Некоторые астрологи [1] предполагают, что во время движения через Пустоту цеппели теряют привычную физическую плотность, сохраняя лишь видимую форму. При этом для находящихся внутри людей всё остаётся по-прежнему: их ощущение себя и окружающего неизменны, но если рядом с совершающим прыжок цеппелем поставить наблюдателя, он с удивлением отметит, что видит пред собой не крепкий корабль: гондолу, «сигару» с жёстким корпусом, гигантские рули, мотогондолы… – но бесплотный призрак, возможный только в колоссальном и абсолютно неизведанном пространстве Пустоты. Разумеется, предположение о том, что цеппели теряют привычные свойства, является умозрительным заключением, основанным на теоретическом допущении, что скорость, с которой цеппели пронзают Пустоту, не позволила бы им сохранять привычную физическую плотность. Однако оппоненты напоминают, что астринги не разгоняют корабли до неимоверных скоростей, а создают прокол реальности, тоннель между двумя точками пространства, лежащими в бесконечной дали друг от друга. То есть цеппели преодолевают значительно меньшее расстояние, чем то, что лежит между планетами.

Поскольку обе теории строились исключительно на предположениях – современная астрология не обладает надёжным аппаратом для полноценного изучения идущих в Пустоте процессов, – подтвердить правоту какой-либо из сторон в настоящее время не представлялось возможным, однако вид пришедшего на Траймонго корабля мог обрадовать сторонников «призрачной» версии, поскольку выглядел цеппель абсолютно бесплотным и в какие-то мгновения становился абсолютно прозрачным – и случись поблизости наблюдатели, они смогли бы с лёгкостью посмотреть сквозь него.

При этом следует уточнить, что процесс выхода корабля из «окна», как и само «окно», сильно отличались от обыкновенных.

Разрыв пространства, открывающий вид на бурлящую серым Пустоту, как правило, не длится более минуты. Чаще – значительно меньше, только то время, которое требуется цеппелю, чтобы оказаться над поверхностью планеты. А ещё «окно» всегда появляется вдруг – лишь очень опытный астролог способен распознать колебание пространства, предшествующее открытию перехода, но и тут ему должно повезти, поскольку длится то колебание считаные секунды. А ещё – «окно» всегда имеет форму правильного круга, по контуру которого пробегают мощнейшие разряды, и сразу «отдаёт» пришедший цеппель.

Однако в этот раз всё было иначе.

В этот раз безоблачное, нежно-лазоревое небо вдруг затрепетало, словно под прикосновениями рук невидимого массажиста, затем несколько минут тужилось красно-жёлто-оранжевыми зарницами, после чего лопнуло перезрелым персиком, и длинная, на девятьсот лиг, полоса прочертила его наискось. Полоса, из которой в реальность поползли клубы серого. Настолько большие и густые клубы, что в них поначалу совершенно потерялся двухсотметровый цеппель. Потерялся, несмотря на то что серое не расползалось по планете, а бурлило вокруг полосы, потерялся, потому что не вышел, как положено, из «окна», а медленно, с усилием вырывался из Пустоты, дёрганно двигаясь вдоль разорвавшей небо черты. В некоторые мгновения казалось, что кораблю удалось совладать с тем, что удерживало его в Пустоте – тогда цеппель появлялся на Траймонго целиком, оставляя в сером лишь кончики рулей… но этого «лишь» хватало, чтобы Пустота затягивала его обратно, и тогда корабль становился едва заметен, высовывая из серого только кончик носа; иногда он пытался вырваться, двигаясь боком; иногда становился почти вертикально, направляя нос к поверхности. Но самое страшное заключалось в том, что борьбу с Пустотой цеппель вёл в полнейшей тишине – двигатели не работали, люди не кричали, серое бурлило абсолютно беззвучно. Более того – разорвавшая небо черта пролегла над ровной гладью безмятежного, безбрежного океана, и потому свидетелей невероятного события не оказалось: никто не видел ни странного, совершенно невозможного «окна», ни отчаянного сражения за жизнь, ни даже зарниц. Но если бы – если бы! – свидетель нашёлся, то он наверняка заметил бы, что серые клубы Пустоты не обволакивают гигантскую «сигару» цеппеля, а проходят сквозь неё, что стало бы косвенным подтверждением «призрачной» теории: корабль не вышел из Пустоты, но оказался на планете и при том был явно бесплотен. Вторым доказательством теории наверняка стали бы совершаемые цеппелем рывки и манёвры: его бросало вдоль черты с неимоверной скоростью, а остановки и развороты оказывались настолько резкими, что корабль должен был разрушиться после первой из них, но он продолжал метаться.

Потому что явившийся на Траймонго цеппель был призраком.

Могло показаться, что корабль навсегда стал частью Пустоты и теперь она играет с ним, как дети играют с йо-йо, – то дозволяя почувствовать реальность планеты, то возвращая туда, где ему суждено провести остаток вечности. А цеппель этого не понимал. Или не смирился. Цеппель разгонялся, останавливался, разворачивался, взлетал по черте вверх, менял направление и стремительно нёсся к поверхности моря, крутился на месте, пару раз перевернувшись вокруг оси, готов был наизнанку вывернуться ради свободы и, наконец, обрёл её: ускорившись в очередной раз, цеппель всё-таки исхитрился на мгновение оторваться от бурлящего серого, и этого хватило – потеряв связь с Пустотой, корабль вернул себе физические свойства и, не будь он легче воздуха, – обязательно разбился об воду, ибо чудовищная скорость вела его к поверхности океана. Но гигантская машина была легче воздуха и растеряла импульс так же быстро, как приобрела, но при остановке заскрипела и заскрежетала всеми своими узлами и соединениями, и этот страшный, душераздирающий скрип стал первым звуком, который прозвучал с момента явления цеппеля на Траймонго. Что же касается черты, то она, словно испугавшись чего-то, исчезла с неба навсегда. В одно мгновение. Как будто стёртая ластиком Создателя. Черта исчезла, прихватив с собой бурлящие серые клубы, а корабль перестал скрипеть и умолк, со спокойным достоинством переживая с таким трудом одержанную победу. Покачивался в небе, примерно в сотне метрах над поверхностью океана, и молчал. Порты задраены, огромные пропеллеры маршевых двигателей неподвижны, как и гигантские рули.

Корабль покачивался во вновь воцарившейся тишине.

А затем развернулся по ветру и стал медленно дрейфовать к юго-востоку. Уверенно и не теряя высоты.

И если бы сейчас рядом с ним проплывало какое-нибудь судно, его пассажиры смогли бы без труда прочесть название: «Пытливый амуш». Порт приписки – Маркополис, Линга.

Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур вынырнул на поверхность, фыркнул, глубоко вздохнул, с наслаждением набрав в широкую грудь свежий морской воздух, вытер лицо ладонью, огляделся и мощными гребками поплыл к покачивающемуся на воде судну – небольшой и сильно потрёпанной рыболовецкой шхуне с синим корпусом и белой надстройкой. Судя по отсутствию парусов – работающей на двигателе, а судя по вони нефы – на двигателе внутреннего сгорания. Метрах в десяти от борта Помпилио сменил стиль плавания, перейдя на менее шумный – людей на палубе не наблюдалось, однако дер Даген Тур решил предпринять дополнительные меры предосторожности и не привлекать к себе внимание, прежде чем сам того не захочет. Как подняться на борт, Помпилио понял, едва увидев судно: одна из шлюпок была спущена на воду, а рядом с ней свисал верёвочный трап – ничего лучше и придумать нельзя. Ухватившись за трап, дер Даген Тур хотел было сразу подняться, но задержался на несколько мгновений, внимательно прислушиваясь к доносящимся голосам: на палубе шёл напряжённый разговор, но, к счастью, члены команды вели его на носу – а трап был сброшен примерно посреди шхуны, да к тому же у противоположного борта. Говорили рыбаки громко, горячо, иногда использовали незнакомые Помпилио ругательства, при этом говорили на не очень правильном, слегка исковерканном универсале, но, поскольку отличия в произношении встречались часто и разговорный язык мог сильно отличаться даже в пределах одной планеты, понять, где он оказался, дер Даген Тур пока не смог. Убедившись, что рыбаки увлечены разговором, Помпилио поднялся на палубу, снял мягкие ботинки и цепарские штаны карго – они изрядно намокли и сковывали движения, подумав, стянул сорочку – по той же причине, – расправил одежду, чтобы она скорее высохла на жарком солнце, небыстрым, уверенным шагом обогнул рубку и остановился, молча разглядывая открывшуюся картину.

Впрочем, разглядывал без удивления, поскольку, прислушиваясь к голосам, детально представил, что увидит на палубе. Точнее, кого увидит. И не ошибся.

Основные события развернулись на баке[2], где собрались все находящиеся на борту люди: пятеро рыбаков, составляющих команду шхуны, и два недавно извлечённых из воды офицера «Пытливого амуша»: слева, прислонившись спиной к фальшборту, сидел алхимик Мерса, привычно выглядящий растерянным и пытающийся протереть чудом спасшиеся очки мокрым носовым платком; а рядом стоял низенький суперкарго ИХ Бабарский, который ничего не понимал, однако привычно выглядел так, будто всё понимает, но сознательно делает вид, что ничего не понимает. Офицеры были мокрыми как мыши, однако раздеться им пока не разрешили, и с одежды на палубу стекала вода. А ещё рыбаки пока не забрали сумку, с которой Бабарский не расставался даже на борту «Амуша» и которую ухитрился спасти, оказавшись в воде. Точнее, в тот момент, когда дер Даген Тур выглянул из-за рубки, один из рыбаков как раз протянул руку, указывая на сумку, и Бабарский поморщился.

«Я только что вынырнул, а Мерсу и Бабарского уже успели взять на борт. Как получилось, что они оказались в воде настолько раньше меня?»

Ответа на этот вопрос у Помпилио не было, и он разумно решил отложить его поиск на потом. А пока свистнул, привлекая к себе внимание, а когда все обернулись, властным тоном поинтересовался:

– В воде остался кто-нибудь ещё?

Он знал, что растерявшиеся аборигены не сразу поймут, о чём их спрашивают, и после короткой паузы – достаточной для того, чтобы рыбаки полностью на нём сконцентрировались, указал на море:

– Другие люди в воде есть?

Помолчал и поднял брови, показывая, что удивлён отсутствием быстрого и точного ответа.

Появление Помпилио произвело впечатление, но, разумеется, разное. Хитроумный Бабарский радостно заулыбался и сделал маленький шаг назад, не позволяя рыбаку дотянуться до сумки. И слегка пнул Мерсу, поскольку тот, услышав знакомый голос, тут же вернул мокрые очки на нос и собрался что-то сказать, однако говорить сейчас ему не следовало. Говорить сейчас должен был только дер Даген Тур.

Рыбаки же растерялись и, что естественно, насторожились, внимательно разглядывая нового пришельца, не выказывающего, в отличие от предыдущих, ни растерянности, ни смущения. Пришельца хоть и не очень высокого, но плотного и мощного: мускулатура дер Даген Тура не была отточенно-рельефной, как у профессионального атлета, однако сложение не оставляло сомнений в том, что Помпилио – опытный боец, находящийся в превосходной физической форме. Все эти обстоятельства заставляли рыбаков осторожничать, но до определённого предела. Предел был достигнут в тот момент, когда они поняли, что новый гость оказался на борту в одиночестве и из-за его спины другие подготовленные бойцы не появятся. Неизвестный хоть и мощен, но один, а их – пятеро. Пусть невысоких, зато жилистых, быстрых и привычных к кабацким дракам.

– В воде есть другие люди? – в третий раз спросил Помпилио, позволив аборигенам себя изучить.

– Мёртвые, – хрипло ответил капитан. – Трое.

– Нужно их вытащить.

– Зачем? – Вопрос прозвучал с искренним удивлением.

– Так положено, – твёрдо ответил дер Даген Тур, глядя капитану в глаза.

– Рыбы съедят.

– Рыбы будут есть тебя и твоих сородичей. А мои люди достойны уважения, тем более – после смерти. Нужно их вытащить и предать воде так, как того требует мой обычай.

– Их всё равно съедят рыбы.

– Мы сделаем так, как требует мой обычай.

– Это как?

– Завернём их в саваны и прочтём молитву.

Рыбаки негромко заворчали, комментируя слова и манеру поведения дер Даген Тура, что заставило капитана повысить голос:

– Почему ты приказываешь?

Помпилио выдержал продуманную паузу, добившись того, что все пятеро аборигенов обратились в слух, и ответил:

– Пока я прошу.

И вновь замолчал, давая рыбакам возможность разрешить ситуацию мирно и к обоюдному удовольствию.

– То есть ты хочешь, чтобы мы достали из воды твоих друзей, завернули их в ткань и снова бросили в воду?

Поскольку тон капитана ясно указывал на то, что ничего из перечисленного он делать не собирается, Помпилио ответил коротко и властно:

– Приступайте.

Но вновь не был услышан:

– Что будет дальше? – вкрадчиво осведомился капитан.

А его подчинённые заулыбались. Но не радостно, как Мерса и Бабарский, а злорадно. Аборигены решили атаковать, Помпилио это понял, но ответил на вопрос. Не из вежливости, конечно, а чтобы потом не тратить время на инструктаж.

– Дальше будет так: мы похороним моих людей, снимем сети и пойдём… как называется порт, из которого ты вышел?

– Вонючий рынок.

– Полагаю, название соответствует, – усмехнулся дер Даген Тур. – Сколько до него идти?

– Четыре часа.

– Далековато, но что делать… – Помпилио едва заметно пожал плечами и закончил: – Мы вытащим сети и пойдём в Вонючий рынок. Там навсегда расстанемся.

– Мы должны закончить лов. Это наша жизнь.

– Понятно. – Помпилио перевёл взгляд на Бабарского. – У тебя есть чем им заплатить?

– Конечно, мессер.

– Покажи.

Бабарский потянулся за сумкой, но тот рыбак, который уже проявлял интерес к имуществу низенького суперкарго, сделал шаг и не позволил Бабарскому откинуть клапан.

– Это – наше.

– Сумка была при мне, когда вы достали меня из воды, – скромно заметил ИХ.

– Не имеет значения.

– Имеет. – Появление Помпилио вернуло Бабарскому уверенность, и он с удовольствием довёл до сведения аборигенов нехитрые правила перехода собственности из рук в руки. Те правила, которые действовали в цивилизованных мирах: – Если бы сумка плавала отдельно от меня, ты мог бы предъявить на неё права, заявив, к примеру, что не веришь в то, что я её хозяин. Но сумка находилась при мне, на плече…

– Это неважно, – качнул головой капитан. – Всё, что мы вытаскиваем из воды, принадлежит нам.

Таким образом он официально заявил найдёнышам, что они признаны проигравшей стороной и не имеют права голоса.

– И мы тебе принадлежим? – с обманчивой кротостью осведомился Помпилио.

– Вы – люди, а все люди свободны.

– Раз мы свободные люди, то имеем право на собственность. Мой человек заберёт свою собственность и щедро заплатит тебе за то, чтобы ты доставил нас в порт немедленно. Поймаешь свою рыбу завтра.

– Я заберу сумку, а вам троим придётся отработать дорогу. Или прыгайте и плывите сами. – Капитан рассмеялся и махнул рукой на северо-восток. – Вам примерно туда.

Пятеро против троих, двое из которых явно не в состоянии постоять за себя – это не заявка на победу, а её гарантия. Так решил капитан шхуны, а команда его поддержала. Аборигены заулыбались, предвкушая, что сделают с пришельцами, особенно с самым наглым из них, однако на свою беду не учли – и не могли учесть, ибо не знали, что дер Даген Тур не просто выглядит мощным бойцом – он и был единственным на борту шхуны воином, готовым сражаться как с оружием, так и голыми руками. И этот факт привёл к совершению аборигенами целого ряда занимательных открытий. Например, тот рыбак, который предъявил права на сумку ИХ, на собственной шкуре почувствовал, какие ощущения испытывает человек, которого резко хватают за шкирку и пояс и выкидывают за борт. Но ему повезло не испытать, что происходит, когда человека перед выкидыванием за борт ещё и бьют. Потому что остальным досталось.

Помпилио атаковал до того, как капитан закончил выступление, поскольку не собирался давать противникам возможности согласовать нападение. Слова «Вам примерно туда…» ещё висели в воздухе, а дер Даген Тур уже «съел» расстояние, отделявшее его от обидчика ИХ, и мощным броском отправил рыбака в воду. Мгновенно развернулся, встречая следующего противника, увидел в его правой руке нож, перехватил, но бить не стал – резко рванул за руку и, используя накопленную аборигеном энергию, отправил вслед за приятелем. Двое оставшихся членов команды попытались напасть на Помпилио скоординированно, но желаемого результата не добились, хотя действовали правильно: один изображал атаку, оттягивая на себя внимание дер Даген Тура, другой заходил слева, стараясь улучить момент для смертоносного выпада, но никто из них даже не предполагал насколько быстрым может быть Помпилио. А он, несмотря на плотное сложение, был очень быстр и титул бамбадао – высший в Высоком искусстве достижения цели – заработал честным потом и честной кровью. И равных ему на шхуне не оказалось и не могло оказаться, ведь все те столетия, которые рыбаки и их предки ходили в море, Помпилио и его предки оттачивали умение сражаться. Поэтому разгадать нехитрый замысел кабацких драчунов для дер Даген Тура не составило никакого труда. И ответил он им тем же: сделал резкое обманное движение на заходящего слева, заставив его отступить – больше от неожиданности, тут же атаковал второго, дотянувшись до его челюсти прямым левым. Схватил противника за грудки, не позволив упасть на палубу, развернулся в сторону левого и толкнул на него пребывающего в нокдауне приятеля. Левый второй раз подряд опешил, чем дер Даген Тур второй раз воспользовался, вытолкнув обоих рыбаков за борт. С начала сражения прошло меньше минуты, а четверо из пяти членов команды переместились в воду.

Офицерам с «Пытливого амуша» не требовалось объяснять замысел дер Даген Тура – они хорошо его знали, прекрасно представляли, чем закончится выходка аборигенов, и принялись действовать сразу, как только внимание рыбаков переключилось на Помпилио. Бабарский бросился к левому борту, около которого давно, едва его втащили на палубу шхуны, заприметил багор – ИХ отличался внимательностью, а через несколько секунд к нему присоединился вооружённый гарпуном алхимик. Встал рядом с суперкарго, посмотрел на ближайшего из барахтающихся в воде рыбаков, выразительным взглядом давая понять, что попытка взобраться на борт не приведёт ни к чему хорошему, и равнодушно спросил:

– Мы их топим или учим?

– Олли, рад, что вернулся, – рассмеялся в ответ ИХ.

– То есть топим?

– Не знаю. Пока просто купаем.

– Хорошо. – Мерса удобнее перехватил гарпун и спросил: – Потом расскажешь, что происходит и как мы здесь оказались?

– Обязательно.

– Я не умею плавать! – крикнул один из рыбаков.

И получил хладнокровный ответ:

– Держись за приятеля.

Церемониться с любителями чужой собственности никто не собирался.

Что же касается Помпилио, то он почесал грудь, повернулся к капитану и вопросительно поднял брови.

– Ты не знаешь куда плыть, – пробормотал тот, стараясь не встречаться взглядом с серо-стальными глазами плечистого, абсолютно лысого мужчины. И вдруг подумал, что властный тон, властный взгляд и властное выражение лица обусловлены не только силой воина, но тем, что он привык приказывать. Возможно – с детства.

Неуверенный голос выдавал охвативший капитана страх, однако слова он произнёс неправильные, поэтому дер Даген Тур ответил не сразу. Сначала осмотрел два доставшихся ему ножа, один сразу выбросил за борт, второй оставил, хоть и кисло поморщился, после чего, продолжая разглядывать клинок, медленно сказал:

– Говори мне «вы».

Несколько мгновений капитан обдумывал услышанное, после чего поправился:

– Вы не знаете куда плыть.

– Это легко исправить, – ответил Помпилио, всё ещё изучая нож. – Мои люди не позволят твоим подняться на борт до тех пор, пока я не разрешу. Плыть твоим приятелям некуда, они останутся рядом и услышат вопли – ты заорёшь, когда я начну тебя свежевать. И следующий, кто вылезет из воды, сначала отмоет палубу от твоей крови, а затем с удовольствием укажет правильный курс на ваш Вонючий рынок. А я ему ещё и заплачу.

– Вы сможете меня освежевать? Живым?

– Это не доставит мне удовольствия, но я обязан заботиться о своих людях.

Тон, поза, негромкий, но твёрдый, очень уверенный голос, нож в руке, а главное – та лёгкость, с которой Помпилио выкинул за борт четверых рыбаков, знающих толк в кабацких разборках, помогли капитану принять правильное, а главное – единственно верное в его положении решение.

– Я понимаю…

– Надеюсь.

– Я понимаю и прошу меня простить… я… я допустил ошибку. Я не должен был трогать… вас.

– Называй меня мессер.

– Да, мессер.

Помпилио кивнул, показав, что одобряет проявленные послушание и готовность играть по правилам, после чего осведомился:

– Ты знаешь, что такое золото?

Имя капитана его не интересовало.

– Конечно… мессер.

– Бабарский.

Суперкарго давно понял, что придётся платить, но в силу всем известной расчётливости извлёк из сумки не полновесный герметиконский цехин, а каатианскую крону, в которой золота было вполовину меньше. Но по тому, как вспыхнули глаза капитана, пришельцы поняли, что даже такой монеты хватило с избытком. ИХ в очередной раз не ошибся.

– Вынимай сети и бери курс на Вонючий рынок, – распорядился Помпилио. – Но сначала мы должны похоронить наших мёртвых. Нужны три куска ткани и грузы.

Капитан машинально бросил взгляд на плавающие невдалеке тела и, не удержавшись, спросил:

– Зачем тратить время?

– Я считаю, что так нужно сделать, – веско ответил дер Даген Тур. Настолько веско, чтобы абориген понял, что он опечален смертью своих и потому крайне раздражён вопросом. Абориген намёк уловил и прикусил язык. – А ещё скажи, как называется этот мир?

– Мир? – растерялся капитан.

– Всё вот это, – уточнил Помпилио, небрежно обведя океан рукой.

– Траймонго, мессер, – опомнился капитан. – Наша планета называется Траймонго.

Ответил, помолчал, обдумывая собственные слова, а затем очень осторожно спросил:

– Вы разве не знали?

«Бабарский сдержал слово и подробно рассказал всё, что помнил о том, как мы оказались на Траймонго. Только вот ничего он толком не помнил, чтоб меня в алкагест окунуло, и его рассказ оставил больше вопросов, чем дал ответов. Бабарский, как и я, помнил, что мы собирались прыгать на Пелеранию – чтобы уйти из Трио Неизвестности единственным известным нам путём. А затем случилось нечто абсолютно невозможное… Об этом я знаю со слов мессера, который велел пока не слишком об этом распространяться, поэтому, Энди, только для тебя: мессер сказал, что едва Галилей зацепился за Пелеранию швартовочным «хвостиком», как планета исчезла и в её звёздной системе возник необъяснимый хаос. Прыжок не состоялся, однако нас всё равно втащило в Пустоту. Причём мессер, который находился в астринге, твёрдо уверен – а раз мессер уверен, значит, так оно и есть, – что Галилей не успел запустить второй контур и открыть переход. Но и Трио Неизвестности мы покинули. Полагаю, к счастью, поскольку ещё одного сражения «Пытливый амуш» бы не пережил. Мы оказались в Пустоте, однако не в обычном переходе между мирами. А если и в обычном, то в нём всё сразу пошло не по плану, потому что единственная планета, находящаяся в зоне прыжка, куда-то подевалась, цеппель трясло так, словно мы не скользили в пространстве, а мчались по булыжной мостовой, а цепари начали терять сознание. Ты, наверное, потерял – ведь тогда нами был ты, Энди, – Бабарский потерял точно, правда, рассказав об этом, ИХ тут же напомнил о своём слабом здоровье и высказал предположение, что именно поэтому не смог достойно продержаться весь переход. Мессер же сказал, что не готов обсуждать случившееся во время прыжка, но вряд ли он знает намного больше нашего. И вряд ли он знает, что произошло при выходе из Пустоты. Ты потом поделишься своими впечатлениями, но я думаю, что они окажутся столь же сумбурными. Бабарский очнулся в воде. Не при ударе о поверхность, а под водой, на довольно большой глубине – не менее четырёх метров. Как он там оказался, ИХ не помнит. Я, как ты понимаешь, стал нами уже на шхуне, с гарпуном в руках и вообще не могу ничем поделиться. Бабарский сказал, что, когда он вынырнул, нас как раз втаскивали в лодку. Рыбаки требовали ответить, как мы оказались посреди океана, и в этом есть ещё одна странность: получается, они не видели нашего падения в воду? Но было ли падение? Как мы оказались в океане? На этой планете? Что вообще произошло, чтоб меня в алкагест окунуло? Как мы вышли из Пустоты? Где мы вышли из Пустоты, если очнулись под водой? Понятно только то, что ничего не понятно. Поэтому ответить рыбакам мы ничего не могли, только таращились на них – так рассказал Бабарский. Рыбаки, кажется, захотели нас немножечко ограбить, но появился мессер и всё уладил. Теперь у нас есть шхуна и возможность слегка перевести дух. Мы обменялись рассказами о том, что с нами произошло, и очень коротко поговорили о том, что нас действительно беспокоит: где «Пытливый амуш»? Что случилось с нашим цеппелем? Мы все надеемся, что он цел и находится на Траймонго. Мессер беспокоится о наших, но особенно – об адире Кире, а я – об Аурелии…»

Из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

Открывшаяся картина не заставила путешественников замереть от изумления, не вызвала ошеломления, как невероятные виды Трио Неизвестности, но произвела сильное впечатление.

Появившийся континент занял сразу весь горизонт и рос постепенно, по мере приближения шхуны, пока не превратился в отвесный скалистый берег, поднимающийся на сто пятьдесят метров – так уверяли рыбаки, и Помпилио не видел причин им не верить – над уровнем моря. Континент представлял собой гигантское плато. И никакой «подошвы» внизу, никакой, даже малюсенькой, береговой линии – тёмно-коричневые скалы вырастали из воды и стремились вертикально вверх, к небу, формируя ещё одну, и тоже идеально ровную, линию горизонта… Нет, не идеально. Будь скалы безжизненными, «верхний» горизонт получился бы ровным, но его линию нарушали густо растущие деревья, заросли которых прерывались то полями, то постройками.

– Видимо, там расположены те самые Сады, о которых говорили рыбаки, – предположил Мерса.

– Скалистое плато, а наверху – плодородная почва? – зачем-то уточнил Бабарский.

– Да.

– Интересное географическое строение, – подал голос дер Даген Тур.

– Как думаете, мессер, весь континент расположен на плато?

– Разумеется, ИХ, в противном случае аборигены устроили бы порт в более удобном месте. А они вынуждены цепляться к скалам.

– Может, там есть естественный спуск? Или они его пробили?

– Посмотрим.

– Рыбаки сказали: сначала Море, потом Сады, потом – Небо, – припомнил Мерса. – Не получится ли так, что нас ждёт ещё одна ступенька?

– Плато на плато?

– Да, мессер.

– Это будет красиво, – подумав, а точнее – представив, высказался Помпилио. – Надеюсь, ты прав, Мерса, и нас ждёт ещё одно удивительное зрелище.

– Полагаете, мы доберёмся до местного Неба? – осторожно спросил алхимик.

– Не будем же мы всё время сидеть на лодке? Или в порту. Который они сами называют Вонючим.

– Удовольствие, надо полагать, сомнительное, – вернулся в разговор Бабарский. – К тому же у меня от кошмарного здешнего воздуха делается избыток соли на ногтях – последствия вистурианского защемления.

Только ИХ, вечно ищущий, а главное – находящий – у себя симптомы самых экзотических заболеваний, мог назвать вредным свежий морской воздух.

– А Хасина, как на зло, далеко, – хмыкнул Мерса.

Медикус с удовольствием скармливал мнительному суперкарго экспериментальные препараты, часто предназначенные для лечения болезней с совсем иными симптомами, разумно полагая, что «доброму коню всё в прок». «Добрый конь» иногда ругался на последствия, но послушно съедал всё, что давали, пытаясь вылечиться от всего сразу.

– Ничего, у меня есть запас таблеток на все случаи жизни, – ответил Бабарский, хлопнув по сумке. И перевёл взгляд на дер Даген Тура: – Как думаете, мессер, здесь много портов?

– Плато не позволило им как следует развить морское судоходство. Если континент достаточно велик, жизнь аборигенов сосредоточена на нём, и в лучшем случае они только-только задумываются о больших морских экспедициях.

– Раньше в них не было смысла?

– Да, ИХ, – раньше в них не было смысла, – подтвердил Помпилио. – И не забывай о высоте плато, которое служит серьёзной преградой для развития портов. – Он помолчал, однако решил, что высказался недостаточно полно и продолжил: – Как показывает опыт всех цивилизаций, созданных беглецами от Белого Мора и другими переселенцами, например Эпохи Инезирской династии, исследования других континентов начинают по одной из трёх причин… Или по всем сразу. Первая – открытие и захват новых земель, но если обитатели Траймонго не испытывали недостатка в пространстве, эта причина отпадает. Точнее, отодвигается. Вторая – развитие торговли, но если экономическая жизнь сосредоточена на одном континенте и они сумели создать на нём хорошую дорожную сеть, то и эта причина перестаёт играть значимую роль – дешевле и проще выстроить сухопутную логистику. Третья причина – поиск необходимых ресурсов, но если всё нужное и в достаточном количестве есть, то…

– Море не нужно.

– Море не нужно.

– Но в Море они вышли, – обронил Мерса.

– Люди любознательны, – пожал плечами дер Даген Тур. – К тому же в какой-то момент появляются лишние ресурсы, которые разумный правитель может вложить в стратегические проекты, заложив фундамент на перспективу. Не удивлюсь, если они начали пробивать удобный спуск к морю, но или работы ведутся неспешно, или начаты не так давно.

– То есть в море они вышли недавно и из любопытства?

– Полагаю, да.

Некоторое время путешественники молчали, разглядывая то скальную стену – капитан вёл шхуну примерно в двух лигах от неё, но впечатление от соседства с колоссальным плато не исчезало, скорее усиливалось; то попадающиеся навстречу судёнышки – тоже рыболовецкие, самого разного размера. Их присутствие показывало, что порт рядом, и Бабарский негромко поинтересовался:

– Мессер, что вы думаете о наших добрых спутниках?

Слова казались совершенно невинными, однако вопрос заставил Мерсу вздрогнуть: тон суперкарго не оставлял сомнений в том, что он имеет в виду. ИХ был опытным разведчиком и знал, на что иногда приходится идти ради выживания. Алхимику тоже приходилось принимать участие в опасных приключениях, однако он считал – и будучи Энди, и будучи Олли, что на крайние меры следует идти исключительно в крайних случаях, и очень обрадовался, услышав рассудительный ответ Помпилио:

– Мы ничего не можем с ними сделать.

– Они сдадут нас властям.

– Я знаю. – Дер Даген Тур был куда жёстче Бабарского, в этом смысле их даже сравнивать было нелепо, реши он, что дело того требует – устранил бы всех пятерых рыбаков без сомнений и колебаний. И через десять минут даже не вспомнил бы, что кроме его самого и офицеров «Амуша» на судне был кто-то ещё. Однако сейчас он был скован некоторыми обязательствами. И резонами. – Во-первых, я дал слово, – напомнил Помпилио, заставив Бабарского слегка смутиться. – Во-вторых, местные знают шхуну, знают, кто на ней ходит, и если мы явимся в порт без спутников, обязательно возникнет вопрос: где команда? И у нас будет ещё больше неприятностей.

Не то чтобы это запрещалось, но убийство аборигенов считалось не самым лучшим началом исследования новой планеты и налаживания добрых отношений с её обитателями.

– Согласен, мессер, – кивнул ИХ. – Но что будем делать? Вряд ли встреча с властями получится тёплой. Во всяком случае, сразу.

– Я возьму Мерсу и буду импровизировать, – медленно произнёс дер Даген Тур, глядя Бабарскому в глаза. – А ты – смотреть, как тут и что.

Суперкарго улыбнулся:

– Я понял, мессер.

– Справишься?

– Не в первый раз. – Разведка чужой территории считалась делом опасным и трудным, однако ИХ обожал знакомиться с новыми мирами «изнутри» и делал это блестяще. – Задача?

– Осмотреться, собрать сведения о состоянии местных дел, при необходимости оказать поддержку.

– Связь?

– Никакой связи. Ты сам поймёшь, когда нужно будет появиться. Или я тебя призову.

– Да, мессер.

– Извините… э-эээ… мне весьма неловко, но я, простите, ничего не понял. – Мерса снял очки, протёр их наконец-то высохшим платком и вернул на нос. – Извините.

Многочисленные извинения и вернувшаяся в речь «э-эээ» чётко указывали на то, что Энди сменил Олли, а значит, с алхимиком станет чуть больше проблем, чем обычно.

– Это нормально, что не понимаешь, – улыбнулся дер Даген Тур. – Ты остаёшься со мной и будешь делать то, что я скажу. Или то, что делаю я.

– А если… извините, нас с вами разделят? Мне нужно будет молчать? Не отвечать ни на какие вопросы?

Мерса готов был молчать сколько угодно, хоть под страхом пыток, хоть под ними, но, будучи человеком точных наук, стремился прояснить ситуацию, пока это было возможно. ИХ и дер Даген Тур переглянулись, одновременно подумав, что алхимик поднял правильный вопрос, и Помпилио прищурился:

– Нам действительно стоит выработать единую легенду и придерживаться её.

– Да, мессер, – согласился Бабарский. – Причём лучше сделать легенду достаточно доброжелательной, чтобы запугать местных не больше необходимого и при этом внушить им определённый оптимизм.

– Простите, но что означает… э-эээ… «запугать не больше необходимого».

– Какой ты любопытный, – всплеснул маленькими ручками ИХ. – А по виду не скажешь.

– Я просто хочу… э-эээ… разобраться. Извините.

Бабарский посмотрел на Помпилио, тот едва заметно кивнул, показав, что сам ничего объяснять не намерен, и суперкарго развил тему:

– Местные должны понимать, что мы – хорошие, добрые люди, прилетевшие к ним с безупречно чистыми намерениями. Но при этом им следует дать понять, что если они нас хоть пальцем тронут, то следом явятся наши друзья, которые тоже хорошие, но не такие добрые, как мы, и порубят обидчиков на вегетарианский салат.

– Вегетарианский? – удивился алхимик, поскольку речь шла о живых существах.

– Мясо порубят так мелко, что его вкус не будет чувствоваться, – объяснил ИХ.

– А-ааа…

– Но при этом мы должны будем объяснить это так, чтобы местные не перепугались и не расстреляли нас сразу, потому что всё равно пропадать.

Объяснения Бабарского слегка прояснили ситуацию, но именно слегка, и алхимик обратился к Помпилио:

– Мессер?

– В целом – всё сказано верно, – ответил дер Даген Тур. – Поэтому наша легенда будет такой: мы – мирные исследователи и разведчики. Мы получили приказ отправиться на недавно обнаруженную планету, пересекли Пустоту, однако выход из неё получился нештатным, и в настоящее время мы не знаем, ни где наш цеппель, ни как нам удалось его покинуть. И как вообще оказались в воде. По сути, всё перечисленное – правда, поэтому легенду никто не забудет. – Короткая пауза. – Мерса, ты – алхимик Астрологического флота. Я… гм… – Помпилио на мгновение задумался. Он не хотел рассказывать местным властям, что является представителем одного из древнейших адигенских родов Герметикона. Во всяком случае, сразу. Если потребуется – скажет, но не ранее. – Допустим, я – руководитель научной части экспедиции. Бабарский, ты – суперкарго. Надеюсь, тебе самому об этом говорить не придётся, а мы с Мерсой скажем, что ты запаниковал и потому сбежал.

– А ты сбежишь? – удивился алхимик.

– Ты ведь слышал, что мне велено тут осмотреться.

– Не слышал.

– Ну, значит, только что услышал, – рассмеялся ИХ и тут же вновь стал серьёзным: – Мессер, позволите уточнение?

– Разумеется.

– У меня есть некоторые сомнения, что, после того как вы отправили за борт четверых рыбаков и пообещали освежевать пятого, мы сумеем убедить местные власти в том, что вы – учёный.

– Я видел разных учёных, – заметил Помпилио, припоминая друзей из Астрологического флота, перешедших в него из Воздушного флота своих дарств.

Отношение к пленникам поменялось не сразу.

После короткого, но яркого выступления Помпилио смущённые серифы отвели задержанных в одну из кают катера, предложили еды – дер Даген Тур язвительно заметил алхимику, что это произошло после того, как местные убедились в их платёжеспособности, – и на несколько часов оставили одних. Как понял Мерса, за это время золотая монета совершила путешествие в Абергульф, покрасовалась перед местным начальством и произвела впечатление. Судя по всему – сильное впечатление, следствием которого стал переезд из Вонючего рынка в управление серифов. Из случайно подслушанного разговора пленники узнали, что сначала их хотели поместить в городскую тюрьму, пусть и в отдельную камеру, но за то время, которое подъёмник неспешно поднимался вдоль отвесной стены, начальство поменяло мнение, и пленников привезли в большое белое здание, абсолютное безвкусное, по мнению дер Даген Тура, и «ну, да – четырёхугольное, зато… э-эээ… на набережной…» – по мнению Мерсы. Здесь им выделили довольно большой, неплохо обставленный кабинет и наконец покормили, поскольку есть то, что им принесли в Вонючем рынке, Помпилио счёл оскорбительным. И алхимику запретил. На этот раз ужин доставили из неплохого ресторана, так что дер Даген Тур остался доволен. И даже заметил Мерсе, что «речная рыба тут прекрасна, и запекать её они умеют».

Примерно через час в камеру вошёл плотный среднего возраста мужчина в форме, отрекомендовавшийся «Бум-бум-бум», начальник городской Службы серифов Абергульфа» – его имени уставший и разомлевший от еды Энди не запомнил. «Бум-бум-бум» вернул Помпилио монету, посетовал на «ужасную ошибку, виновные в которой уже наказаны», и предложил переместиться в «более подходящее жилище». Дер Даген Тур благосклонно согласился, и пленники переехали на прекрасную виллу, окружённую ухоженным садом. При этом двери в комнаты гостей не запирали, решёток на окнах не наблюдалось, а о наручниках, разумеется, и речи не шло. «Бум-бум-бум» попросил не покидать виллу, на что Помпилио поинтересовался:

«Моего слова будет достаточно?»

«Да, – кивнул начальник Службы серифов. – Мне сказали, что вашего слова будет достаточно».

«Оно у тебя есть».

Мерса же всё это время благоразумно молчал, логично предположив, что теперь, когда то ли маски сброшены, то ли их принимают за кого-то другого, переговоры должен вести исключительно мессер.

Оказавшись в своей комнате, алхимик принял ванну, наконец-то смыв с себя морскую соль, упал в кровать, проспал двенадцать часов, а проснувшись, понял, как сильно устал за длинное вчера, которое началось в миллиардах лиг от Траймонго, в Северном Бисере. Проснувшись, алхимик нашёл свою одежду вычищенной, а рядом с ней одежду местную – лёгкие светлые брюки, рубашки и сандалии, которые намного лучше соответствовали тёплой и даже жаркой погоде. Поразмыслив, выбрал для завтрака местное платье, вышел из комнаты и был препровождён на террасу, где его ожидал закончивший завтракать дер Даген Тур – за столиком, с газетой в руках и тоже выбравший местную одежду.

– Мессер.

– Мерса.

– Простите за опоздание…

– Всё в порядке, Мерса, нужно было отдохнуть, – произнёс Помпилио, жестом указывая алхимику, что он может расположиться за его столиком. – Сейчас тебе принесут завтрак.

– Наш статус… э-эээ… не поменялся? – поинтересовался Энди, устраиваясь в удобном плетёном полукресле.

– Как видишь, нет, мы – почётные пленники.

– В газетах… Простите, в газетах не сообщали о «Пытливом амуше»?

– Пока нет.

И дер Даген Тур вернулся к чтению, периодически отвлекаясь на кофе. Похоже, он решил прочесть газету от корки до корки, включая все объявления с последней полосы. Алхимику принесли еду – сытный завтрак с омлетом, беконом, тостами и местным фруктом, вкусным и сытным. А когда Мерса закончил, на террасу явились двое мужчин в военной форме и вежливо попросили разрешения присоединиться к кофе.

– Майор Капсу.

– Капитан Чекат.

Дер Даген Тур кивнул, выдержал короткую паузу, и сообразивший что к чему Мерса поднялся с кресла и представил его:

– Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур, – решив ограничиться коротким именем.

– Для нас большая честь познакомиться с вами…

– Мессер, – подсказал алхимик.

– Мессер, – закончил майор Капсу.

Затем все расположились в полукреслах.

Судя по поведению и обращению, офицерам доходчиво объяснили, с кем придётся иметь дело.

– Мы хотим ещё раз принести извинения за неподобающую встречу, – добавил капитан Чекат. – Надеюсь, вы с пониманием отнеслись к проявленному серифами рвению. Увы, излишнему.

– К счастью, мы во всём разобрались, – улыбнулся Помпилио. – При этом… очень быстро разобрались.

Сказав это, дер Даген Тур мягко провёл пальцем по сложенной газете, и офицеры поняли намёк.

– У нас назревает большая война, мессер. А учитывая, что Траймонго – это один континент, она станет Мировой.

Всё это Помпилио уже знал, и потому решил уточнить:

– Газета оказалась у меня случайно?

– Нам приказали ничего от вас не скрывать.

– Почему твоё Стремление не хочет войны?

Ему не потребовалось много времени, чтобы вникнуть в суть происходящего.

– Мы к ней готовы, если вы об этом, – ответил майор Капсу. – Но не хотим. И мы надеемся, что ваше появление поможет выйти из сложившейся ситуации и сохранить на Траймонго мир.

– Если не ошибаюсь, вас было трое? – негромко уточнил капитан Чекат.

И удостоился насмешливого взгляда от Помпилио:

– Контрразведка?

– Да, мессер.

– Мой человек не представляет для вас угрозы. Он собирает информацию в автономном режиме и в какой-то момент выйдет со мной на связь.

– Ваш человек будет следовать за вами?

– А я собираюсь куда-то следовать? – поднял брови дер Даген Тур.

– Если вы не возражаете, мы отправимся в Стремление Уло. В настоящее время сенатор Радбуд находится в нём, принимает участие в экстренном заседании сената и хочет встретиться с вами как можно скорее. И представить всем лидерам Траймонго.

– Разумно, – кивнул Помпилио.

– Путь займёт около двух дней, и нет уверенности, что мы успеем, – вздохнул майор Капсу. – Но мы будем торопиться.

– Сенатор не рассказал коллегам о моём прибытии?

– Он должен убедиться, что ваша история – правда, – вежливо улыбнулся капитан Чекат.

– Разумно, – повторил дер Даген Тур.

– У нас отлично развито радиовещание, – рассказал майор Чекат. – Убедившись в правдивости вашей истории, сенатор сделает так, что через два часа о вашем прибытии узнает весь Траймонго.

– В таком случае не будем задерживаться, – решительно произнёс Помпилио, вставая на ноги. – Жду вас через час.

«Удивительно, как одна-единственная монета и умение держаться способны развернуть происходящее на сто восемьдесят градусов. Ещё вчера мы были подозреваемыми в шпионаже заключёнными, которых собирались избивать и даже пытать… Я понимаю, что мессер ни в коем случае не допустил бы подобного обращения, но не сомневаюсь, что серифы планировали применить к нам насилие.

Теперь же мы – почётные гости. Пленники, конечно, однако обращаются с нами уважительно.

Мы переночевали на вилле, затем нам предоставили отдельные каюты на очень красивой и удобной яхте, и мы, сопровождаемые военным катером, отправились вверх по Стремлению Мэя, которое хоть и сузилось в основном русле, но всё равно оставалось очень и очень широким. И быстрым, что объясняло его наименование – Стремление. Настолько быстрым, что двигатели с трудом с ним справлялись, не позволяя нам развить большую скорость. Но после обеда мы свернули в один из притоков Стремления – чтобы оказаться в Суно, и, поскольку он не был таким же мощным, как Мэя, поплыли намного быстрее. Предложенный обед, кстати, был великолепен и удостоился похвалы мессера. Речная рыба Траймонго выше всяких похвал, а готовят её идеально. Что же касается белого вина…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

О появившихся в эфире шумах радист немедленно доложил капитану «Пытливого амуша». Поднялся на мостик, подошёл к расположившимся в креслах Дорофееву и Кире и, понизив голос, рассказал об услышанном.

– Шумы естественного происхождения? – сразу же поинтересовался Базза.

– Вероятность этого крайне мала, – ответил радист, который знал, о чём Дорофеев спросит в первую очередь, и продумавший ответы. – Я предполагаю, что искусственного. Где-то впереди работает передатчик, но мы слишком далеко, поэтому я слышу только помехи.

– Насколько далеко?

– Не могу сказать точно, капитан, но, по моей оценке, до передатчика не менее семисот лиг.

– Как близко мы окажемся, когда ты их услышишь?

– Зависит от мощности их передатчика. Полагаю, лиг за пятьсот.

– Вы не хотите показываться? – поинтересовалась Кира.

– Не хочу спешить показываться, – уточнил свою позицию Дорофеев. – Раз у них есть радио, имеет смысл повременить с тесным знакомством и послушать, о чём они говорят.

– Полностью с вами согласна, капитан.

– Однако погода нам не благоприятствует, – с сожалением закончил Базза.

Потому что была идеальной. Точнее – оставалась идеальной с того момента, как путешественники прибыли на Траймонго: то ли всегда была такой, то ли им повезло с сезоном – на нежно-голубом небе отсутствовали облака, и «Пытливый амуш» был прекрасно виден издалека.

– Рулевой! Средний вперёд.

– Есть средний вперёд!

– Возвращайся в рубку и следи за эфиром. Как только услышишь разборчивую передачу – немедленно докладывай, – приказал Базза радисту. И повернулся к Кире: – Будем надеяться, что успеем услышать что-нибудь интересное до того, как нас обнаружат.

– Почему вы не хотите спешить?

– Проявляю разумную осторожность.

– А как же поиск мессера?

– Информация никогда не бывает лишней, адира, – хладнокровно ответил Дорофеев. – Вполне возможно, мы узнаем о мессере из переговоров траймонгорцев.

Логика капитана была понятной, и оспаривать его заявление Кира не стала. Лишь очень тихо сказала:

– Я волнуюсь, Базза.

– Я знаю, адира. Мы все волнуемся, но я обязан действовать рассудительно, не поддаваясь эмоциям.

За это Помпилио и ценил своего капитана, об этом он не один раз говорил Кире: в нужные моменты Базза умел полностью сосредотачиваться на главной цели, полностью подавлял чувства и потому принимал оптимальные решения. И потому дер Даген Тур почти никогда их не оспаривал.

Следующие три часа прошли томительно и немного нервно. Затем радист доложил, что слышит разборчивую речь, Дорофеев приказал снизиться до ста метров и лечь в дрейф, они с Кирой отправились в рубку, но опоздали – передача уже закончилась, и о чём в ней говорилось, им пришлось узнавать со слов радиста.

– В пустыне расположен некий промышленный объект, на котором идёт добыча полезных ископаемых. Они периодически выходят на связь со своим центром и докладывают о состоянии дел: уровень добычи, который оценивают в тоннах, работе трубопровода, то есть можно предположить, что добывают они нечто жидкое, доставке припасов, оборудования и ремонтных комплектов.

– Думаю, речь идёт о добыче нефы, – сказал Дорофеев Кире. – Она часто встречается в пустынях.

– Если местные добывают нефу, то наверняка знают двигатели внутреннего сгорания.

– Согласен, адира: мы встретили весьма развитую цивилизацию. Радио и сжигающие нефу двигатели означают, что Траймонго находится на уровне развития Герметикона, что большая редкость для основанных беглецами от Белого Мора планет.

– Они большие молодцы.

– Умны и упорны. – Капитан вновь обратился к радисту: – Что ты ещё можешь рассказать?

– Судя по всему, объект расположен в оазисе, однако там нет поселения в полном смысле этого слова.

– Понимаю, – хмыкнул Дорофеев. – Жить на этой сковородке – то ещё удовольствие.

– В пустыне развёрнуты добывающие мощности, которые обслуживают вахтовым методом. Во время передачи сотрудник, общаясь с человеком из центра, радовался, что его смена подходит к концу и скоро он вернётся в Сады.

– Куда?

– В Сады.

Кира и Дорофеев переглянулись.

– Видимо, название города? – предположил капитан.

– Наверное.

Однако изучение этого вопроса они решили оставить на потом.

– Что-нибудь по устройству мира прозвучало?

– Нефа из этих полей поступает в некие «стремление фага» и «стремление харо». Что это означает, они не уточняли.

Потому что местным без надобности, а то, что их слушает инопланетник, они не знали.

– Фага и Харо, скорее всего имена собственные, – протянула Кира. – Но в каком смысле они используют слово «стремление»? Интересно…

Базза кивнул, показав, что в целом разделяет любопытство рыжей, и продолжил расспросы:

– Что-нибудь ещё?

– Упоминался только наземный и водный транспорт, воздушный – ни разу.

– Может, не было повода о нём говорить?

– Может, и так, – не стал спорить радист.

– В каком контексте упоминался водный транспорт? Море?

– Дословно человек сказал: «Спущусь по стремлению в сады».

– То есть стремления – это реки?

– Здесь – да, но в первоначальном контексте они казались названиями государств. Или областей. – Радист сверился с записями. – И ещё из важного. Тот, который находится в пустыне, спросил: «Что слышно в сенате?» Второй ответил: «Пока тихо, наверное, ругаются». Первый: «Без войны обойдёмся?» Второй: «Надеюсь».

– То есть мы прилетели в кризис? – поморщился Дорофеев.

– Возможно, войны у них тут регулярны? – предположила Кира.

– Из контекста беседы этого не следовало, – вставил своё слово радист. – О возможной войне говорили без энтузиазма и без привычного тона.

Ему понравилось слово «контекст», которое он давно не использовал в разговорах, и радист решил его применить.

– Интересно, как в этих обстоятельствах они воспримут наше появление?

– Слабая сторона – с радостью, сильная – с неудовольствием, – ответил Базза.

– Слабая или миролюбивая?

– Когда назревает война, глупо и неразумно быть миролюбивым. – Дорофеев повернулся к дверям, бросив радисту: «Продолжай слушать эфир», пропустил Киру в коридор и, направившись с ней на мостик, сказал: – Обогнём объект и продолжим путь на запад.

– Вам не кажется, что обстоятельства изменились?

И услышала спокойный ответ:

– Они не могли измениться, адира, – мы просто о них узнали.

– Война в наши планы не входила.

– Война редко входит в планы, адира. Она просто случается.

– И что теперь? – Кире казалось, что неожиданный поворот заставит капитана нервничать, но ошиблась.

– Наша позиция слегка усложнилась, а мессеру будет легче.

– Не понимаю, – растерялась рыжая. – Почему Помпилио будет легче?

– Потому что есть очевидные противоборствующие силы, адира, – с улыбкой объяснил Дорофеев. – Это обстоятельство позволит мессеру сыграть на естественных противоречиях, а в этом, поверьте, он большой мастер.

И снова – прав, во всём прав. Настолько прав, что Кира рассмеялась:

– А в чём Помпилио не мастер?

– Насколько мне известно, мессер не умеет играть на трубе, – с улыбкой ответил капитан.

– Полагаю, к счастью.

– Не могу не согласиться.

Несколько мгновений они молчали, но прежде, чем подняться на мостик, рыжая задала ещё один вопрос:

– А почему наше положение усложнилось?

– Потому что в условиях войны межзвёздный корабль становится очень ценным призом, адира, – вздохнул капитан. – Нас тоже попробуют использовать, а мы будем ориентироваться только на их слова и наши ощущения. И на ту информацию, которую получим благодаря радио.

Теперь она поняла, насколько прав был Дорофеев, решивший проявить осторожность и не показываться аборигенам как можно дольше.

«Информации много не бывает».

Он будет сопоставлять то, что услышит по радио, с тем, что ему будут говорить, и так вычислять лжецов.

– Мы можем остановить назревающую войну, а можем её ускорить и сделать более кровопролитной. Нам следует быть крайне осторожными, адира, от нас зависит много жизней. Очень много.

Кира молча кивнула.

А Дорофеев… Дорофеев ещё не знал, насколько он прав…

– Как вы ухитрились так быстро раздобыть катер?

– Разве быстро? – искренне удивился Бабарский. – Полдня провозился.

Катером его приобретения не ограничились: ИХ купил местный дорожный костюм, неброский, но явно дорогой, и теперь его с лёгкостью можно было принять за богатого дельца из Стремления Мэя – покрой костюма и говор, который с каждым часом становился лучше и чище, делали его неотличимым от обитателя Абергульфа.

– Поверьте, я знаю что говорю: это нереально быстро, – не согласился Занди. – У нас катера – основные машины, потому что в Садах полно рек и озёр, не говоря уж о Стремлениях. Катера часто угоняют, и, чтобы его купить, требуется куча документов.

– Всё можно ускорить, – рассмеялся ИХ. Но поскольку время у них было, решил дать юноше небольшой урок. – В ваших газетах есть раздел «Объявления». Открываешь – читаешь – выбираешь несколько катеров, которые тебе подходят, а потом выбираешь из всех предложений то, которое сделано достойным продавцом.

– Что значит «достойный продавец»? – не понял Занди.

– Ты сам сказал, что при покупке катера нужно заполнить кучу бумаг, так?

– Так, – подтвердил Занди. – Нужны документы на катер, нужен договор купли-продажи, заверенный нотариусом, и нужно получить в Речном управлении разрешение на передвижение по Стремлению…

– По Стремлениям, – поправил юношу ИХ. – Я тут посмотрел карту ваших Садов и понял, что мне – на всякий случай – требуется разрешение на проход по всем возможным Стремлениям. Мало ли куда нас занесёт?

– Вы не смогли бы его оформить за полдня.

– Конечно нет. Все эти бумаги я купил вместе с катером. К счастью, ваша цивилизация почему-то не изобрела фотографию, поэтому выданные документы невозможно толком подтвердить.

– Что такое «фотография»?

– Потом расскажу.

– Продажа катера с документами строго запрещена.

– И это возвращает нас к вопросу, что такое достойный продавец, – вновь рассмеялся ИХ. – Теперь ты понимаешь, что я вкладываю в это понятие?

– Вы искали человека, готового сесть из-за вас в тюрьму?

– Я искал человека, готового войти в положение несчастного путешественника, у которого угнали катер, а ему срочно нужно ехать. – Бабарский помолчал. – Найти такого человека непросто, но я постарался, и в результате мы договорились, что через пять дней он явится к серифам и сообщит, что у него украли катер вместе с документами. А до тех пор побудет на своей ферме.

– Как украли? – растерялся Занди.

– Ну, как это обычно происходит: он оставил катер на причале и уехал, а когда приехал – на месте его не оказалось. В результате он получит не только плату за свою посудину, но и саму посудину. Или страховку за неё.

А «посудина», говоря откровенно, оказалась отменной: обводы синего корпуса говорили о том, что катер очень быстр, и о том же свидетельствовал мощный двигатель, который Занди сначала принял за «Барракуду-9», но оказалось, что это «Барракуда-12», и работал он как часы. Под голубой надстройкой располагалась маленькая каюта с койкой, на которой можно было спать, вытянувшись во весь рост, и чулан для припасов.

– Но ведь документы оформлены на бывшего владельца, – выдал последний аргумент юноша.

– Разве на Траймонго не знают алхимии? – вопросом на вопрос ответил Бабарский. И вытащил из сумки кожаный футляр, в котором лежали несколько перьев и пузырьки с разноцветными жидкостями. – Я сотру ненужное и внесу в документы свои данные так, что этого никто не заметит.

– А почерк?

– Иногда мне приходится расписываться за мессера, а это, поверь, намного сложнее, чем подделать корявые знаки, оставляемые вашими писарями.

ИХ говорил и держался настолько уверенно, что у юноши исчезло всякое желание продолжать спор. Он вздохнул, улыбнулся, ещё раз посмотрел на катер и произнёс:

– Он должно быть стоит не меньше трёх тысяч марок. Новый, с таким мотором, выставляют за четыре.

– Я заплатил шесть, – ответил Бабарский. – Катер отличный, в отличном состоянии да ещё и с документами.

– Но через пять дней его объявят в розыск.

– Купим другой, – пожал плечами ИХ. – К тому же кто знает, что здесь будет через пять дней?

– Вы тратите очень много денег, – заметил юноша, несколько ошарашенный щедростью спутника.

– Деньги – это всего лишь инструмент, – объяснил Бабарский. – Есть время их зарабатывать – есть время их тратить. Сейчас наступило второе. Я нахожусь в непростых обстоятельствах и при необходимости обязан прикрыть друзей, поэтому расходы не имеют значения.

– Хотел бы я иметь таких друзей, – протянул Занди, подумав о том, что никто из тех, кто был ему хоть как-то близок, не сказал бы, как этот маленький круглый и очень деловой толстяк: «Расходы не имеют значения». – Я смогу стать вашим другом?

– Первые шаги весьма обнадёживают, – не стал скрывать ИХ. – Ты – молодец.

И это были не пустые слова – успели они много.

Точнее, успел Бабарский, а Занди ничего не испортил и в точности выполнил приказ суперкарго, заняв отличную наблюдательную позицию напротив виллы, в которую доставили Помпилио и Мерсу. Затем они поделили время дежурства: ИХ встал на вахту сначала, юноша – с четырёх утра, а увидев отплывающий конвой – разбудил напарника и завалился спать. Бабарский же встал к штурвалу – к удивлению юноши, он прекрасно управлялся с катером – и пять часов шёл за конвоем Помпилио, держась от него в половине километра. Яхта и военные двигались на высокой скорости, но катер ИХ купил отменный, и, даже останавливаясь для дозаправки, без труда догонял конвой.

Занди проснулся в середине дня, поел – Бабарский не забыл о припасах – и сменил напарника у штурвала. Опыта у него было маловато, однако ИХ решил, что практика – лучший способ его приобрести. Но сам остался рядом: и чтобы контролировать начинающего рулевого, и потому что спать не хотелось.

– Можно задать вопрос?

– Думаю, у тебя их миллион, – улыбнулся Бабарский.

– Больше миллиона, – не стал скрывать юноша.

– Тогда спрашивай. Это поможет мне не уснуть.

Вопросов действительно было огромное количество, и Занди выбрал самый, на его взгляд, интересный:

– Как вы летаете между планетами?

– Через пространство, которое мы называем Пустотой, – уточнил Бабарский. – Оно огромно, однако на наших цеппелях есть устройства, которые позволяют пробивать тоннели через Пустоту, и благодаря им путь занимает считаные минуты.

– Здорово! – Занди едва удержался от того, чтобы посмотреть вверх, на звёзды, но вовремя вспомнил, что сейчас разгар дня.

– Путешествия опасны, – добавил ИХ. – В Пустоте цеппели подвергаются воздействию Знаков, природы которых мы не понимаем. Некоторые из них могут убить команду или уничтожить цеппель.

– Их нельзя избежать?

– Никогда не знаешь, какой Знак тебя ждёт во время прыжка.

– То есть вы рискуете?

– Во время каждого прыжка.

– Но всё равно прыгаете?

– Что может быть интереснее новых миров? – с неожиданной теплотой произнёс Бабарский. – Их сотни, и они абсолютно разные. На всех живут люди, но построенные общества порой настолько отличаются друг от друга, что даже не верится, что когда-то мы все пришли из Изначального мира. У меня есть возможность видеть всё это, путешествовать по всему Герметикону и даже за его пределы, и я этим очень дорожу.

– А я смогу? – робко спросил Занди.

– У тебя появился отличный шанс, – кивнул ИХ. – Но сначала нужно научиться: балласт на цеппели берут только за деньги.

– А что делаете на корабле вы?

– Я – суперкарго, занимаюсь припасами и грузом.

– Теперь многое становится понятно. – Занди не удержался от короткого смешка.

– Что именно?

– Вы умеете общаться с людьми, поэтому вас отправили в разведку.

В целом он был прав, однако рассказывать ему, что в разведку по Траймонго он отправился случайно, в результате случайного появления на планете, ИХ не стал.

– Что будет, когда вы улетите? – неожиданно спросил юноша. – Прилетят другие?

– Обязательно, – с уверенностью, которой у него на самом деле не было, ответил Бабарский. – Прилетят учёные, которые начнут изучать ваше звёздное небо, точнее, куда от вас можно допрыгнуть; торговцы, которые попробуют наладить выгодный бизнес; праздные путешественники, состояние которых позволяет посещать новые миры. Скучно не будет.

– У нас и так не скучно, – грустно произнёс юноша. – Все говорят, что будет война.

– Скорее всего, не будет. – А вот на этот раз уверенность Бабарского была абсолютной.

– Из-за вас?

– Да.

– Почему? – удивился Занди.

– Потому что наше появление внесло неопределённость в расчёты ваших лидеров, особенно тех, которые планируют войну. А когда появляется неопределённость, ресурсы лучше поберечь. Я не очень быстро говорю?

– Вы говорите нормально, но непонятно.

– Я это и имел в виду.

– А когда вы торопитесь, то начинаете говорить, не как на Траймонго.

– Я вроде стараюсь.

– Мы не тянем гласные, когда говорим быстро, а усекаем их. А вы продолжаете тянуть.

– Спасибо.

– Надо помогать друг другу, – пожал плечами Занди. – Мы ведь друзья?

Надежду, что прозвучала в голосе юноши, обманывать было нельзя, поэтому ИХ кивнул и твёрдо ответил:

– Мы очень к этому близки.

– Без опозданий? – удивился Наамар.

– Точно по графику, – подтвердил полковник Тарлек, начальник разведки вооружённых сил Стремления Фага. – Все инциденты произошли в строго указанное время.

Они оба знали, что под «инцидентами» подразумеваются погромы, устроенные по их приказу, однако Наамар сразу сказал, что не хочет называть вещи своими именами. Не потому что боялся, что их подслушают, а просто – не хочет, и посвящённые в операцию люди подчинились. И постепенно поняли, что сенатор Фага был прав: сказал «инцидент» – и перед глазами не возникло картины поджогов, убийств и насилия. И нет ощущения причастности к подлому преступлению.

– Исполнители ушли благополучно?

– Все группы отступили в полном составе, потерь нет.

– Ну что же, этого и следовало ожидать, – рассмеялся сенатор. – У энергичных наступательных операций есть две составляющие успеха. Первая – это решительность и ум атакующей стороны. С этим у тебя всё в порядке, Тарлек: ты дерзок, умён и агрессивен.

– Спасибо, синьор сенатор.

– Второе – беспомощность противника. И здесь наш дорогой Радбуд нам крепко помог.

– Каким образом?

– Верностью друзьям и слепым доверием к соратникам. Придя к власти, Радбуд расставил на ключевые посты преданных себе людей. Это нормально и правильно – любой здравомыслящий правитель обязан так поступать. Но при этом любой здравомыслящий правитель обязан трезво оценивать своих ставленников и без колебаний менять тех, которые неспособны полноценно исполнять возложенные на них обязанности. Невзирая ни на прошлые заслуги, ни на дружбу. В результате его армией командует этот дурак Шпарич, с которым Радбуд вырос, и я хочу тебе сказать, Тарлек, что любая пуговица на твоём мундире умнее, чем весь Шпарич вместе со всем Генеральным штабом.

– Спасибо, синьор сенатор, – повторил полковник.

– Я не шучу.

– Да, синьор сенатор. И я очень ценю вашу оценку моих скромных усилий.

Наамар откинулся на спинку кресла, пару мгновений молчал, обдумывая доклад, после чего продолжил рассуждения:

– Мало того что Шпарич разворовывает военный бюджет, так он ещё и не умеет хранить секреты, и в результате я знаю о состоянии армии Мэя больше, чем Радбуд. – Сенатор бросил быстрый взгляд на полковника: – Благодаря тебе.

– Спасибо, синьор сенатор.

– Единственное, что меня удерживает от начала войны – это Уло, поскольку Феодора наверняка окажет Радбуду всяческую поддержку. Ну и тот факт, что свою землю жители Суно и Мэя будут защищать всеми силами. Поэтому необходимо расшатать живущих там фага, пусть они чувствуют, что их ненавидят, что их считают людьми второго сорта. И пусть ждут нас – своих освободителей. Прежде чем начинать войну, следует поджечь Стремления, только в этом случае потери будут низкими, а победа – быстрой.

– Да, синьор сенатор.

Эту мысль Наамар излагал не впервые, Тарлек её полностью разделял, но слушал речь сенатора внимательно, как в первый раз. Он был хорошим офицером.

– И тот факт, что все наши группы благополучно ушли, показывает, что служба серифов Радбуда так же беспомощна, как его армия. В Стремлении Мэя великолепная экономика, но и коррупция там процветает. Они мыслят только прибылью, а мы…

– У нас есть идея, синьор сенатор, – очень вовремя вставил умный полковник.

– Да, Тарлек, наша идея – фага. Мы – лучшие.

Наамар выдержал ещё одну паузу, после чего деловым тоном произнёс:

– Думаю, второй этап следует начать по разработанному графику.

– Да, синьор сенатор.

На этом доклад можно было заканчивать, однако Тарлек не зря ел свой хлеб и действительно был хорошим разведчиком, не упускающим ни одной мелочи.

– Я получил странный доклад из Абергульфа, синьор сенатор. Наши люди сообщают, что рыбаки выловили в Море трёх человек, которых изначально приняли за наших диверсантов.

– Ты же сказал, что все группы ушли? – нахмурился Наамар.

– Все наши группы отступили без потерь, – подтвердил полковник. – Это не наши люди. И это не потерпевшие крушение рыбаки Мэя. Мне сообщили, что три человека в странной одежде вынырнули из воды неподалёку от рыбацкой шхуны. Их доставили в порт, передали серифам, затем доставили в управление серифов, а затем поместили на одну из вилл, предназначенных для гостей самого высокого ранга. На тщательно охраняемую виллу. В настоящий момент неизвестные под охраной движутся в Стремление Уло, как я полагаю – на встречу с сенатором Мэя.

– То есть сюда, – уточнил Наамар, который, как и Радбуд, всё ещё пребывал во Дворце Пяти Стремлений.

– Совершенно верно.

– Интересно… – Наамар потёр пальцами левый висок. – Итак, давай проверим, правильно ли я понял. В Море непонятным образом оказываются три человека в странной одежде и просят доставить их к властям. Их доставляют, допрашивают, они что-то рассказывают, после чего с ними начинают обращаться как с высокими гостями и сейчас срочно везут в Сенат?

– Всё верно.

– Мне не хватает сведений для анализа, – признался Наамар. – Есть что-нибудь ещё, о чём ты не упомянул?

– Сейчас… – Тарлек раскрыл папку и перечитал полученное из Абергульфа донесение. – Один из наших агентов сумел разговорить серифа, который первым общался с неизвестными, и в разговоре было произнесено слово Герметикон.

– Герметикон?

– Как я мог это упустить! – Полковнику стало стыдно.

– Всё в порядке, Тарлек, ты обратил на донесение внимание, а значит, ничего не упустил. – Наамар поднялся на ноги, но тут же вернулся в кресло. Сжал подлокотники, отпустил их. Вновь поднялся и вновь сел, невидяще посмотрел на разбросанные по столу бумаги и распорядился: – Мне нужны все сведения об этих чужаках, Тарлек, всё, что можно разузнать, и плевать, сколько это будет стоить. И как можно быстрее!

– Вы думаете, нас нашли, синьор сенатор? – очень тихо спросил полковник.

– Да, Тарлек, я думаю, что к нам прилетели чужаки с другой планеты, – ответил Наамар. И угрюмо добавил: – Будь они прокляты.

Астринг.

Самая загадочная часть межпланетного цеппеля. И самая большая тайна Герметикона. Основа Этой Эпохи – устройство, пришедшее на смену Вечным Дырам и позволяющее гигантским воздушным кораблям совершать прыжки через Пустоту, от планеты к планете. Устройство, которое вновь объединило человечество.

Работа с астрингом требовала долгой подготовки и серьёзнейшего обучения, а ещё – особого склада характера и полнейшей до самоотречения увлечённости своим делом. Астрологи смотрели в Пустоту и сквозь Пустоту, погружались в неё, защищая себя лишь полем астринга да толстыми синими стёклами рабочих гоглов. Они шли по краю, иногда спрыгивая на ту сторону, и все Знаки, все тайны Пустоты пропитывали их насквозь, сжигая изнутри. Сжигали, давая взамен нечто такое, что заставляло астрологов снова и снова возвращаться в Пустоту. А после прыжков – отправляться в притоны или к ведьмам, чтобы привести в чувство маленький человеческий разум, на несколько минут прикоснувшийся к Бесконечности.

Астрологи и были прыжком, который совершали цеппели, что делало их важнейшими членами экипажа, и особенно – исследовательских рейдеров, которым приходилось совершать длительные автономные походы без возможности пополнить запас бортовых астрологов. Поэтому этих офицеров берегли, не позволяя рисковать собой, а капитаны цеппелей в обязательном порядке проходили курс обучения работы с астрингом. Они не могли сравниться с настоящими астрологами в опыте и мастерстве, но в крайнем случае могли их заменить и совершить спасительный прыжок. Дорофеев считал, что крайний случай ещё не наступил, но внутренне готовился к тому, что ему придётся вести «Амуш» через Пустоту. Мысль ему не нравилась, однако если Квадрига не придёт в себя или же очнётся в сомнительном состоянии, другого выхода не останется.

Пока же капитан решил запустить «дальний глаз», чтобы внимательнее рассмотреть звёзды, показавшиеся ему знакомыми. Астринг позволял исследовать небо намного лучше, чем телескоп, и с его помощью можно было понять, допрыгнет ли «Пытливый амуш» до планеты, которую капитан принял за Калпан. Дорофеев уселся в идеально подогнанное под Галилея кресло – во время работы астрологу не должно ничего мешать и отвлекать, надел гоглы с толстыми синими стёклами, положил руки на рукояти астринга, вздохнул и надавил на левую педаль, запуская первый контур астринга. И сразу почувствовал дрожь начавшей работать машины. А затем – едва различимый запах, что-то вроде жжёного ибиольского перца, густо смешанного с мёдом, и лёгкое покалывание в затылке. Астрологи ни запаха, ни особенной головной боли не чувствовали и уверяли, что оказавшиеся рядом с работающим астрингом люди просто-напросто себя «накручивают», воображая то, чего нет, но, поскольку разные люди на разных планетах описывали одни и те же симптомы, Базза не сомневался в том, что и запах, и головная боль есть следствие того, что всё вокруг – машина, часть стен и даже кресло с педалями и рукоятями управления – сделаны из астрелия, загадочного металла, работать с которым до недавнего времени умели только на Герметиконе.

Астринг заработал, и завыла предупреждающая об этом сирена – «Будет прыжок! Будет прыжок!» – но сейчас цепари спокойны – прыжка не будет, все знают, что капитан продолжает изучение неба, и не готовятся к переходу. Но даже без сирены о включившемся астринге узнали бы во всех уголках цеппеля – об этом очень чётко говорили гудение и передающаяся кораблю дрожь. Но это – снаружи, и это Дорофеева не волнует, потому что всё его внимание сосредоточено на полуметровом кольце «дальнего глаза». Сначала – пустом, но, после того как первый контур разгоняется до рабочего ритма, внутри кольца начинают появляться изображения звёзд. Базза прикидывает, где расположены интересующие его созвездия, мягко крутит ручки управления, сдвигая «дальний глаз» в нужном направлении, устанавливает изображение системы в центр кольца и начинает неспешно приближать его, корректируя сектор обзора так, чтобы видеть не столько звезду, сколько её планеты… а затем – лишь одну из планет, четвёртую… а затем…

А затем на лице Дорофеева появляется улыбка, потому что по мере движения вокруг своей оси четвёртая планета начинает сиять ярче звезды, во всяком случае – в «дальнем глазе», в какой-то момент сияние становится настолько нестерпимым, что капитану пришлось приглушить яркость «дальнего глаза», но улыбка становится шире – Дорофеев увидел Сферу Шкуровича, уникальный маяк, на который астрологи наводят цеппели, и машинально зафиксировал в блокноте время его появления. Когда же Базза вновь обращается к «дальнему глазу», в нижней части кольца как раз возникает тонкий серый «хвостик» – протянутый через Пустоту швартовочный канат, который Дорофеев, неуверенно управляя рукоятями, набрасывает на пылающую Сферу. Но опыта не хватает, и капитан не может точно сказать, вцепился ли в неё «хвостик» или нет, но сейчас это неважно.

– Дальше твоя забота, Галилей, надеюсь, ты придёшь в себя, – бормочет Базза. – Я знаю главное – на планете есть Сфера Шкуровича, а значит, это действительно Калпан.

И на этом можно заканчивать.

Дорофеев вернул «дальний глаз» в систему Траймонго и провёл им по луне – из любопытства, раз уж всё равно запустил астринг. Оглядел безжизненную, ничем не примечательную поверхность спутника, затем перенаправил машину на ближайшую планету, намереваясь осмотреть все семь крупных небесных тел системы Траймонго, но не получилось: сменив сектор обзора, капитан неожиданно увидел нечто… нечто странное… Он вновь подкрутил управляющие рукояти, приближая изображение «странного», убедился, что не ошибся, и нахмурился, припоминая детали, которые ему рассказывали о работе астринга и использовании «дальнего глаза». Зафиксировал отметки на ободе кольца, засёк время и записал полученные результаты в блокнот. Выждал десять минут и повторил расчёты.

И громко выругался.

Затем выключил астринг, снял гоглы, поднялся на ноги… пошатнулся – неподготовленный человек трудно переживает последствия нахождения рядом с разогнанным до рабочего состояния астрелием. Постоял, приходя в себя, огляделся, вспомнил, что в астринге запрещено хранить что-либо, кроме блокнота и карандаша, быстрым шагом добрался до мостика, подошёл к рабочему месту астролога, порылся на закреплённых над ним книжных полках, взял справочник и провёл вычисления. Долго, почти минуту, молча смотрел на полученные результаты, затем повторил расчёты, убедился, что не ошибся, и приказал пригласить Киру и Акселя в кают-компанию. Они ждали вызова и с приходом не замедлили, и первое, что сделала рыжая, переступив порог, – нетерпеливо спросила:

– Капитан, что это за планета?

Нетерпение легко объяснялось – все на борту «Пытливого амуша» соскучились по хорошим новостям.

– У меня нет стопроцентной уверенности, что я видел именно Калпан, – улыбнувшись, ответил Базза. – Однако я абсолютно уверен, что на этой планете установлена Сфера Шкуровича.

– Добрый Маркус нас не оставил, – выдохнула рыжая, машинально прикоснувшись к подаренному супругом медальону.

Кира дер Даген Тур выросла на демократической Кардонии, на которой олгеменизм считался религией адигенов. Его не запрещалось исповедовать, однако неофициально – среди «наиболее передовой части общества» – быть олгеменом означало публичную демонстрацию отсталых взглядов. Сама Кира относилась к религии более чем спокойно и не думала, что изменится, но общение с Помпилио не прошло даром. При этом дер Даген Тур не был фанатичным олгеменом, воспринимал религию как органичную часть себя и своей личности и не требовал от жены меняться. Настоящей лингийкой – и настоящей адигеной – Кира стала сама, потому что нашла себя, потому что ощутила, что должна была стать ими с рождения, и теперь не стеснялась благодарить за помощь покровителя Линги – Доброго Праведника Маркуса.

– Я попытался набросить на планету швартовочный «хвостик», и, кажется у меня получилось, – продолжил Дорофеев. – Не могу оценить надёжность получившегося соединения, но, по ощущениям, планета находится на границе зоны досягаемости если и дальше, то ненамного, и мне кажется, что Галилей сумеет на неё прыгнуть.

– А вы?

– Если другого выхода не будет – я попробую и думаю, что получится, – ответил капитан. – Но хотелось бы, чтобы переход открыл профессионал.

– Понимаю вас, Базза. – Рыжая улыбнулась. – Это действительно очень хорошие новости, спасибо.

– Представляю, как удивятся обитатели Калпана, когда мы к ним выйдем, – коротко рассмеялся Аксель. – Мы наверняка считаемся погибшими. Или пропавшими без вести.

– Мессер не раз удивлял Герметикон неожиданными появлениями, – кивнул Дорофеев. Но не улыбнулся, даже скупо, и по этому признаку Кира поняла, что капитану есть что сказать ещё, и это «ещё» их не обрадует.

– Базза, вы рассказали не все новости?

– К сожалению, адира, – вздохнул капитан.

– Что случилось? – насторожился Аксель.

– Закончив исследование системы, которую мы пока определяем как Калпан, я решил оглядеться в системе Траймонго – из любопытства, говоря откровенно. Обычно я рассматриваю планеты новых систем в телескоп, но раз уж запустил астринг, то решил воспользоваться «дальним глазом». – Дорофеев выдержал короткую паузу. – Изучая систему, я обнаружил приближающийся к планете астероид.

– Приближающийся – в смысле пролетающий мимо? – очень тихо спросила Кира.

– Приближающийся – в смысле собирающийся ударить в планету.

– Насколько велик астероид? – мрачно уточнил Крачин.

– Достаточно велик, чтобы устроить катастрофу планетарного масштаба.

– Сколько времени у нас есть?

– По моей оценке – не меньше пяти дней. Может, больше.

– То есть мы должны за пять дней отыскать мессера и прыгнуть?

– Совершенно верно.

Несколько мгновений в кают-компании царила тишина, после чего Кира громко произнесла:

– Значит, нужно поторопиться, капитан. И если мессер уже вышел на связь с местными властями – немедленно направиться к нему. – Она очень старалась, чтобы голос прозвучал спокойно.

– Спасение мессера и других офицеров «Амуша» является абсолютным приоритетом, – согласился Базза.

Помпилио они заберут обязательно, а остальные…

И об этом подумали все.

– Мы сможем взять кого-нибудь на борт? – спросила рыжая. Она ещё не до конца осознала новость, но понимала, что траймонгорцам придётся не сладко.

– Сможем, – кивнул Дорофеев. – Но как выбрать этих «кого-то»?

Как сказать, что ты выживешь, а ты – нет? Как найти критерий?

– Что здесь будет? – спросил Аксель.

– Удар, затем взрыв планетарного масштаба. Сможет ли кто-то выжить? – Капитан развёл руками. – Я не знаю. Нужно считать и прикидывать.

– Это очень страшно, – выдохнула Кира. – Очень страшно терять мир вот так – в результате неожиданной ужасной катастрофы. Непредсказуемо… непредвиденно… неотвратимо.

– К сожалению, адира.

– И они ещё об этом не знают. – Аксель машинально посмотрел в иллюминатор. Посмотрел так, словно мог увидеть в нём местные города. – Они ещё ничего не знают…

– Красиво, – оценил стоящий на носу катера Помпилио.

– А представьте, как были ошеломлены наши предки, мессер, – негромко произнёс майор Капсу. – Вечная Дыра отправила их в пустыню… я не знаю, случайно так получилось или нет, но факт остаётся фактом: они оказались в безжизненной пустыне, и, если бы не оазис, наверняка бы погибли; затем они перевалили через горы, что тоже стало испытанием, и только после этого увидели Траймонго во всей красе – благословенный мир, добрый к своим обитателям. После всех испытаний эта земля показалась предкам обителью самого Бога. Они оценили её щедрость и плодородие и назвали Садом.

– Красиво, – повторил дер Даген Тур. – Красиво и очень… спокойно.

Спокойно и умиротворённо. Широкая река, по которой они поднимались к Стремлению Суно, протекала по огромной равнине, которую изредка оживляли невысокие пологие холмы. И, как рассказали офицеры, такими были все Сады, вся западная часть континента – гигантская, изрезанная реками и протоками равнина, на плодородных землях которой стояли леса, лежали возделанные поля и пастбища. А по берегам располагались города и небольшие поселения. Реки в Садах не замерзали и потому служили главными транспортными артериями Траймонго: многочисленные баржи, грузовые и пассажирские суда беспрестанно курсировали по ним, то выскакивая из притоков, то исчезая в них, но тем не менее на воде траймонгорцы ухитрялись поддерживать порядок. Было видно, что они очень серьёзно относятся к организации движения.

– Мы умеем строить железные дороги, но их очень мало, – продолжил рассказ майор. – Во-первых, требуется возвести большое количество мостов. Во-вторых – паводки: особенно сильные половодья иногда даже плотины сносят. Поэтому традиционно используем реки.

– А воздух?

– В смысле? – не понял Капсу.

– Пробовали создавать воздушный транспорт? – уточнил дер Даген Тур. – Машины, умеющие летать.

– Я слышал, что некоторые энтузиасты предлагали подобные проекты, но ничего интересного у них не получилось: машины или не покидали землю, или быстро на неё возвращались.

– Понимаю…

– А у вас? – подал голос капитан Чекат. – В смысле в Герметиконе?

– Воздушный транспорт является основным для межзвёздных путешествий, но при этом широко используется и в повседневной жизни. Мы много летаем, но в основном на аппаратах легче воздуха.

– Разве машина может быть легче воздуха? – не понял майор Капсу.

– Это общее название, – объяснил Помпилио. – Когда мы говорим «легче воздуха», то имеем в виду аппараты, которые поднимаются благодаря баллонам с газом. А машины тяжелее воздуха летают благодаря возникающей при движении подъёмной силе.

Но и после краткого экскурса офицеры поняли только одно:

– Похоже, в этом направлении вы намного нас опередили.

– В этом нет ничего зазорного, после Белого Мора мы восстановили связь между планетами, и развитие Герметикона шло в условиях взаимного обогащения: мы обменивались идеями, открытиями, технологиями и поэтому сумели пройти много дальше.

– И вы поделитесь своими достижениями с нами?

– На взаимовыгодных условиях.

– То есть не бесплатно?

– Какие-то вещи вы подсмотрите и сумеете воспроизвести у себя, на какие-то технологии придётся приобрести лицензию, но самое главное заключается в том, что траймонгорцы получат возможность учиться в школах и университетах Герметикона и получать современные знания. Не жди, что планета изменится по щелчку пальцев, но лет через десять здесь всё будет иначе.

– Если у нас есть эти десять лет, – буркнул капитан Чекат.

– Есть больше, – уверенно ответил Помпилио. – Нужно лишь с умом ими воспользоваться.

Замечание Чеката заставило майора вспомнить о неприятной политической ситуации и сменить тему:

– Мессер, простите, в Герметиконе ведутся войны?

– Разумеется, – хладнокровно ответил дер Даген Тур.

– И на новых планетах? – небрежно бросил капитан.

Но, несмотря на старания, суть вопроса от Помпилио не ускользнула, он прекрасно понял, что именно волнует контрразведчика.

– Если ты спрашиваешь, принято ли в Герметиконе нападать на менее развитые планеты с целью их подчинения, то нет. Но скажу честно: в первую очередь это объясняется сложной логистикой и большими затратами: крайне затруднительно перебросить на другую планету оккупационную армию нужного размера. А если население новой планеты мало, чтобы защитить себя, то её власти находят подходящий союз или коалицию, чтобы оказаться под зонтиком договора о коллективной безопасности.

– Тем не менее войны есть?

– Они будут всегда, – пожал плечами дер Даген Тур. – Но подавляющее их большинство разворачивается между непримиримыми группировками в рамках одной планеты.

– А экономические вторжения? – На этот раз Чекат не стал изображать небрежность, а чётко дал понять, что этот вопрос интересует его руководство. – Полагаю, накопленные вашими планетами богатства, особенно старыми планетами Ожерелья, позволят с лёгкостью купить Траймонго.

Опровергать это заявление Помпилио не стал, тем более, по сути, так оно и было на самом деле.

– Обычно мы подсказываем новым игрокам, как этого избежать. Но если власти планеты настолько продажны, что решают пустить к себе сильные чужие банки, мы не протестуем – это их выбор. – И тут же показал, что ему надоело быть источником информации: – Почему вы называете реки Стремлениями?

– Потому что это жизнь, которая стремится с Неба в Море, – машинально ответил майор явно заученной фразой.

– Небо – это горы?

Помпилио уже изучил карту Траймонго и видел, откуда вытекают Стремления.

– В общем понимании – да, но есть и ещё одно, особое значение, – покачал головой Капсу. – Как я уже рассказывал, наши предки оказались в пустыне, которая начинается с той стороны гор и тянется до побережья, занимая всю восточную часть континента. Пустыня не могла прокормить переселенцев, более того, она их медленно убивала, и, чтобы выжить, нашим предкам пришлось преодолеть пустыню, а затем штурмовать горы. С той стороны они абсолютно безжизненные, очень крутые, но предки справились. – Он говорил так, будто видел перед собой бредущих на запад людей: голодных, усталых, измученных, но полных решимости выжить и отыскать землю для себя и своих детей. – И вот они поднялись высоко в горы – другого пути не было – и увидели гигантское озеро. Безбрежное, и я сейчас не шучу – я поднимался туда и знаю, что оно скорее море, чем озеро. Колоссальное пресноводное море с абсолютно чистой водой, которой так не хватало нашим предкам в пустыне. Они увидели озеро и то, как в его ровной глади отражается небо. Так отражается, что непонятно где оно – небо: над головами или под ногами? И наши предки поняли, что видят чудо, и назвали озеро Небом.

– Высокогорное озеро…

На той карте, которую видел дер Даген Тур, область не читалась как водоём, её просто выделили и подписали: Небо. И Помпилио решил, что речь идёт о самых высоких горах.

– Не просто озеро, мессер, – добавил капитан Чекат. – Траймонго очень красивая и необычная планета, Сады стоят на плато, горы стоят на плато, которое поднимается над плато Садов, а Небо тянется почти через весь континент. Озеро очень глубокое и чистое, и из него выходят пять рек, которые предки назвали Стремлениями. Они спустились по Стремлениям вниз и увидели Сады. А потом – Море. Небо – это наша история и наша награда, оно оценило стремление наших предков и подарило им свои Стремления.

– И вокруг каждого Стремления образовалось государство, границы которого по большому счёту совпадают с границами бассейна соответствующего Стремления?

– Совершенно верно, мессер.

– Соответственно, все Стремления вытянуты с востока на запад.

– Да, мессер, – подтвердил Чекат, хотя дер Даген Тур не спрашивал.

– Зачем в таком случае вам понадобились армии?

– Предки долго не могли определиться с границами Стремлений, – вздохнул майор Капсу. – Кроме того, плодородная земля возбуждает жадность – хочется прихватить больше… кроме того, наши предки были из разных… простите, всё время забываю правильное название…

– Дарств, – подсказал дер Даген Тур, сразу понявший, что имеет в виду Капсу.

– Да, именно так, спасибо. – Майор выдержал короткую паузу. – Мессер, я не уверен, что вам будет приятно слушать то, что было дальше.

– Если бы я отказывался слушать неприятные вещи, я бы не знал и половины того, что знаю.

Капсу улыбнулся, чуть склонил голову, показав, что оценил шутку Помпилио, и продолжил:

– Я не знаю, сколько обычно людей уходило на другие планеты во время Белого Мора, но на Траймонго прибыло очень много переселенцев. Почти полмиллиона человек. Из трёх разных дарств. При этом дар был один, но его не считали настоящим, поскольку он был сыном дара, оставшегося на Тинигерии. Многие люди не поняли, почему они должны ему подчиняться, особенно люди из других дарств. Тем не менее молодой дар счёл себя вправе разделить Траймонго на дарства и назначить их лидерами своих молодых дружков, чем выбесил адигенов из других дарств.

– Молодой дар оказался не слишком умён, – прокомментировал дер Даген Тур.

– Зато оказался суров и скор на расправу. Он попытался наказать тех, кто отказался подчиниться, и так начались столкновения. Люди отказывались ему подчиняться и даже жить рядом с ним. В результате появились не дарства, а Стремления.

– Понятно, – вздохнул Помпилио.

– Вы должны знать ещё кое-что, мессер, – неожиданно добавил капитан Чекат. – Сто тысяч человек, которые прибыли на Траймонго в последнюю очередь, на второе включение Вечной Дыры, оказались заражёнными.

– Поэтому возникло предположение, что нас хотели уничтожить, – угрюмо добавил майор Капсу. – Сначала предков отправили в пустыню, а затем прислали заражённых.

– Люди считали, что им удалось сбежать от Белого Мора, и вдруг им на голову падают больные. Да к тому же с плохо воспитанным сыном дара во главе.

– Это обстоятельство не прибавило ему авторитета в глазах…

– Людей, – закончил за Помпилио капитан Чекат. Закончил, глядя адигену в глаза. – Тех, на ком не осталось печати Белого Мора, мы называем людьми. Остальных – фага.

– У нас их называют спорки. – Однако замечание дер Даген Тура осталось без ответа.

– Сначала возникли проблемы с притязаниями молодого дара, потом люди из соседнего Стремления потребовали от фага не приближаться к своим границам, – продолжил капитан Чекат. – Но сами то и дело их нарушали… Другими словами, армии пригодились.

Некоторое время мужчины молчали, разглядывая пейзаж Садов, после чего майор Капсу спросил:

– В Герметиконе до сих пор властвуют аристократы?

– Современный Герметикон – это десятки обитаемых миров разного уровня развития и разного политического строя. Во время Белого Мора было заселено большое число планет, и многие из них по тем или иным причинам выбрали республиканскую или какую-то иную форму власти. Планет с классической формой правления много, но не большинство.

– Вы говорили, что служите в Астрологическом флоте?

– Да.

– Ищете новые планеты?

– Как правило, я изучаю уже открытые, но иногда получается стать первым.

– Это интересно, – обронил капитан Чекат. – Нас вы искали целенаправленно?

– Почему ты спрашиваешь? – усмехнулся знающий ответ дер Даген Тур.

– Потому что вы и ваши спутники вынырнули посреди океана, – ответил контрразведчик. – Не думаю, что это штатный способ прибытия на новую планету.

Рано или поздно на этот вопрос пришлось бы дать ответ, и Помпилио давно его продумал.

– Во время перехода через Пустоту возникают явления, природу которых наша наука объяснить пока не в состоянии. Мы называем эти явления Знаками. Некоторые из них безобидны и даже забавны, некоторые помогают, например ускоряют переход или же оказывают на людей благоприятное влияние. Но таких мало. Гораздо больше тех, которые способны разрушить цеппель или погубить команду. Во время перехода на Траймонго мы оказались под воздействием неизвестного доселе Знака, вследствие чего несколько членов команды, включая меня, неизвестным образом оказались на планете. Признаюсь, это было неожиданно.

– А ваш корабль? – быстро спросил капитан Чекат.

– Он не был разрушен? – почти одновременно задал вопрос майор Капсу.

– Нет конечно, – ответил Помпилио с уверенностью, о которой слушающий разговор Мерса мог только мечтать. – Этот Знак поражал членов команды, и то выборочно. Полагаю, корабль где-то на планете.

– Но вы не знаете где?

– Где бы он ни был, он скоро появится здесь.

– Вы уверены?

– Нас будут искать.

– Не ожидал, что вы будете столь откровенны, – сказал после паузы контрразведчик.

– Почему? – удивился дер Даген Тур.

– У вас возникла нештатная ситуация, возможно, ваш корабль погиб или сильно пострадал, и это обстоятельство существенно снижает вашу ценность.

– Неужели?

– Разве нет? – удивился капитан Чекат.

– Герметикон располагает огромным флотом, – с некоторой вальяжностью в голосе ответил Помпилио. – И если мы не вернёмся, через некоторое время нас начнут искать. Астрологический флот своих не бросает.

Учитывая, что Астрологический флот, как и все, кто следил за Девятнадцатой Астрологической экспедицией, пребывают в уверенности, что «Пытливый амуш» находится на другом конце Герметикона, заявление дер Даген Тура прозвучало несколько самонадеянно. Для Мерсы. А вот офицеры армии Мэя таких тонкостей не знали.

– Раз уж Герметикон явился на Траймонго – это навсегда. – И прежде чем кто-либо нашёлся с ответом, Помпилио кивнул на приближающийся к яхте катер: – Не слишком ли близко он к нам подошёл?

Офицеры резко повернулись и посмотрели на указанное дер Даген Туром судно.

– Он не один!

– Да, – кивнул Помпилио, жестом приказав алхимику отступить к надстройке.

Ситуация развивалась стремительно и, судя по всему, была идеально спланирована. Их взяли в оборот на широкой излучине: воспользовавшись тем, что военный катер отдалился чуть дальше, чем следовало, между ним и яхтой вклинилось небольшое грузовое судно, но не проскочило, как ожидал капитан яхты, а уравняло скорость, закрыв собой катер.

– Что происходит?

– Прибавь!

– Или, наоборот, притормози!

Офицеры не могли понять, как лучше выйти из-под «грузовика», и прежде чем они на что-то решились, послышался негромкий хлопок и спереди поднялся столб чёрного дыма.

– Что случилось?

– Грузовик идёт с прежней скоростью, – хладнокровно отозвался дер Даген Тур, внимательно разглядывая офицеров. – Полагаю, кто-то вывел из строя наше охранение.

А в следующий миг они увидели показавшийся из-за грузовика катер: двигатели горят, корма стремительно погружается в воду, и, чтобы спасти его, рулевой резко забирает к берегу.

– Проклятие! – Чекат потянулся за оружием.

– Я бы не стал этого делать!

«Грузовик» не только разделил небольшой конвой и вывел из строя их сопровождение, но и стал прекрасным отвлекающим манёвром. Пока все смотрели на правый борт, к левому подошли два быстрых катера и стремительно высадили на яхту абордажную команду. При этом, как обратил внимание Помпилио, вооружение нападавших составляли исключительно дубинки. Но даже ими нападавшим не пришлось воспользоваться: их появление получилось настолько неожиданным, что растерявшиеся военные Мэя не сумели оказать хоть какое-то сопротивление, показав себя с самой неприглядной стороны. Да, они находились в глубине территории союзного Стремления и не ожидали нападения, но расслабляться до такой степени было просто неприлично.

Тем не менее – расслабились.

Какое-то время они продолжили движение по реке: катера слева, «грузовик» – по правому борту, не позволяя яхте взять к берегу, но предосторожность оказалась ненужной: управление яхтой оказалось в руках ловких ребят в чёрных одеждах.

– Я бы не стал этого делать! – Огнестрельное оружие у нападавших тоже было, однако применять его они не хотели. – Не сопротивляйтесь, и никто не пострадает! Нам нужны только чужаки!

Капитан и майор неуверенно подняли руки, а дер Даген Тур едва заметно улыбнулся. И эта улыбка, которую заметил только Мерса, показала алхимику, что мессер прочитал происходящее и не имеет ничего против перехода на другое судно. В противном случае он бы уже отобрал оружие у ближайшего офицера и прикончил нападавших, которые проявили неожиданную, но весьма похвальную вежливость. Пока одни обезоруживали команду яхты и сгоняли её на корму, главарь подошёл к Помпилио и – поздоровавшись! – осведомился:

– Вас называют мессером?

Дер Даген Тур кивнул, но отвечать не стал, показывая, что ждёт продолжения.

– Моя госпожа, Феодора Коэ, сенатор Уло, просит вас стать её гостем.

Поскольку военных Мэя рядом уже не было, главарь мог себе позволить говорить без стеснения.

– Что будет, если я откажусь? – неожиданно спросил Помпилио. Спросил так, словно это его сопровождали два десятка вооружённых солдат. Мерса вздохнул, он понимал, что дер Даген Тур имеет полное право и на такой вопрос, и на такой тон, но знают ли об этом нападавшие? А самое главное, понимают ли они, что с ними будет в случае неправильного ответа?

К счастью, всё обошлось. Вряд ли главарь почувствовал угрозу – дер Даген Тур никак её не обозначил, но его отлично проинструктировали, и ответ прозвучал очень правильным, предельно вежливым тоном:

– В этом случае нам придётся уйти ни с чем.

– Хорошо, – кивнул дер Даген Тур. – Мерса, ты ничего не забыл в каюте?

– Нет, мессер.

– Значит, мы можем отправляться немедленно.

Отступление было организовано столь же тщательно, как и нападение: «грузовик» пришвартовался к яхте, его команда перешла на быстрые катера, которые резко взяли к противоположному берегу и скрылись в ближайшем притоке, сменив курс с севера на северо-восток.

– Какое-то время мы будем идти очень быстро, чтобы оторваться от возможного преследования, – рассказал главарь. – Затем вы перейдёте на более подобающую вашему положению яхту и на ней доберётесь до Стремления Уло.

– К чему был этот цирк?

Некоторое мгновение главарь смотрел Помпилио в глаза, понял, что обмануть дер Даген Тура не удалось, и честно ответил:

– Политика, мессер. Сенатор Мэя не мог просто так передать вас сенатору Уло – обязательно возникли бы острые вопросы, способные закончиться импичментом.

– Сенатор Мэя хочет усилить позиции сенатора Уло?

– Именно так, мессер. Уло сильно, и в настоящий момент только синьора Феодора удерживает Траймонго от большой войны, поэтому сенатор Мэя отдал ей свои козыри.

– Благородно.

– Да, мессер. – Главарь вежливо поклонился. – Позвольте поблагодарить вас за то, что вы нам подыграли.

Помпилио коротко кивнул.

– Простите, но разве это не чрезвычайная ситуация? – осведомился Занди, разглядывая полузатонувший военный катер.

– Судя по всему – нет, – спокойно ответил Бабарский.

– А что же?

– Мелкое недоразумение.

Которое вызвало у юноши бурю эмоций.

Занди впервые наблюдал за атакой на яхту – вообще за настоящим пиратским нападением, пусть и скоротечным, – и едва не закричал, увидев, что яхту взяли на абордаж, а сопровождающий её катер едва не потопили. Дерзость и слаженность, с которыми действовали облачённые в чёрное бойцы, так же произвели на Занди впечатление, но испугаться не заставили, ведь они были далеко от места сражения. А вот спокойная, почти равнодушная реакция Бабарского на похищение друзей юношу удивила:

– Разве мы не должны вмешаться?

– Зачем?

– Это же похищение!

– Сколько выстрелов ты слышал? – неожиданно спросил ИХ.

– Каких выстрелов? – растерялся Занди.

– Из какого-нибудь оружия, – негромко рассмеялся Бабарский, выводя катер на середину Стремления и двигаясь за быстрыми похитителями.

– А должны быть выстрелы?

– Какое же похищение без выстрелов?

ИХ понимал, что бойцы в чёрном будут очень внимательно следить за идущими следом судами, и старался держаться от них как можно дальше, на пределе видимости. Понимал, что рискует потерять их, но знал, что, если люди в чёрном заподозрят неладное, церемониться не станут.

– Так что это было?! – не сдержался Занди.

– Моим друзьям предложили пересесть на другое судно, и они согласились, – объяснил Бабарский. – Если бы мессер не захотел покидать яхту, он бы убил всех нападавших.

И объяснил таким тоном, что переспрашивать Занди не стал.

«Политические интриги…

Ты, Энди, стараешься держаться от них подальше. А мессер чувствует себя в них как рыба в воде, и это неудивительно, учитывая, что его с пелёнок учили быть политиком. Что же касается меня, то мне интриги интересны, но я в них ничего не понимаю, и потому, оказываясь в подобных ситуациях… Ладно, не буду врать – я в такой ситуации оказался впервые. Но оказавшись в ней и почувствовав определённый интерес к происходящему, я тем не менее не забывал правило, которое всегда работает: «Смотри, что делает мессер, – и поступай так же». И, разумеется, исполняй его приказы. Только в этом случае всё образуется наилучшим образом. При этом благодаря твоему, Энди, скромному поведению, которое я стараюсь копировать, в нас совершенно не видят угрозы. И крепко бы они удивились, узнав, что тихий, застенчивый «слуга» мог с лёгкостью взорвать и «грузовик», и оба катера с абордажной командой… если бы мессер приказал. Я, если честно, так и собирался поступить, когда увидел воцарившуюся вокруг суету, но мессер не приказал, все остались живы, мы пересели на другую яхту и вышли в Стремление Уло.

А дальше я уснул…»

Из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

Тихий, спокойный, а главное – мирный пейзаж. Пока – мирный.

Всё ещё мирный.

Яхта неспешно поднималась по Стремлению Уло, а стоящая на верхней палубе Феодора любовалась привычными, но никогда не надоедающими Садами и обдумывала сообщение Радбуда. Сообщение, содержащее в себе неожиданное и необычайно щедрое предложение. И если то, что рассказал сенатор Мэя, окажется правдой…

«Окажется ли правдой? Не получится ли так, что Радбуд стал жертвой мошенников или, что ещё хуже, шпионов Фага?»

Радбуд честно предупредил, что не уверен в том, что находящиеся в его руках люди – действительно чужаки, но, внимательно выслушав рассказ рыбаков, уверения абергульфских руководителей в том, что «эти идиоты не смогли бы выдумать такую историю», и прочитав доклад приставленных к гостям разведчиков, склоняется к мысли, что рассказ странных чужаков – правда. Феодора не сомневалась в благоразумии Радбуда, а значит, следует принять, что на Траймонго действительно прибыли посланники Герметикона. Судя по всему, прибыли не так, как планировали, возможно, потерпев катастрофу, но это неважно: раз появились одни – за ними придут другие.

Траймонго нашли. История планеты готовится совершить крутой поворот, и Радбуд не против, чтобы этим козырем сыграла она. Чтобы её имя вошло в учебники. Радбуд отказывается от великого шанса, потому что понимает, что, если он объявит о появлении чужаков, поведение Наамара станет непредсказуемым. Мэя и Фага в жёстком клинче. А Уло соблюдает нейтралитет, и усиление Феодоры объективно играет против войны.

– Но задачу ты передо мной поставил сложную…

Феодора не обвиняла Радбуда, даже в мыслях не обвиняла – он поступил очень правильно, просто продумывала, как ей теперь действовать. Сначала, разумеется, необходимо выяснить, действительно ли они имеют дело с представителями Герметикона, а не ловкими мошенниками. И если сомнения исчезнут, то…

«Объявить об их появлении сразу или подождать и попытаться договориться с Наамаром кулуарно? Снова собрать Сенат и вывести пришельцев на трибуну?»

Такое известие может не остановить Наамара, но заставит задуматься жителей Стремления Фага, а главное – армию. Зачем воевать, если планета вступает в новую эпоху? Открываются невероятные перспективы для всех жителей Траймонго, и для богатых, и для бедных. Мы выйдем за пределы континента и даже за пределы мира, но… Но нет никаких доказательств того, что эпоха действительно наступила, кроме слов пришельцев. А Наамар настроен воевать и, узнав о пришельцах, постарается…

«У него есть два варианта поведения: либо начать войну как можно скорее, потому что остановить её будет непросто, либо постараться захватить пришельцев или уничтожить их».

Эту опасность Феодора считала очень высокой, поэтому покинула Сенат и направилась вверх по Стремлению, приказав доставить посланников Герметикона на свою яхту, чтобы как можно скорее поговорить с ними и выяснить…

– Синьора Феодора, вас вызывает сенатор Фага, – доложил вышедший на палубу секретарь.

На Траймонго давно научились шифровать радиопередачи, и Феодора не сомневалась, что их разговор останется конфиденциальным. Но что это будет за разговор? Сенатор Фага покинул Дворец чуть раньше Феодоры, заявив Радбуду, что «ему некогда», а вызов мог означать, что его агенты каким-то образом пронюхали о пришельцах.

Держа это подозрение в уме, сенатор Уло решила начать разговор неожиданно и после обязательного вступления:

– Добрый день, Наамар.

– Добрый день, Феодора.

Вдруг спросила:

– Как поживает мама?

Сенатор Фага сбился, помолчал, но затем взял себя в руки и поинтересовался:

– Ты действительно хочешь поговорить о моей матушке?

– Я не вижу других причин выходить на связь, – спокойно ответила Феодора. – Мы недавно виделись и всё обсудили.

– Мне доложили, что ты тоже покинула Дворец.

– Срочные дела не позволили мне задержаться.

– Что за дела?

– Государственные.

– У тебя других не бывает.

– Не расслышала насчёт мамы.

– С ней всё хорошо, – сообщил Наамар. – Я же спросил, не связан ли твой срочный отъезд с событиями в Абергульфе?

– А что случилось в Абергульфе? – Феодора блестяще сыграла голосом удивление. – Ты устроил ещё один погром?

– Я не устраивал погромы.

– Они возникли сами по себе?

– Из-за глупой политики Радбуда.

– В таком случае что меня может заинтересовать в чужом городе? Тебе ведь известно, что Абергульф расположен в Стремлении Мэя?

– Но ходят слухи, что рыбаки привезли в Вонючий порт очень странный улов, – ответил Наамар, пропустив колкость мимо ушей.

– Рыбу с ногами? – не удержалась Феодора и тут же мысленно обругала себя за это замечание.

– Судя по твоему ответу, ты знаешь, о чём я говорю. – Сенатор Фага обрёл уверенность и теперь полностью контролировал разговор.

– Понятия не имею, – попыталась исправить ошибку женщина, но не преуспела.

– Феодора, ты забываешь, что мы знакомы с детства и я читаю тебя без труда.

– Если бы ты читал меня, то не затеял бы войну.

– Война объективно необходима, – убеждённо ответил Наамар.

– Почему?

– Потому что время пришло, Феодора, время пришло. И если я прав в своих подозрениях и на Траймонго действительно прилетели посланники Герметикона, то время мы потеряли. И это очень плохо.

– Не поняла? – удивилась Феодора, понимая, что Наамару удалось её смутить и завладеть разговором. – Что ты имеешь в виду?

– Чтобы отстаивать перед Герметиконом интересы всей планеты, мы должны быть едины.

– Никаких проблем, Наамар. – Феодора заставила себя коротко рассмеяться. – Тебе нужно перестать готовиться к войне и устраивать провокации. Нас всего пятеро, и мы без труда договоримся. – Пауза. – Ты ещё не сделал ничего такого, после чего нельзя было бы отступить.

– Я хочу знать, что происходит.

– Узнаешь, – пообещала сенатор Уло. – Но только после того, как я разберусь в происходящем.

– Меня не устраивает такое предложение.

– Тебя не устроило ни одно из наших предложений, так что я не удивлена.

– Из ваших?

– Я не на стороне Мэя, если ты об этом, но я не хочу войны.

Наамар помолчал, после чего угрюмо произнёс:

– Я не против того, чтобы ты разыграла этот козырь, Феодора, но я не хочу узнавать о происходящем последним.

– Могу пообещать, что узнаешь первым. Но только после того, как я во всём разберусь.

– Я тебе не верю.

– Это взаимно. – Тон Феодоры стал жёстким. – Но хочу напомнить, что это не я готовлю войну и не я устраиваю кровавые погромы. Моему слову верить можно, и оно такое: я ничего от тебя не скрою, но сначала сама во всём разберусь.

И отключила связь.

Несколько мгновений раздосадованный Наамар молча сидел перед замолчавшей радиостанцией, затем поднялся и вышел на палубу.

Его конвой находился на территории Харо, однако двигался не на север в Фага, а вверх по Стремлению – на восток, к горам, где разворачивалась основная ударная группировка его армии. Она готовилась нанести сокрушительный удар по Уло, а затем – по Суно и Мэя, но теперь…

«Всё поменялось? Или нет? Как понять? Почему Феодора так себя ведёт? Потому что… – А в следующий миг Наамара осенило: – У неё нет доказательств! Пришельцев выловили из воды! Они потерпели крушение, и всё, что есть у Феодоры и Радбуда, – их россказни! Которые можно опровергнуть».

А это значит, что его руки развязаны.

«Сейчас им нечего предложить Траймонго, но может появиться, если они проведут сепаратные переговоры и обеспечат себе преференции во взаимоотношениях с Герметиконом. В этом случае я останусь на обочине. А значит, есть два варианта развития событий. Первое: захватить пришельцев и вести переговоры лично. Второе: начать войну и победить, сделав любые договорённости между пришельцами и Феодорой ничтожными. Второй вариант дороже, а значит, имеет смысл начать с первого…»

Вторая яхта оказалась роскошнее первой.

Не потому что первая была плохой, просто она предназначалась для дорогих гостей, а эта принадлежала первому лицу Стремления. И каждая её деталь подчёркивала, что сделана вторая яхта с одной-единственной целью – радовать свою владелицу: длинная белоснежная красавица с трёхуровневой надстройкой и просторными палубами на носу и корме издалека поражала прекрасной отделкой и находилась в идеальном состоянии. Ну а тот факт, что владелица является первым лицом, а не просто очень богатой женщиной, подчёркивали четыре бронированных катера сопровождения и синее знамя Стремления Уло – не простой флаг сродни тем, что развевался над всеми судами здешних граждан, а особый штандарт, в центре которого красовался вышитый золотом герб.

Конвой дожидался их в одной из тихих бухт большого озера. Как путешественники успели увидеть, в больших и очень больших озёрах Траймонго недостатка не испытывала, а владелица – статная светловолосая женщина в длинном, по погоде лёгком, но отнюдь не игривом платье, встретила гостей на кормовой палубе. И не сочла зазорным первой начать разговор:

– Добро пожаловать в Стремление Уло, добрые синьоры.

Как уже потом понял Мерса, она хотела посмотреть, как подозрительные пришельцы отреагируют на столь уважительный приём, не покажут ли они чванливое удовлетворение, свойственное мелким мошенникам? Не показали. Мерса промолчал, поскольку, что бы ни происходило, начинать разговор должен был мессер, а Помпилио воспринял происходящее как должное. И слегка приподнял брови:

– Сенатор?

– Совершенно верно. – Она протянула адигену руку ладонью вниз. – Феодора Коэ, сенатор Стремления Уло.

– Мессер Помпилио Чезаре Фаха Мария Кристиан дер Даген Тур дер Малино и Куэно дер Салоно, – произнёс Мерса.

Дер Даген Тур поцеловал протянутую руку, выпрямился и замер, глядя женщине в глаза.

– Адиген, – улыбнулась Феодора. – Я освежала в памяти истории о мире, из которого прибыли наши предки, и знаю, что обращение «мессер» говорит об очень высоком положении даже среди адигенов.

– Я – родной брат лингийского дара Антонио, дарство Кахлес.

– Семья мессера Помпилио правит на протяжении тысячи лет, передавая титул по прямой восходящей линии, – счёл уместным добавить Мерса. – Предки мессера Помпилио получили корону из рук Первого Царя Линги. Во всём Герметиконе осталось всего пять правящих домов, чьи прямые восходящие линии не прерывались в течение столь длительного срока.

Несколько мгновений Феодора молчала, видимо, впитывая услышанное, затем жестом пригласила гостей за сервированный на троих столик – немного сыра, немного фруктов и белое вино – и, лишь расположившись в кресле, продолжила:

– То есть вы – весьма значимая персона, мессер?

Помпилио с достоинством кивнул.

– И занимаетесь разведкой?

– Я люблю познавать новое и рад, что моё положение позволяет не заниматься государственными делами, а тратить время так, как я сочту нужным.

– Можно позавидовать.

– Каждый сам выбирает дорогу жизни: в меру способностей, талантов и возможностей.

Стюард наполнил бокалы и отошёл на достаточное расстояние, чтобы собеседники могли не бояться быть услышанными. Он не походил на телохранителя, а поскольку других людей на корме не было, Мерса понял, что Феодора демонстрирует гостям своё полное доверие.

– И ещё я узнала, что люди вашего положения никому не говорят «вы».

– Только по собственному выбору.

– А я не могу говорить вам «ты».

– Таков закон.

– Разве он справедлив?

На несколько секунд повисла тишина. И Помпилио, и Мерса смотрели на неё, чуть улыбаясь, давая понять, что они своими законами довольны и ждут, что хозяйка проявит к ним должное уважение. Феодора поняла, что начало получилось не самым удачным, но выход из сложившегося положения отыскала мгновенно:

– Я разрешаю вам обращаться ко мне в соответствии с вашим воспитанием, мессер Помпилио.

Бокалы соприкоснулись, вино оказалось лёгким и пахучим, сыр – восхитительным, и Помпилио, удобнее устроившись в кресле, светским тоном произнёс:

– Хочу сказать, что геологическое строение континента вызывает удивление, а меня, поверь, поразить непросто. Жаль, что оно помешало вам развить морское судоходство, но из того, что я увидел на карте, море вам особенно ни к чему. Разве что узнать, есть ли на Траймонго другие континенты… Что же касается Садов – они восхитительны и, кажется, в полной мере отвечают понятию «земля благоденствия».

– Благодарю, мессер.

– Долго нам ещё плыть?

– Смотря где вы хотите оказаться?

– Прекрасный ответ, – кивнул дер Даген Тур. – В твоём роду было много сенаторов?

– Девять.

– Ты превосходно держишься для простолюдинки.

Мерса догадался, что Помпилио специально поддавливает Феодору, стараясь скорее составить о ней полное представление. На взгляд алхимика, подобное поведение в отношении первого лица государства могло показаться дерзким, но сенатор, к облегчению Мерсы, поняла происходящее правильно.

– Вам не удастся вывести меня из себя, мессер.

– Я и не пытался.

– То есть это ваша обычная манера поведения?

– Давай говорить о том, что действительно важно.

– Как я могу быть уверена, что вы прибыли с Герметикона? Одного лишь адигенского высокомерия для этого недостаточно. – Феодора показала, что тоже умеет быть резкой и колкой.

– Почему? – заинтересовался Помпилио.

– Потому что вы, как и я, могли посидеть в библиотеках, почитать о прошлом, узнать, как ведут себя адигены, и разработать план хитроумного мошенничества.

– В чём он будет заключаться?

– Не поняла?

– Ради чего разрабатывать план? – уточнил дер Даген Тур. – Что мне нужно? Познакомиться с тобой? Покататься на яхте? И что будет, когда выяснится, что я не тот, за кого себя выдаю? А это обязательно выяснится.

– Вы наверняка предусмотрели план бегства.

– Бегства с чем? Что мне от тебя нужно, чтобы разрабатывать столь сложную легенду?

Некоторое время Феодора смотрела Помпилио в глаза, после чего вздохнула:

– И тем не менее я была бы благодарна за более весомые доказательства, нежели одна золотая монета.

– В настоящий момент я ими не располагаю, – произнёс дер Даген Тур тоном, более подходящим для фразы: «Подними голову и посмотри, как из Пустоты выходит цеппель».

– Ваш корабль?

– Мне неизвестно его местонахождение.

– Вы не боитесь быть настолько откровенным? – В голосе Феодоры послышалось удивление.

– Я уже отвечал на подобные вопросы. В докладе не отразили ответы?

– Вы не знаете ни причин катастрофы, ни что стало с вашим кораблём?

– Я даже не знаю, была ли катастрофа.

– Но уверены, что за вами прилетят?

– Если разведчик исчезает, Астрологический флот высылает поисковую экспедицию.

– Разве не опасно рисковать целой экспедицией?

– Любая планета опасна, – ответил Помпилио, пробуя местный виноград. – Неплохо, весьма неплохо… Что же касается разведчика, то с ним может случиться что угодно: гибель старших офицеров, без которых невозможен межзвёздный прыжок, потеря хода…

– Любая планета опасна, – задумчиво повторила сенатор Уло.

– Именно так.

– Вы говорите об этом так естественно, мессер, так очевидно… а мне не верится, что передо мной сидит человек из древних легенд.

– Из древних историй, – поправил её дер Даген Тур. – Не стоит считать меня и моих офицеров сказочными персонажами.

– Как скоро будет направлена спасательная экспедиция?

– Через три месяца, не раньше.

– Почему так долго?

– Разведчик прилетает не на один день.

– Понятно. – Стюард вновь наполнил бокалы и вновь отошёл. А Феодора неожиданно для себя вернулась к теме, которую пыталась избегать: – Знаете, мессер, во мне сейчас борются абсолютно разные «я». Одна, совсем молодая, любопытная, жадная до нового, как вы, готова засыпать вас миллионом вопросов. А другая…

– А другая – сенатор, – закончил мысль Помпилио.

– Вы понимаете, – кивнула после короткой паузы Феодора.

– Поэтому я иногда радуюсь тому, что даром выпало стать брату.

– Но вы всё равно ведёте дела согласно своему положению. – Она не спрашивала, она не была дурой и понимала, что такой человек не может избегать занятий политикой.

– Но могу себе позволить отправиться в исследовательский рейд.

– Что побуждает вас рисковать собой?

– Я иду вперёд.

Сначала Феодора не поняла, что имеет в виду дер Даген Тур, даже слегка нахмурилась, но затем неожиданно улыбнулась… услышала… оценила ответ: «Иду вперёд». И мысленно согласилась: да, это важно. Сидящий перед ней аристократ мог позволить себе прожить отведённый срок в праздности, тратя время на развлечения да занимаясь политическими интригами, но вместо этого рискует головой, раздвигая границы Герметикона, идёт вперёд, потому что… не может не идти. Не хочет праздности и лени. Неинтересно.

Феодора услышала Помпилио – и поняла его, потому что тоже не смогла жить в безделье, иногда занимаясь отлично отлаженной промышленной империей, оставленной ей в наследство. Захотелось большего. Захотелось идти вперёд и вести за собой Стремление.

Она, очень богатая простолюдинка и сидящий перед ней представитель древнейшего рода, оказались очень похожи, и потому Феодора неожиданно для себя задала вопрос о главном – о будущем, о том самом «вперёд», куда они с Помпилио идут.

– Что нас ждёт, мессер?

Дер Даген Тур прекрасно понял суть вопроса и, сделав маленький глоток вина, неспешно рассказал:

– Триста лет назад, в самом начале Этой Эпохи, когда мы вновь научились совершать межпланетные путешествия и стали посещать заселённые во время Белого Мора планеты, инциденты действительно случались. Но ты должна понять: в то время все известные миры были адигенскими, и, встретив на новых планетах иную форму правления, например республиканскую, были сделаны попытки… изменить сложившееся положение вещей. Случилось три войны, однако…

– Все они были проиграны? – догадалась Феодора.

– Одна была проиграна, – ответил Помпилио, никак не выразив неудовольствия от того, что был перебит. – Две мы выиграли, но ничего хорошего это не принесло.

– Вы говорили, что межзвёздные войны экономически бесперспективны, – произнесла сенатор Уло, показав, что внимательно читала доклады офицеров Мэя.

– Вот тогда мы это и поняли, – улыбнулся дер Даген Тур. – В настоящее время мы предпочитаем с уважением относиться к сложившейся системе власти. Так что с этой точки зрения для Траймонго ничего не изменится.

– А экономика?

– Если вы решите подарить её нам – а такие случаи бывали, – отказываться не станем. К запретительным мерам отнесёмся с пониманием.

– Вам не нужны новые рынки? – не поверила Феодора.

– Герметикон – это сотня миров, из которых полтора десятка можно назвать развитыми, и ещё полтора – условно развитыми, – ответил дер Даген Тур. – Нам элементарно не хватает населения для полного освоения планет, и промышленность работает над тем, чтобы закрыть текущие потребности. О насыщении рынка речи не идёт, так что мы искренне рады каждой развитой планете. Борьба промышленных корпораций впереди, Феодора, пока пространства хватает всем.

– Ваши слова похожи на сказку.

– Просто не будет, – предупредил Помпилио. – Межпланетная торговля развивается триста лет, и вряд ли вы сразу отыщете то, что заинтересует Герметикон. Кроме того, вы находитесь на самом краю исследованного пространства, то есть торговля с вами будет сложной, но это и станет вашим плюсом – на границе Герметикона мало развитых планет, и вы сможете разгонять экономику, торгуя с окраинами, и так формировать собственный кластер. Свой межпланетный рынок.

– Траймонго развитая планета?

– Из того, что я сумел заметить, – прекрасный средний уровень. Или развитая, или условно развитая – не ниже.

– Но мы до сих пор сидим на одном континенте.

– Который великолепно обустроен, как я смог заметить.

– Да, мы постарались. – Феодора помолчала. – Перспективы открываются невероятные, будет жаль их упустить… Вам уже рассказали о наших проблемах?

– Моё появление поможет их решить.

– Ваше появление обязано всё изменить, мессер, но без доказательств сделать это будет неимоверно трудно. Сенатор Фага нацелен на войну и постарается дискредитировать вас.

– Только не в дискуссии.

– Он будет избегать прямых дебатов. Кроме того, есть ещё одна неприятная вещь, способная сыграть на руку Наамару – траймонгорцы исторически плохо относятся к Герметикону.

– Почему?

– Всё дело в нашем появлении здесь, – рассказала Феодора. – Во-первых, Вечную Дыру навели на пустыню, и, чтобы добраться до Садов, предкам пришлось совершить невероятно трудный поход, сопровождавшийся большим количеством жертв. Люди погибали в безводной пустыне, затем – в холодных скалах, и это при том, что предкам пришлось прорубить серпантин, чтобы добраться до гор, пройти через них, а затем – спускаться в Сады. Во-вторых, мы бежали от Белого Мора, но последняя партия переселенцев состояла из заражённых, которые едва не погубили тех, кто прибыл на Траймонго раньше. Как вы успели убедиться, мессер, наши предки справились со всеми испытаниями. Однако память о них осталась. Сейчас, по прошествии стольких лет, той ненависти уже нет, но вы должны быть готовы, что примут вас настороженно.

– На одной чаше весов неприязнь к Герметикону, на другой – война. Мне кажется, выбор очевиден.

– Вы говорите разумом, мессер, а Наамар будет играть на чувствах.

– Напоминать обиду, которой не было.

– Я понимаю, о чём вы говорите, мессер. И ещё понимаю, что, даже если моих предков специально отправили в пустыню, а затем послали вслед заражённых, вы не имеете к этому отношения. И потомки тех людей не имеют. Но всё это было. И хранится в нашей памяти…

– Насколько плотно ты контролируешь своё Стремление? – неожиданно спросил дер Даген Тур.

– Что вы имеете в виду? – Феодора слегка растерялась.

– Пограничная стража? Безопасность?

– Сады представляют собой огромный лабиринт из рек, ручьёв, проток и озёр, который невозможно полностью контролировать, – медленно ответила сенатор Уло. – Поэтому, несмотря на войны, пограничной стражи как таковой нет. Границы контролируют серифы. – Она бросила взгляд на алхимика, увидела в его глазах настороженность и нахмурилась: – Почему вы спрашиваете?

– Слышишь этот звук? – поинтересовался в ответ дер Даген Тур.

– Какой?

– Необычный.

– Вы здесь гость, мессер, – с улыбкой произнесла Феодора. – Вы впервые в Садах и уже знаете, какие звуки для них необычны?

Она имела право на лёгкую иронию: и по той причине, которую назвала, и потому что не слышала никаких «необычных» звуков. И потому что не знала, что разговаривает не только с адигеном древнего рода, но с человеком, прошедшим все ступени обучения Высокого искусства достижения цели и заслужившего его высший титул – бамбадао. Помпилио слышал всё вокруг, причём слышал намного лучше, чем спутники и тем более – чем сенатор. Он давно разобрался в местных звуках и сразу обратил внимание на этот, необычный, идущий не с реки.

– Прикажи объявить боевую тревогу, – спокойным тоном произнёс дер Даген Тур.

Мерса поправил воротник сюртука и прищурился.

– Вы уверены? – тихо спросила Феодора.

– Да.

– В таком случае, может, имеет смысл спуститься вниз?

– Ты иди, а я хочу подняться на самую верхнюю палубу.

– Зачем? – изумилась сенатор Уло.

– В меня они стрелять не станут. А я в них – да. А с верхней палубы обзор лучше. – Помпилио съел ещё одну виноградину и поднялся. – Прикажи дать мне оружие.

– Вы не доверяете моим солдатам?

– Я никогда не полагаюсь на тех, кого не знаю.

– А это уже то самое? – тихо спросил Занди, напряжённо наблюдая за стремительно разворачивающейся атакой.

– Судя по всему – да, – подтвердил Бабарский.

Заметив, что конвой оказался под ударом, суперкарго сбросил скорость и взял к берегу, но так, чтобы не выпускать яхту сенатора Уло из зоны видимости. При этом, как с удивлением понял юноша, ИХ оставался спокоен, словно был абсолютно уверен в том, чем закончится сражение.

– Что нам делать?

– Ждать.

– Ждать?

– Просто ждать, – подтвердил Бабарский.

– Но ведь там твои друзья.

– Мы ничем не можем им помочь, – пожал плечами ИХ, с улыбкой посмотрев на юношу. – Разве что – подгоним катер, чтобы они смогли сбежать. Если понадобится.

– А может, не понадобится? – пролепетал Занди, вздрагивая от выстрелов.

– Может, – пожал плечами Бабарский. – Скоро увидим. – И достал из сумки яблоко: – Будешь?

План атаки на конвой сенатора Уло не блистал оригинальностью и в общих чертах повторял нехитрый замысел предыдущего нападения: отсечь яхту от катеров сопровождения, взять на абордаж, захватить пришельцев и отступить на быстроходных катерах, создав комфортное преимущество перед возможной погоней. Однако нынешняя атака не была бутафорской, поэтому нападавшие не стеснялись применять огнестрельное оружие, открыв плотный пулемётный огонь по солдатам Уло, и взрывчатки не пожалели: два передовых катера уничтожили в тот момент, когда они стали обходить медленную баржу – неожиданно появившиеся на её борту боевики закидали катера гранатами. И если первый потерял управление и закрутился на месте, то второму повезло меньше – удачно заброшенная граната попала в топливный бак, и после взрыва на борту начался пожар. При этом его продолжали обстреливать и забрасывать гранатами. Замыкающие катера были атакованы с воды, вышедшими из протоки катерами: сначала по ним открыли кинжальный огонь из пулемётов, а сблизившись – так же применили гранаты. И тоже подожгли, лишив яхту Феодоры боевого охранения. Всё произошло настолько быстро, что военные Уло попросту не успели достойно ответить… или не смогли достойно ответить, показав себя такими же нерасторопными, как военные Мэя. Но тех оправдывал постановочный характер боя, а солдаты Феодоры оказались попросту не готовы.

Ещё три катера подошли к левому борту яхты и одновременно с высадкой передовой абордажной команды начали толкать яхту к барже, где находилась основная боевая группа. Рулевой делал всё, чтобы вырваться и вывести яхту в середину потока, но катерами управляли не менее опытные речники, баржа тоже не стояла на месте, и их встреча была лишь вопросом времени.

Очень короткого времени.

Которое стремительно заканчивалось.

С начала атаки прошло меньше двух минут, а блестящий конвой оказался почти разгромлен. Конвой первого лица Стремления Уло. Один катер потерял управление и отстал, три других горят. Яхту вот-вот возьмут в тиски, а её команда ведёт перестрелку с прыгающими с катеров боевиками. К счастью, пулемётный огонь стих и забрасывать яхту гранатами нападающие не собирались. Во всяком случае – пока.

– Но времени у нас мало, – пробормотал стоящий на верхнем мостике дер Даген Тур. После чего кивнул и многозначительно посмотрел на Мерсу, выдернул из рук ближайшего телохранителя Феодоры карабин и властно приказал: – Готовь патроны.

Сделал шаг, вскинул оружие и выстрелил. Рулевой крайнего катера упал. Мгновенная перезарядка, и второй выстрел – убит рулевой среднего катера. Расстояние было небольшим, для Помпилио – детским, на таком расстоянии он мог стрелять с закрытыми глазами, и это не метафора – он мог убивать выбранных врагов, ориентируясь лишь на запах и звуки движения. Потому что был бамбадао. И боевики начали умирать со скоростью досылки очередного патрона. Выстрел. Выстрел. Выстрел. Покончив с рулевыми, дер Даген Тур нашёл новую цель, которой следовало достичь, – пулемётчиков. А когда они закончились – занялся членами абордажной команды.

– Патроны!

Телохранитель не задержался, и выстрелы зазвучали вновь. И казалось, что огонь ведёт исключительно Помпилио. Во всяком случае, так казалось всем, кто стоял на верхнем мостике, не сводя глаз с дер Даген Тура и не понимая, как человек способен стрелять и так быстро, и так метко? И так хладнокровно убивать. Не понимая, что бамбадао не убивает, а достигает намеченной цели. И эта цель – не смерть врагов, а безопасность тех, кого бамбадао взял под защиту. А то, что пули разрывали сердца или пробивали головы врагов, оставалось за восприятием Помпилио. Учителя Высокого искусства достижения цели учили не только хладнокровно и безжалостно убивать, но жить с тем, что каждый выстрел – точный.

Случилось нападение на одной из планет Герметикона, сообразившие, на кого нарвались, боевики давно бы отступили, потому что идти против занявшего господствующую позицию бамбадао – самоубийство. Траймонгорцам же понадобилось чуть больше времени и, соответственно, чуть больше трупов, чтобы прийти к этой мысли, а придя к ней, они начали разбегаться. Кто-то бросился в воду, другие успели вернуться на катера, которые, в свою очередь, резко отвернули, стараясь оказаться подальше от яхты.

Помпилио проводил их взглядом и негромко произнёс:

– Кажется, всё?

И в этот момент раздался оглушительный взрыв.

Военные Уло не только прозевали атаку, но и не смогли продемонстрировать свои лучшие качества во время самого сражения – увлечённые катерами, они перестали держать под контролем правый борт яхты и напрочь позабыли о барже, на которой располагались основные силы нападавших. Сначала военные пребывали в ступоре, потом вели перестрелку с передовой абордажной группой, потом наблюдали за открывшим огонь Помпилио, точнее, за результатами огня, а потом должны были проиграть – умереть под натиском абордажной команды, но… К счастью для Уло, рулевой яхты умело маневрировал и сделал всё, чтобы не позволить барже встать борт в борт, и так выиграл немного времени. Но угроза не исчезла, баржа продолжала приближаться, а оживлённая перестрелка по левому борту полностью завладела вниманием и военных, и членов экипажа, включая капитана. Все смотрели налево, и только крик рулевого «Правый борт!» заставил капитана опомниться.

Но поздно… слишком поздно.

До баржи оставалось метров пятнадцать и не оставалось никаких сомнений в том, что суда соприкоснутся и высыпавшие на палубу боевики ворвутся на яхту. А их было много, очень много, не менее четырёх десятков, и они уже открыли огонь, пытаясь расстрелять тех, кто находился на мостике, они готовили абордажные крюки и с нетерпением ждали, когда окажутся на борту яхты, они… Они и представить не могли, что их замысел испортит невысокий, худощавого сложения очкарик, который высунется из укрытия на одно лишь мгновение – чтобы бросить в баржу небольшой, размером с ручную гранату, предмет.

Очкарика мало кто заметил – он появился всего на мгновение.

И никто не оценил исходящую от него угрозу, потому что не видели, что очкарик не просто спрятался за стену, а лёг на палубу и закрыл голову руками. Отчаянно при этом ругаясь последними словами, что совершенно не вязалось с его интеллигентным обликом.

Никому даже в голову не могло прийти, что скромному очкарику доводилось сжигать гигантские боевые цеппели.

На верхнем мостике на ногах устоял только Помпилио.

Мощная ударная волна сильно тряхнула яхту, после чего судно как безумное закачалось на поднятых волнах, но ни то, ни другое не могло смутить опытного цепаря. К тому же цепаря, ожидавшего чего-то подобного. Траймонгорцы посыпались на палубу, а дер Даген Тур с улыбкой посмотрел на баржу: в её левом борту зияла огромная пробоина, через которую машинное отделение заливала вода. Ни о каком преследовании речи больше не шло, и даже к берегу рулевой не успевал – баржа уверенно шла на дно. Что же касается яхты, она отделалась выбитыми по всему правому борту стёклами, погнутыми переборками и одной сломанной мачтой.

Ну и прыжками по воде.

– Что это было? – испуганно спросила Феодора, которой Помпилио галантно помог подняться на ноги. – Бомба?

– В нас выстрелили из пушки? – предположил один из телохранителей.

– Или мы напоролись на мину?

Тратить время на разъяснения дер Даген Тур не стал.

– На барже преследователей что-то взорвалось, – сообщил он Феодоре. – Кстати, мы едва не прозевали атаку с правого борта.

– Само взорвалось? – Сенатор прищурилась на готовую перевернуться баржу.

– Рано или поздно узнаем, – ответил Помпилио, бросив быстрый взгляд на поднявшегося на верхний мостик Мерсу. – Ничего не сломал?

– Всё в порядке, мессер, благодарю вас, – отозвался алхимик, поправляя очки. – Пара синяков.

– Вас сбросило вниз? – Феодора, как и остальные траймонгорцы, не заметила исчезновения Мерсы, решила, что он упал на палубу и потому среагировала весьма эмоционально: – Вам нужно к врачу.

– Чуть позже, синьора сенатор.

– Почему? – не поняла Феодора.

– Потому что бой ещё не закончился, – ответил дер Даген Тур, перезаряжая карабин. – Звук не исчез.

– Какой звук?

– Вот этот.

Возможно, не окажись на борту яхты Помпилио, появление воздушных кораблей произвело бы на военных Уло куда большее впечатление. Возможно, действуй оба отряда нападавших синхронно, у военных Уло, да и у самого Помпилио возникло бы намного больше проблем. Возможно. Однако история не знает сослагательного наклонения, и потому получилось так, как получилось: прилетевший отряд воздушных судов не мог поддержать речную ударную группу, а военные, услышав презрительное восклицание дер Даген Тура: «Недоцеппели!» – посмотрели на летающие корабли если не его глазами, то без страха – просто как на очередную цель. Каковой они и являлись. К тому же целью они были не очень сложной: воздухоплавание делало на Траймонго первые, самые робкие шаги, и выглядели машины, во всяком случае, на взгляд Помпилио, – нелепо. То ли местные изобретатели не додумались до аэропланов, то ли не сумели создать действующий образец, но появившиеся воздушные суда представляли собой невнятную смесь цеппеля и воздушного шара – находящийся в жёстком баллоне газ поднимал машину с подвешенной снизу длинной платформой; а управление осуществлялось с помощью рулей и рудиментарных крыльев. Но, несмотря на общую примитивность конструкции, каждый «недоцеппель» был вооружён, и пулемётчики уже начали давать пристрелочные очереди. Карабин до них не добивал, и это обстоятельство заставило дер Даген Тура поинтересоваться:

– У нас есть чем ответить?

– Пулемёты! – опомнился один из телохранителей, возможно – главный.

– Тогда чего ждёшь?! – рявкнул Помпилио. – Немедленно к бою!

Но прежде чем телохранитель бросился исполнять приказ, к яхте подошли два катера – починивший рули и справившийся с пожаром – и открыли пулемётный огонь по летающим машинам.

– Ну, что же, значит, нам опять придётся остаться в стороне, – подвёл итог Бабарский, наблюдая за улетающими машинами. Какое-то время они пытались обстреливать яхту, но, после того как сбили две из них, развернулись и взяли курс на север. – Не думаю, что ты сильно этим расстроен.

– Совсем не расстроен, – не стал скрывать Занди. – Зато теперь я понимаю, почему вы были так спокойны.

Учинённый дер Даген Туром расстрел произвёл на юношу неизгладимое впечатление. Даже большее, чем грандиозный взрыв, отправивший на дно здоровенную баржу. Взрыв… ну, это просто взрыв: их катер закачался на волнах, но и только. А вот эффектная и эффективная стрельба, необычайная меткость, с которой Помпилио поражал врагов, не могла оставить равнодушной. Тем более – мальчишку.

– А я смогу так же?

– Хочешь стать выдающимся стрелком? – рассмеялся ИХ.

– Разве это плохо?

– Поверь: умение метко стрелять – не главное достоинство мессера. Он не мечтал стать бамбальеро, но, когда решил, что это ему нужно, стал великим бамбальеро.

– Кто такие бамбальеро?

– Долго объяснять. Но что они умеют, ты сейчас видел.

– И долго мессер этому учился?

– Несколько лет.

– Конечно, он ведь богат и знатен, – не удержался юноша.

– И богат, и знатен, – подтвердил Бабарский. – Но в Химмельсгартне это не имеет никакого значения – титулы Высокого искусства получают только те, кто их действительно достоин.

– Неужели? – прищурился Занди.

– Разве тебе не хватило демонстрации? – прищурился в ответ ИХ. Сражение закончилось, однако яхта и два оставшихся на ходу катера пока оставались на месте, видимо, решали, что делать дальше, и Бабарский решил провести юноше краткий экскурс в историю одного из самых почитаемых искусств Герметикона. – Но если не хватило, то слушай. Когда Эдуард Инезир создавал Империю, он одержал много славных побед. Но дважды крепко обломал зубы: о целую планету – Лингу и об одну из областей Кааты – Химмельсгартн. Там, на Холмах Хоэкунс состоялась битва, которую называют «Три дня Учителей». За трое суток непрерывных боёв целая армия не смогла взять ни один Холм. Ни один. – Бабарский выдержал паузу. – Создавая Империю, Эдуард Инезир дважды пошёл на компромисс: Линге он предложил автономию, а бамбальеро – переселиться на другую планету.

– Зачем вы это рассказали? – спросил юноша.

– Затем, Занди, что, когда у школы такая история, ей плевать на знатность и богатство учеников. Мессер – представитель одного из самых древних родов Герметикона, и он прошёл все ступени Высокого искусства, преодолел такие испытания и тренировки, которые больше походят на изощрённые издевательства. И то, что ты только что видел, – малая часть того, что он умеет.

– Вы уже видели такие машины? – тихо спросила Феодора, продолжая смотреть на север, туда, куда улетели воздушные суда.

– Не такие, – поморщился Помпилио. – Намного лучше. Вы находитесь в самом начале пути.

– Не мы, – покачала головой сенатор. – Существование летающих машин стало для меня неприятным сюрпризом.

– Кто-то готов к войне лучше тебя?

– Да, – поколебавшись, признала Феодора. – Его солдаты лучше обучены, и у него есть неожиданное оружие.

Они вызвали подмогу, но, поскольку не было никаких оснований ожидать повторной атаки, яхта неспешно – со скоростью самого тихоходного катера сопровождения – продолжила путь вверх по Стремлению Уло. На них оглядывались: все знали, что это яхта Феодоры, и слух о том, что она подверглась нападению, распространялся со скоростью радиоволн. Поэтому сенатор оставалась на верхнем мостике, куда принесли кресла и столик, – демонстрировала, что с ней всё в порядке. И старалась вести светскую беседу.

– Вы прекрасно стреляете, мессер.

– Я этому учился.

– И весьма хладнокровны.

– Это наследственное.

– Почему вы позволили моим людям захватить себя?

– Я уже отвечал.

– Да, пожалуй… – Она помолчала. – Возможно, вы спасли мне жизнь, мессер.

– Скорее всего, так оно и есть.

– Спасибо, что ответили без ложной скромности.

– В ней нет нужды. – Помпилио огляделся: – Бутылка белого была бы кстати… и ещё: куда мы направляемся теперь?

– В горы, – коротко ответила Феодора.

– Там безопаснее?

– Сады прозрачны, их трудно контролировать. А в горах очень мало тропинок между Стремлениями, и там невозможно воевать. А к Небу вообще запрещено подходить с оружием – так решили предки.

– Запрет соблюдается? – осведомился дер Даген Тур.

– Да. Небо свято для всех траймонгорцев, там нельзя проливать кровь.

– А нападать на сенатора?

Некоторое время Феодора молчала, после чего усмехнулась:

– Боюсь, в том, кем стал Наамар, виновата я.

«Я твёрдо убеждён, что не совершил ничего сверхъестественного. Ну подумаешь, взорвал баржу… Ну, немного чересчур нитробола, совсем чуть-чуть лишнего… В оправдание могу сказать, что яхту покачивало, никаких измерительных инструментов у меня под рукой не оказалось, поэтому собирать бомбу пришлось «на глазок». К тому же не скрою, я немного нервничал, поскольку баржа приближалась, нас собирались брать на абордаж, а в ближнем бою выдающиеся способности мессера были бы несколько нивелированы. А так всё закончилось самым благоприятным образом: баржа затонула, сражение выиграно.

К сожалению, расспросов избежать не удалось. Когда всё улеглось и мы продолжили путь, началось обсуждение случившегося. Сначала, разумеется, синьора Феодора и два старших офицера – капитан и начальник охраны – заговорили о настоящем герое дня – мессере Помпилио. Всех их… впрочем, кого я обманываю? Всех находившихся на борту яхты людей интересовало, где мессер научился так стрелять? В силу врождённой скромности мессер отвечать не хотел, но, видя искреннее восхищение в глазах траймонгорцев, снизошёл до рассказа о Высоком искусстве достижения цели, едва не забыв упомянуть, что достиг в нём невероятного титула бамбадао. А таковых, как ты, Энди, наверняка помнишь, во всём Герметиконе меньше двух десятков. Рассказ траймонгорцы выслушали с благоговением, что объяснялось и продемонстрированным умением, и тем, что мессер – большой мастер риторики и умеет рассказывать так, что его слушают, затаив дыхание. Затем начальник охраны зачем-то начал хвастаться местным пистолетом, полагаю, в надежде услышать мнение мессера. И мне стало скучно, поскольку помимо всего прочего в мои обязанности входит работа с коллекцией бамбад мессера, после которой все возможные варианты огнестрельного оружия кажутся в лучшем случае забавной самоделкой. Бамбада – это вершина оружейного искусства, она сделана непревзойдённым мастером под конкретного бамбальеро и учитывает не только его физические данные, но даже черты характера. И даже я, человек сугубо мирный, впервые взяв в руки бамбаду, почувствовал – именно почувствовал, что это не оружие, а произведение искусства.

Но я отвлёкся. Итак, начальник охраны начал показывать мессеру пистолет. И тут я хочу ещё раз отметить выдержку и воспитание мессера, который вежливо рассмотрел показываемое, а в какой-то момент даже взял это в руку, оглядел ствол и спросил: «Мерса, как думаешь, что сюда подойдёт?» И только тут офицеры поняли, что всё это время я находился рядом. Кажется, они удивились. Я же оценил сплав – неплохой, но не идеальный – и предположил, что «тигриный коготь» оружие использовать сможет, но продержится не более двух десятков выстрелов. Мессер сказал, что согласен, а капитан кивнул мне и прошептал синьоре Феодоре, что я – «Тот самый, который взорвал баржу». Я сделал вид, что не расслышал реплику, однако синьора Феодора заинтересовалась и спросила, как мне это удалось. Я ответил, что удачно бросил подобранную гранату. И что вообще очень неплохо бросаю, а иногда – просто блестяще. Ответ был воспринят с недоверием, и Феодора перевела взгляд на мессера. Разумеется, мессер не стал рассказывать траймонгорцам о том, что многие мои пуговицы и находящиеся в карманах безделушки содержат в себе полезные смеси, но напомнил, что я – алхимик.

«Очень хороший алхимик, – уточнил мессер. – Мерса, скажи, чем ты усилил действие гранаты?»

Пришлось выкручиваться на ходу.

«У меня был с собой пузырёк с «синим мангустом», мессер, а он отлично себя чувствует во время взрыва».

«Вы обсыпали им гранату?» – уточнила синьора Феодора.

«Нет. Я примотал пузырёк к гранате куском ткани».

«Вы полны сюрпризов, синьор Мерса».

«Это моя работа, синьора сенатор».

Капитан и начальник охраны переглянулись, они знали, какой мощности должен был быть заряд, чтобы так сильно повредить баржу. Переглянулись и, надеюсь, преисполнились уважением к выдуманному мною «синему мангусту».

«Ваша работа – взрывчатые вещества?»

«Мерса – мой бортовой алхимик, – произнёс мессер. – Он занимается всем. Но в первую очередь он – крупный учёный».

Признаюсь, мне было настолько приятно услышать столь высокую оценку моих заслуг из уст мессера, что на какое-то время я растерялся. И лишь через несколько секунд сподобился ответить: «Благодарю». Синьора Феодора внимательно на меня посмотрела, после чего перевела взгляд на мессера и произнесла: «Вы умеете подбирать людей». Я хотел сказать ей, что служить мессеру – большая честь, но подумал – и промолчал. Она производит впечатление умной женщины, а значит, сама понимает…»

Из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

Кира не знала, зачем пришла в каюту Галилея Квадриги. Возможно, зацепилась за оговорку Аурелии о том, что пребывающий без сознания астролог тем не менее слышит всё, что происходит вокруг. Слышит и запоминает. Или просто пропускает через себя. Возможно, потому что рыжей требовалось выговориться, но не пустоте и не воображаемому собеседнику, а кому-то живому, настоящему, и безгласный Квадрига показался ей идеальным кандидатом. А возможно, потому что Кире некуда было больше идти. Надежда, которая давала ей силы последние дни, стала призрачной, таяла в дымке неопределённости, а известие об астероиде окончательно подкосило рыжую.

Она пришла, попросила Аурелию выйти – ведьма, надо отдать должное, не стала задавать ненужных вопросов – и осталась наедине с Галилеем. Некоторое время смотрела на него – бледного, с заострившимися чертами лица, до подбородка укрытого простынёй, после чего прошла к иллюминатору и, глядя на безоблачное, глубоко лазоревое траймонгорское небо, произнесла:

– Твои глаза закрыты, дыхание ровное, кажется, ты спишь, но я надеюсь, ты меня слышишь. Очень надеюсь, что слышишь. Аурелия сказала, что это не сон, что ты прячешься от того, что уже случалось и может случиться ещё, и если это так – это твой выбор. Как всё, что ты делал, Галилей, – это твой выбор. Но твои глаза закрыты, и если ты по какой-то причине не узнал голос, то с тобой говорит Кира дер Даген Тур. Ты меня знаешь. Может, не так хорошо, как моего мужа – Помпилио, но знаешь. Ты знаешь, кто я, и знаешь, зачем я пришла – просить тебя. Это не значит, что я наступаю на свою гордость, это значит, что я понимаю, как тебе нелегко сейчас. Точнее, я не понимаю как, но понимаю, что тяжело. Потому что все мы чувствуем себя не очень уверенно. Потому что мы не в походе – мы в испытании. Я не знаю, говорила ли с тобой Аурелия, а если говорила, то рассказывала ли она тебе о том, что происходит. Но на всякий случай повторю: мы потеряли Помпилио. И не только его: после выхода из Пустоты мы недосчитались Помпилио, Бабарского, Мерсу и пятерых цепарей. И самое ужасное – мы пока не знаем, где их искать, и лишь надеемся, что они не остались в Пустоте. Кстати, планета называется Траймонго. И ещё мы можем лишь надеяться, что если они на планете, то с ними всё в порядке, что они не застряли посреди океана, не разбились о скалы и не умирают от жажды в пустыне… – Сбилась. Но тут же взяла себя в руки. – Прости. Я нервничаю. Мне очень страшно. Не за себя, а потому что я должна его найти, понимаешь? Галилей! – Рыжая резко повернулась и пронзительно посмотрела на астролога. Но на её глазах не было слёз. И страха в них не было. Только ярость. – Я. Должна. Найти. Помпилио. – Очень медленно, потому что скулы сводило, произнесла Кира. – И я сделаю для этого всё. Я не позволю тебе лежать и прятаться от мира, потому что ты мне нужен. Потому что с этим не справится никто, кроме тебя. И ты мне поможешь. Я пока не знаю, как тебя поднять, но не оставлю тебя в покое. А я – адигена, Галилей. Той Киры Дагомаро, которую ты знал на Кардонии, больше нет, я – Кира дер Даген Тур, я – адигена, я – жена своего мужа, и если для его спасения мне придётся распилить тебя на куски – я, не задумываясь, распилю тебя на куски, Галилей. Я сделаю всё, чтобы ты спас Помпилио. И ты его спасёшь. Хочешь ты этого или нет, боишься показать нам себя нового или нет – мне плевать: ты встанешь и сделаешь. Потому что мне это нужно и я этого добьюсь. – Пауза. – Не позволяй мне обвинить тебя в том, что не должно произойти. – Ещё несколько секунд тишины. – Помпилио тебе верит, Галилей, потому что ты его друг. И тот, другой, кем бы он себя не считал, – тоже друг моего мужа. – Кира глубоко вздохнула. – И ещё. У нас мало времени. К Траймонго летит астероид, и через несколько дней здесь случится катастрофа планетарного масштаба. Нужно отыскать Помпилио до того, как она произойдёт.

Она закончила. Сделала шаг к двери, но остановилась, услышав едва различимое.

– Добрый Маркус, – прошептал Галилей, не открывая глаз. – Добрый Маркус.

На мгновение Кира решила, что астролог очнулся, вернулась к койке, присмотрелась и вздохнула – он всё ещё был в забытьи. Но слова она разобрала отчётливо.

«Он молится? Или просит Праведника о помощи?»

Ответ на этот вопрос знал только Квадрига, но, дважды обратившись к покровителю Линги, Галилей замолчал. Дыхание его вновь выровнялось. И вновь стало едва различимым.

«Ничего, это только начало…»

Кира вышла в коридор и посмотрела на Аурелию.

– Я не подслушивала, – тихо сказала ведьма.

– Я знаю.

Эти слова Аурелии не понравились:

– Думаете, я бы не рискнула?

– Думаю, у нас другие отношения.

Ответ остудил ведьму. Аурелия помолчала, затем чуть склонила голову:

– Извините, адира. И… Спасибо вам за эти слова. Для меня они очень важны.

– Всё в порядке, Аурелия, мы все немного нервничаем.

– Мы с вами – особенно, – очень тихо добавила ведьма.

– Да. – Рыжая вздохнула. – Скажи, Галилей говорил хоть что-нибудь, пока ты была рядом с ним? Неважно что, пусть даже бессвязные выкрики.

– Нет, – насторожилась Аурелия. – При вас он что-то сказал?

– Два раза произнёс: «Добрый Маркус», – ответила Кира и слабо улыбнулась: – Думаю, это хороший знак.

– Что он заговорил?

– Что он обратился к нашему покровителю. – И рыжая машинально, сама того не заметив, прикоснулась к висящему на груди медальону. То ли к нему, то ли к Помпилио. – Добрый Маркус любит лингийцев и не оставит нас даже здесь, на краю Герметикона.

Кира обратилась к покровителю не фанатично, а естественно, с надеждой, но не с единственной, обратилась к тому, в чьей помощи не сомневается, но не собирается уповать лишь на неё, и продемонстрированная ею спокойная искренность веры заставила Аурелию решиться:

– Вы позволите вопрос, адира?

– Конечно, – с некоторым удивлением ответила Кира.

– Он личный и может показаться вам дерзким, – предупредила Аурелия.

– Даю слово, что отнесусь к нему с уважением. Я вижу, что вопрос для тебя важен.

– Очень важен, адира. – Ведьма помолчала. – Я знаю, что вы воспитывались в атеистической семье…

– Скорее, мои родители придерживались агностических взглядов, – мягко поправила её Кира. – Так будет точнее.

– Вы разделяли их убеждения?

– Да.

– Но потом изменили им?

Теперь взяла паузу Кира.

Улыбнулась, оценив проявленную ведьмой смелость, помолчала, обдумывая ответ, и медленно произнесла:

– Я изменилась, Аурелия, изменилась ещё там – на Кардонии. Я потеряла всё, а потом – всё нашла. Не сразу, но нашла. Но в тот момент, когда я всё потеряла и почувствовала себя абсолютно одинокой, я неожиданно поняла, что есть возможность одинокой не быть. И ещё я поняла, что он всегда рядом, просто мы не всегда его замечаем. Не всегда верим в то, что он рядом.

– Я увидела, что ваша вера искренняя, адира, и потому удивилась, – объяснила ведьма. – Простите, если мой вопрос задел вас…

Кира жестом показала, что извиняться не стоит, и продолжила:

– Помпилио стал очень важным примером, Аурелия. Ты ведь знаешь, что мой супруг очень силён – и внутренне, и физически, он умён и необычайно уверен в себе, он способен отыскать выход из любого, даже самого скверного, положения, но при этом – верит. Он не любит это показывать, но верит, и вера придаёт ему сил. – Кира помолчала и неожиданно улыбнулась, вспомнив, как её паровинг раскачивался на километровой высоте, глядя носом вниз, и вместе с ним на тонком стальном тросе раскачивалась её жизнь. – Однажды мне стало очень-очень страшно, я была в опасности, но при этом знала, что нужно делать, чтобы спастись. Нет… пожалуй, не чтобы спастись, чтобы выйти из ситуации с честью. Спастись я могла, выпрыгнув с парашютом, но я не хотела так. Я решила рискнуть. Но перед этим я… Я попросила Доброго Маркуса. Впервые в жизни. По-настоящему искренне. А самое главное – машинально и очень естественно. Я обратилась к Доброму Маркусу, и мне неожиданно стало спокойно. Словно я отдала Праведнику все ненужные мысли, сомнения, переживания, неуверенность и благодаря этому сумела полностью сосредоточиться на том, что должна делать. – Ещё одна короткая пауза. – Я вывела паровинг из самого крутого пике, которое только возможно. Я думаю, что никто, кроме меня, не смог бы сделать ничего подобного. Я – очень хороший пилот, и у меня получилось. Я знаю, что спаслась и спасла экипаж лишь благодаря своему мастерству, но мне приятно думать, что Добрый Маркус стоял за моей спиной и улыбался, глядя, как я справляюсь. Сама справляюсь. А он смотрел и улыбался, потому что Добрый Маркус любит лингийцев.

Она не была ни лингийкой, ни адигеной, ни олгеменой. Когда-то. Однако сейчас перед ведьмой стояла истинная олгемена, абсолютная адигена и урождённая лингийка. И оставалось лишь догадываться, как Помпилио дер Даген Тур сумел разглядеть всё это в растерянной, потерявшей всё кардонийской девчонке.

– Вы справились, адира.

– И намерена справляться впредь. – Рыжая в упор посмотрела на ведьму: – Ты хочешь поверить?

Аурелия вздрогнула – она не ожидала, что Кира прочтёт её настолько легко. Однако лгать не стала:

– Многие спорки обижены на Создателя, считая, что он отвернулся от нас, оставив один на один с Белым Мором. И я долгое время думала… примерно так и не принимала Его. И ещё, скрывать не буду, меня, как и всех моих сестёр, переполняла гордыня. Ведь я не совсем обычный… человек. – Аурелия бросила быстрый взгляд на Киру и с облегчением убедилась, что слово «человек» не вызвало у рыжей никакой реакции – она приняла его как должное. – Я умею много больше других, и это заставляло меня считать себя выше остальных. Однако в этом путешествии что-то изменилось. Я хорошо исполняю свои обязанности, адира, но внутри я… растеряна.

– Ты полюбила обычного человека, Аурелия, и это обстоятельство неожиданно показало тебе, что ты – тоже обыкновенный человек. Ты не равна Ему, как привыкла думать, и пока ещё не свыклась с этой мыслью.

– А если не свыкнусь?

– Тогда ты не сможешь быть вместе с Мерсой, потому что всегда будешь считать его ниже себя. Или он не сможет с тобой.

– Вы не смогли бы остаться с мессером, если бы не стали олгеменой, адигеной и лингийкой, – очень тихо сказала ведьма, глядя рыжей в глаза.

– Я не смогла бы остаться со своим мужем, если бы не любила его всей душой, – ответила Кира, не отводя взгляда. – Только это имеет значение.

– Спасибо, адира, – едва слышно произнесла Аурелия.

Ответить рыжая не успела. По общей связи объявили:

– Адира Кира, капитан Дорофеев просит вас подняться на мостик.

Рыжая ободряюще улыбнулась ведьме и поспешила на зов, а оказавшись на мостике, сразу поняла причину срочного вызова – прямо по курсу виднелись высокие горы.

– Пустыня закончилась?

– Судя по всему, да, адира, – кивнул в ответ Дорофеев.

– Хорошо, – улыбнулась Кира. – Мне давно приелся её унылый вид.

– Полностью разделяю ваше мнение, адира. И уверен, что в горах мы отыщем больше жизни, чем в пустыне. Или – за горами.

– Ведь куда-то же они гонят нефу. И где-то её перегоняют.

– Вряд ли в самих горах, – произнёс капитан. – Они очень высоки. По предварительным расчётам, многие пики поднимаются на пять-шесть километров, а самые высокие – на семь-восемь.

– Пройдём через них?

– У нас нет другого выбора.

– К тому же первые переселенцы прошли через них пешком, – весело добавил подошедший Аксель. – Неужели мы не сможем повторить их путь на цеппеле?

– Горы тянутся через весь горизонт, полагаю, рассекают континент с севера на юг, – добавил Дорофеев. – Хочется верить, что они не занимают весь запад континента, а представляют собой гряду.

– А вдруг там тоже пустыня? – предположила Кира.

– Не может быть, – тут же ответил Дорофеев.

– Почему?

– Горы – это всегда вода, адира, таков непреложный закон. А поскольку по эту сторону, то есть на восток от гряды, рек нет, можно предположить, что все они направлены на запад.

– Стремления, – вспомнила Кира рассказанное радистом слово.

– Что? – не понял Аксель.

– Реки стремятся с гор вниз, – объяснила рыжая. – Текут так быстро, что местные назвали их Стремлениями.

– Отличное предположение, адира, – одобрил Дорофеев. – Мне нравится.

– А раз все реки текут на запад, жизнь сосредоточена там, – закончил Аксель. – По ту сторону гор. – Помедлил и продолжил: – В которых мы будем очень заметны.

– Другого пути у нас нет, – пожал плечами капитан.

– Что будем делать, если нас обнаружат? – спросила Кира.

– По обстоятельствам. Если гражданские – пройдём мимо, потом скажем, что не заметили. Если военные, видимо, придётся выходить на связь. – Дорофеев улыбнулся. – Не воевать же нам с ними, в конце концов.

– Да уж, – пробормотал Аксель. – У них и без нас проблем хватает.

А Кира тяжело вздохнула.

Новости разносятся быстро, плохие новости – ещё быстрее, а скандальные – со скоростью лесного пожара, и Феодора не сомневалась в том, что к вечеру во всём Траймонго не останется того, кто бы не знал о нападении на её конвой. А значит, следует продумать линию поведения, решить, что следует говорить, а о чём умолчать. И самое главное – кого обвинить в атаке? Потому что важно не само обвинение, а последствия.

Несмотря на полную уверенность в том, что за нападением стоит Наамар, никаких доказательств у Феодоры не было, а уверенность в суде не предъявишь. Вот и получается, что, выдвинув обвинения против сенатора Фага, можно или оказаться посмешищем – если Наамар потребует подтвердить свои слова, или, если Наамар не станет отрицать причастность к атаке, – придётся объявлять Фага войну. Чего Феодора категорически не желала. К счастью, вольно или невольно Наамар ей подыграл: все пойманные участники нападения оказались наёмниками из разных Стремлений, и все они оказались людьми, а не фага. И все рассказывали, что их наняли для захвата богатого, хорошо охраняемого груза. Все получили щедрый аванс и жёсткий приказ ни в коем случае не стрелять в «крупного лысого мужчину». Во всём остальном дозволялось действовать по обстоятельствам. Не было никаких сомнений в том, что командиры наёмников правду знали, однако они частью погибли, частью ухитрились бежать, и допросить их не представлялось возможным. Оружие у боевиков оказалось выпущено в Уло и Мэя, а воздушные машины официально не производили ни в одном Стремлении. Другими словами, ни один след не вёл в Фага, и обвинения против Наамара ничем не подкреплялись.

Тем не менее поговорить с сенатором следовало. И поговорить так, чтобы он понял, как сильно перегнул палку.

– Ты совсем сдурел? – мягко осведомилась Феодора, едва услышала в наушниках голос Наамара.

И улыбнулась, когда старый приятель ожидаемо окрысился:

– Как ты со мной разговариваешь?

– Так, как ты заслуживаешь.

– Я не собачка, чтобы служить.

– А я не мишень для твоих бандитов.

– Каких ещё бандитов?

– Которых ты отправил меня убить.

– Не понимаю о чём ты.

– Главное, что я понимаю.

– Раз понимаешь – докажи.

– Достаточно того, что я знаю.

– Кому достаточно?

Они очень давно знали друг друга и иногда, тет-а-тет, позволяли себе вести разговоры совсем по-детски. В каких-то случаях это выглядело оправданно. В каких-то – забавно. Однако сейчас Феодора была слишком зла для подобной манеры общения.

– Моё мнение для тебя ничего не значит?

Они не видели друг друга, но долгое знакомство позволило Наамару представить, как выглядит Феодора, как она смотрит, как горят её глаза, и ответить другим тоном:

– Тебе не следовало так поступать со мной. Я предложил честную сделку.

– Я попросила немного времени.

– Его у нас нет.

– Ты считаешь, что нет. Я считаю, что есть. И в результате ты подсылаешь ко мне убийц!

– Я не подсылал…

– Они стреляли по яхте из пулемётов!

Сенатор Фага промолчал.

– Им запретили причинять вред только «крупному лысому мужчине», а со всеми остальными, включая меня, между прочим, «обращаться в соответствии с обстоятельствами»! И ты говоришь, что не подсылал ко мне убийц?

Тишина в эфире.

– Вот я и спрашиваю: ты совсем сдурел?

Наамару очень хотелось оборвать разговор и дождаться, когда женщина успокоится. Ещё Наамару очень хотелось ответить, но он понимал, что любое его слово вызовет бурную реакцию Феодоры, разговор превратится в скандал, а сенатор Фага этого не хотел. Поэтому только сопел в эфир, ожидая, когда у сенатора Уло закончатся обвинения. Но их оказалось не очень много, и вскоре последовал вопрос:

– Ты так и будешь молчать?

– Поверь, приказ был совсем другим, – буркнул Наамар. – Я понимаю, что ты в ярости, но ты знаешь, что я никогда…

– Значит, тебе не следовало нанимать таких идиотов.

– Прости.

– Я действительно в ярости.

Комментировать это заявление сенатор Фага не стал. Помолчал ещё чуть и негромко поинтересовался:

– Они действительно из Герметикона?

– Да, – нехотя ответила Феодора – отпираться не имело смысла. – Я поговорила с ними и уверена, что они – разведчики Герметикона. – Рассказывать о высоком положении Помпилио она сочла неуместным. – Разведчики в хорошем смысле: они ищут новые планеты.

– Это они сказали?

– Я им поверила.

– Хорошо, – не стал спорить Наамар. – Я доверяю твоему чутью.

– Проблема в том, что они никак не могут подтвердить свои слова, – продолжила Феодора. – Прибытие на Траймонго произошло нештатно, они не знают, как и почему оказались в Море и где их корабль.

– Он мог погибнуть?

– Да.

– Что в этом случае?

– В течение трёх месяцев прилетит поисковая экспедиция.

– Своих не бросают?

– Да.

– Значит, при самом плохом развитии событий мы вернёмся в большой мир через три месяца… Сколько там планет?

– Под сотню.

– И наверняка есть более развитые, чем Траймонго.

– Есть.

– Я не спрашивал.

– Но выслушал мой ответ.

Жёсткий тон показал сенатору Фага, что Феодоре не нравится его отрывистая манера разговора, и следующие слова он произнёс намного мягче:

– Надеюсь, ты простишь мне некоторую взвинченность.

– К тому же ты не понимаешь, как твои боевики не сумели воспользоваться эффектом неожиданности и подавляющим превосходством в огневой мощи, – язвительно добавила Феодора.

– Означают ли твои слова, что ты отказываешься от сотрудничества?

– Смотря что ты подразумеваешь под сотрудничеством.

– Я согласен на такой вариант: ты немедленно разворачиваешься и привозишь посланников Герметикона в Сенат. Мы собираемся на экстренное заседание, о причине которого пока не будем объявлять широкой публике, и решаем что делать. Пусть посланники Герметикона выступят перед всеми сенаторами, и каждый из нас решит, стоит ли им доверять.

– Звучит разумно, – согласилась Феодора.

– Я рад, что ты согласна с моим предложением.

– Ещё не согласилась: у меня есть условия.

– Какие?

– Ты прекращаешь мобилизацию, выводишь войска из Стремления Харо, то есть от моих границ, и прибываешь в Сенат без оружия в сопровождении не более десяти телохранителей. Тоже безоружных. От границы тебя будут охранять мои люди.

– Ты ведь понимаешь, какую глупость только что сказала? – мрачно спросил Наамар.

– Ты планировал меня убить, так что радуйся, что после этой выходки я готова дать тебе гарантии неприкосновенности.

– А всё остальное?

– А всё остальное станет твоим шагом к достижению взаимного доверия и мира на Траймонго.

– Это твоё окончательное решение?

– А ты на что рассчитывал?

– В таком случае я сообщу остальным сенаторам, что ты захватила посланников Герметикона и собираешься использовать их в интересах Стремления Уло.

– Сенаторы уже обо всём осведомлены. Все, кроме твоего прихвостня Габриса – ему можешь рассказать. – Феодора усмехнулась – так, чтобы собеседник услышал, – и продолжила: – Нападение показало, что тайна раскрыта, и я немедленно сообщила южанам о происходящем.

– Надеюсь ты понимаешь, что все жертвы, которые теперь будут, – на твоей совести? – с нажимом спросил сенатор Фага.

– Надеюсь, ты понимаешь, что проиграл?

– Я не умею проигрывать.

– Всё когда-нибудь случается впервые.

– Феодора! – не выдержал Наамар.

– Что?

– Ты не оставляешь мне выхода.

– А ты мне оставил?

– У тебя есть пространство для манёвра.

– Я не хочу войны, а ты – хочешь. Вот и всё пространство.

Наамар помолчал, причём довольно долго – Феодора терпеливо ждала, – после чего угрюмо сказал:

– Я не соглашусь на столь унизительные условия.

– А на какие согласишься?

– Я должен подумать.

– Что это значит? – теперь надавила сенатор Уло, и Наамар прекрасно понял суть вопроса.

– Это означает, что я даю слово… я даю слово тебе, что до принятия решения не предприму никаких шагов. И я даю слово, что, прежде чем что-либо предпринимать, я сообщу тебе, какое решение принял. Каким бы оно ни было.

Уточнять ничего не требовалось: Наамар никогда не нарушал слово, которое давал Феодоре. За свою жизнь он обманул множество людей, но её – никогда.

– Сколько времени тебе нужно?

– Сутки.

– Я поднимусь в Небо, но не уйду далеко – дождусь твоего решения в Парящем замке. Если оно будет таким, каким я хочу, то возвращение в Сенат не займёт много времени.

– Хорошо.

– И… поверь, Наамар, перспективы перед Траймонго открываются невероятные. И чтобы воспользоваться ими, нам следует быть едиными.

– Я учту твои слова, – пообещал сенатор Фага. – Поговорим через сутки. Или раньше.

– Поговорим, – подтвердила Феодора.

Отключившись, она несколько минут сидела в кресле молча, бездумно разглядывая микрофон, затем вызвала радиста и приказала установить связь с сенатором Мэя.

– Радбуд.

– Феодора, – голос выдавал крайнее волнение сенатора Мэя. – С тобой действительно всё в порядке?

– Я распорядилась отправить тебе радиограмму.

– Я хотел поговорить, услышать твой голос.

И два последних часа его радисты постоянно вызывали яхту.

– Прости, я была занята. Решила, что радиограммы будет достаточно. – Женщина улыбнулась. – Но со мной действительно всё в порядке. Я жива, здорова, не ранена и даже почти успокоилась.

– Как это случилось?

– Неожиданно, – ответила Феодора. И честно добавила: – Нападение было прекрасно спланировано, мы должны были проиграть и потерять пришельцев, но Помпилио оказался блестящим стрелком.

– Настолько блестящим, что в одиночку отбил нападение? – рассмеялся Радбуд.

И сильно удивился, услышав короткое:

– Да.

– Неужели?

– Теперь мои офицеры ходят за ним по пятам и просят научить хоть чему-нибудь.

– Значит, тебе повезло, – протянул сенатор Мэя.

– А его алхимик одной гранатой потопил баржу.

– Попал в боезапас?

– Сказал, что усилил её какой-то смесью, но я думаю, врёт. Скорее всего, он смешал её из того, что нашёл под рукой.

Заявление произвело впечатление:

– Мы знали, что технологии Герметикона превосходят наши, – произнёс Радбуд. – В противном случае, мы прилетели бы к ним.

– Согласна. – Феодора улыбнулась. – Я поднимусь в Небо и проведу ночь в Парящем замке. Я выдвинула Наамару условия, о которых мы договаривались: отвести войска и прекратить мобилизацию, он попросил на размышление сутки и пообещал, что не будет ничего предпринимать.

– Ты ему веришь?

– Он дал слово.

– Лично тебе? – уточнил сенатор Уло.

– Да.

– Значит, у нас есть сутки, – подытожил Радбуд. – Надеюсь, Наамару хватит ума принять правильное решение. В конце концов, речь идёт о нашем общем будущем.

– Ты можешь объяснить, что произошло? – Наамар показал Тарлеку владеющую им злость, но чётко дал понять, что сдерживает её. Пока сдерживает. – Почему я вынужден выслушивать ироничные замечания сенатора Уло? – Полковник опустил голову. – Как получилось, что тщательно продуманная операция… Ты ведь говорил, что она тщательно продумана, ведь так?

– Да, синьор сенатор, – подтвердил глава военной разведки.

– Так как получилось, что тщательно продуманная операция провалилась? Ты ведь планировал использовать эффект неожиданности и уверял, что численный перевес будет на твоей стороне.

– В настоящий момент я не могу ответить на ваш вопрос, синьор сенатор, – произнёс Тарлек, наконец-то решившись посмотреть Наамару в глаза. – Подробный рапорт будет у меня не раньше утра, а до тех пор мы можем лишь анализировать слухи и сплетни, которые уже окутали эту историю.

– И что говорят сплетни?

– Что нападение развивалось в точном соответствии с планом: мы устранили боевые катера и попытались взять на абордаж яхту, однако телохранители сенатора Уло сумели отбить атаку передовой группы, а потом им повезло подорвать баржу.

– Сумели… повезло…

– Именно так, синьор сенатор…

– Я знаю, что именно так! Знаю! – рявкнул в ответ Наамар. Помолчал, рассеянно перебирая лежащие на столе документы, чуть успокоился и продолжил: – Мне трудно поверить, что безмозглые охранники Феодоры неожиданно проявили незаурядное мастерство. Во всех подробностях разузнай, что произошло во время атаки.

– Да, синьор сенатор.

– И поскольку не получилось взять этих двоих, то я хочу заполучить третьего. Того, который сбежал от тупорылых серифов Мэя. Где он сейчас?

– Полагаю, он тайно следует за своими друзьями, – уверенно ответил Тарлек. – Собирает информацию о Траймонго и готов при необходимости оказать им полную поддержку. Например, в побеге.

– Ты прав, – согласился Наамар. – Какую награду мы предложили за его поимку?

– Пятьдесят тысяч золотом, синьор сенатор.

– Подними до ста. Но обязательно укажи, что объект должен оказаться в наших руках целым и невредимым. И за каждый волос, который упадёт с его головы, мы будем отрезать по пальцу.

Горы, как раньше, скальная стена континента, не просто появились на горизонте – они его заняли. Протянули с севера на юг причудливо изломанную линию, чётко обозначив восточную границу Садов. Но не границу мира: как выяснили путешественники, богатые полезными ископаемыми горы были плотно заселены и застроены рудниками и заводами. Жить там было сложнее, чем в благословенных Садах, но и зарабатывали рабочие гораздо больше простых траймонгорцев.

– Плыть ещё не менее пяти часов, – сообщила поднявшаяся на верхний мостик Феодора. – Горы высоки, поэтому видны издалека.

– Я это понял, – кивнул дер Даген Тур. – Но даже издалека они производят впечатление.

– Поверьте, мессер, вблизи они тоже не оставят равнодушным.

– Не сомневаюсь.

Они по-прежнему находились на верхнем мостике, однако это был верхний мостик другой яхты: часа через два после нападения путешественники оставили повреждённое судно и перебрались на резервную яхту, чуть меньшего размера, но столь же роскошную. И на этот раз их сопровождало целых шесть катеров, два из которых были весьма крупными.

– Как далеко мы углубимся в горы?

– Можно сказать – совсем не углубимся, – улыбнулась Феодора. – Парящий замок находится рядом с Садами.

– Ты специально решила остановиться в нём?

– Я его люблю и выделяю из всех своих домов. Но сейчас – да, специально. Замок находится недалеко, но при этом хорошо защищён.

– Недалеко, чтобы иметь возможность быстро вернуться во Дворец?

– Да, мессер, вы всё поняли правильно. Я выставила Наамару условия, и, если он их примет, – попрошу вас выступить перед Сенатом и всем Траймонго. Надеюсь, вас это не затруднит?

– Ни в коем случае. Но ты не веришь, что Наамар примет условия.

– Я очень на это надеюсь, – ответила сенатор Уло, глядя на горы. – Очень.

– Из того, что я успел заметить, можно сделать вывод, что Наамар отлично подготовился к войне, намного лучше вас. Его солдаты обучены, его оружие хорошо, его разведка действует эффективно и дерзко. Он знает, чего хочет, он знает, как этого добиться, и со стратегической точки зрения глупо останавливаться на полпути.

– Вы рассуждаете, как адиген, – заметила Феодора.

– Ты сама сказала, что Наамар – из рода даров, – произнёс Помпилио. – И то, что он спорки, точнее – фага, как вы их тут называете, ничего не меняет – он думает, как адиген.

– Война неизбежна?

– Неизбежна только смерть, – отрезал дер Даген Тур. – Адигена можно переубедить.

– Боюсь, что сделать это будет затруднительно. – Феодора помолчала. – Вы можете мне не верить, мессер, но большую часть неприятностей Траймонго создают фага. Всё началось с того, что это именно они развязали первую на планете войну – после того как простолюдины отказались признавать власть молодого дара.

– Он должен был так поступить, – вздохнул Помпилио.

– Именно должен?

– Да, – подтвердил дер Даген Тур. – Обязан был попытаться установить свою власть, но молодость и отсутствие опыта не позволили ему победить.

– Вы бы этого хотели?

– Мне безразлично, – пожал плечами Помпилио. – Но в умном адигенском правлении нет ничего дурного, и те планеты, на которых адигены сумели создать дарства, неплохо развивались. С другой стороны, я знаю примеры отличных цивилизаций, созданных в республиканских мирах, и потому не хочу спорить о преимуществах того или иного политического устройства.

– Спасибо, мессер, – склонила голову Феодора. – Заканчивая экскурс в историю, хочу рассказать, что когда молодой дар понял, что ему не совладать со всем миром, войны прекратились. Он объявил, что отказывается от притязаний на корону дара, однако в Стремлении Фага сохраняется скрытый адигенский строй. Там, разумеется, идёт постоянная грызня между наиболее знатными семьями, но верховную власть прямые наследники дара держат крепко.

– Было бы глупо ожидать чего-то иного, – выдал свой вердикт Помпилио. – И посмотрел женщине в глаза: – Но ты рассказала не всё.

– Вам настолько интересна древняя история?

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да. – Феодора ответила коротко и вновь замолчала. Она явно не хотела обсуждать то, на что намекал дер Даген Тур. А он, в свою очередь, привык узнавать все детали происходящего.

– Ты отказала Наамару.

– Трижды.

– Он не убил соперника… потому что не смог до него добраться?

– А должен был убить? – слабо улыбнулась сенатор Уло.

– Я бы убил, – пожал плечами Помпилио.

– Доводилось?

– Чуть-чуть не успел.

Она вздрогнула. А потом вздрогнула сильнее – когда поняла, что дер Даген Тур не шутит и считает нормальным добиваться своего даже таким способом.

– Вы… вы убили?

– Я ведь сказал: не успел, – напомнил Помпилио. – Она пообещала бросить его и вернуться ко мне.

И Феодора неожиданно поняла, что таинственная «она» не спасала соперника дер Даген Тура от неминуемой смерти, а исправляла ошибку – она хотела быть с Помпилио. Она его любила.

– И сдержала слово?

– Тоже не успела. – В голосе дер Даген Тура послышался отголосок такой боли, что Феодора вновь вздрогнула. – Она погибла. Они погибли. И похоронены вместе.

– Мне жаль.

– То прошлое умерло. – Помпилио выдержал короткую паузу. – Наамар знает, что ты на втором месяце?

– Откуда… – Феодора широко распахнула глаза. – Но как?

– И политик, и бамбальеро обязан быть внимательным, а меня учили и тому и другому и учили, поверь, хорошо. И продолжая наш разговор: поскольку Наамар не добрался до соперника, я предполагаю, что мы говорим о Радбуде. Точнее, я знаю, что мы говорим о Радбуде, поскольку ни один адекватный глава государства не отдал бы меня соседу, даже нейтральному… Для того чтобы поделиться таким козырем, должны быть очень веские причины.

– Мы знаем друг друга с детства, – рассказала Феодора, кутаясь в палантин. К вечеру на воде стало прохладно. – Мы трое знаем друг друга с детства: я, Радбуд и Наамар. Мы не росли вместе, но часто виделись – Траймонго не такой уж большой мир, и, поскольку наше детство пришлось на тихую эпоху, без войн, родители не имели ничего против нашей дружбы. Они и сами часто встречались на светских мероприятиях. – Женщина помолчала. – Обычно детская дружба не превращается ни во что серьёзное, но у нас получилось иначе. Мы продолжали общаться до тех пор, пока Наамар не захотел на мне жениться. И его не успокоило даже то, что я отказывала всем. Он был очень разозлён и обижен. Трижды разозлён и обижен.

– Да, ты его крепко задела, – со знанием дела произнёс Помпилио. – Но почему Радбуд к тебе не посватался?

– Это помешало бы его политической карьере. И лишило бы её меня.

– Политической карьере, – кивнул дер Даген Тур.

– Считаете, что женщина не имеет на неё права? – жёстко спросила Феодора.

– Мне безразлично, – второй раз за вечер сказал Помпилио. – Но мне любопытно, как ты собираешься растить ребёнка? Втайне? Без отца?

Феодора долго, почти минуту, пронзительно смотрела на адигена, а затем… А затем подумала, что лучше бы он её ударил.

«Грандиозно.

В отличие от тебя, Энди, я это определение использую очень редко, но когда вижу нечто действительно достойное – не стесняюсь использовать.

Грандиозно.

Природа изрядно пошутила над траймонгорцами, подарив им огромный, удивительно богатый и плодородный континент – Сады, но сделав необычайно трудным доступ к Морю и горам, которые они называют Небом. И если необходимость выхода в Море следует признать сомнительной – как мы с мессером поняли, поблизости нет ни другого континента, ни крупных архипелагов, а торговать траймонгорцы выучились по своим бесчисленным рекам, то доступ к Небу им был жизненно необходим. В горах находится львиная доля рудников и предприятий первичной переработки. И даже заводы и фабрики, на которых происходит высокий передел – чтобы упростить и облегчить логистику. И если технологии позволяли ставить фабрику в Небе – её ставили в Небе.

Я так подробно рассказываю, Энди, чтобы ты понял, что движение между Садами и Небом очень интенсивное и не прекращается ни на минуту. И чтобы не удивлялся, когда увидишь это грандиозное место – большой порт Шикадури, столицы Стремления Уло. А если не увидишь, то чтобы представил его благодаря моему описанию.

Плато, на котором стоят горы, возвышается над Садами примерно на двести метров, и с этой высоты падает мощный поток, образуя водопад невероятной красоты и мощи – ещё более красивый, чем водопад у Абергульфа. Водопад приходит в очень большое озеро, весьма длинное, около двадцати километров, и примерно шести километров шириной. На озере стоят два порта: Северный и Южный, названия соответствуют берегам, на которых их воздвигли, – да, с фантазией у местных так себе, а отвесные стены плато в районе портов, усеяны различными приспособлениями для перемещения людей и грузов. И это, поверь, не жалкий лифт в Абергульфе. Я видел грандиозных размеров подъёмники, на которые можно установить паротяг, а то и несколько паротягов; мощные краны и даже трубы, по которым вниз отправляют сыпучие грузы; и другие трубы, меньшего диаметра – газо- и нефопроводы. И около каждого порта выстроен мощный железнодорожный узел, видимо, для того, чтобы облегчить нагрузку на водный транспорт.

Грандиозно.

Перевалочный пункт между Небом и Садами Уло напоминает сферопорты развитых планет, ведущих обширную межзвёздную торговлю, а возможно, и превосходит их. И если в остальных Стремлениях устроено так же, то траймонгорцы могут по праву гордиться своими достижениями.

Наша яхта подошла к пассажирскому причалу, находящемуся довольно далеко от стены, мы пересели в автомобили и на них добрались до подъёмника. И на них же въехали на подъёмник. Путь наверх не занял много времени, а там, к некоторому моему удивлению, оказались довольно сносные дороги, по которым мы добрались до Парящего замка.

И поверь, Энди, он не просто великолепен, он – одно из чудес света. Или – чудес Герметикона. Мессер, конечно, заметил, что в отделке замка не хватает изысканности, но с инженерной точки зрения Парящий замок – совершенство, которым следует восхищаться…»

Из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

– Что же произошло сегодня в Стремлении Уло? – Радиоведущий задал вопрос намеренно громко, желая завладеть вниманием слушателей, и ему это удалось: едва ли не все находящиеся в зале люди обернулись и посмотрели на подавшее голос радио.

– Верни музыку, – попросил работяга из дальнего угла, но на него зашикали, и радио осталось настроенным на новости.

– Очевидцы, которых было предостаточно, в один голос твердят, что стали свидетелями настоящего сражения с использованием пулемётов, бомб и даже удивительных летающих машин, которые пытались атаковать идущую к столице яхту сенатора Уло. Вдумайтесь: яхту сенатора!

– К счастью, синьора Феодора не пострадала, – взял слово второй ведущий.

– Какая разница?! Атакована яхта сенатора! Да к тому же – летающими машинами!

– Которые видели только очевидцы, – скептически уточнил второй.

– Видели все очевидцы, – парировал первый. – И все одинаково описывают летающие машины.

– И что это значит?

– Фага давно готовятся к войне и, вполне возможно, придумали летающие машины. А мы понятия не имеем, как с ними бороться.

– На этот раз они ушли несолоно хлебавши.

– А что будет в следующий? А что будет во время войны?

– Разве она началась?

– А разве нападение на сенатора не повод для войны?

– На яхту сенатора!

– Нам повезло, что не случилось непоправимого. – Первый ведущий выдержал короткую паузу: – Только что поступило срочное сообщение из Центрального управления серифов: фага среди нападавших нет, и все они – наёмники, собранные со всего Траймонго.

– Всё запутывается, – прокомментировал новость второй ведущий. – Но фага не было и среди погромщиков, а никому, кроме их сенатора, беспорядки в Мэя и Суно не нужны.

– Мы не можем обвинять фага без доказательств. А значит, будем ждать результатов расследования.

– Но ведь мы можем предполагать, – произнёс второй. – И если наёмников отправили не с целью убить Феодору, то, может быть, они собирались захватить посланников Герметикона? О появлении которых ходят слухи по всему Траймонго.

– Этого мы точно доказать не сможем, – буркнул первый.

– Или нападение организовали сами пришельцы, ведь у них наверняка есть летающие машины.

– У нас начинается межпланетная война?

– Какая буйная фантазия, – поморщился Бабарский. Последние выводы радиоведущих ему не понравились, однако фразу ИХ произнёс негромко, только для Занди.

Посетители таверны продолжали внимательно прислушиваться к радиоприёмнику, изредка обмениваясь впечатлениями, поэтому на реплику Бабарского никто не обратил внимания.

– А что им остаётся? – так же тихо ответил юноша. – Они мало знают.

– Ну, да, ну, да…

Дождавшись окончания боя, ИХ велел медленно пройти мимо дрейфующей яхты – «Они могут перекрыть реку и устроить тотальную проверку» – и пришвартоваться в километре вверх по течению.

«Будем надеяться, что их не пересадят на наземный транспорт».

«Вряд ли, – ответил Занди. – Теперь они точно пойдут в Небо, а по Стремлению – самый быстрый и короткий путь».

«Почему в Небо?»

«Там безопасно. А Парящий замок – неприступен».

Бабарский решил довериться юному напарнику и не ошибся: вскоре мимо них проплыла яхта Феодоры, на верхнем мостике которой расслабленно полулежал в кресле дер Даген Тур. Преследование возобновилось: катер суперкарго вновь двигался в километре позади яхты, и, лишь убедившись, что Помпилио и Мерса пересели в автомобили и отправились к подъёмнику, ИХ сказал, что пора заняться делами.

В первую очередь – ужином, поскольку «От еды всухомятку у меня делается изжога и возобновляются желудочные колики, а это верные симптомы хронической карамандарской диареи, хорошо, что ты о ней не слышал». Они отыскали таверну, из которой прилично пахло, заказали то, что не вызвало у Бабарского подозрений, и как следует поели. В результате ИХ подобрел, и даже услышанная передача не сильно испортила его настроение.

– А еда здесь и правда толковая. Местные бычки дают настолько хорошее мясо, что даже мой слабый желудок с ним справился.

Сначала Занди хотел сказать, что за время их знакомства маленький болезный суперкарго с аппетитом ел всё подряд без всякого вреда для организма и, кажется, мог бы переварить даже гвозди, но не стал. Потому что вспомнил предыдущие причитания Бабарского и понял, что это его обычная манера разговора. Вместо этого юноша постарался отрешиться от бубнящих радиоведущих и осведомился:

– Что теперь?

– Теперь нужно избавиться от катера, пока его не объявили в розыск.

– Ты хочешь продать катер, который скоро начнут разыскивать серифы? – удивился юноша.

– Нужно же выручить за него хоть какие-то деньги, – объяснил ИХ.

– Это… разумно… – протянул Занди, мысленно поражаясь столь низкому предложению, однако Бабарский объяснил, что имеет в виду:

– Не волнуйся, я не собираюсь продавать катер честному человеку. Найдём такого, который изменит его так, что родная мама не узнает, и продадим с большим дисконтом.

– У катеров нет матерей.

– Я – образно.

– Но эти люди… – Юноша прищурился: – Ты не боишься иметь дело с бандитами?

– Ну… опасаюсь, конечно, но, с другой стороны, надо же когда-то познакомиться с изнанкой вашей замечательной планеты?

– Познакомиться? Мне кажется, ты знаешь об изнанке намного больше, чем все наши бандиты.

– Тогда к чему твой вопрос?

– Ты никого не знаешь на Траймонго.

– Люди разные, а бандиты везде одинаковы, – спокойно объяснил ИХ, глядя юноше в глаза. – Если видел двух-трёх, значит, видел всех. Я знаю, что ими движет, и знаю, как с ними говорить. Все они жадные, подлые, не приспособленные к созиданию твари. Абсолютно бесполезные для общества отбросы, не достойные ничего, кроме презрения.

– Но ты ведёшь с ними дела, – заметил Занди.

– Они для общества бесполезны, а мне иногда бывают нужны, – объяснил суперкарго. – Главное – выбрать правильного контрагента.

– Ты уже об этом говорил.

– А ты учись. Глядишь, пригодится. Хотя надеюсь, что нет.

– Почему?

– Потому что тебе лучше выучиться и стать честным человеком.

– А ты разве не честный?

– Честный, – уверенно ответил ИХ. Однако уточнил: – Но помимо честности у меня есть и другие таланты.

В числе которых значилось потрясающее чутьё на людей. Занди это уже понял, но сегодня убедился в этом в очередной раз.

Поужинав, они вернулись на катер и медленно поплыли вдоль частных эллингов, заполонивших всю береговую линию. Плыли очень медленно, поскольку сидящий на носу Бабарский внимательно разглядывал и сами эллинги, и тех, кто в них работал, оценивая людей по одним лишь ему известным критериям. Пару раз приказывал юноше глушить двигатель, но, посмотрев, как на это реагируют люди, качал головой и говорил следовать дальше. И лишь минут через сорок, когда Занди мысленно смирился с тем, что они впустую потратят время, Бабарский жестом указал на эллинг – ничем не примечательный и, на взгляд юноши, ничем не выделяющийся среди остальных. Тем не менее спорить Занди не стал и подвёл катер к причалу, на котором курил и о чём-то думал брюнет лет сорока. Причём думал он настолько увлечённо, что никак не среагировал на пришвартовавшийся к его собственности катер. И соблаговолил открыть рот лишь после того, как усевшийся рядом ИХ вежливо произнёс:

– Добрый вечер.

– Вечер, – не особенно дружелюбно отозвался брюнет. – Я сейчас докурю и уйду.

Но не пошевелился.

– Дома ждут на ужин? – осведомился ИХ, который предусмотрительно уселся с подветренной стороны, чтобы дым летел прочь.

– Старуха у меня строгая. Если опоздаю – буду есть холодное жаркое.

– Настоящая хозяйка.

– Такая уж мне досталась.

– Отсюда можно будет на чём-нибудь уехать?

Вопрос брюнета не удивил.

– В километре к югу находится станция, из неё раз в час поезд в город идёт.

И Занди понял, что Бабарский привёл их точно по адресу.

– Что скажешь? – продолжил ИХ, по-прежнему не глядя собеседнику в глаза.

Они перешли на язык опытных, понимающих друг друга с полуслова людей, и юноша не сразу догадался, что разглядывающий горизонт ИХ поинтересовался у брюнета мнением о катере. А когда понял, хотел удивиться, мол, как так, он же его не осмотрел, а ещё через секунду догадался, что владелец эллинга сидел на причале всё то время, что они подходили, и ему нет нужды рассматривать судёнышко.

– Хороший. И, похоже, очень быстрый.

– Двигатель толково выставлен, – согласился ИХ. – Идёт идеально.

– Документы в порядке?

– Документов не будет. – Других бумаг у Бабарского не было, и он решил их приберечь.

– Откуда пригнал?

– Из Абергульфа.

– Здесь его искать не будут.

– Мне он больше не пригодится.

Брюнет тоже понял, что имеет дело с человеком опытным и тёртым, определил его как вора средней руки из Мэя, переспросил себя – так ли? Ответил утвердительно, выстучал трубку о пирс и перешёл к делам:

– Даю пятьсот.

– Соглашусь на тысячу ассигнациями и хорошую наводку.

– Что за наводка?

– У меня скоро документы протухнут. Нужны очень хорошие.

– Хорошие стоят дорого.

– Поэтому и наводка нужна хорошая.

– То есть деньги есть?

– То есть заплатить смогу, – уточнил ИХ. – Накопил.

– Все вы прибедняетесь, – хмыкнул владелец эллинга. – Что за пацан?

– Сын, – не задумываясь, ответил Бабарский. – Старший мой.

– Чего вы натворили? – И тут же уточнил: – Мне – плевать, но люди спросят, а я не хочу отправлять вас к тем, для кого это важно. Если вы не понравитесь или натворили то, что люди считают неправильным, – вас выгонят. Или убьют.

– Искать будут катер, не нас, – уверенно ответил ИХ. – Нас никто не знает, и мы ничего не творили.

Брюнет помолчал, обдумывая услышанное, затем проворчал:

– Тысяча и наводка?

– Тысяча и наводка, – подтвердил Бабарский.

– Пойдём в эллинг, – сказал брюнет, поднимаясь на ноги. – А то я и правда на ужин опоздаю.

– О чём вы думаете, капитан? – вдруг спросила Кира, продолжая рассматривать высоченные горы, меж которых рулевой осторожно вёл цеппель.

Осторожно, однако без робости, уверенно, поскольку «Пытливому амушу» не раз и не два доводилось ходить через горы, и опытный рулевой прекрасно понимал все опасности, которые могут их подстерегать. Сейчас цеппель летел примерно в трёх километрах над уровнем моря, и все надеялись, что на такой высоте им не встретятся поселения траймонгорцев. Но всё равно внимательно вглядывались вперёд. А радист слушал эфир, однако связь здесь оставляла желать лучшего и ничего, кроме помех, ему не доставалось.

– Я думаю об упорстве, адира, – помолчав, ответил Дорофеев. – И о жажде жизни. О том, как несколько столетий назад пришедшие из пустыни люди штурмовали эту твердыню. Вряд ли у них было альпинистское оборудование и хорошее снаряжение. Зато у них был скарб, животные, дети, старики…

– И упорство.

– И упорство, адира, – согласился Базза. – Я думаю, вдоль дороги осталось много могил.

– Уверена в этом, капитан.

– Но они дошли. И построили дом на той стороне. – Пауза. – На Траймонго живут очень упорные люди.

Потому что преодолеть лежащую под ними гряду казалось невозможным.

Сначала – вертикальная двухсотметровая стена «плато на плато», преодолев которую переселенцы упирались в скалистые горы, проход в которых ещё нужно было поискать. И проходы эти вели ещё выше. Поначалу казалось, что безжизненность гор являет собой естественное продолжение безжизненности пустыни, что единственное их отличие – отсутствие удушающей жары, которую сменил ветер – настолько сильный, что некоторые его порывы сбрасывали в пропасти людей и даже повозки. Казалось, что они просто сменили один кошмар на другой, но, углубившись в горы достаточно далеко, увидели наконец ледяные «шапки», и робкая надежда отыскать пригодную для жизни землю превратилась в уверенность.

Помимо необыкновенного строения «плато на плато» континент мог похвастаться ещё одной уникальной особенностью: колоссальный горный хребет сложился таким образом, что все выходящие из него реки текли на запад, что и превратило вторую половину континента в пустыню.

И это было особенно обидно, потому что воды на Траймонго хватало. И даже с избытком. В этом путешественники – современные путешественники – убедились, пройдя через линию заснеженных пиков, к счастью, выше трёх с половиной километров подниматься не пришлось, и увидев колоссальных размеров… озеро? Или море? Но может ли море лежать так высоко? Получается, может: высоко в горах, шириной в двадцать с лишним километров, оно тянулось через весь горный массив с севера на юг, представляя собой гигантский резервуар пресной воды. Очень холодной, очень чистой воды, в которой, как в невероятном размерах зеркале, отражалось небо.

Открывшееся зрелище настолько потрясло Дорофеева, что он распорядился лечь в дрейф и несколько минут команда «Пытливого амуша» наслаждалась видом невероятного горного моря. Бескрайнего. Полного жизни и дарующего жизнь.

– Их упорство было вознаграждено, – прошептала Кира, представляя, каким счастьем стал для переселенцев выход к пресному морю.

– Им предстояло переправиться на ту сторону, – заметил капитан.

– Здесь растут деревья, – ответила рыжая. – С этой стороны не очень большие, а с той, уверена, они отыскали достаточно материала для плотов.

– Пожалуй, – не стал спорить Дорофеев. – Но вряд ли они здесь остались: вода есть, но земли недостаточно. Они пошли дальше и нашли подходящую для жизни местность.

– Уверены?

– Они не вернулись, – улыбнулся Базза. – Если по ту сторону гор лежит пустыня, людям пришлось бы вернуться к озеру.

– Пожалуй, вы правы…

А в следующий миг прозвучал голос поднявшегося на мостик радиста:

– Капитан, эфир ожил.

Гигантское озеро создавало гигантское открытое пространство, и радисту удалось поймать передачи нескольких радиостанций, несмотря на то что они, судя по мощности сигнала, находились далеко и очень далеко от озера.

– Что за передачи? – спросил Дорофеев.

– Те, которые ближе к нам – производственные. Судя по всему, в горах расположено довольно много промышленных районов и отдельно стоящих рудников. Между ними идёт активный обмен информацией: добыча и обогащение руды, логистика…

– Я понял, – поднял руку капитан. – Что ещё?

– На Траймонго развитая сеть радиостанций и, если я правильно понял рекламу, через пять минут начнётся большой выпуск новостей.

– Отлично! Послушаем!

Дорофеев галантно пропустил Киру вперёд и сопроводил в радиорубку, в которую они успели как раз к началу передачи:

– Сенатор Харо заявил, что нерешительная и неоднозначная позиция сенатора Уло вызывает сожаление и недоумение. Нежелание синьоры Феодоры осудить агрессивное поведение Стремлений Мэя и Суно развязывает им руки и способно разрушить мир на Траймонго.

– То есть агрессоры – Мэя и Суно? – уточнила Кира.

Несмотря на то что её отец был видным политиком на родной планете рыжей, а супруг – на её нынешней родной планете, Кира не очень хорошо считывала лицемерные пропагандистские штампы, и Дорофеев уточнил:

– Пока война не началась, определить агрессора сложно, особенно нам, не знающим подоплёки происходящего. Однако тон высказывания меня смущает и заставляет думать, что сенатор Харо лукавит и это он готовит агрессию.

Несколько мгновений рыжая обдумывала слова капитана, мысленно согласилась с ним и грустно улыбнулась:

– Так странно: мир скоро погибнет, а они собираются воевать. Их возня кажется такой… – Она пошевелила пальцами, подбирая нужное слово. – Кажется такой нелепой.

– Они не знают о грядущей катастрофе, адира, – мягко напомнил Дорофеев. – Поэтому сейчас их возня весьма серьёзна. От неё зависят жизни людей.

– А теперь вернёмся к главной новости дня и, возможно, недели – нападению на яхту сенатора Уло. Рассказы свидетелей уже прозвучали в экстренных выпусках, и из их рассказов вырисовывается весьма интересная картина. Свидетели единодушны в том, что нападавшим удалось смять охрану сенатора, и только потрясающая меткость одного из телохранителей не позволила им захватить яхту…

– Помпилио! – не сдержалась Кира. – Добрый Маркус нас не оставил – Помпилио жив!

Имя мессера в сообщении не прозвучало, да и не могло прозвучать, но капитан радостно поддержал рыжую:

– Да!

Потому что не мог представить, чтобы кто-то ещё сумел в одиночку отразить нападение.

– Он жив!

– И, как я понимаю, был целью нападения, – продолжил Дорофеев.

– Вы думаете? – В голосе Киры не было страха, она знала, что сделает – и уже сделал! – дер Даген Тур с теми, кто решится нарушить его планы.

– Если мы правильно разобрались в местных реалиях, сенатор – это глава Стремления, то есть высшее должностное лицо. Нападение на него – событие экстраординарное, а значит, должна быть веская причина. У них назревает война, возможно, уже идёт мобилизация, и неожиданное появление посланников Герметикона способно в корне изменить расклад сил и отношение к войне простых граждан. Возникает принципиально новая геополитическая ситуация, которой мессер полностью управляет.

– И поэтому его хотят захватить.

– А тот факт, что мессер принимал участие в отражении атаки, позволяет нам сделать вывод, что его устраивают нынешние деловые партнёры.

– Полагаю, всё именно так, как вы описали, Базза, – уверенно произнесла Кира. – Нам нужно в Стремление Уло.

Известие… пока лишь предположение, но Кира считала его известием о том, что Помпилио жив, окрылило рыжую, и она была готова немедленно мчаться к нему. Куда угодно. Не разбирая дороги.

– К сожалению, в настоящий момент Уло, Суно, Фага, Мэя и Харо – для нас не более чем набор звуков, – вежливо напомнил Дорофеев. – Мы не знакомы с местной политической географией и не знаем куда лететь, чтобы встретиться с мессером.

– Что вы предлагаете? – опомнилась Кира.

– Продолжим движение на запад. По возможности – скрытно. Будем слушать эфир и так, надеюсь, поймём, куда следует лететь.

Предложение было разумным, однако рыжей показалось, что капитан не учёл одно важное обстоятельство.

– У нас не так много времени.

– Но оно есть, адира, – твёрдо ответил Дорофеев. – Пока – есть.

В этом он тоже был прав: время тает, но оно есть, пока – есть. Помпилио жив и находится с теми, кто его устраивает. На планете существует развитая радиосвязь, а значит, они смогут с ним связаться. Всё развивается неспешно, но при этом – разумно.

– Почему бы нам не показаться?

– Я хочу начать здесь ориентироваться, адира, а не слепо следовать туда, куда мне укажут те, кому я не доверяю.

И решения своего Базза не изменит, потому что в первую очередь думает о цеппеле и команде, думает о своих.

– Мы сразу расскажем об астероиде? – неожиданно спросила рыжая. И объяснила: – Так у них будет больше времени на подготовку.

– На подготовку к чему? – уточнил Базза.

– Они могут попробовать укрыться в горах.

– Да, адира, давайте расскажем сразу, – помолчав, согласился Дорофеев. – Но будьте готовы к тому, что всё может пойти не так, как вы ожидаете. Страх смерти туманит головы, и по всей планете начнутся грабежи, мародёрство и насилие.

– Но зачем? – растерялась Кира.

– Они скажут: «Всё равно пропадать!» Не все так скажут, но многие. И моральные запреты рухнут. – Капитан выдержал ещё одну паузу. – Катастрофу планетарного масштаба я ожидаю впервые, а вот как ведут себя люди в сложных обстоятельствах, представляю очень хорошо.

Продав катер, Бабарский и Занди на поезде вернулись в Шикадури, а если быть точным – в центральную часть Большого Шикадури, но вопреки ожиданиям юноши отправились не искать место для ночлега, а по указанному покупателем катера адресу и оказались в подозрительном – с точки зрения Занди, и: «Ну, грязненько, конечно, однако в целом ничего, главное, заразу какую не подхватить» – по мнению Бабарского, районе. Юноша предложил вернуться в опасное место днём, но в ответ услышал: «Во время первого визита нам ничего не грозит – мы просто обсудим условия сделки». Попытался спорить: «Я говорю обо всём районе. В этих кварталах на каждом углу подстерегает опасность». Однако ИХ лишь пожал плечами: «Поверь: днём нас в этих кварталах могут ограбить с той же вероятностью, что и ночью» – и бесстрашно отправился в путешествие по тёмным переулкам столицы Стремления Уло. А добравшись до нужного дома, оглядел охраняющих дверь мордоворотов и пробубнил себе под нос нечто вроде: «Я так и думал». Только Занди не понял, одобряет суперкарго увиденное или нет. Мордовороты были призваны не впускать внутрь тех, кого впускать не надо, однако то ли их предупредили о визите, то ли имя брюнета послужило волшебным ключиком, но встретили путешественников радушно, то есть коротко кивнули, после чего молчаливый провожатый провёл их в глубь четырёхэтажного дома, в небольшую, весьма скудно освещённую комнату, в которой их поджидал седой как лунь старик с короткой бородой и длинными, стянутыми в хвост волосами. Он был одет в тёмное – рубашку и брюки – и носил перстень с чёрным камнем на левом мизинце, что говорило о высоком положении старика в криминальном мире Траймонго.

– Добрый вечер, – дружелюбно произнёс Бабарский, обращаясь к старику как к уважаемому, но старому знакомому.

– Добрый, но поздний.

– Что делать, – вздохнул ИХ. – Дела не выбирают время – они просто возникают.

– Неожиданно?

– В том числе, – не стал спорить суперкарго. И улыбнулся: – Неожиданно, да… «неожиданно» – хорошее слово, которое на изумление точно отражает происходящее. Дело в том, что мы с сыном неожиданно и к своему глубокому разочарованию потеряли все документы, а нам ещё путешествовать и путешествовать.

– Потеряли безвозвратно? – поинтересовался старик, едва заметно улыбнувшись. Было видно, что манера Бабарского ему импонирует. Возможно, потому что с ним давно никто не держался настолько свободно.

– Документы неожиданно упали в воду недалеко от причала нашего общего знакомого, который, увидев это, неожиданно, но очень вовремя приобрёл у меня катер.

– Документы на который упали в воду?

– Неожиданно, – напомнил Бабарский.

– Я уже понял, что это слово станет главным в нашей беседе, – рассмеялся старик.

– И увидев нашу с сыном растерянность, наш общий знакомый посоветовал обратиться к вам.

– Почему не в муниципалитет?

– Если я правильно понял, он не доверяет бюрократам.

Старик запрокинул голову и от души расхохотался. После чего – не забыв утереть слёзы – произнёс:

– Язык у тебя подвешен здорово, круглый.

– Меня зовут ИХ, – ответил Бабарский, протягивая руку.

– Ты настолько весёлый, что я должен был о тебе слышать.

– Я впервые в Уло.

– Что так?

– Всегда хотел, да дела не пускали.

– Ну впервые, значит, впервые, – ответил старик. И стал чуть серьёзнее: – Какие документы тебе нужны?

– Мы с сыном любим путешествовать по всем Садам.

– Знаешь, сколько это будет стоить?

– В Уло я впервые, – напомнил ИХ. – Но хорошо знаю, сколько стоят документы в других Стремлениях.

– По тысяче за комплект.

– Я дам три за оба, потому что мне важно продолжить путешествие завтра утром.

– Не любишь сидеть на месте? – поднял брови старик.

– Неожиданно возникли дела, – развёл маленькими ручками ИХ.

– Ах, да, снова это слово…

– Никуда от него не деться.

– Описания есть? – совсем деловым тоном поинтересовался старик. – Те, которые вас устраивают.

– Прошу. – ИХ передал ему бумагу. – Моё и сына.

И следом протянул деньги.

– Полная предоплата? – удивился старик.

– Я вижу, вам можно доверять. – На этот раз Бабарский был очень серьёзен.

Старик кивнул, помолчал, после чего, глядя суперкарго в глаза, спросил:

– А я тебе?

Возникла короткая пауза, во время которой мужчины открыто и по-настоящему изучали друг друга, не буравили взглядами, а проводили окончательную оценку, после чего ИХ очень мягко произнёс:

– Можете.

– Это легко проверить.

– Каким образом?

– Я не узнаю говор. Из какого ты Стремления?

– Мэя.

– Я плотно общаюсь с Мэя и могу задать тебе пару вопросов о тамошних людях, но не стану. – Взгляд старика не отпускал Бабарского, но это был не злой и не враждебный взгляд, а внимательный. Это был взгляд очень заинтересованного человека.

– Разве мой говор не типичен для западных областей Стремления Мэя?

Занди сидел ни жив ни мёртв от страха, а вот Бабарский оставался абсолютно спокоен.

– Ты идеально копируешь типичный говор западных областей Стремления Мэя, – уточнил старик. – Но тебе приходится следить за собой и «р» ты произносишь чуть твёрже, чем следует. – Он помолчал. – По Стремлениям ходят странные слухи. Говорят, рыбаки привезли из Моря странных людей, чей говор отличается от нашего.

– И одежда, – улыбнулся ИХ.

Занди клацнул зубами – больше от неожиданности, а старик, выдержав ещё одну паузу, улыбнулся:

– И одежда.

– Награда, объявленная за мою голову, сделает вас очень богатым человеком.

– Не за голову – за целого и невредимого.

– Хоть одна хорошая новость за сегодня. – На этот раз Бабарский постарался произнести «р» правильно. Старик это понял и кивнул, показывая, что у ИХ получилось. Кивок означал, что компромисс возможен. – Вам что-то от меня нужно?

– Деньги за работу я возьму, но они давно уже не волнуют меня так сильно, как раньше.

– Тогда в чём ваш интерес?

– В будущем, – ответил старик. – Чем старше мы становимся, тем больше хотим знать о том, что нас ждёт впереди. Особенно когда есть ощущение грядущих перемен. – Старик чуть подался вперёд: – И особенно когда перемены сидят со мной за одним столом.

Он был бандитом, но не был дураком. ИХ уже встречал подобных людей: одарённых, талантливых, умных, с аналитическим складом ума… и каким-то тёмным пятном то ли в прошлом, то ли в характере, которое не позволило им раскрыть себя в нормальном мире. Такие люди высоко поднимались в уголовной иерархии – тёмное пятно помогало – и укрепляли его своим интеллектом.

– Что вы хотите знать? – осведомился Бабарский.

По лицу старика стало ясно, что его оставили последние сомнения – не сумел удержать непроницаемое выражение. Услышав ответ, он шумно выдохнул, а его глаза вспыхнули ярким огнём. Старик быстро опомнился, но радость свою показал.

– Вы нас нашли?

– Мы не искали специально, если вы об этом, – ответил ИХ. – Мы просто исследуем пригодные для жизни планеты.

– И много планет нашли?

– Сотню с лишним.

Старик покачал головой, и Занди неожиданно подумал, что этот богатый, авторитетный мужчина, добившийся очень и очень многого, испытывает те же чувства, что и он – мальчишка. Старику так хотелось посмотреть другие миры, что он, возможно, потратит всё своё состояние на путешествия. Но в первую очередь он был вожаком бандитов, и потому следующий вопрос оказался деловым:

– Что ожидает таких, как я?

– Придут ли на Траймонго серьёзные ребята из теневого сектора экономики? – слегка заковыристо выразился ИХ, но старик его понял:

– Да.

– Придут, – честно ответил Бабарский. – Но не для того, чтобы начать войну, – придут ради прибыли.

– Не захотят подмять нас под себя? – недоверчиво прищурился старик.

– Обязательно подомнут, если вы дадите слабину, – развёл руками Бабарский. – Вы сами знаете, как это бывает. Но если вы будете сильны, то удержите планету за собой – вы здесь хозяева.

– Допустим, – согласился старик, признавая правоту суперкарго. – А как вообще всё будет устроено?

– На Траймонго появится межпланетный порт – сферопорт, один на всю планету. В нём поставят маяк – Сферу Шкуровича, – на который будут наводиться цеппели. Сюда будут поступать товары, отсюда будут уходить товары, и обязательно расцветёт незаконный, но очень прибыльный контрабандный бизнес.

– То есть нужно будет ориентироваться на сферопорт?

– Обязательно.

– Как узнать, где он будет?

– Место для сферопорта выберут астрологи – оно должно соответствовать их критериям.

– Понятно… – Старик с трудом удержался, чтобы не бросить взгляд на потолок – в надежде разглядеть звёзды. – Ты занимаешься контрабандой?

– Иногда, – легко ответил Бабарский. – Только когда мне это нужно.

– Чувствуется опыт.

– Спасибо. – ИХ улыбнулся. – Сеть, которой вы интересуетесь, в Герметиконе называется Омутом, однако контрабанда – лишь одно из направлений её деятельности. У Омута нет единого бенефициара или центра принятия решений, скорее он представляет собой объединение региональных коллег, основанное на взаимной выгоде.

– То есть войн не бывает?

– Случаются, но локальные. Из-за недопониманий.

– Как и у нас.

– Как у всех.

– Да, как у всех, – кивнул старик. – Мы все одинаковые.

– Потому что мы все – люди.

– Но мы с тобой знаем, что в нашем бизнесе часто кидают партнёров. А если партнёр находится на другой планете, желание кинуть может стать непреодолимым. Как в Омуте заставляют соблюдать правила игры, если нет единого центра?

– Существуют способы.

– Я хочу о них поговорить.

– Я планировал поспать перед дорогой, – честно признался Бабарский.

– Все мы что-то планировали, но некоторые вещи происходят неожиданно.

– Ах, да, опять это слово.

– Именно.

– Хорошо. – ИХ удобнее устроился за столом. – Но прежде, чем мы вернёмся к нашей увлекательной беседе, я хочу услышать ответ на один простой вопрос: документы-то нам сделают?

– Ты даже поспать успеешь, – рассмеялся старик. – Вина?

– Лучше чаю. И что-нибудь перекусить, а то у меня от голода делаются спазмы.

Обнаружение на Траймонго развитой цивилизации, знающей радио, железные дороги и активно разрабатывающей полезные ископаемые в труднопроходимых горах, заставило Дорофеева вернуться к вопросу безопасности и запросить у старшего помощника дополнительный доклад. При этом догадываясь, о чём Аксель будет говорить и что просить, капитан вызвал ещё и Бедокура, а совещание распорядился провести в кают-компании, где участники могли себя вести достаточно свободно. Ну, относительно свободно, поскольку Кира дер Даген Тур тоже пожелала присутствовать, а при рыжей даже Бедокур не рисковал демонстрировать свои «лучшие» качества и буйный нрав.

Впрочем, началась встреча спокойно:

– Все оружейные системы цеппеля проверены, – деловым тоном поведал Аксель Крачин. – Проведены профилактические работы с заменой изношенных или повреждённых узлов. К сожалению, большая часть снятых деталей признана неремонтопригодной, а пополнить запас негде. Состояние пулемётных и пушечных стволов признано удовлетворительным, ни одному из них замены не требуется.

– Какие проблемы были выявлены?

– Только с личным составом, – ответил Крачин. – К сожалению, двое из оставивших «Амуш» цепарей по боевому расписанию входили в состав пулемётных расчётов, а Бабарский являлся первым номером.

– И отличным первым номером, – пробормотал Чира.

– Потери большие, недоукомплектовано три расчёта, поэтому придётся изменить боевое расписание и забрать людей у Бедокура. Кого именно – пусть решает сам.

– У меня тоже потери, – огрызнулся шифбетрибсмейстер. – Каждый человек на счету, тем более – по боевому расписанию.

– Мы не можем оставить пулемётные расчёты пустыми, – негромко произнёс Дорофеев.

– А машинное отделение? Если я отдам трёх человек…

– А если двух? – неожиданно спросила Кира.

Офицеры замолчали и перевели взгляды на рыжую.

– Адира? – поднял брови Дорофеев.

– Бабарский – единственный недостающий первый номер?

– Единственный, – подтвердил Аксель.

– Я могу его заменить.

Удивления заявление не вызвало: они были цепарями, они были в походе, причём в тяжёлом походе, во время которого каждый член экипажа обязан делать – или быть готовым сделать – всё, чему учился и что умеет. И даже больше. Кира была опытным боевым пилотом, хорошо управлялась с тяжёлыми пулемётами, могла принести пользу и не собиралась отсиживаться на мостике.

– Благодарю вас, адира, – кивнул Дорофеев.

– Это моя обязанность, Базза, – улыбнулась рыжая. И посмотрела на Крачина: – Аксель, прошу вас проинструктировать меня после совещания.

– Да, адира.

А Дорофеев вернулся к строптивому шифбетрибсмейстеру:

– Бедокур, отдашь Акселю двух человек.

– Да, капитан, – покорно согласился Чира. После заявления Киры он уже не мог упорствовать.

– Из тех, кто прошёл обучение пулемётному делу, – уточнил Базза.

– Они все его прошли.

– Вот и хорошо…

Базза хотел продолжить, однако замолчал, почувствовав, что цеппель начал стремительно набирать высоту, поднимаясь вдоль почти отвесной горы. Манёвр получился неожиданным, но судя по всему – необходимым, и Дорофеев поднялся на ноги чуть раньше, чем по громкой связи прозвучало объявление:

– Капитану срочно прибыть на мостик.

– Бедокур, к себе!

– Да, капитан.

– Остальные – за мной.

Старшие же офицеры вернулись на мостик и успели разглядеть исчезающие внизу строения, притулившиеся у подножия горы.

– Вышли на них неожиданно, – доложил вперёдсмотрящий. – В эфире было тихо, мы обогнули гору, а впереди – они.

– Я приказал набрать высоту, – добавил рулевой.

– Правильно, – одобрил Базза, поднося к глазам бинокль. Сейчас строения находились не только далеко внизу, но и под цеппелем, что затрудняло наблюдение, поэтому капитан увидел лишь змеящуюся меж гор железную дорогу.

– Судя по всему – шахта, – ответил вахтенный.

– Нас заметили?

– Боюсь, что да.

– Вызвать радиста.

Однако тот уже стоял у дверей и как раз обратился за разрешением подняться на мостик.

– Только что перехвачена шифрованная радиограмма!

– Нас заметили, – подтвердил сделанный чуть раньше вывод Дорофеев. И опустил бинокль. – Рано или поздно это должно было произойти. Теперь нам нужно как можно быстрее добраться до обитаемых земель. – Он медленно прошёлся по мостику. – Курс прежний – запад. Идём полным ходом на безопасной высоте. На радиовызовы не отвечаем, эфир слушаем. Нужно сделать так, чтобы о нашем появлении узнало максимально большее число людей.

– Как мы это определим?

– По эфиру, – пожал плечами Базза. – У них сильно развито радио, и я хочу дождаться, когда о нас заговорят по всем станциям.

Дорофеев замолчал, показывая, что считает ближайшие планы определёнными, чем и воспользовался Крачин:

– Разрешите вопрос? – Дождался кивка и продолжил: – Кто отправится на переговоры?

– Полагаю… – начала Кира, однако Базза мягко перебил рыжую:

– Нет, адира, слишком большой риск. Вы ведь понимаете, что мессер мне голову оторвёт, если с вами что-нибудь случится?

– Вас я тоже не могу отправить, капитан.

– Поэтому и возник вопрос, – улыбнулся Крачин. – С вашего позволения, отправлюсь я. Во-первых, я смогу за себя постоять. Во-вторых, если я не вернусь – «Амуш» не много потеряет.

– Пожалуйста, не говорите так, Аксель, – попросила Кира. – Вы – старший помощник, и вы очень важны для команды. И вы вернётесь, мы все это знаем.

Крачин чуть склонил голову, однако, не удержавшись, продолжил:

– Но ведь в чём-то я прав?

– Только в том, что тебе придётся отправиться на переговоры, – хмыкнул Дорофеев. – Только в этом.

– Почему вы сказали, что я ваш сын? – тихо спросил Занди. Очень тихо. И не глядя на Бабарского.

– А что я ещё должен был сказать? – в тон ему ответил ИХ.

– Только поэтому?

Да, только поэтому. Однако Бабарский понимал, почему юноша задал вопрос, и потому не мог так ответить. Просто не мог. Он уже понял, что Занди не солгал, сказав, что не помнит родителей и тянется к нему не только затем, что ИХ способен исполнить его мечту. Способен изменить его жизнь. Занди видел в суперкарго отца, хотя, если честно, по возрасту годился Бабарскому только в младшие братья. Но это не имело значения – Занди тянулся, и суперкарго не мог, не имел права посмеиваться над ним.

– Не мог назвать тебя младшим братом – мы не то чтобы похожи, – пробурчал он, тоже не глядя на юношу.

– А на отца с сыном похожи?

– Всегда можно сказать, что ты удался в маму.

Занди усмехнулся и кивнул.

Они завтракали в небольшом семейном ресторанчике в паре домов от гостиницы. Легли поздно – ИХ засиделся со стариком – однако поднялись в девять. Повторную встречу назначили на полдень, и юноша удивился столь раннему подъёму, однако Бабарский сказал, что им «нужно кое-что сделать», но привычно умолчал, что именно. Ведь в гостинице «тонкие стены». А спорить с ним не имело никакого смысла – заговорит так, что забудешь, о чём спорил.

– И для справки: я впервые на Траймонго, – пошутил ИХ.

– Вы уверены? – поднял брови Занди. И заработал одобрительный взгляд:

– Вижу, наглости в тебе прибавляется с каждым днём.

– Разве это хорошо?

– В жизни пригодится.

– Тогда спасибо. – Юноша отодвинул опустевшую тарелку, вытер губы салфеткой – раньше обошёлся бы рукавом, но старался походить на Бабарского даже в мелочах – и понизил голос: – Что теперь?

– Отправляемся за документами.

– В гостиницу не вернёмся? – Занди знал, что они сняли номер на одну ночь.

– Переселимся в другую.

– Потому что поменяем документы?

– Да.

– А потом?

– Будем ждать развития событий.

Его друзья неподалёку, так что самое разумное – затаиться и посмотреть, что будет дальше. И хотя Бабарский не опасался быть узнанным, осторожность ещё никому не мешала.

– Если хотите, я могу сходить за документами один, – предложил Занди. – Такого они точно не ожидают.

– Такого – не ожидают, – согласился ИХ. – А ты сможешь оценить качество документов?

– Нет, – растерялся юноша. – Но ведь вы сказали старику, что доверяете ему.

– Сказал, – кивнул суперкарго. – И тебе скажу, что если что-нибудь произойдёт – можешь к нему обращаться. Но есть вещи, в которых нельзя полагаться лишь на слово человека, который сам не изготавливает документы. Мы доверяем старику, но не его сотрудникам.

– Понятно, – протянул Занди, мысленно соглашаясь с Бабарским. Заодно вспомнил, с какой лёгкостью ИХ подделал местные бумаги, и воздержался от дальнейших расспросов. Но воздержался ещё и потому, что Бабарский приготовил юноше невероятный сюрприз.

– Ты умеешь управляться с мотоциклетами?

– Да.

– Ну, хоть какая-то от тебя польза образовалась, – проворчал суперкарго. – А то только храпишь по ночам.

– Я не храплю!

– Себя никто не слышит.

– Вы серьёзно?

– Это медицинский факт.

– Я о мотоциклете! – Занди не мог поверить, что они собираются купить машину, по которой сходили с ума все его ровесники. А потом вспомнил, с какой лёгкостью Бабарский приобрёл катер, чтобы избавиться от него задёшево, и его сердце затрепетало: у них будет мотоциклета! И если ИХ спрашивает об его умении им управлять, значит, сам он за руль садиться не собирается!

Радостные мысли так отчётливо отразились на лице Занди, что Бабарский не сдержал улыбки:

– Будет тебе мотоциклета, будет – мне надоело ходить пешком. К тому же в этой вашей сырости у меня обостряется сингарский ревматизм.

– Это хроническое?

– Нет, периодическое. Правда, на сквозняке, который образуется в мотоциклете, я начинаю сильно чихать, но это лучше ревматизма.

Почему в таком случае они не покупают автомобиль, Занди спрашивать не стал, догадывался, что не из-за денег.

К некоторому сожалению юноши, за покупкой они отправились не в салон с новенькими мотоциклетами, а в гараж, выбранный по объявлению в газете, впрочем, выставленные в нём машины оказались хорошо подготовленными к продаже и блестели не хуже тех, которые только сошли с конвейера. Занди был готов купить их все – не глядя, особенно синий, по его мнению – самый красивый, но у Бабарского были свои критерии отбора. Пообщавшись с владельцем гаража – о погоде, о рыбалке, о глупых и жадных клиентах, ИХ деликатно намекнул, что он – клиент не жадный, и с ходу отмёл три первых предложения, доходчиво продемонстрировав жадному продавцу, что его на мякине не проведёшь. Следующие три мотоциклеты подверглись придирчивому изучению – на этот раз Бабарский показал себя знатоком техники, а затем Занди опробовал бордовую машину, и суперкарго остался доволен: и мотоциклетой, и умением юноши с ней управляться.

Расплатившись, отправились к старику.

Днём его район не производил такого гнетущего впечатления, как в темноте, не казалось, что из любой подворотни может выскочить грабитель, да и мощная мотоциклета придавала уверенности, поэтому Занди слегка расслабился. А Бабарский – наоборот: внимательно и с большим подозрением рассматривал прохожих и уличных торговцев, то ли запоминая, то ли стремительно оценивая, и велел остановиться за квартал от дома старика. А заметив, что юноша потянулся к ключу зажигания, перехватил его руку и негромко сказал:

– Внутрь я пойду один, а ты подожди здесь, а минут через десять будь около того подъезда… помнишь его?

– Помню.

– Будь около него через десять минут. Сделай вид, что ждёшь кого с минуту, не выключая двигатель, а потом уезжай и возвращайся ещё через десять минут.

– Почему так? – тихо спросил Занди, с которого молниеносно слетела расслабленность.

– Потому что если что-то пойдёт не так – я выйду сразу, а если всё будет хорошо – не задержусь надолго. Мы плотно побеседовали ночью, так что четверти часа хватит за глаза.

– Я понял.

– Вот и хорошо.

ИХ отправился на встречу, а войдя в кабинет старика, услышал:

– Не ждал так рано.

Вместо приветствия. И ещё услышал неправильный тон, которым была произнесена фраза. Тон, которым можно сказать намного больше, чем словами.

«Кажется, у меня проблемы…»

Однако внешне Бабарский остался абсолютно спокоен:

– Мы договаривались.

– Не все соблюдают договорённости, – вздохнул старик. – Особенно в нашем бизнесе.

– Даже те, кто расплатился сполна?

– И такое случается.

– Что с документами?

– Готовы.

– Я могу посмотреть?

– Конечно.

Старик вышел из-за стола, подошёл к так и не присевшему суперкарго и, оказавшись в шаге от него, протянул конверт. Проявленная «вежливость» несла в себе практический смысл: теперь собеседники могли общаться едва ли не шёпотом. Но прежде чем приступить к неприятным расспросам, Бабарский внимательно изучил полученные бумаги.

– Прекрасная работа.

– С этими паспортами вы с сыном сможете путешествовать по всем Садам.

Кроме них в конверте лежали лицензии на управление катером, автомобилем и мотоциклетой, а также допуски в Небо Уло – полный комплект, который заказывал ИХ. Документы оформлены по всем правилам, все печати на месте, не подкопаешься. Свою часть сделки старик выполнил. Но, похоже, что-то пошло не так.

– Сколько я должен заплатить за дополнительные сведения? – очень тихо спросил Бабарский.

– Всё, что сверху – за счёт заведения, – в тон ему ответил старик. И то, что он понизил голос, показало, что он боится, что их подслушают.

То есть ИХ всё понял верно.

– На чём я прокололся?

– На описании. Я приказал сделать тебе самые лучшие фальшивые документы, какие только можно, а их – не бесплатно, разумеется – подтверждают в муниципалитете и управлении серифов. Так вот, твоё описание в точности совпадает с описанием преступника из Абергульфа, и делопроизводитель сообщил об этом куда надо.

– Моё описание прислали из Абергульфа? – удивился ИХ. – Это же другое Стремление.

– Тебя очень ищут.

– Кто?

– Бандиты. Самая крупная организация Шикадури. Извини, мне с ними не совладать.

Бабарский хорошо «читал» людей, со стариком провёл несколько часов, изучил его досконально и видел, что собеседник не врёт. Ни в том, что сдал не он, ни в том, что помочь не сможет.

– Почему бандиты, а не серифы?

– Потому что тебя ищут бандиты, а не серифы.

– Награда большая?

– Очень. Иначе бы делопроизводитель не рискнул со мной связываться.

– Сколько времени у меня есть?

– Я сказал, что ты явишься вечером. Но вряд ли мне поверили.

– Я бы тоже не поверил, – рассмеялся Бабарский.

– Ты отлично держишься.

– А что ещё остаётся? – Суперкарго прищурился. – Документы действительно рабочие?

– Да. Но бандиты знают имена.

– Придумаю что-нибудь. – ИХ спрятал конверт в сумку. – Мальчика моего не бросишь?

– Придумаю что-нибудь, – хмыкнул в ответ старик.

– Спасибо.

– Извини что так вышло.

– Не бери в голову. Они с меня пылинки сдувать будут.

Бабарский вышел из дома, постоял у дверей, а затем – к некоторому удивлению Занди – медленно двинулся вниз по улице. ИХ надеялся, что юноша, остановившийся через дом вверх, правильно оценит происходящее, и не ошибся: через пару мгновений удивление Занди как рукой сняло, он глубоко вздохнул, выждал несколько секунд, после чего резко набрал скорость, а добравшись до ИХ, так же резко её погасил.

– Скорее!

– Они повсюду! – крикнул Бабарский, запрыгивая в седло.

И больше ничего говорить не надо.

Как только ИХ оказался на мотоциклете, Занди резко и очень ловко развернулся, изрядно удивив выбегающих с разных сторон громил, и направил мотоциклету в ближайший переулок. И помчался по нему на бешеной скорости, непрерывно сигналя и вызывая брань и проклятия разбегающихся прохожих. Это было неожиданно. И это могло сработать. Нет, это должно было сработать, даже несмотря на то, что узкий переулок не позволил сполна использовать преимущество в скорости – опоздавшие громилы преследовали их бегом. Беглецы должны были вырваться, но преследователей оказалось слишком много. Неприлично много, поскольку награду за поимку ИХ назначили неприлично высокой. Никогда в истории Траймонго за живого и невредимого – только так! – не предлагали таких сумасшедших денег, и потому за беглецами охотились чуть ли не все боевики самой крупной банды Шикадури.

Вокруг одни враги, и когда Занди это окончательно понимает – он перестаёт церемониться.

– Держись!

Дорогу преграждает телега – бандиты используют всё, что подворачивается под руку, и Занди, не сбрасывая скорость, уверенно направляет мотоциклету на овощную лавку, хозяин которой пытается сбить седоков палкой. Получается только у юноши: благодаря чудовищной скорости мотоциклета разносит лавку, объезжает телегу и мчится дальше. Едва не сбив выскочившего на дорогу бандита. И сбила бы, не отпрыгни он в сторону. Кто-то бросает в беглецов увесистый кочан капусты, который бьёт в заднее колесо и заставляет мотоциклету завилять. К счастью, Занди справляется, вновь совершает резкий поворот, оказывается в соседнем переулке и вновь набирает скорость.

– Успеем!

– Мы на острове! – кричит в ответ Бабарский.

– Что?

– Мы на острове! Здесь всего три моста!

– Успеем!

– Их уже перекрыли! Остановись!

Благодаря решительности юноши они сумели настолько оторваться от преследователей, что появляется пара минут на то, чтобы продумать дальнейшие ходы.

– Мосты перекрыты? – почти кричит разгорячённый Занди. – Давай захватим катер!

В отличие от него, Бабарский спокоен и хладнокровен:

– Ты когда-нибудь прыгал на мотоциклете?

В ответ – не очень уверенный взгляд.

– Я видел, как это делается.

– А если от прыжка зависит твоя жизнь?

Молчание.

– А если моя?

– Что я должен делать? – выдыхает юноша.

– Сейчас… – Бабарский совмещает в голове маршрут, указанный стариком, с тем, что они успели проехать, и быстро говорит: – Гони прямо до первого поворота налево, повернёшь и сразу начинай набирать скорость, как можно большую скорость. Переулок выведет тебя на набережную. Протока там узкая, ограждений нет, зато друзья нашего нового друга положили поднимающиеся мостки. Если тебе повезёт – перепрыгнешь на ту сторону.

– А если не повезёт?

– Если не повезёт с прыжком, может повезти с плаванием, и тебя не выловят наши новые враги.

Которые, судя по воплям, приближались к беглецам.

– Всё понял?

– Давайте вместе, – предлагает Занди.

– Вдвоём не получится – слишком тяжело. – Бабарский слезает с седла и надевает на юношу сумку. – Старику можешь доверять – ему не понравилось то, что его заставили меня сдать. Придёшь к нему и спросишь, что со мной стало.

– Вы серьёзно?

– Мне не уйти, а ты останешься на свободе и будешь меня прикрывать.

– Как?

– Как получится. – В трёх домах к северу возникла фигура первого бандита. – Гони!

Мотоциклета ревёт и резко набирает скорость, а Бабарский бежит в противоположную сторону. Он бежит по середине мостовой и слишком примечателен, чтобы его не узнать.

– Вот он!

– Стоять!

О мотоциклете уже никто не думает.

– Стой!

Узкий проход, открытая дверь, пока есть силы, ИХ бежит так, чтобы сохранять дистанцию и не пропадать из виду, хотя очень хотелось юркнуть в какую-нибудь щель и затаиться… или скрыться в подвале, а из него – в канализацию… хотелось спрятаться, показать всё, что умеет, но нельзя – нужно помочь Занди уйти. И Бабарский бежит.

Пока есть силы.

И ему кажется – но только ли кажется? – что где-то далеко ревёт прыгнувшая мотоциклета.

Пока есть силы.

Внутренний двор, тупик? Показалось, что выхода нет и, наверное, правильно показалось: позади стучат бандитские башмаки, а задняя калитка заперта. ИХ оглядывается, подтаскивает к забору бочонок, встаёт на него, подпрыгивает, ухватывается за край, подтягивается, переваливается на ту сторону…

И оказывается в плотных объятиях какого-то бугая.

– Я его поймал!

Хочется громко выругаться, и Бабарский… с удовольствием это делает, выдавая щедрый поток отборных ругательств, большая часть которых филологически весьма далека от Траймонго. Громила не понимает, что слышит, но понимает, что слышит в свой адрес нечто весьма оскорбительное и звереет:

– Как ты меня назвал?

Низенький Бабарский окидывает здоровяка презрительным взглядом и дерзко сообщает:

– Как бы я тебя ни назвал – стой и терпи. Со мной нужно обращаться осторожно.

– Что? – изумляется громила. – Да я тебя…

Он поднимает здоровенный кулак, но подоспевший приятель перехватывает руку:

– Круглый прав: сказали его не трогать, иначе не заплатят.

– Придурки, – шипит ИХ.

– А ты не борзей, – приказывает ему рассудительный бандит. – А то сломаем ногу и скажем, что только так смогли тебя догнать. Понял?

– Можно? – с надеждой спрашивает бугай.

– Молчу, – бурчит Бабарский.

– Тогда пошли за деньгами, – улыбается рассудительный. – У нас сегодня отличный день.

– Феодору сопровождало много телохранителей? – негромко уточнил Наамар.

– Нет, синьор сенатор, их было столько, сколько сообщили разведчики, – ответил полковник Тарлек. – А значит, численность нашего отряда превосходила охрану сенатора Уло.

– Тогда почему она выговаривает мне вместо того, чтобы ругаться и визгливо требовать возвращения пришельцев? – Ответа Наамар не ждал. – Почему, несмотря на превосходство в численности, эффект неожиданности и применение совершенно секретных воздушных кораблей, захват не удался? Ты провёл расследование?

– Да, синьор сенатор.

– И?

– Судя по докладам, один из посланников Герметикона проявил необычайную меткость и лично убил не менее двух десятков наших. Кроме того, в решающий момент взорвалась баржа с основной группой бойцов…

– Один прикончил два десятка человек? – недоверчиво переспросил Наамар.

– Так докладывают, – осторожно ответил начальник военной разведки.

– Но это невозможно.

– Во-первых, это был тот самый «крепкий лысый мужчина», которого мы запретили атаковать, – ответил Тарлек. – Во-вторых, в сообщениях отмечается, что он стрелял с необычайной скоростью и с необычайным же искусством. Почти каждая выпущенная им пуля попадала в цель, убивая или раня кого-то из наших.

Наамар понимал, что наёмники – чтобы оправдаться и не выглядеть дураками – расскажут что угодно, и потому недоверчиво прищурился:

– Ты им веришь?

– Мы отправили за пришельцами лучших наёмников, которых я отбирал лично. Они, конечно, не фага, но сражаются хорошо. И пока все услышанные мною рассказы совпадают даже в мелких деталях.

– То есть ты веришь, что с Герметикона к нам прилетел непобедимый воин?

– Я рассказываю то, что услышал с чужих слов, – пожал плечами полковник Тарлек. – Но хочу заметить, что если пришельцы действительно разведчики, то разумно отправить на незнакомую планету не только учёных, но и хорошо подготовленных бойцов.

Предположение прозвучало логично, однако сейчас эта логика бесила Наамара.

– Что делает Феодора?

– Укрылась в Парящем замке.

И тоже – логично. И тоже – бесит. Потому что после неудачи на воде атаковать хорошо защищённую крепость было бы подлинным безумием.

Впрочем, ведь он дал слово…

Неудачная атака и последовавший разговор с Феодорой заставили Наамара задуматься над происходящим по-настоящему.

Остановить мобилизацию и отвести войска?

Остановить войну, подготовка к которой шла четыре года и сожрала массу ресурсов? Огромное количество ресурсов, которые могли бы подстегнуть экономику Стремления, но ушли в войну. Советники морщились и говорили, что он убьёт экономику, а он отвечал, что война гарантирует прибыль, добыча превзойдёт ожидания, и Стремление Фага навсегда встанет во главе Траймонго.

Он обещал. Ему поверили. Колоссальные средства потрачены на армию, и в то самое мгновение, когда война становится неизбежной… она теряет смысл.

Или не теряет?

Ну, прилетели разведчики Герметикона, и что? Да, у нас война, чуть-чуть подождите, пока не до вас. Не улетят же они. А если улетят, то вернутся и будут договариваться с победителем – с кем же ещё? То есть в отношениях с Герметиконом война ничего не поменяет, только улучшит.

И лишь один нюанс портил эти правильные в целом рассуждения – пришельцы общаются с Феодорой, пропитываются её мнением, возможно, начали ей доверять, возможно, уже обсуждают первоначальные условия сотрудничества, и кто знает, как они отнесутся к агрессии против Уло? Вдруг решат поддержать южные Стремления против северян?

И да – как они относятся к фага? Если верить докладам, все пришельцы – люди, вдруг в Герметиконе перебили всех своих фага, опасаясь возвращения Белого Мора? Вдруг они не испытывают к фага ничего, кроме ярости и презрения? Как узнать?

Что делать?

Впервые в жизни Наамар пребывал в столь сильных сомнениях. Впервые в жизни он отчётливо понимал, что от принятого им решения зависит и судьба фага, и его личное будущее.

«А что может со мной произойти?»

Если принять предложение Феодоры, остановить мобилизацию, отвести войска и приступить к переговорам с посланниками Герметикона, то помимо экономических проблем обязательно возникнут политические – придётся убеждать в правильности принятого решения тех, кого он четыре года настраивал на войну. Они хотят убивать, а он в последний момент пошёл на попятную.

«Поднимутся ли они против меня? Могут. Справлюсь ли я с ними? Да, но придётся приложить усилия…»

Что же касается экономики, то её разгонит межзвёздная торговля. Но поскольку потраченные ресурсы никто не вернёт…

«Через год или два Мэя нас проглотит. Никаких сомнений. И винить в этом будут меня. Всю мою семью. Всех потомков гордых даров. Династия падёт, а поддержки не будет, потому что они отказались от адигенской формы правления, точнее, не смогли её установить… Как адигены относятся к фага? Уж они-то наверняка не считают нас ровней…»

А если продолжить задуманное и следовать прежним курсом – на войну?

Для начала не придётся никого ни в чём переубеждать, поскольку в этом случае политические проблемы возникнут только в случае военных неудач. Если начать вторжение до того, как Феодора объявит о прибытии посланников Герметикона, то её заявления не будут иметь никакого смысла – войну не остановить.

«Что будет в случае победы?»

Вариант поражения Наамар рассматривать не собирался, поскольку понимал, что в этом случае его будут судить и, скорее всего, казнят. А значит, плевать, что будет с экономикой, Стремлением и всем Траймонго.

«Итак, одержав победу, я устанавливаю уверенный протекторат над всеми Стремлениями. Очаги сопротивления остаются на Небе, поскольку штурмовать его нереально, но без поставок продовольствия из Садов они долго не протянут. В Садах будут действовать партизанские отряды, но при здравой политике с мирным населением и жестокой – с непримиримыми выступления будут подавлены в течение года или двух. Что же касается Герметикона… Они наверняка знают, что такое война. Нравится им воевать? Сомнительно, война мало кому нравится. Но какое им, собственно, дело, что происходит на Траймонго? Противоречия накапливались не один день, и на последнем этапе войну остановить невозможно. А значит, им остаётся одно – наблюдать и ждать, кто одержит победу.

А победитель…»

И тут Наамар понял, что, несмотря на всю свою уверенность, он всё-таки сомневается в исходе войны. Боится, что не сможет одержать верх над Радбудом и Феодорой, которая наверняка его поддержит. Точнее, начал сомневаться и бояться, потому что появилась неизвестная величина:

«Проклятые пришельцы!»

– Синьор сенатор, – негромко позвал его полковник Тарлек. Он знал привычку Наамара впадать в размышления, терпеливо ждал, когда сенатор сам вернётся в реальность, но не дождался. – Синьор сенатор!

– Что? – рявкнул вырванный из раздумий Наамар. – Ты ведь знаешь, что меня нельзя беспокоить!

– Примерно час назад с Неба спустился неизвестный воздушный корабль, – быстро сообщил Тарлек, глядя разъярённому сенатору в глаза. – Они здесь, синьор сенатор, они прилетели.

– Где «здесь»? – нахмурился Наамар.

– В Стремлении Харо.

– Я в Стремлении Харо!

– Да, синьор сенатор, – подтвердил Тарлек. – Неизвестный воздушный корабль находится в двух часах езды от нас. И немного вверх.

Парящий замок…

Восхитительная природа благословенных Садов – переплетение густых лесов, холмов, полей и рек, бесчисленных озёр и величественных Стремлений – способствовала развитию на Траймонго самобытной и весьма изысканной архитектуры, некоторые образцы которой вызывали одобрительные кивки даже у Помпилио: длинные и высокие каменные мосты, украшенные скульптурами и мифологическими животными; дворцы и поместья, фасады которых выходили не на дороги, а к берегам; башни, неожиданно вырастающие посреди леса… Траймонгорцы любили свой мир и старались сделать так, чтобы рукотворные творения, во всяком случае лучшие из них, не разрывали полотно чудесной природы планеты, а соответствовали ему, украшали, а не портили. Ведь когда твой мир преисполнен красоты, жить в страшных домах – неестественно. И противно.

Траймонгорцы умели строить, однако Парящий замок – родовое гнездо Феодоры – поражал воображение: и красотой, и умением строителей идеально вписать своё творение в ландшафт, и некоторой смелостью. В этом месте отвесная скала плато почти сразу переходила в почти отвесные скалы гор, поднимающиеся то ли на два, то ли на два с половиной километра, создавая у стоящего в Садах человека ощущение могучих столбов, подпирающих само небо. Даже не столбов – мощной несущей стены, не позволяющей небу рухнуть на землю, однако в стене отыскался изъян: по странной прихоти природы одна из скал «росла» не строго вверх, а полого, под углом в тридцать градусов, и вылезла за линию плато, нависнув – или воспарив – над землёй.

– Долгое время Парящая скала была излюбленным местом прогулок тех, кто оказывался на Небе, – ведь с неё открывается потрясающий вид, – рассказала Феодора. – Открывался, как вы понимаете, только тем, кому доставало смелости пройти по ней.

– Всё лучшее – храбрецам, – усмехнулся Помпилио.

– Можно сказать и так. – Феодора помолчала. – Один из моих предков так влюбился в скалу, что решил построить на ней замок. Его называли сумасшедшим, говорили, что это очень опасно, что всё может рухнуть в любое мгновение, но он привёз специалистов, они исследовали скалу и сказали, что это единый камень и он простоит над Садами очень долго.

– Твой предок оказался упорным.

– Как все они.

– Он молодец.

– Он создал легенду.

Несмотря на результаты исследований, предок Феодоры не стал сильно перегружать скалу, поэтому замок получился небольшим, но изящным, выполненным в местном архитектурном стиле «переосмысление», когда надобность в мощных стенах и высоких башнях отпала, но они по-прежнему оставались привлекательными в глазах заказчиков. Главной же особенностью замка стала большая терраса, расположенная прямо над Садами. В ветреную, но в безоблачную – как сегодня – погоду с неё открывался такой потрясающий вид, что, казалось, можно было разглядеть даже Море.

– Твоя семья связана с Небом?

– Всегда была, – подтвердила Феодора. – Если верить преданиям, когда-то мои предки были кузнецами. Оказавшись на Траймонго, они сначала построили кузницу, здесь, на Небе, поближе к руде, потом стали её добывать, перерабатывать, построили первый завод и постепенно превратились в одних из богатейших промышленников Траймонго. Теперь мы не только добываем руду и плавим металлы, но строим машины и станки.

– Очень хорошее занятие.

– Если вам интересно, мне принадлежит примерно треть производств Уло. – Сенатор Уло легко улыбнулась. – Понимаю, что вряд ли удивлю вас богатством, просто рассказала.

Некоторое время они любовались Садами, но при этом, как обратил внимание дер Даген Тур, Феодора то ли машинально, то ли случайно смотрела в сторону Харо, словно надеясь разглядеть «Пытливый амуш», после чего женщина обратилась к теме, которая её волновала:

– Не обижайтесь на вопрос, мессер, но я должна его задать: вы планировали, что ваш корабль придёт к северянам?

– Я был честен с тобой и рассказал так, как было на самом деле: переход на Траймонго прошёл нештатно. Я не знал, где оказался мой цеппель, а самое главное – понятия не имел, почему меня и двух моих офицеров забросило в море. Но был уверен, что меня ищут. Как видишь – не ошибся: добравшись до населённой местности, они сразу же дали о себе знать.

– Ваши люди оказались у Наамара.

Дер Даген Тур не стал торопиться с ответом. Выдержал короткую паузу, после чего мягко заметил:

– Ты взвинчена.

– Что?

– Ты взвинчена, Феодора, иначе бы поняла, что мои люди не «у Наамара», как ты выразилась, а на Траймонго. Ищут меня.

– Они будут приземляться?

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Мой капитан весьма осторожен, – размеренным тоном ответил Помпилио. – Полагаю, он уже выяснил, что на Траймонго отсутствует воздушный флот, а значит, безопаснее оставаться в воздухе.

– Ваш капитан никому не верит?

– Только мне. А поскольку меня нет на борту…

– Он растерян.

– Нет, – улыбаясь, покачал головой дер Даген Тур. – Ты говоришь о моём капитане, о человеке, которому я доверяю свою жизнь и жизнь людей, которые мне дороги. Растерянность не входит в перечень его характеристик, он сохраняет хладнокровие в любых обстоятельствах. И поскольку меня нет на борту, он никому не доверяет – только себе, своему чутью.

– Ваш цеппель можно подбить с земли?

– Разумеется. К тому же фага наверняка понимают принцип его действия и могут сообразить, куда следует стрелять в первую очередь. Но вряд ли они проявят агрессию… во всяком случае – сразу.

– Я тоже думаю, что Наамар сделает всё, чтобы завоевать доверие ваших людей, – согласилась Феодора. – Но у вас есть радио…

– Однако мы ещё не научились кодировать речь, как это делаете вы.

– То есть нам есть что продать Герметикону?

– Да. – Помпилио перевёл взгляд на женщину. – Теперь ты перестала быть единоличным обладателем бесценного трофея, более того, твой трофей перестал быть бесценным, ведь в представлении Наамара цеппель значит много больше.

– Разве это не так?

Дер Даген Тур ответил настолько выразительным взглядом, что Феодора смутилась.

– Ах, да, это же ваш корабль.

– Именно.

– Вы весьма опытны в таких делах.

– Траймонго – не первая планета, которую я посещаю.

– Я заметила, что вы ни разу не назвали капитана по имени.

– Я не знаю, кого мои люди представят в качестве капитана, – спокойно ответил Помпилио. – Догадываюсь, но не знаю точно.

– То есть на переговоры отправится кто-то другой?

– Капитан слишком ценен, чтобы им рисковать.

– И кто-то из ваших людей согласится подставиться вместо него? – удивилась Феодора.

– Мы цепари, и мы в походе, – твёрдо произнёс дер Даген Тур. – И каждый готов сделать всё, чтобы поход благополучно завершился.

– У вас отличная команда, мессер, – вздохнула женщина.

– Лучшая во всём Герметиконе. – Ложная скромность не входила в число добродетелей Помпилио. – И я уверен в каждом своём человеке.

«Известие о прибытии «Пытливого амуша» меня не удивило – я ждал, я верил… – но, конечно же, обрадовало. Разумеется, я гнал от себя мысли о том, что с нашим цеппелем могло случиться страшное, однако червячок сомнений нет-нет да впивался в душу, заставляя вздрагивать и закусывать губу. Иногда – до крови закусывать. Когда же Траймонго облетела весть о прибытии летающего корабля, я рассмеялся и, кажется, даже прокричал что-то нечленораздельное, сейчас уже не помню что. К счастью, я в это мгновение был один – в моей комнате стоял радиоприёмник – и никто не стал свидетелем моей радости. Иначе, наверное, они могли бы решить, что я сошёл с ума. Затем я вышел из комнаты, отыскал мессера – он в одиночестве пил вино на главной террасе – и поделился с ним радостью. Мессер хладнокровно ответил, что всё идёт так, как должно, и предложил мне разделить с ним вино. Отказываться я не стал. Тем более я видел, что мессер очень и очень рад. Затем явилась очень напряжённая Феодора, я понял, что им с мессером нужно переговорить, и удалился на малую террасу, с которой тоже открывался неплохой вид, но только на юг. Там я попросил чаю, а когда его принесли, вдруг задумался о том, что одного факта появления «Пытливого амуша» для бурной радости недостаточно – я ведь не знаю, всё ли в порядке с командой? Если мы с мессером, Бабарским и несколькими цепарями таинственным образом «выпали» из цеппеля, не случилось ли подобное с другими членами экипажа? Например, с Аурелией? Эта мысль пронзила меня так сильно, что я едва не задохнулся от страха. Сколько человек осталось на борту? Все ли живы и здоровы? Что… Что с Аурелией? Я едва сдержался, чтобы не броситься к мессеру с предложением немедленно выйти на связь с цеппелем и обо всём разузнать, но вовремя сообразил, что мессер переживает не меньше меня, но сдерживается, руководствуясь одному лишь ему известными соображениями. Он ждёт, а значит, и мне следует проявить выдержку…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

– Извини, дверь была открыта, – произнесла Аурелия. – И даже приоткрыта.

– Я не закрыл дверь? – удивлённо спросил обернувшийся Галилей.

– Нет.

Астролог несколько мгновений смотрел ведьме в глаза, понял, что женщина не лжёт: будь дверь закрыта – она бы постучала, а будь заперта – не смогла бы войти, и вздохнул:

– Со мной такое в первый раз.

– Я так и подумала.

– Почему?

– По тебе видно, – улыбнулась женщина, но лёд не растопила.

– В астринге не должно быть посторонних, – проворчал Галилей.

Однако не был услышан.

– Ты заметил меня не сразу, а я не сразу тебя позвала, – продолжила Аурелия, словно не заметив ответа астролога. – Наблюдала за тобой через приоткрытую дверь и была немного удивлена.

– Чем?

– Тем, как ты смотрел на астринг.

Квадрига вздрогнул. Но промолчал. Отвернулся и подошёл к рабочему креслу.

– Как будто он больше не твоя любимая игрушка, – продолжила ведьма.

– Астринг никогда не был моей любимой игрушкой, – ответил Галилей. Хмуро, но всё-таки ответил. Не глядя на женщину. – Астринг очень быстро стал частью меня, ещё в Академии, но у астрологов иначе не бывает: или астринг становится тобой, или нужно искать другую работу. Однако сейчас… – Галилей провёл рукой по подлокотнику кресла, и Аурелия вдруг поняла, что он избегает касаться металла, гладит кожаную обивку и убирает руку, когда ладонь оказывается слишком близко от астрелия. – Сейчас ты неправильно поняла мой взгляд, ведьма, я смотрю на него так, потому что удивлён тем, что он, будучи органичной частью меня, находится вне меня. Ведь мы едины.

– Ты чувствуешь его? – тихо спросила Аурелия.

– Абсолютно.

– А себя?

Этот вопрос вновь заставил Квадригу вздрогнуть. И решить, что он напрасно разоткровенничался.

– Не заводи этот разговор, ведьма, – холодно произнёс астролог. – Во всяком случае – сейчас.

– Я обязана завести этот разговор, Галилей. Я – офицер «Пытливого амуша», и я обязана исполнять свои должностные обязанности наилучшим образом.

– Вот уж не ожидал, что ты так скажешь. – Квадрига криво улыбнулся, но стоял он спиной к женщине, и получившуюся гримасу Аурелия не увидела.

– Потому что я – ведьма?

– Да. Потому что ты – ведьма, и ты – спорки. А вы всегда сами по себе.

– Я дала слово мессеру, и я его не нарушу, – твёрдо сказала Аурелия. – До конца похода я – офицер «Пытливого амуша» и буду честно исполнять свои должностные обязанности. – Совсем короткая пауза, и быстрый, как выстрел, вопрос: – А ты?

Однако ход не сработал.

– В ближайшее время нам не понадобятся сеансы, ведьма, – размеренно ответил Галилей. – Но я знаю, что при необходимости ты мне поможешь.

Аурелия кивнула.

– И ещё я знаю, что ты вернула меня в реальность. Без тебя… без тебя «Пытливый амуш» не вышел бы из Пустоты.

Ведьма промолчала.

– Я благодарен тебе за это. – Но в глаза женщине Квадрига по-прежнему не смотрел, не поворачивался к ней. – Я понимаю твои опасения, ведьма, и благодарен за то, что ты не поделилась ими с капитаном.

– Почему ты решил, что не поделилась?

– Потому что капитан меня пристрелил бы. – На этот раз Аурелия поняла, что Галилей улыбается.

– Ты плохо о нём думаешь.

– Наоборот – очень хорошо. Я на его месте поступил бы так.

И ведьма мысленно согласилась с астрологом, потому что сейчас Галилей представлял собой эталон непредсказуемости, а всё, что непредсказуемо, может нести угрозу. А ко всему, что несло угрозу «Амушу», Дорофеев относился безжалостно.

– Мессер бы тоже тебя пристрелил? – вдруг спросила Аурелия.

– Мессер не стал бы, – уверенно ответил астролог. – Мессер забрал меня из лечебницы и доверил свою жизнь. Он мой сюзерен, но он мой друг. Так что вы его найдите, а я вытащу нас с этой планеты. Если понадобится – на руках пронесу «Амуш» через Пустоту, но мы вернёмся. – Последние слова Квадрига почти прокричал, но тут же, словно испугавшись громкого звука, замолчал, пару раз глубоко вздохнул, успокаиваясь, и совсем другим тоном продолжил: – Возможно, сейчас мои слова покажутся тебе странными, но я – член команды, ведьма, я – офицер «Пытливого амуша» и буду исполнять свои обязанности наилучшим образом.

– Нет, не покажутся, – очень тихо ответила Аурелия и вышла из астринга.

Тщательно закрыв за собой дверь.

Астролог же несколько мгновений постоял, разглядывая машину всё тем же странным взглядом, на который обратила внимание ведьма, затем кивнул, надел гоглы с толстыми синими стёклами, уселся в кресло и запустил первый контур.

На этот раз гудение астринга, которое передавалось всему цеппелю, не вызывало у команды недоумения: все знали, что Галилей вернулся и взялся за работу. И всем стало спокойнее. Может, не настолько спокойнее, как если бы вернулся дер Даген Тур, однако в том, что астролог наконец-то вышел из комы, цепари увидели хороший знак. И улыбались, слыша гудение астринга. И верили в то, что дела пошли в гору.

Квадрига работал с астрингом совсем не так, как Дорофеев. Его движения были много точнее, увереннее и быстрее. За то время, которое понадобилось капитану, чтобы начать поиск, Квадрига успел осмотреть звёздную систему, идентифицированную Дорофеевым как Калпан, и соседние с ней. Один раз открыл прихваченный с собой Астрологический атлас Южного Бисера, но не потому, что засомневался, а чтобы подтвердить сделанные выводы. Затем «вернулся» в систему Траймонго, направил «дальний глаз» на астероид, снял показания, выждал, повторил измерения, посидел немного, разглядывая смертоносное тело, отключил астринг и быстрым шагом поднялся на мостик. Забыв, как это часто с ним бывало, обратиться за разрешением. Поднявшись, бросился к своему столу, минут десять провёл за вычислениями, исписав несколько страниц блокнота, и лишь после этого обратился к Дорофееву:

– Вы были абсолютно правы, капитан – это действительно Калпан. И позвольте выразить восхищение: на таком расстоянии да ещё с незнакомой точки наблюдения её не каждый астролог опознает.

– Я очень хотел найти что-нибудь знакомое. – Дорофеев едва заметно улыбнулся.

– И вам это удалось.

– Мы сумеем допрыгнуть до Калпана?

– Думаю, да, капитан.

– Не чувствую привычной уверенности.

– Ей неоткуда взяться, – пожал плечами Квадрига. – Мы находимся на пределе возможности астринга, а по дороге лежит плотное облако, которое затрудняет наблюдение. К счастью, на Калпане есть Сфера Шкуровича, и я надеюсь как следует за неё зацепиться. – Астролог помолчал. – Но есть и хорошая новость: мы находимся в зоне перехода, прыжок отсюда будет максимально комфортным.

– Это все хорошие новости? – негромко спросил Дорофеев.

– К сожалению, – вздохнул Галилей. – Я дважды провёл расчёты и теперь абсолютно уверен в том, что столкновение неизбежно.

– Как скоро?

– Семь дней.

– Куда он ударит?

– Сейчас я не могу ответить на ваш вопрос, капитан. Дня через два станет яснее.

Дорофеев кивнул, снял фуражку, пригладил рукой волосы и вернул фуражку на голову. Он был спокоен и хладнокровен, он знал, что нужно делать, чтобы спасти «Амуш» и его экипаж. Но он не мог не думать о том, что станет с цветущей планетой и миллионами её жителей.

Столкновение неизбежно…

– От удара планета не расколется, но ближайшие лет сто жить на ней станет не очень приятно, – закончил Галилей. – А поскольку астероид уже не так далеко, то местные должны его увидеть сегодня или завтра.

– Именно с этого момента планета станет не комфортной для жизни, – угрюмо произнёс Дорофеев.

– Да, капитан, – согласился Квадрига. – К сожалению.

Базза вновь снял фуражку и пригладил волосы.

– Очень хочу тебя убить.

Наамар перешёл на «ты» сразу после того, как Аксель рассказал об астероиде. Не спрашивая разрешения, не извинившись, просто перешёл на «ты», разделив их общение на «до» и «после». Показав, как всё изменилось…

К лёгкому удивлению Крачина, сенаторы поверили ему сразу. Побледневший Габрис посмотрел на фага, Наамар пожал плечами: «Это легко проверить», и вопрос с доверием был улажен.

Да, астероид летит.

Да, будет удар.

Потом сенаторы – извинившись! – оставили Акселя одного, и вот, спустя несколько часов, вернулся только лишь Наамар. Не злой. И даже не растерянный. Не напуганный. Скорее, грустный. И фразу, которую он произнёс, Крачин не принял за угрозу – она ею не являлась: Наамар поделился чувством, которое у него возникло к горевестнику.

– Я понимаю, что ты ни при чём, что всё происходящее – одно большое совпадение, словно придуманное для романа, но не могу отделаться от мысли, что именно с вашим появлением всё пошло наперекосяк. У меня была стратегия, я знал, что должен сделать, и уверенно шёл к цели, но вы… Вы всё изменили. А теперь – всё погубили.

Говорить о том, что он всего лишь вестник, Аксель не стал, он видел, что Наамар прекрасно это понимает.

– И теперь я не знаю что делать, – честно признался сенатор Фага, подходя к столу и наливая себе бокал красного.

Весьма неплохого красного, как успел оценить Крачин.

– Ты сказал, что Астрологический флот не является военным.

– Не является, – подтвердил Аксель.

– А выглядишь, как военный.

Рассказывать о своём прошлом Крачин не собирался, поэтому провёл для сенатора краткий экскурс:

– Астрологический флот – военизированная организация. У нас действуют строгие правила, есть звания, а повседневная жизнь подчинена Уставу.

– Но вы не военные? – ещё раз уточнил Наамар.

– Наши цеппели вооружены, но исключительно в целях самообороны.

– Пираты?

– Пираты.

– Понятно. – Наамар уселся в кресло.

– Мы занимаемся разведкой, исследованиями, большую часть времени проводим на границах Герметикона, а там не всегда спокойно.

– Военные флоты есть?

– У всех развитых планет. – Аксель не видел причин скрывать эту информацию.

– Межпланетные войны?

– Тяжёлая логистика.

– Я так и подумал. – Наамар сделал глоток вина. – Твоё командование знает, где ты находишься?

– Разумеется. – Крачин позволил себе улыбку. – Иначе в нашей экспедиции не было бы никакого смысла.

– Почему всего один корабль?

– Таков протокол: сначала идёт исследовательский рейдер, потом – большая экспедиция.

– Вы смертники?

– Первопроходцы.

– И если ты не вернёшься, они отправят поисковую команду?

– Которая не будет никому доверять.

– Это понятно, – усмехнулся Наамар. И неожиданно спросил: – Что нас ожидало?

Он не собирался сбивать Крачина с толку, да у него бы и не получилось, он действительно хотел знать, что бы их ожидало, не явись проклятый астероид, и Аксель ответил. Немного грустно. Абсолютно честно.

– У вас развитая планета, сенатор, с устойчивой, давно сложившейся политической системой. Вы бы постепенно втянулись в межпланетную торговлю, а там, глядишь, начали бы экспансию. Полагаю, один континент давно стал вам маловат если не физически, то морально. Учитывая, что поблизости нет столь же развитых планет, вы могли стать центром собственного союза, сформировав группу зависимых миров, которые…

Аксель замолчал. Не вздрогнул, не вскрикнул, просто замолчал после того, как хрустальный бокал разбился об стену. И терпеливо ждал, когда Наамар, лицо которого исказила гримаса нестерпимой боли, что-нибудь скажет. И он сказал – задыхаясь, срываясь, но сказал:

– Я не знаю, зачем говорю с тобой. Ты… Я понимаю, что не ты, но получается так, что ты… Ты разрушил мою жизнь. Ты принёс весть, которая всё погубила. Я должен паниковать, пытаться спастись, делать хоть что-то, а я… Я сижу с тобой и разговариваю о том, чего никогда не будет. Это и есть паника? Или я в ступоре?

– Вы ведь отдали необходимые распоряжения? – осторожно спросил Крачин.

– Все, которые были нужны, – подтвердил Наамар.

– Значит, сейчас вы просто ненадолго отвлеклись, сенатор. А подсознательно продолжаете думать о том, что ещё нужно сделать. Просто вы этого не понимаете.

– Я очень хорошо это понимаю, – произнёс сенатор Фага, поднимаясь с кресла. – И ещё очень хорошо понимаю то, что мой дом валится в бездну.

– Что-то здесь не так, – негромко произнёс Бабарский, внимательно разглядывая дорогу. – Что-то не так.

Они остановились на холме, с которого открывался прекрасный вид на Каслиди, столицу Стремления Харо, ИХ достал бинокль и принялся внимательно изучать подъезды к городу: и дороги, и Стремления, и те реки, которые были видны с холма. На какое-то время замолчал, Занди даже подумал, что Бабарский залюбовался зависшим над дворцом Харо кораблём, но ошибся.

– Что-то здесь не так…

– Что вам не нравится? – насторожился юноша.

– Люди уезжают.

– Это нормально: одни уезжают – другие приезжают, – пожал плечами Занди. – Мы ведь на дороге.

– Но она слишком загружена, – серьёзно ответил ИХ. – Необычно загружена.

В отличие от столицы Уло, Каслиди располагался не возле гор, а примерно в сотне лиг от них, вокруг трёх очень красивых озёр. Холм был довольно высоким, и Бабарский отчётливо видел неестественно большое количество машин, потянувшихся в сторону Неба. И Стремление явно было перегружено – вверх шло множество катеров, пассажирских судов и барж, в которых находились люди. Даже на грузовых баржах. Что же касается самого города, то в некоторых районах виднелись столбы чёрного дыма.

– Может, война началась? – осторожно предположил Занди, сообразивший наконец, на что обратил внимание Бабарский.

– Если бы мы были в Уло, я бы ещё мог с тобой согласиться, – медленно ответил ИХ. – К тому же война объясняет беженцев, но не такое количество пожаров.

– Тогда что произошло?

– Не знаю…

Из фургона похитителей Бабарского извлекли совершенно пьяным, во всяком случае, так показалось Занди. Тем не менее ИХ, с трудом ворочая языком, сумел объяснить, что им с юношей нужно продолжить путь в столицу Харо. Два раза повторил: «Обязательно!» – и отключился. Спорить Занди не стал, уложил суперкарго отсыпаться и обратился за помощью к Боцману. Судя по тому, что командир наёмников не отказал, старик за них с Бабарским сказал крепко. Боцман уточнил, сможет ли Занди заплатить, а получив утвердительный ответ, отвёз их к знакомым контрабандистам, объяснил ситуацию и взял слово «отвезти моих друзей в Каслиди». ИХ тоже поучаствовал в переговорах, заплетающимся языком рассказав, что бы он хотел найти в столице Харо. Его внимательно выслушали и сказали, сколько это будет стоить. Занди заплатил. Знакомые оказались надёжные и не только доставили напарников в окрестности столицы Харо, но даже проставили официальную отметку о въезде в Стремление – в небольшом пограничном пропускном пункте, затерявшемся среди проток и притоков. В конечной точке маршрута – к этому моменту Бабарский уже пришёл в себя и выпил всю воду, что нашлась на катере, – они получили в своё распоряжение машину с пакетом документов и отправились в Каслиди.

Но остановились на холме.

– Может, люди испугались летающего корабля? – предположил Занди, которому категорически не нравились ни угроза начала войны, ни «не знаю».

– Я впервые оказался на только что открытой заселённой планете, – честно рассказал ИХ. – Но из отчётов знаю, что появление разведчиков, а для местных жителей – официальных посланников Герметикона всегда вызывает оживлённый интерес, если, конечно, население не совсем одичало. Любопытные в больших количествах стремятся к цеппелю, а не от него. Траймонго – хорошо развитый мир, вы помните о том, что прибыли сюда с другой планеты, и я предполагал огромное количество зевак, которые захотят своими глазами посмотреть на цеппель. Прикоснуться, так сказать, к истории. А вижу прямо противоположное.

– Впереди станция нефы, а нам как раз пора заправиться, – сказал юноша. – Там всё и узнаем.

Там всё и узнали.

Несмотря на раннее утро, желающих заправиться оказалось изрядно, к каждому насосу стояло не менее десятка машин, и Бабарский заговорил с водителем ближайшей.

– С чего такой ажиотаж?

Поймал на себе взгляд, полный неподдельного изумления, и понял, что необходимо объясниться:

– Мы с сыном ехали без остановок всю ночь и не знаем…

– На Траймонго летит астероид, – мрачно ответил водитель. А его жена всхлипнула и сильнее прижала к себе завёрнутого в пелёнки ребёнка. – Прямо на нас.

– Дерьмо, – тихо сказал ИХ.

– Я тоже так думаю.

А ничего не понявший Занди уточнил:

– И что будет, когда он прилетит?

– Катастрофа, – прежним тоном ответил Бабарский. И вновь посмотрел на водителя: – Большой?

– Огромный.

– Значит, планетарная катастрофа.

– Это всё пришельцы! – злобно выкрикнула женщина. – Они прилетели – и сорвали с места этот здоровенный камень, который называют астероидом. И теперь он летит на нас. И всех убьёт! Потому что нельзя летать между планетами! Нельзя!

Ребёнок заплакал. Водитель громко выругался и врезал кулаком по рулю. Из соседней машины попросили, «заткнуть младенца», но на подавшего голос мужчину зашикали его же попутчики. Помрачневший Бабарский вернулся в автомобиль и молчал до тех пор, пока они не вернулись на дорогу. Молчал бы и дальше, но Занди, заворожённый всё возрастающим потоком идущих навстречу машин, тихо спросил:

– Куда они едут?

– Они запаниковали и просто едут подальше, – угрюмо ответил ИХ. – Куда-то.

– Просто подальше? И всё?

– Их привычный мир вот-вот погибнет, и они ищут место, где спокойнее. – Бабарский вздохнул. – Я их не обвиняю и не смеюсь над ними, это инстинктивное желание убежать от беды, с которой невозможно бороться.

– А что делают те, кто не паникует? – продолжил расспросы юноша.

– Едут в горы.

– Там можно спастись?

– Я не знаю, насколько большое тело на нас движется, но высоко в горах есть вероятность отсидеться.

– А вдруг этот астре… асте…

– Астероид.

– Спасибо. – Занди выдержал короткую паузу. – Вдруг он пролетит мимо?

Бабарскому очень хотелось успокоить юношу, сказать, что надежда есть, хоть и маленькая, однако массовый исход жителей из столицы и абсолютная уверенность беженцев в том, что угроза реальна, навели суперкарго на горькую мысль, которой он не мог не поделиться:

– Уверен, что об астероиде рассказали мои друзья. Они решили изучить вашу звёздную систему, увидели тело, рассчитали его траекторию и поняли, что удару быть – ваша планета обязательно притянет каменюку.

– Как это – «притянет»? – не понял юноша.

– Ну… – Бабарский вспомнил о зияющих пробелах в образовании Занди и пустился в объяснения: – Такое огромное тело, как планета, обладает колоссальной силой притяжения – тянет к себе всё вокруг. Благодаря этой силе мы, к примеру, не улетаем в небо, а если ты подбросишь палку – она обязательно упадёт на землю.

– Про палку я знаю, – сообщил юноша. – Но никогда не думал, что её тянет сила.

– Это физическое выражение, – уточнил ИХ. – Так вот. Скорее всего, астероид не целится в Траймонго, он просто пролетает мимо, но его траектория, то есть путь, которым он следует, пролегла недалеко от планеты, и сила притяжения заставит его отклониться и врезаться в нас.

– Чем закончится столкновение? – хрипло спросил Занди.

– Ничем хорошим.

– Траймонго погибнет?

– Я не знаю размера астероида, понимаю только, что он достаточно велик. Надеюсь, при ударе планета не погибнет, не расколется на части, но многие, увы, не выживут. Однако ужас… ужас придёт раньше. – ИХ кивнул на вереницу машин. – Часть людей побежит, а часть останется на месте, говоря себе, что чему быть – того не миновать, а третьи испугаются настолько, что позабудут обо всех запретах. Начнутся грабежи и насилие.

– И мы едем в город? – поднял брови Занди.

– Они начнутся повсюду, – пообещал Бабарский. – Просто нужно быть к этому готовым.

На этот раз замолчал юноша. И тоже – надолго. ИХ ему не мешал, у него тоже не было настроения болтать. Минут двадцать они ехали молча, а затем Занди спросил:

– Тебе тоже страшно?

– Есть обстоятельства, на которые я не могу повлиять, – спокойно ответил суперкарго. – Когда мы оказываемся в них, у нас остаётся только надежда, и терять её нельзя ни в коем случае. Кроме того, Занди, у нас с тобой есть возможность спастись, у них – нет. Если мы доберёмся до цеппеля, то улетим, но будем жить с пониманием того, что здесь погибнут миллионы людей.

– Это тяжело.

– Есть обстоятельства, на которые мы не можем повлиять, – повторил ИХ.

– Зато можем улететь.

– Да.

Они помолчали ещё немного, после чего юноша неуверенно поинтересовался:

– Ты уверен, что они тебя… дождутся?

– Нас, – спокойно поправил его Бабарский.

– Нас. – Занди грустно улыбнулся. – Спасибо.

– Дождутся. Таков закон. Они будут до последнего мгновения стараться собрать всю команду на борту, но если не получится – они уйдут.

– А если они полетят за мессером?

– Рано или поздно полетят, – не стал спорить ИХ. – Поэтому нужно поторопиться.

– Астрономы уверяют, что ничего подобного они ещё не видели, а планета – не переживала. – Феодора вздохнула. – И вряд ли переживёт.

– Мои говорят то же самое, – мрачно ответил Радбуд. Он выдержал короткую паузу. – Ты уверена в том, что столкновения не избежать?

– Ты не веришь пришельцам?

– Я уже не знаю, во что верить. Не знаю.

Горькую весть сенаторам принёс Наамар: затребовал срочное радиосовещание, он без подготовки и лишних вступлений, очень сухо изложил то, что узнал от Акселя.

Надвигается катастрофа.

Первая мысль была очевидной: сенатор Фага задумал очередную пакость, но Наамар подозвал к радио Акселя, Аксель повторил сообщение и точно указал, куда следует направить телескопы, чтобы увидеть астероид.

Надвигается катастрофа.

– Мы не очень хорошо изучали небо, чтобы дать точный ответ на твой вопрос, – ответила Феодора. – Но разве недостаточно того, что астероид летит прямо на нас?

– Когда мы смотрим на солнце, нам тоже кажется, что оно совсем рядом и вот-вот коснётся поверхности.

– Ты не веришь в то, что говоришь, – сказала Феодора.

– Потому что не хочу верить в то, что услышал от пришельца, – мрачно объяснил Радбуд.

– Но такова реальность. – Сенатор Уло вновь тяжело вздохнула. – Я подготовлю обращение к народу. В любом случае нужно что-то делать, чтобы погасить панику.

– Согласен… – Радбуд запнулся, но всё-таки закончил так, как собирался: – Согласен, любимая.

– Мы ещё увидимся, любимый, – тихо произнесла Феодора. – Я не сомневаюсь. Мы обязательно увидимся.

Она отключила приёмник и посмотрела на Помпилио:

– Это правда?

– Мои люди не стали бы лгать – в этом нет смысла, – твёрдо ответил дер Даген Тур. – А рассчитывать движение небесных тел они умеют очень хорошо.

– Я вам верю, мессер. – Феодора слабо улыбнулась. – Хотя очень хотела бы не верить. – Она постучала пальцем по столу, отодвинула микрофон, однако со стула не поднялась: – Мои помощники заканчивают обращение, через тридцать минут я выйду в эфир и попытаюсь хоть как-то успокоить народ. Серифам и военным пока удаётся поддерживать порядок, надеюсь, они справятся. – Пауза. И следующий вопрос дался Феодоре с огромным трудом: – Вы сможете нам помочь?

– Мы умеем путешествовать от звезды к звезде, но мы не боги, Феодора, – мягко и очень печально ответил Помпилио. – Мы не способны вмешиваться в столь грандиозные вещи.

– А есть ли бог? – спросила женщина. – В такие моменты всегда хочется задать этот вопрос… Есть ли он? И если есть, то как допустил подобное? Почему отнимает у меня всё, что я люблю? – Она машинально прикоснулась рукой к животу. – Почему?

– Ещё не отнял, – жёстко произнёс дер Даген Тур. – А значит, нужно верить.

– В чудо?

– В чудо.

– В чудо… – эхом повторила Феодора. Помолчала и задала следующий вопрос: – Вы сможете улететь?

– Да.

– Если что – вы свободны, мессер. Вы и ваш человек.

– Я пока задержусь.

– Как долго?

– Если ты не против.

– Вы свободны, мессер, вы – мой гость, оставайтесь в замке столько, сколько вам будет угодно.

– Ты можешь полететь со мной.

Она ждала этого предложения, была уверена, что услышит, и заранее подготовила ответ:

– Меня выбрали руководить Стремлением Уло, мессер, моей Родиной. И я буду руководить ею до тех пор, пока не истечёт срок моих полномочий.

Почти минуту дер Даген Тур смотрел женщине в глаза, после чего кивнул:

– Я уважаю твой выбор, но подумай ещё.

– Вы делаете мне больно, мессер, – через силу ответила Феодора. – Расскажите, лучше, что нас ожидает.

Она хотела улететь, но не могла. Не могла, несмотря на все обстоятельства, даже на те, что отчётливо ощущались внутри. Не могла. И всё, что он мог сделать, – ответить на её вопрос. Ответить честно. Страшно, но честно.

– Мне не доводилось быть свидетелем подобных катастроф, но среди планет Герметикона есть одна, подвергшаяся удару астероида несколько столетий назад, и я читал теоретические исследования о том, как именно развивалась катастрофа. Если астероид достаточно велик, он не взорвётся при входе в плотные слои атмосферы…

– Из-за чего он может взорваться? – удивилась сенатор.

– Трение, – объяснил Помпилио. – Сейчас астероид летит в Пустоте, не встречая сопротивления, в атмосфере же он разогреется и раскалится, частично разрушится, но не полностью. Будь он небольшим – взорвался бы от действия этой силы, а так его основная масса ударит в поверхность планеты. Дальше два варианта. Первый. Если он упадёт в океан, то вызовет грандиозное цунами, волну, способную обогнуть планету. Если ударит в континент, то поднимет огромное количество пыли, которая закроет солнце. Возможно, активизируются вулканы. Будет землетрясение, точнее – землетрясения, по всей планете. Сдвинутся тектонические плиты. Где-то появятся новые горы. Где-то – гигантские расселины. Потом наступит долгая зима.

– Насколько долгая?

– Зависит от размеров астероида и поднятой им пыли. Год. Может, два. Самыми страшными будут первые месяцы, потом пыль начнёт оседать.

– Другими словами, существует вероятность пережить катастрофу?

Она была настоящей дочерью первых переселенцев: упрямых и твёрдых, прошедших через пустыню, штурмовавших горы, отыскавших Небо и поселившихся в Садах. Она не сдавалась и не собиралась сдаваться.

– Я бы ушёл в горы, – ответил Помпилио.

– И нужны запасы на год, – прищурилась Феодора, поднимаясь на ноги: – Благодарю, мессер, ваша информация оказалась весьма полезной.

И обнадёживающей.

Теперь она точно знала, что должна делать.

Дер Даген Тур кивнул, принимая благодарность, и обычным тоном произнёс:

– Я хочу поговорить с цеппелем.

– Не боитесь, что вас услышат?

– Услышат, но не подслушают, – улыбнулся в ответ Помпилио. И немного непонятно добавил: – Мы кодируем сигнал по старинке.

– Радиостанция в вашем полном распоряжении.

«Синьора Феодора выступила перед гражданами Стремления Уло, рассказав об опасности столкновения и о том, что правительство ищет способы спасения – пользуясь советами посланников Герметикона. И, разумеется, она очень твёрдо и жёстко заявила, что появления «Пытливого амуша» и астероида никак не связаны. Что это всего лишь совпадение.

«В течение одного дня мы обрели надежду на воссоединение с человечеством и получили страшное известие, способное сбить с ног. Но мы не опустим руки, а приложим все усилия, чтобы справиться с возникшей проблемой. И я надеюсь, что в этот страшный час Стремления позабудут о прошлых разногласиях и займутся спасением жизней…»

Синьора Феодора выступила очень хорошо. Я не знаю, что готовились сказать фага, но после её выступления им оставалось лишь присоединиться к высказанному и пробубнить то же самое, только своими словами.

А затем в эфир вышел «астролог Галилей Квадрига», хотя мы с мессером мгновенно узнали голос Дорофеева, который рассказал, что «астероид пройдёт в опасной близости от Траймонго через семь дней». Капитан не сказал, что столкновение обязательно произойдёт, и, когда Феодора явилась за объяснениями, мессер ответил, что его люди прекрасно понимают происходящее на планете и стараются так подбирать слова, чтобы оставалось место надежде. «По сути всё верно: астероид пройдёт в опасной близости, будет захвачен гравитационным полем Траймонго, и произойдёт столкновение».

«Вы даёте людям ложную надежду», – не согласилась Феодора.

«Мы стараемся удержать от паники тех, кого можно удержать, – парировал мессер. – Это тебе поможет».

Как бы там ни было, слово произнесено, и слово дало обитателям Траймонго слабую надежду на то, что всё обойдётся. И мне кажется, так и нужно было поступить.

Поверь, Олли, мне было очень не по себе от приближения астероида. И это при том, что я понимал, что мы с мессером, скорее всего, покинем планету до удара. Но я нервничал. Что же говорить о несчастных жителях Траймонго, у которых не было возможности избежать ужасной катастрофы? И что мне думать о том, что я их оставляю? Да, это не моя Родина. Да, они все мне чужие. Но они – люди…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

– И чего мы добились?

– Габрис, ты не хуже меня знаешь, что у всех случаются неудачи, – недовольно отозвался Наамар.

– Ты всё испортил! – выкрикнул сенатор Харо. Выкрикнул с яростью, как никогда не позволял в адрес сенатора Фага. С яростью и злостью. Выкрикнул, потому что ему было очень страшно.

– Я недооценил их возможности, – неохотно признал Наамар, решив не наказывать старого сенатора за граничащую с хамством непочтительность. – И переоценил наши.

– Они улетят!

– Без капитана?

Сенатор Харо осёкся. Прищурился, глядя на Наамара, после чего негромко уточнил:

– Будешь угрожать парламентёру смертью?

– Таков был план «Б».

– Да, у нас был план «Б», – согласился Габрис. – Но я больше в него не верю. И тебе не верю. Астероид всё ближе, поэтому я немедленно уезжаю в Небо, к семье. Если хочешь – присоединяйся.

– Я, пожалуй, продолжу торговаться с пришельцами, – усмехнулся Наамар. – Уверен, что приближающийся астероид сделает их покладистыми.

– Очень опасная ставка, – заметил сенатор Харо.

– Габрис, в нашу планету вот-вот врежется гигантский булыжник. Когда ещё делать опасные ставки, если не сейчас?

– О какой торговле может идти речь? Ты на них напал!

– Я не сделал ничего, что выходило бы за рамки приличий, – пожал плечами Наамар. – Мы не смогли договориться – я надавил. И тот факт, что они оказались хорошо вооружены, показывает, что разведчикам приходится сталкиваться с подобным поведением инопланетян и они к нему готовы. Будем откровенны, Габрис: появление корабля, битком набитого неизвестными технологиями, кого угодно заставит вести себя неадекватно, а в нашем случае эксцентричности добавляет астероид. Уверен, они это понимают и не держат зла. Мы договоримся.

Несколько мгновений сенатор Харо колебался, после чего покачал головой:

– Ты рассуждаешь, как идиот.

– Я рассуждаю, как адиген, – холодно отчеканил сенатор Фага. – Простолюдинам не понять.

Большинство жителей Каслиди искренне надеялись, что рухнет летающий корабль пришельцев.

Ну, не то чтобы они верили в победу траймонгорского оружия, но были бы не прочь поглазеть на невиданное зрелище… На два невиданных зрелища: сначала на сам корабль, внезапно явившийся на планету, затем – на его гибель. О таком можно было бы рассказывать внукам, но довольствоваться пришлось лишь прилётом пришельцев да воздушным боем, который они учинили над городом. Бой столичным жителям понравился, однако все сошлись во мнении, что, если бы траймонгорцы располагали аналогичными кораблями, сражение получилось бы более красочным. Когда же последний подбитый аппарат гвардейцев рухнул, а оставшиеся помчались прочь, граждане вернулись к повседневным заботам. Одни забились в квартиры и подвалы, другие занялись грабежом и насилием, третьи пытались их остановить, четвёртые планировали отъезд или продолжили путь прочь из города.

К сожалению, проигрыш в бою – очевидный и яркий – уронил авторитет власти едва ли не до отрицательных значений, поэтому на улицы вышло очень много «других», тех, кто хотел заняться грабежом и насилием, вышли даже те уголовники, которые до сих пор опасались ответных мер военных.

И тот хаос, который творился в Каслиди прошлой ночью, показался разминкой.

К счастью, Бабарскому и Занди не довелось увидеть «художества» местных беспредельщиков во всей красе: сражение они наблюдали, будучи неподалёку от Дворца Харо, а когда оно закончилось, быстрым шагом преодолели оставшееся расстояние, и суперкарго проинструктировал юношу в последний раз:

– Всё запомнил?

– Да, – вздохнул Занди, мысленно отвечая, что запомнил-то он всё, чего там запоминать? Только есть огромная разница между «запомнить» и «сделать».

– Самое главное: результат зависит не от того, что ты говоришь, а от того, как ты говоришь и как держишься. – В сотый раз повторил ИХ. – Ты должен вести себя естественно.

– Постараюсь, – уныло вздохнул Занди.

– Не понял? – нахмурился Бабарский.

– Сделаю, – пообещал юноша.

– Другое дело. – ИХ хлопнул спутника по плечу. – И помни: если ты не сделаешь – нас скорее всего пристрелят.

Перспектива вырисовывалась так себе, и Занди твёрдо пообещал себе сделать обязательно.

Они подошли к задним воротам дворца, предназначенным для военных и обслуживающего персонала, запертым, разумеется, причём за решётчатыми воротами расположился бронеавтомобиль, и остановились около стражника.

– Документы!

– Вот. – ИХ пугливо протянул военному бумаги.

Стражник небрежно оглядел протянутое, после чего перевёл взгляд на Занди:

– Что это?

Судя по всему, он относился к тем военным, которые не считают гражданских равными себе.

– Приказано доставить во дворец шеф-повара ресторана «Белый бархат», – отрапортовал юноша, преданно таращась на стражника.

– Зачем?

– Мне сказали, что остальные повара разбежались.

– Зачем он здесь? – уточнил стражник.

– Можно я пойду? – робко поинтересовался ИХ, осторожно потянувшись за своими бумагами. Получил по рукам и вскрикнул. Стоящие вокруг солдаты заржали.

– Я получил приказ доставить его во дворец, – повторил Занди.

– Чей приказ?

– Моего непосредственного начальника, капрала Стури.

– Где он?

– Переброшен в район Северный Камыш.

– Понятно… – Стражник поморщился и решил, что во всём разобрался: гвардейцы получили два приказа – выдвигаться в район уличных боёв и доставить повара во дворец, капрал Стури выбрал самого молодого, похоже, недавно призванного пацана и отправил его в тыл, а сам с остальными ребятами пошёл в бой. Сопроводительные документы отсутствуют, но, учитывая творящийся бардак, в этом нет ничего удивительного. Ну а сама парочка: низенький кругленький трус и зелёный юнец явно не представляют угрозы.

– По этой дорожке прямо, увидишь северное крыло, зайдёшь во второй подъезд. Там комендатура дворца, доложишь о прибытии дежурному.

– Есть! – Занди отдал честь, взял за шкирку Бабарского и поволок его по дорожке.

И веря, и не веря в такое везение.

– Мне очень жаль, что я не смог заставить вас приземлиться.

Дорофеев много видел в жизни: и людей разных, и то, что они вытворяли, однако элегантная наглость сенатора Фага произвела на капитана впечатление. Базза улыбнулся, в следующий миг понял, что улыбка не видна и коротко рассмеялся:

– А вы молодец.

– На такую реакцию я и рассчитывал, – спокойно продолжил Наамар. – Как я и ожидал, в Герметиконе действуют адигенские правила, и вы привыкли к тому, что некоторые непростые вопросы сначала пытаются разрешить с помощью силы.

– Люди всегда остаются людьми, – хладнокровно прокомментировал услышанное Базза.

– А адигены – адигенами.

– В голосе чувствуется уверенность.

– Я – потомок дара.

– Ну, раз вы так говорите…

– Мою родословную обсудим позже, – перебил Дорофеева сенатор. – Сейчас нам следует вернуться к насущным вопросам.

– Вы уже поняли, что не сможете захватить корабль?

– Ваш капитан по-прежнему у меня.

– Он – парламентёр, – напомнил Базза. – И если вы действительно потомок дара, то понимаете, что это означает.

Удар достиг цели: Наамар разозлился, и следующая фраза прозвучала ещё более грубо:

– Хватит читать мне мораль. Ваш капитан у меня, и мы оба знаем, что он – билет на борт. Я не хочу здесь оставаться.

– Я возьму на борт не более трёх человек, включая вас. Общий вес багажа – сто килограммов.

– Пять человек.

– Трое и без оружия.

– Пять человек, двести килограммов и, разумеется, мы будем вооружены – я вам не верю.

– Не я начал стрелять, – напомнил Дорофеев.

– Но ведь вы обошлись без потерь? – Наамар послушал тишину и улыбнулся: – Я так и думал.

– У меня есть раненые.

– Я выплачу им щедрую компенсацию за полученные повреждения и доставленные неудобства.

Дорофеев покачал головой, вздохнул и продолжил:

– Хорошо: пять человек и двести килограммов. Но я не буду приземляться рядом с дворцом – это опасно. Продумайте маршрут за город и сообщите мне, куда я должен прилететь.

– Хорошо, я это сделаю. – Наамар отключил передатчик, вышел из комнаты и распорядился: – Приведите капитана пришельцев.

Об атаке на «Пытливый амуш» Акселю рассказал охранник. Не сдержался. Как и многие его коллеги, стражник обрадовался нападению, почему-то считая, что на захваченном цеппеле с обречённой планеты смогут улететь все траймонгорцы. И возможно, со всеми пожитками, включая недвижимость.

О том, что захват «Амуша» и его использование для бегства будет иметь лично к нему весьма опосредованное отношение, стражник почему-то не задумывался. Но нападению обрадовался.

Сначала он, глядя в небольшое окно, подробно пересказывал Акселю ход сражения, не забывая сопровождать их ехидными комментариями, но постепенно они – комментарии – становились всё более скромными, затем и вовсе прекратились, и на некоторое время их небольшой коллектив погрузился в грустное молчание. Которое яснее ясного сказало Крачину то, в чём он не сомневался: атака отбита с высокими потерями для траймонгорцев. Аксель уселся в кресло, догадываясь, что в ближайшее время его захочет видеть кто-нибудь из сенаторов, но вместо вызова услышал глухой стук в коридоре, после чего дверь открылась и в комнату, которую временно превратили в камеру, вошёл Бабарский.

И сразу оценил обстановку:

– А тут неплохо. Мебель не то чтобы изящная, но не безвкусная.

– Ну, наконец-то, – протянул Аксель, продолжая сидеть в удобнейшем кожаном кресле. – Ты не торопился.

– Я бы пришёл раньше, но на улицах не протолкнуться. Все куда-то спешат…

– Догадываюсь.

– Меня, кстати, тоже потряхивает, – сообщил ИХ. – Ты ведь знаешь – нервы давно расшатаны, всему виной альпенканское сумеречное расстройство. А таблетки остались на «Амуше».

– Хасина очень о тебе беспокоился – не на ком стало испытывать новые препараты.

– Рад, что с ним всё в порядке.

Тем временем юноша втащил в комнату оглушённого стражника и закрыл дверь.

– Это кто? – поинтересовался Крачин.

– Стражник. Тебя стерёг.

– Я про пацана.

– Зовут Занди, он с нами.

– Хорошо.

Юноша неуверенно улыбнулся. Он думал, что Бабарскому придётся долго объяснять, кто его спутник, и возможно, ещё дольше уговаривать взять его на борт, а получилось всё неожиданно просто и обыденно: «Он с нами». – «Хорошо». Судя по всему, на «Пытливом амуше» было принято доверять офицерам, и если суперкарго сказал: «Он с нами», – остальные соглашались, оставляя расспросы на потом.

– Переоденься, – велел ИХ Крачину, указав на форму стражника. – Так ты будешь меньше привлекать внимание.

– Мундир жаль, – вздохнул Аксель, начиная расстёгивать пуговицы.

– Надо было ехать в чём попроще, – съязвил Бабарский. – И давай быстрее, у нас мало времени. А я, как известно, хромаю и одышка.

– Знаешь, – задумчиво произнёс Крачин, разглядывая пистолет стражника. – Мы, пожалуй, поступим иначе.

– Что ты хочешь сделать? – прищурился Бабарский.

– Кое с кем расплатиться.

– Мессер одобрит?

– Наамар, сенатор Фага, взял в заложники парламентёра, то есть меня, и приказал атаковать «Амуш».

– Полагаю, мессер одобрит, – хмыкнул ИХ.

– Тогда поступим так. – Аксель вновь застегнул мундир, спрятал под него пистолет и разложил по карманам два запасных магазина. – Меня скоро потащат на аудиенцию, и там я разрешу все накопившиеся вопросы. Стражника свяжем и спрячем, чтобы не мешал. Занди постоит вместо него у двери, а ты спрячешься. Когда меня заберут – бегите в радиорубку, я скажу где она, договоритесь с «Амушем» о месте встречи и ждите меня.

Столицу Стремления Харо постепенно затягивал дым. Не накрывал слегка, готовый улететь под дуновением любого ветерка, а именно затягивал, устраиваясь по-хозяйски надолго. Не весь город, конечно, – порт, железнодорожный вокзал и центральные районы гвардейцы удержали, однако окраины сдали почти все.

Хаос. Паника. Насилие.

– Вы действительно хотите взять на борт этого урода? – негромко спросила Кира, останавливаясь рядом с разглядывающим Каслиди капитаном.

– Боюсь, у нас нет выбора, адира, – ответил Дорофеев.

– Потому что Аксель в его руках?

– Потому что Аксель в его руках, а нас поджимает время: нужно забрать мессера, Бабарского и Мерсу до того, как…

Базза замолчал.

Всё и так понятно. До того, как цветущие Сады обратятся в прах.

– Это ужасно, – прошептала рыжая.

– Мы ничем не можем помочь, – так же тихо сказал Дорофеев.

– Вы этим себя успокаиваете?

– Мы все сейчас чувствуем примерно одно и то же, адира. И эта фраза не успокаивает, а объясняет.

– Мы никогда этого не забудем.

– Да, адира, никогда.

Наверное, они могли приземлиться и забрать хоть кого-то, но Кира прекрасно понимала, что начнётся в этом случае, как поведут себя перепуганные жители, как будут рваться к ним вооружённые мародёры и как поведут себя те из них, кто не сумеет попасть на «Амуш» – начнут стрелять по кораблю из всего, что у них окажется. Понимала, что Дорофеев не станет рисковать, и не спрашивала его об этом. Не мучила сильнее, чем он мучился сам.

– Каковы наши действия?

– Наамар выберет место за городом и приедет в него с Акселем. Мы поднимем их в «корзине», разоружим и… возьмём с собой.

– Вы сдержите слово? – удивилась рыжая. И лишь спросив, поняла, что спрашивать не следовало.

– Я его дал, – скупо ответил капитан.

Кира хотела извиниться, но не успела: поднявшийся на мостик радист радостно сообщил:

– Капитан, прошу вас немедленно пройти в рубку. Бабарский в эфире!

Хоэкунс.

Высокое искусство достижения цели.

Говорили, что попасть в знаменитые школы могут исключительно адигены, что только они способны выложить гигантскую сумму за обучение, больше похожее на пытку. За обучение, по итогам которого половина поступивших покидала планету, проклиная своё желание прикоснуться к Высокому искусству, а другая половина становилась отличными стрелками, треть из этой половины – выдающимися и единицы – непревзойдёнными.

В действительности аристократов среди учеников хоть и было много, но меньше половины. Долгое время Хоэкунс действительно считался искусством адигенов, но многие планеты выбрали другие формы правления, и постепенно бамбальеро начали становиться простолюдины – был бы талант.

У Крачина талант был.

Базовое обучение Акселю оплатила эрсийская армия – вечно грызущиеся маршалы нуждались в отлично подготовленных бойцах и не жалели денег на обучение способных юношей. Пройдя через все испытания, Крачин получил титул бамбини – самый младший из существующих, а затем, уже перейдя на службу к Помпилио, вернулся в школу и стал бамбадиром. При этом он трезво оценивал свои способности и понимал, что бамбадао ему не стать никогда. Зато бамбадиром Аксель был отличным, регулярные тренировки проходил под руководством опытнейшего дер Даген Тура, лучшего, по общему мнению, из живущих бамбальеро, и потому в зал, где его ожидал Наамар, вошёл, не испытывая ни робости, ни сомнений. Крачин знал, что за цель перед ним стоит, и знал, как её достичь. И с каждым шагом он становился спокойнее и спокойнее, полностью отрешаясь от всего, что могло ему помешать. И даже тот факт, что стрелять придётся не из идеально подготовленной, сделанной под него бамбады, а из оружия стражника, ничего не менял. Ведь оружие – это всего лишь средство достижения цели, инструмент, а любой инструмент мастер сумеет использовать наилучшим образом.

Цель будет достигнута.

– У меня хорошие новости, – громко произнёс Наамар, едва Крачина ввели в кабинет.

– Приятно слышать, – улыбнулся Аксель.

Из комнаты его сопровождали два рослых фага, войдя в кабинет, они остановились у дверей. В комнате же помимо сенатора находились ещё два телохранителя, однако присутствие такого количества «зрителей» Крачина не смущало. Во-первых, их пистолеты лежали в кобурах, пусть и расстёгнутых. Во-вторых, даже если бы они держали оружие на изготовку, это изменило бы лишь порядок достижения цели. И только.

– Твой помощник проявил благоразумие и согласился заключить сделку.

– Он получит взыскание, – ровным голосом ответил Крачин.

Фраза заставила сенатора расхохотаться. А отсмеявшись, весело осведомился:

– Ты хотел быть распиленным на куски? Живьём?

Несколько мгновений Аксель смотрел Наамару в глаза, после чего дал ему последний шанс спастись:

– Мы прибыли на Траймонго с миром. С плохими новостями, но с миром. Я пришёл к тебе без оружия, как парламентёр. И я хочу, чтобы ты сейчас объявил, что я свободен и свободен делать всё, что захочу. – Аксель выдержал короткую паузу и веско закончил: – Прямо сейчас.

И дальше всё было бы именно так, как хотел Наамар: показав себя человеком чести, хоть и немного сбившимся с пути, он поднялся бы на борт «Амуша» как гость. Но сенатор Фага полагал себя в безопасности и выбрал другой путь.

– Мы тебя не звали, капитан Крачин, и мы не обещали тебе безопасности.

– Безопасность парламентёра свята. Для адигенов.

– Не выводи меня из себя, простолюдин. – Наамар чуть повысил голос. – Я позвал тебя не обсуждать законы чести, в которых ты не разбираешься, а сообщить, что мы выезжаем через тридцать минут, чтобы встретиться с кораблём за пределами города… – Сенатор замолчал и прислушался к доносящимся из внутреннего двора крикам: – Что это за тревога?

– По всей видимости, нашли стражника, – ответил Крачин.

– Какого стражника? – не понял сенатор.

– Который меня охранял.

И прежде чем до Наамара дошёл смысл ответа… Наамар умер.

Если обстоятельства позволяли, главная цель достигается в первую очередь, поэтому первая пуля достаётся сенатору Фага – пуля точно в голову, в лоб.

Уже мёртвый Наамар делает шаг назад, словно запоздалая реакция способна ему хоть как-то помочь, а развернувшийся и присевший Крачин стреляет в охранников у двери. До них метров десять, что для бамбадира всё равно что в упор. Даже из чужого оружия. Выстрел. Пуля входит в шею. Выстрел. Пуля входит в голову. Кувырок вперёд, сразу же – переворот влево и ещё два выстрела. Два, потому что телохранитель начал двигаться и первая пуля пробила ему не грудь, а плечо. Вторая завершила работу. Крачин катится под стол, уходя от огня последнего противника. Тот устремляется вперёд, поскольку увидеть Акселя ему мешает столешница, но Крачин обманывает, выкатывается обратно, вскакивает и всаживает в телохранителя три последние пули.

Быстро перезаряжает оружие, одновременно прислушиваясь к происходящему в коридоре, обыскивает телохранителей, разжившись вторым пистолетом и ещё тремя магазинами, и выходит из кабинета.

– Их много! – выкрикнул Занди.

И они, к сожалению, полны решимости любой ценой добраться до пробравшихся во дворец «мародёров» – стражники не знали, с кем имеют дело, и пока определили нарушителей именно так.

– Но они тебя боятся! – приободрил юношу сидящий у радиопередатчика Бабарский.

– Вы уверены?!

– Да.

В этот момент стражники отправили по назначению почти десяток пуль и пригнувшийся Занди прокричал:

– Что мне делать?

– Стреляй в ответ! Только нечасто – экономь патроны! И не мешай мне!

– Слышу, у тебя весело, – заметил Дорофеев.

– Стараемся, капитан.

– Кто с тобой?

– Смышлёный местный мальчик. Он в военной форме, так что не убивайте того, кто будет бежать к «корзине грешника» вместе со мной.

– Я обязательно предупрежу пулемётчиков. – Базза помолчал. – Ты успеешь?

– Я постараюсь, капитан.

– Удачи, ИХ.

– Она мне пригодится, – не стал скрывать Бабарский.

Большую часть рассказанного Акселем пути до радиорубки они с Занди преодолели без проблем – помогали гвардейская форма и накопленная юношей наглость. Однако в последнем коридоре наткнулись на слишком рьяного охранника, который сразу же потребовал документы и предписание. Охранника пришлось убить, на шум сбежались его коллеги, но к этому моменту они уже ворвались в радиорубку. ИХ прильнул к передатчику и принялся вызывать «Амуш», а Занди встал у дверей.

– Патроны кончаются!

– Заканчиваются, – машинально поправил юношу Бабарский.

– Какая разница? Они совсем рядом!

Занди отступил от двери. Он не собирался сдаваться, но в магазине осталось всего пять патронов и юноша хотел потратить их с толком – стрелять в тех, кто появится в проёме. Он направил пистолет на дверь и процедил:

– Они приближаются.

– Не они, а он, – уточнил ИХ, внимательно прислушиваясь к доносящимся из коридора звукам. – Не стреляй.

– Почему?

– Два тела только что упало.

– И что это значит?

Ответ на этот вопрос пришёл через секунду – из коридора послышался уже знакомый юноше голос:

– Бабарский!

– Я здесь, – отозвался ИХ, заставляя Занди опустить пистолет.

– Ты договорился? – осведомился появившийся в дверях Аксель.

– Нам нужно на крышу северного крыла.

– Это над нами.

– В таком случае – вперёд. Не будем задерживать друзей!

– Я их вижу! – крикнул вперёдсмотрящий. – Они на крыше!

– Экстренное снижение! – распорядился Дорофеев. – Опустить «корзину грешника»!

– Их трое!

– Так и должно быть! – Базза вновь склонился к переговорной трубе. – Пулемётчики! Повторяю: прикрывать этих троих! Два офицера и местный в военной форме! Это наши!

Дорофеев прекрасно понимал, что возвращение «Пытливого амуша» вызовет в городе волнения: кто-то решит, что пришельцы собираются мстить и попытается спрятаться; кто-то начнёт стрелять; кто-то бросится к месту предполагаемой посадки, чтобы умолять взять его на борт. Перепуганные, потерявшие ориентиры люди были готовы на всё, поэтому Базза хоть и подвёл цеппель к дворцу, до последнего момента держал большую высоту и, лишь увидев своих офицеров, повёл «Амуш» вниз. К счастью, крыша северного крыла оказалась плоской, а само здание – довольно длинным, метров семьдесят, не меньше, что позволяло не зависать над ним, а медленно проплыть – и людей забрать, и скорость не потерять. Потому что с земли уже начали стрелять.

– Под огнём! – доложил вперёдсмотрящий.

– Артиллеристам! Подавить пулемёты противника!

– Вижу погоню, – доложила сидящая за пулемётом Кира, разглядев выбравшихся на крышу гвардейцев.

– Заградительный огонь! Если не поймут – на поражение!

Церемониться с преследователями Базза не собирался. И почувствовал, что цеппель задрожал – заработали установленные на носу скорострельные пушки, разбивая пулемётные гнёзда траймонгорцев.

– Высота «корзины»!

– Внимание! Заходим на дворец. Самый малый ход! Самый малый!

Но даже самый малый был очень быстрым для людей.

«Корзина грешника» ударилась о крышу, накренилась и поползла вслед за цеппелем. Быстро поползла.

– Бабарский, давай! – крикнул Аксель.

– Сначала Занди!

Опытные офицеры без труда разгадали манёвр Дорофеева, а вот перепуганный юноша с трудом понимал, что нужно делать.

– Проклятие! – Крачин схватил Занди за плечо и рывком подбросил к корзине. – Цепляйся, манявка ипатая! Внутрь!

Внутрь – понятно! Внутри, на дне корзины, уютно и, кажется, безопасно. Внутрь! Но именно в этот момент у Занди сдали нервы: трясущаяся корзина, наклонившаяся так, что выпасть из неё гораздо проще, чем забраться; туша гигантского корабля над головой; пулемётные выстрелы, ружейные выстрелы, грохот быстрых пушек… Перепуганный юноша вцепился в край корзины и застыл, не понимая, что мешает остальным, отнимает у них драгоценные секунды, и Акселю ничего не оставалось, как бросить оружие, схватиться за тросы, кое-как подтянуться, забраться в корзину и грубо втащить Занди внутрь.

– Здесь держись!

– За что?

Но Крачин не отвечает, он высунулся из «корзины» и кричит:

– ИХ!

– Сейчас!

Но край крыши близко, гвардейцы не приближаются, поняли, что пулемётчики их достанут и остались вдали, но открыли по беглецам огонь. И с земли стреляют – поняли, в кого нужно. И из соседнего крыла дворца. Все хотят убить Бабарского, а Бабарский маленький и совсем не спортсмен. Бабарский знает, что нужно бежать, очень старается догнать «корзину», однако секунды, отнятые у них Занди, кажутся невосполнимыми. Аксель видит, что ИХ отстаёт и не успеет запрыгнуть в «корзину» до края крыши.

Не успеет.

– Они подтаскивают новые пулемёты!

Сенаторы позаботились о том, чтобы как следует защитить дворец, и сейчас все стволы направлены на пришельцев. Пули летят в гондолу, пробивают многострадальную обшивку капитанского мостика, разбивают уцелевшие стёкла. Надо бы набрать высоту, но Дорофеев медлит. Он тоже видит, что у Бабарского проблемы, и медлит, готовясь дать приказ на резкое торможение.

Но приказ отдавать не пришлось.

Аксель выпрыгивает из «корзины», хватает Бабарского – теперь Бабарского! – за плечо и тащит за собой.

– Скорее! Скорее!

Край крыши близок, но могучий Крачин рассчитал идеально: резкий рывок, Бабарский влетает в «корзину», Аксель отталкивается от крыши и хватается за трос. И чувствует, что в него вцепляется ИХ.

– Не отпущу! Занди, дубина, помогай!

Юноша превозмогает страх и тоже хватает висящего над землёй Крачина.

Северное крыло остаётся позади.

– Набрать пятьсот метров, – приказывает Дорофеев. – Поднять «корзину»!

– Я подтянусь… подтянусь…

Аксель переваливается через борт, падает на дно и удивлённо рассматривает окровавленный рукав.

– Мундир я всё-таки испортил…

И теряет сознание.

С главной террасы Парящего замка открывался удивительно красивый вид на благословенные Сады Траймонго. Обычно безмятежный, навевающий мягкие, иногда сентиментальные, даже поэтические мысли, сейчас он представлялся тревожным. И не только потому, что дер Даген Тур знал, что к планете приближается астероид-убийца. Даже без этого знания было видно, что происходит нечто неординарное: из-за бесконечной вереницы машин – по дорогам, идущих сплошным потоком катеров, пароходов и барж – по Стремлению; бесчисленных железнодорожных составов. И все они были полны людей. И все они, высадив пассажиров в Шикадури, в порту или на станции, разворачивались и направлялись обратно, в Сады, за новыми беженцами.

Траймонгорцы уходили в Небо. Бежали из благословенных Садов в каменный оплот в надежде обрести в нём спасение.

– О чём ты думаешь, Мерса? – негромко спросил Помпилио, не отрывая взгляда от Садов.

Последний час они провели наедине, в креслах у балюстрады, потягивая красное вино и почти не прикасаясь к сыру. В основном молчали, потому что прислушивались к приёмнику, который дер Даген Тур распорядился вынести на террасу. Но услышав вопрос, алхимик снизил громкость до минимума и ответил:

– Я восхищаюсь… э-эээ… людьми, управляющими катерами, поездами, автобусами, они доставляют людей к подъёмникам и возвращаются за другими. Делают всё, чтобы помочь другим.

– Они молодцы, – согласился Помпилио.

– Это подвиг, мессер.

– Да, Мерса, они могли бы отказаться, оставить поезда и катера и пойти к подъёмникам, но продолжают работать, делать своё дело. Они не сдаются.

– Я надеюсь, им повезёт. Им всем.

– К сожалению, везение – единственное, на что сейчас могут рассчитывать траймонгорцы. Они через многое прошли, чтобы создать свою планету, и, мне кажется, Добрые Праведники действительно задолжали им немного везения. Хотя бы чуть-чуть.

Ведь укрытия в Небе не гарантировали спасения. Абсолютно ничего не гарантировали, потому что после удара траймонгорцев ожидали новые испытания и страдания.

Подъёмники и промышленные краны работали безостановочно, и только на подъём людей. Однако беженцы прибывали с такой интенсивностью, что толпа внизу не уменьшалась, а росла. Непрерывно росла, но военным и серифам пока удавалось поддерживать порядок. Подходы к спасительным подъёмникам были грамотно перекрыты, людей пропускали строго рассчитанными партиями и очень жёстко пресекали любые попытки прорваться без очереди.

«Я постараюсь помочь всем, но не допущу хаоса, – сказала Феодора в очередном обращении. – Я не могу рисковать работой подъёмников, они очень важны для всех нас. Поэтому военные будут стрелять без предупреждения».

И окружила подходы к Небу не цепью солдат, а заграждениями из мешков с песком и бетонных блоков, бронеавтомобилями и пулемётными гнёздами. Поэтому подъём беженцев осуществлялся спокойно и без эксцессов. Наверху же их встречали и отправляли дальше: кого-то – по Стремлению, кого-то на машинах или местных поездах, кто-то шёл пешком.

Траймонгорцы уходили в Небо.

– По радио говорили, что в Каслиди царит хаос, а здесь сохраняется порядок, – продолжил алхимик. – Удивительно наблюдать настолько разное поведение, если учесть, что астероид летит и на тех, и на других.

– Люди поверили Феодоре и делают то, что она приказала, – ответил дер Даген Тур. – Им страшно… разумеется, им страшно. Но они верят и поэтому уходят, бросая дома, скарб, животных, бросая всё, что нажили они и их предки, пытаясь спасти свои жизни и жизни своих детей.

– Всё так, мессер, – произнесла вышедшая на террасу женщина.

– Сенатор. – Помпилио поднялся на ноги и кивнул.

– Я вам не помешала?

– Нет.

Алхимик сделал шаг прочь, намереваясь покинуть террасу, но женщина его остановила:

– Прошу вас, останьтесь. Я пришла ненадолго.

– Попрощаться? – понял Помпилио.

– Да, мессер. – Феодора подошла к балюстраде, бросила быстрый взгляд на Сады и неожиданно улыбнулась: – Попрощаться и спросить, почему вы грустите, мессер?

Дер Даген Тур помолчал, затем склонил голову, отдавая должное проницательности Феодоры, после чего ответил:

– Моя грусть смешана со злостью.

– Потому что вы не можете ничего изменить.

– Я не могу ничего изменить, я не могу ни на что повлиять, – согласился Помпилио. – Такое бывает редко.

– И оказываясь в подобных обстоятельствах, вы не вздыхаете покорно, говоря себе: «Ну, что же, значит, так суждено», а начинаете злиться. Вы привыкли, что всегда можете что-то сделать. Вы очень сильны. Но астероид…

Она не стала заканчивать фразу, не произнесла: «…вам не по зубам». Все присутствующие это понимали. И вновь обратили взгляды на Сады.

– Все шахты и заводы спешно готовятся к приёму беженцев, – рассказала Феодора. – Работы ведутся безостановочно: помимо размещения людей и распределения запасов мы укрепляем входы и пробиваем связывающие подземные тоннели там, где это возможно. В горах есть подземные реки и пещеры, которые мы ещё не использовали, и сейчас горняки работают над тем, чтобы создать единую сеть. – Она улыбнулась. – В своё время велись жаркие споры: строить в горах обыкновенные здания для шахт, обогатительных фабрик и заводов или использовать пещеры, которых там много, расширив и углубив их. Мы выбрали второй вариант, и теперь он, возможно, поможет нам спастись.

– В этом заключается суть труда – его плоды навсегда останутся с тобой.

– Прозвучало очень менторски, – обронила Феодора.

– Это перефразированная цитата из «Наставлений Доброго Маркуса».

– Всё время забываю, что вы – олгемен…

– Да.

– Простите меня за следующий вопрос?

– За любой, Феодора, ты можешь задать мне любой вопрос.

– Как вы считаете, мессер: это справедливо? – Она сдержалась, не выкрикнула вопрос, но произнесла его весьма эмоционально, показав, что творится в её душе. – Ведь, с точки зрения олгеменов, мир – есть добро и Отец творит только добро. И вот, на нас летит астероид…

– С моей точки зрения, Отец наш – создатель всего, а не нянька с носовым платком и шоколадкой, – убеждённо ответил дер Даген Тур. – Он смотрит на нас, а не за нами.

– И посылает нам испытания?

– Он создал мир, а не детскую комнату, в которой смысл жизни – нежиться в его доброте.

– В детской комнате скучно?

– В детской комнате невозможно вырасти.

– Потому что за пределами детской комнаты бывает опасно?

– Потому что за пределами детской комнаты всё по-настоящему.

– Иногда даже слишком. – Женщина машинально посмотрела на небо. На то небо, которое над головой. И которое угрожало ей смертью.

– Настоящее никогда не бывает слишком, но часто бывает опасным, – твёрдо произнёс Помпилио.

Феодора ответила внимательным взглядом, а затем попросила:

– Мерса, пожалуйста, включите приёмник.

Алхимик посмотрел на дер Даген Тура, увидел короткий кивок и выполнил просьбу сенатора:

– Из Каслиди поступают тревожные и противоречивые сообщения, – взволнованным голосом начал диктор очередной экстренный выпуск новостей. – После неудачного для гвардейцев боя в районе дворца Харо, летающий корабль пришельцев поднялся на большую высоту, сделавшись недосягаемым для огня с земли, и отошёл к южным пригородам. Одновременно начали распространятся слухи, что гвардейцы атаковали пришельцев после того, как ими был убит сенатор Харо. Слухи вызвали беспрецедентную волну беспорядков и насилия. Город погрузился в хаос. Военным и серифам удалось удержать только центр, во всех остальных районах идут уличные бои. Сенатор Габрис выступил с заявлением, сообщил, что находится в добром здравии и лично руководит эвакуацией жителей в Небо, однако остановить волну насилия не сумел. Кроме того, есть неподтверждённые сведения, что убит не сенатор Харо, а сенатор Фага, поскольку он до сих пор не выступил и не опроверг…

Феодора жестом попросила алхимика выключить радио и посмотрела на Помпилио:

– Я совершенно точно знаю, что ваши люди убили Наамара.

– Полагаю, у них были на то причины, – почти равнодушно ответил дер Даген Тур.

– Причина – это ваш приказ?

– Ещё не хватало, чтобы я отвлекался на подобные мелочи, – буркнул Помпилио. – Судя по всему, сенатор Фага не только атаковал цеппель, но и решил взять капитана в заложники. Это привело к тому, что мои люди предприняли необходимые ответные шаги.

– Убили сенатора?

– Они поступили так, как сочли нужным.

– И вы будете их защищать?

– И поддерживать, – кивнул дер Даген Тур. – Так же, как ты защищаешь и поддерживаешь своих людей.

– Стремление Фага осталось без лидера, – вздохнула женщина. – А армия – без главнокомандующего. – Короткая пауза. – Сейчас не лучшее время, чтобы потерять центральное управление.

– Уверен, они что-нибудь придумают, – ответил Помпилио, тоном давая понять, что тема закрыта. И в упор посмотрел на Феодору: – Я никогда и никому не предлагал свою помощь дважды, но хочу чтобы ты ещё раз рассмотрела возможность улететь со мной.

– Клянусь, мессер, я думаю о вашем предложении не переставая.

Теперь она коснулась пальцами живота.

– Но заставляешь себя не думать, – понял дер Даген Тур.

– Заставляю себя не обдумывать, – уточнила Феодора. – Я понимаю, какую честь вы оказываете мне, возвращаясь к этому вопросу, но не могу. Я просто не могу. – Она закусила губу. – Возможно, я делаю неправильный выбор, возможно, я раскаюсь, но я не могу иначе. Я не идеальная, но останусь со своими людьми. – Пауза. – Что же касается вашего предложения, мессер, то… не могли бы вы взять на борт детей?

– Возьму столько, сколько смогу, – твёрдо произнёс Помпилио. – И позабочусь о них.

– Благодарю, мессер. Ваша помощь очень важна.

Мерса отвернулся, снял очки и стал их протирать.

А дер Даген Тур сказал:

– Ты могла украсить любой мир, Феодора, и стать в нём легендой. Но тебе не повезло родиться в том, который умрёт.

«Не скрою – синьора Феодора меня потрясла.

Она нас обоих потрясла: и меня, и мессера. И не только нас. Чуть позже мессер обронил, что понимает Наамара, готового пойти на что угодно ради спасения такой женщины. И даже будучи отвергнутым, он продолжал за неё волноваться. Любил её.

Я был потрясён ещё по той причине, что знал – окажись я на месте синьоры Феодоры, неизвестно, какой бы сделал выбор. Честно – не знаю. И мне не стыдно в этом признаваться. Да, я не могу представить себя беременным, но, как мне кажется, приблизительно понимаю, что переживают в этот момент женщины. Не в физическом, конечно же, плане, а эмоциональном. Нежная и в то же самое время – неразрывно крепкая связь матери с ещё неродившимся ребёнком, ответственность за него, волнение, всё это должно было – на мой взгляд – заставить синьору Феодору позабыть о долге перед Уло и принять предложение мессера. Но не заставило. Она продемонстрировала высочайшую силу духа и верность принципам. Показала, что значит быть настоящим лидером своего народа.

И когда синьора Феодора покинула террасу, мессер ещё долго пребывал в задумчивости, стоя у балюстрады и скользя невидящим взором по прекрасной панораме Садов. Панораме, которой вскоре предстояло исчезнуть…

Я же находился рядом, как всегда в этом путешествии. При этом я не сомневался, что мессер обратится ко мне, однако его вопрос оказался для меня неожиданным.

«Скажи, что ты думаешь теперь, Мерса?»

«Мне очень горько думать, что я отправлюсь в безопасный мир, оставив Траймонго выживать».

Я не могу передать то странное чувство, которое овладело мною после того, как траймонгорцы покинули Парящий замок… хотя… само чувство появилось значительно раньше, но в тот момент, когда наши несчастные хозяева ушли, оно стало особенно острым. Щемящим. Я понимал, что не в моих силах что-либо изменить, но испытывал гнетущую тоску от того, что смогу избежать катастрофы. А они – нет. Многие из них погибнут, а тех, кому повезёт выжить, ждут тяжелейшие испытания.

Я догадывался, что мессера гложут такие же мысли. Или чувства. И подумал, что окажись траймонгорцы каннибалами, беспощадными убийцами, не знающими ничего, кроме насилия, будь у них какой-нибудь кровавый культ – всё было бы значительно проще, но они… Траймонгорцы оказались обыкновенными людьми, а некоторые из них – необыкновенно сильными людьми, и думать об их гибели, о гибели всего, что они создали, было невыносимо.

«Я знаю, что время лечит и поможет нам пережить эту историю. Я знаю, что буду очень редко её вспоминать – буду сознательно гнать её от себя. Но я не хочу тех чувств, которые будут накатывать на меня при мысли о Траймонго».

Что я мог ответить? Что мне жаль? Глупее фразы в данных обстоятельствах представить сложно. Сначала я хотел поддержать мессера, сказать, что мы ничего не можем сделать, а значит, нет смысла корить себя. Даже рот открыл. Но закрыл, поскольку мне в голову пришла неожиданная мысль. Настолько неожиданная, что я предпочёл не обдумывать её, а сразу высказал – чтобы не прийти к мнению, что она тоже неправильная. В тот момент я действовал по наитию, просто сказал то, что пришло в голову, не зная, чем закончится моё выступление и как мессер к нему отнесётся. Я открыл рот и произнёс: «Мы оказались в Южном Бисере».

Несколько мгновений мессер молча смотрел на меня, не понимая, зачем я напомнил ему о нашем местонахождении, а затем улыбнулся. Впервые за долгое время мессер улыбнулся по-настоящему. Он понял, что я хотел сказать…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

– Для человека с двумя огнестрельными ранениями Аксель держится на удивление бодро, – заметил дер Даген Тур.

– Он ещё и Бабарского ухитрился спасти, – улыбнулся Базза.

– Да, ИХ мне рассказал.

– Он всем рассказал.

Присутствующие в кают-компании офицеры негромко рассмеялись.

Поднявшись на цеппель и выслушав доклад Дорофеева, Помпилио отправился в каюту, привёл себя в порядок, переоделся в классический адигенский месвар, который нечасто надевал на борту, сообщив, что «ужасно устал от чудовищной траймонгорской моды», навестил Крачина, сходил в машинное отделение, по дороге заглядывал во все места, где разместили детей – а таких мест было множество, завернул в астринг, велел Галилею следовать за ним, потом сам отправился на мостик за Дорофеевым – судя по всему, он соскучился по «Амушу», после чего устроил совещание в кают-компании. На котором помимо Баззы и Квадриги присутствовала только Кира.

И первая тема, которую поднял дер Даген Тур, была ожидаемой:

– Галилей, мы допрыгнем до Герметикона?

– Должны, мессер, – кивнул астролог. – Я провёл расчёты и уверен в том, что вижу Сферу Шкуровича Калпана, и в том, что смогу навести на неё астринг. Далековато, но прыгнуть можно.

– Хорошо. – В способностях своего астролога Помпилио не сомневался и потому не стал задавать лишних вопросов. «Допрыгнуть можно». – «Хорошо». Решение принято, будем прыгать.

– Жаль, что тинигерийцы не добрались до Траймонго, – не сдержалась Кира.

И все подумали, что успей планета войти в Герметикон, сейчас, возможно, здесь разворачивалась полноценная спасательная операция с участием десятков, если не сотен, гигантских колониальных цеппелей. И просто пассажирских. И грузовых. Всех цеппелей, которые успели бы прийти на помощь. Но Траймонго не открыли. Операция не проводится.

Астероид всё ближе…

– Мы бы не смогли спасти всех даже объединённым флотом, – тихо сказал Дорофеев. – Слишком мало времени и слишком много людей. Мы бы не успели.

– И те, кого пришлось бы оставить, проклинали нас так, как сейчас проклинают все они, – закончил дер Даген Тур.

Кира кивнула и опустила голову.

Они давно не слушали радио, но знали, что эфир наполнен выкриками в их адрес: мольбы о помощи перемежались с проклятиями и злобными нападками. Они не слушали, но и не обижались. Они просто собирались уйти от готовящихся погибнуть людей, оставив их один на один с астероидом-убийцей.

– Галилей, ты рассчитал время и место удара?

– Да, мессер.

– Уверен в них?

– Абсолютно.

– А теперь скажи, что ты можешь сделать?

И в кают-компании установилась полная тишина. Кира смотрела на мужа с недоумением. Дорофеев, который предполагал подобное развитие событий, с интересом. Квадрига – напряжённо. Астролог знал, что этот вопрос будет задан, но не хотел на него отвечать. И осторожно поинтересовался:

– Почему вы спрашиваете, мессер?

– Потому что мы одним прыжком перенеслись из Северного Бисера в Южный, – ответил Помпилио, глядя Галилею в глаза. – Это весьма любопытное достижение, и я хочу знать, чему ты ещё научился?

– Мы шли идеальным штормом Пустоты, – очень тихо произнёс Квадрига.

– Который бушевал на всём нашем пути?

Галилей промолчал.

– Сколько цеппелей шторм утащил за собой? Мы пересекли Герметикон по диагонали, поэтому я не поверю, что ни одного. Кого ещё зацепило?

Галилей опустил голову. Кира тихонько вздохнула. Дорофеев открыл было рот, но захлопнул его, решив не мешать дер Даген Туру. Который вдруг сказал:

– Шторм тебя разбудил.

Квадрига вздрогнул:

– Почему вы так думаете?

– Потому что ты рядом со мной уже час, а ещё ни разу не приложился к бедовке.

Дорофеев нахмурился, а потом качнул головой, упрекая себя в невнимательности. Кира что-то прошептала, но одними губами – голос не подала.

– Я не знаю, как долго это продлится, – ответил Квадрига. Ответил совсем другим тоном и стало понятно, что цепляться за маску он больше не намерен.

– Ты имеешь в виду своё состояние?

– Да.

– Можешь его описать?

Астролог помолчал, причём довольно долго, но, поскольку при этом смотрел Помпилио в глаза, его никто не подгонял. Все понимали, что Галилей подыскивает правильные, а самое главное – честные слова.

– Астринг стал для меня бамбадой.

Аналогию он выбрал идеальную. Дер Даген Тур кивнул, но ничего не сказал, потому что Квадрига продолжил:

– За тем исключением, что бамбада становится частью вас, мессер, а я становлюсь частью астринга. Я не всемогущий, но научился делать чуть больше, чем другие.

Помпилио вспомнил прозрачного Галилея – в астринге, во время шторма, когда все вокруг оказались при смерти, и поинтересовался:

– Насколько больше?

– Расстояние до Калпана превышает предельную дальность перехода, который можно построить с помощью астринга, ненамного, но дальше. Неделю назад я бы сильно волновался перед прыжком, а сейчас – уверен в успехе.

И Дорофеев неожиданно вспомнил, как несколько лет назад Помпилио вытащил Галилея из психиатрической лечебницы и назначил своим астрологом. Все говорили, что дер Даген Тур сильно рискует, а он, оказывается, предвидел…

Предвидел?

Или ему просто повезло?

– Но я прошу ни с кем не делиться этой информацией. – Квадрига жалко улыбнулся. – Я не хочу становиться подопытным животным для учёных и ведьм.

– Здесь находятся люди, которым я абсолютно доверяю, – медленно и очень веско ответил Помпилио. – Включая тебя. И мы все тебе доверяем.

– А я доверяю вам.

– Ты останешься моим астрологом.

– Да, мессер, спасибо…

– Но теперь давай вернёмся к вопросу, с которого всё началось: чему ты научился?

– Что вас интересует?

– Твои способности могут спасти планету?

На этот раз Квадрига над ответом не задумался. То ли был готов к вопросу, то ли его новые знания позволяли ответить с ходу.

– Есть один довольно опасный план, мессер. Мы встанем в точку удара и запустим астринг. Я направлю его на местное солнце, поскольку оно даже не заметит, что в него влетел булыжник. Если мы всё сделаем правильно, я запущу астринг вовремя, а вы, капитан, сможете с величайшей точностью исполнить манёвры, которые я стану требовать, мы… Я надеюсь, что мы сумеем заменить «Пытливый амуш» астероидом. «Окно перехода» примет каменюку и захлопнется, а мы останемся здесь.

– А если астероид прилетит в другое место? – поинтересовалась Кира.

– Я успею перенаправить астринг, и мы прыгнем на Калпан.

– А если астероид не втянется в «окно»?

– В этом случае мы станем его первыми жертвами, адира.

– А если нас втянет в «окно», то местное солнце даже не заметит, что вместе с булыжником прилетел «Пытливый амуш», – усмехнулся дер Даген Тур.

– Именно так, мессер.

В кают-компании вновь установилась тишина, только на этот раз размышляли офицеры, а Галилей спокойно смотрел на Помпилио.

– Базза?

– У нас есть возможность спасти целую планету, мессер, – уверенным тоном ответил капитан. – Я считаю, что мы обязаны попробовать.

– Спасибо, Базза. Кира?

Он не мог спросить её первой, потому что первым должен был ответить капитан «Пытливого амуша». Рыжая это поняла. И ещё поняла, что она не столько размышляла над ответом, сколько подбирала для него слова.

– Если бы мы просто улетели, я бы не смогла спать некоторое время, а потом, вспоминая о Траймонго, испытывала бы неимоверную тяжесть, – сказала Кира и мягко прикоснулась к руке мужа. – Но теперь, зная, что мы можем попытаться, я не представляю, как буду жить, если мы не попытаемся.

– Дорогая…

– И если ты вдруг подумал отправить меня в убежище, то нет. Я пойду с тобой, Помпилио. Или вместе, или никак.

– Или вместе, или никак, – подтвердил дер Даген Тур и поцеловал жене руку. После чего повернулся к капитану: – Базза, мне нужна связь с Феодорой.

– Я немедленно распоряжусь, мессер.

– Я сообщу сенатору, что под действием гравитационных полей спутника астероид слегка поменял направление движения и есть вероятность, что столкновение не состоится. – Эту фразу Помпилио произнёс для Галилея.

– Спасибо, мессер. – Квадрига склонил голову.

– Ты – мой астролог, – твёрдо сказал дер Даген Тур. – Я знаю, что у тебя получится.

«Я слышал, как адира Кира спросила у мессера: «Она поверила?» На что мессер ответил: «Сначала Феодора решила, что я пытаюсь её успокоить, затем сообразила, что это глупо, догадалась, что я что-то придумал, и спросила, опасно ли это?» Адира Кира улыбнулась: «Она не дура». Мессер чуть сжал руку супруги: «Она тебе понравится».

Разговор состоялся после большого совещания, на котором мессер и капитан изложили план спасения Траймонго. Всё просто: вероятность успеха выражается не в цифрах, а в буквах, составляющих имя: Галилей. Мессер не сказал об этом прямо, но, когда Бедокур поинтересовался, чья это идея, не стал скрывать автора. Других вопросов не возникло: все понимали, что из Северного Бисера в Южный нас занесло не просто так. И ещё все поняли, что у Галилея есть план и мессер готов рискнуть жизнью. Нужны ещё уточнения? А зачем? Мы боялись? Да, всем было страшно, включая мессера. Но обстоятельства сложились так, что мы можем спасти почти полмиллиарда человек, а значит, страх нужно засунуть себе в …»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

– Это самое прекрасное, что я видел в жизни, – прошептал Занди.

– Твоя жизнь только начинается, – рассмеялся Бабарский. – И тебе предстоит увидеть очень много красоты: рукотворной и созданной природой, удивляющей и завораживающей, и ты, поверь, часто будешь повторять: «Это самое прекрасное, что я видел в жизни»… И будешь верить в свои слова до тех пор, пока тебя не поразит нечто новое. Я знаю, Занди, так будет.

– Надеюсь.

– Не сомневаюсь.

– Но эту красоту я не забуду.

Потому что всюду, в какую сторону ни посмотри, расстилался безбрежный и очень спокойный, очень тихий океан. Даже два океана: цвета морской волны снизу и цвета безоблачного неба сверху, сливающиеся в горизонте так, что разглядеть его линию не было никакой возможности. Ни облачка, ни клочка земли, ничто не мешало двум океанам лениво наслаждаться друг другом, кроме цеппеля – в небе и его чёрной тени на воде. «Пытливый амуш» был повсюду.

На взгляд Бабарского, в сплетении двух стихий не было ничего особенно чарующего, но он прекрасно понимал, какие эмоции испытывает переживающий первое воздушное путешествие Занди, и поддержал юношу.

– Подобные картины остаются в памяти навсегда.

– Да. – Занди помолчал, потом обернулся и посмотрел суперкарго в глаза: – Из-за меня ты чуть не погиб. А твой друг получил две пули.

– Растеряться может каждый, – пожал плечами Бабарский. – Ты растерялся всего один раз, оказавшись в очень непростой ситуации, поэтому я считаю, что ты показал себя достойно.

– Насколько достойно?

– Что ты имеешь в виду?

– Я смогу служить на «Амуше»?

– Кем?

Занди осёкся.

– Служить на «Пытливом амуше» – честь для любого цепаря, служить на «Пытливом амуше» офицером – ещё большая честь. Я надеюсь, что ты вернёшься, но для этого тебе нужно многому научиться и понять, кем ты хочешь вернуться. С другой стороны, мессер сказал, что способности у тебя есть и при должном усердии ты сможешь нагнать сверстников. А если как следует постараешься, то обгонишь их.

– Он так сказал? – Юноша вспомнил не очень длинный разговор с плотным лысым человеком, тем самым, который хладнокровно перебил всех напавших на яхту наёмников. Занди сильно волновался, решил, что показал себя не с самой лучшей стороны, и вот, пожалуйста, – оказалось, что дер Даген Тур разглядел его способности.

– Мессер сказал, что поможет тебе с учёбой, так что теперь всё зависит только от тебя. – ИХ похлопал юношу по плечу. – Не упусти свой шанс.

– Не упущу, – пообещал Занди – и себе, и Бабарскому. – Не упущу.

И посмотрел вниз, на волны, и веря, и не веря, что летит на огромном корабле пришельцев.

– Теодор, ты не представляешь, что мне довелось пережить. На этой планете растёт прекрасный кофе, но они совершенно не умеют его варить. В этом смысле они полнейшие дикари, едва освоившие заострённую палку. – Помпилио принял от слуги кружку с ароматным напитком, втянул аромат и улыбнулся. – Ты не представляешь, что мне довелось пережить.

– Мне очень жаль, мессер.

– Да, Теодор, теперь всем очень жаль, а я страдал. – Дер Даген Тур сделал глоток. – Великолепно.

– Благодарю, мессер.

– Ты видел, в чём мне приходилось тут ходить?

– Это ужасно, мессер.

– Надеюсь, ты это сжёг?

– Увы, мессер, капитан не дозволяет разводить на борту открытый огонь.

– Тогда выброси это, Теодор, верни туда, где это появилось.

– Немедленно займусь, мессер.

– И они без всякого стеснения называют это одеждой, – сообщил Помпилио, прихлёбывая кофе. – Иногда у меня складывалось ощущение, что я оказался в стране слепцов.

Дер Даген Тур вздохнул и посмотрел на левую сторону мостика. Восстановить все выбитые окна цепари не смогли, заменили только часть, а остальные проёмы зашили металлическими листами – идти по Пустоте с настежь открытыми окнами не рекомендовалось, да и ветер… Листы свою роль играли, однако выглядели чужеродно, чем привлекали внимание Помпилио.

– Нужно было покрасить их во что-нибудь весёленькое. – Ещё один глоток кофе. – Базза, у меня складывается ощущение, что вы растеряли чувство прекрасного.

– Вполне возможно, мессер, – не стал спорить капитан.

– Только не говорите, что вам было чем заняться помимо покраски мостика.

– Гм…

– Теодор, впервые за последние дни я чувствую себя по-настоящему выбритым, – произнёс Помпилио, отдавая слуге кружку и покидая кресло, в котором пребывал всё это время.

– Благодарю, мессер, теперь я могу заняться вашим «этим»?

– Да, Теодор, и больше мне об этом не напоминай.

– Конечно, мессер.

Слуга покинул мостик, а Базза встал рядом с Помпилио, разглядывая сливающееся с океаном небо через лобовое окно.

– Вам тоже не верится? – тихо и совсем другим тоном спросил дер Даген Тур.

– Есть немного, – честно ответил Дорофеев. – Всё вокруг кажется таким… незыблемым. Вечным.

– А в действительности оказывается хрупким.

Учитывая, о каких силах шла речь, определение «хрупкий» могло показаться шутливым, но с другой стороны, разница в размерах планеты и астероида была колоссальной, положи его на поверхность Траймонго – и он превратится в очередную, причём не самую высокую, гору. Но врезавшись в планету на гигантской скорости, он способен сокрушить всё, что на ней создавалось миллионы и последние шестьсот лет.

Маленький шарик готовился стереть с лица огромной земли саму жизнь.

– Десять лиг до точки встречи! – доложил рулевой.

Мужчины переглянулись, и Помпилио тихо сказал:

– Командуйте, Базза, и да поможет нам Добрый Маркус.

И направился к поднявшейся на мостик Кире.

– Сколько у нас времени?

– Если пришельцы правильно всё рассчитали, то меньше часа, синьора сенатор, – негромко ответил секретарь, даже не посмотрев на наручные часы. Он беспрестанно бросал на них взгляды, а сейчас не посмотрел. Наверное, потому, что сейчас не требовалась точность, достаточно короткой фразы: «Меньше часа»…

Меньше чем через час гигантский булыжник сотрёт с лица земли благословенные Сады. И возможно, убьёт всех жителей Траймонго: разумных и неразумных.

Меньше чем через час…

Они стояли у массивных ворот расположенного на отметке «2 километра» рудника. У внешних ворот, которые серьёзно укрепили за последние дни. Были ещё внутренние – через тридцать метров – которые специально построили, чтобы создать тамбур между внутренними помещениями и поверхностью. Они стояли и смотрели на пустые дороги, остановленные машины и замершие поезда. Смотрели на то, что оставляли на растерзание прилетевшему из глубин бесконечности убийце.

– Мы сделали всё, что могли, синьора сенатор. – Секретарь понял, какие мысли гложут Феодору, и вновь – в который уже раз! – попытался её утешить. – Вы сделали всё, что могли, синьора сенатор, и поверьте – никто не смог бы сделать больше. Никто.

Убежища в горах заполнены до отказа. Запасов продовольствия… Феодора пока не прикидывала, на сколько хватит еды, но знала, что запасы есть и они большие. Три-четыре месяца они точно продержатся, а дальше…

О том, что будет дальше, Феодора старалась не думать. Как и о словах Помпилио, подаривших ей слабую надежду. Она поняла, что дер Даген Тур разработал некий план, и была благодарна за то, что он не опустил руки. Но заставляла себя не думать, получится ли у него, – сейчас Феодору беспокоили только насущные проблемы.

«Меньше часа…»

Она смахнула с глаз слезинку и громким, уверенным голосом приказала:

– Закрывайте ворота!

«Нужно просто открыть переход…»

Астринг запущен, первый контур активирован, и гудение звёздной машины слышно во всех уголках цеппеля. Галилей сидит в кресле, положив руки на рычаги управления, и смотрит в «дальний глаз». Смотрит на астероид, который становится всё больше и больше, грозя занять своим изображением весь «дальний глаз». И займёт. Но это будет означать, что Галилей не успел и через мгновение гигантское тело вдавит «Пытливый амуш» в океанское дно. И сделает с Траймонго то, что предназначено…

– Не предназначено, – шепчет Квадрига и запускает второй контур астринга, формируя «окно перехода», открывая в Пустоте тоннель к местному солнцу. И крепко, неистово крепко сжимает рукояти, сжимает так, словно собирается расплавить астрелий, из которого они сделаны. Из которого в этой комнате сделано всё.

«Окно перехода» может появиться где угодно: над «Пытливым амушем», под ним, с любой стороны… «Окно» непредсказуемо, и поэтому переходы совершаются с остановившегося цеппеля, поднявшегося не меньше, чем на пятьсот метров над землёй. И когда «окно» появляется – оно втягивает в себя корабль. Быстро и резко. И воспротивиться этому невозможно – двигатели неспособны противостоять притяжению Пустоты. Астролог не способен управлять происходящим, но Квадрига больше не астролог. И, наверное, уже не совсем человек.

Он часть астринга.

Неистово сжатые руки не расплавили мерцающий металл, а вошли в него, наполнились его блеском и тяжестью, а через руки – весь Галилей. Секунды… нет – намного меньше секунды понадобилось на то, чтобы наступило полное слияние живого и таинственного. Чтобы человек – или уже нечеловек – стал частью машины – или уже немашины.

Намного меньше секунды…

И раздался неистовый, пронзительный вой, заставивший схватиться за головы всех членов команды. Невыразимо страшный, раздирающий вой – не услышанный только Галилеем. Сосредоточенным, спокойным, ни на что не отвлекающимся Галилеем, который мягко повёл рукой, ставшей частью машины, и этим движением передвинувший раскрывшееся «окно перехода» на двадцать километров вверх, с безупречной точностью захватив астероид, как раз вошедший в верхние слои атмосферы.

– Это самое прекрасное, что я видел в жизни, – произнёс Помпилио, глядя на безбрежный и очень спокойный, очень тихий океан. Даже два океана: цвета морской волны снизу и цвета безоблачного неба сверху, сливающиеся в горизонте так, что разглядеть его линию не было никакой возможности.

– Что мы видели в жизни! – воскликнула Кира, крепко прижимаясь к мужу. – Мы!

Ощущение победы ещё не навалилось, не накрыло с головой, они только выдохнули, сбросили неимоверное напряжение и оказались… немного растерянными.

Словно стали свидетелями чуда.

Потому что стали свидетелями чуда.

Галилей убедительно объяснил, что собирается делать, ему поверили, с его предложением согласились, но с того момента, как был запущен астринг, Квадрига не отдал ни одного распоряжения, не попросил о манёврах, о которых рассказывал, и это… вызывало вопросы. Но задавать их сейчас никто не собирался, потому что Галилей вышел на связь с мостиком и доложил, что сделал всё, что должен был сделать.

Планета спасена.

– Позвольте узнать, мессер, у вас тоже появилось ощущение, что мы только что совершили невероятное? – поинтересовался капитан.

– Это ощущение появилось, когда я узнал, что мы находимся в Южном Бисере, – улыбнулся в ответ Помпилио.

– А сейчас воспринимается как должное?

– Вы говорите так, будто в этом есть что-то плохое.

– Пожалуй, нет, мессер, – улыбнулся в ответ Дорофеев.

А Кира засмеялась и спросила:

– Вернёмся на континент?

– Только для того, чтобы высадить детей, – подумав, ответил дер Даген Тур. – Заодно скажем, что не ошиблись, что гравитационное поле спутника так удачно повлияло на астероид, что траектория изменилась и он пролетел мимо планеты.

– И куда делся? – спросила рыжая.

– Нам откуда знать? – развёл руками Помпилио. – Если хотят – пусть ищут.

– Можем сказать, что астероид закрыт спутником, – предложил Дорофеев. – Тогда к нам точно не будет никаких вопросов.

– Отличная мысль, Базза, – согласился дер Даген Тур. – В настоящий момент астероид скрыт спутником, который его отклонил. Пусть все думают, что траймонгорцам просто повезло. В своей истории им многое пришлось пережить, и нет ничего удивительного в том, что Добрые Праведники подарили им чуть-чуть удачи.

– Как раз тогда, когда она была им нужна.

– Добрые Праведники умеют выбирать время. – Дер Даген Тур поцеловал медальон, с которым никогда не расставался, бросил очередной взгляд на металлические листы, поморщился и сказал: – Как только высадим детей – на всех парах идём к точке перехода. Мы возвращаемся домой.

И мягко обнял прижавшуюся к нему Киру.

АДИР (адира) – почтительное обращение к адигенам.

АЛЛАКУТ – «старший», почтительное обращение, принятое в Химмельсгартне.

АДИГЕНЫ (адиген, адигена) – высшая знать Герметикона. Считается, что родословные адигенов восходят к Первым Царям Ожерелья, и это делает их не просто знатного, а царского рода и ставит выше любого другого человека. Во всех мирах Ожерелья (за исключением Галаны) адигены обладают верховной властью, являются крупнейшими землевладельцами, а также контролируют самые мощные промышленные и финансовые корпорации.

АЛХИМИЧЕСКИЙ УНИВЕРСУМ – полное собрание стандартных алхимических опытов и техник. В настоящее время состоит из двадцати томов (десять томов Живого Кодекса и десять томов Неживого Кодекса) и шести томов официальных дополнений.

АСТРЕЛИЙ – необычайно твёрдый и тяжёлый металл, обладающий рядом загадочных свойств. Использование астрелия лежит в основе межзвёздных переходов: из него изготавливаются астринги и Сферы Шкуровича, а раньше – Вечные Дыры. Обработка астрелия, а также способ его добычи являются одними из наиболее охраняемых тайн Герметикона. Согласно легенде, в Изначальный мир астрелий попал в огромном метеорите, который раскопали алхимики. Именно поэтому на девятой планете Ожерелья экспансия остановилась – астрелий закончился. Откуда его сейчас берет Герметикон – неизвестно, однако недостатка в этом редчайшем металле Герметикон не испытывает.

АСТРИНГ – разработанная в Герметиконе машина межзвёздных переходов. Астринги выполняются из астрелия и предназначены для установки на цеппели. Принцип действия астринга является одной из наиболее охраняемых тайн Герметикона. Известно только, что проявлять свои необычайные свойства астрелий начинает под воздействием Философского Кристалла.

АТАНОР – алхимическая печь.

АЭ – класс специализированных цеппелей, которые используются исключительно в Астрологических экспедициях.