Выход есть

Он дышал ей прямо в лицо. Челка Тани развевалась, как под ветром, под этим смрадным, горячим и влажным напором. Девушка лежала, боясь пошевелиться. Лишь одна мысль оказалась в силах пробиться сквозь сковавший ее ужас, и раз за разом крутилась в голове. Только бы не описаться. Очень хотелось. Таня сосредоточила всю свою волю, чтобы удержаться от этого нехитрого и стыдного действия. Ей стало даже некогда бояться быка, этих несколько тонн нависавшей над ней неминуемой смерти.

«Если я обоссусь, тогда он точно учует», думала она, сдерживаясь из последних сил.

Бык совершенно по-человечески недовольно хмыкнул. Зацокали тяжелые копыта по бетонному полу, гулко откликнулось эхо.

Ушел.

Надолго ли?

Не затаился ли за поворотом, не ждет ли он там любого шороха, которое выдаст ее, чтобы броситься снова, на этот раз наверняка? Спасаясь от чудовища, она очень неудачно забежала в тупик.

Некоторое время Таня лежала, обессиленная пережитым ужасом, и желая подняться, выбраться из-под этой вонючей кучи мусора, в которую успела забиться, и страшась этого. Но все было тихо. Разве что где-то совсем рядом попискивали крысы. Что они здесь едят, интересно, раньше-то им конечно тут жилось в как раю, но завод не работает уже лет десять, подумала Таня. Это оказалась опасная мысль; воображение немедленно подкинуло ответ, и ее чуть не стошнило.

«Таких, как ты».

«Глупеньких девочек и мальчиков, решивших, что забраться в руины завода всяко будет веселее, чем пить пиво в парке».

Крик заворочался в груди, затрепыхался в горле. Таня стиснула зубы. Кричать было нельзя ни в коем случае.

Крысы! Таня поспешно ухватилась за более безопасную мысль. Крысы — чуткие создания. Если бы тварь была где-то поблизости, они бы не шмыгали тут так нагло.

Это помогло ей сдвинуть с себя закостеневшие обломки какой-то коробки, которыми она прикрылась, как щитом, в приступе отчаяния, и сесть. И тут же чуть не завопила, освободительно и мощно, срывая связки. Шуршали совсем не крысы. Сгорбленный силуэт в пестро-грязном тряпье ковырялся в отбросах, которыми был забит тупик. Увидев Таню, существо подскочило на месте от неожиданности, но тоже не издало ни звука.

Ярость охватила ее. Да сколько можно! Таня огляделась и потянулась за увесистым обломком чего-то уже неопознаваемого, который валялся рядом.

— Не надо, — тихо сказало существо, которое наблюдало за ней. — Я — Коля. Ты — новенькая, да?

Таня опустила обломок и изумленно уставилась на Колю.

«Когда я последний раз слышала человеческую речь?»

Очень, очень давно. В другой жизни. Если быть точной — когда Рома крикнул:

— Да он же почти как на картинке!

В его голосе не было страха, только изумление. С тех пор Таня не слышала ни Ромы, ни человеческого голоса вообще. Только топот копыт в полумраке, рев, а еще иногда — стук капель из протекающих труб да шуршание крыс в мусоре.

— Таня, — собравшись с мыслями, ответила она.

Слова с трудом проталкивались через горло.

— Бык наелся и теперь будет спать, — сказал Коля. — Пойдем ко мне.

Он подумал и добавил:

— У меня есть вода. И еда.

Таня двинулась за ним — по широким галереям, заваленным промышленным хламом, по загаженным темным закоулкам, через высокие залы, стены которых напоминали огромные ребристые батареи, а из узких бойниц под самым потолком лился свет, от которого она уже успела отвыкнуть. Таня приглядывалась к Коле. Нет, она точно видела его раньше.

Сбивала с толку потрепанная кожаная куртка, явно с чужого плеча. Она была на несколько размеров больше, чем нужно. Часть заклепок отвалилась. На замусоленном воротнике и манжетах были вышиты красные маки, обтрепанные, пропитавшиеся грязью, но все еще хорошо заметные. И куртку Таня уже где-то видела. Но точно не на этом худеньком подростке.

— Ты говоришь, что бык наелся? — осторожно спросила она. — Кого же он съел?

Коля покосился на нее. Макушкой он едва доставал ей до плеча, но при этом умудрялся поглядывать на нее снисходительно.

— Он ест страх, — сказал Коля.

Таня поняла, почему ей удалось спастись. Она перестала бояться, полностью сконцентрировавшись на одной-единственной мысли, и бык потерял ее. В такт ее мыслям Коля сказал:

— Ты пришла в такое отчаяние, что уже не испытывала страха, верно?

Таня кивнула. Не пояснять же этому мелкому, что именно заставило ее позабыть о страхе.

Они уже пришли. Убежище было оборудовано очень умело. С первого взгляда становилось ясно, что Коля живет здесь давно. Несмотря на небольшие размеры, оно имело несколько выходов, однако слишком маленьких, чтобы бык мог в них пролезть. Дыра в полу, прикрытая крепкой доской, позволяла в случае необходимости покинуть этаж, оставив быка ни с чем. Вдоль дальней стены проходила труба — старая, ржавая, вся словно запотевшая от сочащейся воды. У стены напротив из какой-то рамы и кучи тряпья была сделана лежанка. Для Коли она была, пожалуй, слишком велика.

Коля заглянул в то, что некогда совершенно очевидно было холодильником, порылся в нем и достал сникерс и упаковку чипсов.

— Как ты здорово все тут устроил, — сказала Таня.

Коля грустно улыбнулся:

— Это не я. Это Катя. Она раньше тут была.

Он протянул ей шоколадку и чипсы. Таня присела на безликую тумбу, стоявшую рядом, кивком поблагодарила и принялась есть. Странное дело, еще совсем недавно, пока она изо всех сил удирала по жутким коридорам от не менее жуткого быка, есть совсем не хотелось, а ведь она бегала по ним долго… целую вечность. Но при виде желтого пакетика чипсов она чуть не захлебнулась слюной. После сладкого шоколада и соленых чипсов захотелось пить. Таня опасалась, что воду придется слизывать с трубы. Но в продуктовом ларе Коли нашлась бутылка газированной минеральной воды. Таня узнала ее. Рома покупал только эту, со смешной малинкой на этикетке. Была у него такая маленькая причуда. Она думала, что заплачет, когда прикоснется к бутылке, но нет. Глаза ее остались сухими.

«Я отупела», подумала Таня и жадно присосалась к горлышку.

О, она бы выпила всю эту бутылку и еще одну! Неизвестно, когда и где удастся добыть еще воды, ясно и спокойно подумала Таня. И тогда придется облизывать трубу. Она остановилась, когда в бутылке оставалась примерно треть, и вернула ее Коле.

Навалилась усталость. Таня забралась на лежанку, еще успела услышать, как рядом, с краю, пристраивается Коля, и провалилась в черный сон без сновидений.

* * *

Бык неистовствовал. Видимо, лабиринт совсем опустел, и тварь голодала. Прижавшись друг к другу на лежанке из вонючего тряпья, они сидели и слушали рев и топот. Где-то вдалеке. Но все равно, выходить пока не стоило. Еще в первые дни Коля научил ее, что главное — не бояться. Тогда бык не учует. Она и не боялась. Таня наконец вспомнила, где видела его куртку, сразу зацепившую ее взгляд. Да и самого Колю тоже узнала.

Екатерина Орлова, двухтысячного года рождения, пропала в мае. Тогда ее искали всем домом, многие из их огромного человеческого муравейника и перезнакомились на этих поисках. И конечно, территорию бывшего завода «Самсон» волонтеры прочесали тоже. Когда-то это был второй по величине завод в стране. Назывался он в тогдашнем духе витиевато — «Ленинградское ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени производственное объединение мясной промышленности имени С. М. Кирова». Бренд кто-то выкупил в нулевые, а от завода остались лишь циклопические развалины по соседству рядом с разноцветными новенькими многоэтажками, да огромные бронзовые быки у ворот.

Нам повезло, что мы в тот раз не наткнулись на мозаику, в который раз подумала Таня.

Тогда я оказалась бы здесь гораздо раньше…

Екатерина была девушкой веселой и яркой. Не каждой придет в голову носить грубую байкерскую кожанку, расшитую нежными маками. У нее было много друзей и знакомых, и они действительно горевали по Кате. Пропажа Николая Вострецова, две тысячи седьмого года рождения, не привлекла такого внимания. Мать его работала два через два, и заметила исчезновение сына не сразу. К тому же, началось лето, и многие уже просто уехали из города.

Таня бездумно смотрела, как кружатся пылинки в солнечном луче, падавшем из узкой пробоины под самым потолком. В стенах лабиринта иногда попадались такие проломы. Обычно они вели в соседний зал, но Катя в свое время выбрала закуток с вентиляцией — эта дыра вела наружу. Благодаря этому подростки не только дышали более-менее чистым воздухом, но и могли вести счет дням, если бы захотели. В дыру то заглядывало солнце, то падала тьма, а то и сочился дождь. А скоро, безумно хихикнув, подумала Таня, я увижу, как меняется и время года… в отдушину будет задувать снежинки, и воду будет добывать гораздо легче. Но окна всегда были слишком высоко, чтобы добраться до них. Почти всегда.

Из лабиринта не было выхода.

И вдруг что-то распрямилось в ней, какая-то пружина.

— Коля, — сказала Таня. — Но нельзя же вот так сидеть. Если есть вход, есть и выход.

Парнишка встревожено заворочался на своей лежанке.

— Ты становишься как Катя, — пробурчал он. — Она тоже так говорила, а потом ушла. Сказала, что все придумала, что заманит быка в ловушку…

Сегодня Тане думалось на удивление легко и ясно. То, что быка нельзя убить, она уже знала. Видела кровавые разводы на стенах и мягкие, жуткие и отвратительные кучки на лестницах и в заваленных хламом залах. Больше от тех, кто столкнулся с быком лицом к лицу, ничего не оставалось. Таня и Коля подбирала из валявшихся рядом с останками рюкзаков крекеры, гамбургеры, пиво. Желающих устроить пикник в развалинах завода находилось много.

— Нужно добраться до той фрески на стене, — сказала она. — В конце концов, ты же попал сюда, когда потрогал ее, верно?

Она встала перед глазами Тани, как наяву. Это была не фреска — Таня уже начинала путать слова — а мозаика. Разноцветные кусочки кафеля, собранные в сложную картину. Осколок давно забытой эпохи, когда стены любили украшать фундаментальными изображениями — подражая другой, гораздо более древней империи.

Панно раскинулось на всю стену — длинную, но невысокую, чуть больше человеческого роста. Местами в изображение вклинивались пустые проемы дверей и выходы вентиляционных труб. Кое-где кафель осыпался. Сильнее всех пострадали трое обнаженных мужчин, которые кидали в быка камнями или грязью. Часть их компании оказалась в нише, где стена начала оседать. Ее грубо укрепили стальными стяжками, но изображение в той части погибло полностью.

Красно-черный бык, наклонив голову, бежал на мужчин в синих рубашках. Те были готовы к встрече — в руках у них были копья, один опустился на колено и целился в быка из лука. Сзади быка настигали два всадника с копьями. Несколько неожиданно для зрителя, словно преследуя всадников, за ними бежало трое или четверо оленей. Становилось непонятно, кто здесь охотник, кто добыча.

Участь быка казалась очевидной. Но на его черно-красной морде и в единственном глазу сияла насмешка и уверенность в себе.

Коля сел.

— Леша трогал, — сказал он. — Я просто рядом стоял.

— Леша?

Коля в затруднении дернул плечом.

— Он из какой-то другой компании. Я его не очень знал.

И тут вспышка воспоминания озарила Таню.

— Белобрысенький, — процедила она сквозь зубы. — Рубашка синяя, в мелкую клеточку…

— Да, — несколько удивленно ответил Коля.

— Это он предложил прогуляться на завод? Сказал, что покажет что-то интересное, верно?

Коля потер лоб.

— Да, вроде. Да, точно он!

— Вот же скотина, — пробормотала Таня.

Коля пожал плечами и принялся снова устраиваться на лежанке.

— Мы теперь все равно здесь. И нам еще повезло, — сказал он.

Таня вздохнула.

— Картинка находится в другой части лабиринта, — сказал Коля. — Чтобы пробраться туда, придется идти прямо мимо быка. У него тоже есть логово, и оно прямо у единственного прохода к той картинке на стене. Он чутко спит. Мы не пойдем.

* * *

Не так уж чутко он и спал. Возможно, тоже начал слабеть от голода.

Они уже давненько не находили в коридорах новых растерзанных тел. Не стало разнокалиберной еды и питья, которые ребята обычно подбирали рядом с телами. Коля устроил сток с батареи, чтобы собирать воду. Таня нашла в кармане позабытый носовой платок и сделала из него фильтр. Так что воды худо-бедно хватало. Таня вспомнила бабушкины рассказы и начала делить остававшуюся еду на дневные порции, а те — на еще более крохотные кусочки, которые надо было съесть в течение суток. В школе рассказывали и про другой способ, благодаря которому людям удалось выжить во время блокады. Классная с омерзением поджимала губы, описывая его. Тем не менее, Тане он был известен. Она полагала, что им удастся протянуть еще долго — если она придумает способ как-то обработать старое, уже порченое мясо, разбросанное по всему лабиринту.

Но в конце концов проскользнуть мимо огромной туши, от чьего хриплого дыхания сотрясался коридор, оказалось просто — гораздо проще, чем уговорить Колю хотя бы объяснить дорогу в зал с мозаикой. У них не было никакого внятного плана. Если кто и знал, в каком месте надо прикоснуться к заговоренной стене, то только этот подонок Леша. Вряд ли у них будет время перетрогать всю мозаику, это понимала даже Таня.

Но в то утро она поняла вдруг, что не будет ни варить трупы в клейстер, ни перемалывать их в фарш. Хотя уже присмотрела все необходимое оборудование в коридорах и сообразила, как соединить разрозненные части в новое целое.

Таня сказала:

— Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Если ты не пойдешь со мной, я пойду одна.

Коля заплакал. Тоненько всхлипывая и размазывая слезы по чумазому лицу. Они не тратили воду на то, чтобы умываться.

— Ты не вернешься, — сказал он. — Как Катя.

Таня пожала плечами и чмокнула его в лоб. Она встала, и, пошатываясь от слабости, вышла из убежища. «По галерее, мимо самовара, на втором повороте налево, под кислотной наркоманской росписью — направо, спуститься на один пролет — там будет написано «Иди у стены», от лифта прямо», мысленно повторяла она про себя.

Галерея, загроможденная остовами станков, когда-то соединяла корпуса завода. Они иногда ходили сюда, когда бык вел себя тихо — просто чтобы не забыть, как выглядит мир за пределами лабиринта. Подышать свежим воздухом. Сквозняки из давно разбитых окон гуляли по галерее. Только здесь становилось ясно, как сильно воняет внутри — кровью, свежей и застаревшей, чем-то химическим и испражнениями быка.

Окна на галерее мало того, что не были заколочены — они находились достаточно низко, чтобы можно было заглянуть в них. Взгляду представали все те же бесконечные, всех оттенков красного и черного корпуса. Но был виден и кусочек парка, и яркая, разноцветная многоэтажка. Однажды Таня попыталась выпрыгнуть в окно. В проем свободно пролез бы и человек намного крупнее ее, а до земли на вид было метра три. Таня готова была рискнуть.

Коля не успел остановить ее.

Ее остановила невидимая, но плотная и пружинистая пленка. Таня даже не успела ощутить падение, как ее мягко втолкнуло обратно.

Тогда Коля в первый раз сказал:

— Лабиринт нельзя покинуть.

Но дальше, за галерею, они обычно не забирались. Коля говорил, что логово быка находится именно там.

Самоваром они называли огромный, в натеках ржавчины, непонятного назначения агрегат, стоявший у стены чуть дальше дальнего выхода из галереи. Коля догнал ее, когда Таня как раз миновала самовар.

— Я не хочу больше быть здесь один, — сказал он.

И уверенно повел ее. На втором повороте оказалось направо, но кислотная наркоманская роспись обнаружилась там, где должна была. Они спустились по истертой в скользкий пандус лестнице с надписью рядом «Иди у стены» и двинулись от лифта прямо.

Зал с фреской на стене был гораздо больше, чем помнилось Тане. И с быком на стене что-то случилось. Подойдя поближе, она поняла, что. Часть изображения — левая передняя нога — была разбита. Разноцветные кусочки кафеля осыпались, обнажив черную стену в потеках. Ржавый стальной прут, которым кто-то это сделал, валялся рядом.

И тут Таня увидела того, кто это сделал.

Бык сразу насадил его на рога, а потом терся головой об стену, пытаясь стряхнуть тяжелое тело. От смелого тореадора мало что оставалось к тому моменту, когда быку все же удалось освободиться, но голова уцелела. Во впадинах синевато-белого лица скопилась вода. Но все же Таня узнала его. У Ромы был вертикальный тонкий шрам через всю правую щеку. Упал с велосипеда в шесть лет, говорил он.

Чувства нахлынули на нее, сменяясь стремительно, как картинки в калейдоскопе. Запоздалая радость — Роме удалось убежать тогда! Все это время он был жив, где-то рядом, крался теми же самыми коридорами! И тут же — печаль и боль. Рома тоже пришел сюда. И остался здесь.

Так что разбудила быка все-таки Таня. Она не издала ни звука. Но всплеск страха и боли мигом вырвал изголодавшуюся тварь из сна. Бык взревел. Застучали копыта. Таня давно уже научилась отличать по звуку рысь от галопа, которым бык загонял своих жертв. И она услышала неправильность, несоразмерность ритма.

Коля бросился навстречу быку, ко входу в зал.

— Я отвлеку его! — крикнул он на бегу. — А ты трогай картинку! Трогай же!

Бык услышал человеческий голос и замычал в ответ. Жестокая радость явно слышалась в его голосе, но было и что-то еще. Неуверенность? Таня в смятении посмотрела на картинку, торопливо коснулась рога, носа… Ничего не произошло.

— С ним что-то случилось! — крикнул Коля. — Он уже должен быть здесь!

И тут Таню осенило. Таня схватила прут. Наотмашь ударила по мозаике за миг до того, как чудовище ворвалось в зал, и она увидела то, о чем уже догадалась.

Левой передней ноги у быка ниже колена не было. Черный туман колыхался в этом месте, скользил по полу, волочился по выбоинам. Вот почему он двигался так медленно!

Кафель брызнул во все стороны. Бык страшно зарычал. В боку и живого, и нарисованного быка раскрылась рана; кровь хлынула из обеих.

Коля прыгал из стороны в сторону прямо под носом у быка. Тварь мотнула головой, желая отбросить в сторону эту надоедливую муху. Расчистить себе путь к той, кто его убивала. Коля успел отскочить и пнул быка в здоровую ногу.

Таня ударила по голове быка, изображенного на стене, с такой силой, что вместе с осколками картины в сторону отлетела и половина прута. Пробоина показалась ей слишком маленькой. Сжимая в руках обломок, она повернулась лицом к неминуемой смерти.

И заморгала.

Свет стал другим. Тускло-сереньким, а не болезненно-желтым, с глубокими красными тенями, к которому они привыкли. И в этом жидком свете было отчетливо видно, что никакого быка в зале нет. Исчез и труп у стены. В зале, кроме нее, был только Коля.

— Я не помню, как выйти отсюда, — растерянно сказал он.

— Спустимся как можно ниже и вылезем в окно, — хрипло ответила Таня.

Коля улыбнулся и сказал:

— Может, все-таки попробуем найти дверь?

И тогда она улыбнулась тоже.

* * *

Вылезать в окно не пришлось. Они нашли выход — в дверном проеме оставалась только ржавая рама.

Когда они увидели наконец открытое небо, оно было серым, и с него сочился ленивый и холодный дождь. Они остановились, щурясь на свету. Все казалось слишком ярким, хотя это был обычный питерский, то есть пасмурный, день. У Тани закружилась голова от обилия пустого пространства кругом. Коля пошатнулся и ухватился за нее. Он пробыл в лабиринте дольше.

«Сколько же времени прошло?», подумала Таня.

Она огляделась, пытаясь найти хоть что-нибудь, что даст ей подсказку. Вокруг были только обшарпанные стены всех оттенков красного и черного. Знакомый, привычный цвет. Они пробыли внутри быка долго, очень долго. Но теперь они были снаружи.

Таня жадно слизала с губ капли дождя. Задумчиво посмотрела на унылые, рябые лужи. Перевела взгляд на деревья, торчавшие над руинами. Листва была желто-зеленая, с проблесками красного.

Осень. Сейчас была осень. Таня не могла поверить, что они пробыли в лабиринте так недолго.

«Вот почему новых жертв становилось все меньше», подумала она. — «Никто не попрется шататься по руинам в такую погоду».

Они взялись за руки и двинулись прочь. Коля принялся шлепать по лужам, вздымая фонтанчики брызг. Он уже забыл, что может быть столько воды. Таня улыбнулась и не стала его одергивать, хотя он наверняка промочил ноги.

* * *

— Коля! Коленька!

Таня, сидевшая пролетом выше, устало улыбнулась. Коля с трудом вспомнил, где он живет. Но больше, чем ошибиться с квартирой, он боялся, что мать на работе. Ключи от дома он давно потерял.

Колю втащили в квартиру, дверь захлопнулась. Таня принялась спускаться. Она жила в том же доме, но в другом отроге огромного человейника. Ей надо было пересечь двор, чтобы добраться до своего подъезда. Она опасалась, что привлечет внимание — грязная, вонючая, как бомжиха, со слипшимися, сильно отросшими волосами. Поначалу Таня собирала их в хвостик резинкой, но та растянулась и в конце концов лопнула. Во дворе было пусто — сегодня, видимо, был рабочий день. Редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, отводили взгляд и спешили мимо.

Папин голос она услышала, едва выйдя из лифта. Звукоизоляция в панельных новостройках еще та. Слов было не разобрать, судя по всему, папа с кем-то разговаривал по телефону. Таня думала, что никого не будет дома. Ей даже хотелось этого. Спокойно осмотреться среди родных вещей, которые наверняка стали ей чужими. Предстояло заново привыкнуть к мысли, что сидеть можно не на огромных катушках от проводов, спать — не на стальной раме, заваленной тряпьем, и, самое главное! Можно будет принять ванну! И поесть. Таня собиралась открыть ключом. Она, как ни странно, сохранила и ключи, и совершенно не нужный ей, давно разрядившийся мобильник. Но, раз отец был дома, можно было и позвонить. Таня подняла руку и нажала кнопку звонка.

В коридоре за дверью послышались шаги.

— Кто там? — спросил папа. — Леночка, ты, может быть, сама откроешь, у меня все руки в фарше?

Таню невольно передернуло. Ничего необычного в этом не было — папа очень ловко лепил котлеты и часто делал это. Но я теперь долго не смогу смотреть на мясо, тем более сырое, вдруг поняла она.

Таня взяла себя в руки и позвонила еще раз.

* * *

Кирилл отхлебнул из банки. Энергетик стал теплым и противным. Парнишка поморщился. Пыльное, душное марево плыло над шоссе, укутывало дома и заливаясь даже в парк. Летнее марево, которое раскаляет бетонные коробки добела, превращая город в ад. Все счастливчики, которым было куда уехать, уже уехали в свои деревни и на дачи вместе с родителями. Остались только они — их верная компания, шесть неприкаянных душ.

— А пойдемте на завод сходим? — раздался голос.

Кирилл поднял голову. Голос принадлежал подростку в синей клетчатой рубашке, с бесцветными, выгоревшими на солнце волосами. Леня, кажется. Он не был членом их ватаги, но каждый где-то видел его раньше. Сталкивался во дворе и на остановке. И когда он прибился к их компании у ларька, где они закупались, никто не стал возражать.

— Да ну… Жарко, — простонала Алена.

Но ребята зашевелились.

— Так на заводе как раз прохладно, наверное, — сказал Даня.

— Я там место знаю интересное, — продолжал Леня. — Олени нарисованы прямо на стене.

Алена презрительно фыркнула:

— Нашел родственные души?

Но Кириллу, да и другим идея пришлась по душе. Даня уже поднимался на ноги. Заводилой в их компании был он, так что вылазка на завод была делом решенным. Кирилл допил, бросил банку в переполненную урну и тоже встал. Леня улыбнулся. Со вздохом оторвалась от уютной скамейки Алена. За ней последовали и остальные.

— Раньше там был еще и бык, но какие-то вандалы разбили мозаику, — с сожалением добавил Леня, ведя компанию вдоль забора к заветной дыре в проволоке.