям снова повернулся и увидел, как другой солдат с красным потным лицом наставил на него мушкет — заряженный и в любой момент готовый выстрелить. Его собственный. У него пересохло во рту.

— Не… не стреляй, — выдавил он. — Это ружье… оно не…

Первый рядовой подошел сзади и двинул Уильяму кулаком по почке. Внутренности резануло, как от удара ножом, а перед глазами побелело. Колени подогнулись, однако он не рухнул, а плавно опустился на землю, будто опавший лист.

— Вон того. — Интеллигентный английский голос проник сквозь гудящий белый туман. — Того, того и… этого, высокого. Поднимите.

Уильяма схватили за плечи и дернули вверх. Он едва мог дышать и лишь сдавленно хрипел. Сквозь пелену слез и грязи он разглядел, как один из офицеров оценивающе взирает на него с лошади.

— Да, — сказал офицер. — Этого тоже повесить.

Уильям придирчиво осмотрел свой носовой платок. От тряпицы мало что осталось: ее использовали, чтобы связать ему запястья, и пленник разорвал платок в клочья при попытке высвободиться. И все же… С величайшей осторожностью Уильям высморкался и, заметив на ткани кровь, аккуратно промокнул нос. На лестнице, что вела к комнате, где он сидел под охраной двух бдительных рядовых, послышались шаги.

— Кем, говоришь, он назвался? — спросил раздраженный голос.

Ответ потонул в скрежете открывающейся двери по неровному полу. Уильям медленно встал на ноги и выпрямился во весь рост, лицом к вошедшему офицеру, майору драгун. Майор резко остановился — двое следовавших за ним мужчин тоже.

— Чертовым девятым графом Элсмиром, — угрожающе прохрипел Уильям, уставившись на майора тем глазом, который еще открывался.

— Он самый и есть, — произнес другой голос, более веселый и до странности знакомый.

Уильям моргнул при виде вошедшего в комнату стройного и темноволосого мужчины в форме капитана пехоты.

— Вообще-то капитан лорд Элсмир. Привет, Уильям.

— Я отказался от офицерского чина, — безучастно обронил тот. — Привет, Дэннис.

— Но не от своего титула.

Дэннис Рэндолл осмотрел Уильяма с головы до ног, однако не стал комментировать его внешний вид.

— Отказались от офицерского чина, значит? — Моложавый и коренастый майор, которому явно были тесноваты бриджи, с презрением глянул на Уильяма. — Захотели сменить мундир и присоединиться к повстанцам, полагаю?

Уильям дважды глубоко вдохнул, чтобы не сболтнуть ничего опрометчивого.

— Нет, — неприязненно ответил он.

— Разумеется, нет, — мягко упрекнул майора Дэннис и повернулся к Уильяму. — А в компании ополченцев ты путешествовал потому, что…

— Я с ними не путешествовал, — отрезал Уильям и похвалил себя за то, что не прибавил «тупица». — Повстречал этих джентльменов прошлой ночью в таверне и выиграл у них кругленькую сумму в карты. А когда утром продолжил путь, они увязались следом с очевидным намерением отобрать деньги.

— С очевидным намерением? — скептически повторил майор. — И как же вы распознали такое намерение? Сэр, — неохотно добавил он.

— Полагаю, преследование и избиение до полусмерти можно считать недвусмысленным признаком, — вклинился Дэннис. — Сядь, Элсмир, ты кровью пол закапал. Они правда забрали деньги?

Капитан вытащил из рукава большой белоснежный носовой платок и протянул Уильяму.

— Да. И основательно почистили карманы. А еще я не знаю, что с моей лошадью.

Он провел платком по разбитой губе и, несмотря на распухший нос, почувствовал аромат одеколона Рэндолла — настоящего одеколона, благоухающего Италией и сандаловым деревом. Лорд Джон время от времени пользовался таким же, и запах немного успокоил Уильяма.

— Итак, вы утверждаете, что ничего не знаете о людях, с которыми вас нашли? — спросил другой офицер, лейтенант, примерно ровесник Уильяма и нетерпеливый, как терьер. Майор посмотрел на него с неприязнью, давая понять, что и сам справится с допросом, однако лейтенант оставил это без внимания. — Конечно, если вы играли с ними в карты, то наверняка почерпнули какие-нибудь сведения?

— Я знаю несколько имен. — Уильям внезапно ощутил сильную усталость. — И все.

На самом деле это было еще не все, но он не хотел говорить о том, что узнал. К примеру, что Эббот работает кузнецом, а смышленый пес помогает ему в кузнице, принося по просьбе хозяина мелкие инструменты или хворост для огня. Жюстин Мартино недавно женился и ждет не дождется возвращения в супружескую постель. Жена Джеффри Гарденера варит лучшее в деревне пиво, а их дочка — в свои-то двенадцать — почти ей не уступает. Гарденер был в числе тех, кого майор приказал повесить. Уильям сглотнул: в горле першило от пыли и невысказанных слов.

Он избежал петли во многом благодаря умению ругаться на латыни, что на какое-то время сбило майора с толку и дало Уильяму возможность назвать себя, свой бывший полк и список высокопоставленных армейских офицеров, готовых за него поручиться. В их числе — генерала Клинтона (боже, и где Клинтон сейчас?).

Дэннис Рэндолл что-то бормотал майору — тот все еще стоял с недовольным видом, но уже не кипел, а лишь сердито булькал. Лейтенант с подозрением щурился на Уильяма, явно ожидая, что тот вскочит со скамьи и побежит. Он бессознательно трогал то патронташ, то пистолет в кобуре, очевидно воображая прекрасную возможность застрелить Уильяма, когда тот бросится к двери. Внезапно охваченный приливом усталости, Уильям широко зевнул и остался сидеть, лишь моргая в ответ.

В этот момент дальнейшая судьба и в самом деле мало его тревожила. На истертой столешнице виднелись отпечатки окровавленных пальцев, и он задумчиво их разглядывал, не обращая внимания на долетавшие обрывки беседы, пока разбитым ухом не уловил слово «разведчик».

Уильям закрыл глаза. Нет. Только не это. И все же невольно прислушался.

Голоса становились громче, звучали одновременно, перебивали друг друга. Судя по всему, Дэннис пытался убедить майора в том, что он, Уильям, работает по заданию, добывая сведения от американских ополченцев согласно плану… похитить Джорджа Вашингтона?

При этом известии майор, похоже, удивился не меньше Уильяма. Он встал к пленнику спиной, наклонился к Дэннису и свистящим шепотом начал задавать вопросы. Рэндолл, черт бы его побрал, даже бровью не повел и только почтительно понизил голос. Проклятье, да Вашингтона и в радиусе двухсот миль отсюда нет… ведь так? По сведениям Уильяма, после сражения при Монмуте тот отсиживался в горах Нью-Джерси. Именно там в последний раз видели кузена Бенджамина.

Снаружи раздался шум. Вообще-то он не смолкал все это время, но то были обычный гомон людского сборища, приказы, топот, протесты. Теперь неясный гул приобрел более организованный характер, и Уильям узнал звуки отбытия. Крики командиров, распускающих отряд? За разговором Дэнниса и майора Как-его-там Уильям различал только нестройный шаг и бормотание толпы. Вряд ли солдаты. Хотя он не мог точно оценить происходящее, это совсем не походило на исполнение приговора. Молодой человек присутствовал на казни три года назад, когда американского капитана по фамилии Хейл повесили как… шпиона. Слово холодным свинцом упало в пустой желудок, и Уильям ощутил привкус желчи на языке.

Ну, спасибо тебе, Дэннис Рэндолл. Уильям сглотнул.

Когда-то он считал Дэнниса другом, и хотя три года назад эту иллюзию пришлось отбросить — Дэннис внезапно исчез из Квебека и оставил Уильяма в снежном плену без дальнейших указаний, — он не думал, что Рэндолл будет открыто использовать его как инструмент. Да и с какими целями?

Дэннис, очевидно, добился своего. Майор повернулся, с прищуром взглянул на Уильяма, покачал головой и вышел. За ним неохотно последовал верный лейтенант.

Дэннис застыл, прислушиваясь к шагам на лестнице. Затем с явным облегчением вздохнул, оправил мундир, подошел к Уильяму и сел напротив.

— Мы ведь в таверне? — спросил Уильям, прежде чем Дэннис открыл рот.

— Да. — Капитан поднял темную бровь.

— Тогда раздобудь мне чего-нибудь выпить, а потом расскажешь, в какую заваруху только что меня втянул.

Пиво было отличным, и Уильям испытал угрызения совести из-за Джеффри Гарденера, но помочь бедолаге ничем не мог. Он жадно пил, не обращая внимания на жжение в разбитой губе, и почувствовал себя чуть более уверенно. Дэннис так же усердно налегал на свое пиво, и впервые Уильям заметил толстый слой пыли на широких обшлагах капитана и несвежую рубашку. Очевидно, тот провел в дороге не один день. Уильям задумался, считать ли удачное появление Дэнниса случайностью. А если нет — как он сюда попал и зачем?

Осушив кружку, Дэннис поставил ее на стол, сомкнул веки и приоткрыл рот от удовольствия. Потом вздохнул, сел прямо, открыл глаза и встряхнулся, приводя себя в порядок.

— Иезекиль Ричардсон, — изрек он. — Когда ты видел его в последний раз?

Такой поворот застал Уильяма врасплох. Осторожно вытерев губы рукавом, он поднял бровь — а вместе с ней и пустую кружку — в сторону ожидавшей буфетчицы; та взяла обе кружки и вышла из комнаты.

— Мы перекинулись парой слов за неделю-две до Монмута. Получается… с год назад. Хотя лично я предпочел бы с ним не разговаривать. А что?

Упоминание о Ричардсоне его разозлило. Этот человек — если верить Дэннису — умышленно отправил Уильяма в Великое Мрачное болото, рассчитывая, что его похитят или убьют повстанцы из Дизмэла. Он тогда чуть не погиб и теперь думал о негодяе с особенным раздражением.

— Он перешел на другую сторону, — объявил Дэннис. — Я подозревал, что Ричардсон американский агент, а когда он отправил тебя в болото, сомнения отпали. Только у меня не было доказательств, а без них обвинять офицера в шпионаже — дело рискованное.

— А сейчас они у тебя есть?

Дэннис испытующе посмотрел на него.

— Ричардсон оставил службу, не подав прошения, а зимой объявился в Саванне под видом майора Континентальной армии. Думаю, сойдет в качестве доказательства?

— Если и так, дальше-то что? В этой забегаловке есть чем подкрепиться? Я не завтракал.

Дэннис внимательно его оглядел, затем молча встал и спустился вниз, вероятно за едой. Уильям и правда ощущал легкое головокружение, но кроме того, хотел выиграть время, чтобы поразмыслить над услышанным.

Его отец был немного знаком с Ричардсоном — именно так Уильям стал выполнять для капитана мелкие разведывательные задания. Дядя Хэл, как большинство военных, считал разведку неподходящим занятием для джентльмена, но папа не возражал. Это он познакомил Уильяма с Дэннисом Рэндоллом, который в то время называл себя Рэндоллом-Айзексом. Они бесцельно провели несколько месяцев в Квебеке, а потом Дэннис внезапно исчез с какой-то тайной миссией и оставил приятеля с проводником-индейцем. Выходит, Дэннис… Уильям впервые с предельной ясностью осознал, что Дэннис — шпион, а следом ему в голову пришло, что папа тоже мог быть шпионом. В попытке избавиться от этой мысли он непроизвольно стукнул ладонью по виску — безрезультатно.

Саванна. Зима. Британская армия взяла город в конце декабря. Уильям побывал там вскоре после того, и у него имелись веские причины запомнить поездку. Горло сдавило. Джейн.

Голоса внизу, шаги Дэнниса на лестнице. Уильям тронул нос — тот уже не кровоточил, хотя по-прежнему был вдвое больше обычного и болезненно саднил. Вернулся Дэннис.

— Еда уже в пути! — Он ободряюще улыбнулся. — И пиво. Или тебе чего-нибудь покрепче? — Рэндолл внимательно оглядел Уильяма, принял решение за него и развернулся. — Принесу бренди.

— Погоди. Что связывает Иезекиля Ричардсона и моего отца? — резко спросил Уильям.

Дэннис на мгновение застыл, затем подошел к столу и медленно сел, не сводя с Уильяма оценивающего взгляда. Он что-то подсчитывал в уме. Уильям буквально видел, как в голове у собеседника мелькают мысли, хотя и не мог с точностью сказать, какого рода.

С глубоким вздохом Дэннис положил обе ладони на стол, будто собираясь с силами.

— С чего ты решил, что он как-то связан с лордом Джоном?

— Он — я имею в виду лорда Джона — знает этого человека. Именно Ричардсон предложил, чтобы я собирал для него… любопытные сведения.

— Понятно, — сухо откликнулся Дэннис. — Ну, если они и приятельствовали, то с этим покончено. Говорят, Ричардсон произносил в адрес твоего отца некие угрозы, хотя, по-видимому, не решился их исполнить. Пока, — мягко добавил он.

— Какие угрозы?

Волна гнева и тревоги прокатилась по позвоночнику Уильяма, и кровь болезненно прилила к разбитому лицу.

— Уверен, они беспочвенны… — начал Дэннис.

Уильям привстал.

— Проклятье! Да скажешь ты наконец или я оторву твой чертов нос?

Он протянул руку с распухшими костяшками, готовый исполнить угрозу. Дэннис вскочил, со скрежетом оттолкнув скамью.

— Сделаю скидку на твое состояние, Элсмир. — Он твердо глядел на Уильяма, как смотрят на собаку, скалящую зубы. — Хотя…

Уильям издал низкий гортанный звук.

Дэннис невольно отступил.

— Хорошо! — сдался он. — Ричардсон пригрозил рассказать, что лорд Джон — содомит.

Уильям моргнул и на мгновение застыл, не сразу осознав услышанное.

Наконец слова обрели смысл, но ответить он не успел — вошла служанка. Пухленькая уставшая девушка, косая на один глаз, внесла массивный поднос с едой и напитками. Запах жареного мяса, овощей и свежего хлеба ударил в нос, желудок требовательно сжался. Однако не настолько, чтобы отвлечь его от слов Рэндолла. Уильям встал, кивнул девушке и, плотно затворив за ней дверь, повернулся к Дэннису.

— Что? Да это же… — Уильям сделал широкий жест, демонстрируя полную абсурдность предположения. — Он был женат, ради всего святого!

— Знаю. На… э-э… веселой вдове генерала шотландских повстанцев. Впрочем, женился он совсем недавно, так?

Уголок рта Дэнниса Рэндолла скривился в улыбке, что разозлило Уильяма.

— Я о другом! — огрызнулся он. — И тот вовсе не… Я хочу сказать, чертов шотландец не умер, вышло какое-то недоразумение. Отец много лет состоял в браке с моей матерью… то есть мачехой, леди из Озерного края. — Уильям раздраженно вздохнул и сел. — Лживые сплетни Ричардсона не могут причинить нам вреда.

Дэннис поджал губы и медленно выдохнул.

— Уильям, — терпеливо сказал он, — пожалуй, сплетни погубили больше людей, чем мушкеты.

— Чепуха.

Дэннис слегка улыбнулся и пожал плечами в знак согласия.

— Возможно, это громко сказано, однако задуматься стоит. Человека оценивают по его словам и репутации. Если бы майор Олбрайт сейчас не принял мои слова за чистую монету, ты был бы мертв. — Он наставил на Уильяма длинный палец с ухоженным ногтем. — А если бы ему сообщили, что я зарабатываю на жизнь карточным шулерством или содержу известный бордель? Принял бы он мое заверение в твоей порядочности?

Уильям бросил на него недоверчивый взгляд, но в словах определенно имелся смысл.

— Значит, кто кошелек украл — украл пустяк?

Улыбка Дэнниса стала шире.

— «…Но кто похитит честь у человека, последним нищим сделает его, не став при этом ни на грош богаче»[28]. Да, что-то в этом роде. Подумай, чем грозят твоей семье сплетни, которые вынашивает Зик Ричардсон. И хватит уже пялиться на меня, съешь что-нибудь.

Уильям невольно задумался. Нос больше не кровоточил, правда, в глотке остался металлический привкус. Он прочистил горло и как можно изящнее сплюнул в лохмотья своего носового платка, приберегая платок Дэнниса на случай, если придется вытирать кровь.

— Хорошо. Я тебя понял, — хрипло произнес он.

— Друг твоего отца, майор Бейтс, несколько лет назад предстал перед судом за содомию и был повешен, — сказал Дэннис. — Твой отец присутствовал при казни: он повис на ногах майора, чтобы ускорить смерть. Хотя вряд ли ты слышал от него об этом инциденте.

Уильям отрицательно качнул головой. От потрясения он не мог выдавить ни слова.

— Не только тело смертно — есть смерть души, знаешь ли. Допустим, он избежал бы ареста, суда и приговора… Человеку, обвиненному в таком деянии, все равно житья не дадут.

Дэннис сказал это тихо, почти небрежно. Затем сел прямо, взял ложку и поставил перед Уильямом оловянную тарелку, на которой лежали ломти запеченной свинины, жареная тыква с кукурузой и несколько толстых кусков кукурузного хлеба. К съестному он присовокупил щедрую порцию бренди.

— Ешь, — твердо повторил Дэннис и добавил, глядя на потрепанный вид Уильяма: — Потом расскажешь, чем, во имя Господа, ты занимался. И почему ушел в отставку?

— Не твое дело, — отрезал Уильям. — А что до моих занятий…

Ему хотелось сказать, что они Дэнниса тоже не касаются, но тот являлся ценным источником информации — грех упускать такую возможность. В конце концов, работа разведчика заключалась в том, чтобы собирать сведения.

— Если хочешь знать, я ищу след своего кузена Бенджамина Грея. Капитана Бенджамина Грея, — добавил Уильям. — Из Тридцать четвертого пехотного. Ты его, случайно, не знаешь?

Дэннис озадаченно моргнул, и Уильям вдруг ощутил слабый толчок внизу живота — так бывает, когда рыба заглатывает наживку.

— Я с ним встречался, — осторожно произнес Рэндолл. — След, говоришь? Он что, пропал?

— Можно и так сказать. Его схватили при Брендивайне и удерживали в месте под названием лагерь Мидлбрук в горах Уотчунг. Мой дядя получил официальное письмо из канцелярии сэра Генри Клинтона. В краткой записке американцы с прискорбием сообщили о смерти капитана Бенджамина Грея от лихорадки.

— Ох. — Дэннис чуть расслабился, хотя взгляд его не утратил настороженности. — Мои соболезнования. То есть ты ищешь, где похоронен твой кузен? Чтобы, хм… перевезти тело в фамильное… э-э… место упокоения?

— Так и было, — подтвердил Уильям. — Только я нашел его могилу. И Бенджамина в ней не оказалось.

При внезапном воспоминании о той ночи в горах Уотчунг у него на руках поднялись волоски. Холодная влажная глина липла к ногам, он вымок насквозь, ладони покрылись волдырями, а от земли исходил запах смерти, когда лопата заскрежетала по костям… Уильям испытывал острое желание отвернуться от Дэнниса, да и от воспоминаний тоже.

— Там лежал кто-то другой.

— Боже святый. — Дэннис машинально потянулся к стакану, однако тот был пуст. Поежившись, словно отгонял видение, он взял в руку бутылку с бренди. — Ты уверен? Я имею в виду, сколько…

— Он пролежал в земле некоторое время. — Уильям сделал большой обжигающий глоток, пытаясь изгнать из памяти запах. И ощущение на пальцах. — Хотя недостаточно долго, чтобы скрыть факт отсутствия ушей.

Потрясенное лицо Дэнниса доставило Уильяму мрачное удовлетворение.

— Именно, — продолжил он. — Вор. О том, что тела перепутали, речи нет. Могила была помечена фамилией Грей, а полное имя Бенджамина значилось в лагерных списках захоронений.

Дэннис был на двенадцать лет старше Уильяма, но сейчас выглядел взрослее своих тридцати трех, его красивые черты заострились от напряжения.

— Значит, по-твоему, это сделали умышленно? Ну конечно, — тут же перебил он себя, — разумеется, так и есть. Но кто и с какой целью? — Не дожидаясь ответа, капитан продолжил: — Если твоего кузена убили и пытались это скрыть, почему просто не похоронить его как жертву лихорадки? Зачем менять тело? То есть ты полагаешь, он жив? Тогда все обретает смысл.

Уильям облегченно вздохнул.

— Согласен. Одно из двух: или Бен инсценировал свою смерть и подложил другое тело, чтобы избежать преследования, или кто-то совершил подмену без его участия и похитил кузена. Первое я еще понимаю, но кому могло понадобиться второе? Впрочем, не важно; если он жив, я могу его найти. И найду, черт побери. Так или иначе семья должна узнать, что случилось.

В этом он не кривил душой. Однако перед самим собой признавал: исчезновение Бена дало ему цель, возможность выбраться из трясины вины и скорби, куда его затянуло после смерти Джейн.

День клонился к вечеру. Дэннис потер лицо: на подбородке у него уже начала пробиваться щетина.

— На ум приходят слова «иголка» и «стог сена», — сказал он. — Хотя теоретически можно его найти, если он жив.

— Не сомневаюсь, — твердо заявил Уильям. — У меня есть список… — Он на всякий случай дотронулся до нагрудного кармана, куда положил свернутый листок, — слава богу, тот был на месте. — Перечень ополченцев из двух отрядов, назначенных рыть могилы в лагере Мидлбрук во время вспышки лихорадки.

— А-а, так вот зачем ты терся в компании…

— Да. К сожалению, ополченцев вербуют на короткий срок, а затем они разбредаются по своим фермам. Один отряд был из Северной Каролины, другой — из Вирджинии, но вчерашние не… — При воспоминании о них Уильям осекся. — Те люди… Неужели майор Олбрайт в самом деле собирается кого-то повесить?

Дэннис пожал плечами.

— Я не очень хорошо знаю майора, так что не мне судить. Возможно, он отдал приказ для острастки, чтобы напугать и разогнать остальных. Но троих взял в свой лагерь. Если майор поостынет к тому времени, как они туда доберутся, вероятно, их выпорют и отпустят. Люди под его командованием начнут задавать вопросы, вздумай он вешать гражданских без суда и следствия. Вряд ли это сыграет на руку офицеру с видами на продвижение по службе. Если, конечно, он в здравом уме. Хотя Олбрайт не производит такого впечатления, — задумчиво добавил Дэннис.

— Понятно. И кстати, насчет отсутствия здравого смысла… Что за околесицу ты тут нес о похищении Джорджа Вашингтона?

Рэндолл рассмеялся, и Уильям почувствовал, как кровь прилила к ушам.

— Ну, ты здесь ни при чем, — заверил он Уильяма. — Просто ruse de guerre[29]. Однако сработало, не так ли? Пришлось выдумать объяснение твоему outrе́[30] виду. Шпионаж — единственная правдоподобная мысль, которая пришла мне в голову.

Уильям хмыкнул и осторожно положил в рот суккоташ — обжаренные в сливочном масле кубики тыквы вперемешку с ломтиками кукурузных початков. Еда пришлась ему по вкусу, и он с энтузиазмом принялся за остальное, не обращая внимания на болезненные ощущения в разбитой губе. Дэннис с улыбкой наблюдал за тем, как приятель ест, но больше ни о чем не расспрашивал.

Когда тарелки опустели, оба погрузились в молчаливые раздумья — не как друзья, хотя и не как враги.

Дэннис взял бутылку бренди и встряхнул. Удовлетворенный тихим всплеском, он разлил остатки по стаканам и протянул один Уильяму.

— Предлагаю сделку, — сказал он. — Если узнаешь какие-либо новости об Иезекиле Ричардсоне, сообщи мне. Если я выясню что-нибудь о твоем кузене Бенджамине, сообщу тебе.

Уильям на мгновение замешкался, а затем твердо коснулся стакана Рэндолла своим.

— Идет.

Дэннис выпил и поставил стакан.

— Присылай вести через капитана Блейкни — он с войсками Клинтона в Нью-Йорке. А с тобой как связаться в случае чего?

Уильям поморщился, но особого выбора у него не было.

— Через моего отца. Он с дядей в гарнизоне Прево, в Саванне.

Дэннис кивнул, отодвинул скамью и встал.

— Идет. Твоя лошадь снаружи. Вместе с ножом и мушкетом. Позволь спросить, куда ты направляешься?

— В Вирджинию.

Вообще-то Уильям принял решение только что, однако стоило его озвучить, как все сомнения отпали. Вирджиния. «Гора Джосайи».

Порывшись в кармане, Дэннис выложил на стол две гинеи и горсть мелких монет.

— До Вирджинии путь неблизкий. Считай это ссудой, — улыбнулся он Уильяму.

Фрэзер-Ридж

Прошел месяц, а не две недели, но к тому времени, как начал созревать дикий виноград, кухня Нового дома обзавелась крышей. Джейми, Роджер и Бри со всеми предосторожностями и под громкое хихиканье зрителей прикрепили над каркасом большое полотно грязновато-белой парусины. Его мы сшили из кусков порванного грота[39], раздобытых Фергусом во время прогулки в порту Уилмингтона, где ремонтировали шлюп Королевского флота.

Теперь у нас была крыша. Своя собственная.

Я долго стояла под ней, глядя вверх. И просто улыбалась.

Люди сновали туда-сюда, носили вещи из-под навеса, из хижины Хиггинсов, из кладовой над родником, из «кабинета» у Большого бревна, из сада. Я вдруг вспомнила, как мы с дядей Лэмбом разбивали лагерь в экспедициях: повсюду царила такая же суматоха, хорошее настроение, приятная расслабленность, счастье и радостное предвкушение.

Джейми осторожно — чтобы не оставить вмятин и не поцарапать доски — опустил буфет на новый пол из сосны.

— Напрасный труд, — улыбнулся он мне. — Неделя — и покажется, будто по полу прогнали стадо свиней. Чему ты улыбаешься? Тебя веселит подобная перспектива?

— Меня веселишь ты, — ответила я.

Рассмеявшись, Джейми подошел, обнял меня, и мы оба задрали головы.

Парусина казалась ослепительно-белой на солнце, лучи которого проникали внутрь по периметру. Полотно немного надулось и шуршало на ветру. Многочисленные пятна от морской воды, грязи и, возможно, рыбьей или человеческой крови отбрасывали на пол мелькающие тени, словно на мелководье нашей новой жизни.

— Гляди, — прошептал Джейми мне на ухо и легонько ткнул в щеку подбородком, чтобы я перевела взгляд.

В дальнем конце кухни стояла Фанни и смотрела вверх. Она тонула в белоснежном свете и не обращала внимания на кота Адсо, который терся о ее лодыжки, выпрашивая поесть. Девочка улыбалась.

В черной, испещренной слюдой почве под дымоходом Джейми выкопал ямку — неглубокую канавку длиной около десяти дюймов.

Накануне они вместе с Роджером и Йеном, пыхтя, задыхаясь и ругаясь на гэльском, французском, английском и мохоке[40], притащили от Зеленого источника большую плиту из серпентинита, предназначенную для очага. Теперь она стояла приваленная к дымоходу.

Нижняя поверхность камня была покрыта грязью и корешками. Я увидела маленького паучка — он выполз из углубления, отважно пробежал два-три дюйма и в замешательстве застыл.

— Погоди, — сказала я Джейми.

Он сидел на пятках возле ямки и уже протянул руку к Бри, державшей наготове металлическую стамеску. Джейми вопросительно вздернул бровь, однако кивнул, и дети придвинулись ближе — посмотреть, чем вызвана задержка. Я подняла край фартука и попыталась аккуратно подсунуть под паука. Но тот быстро взбежал по камню, прыгнул вниз и приземлился на рубашку Джейми, который накрыл его сложенной ковшиком ладонью. Не меняя выражения лица, Джейми осторожно встал, подошел к недостроенной наружной стене кухни, убрал руку и энергично встряхнул подол рубашки между брусьями каркаса.

— Thalla le Dia! — сказал Джем.

— Что? — спросила Фанни, наблюдавшая за сценой с открытым ртом.

— Иди с богом, — резонно пояснил он. — Что еще можно пожелать пауку?

— И в самом деле — что, — согласился Джейми.

Похлопав Джема по плечу, он снова опустился на колени у очага и протянул дочери руку. К моему удивлению, Бри поцеловала стамеску, словно распятие, и аккуратно вложила в отцовскую ладонь.

Джейми тоже поднес стамеску к губам, как не раз делал с кинжалом, а затем осторожно положил ее в ямку и левой рукой нагреб сверху землю. Потом сел на пятки и задумчиво оглядел присутствующих. Были только родные: мы с ним, Брианна и Роджер, Джем с Мэнди, Жермен, Фанни, Йен, Рэйчел и Дженни со спящим Огги на руках. Джейми начал:

Торжественное молчание собравшихся длилось примерно пять секунд.

— Давайте есть! — звонко сказала Мэнди.

Джейми рассмеялся вместе со всеми, но вдруг умолк и коснулся ее щеки.

— Да, m’annsachd[41]. Но прежде заложим очаг. Отойди-ка немного назад, чтобы не мешать.

Брианна поймала Мэнди и оттащила ее подальше, сделав знак Джему, Фанни и Жермену тоже отойти. Те нехотя повиновались. Мужчины размяли плечи и кисти рук, затем по сигналу Джейми нагнулись и подхватили камень.

— Ар-р-р-р-гх! — с восторгом воскликнули Джем и Жермен, подражая взрослым, которые издавали похожие звуки.

Тут встрепенулся Огги и от ужаса округлил ротик, но Дженни вовремя сунула в него большой палец, и малыш рефлекторно начал сосать, хотя в его широко раскрытых глазах по-прежнему читалось изумление.

Усиленно сопя и вполголоса отдавая указания, мужчины двигали камень. Один раз он едва не выскользнул из рук, вызвав дружное восклицание, но его тут же поймали, и среди зрителей послышались смех и оживленные комментарии. Наконец с финальным усилием плиту выровняли и уложили на место.

Джейми согнулся, уперев руки в колени, и некоторое время переводил дыхание. Потом он медленно выпрямился — лицо красное, по шее струится пот — и посмотрел на меня.

— Надеюсь, тебя устроит этот дом, саксоночка, — сказал он и глубоко вздохнул, — потому что еще одного я не осилю.

Постепенно все пришли в чувство, и мы собрались у нового очага для последнего благословения. К моему удивлению, Джейми поманил Роджера и Йена (которые удивились не меньше), попросил их встать перед очагом по обе стороны от себя и продолжил:

Кивком головы Джейми сделал нам знак, и мы присоединились.

Повинуясь указаниям, все взяли по деревянной палочке и поднесли к очагу, где Брианна аккуратно их сложила и подсунула под свое сооружение горсть щепок для растопки.

Глубоко вздохнув, я взяла протянутый мне пучок соломы, сунула ее в горшок с углями из хирургической, затем опустилась коленями на зеленый камень и зажгла огонь.

Мы съели остывший ужин, сидя на новом крыльце, так как в кухне еще не было ни стола, ни скамеек. По случаю торжественного события утром я приготовила тесто для печенья с патокой и оставила его дожидаться своего часа. Теперь все собрались под крышей и расстелили перед новым очагом свои разномастные тюфяки (только у нас с Джейми была настоящая кровать). Под пристальными взглядами присутствующих я выкладывала тесто на сковороду и засовывала холодный чугунный круг в нагретую, выложенную кирпичом нишу, которую Джейми встроил в стенку огромного очага — для выпечки на скорую руку.

— Скоро? Скоро? Уже скоро, бабуля?

Мэнди за моей спиной привстала на цыпочки. Я повернулась и подняла малышку, чтобы она лучше разглядела сковороду и печенье. Разожженный утром огонь горел весь день, и кирпичная кладка излучала тепло — его хватит на всю ночь.

— Видишь шарики из теста? Чувствуешь, как горячо? Только не суй руку в печку. От жара шарики станут плоскими, а затем зарумянятся, и вот тогда-то печенье будет готово. Еще минут десять, — добавила я, опуская внучку. — Хотя лучше приглядывать за новым очагом.

— Ура, ура, ура! — Мэнди запрыгала от радости, а потом бросилась в объятия Брианны. — Мама! Почитай сказку, пока печеньки готовятся.

Бри вопросительно посмотрела на Роджера. Тот с улыбкой пожал плечами.

— Почему бы и нет? — сказал он и пошел рыться в куче разных вещей, сложенных у кухонной стены.

— Вы захватили с собой детскую книжку? — спросил Джейми. — Здорово. Где взяли?

— Интересно, издают ли сейчас книги для детей ее возраста? — Я глянула на Мэнди.

Бри сказала, что малышка немного умеет читать, только я никогда не видела изданий восемнадцатого века, которые были бы понятными — а тем более интересными — для трехлетнего ребенка.

— Не так чтобы много, — Роджер вытащил из кучи большую холщовую сумку Бри, — но издавали… то есть издают отдельные книги, предназначенные для детей. Хотя сейчас на ум приходят только «Гимны на радость детям», «История малышки Гуди Два Башмака» и «Описания трехсот животных».

— Каких именно? — полюбопытствовал Джейми.

— Понятия не имею, — признался Роджер. — Я не видел ни одной из этих книг, просто встречал названия в каком-то списке.

— А ты в Эдинбурге печатал книги для детей? — спросила я у Джейми. Он отрицательно покачал головой. — Ну а что ты читал, когда учился в школе?

— Ребенком? Библию, — сказал он так, словно объяснял очевидное. — И альманах — после того, как выучил букварь, разумеется. А позже мы немного читали на латыни.

— Мою, мою книжку, — не отставала Мэнди. — Папа, дай. Пожалуйста? — быстро добавила она, видя, как ее мать открыла рот.

Бри сдержала невысказанное замечание и улыбнулась, а Роджер тем временем выудил из сумки ярко-оранжевую книгу, при виде которой я на миг зажмурилась.

— Что? — Джейми наклонился, чтобы лучше разглядеть.

Я ответила пожатием плеч: скоро сам узнает.

— Мамуля, читай!

Мэнди свернулась калачиком рядом с матерью и сунула ей в руки книгу.

— Хорошо, — сказала Бри и открыла ее. — «А нравятся тебе, друг мой, зеленые яйца с ветчиной? — Мне не по вкусу, Сэм-Это-Я, ни яйца зеленые, ни ветчина!»[42]

— Что? — недоуменно спросила Фанни, заглядывая Бри через плечо.

— Это еще кто? — вслед за ней поразился Жермен.

— «Сэм-Это-Я»! — сердито отрезала Мэнди и ткнула пальцем в страницу. — Вот, тут написано!

— Хм, oui[43]. А второго тогда как звать? «Кто-Такой-Ты»?

При этих словах Фанни, Джемми и даже Роджер рассмеялись, а Мэнди вспыхнула от негодования. Возможно, у нее и не рыжие волосы, подумала я, зато темперамента Фрэзеров хоть отбавляй.

— Молчи, молчи, молчи! — взвизгнула она и, вскочив на ноги, бросилась к Жермену с явным намерением выпотрошить его голыми руками.

— Оп! — Роджер ловко поймал дочку и поднял на руки. — Успокойся, зайка, он не хотел.

Я могла бы ему сказать… Но если за годы близкого соседства с разными Фрэзерами он сам не понял, то объяснять сейчас было бесполезно: последнее, что стоит говорить человеку, находящемуся в приступе бешенства, это «успокойся». Все равно что стаканом воды тушить горящее на плите масло.

— Нет, хотел! — завопила Мэнди, отчаянно брыкаясь в отцовских объятиях. — Я его ненавизу, он все испойтил! Пусти, я и тебя ненавизу!

Когда Мэнди начала пинаться в опасной близости от отцовского паха, он инстинктивно отстранил ее подальше.

Джейми протянул руки, взял малышку и обнял, положив большую ладонь ей на затылок.

— Тише, a nighean.

Раскрасневшаяся и заплаканная Мэнди послушно затихла и только тяжело пыхтела, как маленький паровой двигатель.

— Давай выйдем на минутку, хорошо? — предложил он и кивнул собравшимся. — Пусть никто не трогает ее книгу, пока нас нет. Слышите?

Раздалось согласное бормотание, после чего наступила полная тишина, а Джейми и Мэнди исчезли во мраке.

— Печенье!

Почувствовав сильный запах гари, я бросилась к очагу, выхватила сковороду и поспешно пересыпала печенье на большую керамическую тарелку — единственную имеющуюся, зато способную вместить что угодно, вплоть до маленькой индейки.

— Как там печеньки? — подбежал взглянуть Джем, напрочь позабыв о сестре.

— В порядке, — заверила я. — Немного подгорели по краям, но в целом отлично.

Следом подошла Фанни, однако ее волновала не судьба выпечки.

— Мистер Фрэзер выпорет Мэнди? — встревоженно прошептала она.

— Да ну. Она еще маленькая, — заверил Жермен.

— Вовсе нет, — заявил Джемми и бросил настороженный взгляд на мать.

Лицо у Бри заметно покраснело, хотя и не так сильно, как у Мэнди.

Дети столпились вокруг меня, то ли из интереса к печенью, то ли из чувства самосохранения. Я вопросительно глянула на Роджера, тот подошел к Брианне и сел рядом. Повернувшись к ним спиной, чтобы не мешать семейному уединению, я отправила Фанни и Джема за большим кувшином молока, висящим в колодце. Повезет, если ни одна из местных лягушек не ухитрилась пролезть под плотную ткань, которой я накрыла кувшин.

— Прости, бабушка, — тихо сказал Жермен, подойдя ближе. — Я не хотел устраивать переполох, правда.

— Знаю, милый. И все знают, кроме разве что Мэнди. А дедушка ей объяснит.

— Уф.

Он сразу расслабился, ни капли не сомневаясь в способности своего деда очаровать кого угодно, от необъезженной лошади до бешеного ежа.

— Сходи за кружками, — попросила я. — Скоро все соберутся.

Оловянные кружки, вымытые после обеда, сушились вверх дном на крыльце. Жермен торопливо вышел, избегая глядеть на Бри.

Жермен думал, она сердится, однако мне было очевидно, что Бри расстроена. И неудивительно, сочувственно вздохнула я. Она постоянно боролась за безопасность Джема и Мэнди, за их счастливую жизнь. Сначала во время долгого и тягостного отсутствия Роджера, затем — когда искала его. Потом — новое путешествие через камни и долгая дорога сюда. Естественно, что у нее почти сдали нервы. К счастью, Роджер неплохо справлялся с ролью супруга: он обнял жену, склонившую голову ему на плечо, и что-то тихонько бормотал. Я не могла разобрать слов, но интонация выражала любовь и утешение, и лицо Бри постепенно разгладилось.

С противоположной стороны, через открытую кухонную дверь, до меня долетали другие негромкие голоса — Джейми и Мэнди. Похоже, они показывали друг другу звезды, которые им нравятся. Раскладывая печенье на тарелке, я улыбнулась: пожалуй, ему и правда под силу усмирить бешеного ежа.

Повинуясь своему отличному чутью, Джейми дождался, пока все снова соберутся вокруг ароматно пахнущего горячего печенья, и только потом принес Мэнди обратно и молча опустил ее на пол среди других детей.

— Тридцать четыре? — на глаз прикинул он. — И одно для Огги?

— Точно. И как это у тебя получается?

— А, пара пустяков, саксоночка. — Он наклонился над тарелкой, закрыл глаза и блаженно вдохнул. — В конце концов, считать печенье проще, чем овец или коз, — у него нет ног.

— Ног? — озадаченно переспросила Фанни.

— Ну да. — Джейми открыл глаза и улыбнулся. — Чтобы узнать, сколько у тебя коз, достаточно посчитать ноги и разделить на четыре.

Взрослые притворно застонали, а Жермен и Джемми, освоившие деление, захихикали.

— Это… — начала Фанни и нахмурилась.

— Все за стол, — быстро сказала я. — Джем, будь добр, налей молоко. И сколько же печенья получает каждый, мистер Всезнайка?

— Три! — хором ответили мальчики.

Особое мнение Мэнди, считавшей, что каждому полагается пять, потихоньку замяли, и все погрузились в коллективное наслаждение холодным молоком и душистым рассыпчатым печеньем.

— Итак. — Джейми прервал трапезу, осторожно стряхнул крошки с рубахи на ладонь и слизнул их. — Итак, — повторил он, — Аманда говорит, что может сама прочитать свою книгу. Прочтешь ее нам, a leannan?

— Да!

Мигом вытерев липкие руки и лицо, Мэнди вновь устроилась в материнских объятиях, только на этот раз положила ярко-оранжевую книгу себе на колени. Она открыла самое начало, строго оглядела слушателей и велела:

— Тихо! Я читаю.

После того как Мэнди несколько раз прочла книгу вслух и от печенья ничего не осталось, Йен с семьей ушли к себе в хижину, а детей отправили спать в мою хирургическую — единственную комнату с готовыми стенами. Шагая с тюфяками по недостроенному коридору, они с трепетом предвкушали ночевку в собственном доме.

Я пошла с ними и развела огонь в жаровне (второй камин еще не достроили), потом занавесила открытое окно и дверной проем старыми одеялами для защиты от летучих мышей, комаров, лис и любопытных грызунов.

— Если сюда залезет енот или опоссум, не пытайтесь выгнать их сами. Просто сходите за отцом или дедушкой. Или за мамой, — добавила я. Уж Бри-то наверняка справится с заблудшим енотом.

Я послала детям воздушный поцелуй и вернулась в кухню.

Запах патоки выветрился, но воздух все еще был напоен сладостью, теперь вперемешку с запахом виски. Брианна со своего места на деревянном ящике с индиго приветственно подняла оловянную стопку.

— Ты как раз вовремя, — сказала она.

— Для чего?

Джейми протянул мне наполненную до краев стопку.

— Slàinte, — произнес он, чокаясь. — За новый очаг.

— Для раздачи подарков, — ответила Бри извиняющимся тоном. — Я долго их выбирала. Не знала, найду ли вас… Всех вас, — добавила она, серьезно глядя на Роджера. — И хотела взять что-нибудь действительно важное, пусть и рискуя потерять или испортить в пути.

Мы с Джейми обменялись недоуменными взглядами, однако Брианна уже рылась в своей холщовой сумке. Она достала толстую синюю книгу и, наблюдая за моей реакцией, вложила мне в руки.

— Что… — начала я, но уже с первого прикосновения поняла сама и испустила радостный визг: — Бри! О, о!..

Джейми улыбался, правда, несколько озадаченный моей реакцией. Я на миг протянула книгу ему и тут же снова прижала к груди.

— Ох! — повторила я. — Бри, спасибо! Как чудесно!

Она порозовела от удовольствия, в глазах сияла ответная радость.

— Я знала, что тебе понравится.

— Ох!..

— Дай-ка взглянуть, mo nighean donn[44]. — Джейми осторожно потянулся за книгой. Я неохотно выпустила ее из рук.

— «Справочник Мерка, тринадцатое издание», — прочитал он с обложки и поднял вопросительный взгляд. — Похоже, твой Мерк популярный писатель или же делает чертову кучу ошибок.

— Это медицинская энциклопедия, — объяснила я, наконец овладев собой, хотя меня все еще переполняло волнение. — «Справочник Мерка по диагностике и терапии». Своего рода сборник общих медицинских знаний.

— Надо же… — Джейми с интересом открыл книгу, хотя я видела, что он не до конца осознает всю ее важность. — «Контроль за распространением дизентерийной амебы достигается путем непопадания человеческих фекалий в рот». Надо же, — мягко повторил он и улыбнулся, глядя на выражение моего лица. — Так вот до чего додумаются люди в будущем. Многое из этого даже ты пока не знаешь. Хотя, полагаю, насчет фекалий тебе известно?

Я кивнула, после чего Джейми аккуратно закрыл книгу и вернул мне. Я прижала ее к груди, голова у меня кружилась от предвкушения. Тринадцатое издание — из 1977 года!

Роджер кашлянул, привлекая внимание Брианны, и кивнул на сумку.

— А это для тебя, па… — Бри вытащила маленькую толстую книгу в мягкой обложке и с улыбкой протянула отцу. — И вот еще… — За первой книгой последовала вторая, а затем третья.

— Это все одна история, — хрипло сказал Роджер. — Только напечатанная в трех томах.

— В самом деле? — Джейми осторожно перевернул одну из книг, словно опасаясь, что та вот-вот развалится у него в руках. — А переплет? Неужели склеен?

— Да, — улыбнулся Роджер. — Такая маленькая книжка называется «карманное издание». Они дешевые и легкие.

Джейми взвесил книгу в руке и кивнул, а сам уже принялся изучать заднюю обложку.

— Фродо Бэггинс, — прочел он вслух и поднял озадаченный взгляд. — Валлиец?

— Не совсем. Брианна подумала, эта история придется вам по вкусу. — Роджер посмотрел на жену, и его улыбка стала шире. — Я с ней согласен.

— Ммхм. — Джейми сложил три тома вместе, на миг задержал взгляд на кружке Мэнди с липкими отпечатками, затем убрал книги на самый верх моего шкафчика с травами. — Спасибо, дочка. Уверен, они отличные. — Он поцеловал Бри и кивком указал на ее сумку. — А для себя ты что захватила?

— Ну… в основном разные мелкие инструменты. Вроде тех, какие есть и сейчас, но лучшего качества, или те, которые здесь искать слишком хлопотно и дорого.

— Что, совсем никаких книг? — улыбнулся Джейми. — Будешь единственной неграмотной в семье?

Бри, и без того румяная от удовольствия и возбуждения, при этом вопросе и вовсе густо покраснела.

— Хм… Ну… Только одну.

Она взглянула на меня, откашлялась и полезла в опустевшую сумку.

Я охнула (чем привлекла к себе внимание Джейми) при виде книги в переплете и суперобложке, на которой значилось «Душа мятежника. Шотландские корни Американской революции». Автор — Фрэнклин У. Рэндолл, доктор философии.

Сдвинув брови, Бри беспокойно посмотрела на отца, потом обратилась ко мне:

— Я еще не читала, но ты… Вы оба, — поправилась она, перебегая глазами с меня на Джейми, — можете прочитать ее в любое время. Если захотите.

Встретившись со мной взглядом, Джейми чуть приподнял брови и отвел глаза.

Брианна и Роджер отнесли на улицу липкие кружки, миску из-под теста, ложку и кувшин для молока, чтобы их ополоснуть, а я села рядом с Джейми на большой мешок с сушеными бобами и несколько минут не отрывалась от своего справочника. Джейми с опаской повертел в руках книгу Фрэнка, словно она могла взорваться, затем отложил в сторону и с улыбкой наблюдал, как я ласково поглаживаю шероховатую голубую обложку нового приобретения.

— Будешь читать ее от корки до корки, как Библию? — спросил он. — Или подождешь, пока кто-нибудь не явится с синими пятнами, и только потом в нее заглянешь?

— Одно другого не исключает, — заверила я, взвешивая массивный томик в руке. — Возможно, здесь говорится о новых методах лечения уже известных мне болезней. И наверняка тех, о каких я даже понятия не имею.

— Позволишь взглянуть еще разок? — Джейми протянул руку, я осторожно вложила в нее книгу. Открыв наугад, он прочел: — «Трипаносомоз», — и его брови поползли вверх. — Ты знаешь, что делать с трипаносомозом, саксоночка?

— Нет, — призналась я. — Но теперь если с ним столкнусь, то хотя бы буду иметь представление. Возможно, это спасет пациента от неэффективного или опасного лечения.

— Ага, и у него будет время написать завещание и вызвать священника.

Джейми закрыл книгу и вернул мне.

— М-м. — Я постаралась отогнать мысли о вероятных (или, скорее, неотвратимых) смертельных болезнях и травмах, которые не в состоянии вылечить. — А что насчет твоих книг? Интересные, как по-твоему?

Я кивнула на толстые томики в мягких обложках. Просветлев лицом, Джейми взял первую часть трилогии и медленно полистал, затем вернулся к самому началу и хрипло прочел:

— «О хоббитах. Речь в этой книге пойдет в основном о хоббитах, и на страницах читатель узнает многое об их характере и немного — об их истории».

— Это только пролог, — объяснила я. — Можешь пропустить, если хочешь.

С улыбкой на губах Джейми отрицательно покачал головой, не сводя глаз со страницы.

— Если автор счел нужным его написать, значит, я прочту. Не хочу упустить ни слова.

У меня защемило сердце, когда я увидела, с каким благоговением Джейми обращается с книгой, как бережно переворачивает страницы указательным пальцем. Книга — любая, безотносительно содержания — обладала великой ценностью для того, кто много лет прожил практически без доступа к печатному слову, и только воспоминания о прочитанном помогали ему и его спутникам забыть о невзгодах.

Он поднял глаза.

— Ты их читала, саксоночка?

— Нет, хотя у этого автора я читала «Хоббита». Вместе с Бри, когда она училась в шестом классе. Ей было двенадцать лет.

— Хм… То есть никакого распутства здесь нет?

— Что? Разумеется, нет, — рассмеялась я. — С чего ты взял?

— Ну, не с обложки уж точно — сроду не видел столько текста снаружи, — но никогда не знаешь наверняка. — Он с явной неохотой закрыл книгу. — Я подумал, мы могли бы читать их вечерами, например каждый по одной главе. Джем и Жермен уже достаточно взрослые, думаю, им это по силам. Как по-твоему, Фрэнсис умеет читать?

— Да, насколько я знаю. Говорит, ее научила сестра. — Я подошла к Джейми и прислонилась к его плечу, чтобы еще разок взглянуть на «Братство Кольца». — Замечательная идея.

В Лаллиброхе, в короткие первые месяцы нашего брака, мы вместе с Дженни и Йеном проводили у камина мирные и счастливые часы, пока кто-то один читал вслух, а другие вязали чулки, чинили одежду или мелкую мебель. Я представила такие вечера здесь, в кругу нашей семьи в собственном доме, и на душе у меня потеплело.

Джейми издал довольное шотландское урчание и положил книгу рядом с монографией Фрэнка, которую Бри захватила для себя. Мое растаявшее сердце сжалось одновременно от радости и грусти при мысли, что она взяла эту книгу с собой в новую жизнь как память о Фрэнке.

Заметив мой взгляд, Джейми издал еще один шотландский звук, на этот раз выражая осторожный интерес. Я кивнула на «Душу мятежника».

— Хочешь прочесть?

— Не знаю, — признался он, посматривая на книгу. — А ты ее читала, саксоночка?

— Нет.

Я смалодушничала. Прочтя все статьи, книги и эссе Фрэнка в период нашего первого брака, как я его про себя называла, я так и не смогла взяться ни за одну из книг, написанных им во время нашей второй попытки. Меня хватило только на беглое знакомство с той работой, где говорилось о последствиях Каллодена, — я тогда искала сведения о судьбах обитателей Лаллиброха.

— Ее опубликовали после того, как я… вернулась сюда. Это его последний труд. Я ее даже не видела.

На мгновение я задумалась, а не взяла ли ее Бри из-за фотографии Фрэнка: на ней он был таким, каким она его запомнила. Или дочка выбрала книгу главным образом из-за названия?

Джейми, от которого не укрылась моя интонация, смерил меня взглядом, но ничего не сказал и взял в руки «Зеленые яйца с ветчиной». Джем утащил с собой в постель книгу «Мальчик-ученый». Вероятно, он читал ее Жермену и Фанни при свете огня. Оставалось только надеяться, что в ней нет пошаговых инструкций по сборке метательной машины.

Неделю спустя мы услышали окончание истории.

Фанни с Жерменом пошли к Йену помочь Дженни вычесывать коз. Джемми, не допущенный к этому занятию из-за вывиха большого пальца, не пожелал быть сторонним наблюдателем и остался дома, чтобы поиграть в шахматы с Джейми.

Роджер наигрывал «Ярмарку в Скарборо» на сделанных им примитивных цимбалах под аккомпанемент столь же незатейливых разговоров, которые медленно текли на кухне. Однако к тому времени, как мы с Бри замесили на завтра тесто и поставили его подниматься, замочили оленину в травах и уксусе и решали, нужно ли вымыть пол или только подмести, в комнате повисла тишина. Шахматная партия закончилась (героическим усилием Джейми сумел проиграть), цимбалы умолкли, а Мэнди и Джем заснули, развалившись по углам скамьи, словно мешки с сушеными бобами.

Не сговариваясь, взрослые собрались за столом с четырьмя кружками и бутылкой приличного красного вина — подарком Майкла Линдси за мою помощь: я зашила пару длинных ран на боку его лошади после ее столкновения с медведем.

— У твоих цимбал приятное звучание, Роджер Мак, — заметил Джейми, указывая кружкой на инструмент, который теперь для сохранности лежал на шкафчике для лекарственных растений.

Роджер удивленно поднял брови.

— Вы… узнали? — спросил он. — Я имею в виду — поняли, что это песня?

— Нет. А это была песня? — в свою очередь удивился Джейми. — Хотя звук приятный. Похож на звон колокольчиков.

— Она из… — Брианна немного замялась и взглянула на детей, — нашего времени.

— Все в порядке, — успокоил Роджер. — Текст могли сочинить в любом времени, начиная со Средневековья.

— Хорошо. Но лучше не забывать об осторожности. — Бри неуверенно улыбнулась. — Не дай бог Мэнди запоет в церкви «Twist and Shout»[46].

— Ну, не в нашей уж точно, — согласился Роджер. — Хотя, разумеется, сейчас есть и более… гм… активные службы, где это было бы вполне уместно. Интересно, существуют ли в округе церкви, практикующие проповеди со змеями? — с внезапным воодушевлением добавил он. — Не знаю точно, когда их придумали.

— Змеи в церкви? Серьезно? — усомнился Джейми. — На кой черт кому-то так поступать?

— Евангелие от Марка, глава 16, стих 17, — сказал Роджер. — «Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы». Они делают это — или только будут, — чтобы доказать свою веру. Берут гремучих змей и щитомордников голыми руками. Прямо в церкви.

— Господи Иисусе, — перекрестился Джейми.

Роджер кивнул.

— Вот именно. Думаю, все отсылки к Библии не представляют опасности, — обратился он к Бри, — и все же лучше не упоминать того, что может навести на мысли о более современных вещах.

Когда Роджер цитировал библейский стих, я невольно посмотрела на свои руки, но при этих словах подняла глаза. На лице Джейми было написано недоумение.

Тяжело вздохнув, Бри снова глянула на детей.

— Мы вовсе не стремимся к тому, чтобы они забыли, — тихо сказала она. — Были, есть и будут люди и вещи из… нашего времени… которые им дороги. И мы не знаем, смогут ли они когда-нибудь… рано или поздно… вернуться. Просто следует быть осмотрительнее с воспоминаниями и разговорами о той эпохе. — Она сглотнула. — Вероятно, ничего страшного не случится, если Мэнди расскажет людям, например, о туалетах. Особенно если я один такой построю, — добавила она, коротко улыбнувшись. — Однако есть и другие вещи.

— Да, — негромко сказал Джейми. — Не сомневаюсь.

Он положил ладонь мне на бедро, и я накрыла ее своей. Джейми тоже заметил на лицах Роджера и Брианны выражение, свойственное изгнанникам — тем, кто вынужден скрывать скорбь и мужественно отречься от воспоминаний, которые никуда не денутся, как бы глубоко ни были похоронены. Я видела это выражение в дни перед окончанием Второй мировой, а Джейми — все месяцы и годы после Каллодена.

Повисла долгая пауза. Наконец Джейми прочистил горло.

— Я знаю, почему вы вернулись, — сказал он. — Но каким образом?

Чисто практический вопрос разогнал тоскливую атмосферу. Бри с Роджером переглянулись, потом посмотрели на нас.

— Есть еще вино? — спросил Роджер.

— Мы не знали, можно ли перемещаться сразу и во времени, и в пространстве, — начала Бри, когда кружки заново наполнили. — Мы понятия не имеем, удавалось ли подобное кому-нибудь, поэтому не отважились на эксперимент.

— Могу себе представить, — сказала я едва слышно.

Я постаралась забыть то ощущение, которое испытываешь, находясь… там, но воспоминания не исчезли полностью. Все равно что, сидя в крохотной лодке посреди бескрайнего моря, видеть, как нечто большое и темное скользит у самой поверхности воды.

— Поэтому решение далось нам легко, — сказал Роджер, хотя, судя по выражению его лица, «легко» было понятием относительным. — Задача состояла в том, чтобы попасть из Шотландии в Америку. Только вот где лучше пройти через камни: возле Инвернесса или на Окракоке?

— При переходе на Окракоке некоторые умерли, — тихо заметила Бри, накрыв ладонь Роджера своей. — Вендиго Доннер тебе ведь рассказывал, мама?

— Да.

Мне сдавило горло при упоминании имени Доннера, да и от названия «Окракок» воспоминания были не из приятных. Судя по тому, как побледнела Бри, она тоже не забыла об этом месте: Стивен Боннет держал ее там в плену.

— И даже с теми, кто не умер, происходили… э-э… странности. — Роджер посмотрел на меня. — Помните Зуб Выдры… ну, Роберта Спрингера? Он со своей группой рассчитывал попасть в… какое время? В середину шестнадцатого века или еще раньше? Во всяком случае, далеко в прошлое. Он переместился дальше остальных, но не настолько, как хотел. Для всех членов группы путешествие прошло по-разному.

— Мы подумали, это как-то связано с тем, что они шли поодиночке, повторяя друг за другом движения и слова, — вставила Бри, а затем махнула в сторону спящих детей. — Мы же переходили вместе, держась друг за друга. Наверное, это сыграло роль.

— И мы вместе проходили на Окракоке раньше, — добавил Роджер. — Если нам удалось один раз, возможно, стоило попробовать снова.

— Значит, все уперлось в поиски корабля, так? — Джейми, который до сих пор внимательно слушал, слегка постукивая пальцами по бедру, теперь выпрямился. — Вы думали, велика ли разница между кораблями, построенными в 1739 году и примерно в 1775 году?

— Да, именно, — призналась Брианна. — Корабли стали больше и быстроходнее, но погода неумолима. При столкновении с айсбергом или ураганом, — она кивнула мне, — не так уж важно, в лодке ты или на «Титанике».

— Пожалуй, — согласился Джейми, и я рассмеялась: он знал о «Титанике» по моим рассказам.

— Тебя послушать, так плавающая доска в пруду с форелью ничем не лучше большого корабля вроде «Куин Мэри», — поддразнила я.

— Да, только на последнем еда наверняка вкуснее, — невозмутимо заявил Джейми. — И коль скоро меня не тошнило благодаря твоим иголкам, я бы учел это обстоятельство. Итак, по-вашему, климат сильно изменился за сорок лет? — спросил он у Брианны, возвращаясь к разговору.

Она покачала головой.

— Дело не только в бурях и ветрах. То есть, конечно, погода играла роль, но мы не могли ее предсказать. Зато хорошо знали политический климат.

— Война, — сказал Роджер, правильно истолковав мой озадаченный взгляд. — В то время… точнее, сейчас британцы устраивают торговые блокады и захватывают американские корабли. Что, если бы наш корабль потопили или захватили? Или меня завербовали бы в Британский флот, а Бри и детям пришлось бы решать, идти через камни или остаться на Ямайке или где-то еще, разыскивая меня?

— Резонно, — согласился Джейми. — Значит, вы сели на корабль в 1739 году. Ну, и как прошло плавание?

— Ужасно! Кошмарно! — враз выпалили Бри и Роджер.

Они посмотрели друг на друга и невесело рассмеялись — с нервным облегчением выживших, которые еще не совсем уверены, что спаслись.

На бриге под названием «Кермана» они отплыли из Инвернесса в Эдинбург, где пересели на «Констанцию» — маленькое торговое судно, державшее курс в Чарльстон.

— Никаких кают, — сказал Роджер. — Нас разместили в крохотном уголке в трюме, между бочками с водой и штабелями сундуков, набитых тканями: льном, муслином, шерстью и шелком. Запах тот еще — отбеливающая глина, клейстер, красители и моча, — но могло быть и хуже. В другом конце трюма люди теснились между ящиками с соленой рыбой и бочонками с джином. Из-за паров алкоголя они большую часть времени провели в отключке, насколько нам удалось разглядеть в темноте.

— Если так, им повезло, — тоскливо сказала Брианна. — По пути мы попали в целых четыре — четыре! — шторма. Не знаю, чего мы боялись больше: пойти на дно или что нас расшибет грузом. За исключением Мэнди мы все с головы до ног были в синяках: ее почти все плавание я держала на коленях, для тепла закутавшись в плащ.

Джейми слегка позеленел от одного лишь рассказа, да и меня, признаюсь, немного укачало.

— Чем вы питались? — спросила я в надежде вернуть разговор на твердую почву.

— Холодной овсянкой, — пожал плечами Роджер. — В основном. Иногда холодным беконом. И репой. В избытке.

— Сырой репой? — не поверила я.

— Ой, ну перестань, — запротестовала Бри. — На вкус она как яблоки, только несладкая. Яблоки у нас тоже были, а еще изюм, морковь, вареный шпинат и горшочек соленых огурцов. Нам даже достался бочонок соленой рыбы…

— Господи, — с чувством произнес Роджер, — мне хватило одной штуки: думал, умру от жажды.

— Тебе никто не говорил вначале ее вымочить? — усмехнулся Джейми.

— Еще у нас был сыр, — сказала Бри, впрочем не слишком убедительно.

— Кстати, не такой уж плохой, если запивать джином. Вы когда-нибудь видели сырного клеща вблизи?

— Как вы их разглядели? — поинтересовался Джейми. — Я не раз бывал в трюме — там и собственных рук-то не увидишь.

— Ага, — согласился Роджер. — Конечно, открытое пламя в трюме не разрешалось, поэтому свет поступал, только когда откидывали крышку люка. То есть всякий раз, как выдавалась хорошая погода, — добавил он, пытаясь быть честным.

— И то неплохо, — сказал Джейми. — А если проголодался, сырных клещей даже не заметишь. Да и сырая репа очень питательна…

Бри издала смешок, мне же было не до веселья. Джейми иронизировал, но не шутил. Я поняла: он вспоминает долгие голодные годы в Шотландии после Каллодена и заодно время, проведенное в Ардсмуре.

— Сколько длилось плавание? — спросила я.

— Семь недель, четыре дня и тринадцать с половиной часов, — ответила Брианна. — Путешествие, слава богу, не слишком затянулось.

— Да уж, — согласился Роджер. — Однако вблизи от побережья на нас обрушился последний шторм, пришлось сойти на берег в Саванне. Я и не надеялся пересадить всю компанию, — он махнул на жену и детей, — на другой корабль. Но когда выяснилось, что до Окракока пятьсот миль… мы нашли рыболовецкое судно.

— Слава богу, открытое, — с жаром добавила Бри. — Спали на палубе.

— Итак, вы наконец добрались до камней, — подытожил Джейми. — Как вы прошли?

— Нам едва удалось, — тихо сказал Роджер. Он посмотрел на спящих детей. Мэнди растянулась на скамье ничком, обмякшая, как тряпичная кукла Эсмеральда. — Нам помогла Мэнди. И ты, — добавил он с легкой улыбкой, глядя на Джейми.

— Я?

— Ты написал книгу, — тихо пояснила Бри. — «Дедушкины сказки». Вы придумали положить экземпляр в шкатулку с письмами.

Джейми вдруг смутился и опустил глаза.

— Вы… ее читали? — спросил он и прочистил горло.

— Да. — Голос Роджера звучал мягко. — И перечитывали.

— Много раз, — добавила Бри, взгляд ее потеплел от воспоминаний. — Свои любимые истории Мэнди запомнила слово в слово.

— Ну… — Джейми потер нос. — Какое это имеет отношение к…

— Это она вас нашла, — сказал Роджер. — Там, во время перехода через камни. Мы изо всех сил думали о вас с Клэр и о Ридже… обо всем, что помнили. Наверное, было слишком много разных мыслей.

— Я не могу передать словами… — начала Бри. Тень пережитого легла на ее лицо; я понимала, о чем она говорит. — Мы не могли выбраться. Застряли внутри и… Это похоже на взрыв, па, — пыталась объяснить она. — Настолько замедленный, что чувствуешь, как разлетаешься на части. Так было и прежде, но все быстро заканчивалось. На сей раз… это тянулось бесконечно.

Я вспомнила собственные ощущения и внутренне содрогнулась, будто меня столкнули с обрыва. Побледневшая Бри сглотнула и продолжила:

— Я… мы… Ты не можешь толком говорить и едва чувствуешь, что кто-то рядом держит тебя за руку. Но Мэнди — да и Джем — чуть сильнее нас с Роджером. Я — мы — услышали, как Мэнди воскликнула: «Дедушка! Голубая пикси!» И вдруг все перенеслись… на одну страницу, если можно так выразиться.

Роджер улыбнулся:

— Мы все подумали о тебе и об этой сказке с изображением голубой пикси. А потом… очнулись на земле, почти разорванные на части, зато живые. В нужном времени. Вчетвером.

Джейми издал тихий гортанный звук — настолько невнятный, что даже я не разобрала. Я отвела взгляд и увидела, что Джем не спит, а, замерев, лежит с открытыми глазами. Потом он медленно сел, наклонился вперед и упер локти в колени.

— Не переживай, дедушка, — сказал внук хриплым спросонья голосом. — Не плачь. Ты привел нас сюда в целости и сохранности.

Роджер резко остановился на краю поляны, и Брианна едва не влетела в него со всего маху, в последний момент ухватившись за плечо.

— Да тут черт ногу сломит! — тихо выругалась она, глядя на преградившие путь завалы.

— Это еще мягко сказано.

Конечно, все в Ридже — от Джейми до пятилетнего Родни Бердсли — говорили ему, что хижина, ранее служившая церковью, школой и масонской ложей, сгорела от удара молнии. Это случилось год назад, когда Джейми и Клэр были в отъезде. Но одно дело — слышать, и совсем другое — увидеть собственными глазами.

Обгоревший дверной проем держался на честном слове — шаткое черное предисловие к обугленной пустоте. Брианна глубоко вздохнула, переступила через порог и встала, озираясь по сторонам.

— Большую часть досок растащили на угли для копчения мяса или изготовления пороха. Интересно, как у них обстоят дела с добычей серы?

Роджер взглянул на жену, не вполне понимая, говорит ли она всерьез или пытается поддерживать непринужденную беседу, пока они не отойдут от шока при виде руин его первой церкви. Единственного места, где ему довелось по-настоящему служить священником, пусть и совсем недолго. Сердце сжало тисками, и горло тоже. Отбросив печальные мысли, он кашлянул.

— Собираешься изготавливать порох? Мало тебе было истории со спичками?

Бри явно не собиралась драматизировать.

— Ты прекрасно знаешь, что моей вины тут нет! И потом — я правда могла бы его изготовить. А селитру добыть из старых выгребных ям.

— Ну конечно, могла бы — если тебе так нравится раскапывать старые уборные. — Роджер невольно улыбнулся. — Главное — не взлететь на воздух в процессе. В твоих исследованиях ничего не говорится о том, как этого избежать?

— Нет, но я знаю, у кого спросить, — заявила она с довольным видом. — У Мэри Паттон.

Попытка его отвлечь сработала. Хотя на душе по-прежнему было скверно, ощущение удара под дых прошло.

— Мэри Паттон? Кто она такая? Чем занимается?

— Изготовлением пороха — не уверена, что у этого ремесла есть официальное название. Они с мужем держат пороховую мельницу на притоке реки Ватауга. Благодаря им приток и получил название Пороховой. Милях в сорока отсюда, — пояснила Бри и, присев на корточки, подобрала кусок древесного угля. — Хочу съездить туда верхом на следующей неделе. Тропа достаточно широкая — местами даже похожа на дорогу.

— Зачем? — насторожился Роджер. — Что ты собираешься делать с этим углем?

— Рисовать. — Она засунула трофей в сумку. — Что до Мэри Паттон… скоро нам понадобится порох. Ты ведь и сам понимаешь.

Вот теперь она говорила серьезно.

— Много пороха… — кивнул он задумчиво. — И не только для охоты.

Роджер не представлял, сколько пороха имеется у них в хозяйстве; стрелок из него был никудышный — ему даже охотиться не доверяли.

— Вот именно. — Она повернула голову и нервно сглотнула. — Я тут почитала папину книгу — «Душа мятежника».

— О господи… — Отступившая было тревога нахлынула с новой силой. — И что?

— Ты когда-нибудь слышал о британском солдате по имени Патрик Фергюсон?

— Нет. А должен?

— Возможно. Он изобрел казнозарядный мушкет. Совсем скоро впервые опробует его в бою, устроив здесь заварушку. — Брианна обвела рукой окрестности. — А закончится все только в следующем году в местечке под названием Кингс-Маунтин.

Роджер старательно порылся в памяти, но не обнаружил там ничего подобного.

— Где это?

— В будущем — на границе Северной и Южной Каролины. Сейчас — примерно в сотне миль отсюда… — Она огляделась, щурясь от солнца, а затем ткнула черным от угля пальцем в направлении молодой дубовой рощицы. — В той стороне.

— Знаешь поговорку: «Для американца сто лет — долгий срок, а для англичанина сто миль — долгий путь»? Конечно, не все обитатели Риджа — англичане, однако и настоящими американцами их пока тоже не назовешь. Другими словами, это очень далеко. Неужто нам придется тащиться в Кингс-Маунтин?

К его облегчению, Бри покачала головой.

— Нет. Я лишь хочу сказать, что Патрик Фергюсон вступит в сражение здесь. В буквальном смысле… То есть именно в нашей глуши.

Она вытащила из кармана чумазый платок и принялась рассеянно вытирать испачканные углем пальцы. Затем тихо добавила:

— Фергюсон соберет ополченцев из числа лоялистов. Наших соседей. Мы не сможем остаться в стороне. Даже здесь.

Роджер это предвидел. Они оба предвидели. И взвесили все «за» и «против», прежде чем отправиться к ее родителям. В убежище… Однако, каким бы надежным оно ни казалось, от войны не спрячешься.

— Знаю. — Он обнял жену за талию.

Какое-то время они молча слушали звуки леса. Два меднокрылых пересмешника яростно спорили о чем-то в ветвях деревьев, надрывая маленькие легкие. Небольшая поляна казалась островком спокойствия, несмотря на обугленные руины. Проросшие сквозь пепел зеленые побеги и маленькие кустики яркими пятнами выделялись на черной поверхности. Если лесу не мешать, он терпеливо залечит собственные раны, отвоюет территорию и будет расти дальше, словно ничего не произошло. Словно маленькой церквушки здесь и вовсе никогда не было.

— Помнишь свою первую проповедь? — тихо спросила Брианна, глядя перед собой.

— Конечно, — ответил он с легкой улыбкой. — Один из парней выпустил в церкви змею, но Джейми успел поймать ее, пока не начался переполох. Пожалуй, это лучшее, что он для меня когда-либо делал.

— Ну и лицо у него было! — рассмеялась Брианна. — Бедный па до смерти боится змей.

— Неудивительно, — сказал Роджер, пожав плечами. — Одна из них чуть его не прикончила.

Он внутренне содрогнулся, вспомнив о бесконечной ночи в темном лесу: посчитав, что пришел его смертный час, Джейми начал давать зятю советы по управлению Риджем.

— Отцу не привыкать, — невесело усмехнулась Бри. — Когда-нибудь… — Ее голос дрогнул.

Он ласково приобнял жену за плечи.

— Когда-нибудь мы все предстанем перед Всевышним, mo ghràidh. Иначе священники стали бы не нужны. Что до твоего отца… пока твоя мама рядом, с ним ничего не случится.

Его слова немного успокоили Брианну.

— Мне кажется, оба моих родителя обладают талантом дарить ощущение безопасности. Если мы вместе — значит, все будет хорошо. Ты тоже чувствуешь себя в большей безопасности рядом с ними. Как и я. Надеюсь, наши дети будут испытывать нечто похожее по отношению к нам.

— Еще бы. Главные социальные службы Фрэзер-Риджа, — иронично добавил Роджер. — Мама — скорая помощь, отец — полиция.

Рассмеявшись, Брианна повернулась к мужу и с улыбкой обняла.

— Ну а ты — церковь. Я так тобой горжусь.

А после еще раз глянула на пепелище и махнула рукой в сторону призрачной двери:

— Если мама и па решились заново отстроить дом, то и мы сможем. Думаешь, лучше восстановить сгоревшую хижину или выбрать новое место? Люди суеверны. Не так часто молния попадает в церковь. Не посчитают ли они это дурным знаком?

Роджер пожал плечами.

— Зато второй раз молния сюда точно не ударит! Более безопасного места не найти. Ну что, пойдем? Лиззи со своим ménage[47] уже заждалась.

— Ты хотел сказать «зверинцем»? — проворчала Бри, подхватывая полы юбки, чтобы удобнее было взбираться на гору к хижине Бердсли. — Лиззи, Джо, Кеззи… Сколько же у них сейчас детей? Мама говорила, но у меня вылетело из головы.

— У меня тоже, — признался Роджер. — Сосчитаем на месте.

Лишь когда они вошли в лесную чащу и оказались на тропинке, он решился задать вопрос. Преодолевая вместе с ним тяготы опасного путешествия, Бри старалась не загадывать наперед, сосредоточившись на единственной задаче: выжить. Однако теперь все злоключения позади, так что вряд ли она захочет довольствоваться стиркой белья и охотой на индюков.

— Ты уже решила, чем займешься? Раз уж мы здесь надолго.

Бри обернулась, и ее рыжие волосы вспыхнули огнем в лучах солнца.

— Я?.. Подумываю стать оружейником. — Она улыбалась, но глаза оставались серьезными. — Риджу это точно пригодится.

Плантация «Гора Джосайи»,

королевская колония Вирджиния

Фрэзер-Ридж, Северная Каролина

Меня давно перестало изумлять количество еды, необходимое для того, чтобы одновременно накормить восьмерых. Однако видя, как в считаные минуты дымящиеся горы кроликов, индеек, форели, ветчины, бобов, суккоташа, лука, картофеля и кресс-салата исчезают в желудках двадцати четырех человек, я вновь ощутила беспокойство по поводу надвигающейся зимы.

Конечно, сейчас только лето и, если повезет, хорошая погода продержится до конца осени. Но это от силы три-четыре месяца. У нас почти не было домашнего скота, не считая лошадей, мула Кларенса и пары коз, дающих молоко и сыр.

Джейми и Бри половину своего времени пропадали на охоте, благодаря чему нам удалось сделать приличные запасы свиного мяса и оленины, которые пока хранились в коптильне. Однако этого явно недостаточно: даже если мы все займемся охотой, расстановкой силков и рыбной ловлей, нам все равно придется купить еще мяса (и сливочного масла!) до наступления холодов. И отправить кого-нибудь в Салем или Кросс-Крик за овсяной крупой (чем больше, тем лучше), рисом, фасолью, сушеной кукурузой, мукой, солью, сахаром. А я в это время буду как сумасшедшая сажать, собирать, выкапывать и отправлять на хранение в огромных количествах то, что защитит нас от цинги: репу, морковь и картофель — в погреб, вместе с чесноком; яблоки, лук, грибы и виноград — развесить сушиться; томаты — подвялить на солнце или залить растительным маслом, если их еще не сожрали проклятые гусеницы. О боже, нельзя упустить ни дня сезона подсолнухов! Мне нужны все семена до единого — в качестве источника белка и для изготовления масла. И не забыть про целебные травы…

Бри объявила, что ужин готов. Мой мысленный список дел остался незаконченным. Я плюхнулась за стол рядом с Джейми и только тогда ощутила голод, усталость и признательность за передышку и еду.

Хиггинсы пришли, чтобы послушать принесенные Джоном Куинси новости; Дженни, Йен, Рэйчел и малыш тоже к нам присоединились, так что все пространство кухни заполнилось людьми и разговорами. К счастью, в корзине Рэйчел оказалась щедрая добавка к общему столу, а Эми Хиггинс принесла хлеб и два огромных пирога с мясом диких индеек и голубей. Запах пищи разносился по всему дому и действовал как успокоительное. Вскоре разговоры смолкли: лишь иногда раздавались тихие просьбы передать кукурузный соус, или пирог, или рагу из кролика. Кухня творила свою ежедневную магию, даруя покой и насыщение.

По мере наполнения желудков снова потекла неспешная беседа. Наконец Джон Куинси с удовлетворенным сытым вздохом отодвинул пустую оловянную тарелку и благодушно оглядел собравшихся.

— Миссис Фрэзер, миссис Маккензи, миссис Мюррей, миссис Хиггинс… вы сегодня постарались на славу! В последний раз я так наедался в Рождество.

— Спасибо на добром слове, — ответила я за всех. — А я с самого Рождества не видела, чтобы кто-то ел с таким аппетитом.

За спиной послышалось сдавленное хихиканье, но я решила не обращать внимания.

— Пока в нашем доме есть хоть корка хлеба, мы всегда накормим тебя, приятель, — сказал Джейми. — И напоим! — прибавил он, доставая из-под скамьи полную бутылку чего-то явно алкогольного.

— Не откажусь, мистер Фрэзер. — Джон Куинси тихонько рыгнул и одарил Джейми сияющей улыбкой. — Ведь не могу же я обидеть дорогих хозяев отказом?

Десять взрослых. Я быстро прикинула, хватит ли на всех емкостей для питья, и принесла четыре чайных кружки, два рожка, три оловянных чашки и один бокал для вина, гордо выставив их на стол перед Джейми.

Пока я занималась поисками посуды, Джон Куинси «открыл бал», выудив из недр потрепанного жилета несколько писем. Задумчиво прищурился и передал одно из них через стол Джейми.

— Это вам, — кивнул он на конверт. — А это — капитану Каннингему. Я его не знаю, но тут написано «Фрэзер-Ридж». Один из ваших арендаторов?

— Да. Я ему передам. — Джейми протянул руку и взял оба конверта.

— Благодарю покорно. Ну а это адресовано мисс Фрэнсис Покок. — Майерс помахал письмом, ища глазами получателя.

— Фанни! — крикнула Мэнди. — Тебе письмо!

Раскрасневшись от возбуждения, малышка стояла на скамье рядом с Роджером, который придерживал ее за талию. Все стали оглядываться на Фанни, с любопытством перешептываясь.

Фанни, сидевшая в уголке на бочонке с соленой рыбой, медленно встала и смущенно подняла глаза. Джейми сделал ей знак подойти, и она нехотя послушалась.

— Так это вы мисс Фрэнсис? Какая славная девчушка! — Джон Куинси слез со скамьи и, отвесив низкий церемонный поклон, сунул конверт в ее покорную руку.

Она прижала письмо к груди. В огромных глазах застыла паника, словно у испуганной лошади, готовой пуститься вскачь.

— Ты что, ни разу не получала писем? — удивился Джем. — Открой и посмотри, от кого оно.

Фанни уставилась на Джема, а затем перевела взгляд на меня, ища поддержки. Я отложила масло в сторону и подозвала девочку. Та бережно положила письмо на стол, словно оно было очень хрупким.

Письмо представляло собой сложенный втрое лист грубой бумаги, скрепленный желтовато-серой печатью из свечного воска — жир пропитал бумагу, и некоторые слова просвечивали. Я аккуратно взяла его и перевернула.

— Оно точно адресовано тебе. «Мисс Фрэнсис Покок, находящейся под опекой Джеймса Фрэзера, Фрэзер-Ридж, королевская колония Северная Каролина».

— Открой его, бабуля! — Мэнди подпрыгивала на скамье, чтобы получше разглядеть.

— Нет, раз уж послание для Фанни, она и должна его открыть, — объяснила я. — Причем она не обязана его кому-либо показывать — только если сама захочет.

Фанни повернулась к Джону Куинси, серьезно посмотрела на него и спросила:

— Сэр, кто дал вам это письмо? Оно из Филадельфии?

Девочка немного побледнела, произнеся название города, но Майерс покачал головой и приподнял плечо.

— Вряд ли. Правда, не могу сказать, откуда оно на самом деле, моя дорогая. Мне вручили его в Нью-Берне, когда я приехал туда в прошлом месяце. Передал его какой-то мужчина, только писал точно не он.

— Понятно, — у нее вырвался вздох облегчения. — Спасибо вам, сэр, что доставили его.

Значит, когда-то Фанни уже получала письма. Она уверенно сунула большой палец под сгиб письма, не ломая печать, отклеила ее и положила на стол рядом с раскрытым посланием. Девочка стояла вплотную к столу, опустив глаза на строчки; глядя ей через плечо, я могла с легкостью ознакомиться с содержанием. Затем Фанни медленно, но отчетливо прочла письмо вслух, водя пальцем по словам.

— Уиль-ям, — пробормотала она, коснувшись букв. Лицо ее мгновенно преобразилось, осветившись восторженной радостью.

Рядом заерзал Джейми; в его глазах отражалось то же счастливое сияние и теплый свет очага.

Фанни убежала с письмом, а я озадаченно склонилась к Джону Куинси.

— Вы ведь говорили, что еще есть письмо для Жермена? — тихонько спросила я под гул возобновившейся беседы.

— Так точно, мэм, — кивнул великан. — Но я уже вручил его мальчугану, когда тот выходил из уборной. — Он окинул взглядом комнату и пожал плечами. — Подумал, парень захочет прочесть письмо вдали от любопытных глаз. Похоже, оно от матери.

Мы с Джейми настороженно переглянулись. Фергус писал в начале весны, заверяя, что у них все в порядке. Марсали чувствовала себя хорошо — насколько это возможно для женщины на восьмом месяце беременности; также мы получили список вещей, которые он отправил для нас в Кросс-Крик. В обоих посланиях Фергус передавал сыну немногословные, но теплые пожелания. Первое письмо прочла мальчику я, второе — Джейми. Выслушав, Жермен лишь молча кивал с каменным лицом.

Когда он не появился к десерту — это были ломти принесенного Эми хлеба с яблочным повидлом, которое Сара Чизхолм приготовила в благодарность за лечение младшей дочери, — я всерьез забеспокоилась. Возможно, Жермен решил поужинать у кого-то из друзей — он частенько так делал, с Джемми или один, но всегда предупреждал, что идет в гости.

Однако если дело не в этом… Какая еще причина могла заставить его пропустить ужин с гостем? Любым гостем, не говоря уже о таком колоритном, как Джон Куинси Майерс, один только вид которого обещал массу занимательных историй и новостей. Люди будут приходить к нам еще несколько вечеров, чтобы послушать его рассказы, но сегодня он был целиком и полностью в нашем распоряжении.

Мэнди свернулась калачиком на коленях у Джона Куинси, взирая на него с восхищением, причиной которого была, по всей видимости, огромная седеющая борода, а вовсе не занимательная история о супружеской неверности, приключившейся в Кросс-Крик в прошлом месяце. Дело окончилось дуэлью на пистолетах посреди Хэй-стрит: оба соперника промазали, зато выстрелы попали в городскую водокачку и в лошадь, запряженную в двуколку. Рана оказалась несерьезной, но напуганная выстрелом лошадь понесла, увлекая за собой повозку с сидевшей в ней миссис Олдердайс, женой судьи (кучер как раз отлучился за ее посылкой).

— Надеюсь, бедная леди не пострадала? — Бри с трудом сдерживала смех.

— Нет, мэм, — заверил Майерс. — Правда, разозлилась пуще мокрого шершня — а они жуть какие злющие, когда намокнут. Как только двуколку остановили и помогли миссис Олдердайс выбраться, она направилась прямиком в контору адвоката Форбса и заставила его тут же накатать иск против подстрелившего лошадь негодяя.

Вся веселость мигом сошла с лица Брианны при упоминании о Ниле Форбсе, который однажды похитил ее и продал Стивену Боннету. Роджер накрыл руку жены своей и легонько сжал. Бри закусила губу, но потом с благодарностью кивнула мужу.

— Почему же они сначала не позаботились о лошади? — спросил Джем с явным неодобрением.

— Джим-Боб Хупер ей помог, — успокоил его Майерс. — Это кучер миссис Олдердайс, который правил двуколкой. Немного корма и целебной мази тотчас вернули бедную животину в хорошее расположение духа.

Джейми с внуком одновременно кивнули, полностью удовлетворенные ответом.

Дальше разговор сосредоточился на причинах дуэли; я встала из-за стола, не дослушав. Фанни незаметно вернулась на кухню и сидела на краю скамьи, улыбаясь собственным мыслям и шуткам Джона Куинси. Проходя мимо нее, я наклонилась и шепотом спросила:

— Ты не знаешь, где Жермен?

Она моргнула, все еще находясь под действием чар необычного гостя, но охотно ответила:

— Знаю, мэм. Думаю, он на крыше. Сказал, что хочет побыть один.

Жермен действительно был на крыше. Он сидел на полу незаконченной спальни в пристройке с односкатной кровлей на втором этаже, обняв подтянутые к груди колени и уткнувшись в них лбом. Маленький темный комочек на фоне белой постели.

Живое воплощение горя — и портрет человека, отчаянно нуждающегося в утешении. На что тогда нужны бабушки? — вспомнились слова Дженни.

Осторожно, чтобы ненароком не свалиться вниз, я обошла комнату, цепляясь за перекрытия и благодаря Бога за сухую безветренную погоду. Стояла тихая звездная ночь, наполненная еле слышным шелестом сосен и крылышек ночных насекомых.

Наконец я пробралась к нему и села рядом; ладони у меня немного вспотели.

— Что случилось, мой хороший?

— Я… — внук осекся, быстро глянул через плечо и придвинулся ближе. — Я получил письмо, — прошептал он, прижав руку к груди. — Мне его дал мистер Майерс; там было мое имя.

Понятно, почему мальчуган так разволновался. Как и Фанни, Жермен впервые получил письмо, адресованное лично ему.

— От кого оно?

— От мамы. — Он нервно сглотнул. — Я узнал почерк.

— Ты его еще не открывал?

Жермен покачал головой, не отнимая руку от груди — будто письмо могло вдруг взять и улететь.

— Жермен, — ласково сказала я и погладила его по спине, ощущая под фланелевой рубашкой худенькие лопатки. — Мама тебя любит. Тебе нечего бо…

— Нет, не любит! — выпалил он и сжался в комок, словно поглубже пряча обиду. — Она не может меня любить. Я… я убил Анри-Кристиана. Она даже видеть меня не желает!

Я обняла его и притянула к себе. Положив голову мне на плечо, Жермен заплакал навзрыд. Тихонько раскачиваясь, я утешала его, словно маленького ребенка, хотя он давно уже вышел из нежного возраста.

Что еще я могла поделать? Говорить, что он ошибается, бесполезно; в таких случаях дети не верят словам, даже правдивым. К тому же, положа руку на сердце, это было не столь очевидно.

— Ты не убивал Анри-Кристиана, — твердо сказала я. — Ведь я тоже была там и все видела.

Действительно была — и ни за что не хотела бы пережить подобное вновь. Одно лишь имя Анри-Кристиана навевало жуткие воспоминания: запах гари; грохот взрывающихся бочонков с чернилами и лаком; объятый ревущим пламенем чердак; Жермен, повисший на веревке высоко над камнями мостовой. Он отчаянно тянет руку к маленькому братику…

Но увы… На глаза навернулись слезы, и я обняла внука покрепче, уткнувшись лицом в его волосы, пахнущие детством и мальчишеской невинностью.

— Даже вспоминать страшно, — вздохнула я. — Ужасная трагедия. Только это был несчастный случай. Жермен, ты изо всех сил пытался его спасти. Сам ведь знаешь.

— Да, — выдавил он. — Но не смог! Не смог, бабуля!

— Знаю, — шептала я, покачиваясь вместе с ним. — Знаю.

Постепенно чувство горя и ужаса уступило место печали. Мы тихо плакали, шмыгая носами; затем я нашла в кармане платок и дала ему, а сама вытерла лицо фартуком.

— Дай-ка письмо. — Откашлявшись, я прислонилась спиной к кровати. — Не знаю, о чем там говорится, однако ты должен его прочесть. Есть вещи, через которые просто нужно пройти.

— Как же я его прочту? — Он беспомощно усмехнулся. — Здесь слишком темно.

— Схожу в хирургическую за свечой, — сказала я, поднимаясь. Тело затекло от долгого сидения в одной позе, и я не сразу обрела равновесие. — На столе есть вода. Выпей немного и залезай в кровать. Я скоро приду.

Я спустилась по лестнице в мрачной решимости, какая овладевает человеком в безнадежных ситуациях, и вскоре вновь поднялась со свечой в руке. Теплое пламя мягко освещало шероховатые ступени, отбрасывая на них тень.

Конечно же, Марсали не винила его в смерти Анри-Кристиана. Но Жермен был прав: глядя на старшего сына, она невольно вспоминала трагичные мгновения, разрывающие ей сердце. Именно поэтому мы и увезли мальчика в Ридж — чтобы расстояние помогло ему и его родителям быстрее залечить душевные раны.

Возможно, теперь он думает, что мать больше никогда не захочет его видеть, и решила сообщить об этом в письме.

— Бедняжки, — прошептала я, имея в виду Жермена, Анри-Кристиана и их мать. Я не сомневалась — почти, — что у Марсали и в мыслях не было ничего подобного. Однако прекрасно понимала, как ему страшно.

Жермен сидел на краешке постели, обхватив колени руками, и смотрел на меня огромными, потемневшими от тоски глазами. Письмо лежало неподалеку. Я взяла его, села рядом и открыла. Затем предложила Жермену прочесть первым — он покачал головой.

— Ну хорошо, — сказала я и, откашлявшись, начала: — Mon cher petit ami…

На этом месте я остановилась от удивления, а Жермен ощутимо напрягся.

— Ох… — выдохнул он еле слышно.

Я тоже невольно охнула, вспомнив эти слова, и у меня отлегло от сердца. Mon cher petit ami — так Марсали называла старшего сына, когда он был совсем малышом, еще до рождения девочек.

Значит, все хорошо.

— Что там дальше, бабуля? Что она пишет?

Немного успокоившись, Жермен прижался ко мне, сгорая от нетерпения.

— Может, сам прочтешь? — с улыбкой спросила я, протягивая письмо.

Внук яростно помотал головой, тряхнув светлыми волосами.

— Нет, лучше ты, — хрипло попросил он. — Пожалуйста, бабуля!

— Как два? — Жермен выхватил у меня страницу и поднес как можно ближе к свече, рискуя опалить бумагу. — Она сказала два?

— Да! — Я и сама была приятно ошарашена и вместе с внуком склонилась над письмом. — Дальше читай сам!

Он расправил плечи, сглотнул и продолжил:

— Как-как? — не поверила я своим ушам. — Шарль-Клэр?

— В честь твоих дедули и бабули, — прочел Жермен и взглянул на меня с сияющей улыбкой.

— Читай дальше, — сказала я и легонько ткнула его локтем в бок. Он кивнул и вновь повернулся к письму, отыскивая пальцем нужную строчку.

— Так что… — его голос на мгновение дрогнул. — Так что, — повторил он, — пожалуйста, mon cher fils[56], возвращайся домой. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты опять был с нами — тогда новый дом станет наконец родным.

С неизменной любовью… — Жермен плотно сжал губы; в устремленных на письмо глазах стояли слезы. — Maman[57], — шепотом дочитал он и прижал письмо к сердцу.

Прошел еще час, прежде чем удалось уложить детей — включая Жермена — и я вновь оказалась в нашей «воздушной» спальне, на этот раз с Джейми. Он стоял в рубашке на краю комнаты, куда не доходил навес, и вглядывался в ночную тьму, пока я высвобождалась из корсета. Наконец я вздохнула с облегчением, когда прохладный ночной бриз коснулся сорочки.

— Саксоночка, у тебя тоже звенит в ушах? — с улыбкой повернулся он ко мне. — Давненько я не слышал столько разговоров в таком тесном помещении.

— Угу. — Я подошла и обняла его за талию. Тяжесть прошедшего дня и вечера вмиг улетучилась. — Здесь так тихо. Я даже слышу стрекот сверчков в кустах жимолости за уборной.

Он притворно застонал и опустил подбородок мне на макушку, прижавшись всем телом.

— Не напоминай. Я и наполовину не закончил уборную для хирургической. А если у нас и дальше будут собираться толпы гостей — придется еще до конца месяца рыть дополнительную яму.

— Мы оба знаем, что Роджер с радостью поможет — стоит только попросить, — заметила я. — Но ты упорно не хочешь его привлекать.

— Он все сделает не так, — фыркнул Джейми.

— Неужели для этого нужен особый талант? — поддразнила я. Джейми был неисправимым перфекционистом во всем, что касалось оружия или инструментов — и уж тем более в рытье безупречных ям для уборных. — Помнишь слова Вольтера: «Лучшее — враг хорошего»?

— Le mieux est le mortel ennemi du bien, — процитировал он на французском. — «Лучшее — смертный враг хорошего». Я уверен, что Вольтер в жизни не вырыл ни одной выгребной ямы. Так откуда ему об этом знать? — Джейми расправил плечи и медленно, с наслаждением потянулся. — Господи, как я хочу поскорее лечь.

— Что же тебе мешает?

— Предвкушать удовольствие не менее приятно, чем его испытывать. К тому же я голоден. Здесь найдется какая-нибудь еда?

— Если дети до нее не добрались. — Наклонившись, я пошарила под кроватью и вытащила корзину, которую припрятала еще днем как раз для такого случая. — Сыр и кусок яблочного пирога тебя устроят?

Он издал неопределенный шотландский звук, выражающий одновременно благодарность и глубокое удовлетворение, и сел на кровать, чтобы наброситься на угощение.

— Марсали прислала Жермену письмо, — сообщила я, усевшись рядом. Подо мной зашуршал набитый кукурузными волокнами матрас. — Джон Куинси тебе не говорил?

— Жермен говорил, — улыбнулся Джейми. — Когда я вышел, чтобы позвать ребятишек в дом, он стоял у колодца и взахлеб рассказывал Джему и Фанни о маленьких братиках. У него даже волосы на макушке топорщились от возбуждения. Уверял меня, что не сможет уснуть — так ему не терпится увидеть родных. Поэтому я дал ему бумагу и чернила — пускай напишет ответ.

Он смахнул крошки с одежды и добавил:

— Фанни помогает ему с правописанием. Интересно, кто научил ее писать? Вряд ли подобный навык пригодился бы ей в борделе.

— Кому-то ведь нужно вести счета и строчить любезные шантажные послания. Хотя, возможно, это задача мадам. Фанни мне не рассказывала, но я думаю, грамоте ее научила сестра.

При мысли о недавнем прошлом нашей подопечной у меня сжалось сердце. Она никогда не говорила ни о прежней жизни, ни о сестре.

— Скорее всего, — кивнул Джейми.

При упоминании Джейн Покок по лицу его пробежала тень. Несчастную девушку арестовали и приговорили к смерти за убийство клиента-садиста, купившего девственность ее младшей сестренки. Бедняжка покончила с собой в ночь перед повешением — за считаные часы до прибытия Уильяма и Джейми, которые примчались ее спасать.

Он сурово сжал губы и покачал головой.

— Что ж… Необходимо как можно скорее отправить Жермена домой. Хотя, боюсь, Фрэнсис будет по нему скучать.

Я нагнулась было, чтобы поднять с пола сброшенную верхнюю одежду, но при этих словах резко выпрямилась.

— Думаешь отправить Фанни с ним? Чтобы она пожила немного с Фергусом и Марсали? Поможет им управляться с детьми…

Джейми на мгновение замер с куском сыра в руке и опять покачал головой.

— Нет. Фергусу будет и без того нелегко прокормить семерых. К тому же Фрэнсис и здесь вполне счастлива. Девчушка к нам привыкла; я бы не хотел, чтобы она чувствовала себя ненужной или думала, будто ее выгоняют. И потом… — поколебавшись, он добавил невзначай: — Уильям поручил ее мне. Чтобы я о ней позаботился.

— Ты надеешься, что он приедет ее повидать? — мягко сказала я.

— Да, — буркнул Джейми. — Поэтому и не хочу, чтобы Уильям приехал и не застал Фрэнсис. — Он откусил кусочек сыра и принялся медленно жевать, отведя взгляд.

Я погладила его по руке, а затем поднялась и начала расправлять и складывать нашу сброшенную одежду: чтобы ее не сдуло с крыши ветром и чтобы она не оказалась до невозможности измятой к утру. Положив на аккуратную кучку свои туфли и спорран Джейми — для веса, — я заметила кончик листка бумаги.

— Чуть не забыла — Майерс ведь и тебе принес письмо! Это оно?

— Да, — сдержанно ответил Джейми, словно не хотел, чтобы я притрагивалась к письму. Я отдернула руку. Однако, отложив недоеденный сыр, он кивнул на листок. — Можешь прочесть, саксоночка. Если хочешь.

— Тревожные вести? — неуверенно спросила я. После всех волнений с письмом Марсали мне не хотелось нарушать покой летней ночи. Если в послании нет ничего срочного — пусть подождет до утра.

— Не то чтобы… Оно от Джошуа Гринхау — помнишь его по Монмуту?

— Помню.

Мне вдруг стало дурно. Я зашивала рану на лбу капрала Гринхау, когда меня подстрелили в разгар битвы. Его потрясенное лицо с нелепо болтающейся на лигатуре иглой, выпавшей из кровоточащего шва, — последнее, что я видела, прежде чем упасть. А потом испытала, без преувеличения, самые болезненные ощущения в своей жизни. Истекая кровью, я лежала на спине, чувствуя всепоглощающую боль и глядя на вращающееся перед глазами небо и деревья. Рядом стоял гонец от генерала Ли, убеждая Джейми бросить меня в грязи.

Я покосилась на письмо: в такой темноте ничего не разгляжу, даже если надену очки.

— О чем он пишет?

— По большей части о том, где находится и чем занимается: пока — ничем особенным. Торчит без дела в Филадельфии. Хотя там есть кое-что о генерале Арнольде. Джошуа говорит, что тот женился на Пегги Шиппен — полагаю, ее ты точно помнишь, — и что его привлекли к суду за спекуляции. Арнольда, не мистера Гринхау.

— Какого рода спекуляции? — спросила я, складывая письмо. Я и правда помнила Пегги, очаровательную восемнадцатилетнюю девушку. Понимая, какое действие оказывает на мужчин ее красота, она отчаянно флиртовала с тридцативосьмилетним генералом в надежде поймать того на крючок. — Понятно, почему генерал Арнольд хотел жениться на Пегги, но вот как ей взбрело в голову выйти за него?

Спору нет, Бенедикт Арнольд отличался редкой харизмой и животным магнетизмом. А еще хромал на одну ногу и — насколько мне известно — не имел ни собственности, ни денег.

Джейми посмотрел на меня как на неразумное дитя.

— Как-никак он военный губернатор Филадельфии. Ее семья поддерживает тори. Ты ведь помнишь, что сделали Сыны Свободы с кузеном Пегги? Возможно, она боялась, что они вернутся за ней и спалят отцовский дом.

— Наверное, ты прав. — Свежий ночной ветерок начал пробирать через влажную сорочку, и я поежилась от холода. — Подай мне, пожалуйста, шаль.

— Что касается спекуляций Арнольда… — Джейми заботливо укутал мои плечи. — Это может быть все, что угодно. Он весь город распродал бы по кирпичику, окажись цена подходящей.

Я кивнула, вглядываясь в ночь, накрывшую нас своим бархатным покрывалом. На мгновение темноту пронзил сноп искр, вырвавшихся из печной трубы на другом конце дома. Они постепенно гасли во мгле, не долетая до земли.

— Бенедикта Арнольда не остановишь, — тихо сказала я. — Даже появись он сейчас передо мной — я и тогда ничего не смогла бы поделать. Ведь так? — Я вопросительно посмотрела на мужа.

— Так, — ответил он вполголоса и взял меня за руку. Его ладонь была большой и сильной, но такой же холодной, как моя. — Пойдем в постель, саксоночка. Я тебя согрею, а потом мы вместе полюбуемся луной.

Некоторое время спустя мы лежали в обнимку, согревая друг друга теплом своих тел, обнаженные и счастливые, несмотря на прохладу ночи. Серебряный серп месяца опускался в западной части небосвода, позволяя звездам засиять еще ярче. Над головой шуршала парусиновая крыша, воздух был наполнен запахами растущих вокруг дома елей, дубов и кипарисов. Одинокий светлячок, сбитый с курса порывом ветра, приземлился на подушку рядом с моей головой, мерцая бледно-зеленым брюшком.

— Oidhche mhath, a charaid[58], — сказал ему Джейми. Светлячок дружелюбно пошевелил усиками и, кружась, улетел к своим собратьям.

— Жаль, мы не можем оставить спальню как есть, — вздохнула я, глядя на исчезающий во мраке огонек. — Так приятно чувствовать себя частью ночи.

— Только если не льет дождь. — Джейми поднял глаза к парусиновому потолку. — Не волнуйся, я успею закончить крышу до первого снега.

— Ты прав, — засмеялась я. — А помнишь нашу первую хижину? Пошел снег, и крыша стала протекать. Ты упрямо отправился ее чинить в разгар вьюги — абсолютно обнаженный.

— Ну а что было делать? — добродушно отозвался он. — Ты же не разрешала выходить на улицу в рубашке.

— Ты неисправим! — Я перекатилась на бок и поцеловала мужа. — От тебя пахнет яблочным пирогом. Там еще осталось?

— Нет. Давай спущусь и принесу тебе кусочек.

— Не стоит. Я не сильно проголодалась. Лучше полежим так еще. Хорошо?

— Ммхм.

Он придвинулся ко мне, а потом вдруг сполз на пол и встал на колени у меня между ног.

— Что это ты задумал?

— Разве сама не догадываешься, саксоночка? — Он устроился поудобнее.

— Ты же только что ел яблочный пирог!

— Не очень-то он был сытный.

— Я не… это имела в виду…

Пальцы Джейми медленно ласкали мне бедра; взбудораженная кожа покрылась мурашками от его теплого дыхания.

— Не беспокойся из-за крошек, саксоночка, — я потом все подберу. Кажется, ты говорила, что бабуины так делают? Или они просто выискивают блох?

— У меня нет блох! — выдохнула я в неловкой попытке пошутить. Однако Джейми охотно рассмеялся, склонил голову и принялся за работу.

— Мне нравится, когда ты вскрикиваешь, саксоночка, — немного погодя пробормотал он во время краткой передышки.

— Мы разбудим детей! — шикнула я, зарывшись пальцами в его шевелюру.

— Ну, тогда попробуй кричать, как пума…

— Далеко отсюда до Филадельфии? — спросила я немного погодя.

Он не сразу ответил, нежно поглаживая мои ягодицы.

— Знаешь, что сказал мне однажды Роджер Мак? «Для американца сто лет — долгий срок, а для англичанина сто миль — долгий путь».

Я слегка повернула голову, чтобы взглянуть на мужа. Его глаза были устремлены в небо, а лицо сохраняло безмятежность, но я поняла, что он имеет в виду.

— Значит, уже скоро? — шепотом спросила я и положила ладонь ему на грудь. Сердце Джейми билось спокойно и ровно, от кожи исходил тонкий мускусный запах наших тел. Эхо сладостной дрожи волнами растекалось по моей спине. — Как думаешь, сколько времени у нас есть в запасе?

— Немного, саксоночка, — тихо ответил он. — Сегодня беда может быть дальше луны, а завтра вдруг окажется у нас на пороге…

Волоски у Джейми на груди приподнялись — то ли от ночной прохлады, то ли от невеселой темы разговора. Схватив мою руку, он поцеловал ее и сел.

— Саксоночка, ты когда-нибудь слышала о человеке по имени Фрэнсис Мэрион? — спросил Джейми будто невзначай.

Я замерла, так и не успев натянуть сорочку, и быстро посмотрела на мужа. Он сидел ко мне спиной, испещренной тонкими серебристыми шрамами.

— Возможно, — ответила я, оценивая критическим взглядом подол. Немного грязноват, но еще день потерпит. Я надела сорочку через голову и потянулась за чулками. — Фрэнсис Мэрион… Это не его, случайно, прозвали Болотным Лисом? Когда-то смотрела диснеевский сериал, и, по-моему, одним из персонажей был некий Мэрион.

Джейми глянул на меня через плечо.

— У него пока нет такого прозвища. Что ты о нем знаешь?

— Почти ничего. Только то, что помню по сериалу. Возможно, Бри даже вспомнит мелодию заставки — то есть музыку, которая звучала в начале каждой… э-э… сцены.

— Каждый раз одна и та же музыка? — он удивленно поднял бровь.

— Ну да. Фрэнсис Мэрион… Помнится, в одном эпизоде красномундирник схватил его и привязал к дереву, так что, по всей видимости, он был…

Тут меня осенило.

— Не был, а есть! — воскликнула я со смешанным чувством ужаса и восторга, неизменно охватывающим меня при встрече с одним из Них. Сперва Бенедикт Арнольд, а теперь… — Ты имел в виду Фрэнсиса Мэриона, который живет… сейчас.

— Брианна тоже почти ничего о нем не помнит.

— Почему он тебя так интересует?

— Почему? — Муж немного расслабился, вернувшись на знакомую территорию. — Саксоночка, ты когда-нибудь слышала о партизанских отрядах?

— Это как-то связано с политикой?

— Нет, виги и тори тут ни при чем. — Джейми налил в бокал вина из кувшина и протянул мне. — Это что-то вроде отрядов наемных солдат — только сражаются они не ради денег. И, в отличие от ополченцев, куда менее щепетильны в методах ведения борьбы.

Я невольно рассмеялась, вспомнив о неоднократных встречах с различными формированиями ополченцев во время Монмутской кампании.

— Понятно. Чем же занимаются партизанские отряды?

Он налил себе вина и коснулся бокалом моего носа — вместо тоста.

— Шатаются по окрестностям, досаждая лоялистам и убивая освобожденных рабов. В общем, ведут себя как заноза в заднице британской армии.

Я округлила глаза. Очевидно, Уолт Дисней предпочел опустить некоторые детали при создании своей версии Болотного Лиса — по вполне понятным причинам.

— Зачем они убивают освобожденных рабов?

— Британцы обычно даруют свободу рабам, вступающим в ряды их армии. Так утверждает Роджер Мак. Судя по всему, мистер Мэрион стал — или станет? — исключением. — Джейми нахмурился. — Возможно, он пока этого не делает. По крайней мере, я не слышал ни о чем подобном.

Я глотнула вина. Прохладный сладкий мускат приятно обволакивал горло, прогоняя ночные тени.

— Где же сейчас промышляет мистер Болотный Лис?

— Где-то в Южной Каролине; видишь ли, в подробности я не вдавался — меня заинтересовала сама идея.

— Идея партизанского отряда? — Я натянула чулки, однако сейчас вдруг задумалась, не стоит ли их вновь снять, поэтому чувствовала себя немного глупо. Но отвертеться от разговора было невозможно.

Джейми машинально потирал бедро правой рукой, напряженно обдумывая ответ.

— Да, — выпалил он наконец, сжимая пальцы в кулак. — Именно это и предлагал Бенджамин Кливленд — помнишь здоровенного мерзавца из-за гор, который пытался мне угрожать? — хотя и не напрямую, но смысл был ясен.

В слабом свете звезд обращенные на меня глаза казались темными и серьезными.

— Я больше не стану сражаться в рядах Континентальных войск. Сыт по горло армиями. Да и вряд ли генерал Вашингтон примет меня обратно. — Он грустно усмехнулся.

— Помнится, Джуда Биксби рассказывал, что ты весьма решительно заявил о своей отставке. Жаль, я все пропустила.

Моя улыбка тоже вышла безрадостной. Я пропустила это, поскольку в момент, когда Джейми писал заявление об отставке на спине у гонца, прибывшего с целью призвать его в строй, лежала на земле у ног мужа, истекая кровью. Джуда — один из присутствовавших молодых лейтенантов — рассказывал, что Джейми написал отказ от службы грязью, смешанной с моей кровью.

— Да уж, — сухо отозвался Джейми. — Не знаю, как отнесся к этому Вашингтон, но, по крайней мере, меня не арестовали и не повесили за дезертирство.

— Полагаю, у него и других забот хватало.

После ранения в битве при Монмуте я была не в состоянии следить за ходом военных действий. Меня это совершенно не интересовало. Только от войны не убежишь. Мы жили в Саванне, когда город захватили британские войска, и, насколько мне известно, они по-прежнему там. Однако новости, словно горные ручьи, обычно стекаются к прибрежным городам — благодаря газетам, судоходству и недавно созданной почтовой службе. Требуется немало времени и усилий, чтобы донести информацию в такие отдаленные и труднодоступные места, как Фрэзер-Ридж.

— Уж не собираешься ли ты создать собственный партизанский отряд? — спросила я шутливо.

— Почему бы нет? — ответил Джейми мне в тон. — Не для того, чтобы заниматься разбоем и убийствами. Давненько я не участвовал в разбойных вылазках, — добавил он с ностальгическими нотками в голосе. — А для защиты Риджа. Когда война дойдет до наших мест, небольшая банда может оказаться весьма кстати.

Последняя фраза прозвучала до жути обыденно. Я резко села и подозрительно сощурилась.

— Банда? Ты хочешь сколотить банду?

— Ну да. Саксоночка, неужто ты никогда не слышала этого слова?

— Слышала, конечно. — Я отпила немного вина в надежде обрести спокойствие. — Не думала, что и ты его знаешь.

— Само собой, знаю! — Джейми удивленно приподнял бровь. — Это ведь шотландское слово.

— Разве?

— Да. Главное — правильно выбирать товарищей по банде, саксоночка. Slàinte. — Он взял у меня бокал, поднял его в шутливом салюте и вмиг осушил.

Мы с Мэнди стояли у стола напротив друг друга — ей пришлось взобраться с ногами на скамью — и не сводили глаз с маленькой желтой миски.

— Долго еще, бабуля?

— Десять минут, — ответила я, глянув на одолженные у Дженни часы с боем из серебряной филиграни. — Прошло всего две. Ты лучше посиди пока: что толку стоять и смотреть? Это никак не поможет ускорить процесс.

— Нет, помозет! — уверенно заявила внучка. Заметив мою невольную улыбку, она вскинула голову и добавила: — Дземми говорит, нузно смотреть очень внимательно, а то они убегут.

Спохватившись, что сама нарушила правило и отвела глаза, Мэнди вновь упрямо уставилась на миску, чтобы не дать дрожжам перевалиться через край и уползти.

— Ты уверена? Речь точно шла о дрожжах? Может, твой брат имел в виду кроликов? — предположила я, однако на всякий случай продолжала смотреть. Затем понюхала воздух над миской; Мэнди с воодушевлением сделала то же самое.

— Думаю, тесто получится отменное, — сказала я. — Чудесный запах! Такой… дрожжевой.

— Дроззевой! — кивнула Мэнди, радостно хрюкнув.

— Если бы дрожжи утратили свои свойства, то есть испортились, — пояснила я, — пахло бы очень неприятно.

Можно было бы подождать все десять минут и показать внучке пену, которая образуется при смешивании дрожжей с теплой подслащенной водой, но я и так уже с облегчением увидела, что с ними все в порядке. Иначе пришлось бы использовать соду с золой — правда, тогда мы потратили бы гораздо больше времени и усилий, чтобы испечь печенье.

— Теперь отложим немного закваски в молоко. — Я зачерпнула ложкой солидную порцию из горшочка с закваской и плюхнула в чистый кувшин. — На следующий раз.

В дверном проеме показалась голова Джейми.

— Саксоночка, ты не одолжишь мне малышку на пару минут?

— Конечно, — поспешно ответила я, едва успев перехватить внучкину руку в дюйме от открытого мешка с мукой. — Иди помоги дедушке, моя хорошая!

— Ладно, — охотно согласилась Мэнди и, прежде чем я успела ее остановить, проворно набила рот печеньем с изюмом, которое мы испекли накануне. — Фто нувно, деда?

— Нужно, чтобы ты немножко посидела на одной штуковине. — Он наморщил длинный нос, принюхиваясь к запаху масла и изюма, и мигом протянул руку к подносу.

— Так и быть, — сдалась я. — Можешь взять одно. Только, ради бога, съешь здесь; если мальчишки увидят, тотчас налетят как саранча.

— Фто ва санча?

— Мэнди! Ты ухитрилась затолкать в рот еще одно печенье?

Выпучив глаза, Мэнди героическим усилием проглотила большую часть лакомства.

— Нет, — заявила она, просыпая крошки.

Джейми съел свою порцию чуть более аккуратно.

— Очень вкусно, саксоночка! — похвалил он, кивнув на поднос. — Из тебя выйдет отличный кондитер. — Улыбнувшись во весь рот, он взял внучку за руку и направился к двери.

За неимением керамической банки для печенья (может, сделать ее самой? Лучше попрошу Брианну. Надо только восстановить старую печь для обжига) я высыпала свежую порцию в маленький котелок и накрыла тарелкой. Сверху положила два увесистых гладких камня — мы держали их у очага и использовали для обогрева постели в самые холодные ночи. От мальчишек это не поможет, зато убережет от насекомых и — вероятно — от разорительных набегов енотов. Кухонные стены были крепкими, но большинство окон по-прежнему оставались без стекол.

Я задумчиво посмотрела на котелок, оценивая варианты, а затем отнесла его в хирургическую и заперла в шкаф, где хранился дистиллированный спирт, физраствор и другие скучные медицинские вещи. С веранды послышались голоса Джейми и Мэнди. Я вышла посмотреть, чем они там занимаются.

Опустившись на колени, Джейми ошкуривал деревянную штуковину — по-видимому, это было будущее сиденье для уборной, предназначавшееся Мэнди.

— Ну-ка попробуй, — сказал он, опустившись на пятки. — Присядь на него.

Внучка захихикала, но послушно села.

— Что это, деда?

— Помнишь мышонка, который забежал в твою комнату на прошлой неделе?

— Да. Ты поймал его рукой. Он тебя укусил? — сочувственно спросила Мэнди.

— Нет, a leannan, он вскарабкался по рукаву, выскочил из воротника, шмыгнул в спальню и спрятался в бабушкиных туфлях. Помнишь?

Она наморщила лобик.

— Да. Ты закьичал.

— Точно. Иногда мышата — и другие маленькие зверьки, — убегая от опасности, прячутся в нашей уборной. В основном они безобидные. — Он предостерегающе поднял палец. — Однако могут тебя напугать. Если такое случится, я не хочу, чтобы ты со страху провалилась в выгребную яму.

— Фууууу! — захихикала Мэнди.

— Зря смеешься, — с улыбкой сказал Джейми. — Твой дядя Уильям провалился туда несколько лет назад, и ему это совсем не понравилось.

— Кто такой дядя Уильям?

— Брат твоей мамы. Вы еще не встречались.

Мэнди озадаченно нахмурила черные бровки.

Заметив меня, Джейми пожал плечами.

— Какой смысл объяснять? Думаю, мы и так его скоро увидим.

— Ты уверен? — с сомнением спросила я.

Хотя во время их прошлой встречи обошлось без скандалов, Уильям еще явно не сумел окончательно примириться с обстоятельствами своего рождения.

— Уверен, — ответил муж, сосредоточенно высверливая дырочку. — Он приедет навестить Фрэнсис.

Позади раздался еле слышный вздох. Обернувшись, я увидела Фанни, которая только что спустилась из сада с полной корзиной зелени. Милое личико девочки побледнело; она смотрела на Джейми круглыми от удивления глазами.

— Уильям… приедет? Сюда? Чтобы повидать меня? — На последнем слове ее голосок дрогнул.

Джейми глянул на нее через плечо и кивнул.

— Я бы на его месте приехал. А значит, он поступит так же.

Я вернулась на кухню, чтобы проверить дрожжи. Как и следовало ожидать, на поверхности воды образовалась грязноватая пена — часы показывали, что прошло ровно одиннадцать минут. Собирая ингредиенты для печенья, я обнаружила, что какой-то негодник съел все сливочное масло из горшочка, а сало закончилось. Кроме меня, в доме никого не было: Джейми и Мэнди увлеченно болтали на веранде. Времени еще предостаточно: успею сбегать за сливками в кладовку над родником и взбить масло, пока тесто не поднялось.

Медленно спускаясь по тропинке с двумя полными ведрами сливок, я увидела женщину, решительно приближающуюся к дому. Незнакомка была высокой, в черном платье и соломенной шляпе с широкими полями, которую она придерживала рукой — чтобы ветром не сдуло.

Джейми куда-то исчез — возможно, отлучился за инструментом, — но Мэнди все еще торчала на веранде, испытывая новое сиденьице и что-то напевая Эсмеральде. На женщину она не обратила никакого внимания. Та оказалась более пожилой, чем я думала, — меня сбила с толку легкая поступь и безупречная осанка. Подойдя ближе, я заметила морщины у нее на лице и седые волосы, выбивающиеся из-под чепца, который незнакомка носила под шляпой.

— Девочка, где твой отец? — властно спросила она, остановившись напротив Мэнди.

— Не знаю, — послышался внучкин ответ. — Это Эсмеральда, — сказала она, показывая гостье куклу.

— Я хотела бы поговорить с твоим отцом.

— Ну ладно, — дружелюбно отозвалась Мэнди и вновь затянула свою песенку, нещадно коверкая слова: — Ферра Жаку, Ферра Жаку, дорми вууу…[59]

— Сейчас же прекрати! — резко оборвала ее женщина. — Посмотри на меня.

— Зачем?

— Ты очень непослушная девочка, и твоему отцу следует тебя выпороть.

Вспыхнув, Мэнди вскочила с ногами на новое сиденье.

— Уходи! — запальчиво крикнула она. — Не то фмою тебя в унитаз! — Малышка махнула рукой, нажимая воображаемый рычаг смывного бачка. — Ззух!

— Что ты мелешь, несносное дитя?

Незнакомка побагровела. Все это время я ошеломленно наблюдала за происходящим, однако теперь опустила ведра, решив вмешаться, пока ситуация не вышла из-под контроля. Но опоздала.

— Я засуну тебя в унитаз и фмою, как какаску! — крикнула внучка, топнув ножкой.

Рука незнакомки со змеиным проворством взметнулась и отвесила Мэнди пощечину.

На секунду воцарилось гробовое молчание, а затем сразу несколько вещей произошли одновременно. Я бросилась к веранде и, споткнувшись о ведро, растянулась на тропинке в молочной луже. Мэнди издала истошный вопль, который наверняка был слышен на многие мили аж до самой Фургонной дороги. Джейми выскочил из дома, словно король-демон из пантомимы.

Он подхватил внучку на руки, спрыгнул с веранды и оказался лицом к лицу с незнакомкой, прежде чем я успела подняться на колени.

— Убирайтесь из моего дома, — сказал он ледяным тоном, ясно давая понять, что любой другой вариант поведения будет караться немедленной смертью.

Старуха не дрогнула — надо отдать ей должное. Сорвала с головы широкополую черную шляпу, чтобы та не заслоняла обзор, и гневно уставилась на моего мужа.

— Сэр, девочка была со мной груба. Я этого не потерплю! Очевидно, никто не занимался ее воспитанием. Неудивительно. — Она смерила Джейми презрительным взглядом.

Мэнди перестала вопить и горько рыдала, уткнувшись в дедову рубашку.

— Спасибо, что напомнили о манерах, — учтиво сказала я, выжимая мокрый фартук. — Полагаю, мы еще не имели чести с вами познакомиться. — Я вытерла руку о юбку и протянула незнакомке. — Клэр Фрэзер.

Ее лицо не поменяло негодующего выражения, но будто окаменело. Не говоря ни слова, она отступила на пару шагов. Джейми не двигался, лишь поудобнее перехватил Мэнди; его черты были так же суровы и непреклонны.

Дойдя до края тропинки, женщина остановилась как вкопанная и вздернула подбородок.

— Вы все, — бесстрастно заявила она, обведя шляпой меня, Джейми, Мэнди и наш дом, — отправитесь прямиком в ад.

Высказав это пророчество, незнакомка бросила на веранду небольшой сверток, повернулась к нам спиной и медленно удалилась, словно зловещая птица.

— Черт возьми, кто эта старая ведьма? — спросил Джейми.

— Злая колдунья! Ненавизу ее! — запальчиво ответила Мэнди. Ее личико было все еще красным, а нижняя губка обиженно выпячена.

— Может, ты и права…

Я осторожно подняла маленький предмет, завернутый в промасленный шелк и перевязанный странным шнуром со множеством узелков, и опасливо принюхалась. Сквозь запах пропитанной маслом ткани пробивался горьковатый аромат хинина; я даже почувствовала на языке его привкус.

— Иисус твою Рузвельт Христос! — Я изумленно уставилась на мужа. — Она принесла мне хинную кору!

— Я же говорил, саксоночка: Брианна и Роджер Мак придумают, как ее раздобыть, — стоит им лишь намекнуть. А значит… — медленно произнес он, глядя вслед зловещей старухе, — мы только что познакомились с миссис Каннингем.

Две недели спустя

Второй этаж был почти достроен. Осталось закончить внутренние стены да положить крышу. Еще каких-то три месяца, и им с Клэр больше не придется мерзнуть ночами под открытым небом. Джейми даже немного загрустил от этой мысли, однако тут же представил, как уютно будет спать на пуховой перине возле теплого очага под завывание вьюги за окном.

Он медленно опустился на большой стул у огня, испытывая приятную боль в натруженных суставах и предвкушая скорый отдых. Все давно спали, кроме Клэр — она отправилась принимать роды у кого-то из поселенцев, живущих у подножия холма. Он скучал по ней, но это было сладостное чувство — нечто похожее порой ощущаешь, разминая затекшую спину после тяжелой работы. Возможно, уже завтра она вернется. Ну а пока можно погреться у огня, выпить красного вина и почитать хорошую книгу. Джейми достал из кармана очки и нацепил их на нос.

Вся их библиотека состояла из двух стопок книг, скромно лежащих на столе рядом с бокалом вина. Например, маленькая Библия в зеленом тканевом переплете (ужасно непрактичном). Всякий раз, оказываясь рядом, Джейми с благодарностью касался затертой обложки: книга была его давнишним спутником и другом, с которым пройдено столько невзгод. А вот «Счастливая куртизанка, или Роксана»…[67] Джем пока не проявлял к ней интереса, хотя паренек уже достаточно хорошо читает и сразу смекнет, о чем здесь говорится. Пожалуй, стоит унести ее наверх в их с Клэр спальню.

Неплохо сохранившийся экземпляр «Одиссеи» в переводе мистера Поупа — можно будет прочесть внуку пару отрывков; наверняка ему понравятся описания кораблей и чудовищ. Заодно, глядишь, и латынь подучит между делом. «Джозеф Эндрюс»…[68] Сплошное бумагомарательство! Надо попробовать всучить ее Хью Гордону — тот любит подобную белиберду. Еще не читанная «Манон Леско»[69] на французском, в красивом сафьяновом переплете. По лицу Джейми пробежала тень: книгу прислал Джон Грей, еще до того, как…

Он что-то раздраженно пробурчал себе под нос и, поддавшись внезапному порыву, вытащил из стопки большую ярко-оранжевую книжку Мэнди «Зеленые яйца с ветчиной». Цвет, заглавие и смешной зверек на обложке вызывали невольную улыбку; пары минут в компании Сэма хватило, чтобы вернуть отличное расположение духа.

Услышав шаги на лестнице, Джейми насторожился, но это оказалась всего лишь Блубелл; она подошла на мягких лапах, слегка виляя хвостом, на всякий случай обнюхала хозяина в надежде на угощение и демонстративно встала у задней двери.

— Иди, a nighean, — вздохнул он, выпуская собаку. — Только смотри не попадись в зубы пумам.

Махнув хвостом, гончая тут же скрылась в ночи, а Джейми задержался на пороге, вглядываясь в темноту и прислушиваясь.

Было тихо — лишь деревья о чем-то шептались в лесу. Он сошел с крыльца и посмотрел на звезды, чтобы напитаться их безмятежностью и прогнать с души вызванную «Манон Леско» досаду. Затем наполнил легкие прохладным сосновым воздухом и медленно выдохнул.

— Так и быть, чертов сукин сын, я тебя прощаю, — сказал он, обращаясь к Джону Грею. На сердце вдруг стало удивительно легко.

Кусты рядом с уборной зашевелились, предваряя возвращение гончей. Придерживая дверь, Джейми терпеливо ждал, пока собака все тщательно обнюхает. Вильнув хвостом, она наконец прошмыгнула в дом и бесшумно умчалась вверх по лестнице.

Обретя душевное спокойствие, он немного прогулялся под звездным небом до растущего у колодца можжевельника — попить воды и отломить веточку. Ему нравился запах ягод — Клэр говорила, что их используют для придания аромата джину. Правда, к джину он был равнодушен.

Вернувшись в дом, хозяин запер дверь, расшевелил дрова в очаге и снова подошел к книгам. Свежий аромат можжевеловой ветки отлично сочетался с вином. Джейми взял было одну из подаренных Бри книжек про хоббитов — маленькую, но довольно увесистую. Однако шрифт оказался настолько трудночитаемым, что у него вмиг разболелась голова, и даже очки не помогли; он положил томик на место, выискивая глазами что-нибудь более подходящее.

Для «Манон» пока не время. Прощение, хотя и искреннее, далось нелегко; придется еще не раз повторить эти слова, прежде чем он вновь сможет разговаривать с Джоном Греем.

Именно мысль о неохотно высказанном прощении определила выбор книги (Брианна привезла ее для себя). «Душа мятежника», написанная Фрэнком Рэндоллом.

— Хмм… — Джейми вытащил книгу из стопки и повертел в руках.

В ней было что-то странное; солидный вес и размер, приличный переплет, однако в качестве фона для бумажной обложки выбран необычный тартан в розово-зеленую клетку, на котором нарисован бледно-зеленый квадратик с весьма достоверным изображением эфеса шотландского меча и части клинка. Под квадратом шел подзаголовок: «Шотландские корни американской революции». Странность в том, что книга была обернута в какой-то прозрачный, скользкий на ощупь материал — не в бумагу. Пластик. Так сказала Брианна, когда он спросил. Слово понятное, только вот что оно означает? Джейми перевернул книгу, чтобы взглянуть на фотографию — он уже почти привык к фотоснимкам, хотя до сих пор внутренне вздрагивал при виде смотрящего с бумаги человека.

Он на мгновение прижал большой палец к носу Фрэнка Рэндолла. Затем повертел книгу: на бликующей в свете очага пластиковой обложке остался едва заметный отпечаток.

Смущенный своей ребяческой выходкой, он стер пятно рукавом и положил книгу на колени. Автор спокойно взирал на него через очки в темной оправе.

Проблема не только в авторе. Клэр, Бри и Роджер Мак порой делились тревожной информацией о будущем, однако их присутствие успокаивало Джейми: какими бы ужасными ни были грядущие события, многим удалось их пережить. Только его не покидало неприятное ощущение, что близкие не говорили всей правды, хотя и не лгали в открытую. Другое дело — Фрэнк Рэндолл: историк, чей рассказ о том, что случится в ближайшие годы, будет…

Джейми пока не знал, каким именно. Пугающим? Печальным? А может, обнадеживающим… хотя бы местами.

Фрэнк не улыбался, но лицо у него было приятное. Изрезанное глубокими морщинами. Война ни для кого не проходит бесследно.

— Как и семейная жизнь с Клэр, — добавил он вслух, удивившись звуку собственного голоса. Хлебнул вина из бокала, немного подержал во рту и проглотил, после чего перевернул книгу.

— Что ж, англичанин… Я пока не знаю, готов ли тебя простить, — пробормотал Джейми, вдыхая свежий запах можжевельника и открывая томик на первой странице. — И получу ли твое прощение. Для начала посмотрим, что ты расскажешь.

Утром он проснулся в полном одиночестве, вздохнул и, потянувшись, слез с кровати. Как ни странно, ему вовсе не снились описанные Рэндоллом события. Он видел весьма приятный сон о плавании Ахилла — вот бы рассказать о нем Клэр! Чтобы окончательно проснуться, Джейми направился к умывальнику, стараясь зафиксировать в памяти самые яркие эпизоды сновидения. Надо надеяться, к ужину Клэр будет дома.

— Мистер Фрэзер? — раздался голос Фрэнсис после робкого стука в дверь. — Ваша дочь просила передать, что завтрак готов.

— Да? — Ничем съестным пока не пахло. Хотя «готов» — понятие относительное. — Иду, малышка. Taing.

— «Тэнг»? — изумленно переспросила она.

Улыбнувшись, он натянул чистую рубашку и открыл дверь. Фанни выглядела смущенной, но держалась на удивление прямо, и Джейми учтиво поклонился.

— Taing, — повторил он как можно более внятно. — Это означает «спасибо» на гэльском.

— Вы уверены? — Девочка слегка нахмурилась.

— Абсолютно, — заверил он. — «Moran taing» значит «большое спасибо», если хочешь выразить более глубокую благодарность.

Фанни залилась румянцем.

— Извините, я не то имела в виду. Ну конечно, вы уверены. Только вот… Жермен говорил, что по-гэльски «спасибо» будет «табаглэт». Это неправда? Может, он хотел надо мной подшутить?

— Tapadh leat, — поправил Джейми, едва сдерживая смех. — Жермен не обманул. Просто «moran taing» чаще используется в повседневной жизни. Другое выражение больше подходит для официальных случаев. Например, если кто-то спас тебе жизнь или выплатил твои долги, ты скажешь ему «Tapadh leat», если же тебе передали соль за столом, хватит и обычного «Taing». Поняла?

— Да, — машинально кивнула она. А когда Джейми улыбнулся, улыбнулась в ответ, покраснев еще сильнее.

Спускаясь за ней по лестнице, он размышлял о характере Фанни. На редкость занятная девчушка: замкнутая, но совершенно не стеснительная. Хотя можно ли быть стеснительной, если растешь в борделе, готовясь стать шлюхой?

Наконец Джейми учуял запах каши — правда, слегка подгоревшей. Поморщившись, он стоически придал лицу любезное выражение и зашел на кухню, бросив мимолетный взгляд на неоконченные стены кабинета и едва намеченный каркас гостиной. После обеда неплохо бы поработать часок в кабинете — скорее всего, к тому времени он вернется из…

— Madainn mhath[70], — поприветствовал Джейми домочадцев, задержавшись ненадолго в пустом проеме, где вскоре появится дверь — возможно, уже на следующей неделе.

— Дедуля! — Мэнди вскочила со скамьи, отпихнув тарелку с кашей и едва не перевернув кувшин молока. К счастью, Брианна успела вовремя его подхватить.

Джейми поднял малышку на руки и улыбнулся Джему, Фанни, Жермену и Брианне.

— Мама спалила кашу, — сообщил Джем. — Но если добавить меда, то почти незаметно.

— Все в порядке, — заверил Джейми, садясь за стол и пристраивая Мэнди на коленях. — Это ведь не из нашего улья? Пчелы Клэр еще не успели привыкнуть к новому месту.

— Нет. — Брианна покачала головой и пододвинула отцу миску с кашей, кувшин молока и горшочек меда. Лицо ее раскраснелось — надо полагать, от жара огня. — Мед достался маме от Гектора Макдональда в уплату за лечение сломанной ноги. Извини, что испортила кашу; думала, успею сбегать в коптильню, пока она варится… — Дочка кивнула в сторону очага, где на большой сковороде шкварчали полоски бекона.

— А где твой муженек? — тактично перевел он разговор на другую тему, сбрызгивая медом кашу.

— На рассвете за ним прибежал один из детей Маккиннона.

Джейми нахмурился. Как он мог не услышать, что кто-то пришел?

— Ты просто устал, — добавила Бри, словно прочтя его мысли. — Так что неудивительно. Не волнуйся, ничего страшного не случилось: бабуля Маккиннон опять собралась помирать — уже третий раз за месяц — и потребовала священника. Ой, бекон!

Бри вскочила со скамьи, но Фанни уже метнулась к сковороде, чтобы перевернуть обжаренные ломтики на другую сторону. В животе у Джейми заурчало от аппетитного аромата.

— Спасибо, Фанни! — Бри снова села и взялась за ложку.

— Мистер Фрэзер? — спросила девочка, отмахиваясь от дыма.

— Да, малышка?

— А как будет по-гэльски «пожалуйста»?

Я нашла в ручье неглубокое местечко с галечным дном и торопливо стянула через голову платье и фартук, стараясь не дышать. За исключением гангренозных конечностей и полуразложившихся трупов, ничто не пахнет более омерзительно, чем свиное дерьмо. Ничто.

Все еще задерживая дыхание, я свернула испачканную одежду и бросила в воду. Затем подобрала на берегу два больших камня, скинула туфли и шагнула следом. Платье начало разворачиваться, колыхаясь над галечным дном, словно огромный синий скат. Я бросила на него камень, а вторым придавила холщовый фартук, расправив его голыми ступнями.

Решив проблему, я зашла по щиколотку в холодный стремительный поток и с облегчением вздохнула.

Вообще-то я далека от животноводства — Джейми и дети не в счет, — однако всем нам порой приходится быть ветеринарами. Я навещала юного Элмо Кэрнса, чтобы проверить, как срастается сломанная рука, когда его столь же юная и глубоко беременная свинья вдруг решила опороситься, но что-то явно пошло не так. Бедная хавронья распростерлась на полу у ног Элмо, а ее огромный живот ходил ходуном. Взволнованный хозяин пояснил, что она для него «вроде домашней любимицы».

Поскольку Элмо из-за сломанной руки временно лишился трудоспособности, мне пришлось самой сделать все необходимое. И хотя результат был более чем удовлетворительным — стопроцентная выживаемость, восемь здоровых поросят, шесть из которых женского пола (одного Элмо обещал подарить мне, «если мамаша их всех не сожрет»), — я не собиралась тащиться до самого дома, измазанная продуктами свиной жизнедеятельности.

День выдался жаркий, застывшее в полном безветрии марево предвещало грозу, а поднимающаяся от воды прохлада приятно освежала разгоряченное от ходьбы тело. Решив, что без корсета мне станет еще приятнее, я собралась было снять и его, как вдруг услышала за спиной громкое покашливание.

— Иисус твою Рузвельт Христос! — выругалась я, сдернув корсет, и резко обернулась. — Кто вы, черт побери, такие?

Их было двое: из «благородных», судя по одеянию. Конечно, не мне судить о подобающем внешнем виде, но выглядели незнакомцы довольно нелепо: из шелковых чулков торчали лисьи хвосты, в застежки туфель набилась грязь, вся одежда — в сосновой смоле. У одного на сюртуке красовалась огромная прореха, сквозь которую желтела шелковая подкладка.

Приоткрыв рты, они оглядели меня с (взлохмаченной) головы до (босых) ног, задержав взор на едва прикрытой груди — влажный муслин нижней рубашки прилип к телу, а соски затвердели от прохладного воздуха. Воистину неподобающее зрелище.

Я осторожно отлепила ткань от кожи, надеясь, что они перестанут так пялиться.

Тот, что с дырой в сюртуке, опомнился первым и вежливо кивнул. Взгляд его светился осторожным любопытством.

— Меня зовут Адам Грейнджер, а это… — кивнул на более молодого спутника, — мой племянник, мистер Никодимус Партленд. Не подскажете ли, милейшая, как нам проехать к дому капитана Каннингема?

— Конечно, — ответила я, поборов инстинктивное желание пригладить волосы. Затем махнула рукой в сторону северо-востока. — Вам туда. Однако до его дома еще добрых три мили. Боюсь, вы не успеете до грозы.

Им стоило прислушаться к моим опасениям: растущие вдоль ручья ивы зашелестели от внезапного порыва ветра, а небо на западе почернело от туч. Буря пока бушевала где-то далеко в горах, но очень скоро дойдет и до нас.

Соблюдая законы гостеприимства (хотя по большей части из любопытства), я подобрала мокрую одежду и вышла на берег.

— Вам лучше остановиться у нас и переждать бурю, — предложила я мистеру Грейнджеру, выжимая платье и сворачивая его в узел. — Дом совсем рядом. Как только погода наладится, кто-нибудь из мальчишек проводит вас к капитану Каннингему; его хижина стоит на отшибе.

Переглянувшись, оба посмотрели на темнеющее небо, разом кивнули и приготовились следовать за мной. Мне не понравилось, каким взглядом мистер Партленд окинул мою грудь; чтобы не доставлять ему удовольствия пожирать глазами мои ягодицы, я пропустила путников вперед. Затем сунула мокрые ноги в туфли и пошла следом, так и не обсохнув.

Мистеру Грейнджеру было на вид около пятидесяти, а Партленду — лет тридцать пять. Оба отличались стройностью, а Никодимус Партленд — высокий и мускулистый — имел к тому же неприятную манеру смотреть как бы сквозь собеседника. Он беспрестанно оглядывался через плечо, словно желая убедиться, что я никуда не исчезла.

Не прошло и двадцати минут, как мы добрались до дома. В воздухе уже пахло озоном, а в отдалении слышались грозовые раскаты.

— Джентльмены, добро пожаловать в Новый дом! — сказала я, кивнув на входную дверь.

На пороге появился Джейми с котом Адсо, который соскочил с рук хозяина и шмыгнул мимо меня. За ним с радостным лаем ринулась Блубелл. Увидев чужаков, она встала как вкопанная и, ощетинившись, зарычала.

Джейми сошел с веранды и схватил гончую за загривок.

— Тихо, девочка, — сказал он ей и, легонько встряхнув, отпустил. — Прошу прощения, джентльмены.

Столкнувшись с неожиданной угрозой, Партленд отпрянул и прижал руку к карману, в котором, по-видимому, лежал пистолет. Он не сводил глаз с собаки, даже когда по просьбе Джейми вышла Фанни и увела Блубелл в дом.

Однако мистеру Грейнджеру было плевать на собак. Он во все глаза смотрел на Джейми. Заметив его пристальный взгляд, тот с легким поклоном протянул руку.

— Джеймс Фрэзер к вашим услугам, сэр.

— Я… То есть… — Тряхнув головой, мистер Грейнджер сжал его ладонь. — Мистер Адам Грейнджер, сэр. Неужели тот самый генерал Фрэзер?

— Был им когда-то, — коротко ответил Джейми. — А вы, сэр?.. — Он повернулся к Партленду, который оценивающе его разглядывал, словно коня на ярмарке.

— Никодимус Партленд, сэр, ваш покорный слуга, — с улыбкой ответил гость. Однако по тону было ясно, что покорности от него ждать не стоит. Как и уважения.

— Ваша… кхм… женщина, — спохватился вдруг мистер Грейнджер, вспомнив о моем присутствии, — любезно предложила переждать грозу здесь. Если, конечно, мы вас не стесним.

— Вовсе нет. — Джейми оглядел меня, и его губы дрогнули в легкой усмешке. — Сэр, разрешите представить мою жену — миссис Фрэзер.

Фанни вновь вышла на порог — посмотреть, кого облаяла Блубелл. Следом появилась Брианна. Когда с представлениями было покончено, Джейми пригласил путников в дом, многозначительно посмотрев на Бри. Та послушно кивнула.

— Моя дочь проводит вас, джентльмены. Я скоро к вам присоединюсь.

Дождавшись, пока они зайдут в дом, Джейми повернулся ко мне.

— Саксоночка, где тебя черти носили? — прошипел он.

— Помогала свинье опороситься, — коротко бросила я и в доказательство вручила ему свернутую в узел мокрую одежду, от которой до сих пор разило свиными экскрементами. Эту вонь ни с чем не спутаешь.

— Господи, — поморщился Джейми, держа сверток на расстоянии вытянутой руки. — Фрэнсис, детка, унеси это, пожалуйста! Может, стоить замочить? Или лучше сжечь? — спросил он, поворачиваясь ко мне.

— Замочи одежду в холодной воде с жидким мылом и уксусом, — распорядилась я. — А потом мы ее прокипятим. И спасибо, Фанни!

Девочка кивнула и забрала сверток, наморщив нос.

— Кто эти люди? — Джейми кивнул подбородком на дверь, за которой скрылись Партленд и Грейнджер. — И какого дьявола ты разгуливаешь перед незнакомцами в исподнем?

— Я как раз стирала платье в ручье, когда они появились. — Подозрительность мужа начинала меня раздражать. — Я не приглашала их ко мне присоединиться.

— Знаю. Не сердись. — Сделав глубокий вдох, он немного успокоился. — Просто мне не понравилось, как на тебя смотрит тот, что помоложе.

— Мне тоже. А насчет того, кто они…

В этот момент мимо шла Фанни, направляясь вместе с Блубелл в сторону бокового двора, где стояло корыто для стирки.

— Который молодой — офицер, — уверенно заявила девочка. — Они всегда думают, что им все дозволено.

Я озадаченно уставилась ей вслед.

— Эти двое не похожи на военных, — пожала я плечами. — Между прочим, старший назвал меня «милейшая». Возможно, они приняли меня за твою домработницу.

— Мою кого?.. — В его голосе звучало оскорбленное удивление.

— Ну, так называют прислугу, убирающую в доме, — пояснила я, осознав, что в восемнадцатом веке это слово еще не использовалось и Джейми мог превратно его истолковать. — В общем, они сказали, что ищут капитана Каннингема. А поскольку приближалась гроза…

Она и впрямь приближалась. Ветер пригибал к земле траву и раскачивал кроны деревьев; лес ходил ходуном, почти все небо заволокло огромными черными тучами, в которых угрожающе поблескивали молнии.

Из дома вышла Брианна, протягивая мне полотенце.

— Па, я провела их в твой кабинет. Правильно?

— Спасибо, дочка.

— Постой, Бри, — спохватилась я, выглядывая из полотенца. — Может, вы с Фанни спуститесь в погреб и принесете немного овощей? И чего-нибудь еще… Например, сладкого — варенья или изюма. Кем бы они ни были, придется их накормить.

— Конечно, — кивнула она. — Вы не знаете, кто эти люди?

— Тот, что помоложе, — офицер. Так считает Фанни, — сказал Джейми. — В общем, посмотрим. Идем, саксоночка. — Он приобнял меня за талию, чтобы сопроводить внутрь. — Тебе нужно обсохнуть.

— И одеться.

— Да, и это тоже.

Погреб находился на другой стороне большой поляны, хотя и не очень далеко от коптильни. Открытое пространство — без деревьев и построек — совершенно не защищало от ветра. Он яростно подталкивал их в спину, надувая юбки, и даже сорвал с Фанни чепец.

Брианна успела вовремя подхватить проносящийся мимо муслин. Распущенные волосы, разметавшись, лезли в лицо и в глаза — как и у Фанни, так что обе почти ничего не видели. Переглянувшись, они невольно рассмеялись. А когда первые капли дождя упали на землю, с визгом побежали к погребу, чтобы поскорее оказаться в укрытии.

Погреб был вырыт в склоне холма, грубую деревянную дверь по обеим сторонам обрамляли уложенные друг на друга камни. Дверь заклинило, однако Бри распахнула ее могучим рывком, и они ввалились внутрь — немного подмокшие, но спасенные от хлещущих снаружи потоков.

— Держи. — Все еще задыхаясь от быстрого бега, Бри протянула Фанни чепец. — Хотя от дождя он вряд ли защитит.

Фанни покачала головой, чихнула, захихикала и снова чихнула.

— А твой где? — спросила она, шмыгая носом и пряча под чепец растрепавшиеся кудри.

— Мне не очень нравится их носить, — ответила Бри и улыбнулась, заметив изумление в глазах девочки. — Иногда я покрываю голову, когда готовлю или делаю какую-нибудь грязную работу. На охоту могу надеть шляпу. Но обычно просто подвязываю волосы лентой.

— Так вот почему мифис… миссис Фрэзер — то есть ваша мама — тоже не носит чепец?

— Ну, у мамы немного другая причина, — сказала Бри, распутывая пальцами длинные рыжие пряди. — Для нее это способ борьбы с… — поколебавшись, она решила выложить все как есть: в конце концов, Фанни теперь член семьи, — с людьми, которые считают себя вправе диктовать ей, как надо жить.

Девочка удивленно округлила глаза.

— И никто не может ее заставить?

— Хотела бы я посмотреть на этого смельчака, — усмехнулась Брианна и, скрутив волосы в небрежный пучок, приступила к осмотру запасов.

К ее облегчению и радости, почти три четверти полок были заполнены продуктами: картофель, репа, яблоки, ямс. Рядом дозревали продолговатые ярко-зеленые плоды азимины[71]. У дальней стены стояли два огромных холщовых мешка, доверху набитые чем-то маленьким и круглым — возможно, орехами (хотя в этом году урожая еще не было — наверное, родители их на что-то выменяли). В погребе витал сладкий пьянящий запах муската: под потолком висели гроздья винограда, который должен вот-вот превратиться в изюм.

— Мама не теряла времени даром, — отметила Бри, машинально набирая дюжину картофелин с одной из полок. — Полагаю, ты тоже, — с улыбкой добавила она, поворачиваясь к Фанни. — Ты ведь наверняка помогала собирать урожай.

Польщенная Фанни скромно опустила глаза.

— Я выкопала репу и часть картофеля, — уточнила она. — Их там много росло под сорняками. На пустыре, который все называют Старым садом.

— Старый сад… — повторила Брианна. — Ясно.

По телу пробежала дрожь — и прохлада погреба здесь была ни при чем. Бри слышала, что Мальву Кристи убили и закопали в том самом саду. Вместе с нерожденным ребенком. Под теми самыми сорняками…

Она искоса взглянула на Фанни, вытаскивающую луковицу из связки: очевидно, девочка ничего не знала о трагедии, из-за которой сад оказался заброшен. Ей еще не успели рассказать.

— Может, возьмем побольше картофеля? — спросила Фанни, бросая в корзину две крупные желтые луковицы. — И немного яблок для лепешек? Если дождь не прекратится, те мужчины останутся на ночь. А у нас даже яиц к завтраку нет.

— Отличная идея! — похвалила Бри. Фанни проявила предусмотрительность истинной хозяйки. Предложение девочки напомнило ей о таинственных путниках. — Кстати, почему ты решила, что один из них — офицер?

И почему папу не удивляет такая осведомленность?

Фанни долго смотрела на нее с непроницаемым лицом.

— Я видела таких, — выпалила она наконец. — Много раз. В борделе.

— Где? — Брианна чуть не выронила плод азимины, который доставала с верхней полки. Она не ожидала, что девочка об этом заговорит, хотя знала о ее прошлом от мамы.

— В борделе, — осекшись, повторила Фанни. Она побледнела, но глаза смотрели из-под чепца решительно и твердо. — В Филадельфии.

— Понятно… — Брианна надеялась, что ей удалось придать голосу и взгляду такую же твердость. Она старалась говорить спокойно, хотя внутренне кипела от негодования. Господи, ей ведь не больше двенадцати! — А па… значит, там он тебя и нашел?

Фанни торопливо отвернулась к полке с яблоками, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

— Нет, — глухо ответила девочка. — Моя… сестра… она… мы убежали ф ней вмефте.

— А твоя сестра, она?.. — осторожно спросила Бри.

— Умерла.

— Ох, Фанни!.. — Фрукты выпали из рук, но это было неважно. Бри порывисто обняла малышку и крепко прижала к себе, словно хотела изгнать повисшую в воздухе печаль, выдавить ее из пространства. — Ох, Фанни… — ласково повторила Брианна, гладя худенькие вздрагивающие лопатки. Точно так же она утешала бы Джема или Мэнди.

Вскоре девочка перестала дрожать и, взяв себя в руки, высвободилась из объятий.

— Ничего. — Фанни быстро-быстро моргала, стараясь не расплакаться. — Теперь она… в безопасности. — Малышка глубоко вздохнула и расправила плечи. — После того как это случилось, Уильям передал меня мистеру Фрэзеру. Ой!.. — спохватилась она. — Вы же знаете Уильяма?

Бри не сразу сообразила, о ком речь. Что еще за Уильям? Но тут в памяти что-то щелкнуло, и она ошарашенно посмотрела на Фанни.

— Уильям? Сын моего… мистера Фрэзера? — Сразу вспомнился разговор на пристани Уилмингтона и высокий юноша с раскосыми глазами и длинным — точь-в-точь как у нее — носом. Правда, волосы у парня были темные, а не рыжие.

— Да, — настороженно кивнула Фанни. — Получается, он ваш брат?

— Только наполовину. — Не вполне оправившись от потрясения, Брианна принялась подбирать упавшие фрукты. — Говоришь, он передал тебя папе?

— Да. — Фанни снова вздохнула и, подняв последнее яблоко, посмотрела Брианне в глаза. — Вы не против?

— Конечно, нет! — Бри ласково погладила ее по щеке. — Нет, Фанни. Я совсем не против.

Джейми сразу понял, что Партленд, в отличие от своего дядюшки, в самом деле военный. И хотя подчеркнуто учтив с Грейнджером, определенно имеет над старшим — и более богатым — спутником некоторую власть. Либо много о себе возомнил, — подумал Джейми, с любезной улыбкой наливая вина расположившимся в кабинете гостям. Партленд ему не нравился, и, судя по всему, неприязнь была взаимной, только вот причин ее он и не знал. Пока.

— Мистер Грейнджер, может, останетесь до утра? — спросил он, с опаской подняв глаза к потолку. — Уже стемнело, а буря и не думает прекращаться. Вряд ли вам захочется пробираться по лесу в кромешной тьме.

Дождь вовсю барабанил по крыше, и Джейми испытывал смешанные чувства: гордость человека, собственноручно соорудившего надежную кровлю, и смутное опасение, что та окажется не такой уж надежной.

— Вы правы, генерал, — ответил Партленд. — Мы с дядей благодарим вас за гостеприимство, — добавил он, приветственно приподняв бокал.

Грейнджер несколько опешил от столь явного нарушения субординации со стороны племянника. Однако, обменявшись с ним многозначительными взглядами, успокоился и тоже пробормотал слова благодарности.

— Рад помочь, джентльмены, — сказал Джейми, садясь за письменный стол с бокалом в руке.

Пришлось принести из кухни табурет для Партленда — в кабинете был только один гостевой стул с плетеным сиденьем из тростника. Хорошо хоть стены закончены — теперь здесь чувствовалось приятное уединение. Из кухни доносились методичные удары: Клэр, вновь подобающе одетая, отбивала колотушкой жесткий кусок оленины, чтобы размягчить его до более съедобного состояния.

— Прошу вас, зовите меня «мистер Фрэзер», — с улыбкой добавил он и пояснил, предупреждая возражения: — После битвы при Монмуте я вышел в отставку и с тех пор не имею никакого отношения к Континентальной армии.

— В самом деле? — Грейнджер выпрямил спину и разгладил сюртук, чтобы прикрыть дыру. — Сэр, вы сама скромность! Обычно люди, сделавшие столь блестящую военную карьеру, держатся за звания до конца своих дней.

Партленд сохранял вежливую невозмутимость. Джейми подумал, что за ней скрывается усмешка, и ощутил легкий укол раздражения.

— Должен заметить, сэр, многие офицеры вполне заслуженно сохраняют за собой звание, выйдя в отставку после многих лет достойной службы. Например, ваш друг капитан Каннингем.

— Э-э… действительно. — Грейнджер как будто сконфузился. — Приношу свои извинения, мистер Фрэзер. Не хотел вас обидеть замечанием о воинских званиях…

— Все в порядке, сэр. Так значит, вы с капитаном давние знакомые?

— О да! — Грейнджер заметно оживился, желая поскорее замять неловкость. — Капитан оказал мне огромную услугу, когда отбил один из моих кораблей у французского корсара возле берегов Мартиники. Я навестил его, чтобы лично выразить благодарность, и в ходе беседы обнаружилось, что у нас много общего. Мы стали друзьями и с тех пор обмениваемся письмами вот уже — боже правый! — двадцать лет.

— Так вы негоциант?

Это объясняет подкладку из желтого шелка, которая наверняка стоит больше, чем одежда всех домочадцев Джейми.

— Да. В основном торгую ромом. К сожалению, нынешняя война значительно усложнила ситуацию.

Джейми издал неопределенный звук, выражающий вежливое сочувствие и нежелание углубляться в политические споры. Мистер Грейнджер был явно не прочь сменить тему, однако Партленд вдруг подался вперед, поставив бокал на стол.

— Простите, что вмешиваюсь, мистер Фрэзер. — Он улыбнулся одними губами. — Позвольте спросить — разумеется, из чистого любопытства, — почему вы оставили службу в рядах армии Вашингтона?

Джейми так и подмывало сказать, что не позволит. Но желание побольше разузнать о Партленде вынудило его сдержаться.

— Мое назначение было вынужденной мерой, — спокойно ответил он. — Генерал Генри Тейлор скончался за несколько дней до битвы, и Вашингтону требовался опытный человек, который мог бы возглавить отряды ополченцев вместо покойного. Однако большинство солдат Тейлора записались в армию всего на три месяца, и срок их службы подошел к концу вскоре после Монмута. Необходимость в моих услугах попросту отпала.

— Вот как? — Партленд насмешливо смотрел на Джейми, будто прикидывая, стоит ли высказывать свои соображения. И он их таки высказал. А Джейми мысленно поставил галочку возле слова «бесцеремонный». Сразу после отметки напротив «скользкий, как змея». Оказывается, он уже давно вел в уме этот список. — Несомненно, Континентальная армия смогла бы найти дальнейшее применение человеку с вашим послужным списком. Насколько я знаю, сейчас они собирают солдат по всей Европе, независимо от опыта и репутации.

Джейми снова неопределенно хмыкнул, Грейнджер издал английскую версию того же междометия, но Партленд и ухом не повел.

— Люди болтают — уверен, это всего лишь грязные слухи… — он снисходительно махнул рукой, — будто вы самовольно покинули поле боя. И будто этот конфуз послужил причиной вашей отставки.

— На сей раз слухи оказались недалеки от правды, — ответил Джейми ровным тоном. — Моя жена получила серьезное ранение во время боя — она хирург и ухаживала за пострадавшими, — поэтому я решил подать в отставку, чтобы спасти ей жизнь.

Больше я тебе ни слова об этом не скажу, gobaire![72]

Грейнджер смущенно кашлянул и неодобрительно посмотрел на племянника. Взяв бокал, тот с невозмутимым видом откинулся на спинку стула, исподтишка косясь в сторону хозяина. Сквозь неотделанные стены из кухни доносились приглушенные удары молотка — теперь их ритм не поспевал за участившимся сердцебиением Джейми.

Чтобы замедлить пульс, он сделал глубокий вдох. Затем взвесил в руке бутылку: наполовину полная. Хватит, чтобы продержаться до ужина.

— Может, расскажете о торговле ромом? — спросил Джейми, вновь наполняя бокал Грейнджера. — Когда-то в Париже я торговал вином и отчасти крепкими спиртными напитками. Но это было двадцать пять лет назад — полагаю, с тех пор многое изменилось.

Атмосфера в кабинете разрядилась, стук молотка смолк. Беседа стала более дружеской и непринужденной. Крыша не текла. Джейми немного расслабился, потягивая вино. Нужно будет поговорить с Бобби и Роджером Маком о капитане Каннингеме. Завтра же.

Бобби Хиггинс появился на пороге сразу после полудня следующего дня. На нем были чистые штаны и рубашка, а также лучший жилет с кружевным шейным платком. Джейми насторожился. Подобная педантичность в выборе наряда говорила о том, что Бобби чем-то обеспокоен и надеется умилостивить богов тщательно уложенными волосами и накрахмаленной одеждой.

— Сэр, вы хотели со мной поговорить? Миссис Гудвин передала моей Эми просьбу вашей сестры, — выпалил он и тревожно кивнул. Затем уставился на Джейми, пытаясь догадаться, о чем пойдет речь.

— Заходи, Бобби. — Джейми отступил, жестом приглашая гостя войти. — Я лишь хотел спросить, что тебе известно о капитане Каннингеме. Вчера у нас останавливались двое его приятелей — гроза застигла их в лесу.

— А-а… — протянул Бобби с явным облегчением. — Плохие дяденьки.

— Кто?

— Так их малышка Мэнди окрестила. — Он выставил ладонь примерно на уровне ее роста. — Сказала, что это «плохие дяденьки», и требовала их пристрелить.

Джейми улыбнулся, нисколько не удивившись внучкиной прозорливости.

— Бобби, а сам-то ты что о них думаешь?

Бобби покачал головой.

— Я их не видел. Ребятишки играли возле теплицы, когда мимо прошли два чужака. Вернувшись домой, дети мне об этом рассказали. А я и говорю: интересно, мол, кто они такие? Тогда Жермен сказал, что они искали капитана Каннингема. Полагаю, те самые.

— Согласен. Бобби, выпьешь со мной по баночке эля?

Эль, сваренный Фанни и Брианной, был отвратительным. Однако крепости в нем хватало, так что мужчины безропотно его выпили, беседуя об арендаторах и различных хозяйственных делах.

— Бобби, я подумываю собрать ополчение, — невзначай бросил Джейми.

К его удивлению, собеседник одобрительно кивнул.

— Давно пора, сэр. Уж простите мою прямоту.

— Почему ты так считаешь? — насторожился Джейми.

— Пару дней назад заезжал Джосайя Бердсли и сказал, что видел в лесу между Риджем и Блоуинг-Роком группу людей. Вооруженных. Еще он уверял, что среди них был по меньшей мере один красномундирник. — Сделав большой глоток пива, Бобби вытер рот и добавил: — Я и раньше слышал о подобных отрядах, но они еще никогда не подступали так близко.

— Понятно, — тихо сказал Джейми.

Кто-нибудь придет. Так он сказал Брианне, выслушав историю о Робе Кэмероне. По спине пробежал неприятный холодок. Вряд ли вооруженные люди в лесу имеют какое-либо отношение к ублюдкам, которые пытались убить дочь в ее собственном доме и времени. Однако в нынешних условиях кто угодно может представлять угрозу.

— Значит, чем скорее, тем лучше. Бобби, можешь составить список? Мне нужно знать, какое оружие есть на руках у обитателей Риджа: от мушкета до косы. Даже кухонный нож сойдет.

Вышло так, что о капитане Каннингеме ему рассказала Рэйчел. Он собирался помочь Роджеру Маку и Ричарду Макниллу доделать крышу новой церкви и зашел к Йену, чтобы позвать его с собой. Вчетвером они закончили бы половину работы до захода солнца: хижина была небольшой.

Однако дома оказалась только Рэйчел. Она сбивала масло на веранде; листья осин отбрасывали на девушку легкие тени, похожие на стайки прозрачных бабочек.

— Йен ушел на охоту с одним из Бердсли, — с улыбкой сказала она, ни на миг не прерывая свое занятие. — Твоя сестра отправилась к Эгги Макэлрой и взяла Огги — скорее всего, в качестве примера ужасного ребенка. Чтобы младшая дочь Эгги не вздумала выскакивать замуж за первого встречного.

— Катрина?.. — спросил он, порывшись в памяти. — Ей ведь не больше четырнадцати?

— Тринадцать. Но, полагаю, девочка уже созрела. Долго ждать не станет. Один ветер в голове. — Рэйчел покачала головой и продолжила: — Хотя, мне кажется, похотливость и жажда перемен здесь ни при чем. Дело скорее в страхе — она ведь самая младшая. Вот и боится, что ей запретят выходить замуж, чтобы она ухаживала за родителями, когда те состарятся. Поэтому хочет поскорее сбежать, пока из них песок не начал сыпаться.

Джейми невольно задумался: не сыпется ли песок из него самого? Ведь Гордон Макэлрой на пять лет младше, да и Эгги всего около сорока пяти.

— А ты неплохо разбираешься в людях, дочка, — с улыбкой похвалил он.

— Это правда, — улыбнулась та в ответ. — Хотя в случае с Катриной моя проницательность не пригодилась. Девочка сама поведала мне о своих опасениях.

Должно быть, Рэйчел работала с самого утра: день выдался нежаркий, однако края ее кружевного нагрудного платка потемнели от пота, а на смуглом лице выступил румянец.

Поднявшись на веранду, он подошел к девушке и ловко перехватил рукоять маслобойки.

— Сядь отдохни, малышка. И заодно расскажи все, что знаешь о капитане Каннингеме.

— Ты слишком высокий для нашей маслобойки, — скептически заметила Рэйчел, но все же села на краю веранды, с наслаждением вытянув ноги и расправив плечи.

— Похоже, масло вот-вот собьется. — Джейми уже и не помнил, когда в последний раз занимался пахтаньем. Лет пятьдесят назад. От этой мысли стало не по себе, и он с удвоенной силой принялся орудовать рукояткой.

— Верно. — Повернувшись, Рэйчел взглянула на него и нахмурилась. — Но если будешь так молотить, ничего не выйдет! Надо помедленнее.

— Ох, извини! — Джейми послушно вернулся к прежнему ритму, ощущая приятную вязкость тяжелой массы, которая с мягким хлюпаньем болталась из стороны в сторону. — Ты хоть раз с ним встречалась?

— Конечно, — ответила она с легким удивлением. — Сначала я познакомилась с его матерью. Это было несколько недель назад, вскоре после их приезда. Мы столкнулись в лесу, когда собирали окопник. Немного поболтали, и я помогла ей донести корзины до дома. Ее сын был очень любезен и предложил мне чая. — Рэйчел многозначительно подняла бровь, однако Джейми и сам обратил внимание на необычный факт.

— Чая в наших краях уже лет пять никто не видел.

— Вот именно, — задумчиво кивнула девушка. — Мистер Каннингем сказал, что старые флотские друзья иногда присылают ему чай и другие деликатесы.

— Ты сказала «вскоре после их приезда». А когда они приехали?

— В конце апреля. Капитан Каннингем сказал Бобби Хиггинсу, что, подобно Одиссею, долго странствовал с веслом на плече, пока не забрел в края, где никто не видел такую диковину. И решил там поселиться.

Джейми невольно улыбнулся.

— Бобби знает, кто такой Одиссей?

— Не знал, но я вкратце рассказала ему эту историю и объяснила, что капитан говорил в переносном смысле. Думаю, Бобби чувствовал себя с капитаном не в своей тарелке, — дипломатично заметила Рэйчел. — Но отказывать новому поселенцу не было причин — к тому же Каннингем оплатил аренду на пять лет вперед. Наличными.

Бобби чувствовал себя не в своей тарелке с любыми представителями власти — из-за клейма убийцы. Будучи солдатом в Бостоне, он случайно подстрелил местного жителя во время потасовки.

— Похоже, людям нравится с тобой откровенничать, — сказал Джейми. Рэйчел подняла на него приветливый взгляд ореховых глаз и кивнула.

— Я люблю слушать, — бесхитростно ответила она.

Собирая травы в окрестном лесу, Рэйчел частенько навещала Каннингемов — поделиться излишками. В новых поселенцах не было ничего примечательного, если не считать желания капитана стать проповедником.

— Проповедником? — От удивления Джейми на миг перестал сбивать масло, но вовремя спохватился. Масса начинала затвердевать. — Весьма необычная мечта для человека его склада.

— Вообще-то капитан начал ее воплощать, еще когда служил во флоте. Читал матросам проповеди по воскресеньям. Полагаю, это занятие показалось ему весьма благодарным, вот он и решил податься в проповедники после выхода в отставку. Правда, Каннингем понятия не имеет, как достичь своей цели. Мать сказала ему, что Господь непременно укажет способ.

Новость о желании офицера стать духовным пастырем удивила Джейми, но вместе с тем успокоила. Нынче многие священники воинственно взывают к Господу, моля низвергнуть армию противника в геенну огненную. Так что одно другому не мешает. Маловероятно, что отставной капитан Британского флота откажется от прежних убеждений и выступит в поддержку независимости американских колоний. Похоже, малышка Фрэнсис была права насчет мистера Партленда.

— Между прочим, когда Роджер с Брианной пришли знакомиться, Каннингемы их и на порог не пустили, — сказал Джейми. — По-моему, масло готово.

Рэйчел поднялась, вновь убрала темные волосы под чепец и подошла взглянуть. Взяла в руки маслобойку и, пару раз помешав, кивнула.

— Знаю. Брианна говорила. Мне кажется, — мягко добавила она, — Роджеру стоит побеседовать с Другом Каннингемом наедине.

— Возможно.

Джейми вынул маслобойку, и они заглянули внутрь: на поверхности сливок плавали бледно-золотые комочки масла.

Погода выдалась чудесная, и я убедила Джейми — хотя и с трудом, — что мир не рухнет, если кухня еще один день постоит без двери. Мы взяли детей и все вместе отправились через лес к хижине Йена, прихватив небольшие подарки для Рэйчел, Дженни и Огги.

— Как думаешь, саксоночка, они уже выбрали малышу имя? Может, поспорим?

— На что? — рассеянно ответила я. — Ты сам-то как считаешь?

— Не выбрали. С вероятностью пять к двум. Спорить будем… — Удостоверившись, что нас никто не слышит, Джейми сказал вполголоса: — …на твои панталоны.

Панталонами он называл нижнюю часть моей фланелевой пижамы, которую я шила к зиме.

— Что ты собираешься с ними делать, скажи на милость?

— Сжечь.

— Даже не мечтай. И потом, я тоже думаю, что Йен и Рэйчел еще не определились. Насколько я знаю, последними вариантами были Седрах, Гилберт и могавская версия фразы «пукает, как козел».

— Дай-ка угадаю. Третий вариант предложила Дженни?

— Ну а кто еще так хорошо разбирается в козлах?

Блубелл с энтузиазмом обнюхивала шуршащие под ногами листья, ритмично помахивая хвостом.

— А правда, что таких собак можно натаскать на что угодно? — спросила я. — Слышала, их иногда называют енотовыми гончими. Хотя не похоже, что ее сейчас интересуют еноты.

— Блубелл относится к другой разновидности породы, хотя енота тоже не упустила бы. На что ты хочешь ее натаскать? На трюфели?

— Если не ошибаюсь, для охоты на трюфели нужен кабан. Кстати, о кабанах… Джемми! Жермен! Смотрите в оба: здесь водятся кабаны! И приглядывайте за сестренкой!

Мальчики сидели на корточках под сосной, отковыривая кусочки коры, похожие на элементы пазла. Услышав мой окрик, они растерянно огляделись.

— Где Мэнди? — крикнула я.

— Там! — Жермен махнул вверх по склону холма. — С Фанни.

— Смотри, Жермен, тысяченожка! Какая огромная! — воскликнул Джем.

Жермен тут же потерял интерес к девчонкам и, присев на корточки рядом с Джемом, принялся разгребать сухие листья.

— Может, мне тоже пойти посмотреть? — спросила я у мужа. — Вообще-то они не ядовитые, однако некоторые виды многоножек — например, сколопендры — больно кусаются.

— Парнишка умеет считать, — остановил меня Джейми. — Если он говорит, что у нее тысяча ножек, — значит, примерно так оно и есть.

Он коротко свистнул, подзывая собаку, и Блубелл навострила уши.

— Ищи Фрэнсис, a nighean, — приказал Джейми, указывая на холм. Собака понимающе тявкнула и рванула вверх по каменистому склону, взметая лапами желтые опавшие листья.

— Думаешь, она… — Не успела я договорить, как сверху послышались голоса девочек и радостный лай. — Получается, Блубелл действительно знает, кто из нас Фанни.

— Ну конечно, знает! Она давно научилась всех различать, но Фрэнсис ее любимица, — ответил он с улыбкой.

И правда: девочка обожала собаку и могла по полдня вычесывать ей шерсть, извлекая клещей, а когда устраивалась с книгой возле очага, Блубелл мирно похрапывала у ее ног.

— Почему ты упорно зовешь ее Фрэнсис? — полюбопытствовала я. — Ведь все остальные, включая ее саму, предпочитают вариант Фанни.

— Фанни — имя для шлюхи, — отрезал Джейми. Однако, заметив мое изумление, мягко пояснил: — Может, встречаются и приличные женщины с таким именем. Но Роджер Мак говорит, что в вашем времени все еще печатают эту книжонку Клеленда.

— Кливленда?.. А, ты про Джона Клеланда и его роман «Фанни Хилл»?

Меня поразило даже не то, что спустя двести пятьдесят лет откровенно порнографическая книга «Воспоминания женщины для утех» продолжает пользоваться спросом — в конце концов, некоторые вещи никогда не устаревают, — а то, что муж обсуждал это именно с Роджером.

— Еще он сказал, что это имя будут использовать как… непристойное название для… женских интимных мест, — хмуро добавил Джейми.

— Верно, — подтвердила я. — Или для обозначения задницы. Смотря откуда ты: из Британии или Америки. Но ведь сейчас у имени нет такого значения?

— Нет, — неохотно признал он. — Все же лорд Джон однажды сказал, что «Фанни Лейкок» — прозвище всех шлюх. Я тут подумал… — Джейми вновь сдвинул брови. — Ее сестра представилась как Джейн Элеонора Покок. Что, если это не настоящее имя, а…

— Псевдоним? — подсказала я. — Меня бы это не удивило. Кстати, разве «по» не означает на французском «ночной горшок»?

— Pot de chambre? — удивленно произнес он. — Ну конечно.

— Ну конечно… — пробормотала я. — Допустим, Покок — вымышленная фамилия. Думаешь, Фанни… Фрэнсис знает настоящую?

Джейми озадаченно покачал головой.

— Не хочу донимать малышку расспросами. Она больше не упоминала о том, что случилось с ее родителями?

— Нет. По крайней мере, мне. А даже если рассказала бы кому-нибудь другому, нам бы сразу передали.

— Может, просто забыла?

— Скорее не хочет вспоминать.

Он кивнул, и некоторое время мы брели молча, наслаждаясь безмятежностью осеннего леса. Сквозь шелест каштановых деревьев, словно крики далеких птиц, доносились детские голоса.

— Между прочим, — прибавил Джейми, — Уильям тоже звал ее Фрэнсис. Когда передавал мне.

Мы шли не спеша, останавливаясь через каждые несколько шагов, когда мне попадалось что-нибудь съедобное, целебное или удивительное.

— Ого! — восхищенно воскликнула я, бросившись к кроваво-красному наросту у подножия дерева. — Ты только посмотри!

— Похоже на кусок сырой оленьей печени, — сказал Джейми, заглядывая мне через плечо. — Но я не чувствую запаха крови. Видимо, перед нами один из твоих «древесных грибов»?

— Угадал! Это fistulina hepatica[73], — сказала я, доставая нож. — Подержи-ка, пожалуйста.

Покорно вздохнув, он взял у меня корзину и терпеливо ждал, пока я срежу мясистые ломти — под опавшими листьями обнаружилась целая россыпь грибов, напоминающих багряные кувшинки. Я не стала срезать самые маленькие — пускай подрастут, — но и без них набрала около двух фунтов лесных деликатесов. Уложила их в корзину между слоями влажных листьев, а затем отломила маленький кусочек и с улыбкой протянула Джейми.

— Откусишь с одной стороны — подрастешь, откусишь с другой — уменьшишься.

— Что?

— Так говорила Гусеница из «Алисы в Стране чудес». Потом расскажу. Я слышала, по вкусу они напоминают сырую говядину.

— Что еще за гусеница? — пробормотал Джейми себе под нос, внимательно рассматривая гриб. Убедившись, что никаких следов насекомых не наблюдается, сунул его в рот и принялся сосредоточенно жевать с закрытыми глазами. Затем наконец проглотил.

— Разве что очень старую говядину, которая слишком долго вялилась, — вынес он вердикт. — Признаться, это вполне съедобно.

— Спасибо за столь высокую оценку сырых грибов, — польщенно сказала я. — Вот бы приготовить к ним соус tartare, да жаль анчоусов под рукой нет.

— Анчоусы… — мечтательно произнес Джейми и облизнулся. — Сто лет их не ел. Когда в следующий раз поеду в Уилмингтон, постараюсь раздобыть.

Я удивленно посмотрела на мужа.

— Ты собираешься в Уилмингтон?

— Возможно, — уклончиво ответил он. — Поедешь со мной, саксоночка? Хотя у тебя сейчас, наверное, полно хлопот с заготовками на зиму.

Я возмущенно фыркнула. Мне действительно приходилось посвящать почти все свое время сбору, поиску, ловле, копчению, засолке и консервированию пищи (помимо изготовления лечебных порошков, настоек и отваров). Однако никто не отменял необходимости пополнять запасы иголок, булавок, сахара (которого, кстати, почти не осталось. А без него варенья не сваришь!), ниток. Не говоря уже о разных хозяйственных мелочах и более сложных медицинских препаратах вроде эфира.

Даже табун диких лошадей не смог бы удержать меня от поездки. И Джейми это прекрасно знал; его губы дрогнули в лукавой ухмылке.

Не успела я милостиво принять приглашение… или пихнуть Джейми в ребра, как из-за деревьев послышался жуткий вой и Блубелл ринулась вниз по склону холма; все четверо детей помчались за ней, преследуя невидимую добычу.

— Что ты там говорила про енотов? — Прищурившись, Джейми вглядывался в даль, где под деревом застыла гончая. Уперев передние лапы в ствол и задрав морду, она пронзительно выла.

К моему удивлению, на дереве и правда оказался енот — жирный, серый, огромный и ужасно рассерженный, что его посмели потревожить среди дня. Зверек сидел в дупле треснувшей от удара молнии сосны и враждебно поглядывал на преследователей. Наверняка он рычал, но из-за криков детей и собачьего воя ничего не было слышно.

Джейми шикнул на всех — кроме собаки — и посмотрел на енота с азартом прирожденного охотника. Глаза Джема светились тем же огнем. Жермен и Фанни стояли рядом, разглядывая зверя, а Мэнди крепко обхватила меня за ногу.

— Я боюсь, что он меня укусит! — пропищала она. — Дедуля, не позволяй ему меня кусать!

— Не волнуйся, a nighean, не позволю. — Не сводя глаз с енота, Джейми снял ружье и потянулся к висевшему на поясе мешочку с патронами.

— Дедушка, можно я сам его пристрелю? Ну пожалуйста! — Джему не терпелось взять ружье, и он в волнении вытирал руки о штаны. Джейми с улыбкой посмотрел на него и перевел взгляд на Жермена — как мне показалось.

— Пусть лучше Фрэнсис попробует, хорошо? — Он протянул руку ошарашенной девочке. Я была уверена, что Фанни в ужасе отпрянет, однако та лишь слегка покраснела и после секундного колебания смело шагнула вперед.

— Покажите, как надо стрелять, — пролепетала Фанни, переводя взгляд с ружья на енота, словно боялась, что они вдруг исчезнут.

Обычно Джейми носил ружье заряженным, но без запала. Опустившись на колено, он положил ружье на бедро другой ноги и протянул девочке наполовину заполненный патронник. А затем показал, куда засыпать порох. Мальчишки завистливо наблюдали, с умным видом вставляя комментарии: «Фанни, это огниво», «прижми приклад к плечу, не то ружье отскочит при отдаче и разобьет тебе лицо». Джейми и Фанни не обращали на них внимания. На всякий случай я оттащила Мэнди на безопасное расстояние и села на обветшалый пень, усадив малышку на колени.

Блубелл с енотом продолжали состязаться в громкости, так что лес звенел от собачьего воя и сердитого пронзительного визга. Мэнди демонстративно закрыла уши ладошками, однако вскоре убрала руки, чтобы спросить, умею ли я стрелять из ружья.

— Да, — кивнула я, не вдаваясь в детали.

Теоретически я действительно знала, как это делать, и даже неоднократно разряжала ружье. Правда, такое занятие не доставляло мне удовольствия — тем более в битве при Монмуте я на собственной шкуре испытала жуткие последствия огнестрельного ранения. Уж лучше бы ножевое.

— А вот мама умеет стрелять из чего угодно, — заявила Мэнди, неодобрительно хмурясь на Фанни.

Девочка трясущимися руками прижимала ружье к плечу. Вид у нее был одновременно возбужденный и испуганный. Присев позади Фрэнсис, Джейми помог ей выровнять ружье и объяснил, как целиться. Стоял такой галдеж, что его низкий голос казался едва различимым гулом.

— Ступайте к бабушке! — крикнул он мальчикам, неотрывно глядя на енота.

Зверек распушил шерсть, увеличившись почти вдвое, и яростно рычал на Блубелл, игнорируя зрителей. Джем с Жерменом нехотя повиновались, отошли на относительно безопасное расстояние и встали возле меня. Я с трудом поборола желание отогнать их еще дальше.

Грянул оглушительный выстрел, и Мэнди завизжала. Я и сама едва сдержала крик. Подстреленный енот свалился с дерева. Возможно, зверек был уже мертв, но Блу схватила его, переломив хребет, и бросила окровавленную тушку на землю, после чего издала победный вой.

Мальчики с восторженными воплями подбежали к Фанни и похлопали ее по спине. Девочка стояла с открытым ртом, еще не отойдя от шока. Сквозь пелену черного дыма виднелось ее побелевшее лицо. Она беспрестанно переводила взгляд с ружья в руках на мертвого енота, словно не веря собственным глазам.

— Отличный выстрел, Фрэнсис. — Джейми ласково погладил ее по голове и забрал ружье из трясущихся рук. — Может, попросим мальчишек освежевать добычу?

— Д-да… Да, пожалуйста, — чуть заикаясь, ответила Фанни. Затем глянула в мою сторону, но подходить не стала, а вместо этого на ватных ногах направилась к Блу и рухнула на колени в осеннюю листву рядом со своей любимицей. — Хорошая собачка…

Она обняла гончую, которая тут же принялась радостно лизать ей лицо. Джейми подобрал окровавленного енота, опасливо покосившись на собаку. Блубелл ограничилась сдержанным рычанием.

Когда шум охоты (если это можно назвать охотой) смолк, в лесу вдруг стало неестественно тихо — даже ветер будто замер. Взбудораженные происшествием мальчишки увлеченно свежевали енота, настояв, чтобы Фанни непременно подошла и восхитилась их мастерством. Поскольку громкая часть охоты закончилась, Мэнди с энтузиазмом присоединилась к остальным, то и дело уточняя название очередного извлеченного органа.

Джейми сел рядом со мной, поставив ружье у ног, и расслабился, благодушно наблюдая за детьми. Но мне почему-то было тревожно. Эхо выстрела все еще звенело в голове, пробирая до мозга костей.

Я отвела взгляд и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы заместить тяжелый запах свежей крови приятными ароматами леса и грибов. Вспомнив про свои трофеи, я опустила глаза в корзину, где сквозь влажные листья алели мясистые шляпки Fistulina hepatica. К горлу подступила тошнота, и я резко встала.

— Что случилось, саксоночка? — раздался за спиной удивленный голос Джейми. — Тебе нехорошо?

Чтобы не упасть, я ухватилась за белоснежный ствол осины, стараясь не прислушиваться к раздающимся неподалеку тошнотворным звукам.

— Все в порядке, — пробормотала я онемевшими губами и зажмурилась. А когда открыла глаза, увидела струйку вязкого древесного сока цвета запекшейся крови, вытекающего из трещины в коре. Отпустив ствол, я медленно осела в опавшую листву.

— Саксоночка! — Джейми явно встревожился, но не решался говорить громче, чтобы не напугать детей.

Я сглотнула — раз, другой, а затем вновь открыла глаза.

— Ничего страшного. Просто голова немного закружилась.

— Ты побелела, как эта осина, a nighean. Держи… — Он вытащил из споррана маленькую фляжку и протянул мне. Виски! Я с благодарностью отхлебнула обжигающий напиток, в надежде избавиться от мерзкого привкуса крови во рту.

Послышались детские крики и смех. Выглянув из-за плеча Джейми, я увидела, что Блу радостно катается по свежеизвлеченным внутренностям — белые пятна на ее шкуре стали грязно-коричневыми. Сложившись пополам, я извергла содержимое желудка; смешанная с виски рвота выливалась даже через нос.

— A Dhia, — пробормотал Джейми, вытирая мне лицо носовым платком. — Девочка моя, ты тоже ела грибы? Думаешь, это отравление?

Я отмахнулась от платка, пытаясь отдышаться.

— Нет, все в порядке. Можно?.. — Я потянулась к фляжке, и муж вложил ее мне в руку.

— Пей маленькими глоточками, — посоветовал он, вставая. Затем направился к детям и в два счета навел порядок. Мясо и шкуру енота убрали в корзину, а останки зарыли под деревом, подальше от моих глаз. Детей Джейми отослал к дальнему ручью, строго наказав им вымыться и помыть собаку.

— Бабушка немного утомилась от прогулки, mo leannan[74], — пояснил он внукам, искоса взглянув на меня. — Мы подождем вас здесь. Аманда, не отходи от Фрэнсис ни на шаг и слушайся ее, поняла? А вы, парни, смотрите в оба: гулять по лесу в пропахшей кровью одежде — опасная затея. Если вдруг увидите кабанов, помогите девочкам залезть на дерево и зовите на помощь. И возьмите-ка лучше вот это. — Он протянул Джему ружье. — На всякий случай.

Вручив Жермену мешочек с патронами, Джейми смотрел, как дети спускаются по склону к журчащему внизу ручью. Они присмирели, хотя продолжали хихикать и пихаться локтями.

— Ну как ты? — Муж сел рядом, пристально глядя на меня.

— Все хорошо. Правда! — Физически я действительно чувствовала себя гораздо лучше, хотя внутренняя дрожь никак не проходила.

— Вижу я, как тебе хорошо, — саркастически усмехнулся Джейми. Однако напирать не стал, а просто сидел рядом, опустив руки на колени — расслабленный, но готовый в любой момент сорваться с места.

— Je suis prest, — сказала я с вымученной улыбкой на покрытом холодным потом лице. — У тебя в спорране, случайно, не найдется немного соли?

— Конечно, найдется, — удивленно ответил он и вытащил свернутый в трубочку клочок бумаги. — А что, она помогает от мертвенной бледности?

— Посмотрим. — Я макнула палец в соль и положила несколько кристалликов на язык. Как ни странно, вкус показался мне освежающим.

После очередного глотка виски стало намного лучше. Я вернула Джейми кулек.

— Сама не знаю, зачем попросила. Говорят, с помощью соли можно изгнать призраков?

Его губы тронула легкая улыбка.

— Да, — кивнул он. — Что за призраки тебя преследуют, саксоночка?

Я решила, что больше не могу держать это в себе, и выпалила:

— Почему ты так спокойно отнесся к появлению собаки?

Джейми на мгновение застыл и отвел взгляд, будто хотел собраться с мыслями перед неприятным разговором. Пару раз моргнул и с тяжким вздохом вновь посмотрел мне в глаза.

— Поначалу я испугался, — тихо признался он. — Когда услышал среди ночи тот жуткий вой, то подумал… Возможно, ты догадываешься, что именно…

— Что с гончей явился и хозяин? Или пустил ее по твоему следу? — Мой голос был не громче шепота, но Джейми услышал и медленно кивнул.

— Да, — прошептал он, нервно сглотнув. — Что, возможно, привел в наш дом что-то…

Во рту пересохло от волнения, но я должна была это сказать:

— Так и случилось.

Джейми прищурился и молча посмотрел на меня; его синие глаза казались почти черными в тени каштанов.

— Когда она пришла ко мне, — заговорил он наконец, — в поисках еды и крыши над головой… И когда ребятишки так хорошо ее приняли, а она их… Я подумал: вдруг собака послана мне свыше? В знак прощения. И если я приму ее в дом… Может, тогда эта боль… — Он отвел взгляд и беспомощно махнул рукой.

— Исчезнет?

Джейми тяжело вздохнул и на мгновение сжал кулаки.

— Нет. Прощение не отменяет раскаяния. — Муж пытливо заглянул мне в глаза. — Разве не так?

Мы сидели буквально в паре дюймов друг от друга, только между нашими сердцами будто пролегла целая пропасть боли. От волнения у меня бешено стучало в висках.

— Послушай, — вымолвил он наконец после затянувшейся паузы.

— Слушаю…

Улыбнувшись уголком губ, Джейми протянул мне широкую, заляпанную смолой ладонь.

— Дай-ка свои руки.

— Зачем? — удивилась я, но без колебаний выполнила просьбу. Его пальцы были холодными, обнаженные предплечья покрылись гусиной кожей (он закатал рукава, когда учил Фанни обращаться с ружьем).

— Твоя боль — моя боль, — тихо произнес он. — Ты ведь это знаешь?

— Знаю. И поверь, отношусь к тебе так же. Но… — Я закусила губу. — Мне кажется…

— Клэр, — перебил Джейми, глядя на меня в упор. — Ты рада, что он мертв?

— В общем, да, — мрачно призналась я. — И меня это гложет. Понимаешь… — Я мучительно подбирала нужные слова. — С одной стороны, то, что сделал со мной тот человек, — не смертельно. Его поступок — чудовищный, отвратительный — не причинил мне физической боли; он не собирался подвергать меня пыткам или убивать. Он всего лишь…

— Хочешь сказать, окажись на его месте Харли Бобл, ты не стала бы возражать против хладнокровной расправы? — В голосе Джейми звучала легкая ирония.

— Я сама пристрелила бы его прямо у Бердсли, — выдохнула я. — Меня беспокоит другое… Тот мужчина — кстати, не знаешь, как его звали?

— Знаю. Но тебе не скажу. Даже не проси, — отрезал Джейми.

Мы обменялись пристальными взглядами. Махнув рукой, я решила пока оставить тему.

— Меня беспокоит другое, — твердо повторила я. — Если бы я пристрелила Бобла сама, тебе не пришлось бы его убивать. Мне не дает покоя мысль, что тебя это сломило.

На миг он словно окаменел, а затем посмотрел в глаза.

— Думаешь, меня сломило убийство твоего мучителя?

Взяв его руку в свою, я тихо ответила:

— Еще как думаю. — И шепотом добавила, глядя на покрытую шрамами, сильную ладонь: — Твоя боль — моя боль, Джейми.

Он сжал мои пальцы и долго сидел понурившись. Затем поцеловал мне руку и произнес:

— Ничего, mo chridhe. Не волнуйся. У меня была еще одна причина так поступить. И она не имеет к тебе никакого отношения.

— Интересно какая, — удивилась я.

Легонько сжав мою руку, Джейми взглянул на меня и искренне ответил:

— Я не мог оставить того типа в живых. Неважно, причинил он тебе боль или нет. Помнишь, Йен тогда спросил, как лучше поступить? И я ответил: «Убить всех до единого». Ты ведь слышала?

— Да. — К горлу подступил ком, грудь будто сковало раскаленным обручем, а во рту чувствовался привкус крови. Мне казалось, я вот-вот потеряю сознание. Воспоминания о той ночи сочились из меня, словно холодный дым коптильни.

— Возможно, я сделал это в приступе слепой ярости. Но даже если бы сумел сохранить хладнокровие, то поступил бы так же. — Джейми ласково коснулся моего лица, поправив выбившийся завиток. — Пойми, те люди были настоящими головорезами, и даже хуже. Никого из них нельзя было оставлять в живых — как нельзя оставлять в земле корни ядовитого растения.

Яркий образ. Столь же яркий, как и воспоминание о грузном мужчине, который едва волочил ноги, рассеянно слоняясь по фактории Бердсли, где я его позже встретила. Он был так не похож на того, кто вынырнул из темноты и навалился на меня всем телом.

— Он казался просто жалким тюфяком, — я беспомощно развела руками. — Даже не верится, что такой недотепа мог сколотить банду!

Джейми нетерпеливо вскочил и принялся в волнении расхаживать туда-сюда.

— Саксоночка, ну как ты не понимаешь! А если бы этот жалкий тюфяк начал распускать язык? Он ведь шлялся повсюду, говорил с людьми — сама же видела его у Бердсли!

— Да, — нехотя согласилась я, — но…

Муж сверкнул на меня глазами.

— Что, если бы он начал бахвалиться темными делишками, которые обделывал с Ходжпайлом и Браунами? Что, если однажды в пьяном угаре разболтал бы… — Джейми осекся и тяжело вздохнул, — о том, что сделал с тобой.

Мне вдруг стало гадко, будто я проглотила что-то холодное и склизкое. Однако каким-то чудом осталась в живых. Взглянув на мое лицо, Джейми сжал губы.

— Прости, саксоночка, — тихо сказал он. — Поверь, я не мог этого допустить. Из-за тебя. Из-за меня. Но в основном из-за огласки. Если бы люди узнали, что свершилось подобное злодеяние.

— Однако они узнали, — возразила я, с трудом шевеля губами. — И знают сейчас.

Каждый из моих спасителей понял со всей очевидностью: той ночью меня изнасиловали. Причем неважно, кто именно это сделал. А значит, их жены тоже знали. Никто никогда не заговаривал со мной о случившемся, да и не осмелился бы. Только людям все известно. Этого уже не изменить.

— Если бы люди узнали, что свершилось подобное злодеяние, — спокойно повторил Джейми, — и виновных не предали смерти, тогда те, кто живет под моей защитой, не чувствовали бы себя в безопасности. И имели бы на то полное право.

Он шумно выдохнул через нос и отвернулся.

— Помнишь типа, который называл себя Вендиго?

— Господи… — По спине пробежал холодок. Как я могла забыть! Не о самом путешественнике во времени Вендиго Доннере, а о его связи с моими похитителями.

Доннер был членом банды Ходжпайла; в ту ночь, когда Джейми со своими людьми меня спас, он убежал и скрылся в ночи. А пару месяцев спустя вернулся с подельниками в Ридж, чтобы грабить и убивать: хотел найти драгоценные камни, о которых случайно прознал. Именно его нападение на Большой дом послужило причиной — хотя и косвенной — разрушительного пожара, спалившего все дотла. Пепел Вендиго навсегда остался здесь, смешавшись с останками нашей былой жизни.

Джейми прав. Доннер сбежал, а позже вернулся, чтобы убить нас. Я вдруг со всей ясностью осознала: останься насильник в живых, история могла бы повториться. От этой мысли стало дурно. Я уже почти примирилась с прошлым: исцелив телесные раны, постаралась забыть о душевных. Но боль никуда не ушла, и теперь весь ужас тех событий представился в новом свете. Я словно заново взглянула на случившееся глазами Джейми.

Внутренне сжавшись, я с трудом овладела своим голосом.

— А что, если остался еще кто-то помимо него?

Джейми покачал головой, словно отказываясь даже думать о таком варианте.

— Неважно. Даже если кому-то удалось сбежать, надеюсь, у них хватит мозгов сидеть тихо и не высовываться. Но вместо разгромленной банды появится новая. Такова жизнь, саксоночка.

— Ты уверен?

Я понимала, что он прав — по-другому и быть не могло, учитывая постоянные войны, бессилие правительства и человеческую глупость. Однако мне хотелось верить, что к Риджу это не относится. Ведь здесь наш дом.

Джейми кивнул, сочувственно глядя на меня.

— Помнишь шотландский Дозор?

— Да.

Скорее Дозоры, поскольку их было много: эти организованные банды взимали дань в обмен на защиту — и порой действительно ее оказывали. Но если не получали денег (так называемую черную ренту), то могли сжечь дом или посевы. Или того хуже.

Я подумала о хижине, на которую наткнулись как-то Джейми с Роджером: обгоревший остов, перед ним — повешенные на дереве хозяева, а среди пепелища — умирающая от смертельных ожогов молодая девушка. Виновных так и не нашли.

Джейми с легкостью читал мои мысли. «Словно у меня на лбу неоновая вывеска», — сердито подумала я. Очевидно, он и это заметил, поскольку вдруг улыбнулся.

— Саксоночка, законы больше не действуют. В отсутствие властей это невозможно. — В словах его не было ни страха, ни гнева — лишь простая констатация факта.

— Жители Риджа никогда не подчинялись властям. Только тебе.

Джейми рассмеялся, понимая, что мы оба правы.

— Я ведь не один пришел спасать тебя той ночью, так?

— Нет, не один… — медленно ответила я.

Все физически крепкие мужчины Риджа откликнулись тогда на призыв о помощи и последовали за Джейми. Так же, как члены клана пошли бы за ним на войну, будь мы в Шотландии.

— Значит, — продолжила я, глубоко вздохнув, — их ты и собираешься привлечь в свой отряд?

Джейми задумчиво кивнул.

— Лишь некоторых… Все изменилось, a nighean. Часть мужчин не согласятся последовать за мной, поскольку служат Короне, — например, тори и лоялисты. Тем, кто давно меня знает, плевать, что я был предводителем мятежников. Однако большинству новых поселенцев ничего обо мне не известно.

— По-моему, «предводитель мятежников» — пожизненное звание.

— Так и есть, — ответил он с невеселой улыбкой. — Разве что я сам от него откажусь. Ну да ладно. — Поднявшись, Джейми протянул руку и помог мне встать; под ногами зашуршала опавшая листва. — Я давно свыкся с ролью предателя, саксоночка. Но быть предателем для обеих сторон не хочу. Надеюсь, мне удастся этого избежать.

Впереди послышались крики и собачий лай; дети добрались до хижины Йена. Мы поспешили за ними, оставив разговоры о бандах, предательстве и жирных ублюдках.

Никто не решался ходить в Старый сад, как его называли в семье. Остальные жители Риджа называли его иногда Садом ведьминого дитя — непонятно, в честь самой Мальвы Кристи или ее новорожденного сына. Оба умерли в том саду на моих глазах, в луже крови. Ей не было и двадцати.

Про себя я звала его Садом Мальвы.

Поначалу не могла ходить туда, не испытывая чувства потери и глубокой печали. Однако продолжала наведываться время от времени. Чтобы не забывать. Чтобы молиться. Если бы ярые пресвитерианцы Риджа застали меня в саду за разговорами с мертвецами или с Богом, то уверились бы в том, что правильно выбрали название. Вот только с ведьмой не угадали.

Лес постепенно отвоевывал свою территорию: словно волшебный лекарь, он постепенно исцелял сад, затягивая его раны мхом и травой и превращая кровь в алые цветы монарды. Печаль сменялась умиротворением.

Несмотря на неотвратимые перемены, остатки бывшего сада порой неожиданно возникали то тут, то там, словно маленькие сокровища: целая грядка лука, чудом проросшего в дальнем углу сада; густая поросль окопника и щавеля, выигравших схватку с сорняками; и — к моей великой радости — несколько отличных кустов арахиса, появившихся из давно посеянных семян.

Я обнаружила их две недели назад, когда листья только начали желтеть, и сразу выкопала. Затем подвесила в хирургической для просушки, очистила от грязи и корешков и обжарила в скорлупе. Дом тут же наполнился воспоминаниями о цирковых ярмарках и бейсбольных матчах.

А сегодня, бросая очищенные орешки в жестяной таз, я предвкушала сэндвичи с арахисовой пастой и джемом на ужин.

Свежий ветерок на веранде приятно холодил лицо, разгоряченное от жара солнца и очага. Я наслаждалась покоем и одиночеством: Бри с Роджером отправились навестить поселенцев, которых я называла про себя рыбаками. Эти суровые люди недавно эмигрировали из Терсо[76] и, будучи ревностными пресвитерианцами, крайне настороженно относились к католику Джейми. А уж ко мне и подавно, поскольку я была не только католичкой, но и ведьмой, и такое сочетание изрядно их беспокоило. Однако к Роджеру новоселы испытывали сдержанную симпатию, причем он отвечал им взаимностью. Говорил, что понимает их.

Дети, управившись с домашними делами, разбежались кто куда; из леса за домом доносились хохот и визг — бог знает, что они там делали. Спасибо, хоть не у меня на глазах.

Джейми тоже приятно проводил время наедине с собой в тиши кабинета. Проходя мимо с огромным тазом арахиса, я заглянула в окно: муж сидел в кресле и, нацепив на нос очки, увлеченно читал «Зеленые яйца с ветчиной».

При воспоминании об этой идиллической картине я улыбнулась и развязала стягивающую волосы ленту; прохладный ветер обдувал распущенные пряди.

Почти все книги сгорели во время пожара, поглотившего Большой дом, и теперь мы заново создавали свою крошечную библиотеку. Благодаря подаркам Брианны она увеличилась почти вдвое. Кроме привезенных дочкой книг — включая драгоценный «Справочник Мерка», обладание которым так грело мне сердце, — у нас была маленькая зеленая Библия Джейми, учебник по латинской грамматике, «Приключения Робинзона Крузо» (без обложки, зато с прекрасными иллюстрациями) и «Путешествия в некоторые отдаленные страны мира в четырех частях: сочинение Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а затем капитана нескольких кораблей» Джонатана Свифта. И еще какой-то роман не то на французском, не то на английском.

Скорлупа раскалывалась легко, но сухая кожица орешков — тонкая, словно папиросная бумага, — липла к пальцам. Приходилось постоянно вытирать руки о юбку: теперь она выглядела так, будто ее облепила стая светло-коричневых мотыльков. Может, у новых жильцов найдется почитать что-нибудь интересное и Бри догадается взять пару книжек? Хирам Кромби, староста поселенцев из Терсо, любил читать. Правда, его литературные вкусы ограничивались проповедями и историческими свидетельствами; романы казались ему безнравственными. Однако я видела у него экземпляр «Энеиды».

Джейми написал своему другу Эндрю Беллу, эдинбургскому типографщику и издателю, и попросил выслать несколько книг, включая «Дедушкины сказки» собственного авторства и мое скромное творение с рецептами народной медицины. Оплатить заказ предполагалось нашей частью прибыли с продаж — за два года должна была накопиться приличная сумма. Интересно, когда прибудут книги? И случится ли это вообще? В Саванне по-прежнему заправляли британцы, однако Чарльстон оставался американским; если мистер Белл поторопится, груженный книгами корабль успеет прибыть в порт до холодов.

Шаги за спиной прервали мои литературные размышления, и я обернулась. Джейми, босой и взъерошенный, стоял позади, пряча в спорран очки.

— Интересная книжка? — с улыбкой спросила я.

— Да. — Он сел рядом, взял из таза орех и, очистив от скорлупы, сунул в рот. — Брианна говорит, Доктор Зойс написал целую кучу книг. Ты прочла их все, саксоночка?

Джейми произнес фамилию писателя на немецкий манер, и я невольно рассмеялась.

— Конечно! И не один раз. У Бри когда-то было полное собрание сочинений — все, что издали на тот момент. Если он написал потом новые книжки, Роджер, скорее всего, покупал их для Джема и Мэнди. Кстати, американцы произносят фамилию автора «Сьюз». Не знаю, сколько он прожил — то есть проживет. В 1968-м он еще писал.

Джейми кивнул с мечтательным выражением лица.

— Вот бы и мне их прочесть! Может, Брианна знает кое-что наизусть?

— Скорее Джем. Бри говорит, он читал Мэнди книжки чуть ли не с ее младенчества. А память у нашего внука великолепная. — Вспомнив парочку забавных иллюстраций Сьюза, я улыбнулась. — Попроси дочь нарисовать по памяти слона Хортона или черепаху Эртеля.

— Эртель? — В его глазах запрыгали веселые искорки. — Надеюсь, это не настоящее имя?

— Нет, зато идеально вписывалось в рифму. — Я расколола очередной орех и бросила остатки скорлупы в траву.

— Похоже на женское.

— Однако Эртель — мальчик. Черепаха-девочка никогда бы на такое не сподобилась.

— Что же он натворил?

— Заставил всех черепах своего острова выстроиться в пирамиду, чтобы он смог взобраться наверх и править «всем, на что глядит». Аллегория гордыни и высокомерия. Конечно, женщинам тоже свойственны подобные эмоции, но они проявили бы их более изощренно. И художник не сумел бы это изобразить.

Джейми зачерпнул горсть орехов и рассеянно сжал кулак, раскалывая скорлупу.

— Хм… Тогда какая, по-твоему, аллегория скрывается в «Зеленых яйцах с ветчиной»?

— Полагаю, идея в том, чтобы дети не привередничали в еде, — с сомнением предположила я. — Или чтобы не боялись пробовать новые проду… что ты делаешь?!! — Джейми бросил пригоршню арахиса в таз вместе с кожицей и скорлупой.

— Тебе помогаю, — ответил Джейми и зачерпнул новую горсть. — Иначе ты весь день так просидишь, перебирая их по одной штучке. — Следующая порция орехов и мусора полетела в таз.

— И как я буду выковыривать оттуда скорлупу? На это уйдет…

— Мы их вывеем, — прервал меня Джейми, кивнув подбородком в сторону дальнего склона горы Роан. — Видишь, как деревья клонятся от ветра? Надвигается буря.

И правда: за вершиной скопились тучи; бледные листья редких осин трепетали на ветру, а сосновые кроны словно подернулись темно-зеленой рябью. Я кивнула и, взяв несколько орехов, раскрошила пальцами скорлупу.

— Фрэнк, — выпалил вдруг Джейми, и я замерла. — Вернее, его книги…

— Что?

Он сказал «Фрэнк»?.. Я не верила собственным ушам. В глубине души шевельнулось смутное чувство тревоги.

— Хочу кое-что о нем спросить, — небрежно бросил Джейми, старательно делая вид, что поглощен арахисом.

— Что именно? — Я отряхнула юбку от арахисовой шелухи и посмотрела на мужа. По-прежнему не глядя на меня, он раздавил очередную пригоршню. Но на миг его губы сжались.

— Там на обложке его портрет — то есть фотография. Мне стало интересно, сколько лет ему было, когда сделали это изображение?

Я удивилась, однако напрягла память.

— Дай-ка подумать… когда он умер, ему было шестьдесят…

Меньше, чем мне сейчас! Я невольно прикусила нижнюю губу, и Джейми пристально на меня посмотрел. Опустив глаза, я смахнула остатки орехов.

— Пятьдесят девять. Фотографию сделали специально для обложки. Я точно помню, потому что для шести предыдущих книг он использовал другой снимок, более ранний. Еще шутил: не хочу, мол, чтобы люди при встрече заглядывали мне за спину, ожидая увидеть кого-то вдвое моложе. — Я улыбнулась воспоминаниям, но, встретившись с мужем глазами, насторожилась: — А почему ты спрашиваешь?

— Мне часто хотелось узнать, как он выглядел. — Джейми посмотрел на таз с арахисом и рассеянно потянулся за очередной порцией. — Когда я молился за него.

— Ты за него молился? — Я даже не пыталась скрыть изумление в голосе, и муж бросил на меня мимолетный взгляд.

— Да. Ну а что мне еще оставалось? — с горечью усмехнулся он и смущенно кашлянул. — «Храни тебя Господь, чертов англичанин!» Вот что я повторял в молитвах, когда думал о тебе и ребенке долгими ночами. — На мгновение сжав губы, он продолжил: — И еще мне очень хотелось узнать, как выглядит наш малыш.

Я легонько сжала его большую сильную руку, похолодевшую от осеннего ветра. Джейми перестал очищать арахис и вздохнул, расслабив плечи.

— А каким ты представлял Фрэнка? Таким, как на фотографии? — полюбопытствовала я, убирая руку. Джейми тут же зачерпнул новую порцию орехов.

— Нет. Ты ведь никогда не описывала его внешность.

На то была чертовски веская причина, — подумала я. — А ты никогда и не спрашивал. Что вдруг изменилось?

Он пожал плечами и продолжил с легкой ироничной улыбкой:

— Мне нравилось представлять его лысеющим коротышкой с брюшком. Хотя я не сомневался, что он умен, — ты никогда не полюбила бы дурака. И насчет очков я угадал. Только думал, что оправа у них золотая, а не черная. Из чего она, из рога? Или темного черепашьего панциря?

Я фыркнула, хотя его расспросы меня немного смущали.

— Это пластик. Фрэнк и правда не был дураком. — Отнюдь… — По спине пробежали мурашки.

— Он был честным человеком?

Раздался треск скорлупы, и очередная горсть орехов со стуком упала в таз. В воздухе чувствовался запах дождя и густой, сладковатый аромат арахиса.

— В основном да, — медленно ответила я, глядя на мужа. Он склонил голову над орехами, поглощенный процессом. — Конечно, у него были свои секреты. Как и у меня.

В любви всегда найдется место секретам — так ты сказал мне однажды… Однако сейчас между нами не осталось ничего, кроме правды.

Издав неопределенное шотландское хмыканье, Джейми бросил в таз последнюю пригоршню арахиса и посмотрел мне в глаза.

— Думаешь, ему можно доверять?

Ветер теребил его волосы, а лицо казалось темным на фоне облачного, но все еще яркого неба. Я невольно поежилась от жутковатого ощущения, что кто-то стоит у меня за спиной.

— Что ты имеешь в виду? — Мой голос дрожал от волнения. — Ведь когда-то ты доверил ему самое дорогое. Нас с Брианной.

— Тогда у меня не было выбора. А сейчас есть. — Он выпрямился, отряхивая ладони от остатков арахисовой шелухи, которую мигом подхватил порыв ветра.

Я сделала глубокий вдох, чтобы унять внутреннюю дрожь, и смахнула с лифа частички скорлупы.

— Сейчас есть? Хочешь сказать, тебя интересует достоверность описанных в книге событий?

— Да.

— Фрэнк был историком, — твердо заявила я, не решаясь обернуться. — Он бы не стал подтасовывать факты. Не смог бы. Как Роджер не стал бы менять текст Библии. А ты — намеренно лгать мне.

— Тебе ли не знать, что такое история, — отрезал Джейми и встал, хрустнув коленными суставами. — А насчет лжи… все порой лгут, саксоночка. И я не исключение.

— Но со мной ты был честен.

Джейми не стал оспаривать мое утверждение.

— Захватишь миску? — бросил он, вынося таз во двор.

Ветер тут же надул его рубашку, словно парус. Из-за гор наползали тучи, запах дождя в воздухе стал еще острее. Вот-вот разразится буря.

Меня охватило странное чувство, к которому примешивалось возбуждение. Входная дверь была открыта нараспашку, парусиновый полог сдвинут в сторону. Ветер со свистом проносился мимо, задувая под юбки, и мчался в дом; в хирургической позвякивали стеклянные пузырьки, в кабинете Джейми шуршали бумаги.

По дороге на кухню я заметила у мужа на столе книгу Фрэнка и, поддавшись внезапному порыву, зашла в кабинет. Но сперва невольно оглянулась, хотя поблизости никого не было.

«Душа мятежника: шотландские корни Американской революции». Фрэнклин У. Рэндолл.

Книга лежала раскрытыми страницами вниз. Обычно Джейми никогда так не поступал. Он обязательно использовал что-то вместо закладки — листья деревьев, птичьи перья, ленту для волос… Однажды я раскрыла книгу, которую он читал, и обнаружила там высушенное тельце раздавленной ящерки. Джейми всегда закрывал книгу, чтобы не повредить переплет.

Фрэнк смотрел на меня с обложки спокойным, непроницаемым взглядом. Я слегка коснулась его лица под прозрачной пленкой, чувствуя смутную печаль, раскаяние и, признаться (какой смысл таить секреты от самой себя?), облегчение. Все давно в прошлом.

Как ни странно, ощущение чьего-то присутствия за спиной исчезло, стоило мне зайти в дом.

Я взяла книгу, чтобы закрыть ее, и невольно заглянула внутрь. Вверху страницы значился заголовок: «Глава 16. Партизанские отряды».

Захватив большую миску из кремового фарфора (Джейми привез ее из Салема), я вышла на улицу. И даже не взглянула на книгу, которая — теперь должным образом закрытая — осталась на столе, однако подспудно чувствовала ее присутствие.

Джейми принялся вывеивать арахис, пересыпая горсти смешанных с шелухой орехов из одной руки в другую. Ветер подхватывал и уносил легкие скорлупки и кожицу, а более тяжелые ядрышки со звонким стуком падали в миску. Дуновение усиливалось, грозя превратиться в настоящий ураган, сметающий все на своем пути — включая орехи. Я присела возле миски, выуживая остатки скорлупы.

— Значит, ты прочел книгу? — спросила я через некоторое время. Джейми молча кивнул, не глядя на меня. — Ну и как тебе?

Муж снова хмыкнул по излюбленной шотландской привычке, с бряцаньем отправил в миску последнюю порцию арахиса и опустился рядом со мной на траву.

— Думаю, паршивец написал ее для меня, — резко выпалил он.

Я округлила глаза.

— Для тебя?

— Да. Он словно говорит со мной. — Джейми смущенно приподнял плечо. — Между строк. По крайней мере, мне так показалось. Хотя, может, я просто схожу с ума. Это самое логичное объяснение. Но все же…

— Говорит с тобой?.. В тексте есть что-то, имеющее отношение к нам? — осторожно спросила я. — По-моему, это неизбежно. Учитывая, в каком месте и времени мы сейчас живем.

Он вздохнул и поежился, словно рубашка вдруг стала ему мала, — хотя надуваемая ветром ткань свободно вздымалась на плечах, подобно парусу. Я давно не видела его таким, и сердце сжалось от неясной тревоги.

— Фрэнк… — Джейми тряхнул головой, подбирая слова, и упрямо повторил: — Он говорит со мной. Фрэнк знает меня — знает, кто я, — с нажимом произнес муж и посмотрел мне в лицо. Его голубые глаза казались темно-синими. — Он знает, что за шотландец отнял у него жену, и обращается напрямую ко мне. Будто стоит за спиной и шепчет на ухо.

Я невольно отшатнулась, и Джейми удивленно моргнул.

— Звучит жутковато, — сказала я, ощущая неприятный холодок в затылке.

Улыбнувшись уголком губ, Джейми прервал свое занятие и взял меня за руку. Это меня немного успокоило.

— Мне тоже не по себе, саксоночка. Не то чтобы я возражал — в конце концов, каждый имеет право говорить что вздумается. Вот только зачем?

— Ну… Может… — неторопливо сказала я. — Что, если он сделал это ради нас?

Я кивнула в сторону далекого ручья, откуда доносился детский визг: судя по всему, Джем, Жермен, Мэнди и Фанни ловили пиявок. Облизав пересохшие губы, я продолжила:

— Скорее всего, он узнал, что ты не погиб тогда. А значит, мог предположить, что Брианна отправится тебя искать. Возможно, он и меня нашел — здесь, в прошлом.

Внезапно я почувствовала полную опустошенность. Одному Богу известно, какую информацию обо мне мог найти Фрэнк в омуте старинных документов. И продолжал копать дальше, ничего мне не говоря, — когда мы еще жили под одной крышей!

— Он ведь не упоминал меня? В своей книге? — еле слышно выговорила я, с трудом шевеля губами. Холодная капля стукнулась о мою щеку: на фартуке тут же расплылись четыре мокрых пятна.

— Нет. — Джейми встал и протянул мне руку. — Пойдем в дом, a nighean. Дождь начинается.

Мы едва успели зайти внутрь — с тазом, миской и урожаем арахиса; за нами гурьбой ввалились слегка намокшие Жермен, Джемми, Фанни, Мэнди, Эйдан Маккаллум и Аодх Макленнан. Дети набрали в саду полные руки овощей.

Нас поглотил водоворот домашних дел — нужно было перетереть арахис, отправить подошедшее тесто в печь, отмыть от грязи молодую репу, опустить зелень в миску с холодной водой (чтобы не увяла), раздать детям по маленькой узловатой морковке (вместо конфет), затем нарезать хлеб и сделать сэндвичи, одновременно запекая в золе сладкий картофель и готовя теплый соус из бекона к тушеным овощам, — так что разговоры о Фрэнке и его книге пришлось отложить. К счастью, незримому соглядатаю у меня за спиной (если он вообще был) хватило такта отступить на время в сторону.

К окончанию ужина дождь так и не прекратился. Убедившись, что Маккаллумы и Макленнаны не собираются беспокоиться о местонахождении сыновей, Джейми принес сверху матрасы, и все дети вповалку улеглись спать перед очагом.

Затем он развел огонь в нашей спальне — к приглушенному смолистому аромату дров добавился запах сухого елового хвороста и веток пекана. Джейми лежал на кровати в одной ночной рубахе; от него приятно пахло теплым мехом животных, прохладным сеном и арахисовым маслом. Он лениво листал «Медицинский справочник Мерка», который я оставила на прикроватном столике.

— Пытаешься гадать по моей книге? — пошутила я, распуская стянутые в узел волосы. — Обычно для этого используют Библию, но, думаю, Мерк тоже сойдет.

— Даже в голову не пришло. — Он закрыл книгу и с улыбкой протянул ее мне. — Хотя почему бы не попробовать? Ты начинай.

— Ну хорошо. — Я взвесила книгу в руках, ощущая приятную тяжесть и шероховатость кожаного переплета. На мгновение зажмурилась и, открыв наугад, пробежала пальцем по странице. — Посмотрим, что тут у нас.

Джейми снял очки, придвинулся ко мне и прочел отмеченное место:

— Поскольку данное заболевание не имеет однозначной и четко выраженной симптоматики, для постановки диагноза требуется длительное наблюдение и тщательные обследования. — Он поднял на меня глаза. — По-моему, весьма точное описание нынешней ситуации.

— Да уж, — согласилась я и захлопнула книгу, испытывая некоторое успокоение. Джейми хмыкнул, забрал у меня книгу и положил на столик.

— Длительное наблюдение мы и так уже ведем, — бросил он равнодушно. — А что касается обследований… — На его лице появилось задумчивое выражение. — Хм… интересная идея. Надо бы над ней поразмыслить.

— Вот и отлично, — сказала я, обеспокоенная внезапным интересом мужа к рекомендации из справочника. Что за гипотезу он собирался проверять с помощью «тщательных обследований»? Хотя в глубине души догадывалась.

— Могу почитать ее тебе, если хочешь, — предложила я, нервно сглотнув. — Книгу Фрэнка.

При мысли о чтении «Души мятежника» — последней книги Фрэнка — у меня возникло состояние, которое я с ходу и без всяких обследований диагностировала как «мандраж». Что, если Джейми прав и книга действительно содержит некое личное послание? Лучше об этом не думать…

Он удивленно посмотрел на меня.

— Ты? Еще чего!

Тут снизу послышалось дружное хихиканье и приглушенный визг. Джейми обреченно закатил глаза, встал и натянул ботинки. Приподняв бровь, он переглянулся со мной и тяжелой поступью направился к лестнице. Как только он спустился до четвертого пролета, шум резко стих. Джейми озадаченно хмыкнул и быстро сбежал по ступеням. Вскоре из кухни донесся его голос, за которым последовал смиренный гул детских оправданий, хотя слов было почти не разобрать. Через минуту муж вновь показался на пороге спальни.

— Неужели сынишку Макленнанов действительно зовут Оогх? — с любопытством спросила я, когда Джейми присел на кровать, чтобы разуться.

— Аодх, — уточнил он, произнося последний звук более гортанно. Для меня это все равно звучало как «Оогх». — Полагаю, на английском его бы звали Хью. Держи, саксоночка. — Он протянул мне льняное полотенце, в которое оказался завернут сэндвич из восхитительно ароматной арахисовой пасты на ломте свежеиспеченного хлеба с черничным джемом.

— За ужином тебе почти ничего не досталось, — улыбнулся муж. — Ты едва присела, стараясь накормить банду маленьких проглотов. Вот я и решил отложить один — спрятал его на шкафчике с травами. Только сейчас вспомнил!

— О боже… — Закрыв глаза, я с блаженством вдохнула сладковатый аромат. — Джейми… Это чудесно!

Он довольно хмыкнул, налил мне в кружку воды, а затем сел и, обхватив руками колени, принялся наблюдать, как я ем. Я смаковала угощение, с наслаждением пережевывая сладкую массу с кусочками арахиса и зернышками черники на ломте мягкого хлеба из злаков. Проглотив все до последней крошки, я удовлетворенно вздохнула с долей сожаления.

— Я тебе не рассказывала, что взяла с собой сэндвич с арахисовой пастой и джемом, когда вернулась сквозь камни?

— Нет, не рассказывала. А почему именно его?

И в самом деле — почему?

— Ну… Возможно, это напоминало мне о Брианне. Я часто давала ей с собой в школу такие сэндвичи. У нее была металлическая коробочка для еды с маленьким термосом и изображением Зорро.

Джейми удивленно взметнул брови.

— Зорро? Испанская лисичка?[77]

Я небрежно махнула рукой.

— Потом расскажу. Он бы тебе понравился. Но контейнер я брать не стала, а просто завернула сэндвич в лист пластика.

— Как материал, из которого сделаны очки мистера Рэндолла? — спросил Джейми, не успев опустить брови.

— Нет, не совсем. — Я наморщила лоб, пытаясь подоходчивее описать пищевую пленку. — Скорее как прозрачная обертка на его книге — это тоже пластик, только более тонкий. Похоже на невесомый, прозрачный носовой платок.

Воспоминания пробудили в душе легкую ностальгию.

— Я приехала в Эдинбург, чтобы найти печатника А. Малкольма. В какой-то момент у меня вдруг закружилась голова — полагаю, от страха. Пришлось даже сесть. Затем развернула сэндвич и съела. По-моему, тогда я в последний раз ела арахисовую пасту. Это был самый вкусный сэндвич в моей жизни! Проглотила все до последней крошки и выбросила ненужную упаковку.

В памяти отчетливо вспыхнула картинка из прошлого: ветер подхватывает и гонит по каменной мостовой хрупкий прозрачный пластик, затерянный во времени.

— Чувствовала себя как та обертка, — сказала я и сглотнула ком в горле. — Потерянной… А что, если кто-то нашел ее? Интересно, что он подумал? Может, равнодушно прошел мимо, испытав лишь секундное любопытство.

— Скорее всего, — пробормотал Джейми, а затем кончиком полотенца вытер с моих губ остатки джема и поцеловал. — Зато потом ты нашла меня и, надеюсь, с тех пор не чувствовала себя потерянной.

— Никогда. И сейчас не чувствую. — Я склонила голову мужу на плечо, и он поцеловал меня в лоб.

— Саксоночка, ребятишки уснули. Приляжешь со мной?

Я охотно выполнила его просьбу, и мы медленно любили друг друга в свете догорающего очага, слушая завывание ветра и шум дождя в ночи за окном.

Немного позже, уже в полусне, положив руку на теплые округлые ягодицы Джейми, я вдруг подумала о Фрэнке; перед глазами словно наяву предстало лицо с фотографии — знакомые светло-карие глаза за стеклами очков в черной оправе. Лицо ученого: серьезное, умное… честное.

Сперва они учуяли запах. От зловония мочи и серы с примесью тонкого слоя угольной пыли у Брианны защекотало в носу. Сидевший рядом на козлах отец закашлялся, не выпуская поводья из рук.

— Мама говорит, он обладает лечебными свойствами. По крайней мере, раньше так считали.

— Порох-то?

Джейми искоса взглянул на нее, однако тут же переключил все внимание на представшее глазам скопление зданий, живописно расположенных у излучины реки.

— Ага. «Для скорейшего облегчения зубной боли достаточно положить на больной зуб щепотку пороха, завернутого в ткань». Николас Калпепер, 1647 год.

Отец хмыкнул.

— А что, может, и подействует. Пока решаешь, блевать тебе или кашлять, некогда думать о зубах.

У реки, на безопасном расстоянии от зданий, курили трубки двое мужчин. Услыхав стук колес, они обернулись и теперь взирали на прибывших. Один склонил голову набок, будто что-то прикидывая, но, очевидно, все же решил удостоить их разговора. Он вытряхнул в воду содержимое глиняной трубки с длинным мундштуком, заткнул ее за пояс и направился к дороге. Следом зашагал и его приятель.

— Эй, там! — окликнул первый мужчина, махнув рукой.

Джейми остановил лошадей и тоже помахал.

— Добрый день, сэр. Я Джейми Фрэзер, а это моя дочь — миссис Маккензи. Мы хотим купить пороха.

— Я так и понял, — последовал довольно сухой ответ. — Зачем еще сюда ехать?

Ирландец, — подумала Брианна и улыбнулась.

— Да брось, Джон. — Второй, коренастый мужчина лет тридцати или около того, широко ухмыльнулся Брианне и беззлобно толкнул компаньона в ребра. — Некоторые приезжают ради твоего вина и табака.

— Джон Паттон, сэр, — не обращая внимания на приятеля, представился ирландец.

Он обменялся рукопожатием с Джейми и пригласил их подъехать к первому от реки каменному строению.

— Вряд ли оно взорвется, — со смехом сказал второй, назвавшийся Исааком Шелби.

Брианна заметила, что Джон Паттон не рассмеялся.

Здание оказалось мельницей. Сквозь стены доносился плеск, производимый водяным колесом, и постоянный глухой рокот. Пахло здесь совсем по-другому: сырым камнем, водорослями и еще чем-то вроде залитого костра и намокшего под дождем пепла в лесу. Брианна ощутила непонятную дрожь в животе.

Отец слез и начал распрягать лошадей. Перехватив ее взгляд, он кивнул в сторону одного из ветхих сараев выше по течению, где кучкой стояли три человека и, похоже, о чем-то спорили. Брианна заметила среди них женщину. Та скрестила на груди руки и склонила голову, однако поза выражала отнюдь не покорность, а еле сдерживаемое желание стукнуть собеседника в нос. Не оставалось сомнений в том, кто здесь Хозяйка.

Брианна кивнула и направилась к сараю. Судя по внезапной тишине за спиной, мистер Паттон либо мистер Шелби (а возможно, и оба) пялились на ее зад. Вряд ли они могли многое разглядеть: на Бри была охотничья рубашка почти до колен. Но сам факт того, что под ней бриджи…

Брианна услышала, как Шелби вдруг кашлянул: видимо, встретился взглядом с ее отцом.

— Джейми Фрэзер, — раздался делано невозмутимый голос Шелби. — Знавал я немало Фрэзеров. Вы, случаем, не из окрестностей Ноличаки?

— Нет, у нас поселение неподалеку от границы в округе Роуэн, — сказал отец. — Называется Фрэзер-Ридж.

— А! Тогда я вас знаю, сэр! — с облегчением воскликнул Шелби. — Бенджамин Кливленд упоминал о встрече с вами. Он…

Голоса за спиной Брианны стихли, когда она приблизилась к людям у сарая. Троица оторопело уставилась на нее, однако почти сразу в глазах женщины заплясали насмешливые искорки.

— Добрый день, миссис, — произнесла она, беззастенчиво разглядывая охотничью одежду Брианны. На женщине, ровеснице Бри, был холщовый фартук, сильно поношенный и запачканный, с маленькими прожженными дырочками — по всей видимости, от попадания искр. Фартук прикрывал темно-коричневую юбку и мужскую рубашку с длинными рукавами из грубой, хотя довольно чистой материи. — Вам нужна помощь?

— Меня зовут Брианна Маккензи. — Бри не знала, уместно ли обменяться рукопожатием. Миссис Паттон — а это, несомненно, была она — руки не подала, поэтому Брианна ограничилась вежливым кивком. — Мы с отцом, э-э… хотим купить немного пороха. Вы, случайно, не миссис Паттон? — добавила Бри, так как женщина все еще не представилась.

Собеседница посмотрела через плечо, потом медленно огляделась по сторонам, будто кого-то выискивая. Один из молодых людей, с которыми она спорила, хихикнул, но тут же умолк под тяжелым взором миссис Паттон.

— А кто же еще? — спросила она вполне миролюбиво. — Какой сорт пороха вам нужен и сколько?

Брианна на миг замешкалась. Она абсолютно ничего не знала о сортах пороха, даже их названий. Ее интересовало только, как изготовить его в больших количествах, не подвергая свою жизнь опасности.

— Порох для охоты, — наконец сказала она. — И еще что-нибудь для… взрывания пней.

Мэри Паттон моргнула, а потом рассмеялась. Молодые люди последовали ее примеру.

— Пней?

— Ну, полагаю, если порох насыпать сверху, то удастся поджечь пень, — улыбнулся Брианне старший из парней.

Сверху? Ну конечно! Она раздраженно хлопнула себя по лбу.

— Проклятье! — выругалась Бри. — Разумеется, для заряда потребуется оболочка. Выходит, тогда мне нужно что-то вроде гранаты.

На угловатом, квадратном лице миссис Паттон мелькнуло удивление, которое тут же сменилось озадаченной настороженностью.

— Гранаты, значит?

Она с нескрываемым интересом оглядела Брианну, затем уставилась куда-то поверх плеча собеседницы, и лицо ее прояснилось.

— Это ваш отец? Вон там?

— Да.

Проследив за неотрывным взглядом женщины, Бри обернулась и посмотрела на отца. Он отвел лошадей к реке напиться и теперь стоял на галечном берегу, беседуя с мистером Шелби. Джейми снял шляпу, чтобы смочить лицо, и солнце заискрилось на его волосах, все еще ярко-рыжих, хотя и с серебристыми нитями.

— Рыжий Джейми Фрэзер? — Миссис Паттон быстро глянула на Брианну. — Это его на родине звали Рыжим Джейми?

— Полагаю… да, — ошеломленно вымолвила та. — Откуда вы знаете его имя?

— Хм. — Миссис Паттон удовлетворенно кивнула, следя глазами за Джейми. — Во время якобитского восстания два старших брата моего отца сражались по разные стороны. Одного сослали в Ост-Индию, но второй разыскал его там и выкупил, после чего они поселились на нашей с Джоном земле. А эти двое, — она неодобрительно качнула головой на молодых людей, которые держались на почтительном расстоянии, — их сыновья.

— Значит, у вас семейное предприятие? — Бри кивнула на мельницу и сараи, только теперь заметив кучку хижин и большой дом примерно в четверти мили от них, в кленовой роще.

— Да, — подтвердила миссис Паттон с дружеской ноткой в голосе. — Один из дядюшек часто упоминал о вашем отце: они вместе сражались при Престонпансе и Фолкерке. У дяди хранились разные мелочи в память о войне. Среди прочего — листовка с портретом Рыжего Джейми Фрэзера и суммой вознаграждения. Красивый мужчина, даже на рисунке. Корона предлагала за него пятьсот фунтов! Интересно, во сколько бы его голову оценили сейчас?

Она усмехнулась и вновь задержала взгляд на Джейми, на этот раз чуть дольше.

Бри, сочтя шутку сомнительной, все же натянуто улыбнулась в ответ. На всякий случай она уточнила, что ее отца помиловали после восстания, а затем решительно вернула разговор к теме пороха.

Судя по всему, миссис Паттон считала, что теперь они в дружеских отношениях, и охотно показала Брианне два мельничных сарая, мимоходом отметив грубую конструкцию стен.

— Когда что-нибудь взрывается, крыша просто слетает, а стены валятся наружу. Поправить — пара пустяков.

— Выходит, мельничные сараи тут, а мельница — там? — Бри кивнула на каменное здание, которое очевидно было мельницей: водяное колесо размеренно вращалось в золотом свете вечереющего дня.

— Верно. Мы перемалываем древесный уголь, потом селитру. Знаете, что это такое?

— Да.

— И серу, само собой. Добавляем воду. Растворяем селитру и смешиваем. Пока смесь мокрая, она не загорится, так?

— Конечно.

Миссис Паттон кивнула, довольная понятливостью Бри.

— Хорошо. Получается черный порох, но он грубый, с кусочками неперемолотого угля, дерева, камня, крысиного помета и прочего мусора. Все это мы сушим в лепешках, которые храним в другом сарае, а потом на досуге, так сказать, крошим и перемалываем — уже здесь, подальше от остальных построек. Чертовски взрывоопасная штука, знаете ли. Когда вокруг облако пороховой пыли, хватит одной искры, чтобы вспыхнуть как факел, упаси Господь.

Впрочем, беспокойства в ее голосе не слышалось.

— Потом мы его зерним, то бишь просеиваем и делим по размеру. Самый мелкий помол — для ружей и винтовок, берут в основном для охоты. Более грубый предназначен для пушек, гранат, бомб и тому подобного.

— Понятно.

На словах процесс казался простым, хотя, судя по состоянию фартука миссис Паттон и подпалинам на досках в сарае, довольно опасным. При необходимости Бри, вероятно, смогла бы изготовить достаточно пороха для охоты, но о большем количестве нечего было и думать.

— Что ж… И сколько вы просите за порох для охоты?

— Для охоты, значит?

Миссис Паттон пристально посмотрела на Брианну своими бледно-голубыми глазами, а затем перевела взгляд на ее отца и мистера Шелби, беседующих у реки.

В чем дело? Она думает, мне нужно его разрешение?

— Моя цена — доллар за фунт. Я продаю за чеканную монету и не торгуюсь.

— Разумеется, — сухо сказала Бри.

Она полезла в мешочек на поясе и достала тонкую золотую пластинку — одну из тех, которые зашила в подол, когда с детьми отправилась на поиски мужа. Брианна в тысячный раз мысленно поблагодарила Господа за то, что они нашли Роджера.

— Это не совсем монеты, но, может, его чеканка вас тоже устроит? — Брианна передала пластинку собеседнице.

Песочного цвета брови миссис Паттон взметнулись до самой кромки чепца. Она осторожно взяла золото, взвесила на ладони и зыркнула на Бри. К удовольствию Брианны, женщина попробовала металл на зуб, а затем недоверчиво посмотрела на крошечную вмятину. Слиток был промаркирован, однако вряд ли миссис Паттон что-нибудь поняла, кроме «14К» и «1 унция»[78].

— Идет, — сказала хозяйка пороховой мастерской. — Сколько вам нужно?

Старательно взвесив порох и золото, они сошлись во мнении, что один слиток равняется двадцати долларам, и Брианна пожала руку миссис Паттон. Подобный жест слегка озадачил женщину, но отнюдь не смутил. Бри направилась обратно к повозке с двумя десятифунтовыми бочонками пороха, а следом столько же нес и каждый из кузенов.

Отец, беседующий с мистером Шелби, обернулся на звук шагов. Брови у него поднялись выше, чем у миссис Паттон.

— Сколько…

Не договорив, Джейми сжал губы, принял у нее бочонки и поставил в повозку к мешкам с рисом, бобами, овсом и солью, которые они выменяли на мельнице Вулэмов. Потом потянулся к споррану на поясе, но один из кузенов покачал головой.

— Она уже заплатила.

Парень коротко кивнул в сторону Бри и зашагал обратно к мельничному сараю. Второй молодой человек двинулся следом, затем бросил взгляд через плечо, догнал кузена и что-то тихо ему сказал, отчего первый тоже обернулся и снова покачал головой.

Отец хранил молчание, пока они не выехали на дорогу к дому.

— Чем ты расплатилась, дочка? — осторожно спросил он. — Ты, случаем, не захватила деньжат из… своего времени?

— Так, несколько монет… То, что удалось раздобыть без лишней суеты.

Джейми одобрительно покивал и тут же замер, когда дочь вытащила из мешочка золотую пластинку — едва ли ту можно было назвать слитком.

— И еще я взяла тридцать таких штук и спрятала в одежду и каблуки своих ботинок.

Отец что-то сказал по-гэльски. Бри не поняла, но выражение его лица говорило само за себя.

— В чем дело? — резко спросила она. — Золото везде в ходу.

Джейми коротко втянул воздух через нос. Очевидно, этого хватило, чтобы взять себя в руки: он чуть разжал челюсти, с лица сошла краснота.

— Да, верно.

Пальцы на его правой руке чуть заметно дрожали, и он перебрал поводья в попытке ее успокоить.

— В этом-то и беда, дочка, — сказал Джейми, не сводя глаз с дороги. — Золото везде в ходу. И охотников до него полно. Вот почему лучше не болтать направо и налево, что оно у тебя водится… и притом в достатке. — Он на мгновение повернул к Брианне голову и вскинул бровь. — Я считал… То есть, судя по тому, что ты рассказала об этом Робе Кэмероне… Я думал, ты и сама знаешь.

При последних словах горячая волна прокатилась от ее груди к голове. Брианна сжала золотую пластинку в кулаке, чувствуя себя идиоткой, но обвинение было не вполне справедливым.

— Как же тогда ты собираешься тратить золото? — спросила она.

— А я и не собираюсь, — прямо сказал отец. — Предпочитаю не трогать тайник. Я не считаю его по-настоящему своим и воспользуюсь им только в случае крайней нужды, для защиты семьи или арендаторов. Да и тогда не стану тратить его в открытую.

Он оглянулся через плечо, и Брианна невольно последовала его примеру. К настоящему времени предприятие Паттонов осталось далеко позади и дорога — весьма изъезженная — пустовала.

— Если мне придется его использовать — а мне придется, если я решу собирать ополчение, — я сниму тонкую стружку, сделаю из нее маленькие самородки и натру землей. Затем вручу по мешочку Бобби Хиггинсу, Тому Маклауду и, быть может, еще одному-двум людям, которым доверил бы жизни своих родных. Отправлю их в разное время, в разные места. И вряд ли в одно и то же место дважды. Они постепенно обратят золото в деньги: будут платить за покупки и получать сдачу монетами, продадут один-другой самородок ювелиру, а что-то обменяют у златокузнеца. Тогда уже, осторожно, я потрачу деньги, с которыми они вернутся.

От слов «доверил бы жизни своих родных» у Брианны скрутило живот. Теперь она отчетливо поняла, какому риску только что подвергла Джема, Мэнди, Роджера и остальных обитателей Нового дома.

— Да не переживай, — попытался утешить отец. — Наверняка все обойдется.

Он одарил ее легкой улыбкой и коротко пожал колено. Лошади ускорили ход, и Бри догадалась, что отец хочет отъехать как можно дальше от Порохового притока до темноты.

— Думаешь… — Слова застряли у нее в горле, потонув в грохоте повозки, и она предприняла вторую попытку: — Думаешь, те мужчины, — она махнула назад, — поедут за нами?

Джейми покачал головой и наклонился вперед, сосредоточенно правя лошадьми.

— Вряд ли. Паттоны понимают, что вести с нами дела выгоднее, чем завладеть нашим имуществом. Но готов поспорить: парни проболтаются об удалой девчонке в мужском костюме и с кошельком золота на поясе. Если не повезет, кому-нибудь захочется нас навестить. Будем молиться, чтобы этого не случилось.

— Да.

Первая волна потрясения и гнева отступила, оставив после себя легкое головокружение. Затем Брианна вспомнила кое-что еще и сжалась, как от удара в живот.

— Что? — встревоженно спросил Джейми, когда она охнула, словно ее и правда ударили. Он придержал лошадей, но дочь лишь махнула руками и затрясла головой.

— Я… просто… Они знают, кто ты. Миссис Паттон тебя узнала.

— Узнала? Я ведь сам представился.

Однако Джейми еще сильнее натянул поводья, чтобы расслышать ответ.

— Она знает, что ты Рыжий Джейми, — выпалила Бри.

— Что? — спросил он скорее удивленно, чем испуганно. Вообще-то в его голосе прозвучали веселые нотки. — Как, черт возьми, она поняла? Девица моложе тебя. В ту пору, когда меня в последний раз так называли, она еще не родилась.

Бри рассказала о дядюшках миссис Паттон и о листовке.

— Очевидно, ты все еще выглядишь как человек, чье лицо может попасть на плакат «Разыскивается», — неуверенно пошутила она.

— Ммхм.

Лошади теперь шли шагом, и Брианна с облегчением вздохнула после тряски и шума. Она украдкой глянула на отца: тот больше не выглядел сердитым или расстроенным. Просто сидел с задумчивым выражением лица, очень походившим на печаль.

— Заметь, — произнес он наконец, — негоже делать то, что принесет тебе репутацию безумца, убивающего без разбора и пощады. Но с другой стороны, вовсе не худо иметь такую репутацию.

Он прищелкнул языком, и лошади сначала перешли на рысь, а затем ускорили бег. Однако ощущение спешки исчезло. Бри покосилась на отца и с облегчением отметила, что слава Рыжего Джейми его не взволновала. Пожалуй, теперь он даже несколько успокоился в отношении золота.

Они продолжили путь в молчании, хотя уже не столь напряженном. Но когда встали на ночлег, сразу после восхода луны, то ели без огня. А ночью, постоянно пробуждаясь от чуткого сна, Бри неизменно видела отца сидящим в черной тени дерева с винтовкой в правой руке и заряженным пистолетом в левой.

Я шагала за Роджером через заросли огромных тополей. Кроны смыкались высоко над тропой: возникало такое чувство, будто мы в тихой церкви, а на стропилах вместо летучих мышей поселилась чирикающая братия. Очень уместно для нашей миссии, — подумала я.

Однако мне скорее была отведена роль шпионки, нежели переговорщика. Я сунула руку в карман юбки и в третий раз проверила содержимое: внизу три солидных узловатых корня имбиря, сверху — несколько мешочков с сушеными травами, которые здесь не растут.

Моя задача — конечно, если Роджер успеет замолвить словечко до того, как нас обоих вышвырнут вон, — заключалась в том, чтобы заговорить зубы миссис Каннингем. Сначала выразить бурную благодарность за хинную кору (и сдержанно извиниться за вспыльчивость Мэнди), затем вручить ответные дары, один за другим, подробно объясняя их происхождение, область применения и правила использования.

Между тем Роджер успеет выманить капитана Каннингема на улицу — ведь порядочные мужчины, разумеется, не захотят слушать, как две травницы обсуждают самые действенные при запорах клизмы. Дальше дело за Роджером. Он шагал впереди, решительно расправив плечи.

Мы вышли из тополиной рощи, и каменистая тропа вновь устремилась вверх, в заросли елей и гемлока, обильно источающих смолу на солнце.

— Пахнет Рождеством, — улыбнулся Роджер, придерживая для меня большую ветку. — Мы ведь устроим семейное празднование? Я имею в виду — ради Джема и Мэнди. Они к этому привыкли и уже достаточно взрослые, чтобы помнить.

Рождество у шотландцев было чисто религиозным праздником — все веселье происходило на Хогманай.

— Чудесная мысль, — сказала я с легкой грустью.

Рождественские каникулы моего детства — те, которые остались в памяти, — по большей части проходили в нехристианских странах. Мы довольствовались хлопушками из Англии, пудингом в жестяной банке, а однажды — рождественскими яслями, украшенными верблюжьими колокольчиками и фигурками Марии, Иосифа и Младенца Иисуса в окружении свиты царей, пастухов и ангелов. Все они были сделаны из каких-то местных стручков и наряжены в крошечные одежды.

Впоследствии я с удовольствием ежегодно устраивала настоящее Рождество для Брианны — и для себя тоже. Охваченная радостным волнением, я делала то, о чем раньше только читала или слышала. Фрэнк, единственный из нас, кто хорошо разбирался в британских рождественских традициях, выступал экспертом по части меню, упаковки подарков, пения гимнов и других тайных знаний. С момента украшения елки и до того дня, как ее убирали после Нового года, дом наполняла атмосфера восхитительного таинства и особого умиротворения. Ах, если бы устроить подобное в нашем новом доме, в компании всех близких…

— Вот что. — Я очнулась как раз вовремя, чтобы нырнуть под еловую лапу. — Не упоминай Санта-Клауса в разговоре с капитаном Каннингемом.

— Добавлю в список запрещенных тем, — серьезно пообещал Роджер.

— И что у тебя идет первым пунктом?

— Ну, обычно вы, — без обиняков сказал он. — Хотя в нынешних обстоятельствах куда сложнее выбрать между семейством Бердсли и виски Джейми. Конечно, Каннингемы рано или поздно узнают и о том, и о другом — если еще не узнали, — но я не хочу выступать в роли вестника.

— Бьюсь об заклад, о Бердсли они слышали, — предположила я. — Миссис Каннингем ведь дала хинную кору. Значит, кто-то сообщил, что она мне нужна и, вероятно, для чего. И вряд ли этот кто-то удержался и не разболтал о Лиззи и двух ее мужьях.

— Верно. — Роджер взглянул на меня, и губы его тронула улыбка. — Хотя нельзя поручиться, что… ну, то есть…

— Оба сразу? — Я рассмеялась. — Бог его знает, только у них в доме трое маленьких детей, двое из которых спят в родительской постели. Может, конечно, их из пушки не разбудишь, — задумчиво добавила я, — но теснота…

— Было бы желание, а возможность найдется, — заверил Роджер. — К тому же на улице еще тепло.

Тропа расширилась, и теперь мы шагали бок о бок.

— В любом случае миссис Каннингем проявила удивительную щедрость с учетом того, что наговорила нам с Брианной о ведьмах.

— Да, а еще заверила всех нас, включая меня и Мэнди, что мы попадем в ад.

При этих словах Роджер рассмеялся.

— Вы видели, как Мэнди ее передразнивает?

— Жду не дождусь. Далеко еще?

— Почти пришли. Я прилично выгляжу? — спросил он, стряхивая кленовые листья с жилета.

Роджер тщательно подготовился к встрече: надел хорошие бриджи, чистую рубашку и жилет со скромными деревянными пуговицами (Бри поспешно перешила их на место привычных бронзовых). Кроме того, Брианна заплела мужу волосы, а Джейми, у которого было гораздо больше опыта в таких делах, аккуратно подвернул косу и крепко завязал ее на затылке широкой черной лентой в рубчик из своих запасов.

«Ступай с Богом, a charaid», — ухмыляясь, напутствовал он Роджера.

Вот уж воистину — Бог нам в помощь.

— Отлично, — заверила я Роджера.

— Тогда вперед.

Каннингемы жили в недавно выстроенной хижине на южной окраине Риджа — настолько далеко я еще не забиралась. Мы шли больше часа, то и дело смахивая с себя листву, опадавшую с деревьев зеленым дождем, а также полчища мошек, ос и пауков. День выдался очень теплый, и я уже пожалела, что не взяла с собой чего-нибудь прохладительного, как вдруг Роджер остановился на краю поляны.

Брианна рассказала мне о побеленных камнях и сверкающих стеклах. За домом виднелся большой огород с овощными грядками и лечебными травами, однако миссис Каннингем еще не успела соорудить забор, поэтому ничто не мешало оленям и кроликам там хозяйничать. Я с огорчением оглядела вытоптанную землю, сломанные стебли и обглоданную ботву репы. С другой стороны, в таких обстоятельствах старуха охотнее польстится на мои подношения.

Я сняла шляпу и торопливо пригладила волосы — насколько было возможно после четырех миль ходьбы в жаркую погоду.

Не успела я надеть шляпу, как дверь открылась.

Завидев нас, Каннингем вздрогнул. Вероятно, он ждал кого-то другого. Сердце у меня забилось чаще, и я мысленно повторила начало своей благодарственной речи.

— Добрый день, капитан! — дружелюбно поприветствовал Роджер. — Моя теща, миссис Фрэзер, пожелала навестить миссис Каннингем.

Слегка приоткрыв рот, капитан перевел взгляд на меня. Он не сумел скрыть своих чувств: судя по выражению лица, Каннингем пытался сопоставить то, что слышал обо мне от матери, с тем респектабельным видом, какой я на себя напустила.

— Я… Она… — начал он.

Роджер взял меня за руку и быстро повел по дорожке к дому, учтиво заговорив с капитаном о погоде, но тот не обратил внимания.

— Я хотел сказать… добрый день, мэм.

Он коротко кивнул, когда я остановилась и сделала реверанс.

— Боюсь, моей матери нет дома. — Каннингем настороженно глядел на меня. — Простите.

— О, она ушла в гости? — поинтересовалась я. — Как жаль. Мне хотелось поблагодарить ее за подарок. И я кое-что для нее принесла…

Я покосилась на Роджера, молча спрашивая: «Что теперь?»

— Нет, она пошла к ручью. — Капитан неопределенно махнул рукой в сторону леса. — Она… э-э…

— Ну, в таком случае, — перебила я, — пойду и поищу ее. Роджер, почему бы тебе не составить капитану компанию, пока я схожу за миссис Каннингем?

Не дождавшись ответа, я подобрала юбки, аккуратно перешагнула ряд белых камней и направилась к лесу, предоставив Роджеру действовать по своему усмотрению.

— Что ж… Прошу, входите.

Каннингем с достоинством принял удар судьбы и, широко распахнув дверь, пригласил Роджера внутрь.

— Благодарю, сэр.

В хижине царил такой же порядок, как и во время его прошлого визита, однако пахло иначе. Роджер мог поклясться, что в воздухе витает соблазнительный кофейный аромат. Боже, и в самом деле кофе…

— Присаживайтесь, мистер Маккензи.

Каннингем вновь овладел собой, хотя по-прежнему бросал на гостя косые взгляды. Роджер заготовил несколько вступительных реплик, но все они были призваны отвлечь миссис Каннингем и выиграть время для Клэр. Лучше поторопиться, пока женщины не вернулись.

— Недавно у меня состоялся интересный разговор с моей невесткой Рэйчел Мюррей, — начал Роджер.

Каннингем, нагнувшийся, чтобы снять горячий кофейник с очага, подскочил как ужаленный и едва не стукнулся головой о дымоход.

— Что? — Он обернулся.

— Я о миссис Йен Мюррей, — пояснил Роджер. — Знаете, молодая женщина из квакеров? Высокая, темноволосая, очень красивая? У нее еще громкоголосый ребенок?

Кровь прилила к лицу капитана.

— Я знаю, о ком вы, — с холодком в голосе произнес он. — Однако весьма удивлен, что она пересказала нашу беседу вам.

Роджер пропустил мимо ушей легкий нажим на последнем слове.

— Вовсе нет, — непринужденно пояснил он. — Она только сообщила, что речь шла о предмете, который, по ее мнению, меня заинтересует, и посоветовала прийти поговорить с вами здесь.

Гость обвел комнату рукой.

— По словам Рэйчел, во время службы во флоте вы читали своим людям воскресные проповеди и находили это занятие… «благодарным». Так она выразилась. Я ничего не путаю?

Краснота сошла с лица Каннингема. Он неохотно кивнул.

— Полагаю, вас это не касается, сэр. Но действительно, я проповедовал в тех случаях, когда собиралась паства, а мы плавали без капеллана.

— Что ж, тогда у меня к вам предложение, сэр. Присядем?

Любопытство пересилило. Каннингем кивнул на большое деревянное кресло со спинкой в виде колеса, а сам сел в такое же, только поменьше, по другую сторону от очага.

— Как вы знаете, — сказал Роджер, наклоняясь вперед, — я пресвитерианин и меня уважительно называют священником. Однако я еще не принял духовный сан, хотя прошел необходимое обучение, сдал экзамены и надеюсь на скорое рукоположение. Вам также известно, что мой тесть — и, если уж на то пошло — моя жена, теща и дети католики.

— Известно. — Каннингем овладел собой и теперь не стеснялся выражать неодобрение. — Как вам удается примирить свою совесть с подобным положением дел, сэр?

— Стараюсь жить сегодняшним днем, — безразлично пожал плечами Роджер. — Суть в том, что я в хороших отношениях с тестем, и когда он построил школу, то предложил мне проводить там и церковные службы по воскресеньям. В то время, три года назад, мы также учредили маленькую масонскую ложу, и мистер Фрэзер разрешил использовать здание вечерами для наших нужд.

До сих пор Роджер смотрел Каннингему в лицо, теперь же, упомянув о масонах, он опустил глаза на тлеющие угли в очаге: капитану требовалось время поразмыслить — конечно, если было над чем.

Похоже, он угадал. Прежнее замешательство и неодобрение собеседника таяли как лед: медленно, но верно. Он не произнес ни слова, но в его молчании появилось нечто новое. Капитан испытующе посмотрел на Роджера.

Была не была…

— Мы встретились как равные, — тихо сказал Роджер.

Каннингем втянул побольше воздуха в грудь и слегка кивнул.

— И расстались в согласии[79], — так же тихо откликнулся он.

Атмосфера в комнате изменилась.

— Позвольте налить вам кофе.

Каннингем встал, взял две чашки из буфета, который словно попал сюда прямиком из лондонской гостиной, и протянул одну Роджеру.

Настоящий кофе. Свежемолотый. Роджер в упоении закрыл глаза и вспомнил слова Рэйчел о том, что ее угостили чаем. Судя по всему, капитан сохранил связи на флоте. Может, два таинственных посетителя были моряками? Всего лишь контрабандистами?

Минуту-другую они потягивали напиток в дружеском, хотя и настороженном молчании. Наконец Роджер сделал последний щедрый глоток.

— К несчастью, — сказал он, — год назад в здание ударила молния и школа сгорела дотла.

— Миссис Мюррей мне говорила. — Капитан осушил чашку, поставил ее и вопросительно кивнул на кофейник.

— С удовольствием. — Роджер передал свою чашку. — Будь Джейми Фрэзер в то время в Ридже, я уверен, он бы восстановил постройку, но из-за… хм… превратностей войны… он с семьей не смог быстро вернуться. Полагаю, вы об этом осведомлены.

— Да. Роберт Хиггинс мне сообщил, когда я подавал заявку на поселение. — Тень неодобрения вновь пробежала по его лицу. — Похоже, мистер Фрэзер — джентльмен с необычайно гибкими принципами. Назначить управляющим человека, осужденного за убийство…

— Ну, меня он считает не иначе как еретиком, однако терпит. По-вашему, это и есть «гибкие принципы»?

Роджер улыбнулся Каннингему, который поперхнулся кофе при слове «еретик». Полегче, приятель. Хоть мы и принадлежим к братству, не забывай о границах приличия.

Роджер кашлянул, давая Каннингему прийти в чувство.

— Итак, я упомянул о предложении… Мистер Фрэзер хочет, чтобы здание школы восстановили на прежнем месте и использовали для тех же целей. Он готов предоставить древесину. Однако, как вы, несомненно, знаете, он сейчас строит собственный дом и не сможет выкроить время или деньги до конца года. В связи с чем, сэр, я предлагаю нам троим совместными усилиями завершить восстановление в скорейшие сроки. И когда здание станет пригодным для использования, мы с вами смогли бы по очереди проповедовать там по воскресеньям.

Каннингем замер с чашкой в руке, но внешний панцирь холодности и сдержанности растаял. Судя по глазам, мысли его метались как пескари в пруду — так быстро, что не поймать.

Роджер поставил недопитую чашку и встал.

— Не желаете пойти со мной и осмотреть место?

Ручей я нашла легко. Рядом с домом еще не было колодца, поэтому Каннингемам приходилось где-то набирать воду, а раз так… Я обнаружила тропинку, ведущую в кусты кизила, и через несколько мгновений до моих ушей донеслось журчание воды.

Найти миссис Каннингем оказалось чуть сложнее. Она пошла вверх или вниз по течению? Мысленно бросив монетку, я направилась вниз и угадала: ручей в том месте слегка поворачивал, и на пятачке раскисшей земли у ближнего берега виднелось множество следов или, вернее, отпечатков ног одного-двух человек, часто здесь бывающих. Круги и борозды в грязи указывали, куда ставилось ведро.

Недавно прошел дождь, и ручей поднялся. На дальнем берегу густая растительность спускалась прямо к воде. Вряд ли миссис Каннингем стала бы переходить здесь: камни в русле хотя и годились на роль ступенек, сейчас практически все ушли под воду. Я медленно брела вдоль ручья, внимательно прислушиваясь. Я не ждала, что миссис Каннингем будет распевать псалмы, но какие-то звуки она обязательно издаст и птицы поблизости либо закричат, либо умолкнут.

И действительно: она выдала себя, когда привлекла внимание зимородка — тому не понравилось вторжение чужака. Я последовала за протяжным чириканьем и заметила птицу — длинноклювый комочек рыжего, белого и серо-голубого цветов. Он сидел на покачивающейся от легкого ветерка длинной ветке над небольшой заводью, образованной водоворотом. Потом я увидела миссис Каннингем. В воде. Нагую.

К счастью, меня она не заметила, и я, сдернув шляпу, поспешно присела за куст.

Зимородок при виде второго визитера окончательно рассвирепел и негодующе заверещал, раздувая яркое маленькое тельце. Однако миссис Каннингем, не обращая внимания, продолжала мыться — расслабленно, неторопливо, прикрыв глаза от удовольствия; влажные седые волосы струились по ее спине. У меня вдоль позвоночника стекал пот, а одна капля скатилась с подбородка. С чувством зависти я вытерла ее тыльной стороной ладони.

Ощутив на миг абсурдный порыв раздеться и нырнуть в воду, я тут же его подавила. Следовало немедленно уйти, но и этого я не сделала.

Отчасти меня удерживал естественный интерес, который заставляет нас наблюдать за другими людьми, когда они смеются, злятся, раздеваются донага или занимаются сексом. А отчасти — простое любопытство. Грань между исследователем и вуайеристом порой тонка, и я осознанно ступала по ней: миссис Каннингем представлялась мне загадкой.

Тело у нее было сильным, с широкими плечами, прямой спиной и развитыми мышцами, выступающими под дряблой кожей рук и груди. Кожа на животе обвисла, являя следы многократных родов. Выходит, капитан у нее — не единственный ребенок.

С закрытыми в безыскусном наслаждении глазами и расслабленным лицом она была хороша собой. Не красавица — годы неурядиц и суровый нрав оставили след, — но все же ее ярко выраженные, правильные черты отличались привлекательностью. Интересно, сколько ей лет? Капитану на вид около сорока пяти, хотя я понятия не имела, старший он ребенок или младший. Значит, где-то между шестьюдесятью и семьюдесятью?

Женщина отжала распущенные волосы и заправила за уши. У дальнего края заводи лежало полузатопленное бревно, и она осторожно прислонилась к нему спиной, снова закрыла глаза и опустила руку в воду между ног. Я моргнула, а затем как можно тише попятилась назад, приподняв юбки и стараясь не выронить шляпу. Пожалуй, это уже за гранью.

Пяткой я зацепилась за торчащий корень дерева и едва не упала, но все же удержалась на ногах, хотя выпустила из рук и юбку, и шляпу. Нагруженный карман ударился о бедро, напоминая о моих первоначальных намерениях.

Однако негоже просто сидеть тут, пока она не закончит начатое, выйдет из воды и оденется. Вернусь-ка лучше в хижину, скажу капитану, что не нашла его матушку, и в знак благодарности оставлю имбирь с травами.

Я начала отряхивать платье и тут заметила, что сильно наследила на сырой глине в своем укрытии. Бормоча под нос проклятия, я полезла под кусты позади себя, выгребла несколько пригоршней палой листвы, веток и камешков и торопливо разбросала их поверх предательских отпечатков. Вытирая руки горстью влажных листьев, я почувствовала среди них камешек и отшвырнула его.

Однако на лету камень отчетливо и ярко блеснул, и я снова его подняла.

Это оказался необработанный изумруд, длинный прямоугольный кристалл мутно-зеленого цвета в обрамлении грубой породы.

Несколько мгновений я смотрела на него, осторожно поглаживая поверхность большим пальцем.

— Как знать, вдруг ты однажды пригодишься? — тихо проговорила я и сунула находку в сумку.

— Сколько людей вмещало первоначальное здание? — спросил капитан, кивая на хрупкий черный остов двери.

— Около тридцати, если стоя. У нас не было скамеек. На собрания каждый из братьев ложи приносил из дома табуретку, а зачастую и бутылку.

Роджер улыбнулся при воспоминании о том, как Джейми передавал по кругу бутылки из первой партии домашнего виски и внимательно следил за пьющими на случай, если кто-нибудь упадет или внезапно умрет.

— И кстати… Вы должны знать, что мистер Фрэзер — один из братьев. Вообще-то он Досточтимый Мастер. Это он основал здесь ложу.

Потрясенный известием, Каннингем выронил из рук кусочек угля.

— Масон? Но ведь католикам нельзя давать масонские клятвы. Папа запрещает… — При этом слове капитан слегка скривил губы.

— Мистер Фрэзер стал масоном в шотландской тюрьме после восстания якобитов. И, как он сам сказал бы: «Папа не сидел в Ардсмуре, а я сидел».

До сих пор в беседах с капитаном Роджер придерживался оксфордского произношения, однако теперь процитировал Джейми с шотландским акцентом. Реакция Каннингема его позабавила, хотя было неясно, от чего тот захлопал глазами: из-за акцента или чудовищности поступков Джейми.

— Возможно, сие также демонстрирует… гибкость… взглядов мистера Фрэзера, — сухо заметил капитан. — Есть ли у него твердые принципы, позвольте спросить?

— Я думаю, он мудрый человек и знает, что в такие времена требуется идти на уступки, — возразил Роджер, не теряя самообладания. — Если бы он не умел находить компромисс, то давно обратился бы в прах — равно как и те, кто от него зависит.

— Вы, например?

Это было сказано без враждебности, однако с явной целью уязвить.

— Да.

Роджер глубоко вздохнул, принюхиваясь, но запах от удара молнии и пожара уже давно выветрился. Немного усилий — и здесь снова потечет мирная жизнь.

— Что же до принципов, за которые Джейми Фрэзер будет стоять до конца, — продолжил Роджер, — разумеется, они существуют, и да поможет Бог тому, кто встанет у него на пути. Как считаете, не расширить ли нам здание? Сейчас в Ридже гораздо больше семей.

Каннингем кивнул и перевел взгляд на тыльную сторону ладони, где нацарапал углем измерения.

— Вам известно точное количество? А как насчет их религиозных воззрений? По словам мистера Хиггинса, мистер Фрэзер не слишком строго отбирает поселенцев, при условии, что они честные люди и желают работать. Тем не менее, похоже, подавляющее большинство арендаторов — шотландцы.

Последнее было сказано с вопросительной интонацией, и Роджер кивнул.

— Верно. Первыми поселенцами стали те, кто сражался вместе с ним во время восстания, а также родственники его знакомых с предгорья. Там много шотландцев, — добавил он. — Разумеется, большинство первых арендаторов — католики, однако среди них встречались и протестанты, в основном шотландские пресвитериане. Позднее из Терсо прибыла большая группа иммигрантов, также пресвитериан. — И притом яростных… — Я сам лишь недавно вернулся в Ридж. Мне сказали, здесь живут несколько методистских семей. Не возражаете, если я спрошу, сэр, что привело сюда вас?

Каннингем коротко хмыкнул, скорее обдумывая ответ, а вовсе не от нерешительности.

— Как и многие другие, я приехал вслед за знакомыми. В Северной Каролине обосновались двое из моих моряков, а также лейтенант Феррелл. Он служил со мной в течение трех сроков, пока не пострадал от серьезного ранения, из-за которого ему пришлось оставить службу и выйти на пенсию. Его жена тоже здесь.

Роджер задался вопросом, продолжит ли тот — и каким образом — получать выплаты, но, к счастью, в настоящий момент эта забота лежала не на его плечах.

— Итого, — подытожил Каннингем, насмешливо заглянув Роджеру в глаза, — у меня уже есть конгрегация по меньшей мере из шести человек.

Роджер любезно улыбнулся, а затем совершенно искренне заверил Каннингема, что скудость местных развлечений гарантирует полный зал любому, кто пожелает выступить на публике.

— Развлечений, — мрачно повторил Каннингем и кашлянул. — Хм. Могу я спросить, мистер Маккензи, почему вы сделали мне подобное предложение? Кажется, вы вполне способны развлечь любое количество людей в одиночку.

— Потому что Джейми хочет знать, являешься ли ты лоялистом и чего в таком случае от тебя ожидать. А лучший способ вывести тебя на чистую воду — выманить на публику и дать возможность проповедовать.

Роджер не собирался лгать Каннингему, но ничто не мешало озвучить альтернативную правду.

— Как я уже сказал, более половины здешних поселенцев — католики. И хотя за неимением лучшего они придут послушать меня, уверен, они бы с удовольствием послушали вас. Учитывая некоторое свободомыслие в моей семье, — он пренебрежительно дернул плечом, — думаю, людям будет полезно услышать разные точки зрения.

— Так и есть, — раздался позади тихий веселый голос. — В том числе и голос Христа, говорящий в их сердцах.

Каннингем снова уронил уголек.

— Миссис Мюррей, — сказал он с поклоном. — К вашим услугам, мэм!

При взгляде на Рэйчел Мюррей у Роджера всегда становилось легче на душе, а завидев ее здесь и сейчас, он захотел рассмеяться.

— Привет, Рэйчел, — поздоровался он. — Где твой малыш?

— С Брианной и Дженни. Аманда пытается научить его слову «кака», под которым, насколько я понимаю, она имеет в виду экскременты.

— Ну, вряд ли у нее выйдет научить его слову «экскременты».

— Точно. — Рэйчел улыбнулась ему, потом Каннингему. — Брианна сказала, ты здесь с капитаном улаживаешь дела насчет нового молельного дома, поэтому я решила, что мне стоит присоединиться к разговору.

На ней было светло-серое ситцевое платье и темно-синий фишю[80]. Подобное сочетание придавало ее глазам темно-зеленый оттенок.

Каннингем, хотя и вел себя галантно, выглядел несколько смущенным. В отличие от Роджера, который, правда, тоже удивился.

— То есть ты хочешь воспользоваться часовней? Для… гм… собраний?

— Разумеется.

— Подождите… Вы имеете в виду собрания квакеров? — Капитан нахмурился. — Сколько квакеров в настоящее время живет в Ридже?

— Всего один, насколько мне известно, — сказала Рэйчел. — Хотя полагаю, Огги тоже считается. Значит, два. Но у Друзей нет понятия кворума, и ни один Друг не станет возражать против гостей на рядовом собрании. Йен и Дженни — я говорю о своем муже и его матери, капитан, — наверняка присоединятся, да и Клэр с Джейми придут. Естественно, Роджер с Брианной приглашены, и ты тоже, Друг Каннингем, со своей матушкой.

Она одарила капитана улыбкой, и он невольно ответил тем же, потом смущенно кашлянул и сильно покраснел. Решив, что Каннингему поплохело от подобного церковного единения, Роджер вмешался:

— Когда бы ты хотела проводить собрания, Рэйчел?

— В Первый день. То есть в воскресенье, — пояснила она Каннингему. — Мы не используем языческие названия. Время суток не имеет значения. Мы не станем возражать против любых договоренностей, к которым вы пришли.

— Языческие? — ужаснулся Каннингем. — По-вашему, «воскресенье» — языческий термин?

— Ну, разумеется, — уверенно заявила Рэйчел. — Английское «Sunday» означает «день солнца» и отсылает к древнеримскому празднику «dies solis», который затем в староанглийском языке превратился в «Sunnendaeg». — Она чуть усмехнулась Роджеру. — Согласна, звучит не столь язычески, как «Tiwesdaeg», то есть вторник, получивший название в честь скандинавского бога войны. Но тем не менее. — Рэйчел взмахнула рукой и повернулась, чтобы уйти. — Сообщите мне, в какое время вы оба собираетесь проповедовать, и я все устрою соответствующим образом. И, конечно, мы поможем с возведением здания.

Мужчины молча смотрели, как она скрылась среди дубов.

Каннингем взял еще один кусочек угля и рассеянно потер его между большим и указательным пальцами. Роджер вспомнил, как однажды в Пепельную среду ходил с Брианной на службу в церкви Святой Марии в Инвернессе. Священник опустил палец в горку пепла на блюдце (по словам Бри, он остался от сожжения пальмовых ветвей с прошлогоднего предпасхального воскресенья[81]), а затем начертил крест на лбу каждого прихожанина и прошептал: «Помни, человек, что ты прах и в прах возвратишься»[82].

Когда очередь дошла до него, Роджер встал. Он отчетливо запомнил странное зернистое ощущение от пепла и одновременно нахлынувшие чувства тревоги и смирения.

Почти как сейчас.

Несколько дней спустя

Адсо, лениво растянувшийся на столе, будто меховой шарф, открыл глаза и тихо вопросительно мяукнул в ответ на скрежет.

— Несъедобно, — сказала я ему, стряхивая с ложки последний шарик мази из горечавки.

Большие серовато-зеленые глаза снова сомкнулись в щелочки, однако не закрылись полностью, и кончик хвоста начал подрагивать. Кот на что-то смотрел. Я обернулась и увидела в дверях Джемми, кутающегося в потрепанную отцовскую рубаху из голубого ситца. Она почти доходила внуку до ступней и сползала с худенького плеча, но он не обращал на это внимания, торопясь мне что-то сообщить.

— Бабушка! Фанни приплохело!

— Поплохело, — машинально поправила я, закупоривая банку с мазью, чтобы Адсо не сунул в нее нос. — Что случилось?

— Она свернулась, как мокрица, и стонет от боли в животе. Бабушка, у нее кровь на ночнушке!

— Понятно. — Я отпустила банку с листьями перечной мяты, к которой потянулась первым делом, и взамен достала с верхней полки маленький кисейный мешочек. Он лежал там наготове уже пару месяцев. — С ней все в порядке, милый. Или скоро будет. Где Мэнди?

Дети спали в одной комнате и довольно часто — в одной постели. Было обычным делом, заглянув к ним ночью, обнаружить всех четверых вместе, сладко свернувшихся на тюфяке в общей куче из влажных тел и одежды. Утром Жермен ушел на охоту с Бобби Хиггинсом и Эйданом. Джемми остался, потому что вчера порезал ногу. Мэнди тоже находилась дома. Вряд ли ее неотвязное любопытство и излишняя разговорчивость помогли бы в сложившейся ситуации.

— Спит, — ответил Джем, наблюдая, как я бросаю узелок с травами в глиняный чайник и заливаю его кипятком. — Для чего это питье, бабушка?

— Просто чай с корнем имбиря и розмарином. И тысячелистником. Это месячногонное снадобье. — Я произнесла слово по буквам и добавила: — Оно помогает женщинам при месячных. Ты про них знаешь?

Джемми округлил глаза.

— Ты имеешь в виду, у Фанни течка? — выпалил он. — С кем ее будут вязать?

— Ну, у людей все по-другому, — сказала я и ловко выкрутилась: — Пусть тебе мама утром все объяснит. А сейчас давай-ка ты лучше иди к дедушке под бочок. Я отнесу Фанни чай.

Прежде чем уйти из хирургической, я вытащила из-под стола ящик с речными камнями и выбрала свой любимый: обветренный кусок серого кальцита размером с кулак Джейми, с тонкой ярко-зеленой прожилкой сбоку. Он напомнил мне о подобранном у ручья изумруде. Тот я держала в своей аптечке — в качестве амулета. Я положила камень в очаг и нагребла сверху горячих углей, на всякий случай: вдруг потребуется тепло.

В комнате у детей горела свеча. Фанни лежала спиной к двери на узком тюфяке, скинув покрывало и свернувшись калачиком, словно ежик. Она не обернулась на звук моих шагов, только втянула голову в плечи.

— Фанни? — тихо позвала я. — Как ты себя чувствуешь, милая?

Из-за сильного беспокойства Джемми насчет крови я немного переживала, однако на муслиновой ночнушке девочки виднелась единственная маленькая темная полоска и одно-два ржаво-коричневых пятнышка первой менструации.

— Нормально, — тихо и отстраненно ответила она. — Это профто… просто кровь.

— Совершенно верно, — спокойно подтвердила я, хотя ее интонация меня слегка встревожила. Я села рядом и дотронулась до плеча бедняжки. Оно будто одеревенело, кожа была холодной. Сколько времени Фанни пролежала без покрывала?

— Со мной все в порядке, — сказала она. — Тряпки у меня есть. Сорочку я пофти… постираю утром.

— Об этом не беспокойся.

Я легонько погладила ее по затылку, словно пугливую кошку. К моему удивлению, девочка сжалась еще сильнее. Я убрала руку.

— Тебе больно? — спросила я деловым тоном, которым обычно расспрашивала пациентов, приходивших ко мне в кабинет. Фанни уже не раз его слышала, и ее хрупкие плечики чуть расслабились.

— Не оф… не очень, — старательно выговорила она.

Фанни прилагала массу усилий, чтобы научиться правильно произносить слова, после того как я сделала ей френэктомию для избавления от косноязычия. Я видела, как ее раздражают отголоски прежней шепелявости.

— Профто давит, — сказала она. — Будто взяло в кулак, прямо тут. — Девочка продемонстрировала, как именно, прижав кулаки к низу живота.

— Все нормально, — заверила я. — Твоя матка просыпается, если можно так выразиться. Раньше она не давала о себе знать, поэтому ты ее не ощущала.

Я схематически объяснила, как устроена женская репродуктивная система, и хотя слово «матка» вызвало у Фанни легкое отвращение, слушала она внимательно.

К моему удивлению, шея у нее при этом побледнела, а плечи опять сгорбились. Я оглянулась на Мэнди, но та беспробудно сопела под стеганым одеялом.

— Фанни? — Я попробовала снова дотронуться до нее и погладить руку. — Ты ведь уже видела девушек, у которых начинались месячные?

Насколько мы знали, в Филадельфии девочка жила в борделе примерно с пяти лет. Я бы сильно удивилась, если бы она не имела представления о женской репродуктивной системе. Тут меня осенило, и я обругала себя за глупость. Ну конечно. Фанни видела все.

— Да, — сказала она так же холодно и отчужденно. — Это означает две вещи. Первое — ты можешь забеременеть, и второе — начать зарабатывать деньги.

Я сделала глубокий вдох.

— Фанни. Сядь и посмотри на меня.

На мгновение она замерла, однако тут же послушно повернулась и села, опустив взгляд на свои маленькие острые коленки под муслиновой тканью.

— Милая, — сказала я как можно мягче и за подбородок подняла ее лицо. Кроткие карие глаза, встретившись с моими, дрогнули, как от удара, зрачки в страхе расширились. Она сжала челюсти, и я убрала руку с застывшего личика. — Фанни, ты же не думаешь, что мы собираемся сделать из тебя шлюху?

Услышав изумление в моем голосе, девочка моргнула. Потом снова опустила глаза.

— Я… не гожусь ни для чего другого, — произнесла она чуть слышно. — Но могу получить кучу денег за… это. — Быстрым, едва ли не ожесточенным движением Фанни махнула рукой в районе живота.

Меня словно ударили под дых. Она что, в самом деле считала?.. Похоже, да. Должно быть, все то время, пока жила с нами. Поначалу Фанни казалась счастливой — ела вволю, наслаждалась безопасностью, нашла друзей. Но в последний месяц стала замкнутой и задумчивой, потеряла аппетит. Я сочла это физическими признаками неизбежных изменений, которые она чувствовала, и держала наготове менструальные травы. Мои догадки подтвердились, но, очевидно, я предусмотрела не все.

— Неправда, Фанни. — Я взяла ее за руку. Девочка не противилась, однако ее ладонь лежала в моей как дохлая птица. — Ты годишься на большее…

Господи, прозвучало так, будто мы держали ее ради каких-то других целей.

— То есть… Мы взяли тебя вовсе не потому, что рассчитывали… извлечь выгоду.

Она отвернулась и тихонько всхлипнула. Стало только хуже. Я внезапно вспомнила о Брианне в подростковом возрасте и как часами не выходила из ее спальни, тщетно уверяя: «Нет, ты не уродина. Конечно, у тебя будет парень, всему свое время. Нет, люди не испытывают к тебе ненависти». Тогда у меня мало что получалось, и, очевидно, с годами материнские навыки не улучшились.

— Мы тебя взяли, чтобы ты жила с нами, милая, — сказала я, поглаживая безжизненную ладонь. — И мы могли бы о тебе заботиться.

Фанни отдернула руку и снова свернулась калачиком, уткнувшись лицом в подушку.

— Дет, деправда, — прохрипела она и тяжело откашлялась. — Это Уильям заставил мистера Фрэзера.

Я громко рассмеялась. Девочка оторвала голову от подушки и удивленно посмотрела на меня.

— Послушай, Фанни. Как человек, который неплохо знает их обоих, уверяю тебя, что никто в мире не заставит одного из них сделать что-либо против его воли. Мистер Фрэзер упрям как скала, и сын весь в него. Давно ты знаешь Уильяма?

— Не очень… — неуверенно ответила она. — Он… он пытался спасти Дж… Джейн. Он ей нравился.

Внезапно слезы навернулись ей на глаза, и Фанни уткнула лицо в подушку.

— Вот как, — тихо сказала я. — Понятно. Ты думаешь о Джейн.

Разумеется.

Она кивнула, ее маленькие плечи сгорбились и вздрагивали. Коса расплелась, мягкие каштановые локоны упали вперед, обнажив белую шею, тонкую, как стебель очищенной спаржи.

— Я только один раф видела, как она плач-чет, — всхлипнула Фанни в подушку, которая наполовину заглушала слова.

— Кто — Джейн? Когда это было?

— Поф… после первого раза. С муф… мужчиной. Она вернулась и отдала окровавленное полотенце миссис Эббот. Потом заползла ко мне в постель и заплакала. Я ее обнимала… и гладила, н… но она не перефтавала.

Фанни поджала под себя руки и затряслась от безмолвных рыданий.

— Саксоночка? — раздался у двери хриплый сонный голос Джейми. — Что случилось? Я повернулся на бок и вместо тебя обнаружил в постели Джема.

Он говорил спокойно, пристально глядя на дрожащую спину Фанни. Затем перехватил мой взгляд, приподнял бровь и слегка кивнул в сторону дверного проема, спрашивая, не лучше ли ему уйти.

Посмотрев на Фанни, потом снова на него, я беспомощно дернула плечом. Он сразу же вошел в комнату и придвинул табурет к кровати. Заметив следы крови, Джейми покосился на меня — может, это сугубо женское дело? — но я покачала головой и погладила девочку по спине.

— Фанни скучает по своей сестре. — Я назвала единственную причину, которую, как мне казалось, можно было уладить в настоящий момент.

— Вот как, — тихо проговорил Джейми.

Прежде чем я успела его остановить, он наклонился и осторожно взял девочку на руки. Я опасалась, как бы мужское участие не испугало ее, однако она тотчас же повернулась к Джейми, обвила руками за шею и разрыдалась у него на груди.

Он усадил Фанни на колено, гладил по волосам и что-то бормотал по-гэльски. Она не знала языка, но понимала суть сказанного, как бывает с лошадьми и собаками. При виде этой сцены у меня будто гора упала с плеч.

Всхлипнув еще пару раз, Фанни постепенно успокоилась от его прикосновений и теперь лишь изредка икала.

— Я видел твою сестру всего раз, — осторожно сказал Джейми. — Ее звали Джейн, да? Джейн Элеонора. Красивая девушка. И она тебя любила, Фрэнсис. Я точно знаю.

Фанни кивнула, по щекам у нее потекли слезы. Я глянула в угол, где на маленькой раскладной кроватке лежала Мэнди. Она все еще крепко спала, засунув в рот большой палец. Однако Фанни быстро взяла себя в руки, и мне стало любопытно, не доставалось ли ей в борделе за слезы или несдержанные эмоции.

— Она сделала это ради меня, — проговорила девочка с невыразимым отчаянием в голосе. — Убила капитана Харкнесса. А теперь Джейн мертва. Я во всем виновата.

Она с усилием стиснула кулаки, так что побелели костяшки пальцев, и все же не сдержала слез. Джейми посмотрел на меня поверх ее головы, затем сглотнул, унимая дрожь в голосе.

— Ты бы сделала что угодно для сестры, правда? — спросил он, ласково поглаживая Фанни между выступающими маленькими лопатками.

— Да, — глухо ответила она ему в плечо.

— Разумеется. И Джейн сделала то же самое для тебя, ведь так? Ты бы отдала за нее жизнь без колебаний, и она тоже. Это не твоя вина, a nighean.

— Моя! Если бы я не подняла шум… Ох, Джейни!

Девочка прильнула к Джейми, предавшись горю. Тот гладил ее, давая выплакаться, а сам тем временем вопросительно посмотрел на меня поверх растрепанной макушки.

Я встала, подошла к нему сзади, положила руку на плечо и шепотом на французском вкратце рассказала, из-за чего еще переживает Фанни. Он на мгновение поджал губы, а затем кивнул, не переставая гладить девочку и бормотать утешения. Чай к тому времени уже остыл, на мутной поверхности плавали частички розмарина и молотого имбиря. Я взяла заварник с чашкой и тихонько вышла, чтобы сделать свежий.

Тут же за дверью я чуть не налетела на Джемми в темноте.

— Иисус твою Рузвельт Христос! — в сердцах прошептала я, едва не перейдя на крик. — Что ты здесь делаешь? Почему не в постели?

Внук пропустил вопросы мимо ушей, обеспокоенно вглядываясь в полумрак спальни и горбатую тень на стене.

— Что случилось с сестрой Фанни, бабушка?

Глядя на Джема сверху вниз, я медлила с ответом. Ему всего девять. И, конечно, в первую очередь родители должны объяснять ребенку то, что, по их мнению, ему следует знать. Но он дружит с Фанни, а девочка, видит Бог, нуждается в друге, которому можно доверять.

— Идем со мной. — Я положила руку Джему на плечо и повела к лестнице. — Расскажу, пока завариваю чай. Только смотри — матери об этом ни слова.

Я объяснила все, упрощая рассказ и опуская то, что узнала от Фанни о пристрастиях покойного капитана Харкнесса.

— Тебе известно, кто такие шлюхи? Э-э… их еще называют hoor?[84] — добавила я, и озадаченное выражение на лице внука сменилось пониманием.

— Конечно. Жермен мне рассказывал. Это дамы, которые ложатся в постель с мужчинами, даже если те им не мужья. Фанни уж точно не шлюха, правда? Значит, ее сестра?.. — Он пришел в замешательство.

— В общем, да, — подтвердила я. — Но не стоит придавать этому слишком большое значение. Женщины или девушки становятся шлюхами не от сильного желания, а потому, что не могут заработать на жизнь иначе.

Похоже, я его совсем запутала.

— Как тогда они зарабатывают?

— Ну… Мужчины платят им за то, чтобы… э-э… лечь с ними в постель. Поверь мне на слово, — убедительно произнесла я при виде его расширившихся от удивления глаз.

— Я постоянно сплю в одной постели с Мэнди и Фанни, — возразил он. — И Жермен тоже. Вот еще — платить им деньги за то, что они девчонки!

— Джеремайа, — сказала я, наливая в заварник свежий кипяток. — «Ложиться в постель» — это эвфемизм. Слышал такое слово? Его используют, когда хотят приукрасить в разговоре что-то не очень приличное. Например, совокупление.

— Ах, вот ты про что… — Его лицо прояснилось. — Как у свиней? Или куриц?

— Примерно. Найди мне чистую тряпку, хорошо? Кажется, несколько лежат в нижнем шкафчике.

Я опустилась на колени — суставы слегка хрустнули — и при помощи кочерги достала из золы нагретый камень. Послышалось тихое шипение, когда холодный воздух комнаты коснулся раскаленной поверхности.

— В общем… — Я протянула руку за тканью, которую принес Джем, и попыталась придать голосу непринужденную интонацию. — Родители Джейн и Фанни умерли. У девочек не было возможности себя прокормить, вот Джейн и стала шлюхой. Но среди мужчин попадаются и негодяи… Тебе ведь это уже известно? — Я взглянула на внука, он серьезно кивнул.

— Ладно. Так вот, один из них пришел в дом, где жили Джейн с Фанни, — хотел заставить Фанни лечь с ним в постель, хотя для подобных вещей она была слишком мала, и… э-э… Джейн его убила.

— Ого!

Я пристально поглядела на внука, но он говорил с глубочайшим уважением. Кашлянув, я начала сворачивать ткань.

— Действительно, очень смелый поступок. Только она…

— Как она его убила?

— Зарезала, — коротко ответила я, надеясь, что он не станет выпытывать подробности. Я и сама предпочла бы не знать. — Но тот мужчина служил в британской армии, и когда там стало известно о случившемся, Джейн арестовали.

— Иисусе, — выдохнул Джем с благоговейным ужасом. — Ее повесили, как пытались повесить папу?

Может, стоило сказать внуку, чтобы не произносил имя Господа всуе? Хотя он явно сделал это не нарочно, да и потом — уж кто бы говорил, я ничем не лучше.

— Они хотели. Джейн была очень напугана, одинока и… в общем, она покончила с собой, милый.

Джем долго смотрел на меня непонимающим взглядом, потом с трудом сглотнул.

— Джейн попала в ад, бабушка? — спросил он едва слышно. — Поэтому Фанни грустит?

Я тщательно обернула камень тканью. Исходящий от него жар согревал ладони.

— Нет, мой хороший, — ответила я как можно убедительнее. — Я в этом абсолютно уверена. Господь примет во внимание все обстоятельства. Нет, Фанни просто скучает по сестре.

Джемми серьезно кивнул.

— Я бы скучал по Мэнди, если бы она кого-нибудь убила и ее… — Он шумно сглотнул от подобной мысли.

Я несколько встревожилась: похоже, он считал сестру способной на убийство, хотя…

— С Мэнди ничего такого не случится. Вот, держи. — Я вручила ему завернутый камень. — Смотри, осторожнее.

Мы медленно поднялись наверх, оставляя за собой шлейф теплого, пахнущего имбирем пара. Джейми сидел на кровати рядом с Фанни, а между ними лежала горка из нескольких предметов. Он посмотрел на меня, затем на Джема и кивнул на одеяло.

— Фрэнсис как раз показывала мне портрет своей сестры. Позволишь миссис Фрэзер и Джему тоже взглянуть, a nighean?

Краснота все еще покрывала заплаканное лицо Фанни, однако она уже взяла себя в руки. Серьезно кивнув, девочка немного отодвинулась в сторону.

В скромном узелке с вещами, который она привезла с собой, лежало все ее имущество: гребешок для вычесывания вшей, пробка от винной бутылки, два аккуратных мотка ниток (один — с воткнутой иголкой), бумажка с булавками и несколько жалких безвкусных украшений. На одеяле лежал лист бумаги с многочисленными складками и потертостями — карандашный портрет девушки.

— Один мужчина нарифовал… нарисовал его как-то ночью в салоне. — Фанни немного сместилась, чтобы мы могли посмотреть.

Рисунок представлял собой всего лишь набросок, однако художнику удалось вдохнуть в него жизнь и передать прелестные черты Джейн: прямой нос, нежные, чувственные губы. В выражении ее лица не было ни кокетства, ни напускной скромности. Она смотрела через плечо с легкой улыбкой и в то же время с едва заметным презрением во взгляде.

— Она хорошенькая, Фанни. — Джемми подошел и непринужденно погладил ее по руке, как погладил бы собаку.

Я заметила, что Джейми дал девочке носовой платок. Шмыгнув носом, она кивнула и высморкалась.

— Это все, что у меня есть, — произнесла Фанни хриплым, квакающим голосом. — Да ефо… еще медальон.

— Этот? — Джейми осторожно разгреб кучку указательным пальцем и вынул маленький латунный овал на цепочке. — Наверное, тут миниатюра Джейн? Или прядь ее волос?

Девочка покачала головой и забрала у него вещицу.

— Нет, — ответила она. — Здесь портрет наф… нашей мамы.

Фанни подцепила крышку ногтем большого пальца и открыла медальон. Я наклонилась, чтобы лучше разглядеть, но увидела немного: на миниатюру падала тень Джейми.

— Можно?

Она протянула мне медальон, и я поднесла его к свече. У женщины были темные, мягко вьющиеся волосы, как у Фанни, и определенное сходство с Джейн в линиях носа и подбородка, хотя портрет был выполнен не слишком искусно.

— Фрэнсис, пока я жив, никто и никогда не возьмет тебя насильно, — совершенно спокойно заявил у меня за спиной Джейми.

Повисла напряженная тишина. Я обернулась и увидела, как Фанни неотрывно смотрит на него снизу вверх. С большой нежностью Джейми коснулся ее руки.

— Ты мне веришь, дорогая? — спросил он тихо.

— Да, — прошептала она спустя некоторое время и выдохнула, отпуская на волю скопившееся внутри напряжение.

Джем прислонился головой к моему локтю, и я осознала, что у меня в глазах стоят слезы. Я поспешно промокнула их рукавом и попыталась закрыть медальон. Но тут он скользнул у меня в руке, и на крышке напротив миниатюры я увидела надпись.

«Фейт».

Сон все не шел. Напоив Фанни чаем, я снабдила ее достаточным количеством тряпок (она уже знала, как ими пользоваться) и ласково поговорила с девочкой, стараясь больше не тревожить ее личных призраков.

Когда мы взяли Фанни к себе, то условились не вытягивать из нее воспоминания, обрывки которых порой всплывали в разговорах, — например, о плохих людях на корабле и о судьбе несчастного Пятныша, — если только она сама не захочет поделиться. Рано или поздно мы обо всем от нее услышим, считала я. Бри и Роджер нас поддержали, хотя я видела, что Брианну снедает любопытство.

Время от времени Фанни вскользь говорила о сестре так, будто она и не покидала мира живых. Однако, судя по ее безутешному горю… Похоже, они с Джейн были гораздо ближе, чем я думала. И теперь лицо Джейн стояло у меня перед глазами.

К сожалению, все, что я знала о жизни девочек в Филадельфии, ограничивалось их пребыванием в борделе. Мне совсем не хотелось выяснять, как они туда попали. Только предположения уже пустили корни у меня в голове и неуклонно разрастались, вытесняя сон.

Плохие люди на корабле. Выброшенная в море собака. Домашний питомец? Семья… Может, Фанни и Джейн плыли с родителями и повстречали пиратов? Или капитан оказался мерзавцем, вроде Стивена Боннета… При мысли о нем волоски у меня на руках приподнялись — не от страха, а от гнева. Подобный ему запросто мог решить, что прелестные юные девушки вполне обойдутся без родителей.

Фейт. «Наша мама», — сказала Фанни. Я тщательно вглядывалась в миниатюру, но она была чересчур мала — всего-навсего лицо молодой женщины с темными вьющимися локонами, то ли волнистыми от природы, то ли завитыми по моде того времени.

Нет. Невозможно. Я в десятый раз легла на живот и уткнулась в подушку в надежде, что запах чистого белья и гусиный пух помогут забыться сном.

— Что невозможно, саксоночка? — раздался возле моего уха сонный голос Джейми. — И в таком случае не подождет ли оно до утра?

Простыни зашуршали, когда я повернулась на бок лицом к мужу.

— Извини. — Я примирительно тронула его руку. Теплая и твердая ладонь инстинктивно сжала мою. — Видимо, я случайно произнесла это вслух. Просто думала о медальоне Фанни.

«Фейт».

— Ох. — Джейми, кряхтя, легонько потянулся. — Ты об имени? Фейт?

— Ну да. Конечно, вряд ли это… связано с…

— Имя не такое уж редкое, саксоночка. — Джейми нежно погладил костяшки моих пальцев. — Разумеется, ты что-то почувствовала. Я тоже.

— Правда? — негромко спросила я и чуть кашлянула. — Теперь… я не слишком часто о ней думаю, но порой ни с того ни с сего… вспоминаю о нашей Фейт. Будто снова чувствую ее рядом с собой.

— Представляешь, как бы она выглядела взрослой? — столь же тихо промолвил он. — Я иногда так делал. В основном в тюрьме. Там предостаточно времени для размышлений. По ночам. В одиночестве.

С едва слышным вздохом я придвинулась ближе, устроив голову у него на плече, и Джейми обнял меня. Мы лежали неподвижно, прислушиваясь к окружающей нас тишине ночи и дома. Вся семья была в сборе, за исключением одного ангелочка, мирно парившего в воздухе.

— Медальон, — проговорила я наконец. — Он ведь никоим образом не связан с…

— Нет. — Голос Джейми звучал настороженно. — Что тебя на самом деле гложет, саксоночка? Я отлично вижу: в мыслях у тебя совсем другое.

Чистая правда. Он меня раскусил, и я ощутила укол вины.

— Знаю, это невозможно. — Я сглотнула. — Просто… — Слова замерли на губах, и Джейми погладил меня между лопатками.

— Давай же, саксоночка, не молчи. Пускай это все глупости, но мы оба не уснем, пока ты не скажешь.

— Ну… Помнишь, Роджер рассказывал о докторе, которого встретил в Нагорье, и о голубом свечении?

— Да. Какое…

— Роджер спросил, не случалось ли мне видеть подобное, когда я лечила людей.

Рука на моей спине замерла.

— И? — осторожно поинтересовался Джейми. То ли боялся услышать лишнее, то ли выяснить, что я спятила.

— Нет, — успокоила я. — Хотя… Нет. И все же… я его видела. Чувствовала. Дважды. Мельком, когда умер младенец Мальвы. — У меня на руках, весь в материнской крови. — И по-настоящему, когда после рождения Фейт я лежала в горячке… почти при смерти… Пришел мастер Рэймонд и…

— Есть что-то, о чем ты не рассказывала мне прежде?

— Не знаю, — честно ответила я. — Думаю, произошло вот что…

И я поведала Джейми о том, как мои кости испускали голубое свечение через плоть, как свет растекся по телу, а инфекция отступила, оставив меня без сил, зато живой и вполне здоровой.

— Словом… я знаю, это все сущий бред, вроде того, о чем думаешь посреди ночи, лежа без сна.

Джейми что-то буркнул, отсекая извинения и поторапливая закончить мысль. Поэтому я сделала глубокий вдох и прошептала ему в грудь:

— Мастер Рэймонд… Что, если… Вдруг он нашел Фейт и смог… каким-то образом… ее вернуть?

Мертвая тишина. Я сглотнула и продолжила:

— Бывает, людей ошибочно объявляют умершими. Вспомни старую миссис Уилсон! Любой врач знает, хотя бы понаслышке, о так называемых «покойниках», которые вдруг приходили в себя в морге.

— Или в гробу, — мрачно вставил Джейми, и я вздрогнула. — Да, мне доводилось слышать о подобном, но… речь идет о недоношенном младенце. Как…

— Не знаю как! — выпалила я. — Говорю же, полный бред и фантазии! И все же… — Я осеклась на высокой ноте, в горле застыл ком.

— Искушение слишком велико? — Он положил ладонь мне на затылок и заговорил тише. — Конечно. Пускай так, mo chridhe, но тогда почему он тебе не рассказал? Ты ведь с ним виделась? После исцеления.

— Да. — Поежившись, я на мгновение перенеслась в Звездную комнату французского короля с запахом его духов, «драконьей крови» и вина. Передо мной — двое мужчин в ожидании приговора… — Да, все так. Только, когда граф умер, мастера Рэймонда изгнали и увезли. Он не смог бы мне рассказать или вернуться в Париж до нашего отъезда.

Пожалуй, чересчур безумная фантазия, даже для меня. Однако я буквально видела, как мастер Рэймонд ускользает из «Обители ангелов», тайком пробирается в то место, где монахини, вероятно, положили запеленатую Фейт. Он бы обязательно ее узнал, подобно мне.

«У каждого есть аура, — просто сказал он, — которая окружает человека наподобие цветного облака. Ваша — голубая, мадонна. Как плащ Богородицы. Как и моя собственная».

Как и его… Я застыла от внезапно пришедшей на ум мысли.

— Иисус твою Рузвельт Христос.

Что, если… Ладно, к черту, раз уж я все равно сошла с ума…

— Что, если он… то есть я… Что, если мы с мастером Рэймондом каким-то образом связаны?

Джейми промолчал и только шевельнул рукой под моими волосами: согнул средний палец, а указательный и мизинец выпрямил, изобразив «рога» для защиты от злых сил.

— А если нет? — сухо спросил муж.

Он вытащил из-под меня плечо и повернулся, так что теперь мы смотрели друг на друга. Темнота постепенно отступала, и я разглядела печаль и нежность на его осунувшемся от усталости, но в то же время решительном лице.

— Допустим, все, что ты себе напридумала, саксоночка, — правда. Хотя это невозможно, ты сама сказала. Но даже будь это правдой, разницы никакой. Женщина из медальона Фрэнсис мертва, как и наша Фейт.

Его слова больно укололи меня в сердце.

— Знаю, — прошептала я со слезами на глазах и кивнула.

— Я тоже, — тихо произнес Джейми, и я заплакала в его объятиях.

Дни все еще стояли теплые, но коптильня находилась в тени скалистого утеса, и здесь уже больше месяца не разводили огонь, поэтому в воздухе висел прогорклый запах пепла и застарелой крови.

— Как думаешь, сколько в нем веса?

На грубо сколоченном столе у дальней стены лежал черный с белыми пятнами кабан. Брианна уперлась ладонями в холку убитого животного и для пробы навалилась на него всей силой. Шея чуть подалась — окоченение давно прошло, — но сама туша не сдвинулась ни на дюйм.

— Полагаю, живьем он весил больше твоего отца. Фунтов четыреста?

Джейми выпотрошил кабана и выпустил кровь, что, вероятно, облегчило ему ношу фунтов на сто или около того, хотя мяса все равно было много. Отрадная перспектива в преддверии зимы, однако в настоящий момент это обстоятельство меня скорее устрашало.

Я развернула отрез материи с несколькими карманами, в котором хранила большие хирургические инструменты: обычному кухонному ножу такая задача не по силам.

— Что насчет кишок? — поинтересовалась я. — Пригодятся, как по-твоему?

Бри задумчиво наморщила нос. Джейми смог унести (вернее, притащить волоком) только саму тушу, правда, двадцать-тридцать фунтов кишок он все-таки предусмотрительно захватил, наскоро вычистив содержимое. Тем не менее за пару дней в брезентовом мешке состояние внутренностей, и без того не очень-то аппетитных, только ухудшилось. Испытывая некоторые сомнения, я все же положила их на ночь в емкость с соленой водой: если кишка сохранилась в целости, она сгодится в качестве оболочки для колбас.

— Не знаю, мама, — неуверенно произнесла Бри. — Думаю, они уже порядком протухли. Хотя какую-то часть, наверное, можно спасти.

— Ну, нет так нет. — Я вытащила самую большую пилу для ампутации и проверила зубья. — В крайнем случае сделаем котлеты.

Колбасы в оболочке при надлежащем копчении хранились практически бесконечно. Котлеты на вкус не хуже, но с ними больше хлопот: для сохранности их необходимо укладывать в деревянные бочонки или ящики, перемежая слоями топленого сала. Бочек у нас не было, зато…

— Сало! — воскликнула я, поднимая взгляд. — Черт, совсем вылетело из головы! У нас ведь нет большого горшка, а кухонный котел мы занять не можем.

На вытапливание сала требуется несколько дней, а в котле варили по крайней мере половину пищи, не говоря уже о кипячении воды.

— А если попросить в долг? — Заметив шевеление за дверью, Бри повернула голову. — Джем, это ты?

— Нет, тетя, это я. — Жермен заглянул внутрь и осторожно принюхался. — Мэнди захотела навестить petit bonbon[86] Рэйчел, и Grand-père разрешил пойти, но только со мной или Джемом. Мы бросили монетку, и он проиграл.

— Хорошо. Тогда будь добр, сходи и принеси мешок с солью из бабушкиной хирургической.

— Там ничего не осталось. — Я взяла кабана за ухо и вставила пилу в складку на шее. — Последняя ушла на кишки. Придется и ее позаимствовать.

Я сделала первый надрез и с удовлетворением отметила упругость звериной плоти, хотя разложение уже тронуло соединительную ткань между мышцами и шкурой: кожа слегка отслоилась, стоило на нее надавить.

— Вот что, Бри, — сказала я, ощущая, как при нажатии зубья пилы цепляют шейные позвонки, — мне потребуется время, чтобы снять шкуру и расчленить тушу. Может, пока разузнаешь у хозяек в округе, не одолжат ли нам котелок для варки на пару дней и полфунта соли в придачу?

— Ладно. — Бри с явным облегчением ухватилась за подвернувшуюся возможность. — Что мне предложить взамен? Может, окорок?

— Что ты, тетя, за горшок это уж слишком! — потрясенно воскликнул Жермен. — Да и вообще не стоит торговаться, — добавил он, нахмурив светлые бровки. — Ты ведь просишь об одолжении. Когда-нибудь и тебя попросят.

Брианна глянула на племянника то ли с удивлением, то ли с недоверием, потом перевела глаза на меня. Я кивнула.

— Похоже, я слишком долго отсутствовала, — шутливо заметила она и, потрепав Жермена по волосам, отправилась выполнять поручение.

Чтобы отделить голову, пришлось повозиться, правда, всего несколько минут: пила вошла удачно, да и опыта мне не занимать, чего уж там. Я разрезала последние пучки мышечных волокон, и массивная голова с глухим стуком шмякнулась на столешницу, отчего поникшие уши дрогнули. Я прикинула ее вес — около тридцати фунтов, разумеется, с учетом языка и щековин. Пожалуй, лучше их срезать, прежде чем варить студень в котле. На это уйдет целая ночь, значит, овсянку надо замочить с вечера, а потом подогреть кашу на золе. Или пожарить с сушеными яблоками?

От физических усилий я слегка вспотела и перестала чувствовать холод. Отделив ноги, я бросила их в маленькое ведерко для последующего маринования, затем отложила пилу и взяла большой нож с зазубренным лезвием: свиная шкура, хоть и сырая, была жесткой. Сняв кожу наполовину, я остановилась, чтобы отдышаться и вытереть лицо фартуком. Опустив подол, я увидела Жермена: мальчик все еще сидел на бочке с соленой рыбой, которую Джейми выменял у Георга Фейнбека, одного из моравских братьев в Салеме.

— Знаешь, это тебе не увеселительное представление. — Я жестом подозвала Жермена и вручила ему маленький нож. — Вот, возьми-ка и помоги. Стягивай кожу. Не срезай слишком много, просто отделяй ее лезвием от мяса.

— Я знаю как, бабушка, — терпеливо сказал он, беря нож. — Все равно что свежевать белку, только очень крупную.

— Ну, в общем, да. — Я слегка повернула запястье внука, направляя лезвие под правильным углом. — Разница в том, что с белки снимают шкурку целиком, ради меха. А кабанью мы разделим на большие куски и потом их используем. С одной ляжки хватит кожи на пару ботинок.

Я показала Жермену линию среза — вокруг бедра и вниз по внутренней стороне ноги, — а сама приступила к передним конечностям.

Несколько минут мы работали в тишине. Видимо, внук так увлекся заданием, что забыл свою обычную разговорчивость. Вдруг Жермен опустил нож.

— Бабушка… — начал он, и что-то в его голосе заставило меня тоже остановиться. Я внимательно посмотрела на внука впервые с тех пор, как он пришел в коптильню.

— Ты знаешь, что означает фраза «voulez-vous coucher avec moi»? — выпалил он. Его бледное и напряженное лицо залила краска. Очевидно, сам он прекрасно знал.

— Да, — ответила я как можно спокойнее. — От кого ты ее услышал, милый?

И впрямь — от кого? В окрестностях Риджа, насколько я знала, никто по-французски не говорил. А если и говорил…

— Ну… от Фанни, — выдавил Жермен и побагровел. Он с такой силой стиснул нож для снятия шкуры, что костяшки его пальцев побелели.

Фанни? — ошеломленно подумала я.

— В самом деле?.. — Я медленно протянула руку, взяла у него нож и положила рядом с наполовину освежеванным кабаном. — Душновато здесь, правда? Пойдем-ка на улицу, глотнем воздуха.

Я не осознавала, насколько гнетущая атмосфера в коптильне, пока мы не вышли на свежий воздух. Желтые листья кружились на ветру. Жермен глубоко, судорожно вздохнул, а за ним и я. Вопреки только что услышанному, я почувствовала себя немного лучше. Он тоже: лицо обрело нормальный цвет, хотя уши все еще горели. Я улыбнулась ему, и он неуверенно изобразил ответную улыбку.

— Пройдемся до кладовой над родником, — предложила я и повернула к тропинке. — Не отказалась бы от чашки холодного молока, а дедушке к ужину захочется сыра.

— Итак, — непринужденно продолжила я, поднимаясь по тропе. — Где вы были с Фанни, когда она это сказала?

— У ручья, бабушка, — тут же ответил он. — Ей к ногам присосались пиявки — я их снимал.

Что ж, довольно романтичная обстановка, — подумала я, представляя, как девочка сидит на камне, приподняв юбку, а ее белые и по-жеребячьи длинные ноги усыпаны пиявками.

— Видишь ли, — Жермен поравнялся со мной и горел желанием объяснить, — она попросила научить ее, как по-французски будет «пиявка», «водоросли», а еще «дайте мне поесть, пожалуйста» и «пошел прочь, гнусный тип».

— И как же сказать «пошел прочь, гнусный тип»? — поинтересовалась я.

— Va t’en, espèce de mechant, — пожал он плечами.

— Надо запомнить. Кто знает, вдруг где-нибудь пригодится.

Внук не ответил: его мысли занимало слишком серьезное дело. Очевидно, произошедшее сильно его потрясло.

— Жермен, а тебе-то откуда известно про «voulez-vous coucher»? — полюбопытствовала я. — От Фанни?

Он поднял плечи, по-лягушачьи надул щеки, потом выдохнул и покачал головой.

— Нет. Papa однажды вечером сказал это Maman, когда та готовила ужин, а она засмеялась и ответила… Я не совсем расслышал… — Жермен отвел взгляд. — Поэтому на следующий день попросил его объяснить.

— Понятно.

Вероятно, Фергус так и сделал, причем без утайки. Он родился и до девяти лет рос в парижском борделе, пока Джейми волей случая не забрал его оттуда. Фергус открыто рассказывал о своем прошлом и вряд ли стал бы увиливать в ответ на любые детские вопросы.

Мы подошли к новой кладовой над родником — маленькой приземистой постройке из скальных пород, расположенной над каменистым руслом ручья, вытекающего из Домашнего источника. Ведра с молоком и кувшины с маслом охлаждались в воде, а обернутые тканью сыры медленно созревали на верхней полке, вне досягаемости любопытных ондатр. Внутри царил полумрак; едва мы вошли, как от холода перехватило дыхание.

Я сняла с гвоздя ковшик из тыквы, присела на корточки и открыла ведро с утренним надоем. Сверху образовались сливки, поэтому я перемешала молоко, а затем набрала полный ковш и выпила. По горлу вниз прокатилась восхитительная прохлада. Сделав еще глоток, я протянула черпак Жермену.

— Как думаешь, Фанни знала, о чем говорит? — спросила я.

Внук присел на корточки, чтобы набрать молока, и, не поднимая головы, кивнул: белокурая макушка качнулась над ковшом.

— Да, — произнес он наконец, затем встал и, старательно избегая моего взгляда, повесил ковш на гвоздь. — Да, знала. Она… она… коснулась меня. Когда это сказала.

Несмотря на скудное освещение, я заметила, как покраснела у него шея.

— И что ты ответил? — Я постаралась не выдать голосом волнения.

Жермен повернул голову и уставился на меня, словно в чем-то обвиняя. След от молока у него над губой до странности меня растрогал.

— Сказал «отвали»! Что тут еще скажешь?

— Действительно — что? — согласилась я. — Поговорю об этом с дедушкой.

— Ты ведь не собираешься передавать ему слова Фанни? Не хочу навлечь на нее неприятности!

— Ничего дурного с ней не случится, — заверила я Жермена. По крайней мере, не в том смысле, какой имел в виду он. — Просто хочу узнать мнение дедушки кое о чем. А теперь ступай. — Я махнула, выпроваживая внука. — Мне еще с кабаном разбираться.

По сравнению с услышанным триста фунтов свиного мяса, сала и гниющих кишок теперь казались пустяком.

Брианна оборвала с ветки горсть виноградин и покатала их пальцем по ладони, отбрасывая раздавленные, высохшие и поеденные насекомыми. Кстати, о насекомых: она торопливо сдула с себя несколько муравьев, выползших из винограда. Несмотря на крошечный размер, кусались они пребольно.

— Ой!

Оставшийся незамеченным маленький негодник только что цапнул ее между средним и безымянным пальцами. Брианна бросила плоды в ведро и сильно потерла ладонь о бриджи, чтобы избавиться от жжения.

— Gu sealladh sealbh orm![87] — в тот же миг воскликнула Эми, выронив горсть ягод и встряхивая рукой. — Да в этом мускадине тьма-тьмущая a phlàigh bhalgair![88]

— Вчера они не так свирепствовали. — Бри почесала место муравьиного укуса передними зубами. Зуд сводил с ума. — Интересно, что их разозлило?

— Это к дождю, — сказала Эми. — Он всегда гонит их из… Иисус, Мария и Брайд! — Она попятилась от виноградной лозы, встряхивая юбки и топая ногами. — Отстаньте от меня, противные маленькие козявки!

— Может, перейдем в другое место? — предложила Брианна. — Здесь полно кустов, и наверняка муравьи не везде.

— Что-то я не уверена, — мрачно пробормотала Эми, однако взяла ведро и пошла следом за подругой к небольшой расщелине.

Бри не преувеличивала: каменную стену густо увивали мощные цепкие побеги. Они тянулись к солнцу под тяжестью перламутрово-бронзовых ягод, которые блестели среди темной листвы и наполняли воздух ароматом молодого вина.

— Джем! — окликнула Брианна. — Не теряй нас! Следи за Мэнди!

Откуда-то сверху донеслось слабое «Хорошо!». Дети играли на вершине скалистой расщелины, проделанной в горной породе водным потоком. Покрытые виноградной лозой каменные выступы прекрасно годились на роль замков и укреплений.

— Берегитесь змей! — крикнула она. — И не ползайте там в зарослях!

— Да знаю я!

Мелькнувшая наверху рыжеволосая фигура помахала палкой и снова исчезла. С улыбкой на губах Бри наклонилась, чтобы поднять ведра: одно, к ее радости, было заполнено до краев, второе — наполовину.

Вдруг раздался испуганный вскрик, и Брианна обернулась.

Эми пропала. Бри увидела только шевеление виноградных лоз да темное пятно на камне.

— Что… — Она осеклась, ощутив резкий запах крови, и вслепую нащупала первое, что попалось под руку, — полупустое ведро.

Вспышка белого… Нижняя юбка. Эми лежала на земле в десяти футах. Ее одежда пропиталась кровью, а голову держал в пасти медведь: издавая утробные звуки, он раздирал свою жертву.

Брианна инстинктивно швырнула ведро. Оно ударилось о скалу и упало, бронзовые ягоды рассыпались по земле, окатив Эми. Зверь поднял глаза и зарычал, обнажив окровавленные зубы, а Брианна уже карабкалась вверх по лозе и кричала детям не приближаться, уходить, бежать… Ветки трещали и гнулись под ее весом, одна не выдержала — Бри поскользнулась, упала на землю, ударившись коленями, поползла прочь. Боже, боже… Пошатываясь, она вскочила на ноги и опять кинулась к лозе: дикий страх за детей гнал ее вверх по утесу, невзирая на сыпавшиеся дождем листья, раздавленные виноградины, комья земли, камешки и муравьев.

— Мам! Мама! — Джем и Жермен свесились с обрыва, пытаясь поймать ее за руки, помочь.

— Назад! — выдохнула Брианна, вжимаясь в скалу. Она рискнула глянуть вниз и тотчас пожалела. — Джем, назад! Забери Мэнди и остальных! Живо!

Слишком поздно: увиденное наполнило лица детей ужасом, и все вместе они испуганно закричали сверху:

— Мама! МАМА!

Именно это слово помогло Бри проделать оставшийся путь, несмотря на царапины и кровоточащие ссадины. Она влезла на вершину утеса, сгребла в охапку плачущих детей и оттащила назад. Все ли здесь? А сколько должно быть? Джем, Мэнди, Жермен, Орри, маленький Роб…

— Эйдан, — выдохнула она. — Где Эйдан?

Бледный и безмолвный Джем посмотрел на нее и завертел головой. Эйдана заметили на вершине утеса: он уже начал слезать по лозе, чтобы добраться до своей матери.

— Эйдан! — крикнул Жермен. — Нет!

Бри подтолкнула детей к Джему.

— Держи их, — задыхаясь, приказала она и бросилась за Эйданом.

Брианна едва успела поймать его за руку: мальчик почти исчез за краем уступа. Она из последних сил затащила ребенка наверх и крепко прижала к себе.

— Отпусти, мне надо к маме, пусти, пусти меня! — бился в истерике Эйдан.

Его слезы обжигали кожу, а тощее тело извивалось подобно змее, или упругой виноградной лозе, или кусачим муравьям.

— Нет. — Бри едва расслышала собственный голос сквозь оглушительные крики. — Нет.

И сжала его еще крепче.

Я учила Фанни пользоваться микроскопом, наслаждаясь ее восторгом и потрясением при виде крошечной вселенной. В отдельных случаях потрясение брало верх, например когда обнаружилось, сколько всего плавает в питьевой воде.

— Не переживай, — успокоила я. — В большинстве они совершенно безвредны и погибают в желудочной кислоте. Хотя встречается та еще зараза, особенно если в воду попали экскременты. То есть дерьмо, — добавила я, заметив, как ее губы беззвучно повторяют незнакомое слово.

Осознав услышанное, девочка округлила глаза.

— Кислота? — Она посмотрела вниз и схватилась за живот. — У меня в желудке?

— Ну да, — сказала я, сдерживая улыбку. Фанни хоть и обладала чувством юмора, однако все еще робела в новом для себя окружении и боялась, что над ней будут смеяться или подтрунивать. — Она помогает переваривать пищу.

— Но ведь… — Фанни нахмурилась, — кислота жжет. Она проедает вещи насквозь…

Под легким горным загаром лицо девочки побледнело.

— Да, — согласилась я, испытующе глядя на нее. — Однако у желудка очень толстые стенки, и они покрыты слизью, так что…

— У меня в животе слизь? — ужаснулась она. Пришлось прикусить язык и на мгновение отвернуться якобы за чистым предметным стеклом.

— Ее вырабатывают почти все внутренние органы, — сказала я, вновь посерьезнев. — Есть так называемые слизистые и серозные оболочки. Они выделяют слизь там, где требуется смазка.

— А-а. — Лицо ее застыло, и она посмотрела на низ живота, который все еще сжимала руками. — Это… как бывает между ног? Когда делается… скользко, чтобы…

— Да, — поспешила ответить я. — А во время родов смазка помогает ребенку выйти наружу. Вот, давай я тебе нарисую…

Я пересказала Джейми наш с Жерменом разговор. Он на мгновение поднял брови, затем покачал головой.

— Неудивительно, учитывая, через что она прошла. Ей нужно время. Фанни умная девица и сама все поймет.

Я как раз рисовала бокаловидные клетки на последних страницах черного блокнота, когда на крыльце раздались быстрые шаги. Мгновение спустя в хирургическую влетел Джем с выражением ужаса в глазах и побледневшим лицом.

— Миссис Хиггинс, — выдохнул он, — истерзал медведь. Мама ее несет.

— Растерзал, — машинально поправила я. — Что?!

Фанни задушенно пискнула и натянула фартук на голову. Колени у Джема подогнулись, и он с глухим стуком сел на пол, тяжело дыша.

Я услышала вдалеке тревожные голоса и, схватив сумку первой помощи, побежала взглянуть, что стряслось.

Очевидно, по пути Брианна встретила Джейми: он изо всех сил спешил вниз по холму с Эми Хиггинс на руках. Бри, пошатываясь, словно пьяная, не отставала. Все трое были в крови.

— Господи! — Я побежала им навстречу.

Шум стоял невообразимый: со всех сторон плакали и причитали дети, а Бри, задыхаясь, что-то объясняла в ответ на короткие вопросы Джейми. Он заметил меня и, следуя моим лихорадочным жестам, присел на корточки и положил Эми на землю.

Я упала на колени рядом с ней. Из разорванного сосуда на виске тонкой струйкой выплескивалась кровь.

— Она жива, — сказала я, вытаскивая из аптечки скрученные бинты и пригоршни корпии. — Пока что.

— Я позову Бобби, — прошептал Джейми мне на ухо. — Брианна, присмотришь за детьми?

Сперва остановить кровь. Что ж, удачи, — мрачно добавила я про себя. Большая часть лица с левой стороны была попросту вырвана. Кожа на голове изодрана в клочья, глазное яблоко выплыло, глазница и скула раздроблены. На виду белела кость сломанной челюсти, а уцелевшие зубы окрасились алым от заполнившей рот крови, которая стекала вниз по шее.

По неестественно искривленной позе Эми я поняла, что ей размозжило левое плечо. Темно-зеленый лиф и рукав почернели от крови. Затягивая жгут, я ощутила, как скребут друг о друга осколки сломанных костей. С величайшей осторожностью приложила полотенце к искалеченной стороне лица — ткань тут же пропиталась насквозь и потемнела. С чувством полной безнадежности я придавила большим пальцем крошечную пульсирующую артерию на виске Эми. Кровь остановилась.

Я подняла взгляд и увидела мертвенно-бледную Мэнди. Застыв от потрясения, она вцепилась в малыша Роба. Тот хныкал и сопротивлялся, норовя добраться до матери.

Эми была еще жива — я ощущала слабый трепет плоти под своими пальцами. Однако большая кровопотеря, множественные травмы и сильнейший шок не оставляли сомнений: ее участь решена. Осознание этого привело меня в чувство. Я ничего не могла поделать, только сидеть рядом и постараться облегчить страдания.

Эми издала тихое покашливание, и в уголке ее рта выступили пузырьки крови. Она подняла руку в тщетной попытке за что-нибудь ухватиться. По лужайке к нам подбежал Роджер, упал на колени возле умирающей и взял протянутую руку.

— Эми, — произнес он, задыхаясь. — Эми. Бобби идет. Я слышу его шаги.

Она приподняла уцелевшее веко, зажмурилась от яркого света, затем снова осторожно приоткрыла глаз, на самую щелочку.

— Mammaidh! Мама! Мам!

При звуках тонких, пронзительных голосов детей изувеченное лицо Эми дрогнуло, и она зашевелила губами, силясь ответить.

— Орри, не отходи. Эйдан… Эйдан, нет! — Стоя на коленях в траве, Брианна сжимала запястье Эйдана, который рвался к матери. Малыш Орри в ужасе вцепился в охотничью рубашку Бри.

Кровь больше не хлестала, а ровной струйкой быстро вытекала на землю. Кисти рук у меня окрасились алым до запястий.

— Эми! Эми!

С безумным выражением в глазах по склону мчался Бобби, а за ним Джейми. Бобби споткнулся и почти рухнул на колени, тяжело хватая воздух ртом. Роджер взял его руку и вложил в нее ладонь Эми.

— Нет, — задыхаясь, произнес Бобби. — Нет. Эми, пожалуйста, не уходи, умоляю!

Ее пальцы чуть пошевелились и на мгновение сжали ладонь мужа.

— Господи, — вымолвил Роджер. — Боже.

Подняв глаза, он прочел все по моему лицу и повернулся туда, где стояла Бри с детьми. Решение созрело внезапно.

— Пускай они подойдут, — возвысил голос Роджер, перекрывая плач и крики. — Быстрее.

Брианна качнула головой, не сводя глаз с изуродованного лица Эми. Возможно, мальчикам не стоит помнить мать такой?

— Пусти их, — сказал Роджер громче. — Живо.

Она коротко кивнула и отпустила Эйдана. Тот бросился к матери и, рыдая, упал на землю рядом с Бобби. Следом Бри подвела Орри и Роба с заплаканными лицами.

Роджер взял малышей на руки и приблизил к матери.

— Эми, — позвал он, сдерживая всхлипы. — Твои сыновья здесь. И Бобби тоже. — Роджер помедлил, глядя на меня. Я кивнула. Тогда он опустил Орри, мягко положил ладонь на грудь Эмми и прошептал: — Господь милосердный, сжалься и прими ее в руки Твои. Да пребудет она вечно в сердцах своих детей.

Эми пошевелилась, чуть повернула голову к мальчикам и медленно открыла единственный глаз с таким усилием, будто поднимала земной шар. Потом губы ее дрогнули, и она умерла.

Церемониться было некогда. Мужчины перенесли Эми в дом и, следуя моим указаниям, положили на стол в хирургической. День выдался жаркий, и бездвижное тело не успело остыть, хотя казалось несоразмерно тяжелым, будто холщовый мешок с мокрым песком. Вскоре процесс окоченения лишит покойницу прижизненной гибкости. Нужно снять одежду, пока плоть еще податлива.

И все же я улучила пару мгновений, чтобы закрыть лицо Эми льняным полотенцем — в знак уважения. Как раз вовремя: обернувшись на звук шагов, я увидела на пороге мертвенно-бледную Бри все в той же окровавленной охотничьей рубашке и с перекинутой через руку старой простыней. Я кивнула на стол.

— Положи туда и отправляйся к детям, посиди на солнышке, — распорядилась я. — Кто-то должен за ними присмотреть. Где Роджер?

Брианна покачала головой, не в силах отвести взгляд от стола. Нагрудная косынка Эми, пропитанная засыхающей кровью, наполовину вылезла из корсажа и теперь безжизненно свисала, оставляя на столе смазанные пятна. Я развязала ее и бросила в ведро с холодной водой у своих ног.

— Роджер с Бобби, — ответила Бри бесцветным голосом. — Фанни пока присматривает за Мэнди и младшими мальчиками. Тебе… тебе ведь понадобится помощь? С… — Она замолчала и громко сглотнула, отводя глаза.

— Скоро кто-нибудь придет, — заверила я, ощутив облегчение при этой мысли. Я часто видела смерть, но так к ней и не привыкла. — Твой отец отправил Жермена за Йеном-младшим. Рэйчел и Дженни тоже придут. А Джем побежал к Гилли Макмиллану. Миссис Макмиллан соберет женщин, которые живут поблизости.

Чуть успокоившись, Бри кивнула, хотя так и не выпустила из трясущихся рук измятую простыню.

— Для чего па мистер Макмиллан?

— У него есть пара охотничьих собак, — спокойно произнесла я. — И кабанье копье.

— Боже святый. Он… они… собираются убить медведя? Сейчас?

— Ну да, — мягко сказала я. — Пока зверь не ушел слишком далеко. Кстати, о младших — где Эйдан? — Эйдану было двенадцать, но я все еще причисляла его к этой категории. — Он пошел с Джемом?

— Нет, — произнесла Бри со странной интонацией. — Он с па.

Эйдан, все еще белее молока, перестал плакать и только моргал опухшими красными глазами. Его по-прежнему трясло. Джейми положил руку на плечо парнишки и почувствовал, как тот дрожит с головы до пят.

— Я-я-я п-п-пойду, — проговорил Эйдан. Его подбородок ходил ходуном, так что слова едва удавалось разобрать. — Ох-хотиться на м-медведя.

— Конечно. — Джейми сжал хрупкое плечо, затем, после секундного колебания, отпустил его и повернулся к дому. — Идем, a bhalaich[89]. Сначала нам нужно привести себя в порядок.

Чутье подсказывало ему держаться подальше от дома, где Клэр и женщины готовили Эми к погребению. И все же… Когда умерла его собственная мать, Джейми был младше Эйдана, однако хорошо запомнил свое отчаяние из-за того, что его изолировали, выслали из дома, пока женщины открывали окна и двери, завешивали зеркала и деловито сновали туда-сюда с чашами воды и травами, совершая тайные ритуалы, сулившие разлуку с матерью.

Кроме того, — мрачно подумал он, глядя на бледного мальчугана, идущего рядом на ватных ногах, — час назад на его глазах мать умирала в луже крови, с наполовину разорванным лицом. Вряд ли он увидит и услышит что-нибудь более ужасное.

Они остановились у колодца. Джейми заставил Эйдана выпить холодной воды и умыть лицо и руки. Сам он сделал то же самое, а затем начал читать молитву для освящения охоты:

От соприкосновения с ледяной водой Эйдан тяжело дышал, зато снова мог нормально говорить.

— У медведей есть жир, — сказал он.

— Да. И мы его добудем.

Джейми ладонью зачерпнул воду, окунул в нее три пальца и осенил крестом лоб, грудь и плечи Эйдана.

— Повтори последние строки за мной, парень.

Эйдан чуть выпрямился и произнес:

— Готово. — Джейми вытащил подол рубахи и обтер лицо Эйдану и себе. — Ты слышал эту молитву раньше?

Эйдан покачал головой. Джейми не удивился. Настоящий отец Эйдана, Орем Маккаллум, мог бы научить парнишку, но Бобби Хиггинс — англичанин. И хотя человек он неплохой, старинных традиций не знает.

Будто уловив эту мысль, Эйдан серьезно спросил:

— Папочка Бобби пойдет с нами на медведя?

Джейми искренне надеялся, что нет. Бобби солдат, а не охотник. В состоянии горя и по рассеянности он запросто убьет себя или кого-нибудь другого. Да и о младших кто-то должен подумать. Однако вслух Джейми произнес:

— Если так велит ему долг. Надеюсь, этого не понадобится.

Вид у Бобби был совершенно раздавленный, и Роджер отвел его домой, в хижину.

Джейми поставил ведро на колодец и вновь положил руку на плечо Эйдана. Оно стало тверже, и подбородок мальчика больше не дрожал.

— Ну, пойдем. Возьмем мою винтовку и все устроим. Йен-младший и мистер Макмиллан скоро прибудут.

— Иди же, — мягко поторопила я Бри. Взяв у нее из рук простыню, положила ее на стол и обняла дочь. — Понимаю, вы с Эми были подругами и тебе хочется сделать для нее все, что в твоих силах. И ты не понимаешь, почему она мертва, а ты стоишь тут, живая, в то время как мир разлетелся на осколки.

Брианна едва слышно хмыкнула в знак согласия и не сдержала всхлип. На мгновение она крепко прильнула ко мне, затем отстранилась. Слезы дрожали у нее на ресницах, но моя поддержка ей больше не требовалась.

— Скажи мне, что делать, — попросила Бри, расправив плечи. — Я хочу помочь.

— Позаботься о детях Эми. Именно этого она бы желала.

Сжав губы, Брианна решительно кивнула, но не удержалась и глянула на неподвижное тело на столе, источающее запахи мочи, фекалий и густой смрад разорванной плоти. В окно уже влетело несколько мух. Они лениво кружили по комнате, выискивая место, чтобы при удобном случае отложить яйца. На теле. Оно больше не принадлежало Эми, и мухи вознамерились заявить на нее свои права.

При необходимости Брианна умела скрывать чувства не хуже Джейми, однако теперь я легко читала у нее на лице страх и боль наряду с потрясением. Ей было невыносимо видеть изуродованное тело Эми, и все же она пришла помочь. Настоящая Фрэзер, — подумала я, тронутая ее храбростью не меньше, чем горем.

Я взяла второе полотенце и шлепнула им по столу, убив сразу двух мух, которые неосмотрительно уселись рядом со мной.

— Кто-нибудь придет, — повторила я. — Ступай. Возьми с собой Фанни.

Первым, как и ожидалось, явился Йен. Джейми услышал шорох его мокасин, когда тот тихонько вошел в открытую переднюю дверь, а немного погодя в хирургической раздались их с Клэр голоса. Сперва потрясенное восклицание Йена: Жермен все ему рассказал, но вид тела Эми Хиггинс не оставил равнодушным даже могавка. Затем беседа перешла в уважительное бормотание, после чего легкие шаги двинулись в сторону кухни.

— А вот и Йен, — сказал Джейми Эйдану.

Сидя за столом и высунув язык, парнишка медленно и старательно набивал патроны порохом из фляги Джейми. Прервав занятие, он посмотрел на дверь.

Выглядел Йен впечатляюще: вооружившись длинной винтовкой с подсумком и патронташем, за пояс он заткнул внушительный и жуткий на вид нож без ножен, а на плечо накинул натянутый лук и берестяной колчан. Рубаху Йен не надел — только штаны из оленьей кожи и набедренную повязку. Воздавая дань традициям, он по-боевому раскрасил лицо: нанес красную полосу на лоб, толстую белую — на переносицу, и еще две такие же — на щеки, от скулы к челюсти. Однажды он сказал Джейми, что белый цвет предназначен для мести и поминовения погибших.

Эйдан хорошо знал Йена в шотландском обличье, однако никогда еще не видел его в образе могавка и теперь благоговейно выдохнул. Пряча улыбку, Джейми взял свой кинжал и оселок для заточки.

— Кстати, Йен, — сказал он, кивнув на обнаженную грудь племянника. — Ты, случайно, не знаешь, куда делся мой коготь? Я имею в виду медвежий коготь, который мне подарили тускарора.

Джейми уже сто лет о нем не вспоминал: когда-то давно он одолжил амулет Йену для охоты. Но поди угадай, вдруг сейчас штуковина пригодилась бы ему самому.

— Да, знаю. — Усевшись за стол, Йен быстро и аккуратно закручивал патроны Эйдана. — Я отдал его кузену Уильяму.

— Кузену… Ах да. — Джейми посмотрел на племянника, который попрежнему не поднимал глаз. — И давно?

— Некоторое время назад, когда вытащил его из болота, — беззаботно ответил тот. — Я ему сказал, что ты возражать не станешь. Я прав? — Йен наконец встретился взглядом с Джейми и приподнял тонкую бровь, совсем как его отец.

— Да. — У Джейми потеплело на сердце, хотя волоски на затылке зашевелились. — Все верно.

Блубелл, которая обнюхивала заднюю дверь, внезапно повернулась и с лаем вылетела в переднюю часть дома. С подножия склона ей ответил многоголосый басовитый лай.

— А это, стало быть, Гиллебрайд, — сказал Джейми, вкладывая кинжал в ножны. — Готовы, ребята?

Я сняла с Эми корсет и юбку. Юбка не пострадала и еще послужит, если хорошенько отстирать. У Эми не было дочери, которой бы вещь пригодилась, но одежды и ткани всегда не хватало, и кто-нибудь в Ридже с благодарностью ее примет. Я убрала юбку для стирки. Корсет сильно порвался у плеча и затвердел от крови. Его я отложила в другую сторону: оловянные вставки выну, а материю сожгу. Теперь сорочка… Тоже разодрана; правда, ее можно заштопать либо пустить на заплатки или подклад. Мне не хотелось хоронить покойницу в кровавом и оскверненном одеянии. На Эми осталась только легкая нижняя юбка и чулки — их постирать и…

Где-то поблизости залаяли собаки Гиллебрайда. На их зов по коридору с топотом промчалась Блубелл. Пожалуй, оба пса Макмиллана поладят с Блу: у той сейчас нет течки, а кобели сук не кусают, как однажды мрачно пошутил Джейми. «А вот наоборот порой случается», — добавил он.

Не скажу, что воспоминание меня развеселило, однако на миг дышать стало легче. Затем я услышала в коридоре шаги и вскинула глаза, ожидая увидеть Гиллебрайда. Только это был не он.

— Миссис Фрэзер.

Воздух будто сгустился: на пороге нерешительно застыла высокая черная фигура миссис Каннингем, костлявая и суровая, как вестница смерти. На руке у нее висела свернутая материя. Испытывая неловкость, я жестом пригласила женщину войти.

— Миссис Каннингем… — Я умолкла, не зная, что еще сказать.

Она кашлянула, бросила взгляд на полуобнаженное тело Эми и быстро отвернулась. Хотя голову покойной я накрыла, изувеченная рука и плечо остались на виду, а из неподвижной плоти выступали сломанные и раздробленные кости.

— Я была у ручья, когда ваш внук шел к Макмиллану. Он рассказал о случившемся. Поэтому я отправилась к мистеру Хиггинсу и попросила саван его жены.

В подтверждение своих слов миссис Каннингем слегка приподняла ткань, и я увидела по краям вышивку, выполненную зелеными, голубыми и розовыми нитками.

— А-а. — Мне как-то не пришло в голову, что Эми уже подготовила для себя саван, хотя следовало об этом подумать. — Э-э… спасибо, миссис Каннингем. Весьма предусмотрительно с вашей стороны.

Слегка дернув плечом, она глубоко вдохнула, подошла к столу и неспешно оценила положение дел. Затем выдохнула через нос и протянула руки к тесемкам на сорочке Эми.

— Я ее стяну, если подержите покойницу.

Я едва не возразила, что справлюсь сама, но тут же себя одернула. Помощь мне бы пригодилась, да и опыт подготовки тела к погребению у миссис Каннингем имелся, как и у любой женщины ее возраста. Мы спустили сорочку с плеч, и я уверенно взялась за правую подмышку Эми — влажные волосы там казались до странности теплыми, будто у живой. Непроизвольно передернувшись, я просунула пальцы под мокрое месиво слева, пытаясь за что-нибудь ухватиться.

С такого близкого расстояния запах медведя ударил в нос, и по спине у меня пробежали мурашки. Миссис Каннингем тоже поежилась. Громко дыша через рот, она развязала нижнюю юбку и недрогнувшими руками стянула сорочку и чулки.

— Что ж… — Оглядевшись, миссис Каннингем заметила в стороне отложенную для стирки юбку и бросила к ней остальную одежду. — Когда придут женщины, пусть немедленно постирают, — распорядилась она тоном человека, привыкшего отдавать приказы и получать результат. — Иначе тут все пропахнет…

— Да, — перебила я с нескрываемым раздражением и получила в ответ колючий взгляд. — Сейчас нужно ее обмыть. Не сходите на кухню за ведром горячей воды? А я пока нарву полос из этого. — Я кивнула на тонкую простыню, принесенную Брианной.

Миссис Каннингем поджала губы — не от обиды, а скорее мрачно насмехаясь над моей неубедительной попыткой проявить авторитет — и ушла, не проронив ни слова.

Снаружи послышался лай, и Гиллебрайд — однажды он сказал, что его имя означает «кулик-сорока» — позвал собак. Я разорвала ветхую простыню на широкие полосы. Ими мы свяжем ноги покойницы, а руки закрепим по бокам, чтобы придать ей приличный вид, прежде чем заплести волосы и положить в саван. Правда, меня сильно смущало левое плечо…

Вернулась миссис Каннингем, которая уже успела засучить рукава и теперь несла в одной руке ведро горячей воды из котла, а в другой — молоток. Поверх руки она перекинула одеяло с моей кровати.

— Сейчас тут будет полно мужчин. — Она мотнула головой в сторону коридора.

— М-м, — сказала я.

Я бы закрыла дверь в хирургическую, да только ее пока не сделали. Моя помощница кивнула, поставила ведро, вынула из кармана горсть трехдюймовых гвоздей и несколькими резкими ударами молотка завесила дверной проем.

Благодаря большому окну освещения хватало, но одеяло словно приглушило и свет, и звук. Несмотря на возрастающий шум снаружи, в комнате царила атмосфера благоговения. Я взяла горсть сушеной лаванды и раскрошила ее в горячую воду, затем туда же нарвала листья камфорного базилика и мяты. Миссис Каннингем меня порядком удивила, когда, осмотрев банки на полках, достала соль и бросила щепотку в ведро.

— Чтобы смыть грех, — заявила она, перехватив мой взгляд. — И отвадить призрак.

Я машинально кивнула. От ее слов, будто от брошенного камешка, по тихой заводи моего спокойствия пошли тревожные круги.

Мы молча обмыли и перебинтовали тело. Движения миссис Каннингем отличались уверенностью, и мы на удивление слаженно работали вместе, без лишних слов предугадывая действия друг друга, совершая необходимый ритуал. Наконец мы дошли до головы.

Я глубоко вдохнула и убрала полотенце. Оно испачкалось в крови и слегка прилипло. Миссис Каннингем едва заметно вздрогнула.

— Может, просто накроем ее, — предложила я извиняющимся тоном. — Чистой тканью, разумеется.

Наморщив верхнюю губу, миссис Каннингем хмуро оглядела лицо Эми.

— Нельзя ли привести его в божеский вид?

— Что ж, я могу пришить на место оставшуюся кожу головы и, возможно, скрыть волосами отсутствие уха, но ничего не поделать с… э-э… — Выбитое глазное яблоко, уже подернутое пленкой, гротескно свисало на размозженную щеку, будто глаз наблюдал за происходящим. — Вот почему я подумала, что лицо лучше закрыть.

Миссис Каннингем медленно покачала головой из стороны в сторону.

— Нет, — тихо произнесла она, взирая на Эми. — Я похоронила троих мужей и четырех детей. Всегда хочется взглянуть напоследок на их лица. И неважно, как они умерли.

Я подумала о Фрэнке. К счастью, мне представилась возможность посмотреть на него в последний раз и попрощаться.

Кивнув, я протянула руку за хирургическими ножницами.

— Жермен сообщил, где на них напал медведь, — сказал Йен. — По пути к вам я заглянул туда и нашел его след в зарослях лозы, в самом конце крошечного ущелья. Оттуда и начнем, хорошо?

Джейми кивнул, Макмиллан тоже, затем повернулся и отругал собак — те усердно обнюхивали кухню из конца в конец, совали большие головы в очаг и тыкались носами в закрытое ведро с помоями.

— Кстати, о Жермене… — Джейми вдруг понял, что внук куда-то запропастился. — Где он, черт возьми?

Обычно без Жермена не обходилось ни одно интересное событие, зачастую мальчик оказывался в самой гуще.

— Он ходил с тобой искать медвежий след? — резко спросил Джейми, прерывая честившего собак Гиллебрайда. Йен на мгновение застыл, припоминая, потом кивнул.

— Да, но… Я уверен, малец шел следом, когда я направился к вам.

Он невольно повернулся и оглядел кухню, словно ожидая, что Жермен выпрыгнет из-под половиц. С нехорошим предчувствием в сердце Джейми спросил у Гиллебрайда:

— Джем вернулся с тобой, Гилли?

Макмиллан, высокий мужчина с тихим голосом, снял шляпу и почесал лысину.

— Да, — медленно произнес он. — Думаю, да. Правда, он не стал дожидаться, пока я соберу собак. Больше его не видел.

— Crìosd eadar sinn agus olc. Да защитит нас Христос от зла. — Джейми пальцами изобразил рога против нечистой силы и быстро перекрестился. — Идем.

Интересно, сколько лет миссис Каннингем? В одежде она выглядела старше. Трое мужей, четверо детей… Однако смерть — не такая уж редкая гостья в этом столетии. Кисти рук у женщины были морщинистые, с толстыми синими прожилками и узловатыми суставами, но все еще подвижные. Она промокнула кровь влажной тряпкой, собрала мягкие каштановые волосы Эми с неповрежденной стороны головы, расчесала их так, чтобы лучше скрыть увечья, и заплела в толстую косу, аккуратно уложив ее на грудь покойной.

Я занималась глазом — он лежал рядом на столе. Я бережно его завернула и опустила в саван, а в поврежденную глазницу вставила небольшой шарик корпии и зашила веко. Скрыть насильственную причину смерти не удалось, зато близкие хотя бы смогут взглянуть на лицо Эми.

— Миссис… Не возражаете, если я буду называть вас по имени? — резко спросила я.

Слегка вздрогнув, старуха оторвалась от созерцания трупа.

— Элспет, — сказала она.

— Клэр, — улыбнулась я.

Едва ответная улыбка тронула и ее губы (по крайней мере, мне так почудилось), в комнату, жадно обнюхивая пол, протиснулся огромный охотничий пес Гиллебрайда, чуть не сорвав одеяло с гвоздей.

— И что ты здесь забыл? — поинтересовалась я.

Не обращая на меня внимания, пес шмыгнул к столу, ловко встал на задние лапы и заглотил глаз, а затем выбежал в коридор на гневный окрик хозяина.

Утратив дар речи, мы с Элспет так и стояли, пока шумная охотничья компания удалялась через парадную дверь под радостное тявканье возбужденных собак.

Наконец все стихло. Элспет моргнула и перевела взгляд на Эми — та мирно и безмятежно лежала в вышитом ею же саване, сотканном во время ожидания первенца. Край ткани украшала стелющаяся лоза с розовыми и голубыми цветами и желтыми пчелами.

— Что ж… Полагаю, не столь важно, съедят тебя черви или собаки, — наконец произнесла моя помощница, впрочем, без особой уверенности.

Я подавила неуместный смешок и заметила:

— В Библии говорится о собаках, растерзавших Иезавель.

Она удивленно приподняла жиденькую седую бровь (оказывается, я читала Библию — вот так неожиданность), но ограничилась кивком и заключила:

— Так и быть.

Над Джейми все больше довлело мрачное чувство, что время уходит — уже перевалило за полдень, — однако предстояло сделать еще кое-что: рассказать Бобби Хиггинсу об их намерениях. Если повезет, горе или здравый смысл удержат Бобби от участия в походе. И хорошо бы он отпустил сына — Эйдан имеет на это право. Пожалуй, стоило привести младших отпрысков к отцу, чтобы тот охотнее остался дома, да только Джейми поздно спохватился.

Тревога чуть поутихла при виде Джема, который слонялся возле хижины Хиггинса. Однако облегчение длилось недолго: Джем тут же выразил горячее желание присоединиться к охотничьему отряду.

— Но ведь Эйдану разрешили… — в четвертый раз повторил он, выпятив подбородок.

Джейми наклонился и взял его за локоть.

— Медведь загрыз не твою мать, — тихо сказал он, чтобы не расстроить Эйдана, — и она не обрадуется, если загрызут тебя. Ты остаешься.

— Тогда и Эйдан не должен идти! Его папе тоже не понравится, если его съедят.

Эта мысль не давала покоя и самому Джейми, однако он не раскаивался, что позволил парню идти со всеми.

— Медведь убил маму Эйдана, и он имеет право увидеть, как свершится месть. — Он отпустил плечо внука и развернул того к хижине. — Позови папу, я хочу с ним поговорить.

Остальным членам охотничьего отряда не терпелось двинуться в путь, и Джейми велел Йену с Гиллебрайдом и собаками идти вперед и попробовать отыскать Жермена. Эйдана, возбужденного, бледного, с торчащими в разные стороны черными волосами, Джейми снова взял за плечи, чтобы успокоить.

— Побудь со мной, Эйдан. Задержимся на минутку: надо рассказать твоему отцу, куда мы идем.

Впрочем, не прошло и минуты, как из хижины, щурясь от яркого света, вышел Роджер. За ним появился взволнованный и вместе с тем серьезный Джем. Судя по всему, Роджер Мак испытывал такое же потрясение, что и остальные, однако держался хорошо. При виде тестя на лице его проступило облегчение. Затем Роджер заметил винтовку и нахмурился.

— Вы…

— Да. — Джейми махнул мальчикам, чтобы отошли, и понизил голос. — Нужно сообщить Бобби, но лучше бы ему с нами не идти. Поможешь мне его отговорить?

— Конечно. Только… — Роджер взглянул на Эйдана и Джемми, понуро стоящих у хижины. — Вы ведь не берете с собой их?

— Я не возьму Джема, если ты не позволишь, — решать тебе. Но Эйдан должен пойти.

Роджер одарил его скептическим взглядом, и Джейми пожал плечами.

— Должен, — упрямо повторил он.

В голове у него роилась тысяча доводов против этой затеи, но воспоминание о беспомощном отчаянии мальчика-сироты железной занозой сидело в сердце и тяготило больше, чем все остальное.

Огонь погас. В хижине, да и внутри Бобби тоже. Сгорбившись, он понуро сидел на углу скамьи у холодного очага и смотрел на раскрытые ладони, словно искал в их линиях какой-то смысл. Когда вошли мужчины, он не поднял глаз.

Джейми опустился на одно колено и накрыл ладонь Бобби своей. Кисть была холодной и безжизненной, только пальцы слегка подрагивали.

— Роберт, a charaid, — тихо сказал он. — Я иду охотиться на медведя. С Божьей помощью мы найдем и убьем зверя. Эйдан хочет пойти с нами, и я думаю, это правильно.

Бобби резко поднял голову.

— Эйдан? Вы поведете его на медведя, который… который…

— Да. — Джейми взял Бобби за вторую руку и сжал их обе. — Клянусь головой собственного внука, что Эйдану ничего не угрожает.

— Вашего… Вы о Джеме? Его вы тоже берете? — В погасших глазах Бобби мелькнуло замешательство, и он посмотрел поверх плеча Джейми на Роджера Мака. — Это правда?

— Да.

Голос Роджера Мака сорвался, но слово было произнесено. Чувствуя воодушевление, Джейми внутренне помолился и пошел ва-банк:

— Роджер Мак тоже идет. — Он постарался придать голосу убедительности. — Присмотрит за мальчиками и позаботится об их безопасности.

Взгляд Роджера Мака прожигал ему дыру в затылке, но Джейми не усомнился в правильности своего поступка. Благословенный Михаил, направь мой язык…

— Со мной идут мой племянник Йен и Гиллебрайд Макмиллан. Втроем, плюс три собаки, мы одолеем медведя, даже самого свирепого. Роджер Мак с мальчишками будут только наблюдать, как вершится месть за твою жену. С безопасного расстояния, — добавил он.

Бобби сел прямо, высвободил руки и взволнованно огляделся.

— Но… тогда и я должен пойти с вами. Разве нет?

Роджер понял, что сейчас его очередь, и кашлянул.

— Ты нужен малышам, Бобби, — мягко сказал он. — Присматривай за ними. Кроме тебя, у них никого не осталось.

Эти слова внезапно разбередили душу Джейми. Он вновь ощутил крепко прижатый к груди запеленатый сверток, внутри которого слабо толкался его новорожденный сын, в то время как сам он трясся в ужасе от только что содеянного ради спасения мальчика.

Тогда он думал о том же. Сквозь пелену страха и потрясения пробилась единственная мысль: Его мать умерла. У него остался только я.

С Бобби происходило нечто подобное. Джейми увидел, как его взгляд оживает, а тело, размякшее от горя, начинает твердеть и обретать форму. Плотно сжав губы, Бобби кивнул. Слезы все еще текли у него по лицу, однако он пошевелился и медленно, как старик, встал со скамьи.

— Где они? — хрипло спросил он. — Орри и Роб?

— С моей дочерью, — сказал Джейми. — В доме.

Он посмотрел на Роджера и выгнул бровь. Тот ответил укоризненным взглядом, однако кивнул.

— Я тебя провожу, Бобби, — предложил Роджер и добавил, обращаясь к Джейми: — А потом догоню вас с ребятами.

Постепенно прибывали женщины. От ручья донеслись едва различимые голоса. Должно быть, жена Гиллебрайда со старшей дочерью, Кирсти, и Пегги Чизхолм с двумя старшими, Майри и Агнес. Вместе с ними — древняя свекровь Пегги, Старая Мамаша, которая выжила из ума и потому нуждалась в постоянном присмотре. Затем в коридоре послышались другие женские голоса и шаги, и в комнату с серьезным видом вошла Фанни в сопровождении Рэйчел и Дженни. Девочка покосилась на завешенный одеялом дверной проем и отвела глаза.

Я облегченно выдохнула, избавляясь от тревожного предчувствия неминуемой беды, которое завладело мной с того мгновения, как в хирургическую влетел запыхавшийся Джем.

Дженни поставила корзину, быстро и крепко меня обняла, а потом все так же молча нырнула под висящее одеяло в хирургическую. Рэйчел тоже несла корзину, а другой рукой придерживала Огги. Отцепив перевязь, она передала малыша Фанни — та, судя по всему, обрадовалась, что и для нее нашлось занятие.

— Ты в порядке, Клэр? — тихо спросила Рэйчел, затем взглянула на миссис Каннингем, стоявшую со скрещенными руками у закрытого дверного проема хирургической. — А ты, Друг Каннингем?

— Да, — ответила я за себя.

При появлении друзей и родных тесный пузырь, в котором мы с Элспет Каннингем до сих пор пребывали, лопнул, однако после нашего общения я чувствовала себя до странности беззащитной, словно полуоткрытая устрица, вынутая из воды. Сама Элспет плотно захлопнула свою раковину и ограничилась кивком в сторону новоприбывших. Ее ближайшие соседи узнают новость еще не скоро: хижины Кромби и Уилсонов находились по меньшей мере в двух милях отсюда.

Дженни тихо молилась на гэльском: слов я не понимала, но в ее голосе звучала отчетливая скорбная нотка.

— Отойдем на два слова, — мягко попросила Рэйчел. Она немного приподняла одеяло и коротким кивком поманила меня за собой, одновременно делая остальным знак подождать.

Дженни тем временем закончила молитву и, протянув руку, нежно положила ладонь на голову Эми в белом чепце.

— Biodh sith na Màthair Beannaichte agus a mac Iosa ort, nighean, — произнесла она тихо. «Да пребудут с тобой Пресвятая Богородица и ее сын Иисус».

При виде покойницы Рэйчел сглотнула, однако не поежилась и глаз не отвела.

— Жермен сказал, на нее напал медведь. — Ее взгляд скользнул по жалкой кучке изодранной, окровавленной одежды. — Ты… при этом присутствовала, Клэр?

— Нет. Они с Брианной собирали виноград, когда все случилось. Там были дети. Джемми, Жермен и Эйдан. И младшие мальчики. А еще Мэнди.

— Боже милостивый! Они все видели? — потрясенно спросила Рэйчел.

Я покачала головой.

— Они играли наверху. Бри с Эми собирали мускадин в небольшом ущелье за ручьем. Брианна увела детей и побежала за Джейми. Пока Эми донесли сюда, она уже едва дышала.

У меня перехватило горло при воспоминании о маленькой бледной кисти, обмякшей в руке Роджера, и дрогнувшем уголке губ, когда Эми пыталась попрощаться со своими детьми. Несмотря на решительный настрой, я почувствовала на щеке обжигающую слезинку.

Рэйчел горестно вздохнула и убрала выбившиеся волосы с моей щеки. Дженни кашлянула, полезла в карман и протянула мне чистый носовой платок.

— Итак, входная дверь уже отворена — через нее мы и вошли, — сказала Дженни, ставя галочку в воображаемом списке. Она взглянула на огромное незастекленное окно хирургической. — Да и окна открывать не придется.

Нотка скупого юмора, пусть и крошечная, разрядила напряжение. Впервые за несколько часов — а то и дней — у меня будто гора упала с плеч, и я распрямила спину, ощутив слабый хруст позвонков между лопатками.

— Точно. — Утерев слезы, я вздохнула. — Что еще? Зеркала? У меня в спальне только ручное зеркальце, и я уже его перевернула.

— А как насчет птиц в доме? Вижу, соль у тебя есть… — Несколько крупинок высыпались на стол, когда Элспет бросила соль в воду. — Да и хлеб найдется.

Дженни дернула все еще черной бровью в сторону кухни. Оттуда долетали голоса женщин, которые приветствовали новоприбывших, распаковывали корзины, готовили все необходимое. Может, мне стоит пойти и отдать распоряжения, сказать, куда ставить гроб? Лучше в передней или в кухне? Там больше места… Боже, а про гроб-то я и не подумала!

— Ох, — произнесла Дженни изменившимся голосом. — Сюда идет Бобби, а с ним Роджер Мак.

Мы дружно посмотрели на тело Эми, затем вопросительно переглянулись. Мы по мере сил привели ее в пристойный вид, но можно ли оставить Бобби наедине с покойницей? Пожалуй, это неправильно, хотя толпа женщин — тоже не лучший вариант: расплачется одна, все подхватят.

— Я с ним побуду, — сглотнув, предложила Рэйчел.

Дженни вопросительно приподняла бровь в мою сторону, затем кивнула. Рэйчел обладала даром утешения.

— Я присмотрю за малышом, — пообещала Дженни и, ласково поцеловав Рэйчел в лоб, удалилась.

Элспет Каннингем тоже исчезла: вероятно, ушла помогать женщинам на кухне. Оттуда доносился приглушенный деловитый гул, напоминающий беспокойную возню термитов в стенах дома.

Я ждала Бобби вместе с Рэйчел и мысленно составляла список. В буфетной стоял полный бочонок виски и еще один полупустой, а вот пива не было. Может, Кейтлин Брейер принесет? Надо послать к ней Джема и Жермена. А Роджер мог бы договориться с Томом Маклаудом насчет гроба.

В коридоре послышались звуки шагов, прерывистое дыхание, и в дверь вошел Бобби. К моему удивлению, в компании Брианны, а не Роджера. Она горевала не меньше Бобби, однако держала его за плечи уверенной рукой. Бри была на четыре дюйма выше и рядом с Бобби казалась твердой как скала, несмотря на пережитое потрясение.

— Эми, — страдальчески выдохнул он при виде белого савана. — О господи… Эми…

Затем с безмолвным отчаянием перевел покрасневшие глаза на меня: почему я позволила ей умереть?..

Ничто не могло ее спасти, мы оба это знали, и все же я ощутила укол вины за собственное бессилие.

Бобби зарыдал — ужасно, мучительно, как плачут только мужчины. К лицу Брианны, бледному от горя и потрясения, теперь прилила кровь, а глаза наполнились слезами.

Рэйчел выступила вперед из-за моего плеча и в следующий миг взяла Бобби под свою опеку так же бережно и спокойно, как держала бы свежеснесенное яйцо.

— Давай немножко посидим с твоей женой, — тихо предложила она и подвела его к табурету. Обернувшись, Рэйчел взглянула на Бри, кивнула мне, а потом села рядом с Бобби.

Я увела Брианну из хирургической и подальше от дома, решив, что ей не захочется предстать перед остальными женщинами в состоянии полного смятения. Нужно дать ей что-нибудь от шока, — подумала я, однако не успела ничего предложить, как она повернулась и схватила меня за локоть, сверкая мокрыми от слез глазами.

— Па ушел. И взял с собой Роджера, Джема и Эйдана! Охотиться на этого чертова медведя!

— Да уж, — раздался позади голос Дженни, прежде чем я нашлась с ответом. Она сжала руку Брианны. — Не переживай, девочка. Джейми не так-то просто убить, а Йен раскрасил себе лицо. И я помолилась за них обоих — прочла благословение воину, идущему в бой. Они справятся.

Роджер догнал Джейми и мальчиков у самого входа в маленькое ущелье, где в изобилии рос виноград. Услыхав треск и шум, компания остановилась и подождала, пока Роджер с ними поравняется. К его радости, Жермен тоже был тут.

Тяжело дыша, Роджер кивнул в сторону отвесной скалы, где от легкого ветерка шевелились и трепетали побеги лозы.

— Значит, здесь все и произошло?

Сильный и сладкий аромат спелого мускадина разливался поверх резкого, горького запаха листвы, и в желудке у Роджера заурчало: он ничего не ел с самого завтрака. Джейми сунул руку в спорран и без лишних слов протянул зятю половинку раскрошившейся лепешки.

— Нет, папа, дальше, — ответил Джемми. — Мы играли на вершине утеса. Мама с миссис Хиггинс были внизу — вон в том месте, где большая тень, как раз там и… — Вытаращив глаза, он резко умолк, а потом закричал: — Медведь! Там медведь!

Бросив лепешку и посох, Роджер схватил Джемми за руку, а Эйдана за воротник и потащил их назад. Джейми и Йен не двигались. Они осмотрели ущелье, переглянулись и покачали головами.

— Не бойся, a bhalaich, — успокоил Джейми Эйдана. — Это не медведь.

— Вы… уверены?

Роджер с трудом переводил дыхание. Он заметил то, что испугало Джемми: небольшие заросли гемлока с левой стороны ущелья отбрасывали густую тень на виноградную лозу справа, и в этой тени кто-то двигался.

— Лисы, — пожал плечами Йен. — Пришли, чтобы… — Он осекся при взгляде на Эйдана, пыхтевшего, как паровой двигатель.

— Sanguinem culum lingere, — промолвил Джейми. — Блубелл! Сюда, a nighean.

Привлеченные лисами, собаки натянули поводки, однако не лаяли, а только поскуливали.

Чтобы слизать кровь, — мысленно перевел Роджер с латыни и внутренне содрогнулся, моментально представив себе произошедшее здесь всего несколько часов назад.

Теперь Джейми говорил с Йеном и Гиллебрайдом по-гэльски, указывая на гребень утеса. Джем с Эйданом держались поближе к Роджеру, молча наблюдая за взрослыми. Ветер изменил направление — до них донеслось повизгивание и тявканье лис.

— Ты видел, что случилось с миссис Хиггинс? — тихо спросил Роджер у сына.

Джем покачал головой.

— Мэнди видела. Мама залезла по виноградной лозе и забрала нас. Совсем как Тарзан, — добавил он.

— Как что? — Йен озадаченно посмотрел на Джема.

Роджер небрежно махнул рукой, и Йен вернулся к обсуждению. Несколько секунд спустя мужчины двинулись вдоль края ущелья в сопровождении собак, жадно водивших носами.

— Ступай, — твердо велела ей мать. — Хотя бы отвлечешься, да и кто-то должен сказать Тому Маклауду, что нам нужен гроб. И как можно скорее. — Она с тревогой глянула в сторону дома. — Хорошо бы достать его к сегодняшнему вечеру для прощания с…

— Как, уже? — Брианне казалось, что пережитые за день потрясения лишили ее способности что-либо чувствовать, и тут — новый удар. — Она… она… прошло ведь всего несколько часов!

Клэр со вздохом кивнула.

— Знаю. Все из-за теплой погоды.

— И мух, — беспардонно вмешалась миссис Каннингем, возникшая в дверном проеме — вероятно, она искала Клэр. Старуха мрачно кивнула Брианне. — Бывала я на поминках во время жары, когда личинки выпадали из савана и извивались на полу. По крайней мере, в гробу они…

— До тех пор подержим тело в кладовой над ручьем, — поспешно вставила Клэр, наградив Элспет Каннингем укоризненным взглядом. — Ничего страшного. Ступай, родная.

Бри ушла.

Том Маклауд с гордостью заявлял, что он единственный гробовщик от земель чероки до Салема. Так ли это на самом деле, Брианна не знала, зато он всегда держал в запасе по крайней мере один гроб — на всякий случай.

— Вот почти готовый, — сказал Том, вводя Брианну в открытый сарай, где пахло свежей стружкой. — Хиггинс, говорите… Не уверен, что помню эту даму. Какого она роста?

Брианна молча подняла руку на уровень груди, и мистер Маклауд кивнул. Он был старым и почти лысым мужчиной с жиденькой седой бородкой, загрубевшей кожей и сгорбленными от работы плечами, однако излучал уверенное спокойствие знатока своего дела.

— Тогда сгодится. Что же до сроков…

Мистер Маклауд покосился на незавершенный гроб, установленный на деревянных козлах. У стен Брианна увидела сосновые доски разной степени готовности. Долетевший до ее слуха шорох (вероятно, в темных уголках сарая обитали мыши) показался ей до странности успокаивающим, почти домашним.

— Я могла бы помочь, — выпалила она и, встретив удивленный взгляд, пояснила: — Я разбираюсь в строительстве.

Бри шагнула к стене, на которой висели инструменты, и уверенно сняла рубанок — как человек, умеющий с ним обращаться. Старик задумчиво прищурился, затем неторопливо смерил Брианну взглядом, заострив внимание на ее росте и окровавленной одежде.

— Вы ведь дочка хозяина? — спросил он и тут же кивнул себе. — Да. Ну что ж… Если сможете вбить гвоздь прямо, хорошо. Если нет, займетесь шлифовкой.

Пока они шагали через ущелье, Роджер безмолвно прочел две молитвы: одну — за упокой души Эми Хиггинс, другую — за благополучие охотничьего отряда. Мальчики держались около него, как было велено, и внимательно поглядывали по сторонам, словно ожидая, что из зарослей лозы вот-вот выпрыгнет медведь.

Примерно через полчаса стены ущелья расступились, открыв пологую и лесистую местность. Они вошли под сень высоких сосен и тополей, и собаки вели их, утопая по грудь в опавшей листве и сухих иголках. Йен, идущий первым, остановился у подножия крутого склона и движением головы указал другим мужчинам наверх.

— Медведь там? — шепотом спросил Эйдан у Роджера.

— Не знаю. — Роджер крепче сжал свой посох. На поясе у него висел нож, но им едва ли удастся проткнуть медвежью шкуру и жир.

— Зато собаки знают, — заметил Жермен.

Он не ошибся. Один из псов поднял голову, издал утробное нетерпеливое рычание и рванулся с привязи. Гиллебрайд его отпустил, и тот, взбежав по склону, исчез среди деревьев. За ним с лаем устремились Блубелл и второй пес.

Следом, едва поспевая и шумно сминая ногами сухие листья, побежали люди. В груди у Роджера горело, мальчишки тоже тяжело дышали, хватая ртами воздух, но не отставали.

Почуявшие запах собаки возбужденно лаяли, размахивая длинными хвостами.

Длинноногие Йен и Джейми быстро карабкались вверх по склону, перепрыгивая через поваленные стволы и лавируя между деревьями. Гиллебрайд держался наравне с Роджером и время от времени набирал в грудь побольше воздуха, чтобы подбодрить собак.

— Sin e! An sin e!

Джейми с Йеном исчезли из поля зрения — из-за деревьев донеслось лишь слабое эхо гэльских слов. «Вон! Вон он!»

Эйдан сдавленно всхлипнул, нагнул голову и побежал вверх по склону так, будто от этого зависела его жизнь. Роджер схватил Джемми за руку и кинулся следом, опираясь на посох, вонзая его в землю. Жермен не отставал.

Достигнув вершины холма, они потеряли равновесие, заскользили и съехали в маленькую лощину. Там, словно языки пламени, вокруг высокого дерева уже взвивались собаки. Они тявкали и выли на большую — просто огромную — темную фигуру, угнездившуюся в развилке дерева в тридцати футах над землей.

Роджер вскочил на ноги, сбрасывая с себя сухие листья и высматривая мальчиков. Эйдана он обнаружил рядом: тот сделал попытку подняться, да так и застыл на четвереньках, уставившись вверх. Губы его безмолвно двигались. Роджер в панике огляделся в поисках Джемми.

— Джем! Где ты?

— Здесь, па, — раздалось позади сквозь собачий лай. — Как Эйдан?

При виде рыжей головы сына Роджер с облегчением выдохнул. Коса мальчика расплелась, в волосах было полно сосновых иголок, а на щеке красовалась царапина, но, похоже, он не пострадал. Роджер потрепал макушку Джема, повернулся к Эйдану и присел рядом.

— Эйдан? С тобой все в порядке?

— Да. — Оцепенев, паренек не сводил глаз с медведя. — Он спустится и сожрет нас?

Роджер с тревогой посмотрел на дерево. Не исключено, черт возьми, — подумал он, однако ободряюще погладил худенькую спину мальчика и вслух произнес:

— Хозяин и остальные знают, что делать.

По крайней мере, он на это надеялся.

«Если медведь кинется, ударь его по морде со всей силы, — советовал Джейми. — А если откроет пасть, сунь ему в глотку свой посох».

Роджер потерял его во время падения. Где же… Ага, вон там. Поглядывая на медведя — черное пятно на фоне голубого неба, — он стал спускаться по склону. Зверь не делал попыток слезть, однако с палкой в руке все же спокойнее.

Охотники стояли в стороне и, прищурившись, разглядывали медведя. Собаки исступленно прыгали, царапали дерево, лаяли, визжали и, судя по всему, могли продолжать в таком же духе еще очень долго.

— Идемте.

Роджер повел мальчиков вверх по склону к Джейми и остальным. Теперь, когда дети были в безопасности, у него появилась минутка хорошенько рассмотреть медведя. Зверь беспокойно вертел головой из стороны в сторону, поглядывая на собак, и наверняка думал: «Какого черта?..» Неожиданно для себя Роджер даже посочувствовал загнанному животному. Потом он вспомнил об Эми, и сочувствие испарилось.

— …не смогу точно выстрелить, — говорил Джейми, целясь из своей винтовки. Затем опустил оружие и взглянул на Йена. — Можешь его согнать?

— Да.

Йен снял лук, неторопливо и без лишней суеты натянул тетиву и отправил стрелу прямо в медвежий зад. Медведь яростно взвизгнул и полез вниз по стволу, однако на полпути бросил затравленный взгляд на собак и с неожиданной грацией перепрыгнул на ствол другого дерева в десяти футах.

Мужчины закричали, и не успел медведь спуститься, как собаки тут же окружили новое дерево. Зверь с нелепо торчащей в теле стрелой полез наверх, выискивая пути к спасению, и, не найдя их, снова прыгнул на первое дерево. Джейми выстрелил. Животное рухнуло на землю, как огромный мешок с мукой.

— Ни фига себе, — благоговейно выдохнул Джемми.

Жермен вцепился ему в руку. Эйдан с яростным воем бросился к упавшему медведю. Роджер тоже метнулся вперед и ухватил Эйдана за воротник, но ветхая рубашка порвалась, и Эйдан выскользнул, оставив Роджера с клочком ткани в руках.

— Ни с места! — крикнул Роджер сыну, застывшему с разинутым ртом, а сам побежал за Эйданом, пробираясь через упавшие ветки, выворачивая лодыжки и царапая голени о пни и валежник.

Остальные мужчины тоже пустились бежать. Тем временем Эйдан на нетвердых ногах преодолел последние пару футов, отделявших его от медведя, вынул из-за пояса нож и пронзительно заорал. Собаки, добравшиеся до зверя первыми, хватали и рвали мертвое тело. Вот только мертвое ли?..

Гиллебрайд летел вниз по склону, держа рогатину обеими руками, и что-то вопил собакам. Внезапно медведь поднялся и, покачнувшись, отшвырнул Блубелл. Она с визгом врезалась в дерево и упала. Тогда Эйдан, не переставая кричать, вонзил свой маленький ножик медведю в бок. Вовремя подоспевший Роджер схватил мальчишку за талию и оттащил, прикрывая своим телом. Он услышал позади звук, с каким рогатина воткнулась в зверя, и долгий-предолгий хрип. Животное рухнуло на землю, взметнув опавшие листья — Роджер ощутил на лице их легкое прикосновение. По его спине, вонзая когти в плоть, пробежала одна из собак, бросившаяся к мертвому медведю.

— Папа! Папа! Ты цел? — кричал и тряс отца Джемми.

Роджер смутно услышал, как Гиллебрайд и Йен отгоняют собак от туши, затем большая твердая рука подняла его под локоть, и лес закружился перед глазами.

— Блубелл легко отделалась, — произнес Джейми, хотя Роджер не помнил, чтобы спрашивал о собаке. Возможно, тесть просто хотел его отвлечь. — Похоже, сломано ребро, но жить будет. Парнишка тоже молодцом. Вот, держи, — добавил он, вытаскивая из своего споррана фляжку и вкладывая ее в ладони Роджера.

— Папочка…

Встревоженный Джем стоял на коленях рядом с ним. Роджер улыбнулся, пытаясь совладать с лицом — оно казалось каким-то бесформенным, будто расплавленная резина.

— Все в порядке, a bhalaich.

Сильный медвежий дух смешивался с запахом виски и сухих листьев. Роджер услышал, как всхлипывает Эйдан, и поискал его глазами. Мальчик сидел на желтой листве возле поваленного дерева, прижавшись к Йену — тот обнимал парнишку одной рукой. Йен провел пальцем по белой полосе на своем лице и мазнул смешанную с медвежьим жиром краску на лоб Эйдана.

Джейми и Гиллебрайд стояли рядом с мертвым зверем и рассматривали его, Жермен осторожно выглядывал из-за спины деда. С огромным усилием Роджер поднялся на ноги и протянул Джему руку.

— Идем.

Несмотря на раны, медведь был прекрасен. Глядя на его пушистую морду, окрас шерсти и совершенные изгибы когтей, подушечек на лапах и огромной выгнутой спины, Роджер едва не заплакал.

Джейми опустился на колени возле медвежьей головы и, слегка приподняв, повернул ее. Большим пальцем он оттянул губу, обнажив здоровенные зубы, и ощупал челюсть. Затем, поморщившись, осторожно сунул руку в пасть и вытащил застрявший между коренных зубов крошечный темно-зеленый клочок… Остатки растения? Джейми расправил предмет на ладони, и Роджер увидел, что это кусочек темно-зеленого домотканого полотна с черной каймой. Ладонь Джейми окрасилась чем-то темным. Кровь, понял Роджер.

Кивнув самому себе, Джейми сунул обрывок корсажа Эми в спорран. Затем решительно встал, и Йен, словно по знаку, тоже поднялся на ноги и подвел Эйдана к остальным, пока Джейми произносил молитву за душу павшего в бою.

Они спустились к Большому дому на закате, неся гроб вдвоем: Том Маклауд держал изголовье, Брианна — изножье.

Пока они шагали в тени деревьев, Бри смотрела на затылок мужчины и гадала, сколько ему лет. Редкие побелевшие волосы были собраны сзади в пучок, а коричневатая чешуйчатая кожа напоминала черепашью. Пронзительный взгляд блестящих глаз тоже был сродни черепашьему, а широкие ладони умели обращаться с деревом.

За день они обменялись от силы дюжиной слов, но больше и не требовалось.

Сначала мысли о гробе нагоняли на нее глубокую тоску. Эми похоронят, скроют с глаз, отлучат… Впрочем, взявшись за дело, она почувствовала успокоение: страх, потрясение и тревога уступили место сосредоточенности, необходимой при работе с острыми предметами. Хотя бы это она может сделать для Эми: похоронить ее в приличном гробу. Руки у Бри загрубели от шлифовальной шкурки, одежда покрылась опилками; от нее пахло потом и свежеструганой сосной. На всем пути их сопровождало благоухание бальзамических пихт. Будто запах благовоний, — подумала она.

Уже почти стемнело, когда Брианна оставила Тома с гробом во дворе и поднялась наверх, чтобы наскоро привести себя в порядок и переодеться. Скинув тяжелую от пота и опилок одежду, она сразу почувствовала облегчение, словно сбросила с плеч толику сегодняшних забот. Бри ногой откинула вещи в угол и, обнаженная, замерла.

Дом гудел, как пчелиный улей: время от времени снизу доносился шум и возгласы людей, входивших в открытую дверь. В знак уважения голоса ненадолго стихали, но тут же все повторялось. Брианна закрыла глаза и медленно провела руками по телу, ощущая кожу и кости, мягкое прикосновение влажных тяжелых волос, струящихся по спине.

Разве она не должна испытывать вину? Конечно, сквозь пелену усталости Бри чувствовала себя виноватой, но, как порой говорила ее мать, у плоти нет совести. Ее тело, такое живое, с благодарностью откликалось на заботу, обтирание губкой и расчесывание волос при свете свечи в прохладной темной комнате.

В дверь тихо постучали, и вошел Роджер. Бри выронила нижнюю юбку, которую собиралась надеть, и подошла к нему в сорочке и корсете.

— Что вы сделали с медведем? — пробормотала она, уткнувшись мужу в плечо. От него пахло кровью.

— Выпотрошили, связали веревками и притащили домой. Кажется, твой отец положил его в погреб, чтобы до туши никто не добрался. Завтра они с Гилли Макмилланом снимут с него шкуру и разделают. Будет много мяса, — добавил Роджер.

По спине и животу Брианны прошел озноб. Муж прижал ее к себе.

— Как ты? — тихо спросил он, зарывшись в ее волосы.

Бри кивнула, не в силах произнести ни слова, и они постояли еще немного в тишине, прислушиваясь к долетающим снизу звукам.

— А ты как? Было ужасно?

Она наконец отпустила Роджера и пригляделась к нему. От усталости под глазами у него залегли синяки. Он только что побрился, и с еще влажного лица не сошла краснота. Прямо под челюстью виднелся небольшой порез — темная полоска запекшейся крови.

— Да. И в то же время — прекрасно. — Роджер покачал головой и нагнулся поднять упавшую юбку. — Потом расскажу. Надо облачиться как подобает и пойти поговорить с людьми.

С этими словами он расправил плечи, презрев собственные переживания и усталость, и схватился за спасительный якорь своего призвания, как другой взялся бы за меч.

— Хорошо, потом, — эхом отозвалась Бри и вскользь подумала, что неплохо бы и ей выучить благословение воину, идущему в бой.

Спустя какое-то время она наконец взяла себя в руки, покинула убежище спальни и спустилась вниз.

Гроб Эми установили на козлах в кухне: маленькая гостиная попросту не вместила бы всех, кто пришел попрощаться. Каждый принес еду. Рэйчел с двумя старшими девочками Чизхолм занималась распаковкой корзин и сумок, выставляя содержимое на стол. Брианна нерешительно вошла в комнату и глубоко втянула воздух (так что скрипнул корсет), однако ничего странного не заметила. Запахи медведя и тления, если и присутствовали, тонули в аромате горящих дров, свечного воска, ягодного варенья, яблочного сидра, сыра, хлеба, холодного мяса и пива. Еще она учуяла едва заметную умиротворяющую нотку отцовского виски.

Роджер стоял у очага в своем черном облачении с жестким белым воротничком и тихо приветствовал людей, пожимая им руки, даруя спокойствие и утешение. В настоящий момент его вниманием завладела Старая Мамаша: уцепившись за локоть преподобного, она привстала на цыпочки и что-то кричала ему на ухо. Заметив Брианну, Роджер послал ей ободряющий взгляд.

Брианна посмотрела на гроб. Нужно пойти и выразить соболезнования Бобби, только бы найти слова…

Например? Не могу же я просто сказать, что мне очень жаль. От одного взгляда на Бобби на глаза наворачивались слезы.

Безутешному вдовцу стоило героических усилий держаться прямо и отвечать на поток соболезнований, который грозил его захлестнуть. Стоявший рядом Джейми присматривал за Бобби, наполняя его стакан и принимая на себя самые настойчивые излияния чувств. Он перехватил взгляд Брианны и поднял тяжелую бровь, недвусмысленно спрашивая: «С тобой все в порядке, девочка?»

Брианна кивнула и выдавила улыбку, однако подступившая волна паники заставила ее резко повернуться и выйти из комнаты. Шагая по холодному коридору, она часто и неглубоко дышала: позади ей чудилась медленная тяжелая поступь и скрежет когтей по дереву.

Клэр сказала, что младших детей накормили и уложили спать в хирургической, скрытой от остального мира завесой одеяла. Помедлив на пороге, Брианна прислушалась: внутри было тихо, но она все же откинула край одеяла и заглянула в комнату.

В каждом углу и под большим столом у очага (огонь в нем притушили, а из кухни на всякий случай принесли каминный экран) возвышались маленькие холмики детских тел, уютно устроившихся среди верхней одежды — родительской и собственной. Бри заметила Мэнди с раскинутыми наподобие морской звезды руками и ногами. Джем наверняка где-то на улице со старшими мальчиками. Погруженная в сон комната словно дышала, размеренно и глубоко, и Брианне вдруг захотелось лечь рядом и забыться.

Она в десятый раз взглянула на большое окно, которое затянули тонким шерстяным одеялом для защиты от сквозняков. Вот только вряд ли оно убережет от рыскающих в ночи тварей. От этой мысли волосы на затылке у Бри зашевелились.

— Не волнуйся, Бри. Все хор-рошо, — раздался тихий голос.

Вздрогнув от неожиданности, Бри огляделась. Голос доносился из темного угла возле очага. Присмотревшись, она увидела Фанни. Та сидела на полу, скрестив ноги, а рядом крепко спала Блубелл, примостив голову на бедро девочки. Муслиновая повязка на собачьем боку едва заметно белела в темноте.

— Все в порядке, Фанни? — прошептала Бри. — Есть хочешь?

Фанни покачала головой. Аккуратный белый чепец придавал ей сходство с торчащим из земли грибом.

— Миссис Фрэзер принесла мне ужин. Я сказала, что мы с Блу посидим с Орри и Робом, — ответила она, тщательно выговаривая все «р». — Вдруг они проснутся…

— Вряд ли, — улыбнулась Бри, несмотря на тревогу. — Если что, можешь позвать меня.

Царящее в хирургической умиротворение немного ее успокоило, но едва она вернулась в жаркую и битком набитую кухню, как грудь вновь сдавило корсажем. Бри остановилась у стены, пытаясь вспомнить, как дышать нижней частью живота.

— А хижина принадлежит Бобби? — Вопрос исходил от Мойры Талберт, которая задумчиво рассматривала столпившихся вокруг Бобби людей. — Ее ведь построил хозяин, и какое-то время там жила его дочка со своим мужем. Джозеф Уэмисс сказал Эндрю Болдуину, что хозяин отдал домишко Бобби и Эми, только ни про какие бумаги на дом и землю ему не известно.

— Не знаю, — прищурилась Пегги Чизхолм и задумчиво глянула в дальний конец комнаты, где две ее дочери помогали резать и раскладывать ломти огромного, пропитанного виски фруктового пирога, который принесла Мэнди Маклауд. — Или, по-твоему, у хозяина на уме выдать за Бобби маленькую сиротку? Уж ради нее-то он бы и хижины не пожалел.

— Слишком юна, — покачала головой София Макмиллан. — Совсем еще девочка.

— Вот-вот. Его детям нужна мать, а не эта пришибленная, — пренебрежительно вставила Энни Бэбкок. — Другое дело — моя двоюродная сестра Мартина, ей семнадцать и…

— Не забывай, что он убийца, — перебила Пегги. — Лично мне такой зять не нужен, даже с хорошим домом.

Этого Брианна уже не стерпела.

— Бобби не убийца, — охрипшим от возмущения голосом вмешалась она. Прочистив горло, Бри повторила: — Он не убийца. Он был солдатом и застрелил человека во время уличных беспорядков. В Бостоне.

При слове «Бостон» внутри екнуло. Она вспомнила школьную экскурсию в пятом классе: Старый Капитолий, выхлопные газы автомобилей, ветер с гавани; группа продрогших учеников столпилась у вделанной в асфальт большой бронзовой таблички с надписью «Бостонская резня».

— Беспорядки, — повторила она тверже. — Толпа людей напала на кучку солдат. Бобби стрелял, спасая жизни товарищей.

— Вот как? — Сара Макбоуэн скептически изогнула бровь. — Тогда почему у него на лице буква «У»?

За десять лет шрам побледнел, но сейчас, в тусклом свете свечей, темное пятно отчетливо проступало на восковом лице Бобби, сидевшего у гроба. Он вцепился в край деревянного ящика с таким видом, будто хотел удержать Эми и отказывался признавать, что она его оставила.

Брианна почувствовала, что должна к нему подойти. Посмотреть на Эми. Извиниться.

— Простите, — резко бросила она и протиснулась мимо Мойры.

Несколько друзей, столпившихся вокруг Бобби, бормотали неловкие утешения и время от времени сочувственно пожимали ему плечо. Бри помедлила, ожидая своей очереди; стук сердца гулко отдавался у нее в ушах.

— Ох, Брианна! — Рути Маклауд повисла у нее на локте и заглянула в лицо. — С тобой все в порядке, a nighean? Говорят, ты была с Эми, когда злосчастная тварь напала на нее. Это правда?

— Да, — онемевшими губами ответила она.

— Как все произошло? — За спиной Рути возникли Беата Мур и еще одна молодая женщина, их глаза горели любопытством. — Ты видела медведя вблизи?

При слове «медведь», будто по сигналу, головы повернулись к Брианне.

— Почти как вас сейчас, — сказала она.

Из-за грохота сердца Брианна едва слышала собственный голос. Боже. Яростное трепыхание в груди напоминало стайку пойманных в ловушку воробьев. Перед глазами поплыли черные точки. Она не могла дышать.

— Я… мне нужно…

Под алчущими взорами Бри беспомощно взмахнула рукой, повернулась и на ватных ногах почти выбежала из комнаты. Добравшись до лестничной площадки, она потянула шнуровку корсета и едва не разорвала ее, когда, спотыкаясь, ввалилась в спальню и захлопнула дверь.

Она задыхалась. Нужно срочно избавиться от корсета… Хватая ртом воздух, Бри стянула лямки с плеч и высвободилась из наполовину развязанного лифа. Затем скинула юбки и привалилась к стене, ощущая, как все еще бешено колотится сердце.

Мне нужен воздух…

Потная и дрожащая, она распахнула дверь и стала подниматься по лестнице на недостроенный чердак.

Роджер увидел, как побледневшая Брианна развернулась и нетвердым шагом вышла из кухни, задев подпертую дверь, которая с тяжелым стуком захлопнулась за ней.

Он поспешно пробрался сквозь толпу, однако в коридоре жены не обнаружил. Может, ей захотелось на улицу, подышать?.. Видит Бог, Роджер и сам почувствовал облегчение, когда со двора долетел легкий ветерок.

— Бри! — крикнул он с порога. Никакого ответа — только шарканье и неразборчивые голоса визитеров, поднимавшихся по склону при ярких всполохах соснового факела.

Наверное, пошла в хирургическую проведать детей…

Наконец он нашел жену в доме, на недостроенном чердаке. Она стояла там белой тенью на фоне ночного неба, обхватив одно из опорных бревен.

Даже если Брианна и услышала его осторожную поступь (а в настоящий момент чердак отделялся от второго этажа всего одним слоем досок), она не двинулась с места. Только ее волосы и сорочка шевелились на разгулявшемся ветру. Где-то вдалеке, за горой бушевала ночная гроза: Роджер видел яркие вспышки молний, мелькавшие тут и там среди клубящихся стальных туч. В воздухе сильно пахло озоном.

— Ты похожа на носовую фигуру корабля. — Он подошел к ней сзади и нежно обнял, чтобы согреть. — И на ощупь такая же холодная и твердая, как дерево.

По ответному звуку Роджер предположил, что она рада его появлению и оценила попытку пошутить, но слишком замерзла, чтобы отвечать, или попросту не находит слов.

— Любой растерялся бы в подобных обстоятельствах. — Роджер коснулся губами ее побелевшего от холода уха.

— Но ты ведь говорил с людьми.

— Нет, — возразил он. — Может, я и нашел какие-то слова, но на деле одному лишь Богу известно, правильные ли и существуют ли они вообще в такой ситуации. Ты была там, — добавил он чуть тише. — Позвала на помощь, уберегла детей. Сделала все, что было в твоих силах.

— Знаю. — Обернувшись, Брианна прижалась к лицу Роджера мокрой щекой. — И это… самое ужасное. Я никак не могла повлиять на случившееся или что-то исправить. В одну секунду Эми стояла рядом, а потом…

Ее трясло. Жаль, он не догадался захватить накидку или одеяло. Оставалось только согреть жену собственным телом, и Роджер покрепче прижал Бри к себе, чувствуя, как она дрожит в его объятиях. Живая. Господи, какое облегчение, что это была не… — виновато подумал он.

— Это могла быть я, — прошептала она дрогнувшим голосом. — Нас разделяло каких-то десять футов. Если бы медведь подошел с другой стороны, Джем и Мэнди сегодня остались бы сиротами. — Брианна сдавленно всхлипнула. — А за пять минут до того Мэнди вертелась у меня под ногами. Она… могла бы…

— Ты замерзла, — прошептал он ей в волосы. — Собирается дождь. Пойдем вниз.

— Я не могу. Зря мы сюда вернулись. Нам здесь не место.

Отпустив бревно, она теснее прижалась к мужу, склонила голову ему на плечо и заплакала. Ее холод передался Роджеру, а слова ледяными дробинками перекатывались у него в голове.

Мэнди…

Он не мог ей сказать, что все утрясется. Но и оставлять ее здесь одну в качестве громоотвода тоже не годилось.

— Если мне придется тебя поднять, я, скорее всего, упаду с крыши и мы оба разобьемся. — Роджер взял ее холодную ладонь. — Давай спустимся?

Брианна кивнула, выпрямилась и вытерла глаза рукавом сорочки.

— Ты не виновата, что выжила. А я этому очень рад, — добавил он.

Она опять кивнула, поднесла его кисть к своим холодным губам и поцеловала. В темноте они спускались по лестнице друг за другом, по одному, но все-таки вместе, к сияющему внизу очагу.

Эми похоронили на следующий день на маленьком горном лугу, которому в Ридже отвели роль кладбища. День выдался тихий и солнечный, траву тут и там расцвечивали островки лиловых астр и желтого золотарника. Теплые лучи солнца ласкали нам плечи, даруя утешение наравне с произносимыми Роджером словами молитвы и обращениями к Господу.

Я поймала себя на мысли (рано или поздно начинаешь об этом задумываться), что хотела бы такие похороны: на открытом просторе, в кругу друзей, родных и тех, кто меня знал, кому я служила много лет. Несмотря на глубокую печаль, во всем этом чувствовалась особая торжественность, гармонирующая с солнечным светом и размеренным дыханием зеленого леса неподалеку.

Все стояли молча, пока на могилу не бросили последнюю лопату земли. Роджер кивнул притихшим от потрясения детям, сбившимся в кучку вокруг Бобби с маленькими букетиками полевых цветов в руках. Собрать букеты им помогла Брианна, и Мэнди, конечно же, настояла на том, чтобы сделать собственный — из дикого розового клевера и переросшей травы.

Рэйчел, безмолвно стоявшая рядом с Бобби Хиггинсом, осторожно вложила в его безвольную ладонь небольшой букетик из крошечных белых цветков мелколепестника, похожих на маргаритки. Она что-то прошептала ему на ухо; Бобби тяжело сглотнул, посмотрел на своих сыновей и вышел вперед, чтобы возложить цветы на могилу Эми. Его примеру последовали Эйдан с младшими братьями, Джем, Жермен, Фанни и Мэнди. Последняя сосредоточенно сдвинула бровки, стараясь ничего не напутать.

К могиле потянулись другие: они ненадолго останавливались, поглаживали Бобби по плечам и спине, что-то ему шептали. Люди постепенно расходились, возвращались домой, к работе, ужину, к нормальной жизни, благодарили Бога за то, что смерть пока обошла их стороной, и невольно винили себя за подобные мысли. Некоторые не спешили уходить и тихо переговаривались друг с другом. Рэйчел вновь дежурила рядом с Бобби — они с Бри негласно решили не оставлять его одного.

Затем настала наша очередь. Я подошла вслед за хранившим молчание Джейми. Он взял Бобби за плечи, склонил к нему голову, и несколько мгновений они стояли, соприкасаясь лбами и разделяя горе. Затем Джейми выпрямился, качнул головой, сжал Бобби плечо и шагнул в сторону, уступая место мне.

— Она была замечательная, Бобби, — прошептала я, до сих пор чувствуя ком в горле после всех пролитых слез. — Мы будем ее помнить. Всегда.

Он открыл рот, но ничего не сказал. Потом крепко стиснул мою ладонь и кивнул, не сдерживая слез. Перед похоронами Бобби побрился, и на его бледной коже проступили красные пятна.

Мы с Джейми медленно побрели по тропе к дому, молча, лишь слегка соприкасаясь плечами.

Когда мы подошли к саду, я остановилась.

— Нарву немного… — Я неопределенно махнула рукой в сторону палисадника.

Чего, интересно? Что мне сорвать или выкопать, чтобы сделать припарку для израненного сердца?

Кивнув, Джейми обнял и поцеловал меня. Затем приложил руку к моей щеке, всматриваясь в лицо, будто хотел запечатлеть мой образ в памяти, повернулся и зашагал к дому.

По правде говоря, в сад меня тянуло только желание побыть в одиночестве.

Я постояла там какое-то время, впуская в себя тишину, которая никогда не бывает абсолютной: ее наполняют дыхание леса и шелест ветра в ветвях, отдаленный пересвист птиц, голоса маленьких жаб из ручья. Ощущение, что растения разговаривают друг с другом.

Близился вечер, и низкое солнце, проглядывая из-за оленьего частокола, сквозь бобовые плети отбрасывало пятна света на соломенный улей, рядом с которым с ленивой грацией кружили пчелы.

Я приложила к улью ладонь и почувствовала приятный глубокий гул кипевшей внутри работы.

Эми Хиггинс ушла… умерла. Вы ее знаете: у нее во дворе полно мальвы, и она выращивает… выращивала жасмин у коровника, а поблизости — кусты кизила.

Я стояла совершенно неподвижно, позволяя живительной вибрации прозрачных крыльев перейти в мою руку и коснуться сердца.

Ее цветы все еще растут.

Саванна, королевская колония Джорджия

Джон Грей на мгновение застыл, недоуменно уставившись на дверь, за которой только что исчез сын; а у него за спиной на изящном позолоченном стуле восседала громадная проблема. Совершенно не представляя, что сейчас произойдет, он повернулся и выпалил первое, что пришло в голову:

— Не хотите ли бренди, мистер Синнамон?

Молодой индеец вскочил со стула — несмотря на внушительные размеры и полное смятение на широком лице, двигался он на удивление грациозно. Глаза паренька светились таким ужасом и надеждой, что у Грея сжалось сердце. Мягко приобняв гостя за плечо, он подтолкнул его к самому надежному предмету мебели в доме — вместительному креслу из массива дуба.

— Садитесь. — Он сделал приглашающий жест. — Позвольте вам чего-нибудь налить. Думаю, выпить не помешает.

По крайней мере мне — точно. О боже, что я ему скажу? — думал лорд Грей, направляясь на кухню.

Отыскав бренди, неспешно разлил его по бокалам, словно оттягивая неизбежное. Затем вернулся к гостю, сел в полосатое зеленое кресло с подголовником и взял свой бокал, испытывая одновременно тревогу и приятное волнение.

— Рад заново с вами познакомиться, мистер Синнамон, — с улыбкой заговорил он. — Если не ошибаюсь, в нашу первую встречу вам было около полугода. С тех пор вы подросли. Как же давно это было…

Синнамон слегка покраснел — мертвенная бледность сошла наконец с его лица — и смущенно кивнул.

— Я… Спасибо, — выдавил он, — что заботились обо мне все эти годы.

Грей скромно отмахнулся и с любопытством спросил:

— Сколько вам лет?

— Двадцать, сэр — или следует называть вас «милорд» или «ваше сиятельство»? — спросил юноша, заметно волнуясь.

— «Сэр» вполне подходит, — заверил Грей. — Могу я узнать, как вы познакомились с моим… с Уильямом?

Молодой человек с радостью ухватился за возможность честно и без утайки ответить на столь простой вопрос. К окончанию рассказа он заметно расслабился, а его бокал почти опустел — лишь на дне плескался янтарный осадок. Прикинув в уме вес гостя, лорд Джон щедро подлил ему бренди.

Ох уж этот Маноке, — раздраженно подумал он, хотя ситуация его отчасти забавляла. Да и какой смысл сердиться? Маноке всегда поступал по-своему. Но в то же время… Несмотря на редкость и нерегулярность встреч, Грей доверял индейцу больше, чем кому-либо, — за исключением родного брата и Джейми Фрэзера. Маноке не заставил бы Синнамона проделать такой путь только ради того, чтобы одурачить старого приятеля; либо он действительно думал, что парень — сын лорда Грея и потому имеет право знать правду, либо, встретив повзрослевшего Уильяма, решил предложить лорду другого сына взамен.

Может, и правда пора искать нового наследника?.. От этой мысли внутри все сжалось. Если, узнав о своем происхождении, Уильям не придумал ничего лучше, как просто исчезнуть… Хотя даже если бы он и остался… Но нет. Так не пойдет, — заключил он с неожиданным чувством сожаления.

— Я рад, что вы приехали, мистер Синнамон, — сказал лорд Джон, в очередной раз наполняя бокал индейца. — И хотел бы начать с извинений.

— Нет, что вы! — воскликнул молодой человек, выпрямив спину. — Я бы никогда не осмелился требовать… вам не за что извиняться!

— Поверьте, есть за что. Оставляя вас на попечение католических монахов в Гареоне, я должен был хоть что-то сообщить об обстоятельствах вашего рождения, помимо имени. Правда, глядя на полугодовалого кроху, — улыбнулся лорд Джон, — довольно сложно представить его… эээ… взрослым мужчиной. Мы постоянно забываем, как быстро летит время.

Он вдруг вспомнил двухлетнего Уилли — упрямый и своенравный малыш уже тогда походил на родного отца.

Синнамон опустил глаза на свои широкие ладони. Затем невольно перевел взгляд на тонкие пальцы лорда Грея и на его лицо, надеясь обнаружить фамильное сходство.

— Вы и правда похожи на отца, — сказал Грей, глядя прямо в глаза индейцу. — Жаль, что не я произвел вас на свет — для нас обоих это было бы благом.

Повисло тяжелое молчание. Синнамон долго сидел с непроницаемым лицом, ничем не выдавая своих чувств — лишь пару раз моргнул. Наконец из глубин его души вырвался тихий вздох.

— Не могли бы вы… рассказать о моем отце, сэр?

Ничего не оставалось, кроме как признать парня сыном… либо рассказать ему правду. Только вот какую именно?

Проблема в том, что в истории Синнамона замешаны и другие люди. Нельзя же выложить мальчику все как есть, не посоветовавшись с ними и не спросив разрешения. С другой стороны, нужно сказать ему хоть что-нибудь. Грей взял свой бокал.

— Он был британским солдатом — тут Маноке не ошибся, — начал лорд Джон, осторожно подбирая слова. — Ваша мать была наполовину француженкой, наполовину… Боюсь, я понятия не имею, к какому индейскому племени принадлежал ее второй родитель.

— Скорее всего, к ассинибойнам, — сказал Синнамон. — Просто… я знал, что во мне течет индейская кровь, и внимательно присматривался ко всем мужчинам, проезжавшим через Гареон. В общем, в той части страны живет много ассинибойнов. Они обычно высокие и… — Индеец машинально провел ручищей по широким плечам.

Грей кивнул; к его удивлению и радости, парень принял новость довольно спокойно.

— Я видел ее — вашу маму, — продолжил лорд Грей, глотнув бренди. — Правда, лишь однажды. Она была высокой — на дюйм выше меня. И очень красивой, — тихо добавил он.

Синнамон лишь порывисто вздохнул. Но Грея поразила — и тронула — перемена в выражении его лица. На мгновение лорд Джон вспомнил лицо Джейми Фрэзера после обряда причастия, проведенного ирландским священником (в Ирландию они приехали, чтобы найти беглого преступника). Черты Джейми излучали тогда благоговение и покой.

— Она умерла от оспы, во время эпидемии. Я… кхм… выкупил вас у бабки-француженки за пять гиней, два одеяла и бочонок рома.

Губы Синнамона едва заметно дрогнули.

— А мой… отец? — Он напряженно подался вперед, уперев руки в колени. — Вам известно его имя? Скажите, кто он! Пожалуйста.

Грей колебался, памятуя о бурной реакции Уильяма на известие о его настоящем отце, однако успокоил себя тем, что у двух историй нет ничего общего. И с чистой совестью ответил:

— Его зовут Малкольм Стаббс. Кстати, эээ… рост вам достался точно не от него.

Несколько мгновений Синнамон недоуменно таращился на лорда Грея, но потом уловил шутку и рассмеялся. Он в смущении прикрыл было рот ладонью, однако почти сразу опустил руку, убедившись, что Грей не сердится.

— Сэр, вы сказали «зовут». Значит… он жив? — Глаза его вновь наполнились надеждой — и страхом.

— Был жив, когда я слышал о нем в последний раз. Хотя с тех пор прошло уже больше года. Он и его жена живут в Лондоне.

— В Лондоне… — шепотом повторил Синнамон и покачал головой, будто речь шла о каком-то нереальном месте.

— Он был тяжело ранен в битве за Квебек. Взрывом пушечного ядра ему оторвало ногу до колена; чудом не погиб. Потрясающая живучесть! Уверен, он передал это качество вам, мистер Синнамон. — Лорд Джон тепло улыбнулся индейцу. Бренди немного ударило в голову, хотя по сравнению с молодым гостем выпил он не так много.

Кивнув, Синнамон нервно сглотнул и опустил глаза. Какое-то время он молча разглядывал узор на турецком ковре. Наконец посмотрел на Грея и, прочистив горло, произнес:

— Сэр, вы сказали, он женат. Полагаю, его жена не знает о моем существовании?

— Сто против одного, что не знает, — сказал лорд Джон, внимательно разглядывая собеседника.

Неужели Синнамон задумал отправиться в Лондон? С него станется: уж больно решительный вид был у парня. Грей тщетно попытался представить, как отреагирует жена Малкольма, увидев на пороге своего дома индейца.

— Наверняка обвинит во всем меня, — пробормотал он себе под нос и потянулся за графином. — Еще капельку, мистер Синнамон? Я настаиваю!

— Я… хорошо. Спасибо. — Индеец залпом выпил бренди и поставил бокал с выражением непреклонной решимости в глазах. — Смею вас заверить, сэр, я не собираюсь доставлять хлопот ни отцу, ни его жене.

Грей отхлебнул еще немного бренди.

— Весьма похвальное намерение. И благоразумное. Могу я спросить: а если бы я и впрямь оказался вашим отцом — повторяю, мне искренне жаль, что это не так… — Он приподнял бокал, и Синнамон опустил взгляд, коротко кивнув в знак признательности. — Что бы вы сделали? Вернее, на что надеялись?

Синнамон открыл было рот, однако промолчал и крепко задумался. Его манеры произвели на Грея самое благоприятное впечатление. Парень был учтивым, но не робким; прямодушным, но вместе с тем рассудительным.

— По правде говоря, сэр, я и сам не знаю, — сказал он наконец, удобно откинувшись на спинку кресла. — Я не рассчитывал на признание или какую-либо помощь. Отчасти мною двигало любопытство. А еще — желание ощутить… если не принадлежность, то хотя бы некую связь. Узнать, что где-то есть человек одной со мной крови, — простодушно признался юноша. — И какой он.

Помолчав, индеец сконфуженно добавил:

— И, конечно, я хотел бы поблагодарить отца за то, что позаботился о моем благополучии. — Он в очередной раз прочистил горло. — Сэр, могу я попросить вас об услуге?

— Разумеется, — ответил лорд Грей. Ему не давал покоя один вопрос: а что вообще может хотеть от неведомого родителя брошенный ребенок? Уильяму явно ничего не было нужно от Джейми Фрэзера; правда, Уильям с детства знал Джейми, хотя заново познакомился с ним, уже будучи взрослым. И потом, у Уильяма была семья — настоящая семья, пусть и не по крови. Грей попытался представить, каково это, когда ты совсем один в целом свете. Но так и не смог.

— …если бы я написал такое письмо, — продолжал Синнамон, и лорд Джон, вздрогнув, вернулся к реальности.

— Письмо? — повторил он. — Малкольму?.. Полагаю, я мог бы отправить письмо. Только… эээ… не сочтите за излишнее любопытство — о чем вы собираетесь написать?

— Поблагодарю за щедрую заботу о моем благополучии, сэр. И заверю, что он всегда может на меня рассчитывать, если ему вдруг понадобится помощь.

— Вот как? Ах да, щедрую заботу… — Под пристальным взглядом Синнамона Грея бросило в жар — и бренди тут был ни при чем. Черт, как он раньше не сообразил: паренек думает, что это Малкольм присылал ему деньги все эти годы! Хотя на самом деле…

— Это были вы! — догадался индеец. Промелькнувшее в его глазах разочарование почти сразу сменилось удивлением. — То есть мистер Стаббс не…

— Он бы никак не смог, — торопливо объяснил лорд Грей. — Как я уже говорил, он был ранен — очень тяжело, почти смертельно. Поэтому его и отправили в Англию при первой же оказии. Поверьте, он был просто не в состоянии…

Не в состоянии подумать о сыне, которого зачал и бросил на произвол судьбы. Малкольм ни разу не упоминал о мальчике и не справлялся о нем у Грея.

— Понимаю, — еле слышно выдавил Синнамон. Сурово сжав губы, он уставился невидящим взглядом на серебряный кофейник на столике. Грей молчал, не желая усугублять ситуацию.

Наконец глаза индейца прояснились и он серьезно посмотрел на лорда Джона. У Синнамона были красивые темные глаза, глубоко посаженные и чуть раскосые. Точь-в-точь как у матери, — подумал Грей, но не стал этого говорить. Момент был неподходящий.

— В таком случае, сэр, я благодарю вас, — тихо сказал юноша с низким поклоном. — Вы поступили очень благородно.

— Я сделал это не ради Малкольма, — выпалил Грей. Недоуменно заглянув в опустевший бокал, он поставил его на круглый кофейный столик.

Они молча смотрели друг на друга, не зная, что еще сказать. Снаружи доносился голос кухарки Мойры — она частенько болтала с феями в саду, даже когда была трезва. Каретные часы на каминной полке пробили полчаса; Синнамон вздрогнул от неожиданности и обернулся на звук. Это были музыкальные часы с механической бабочкой под стеклянным куполом, которая поднимала и опускала крылышки, украшенные перегородчатой эмалью.

Ее движения прервали неловкое молчание, и, вновь повернувшись к хозяину дома, Синнамон заговорил без всякого смущения:

— Отец Шарль сказал, что вы дали мне имя, когда привезли в приют. Разве вы не знали, как назвала меня мать?

— Нет, конечно, — обескураженно ответил Грей. — Не знал.

— Значит, это вы назвали меня Джоном? — На лице Синнамона появилась легкая улыбка. — Своим собственным именем?

Грей невольно улыбнулся в ответ и пожал плечами.

— Ты мне понравился.

Ни папа, ни Джон Синнамон по-прежнему не выходили. Что, черт возьми, они там делают так долго? Тревор уже несколько минут надрывался от крика, и терпение Амаранты лопнуло: извинившись, она ушла в дом, чтобы переодеть малыша в чистые пеленки.

Уильям оказался предоставлен самому себе — заняться было нечем, в городе он никого не знал, а возвращаться домой не хотелось. В любом случае он совершенно не горел желанием видеть кого-либо из знакомых. Натянув до самых бровей черную армейскую шляпу, Уилли заставил себя выйти за ворота и неспешно побрел по городу в направлении лагеря. На улицах было полно солдат, маркитантов[98] и резервистов — затеряться в такой толпе не составит труда.

— Уильям!

Услышав окрик, он на мгновение замер и едва не пустился наутек. Голос был знакомым — владелец его также безошибочно опознал Уилли по росту и фигуре. Молодой человек нехотя повернулся, чтобы поприветствовать дядюшку, герцога Пардлоу, который только что вышел из близлежащего дома.

— Привет, дядя Хэл. — На большее его не хватило. Да и какой смысл? Лорд Джон наверняка расскажет брату о визите Уильяма и Джона Синнамона.

— Что ты здесь делаешь? — вежливо осведомился родственник, с ног до головы окинув племянника цепким взглядом — от заляпанных грязью сапог и грязного заплечного мешка до изношенного плаща на руке. — Неужто созрел для военной службы?

— Очень смешно, — съязвил Уильям, немного придя в себя. — Нет. Я приехал с другом — у него в лагере кое-какие дела.

— С отцом уже виделся?

— Только мельком. — Он не стал вдаваться в подробности.

Повисло неловкое молчание, а затем Хэл встряхнул собственный серый плащ и набросил его на плечи.

— Я иду к реке — немного прогуляться перед ужином. Хочешь со мной?

Уильям пожал плечами.

— Почему бы и нет?

Родственники вышли из города и спустились с утеса, так и не встретив никого из знакомых, к огромному облегчению Уильяма. Герцог Пардлоу не любил пустых разговоров; дойдя в полном молчании до узкого берега, они стали медленно пробираться сквозь карликовые сосны и заросли рвотного чая[99] к полоске чистого плотного песка у самой кромки воды.

Уильям с удовольствием брел вдоль реки, оставляя следы на сероватой илистой поверхности. Над головой синело бесконечное летнее небо, слепящее желтое солнце плавно клонилось к волнам. Изогнутая береговая линия оканчивалась крошечной галечной отмелью, которую облюбовала стайка рыжеклювых куликов-сорок. Птицы холодно взглянули на непрошеных гостей и нехотя отступили, то и дело сердито оборачиваясь.

Несколько минут дядя и племянник молча смотрели на воду.

— Ты скучаешь по Англии? — спросил вдруг Хэл.

— Иногда, — признался Уильям. — Хотя я о ней почти не вспоминаю, — добавил он не совсем искренне.

— А я вот частенько. — В мягком свете гаснущего дня лицо дяди казалось спокойным и задумчивым. — У тебя ведь там нет ни жены, ни детей. Да и собственным домом ты пока не обзавелся.

— Что правда, то правда.

Ритмичный плеск прибоя заглушал доносившиеся с полей голоса рабов; в вышине безмолвно плыли облака.

Тишина имела и оборотную сторону: неотвязные мысли лезли в голову и начинали раздражать, подобно тикающим в пустой комнате часам. Компания Синнамона, несмотря на очевидные неудобства, позволяла хоть на время забыть о проблемах.

— Как отречься от титула?

Он вовсе не планировал затрагивать эту тему — слова вырвались помимо воли. Как ни странно, дядя Хэл совершенно не удивился.

— Никак. Ты не можешь этого сделать.

Уильям ошарашенно уставился на родственника, который все так же невозмутимо взирал на реку, несущую свои воды в сторону моря; легкий ветер трепал его собранные в хвост темные волосы.

— Что значит не могу? Кому какое дело, откажусь я от титула или нет?

Дядя Хэл взглянул на него с ласковым укором.

— Общественное мнение тут ни при чем, бестолковая твоя голова. Я сказал это в буквальном смысле. Невозможно отказаться от пэрства. В законе не предусмотрено такой процедуры.

— Но ведь ты… — Уильям ошеломленно замолчал.

— Тоже не отрекся, — сухо ответил дядя. — Если бы мог, то давно бы это сделал. Все, что я мог, — запретить называть меня герцогом под угрозой физической расправы. Понадобилось несколько лет, прежде чем мое требование начали принимать всерьез, — добавил он небрежно.

— Неужели ты с кем-то расправился? — усмехнулся Уильям.

Вопрос был исключительно риторическим, однако, к изумлению племянника, законный обладатель герцогского титула наморщил лоб в попытке вспомнить.

— Для начала с парочкой писак. Они как тараканы: раздавишь одного, и остальные разбегаются по темным углам. Но стоит обернуться — полчища этих тварей тут как тут, пируют над твоим трупом, смешивая с грязью твое доброе имя.

— Не знал, что у тебя есть дар красноречия! Тебе об этом когда-нибудь говорили?

— И не раз, — отмахнулся дядя. — Побитыми газетчиками дело не ограничилось: также пришлось вызывать на дуэль Джорджа Мамфорда (он тогда еще не был маркизом Клермоном), Герберта Вильера (виконта Брентона) и джентльмена по фамилии Редклифф. Ах да, еще полковника Филлипса из тридцать четвертого полка — он приходится графу Уолленбергу кузеном.

— На дуэль? И всем им пришлось с тобой стреляться?

— Разумеется. Кроме Вильера — он застудил печень и умер незадолго до поединка. Ну а остальных… впрочем, что-то я заболтался. — Тряхнув головой, Хэл прервал рассказ. Солнце почти зашло, с реки подул холодный ветер. Герцог Пардлоу закутался в накидку и кивнул на город.

— Идем. Начинается прилив, а у меня через полчаса ужин с генералом Прево.

Они медленно пошли обратно в наступивших сумерках, цепляя сапогами жесткие прибрежные водоросли.

— К тому же, — прибавил дядя, нагибая голову от ветра, — помимо титула у меня было звание. И незапятнанная честь мундира. Отказавшись использовать титул Пардлоу, я также отказался от прибыли с имений. Однако в моей повседневной жизни почти ничего не изменилось — если не считать недоуменных взглядов представителей высшего общества. Большинство друзей остались моими друзьями, меня по-прежнему принимали в тех домах, где я привык бывать. Но главное — я продолжал заниматься любимым делом: строил солдат и командовал полком. Что касается тебя… — Он смерил племянника оценивающим взглядом, от армейской шляпы до видавших виды сапог. — Знаешь, проще найти занятие по душе, чем пытаться увильнуть от того, что претит.

Уильям остановился и несколько мгновений простоял с закрытыми глазами, слушая плеск реки и наслаждаясь пустотой в голове. Все мысли вдруг куда-то улетучились.

— Допустим, — сказал он наконец, со вздохом открывая глаза. — А ты уже с рождения знал, чем хочешь заняться?

— Мне кажется, да, — задумчиво ответил дядя Хэл. — Сколько себя помню, всегда планировал стать военным. Но вот хотел ли?.. Никогда об этом не задумывался.

— Вот именно, — подхватил Уильям. — Ты родился в семье, где у старшего сына нет другого выбора. Просто тебе повезло, что армейская служба оказалась твоим призванием. Я же с детства был убежден, что мой священный долг — заботиться о фамильных угодьях и арендаторах. Как и ты, я ни разу не задумался, чего хочу на самом деле.

Уильям снял шляпу и сунул под мышку, чтобы не унесло ветром.

— Мне кажется, я не вправе использовать ни один из якобы предназначенных мне титулов. И потом…

Пораженный внезапной догадкой, он пристально посмотрел на дядю.

— Ты сказал, что отказался от герцогских доходов. Но это ведь не означает, что ты перестал заниматься имениями, даже если больше не получаешь с них прибыль?

— Конечно, нет… — возмутился Хэл и раздраженно — хотя и не без уважения — посмотрел на племянника. — От кого ты нахватался подобных идей? Не от отца ли?

— Полагаю, лорд Джон оказал некоторое влияние, — вежливо ответил Уильям.

При мысли о бывшем отце в душе все перевернулось — в последнее время это происходило с пугающей регулярностью. Он никак не мог забыть выражение страха и решимости в глазах Джона Синнамона. Хотя какого дьявола? Со временем все это сотрется из памяти. Надо только приложить некоторые усилия. А пока можно лишь отгонять горькие воспоминания.

— Выходит, ты не отказался от своих обязанностей, даже не получая от них никакой выгоды. Хотя, по твоим словам, отказаться было невозможно. Неужели пэр ни при каких обстоятельствах не может перестать быть пэром?

— Нет. По крайней мере, не по собственной прихоти. Не забывай: пэрство даруется монархом в знак признательности. Конечно, если пэр впадет в немилость, монарх может лишить его всех титулов. Но даже тогда потребуется одобрение Палаты лордов. Пэры не любят, когда их благоденствию что-либо угрожает; они к подобному не привыкли, ведь в последнее время ни с одним из них не случалось ничего подобного, — саркастически добавил дядя Хэл. — Поэтому даже монаршая прихоть не является достаточным основанием для лишения титула. Таких оснований — по пальцам перечесть. Единственное, что приходит в голову, — участие в восстании против Короны.

— Интересно… — пробормотал Уильям себе под нос. Однако дядя услышал и пронзил племянника суровым взглядом.

— Если ты способен пойти на измену и предать короля, страну и семью ради собственной выгоды — возможно, Джон оказался не таким уж хорошим учителем.

Не дожидаясь ответа, он повернулся и зашагал по гниющим водорослям, оставляя на песке бесформенные следы.

Уильям решил ненадолго остаться у реки. Он ни о чем не думал. И почти ничего не чувствовал. Просто смотрел на течение, которое словно вымывало его утомленный мозг. Эскадрон бурых пеликанов пронесся над водой. Не увидев ничего интересного, белоголовые птицы взмыли ввысь и отчалили в сторону моря.

Неудивительно, что людей так манят морские просторы, — подумал Уильям с тоской. Ни унылой пучины повседневности, ни навязанных обществом обязательств. Лишь безбрежная водная гладь да бескрайнее небо на целые мили вокруг.

А еще скверная еда, морская болезнь и вероятность в любой момент погибнуть от пиратов, взбесившихся китов или — чаще всего — от разгула стихии.

Мысль о китах рассмешила его, а мысль о еде — неважно какой — напомнила о пустом желудке. Обернувшись, Уильям вскрикнул от ужаса: пока он занимался ничегонеделанием, из кустов выполз огромный самец аллигатора и улегся в паре шагов от него. Крик напугал и разозлил рептилию; распахнув жуткую пасть, она издала утробный рык, напоминающий отрыжку великана-людоеда.

Уилли и сам не понял, как очутился в центре военного лагеря, задыхаясь и истекая потом. С бешено колотящимся сердцем он пробирался мимо аккуратных рядов палаток, чувствуя себя в безопасности среди привычных звуков. Приближалось время ужина — от походных кухонь исходил густой запах костра, нагретой земли, жарящегося на гриле мяса и томящегося на слабом огне рагу.

Голодный как зверь, он добрался наконец до отцовского дома; до захода солнца оставалось не менее часа — летом темнеет поздно. Тревор уже наверняка был в постели, поэтому Уильям старался идти как можно тише, ступая по влажной траве вдоль кирпичной стены.

Вспомнив о малыше (и неизбежно подумав о его матери), он глянул в сторону увитой виноградом беседки. На скамье действительно кто-то сидел, однако вовсе не Амаранта (с Тревором или без).

— Guillaume![100] — Джон Синнамон вскочил и ринулся ему навстречу, расшвыривая по гравийной дорожке опавшие листья и виноградины.

— Джон! Как все прошло?

При виде широкого сияющего лица индейца Уильям ощутил уныние. Значит, лорд Грей признал Джона Синнамона своим сыном?

— Отлично! Guillaume, твой отец — прекрасный, замечательный человек! Тебе так повезло!

— Я… эээ… ну да, — озадаченно пробормотал Уильям. — И что он в итоге…

— Он рассказал о моем отце. — Синнамон взволнованно сглотнул. — О моем настоящем отце. Его звали Малкольм Стаббс. Ты его, случайно, не знаешь?

— Не уверен. — Уильям нахмурился, силясь вспомнить. — Хотя имя знакомое — где-то я его слышал. Скорее всего, в далеком детстве. Может, мы и встречались.

Синнамон небрежно махнул рукой.

— Он был военным, капитаном британской армии. Его сильно ранили в битве за Квебек, на полях Авраама — слыхал о таком сражении?

— Конечно. И что потом случилось с твоим отцом — он выжил?

— Да. Живет в Лондоне! — с восторгом ответил Синнамон и от избытка чувств стиснул Уильяму плечо, едва не сломав ключицу.

— Ясно. Полагаю, это хорошая новость?

— Лорд Джон обещал отправить капитану Стаббсу мое письмо, если я решусь написать. В Лондон! — Очевидно, этот город казался ему волшебной страной, населенной прекрасными феями.

Уильям улыбнулся другу, искренне радуясь за него — и в глубине души испытывая стыдливое облегчение оттого, что индеец все же не является сыном лорда Грея.

Пришлось несколько раз пройтись по двору, слушая подробнейший отчет о беседе: что сказал Синнамон, что ответил лорд Джон и что Синнамон подумал, когда это услышал, и…

— Ты и правда собираешься ему писать? — вставил Уильям, прервав красочный монолог индейца.

— Конечно! — Синнамон до боли стиснул приятелю руку. — Guillaume, ты мне поможешь? Подскажешь, что написать?

— Непременно. — Уильям вытащил пострадавшую кисть и осторожно распрямил пальцы. — Вероятно, ты хочешь пока остаться в Саванне и подождать ответного письма?

Синнамон побледнел — то ли от мысли о послании капитана Стаббса, то ли от страха так его и не получить.

— Да, — кивнул он с тяжелым вздохом. — Лорд Джон любезно предложил остановиться у него, но мне кажется, это будет неправильно. Я сказал ему, что найду работу и сниму комнату. О, Guillaume, я так счастлив! Je n’arrive pas à y croire![101]

— Я тоже, mon ami, — с улыбкой ответил Уильям. Радость Синнамона передалась и ему. — Только знаешь что: давай-ка отметим это счастливое событие за ужином. Иначе я умру голодной смертью.

Фрэзер-Ридж

Джейми забрал у меня письмо и, хмурясь, перечел его. Мы сидели рядом на поваленном дереве за моим садом; придвинувшись ближе, я заглянула мужу через плечо. На слове «плен» внутри у меня все сжалось, а когда дочитала до слова «повесят», к горлу подступил ком.

— Стоуни-Пойнт, — повторила я, пытаясь сохранять спокойствие. — Знаешь, где это?

Джейми покачал головой, не сводя глаз с листа бумаги.

— Скорее всего, где-то в штате Нью-Йорк. — Он передал мне письмо. — «Его супругу»… Думаешь, Дотти знает, где Денни? Или она вместе с ним?

— В тюрьме? — недоверчиво спросила я.

Прошел почти год с тех пор, как мы виделись с Дензилом и Дотти. Увидев слова «доктор Хантер», я невольно потрогала маленький шрам на боку. После сражения при Монмуте Денни вынул из моей печени пулю от мушкета. Ранка давно затянулась, однако я до сих пор чувствовала резкую боль при поворотах или наклонах и порой просыпалась среди ночи, дрожа всем телом и не понимая, что происходит. Шрамы от ран остаются не только снаружи, но и внутри — наш разум тоже травмируется.

— Возможно. — Джейми уже не хмурился, хотя все еще казался встревоженным. — По крайней мере, в городе. Там у Дотти хотя бы есть шанс помочь мужу, — пояснил он, заметив мое недоумение. — Еда, лекарства, одеяла. И потом, он ведь смог передать весточку! — Муж помахал письмом.

Тут мне пришло в голову, что Дотти действительно может быть в тюрьме — но не в качестве заключенной. Жены — а порой и дети — пленников нередко жили с ними вместе и имели право покидать тюрьму в дневное время, чтобы раздобыть еды. Они попрошайничали или даже находили работу. Питание в тюрьмах было ужасным; иногда заключенных и вовсе не кормили. Тогда им оставалось полагаться лишь на помощь семьи и друзей либо на милосердие местных жителей, если случалось угодить в плен вдали от дома. Хотя вряд ли жен пускали в военную тюрьму.

— У тебя в кабинете есть бумага? — спросила я, соскакивая с бревна.

— Есть. Зачем она тебе? — Он сложил письмо и удивленно приподнял бровь.

— Напишу Джону Грею, — уверенно сказала я, словно это было самым простым и очевидным решением. Это и впрямь казалось очевидным. Во всяком случае, мне.

— Даже не думай! — охладил он мой пыл, сверкнув глазами.

Я выпрямилась и, скрестив руки на груди, пристально посмотрела на мужа.

— Ты уверен, что хотел сказать именно это? — вежливо поинтересовалась я.

Одно из преимуществ долгого брака — умение понимать, к чему могут привести некоторые разговоры, и вовремя сворачивать с опасной тропы по молчаливому согласию обеих сторон. Джейми поджал губы и задумчиво уставился на меня. Затем с тяжелым вздохом кивнул.

— Доротея напишет своему отцу, если еще этого не сделала, — рассудил он и поднялся, спрятав письмо Джуды в спорран. — Его светлость сделает все возможное.

— Мы не знаем, может ли Дотти написать отцу. Что, если она не с Дензилом? Или вовсе не знает о пленении мужа? К тому же мы понятия не имеем, где находится сам Хэл… то есть герцог, — прибавила я. И дернул же меня черт назвать Хэла по имени! — Но все же его и Джона не так сложно найти. Для британской армии это точно не секрет.

— Пока мое письмо дойдет до Саванны или Нью-Йорка, Дензила уже, скорее всего, освободят или выпустят на поруки. А может, перевезут в другое место.

— Или казнят, — мрачно продолжила я. — Ради бога, Джейми! Тебе ли не знать, что творится в британских тюрьмах!

Он уже хотел уходить, но, услышав мои слова, резко вскинул голову:

— Да. Знаю как никто другой.

Это действительно было так. Именно в тюрьме они с Джоном и познакомились.

— К тому же, — прибавила я, возвращаясь на более твердую почву, — писать буду я. Все-таки Дензил скорее мой друг, чем твой. Тебе не обязательно вмешиваться.

Шея его побагровела, что не предвещало ничего хорошего.

— Я и не собирался «вмешиваться». — Он брезгливо поморщился на последнем слове. — И не хочу, чтобы ты «вмешивалась» куда бы то ни было, если это касается Джона Грея. Никогда! — с нажимом добавил он и решительно подхватил лопату, которой копал новый колодец для сада. Судя по всему, больше всего на свете ему сейчас хотелось обрушить ее на голову Джона Грея — ну или на мою, за неимением другого объекта.

— Я тоже не планирую ни во что вмешиваться, — возразила я с ледяным спокойствием.

— Поздновато спохватилась, тебе не кажется? — съязвил Джейми.

Кровь бросилась мне в лицо.

— Какого черта! Ты ведь знаешь, что произошло. И как. Знаешь, что я…

— Прекрасно знаю. Он уложил тебя в кровать, раздвинул тебе ноги и оттрахал. Стоит мне услышать его имя, думаю о том, что между вами было. Неужели ты думаешь, я смогу это забыть? — Он произнес неприличное ругательство на гэльском — что-то насчет яичек Джона, — воткнул лопату в землю, а затем снова вынул.

Я медленно дышала через нос, плотно сжав губы.

— Мне казалось, мы перевернули эту страницу, — произнесла я после долгой паузы.

Выходит, все это время я себя обманывала. Какая наивность! Неожиданно в памяти всплыли слова, которые Джейми — едва вернувшийся с того света, пропахший капустой, — сказал мне в саду Бертрамов (одежда моя была заляпана грязью, а сердце пело от радости):

Саксоночка, я полюбил тебя с первого мгновения. И буду любить всегда. Можешь хоть со всей британской армией переспать, не важно… Хотя нет, — поправился он. — Еще как важно, но я все равно не перестану тебя любить.

Немного успокоившись, я тут же вспомнила продолжение:

— Только, конечно, мне бы это не понравилось. И я наверняка закатил бы потом скандал.

Джейми подошел почти вплотную и посмотрел на меня с высоты своего роста; его голубые глаза потемнели от гнева.

— Я ведь говорил, что страшно ревнив?

— Да, но…

— И что проклинаю каждый час, который ты провела в постели другого мужчины?

Мне стоило немалых усилий сдержать готовые сорваться с языка слова.

— Говорил, — процедила я.

Джейми сверлил меня взглядом.

— Я не шутил тогда, — сказал он наконец. — Сейчас тоже не шучу. Делай что хочешь — видит Бог, ты всегда поступала по-своему, — только не притворяйся, будто не знаешь, как я к этому отношусь!

Джейми повернулся и зашагал прочь, взвалив на плечо лопату, словно ружье.

Я так сильно сжала кулаки, что ногти впились в ладони. Мне хотелось швырнуть в него камень, но он уже был далеко и двигался слишком быстро.

— А как же Уильям? — крикнула я вдогонку. — Если он «связан» с Джоном — то и ты тоже, тупоголовый шотландец!

Джейми на миг застыл, а затем крикнул, так и не обернувшись:

— К черту Уильяма!

Я перебирала в уме синонимы словосочетания «тупоголовый шотландец», как вдруг услышала робкое покашливание и обернулась. Позади стояла Фанни. Ее фартук топорщился от грязных корнеплодов репы, а нежное личико выражало тревогу. Девочка хмуро смотрела вслед удаляющейся фигуре Джейми, которая едва виднелась за деревьями у ручья.

— Миссис Фрэзер, Уильям что-то натворил? — спросила она, глядя на меня из-под чепца. Я улыбнулась, несмотря на клокотавшую в душе ярость. Фанни уже давно говорила бегло и правильно — если не торопилась и не была чем-либо расстроена. Хотя у нее не всегда получалось произнести имя Уильяма без запинки.

— Уильям ничего не натворил, — успокоила я. — Насколько мне известно. Мы не видели его с… эээ… — Я осеклась на полуслове, но было слишком поздно.

— С похорон Джейн, — тихо сказала девочка, опустив глаза на фиолетово-белые корнеплоды. — Я подумала, может, мистер Фрэзер получил от него письмо. Или кто-нибудь написал ему об Уильяме. — Нахмурившись, Фанни кивнула в сторону рощицы. — Он злится.

— Он шотландец, — вздохнула я. — Поэтому такой упрямый. А также безрассудный, несносный, дерзкий, своенравный, тупоголовый — могу привести еще парочку нелестных эпитетов. Но не волнуйся: Уильям тут ни при чем. Давай-ка переложим репу вон в то корыто и зальем водой, чтобы вершки не завяли. Хочу приготовить из нее на ужин рагу, а на гарнир потушу ботву со свиным жиром. Ни один шотландец не станет есть зелень без жира.

Фанни понимающе кивнула и медленно отпустила концы фартука: спелые корнеплоды с грохотом высыпались в корыто, помахивая темно-зелеными помпонами ботвы.

— Не стоило ему рассказывать, — небрежно бросила она.

— О чем? — удивленно спросила я, заливая грязную репу водой из ведра. — Принеси, пожалуйста, еще воды!

Подняв ведро, девочка выплеснула воду в корыто и серьезно посмотрела на меня.

— Я знаю, что такое «оттрахал».

У меня перехватило дыхание, будто она со всего маху пнула меня по ноге.

— В самом деле? — с трудом выдавила я, беря в руку кухонный нож. — Впрочем, кхм… неудивительно. — Все-таки Фрэнсис провела в борделе добрую половину своей недолгой жизни, и наверняка в ее лексиконе есть слова, незнакомые обычным двенадцатилетним детям.

— Нехорошо получилось, — сказала Фанни, наклоняясь за следующим ведром. Мальчики наполнили их с утра; оставалось еще шесть. — Мне так нравится его светлость. Он был осень — очень добр ко мне и… Джейн. Мистер Фрэзер мне тоже нравится, — добавила она чуть более сдержанно.

— Уверена, он ценит твое доброе отношение, — заверила я девчушку, не вполне понимая, к чему она клонит. Какого черта? — Ты права, его светлость очень хороший человек. Он всегда был нам добрым другом.

Я сделала особый упор на слове «нам», и Фанни это сразу уловила. Ее хорошенькое личико вновь омрачилось.

— Ох… это все уфложняет. То, что вы легли с ним, — уточнила она на всякий случай. — Мужчины не любят делить свою женщину с другими. Если это, конечно, не двойная комбинация.

— «Двойная комбинация»? — Разговор начинал меня напрягать. Оставалось надеяться, что мне удастся вовремя его свернуть, не растеряв остатки достоинства.

— Миссис Эббот так говорила. Когда двое мужчин хотят кое-чем заняться с одной и той же девушкой. Это стоит дороже, чем две девушки для одного мужчины, потому что они могут ее… повредить. Чаще всего обходится синяками, — признала она. — Но все же…

— Понятно. — Я вылила в корыто последнее ведро. Самые маленькие репки всплыли на поверхность; от волосистых корешков расходились грязные разводы. Фанни взирала на меня со спокойным любопытством. Мне совершенно не хотелось, чтобы она делилась своими интересными мыслями с другими поселенцами. Тут Джейми со мной согласился бы.

— Пойдем-ка поговорим.

Не дожидаясь ответа, я направилась к дому. Откинула заменяющий входную дверь парусиновый полог и прошла на кухню. Парусина с легким шорохом колыхалась от ветра; в просторном помещении царил уютный полумрак — свет проникал лишь через открытую заднюю дверь и два окна, выходящих на колодец и тропинку в сад.

Кроме стола и скамеек, у нас была пара трехногих табуретов, обшарпанный деревянный стул (Мэгги Макаллан расплатилась им за помощь с рождением внучки), два маленьких бочонка соленой рыбы и несколько ящиков, которые еще не успели разломать на дрова. Обстановка напоминала трюм несущейся по волнам шхуны. Я указала Фанни на табурет, а сама села на другой, с наслаждением давая отдых ногам.

Фанни тоже присела, настороженно глядя на меня. Я ободряюще улыбнулась.

— Тебе и правда не стоит беспокоиться за Уильяма. Он вполне может за себя постоять. Просто сейчас он немного… сбит с толку. И, возможно, рассержен. Но я уверена, это скоро пройдет.

— Получается, — нахмурилась Фанни, — никто не говорил Уильяму, что мистер Фрэзер его отец? И он узнал об этом совершенно случайно? — Она посмотрела на свои сцепленные руки, а потом вновь вскинула глаза. — На его месте я бы тоже рассердилась. Только почему сердится мистер Фрэзер? Он когда-то бросил Уильяма?

— Эээ… не совсем.

Я встревоженно посмотрела на Фанни. За несколько минут она невольно затронула уйму семейных секретов, включая животрепещущую историю моих взаимоотношений с лордом Джоном.

— Мистер Фрэзер был якобитом — знаешь, кто это такие?

Она неуверенно кивнула.

— Якобитами называли сторонников Джеймса Стюарта, которые восстали против короля Англии, — объяснила я. — Они проиграли войну.

В душе словно разверзлась дыра. Всего несколько слов — но сколько за ними загубленных жизней!

— Мистер Фрэзер попал в тюрьму и не мог заботиться об Уильяме[115]. Лорд Джон был его другом. Он воспитал мальчика как родного сына, потому что никто из них и не надеялся, что мистер Фрэзер когда-либо выйдет на волю. К тому же лорд Джон думал, что у него никогда не будет собственных детей. — Из глубин подсознания всплыл давний совет Фрэнка: Всегда говори правду, насколько возможно…

— Его что, ранили? — спросила Фанни. — На той войне?

— Лорда Джона? Хочешь спросить, почему он не мог иметь детей? Не знаю. Но он и правда был ранен. — Я вспомнила шрамы на его теле… — Фанни, я хочу тебе кое-что рассказать. Обо мне.

Ее глаза расширились от любопытства. Светло-коричневая радужка казалась почти черной в полумраке кухни.

— Я тоже воевала. Только… в другой стране. Еще до того, как познакомилась с мистером Фрэзером и лордом Джоном. Я была лекарем, ухаживала за ранеными. Проводила много времени с солдатами и бывала в жутких местах.

В памяти вновь ожили страшные картины военных лет. На мгновение у меня перехватило дыхание. Захотелось дать волю поднявшимся в душе эмоциям — все равно они неизбежно отразились бы на лице.

— Я видела много ужасных вещей. Как и ты.

Подбородок Фанни чуть задрожал, и она отвела взгляд, непроизвольно сжав губы. Я ласково коснулась ее плеча.

— Можешь говорить со мной обо всем. — Я сделала акцент на последнем слове. — Только когда сама этого захочешь. Ни я, ни мистер Фрэзер не станем тебя принуждать. Если у тебя возникнет желание о чем-нибудь рассказать — например, о сестре, — мы всегда выслушаем. И я, и мистер Фрэзер, и Брианна с мистером Маккензи. Даже если это будет что-то ужасное. Мы не испугаемся… — На самом деле мы наверняка придем в ужас. Но это неважно. — Вдруг у нас получится тебе помочь? Однако…

Фанни вскинула на меня испуганные глаза. Этот ребенок научился улавливать мельчайшие изменения в тоне собеседника — возможно, поэтому ей удалось выжить.

— Однако, — твердо повторила я, — не у всех обитателей Риджа есть подобный опыт. Да и вряд ли они когда-либо встречали таких людей. Большинство из них жили в маленьких шотландских деревушках и даже грамоте не учились. Если бы ты рассказала им, где провела почти все свое детство, их бы это потрясло. Что вам с сестрой пришлось…

— Они и шлюх ни разу не видели? — Фанни удивленно моргнула. — Думаю, кое-кто из мужчин точно с ними встречался.

— Несомненно, — согласилась я, не желая сворачивать с темы. — Но ведь говоришь-то ты с женщинами.

Она кивнула с серьезным видом, переваривая мои слова. Затем на мгновение отвела взгляд, моргнула и вновь посмотрела на меня, задумчиво прищурившись.

— Мать миссис Макдональд говорит, что вы ведьма. Миссис Макдональд пыталась ее остановить, когда заметила, что я слушаю. Старая леди вечно болтает без умолку — если, конечно, ее рот не занят едой.

Я пару раз встречалась со старухой Кэмпбелл — матерью Дженет Макдональд, — так что совершенно не удивилась.

— Боюсь, не только она так считает, — сухо заметила я. — Но думаю, тебе не стоит рассказывать посторонним людям о своей жизни в Филадельфии.

Фанни послушно кивнула.

— На старуху Кэмпбелл можно не обращать внимания — пусть себе болтает. Потому что мистер Макдональд боится мистера Фрэзера. Он пытался запретить ей вас обсуждать. А меня вот никто не боится, — добавила она, пожав плечами.

То ли еще будет, малышка, — подумала я, глядя на смышленое личико.

— На самом деле люди не боятся мистера Фрэзера — скорее уважают.

Девочка нехотя склонила голову, давая понять, что спорить не будет, но останется при своем мнении.

— Иногда, — сказала она, — у кого-то из девушек появлялся покровитель. Бывало — правда, очень-очень редко, — он даже на ней женился. — Фанни мечтательно вздохнула. — Чаще всего, конечно, просто покупал хорошую еду и красивые платья и брал под свою защиту — чтобы никто не смел ее обижать или грубо с ней обращаться.

Я не догадывалась, к чему она клонит, но слушала очень внимательно.

— Когда сестра снова встретила Уильяма в окрестностях Филадельфии, он фка… сказал, что возьмет нас обеих под свою защиту. Она была так счастлива. — В тоненьком чистом голоске послышались слезы. — Если… если бы мы только могли тогда остаться с ним…

Джейми буквально в нескольких словах рассказал мне, что случилось с Джейн, сестрой Фанни. Подобная сдержанность выдавала, как сильно потрясла его гибель девушки и как глубоко это ранило их с Уильямом.

Опустившись на колени, я обняла малышку и крепко прижала к себе. Она рыдала почти беззвучно — так плачет ребенок, скрывающий свое горе из страха наказания. У меня у самой защипало в глазах.

— Фанни, — прошептала я наконец. — Ты в безопасности. Мы не допустим, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда!

Икнув, она содрогнулась всем телом, но так и не обняла меня в ответ. Хотя и не отстранилась; просто сидела на табурете, тихая и хрупкая, словно раненая птичка, взъерошенные перышки которой едва удерживают остатки жизненного тепла.

— Уильям… — заговорила она еле слышно, — попросил мистера Фрэзера позаботиться обо мне. Только… мистер Фрэзер вовсе не обязан это делать. Ведь на фамом деле он не брал меня под защиту.

— Ну конечно, брал! — Я ласково погладила ее по плечу, чувствуя исходящий от чепца влажный запах. — Уильям поручил тебя ему, и теперь…

— Теперь он сердится на Уильяма! — Она отстранилась, размазывая по щекам слезы.

— О боже! Ты думаешь, мы выставим тебя за дверь из-за того, что мистер Фрэзер и Уильям… кхм… не сошлись во взглядах? Уверяю тебя, этого не случится.

Она недоверчиво покосилась на меня и кивнула. Но явно не поверила.

— Мистер Фрэзер всегда держит слово.

Фанни долго-долго смотрела мне в глаза, хмуря брови. Затем резко вскочила, вытерла нос рукавом и сделала книксен.

— Я не буду ни с кем говорить, — сказала она. — Ни о чем.

Я приняла решение по поводу Денни, еще когда кричала на мужа, обзывая его «тупоголовым шотландцем», но разговор с Фанни напрочь вытеснил из головы все остальное. Только к вечеру следующего дня мне удалось застать Брианну одну.

Утром приходил Шон Макхью с двумя старшими сыновьями — они принесли молотки, чтобы помочь с крышей кухни и каркасом третьего этажа. Джейми и Роджер работали вместе с ними; пятеро здоровенных мужчин грохотали над головой, словно армия разжиревших дятлов, так что находиться внутри было совершенно невозможно. Только во второй половине дня решили наконец сделать перерыв на обед у ручья. Бри с Мэнди ушли домой раньше всех.

Отправившись за ними, я обнаружила дочку в хирургической. Из большого окна — самого большого в Новом доме — струился предвечерний свет. Стекол еще не было (в лучшем случае они появятся к весне), и солнечные лучи свободно проникали в комнату, высвечивая дощатый пол из желтой сосны, желто-коричневый домотканый фартук Бри и ее огненную шевелюру, небрежно заплетенную в косу.

Дочь увлеченно рисовала на пришпиленном к настольному секретеру листу бумаги. Как жаль, что судьба не наделила меня талантом художника! Я бы многое отдала за возможность запечатлеть Брианну в этот момент: как пламенеют в сияющем потоке ее бронзовые волосы; как, слегка наклонясь, она наблюдает за играющей на полу Мэнди, а та что-то напевает себе под нос, строя замок из брусков дерева и маленьких увесистых склянок для трав и настоек.

— Мам, о чем задумалась?

— Что? — Вопрос застал меня врасплох. Я посмотрела на Бри и растерянно моргнула. Уголки ее губ дрогнули в улыбке.

— Я спросила, о чем ты думаешь, — терпеливо повторила она. — У тебя был такой взгляд.

— Какой именно? — насторожилась я. В семье существовало поверье, что я не в состоянии хранить секреты — мол, у меня сразу все отражается на лице. Надо признать, в этом была доля истины. Только вот им почему-то не приходило в голову, что и я вижу их насквозь.

Брианна склонила голову набок и сощурилась, изучая мое лицо. Я невинно улыбнулась и перехватила Мэнди, которая собиралась прошмыгнуть мимо с тремя склянками в руке.

— Солнышко, нельзя выносить отсюда бабушкины пузырьки, — сказала я, ловко вынимая их из липкой ладошки. — Бабушка кладет туда лекарства.

— Но мне они тозе нузны, чтобы собиять пиявок с Дземми, Эйданом и Зейменом!

— Ни одна пиявка не поместится в такую маленькую бутылочку, — сказала я, убирая отнятые трофеи подальше на верхнюю полку. Внимательно оглядев соседние полки, я заметила накрытый крышкой керамический горшочек с отбитыми краями.

— Вот, держи. — Я завернула посудину в льняное полотенце и сунула внучке в карман передника. — Не забудь положить на дно немного ила — совсем чуть-чуть, буквально горсточку. И парочку водорослей с присосавшимися пиявками. Они будут просто счастливы!

Мэнди выбежала за дверь; ее черные кудряшки прыгали по плечам. Проводив внучку взглядом, я скрестила руки на груди и вновь повернулась к Бри.

— Если тебе интересно, я думала о том, сколько всего мне нужно тебе рассказать.

Дочка сочувственно рассмеялась.

— Я так и поняла! Когда ты никак не решаешься о чем-то сообщить, то ужасно похожа на цаплю, гипнотизирующую воду.

— На цаплю?..

— Которая, не мигая, уставилась на воду глазками-бусинками, — пояснила Бри. — Такая задумчивая хищница. Я тебя как-нибудь нарисую в этом образе, и ты сама увидишь.

— Задумчивая… Поверю на слово. Скажи, ты когда-нибудь встречала Дензила Хантера?

Она покачала головой.

— Нет. Йен упоминал о нем пару раз — кажется, это доктор из квакеров? Брат Рэйчел?

— Он самый. Между прочим, прекрасный доктор и мой хороший друг. Дензил не только брат Рэйчел, но еще и женат на дочери герцога Пардлоу, который приходится лорду Грею старшим братом.

— Правда? — На озаренном солнцем лице вспыхнула улыбка. — Лорд Джон — самый чудесный человек за пределами нашей семьи. Что о нем слышно? Как у него дела?

— Хорошо, насколько мне известно. Мы виделись мельком в Саванне пару месяцев назад — британская армия все еще расквартирована там, а значит, и он тоже. — Я старалась тщательно подбирать слова, чтобы не сболтнуть лишнего, но нереально вести беседу заученными фразами. — Может, ты ему напишешь?

— Почему бы и нет? — Изогнув рыжую бровь, она искоса взглянула на меня. — Прямо сейчас?

— Ну… чем раньше, тем лучше. Видишь ли, Джейми только что получил письмо от одного из своих адъютантов — еще с армейских времен, потом как-нибудь расскажу. Так вот, он сообщает, что британцы схватили Дензила Хантера и держат в военной тюрьме в Стоуни-Пойнт.

— Что он такого сделал? — Брианна выпрямилась и отодвинула секретер. Оказалось, она рисовала вовсе не сентиментальный портрет дочурки, а чертеж какого-то проекта. На полях были изображены маленькие обезьянки. — Говоришь, он из квакеров?

— Да, — вздохнула я. — Таких называют «Сражающийся Квакер», но Дензил ни с кем не сражается. Он всего лишь хирург, хотя и числится в Континентальной армии. Вероятно, его схватили на поле боя.

— Похоже, он незаурядный человек, — заметила Бри, так и не опустив бровь. — Только при чем здесь лорд Джон? Почему ты хочешь, чтобы я ему написала?

Вкратце разъяснив все взаимосвязи и варианты развития событий, я подытожила:

— Поэтому я — то есть мы — хотим известить герцога о местонахождении Денни. Даже если Хэл не сможет добиться его немедленного освобождения — зная Хэла, я уверена, что именно это он и попытается сделать, — то хотя бы проследит, чтобы с ним нормально обращались. И, конечно, найдет Дотти и узнает, не нужна ли ей помощь.

Бри напряженно вглядывалась в мое лицо, словно решая сложную инженерную задачу.

— А что тут такого? Ведь вы с Джоном были друзьями. В прошлом. Думаю, ты в любом случае захотела бы отправить ему весточку.

— Разумеется, — подтвердила она. — Но я не понимаю, почему ты сама не хочешь написать лорду Грею. Или Хэлу, раз уж вы с ним накоротке.

Проклятье! Я совершенно не умела врать; и честность тут ни при чем — Бри вмиг учует фальшь. Всегда говори правду, насколько возможно.

— Джейми против, — нехотя призналась я. Так оно и было, однако меня все же мучила совесть из-за того, что втягиваю дочь. — У него с Греями возникли некоторые разногласия, и теперь они не разговаривают. Если я напишу Джону или Хэлу, он может… неправильно понять.

Брианна моментально выхватила корень проблемы.

— Что еще за разногласия? — В ее глазах мелькнуло любопытство.

Этого следовало ожидать. Можно было сказать «спроси у отца» — она не преминула бы воспользоваться советом — или пойти ва-банк и надеяться на лучшее. Пока я думала, как поступить, она принялась рассуждать дальше:

— Допустим, па не хочет, чтобы ты писала лорду Джону. В таком случае мне тоже не стоит этого делать, разве не так? — последовал закономерный вопрос. Она положила рисунок на стол, и я наконец смогла разглядеть детали. Все до единой обезьянки неуловимо смахивали на Мэнди.

— Во-первых, он не знает, что я рассказала тебе об их размолвке. — Будем надеяться, не узнает и о твоем письме. В нагретой солнцем комнате было не жарко, однако меня бросило в пот; одежда теперь липла к влажной коже.

— Хорошо, — сказала Брианна после секундного раздумья и потянулась за пером. — Напишу ему прямо сейчас. Но при одном условии… — Она предостерегающе наставила на меня перо. — Ты объяснишь мне, в чем дело, — иначе я спрошу у лорда Джона. И он все расскажет.

Черт, а дочка права. С него станется. Ведь Джейми он выложил все как на духу.

— Идет, — согласилась я и зажмурилась. — Когда Джейми объявили погибшим, лорд Джон на мне женился.

В комнате повисла гробовая тишина. Когда я открыла глаза, Брианна ошарашенно смотрела на меня, приподняв обе брови. Сразу вспомнился недавний разговор с Фанни. Надеюсь, малышка оставит свои выводы при себе. А если нет?

— Я спала с ним. Только это не то, что ты думаешь…

Брианна поперхнулась и зашлась в кашле, будто только что пыталась целиком заглотить плод азимины. Как назло, именно в эту секунду мимо окон шли Джейми и Шон Макхью. Мужчины о чем-то беседовали, задрав головы: Джейми показывал рукой на каркас верхнего этажа. Услышав кашель, он удивленно повернул голову и заметил нас.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Я торопливо похлопала дочку по спине и махнула Джейми рукой — мол, все в порядке. Нахмурившись, он ненадолго отвлекся на Макхью, который о чем-то спросил. А когда вновь посмотрел на меня, его брови были по-прежнему сдвинуты. Я еще энергичнее замахала, чтобы уходил. Но Джейми бросил Шону «подожди-ка минутку, a charaid» и решительным шагом направился к хирургической.

— Иисус твою Рузвельт Христос, — пробормотала я себе под нос. Брианна сдавленно хихикнула.

— Что с малышкой? — Джейми сунул голову в окно и кивнул подбородком на дочь, которая сидела на табурете, хватая воздух ртом.

— Я… все хорошо, — прохрипела Бри. — Просто поперхнулась… — Она слабо махнула в сторону кружки, стоявшей на аптекарском столе в окружении высушенных трав и глиняной посуды.

Джейми вскинул бровь, однако ничего не сказал и повернулся ко мне.

— Можешь подняться? Джорди шарахнул по ноге молотком. Уверяет, что пустяки, но, по-моему, он все же сломал себе палец.

Мне было дурно, будто я только что пробежала целую милю на полный желудок.

— Хорошо. — Вытерев вспотевшие ладони о фартук, я обернулась через плечо. — Бри, я мигом.

Ее лицо уже не выглядело таким красным.

— Угу. — Она кашлянула и сделала глубокий вдох. — Смотри не свались с крыши.

Брианна внимательно разглядывала набросок интерьера будущей школы, но вместо окон и скамеек видела перед глазами — со смешанным чувством ужаса и любопытства — собственную мать в постели с лордом Джоном.

— Как такое могло случиться? — спросила она у рисунка. Вновь положила его на стол и глянула в окно. Теперь там никто не маячил, и взору открывался вид на длинный склон холма, поросший цветущей травой и редкими кустами кизила. — И как, черт возьми, мне теперь смотреть лорду Джону в глаза?

Да и отцу, раз уж на то пошло. Понятно, почему он не хочет, чтобы мама писала лорду Грею. Несмотря на смятение, она невольно хихикнула, прикрыв рот ладонью.

Мне в самом деле нравятся женщины, — с горечью бросил он однажды в сердцах. — Я ими восхищаюсь и уважаю их. А к некоторым представительницам прекрасного пола даже испытываю искреннюю привязанность — твоя мать в их числе. Хотя сомневаюсь, что мои чувства взаимны.

У нее екнуло сердце.

— Да неужели? — пробормотала она, вспомнив продолжение тирады: Однако не ищу способов затащить их в постель. Понимаешь, о чем я?

— Теперь понимаю, ваша светлость, — сказала она в полный голос, все еще не отойдя от потрясения. Конечно, люди меняются — однако не настолько. Брианна тряхнула головой. Дыхание выровнялось, но туго затянутый лиф неприятно давил — надо бы немного ослабить шнуровку. И тут она ощутила в груди знакомое трепыхание.

— Вот черт!.. — прошептала Бри, вцепившись в края табурета, чтобы не упасть. Кровь отлила от лица, в глазах побелело. Сердце замерло. Буквально. Оно просто остановилось.

Один… два… три… ну же, черт тебя подери, давай! Брианна в панике ударяла по грудной клетке, пока сердце наконец не дрогнуло и не забилось вновь. А затем пустилось вскачь, словно заяц, убегающий от своры гончих. Дыхание перехватило, и она испуганно прижала руку к груди, ощущая под пальцами мелкую вибрацию.

— Тише, тише, угомонись… — шептала она сквозь зубы. Ведь в тот раз получилось… и сейчас получится… Но гонка все не прекращалась.

— Бри? Куда ты… Иисус твою Рузвельт Христос!

Неожиданно появилась мама; выхватила из ее руки скомканный лист бумаги и уверенно приобняла за талию.

— Сядь, — последовал спокойный приказ. — Прямо на пол. Вот так…

Мама опустилась рядом, взметнув юбки; желтоватое муслиновое облачко слабо мерцало сквозь белую пелену. Уперев руки в пол, Брианна затрясла головой, отказываясь ложиться.

— Не надо! — прохрипела она. Собственный голос казался чужим и незнакомым, хотя звучал вполне внятно. — Я в порядке. Все хорошо.

— Как скажешь.

Заскрипели доски: мама села возле нее. Послышался звук скребущей по полу деревянной кружки. Тепло… Мамина рука обхватила ее запястье, нащупывая пульс.

Что ж, удачи! — мелькнуло в спутанном сознании. И в тот же момент безумная гонка начала замедляться. Сердце на миг замерло, пропустило пару ударов и, наконец, вернулось к нормальному ритму как ни в чем не бывало.

Но кого она хотела обмануть? Подняв голову, Бри наткнулась на до боли знакомый взгляд — вдумчивый и проницательный. Взгляд цапли.

— Со мной все хорошо, — уверенно заявила она. Попытка не пытка! — Просто… голова закружилась.

Клэр молча вскинула брови, продолжая щупать предательский пульс.

— Честное слово! Пустяки. — Брианна выхватила руку.

Она всякий раз убеждала себя, что это пустяки.

— Когда это началось?

Обычно глаза Клэр были цвета темного янтаря. Когда она работала с пациентами, ее радужка с расширенными зрачками казалась ярко-желтой, как у хищной птицы.

— Когда ты рассказала мне… Господи, неужели это правда?.. — Брианна осторожно поднялась на ноги. Сердце продолжало биться спокойно и ровно. Пустяки.

— Да. Я не о последнем эпизоде, — сухо ответила Клэр, тоже вставая с пола. — Когда это случилось впервые?

Бри хотела было по привычке соврать, отрицая наличие каких-либо проблем, но ей вдруг ужасно захотелось сказать правду. В надежде услышать, что все не так уж страшно.

— После того, как мы прошли сквозь камни на Окракоке. В тот раз… Я думала, мне конец. — Ее вдруг замутило. Не хватало еще, чтобы вновь закружилась голова от воспоминаний об этом… этом… К горлу подкатила тошнота, и Брианну вырвало; наполовину переваренная каша выплеснулась на чистые новые доски хирургической.

— О господи, — послышался ласковый мамин голос. — Ты ведь не беременна?

— И в мыслях не было! — Передернув плечами, она вытерла рот фартуком. — Это невозможно.

Брианна не собиралась даже задумываться о подобном развитии событий. Ее и без того преследовал дикий страх умереть и оставить Джема и Мэнди сиротами.

— На Окракоке, — повторила она, собравшись с духом, — я прошла через камни с Мэнди на руках. В глазах потемнело, и я думала, что вот-вот потеряю сознание. Вроде бы так и произошло… Я очнулась на земле, крепко сжимая Мэнди; она вырывалась и кричала «Мамочка, мамочка!», но я ничего не могла ответить. А потом поняла, что сердце не бьется. И решила, что умираю.

От Брианны исходил сладковатый, с горчинкой запах; Клэр сунула ей в руки кружку и поднесла к губам.

— Ты точно не умрешь, — уверенно сказала мама.

Бри кивнула. Ей отчаянно хотелось в это верить, хотя сердце продолжало сбиваться с ритма, то и дело оставляя в груди гулкую пустоту. Она глотнула ароматную жидкость — в кружке оказался подслащенный медом виски с добавлением трав.

Закрыв глаза, Брианна не спеша потягивала напиток, отчаянно желая, чтобы все утряслось и вернулось в привычное русло. Мир начинал обретать знакомые очертания. Падающие из большого окна солнечные лучи ласково грели ей плечи.

— И как часто это случалось?

С каждым глотком сладкая жидкость разливалась по телу приятным теплом. Наконец Брианна открыла глаза.

— Четыре раза, не считая сегодняшний. Сначала на Окракоке, затем следующей ночью, когда мы спали в лесу. — Она невольно содрогнулась, вспомнив, как лежала неподвижно на земле возле Роджера; дети мирно сопели между ними. Сердце колотилось как ненормальное, и ей пришлось сжать кулаки, чтобы не вцепиться ненароком в Роджера и не растолкать его. — Было жутко. Так продолжалось несколько часов и прекратилось только к рассвету.

Помнится, она тогда чувствовала себя выжатой как лимон; влажная от росы одежда липла к телу. Ей стоило невероятных усилий подняться на ноги и сделать хоть пару шагов.

Третий эпизод произошел неделю спустя, когда они плыли на барже по реке Ядкин, а четвертый — на дороге из Кросс-Крик в Солсбери.

— Два предыдущих случая длились всего несколько минут — как и сегодняшний. — Она сделала еще один глоток, немного подержав жидкость во рту, и взглянула на мать. — Ты знаешь, что со мной?

Клэр вытирала остатки рвоты с некрашеных половиц. Губы ее были плотно сжаты, между бровями пролегли две вертикальные складки.

— Я не могу поставить окончательный диагноз без ЭКГ, — сказала Клэр, опустив глаза на тряпку. — Но, судя по описанию симптомов, у тебя мерцательная аритмия. Это не смертельно, — добавила она, взглянув на встревоженное лицо дочери.

Сердце совершило очередной кульбит и забилось ровнее, хотя как-то несмело. Колени дрожали, так что пришлось сесть. Бросив тряпку, Клэр подбежала к ней и обняла. Брианна уткнулась лицом в грубый серый фартук, пропахший жиром, розмарином, жидким мылом и сидром. От этого уютного запаха, смешанного с ароматом маминого тела, на глаза навернулись бессильные слезы. Может, это и не смертельно, но вовсе не пустяки.

— Все будет хорошо, — шептала мама ей на ухо. — Я с тобой, детка.

Бри вцепилась в тонкую руку матери, словно утопающий за спасательный круг.

— Если… Если со мной что-нибудь случится — позаботишься о детях.

Это не было вопросом, и мама сразу поняла.

— Конечно, — без колебаний сказала Клэр, и Брианну немного отпустило. Она тяжело дышала, словно от нехватки кислорода.

— Хорошо, — кивнула Бри, ощущая дрожь в пальцах. Нехотя отпустив руку матери, она выпрямилась и убрала волосы от лица. — Хорошо. И что теперь?

Тук-тук, тук-тук… Мерные удары здорового сердца отчетливо слышались в деревянной трубке стетоскопа Пинара. Оно билось чуть быстрее, чем нужно (неудивительно!), но абсолютно в пределах нормы. Я выпрямилась; Брианна запахнула ворот блузы и застыла в напряженном ожидании.

— Никаких отклонений, моя дорогая. У тебя отличное сердцебиение. Я уверена, это всего лишь мерцательная аритмия, которая возникает из-за неравномерного распределения электрических импульсов. Никакой сердечный приступ тебе не грозит.

На дочкином лице проступило облегчение, а мое собственное сердце тревожно заныло.

— Слава богу! — Брианна заправила выбившийся из прически локон, и я заметила, как дрожат ее пальцы. — Но… думаешь, такое еще повторится?

— Не знаю.

Это самое ужасное, что может услышать пациент от врача (за исключением смертельного диагноза), однако подобное случается сплошь и рядом. Я вздохнула и повернулась к шкафчику с лекарствами.

— Боже мой… Опять виски? Видимо, дело дрянь, — улыбнулась она, тщетно пытаясь скрыть тревогу в голосе.

— Если не будешь, налью только себе. — Я достала с полки бутылку «Особого виски Джейми Фрэзера», а не того, что использовала в сугубо медицинских целях. Терпкий душистый аромат вытеснил привычные запахи скипидара, прокаленных на огне хирургических инструментов и травяной пыли.

— Конечно, буду!

Бри поднесла к губам оловянную чашку и вдохнула успокаивающие пары, блаженно закрыв глаза.

— Ладно, — сказала она, приподняв бровь. — Тогда рассказывай, что знаешь.

Я немного подержала виски во рту, прежде чем проглотить.

— Как я говорила, мерцательная аритмия возникает из-за неравномерного распределения электрических импульсов. Твоя сердечная мышца абсолютно здорова, но иногда получает «спутанные» сигналы. В норме все мышечные волокна в предсердии должны сокращаться одновременно; когда у поступающих от сердца электрических импульсов нарушена синхронность, волокна сокращаются вразнобой.

Брианна сделала еще один глоток и кивнула.

— Именно так оно и ощущается. Это точно не опасно? Если честно, звучит пугающе.

Я помедлила с ответом какую-то долю секунды. Никто лучше Бри не умел настолько хорошо читать по моему лицу — за исключением Джейми. В глубине ее глаз вновь мелькнула тревога.

— Не очень опасно, — торопливо сказала я. — Ты молода и здорова, так что это крайне маловероятно.

— Ты о чем?

Бри взволнованно поставила кружку на стол и вдруг невольно подняла глаза к потолку: из расположенной прямо над нами детской послышалось громкое пение. Мэнди вернулась с прогулки и теперь исполняла для Эсмеральды песенку про братца Жака.

— О сердечном приступе. Если предсердия будут длительное время сокращаться неправильно… В норме они должны закачивать кровь в желудочки, которые затем направляют ее дальше: правый — к легким, левый — к остальным органам. — Дочка нахмурила рыжие брови, и я решила поскорее перейти к сути. — Иногда кровь остается в предсердиях слишком долго, и тогда образуется тромб. Но он может и рассосаться, прежде чем попадет в кровоток. В противном случае…

— Занавес? — Бри сделала огромный глоток. Сразу после приступа она была бледная как рыбье брюшко и сейчас выглядела не лучше. — Или жить в состоянии овоща, молча пуская слюни, а родным придется кормить меня, возить на каталке и подтирать мне зад?

— Вряд ли это случится.

Попытка развеять ее опасения не увенчалась успехом. Я отчетливо представляла себе ужасающие последствия подобного сценария. Брианна, естественно, думала о том же. Хотя сердечный приступ может оказать гораздо более разрушительное воздействие и даже привести к смерти. Совершенно некстати вдруг вспомнился забавный факт о мужчинах, умирающих от инфаркта, но я вовремя прикусила язык.

— Ты можешь меня вылечить? — Выпрямив спину, она плотно сжала губы и перевела взгляд на увесистый томик нового «Справочника Мерка». Я вручила ей книгу.

— Не уверена, — ответила я. — Почитай сама.

Нахмурившись, Бри принялась лихорадочно листать страницы.

Особых надежд я не питала, прекрасно зная, что собой представляет мерцательная аритмия: периодические сбои в электрической системе сердца.

— Видишь ли… Можно купировать серьезный приступ, который длится несколько дней.

— Дней?! — выпалила Бри, округлив глаза.

Я сделала успокаивающий жест рукой.

— У тебя другой вид аритмии, — заверила я. Хотя ситуация может запросто усугубиться. — Более легкая форма, которая проявляется редкими, мимолетными приступами и может со временем сойти на нет.

Господи, пусть так и будет!

— Что касается серьезных приступов, в шестидесятые их обычно лечили электрошоком, прикладывая электроды к груди. Это позволяет перезапустить сердце, после чего оно начинает биться правильно.

В большинстве случаев.

— По понятным причинам мы не можем воспользоваться этим методом здесь, — сказала Бри, окинув хирургическую оценивающим взглядом.

— Нет. Но повторяю еще раз: у тебя не настолько запущенный случай. Так что электрошок не понадобится.

При воспоминании о кардиоверсии во рту пересохло. Даже когда это срабатывало, пациент подвергался многократным ударам тока; электрический разряд высоко подбрасывал бедное тело, а затем оно падало, измученное и обмякшее. Если показатели ЭКГ не приходили в норму, все повторялось по новой. Я залпом допила виски, закашлялась и поставила кружку на стол.

— Нашла что-нибудь полезное?

— Нет. — Бри захлопнула книгу. Я догадывалась, что творится у дочки в душе, хотя она и старалась не подавать вида. — Только то, что ты уже сказала: лечение электрошоком. Правда, есть препарат, который вроде бы помог некоторым пациентам, но нам он тоже недоступен. Дигиталис.

Я покачала головой. Пенициллин еще куда ни шло — хотя и с ним возникали проблемы (мне никак не удавалось получить стандартную дозировку или определить, насколько эффективной окажется та или иная партия).

— К сожалению, нет. Конечно, можно попробовать выделить дигиталин из листьев наперстянки — у многих это получалось. Но это смертельно опасно, поскольку невозможно рассчитать дозировку — даже незначительное превышение приведет к смерти. Зато у нас есть кое-что другое. — Я пыталась придать голосу оптимизма. — Например, чай из белой ивы. Очень мощное средство! Главное, регулярно пополнять запасы.

Белая ива не растет в Северной Каролине, однако ее можно найти у аптекарей в городе. Джейми привез мне из Солсбери приличное количество, так что должно хватить надолго.

— Чай? — недоверчиво спросила Бри.

— Между прочим, кора белой ивы имеет в составе химическое вещество, которое содержится в аспирине. И хотя чаще всего ее используют в качестве обезболивающего, у нее есть интересный побочный эффект разжижения крови.

— Значит… если сердце начнет трепыхаться, нужно заварить себе чай из ивовой коры — по крайней мере, это убережет от тромбов. Верно? — Сквозь ее мрачный скептицизм пробился робкий лучик надежды. Теперь моя задача — заставить его разгореться и не дать угаснуть.

— Да. Конечно, чай не поможет устранить неприятные симптомы. Но существуют другие способы с ними справиться.

— Например?

— Можно окунуть лицо в холодную воду — иногда это помогает.

— Правда? Ты хоть раз видела, чтобы кто-то так делал? Ни за что не поверю! — Тем не менее она явно заинтересовалась.

— Вообще-то видела. В «Обители ангелов» в Париже.

Тамошние эскулапы широко практиковали метод погружения различных частей тела в холодную — или горячую — воду. Дешевое, легкодоступное и, как ни странно, действенное средство. Правда, эффект обычно длился недолго.

— Ну а если холодной воды под рукой не окажется — попробуй вагальную стимуляцию.

Услышав незнакомый термин, она вскинула на меня кошачьи глаза.

— Ты про секс?..

— Не вагинальную — да и какой секс во время приступа аритмии? — а вагальную. Так называют стимуляцию блуждающего (или вагусного) нерва. Существует несколько способов, но самый простой — и в то же время самый эффективный — «маневр Вальсальвы». Звучит пугающе, однако нужно всего лишь сделать глубокий вдох, задержать дыхание (как советуют поступать при икоте), а затем изо всех сил напрячь мышцы живота. Как будто тужишься в туалете.

Брианна задумчиво уставилась на меня — точь-в-точь как Джейми, когда я давала ему медицинские рекомендации. В такие моменты он чувствовал себя подопытным кроликом, но в глубине души боялся, что я права.

— Что ж, освоив эту практику, произведу фурор на вечеринках, — пошутила она.

Мы с Джейми и словом не обмолвились о лорде Грее, супружеской ревности и чьем-либо тупоумии — с тех пор, как он ни с того ни с сего сбежал от меня в разгар ссоры. Хотел положить конец перепалке? Или боялся ненароком меня придушить?

За ужином он был само спокойствие и любезность, но я чертовски хорошо знала мужа, чтобы поверить в этот спектакль. А Джейми чертовски хорошо знал меня, так что в спальне мы легли рядом, обменялись пожеланиями спокойной ночи и oidhche mhath, затем повернулись друг к другу спиной и долго сопели в напряженном молчании, пока не заснули. …Солнце да не зайдет во гневе вашем[116], — вспомнилось в полудреме. Не помню, что за мудрец это сказал, только он явно не был знаком с шотландцами.

На следующий день я хотела застать его одного и вызвать на откровенный разговор, однако постройка крыши, ушибленный палец Джорди Макхью и тревожная новость о дочкином сердцебиении помешали мне это сделать.

Ужин прошел вполне мирно — без нежданных гостей, кулинарных провалов и чрезвычайных происшествий с детьми. Например, пару дней назад Мэнди едва не превратилась в живой факел: к счастью, Джейми вовремя заметил вспыхнувшее от искры платьице, метнулся через стол и, схватив малышку, повалил на циновку у очага, а затем сунул в котел с водой. Правда, котел оказался наполовину заполнен кусочками очищенного картофеля и моркови — повезло еще, что вода не успела закипеть. Вскоре мокрую рыдающую Мэнди извлекли из котла вместе с Эсмеральдой; в общем, внучка осталась целой и невредимой, если не считать подпаленную одежду.

Мое платье тоже чуть обгорело по краям, когда я бросилась затаптывать тлеющие на полу угольки.

После ужина я оставила грязную посуду на столе и предложила мужу прогуляться — якобы для того, чтобы нарвать цветущую по ночам бегонию. Фанни, которая уже немного разбиралась в лекарственных травах, удивленно посмотрела на меня, на Джейми, а затем опустила задумчивый взгляд в свою пустую тарелку.

— Бегонии — те, что растут позади уборной? — спросил Джейми, молчавший всю дорогу от дома. Мы как раз проходили мимо основной уборной; в воздухе стоял горьковатый запах томатов, вытесняя тяжелый аромат жасмина. — Это они так пахнут?

— Нет. Жасмин. В сентябре бегонии уже не цветут, вот я и посадила под виноградником томаты. Их листья обладают очень сильным запахом, да и растут они до самых холодов. Ну а потом уже нечему пахнуть: все замерзает.

— Включая любого, кто проторчит в уборной больше тридцати секунд, — фыркнул Джейми. — Не будешь же рассиживаться и нюхать цветочки, когда твое дерьмо того гляди превратится в лед, не успев полностью выйти наружу.

Я засмеялась; сомнительная шутка немного разрядила обстановку. Значит, его тоже тяготила размолвка.

— У женской одежды есть недооцененное преимущество, — сказала я. — Многослойность. Как только начинает холодать, достаточно пододеть еще одну юбку. Или две. Ну и, конечно… — добавила я, оглядываясь на дом (не увязался ли кто за нами?), — нам повезло, что все интимные части тела надежно защищены от воздействия стихий.

Лунный свет на мгновение отразился в верхней перекладине загона для скота, отполированной до блеска тысячами прикосновений. На фоне темнеющего неба высился огромный силуэт дома с парой освещенных окон в нижнем этаже. Красивый и надежный, как и построивший его мужчина.

Дойдя до ограды, я повернулась к мужу.

— Лучше бы соврала тогда.

— Не говори ерунды, саксоночка. Ты совсем не умеешь лгать. К тому же его светлость уже успел меня просветить.

— Неужели даже в пылу ссоры ты ни на миг не усомнился в его правдивости? Я могла бы сказать, что Джон все это выдумал, чтобы позлить тебя. И ты бы мне поверил.

— Поосторожнее со словами, саксоночка, — мрачно предостерег Джейми. — Я больше не желаю слышать о драгоценной персоне его светлости. С чего ты взяла, что я бы тебе поверил? Я верю только собственным глазам.

— И кто теперь говорит ерунду? — холодно заметила я. — Поверил бы как миленький. Потому что хотел верить. Разве не так?

Джейми презрительно фыркнул.

Мы стояли, прислонившись к забору. Запахи жасмина, томатов и человеческих экскрементов сменились сладковатым запахом навоза и тяжелым, густым духом лесных испарений. Пахло прелыми листьями и хвоей.

— Почему же ты не соврала? — спросил он, прервав затянувшееся молчание. — Если не сомневалась, что я поверю.

Я не сразу ответила, осторожно подбирая слова. Теплый ночной воздух звенел от треска цикад. Найди меня, приди ко мне, люби меня… Стрекотание сердец? Или всего лишь брачные игры кузнечиков?

— Потому что когда-то давно пообещала, что буду с тобой честна. Даже если честность обернется против меня самой. И пускай мне будет больно, но оно того стоит.

— Фрэнк тоже так считал?

Я медленно втянула в себя воздух и задерживала дыхание, пока у меня не потемнело в глазах.

— Только он мог бы ответить на твой вопрос, — отрезала я. — Сейчас речь не о нем. А о нас с тобой.

— И о его светлости.

Тут мое терпение лопнуло.

— Черт возьми, чего ты от меня хочешь? Чтобы я сказала, как жалею о том, что спала с ним?

— А ты жалеешь?

— Вообще-то… — процедила я сквозь зубы, — учитывая, в какой ситуации тогда оказалась, — или думала, что оказалась…

Темнеющая в ночи высокая фигура резко повернулась ко мне.

— Саксоночка, если ты сейчас скажешь «нет», я за себя не ручаюсь. Поэтому не говори, ладно?

— Да что с тобой не так?! Ты же сказал, что простил меня…

— Ничего подобного. Я сказал, что всегда буду любить тебя, — и это правда, но…

— Невозможно любить кого-то и при этом отказываться прощать!

— Я тебя прощаю.

— Ну ты и нахал! — возмутилась я, набросившись на него с кулаками.

— Тебя не поймешь. — Он хотел схватить мою руку, но я увернулась. — Не сказал, что прощаю, — злишься, сказал — приходишь в ярость.

— Да потому, что я ни в чем не виновата, тупая твоя башка! Ты это прекрасно знаешь! Как можно прощать за то, чего я не делала?

— Но ведь ты делала!

— Нет! Ты обвиняешь меня в неверности. Только я тебе! Не! Изменяла! — дрожа от гнева, громко выкрикивала я, заглушая стрекот насекомых.

Последовало долгое молчание, а затем цикады робко возобновили прерванную песню. Джейми с яростью тряхнул верхнюю перекладину забора. Доски жалобно скрипнули. Возможно, он говорил что-то на гэльском, но исторгаемые им звуки скорее напоминали звериное рычание.

Я застыла, пытаясь отдышаться. Ночь была теплой и влажной, и мне стало жарко. Стянув шаль, я бросила ее на забор. Джейми понуро стоял, вцепившись в перекладину. В ночной тиши отчетливо слышалось его частое, глубокое дыхание.

— Хочешь знать, что со мной не так? — заговорил он наконец низким, напряженным голосом. И выпрямился во весь рост в сиянии луны. — Я поклялся себе, что вырву из памяти ту… историю. У меня почти получилось. Но чертов содомит вдруг ни с того ни с сего присылает письмо — как ни в чем не бывало! И все началось по новой.

Голос дрогнул, и Джейми отчаянно помотал головой, словно хотел придать ему твердости.

— Когда я об этом думаю, а потом вижу тебя… хочу в тот же миг тобой овладеть. Ты неизменно будишь во мне желание — кромсаешь ли в салат огурцы или купаешься обнаженной в ручье. Знала бы ты, саксоночка, как я тебя хочу! Но он прочно засел у меня в мозгу, и если… если…

Не найдя нужных слов, он шарахнул кулаком по перекладине забора — тот заходил ходуном.

— Мысль о том, чем вы занимались за моей спиной, сводит меня с ума. Всякий раз, ложась в постель, мы словно делим ее с ним!

Я бы тоже с удовольствием стукнула по забору, да боялась ушибиться. Вместо этого с силой провела ладонями по лицу и запустила пальцы в прическу, не обращая внимания на посыпавшиеся шпильки. И долго стояла, оскорбленно сопя.

— Ничего подобного, — категорично заявила я. — Лежа с тобой в кровати, я никогда, ни единой секунды не думала ни о ком другом. И мне горько слышать, что ты думаешь не только обо мне.

— Нет, Клэр. — Он порывисто вздохнул и схватил меня за плечи. — Не думаю. Просто боюсь, что подобные мысли могут вернуться.

У меня вдруг закружилась голова (не иначе как из-за гипервентиляции). Положив ладони ему на грудь, чтобы не упасть, я почувствовала резкий мускусный запах его тела, окутывающий нас горячим невидимым облаком. Джейми и правда меня хотел.

— А знаешь что? — сказала я наконец, подняв голову. Привыкшие к темноте глаза явственно различали его лицо и пытливый взгляд. — А знаешь что? — повторила я, нервно сглотнув. — Предоставь это мне.

По телу Джейми пробежала легкая дрожь — возможно, от сдерживаемого смеха.

— Не слишком ли много ты о себе возомнила, саксоночка? — хрипло спросил он. — Думаешь, стоит мне сунуть свой член в тепленькое местечко, как я обо всем забуду?

Я ошарашенно уставилась на мужа.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? Да как ты… — задохнувшись от возмущения, я отпрянула и всплеснула руками. — Зачем ты так говоришь? Ведь это неправда!

Джейми поскреб щетину на подбородке.

— Конечно, — согласился он. — Просто захотелось тебя хорошенько разозлить, чтобы ты меня стукнула.

Я рассмеялась от неожиданности.

— Не искушай меня. Ты действительно этого хочешь? Почему?

Отступив на пару шагов, Джейми медленно оглядел меня с головы до ног — от растрепанных волос до поношенных мокасин. И обратно.

— Потому что… примерно через десять секунд я повалю тебя на траву, задеру юбку и применю некоторое насилие. Вот и подумал, что будет проще это сделать, если ты меня как бы… спровоцируешь.

— Я спровоцирую тебя?

Три секунды из десяти я простояла как громом пораженная. Кровь оглушительно стучала в висках и пульсировала на кончиках пальцев. Затем я шагнула к нему, продолжая обратный отсчет:

— Семь… Шесть…

Я потянулась к вороту его рубашки.

— Пять… Четыре…

Сдернув рубашку, я громко сказала «Три!» и прикусила его сосок. Всерьез. Не играючи.

Он вскрикнул от боли и отшатнулся, а потом сгреб меня в охапку и притянул к себе мое лицо. Мы неловко столкнулись ртами и больше не смогли друг от друга оторваться, исследуя и покрывая жадными, страстными поцелуями губы, уши, носы, языки… Наши руки в это время сжимали в объятиях, хватали, тянули и поглаживали. Я опустила ладонь и провела по выпуклости на его бриджах. Застонав, Джейми схватил меня за ягодицы, и вот тогда мы действительно повалились на траву, сплетясь в клубок из рук, коленей, скомканной одежды и разгоряченных тел под звездным небом.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я начала приходить в себя. Наслаждение пульсирующими волнами разливалось по телу. Неплохая получилась провокация.

Растянувшись на спине с закрытыми глазами, Джейми дышал словно утопающий, вынесенный прибоем на спасительный берег. Его правая рука по-прежнему лежала у меня между ног, а я прильнула к нему, едва не касаясь губами завитков уха, напоминающего прекрасную морскую раковину.

— Ну как, теперь у нас все хорошо? — сонно промурлыкала я.

— У нас? — Его правая рука дрогнула, но осталась на месте.

— У нас.

Глубоко вздохнув, Джейми повернул ко мне голову и открыл глаза.

— Да, — сказал он с легкой улыбкой и снова прикрыл глаза. Его грудь поднималась и опускалась под моей ладонью. Сквозь ткань рубахи проступал маленький, все еще твердый сосок.

— Я не сделала тебе больно?

— Саксоночка, твои прикосновения всегда причиняют боль. Спасибо, что не до крови.

Какое-то время мы лежали молча, а стрекот цикад и шорох листьев обволакивали нас, словно речные потоки.

Затем Джейми произнес что-то на неизвестном мне языке — совсем тихо, я даже поначалу решила, что мне померещилось.

— Это ведь не гэльский?

Он покачал головой, все еще не открывая глаз.

— Gaeilge. Ирландский. Когда-то услышал эти строчки от Стивена О’Фаррелла. Мы с ним познакомились во время Восстания. Почему-то вдруг вспомнил. — И Джейми негромко процитировал: — «Над телом собственным теперь не властен я. Она была его важнейшей частью — той самой, где жила душа моя».

Я выкапывала кустики четырехлистного молочая, намереваясь посадить их у себя в саду, как вдруг послышался рев разъяренного осла. Благодаря Кларенсу и его собратьям-мулам я научилась безошибочно отличать приветствие от проявления агрессии. Хотя и то и другое звучало оглушительно.

Вскоре к реву добавилась пара мужских голосов и возмущенные крики еще одного мула. Поспешно сунув лесные трофеи в устланную влажным мхом корзину, я направилась к месту происшествия.

Голоса были незнакомые, и я остановилась поодаль, в тени белых пихт и стройных осин. Так и есть: двое мужчин на мулах. Один из мулов — соловой масти — свернул с дороги, чтобы полакомиться растущими вдоль обочины полевыми цветами. Другой, более темного окраса, отчаянно сопротивлялся попыткам заставить его (я успела удостовериться, что это самец) продолжить путь вверх по узкой каменистой тропе.

Если честно, я прекрасно понимала бедняг. Их навьючили до предела, к седлу каждого была приторочена деревянная клеть и несколько связанных в узел холщовых мешков.

Я догадывалась, что произошло. Отличная широкая дорога, проложенная по этому участку рощи, раздваивалась у Раненой Леди — небольшого родника с восхитительно голубой водой, на краю которого росла одинокая осина. Ее белая кора была повреждена короедами и дятлами; из бесчисленных ран сочилась кроваво-красная смола. Здесь главная дорога резко поворачивала на восток, а более узкая тропа огибала осину справа и шла вверх по крутому склону. Буйная растительность и камнепады изрядно затрудняли движение.

Вероятно, ведущий мул споткнулся о камни или запутался в ветвях деревьев, растущих вдоль тропы. Веревка, удерживающая поклажу, развязалась или соскользнула — половина груза все еще болталась на ней, маленькие коробки и кожаные тюки высыпались на дорогу, а один из длинных и узких ящиков встал на попа.

Я много раз видела такие ящики — обычно в них перевозили оружие. Во Франции, Шотландии, Америке — независимо от эпохи. Стреляющие палки почти не изменились со временем, и если понадобится транспортировать целую партию, без длинных узких ящиков не обойтись.

Представляться незнакомцам я не стала; вместо этого, подхватив корзинку с молочаем, поспешила унести ноги.

К счастью, не прошло и получаса, как я наткнулась на Джейми, который приятно проводил время в компании Тома Маклауда, местного гробовщика.

— Кто умер? — охнула я, задыхаясь от стремительного спуска.

— Пока никто, — сказал Джейми, пристально глядя на меня. — Разве что если ты собралась свалиться замертво. Что случилось, саксоночка? На тебе лица нет.

Я присела на козлы для распила бревен, на другие поставила корзинку и все рассказала, делая паузы, чтобы перевести дыхание или отпить воды из фляги Тома.

— Насколько помню, та тропа ведет к дому капитана Каннингема. Больше там никто не живет, — заметил Том.

— Думаешь, неспроста они оказались в тех краях? — Джейми высунул голову из-под навеса и посмотрел на небо. — Скоро пойдет дождь. Нехорошо получится, если наши друзья увязнут в грязи.

Одобрительно хмыкнув, Том молча направился в дом; не прошло и минуты, как он появился вновь: в потрепанной кожаной шляпе, с ружьем в руке, пистолетом за поясом и патронташем через плечо. Второй пистолет он отдал Джейми. Тот кивнул, проверил запал и сунул оружие за пояс. Затем рассеянно потрогал свой клинок и повернулся ко мне.

— Саксоночка, сбегай за Йеном-младшим. Скорее всего, он занимается покосом на верхнем поле. Видел его там с час назад.

— Но что вы…

— Ступай, — мягко сказал Джейми. — Не волнуйся, саксоночка, все будет хорошо.

На верхнем поле Йена не оказалось. Я обнаружила парня в близлежащем лесочке: он стоял среди кустов с ружьем в руках.

— Не стреляй! Это я!

— Тетушка, я тебя ни с кем не спутаю — разве что с небольшим медведем или крупным кабаном, — успокоил он, наблюдая, как я пробираюсь сквозь заросли кизила. — Только на них я сегодня охотиться не планировал.

— Отлично. А как насчет парочки упитанных контрабандистов оружия?

Йену пришлось вернуться на поле за оставленной там косой; едва поспевая следом, я ввела его в курс дела. Вручив мне косу, он засмеялся при виде моего недоуменного лица.

— Тетушка, тебе не обязательно пускать ее в ход — достаточно просто встать посреди дороги. Лишь безумец решится пройти!

Придя на место, мы обнаружили, что тропа полностью заблокирована поклажей первого мула (тот все-таки ухитрился ее сбросить). Обрадованный, он проворно взбирался на кучу-малу из тюков, ящиков и корзин, намереваясь присоединиться к своему приятелю, который невозмутимо поедал ежевику с растущих неподалеку кустов.

Контрабандисты, стоявшие чуть выше по склону холма, обернулись на нас с Йеном. В тот же момент Джейми и Том Маклауд начали спускаться с тропы, двигаясь им навстречу.

— А вы еще кто такие? — крикнул один из мужчин, удивленно переводя взгляд с Йена на меня. С виду Йен был вылитый могавк: волосы забраны в пучок на макушке (чтобы не мешали при ходьбе), загорелый обнаженный торс покрыт татуировками. Да и я наверняка выглядела престранно — лохматая, с застрявшими в распущенных волосах листьями. Решив не беспокоиться о производимом впечатлении, я покрепче вцепилась в косу и сурово посмотрела на незнакомцев.

— Я Йен Мюррей. Младший, — вежливо ответил Йен и кивнул на меня. — А это моя тетушка. Ой!

Первый мул нагло вклинился между нами, вынудив расступиться.

— Я Йен Мюррей, — повторил племянник и небрежно поправил ружье на плече, недвусмысленно давая понять, что готов в любой момент пустить его в ход.

— А я, — послышался сверху знакомый низкий голос, — полковник Фрэзер из Фрэзер-Риджа, и это моя жена.

Он вышел на свет из-за деревьев — высокий, широкоплечий; позади маячил Том с ружьем наперевес.

— Йен, поймай, пожалуйста, мула! Земля, кстати, тоже моя. Могу я узнать, кто вы, джентльмены?

Вздрогнув от неожиданности, мужчины разом обернулись и подняли головы. Правда, один из них все же глянул через плечо, чтобы держать под контролем тылы.

— Эээ… мы… кхм… — замялся молодой мужчина лет двадцати. — Я лейтенант Феликс Саммерс, сэр. Офицер королевского флота с «Возмездия».

Том неопределенно фыркнул — не то угрожающе, не то с усмешкой.

— А ваш приятель? — кивнул он на того, что постарше.

Второй незнакомец походил на бродягу или деревенского охотника; судя по красному носу и щекам, он был не дурак выпить.

— Сэр, я… полагаю, его зовут Вуль, — ответил Саммерс. — И мы не приятели. — Его лицо из мертвенно-бледного стало пунцовым. — Я нанял его в Солсбери, чтобы он помог мне с багажом.

— Понятно, — вежливо кивнул Джейми. — Лейтенант, а вы, часом, не заблудились? Сдается мне, ближайший океан находится в противоположной стороне, примерно за триста миль отсюда.

— Я отпросился в увольнение, — пояснил молодой человек, стараясь сохранять достоинство. — Приехал кое-кого навестить.

— Нетрудно догадаться, кого именно, — сказал Том Джейми, опуская ружье. — Что будем с ними делать?

— Мы с женой пригласим лейтенанта и его спутника в дом. Пускай освежатся с дороги, — заявил Джейми, любезно кланяясь Саммерсу. — А ты помоги Йену с этим… — Он кивнул на беспорядок у нас под ногами. — Йен, как закончишь — сбегай за капитаном Каннингемом и приведи к нам, хорошо?

Саммерс заметно напрягся, уловив разницу между «пригласи» и «приведи», но Джейми не оставил ему выбора. Конечно, у парня был пистолет — правда, без запала, а значит, выстрелить он не мог; что до офицерского клинка, вряд ли его вообще вынимали из ножен. Разве только для полировки. Джейми даже не удостоил оружие взглядом и тем более не потребовал сдать.

— Благодарю вас, сэр.

С этими словами лейтенант повернулся, расправил плечи и начал спускаться по тропе, опасливо поглядывая на косу в моей руке.

Капитан Каннингем пришел только к ужину, всем своим видом выражая недовольство по поводу не то конвоира, не то сопровождающего в лице Йена-младшего.

К счастью, я успела привести себя в порядок — по крайней мере, умыться и вычесать из волос дубовые листья и хвою. Джейми проводил лейтенанта Саммерса и мистера Вуля в гостиную и предложил им пива. Вуль согласился с радостью, Саммерс — весьма неохотно. Так или иначе, оба выпили. Два часа и три кварты пива спустя они заметно расслабились, хотя и не сияли от счастья.

— Кто эти люди? — шепотом спросила у меня Фанни. Она только что вернулась на кухню, отнеся гостям очередную порцию пива. — Они фовсем… совсем не такие, как мистер Фрэзер.

— Друзья капитана Каннингема, — ответила я. — Думаю, вскоре он и сам появится. У нас осталось что-нибудь из еды? На сытый желудок мужчины более сговорчивы.

— Это правда, — кивнула она с видом знатока. — В первоклассных борделях всегда есть хороший повар. Но и перекармливать нельзя — иначе от них потом толку не будет. Матушка Эббот говорила, фто мужчине с огромным животом, из-за которого даже члена не видно, лучше сразу налить побольше вина, чтобы скорее уснул. А как проснется, рассказать, какой он был удалец. Тогда он…

— Как насчет мясного пирога, который прислала миссис Чизхолм? — перебила я, несмотря на то что сама недавно предложила рассказывать мне о чем угодно. И отказываться от своих слов не собиралась. Хотя столь откровенные подробности иногда приводили меня в замешательство.

Капитан определенно казался слишком худым и голодным.

— От таких лучше держаться подальше, — пробормотала я, глядя, как он заходит в гостиную. Йен следовал за ним по пятам, как настоящий волк.

И он здесь не единственный, кого нужно опасаться, — подумала я, взглянув на Джейми, поднимающегося навстречу гостям.

Предоставив Фанни разбираться с пирогом, я прошла за мужчинами, неся поднос, на котором стояла бутылка виски собственного производства Джейми Фрэзера, кувшин воды и пять наших лучших стаканов — маленьких, с толстым дном; их еще называют стопками. Интересно, будет ли их по-прежнему пять к концу этой маленькой вечеринки?

— Рада видеть вас, капитан! — сказала я с любезной улыбкой, ставя поднос.

Вместо приветствия Каннингем ограничился мрачным взглядом. Воспитание не позволяло ему откровенно высказать все, что он о нас думает. Я не знала, остаться мне или лучше уйти, но тут Джейми быстро показал глазами на дверь, давая понять, что мое присутствие не требуется. Присев в реверансе, я удалилась на кухню; затем скинула туфли и в одних чулках прокралась по коридору обратно, поближе к гостиной. Фанни удивленно посмотрела мне вслед.

— Полагаю, мой племянник уже рассказал, при каких обстоятельствах мы сегодня встретили ваших… знакомых? — говорил Джейми спокойным голосом. Слышался плеск виски и звон стаканов.

— Обстоятельства таковы, — резко ответил Каннингем, — что лейтенант Саммерс… был… близким другом моего покойного сына. Мы поддерживали связь после его гибели. Я относился к Феликсу как к сыну. Сэр, я возмущен подобным отношением к лейтенанту и его слуге!

— Давайте-ка лучше выпьем, сэр. Slàinte mhath!

Со своей наблюдательной позиции у стены я не видела Джейми, зато прекрасно видела капитана, обескураженного таким ответом.

— Что вы сказали, сэр? — переспросил он, с подозрением глядя в свой стакан — не яд ли там?

— Slàinte mhath, — терпеливо повторил Джейми. — Это означает «Ваше здоровье!».

— Вот как. — Капитан покосился на Саммерса, который к тому времени успел набраться до поросячьего визга. — Что ж, тогда… эээ… ваше здоровье, мистер Фрэзер.

— Полковник Фрэзер, — вставил Йен. — Slàinte mhath!

Капитан поднял стопку, залпом выпил ее и сделался вдруг красный как рак.

— Может, немного воды, капитан? — Джейми протянул кувшин. — Говорят, она помогает раскрыть вкус виски. Йен?

Племянник ловко плеснул гостю новую порцию виски, наполовину разбавив его водой.

— Повторяю… сэр… — прохрипел капитан со слезящимися глазами. — Я возмущен…

— Как и я, сэр, — подхватил Джейми все тем же дружелюбным тоном. — Не сомневаюсь, что любой уважающий себя человек почувствовал бы то же самое, если бы кто-то самовольно основал у него под носом, на его собственной земле военное предприятие. Или у вас другое мнение?

— Не понимаю, о каком «военном предприятии» вы говорите, полковник. — Каннингем взял себя в руки и выпрямил спину. — Лейтенант Саммерс любезно согласился привезти мне кое-какие подарки от флотских друзей. Они…

— Я никак не мог понять, с чего это житель низин — к тому же капитан флота! — решил поселиться в горах Фрэзер-Риджа, — перебил его Джейми. — Да еще и забрался в самую глушь. Но потом меня осенило: ведь всего лишь в десяти милях от вашего дома находится деревня чероки.

— Я… Я понятия не имею, — сказал капитан, — какое это имеет отношение к…

— Когда-то я был индейским агентом, — невозмутимо продолжал Джейми. — Под началом суперинтенданта Джонсона. И провел немало времени среди чероки, которые знают меня как честного человека.

— Я не ставил под сомнение вашу честность, полковник Фрэзер, — огрызнулся Каннингем. Полученная информация явно оказалась для него сюрпризом. — И все же настаиваю на недопустимости вашего…

— Полагаю, вам известно, что британское правительство заключило сделку с некоторыми племенами, чтобы пресекать повстанческие настроения в американских колониях. Британцы снабжают индейцев ружьями и порохом.

— Нет, сэр. — В его воинственном тоне появилась легкая настороженность. — Впервые слышу.

Джейми с Йеном издали одинаковое шотландское хмыканье, выражая скептицизм.

— Зато наверняка слышали, что я повстанец. Или вы и это будете отрицать?

— Вы весьма открыто выражаете свои взгляды! — вспылил Каннингем. Сжав кулаки, он сидел прямой как палка.

— Действительно, — согласился Джейми. — Но и вы не скрываете предпочтений…

— Полковник, я не собираюсь оправдываться за верность королю и стране или делать из этого тайну!

— Главное, чтобы ваша верность не представляла опасности для меня и моей семьи, капитан. А также для моего дела.

— Мы не собирались… — встревожился лейтенант Саммерс. Выведенный из летаргии громкими голосами, он предпринял попытку сесть ровно; его круглое лицо было озабоченным и серьезным. — Ей-богу, сэр, мы не собирались натравливать на вас индейцев!

— Мистер Саммерс! — Капитан предостерегающе поднял руку; лейтенант покраснел и умолк. — Полковник, мои убеждения ни для кого не являются секретом. Я открыто проповедую их каждое воскресенье — перед Богом и людьми.

— Я слышал ваши проповеди, — сухо сказал Джейми. — И заметьте — ни разу не попытался вам помешать. Ваши воззрения меня не интересуют — да хоть дьявола славьте, мне все равно.

Я моргнула. Он и правда разозлился и начал выходить из себя.

— Однако я не потерплю здесь никаких действий во вред Риджу.

Лейтенант Саммерс открыл было рот, чтобы возразить, но Каннингем остановил его резким взмахом руки.

— Даю слово, полковник, — процедил он сквозь зубы.

Повисло напряженное молчание, за которым последовал тяжелый вздох и плеск наливаемого виски.

— Рад, что нам удалось достичь взаимопонимания, капитан. Предлагаю за это выпить, — спокойно произнес Джейми. Послышался звук передвигаемых по деревянному столу стаканов.

— За мир! — Джейми опустошил стакан и с оглушительным стуком вернул его на место, до чертиков перепугав задремавшего мистера Вуля.

— Проклятье! Что это было? — Выпучив глаза, тот растерянно крутил головой. — Нас хотят пристрелить из наших же ружей?

Прервав неловкую паузу, Джейми спросил невинным голосом:

— Ружей? Йен, разве среди вещей капитана были ружья?

— Нет, дядюшка, — в тон ему ответил Йен. — Ни единого.

Несмотря на свою комичность, инцидент с ружьями капитана вызывал тревогу. Одно дело проповедовать верность королю во время воскресной службы и совсем другое — затевать вооруженный конфликт под носом у Джейми.

— Ты можешь выдворить его из Риджа? — осторожно поинтересовалась я. После ужина дети отправились спать, а мы с Джейми, Брианной и Роджером устроили маленький военный совет, доедая кукурузный пудинг.

— Конечно, — сказал Джейми, хмуро глядя на кувшин со сливками. — Но решил этого не делать: уж лучше пусть остается здесь, под моим присмотром, чем строит козни где-либо еще.

— Интересно, что он замышлял — или все еще замышляет? — спросил Роджер. — Может, ружья нужны были только для защиты? Ведь его дом действительно совсем недалеко от границы земель чероки.

— Два десятка мушкетов, чтобы отпугивать заплутавших индейцев? Не многовато ли? — заметил Джейми. — Если он купил ружья, значит, планировал их использовать. Только вот для чего? Допустим, он собирался убить меня и сжечь дома моих арендаторов. Но какой в этом смысл?

— Па, может, он занимается тем же, чем и ты, — предположила Брианна, полив сливками свой пудинг, а затем отцовский. — Собирает частное ополчение для защиты своих владений.

Мы с мужем переглянулись; он едва заметно покачал головой и взял ложку. Защита Риджа от возможных атак была лишь одной из причин создания вооруженного отряда; я не сомневалась, что имелись и другие. Однако Джейми пока не хотел обсуждать собственные планы с Роджером и Брианной.

— Йен сказал, что один из тех парней — лейтенант флота. Вероятно, бывший подчиненный капитана? — спросила Бри.

— Скорее всего, — сдержанно ответил Джейми.

— Значит, у него остались связи. Возможно, оружие прислали флотские друзья — на кораблях ведь тоже используются мушкеты?

— Да. — Джейми повел плечами, как будто рубаха вдруг стала ему мала. — Когда два судна встречаются в ближнем бою, матросы начинают палить из мушкетов. Так что оружием военные суда обеспечены с избытком.

— А ты откуда знаешь? — полюбопытствовала Бри.

— Читал, — ответил отец, приподняв бровь. — Одна из газет Солсбери как-то опубликовала статью о морском сражении. Рядом был рисунок корабля с маленькими фигурками стреляющих из ружей матросов на мачтах.

— Теперь… — сказал Роджер, ложкой выковыривая из пудинга кусочки спелой земляники, — Каннингем вряд ли решится использовать тот же способ доставки оружия. Иначе…

— Иначе все достанется нам! — Похоже, ситуация казалась Брианне забавной. Хотя через мгновение веселые искорки в ее глазах потухли. Подавшись вперед, она сказала: — Отнятых у капитана трофеев явно недостаточно.

— Да, — признал Джейми. — Понадобится время, чтобы найти больше ружей. А также пороха и патронов к ним.

Роджер и Брианна переглянулись.

— Па, с этим мы поможем. — Брианна вынула из кармана и положила на стол три маленькие плоские пластинки. В приглушенном свете свечей мы увидели тусклое золотое мерцание.

— Где ты их раздобыла? — Я осторожно взяла одну из пластинок, оказавшуюся на удивление тяжелой; это определенно было золото.

— У одного ювелира с Ньюбери-стрит в 1980 году, — ответила Бри. — По моей просьбе он изготовил пятьдесят таких пластинок. Часть я зашила в подклад, остальные спрятала в подошву ботинок. Нам хватило десяти штук, чтобы купить все необходимое для путешествия и оплатить места на судне из Шотландии. Так что осталось еще много — на случай, если тебе понадобится купить порох или что-то еще.

— Ты уверена, дочка? — Джейми потрогал пластинку. — Золота у меня достаточно. Только…

— Только воспользоваться им будет сложновато, — с улыбкой закончил фразу Роджер. — Это ничего; мы почтем за честь оказать финансовую помощь Революции.

Саванна

Джон Грей взял перочинный ножик — изящную французскую вещицу с рукояткой из розового дерева и безупречно острым лезвием — и с радостным предвкушением очинил перо. За долгие годы он отправил Джейми Фрэзеру не менее сотни писем и всякий раз испытывал frisson[119] при мысли о существующей между ними роковой связи, каков бы ни был ее характер. Подобное ощущение возникало у него всегда: выражали ли написанные строки искреннее расположение и привязанность, тревогу, гнев или тоску по былой дружбе, от которой осталось лишь дымящееся пепелище.

Однако это письмо будет особенным.

Джон представил Джейми в родной стихии, его крепкие руки с мозолистыми ладонями, подвязанные кожаным шнурком волосы… Наверняка бродит сейчас по горам и лесам в компании индейцев, волков и медведей. И, конечно, по-прежнему надевает эти нелепые женские одежды.

Ему так хотелось начать с приветствия «Мой дорогой Джейми», как в былые времена. Но это право еще предстоит заслужить. И он непременно это сделает.

— В ближайшую тысячу лет… — пробормотал Джон себе под нос, макая перо в чернила. — Хотя… может, и раньше.

А что, если «Генерал Фрэзер»?

— Ну уж нет! — продолжал он рассуждать вслух. Не стоит злить Джейми a priori…

Он улыбнулся про себя, представив реакцию Брианны Фрэзер Маккензи или Клэр Фрэзер на предложение помочь в делах.

— Хотя именно это я и делаю, упрямый ты болван… — проворчал он.

Напиши он сразу как есть, Фрэзер мог бы усомниться в чистоте его помыслов. Благодаря долгой карьере военного и дипломата Джон уяснил, что истинную правду, высказанную со всей откровенностью, зачастую не принимают всерьез. Поэтому смело продолжил:

Может, Джейми и сам решит приехать? Было бы весьма забавно, хотя и чертовски опасно.

Джон дописал до точки и задумался, вертя в руках перо: стоит ли упоминать французов?

Что вообще известно Фрэзеру, засевшему в своем высокогорном логове? Допустим, он с кем-то переписывается. Однако вряд ли речь идет о ежедневном обмене корреспонденцией с Джорджем Вашингтоном, Горацио Гейтсом или другим американским военачальником, имеющим доступ к конфиденциальным сведениям (учитывая печальные обстоятельства, при которых Джейми отказался от должности генерала в разгар Монмутского сражения).

Но что, если до него действительно дошли слухи об адмирале д’Эстене и целой флотилии лягушатников, которые могут в считаные недели достичь берегов Чарльстона или Саванны?

Сыграв с Джейми не одну сотню шахматных партий, Джон искренне восхищался его талантом стратега. Фрэзер знал: порой стоит пожертвовать пешкой, чтобы отвлечь внимание от притаившегося в засаде коня.

Хотя, надо признать, французы…

Стоп! Лорд Грей перечитал написанную фразу и задумался. Что, если это послание прочтет не Джейми, а кто-то другой? И столь ценные сведения попадут в руки повстанцев?

— Нет, так не пойдет…

— Что не пойдет? И почему ты до сих пор не одет? — Хэл, незаметно вошедший в комнату, пристально разглядывал себя в огромном зеркале, где отражались французские двери, расположенные на другом конце кабинета. — Откуда у меня кровь на лице? — удивился он.

Поспешно замазав чернилами строку про французов, Джон подошел к брату. Действительно: из глубокой царапины у левого уха герцога сочилась кровь. Хэл никак не мог найти носовой платок, чтобы ее остановить. Джон одолжил свой, выудив его из кармана халата.

— Непохоже на порез от бритвы. Дрался на шпагах без маски? — пошутил Грей. Хэл и правда ни разу не надевал эти новомодные проволочные маски, поскольку в последнее время редко брал в руки шпагу (разве что когда собирался кого-то убить). Считал, что только трус прячет лицо под маской, сражаясь на дуэли.

— Нет. Постой-ка… Вспомнил! Когда я уже заворачивал к дому, из переулка выскочил какой-то тип, а за ним — двое солдат с криками «Держи вора!». Один из них налетел на меня со всего маху, и я ударился об угол церкви. Надо же, только сейчас заметил! — Он прижал к лицу платок.

Наверняка рана была довольно болезненна, однако Джон охотно верил, что брат мог не обратить на нее внимания. В этом весь Хэл: когда на него наваливались проблемы, он переставал замечать, что происходит вокруг. А ведь в последнее время ему пришлось нелегко…

Джон забрал у брата платок, макнул его в бокал с вином и прижал к ране. Хэл слегка поморщился, однако возражать не стал.

— Вино? — удивился он.

— Клэр Фрэзер, — пожав плечами, ответил Джон. Странные методы лечения бывшей жены иногда оказывались действенными — даже военные хирурги порой промывали раны вином.

— Понятно, — кивнул Хэл. Он на себе испытал медицинские манипуляции Клэр, поэтому в дальнейших объяснениях не нуждался.

— Чем тебе не угодил мой баньян? Мы ждем гостей? — Джон покосился на недописанное письмо. Может, рассказать Хэлу о своей задумке? У брата был необычайно острый ум, к тому же он хорошо знал Джейми. С другой стороны, Джон не хотел посвящать его во все тонкости их с Джейми взаимоотношений.

— Через полчаса я встречаюсь с Прево и его людьми, и ты тоже должен присутствовать. Разве я не говорил?

— Впервые слышу. Зачем мне туда идти? За компанию? Или в качестве вооруженной охраны?

— Возьми оружие. Прево хочет обсудить, стоит ли подтягивать из Бофорта войска Мейтленда.

— Опасаешься, что беседа может выйти из-под контроля?

— Нет, хотя за себя ручаться не могу. Этим бездельникам давно пора найти другое занятие, кроме пьянок да визитов к местным шлюхам.

— Вот оно что. — При упоминании о шлюхах у Джона сжалось сердце, однако Хэл, очевидно, совершенно забыл о Джейн Покок. Лорд Грей достал из походного комода кинжал, пистолет и патронташ и разложил их на кровати рядом с парой белых чулок. — Как скажешь.

Проворно одевшись, он подал Хэлу кожаный накладной воротник и повернулся спиной, чтобы брат помог его застегнуть. Волосы Джона еще не успели отрасти до плеч; Хэл раздраженно отвел в сторону короткий тугой хвостик, заменяющий привычную косу.

— Почему ты до сих пор не нанял камердинера?

— Некогда заниматься его обучением. — Джон ощущал на шее теплое дыхание брата и прикосновение холодных пальцев; как ни странно, это действовало успокаивающе.

— Чем же, интересно, ты так занят? — Судя по резкому тону, нервы Хэла были и впрямь натянуты до предела.

— Твоей невесткой, своим сыном, своим предполагаемым сыном, твоим сыном и еще парочкой неважных дел вроде несения армейской службы. — Лорд Грей повернулся лицом к брату, надевая цепочку с нагрудным знаком.

Изобразив для приличия легкое смущение, Хэл фыркнул.

— Не упрямься. Тебе нужен камердинер. Я сам его найду.

Штаб-квартира Прево располагалась в большом особняке на краю площади Сент-Джеймс, всего в десяти минутах ходьбы. Погода выдалась теплая и солнечная; в сторону моря дул легкий ветерок. К тому же был базарный день. По запруженной людьми Бэй-стрит братья Грей направлялись к городскому рынку, вдыхая запахи овощей и свежей рыбы.

— У меня к тебе вопрос, — сказал Джон, ловко обходя женщину, на шее у которой висел лоток, полный устриц, а в каждой руке было по ведру пива. — Ты ведь знаешь Джейми Фрэзера. Как думаешь, насколько он корыстен?

Хэл нахмурился.

— В каком смысле? Все мы падки на деньги, когда припрет. Ты же не собираешься его подкупать?

— Как раз наоборот — боюсь, как бы он меня в этом не заподозрил. Из-за моего предложения.

Брови Хэла поползли вверх.

— Какого черта тебе от него понадобилось?

— Чтобы он разрешил дочери поехать в Саванну для написания портрета. Я пообещал, что ей хорошо заплатят, но…

— Твоего портрета? — Хэл окинул брата насмешливым взглядом. — Хотел бы я на это посмотреть. Готовишь подарок маме? Или новому объекту чувств? Решил за кем-то приударить?

— Ни то, ни другое. И потом, речь не обо мне: Альфред Брамби хочет заказать портрет своей новой жены.

— Прекрасной Анджелины? — просиял Хэл.

Джон тоже улыбнулся. Молодая миссис Брамби была не только хороша собой, но и каким-то непостижимым образом умела поднимать настроение окружающим.

— Если кто и способен перенести на холст непередаваемую натуру миссис Брамби, так только Брианна Маккензи.

— Ты ведь не для этого хочешь выманить молодую женщину из ее высокогорной крепости? В Джорджии полно живописцев.

Они уже почти дошли до штаб-квартиры Прево; с противоположного конца Джонс-стрит доносились отдаленные крики и мерный топот марширующих солдат. В потоке людей на Монтгомери-стрит все чаще мелькали красные мундиры.

— Если даже ты не догадываешься о моей истинной цели… Прошу прощения, мадам! — Джон посторонился, пропуская леди в пышном кринолине. В одной руке у нее был зонт от солнца, в другой — маленькая собачка; двое слуг едва поспевали за госпожой. — Джейми точно ничего не заподозрит.

Хэл пристально посмотрел на брата, но ответить не успел: мимо как раз проходили сыновья кожевника, закутанные по самые брови в шарфы. Они тащили гигантскую корзину, источающую зловонный, прошибающий до слез запах собачьих экскрементов.

Неосмотрительно вдохнув ядовитые испарения полной грудью, Хэл зашелся в кашле. Джон с беспокойством поглядывал на брата, зная о его подверженности приступам удушья. К счастью, на этот раз он быстро пришел в себя, сплюнул мокроту, постучал кулаком по груди и отряхнулся.

— Что за… цель? — выдавил он, тяжело дыша.

— Помнишь, я говорил о сыне? Брианна Фрэзер приходится Уильяму сестрой по отцу.

— А ведь и правда! Об этом я как-то не подумал. — Хэл поправил съехавшую набок шляпу. — Они встречались?

— Мельком, пару лет назад, — но Уильям тогда не подозревал, кто она. Я хорошо ее знаю, и хотя упрямством Брианна пошла в обоих родителей, сердце у нее доброе. Наверняка ей будет любопытно познакомиться с братом. Полагаю, она единственная, кто может вразумить его насчет семейных… проблем.

— Хм… — Герцог Пардлоу задумался, и несколько минут братья шли молча. — Ты уверен, что это хорошая идея? Говоришь, она дочь Фрэзера… Постой, ты упомянул «обоих родителей». Так значит, ее мать — Клэр Фрэзер?

— Она самая. — Джон ответил таким тоном, что стало ясно: это все, что нужно знать о Брианне. Хэл понял намек и рассмеялся.

— Не боишься, что она убедит Уильяма перейти на сторону повстанцев?

— Видишь ли, все отпрыски Джейми унаследовали от него одно общее качество, — сухо ответил Джон. — Упрямство. Так что ничего она от Уильяма не добьется, несмотря на все свое красноречие.

— Так значит…

— Да. Я хочу, чтобы он остался, — выпалил Джон. — Здесь. По крайней мере, пока не определится. По поводу всего.

«Все» включало в себя происхождение, военную карьеру, титул, имущество (во владение которым он только что вступил, достигнув совершеннолетия).

— Вот как? — Хэл резко остановился и посмотрел на брата, а затем перевел взгляд на серое здание в дальнем конце улицы. Вход в штаб-квартиру Прево охраняли двое вооруженных солдат; офицеры и гражданские лица нескончаемым потоком сновали туда-сюда под их бдительным взором.

Взяв Джона под руку, Хэл оттащил его в малолюдный переулок.

Сердце у лорда Грея колотилось как ненормальное. До этой минуты он не решался признаться в своих страхах даже себе самому. Но как только сел за письмо Джейми, они вдруг проявились со всей очевидностью.

Хэл смотрел на брата, приподняв темную бровь.

Джон закрыл глаза и сделал глубокий вдох, чтобы унять дрожь в голосе.

— Мне снятся кошмары, — заговорил он наконец. — Не каждую ночь. Но довольно часто.

— Про Уильяма, — догадался Хэл.

Джон молча кивнул и открыл глаза. Хэл смотрел на него не мигая.

— Будто он умер? Или пропал без вести?

Младший брат снова кивнул, ничего не говоря. Затем, откашлявшись, все же выдавил несколько фраз:

— Изобель рассказывала, как он однажды потерялся в Хелуотере — ему тогда было года три. Бродил один в тумане среди холмов. Иногда мне снится это, иногда… что-то другое.

Уильям всегда рассказывал ему о своих приключениях, писал письма. Как застрял в Квебеке долгой холодной зимой. Как однажды ночью пошел на охоту, заблудился и отморозил ноги, а над головой переливалось огнями северное сияние; как потом провалился под лед и упал в темную водную бездну… Для мальчика это были лишь забавные истории, и Джону нравилось их слушать. Однако ночью они возвращались к нему во снах — искаженные до неузнаваемости и холодные, словно призраки, возвещающие о неминуемой беде.

— Грядет битва, — еле слышно пробормотал Хэл. Он стоял, прислонившись к стене и опустив глаза на отполированные до блеска носки ботинок. — Да. Отцовское сердце всегда чует неладное. И не только во сне.

Джон промолчал. Облегчив душу, он почувствовал себя гораздо лучше. Конечно, Хэлу тоже сейчас непросто. Генри серьезно ранен, а Бенджамин… Он представил, как Уильям раскапывает ночью могилу, ожидая увидеть тело убитого кузена. Джону снилось, что он сам раскапывает могилу и видит в ней Уильяма.

Хэл тяжело вздохнул и выпрямился.

— Напиши Фрэзеру, что Уильям здесь, — спокойно сказал он. — Как бы невзначай. Без каких-либо подробностей. Он пришлет девчонку.

— Ты уверен?

Хэл глянул на брата, взял его под руку и вывел из переулка.

— Думаешь, он переживает об Уильяме меньше, чем ты?

Джейми прочел письмо дважды, непроизвольно сжимая зубы на одних и тех же строках — в середине первой страницы и в самом конце. Ничего необычного в подобной реакции не было: письма Джона порой содержали тревожные вести о войне, об Уильяме, о планах британского правительства, грозящих привести к немедленному аресту Джейми, или о других семейных неприятностях.

Джон не писал почти два года — с тех пор, как вернувшийся с того света Джейми узнал, что мы с лордом Греем женаты, и заехал бывшему другу кулаком по лицу (потасовка неожиданно окончилась арестом его светлости ополченцами, что едва не стоило ему жизни). Выходит, теперь они квиты.

А значит, нет смысла отмахиваться от письма.

— Что пишет Джон? — спросила я небрежно.

Взглянув на меня, Джейми фыркнул и снял очки.

— Ему понадобилась Брианна, — пробурчал он и передал мне письмо.

Я невольно оглянулась, но тут же вспомнила, что Бри пошла относить в кладовую партию свежеприготовленного козьего сыра. Вынув из кармана очки, я взяла письмо в руки.

— Полагаю, ты обратил внимание на последний абзац? — спросила я, закончив чтение.

— «Мой сын Уильям оставил военную службу и временно поселился со мной в Саванне. Мальчик уже достиг совершеннолетия, и теперь у него появилась уйма свободного времени, чтобы поразмыслить о будущем». Ты про это? — Джейми бросил на письмо возмущенный взгляд. — «Поразмыслить о будущем»? О чем тут еще размышлять? Он же граф!

— Может, Уильям не хочет быть графом, — мягко заметила я.

— Это уж не ему решать, саксоночка. Титул — как родимое пятно. От него не избавишься.

Плотно сжав губы, Джейми хмуро сверлил письмо глазами, пока не заметил мое сердитое лицо.

— И не надо так смотреть! Это не моя в… — осекся он, только было поздно.

— Не твоя «вина»? Никто тебя ни в чем не винит! Но…

— Кроме Уильяма. Он меня винит. — Шумно выдохнув через нос, Джейми вновь наполнил легкие воздухом и покачал головой. — У него есть на то основания. Именно поэтому я и не хотел, чтобы Брианна все ему выкладывала! Если бы он никогда со мной не встречался и не узнал правды, то жил бы сейчас в Англии, занимаясь поместьями и арендаторами, довольный как… — Джейми замолк, подыскивая подходящее слово.

— Слон? — подсказала я. — Может, Уильям вполне себе доволен! Просто еще не успел отплыть в Англию.

— При чем тут слон? — Муж вытаращил на меня глаза и тут же раздраженно махнул рукой. — Будь я на его месте, тоже бы не обрадовался. Как и любой другой, для кого честь — не пустой звук.

— Он и правда очень на тебя похож.

Напрасно я надеялась, что удастся избежать упоминания о лорде Грее. Джейми яростно скомкал письмо и бросил его в огонь, выругавшись на гэльском.

— Mac na galladh![121] Сперва он отнимает у меня сына, затем трахает мою жену, а теперь хочет переманить на свою сторону дочь!

— Вовсе нет! — Моему терпению пришел конец; атмосфера в комнате так накалилась, что я стала подгорать, словно овсяное печенье. — Он всего лишь хочет, чтобы Брианна поговорила с братом! Ну как ты сам не понимаешь? Упрямый… шотландец!

Моя отповедь немного охладила его пыл; устремленные на меня глаза весело сверкнули, хотя улыбка так и не появилась. Зато дыхание стало ровнее — уже неплохо.

— Поговорила с братом, — с усмешкой повторил Джейми. — Зачем? Неужели Грей надеется, что Уильям услышит дифирамбы в мою честь и забудет, по чьей вине стал бастардом? Даже если он меня простит, это не поможет ему принять решение насчет титула. — Он возмущенно фыркнул. — Не удивлюсь, если Брианна, пожив в таком змеином гнезде, решит отправиться с ними в Англию, чтобы стать личной портретисткой королевы.

— Не знаю, что задумал Джон, — спокойно сказала я. — Но раз он пишет, что Уильяму нужно «поразмыслить о будущем», значит, у мальчика есть сомнения. Брианна для него пока чужой человек; она может взглянуть на ситуацию со стороны. Выслушать, не слишком вовлекаясь в его проблемы.

— Ха! Да эта девчонка везде сует свой нос! Это у нее от тебя, — осуждающе добавил Джейми.

— А еще она никогда не сдается. — Я снова села и положила руки на колени. — Как и ты.

— Спасибо на добром слове.

— Ты уверен, что это комплимент?

Джейми хохотнул, но не стал садиться рядом. Лицо его, раскрасневшееся было под воздействием эмоций как спелый томат, понемногу приобретало обычный бронзовый оттенок. Я вздохнула с облегчением — буря миновала.

— Что касается Джона, одну вещь ты знаешь наверняка.

— Я много чего о нем знаю — и большую часть из этого предпочел бы забыть. Что именно ты имеешь в виду?

— Ему известно, что дочь тебя любит. О чем бы Брианна с Уильямом ни говорили, мальчик неизбежно почувствует ее отношение к тебе.

Джейми смущенно моргнул.

— Я… кхм, может быть… Только…

— Думаешь, Джон беспокоится об Уильяме меньше, чем ты?

— Ты поговорил с Брианной? — спросила я на следующий день.

— Поговорю, — нехотя буркнул Джейми. — Только упоминать об Уильяме не стану.

Я готовила на ужин рагу и как раз наклонилась над котелком, чтобы осторожно понюхать кипящее блюдо, но, услышав ответ, покосилась на мужа.

— Это еще почему?

— Если она узнает, то решит, что обязана поехать, — хотя иначе бы не поехала.

Возможно, Джейми был прав. Однако я не видела ничего предосудительного в том, чтобы попросить Брианну сделать что-то ради отца. Зато он видел. Молча кивнув, я протянула ему ложку.

— Попробуй, пожалуйста. Никак не пойму, съедобно или не очень.

Он замер, не успев поднести ложку ко рту.

— Что это?

— Сама не знаю. Надеялась, ты мне скажешь. Возможно, оленина, — хотя миссис Макдональд сомневается. Ее муж привез от чероки несколько кусков освежеванной туши. Говорит, выиграл в кости. Но был слишком пьян, чтобы уточнять происхождение мяса.

Вскинув брови, Джейми с опаской принюхался, подул на обжигающее рагу, попробовал на язык и закрыл глаза — ни дать ни взять французский сомелье, оценивающий вкусовые качества Кот-дю-Рон нового урожая.

— Ммм… — промычал он. Затем попробовал еще немного — хороший признак! Наконец сунул в рот остатки рагу и принялся сосредоточенно жевать, по-прежнему не размыкая век.

А когда проглотил, открыл глаза и сказал:

— Перца не хватает. И, возможно… уксуса?

— Для вкуса или для дезинфекции? — спросила я, заглядывая в хлебный шкафчик. Остатков пирога может и не хватить на все семейство.

— Для вкуса. — Джейми потянулся и зачерпнул еще немного рагу. — Получилось довольно сытно. Думаю, это мясо вапити[122] — причем очень старого и жилистого. Не та ли это миссис Макдональд, которая считает тебя ведьмой?

— Если и так, она держала свое мнение при себе, когда привела вчера сломавшего ногу младшего сына. А старший принес спозаранку приличный кусок мяса. Остатки я отнесла в коптильню. Хотя пахло оно подозрительно.

— Что пахло подозрительно?

Задняя дверь распахнулась, и вошла Брианна с небольшой тыквой в руках, а следом — Роджер с полной корзиной листовой капусты из огорода.

Я с сомнением посмотрела на тыкву — маловата для пирога и недостаточно спелая. Брианна пожала плечами.

— Отобрала у какого-то грызуна — кажется, это была крыса. — Дочка повернула тыкву и продемонстрировала свежие отметины от зубов. — Я знала, что если оставить ее на грядке, она сразу испортится. Или крысы вернутся, чтобы продолжить пир. Поэтому мы решили ее сорвать.

— Кажется, я где-то слышала, что незрелую тыкву жарят, — неуверенно сказала я, принимая подарок. — Ну раз уж у нас сегодня вечер кулинарных экспериментов…

Брианна глянула в сторону очага и принюхалась.

— Пахнет… съедобно.

— Вот и я говорю! — подхватил Джейми, взмахом руки отметая вероятность массового отравления трупным ядом. — Присядь-ка, дочка. Лорд Джон прислал мне письмо; там и о тебе идет речь.

— Лорд Джон? — Бри приподняла рыжую бровь и расплылась в улыбке. — Ему что-то нужно?

Джейми подозрительно прищурился.

— С чего ты взяла?

Подобрав юбку, Брианна села с тыквой в одной руке, а другую протянула отцу:

— Па, одолжи на минутку кинжал. Что касается лорда Джона, он не любит пустой болтовни. Не знаю, действительно ли ему что-то нужно от меня, но он не стал бы писать без особой причины.

Я подавила смешок и встретилась глазами с Джейми. Брианна попала в точку. Иногда лорд Джон писал лишь для того, чтобы предупредить Джейми, что тот рискует головой, шеей или яйцами, если ввяжется в очередную авантюру. Хотя чем это не особая причина?

Бри взяла отцовский кинжал и принялась нарезать тыкву на кусочки, вываливая на стол слипшиеся комья блестящих зеленых семечек.

— Ну так что?.. — спросила она, не поднимая глаз от работы.

— Ну так вот… — начал Джейми со вздохом.

Жареная зеленая тыква и впрямь оказалась съедобной — но не более того.

— Кетчупа не хватает, — заявил Джемми.

— Точно, — согласился его дед, пережевывая сомнительное угощение. — Орехового, пожалуй. Или грибного.

— Ореховый кетчуп? — Джемми и Аманда захихикали.

— Да, маленькие невежды, — снисходительно пояснил Джейми. — Кетчупом называют любой соус для мяса или овощей — не только томатную жижицу, которую делает ваша мама.

— И какой вкус у орехового кетчупа? — спросил Джем.

— Как у орехов, — лаконично ответил Джейми. — В него также добавляют уксус, анчоусы и что-то еще. А теперь цыц; нам с вашей мамой нужно поговорить.

Пока мы с детьми убирали со стола, Джейми подробно рассказал Брианне о предложении лорда Джона. Стараясь ничем не выдавать своего отношения к этой затее.

— Подумай, a nighean, — подытожил он. — Только помни, что зима не за горами, а значит, далекие поездки придется надолго отложить. Если согласишься, раньше весны вернуться не сможешь.

Брианна с Роджером обменялись долгими взглядами. У меня сжалось сердце. Джейми был прав: занесенные снегом дороги превратят горные поселения в неприступную крепость.

К нашему удивлению, Бри кивнула.

— Мы согласны.

— Мы? — улыбнулся Роджер.

— Ты уверена? — Джейми беспокойно забарабанил пальцами по столу.

— Чтобы купить оружие, тебе понадобится золото и виски. Нужно будет как-то доставить их на побережье, — резонно заметила Бри. — Лорд Джон гарантирует мне безопасный проезд и даже вооруженную охрану — которая, конечно же, ни к чему. — Она пожала плечами. — Лучшего способа и не придумаешь!

Джейми и Роджер одновременно приподняли бровь.

— Что-то не так? — невинно спросила она, переводя взгляд с отца на мужа. Джейми издал неопределенное шотландское фырканье и отвел глаза. Роджер набрал в легкие воздуха, будто намереваясь что-то сказать, но затем просто выдохнул.

— Ты собираешься спрятать шесть бочонков виски и пятьсот фунтов золота в малюсенькой коробочке с красками? — скептически усмехнулся Джейми.

— Под носом у вооруженной охраны, — подхватил Роджер, — которая наверняка будет состоять из британских солдат. А в их задачу, как известно, входит арест… как их там…

— Полуночных самогонщиков, — подсказала я.

Вторая бровь Джейми тоже поползла вверх.

— Так называют тех, кто занимается незаконной перегонкой спирта, — потому что они предпочитают делать это по ночам.

— Вообще-то у меня есть план, — с вызовом заявила Брианна. — Дети поедут со мной.

— Круто! — воскликнул Джем.

— Кьюто! — тут же повторила Аманда, не имея ни малейшего понятия о происходящем.

Фанни с Жерменом рассмеялись.

Джейми пробурчал что-то на гэльском. Роджер промолчал, но на лице у него явно читалось «Да поможет нам Бог!». Я думала примерно то же самое, однако, в отличие от мужчин, старалась не выдавать своих чувств. Утерев лицо полотенцем, я принялась нарезать пирог из яблок и изюма. Затем повернулась вполоборота и миролюбиво подвела итог:

— Мне кажется, идея нуждается в доработке. Поговорим об этом, когда дети отправятся спать.

Наконец мы загнали детей в кровати, и Джейми принес бутылку своего фирменного виски семилетней выдержки, который хранился в вишневых бочонках. Не сказать, чтобы напиток был так уж хорош, но все же мог послужить отличным подспорьем в семейных дискуссиях.

Налив каждому по стакану, Джейми сел за стол и поднял руку, призывая к молчанию. Затем отхлебнул виски, несколько мгновений подержал во рту и, проглотив, удовлетворенно вздохнул.

— Итак, — начал он, поставив стакан. — Что ты задумала, mo nighean ruadh?

Услышав, как Джейми назвал Брианну, Роджер прыснул, а я улыбнулась. «Моя рыжеволосая дочь» одновременно подразумевало, что любая ее идея наверняка абсолютно безумна и что склонность к подобному безумию наверняка досталась ей от родителя.

Бри оценила намек и, вскинув брови, подняла стакан в знак признательности.

— Прежде всего, — заговорила она, сделав первый глоток, — нам нужны ружья и лошади.

— Несомненно, — подтвердил Джейми. — Лошади — не проблема, если сделать это по-тихому. Я могу раздобыть их у чероки.

Кивнув, она деловито стукнула ладонью по столу.

— Отлично. Но вот с ружьями все не так просто. Есть две загвоздки…

— Если бы только две, — пробормотал Джейми, отхлебнув виски.

— Где их купить… Ой, кажется, я догадываюсь, что ты имел в виду! Ну да ладно, оставим другие проблемы на потом. Так вот, две основные загвоздки: где купить ружья и как доставить их сюда. У тебя есть какие-нибудь соображения по первому вопросу?

— Фергус, — с ходу выпалил Джейми.

— Каким образом? — Я удивленно уставилась на мужа.

— Он ведь в Чарльстоне. Город удерживают американцы во главе с генералом Линкольном. А там, где армия, — там есть и ружья.

— Ты хочешь выкрасть их у Континентальной армии? — воскликнула я. — Или, что еще хуже, поручить это Фергусу?

— Нет, конечно, — терпеливо объяснил Джейми. — Это было бы государственной изменой. Я просто куплю оружие у тех, кто его крадет. Такие люди есть в любой армии. Фергус наверняка знает кого-то из местных контрабандистов; даже если не знает — в два счета найдет.

— Это обойдется в приличную сумму, — заметил Роджер.

Джейми досадливо поморщился.

— Ничего не поделаешь. Но не зря же я столько лет берег золото в надежде когда-нибудь использовать его на нужды революции. Что ж… время пришло.

— Допустим, — продолжила Бри, — Фергус каким-то образом раздобудет ружья. Однако если ему все же придется за них платить… (тут Джейми не удержался от улыбки), то тебе нужно будет передать ему золото, а затем найти того, кто доставит оружие сюда.

Она перевела дыхание, взглянула на Роджера и начала излагать свой план.

— Во-первых, — Бри загнула мизинец. — Урожай собран, а значит, пора везти Жермена в Чарльстон к родителям; он истосковался по матери и мечтает познакомиться с новыми братиками. Во-вторых… — загнула она безымянный палец, — лорд Джон хочет, чтобы я приехала в Саванну и написала портрет, за который мне заплатят настоящими деньгами. А нам как раз нужно купить одежду и инструменты. И в-третьих… — Не глядя на Роджера, Брианна загнула средний палец и сказала: — Роджеру нужно пройти обряд рукоположения. Чем скорее, тем лучше.

Джейми повернулся к зятю, который стал вдруг пунцовым.

— Разве я не права? — обратилась Бри к мужу. Затем, не дожидаясь ответа, вновь посмотрела на Джейми и положила руки на стол. — Поэтому я немедленно напишу лорду Джону и приму предложение. От охраны вежливо откажусь — мол, поеду с Роджером и детьми. Ведь если мы не успеем вернуться до снега, — пояснила она, повернувшись ко мне, — то увидим детей не раньше, чем через пять-шесть месяцев. К тому же, — добавила она, пристально глядя на отца, — думаю, с нами они будут в большей безопасности. Что, если капитан Каннингем с дружками вновь наведаются в Ридж и приведут толпу ополченцев, которые разграбят и сожгут наш дом?

Я похолодела, услышав этот прямой вопрос. Очевидно, Джейми и Роджеру тоже стало не по себе.

— Ты ведь не думаешь, что они застанут меня врасплох? — мягко спросил Джейми, кашлянув.

— Нет. Думаю, ты сотрешь их в порошок, — улыбнулась она. — Но я не хочу, чтобы дети присутствовали при этой схватке, тем более если мы с Роджером не сможем их защитить.

Дочкины руки лежали на столе рядом с отцовскими, и я невольно обратила внимание на их сходство. В руках Джейми — больших, обветренных, с распухшими от возраста и работы суставами — чувствовались благородное изящество и сила (несмотря на то, что одного пальца не хватало, а другие были покрыты шрамами). Тем же благородным изяществом и силой отличались гладкие тонкие пальцы Брианны.

— В общем, — подытожила она, — я напишу, что принимаю приглашение, но что сначала мы заедем в Чарльстон — навести справки о процедуре рукоположения и вернуть Жермена родителям.

Лицо ее осветилось улыбкой.

— Лорду Грею нравится Жермен, так что он будет рад помочь. Попрошу выслать нам паспорт (или как там сейчас называются документы?) за подписью его брата. То есть официальную бумагу, которая дает право свободного проезда по всем дорогам и городам, занятым британскими войсками. Никому и в голову не придет обыскивать безобидную семью священника с тремя детьми, которая путешествует под защитой герцога Пардлоу — командира какого-то там полка.

Джейми сдвинул брови, прикидывая в уме возможные риски, и был вынужден признать, что это похоже на план.

— Ну, хорошо, — нехотя согласился он. — Идея доставить золото Фергусу может сработать. Скорее всего, и с виски я что-нибудь придумаю. В конце концов, у нас всегда есть квашеная капуста. Но я категорически против того, чтобы ты возвращалась с полной повозкой контрабандных мушкетов. Пусть и в компании рукоположенного священника, — добавил он, покосившись на Роджера. — Мне не раз доводилось взывать к Богу о помощи, и я всегда ее получал. Однако не стану просить его спасти меня — или мою дочь — от собственной глупости.

— Здравые мысли, — кивнул Роджер. — Интересно, сколько времени понадобится на получение нужных бумаг?

— Пару недель — если погода не испортится.

— Тогда мы успеем придумать, что делать с оружием, если нам все же удастся его раздобыть. — Роджер поднял стакан, который так и не пригубил, и чокнулся со мной. — За преступление и мятеж!

— При чем здесь капуста? — спросила Брианна.

В последующие несколько недель у всех представленных в Доме собраний подходов к Вере появились сторонники. Многие посещали несколько служб, привлеченные разнообразием ритуалов или возможностью пообщаться (а то и получить духовное наставление). К тому же пойти в церковь было куда интереснее, чем благочестиво сидеть дома, читая вслух Библию.

Тем не менее у каждого из троих проповедников сложилась своя паства, не пропускавшая ни одной воскресной службы, — помимо группы неопределившихся, которые никак не могли решить, куда примкнуть. В хорошую погоду было немало тех, кто проводил в церкви весь день: в перерывах они устраивали пикники под деревьями, обсуждая сходства и различия пресвитерианского и методистского подходов. А поскольку большинство обитателей Риджа, будучи выходцами из Шотландского высокогорья, имели твердые убеждения по любому вопросу, между ними частенько разгорались жаркие споры обо всем на свете — от содержания проповеди до ботинок священника.

На собраниях Рэйчел поначалу было гораздо меньше людей и гораздо меньше споров, однако желающие вместе помолчать и прислушаться к внутреннему свету приходили каждую неделю, и со временем их число стало расти. Для многих женщин один час, проведенный в тишине и спокойствии, стоил дороже самой проникновенной проповеди или пения гимнов. Однако квакерские встречи не всегда проходили в полном молчании — по словам Йена, у Святого духа свои правила, — и порой там было очень оживленно.

Мы с Джейми всегда присутствовали на всех трех службах. Во-первых, чтобы никто не мог обвинить его в предвзятости. Все-таки пресвитерианский священник приходился ему зятем, а квакерский (председатель собрания? Инициатор? Я не знала, как правильно называется «должность» Рэйчел. Мне нравился вариант «песчинка в жемчужине») — племянницей. Во-вторых, чтобы быть в курсе всего, что происходит в Ридже.

После каждой утренней службы я располагалась под огромным каштаном и в течение часа вела прием: обрабатывала небольшие ранки, осматривала горло, раздавала советы и запретные (как-никак это было воскресенье) бутылочки с «тоником», представлявшим собой смесь разбавленного виски с сахаром и травяных настоек. Универсальное средство от авитаминоза, зубной боли и несварения. Иногда я добавляла немного скипидара, если требовалось лекарство от глистов.

В это время Джейми — зачастую в сопровождении Йена — ходил от одной группки к другой, обменивался приветствиями, вступал в непринужденные беседы и слушал. Внимательно слушал.

— Шила в мешке не утаишь, саксоночка, — говорил он мне потом. — Даже если бы наши арендаторы и хотели (а они, как правило, не хотят), у них не получается держать язык за зубами. Поэтому они всегда говорят, что думают, — в том числе о политике.

— Что думают сами или что думают о политических взглядах соседей? — спросила я. Большинство моих пациентов были женщинами, так что я уже имела некоторое представление о сути его воскресных бесед.

Джейми невесело рассмеялся.

— Саксоночка, обсуждая взгляды соседей, они невольно выдают и собственные воззрения.

— Они не догадываются, что у тебя на уме?

Он пожал плечами.

— В любом случае скоро узнают.

Две недели спустя, когда Каннингем дочитал последнюю молитву, но еще не успел отпустить всех по домам, Джейми вдруг поднялся и попросил дать ему слово.

Прямая спина Элспет Каннингем напряглась, черные перья на шляпке угрожающе завибрировали. Однако капитану ничего не оставалось, как согласиться: он сошел с кафедры и любезным жестом уступил место хозяину Риджа.

— Всем доброе утро! — с поклоном обратился Джейми к собравшимся. — Прошу прощения, что вынужден потревожить вас в воскресенье. Только я и сам немало встревожился, получив на этой неделе письмо. С вашего позволения, я его зачитаю.

По рядам пронесся гул одобряющих, удивленных и заинтригованных голосов. Всех охватило дурное предчувствие.

Джейми вынул из кармана сложенный листок бумаги; сквозь жирные пятна, оставленные восковой печатью, кое-где проступали слова. Водрузив на нос очки, он прочел:

У меня возникло странное ощущение déjà vu. Тревожно засосало под ложечкой, а руки покрылись мурашками. В помещении церкви было жарко и влажно, как в турецкой бане, но мне казалось, будто я стою в пустой холодной комнате, в окна которой хлещет ледяной шотландский дождь, и слушаю похожие на приговор слова:

— О господи… Только не это! — вырвалось у меня. И хотя слова мои были не громче шепота, стоявшие рядом люди начали на меня коситься и тут же отводить глаза, словно от прокаженной. Джейми дочитал до конца:

На миг воцарилась звенящая тишина. Не дожидаясь бурной реакции прихожан, Джейми убрал письмо и заговорил:

— Я не стану сообщать вам имя джентльмена, приславшего это письмо, поскольку не хочу подвергать его опасности. Могу лишь сказать, что он достойный человек с безупречной репутацией и у меня нет причин ему не верить.

Все беспокойно заерзали. Я продолжала смотреть на Джейми, словно окаменев.

Нет! Неужели опять? Пожалуйста, только не это!

Но ты ведь знала, — слышался голос разума. — Знала, что это случится вновь. Знала, что он не сможет остаться в стороне — а даже если бы мог, не стал бы…

— Мне хорошо известно, что многие из вас хранят верность королю. Ну а вам известно, что у меня другие взгляды. Поступайте так, как велит вам совесть, — и я поступлю так же. — Он обвел взглядом собравшихся, избегая смотреть на капитана Каннингема, который с непроницаемым выражением лица стоял рядом.

— Ни один человек не будет изгнан с земли из-за своих убеждений…

Джейми на мгновение умолк, снял очки и посмотрел в глаза прихожанам — одному, другому, третьему… Я знала, что он выхватывает взглядом рьяных лоялистов, и с трудом подавила желание обернуться.

— Но защита Риджа и живущих здесь людей — мой долг. Однако мне понадобится помощь, и поэтому я буду собирать ополчение. Если вы решите ко мне присоединиться, я обеспечу вас оружием, питанием во время дозоров, а также лошадьми.

Сидевший рядом со мной Сэмюел Чизхолм — паренек лет восемнадцати — расправил плечи и подался вперед, очевидно собираясь вскочить и немедленно записаться в добровольцы. Заметив это, Джейми с улыбкой выставил вперед руку.

— Тем, кто уже сейчас готов вступить в ополчение, предлагаю поговорить на улице. Те, кому нужно подумать, могут в любой момент прийти ко мне домой. В любое время дня и ночи, — добавил он с горькой ухмылкой. Послышались нервные смешки.

Джейми повернулся к стоявшему с каменным лицом Каннингему.

— Премного благодарен, сэр. Всегда к вашим услугам.

Затем он решительно направился ко мне по проходу и поднял меня со скамьи, после чего мы рука об руку вышли на улицу, оставив за спиной оглушительную тишину.

То же самое повторилось на пресвитерианской службе; Роджер мрачно стоял позади, опустив глаза в пол. Хотя на этот раз аудитория была подготовленной — многие слышали о том, что произошло на службе у методистов.

Не успел Джейми договорить, как Билл Эймос вскочил на ноги.

— Мы пойдем с тобой, Макдью, — решительно заявил он. — Я и мои парни.

Эймос был красивым черноволосым мужчиной крепкого телосложения и исключительной силы духа. По рядам пронесся одобрительный шепот. Тут же поднялись еще трое или четверо человек; влажный воздух гудел от возбуждения.

Однако женщин охватил леденящий страх. Некоторые из них подходили ко мне во время врачебного приема между службами.

— Может, убедишь мужа изменить решение? — вполголоса спросила Мэри Гордон, робко озираясь по сторонам. — Кроме правнука, у меня никого нет. Если его убьют, я останусь совсем одна и умру с голода. — Мэри была примерно моих лет и пережила Каллоден. Я видела ужас, затаившийся в ее глазах, и сама испытывала нечто подобное.

— Я с ним… поговорю, — промямлила я в ответ.

Конечно, можно попытаться убедить Джейми не трогать Хью Гордона, — но я прекрасно знала, что он на это скажет.

— Мы не допустим, чтобы вы голодали! — Я постаралась придать голосу уверенности. — Что бы ни случилось.

— Ну-ну, — пробормотала она и умолкла, предоставив мне заниматься ее обожженной рукой.

После службы взволнованные прихожане высыпали на улицу. Некоторые мужчины обступили Джейми, другие толпились поодаль в тени сосен. Однако капитана Каннингема среди них не было — возможно, он не хотел открыто заявлять о своих взглядах.

До поры до времени.

Холод, сковавший меня в церкви, никуда не делся и перекатывался внутри словно огромный ртутный шар. Я продолжала любезно разговаривать с женщинами и детьми — порой подходили и мужчины с просьбой забинтовать пораненный палец на ноге или вытащить из глаза соринку. Однако я отчетливо понимала, что происходит.

Джейми расколол Ридж, и трещина увеличивалась на глазах.

Ему пришлось так поступить — судьба не оставила выбора. Но от этого было не легче. За каких-то три часа мы превратились из сообщества — хотя и довольно разношерстного — в два противоборствующих лагеря. Сегодня грянуло землетрясение, и последующие толчки неизбежны. Многие бывшие соседи станут заклятыми врагами.

Началась война.

Обычно после церкви люди не спешили расходиться по домам: они собирались группками, чтобы пообщаться с друзьями и обсудить последние новости, устраивали пикники под деревьями; гул людских голосов разносился по окрестным рощам, словно успокаивающее гудение пчел.

Но не сегодня.

Семьи держались вместе; приятели, оказавшиеся на одной стороне, искали друг у друга поддержки. Ридж разделился, и его осколки медленно расползались по лесным тропинкам, оставляя в лишенной былого умиротворения церкви тяжелый, жаркий воздух.

Последней пациенткой была Старая Мамаша, у которой (по ее словам) случился приступ ревматизма. Когда она удалилась в сопровождении одной из дочерей, сжимая в руке бутылочку с самым действенным тонизирующим средством, я вздохнула с облегчением и начала собирать инструменты. Бри уже увела детей домой, поскольку в это воскресенье всем было не до пикника. Однако Роджер все еще стоял у входа в церковь, негромко беседуя о чем-то с Джейми и Йеном.

Это меня несколько успокоило. По крайней мере, Джейми был не один.

Вскоре Йен кивнул им и отправился домой, помахав мне на прощанье. Джейми двинулся в мою сторону, продолжая беседовать с Роджером.

— Извини, a mhinistear[123], — услышала я, когда они приблизились. — Не стал бы этого делать в церкви, просто нужно было донести информацию не только до мятежников, но и до лоялистов. Понимаешь? А на собраниях Ложи они теперь почти не появляются.

— Ничего, — Роджер похлопал его по спине и улыбнулся искренней, хотя и сдержанной улыбкой. — Понимаю.

Он кивнул мне и вновь повернулся к тестю.

— Вы и к Рэйчел придете? — В его голосе чувствовалось едва заметное напряжение, которое не ускользнуло от внимания собеседника.

— Конечно, — вздохнул Джейми, расправляя плечи. Но, взглянув на вытянувшееся лицо зятя, печально усмехнулся. — Не для вербовки, a bhalaich. Просто хочу посидеть в тишине и попросить прощения.

Саванна

Конец августа

Лорд Джон поднял ложку с горячим супом и, остужая, подержал на весу, буравя взглядом джентльмена, сидевшего напротив рядом с Прево. Он чувствовал, как по соседству кипит Хэл, и на мгновение подумал, не пролить ли суп ему на ногу и вывести из обеденной залы, пока тот не сказал или не совершил чего-нибудь опрометчивого.

Бывший сводный брат, только что представленный им как кавалер Сент-Оноре, не мог не заметить реакции Греев на свое появление, однако сохранял полное sang-froid[127] и рассеянно скользил по ним взглядом, не встречаясь глазами ни с тем, ни с другим. Он болтал с Прево на парижском французском и, насколько мог судить Джон, вовсю строил из себя француза, черт бы его побрал!

Перси, ты… ты… Как ни странно, лорд Джон не нашел подходящего эпитета. Перси не вызывал у него ни симпатии, ни доверия, но когда-то он любил этого человека и не боялся открыто признаться в этом самому себе.

Персиваль Уэйнрайт (Джон мог поклясться, что настоящее имя — Персеверанс — известно лишь ему одному в целом свете) был хорошо сложен и превосходно выглядел в дорогом модном костюме из темно-красного шелка и бледно-голубом жилете в белую полоску. Его по-прежнему отличали тонкие привлекательные черты и мягкий взгляд карих глаз, хотя выражение лица за последние годы приобрело твердость, а вокруг губ залегли новые морщинки.

— Месье, — с поклоном обратился Джон к Перси и продолжил по-французски: — Позвольте представиться, я лорд Джон Грей, а это, — он кивнул в сторону Хэла, который шумно засопел, — мой брат, герцог Пардлоу. Для нас большая честь находиться в вашем обществе, но позвольте спросить, какая… счастливая случайность привела вас сюда?

— A votre service[128], — ответил Перси с таким же вежливым кивком. В глазах его мелькнул огонек.

Нет, показалось, решил Джон и незаметно сжал под столом колено брата, давая понять: если тот произнесет хоть слово, будет хромать несколько часов.

Хэл угрожающе прочистил горло, однако тоже кивнул, не спуская с Перси глаз.

— Я здесь по приглашению мистера Робера Буайе, — сказал Перси, переходя на английский с легким французским акцентом. Он слегка наклонил голову в сторону тучного джентльмена за соседним столиком, чей бордовый костюм в точности соответствовал оттенку лопнувших капилляров на его носу картошкой. — Месье Буайе владеет несколькими кораблями и заключил контракты с Королевским флотом, а также с армией на поставку продовольствия и других предметов первой необходимости. Он собирался обсудить с генерал-майором ряд важных дел и решил, что я мог бы немного помочь с… деталями.

Огонек вспыхнул более отчетливо, однако Перси, к счастью, воздерживался от явной провокации: Хэл и без того прожигал взглядом дыры в его полосатом жилете.

— В самом деле? — небрежно сказал Джон по-английски. — Как интересно…

Снисходительно кивнув Перси, он отпустил колено брата и повернулся к своей соседке справа — супруге генерал-майора Прево. Генеральша явно привыкла быть единственной женщиной на обедах с военными и, похоже, весьма удивилась, когда с ней заговорили.

Джон увлек даму беседой о ее саде и о том, какие растения в настоящий момент растут хорошо, а какие нет. К сожалению, разговор не полностью поглотил его внимание: он слышал, как у него за спиной Хэл обращается к своему соседу — увешанному орденами пожилому и флегматичному полковнику артиллерии, глухому как пень. Громкие вопросы Хэла перемежались короткими язвительными ремарками вполголоса, адресованными Перси, которых тот словно бы не замечал.

Чувствуя, как суставы ломит от срочной потребности хоть что-то сделать и не имея возможности пнуть Перси под столом или толкнуть Хэла локтем в ребра, Джон отодвинул стул и решительно встал.

Он направился к неприметной ширме в углу обеденной залы, за которой скрывались горшки для отправления нужды, но когда в лицо ударил теплый запах мочи многочисленных красномундирников, Джон резко повернул и через открытые французские двери вышел в сад.

Ливень закончился, с деревьев и кустов капало.

Стягивающая грудь железная цепь будто лопнула, и он глубоко и с наслаждением вдохнул прохладный, чистый после дождя воздух. Грей провел рукой по влажным листьям куста гортензии и смочил разгоряченное лицо холодной водой.

— Джон, — раздалось позади.

Он застыл, не оборачиваясь.

— Уходи. Не желаю с тобой разговаривать.

Легкое фырканье в ответ.

— Я заметил, — сказал Перси на обычном английском. — Признаться, я тебя не виню. Но, боюсь, тебе придется меня выслушать.

— Нет. — Джон повернулся, намереваясь обойти Перси и вернуться в залу, однако тот схватил его за руку.

— Не так скоро, Лютик.

Позвоночник Джона отреагировал тут же — куда быстрее, чем мозг. Желудок и яйца болезненно сжались, и он едва не задохнулся от осознания того, что негодяй использовал его nom de guerre[129]. Секретное кодовое имя, под которым он проработал — три мучительных года — в лондонском «Черном кабинете».

Джон понял, что смотрит на Перси с открытым ртом, и сжал губы. Перси неуверенно улыбнулся. Фасад высокомерного, элегантного француза рухнул — теперь перед ним стоял настоящий Перси. И хотя темные кудри скрывал гладкий напудренный парик, взгляд темных глаз был таким же, как всегда, — мягким и обещающим. Много разного.

— Только не говори… — Джон удивился тому, насколько обыденно звучит его собственный голос. — Месье Цитрон?

— Да.

Голос Перси дрогнул, хотя Джон не мог сказать от чего. Насмешка, страх, волнение, похоть?.. Последнее заставило его стряхнуть хватку Перси и сделать шаг назад.

— И давно ты знаешь? — требовательно спросил он.

«Месье Цитрон» был его двойником из французского «Черного кабинета». Подобные организации существовали во всех странах, хотя названия разнились. Подземный улей, в котором рабочие пчелы крупицу за крупицей собирали пыльцу информации и кропотливо превращали ее в мед или яд.

Перси пожал плечами.

— Я работал в «Королевском секрете» около двух лет, прежде чем узнал о тебе. Мне потребовалось еще полгода, чтобы выяснить, кто ты на самом деле.

В очередной раз Джон пожалел, что не обладает способностью Джейми Фрэзера издавать гортанные звуки, которые выражали бы его состояние без необходимости подбирать слова. Но он был англичанином, а потому спросил:

— Ты теперь работаешь на Стрижа?

«Королевский секрет» — частная шпионская сеть Людовика Пятнадцатого — со смертью короля не исчез полностью, а, как нередко бывает, незаметно вошел в состав официально признанного органа. Джон несколько лет назад вырвался из когтей Хьюберта Боулза, главы лондонского «Черного кабинета», и с облегчением покинул мир секретной службы, словно в последний момент спасся из вонючей трясины.

Перси коротко пожал плечом и улыбнулся.

— Будь я по-прежнему верен La Belle France[130] — и ее хозяевам, — ты бы гадал, честен я с тобой или нет, так?

Сердце Джона, чуть замедлившее свой бег, при этом «будь я» вновь понеслось галопом, как лошадь, которую пнули. Однако он не спешил с ответом, демонстративно оглядывая Перси с головы до ног.

— Знаешь, измена ведь не совсем проказа. — Перси столь пристальное внимание явно забавляло. — И на лбу не написана.

— Ты прав, черт возьми, — ответил Джон не столько в качестве согласия, сколько просто заполняя паузу. — То есть ты хочешь сказать, что уже… или почти готов, — добавил он, укоризненно глядя на дорогущий парижский наряд Перси, — послать подальше свои «особые интересы» во Франции?

Вместе с тем, на кого работал в «Черном кабинете», — мысленно прибавил он.

— Да. Я не сделал этого до сих пор потому, что… — собеседник невольно глянул через плечо, и Джон коротко усмехнулся.

— Предусмотрительно с твоей стороны. Значит, хочешь подстелить соломки, прежде чем прыгать. Решил начать с меня?

Джон бросил вопрос как мяч для крикета — достаточно резко, чтобы Перси ободрал кожу, вздумай его поймать.

Однако тот не поймал и не увернулся. Пропустив колкость мимо ушей, Перси спокойно смотрел на Грея темными глазами.

— Ты спас мне жизнь, Джон, — тихо сказал он. — Спасибо. У меня не было возможности поблагодарить тебя раньше.

Грей небрежно отмахнулся от этих слов, хотя грудь стеснило. Однажды он погасил в себе чувства и не хотел возрождать их сейчас, двадцать лет спустя. Ничто из минувшего.

— Да. Ну, так… — Он слегка повернулся. Перси стоял между ним и террасой с французскими дверями.

— Поэтому я подумал… возможно, ты согласишься оказать мне гораздо менее опасную услугу.

— Подумай еще, — коротко посоветовал Джон и, обойдя своего бывшего любовника, быстро пошел прочь.

За спиной не раздалось ни звука: ни протеста, ни предложений, ни его имени. У открытых дверей он невольно обернулся.

Перси стоял у куста гортензии. И улыбался.

Солнце уже взошло высоко над горизонтом, когда Уильям медленно возвращался по Оглторп-стрит к отцовскому дому. У него состоялся долгий, увлекательный и весьма поучительный разговор с Кристофером Престоном о содержании Короной узников, обществах помощи заключенным, плавучих тюрьмах и… Ардсмуре. Придет время, и он задаст вопросы лорду Джону. Но только не теперь.

Уильям был не пьян, однако и не совсем трезв. Один из карманов сильно отвис и звенел, когда молодой человек до него дотрагивался. Он смутно помнил, как играл в карты с Престоном и его приятелями. По крайней мере, на этот раз все закончилось лучше, чем в прошлый: тогда он напился вдрызг, остался без гроша в кармане и снова встретил Джейн.

Джейн.

Уильям не хотел воскрешать девушку в памяти, только она все равно явилась — яркий образ, нарисованный на поверхности его сознания остро отточенным пером. Он помнил их первую встречу… и вторую. Блеск ее волос и запах тела в темноте.

Уильям остановился и тяжело оперся на железную ограду, окружавшую соседский палисадник. Аромат цветов и недавно вскопанной земли был свеж, как утренний воздух на его лице, а плеск далекой реки и прибрежных топей успокаивал, навевая думы о текущей воде, мягком черном иле и притаившихся аллигаторах.

Рассмеявшись при внезапной мысли об аллигаторах, он потер рукой колючие бакенбарды, покачал головой и свернул в ворота отцовского дома. Уильям в надежде принюхался. Нет, еще рано: от кухонного очага долетал только запах дыма, но не бекона. Однако голоса… Он зашел за угол дома, размышляя, сможет ли выпросить у кухарки Мойры немного поджаренного хлеба или сыра и облегчить муки голода, пока не приготовится что-то более существенное.

Он нашел Мойру в огороде. Та дергала лук и разговаривала с Амарантой, которая, очевидно, тоже делала заготовки: в корзине у нее лежала приличная горка винограда и пара груш с маленького дерева, росшего рядом с кухней. Нацелившись на фрукты, Уильям подошел и пожелал женщинам доброго утра. Амаранта оглядела его сверху донизу, втянула носом воздух, словно пыталась оценить степень опьянения по запаху, и, слегка покачав головой, протянула ему грушу.

— Кофе есть? — с надеждой спросил он у Мойры.

— Ну не сказать чтобы нет, — с сомнением произнесла она. — Только вчерашний и такой крепкий, что зубы у вас почернеют.

— Отлично, — заверил Уильям. Он откусил грушу — рот наполнился упоительно сладким соком — и прикрыл от удовольствия глаза.

Когда он их открыл, Амаранта стояла к нему спиной и, склонившись, приглядывалась к чему-то на грядке с редиской. На кузине была тонкая накидка поверх сорочки, и ткань явственно обтягивала круглые ягодицы.

Неожиданно выпрямившись, Амаранта обернулась, и Уильям тотчас присел к земле, на которую она смотрела, со словами: «Ну-ка, что тут у нас?», хотя сам лично, кроме грязи и ботвы, ничего не видел.

— Навозный жук, — сказала Амаранта, пристально глядя на кузена. — Весьма полезно для почвы. Они скатывают маленькие шарики навоза и переносят их туда-сюда.

— И что они делают с этими… ну, комками навоза?

— Едят. — Она слегка пожала плечами. — Закапывают шарики для сохранности, а затем съедают по мере нужды. Иногда откладывают яйца внутри самых крупных.

— Как… мило. Ты завтракала? — спросил Уильям, приподняв одну бровь.

— Нет, еще не готово.

— Я тоже не завтракал. — Он поднялся. — Хотя после того, что ты сказала, я уже не так голоден. — Уильям оглядел свой жилет. — Есть ли навозные жуки в этом благородном собрании?

— Нет, — со смехом ответила Амаранта. — Они не слишком красочные.

Внезапно кузина оказалась совсем рядом с ним, хотя Уильям не заметил, как она приблизилась. Ее необычная способность появляться из ниоткуда сбивала с толку и в то же время интриговала.

— Вот этот ярко-зеленый, — сказала она, останавливая длинный тонкий палец на его талии, — жук-листоед, Chrysosuchus auratus.

— Правда?

— Да. А это прекрасное создание с длинным носом — долгоносик.

— Рогоносик? — Уильям прищурился.

— Нет, долгоносик, — повторила Амаранта, постукивая по вышеозначенному жуку. — Что-то вроде зерновки, только питается рогозом. И молодой кукурузой.

— Весьма разнообразная диета.

— Ну, если ты не навозный жук, то можешь выбирать, что ешь, — произнесла Амаранта с улыбкой. Затем коснулась другого жука, и Уильям ощутил слабый, но отчетливый укол в основании позвоночника. — Здесь у нас, — сказала она, поочередно постукивая пальцем, — ясеневый жук, жук-скакун и ложный картофельный жук.

— Как выглядит настоящий картофельный жук?

— Почти так же. Его называют ложным, потому что хотя он и ест картошку при крайней необходимости, на самом деле предпочитает каролинский паслен.

— А-а.

Уильям решил, что следует проявить интерес к остальным красноглазым жучкам на жилете — отчасти из благодарности за старания кузины, но больше в надежде, что она продолжит его касаться. Он уже открыл рот, чтобы спросить о рогатом существе кремового окраса, когда Амаранта отступила назад и посмотрела ему в глаза.

— Я слышала, как тесть говорил о тебе с лордом Джоном.

— Да? Хорошо. Надеюсь, они выбрали благоприятный день, — безразлично отозвался Уильям.

— Это я к слову о ложном картофельном жуке, — сообщила Амаранта.

Молодой человек на миг закрыл глаза, затем открыл один и посмотрел на кузину. Та говорила совершенно серьезно, без тени иронии.

— Знаю, я слегка перебрал, — смиренно признался он. — Но я определенно не похож ни на какого картофельного жука, что бы там ни думал дядя.

Амаранта рассмеялась, выставив напоказ белоснежные зубы. Вероятно, она не пила кофе.

— Нет, не похож, — заверила она. — Просто эта двойственность напомнила мне слова батюшки Пардлоу о том, что ты хотел отказаться от своего титула, но не смог.

Уильям вдруг почти протрезвел.

— Вот как. Может, тебе и причина известна?

— Нет, — ответила она. — Меня она не касается, не так ли?

— Очевидно, ты считаешь иначе, — сказал он. — В противном случае к чему этот разговор?

Амаранта наклонилась, выудила из корзины небольшую гроздь винограда и протянула ему. Уильям заметил, что Мойра куда-то исчезла.

— Ну, я подумала, если это действительно так, могу кое-что предложить.

Со странным чувством возбуждения он взял виноград и спросил:

— Например?

— На самом деле, — начала Амаранта с серьезным видом, как если бы описывала пищевые привычки светлячка, — все довольно просто. Ты не можешь отказаться от титула, но можешь его передать. Я имею в виду, отречься в пользу своего наследника.

— У меня нет наследника. Или ты предлагаешь…

— Да, именно. — Она одобрительно кивнула. — Ты женишься на мне, и как только у нас родится сын, отдашь ему свой титул, а сам удалишься от света и будешь разводить такс. Ну, или разыграешь самоубийство, чтобы исчезнуть и стать кем угодно.

— Оставив тебя…

— Оставив меня вдовствующей графиней в… забыла, как называется твое поместье. Все лучше, чем быть бедной невесткой герцога Пардлоу, правда?

Уильям глубоко вздохнул. Ветерок донес запах кофе и бекона, вот только у него вдруг пропал аппетит. Уильям уставился на кузину. Та вопросительно вздернула ровную светлую бровь.

— А что, если родится дочь? — спросил он неожиданно для самого себя. — А потом еще одна? Тебе не кажется, что я серьезно рискую оказаться с гаремом девиц, нуждающихся в приданом и мужьях, пока я по-прежнему буду чертовым графом?

Амаранта слегка нахмурилась.

— Что такое гарем?

— Изобретение арабских шейхов, чтобы разбавить однообразие брака. По крайней мере, мне так говорили. Другими словами — полигамия.

— Ты ведь не хочешь сказать, что считаешь брак со мной скучным? — На ее щеке мелькнула тень ямочки. — Кстати, насчет гарема — чепуха. Тебе не нужно сразу на мне жениться, ты же знаешь. Мы попробуем и, если в результате родится мальчик, поженимся, ты признаешь ребенка и… — Она махнула рукой в безмолвном voilà[131].

— Поверить не могу, что мы ведем этот разговор. — Уильям тряхнул головой. — Нет, правда. Но любопытства ради: какого черта ты предлагаешь делать, если в результате, как ты так выразилась, родится девочка?

Амаранта поджала губы и повернула голову, обдумывая ответ.

— Ну, мне на ум приходит по меньшей мере дюжина вариантов. Самое простое — поехать за границу при первых же признаках беременности. Это следует сделать в любом случае, так как мы не женаты. Там я прикинусь богатой вдовой. А еще…

Уильям попытался было рассмеяться, однако Амаранта пресекла его поднятой ладонью и безмятежно продолжила:

— Если родится девочка, просто вернусь с прелестной малышкой — ибо я уверена, Уильям, твой ребенок будет очарователен — и объявлю, что близкая подруга умерла в родах, а я удочерила ее кроху. Из жалости, разумеется, но также и для того, чтобы подарить моему дорогому Тревору сестричку.

Опустив ладонь, она многозначительно посмотрела на Уильяма.

— Это один из вариантов. Я могу придумать еще, если ты…

— Пожалуйста, не надо.

Он не знал, рассмеяться ли ему, закричать на нее, съесть виноградину или просто уйти. Однако не успел он решить, как Амаранта снова проделала свой трюк: слегка прижавшись к нему, положила руки на плечи и соблазнительно подняла лицо.

— Видишь ли, — рассудительно сказала она, — на самом деле нет никакого риска. Для тебя, я имею в виду. Ты мог бы… — она коснулась щеки Уильяма ладонью, легкой и прохладной, как дождь, и провела указательным пальцем по губам, — просто получить удовольствие.

Джон знал, что им придется поговорить о Перси, но в тот вечер незаметно улизнул от Хэла, прибегнув к простой уловке: оставил мундир и горжет на кухне Прево, а сам спустился к гавани, пока Хэл разговаривал с Дырявой башкой. Там он нанял лодку и отправился на прибрежные топи рыбачить. Проводник, местный житель по имени Лаполла, попался толковый, и Джон, пропахший грязью и болотной тиной, вернулся домой затемно с полным мешком окуней и большой, жуткой на вид тварью под названием мечехвост, которую они обнаружили — к счастью, мертвой — на крошечном островке, образованном устричными раковинами.

Часть улова Джон поджарил на костре у реки и с удовольствием съел. В легком подпитии ближе к полуночи он прокрался в комнату Хэла и оставил мертвого мечехвоста на прикроватном столике рядом со спящим братом — в качестве символического объяснения.

Как бы то ни было, на трезвую голову он встретил Хэла только ближе к концу следующего дня, когда вернулся с мучительного чаепития в доме миссис Тины Андерсон. Статная белокурая красавица наряду с бездной обаяния обладала и кучей болтливых друзей, которые набросились на Джона en masse[132] и в порыве признательности висли у него на рукаве, теребя золотой галун и выражая благодарность за присутствие армии и восхищение доблестью солдат, спасающих их не иначе как от массового грабежа.

— Меня будто заклевала стая маленьких попугаев, — сообщил он Хэлу. — Визг и перья повсюду.

— К черту попугаев, — бросил Хэл.

Сам он ходил на более официальное — и уж, конечно, менее шумное — собрание в доме миссис Романы Сарс, где беседовал с несколькими политиками из числа присутствовавших на обеде у Прево.

— Я надеялся поговорить с месье Суассоном и узнать, как чертов Перси оказался здесь, когда он должен быть мертв — или, по крайней мере, притворяться мертвым, — но Суассон не явился, — коротко пересказал Хэл. Он снял шейный платок — судя по тому, как побагровела кожа, его весь день так и распирало от желания высказаться. — Где, ты говоришь, в последний раз видел этого субъекта?

Джон развязал свой платок и, облегченно вздохнув, закрыл глаза.

— Я встретил его в лагере американцев, в местечке под названием Кориэлл-Ферри, как раз перед Монмутом. Я тебе рассказывал.

Хэл вытер лицо подвернувшимся под руку полотенцем — судя по виду, раньше им чистили сапоги — и бросил его в угол.

— И как, черт возьми, он оказался там, если уж на то пошло?

Джон покачал головой. В конце концов, разве это теперь имеет значение? А вот как именно Перси избежал повешения за содомию, он объяснять не собирался: рано еще Хэлу умирать от апоплексического удара.

— Вроде бы ты что-то рассказывал о том, как попал к американцам, сбежал, а после сражения объявился в лагере в компании с убийцей-могавком, якобы племянником Джеймса Фрэзера. — Уголок рта у Хэла дернулся. — А еще больше утаил, полагаю. Во всяком случае, ты не упоминал о Перси.

Джон неопределенно скривил лицо и качнул головой в сторону двери. По коридору приближались быстрые шаги — видимо, камердинер Хэла спешил вытащить его из оков парадной формы.

Однако в комнату вошел Уильям, слегка взъерошенный, но явно трезвый.

— Мне нужно найти Банастра Тарлетона, — сказал он без предисловий. — Есть предположения, как это сделать?

— Зачем он тебе? — поинтересовался Хэл, усаживаясь на деревянный стул. — И если уж просишь о помощи, сначала окажи услугу и помоги снять чертовы сапоги, пока они меня не прикончили. Мне их Джон одолжил.

— Я не виноват, что у тебя шишки на пальцах, — парировал тот. — Хотя, согласись, это вполне естественно для командира пехоты. Никто не обвинит тебя в пренебрежении обязанностями.

Хэл одарил брата недобрым взглядом и обхватил макушку племянника, чтобы удержаться, пока тот стягивал сапог.

— Ты знаешь, где Тарлетон? — спросил он Джона. Тот покачал головой. — Я тоже, — изрек Хэл, обращаясь к торчащему на макушке Уильяма вихру, аккуратно закрученному по часовой стрелке.

Совсем как у его отца, — подумал Джон и, прочистив горло, сказал:

— Старший клерк Клинтона должен знать. Его зовут Ронсон. Капитан Джеффри Ронсон, если угодно.

— Отлично. — Уильям сдернул сапог и чуть не слетел с сундука, на котором сидел. Он бросил грязный сапог на ковер у очага и осмотрел грудь — в целости ли жуки. — Где, черт возьми, сейчас торчит сэр Генри?

— Пока в Нью-Йорке. — Хэл выставил другую ногу. — Готов поспорить на разумную сумму, Тарлетон все еще с ним. В Монмуте кавалеристы Тарлетона стали новой игрушкой Клинтона, и я сомневаюсь, что он с ней наигрался.

Уильям хмыкнул, стащив второй сапог, и положил его рядом с собратом на ковер.

— Значит, я могу написать Тарлетону напрямую, на адрес сэра Генри?

Джон с Хэлом переглянулись.

— Думаю, да. — Хэл слегка пожал плечами. — Только не пиши в письме ничего, о чем не хочешь поведать всему свету. Есть клерки, которые не лезут в чужие дела, но большинство подобной тактичностью не отличаются.

— К слову о чужих делах… — Лорд Джон поглядел на сына. — Будет бестактно с нашей стороны спросить, зачем тебе Банастр Тарлетон?

Уильям покачал головой и пригладил выбившийся вихор к темной копне волос.

— Дэннис Рэндолл сказал мне вчера на обеде, что Бан Тарлетон первым получил письмо из лагеря Мидлбрук о смерти Бена. А затем, очевидно, передал его Иезекилю Ричардсону, и таким образом… — Уильям сделал вращательное движение рукой, показывая, как письмо в конечном счете попало в руки Хэла. — Я хочу узнать, почему Тарлетон получил его и каким образом.

— Разумно, — согласился Хэл. — Однако не все так просто. — Он прищурился и в упор посмотрел на племянника. — То, что я тебе скажу, должно остаться в этой комнате, Уильям. Ни слова твоему индейскому другу, любовнице, если таковая имеется… нет-нет, я не хочу знать. В общем — никому.

Уильям едва удержался, чтобы не закатить глаза. Джон наклонил голову, пряча улыбку.

— Нем как рыба, — с готовностью произнес Уильям и накрыл губы ладонью. — На устах моих печать.

Фыркнув, дядя кивнул.

— Хорошо. Сэр Генри устал водить американцев за нос под Нью-Йорком и в Вирджинии. Ему нужен решительный удар, и он нацелился на Чарльстон. И если Клинтон до сих пор не оставил Нью-Йорк, чтобы забрать Чарльстон у повстанцев, то сделает это в ближайшие несколько месяцев.

— Кто тебе сказал? — удивленно спросил Джон.

— Три разных человека за обедом, и все умоляли меня помалкивать.

— Понятно, что ты имел в виду под тактичностью, дядя, — заметил Уильям, откровенно забавляясь.

— Я, — холодно произнес Хэл, — полковник Сорок шестого пехотного полка Его Величества. А ты… — Он осекся, глядя на непокрытую голову и слегка помятую штатскую одежду племянника, которого все еще отличала военная выправка.

Вероятно, это останется с ним навсегда, — подумал Джон. — Как у его отца.

— …в настоящий момент не действующий офицер, — закончил Хэл, на сей раз решив проявить такт.

Уильям согласно кивнул.

— Выходит, мне повезло, — сказал он. — Раз уж ты не мой командир, то не можешь запретить мне искать Тарлетона, если я захочу.

— Тили-тили тесто, Фанни и Сайрус — жених и невеста, — сказал Роджер, входя в хирургическую.

Рассмеявшись, я все же укоризненно взглянула на него через плечо.

— Надеюсь, они ничем таким не занимаются. Джейми сейчас ходит злой как волк и готов проглотить любого.

Сайрус — высоченный и худющий парень — был отпрыском одной из рыбацких семей, хотя я не знала, какой именно. Однажды в воскресенье он сел рядом с Фанни в церкви и с тех пор время от времени ходил за ней высокой молчаливой тенью. Я задавалась вопросом, говорит ли он вообще по-английски. Гэльский язык Фанни до сих пор ограничивался общими фразами вроде «Передайте мне лепешку, пожалуйста» и молитвой «Отче наш». Но, в конце концов, молодые люди их возраста в любом случае косноязычны в присутствии друг друга.

— Не волнуйтесь, — успокоил меня Роджер. — Они сидят у ручья на благопристойном расстоянии двух футов, а Сайрус так крепко вцепился в свои колени, что, должно быть, перекрыл кровоток. Кого Джейми хочет проглотить и почему?

— Он получил письмо от Бенджамина Кливленда, подписанное еще двумя землевладельцами из округа Теннесси. Они донимают Джейми, чтобы тот созвал ополчение и присоединился к ним в деле «искоренения мерзкого корня тирании». Полагаю, это означает обойти соседей-лоялистов, вытащить их из домов, избить, забрать имущество, сжечь постройки, а самих повесить. Ну, или воспрепятствовать им другими антиобщественными действиями.

Роджер перестал смеяться.

— Стиль мистера Кливленда оставляет желать лучшего, — заметил он. — Я имею в виду «искоренение корня». Зато он хотя бы не скрывает своих намерений.

— Как и Джейми, — сказала я, продолжая с излишним усердием растирать корни в ступке. — В том смысле, что он черта с два на это пойдет, однако не может прямым текстом послать их к дьяволу. В таком случае ничто не помешает им добавить Ридж в свой список визитов — разве что расстояние.

— Далеко отсюда до округа Теннесси? — с тревогой спросил Роджер. — Наверняка прилично?

Я на мгновение перестала стучать пестиком, пожала плечами и вытерла рукавом выступивший на лбу пот.

— Примерно три-четыре дня пути. При хорошей погоде, — добавила я, выглянув в окно, за которым солнечные лучи разливались по цветущей траве.

— И… э-э… полагаю, не стоит сбрасывать со счетов капитана Каннингема и его друзей-лоялистов?

Я вздохнула.

— Боже… Он здесь будто червь в яблоке, тебе не кажется? С другой стороны, — рассудительно заметила я, — капитан, вероятно, служит лучшим оправданием, почему Джейми не присоединяется к нашему другу Бенджамину в его крестовых походах. Джейми считает, что должен оставаться в Ридже и держать своих лоялистов в узде. Не так уж далеко от истины, если подумать.

— Согласен. Что это? — Роджер кивнул на ступку, пытаясь сменить тему.

— Эхинацея. Еще рановато для сбора, но мне без нее никак. Растение выкапывают осенью, потому что именно тогда корень начинает запасать энергию — ему больше не нужно питать цветы и листья. — Я перевела дух и продолжила: — К твоему сведению, единственное, не считая расстояния, что удерживает головорезов Никодимуса Партленда от визита в Ридж, — это вы с Джейми.

Роджер не выказал удивления, хотя мои слова его слегка смутили.

— Пожалуй, — медленно произнес он. — Если судить по Ложе… Вы ведь в курсе, что там не принято говорить о политике и религии? Равенство, Братство и все такое?

— Да, слышала. — Я замедлила постукивание пестиком и криво улыбнулась. — Хотя всегда считала, что «обычай этот похвальнее нарушить, чем блюсти»[133]. Такова уж… человеческая природа.

Мне хотелось сказать «мужская природа» — Роджер наверняка это заметил: он криво улыбнулся в ответ и неопределенно махнул рукой.

— Члены ложи в основном следуют букве закона, но на практике люди просто перестают приходить, если в корне с чем-то не согласны.

Я прервала работу и посмотрела на него.

— Так вот почему Джейми не пропускает ни одного вторника — он застолбил Ложу в качестве своей территории?

— И да, и нет. Он Досточтимый Мастер, хотя и не выпячивает этот факт. По правде говоря, любое место, куда приходит Джейми, обычно становится его территорией.

Рассмеявшись словам Роджера, я взяла бутылку пива, сделала глоток и предложила ему.

— Но?.. — сказала я.

Он кивнул, принимая бутылку.

— Джейми призывает всех приходить, несмотря ни на что, и поддерживает мир в Ложе, не затрагивая политику открыто. Но, как вы и сказали… похвальнее нарушить. Разговоры ведутся, и даже если они не о политике, несложно заметить, кто есть кто. Спустя некоторое время большинство убежденных лоялистов перестали приходить.

— Они собираются в доме капитана? — догадалась я, и Роджер кивнул. Это заставило меня задуматься. — Сколько человек?

— Двадцать или около того. В основном жители Риджа на нашей стороне, хотя и предпочли бы, чтобы их оставили в покое.

— Не могу их винить, — сухо заметила я.

С улицы донесся высокий тонкий крик. Я резко повернулась, но почти сразу успокоилась.

— Мэнди и Орри Хиггинс вместе с Фанни собирают для меня пиявок, — пояснила я, махнув рукой в сторону окна, — и цепляют их друг на друга. Постой-ка… — Чуть отклонившись назад, я оглядела Роджера. — Ты искал Джейми или тебе нужна медицинская помощь?

Он улыбнулся, вспомнив о цели своего визита.

— Второе… но не для себя. Я был в гостях у Чизхолмов и, уходя, задержался поговорить со Старой Мамашей — она сидела на скамейке у дома и курила трубку. Я присел рядом, и мы немного поболтали.

— Должно быть, забавный вышел разговор.

— Ну, до определенного момента. Потом она сказала, что всякий раз, когда идет в уборную, матка выпадает ей в руку, и я хотел у вас спросить, можно ли что-нибудь с этим сделать.

Он смущенно покраснел, и я подавила смешок.

— Что-нибудь придумаю. Завтра схожу и поговорю с ней. А пока не мог бы ты выловить Мэнди и Орри из ручья и узнать, останется ли Сайрус на ужин?

Спускаясь к ручью с холма, Роджер заметил среди деревьев Джема, Жермена, Эйдана и нескольких других мальчишек — они размахивали палками на манер мечей или же притворялись, что стреляют из них, как из мушкетов, то и дело выкрикивая: «Ба-бах!»

— Это все весело, пока кому-нибудь не выбьют глаз, — пробормотал он, вспомнив наставление миссис Грэм из собственной юности.

Однако какой смысл запрещать или читать им нравоучения? В конце концов, они мальчишки и совсем скоро станут достаточно взрослыми, чтобы вступить в ополчение или армию.

А треклятая война стремительно движется в их сторону.

— Тысяча семьсот восемьдесят первый, — пробормотал Роджер и скрестил пальцы. — Йорктаун случится в октябре тысяча семьсот восемьдесят первого. Два кровавых года. С другой стороны, всего лишь два года.

Неужто они столько не продержатся?

При виде Мэнди и Орри в ручье, насквозь вымокших, покрытых грязью и водорослями и радостно щебечущих, словно пара синиц, Роджер слегка успокоился. Он также заметил, что Фанни и Сайрус теперь сидят ближе друг к другу.

Фанни что-то показывала, и Сайрусу, который был выше девочки на добрый фут, пришлось изогнуться так, чтобы случайно ее не задеть. Роджер кашлянул, не желая застать их врасплох, и Сайрус резко выпрямился.

— Не бойся, a charaid, — успокоила его Фанни, тщательно и совсем неправильно выговаривая «a charaid». Улыбнувшись, Роджер заметил, как Сайрус тоже улыбается, хотя и украдкой. — Это всего лишь Роджер Мак.

— Он самый, — дружелюбно подтвердил Роджер. — Миссис Клэр интересуется, останешься ли ты на ужин, a bhalaich.

Сайрус порозовел оттого, что его застали рядом с Фанни, и в результате позабыл все английские слова. Он ответил по-гэльски, что благодарит хозяйку и с удовольствием остался бы, но брат Хирам велел ему вернуться до темноты, а путь неблизкий.

— Тогда ладно. Oidhche mhath[134].

Повернув голову, Роджер заметил в траве сверток: Фанни показывала Сайрусу свои сокровища. Среди них Роджер краем глаза уловил блеснувший кулон и развернутый лист бумаги с карандашным рисунком, который Фанни попыталась заслонить от него. Должно быть, портрет ее покойной сестры; Бри ему рассказывала. Значит, парень на пути к успеху, если уж Фанни делится с ним столь личным.

— Удачи, a bhalaich, — пробормотал Роджер себе под нос и улыбнулся.

Улыбался он не только из обычной благосклонности к юным любовникам, но и потому, что рисунок Фанни напомнил ему причину благодушного настроения.

Коснувшись кармана бриджей, Роджер ощутил шорох бумаги и края сломанной сургучной печати. Не то чтобы ему не верилось. В конце концов, он ожидал чего-то подобного. Но одно дело — думать, что все постиг, и совсем другое — осознать свое полнейшее неведение. А вместе с тем прийти к пониманию, что это-то, еще не постигнутое, возможно, и есть самое важное в жизни.

Негромкий крик заставил его повернуть голову — отцовский инстинкт сработал незамедлительно, — однако возмущенный визг Мэнди прекратился почти сразу же: она толкнула Орри, и тот навзничь упал в воду — очевидно, уже не в первый раз.

Ну, может быть, второе по важности, — подумал он, слегка улыбаясь.

Его приемный отец (фактически приходившийся ему двоюродным дедом) был пресвитерианским священником. Он так никогда и не женился, хотя служителям разрешалось вступать в брак — их даже поощряли к этому, поскольку жены помогали решать организационные вопросы общины.

Роджер никогда не спрашивал преподобного, почему тот не женился, и сам до сих пор не задавался этим вопросом. Возможно, он попросту не встретил подходящую женщину и не желал довольствоваться компаньонским браком. А может, чувствовал, что будет трудно совмещать обязательства перед Господом с обязательствами перед женой и детьми.

Сначала Ты дал мне жену и детей, — мысленно обратился Роджер к Богу. — Поэтому вряд ли потребуешь оставить их ради исполнения Твоих замыслов.

Какими бы те ни были.

Вот правда, которую он до поры до времени прятал в кармане. Письмо преподобного Дэвида Колдуэлла — друга и высокопоставленного пресвитерианского старейшины. Он провел церемонию бракосочетания Роджера и Бри и очень помог Роджеру подготовиться к рукоположению. Было и утешением, и радостью знать, что Дэви Колдуэлл все еще в него верит.

Слова преподобного Колдуэлла вызвали у него улыбку. Однако за юмором и чувством благодарности к Дэви Колдуэллу скрывалось… что? Роджер не знал, как назвать этот странный трепет в груди и приятную пустоту в животе. Предвкушение? Только хуже: как будто он стоит на краю пропасти и вот-вот прыгнет, не зная, взлетит или разобьется о скалы. Конечно, он не питал иллюзий. И все же мечтал взлететь.

Сколько Роджер себя помнил, пожелтевшая копия этого стихотворения была приколота к огромной пробковой доске в кабинете преподобного, и теперь ему впервые пришло в голову, что, возможно, тот хранил ее в память об отце Роджера, который, подобно автору строк, погиб на войне, летая на «спитфаере». По крайней мере, он так думал.

В очередной раз тронув карман, Роджер вознес краткую молитву за душу отца — где бы она ни находилась, а также за преподобного Колдуэлла и его доброту.

Письмо доставил из Кросс-Крика Бобби Хиггинс. Роджер сунул нераспечатанный конверт в карман и пошел заниматься делами по хозяйству. Он хотел прочесть послание вдали от людских глаз, что и сделал в компании мула Кларенса и двух любознательных лошадок.

Роджер знал о Пресвитерии в Чарльстоне. Некоторое время назад он написал Колдуэллу о своих планах относительно рукоположения и вскользь упомянул, что примерно через месяц приедет с женой и детьми в Чарльстон, чтобы вернуть Жермена в лоно семьи. О необходимости достать оружие для Джейми Роджер умолчал: он все еще гнал от себя эти мысли.

Он раздумывал, не пройтись ли к Дому собраний и посидеть там, размышляя о планах на жизнь. Но ему хотелось уединения, поэтому Роджер перешел ручей по камням-ступеням и свернул к холму за домом, намереваясь дойти до Зеленого источника. Однако на глаза ему попался сад Клэр, совершенно безлюдный; неожиданно для себя он открыл калитку и вошел.

Роджер редко бывал в саду, и его сразу же поразило дыхание ранней осени, столь непохожее на чистый запах леса. В воздухе пахло свежевскопанной землей и перепревшим навозом, горьким душком ботвы, капустой и едким луком, а поверх всего плыл аромат поздних цветов — более сильный, чем сладкие пьянящие ароматы середины лета, с легкими нотками смолы и аниса.

У одной из стен палисадника густо росли подсолнухи, а сразу под ними Роджер заметил прямые стебли эхинацеи в окружении золотарника и других цветов с неизвестными названиями. Особенно ему понравились фиолетовые (кажется, космея), вокруг которых порхали крошечные бело-желтые бабочки, а еще несколько красных и желтых цветков. Надо будет спросить у Клэр.

— Это для пчел, — как-то за ужином сообщила она.

Теперь пчелы с удовольствием кружили среди цветов; Роджер слышал их гудение, похожее на вибрацию отпущенной струны.

— Эй, — тихо сказал он им, поддавшись внезапному порыву. — Я получил письмо от Дэви Колдуэлла. Думаю, все готово. Думаю… надеюсь, меня посвятят в сан. Служитель слова и таинства — так они… то есть мы это называем. Я имею в виду, пресвитериане, — добавил он на случай, если пчелы католические и не разбираются в подобных тонкостях.

Роджер полагал, что «посвящение» ничего не значит для пчелы. В конце концов, все они появлялись на свет из восковых сот с непоколебимым чувством собственного предназначения и не нуждались в решениях или церемониях. Однако было приятно высказать это вслух.

— Посвящен, — повторил он. — Я поеду в Чарльстон и все выясню. Клэр говорит, такие вещи всегда хочется знать. Брианна и дети тоже едут; они с удовольствием посмотрят на океан и прогуляются босиком по пляжу. — Если поблизости не будет кучи британских военных кораблей… — А потом мы отправимся в Саванну. Бри собирается написать чей-то портрет.

Долетавшие от ручья слабые звуки детского крика и смеха успокаивали, как и жужжание пчел, и Роджер был готов простоять так целую вечность, в состоянии счастливого умиротворения.

Внезапно послышался более громкий визг. Мысли о покое тут же вылетели у него из головы. Он вскочил на ноги, оглядываясь в поисках источника крика, раздавшегося вновь, и бросился прочь из сада, словно ему в спину воткнули вилку.

Роджер увидел его, как только выбежал из-за деревьев на берег ручья: белый квадрат, кружась, плыл по течению. Возможно, его подхватил ветер.

Но прежде чем Роджер добрался до кромки берега, с противоположной стороны в воду нырнуло длинное тело Сайруса. Вытянув руку, парень сжал в огромной ладони промокший лист, и мгновение спустя оба ушли под воду.

— Нет! — кричала Фанни. — Нет! Нет! Нет!

Она тоже полезла в ручей в тщетной попытке дотянуться до Сайруса и рисунка, но здесь было глубже и течение тащило ее за юбки; девочка едва стояла на ногах, туфли скользили по грязи и тине.

Роджер скинул обувь, перебрался на другую сторону вброд и схватил Фанни за талию.

— Тише, — увещевал он девочку, торопливо подтягивая ее к берегу. — Все будет хорошо.

Однако Фрэнсис, которая прекрасно знала, что не будет, продолжала визжать, безотчетно пытаясь спасти последнее, что осталось от сестры.

Господи, направь меня… Куда, интересно? Роджер отпустил Фанни; девочка рухнула на колени, свернулась, как увядший лист, и замолкла, судорожно хватая ртом воздух.

— Папа, папа!

Мэнди, которой строго-настрого запрещалось переходить ручей в одиночку, только что преодолела его по камням, подобно кузнечику, и теперь ухватила Роджера за ногу, скуля от страха.

С вершины холма донеслись голоса: мальчишки бежали на крики прямо через… вот черт…

— А ну марш из сада! — взревел Роджер.

Хруст ломающейся под ногами ботвы мгновенно смолк. О потенциальном ущербе он подумает позже — сейчас Роджер сосредоточился на том, чтобы оторвать Мэнди от промокшей ноги и найти слова утешения для Фанни.

Та дышала, будто загнанная лошадь. Переживая, как бы она не задохнулась и не потеряла сознание, Роджер присел рядом на корточки и положил руку на узкую, ходившую ходуном спину.

— Фанни, — мягко сказал он, — ты насквозь промокла. Пойдем в дом. Мы найдем тебе сухую одежду и какое-нибудь горячее питье.

Он потянул Фанни за локоть, пытаясь заставить ее подняться, но девочка только крепче прижала сцепленные руки к скрюченному телу и покачала головой. Она уже не хватала ртом воздух, глубокие вдохи уступили место всхлипываниям.

Хлюпающий звук возвестил о приближении Сайруса: с высокой нескладной фигуры текла вода, лицо превратилось в мертвенно-бледную маску.

— Хозяйка… — Он осекся и сглотнул, не зная, что сказать дальше.

— Это не твоя вина, a bhalaich, — начал Роджер, но Сайрус уже поборол замешательство и рухнул на колени перед Фанни.

— Хозяйка… — повторил он неуверенно.

Однако Фанни его будто не замечала. Тогда Сайрус протянул к ней сжатую ладонь и медленно распрямил пальцы.

Бумага у него в руке превратилась в мокрый смятый шарик. Роджер услышал, как парень снова сглотнул.

С таким звуком, будто ей в живот воткнули гвоздь, Фанни вырвала у него остатки бумаги и прижала к груди, всхлипывая так, словно ее сердце было готово разлететься на части.

Или уже разлетелось. Бедняжка…

— Mo chridhe bristeadh, — прошептал Сайрус. Лицо его исказилось от горя. — B’fhearr gu robh mi air bathadh mus do thachair an cron tha seo ort. — «Мое сердце разрывается. Лучше бы я утонул, чем позволил такому несчастью обрушиться на тебя».

Фанни застыла, не произнося ни слова. Роджер беспомощно переглянулся с Сайрусом. Однако прежде, чем он снова попробовал сдвинуть Фанни с места, появились мальчики — им не терпелось разузнать о случившемся. Жермен нес фланелевый узелок с остальными сокровищами Фанни, подобранными на берегу ручья.

— Кузина… — осторожно начал он, и рука с узелком замерла между Фанни и Роджером. Фанни не повернулась, чтобы взять вещи, поэтому Роджер кивнул мальчику:

— Спасибо, Жермен. Отнеси в дом, хорошо? — Он встал, ощущая затекшие колени; холодные мокрые чулки облепили лодыжки. — Джем? Отведи Мэнди и мальчиков домой с Жерменом. А мы… придем следом.

Потрясенные мальчишки согласно кивнули и вместе с Мэнди направились к дому, то и дело оглядываясь и переговариваясь вполголоса.

Сайруса начало знобить, холодный ветер насквозь продувал мокрую тонкую ткань рубашки и бриджей. Роджер положил руку на склоненную голову парня — хотя тот и стоял на коленях, макушкой почти доставал Роджеру до груди.

— Все наладится, — сказал он по-гэльски. — Ты не сделал ничего плохого. Ступай домой.

Сайрус посмотрел на Роджера, затем бросил беспомощный взгляд на поникшую голову Фанни. Мгновение спустя он отрывисто кивнул, встал и поклонился ей, после чего повернулся и побрел прочь, беспокойно оглядываясь.

Немного поколебавшись, Роджер вздохнул, сел на землю и обнял Фанни. Он медленно качал девочку, похлопывая ее по спине, словно маленького ребенка. Он чувствовал себя случайным свидетелем на месте катастрофы, в то время как скорая помощь и полиция еще не подоспели.

Скорая помощь и полиция… Другими словами — Клэр и Джейми, усмехнулся Роджер про себя. По правде говоря, он собирался позвать кого-то из них, едва вытащил Фанни из ручья. Но Джейми уехал в Салем, а Клэр отправилась к Макниллам, где возникло подозрение на случай ветряной оспы. И если уж на то пошло, чем бы они помогли? Тогда как, возможно… только возможно…

Глубоко вздохнув, Роджер крепко обнял Фанни, затем поставил ее на ноги и встал сам. К этому моменту Фанни дрожала так сильно, что прекратила рыдать, хотя слезы все еще текли из опухших глаз.

— Идем со мной, — твердо сказал Роджер, протягивая ей руку. — Возможно, Брианне удастся все исправить.

Говоря «исправить», Роджер первым делом с сомнением подумал о клейкой ленте, а следом — о том, чтобы высушить рисунок и соединить стежками наподобие вышивки-сэмплера. К счастью, Брианне пришла в голову идея получше.

— Бумага достаточно плотная, из текстильных волокон, — заметила она, разглаживая влажные кусочки на кухонном столе. — Иначе не продержалась бы так долго. Как думаешь, давно у Фанни этот рисунок?

— Года два? — рискнул предположить Роджер. — Ее сестра умерла примерно в семнадцать, а по словам Фрэнсис, портрет нарисовали, когда ей самой было десять. Так что Джейн на нем лет пятнадцать. Как думаешь, получится его скопировать?

— Да, я попробую. Но Фанни захочет оставить оригинал. По сентиментальным соображениям.

Роджер кивнул.

— Конечно. Что в таком случае с ним можно сделать?

— Просто залатать место разрыва.

— Предлагаешь его сшить? Я думал об этом, но…

— Ну, идея неплохая… — сказала Бри с таким видом, будто хотела рассмеяться и сдержалась только из вежливости. — Правда, вряд ли Фанни понравится, если ее бедная сестра станет похожа на чудовище Франкенштейна, пускай она и не знает, кто это.

— А кто это?

Фанни смущенно замерла в дверях. Она уже обсохла и переоделась в свежее платье и чулки. С раскрасневшимися щеками и распущенными темными локонами девочка походила на маленького растрепанного ангелочка, которого недавно вырвали из лап злодеев.

— Так, из одной книги, — улыбнулась Бри. — Как-нибудь расскажу, если захочешь. А теперь взгляни.

Фанни подошла к столу, слегка отворачиваясь из нежелания смотреть на испорченный рисунок. Затем она увидела прямоугольную деревянную раму, которую Бри принесла из кладовой, с закрепленной на ней очень тонкой муслиновой сеткой, — и любопытство пересилило.

— К счастью, края ровные. — Брианна аккуратно провела пальцем по разорванной стороне одной половины. — Видите, как он обтрепался по внешней кромке? Бумага состоит из волокон, и если надолго замочить лист в воде, знаете, что получится?

— Горстка мокрых волокон? — предположил Роджер.

— Почти. Итак… — Она взяла коробку с принадлежностями для изготовления бумаги и достала оттуда большой матерчатый мешок, набитый…

— Это хлопок? — спросила Фанни, зачарованно глядя на пушистые белые комочки, видневшиеся среди кучки лоскутов и светлых пучков, напоминающих — как с подозрением подумал Роджер — выдернутые из чьей-то головы волосы.

— В том числе. И вычесанный лен. А еще обрывки бумаги и ветошь. Для начала возьмем горстку измельченных волокон… — Брианна положила бумагоделательную раму на стол, откупорила маленький флакон и осторожно насыпала на середину сетки дорожку чего-то похожего на выметенный с пола сор. — Это будет моя заплатка. Теперь кладем поверх обе части…

Одну за другой Роджер протянул жене половинки рисунка, и она по мере возможности тщательно сопоставила разорванные края вместе.

— Хорошо, что рисунок выполнен графитным карандашом, — заметила Бри. — С тушью, углем или акварелью нам бы так не повезло. Однако в нашем случае…

Затаив дыхание, она подняла раму и медленно опустила ее в принесенный поддон — неглубокий ящик вроде проявочного лотка фотографа, с приподнятыми стенками и замазанными смолой швами.

— Сестра, воды, пожалуйста, — пробормотала Бри, указывая на большой темно-красный кувшин с чистой водой, стоявший на буфете. Обойдя скамью, Роджер передал кувшин жене. На полу осталась маленькая лужица.

Брианна осторожно побрызгала на рисунок водой, пока тот полностью не пропитался («Так он прилипнет к раме и не всплывет», — объяснила она), а затем налила в лоток еще воды, чтобы лист бумаги скрылся.

— Хорошо. — Со вздохом облегчения Бри поставила тяжелый кувшин. — Теперь дадим ему помокнуть… думаю, двадцати четырех часов хватит. Волокна нашей бумаги размякнут и соединятся с волокнами заплатки, не нарушив линий рисунка.

Роджер увидел, как она скрестила пальцы за спиной и улыбнулась Фанни.

— Потом положим его под пресс, высушим и, по сути, получим новый лист бумаги, но с твоим рисунком в прежнем виде.

Фанни, как под гипнозом наблюдавшая за процессом, будто кролик за лисой, после слов Брианны подняла глаза и выдохнула с громким «О-о-о!».

— Спасибо! Большое спасибо!

Прижав ладони к щекам, она глядела на рисунок, словно тот вдруг ожил.

У Роджера внезапно возникло ощущение, что так и есть. До настоящего момента он воспринимал портрет исключительно как дорогую для Фанни вещицу и не обращал внимания на сам рисунок. Теперь он по-настоящему его увидел.

Художник, безусловно, обладал талантом, но было нечто особенное в самой девушке. Красивая, да, она излучала… что? Жизненную энергию, притягательность. А еще вызов, подумал он. Хотя на прелестных губах и в слегка прищуренных глазах играла соблазнительная полуулыбка, они выражали решимость и… кипящую ярость, от которой волосы на затылке у Роджера встали дыбом.

Он вспомнил, что эта девушка собственными руками убила человека, причем умышленно.

Чтобы избавить младшую сестру от той участи, которую сама слишком хорошо знала.

Роджер на миг задумался, а не заплатил ли Джейн мужчина, нарисовавший ее той ночью в борделе, прекрасно отдавая себе отчет в том, что покупает, и, возможно, наслаждаясь этим. Он мгновенно подавил всплывшие на поверхность видения, хотя сама мысль его не покидала.

Фанни стояла рядом и все еще глядела на последнее физическое свидетельство, оставшееся от сестры. Роджер нежно обнял девочку за плечи и сказал мерцавшему в воде лицу, которое пережило столкновение со стихией и растворение: «Не волнуйся. Мы позаботимся о ее безопасности, несмотря ни на что. Обещаю».

Роджер изо всех сил пытался натянуть железный обруч на верхнюю часть недавно выправленного пузатого бочонка, который разорвало изнутри под давлением содержимого: судя по вони, исходившей от старой древесины, в нем разлагалась какая-то живность. Хотя день выдался прохладный, солнце стояло высоко и пот заливал глаза и щипал кожу.

Время шло к обеду, но он не мог думать о еде. От задержки дыхания кружилась голова. И все же Роджер с надеждой поднял взгляд, когда на тропе со стороны кладовой раздались шаги. Однако вместо Бри или Фанни с желанным сэндвичем и бутылкой эля он увидел тестя с двумя большими глиняными горшками в руках.

— От тебя за милю будет разить, — принюхавшись, одобрил Джейми.

Он поставил горшки, откуда подобно могучему древнегерманскому духу вырывался острый запах квашеной капусты, и взглянул на непокорный обруч. Затем присел у бочонка, осторожно обхватил его и, отворачивая лицо, изо всех сил сжал старые клепки — как раз настолько, чтобы зять быстро водворил обруч на положенное место.

— Фу! — Джейми поднялся, хватая ртом воздух. — Протухшая рыба?

— Не иначе. — Роджер тоже встал и со стоном потянул спину. — Сомневаюсь, что это сильно улучшит его запах, — кивнул он на готовый бочонок.

— Ну, будет разить квашеной капустой. — Джейми открыл один из горшков. — Зато она перебьет другие запахи, так что вонь от рыбы — или чего там еще — станет терпимей. Опять же, по словам Клэр, нос ко всему привыкает — сам не заметишь, как принюхаешься.

— Да неужели? — пробормотал Роджер.

В конце концов, не его теще предстояло проехать триста миль до побережья с грузом смердящих бочек и тремя детьми, всю дорогу кричащими «Фу!».

— Ронни говорит, в двух других хранили соленую свинину и кровяную колбасу. Будешь пахнуть совсем как воскресный обед в Салеме, — без тени сочувствия заявил тесть. — Этот готов?

— Да.

Пытаясь вытащить занозу из большого пальца, Роджер украдкой наблюдал, как Джейми изучает внутренности бочки. Он весьма гордился своей работой — а потрудиться пришлось: сделать фальшивое второе дно так, чтобы в тайник поместился тонкий — но ценный — слой золота, при этом подогнать донышко достаточно плотно, чтобы оно не вылетело, если бочонок стукнется о землю.

— Превосходно! — Все еще глядя внутрь, Джейми поднял бочку, взвесил в руках и на пробу бросил. Та с глухим стуком приземлилась в вертикальном положении. Осмотрев ее, Джейми улыбнулся зятю. — Крепкий орешек, Роджер Мак.

— Да. Брианна помогла… с лекалом, я имею в виду. А Том Маклауд дал древесину.

— Надеюсь, она не сообщила ему зачем, — проговорил Джейми, впрочем, без особой тревоги.

— Сказала, что хочет сделать колыбель для Огилви.

Юный Энгус с женой ждали первенца и потому были вынуждены принимать ставшую малой детскую одежду, лишние пеленки, пустышки, бутылочки для кормления и непрошеные советы в неограниченном количестве.

Джейми одобрительно кивнул и без дальнейших предисловий влил в бочку бледно-зеленую массу ароматной квашеной капусты.

— Во время путешествия придется ее передвигать туда-сюда, — заметил он будто в ответ на невысказанную мысль Роджера: мол, не проще ли сначала погрузить бочку в повозку и только потом заполнять двадцатью фунтами кислой капусты? — Лучше попробуй, когда никого не будет рядом, — не ровен час что-нибудь вывалится.

Еще один громкий всплеск — и содержимое мягко заколыхалось в трех дюймах ниже деревянной засечки, отмечающей место для крышки.

Пока они задумчиво глядели на пахучую массу, обоим пришла в голову одна и та же мысль. Едва Роджер подумал, что не худо бы удостовериться, выдержит ли фальшивое дно давление жидкости, как Джейми потянулся за подходящей палкой и передал ее зятю.

Слегка улыбнувшись, Роджер опустил палку на глубину бочки. У него всегда теплело на душе, когда вдруг случалось разделить с кем-то невысказанную мысль. Время от времени подобное происходило у них с Бри, порой — с Клэр, и частенько — с Джейми, как ни странно. Возможно, дело в том, что они много работали вместе и хорошо изучили повадки друг друга.

— Все в порядке. — Роджер отбросил мокрую палку, взял крышку и втиснул на положенное место, для верности постучав по ней молотком. В завершение они натянули последний обруч. Получилось грубо, зато надежно.

Джейми отступил и кивнул, закатывая рукава.

— Помни: при малейшей опасности бросайте бочки и бегите, — сказал он. — В пути у вас не возникнет никаких неприятностей… кроме налетчиков, — добавил он, подумав. — Во всех остальных случаях выручит документик лорда Джона. А вот когда доберетесь до Чарльстона… — Он пожал плечом, и желудок у Роджера неприятно сжался.

Да, Чарльстон. Джейми написал Фергусу зашифрованное послание (приведшее Роджера в восторг), чтобы тот подготовился к их приезду, — но каким образом?

Однако Чарльстон не слишком заботил тестя.

— Посмотрим, что придумает Фергус. Он хоть и отчаянный малый, но теперь отец пятерых детей и уже не так безрассуден. Когда приедете в Саванну… — начал Джейми, однако тут же умолк и нахмурился. Роджер гадал, о чем тот думает. — Есть один солдат по имени Фрэнсис Мэрион, — резко продолжил он. — Офицер Континентальной армии. Клэр говорит, он известен… в ваше время. Под прозвищем Болотный Лис. Пока что его так не называют, — поспешно добавил Джейми. — Тебе доводилось о нем слышать?

— Да, — медленно сказал Роджер. — Хотя, кроме имени, я практически ничего не знаю. Он в Саванне?

Чуть успокоившись, Джейми кивнул.

— На прошлой неделе я получил письмо от знакомого. Вроде как новости… Он написал о британском гарнизоне в Саванне — я интересовался, ведь дочка туда собирается. Так вот, по словам этого Мэриона, Бенджамин Линкольн вздумал оставить Чарльстон и попытаться захватить Саванну. И, хм…

Джейми не отрывал взгляда от лужицы капустного сока. Да, вот в чем вся загвоздка… И он выпалил одним махом:

— Рэндолл пишет в своей книге, что американцы нападут на Саванну в октябре… этого года, — добавил Джейми, глядя на Роджера в упор. — У них ничего не выйдет, но Мэрион будет там.

— Вы хотите, чтобы я с ним поговорил? — Ветер, проникая под рубашку, холодил вспотевшую кожу.

— Если ты не возражаешь. Я слышал, Мэрион собаку съел в вопросах ополчения.

— А вы разве нет? — спросил Роджер.

Джейми выглядел польщенным, но лишь покачал головой.

— Ополченцы под моим началом никогда не сражались в рядах Континентальной армии. У Мэриона такой опыт имеется, судя по тому, что говорится в письме. Я хочу узнать, не найдется ли у него мудрого совета насчет того, как вести себя с… некоторыми офицерами.

— То есть как отличить мерзавцев? Это бы пригодилось. Но будет ли у вас выбор?

— Все офицеры — мерзавцы, — сухо изрек Джейми. — Я тоже. Иначе нельзя. Просто одним можно доверять, а другим — нет. Судя по тому, что я слышал, Мэрион заслуживает доверия.

— Понятно.

Ты хочешь обзавестись связями в армии, прежде чем вступить в ее ряды. Чтобы кто-то помог прощупать почву, пока ты не связал себя обязательством. Или посоветовал бы держаться подальше.

— Но решать-то ведь вам? — продолжил Роджер. — Отправлять ли свое — наше — ополчение в армию или действовать в одиночку, как Кливленд и Шелби.

— Они не одиночки, — поправил Джейми. — В случае необходимости люди из-за гор могут обратиться друг к другу. Просто каждый содержит свой отряд. В армии такое не пройдет.

Волосы Джейми выбились с одной стороны. Щурясь от ветра, он стянул шнурок и перевязал их. Надвигалась поздняя летняя гроза; здесь, в горах, ее приближение было видно за много миль. Над хребтом стремительно сгущались темные тучи.

— Выбор, — сказал Джейми, глядя на подступающую стихию, — заключается в том, держать ополчение поблизости для защиты Риджа — насколько это возможно — или идти сражаться с британцами. Мы должны выбрать наилучший для себя путь.

Поразмыслив над словами тестя, Роджер спросил:

— «Быть или не быть?», «Что благороднее…» и все такое? Потому что для вас — для нас — все сводится к одному, ведь так? Действовать или нет. — Он взглянул на Джейми, который производил впечатление сжатой пружины, и улыбнулся. — Смиритесь уже с собой. Вы не смогли бы удержаться от драки, даже если бы вам заплатили.

Джейми вежливо усмехнулся, хотя лицо его было напряженным.

— Да. Но остается капитан Каннингем. На днях он может получить оружие, и что тогда?

— Ничего хорошего, — признал Роджер. — Но ведь он не станет нападать на Ридж и жечь дома своих соседей? Я имею в виду — он сам здесь живет.

— Верно.

— Значит, американцы собираются… осадить Саванну?

— Так он говорит. Рэндолл. Только им не удастся.

Всякий раз, когда Джейми произносил это имя, в голосе у него звучала странная нотка. И неудивительно. Правда, Роджер не мог с точностью определить ее природу: не сомнение, не ненависть, не вполне страх…

— И все же вы считаете, что Бри и детям не грозит опасность в Саванне?

Джейми пожал плечами и подобрал брошенную куртку.

— Американцы не возьмут город, и Брианна будет там под защитой лорда Джона Грея.

— То есть вы ему доверяете. Лорду Джону, я имею в виду.

Это был не вопрос, и Джейми не стал отвечать, а в свою очередь поинтересовался:

— А ты доверяешь Рэндоллу?

Втянув воздух сквозь зубы, Роджер кивнул.

— Насчет сражений и всего остального? Да, я ему верю. То есть… для него ведь это была история, свершившийся факт. Как и для всех в то время, когда он опубликовал свою книгу. Он не мог сказать: «Эта битва произошла в тот-то день», если в действительности она произошла в другой или вообще не состоялась. Потому что куча историков — и издателей, если уж на то пошло, — знает, как обстояли дела. Будь в книге много… скажем так, дезинформации, ее бы никогда не напечатали. Издатели научных трудов проверяют рукописи перед публикацией.

Они немного постояли в тишине, наблюдая за приближающейся бурей. Роджер найдет Фрэнсиса Мэриона, а Фергус, даст Бог, раздобудет ружья. Однако мысли Роджера устремлялись от трудных решений и опасных предприятий к более близким и личным перспективам.

Он гадал, не беременна ли Бри, и если да, то как она отреагирует на запах воскресного обеда в Салеме.

— Что там Клэр сказала твоему отцу об этой экспедиции? — Закатав бриджи до середины бедер, Роджер смотрел на обод колеса, торчащий посреди небольшого бурного ручья.

— Слишком глубоко — ты увязнешь по уши, — ответила Брианна, хмуро взирая на стремительный темный поток. — Пожалуй, лучше снять штаны. А может, и рубаху.

— Так и сказала? Хотя насчет «увязнуть по уши» Клэр, вероятно, права…

Брианна весело фыркнула. Роджер снял туфли, чулки, сюртук, жилет, шейный платок и теперь походил на человека, раздевшегося перед нешуточной схваткой.

— Хорошо хоть, при таком сильном течении пиявки тебе не грозят. А сказала она — уж не знаю, собственные это ее слова или нет, — следующее: «То есть ты намерен сделать из добропорядочного пресвитерианского священника торговца оружием и отправить его вместе со своей дочерью и тремя внуками в повозке, груженной сомнительным золотом и нелегальным виски, чтобы купить кучу оружия у неизвестного контрабандиста?»

— Да, точно. Я думал, будет веселее… — Роджер неохотно скинул штаны и бросил их к туфлям с чулками. — Может, не стоило брать тебя и детей. Уж мы с Жерменом нашли бы себе приключений.

— Именно этого я и боялась.

Брианна посмотрела через плечо на крутой спуск, где повозка едва не опрокинулась, когда отлетело колесо. Теперь та стояла в опасной близости от обрыва, поэтому Бри отправила детей собирать дрова с другой стороны дороги в надежде, что это удержит их подальше от повозки и неприятностей.

Одним глазом следя за Роджером, Бри прислушивалась к малейшим звукам тревоги, а в уме подсчитывала, сколько займет починка колеса, если они достанут его из ручья невредимым (если нет, придется заночевать), и на всякий случай лениво прикидывала, что у них есть из провизии.

Но больше всего ее беспокоил стук в груди.

Туктук.

Тук… тук… тук… тук…

Туктук.

Не сейчас! — в отчаянии подумала она.

— На это нет времени.

— На что? — Ступив одной ногой в бурлящую воду, Роджер обернулся. Брианну позабавил вид ягодиц мужа, то и дело мелькавших из-под колыхающейся от ветра рубашки.

— На все это. — Закатив глаза, Бри махнула в сторону полуразвалившейся повозки на дороге и детских голосов, а затем на маленький ящик с инструментами у своих ног. — Давай быстрей, ты там околеешь.

— Понятно… Не волнуйся, водичка теплая…

Он расправил плечи и зашел в ручей по колено, нащупывая путь по каменистому дну.

Туктук. Туктуктуктуктуктук.

Тук.

Брианна резко села, уткнула голову в колени и с усилием глубоко задышала. Так, вагусные маневры. Как же его?.. Ах да, прием Вальсальвы. Она вдохнула, задержала дыхание и, напрягая мышцы живота изо всех сил, досчитала до десяти. Сердце замедлилось и заработало увереннее.

Хорошо.

Тут. Тук. Тук. Тук. Тук…

Роджер тем временем уже стоял у колеса на полусогнутых ногах и держал обод, подыскивая удобную точку опоры. Что ж, неплохо. Бри отклонилась назад, делая осторожные вдохи. Прислушиваясь.

Я так устала прислушиваться. Может, хватит уже, а?

Колесо неожиданно отделилось от каменистого ложа, Роджер поскользнулся на камнях и упал на одно колено, охнув, когда вода поднялась по грудь.

— Иисус чтоб тебя Христос!

— Ох, нет!

Как ни старалась, Бри все-таки не смогла удержаться от смеха. Она торопливо скинула туфли с чулками, подобрала юбки и бросилась в ледяную воду на помощь мужу. К счастью, колесо уцелело. Повернувшись, Роджер подтолкнул его поближе к жене, чтобы та ухватила обод одной рукой и придержала, пока сам он не встанет и не возьмется покрепче со своей стороны.

Колесо — трехфутовое в диаметре, тяжелое и громоздкое — не разлетелось на части только благодаря железной шине.

— Хвала Всевышнему! — сказала Бри, возвысив голос поверх шума воды. — Оно не сломано!

Продолжая хватать ртом воздух, Роджер кивнул, взялся за обод обеими руками и побрел, волоча колесо за собой. На берегу он бросил ношу на землю и сел отдышаться. Бри присела рядом.

Туктуктуктуктуктуктуктук…

Она задыхалась, перед глазами плавали мушки.

— Господи, Бри, все нормально?

Роджер обхватил запястье жены. Она повернула ладонь и крепко сжала его руку.

Туктуктуктуктук…

— Я… ох… да, я… в порядке.

Брианна заставила себя сделать глубокий вдох и напрягла мышцы живота. И снова сердце перестало трепыхаться, хотя замедлившийся ритм все еще был неровным.

Тук. Тук-тук-тук. Тук. Пауза. Тук-тук.

— Черта с два. Ты белая, как молоко. Вот, наклони голову между коленями.

Он надавил ей на затылок, но она лишь отмахнулась.

— Нет. Все нормально. Просто… на пару секунд голова закружилась. Наверное, уровень сахара упал, мы ничего не ели с самого завтрака.

Роджер медленно убрал руку и с тревогой смотрел на жену. Она вдруг поняла, что должна ему рассказать. Это не пройдет, так пусть хотя бы не переживает всякий раз.

Прохладный ветерок, обдувавший лицо, придал ей сил. Брианна повернулась к мужу и убрала волосы изо рта.

— Роджер. Я… я должна тебе кое-что сказать.

Сперва он глядел на нее нахмуренно, и вдруг его лицо преобразилось. Глаза радостно засияли.

— Ты беременна? Боже, Бри, это чудесно!

От неожиданности она на миг утратила дар речи. Затем в груди полыхнула ярость, вытеснившая все мысли о сердце.

— Ты… ты… да ты вообще в своем уме?!

Инстинктивная забота о детях наверху удержала Брианну от крика — слова вырвались сдавленным рычанием. Безошибочно угадав ее намерение, Роджер перехватил руку жены.

— Извини, — в полнейшем замешательстве проговорил он, не повышая голоса. — Скажи мне, что не так.

Несколько мгновений она боролась с желанием выместить на муже свою злость, но он держал крепко. Сдавшись, Бри села, и слезы брызнули у нее из глаз — хотя бы так она могла сбросить напряжение.

Роджер отпустил ее руку и обнял за плечи. Бри ощущала его холодную мокрую рубашку и кожу и свой намокший подол, однако внутри у нее все кипело от страха и растерянности.

Она уцепилась за Роджера, словно за спасительное дерево во время наводнения, и всхлипывала, отчаянно сдерживаясь, чтобы от переизбытка чувств снова не зашлось сердце. Но, не в силах и дальше носить все в себе, испытывала настоятельную потребность выговориться.

— П-прости, — выдохнула она.

Роджер только крепче прижал жену, слегка покачивая ее и поглаживая по спине свободной рукой.

— Нет, ты меня извини, — произнес он ей в волосы. — Прости, Бри. Я не хотел… правда…

— Де… — хрипло сказала она и немного отстранилась, чтобы утереть костяшками пальцев хлюпающий нос. — Дело де… не в тебе. Я знаю, ты хочешь еще одного ребенка, но…

— Нет, если ты не хочешь, — заверил Роджер, хотя в его голосе прозвучала тоскливая нотка. — Я бы не стал рисковать тобой, Бри. Если ты боишься, если…

— Господи.

Брианна махнула рукой, прерывая поток слов. Она перестала всхлипывать и теперь, свернувшись в объятиях мужа, размеренно дышала. Ее сердце билось как обычно.

— Тук-тук, — сказала она. — Тук-тук, тук-тук… Так в учебниках описывают сердцебиение. Но на самом деле оно не такое.

Пауза. Роджер бережно погладил ее волосы.

— Нет?

— Нет. — Брианна сделала глубокий свободный вдох, чувствуя, как кислород проникает до самых кончиков пальцев. — И я не рехнулась.

— Поверю на слово. — Он осторожно отпустил ее и испытующе посмотрел в упор. — Ты в порядке, Бри?

Видя, как сильно он встревожен, она снова чуть не расплакалась от угрызений совести.

— Пожалуй…

Бри сглотнула, шмыгнула носом, с огромным усилием выпрямила спину и взяла себя в руки. В этот момент до нее дошло, что на Роджере из одежды только подмоченная рубашка, и она едва не рассмеялась, но тут же себя одернула, опасаясь, что смех может запросто перерасти в истерику.

— Надень штаны, и я тебе все расскажу, — пообещала она, расправляя плечи.

— Мамочка-а-а! — донеслось с обочины. На краю обрыва стояла Мэнди и размахивала руками. — Мамочка, мы хотим ку-у-ушать!

— Я что-нибудь найду, — заверил Роджер, торопливо натягивая бриджи. — Ты пока умой лицо и… выпей воды. Не переживай, я скоро вернусь.

Вскарабкавшись наверх, он окликнул Джема и Жермена. Через минуту Бри достаточно овладела собой, чтобы последовать совету мужа — умыться и выпить воды. Вода в ручье была отличная: холодная и свежая, с легким пряным привкусом кресс-салата. Даже такая малость в желудке подействовала на нее успокаивающе.

Тук. Тук. Тук. Правда, каждый второй удар был чуточку слабее, но ритм — обнадеживающе размеренный, и у нее будто… отлегло от сердца. При этой мысли она улыбнулась и пригладила мокрыми ладонями волосы, выбившиеся из-под ленты.

Брианна стояла на коленях в траве возле колеса, когда Роджер снова спустился с гостинцами в виде двух вареных яиц, куска черствого хлеба, натертого оливковым маслом и чесноком, и бутылкой эля. Она начала с эля.

— Не так уж все плохо. — Бри кивнула на колесо. — Одна из пиленых секций вылетела, но не сломалась. Я могу поставить ее обратно и скрепить проволокой.

— К черту колесо, — мягко сказал Роджер. — Съешь яйцо и расскажи мне, что происходит.

На лице у него она прочла беспокойство, однако в положении плеч ощущалась решимость.

Сделав щедрый глоток эля для храбрости, Брианна подавила отрыжку и все рассказала.

— Я надеялась, что это само пройдет. Что приступ больше не повторится. Но я постоянно начеку, прислушиваюсь… Проходит неделя, две, три, и едва я забываю — бац! — все по новой. — Она подняла на него извиняющийся взгляд. — Я превратилась в развалину, прости. Знаешь, это напоминает беременность — некая часть внутри тебя не поддается контролю и просто распоряжается твоим телом.

Бри опустила глаза и принялась выбирать из травы яичные скорлупки.

— И может убить, — продолжила она едва слышно. — Хотя мама говорит, что угрозы для жизни нет, если только не случится инсульт.

— Брось их… Скорлупа встречается в природе. — Роджер взял ее безвольную кисть и нежно поцеловал. — У тебя есть с собой кора ивы?

— Да. Мама собрала целую аптечку. — Вопреки обстоятельствам Бри слегка улыбнулась и жестом указала наверх, в сторону накренившейся повозки. — В сумке. Двадцать четыре свертка с ивовой корой, каждый рассчитан на три порции отвара. Она решила, этого хватит, пока мы не доберемся до Чарльстона. И еще… — Брианна глубоко вздохнула. Заложенность носа прошла, и она снова могла дышать.

— Да?

— Насчет беременности и этой штуки с сердцем… Мама говорит, такие вещи трудно предугадать: беременность может заставить их исчезнуть, временно или навсегда. Хотя есть вероятность, что станет намного хуже. — Бри высморкалась в мокрый носовой платок. — И… она не говорила, но я подумала… Что, если тот порок… я о сердце Мэнди… вдруг он передался ей от меня?

— Нет, — твердо произнес Роджер. — Нет, мы знаем, что это обычный врожденный порок сердца. Patent ductus arteriosus[136], как сказала твоя мама. Ты здесь ни при чем.

Брианне хотелось ему верить, но сомнения и мысли, которые она держала в себе несколько месяцев, вырвались наружу.

— Твой прапра… дед. Бак. У него ведь были проблемы с сердцем?

Лицо Роджера мгновенно напряглось.

— Да, — осторожно произнес он. — Но мы связали это с прохождением через камни. — Он непроизвольно потянулся к собственной груди и медленно потер ее. — У него случился… приступ, припадок… сразу после того, как мы прошли. Потом ему стало лучше, а спустя некоторое время — намного хуже. Именно тогда мы повстречали Гектора Макьюэна.

Бри теперь дышалось легче. Рациональный подход к проблеме каким-то образом отсекал эмоции. Возможно, поэтому говорят, что нужно досчитать до десяти, когда ты расстроен.

— Вот бы его расспросить. Правда, — она коснулась своей груди, где теперь тихо билось непокорное сердце, — в то время ничего подобного я не испытывала.

Брианна видела, что Роджер чего-то недоговаривает, но прекрасно знала, о чем он подумал, — она и сама пришла к такому же логическому заключению.

— Может… вред, назовем его так, становится тем значительней, чем чаще ты путешествуешь во времени?

— Господи, не знаю. — Он взглянул в сторону дороги. Из леса за ней доносились слабые детские голоса. — Похоже, это не повредило Джему или… мне. Или твоей маме. Но я вот о чем подумал: Клэр проходила через камни, будучи беременной тобой. Может, в этом дело?..

Он нежно коснулся груди жены.

— Слишком маленькая выборка. — Она нервно рассмеялась. — И я не путешествовала, будучи беременной Мэнди. Не волнуйся. Мама сказала, для человека моего возраста и физического состояния вероятность инсульта ничтожно мала. Что же до беременности…

— Бри. — Роджер встал, поднял ее на ноги и посмотрел в глаза. — Я серьезно, m’aoibhneas. Я бы никогда не подверг риску твою жизнь, здоровье или… счастье. — Он наклонил голову так, что они соприкоснулись лбами, глядя друг на друга, и почувствовал ее улыбку. — Ты ведь в курсе, как много для меня значишь? А тем более для детей. И вообще… неужели ты думаешь, что я бы рискнул потерять тебя и остаться одному с этими маленькими извергами?

Брианна рассмеялась, хотя слезы все еще блестели в уголках ее глаз. Она крепко сжала его ладони, потом отпустила и полезла в карман за носовым платком.

— M’aoibhneas? — спросила Бри, вытряхивая платок и вытирая нос. — Этого слова я не знаю. Что оно означает?

— Радость, — хрипло сказал Роджер и прочистил горло. — «Моя радость». — Он кивнул на колесо и покоробившуюся шину. — Как в таких случаях говорят? Из маленьких радостей можно сколотить вполне приличное счастье?

Брианна починила обод меньше чем за час — по мере своих возможностей.

— Вообще-то здесь нужен кузнец, чтобы поставить на шину новые заклепки, — сказала она, вставая с корточек у заново прикрепленного колеса. — У меня нашлись только гвозди с плоской шляпкой, пара кустарных шурупов и немного проволоки, но…

— Поедем медленно. — Заслонив глаза рукой, Роджер глянул на небо. — До захода солнца еще добрых три часа. И, кажется, на этой дороге есть поселение под названием Бартоломью, или Ямвиль, или что-то в таком роде. Если повезет, то и кузнец там сыщется.

Пока она чинила колесо, дети бегали по проселку, играли в салочки и прятки и вконец вымотались. После сытного обеда, состоявшего из яиц, холодного вареного картофеля (со щепоткой соли и капелькой уксуса — просто объеденье), солидной порции квашеной капусты (для восполнения запаса витаминов) и яблок на десерт (маленькие зеленовато-желтые плоды были сладкими, но с кислинкой), сомлевшая Мэнди свернулась калачиком в повозке, положив голову на мешок с овсом. Рядом зевали Джем с Жерменом, борясь со сном, чтобы ничего не пропустить.

Роджера тоже разморило. Проселок расширился до настоящей дороги, правда совершенно безлюдной: за последние два часа им никто не встретился. Лошади замедлили шаг, и лес спокойно проплывал мимо, дерево за деревом, а не мельтешил зеленым пятном, как в начале пути. Это успокаивало, гипно… гип…

— Эй! — Роджер встрепенулся, когда Бри схватила его за руку. Он рефлекторно натянул поводья, и лошади с фырканьем встали; бока у них лоснились от пота. — Ты же с ног валишься, — улыбнулась она. — Полезай в повозку к Мэнди. Я буду править.

— Нет, я в порядке.

Роджер воспротивился было ее попытке забрать у него поводья, но в конце концов не удержался и зевнул так широко, что в ушах загудел далекий прибой, а глаза заслезились.

— Иди. — Не успел он возразить, как Брианна уверенно взяла вожжи и, цокнув языком, стегнула лошадей по спинам. — Я справлюсь. Правда, — взглянув на него, уже мягче добавила она.

— Ну… может, на чуть-чуть.

Однако ему не хотелось оставлять ее в одиночестве. Нащупав под скамьей большую флягу, Роджер плеснул на лицо воды, немного выпил и снова вставил пробку, чувствуя себя капельку бодрее.

— Что еще у тебя с собой интересного? — спросил он, кивнув на холщовый рюкзак под скамейкой рядом с провизией. — Кроме твоего чая?

— Разные мелкие инструменты, — ответила Бри, покосившись на сумку. — И кое-какие развлечения. Несколько книг в подарок, пара игрушек Мэнди и книжка про Гринча, которую я для нее сделала. Она хотела взять «Зеленые яйца с ветчиной», но это уж чересчур.

Роджер улыбнулся при мысли о том, как Брамби с их светскими друзьями посмотрели бы на большое ярко-оранжевое издание. Бри методично воссоздавала вручную подобия некоторых книг Доктора Сьюза, со своими собственными причудливыми иллюстрациями и теми из оригинальных стихов, которые им с Клэр удалось вспомнить. Эти книги уступали настоящим по яркости, зато не шокировали тех, кому попадались на глаза, — разве что вызывали улыбку или замешательство.

— А если какой-нибудь печатник в Саванне увидит ее и захочет опубликовать? — Он постарался придать вопросу интонацию умеренного любопытства.

Роджер почти перестал беспокоиться о том, что в восемнадцатый век проникнут частички культуры будущего, однако ему все равно было не по себе, словно из засады могла вдруг выскочить Полиция Времени и донести на них за «Хортон слышит ктошку!»[137]. Интересно кому.

— Смотря сколько он предложит, — шутливо ответила Брианна. Однако от нее не ускользнула настороженность мужа, и, переложив поводья, она похлопала его по руке.

— Исторические разногласия, — продолжила Бри. — Куча вещей — идеи, машины, инструменты, что угодно — были или будут открыты более одного раза. Мама говорит, иглу для подкожных инъекций изобрели примерно в одно и то же время как минимум три человека независимо друг от друга в разных странах. А другие изобретения или открытия просто… пылятся без дела. Никому не нужные. Про них забывают, а потом вспоминают снова. Спустя годы или даже века что-нибудь происходит, наступает подходящий момент — и новое явление вдруг заявляет о своих правах, распространяется и получает известность. Кстати, — деловито добавила она, толкая сумку ногой, — что плохого в том, чтобы выпустить пиратскую версию «Кота в шляпе» в восемнадцатом столетии?

Невзирая на беспокойство, Роджер рассмеялся.

— Историю о том, как дети нарочно не слушаются маму? И не страдают от Ужасных Последствий? Никто бы такое не напечатал.

— Вот и я говорю. Неподходящее время для подобной книги, — согласилась Брианна. — Она не… приживется.

Бри полностью отошла от эмоционального срыва — по крайней мере, внешне. Длинные рыжие волосы рассыпались по спине, лицо оживленное, без тени беспокойства, глаза устремлены на дорогу и покачивающиеся головы лошадей.

— А еще у меня есть Джейн. — Она кивнула на сумку и понизила голос. — Вот тебе и ужасные последствия. Бедняжка.

— Дж… Ты о сестре Фанни?

— Я восстановила портрет, но пообещала Фанни нарисовать Джейн. — Бри слегка нахмурилась. — Сделать ее более… долговечной. Лорд Джон сказал, что мистер Брамби снабдит меня лучшими принадлежностями для рисования, которые может достать в Саванне человек с деньгами и репутацией тори. Фанни ни за какие коврижки не позволила мне взять ее рисунок, и я его скопировала, чтобы было с чем работать.

— Бедная девочка. Или лучше сказать — девочки.

После суматохи по поводу месячных Фанни Клэр поведала Бри о судьбе Джейн, а она в свою очередь поделилась с Роджером.

— Да. И бедный Уилли. Не знаю, был ли он влюблен в Джейн или просто чувствовал ответственность за нее. Мама говорит, когда он на своей огромной лошади появился на похоронах Джейн в Саванне, на нем лица не было. Лошадь он отдал па, для Фанни. А саму Фанни поручил ему еще раньше, чтобы па о ней заботился. И просто… исчез. С тех пор о нем никаких вестей.

Роджер кивнул: что тут добавишь? Однажды, несколько лет назад, он видел Уильяма, девятого графа Элсмира, на набережной в Уилмингтоне. Встреча не продлилась и трех минут. Уильям — тогда еще подросток — был высоким, худым как жердь и поразительно похожим на Бри, только волосы темные. Роджеру запомнилась его не по годам уверенная манера держаться. Очевидно, сказывалась принадлежность (по крайней мере, условная) к семье потомственной аристократии: ты ни на миг не сомневался, что владеешь миром — или значительной его частью.

— Ты знаешь, где ее похоронили? Джейн?

Брианна покачала головой.

— На частном кладбище в каком-то поместье за городом. Только это. А что?

Роджер пожал плечом.

— Я подумал, может, навестить ее могилу. Потом я бы сказал Фанни, что помолился за ее сестру.

Бри растроганно взглянула на мужа.

— Отличная мысль. Вот что: я спрошу у лорда Джона. Мама говорила, это он устроил похороны Джейн. Наверняка он знает. Тогда мы сходили бы вместе. Как думаешь, Фанни не будет возражать, если я нарисую могилу? Или это расстроит бедняжку?

— Уверен, ей понравится. — Роджер коснулся плеча жены, затем убрал волосы с ее лица и перевязал их своим носовым платком. — А у тебя в мешке, случайно, нет ничего съестного?

— Какой у нас выбор? — спросила я, стараясь говорить спокойно и рассудительно.

Джейми со вздохом отложил бухгалтерскую книгу.

— Я могу оставить письмо Кливленда без внимания, включая ошибки. Как и предыдущее. Никто не знает, что я его получил, кроме тебя, Роджера Мака и лудильщика, который его доставил. Толстяк Бенджи не станет дожидаться моего ответа; едва он соберет урожай, как начнет свою охоту, пока погода не испортилась.

— Ну, по крайней мере, мы выиграем немного времени.

Джейми приподнял уголок губ.

— Мне нравится, как ты говоришь «мы», саксоночка.

Я слегка покраснела.

— Прости. Знаю, тебе приходится делать всю грязную работу. Просто…

— Я серьезно, саксоночка, — тихо сказал Джейми и улыбнулся. — Если меня разорвет на куски, кто, как не ты, сошьет меня обратно?

— Не смей даже шутить о том, что тебя разорвет на куски.

Он вопросительно поднял бровь, затем согласно кивнул.

— Или… могу написать, что у меня полно забот с местными лоялистами и я опасаюсь, как бы они не натворили бед в Ридже. И это, саксоночка, чистая правда, хотя вряд ли стоит говорить такие вещи Кливленду и тем более подписываться под ними на бумаге. Что, если я это напишу, а потом кто-нибудь из приятелей Кливленда вздумает послать мое письмецо газетчикам в Кросс-Крике?

Разумный аргумент. Я ощутила, как желудок тревожно сжался. Поставить имя Джейми под каким-либо политическим документом при нынешних обстоятельствах — все равно что нарисовать мишень у него на спине. У всех нас.

— И все же… никто в западной части Северной Каролины не сомневается в твоей приверженности, — возразила я. — Ты ведь был одним из полевых генералов Вашингтона.

— Вот именно, — невесело усмехнулся он, — «был». Половина из тех, кто знает, что я был генералом — с месяц или около того, — считают меня предателем и трусом, бросившим своих людей на поле боя. Что я и сделал. Полагаю, они не удивились бы, обрядись я в красный мундир.

Надо полагать, присоединение к людям из-за гор с целью преследования и убийства лоялистов в какой-то мере должно было восстановить его репутацию закоренелого патриота.

— Чепуха. — Я встала, подошла к Джейми сзади и положила руки ему на плечи, сжав их. — Никто из твоих знакомых вовсе так не думает. Бьюсь об заклад, большинство жителей Северной Каролины никогда не слышали о Монмуте и не имеют ни малейшего представления о том, что ты там сражался, не говоря о реальном положении дел.

Реальное положение дел. Формально Джейми действительно бросил своих людей на поле боя, чтобы не дать мне истечь кровью. Правда, битва уже закончилась, а упомянутые люди были местными ополченцами, чей срок призыва к тому времени уже вышел или вот-вот подходил к концу. Только официальное сложение полномочий — в письменной форме — спасло Джейми от военного трибунала. А также тот факт, что Джордж Вашингтон, разгневанный маневрами Чарльза Ли в битве при Монмуте, вряд ли ополчился бы на Джейми Фрэзера — человека, который мужественно следовал за ним и доблестно сражался вместе с его людьми.

— Сделай три глубоких вдоха и забудь о них. Твои плечи тверды как скала.

Он послушно выполнил указание и после третьего вдоха наклонил голову вперед, чтобы я размяла ему затылок и плечи. Прикосновение к его теплой коже дарило мне обнадеживающее чувство постоянства.

— Лучше сделаю вот что, — произнес Джейми себе в грудь. — Пошлю Кливленду и другим по бутылке двухлетнего виски вместе с письмом, где будет сказано, что я на днях срезал ячмень и не могу оставить его гнить, иначе в следующем году нам виски не видать.

Это меня успокоило. Поселенцы из-за гор были мятежниками, а некоторые, как Кливленд, даже кровожадными фанатиками, но, вне всяких сомнений, они правильно расставляли приоритеты, когда дело касалось виски.

— Отличная мысль. — Я поцеловала Джейми в затылок. — Если повезет, зима будет ранняя и снежная.

Джейми рассмеялся, и напряжение у меня в пояснице ослабло, хотя руки казались ватными.

— Берегись своих желаний, саксоночка.

Свет заходящего солнца теперь падал на Джейми сзади, затемняя профиль. Когда он повернул голову, на спинке длинного прямого носа мелькнул отблеск. Я отметила изящный изгиб черепа и с переполнившей сердце нежностью взглянула на его затылок.

Джейми почесал голову, небрежно приподняв рукой собранные в хвост волосы, и сквозь крошечные, едва заметные волоски на мускулистой шее пробился сияющий белизной солнечный луч.

Всего лишь миг… Потом он развязал ленту, распустил по плечам уже не такие яркие, но еще темные волосы, сверкающие на солнце бронзой и серебром, — и видение исчезло.

Nolle prosequi[138] Джейми в ответ на сердечное приглашение Бенджамина Кливленда отправиться на охоту за лоялистами, очевидно, сочли приемлемым, поскольку дальнейших писем не последовало — и никто не явился поджечь наши посевы. Большая удача, потому что заявление Джейми о срезанном ячмене опережало реальность на пару недель.

Однако теперь ячмень лежал на полях снопами, его набивали в мешки и увозили для обмолота и веяния по мере того, как управлялись работники — Джейми, я, Йен, Дженни и Рэйчел, Бобби Хиггинс и его пасынок Эйдан. После изнурительного дня уборки урожая мы, пошатываясь, возвращались в дом и съедали все, что я успевала приготовить с утра — обычно рагу из бобов в масле, риса и того, что удавалось найти при тусклом утреннем свете, — и падали в постель. Все, кроме Джейми.

После ужина он дремал часок у очага, затем поднимался, плескал в лицо холодной водой, натягивал самую грязную из двух своих рабочих рубашек и шел на большую поляну у дома встречаться с ополченцами. Он поручал Бобби муштровать всех явившихся, а сам тем временем беседовал с новичками, убеждая их присоединиться. Уговор скрепляли серебряным шиллингом (их у Джейми осталось шестнадцать, спрятанных в каблуке одного из парадных сапог) и обещанием верховой лошади и приличного ружья. Затем Джейми сам брался за муштру, пока свет постепенно уходил с поверхности земли и последними отблесками гас на небе. Когда солнце наконец исчезало, Джейми, пошатываясь, шел в постель и в лучшем случае успевал снять сапоги, прежде чем рухнуть лицом вниз рядом со мной.

Другим мужчинам тоже нужно было убирать урожай и заготавливать мясо, поэтому посещаемость менялась — по его словам, так будет до середины октября.

— К тому времени я, возможно, найду для них лошадей и ружья.

— Надеюсь, друзья мистера Кливленда тоже заняты урожаем, — сказала я, скрестив пальцы на руках.

Джейми засмеялся и вылил себе на голову кувшин воды, затем поставил его и постоял какое-то время, опершись ладонями на умывальник и наклонив голову, пока вода с него текла в таз — и на пол.

— Да, — донеслось из-под длинных мокрых волос. — Так и есть.

Джейми не сразу выпрямился, и я видела, как при каждом из глубоких медленных вдохов поднимается его спина. Наконец он встал прямо, тряхнул головой, как вымокший пес, взял из моих рук льняное полотенце и вытер лицо.

— Кливленд богат, — сказал он. — У него есть слуги, которые присматривают за полями и скотом, позволяя ему играть в палача. У меня, слава богу, такой роскоши нет.

Шестнадцатого сентября в доме наконец появилась входная дверь. Сделанная из массива дуба, обструганная и гладко отшлифованная, как стекло, она была воплощением красоты. Джейми с Бобби Хиггинсом прикрутили петли и повесили ее еще до обеда, а к исходу дня установили ручку, замок (купленный за бешеные деньги у мастера в Кросс-Крике) и врезную пластину. Джейми захлопнул дверь с внушительным стуком и торжественно задвинул засов под аплодисменты домочадцев, к которым в настоящий момент присоединился Бобби с тремя сыновьями — их пригласили разделить с нами ужин и составить компанию Фанни, тоскующей по Жермену, Джему и Мэнди.

За ужином мы делали ставки, кто первым постучит в нашу новую входную дверь, причем предположения варьировались от Аодха Макленнана, который проводил с нами больше времени, чем со своей семьей («С чего бы ему стучать, саксоночка?»), до пастора Готфрида, явного аутсайдера, поскольку он жил в Салеме. Следующим утром, на рассвете, Джейми отодвинул засов и ушел пасти скот, однако вплоть до окончания полуденной трапезы ни одна чужая нога так и не ступила на наш девственный порог.

Я как раз заглядывала в глубины котла, проверяя, сколько осталось супа, и удерживаясь от желания процитировать макбетовских ведьм (в основном потому, что помнила только «Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня!»[139] да кое-какие обрывки о глазах тритона и лягушачьих лапках), как вдруг по дому эхом разнеслось размеренное «бам-бам-бам».

— У-у-у! — Орри вскочил, расплескав свой суп, однако Эйдан, Роб и Фанни оказались быстрее и сломя голову вылетели в переднюю, препираясь из-за того, кто должен открыть дверь.

— Где ваши манеры, маленькие оболтусы, — беззлобно сказал подошедший следом Джейми и, взяв мальчишек за плечи, отодвинул обоих в сторону. — И ты туда же, Фрэнсис? О чем ты только думаешь…

Фанни покраснела и отступила, предоставив ему честь открыть входную дверь.

Я тоже вышла в переднюю, гадая, кто к нам заглянул. Из-за внушительной фигуры Джейми я не смогла ничего разглядеть, зато услышала, как он официально поприветствовал визитера на гэльском. В голосе его звучало удивление.

Я тоже удивилась, когда он отступил на шаг и жестом пригласил в дом Хирама Кромби.

Хирам жил намного ниже по течению, у западной окраины долины, и обычно осмеливался покидать свой медвежий угол только ради посещения церкви по воскресеньям. Не припомню, чтобы он приходил к нам в дом раньше.

Худощавый и суровый на вид, он фактически являлся старостой среди рыбаков, которые en masse эмигрировали из окрестностей Терсо, что на севере Шотландии, и поселились в Ридже. Я машинально глянула через плечо в поисках Роджера: рыбаки были закоренелыми пресвитерианами и обычно держались особняком. Из всех домочадцев, пожалуй, только Роджер поддерживал действительно теплые отношения с Хирамом, хотя мистер Кромби худо-бедно говорил со мной после событий, связанных с похоронами его свекрови.

Однако Роджер отсутствовал. И как оказалось, на самом деле Хирам пришел по вопросу, не относящемуся к религии.

Войдя, он снял шляпу (парадную, отметила я), слегка кивнул мне в знак приветствия, затем бросил взгляд на группу детей, моргнул, не меняя выражения лица, и повернулся к Джейми.

— На два слова, a mhaighister?[140]

— Э-э… Да, разумеется, мистер Кромби.

Отступив на шаг, Джейми указал гостю на дверь своего кабинета, известного всем и каждому как «комната на два слова». Следуя за Хирамом, он перехватил мой взгляд, выразительно приподнял брови и пожал плечами в ответ на невысказанный вопрос, как бы говоря: «Черт его знает».

Я отправила детей к ручью искать раков, пиявок, кресс-салат и все, что могло пригодиться в хозяйстве, а сама, пользуясь редким моментом досуга, удалилась в хирургическую. Листая страницы своего драгоценного медицинского справочника, краем уха я прислушивалась к голосам в кабинете, на случай если Джейми решит что-нибудь предложить Хираму.

Настоящей диковинкой в моей новой хирургической стало кресло-качалка из ясеня с полозьями из каменного клена. Джейми, мастеривший его вечерами в течение нескольких месяцев, попросил Грэма Харриса, местного умельца, сплести сиденье и уверял, что кресло переживет не только меня, но и последующие поколения, недаром каменный клен — твердый как скала — получил свое название. Кресло оказалось весьма полезным для укачивания младенцев и маленьких непоседливых детей во время осмотра и столь же удобным для обретения душевного равновесия: порой мне требовалось убежище от каждодневной нервотрепки, чтобы кого-нибудь не придушить.

Однако в настоящий момент я была спокойна душой и телом и с головой погрузилась в поиски современных методов лечения интерстициального цистита.

Разумеется, по большей части эти сведения ничем не могли помочь: острую пищу никто в Ридже не ел, а шансы отговорить кого-либо от употребления табака, алкоголя или изюма сводились к нулю. Что же касается лекарств, то единственным подходящим средством, которое у меня имелось, был старый добрый отвар из ивовой коры. Однако помимо знаний книга дарила большое утешение как авторитетный источник: возникало ощущение, что кто-то — много людей — проторил мне дорогу. В своей ежедневной борьбе за жизни я была не одинока.

Впервые я испытала подобное утешение, когда в качестве начинающей медсестры получила экземпляр «Справочника для медицинских войск армии США» от врача-американца, с которым познакомилась на войне во время своей первой командировки. На моей войне, как я всегда о ней думала.

«Санитарные войска» — так янки называли армейское медицинское сопровождение. Через неделю в полевом госпитале мне хотелось смеяться над этим названием (когда я не плакала, спрятав голову под подушку), однако оно верно передавало суть. Мы сражались всеми доступными средствами, и чистоплотность была не последним из них.

Как и в моей нынешней ситуации.

Надо бы переписать это в свой журнал. Я глянула на большую черную книгу на полке над банками с пиявками. Меня утешала мысль, что однажды этот журнал, возможно, придаст уверенности другому врачу, снабдив его моим собственным опытом и знаниями.

Я медленно перелистывала страницы справочника, и тут мой взгляд упал на заголовок «Малярия». Появилось ли что-нибудь новое в лечении малярии? Две недели назад я осматривала Лиззи Бердсли, и она уверяла, что принимает хинную кору, которую я получила от миссис Каннингем. Да только Лиззи была бледна, и руки у нее дрожали, когда она меняла пеленку малышу Губерту. В ответ на мои настойчивые расспросы она призналась, что у нее «изредка кружится голова».

«Неудивительно», — пробормотала я себе под нос. Старшему из ее четырех детей не исполнилось еще и пяти лет, и в то время как один из двоих Бердсли — или, скажем прямо, один из двух ее мужей — занимался хозяйством, а другой охотился, рыбачил или ставил силки, Лиззи выполняла практически всю тяжелую работу по дому в одиночку. Кроме того, ей приходилось кормить новорожденного, готовить и присматривать за остальными детьми.

— Тут у любого голова пойдет кругом, — произнесла я вслух. После нескольких минут в хижине Бердсли голова закружилась даже у меня.

Я услышала шум и голоса в коридоре. Значит, мистер Кромби закончил свои дела с Джейми. Говорили они достаточно миролюбиво.

Интересно, кто прочтет мои заметки? Не только медицинский журнал, но и маленькую книжку по домашней медицине, которую я выпустила в Эдинбурге пару лет назад: помимо прочего она включала полезные советы вроде важности мытья рук и тщательной готовки пищи. В журнале содержались более ценные сведения: записи о производстве пенициллина (пускай и примитивном), рисунки бактерий и патогенных микроорганизмов с кратким изложением Теории Микробов, инструкция по применению эфира в качестве анестетика (сейчас его в основном употребляли внутрь как средство против морской болезни) и…

— Вот ты где, саксоночка. — Джейми просунул голову в хирургическую, и выражение его лица заставило меня тут же захлопнуть справочник и выпрямиться.

— Что еще случилось? — спросила я. — Кто-то из Кромби попал в беду? — Поднявшись на ноги, я уже мысленно перебирала содержимое своей аптечки, однако Джейми покачал головой. Войдя, он осторожно затворил дверь.

— Все Кромби живы и здоровы, — заверил он меня. — Как и все Уилсоны и Бейки. И Грейги.

— Что ж, хорошо… — Я снова опустилась в кресло-качалку. — Что тогда нужно Хираму?

— Ну… — произнес Джейми, состроив неопределенную мину. — Фрэнсис.

— Господи, ей же только двенадцать! — воскликнула я. — Что значит — он просит позволить его брату за ней ухаживать? О каком брате вообще речь? Я не знала, что у Хирама он есть.

— Ну да. Вернее, единокровный брат. Сайрус. Высокий, похожий на переросший стебель ячменя. Его прозвали a’ Chraobh Ard[141]. У тебя тут не найдется чего-нибудь выпить, саксоночка?

— Ах вот ты о ком… — Я махнула на черную бутыль со зловещим изображением черепа и скрещенных костей, нарисованных мелом. — Это ревеневый джин. A’ Chraobh Ard? — улыбнулась я вопреки обстоятельствам.

Упомянутый молодой парень — очень молодой, вряд ли ему больше пятнадцати — и правда был высоченный, на дюйм-другой выше Джейми, но тоненький, словно ивовый прутик.

— О чем только думает Хирам? — поинтересовалась я. — Его брату явно еще рановато жениться на ком-либо, даже будь Фанни девицей на выданье, а это не так.

— Да. — Джейми взял со стола чашку, с подозрением заглянул внутрь и понюхал, прежде чем плеснуть туда порцию джина. — Он это признает. Говорит, Сайрус встретил ее в церкви и хотел бы приходить в гости — ну, знаешь, официально, — только Хирам не хочет, чтобы его знаки внимания неправильно восприняли или посчитали неуважением.

— Вот как?.. — Я встала и плеснула джина себе. У него был прекрасный аромат под стать вкусу — сладкий, но с выраженной кислинкой. — Зачем Хирам на самом деле приходил?

Джейми улыбнулся и стукнул кромкой своей деревянной чашки о мою.

— Насчет ополчения. И еще кое-каких дел, но в основном за этим.

Вот так неожиданность. Хотя Хирам, подобно любому из знакомых мне рыбаков, был крепок как кремень, я никогда не слышала, чтобы мужчины из Терсо брались за оружие, разве что время от времени стреляли дичь. Что же до верховой езды…

— Видишь ли, капитан Каннингем снова читает проповеди о войне, и Хирам тревожится.

— Правда? — Занятая то одним, то другим, я в последнее время не ходила на воскресные службы Каннингема. Хотя знала, что он лоялист — и что тот человек, Партленд, пытался достать ему винтовки. — Как думаешь, он планирует собрать собственное ополчение? Здесь?

Весьма опасная перспектива.

— Вряд ли, — медленно произнес Джейми, хмуро глядя в чашку. — Всему есть предел, и я думаю, капитану хватает ума это понимать. Но вот его друзья… Грейнджер и Партленд. Если они вздумают создать отряд лоялистского ополчения — а с них станется, — Каннингем, скорее всего, их поддержит. Я имею в виду, расскажет об этом прихожанам и призовет людей откликнуться.

Интересно, подумала я, что от виски по телу разливается тепло, а от джина — холодок. Или, может, это из-за разговоров про ополчение у меня мороз прошел по шее?

— Но ведь Хирам не станет слушать Каннингема, правда? Капитан хоть и не папист, но, с точки зрения Хирама, методисты ничем не лучше.

— Верно. — Джейми облизнул уголок рта. — Сомневаюсь, что он лично посещал проповеди Каннингема. Но кое-кто из рыбаков, конечно, ходит.

— Для развлечения? — улыбнулась я.

Хотя и у Роджера, и у капитана имелись немногочисленные преданные прихожане, немало жителей Риджа готовы были послушать любого, кто желал высказаться, и присутствовали на всех воскресных службах, в том числе на собраниях Рэйчел, а потом критически оценивали слова каждого из проповедников.

— Да, в основном. Разумеется, капитану далеко до представлений Панча и Джуди или до проповедей Роджера Мака, но и к его речам прислушиваются. Кузены Хирама ведут разговоры. Ему это не нравится.

— Поэтому… он хочет, чтобы его брат ухаживал за Фанни?

Я тряхнула головой. Даже после хорошего глотка ревеневого джина я не видела никакой связи.

— Ну, строго говоря, дело не во Фрэнсис. — Джейми взял бутылку джина и задумчиво принюхался. — Ревень, значит. Если я выпью еще, мне станет худо?

— Не знаю. Попробуй — и увидишь, — посоветовала я и протянула свою чашку за добавкой. — В чем же тогда дело и как тут замешана Фанни?

— Ну, это сделка — не формальная, конечно, — между мной и Хирамом. Он прекрасно видит, к чему все идет, и когда настанет время, ему будет легче пойти за мной и повести своих людей, если между нашими семьями возникнут дружеские отношения, понимаешь?

— Иисус твою Рузвельт Христос. — Я с минуту обдумывала услышанное. — Ты же не хочешь выдать Фанни замуж за одного из Кромби? У нас ведь не Война чертовых роз с династическими браками направо и налево. Я не желаю, чтобы ты закончил жизнь в бочке мальвазии с раскаленной кочергой в заднице, как герцог Кларенс[142].

При этих словах Джейми рассмеялся, и узел, стянувшийся у меня в животе, немного ослаб.

— До этого не дойдет, саксоночка. Я не позволю Сайрусу докучать Фанни или даже официально говорить с ней, если она не захочет. Но если девица не возражает против подобных визитов — а он вроде неплохой парень, — то… да, вероятно, так Хираму будет легче привести своих людей, когда я попрошу его пойти со мной.

Я попробовала представить Хирама Кромби, идущего в бой на стороне Джейми, — как ни странно, это выглядело не столь уж неправдоподобно. За исключением верховой езды… Конечно, люди из Терсо иногда использовали мулов или коней в качестве транспорта, но в целом относились к лошадям с большим подозрением и предпочитали передвигаться пешком. Возможно, отряд пехоты…

— Не хочу доставлять Фрэнсис беспокойство, — сказал Джейми. — Я с ней поговорю… И ты тоже — ну, знаешь, по-женски?

— По-женски, разумеется, — пробормотала я.

Однако он был прав. Фанни знала гораздо больше об опасностях, подстерегающих женщин, чем обычный двенадцатилетний ребенок. И хотя, по моему мнению, Сайрус не представлял для нее какой-либо угрозы, она должна знать, что имеет полное право отказаться.

— Хорошо, — с неохотой согласилась я. — Ты что-нибудь знаешь о Сайрусе, кроме того, что он высокий?

— Хирам тепло отзывался о юноше. Сделал ему, как мне кажется, высший комплимент.

— Какой?

Джейми допил остатки джина, слегка отрыгнул и поставил чашку.

— Он говорит, Сайрус думает как рыба.

К моему удивлению, Фанни, похоже, не возражала против официальных визитов Сайруса, когда я осторожно завела об этом речь.

— Правда, он совсем не знает английского, — задумчиво произнесла она. — Как и многие поселенцы на том краю долины, по словам Жермена.

Жермен был прав: большинство рыбаков говорило только на гэльском. В том числе и по этой причине они жили замкнутой группой обособленно от других поселенцев Риджа.

— Я изучаю Gàidhlig, — сообщила Фанни, правильно выговаривая слово. — Думаю, что узнала бы больше от Сайруса.

— Зачем? — удивилась я. — То есть… почему ты решила выучить гэльский?

Девочка слегка покраснела, однако глаз не отвела и не потупилась. Такая поразительная выдержка была одним из качеств, которые порой немного пугали в Фанни.

— Я услышала, как они поют, — сказала она. — В церкви с Роджером Маком. Однажды мистер Грейг, его брат и кое-кто из Уилсонов пришли на проповедь — кажется, вас тогда не было, потому вы и не слышали, — и после проповеди Роджер Мак спросил мистера Грейга, знает ли тот… — Она покачала головой. — Я не смогу произнести название, но это была песня на гэльском; все ее пели и хлопали по скамейкам, как в барабаны, и… вся церковь… она… — Фанни беспомощно посмотрела на меня, не в силах подобрать слова, однако я все поняла по ее сияющему лицу, — словно ожила.

— О… — сказала я. — Жаль, что я все пропустила.

— Если Сайрус будет меня навещать, может, кто-нибудь из его семьи тоже придет и они снова споют, — предположила она и с едва заметной грустью добавила: — Кроме того, после отъезда Жермена и Джемми мне будет с кем поговорить, пускай он меня и не поймет.

Упоминание о Жермене заставило меня насторожиться, и я отправилась на поиски Джейми. Он чинил стену амбара, которую в приступе гнева лягнул Кларенс, сломав одну из досок.

— Как думаешь, может, тебе стоит поговорить с Хирамом до прихода Сайруса? Я имею в виду… естественно, мы не станем никому рассказывать, откуда взялась Фанни. Но если Сайрус… э-э… предпримет какие-нибудь… хм… неуместные действия… Что, если она почувствует себя обязанной ответить?

Джейми, присевший на пятки, пока меня слушал, при этих словах рассмеялся и встал, качая головой.

— Не бойся, саксоночка, — успокоил он. — Парень и пальцем ее не тронет, а не то Хирам сломает ему шею. Хирам так и сказал.

— Что ж, это обнадеживает… Как думаешь, может, и тебе с ним потолковать? Я имею в виду, как loco parentis[143] Фанни?

— Locum, — поправил он. — Нет. Я просто встречу его и напугаю своим видом. Он не посмеет дышать на нее, саксоночка.

— Хорошо, — уступила я, хотя все еще сомневалась. — Думаю, Фанни поверила нам — тебе, — когда мы сказали, что не намерены делать из нее шлюху, но… Она полжизни провела в борделе, Джейми. Даже если она сама не… участвовала, ее сестра этим занималась, и Фанни наверняка знала обо всем. Такой опыт не проходит бесследно.

Джейми помолчал, склонив голову и глядя на землю, где небольшая кучка свежего навоза красноречиво говорила о настроении Кларенса.

— Ты исцелила меня от гораздо худшего, саксоночка. — Он мягко тронул мою руку искалеченной правой кистью.

— Нет, — возразила я. — Ты сам исцелился — тебе пришлось. Я лишь… э-э…

— Накачала меня опиумом и с помощью прелюбодейства вернула к жизни? Да, точно.

— Не назвала бы это прелюбодейством, — рассудительно заметила я, обхватив ладонь Джейми и переплетя свои пальцы с его. — Мы были женаты.

— Мне лучше знать, — сказал он, и его челюсть напряглась, как и хватка. — В тот момент я трахал не только тебя, ты не хуже моего помнишь.

Если я и помнила, то никогда не призналась бы, а тем более не хотела это обсуждать, поэтому промолчала.

— И уж точно ни один из нас не сделал бы того же для Фрэнсис. Как знать, вдруг Сайрус сможет — не прикасаясь к ней.

Поцеловав мою руку, Джейми отпустил ее и наклонился за молотком.

Конечно, я уже видела Сайруса Кромби раньше, в церкви, но за исключением роста парень мне ничем не запомнился. Джейми устроил так, чтобы он с парой кузенов пришел в дом на неделе помочь с каркасом третьего этажа — и официально встретиться с Фанни.

Вот почему два дня спустя я взобралась на шаткую верхнюю площадку дома, где среди хлопающих и раскачивающихся на ветру веревок, досок и парусины медленно обретал очертания третий этаж.

— Странно, как тебя еще не укачало, — сказала я Джейми, пока он измерял один край приподнятой платформы, которой со временем предстояло стать чердаком, и делал беспорядочные на первый взгляд отметки мелом.

— Наверное, укачало бы, задумайся я об этом, — рассеянно ответил он. — Что тебя сюда привело, саксоночка? Для ужина еще рановато.

— Ты прав. Хотя я принесла тебе перекусить. — Порывшись в кармане, я вытащила булку с сыром и соленым огурцом. — Тебе надо лучше питаться. Вон, твои ребра уже можно пересчитать, — неодобрительно добавила я.

Я не преувеличивала: на время работы Джейми снял рубаху, и ребра отчетливо проступали под кожей на его спине, испещренной поблекшими шрамами.

Он лишь ухмыльнулся, однако встал и взял булку, разом откусив большой кусок.

— Taing, — сказал он, проглотив, и кивнул куда-то мне за спину. — Вот и он.

Я повернулась. Действительно, по дорожке за домом шел Сайрус Кромби, также известный как Высокое Дерево. Я отметила его буйные светло-каштановые кудри, доходившие до плеч, и настороженное выражение лица.

— А где другие Кромби?

— Придут следом. Полагаю, он явился немного пораньше, чтобы поговорить с Фанни — пускай и не совсем наедине, но без Хирама, который дышал бы ему в затылок. Смело с его стороны, — добавил Джейми одобрительно.

— Мне спуститься? Присмотреть за ними? — спросила я, наблюдая за парнем. Тот остановился у колодца и вытащил матерчатый сверток из сумки на поясе.

— Нет, саксоночка. Я рассказал сестре, что нужно делать; она за ними приглядит, не испугав Сайруса до чертиков.

— По-твоему, я бы испугала?

Джейми рассмеялся, бросил последний кусочек булки в рот и прожевал. В ответ на долетевший до меня запах огурчиков с сыром мой собственный желудок заурчал в предвкушении.

— Да. К твоему сведению, все рыбаки до сих пор думают, что ты почти ведьма, а то и самая настоящая bean-sithe. Даже Хирам изображает рога у тебя за спиной, когда ты рядом.

Я не знала, как к этому относиться. Конечно, я непреднамеренно воскресила свекровь Хирама из мертвых на ее похоронах; и хотя несколько минут спустя она умерла окончательно, все же успела обвинить Хирама в недостаточно роскошной церемонии. Однако я полагала, что о происшествии уже забыли.

— Кто пытался построить башню до небес и плохо кончил? — поинтересовалась я, отложив на время вопрос о своей репутации и выглянув за край платформы.

— Вавилоняне, — ответил Джейми, роясь в кармане в поисках клочка бумаги и карандаша. — Хотя вряд ли они ждали гостей. Просто хвастались. Такого рода вещи всегда ведут к беде.

— Если мы примем столько гостей, — я обвела рукой обширный настил, — боюсь, беда не заставит себя ждать.

Джейми замер и посмотрел на меня. Он похудел и выглядел изможденным, кожа на предплечьях и плечах покраснела и обгорела, рыжие пряди развевались на ветру, а глаза были пронзительно-голубыми.

— Да, — мягко сказал он. — Пожалуй.

В животе у меня заурчало уже по-другому. Третий этаж предназначался для использования в качестве чердака, отчасти — для хранения вещей или проживания прислуги, если я когда-нибудь ее найду, но кроме того — чтобы укрывать арендаторов, нуждающихся в убежище. В случае если…

Однако Джейми уже отвлекся и вытянул шею, заглядывая через край площадки. Он поманил меня, и я подошла. Внизу Сайрус Кромби развернул ткань и разложил свои инструменты — молоток, долото и нож — на краю колодца. Набрав ведро, он окунул пальцы в воду и побрызгал на инструменты. Я видела, как он что-то говорит, правда, из-за воя ветра не могла расслышать.

— Он благословляет свои инструменты? — спросила я у Джейми, и тот довольно кивнул.

— Да. Может, пресвитериане и еретики, саксоночка, но они все-таки верят в Бога. Спущусь-ка лучше и поприветствую парня.

Из крепких объятий Морфея меня вырвал Джейми, вихрем слетевший с кровати. Подобное случалось и прежде, однако все так же застало врасплох: я порывисто села среди стеганых одеял, во рту пересохло, сердце грохотало, словно отбойный молот.

Джейми уже спустился по лестнице: я слышала топот босых ног на нижних ступенях. А еще — яростный стук в парадную дверь.

Я затрясла головой и сбросила одеяло. За ним или за мной? — выплыла из затуманенного сознания первая связная мысль. Ночные тревоги обычно означали беду или несчастный случай, а порой — всеобщий призыв на помощь, например если горел дом или у родника заметили рыскающую пуму. Хотя чаще…

При звуках голоса Джейми паника отступила: интонация негромкая, вопросительная — похоже, он кого-то успокаивает. Другой голос срывался от волнения, однако ничто не намекало на катастрофу.

Значит, за мной. Роды или несчастный случай? Я неуклюже зашарила руками по сторонам, припоминая, куда дела грязные чулки. Однако разум прояснился и заработал отчетливей. Наверное, ночные роды… И все же на краешке сознания таилась тревожная мысль об огне.

Я видела наши с Джейми имена в некрологе, где говорилось, что мы погибли при пожаре в доме. Дом и правда сгорел, а мы нет, но от любого намека на огонь волосы у меня на голове вставали дыбом.

Мысленным взором я четко увидела свою сумку первой помощи: слава богу, додумалась заново уложить ее как раз перед ужином. Она ждала наготове в хирургической на углу стола. В отношении всего остального соображалось не так ясно. Натянув корсет задом наперед, я сдернула его, швырнула на кровать и пошла освежить лицо. Сказать бы, что я обо всем этом думаю, да жаль нельзя: на лестнице застучали шаги Фанни.

Когда я наконец спустилась, Фанни и Джейми разговаривали с незнакомой мне молодой девушкой немногим старше Фанни — напуганной, босой и одетой лишь в ветхую сорочку.

— А вот и хозяйка, — возвестил Джейми, оглянувшись.

Он придерживал гостью за плечо, словно боясь, что та вот-вот упорхнет. Неудивительно: девушка была тоненькая, как соломинка; ее по-детски светлые волосы спутались от ветра, глаза тревожно бегали по сторонам в поисках возможной помощи.

— Это Агнес Клаудтри, — сказал мне Джейми, кивая на девушку. — Фрэнсис, будь добра, найди шаль или еще что-нибудь, а то девица совсем замерзла.

— Не н-нужно… — начала Агнес, хотя стояла, обхватив себя руками, и так сильно тряслась, что ее голос дрожал.

— У ее матери роды, — не дал ей договорить Джейми и глянул на меня. — И, возможно, трудные.

— Мы н-не можем з-зап-платить…

— Об этом не беспокойся. — Я кивнула Джейми и обняла девушку.

Она была совсем хрупкая, кожа да кости, и тряслась от холода — ни дать ни взять едва оперившийся птенец, выпавший из гнезда.

— Все будет хорошо, — успокоила я и погладила ее по волосам. — Мы сейчас же пойдем к твоей маме. Где вы живете?

Не поднимая глаз, девушка сглотнула и только крепче прижалась ко мне в поисках тепла.

— Я не знаю. Т-то есть я не знаю названия. Просто… если вы пойдете со мной, я вас проведу.

Она не шотландка. Фамилия Клаудтри мне ни о чем не говорила; должно быть, они здесь недавно. Я посмотрела на Джейми за разъяснениями, однако он лишь качнул головой и приподнял бровь. Значит, тоже их не знает.

— Ты пришла пешком, девочка? — спросил он и, когда та кивнула, поинтересовался: — Когда ты вышла из дома, солнце еще светило?

Агнес покачала головой.

— Нет, сэр. Уже стемнело, все легли спать. Затем внезапно у мамы начались боли и… — Она снова сглотнула, на глазах выступили слезы.

— А луна? — продолжил Джейми, как будто ничего не случилось. — Она была высоко, когда ты отправилась за помощью?

Его деловой тон немного успокоил девочку, и та, громко вздохнув, сглотнула и кивнула.

— Высоко, сэр. В двух ладонях над краем земли.

— Какой поэтичный оборот. — Я улыбнулась ей.

Фанни принесла мою старую садовую шаль — потрепанную и с дырками, зато из хорошей толстой шерсти. Я кивком поблагодарила ее, взяла шаль и обернула вокруг плеч гостьи.

Джейми вышел на крыльцо — очевидно, посмотреть, где луна сейчас. Вернувшись, он кивнул мне.

— Храбрая девчушка бродила одна по темноте около трех часов, саксоночка. Мисс Агнес, найдется ли приличная тропа, ведущая к вашему дому?

Девушка озадаченно нахмурила лоб (что он имеет в виду под «приличной»?), потом неуверенно кивнула.

— Тропа есть, — сказала она, переводя взгляд с Джейми на меня в надежде, что этого будет достаточно.

— Возьми Кларенса, — обратился ко мне Джейми поверх ее головы. — Луна довольно яркая. Я поеду с тобой.

«И лучше бы нам поторопиться», — говорило выражение его лица.

Пожалуй, он был прав.

Разбуженного посреди ночи Кларенса не слишком обрадовала перспектива везти двоих седоков, пускай даже одним из них была щупленькая девочка. Раздраженно пыхтя и фыркая, он едва переставлял ноги и надувал бока всякий раз, когда я поторапливала его пятками. Джейми ехал на Миранде — огромной кобыле Фанни с флегматичным дружелюбным нравом и достаточно крепкой, чтобы выдержать его вес. Ее тоже не очень прельщала ночная экспедиция, однако она покорно брела средь осин, лиственниц, тополей и пихт вверх по крутой узкой тропе, ведущей к самой высокой точке Риджа.

Кларенс хоть и следовал за ней, чтобы не отстать, никуда не торопился. Я то и дело теряла из виду очертания лошади и всадника, а вместе с ними и всякое представление о том, где находится тропа. Я недоумевала, как девушка добралась до нас сквозь тьму и заросли ежевики: она пропиталась запахом леса, ноги и руки были в царапинах, а в волосах запутались листья и хвоя.

Луна висела высоко в небе — ненадежное, зыбкое сияние едва позволяло различать обманчивые просветы в лесной чаще, однако увидеть что-либо на расстоянии трех футов уже не представлялось возможным.

Агнес сидела передо мной; ее сорочка задралась, обнажив безвольно свисающие бледные ноги, в темноте напоминавшие ножки грибов. Интересно, она выбежала из дома в панике или же грязная сорочка — ее единственная одежда? От материи слабо пахло кулинарным жиром и бланшированной капустой.

— Расскажи мне о маме, Агнес, — попросила я, с силой пнув Кларенса под ребра. Тот раздраженно дернул ушами, и я прекратила. Он был хорошим мулом, но не гнушался сбросить всадника, который ему докучал. — Когда примерно у нее начались боли?

Найдя помощь, Агнес уже не так боялась и постепенно приходила в себя, отвечая на мои вопросы.

Миссис Клаудтри доносила почти до срока (значит, роды не преждевременные, хорошо), хотя, по ее расчетам, оставалось еще две-три недели (ну, может, немного ранние… однако и в этом случае у ребенка имелись разумные шансы…). На вопрос о наличии мистера Клаудтри девушка ответила утвердительно, хотя заметно напряглась.

По словам Агнесс, боли у ее матери начались около полудня и она не думала, что это займет много времени: Агнес появилась на свет через четыре часа после того, как отошли воды, а каждый из ее младших братьев еще быстрее. Хорошо, значит, миссис Клаудтри рожала несколько раз. Но тогда почему сейчас она не родила быстро и без осложнений?

Агнес не могла толком объяснить, в чем именно проблема, кроме продолжительности родов. Однако она знала, что проблема есть, и это показалось мне весьма любопытным.

— Все не… — начала она, плотнее стягивая на плечах старую шаль, и повернула голову, пытаясь по моему лицу угадать, поняла ли я. — Что-то не так.

— Что, по-твоему, иначе? — поинтересовалась я.

Она с сомнением покачала головой.

— Не знаю. Я помогала в прошлый раз, когда родился Джорджи. И была рядом при появлении Билли, хотя и слишком мала, чтобы помогать, но все видела. Сейчас по-другому.

Она сглотнула, и я погладила ее по плечу.

— Скоро приедем.

Мне хотелось заверить ее, что все будет хорошо, только неспроста ведь она побежала за помощью посреди ночи. Оставалось лишь надеяться, что за это время в хижине Клаудтри не произошло ничего непоправимого.

Я посмотрела вверх, отыскивая луну. В отличие от Джейми я не умела определять время по звездам и планетам, лишь по часам, поэтому приходилось гадать. Луна, как призрачный галеон, плыла…[144] — пронеслась у меня в голове. «Да, пожалуй», — подумала я, на миг заметив ее сквозь просвет в окружающей нас темной массе ароматных пихт. И скачет разбойник… скачет и скачет…

Я разузнала все, что могла на данный момент; хватит уже строить догадки. Каждое рождение уникально. И каждая смерть… Мысль пришла мне в голову прежде, чем я успела ее остановить. По телу пробежал озноб.

Я задала еще несколько вопросов Агнес о ее семье, но девушка погрузилась в собственные тревожные думы и не была настроена на дальнейшие разговоры. О Клаудтри я узнала лишь то, что нынешнюю хижину они построили в начале лета, да еще их имена: Аарон, Сюзанна, Агнес, Уильям и Джордж.

Джейми остановился на самой высокой точке холма у края Залысины — так в народе прозвали верхние, лишенные деревьев склоны возвышенности. Дувший на Залысине сильный ветер сорвал накинутую на голову шаль и растрепал мне волосы. Джейми опустил поводья Миранды, и та сразу наклонилась и начала щипать траву.

Он спешился и подошел, чтобы взять уздечку Кларенса. Теперь, в отсутствие деревьев, профиль Джейми ясно вырисовывался в лунном свете; он с улыбкой наблюдал, как мои волосы взмывают вверх над головой.

— Не вздумай упорхнуть, саксоночка. Мне нужно, чтобы мисс Агнес вывела нас отсюда, — сказал он и протянул ей руку. — Поедешь со мной, девочка?

Она ощутимо напряглась, но после секундного колебания кивнула и соскользнула с Кларенса. Тот фыркнул и радостно повернул назад, видимо решив, что, раз мы избавились от девушки, пора домой.

— Подумай хорошенько, — посоветовала я, крепко удерживая поводья.

Последовала короткая битва характеров, которая разрешилась благодаря Миранде: она со своими всадниками медленно удалялась с неумолимостью парового катка. Кларенс фыркнул и заревел ей вслед, однако Миранда не повернулась; раздраженно всхрапнув, он рысью припустил за ней. Через четверть часа мы ступили на земли чероки: в белом свете луны на краткий миг показалось одно из пограничных деревьев.

Луна висела высоко над головой, и сквозь поредевший лес я различила, как Джейми оглянулся через плечо. Я подняла руку в знак того, что заметила. Семье Агнес, поселившейся на землях индейцев, возможно, грозили не только преждевременные роды. Слава богу, Джейми настоял на том, чтобы поехать со мной; он достаточно хорошо знал язык чероки и мог вести переговоры в случае необходимости.

Путешествие заняло немало времени: то и дело приходилось выезжать на открытую местность, чтобы сориентироваться (Агнес буднично сообщила, что умеет читать по звездам), однако уже через час мы различили тусклый свет окон хижины, затянутых промасленной кожей.

Я соскользнула с Кларенса и сняла сумку с медицинскими принадлежностями.

— Я присмотрю за лошадьми. — Джейми подошел взять поводья. — Полагаю, тебе нужно поторопиться?

Агнес уже металась у двери, как обезумевший мотылек, и даже с того места, где мы стояли, я слышала глубокие, гортанные крики роженицы.

Дверь внезапно отворилась внутрь, и Агнес упала с порога. Высокая темная фигура рывком подняла ее на ноги и ударила по лицу.

— Где тебя черти носят, девчонка!

Резкий, как выстрел, звук заставил Кларенса навострить уши, а когда следом пронзительно завизжали маленькие дети, мул развернулся и рысцой затрусил в лес.

— Идиот несчастный! — крикнула я ему. — А ну вернись!

— Ifrinn![145] — выругался Джейми и без дальнейших слов прошмыгнул мимо меня в погоню за мулом.

— А вы, черт возьми, кто?

Я повернулась и в мерцающем свете увидела в дверном проеме молодого индейца чероки с растрепанными длинными волосами и в окровавленной рубашке. Он стоял, прислонившись к косяку, и смотрел на меня.

Сделав глубокий вдох и выпрямив спину, я приблизилась.

— Повитуха, сэр. Пожалуйста, отойдите и присядьте.

Я не стала ждать, пока он исполнит предписание. У меня была работа.

Моя пациентка сидела на грубо сколоченном родильном кресле у очага, склонившись вперед и свесив руки; ее темно-русые волосы почти почернели у корней от пота, капавшего на огромный живот. Два маленьких мальчика, лет пяти и трех, с ревом уцепились за материнскую ногу. Голени и ступни женщины сильно распухли.

— Иди сюда, Билли. — Мертвенно-бледная Агнес, если не считать алого отпечатка ладони на щеке, схватила старшего из мальчиков за воротник и потащила прочь. — Джорджи, ты тоже… кому говорю!

Хотя ее голос больше походил на писк, звучавший в нем страх заставил детей пошевелиться. Не переставая хныкать, они повернулись и повисли на сестре. Агнес посмотрела на меня: в ее огромных глазах застыла безмолвная мольба.

— Все будет хорошо, — мягко сказала я и сжала ей руку. — Присмотри за малышами. А я позабочусь о твоей маме.

Я опустилась на колени и заглянула женщине в лицо. Сквозь спутанные мокрые волосы на меня смотрели налитые кровью голубые глаза. Взгляд, хоть и остекленевший от изнеможения, все же осмысленный: она меня видела.

— Меня зовут Клэр, — представилась я и положила руку ей на живот. На женщине была грязная сорочка, от пота ставшая прозрачной: сквозь ткань проглядывал выступающий пупок. — Я повитуха. Я вам помогу.

— Господи Иисусе, — прошептала она не то с мольбой, не то с удивлением. Затем ее лицо мучительно перекосило, и она скрючилась со звериным звуком.

Не убирая руку с живота, я наклонилась и сбоку заглянула сквозь отверстие родильного стула. Показавшийся при потуге краешек бледной макушки спустя мгновение исчез.

Я почувствовала эмоциональный подъем, как всегда с приближением родов, и крепче прижала ладонь к ее животу. Однако вместе с волнением внезапно пришел страх.

Что-то не так, черт бы его побрал. Я не знала, что именно, но чувствовала недоброе. Я встала и, когда боль отпустила ее, взяла женщину за плечи, помогая сесть прямо. Под рукой не было полотенец — я вытерла лицо роженицы своей нижней юбкой.

— Долго идут схватки?

— Слишком долго, — отрывисто произнесла она и поморщилась.

Я наклонилась посмотреть еще раз. Теперь, когда ее тень не закрывала обзор, я увидела, что она права. Промежность побагровела и сильно опухла. Вот в чем дело: ребенок застрял; его макушка проглядывала при каждой потуге, но он не мог продвинуться дальше.

— Иисус твою Рузвельт Христос, — сказала я, и женщина широко раскрыла глаза от изумления. — Неважно. Когда отпустит (следующая схватка приближалась, я видела это по ее лицу), прислонись к стене.

Ее муж — очевидно, человек, ударивший Агнес, — вышел на улицу и взывал к ночи на бессвязной смеси языка чероки и английского.

— Хорошо, — сказала я как можно спокойнее, снимая накидку и шаль. — Давай посмотрим, что у нас здесь, ладно, Сюзанна?

Грязный пол был забрызган кровью, но темной, с крупными, видимыми сгустками — просто отошла слизистая пробка. Кровотечения не наблюдалось, хотя кровь пятнами покрывала бедра. Воды уже отошли. В маленькой комнате было жарко и пахло доисторическим болотом, плодородным и зловонным.

Схватки приходили каждую минуту — и сильные. В промежутках, когда живот достаточно расслаблялся, я как могла прощупывала его и при второй попытке вроде бы почувствовала… Ее мышцы вновь стянуло, будто железным обручем, и я считала себе под нос, не убирая рук. Расслабление… Я знала, где голова, но, может, ребенок обращен назад? Я сильнее прижала ладони, пытаясь найти изгиб позвоночника…

— Гх-х!

— Все будет хорошо. Считай со мной, Сюзанна… один, два…

— Ар-р-ргх!

Я считала молча. Через двадцать две секунды схватка отпустила. Где же позвоночник… Я нащупала тупой угол локтя, а следом изгиб… только это не был позвоночник ребенка.

— Мать твою за ногу, — ругнулась я, и Сюзанна издала не то стон, не то вымученный смех. Я сосредоточилась на штуковине под своими пальцами. Не изгиб позвоночника и не ягодицы… Это была округлость другой головы.

Она исчезла с новой схваткой, но я упрямо держала руку на месте и, как только спазм прошел, принялась ощупывать со всех сторон. Первая паническая мысль — воспоминание о двуглавом ребенке в кувшине с винным спиртом — исчезла, сменившись отчасти облегчением, отчасти новой тревогой.

— Двойня, — сказала я Сюзанне. — Ты знала?

Она поводила головой из стороны в сторону, медленно, по-бычьи.

— Только думала… что возможно. Вы уверены?

— О да, — заверила я, и она снова рассмеялась моей интонации, хотя смех резко оборвался на следующей схватке.

Облегчение (похоже, о случае грубого уродства речи не шло) быстро сменилось другой мыслью: если первый ребенок не двигался, возможно, он запутался в пуповине, или мертв, или каким-то образом переплелся со своим близнецом.

Я продолжила ощупывать живот, пытаясь мысленно нарисовать происходящее внутри, и помогала толкать, когда примерно представляла, на что давлю. Но даже самая лучшая акушерка не может знать всего. Единственное, в чем я была уверена, — плацента еще не отделилась. Одна или две? Если одна и она разорвется при рождении первого, произойдет отслойка, которая убьет мать. Учитывая положение головки ребенка, за ним легко могли скопиться галлоны крови. Я посмотрела на лицо Сюзанны. Нет, при кровотечении она побледнела бы и теряла сознание. Напротив, женщина покраснела от натуги и явно продолжала бороться.

Однако время уходило. Две пуповины — и каждая могла обвиться вокруг шеи или застрять между плодом и тазовыми костями во время схватки, лишив одного из детей доступа кислорода… по меньшей мере…

Я мысленно пробежалась по списку потенциальных проблем. Одни я отбросила, исходя из собственных наблюдений и ощущений. Другие (например, пугающую возможность того, что это сиамские близнецы) отмела в силу мизерной вероятности, а некоторые — на том основании, что ничего не могла предпринять, даже знай я, в чем дело. Тем не менее оставалось еще несколько, и о них не стоило забывать.

К тому же ребенок не двигался. Он был жив (я почувствовала пульс, когда кончиками пальцев на краткий миг коснулась головки) и правильно расположен, лицом вниз (я ощущала бипариетальные швы на черепе). Но он не шевелился!

От долгого стояния на грязном полу у меня болели бедра и колени, плечи ныли, но я отметила это как нечто отстраненное, не относящееся к делу. Я держала одну руку у нее во влагалище, вторую на животе и прощупывала мышечную стенку, пытаясь найти хоть какой-то порядок в путанице крошечных конечностей. Кожа Сюзанны была горячей и скользкой от пота — хорошо, влага помогала лучше чувствовать движения. Схватка началась с такой силой, что мне зажало пальцы между черепом и тазовой костью. Сюзанна закричала, а я прикусила губу, чтобы не сделать того же.

Учитывая силу потуг и то, что женщина рожала трижды, ребенок должен был вылететь как по маслу. Увы, этого не случилось, и теперь я точно знала, в чем проблема.

— Близнецы переплелись, — произнесла я как можно спокойнее.

Надавив на живот, я ощутила движение — по крайней мере один из них еще жив. Пот тек рекой, во рту у меня пересохло. Кто-то поставил рядом стакан воды — не знаю когда. Я взяла его и выпила, чтобы промочить горло и сказать то, что собиралась.

— Сюзанна. — Я наклонилась вперед и заглянула ей в глаза. — Младенцы не выходят. Я не могу их достать. Если мы продолжим, они умрут — и, возможно, ты тоже.

Запросто. Я сделала глубокий вдох; ее ладонь легла на твердый живот поверх моей.

— Подождите, — прошептала она и сжала мне руку, пока мы пережидали следующую схватку. Когда боль прошла, Сюзанна тяжело дышала ртом, однако руку отпустила. — Что… еще? — спросила она между вздохами.

— Я могу разрезать тебя и вытащить детей, — сказала я. — Будет ужасно больно, но…

— Куда уж хуже, — выдавила она и расхохоталась, хрипло, как ворон. Я наклонила голову и на мгновение прижалась лбом к ее животу, усмиряя чувства и настраиваясь. — Значит, я умру? — буднично спросила она.

— Вероятно, — ответила я в тон ей и, выпрямившись, обтерла лицо рукавом и убрала с глаз растрепавшиеся волосы. — Но у детей есть шанс. Я сделаю все возможное.

Сюзанна кивнула и сильно сжала мне плечо, когда началась следующая схватка.

— Спасите их, — попросила она, как только боль отступила, и наклонила голову, дыша, будто загнанная лошадь.

Необходимость действовать быстро подстегнула меня; я встала и впервые осмотрелась в хижине. Она была крошечной и скудно обставленной, с одной кроватью и свернутым у изножья тюфяком. Стол, скамейки и котел на огне — слава богу, от воды исходил пар. К моему полнейшему удивлению, Джейми спокойно разворачивал на столе сверток с хирургическими ножами.

— Откуда ты взялся? — спросила я и, оглядев хижину, добавила: — И где мистер Клаудтри?

— Валяется кверху брюхом. То есть пьяный. — Он кивнул на приотворенную дверь. Сквозь щель я мельком увидела маленькое побелевшее лицо Агнес с огромными от страха глазами. — Пригляди за братишками, девочка, — спокойно произнес Джейми. — Все будет хорошо.

Изобразив Агнес подобие улыбки (как я надеялась), я подошла к столу и торопливо начала вытаскивать инструменты из сумки.

— Ты слышал, что я сказала миссис Клаудтри? — тихо спросила я, кивнув на натужно пыхтящую фигуру.

— Да, — ответил Джейми так же тихо, — и малышка тоже. — Он взглянул на дверь; Агнес все еще стояла там. Увидев, что я смотрю, девушка подошла.

— Мальчики спят с папой в сарае, — торопливо проговорила она. — Я могу помочь. Пожалуйста, позвольте мне помочь!

— Агнес? — слабым голосом окликнула Сюзанна, приподняв голову.

Не успела я что-либо сказать, Агнес подбежала к матери и обняла за плечи. Слезы текли по ее лицу.

— Все будет хорошо, ма, так говорит мистер Фрэзер.

Сюзанна подняла руку, словно та весила тонну, медленно отвела запястьем промокшие волосы и воззрилась на Джейми.

— Вы так говорите, мистер… Фрэзер?

— Да, — подтвердил он.

Побагровев, Сюзанна закусила губу и наклонилась, тяжело дыша через нос. Когда боль отступила, женщина вновь с трудом подняла голову, словно огромный чугунный котел.

— Ваша жена говорит… я умру.

— Да, но я верю в нее больше, чем она в себя. Хотя, конечно, вам решать, кому верить. — Готовый действовать, он взглянул на меня. — С чего начнем, саксоночка?

— Нужно ее положить. — Я уже подготовилась и разложила на скамейке все необходимое. — Можешь довести миссис Клаудтри до кровати? Быстрей.

При этих словах пыхтевшая Сюзанна распахнула глаза и выпрямилась, вцепившись в живот.

— Только не на кровать! Я не позволю испортить чистую перину! А-а-арргх! — Она вновь свернулась, как креветка.

Судя по тяжелому дыханию Агнес, девочка вот-вот могла упасть в обморок, но сейчас было не до нее.

— Тогда на пол, — распорядилась я. — Живей. Агнес, отойди!

Вдвоем с Джейми мы подняли Сюзанну, повернули и уложили со всей возможной осторожностью. Однако, будучи невероятно тяжелой, неуклюжей и скользкой от пота, она рухнула на затоптанный грязный пол с глухим ударом, издав дикий крик. Джейми произнес какое-то ругательство на гэльском.

— Проклятье, — пробормотала я себе под нос и, потянувшись за бутылкой с разбавленным алкоголем, задрала мокрый подол ее сорочки и плеснула на огромный, по-рыбьи белый живот с пурпурно-красными прожилками растяжек.

— Ладно. — Я схватила самый тяжелый из своих скальпелей. — Джейми, держи ее… а, ты уже… хорошо.

Пробормотав: «Да помогут мне Иисус, Мария и Брайд», я приложила лезвие к пупку Сюзанны.

Однако не успела я сделать надрез, как она вскрикнула от прикосновения холодного металла, будто от удара током, согнула колени, вонзила пятки в пол, выгнулась и снова упала…

— Что за чертовщина? — Джейми окинул взглядом надутый живот миссис Клаудтри.

— Иисус твою Рузвельт Христос. Голова, — сказала я. — Тужься, Сюзанна!

Не дожидаясь указаний, она со звериным рыком напряглась, и ребенок — воистину как по маслу — выскочил наружу. Я поймала его (ага, это мальчик) в свой фартук, очистила пальцем нос и рот, перевернула и легонько шлепнула по мокрой попке. Крошечные ягодицы протестующе сжались и расслабились, выпустив темную струйку. Ребенок издал здоровое покряхтывание, очень похожее на материнское, хотя и не такое громкое.

— Агнес! — крикнула я, поворачиваясь. Девочка уже стояла у моего плеча; я сняла фартук, поспешно обернула им младенца и сунула ей в руки.

— Мне перерезать пуповину, саксоночка? — Джейми сидел на корточках по другую сторону от меня, держа наготове sgian dubh[146].

— Да, — впопыхах сказала я, а сама уже сунула руку в родовые пути, отыскивая вторую головку.

Увы. В тесной скользкой темноте я натыкалась только на конечности. Закрыв глаза, чтобы лучше представить, я лихорадочно нащупывала ногу. Хотя бы одну, молилась я, всего лишь одну… А потом мощная схватка, непохожая на прежние, прокатилась по телу Сюзанны подобно океанской волне, однако я успела убрать руку. И вот она показалась. Крошечная ступня с обмякшими пальчиками неестественно синего цвета.

— Проклятье, проклятье…

Я поняла, что говорю вслух, и крепко стиснула челюсти. Было уже слишком поздно, но ничего другого не оставалось. Я снова сунула руку, шаря в темноте, и на этот раз легко нашла вторую ногу. Без труда, потому что ребенок не двигался.