Цветы ледяные

Тебе – Мария!

О милая, веруй в любовь! Любовь заключить в иго строк, В размеренный, рифменный шаг – Не значит ли лечь в саркофаг, Тому, кто безумствовать мог. О милая, веруй в любовь! Упорное, словно агат, Любовное горе молчит – Не мудрый ли редкостный клад Вдали, под землею, хранит. О милая, веруй в любовь! Ты знаешь печали без слез, Без смеха и крика восторг – Так в море влюбленный матрос Проходит бессмысленный торг. О милая, веруй в любовь! Есть тысячи певчих дорог, На них я причудник и маг, Но кто бы безрадостный мог Любовь заключить в саркофаг? О милая, веруй в любовь!

13 сентября 1913 г.

«Не будь, как Марфа, суетлив…»

Не будь, как Марфа, суетлив, Будь, как Мария, веще-чуток, Мир так таинственен и жуток. Как над водой – склоненье ив. Будь вечно радостно-крылат, Великодушен, юн и добр, Пусть зевы гибельные кобр Ужалы темные таят. Уже к концу склонился день, Тускнеет яркое светило, И ярость света поглотила Несыто-жаждущая тень. Зажглись вечерние огни… Для сердца ночи нет – нетленно Оно горит и бьется пленно И рвется с криком: «Раввуни!»

«Наводящие жуть вечера…»

Наводящие жуть вечера, Но углам смутноликие тени, Завтра тоже, что было вчера, Ночью – страхи и муки молений. И лампады огонь желтоок. Снов неясны и темны пределы – Отогнать я, бессильный, не мог Скучной памяти острые стрелы. Завтра тоже, что было вчера, Паутинчато-серые сети, Наводящие жуть вечера И мечты о покинутом свете.

Акростих

Феодору Сологубу.

Феатром будничным наскучив, Его покинув жалкий плен, Отплыть ты хочешь ныне в тучи. Душою маг, а телом – тлен. От пыльных дол тебе не скучен Ракитный путь в иной предел, Усмейным зовом кличут кручи, Сияньем сыплет солнцестрел. Отравно зыбкое мечтанье – Лечу и сам тебе вослед. Отринув сумраков познанье Гоню мечту земных побед. Услада нежит чашу губ, Букв странно-мило сочетанье – Утомно шепчешь – Сологуб.

Зимним вечером

Вчера упал пушистый, первый снег… Вы вечером пришли – и томный и печальный. На тонкий лед едва застывших рек Фатою лег убор зимы венчальный. Ваш томный взгляд был нежно утомлен И смуглых щек померк румянец алый – О милый спутник мой, о гость мой запоздалый, Как Ваш приход мной был благословлен. Пел клавесин прозрачно нежный звук. Тетради нот свои раскрыли чары И вспышки пламени в камине были яры, Узор мелодии вился из милых рук. Ваш голос пел страдания Орфея, Желаньями любви бесплодно пламенея.

Снегопад

В бесснежном холоде Чужими Бродили И о лесов минувшем золоте Словами странными, иными. Мы говорили… И вдруг откинули оконный Полог – Лежит везде немой бездонный Желанный снег! И снова день, как сон, недолог, И груди рек В ледяной искрятся кольчуге… И гимны мы слагаем вьюге: О снегопад, Сменивший скучный листопад! Заворожи, Запороши Девичий след на тротуаре, Осеребри налеты гари… Вновь на аркадах Снега схима И сердце холодом палимо В желанных взглядах. Утраченной невинности наряд И санный бег, Ледяный панцирь рек – О снегопад!

Гаданье

Я пойду сегодня ворожить: На церковной паперти я стану Ровно в полночь; вьюге – океану Я велю мой след запорошить И к ночным я голосам подстану – О Царице стану ворожить. В темной глади злых зеркал Пламя Вдруг заколебал Вещий дух… Точно кто-то прошептал, Знамя, Рея, развевал И потух. В бесконечной тьме ходов Золотой Мне мелькнул Милый локон… Кто-то нижет жемчуг слов. Чередой Потонул В нишах окон… Потухнет краткий день, зажгутся фонари И я пойду по улицам гадая. В случайной встрече имя узнавая… Сиянье электрической зари Укажет путь. Лицо свое скрывая, Гадать я стану, как зажгутся фонари.

Зимние лилии

Как звук далекий осень скоротечна. Чуть прошуршав, исчезла в даль времен И сад моих стихов уныл и обнажен Безжалостно, безгрезно и извечно. А там, где фей был призрачный дворец. Сугробы снежные слепят глаза мне бело, Аллея грез фату снегов одела, На ветках – мертвенный, сверкающий венец. О чудо! Где нога твоя легко ступает И след в снегу оставит за собой. Чаровной, заколдованной чредой Вдруг лилия внезапно расцветает. О шепот радостный волшебных, зимних лилий! О мука сладкая воскреснувших бессилий!

«Я унесен на талой льдине…»

Я унесен на талой льдине В далекий, хмурый океан, Я здесь один в его пустыне, Я бурей яростною пьян. Я знаю, льдистые приюты Поглотит солнечный Дракон И эти клики влажной смуты Со мною канут в вечный сон. Но унесен на талой льдине Я славлю ярость гневных чар И гибну в суетной гордыне Поклонник огненной святыни, Завидев солнечный пожар, Несущий смерть холодной льдине.

«Дни медлительны и спутаны…»

Феодору Сологубу.

Дни медлительны и спутаны И тоской напоены, Светлой дымкою окутаны Голубые ночи сны. Мы окованы, закованы В золотые цепи Дня, Ввечеру мы очарованы Алым полымем огня. Потому мы любим сонные Поцелуи как в бреду, В снах объятия нескромные И томительное «жду!» Потому мы любим серые Тени вечера в углах, Крепче любим, слаще веруем, Делим тьмы манящий страх. Дни медлительны и спутаны, Сны пленительно ясны. Любим радостно окутаны В сумрак ласковой волны.

«Мной мир преображен!..»

Мной мир преображен! Из тонкого стекла Стеною окружен Не ведаю я Зла, Ни радостей Добра, Ни горечи разлук – Мой дух – как лет пера Без света и без мук. Любовь за той стеной Как яркий истукан, Но между ним и мной Стекольчатый туман. И я смеюсь, пою В кругу стеклянных стен Ужель не разобью Прозрачно-хрупкий плен?

«Лишь для обрядов, для молитвы…»

Лишь для обрядов, для молитвы Сплетай восторженные руки! Другим – любовные ловитвы, Тебе – Голгофы крест и муки. И только в чине постриженья Рассыпь девические косы, Ответь, при ладана моленьи, На неизбежные вопросы. Другим – любовь и сны и маки! Тебе – лампадные огни, Седые, гаснущие дни И на Распятьи в полумраке Мучений радостные знаки И каждодневное «Распни!»

«Сердце лапой звериною схвачено…»

Сердце лапой звериною схвачено, Баюном снеговым омиражено, Утро будет огнем омаячено И моление будет уважено. А пока шепотанья и лепеты, Все неясно, все смутой отравлено И в зыбучие, липкие трепеты Сердце страхом ночным замуравлено. За стеной – баюна ликование, На иконах – минувшие праздники, Чьих-то губ неживых целование… И тихонько лепечут указники: «Преклонись, преклонись пред престолами За дверями – дыханье Блаженного, Окропим мы пахучими смолами Трепетания сердца плененного. Обовьем пеленами; надгробные Пропоем мы стихи, с целованием Мы опустим в жилища утробные Тело с сладостно-горьким рыданием. Ангел двинет надгробное каменье, В третий день засверкает лучение, Снова будет прошедшее знаменье, Снова день твоего воскресения». Тише вы, шепотанья и лепеты, Мне блужданье надолго назначено. Страхи, радости, муки и трепеты, Сердце лапой звериною схвачено.

«Если тени тихо плачут…»

Если тени тихо плачут, Будет сон твой смутен значит… Ты уснешь И в кругу твоих видений Ты увидишь солнце, тени, Лето, рожь… Точно шаловливый мальчик Колокольчика бокальчик Вдруг сорвешь И у милой златорусой Целовать хотел бы бусы – Горьки будут те укусы Пчел былых воспоминаний. Детства радостных признаний, В жарком воздухе плесканий. И слезу За слезою ты уронишь, В сети сонные потонешь, В бирюзу. А бессмысленности цепи Станут яростно – нелепей… Тяжкий день Оглушает жгучим звоном, Гнет томительным законом. Где сирень, Где тихонько тени плачут Челноки твои маячат В отдых, тень. К тем лугам, где ты, как мальчик, Колокольчика бокальчик Вдруг сорвешь, Где не жалят злые пчелы, Где, вдыхая сосен смолы, Ты поешь.

«Был Лазарем четверодневным…»

Был Лазарем четверодневным, Восстал, но гроба пелены Влачу наследием я гневным Теней покинутой страны. И света лик мне чужд и страшен, Люблю беззвучность, вечера… Могу ль вкушать земных я брашен Пещеру кинувший вчера? И память смерти сердце точит И жду исчезнувших теней, А Солнце яростно пророчит Мне хороводы долгих дней. И брежу пением плачевным И помню гроба пелены И жажду быть четверодневным Во тьме покинутой страны.

«На снега упали тени розовые…»

На снега упали тени розовые, Сегодня конец январю… Рощи в инее красуются березовые, А в небе поток янтарю… На душе светло и херувимчато, Загораются надежды на весну, Облака поют восторженно и дымчато, Все блестит – куда я ни взгляну! Водяной на волю снова просится, В ледяном томится полону, В полынью на солнце, жмурясь, косится И уходит медленно ко дну. Так воздушно тают тени розовые… Сегодня конец январю. В сердце – май и шепоты березовые… Вот поверил солнцу – и горю!

У себя

Дни как медленные шарики Вечно-милых, старых четок, Ночью – дальних звезд фонарики… Дух и радостен и кроток. Лица нежные, знакомые, Мебель в обветшалом вкусе, Умилительно-истомный Лик на вышитом убрусе. В небе точно перья страуса Тучи мечут пышный веер. За стеной играют Штрауса И романсы Клары Мейер. На стенах – виды и мелочи, На открытках – honey-moon, На столе – немного мелочи, Альманах и в нем «Вдовун». Дни как медленные шарики Вечно-милых, старых четок; Вечер – дальних звезд фонарики. Сон и благостен и кроток.

24/VIII-13.

«Небо как ткань узорочья бухарского…»

Небо как ткань узорочья бухарского, Взводни высокие тихо идут, Верно далеко от холода Карского Льды вековечные к югу плывут. Тяжко пахнуло дыханием северным. Волны отпрянули, ринулись вновь… Горе полям вкруг обители клеверным! Солнце полярное – кровь. Небо полярное матово-зелено, Тундра скалистая, даль, Снег вековой в горных кряжей расщелине И вековая печаль. Солнце как пурпур величества царского, Соль изумрудов воды, Тихо плывут вдаль от холода Карского Голубоглазые льды.

Горло Белаго моря, лето 13 года.

Песья голова

Во мгле ушедшего, далекой и седой, Чтоб женской прелестью не быть столь уязвленным, В дар многих слез, молений преклоненных, Венчался юнош песьей головой. И ныне так – главу – обличье пса Мне ниспошли, чтоб мог я в сей юдоли Без устали глядеться в небеса. Как пес-отверженец, в смиренной, низкой доле И воплем славить мощь и чудеса Твоей божественной и благодатной Воли.

23/10-13.

Триолет

Всего лишь восемь строк и снова Уж триолет поет, звенит… Ужели сердце свой зенит Достигнуть жалкое готово? Уж триолет поет, звенит: «Иди, влюбляйся смело снова! Любовь, как снов твоих основа, Как триолет поет, звенит»!

«Жизнь – это чара ложных, белых зим…»

Жизнь – это чара ложных, белых зим, Река одетая в льда саккос бледно-синий, Жестокий хруст, опалов зыбкий дым И четкость строгая дворцовых, важных линий. Смерть – это сад, нездешний, вечный сад, Цвет пышнодлящийся надменных, райских Регий, Престол властительный, фонтанов звонких ряд, Блаженства азбука без гибельной омеги. И если смерть мне даст забвенье зим, Сон тихий, радостный на вечно-жданном бреге, Все буду помнить я среди гордых, райских Регий Печали бывшие, опалов зыбкий дым, Искать мучительной, карающей омеги Венчавшей лед моих немногих зим.

8/10-13.

«Ты одета в ротонду из лучистых снежинок…»

Ты одета в ротонду из лучистых снежинок. Пятый уж час минует. Вечер благостно тих. И в далекой лазури Кто-то тысячи льдинок Разбросал так небрежно. В сердце радостный стих. Ты подумай, как ночью будет ярко лучиться. Изумрудами сыпать там вдали океан. Как над ним будет реять черноокая птица, Чернокрылая птица – вещедревний баклан. Ты подумай, как ночью встанет ветхий святитель Из серебряной раки, как беззвучен и тих Обойдет он всю тундру, сбережет он обитель От невидимых ликов, от обиды и лих. Ты подумай, как ночью хладноокой громадой Льды полярные стынут, чаля к Новой Земле, Точно сирые дети, голубые номады, Проплывая, маячат в мерно-зыблемой мгле. На окне – плач узорный из замерзших слезинок Словно я, он капризен, словно стынущий стих. Ты проходишь в ротонде из лучистых снежинок. Пятый час уж минует. Вечер благостно тих.

8/10-13.

В снегу

Ослепительная пудреница Золотой голубокудренницы Опрокинулась опять! Снова я, забыв усталости, В пылких, сумерочных алостях У подъезда буду ждать. Надо мной в лугах лазурчатых Проплывают вдаль ажурчато Снеговые облака… В ледяной, холодной прелести Сколько скрипа, сколько шелеста! Звездоносная река. День как малая жемчужина, Сердце твердо и остужено, Сердцу нечего терять. Ослепительная пудреница Золотой голубокудренницы Опрокинулась опять!

24/8-13.

Сны

Сонные струнные струи… Сеть соплетаемых саг… Манит медлительный маг Чем-то чудесно чаруя. Поступь пестреющих пав… Тонкие тают туманы. Рдяные, рваные раны – Ужас – утомный удав. Ломкий лазоревый лед Душу до утрени давит. Принцем пленительным правит Ласточки легкой полет. Иноком ино иду я Немощен, набожен, наг. Манит медлительный маг… Сонные струнные струи…

2/X-13.

«Октябрь в начале. Вновь студено…»

Октябрь в начале. Вновь студено. Снег пляшет белый свой балет. А я слагаю триолет Под жаркой лампою зеленой. Как снега я люблю балет! Ведь Вы сказали в месяц ноны: «Мне кажется, что Ваши стоны Лишь снега тающий балет»!

7/XI-13.

«Приду к какому очагу?..»

Приду к какому очагу? К какой я пристани причалю? Цветов нарву на чьем лугу? Тебе ли душу офиалю? Спокойные, меня не впустите, Хотя кругом полярный лед. Жестокий зимний хлад и хруст. И те Огни пьет ветреный налет. Зеленопенная тревожится За дальней скальностью волна И кто-то плачет, стонет, божится И вьюга яростно пьяна. А утром, у порога входного, Под синим, радостным стеклом, Мы тело бледное, холодное Спокойные опять найдем. И буду я глядеть на трупное, На мой почивший прежний лик И снова чаять Неприступного, Кто так далек, кто так велик. И это зная, берегу Свои я слезы – плачу мало… Приду к какому очагу? Когда увижу дно фиала?

11/XI-13.

«Любить, я знаю, грех, я знаю, что нельзя…»

Любить, я знаю, грех, я знаю, что нельзя, Что стыдно мне любить – ведь я монах всегдашний. Ведь меж плакучих ив идет моя стезя Чрез кельи темные к иным, нездешним брашнам. Весь мир мне монастырь зеленый и простой, А ты – келейница, ты радостное чудо. Так будь отныне мне молитвенной сестрой И литургийного не оскверняй сосуда. Мне сердце кровь зажгла Его священных ран, Что так горят и жгут, углем блаженным тлея – Наш брак с тобою – там, в селеньи синих Кан. Там, где лучистая воскреснет Галилея. Мы будем брат с сестрой. Пусть похотью грозя Рождает темный дым Лик тающий и страшный. Не быть твоим мне здесь – ведь мне любить нельзя, Ведь стыдно мне любить, ведь я монах всегдашний.

7/X-13.

«Я все глядел бы в Око темное…»

Я все глядел бы в Око темное, В Твой древний Лик И вдруг, рыдая, в губы томные С мученьем вник. Как ястреб птицу оробелую Когтит и рвет, Так душу юрода несмелую Моленье жжет. Вкруг жаркий шепот вспышек пламени… Отрадно мне Всю ночь, весь день ждать тщетно знаменья, Кипеть в огне, Лобзать и раны ног гвозднинные… Тихонько петь И муки сумрака старинные И сердца плеть. И чуять крылия огромные И в муке той Увидеть вдруг, что Око темное Полно слезой.

3/X-13.

«Повремени! Река хранит…»

Повремени! Река хранит Еще свой льдистый, белый щит Ее серебряная нить Еще не может неба пить. Едва промчавшийся мороз Порывы вьюгами занес И можно к храму не дойти, Идя по талому пути. Повремени! Мгновений ход Страстей субботу принесет И грянет радостный канон И поцелует сердце звон И будет вновь гореть алтарь, Полюбит сердце, как и встарь! Повремени! Любовь хранит Весны зеленый, юный щит!