Самосожжение, Книга 1, Лист 1

(Откровения)

И видел я как бы стеклянное море, смешанное с огнем, и победившие зверя и образ его, и начертание его и число имени его, стоят на этом стеклянном море, держа гусли Божии.

Апокалипсис XV, 2

«Был закат огненный. Тайный…»

Был закат огненный. Тайный. И горели, горели лучи. В этот вечер, вечер случайный Научи меня. Научи, Как понять мне, понять откровенье При мерцании желтой свечи, В чем великая тайна ученья Научи меня. Научи.

«Мне поведал Великий Разум…»

Мне поведал Великий Разум, Что один есть правый путь: Отряхнуть бремя жизни разом И губами к огню прильнуть… Пожирает безмолвный пламень Сердце юное, чмокая ртом, А душа, а душа, как камень, Не горит, молясь об одном. Простерев к неземному руки, Я пойму окончательный смысл. Станут ясны прежние муки, Станет ясно зарево числ.

«Победный шум… Триумф последний…»

Победный шум… Триумф последний… Он что-то шепчет, Человек. Его слова звучат, как бредни, Как стой измученных калек. Вокруг – костер из бревен алых И дым, как сладостный туман. Глаза – в молениях усталых, И тело, точно истукан. Последний звук и шелест звучный; Триумф – победа из побед. Над жизнью мертвенной и скучной Взлетел мыслитель и поэт.

«Огонь очистительно-ярый…»

Огонь очистительно-ярый, Очисти грехи мои. Жду справедливой кары. Огонь в моей крови. Пылать, зная заране, Что душа, душа не сгорит. Глаза в синем тумане, Небо – малахит. Малахит.

«Мы знаем наши ошибки…»

Мы знаем наши ошибки, Господь простит их нам, Когда в небе, как волны зыбкий, Зажжется звездный храм. Придем с тобою в поле В полуночный, урочный час. Здесь будем молиться на воле В последний, последний раз. Потом мы вспыхнем, как порох. Цепи, цепи, гремя, упадут, Останется пепла ворох И душа – от прежних минут.

«Горящий Жезл сверкнул на небе…»

Горящий Жезл сверкнул на небе, Я на колени молча пал. Был глас: Познай свой новый жребий И мыслей новых идеал. Вонзи свой взор в пространство ночи, Пойми, что Тайна – это миг. Что в небе мудрый, светлый Зодчий Извечной Силою велик. Пойми! Сожги былое бремя, Оковы тела разорви… И вот грядет иное время И всепрощенья и любви.

«Припав к подножью алтаря…»

Припав к подножью алтаря, В тумане утреннем и белой Я славил Звездного Царя, Порвавши с миром огрубелым. И были помыслы чисты, Как снег горы недостижимой, Как шепот первой красоты И восхищенной, и любимой. В ответ на безупречный зов, На голое, полный тайной веры, Упал молитвенный покров И обнажил мои химеры. Душа, как птица, задрожав, Внимала смыслу откровенья, И вдруг (поняв иль не поняв?) Заволоклась мечтой Горенья.

«В душе несколько полос…»

В душе несколько по́лос: Одна – холод. Тьма. Другая – волшебный голое, Третья – танец ума. Еще – полоска муки. Стремленье уйти за предел. Протянув кверху руки, Стою – бледен, как мел. Чрез Огонь, святой, любимый, Душу взяв – пронести, пронести. В этом счастье найти могли мы На своем, на извивном пути.

«Сожженость – мечта святая…»

Сожженость – мечта святая, Пепел серых струн. В розовых числах Мая Каждый весел. Юн. И в этот час чудный Взойти на костер. Гореть. Глаза будут изумрудны, Внизу – раскаленная медь.

«Гебе, Создатель, я молюсь…»

Гебе, Создатель, я молюсь, Молюсь, как раб немой, покорный. Сегодня я, как тать тлетворный, Но завтра я преображусь. Тебе, Создатель, я молюсь, Молюсь! Дрожит и ноет тело, Молитва новая созрела, И я, как Ангел, вознесусь. Сгорит, как хлам ненужный, тело, Но дух над миром воспарит. Пусть плоть и кровь в огне горит: Душа моя заголубела.

«Вечереет. Закрываю глаза я…»

Вечереет. Закрываю глаза я, А на небе тихий закат. Мне пригрезилась степь золотая И хлебов золотых аромат. И когда в небе тучи немые Стали алы, как свежая кровь, Я припомнил мечты огневые И Огня неземную любовь.

«Не о любви прошу тебя я…»

Не о любви прошу тебя я, Не о безумстве в поздний час. Пусть пламя света, догорая, Нас озарит в последний раз. Огонь живительный и ясный Возьмет истлевшие тела, И будет миг святой, прекрасный: Паденье Тьмы. Паденье Зла. И расцветут на поле алом Мечтой рожденные цветы, И змеи с прокаженный жалом Уйдут под землю, как кроты; И языком бездымно жарким Огонь лизнет в последний раз Нас, покоренных мигом ярким, Во цвете лет – в предсмертный час.

«Храм. Святые песни и печали…»

Храм. Святые песни и печали. Взоры к Небу все обращены. У святых, расстегнутых сандалий Руки девы, мужа и жены. Сверху Дух святой и величавый Льет туман – святую благодать. Здесь равны все, радостны и правы, На душе – горящая печать. И горят над этим морем чистым. Над толпой, склоненной у Креста, Свечи желтые в мерцаньи мглистою И поют их желтые уста. Эта песнь звучит во мгле негромко, И не всем понять ее напев; И душой невинного ребенка Стала вдруг душа моя, прозрев. И, склонив дрожащие колени Пред огнем – горячим и живым, Я стоял, рыдая средь молений И глотая ладан – синий дым.

«В этой жизни нет счастья разве?..»

В этой жизни нет счастья разве? В этом мире нет хрупких снов? Не подобна ли жизнь наша язве На шкуре умертвленных скотов? Я не знаю. Вижу мир весь смутно. Знаю только, что будет час, И мне станет в огне уютно, И закрою я веки глаз. И закрою, но буду знать я. Буду видеть весь мир и другой, Буду слышать и вздох и проклятье, Буду слышать в тоске огневой. В этой жизни – все сон. Минутно. Там – страна иная спит… И я вижу пока еще смутно В каплях пламени новый зенит.

«Никто не видит, не знает…»

Никто не видит, не знает Темной ночи заглушенный смех. Костер в лесу догорает; Я хочу замолить свой грех. В темноте, на холодных плитах Я стою необутый, босой. Говорю: – Мое сердце разбито, – Говорю: – Дай священный покой. – И в глазах, покрытых туманом, Вдруг огонь – и вокруг огонь; Я не верю прошлый обманам, Дни умчались, как белый конь. И теперь есть одно искупленье. И теперь заклятье звучит: – Будет снова потом воскресенье, Когда тело твое сгорит. –

«Змеею зеленой и жилистой…»

Змеею зеленой и жилистой Прикован, зачарован я. Иду тропою извилистой – Тропой бытия… И вижу лица зеленые, И слышу истомный смех, И губы вижу холеные И белый, душистый мех. Всё манит в бездну счастия Утех и мечтаний немых; И слышу я шепот участия И голое, что тонок и тих. Но там, на конце путейности Кроваво-алый магнит. Там – запах мирры, елейности, Там – костер святой горит. И сквозь цепи злачено тяжелые И сквозь хохот злой толпы Пойду истерзанный, голый я Искать сладость горной тропы. И найдя, затаив искушение, Разорву я холеную цепь! Будут ярки, безумны мгновения, И заискрится темная степь!

«Последний час… Я руку поцелую…»

Последний час… Я руку поцелую Тебе, святая. Гляжу на верх. Там бездну голубую Я замечаю. Внизу костер. И пламень восхищенный Жжет, лобызая, Меня, меня, мой профиль утомленный, Не угасая.

«Был вечер или не вечер…»

Был вечер или не вечер, Было грустно или нет? Горели свечи? Или не был свет? Узнать нет мочи. Туман. Туман. Смеялись очи? Или всё – обман. Сгорело тело, Иль огонь потух? Кто смеялся смело? Где запел петух?

«Я верю в твою очистительность…»

Я верю в твою очистительность, Горящий, Палящий Огонь, В пронзительность верю твою я, молю я, мне душу затронь; И искры не меркнущей Истины вложи на мгновение в кровь. И Дух мой да будет очищенный, и вспыхнет и встанет любовь. Я верю в твою очистительность. Горящий, Палящий Огонь. Рассей же безумных сомнительность, и душу и сердце затронь.

«Всё проснулось во мне огневое…»

Всё проснулось во мне огневое, Что дремало в глубинах когда-то, И забилося сердце святое, Запылало в рубинах заката. И сгорело тоскливое тело. Молодое желание – пепел. И забыл я, кровь алую не пил, Или пил я в тоске огрубелой? И теперь – лишь дрожанье эфира, И теперь – свет в разрушенной гроте. И забыл я безумие мира, И забыл я волнение плоти.

«Дни, ушедшие в вечность – лепестки маргариток…»

Дни, ушедшие в вечность – лепестки маргариток Отрываемых девушкой. Да. Нет. Да. Нет. – Прошлые дни, – драгоценный слиток, И стих, что не допел поэт. Вечер, шуршащий тонкими тканями, Унесет дни, цветы – дни. Вечерами, вечерами ранними У взморья зажгутся огни. За туманными, серыми клочьями Плывут корабли, корабли… Их огни, их огни многоточьями Далеко от земли. Эти дни, эти дни унесенные – Что они для меня, что они? Сердце мое сожженое, Сердце, усни.

«Глаза полузакрыв, вдыхая пламень яркий…»

Глаза полузакрыв, вдыхая пламень яркий, Душой проснувшейся я несся к небесам. Молился я из тьмы примчавшимся часам, Что дали смертному бессмертные подарки: Любви стозначный смысл и мысли трепет жаркий… Я вышел за предел. Рукою твердой сам Дал Огнь пронзающий липу и волосам, И дрогнув пала цепь, и пали жизни арки. И вот иная жизнь, как явь, проникла в кровь, Рождая новые, незнанные начала. Душа в томлении безмолвною задрожала, Познав всё скрытое и скрытую любовь. Внизу костер горел, измученный до ала, И озаряла Верх Божественная Новь.