Бубны боли

Батарей обрывки клубы Быстрых бархатов обвили. Побежал инкуб рубинов Оборвать боа на башнях, Зубы выбитых барбетов Бороздит бурьяном бомб. В небесах балет болидов Бросил бусы. Бронза брызг! К облакам батальный бант. Бревна, сабли, губы, ребра Раздробить в багровый борщ. «Брац!..» «Урра-а-а-а-а!..» Трубы бреют бубны боли, Бредит братом барабан.

1914. Август.

Жернова заржали жаром

Жалонеры. Ружья. Жерла. Жрут. Жиреет жаба жути. Дирижабли дребезжат. Давизжала жидким жгутом. Брызжут жемчугом дождей. Жадны ржавые жирафы. Лижут жесткое желе. Жернова заржали жаром Рыжих жал. Железа скрежет. Жабры сжать. Жужжит желудок. Желчь дрожит. Разрежу жилы. Жердь жую. Жену жалею. Животы, фуражки, лужи. Жатва, желтые жуки.

1914. Август.

Рыжий конь

Катакомбы. Светильника тусклый диск поник Ореол позолотил твой неизъяснимый лик. Трепетала, как бледный голубь, твоя узкая ладонь. Внезапно свистящий топот, и вскрик. Пылая, выплыл из мрака Рыжий Конь. И от рук моих надменный Рим пепел и прах. Но ответно живых факелов свет зажжен. Ликовал победивший Нерон На развалинах и гробах.

1914. Май.

«Когда безмолвный и покорный…»

Когда безмолвный и покорный Я пред тобой склонил колени, – Овеян тьмой одежды черной, Мерцаньем вещим осиян Твоих очей, – мне снились тени Казненных древле христиан… Воздев ликующие руки, Они молились на арене. И медных труб дрожали звуки. И тихо крались львы и тигры. Величьем мести упоен, Смотрел на праздничные игры В венце и пурпуре Нерон.

1913. Сентябрь.

«В час, когда миры, как вихри пыли…»

Deine weissen Lilienfinger

Henrich Heine

В час, когда миры, как вихри пыли, Заструятся в диком танце предо мной И потонет в кровяном тумане Образ твой, коснись концами пальцев-лилий Моего чела, и голубой волной Закачает меня рай благоуханий

1914. Март.

«Вечер пряный…»

Вечер пряный. Сад гранатовый. Туманы – Точно тонкие вуали В змейках розовых заката. Засверкали Очи – острых два агата. Шёлк, и кружев паутина. И ревниво нежит шея Отблеск томного рубина. Саломея! …И когда мой труп немой Ты увидишь, Саломея, Завтра в полдень голубой, Ты пронзишь ли мне, бледнея, Очи страстною игрой?

1913. Октябрь.

«Позлащенных крыш сосульки хрупкие…»

Позлащенных крыш сосульки хрупкие Солнце утра Бледно Опалило палевыми перьями. Заплетаются за стеклами цветными Косы сказочных принцесс. Протянуло солнце нити влажные. С крыш полдневных К снегу. Саваном весенним осененному. Расплетаются за стеклами цветными Косы сказочных принцесс.

1914. Февраль.

«В час, когда бред литаний…»

В час, когда бред литаний Глубокая полночь уронит, Предан Тобою потоку сгораний. Колыхаю мои сухие и ласковые ладони. Расторгают пленительный плен Лучи фосфорических симфоний. Ах, базарно крикливы Моцарт и Шопэн.

1914. Май.

Примитив

В иглах пепельных сгорает Глаз. Янтарный. Белый. Алый. Чуть мигает. Чуть мигает. Меркнут краски. Гаснет день. Прохожу дорожкой малой Мимо тихих деревень. Пью водицу из ручьёв, И беседую с былинкой. Отуманенный росою, Пряным трепетом цветов, Прохожу лесной тропинкой. Говорят-шумят со мною Липы. Ели. Сосны. Клёны. Говорит весь лес зелёный.

1910.

Трактир

Испарина, как лак тягучий Ползёт к лицу, слепит глаза. Табачный дым зелёной тучей Застлал рекламы, образа. Промозглый запах дёгтя, сала. Звон чашек, чавканье, плевки. Старик в поддевке полинялой Болтает с нищим: «Ты куски Продешевил сегодня». – «Знаю. Я завтра больше настреляю». – «Ну не хвались; хвалится рано»… Девица в платьице кумачном Идёт под окнами; ей вслед Кричит сапожник полупьяный: «Кры-кыррр!.. Аллюриста и смачна!» Она кокетлива: – «Бродяга!» – Склонясь лениво на буфет, Трактирщик закурил Трезвон. Сухую Корочку, Варяга Визгливо тянет граммофон.

1913. Май.

День Святого Духа

Скрип гармоники корявой. Пересмехи. Из березок отголосок: «Ты, канава! Ты, канава!» К солнцу крадется дымок от папиросок. Ноги жадно лижут травы. Колыхает ветер пьяный Разноцветные рубахи, Сарафаны. Гулкий топот. Вихрь румяный. Рук алеющих размахи. Закружилися зеленые поляны.

1914. Апрель.

«Средь безграничного простора…»

Средь безграничного простора Блестят лазурные озера. И, мерно делая изгибы, Плывут рубиновые рыбы. И серебристой вереницей Летят причудливые птицы. Исчезло все на краткий миг. Вдруг замок пламенный возник. Из замка в светлой багрянице В волшебный сад идет царица. За ней следит суровый страж – Седой евнух и тихий паж. Из синевы безвестных стран Спешит к царице великан. И не видать при свете алом Лица, покрытого забралом. И зорным золотом горит Его копье и круглый щит.

1911.

«Тлели…»

Тлели Облаков лоскутья Синие. Скрипели Ржавые прутья О зеркало озерное. Звонкие клинья В черепки кололи Раскаленную лазурь. Плыли Черные Извилины поля. Ветер шептал: «Глаза не щурь». Дребезжал Фонтан пыли Белой. Гудели, гоготали Гады. Плавилось в солнечной эмали Розовое тело Наяды.

1914. Апрель.

«В час багряного заката…»

В час багряного заката, – В час, когда тускнеет злато, Меркнут белые чертоги, – Мнится мне, что живы боги. Мнится мне: в борьбу вступает С светлым богом бог ночной. Светлый бог изнемогает. Льется кровь его струей. Рдеет пурпур. Меркнет злато. Гаснут алые чертоги.

1911.

«Смех твой, Майя, смех певучий…»

Смех твой, Майя, смех певучий; Голос твой призывно-сладок; Ослепляет лик твой жгучий, Манит чарами загадок. Но в плену твоих объятий – В узах пламенных и тесных – Я сгорая в муках крестных; Множу призраки в тени, Созидаю мир видений, Позабыв слова заклятий.

1912.

«Дьяволятки голенькие, хилые…»

Дьяволятки голенькие, хилые В полночь вылезли сквозь щели из подполья. Это вы, мечты бескрылые, Пали листьями безволья? Ведьмы пляшут? ведьмы воют? Это вихри, это листья шелестят. Я плащом моим прикрою Вас, дрожащих дьяволят. И пока я жду рассвета – Темен, слеп и духом нищий, – Ваше тело будет тьмой моей согрето, В слепоте моей найдете пищу. Но когда в рассветный час склонюсь к пустынному оконцу, Не мешайте мне в тиши молиться Солнцу.

1913.

«Зыбь пыльной пелены…»

Зыбь пыльной пелены. Небо сочная полудыня. Звезды семечки синие. Режу небо щербатым ножом луны. Опускаюсь в зарево травы. Кушаю ломтики прохладной синевы.

1914. Май.

Амулет

На прощанье подарила Мне свинцовую гориллу. Черной лентой обезьянку обвязала И сказала: «Мой поэт, Это будет амулет. А когда… когда разрушится свинец, Знай, настал конец»… Долго я хранил заветный амулет. Но однажды, в час заклятья, Молвил: «Любишь или нет?» И едва успел сказать я Заповедные слова, У гориллы отвалилась голова.

1913.

«Полночный час. Уснули звуки…»

Полночный час. Уснули звуки. Заворожила тишина. Недвижно небо. Даль мутна. В окно струится звездный свет. Тревожный стук. Мелькнули руки. Мелькнул твой гибкий силуэт. И занавесь зашелестела У одинокого окна. Твой белый лик на ткани зыбкой. Безмолвный призрак. Призрак белый. Глаза с укором иль улыбкой? Безмолвно к призраку приник. Лобзаю жадно белый лик.

1912.

Падение

Ковром коричневым пустыня Цвела за мертвою рекою. Тускнела ткань небесной сини. Взметая розовую пыль, Стада тянулись к водопою, И стихли шорохи сухие. Дремала нежная Рахиль В своем шатре желтоузорном. И плакала слепая Лия. Упала ночь, как войлок черный. Зажглись огни сторожевые. Во тьме мятущейся возник Передо мною мой Двойник. Он жег меня дыханьем уст. Ступнею острою вдавил Мою ступню в прибрежный ил. Позор паденья. Жгучесть боли. Моих костей и лязг и хруст. И всколыхнулись янтари Тяжелой утренней зари. Собрав остатки дерзкой воли, Я снова мускулы напряг. Но некий сумрачный слизняк В моей груди затрепетал. И голос предков, льстив и слаб, Во мне рыдал: «Люблю Тебя. Твой верный раб».

1914. Апрель.

«Поэты…»

Поэты, Пленяющие радужностью музыки, Вы – помутненность Пола. Два начала В вас неслиянно соприсутствуют – Начало мужское и женское. И оттого вам близки и дети и гений. А ваша осиянность, трепетность, Смятенные видения Не есть ли предвестие – прозрение Грядущего, Когда в едином лике человека Сольются нераздельно два начала жизни?

1913.

Челлини

Соцветья камней многотонных, Законченность, чеканность линий И блеск металлов раскаленных Влекли к себе мечту Челлини. Был для него металл упорный Нежней, чем воск, огню покорный. Ему вручили гномы гор Всепобеждающую власть Над косной массой минерала. Неумолимо верен взор, И опьяняющая страсть Его руки не колебала При взмахе дерзкого кинжала.

1913.

Богатыри

Рыдайте, ворота!

вой голосом, город!

Исайя

Истлевает пламень белый. Фиолетовые стрелы. В небо ринула вечерняя заря. С гор лесных спустились три богатыря. Тонкий юноша с усмешкой горделивой, Муж и старец с бородой в седых извивах. В синих шлемах, в златокованных бронях, С обнаженными мечами, на конях. И, вперив в меня упорно тяжкий взор, Молвил старец: «Камни двинулися с гор». Муж мне подал на щите своем стожарном Кубок с влагою рубиново-янтарной: «Жажду кровию звериной утоли, В ней сокрыты силы древние Земли». Молча юноша коснулся мне плеча. Острием молниеносного меча. Засмеялась побледневшая заря. За горами скрылись три богатыря. Только тени их мерцали в зыбкой мгле. Только тени я лобзал, склонясь к земле.

1913.

В ответ

Так. Беатриче стала проституткой. Но не Христос повинен в этом, верю. Христос сказал: вино и хлеб примите; Любите лилии, любите птиц небесных. А мы, сквернящие родную Землю, Лишь торгаши базарные, не боли. Мы взвешиваем силы человека, Миры хотим измерить и исчислить. И может ли для нас Земля вновь стать благоуханной? И первозданною красой светиться Небо?

1913.

Содомляне

Два юноши из Горних Стран К Содому древле притекли. Им поклонившись до земли, Промолвил Лот: «Сырой туман И мгла пути заволокли. Пусть господа мои найдут В семье раба благой приют». Содомляне во тьме ночной Жилище Лота обступили: «Веди к нам странников. Пленили Они неведомой красой». И Лот возвысил голос свой: «Не делайте пришельцам зла! Но если вы неумолимы, Познайте дочерей моих. Цветущи, юны их тела». «Пусть нас коснутся серафимы Сияньем нимбов золотых!» И вышли ангелы, сверкая Лучами пламенных ресниц. Содомляне простерты ниц. Их кружит буря огневая. Так я, кощунственно влюбленный В воскрилья ангелов мечты, Во прах повержен, ослепленный От вихрей Горней Красоты.

1913.

«Роняют ржавые спицы…»

Роняют ржавые спицы Колеса вселенной. Ах, опусти, опусти ресницы! Пребудь в слепоте дерзновенной! Отрешает от ветхой колесницы Коней Рука Нетленная. Ах, сомкни, сомкни ресницы! Пусть опалит слепота дерзновенная!

1914.

Веер Венеры

Синева весенних вен. Свет ветвит воздушный вереск. Вянет воск воспоминаний, Новой яви веет вихрь. Снова снов наивна весть: Вечер матовых мотивов На левкоях высоты; Опустив влекущий взор, Веер выронит Венера Пред завесами алькова.

1914.

«Лёгкий лёт лукавых лун…»

Легкий лет лукавых лун. Латы. Факелы. Газели. Голубые акварели Льют шелка в эмаль лагун. Бледный блеск атласных глин. Весла. Ласточки. Газели. В малахитовые мели Выплывает Лоэнгрин. Ловит листья белый слон. Стрелы. Карлики. Газели. Золотые карусели Расплескали небосклон. Флейты, лепеты Селен. Пляски. Локоны. Газели. О глубокие качели! О последний сладкий тлен!

1914. Июль.