Я очень благодарен Эстер Ньюберг, Лиз Донован из «Майами Геральд», Бобу Роу из «Спорте Иллюстрэйтед», Бёрлу Джорджу, Натаниэлю Риду, Шону Сэвиджу, капитану Майку Коллинзу, непостижимому Сонни Мехта, моей упрямой сестре Барб, моей потрясающей жене Фении и доктору Джерри Лоренцу, одному из многих невоспетых героев Эверглейдс, — за их советы, энтузиазм и дарования.

Этот роман полностью вымышлен. Все имена и персонажи либо выдуманы, либо стали выдумками. Большинство описанных событий имели место лишь в воображении автора, за исключением уничтожения флоридских Эверглейдс и восьмимиллиардной попытки сохранить то, что осталось.

Прохладным апрельским вечером пробило одиннадцать, и женщина по имени Джои Перроне упала за борт с роскошной палубы круизного лайнера «Герцогиня солнца». Погружаясь в темные воды Атлантики, Джои так ошалела, что не сообразила запаниковать.

«Я вышла замуж за кретина», — думала она, головой рассекая волны.

Удар о воду содрал с нее шелковую юбку, блузку, трусики, часики и сандалии, но Джои была в сознании и готова к бою. Еще бы. В колледже она была вторым капитаном сборной по плаванию — муж явно позабыл этот эпизод ее биографии.

Ярко освещенная «Герцогиня солнца» шла под парами восвояси, делая по двадцать узлов, а Джои смотрела ей вслед, покачиваясь в кильватерной струе. Очевидно, лишь один из остальных 2049 пассажиров знал, что произошло, но он никому не расскажет.

«Вот ублюдок», — думала Джои.

Лифчик сполз на талию, и Джои выскользнула из него. На западе под теплым янтарным заревом маячил берег Флориды. Джои поплыла.

Воды Гольфстрима были чуть теплее воздуха, но свежий норд-ост бестолково и неприятно их взбалтывал. Джои ускорилась. Чтобы не думать об акулах, она прокручивала в памяти все примечательные события недельного круиза, который начался почти так же отвратительно, как и закончился.

«Герцогиня солнца» вышла из Порт-Эверглейдс с трехчасовым опозданием, потому что в кондитерской взбесился енот. Не дожидаясь, пока енот раздерет всем физиономии и рыча умчится в недра корабля, один шеф-повар героически запихал исходящего пеной зверя в шестидесятигаллонную лохань крема из гуавы. Приехала группа захвата из Бровардской службы надзора за животными, врачи и санитары. Эвакуированных пассажиров уняли спиртным и канапе.

Позже, во второй раз поднимаясь на борт, Джои миновала служащих из надзора за животными — те с пустыми руками ковыляли по трапу с корабля.

— Спорим, его не поймали? — прошептала она мужу. Несмотря на неудобства из-за енота, она сочувствовала этой маленькой вонючке.

— Бешенство, — понимающе произнес муж. — Если тварь меня поцарапает, я поимею эту чертову круизную линию.

— Да ладно тебе, Чаз.

— Отныне можешь называть меня Онассисом. По-твоему, я шутки шучу?

«Герцогиня солнца» — в длину 855 футов, водоизмещение чуть больше семидесяти тысяч тонн. Джои узнала это из брошюры, которую нашла в каюте. Маршрут через Пуэрто-Рико, Нассау и частный Багамский остров, который круизные линии, по слухам, купили у вдовы расчлененного наркоторговца. Последний порт захода перед возвращением в Форт-Лодердейл — Ки-Вест.

Чаз сам выбрал круиз, заявив, что это подарок к годовщине свадьбы. Первый вечер он провел на корме, швыряя в океан мячики для гольфа. Сначала Джои бесилась: на «Герцогине солнца» была только площадка для гольфа, да еще стена для скалолазания и корт для сквоша. С тем же успехом они с Чазом могли остаться в Бока.

Не менее идиотским был солярий, куда народ валом валил, едва небо затягивали облака. Круизная компания хотела, чтобы каждый пассажир вернулся домой с бронзовым загаром либо с малиновым ожогом — в доказательство, что неделя проведена в тропиках.

Но в итоге Джои вплотную занялась скалолазанием и прочими круизными прелестями. Всяко лучше, чем есть и пить до тошноты: обжорство — главное развлечение на круизных лайнерах. «Герцогиня солнца» славилась круглосуточными гриль-ресторанами, где муж Джои пропадал часами.

«Вот свинья», — подумала она и нырнула, чтобы стряхнуть комок водорослей, который обмотал шею, как раскисший рождественский венок.

Каждое утро перед ними представала новая блистательная гавань, но города и туристические рынки были удручающе одинаковы, будто их строили и эксплуатировали по лицензии. Джои честно пыталась очароваться туземными поделками, хотя многие из них, похоже, произведены в Сингапуре или Южной Корее. Да и на кой ляд нужна раковина-шлем, грубо расписанная лаком для ногтей? Или скорлупа кокоса, на которой вручную намалевано слабое подобие принца Гарри?

Играть роль туристки было столь мучительно, что Джои уже предвкушала «нетронутый частный остров», который рекламировали в брошюре. Но и остров ее разочаровал. Круизная линия просто лживо переименовала остров в Отмель Экстаза, ничего толком не восстановив. Местная фауна — петухи, козы и дикие свиньи — пережили контрабандиста, который выращивал их для банкетных надобностей. Пляжи острова словно покрыты сахарной глазурью, их окаймляют подстриженные деревья, но песок усеян обломками затонувших наркосамолетов, и в нем находились исключительно раковины 45-го калибра.

— Я арендую водный мотоцикл, — радостно постановил Чаз.

— Я поищу тень, — отозвалась Джои, — и дочитаю книгу.

Расстояние между ними оставалось обширным и непознанным. К прибытию в Ки-Вест Джои и Чаз проводили вместе лишь первый час после подъема и посвящали его, как правило, сексу или спорам. Ровно такого же расписания они придерживались и дома.

«Ничего не скажешь, романтические широты», — думала Джои, пытаясь выдавить из себя хоть капельку сожаления.

Когда ее муж убежал, чтобы «отметиться на выступлении» на Мэллори-сквер, она тут же решила соблазнить одного стюарда, симпатичного грубоватого перуанца по имени Тико. Но потом она передумала и отделалась от расстроенного парня легким поцелуем в подбородок и полсотней чаевых. Ей не настолько важен Чаз, что даже по злобе неохота ему изменять, хотя Джои подозревала, что он-то как раз ей изменяет часто (вполне возможно, даже в этом круизе).

Вернувшись на «Герцогиню солнца», Чаз разговорился, словно какаду под «ангельской пылью»[1].

— Небо затянуло. Дождь собирается, — заявил он с неожиданным энтузиазмом.

— Видимо, это означает, что гольфа вечером не будет, — отозвалась Джои.

— Слушай, я насчитал двадцать шесть магазинов футболок на Дюваль-стрит. Ничего удивительного, что Хемингуэй себе мозги выпустил.

— Это случилось не здесь, — ответила Джои. — Это случилось в Айдахо.

— Как насчет перекусить? Я готов сожрать кита.

За ужином Чаз то и дело подливал Джои вина, несмотря на ее протесты. Теперь она понимала зачем.

И чувствовала — обезвоженную алкогольную усталость. Она с трудом взбиралась на гребни волн, а затем безвольно скользила вниз, но уже выбилась из ритма и сил. Это вам не олимпийский бассейн с подогревом в Лос-Анджелесском Калифорнийском универе — это Атлантика, черт бы ее взял. Джои крепко зажмурилась — в глазах жгло от соленой воды.

«Я подозревала, что он меня больше не любит, — подумала она, — но это — полная нелепица».

Чаз Перроне ожидал всплеска, но услышал только низкое убаюкивающее урчание корабельных машин. Склонив голову набок, он стоял у перил одиноко и неподвижно, точно цапля.

Он не собирался сталкивать ее здесь. Он надеялся сделать это раньше, где-нибудь между Нассау и Сан-Хуаном, в надежде, что течения отнесут тело в кубинские воды, подальше от американской юрисдикции.

Если, конечно, ее прежде не найдут тупорылые акулы.

К несчастью, погода в начале круиза стояла прекрасная, и каждую ночь наружные палубы были полны мечтательных парочек. План требовал уединения, и Чаз уже почти отчаялся, но тут, через три часа после выхода из Ки-Вест, наконец пошел дождь. Просто морось, но Чаз знал, что она загонит туристов внутрь, к салату из омаров и покерным игровым автоматам.

Второй ключевой элемент плана — неожиданность. Джои следила за собой, а Чаз был несколько слабее и в плохой форме. Перед тем как заманить Джои на корму — якобы прогуляться под звездами, — Чаз убедился, что жена нахлесталась красного вина — четыре с половиной бокала, по его подсчетам. Обычно хватало двух, чтобы ее начало клонить ко сну.

— Чаз, дождик идет, — заметила Джои, когда они дошли до кормы.

Ясное дело, она удивилась: муж терпеть не мог мокнуть. У этого человека не меньше семи зонтов.

Он сделал вид, что не расслышал, взял Джои под руку и повел вперед.

— Что-то у меня живот крутит. Пора им уже выкинуть это севиче[2], как по-твоему?

— Давай вернемся, — предложила Джои.

Чаз тайком достал ключ от каюты из кармана синего блейзера и уронил себе под ноги на полированный настил палубы.

— Ой!

— Чаз, холодно.

— Я, кажется, уронил ключ. — Он наклонился. Джои предположила — за ключом.

Чаз мог лишь догадываться, какая мысль промелькнула у его жены в тот миг, когда она ощутила, что он схватил ее за лодыжки. «Он, наверное, шутит», — вот что, вероятно, подумала она.

Все свелось к принципу рычага: раз — и он перекинул ее спиной через перила. Так быстро, что она и не пикнула.

Что касается всплеска, Чаз предпочел бы его услышать, дабы мягко поставить точку в своем браке и преступлении. С другой стороны, до воды было далеко.

Он позволил себе мельком глянуть вниз, но увидел лишь белые барашки и пену в рябом отражении судовых огней. Слава богу, «Герцогиня солнца» продолжала свой путь. Никаких ревунов.

Чаз подобрал ключ, поспешил в каюту и запер за собой дверь. Повесив блейзер сушиться, он открыл очередную бутылку вина, наполнил два бокала и отпил половину из каждого.

Чемодан Джои был открыт — она собиралась упаковать вещи. Чаз сбросил его с кровати на пол. Он вывернул наизнанку собственную сумку и зарылся в ее содержимое в поисках антацидов. Под стопкой аккуратно сложенных трусов-боксеров — Джои была чемпионом по упаковке, следует признать, — Чаз обнаружил коробку, обернутую клетчатой подарочной бумагой и перевязанную зеленой лентой.

Внутри оказался роскошный набор кожаных гольф-клубных чехлов для клюшек с тиснеными инициалами Ч. Р. П. К набору прилагалась открытка: «Поздравляю со второй годовщиной свадьбы! С любовью, навек твоя Джои».

Чаз восхитился блестящими чехлами из телячьей кожи, угрызения совести узлом скрутили нутро. Прошло моментально, как приступ изжоги.

Вне всякого сомнения, в его жене чувствовался класс. Если бы только она не была столь чертовски… наблюдательна.

Ровно через шесть часов он сообщит, что она пропала.

Чаз разделся до белья и зашвырнул свои вещи в угол. В ручном багаже у него имелась «Мадам Бовари» в мягкой обложке; он открыл ее наугад и положил на жениной стороне постели — пущего эффекта ради.

После этого Чарльз Регис Перроне завел будильник, опустил голову на подушку и заснул.

Гольфстрим нес Джои на север со скоростью почти четыре узла. Она знала, что должна грести сильнее, если не хочет окончить свои дни раздувшимся и гниющим трупом на какой-нибудь отмели в Северной Каролине. Но, господи боже, она устала.

Это все из-за вина. Чаз знал, что она не сильна по части алкоголя, наверняка все это заранее спланировал. Может, надеялся, что при падении она переломает себе ноги или лишится чувств — или как вообще? До земли многие мили, она одна в черном как смоль океане и напугана до усрачки. Никто ее не найдет, даже если надумает искать, и она утонет от изнеможения еще до рассвета.

Вот как, вероятно, рассуждал Чаз.

Да нет, он вовсе не забыл о днях ее славы в Калифорнийском универе, осознала Джои. Он знал, что она поплывет, если все-таки переживет падение. На самом деле он даже рассчитывал, что она поплывет, был уверен, что его упрямая и гордая жена изнурит себя, хотя разумнее отдаться на волю волн и сберечь силы до рассвета. Так остался бы хоть призрачный шанс, что ее увидят с проходящего мимо корабля.

«Иногда я сама себе удивляюсь», — подумала Джои.

Один раз танкер прошел так близко, что заслонил луну. Приземистый, темный и угловатый силуэт корабля — точно завалившийся набок многоквартирник. Джои орала и махала руками, но лязг и грохот заглушал ее крики. Танкер прополз мимо, будто ржавая стена из дыма и рева, и Джои поплыла дальше.

Вскорости ее ноги стали неметь, мурашки поползли вверх от пальцев. Судороги не застали бы ее врасплох — в отличие от этого медленного оцепенения. Джои с трудом удерживала голову над водой; через некоторое время почувствовала, что больше не брыкается. Под конец она перешла на брасс, волоча за собой ноги, словно пару бледных разбитых кабелей.

«Мы же всего два года женаты, — думала она. — Что я такого сделала, чем заслужила это?»

Чтобы не думать о смерти, Джои мысленно составляла реестр своих черт, которые не нравились Чазу:

«Да ерунда какая», — подумала Джои.

Не может ведь человек ни с того ни с сего прикончить жену потому только, что она ставит на стол совершенно резиновую корнуэльскую курицу.

«Может, у него другая женщина? — подумала Джои. — Но почему он тогда просто не попросил развод?»

У нее не было сил разбираться. Она вышла замуж за никудышного кобеля, который вышвырнул ее за борт во время круиза в честь годовщины свадьбы, и очень скоро она утонет, и ее пожрут акулы. Тут полно здоровенных акул: черноперые акулы, лимонные акулы, акулы-молот, тигровые акулы, акулы-мако и тупорылые акулы…

«Боже, — взмолилась Джои, — не дай им съесть меня до того, как я умру».

Теплое покалывание началось в кончиках пальцев на руках — Джои знала, что руки скоро устанут и будут такими же бесполезными, как ноги. Губы кровоточили от соли, язык распух, как колбаса, веки отекли и покрылись коркой. Но огни Флориды по-прежнему несбыточной мечтой манили всякий раз, когда Джои поднималась на гребень волны.

И Джои боролась, она верила, что у нее все-таки есть крохотный шанс выжить. Если она одолеет Гольфстрим, ей удастся отдохнуть, расслабиться и продержаться до восхода.

На мгновение она забыла про акул, но тут что-то тяжелое и шершавое боднуло ее в левую грудь. Джои замычала, вслепую замолотила кулаками, отбиваясь от этого чего-то, и наконец остатки сил ее покинули.

Теряя сознание, Джои ярко представила, как Чаз трахает блондинку-крупье в их каюте на «Герцогине солнца», после чего идет на корму и расстреливает еще одну, последнюю, корзину мячиков.

«Вот мерзавец!» — подумала Джои.

Экран в ее голове погас.

В душе Чаз Перроне несомненно был мошенником и подонком, но тщательно избегал насилия, подобно старому квакеру. Ни один его знакомый, и даже немногочисленные друзья ни за что бы не подумали, что Чаз способен на убийство. Чаза и самого, в общем, поражало, что он справился.

Когда прозвенел будильник, Чаз проснулся, полагая, что лишь вообразил себе всю сцену. Потом он перевернулся на другой бок и увидел, что вторая половина постели пуста. Через иллюминатор он разглядел пристань Порт-Эверглейдс и понял, что это не сон. Он явно убил жену.

Чаза ошеломляло собственное хладнокровие. Он потянулся к телефону, позвонил — разговор он отрепетировал заранее, — и морально приготовился к дальнейшему.

Он ограничил свой утренний туалет легким полосканием горла — от обезумевшего мужа никто не ожидает опрятности.

«Герцогиня солнца» вошла в док, и вскоре Чаза начали допрашивать. Первым пришел заботливый начальник службы безопасности корабля, за ним — пара офицеров береговой охраны с кукольными личиками и, наконец, унылый детектив, посланный шерифом округа Бровард. Тем временем «Герцогиню солнца» прочесали от носа до кормы — вероятно, дабы опровергнуть неловкую гипотезу, что миссис Перроне кувыркается в постели с кем-нибудь из пассажиров или, что хуже, членов экипажа.

— В какое время ваша жена покинула каюту? — спросил детектив.

— В половине четвертого утра, — ответил Чаз.

Он нарочно солгал, чтобы спасатели отправились на другой участок океана. В половине четвертого утра корабль находился примерно в семидесяти милях севернее той точки, где Чаз выкинул жену за борт.

— Говорите, она собиралась «полюбоваться луной»? — уточнил детектив.

— Так она сказала. — Чаз тер глаза, чтобы они покраснели и слезились, как и подобает похмельному и распсиховавшемуся супругу. — Я, видимо, задремал. Когда проснулся, солнце уже встало, корабль входил в порт, а Джои так и не вернулась. Тогда я позвал на помощь.

Детектив, бледный безучастный скандинав, что-то накалякал в блокноте. Указал на два бокала у кровати:

— Она свой не допила.

— Не допила, — тяжело вздохнул Чаз.

— И не взяла с собой. Интересно, почему.

— Мы уже выпили целую бутылку за ужином.

— Да, но все же, — возразил детектив, — большинство женщин, собираясь полюбоваться луной, прихватили бы вино. А некоторые даже прихватили бы мужей.

Чаз тщательно обдумал ответ. Он не ожидал, что его возьмут за яйца в самом начале игры.

— Джои попросила меня выйти к ней на капитанскую палубу, и я пообещал захватить бокалы, — объяснил Чаз. — Но вместо этого я уснул… ладно, вырубился. Мы правда много выпили.

— То есть больше одной бутылки?

— Да.

— Полагаете, ваша жена была пьяна?

Чаз хмуро пожал плечами.

— Вы о чем-нибудь спорили прошлой ночью? — поинтересовался детектив.

— Вовсе нет. — Единственная правда в рассказе Чаза.

— Тогда почему вы не пошли наружу вместе?

— Потому что я сидел на горшке, вот почему. Занимался одним интимным делом. — Чаз попытался покраснеть. — Севиче, которым нас вчера накормили, по вкусу был как кошачья блевотина. Вот я и сказал Джои: «Иди пока одна, я тебя догоню через пару минут».

— И принесете бокалы.

— Точно. А вместо этого мне пришлось лечь, и я вырубился, — ответил Чаз. — Это я во всем виноват.

— В чем виноват? — мягко спросил детектив.

У Чаза на мгновение сперло дыхание.

— В смысле, если с Джои случилось что-то плохое. Мне некого винить, кроме себя.

— Почему?

— Потому что не надо было отпускать ее одну так поздно. Думаете, я не понимаю? Думаете, я не чувствую, что отвечаю за все?

Детектив закрыл блокнот и встал.

— Возможно, ничего с вашей женой не случилось, мистер Перроне. Возможно, она окажется жива и здорова.

— Боже, я так надеюсь.

Детектив равнодушно улыбнулся.

— Это большой корабль.

«А океан еще больше», — подумал Чаз.

— Еще один вопрос. Не была ли миссис Перроне накануне подавлена?

Чаз нервно хохотнул и отмахнулся:

— Даже и не думайте! Джои совершенно точно не могла покончить с собой. Ни за что. Спросите любого, кто ее знал…

— Знает, — перебил детектив.

— Да, конечно. Она самый жизнерадостный человек на свете. — Столь упорное отрицание долженствовало укрепить позицию Чаза в глазах следствия. Он любительски изучал вопрос и знал, что родственники самоубийц часто отрицают, будто замечали симптомы депрессии.

— Иногда, если человек пьян… — начал детектив.

— Да, но не Джои, — прервал его Чаз. — В пьяном виде она хихикала… хихикает.

Чаз осознал, что прикусил губу — удачный штрих к образу. Получается, будто он по правде встревожен. Детектив взял «Мадам Бовари».

— Это ваша или ее?

— Ее. — Чаз порадовался: наживка проглочена.

— Особо не похихикаешь, — отметил детектив, изучая разворот.

— Я не читал, — правдиво ответил Чаз. Он попросил у продавца в «Барнс-энд-Нобл» что-нибудь романтическое, но трагическое.

— В книге говорится о женщине, которую толком не понимал никто, даже она сама, — сообщил детектив. — Поэтому она отравилась мышьяком.

«Великолепно», — подумал Чаз.

— Послушайте, Джои вчера была счастлива. — Он уже не настаивал. — Что еще могло вымести ее танцевать на палубу в половине четвертого утра?

— В лунном свете.

— Вот именно.

— Капитан сказал, что вошел в полосу дождя.

— Да, но это было раньше, — ответил Чаз. — Около одиннадцати. Когда Джои отправилась наружу, было очень красиво.

Перед выходом из Ки-Вест Чаз посмотрел метеосводку по телевизору в знаменитом баре «Неряха Джо»[4]. Он знал, что небо очистится к 3.30 утра — сфабрикованному времени исчезновения жены.

— Ночью луна была полная, — добавил Чаз — вроде как своими глазами видел.

— Кажется, да, — отозвался детектив.

Он стоял, словно ожидая, не скажет ли Чаз еще чего-нибудь.

И Чаз сказал:

— Я вспомнил. Енот, бешеный енот бегает по кораблю.

— Ага.

— Я серьезно. Спросите у капитана. Мы на несколько часов задержались в Лодердейле в воскресенье, пока его искали.

— Продолжайте.

— Вы что, не понимаете? А вдруг на Джои напал енот, когда она гуляла? Вдруг этот чокнутый монстрик за ней погнался и она случайно упала за борт?

— Ничего себе гипотеза, — произнес детектив.

— Вы когда-нибудь видели бешеных животных? Носятся как сумасшедшие.

— Я уже знаю про енота, — сказал детектив. — В судовом журнале написано, что его поймали в прачечной для экипажа и высадили в Сан-Хуане.

— Ох, — сказал Чаз. — Ну, хорошо, что вы проверили.

— Мы стараемся работать тщательно, — ядовито произнес детектив. Неподобающе так разговаривать с обезумевшем от горя мужем, подумал Чаз. Он обрадовался, когда детектив наконец ушел, и совсем успокоился, узнав, что может собирать вещи. Каюту требовалось вскорости освободить, поскольку «Герцогиню солнца» готовили к новому круизу.

Позже, когда Чаз Перроне спускался вслед за носильщиком по трапу, он увидел, как два ярко-оранжевых вертолета поднимаются с площадки станции береговой охраны на той стороне гавани. Вертолеты накренились и рванули в Атлантику, где катер и две спасательные лодки поменьше уже прочесывали волны в поисках Джои. Береговая охрана пошлет еще «Фалькон»[5] откуда-нибудь из Опалока — во всяком случае, так сказали Чазу.

Он глянул на часы и подумал: «Тринадцать часов, пьяная — все, она в прошлом».

Пускай ищут сколько влезет.

Хэнк и Лана Уилер жили в Элко, штат Невада, и держали прибыльное казино, которое прославилось русским медвежьим балетом. Медведей растила и дрессировала почти отошедшая отдел Госпожа — она называла себя Большой Медведицей.

Со временем Уилеры полюбили Медведицу как родную. Когда у одной звезды балета, 425-фунтового кастрированного азиата по имени Борис, обнаружился ретинированный премоляр, Уилеры щедро арендовали джет «Гольфстрим»[6], чтобы отправить животное на озеро Тахо к известному ветеринару-периодонтологу. Хэнк и Лана тоже полетели — морально поддержать больного и успеть прокатиться весной на лыжах.

На обратном пути что-то пошло наперекосяк, и самолет упал в горах Кортес. Федеральные следователи позднее выяснили, что по неизвестным причинам во время катастрофы вылеченный мишка сидел в кресле второго пилота. На 35-миллиметровой пленке, отснятой Уилерами, обнаружили несколько кадров: судя по ним, Бориса втиснули за штурвал. На одном снимке Большая Медведица, смеясь, свернулась клубочком у зверя на коленях и льет ликер «Бейлис» из бутылки в его раззявленную пасть. На следующем Борис позирует в наушниках и авиационных очках.

Диспетчерская и контрольные пункты подтвердили, что на борту джета Уилеров царило разнузданное веселье, которое, возможно, отвлекало пилота. Почему джет рухнул, осталось загадкой, хотя помощник Медведицы предположил, что блестящее чувство юмора выветрилось из медведя вместе с лидокаином. Когда самолет штопором шел к земле операторы, которые по радио пытались связаться с кабиной, слышали в ответ лишь звериное фырканье и бормотание.

Уилеры стоили кучу денег, которая после утверждения завещания была поровну поделена между двумя малолетними детьми. Джои Уилер, которую назвали в честь певицы и актрисы Джои Хезертон[7], было всего четыре года, когда погибли родители. Ее брату, названному в честь комика Корбетта Моники[8], было шесть. Каждый ребенок немедленно получил по четыре миллиона плюс гарантированную долю от банка еженедельной лотереи кено в казино покойных родителей.

Джои и Корбетт выросли в Южной Калифорнии на попечении сестры-близнеца Ланы Уилер — та рьяно, однако безуспешно плела интриги, дабы запустить лапу в имущество, унаследованное детьми. В результате осиротевшие Уилеры достигли совершеннолетия с нетронутым состоянием, но изувеченной невинностью.

Корбетт смылся в Новую Зеландию, а Джои направилась во Флориду. Там она никому не сказала о своем богатстве, в том числе биржевому маклеру, который стал ее первым мужем. Она пять лет встречалась с Бенджамином Мидденбоком и еще четыре года была за ним замужем, пока судьба не обрушилась ей на голову в виде скайдайвера, который однажды солнечным утром учился летать над их задним двором и упал на Бенни. Парашют скайдайвера не раскрылся, и бедняга подобно мешку с цементом, однако беззвучно, рухнул прямо на мужа Джои, который как раз примерялся к новой удочке. Трагедия оставила Джои одинокой, оцепенелой и еще богаче благодаря чеку с семизначной суммой, которым страховщики организаторов скайдайвинга замяли дело.

Уже второй раз за свою недолгую жизнь Джои невольно выиграла от смерти любимых и даже думать не могла о деньгах, а тем более их тратить. Бестолковые угрызения подтолкнули ее к благотворительности и скромной жизни, хотя Джои сохранила слабость к итальянской обуви. Джои Уилер надеялась со временем снова зажить нормально среди нормальных людей или хотя бы выяснить, возможно ли это.

Она встретила Чаза Перроне январским днем на парковке рядом с аттракционом «Царство животных» в «Мире Уолта Диснея», где только что схватила подростка, стянувшего сумочку у бельгийской туристки. Джои пасла группу детей, и воришка был одним из них — считалось, что у него хронический синдром дефицита внимания. Как ни странно, пацану хватило концентрации, чтобы высмотреть настоящую сумочку «Прада» в текучих толпах туристов. Он ни на миг не отвлекся, даже когда крался за своей пожилой жертвой от «Гигантского муравьеда» до «Диноленда», где на нее и напал.

Джои гналась за прыщавым придурком до выхода из парка и за турникетами пригвоздила его к горячей мостовой. В ожидании охранников «Диснея» Джои вытряхнула карманы парня и обнаружила в них цепочку для ключей от «Гуччи» и зажигалку от «Тиффани», что тем более поставило под сомнение природу заболевания малолетнего идиота.

Чаз Перроне, который наблюдал за операцией из отъезжающей вагонетки, вышел, дабы выразить восхищение отвагой Джои. Она решила, что Чаз невозможно красив, и не пресекла его заигрываний. Чаз гордо сообщил ей, что он биолог, прибыл на съезд выдающихся ученых, которые пытаются спасти Эверглейдс. Потом доверительно рассказал, что должен был поехать в элитарное сафари по «Царству животных», но смылся, чтобы сыграть в гольф в Бэй-Хилле — там любимое поле самого Тайгера Вудса[9].

Джои понравилась не только приятная внешность Чаза: он к тому же участвовал в благородной миссии, спасал дикую природу Флориды от жадных дельцов. Чаз казался хорошей добычей, хотя ныне Джои понимала, что ее картину мира исказили предыдущие разочарования. До Чаза ее в пугающей последовательности бросили профессиональный теннисист, телохранитель и аптекарь-расстрига, и эта черная полоса снизила ее самооценку, а равно и требования.

Итак, она страстно, если не бездумно, стремилась к прочному союзу. Ухаживание оказалось подлинным вихрем роз, любовных писем, ужинов при свечах, ласкового шепота — Чаз был неизменно мягок, и Джои растаяла, почти не сопротивляясь. Первый год супружества запомнился ей как сплошной знойный секс, который, как выяснилось, был единственным блестящим дарованием Чаза. А также его манией. На второй, более разоблачительный, год Джои осознала, что принимала за страсть нескончаемый весенний гон, безличный, как занятия на тренажерах. Хуже того, она отчетливо поняла, что брак для Чаза — отнюдь не эксклюзивный метод организации плотских утех.

Другие жены могли бы соскочить, но Джои была слишком самолюбива и азартна. Она решила с головой уйти в мир своего мужа и стать, как выражаются самовспомогательные книги, его «настоящим партнером по жизни». Чаз, рассчитывала она, будет нуждаться в ней так сильно, что перестанет валять дурака и исправит свое поведение.

Круиз в честь годовщины свадьбы — отличная возможность для начала действий; Джои с готовностью приняла приглашение и возлагала на него большие надежды. Она собиралась «воссоединиться» с мужем, как советовали семейные консультанты. Сложнее всего будет вовлечь Чаза хотя бы в один интимный разговор, не касающийся несравненной продолжительности его эрекции.

К несчастью, в круизе момент для прорыва так и не представился. Или, может, представился, но Джои не хватило мотивации. Не считая секса, Чаз был не слишком-то неотразим. Чем больше Джои слушала его — по правде слушала, — тем равнодушнее становилась. Он же ученый — его несерьезность, эгоизм и меркантильность удручали. Он редко рассказывал о работе в Эверглейдс, и казалось, что изнасилование планеты его мало волнует. Его не приводила в ярость шайка, добивавшаяся нефтеразработок в заповеднике на Аляске, зато он добрый час брюзжал, плюясь во все стороны полуразжеванными комочками моллюсков, когда услышал от одного пассажира, что «Тайтлист» поднял цену на мячики для гольфа.

Джои сообразила, что может хоть весь остаток жизни симулировать интерес к интересам мужа — ему это все равно по барабану. Так какого черта он на ней женился? Она собиралась задать ему этот вопрос, гуляя по «Герцогине солнца» в ту последнюю ночь, но затем передумала. Сизые облака и морось нагоняли тоску, и Джои мечтала добраться до каюты и рухнуть в койку.

Она смотрела в сторону Африки, думая бог знает о чем, и тут Чаз что-то уронил — кажется, ключ — и наклонился подобрать. Джои возмутилась, когда его влажные руки обхватили ее лодыжки, — она подумала, что он собирается развести ей ноги пошире и по-быстрому перепихнуться. Чаз любил секс под звездами на скорую руку. Но она никак не ожидала, что он выкинет ее за борт.

«Говнюк, ничтожество, — думала Джои. — Из-за него я, обгорелая, полуослепшая и в бреду, вцепилась в эту самую ебаную акулу, которая пыталась меня сожрать… Полный бред, а значит, я умерла или к тому близка… Он знал, что не сможет прибрать к рукам деньги, даже если со мной что-то случится. Он с первого дня знал, что мое наследство неприкосновенно. Так на черта он это сделал?»

Это какая-то бессмыслица, считала Джои Перроне. Все это.

Чаз; ленивая, сладко пахнущая, шершавая акула; чайки, что орут над головой, — умереть спокойно не дают человеку.

И чух-чух подвесного мотора, тихое, все громче; хлюп-хлюп волн о… неужели о борт лодки? «Не верь ушам своим, — сказала себе Джои. — Откуда тут взяться лодке?»

Бессмыслица. Бессмыслица — далекий голос, зовет ее, мужской голос, уговаривает не сдаваться, держись, милая, еще минутку.

А потом тот же голос говорит все в порядке, держу, отпусти это, давай, отпускай!

Что-то подняло ее, будто она легка и воздушна, как пузырь. Прозрачные капельки текли по ее голым ногам, она возносилась над водой, и ее ступни ласкала пенная оторочка волн.

Затем пришли обволакивающее тепло, запах сухого белья и сон, глубокий как смерть.

— Не двигайся, — произнес мужчина.

— Где я?

— В безопасности. Постарайся лежать смирно.

— А акула? Она меня покусала?

— Какая еще акула?

— Та, за которую я держалась, когда ты меня нашел.

Мужчина тихо засмеялся:

— Это был тюк с марихуаной.

— Да ну тебя.

— Шестьдесят фунтов отборной ямайской травы.

— Великолепно. — В бреду она приняла пеньковый мешок за акулью шкуру. — Где я? — опять спросила она. — Я ни черта не вижу. Что у меня с глазами?

— Опухли и не открываются.

— От соли? Скажи мне, больше ничего не…

— И от ожогов медуз, — прибавил мужчина.

Джои осторожно коснулась пылающих век. Должно быть, когда она дрейфовала, ее мазнул по лицу португальский военный кораблик[10].

— Через день-другой поправишься, — пообещал мужчина.

Джои ощупала себя под одеялом. Вроде на ней флисовый пуловер и хлопковые треники.

— Спасибо за одежду, — поблагодарила она. — Или я должна сказать спасибо вашей жене?

— Это одежда моей подруги.

— Она сейчас тут?

— Уже много лет ее не видел.

Так они одни — Джои и незнакомец, который ее спас.

— У меня в голове до сих пор шумит океан, — пожаловалась она.

— Это потому что он прямо за окном. Ты на острове.

У Джои не было сил испугаться. Ей нравился голос. Судя по всему, человек — не психопат и не сексуальный маньяк. С другой стороны, у нее имелся опыт ошибочных первых впечатлений.

— Садись, — услышала Джои. Запах лимона, вкус крепкого горячего чая — мужчина поднес чашку к ее губам. Она выпила все до капли. На очереди овощной суп, и его она тоже прикончила.

— Хотела бы я посмотреть, как ты выглядишь, — сказала она, — учитывая, что меня ты видел всю целиком.

— Уж прости, но такой я тебя нашел. «Закоченелой, голой, верхом на тюке с марихуаной», — уныло подумала Джои. От теплоты супа ее затрясло, и на секунду Джои испугалась, что ее вырвет. Мужчина забрал чашку и уложил ее голову на подушку.

— Спи дальше, — приказал он.

— По-моему, пахнет мокрой псиной.

— Точно. Он настоящая заноза в заднице, но женщин почти никогда не кусает.

Джои улыбнулась — оказалось, больно: лицо разодрано и стянуто.

— А он какой? — умудрилась спросить она.

Мужчина свистнул, и Джои услышала проворное клацанье собачьих когтей по деревянным половицам. Холодный мокрый нос ткнулся ей в шею. Она успела погладить пса по голове, мужчина свистнул опять, и пес убрался в невидимый угол.

— На ощупь тот еще мордоворот, — отметила она.

— Доберман. Плавать не умеет, хоть тресни, — сказал мужчина. — Джои, ты в силах рассказать, что произошло?

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Оно выгравировано внутри твоего обручального кольца. Я его снял, перед тем как положить тебя в ванну.

— Ты купал меня в ванне?

— Не обижайся, но ты пахла, как бонг.

Джои пощупала левую руку — платиновый ободок на месте. Мужчина мог его украсть, но не украл. Мог убедить ее, что она потеряла кольцо в океане, но вернул кольцо. Она уже готова была поверить, что он славный парень. Начало многообещающее.

— Я упала за борт корабля, — сказала она.

— Какого именно?

— Круизного лайнера, большого такого. «Герцогиня солнца».

— Чтобы смыть человека с круизного лайнера, волны должны быть высотой футов в пятьдесят, — с сомнением в голосе сказал мужчина. — Ночью волнение было потише.

— Меня не волна смыла. Меня выбросил муж, — объяснила Джои.

— А-а.

— Ты мне не веришь, да?

В комнате повисла непонятная тишина. Джои подняла голову и повернула ее туда, где, по ее прикидкам, сидел мужчина.

— Я не сама упала за борт, ясно? Этот ублюдок меня столкнул.

— Дерьмовый поступок, — ответил мужчина.

Джои рассказала, как именно Чаз это проделал.

— Но почему? — спросил мужчина.

— Я не знаю. Богом клянусь, понятия не имею.

Она услышала, как он встал и отодвинул стул от кровати. Спросила, куда он собрался.

— В доме нет телефона. Я поставил его заряжаться от лодочного аккумулятора.

— Подожди. Куда ты надумал звонить?

— Сначала в береговую охрану, потом копам.

— Пожалуйста, не надо, — попросила Джои.

— Почему?

— Как тебя зовут?

— Мик.

— Мик, пожалуйста, никому не звони. Не сейчас, ладно? Мне надо во всем разобраться.

— Давай я помогу. То, что сделал твой муж, называется покушением на убийство, и я уверен, что оно все еще вне закона.

— Пожалуйста, подожди.

— Ладно. Как скажешь.

Его голос доносился издали, и Джои поняла, что Мик стоит в дверях. Она решила, что он просто поддакивает.

— Ты все равно позвонишь, да? Я усну, а ты пойдешь к лодке и позвонишь копам.

— Нет. Я обещаю.

— Тогда куда ты идешь, Мик?

— Отлить. Ты не против?

Она снова откинулась на постель и про себя рассмеялась: «Боже праведный, какая же я иногда ужасная зануда».

Береговая охрана расширила район поисков почти до трех тысяч квадратных миль, хотя особо старалась в трапециевидном секторе северного побережья Майами-Дейд, куда их отправил Чаз Перроне. Он по-прежнему был уверен, что спасатели не найдут Джои, но втайне боялся, что, если акулы схалтурят, ее тело выбросит на берег где-нибудь ниже по течению в Кис. Это пробьет зияющую дыру в его фиктивной хронологии и расшевелит назойливого бровардского детектива.

Уже через час после ухода с «Герцогини солнца» Чаз испугался. Он смотрел телевизор в номере «Харбор-Бич Мариотт», когда пустили анонс вечерних новостей: «Зафрахтованное судно вышло из Оушен-Риф, чтобы поудить марлина, а выудило труп — подробности позже, оставайтесь с нами!»

Задыхаясь, Чаз выскочил из ванной, где безуспешно пытался мастурбировать на стопку датской порнографии. Все три минуты, пока шла реклама слабительных, он дрожал от страха, ожидая услышать, что перепуганные рыболовы поймали на удочку его жену.

Выпуск новостей начался с шаткой видеосъемки с борта вертолета — вид зафрахтованного судна, стоящего на якоре, сменился крупным планом трупа, накрытого ярко-желтым брезентом, — на катер береговой охраны поднимали носилки. Затем показали интервью помощника капитана того самого судна: молодой парень с выгоревшими волосами рассказывал в доке о своей кошмарной добыче: «Мы сразу поняли, что это не марлин, потому что он не прыгал».

Под конец диктор замогильным тоном сообщил, что тело принадлежит туристу из Ньюпорт-Ньюс, который пропал тремя днями ранее, на арендованном водном мотоцикле врезавшись в парочку совокуплявшихся головастых черепах. Со вздохом облегчения Чаз откинулся на подушки — его жена благополучно затеряна в океане.

Чаз остановился в «Мариотте», поскольку это рядом с Порт-Эверглейдс и станцией береговой охраны. До дома — полчаса по федеральной трассе, но Чазу казалось, что ему скорее поверят, если он останется поблизости, готовый сотрудничать с властями. Важно показать, что он бдит.

Когда его разыскала журналистка из «Сан-Сентинел», он удивился, но остался невозмутим. Журналистка объяснила, что в ежедневных протоколах полиции наткнулась на рапорт об исчезновении некой особы и контакты ее мужа, который проживает в «Мариотте».

— Вы ничего не слыхали? — спросил Чаз. Нет, ответила журналистка.

— Когда вы в последний раз видели вашу жену, мистер Перроне?

— Доктор Перроне.

— А, да? И в чем вы специализируетесь?

— В экологии болот, — ответил Чаз.

— Так вы не врач?

— Нет, я биолог. — Чаз надеялся, что в трубке не слышно, как он скрежещет зубами. Невыносимо, как люди крутят носами, когда просишь называть себя «доктор».

— Так когда вы в последний раз видели миссис Перроне? — повторила журналистка.

Чаз вкратце повторил ей историю, ранее поведанную детективу. Кажется, репортершу сюжет не увлек — Чаза это устраивало. Только шумихи в прессе ему не хватало.

— У вас есть гипотезы? Что с ней могло случиться? — спросила журналистка.

— Понятия не имею. Вы с чем-то подобным раньше сталкивались?

— Разумеется. Люди время от времени исчезают с круизных лайнеров, но обычно выясняется, что дело в…

— В чем? — спросил Чаз, хотя знал ответ назубок: несчастный случай на почве алкогольного опьянения либо самоубийство. Он на «отлично» выполнил домашнюю работу. — Мне ничего толком не говорят. Я просто убит, — добавил он.

— Я позвоню вам, если что-нибудь разузнаю, — пообещала журналистка. — Вы еще долго будете по этому номеру?

— Пока ее не найдут, — стоически ответил Чаз.

После этого он поспешил в вестибюль и из автомата позвонил Рикке.

— Случилась ужасная штука, — сообщил он. — Джои упала с корабля.

— Упала? Как?

— По крайней мере, так все решили. Ее нигде не могут найти.

— О боже, — сказала Рикка.

— Невероятно.

— Думаешь, она спрыгнула?

— С чего бы ей прыгать?

— Может, она узнала про нас.

— Нет, абсолютно точно.

— Ну, это хорошо, — произнесла Рикка.

В трубке повисла пауза, которую Чаз легко расшифровал.

— Может, она узнала кое о чем другом? — спросила Рикка.

— Вот этого вздора, пожалуйста, не надо. Не сейчас, — взмолился Чаз. Рикка не доверяла ему ни на грош.

— Или кое о ком другом. Например, о другой подружке.

— Не дури. Ты у меня единственная.

— Ну да, как же.

— Рикка. У меня нет времени любоваться, как ты строишь из себя Глен Клоуз[11]. Половина береговой охраны США рыщет в поисках моей жены — катера, джеты, вертолеты, просто обалдеть.

— У тебя нет других подружек? Правда, Чаз?

— Да, правда. Слушай, мне пора закругляться…

— Я могу сегодня приехать, — сказала она. — Помогу тебе забыться.

Ему очень хотелось сказать «да», но Рикка слишком громко орала. Уже раза три, не меньше, гостиничные охранники сбегались на ее оргазмические кошачьи вопли и молотили в дверь в полной уверенности, что в номере кого-то убивают ножом для колки льда. Чаз не мог сегодня рисковать: меньше суток прошло с исчезновения жены, и если безутешного мужа поймают верхом на любовнице, это непременно сочтут дурным тоном.

— Я позвоню завтра, — пообещал Чаз.

— Котик, мне так жаль Джои.

— Мне тоже. Пока, Рикка.

— Погоди. Кто такая Глен Клоуз?

Чаз зашел в бар отеля и заказал мартини. Здесь его и нашел Ролвааг, бровардский детектив.

— Хотите выпить? — спросил Чаз.

— Давайте прогуляемся, — ответствовал детектив. Чаз перелил мартини в пластиковый стакан и последовал за Ролваагом наружу.

Солнце садилось, было тихо и свежо — совсем как прошлой ночью. В отеле играли свадьбу, невеста позировала во внутреннем дворе на фоне пышной живой изгороди из бугенвиллии. Роскошная кубинка лет девятнадцати-двадцати, и Чаз поймал себя на непристойных фантазиях о медовом месяце.

— Пока безуспешно, — сказал Ролвааг.

— Что?

— Поиски вашей жены.

— А-а.

— Видимо, завтра поиски свернут, — сказал Ролвааг.

— Вы что, издеваетесь? Я думал, хотя бы неделю полагается искать.

— Я не знаю, какие правила. Спросите береговую охрану.

— Не могут же они взять и сдаться! — воскликнул Чаз. Вот это удача — просто не верится, думал он. Он перепугался, когда район поисков расширился на юг: самолет-разведчик оказывался в непосредственной близости к месту преступления.

— У меня еще остались вопросы, — произнес детектив. — Обычное дело, но не слишком приятное.

— Давайте в другой раз.

— Не займет много времени.

— Господи Исусе, тогда выкладывайте, и покончим с этим. — Чаз надеялся, что прозвучало достаточно сердито.

— Вы застраховали жизнь вашей жены? — спросил Ролвааг.

— Нет, сэр.

— А сама она себя не застраховала?

— Вы имеете в виду, по моему совету?

— По чьему угодно совету.

— Я не в курсе, — ответил Чаз.

— Это легко проверить, мистер Перроне.

— Уверен, что вы так и сделаете. Кстати, я доктор.

Детектив посмотрел на него как-то странно и занудил дальше:

— Вы состояли в деловых отношениях с женой? Совместные капиталовложения, торговые счета, недвижимость…

Чаз его прервал:

— Позвольте, я сэкономлю вам время. У Джои есть собственные бабки. Куча бабок. — Он мысленно поздравил себя с употреблением настоящего времени. — И если она умрет, я не получу ни цента. Деньги уйдут в безотзывную доверительную собственность.

— И кому они идут?

— Всемирной миссии охраны дикой природы. Слыхали о такой?

— Нет, — ответил Ролвааг.

— Устраивают крестовые походы в защиту пингвинов и панд. В таком духе.

— Вас это раздражает, мистер Перроне?

— Разумеется, нет. Я же биолог. Спасение дикой природы — мой долг.

— Нет — вас раздражает, что вы ничего не получите из денег вашей жены?

— Они же не мои, — спокойно возразил Чаз. — Семейное наследство, она с ним может делать, что пожелает.

— Не всякий муж с таким бы смирился.

— Ну, если она вдруг передумает и решит все оставить мне, я определенно не стану рвать чек, — улыбнулся Чаз. — Но она этого не хочет.

— У вас были разногласия по этому поводу?

— Определенно нет. Она выложила карты на стол еще до помолвки. Ее родные погибли в авиакатастрофе и оставили ей бабки. Что я, по-вашему, должен был ей сказать? «Отвали мне половину, дорогая»?

Детектив спросил, сколько Джои стоила. Чаз ответил, что не знает точно — это была правда.

— Как по-вашему, несколько миллионов наберется? — спросил Ролвааг.

— Думаю, да. В брачном контракте точная цифра не указывалась, — ответил Чаз.

Он не добавил, что подписал контракт, ни секунды не сомневаясь: рано или поздно бумага будет уничтожена. Неколебимо тщеславный Чаз считал, что со временем очарует новую невесту и она разделит с ним свое обширное наследство. Ему представлялась интимная церемония в спальне, разумеется, после целой ночи атлетического секса: раскрасневшаяся Джои разворачивает контракт и подносит его к пламени свечи, благоухающей сиренью. Но ничего подобного не произошло, и после двух лет без малого бесплодных ожиданий Чаз оставил надежду. Джои не столько копила, сколько игнорировала семейное состояние, что Чаз почитал преступлением против естества. Какой смысл быть женатым на богачке, спрашивал он себя, если она отказывается жить как богачка? Ответ прост: никакого.

— А после того как вы поженились, — говорил тем временем Ролвааг, — какими были финансовые отношения между вами и миссис Перроне?

— Простыми. Отдельные чековые книжки, отдельные счета в банке, — ответил Чаз. — Все расходы пополам.

— Ясно.

— Почему вы не записываете?

— Не вижу необходимости, — сказал детектив. — У вас есть адвокат, мистер Перроне?

— А он мне нужен? — спросил Чаз.

До сего момента разговор протекал в том русле, которое Чаз заранее себе представлял.

— То есть вы чего-то недоговариваете? Вы нашли какие-то улики, и они указывают — ну, на преступление?

— Нет, сэр, — ответил Ролвааг. — Чуть раньше я заметил, что вы воспользовались телефоном-автоматом в вестибюле. Интересно, почему вы не позвонили из номера — как-то, знаете, для личных разговоров уместнее.

— Ну…

— А потом я подумал, что вы, наверное, звоните адвокату, — сказал детектив, — потому что некоторые адвокаты любят такие штуки — заставляют клиентов звонить из автомата.

— Почему?

— Потому что отель не запишет исходящий звонок, — объяснил Ролвааг. — Ребята насмотрелись дрянного кино.

— Я ни с одним адвокатом даже не знаком, — сказал Чаз.

— Ну ладно.

— Я звонил нашей уборщице. Надо было сообщить ей код от сигнализации, потому что она в понедельник придет, а меня не будет дома. Я вспомнил только в лифте, по дороге в бар.

— Да уж, вам о многом приходится думать, — сказал Ролвааг.

— Ее зовут Рикка, если хотите проверить.

— Это лишнее.

— Рикка… а как же ее фамилия-то? — пробормотал Чаз как бы себе под нос.

Они уже вышли на пляж и месили ногами мягкий песок, шагая к пристани. Чаз был доволен: звонку нашлось объяснение, детектив вроде съел.

Внезапно Ролвааг остановился и тяжело положил руку на плечо Чаза:

— Посмотрите-ка, мистер Перроне.

Долгое, ужасное мгновение Чаз боялся поднять глаза. Очевидно, прогулка была не так уж случайна — детектив грубо заманивал его в ловушку. Колени Чаза подогнулись, будто их вывернули из суставов.

Но оказалось, что Ролвааг указывал не на прибитый к берегу раздувшийся труп Джои, как боялся Чаз. Детектив ткнул пальцем в мерцающие очертания круизного лайнера неподалеку от берега. Нос корабля нацелился в море.

— «Герцогиня солнца», — сказал детектив. — Ее продержали в порту лишних два часа, чтобы завершить поиски. — Чаз медленно вздохнул, пытаясь скрыть головокружительное облегчение.

— И никаких признаков моей жены на борту? Ничего?

— Боюсь, что нет.

— Значит, она точно в воде, — сказал Чаз.

— Логичное предположение.

— Джои пловчиха — то есть, типа, чемпионка. Нельзя прекращать поиски, если всего пара дней прошла. Нельзя.

— Я понимаю ваши чувства, — произнес Ролвааг.

— Так что мне делать? — Голос Чаза убедительно сорвался — результат многих тайных репетиций. — Что, к чертовой матери, мне теперь делать?

Они повернули обратно к отелю, и детектив сказал:

— У вас есть священник, которому можно позвонить, мистер Перроне? Близкий семье?

— Дайте подумать, — сказал Чаз.

В душе он смеялся, как шакал.

Мик Странахэн привязал белую искусственную муху к лесе и забросил удочку с пристани — терапия, а в качестве бонуса — свежий люциан на ужин. На острове уже давненько не водилось женщин, и Странахэн толком не знал, что делать с этой.

У него не было повода сомневаться в ее истории, равно как и верить ей. Естественно, ввязываться не стоит, чревато осложнениями — скажем, придется чаще бывать на материке, а для Странахэна каждый миг, проведенный в городе, был сущим страданием. Головная боль, которую он привозил оттуда, терзала, как железнодорожный костыль, забитый прямо в темечко.

Сейчас он ездил в Майами, только чтобы пополнить запасы провианта и обналичить чек по нетрудоспособности — сомнительную плату за то, что застрелил продажного судью, который первым пальнул в Странахэна при аресте. Инвалидом Мик Странахэн отнюдь не стал, но офис прокурора штата нуждался в благовидном предлоге, чтобы уволить полицейского в преклонном возрасте тридцати девяти лет. Огнестрельная рана — далеко не худший повод.

Странахэн не хотел уходить с работы, но ему предусмотрительно объяснили, что по политическим мотивам прокурор штата не может держать следователя (пусть даже весьма эффективного), который убил законно избранного судью (пусть даже насквозь прогнившего). Так что Странахэн принял смехотворные откупные и приобрел старый деревянный дом на сваях в заливе Бискейн, где и жил несколько лет по большей части в мире и спокойствии, пока ураган Эндрю не разнес его дом в щепки.

Ту ночь Странахэн провел в Коконат-Гроув у сестры, чей бесполезный муженек был слишком занят с проститутками на юридической конференции в Бостоне, чтобы слетать домой и установить ставни. Через два дня, в удушливо жаркий штиль, Странахэн завел свой ялик и поплыл среди обломков обратно в Стилтсвиль. Там, где некогда стоял его дом, Странахэн нашел восемь голых свай. Он совершил вокруг них круг почета и направил ялик на юг.

В конце концов он причалил на острове — точнее, просто куске коралла, — где еле-еле помещался скромный домик в форме буквы «Г». Бетонное строение замечательно перенесло ураган, хотя приливные волны выдавили все окна и унесли прочь содержимое обоих этажей, в том числе смотрителя. Мик Странахэн с удовольствием занял его место.

Дом принадлежал любимому критиками мексиканскому писателю, чья сложная личная жизнь временами вынуждала его искать прибежища под иностранной юрисдикцией. За восемь лет он посетил остров всего четырежды и ни разу не оставался дольше нескольких дней. В последний его приезд Странахэн отметил его мучнистую бледность и изможденность. Когда Странахэн спросил писателя, не болен ли он, тот засмеялся и предложил сразиться на локотках на миллион песо.

Однако Странахэн предвидел, что настанет день, когда на лодке приплывет егерь и скажет, что старый писатель умер, а остров продан Службе национальных парков. Тем временем Странахэн собирался жить в бетонном доме, пока официально не выселят.

Его единственным верным спутником был доберман-пинчер, которого выкинуло на берег во время тропического шторма года полтора назад. Странахэн решил, что полуутонувшее животное выпало за борт чьей-нибудь лодки, но за псом так никто и не приехал. Пес оказался тупым и упрямым, как грязевой поток, поэтому Странахэн назвал его Сель. В итоге Сель усвоил два навыка, для которых доберманы запрограммированы генетически — лаять и брехать, и из него получился бы пристойный сторожевой пес, если бы не плохое зрение и неуклюжесть. Странахэн часто привязывал Селя к кокосовой пальме, иначе этот болван порывался сползти с мола при малейшем намеке на проходящую мимо лодку.

Странахэн сочувственно посмотрел на пса, который дрых в жалкой тени пальмы. Три толстых мангровых люциана шумно бились в корзине, но доберман не шевелился. Он похвально игнорировал большинство устремлений Странахэна, включая рыбалку и случайные связи. Дамочек Сель небрежно обнюхивал, после чего практически не замечал. Сель будто понимал, что надолго они тут не задержатся, а значит, не имеет смысла налаживать контакт.

Вопреки мнению пса, Мик Странахэн не считал себя чудаком или отшельником, хотя в пятьдесят три года жил на острове на краю Атлантики, без телефона, спутниковой тарелки или персонального компьютера. Но, как ни печально, следует признать: женщины редко задерживались на острове дольше нескольких месяцев — неизменные мир и покой доводили их до ручки. Странахэну жаль было их отпускать, но это любезнее, чем на них жениться, как он обыкновенно поступал, еще живя на материке.

Странахэн ничего не знал о Джои Перроне, но ее хладнокровие и сила его впечатлили. Многие пловцы отрубились бы или бессвязно бредили, проведя слепую ночь в море, но Джои убедительно говорила и быстро соображала.

Странахэн был склонен дать ей время, как она просила. Он знал, что такое выжить после покушения на убийство, если это на самом деле с ней произошло.

Отчасти ему инстинктивно хотелось узнать больше, совать нос, копаться во всем этом, как в старые добрые времена. Внутренний голос мудро советовал плюнуть и забыть: миссис Перроне и кризис ее супружества скоро покинут остров, и копы сами разберутся.

«В конце концов, я в отставке», — напомнил себе Странахэн, снимая с крючка очередную рыбину.

В отставке.

Столько лет прошло, а до сих пор звучит нелепо.

— Кстати, а что ты там делал? — спросила Джои.

— Где?

— В океане. В этой твоей утлой лодочке.

Странахэн обмакивал кусочки рыбьего филе во взбитый белок, один за другим.

— Во-первых, там, в общем, не океан, — сказал он. — Всего полмили от Эллиот-Ки. А я охотился на тарпона.

— Иными словами, я все равно доплыла бы до берега?

— Да, так или иначе.

— То есть формально это не спасение? — спросила она. — Хотя мне в некотором роде нравится сама идея, что меня спасли.

— Осторожнее — плита, — посоветовал Странахэн.

Каждый кусок рыбы сначала отправлялся в миску с хлебными крошками, затем на сковороду. Джои слышала шипение всякий раз, когда филе приземлялось в горячее масло; она насчитала восемь кусков и задалась вопросом, хватит ли на двоих. Никогда еще она не была так голодна.

— Расскажи мне о себе, Мик. Обещаю никому не выдавать твои мрачные секреты, — сказала она.

— Как ты себя чувствуешь? С глазами получше?

— Не узнаю, пока ты не снимешь с меня эту дурацкую повязку для слепых.

— Это не повязка для слепых, — сказал он, — и ты можешь снять ее, когда захочешь.

Он отрезал полосу от полотенца, намочил ее в прохладной пресной воде и соке алоэ и осторожно обмотал Джои лоб. Часом раньше она упрямо пыталась самостоятельно обойти вокруг дома, споткнулась о мешок с собачьим кормом и чуть не сломала лодыжку.

— Я даже фамилии твоей не знаю, — сказала она.

— Странахэн.

— И чем же вы занимаетесь, мистер С, не считая того, что выуживаете девиц из глубокого синего моря?

— На самом деле там не глубоко. В том месте, где я тебя нашел, — футов двадцать.

— Ну все, хватит. Ты решил испортить мне приключение, — сказала Джои. — Достаточно и того, что я обязана жизнью какому-то растаману-контрабандисту. Теперь ты говоришь, что я в момент моего так называемого спасения была минутах в пяти от пляжа.

— Тебе полегчает, если я скажу, что на прошлой неделе видел там пятнадцатифутовую акулу-молот?

— Смеешься?

Странахэн покачал головой:

— Я серьезно. Она завтракала скатами.

— Ну дела.

— Предпочитаешь сок лайма или соус-тартар? — спросил он.

— И то и другое. — Джои слегка подскочила, когда он взял ее за руку.

— Все в порядке, — сказал он и отвел ее на улицу, на деревянный настил к столу для пикников. Внезапно хлынул свет, Джои вздрогнула, и Мик велел ей оставить повязку. Джои самостоятельно нашла еду, сожрала четыре куска люциана и две порции черной фасоли с рисом, после чего Странахэн принес ей кусок лимонного пирога и холодное пиво.

— Лучшая трапеза в моей жизни, — заявила она, нашаривая очередную салфетку.

— По-моему, ты скоро оклемаешься.

— Что это за звук? Вертолет?

— Да. Береговая охрана, — подтвердил Странахэн, наблюдая, как рыжеватое пятнышко вдали пересекает залив.

— Может, это они меня ищут, — сказала Джои.

— Вполне возможно.

Она беспокойно заерзала.

— Может, внутрь пойдем?

— Почему? — спросил Странахэн.

— Солнце садится, да? Я чувствую, что холодает. Он сегодня красивый? В смысле, закат?

— Никогда не видел некрасивого заката.

— Завтра я сниму полотенце и наконец узнаю, как ты выглядишь, — сказала Джои. — Я думаю, Клинт Иствуд средних лет.

— Тогда тебя ждет большое разочарование.

— Но ты ведь высокий? — спросила она. — Тебе под полтинник?

— За.

— Седина на висках?

— Хочешь еще пива?

— Нет пока, — сказала Джои. — Дай мне опять свои руки.

Странахэн засмеялся:

— Не стоит, они все в рыбе.

— Ты ешь руками! Мне это нравится.

— Мои застольные манеры оставляют желать лучшего, — сказал он. — Побочный эффект жизни в одиночестве.

— Сколько раз ты был женат? — спросила Джои. — Я знаю, это ужасно грубый вопрос, но я кое-что подозреваю.

— Шесть, — ответил Странахэн. — Шесть раз. — Он встал и начал убирать тарелки.

— Господи Исусе. Я-то думала, три.

— Вот видишь, я полон сюрпризов.

— Как так получилось? — спросила Джои, но в ответ услышала только грохот двери. Через несколько секунд в доме побежала вода и забрякали тарелки в раковине. Когда Странахэн вернулся, Джои извинилась.

— За что? — спросил он.

— За назойливость. Я поняла, что ты разозлился, потому что ты стукнул дверью.

— Да нет, просто петли заржавели, к чертям собачьим. — Он всунул ей в руку холодную бутылку. — Хотя, по правде сказать, шесть бывших жен — не повод хвастаться.

— По крайней мере, ни одна из них не пыталась тебя убить, — сказала Джои.

— Одной это почти удалось.

— Что, правда? Ее посадили?

— Нет. Она умерла.

У Джои сперло дыхание. Она надолго приложилась к пиву.

— Расслабься, ягодка. Я ее не убивал, — сказал Странахэн.

— Кем она была?

— Когда я ее встретил? Официанткой, как и все остальные.

Джои не удержалась и захихикала:

— Ты был женат на шести официантках?

— Вообще-то на пяти. Последняя была телепродюсером.

— Ох, Мик…

— И поначалу они были просто восхитительны. Обычно все шло вкривь и вкось по моей вине.

— Но о чем ты думал? То есть, когда добираешься до цифры шесть…

— Да ни о чем я не думал, — сказал Странахэн. — Какие раздумья, когда любовь? Сама знаешь.

Джои Перроне откинулась назад и повернула забинтованное лицо к закату.

— Наверняка все небо розовое и золотое. Господи, я, наверное, ужасно выгляжу с этой повязкой.

— Чаз — это твой первый муж?

— Второй. Первый умер. — И быстро прибавила: — Несчастный случай.

— Фигово.

— Он был биржевым маклером. А Чаз — биолог.

— Мокрецы тебя скоро сожрут с потрохами, — сказал Странахэн. — Давай вернемся в дом.

— Забавно, глаза по-настоящему болят, только когда я плачу, — сказала она. — Жаль, не могу остановиться.

— Пойдем, возьми меня за руку.

— Нет, мне и здесь хорошо. Мошки меня не колышут. — Джои вызывающе хлюпнула носом. — И, знаешь, я рыдаю совсем не из-за этого сукина сына Чаза Перроне. Я на девяносто девять процентов уверена, что я его больше не люблю.

Странахэн промолчал. Он был специалистом по умиранию отношений, по мучительной пустоте, что висит, пока кто-нибудь не сделает шаг.

— Но то, что Чаз сделал там, — она показала на море, — зверски меня бесит. Ты даже не представляешь как.

«Отчего же, представляю», — подумал Странахэн. Вопрос витал в воздухе, и он спросил:

— Тогда почему ты плачешь?

— Видимо, я поняла, что вся моя жизнь свелась к этому мигу в этом месте в этом, — она гневно взмахнула рукой, — кошмарном, мерзком положении. Без обид, Мик, но сидеть полуослепшей на острове с каким-то незнакомцем — это не совсем то, что я в это самое время собиралась делать. Я совсем не так воображала себя в тридцать с чем-то там.

— Слушай, у тебя все наладится.

— Ну да, конечно. После того как мой ебаный муженек, прошу прощения за свой французский, сбросил меня за борт этого ебаного корабля в нашем ебаном круизе в честь годовщины свадьбы! Как, скажи, пожалуйста, женщине такое забыть, а? Как «пережить» такую личную катастрофу?

— Поможет, например, если увидишь, как его волокут в наручниках, — сказал Странахэн. — Почему ты не даешь мне позвонить в полицию?

Джои неистово замотала головой — как бы полотенце не слетело, подумал Странахэн.

— Мик, на суде будет настоящий кошмар — мое слово против его. Он наверняка заявит, что я наклюкалась и свалилась через перила. Я уверена, он береговой охране так и сказал. Четыре года назад я в Дейтоне сдуру села за руль под градусом, адвокаты Чаза это в два счета раскопают. «Будьте любезны, миссис Перроне, встаньте на свидетельскую трибуну и расскажите суду, как ваш дружок-теннисист бросил вас ради манекенщицы, как вы с горя выпили целую бутылку каберне, припарковали автомобиль прямо посреди бульвара Норд-Оушен и уснули…»

— Ладно, остынь.

— Но ведь так и есть? Мое слово против его.

Странахэн согласился, что в суде все может обернуться скверно.

— Это не мое дело, Джои, но как насчет денег? Если ты умрешь, Чаз разбогатеет?

— Нет.

— Даже страховки никакой нет?

— Насколько я знаю, нет, — сказала Джои. — Теперь ты понимаешь, почему я так… ну, не знаю, ошеломлена. Ему не было смысла меня убивать. Если он хотел развестись, достаточно было попросить.

Она спросила, что бы Странахэн сделал на ее месте.

— Для начала я бы снял обручальное кольцо, — ответил он.

Джои застенчиво стащила платиновый ободок с пальца и сжала в руке.

— Дальше что?

— Пошел бы прямиком к копам, — сказал Странахэн, размышляя, какие еще варианты она обдумывает. Он решил не спрашивать, потому что поднялся бриз и, похоже, сдул злость Джои. — Ты улыбаешься. Здорово, — сказал он.

— Потому что оно мокрое и щекочется.

— Что щекочется?

— Я надеюсь, что пес. — Странахэн глянул под стол.

— Сель, ты очень плохой мальчик! — сказал он, хватая добермана за ошейник.

— Кажется, я ему нравлюсь, — язвительно хмыкнула Джои. — Но они все так себя ведут на первых порах.

Детективу Карлу Ролваагу место было на Среднем Западе. Он знал это в глубине души и вспоминал каждый день на работе.

Подошел бы какой угодно дальний Средний Запад: Мичиган, Висконсин, Миннесота или даже Дакоты. Преступления там, как правило, очевидны и просты, на почве банальных жадности, похоти или алкоголя. Флорида сложнее, она особенная, и тут ничего нельзя предугадать. Каждый говенный аферист Америки рано или поздно являлся сюда — так велики здесь возможности для хищничества.

— Не сказать, что я беспокоюсь за мистера Перроне, — поделился Ролвааг с капитаном.

— Уже?

Капитана звали Галло. Ролвааг ему нравился, потому что распутывал множество сложных дел и тем самым повышал капитановы ставки, хотя беседа с детективом — сомнительное веселье.

— Думаешь, он ее столкнул? — спросил Галло. — Даже если так, мы никогда не докажем.

Ролвааг пожал плечами:

— Я за него просто не беспокоюсь, вот и все.

Они пили кофе в автозакусочной на трассе 84. Было около полуночи, и Ролвааг спешил разобраться с крысами, которые шастали — а может, и не шастали — у него в машине.

— Мертвая жена, — сказал Галло, — напомни, сколько она стоила?

— Тринадцать миллионов, плюс-минус. В трастовом отделе выясняют точную цифру.

— Но муженьку не достанется ни цента, так? Даже по страховке? — спросил Галло.

— Я ничего не нашел, но пока рано говорить.

— Он законченный кретин, если соврал.

— Согласен. — Ролвааг бросил взгляд на часы. Шесть часов назад он вышел из зоомагазина. Он надеялся, что крысы не прогрызли дыру в коробке из-под обуви.

— А что нам говорят про Чаза ближайшие родственники? — спросил Галло.

— Родители миссис Перроне умерли, а единственный брат живет на овечьей ферме в Новой Зеландии.

Галло нахмурился:

— Господи, звонок обойдется недешево. Постарайся поговорить коротко и ясно.

— Точняк. — Порой, когда Галло придирался по пустякам, Ролвааг переходил на фарго[12]. Детектив переехал в Форт-Лодердейл из Сент-Пола, потому что жена необъяснимо тосковала по сырости. Десять лет спустя она вернулась в города-близнецы[13], а Ролвааг остался во Флориде и одиннадцать с половиной месяцев в году потел, как боров.

Тем не менее в его портфеле пряталось спасение в форме письма от начальника полиции Эдины, штат Миннесота, приятно цивилизованного пригорода Миннеаполиса. Начальник полиции предлагал Ролваагу работу — расследовать крупные преступления, каковых там случалось немного. Ролвааг собирался уведомить об этом капитана Галло, как только в разговоре образуется пауза.

— Надо полагать, на круизном лайнере никто ни черта не видел и не слышал, — продолжал Галло. — Красотка падает за борт, а все дрыхнут.

Без тени сарказма Ролвааг объяснил, что у него не было времени опросить остальных 2048 пассажиров или экипаж.

— Но сам никто не пришел, — добавил он.

Галло покрутил связку ключей от машины на правом мизинце.

— А что с береговой охраной, они закончили?

— Закончат к завтрашнему полудню. Оставят один вертолет летать до заката, но это больше для виду.

— Так муженек до смерти расстроен или как?

— Он говорит правильные вещи, но как будто читает их по бумажке.

Галло криво ухмыльнулся:

— Карл, даже если она где-нибудь всплывет…

— Да, я знаю.

— …если, конечно, у нее не свернута шея или не прострелена башка…

— Точно. Мы ничего не сможем доказать.

— Он, часом, не прячет от нас какую-нибудь мамзель?

— Я над этим работаю.

— Но даже если прячет…

— Я знаю. Это вовсе не означает, что он прикончил свою жену. — Ролвааг был в курсе, что Галло, который сам крутил любовь с несколькими подружками, к адюльтерам относится снисходительно.

— Но ты не веришь Перроне, я же вижу, — сказал Галло.

— Я не верю, что он все рассказал о своем браке.

Галло засмеялся:

— Карл, да тебе никто всего не расскажет. Ни один муж, даже твой покорный слуга.

— Но твоя жена не пропала в море.

— Тебя это нервирует, да? Потому что ты опять напустил на себя этот свой норвежский демонический вид.

Ролвааг выдавил из себя улыбку.

— Это совсем другое дело, — сказал он, хотя думал иначе.

— Ты до сих пор держишь своих гигантских змей? — спросил капитан.

— Только двух. Они всего семь футов длиной.

— И до сих пор кормишь их этими своими придурочными крысами?

— К сожалению, картошку-фри они не едят.

— Не понимаю, как тебя домовладельцы до сих пор не выселили.

— Они пытаются, — сказал Ролвааг.

Большинство его соседей по дому держали маленьких собачек и боялись, что однажды питоны Ролваага вырвутся на свободу. Судебные издержки уже превысили шесть тысяч долларов.

— Боже, Карл, они же, блядь, рептилии. Да избавься ты от этих клятых тварей.

— Они мне нравятся.

— Важнее, нравишься ли им ты.

— Мы отлично уживаемся. За кров и пишу они мне платят безоговорочным равнодушием.

Галло сказал, что знает одну топлес-танцовщицу в Окленд-Парк, которая счастлива будет заполучить змей для выступлений.

— У них будет не жизнь, а малина. Просто мечта.

— Ну, все равно спасибо. — Ролвааг встал. — Я лучше пойду, пока эти грызуны мою машину не угнали.

— Ты с левой резьбой, это точно, — добродушно сказал Галло. — Давай покончим с миссис Перроне к пятнице, хорошо?

— К пятнице?

— Нельзя же всякий раз выигрывать, Карл. Иногда можно сделать ровно столько, сколько можно сделать.

«Особенно за шесть дней», — раздраженно подумал Ролвааг.

— Ее муж сказал, что в колледже она была звездой сборной по плаванию, — ответил он.

— Очень сомневаюсь, что она тренировалась нырять с океанских лайнеров или плавать с акулами. К пятнице, Карл. Дело можешь не закрывать, но засунь его на самое дно.

— Точняк.

Позже, спеша домой с коробкой крыс, Ролвааг вспомнил о письме в портфеле. Он разозлился на себя: надо было сказать Галло, чтобы капитан уже начал оформлять бумаги.

«В понедельник — первым делом», — пообещал себе детектив. Он с нетерпением предвкушал, как выберется из этого парного болота и вернется в Миннесоту. Правда-правда.

Чарльз Регис Перроне был биологом по умолчанию.

Сперва он нацелился на медицинский вуз — точнее, на досужую карьеру в радиологии. Перспектива обогащения заставила его обратить взор к здравоохранению, но его, как истого ипохондрика, отпугивала сама идея общения с по-настоящему больными людьми. Изучение рентгеновских снимков в относительно чистеньком уединении лаборатории казалось привлекательным вариантом, который оставлял бы массу времени для отдыха.

Магистерский план Чаза потерпел крушение по вине его непомерного сластолюбия. В колледже он больше времени проводил в презервативах, чем в книгохранилищах, и в результате окончил Флоридский университет с далеко не блестящим средним баллом 2,1. Немногие медицинские вузы жадно хватаются за двоечников, но Чаз не сломался. Он уже решил, что врачебная практика будет слишком обременительна для его светской жизни и надо придумать другой способ разбогатеть.

Тем временем он отправился в жизнь, вооруженный кукольной красотой, приапическими дарованиями и степенью бакалавра ненавистной ему биологии. Через три месяца после выпуска он неохотно вернулся домой к матери, чей новый муж, сумасбродный экс-пилот британских ВВС по имени Роджер, с наслаждением изводил Чаза эксцентричными выходками. Всякий раз, когда Чаз скрывался в ванной, дабы подрочить, что случалось по несколько раз на дню, Роджер врубал на полную мощность «Айриш Роверс»[14], стучал по дверному косяку и кошмарным фальцетом завывал: «Плохая обезьянка! Плохая обезьянка!»

Чаз страдал под материнским кровом, но без работы иного выхода не было. Только один потенциальный работодатель выказал проблеск интереса к его аттестату — Общественная организация округа Бэй, которая как раз искала подходящего человека, чтобы дважды в день поливать из шланга сточные канавы.

До Чаза дошло, что он обречен на ад минимальной зарплаты, если не получит степени магистра, и он ее купил на популярной фабрике дипломов в Колорадо. Восьминедельный заочный курс гарантировал получение диплома (с отличием) за 999 долларов, которые Чаз без малейших угрызений совести стибрил у матери. Любая тема, смутно связанная с биологией, годилась для диссертации; единственное научное требование — двойной интервал между строками. Опус Чаза, изысканный однажды днем в продуктовой секции местного супермаркета, был озаглавлен: «Сравнительный анализ поздних апельсинов, розовых грейпфрутов и танжело[15]».

Через десять дней после отправки готового манускрипта — с банковским чеком, прикрепленным, как полагалось, к обложке, — он получил заказное письмо, гласящее, что школа закрыта, лишена аккредитации и изгнана из торгового центра, где размещался ее «кампус».

Чаз нехотя смирился с тем, что ради продвинутой степени придется физически посещать занятия. Его мать, наткнувшись на самые отвратительные образчики его порноколлекции, способствовала его отъезду, надавив на своего двоюродного брата, который преподавал в Розенштиле, высшей школе океанографии и метеорологии университета Майами. Хотя оценки Чаза на вступительных экзаменах в магистратуру были почти столь же незначительны, сколь оценки в аттестате, непотизм возобладал, и Чаза допустили к магистерской программе.

В кампус Розенштиль на Вирджиния-Ки прибыл энергичный и жизнерадостный магистрант, полный грандиозных фантазий о том, как он плывет в ленивых тропиках на шхуне за стайкой бутылконосых дельфинов. В мечтах Чаз держал бинокль в одной руке и ледяную «Маргариту» в другой.

Он не был бы так убит тоскливой действительностью полевой биологии, если бы удосужился заранее изучить учебный план. Для начала его назначили помогать аспиранту изучать прибрежных морских клопов, и этот опыт вновь воспламенил ненависть Чаза клону природы и всем его обитателям, большим и малым.

В его рутинные обязанности входило собирать комки водорослей, служившие убежищем крошечным гранулярным организмам, которые на самом деле были не клопами, а личинками медузы Linuche unguiculata. Изначальное отвращение Чаза к этой теме подтвердилось уже на второй день, когда паразиты каким-то образом забрались под мокрый костюм и колонизировали Чазов торс, покрыв его зудящей гнойничковой сыпью — весьма болезненное состояние, обостренное к тому же неразумным выбором одеколона. Не прошло и полсеместра, как Чаз стал выглядеть, будто его только что спасли с горящей нефтяной вышки. Он сухо сообщил факультетскому методисту, что единственная разумная причина изучать морских клопов состоит в том, чтобы выделить токсин, который сотрет их с лица земли.

Очевидно, у Чаза не было ни толстой шкуры, ни перспективного мышления, необходимых для научных исследований. Что хуже, его абсолютно не интересовали братья меньшие. Студентом он кое-как продирался через уроки биологии, запоминая ровно столько, сколько нужно, чтобы сдать экзамены. Но в поле так легко не сжульничаешь. Работа была душная, монотонная, да просто-напросто тяжелая. Всякий раз, когда Чаз спрашивал, нельзя ли ему пойти поиграть с дельфинами, ему велели принести очередную бадью бурых водорослей.

Семейные связи спасли Чаза от позорного вылета за неуспеваемость. Вместо этого Чаза провели по дороге знаний, минимизировав его воздействие на природу — он занялся циклом размножения аквариумных гуппи. После двух лет мрачного изучения аквариумов его выпустили с пустячной степенью магистра гуманитарных наук по морской биологии. На церемонии вручения дипломов все преподаватели Розенштиля встали в едином порыве, аплодируя Чазу, который шел через сцену, — так счастливы они были, что видят его в последний раз.

К его собственному удивлению, не успел он заламинировать диплом, как ему предложили работу. Весьма удобно: известному производителю косметики ни к чему были науки об океане, его не волновали далеко не блестящие оценки Чаза. Фирме всего лишь требовался респектабельный человек в штате — серьезные биологи презрительно называют таких «биоститутками», — который будет послушно удостоверять, что уровень токсинов, ацетонов и канцерогенов в парфюмерной продукции весьма незначителен. Кадровиков из косметической компании впечатлил изящный лоск и стати Чаза, которые, по их мнению, повысят его эффективность как свидетеля-эксперта, особенно в глазах женщин-присяжных.

Он был приписан к заводу компании в Джексонвилле, где получил собственный офис, небольшую лабораторию и сто белых мышей для затравки. Время от времени он смазывал каждую мышь «Голубой страстью», «Трепетом» или еще каким тестируемым для рынка одеколоном. У мышей то и дело развивались опухоли размером с кумкват[16], и Чазу приходилось вытаскивать бедняжек щипцами для барбекю и выбрасывать их в дренажную трубу на задах офиса. Идея научно задокументировать подобные злокачественные новообразования даже не рассматривалась — Чарльз Регис Перроне нипочем не прикоснется своими безукоризненно чистыми пальчиками к больной твари, тем более за вшивые тридцать восемь штук в год.

Однажды утром он рвал газеты на клочки, чтобы постелить их грызунам в клетки, и наткнулся на заголовок, который изменил его судьбу: «КОНГРЕСС РАССМАТРИВАЕТ ВОСЬМИМИЛЛИАРДНЫЙ ПЛАН ВОССТАНОВЛЕНИЯ ЭВЕРГЛЕЙДС».

Фортуна предстала перед Чазом в мистическом зеленом зареве. Со рвением, которое поразило бы его бывших преподавателей, он приступил к честолюбивому исследовательскому проекту, каковой в итоге свел его с человеком по имени Сэмюэл Джонсон Хаммернат — для друзей и врагов просто Ред. Имя Хаммерната стало известно Чазу после просмотра газетных архивов: писали, что Ред часто причинял вред как своим ближним, особенно сельхозрабочим-иммигрантам, так и всему земному шару.

Поначалу Ред Хаммернат отнесся к дерзкому предложению Чаза с подозрением, но вскоре передумал. Он-то сейчас, в три часа ночи, и звонил Чазу в «Мариотт».

— Чё еще за новости? — пролаял Ред Хаммернат словно из аэродинамической трубы НАСА.

Чаз уставился на электронные часы.

— Ты где? — спросил он.

— В Африке, забыл, что ли?

Ред Хаммернат отправился на поиски самого большого в мире тарпона и звонил по спутниковому телефону с плавучей базы где-то неподалеку от Габона.

— Так что там с Джои? — спросил он. — Это правда? — Чаз внезапно очнулся и сел в кровати.

— Боюсь, что да, Ред. Мы отправились в круиз, и она… ну, она, видимо, упала за борт. Ее нигде не могут найти.

— Черт.

— Откуда ты узнал?

— Из газет Форт-Лодердейла. Лисбет прислала заметку по факсу.

— Но как ты узнал, где я?

— Позвонил журналистке и сказал, что я твой дядя. Ха!

— Ох.

Чаз понимал, что это не просто звонок с соболезнованиями: сочувствие Реду Хаммернату чуждо. Нет, ему нужна информация, а еще он хотел напомнить Чазу про обязательства.

— Я не знаю, что случилось, — осторожно сказал Чаз, на случай если детектив Ролвааг прослушивает телефонную линию отеля. — Джои отправилась на палубу среди ночи и не вернулась. Никто не видел, как она упала за борт, но все так думают.

— Само собой. Что тут еще придумаешь. — Атмосферные помехи искажали голос Реда Хаммерната. — Вот ведь кошмар, просто жуть. Скажи, сынок, ее до сих пор ищут? В смысле, ребята из береговой охраны.

— Завтра после полудня отзовут всю технику.

— Будь я проклят.

Чаз без труда представил себе картину: коренастый босяк развалился в каюте на яхте и лакает «Джек Дэниэлс» из стакана. Веснушчатые ноги, похожие на кегли для боулинга, — ярко-розовые, обожжены солнцем; морской ветерок растрепал редкие медные волосы, зачесанные на лысину. Вокруг косых глаз — белые круги от громадных очков-полароидов, и Ред похож на облученного лемура.

— Если тебе что нужно, Чаз, только скажи, — сказал Ред Хаммернат. — Я к рассвету подниму в воздух шесть частных вертолетов, вот что тебе нужно. Мы ее сами, к чертям, найдем и спасем!

Чаз тревожно задумался, сколько виски уже выхлебал Ред.

— Это очень великодушно, — сказал Чаз, — но берег уже раз десять обшарили вдоль и поперек. Они бы ее уже нашли, как по-твоему? Тут полно акул.

— Ох, блин, — сказал Ред Хаммернат. — Слышь, как ревет?

— Ну еще бы, — ответил Чаз.

— Круче только яйца. Небось узлов тридцать делает.

— Ты там поосторожнее.

— Черт, сынок, ты что, про рыбалку так и не спросишь?

— А, ну да. Как рыбалка? — Пора сворачивать разговор, чувствовал Чаз, пока Ред не бросил притворяться, что переживает.

— Вонючий сучий потрох это, а не рыбалка. За четыре дня — ни одного тарпона тяжелее сотни фунтов, — пожаловался Ред Хаммернат. — Ты ж крутой морской ученый, чё ваще за дела? Где моя рыба?

Чаз понятия не имел.

— Может, ушла на нерест? — заикнулся он. Ред Хаммернат смеялся, как мул, страдающий запором.

— На нерест, о боже мой! И для этого ты получал докторскую степень? Степень, за которую мне, блин, пришлось платить?

— Ну, это не моя сфера. — Чаз напрягся, чтобы скрыть досаду.

— Что не твоя сфера?

— Миграции рыб.

— Очень плохо, — заржал Ред Хаммернат, — потому как, чесслово, прямо щас мне б не помешала какая-нибудь экспертиза. Эта прогулка стоит мне три штуки баксов в день.

«Так, может, стоило начать с кого попроще да поглупее, — мысленно произнес Чаз, — типа окуня». Ред Хаммернат занялся спортивной рыбалкой всего три месяца назад.

— Может, завтра повезет больше, — пообещал Чаз, но упрямый ублюдок все не мог угомониться.

— Надеюсь, ты больше знаешь об акулах, чем о тарпонах, — сказал он, — сечешь намек?

«Невероятно, — подумал Чаз, — парень еще и про Джои шутит».

— Кажется, сигнал пропадает! — прокричал Чаз в трубку. — Поосторожнее там, поговорим, когда вернешься.

— Само собой, — сказал Ред Хаммернат. — Слушай, мне правда жаль твою хозяйку. Экая досада, в самом деле.

Ред, деревенщина, симулировал искренность, но Чаз ему не поверил. У мужика сердце каменное.

— Ты сам осторожнее. — Ред его явно предупреждал. — Слышь меня? Дьявольски осторожно. Услышал?

— Я прекрасно тебя слышу, Ред.

Джои Перроне проснулась перед рассветом и сняла с головы полотенце. Веки еще болели от ожогов медузы, но зрение прояснилось. Она тихо пробралась в ванную, где постаралась не обращать внимания на пятнистую изможденную женщину в зеркале.

Она спала в громадном стэнфордском свитере и белых шортах для бега, которые принадлежали одной из бывших жен Мика Странахэна, телепродюсеру. Поинтересовавшись, долго ли продлился этот конкретный брак, Джои получила ответ: «Смотря кого спрашивать».

Она осторожно умылась, затем ухитрилась, не пикнув, прополоскать горло. Порылась на туалетном столике и нашла резинку для волос.

Странахэн спал, раскинувшись на диване в гостиной. Джои на цыпочках подкралась к нему и наклонилась близко, насколько осмелилась. В полутьме она изучила его черты и улыбнулась.

«Неплохо, — подумала она, — я так и знала».

Она захватила с кухни два яблока и спелый банан. Затем выскользнула из дома, осторожно закрыв за собой дверь. Сель поднял голову, когда Джои босиком ступила на причал. Она погладила его по морде и прошептала:

— Ты прямо красавчик, парень. Может, когда-нибудь старина Мик найдет тебе подружку.

Забираясь в ялик, Джои думала: «Как некрасиво. Надо было хоть записку оставить».

Она отвязала канат и оттолкнулась от причала. Лодка отплывала, а Джои в ожидании уселась за штурвал и очистила банан. Она не хотела запускать мотор слишком близко от берега и будить Странахэна — хватит уже и того, как она сбегает.

В пульте управления обнаружился телефон, подключенный к зарядному устройству, — значит, Странахэн не сможет позвонить властям, когда обнаружит, что его ялик угнан. Джои расстроилась еще больше, но если Мик будет отрезан от мира, она получит фору и успеет сделать что должно.

Пока лодка дрейфовала, Джои покончила с бананом и засунула кожуру под сиденье. В кормовом люке она нашла насос для подкачки топлива и давила его в кулаке, пока он не затвердел. Она кое-что понимала в морском деле — когда-то давно она научила первого мужа кататься на водных лыжах, и они вместе купили катер «Акваспорт» с мотором «Ямаха» в сто пятьдесят лошадиных сил.

Угловатый старый мотор «Эвинруд» завелся с третьей попытки. Джои газанула и оглянулась. Мика не видать, но доберман огорченно наблюдал за ней с пристани, навострив уши, и его зад возбужденно ерзал по доскам. Джои помахала псу и унеслась к очертаниям Майами на горизонте.

— Ну вот, опять, — проворчал Странахэн, пиная кокосовый орех-паданец.

Он сидел за столом для пикника с чашкой кофе, Сель устроился у его ног. Джои была не первой женщиной, сбежавшей от Странахэна на его собственном ялике, но первой, с которой он не спал, не жил и которую не довел до побега в состоянии крайнего раздражения. Все они обставляли свой отъезд весьма мелодраматично.

Последней этот трюк проделала Сьюзан, успешный адвокат по патентным делам. Она притворялась, что обожает островное уединение, но на самом деле бесилась, что не может подключить свой «Блэкберри»[17], что бы это слово ни значило, из-за неустановленных атмосферных аномалий. Вероятно, ее беспокойство усугубили и другие факторы, позже решил Странахэн.

В один прекрасный вечер, на закате, Сьюзан слиняла. Подмешала «эмбиен»[18] в ром-колу Странахэна, собрала манатки, сперла его лодку и впилилась прямо в подводные скалы в стороне от Рэггед-Кис. Она сломала не только ключицу, но и вал на «Эвинруд», что разорило Странахэна на восемнадцать сотен.

— Ради бога, почему ты просто не попросила тебя подбросить? — спросил он ее позже в приемной палате «Скорой помощи».

— Потому что не хотела тебя расстраивать, — ответила она. — Я же тебя знаю.

Все они именно так и говорили: «Я же тебя знаю», — и, как правило, ошибались. На самом деле они совсем его не знали. Но поскольку Странахэн не очень-то преуспел в демонстрации собственного мягкосердечия, не следует упрекать женщин, которые им интересовались, за неверное прочтение сигналов. Случай со Сьюзан заставил его честно заняться самоанализом, но тем временем он принял меры защиты своего скромного суденышка от будущих посягательств рассерженных сожительниц.

В охотничий бинокль он легко обнаружил Джои Перроне в какой-то паре миль от острова.

— Поедешь со мной? — спросил он Селя, но тот предпочел вылизывать свои причиндалы.

Странахэн вытащил из сарая желтый каяк и спустил его на воду. Он содрал с себя рубашку, скинул сандалии и забрался внутрь. Он одолевал легкую зыбь короткими, жесткими гребками, и плечи его приятно горели. Ветер толкал его в спину, и он добрался до дрейфующего ялика за двадцать минут.

Джои сидела на носу и болтала ногами.

— Дважды за три дня, — сказала она. — Вот бестолковщина, а?

Странахэн перелез через борт и привязал каяк к скобе на корме.

— Это не считается, — сказал он. — Это натурально бардак, а не спасение.

— Мик, я не крала лодку. Честно.

Он открыл один из передних люков и с некоторым усилием протиснул внутрь голову и руки.

— Я собиралась пришвартовать ее у Диннер-Ки и оставить, — не отступала Джои. — Слушай, я вовсе не собиралась ломать эту чертову штуковину. Я заплачу за ремонт, о'кей?

— С чего ты взяла, что она сломана? — раздался голос снизу.

— Нет?

— Вообще-то она прекрасно работает. — Он встал, вытер ладони о брюки и вернулся к пульту управления. Едва Странахэн повернул ключ, мотор воскрес и заурчал.

— Как ты это сделал? — капризно спросила Джои.

— У меня ручной клапан на топливопроводе, рядом с баком. Вечером я его отрубил, — сказал Странахэн. — Наверное, по привычке.

— Отсечной клапан.

— Именно. Тебе на утро осталось только топливо в самом трубопроводе, — объяснил он, — поэтому мотор и заглох.

— Умно. — Джои подвигала нижней челюстью.

— Просто у меня уже крали лодку.

— Ничего удивительного.

Странахэн знаком велел ей убраться с носа. Она пересела на радиатор, ссутулилась и уставилась на Странахэна за штурвалом.

— Конечно, ты разочарована — не могу тебя винить, — сказал он. — Ты ждала всадника по имени Смерть, а явился всего лишь я.

Джои закатила глаза.

Странахэн не спеша плыл к острову, каяк легонько подпрыгивал в кильватерной струе. Клонясь вбок, Странахэн спросил:

— Я бы с удовольствием сам отвез тебя на материк. О чем ты вообще думала?

— Я думала, ты собираешься позвонить в береговую охрану или в полицию, без разницы, а я этого не хотела.

— Куда ты собиралась?

— Ошарашить мужа. Полюбоваться на его рожу, когда он увидит, что я еще жива.

— А дальше что? Позволить ему еще раз попробовать тебя убить?

— Ну, может, это была не лучшая идея в моей жизни, — сказала Джои. — Но я ужасно зла. Я хотела подождать, пока он отправится в душ, прокрасться за ним в ванную и резко отдернуть занавеску. Я подумала, вдруг у него сердечный приступ случится?

— Великолепная сцена, — сказал Странахэн, — но план далеко не прекрасный.

— Я придумала еще один, получше. Рассказать?

— Нет, — ответил он.

— Вдруг пришло в голову, пока я тут болталась на твоей лодке, — сказала она. — Думаю, тебе понравится.

— Очень сомневаюсь, — сказал Странахэн. — И я всегда держу слово, раз уж дал. Не надо было убегать, я не стану звонить копам, пока ты не готова.

Джои стащила резинку с волос.

— А что, если я никогда не буду готова?

— Это твой новый план? Хочешь, чтобы все так и считали тебя мертвой?

— Особенно мой сволочной муженек-убийца.

— Чтобы исчезнуть где-нибудь далеко-далеко, так? — подыграл Странахэн. — Взять новое имя. Начать новую жизнь.

— Вовсе нет, — возразила Джои, — чтобы разрушить, к чертям собачьим, его жизнь.

— Ах, сладостная месть.

— Слово справедливость лучше подходит.

— Как скажешь, — засмеялся Странахэн. Огонь, а не девка! — Джои, а как же твои друзья и родные? Ты и правда хочешь, чтоб они страдали?

Она сообщила, что ее родители умерли, а единственный брат живет на другом конце земли.

— Ему я все расскажу, — добавила она. — Ему понравится.

— А твой начальник? Коллеги?

— Я бросила работу, когда вышла замуж, — ответила она. — К тому же могу тебе сказать, что у меня есть деньги, просто идиотски много денег — с головой хватит, чтобы сделать с Чазом то, что я хочу.

— Господи, да ты это всерьез.

— Разумеется. Странно, что ты не понимаешь. — Джои отвернулась и рукой прикрыла глаза от солнца.

Когда они выбрались на пристань, Сель от избытка чувств обмочился. Странахэн отвязал каяк, убрал его на место и пошел в дом готовить омлет. Джои переоделась в чей-то желтый сарафан и соломенную шляпу, которая была ей велика.

Завтрак, в том числе свежевыжатый грейпфрутовый сок, был накрыт на причале под отчасти затянутым небом. Странахэн дождался, когда они покончат с едой, и продолжил лекцию:

— Послушай меня, пожалуйста, — сказал он. — Убийство мужа не сойдет тебе с рук только потому, что все считают тебя мертвой. Такой бред проходит только в кино.

Она с неподдельным изумлением выглянула из-под полей гигантской шляпы:

— Но, Мик, я не собираюсь убивать Чаза Перроне. Я хочу над ним поизмываться, пока он сам не даст дуба. Представляешь, какие возможности?

Странахэн тревожно отметил, что его эта идея заинтриговала. Будем надеяться, Джои не заметила.

Она сосредоточенно подалась вперед:

— Тебя кто-нибудь по-настоящему пытался убить? Скажи правду.

— Вообще-то да.

— И что ты сделал?

— Это совсем другое, Джои. Я служил в правоохранительных органах.

Она триумфально хлопнула ладонями по столу:

— Я так и знала! Блин, я так и знала!

— Служил, — подчеркнул Странахэн. — Давным-давно.

— Ответь, Мик. Что ты сделал с парнем, который пытался тебя убить?

Он медленно вдохнул, прежде чем ответить:

— Я убил их.

Она отпрянула, будто ее толкнули.

— Ого, — сказала она.

— Хочешь папайю?

— Их? Мертвецы во множественном числе?

— В армии я тоже служил, — сказал Странахэн. — Сейчас вернусь. — Он сходил на кухню и принес два рогалика и блюдо блестящих ломтиков папайи.

— Расскажи мне все, — попросила Джои, и глаза ее сияли.

— Ни за что.

Таковы были у Странахэна две наименее любимые темы для разговора: во-первых, женщины, на которых он был женат, во-вторых, мужчины, которых он убил. Что до последних, то Рейли Гумер, нечистый на руку судья, из них был самым знаменитым, но случались и другие, до и после. Согласно большинству моральных норм все убийства были правомерны, от солдат армии Северного Вьетнама, убитых в перестрелке, до тормозного наемного убийцы, проколотого чучелом марлина. Истории весьма живописны, полагал Странахэн, но делиться ими с юной гостьей он не желал.

— Наверное, я тебя должна бояться, — сказала Джои. Он покачал головой:

— Наоборот.

— Я же сказала, Мик, я не хочу убивать Чаза. Я даже треклятых тараканов давить не могу без угрызений совести. Но он должен поплатиться.

— А чем тебе тюрьмы не угодили? — спросил Странахэн. — Поверь мне, десять лет в Рэйфорде потрясут мирок твоего мужа сильнее, чем любая твоя фантазия.

Джои закинула в рот ломтик папайи.

— При условии, что его признают виновным, — сказала она, — что не так-то просто. Учитывая, что нет ни свидетелей, ни хотя бы мотива. Так?

— Мотив должен быть, Джои. Мотив есть всегда.

— Послушай, я рассмотрела не все варианты. Но позволь мне сказать тебе, что Чаз без мыла в ухо влезет или как там в пословице говорится.

— Примерно так, — согласился Странахэн.

— Мне страшно даже подумать о том, чтобы выступать против него в суде. Я не могу так рисковать.

Странахэн понимал ее опасения. Судебные процессы в Южной Флориде знамениты своей непредсказуемостью.

— До того, как я встретила Чаза, он работал в косметической компании, — сказала она. — Он был их крупной научной шишкой, всех уверял, что их парфюмерия безопасна. Он показывал мне запись своего выступления в суде, и знаешь что? Он здорово смотрелся, Мик. Я так и вижу, как присяжные его оправдывают.

Странахэн знал, что надо посоветовать ей довериться системе, но убедительно произнести это не мог. Он видел немало хладнокровных монстров, которые безнаказанными покидали зал суда.

— Так на чем мы остановились? — спросила Джои. — Что будешь со мной делать?

Он размышлял над ответом, когда увидел ядовито-оранжевый вертолет, низко летящий над океаном. Сель тоже его заметил, яростно залаял и заскакал по кругу.

Джои уронила шляпу, когда запрокинула голову, чтобы рассмотреть вертолет — тот летел прямо к ним, снижая скорость, чтобы зависнуть. Странахэн различал в распахнутой двери наблюдателя береговой охраны. На парне был белый шлем и бинокль, он явно искал миссис Чарльз Перроне, которая, судя по всему, пропала в море.

Чтобы покончить со всем этим, Странахэну достаточно было встать, помахать руками и указать на женщину в желтом сарафане, женщину, которая поспешно спряталась обратно под мягкую шляпу и глядела тревожно.

«Как это просто, — думал он, — и как соблазнительно, потому что, если честно, я для такого бардака староват».

И все же он не помахал, не указал и не сигнализировал вертолету любым нормальным способом. Вместо этого он взял левую ладонь Джои и прижал ее к губам, легко, однако достаточно потянув время, чтобы наблюдатель наверняка заметил.

Чтобы спасатель, как любой посторонний человек на его месте, заключил, что женщина в сарафане — не жертва кораблекрушения, а, видимо, жена или подружка везучего парня средних лет, который сидит за столом для пикника.

И вертолет, разумеется, унесся прочь. Странахэн и Джои смотрели ему вслед, пока он не превратился в яркую точку в нежно-голубой дали. Сель с чувством выполненного долга прекратил лаять и свернулся клубком. Над головой материализовалась стая возмущенных чаек.

— Спасибо, — сказала Джои Перроне. — Значит, я могу остаться?

— Я, наверное, спятил, — отозвался Странахэн.

Звонок из береговой охраны раздался ровно в полдень.

— Вы сдаетесь? Да вы с ума сошли! — заявил Чаз. Он упаковал вещи час назад. — Моя жена где-то там, в воде — что, если она еще жива?

— Шансов почти нет. Мне очень жаль, мистер Перроне.

Чаз выписался из «Мариотта» и, воодушевленный, с облегчением поехал домой. Ему удалось безупречное убийство. Тридцать семь часов назад он перебросил Джои через борт, и даже волоска ее не нашли. Океан сделал свое дело.

Войдя в дом, Чаз ощутил прилив… что бы это могло быть? — нет, не раскаяние, скорее плотское влечение. В воздухе слабо пахло любимыми духами Джои — этот аромат неизменно возбуждал Чаза. «Куда утонченнее, чем эта Риккина фруктовая бурда, — подумал он. — Может, уговорить ее сменить марку?»

Он прослушал на автоответчике серию психованных сообщений от друзей Джои, которые прочитали об ее исчезновении в газетах. Подумал, что ему чертовски повезло жениться на женщине, у которой фактически нет семьи, ни большой, ни маленькой, а значит, некому поднять суматоху. Чаз никогда не встречался с единственным братом жены; интересно, удастся ли новостям о смерти Джои выдернуть отшельника Корбетта Уилера из любезной его сердцу Новой Зеландии.

Поначалу вид платьев Джои в шкафу расстроил Чаза. Ему полегчало, когда он очистил все вешалки, и еще больше полегчало, когда убрал из ванной все ее мыла, кремы, скрабы, увлажнители, отшелушиватели и кондиционеры. Он методично собрал все ее вещи и свалил их на королевских размеров кровать. Все, кроме одного обольстительного кружевного лифчика и трусиков, которые вроде подошли бы Рикке, если бы та сбросила пару фунтов. Ликвидации не подлежали и драгоценности Джои, которые стоили минимум десять или двенадцать штук.

У Чаза не было контейнеров, куда поместились бы все пожитки жены, поэтому он съездил в отдел доставки близлежащего «Брэндсмарт» и прихватил несколько здоровенных картонных коробок. Вернувшись, он увидел серый «форд-седан» на подъездной дорожке и Карла Ролваага на крыльце. Чтобы не показаться веселым вдовцом, другой муж-убийца оставил бы коробки в машине, дабы не светить их перед изнуренным детективом. Но Чаз решил, что не даст запугать себя или сбить с пути.

— Что у вас там? — спросил Ролвааг. — Бронетранспортер?

Чаз молча открыл переднюю дверь и задом вошел с коробками в дом. Он направился прямиком в спальню, а болезненный коп следовал за ним на подобающем расстоянии.

— Видеть не могу ее вещи. Слишком мучительно, — сказал Чаз. Он принялся бросать платья и блузки Джои в коробку, где раньше хранился сорокадюймовый «Санио». — Куда ни посмотрю, всюду она, — уныло продолжал он. — Я даже не могу заставить себя распаковать чемодан, с которым она ездила.

Ролвааг задумчиво наблюдал.

— Люди по-разному реагируют на подобный шок. Некоторые ничего в доме не трогают. Оставляют все в точности как было, вообще все — постельное белье, грязные вещи для стирки. Поразительно. Не выбрасывают даже зубную щетку любимого человека — она так и стоит в стакане на раковине. Иногда это длится годами.

Чаз продолжал наполнять коробку.

— Только не я. Если все эти вещи будут мне о ней напоминать, я по утрам из кровати выбираться не смогу.

— Что будете со всем этим делать?

— Я еще не решил. Может, отдам бедным.

Детектив выудил из груды черепаховую щетку для волос.

— Можно я возьму?

— Будьте любезны, — автоматически произнес Чаз. И после секундного размышления: — Могу я спросить, зачем она вам?

— На всякий случай.

— Да?

— На случай, если что-то всплывет, — сказал Ролвааг, — часть тела или что-нибудь еще. Не хочу углубляться в детали, мистер Перроне, но иногда такое случается.

— Да, я понял. Вам нужен образец ее ДНК.

— Верно. В случае необходимости, волос на щетке хватит для идентификации, — подтвердил детектив. — Ничего?

— Конечно. — Не дрогнув, Чаз сграбастал с кровати пару сумочек и швырнул их в коробку.

Ролвааг сунул расческу Джои во внутренний карман куртки.

— Здесь, во Флориде, были случаи, — сказал он. — Рыбак выуживал огромную акулу, она билась на палубе и внезапно срыгивала огрызок человеческого тела. Иногда через недели после того, как человек пропал. Между тем акула могла проплыть две или три сотни миль…

— Могу себе представить, — болезненно скривившись, прервал его Чаз.

— Прошу прощения, мистер Перроне. Вы наверняка проходили такие случаи в Розенштиле.

Взгляд Чаза метнулся с коробки на лицо детектива.

— Да, мы проходили. — В голосе беспокойство, он и сам слышал. Ролвааг уже навел справки. — Берите все, что хотите, — пригласил Чаз, махнув на груду вещей. — Я готов сделать что угодно, если это поможет со всем покончить.

Улыбку детектива Чаз решил счесть сочувственной.

— Покончить — это хорошо, — сказал Ролвааг. — Хоть иногда и больно, но все равно шаг вперед. Простите за вторжение.

Чаз проводил его до двери и сказал:

— Звонили из береговой охраны. Они бросили искать в полдень.

— Да, я знаю.

Изобразив досаду, Чаз добавил:

— Они обшарили три тысячи квадратных миль, но так ни черта и не нашли.

— Ну, кое-что они нашли, — сказал Ролвааг, и Чаз замер, вцепившись в дверную ручку. — Четыре тюка марихуаны. Больше ничего.

Чаз переждал приступ тошноты.

— Ну и ну, — сказал он. — Вот они там все пересрались в Колумбии.

— На самом деле наркотики прибыли с Ямайки. Но вы правы, никак не выяснишь, кто их выбросил или даже где. Вероятно, Гольфстрим их так и волок до островов.

— С Бермудов, наверное, — фыркнул Чаз. — Не с Ямайки.

— В смысле?

— Гольфстрим, говорите? Он течет с севера на юг.

Белесые брови Ролваага поползли вверх.

— Когда я в последний раз его видел, он с севера не тек, — сказал он. — Я совершенно уверен, что он течет в другую сторону, мистер Перроне. На север.

Чаза одолел незапланированный приступ кашля. «Что, если этот придурок не ошибается?» — уныло подумал он. Это значит, что океанические течения вынесли тело Джои из удаленного района поисков прямо в десятку.

— Черт, может, вы и правы. — Чаз прочистил горло. — У меня сегодня такой бардак в голове, что я солнце от луны не отличу.

— Я все понимаю. Вам надо отдохнуть, — сказал Ролвааг и направился к машине.

Чаз закрыл дверь и обессиленно к ней привалился. Из миллионов людей, не уверенных, в каком направлении течет Гольфстрим, он, должно быть, единственный, кто получил степень в океанографии. На секунду ему захотелось позвонить одному из бывших преподавателей и разъяснить вопрос, но насмешки неминуемы, а Чаз был не в настроении их выслушивать. То был один из редких случаев, когда он жалел, что валял дурака в студенческие годы.

Он быстро вернулся к уборке вещей покойной жены, утешаясь тем, что акулы у берегов Майами-Бич столь же неразборчивы в своей диете, сколь акулы у берегов Кис. Вне всякого сомнения, одна из них сожрала Джои, и лучшее доказательство сего факта — отсутствие тела.

Тем не менее, когда позвонила Рикка, Чаз не удержался:

— Детка, в какую сторону течет Гольфстрим?

— Это что, викторина? А какие варианты?

— На север или на юг.

— Я без понятия, котик.

— Ч-черт.

— Только не надо злиться на меня, — сказала Рикка. — Это ведь ты у нас вроде крутой ученый?

То же самое думал о Чазе Перроне Карл Ролвааг на пути к станции береговой охраны.

Корбетт Уилер переехал в Новую Зеландию в двадцать два года, убежденный, что, если он не сбежит из Америки, остаток юности уйдет на попытки спасти наследство от загребущих теткиных лап. Корбетт умолял младшую сестру бежать из Штатов вместе с ним, но сердце Джои прикипело к Флориде. Корбетт не удивился, когда она вышла замуж за Бенджамина Мидденбока, но был поражен, когда биржевой маклер оказался честным, порядочным парнем, которого деньги Джои явно не интересовали. Лишь впоследствии, когда скай-дайвер расплющил Бенни в лепешку, Корбетт узнал, что сестра так и не просветила любящего мужа насчет семейного наследства. После этого Корбетт заподозрил, что Джои может о себе позаботиться.

К этому времени он полюбил Новую Зеландию, обширную и достославную, как Калифорния, минус орды автомобилистов. Он, что казалось немыслимым, заинтересовался разведением овец в период, когда из Швеции была интродуцирована восточно-фризская порода. Восточно-фризская была самой продуктивной молочной породой овец на свете, и скрещивание ее с новозеландскими линиями щедро дарило кругленьких пушистых ягнят. Корбетт Уилер ощутимо разбогател, хотя прибыль никогда не была его целью: он просто питал невинную любовь к овцеводству. Ничто так не радовало его душу, как сидеть на крыльце фермы, смолить косяк и разглядывать зеленые холмы, забрызганные оловянными бляшками баранов, овец и ягнят.

Однажды ночью взволнованная Джои позвонила и рассказала, что сестра-близнец их покойной матери — алчная гарпия, которая их взрастила, — попала за решетку за поддельные претензии по страховке. Дотти Бэбкок работала в Лос-Анджелесе профессиональной жертвой аварий, в союзе с жуликом-врачом выигрывая по два-три липовых дела в месяц. К каждому вымышленному имени Дотти Бэбкок прилагался треснувший позвоночник, сломанная шейка бедра или отслоившаяся сетчатка. Газета выследила Дотти и поместила на первую полосу фотографию, где жертва катается на роликах в Санта-Монике со своим инструктором по пилатесу. Власти были вынуждены принять меры, и судья приговорил Дотти к сроку от восьми до двенадцати лет. Джои принесла эту весть в надежде, что, может, брат решит вернуться в Штаты, но Корбетт отказался. С такого расстояния (и через подозрительное око «Би-би-си») американская культура казалась все маниакальнее и неаппетитнее. Кроме того, Корбетт Уилер не представлял себе жизни без своих овечек.

Он вернулся лишь однажды, на похороны Бенджамина Мидденбока, и вытерпел жизнь в Америке всего сорок восемь часов. Ослепительная вульгарность Южной Флориды оказалась ему не по силам, и Корбетт, сенсорно перегруженный под завязку, улетел домой в Крайстчерч, полный решимости заниматься делом и опекать свою паству. Он регулярно созванивался с сестрой и так узнал о ее растущих подозрениях насчет верности и добродетели ее второго мужа, доктора Чарльза Перроне. Однако в этих беседах Джои ни разу даже не намекнула, что опасается за свою жизнь.

— Он правда спихнул тебя с корабля? — Корбетт Уилер дрожащей рукой сжимал телефонную трубку. — Но как? И почему, ради всего святого?

Джои рассказала ему обо всем, что произошло той ночью. Он ухитрился рассмеяться, когда она дошла до тюка марихуаны.

— И кто тебя нашел, Управление по борьбе с наркотиками?

— Холодно.

— Но ты ведь уже была в полиции?

Нет ответа.

— Джои, что происходит?

— Это будет мое слово против его, — сказала она, — а он хороший актер. Лучше, чем я.

Корбетт Уилер пару секунд поразмыслил.

— Так у тебя есть план? — спросил он.

— Будет. Может, мне понадобится твоя помощь.

— Все что пожелаешь, — пообещал он. — Где ты сейчас?

— На каком-то острове, — ответила она.

— Великолепно. Ты одна?

— Я с парнем, который меня спас.

— Да ну, Джои.

— Я ему доверяю.

— Чазу ты тоже доверяла, — сказал Корбетт Уилер. — Утром первым делом зафрахтую джет.

— Нет, нет, пока не надо. Пожалуйста.

Корбетт знал, что у сестренки бывали минуты слабости, но глубоко внутри она та еще штучка.

— Что конкретно ты замышляешь? — спросил он.

Положив трубку, Джои вышла на улицу и обнаружила, что Мик Странахэн рыбачит на молу, а Сель дремлет у него под боком.

— Как скоро Чаз официально объявит меня погибшей? — спросила она. — Недели? Месяцы? Ну то есть — раз тело не найдено?

— По законам штата — через пять лет, — ответил Странахэн. Джои порадовалась, хотя не собиралась тратить столько времени, тайно выслеживая мужа-кретина. Она сочиняла что-нибудь быстрое и гадкое.

— Корбетт позвонит в офис шерифа, — сообщила она, — скажет, что это не был суицид или несчастный случай.

— Хочешь, чтобы копы припугнули Чаза так сразу?

— Чем больше, тем веселее. Кроме того, они не смогут доказать, что он это сделал. Ты сам сказал.

— Пожалуй, без твоих показаний не смогут.

— Значит, они просто зададут кучу вопросов и доведут его до нервного истощения. Мне это подходит.

— Ночами он будет лежать без сна, гадая, что принесет ему следующий день, — сказал Странахэн.

— Вот именно. Пялясь в потолок.

— А чем все это закончится?

— Я толком не понимаю, — призналась Джои. — Нет ли у тебя какой-нибудь хитрой мыслишки? Наверняка ведь есть.

Странахэн выудил люциана и кинул его в ведро.

— Ты вправе злиться, — сказал он. — В конце концов, парень пытался тебя убить.

— Главное, я должна выяснить почему, — сказала Джои. — Что бы ни произошло с Чазом, я не могу уйти, пока не узнаю, с какой стати он это сделал. Я говорила, что он младше меня?

— Нет.

— Почти на пять лет. Большая ошибка — выйти замуж за инфантильного юнца.

Она умолкла — эти ее слова можно истолковать определенным образом, — и затем с нажимом прибавила:

— Но это вовсе не значит, что я собираюсь резко начать встречаться с парнями постарше.

— Проклятая судьба! — Странахэн не отводил глаз от воды.

— Сарказм тебе не идет, — нахмурилась Джои. — Это ты Чазу оставь.

— А меня не особо возбуждают воровки.

— Что?!

— Ты сперла мою лодку, забыла?

— Ради бога, — сказала Джои.

Она всего лишь пыталась установить несколько простых правил. Она не хотела, чтобы Странахэн неверно понял их отношения. Она пересмотрела свой подход к мужчинам — отныне его краеугольными камнями станут ясность и прямота, и Странахэн был первым подопытным кроликом.

— Мик, я хочу заплатить тебе за помощь. Плюс издержки, разумеется, включая комнату и еду.

— Я все равно не могу пообещать, что не попытаюсь переспать с тобой, — сказал он. — Я нередко так себя веду, когда встречаю кого-нибудь привлекательного. По справедливости, ты должна это знать.

— Я ценю твою искренность, честно.

— Не переживай, ты за милю поймешь, что я приступил к делу. Я не слишком-то искусен.

— Правда?

— Французское вино, лунный свет и Нил Янг[19], исключительно акустика. Не смейся, я знаю, что это слащаво.

— Смотря какое вино, — ответила Джои.

Она вспомнила, как он целовал ей руку, пока наблюдатель из береговой охраны таращился на них из вертолета. Может, то была не просто показуха.

— Если бы ты была моей сестрой… — начал Странахэн.

— Или дочерью.

— Боже, я не настолько стар.

— Продолжай, — сказала Джои.

— Если бы ты была моей сестрой… честно? Я бы велел тебе убраться с острова как можно быстрее.

— Потому что…

— Потому что — откуда ты знаешь? — сказал он. — Вдруг я президент фан-клуба Теда Банди[20]. Вдруг я серийный убийца, либо насильник, либо нужное подставить.

— Теперь ты просто пытаешься меня умаслить, — протянула Джои.

Странахэн вытянул еще одного люциана и заявил, что на ужин хватит. Он встал, свистнул Селю, и тот поплелся к столу, где Странахэн чистил рыбу.

— Любит к чайкам приставать, — сказал Странахэн.

— Ты ешь рыбу каждый вечер?

— Нет. Иногда омаров, иногда — каменных крабов.

— Тебе тут не одиноко? — спросила Джои.

— Наверстываю годы, проведенные в компании идиотов. — Странахэн расчехлил узкий кривой нож и принялся за дело. Работа деликатная, поскольку люцианы малы, однако нож лежал в обветренной руке твердо и уверенно. Джои поймала себя на том, что наблюдает с каким-то странным благоговением, точно потрошение рыбы — магический ритуал.

— Как-нибудь вечерком можно смотаться на ялике до Ки-Бискейн, — тем временем говорил он. — Там можно найти парочку неплохих ресторанов…

— Мик, у тебя есть ружье? — спросила она.

— Мы во Флориде, дорогая.

— Я серьезно.

— Я тоже. Глава Торговой палаты Майами держала заряженный «узи» под кроватью, — сообщил Странахэн. — Ответ таков: да, у меня есть огнестрельное оружие.

— Покажешь мне, как им пользоваться?

— Вряд ли.

— На тот случай, если Чаз поумнеет.

— Слишком опасно.

— Ну ладно, — сказала Джои, а про себя подумала: «Даже слабоумный бабуин в состоянии научиться стрелять».

— Чем именно твой муж зарабатывает на жизнь? — спросил Странахэн.

— Я говорила. Он биолог.

— Но что он делает?

— Работает в проекте по Эверглейдс в отделе контроля за использованием водных ресурсов.

— И как, успешно? — спросил Странахэн.

— Без понятия. Наука для меня — параллельная вселенная, — ответила Джои. — Я у нас в семье за дурачка.

— Сколько ему платят? — Странахэн бросил пригоршню рыбьих кишок в воду. Чайка со всплеском нырнула в воду, игнорируя лихорадочный лай Селя.

— Чаз получает шестьдесят две тысячи в год, — сказала Джои. — Я знаю только потому, что его проверяла налоговая служба.

— Он может заграбастать твои деньги? Это важно. — Она уверила Странахэна, что ее наследство в безопасности.

— В любом случае он подписал брачный контракт. Время от времени намекал — мол, не порвать ли мне его, но в конце концов сдался.

— Странно, нет?

— Нет, потому что у него своя заначка на черный день. Я не лезла в его дела, — объяснила Джои, — потому что он не лез в мои. В нашем браке денежный вопрос не стоял, если ты об этом. Счета пополам. Налоговые декларации по отдельности.

— Денежный вопрос стоит в каждом браке, Джои. Спроси любого адвоката по разводам. — Странахэн бросил в бухточку блестящий рыбий скелет, и тот медленно потонул в завитке красноты.

— А родители у Чаза богаты? — спросил Странахэн.

— Отец следил за газонами в загородном клубе в Панама-Сити, — ответила Джои. — Чаз говорил, отец заболел от пестицидов и сошел с ума. Проснулся однажды утром и решил, что он — генерал. Уильям Уэстморленд[21]. Отправился в док с клюшкой для гольфа и граблями, атаковал креветочную шхуну. Капитан и экипаж были вьетнамскими эмигрантами…

— Круто. Это тебе Чаз рассказал?

Джои кивнула:

— Он сохранил газетные вырезки. В общем, его отца поместили в приют. Мать работает в «Таргете», вышла замуж во второй раз, за отставного летчика-истребителя из Англии.

— Так откуда же взялась его «заначка»? — Странахэн дочистил филе и уже мыл стол. — Он транжира?

— Как правило, нет, — ответила Джои. — Но, кстати, три месяца назад он пошел и купил новехонький «хаммер H1». Не в кредит взял, а купил. Ярко-ярко-желтый. Сказал, что ему нужен четырехколесный привод для полевых работ в болотах.

— Прекрасно, — хмыкнул Странахэн.

— Когда я спросила, сколько это стоило, он вроде огрызнулся, — вспомнила Джои. — А я его не пилила. Мне просто было интересно, сколько он потратил. Ему тоже было интересно, когда я приходила домой с новым платьем или парой туфель. Но в тот раз он сказал, чтоб я не лезла не в свое дело. Назвал меня пронырливой сукой.

— А ты что?

— Сказала, что, если он еще хоть раз заговорит со мной в подобном тоне, я оторву ему яйца, одно за другим, и вытащу через глотку, — поведала Джои. — Я вспыльчивая, понятно?

Странахэн пообещал иметь в виду.

— В общем, ночью мы лежали в постели, — продолжила Джои, — и Чаз извинился, что на меня наорал. Пытаясь тем временем на меня взобраться. Сказал, мол, выиграл много денег, потому что пострадал в автомобильной аварии.

— Когда?

— Давно, до того как мы встретились. Его подрезал какой-то пьяный киванисец[22] в Тампе, и Чаз серьезно повредил спину. Сказал, что с полгода ходил на костылях.

— Ты почти два года была за ним замужем, и прежде он ни разу не упоминал о травме, которая изменила всю его жизнь, — задумчиво произнес Странахэн.

— Может, он думал… ну, не знаю. — Джои покачала головой. — Может, смущался, что получил деньги по судебному иску.

— Наверняка. Или хотел, чтоб ты думала, будто он получил Нобелевскую премию или, к примеру, грант Макартура[23].

Она почувствовала себя круглой дурой.

— Иными словами…

— Допустим, все, что тебе когда-либо говорил муж, — вранье, — сказал Странахэн. — Сколько, по-твоему, стоит этот новый «хаммер»?

— Почти шестьдесят штук, со всеми прибамбасами. Я смотрела в Интернете.

Они обернулись на визг. Сель жалко барахтался в бухте, морские птицы кружили над ним и дразнились. Странахэн невозмутимо прыгнул в воду и схватил здоровенного пса в объятия. Джои поспешила за полотенцем.

Позже, пока жарилась рыба, Странахэн открыл бутылку вина.

— Можешь не волноваться, — успокоил он Джои. — Оно из Калифорнии, а не из Франции.

— То есть это не твои вкрадчивые холостяцкие штучки?

— Доверься мне хоть немного.

— Но мы же вроде Нила Янга слушаем?

— Нила Янга и «Буффало Спрингфилд»[24], верно. Для своих юных лет ты чертовски проницательна. — Странахэн наполнил вином ее бокал. — Может, завтра снимемся с этой скалы?

— Хорошая мысль. Хочу, чтоб ты посмотрел на этот «хаммер», — согласилась Джои.

— А вот я, — сказал Странахэн, — хочу посмотреть на чувака, который на государственной зарплате способен выложить шестьдесят штук наличными за тачку.

Старшину звали Янси.

— Вот о чем я говорила, — сказала она.

Четыре тюка были выложены в ряд на полу камеры. Подмокшая марихуана сильно и приторно пахла.

Янси указала на третий тюк. Карл Ролвааг наклонился, чтобы рассмотреть поближе.

— Странно, да? — сказала старшина.

Упаковка была повреждена в двух местах. Ролвааг осторожно обвел складки ткани колпачком шариковой ручки. И там и там — узкие продольные бороздки, некоторые настолько глубокие, что мешковина вспорота насквозь.

— Могу я попросить вас об одолжении? — Детектив поманил Янси.

Старшина послушно шагнула вперед. Ролвааг взял ее левую руку и положил ее на одну из рытвин в тюке. Потом взял правую руку и накрыл ею вторую рытвину. Совпало почти идеально, под каждым пальцем Янси — складка.

— Что скажете? — спросил Ролвааг.

Янси окаменела.

— Это не я, сэр. Честное слово, — заговорила она. — Все так и было, когда мы его нашли.

— Успокойтесь, — произнес детектив. — Я вам верю.

— Вы попросили сообщать обо всем необычном, что мы увидим или обнаружим, — сказала она. — Все необычное — вот что вы сказали.

— Верно, и это очень нам поможет. Я вам безмерно благодарен.

— Всегда рады помочь, сэр.

— И где нашли этот тюк?

— В бухте Энджелфиш, — ответила Янси.

— Что, правда? Путь неблизкий.

Это означало, что Джои Перроне очутилась в воде намного раньше, чем заявил ее муж.

— Еще две маленькие просьбы, — сказал Ролвааг Янси. — Обычно вы сжигаете всю конфискованную марихуану, так?

— Да, сэр, мы передаем всю контрабанду федеральным экспертам. Они ее сжигают, — подтвердила старшина.

— Скажите им, чтобы этот тюк не трогали, — велел Ролвааг. — Пометьте его как улику и поместите в безопасное место.

— Как улику. Есть, сэр.

— А во-вторых, есть у вас пинцет и пластиковый пакет?

— Позвольте, я поищу в медпункте, — сказала Янси. Когда она ушла, Ролвааг уселся на один из оставшихся тюков и яростно высморкался. Он страдал от аллергии на пыльцу и плоды целой кучи растений, и мокрая марихуана по его личной шкале стоила все десять баллов.

На стене камеры было нацарапано слово «Libertad!», и детектив задумался, кто мог его написать и куда несчастного ублюдка депортировали. Ролвааг ненавидел Южную Флориду, но нелишне напоминать себе о местах не столь отдаленных, которые гораздо хуже, местах, по сравнению с которыми Хайалиа покажется Изумрудным городом страны Оз.

Старшина Янси принесла то, что он просил. С помощью пинцета Ролвааг начал дотошно исследовать каждую канавку на мешковине. Почти сразу он нашел улику, которую надеялся найти.

— Не могли бы вы открыть пакет? — попросил он.

— Да, сэр. А что вы нашли?

Детектив крепко зажал улику пинцетом и показал старшине.

— Это что, кончик ногтя? — спросила она.

— Похоже на то. Я почти уверен, что женского.

— Получается, она пыталась вскрыть тюк?

— Нет. — Ролвааг уронил кусочек ногтя в пакет. — Она цеплялась за жизнь.

Старшина Янси поглядела на рытвины, и Ролваагу показалось, что она содрогнулась.

— Сэр, может, это женщина… могла это сделать женщина, которую мы искали? Та, что пропала с круизного лайнера?

Детектив подтвердил, что могла.

— Дико, — тихо произнесла Янси. — Ужас как дико.

— Да, дико. — Ролвааг вернулся к мокрому тюку. — Посмотрим, есть ли тут еще что-нибудь.

Участок застройки назывался «Дюны восточного Бока, ступень II».

— Дюны? — спросил Мик Странахэн. — Мы в пятнадцати милях от пляжа.

— Чаз пытался купить дом в первой ступени, потому что там есть поле для гольфа, — объяснила Джои Перроне, — но все распродали.

— Тут все дома похожие.

— Они одинаковые. Все триста семь элементов нашего современного филиала во Флориде, — произнесла Джои голосом рекламного зазывалы, — не считая того, что в одних хозяйская спальня выходит окнами на восток, а в других — на запад. Кроме того, вы можете приобрести бассейн.

Странахэн опустил бинокль.

— Но вы не приобрели.

— Чаз ненавидит плавать, — объяснила Джои.

— А ты нет. Ты же в колледже плаванием занималась, верно?

— Древняя история, — отозвалась она.

— Все равно, тебе было бы приятно. Бассейн.

— Ну-у, да.

— Хочешь еще инжиру? — спросил Странахэн.

Они заехали на открытый рынок в Помпано-Бич и загрузились свежими продуктами. Теперь машина пахла как пара тонн средиземноморского фруктового салата.

— Тебе повезло, Мик, — сказала Джои Перроне, — что у тебя есть остров. Потому что, — она погладила приборную панель, — эта штуковина — вовсе не ловушка для кисок.

— Что-что?

— Это чазизм. Крутая тачка.

— «Кордоба» — автомобильная классика, — оскорбился Странахэн. — Могу тебя осчастливить: твоя задница покоится на роскошной коринфской коже.

— Может, когда-то она таковой и была.

Много лет Странахэн держал ржавую машину на Диннер-Ки под тенистым фиговым деревом у пристани, где оставлял ялик, когда приезжал на материк. Ничто в «крайслере» не работало как надо, за исключением мощного мотора, который пахал как ненормальный.

— Если мы отсюда не уедем, — сказала Джои, — кто-нибудь наверняка вызовет полицию.

Мик Странахэн признал, что «кордоба» не гармонирует с новейшими внедорожниками, блистающими на подъездных дорожках «Дюн восточного Бока, ступень II». Джои велела ему заняться делом, пока она ищет, где спрятать машину.

— Может, придется разбить окно, — предупредил он.

— В птичьей кормушке на заднем дворе лежит запасной ключ.

— А сигнализация?

— Сломана. Увидимся через десять минут.

Странахэн надел рубашку «Флорида Пауэр энд Лайт» и белую каску. Он подошел к парадному входу и позвонил. Через минуту обогнул дом и сделал вид, будто изучает электросчетчик на задах, пока не решил, что даже самые любопытные соседи уже потеряли к нему интерес.

Кормушка висела на единственном дереве во дворе четы Перроне — сухой черной оливе. Ключ заляпало пометом майны, и Странахэн вытер его о траву. Войдя в дом, он почистил руки и натянул резиновые кухонные перчатки. Когда Джои постучалась, он уже ждал ее у парадного входа.

— Как тебе мой новый вид?

— Я потрясен, — сказал Странахэн.

На ней был короткий черный парик и серое домашнее платье до колен, в руках — потертая Библия. Все это было родом из магазина для бережливых, который обнаружился по соседству от продуктового рынка.

Странахэн поманил Джои внутрь и закрыл за ней дверь. Ее плечи застыли, несколько секунд она безмолвно стояла в прихожей.

Он взял ее за локоть:

— Все в порядке.

— Есть что-нибудь, чего мне лучше не видеть?

— Я тут особо не рыскал, но вот это лежало на кухонной стойке.

«Этим» оказалась секция «Сан-Сентинел», раскрытая на внутренней странице.

Джои вслух прочитала заголовок:

— «Береговая охрана прекращает поиски пропавшей пассажирки круизного лайнера». О боже, это про меня! «Опасаются, что местная жительница утонула». Ты только посмотри. — Она уронила Библию и обеими руками схватила газету. — Я так и знала, Мик. Он говорит, что я напилась и упала за борт!

— Тут этого не написано.

— Не написано, но явно подразумевается. «Перроне рассказал полиции, что накануне вечером они с женой выпили несколько бутылок вина. Супруги отмечали двухлетнюю годовщину свадьбы». Придурок!

Джои скомкала газету и забросила ее в корзину для мусора.

— Я звоню Розе, — сказала она.

— Это кто?

— Моя лучшая подруга. Из книжного клуба.

Мик Странахэн ждал в гостиной, гадая, кто ее обставлял. Диван и кресла для чтения удобны и изящны — наверное, к ним приложила руку Джои. Чаз внес свою лепту в виде плазменного телевизора и черного, как ночь, кресла-реклайнера. Происхождение кошмарного аквариума определить не удалось. Странахэна поразило отсутствие книг и изобилие журналов по гольфу. И никаких семейных фотографий, даже свадебных.

Джои вплыла в комнату с бутылками холодного пива в руках. Протянула одну Странахэну.

— Розу чуть кондрашка не хватила. Она подумала, что я ей из могилы звоню… кстати, о могилах: что это за вонь?

— Боюсь, это аквариум.

Джои бросилась к аквариуму и застонала:

— Проклятый идиот забыл покормить рыбок!

Рыбки походили на маленькие праздничные украшения, танцующие в мутной воде. В бешеном отвращении Джои отвернулась. Странахэн последовал за ней через анфиладу комнат. Оба молчали, пока не дошли до ванной.

— О, клево. Мои вещи пропали.

— Все?

— Моя зубная паста, косметика. — Джои порылась в ящиках. — Все мои лосьоны и кремы, даже тампоны. Невероятно.

Она поспешила в спальню, рывком распахнула дверь платяного шкафа и заорала:

— И шмотки тоже!

Странахэн открыл верхний ящик антикварного комода.

— Нижнее белье, — отчитался он — пожалуй, чересчур жизнерадостно. — Оно на месте.

— Вот говнюк. — Джои с такой яростью захлопнула дверцу, что та сошла с рельс.

— Лично я массовому уничтожению предпочитаю коварство и уловки, — сообщил Странахэн.

Он поправил дверь и поставил ее на место. Джои выхватила свой лифчик и трусики из комода и чопорно уселась на край постели.

— Я собираюсь поплакать, ясно? И чтоб я ни слова от тебя слышала. Ни единого слова, блин.

— Поплакать — это можно. Начинай.

— И даже не пытайся меня обнимать и гладить по голове, никакой отцовско-братской фигни. Если я сама не попрошу.

— Справедливо, — согласился Странахэн.

— Это был мой дом, Мик. Моя жизнь. А он вымел меня за дверь, как будто я мусор.

Она закрыла глаза и неожиданно вспомнила ту ночь, когда Чаз ее уломал и она разрешила привязать себя к столбикам кровати. Он выбрал эльзасские шарфы, но так сильно затянул узлы, что у нее моментально онемели пальцы рук и ног. То был один из немногих случаев, когда ей пришлось притворяться в постели с Чазом, однако ночь оказалась незабываемой, поскольку он прямо на ней впал в кошмарное сексуальное оцепенение. Не меньше часа он лежал на ней, храпел между ее грудей и пускал слюни, как сенбернар, сохраняя при этом внутри нее солидную эрекцию. Джои была беспомощна, словно бабочка, приколотая к пробковой дощечке.

Поразмыслив, она поняла, что столь эксцентричная интерлюдия была назидательным уроком: в сознании или без, ее мужем управляет его член.

— Он животное, а я не замечала, — безутешно произнесла она. — Примитив с докторской степенью. Дура я была, что вышла за него замуж.

— Джои? — Странахэн стоял в дверях спальни и крутил в руках свою каску.

— Да?

— Если собираешься плакать — плачь. Пора двигаться.

— Дай мне пять минут побыть одной.

— Хорошо, — сказал Странахэн.

— Пять минут. А потом вернись и обними меня и скажи, что все будет хорошо. И прочую слезливую чушь.

— Уверена?

— Да, попытка не пытка. Только сними сначала эти нелепые перчатки.

Позже они нашли остатки ее вещей, запихнутые в три картонные коробки, в гараже рядом с ее «тойотой». Джои принялась копаться в унылых пожитках. Чаз может что-то заподозрить, если вещи исчезнут, заметил Странахэн.

— И даже не думай забирать машину, — добавил он.

Она угрюмо показала ему бледно-оранжевую сумочку:

— Я брала ее в круиз.

Чаз, видимо, не заметил ее бумажник, где лежали шесть с половиной сотен баксов и карточка «Америкэн Экспресс».

— Карточку я заберу, — объявила Джои. — Она нам понадобится.

— Наличные тоже.

— Иди сюда и помоги мне искать. — Джои указала на коробку.

— Могу я узнать, что мы ищем?

— Что-нибудь шикарное, — ответила она. — Что понравится этому никчемному троглодиту.

На рассвете гремел гром и визжали крысы. Питоны Карла Ролваага проснулись голодными.

Десять минут детектив провел под ледяным душем. Этот ритуал должен был загустить его кровь — подготовка к возвращению в Миннесоту. Ролвааг полагал, что Южная Флорида превратила его в неженку.

Капитан Галло велел ему взять выходной в счет сверхурочных, но Ролваагу нечем было заняться, кроме работы. Пока он брился и одевался, змеи доели, а миссис Шульман заколотила в дверь. Она жила через холл в блоке 7-Г и называлась «действующий вице-президент Ассоциации кондоминиума "Сограсс-Гроув"». Она пришла, чтобы выселить Карла Ролваага из квартиры.

— Доброе утро, Нелли, — сказал он.

— Я все слышала, опять этот душераздирающий визг, ты, больной ублюдок!

— Им нужно есть, — ответствовал детектив, — так же, как и нам с вами.

— Не был бы ты копом, тебя посадили бы за решетку за жестокое обращение с животными!

Миссис Шульман, весом от силы девяносто фунтов, вроде бы вознамерилась ударить Ролваага в грудь. Ее костлявые крапчатые кулачки были стиснуты и дрожали.

— Сколько ассоциация заплатила за уничтожение грызунов в прошлом году? — поинтересовался детектив. — Кажется, три-четыре штуки?

— Ты мне тут не ехидничай, — оскалилась миссис Шульман.

— В правилах не написано, что я не могу держать рептилий.

— «Опасные питомцы», страница сто девятнадцать.

— Ваш пес покусал четырех человек, — отметил Ролвааг. — А мои змеи никого не трогают.

— В таком случае они нарушают спокойствие. Беззащитные мышки визжат и стонут, когда из них выжимают божью душу — это ужасно. Из-за тебя я вдвое больше ксанакса глотаю.

— Это большие жирные крысы, Нелли, а не Стюарт Литтл[25]. Кстати, какую отраву использует ваш морильщик? От нее у них животики взрываются.

Миссис Шульман, причитая, пошла на попятный.

— Может, оставим это адвокатам? — предложил Ролвааг.

— Ты больной, больной, больной ублюдок. Неудивительно, что тебя жена бросила.

— Неудивительно, что ваш муж оглох.

Глазки миссис Шульман сузились где-то в извивах пергаментных морщин.

— К июлю тебя здесь не будет, умник.

— Держите Петунию на поводке, — посоветовал Ролвааг, — и вам будет не о чем беспокоиться.

Поздно позавтракав, он поехал в участок и показал капитану Галло письмо от начальника полиции из Миннесоты.

— Очень смешно, — сказал Галло. — Где эта чертова Эдина?

— Где города-близнецы.

— Они, часом, песню об этом не написали? «Что может быть лучше, чем утррр-р-ро в Эдине!»

— Я серьезно насчет работы, — сказал Ролвааг.

— Да хватит тебе.

— Я хочу жить в нормальном месте.

— И помереть от скуки, к чертовой матери. Ну еще бы. — Галло протянул ему клочок бумаги. — Парня зовут Корбетт Уилер. Вот номер.

— Брат миссис Перроне.

— Полвторого ночи по времени кенгурятников, он не спит, — сказал Галло. — Хочет с кем-нибудь поговорить как можно скорее. Говорит, важно.

Ролвааг разыскивал Корбетта Уилера с субботы.

— Позвоню прямо сейчас, — решил детектив.

— За его счет.

— Издеваешься?

— Он сам так сказал, — пожал плечами Галло. — Мол, не стесняйтесь, звоните за мой счет.

Где-то в холмах Новой Зеландии брат Джои Перроне поднял трубку после первого гудка. Карл Ролвааг почти ожидал, что он заговорит, как двинутый австралиец, что борется с крокодилами по телику, но Корбетт Уилер сохранил невыразительный американский акцент.

— Это ты ведешь дело? — спросил он.

— Верно, — ответил Ролвааг.

— Тогда слушай сюда: моя сестренка не напивалась и не падала за борт круизного лайнера, — заявил Корбетт Уилер, — не важно, что вам сказал ее муж. И не ныряла.

На линии были помехи, и Ролвааг слышал, как реверберирует его собственный голос.

— Вам тяжело, я понимаю. Могу я задать вам пару вопросов?

— Написали в газете Бока. Вот как я узнал — подруга Джои позвонила и рассказала.

— Мы пытаемся связаться с вами с субботы, — сказал Ролвааг. — Ваш зять дал мне пару телефонов, но все бесполезные.

— Очень похоже на моего зятя, — согласился Корбетт Уилер, — он тупая скотина.

— Когда вы в последний раз его видели?

— Я никогда его не видел и даже с ним не разговаривал. Но Джои мне порассказала, и я бы этому парню даже шар для боулинга не доверил подержать, такой он кобель.

Ролвааг уже слышал подобное от друзей Джои, хотя ни один не намекнул, что Чарльз Перроне сильно увлечен кем-нибудь, кроме Чарльза Перроне.

— Вы предполагаете, что Чаз как-то связан с исчезновением вашей сестры?

— Ферму бы прозакладывал, — сказал Корбетт Уилер.

— От супружеской измены до убийства долгий путь.

— Судя по рассказам Джои, он способен на все. — Ролвааг услышал овечье блеяние на заднем плане.

— Может, нам стоит поговорить лично? — предложил он.

— Если честно, я редко выбираюсь из дома, — сообщил брат миссис Перроне. — Но я готов лететь всю ночь, чтобы полюбоваться, как этого бабника привяжут к электрическому стулу и подсветят, как стадион «Доджер».

— В наши дни большинство предпочитает смертельную инъекцию.

— Хочешь сказать, у них есть выбор?

— Боюсь, что так, — признался Ролвааг. — Что это за шум?

— Одна моя овечка пытается разродиться тройней.

— Можно вам перезвонить?

— Нет, я сам перезвоню. — И брат Джои Перроне бросил трубку.

Тупая скотина, кобель, бабник — впечатляющая опись достоинств Чаза Перроне. Ролвааг пересказал капитану Галло подозрения Корбетта Уилера, но капитан пожал плечами:

— Слушай, кому охота верить, что его младшая сестренка — неуклюжая алкоголичка? Он знает про тот случай с вождением в пьяном виде?

— Я не спросил. — Многие друзья Ролваага попадались на том же самом, но ни один из них не падал с круизного лайнера. — А вдруг Уилер прав насчет Перроне?

— Тогда ты тоже это поймешь и выставишь нас всех гениями, — сказал Галло. — Надеюсь, к пятнице.

Ролвааг поостерегся упоминать об отметинах от ногтей на тюке марихуаны, пока не стали известны результаты анализа ДНК. Процедура недешева, и капитан разозлится, что Ролвааг заказал анализ, не получив санкции.

Галло протянул детективу письмо от начальника полиции Эдины. Ролвааг сунул письмо обратно в конверт.

— Трех недель хватит? — поинтересовался он.

— Ты слышал, что я сказал? К пятнице, Карл, надо с этим делом покончить.

— Я не об этом деле. Я поставил тебя в известность. Трех недель хватит?

Галло откинулся на спинку стула и осклабился:

— А, ну да. Будем пока считать, что я не возражаю.

Чаз Перроне припарковал свой «хаммер» на дамбе, в полумиле от водослива. Он не стал выключать мотор и прихлебывал кофе, тупо озирая бесконечные мили Эверглейдс. Ветерок ворошил меч-траву и рябил темную воду. Лысухи крались среди гиацинтов и лилий, молодая цапля ловила мелкую рыбешку на мелководье, и небольшой окунь выпрыгнул из воды, чтобы поймать стрекозу. Живая природа гудела единым стройным хором, и Чаз Перроне был несчастен.

Ничто в природе не внушало ему благоговения, не умиротворяло и не смиряло его — ни уединение, ни сказочные просторы, ни первозданность приливов и отливов. Сплошь жара, вонь, ненадежность, и кишмя кишат насекомые. Чаз был бы куда счастливее на площадке для гольфа в отеле «Игл-Трейс».

Это Ред Хаммернат настаивал, чтобы Чаз продолжал исследования, на случай если инспекторы из отдела контроля за использованием водных ресурсов решат его проверить. И именно Ред купил Чазу внедорожник: Чаз несколько месяцев ныл, что грязные дороги вконец угробят амортизаторы его небольшого «шевроле».

Чаз выбрал ярко-желтый «хаммер», исходя из предположения, что столь ядовитый цвет отпугнет пум, которые могут таиться на его участке Эверглейдс. Чаз боялся, что большая кошка нападет на него из засады, хотя не было зафиксировано ни одной подобной атаки на людей. Более того, эти животные находились на грани вымирания — вероятно, всего шестьдесят или семьдесят пум обитали на воле.

Когда коллега-биолог напомнил Чазу, что шансы быть разорванным в клочья флоридской пумой и попасть под метеорит примерно одинаковы, Чаз заявил, что не собирается искушать свое счастье. Когда же ему сообщили, что кошки не различают цветов, а значит, им наплевать на ослепительный оттенок его внедорожника, Чаз не особо расстроился. Желтый, судя по всему, нравился девчонкам.

Он вылез из машины и тут же был пожран москитами. Ворча и отмахиваясь, он с боем засунул себя в тяжелые резиновые болотные краги, купленные по профессиональному охотничьему каталогу. Суматоха спугнула со скалы черепаху, Чаз обернулся на всплеск и уставился на предательские круги на воде. Когда ему было семь, мать за бесценок купила ему в подарок детеныша водяной черепахи; Чаз назвал его Тимми и позже смыл в туалет в наказание за напруженные где ни попадя лужицы.

Неохотно хлюпая по болоту, Чаз не опасался нападения черепахи: у черепах нет зубов. На самом деле он боялся наглых аллигаторов, которых тут обитало без меры. Еще ни один ученый не был сожран или хотя бы покалечен аллигатором в болотах Эверглейдс, но Чаз верил, что это лишь вопрос времени. Он бы взял с собой ружье крупного калибра, не будь это строго запрещено: он не мог рисковать увольнением, понижением в должности или изгнанием с участка забора проб. Это бы всё уничтожило, в том числе его выгодный союз с Редом Хаммернатом.

Таким образом, единственным его орудием самозащиты была клюшка для гольфа, которая в его руках гораздо лучше отпугивала водных рептилий, нежели забивала мячики. Чаз суматошно размахивал клюшкой и выл, точно рысь, страдающая геморроем, прокладывая свой топкий путь через меч-траву. Природа в ужасе разбегалась, когда Чаз молотил по воде, разбрасывая комки водорослей, щепки и ошметки листьев кувшинок. В громоздких болотных сапогах Чаз топал и шатался, как монстр Франкенштейна, но желаемый эффект был достигнут: все живые твари в радиусе ста ярдов от дамбы спаслись бегством с места действия.

Лишь москиты и слепни продолжали досаждать Чазу Перроне, и он слышал только их безмятежное жужжание, когда наконец дошел до озерца, где стояла первая станция мониторинга. В остальном болото стало тихим и безжизненным, каким его и предпочитал Чаз. Стоя на краю бочажины, он отдувался и ждал, когда успокоится поднятая им рябь.

Здесь Чаз должен был погрузиться по самые подмышки, лишившись даже той скромной подвижности, какая у него была. Плотные резиновые краги, которые так надежно защищали от острой как бритва меч-травы и ядовитых клыков мокасиновой змеи, не предназначались для плавания, непременно наполнятся водой и якорем утянут Чаза на дно, если он не поостережется.

Поэтому он ждал, пока поверхность воды разгладится, и внимательно изучал ее в поисках зловещих колодообраз-ных рыл. Именно в озерце аллигаторы хватали его в ночных кошмарах, потому что здесь он уязвим и беззащитен, как курица на яйцах. Не раз он, взмыленный, улепетывал со станции мониторинга, уверенный, что его преследует плотоядный ящер. Сегодня он обнаружил только одного, полосатого новорожденного, который легко поместился бы в коробку для обуви. Чаз мужественно шагнул вперед и замолотил по воде клюшкой — как обычно, не попадая в цель. Едва крошка-аллигатор уплыл, Чаз сделал свой ход.

Держа над головой клюшку для гольфа, он тяжело заскользил по грязному дну. Он был готов ударить любую живность, что появится на поверхности, сколь бы мелкой или безвредной эта живность ни оказалась, но никто не осмелился бросить ему вызов. По пути он прилежно останавливался и выдирал свежие ростки рогоза — это скромное опрятное деяние Чаз полагал ключевым для своего будущего процветания и комфорта.

Забор образца воды со станции мониторинга занял всего три минуты. Чаз все проделал весьма старательно, хотя был уверен, что в радиусе тридцати миль нет никого из округа. Ред Хаммернат рассказывал, что иногда посылают вертолеты следить за биологами в поле, но Чаз про себя сомневался. Он устраивал это представление со сбором проб только потому, что так хотел Ред, а Ред — последний человек на свете, с которым Чаз хотел спорить.

Он с воем и без происшествий по свежепроложенному пути проломился обратно к дамбе. Стоймя поставил на заднее сиденье «хаммера» квартовый контейнер и, брыкаясь и извиваясь, выбрался из болотных сапог, которые воняли потом и грязью. Выхватил из кулера манговый энергетик «Гаторэйд» и уселся на бампер, прислонив к нему клюшку на расстоянии вытянутой руки. Грязным рукавом Чаз вытер пот со лба и подумал: «Как же меня запарила эта дыра! Это ж надо, налогоплательщики Америки тратят восемь миллиардов баксов, чтоб ее спасти!… Сосунки, — думал Чаз. — Если б они знали».

Он посмотрел в бинокль по обеим сторонам ухабистой насыпи. Других машин не видно. Он покосился на небо и увидел вездесущих канюков, что кружили по часовой стрелке, но никаких вертолетов или самолетов.

Удовлетворенный, Чарльз Регис Перроне прикончил «Гаторэйд» и выбросил бутылку в меч-траву. Затем открутил крышку с банки для образцов и вылил чайного цвета воду в грязь под ногами.

«Река травы, ха!» — подумал он.

Чаз сидел в ванне и смывал с себя въевшуюся болотную грязь, и тут объявилась Рикка.

— Ты что, совсем свихнулась? — возмутился он.

— Нет. Просто мне одиноко. — Она сбросила бордовые туфли на шпильках.

— Кто-нибудь видел, как ты приехала? Где ты оставила машину?

Рикка расстегнула сережки-обручи и положила их на туалетный столик рядом с дезодорантом Чаза.

— Да чего ты нервничаешь? Я думала, ты мне обрадуешься.

Она мгновенно сбросила одежду и властно его оседлала.

— Но я не закончил, — сказал Чаз.

— Чертовски точно подмечено.

Рикка ладонями надавила ему на грудь. Погружаясь в воду, Чаз быстро вдохнул и закрыл глаза. Он был помешан на чистоте и волновался, что бурный секс в грязной ванне повредит здоровью. Кто знает, какие пагубные тропические микробы приехали на нем из Эверглейдс?

Поздновато протестовать. Его словно кинули в блендер в компании живого койота. Дикие вопли и стоны Рикки среди кафельных стен усиливались до леденящих душу децибелов; всякий раз, когда Чаз выныривал глотнуть воздуха, казалось, крики становились громче. При этом Рикка так на нем прыгала, что энергии хватило бы для порождения сейсмических толчков. Чаз боялся, что его барабанные перепонки подводой лопнут. Он обхватил руками голову — не только чтобы защитить слух, но и чтобы не разбить черепушку о латунный слив. Рикка была столь же скорострельна, сколь необузданна, и Чаз не сомневался, что продержится дольше нее — если, конечно, не утонет.

Рикка оказалась верна себе и закончила, не прошло и четырех минут. Чаз высвободился и на негнущихся ногах вылез из ванны, которая уже практически опустела. Он сгреб пару полотенец и принялся вытирать стены и пол.

— Ты все-таки уникум, — задыхаясь, сказала Рикка.

Она валялась в ванне, точно сломанная кукла: одна нога зацепилась за лоток для мыла, другая — за пробку для ванны. Непроглядно черные волосы влажным клубком закрывали пол-лица.

— О боже мой, Чаз. Это было офигенно.

— Ага, — согласился он, — ты меня чуть не прикончила.

— Да у тебя еще стоит! В чем дело?

— Все в порядке. — Он схватил халат с крючка на двери.

— Ты что, не кончил?

— Конечно, кончил, — соврал он. — Все тут обкончал.

— Стало быть, — намекнула Рикка, — ты готов повторить? Уже?

— Давай лучше перекусим. — Он пожал плечами.

— Ты жуть какой забавный. — Она встала и отжала волосы. — Хочешь минет или еще что-нибудь?

Чаз недоуменно уставился на ее лобок.

— Что это ты с собой сделала?

— Это трилистник клевера. Нравится?

— Трилистник. — Раньше Чаз его не замечал.

— На удачу, — объяснила Рикка. — Я хотела четыре лепестка, но волос хватило только на три.

Чаз пытался вспомнить, ирландка ли она.

— Час или два работы, типа того. С двумя зеркалами, — добавила Рикка.

— И что, в наши дни научились красить волосы в зеленый?

— А то!

— Ну, я впечатлен, — произнес Чаз.

— Значит, мы квиты. Иди сюда, и я о нем позабочусь.

Чаз занервничал, осознав, что не в настроении. «Что, черт возьми, со мной творится?» — подумал он, глянув вниз.

— Кажется, телефон звонит. — И он поспешил одеться.

Через несколько минут Рикка обнаружила его в спальне: он, ссутулившись, сидел на углу кровати. В одном коричневом носке и незастегнутой рубашке он тупо пялился в открытый шкаф.

— Что-то не так? — Она коснулась его плеча.

Он отмахнулся.

— Котик, я тут подумала, — начала она. — Как насчет отпевания? Мне кажется, ты должен его устроить.

— Ненавижу похороны. Кроме того, нет тела — нет похорон.

— Нет — заочное отпевание, — настаивала Рикка. — Так всегда делают, если кто-нибудь сгорел в авиакатастрофе или корабль потонул со всеми пассажирами.

Чаз твердил, что это не имеет смысла:

— Единственный родственник Джои — брат-отшельник, который живет на краю света.

— А друзья?

— Помещу объявление в газету. Пусть пожертвуют что-нибудь Всемирной миссии охраны дикой природы. Спасут вымирающих яков или еще кого.

Рикка разгладила юбку и уселась рядом на кровать.

— А что потом? Наверное, ты должен официально объявить ее… ну, ты понимаешь…

— Мертвой?

— Ну да.

— Господи, Рикка, всего пара дней прошла.

— Ну то есть — со временем.

— Торопиться некуда, — сказал Чаз.

Проклятый детектив, Ролвааг, некоторое время будет следить. Чаз не хотел, чтобы все решили, будто он спешит стать вдовцом.

— И долго ждать? — спросила Рикка.

— Какая разница? Я ее денег все равно не получу, — возмутился он. — А эти чертовы яки могут и подождать.

— Что, если я не могу?

Чаз сделал вид, что не расслышал. Он подошел к шкафу и вновь уставился на абсолютно черное платье. У платья было декольте спереди и пикантный разрез сбоку.

Чаз вынул платье и показал Рикке:

— Это ты сегодня принесла? Потому что у Джои было очень похожее. То есть ровно такое же.

— Это не мое, Чаз, — оскорбилась Рикка. — Вот если бы я подросла на три дюйма и сбросила фунтов десять…

— Да ладно тебе.

— Это не мое.

— Хорошо, хорошо. — Он сдернул платье с вешалки, скомкал и бросил в угол. — Могу поклясться, что вчера его убрал.

Рикка тревожно оглядела комнату.

— Если честно, это довольно странно, находиться в доме, когда твоя жена умерла.

— Когда она была жива, было проще?

— Нет, но это так печально — то, что с ней случилось, — сказала Рикка. — Может, уйдем отсюда?

Чаз подошел к шкафу и принялся перебирать вешалки. Он не находил лифчик и трусики Джои, те, которые собирался подарить Рикке. Может, он уже с катушек слетает?

— Ищешь второй носок? Он на полу, аккурат под тумбочкой.

— Ах да, — сказал Чаз. — Спасибо.

Как только Рикка вышла поправить макияж, он выскользнул в гараж через кухонную дверь. Картонные коробки с вещами Джои стояли там, где он их оставил, — грудой рядом с «тойотой-камри». Непохоже, чтобы кто-то их трогал, и Чаз решил, что как-то умудрился забыть черное платье жены в шкафу. Что до нижнего белья, то он, возможно, убрал его в другое место.

В гостиной он порадовался, что вонючие дохлые рыбы не вернулись в аквариум после того, как он смыл их в унитаз. Чаз налил себе выпить и начал изучать лоток с компакт-дисками — все в алфавитном порядке по имени исполнителя, — в поисках какой-нибудь реально заводной музыки. Когда он добрался до буквы «Т», его пробрал озноб: «Испорчен до мозга костей» пропал. «Давай позажигаем» тоже. Даже «Антология» исчезла.

Появилась Рикка, эффектная, но встревоженная.

— Надеюсь, ты не в обиде, что я одолжила помаду Джои, — сказала она.

У Чаза волосы встали дыбом.

— Это невозможно.

— Я забыла свою в машине. Извини.

— Ты не поняла. Я выбросил всю ее помаду, — сказал он. — Я обшарил всю эту чертову ванную и вышвырнул все ее чертовы вещи, все до единой.

— Но она там была, Чаз. На туалетном столике…

— Нет! Не может быть!

Чаза под мышками прошиб холодный пот. Он схватил Рикку за подбородок и повернул ее лицо, рассматривая цвет.

— Бл-лин, — пробормотал он. Определенно «Дразнящий коралловый», любимый цвет Джои.

Точнее, его любимый. Как и то черное платье с разрезом, которое она надела по его просьбе в ресторан «У Марка» на Лас-Олас в первую годовщину их свадьбы.

Он отпустил Риккино лицо и сказал:

— Тут что-то, блин, неладно.

— С какой стати мне врать про помаду? — Сконфузившись и обозлившись, она потирала щеку.

— Ты права. Прости, — ответил он.

— Ну что, мы можем отсюда убраться вот прямо сейчас?

— Разумеется, — сказал Чаз. — Я только позвоню сначала кое-куда.

— Отлично. Найдешь меня в ванной. — Она с силой захлопнула за собой дверь и с минуту злилась. — Где твоя бритва? — заорала она, но Чаз уже висел на телефоне.

Джои Перроне и Мик Странахэн наблюдали за домом с подъездной дорожки соседей, полквартала вниз по улице. Джои сказала, что это безопасно: соседи уехали на север, в Нью-Йорк, на месяц, а то и больше.

— Сбежали от повестки в суд, — объяснила она. — У них контора по незаконной торговле ценными бумагами по телефону, продают старикам алкогольные фьючерсы. Каждый раз, когда власти их закрывают, они сбегают в свой домик в Адирондакских горах.

— Америка — великая страна, — сказал Странахэн.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь разобраться с этим чертовым плейером. — Для слежки Джои арендовала темно-зеленый «шевро-ле-сабурбан» с тонированными окнами.

— Пожалуйста, Мик, не надо, — сказала она. Странахэн копался в дисках Джорджа Торогуда, которые Джои стащила из мужниной коллекции.

— Почему? Не любишь слайд-гитару?

— Воспоминания не люблю. — Она не собиралась продолжать, но услышала собственный голос: — Мы катались, и когда бы он ни ставил «Испорчен до мозга костей», это значило, он хочет, чтобы я… ну, ты понимаешь…

— Дошло. — Странахэн бросил диски на заднее сиденье. — Стало быть, он считает себя остряком, этот мистер Перроне, да еще и секс-машиной в придачу.

Джои изложила ему десять своих черт, которые не нравились Чазу, в том числе пункт номер шесть — сокрытие дисков Торогуда.

— Он не поэтому пытался тебя убить. Поверь мне, — сказал Странахэн.

— Понимаешь, это-то и сводит меня с ума, — пожаловалась она. — Я никак не могу понять, почему он это сделал.

— Думаю, из-за денег.

— Но я же говорю, он ни цента не получит, если я умру. — Странахэн вертел настройки радио.

— Похоть, ярость и алчность — вот причина большинства убийств, — произнес он. — Исходя из того, что ты рассказала мне о своем муже, я ставлю на алчность. Если тут замешаны не твои деньги, значит — чьи-то еще.

Джои сказала, что в некотором роде ей хотелось бы, чтобы Странахэн оказа.лся прав.

— Тошнит, как подумаю, что он сбросил меня с корабля, чтобы быть с ней. — Она бросила взгляд на дом.

— Это вряд ли, — сказал Странахэн.

— Вот бы тебе познакомиться с Бенни. Моим первым мужем. Он был настоящий душка, — нежно сказала она. — Может, в некоторых делах и не фейерверк, зато хороший честный парень.

Странахэн направил бинокль на эркер резиденции Перроне. Загорелся свет, но шторы по-прежнему задернуты. Прошло около часа с тех пор, как брюнетка приехала и припарковала свой синий «форд» впритирку с внедорожником Чаза.

— Не знаешь, кто она?

— Ни малейшего представления, — ответила Джои. — А жаль. У него так много девок, что на них надо радиомаячки нацеплять, чтобы всех отследить.

Втайне Странахэн радовался, что Чаз Перроне развлекается с женщиной уже на третий день вдовства. Такое поразительное отсутствие самоконтроля открывало бесконечное множество отвратительнейших возможностей, если кому охота внести сумятицу в Чазову башку.

— На сегодня хватит, — решил Странахэн.

— Только честно, ты как думаешь — она и впрямь запредельно хороша?

— Чем дольше мы тут болтаемся, тем больше риск.

— На таких машинах ездит Секретная служба. На «шевроле-сабурбанах».

— Джои, мы не Секретная служба. Мне полагается быть в отставке, а тебе в могиле.

— Слушай, надо номер ее машины скопировать!

— Готово. — Странахэн так устал, что не мог доверить номер своей памяти, поэтому нацарапал цифры на внутренней стороне запястья.

— Еще пятнадцать минут, — попросила она. — И поедем.

— Спасибо.

Чуть раньше, посетив прокатную контору, они, несмотря на возражения Странахэна, заехали в торговый центр. Джои решила, что не может больше носить одежду его бывших жен и подружек, хотя бы по той причине, отметила она, что все их лифчики ей слишком велики. Странахэн мрачно таскался за ней, пока она набирала брюки, топы, юбки, туфли, косметику и остальные личные вещи на 2400 долларов. Странахэн в жизни не видал такого безжалостного и эффективного шоппинга, но процедура так его вымотала, что сейчас восприятие изрядно притупилось.

А может, так себя ощущает любой, попав в «Дюны восточного Бока, ступень II».

— Ты даже не спросил про черное платье, — трещала Джои. — Весьма неприличная была история.

— Я дал волю своему воображению.

— Что бы он ни делал с ней сегодня ночью, он будет думать обо мне. Это я тебе обещаю. А уж когда он найдет помаду!

Странахэн прислонился головой к окну и закрыл глаза.

— Не смей дрыхнуть, — возмутилась Джои.

— Я скучаю по своему псу. Я хочу на остров.

Она пихнула его в плечо:

— Вон они!

Две фигуры, мужская и женская, появились из дома Перроне и заспешили по дорожке. В темноте Странахэн не различал лиц, но это, несомненно, были муж Джои и его гостья. Их лица на секунду осветились плафонами, когда оба забрались в синий «форд». Вроде бы серьезно озабочены и уж точно не излучают послесвечение любви.

— Он ведет, — сказала Джои. — Сам знаешь, о чем это говорит.

— Нет. О чем?

— Он ее имеет, — пояснила она. — Парни никогда не просятся за руль твоей машины, пока не переспят с тобой по крайней мере дважды. Так считает Роза, а у нее было сорок девять мужиков.

— Судя по звуку, пора масло менять.

— Давай поедем за ними, — предложила Джои.

— Давай не поедем. Давай предположим, что он ее трахнул, сейчас везет ужинать, а потом отправит восвояси.

— Я вернусь в свой дом.

— Дурацкая идея, — отозвался Странахэн. — На сегодня ты его уже достаточно напугала.

— Дай мне десять минут. Мне надо в ванную.

Джои выскочила из «сабурбана» и побежала по улице. Когда она вернулась, в динамиках дребезжала «Давай позажигаем».

— Что это за гадство? — нахмурилась она.

— Это не компакт. Это радио. — Странахэн уменьшил громкость. — Мне свезло наткнуться на классический рок.

— Что смешного?

— В моем возрасте ценят иронию. Пристегнись.

Джои молчала, пока они не свернули к югу на федеральную трассу.

— Чаз явно заметил платье, потому что в шкафу платья не было.

— Великолепно.

— Но в раковине я нашла нечто очень странное.

— Что? — Может, желе, подумал Странахэн, или взбитые сливки.

— Лобковые волосы, — возмущенно сказала Джои. — Зеленые, как трава, лобковые волосы. Мерзкая баба мне весь столик волосами засыпала.

Мик Странахэн сжал ее ладонь:

— Никто не обещал, что будет легко.

Человек по имени Тул жил в трейлере на окраине Лабелль, недалеко от озера Окичоби. К трейлеру прилагалось пол-акра земли, и предыдущий владелец выращивал на них помидоры, которые Тул с бригадирских времен ненавидел. Въехав в трейлер, он первым делом привязал к грузовику старый мотор от «понтиака» и протащил его вдоль и поперек по помидорной делянке, пока не осталось ничего, кроме взрыхленной грязи.

Вместо овощей Тул начал сажать памятники погибшим в автокатастрофах, которые собирал в поездках по юго-западной Флориде. Скромные самодельные кресты часто украшались яркими цветами — Тул находил их приятными для глаза. Всякий раз, натыкаясь на очередной крест, он выдергивал его из земли и бросал в кузов грузовика. Нередко это замечали другие автомобилисты, но никто никогда не пытался возражать.

Тул был ростом шесть футов и три дюйма, весил 280 фунтов, а голова его походила на шлакобетонный блок. Его торс столь густо порос волосами, что Тул обильно потел даже в холод и носить рубашку полагал неудобным. С год назад браконьер подстрелил Тула среди бела дня, приняв его за медведя. Входного отверстия не было видно, поскольку пуля опрометчиво попала аккурат между Туловыми устрашающими ягодицами. Рана почти не кровила, и Тул решил воздержаться от врачебного вмешательства, каковое решение вскорости дало о себе знать. Боль стала совершенно невыносимой, и ему пришлось бросить работу бригадира, потому что он уже физически не мог двенадцать часов кряду изводить и избивать сельскохозяйственных рабочих-переселенцев. Он так страдал, что сочувствующий друг-наркоман порекомендовал ему фентанил, высокооктановое болеутоляющее: обычно его используют в хирургии, но еще оно доступно в удобной форме пластыря.

У Тула не было рецепта на лекарство, зато была отмычка. Раз в неделю он ездил в Форт-Майерс, вламывался в дом призрения и методично сдирал фентаниловые пластыри с тел раковых больных, напичканных седативными средствами. Очень скоро Тул безнадежно подсел на фентанил, а дозировка подскочила до уровня, который давно бы умертвил более высокоразвитый организм. Единственной серьезной помехой на пути пристрастия к лекарству оказался избыточный волосяной покров, настолько густой и сальный, что обычные адгезивы его не брали. Дабы уместить многочисленные украденные пластыри, приходилось ежедневно стричься, нередко — шахматным узором.

Таким его и нашел Ред Хаммернат — в ржавой ванне за трейлером Тул в чем мать родила яростно скоблил лопатки одноразовой бритвой.

— Привет, — сказал Тул. — Давно не виделись.

— Был в Африке, за тарпоном гонялся. — Прерывисто вздохнув, Ред Хаммернат опустился на ободранный стул. — Только утром вернулся в Тампу, от джетлага черепушка раскалывается. Могу я спросить, во имя Христа, что ты делаешь?

— У тя для мя работа?

Вот что Реду Хаммернату нравилось в Туле: сукин сын всегда попадает в точку.

— Домоешься — поговорим, — сказал Ред. — Кстати, а где мой старый дружище мистер Дэниэлс?

— Где-то в спальне бутыль валяется.

Спальня Тула была последним местом на земле, которое Ред Хаммернат желал бы исследовать, поэтому он предпочел достать пиво из холодильника. Когда он вернулся на улицу, Тул поливал себя водой из шланга.

Ред показал на поле белых памятников за трейлером:

— Сколько их уже у тебя?

— Шийсят с гаком. Мож, семьсят. — Тул отряхивался, как мокрый бизон. — Слушь, Ред, брось мне вон полотенце.

Полотенцем оказалась скомканная тряпка, испачканная чем-то похожим на машинное масло. Ред Хаммернат швырнул его Тулу, и тот соорудил из полотенца кривой тюрбан.

— Все равно не пойму, зачем ты собираешь это дерьмо. По-моему, на редкость удручающее зрелище, — сказал Ред.

Тул повернулся и обозрел ровные ряды крестов. Плевать он хотел на жертв аварий, ему просто нравилась визуальная симметрия сей конструкции.

— Эт типа как солдатское кладбище в Вашингтоне, знаменитое, как бишь?

— Арлингтон?

— Да. Типа маленький Арлингтон.

— О господи…

— Ну, лучше Арлингтон, чем, етить их, помидоры.

— Вот тут ты прав, — засмеялся Ред Хаммернат. Они познакомились четыре года назад, когда компания Реда Хаммерната купила овощную ферму, где Тул присматривал за бригадами сборщиков и упаковщиков. Понаблюдав за его специфическими методами управления, Ред предложил Тулу несколько халтур, для которых требовалась физическая сила и не требовалась совесть. Выяснилось, что Тул надежен и сосредоточен, как дикий хищник, хоть и не столь беспощадно фанатичен, сколь его предшественник, Кроу Бичем. Кроу сам с готовностью вызвался избавиться от молодого идиота-мексиканца, который жаловался на грязь в сортирах и бурую воду в лагерях переселенцев. Девятнадцатилетний юнец донес свой протест до этих красных гомиков, сельскохозяйственных адвокатов, а те как раз собирались поделиться соображениями с федеральным судьей, и тут их ключевой свидетель пропал. Минуло почти два года, прежде чем скелет мексиканского отродья нашли в фосфатной шахте за сотню миль отсюда, но к тому времени Кроу Бичем уже помер от сифилиса и глистов. Тул получше заботится о себе, отметил Ред Хаммернат, хотя и ненамного.

— Чё за работа, — спросил Тул, — и скоко платишь?

— Пять сотен в день.

В Туле боролись радость и опасение:

— Кого грохнуть или чё?

— Вряд ли.

— Не морочь голову, Ред, я не в настроении. И пуля в жопе тоже. — Он ввалился в трейлер и пару минут там чем-то громыхал. Он вышел в черном джинсовом комбинезоне с замороженной пиццей в руках. Когда Тул откусил, раздался треск, словно выстрел из.22.

Хаммернат решил не спрашивать о трех телесного цвета пластырях, которые Тул наклеил на свежевыбритые полянки на спине. Чем меньше знаешь о личных привычках этого парня, тем лучше.

— Ну, послушаем, — сказал Тул.

— Дело такое. Есть парень, он для меня кое-что делает, пару дней назад потерял жену. Он сейчас маленько не в себе, и надо за ним присмотреть.

— Чё с ней случилось? — Из Тулова рта текла кровь: пицца расцарапала десны.

— Упала с круизного лайнера в океан.

— Чё, правда? Она чё, дебилка, или чё?

— Вовсе нет. — Ред Хаммернат по опыту знал, что лучше не нагружать мозг Тула избыточной информацией. — Короче, нервишки у парня шалят. Жена пропала в море, копы задают вопросы и так далее. Утром я получил сообщение на автоответчик. Парень считает, что кто-то прокрался к нему в дом, переворошил барахло, в общем, пытается его напугать. Лично я думаю, что он слегка двинулся. В любом случае ему нужен ангел-хранитель, и это будешь ты.

Тул кивнул, яростно грызя пиццу.

— Гришь, на ферме работает?

Ред Хаммернат вовремя заслонился от кусочка пепперони. взявшего курс ему в лоб.

— Нет. Живет в Бока-Ратон.

— Ох ты ж блядь, Ред.

— Я знаю, это ужасно. Отсюда и пять сотен в день.

Тул снова сплюнул, на сей раз нарочно, и потопал в трейлер. Он вылез оттуда с мешком вяленого мяса.

— Дай-ка мне штучку. — Ред Хаммернат угостился.

— Бока! Это ж полный кирдык, Ред.

— Мне правда жаль, парень.

— Чё он для тя делает, этот чувак?

— Ничего такого, что мне хотелось бы афишировать, ясно? Заметишь что чудное — звони сей момент.

— Само собой, — отозвался Тул.

— И никого не трогай, — сказал Ред Хаммернат, — если только я не велю.

Однажды, когда федералы разбирались с потенциально опасными (хотя и обоснованными) претензиями к Реду — дескать, он обращается с сельхозрабочими как с рабами, — Ред послал Тула к пострадавшим, отговорить их от сотрудничества с властями. Никто не исчез и не умер, однако те немногие, кто осмелился дать показания, описали Хаммерната как праведника, второго отца, что выдернул их из трясины нужды и ведет в светлое будущее современного сельского хозяйства.

Судя по тому, что Ред видел в рабочих лагерях в Иммокали и Бель-Глейд, можно не сомневаться: Тул легко управится со слабым, изнеженным белым пижоном Чазом Перроне.

Хрюкнув, Ред потянулся и заявил, что сейчас отправится домой и проспит четверо суток. Тул проводил его к мощеной дороге, где ожидал серый «кадиллак». Как обычно, водитель Реда держал мотор включенным, а термостат — на отметке в шестьдесят восемь градусов по Фаренгейту.

— Она красотуля? — спросил Тул.

— Кто, жена? Да, была красивая.

Тул поскреб шею.

— Мож, он ее и кокнул.

— Мне положить с прибором, — сказал Ред Хаммернат, — и тебе тоже.

Однажды весенним вечером 1896 года знаменитый пенсильванец Гамильтон Дисстон в ванне пустил себе пулю в лоб. Он был серьезно подавлен после того, как растратил наследство в грандиозной кампании по осушению четырех миллионов акров флоридского болота, известного как Эверглейдс.

Хотя Дисстон умер, считая себя неудачником, позже оказалось, что он — первопроходец и вдохновитель. В последующие годы его алчной фантазии так или иначе следовали легионы жадных дельцов — застройщики, банкиры, железнодорожные магнаты, продавцы недвижимости, цитрусовые плантаторы, скотовладельцы, сахарные воротилы, и — последними в списке, но не в жизни — купленные ими всеми политики.

Эти заболоченные территории, которые невозможно было осушить, замостить или засадить, Инженерный корпус армии США в конце концов превратил в огромные водохранилища. Миллиарды галлонов пресной воды, которые целую вечность свободно текли широкой болотной рекой к Флорида-Бэй, теперь были взяты в плен для нужд сельского хозяйства, промышленности и расцветающих муниципалитетов. Сначала одна магистраль, а за ней и другая отсекли южную оконечность полуострова, фатально преградив путь последней струйке из озера Окичоби. Та драгоценная вода, что все же добиралась до сердца болот, нередко прибывала загрязненная пестицидами, удобрениями и ртутью.

Дабы защитить фермы и мелкие хозяйства от частых наводнений — предсказуемого последствия заселения болот, — были вырыты сотни миль каналов, которые в дождливые летние месяцы уносили избыток воды к морю. Инженеры использовали цепочку насосных станций, чтобы регулировать уровень воды в зависимости от погоды и собственных капризов, невзирая на исторически сложившиеся природные циклы. Эверглейдс и его великолепная живая природа неизбежно начали умирать, но никто из власть предержащих даже не попытался предотвратить эту гибель.

В конце концов, это всего лишь здоровенное болото, черт бы его взял.

Во второй половине двадцатого века несколько жестоких засух пошатнули самодовольное мнение, что воды всегда будет хватать — воруй не хочу. Те, чьи состояния зависели от привлечения в Южную Флориду новых жильцов и туристов, обдумывали ужасное: что, если эти клятые репоголовые защитники природы всю дорогу были правы? Если Эверглейдс высохнет или падет под натиском загрязнения, то же самое произойдет с широким водоносным горизонтом, который снабжает питьевой водой все побережье от Палм-Бич до Кис. Рост захлебнется, и грязные деньги испарятся быстрее, чем вода на сковородке.

Этот апокалиптический сценарий выложили на стол перед флоридскими политиками, и со временем даже самые отпетые взяточники стали превозносить Эверглейдс как национальное достояние, которое необходимо сохранить любой ценой. Чиновники, которые десятилетиями подстрекали к разрушению болот, ныне толкали трепетные речи, оплакивая их гибель. Во время избирательных кампаний они ухитрялись бесстыдно попасться фотографам в процессе гребли на каяке вокруг Восточного мыса или похода в Акулью долину, с непременными сонными аллигаторами и белоснежными цаплями на заднем плане. Спасение Эверглейдс стало лакомым кусочком, за который ухватились обе политические партии, и избиратели жадно заглотили наживку.

К сожалению, спасать оказалось особо нечего. Девяносто процентов первоначальной территории болот уже были разработаны, превращены в сельскохозяйственные угодья или еще как-нибудь изуродованы. Не тронули только национальный парк, чистота вод которого вызывала сомнения. Тем не менее в конце девяностых Конгресс США и Законодательное собрание Флориды выделили поражающие воображение восемь миллиардов долларов на восстановление естественного и незагрязненного потока легендарной реки. Многие достойные и благонамеренные люди полагали это своим моральным долгом.

Но были и такие, как Сэмюэл Джонсон Хаммернат, чей единственный интерес в сохранении Эверглейдс состоял в том, чтобы его тринадцать тысяч акров капусты, латука, сладкой кукурузы, томатов, редиски, эскариоля и петрушки не остались без источника дешевого и неограниченного орошения во веки веков. О находящейся в опасности дикой природе Ред Хаммернат заботился немногим меньше, чем о сломленных душах, которые за мизерную плату пахали на его полях, прикованные к ним мнимыми долгами, которые навязали безжалостные бригадиры. Что до загрязнения, то Ред Хаммернат намеревался и дальше использовать безбрежные болота в качестве уборной, и к черту закон. Он был практичным парнем, пристально наблюдал, как развивается бюрократия проекта восстановления Эверглейдс, и принял меры, чтобы сохранить свои позиции. Восемь миллиардов долларов — нехилая куча бабок, и Ред Хаммернат подсчитал, что не меньше трети урвут лоббисты, юристы, консультанты и спекулянты, находящиеся под покровительством у тех политиканов, что поближе к кормушке. Остальные деньги будут потрачены более или менее серьезно, если и не разумно, десятками муниципальных, штатных и федеральных агентств, и те редко будут пересекаться.

Среди них особенно важен был отдел контроля за использованием водных ресурсов Южной Флориды, который набирал полевых биологов для выявления вредных веществ в стоке ферм. Это узкая задача относилась к числу тех, которые теоретически могли осложнить жизнь Реда Хаммерната.

Членов совета отдела без труда назначил губернатор, на чью кампанию по переизбранию Ред Хаммернат пожертвовал большие суммы и свой личный самолет. Поэтому Ред Хаммернат ничуть не удивился, что его телефонный звонок в совет приняли так радушно, а рекомендованного им блестящего молодого человека тут же взяли на должность.

После этого он легко устроил биолога-новичка на тот самый участок забора проб воды, где располагались некие большие овощные фермы.

На бумаге доктор Чаз Перроне казался подлинным.

Ред Хаммернат внедрил своего «крота».

— Хорошо, что вы чем-то заняты, — сказал Карл Ролвааг.

Чаз Перроне стоически кивнул.

— Ваша начальница сказала, что разрешила вам отдыхать целую неделю или даже больше, если понадобится.

— Вы разговаривали с Мартой? — нахмурился Чаз. — Зачем?

— Таков порядок, — пожал плечами детектив. — В общем, она сказала, вы настояли на том, чтобы вернуться к работе, а я ответил, что, может, это скажется на вас благотворно.

— Ну а что я, по-вашему, должен делать — болтаться целыми днями по дому и отчаянно страдать? Нет уж, спасибо.

Они стояли в кухне, у Чаза в руках «Будвайзер», Ролвааг потягивал «Спрайт». Детектив возник в дверях через пять минут после того, как Чаз вернулся с работы.

— Я правда выдохся, — в третий раз произнес Чаз.

— Да, сегодня ужасно жарко. — Ролвааг видел в новостях, что города-близнецы замело снегом, хотя уже начало весны, а он тут сидит во Флориде с включенным кондиционером. Просто поразительно. — Марта рассказала, чем вы занимаетесь на работе, — продолжал он, — это очень интересно. Должно быть, вы постоянно натыкаетесь на змей.

— Ну, я на них скорее наезжаю, — не удержался и сострил Чаз. — Послушайте, я не хочу грубить, но я очень, очень устал.

— Конечно. Я понимаю. — Детектив допил лимонад и поднял пустую бутылку. — Вы их сдаете?

Чаз махнул в сторону мусорного ведра.

— Господь рассортирует, — сказал он.

Ролвааг поставил бутылку на стойку.

— Хотелось бы прояснить еще один вопрос о той ночи на «Герцогине солнца».

— Знаете, кого вы мне напоминаете? Полицейского из сериала, Коломбо. У него тоже никогда не кончаются вопросы, — сказал Чаз. — Спорим, это было ваше любимое шоу?

— Если честно, я его никогда не смотрел.

— Наверняка я не первый, кто сказал, что вы похожи на Коломбо. Не внешне, а потому что никак не можете закончить. Это скорее комплимент.

— Когда его показывают? — спросил Ролвааг. — Я бы посмотрел.

Чаз покачал головой. Что за безнадежный кретин!

— Его уже сто лет не показывают. Ладно, так о чем вы хотели спросить?

Детектив с явным облегчением вернулся к делу:

— Всего один вопрос, правда. Вы точно помните время, когда миссис Перроне покинула каюту?

У Чаза от замешательства скрутило кишки.

— Половина четвертого утра, я же говорил. Я помню, что посмотрел на часы.

— А не могли ваши часы сбиться? — невыносимо ровно спросил Ролвааг. — Я потому спрашиваю, что мы нашли некие улики, которые указывают, что ваша жена упала в воду на несколько часов раньше, чем вы утверждаете. — Детектив прислонился к кухонной стойке, непринужденно, руки в карманах.

— Это невозможно, — сказал Чаз.

— Я уверен, есть какое-то объяснение.

— Что за улики?

Ролвааг виновато поморщился:

— Боюсь, я не могу это с вами обсуждать.

В его рабочем столе в участке лежало заключение, подтверждающее, что кусочки ногтей, вынутые из тюка с марихуаной, принадлежали Джои Перроне.

— Речь идет о моей жене, — возмутился Чаз, — и вы говорите, что не можете мне рассказать? — Он почувствовал, как краснеют щеки, но оно и к лучшему: ему полагается злиться. — Вы нашли ее тело или нет? Черт побери, есть же у меня право знать!

— Нет, сэр, тела мы не обнаружили, — произнес Ролвааг. — Это я могу вам сказать. И даже части тела.

— А что тогда?

Чаз усиленно напрягал мозги. У Джои не было сумочки, а значит, какой-нибудь обрывок одежды вынесло на берег, и место не совпало с компьютерной моделью маршрута, по которому тело должно было плыть, несомое течениями и ветрами той ночи.

— Вы поэтому взяли образец ДНК? — требовательно спросил Чаз.

— Расследование не закончено. Некоторые его аспекты должны какое-то время храниться в тайне, — сказал Ролвааг. — Мне очень жаль, Чаз.

Детектив впервые назвал Чарльза Перроне уменьшительным именем, и это внезапное запанибратство лишь подстегнуло тревогу Чаза. Он насмотрелся сериалов про убийства и знал: если копы начинают вести себя так, будто эти мудаки — твои дружки, значит, у тебя серьезные проблемы.

— Я потерял жену, а вы мне загадки загадываете. — Чаз изобразил боль и разочарование. — Если вы думаете, что я вру, так прямо и скажите.

— Я думаю, что людям свойственно ошибаться.

— Не в этот раз.

— Но вы же выпили довольно много вина той ночью, вы сами сказали. Это неважно влияет на память, — возразил Ролвааг.

Чаз открутил крышечку с очередного пива и начал медленно пить, выжидая, пока смятение уляжется. А ведь детектив сам невольно подсказал ему выход из положения. Береговая охрана прекратила поиски Джои, так какой смысл спорить, когда именно она упала за борт? Если от нее что-нибудь и осталось — а это весьма сомнительно после четырех дней в море, — не очень существенно, как далеко на юге найдут ее тело. Можно все свалить на акул или на других глубоководных падальщиков: мол, это они вынесли останки за пределы области поиска.

Чаз повесил голову:

— Я здорово напился, это верно. Может, я и правда время перепутал. Или, может, неправильно рассмотрел. — Для пущего эффекта он постучал по стеклу недорогих «Тай-мекс», которые надевал только в те дни, когда приходилось брать пробы в Эверглейдс.

Лицо Ролваага, как обычно, осталось непроницаемо.

— Два возможных объяснения, — произнес детектив. — Есть над чем подумать. Спасибо за шипучку.

— За что? — рассмеялся Чаз.

— За лимонад, — пояснил Ролвааг. — Кстати, кто-то следит за вашим домом — здоровенный волосатый детина в минивэне. Машина припаркована на углу, номер принадлежит прокатному агентству.

— Правда?

«Погоди, вот скажу Реду», — подумал Чаз.

— Что вы об этом думаете?

Чаз высунул голову из двери и посмотрел дальше по улице.

— Ни малейшего понятия не имею, что это за парень, — солгал он. — Откуда вы узнали, что он наблюдает за мной?

— Так, гадал наобум, — улыбнулся Ролвааг. — У вас есть моя карточка. Позвоните, если что понадобится.

— Хорошо, — пообещал Чаз. Когда рак на горе свистнет.

Он стоял у эркера и смотрел, как уезжает назойливый детектив. Когда зазвонил телефон в гостиной, Чаз едва не выдернул его из стены.

«Да что ж это такое творится? — мрачно думал он. — Я ведь уже должен быть в шоколаде. Развязаться. Кадрить девок… Вместо этого долбаный коп за мной шпионит, какой-то садист-извращенец забрался в мой дом и переворошил вещи Джои, а теперь еще приходится разбираться с амбалом-охранником, которого Ред нарыл в какой-то вонючей дыре».

Когда Чаз снял трубку, на другом конце провода был некто Тул.

— Парень, который тока ушел?

— А что с ним? — спросил Чаз.

— Хошь, за ним пойду?

— И что?

— Ну не знаю, — хрюкнул Тул. — Порву ему селезенку.

— Это коп, — вздохнул Чаз.

— Да, и чё?

«Невероятно», — подумал Чаз.

— Оставь его, пожалуйста, в покое.

— Дело твое, — сказал Тул. — Слушай, мне бы посрать. С тобой ничё не случится?

— Как-нибудь справлюсь.

Чаз разделся и двадцать минут простоял под горячим душем. Он не смог найти ни одной ошибки в своем плане, ни единого неверного хода, как ни старался.

Преступление было идеальным. Это остальной мир чего-то портачит.

— Я солгала, — призналась Джои Перроне.

Это было после того, как она целый день ничего не делала — плавала, загорала и увлеченно читала книжку Джона Д. Макдоналда, которую нашла у Мика Странахэна в коробке с инструментами.

— Я тебе солгала, — повторила она.

Странахэн не поднял глаз. Он плоской стороной ложки ломал каменным крабам клешни. Весь секрет — в запястье, объяснил он. Осколки панцирей шрапнелью разлетались во все стороны.

— О чем солгала? — спросил он.

— О том, что ничего не трогала в доме, когда вернулась пописать. В коридоре, в чулане лежали фотографии.

— Свадебные, да?

— Свадьба, медовый месяц, отпуска. Все фотографии, где мы с Чазом вместе, — отозвалась Джои, — в лучшие времена.

— Почему они были в чулане?

— Потому что этот подлец содрал их со стен, — сказала она, — может, уже через пять минут после того, как вернулся из круиза. Наверное, не в силах был смотреть мне в лицо.

Странахэн смахнул оранжевый ошметок краба с ее щеки.

— И что ты сделала?

Джои отвернулась.

— Еще стакан вина, сэр, будьте любезны.

— Что ты сделала с фотографиями?

— Не со всеми. Только с одной, — ответила она. — Просто вытащила ее из рамки и засунула ему под подушку.

— О боже, — сказал Странахэн.

— Но сначала взяла маникюрные ножницы…

— И вырезала свое лицо.

— Как ты узнал? — заморгала Джои.

— Без комментариев.

— Жена или подружка?

— Супруга номер три, если память не подводит, — сказал он.

— В следующий раз постараюсь быть пооригинальнее, — вздохнула она.

Они поели в доме, Сель клянчил подачки из-за двери. Странахэн сидел тихо, и Джои забеспокоилась, что переборщила и теперь весь их план пойдет к черту, каков бы он ни был.

Она твердо поставила бокал на стол:

— Если хочешь на меня накричать за то, что я порезала фотографию, можешь начинать. Только не забудь, что это был мой дом. Это мои вещи он выбросил на помойку.

— В Тампе не было дорожных аварий с участием Чаза и пьяного водителя, — сказал Странахэн.

— Откуда ты знаешь?

— Выяснил в дорожном патруле. Иска тоже не было, — продолжил он, — согласно архивам суда. И, разумеется, никаких крупных выплат.

— Значит, не было никакой заначки, — тихо сказала Джои.

— Похоже на то. Хочешь узнать наш план?

— Конечно, если он меня развеселит.

— Мы твоего мужа будем шантажировать, — сказал Странахэн.

— Ясно.

— На самом деле мы просто заставим его думать, будто его шантажируют. — Странахэн обмакнул здоровенную клешню в чашку с топленым маслом.

— Кто шантажирует? — спросила Джои.

— Тот, кто знает, что Чаз тебя убил. — Странахэн улыбнулся и откусил от краба. — Само собой, нам этого кого-то надо придумать.

Джои понравилось, хотя до нее еще не совсем дошло.

— Мы его запутаем, — объяснил Странахэн. — Чаз, вероятно, считает, что в его доме хозяйничает какой-то загадочный незваный гость. Ты же, наверное, не хочешь, чтобы он понял, что это ты — не сейчас, да?

Она энергично закивала.

— Не обижайся, — сказал Странахэн, — но эти твои остроумные намеки — платье в шкафу, помада в ванной, фотография под подушкой — это все типичные поступки брошенной жены. Еще немного, и он сообразит.

— Да, ты прав.

— Поэтому надо его убедить, что голову ему морочит кто-то другой.

— Может, тот, кто видел, как он спихнул меня за борт?

— Вот это другое дело.

— Тайный свидетель, которого одолела алчность, — оживилась Джои. — Супер. Но кто, Мик? И как этот воображаемый некто разыскал Чаза? Погоди минутку, и как он попал в дом, если у него нет ключа?

— Эй, не торопись, — посоветовал Странахэн. — У меня есть идея, как все устроить.

— Не сомневаюсь. — Джои Перроне ощутила небывалый подъем духа — и дело было не только в вине.

— Но для начала было бы неплохо все-таки узнать, почему Чаз хотел тебя убить, — сказал Странахэн. — Получим возможность для творческого шантажа.

Джои беспомощно пожала плечами:

— Я только об этом и думаю, день и ночь.

— Не волнуйся. Мы все выясним, — пообещал он и подмигнул. — Пожалуй, выйдет забавно.

Чаз нашел фотографию под подушкой только в ночь со вторника на среду, поскольку ночь с понедельника на вторник провел у Рикки, занимаясь сексуальным самолечением. Финальный облом в ванне он списал на отголоски ауры Джои, но и отъезд из их общего дома проблемы не решил. Даже в надушенной жасмином Риккиной спальне Чаз не мог выбросить из головы облегающее черное платье мертвой жены или развратные воспоминания, этим платьем навеянные.

Рикка трудилась над ним умело, как скульптор, но результаты были неудовлетворительны. Впервые за все время их связи — да любой связи — Чаз услышал это самое бессмысленное и кошмарное из утешений:

— Не волнуйся, милый, со всеми случается.

В ужасе он потащил Рикку в ближайший музыкальный магазин и купил диск лучших хитов Джорджа Торогуда — без толку. Даже цифровой ремастеринг «Испорчен до мозга костей» не вернул Чазовой кости ее обычной испорченности. Призрак неудачи следовал за ним весь следующий день, пока Чаз мотался туда-сюда по дамбам Эверглейдс. Призрак тяготел над ним, даже когда он вернулся домой, но визит Ролваага ненадолго отвлек его внимание, хоть и измотал нервы.

Заваливаясь вечером в постель, Чаз был эмоционально не готов к очередному замогильному потрясению. Он уставился на фотографию и рассеянно потыкал пальцем в дырку, вырезанную на месте хорошенького личика его жены.

Ослепительно ярко он вспомнил, где и когда был сделан снимок — в канун прошлого Нового года на лыжной базе в Стимбот-Спрингс. Они с Джои только что вышли из номера после семидесяти семи минут впечатляюще бурного секса. То был единственный раз, когда Чаз устал раньше жены и, запыхавшись, попросил тайм-аут, сложив руки буквой «Т» на манер футбольного защитника. Он и Джои еще смеялись над этим, протягивая камеру бармену.

Теперь Чазу, сгорбившемуся над фотографией, полагалось размышлять, кто достал ее из чулана и буквально обезличил. Когда произошла эта злобная выходка и как злоумышленник проник в дом, не разбив окно и не выломав косяк. Полагалось спросить огромного волосатого охранника, Редова головореза, не болтались ли по соседству какие-нибудь подозрительные личности.

Но Чарльз Регис Перроне думал о той ночи в Колорадо, всего четыре месяца назад, вновь переживая все эротические подробности того, как женщина, которую он однажды нежно назвал «моя чудовищная блондинка», вывернула его наизнанку. Скоро Чаза поприветствовала внушительная эрекция, и в припадке беспочвенного оптимизма он помчался в ванную. Там он яростно, с перекошенным красным лицом, дрочил, пока его кулаки один за другим не свело судорогой. Облегчения не предвиделось.

Чаз посмотрел вниз и выругался. «Мой член никогда не был верен Джои, пока она была жива, — подумал он, — так с какой стати сейчас?» Тяжело осознать, что какими бы крошечными зачатками совести он ни обладал, они способны заявить о себе столь унизительным образом.

— Я не хотел ее убивать! — заорал он своему натертому и съежившемуся мучителю. — Она не оставила мне выбора!

Чаз порвал фотографию в клочки и выбросил в унитаз. Проверив все двери и окна, он сожрал полдюжины подушечек маалокса и рухнул на диван в гостиной. Завтра он поменяет все замки и позвонит, чтобы починили сигнализацию, и уберет драгоценности Джои в свой личный сейф в банке. После этого он еще раз обыщет дом, чтобы от его покойной супруги не осталось ничего, ни одной блондинистой реснички, которая могла бы возбудить его против воли.

А потом, на обратном пути со свалки, он заедет в «Уолмарт» и купит пушку.

— Травяного чая у тебя, разумеется, нет.

— Могу предложить разве что кофе, — сказал Карл Ролвааг.

— Отрава, — нахмурилась Роза Джуэлл. — Нет уж, спасибо.

Эта сорокалетняя особа была дерзко привлекательна. Полицейский участок притих, когда она вошла — белый хлопковый пуловер, тесные вытертые джинсы, высокие каблуки. Таких убойно-ярких блондинок не водится даже в Миннесоте, стране блондинок. Даже Ролвааг слегка занервничал.

— Я — лучшая подруга Джои. Была лучшей подругой Джои, — сообщила Роза, — и я просто хочу, чтоб вы знали: она никогда, ни за что не покончила бы с собой. Если у вас такая гипотеза.

— Для гипотез еще рановато, — сказал Ролвааг. Неправда: он был уверен, что Чарльз Перроне столкнул жену за борт «Герцогини солнца». И еще он был уверен, что ничего не докажет без трупа, улик или свидетелей.

Капитан Галло сказал, что ногти миссис Перроне в тюке марихуаны — это довольно интересно, однако доказывает, что она выжила после падения в воду, а не что ее столкнули. Довольно подозрительно, согласился Галло, что муж неправильно назвал время, когда Джои покинула каюту, но обвинения из-за такого не выдвинешь.

— Кроме того, она не нажиралась и не падала с корабля, — продолжала Роза. — Я читала в газете про вино, которое она якобы выпила — что за бред! Я никогда не видела Джои пьяной, даже слегка. Ни разу после того случая с машиной.

— Каким был ее брак?

— Чаз Перроне — совершеннейший кобель. Изменял ей со всем городом.

— А с вами пытался? — поражаясь собственному нахальству, спросил Ролвааг. Может, Розина прямота заразна.

Роза улыбнулась и закинула ногу на ногу так, что детектив ощутил себя неуклюжим подростком.

— Если бы Чаз хоть раз ко мне прикоснулся, — медоточиво промурлыкала она, — я бы его порвала на тряпочки. Нет, я с ним даже ни разу не встречалась.

С предвзятой точки зрения капитана, молва о многочисленных супружеских изменах не делала Чарльза Перроне автоматически подозреваемым в убийстве. Через три недели Ролвааг вернется в Миннесоту, и его пугало, что последнее флоридское расследование окончится неудачей — хладнокровный убийца избежит правосудия. Капитан дал понять, что считает дело Перроне тупиком и больше не выделит на него ни времени, ни людей.

Ролвааг часто воображал себе миссис Перроне: одна-одинешенька посреди океана, так яростно вцепилась в плывущий тюк, что ногти ломаются один за другим. Видение стало еще детальнее и навязчивее, когда Чаз Перроне принес в полицию и береговую охрану фотографии своей жены. Снимали на каком-то пляже, с Джои Перроне стекала вода. Муж прощелкал нездоровую иронию, а детектив заметил и теперь мог вообразить жертву Чаза — светлые волосы зализаны назад, на щеках серебрятся капли воды, — какой она, должно быть, вынырнула после долгого душераздирающего падения.

Минус улыбка. Джои Перроне не стала бы улыбаться после того, как муж выбросил ее за борт.

— Как вы думаете, что произошло в круизе, мисс Джуэлл? — спросил Ролвааг.

— Я знаю, чего не происходило. Моя подруга не прыгала и не падала. — Роза встала и закинула на плечо ремешок сумочки. — Я просто хотела, чтобы кто-то об этом узнал, только и всего. Чтобы вы подшили это к делу.

— Мы так и сделаем. Обещаю. — Роза коснулась его руки.

— Пожалуйста, не сдавайтесь, — попросила она, — ради Джои.

У Ролваага не хватило духу ответить, что прижать Чарльза Перроне к ногтю можно только чудом.

По пути домой детектив заехал в библиотеку почитать про Эверглейдс. Странно, что человек, который питает столь явное отвращение к природе, стал изучать биологию, а потом нашел работу на мокром, кишащем жизнью болоте. Перроне даже не знал, куда течет Гольфстрим, и это вызывало некие сомнения в его познаниях. Идеалы его не менее подозрительны и грязны. В особенности Ролваага встревожила обмолвка Перроне насчет змей, на которых он наезжает на своем вонючем внедорожнике, а также беспечность, с которой Чаз отказался сдать в переработку бутылку из-под лимонада. И это человек, который заботится о судьбах планеты?

Как странно, что Чаз Перроне посвятил свою карьеру изучению органической жизни, хотя никакая жизнь, кроме собственной, его, похоже, не интересует. Но если разгадка — в печальной и запутанной судьбе Эверглейдс, то Ролвааг ее не нашел. Связь Перроне с этой негостеприимной дикой местностью оставалась тайной, а время истекало.

Возвращаясь домой, Ролвааг вспоминал свой неудачный брак, но так и не смог вообразить сценарий, в котором было бы возможно убийство. Правда, этим упражнениям мешала генетика: норвежцы — настоящие меланхолики, им незнакомы вулканы эмоций, которыми обычно сопровождаются бытовые убийства. С другой стороны, обычно Ролвааг не понимал преступников, которых отправлял за решетку, вне зависимости от рода преступлений. Застрелить уличного продавца мороженого из-за тридцати четырех баксов с мелочью было для него не постижимее, чем выбросить хорошенькую (и, по всем отзывам, верную) супругу за борт круизного лайнера.

Почему Перроне это сделал? Не из-за денег — не было ни выплат по страховке, ни наследства, вообще никакого куша. И не из-за любви — если Чаз хотел бросить жену и сбежать с одной из подружек, развестись было бы относительно просто и безболезненно. При разводах по взаимному согласию к недолгим бездетным бракам во Флориде относились формально. Более того, учитывая большое личное состояние миссис Перроне, она вряд ли потребовала бы алименты.

«Галло прав, — подумал Ролвааг. — Мотива нет и в помине».

Дома он увидел, что под дверь подсунута газетная вырезка. Заметка о мужчине из Сент-Луиса: его задушил, а потом практически сожрал гигантский ручной питон, которого он несколько месяцев по дурости забывал кормить. Отвратительное змеиное пиршество прервал обеспокоенный сосед, который помчался на помощь. Приехали фельдшеры, вооруженные «челюстями жизни»[26], и освободили неизящно растянутое тело жертвы, в процессе прикончив сытую рептилию. Над заголовком — фиолетовыми чернилами, знакомыми паучьими каракулями — было приписано: «Это случится с тобой!»

Ролвааг хихикнул и подумал: «Два человека порадуются моей смерти: Чаз Перроне и Нелли Шульман».

Две змеи детектива сплелись клубком в большом стеклянном террариуме в углу гостиной. Они были не снежно-белые, как альбиносы, а кремовые с экзотическими оранжевыми отметинами на спине. На воле их неестественная яркость стала бы фатальной, но в квартире Ролваага питоны были в безопасности. Впрочем, благодарности они не выказывали, да и вообще редко шевелились, разве что когда ели или переползали на солнышко. Но Ролваагу все равно нравилось за ними наблюдать. Только такое ничтожество, как Перроне, мог преднамеренно убить столь древнее и совершенное существо, и это взбесило Ролваага — к его собственному изумлению.

Он сунул замороженную лазанью в духовку и рылся в портфеле, пока не нашел нужный обрывок бумаги. Он позвонил в офис агентства «Херц» в Бока-Ратон и представился помощнику ночного менеджера, который был исключительно рад сотрудничать. Повесив трубку, Ролвааг уже знал имя волосатого громилы, что следил за домом Перроне, а также название компании, которая платила за аренду минивэна.

«Помидорная биржа Реда», чтобы это ни значило.

Джои Перроне трясла спящего Странахэна:

— Мик, я сейчас кое о чем подумала!

Он сел на диване и протер глаза:

— Время?

— Пять сорок пять.

— Надеюсь, оно того стоит. — Он потянулся к лампе, но Джои схватила его за руку.

— Я не одета, — сказала она.

Даже без света в доме не было совсем темно. Джои явилась в белой футболке и трусиках-бикини, вид которых несколько смягчил Странахэна.

— Рассказывай, что ты вспомнила.

— Мы с Чазом поссорились пару месяцев назад. Я собиралась слетать на свадьбу в Лос-Анджелес, но в аэропорту была ужасная погода, я развернулась и поехала домой. Я летаю на самолетах, только если в небе ни облачка.

Джои рассказала, что обнаружила Чаза в столовой — он заполнял какую-то таблицу.

— Я заглянула ему через плечо и спросила: «И как ты все это помнишь?» Потому что он не заглядывал ни в какие заметки, просто писал числа, одно за другими. Типа: «Ух ты, как ты все это помнишь?» Абсолютно невинно и дружелюбно — а он натурально взвился. Совсем рехнулся.

— Ты только это и сказала?

— В том-то и дело. А он сразу давай вопить, топать ногами, махать руками. Мол, перестань за мной шпионить и не лезь не в свое дело. Совсем как в тот день, когда я спросила про новый «хаммер», только в этот раз он меня еще и на «п» обозвал. И тогда я его сбила с ног.

— Великолепно.

— Правым хуком в челюсть. Чаз довольно хилый.

— Итак, ты видела, что он взбеленился из-за таблиц. Ты знаешь, что означали числа?

— Он мне не говорил. Но он по работе измеряет содержание разной дряни в воде, вроде загрязнения, — сказала Джои. — Думаю, это как-то связано.

— Ты ему правда врезала? — спросил Странахэн.

— Может, зря. Может, из-за этого все и случилось, Мик.

— Что случилось? Он решил тебя убить?

— Может, его самолюбие не вынесло удара.

Странахэн посоветовал не путать высокомерие с гордостью.

— Такие, как Чаз, легко оживляют самолюбие с помощью правой руки.

— Но все равно, он так никогда не психовал, — сказала Джои.

— Это важно. Хорошо, что рассказала.

— Слушай, это что, настоящие «Фрут оф зе лум»? — Она протянула руку и ущипнула его за резинку трусов.

Странахэн прикрыл чресла подушкой. Миссис Перроне явно преодолевает свою застенчивость.

— Солнце почти встало, — сообщила она. — Может, поплаваем?

— Ха-ха.

— Три раза вокруг острова. Давай, я серьезно.

— Ты же вроде боишься акул, — сказал он.

— Нет, если нас в воде двое.

— Причем один из нас стар и медленно плавает. Усек.

— Слабак, — сказала Джои.

— Что?

Но она уже убежала, босиком, в нижнем белье. Странахэн услышал стук двери, потом всплеск. Когда он добрался до пристани, ему ничего не оставалось, кроме как нырнуть и догонять. Сель недоуменно наблюдал за ними, но преследовать не пытался.

Наполовину обогнув остров, Джои сказала:

— Для чудака ты в чертовски хорошей форме.

Странахэн перестал грести и завис на месте.

— Что случилось? — крикнула она.

Он зловеще указал ей за спину. Три серых плавника рассекали волны. Джои завизжала и бросилась назад, прямо в объятия Мика.

— Не бей меня, — прошептал он через пару секунд, — но это всего лишь дельфины.

Она медленно выдохнула, смаргивая соль.

— Так вот как ты получаешь адреналин, — сказала она.

— Я совершенно безвреден. Кого хочешь спроси.

Дельфины удалились, и Странахэн потерял их из виду в солнечном сиянии. Как ни странно, Джои не расцепляла рук.

— Это было круто, — признала она. — Лучше, чем в океанариуме.

— Я их часто вижу, они тут играют. Ну что, продолжим?

— Что именно? Плавать или тискаться?

— Я не тискаюсь, — возмутился Странахэн, — я пытаюсь удержать нас на плаву.

— Ты держишь меня за задницу.

— Технически говоря, это бедро, и за него проще всего ухватиться.

— Прекрасно, — сказала она. — Как по-твоему, сколько я вешу?

— На такие вопросы я не отвечаю даже под дулом пистолета. — Он нырнул, высвободившись из ее объятий, и оттолкнул ее.

— Сто тридцать один фунт, — заявила Джои, выжимая воду из волос. — Правда, я высокая. Почти пять футов десять дюймов.

— Ты великолепно выглядишь, — сказал он. — Поэтому заткнись, и поплыли дальше. Это же была твоя гениальная идея.

Через сорок пять минут они уже высохли и оделись. Он пек вафли, она варила кофе, а пес лаял на лодку с рыбаками, которая плыла мимо острова.

— Расскажи про шантаж, — попросила Джои.

— О, хорошо, что напомнила.

Он вышел и через минуту вернулся в кухню с сотовым телефоном. Протянул его Джои:

— Позвони домой.

— Ни за что!

— Ты не будешь с ним разговаривать. Просто набери номер и отдай трубку мне.

— У него определитель. Он увидит твое имя, — предупредила Джои.

— Тогда сначала набери *67, чтобы он его не увидел.

— Мик, что ты ему скажешь?

— Набери номер, пожалуйста.

— Есть, сэр, хорошо, сэр.

Странахэн прижал трубку плечом, присматривая за вафлями. Он заговорил таким театральным голосом, что Джои еле подавила смешок.

— Это Чарльз Перроне? Чаз, мы пока не знаем друг друга, но скоро ты мне передашь невероятную сумму денег… Нет, я не с кабельного ТВ. Я — человек, который видел, как ты столкнул свою красотку жену с «Герцогини солнца» в прошлую пятницу вечером… Именно так. В одиннадцать часов, если быть точным, еще дождик моросил. Ты схватил ее за лодыжки и перекинул за борт. Чаз, ты меня слышишь? Эй, Ча-аз?

Когда Мик повесил трубку, Джои зааплодировала:

— Это ты Чарлтона Хестона[27] изображал, да? Мы в колледже как-то раз обкурились и всю ночь смотрели подряд «Десять заповедей» и «Планету обезьян».

— Кажется, я подпортил твоему мужу утро, — сказал Странахэн.

— Что он сказал?

— Сначала подумал, что я пытаюсь ему продать платное кабельное ТВ. Потом заявил, что я какой-то Ролвад или Ролваг и хочу сыграть с ним дрянную шутку. А под конец скорее просто булькал. Как будто отбеливателя наглотался.

— То, что ты сейчас сделал, — это законно? — спросила Джои.

— Может, и нет. Я поделюсь с отцом Рурком, когда в следующий раз отправлюсь на исповедь.

— Тебя это, кажется, развлекает.

— Чаз заслужил, чтоб ему пистон вставили.

— Короче, мне нравится твой стиль.

— А теперь напомни, пожалуйста, — сказал Странахэн, — почему ты вышла замуж за этого дрочилу.

Улыбка Джои испарилась.

— Ты никогда не поймешь.

— И это не мое дело, согласен.

— Нет, я объясню почему. Потому что три парня подряд бросили меня ради других, ясно? Потому что Чаз посылал мне розовую розу на длинном стебле каждый божий день после нашего первого свидания. Потому что он писал мне сентиментальные записки, и звонил именно тогда, когда обещал, и водил на романтические ужины. Я была одинока, а он в таких делах явно профи, — сказала Джои. — И я ответила «да», когда он во второй раз попросил меня выйти за него замуж, потому что, если честно, я не хотела, чтобы меня опять бросили. Между прочим, тема на редкость унизительная.

— Да боже мой, — сказал Странахэн, — ты не первая женщина, которую надули. Но потом-то, когда ты поняла, что это ошибка…

— Почему я не развелась? Мик, мы были женаты всего два года, — сказала она, — и не все было ужасно. Давай я попробую объяснить, чтоб получилось не совсем идиотски: Чаз был хорош в постели, и, признаться, это часто сводило на нет его менее выдающиеся качества.

— Прекрасно тебя понимаю, — отозвался Странахэн. — Черт, это же история моей жизни. — Он сгрузил ей на тарелку три вафли. — Несколько худших моих браков жили на тупой похоти и больше ни на чем. Ты голодна?

Джои кивнула.

— Я тоже, — признался Странахэн. — Кленовый сироп, масло или и то и другое?

— Всего и побольше.

— Умница.

Их прервал жалобный визг Селя. Странахэн выбежал на улицу, Джои за ним по пятам. Пес лежал на краю причала и тер лапой болезненную шишку на носу. Джои присела и уложила хнычущее животное к себе на колени.

В воде, футах в ста, обнаружилась лодка с четырьмя рыбаками — они хихикали, делая вид, будто заняты наживками. Странахэн увидел на причале кусок свинца размером с яйцо, медленно наклонился и подобрал.

— Что это? — спросила Джои.

— Двухунциевое грузило.

— Только не это.

— Эй, парни, — крикнул Странахэн, — вы это бросили в мою собаку?

Рыбаки переглянулись, пошептались, и наконец самый здоровый заверещал:

— Чертова тварь никак не затыкалась, брателло.

«Брателло? — подумал Странахэн. — Так вот с кем я имею дело».

— Гребите сюда, — приказал он. — Надо поговорить.

— Да пошел ты лесом! — заорал другой рыбак, уменьшенная копия первого. — И эта твоя puta[28] тоже! — Он демонстративно забросил удочку. Тяжелый желтый крючок не долетел до причала и с глухим «плонк» хлопнулся в воду.

— Пожалуйста, отведи Селя в дом, — сказал Странахэн Джои.

— Почему? Что ты собираешься делать?

— Иди давай.

— И не подумаю оставить тебя одного с этими дебилами.

— Я буду не один, — сказал он.

Странахэн насчитал три нарушения этикета, за которые рыбаки заслужили нагоняй. Во-первых, та небрежность, с какой они нарушили его уединение и подплыли так близко к острову. Во-вторых, их презренная атака на глупого зверя, который всего лишь делал свою работу. И в-третьих, их грубый выпад в адрес Джои Перроне, которая ничем их не спровоцировала.

Из кухонного окна Джои увидела, как лодка плывет к причалу, все четверо рыбаков поднялись в предвкушении драки. Странахэн на секунду исчез в сарае. Он вынырнул оттуда с предметом, который позднее определит как «ругер мини-14» — полуавтоматической винтовкой устрашающего калибра.

На лодке незваных гостей стоял мотор «Меркьюри», девять лошадиных сил, и Странахэн методично проделал в нем три дырки. Парни панически вскинули руки, капитулируя, и Джои слышала их всполошенные вопли даже через закрытые окна. Она не разобрала, как именно проинструктировал их Странахэн, но рыбаки упали на колени, перегнулись через планшир и начали грести руками. Похоже на многоножку, заплутавшую в унитазе.

Джои привязала Селя к ножке кухонного стола и поспешила наружу. Странахэн стоял с винтовкой на плече и наблюдал, как лодка, обезумев, тащится к материку.

— Так вот оно какое, твое ружье, — сказала Джои.

— Да, мэм.

— Я под впечатлением.

— Они тоже.

— То, что ты сейчас сделал, — это законно? — Мик Странахэн повернулся к ней:

— Прошу тебя, не задавай мне больше этот вопрос.

Тул вывернул ручку кондиционера на максимум, но в мини-вэне, кажется, все равно не меньше, блин, ста градусов. Кондиционер тоже американского производства — вот позорище, думал Тул. Это же Флорида, черт побери, так нечего сдавать напрокат машины с дрянными дешевыми кондиционерами.

Еще девяти утра нет, а с вспотевшего Тула слетели почти все фентаниловые пластыри. Чтобы остыть, он стащил с себя ботинки и комбинезон, потом выхлебал литр «Маунтин Дью», который прикупил в магазине при автозаправке. Повозившись с радио, он чудом засек приличную кантри-станцию. Шэнайа Твен[29] пела о том, как весело быть женщиной, хотя Тул не мог взять в толк, как это может быть правдой. Все знакомые женщины, начиная с его матери, казалось, вечно злились на весь мир. «Может, это только со мной так», — подумал Тул.

В половине десятого человек, которого он охранял, вышел из дома и поспешил к минивэну. Аккуратный и лоснящийся, если смотреть вблизи, и чертовски юный для вдовца, размышлял Тул. Поневоле задумаешься, что стряслось с его старушкой.

Чарльз Перроне помахал — мол, опусти окно.

— Кто-нибудь странный поблизости болтался?

— По мне, тут весь город до фига странный, — заявил Тул. — Никого тут не было, кому быть не положено.

— Уверен? Потому что, по-моему, они опять пробрались ко мне в дом.

— При мне — нет.

Чарльз Перроне выглядел так, словно всю ночь не спал.

— Кто-то изуродовал одну из моих любимых фотографий, — пожаловался он.

Тул глядел скептически.

— Хошь, поеду за тобой на работу, буду весь день на хвосте висеть, — предложил он. — На всяк пожарный.

Чарльз Перроне сказал, что не собирается на работу.

— Почему ты голый? — спросил он.

— Тут в машине — как у слона в жопе, только жарче. Слушь, Ред грит, ты доктор.

Это Чарльзу Перроне польстило.

— Верно.

Тул развернул свою огромную тушу и продемонстрировал два последних пластыря на спине.

— Можь мне еще таких добыть? — спросил он.

Похоже, влажная гора плоти выбила доктора из колеи.

— Наклейки, — сказал Тул. — Лекарства.

— Я знаю, но…

— Называется «Дураджезик». Можь выписать рецепт?

— Боюсь, что нет, — сказал Чарльз Перроне.

— Очень сильно болит потому что, — объяснил Тул. — У меня, понимаешь, пуля застряла прямо в жопе — я серьезно.

Чарльз Перроне побелел и отпрянул:

— Извини. Я не выписываю рецептов.

— Погодь.

— Я не такой доктор, — Он повернулся и зашагал к дому, едва не побежал.

— Крякалка безмозглая, — проворчал Тул, — даже рецепты выписывать не умеет.

Через два дома дальше по улице вышла женщина средних лет в желтом льняном платье с двумя крошечными зверушками на поводках. Тул догадался, что это собаки, хотя раньше никогда таких не видал. Круглые морщинистые морды сплюснуты, будто псы на полном ходу влетели в цементовоз. У хозяйки лицо было довольно жуткое, блестящее и натянутое, как карнавальная маска, которая ей мала. Тул имел шанс рассмотреть хозяйку вблизи, пока та прогуливала странных псов со сплюснутыми мордами по дорожке. Женщина, видимо, не разглядела его в минивэне, поскольку равнодушно позволила своим тварям пометить правое переднее колесо автомобиля вдоль и поперек.

Тул отреагировал моментально: выбил пассажирское окно, осколками засыпав женщине сандалии. Она заблеяла от ужаса, когда он высунул голову и в самых грубых выражениях потребовал, чтобы она всё, к чертям собачьим, вытерла.

— Что? — Она отдернула псов от фургона и подхватила их на руки. — Да кто вы вообще такой, мистер?

— Сукисын, который твоих щенят через жопу надвое порвет, если не вычистишь их ссаки с мово колеса.

Он приоткрыл дверь, и женщина увидела все, что ей было нужно. Миг спустя она уже стояла на коленях и пачкой розовых бумажных платочков яростно терла мокрое колесо, а ее питомцы хныкали и тявкали рядом.

Когда она закончила, Тул сказал:

— Не слышу звинений.

Женщина злобно хмыкнула, ее щеки покраснели, но лицо так и не изменилось. Кожа от лба до подбородка была такой тугой и блестящей, что Тул задумался, не треснет ли она, как подгнившее манго.

— Пшла вон, — сказал он, и она немедленно ретировалась, шлепая сандалиями. Псы с мордами-гармошками едва за ней поспевали.

Через несколько минут вернулся доктор.

— Что ты сделал с миссис Рагузо? — вопросил он.

— Ее чертовы шавки нассали на мое колесо! — запротестовал Тул. — А я-то думал, шикарный район, типа, «высший класс». Черт, да я живу в трейлере, но мои бы псы никому бы на машину не ссали — я б не дал.

— Лучше убирайся отсюда, — сказал Чарльз Перроне. — Кармен Рагузо сейчас наверняка звонит в полицию.

— Чё это? Она первая начала.

— Ты тряс перед нею мудями! Я из гостиной видел. — Чарльз Перроне завелся будь здоров. — Я больше не хочу общаться с копами, понял? А ну вали давай, пока она не записала твой номер.

— А кто ж будет за твоим домом следить?

— Езжай себе, — сказал Чарльз Перроне, — пока не позвонит мистер Хаммернат. Он скажет, что делать дальше.

— Блин, — сказал Тул и дал задний ход. На углу он развернул минивэн и рванул к выходу из «Дюн восточного Бока, ступень II». Сотовый зазвонил через час с гаком, но к тому времени Тул на заросшей линии безопасности автострады насчитал аж два памятника жертвам автокатастроф Сограсс. Цветы сгнили в клочья, но сами кресты как новенькие. Когда позвонил Ред Хаммернат, настроение Тула уже изрядно улучшилось.

— Секрет работы телохранителем в том, — сказал Ред, — что надо быть тише воды ниже травы.

— Я в этом ваще не спец.

— Ладно. Сочиним другой план.

— Можно я пока минивэн на чё-нибудь поменяю? — спросил Тул.

— Да ради бога.

— Достань чё-нибудь с нормальным кондиционером.

— Легко.

— Кстати, твой парень — недоделанный какой-то доктор.

— Не смей никому об этом говорить, — хмыкнул Ред Хаммернат.

Мик Странахэн и Джои Перроне удивились, увидев желтый внедорожник в половине одиннадцатого утра.

— Угадай, кто взял больничный? — сказала Джои.

Странахэн поставил «сабурбан» на дорожке у дома беглых телепродавцов, как и в прошлый раз. Через несколько секунд на улицу вывернул грузовой автофургон — подъехал к дому Перроне, затормозил, попятился и остановился рядом с «хаммером». Красными буквами на боках фургона значилось: «СОЛНЕЧНЫЙ СЛЕСАРЬ».

— Черт, — сказал Странахэн. — Он меняет замки.

— И что?

— И то, что запасной ключ в кормушке больше не подходит.

Джои выгнула бровь:

— Поживем — увидим.

Скоро подъехал еще один грузовик. Маленький белый пикап с магнитными буквами на дверях: «СИСТЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ ЗОЛОТОГО БЕРЕГА».

— Ну, и что теперь? — проворчал Странахэн.

— Он переподключает сигнализацию.

— Великолепно.

— Может, хватит ныть? — поинтересовалась Джои.

— Я, знаешь ли, не очень люблю выставлять квартиры.

— Расшифруй.

— Взламывать. Много мороки, — пояснил Странахэн, — и очень сложно объясняться, если копы явятся. Оконные стекла под сигнализацией?

— Нет, но в прихожей и спальнях стоят детекторы движения. Может, Чаз добавит еще — смотря насколько перетрусил.

— Я бы сказал, он сильно перетрусил, — сказал Странахэн, — судя по тому, что мы наблюдаем.

— Это все твой звонок, Мик. В роли Моисея.

— Не будем забывать о фотографии под подушкой.

— О да. — Джои что угодно бы отдала, лишь бы увидеть лицо мужа в то миг, когда он обнаружил снимок.

К полудню слесарь и специалист по сигнализации уехали, но Чарльз Перроне из дома не вышел. Джои не сиделось на месте и не терпелось приступить. Она убрала волосы под бейсболку, надела длинные штаны и просторную форменную рубашку. Вместо Библии ее реквизитом на сей раз был ящик с инструментами. Высокий рост, атлетическая размашистая походка — если кто увидит, как Джои идет по дорожке, может принять ее за мужчину.

— А вдруг он и вправду болен? — спросила она. Странахэн изучал дом через бинокль.

— Дай ему еще час.

Синяя машина вывернула из-за угла и подъехала к дому Перроне. «Форд», малолитражка женщины с зеленой лобковой растительностью.

— Да ты издеваешься, — простонала Джои.

— Не переживай.

— Можно подумать, у него яйца взорвутся, если он потерпит хотя бы до ланча.

— Похоже, она не зайдет, — сказал Странахэн.

«Форд» дважды коротко прогудел, затем распахнулась парадная дверь. Чарльз Перроне вышел из дома с коричневым бумажным пакетом в руках.

— Видишь футболку для гольфа? Это я ему подарила на день рожденья, — сказала Джои. — И новый набор клюшек.

Чаз забрался на пассажирское сиденье, и синий «форд» унесся прочь. Джои заметила, что на женщине большие солнечные очки в стиле Джеки Онассис:

— Может, она боится, что ее опознают любители порнофильмов?

Странахэн посоветовал Джои не отвлекаться от ее никчемного мужа.

— Что ты хочешь сделать?

— Хочу вернуться в дом. Свой дом.

— Но как?

— Жди здесь, — сказала она, — пока не увидишь, как включится поливальная установка.

Странахэн коснулся ее запястья:

— Как только заорет сигнализация, я выезжаю. Выходи из парадной двери, не перепутай ее с задней, и очень спокойно шагай на улицу.

— Мик, не смей бросать меня здесь одну. Это будет очень гнусно с твоей стороны.

— Вообще-то за мной должок.

— Только не надо опять про краденую лодку, — вздохнула Джои, выскакивая из «сабурбана». — Сколько раз я уже извинялась? Раз десять, да?

Странахэн сорок лет недооценивал женщин, поэтому не удивился, увидев, как расцветают водяные струи перед бывшим жилищем Джои Перроне. Он бы поздравил ее с победой, если б она просто справилась с замками, а уж выведенная из строя сигнализация поистине впечатляет.

Когда она встретила его у дверей, он спросил:

— Ты что, в прошлой жизни была взломщиком?

— Нет, женой, — ответила Джои. — Я так и думала, что Чаз спрятал новый ключ в той же самой кормушке.

— Потому что…

— Понимаешь, это он сначала придумал. Он так собой гордился, считал, что он просто гений. А поскольку я — единственный человек, который знал, где он прячет ключ…

— А он думает, что ты мертва…

— Точно. Значит, вполне можно спрятать ключ там же, — сказала она. — Он, наверное, думает, что тот, кто прокрался в дом, раздобыл старый ключ у уборщицы или у парня, который присматривал за аквариумом.

— Хорошо, но как ты обезвредила сигнализацию?

— А ну-ка, Мик, пошевели мозгами.

Он ухмыльнулся:

— Только не говори мне, что у Чаза тот же код.

— Вот именно, — сказала Джои. — Два, двадцать один, семьдесят два.

— Похоже на день рожденья.

— Бинго! Я знала, что он поленится придумать новый шифр.

— И все равно ты здорово рисковала, — упорствовал Странахэн.

— Да нет. Я слишком хорошо его знаю.

Они сидели в столовой, грязный рюкзак Чаза лежал на столе. Джои рассказала, как однажды купила ему хороший кожаный портфель, но Чаз объяснил, что портфель непрактичен для работы в болотах. Странахэн расстегнул многочисленные пряжки и молнии рюкзака и опустошил карман за карманом: футляр с бумагами и таблицами, горсть механических карандашей, два аэрозоля от насекомых, набор для лечения змеиных укусов, рулетка и марля, пара толстых хлопчатобумажных носков, брезентовые перчатки, прорезиненные перчатки, хлорирующие таблетки, тюбик обеззараживающей мази, свернутый в трубку датский порножурнал, пакет черствых шоколадных пончиков, фунт орехово-фруктовой смеси и пластмассовый флакон маалокса.

— У твоего мужа слабый желудок. Это нам может пригодиться, — сказал Странахэн.

Джои просматривала бумаги.

— Вот над такой же он работал в тот день, когда на меня разорался.

— Ты права. Это таблицы водных проб.

Странахэн забрал пустой бланк, сложил его и сунул в карман рубашки.

— Больше ничего не возьмем? — спросила она.

— Пока нет.

Он аккуратно убрал все в рюкзак.

— Маленький приятный бонус. А теперь скажи мне, где сквайр Перроне прячет свою чековую книжку?

— Сейчас вернусь. — Джои исчезла в коридоре и вернулась, держа в вытянутой руке грязный задубелый кед. — Он его ни разу не мыл, — с отвращением доложила она.

Умно, признал Странахэн. Даже самые отчаянные воры обойдут стороной вонючую обувь. Джои перевернула кед вверх дном, и из него выпала чековая книжка. Пролистывая записи, Странахэн никаких необычных транзакций не нашел: на счет Чаза Перроне поступали только регулярные чеки от штата Флорида — раз в два месяца.

— Когда, говоришь, он купил «хаммер»? — спросил Странахэн.

— В середине января.

— Здесь ничего нет, даже рассрочки.

— Может, у него есть другой счет, о котором я не знаю, — предположила она.

«А может, за «хаммер» платил не он», — подумал Странахэн.

— А как же так называемая заначка? — спросил он.

Джои слабо покачала головой:

— Акции и облигации?

— Тогда ему по почте приходили бы отчеты от брокера. — Джои согласилась, что ни разу ничего такого не видела.

Странахэн встал и сказал, что пора идти, пока не вернулся Чаз со своей подругой.

— Погоди. Давай оставим ему еще подарочек.

Джои сверлила взглядом один из зонтиков мужа, стоявший в углу.

— Ни в коем случае, — отрезал Странахэн.

— Мик, ну давай, а?

— У него и так уже нервишки шалят, уверяю тебя.

Джои притворно надулась, следуя за ним к двери.

— Можно я хоть поливальную установку не буду выключать?

— Таймер снаружи?

— На стене подсобки, — кивнула она. — Он и не подумает, что мы проникли в дом.

— Тогда черт с тобой, конечно, — разрешил Странахэн. — Если тебе так приятнее.

— Сойдет пока, — сказала Джои и включила сигнализацию.

Рикка отметила, что Чаз ужасно выглядит.

— Я мало спал, — пробормотал он.

— Это потому что меня не было рядом, чтобы вымотать тебя до смерти.

— Ни свет ни заря позвонил какой-то псих.

— Сопун? — спросила Рикка. — Мне они постоянно звонят.

— Нет. Просто псих. — При мысли о загадочном телефонном звонке у Чаза вспотели ладони.

Рикка спросила, подумал ли он насчет отпевания Джои.

— Да что с тобой такое? — разозлился он. — Я же сказал, что ненавижу похороны. Поставь свечку за упокой, если тебе от этого полегчает.

— Необязательно же всю страну созывать, — настаивала Рикка. — Просто арендуй похоронный зал, пригласи священника сказать пару слов. Может, кто-то из ее друзей тоже захочет разделить свое горе.

Чаз пялился в окно.

— Это важно, котик, — сказала она. — Чтобы со всем покончить.

Он презрительно выдохнул, пуская незримые кольца дыма.

— Одна глава твоей жизни закончилась, — продолжала Рикка, — а другая только начинается.

«Господи, — подумал Чаз. — Она деликатна, как грыжа».

— Кроме того, это будет выглядеть нехорошо, если ты ничего не сделаешь в память о Джои. Как будто тебе все равно, что она умерла.

В этом был резон. В конце концов, наверное, для виду придется заказать службу. Странно, что детектив Ролвааг не потребовал еще и этого.

Гнусный сукин сын, шантажист. Наверняка это он звонил.

— Чаз, ты меня слушаешь? — спросила Рикка.

— А что, у меня есть выбор?

Она грустно вздохнула:

— Милый, я здесь только ради тебя.

«Именно, — подумал Чаз. — Здесь, там и везде».

— Может, я закажу службу попозже, — сказал он. — Через пару недель.

«Как только закончится весь этот кошмар», — подумал он.

Пока он ходил в банк, Рикка сидела в машине. Позже, за ланчем, она стала допытываться, что было в бумажном пакете.

— Драгоценности, — ответил Чаз. — Я положил их в сейф.

— Драгоценности твоей жены?

— Нет, Лиз Тейлор. Она попросила меня их придержать.

— Злиться необязательно, — сказала Рикка.

Чаз выдавил извинения:

— У меня миллион дел на уме.

— Хочешь, ко мне поедем? Устроим показ мод. Мне только что прислали новую коробку стрингов из Рио.

— Не сегодня, конфетка. Мне надо отвезти кучу мусора на окружную свалку.

Рикка замерла с полной вилкой лингвини[30] на полпути ко рту.

— Можно уточнить? Ты предпочитаешь отправиться на помойку, а не в постель?

— Расслабься, детка, — сказал Чаз. — Это не так просто.

По крайней мере, он надеялся, что не так.

На обратном пути в Майами Джои подумала о том, как в последний раз занималась с мужем сексом, в их каюте на «Герцогине солнца»: до полета за борт — меньше пяти часов. Она не припоминала никаких странностей в поведении Чаза в постели — он был, как обычно, ненасытен и неутомим. Она пришла в бешенство, поняв, что он мог беззаветно предаваться страсти, зная, что еще до полуночи убьет свою партнершу по наслаждениям.

— Объясни мне кое-что насчет мужчин, — сказала она Мику Странахэну, — потому что я на самом деле не понимаю.

— Вперед.

— Мы с Чазом занимались этим на корабле, когда собирались к ужину. В тот самый вечер, когда он пытался меня убить!

— Как будто все в ажуре.

— Именно, — сказала Джои. — Да как у него вообще встал?

— По-моему, это называется «разделение».

— Ты сам так делал?

— Изредка, — ответил Странахэн.

— С примерами, пожалуйста.

— Ну… — нерешительно начал он, — однажды я занимался любовью с женщиной за сорок пять минут до того, как съехал с ее квартиры.

— И ты знал, что уезжаешь?

— Ну да. Я уже снял свою.

— А она понятия не имела?

— Видимо, нет, — сказал Странахэн, — если судить по ее реакции.

Джои внимательно наблюдала за ним.

— Ну? Рассказывай дальше. Отправиться в постель — это была твоя идея или ее?

— Говорят, это снимает стресс, и, господь свидетель, мне это было необходимо.

— Да ладно тебе, — сказала она, — ты просто хотел ее попробовать в последний раз.

— Может, и так.

— Все мужики — жлобы.

Странахэн следил за дорогой.

— Так или иначе, я бы никогда не выбросил женщину за борт после дикого секса. И даже после домашнего секса.

— Слова истинного джентльмена.

— Если позволишь, твой муж…

— Не называй его больше так. Пожалуйста.

— Хорошо, — сказал Странахэн. — Так вот, если позволишь, Чаз на световые годы хуже обычного мужского жлобства. Он бессердечный кретин, и не надо об этом забывать.

Джои устало вжалась в кресло.

— Как это называется, когда начинаешь сам себя ненавидеть?

— Напрасная трата энергии.

— Нет. Наверное, самоненавистничество. У меня в голове так и гудят все эти вопросы. «О чем ты думала, Джои?» «Почему ты его не раскусила?» «Как ты мирилась со всеми его шашнями?» У меня серьезные проблемы с самоуважением, Мик.

Она ощутила, как его рука легко коснулась ее щеки. Он проверял, не плачет ли она.

— Не волнуйся, — сказала она, — я это уже пережила.

— Я так думаю, у нас с тобой одно здоровое эго на двоих. Должно хватить.

— Почему ты мне помогаешь? — услышала Джои собственный голос.

— Потому что я скучаю по охоте за такими парнями, как Чаз. Это было самое лучшее в моей работе — отправлять ублюдков за решетку.

— Ты ведь не пытаешься забраться ко мне под юбку?

Странахэн забарабанил пальцами по рулю.

— Знаешь, я буду просто счастлив, если ты перестанешь постоянно поднимать этот вопрос.

— Боже, я умираю с голоду. Давай перекусим.

— Мы будем дома через час, — сказал он.

Джои не стала спорить. Она знала, как сильно Мик ненавидит город.

— Иногда мне хочется убить Чаза, — призналась она. — Серьезно. Ночью мне снилось, как я забиваю его до смерти его зонтиком. Я схожу с ума?

Странахэн ответил, что она сошла бы с ума, если бы не злилась.

— Но разбираться с ним вот так гораздо умнее. Если нам хоть капельку повезет, ни один из нас не закончит свои дни в тюрьме или психушке.

— Мы хоть что-нибудь полезное сегодня сделали? Кроме полива лужайки?

— Определенно. — Странахэн похлопал себя по нагрудному карману. — В таблице из его рюкзака — уровни содержания фосфора на станциях забора проб воды. Вероятно, эти числа он и писал в тот день, когда на тебя наорал.

— Фосфор — это то же самое, что фосфат? — спросила Джои. — Как в удобрениях.

— Да, конечно.

— Неполезно для Эверглейдс.

— Да уж, если верить тому, что я читал, — согласился Странахэн.

Джои изо всех сил старалась понять.

— Ну хорошо, допустим, Чаз халтурил. Вместо того, чтобы тащиться в дебри, он убегает играть в гольф. А позже стряпает фальшивую таблицу, чтобы надуть начальство.

— Это похоже на нашего парня.

— Потом я неожиданно прихожу домой, задаю ему невинный вопрос, — продолжала Джои, — и этот параноик решает, что я раскрыла всю аферу. Поймала его с поличным.

— И взрывается.

— Ну да… но погоди. Ты что, правда считаешь, что он пытался убить меня из-за этого? Из-за удобрения?

— Я же не сказал, что это весь ответ. Это кусочек головоломки, — ответил Странахэн.

Джои не верилось. Вполне возможно, что ярость Чаза два месяца назад не имеет ничего общего с тем, что произошло неделю назад на круизном лайнере. Даже если он подделывал какие-то научные данные, он же не ядерными секретами занимается.

— До того, как все закончится, — сказала она, — я хочу поговорить с ним тет-а-тет. Сможешь это устроить?

— Джои, там видно будет.

Они добрались до Диннер-Ки, и Странахэн поставил «сабурбан» рядом со старой «кордобой» под фиговым деревом. Когда они уселись в ялик, зарядил холодный дождь, и они разделили одно пончо на двоих на тряском пути до острова.

Карл Ролвааг ехал на север по 27-му шоссе; насколько хватало взора, блестящая осока Эверглейдс отступала перед полями тростника. У озера Окичоби детектив повернул на запад по местной трассе 80 к городу Лабелль. Он не спешил, наслаждаясь видами. Распаханные низины были оттенками зелени расчерчены на квадраты и напоминали ему западную Миннесоту летом.

Как выяснилось, «Помидорная биржа Реда» обосновалась по тому же адресу, что и «Фермы Хаммерната». Ролвааг проехал полмили по прямой гравийной дороге и уперся в современный кирпичный комплекс, какому место в пригородном деловом районе. Служащий в приемной присмотрелся к значку Ролваага, куда-то тихо позвонил, после чего предложил детективу кофе, содовую или лимонад. Появилась женщина, отрекомендовалась «секретарем-референтом» мистера Хаммерната и провела детектива в конференц-зал окнами на стоячий, зато идеально круглый пруд. На обшитых панелями стенах висели фотографии в рамках: губернаторы, конгрессмены, Норман Шварцкопф, Нэнси Рейган, Билл Клинтон, три Буша и даже Джесси Хелмс — все они позировали рядом с рыжеволосым коротышкой, и Ролвааг предположил, что это и есть Сэмюэл Джонсон Хаммернат. Фотографии, несомненно, должны были напоминать гостям Хаммерната, что они имеют дело с влиятельной персоной. Наскоро поискав в Интернете, Ролвааг узнал, что предприятия Хаммерната расползлись далеко за пределы Флориды: соя в Арканзасе, арахис в Джорджии, хлопок в Южной Каролине. Очевидно, он заводил важных друзей везде, где вел бизнес. Еще он временами попадал в неприятное положение из-за жестокого обращения с рабочими и легкомысленного небрежения законами о загрязнении окружающей среды. Он отделывался смехотворными штрафами, что ничуть не удивило Ролваага, учитывая тесные финансовые связи Хаммерната с обеими политическими партиями.

— Зовите меня просто Ред, — сказал тот, появившись не слишком импозантно и хлюпая носом. — Каждую весну эти чертовы аллергии. Чем могу помочь?

Детектив рассказал Хаммернату о странном человеке в минивэне в «Дюнах восточного Бока, ступень II».

— Номер лицензии принадлежит агентству «Херц». Они сказали, что за аренду платили с корпоративной кредитной карты «Помидорной биржи Реда».

— Да, сэр, это моя компания, — кивнул Хаммернат, — как и с полдюжины других.

— Вы знаете человека по имени Эрл Эдвард О'Тул?

— Что-то не припомню. Он сказал, что работает на меня?

— Я с ним не разговаривал, но хорошенько его рассмотрел. Весьма заметная личность, — сказал Ролвааг.

— В смысле?

— В смысле размера.

— У нас работает уйма здоровенных парней. Дай-ка спрошу у Лисбет. — Хаммернат перегнулся через стол и нажал кнопку на громкой связи. — Лисбет, у нас в платежке есть кто-нибудь по имени Эрл Эдвард… — он повернулся к Ролваагу, — как вы сказали?

— О'Тул. Так было написано в его договоре аренды.

— О'Тул, — повторил Хаммернат, и Лисбет сказала, что сейчас проверит. Не прошло минуты, как зазвонил телефон. На этот раз Хаммернат отключил громкую связь и схватил трубку. — Хм-м. Хорошо, да, кажется, припоминаю. Спасибо, детка.

Детектив выжидающе открыл блокнот.

Хаммернат повесил трубку и сказал:

— Этот здоровяк работал у нас бригадиром, но больше не работает. Не знаю, как он раздобыл нашу карту, но собираюсь узнать.

— Вы знаете, где он работает сейчас?

— Без понятия. Лисбет сказала, он уволился по состоянию здоровья, — ответил Хаммернат. — Работать бригадиром тяжко. Может, он просто не выдержал и устал.

Ролвааг для проформы что-то накалякал в блокноте.

— Как по-вашему, почему мистер О'Тул мог болтаться именно в этом районе Бока? Он никому не навредил, но все равно этот вопрос интересует некоторых жителей. Ну, вы понимаете.

— Еще как, — сказал Ред Хаммернат. — Если это тот парень, о котором я думаю, он может волка напугать до поросячьего визга.

Ролвааг через силу усмехнулся:

— Вас не затруднит показать мне его личное дело?

— Личное дело? Ха! — гавкнул Хаммернат. — Разве что учетную карточку. Да с половиной этих ребят нам повезло, если они указали настоящие имена. С сезонными вечно так.

Детектив сочувственно кивнул:

— Я уверен, вы мне сообщите, если в ваших записях есть сведения о случаях насилия или психической нестабильности мистера О'Тула.

Хаммернат чихнул и зашарил в карманах в поисках носового платка.

— На таких фермах от психов мало пользы. Если кто окажется белой вороной, долго не протянет.

— Но вы наверняка нанимаете всех, — заметил Ролвааг.

— Вы сказали, он никого не тронул, верно? Любопытно, как же вы не поленились приехать сюда из Броварда? Парень что, «под следствием», как вы говорите?

Детектив не собирался рассказывать Реду Хаммернату правду — что он ищет зацепки в деле о возможном убийстве, что не нашел ничего лучше, как проследить за тупой гориллой, которая вроде бы присматривала за его главным подозреваемым, что ему в любом случае нужен был повод слинять из участка, пока Галло не бросил ему на колени папку с новым делом.

— Нет, хотя вы правы. Обычно хватает телефонного звонка, — сказал Ролвааг, — или даже факса. Но некоторые семейства в том районе, где видели мистера О’Тула… как бы это сказать? Были верными сторонниками нашего шерифа…

— То бишь давали серьезные бабки на его избирательные кампании, — перебил его Хаммернат, — и когда у них проблемы, шериф контролирует лично. Так?

— Рад, что вы поняли. — Ролвааг подчеркнуто скользнул взглядом по фотографиям на стене. — Я так и думал, что вы поймете.

Хаммернат глубокомысленно улыбнулся:

— Везде одна малина, верно? Ну, в политике.

Детектив улыбнулся в ответ:

— В общем, я должен убедиться, что этот тип, О'Тул, не какой-нибудь серийный убийца, который только и ждет, как бы наброситься на ничего не подозревающих республиканских домохозяек.

Хаммернат еще раз оглушительно чихнул и элегантно потер красный нос.

— Езжайте домой и скажите своему шерифу, чтоб не беспокоился об Эрле Эдварде Как-его-там. Он никому докучать не будет. Я за этим прослежу.

Ролвааг убрал блокнот и встал, собираясь откланяться. Он раздумывал, стоит ли упомянуть имя Чарльза Перроне и посмотреть, какова будет реакция Хаммерната, но передумал. Ред Хаммернат слишком проницателен — не признает, что связан с ученым, если таковая связь наличествует.

— Вы можете привлечь мистера О’Тула к суду, раз он использует вашу кредитку, — сказал детектив.

— Могу. А еще могу провести, так сказать, личное консультирование, — подмигнул Ред Хаммернат. — Он, конечно, большой и волосатый, но у меня есть парни еще больше и волосатее. Понимаете, о чем я?

Детектив не упоминал о поразительной шкуре О’Тула — значит, Хаммернат явно помнит парня куда лучше, чем хочет показать.

У дверей петушистый магнат хлопнул Ролваага по плечу и предложил взять домой корзину свежесобранного эскариоля. Ролвааг ответил, что листовая зелень вызывает у него несварение, но все равно поблагодарил.

На обратном пути к шоссе детектив свернул в сторону, чтобы не раздавить змейку, которая загорала на гравии. Пятнистая королевская змея размером с детское ожерелье, и детектив сразу заметил, что она сильно изуродована. Змея родилась одноглазой, а на эбеновом кончике носа был нарост размером с желудь. Ролвааг знал, что детеныш вряд ли долго протянет, но все равно выпустил его в близлежащий лесок.

«Не повезло бедняжке, — подумал он. — Вот ведь как судьба повернулась».

Ред Хаммернат вспоминал тот день, когда впервые встретил Чарльза Перроне. Лисбет впорхнула в кабинет со словами, что Хаммерната дожидается молодой человек насчет работы, очень настойчивый молодой человек, сказала она, не будет разговаривать ни с кем, кроме босса. Ред Хаммернат собрался было позвать охрану и вышвырнуть нахального юнца за дверь, но взглянул на резюме парня и решил, что черт с ним, дадим ему пять минут. Интересно, почему магистра морской биологии так привлекает работа на овощной ферме.

Вошел Чаз Перроне — в синем блейзере, коричневых брюках и клубном галстуке. Сдавил Редову руку, уселся напротив за стол и начал трепаться, как будто продавал таймшеры. Его наглость выводила Реда Хаммерната из себя, и он то и дело перебивал Перроне звучной отрыжкой, но вскоре в словах юнца забрезжил проблеск здравого смысла.

Перроне открыл папку, достал вырезку из свежего номера газеты, и Ред мрачно ее опознал. Заголовок гласил: «МЕСТНЫЙ ФЕРМЕР ВЫЗВАН В СУД ЗА ЗАГРЯЗНЕНИЕ БОЛОТ». В статье рассказывалось о сериях забора проб воды вниз по течению от ферм Реда Хаммерната. В взвеси было обнаружено 302 части фосфора на миллиард — примерно в тридцать раз больше предельно допустимой концентрации для стоков в Эверглейдс. «Фермы Хаммерната» сливали в воду Южной Флориды больше удобрений на галлон, чем крупнейшее скотоводческое ранчо штата и плантации сахарного тростника вместе взятые, — загрязнение столь вопиющее, что даже высокопоставленные дружки Реда в Вашингтоне не осмелились за него вступиться.

Чаз Перроне полагал, что органы государственного регулирования и новостные агентства и дальше будут преследовать Хаммерната, и потому великодушно предлагал свои услуги в качестве экологического консультанта. Когда Ред Хаммернат напомнил Перроне, что у того нет никакого опыта в водоочистке сельскохозяйственных стоков, Чаз ответил, что быстро учится. Он описал свой опыт защиты текущего нанимателя, известной косметической фирмы, от обвинений в том, что ее продукция содержит канцерогены и промышленные едкие вещества. Он с гордостью вспомнил случай, когда его свидетельские показания вызвали критические сомнения в показаниях истицы, чьи скулы загадочным образом расслоились после нанесения дизайнерских румян. Чаз утверждал, что корпорациям очень важно держать собственных экспертов, которые достоверно оспорят обвинения с научной точки зрения или хотя бы запутают дискуссию.

Реду Хаммернату понравилась позиция Чаза Перроне. Приятно встретить молодого биолога, который настолько свободен от идеализма, настолько беззастенчиво сочувствует нуждам частного предпринимательства. Более того, Чаз не такой ботаник и мямля, как те ученые, которых Ред Хаммернат нанимал в прошлом. Чаз остроумен и боек, он будет убедительно смотреться на телевидении. К сожалению, магистерская степень по морским клопам никуда не годилась.

— Тебе надо получить доктора по болотам, — сообщил Ред Хаммернат Чазу, — иначе экологи сожрут тебя на завтрак.

Вот так и случилось, что Чарльз Регис Перроне поступил в докторантуру Центра изучения болот при Университете Дьюка. Его невероятное поступление в столь солидное заведение совпало с существенным денежным пожертвованием от мистера С. Дж. Хаммерната, который также платил за обучение Чаза. Ред Хаммернат верно рассудил, что у Дьюка, расположенного в центре табачной страны, не будет угрызений совести по поводу запачканных фосфором фермерских долларов.

В отличие от университета Майами, в Дьюке Чаза Перроне не требовалось кнутом гнать к докторской степени. Блестящими успехами он не отличился, но и хвостов за ним не водилось. На сей раз у него был мотив трудиться, на сей раз он чуял запах больших денег. После выпуска он ожидал подписания выгодного консультационного контракта с «Фермами Хаммерната», но у Реда были другие планы. Закинув пару удочек в нужных местах, он острогой пригвоздил Чаза к должности государственного биолога, который изучает чистоту воды в определенном секторе сельскохозяйственной области Эверглейдс. Молодой биолог был крайне разочарован, но Ред уверил его, что шестизначная зарплата (и офис с кондиционером) впереди, надо лишь хорошо себя показать.

Этим Чаз и занимался. Не прошло шести недель после того, как он заступил на работу, и содержание фосфора в стоках с «Ферм Хаммерната» уменьшилось до 150 частей на миллиард — поразительное снижение на пятьдесят с лишним процентов. Еще два месяца — и цифра упала до 78 частей на миллиард. Еще через полгода полевые исследования показали, что выброс фосфора уверенно держится примерно на 9 частях, уровне столь низком, что инспекторы убрали «Фермы Хаммерната» из списка злостных загрязнителей. Местный «Сьерра-клуб» даже вручил Реду Хаммернату почетный значок и посадил кипарис в его честь.

Реду нравилась положительная реклама, и он радовался, что эти чертовы любители деревьев больше не лезут в его дела. Но по сути еще важнее было то, что фальшивые данные о содержании фосфора избавили Реда Хаммерната от дорогостоящих неприятностей, которые во имя восстановления болот постигли его соседей. В отличие от остальных ферм, компании Реда не пришлось, например, значительно урезать тонны удобрений, которыми она поливала урожай, или тратить миллионы на постройку системы фильтрационных прудов, чтобы процеживать фосфорную грязь. Благодаря новаторской полевой работе доктора Чарльза Перроне, «Фермы Хаммерната» могли и дальше использовать Эверглейдс как выгребную яму.

Ясное дело, безнравственное соглашение между Чазом и Редом следовало хранить в тайне, поэтому серийные романы Чаза превратились в постоянную головную боль. Не раз Ред Хаммернат напоминал Чазу, что удача повернется к нему спиной, если он выболтает хоть одной из подружек имя своего настоящего хозяина. По иронии судьбы, меньше всего Ред Хаммернат беспокоился о жене Чаза, потому что ей, похоже, Чаз вообще ни о чем не рассказывал.

Но потом Чаз позвонил и отчаянно заверещал, что Джои поймала его за подделкой результатов анализов воды. Не раз и не два Ред спросил:

— Ты уверен, что она знает, о чем речь?

Чаз отвечал, что не уверен, потому что Джои больше об этом не заговаривала. По телефону все это звучало подозрительно. Чаз явно перетрусил. Ред Хаммернат посоветовал ему сохранять спокойствие:

— Ничего не предпринимай. Посмотри, что она скажет.

А Джои Перроне ничего не сказала, ни единого слова. Но Чаз все равно тревожился, и это отражалось на Реде. А вдруг женушка раскрыла аферу с Эверглейдс и решила пока помолчать и выждать благоприятный момент? В худших Редовых кошмарах Джои ловила Чаза за яйца на другой бабе и приходила в такую ярость, что разбалтывала его начальству о поддельных данных. Не было смысла пытаться купить ее молчание — если верить Чазу, Джои стоила миллионы.

Дни превращались в недели, и Чаз, похоже, успокоился. Он реже говорил о жене и о ее подозрениях, и Ред Хаммернат решил, что ситуация уладилась сама собой. Внезапно Джои Перроне погибла, и теперь кто-то шантажирует Чаза. По крайней мере, так Чаз говорит. Ред Хаммернат не исключал, что молодой человек просто вымогает у него деньги — это вполне в его духе.

— Ты уверен, что это детектив? — спросил Ред.

— А кто, к чертовой матери, еще? Насчет Джои только он меня и достает. — Чаз возбужденно махал руками. — Он изменил голос по телефону, притворялся Чарлтоном Хес-тоном!

Тул недоуменно хрюкнул.

— Ну, тот парень, президент Национальной стрелковой ассоциации, — пояснил Ред. — У которого тоска по старым добрым временам.

— А еще он снимался в кино, — тонким голосом произнес Чаз.

— Слушай, знаешь, кто классно изображает Хестона? Этот актер, Робин Уильямс…

— Ред, ты меня вообще слушаешь?

— Конечно, сынок. Ты думаешь, детектив, который подражает голосам кинозвезд, и парень, который пробрался к тебе в дом, — одно лицо?

— Уверен на все сто. Копу это раз плюнуть, — заявил Чаз. — Знаешь, что он сегодня сделал? Врубил поливальную установку! Когда я пришел домой, там был настоящий ливень, из этой фиговины лило, как из Ниагарского водопада! Свихнуться можно, какой тупизм.

«Мысли мои читает», — подумал Ред Хаммернат.

Они тесно прижались друг к другу, словно голубки, на заднем сиденье серого «кадиллака» — Ред вонял фальшивыми сигарами «Монтекристо», Тул — мокрым быком, а Чаз Перроне — окружной свалкой, куда только что вышвырнул коробки с вещами жены.

Ред Хаммернат отослал водителя в лавку за пончиками, на случай если Чаз сболтнет какую-нибудь разоблачительную глупость. Разговор следовало вести очень осторожно: Ред не хотел, чтоб его обременяли излишними подробностями. Что бы ни произошло между Чазом и Джои Перроне на борту круизного лайнера, это их личное дело, и оно должно остаться таковым.

Наблюдая теперь за Чазом, Ред с трудом себе представлял, как тот вообще мог выбросить кого-либо за борт — особенно Джои, девушку высокую и крепкую. Тул легко бы с ней справился, но Чаз?

«Может, он сильнее, чем кажется», — подумал Ред.

— Сынок, — сказал он, — хочешь, скажу дикое? Я виделся с ним сегодня утром. С твоим копом.

— С Ролваагом! — Чаз мертвенно побледнел. — О боже. Как это получилось?

— Он не поленился приехать ко мне на ферму, чтобы спросить про арендованный минивэн. — Ред покосился на Тула — тот рассеянно почесывал струпья на шее.

— Он упоминал меня? — тревожно спросил Чаз.

— Нет. Навешал мне лапши на уши, а я поверил, — мол, симпатяга Тул напугал каких-то дружков шерифа. Я, само собой, не знал, что этот самый детектив охотится за твоей задницей.

— Ред, я им вот-вот хотел заняться, — подал голос Тул. — Но твой парень сказал ничё не делать.

— И был прав, — сказал Ред Хаммернат. — С копами нельзя обращаться как с бобоводами. Такова суровая правда жизни.

Чаз подавленно вздохнул. Тул похрустел пальцами и сказал:

— Я не понял, чё это его шантажируют, если он ничё плохого не сделал.

Ред мысленно рассмеялся. Парень снова нащупал самую суть.

— Человек по телефону сказал, будто видел, как я выбросил Джои за борт. Разумеется, это неправда, — пояснил Чаз.

Тул наморщил лоб:

— Чё неправда? Ты такого не делал или ты такое сделал, но никто не видел?

Чаз открыл было рот, но только сипло квакнул.

Ред Хаммернат быстро сменил тему:

— Этот Ролвааг, непохоже, чтобы он вел собственную игру. Я пожил достаточно и жулика узнаю.

— Я же сказал, это он, больше некому. — Ред предпочел бы, чтобы в голосе Чаза уверенности было побольше. Если Чаз и впрямь выбросил жену за борт, кто-то мог увидеть — другой пассажир, юнга, да кто угодно.

— Давай сначала выясним, кто такой этот шантажист и сколько он хочет, — сказал Ред. — Может, просто какой-нибудь ловкач, увидел историю в новостях и решил тебя потрясти. С этим мы справимся. — Он уверенно кивнул на Тула. — Но если это и правда коп, тогда нам надо быть очень, очень осторожными. Он нам может устроить веселую жизнь, даже если ты ничего плохого не делал.

— Я не делал, Ред, — произнес Чаз сквозь зубы. — Я же сказал, это был несчастный случай.

— Не дергайся, сынок. Я тебе верю.

Тул, тыча в заусенец ржавым рыболовным крючком, неопределенно хмыкнул.

— Когда сукин сын снова позвонит, — сказал Ред Хаммернат, — постарайся назначить ему встречу.

— Господи, Ред, это что же — лицом к лицу? — заскулил Чаз. — Зачем? Что мы будем делать?

— Вежливо выслушаем все, что он имеет сказать, — ответил Ред. — Да, сынок, и надо прояснить еще один момент. Не мы. А ты.

Мик Странахэн позвонил Чарльзу Перроне в 5:42 утра.

— Доброе утро, говнюк. — На этот раз он подражал Джерри Льюису[31]. Мексиканский писатель, владелец острова, обожал «Чокнутого профессора», и Странахэн часто смотрел его по видео. Не худший способ одолеть тропическую депрессию.

В трубке муж Джои Перроне очнулся только через несколько секунд.

— Это ты вчера звонил?

— Вееееррррно.

— Нам надо встретиться, — сказал Чаз Перроне.

— Зачем?

— Поговорить.

— Мы уже говорим, — возразил Странахэн. — Ты бросил свою любимую в Атлантический океан. Интересно, как ты это объяснишь.

— Я ее не толкал. Она сама упала.

— Я видел совсем другое.

— Послушай, — затухающим голосом взмолился Перроне.

— Эге-гей? Чаз?

— Это надо сделать лично.

— Сделать что? У тебя на счету тысяча восемьсот долларов, — сказал Странахэн. — Это весьма прискорбно.

— Я могу достать еще, — выпалил Перроне, но потом спохватился: — А откуда ты знаешь, сколько у меня в банке?

— При-скорб-но.

— Не вешай трубку. Не надо!

— Где ты возьмешь денег? — спросил Странахэн.

— Мне кое-кто должен.

— Ты биолог или ростовщик? — засмеялся Странахэн.

— Ладно, Ролвааг. Скажи мне, сколько ты хочешь? «Опять этот "Ролвааг"», — подумал Странахэн.

— Я еще не решил сколько, — сказал он.

— Хорошо, так когда мы можем встретиться? Я серьезно.

— Пока-пока, Чаз.

— Погоди, — остановил его Перроне. — Я только хотел спросить… ты сейчас кому подражаешь?

— Ну?

— Джиму Кэрри, верно?

— Мистер, моя цена только что возросла вдвое, — произнес Странахэн.

Тул стоял в дверях спальни и вопрошал, кому понадобилось звонить в такую рань. Когда Чаз Перроне ответил, что шантажисту, Тул заторможенно выругался и побрел обратно в кровать. Это была долгая, судорожная ночь, фентаниловые пластыри засыхали один за другим, увядали, как цветы. От так называемого доктора никакого проку — ему явно отвратительна сама идея оставить Тула у себя дома, и отвращение взаимно. Но Ред — хозяин, а Ред говорит, нечего Тулу болтаться на улице и пугать соседей. Тул остается с доктором и следит, чтобы никто больше не проник в дом. Чаз Перроне с неохотой препроводил его в гостевую комнату. Чуть позже Тул попытался принять душ, но уже через пять минут так полинял, что черная шерсть засорила сток. Чаз прочистил его вешалкой и не сказал ни слова, но Тул видел, что Чаз вот-вот взорвется.

На завтрак Тул приготовил омлет из девяти яиц, пинты сливочного варенца, полуфунта чеддера, перцев-ассорти, горсти оливок без косточек и четырех унций соуса табаско. Едва Тул начал пожирать свое острое произведение, доктор в омерзении ретировался из кухни.

После этого Тул заявил, что собирается свалить в поисках лекарства.

— Где тут в округе больница? — спросил он.

— Ты что, рехнулся? Ты не можешь обворовать больницу.

— Если есть больница, есть дом призрения. Ну или как там его — куда кладут, в натуре, конченых. Которые помрут скоро.

— Ты, наверное, имеешь в виду хоспис.

— Ага, — подтвердил Тул, — где люди такие больные, что не шумят.

— И дальше что?

— Ищу кого-нибудь с пластырями.

— О господи. — Доктор неожиданно притих.

— Ну? — спросил Тул.

— Мистер Хаммернат знает, что ты этим промышляешь?

— Ред в мои дела не лезет.

— Умно. — Чарльз Перроне полез за ручкой. — Ближайшая больница — на Сайприс-Крик. Я напишу, как проехать.

— Лучше план нарисуй.

— В смысле, карту?

— Ага, самое оно, — улыбнулся Тул.

Он оставил минивэн в «Херц» и изменил ему с «Ависом» ради черного «гранд-маркиз». Он наслаждался, вытянув наконец ноги, а кондиционер был выше всяких похвал. Отыскав больницу, Тул начал обследовать окрестности в поисках возможных мишеней. Первой он исследовал «Безмятежную виллу», но отступил, едва понял, что это дом престарелых. Значит, старики еще ничего так себе шевелят костями, а опыт Тула говорил, что такие нелегко расстаются со своими медикаментами.

Следующая остановка — «Неземное поместье», больница при местной церкви. Тул надел белый лабораторный халат для гигантов, который всегда носил с собой, и вошел через служебную дверь. Он передвигался очень осторожно для великана, проверяя по одной койке за раз. Некоторые пациенты, хилые, как воробушки, вроде спали, и Тул бережно переворачивал их, ища пластыри. Те, кто не спал, вели себя спокойно, хотя один все-таки разразился забавным монологом, суть которого Тул не уловил, — что-то о распродаже в Ялте, фиг знает, где это вообще.

Помимо прочего, Тул предпочитал дома призрения больницам, поскольку тут редки визиты посетителей. Фиг знает, почему люди так мало времени проводят со своими хворыми родителями, но факт оставался фактом. Только в одной палате в «Неземном поместье» Тул обнаружил родственника — тот примостился на краешке постели. Тул жестом извинился и продолжил путь по коридору. Никто не выказал к нему ни малейшего интереса: замотанные медсестры решили, что он — новый санитар, а в гериатрических отделениях свирепствует текучка персонала.

Он наткнулся на золотую жилу в частной палате номер 33. Пациентка, женщина с костлявыми плечами и серебристым перманентом, спала, свернувшись калачиком, лицом к стене. Завязки сорочки на спине были распущены, обнажая хрустящий новый фентаниловый пластырь на серой коже, тонкой, как бумага. Тул подкрался и потянул пластырь. Женщина яростно развернулась и врезала ему узловатым правым локтем между глаз, словно дубиной. Тул отшатнулся, ему пришлось ухватиться за спинку кровати, чтобы устоять на ногах.

— Что это ты задумал? — Ее живые синие глаза были ясны и настороженны.

— Пластырь вам поменять, — пробормотал Тул.

— Но мне только час назад поставили новый.

— Мэм, я делаю, чё мне велели.

— Чушь, — отрезала она.

«Плохо, — подумал Тул. — Больно злобная».

— Вам еще принесут, — пообещал он. — Ну-ка, перевернитесь.

— Ты тоже болен, я же вижу. У тебя рак?

Тул ощупал шишку, вздувающуюся на лбу.

— Я не болен, — сказал он, глядя на дверь. Кто угодно может вломиться в любую секунду.

— Меня зовут Морин. — Женщина указала на жесткий стул в углу. — Тащи сюда стул и присаживайся. Как тебя зовут?

— Все очень просто, — сказал Тул. — Я сниму пластырь, а вы дальше спите.

Морин села в кровати, подоткнув подушку под голову.

— Я, наверное, ужасно выгляжу. — Она коснулась своих волос. — Если хочешь знать, я не спала. Кто сможет спать в моем-то состоянии? Тащи сюда стул. Я дам тебе то, то ты хочешь.

Тул мог думать лишь о теплых объятиях наркотика, таких глубоких, таких восхитительных. Он подтащил стул к кровати и сел.

— Тебе, значит, больно, да? — спросила она.

— И не грите. У меня пуля прямо посередь задницы.

— Ух ты.

— Мне потому и надо лекарство, — сказал Тул. — Ну гак как?

Он не хотел брать его силой. Женщина явно не робкого десятка, придется ее ударить, может, даже задушить…

— Как тебя подстрелили? — спросила она.

— На охоте не склалось.

— И что, прооперировать не могли?

— Наверно, нет, — пожал плечами Тул.

— Мой покойный муж служил в полиции Чикаго, Иллинойс. Однажды стрелял в человека.

— Уж наверно не в задницу, а?

— В плечо, — подтвердила Морин. — Парень был закоренелым преступником. Бродячее такси ограбил. Ты тоже преступник?

— По-мойму, нет. — Тул потел под лабораторным халатом. Он боролся с желанием сорвать пластырь со шкуры этой старой идиотки и рвануть к двери.

— Хорошо, — сказала Морин. — Вижу, тебе лекарство нужнее, чем мне. — Она повернулась, подставила ему голую спину и махнула через плечо: — Давай, бери, только аккуратнее, пожалуйста. У меня в последнее время кровь идет безо всякого повода.

Тул начал с верхнего угла и осторожно потащил пластырь, словно бирку сдирал.

— Тебе еще принесут, — уверил он Морин. — Скажи им, что была в ванне и он отвалился.

— У меня нет ванны, юноша. Меня моют губкой.

— В постели? Небось грязь разводят?

— Никакой личной жизни, — пожаловалась Морин. Когда Тул закончил, она повернулась, чтобы еще раз на него посмотреть.

— Мне восемьдесят один год, но я чувствую себя на все сто десять. Пожалуйста, скажи, как тебя зовут.

— Эрл. — Тул еле узнал собственный голос. Никого не осталось, кто называл бы его Эрлом.

— Твоя мать еще жива? — спросила Морин.

— Нет. И папа тож умер.

— Мне очень жаль, Эрл. Надеюсь, не от рака.

— Ты им болеешь?

Морин кивнула:

— Но иногда я довольно бодра. Иногда сама себя удивляю.

Тул уставился на телесного цвета пластырь в руке и подумал:

«Ну почему она не спала? Или хотя бы не впала в маразм?»

— Нет, нет, оставь себе. — Морин погладила его по руке. — Я хочу, чтобы тебе полегчало.

— Пасиб.

Он сделал уже три шага к двери, когда услышал:

— Эрл, может, как-нибудь еще заглянешь ко мне на огонек?

Тул остановился и обернулся:

— Мэм, я… я тут ваще-то не работаю.

— О, я знаю. — В ее синих глазах плясали черти. — Я что, похожа на идиотку?

Ролвааг готовил дела для преемника, и тут зашел капитан Галло и сказал:

— Завтра — последний день, который ты потратишь на Перроне.

— Да, я помню, — отозвался Ролвааг.

— Я это к тому, что мне позвонил человек.

— Без шуток?

Галло всегда называл шерифа «человеком».

— Он спросил, что ты вчера делал в Лабелль, и я не нашелся, что ответить, — сказал Галло, — потому как я во Флориде убил тридцать лет, но у меня ни разу не было повода туда съездить.

Ролвааг объяснил, что шел по следу в деле о несчастном случае на круизном лайнере.

— И этот след привел тебя в офис мистера Сэмюэла Джонсона Хаммерната, — уточнил Галло. — Надеюсь, ты знаешь, кто он такой?

— Фермер, — произнес детектив.

— Не просто фермер, а директор корпорации, миллионер с большой волосатой лапой. Как только ты уехал, Хаммернат позвонил своему закадычному дружку, шерифу округа Хендри, а тот сразу позвонил шерифу округа Бровард, твоему и моему боссу, и спросил у него, мол, кто такой Карл Ролвааг? Не успел я оглянуться, как мне звонят и спрашивают, с какой стати ты докучаешь такому хорошему, честному гражданину, как Ред Хаммернат. — Галло распростер руки, словно в ожидании распятия. — И как по-твоему, Карл, что я ему ответил, не считая того, что начал заикаться, как какой-нибудь дебил? Что я мог человеку сказать?

Ролвааг закрыл ручку колпачком и откинулся на спинку стула.

— Любопытно, что Хаммернат так отреагировал. Не находишь?

— Ты что, издеваешься надо мной, Карл?

— Нет, сэр. Я всего лишь пытаюсь подготовить бумаги.

— Забудь об этом, — отрезал Галло.

— Я действительно собираюсь перевестись в Миннесоту.

— Да как хочешь, — сказал капитан. — Только объясни мне, как это Хаммернат, «князь из грязи», влезает в твое расследование? Лично я бы сказал, с трудом.

Ролвааг поведал о парне, который следил за домом.

— Он арендовал минивэн по кредитке Хаммерната.

— И это все?

— Пока да. Но это странно, согласись. Какой вообще смысл следить за свежеиспеченным вдовцом?

— Карл, мы не можем прийти к большому жюри[32] и сказать им, что это странно. Все люди по-своему странные, — заявил Галло. — Например, ты и твой выбор соседей по комнате. Некоторые люди сочли бы, что это отклонение от нормы.

— Многие держат дома змей, — возразил Ролвааг.

— Я объясню человеку, что твоя поездка в Лабелль была пустышкой.

— Ладно. Если тебе так легче.

— Ну а тебе? Только оставь этот бред про возвращение на север, — сменил тему Галло. — Просто скажи мне, чего ты хочешь, Карл? Повышения? Лишних выходных? Луну с неба не обещаю, но иногда чудеса случаются.

— Я думаю, мистер Перроне столкнул жену с корабля, — сказал детектив. — Я, вероятно, не успею это доказать за то короткое время, которое осталось до моего отъезда, но я верю, что все было именно так. Можешь дать мне на это дело еще пару дней?

Больше всего Ролваага мучили сломанные ногти в тюке с марихуаной. Он не мог отогнать мысль о Джои Перроне — как она, испуганная и отчаявшаяся, пыталась удержаться на волнах, все думая о том, что сделал ее муж, как в темноте и холоде она цеплялась за тюк, пока наконец ее пальцы не онемели и она не соскользнула в море.

— Ни за что, — отказал Галло. — Прости, Карл, но уже хватит.

— А если я обнаружу мотив?

— Что, в ближайшие сутки?

— Точняк.

— Тогда мне придется передумать. Конечно, придется, — согласился Галло. — Но это должен быть просто блестящий мотив.

— Может, мне повезет. — В голосе Ролваага было куда больше уверенности, чем он на самом деле ощущал: у него не было ни теории, ни подозрения, ни даже смутной догадки, почему Чаз Перроне так ненароком убил жену.

Странахэн не успел приготовить завтрак — сломался генератор. Мик все еще его чинил, когда Джои Перроне проснулась и вышла на улицу.

— Прелести островной жизни, — резюмировала она.

— Прав был старина Нил. Ржавчина не дремлет. — Странахэн надел обрезанные джинсы и больше ничего, грязные потеки от пота избороздили его лицо и грудь, словно боевая раскраска. Джои спросила, не нужна ли ему помощь, и он ответил, что на самом деле ему нужен динамит.

— Что, все так плохо?

— Со временем починю, — сказал он, вращая киянкой. — Можешь пока перекусить восхитительными отрубями, они в буфете.

Джои попросила мобильник. Странахэн указал на лодку, где телефон заряжался от лодочного аккумулятора, и вновь застучал по генератору. Через двадцать минут Джои вернулась из кухни с чайником и миской фруктов. Они спустились на пристань и уселись на доски, Джои легонько болтала в воде босыми ступнями. Сель щурился на них из тени своей любимой пальмы.

— Я волнуюсь насчет кредитки, — сообщила Джои.

Странахэн уверил ее, что «Америкэн Экспресс» не знает о ее исчезновении и не поднимет бучу, пока не прекратятся платежи.

— Они не читают газет. Пока кто-нибудь не позвонит и не аннулирует карту, она будет действовать, — объяснил он.

— Деньги перечисляются автоматически, с частного депозитного счета, но ежемесячный отчет приходит домой по почте. Что, если Чаз сунет в него нос?

— Еще один повод сработать быстро, — отозвался Странахэн, — до того как придет очередной счет. Чаз его скорее всего просто выкинет, но если откроет, у нас будут проблемы. Он узнает, что ты продолжаешь тратить деньги.

— Да. Ловкий трюк для покойницы. — Джои посмотрела вверх и зажмурилась. — От солнца еще больно.

— Недели не прошло. Когда в следующий раз поедем на материк, купим тебе крутые солнечные очки.

— Мне сегодня опять снился Чаз, — сказала она.

— Ты его убила?

— Хуже. — Джои закатила глаза. — Ты не поверишь, Мик. Даже после того, что этот парень сделал, он во сне занимается со мной любовью.

— Это эмоциональное вытеснение, вот и все. Все равно как если пытаешься соскочить с кофеина, весь мир вдруг начинает вонять кофе «Фолджер».

Джои подвигала нижней губой:

— Может, я на самом деле любила этого гада ползучего до самого конца. Может, это было не только физическое влечение, а я не хочу этого признавать.

Странахэн пожал плечами:

— Не смотри на меня, я — кронпринц неполноценных. Важно выяснить, как ты к нему относишься здесь и сейчас, до того как мы сделаем очередной шаг.

Пес прогарцевал к ним и вытянулся на теплых досках подле Джои.

— Это я брату сейчас звонила, — сказала она. — Люди, которые отвечают за мои деньги, связались с ним, потому что кто-то увидел в газете, что я пропала в море. Корбетт им сказал, чтобы сидели тихо и не рыпались. Все равно они ничего не могут сделать без свидетельства о смерти.

— Чаз не звонил и не вынюхивал насчет наследства?

— Нет. Мой брат тоже удивлен, — печально улыбнулась Джои. — В некотором странном роде я бы хотела, чтобы Чаз это сделал ради моих денег. Тогда я почти смогла бы его понять. Но убивать кого-то, только чтобы от него избавиться… очень трудно, знаешь ли, не принять это на свой счет.

— Он не поэтому так сделал, Джои. Вот увидишь. — Странахэн обхватил ее рукой, и она позволила своей голове чуть склониться на его плечо. — И что говорит Корбетт — что тебе делать?

— Ему нравится идея загнать Чаза в психушку, — ответила она. — Предлагает парить тут и там, как привидение, пока у этого ублюдка шарики за ролики не заедут.

— Может сработать.

— Знаешь, что еще? — Джои подняла голову. — Этот детектив звонит Корбетту, хочет поговорить про Чаза — ну, тот парень, с которым Корбетт беседовал в понедельник, теперь названивает и оставляет сообщения.

— В общем, полиция идет по следу, как ты и хотела, — сказал Странахэн.

— Забавно, если так.

«И еще один повод быть осторожнее», — подумал Странахэн. Штука в том, чтобы ввести копа в игру, не раскрыв себя.

— Брат сказал, как зовут детектива? — спросил он.

— Ролвааг. Карл Ролвааг, — ответила она, — с двумя «а».

— Чтоб мне лопнуть.

— Я даже записала его телефон, — добавила она, — губной помадой, к сожалению, на палубе твоей лодки.

— Ничего страшного, — бодро отозвался Странахэн.

— Что тут смешного?

— Чаз. Он думает, что шантажист — это коп. Он утром по телефону даже назвал меня Ролваагом.

Джои было восхитилась, но потом сообразила:

— Минутку. Так ты говорил с Чазом, а мне даже не сказал?

— Ты спала, — возразил Странахэн.

— И что с того?

— В безжизненном состоянии раздетости. Честно говоря, я был устрашен.

— Мик!

— Вообще-то это комплимент.

— Я храпела?

— Скорее, стонала. Если б я знал, что тебе снится Чаз, оттащил бы тебя под холодный душ.

Джои игриво замахнулась, и он поймал ее кулак.

— Иди умойся. Я тебя всю испачкал.

— Парень, если будешь неосторожен… — протянула она.

Она подарила Странахэну взгляд, который напомнил ему Андреа Крумхольц, его первую подружку, в ту ночь, когда она сняла с себя лифчик и выбросила в окно машины Странахэна-старшего. Для шестнадцатилетнего Мика то был крайне поучительный момент.

— Я, пожалуй, пойду работать, — сказал он.

— Уверен?

— В холодильнике лежат пять фунтов лобстеров. Позволить им испортиться — смертный грех.

— Ладно, — сказала она, — иди и чини свой дурацкий генератор.

Странахэн закончил только через два часа — руки болели, костяшки кровоточили. Он отправился на поиски Джои, чтобы сообщить ей новости, но она не читала в постели, и не загорала на молу, и не хулиганила вместе с псом на причале. Ее вообще на острове не было.

Сель пошевелил ушибленной головой, но никакой информации не сообщил. «Китобой» по-прежнему был привязан к сваям, так что Странахэн не слишком удивился, когда распахнул двери сарая и обнаружил, что желтый каяк пропал. Но к этому времени Джои была уже так далеко, что в охотничий бинокль ее не было видно. Он забрался на крышу, чтобы лучше рассмотреть море, но все яркие пятна оказались на поверку парусными шлюпками, виндсерферами или водными мотоциклами. Он подумал было взять ялик и догнать ее, а еще подумал, что до чертиков устал и весь в грязи и хорошо будет выпить холодного пива.

Как только он слез с крыши, доберман заскулил, укоризненно захныкал и шел за ним по пятам всю дорогу до кухни.

— Заткнись, — приказал Странахэн. — Она вернется.

Сестра Мика Странахэна была замужем за адвокатом по имени Киппер Гарт, который из всех аспектов своей профессии разбирался только в самопродвижении. Он одним из первых во Флориде игроков на поле тяжб о причинении личного вреда начал размещать рекламу на телевидении и придорожных щитах, тем самым привлекая толпы легковнушаемых клиентов, чьи дела он сдавал, как карты, настоящим адвокатам в обмен на свою долю от выигрыша. Как признавали даже его конкуренты, Киппер Гарт проложил дорогу нелепой идее, будто найти хорошего адвоката ничуть не труднее, чем вызвать водопроводчика, открыв «Желтые страницы».

Странахэна мучило то, что его сестра Кейти влюбилась в такого грязного дельца и оставалась с ним, несмотря на его регулярные походы налево, дрянные налоговые проверки и разорительное пристрастие к азартным играм. Черепная травма, нанесенная ревнивым мужем, заставила Киллера Гарта рано удалиться отдел, и он немедленно спустил все семейные накопления, делая ставки на английский крикет, причем даже не удосужился изучить правила этого спорта. Перед лицом банкротства он снова начал практиковать, чему способствовали продвинутые болеутоляющие средства и свежий маркетинговый подход. В новых рекламных роликах он катался по юридической библиотеке в том же самом инвалидном кресле, к которому был прикован во время своей домашней реабилитации. Целью было представить его одновременно и адвокатом, и жертвой, которому разбираться в делах о нетрудоспособности позволяет сопереживание (если не опыт).

Киппер Гарт всегда держал нос по ветру и однажды наткнулся на статью о паре адвокатов, которые разъезжали по ресторанам, магазинам и офисам Южной Флориды, обследуя их на предмет доступности инвалидам-колясочникам. Если в заведении не было обязательных пандусов или лифтов, адвокаты нанимали инвалидов, часто друзей или родственников, чтобы вчинить иск. Обычно дело не доходило до суда, владельцы зданий старались избегать заголовков, которые намекали бы на их бессердечие по отношению к унечным. Эта схема прекрасно подходила единственному таланту Киллера Гарта, и вскоре он снова был на коне, присматривая за шестью посыльными, в чьи задачи входило на территории трех округов выискивать нарушения прав инвалидов-колясочников.

И в хорошие, и в плохие времена Мик Странахэн ухитрялся избегать зятя, выбирая для визитов к Кейт дни, когда Киппера Гарта не было дома. Кейт всегда была рада Мику, но давно и прочно наложила запрет на обсуждение многочисленных изъянов в Кипперовом характере. Странахэн и не надеялся понять их брак, но по зрелом размышлении счел его нерушимым. Он не видел повода сообщать Кейт, что сейчас ему требуется помощь ее мужа в скользком деле.

— Прости, Мик, — сказал ему Киппер Гарт. — Ничего не могу поделать.

Странахэн скептически изучал инвалидное кресло, покосившееся в углу обширного офиса с видом на залив.

— Оно мне еще нужно время от времени, — опередил его Киппер Гарт. — У меня случаются приступы.

К одному из колес прислонилась клюшка для гольфа, три сияющих новеньких мячика выстроились на ковре.

Странахэн сел за стол.

— Адвокатская ассоциация знает, что ты можешь ходить? Разве не запрещено изображать калеку по телевидению?

— Это называется «мелодраматическое воссоздание», — ощетинился Киппер Гарт.

— Скорее, «искажение», — возразил Странахэн, — с примесью жульничества. Ну так как, мартышка? Поможешь или я позвоню куда надо?

— Кейт тебя никогда не простит.

— В прошлый раз простила.

Шея Киппера Гарта стала малиновой. Много лет назад Странахэн добровольно дал показания против него на слушании жалобы, которое для адвоката закончилось плохо. Исключение из адвокатуры казалось неизбежным, но муж-рогоносец залепил в Киппера Гарта пелотой[33], лишил его трудоспособности и таким образ спас Флоридскую адвокатскую ассоциацию от гор бумажной работы.

— Мик, ну это правда не по моей части. — Киппер Гарт ослабил галстук и смахнул невидимую пушинку с лацкана. — Вот что, — он полез за органайзером, — давай я лучше назову тебе пару имен.

Странахэн перегнулся через стол и вцепился в его запястье.

— Это шаблонное дело, мартышка. Первокурсник юридического факультета справится с ним с закрытыми глазами.

Киппер Гарт вырвал руку, хоть и не очень уверенно. Он достаточно знал о бурном прошлом шурина, чтобы избегать физического столкновения. Он также знал, что проделка с инвалидным креслом — лишь один из многих грехов, которые Мик за ним числит, но из стратегических соображений держит при себе.

Странахэн развернул желтый лист линованной бумаги и подтолкнул его к Кипперу:

— Это все, что тебе понадобится.

Данные вроде безобидны и просты. Киппер Гарт не сомневался, что его секретарша сможет подготовить документ на офисном софте.

— Ладно, Мик, я тебе помогу. — Он махнул в сторону двойных дверей. — Тащи ее сюда.

— Кого? — спросил Странахэн.

— Клиентку.

— Но ее здесь нет.

Это озадачило Киппера Гарта:

— Почему нет?

— Потому что она пропала.

— Что, прости?

— Ну, она как бы есть, но ее как бы нет, — добавил Странахэн.

— В смысле, пропала, как Амелия Эрхарт[34] или как сбежавший заключенный? — Киппер Гарт цеплялся за надежду, что шурин просто шутит.

— Это сложно объяснить, — сказал Странахэн.

— Но мне нужна ее подпись, это же очевидно.

— Вот что. Оставь пустое поле, и все.

У Киппера Гарта скрутило живот.

— Но подпись нужно заверять.

— Я рассчитываю на слепую преданность твоей секретарши. Да, чуть не забыл, пометь его началом марта.

— Будущего года?

— Нет, этого, — сказал Странахэн. — Пометь его четырьмя неделями ранее.

Голос зятя истончился до заунывного скрежета:

— Мик, имей совесть, меня же за такое привлекут.

— Да ладно, они не тронут человека в инвалидном кресле.

— Я серьезно! Если что-то выплывет, учти: я все буду отрицать.

— Ничего другого я и не ожидаю, — сказал Странахэн. Киппер Гарт потряс желтой бумагой:

— Что это, блин, вообще такое? Во что ты ввязался? — Мик Странахэн нетерпеливо посмотрел на часы.

— Мы тратим драгоценное время, мартышка, — произнес он. — Шевели задом.

Уже второй день подряд Чарльз Перроне сказывался на работе больным. Приходила Рикка и приносила ему ланч — бутерброд с ветчиной, чипсы начо и салат из лобстера. Мнение соседей о его роскошной гостье уже не стояло на первых позициях в списке забот Чаза: у него появились более неотложные проблемы.

— Что случилось? — спросила Рикка.

— Чего только не случилось.

— Хочешь об этом поговорить?

— Нет.

Он отвел ее в спальню и раздел. Через двадцать пять минут она устало скатилась на матрас и застегнула лифчик.

— Прости, котик. Мне пора на работу.

Чаз Перроне щелкнул под простынями своего дружка, вялого, как макаронина.

— Блин, я поверить не могу.

— Послушай, это случается со всеми мужиками. Я тебе уже говорила, — отозвалась Рикка из ванной, стараясь, чтобы в голосе не пробивалось разочарование. Она вышла, бодро расчесывая волосы. — Ты же мне скажешь, если у тебя появится другая, Чаз?

— О господи.

— Я не хочу оказаться последней, кто обо всем узнает.

— Продолжай в том же духе, и я куплю в Интернете протез.

Она подобрала свою сумочку и чмокнула его в нос.

— Ты придешь в себя, котик. Просто сейчас у тебя черная полоса, вот и все.

— Не начинай. Я тебя умоляю.

— После отпевания будешь как новенький, — пообещала Рикка. — Как только скажешь «прощай» Джои, станешь опять жеребец жеребцом.

— Я уже сказал «прощай», — хмуро сообщил Чаз.

— Что-то непохоже. Думаю, проблема в этом.

Через несколько минут после ухода Рикки Чаз услышал, как к дверям подошел Тул. Он засунул свою огромную голову в спальню и вяло поинтересовался, как все прошло.

— Клево. Просто супер.

— Чё за девка? Я уже видел тут ее машину.

— Профессиональный гореутешитель, — ответил Чаз.

Тул разглядывал докторовы штаны и трусы-боксеры, сваленные в кучку у кровати.

— Когда моя мама умерла, нам домой прислали проповедника-пятидесятника.

— Каждый справляется как умеет. Ты нашел свои пластыри?

— Всего один пока. Зато новехонький. — Тул повернулся, чтобы продемонстрировать выбритое место на лопатке, куда он налепил фентаниловый пластырь. — Может, на этот раз хоть покайфую.

— Мечты, мечты, — махнул рукой Чарльз Перроне.

Он подождал, пока Тул исчезнет в комнате для гостей, затем полез в тумбочку и достал свой новый пистолет. Выбор в «Уолмарте» его ошеломил, и он отправился в ломбард в Маргейте, где художественно татуированный неонацист продал ему обычный кольт тридцать восьмого калибра. Теперь Чаз сидел в постели, перебрасывал пистолет с воронеными накладками с руки на руку и думал о его мрачном прошлом. Кто его знает — может, эту пушку использовали при грабеже или даже убийстве. В шкафу лежала коробка высверленных пуль, но Чаз никак не мог решиться зарядить кольт. Он однажды слышал по «Си-Эн-Эн», что домовладельцы, которые покупают оружие для самозащиты, в пятьдесят раз чаще сами становятся его жертвами, чем их незваные гости. Поскольку ничего мощнее дробовика Чаз отродясь в руках не держал, он зарядил пистолет с предельной осторожностью.

Он убрал кольт обратно в ящик и погрузился в печальные думы. Что, если чудачка Рикка права? Он очистил дом от всех напоминаний о покойной супруге, но его член упрямо продолжал бастовать. Чаз никогда не признается Рикке, но порывы стихийного вожделения он ощущал, только думая о Джои. Например, утром в душе он шаг за шагом прокручивал в голове преступление, сам не зная почему. Вспоминал резкий запах океана, морось на лице, янтарные огни вдоль перил, низкий, тяжелый гул корабельных машин.

И лодыжки Джои. Вот что подействовало: он вспомнил, какими гладкими и теплыми показались ее лодыжки, когда он их схватил. Боже, какие шикарные ноги!

Чаз ощутил блаженно знакомую пульсацию и бросил взгляд вниз, чтобы поприветствовать своего маленького, торчащего перпендикулярно полу соучастника. Он жадно сжимал его, растирал и тянул, но все без толку, а потом в душе закончилась горячая вода, и все пропало.

«Так может, Рикка права? — подумал он. Может, это его подсознание не отпускало Джои, хотя скучал он только по сексуальной стороне их брака. — В остальном я непоколебим, как бык, — сам себя уверил Чаз, — я сделал то, что должен был».

Рано или поздно жена уличила бы его в измене и в ярости донесла бы, что он подделывает данные по Эверглейдс. Она бы все уничтожила — его диплом биолога, его секретное соглашение с Редом и все его блистательное будущее.

Потому что она знала правду. Конечно, знала. Она ведь собственными глазами видела, как он подделывает таблицы с анализами воды, так?

«Я сделал только то, что было необходимо, — подумал Чаз, — и сделал бы это снова».

Поддавшись порыву, он схватил телефонную трубку и позвонил приятелю-гольфисту, широко известному своими дикими эскападами в клубах по выходным.

— Помнишь, ты меня пытался на мальчишнике у Ричардсона накормить таблетками? У меня есть друг, который хочет их попробовать.

— Друг. Конечно, Чаз.

— Господи, ну не я же! У меня жена только что погибла, если ты не в курсе. По-твоему, я такой бессердечный кобель?

— Прости, дружище. Правда, извини. Сколько ему надо? Ну, твоему другу.

— Не знаю. Каков стартовый набор? — спросил Чаз. — Полдюжины?

— Нет проблем.

— Так ты говоришь, они сильнее, чем те, что прописывают врачи?

— Точно. Госконтроль за медикаментами явно бы не одобрил.

— Где ты сейчас? Они у тебя с собой?

— Расстреливаю корзину мячиков в «Соснах северного Бока». Твой друг спешит, да?

— Да. Кажется, ему предстоит жаркий вечерок.

— Давай встретимся в гольф-клубе примерно через час.

— Отлично, — сказал Чаз. — За мной должок.

— Да ну, забудь. — И после смущенной паузы приятель добавил: — Парень, это так ужасно, то, что случилось с Джои. Черт, вот горе-то какое. Как ты только держишься?

— Ну, иногда получше, иногда похуже, — ответил Чаз Перроне.

Покинув адвокатскую контору Киппера Гарта, Мик Странахэн отправился на Диннер-Ки проверить, не вернулась ли Джои на пристань, но там не было ни следа каяка или арендованного «сабурбана».

Странахэну не хотелось ехать в Бока, но он не мог ждать в Коконат-Гроув весь день — терпения у него в последнее время хватало только на рыбалку. Он достал из бумажника листок, на котором записал номер синего «форда» текущей пассии Чаза Перроне. Только два следователя в офисе прокурора штата сохранили о Странахэне достаточно хорошие воспоминания, чтобы помочь, и он позвонил одному из них, следуя на север по шоссе. Когда Странахэн пересек границу округа, он уже знал имя, возраст, адрес, семейное положение и род занятий.

У Рикки Джейн Спиллман была косметологическая лицензия штата Флорида, поэтому оставалось только вычислить, где она работает. Странахэн сделал остановку в Халландэйл, нашел телефон-автомат и выдрал из «Желтых страниц» адреса салонов красоты. Он ограничил свой поиск западными пригородами севера округа Бровард и всего через пятьдесят пять минут звонков вслепую обнаружил подружку Чаза. Она была старшим стилистом-колористом в студии «Прически Джордана», и случайно у нее нашлось окно в половине шестого вечера.

Как и многие другие респектабельные заведения Бока, салон был втиснут в торговый центр кораллового цвета. Мик Странахэн припарковал изъеденную ржой «кордобу» на заднем дворе: меньше шансов, что она привлечет взгляды. Сам он привлек парочку, входя в дверь «Причесок Джордана» в своей грязной футболке, выцветших хаки и потертых палубных тапочках. Странахэн прикрылся журналом и попытался погрузиться в муки Эминема, юноши серьезного, но противоречивого. Несомненно, богатство, слава и неограниченный секс — это хорошо, но подлинное духовное счастье должно исходить изнутри.

— Мистер Смит? Привет. — Рикка помахала Странахэну, призывая его следовать за ней. — Можете взять журнал с собой, если хотите.

Его слегка смущали собственные волосы, липкие от соли и сбившиеся на сторону после ветреного перехода на лодке через залив Бискейн. Рикка ничего о них не сказала, зато, пока мыла ему голову, восхищенно отозвалась о его глубоком загаре. Странахэн ответил, что по работе много бывает на солнце.

— Правда? И где вы работаете? — спросила она, проворно вытирая ему волосы.

— На круизном лайнере.

— Вот как.

Странахэн внимательно изучал ее лицо в зеркале.

— Когда-нибудь плавали?

— В круизе? Нет, — уже не так живо ответила Рикка.

— Эти корабли такие здоровые, совсем как настоящий город.

Она достала из стерилизатора пару ножниц.

— Как коротко вас подстричь? Уши открывать?

— Я думаю, может, «ежик», как у Клинта Иствуда в том фильме про Гренаду?[35]

— Хорошо.

— Я пошутил, — сказал Странахэн. Он дал ей поработать в тишине несколько минут — Рикка явно растерялась, — а потом начал заново: — Может, у вас морская болезнь? Ею многие страдают.

— Иногда, — ответила она. — А что именно вы делаете на корабле? В смысле, кем работаете?

— Охранником.

— Ух ты.

Странахэн наклонил голову, чтобы ей легче было стричь.

— Как я уже сказал, это как город. В нем есть хорошие горожане и плохие горожане.

— Но, наверное, в основном пьяницы? Вряд ли там бывают настоящие преступления.

— Вы удивитесь, — сказал он, — но как-то ночью один парень столкнул свою жену за борт.

«Чик-чик-чик» ножниц внезапно прекратилось. Глаза Рикки встретились в зеркале с глазами Странахэна.

— Это не смешно, мистер Смит.

— Я серьезен, как покойник, — возразил он. — Взял ее за ноги и перекинул через перила.

— О боже мой.

Странахэн примирительно улыбнулся:

— Ну я даю, уговариваю отправиться в тропический круиз, а сам пугаю какой-то кошмарной историей. Простите. Мне очень жаль.

— Нет-нет, я сама виновата, что спросила.

Руки Рикки так сильно дрожали, что она положила ножницы обратно в поддон, взяла расческу и принялась механически водить ею по наполовину остриженным волосам. Странахэн ее пожалел. Он жалел всех женщин, которые повелись на такое собачье дерьмо, как Чарльз Перроне.

Слабым голосом она спросила:

— И что с этим парнем сделали?

— Он вышел сухим из воды, хотите верьте, хотите нет.

— Н-н-но как?

— По крайней мере, он думает, что вышел, — подмигнул ей Странахэн. — Сукин сын не знает, что кое-кто все видел. Я.

Рикка уже была не в состоянии справиться с острыми инструментами, и Странахэн убрал с шеи блестящую парикмахерскую накидку.

Рикка попятилась:

— Кто вы? — Тихо, чтобы мистер Джордан, хозяин, не разобрал, что происходит что-то не то.

Странахэн достал двадцатку и положил ее в поддон рядом с ножницами.

— Чаз не рассказал вам, как все произошло?

Она одеревенело помотала головой:

— Он сказал, что это был несчастный случай.

— О нет, это было убийство. Умышленное.

— Почему вы н-не… ну, не остановили его?

— Все произошло слишком быстро. Вот она стоит здесь, а вот она уже приманка для акул. Вот так! — Странахэн резко щелкнул пальцами.

Рикка отпрыгнула.

— Не может быть. Чаз сказал, что спал, когда все случилось.

— Он лжет вам, Рикка, — произнес Странахэн. — Он очень нехороший человек. Хладнокровный убийца, если начистоту. Мой вам совет: найдите себе другого парня.

— Кто вы такой?

— Будущий партнер Чаззи по бизнесу. Скажите ему, что я забегал.

— Как вы меня нашли? Вам лучше уйти.

— Конечно, — согласился Странахэн. — Но вам следует знать, что жизнь доктора Перроне скоро сильно, сильно усложнится. Держите машину под парами.

— Убирайтесь! — прошептала она.

Странахэн пообедал в тайской забегаловке в противоположном углу торгового центра. Синего «форда» Рикки уже не было на месте, когда он на обратном пути прошел мимо салона. Или она отправилась на очную ставку с Чазом, или поспешила домой, чтобы запереть дверь, налить себе выпить и обдумать тот тревожный факт, что она встречается с убийцей.

Короткий отрезок пути до «Дюн ступени II» занял около получаса в напряжении часа пик. Наконец свернув на улицу Чаза Перроне, Странахэн был готов кого-нибудь убить, но усмехнулся при виде прокатного «сабурбана» — желтый каяк привязан сверху, — который стоял на дорожке у дома беглых телепродавцов. Он притормозил рядом с зеленой махиной, опустил окно и стал ждать, пока Джои сделает то же самое. Ничего не происходило. Странахэн всмотрелся в тонированное стекло и с замирающим сердцем осознал, что «сабурбан» пуст.

— Черт, — сказал он и перевел взгляд на дом Перроне. Джои опять пролезла внутрь, что было непросто, если учесть, что желтый «хаммер» ее мужа припаркован на самом видном месте, как и темный седан, то ли «гранд-маркиз», то ли «краун-вай».

Странахэн вылез из машины и быстро зашагал, и тут из-за внедорожника показался третий автомобиль. Белая «тойота» или, возможно, «ауди» — Странахэн толком не разглядел в сумерках. Он сунул руки в карманы и замедлил шаг до праздного прогулочного, наблюдая за женщиной с рыжими кудрями и бренчащими серьгами, которая вылезла из машины.

Когда Странахэн поравнялся с домом, парадная дверь распахнулась и на пороге возник Чарльз Перроне; в одной руке он держал что-то вроде винной бутылки. Другой рукой он поманил рыжую внутрь.

«Так у них вечеринка, — подумал Мик Странахэн. — Какая прелесть».

Джои Перроне не планировала ничего ужаснее похода по магазинам. На Диннер-Ки она вытащила каяк из воды и привязала его на крышу «сабурбана». Затем поехала в «Меррик-парк», где купила сумку через плечо, бикини, четыре пары итальянских туфель, холщовую кепку и забавные очки от Версаче. Она почти чувствовала себя человеком, когда заглянула в «Андалузскую кондитерскую» в поисках лимонного пирога.

Потом, откуда ни возьмись, ее снова оглушил тот факт, что муж едва ее не убил. Не умей она нырять, была бы уже мертва, не могла бы радоваться солнечным лучам на голых руках, Норе Джонс[36] по радио, запаху новой кожаной сумочки. Чаз хотел, чтобы она закончила свои дни в жарком брюхе акулы или обглоданной до костей крабами и морскими иглами.

«Сволочь», — подумала Джои и поехала прямиком к шоссе. Уже через пятьдесят минут она достала запасной ключ из кормушки на своем заднем дворе. Она вошла в дом с черного хода и выключила сигнализацию. Ее сотрясал тяжелый озноб, когда она кралась по знакомым комнатам: от нее нигде не осталось и следа.

По предыдущим вторжениям Джои знала, что Чаз убрал явные напоминания: фотоснимки, одежду, компакт-диски. Но теперь пропало куда больше. Со стен исчезли картины и карандашные эскизы, которые выбирала она. Из книжного шкафа убрана хрустальная фигурка дельфина, которую Джои подарила Чазу на день святого Валентина. В серванте не хватало четырех серебряных подсвечников, подарка от брата на свадьбу. Нигде не видно ее антикварной шкатулки для украшений. И даже в кухне Чаз уничтожил все ее следы. Где орхидея, которая вилась в окне? А ее кофейная кружка? А медная кастрюля, которую она купила, чтобы варить его любимые дурацкие спагетти? Будто она никогда тут и не жила, никогда тут не была, вообще никогда не существовала на свете.

Джои достала из ящика острый столовый нож и прокралась в спальню с твердым намерением изрезать его новые шелковые простыни, которые воняли так, словно их постирали в несвежей сангрии. Чаз, столь привередливый, когда речь заходила о духах Джои, явно позволял своим девкам обливаться любыми тошнотворными жидкостями, какие только встречались на распродаже.

Она занесла нож над головой, но и только. «Слишком патетично, — подумала она, — и не слишком оригинально». Она бросила нож и плюхнулась на кровать — на свою сторону кровати. Она смотрела на текстурированный потолок, который видела прежде сотни раз, но сейчас ощущала себя незваной гостьей.

Собственно, ею она и была.

Надо отдать Чазу должное. Он тщательно выскоблил ее из дома, когда-то бывшего их общим домом. Плечи Джои задрожали, колени подтянулись к груди, и она обнаружила, что рыдает. Она разозлилась — нет, разъярилась, — что плачет из-за мужчины, который хотел ее смерти.

«Прекрати! — приказала она себе. — Немедленно прекрати.

Я оплакиваю не потерю Чаза. Я оплакиваю свою гордость, свою самооценку и прочую пургу в духе доктора Фила[37]. Как случилось, что мой собственный муж меня так ненавидит? Что я ему сделала?»

— Ничего, — вслух произнесла Джои в промежутках между всхлипами. — Совсем ничего, блин.

Она села и уголком простыни вытерла глаза.

— В общем, к черту Чаза Перроне.

Джои проскользнула в ванную и поморщилась при виде своего отражения, отекших век и разводов на щеках. Она уселась пописать и обдумать, что делать дальше. На туалетном столике стоял здоровенный флакон подушечек маалокса; их вид поддержал ее боевой дух. «Хорошо бы Чаз заработал язву, — подумала она, — жгучую, кровоточащую язву размером с тортилью».

Обычно он возвращался с работы не раньше шести, поэтому Джои решила, что дверца машины хлопнула где-то по соседству. Когда затряслась дверная ручка, Джои натянула джинсы, вылетела из ванной, схватила нож с ковра и закатилась под кровать.

Шаги, вроде бы тяжелее Чазовых, без остановки прогрохотали через гостиную в коридор. Джои затаила дыхание. «Черт, — подумала она, — я не смыла за собой. Если он заметит, все кончено».

Она перебросила нож в правую руку и проверила, хорошо ли он лежит. Шаги приблизились к ванной.

«Я выбрала самый идиотский на свете способ попасться, — мрачно подумала Джои. — Раз в жизни забыла спустить воду».

Когда работаешь бригадиром на ферме, жизнь намного проще. Если нужны деньги, просто вычитаешь их из жалованья рабочих. Они почти никогда и слова поперек не скажут, потому как боятся, что ты их сдашь службе иммиграции.

Тул вдруг подумал о Морин, старой леди в «Неземном поместье», такой одинокой, лежит и помирает бог его знает от какого ужасного рака. Чертовы медсестры ленятся даже поднять ее с койки и отнести в душ или отхожее место. «Морин поменялась бы местами с этими актрисками, не раздумывая, — решил Тул. — Она бы улыбалась, и махала бы фотографам, и была бы так благодарна богу, что больше не болеет».

Он выключил телевизор и потащился на кухню, опустошил холодильник и принялся наполнять его «Маунтин Дью». Вскоре доктор подошел к двери и спросил Тула, что это он, во имя господа всемогущего, тут делает.

— А по-твойму как? — отозвался Тул.

— Но ко мне должны прийти друзья! — Чарльз Перроне достал из коричневого пакета бутылку белого вина.

— Влазит, — успокоил Тул. Он протянул Чазу свою пульсирующую руку: — Слушь, глянь-ка, никакой заразы нет?

Чарльз Перроне отреагировал так, словно ему ткнули в лицо тарантулом. Он отпрянул и сказал:

— Я ведь уже говорил, парень. Я не такой доктор.

— А какой ты, етить, доктор? — Тул надвигался на него, схватив бутылку вина.

— Я биолог, а не медик, — ответил Чарльз Перроне. — Изучаю загрязнение воды. — Он скорчил гримасу, когда громила предъявил ему на экспертизу свои прокушенные кулаки.

— Одного парняги пасть, — сообщил Тул, — налетела прям на мой кулак. Как по-твойму, нет инфекции?

— У меня в рюкзаке бинты и мазь с антибиотиком. Сейчас принесу.

— Пасиб.

Тул расчищал в холодильнике место для вина и недоумевал, зачем это доктору по грязной воде занадобился телохранитель.

Чарльз Перроне сказал уже помягче:

— Понимаешь, ко мне тут скоро друг должен зайти.

— Рад за тебя, — пожал плечами Тул.

— Я имею в виду, может, ты оденешься, а?

Тул глянул вниз.

— Ну ваще-то мне и так удобно. Мож, я спать лягу.

— Спасибо, — сказал доктор. — Огромное спасибо.

Чаз зашел в ванную, закрыл дверь и достал из кармана синие пилюли. Дружок-гольфист сказал, что нужно около часа, и посоветовал на первый раз много не принимать, для начала выяснить пороговую дозу. Чаз проглотил две таблетки и запил их водой из-под крана. В зеркале он увидел, что Тул нассал в унитаз с опущенным сиденьем и даже не удосужился смыть за собой.

— Вот свинья, — проворчал Чаз. Он обернул руку бумажной салфеткой и яростно нажал на рычаг.

«Что вообще этот идиот тут делал?» — задумался Чаз. Небось засорил туалет в гостевом санузле этой своей чертовой сальной шерстью.

Чаз в спешке принял душ, позвонил Рикке и попросил заехать.

— У меня для тебя сюрприз, — пообещал он.

— Я не в настроении.

— Да ну, приезжай.

— Я плохо себя чувствую, — отказалась Рикка. — Пораньше лягу спать.

Чаз Перроне неважно понимал женщин, но до него дошло, что Рикка расстроена.

— Поговорим, когда приедешь, — предложил он. — Я все исправлю.

— Я же сказала, Чаз. Я остаюсь дома.

— Не сегодня. Пожалуйста. Ради меня.

— Позвони на выходных.

— Погоди, Рикка, это из-за того, что случилось в обед? Все снова нормально, киска, я о том и говорю. Лучше и больше, чем раньше, обещаю…

— Ты меня совсем не слушаешь, — отрезала она. — Я напилась. У меня был отвратный день, так что спокойной ночи, Чаз.

И она бросила трубку. Чаз Перроне выругался и сгорбился на кровати. Ради Рикки он купил синие пилюли. Он хотел показать ей (ну, и себе, если честно), что трудности временны и легкопреодолимы.

А теперь у него в штанах зашевелилось, медленно и нарочито, словно развертывались кольца проснувшейся змеи. Предвкушая эрекцию, мать всех эрекций, Чаз с отчаянием смотрел в будущее, в котором ему не с кем ее разделить. Часы неумолимо приближали миг полной боевой готовности, но выбор партнера был прискорбно ограничен. В отличие от многих его друзей, у Чаза не было безотказных подружек, которых можно вызвонить в случае внезапной необходимости. Женщины, с которыми он спал, как правило, рвали с ним, как только его гнилое нутро выплывало на свет — обычно через два-три месяца после первого свидания. В результате имена в Чазовой записной книжке делились на две категории: бывшие подружки, которые ненавидят его, и текущие подружки, которые рано или поздно возненавидят его.

Поскольку сегодня Рикка неким мистическим образом вышла из строя, единственной заменой ей была слегка тронутая любительница нью-эйдж и рефлексологии, которая откликалась на имя Медея. Чаз познакомился с ней, играя в гольф в северном Бока, где она предлагала массаж возле сокового бара между девятой и десятой лункой. Чаз всего три раза спал с Медеей, и впечатления она оставила смешанные. Она была довольно алчная (и гибкая, как обезьяна-ревун), однако у нее обнаружилось несколько досадных привычек, в том числе склонность во время соития напевать себе под нос. Любимой ее мелодией был «Племенной сон» — Медея утверждала, что его втайне написал для нее какой-то Янни[38]. Еще она любила ритуально намазывать себя (и в результате Чаза) теплым маслом пачули, и мерзкая вонь приставала к коже намертво, как терпентин. Не меньше раздражала ее сорочья манера одеваться. Чаз вздрогнул, вспомнив ту ночь, когда ее сережки (которые могли бы служить дельтапланами) сначала запутались в растительности на его груди, а потом выдернули из нее изрядный пучок.

И, наконец, ее наркотическое пристрастие к рефлексологии, в которой Медея настойчиво практиковалась на Чазе после каждой сексуальной схватки, жестоко выкручивая ему руки, ноги и пальцы и грубо выворачивая шею. После каждой встречи с нею Чаз по несколько дней глотал болеутолители, как попкорн.

Вот какой была Медея. Она обрадовалась звонку Чаза по самые уши.

Когда она приехала к нему домой, Чаз ждал у двери с бутылкой вина и стояком мирового класса.

Воспоминания Джои о семье несколько выцвели от времени, но в душе она всегда лелеяла неизгладимый образ родителей — рука об руку, улыбаются. Именно так они выглядели на большинстве фотографий, которые она хранила, — неразлучная счастливая пара. Она помнила, что в доме вечно смеялись; особенно ее мать умела находить смешное в повседневности. Такая наблюдательность, наверное, была полезна для владелицы казино, фабрики человеческой глупости.

Теперь Джои представляла, как Хэнк и Лана Уилер смотрят на нее с небес и недоумевают, неужели их единственная дочь опять сгоряча напортачила. Что уж тут отрицать, положение презабавное — она лежит под кроватью, пока ее муж пытается назначить свиданку.

— У меня для тебя сюрприз, — сказал Чаз в телефонную трубку.

Несмытый унитаз, очевидно, не предупредил его о вторжении незваной гостьи. Джои смотрела, как его бледные, покрытые синими венами ноги расхаживают по ковру. Как легко было бы протянуть руку и вонзить нож в его пухлый безволосый палец.

— Да ну, приезжай, — приставал Чаз — этот тон его невидимая супруга отлично знала. — Поговорим, когда приедешь. Я все исправлю.

Джои изучала ногти у него на ногах в надежде, что под ними незаметно произрастает какая-нибудь экзотическая болотная гниль из Эверглейдс.

— Не сегодня. Пожалуйста, — настаивал Чаз. — Ради меня.

«Ха! — подумала Джои. — Она его динамит».

— Погоди, Рикка, это из-за того, что случилось в обед? Все снова нормально, киска, я о том и говорю. Лучше и больше, чем раньше, обещаю…

Теперь у Джои появилось имя, которое можно связать с девицей на том конце телефонного провода. «Рикка. Что-то знакомое. Это, часом, не его парикмахерша?» — Миссис Чарльз Перроне лениво сжала деревянную рукоятку столового ножа.

— Вот дерьмо, — пробормотал Чаз. Рикка явно бросила трубку. Пружины жалобно взвизгнули, когда он тяжело сел на кровать.

«Дуется», — догадалась Джои. Она смотрела на его костлявые розовые лодыжки с размытыми границами загара. На одной босой пятке был ужасный волдырь — натер, туфли для гольфа не подошли. «Лопнул и наверняка очень болит», — думала Джои, рассеянно пробуя кончик лезвия ногтем большого пальца.

Чуть раньше был шанс сбежать, десятиминутное окно, пока Чаз принимал душ, а его гость — тот, который топал, как слон, — убрался в гостевую комнату. На секунду Джои захотелось ускользнуть, выползти из-под кровати и пулей рвануть через заднюю дверь. Это было бы мудро, и она серьезно об этом подумывала. Но когда еще у нее появится шанс понаблюдать за мужем, обманщиком и убийцей, в действии?

Она услышала, как пищит клавиатура телефона — Чаз набирал новый номер.

— Медея? — спросил он.

«Ну, вот теперь позабавимся», — подумала Джои.

— Что ты делаешь сегодня вечером, конфетка? — поинтересовался он. — Если хочешь, приезжай, послушаем музыку. Да… ко мне домой.

«Ко мне домой?» — Джои заскрежетала зубами. Она заметила, что Чаз непроизвольно притопывает ногой — ублюдок явно хочет бабу.

— Адрес сейчас скажу, — пообещал он. — Карандаш взяла?

Джои внимательно слушала, как он одевается и наводит красоту. Она знала наизусть весь саундтрек: резкий щелчок крышки дезодоранта, мягкое жужжание машинки для стрижки волос в носу, ритмичное пиликанье зубной нитью по молярам, заунывный йодль полоскания.

Когда до Джои дошло, что последует дальше, ей полагалось ощутить, что она в ловушке, если не в панике, потому что она, разумеется, не имела ни малейшего желания слушать, как ее муж пыхтит и подпрыгивает на другой женщине. Но она оставалась странно спокойной, будто что-то предчувствуя. Разве это не идеальный повод вернуть ему обручальное кольцо, которое она таскала за собой, как фальшивую монету, с тех пор как Мик Странахэн ее спас? Очень важно Для столь символичного жеста выбрать подходящий момент, и Джои надеялась произвести сокрушительное впечатление на Чаза Перроне и его гостью.

Которую, как выяснилось, действительно звали Медея.

Джои услышала, как муж открывает парадную дверь, задушевный щебет в гостиной, хлопок пробки. Потом заиграла музыка — кельтские народные баллады, неопровержимое доказательство Чазова похотливого отчаяния.

Меньше четверти часа, и ему удалось затащить Медею в спальню. Она зажгла ароматические свечи, воскурила благовония, и Джои чуть не чихнула. Пока Медея порхала по комнате, обустраивая любовное гнездышко, Джои рассматривала то немногое, что могла видеть, — золотой ножной браслет с бирюзой, рудиментарная татуировка розы, бледно-лиловый лак на ногтях, ноги загорелые, но далеко не изящные.

— Я кое-что принесла, — сказала Медея, и через несколько секунд они оба стали сбрасывать одежду двумя кучками. Джои углядела бирку платья в крестьянском стиле (десятый размер); интересно, эта женщина такая же высокая, как она сама?

Когда Чаз сбросил трусы, Медея сказала:

— Привет, малыш!

— Я же говорил, что мы по тебе скучали, — с невыносимым самодовольством заявил Чаз.

— Сюда. — Медея похлопала по кровати. — Давай-ка я тебя разотру.

— Не надо. Я и так расслаблен.

— Нет-нет, не спорь. Мамочка лучше знает.

Джои зажала рот руками, чтобы не засмеяться.

— Но я уже готов, — нетерпеливо возразил Чаз.

— И ты по-прежнему будешь готов, когда мы покончим с растиранием, — сказала ему Медея, — и я тоже буду готова. А сейчас будь настоящим бойцом и полежи тихо, пока я разогрею масло.

— Сладенькая моя, не надо. Эти простыни — из чистого шелка.

— А ну замолчи.

Чаз растянулся на кровати, и пружины запищали, словно воробьи. Джои занервничала: сколько может весить Медея? Икры вроде не толстые, но это еще ничего не значит. И что за здоровенный мужик бродит по дому? Джои не слышала, о чем они с Чазом говорили в кухне, но отнюдь не исключала, что ее муж наконец собрался осуществить давно лелеемую фантазию и заняться любовью втроем.

«Прискорбная ирония судьбы, — подумала Джои, — если кровать сломается и меня до смерти раздавит оргия».

— Ух ты, — услышала она голос Медеи.

— Ага, — гордо согласился Чаз.

— Это нормально?

— Только не говори, что тебе не нравится.

— Нет, просто он… — Медея запнулась, — я что-то не припомню, чтобы он был таким…

— Счастливым.

— В точку.

«Чаз умер и попал в рай для свиней, — подумала Джои. — Он может трепаться о своем члене всю ночь напролет».

Джои съежилась, когда Медея забралась на кровать, но никаких сейсмических последствий это не возымело. На минуту или две разговор затих, но потом Чаз внезапно застонал:

— Боже, ты меня прикончишь!

— Почему ты так напряжен? — спросила Медея ровным голосом инструктора по йоге. — Расскажи мне, что не так, сердце мое.

— Мне кажется, ты пытаешься открутить мне ногу. Может, пропустим эту часть?

— Пропустим нашу разминку? Ни за что, милый.

Джои пожалела, что лежачее положение не позволяет ей взглянуть в зеркало на стене.

— Разминка нужна только одному органу, — говорил тем временем Чаз, — а не то он взорвется.

— Хорошо, хорошо. Расслабься.

Общение между Чазом и Медеей становилось все менее вербальным, и вскоре возня наверху приняла знакомый воинственный ритм. Но ревность Джои или отвращение скоро были вытеснены ее опасениями за свою жизнь. Чаз налегал все сильнее, и Джои ладонями и коленями подперла крестовины кроватной рамы. Опыт говорил ей, что эта стадия займет от десяти до двадцати минут, в зависимости от того, сколько вина выпил муж. Джои закрыла глаза и постаралась отрешиться от того, что происходило на расстоянии вытянутой руки. Ее план требовал трезвого расчета. Она дождется, пока Чаз окажется на грани кульминации, и выскочит, как чертик из табакерки; сигналом будет низкий волчий вой, который всегда предшествовал его эякуляции.

Летучая нестройная мелодия неслась с кровати и струилась по комнате — Медея мурлыкала, Чаз решительно хрюкал, изображая перкуссию.

«Интересно, это какая-то чудная тантрическая мантра, — думала Джои, — или просто фальшивое исполнение по-настоящему кошмарной песни?»

Внезапно ее муж прохрипел:

— Черт, почему я ничего не чувствую?

— А? — Мурлыканье оборвалось.

— Я сказал, что ни черта не чувствую! — яростно выпалил Чаз.

— Не смей останавливаться. Давай, давай, мой сладкий. — Кроватные пружины печально скрипнули, когда он слез.

Джои представления не имела, что пошло не так — уж если ее муж начал, только взрыв атомной бомбы не даст ему закончить.

— Я одеревенел, — пожаловался он.

— Ой, да все нормально. Давай, продолжай, — взмолилась Медея.

— Тебе, может, и нормально.

— Давай я тебе помогу, милый…

— Нет! Не надо!

— Да господи боже. — Безмятежная Медея начала злиться.

Что-то приглушенно хлопнуло, и Джои увидела босые ноги Чаза — он решительно освободил кровать.

— Что это за духи? — спросил он.

— Я ничем не душилась. Это масло или, может, черничные свечи.

— Эти чертовы свечи тут ни при чем. Я слышу запах духов, — заявил Чаз. — Тех самых, которыми пользовалась моя жена.

Ледяная тишина, затем:

— Твоя жена?

— Покойная жена, — быстро поправился Чаз.

— А почему ты никогда не говорил мне, что был женат?

Джои начала болеть за Медею. «Скажи ей правду, ты, трус».

— Это очень болезненные воспоминания, — объяснил он.

— Когда она умерла, Чаз?

Повисла тишина иного рода, но такая же неуютная. Джои все бы отдала, чтобы увидеть, какое у Чаза лицо.

— Я бы не хотел об этом говорить, — сказал он. — Это очень меня расстраивает.

— Очень, но явно не слишком, — съязвила Медея. — Вижу, ты все еще готов к бою.

— Ну да, у него отдельное мнение на этот счет.

Ему не удалось развеселить Медею.

— Я же говорю, я не пользуюсь духами. Если ты что-то слышишь, это твое воображение.

«Это "Шанель"», — едва не прошептала Джои.

Перед отъездом с острова она невинно чуть-чуть подушилась за ушами. Очень важно, что Чаз разобрал ее аромат среди всех этих вонючих сладких испарений передвижной нарколавки Медеи.

— Все, я ухожу, — объявила Медея.

— Нет, давай еще раз попробуем.

— Мне не нравятся вибрации в воздухе, Чаз.

— Погоди секундочку. Останься. Пожалуйста.

В голосе Чаза звенело подлинное отчаяние. Увидеть, как его отшили, ничуть не хуже, чем выпрыгнуть из засады с обручальным кольцом, каковое действо Джои решила отложить на потом из симпатии к Медее.

Которая уже выбралась из постели и бодро собирала свечи и масла.

— Ты не можешь уйти. Ты не можешь, — умолял Чаз. — Только посмотри на меня!

— Очень впечатляет. Отлей его в бронзе.

— Хочешь принять ванну? Можно попробовать в ванне. — Он зажал ее в угол, их ноги почти соприкасались.

— Чаз, я сказала «нет».

— Ну давай. Не ломайся.

Джои услышала гортанный вскрик, который перешел в медленный мучительный стон.

— Хватит! — наконец выпалил Чаз.

— Ты определенно не умеешь слушать, — заметила Медея.

— Ты — делаешь — мне — больно!

— На курсах рефлексологии нам показывают специальные упражнения, чтобы руки были сильнее. Чувствуешь?

— О боже, — сказал Чаз.

— Спорим, я могу его сломать, как кусок хлеба?

— Прости, что не рассказал о жене. За все прости.

— Не надо давить мне на жалость, — произнесла Медея.

— Прекрати. Ногти…

— Длинные, правда?

— Я тебя умоляю. Я тебя умоляю, — хныкал Чаз.

Джои была в восторге. У девушки отличный стиль.

— Я ухожу, — продолжала Медея, — но если ты хотя бы качнешь этой штукой в мою сторону до того, как я выйду за дверь, я тебя так изуродую, что ты в жизни больше ни с кем не сможешь заняться сексом. Даже с самим собой. Усек?

— Да. Ой! Да!

Они оделись в полном молчании. Джои легко могла себе представить глаза мужа: ошеломленные, как у побитого щенка. Она уже видела такое, когда врезала ему за то, что он обозвал ее нехорошим словом.

— Ну, пока. — Медея остановилась в дверях. Джои заметила, что на Медее пеньковые сандалии.

— Прости за сегодня. Правда, — сказал Чаз. — Можно я тебе как-нибудь позвоню?

— Ты что, блин, серьезно?

И тут пол задрожал под Джои, будто с потолка свалился холодильник. Откуда-то из дома понеслись нечеловеческие вопли.

— О боже, — вяло произнес Чаз. — Ну что еще?

Медея уже бежала, когда Чаз нашел то, что искал, в прикроватной тумбочке. Джои Перроне подождала, пока он пробежит по коридору, выскочила из-под кровати и выглянула из-за угла. Столовый нож в руке казался хрупким и нелепым, но она не смела его бросить.

Шторы были опущены на всех окнах спальни, кроме одного.

Мик Странахэн заглянул в дом и был обескуражен тем, что увидел: здоровенного мужика, совершенного голого и с большущей бутылкой «Маунтин Дью» в зубах. Сначала Странахэну показалось, что на мужике грязный свитер, но, присмотревшись, он понял, что это поразительно развитый волосяной покров. Мужик сидел в одиночестве и смотрел по телевизору кантри-видеоклипы; ни следа Чарльза Перроне, кудрявой женщины или Джои. Странахэн присел под окном и обдумал свои печальные перспективы. Видимо, драка с громадным незнакомцем неизбежна, если Странахэн собирается обыскать дом.

Джои оставила запасной ключ торчать в задней двери, поэтому Странахэн просто повернул ручку и шагнул в дом. Он осторожно прокрался через пустую кухню в темный коридор. Остановился у гостевой комнаты, прислушался, затем вошел.

Гориллообразный мужик в недоумении сощурился, ручейки ядовито-зеленого лимонада потекли у него изо рта.

Странахэн выключил телевизор.

— Мне надо осмотреть дом, — прошептал он. — Вы мне будете мешать?

— Тупой вопрос. Еще как буду.

Из спальни Чаза раздавались приглушенные удары и устрашающее неблагозвучное мяуканье.

— Вы друг мистера Перроне? — спросил Странахэн.

— Его охранник. Я тя уже который день жду, — ответил волосатый незнакомец.

Он встал и вытолкал Странахэна из комнаты.

— Как думаешь, ты куда приперся? — спросил он. — Ты чё тут потерял?

Странахэн повернулся:

— Своего друга. Точнее, подругу.

Мужик задумчиво поскреб промежность.

— Давай, надери мне зад, — предложил Странахэн. — Я, наверное, заору как резаный, но хотя бы все перепугаются и выскочат, и я узнаю, кто тут кто.

— Ты чё, рехнулся? — спросил мужчина.

— План дурацкий, — согласился Странахэн, — но ничего лучше я придумать не успел.

Громила схватил его за шкирку и поволок к задней двери. Странахэн направил мужика в угол и врезал ему локтем в кадык. Мужик сразу не упал, и Странахэну пришлось добавить правый хук в основание шеи, вложив в удар весь свой вес. Громила повалился, вслепую размахивая кулаками. Дом содрогнулся до самого фундамента.

Странахэн вынырнул наружу, перебежал к парадному входу и затаился за «хаммером». Телохранитель издал душераздирающий вопль — это к нему возвращалась способность дышать. Первой из дома вылетела кудрявая женщина, ее сандалии простучали по дорожке, пока она галопом мчалась к машине. После ее отъезда Странахэн прождал целых две минуты. Поскольку больше никто из дома не вышел, он вернулся к кухонному окну. Там он увидел Чаза Перроне — тот, совершенно голый, беспомощно возвышался над бесчувственной гориллой на полу. В профиль хорошо был виден пистолет в правой руке Чаза, а ниже — выдающееся свидетельство его сексуальной готовности.

Странахэн услышал, как рядом хлопнула тяжелая дверь и через пару секунд завелся мотор. Задыхаясь, Странахэн перепрыгнул живую изгородь и побежал по дороге. «Сабурбан» медленно ехал прочь, не включая огней. Странахэн махал руками, бежал за ним и думал: «Она должна посмотреть в зеркало заднего вида — после такого тарарама. Любой нормальный человек опасался бы погони».

Наконец в конце квартала зажглись тормозные огни и распахнулась пассажирская дверь. Мик Странахэн запрыгнул внутрь и жестом приказал Джои жать на газ.

Через десять миль, когда он закончил отчитывать ее за бездумный риск, она сказала:

— Прикольная стрижка, спортивная такая.

— Слушай, я хоть не воняю, как мусорный бак на Вудстокском фестивале.

Джои озорно улыбнулась:

— А вот Чаз другое подумал.

Тул стал разговорчивее после того, как они смотались в лечебный центр и он заскочил к какой-то Морин. По всей видимости, вороватая медсестра, его наиновейший драгдилер, догадался Чаз Перроне, обозревая, как Тул выстраивает уйму новых фентаниловых пластырей на выбритых плечах.

— Расскажи про жену, — предложил Тул, пока они ехали на запад.

Чаз был пойман врасплох:

— Чего рассказать?

— Ну, какая она была, пока не умерла? — спросил Тул.

— Красивая. Блондинка. Умная. Забавная.

Эта часть сценария поведения безутешного вдовца не требовала репетиций, поскольку была чистой правдой. Тем не менее Чаза охватило смятение, когда он произнес эти слова вслух: некой слабой и сентиментальной его частице они напомнили о том, что он потерял. Он с негодованием воззрился на стойкую и бесполезную выпуклость у себя в штанах.

— Так чё ж ты не весь такой грустный и унылый? — спросил Тул.

— Кто тебе сказал, что нет?

Тул сально засмеялся:

— Прошло всего ничего — типа, неделя, — а ты за девками ухлестываешь.

— Если ты насчет той женщины, что приходила вчера вечером, — возразил Чаз, — так это была профессиональная массажистка.

— Если она массажистка, я космонавт. Давай, док, колись, что у тебя с твоей старушкой стряслось?

— Это не твое дело.

— Расслабься, — произнес Тул.

Чаза раздражали приставания Тула, хотя он понимал, что чувствительность к межличностным отношениям отнюдь не характерна для бригадиров на овощных фермах. На самом деле задать вопрос мог любой Чазов приятель по гольфу, и ответ (пусть его и не произнесешь вслух) был прост: Джои слишком много знала. А если и не знала, то определенно подозревала.

Что оставалось Чазу, кроме как ее убить? Если бы афера с Эверглейдс вышла на свет, журналисты бы его распяли, биолог-взяточник попал бы в передовицы даже в таком гнезде коррупции, как Южная Флорида. Чаза непременно посадили бы в тюрьму, или Ред Хаммернат бы его пришил, а может, и то и другое вместе.

Какая ирония: если правда когда-нибудь выплывет, Тул как никто оценит мужество, с каким Чаз сбросил Джои с круизного лайнера.

Когда они добрались до насосной станции, Чаз остановился на обочине дамбы, но выключать мотор не стал. Болото мерцало под лазурными небесами, что тянулись до самого горизонта, но Чазу было бы куда уютнее на парковке торгового центра.

Он страшился необходимости покинуть стальные объятия своего внедорожника ради омерзительной, кишащей хищниками дикой природы.

— Тут хорошо и мирно, — сказал Тул.

— О да. Просто рай на земле.

— А тебе чё, лучше в пробках на шоссе торчать? Совсем больной на голову?

Чаз нажал на клаксон, чтобы распугать притаившихся пум. Игнорируя озадаченную гримасу Тула, он сказал:

— Ладно, давай с этим покончим.

Он вылез из «хаммера» и начал переодеваться в болотную одежду. Тул изучил новую красную заплатку на левом переднем колесе и объявил ее герметичной — вот с чего началось сегодня утро Чаза, со спущенной шины. В протекторе торчал столовый нож из набора, который стоял у Чаза на кухне, и Чаз решил, что злоумышленник — тот же парень, что вломился к нему в дом и подрался с Тулом.

— Глянь, аллигатор. — Тул показал на четырехфутовый нос, с любопытством высунувшийся из меч-травы.

— Восхитительно, — проворчал Чаз.

— Хорошенький толстенький сукисын, а?

— Ато, — согласился Чаз, подумав: «Наверное, я умер и очнулся на канале "Дискавери"».

Он как раз расчехлял клюшку для гольфа, когда услышал выстрел и нырнул под машину. Выглянув, он увидел, как Тул вылезает из зарослей меч-травы на дамбу и тащит за собой за хвост вялую тушку аллигатора. Из переднего кармана комбинезона у этого кретина торчала рукоятка пистолета, купленного Чазом в ломбарде.

«Прекрасно», — уныло подумал Чаз. Он уже видел заголовки: «БИОЛОГ АРЕСТОВАН ЗА БРАКОНЬЕРСТВО».

— Жрал таких? — Тул, усмехаясь, предъявил ему дохлое животное. — Чтоб было вкусно, надо отбить мясо и поджарить в арахисовом масле.

Не так давно вопиющая глупость стрельбы по аллигаторам побудила бы Чаза к диатрибе. Но сейчас он лишь устало принял это как очередное доказательство потери контроля над своей жизнью. Он предпринял смехотворную и тщетную попытку объяснить Тулу, что стрельба по охраняемым федеральными законами видам — преступление, которое влечет за собой огромные штрафы и тюрьму. Тул хихикнул и посоветовал ему не волноваться — мол, вещественное доказательство исчезнет сразу после ужина.

Тул грузил вымазанный илом труп на заднее сиденье внедорожника, и Чаз молча смирился. Он уже окончательно вышел за рамки обычного шока, отвращения и даже злости. Он подобрал клюшку для гольфа, прицепил контейнер для забора проб к сапогу и побрел в коричневую воду.

— Мож, чё помочь? — крикнул Тул с берега.

— Нет, сэр, — отказался Чаз.

Его уверенность в охранных навыках Тула развеялась после далеко не блестящего выступления последнего против незваного гостя, который, по горьким прикидкам самого Тула, был на восемьдесят фунтов легче и на двадцать лет старше, чем Тул. Не так обескураживало то, что грабитель невредимым сбежал из дома Чаза, как то, что нанятый Редом громила рыдал и блевал на полу. Остаток ночи Тул активно выздоравливал, намотав на горло полотенце, набитое кубиками льда. Судя по его описанию, нападавший не походил ни на кого из знакомых Чаза Перроне, и тот решил, что это бывалый грабитель, нанятый детективом Ролваагом в рамках кампании шантажа. Когда Тул заявил, что разорвет негодяя на куски в следующий раз, когда их пути пересекутся, Чаз еле удержался от насмешек.

— Пистолет дать? — заорал Тул с насыпи.

— У меня все порядке, — раздраженно крикнул Чаз.

Он клюшкой проложил себе путь через рогоз, который стал гуще с тех пор, как Чаз в последний раз был на этом участке. Такой буйный расцвет — дурной знак, указующий на обильный и тлетворный приток сельскохозяйственного фосфора. Результат оного — то, что настоящие биологи назвали бы «потерей характерной известковой структуры перифитона». На простом человеческом языке это означало, что фермы Реда Хаммерната сбрасывают в воду так много Удобрений, что данный участок Эверглейдс почти задушен до смерти.

Если бы кто-нибудь из коллег доктора Чарльза Перроне неожиданно приехал сюда и увидел пышные заросли рогоза, он бы немедленно понял, что Чаз подделывает таблицы по фосфору. Вот почему он обычно вырывал с корнем обличительные пушистые метелки, но сегодня их было так много… а у него и без того хватало забот, не хватало еще часами прореживать траву в болотной грязи.

Чаз ощупал промежность через толстые резиновые краги и подумал: «Если я сейчас помру, вряд ли найдут подходящую крышку для гроба».

Через шестнадцать часов после приема синих пилюль у него в штанах по-прежнему была дубинка. Он совершенно ничего не ощущал, кроме ее массы, онемелого и упорного окоченения, которое не съежилось даже от ползучего холода болотного озерца. Для Чаза не было горше горя, чем этот долгий, но бесполезный стояк.

Он торопливо наполнил контейнер и зашлепал к дамбе. Тул, с погрустневшими от лекарства глазами, высказался в том духе, что это, нафиг, самая тупая из всех работ, о каких он только слышал, — наполнять бутылки болотной водой.

— И чё, хорошо платят? — спросил он. — Я тож такую халтуру хочу.

— Помоги мне снять сапоги, — попросил Чаз. Гнус, который так мучил его, не проявлял ни малейшего интереса к Тулу, чей влажный волосяной покров служил естественной защитой от насекомых. — И побыстрее! — приказал Чаз. Тул вяло потянул тяжелые краги.

Учитывая черную полосу в своей жизни, Чаз решил не выливать воду прямо на месте, как иногда делал, чтобы исключить риск изгадить ароматную обивку «хаммера». Решение оказалось пророческим — закрытый контейнер случайно стоял на переднем сиденье, когда они внезапно наткнулись на Марту, Чазову начальницу. Она ехала навстречу им по дамбе на своем казенном пикапе, прямо к водосливу, который Чаз и Тул только что покинули. Чаза одолела мания преследования: он решительно не верил, что появление Марты — всего лишь обычное патрулирование.

— Ты там уже закончил? — спросила она.

Чаз кивнул и показал ей контейнер.

— Хочешь, захвачу с собой? Мне все равно надо вернуться в офис, — предложила Марта.

— Нет, нет, спасибо. — Чаз вцепился в контейнер обеими руками, на случай если Марта попытается выхватить его силой. Если она или любой другой ученый из отдела контроля за использованием водных ресурсов проверит пробу на фосфор, с Чазом будет покончено. И с Редом Хаммернатом тоже.

Как и ожидалось, Марту потряс вид Тула на пассажирском сиденье.

— Это выпускник, — выпалил Чаз. — Попросил меня взять его с собой на весь день. Я решил, что вреда не будет.

С тем же успехом Тул мог натянуть вечернее платье с декольте — так Марта на него пялилась.

— Ты из какого университета? — спросила она.

Тул вопросительно повернулся к Чазу, и тот ответил:

— Флоридский Атлантический.

— Ага, — хрюкнул Тул, — Кролицкий и тантрический. — Марта храбро улыбнулась:

— Хорошая программа. Но ты должен был подписать отказ от ответственности, раз собрался в поле с сотрудником отдела. На случай аварии или вроде того.

— Это моя вина. Я забыл, — признался Чаз, подумав: «Слава богу, что я прикрыл мертвого аллигатора сапогами».

Марта развернулась и помахаларукой.

По дороге к хайвею Тул сказал Чазу:

— Слушь, у тя руки трясутся.

— Слушай, ты хоть представляешь, что было бы, если б она увидела, — Чаз дернул подбородком в сторону заднего сиденья, — это?

— Да ладно, я историю сочинил.

— Ничуть не сомневаюсь, — ответил Чаз.

— Дескать, нашли бедную зверушку, всю пораненную, на дамбе и везли к ветеринару.

«Блестяще, — подумал Чаз. — Скорая помощь для аллигаторов».

— У меня желудок болит — хоть вешайся, — пробормотал он.

— А еще у тя пиявка на роже.

— Не смешно.

— Совсем махонькая. — Тул отодрал ее и выбросил в окно. — Блин, мужик, да ты весь белый. Мож, тебе другую работу поискать? Серьезно.

«Если б это было так просто», — мысленно ответил Чаз. Он коснулся болезненной точки на щеке и печально подумал, не ядовита ли мерзкая тварь. Зазвонил сотовый телефон, но Чаз и не шевельнулся. Тул проверил номер звонящего и сообщил, что он заблокирован.

Когда Чаз поднял трубку, шантажист сказал:

— Ты прав. Надо встретиться.

Опять голосом Чака Хестона; хотя он меньше действует на нервы, чем Джерри Льюис.

— Когда угодно, — согласился Чаз. — Назовите место и время.

— В полночь. На лодочной пристани во Фламинго.

— Я забыл, где это.

— Посмотри на карте, — лаконично ответил шантажист, — и не трудись брать с собой троглодита.

— Так это ты вчера был у меня дома, — сказал Чаз.

— Точно. Как прошло свидание?

— Очень смешно.

— Однако я поражен, как быстро ты преодолел свое горе.

— Увидимся в полночь, — сказал Чаз Перроне.

Джои в гордом одиночестве стояла перед зеркалом в ванной и думала: «Ну вот, подруга, ты все-таки это сделала».

Она старалась вести себя хорошо, боролась с собой. Она даже начала составлять список:

Вот и все, что ей удалось написать подзаголовком «Десять разумных причин не спать с Миком Странахэном». Конечно, их было больше семи, но вместо того, чтобы упереться и вспомнить их все, Джои решительно взяла да и переспала с ним.

— Ты совсем рехнулась, — сказала она своему отражению в зеркале.

Что хуже всего, она сама ему предложила. В три часа ночи она лежала в своей одинокой постели с распахнутыми окнами и ощущала вкус океанского бриза. Всякий раз, закрывая глаза, она слышала странное монотонное чириканье — чирик, чирик, чирик, — но едва открывала глаза, чириканье прекращалось. Стало быть, чирикало у нее в голове, это сводило ее с ума, и вдруг она поняла, что это такое: скрип кроватных пружин. У нее в черепушке чирикали пружины матраса, пока Чаз пытался отыметь свою хипповую подружку, а Джои лежала у них под кроватью.

Вспоминая эту сюрреалистическую сцену — как она пряталась, словно правонарушитель, в комнате, некогда бывшей ее собственной спальней, как подслушивала похотливые вскрики мужчины, который всего неделю назад был ее собственным мужем и любовником, — Джои ощутила себя униженной, несчастной и одинокой. Она встала и тихо пробралась в гостиную, где Мик Странахэн спал на диване. Она осторожно пристроилась рядом с ним, говоря себе, что ей нужно только, чтобы кто-нибудь сильный и теплый подержал ее в объятиях.

Но как только она прижалась к нему и подладилась к неторопливому ритму его дыхания, она осознала, что приятных платонических объятий ей не хватит. Ей нужно больше.

— Какая же я дура, — подытожила она и ополоснула лицо ледяной водой.

Когда она вышла на улицу, он сидел на причале и говорил по сотовому. Потом дал отбой и попросил ее сесть рядом.

— Сегодня ты тянешь лет на восемнадцать, — сказал он.

— Неплохая попытка, Мик.

— Это правда. — Он свистнул Селю, который чуть не бодался со сварливым пеликаном.

— Нам надо поговорить о сегодняшней ночи, — сказала Джои.

— Я вчера устал как собака. Но я очень старался.

— Я не об этом. Ты был великолепен, — признала она, — но мы должны прояснить пару моментов.

Он погладил ее по руке:

— Поверь мне, это последняя вещь на земле, которую мы должны сделать.

Джои отдернула руку.

— Не устраивай балаган. Я серьезно.

— Я тоже, — сказал он. — У меня было куда больше этих разговоров наутро после того как, и ни один не принес ни ясности, ни умиротворения, ни взаимопонимания. Так что давай лучше позавтракаем.

— Но я боюсь, что это был секс назло, — пожаловалась Джои. — Роза его так называет.

— Еще одна житейская мудрость из книжного клуба.

— Ну так что? Вдруг я на тебя набросилась только потому, что злилась на Чаза?

— Тогда я у него в долгу, — ответил Странахэн. — Благослови господь лживые, жестокие, неверные головешки его пропащей души. Ты не голодна?

— Нет!

Он притянул ее поближе и прижал к себе. Сель ткнулся носом ей в затылок.

— Прошлой ночью ты торжествовала, помнишь? — сказал Странахэн. — Рассказывала, как Чаз забуксовал на ровном месте, как его пушку заело, и все потому, что он услышал запах твоих духов. Ты сказала, что это было бесценно, да, именно бесценно — знать, что он вышел из строя при одной мысли о тебе.

Джои не сдержала улыбки:

— О да, это и впрямь было круто. Он ей сказал, что ни черта не чувствует. У него отнялось все ниже пояса.

— Ну вот видишь, — сказал Странахэн. — Это в сто раз лучше, чем банальный секс назло, и даже бесстыжая Роза со мной согласится. А сейчас, если в мои вены не попадет хоть немного черного кофе…

— Мик, погоди…

— Тихо. — Он прижал палец к ее губам. — Если честно, я не хочу никаких объяснений того, что произошло ночью. Позволь мне сохранить иллюзию мужчины средних лет, что ты подпала под мое стойкое, мужественное обаяние.

Джои игриво толкнула его плечом:

— О'кей, ковбой, я сдаюсь.

— Вот и умница.

— Это ты Чазу звонил?

— Точно, — сказал Странахэн. — Мы встречаемся в полночь.

— И чего же мы от него хотим, раз уж шантажируем?

— Хороший вопрос. Я рассчитывал на один из твоих знаменитых списков, — сказал он. — Кстати, в скором времени ожидается визит детектива Ролваага к нашему юному вдовцу. В расследовании твоего исчезновения намечается неожиданный прогресс.

— Ух ты!

— Я бы даже сказал, потрясающий, — уточнил Странахэн. — Просто потрясающий.

Карл Ролвааг перевернул весь дом вверх дном.

Целых два питона, четырнадцать с половиной погонных футов мышц, непостижимым образом растворились в его крошечной квартирке, словно блохи.

«Невероятно, — думал Ролвааг. — Куда они могли деться?»

Накануне вечером он забыл задвинуть крышку террариума, после того как налил воды в поилку. Это произошло уже в третий раз, но прежде его ленивые питомцы ничего не замечали. Сейчас весна, змеи весной активны, и бродяги-питоны воспользовались его опрометчивостью.

Ролвааг поискал под столами, за книжными полками, за крупной бытовой техникой и внутри нее — ничего. Когда он вошел в спальню и увидел, что забыл прикрыть окно, его коснулась тень мрачного предчувствия. Неужели змеи слиняли на улицу? Детектив посмотрел семью этажами ниже, на площадки для шаффлборда[41], кои были социальным и географическим центром кондоминиума «Сограсс-Гроув». Вдоль кустов гибискуса Нелли Шульман выгуливала свою бесценную Петунию, грязную дворняжку, напоминавшую гибрид шиншиллы и росомахи. Несколько соседок миссис Шульман исполняли тот же ритуал, пляшущими поводками цепляясь к безмозглым комкам шерсти. Со своей позиции Ролвааг насчитал пять собак — питон с легкостью проглотил бы любую. Детектив понимал, что необходимо найти пропавших питомцев, до того как они снова проголодаются.

Но для начала он хотел схватить Чарльза Перроне.

По пути на работу он звякнул своему источнику в телефонной компании, который, не особо ворча, согласился помочь. Время утекало, и Ролваагу требовалось поймать Перроне на лжи, от которой просто так не отмахнешься, вроде неверно прочтенного времени или еще какой невинной ошибки. Человек Ролваага в телефонной компании вскоре отзвонился с номерами и именами — из них для детектива был важен только один.

Рикка Спиллман открыла дверь, как только он помахал ей значком. У нее был такой вид, будто она провела ночь на заднем сиденье автомобиля.

— С вами все в порядке? — спросил Ролвааг.

— Будет, когда сварю кофе.

Ролвааг заметил не меньше дюжины пустых пивных бутылок в мусорном ведре и никаких следов компании.

— Я расследую дело о пропаже человека, — сказал он. — Думаю, вы ее знаете — Джои Перроне.

Похоже, Рикку шатало. Ролвааг помог ей добраться до кресла.

— Меня там даже не было, — сказала она.

— Где?

— В круизе.

— Я знаю, что вас там не было, — растерялся Ролвааг.

— Почему вы здесь? — жалко засмеялась она. — Что, мою фотографию напечатали на пакетах с молоком? Я вдруг превратилась в мисс Популярность.

Детектив рассказал, что наблюдал, как Чарльз Перроне звонит из автомата в отеле Форт-Лодердейла.

— Это было в субботу вечером, в тот день, когда исчезла миссис Перроне. Номер, по которому звонил мистер Перроне, принадлежал вам. Когда я спросил, с кем он разговаривал, он назвал имя «Рикка».

Она ссутулилась.

— Что еще он рассказал? Нет, подождите, я хочу позвонить адвокату.

Ролвааг подтащил второе кресло.

— Вам не нужен адвокат, мисс Спиллман. Я просто хочу задать вам пару вопросов об отношениях мистера Перроне с женой. Ваши личные впечатления и наблюдения.

— Наблюдения?

— Ну, например, как думаете, они были счастливы? Часто ли спорили?

Рикка мрачно смотрела на него.

— Мы с мистером Перроне не очень-то много разговаривали о миссис Перроне.

— Но, может, вы заметили что-нибудь… какое-то необычное напряжение, когда они были вместе?

— Я никогда не была с ними вместе, — отрезала Рикка. — Я была только с Чазом.

— Джои даже не было дома, когда вы приходили?

Судя по всему, Рикка искренне оскорбилась:

— Не знаю, что вам наговорил Чаз, но я не поклонница любви втроем, ясно? Это не мой профиль.

Детектив нахмурился:

— Извините. Очевидно, мистер Перроне несколько исказил природу вашей связи.

— Именно.

— Он сказал, что вы уборщица.

— Что, простите? — Рикка подалась вперед.

— В тот вечер в отеле он сказал, будто звонил сообщить вам код от сигнализации, чтобы вы могли попасть в дом.

— Уборщица. — Голос Рикки скрипел мокрым гравием.

Ролвааг пролистал назад страницы блокнота.

— Да, вот оно: мистер Перроне сказал, что вы — уборщица и я сам могу это проверить. Он сказал, что вас зовут Рикка, а фамилию вашу он не помнит.

Рикка сглотнула и заскрежетала зубами.

— Поэтому мне пришлось выяснять по записям звонков в телефонной компании, — добавил детектив.

Рикка встала и протерла глаза мятым рукавом пижамы.

— Вот что. Мне пора собираться на работу.

— Вы ничего больше не хотите мне сказать? — спросил Ролвааг.

— Хочу. Я не занимаюсь уборкой, я занимаюсь прическами. А сигнализация у Чаза все равно была сломана, так что код не нужен. Можете сами проверить.

«Не первосортная улика, — подумал Ролвааг, — но лучше, чем ничего».

Вернувшись в офис, он вывалил капитану Галло все, что рассказала Рикка Спиллман. Галло пожал плечами:

— То есть Перроне солгал.

— Опять, — уточнил Ролвааг.

— Значит, у него была тайная связь. Но это еще не делает его убийцей, — сказал капитан. — Конечно, он солгал про телефонный звонок. А что ты от него хотел, чтобы он сказал: «Да, офицер, я тут только что поболтал со своей подружкой. Она очень расстроилась из-за того, что моя жена упала за борт и утонула в круизе в честь нашей свадьбы»? Брось, Карл. Иногда ложь — это не ключ к разгадке. Это просто рефлекс.

Это убеждение Галло Ролвааг оспорить не мог. Детектив умолял дать ему еще пару дней, чтобы надавить на Рикку:

— Перроне здорово вывел ее из себя. Она может рассказать нам что-нибудь полезное.

Галло покачал головой:

— Если твой главный подозреваемый не надел ей на палец бриллиантовое кольцо в честь помолвки, она меня не интересует. Нам нужен мотив, Карл. Посерьезнее слов обиженной девки, если, конечно, она сама не причастна.

— Это вряд ли, — произнес Ролвааг.

Вошел курьер с плоским картонным конвертом, запаянным в пластик. Галло автоматически протянул руку, но курьер сказал, что конверт адресован Ролваагу. Удивленный детектив открыл конверт и достал бумаги.

— Это что, иск о признании отцовства? — пошутил Галло.

Ролвааг был так поглощен документом, что ничего не слышал.

— Что это? — настаивал Галло. — Только не говори мне, что еще одно предложение работы.

Детектив читал и листал страницы.

— Чтоб меня, — проворчал он себе под нос.

Галло нетерпеливо выдохнул.

— Карл, не заставляй меня пользоваться служебным положением. Что это еще за чертовщина?

Ролвааг поднял на него потрясенные глаза:

— Завещание Джои Перроне, — сказал он. — Она оставила тринадцать миллионов долларов своему верному и любящему мужу.

Тягач, который волочил за собой изъеденную ржой «кордобу», не заметил и чуть не подрезал седан Карла Ролваага, когда тот въезжал в «Дюны восточного Бока, ступень II». Детектив обратил внимание на потрепанную машину и решил, что дети из трущоб украли ее и бросили в окрестностях дома Чарльза Перроне. Никто из местных даже под страхом смерти не рискнет попасться за рулем такой развалины.

Ролвааг припарковался рядом с желтым внедорожником Перроне. Косой хромированный радиатор «хаммера» испещряли дохлые насекомые. Рядом на лужайке криво стояла вторая машина, новый «гранд-маркиз» без единого пятнышка. Штрих-код на боковом стекле указывал, что он взят напрокат. Ролвааг прикоснулся к капоту — капот был холодным. Он услышал какой-то стук за домом и прошел на задний двор, где мужчина, которого он опознал как Эрла Эдварда О'Тула, вбивал в газон белый деревянный крест.

Детектив поставил портфель и назвал себя.

— Вы были другом миссис Перроне? — спросил он.

Эрла Эдварда О'Тула вопрос, кажется, ошеломил. Он помотал головой и снова застучал молотком.

— Этот крест для нее? — спросил Ролвааг.

Эрл Эдвард О'Тул пробормотал что-то неразборчивое. Ролвааг шагнул ближе и прочел рукописную надпись на кресте:

— Это ваш друг? — спросил Ролвааг.

— Это мой пес, — буркнул Эрл Эдвард О'Тул, пряча глаза.

— Ну и имечко для собаки. Рэндольф Клод Гюнтер.

— Сокращенно Рекс.

— Впервые слышу, чтоб собака прожила сорок пять лет, — заметил детектив. — Попугаи живут. Черепахи тоже. А вот насчет собак я совсем не уверен.

Эрл Эдвард О'Тул еще раз тяжело ударил молотком.

— Ну, он был из хорошей породы.

— Что это у вас на спине? — спросил Ролвааг. — Наклейки.

Эрл Эдвард О'Тул помедлил.

— Лекарство, — осторожно ответил он.

— От чего?

— От морской болезни.

Детектив насчитал пять пластырей и присвистнул.

— В морской круиз собираюсь, — пояснил Эрл Эдвард О'Тул.

— Да? И куда же?

Эрл Эдвард О'Тул опять помолчал.

— На Гаити, — сказал он через пару секунд. — Вместе с ма.

— Прекрасная идея. Отвлечетесь от мыслей о бедном старом Рэндольфе. — Ролвааг откровенно развлекался. Когда он вернется в Миннесоту, ему редко придется разговаривать с такими занятными чудиками.

— Скажите, а почему вы вкапываете крест именно здесь? Я не вижу могилы.

— Ну, он… умер в авиакатастрофе, — объяснил Эрл Эдвард О'Тул, — чё там хоронить?

— А написано «не водите в пьяном виде».

— Это пилот нажрался.

— Понятно. А остальные кресты? — Детектив показал на еще три креста, которые плашмя лежали на траве. — Они для кого, Эрл?

— Для щенят Рекса. Летели тем же рейсом, — огрызнулся Эрл Эдвард О'Тул. — А вы откуда, етить, знаете, как меня зовут?

— Приятно было побеседовать. — Ролвааг поднял портфель и направился к дому, где Чарльз Регис Перроне мрачно поджидал его у задней двери.

Белые кресты торчали вдоль Глейдс-роуд, на запад от основной магистрали — четыре в ряд, в память об ужасном лобовом столкновении. С тупой покорностью Чаз наблюдал, как громила Реда Хаммерната выкапывает кресты, пока на обочине хайвея с визгом не остановилась машина. Из нее вылезли два юнца, назвались братьями покойного Рэндольфа Клода Понтера и яростно заспорили с Тулом насчет воровства памятных знаков. Парни привезли с собой свежесрезанные подсолнухи, чтобы украсить ими крест, и томик библейских стихов, чтобы почитать вслух. Тул игнорировал их протесты, и братья начали громогласно проповедовать, призывая Сатану и прочих библейских мерзавцев. Тул в ответ сбросил их в придорожную канаву, разорвал томик в клочья и сожрал цветы. Чаз с дрожью за этим наблюдал.

Тул вернулся к «хаммеру», неся на плечах четыре креста, и радостно поделился:

— У мя дома таких штуковин целое поле.

— Хммм, — выдавил из себя Чаз.

— Круто из земли торчат, и подрезать не надо, это тебе не кусты с деревьями.

— Прекрасная мысль, — высказался Чаз, мысленно отметив, что утром первым делом надо позвонить Реду Хаммернату и попросить его подыскать другого охранника.

После возвращения в дом Тул одолжил молоток и заявил, что временно посадит кресты на заднем дворе. Чаз возражал бы энергичнее, если б знал, что к нему собирается заскочить Карл Ролвааг.

— Откуда вы знаете мистера О'Тула? — в дверях спросил детектив.

Чаз впервые услышал настоящее имя головореза.

— Так, познакомились через третьи руки.

— И это руки Сэмюэла Джонсона Хаммерната? — спросил Ролвааг.

— Ну, вообще-то он знакомый моей жены. Я его плохо знаю.

— Мистера О'Тула или мистера Хаммерната?

— Обоих, — невинно ответил Чаз.

Детектив почесал подбородок.

— Довольно странно.

— Что вы имеете в виду под «странно»? — спросил Чаз, уже готовый взорваться. Коп играл с ним, точно кошка с клубком шерсти.

— Ваш внедорожник — одна из компаний мистера Хаммерната купила его для вас, — ответил Ролвааг. — Согласно записям агентства по продаже автомобилей.

«Ох ты ж черт», — подумал Чаз.

— Вы едва знаете человека, а он покупает вам спортивный автомобиль за шестьдесят тысяч долларов. — Ролвааг чесал голову, совсем как тот чудак Коломбо по ящику. Чаз весь кипел внутри, но старался не подавать виду.

— Позвольте мне объяснить, — сказал он детективу. — «Хаммер» был подарком от Джои на день рожденья. Ред, то есть мистер Хаммернат, он был лично знаком с продавцом, и ему удалось провернуть выгодную сделку. Джои потом вернула ему деньги.

— Чеком или переводом? Впрочем, не важно. В любом случае в банке должна быть запись.

Чаз Перроне пожал плечами:

— Не знаю, как она это устроила. Это были ее деньги.

Сейчас они сидели на кухне, у Чаза непочатое пиво, у копа — «Спрайт», как обычно. В паузах со сковородки на плите раздавались шипение и треск.

Чаз наклонился вперед и понизил голос:

— Может, покончим уже со всем этим смехотворным бредом? Просто скажите, сколько вы хотите.

Казалось, Ролвааг был искренне сбит с толку.

— Да ну, давайте, — настаивал Чаз. — Избавьте меня от этой кошмарной поездки во Фламинго.

— Я вас не понимаю.

Чаз не хотел нервировать жулика-детектива и произносить вслух слово «шантаж».

— Вам следует знать, — сообщил Ролвааг, — что я уже разговаривал с мистером Хаммернатом в Лабелль. Он описал мне мистера О'Тула как бывшего работника, а не друга. Сказал, что почти его не помнит.

Чаз выпрямился и скрестил руки на груди:

— Как хотите. Будем играть по вашим правилам.

«Как будто у меня есть выбор», — подумал он.

Лоснящийся от пота Тул ввалился на кухню, чтобы проверить содержимое сковородки.

— Еще три минуты, — объявил он и вышел.

— Он живет тут с вами? — поинтересовался Ролвааг.

— Да. Пока его трейлер дезинфицируют.

— А что за история с крестами с хайвея?

— Я не знаю точно, — ответил Чаз Перроне, — но, возможно, это как-то связано с тем, что он — тупой слабоумный психопат.

— Понял.

— Он говорит, у него пуля в заду.

— У всех свои проблемы, — произнес Ролвааг.

— Так все-таки, я чему-то обязан вашим визитом? — осведомился Чаз. «Не считая садистского удовольствия, которое ты явно получаешь, держа меня за яйца».

— Да, конечно, — ответил детектив.

— Тогда давайте, пожалуйста, перейдем к делу. Из-за вас мне еще три часа переться в какую-то глухомань.

Ролвааг полез за портфелем, но тут снова появился Тул — он живо обтирал полотенцем потный торс. С нехарактерной для него жизнерадостностью он спросил, не хочет ли кто пожрать.

— Потому что я б автобус съел, — сказал он, перебрасывая вилкой хрустящие лакомые кусочки аллигаторова хвоста со сковородки на большое блюдо.

«Похоже, Ролвааг останется на ужин, — подумал Чаз, — и я ничего не могу с этим поделать». Он надеялся, что Тул догадался убрать нелегальный скелет рептилии.

— Надеюсь, вам нравится цыпленок, — сказал Чаз детективу.

Тул хихикнул:

— Большой такой цыпленок. Офигенно большой болотный цыпленок.

— Пахнет вкусно, — признал Ролвааг, — но нет, спасибо. Меня дома ждет лазанья.

— А у меня опять забарахлил желудок, — почти не скрывая облегчения, встрял Чаз. Он не считал деликатесом пережаренную задницу доисторической ящерицы. Если честно, лишь неотвратимая голодная смерть могла заставить его съесть хоть что-нибудь из загаженных вод «Ферм Хаммерната».

— Тогда я сам все сожру, — энергично подытожил Тул.

И он устроил столь первобытное пиршество, что Чаз Перроне и Карл Ролвааг ретировались в гостиную. Детектив остановился полюбоваться реанимированным аквариумом:

— Эти маленькие, в синюю полосочку — часом, не губаны?

— Я в них разбираюсь не лучше вашего, — ответил Чаз, а сам подумал: «Я что, блин, похож на Жак-Ива Кусто?» — Вы собирались о чем-то меня спросить, — сказал он, — до того как нас прервал шеф-повар-кроманьонец.

Ролвааг сел на диван и открыл портфель. Пролистывая папку с бумагами, он сообщил:

— Да, собирался. Мне нужен образец почерка вашей жены.

— На кой ляд? — Чаз понимал, что это не слишком сдержанный ответ, но просьба выбила его из колеи.

— Для сравнения, — сказал Ролвааг.

Чаз закатил глаза и фыркнул — такая уж у него была прискорбная привычка давать отпор власть предержащим. У него и в колледже из-за нее возникали проблемы.

— Мне много не надо, — продолжал Ролвааг. — Всего пара строк ручкой или карандашом.

Чаз встал и сказал, что попытается что-нибудь найти — разумеется, ничего он найти не сможет. Он выбросил все, что Джои когда-либо ему писала — открытки на день рожденья, любовные письма, записки. Детектив топтался рядом, пока Чаз делал вид, что ищет.

— Я убрал большинство ее вещей, — сказал он, шаря в ящиках трюмо в спальне.

— Я помню. А где коробки? — спросил Ролвааг.

— На складе, — сказал Чаз, а про себя подумал: «Под пятью тысячами тонн сырого мусора».

— Хватит даже просто подписи, — подсказал Ролвааг.

— Подождите. Я ищу.

— А ее чековая книжка?

Чаз покачал головой и зарылся в очередной ящик. Он не знал, почему детектива заинтересовал почерк Джои, но ничего хорошего это не сулило.

— Чеки из магазинов? — предложил Ролвааг.

— Черт его знает, куда она их девала.

— Может, кулинарные рецепты? Некоторые записывают любимые рецепты на карточки.

— Джои была потрясающая девчонка, но на кухне далеко не королева. — Чаз постарался придать голосу нотки нежных воспоминаний. — Мы часто ели вне дома, — добавил он с принужденным смешком.

Ролвааг предложил поискать в машине Джои.

— Может, там где-нибудь на полу завалялся скомканный список покупок.

— Неплохая идея, — согласился Чаз, отлично зная, что поиски тщетны. Ролвааг рыскал по гаражу, пока Чаз обыскивал «камри», которая чуть-чуть пахла убийственными духами жены. Чаз испугался, что у него опять встанет не ко времени, и задышал через рот, чтобы уменьшить влияние аромата.

Наконец он услышал:

— Ладно, спасибо, что поискали.

Чаз нехотя признал, что коп — чертовски хороший актер. Ни разу не вышел из роли. Чаз ожидал некого тонкого подтверждения — косого взгляда или подмигивания. Однако Ролвааг не выдал, что знает о шантаже, и всячески поддерживал свой имидж упорного и честного искателя улик. Менее проницательный преступник отказался бы от мысли, что это Ролвааг пытается вытрясти его карманы, но на Чаза Перроне спектакль не подействовал ни на йоту. Чем больше Чаз думал, тем менее вероятным казалось ему, что кто-то видел, как он столкнул Джои за борт «Герцогини солнца». Чаз помнил, как осторожен был, как сперва дождался, пока палубы опустеют. Он помнил, как стоял потом один у перил, слышал гул корабельных машин и больше ничего — ни голосов, ни шагов. Шантажист определенно блефует. Никто не мог видеть убийства Джои Перроне.

А теперь Карл Ролвааг, который откровенно не поверил рассказу Чаза о событиях той ночи, решил в отсутствие доказательств вынудить его заплатить за преступление иным способом.

Когда они вернулись в гостиную, Чаз робко спросил:

— Кто ваш любимый актер?

— Дайте подумать. — Ролвааг сжал губы. — Фрэнсис Макдорманд[42].

— Кто?

— Она играла в «Фарго».

— Нет, я имел в виду актера-мужчину, — уточнил Чаз.

— Не знаю. Наверное, Джек Николсон.

— А мне вот больше нравится Чарлтон Хестон. — Чаз искал в лице детектива хоть малейшие следы волнения.

— Да, он тоже хорош, — согласился Ролвааг. — «Бен Гур» — это классика.

Вот и все, ни удивления в глазах, ни даже намека на улыбку. Чаз Перроне так разозлился, что не выдержал:

— Вам никогда не говорили, что иногда у вас голос похож на его?

Кажется, детектив развеселился:

— Мой — на Чарлтона Хестона? Это что-то новенькое. «Что за айсберг», — подумал Чаз.

— Мне очень жаль, что я не могу вам помочь с почерком Джои, — произнес он. — Поверить не могу, что в доме вообще не осталось ее вещей.

— Нет проблем. Я позвоню в банк, — ответил Ролвааг. — У них есть все ее погашенные чеки на пленке.

— Могу я спросить, зачем это вам?

— Разумеется.

Детектив вытащил из портфеля большой конверт — у Чаза Перроне неудержимо дрожали пальцы, пока он этот конверт вскрывал. Он бегло просмотрел первый абзац и спросил:

— Откуда вы это взяли?

— Читайте, — посоветовал Ролвааг и побрел на кухню.

Когда Чаз дочитал, сердце его колотилось, словно молот, рубашка повлажнела, а череп звенел, как пинбольный автомат. Перед ним лежала фотокопия неслыханного документа — последней воли и завещания Джои Кристины Перроне. Для Чаза то была квинтэссенция шутки о хорошей и плохой новости.

Хорошая новость: ваша покойная жена оставила вам тринадцать миллионов баксов.

Плохая новость: коп, который считает, что вы ее убили, наконец-то нашел мотив.

Чаз положил бумаги на колени и вытер ладони о диван. Потом снова открыл последнюю страницу и уставился на подпись.

— Это ее? — Ролвааг стоял в дверном проеме и вскрывал очередную банку своего чертова «Спрайта».

— Клянусь, я ничего об этом не знал, — сказал Чаз. — Хотите — проверьте меня на детекторе лжи.

— Посмотрите на дату — всего месяц назад, — произнес Ролвааг.

— Джои ни разу даже словом не обмолвилась.

— Это интересно.

— Вы что, думаете, я бы вам не рассказал, если б знал? Ради Христа, я же не идиот. — Чаз ощущал, как в мозгу вхолостую крутятся шестеренки. — Это настоящий документ или просто часть ловушки? И не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я говорю.

— Я не могу сказать вам, поддельное оно или нет, — ответил детектив. — Я поэтому к вам и пришел. Поэтому и хотел получить образец почерка миссис Перроне.

— Слушай, ты! Хватит игр! — заорал Чаз. — Хватит этого дерьма. Ты проклятый мошенник, и я знаю, чего ты добиваешься. Это не завещание Джои, на хер, это подделка! Ты не смог меня обвинить, а теперь пытаешься сфабриковать обвинение, а потом заставишь меня купить свободу…

В этом месте Чаз намеревался для вящего драматического эффекта порвать завещание на мелкие клочки. Однако где-то в глубине души тоненький голосок напомнил ему о хилой, но отрезвляющей возможности: а вдруг он ошибается насчет Ролваага, вдруг поразительный правовой документ подлинный. Чаз обнаружил, что бессознательно вцепился в него обеими руками, совсем как Моисей (по крайней мере, в исполнении Чака Хестона) цеплялся за таблички с десятью заповедями.

Ролвааг, отвратительно безразличный к оскорблениям, произнес:

— Можете оставить его себе, Чаз. У меня есть копии.

В комнату вошел Тул, его щеки блестели от жира аллигатора. Тул поинтересовался, о чем сыр-бор.

— Я немного расстроил мистера Перроне, — пояснил детектив, — но он уже успокоился.

— Не особо, — буркнул Чаз.

— Док, ты выглядишь как дерьмо на палочке, — сообщил Тул.

— Спасибо, что заметил. Можем мы с детективом немного поговорить наедине?

Когда они снова остались одни, Ролвааг сказал:

— Я спросил вас про подпись.

— Она похожа на подпись Джои. Довольно похожа, — ответил Чаз. — Тот, кто ее подделал, хорошо постарался.

Лицо Ролваага не дрогнуло.

— Давайте убедимся, что я вас правильно понял. Вы обвиняете меня в том, что я фальсифицировал завещание, чтобы впутать вас в дело об исчезновении вашей жены?

— Ну а то.

— Но вы упомянули слово «шантаж». Я не понял.

— Посмотрите в словаре, — отрезал Чаз, подумав: «Ублюдок хочет, чтоб я извивался, как уж на сковородке, — нет уж, не дождется».

Ролвааг секунду подумал, затем продолжил:

— То есть план таков: вы даете мне взятку, а я ликвидирую ваш тринадцатимиллионный мотив. Миссис Перроне исчезает окончательно.

— Именно. И не забудьте про вашего фальшивого свидетеля.

— Что? — Детектив склонил голову набок, будто прислушиваясь к еле различимой трели редкой певчей птицы. Такое неуловимое движение, и оттого так ужасающе убедительное.

— Что еще за свидетель? — спросил он.

Желудок Чаза сделал кульбит. «Боже святый, или этот парень действительно хитер, или я сделал худшую ошибку в своей жизни».

— Что за свидетель? — повторил Ролвааг.

Чаз слабо засмеялся.

— Я просто пошутил. — Такого разговора он не репетировал.

— Это не было похоже на шутку.

— Но я все-таки шутил, — упорствовал Чаз. — Вы наверняка скандинав.

Ролвааг тихо закрыл портфель.

— Я вас не шантажирую, мистер Перроне.

— Разумеется, нет.

— Но вам все равно следует вести себя осторожнее, — сказал детектив, вставая. — Осторожнее, чем вы вели себя до сих пор.

Джои сражалась со списком требований шантажиста, но на самом деле она от Чаза Перроне хотела — не считая вечных адских мук — ответов на два вопроса:

а) Почему ты на мне женился?

б) Почему ты пытался меня убить?

— Выбери число, — посоветовал Мик Странахэн. — Предполагается, что мы вымогаем у него деньги, так? Сколько он вообще сможет наскрести?

— Чтоб я знала. — Джои отвернулась и уставилась в окно.

Фламинго — лагерь рыбаков в Национальном парке Эверглейдс, на южной оконечности материковой Флориды. Только одна дорога вела сюда, двухполосная, щебеночно-асфальтовая, она прорезала тридцать восемь миль нетронутых кустарников, кипарисов и зарослей меч-травы. Хотя они мчались в полной темноте, Джои ощущала биение невидимой жизни со всех сторон. После Майами тишина казалась такой мягкой, а ночь такой всеобъемлющей, что Джои не могла сосредоточиться на деталях шантажа. Чем глубже они въезжали в Эверглейдс, тем меньше и абсурднее казался ей Чаз Перроне.

Странахэн оставил «сабурбан» рядом с пучком капустных пальм возле палаточного лагеря у пристани. Было уже около десяти вечера, и большинство туристов, спасаясь от насекомых, ретировались в свои спальные мешки. Мик попытался настроить радио в машине, но сигнал шел с помехами.

Джои рассказала, что никогда раньше не была в парке.

— Чаз не хотел меня брать. Говорил, это слишком напоминает ему работу. Думаю, на самом деле его пугали насекомые.

— Насекомые.

— Особенно москиты, — продолжала она. — И еще проблемы со змеями — он боялся, что его укусит мокасиновая змея. Дома он тренировался впрыскивать противозмеиную сыворотку в грейпфруты.

— Слушай, он неправильно выбрал работу, — заметил Странахэн. — Ты когда-нибудь спрашивала почему? Как он вообще дошел до жизни такой?

Джои всегда считала, что ее муж заблудился в магистратуре.

— Я хотел спросить, — сказал Странахэн, — кто такой Сэмюэл Дж. Хаммернат?

— Какой-то богатый деревенщина, приятель Чаза. Я видела его на свадьбе, — ответила Джои. — А что? Он-то тут при чем?

— Я сделал пару звонков по поводу «хаммера». Это «Фермы Хаммерната» купили его твоему муженьку.

Джои не знала, с какой стати мистер Хаммернат купил Чазу новехонький внедорожник.

— И ты только сейчас мне об этом сказал? Кому ты звонил?

— Друзьям, которые занимаются такими вещами — проверкой бумаг. Друзьям из правоохранительных органов, — ответил Странахэн. — Помнишь, я говорил, что все беды от жадности? Думаю, Чаз заключил какую-то грязную сделку с Хаммернатом, а ты, возможно, перебежала им дорогу.

— Но как? Что я сделала?

Странахэн изложил Джои свои догадки; она заинтересовалась, но не поверила.

— Кто-нибудь когда-нибудь слышал о биологе-жулике? — спросила она.

— Кто-нибудь когда-нибудь слышал о биологе, у которого есть телохранитель? — возразил он.

Джои признала, что довод весомый. Ее удивил — и раздразнил — рассказ Мика о том, что теперь ее мужа защищают наемные мускулы.

— Слушай, бывают копы-взяточники, — продолжал Странахэн, — судьи, которые закрывают дела, врачи, которые химичат со страховками. Или ты хочешь сказать, что Чаз слишком невинен, чтобы продаться, — и это парень, который столкнул тебя в океан на верную смерть?

«Он прав, — подумала Джои. — Этот придурок определенно способен на что угодно». Она придвинулась ближе и положила руку на колено Мика. Он поцеловал ее в макушку, но она почувствовала, что он напряжен. Он показал на мотель:

— Твоя комната на втором этаже. Не выходи, пока не посвечу тебе фонариком.

— Три раза. Я помню.

Они наблюдали, как пара енотов проскользнула в лагерь и вынырнула оттуда через пару секунд с буханкой хлеба и пакетиком чипсов «Доритос».

— Мы же собираемся напугать его до полусмерти? — спросил Странахэн.

— Точно. Закрутить гайки.

— Ну так и черт с ним. Давай потребуем полмиллиона.

— О господи, — засмеялась Джои, — но у Чаза нет таких денег.

— Спорим, он знает кое-кого, у кого они есть?

Они взяли «гранд-маркиз»: Тул сказал, что «хаммер» почти светится в темноте. Ред велел им сохранять хладнокровие несмотря ни на что. Выслушать парня и пообещать, что подумают над его словами.

— Не умничай, — предупредил Ред Чаза. — И никого не трогай, — сказал он Тулу, — пока, во всяком случае. Как только выясним, чего хочет этот сукин сын, решим, что с ним делать.

Они собирались приехать во Фламинго пораньше и найти место, где Тул мог бы спрятаться, но задержались, поскольку до того, как они вырулили на основную магистраль, Тул опять сделал привал. Чаз не стал возражать. Он остался в машине, где тренировался выхватывать кольт из-за пояса, а Тул надел лабораторный халат размером с палатку и потопал в больницу «Неземное поместье».

Морин сидела и смотрела телевизор. Она причесалась и наложила капельку румян на щеки.

— Посмотрите, кто пришел, — обрадовалась она. — Возьми стул. Ларри Кинг берет интервью у Джулии Эндрюс[43]. Она просто куколка.

— Я принес тебе кое-что на ужин. — Тул поставил накрытую тарелку на тумбочку у кровати. — Не такое чтоб горячее. У них тут микроволновки нигде нету?

— Ерунда, спасибо, Эрл. — Морин подняла крышку. — Пахнет просто замечательно. Что это?

— Ээ-э, цыпленок. Называется «болотный цыпленок».

— Доктор сказал мне избегать жареной пищи, но я, честно говоря, не вижу в ней вреда. Я же все равно умираю, верно?

Она взяла кусочек жареного аллигатора и попробовала.

— Здорово, а? — спросил Тул.

Морин энергично покивала, продолжая жевать. И жевать.

— Та еда, которой нас тут кормят, просто сущий кошмар, — прошептала она. — Свежая птица — настоящее пиршество.

— Хорошо, что понравилось. Ладно, мне пора.

— Уже? Пожалуйста, останься, поговорим.

— У меня важная встреча по делам.

— Это ночью-то? Интересно, что за дело такое.

— Клиента охранять, — ответил Тул.

Синие глаза Морин заискрились:

— Это так интересно, Эрл. Ты каких людей охраняешь? Сановников? Дипломатов? Нет, наверное, дельцов от шоу-бизнеса, точно.

— Не то чтобы.

— А. — В ее голосе послышалось разочарование.

— Щас я доктора охраняю, — сообщил Тул, хотя сам считал, что с Чазом Перроне это просто халтура.

— Доктора? Вот это да!

— Тока он людей не лечит. Он это, типа, ученый.

— Наверное, очень важный человек, раз ему нужна личная охрана, — сказала Морин.

— Я б тебе порассказал.

— Он сейчас с тобой? Мне бы хотелось с ним встретиться.

— Он не чтоб хорош, — возразил Тул, — чесслово. Много о себе думает, но, етить, у ниггеров и мексов, которые для меня помидоры собирали, куда больше мозгов, чем…

Костлявый кулак Морин выстрелил Тулу прямо под дых. Он согнулся вдвое и выдохнул, как спустившее тракторное колесо.

— Эрл! Как тебе не стыдно! — воскликнула она. — Никогда не говори при мне таких отвратительных слов.

Он вцепился в перила кровати и медленно выпрямился.

— Что бы сделала твоя мама, — гнула свое Морин, — если б она была жива и это услышала?

— Она меня научила, — прохрипел он. — Она и папаша.

— Тогда им тоже должно быть стыдно. Вот, возьми, — она взяла со столика бумажный стаканчик, — попей воды. Полегчает.

— Етить, — сказал Тул и присосался к стакану. Чокнутая старуха его ударила. За всю свою жизнь он не мог припомнить случая, чтобы кто-нибудь врезал ему и не получил сдачи. Однажды он чуть не покалечил парочку несчастных мексиканцев только за то, что они странно посмотрели на него в винном магазине.

Сейчас, глядя на Морин, хрупкую и ломкую, точно осенний лист, Тул понимал, что может убить ее одним пальцем. Но вот что странно: он совсем этого не хотел. И не то чтобы ему приходилось сдерживаться, он просто не хотел причинять вреда этой женщине, несмотря на то, что она сделала. И он не злился, что еще больше сбивало с толку. Он ощущал — сам не зная отчего — только сожаление.

Он услышал, как говорит об этом вслух. Морин потянулась и ухватила его за рукав.

— Мне тоже очень жаль, Эрл, что я тебя ударила. Это было не слишком по-христиански, — сказала она. — Тебе хватает лекарств?

— О да, мэм. Тех пластырей, которые с утра, по-мойму, до выходных хватит.

— Знаешь, мой муж был полицейским в Чикаго.

— Да, вы грили, мэм.

— Однажды он произнес слово «ниггер». Я слышала, как оно сорвалось у него с языка, — сказала Морин. — Он говорил по телефону со своим сержантом или вроде того. Он сказал: «Какой-то ниггер ограбил корейскую бакалейную лавку, и мы его загнали в озеро Мичиган». Когда он повесил трубку, я прикоснулась к его плечу — а он тоже был парень здоровенный, — и сказала: «Патрик, если я еще хоть раз услышу это кошмарное слово, я заберу детей и уеду жить в Индианаполис, к тете Шэрон». И знаешь что?

— Он так никогда больше не грил.

Она улыбнулась:

— Именно, Эрл. Ты веришь, что Господь создал нас всех по образу и подобию своему?

— Чё-то я не всегда уверен, — сказал Тул и скрестил руки на животе на случай, если она захочет еще раз ему врезать.

— Если честно, я и сама иногда сомневаюсь, — сообщила Морин. — Тут есть одна медсестра, Эрл, и я уверена, ее одолжили прямо в адских глубинах. Она называет нас на «с»! Но знаешь, во что я верю? Можно я тебе скажу? Потом я тебя отпущу.

— Конечно, — согласился Тул.

— Я верю, что никогда не поздно измениться. Мне восемьдесят один год, но я все еще верю, что завтра могу стать лучше, чем сегодня. Вот во что я буду верить, пока мои завтра не кончатся, — сказала она. — И еще — ты обещал сходить к хирургу.

— Да, я помню.

— Насчет той пули в твоей сам-знаешь-чем.

— Дел было по горло, — сказал Тул.

— Послушай меня, юноша. Жизнь слишком коротка, чтобы тащить на своих плечах такой крест.

— Да, мэм.

— А теперь иди, пока не пропустил свою встречу, — разрешила она. — И будь осторожен.

— Не волнуйтесь.

— Куда бы ты ни собирался. — Морин покосилась на него. — Иди, Эрл.

Она пергаментной рукой указала на дверь и вновь уставилась в телевизор.

Тул молчал всю дорогу до Флорида-Сити, и Чаз Перроне был этому рад. Он не думал о встрече с шантажистом, он фантазировал о том, каково это — иметь тринадцать миллионов, в том потрясающем случае, если завещание, подписанное именем Джои, окажется подлинным. Ирония поистине грандиозна, ведь она не оставила бы Чазу ни цента, если бы подозревала его в фальсификации данных по Эверглейдс. Поскольку завещание подписано всего несколько недель назад, оно может оказаться настоящим, только если Джои так ничего и не узнала о сделке Чаза с Редом…

А значит, он убил ее без причины — по крайней мере, по неверной причине.

От этой мысли закружилась голова и затошнило. Пока не доказано обратное, Чаз решил придерживаться более благовидной гипотезы, что Карл Ролвааг подделал документ, чтобы его запугать.

— Я жрать хочу, — проворчал Тул и резко вырулил на парковку закусочной.

— Принеси мне колу и картошки, — попросил Чаз.

— Сам поди да возьми.

Чаз спрятал пистолет под передним сиденьем и последовал за Тулом в ресторан. Чаз умолял и убеждал Реда предоставить другого телохранителя, но Ред отказал, заявив, что Тул надежен, как скала.

«Скорее, туп как пробка», — подумал Чаз. Они сидели в кабинке, Тул исступленно грыз сэндвич с индейкой размером с футбольный мяч.

— А где пистолет? — спросил Тул, плюясь полупрожеванным латуком.

Чаз показал на машину за окном.

— Когда-нибудь в людей стрелял? — спросил Тул.

— Нет.

— А ваще в кого-нибудь стрелял?

— В птиц, — ответил Чаз.

Ребенком он палил из дробовика по ласточкам и певчим птичкам, которые будили его по утрам.

— Нечего баловаться с пушкой, если практики нету, — сказал Тул. — Один тип меня уже подстрелил, больше не надо.

— Не беспокойся.

На въезде в Национальный парк Эверглейдс лесник поинтересовался, почему у них нет рыболовных снастей и палаток. К его киоску было прикноплено объявление, запрещавшее проносить в парк огнестрельное оружие.

— У нас встреча с друзьями, — объяснил Чаз. — Торнбургами. Они в новехоньком «эйрстриме» с мичиганским номером. На переднем сиденье ирландский сеттер по кличке Микки. Еще не проезжали такие?

— Не могу вам сказать. Я только что заступил на дежурство.

— Ну, думаю, мы их найдем. — И Чаз весело помахал. Через милю Тул заговорил:

— Это ты чё за ерунду порол?

— Неплохо вышло, да?

— Чё еще за «эйрстрим»?

— Дом на колесах, — ответил Чаз. — Вроде «виннебаго», только не такой неуклюжий. Спорим, он купился?

— А этот бред насчет пса — ты чё, на ходу придумал?

— Да. — Чаз не понимал, восхищен Тул или раздосадован.

— Мда, такого вруна еще поискать.

— Ну, просто иногда надо соображать быстро, — сказал Чаз. — Этот лесник — это не его собачье дело, есть ли у нас в машине удочки или еще какая рыболовная фигня. Но я же не мог вылезти из машины и так ему и сказать. Пришлось наплести ему сорок бочек арестантов и свалить.

Тул кивнул, обеими руками вцепившись в руль.

— До фига гладко, — согласился он.

Небо затянули облака, звезд не видно. Свет фар пронзал плотную черноту впереди. Сперва Чаз подумал, что они попали под ливень, но потом сообразил, что стук капель по ветровому стеклу — на самом деле мириады насекомых. Когда посреди дороги возник водяной кролик, Тул мимоходом его обогнул. Чаз немедленно приказал ему остановиться.

— Чё, отлить? — Тул съехал с дороги и затормозил.

— Разверни машину, — сказал Чаз.

— Чё это?

— Живо!

Тул безупречно развернулся на месте и неторопливо поехал по дороге обратно, пока они снова не увидели кролика — тот так и не сдвинулся с места. Чаз полез под сиденье и достал пистолет. Тул медленно моргал, глядя на него, точно обдолбанная жаба.

— Ты же сам предлагал мне потренироваться, — сказал Чаз.

— Етить, не на кролике же.

— Это просто грызун-переросток, — возразил Чаз, выдавая предательское незнание таксономии, которое повергло бы в ужас его коллег, но осталось не замеченным Тулом. — Крыса с большими ушами, — добавил он, потихоньку пытаясь открыть дверцу машины.

— Если застрелишь, придется тебе им позавтракать, — сообщил Тул.

— Ага, конечно.

— Док, я не шучу. Мама нас учила: «Убил — пожарь и съешь». Нехорошо губить живую тварь из интереса.

Может, у Тула от лекарственных пластырей крыша поехала, задумался Чаз. Какого черта он заботится о дурацком кролике? Чаз перегнулся через капот и прицелился в зверька. Кролик по-прежнему неподвижно сидел, залитый светом фар. Раздался выстрел, и кролик подскочил, перекувырнулся, описал круг и замер. Его глаза были широко открыты, ноздри трепетали.

— Черт, промазал, — проворчал Чаз и выстрелил снова. На сей раз кролик распластался по асфальту и прижал уши, будто прячась в траве.

— Кончай уже, Рэмбо, — сказал Тул.

— Еще разок, — сказал Чаз и подумал: «Ему-то можно стрелять в аллигаторов».

— Хватит, — мрачно произнес Тул.

— Еще не хватит. — Чаз закрыл один глаз и прищурился.

— Я сказал «нет».

Тул нажал на газ за миг до того, как Чаз спустил курок. Чаза подбросило, и в полете он увидел, как рыжая тень исчезает в густой траве. Он тяжело рухнул на гравий и дважды перевернулся. Несколько секунд он лежал тихо, оцепенело наблюдая, как насекомые вьются в свете фар урчащего автомобиля. Вскоре он услышал хруст шагов, и над ним навис широкий силуэт Тула.

— Помоги мне встать, — попросил Чаз, неосмотрительно позабыв изобразить раскаяние.

— Сволочь ты тупая, а не доктор.

Тул подобрал кольт и прошествовал обратно к «гранд-маркизу».

— Что с тобой стряслось, блин? — завопил ему вслед Чаз. — Ты что, пытался меня убить?

Он с трудом поднялся на ноги и смахнул щебенку с одежды. Когда он забрался обратно в машину, Тул ткнул его пальцем в грудь:

— Если б я пытался тя убить, красавчик, ты б щас разговаривал не со мной, а со святым Петром.

Чаз подождал еще десять миль, прежде чем заикнулся о пистолете.

— На сегодня тебе хватит, — ответил Тул.

— А вдруг он мне понадобится? Вдруг поганый шантажист решит не церемониться?

Похоже, Тула это позабавило.

— Тебе не понадобится пистолет, парень, — ответил он. — У тя есть я.

Странахэн был уже на воде, когда на пристани появился «гранд-маркиз». Троглодит выкарабкался из машины медленно, зато Чаз Перроне пулей вылетел с пассажирского сиденья, яростно хлопая себя по лицу и шее. Они прошлись взад-вперед вдоль стапелей, наконец выбрали незанятый плавучий дом и взломали дверь. Троглодит нырнул внутрь, а Чаз выскочил обратно на причал, споткнувшись о канатную бухту. Вскоре он начал ходить туда-сюда, то в тень, то из тени, по-прежнему сражаясь с насекомыми. В полночь Странахэн позвал его по имени, и Чаз полуприсел в нелепой стойке, которую, должно быть, высмотрел в фильмах Джеки Чана.

Странахэн помахал:

— Я здесь, дубина!

Чаз на ощупь приблизился, сохраняя скрюченную позу мастера кунг-фу. Он явно встревожился, увидев, что шантажист сидит в маленьком каяке.

— Запрыгивай, — предложил Странахэн, ткнув нос каяка в причал.

— Ни за что.

— Это была твоя идея, Чаззи.

— Встреча, но не место, — возразил Чаз, — и уж точно я в жизни бы не придумал каяк.

Странахэн положил весло на колени и дал Чазу время оценить противника. Потом сказал:

— Если хочешь знать условия сделки, садись в лодку, козел.

Чаз тревожно посмотрел на стапель, где стоял на якоре плавучий дом.

— Да, и во-вторых, — произнес Странахэн. — Я. же сказал тебе оставить твоего приятеля с доктором Лики[44].

— О чем ты?

— Ну ты и кретин. Надо бы повысить цену втрое. — Чаз робко ступил в лодку.

— Куда мне сесть?

— Не сесть, — поправил Странахэн, — а встать на колени.

Длинными, ровными гребками он повел лодку по каналу Баттонвуд в залив Уайтуотер.

— Не одолжишь спрей? — Чаз беспокойно ткнул в баллончик, валявшийся на дне каяка. Странахэн бросил ему аэрозоль.

— Куда мы плывем? — спросил Чаз, щедро поливая себя инсектицидом.

— Бояться нечего, пока не надумаешь опрокинуть лодку.

— Не волнуйся, я вообще не шевелюсь. — Чаз отложил баллончик и мертвой хваткой вцепился в борта каяка.

— В Мокасиновый пролив, вот куда, — ответил Странахэн. Насколько он знал, такого места не существовало. Однако зловещее название оказало желаемый эффект.

— Срань господня! — услышал он шепот Чаза Перроне.

— Говорят, там самые большие водяные мокасиновые змеи в Эверглейдс, — продолжал Странахэн, исторгнув из Чаза побежденный стон. На деле муж Джои примерно таков, как Странахэн и ожидал: мягок и плаксив, если надавить. — А еще там полно крокодилов и акул, мистер, — Странахэн мгновенно переключился в режим Джерри Льюиса, — поэтому-то я тебе очень не рекомендую переворачивать каяк.

Чаз умолк. Когда они добрались до Уайтуотер, Странахэн перестал грести и велел Чазу повернуться, что тот и проделал со всей возможной осторожностью. Когда Странахэн посветил фонариком ему в лицо, Чаз вздрогнул и отвел глаза.

— Да ты никак дуешься? — спросил Странахэн. — Небось считаешь, что я тут развлекаюсь за твой счет.

Насмехаться над этим ничтожеством было совсем не спортивно, однако это обуздывало страстное, но варварское желание изрубить парня в капусту. Возможно, настанет день, когда Странахэн сможет позволить себе столь нецивилизованное удовольствие, но пока он довольствовался видом ушей Чарльза Перроне, которые чернели от москитов. Это Джои удачно придумала заменить репеллент в баллончике на воду из-под крана.

— Как ты проник ко мне в дом? — спросил Чаз.

— Секрет фирмы.

— Это ты порезал фотографию моей жены и засунул мне под подушку?

— Нет, это была фотографическая фея.

— Кто ты, блин, такой? Чего ты от меня хочешь? — Чаз бил себя по голове.

— Для начала денег.

— Что, это только начало? — кисло засмеялся Чаз.

— Еще я хочу получить ответы на пару простых вопросов. Вот и все.

— Что еще за вопросы? Ты пытаешься вытрясти из меня деньги за то, чего я не делал.

— Прекрасно. Тогда можешь не платить мне ни цента, — предложил Странахэн. — Пусть присяжные рассудят — мое слово против твоего. Кстати, ты бывал в живописном Рэйфорде, штат Флорида, где находится государственная исправительная тюрьма?

Чаз выругался и опять хлопнул себя по голове.

— Прямо в яблочко. — Странахэн выключил фонарик. — Полагаю, единственный способ доказать тебе, что я не лгу, это в подробностях описать, что произошло на «Герцогине солнца». Слушай меня внимательно.

— Ага, — пробормотал Чаз.

— Это случилось ровно неделю назад, — начал Странахэн. — Ты и твоя жена вышли на палубу около одиннадцати вечера и направились к корме. Больше наверху никого не было, потому что шел дождь. Да, совсем забыл: на тебе был темно-синий блейзер и темно-серые брюки. На миссис Перроне — кремовая юбка, белые сандалии и, кажется, золотые часы на запястье.

Цвет своей блузки Джои тоже говорила, но Странахэн забыл. Он включил фонарик: Чаз был выжат как лимон и пошатывался.

— Мне продолжать?

— Как хочешь, — проквакал Чаз.

— Итак, вы оба стояли у перил, миссис Перроне смотрела в море, и тут ты проделал довольно хитрый трюк, — продолжил Странахэн. — Ты что-то достал из кармана и бросил. Монету или ключ — оно зазвенело. Тогда ты сделал вид, что нагнулся его подобрать, — ну как, припоминаешь?

С носа каяка не раздалось ни звука.

— Но вместо этого ты схватил свою жену за ноги и выбросил за борт. Это произошло так быстро, что у нее не было времени дать отпор. Ты меня слушаешь? — Странахэн вновь высветил лицо Чаза: глаза у того расширились и остекленели. Такие глаза Странахэн видел в студии таксидермиста-любителя. — У тебя такой вид, словно ты подцепил какую-то заразу, — сообщил он. — Ты когда-нибудь делал прививку от смертельно опасного нильского вируса?[45]

Чаз яростно закашлялся:

— А что, от него уже придумали вакцину?

Будь это практически кто угодно другой, Странахэн пожалел бы несчастного болвана.

— Почему ты это сделал, Чаз?

— Я этого не делал.

— По-твоему, я вру? Ой.

— Просто скажи, сколько ты хочешь, — взмолился Чаз.

— Полмиллиона баксов.

— Ты что, блин, рехнулся?

— Наличными, — уточнил шантажист. — Сотенные купюры меня устроят.

Легкий ветерок потянул с юго-востока, подталкивая маленький каяк дальше в широкий темный залив. Легкая качка, которая так умиротворяла Странахэна, похоже, на мужа Джои Перроне оказала строго противоположный эффект.

— Ну и где, по-твоему, мне взять пять сотен штук? — спросил он.

— Слушай, Чаз, у меня есть идея, — сказал Странахэн, думая про себя: «Это проще пареной репы». — Ты можешь попросить их у своего приятеля Хаммерната!

Не потребовалось фонарика, чтобы оценить реакцию доктора Чарльза Перроне. Его вывернуло, и на сиплый кашель похотливо откликнулся самец цапли, бродивший по мелководью в четверти мили от них.

Мика и Чаза не было всего двадцать минут, когда Джои надумала покинуть мотель. Она надела мешковатую хлопчатобумажную фуфайку, запихала волосы под кепку и отправилась на пристань. На парковке она заметила большой черный седан, очень похожий на тот, что она видела вчера перед домом Чаза. К машине прислонился высокий широкоплечий мужик в темном комбинезоне поверх пушистой рубашки. Подойдя ближе, Джои поняла, что это не рубашка, а плотная шерсть.

Мужчина ее заметил:

— Поди сюда, пацан.

Джои встала под фонарем в надежде, что он разглядит, насколько она безвредна.

— Ты чё, глухой? — спросил мужчина. — Я сказал, поди сюда.

— Ты охранник, да? — спросила Джои.

Он толкнул ее на землю, схватил за фуфайку, вздернул и бросил на капот седана.

— Ты не парень, — сообщил он. — Ты девка.

Джои одернула задравшуюся на груди фуфайку. Во рту ощущался слабый привкус крови.

— Только не дури, ладно? Я приехала с шантажистом.

— Без шуток? — заинтересовался мужик.

— Он мой дружок.

Мужчина явно хотел поразмыслить над ее словами. Джои дала ему время.

Потом он схватил ее сзади за шею и объявил:

— Я мог бы тя пришить прям щас. Скормил бы тя аллигаторам, нафиг, и к утру б уже ничё не осталось, даже косточек.

Он так крепко сжал, что Джои испугалась, что грохнется в обморок. Мужчина был так силен, что пальцами легко отщипнул бы ей голову.

— Убьешь меня, — сказала она, — и добьешься… чего? — После секундного раздумья он ее отпустил.

— И то. Это все твой дружок. — Джои потерла шею.

— Не то чтобы я учила тебя, как выполнять твою работу, но если с ним чего случится, копы получат пакет со всякими интересными подробностями про твоего клиента.

— Клиента?

— Ну, которого ты охраняешь. Чарльза Перроне, — пояснила Джои. — Кстати, как тебя зовут?

— Все называют Тул.

— А я — Анастасия. — С самых юных лет она хотела, чтобы ее звали именно так. Намного женственнее и элегантнее, чем Джои.

— Чё твой парень хочет от дока? — спросил мужик по имени Тул.

Джои ответила, что не знает:

— Я только на стреме стою. Делами он сам занимается.

Мужчина наполовину обернулся и посмотрел на воду.

— Канал куда ведет?

— Без понятия. Что это у тебя за дрянь на спине?

— Ничё такого.

Джои шагнула вперед и прикоснулась к его рукам. Она еще ни разу в жизни не видела такого волосатого человека.

— Повернитесь, — попросила она. — Пойдемте, мистер Тул.

Пока Джои тащила его к бледному кругу света, она заметила неровные, грубо выбритые полосы у него на лопатках. На них в беспорядке было приклеено несколько светло-коричневых пластырей.

— Это лекарственные наклейки, — объяснил Тул.

— Зачем?

— От боли.

— Вот ужас-то. Ты болен? — спросила Джои.

— У мя пуля застряла в очень нехорошем месте.

На парковку въехал грузовик, пикап с синей полицейской мигалкой на кабине.

— Лесник, — прошептала Джои.

Они смотрели, как пикап тащится по берегу. Когда он скрылся из виду, Тул спросил:

— Где этот каяк, его етить? Больно долго они тянут.

— Ну, двум мальчикам есть о чем поговорить.

Тул похлопал по переднему карману комбинезона.

— Блин, — сказал он. — Мобильник. Щас вернусь.

Он протопал по причалу и исчез в темном плавучем доме. Шагая обратно, он клял телефон последними словами.

— Сигнала нету, — пожаловался он.

— Кому звонишь? — спросила Джои.

— Не твое дело.

— Так кто тебе все-таки платит? Я знаю, что не Чаз Перроне.

Тул схватил ее за фуфайку и рывком притянул ближе:

— Кончай свои дурацкие вопросы, слышь?

Его дыхание пахло луком, от кожи исходил болезненный влажный жар.

— Со мной чё-то не то, — сказал он.

— Может, это от лекарства? Хочешь, коки принесу?

— Хочу, чтоб ты заткнулась.

— Ладно, уговорил, — ответила Джои.

Тул сел на крыло автомобиля, которое прогнулось под его весом. Десять минут он бешено давил на клавиши телефона, а Джои тем временем, прислонившись к свае, смотрела на стайку синих рыбок, ныряющих из тени в свет. Она думала о маленьком каяке где-то в темноте — интересно, придерживается ли Мик сценария или сорвался и сделал с ее мужем что-нибудь незабываемое.

— Етить его в рыло. Ладно, сдаюсь, — сказал наконец Тул и сунул телефон в карман.

— Ну что, теперь можно говорить? — усмехнулась Джои.

— Да хоть танцуй и пой, если хошь.

— Ты когда-нибудь был женат?

— Да. Гражданским браком, — ответил Тул. — Шесть лет. Нет, семь.

— И что?

— Поехала домой в Валдосту на похороны, да так и не вернулась. Мне потом рассказали, она сбежала с могильщиком.

— Ты знаешь, что мистер Перроне столкнул свою жену за борт океанского лайнера?

— Примерно так я и думал.

— А ты мог бы так с кем-нибудь поступить?

— Мало ли, — ответил Тул. — Ничё не имею против хорошей драки, но женщин не трогаю, разве что они первые начнут. Мож, его старушка сама виновата. Мож, парень просто защищался.

— Он когда-нибудь о ней говорил?

— Да не особо. Я спрашивал, а он грит, она была красивая и умная и всякое такое. Но он не грил, чё случилось, — умерла, и все. Остальное меня не касается.

— Он тебе не объяснил, почему он это сделал?

— Ты чё, глухая совсем? — Тул встал с крыла, как если бы снова собирался ее схватить.

Она сделала шаг назад. «Красивая, умная и всякое такое». Вот что Чаз говорит о ней теперь, после ее смерти.

— Интересно, любил ли он ее, — тихо произнесла она. Тул засмеялся:

— «Любил»?

— Не знаю почему, но меня это волнует. — Джои чувствовала, что Тул не лжет — он и впрямь мало знает.

— Я так понял, — сказал он, — этот парень больше всех на свете себя любит. Типа, чтоб он рыдал и хандрил — не дождешься.

«Погоди, пока Чаз услышит то, что скажет Мик Странахэн, — подумала Джои, — и тогда увидишь, как он хандрит».

— Ты тоже думаешь, что он это сделал, — сказала она. — Я же вижу, что ты так думаешь.

— Мне надбавку не дадут за то, что я думаю.

— У тебя такая работа, что ты, наверное, можешь всего раз заглянуть человеку в глаза и понять, говорит ли он правду. Мистер Перроне тебя наверняка ни на секунду не обманул.

Тул, похоже, обладал иммунитетом к женской лести — по опыту Джои, это для мужчины редкая черта. Она попробовала зайти с другой стороны:

— Ты давно работаешь телохранителем?

— Первая попытка.

— Не удивительно, что ты весь на нервах, — заметила Джои. — Не переживай, Чаз вернется целым и невредимым, если, конечно, какой глупости не выкинет.

— Это он может, — произнес Тул. — Вот чё я никак не пойму — при чем тут твой дружок, как он — как бишь это? — соорудил шантаж.

— Оказался в нужном месте в нужное время. Вот и все.

— Это он вчера к моему парню вломился в дом? Потому как, если это он, за ним должок. Средних лет, да? Натуральный загар. В каяке вроде кто-то похожий сидел, но мне из окна было плохо видно. Стекла все просолились, нафиг.

— Да, это он, — призналась Джои. Тул все равно поймет, как только Мик вернется с Чазом.

— Чё-то староват он для твоего парня.

— Вовсе нет, — огрызнулась она.

— Ну, он сильный сукин сын, это да. Здорово мне врезал. — Тул задумчиво потрогал кадык.

— Он в неплохой форме для старикана, — согласилась Джои. — Слушай, а как звали твою жену?

— Джин. Джинни Сюзан ее звали.

— Скучаешь по ней? — спросила Джои.

— Уже нет. Как говорится, время лечит.

— Как по-твоему, мистер Перроне по своей жене скучает?

— Чё это? — спросил Тул. — Выкинул из дома все ее шмотки, все до единой.

— Но она же была красивая?

— Это он так грит, но, по-мойму, она, мож, на свинью была похожа, — пожал плечами Тул. — Мне платят не за то, чтоб я думал о всякой фигне.

— Ладно, мне пора, — сказала Джои. — Спасибо за беседу.

Тул, похоже, расстроился:

— А ты не можешь тут пооколачиваться, пока они не вернутся?

Она покачала головой:

— Лучше не стоит. У меня инструкции.

— У меня тож, — уныло отозвался Тул.

Пока это была наихудшая ночь в жизни Чарльза Перроне.

— Отблевался? — спросил шантажист.

Чаз вытер губы и старательно сплюнул за борт, пытаясь избавиться от мерзопакостного вкуса во рту. Он не понимал, как парень прознал про Реда Хаммерната. Это вторая гибельная новость, которую Чаз услышал в каяке. Первая — что шантажист и впрямь видел убийство Джои.

— Тебя удивляет, что я выполнил домашнее задание, — констатировал мужчина. — Рикка тоже удивилась.

«Он и о Рикке знает? — в тоске подумал Чаз. — Какой кошмар».

Он колотил себя по голове, стараясь выбить из нее неумолчный хор москитов. Чертовы твари словно пробурились через барабанные перепонки прямо в мозг. В темноте залива раздавались и другие тревожные звуки: громкие всплески, пронзительные крики птиц.

«Это ад, — сказал себе Чаз. — Я в аду».

— У твоего приятеля Хаммерната здоровущие сельскохозяйственные угодья на юг от большого озера, — продолжал мужчина. — Я так думаю, ты подделываешь результаты анализов воды — вроде как вода чистая. Экономишь ему деньги. И сколько он тебе платит? Ну, не считая нового «хаммера»?

Чаз отвернулся, ожидая очередной вспышки фонаря.

— Ты сам не знаешь, о чем говоришь, — хрипло настаивал он.

— Да нет, я прекрасно знаю, о чем говорю. И ты тоже знаешь.

Чаз не мог разобрать выражение лица шантажиста, но отчетливо видел белый полумесяц его улыбки.

— Да, и к твоему сведению, юный Чаззи: Карл Ролвааг тут ни при чем. Я никогда в жизни его не видел, и молись, чтобы никогда не увидел.

Чаз подавил новый рвотный позыв. Он нагнул голову и подождал, пока позыв схлынет.

— А что там с поддельным завещанием? — спросил он у своих коленных чашечек.

— Каким-таким завещанием? — спросил мужчина.

— О господи.

— Если заблюешь мне каяк, домой сам поплывешь.

— Сейчас все пройдет, — пообещал Чаз. — Минуту. — До него дошло, что он даже не знает, куда плыть. Небо прояснилось, но сверкающие созвездия не обещали указать ему путь. Доктор Чарльз Перроне был столь же невежествен в небесных науках, сколь и в земных.

— Чье завещание? — еще раз спросил шантажист. — Твоей жены?

— Забудь об этом.

«Так значит, оно настоящее, — подумал Чаз, — тот документ, который показывал Ролвааг. Чек на тринадцать миллионов долларов на мое имя, и нужно только избежать камеры смертников».

— Допустим, я смогу наскрести деньжат, — сказал он.

— Допустим, — засмеялся шантажист. — Принесешь их в кейсе. А теперь перейдем к вопросам.

— Да ладно тебе, — сказал Чаз.

— Всего два. Во-первых, почему ты на ней женился?

«Обалдеть, — подумал Чаз. — Меня шантажирует сам Монтел Уильямс[46]».

— Потому что она мне по правде нравилась, — нетерпеливо ответил он. — Она была забавная, остроумная, отлично выглядела. Мне казалось, я готов остепениться.

Шантажист без предупреждения врезал ему веслом, плоской стороной аккурат по темечку. Чаз увидел весло даже во мраке — размытую радужную дугу. От удара Чаз застонал и рухнул вперед. Каяк закачался, но не перевернулся.

— Ты хотел, — произнес мужчина, — прогуляться под руку с клевой девчонкой, Чаззи. С девчонкой, которую заметили бы твои дружки, о которой бы они говорили, — женский эквивалент нового «Ролекса». Ты не женился, ты обзавелся аксессуаром.

Чаз медленно поднялся со дна каяка и занял прежнее положение — на коленях. Он ощупал череп и нашел растушую шишку. Между тем шантажист снова начал грести, будто ничего не произошло. На вид загорелый и крепко сбитый, но настолько старше Чаза, что того внезапный удар поразил. Таких поступков ожидаешь от юных горячих голов.

— Конечно, то, что она была богата, тебе тоже не мешало? — спросил мужчина.

— Я ни разу не попросил у нее ни цента, — запротестовал Чаз.

— Отсюда второй вопрос: какого черта ты выбросил ее в океан?

Чаз сглотнул, как издыхающая лягушка-бык. Он не сознается в преступлении.

— Я чувствую, ты собираешься провести ночь здесь, — протянул шантажист, — в гордом одиночестве.

— Если со мной что случится, денег не получишь.

Чаз вздрогнул от смеха мужчины.

— Постарайся понять, сынок, дело не только в деньгах. Я чертовски зол.

— Но ты ее даже не знал!

— Забавно, но у меня такое ощущение, что мы были знакомы. — Шантажист невозмутимо вынул весло из воды и ударил Чаза по лицу, не настолько сильно, чтобы сбить с ног, но достаточно, чтобы разбить нос.

— Твою мать! — заорал Чаз. Теплая струйка побежала у него между пальцев.

— Как видишь, — сказал шантажист, — я все это принимаю очень близко к сердцу. Расскажи мне, почему ты это сделал, и я отвезу тебя обратно.

— Я правда не могу.

— Чаззи, ну ты же сам знаешь, я в курсе того, что произошло. Я только хочу знать, почему оно произошло.

В этом был резон. Шантажист уже все знал, а Чаз не хотел, чтобы его снова били.

— Может, на тебе диктофон, — проворчал Чаз, зажимая ноздри, чтобы остановить кровь. Он говорил голосом мультяшной утки.

Ухмылка шантажиста вновь засияла в звездном свете.

— Обхохочешься, — сказал он и снял футболку. Потом вытянул руку с фонариком и осветил свою голую грудь, которая быстро темнела от москитов. — Видишь? Никаких спрятанных микрофонов, — сообщил он Чазу. — Полегчало?

— Пожалуй.

— Тогда ответь на вопрос, будь любезен.

— Я думал, Джои меня раскрыла, — услышал Чаз собственный голос. — Я думал, она узнала об афере с водой.

— И из-за этого ты выбросил ее за борт? Посреди, блин, Гольфстрима?

— Ты не понимаешь, — сказал Чаз. — Если бы она когда-нибудь хоть словом обмолвилась обо мне и мистере Хаммернате… Ты даже представить не можешь, что тогда было бы. У меня не было выбора, вот в чем дело. Если б только она…

— Что, Чаз?

«Если б только она дала мне повод не делать этого, — подумал Чаз. — Например, показала бы мне новое завещание».

— Ладно, не важно, — сказал он вслух.

Шантажист теперь греб целеустремленнее, и Чаз восхитился тем, как быстро они скользили по воде. Слишком ленивый, чтобы упражнять свое тело, он никогда не любил каяк; катер для водных лыж с мотором «Меркьюри» в двести лошадиных сил — вот водный транспорт его мечты.

— Как твой нос? — спросил шантажист.

— Болит. — Нос Чаза раздулся до размеров садового перца.

Вскоре они добрались до длинного канала, через который вошли в залив, и Чазу полегчало безмерно. Шантажист вез его обратно во Фламинго.

Неожиданно мужчина перестал грести и откинулся назад. Чаз видел, как блестит его пот и как ненасытно гудят насекомые на его лице и груди.

— Дать тебе спрей? — спросил Чаз.

Мужчина хихикнул:

— Нет, спасибо. — Он протянул весло Чазу. — Твоя очередь, убийца.

— Что?

— Что слышал. Я утомился.

Чаз взял весло и изучил его, будто ему вручили замысловато сконструированное устройство.

— Только не говори мне, что никогда не греб на каяке, — произнес шантажист.

— Разумеется, греб.

Чаз попытался вспомнить последний раз, когда он это делал, — еще в колледже, на каком-то грязном озере в Северной Каролине. Он и еще один студент помогали профессору следить за распадом фекалий выхухолей в донных отложениях. Чаз закончил день с сочащимися волдырями на обеих ладонях. Он месяц после этого не мог взять в руки клюшку для гольфа.

— Поспеши, Чаззи, нас сносит обратно в Уайтуотер.

— Прости, но я не в состоянии. Голова ужасно болит.

— Ничего, выживешь.

— Но господи боже, у меня еще кровь идет.

— Смотрел фильм «Избавление»? — спросил шантажист. — Помнишь, что случилось с толстяком?[47]

Чаз Перроне начал грести.

На Карла Ролваага впервые налепили ярлык мошенника, и это новое впечатление не давало ему спать почти всю ночь. Он был скорее заинтригован, чем возмущен: его не мог оскорбить какой-то Чарльз Перроне. Обвинение в шантаже было столь поразительным, что детектив счел его критическим поворотом в деле, ключом не менее важным, чем кусочки ногтей в мокром мешке травы.

Ролвааг минут двадцать стоял под ритуальным холодным душем и прокручивал в голове странный разговор с мужем Джои Перроне. Он не сомневался, что у того вымогают деньги, но кто? И за какого рода сведения?

Перроне ехидно упомянул «фальшивого свидетеля» и тем самым породил у Ролваага соблазнительную надежду на существование свидетеля реального. Однако для такого сценария необходим свидетель не менее корыстный и бессердечный, чем сам Перроне, — человек, который мог смотреть на убийство женщины и не остановить его, который вместо того, чтобы броситься в полицию, отправился прямиком к убийце и потребовал у него денег за молчание.

Учитывая тлетворное изобилие подонков в Южной Флориде, вполне могло оказаться, что за преступлением Перроне случайно наблюдал второй такой же выродок. Однако, считал Ролвааг, более вероятно, что шантажист был не пассажиром лайнера, а скорее неким предприимчивым жуликом, который прочитал об исчезновении Джои Перроне в газетах. В общем, детектив не расстроился, что угрозы привели Перроне в состояние такой параноидальной ажитации, что он обвинил полицейского в плетении интриг. Преступники в растрепанных чувствах нередко совершают безрассудные ошибки, и Ролвааг надеялся, что нераскаявшийся вдовец продолжит вредить себе.

Соблазнительнее всего была связь между Перроне и Сэмюэлом Джонсоном Хаммернатом. Ролвааг не обнаружил никаких подтверждений малоубедительной сказке Перроне о том, что внедорожник за шестьдесят штук был подарком жены, а Хаммернат всего лишь невинно выступал посредником. Ролвааг верил, что сельскохозяйственный магнат предназначал «хаммер» — и бог его знает, что еще, — на подкуп Чаза. По наблюдениям Ролваага, люди вроде Реда Хаммерната не страдали внезапными приступами щедрости и обычно требовали что-нибудь ценное взамен. Но что мог ему предложить такой ленивый, невежественный биолог, как Перроне? У детектива были кое-какие подозрения.

Кроме того, еще была весьма примечательная последняя воля и завещание Джои Перроне, которая взволновала даже немногословного капитана Галло. Если она окажется фальшивкой, то подделал ее скорее всего шантажист. Подбросить копам приманку в виде тринадцатимиллионного мотива для убийства — что может быть лучше, дабы поддать жару Перроне? Однако, если завещание настоящее…

Детектив выключил воду и продолжал стоять на месте, обтекая и размышляя. Он не знал, подлинна ли чертова бумага или нет. Один графолог заявил, что подпись похожа на настоящую, другой сказал, что это подделка. У сотрудников трастового отдела, которые отвечали за состояние Джои Перроне, в архивах имелось подписанное ею завещание, но они отказались предоставить копию до тех пор, пока нет свидетельства о смерти.

Окажется ли документ, анонимно доставленный Ролваагу, подлинным или нет, детектив собирался сделать все, что в его власти, дабы помешать мистеру Перроне получить хоть цент из денег миссис Перроне. И наивернейший, по мнению детектива, способ — запереть мистера Перроне в надежном месте на всю оставшуюся жизнь. Эта миссия так безраздельно захватила Карла Ролваага, что он временно отложил сборы для переезда в Миннесоту.

Он вытерся и натянул джинсы. На пути в кухню он заметил, что под дверь подсунули очередной листок — по всей видимости, миссис Шульман или один из ее подручных. Это повторное вторжение заставило детектива задуматься о мерах блокировки — лохматом ковре, например, — но он все равно скоро съедет из квартиры.

Ролвааг поднял листок. Объявление с цветной фотографией хлипкого пса со слезящимися глазами:

Ролвааг пал духом. Хотя совет кондоминиума предупреждал Миллеров, чтоб они не спускали стареющего пса с поводка, детектив ощущал свою личную ответственность за кончину маленького Пинчота — хромого, полуслепого, легкой добычи для рыщущего питона. Ролвааг решил провести остаток субботы в поисках сбежавших питомцев, один из которых, несомненно, будет ползать медленно из-за предательского вздутия размером со шпица. Конечно, Ролвааг утешит Миллеров и компенсирует им потерю.

Но сперва тем не менее Ролвааг должен закончить кое-какую полицейскую работу.

Он порылся в бумажках в портфеле и выудил номер Корбетта Уилера в Новой Зеландии. Детектив как раз надиктовывал долгое послание на автоответчике, когда брат Джои поднял трубку:

— Начните сначала, пожалуйста. Я спал как убитый.

Ролвааг извинился и спросил:

— Ваша сестра оставила завещание?

— Оставила. Стойте, сейчас угадаю. Всплыло новое?

— Похоже на то. Согласно ему все достанется ее мужу. — Корбетт Уилер засмеялся:

— Я же говорил вам, что он тупая скотина. Он правда думает, что ему это сойдет с рук?

— В том-то и дело, мистер Уилер. Я не думаю, что это Чарльз Перроне подделал завещание, если оно вообще подделано.

— Да Джои не оставила бы этому потаскуну денег даже на проезд до…

Треск помех скрыл краткий комментарий Корбетта Уилера.

— Я надеялся, что у вас есть копия подлинного завещания, — прервал его Ролвааг.

— Разумеется, есть. Так все-таки, почему вы считаете, что это не Чаз подделал?

— Потому что новое завещание автоматически делает его главным подозреваемым в исчезновении вашей сестры. Оно дает ему веский повод ее убить, чего, собственно, и не хватает нашему делу. — Хотя нашему делу многого не хватает, мог бы добавить детектив. — Если честно, — продолжал он, — я не думаю, что Чаз настолько глуп — или даже настолько жаден, — чтобы так рисковать.

Корбетт Уилер хмыкнул:

— А я думаю, что он как раз и хотел, чтобы вы так думали. Слушайте, ну кто станет морочиться и его подставлять?

— Это я и пытаюсь выяснить. — Ролвааг не сказал Корбетту, что, возможно, кто-то на борту «Герцогини солнца» наблюдал за убийством Джои. Детектив всегда старался не возбуждать ложных надежд в родственниках жертв. — Хорошо бы посмотреть на вашу копию завещания, — сказал он.

— Нет проблем… — опять помехи на линии. — Оно лежит в сейфе в Окленде.

— Вы не могли бы прислать его «ФедЭксом»?

— А что, если я его лично привезу?

Детектив постарался не выдать свою радость:

— Это даже лучше. Но вы же вроде собирались больше никогда не возвращаться в Штаты.

— Я-то не собирался, Карл. Жизнь заставила.

На другом конце провода Ролвааг, кажется, услышал слабый хлопок открываемой бутылки. Внезапно детективу отчаянно захотелось холодного «Фостерз».

Корбетт Уилер сказал:

— Похоже, моей покойной сестренке нужен кто-нибудь, кто присмотрит за ее делами. Да, кстати, по настоящему завещанию я тоже не получаю ни цента — на случай, если вас интересует мой мотив.

Детектив уверил его, что нет, не интересует.

— Когда вас ждать? — спросил Ролвааг.

— Послезавтра. Служба состоится в четверг.

Ролвааг снова был пойман врасплох:

— Какая служба?

— Которую я устраиваю в память о Джои, — ответил Корбетт Уилер и подавил отрыжку. — Не посоветуете хорошую церковь, Карл? Католическую, лютеранскую, методистскую — не важно, главное, чтобы место для хора было.

Ред Хаммернат слушал рассказ Чаза Перроне и думал о том, что на его долю выпало немало благ, но и немало трудов. Крупные сельскохозяйственные предприятия, наподобие его собственного, невероятно сложны, в основе их лежали серьезное загрязнение окружающей среды и каторжный труд наемной иммигрантской силы. Реду было отнюдь не просто откупаться от федералов и в то же время высасывать из налогоплательщиков выгодные сельскохозяйственные субсидии и дешевые займы, которые будут или не будут возвращены в этом столетии. Он раздумывал о сотнях тысяч долларов, которые он пожертвовал на избирательные кампании, о многих сотнях тысяч, которые ушли на прямые взятки, проституток, аренду яхт, азартные игры и другие не менее благоразумные услуги, и, наконец, о бессчетных часах лизания задниц тем самым болванам-политикам, чью верность он уже купил.

Развлечение не из простых. Ред Хаммернат злился каждый раз, слыша, как какой-нибудь вшивый либерал называет федеральный фермерский закон благотворительностью. Термин подразумевал праздность, но никто не работал больше Реда, дабы не иссяк денежный поток и не обрушились на голову неприятности. А теперь все его клятое заведение грозит развалиться на куски из-за одного-единственного человека.

— Заплати ему. Вот мой совет, — самоуверенно подвел черту Чаз Перроне. — Я знаю, это чертова прорва денег, но что нам остается?

Они сидели в офисе Реда Хаммерната, окнами на ядовитый, хоть и безмятежный с виду пруд. Чаз и Тул приехали в Лабелль в четыре утра прямо из Фламинго и вырубились, как нарки, на парковке. У Чаза в ноздрях запеклась кровь, а лицо щедро усыпали алые укусы насекомых. Ред Хаммернат глаз не мог отвести. Парень — вылитая картинка из медицинского руководства по экзотическим болезням.

— Он держит нас за яйца, — говорил Чаз о шантажисте. — Я не вижу другого выхода, кроме как ему заплатить.

Ред Хаммернат ответил, что, какова бы ни была проблема, другой выход есть всегда.

— Давай убедимся, что я все правильно понял, а то ты больно шустрый. Что там с копом? На которого ты грешил, что он вломился к тебе в дом и голосом Моисея разговаривал с тобой по телефону.

— Я был не прав. Это не он, — коротко ответил Чаз. — Он в этом не замешан.

— Что уже само по себе довольно неплохая новость, так?

— Только он узнал в агентстве, что ты купил для меня «хаммер».

— Вот черт, — произнес Ред Хаммернат.

— Поэтому я соврал, что ты дружил с Джои и оказал ей услугу — купил мне «хаммер» на день рожденья. А она потом вернула тебе деньги.

— Получше ничего придумать не мог? Господи Исусе. — Ред Хаммернат повернулся и посмотрел на Тула, который клевал носом: — Ты в порядке?

— Да, тока здорово устал.

— Тогда ложись.

— Хорошая идея, сэр. — Тул отбросил стул и клубком свернулся на ковре перед столом, точно здоровенный медведь. Ред Хаммернат покачал головой.

— Так что, если детектив спросит тебя насчет «хаммера»… — начал Чаз.

— Не беспокойся, сынок, я ему расскажу то же самое, — уверил его Ред Хаммернат. — А теперь поговорим о шантажисте. Сукин сын хочет полмиллиона баксов, и ты почему-то решил, что заплатить должен я.

— Ред, у меня нет таких денег.

— Встречный вопрос: а что он сделает, если ты не заплатишь? В худшем случае? Скажет копам, что видел, как ты выбросил бедняжку Джои за борт?

— Что, мало? — проблеял Чаз.

— Для начала он должен доказать, что был на борту.

— Не беспокойся, он там был.

— Тогда — его слово против твоего. — Ред Хаммернат подумал, как озвереют журналисты, когда будет озвучено обвинение. До сих пор Чаз демонстрировал полное отсутствие хладнокровия под давлением, и Ред Хаммернат сомневался, что его протеже станет лучше владеть собой, когда его объявят подозреваемым в убийстве. Если Чаз на самом деле убил жену, он может расколоться на жестком допросе в полиции. Тогда, видимо, грядет катастрофа для «Ферм Хаммерната» и в особенности — для самого Реда.

— Этот мудак все знает, — говорил тем временем Чаз. Ред Хаммернат клацнул зубами.

— Да, я уже понял.

— Знает про «хаммер», про уровень фосфора — не спрашивай как, но он обо всем догадался.

— Не свезло, — признал Ред Хаммернат.

Он сам виноват, что купил этот чертов внедорожник; просто его достало Чазово нытье о том, как Чазу нужна полноприводная тачка. Возможно, решил Ред, шантажист нанял частного детектива, чтобы проверить Чазовы бумаги, и тот нашел купчую на «хаммер». Как только всплыло имя Реда, не нужно быть Шерлоком, блин, Холмсом, чтобы обнаружить связь между фермами и биологом, который тестировал их сточные воды на уровень загрязнения.

— Дело дрянь, согласен, — сказал Ред Хаммернат. — Но пол-лимона — это слишком много.

— Но Джои ни хрена мне не оставила, Ред. У меня только и есть, что счет в банке.

Ред Хаммернат прикинул, что за несколько лет заплатил Чазу штук двадцать-тридцать наличными, большую часть тот наверняка спустил на гольф и шлюх.

— Расслабьтесь, мальчики. Давайте хорошенько пораскинем мозгами.

Ред залез в нижний ящик стола, достал бутылку «Джека Дэниэлса» и наполнил три стакана. Тул осушил свою порцию лежа.

— Как скоро он ждет ответа? — спросил Ред Хаммернат.

— Сказал, что позвонит в понедельник утром, — ответил Чаз.

— И он работает не один, так ведь? Ты сказал, там была его подружка.

— Зовут Анна или чё-то такое, — с пола сообщил Тул. — Она почти ничё не знает.

— Хорошо, — произнес Ред Хаммернат, хотя не особо доверял оценкам Тула. — Говоришь, она не слишком тебя испугалась?

— Да вроде нет, — пробормотал Тул.

— Странно, тебе не кажется?

— Шеф, я уже давно не пытаюсь понять женщин.

— Аминь, — сказал Чаз Перроне.

— Ну ладно, допустим, девчонка знает столько же, сколько шантажист, — сказал Ред Хаммернат. — Будем плясать от этого. Кто-нибудь готов по второй?

Тул протянул ему свой стакан:

— Когда мне можно домой, Ред?

— Как только закончится весь этот бардак. Надолго не затянется, честно.

— Я по двору соскучился. По хорошеньким беленьким крестикам.

— Погоди чуток, сынок, — попросил Ред Хаммернат. — Ты прекрасно справляешься.

Чаз Перроне прочистил горло:

— Если честно, Ред, ему есть над чем поработать. Без обид, но я должен был это сказать.

Ред Хаммернат надеялся, что у Чаза хватит мозгов не жаловаться на Тула в присутствии самого Тула, но он ошибся.

— Возьмем хотя бы прошлую ночь, — наседал Чаз. — Я оказался один-одинешенек с этим психованным шантажистом посередине проклятых Эверглейдс. В каяке.

— Но ты ведь живой? — возразил Тул.

Реду Хаммернату не было видно из-за края стола, но, судя по звукам, Тул ожесточенно чесался.

— Да, я живой. Но ты тут ни при чем, — отрезал Чаз и воззвал к Реду: — Ублюдок ударил меня по голове веслом. Ты только посмотри, что он сделал с моим носом!

Ред Хаммернат старался подпустить сочувствия в голос:

— Настоящий подонок, это уж точно.

— Я думал, телохранитель для того и нужен, — ярился Чаз, — чтобы защищать меня от вот такого вот дерьма.

Тул поднял голову и в качестве опровержения произнес:

— В лодку трое не влазили.

— А ночью в доме? — съязвил Чаз. — Парень надрал тебе задницу.

— Об этом ваще грить не будем, — огрызнулся Тул.

— С тех пор много воды утекло, — согласился Ред Хаммернат.

— Ему не меньше полтинника, — продолжал Чаз, — и он тебя чуть не убил!

— Не рассказывай сказки, мальчик, — ледяным тоном произнес Тул.

У Реда Хаммерната кончилось терпение:

— А ну живо заткнулись оба, кому сказал. Детский сад, блин.

Чаз ерзал, пока Ред медленно тянул виски. Тул отрубился и захрапел.

Прошло несколько тревожных минут, и Чаз отважился нарушить тишину:

— Так что ты думаешь, Ред? Насчет ему заплатить.

— Я думаю, у тебя проблемы, учитывая, что это из-за тебя мы попали в такой переплет.

— Но почему? Что я такого сделал? — оскорбился Чаз. «Вопрос на полмиллиона», — подумал Ред.

— Я серьезно, — настаивал Чаз. — Кем бы этот парень ни был, он может нам все испортить.

А вот это Ред Хаммернат прекрасно осознавал.

— Подожди меня снаружи, сынок. Мне надо переброситься словечком с мистером О'Тулом.

— Отлично. — Чаз уверенно направился к двери. — Может, он к тебе прислушается.

Ред Хаммернат обогнул стол. Кончиком ботинка из страусиной кожи он легонько ткнул Тула в грудь. Здоровяк печально посмотрел на него и заморгал:

— Ред, тока не посылай меня в этот Бока-етить-Ратон.

— А если удвоить плату до штуки в день?

Тул сел.

— Док свою жену кокнул.

— Да. Ты, вероятно, прав, — согласился Ред Хаммернат.

— Я тебе грил, что к нему приходила баба? Недели после смерти жены не прошло, а он уже по шлюхам шастает.

— Если бы он был Папой Римским, — сказал Ред, — мне бы не понадобилась твоя помощь.

Тул сбросил лямки комбинезона, чтобы легче было добраться до зудящих мест.

— По правде гря, шеф, не выходит из меня телохранитель.

— По правде говоря, телохранителем ты работать и не должен. Теперь.

Сэмюэл Джонсон Хаммернат подмигнул и хлопнул по столу толстым конвертом с наличными. Тул просиял.

— Я бы еще выпил, — сказал он.

Ред протянул ему бутылку.

Джои загорала на солнышке, растянувшись на молу, когда увидела искорку самолета высоко над головой. Это напомнило ей о родителях, и она улыбнулась, представив обдолбанного циркового медведя на сиденье второго пилота обреченного «Гольфстрима». Хэнк и Лана жили и умерли со вкусом, которому Джои завидовала. На этой волне она сняла верх бикини и бросила его на причал. Он приземлился на нос Микова добермана, который проснулся и любопытно фыркнул.

С моря раздались аплодисменты и буйное гиканье. Джои обернулась и покраснела — двое мужчин фланировали мимо острова на темно-зеленой плоскодонке, ярдах в пятидесяти от берега. Лет тридцати, в плохо сидящих рыболовных шортах прямиком из профессиональных каталогов для любителей активного отдыха. Сель обратил на них внимание, стряхнул верх бикини и залаял. Когда Джои прикрыла груди руками, рыбаки ее ошикали. Она легла и закрыла глаза в надежде, что они уплывут. Она начинала ценить уединение острова и понимать антипатию Мика к непрошеным гостям.

Сель бегал взад и вперед по причалу в слепой ярости, которая отпугнула бы людей поблагоразумнее, но вид полуобнаженной женщины лишил юнцов в зеленой плоскодонке даже тех жалких остатков здравого смысла, которыми они обладали. Шум мотора подсказал Джои, что они подходят ближе.

«Вот идиоты», — подумала она.

Даже посреди залива Бискейн не спастись от этого типично мужского свинства. Морской ветерок доносил их грубое ржание и приглушенные непристойные комментарии: один благоприятно отозвался о ее ногах, другой с надеждой предположил существование татуировки. Напрасно Джои молилась, чтобы маниакальный лай Селя заглушил их общажную болтовню. Когда она снова подняла глаза, лодка была уже футах в шестидесяти или семидесяти от мола.

— Эй, детка, — закричал один парень. — Покажи-ка нам еще разок свои сиськи.

Джои легко могла себе представить, как Чаз сидит в этой лодке и отпускает такие же грязные, тупые замечания совершенно незнакомой женщине. Она спокойно поднялась и пошла к сараю, где Мик хранил рыболовные снасти. Он учил ее забрасывать спиннинг, и, похоже, сейчас самое время попрактиковаться. Увидев ее грудь во второй раз, парни окончательно обезумели и не заметили, как Джои привязывает к леске большую пластмассовую блесну — тяжелую глубоководную приманку, которая ощетинилась во все стороны пучками тройных крючков.

Сель неистово нарезал круги, пока Джои с оружием в руке продвигалась к концу причала. Джои замахнулась спиннингом, и юноша на носу лодки булькнул — по всей вероятности, восхищаясь ее телосложением. Он не отрывал взгляд от ее груди, поэтому не заметил, как приманка ярко блеснула в полуденном небе. Джои не знала, зацепила она рубашку или шею, но в любом случае дернула так сильно, что вопящий имбецил свалился в воду.

Она уже наполовину подтащила его к берегу, когда Сель, повинуясь древним инстинктам, ринулся с причала и с удовольствием вцепился в ляжку бьющегося на крючке рыболова. Его товарищ в страхе заорал, но даже и не подумал геройствовать — напротив, дал задний ход и рванул подальше от острова.

Через пару минут, когда суматоха была еще в самом разгаре, Мик Странахэн приехал на ялике вместе с Розой, многоопытной подругой Джои из кружка книголюбов. Сель разжал зубы и довольно безуспешно устремился к Мику, а тот с помощью Розы затащил скользкую псину в ялик. Не потрудившись снять пловца с крючка, Странахэн перекусил леску и предложил водителю лодки подойти и подобрать незадачливого товарища. Блесна размером с огурец крикливой брошью осталась болтаться на рубашке барахтающегося парня. Еще Джои заметила рваную дыру на его шортах — пикантный вклад Селя, — когда парень карабкался через планшир плоскодонки, которая немедленно отчалила на предельной скорости. Дикая сцена показалась Розе совершенно нереальной, она выпрыгнула из ялика, яростно обняла Джои и воскликнула:

— Из всех покойников, что я повидала на своем веку, ты выглядишь круче всех!

Джои заметила, что Роза высветлила свои волосы до плеч — оттенок впечатлил бы даже сестер Габор[48]. Роза явилась в пуловере, черном трико и белых высоких кроссовках — вне всякого сомнения, Мик перехватил ее по пути в тренажерный зал.

Он указал на удаляющееся к материку пятнышко, бывшее зеленой плоскодонкой.

— Эти болваны тебе докучали?

— Пытались, — ответила Джои, — но мы с Селем поучили их хорошим манерам.

Мик прижал ее к себе, поцеловал в шею и шепнул:

— Лучше надень лифчик, а то сгоришь.

Пока Роза и Джои делились новостями, Мик выставил стол для пикника и приготовил ланч: похлебка из моллюсков, грейпфрутовый салат, сэндвичи с сардинами и сангрия. Жара не мучила, никто никуда не спешил, и Роза часто перебивала Джои, чтобы обругать Чаза Перроне.

— Вот ведь сукин сын, — сказала она минимум в пятый раз. — До сих пор поверить не могу, что он столкнул тебя за борт!

— А я поверить не могу, что не сломала себе шею, — отозвалась Джои.

— Ты у копов не была?

— Мне так больше нравится. Так я получу ответы на свои вопросы.

— К слову об ответах. — Роза порылась в сумочке. — По-моему, я нашла в библиотеке то, что ты просила.

Она предъявила стопку отксеренных вырезок из газет. Странахэн усмехнулся, прочитав первый заголовок вслух:

— «МЕСТНЫЙ ФЕРМЕР ВЫЗВАН В СУД ЗА ЗАГРЯЗНЕНИЕ БОЛОТ».

— Какой сюрприз, — пропела Джои.

Роза шумно атаковала морковку.

— Ну, рассказывай. Кто такой этот Сэмюэл Хаммернат и что его связывает с твоим мужем?

— Он — хозяин Чаза, — ответил Мик, — по крайней мере, очень на то похоже.

Джои рассказала об анализах воды Эверглейдс и о новом внедорожнике, который купили Чазу «Фермы Хаммерната». Роза обняла ее в утешение:

— Только без обид, солнышко, но я всегда знала, что этот парень — кобель. Ну, и что дальше?

— Мой брат прилетает в Лодердейл в понедельник.

Рози заинтересовалась:

— Этот, из Австралии, которого никто никогда не видел?

— Из Новой Зеландии, — поправила Джои. — Только ты и Корбетт знаете, что я жива. Ну, не считая Мика.

— Который мне, кстати, даже не рассказал, как вы познакомились.

Джои скорчила Мику гримаску — мол, ты что, издеваешься?

— Вообще-то он спас мне жизнь, — сообщила она. — Это он меня из океана вытащил.

Роза потянулась к кувшину с сангрией.

— Это так невероятно романтично. Он тебя правда спас? Чтобы ты не утонула?

— И от акул тоже, — сухо добавил Мик. — И от гигантских осьминогов-мутантов.

Джои ущипнула его за ухо. Она была рада, что он остыл после Фламинго. Он здорово разозлился, узнав, что она выходила из мотеля поболтать с телохранителем Чаза.

— Я так понимаю, твой брат приезжает, чтобы надрать Чазу Перроне его трусливую задницу, — произнесла Роза.

— Он бы с удовольствием, но нет, — ответила Джои. — Он организует службу в память обо мне в какой-нибудь церкви Бока. Мы дадим объявление в газеты.

Роза посмотрела на Странахэна, потом опять на Джои:

— Ну вы и злыдни.

— Мы просто ангелы по сравнению с Чазом, — возразил Мик.

Роза поставила стакан и потерла руки:

— Ну так что? Чем я могу помочь?

— Ты можешь прийти на службу, — начала Джои.

— Само собой.

— И закадрить моего мужа.

Роза на секунду задумалась:

— Мне придется с ним спать?

— По-моему, лучше не стоит, — ответила Джои.

У Чарльза Региса Перроне был богатый опыт общения с оскорбленными женщинами, и для Рикки он выложился по полной программе. Двенадцать дюжин роз на длинных стеблях, шоколадные конфеты «Годива», большая бутылка «Дом Периньон» — все было доставлено в ее квартиру в субботу после обеда. Но она по-прежнему не отвечала на звонки. Ее упорный отказ общаться не только раздражал, но и возбуждал Чаза: эта жесткая, командирская сторона Рикки прежде была ему незнакома. Он ни на секунду не усомнился, что рано или поздно она согласится встретиться и он снова завоюет ее с помощью своего надежного арсенала — театрального шарма, притворной искренности и незабываемого секса. В третий раз нажав на кнопку звонка, Чаз проверил, в кармане ли возбуждающие синие пилюли, которые станут решительным доводом, если ничто другое не поможет.

— Пошел вон, — приказала Рикка из-за двери.

— Сладкая моя, ну пожалуйста.

— Иди ты к черту, Чаз.

— Золотко, это нечестно.

Чаз услышал щелканье замка, и дух его взмыл к высотам. Дверь открылась, и Рикка спросила:

— Что это за чертовщина с тобой стряслась?

— Москиты.

— У тебя уши как гнилые гуавы.

— Ну спасибо, блин. Могу я войти?

— У тебя есть пять минут.

Чаз шагнул внутрь. Попытался обнять Рикку, но она вырвалась.

— А где розы? — спросил он.

— На помойке, — ответила Рикка.

Чаз вздрогнул, подумав о счете из цветочного магазина.

— А шампанское я вылила в унитаз, — добавила она.

— Понятно. А конфеты?

— Ну нет, конфеты я сохранила, — призналась Рикка, — кроме нуги. У тебя осталось четыре минуты.

Она прислонилась к двери и вцепилась в дверную ручку. Мятый свитер, никакого макияжа. Явно измученная.

— Что происходит? Почему ты не хочешь меня видеть? — спросил Чаз.

— Потому что ты убил свою жену.

— Кто тебе сказал?

— Парень, который все видел своими глазами.

Чаз ощутил, как кровь отхлынула от лица. Он попятился, привалился к стулу и рухнул.

— Он видел, как ты столкнул Джои за борт, — сказала Рикка. — Описал мне в подробностях, как именно ты это проделал.

— И ты ему поверила? — Голос Чаза дрожал, как у Слима Уитмана[49].

— Как ты схватил ее за лодыжки и перекинул назад через перила, — продолжала она. — Боже, я две ночи не могла уснуть.

— Парень просто пытается вытрясти из меня деньги. Он услышал о Джои в новостях и…

— Знаешь, у меня это в первый раз, Чаз. Я еще никогда не встречалась с женоубийцей.

— Подожди. Ты поверила какому-то незнакомцу, какому-то грязному жулику…

— Ты сказал детективу, что я — ваша уборщица. — В голосе Рикки звенел лед. — Уборщица?

Чаз про себя выругался. Он вспомнил, как Ролвааг прижал его в вестибюле «Мариотта» и спросил про телефонный звонок. Коп даже блокнота не открывал, поэтому Чаз плюнул и забыл. А оказывается, у паршивого ублюдка феноменальная память.

— Ролвааг к тебе приходил?

Рикка вяло кивнула:

— Задавал всякие разные вопросы.

Чаз ощутил вкус желчи во рту и с трудом сглотнул:

— Слушай, Рикка, а что я, по-твоему, должен был сказать? Что ты моя любовница? Парень только и мечтает схватить меня за горло.

— И не говори. Он не поленился проследить звонок.

— Мне очень жаль. Очень, — произнес Чаз. — Ты даже не представляешь, как мне плохо.

Рикка ничуть не смягчилась:

— Мне вот что интересно: почему он тебе не верит?

— Кто, коп? Да ладно тебе, — презрительно засмеялся Чаз. — Просто пытается свои ставки поднять, арестовать доктора за убийство.

Рикка закатила глаза — мол: «О боже, опять этот твой "доктор"».

— Пойдем, перекусим чего-нибудь.

— Я не голодна, — отказалась она, — и твое время вышло.

Она открыла дверь и знаком велела ему убираться. Это оглушило Чаза.

— Не делай этого, — сказал он. — Не бросай меня так просто, умоляю тебя, Рикка.

И, видит бог, он ее действительно умолял.

— Все кончено, — заявила она.

— Выпьем по бокалу. Дай мне шанс изменить твое решение.

— Нет, Чаз.

— Всего один несчастный бокал. Ты не пожалеешь.

— Хорошо, но не здесь. А то ты потащишь меня в постель.

Чаза захлестнула волна облегчения.

— Только скажи где.

Рикка выбрала бар неподалеку в кегельбане за его оглушительное отсутствие интимности. В субботу вечером показывали матчи Лиги чемпионов, и Чазу проще было бы докричаться до Рикки, если б они сидели в сердце Багдада под обстрелом крылатыми ракетами. Пока Рикка ходила в дамскую комнату, он выудил из кармана флакончик с синими пилюлями и, дабы не повторилось болезненное свидание с Медеей, вытряхнул на ладонь всего одну таблетку. Он проглотил ее, не запивая, и глянул на часы. Волшебное зелье начнет действовать через час, и он надеялся, что за это время ему удастся растопить Риккино сердце.

Когда она вернулась, Чаз рискнул нежно пожать ей локоток, но она отпрянула, как будто Чаз с головы до ног в гнойниках. Его ошеломила эта непоколебимая враждебность, а равно самодисциплина. Он успел пропустить три мартини, прежде чем она выцедила половину своего легкого «Миллера». Сквозь гармоничное громыхание кеглей он беспрестанно извинялся за то, что назвал ее «уборщицей», — он вычислил, что это гораздо непростительнее женоубийства.

Но Рикка не уступила.

— Пора уходить, — сказала она.

— Нет еще. Позволь мне закончить.

Чаз считал себя мастерским треплом, но дешевая водка, похоже, притупила его способности к импровизации. Неожиданно для самого себя он выпалил:

— Ролвааг рассказал тебе про завещание Джои?

— Нет, — ответила Рикка. — Но ты говорил, что она отписала все деньги животным. Якам и пандам, по твоим словам.

— Да, так она мне сказала. Но вчера этот коп появился на пороге с новым завещанием — спрашивал, что я об этом знаю. Завещание, которое Джои подписала, типа, месяц назад!

— Ну и что?

— Солнышко, она оставила все мне.

— С какой стати она сделала такую глупость?

Чаз наклонился к ней и понизил голос:

— Тринадцать миллионов баксов!

— Сможешь купить на них кучу сигарет в тюрьме. Пора учиться курить.

— Три раза «ха», — уныло фыркнул Чаз. Как это может быть — новости о его грядущем богатстве не разожгли ее рвение по новой. Что случилось с игривой, свободомыслящей девушкой, которая выкрасила свой лобок в зеленый и выбрила его в форме трилистника?

— Ты что, не поняла, что это значит? — настаивал он. — Ты только подумай, что мы можем сделать с тринадцатью миллионами долларов в кармане, в какие потрясающие места поехать, какое клевое барахло накупить.

— Чаз, ты пришил свою жену.

— Как ты можешь так говорить?

— Отвези меня домой, — приказала Рикка, — немедленно.

На парковке она заметила его неестественно прямую походку.

— Подвернул колено, — пробормотал он.

— Когда? Когда слезал со стула в баре? Повернись, я хочу кое-что проверить.

— Забудь.

— Чаз, повернись.

Он был слишком тщеславен и не стал отказываться. Даже перед лицом столь непостижимой холодности Чаз верил, что один вид наливающейся выпуклости в его штанах способен покорить Рикку. Однако реакция ее была далека от восхищения или предвкушения:

— Ты что, серьезно? — только и сказала она.

Чаз завел старую проверенную пластинку:

— Я ничего не могу поделать, детка. Видишь, как ты на меня действуешь?

— Ух ты. Хочешь, помогу тебе справиться?

Чаз утвердительно застонал. Опрометчиво: Рикка врезала ему коленом, и он снова застонал, но уже не от желания.

— Я хочу домой, — сказала она. — Вбей это себе в башку.

Они ехали в молчании, в голове у него шумело. С Риккой определенно будут проблемы. Гигантские проблемы. Хоть она и не может напрямую обвинить его в исчезновении Джои, прокурор использует ее, чтобы обосновать весьма дурнопахнущий сценарий убийства — хорошенькая любовница и неожиданное наследство. Судя по ее поведению, Рикка с удовольствием исполнит свой гражданский долг и даст показания. Чуточку поуговаривать — и она поделится с истекающими слюной присяжными изрядно приукрашенной версией своего романа и предельно низкой оценкой человеческих качеств доктора Чарльза Перроне. Ее появление в суде будет настоящей катастрофой.

— Скажи мне, только честно, — попросил Чаз, — ты что, вправду веришь, что я столкнул Джои за борт?

— Да.

— Ты поверила совершенно незнакомому человеку, какому-то гаду, который приперся в салон и рассказал тебе дикую историю?

— Я знаю, когда мужчины говорят мне правду, — сказала Рикка. — Это бывает нечасто, но уж когда бывает, я это точно знаю. И, кстати, не такой уж он и гад.

— Ты что, смеешься? Да он настоящее животное! Чуть не забил меня веслом до смерти.

— Ну да, конечно.

— Ты посмотри на мой нос! — Чаз поразился: похоже, Рикка встала на сторону шантажиста. Внезапно он вспомнил интригующее открытие Тула: у шантажиста есть подружка.

«О господи, — подумал Чаз. — Теперь все ясно. Ублюдок выследил Рикку и попытался вытянуть из нее побольше грязи. Она согласилась, но при условии, что он возьмет ее в долю. И вуаля, мы во Фламинго».

Рикка и была той девушкой, которую Тул видел в доке! Она заодно с мошенником!

— И много ты этому парню рассказала? — осторожно спросил Чаз.

— Которому из двух — копу или шантажисту?

— Шантажисту.

— Ничего, Чаз. Я только слушала.

— Ага, как же.

Рикка уставилась на него:

— Да пошел ты.

— А Ролваагу? Ему ты что рассказала?

— Что на самом деле я никакая не прислуга. Объяснила ему, что тут какое-то недоразумение.

— Так, — сказал Чаз. — Значит, теперь он все о нас знает.

— Он бы все равно узнал.

— Не сомневаюсь.

— Слушай, ты пропустил мою улицу, — возмутилась Рикка.

«Разве у меня есть выбор?» — подумал Чаз.

— Куда ты едешь? Разворачивай, — потребовала она. Чаз достал из-под сиденья кольт, который перезарядил перед тем, как выйти из дома. Наставил кольт на Рикку:

— Мы не едем домой.

— Ты что, собираешься меня изнасиловать?

— Ты себе льстишь.

Двадцать минут он ехал на запад по дороге вдоль канала Хиллсборо по направлению к Национальному заповеднику Локсахатчи, заповеднику, что расползся на западном шельфе Эверглейдс. Рикка молча кипела; Чаз левой рукой держал пистолет на уровне ее сердца. Он дивился собственной невозмутимости, уверенности и ясной голове. Один раз, когда Рикка подергала дверной замок, Чаз поднял пистолет к ее виску. Рука его оставалась прямой и твердой. В мерцании огоньков приборной панели он видел, как Рикка уставилась на него широко открытыми, холодными глазами.

Наконец-то она испугалась.

Чаз повернул на грязную тропу к закрытым металлическим воротам. Насвистывая себе под нос, он включил дальний свет, направил внедорожник с крутой насыпи и громыхал вдоль неглубокого кювета, пока не объехал дорожное ограждение. Потом газанул и вернулся на узкую, изрезанную колеями дамбу, где перед ними лежала только укрытая плащом ночи дикая природа.

— Боже мой, — сказала Рикка.

Чаз хранил молчание. Главное — сосредоточиться. Убивая Джои, он ни разу не отвлекся, не отступил от намеченного сценария, не вышел за рамки.

— Когда это ты купил пушку? — спросила Рикка. — Я думала, ты ненавидишь оружие…

Кончиком ствола с накладками Чаз нажал кнопку на CD-плеере, и в салоне «хаммера» взорвались Джордж Т. и «Делаверские разрушители». Пронзительная слайд-гитара стерла Риккины жалобы, и Чаз благодарно соскользнул в грохот музыки — это еще лучше, чем превышение скорости.

Он ехал по дамбе еще пятнадцать минут, затем притормозил и велел Рикке выйти. Он стояла щурясь в свете фар, смахивала насекомых с лица и старалась не сорваться. Чаз ощутил легкое неприятное жжение в животе. Он бы предпочел беззвучно напасть из засады, как с Джои, но Рикка не оставила ему такой возможности.

— Так это правда насчет твоей жены, — выдавила она.

— Да, боюсь, что правда.

— Чаз, как ты можешь так со мной поступить?

— Так же, как и с ней.

Он сидел на капоте «хаммера» между фар и целился. Тул поможет ему избавиться от машины Рикки и навести порядок в ее квартире. Сделать вид, что она рванула из города.

— Ты не можешь меня убить, Чаз. Ты не можешь, — заявила она. — Джои не смотрела тебе в глаза, как смотрю я. Она не знала, что ее ждет.

«Это, — про себя посетовал Чаз, — как раз такая неприятная сцена, какой я хотел избежать».

— Я вот чего не понимаю, — сказал он, — какого черта ты спала со мной, если тебя так волнует моя жена.

Рикка будто съежилась.

— Ну? — не отступал Чаз.

— Потому что я была дурой.

— Дальше.

— И эгоисткой, — хрипло добавила она.

— Это уже что-то. Расскажи мне о себе и о шантажисте, — велел он. — У вас чисто деловые отношения, или с ним ты тоже трахаешься?

— О боже. Ты совсем чокнулся, — ощетинилась Рикка. Она приложила ладонь козырьком к глазам, чтобы лучше его видеть:

— У тебя рука дрожит.

— Черта с два.

— Сам посмотри, Чаз.

— Заткнись.

— К тому же у тебя до сих пор стоит. Что, блин, вообще происходит?

А Чаз-то всеми фибрами души надеялся, что она не заметит. Черт, невероятные пилюли.

— Плохо уже то, что ты наставил на меня пушку, — продолжала Рикка, — но еще и это?

Он прикинул, что до нее футов тридцать — попасть нетрудно.

— Развернись, — приказал он.

— И не подумаю.

Болото за ее спиной битком набито здоровенными аллигаторами. Вне света фар Чаз различал не меньше полудюжины больших глаз, мерцающих, как угольки. К рассвету Риккино тело исчезнет. Что не съедят аллигаторы, то сожрут черепахи и еноты.

— Я не отвернусь! — повторила она.

— Тогда стой, как стоишь. — Чаз навел на нее короткий ствол, держа кольт обеими руками, — он тысячу раз видел такое по телевизору.

«Господи, она права. Я, блин, трясусь, как алкаш».

— Чаз, ты сам не понимаешь, что делаешь.

— Стой смирно, я сказал.

— Это большая ошибка. Худший кретинизм из всех кретинизмов…

Он задержал дыхание и нажал на курок. Рикка вскрикнула, но не упала.

— Ты, гандон вонючий, — заорала она, подпрыгивая. — Это даже не смешно!

«Офигеть, — подумал Чаз, — она считает, что я специально промахнулся. Или, может, что я стреляю холостыми».

Он напрягся и еще раз прицелился, недоумевая: «Как, ради всего святого, я умудрился ее не зацепить? Она же в сто раз больше, чем тот проклятый кролик».

Второй выстрел зацепил ее по левой ноге, и Рикка крутанулась вокруг своей оси. К удивлению Чаза, она так и не упала.

— Посмотри, что ты сделал! — Она схватилась за пораненную ногу. — Ты что, совсем рехнулся?

«Невероятно, — подумал Чаз. — Надо было взять ружье для охоты на буйволов».

Еще один москит ужалил его в щеку, и Чаз прихлопнул его так яростно, что соскользнул с капота «хаммера». Рикка воспользовалась передышкой и неожиданно резво похромала в темноту. Чаз собрался с силами и погнался за ней, убыстрив шаги, когда впереди замелькала серая кофта. Он ее уже почти догнал, когда Рикка неожиданно свернула с колдобистой дороги и, к его огромному изумлению, очертя голову бросилась в болото.

Чаз немедленно прекратил погоню, ибо ничто так не пугало его, как перспектива войти в теплую, как моча, воду Эверглейдс в полной темноте — влажная ряска набьется в рот, зазубренная меч-трава порежет на ломтики, и, наконец, пиявки присосутся к ногам, которые одну за другой неизбежно засосет чернильная мерзость.

«Это не для меня, — подумал доктор Чарльз Перроне. — Нет уж, увольте».

Рикка пыталась выплыть, а он стоял на берегу и стрелял в нее, пока она не опрокинулась и, ахнув, не ушла под воду. Вскоре у него перестало звенеть в ушах, вода успокоилась, и ночь снова загудела, очухиваясь. Чаз всмотрелся туда, где утонула Рикка, но ничего не увидел, кроме флотилии жуков-плавунцов, шныряющих туда-сюда в отраженном свете звезд. Что-то крупное плеснуло неподалеку в зарослях кувшинок. «Может, просто лысуха или сарган, — подумал Чаз, — но к чему испытывать судьбу? Тут кишмя кишат аллигаторы, а у меня кончились патроны».

Он рысью вернулся к «хаммеру», ловко развернулся на сто восемьдесят градусов и направился обратно в город. Сердце колотилось, как у воробышка, но Чазу полегчало: он был свободен и доволен, что превратил ненавистное, намозолившее глаза болото в сообщника.

— Вы прелестно сегодня выглядите, Нелли, — сказал Карл Ролвааг.

— От комплиментов такого кретина, как ты, мне повеситься охота. Слыхал о бедняжке Пинчоте?

— Слыхал, — ответил детектив. — Его еще не нашли?

Миссис Шульман качалась из стороны в сторону, пытаясь заглянуть ему за спину в комнату.

— Бедняжки Пинчота здесь нет, Нелли.

— Тогда, надеюсь, ты не против, если я осмотрюсь?

— Если честно, я против. — Ролвааг не хотел, чтобы она заметила, что террариум пуст.

— Тебе это так просто с рук не сойдет, — рявкнула она. — Ты похитил бедного маленького щеночка для своих развратных удовольствий. Ты, наверное, снял все на видео. Может, даже выложил ролик в Интернет!

«Безмозглая старая крыса», — подумал Ролвааг.

— Я не скармливал своим змеям пса Берта Миллера, — сказал он, чуть не добавив: «Но бывают несчастные случаи…»

— Ну, тебе же явно нравится, как беспомощные маленькие мышата визжат в агонии, — заявила миссис Шульман. — Представляю, сколько радости доставили мучения шпица!

— Это совершенно безосновательное обвинение. — Детектив с трудом подавил желание чихнуть. Миссис Шульман облилась духами, которые воняли как гнилые гардении.

— Тогда почему нельзя войти? В конце концов, на дворе воскресное утро.

— Потому что вы назвали меня кретином, — объяснил Ролвааг.

— Ты и есть кретин. Любой, кто любит змей, — на всю голову больной ублюдок. — Она попыталась проскочить, но он двинул плечом, преградив ей путь. — Миллеры совершенно вне себя от горя!

Ролваагу и так было хуже некуда. Он три часа обыскивал территорию «Сограсс-Гроув», но нашел только одну змею — злющего черного полоза, который цапнул его за большой палец левой руки.

— Я вчера видела, как ты тут рыскал, — продолжала миссис Шульман, — искал маленьких вкусных собачек!

— Нелли, вы опять лекарства смешали?

Она пихнула его в пряжку ремня.

— Думаешь, раз ты коп, значит, можешь безнаказанно творить что угодно? Ну нет, мистер. Мы тебя выселим, варвар, как Невиля, а он у себя в церкви был дьяконом!

Гордон Невиль, удалившийся от дел дорожный инженер, был вынужден покинуть «Сограсс-Гроув» после непристойной внеурочной игры в шаффлборд с двумя женщинами, которых он встретил на амбулаторной физиотерапии в больнице Империал-Пойнт.

— Мы прижали его к ногтю, и тебя тоже прижмем, — пообещала миссис Шульман.

Ролвааг с силой захлопнул дверь. На полпути в спальню он услышал за спиной шуршание. Он понадеялся, что это один из пропавших питонов, но оказалось, что Нелли сует ему под дверь очередной листок. Детектив подобрал его и мрачно посмотрел на фотографию.

«Что еще я могу поделать? — подумал Ролвааг. — Змей не заманишь в ловушку, они же не медведи».

Тщательный осмотр кустов не дал результата, и оставалось только ждать. Детектив уже решил не брать питомцев с собой в Миннесоту: тамошний климат пагубен для экзотических рептилий. Но оставлять их на свободе в «Сограсс-Гроув» опасно — не только для местной фауны, но и для самих змей. Многие соседи постарше разделяют суровый настрой миссис Шульман и вовсе не заинтересованы в том, чтобы взять питонов живыми. Садовые грабли или набалдашник ортопедической трости отлично справятся с работой.

Ролвааг съел легкий завтрак, принял душ и собрал сумку для ночевки вне дома, включая карту сельскохозяйственной области Эверглейдс. Карту ему дала Марта, начальница Чаза Перроне в отделе контроля за использованием водных ресурсов. Она любезно отметила красными чернилами грунтовые дороги и дамбы, по которым доктор Перроне обычно передвигался, чтобы собрать свои образцы воды. Хотя на карте не было имен людей, чьи владения граничили с болотами, Ролвааг твердо-мягким карандашом заштриховал примерные границы «Ферм Хаммерната».

Детектива не удивило то, что говорили красные линии, но он должен был проверить сам.

Перед тем как покинуть квартиру, он открыл окно на внутренний двор — на тот дикий, невозможный случай, если его змеи найдут дорогу домой.

— Ты сегодня ужасно тихий, — заметила Джои, — не то чтобы ты обычно болтаешь, как попугай.

Через эркер они видели, как Роза молотит веслом по воде. Она уже два раза опрокинула каяк, но по-прежнему храбро отказывалась от помощи.

— Я ночью врезал твоему мужу веслом, — признался Странахэн. — Надо было рассказать тебе, а я не рассказал.

— Ничего страшного. Он всем на нервы действует.

— Я даже подумывал его убить, — сказал Странахэн.

— Ну и что? Я постоянно об этом думаю.

— Есть одна маленькая разница.

— Я знаю, — согласилась Джои. — Я всего лишь фантазирую. А ты это по правде раньше делал.

— Именно.

— И это тебя доконало.

— А теперь я наконец могу спать спокойно.

— Мы не будем убивать Чаза, ничего такого. Ты же сам говорил. — Джои поцеловала Мика в губы, отчего у него восхитительно закружилась голова, и добавила: — Спасибо, что ты все это терпишь. Ты заслужил медаль.

— Еще не поздно соскочить. Сходи к копам, расскажи им, что он сделал.

— Еще не пора.

Роза опять перевернулась, и Сель бросился ей на помощь. Чайки и крачки возмущались, но Роза буйно хохотала, помогая неуклюжему псу выбраться на берег.

— Все это может обернуться против нас, — пробормотал Странахэн себе под нос.

Джои сжала его руку:

— Все под контролем.

Хотел бы он быть так же в этом уверен. Действующие лица, в том числе и он сам, недисциплинированны и — в разной степени — неуравновешенны. Прекрасный пример: влюбляться в Джои не входило в его планы, но Странахэн влюблялся. И чем сильнее он влюблялся, тем сильнее ему хотелось выбить дерьмо (в идеале вместе с признанием) из доктора Чарльза Перроне. Возьми себя в руки, приказал себе Странахэн.

— Ты тоже думаешь о нас, — произнесла Джои. — Я же вижу. О перспективах наших отношений.

— К сожалению, моя биография говорит сама за себя.

— Ну, я действительно никогда не встречалась с такими парнями, как ты, — сказала она, — но спорим, что и ты никогда не встречался с такими девушками, как я?

— Это уж точно.

Вчера вечером он попросил ее и Розу написать имена всех битлов — через этот фильтр он просеивал молодых женщин, и в прошлом это уберегало Странахэна от совсем уж клинических случаев. Роза назвала правильно только трех из четырех, а вот Джои Перроне прошла тест влет, благодаря специальной передаче «Би-би-си», которую посмотрела как-то ночью по Историческому каналу, пока Чаз развлекался с дружками в топлес-баре.

Странахэн невольно улыбнулся: нет смысла притворяться, будто он может теперь уйти. Когда Джои рядом, он становится беспомощным, легко управляемым и, возможно, счастливым. Однажды она покинет его, как покинули другие, и он вернется к своему замедленному существованию, что вращается вокруг собаки, лодки и груды ржавых рыболовных снастей. Таков цикл его жизни, предсказуемый, как прилив.

Джои легонько толкнула его локтем:

— Мик, завязывай. А то я слышу, как у тебя скрипят шестеренки.

— Извини.

— Расслабься, хорошо? — Она стащила с себя купальник и повела Странахэна в спальню. — Это приказ.

Чазу Перроне приснилось, что его расчленяет пятнадцатифутовый аллигатор с двумя голодными головами: одна жует левую ногу, вторая правую — сумасшедшее состязание между двумя жрущими глотками, кто первый доберется до его промежности. Он с воплем проснулся и увидел, что Тул с пустым лицом стоит у изножья его постели.

— Просто ночной кошмар, — объяснил Чаз, пытаясь собраться с мыслями. Он весь взмок и очень надеялся, что это — результат кошмара, а не горячечного приступа западно-нильского вируса. Накануне он насчитал тридцать четыре укуса на лице, и сейчас каждый зудел, словно от ядовитого сумаха.

— Твоя мать на проводе, — сказал Тул.

— Господи, сколько времени? Скажи ей, что я перезвоню.

— Сам и скажи, дерьмец. Это же твоя ма, а не моя.

С тех пор как они покинули Лабелль, от Тула веяло зловещим холодом. Оглядываясь назад, Чаз размышлял, не дал ли маху, облив парня грязью перед Редом Хаммернатом.

Едва Тул вышел из комнаты, Чаз поднял трубку и услышал знакомый вопрос из Панама-Сити:

— Что новенького, сынок?

— Ничего, мам.

— Как ты, держишься?

— Иногда получше, иногда похуже, — горестно ответил Чаз. По-прежнему очень важно казаться человеком, который нуждается в сочувствии.

— Надежда умирает последней.

— Мам, прошло уже, типа, девять дней. Никто не проживет так долго в океане без пищи и воды.

— Думай о хорошем, — посоветовала она.

— Мам, прошу тебя.

— Ты не смотрел «Изгой»?[50]

Чаз Перроне цыкнул зубом. Его отношения с матерью испортились, когда ему было лет двадцать, хотя и не из-за того, что она вышла замуж за Роджера, чудаковатого военного летчика. Скорее из-за того, что мать начала замечать (и к тому же часто по этому поводу высказываться), что сын не смог перерасти самые несносные черты своей юности. В ее списке фигурировала лень, привычка мастурбировать, глубоко укоренившийся недостаток честолюбия и рефлекторное отвращение к правдивости. Чаз отказался признать правоту ее обвинений и вместо этого ехидничал, что недальновидно выслушивать карьерные консультации от старшего кассира из «Таргета». Когда он получил докторскую степень в Дьюке, мать со слезами извинилась, что сомневалась в нем. Он пафосно ее простил, но на самом деле ее мнение не могло ни ранить его, ни согреть. Время от времени он радовал ее телефонным звонком, но то был акт милосердия в чистом виде. Мать сбивчиво и долго вещала, как она им гордится, как прекрасно, что ее единственный сын использует свои блестящие научные познания ради спасения Эверглейдс от уничтожения. Жалкие речи либеральной зануды. Мать обожала Джои — еще одна причина, по которой Чаз вовсе не жаждал с ней разговаривать.

— Чудеса случаются, — продолжала его мать. — Мы с Роджером молимся о ней каждый вечер.

Чаз вздохнул:

— Джои больше нет, мам. Ее никогда не найдут.

— Как думаешь, может, тебе сходить к медиуму?

— Нет. Как думаешь, может, тебе сходить к психиатру? — Чаз швырнул трубку. — Идиотка, — пробормотал он.

— Так с ма не разговаривают. — Тул возвышался в дверях, словно штабель кирпичей.

Чаз сдуру посоветовал ему не лезть не в свое дело, после чего Тул без особых усилий схватил Чаза и швырнул об стену. Чаз был склонен остаток утра провести рыдающей грудой на полу, но Тул схватил его за волосы и поставил на ноги.

— Ты немедленно ей перезвонишь, — сказал он и сунул телефонную трубку в вялую руку Чаза. — Позвони ей и извинись. А не то я наступлю тебе на яйца.

Оклемавшись, Чаз тут же позвонил матери и извинился за грубость. Тяжко, зато далеко не так болезненно, как альтернативный вариант.

— Все в порядке, Чарльз, мы понимаем, — уверила его мать. — У тебя сейчас такой сильный стресс.

— Ты даже не представляешь, — сказал он.

— Не хочешь попробовать настойку зверобоя? По-моему, Роджера она успокаивает.

— До свидания, мам. — Чаз осторожно дал отбой. Тул оттащил его на кухню и усадил на стул.

— Ты где вчера шлялся, док? — спросил он.

— Встречался с другом.

Чаз собирался с духом, чтобы сказать Тулу правду: мол, он пошел и хладнокровно, расчетливо совершил убийство. Может, после этого тупая горилла дважды подумает, прежде чем пинать его, как тряпичную куклу. С другой стороны, Чаз подозревал, что Ред Хаммернат не одобрит это одностороннее решение устранить Рикку Спиллман. У Чаза было такое чувство, будто Ред доверяет ему разве что ставить подписи под фальшивыми анализами воды.

— Ты съезжал с дороги, — сказал Тул. — Колеса грязные.

— Мы с другом немного прогулялись, — ответил Чаз.

— Тебе нельзя никуда без меня ездить.

— Но ты спал. Храпел, как паровоз.

— Где пистолет? — спросил Тул.

— Я… эээ… Я не знаю. — Тул схватил его за горло:

— Где, етить его, пистолет?

— В рюкзаке, — пискнул Чаз.

— А где, етить его, рюкзак?

— В «хаммере». — Чаз дернул пальцем куда-то в сторону подъездной дорожки.

Тул выпустил его и направился к дверям. Чаз робко массировал шею и поздравлял себя с тем, что у него хватило предусмотрительности выбросить использованные гильзы и вытереть кольт. Когда Тул вернулся, на его лице не читалось подозрение, что из пистолета недавно стреляли. Он положил кольт на стойку и сухо осведомился:

— Ну и в кого ты стрелял?

Чаз начал заикаться.

Тул его ударил:

— Выкладывай, парень.

Рабочие отношения между ними определенно изменились.

— Ты не должен меня колотить, — пожаловался Чаз. — Ради Христа, ты же мой телохранитель!

Тул покачал головой:

— Уже нет. Давай колись — в кого? Я ствол понюхал, док. Я знаю, что ты сделал.

«Что ж, приступим», — подумал Чаз.

— Помнишь леди на маленьком синем «форде»? Ту, что приезжала на прошлой неделе.

— Помню. Ты грил, она твоя горечесательница.

— Ну да, так вот, она решила поднять бучу. Все могло плохо кончиться.

— Чё это? — спросил Тул.

— Ее звали Рикка. Я практически уверен, что она снюхалась с тем уродом, который нас шантажирует. Спорим, это ее ты видел во Фламинго?

— Ту я раньше не видал, — нахмурился Тул.

— Но ведь было темно. К тому же ты сказал, она была в кепке.

— Да, ну и чё? — Он помнил, что леди в синем «форде» была невысокой и пышной. Девушка в кепке казалась выше и тоньше.

— Послушай, — сказал Чаз. — Ты должен мне помочь пустить под откос ее машину. И обшарить квартиру. Сделаем вид, будто она сбежала, чтобы не платить за аренду.

Тул рассматривал его, как клеща.

— Ты двух девок уже пришил. Это чё с тобой?

— Ну так что? Ты мне поможешь или нет?

Тул выкопал бутылку «Маунтин Дью» из холодильника и хорошенько к ней присосался.

— Я уже не телохранитель, — повторил он. — Ред грит, я теперь — твоя «нянька». Значит, я тя могу отшлепать по твоей паршивой жопке, если не будешь делать, чё говорят.

— Моя нянька, — тонким голосом повторил Чаз. Еще унизительнее, чем он боялся. — Я немедленно звоню Реду. Мы разъясним это недоразумение.

Тул сунул Чазу в руки свой сотовый телефон:

— Быстрым набором. Нажми «один».

Ред Хаммернат сопереживал, но был непоколебим. Сказал, что, хоть и понимает чувства Чаза, ситуация с шантажом тяжела и требует, чтобы мистер О'Тул выступал активнее. От разговора у Чаза осталось неприятное впечатление, что головорез Реда отныне будет не столько защищать его, сколько за ним надзирать. Чаз очутился более или менее под домашним арестом.

— Расслабься, сынок, — весело добавил Ред Хаммернат. — Скоро, как только покончим с этим жадным придурком, который пытается стрясти с нас денег, твоя жизнь придет в норму.

Чаз очень в этом сомневался.

— Ты ведь ему заплатишь?

— О да, не беспокойся, я ему за все заплачу.

Когда Ред попрощался, Чаз вернул мобильник Тулу, который спросил:

— Чё ж ты ему не сказал, что застрелил девку?

Чаз отвернулся:

— Забыл, наверное.

— Чтоб ни шагу из дома без меня. Понял?

— Ну да, ну да, — сказал Чаз, самонадеянно предположив, что Тул не уловит сарказма. Но Тул моментально врезал ему по голове и приказал делать, что велено.

Чаз сжался, закрываясь руками. У него все болело, он так устал от беспрерывных избиений — сначала поганый шантажист, а теперь этот волосатый троглодит. Так много синяков у него не бывало с той ночи, когда он нажрался рогипнола[51] и свалился с лестницы университетского женского клуба в Дареме.

— Вот и хорошо, — сказал Тул и пошел сажать новый крест, который он выкопал на обратном пути из Лабелль.

Чаз приготовил себе чашку черного кофе. По характеру он не был вдумчивым, не был склонен к самоанализу, однако перебрал в памяти события последних дней с некоторым вниманием к деталям. Ясно, что его акции резко упали в глазах Реда Хаммерната, и Чаз задумался, не пересматривает ли Ред свои прошлые обязательства. В обмен на аферу с Эверглейдс Чазу было обещано теплое местечко на «Фермах Хаммерната» — штатный биолог с большой зарплатой, большим кабинетом, развратной блондинкой-секретаршей и всем, чего он только пожелает. Такова была сделка. За это они выпили и пожали друг другу руки.

Но теперь… теперь Чазу казалось, что Ред винит его за всю эту чертову кутерьму, начиная с придурка-детектива, который повсюду шастает, и кончая придурком-шантажистом, который требует полмиллиона баксов. Это правда, ничего бы не случилось, не реши Чаз столкнуть свою абсолютно невинную жену с круизного лайнера, — но откуда ему было знать, что какое-то хитрое ничтожество затаилось в тени и все видит?

Нечестно со стороны Реда Хаммерната так легко потерять доверие, посадить Чаза на короткий поводок и отдать в руки такого олуха, как Тул. Не без горечи доктор Перроне заключил, что Ред его недооценивает, совсем как давным-давно недооценивала мать. Чаз верил, что прохладца Реда испарилась бы, если б он видел Чаза в действии вчера в Локсахатчи, если б он видел, как хладнокровно и энергично Чаз решил проблему Рикки. «Ред бы точно удивился, — подумал он. — Может, даже поразился».

Доктор Чарльз Перроне смотрел, как Тул вкапывает во дворе очередной белый крест, и его потихоньку терзала мысль о том, что Ред Хаммернат теперь обращается с ним как с обузой, а не с активом.

А Чаз был в курсе, как люди вроде Реда Хаммерната поступают с обузами.

Джои и Мик Странахэн ждали, пока арендованный Корбеттом Уилером «Фалькон» приземлится в аэропорту Тамайами. Корбетт вышел из самолета в длинном черном плаще гуртовщика и кожаной шляпе с широкими полями над облаком светло-рыжеватых волос. Он щеголял пышной неухоженной бородой и опирался на узловатую палку, вроде тех, какие предпочитают рыболовы-форелисты. Двумя дюймами выше Странахэна, Корбетт Уилер пожал ему руку так, будто они заключили тайное деловое соглашение с высокими ставками. Затем мускулистой рукой обхватил сестру и кружил, пока она не захихикала. По дороге на Диннер-Ки он настоял на том, чтобы показать им поляроидные снимки призовой овечки по кличке Сэйлин, новозеландско-восточно-фризской помеси, которая выстояла в мучительной борьбе с копытной гнилью и стала самой плодовитой производительницей Корбетта.

— Ну разве не великолепна? — восхитился он. Мик и Джои решили счесть его вопрос риторическим.

— Это самые миролюбивые создания на всем белом свете, — доверительно сообщил Корбетт Уилер Странахэну. — Может, тебе это покажется странным, но мне их общество намного приятнее человеческого.

Странахэн ответил, что прекрасно его понимает.

— Никакого противоестественного влечения, если ты об этом думаешь, — твердо прибавил Корбетт. — Спроси у Джои, если не веришь.

— Это правда, — сказала она. — Корбетт предпочитает женщин. Был помолвлен… сколько, три раза или четыре?

Он покаянно кивнул:

— Со мной совершенно невозможно жить. Тоскую по одиночеству.

— Тогда тебе понравится остров, — сказал Странахэн.

— Да, но сначала корабль!

— Рвешься в бой, — отметила Джои. Корбетт Уилер прикоснулся к шляпе:

— Для тебя — все, что угодно, сестренка.

Через три часа, после энергичного набега на торговый центр «Галерея», они стояли на корме «Герцогини солнца» в Порт-Эверглейдс и ждали заката солнца. Брат Джои смотрел в воду, тыкал палкой через перила и говорил:

— Христос всемогущий, поверить не могу, что ты не разбилась при падении.

— Я его превратила в нырок, — объяснила Джои. — Спасли четыре года в сборной колледжа.

Странахэн заметил, как она отшатнулась от перил. Когда он спросил, все ли с ней в порядке, она ответила:

— Просто жутковато, вот и все.

— Мы не обязаны это делать, — сказал он.

— Черта с два мы не обязаны.

Корбетт Уилер, все еще глядя на воду, присвистнул:

— Я бы на твоем месте не выжил.

— Ты бы на моем месте, — парировала Джои, — не вышел замуж за урода, который скинул бы тебя за борт.

Ее брат пожал плечами:

— Отношения между людьми — сложная штука. Потому я и предпочитаю скот.

Странахэн наблюдал за извивающейся вереницей буксиров, барж и рыболовных судов. Перекрестные волны разнообразят его поездку на ялике.

— Ты арендовал все судно? — спросил он Корбетта Уилера.

— Только на ночь.

Джои спросила, во сколько это ему обошлось, и Корбетт посоветовал ей не лезть не в свое дело:

— Один двигатель все равно на ремонте, так что круизная линия была просто счастлива. Завтра они сдают нижнюю палубу для бар-мицвы![52]

Джои надела бейсбольную кепку и солнечные очки, чтобы ее не узнали члены экипажа. Если верить газетам, после ее исчезновения Чаз предоставил фотографию, которую размножили и раздали всем, от капитана до юнги.

Она подняла пару больших пакетов из магазина:

— Мик, ты готов?

— Может, сначала по коктейлю? — жизнерадостно встрял ее брат.

— Аминь, — произнес Мик Странахэн.

Тул сел у кровати Морин и прошептал:

— Эй, привет.

Ее глаза наполовину открылись. Когда она улыбнулась, Тул заметил, что ее губы покрылись пятнами и обветрели. На секунду он заподозрил, что она заболела из-за мяса аллигатора, которое он принес в прошлый раз.

— Чё случилось? — спросил он.

К ее ноздрям вела кислородная трубка. Над перилами кровати висел пластиковый пакет с жидкостью, которая через другую трубку капала в дырку на ее правой руке.

— Самочувствие изменилось, — еле слышно произнесла она.

Тул попытался сглотнуть, но обнаружил, что не получается. Он посмотрел на жестянку у себя на коленях.

— Я тебе лимонного пирога принес.

— Спасибо, Эрл. Может, попозже.

— Чё творится? — Он был встревожен и сбит с толку.

— Ничего не творится. Все идет так, как должно идти.

— Чё — все? Чё должно идти?

— То вверх, то вниз, Эрл, — сказала Морин. — Хорошие дни, плохие дни.

Она потянулась и разгладила блестящую шерсть на его руке. Он так крепко вцепился в кровать, что побелели костяшки.

— Как твой охранный бизнес? — спросила она. — Расскажи, как вчера прошла твоя важная встреча?

— Отдохни, — сказал Тул. — Больше не разговаривай.

Он положил пирог на тумбочку и сгреб телевизионный пульт. Он листал каналы, пока не нашел передачу про белых пеликанов, — подумал, что пеликаны могут заинтересовать Морин. Он вспомнил, как она рассказывала, что любила наблюдать за птицами, пока не заболела. Вспомнил, как она говорила про тот день, когда заметила краснолобого дятла, он вроде красноголового дятла, только их на земле почти не осталось. Поэтому Тул решил, что не ошибется, если выберет передачу про птиц.

И действительно, Морин тут же оторвала голову от подушки и устроилась повыше.

— Ты слышал, Эрл? — спросила она. — Оказывается, белые пеликаны мигрируют из Канады до Флорида-Бэй.

— Чтоб мне провалиться, — подтвердил Тул.

Морин зашлась влажным кашлем, и Тул встревожился. Он усадил ее прямо и похлопал между лопатками, отчего она только застонала. Он осторожно уложил ее обратно на подушку. Медсестра, которая услышала кашель и стоны Морин, вошла в палату и спросила у Тула, что он тут забыл.

— Все в порядке. Это мой племянник, — сказала Морин, медленно переводя дыхание.

Медсестра, маленькая латиноамериканка, пыталась увязать выдающееся телосложение Тула с его белым медицинским халатом.

— Он доктор, — добавила Морин.

— Да ну? — удивилась медсестра.

— Из Голландии.

Когда медсестра ушла, Морин сказала:

— Вообще-то я не люблю лгать, но, думаю, иначе она позвала бы охранников.

— Где твои родные? — спросил Тул. — Почему они тя не навещают?

— Дочери живут в Корал Тейблс — не ближний путь, а им надо за детьми присматривать. Я вижусь с ними по праздникам.

— Рукой подать, — возразил Тул. — Всего ничё по шоссе. Могли бы приезжать хоть по выходным.

— Тебе не надо еще лекарства?

С некоторым усилием Морин повернулась к стене. Ее сорочка была распахнута на спине, кожа тусклая, восковая. Тул увидел, что все фентаниловые пластыри исчезли.

— Бери, сколько нужно, — сказала она.

— Там ничё нет.

— Да? — Она повернулась обратно и посмотрела ему в лицо. — Мне очень жаль, Эрл. Наверное, их отклеили, когда перевели меня на морфий. — Она глазами показала на пакет. — Поставили мне капельницу, чтобы я не беспокоила больше медсестер, которые, кстати, только и делают, что просиживают свои отвислые задницы, жалуются на никудышных муженьков и почитывают «Нэшнл Инкуайрер».

— Мне наклеек больше не надо, — произнес Тул. — Я просто зашел сказать тебе «привет». — По правде говоря, ему не хватало ее компании. Полнейшая чертовщина.

— По-моему, один валяется в ящике, — сообщила Морин. — Давай, доставай.

Пластырь был еще в упаковке.

«Черт с ним», — подумал Тул и засунул его в нагрудный карман.

— Эрл?

— Ага.

— Тебя что-то беспокоит. В чем дело?

— Все хорошо, — ответил Тул.

— Нет, все не хорошо, молодой человек. Расскажи.

Тул встал.

— Ложись, поспи. — Он решил не рассказывать ей о том, что Перроне застрелил женщину, и обо всем остальном тоже. Морин не поймет, а кроме того, он не хочет ее расстраивать.

Она снова коснулась его руки:

— Никогда не поздно изменить свою жизнь, как говорится, начать с нового листа. Обещай, что будешь об этом помнить.

— Тебе полегчает, — сказал он. — Врачи достанут лекарство посильнее. Я прослежу.

Морин закрыла глаза.

— Послушай, Эрл. Ты о себе должен думать. Жизнь пролетает чертовски быстро. Каждый напрасно потраченный миг — это преступление. — Один синий глаз открылся и уставился на него. — И каждое преступление — это напрасно потраченный миг.

Тул заверил ее, что ни во что не вляпается:

— Скоро я покончу с этой работой и поеду уже домой.

— Но у меня такое плохое предчувствие, — пожаловалась она.

— Ну-ка перестань. Не переживай.

Его раздражало, что он печалится об этой женщине, фактически незнакомке. Она ничуть не напоминала его мать, крикливую и вспыльчивую, первоклассную матерщинницу. И все же, глядя, как Морин натягивает простыни к подбородку, Тул ощутил ту же кошмарную беспомощность, то же тяжелое предчувствие потери, как тогда, когда заболела мать.

— Ты уже сходил к хирургу? — спросила Морин.

— Нет, мэм. У мя куча дел была.

Костлявой рукой она ухватила пучок волос на костяшках его пальцев и принялась выкручивать, пока Тул не заорал.

— Эрл, нельзя разгуливать всю жизнь со свинцовой пулей в заду. Она ограничивает твое мировосприятие.

Тул выдернул руку:

— Чесслово, я этим займусь.

— Это может стать поворотным моментом в твоей жизни, — сказала она. — Эпифанией[53], что называется. Или хотя бы катарсисом.

Он решил, что это хирургические термины для извлечения пули, и пообещал Морин, что назначит операцию, как только у него появится окно в его телохранительском расписании.

— Я еще приду на этой неделе, — пообещал он.

Она тепло посмотрела на него:

— Ты молишься, Эрл?

— В последнее время нет, — признался он. Уже лет тридцать, не меньше.

— Ничего страшного.

— Ладно, мне и правда пора.

— Всякий раз, когда я начинаю терять веру, я смотрю в безбрежное синее небо и практически во всем вижу руку Господа. Ты только представь себе птицу, которая летит всю дорогу от Манитобы до Ки-Вест. Каждую зиму!

Тул машинально повернулся к телевизору. Большая стая белоснежных пеликанов суматошно поднималась в небо с подернутого рябью болота. Чуть-чуть воображения — и можно представить, что это длинный белоснежный пляж разбился на части и унесся вместе с ветром.

— Я б на это посмотрел, — сказал Тул.

Рука Морин вскоре соскользнула с его руки, и по ее тяжелому дыханию Тул понял, что она уснула. Он досмотрел передачу про птиц и выключил телевизор. Когда он покидал больницу, медсестра-латиноамериканка зашагала рядом с ним и спросила, правда ли он племянник Морин.

— Что-то вы не слишком похожи, — заметила медсестра.

— А меня потому что усыновили, — объяснил Тул.

— Ну надо же. Так значит, у себя в Голландии вы врач?

— Нет, доктор, — подчеркнул он.

— А-а.

«Хитрая маленькая сучка, — думал Тул, втискиваясь в «гранд-маркиз». — Думала меня вокруг пальца обвести!»

В пятнадцати милях оттуда, в Национальном заповеднике Локсахатчи, одноглазый мужчина освежевывал мертвую выдру. Высокий мужчина с большими руками, кожа коричневая, как английское седло. Рабочие штаны, военные ботинки, непрозрачная купальная шапочка и потертая футболка с трафаретным непристойно высунутым языком спереди. Серебристые завитки бороды заплетены в косички, кончики зеленые и напоминают мох — на них засохла ряска. На вид мужчина стар и слегка выжил из ума, но двигается с плавной уверенностью спортсмена или солдата — когда-то он был и тем и другим.

Выдру пару часов назад убил браконьер, который до последнего момента не подозревал, что на него самого идет охота. Одноглазый легко разоружил преступника, раздел, связал запястья и лодыжки меч-травой и пеньковой веревкой прицепил к гнезду аллигатора.

Рикка Спиллман все это видела.

Она балансировала на грани сознания. Даже через два дня она не была уверена, что одноглазый существует на самом деле, но если существует, он спас ей жизнь.

Мужчина сообщил Рикке, что мертвую выдру лучше съесть самим, чем оставить канюкам. Когда Рикка спросила его о судьбе браконьера, одноглазый ответил:

— Если его не сожрет аллигатор, я освобожу. Все зависит от его поведения.

— А со мной как?

Мужчина не ответил, лезвие сверкало в его руке, пока он проворно отрезал влажный густой мех от плоти выдры. Закончив, велел:

— Расскажи мне еще раз про своего парня.

Рикка повторила рассказ о Чазе Перроне, пока мужчина разводил костерок. Мясо выдры пованивало, но Рикка так проголодалась, что все равно глотала. Мужчина доел, что оставалось в сковородке, с хрустом выгрызая костный мозг. Потом выбросил объедки в огонь, вытер ладони о собственное седалище и взял Рикку на руки.

— Как нога? — спросил он и побрел через кусты.

— Сегодня намного лучше. Куда мы идем, капитан?

Мужчина в купальной шапочке распорядился так себя называть.

— Неподалеку еще одна стоянка. — Он нес Рикку легко, будто она не тяжелее перышка.

— А скоро я попаду домой? — спросила она.

— У тебя приятный голос. Такой приятный, что мне хочется уснуть в твоих объятьях.

— Ты отнесешь меня домой? Пожалуйста!

— Прости, — ответил мужчина, — но я не могу приближаться к хайвею. Пожалуйста, не проси — как увижу машины, тут же с глузда съезжаю.

Следующий привал они сделали на полянке в пальмовых зарослях. Мужчина усадил Рикку на землю, развел огонь и подогрел котелок с кофе. Из холщового мешка с надписью «ПОЧТОВАЯ СЛУЖБА США» достал томик стихов.

— Оливер Голдсмит[54], — произнес он.

Рикка вопросительно подняла брови. Мужчина открыл томик на истрепанной странице и положил Рикке на колени:

— Прочитай вслух, пожалуйста.

— Целиком?

— Нет, только первую строфу.

Рикка, чьи познания в поэзии ограничивались «Зелеными яйцами и ветчиной»[55], сперва прочитала стихотворение про себя:

Когда она повторила это вслух, мужчина в купальной шапочке терпеливо улыбнулся.

— Похоже, стихотворение тебе не слишком-то понравилось, — сказал он.

— При чем тут грех? Я ни в чем не виновата. Я до чертиков зла!

— Понимаю. Сукин сын в тебя стрелял.

— К тому же лгал. Лгал обо всем!

Мужчина забрал книгу у нее из рук и убрал обратно в мешок.

— Я умираю от желания расквитаться с ублюдком, — сказала Рикка. — Ты мне поможешь?

Мужчина вытащил из глазницы стеклянный глаз и протер его грязным подолом футболки. Он услышал выстрелы за полмили, продрался сквозь меч-траву, грязь и высокую воду, то шел, то плыл. Когда он добрался до места, стрелок уже скрылся и пара красных габаритных огней удалялась по дамбе. Рикка в отчаянии погрузилась под воду в зарослях кувшинок. Одноглазый обнаружил ее по прерывистым глоткам воздуха — она вдыхала, высовывая губы и нос на поверхность. Несмотря на то, что ее колотил озноб, а из раны в ноге текла кровь, Рикка пыталась отбиваться, не без оснований заключив по его внешнему виду, что он — опасный болотный извращенец.

— Мне очень жаль, но я не могу тебе помочь. У меня сейчас нелегкий период, — сказал он.

— В смысле?

— Для начала, у меня в голове день и ночь поет странный дуэт — «Полуночный бродяга» в исполнении Эйди Горм и Кэта Стивенса[57]. Это просто замечательные ребята, я не сомневаюсь, но, честно говоря, я готов запихнуть себе в глотку обрез. Хотя бы час благословенной тишины, — тоскливо произнес мужчина, — мне бы совсем не помешал.

Рикка ничего не сказала. У нее бежали мурашки от вида его пустой глазницы, сырой, как пещера.

— Кроме того, — продолжал он, — я почти все время ловлю глюки. Например, я думаю, что на самом деле ты совсем не похожа на «Птичку» Джонсон.

— На кого? — спросила Рикка.

— На жену нашего тридцать шестого президента. Он меня послал во Вьетнам. По-моему, ты выглядишь совсем как миссис Джонсон, хотя я знаю, что это бред. Ты намного моложе, у тебя коричневые веснушки и кудрявые волосы, но когда я на тебя смотрю, я вижу «Птичку».

— Знаешь, кто тебе нужен? Доктор.

Одноглазый ухмыльнулся, и Рикку обожгло: а ведь до того, как он сошел с ума, он был потрясающе хорош. Даже сейчас она ощутила слабость в коленках.

— Вполне возможно, — сказал он, — что я умираю.

— Ни в коем разе, капитан.

— Было время, когда я с радостью ухватился бы за такую возможность, — признался он. — Выследить твоего бесполезного дружка и притащить сюда на частную вечеринку. И это не банальная месть, нет, всего лишь школьное упражнение по хищничеству. Понимаешь, есть первобытная формула выживания на этой планете, и такие люди, как твой Чад…

— Чаз, — поправила Рикка.

— …обыкновенно с трудом обходятся без сухих носков, зубной нити и кондиционеров. Даже гнусный жалкий браконьеришка, которого я связал утром, лучше приспособлен к этому миру, чем… Чаз, да? — Мужчина поскреб уши. — Чертово пение, никак не прекращается.

— Я ничего не слышу.

— На прошлой неделе пели Дэвид Ли Рот и Софи Такер[58]. Наверное, в местной рыбешке полно ртути. — Он наклонился и несколько секунд смотрел в огонь. — Так, говоришь, твой кавалер работает тут на болотах?

— Да. Проверяет сточные воды ферм на загрязнение.

— Жалко, что наши с ним пути никогда не пересекались. — Мужчина хмыкнул и вставил стеклянный глаз на место. — Я могу тебя отнести к дамбе. Оттуда мой друг отвезет тебя в город.

— А что потом? — спросила Рикка.

— Лично я направляюсь на запад. — Он протянул ей чашку кофе. — На днях я так проголодался, что слопал карликового гремучника. Обычно я не трогаю змей, но голод не тетка. В общем, только я примерился схватить сосунка, как на меня уставился доктор Генри Киссинджер[59], и язычком раздвоенным этак дерг-дерг! Чертов Киссинджер!

Рикка Спиллман никогда не слышала и о Киссинджере, но вежливо спросила:

— И что же ты сделал?

— Откусил ему башку, разумеется, — ответил мужчина, — а чешуйчатую задницу поджарил на рапсовом масле. Дело в том, что у меня сейчас тяжелый период в личной жизни — совсем не могу находиться там, где шоссе, толпы и вообще человечество. Видит бог, я бы хотел тебе помочь, но пока я пас.

— Ничего, — сказала Рикка, — я что-нибудь соображу, — «Может, история с гремучей змеей — это такой урок эзотерики?» — подумала она.

Словно прочитав ее мысли, мужчина сказал:

— Следуй своему инстинкту, дорогая. Все очень просто.

— Я над этим поработаю.

Загасив огонь, здоровенный отшельник сгреб Рикку и пошлепал через болото. Ему пришлось целый час нести ее под раскаленным солнцем, но он даже не запыхался, достигнув дамбы. На дороге стоял заляпанный грязью джип. У колеса сидел и ждал молодой человек в вязаной шапке и солнечных очках, встревоженный и напряженный.

Капитан поцеловал Рикку в лоб и наказал ей поосторожнее обращаться с больной ногой.

Она поцеловала его в ответ и сказала:

— Спасибо, что спас мою задницу.

Одноглазый лихо отсалютовал:

— Это честь для меня, миссис Джонсон.

Доктор Чарльз Регис Перроне нетерпеливо подпрыгивал за рулем «хаммера», который несся по дамбе. Время от времени он высовывал голову из окна и смотрел в небо, где кишмя кишели вертолеты. Престранное зрелище — они рассекали над Эверглейдс, будто гигантские разноцветные стрекозы.

Чаз ощущал себя героем Рэя Лиотты из «Славных парней»[60] — рыщет как лунатик с дымящимся пистолетом и все думает, настоящий вертолет следует за ним или это ему только чудится. Правда, вместо песни Харри Нильссона из кино в ушах Чаза Перроне гремел Папа Торогуд, вопрошая, кого же он любит.

Идеальная музыка для дороги, но Чаз никак не мог поймать настрой. Он намеревался взять очередной анализ воды и ужасно волновался. Может, есть какое-то безобидное объяснение вертолетам… небесно-голубой, зеленый, красный, белый, опять небесно-голубой.

«Может, охотник или рыбак пропал», — раздумывал Чаз. Правда, в небе не спасательные вертолеты, а частные административные модели — вроде пижонского маленького «Белл 206», который «Фермы Хаммерната» арендовали, дабы перемещать Сэмюэла Джонсона Хаммерната туда-сюда по его владениям. Ред устроил Чазу обзорную экскурсию вскоре после того, как Чаз нанялся работать «кротом», и это был первый и единственный полет Чаза — бреющий, над шахматной доской овощных полей. С воздуха Чаз мог точно проследить путь загрязнения — сетку мелких бурых каналов, что несли зараженные сточные воды из почвы «Ферм Хаммерната» прямо в глотку Эверглейдс.

— Господень канализационный отстойник, — обозвал болота Ред, гогоча за радужными очками, словно дрозофила под ЛСД. Доктор Чарльз Перроне тоже засмеялся — рефлекс подобострастия, — хотя едва ли притворно. Чазу по барабану были и болота внизу, и то, что с ними сделает дальнейший сток удобрений…

«Черт, — подумал Чаз, — еще один!»

Он засмотрелся на вертолет в красную полоску и чуть не нырнул с дамбы. Толчок разбудил Тула, который пробормотал:

— Притормози, дебил.

Чаз живо ткнул пальцем вперед:

— Ты только посмотри!

— Ну, вертушка. И что?

— Да их тут целое стадо!

Тул чихнул и вытер нос волосатой лапой.

— Может, они кино снимают.

Чаз изучал горизонт, и голова его подергивалась. Прямо как ящерица муху караулит, подумал Тул.

— Свалишься на своем драндулете в воду — утонуть не успеешь, а я тебя уже придушу, — пообещал Тул.

— А вдруг они следят за нами? — спросил Чаз.

— А вдруг у рыбки есть сиськи?

— Я серьезно. Боже, видишь вон тот, синий? Прямо за нами! Посмотри в зеркало!

Тул, на которого как раз подействовал свежий фентаниловый пластырь, закрыл глаза.

— Вертушки. Офигеть, — сказал он и тут же снова провалился в сон.

Чаз остановился у водослива, влез в свои сапоги, схватил клюшку и побрел в болотную жижу. Он насчитал в небе семь вертолетов, все кружили на разной высоте. Казалось ужасающе очевидным, что они следили за ним, поэтому Чаз осторожничал и брал пробу старательно и неторопливо. Он изо всех сил пытался вести себя хладнокровно, но изрядно напрудил в штаны, когда небесно-голубой вертолет снизился и завис прямо у него над головой.

Когда Тул снова проснулся, Чаз уже спешил назад по дамбе. Вертолеты улетели.

— Дай сотовый, — попросил Чаз.

— Чё это?

— Мне надо позвонить Реду.

Тул бросил трубку Чазу, потному и багровому от злости. Чаз нажал кнопку вызова офиса в Лабелль и потребовал соединить его с мистером Хаммернатом.

— Где он? На рыбалке? Замечательно, — рявкнул Чаз на секретаршу Реда.

Тул сонно улыбнулся. Рыбалка — прекрасный способ провести день.

Чаз кипел:

— Тогда переключите меня на его голосовую почту.

— Потом перезвони, — посоветовал Тул.

— Нет, нет, это не может ждать. Ред? Ред, это Чаз. Слушай меня как следует: мы выбрались сегодня ко второму водосливу, и тут в небе полно, нафиг, вертолетов — не знаю, кто они, откуда взялись и что вообще за дела. Но поскольку ты единственный мой знакомый, кто может себе позволить нанять целый вертолетный флот… я вот что пытаюсь тебе сказать, Ред: будь осторожен. Очень, очень осторожен. Ты же не хочешь, чтобы со мной приключилась беда, совсем не хочешь. Ты хочешь, чтобы я был счастлив, спокоен и невозмутим, а это ничуть не похоже на то, как я себя теперь чувствую — черт, проклятая машина меня отключила!

От волнения Чаз задыхался. Тул схватил телефон и сказал:

— Парень, да ты совсем рехнулся.

— Это вы мне и внушаете, а? Это ваш тайный план, верно?

Чаз высунул голову из «хаммера» и беспокойно уставился вверх. Небо было ярким, чистым и пустым, не считая одинокого грифа, что парил высоко в теплых воздушных потоках.

Джои Перроне вспомнила, что «Славные парни» — один из любимых фильмов ее мужа, и это подсказало ей план с вертолетами. Корбетта идея увлекла, он сказал, что это будет захватывающее зрелище. Он сам позвонил в службу проката и заплатил по счету — больше двадцати трех штук — своей платиновой кредиткой. Джои не любила летать из-за того, что случилось с родителями, но Корбетт пообещал, что ей понравится.

— Вертолеты — это балдеж, — сказал он.

И был прав. Небесно-голубой «Белл Рейнджер» подобрал их на острове и низко полетел сперва через залив, потом вдоль берега. Корбетт сидел рядом с пилотом, Джои — рядом с Миком Странахэном, обеими руками вцепившись в его левый локоть. Он показал ей Стилтсвиль, где когда-то жил, потом Ки-Бискейн, Саут-Бич, многоэтажное ущелье Коллинз-авеню. Вертолет заложил вираж и полетел над плотно застроенными пригородами, исчерченными невероятно загруженными дорогами. Джои видела межштатную магистраль, заблокированную в обоих направлениях из-за аварии: у водоворота затора мигали красные и синие огни «скорой помощи».

Корбетт повернулся и закричал, перекрывая грохот винта:

— Без обид, сестренка, но я б скорее себе иголки под ногти загнал, чем стал тут жить.

Позже, когда пилот повернул на север, Джои услышала, как ее брат чуть не подавился от отвращения при виде западного округа Бровард, где новые и новые микрорайоны язвой расползались во все стороны, тьмы и тьмы домов-близнецов, так тесно прижатых друг к другу, что казалось, можно пройти многие мили по крышам, ни разу не спустившись на землю. Промежутки между домами заполняли офисные парковки, торговые комплексы и гигантские авторынки — на солнце жарились бесконечные акры «тойот» и «крайслеров». Лишь узкая грязная полоска дамбы отделяла галдящий людской поток от Эверглейдс.

— По крайней мере, они оставили пару озер для ребятишек, — заметила Джои.

Мик грустно покачал головой.

— Это карьеры, — объяснил он. — Сотни футов глубиной. Оттуда вынимали щебень для домов и дорог.

— А что здесь было раньше? До всего этого?

Он указал вперед, на ту сторону дамбы.

— Вот что, — сказал он. — Самая широкая река на свете.

Корбетт саркастично хмыкнул.

— Я только что видел дерево! — заорал он. — Богом клянусь. Настоящее дерево!

Вскоре городская застройка уступила место влажным зарослям меч-травы, что волновались на свежем весеннем ветру, словно затопленная пшеница. Не считая редких катеров — пятнышек размером с москита на желто-коричневом пейзаже, — следов человека не видно. Странахэн заметил трех оленят, которые поскакали под защиту островка деревьев, и до Джои дошло, что, помимо случайных енотов-помоечников, это первые по-настоящему дикие животные, которых она увидела после переезда во Флориду. Ее всегда интересовал Эверглейдс, но Чаз отказывался брать ее с собой в поле под предлогом того, что это нарушает правила его отдела. То, что он никогда не рассказывал об Эверглейдс — минус нытье по поводу змей и насекомых, — еще больше ошеломило Джои теперь, когда наконец она все увидела своими глазами. Как мог Чаз — биолог, в конце-то концов, — не быть ослепленным этим великолепием?

Но болота его явно не ослепляли. Он предал Эверглейдс так же равнодушно, как предал Джои. Он — эта жадная свинья, за которую она вышла замуж, — продал их, и мегатонны ядовитого дерьма день и ночь сливались в блистающие воды внизу. «Может, — думала Джои, — для такой бессердечной скотины нет особой разницы, убить место или убить человека».

— Посмотри-ка, — сказал Странахэн.

Прилетели остальные вертолеты, шесть штук, и принялись нарезать концентрические круги по часовой стрелке. Настоящее шоу. Джои повернулась к Корбетту:

— Ты превзошел самого себя. Просто фантастика!

Желтый «хаммер» Чаза Перроне сложно было не заметить, даже если бы за ним по дамбе не летел хвост пыли. Странахэн протянул Джои бинокль, и она разглядела растрепанную на ветру голову мужа, высунутую из водительского окна и задранную к небу.

— По-моему, он не рад, — отметила она, и ее брат весело хихикнул.

Их пилот беседовал по радио, перепроверяя траектории и высоты полета остальных вертолетов. В разговор вмешалась «Сессна» полиции Палм-Бич, и сержант Робинсон осведомился о причинах такой вертолетной активности. Пилот небесно-голубого «Белла» ответил, что они репетируют воздушную погоню для нового фильма бондианы, и эта эффектная ложь подействовала безупречно: полицейская «Сессна» заложила крутой вираж и улетела прочь. Как известно, власти Южной Флориды подлизываются к киноиндустрии: например, как-то раз они перекрыли основные автострады, чтобы сцену гонок вампиров-подростков можно было снимать и переснимать, не нарушая художественного замысла.

Когда Чаз наконец остановил «хаммер» и побрел в воду, Джои настояла на бреющем полете у него над головой. Однако это Корбетт уговорил пилота зависнуть прямо над непокрытой башкой зятя. Вертолет замер достаточно высоко, чтобы Чаз не разглядел пассажиров, — впрочем, он даже не пытался. Забавно было наблюдать, как неуклюже он возится с бутылкой, делая вид, что не замечает ни тени вертолета, ни его оглушительного грохота.

— Хватит, — крикнула Джои, и пилот увел вертолет.

Они кружили выше, снижаясь по очереди с другими вертолетами, пока Чаз не закончил с пробой и не умчался на своем внедорожнике прочь.

— Как по-твоему, что он думает? — спросил Корбетт.

— Ничего хорошего, — ответила Джои.

Мик Странахэн засмеялся:

— Это он еще газету не видел.

Позже, вернувшись на остров, они все на «Китобое» отправились на рыбалку. Странахэн выудил несколько приличных желтохвостов и поджарил их по-кубински на ужин. После ужина Корбетт закурил сигару, а Джои продемонстрировала шелковую юбку от Майкла Корса, которую купила в «Галерее». Мик откупорил бутылку австралийского каберне. Втроем они сидели на дамбе и смотрели, как садится солнце, а Сель водрузил свою черную морду Джои на колени.

— Что мне сказать про тебя в четверг? — спросил Корбетт. Он составлял речь для поминальной службы.

— Можешь сказать, что я была доброй и любящей сестрой, — предложила Джои.

— Да ну, для нас слабовато.

— Скажи, что она была настоящей тигрицей, — высказался Странахэн. — Что она никогда не сдавалась.

Корбетт просиял:

— Мне нравится.

— Скажи, что она была полна жизни и у нее было большое сердце.

— Не большое, а глупое, — поправила его Джои.

— Неправда. — Мик коснулся ее руки.

— Я скажу, что ты была идеалисткой, — решил Корбетт.

Джои нахмурилась:

— Это синоним «наивной».

— Да, и не забудь сказать, что у нее были шикарные ноги, — напомнил Странахэн.

— Что ж, почему бы и нет? — фыркнул Корбетт.

Джои закрыла уши руками:

— А ну, прекратите немедленно.

Времени не хватило, и Корбетт не смог найти хор, поэтому пришлось удовольствоваться гитарным трио.

— Они исполняют фолк-мессу в католической церкви Лайтхаус-Пойнт. Священник говорит, они вполне пристойны.

— Что, если Чаз не придет? — спросила Джои.

Корбетт задрал свой рыжеватый подбородок и выпустил кольцо дыма:

— О, он придет. Он знает, как плохо это будет выглядеть, если он не явится.

Странахэн согласился:

— Сейчас он до смерти боится сделать неверный шаг. Ему теперь осталось только до упора играть безутешного вдовца.

— Господи, как бы я хотела посмотреть, — протянула Джои.

Странахэн уставился на нее:

— Даже и думать забудь. Ты обещала.

— Но я могу так загримироваться, что он ни за что меня не узнает.

— Джои, это же не «Шоу Люси»[61], — сказал ее брат. — Парень пытался тебя убить.

Некоторое время она молчала, потягивая вино и поглаживая лоснящуюся шею Селя. Солнце скрылось за горизонтом, и небо над заливом Бискейн меняло окрас с золотого на розовый, с розового — на пурпурный. Джои думала, что ее муж наденет на службу. Где сядет. Что может сказать ее друзьям. Заметит ли Розу на передней скамье. «Разумеется, он заметит Розу».

— Да, это был первоклассный закат, — признал Корбетт и щелчком выбросил сигару в воду. Шипение разбудило добермана. Корбетт свистнул, и собака поднялась на ноги.

Странахэн тоже встал.

— Давайте-ка еще раз посмотрим видео.

Корбетт отметил, что вышло на удивление хорошо, учитывая, что снимали с одного дубля.

— У вас обоих есть будущее на телевидении.

— Слушайте, я тут подумала. — Джои встала и разгладила юбку. — А вдруг Чаз собирается что-нибудь сказать на службе? Вдруг этот придурок считает, что должен встать и толкнуть речь?

— Уверен, он как раз ее готовит, — подтвердил Корбетт. — Я уже оставил ему сообщение на автоответчике. Сказал, что у него будет пять минут, чтобы поведать всем с амвона, какой святой женщиной ты была. Велел ему хорошенько постараться.

Капитан Галло указал на банки на столе Карла Ролваага:

— Это самые плохие анализы мочи, какие я только видел за свою жизнь.

Из уважения к его чину Ролвааг изобразил смешок:

— Это просто вода.

— И где она побывала? В кишках усопшего буйвола?

— Вода из Эверглейдс. — Детектив собирался спрятать банки в столе, дабы избежать как раз такого разговора. Обычно Галло обедал существенно дольше, но, видимо, сегодня дежурная девка его продинамила.

Капитан с отвращением таращился на мутное содержимое банок:

— Боже, там внутри всякие жуки плавают и какое-то дерьмо.

— Точняк, — подтвердил Ролвааг.

— Могу я спросить, какого черта оно тут делает?

В отличие от большинства детективов, Ролвааг не любил врать капитану Галло в лицо, даже когда это было в высшей степени разумно. Но на сей раз он попытался.

— Это для моих змей. В водопроводной воде слишком много химикалий, — объяснил Ролвааг. — Всякие там фториды и хлор не слишком полезны для их здоровья.

— А это дерьмо полезно? — недоверчиво спросил Галло. — Без обид, но ты рехнулся. Ты знаешь хоть кого-нибудь, чьим питомцам нужна болотная вода и живые крысы?

Детектив пожал плечами. Если рассказать Галло правду, это ничего не решит. Он посмеется над вылазкой Ролваага в поле — мол, пустая трата времени, каковой она безусловно не была. По карте Марты Ролвааг поехал на участок забора проб рядом с «Фермами Хаммерната». Там он босиком побрел в заросли рогоза и наполнил три банки водой цвета корневого пива, которую потом отвез знакомому профессору во Флоридский Атлантический университет. В любительских образцах Ролваага оказались запрещенные уровни взвеси фосфора — 317, 327 и 344 частей на миллион соответственно. Данные резко отличались от результатов исследований доктора Чарльза Перроне — в сточных водах овощных ферм он стабильно обнаруживал всего 9 частей на миллион.

Ролвааг не поделился результатами своих тестов — а также своими скверными выводами — с коллегами Перроне по отделу контроля за использованием водных ресурсов. Вежливо уходя от расспросов, он отчетливо понял, что ни один из них не расстроится, если Чаза уволокут прочь в наручниках. Детектив не сообщил им никаких деталей расследования: не исключено, что подделка данных о составе воды не связана со смертью жены ученого. Если последняя воля и завещание Джои Перроне настоящие, Чаз мог убить ее просто ради денег. Если завещание — фальшивка и наследство Джои не было мотивом, Чаз мог ее убить по дюжине банальных причин, которое доводят супругов до смертоубийства.

Если рассказать капитану Галло о фосфорной афере, тот либо вытаращится недоуменно, либо презрительно фыркнет и немедленно опишет, как трудно разъяснить столь загадочный мотив суду присяжных. Однако доказательства того, что Чарльз Перроне подделывал данные по Эверглейдс, были очень важны для Карла Ролваага. Это придавало странной афере с шантажом гораздо более зловещий смысл, если учесть, что угрожало Сэмюэлу Джонсону Хаммернату. Если его незаконная сделка с биологом вскроется, его карьере конец, как финансовой, так и политической. Нарушения норм загрязнения повлекут за собой внушительные правительственные штрафы, а подкуп госслужащего — уголовное преступление, наказуемое тюремным сроком. Даже если Ред Хаммернат умудрится избежать приговора, одна только дурная слава навсегда запятнает репутацию его компании. Ролвааг верил, что наглый магнат сделает все возможное, чтобы защитить себя от шантажиста, а также от Чаза Перроне, чья верность мгновенно испарится, едва за спиной лязгнет тюремная дверь.

Когда Галло спросил, как подвигается расследование, Ролвааг ответил:

— Не очень. Я получил разные оценки завещания миссис Перроне. Ее брат считает, что это подделка. К сожалению, так же считает и один из двух моих экспертов-графологов.

— Значит, кто-то пытается засадить муженька за решетку?

— Не исключено. Чаз мало кому по душе.

Ролвааг судорожно чихнул. Сегодня капитан опять полил себя одеколоном, как из пожарного шланга.

— Очень плохо, — произнес Галло. — Я-то думал, мы поймали удачу за хвост.

— Я тоже.

— Так что, ты наконец готов это бросить? — с надеждой спросил Галло.

— Если только ничего не случится, я прямо не знаю, что и делать, — ответил Ролвааг. На самом деле он точно знал, что делать: сидеть и наблюдать. — Нет смысла биться головой об стенку, — добавил он.

— Ты здорово потрудился, — признал Галло.

— Да уж.

— Кстати, Карл, я получил твое заявление об отставке. Я его порвал и выбросил в мусорную корзину.

— Ничего страшного, — ответил Ролвааг. — Я снял копии.

— Ты еще не оставил эту идиотскую мысль?

— Я ухожу, капитан. Я серьезно.

— В Эдину, штат Миннесота? Уезжаешь из Флориды?

— Жду не дождусь, если честно.

В «Сограсс-Гроув» пропал еще один пес, карликовый пудель. Насколько Ролвааг знал, питоны многодневных пирушек не закатывают, но нельзя исключить их вину. Похоже, нечто охотилось на питомцев его соседей, и его пропавшие змеи — главные подозреваемые. Детектив собирался отправить анонимный чек на тысячу долларов каждой из скорбящих пар, каковое действие очистит ему не только совесть, но и банковский счет.

— У тебя тут блестящее будущее, — сказал Галло.

Ролвааг постарался скрыть веселье.

— Сам человек заметил, как хорошо ты работаешь, — доверительным тоном прибавил Галло. Человек — в смысле, шериф.

— А я думал, он рассвирепел из-за того, что я допрашивал Хаммерната, — возразил Ролвааг.

— Черта с два, Карл. Он прикрывал себе задницу, вот и все. Он твой большой фанат, поверь. — Детектив ни на секунду не поверил, что шериф его «фанат», и еле нашел в себе силы казаться польщенным. — Ради Христа, — продолжал Галло, — что мне сделать, чтобы изменить твое решение? Только не говори: «Предъяви обвинение Чарльзу Перроне».

— Не волнуйся, — улыбнулся Ролвааг.

Перроне совершенно точно столкнул ее за борт круизного лайнера, но его никогда не арестуют за убийство жены, — с этим детектив смирился. От унизительного разочарования Ролваага спасли банки мутной жидкости на столе — болотной воды, приправленной худшими удобрениями, что производило человечество. Чаз Перроне ради денег мог предать столь святое место, как Эверглейдс, и это — доказательство его врожденной лживости, отвратительной аморальности и общей никчемности. А раскрытие подлого преступления биолога, хоть и подтвердило подозрения Ролваага насчет так называемого ученого, оказалось скорее иронией судьбы, чем подлинным разоблачением.

Потому что Чарльз Регис Перроне обречен.

Детектив никогда и ни в чем не был так уверен. Проанализировав каждый обрывок информации, который попал к нему в руки, Ролвааг осознал, что больше ни минуты не должен тратить на попытки засадить Чаза Перроне в камеру смертников.

Парень уже не жилец. Спекся.

Он самонадеян и импульсивен, и Сэмюэл Джонсон Хаммернат его устранит. Даже захоти Ролвааг вступиться, он лишь отсрочил бы неминуемое.

Чаз Перроне, согласно наблюдениям его шурина, — неисправимый идиот. Если бы Перроне хоть на миг испугался, что его махинации всплывут на свет, он тут же переметнулся бы и настучал на Реда Хаммерната, стараясь подать себя в наименее преступном свете. И кто может предвидеть такое развитие событий скорее или яснее, чем тот, кто нанял молодого биолога именно за его малодушие и легкомысленную лживость? Ред Хаммернат за милю чует запах паленого и ни за что не станет спокойно дожидаться, пока его поджарят.

Карл Ролвааг мог теперь покинуть Южную Флориду умиротворенным, если не удовлетворенным. Чаз Перроне никогда не будет осужден за убийство жены, однако будет наказан.

Лишь одно продолжало мучить детектива — ниточка, которая протянулась от стандартного запроса в «Америкэн Экспресс». Через двенадцать дней после того, как Джои Перроне упала за борт, кто-то использовал ее кредитную карту, чтобы взять напрокат «шевроле-сабурбан», а также купить женские туфли, косметику, дизайнерские солнечные очки и груду модной одежды, в том числе раздельный купальник «Барберри». Ролвааг не верил, что Чаз Перроне настолько лишился рассудка (или развил вкус), чтобы устроить такой кутеж в магазине, хотя, возможно, одна из его знакомых женщин нашла и прикарманила золотую кредитку Джои, пока была у Чаза в гостях.

— Поверить не могу, что ты и вправду пакуешь свое барахло, — ныл Галло, упершись костяшками в стол Ролваага. — Поверить, блин, не могу, что ты это делаешь.

Детектив сконфуженно улыбнулся.

— Я скучаю по снегу, — сказал он.

Еще один, последний визит в «Дюны восточного Бока, ступень II». Потом можно загружать фургон.

— Я никуда не еду, — сказал Чарльз Перроне.

— Ред грит по-другому. — Тул стоял, прислонившись к холодильнику, грыз кусок вяленой говядины и запивал его из большой бутылки «Маунтин Дью».

— Плевать мне, что Ред говорит!

В правой руке Чаз держал свернутую «Сан-Сентинел» и размахивал ею, как обрезком свинцовой трубы. Объявление на странице некрологов гласило, что утром в четверг брат Джои организует поминальную службу в церкви Святого Конана и друзья и близкие Джои приглашены «разделить воспоминания и восславить ее искрометную жизненную силу».

«Упаси меня бог», — подумал Чаз. Объявление сопровождала фотография примерно восемнадцатилетней Джои. А тут еще телефон на стене зазвонил, и этот новозеландский псих, Корбетт, оставил Чазу бесцеремонное указание написать пятиминутную речь.

— Ты лучше слушай, етить, чё Ред грит, — предупредил Тул.

— Да ну?

Умственная деградация Чаза не поколебала его надежды, что последняя воля и завещание, которые показывал детектив Ролвааг, были настоящими и в конце концов он унаследует тринадцать миллионов долларов из состояния Джои, после чего сможет помахать ручкой Сэмюэлу Джонсону Хаммернату и никогда больше носа не казать в забытое богом болото, известное как Эверглейдс.

— Он грит, это будет плохо выглядеть, — продолжал Тул, — если ты не придешь на поминки собственной жены.

— Плевать я хотел, как это выглядит. Я не пойду.

Нервы Чаза пребывали в расстройстве после налета вертолетов, который, бесконечно повторяясь перед глазами, уже меньше походил на сцену погони из «Славных парней» и больше — на сцену с летучими обезьянами из «Волшебника страны Оз». К тому же Ред Хаммернат не ответил на его упреки по телефону, и эта тревожная тишина только усугубила поток Чазовых страхов. Как много ударов пришлось вынести психике Чаза с той ночи на «Герцогине солнца» — кошмарные вторжения в дом, проклятый сыщик, свидетель, который обернулся коварным шантажистом, кризис Рикки, а теперь еще и загадочные вертолеты-шпионы!

Текущий план Чаза состоял в том, чтобы не покидать границ «Дюн восточного Бока, ступени II», пока весь этот чертов мир не перестанет над ним измываться.

— Я не пойду на службу, — повторил он с опрометчивым вызовом в голосе.

Тул закрыл «Маунтин Дью», спокойно подошел к Чазу и врезал ему бутылкой. Когда Чаз попытался встать, Тул опять сбил его с ног. От второго удара на пластиковой бутылке лопнул шов, и жгучая зеленая шипучка хлынула Чазу в лицо. Тул поднял его с пола и сказал:

— Кто-то звонит в дверь. Вышвырни их вон.

Чаз яростно помотал головой, осел на колени и удрал под кухонный стол, точно раненый краб.

Тул вздохнул:

— Вот бы твою жалкую жопу в мою помидорную бригаду.

Он побрел к двери и распахнул ее. На пороге стоял коп с портфелем в руках. Тул кивком пригласил его внутрь.

— Мистер Перроне здесь? — спросил Карл Ролвааг.

— На кухне. — Тул повернулся на каблуках и направился в спальню вздремнуть.

Детектив нашел Чаза под столом, в позе эмбриона.

— Плохой день? — участливо спросил Ролвааг.

— Желудок болит. — Чаз несколько успокоился: привычка лгать не отключилась.

Ролвааг подсел к нему на пол:

— У меня есть пара неотложных вопросов.

— Что еще стряслось? — Чаз жалобно тер горящие веки.

— У вашей жены была карта «Америкэн Экспресс».

— Да она есть у любой куклы в «Маппет-шоу»!

— Где ее карта? — спросил детектив.

— Я же вам говорил, я избавился от всех ее вещей. Всех, — ответил Чаз. — Слишком мучительно держать их в доме. Наверное, кредитка была в одной из сумочек, которые я выбросил на помойку.

— Которой сумочке? Той, с которой она была в круизе?

— Почем я знаю? Я их все выкинул.

— Есть ли шансы, что ее кредитка и водительские права были украдены? — спросил Ролвааг.

Чаз медленно разогнулся и сел. Взломы — неужели ему опять не повезло, шантажист рылся в коробках в гараже и наткнулся на карточку Джои?

— Я потому спрашиваю, что после исчезновения вашей жены карту несколько раз использовали, — объяснил детектив.

— Это не я!

— В основном женская одежда, косметика и так далее.

Чаз искренне недоумевал и надеялся, что это заметно.

— Может, кто-нибудь из друзей вашей жены мог так поступить? Или из ваших друзей? — настаивал Ролвааг.

Чаз знал, что детектив имеет в виду: девок, с которыми Чаз мог трахаться на стороне.

— Да как бы они наложили лапу на ее карточку? Я что, по-вашему, полный идиот?

Лицо Ролваага говорило, что он не исключает такой возможности.

«Наверное, это шантажист, — подумал Чаз. — Или Рикка. Кто еще был в доме и имел шанс упереть карту?»

— Эй, а может, мистер О'Тул? — энергично выпалил Чаз.

Детектив улыбнулся:

— Лично я не представляю его в бикини от «Барберри», но чем черт не шутит?

— Ну, может, у него есть подружка? — предположил Чаз, подумав: «Нуда, может, коровы когда-нибудь научатся играть в лакросс». — Знаете, что? Готов поспорить, что ее кредитку уперли на корабле, — оживленно заявил он. — У горничных есть запасные ключи от всех кают.

Ролвааг признал, что это вполне вероятно.

— В любом случае вы, наверное, хотите известить «Америкэн Экспресс» и закрыть счет вашей жены.

— О, разумеется, — согласился Чаз, хотя знал, что не сделает ничего подобного. В минуты праздности он будет грезить о стройных темнокожих красотках, что работали на борту «Герцогини солнца», и гадать, которая из них ныне лежит и загорает на пляже Арубы в новом раздельном купальнике «Барберри».

Когда Ролвааг вернулся в офис, капитан Галло перехватил его у дверей:

— Приехал брат миссис Перроне. У него такой вид, будто он пришел на кастинг для рекламы внедорожника.

Корбетт Уилер стоял в приемной и что-то настойчиво втолковывал тощей редкозубой особе, чьего отпрыска-наркомана только что поймали на краже подушек безопасности из меченой полицейской машины. На Уилере была шляпа с широкими полями и длинное ковбойского стиля пальто, в руках деревянный посох, достаточно крепкий на вид, чтобы забивать им столбы для оград. Когда Ролвааг подошел и представился, Уилер сунул ему большой коричневый конверт.

— Завещание моей сестры, — пояснил он. — Настоящее завещание.

— Пойдемте к моему столу. Хотите кофе?

Брат Джои лениво листал фотоальбом, пока Ролвааг изучал старое завещание. Оно делило богатство Джои между несколькими благотворительными и природоохранными обществами, а самая большая доля уходила Всемирной миссии охраны дикой природы. Детектив взял документ, который ему прислали, и тщательно сравнил обе подписи. Не идентичные, но и не отличаются настолько, чтобы объявить второе завещание поддельным.

Корбетт Уилер поднял фотоальбом.

— Кто все эти люди? — спросил он с видом антрополога, который наткнулся на свидетельства существования затерянного племени.

— Известные взломщики, — ответил Ролвааг.

— Забавно. Это все известные вам взломщики?

— Только те, что промышляют на побережье. У нас есть еще четыре тома, они покрывают остальную территорию округа.

Корбетт Уилер захлопнул альбом.

— Фотография сына той леди, с которой я беседовал, тут есть?

— Нет, так будет.

— Боже. Как вы не свихнетесь — заниматься таким каждый день?

— Честно говоря, я возвращаюсь в Миннесоту.

— Рад за вас. А что, у них там преступлений не бывает?

— Почему же, бывают, но сезонно, — ответил Ролвааг. — Взломы затруднительны, когда на улице минус двадцать. Лом имеет обыкновение примерзать к пальцам.

Он положил два завещания рядышком на столе, чтобы брат Джои изучил подписи.

— Я не специалист, — сказал Корбетт Уилер, — но ваша, похоже, скалькирована.

— Если так, то это проделано весьма хорошо.

— Ну, у Чаза Перроне было много возможностей попрактиковаться. — Корбетта Уилера уже предупредили, что фальшивое завещание составил зять Мика Странахэна и подписал сам Странахэн с намеренными, но неочевидными искажениями. Как и Странахэн, Корбетт играл собственную роль.

— Джои не оставила бы Чазу ни цента. Можете мне поверить.

— Хотелось бы, — ответил детектив.

— Хотите сказать, у вас недостаточно улик, чтобы его арестовать?

— Верно.

Корбетт Уилер пожал плечами:

— Жаль. Но знаете что? Я твердо уверен: чему быть, того не миновать.

Ролвааг подумал о том, как опасен для Чаза Ред Хаммернат, но смолчал.

— Вы не против, если я приду на службу?

— Завтра в полдень. Приглашаю. — Корбетт Уилер склонился ближе. — Безутешный вдовец произнесет панегирик.

— Жду с нетерпением.

Брат Джои встал и крепко пожал Ролваагу руку:

— Спасибо, что пытаетесь.

— К сожалению, дело трудное.

— Поверьте мне, то, что произошло на круизном лайнере, — это не несчастный случай. Этот гнусный дерьмовый яппи выбросил мою сестренку за борт.

— Я тоже так считаю, — ответил Ролвааг. — Но хрен докажешь.

Он проводил Корбетта Уилера в приемную, которую оккупировала экскурсия бойскаутов. Ролвааг в детстве сам был скаутом, еще в городах-близнецах. Самым незабываемым был день, когда он чуть не отрезал себе большой палец, выстругивая миниатюрный тотемный столб.

— Скажите, а в Миннесоте есть овечьи фермы? — спросил Корбетт Уилер.

— Да, думаю, что есть.

— Вам стоит попробовать, Карл, если когда-нибудь устанете от полиции. Ягненок — универсальный символ невинности, знаете ли.

С этими словами брат Джои Перроне поднял каповый посох, открыл дверь и ушел.

Переспав с Миком Странахэном, Джои заключила, что ее физические отношения с Чазом Перроне были отнюдь не столь исключительны, как она прежде считала. Мик не такой механически стойкий, как ее муж, зато куда внимательнее, нежнее и инициативнее. Для Джои это, в общем, стало откровением. Мик не поглядывал украдкой в зеркало на свои напряженные ягодицы, не советовался со своим членом, не орал победно, как на родео, когда кончал. В объятиях Чаза Джои то и дело ощущала себя аксессуаром из секс-шопа, резиновой вагиной, какие продаются по почте. С Миком она поистине участвовала в процессе, она была любовницей. Оргазмы с Чазом были сокрушительны, но сразу после он требовал, чтобы она описала свои ощущения — его всегда больше интересовали обзоры, нежели сама близость. С Миком кульминации были не менее интенсивны, но гораздо приятнее после них, потому что он никогда не портил настроение просьбами выставить ему оценку. Дело не только в том, что он старше Чаза Перроне и менее эгоцентричен. Нет, у Мика хорошие манеры. Он знает, как остановить мгновение.

Джои положила голову ему на грудь:

— Как мило со стороны Корбетта оставить нас одних на весь день.

— Весьма почтенный и просвещенный джентльмен[62], — сонно пробормотал Странахэн.

Корбетт Уилер отправился на «Бостонском китобое» на Вирджиния-Ки. Оттуда автосервис доставит его в Форт-Лодердейл на встречу с детективом Ролваагом. Джои предложила Корбетту ключи от «сабурбана», припаркованного на Коконат-Гроув, но Корбетт отказался. Он боялся, что может убить или покалечить кого-нибудь в дорожной сваре.

Как только ялик скрылся из виду, Джои и Мик прыгнули в постель и надолго окопались там. Они лежали, уютно сплетясь, даже когда шквальный ветер налетел на залив, хлопая покоробившимися деревянными ставнями и задувая дождь через москитную сетку.

— Я могла бы остаться тут навсегда, — сказала Джои потом, когда вновь выглянуло солнце, — но я на приглашение не напрашиваюсь.

— Считай, что ты приглашена, — ответил Странахэн, — но сперва хорошенько подумай.

— Ты меня не хочешь?

— Я тебя хочу больше всего на свете. Просто здесь особо нечего делать. Некоторым людям мало морского бриза и кодаковских закатов.

— Некоторым женщинам, ты хотел сказать, — уточнила Джои.

— Черт, да у меня даже спутниковой тарелки нет!

— Ну тогда все, дружище. Мы расстаемся навсегда! — Странахэн притянул ее к себе и поцеловал в переносицу.

— Хорошенько подумай, — повторил он. — Пожалуйста.

— Чудак.

— Кстати, хотел тебе сказать. Это было очень храбро — вернуться на корабль.

Джои велела ему не уходить от темы.

— Впрочем, признаю, ты чертовски сексуально смотрелся в своем синем блейзере.

— Исторический момент, — сказал он, — который никогда не повторится.

— О, я ценю твою жертву.

— Ты тоже в этой своей шелковой тряпочке была пикантна.

— Грязный старикашка, — парировала Джои.

Возвращение на «Герцогиню солнца» было неприятным и даже зловещим. Палуба ниже той, с которой Чаз ее сбросил, но смотреть вниз так же страшно. Джои до сих пор удивлялась, что пережила свой прыжок в море. Она никогда не была религиозной, но с той ночи существование доброго и всевидящего Бога уже не казалось ей столь уж невероятным.

— Я до сих пор иногда ощущаю руки Чаза на своих лодыжках.

— Хотел бы я заставить тебя забыть, — произнес Странахэн.

— Такие холодные, как будто он их держал в ведерке со льдом, — сказала она. — Мик, этот наш гениальный план сработает? А то я уже как-то не уверена.

— Еще не поздно дернуть стоп-кран. Судя по тому, как Чаз выглядел в каяке, он уже здорово выбит из колеи. — Странахэн нежно перевернул Джои на спину. Оперся на локоть и посмотрел на нее: — Мы можем завтра утром сходить к детективу. Попытать счастья в суде.

Она покачала головой:

— Я не могу рисковать. Чаз — очень скользкий тип.

— Он мог обмануть меня.

— Посади пару женщин-присяжных и посмотри, что будет, — сказала она. — Он привык вешать лапшу на уши прекрасному полу. Я — живое доказательство — едва живое доказательство.

— Хорошо, — согласился Странахэн. — Тогда действуем по плану.

— Да.

Но Джои подташнивало от неуверенности. Что ее муж сделает, когда увидит ее? Попытается отбрехаться? Сбежит? Упадет и зарыдает как ребенок? Загнется от остановки сердца?

Нападет?

Реакцию Чаза невозможно предугадать, но Джои точно знала, что скажет, какие вопросы терзают ее с той самой долгой ночи в море. До нее дошло, что это ярость держала ее на плаву все эти долгие часы, заставляла цепляться за мешок с травой — ярость на Чаза, ярость на себя, на то, что вышла замуж за такое чудовище.

— Я тебе рассказывала о стихотворении? — спросила она Странахэна. — Это было в тот вечер, когда он сделал мне предложение. Мы готовили ужин у меня дома. Он принес мне любовный стих и клялся, что сам его написал. А я, как классическая тупая блондинка, ему поверила.

— Дай попытаюсь угадать, у кого Чаз его спер, — сказал Странахэн. — Шелли? Китс?

— Посерьезнее, Мик.

— Шекспир — слишком очевидно.

— Как насчет Нила Даймонда?[63] — спросила Джои.

Странахэн замер в притворном ужасе.

— Да, Чаз был умен, — продолжала она. — Знал, что для фанатки Даймонда я слишком молода.

Смеясь, Странахэн упал на подушку:

— Какая песня? Стой, сейчас угадаю: «Я есть, сказал я». Очень похоже на Чаза.

— Нет, хочешь верь, хочешь нет — песня «Глубоко в себе», — с сожалением сообщила Джои. — «Дай мне стать тем, кто… ла-ла-ла». Помоги мне бог, я в то время решила, что это очаровательно. Он написал стихи на обороте этикетки от вина, которую сохранил с нашего первого свидания. Невероятно.

Она повернулась на бок, и Мик прижал ее к себе.

— Через пару месяцев я разговаривала с бухгалтером в казино моих родителей, — как говорят, шикарной старой шлюхой. Она хотела все знать о моем новом муже, и я рассказала, какой он романтичный, как написал мне стихотворение для вечера помолвки. И Инес, так ее звали, говорит: «Куколка, вот бы мне послушать». Ну, я достала этикетку из ящика, где у меня валялся всякий сентиментальный хлам, и вслух прочитала ей стихи по телефону. И, естественно, Инес давай хохотать, совсем как ты, и рассказала мне о легендарном Ниле, которого видела на концертах раз десять, не меньше. Можно и не говорить, что она, блин, знала все его песни наизусть.

— И что сказал Чаз, когда ты его расколола? — спросил Странахэн.

— Я его не расколола.

— Ах, Джои.

— Я не могла, — объяснила она. — Дело сделано, мы женаты. Я убедила себя, что, значит, он очень сильно меня любит — не поленился даже украсть стих у древней поп-звезды. Я сказала себе, что он, должно быть, сотню песен прошерстил, прежде чем нашел подходящую. Намерение ведь считается? Если он украл стихи, это еще не значит, что он неискренен. Так я себя и уговорила промолчать.

— Ты боялась, что он придумает новую ложь, если ты поймаешь его на этой, — сказал Странахэн.

Джои мрачно кивнула:

— Именно. Я не хотела дать ему шанс солгать. Хотела верить, что это случайность.

— И вот куда это тебя завело.

— Да, и вот куда это меня завело.

Странахэн легонько поцеловал ее в затылок.

— Как ни жаль, я тоже не умею писать стихи.

— Мик, почему ты не отпускаешь меня на службу?

— Потому что ты — любимая и оплакиваемая. Все думают, что ты мертва.

— Но я могу замаскироваться, — возразила она. — Ну ладно тебе, я хочу послушать речь Чаза.

— Я захвачу магнитофон. Может, на этот раз он украдет что-нибудь из «Сержанта Пеппера».

Джои вывернулась из объятий Мика и перебралась на край постели.

— Этот лживый фальшивый ублюдок, — проворчала она, — заставит всех рыдать.

— Только не меня, — пообещал Странахэн и снова притянул ее к себе.

Странахэн добрался до Бока в старой «кордобе», которую выкупил со штрафной стоянки за три сотни баксов. Он оставил машину возле универсама в паре кварталов от церкви, чтобы никто не видел, как они с братом Джои вместе из нее выходят. Странахэн собирался надеть коричневый, как мех выхухоли, шиньон, который Джои купила ему в «Галерее», но передумал. Он хотел, чтобы Чаз Перроне сразу же узнал своего знакомца по прогулке в каяке. Пускай Чаз переполошится.

Католическое фолк-гитарное трио называлось «Акт покаяния». Когда Странахэн вошел в церковь Святого Конана, они играли «Михаил, правь к берегу», и Странахэн заподозрил, что рано или поздно затянут «Кумбайя»[64]. Церковь на три четверти заполнили друзья и соседи Джои, в основном женщины. Многие были на свадьбе Джои, некоторые, возможно, даже понимали, что она выходит замуж за безнадежное ничтожество. Но, конечно, ни словом ей об этом не обмолвились, да она бы их и не послушала.

Роза сидела на передней скамье, блистательно распутная. Она надела узкий вязаный топ, короткую черную юбку, чулки в сеточку и туфли на шпильках. Она явно освежила в парикмахерской ослепительный цвет волос, ожерелье из оникса выгодно оттеняло длинную бледную шею, губы — цвета огненного коралла. По сравнению с ней остальные члены кружка книголюбов выглядели синими чулками. Ближе к последним рядам сидел бледнокожий мужчина среднего телосложения в темно-сером костюме, лоснившемся от долгой носки. У него на лбу было написано: «коп». Странахэн решил, что это Карл Ролвааг, и выбрал себе место рядов через десять от него по другую сторону прохода.

«Кумбайя» и впрямь началась и пошла по кругу. Чаза Перроне по-прежнему не видать. Странахэн забеспокоился. Брат Джои изменил плащу гуртовщика с синей тройкой в тонкую полоску. Он даже предпринял отважную попытку усмирить свою бороду и буйную гриву, но все равно походил на преступного байкера, которого адвокат нарядил для слушания дела о взятии на поруки. На алтаре стоял покрытый бархатом стол, куда Корбетт Уилер поместил фотографию сестры в рамке десять на восемь: Джои сидела, скрестив ноги, на траве под пальмой. Ее волосы растрепал ветер, а смеющееся.лицо подставлено солнцу. Присутствующие были бы сильно поражены, узнав, что брат Джои сделал этот снимок меньше суток назад на частном острове в заливе Бискейн, что Джои хихикала, глядя, как преждевременно удалившийся от дел мужчина средних лет оголяет зад, и что мускулистый обладатель этого самого зада сейчас находится среди них, в церкви Святого Конана, и нетерпеливо ждет возможности изложить Чазу распоряжения шантажиста.

Гитарное трио затянуло первые такты калипсо-версии «Ответ знает только ветер»[65], но Корбетт Уилер остановил их, ребром ладони рубанув по горлу. Он подошел к кафедре и представился.

— Мы собрались здесь, чтобы почтить жизнь и память моей чудесной сестренки, — начал он. — Джои Уилер.

По настоянию Джои брат согласился не называть ее на церемонии фамилией мужа.

— Она была настоящей тигрицей, бойцом, а еще у нее было доброе сердце. Она всегда была главной идеалисткой в нашей семье, романтичной мечтательницей, — продолжал он, — верившей в природную порядочность и честность всех, кого она встречала на своем пути. К сожалению, иногда она ошибалась…

Корбетт Уилер дал фразе повиснуть в воздухе и по-совиному оглядел церковь. Кое-кто из присутствующих, явно осведомленные о многочисленных изменах Чаза Перроне, обменялись понимающими взглядами.

— И все-таки Джои никогда не теряла веры в то, что в глубине души большинство людей добры и благородны.

Корбетт рассказал пару историй, от которых толпа захлюпала носами. Первая была о похоронах родителей, на которых четырехлетняя Джои стояла на краю могилы и пела «Жизнь на джете»[66], переделывая стихи в соответствии с необычными обстоятельствами гибели Хэнка и Ланы Уилеров («Мишка упакован, вам пора идти…»[67]).

Второй эпизод касался трагической судьбы первого мужа Джои, чьи добродетели Корбетт старательно перечислил, невзирая на то, что сам никогда с ним не встречался.

— Бенни был для моей сестры светом в окошке, — произнес Корбетт, щедро преувеличив яркость Бенджамина Мидденбока. — Прежде чем сказать ему последнее прости, она положила в гроб его любимую удочку и набор приманок для окуня, которые сама связала и раскрасила. Она сказала тем, кто нес гроб: «Я рада, что Бенни увлекался не боулингом».

Через миг-другой в зале заулыбались.

— Да, в жизни Джои были тяжелые, горькие времена, — продолжал ее брат, — но она никогда не сдавалась. Она никогда не теряла чувства юмора или веры в хорошее — она была самым светлым человеком из всех, кого я знал. Самым оптимистичным. А также самым бескорыстным. Она могла жить как принцесса, но выбрала простую, обычную жизнь, ибо верила: именно в ней секрет подлинного счастья. В ней и в хорошей итальянской обуви…

Эти слова вызвали слезливый смешок у соратниц Джои по набегам на магазины.

— Она не была совершенной, — продолжал ее брат. — У нее бывали минуты слабости, как и у всех нас. Импульсивные решения. Ошибки. Неверные суждения о людях.

Корбетт Уилер еле остановился, испугавшись, что назовет имя Чаза Перроне. И где, интересно, шляется этот горе-вдовец, раздумывал тем временем Странахэн.

— Нет, моя сестренка не была совершенной, — подвел черту ее брат, — но она была по-настоящему хорошим человеком, и нам всем очень ее не хватает.

Седой священник выступил вперед и с траурным восточноевропейским акцентом прочел «Отче наш». Затем «Акт покаяния» исполнил тринадцатиминутную интерпретацию «Моста над бурными водами»[68], которая всех утомила. Далее выступила Кармен Рагузо, самая общительная из соседей Перроне, королева лицевых подтяжек «Дюн восточного Бока, ступень II». Она поведала о том, как Джои помогла отловить бездомных кошек на задворках «Жареных кур Кентукки» и отвезти их в ветеринарную клинику Маргейта для стерилизации. Джои оплатила все кошачьи операции — более двух тысяч долларов, припомнила миссис Рагузо. В другой раз Джои организовала частный гидросамолет, чтобы перевезти больного бутылконосого дельфина с берега Большой Багамы в океанариум Майами. Животное, которое страдало от кишечной непроходимости, полностью выздоровело и было возвращено в море.

— Ах, почему не мог этот дельфин резвиться в водах Гольфстрима в ту самую ночь, когда Джои упала за борт, и приплыть, чтобы спасти ее? — вопросила миссис Рагузо. — Почему жизнь не может хоть чуточку больше походить на кино?

Прочие друзья тоже встали и засвидетельствовали неприметную благотворительность Джои, любовь к природе и доброту к тем, кому повезло меньше, чем ей. Последней выступала Роза. Когда она зашагала к аналою, Странахэн заметил, что все мужчины, в том числе и детектив Ролвааг, определенно воспряли духом.

— Джои была звездой нашего книжного клуба, вне всякого сомнения! Это она подсадила нас на Маргарет Этвуд, A.C. Байет и Ф.Д. Джеймс[69], — прожурчала Роза. — Черт, да мы бы полтора месяца убили на Джейн Остин, если бы не Джои. Она была не только сладкой девочкой, но и настоящим фейерверком. Не боялась сбросить туфли, нет, мадам. Вы бы слышали, как она читает самые смачные куски из последней книги Джин Ауэл![70] Боже, да стены едва не краснели!

«Моя Джои?» — подумал Странахэн.

— Что это за болтушка? — проворчал Чаз Перроне.

Тул ничего не сказал. Если честно, он молчал все утро. Это непростительно, считал он, что Чаз не пригласил на поминальную службу свою собственную мать.

Они с Чазом слушали речи из ризницы, скрываясь от глаз собравшихся. Чаз ошибочно диагностировал у себя западно-нильский вирус и пребывал в весьма зыбком умонастроении. Окоченелая шея скорее всего была результатом избиения двухлитровой бутылкой лимонада, но впавший в ипохондрическую депрессию Чаз подозревал, что это — первый предательский симптом переносимого москитами энцефалита, за которым вскоре последует жар, конвульсии, дрожь, ступор и, наконец, кома. Ночью он даже умолял Тула измерить ему температуру, но этот садист и ублюдок вместо градусника принес замороженную сардельку и банку вазелина.

«Как это оскорбительно, — думал Чаз, — умереть от паршивого укуса москита. Месть чертова болота».

По его подсчетам, примерно половина из тридцати четырех укусов на лице покрылась коркой или воспалилась от непрерывного расчесывания. При первой встрече с братом Джои у церкви тот высказался по поводу вулканического состояния Чазова лица и несколько бестактно осведомился, не проверялся ли зять на обезьянью оспу.

«Да пошел он, овцееб чокнутый», — подумал Чаз.

Надеясь обнаружить и украсть два-три перла для собственной речи, он старался вслушиваться в яркое, хоть и извилистое, выступление Розы. Он обнаружил, что его приятно отвлекает длина ее юбки и смелость чулок. Девчонка явно знает толк в веселье.

— Ты готов, Чарльз?

Чаз от удивления подпрыгнул: через заднюю дверь в ризницу проскользнул Корбетт Уилер.

— Ты сегодня главный номер программы, парень. Все хотят услышать, что ты им скажешь.

Чаз выглянул и подумал: «Кто все эти люди?» Поразительно, что его жена сумела собрать такую толпу. Некоторые лица он смутно помнил по свадебному приему, но большинство были ему незнакомы. С другой стороны, Чаз редко трудился спрашивать, чем Джои занималась весь день, пока он работал, играл в гольф или бегал за другими женщинами. Ее прошлая жизнь, до их встречи, также не слишком его интересовала. Домашняя политика Чаза состояла в том, чтобы не задавать вопросов, на которые самому не хотелось бы отвечать.

— Кто твой друг? — спросил Корбетт Уилер. Не дожидаясь ответа, он сердечно приветствовал Тула и пожал ему руку. — Судя по вашей одежде, вы работаете на земле.

Тул пришел в церковь в черном комбинезоне, который стирал от случая к случаю. Чаз Перроне не хотел, чтобы Тул присутствовал на службе, но Ред Хаммернат был весьма убедителен.

— Я — бригадир на овощной ферме был, — ответил Тул. Брат Джои просиял:

— А у меня две тысячи голов овец.

Кажется, на Тула это произвело впечатление:

— Да ну? Какой породы?

«Боже, храни меня, — подумал Чаз. — Мутанты нашли друг друга».

Роза отпустила замечание, которое вызвало здоровый смех аудитории, и Чаз внезапно ощутил, как мясистые руки Корбетта Уилера выволакивают его из ризницы и ведут по лесенке на кафедру. Чаз дрожал, проверяя микрофон и шаря по карманам в поисках своих заметок. Он встревожился, увидев, что его почерк, некогда твердый и четкий, выродился в некие паутинистые, бисерные каракули — в самый раз для тех, кто переписывается с инопланетянами или расстреливает из автомата коллег по работе.

Он поднял глаза на собравшихся и немедленно примерз к месту: в третьем ряду сидел шантажист и ухмылялся, как голодный койот. Чаз Перроне отвел взгляд и увидел Карла Ролваага — тот невозмутимо водрузил подбородок на кулаки, будто наблюдал за хоккейным матчем.

У Чаза пересохло в горле. Он попытался заговорить, но захрипел, как сломанная скрипка. Брат Джои принес ему стакан воды, но Чаз боялся пить — вдруг туда подсыпан наркотик? Наконец он облизнул губы и начал:

— Леди и джентльмены, позвольте мне рассказать вам о моей жене Джои, которую я любил больше всего на свете.

В это время Джои Перроне сунула руку в птичью кормушку за запасным ключом от дома, который она некогда делила с. мужем. Она вошла через заднюю дверь, отключила сигнализацию и поспешила в ванную, где выблевала свой завтрак.

«Возьми себя в руки, — сказала она себе. — Ради бога, ты не первая, кто вышел замуж за неподходящего парня. Хотя ты выбрала одного из самых неподходящих парней на земле».

Кровать не застелена. Джои легла и медленно, размеренно задышала. От подушки пахло шампунем Чаза, какой-то гадостью с ароматом манго, которую он купил в салоне той женщины, Рикки. Джои смотрела в потолок и гадала: может, Чаз прямо тут и лежал, когда вдруг решил убить ее, обдумывал свой план, пока она, ничего не подозревая, дремала рядом.

Она пошла в гостиную и поставила компакт-диск Шерил Кроу[71], которая нравилась им обоим. От музыки полегчало. Джои присела на диван, где Чаз бросил расстегнутый рюкзак — как обычно, в беспорядке. Внутри, среди пачек пустых бланков анализа воды и ваучеров на пробег автомобиля, нашлась фотокопия поддельного завещания, которое Мик послал детективу. Чаз красной ручкой подчеркнул абзац, в котором ему якобы завещалось все состояние жены. На полях он накорябал три танцующих восклицательных знака. Джои перешла к последней странице и посмотрела на подпись, которую Мик срисовал с какой-то ее кредитной квитанции. Подпись достаточно хороша, чтобы обмануть ее мужа, которого жадность вынудит признать ее подлинность.

Осел.

Он думает, что он такой неотразимый красавчик, такой великолепный любовник, что Джои в неком экстатическом порыве разорвала их брачный контракт и решила оставить все ему. Она знает Чаза: наверняка он уже придумал теорию, которая объясняет сей поразительный поворот дел. Он, вероятно, решил, что Джои собиралась удивить его хорошими новостями в последнюю ночь в круизе, но шанса не представилось. Потом, когда ее не стало, Корбетт анонимно подсунул завещание Ролваагу, чтобы возбудить подозрения и заклеймить Чаза очевидным мотивом для убийства жены.

По крайней мере, Чаз вполне мог так рассуждать, решила Джои. Привлекательность тринадцатимиллионного наследства придает ему блестящую достоверность, невзирая на неувязки.

Джои вернула документ в рюкзак, выключила CD-плейер. Когда она подошла к аквариуму, рыбки засуетились в маниакальном блеске предвкушения. Торговец из зоомагазина поселил в опустевшем аквариуме неоновых бычков, губанов всех цветов радуги, рыбу-бабочку, королевского ангела, двух рыб-клоунов и желтую рыбу-хирурга. На небрежном попечении Чаза рыбки проживут недолго, но пока все они резвые и яркие. Джои бросила в воду три щепотки корма и полюбовалась на калейдоскопическое неистовство.

Центр аквариума украшали керамические обломки судна — шхуны, носом зарывшейся в гальку. Джои пошарила в кармане джинсов, достала платиновое обручальное кольцо и подбросила его на ладони. Нет нужды читать гравировку, Джои знала ее наизусть: «Джои, девушке моих сладких снов. С любовью, Ч. Р. П.» Джои сжала кольцо, а другой рукой приподняла крышку аквариума.

— Твоих кошмаров, кретин, — сказала она. — Девушке твоих ночных кошмаров.

Чаз удобно устроился за кафедрой. Окоченение в шее чудом прошло, и струпья на лице перестали зудеть.

— Я тысячу раз прокручивал трагедию в уме, — говорил он, — и поневоле считаю ее своей ошибкой. Если бы только я попросил Джои подождать меня в ту ночь, если бы я не провел эти несколько лишних минут в каюте, мы бы вместе вышли на палубу. Она бы не стояла одна у перил, скользких от дождя, я был бы рядом, и этот трагический несчастный случай никогда бы не произошел.

Чаз знал, что рискует, излагая столь неприкрытую ложь перед лицом потенциальных свидетелей, — любой приличный адвокат ему бы отсоветовал. Но Чаз считал, что важно показать Ролваагу: он придерживается своей первоначальной версии. В то же время он не мог устоять перед возможностью подтвердить догадки, что Джои боролась с внутренними демонами столь ужасными, что никому не поверялась и даже могла покончить с собой.

— Я проигрываю этот вечер в памяти снова и снова, — продолжал Чаз, — но вопросов всякий раз больше, чем ответов. Многие ли из вас читали книгу «Мадам Бовари»?

Как и ожидалось, все члены кружка книголюбов подняли руки. А также Карл Ролвааг и еще человек десять.

— Джои читала этот роман в нашем круизе, — сообщил Чаз. — После мне стало интересно, и я тоже его прочел. — На самом деле он одолел два абзаца краткого содержания на сайте поклонников Флобера в Интернете. — В нем говорится о юной француженке, которой скучно и грустно. Она выходит замуж за одного человека, в надежде, что он сделает ее жизнь волнующей и полной… за доктора, — треснувшим голосом добавил Чаз, чтобы даже самые тупые слушатели уловили связь. — Это очень печальная книга, потому что мадам Бовари все равно не удовлетворена, и ни одна из ее выходок не приносит ей счастья надолго. В финале эта бедная запутавшаяся женщина кончает жизнь самоубийством.

В церкви повисла неловкая тишина. Чаз продолжал без паузы:

— Признаюсь, после прочтения этой книги я был сильно подавлен. Я все гадал — вдруг и моя Джои тоже была несчастна. Вдруг она в чем-то походила на беспокойную жену из романа, вдруг она прятала от меня эти чувства. — Чаз опустил голову и поник плечами. Снова подняв голову, он увидел, что шантажист, похоже, дремлет. Выражение лица Ролваага (или отсутствие выражения) совсем не изменилось.

— Но я все думал и думал об этом, — продолжал Чаз, — и, поговорив со многими из вас, знавших и любивших мою чудесную жену, — (еще одна возмутительная ложь — он никому не перезвонил), — я как никогда уверен, что в душе она была очень счастливым человеком. Светлым, как сказал ее брат. Фейерверком, как ее описала ее дорогая подруга Роза. Бойцом и оптимисткой, любившей жизнь. Такую Джои Перроне я знал. Такой Джои Перроне я восхищался. И по такой Джои Перроне…

В этот миг внимание Чаза отвлекла одинокая фигура, весьма неуклюже вошедшая в церковь на костылях.

— …я буду скорбеть…

Женщина, разглядел Чаз, которая целеустремленно ковыляет по центральному проходу.

— …весь остаток моей…

Какая-то кудрявая корова с загипсованной ногой испортила его грандиозный мелодраматический финал. Кому хватило грубости выкинуть подобный трюк?

— …моей, э-э-э… моей…

Рикка.

«Нет! — подумал Чаз. — Быть не может».

— …моей жизни, — проскрежетал он, хватаясь за края кафедры.

Собрание заметило, как он покачнулся, и по залу прокатилась волна беспокойных перешептываний. Чаз заставил себя смотреть в сторону, пока Рикка садилась рядом с шантажистом, — тот вежливо забрал у нее костыли и уложил их под скамью.

«Ебаный в рот».

Спертый воздух зашипел, покидая легкие Чарльза Региса Перроне. Чаз шатко попятился и побрел к ризнице, глотая воздух ртом, словно обреченный тунец. Он добрался до двери, и ноги его превратились в лапшу. Тул поймал его на пути к полу. Чаз закрыл дрожащие веки под нежную гармонию «Куда исчезли все цветы?»[72] — гладкого и уместного продолжения его речи в исполнении «Акта покаяния».

Рикка прошептала Мику Странахэну:

— Ты был прав насчет этого кретина. Он убил свою жену. Он мне сам сказал.

— Что с тобой произошло?

— Если вкратце — он отвез меня в глушь и застрелил. Представляешь?

Странахэн ответил, что еще как представляет.

— Что ты тут делаешь?

— Пугаю его, — ответила Рикка. — Это глупо, но я хочу, чтобы Чаз увидел, что я жива. Что он со мной сделает в церкви?

— Ты уже была в полиции?

— Нет еще, но собираюсь.

— Можно тебя кое о чем попросить? Подожди пару дней, а?

Рикка улыбнулась:

— Так ты вправду его шантажируешь.

— Еще лучше, — ответил Странахэн. — Но ты поосторожнее. Чаз будет настаивать на встрече. Умолять, рыдать, а может, даже обещать тебе златые горы за молчание.

— После чего попытается убить меня еще раз.

— Именно. Но я дам тебе телефонный номер. Обязательно позвони, прежде чем встретиться с Чазом.

Странахэн нацарапал номер на обороте молитвенной карточки. Рикка не узнала ни имя, ни номер, но засунула карточку в сумочку. Гитарное трио доиграло песню, и в церкви воцарилась тишина. Корбетт Уилер вернулся на кафедру.

— Это был очень тяжелый день для многих из нас, — сказал он, покосившись на ризницу. — Что касается меня, я до сих пор не могу поверить, что моей сестры больше нет. Мне все кажется, что лишь сегодня утром она смеялась над моими фермерскими башмаками и аборигенской прической.

Все захихикали, но только Странахэн понял скрытую шутку. Джои безжалостно подкалывала брата, когда тот одевался для церемонии.

— Спасибо вам всем, что пришли сегодня и поделились своими воспоминаниями. Джои была бы очень тронута, — в заключение сказал Корбетт. — Я знаю, что многие из вас хотели бы выразить сочувствие ее мужу, Чазу. Он будет ждать вас у входа.

— Чудесно, — пропела Рикка.

— Тише едешь — дальше будешь, — предупредил ее Странахэн.

Чарльз Перроне больше всех был ошеломлен тем, что будет на выходе из церкви Святого Конана лично общаться со скорбящими. Он канючил, что слишком слаб и вне себя от горя, но брат Джои схватил его за локоть и приказал взять себя в руки. Тул даже не попытался вступиться за Чаза — вместо этого он остановился у алтаря и уставился на фотографию покойной жены доктора. Тул впервые видел портрет Джои Перроне, и она кого-то ему напоминала.

Вот только кого? Тул не помнил. Таков один из недостатков наркотических пластырей — временами путают память.

Он вышел на улицу и нашел себе тенистое местечко под баньяном. Он улегся поддеревом, опершись головой о ствол. Наблюдая, как Чаз пожимает руки и обнимается на ступенях церкви, Тул снова подумал о фото миссис Перроне. Как такую симпатичную, сообразительную на вид девушку угораздило клюнуть на такого дерьмового проныру? Никакой справедливости в этом мире — это уж к гадалке не ходи.

Тул рассердился, когда какой-то человек приблизился легкими шагами и уселся рядом.

— Помнишь меня? — спросил человек.

— Еще бы. — Парень, который ударил его по горлу в ту ночь дома у Чаза. Шантажист.

Глаза Тула сузились:

— Тебе повезло, что мы не одни.

— Ничего удивительного, что ты злишься. Я тебе здорово врезал.

— В следующий раз посмотрим, приятель.

— Об этом я и хочу поговорить. — Шантажист понизил голос. — О передаче денег.

— Чё это?

— Шантаж. Заплатить.

— А, ну да. — Тул неловко поерзал. Его зад неудачно ткнулся аккурат в нарост на корне баньяна, и тот впился прямо во вросшую пулю.

— У меня такое ощущение, — сказал мужчина, — будто Чаз собирается выкинуть некую несусветную глупость. Это повредит и ему, и мистеру Хаммернату.

— Не волнуйся. Пока я тут, ничё он не выкинет.

— Рад слышать. — Шантажист указал на двери церкви. — Узнаешь вон тех двоих?

Тул прищурился:

— Один — коп.

— Верно, детектив Ролвааг. А темноволосая леди на костылях?

— Может, и узнаю. — Тул сунул руку в комбинезон и очесал промежность.

Шантажист сказал, что женщину зовут Рикка Спиллман.

— Твой подопечный тут недавно среди ночи пытался ее кокнуть.

— Серьезно? — спросил Тул, хотя сам знал, что это правда. Еще он знал, что должен рассказать Реду, потому что это серьезно. Доктор пошел и застрелил девчонку, которая, вместо того чтобы тихо помереть, сейчас болтает с копом. Тул поднялся и помассировал ягодицы. Старая винтовочная пуля натирала копчик.

Шантажист тоже встал.

— Я пока предпочел бы не пересекаться с Ролваагом, — сказал он, — так что пойду-ка я отсюда.

Тул пожал плечами. Он заметил, что к женщине на костылях подходит брат миссис Перроне, овцевод. «Час от часу не легче», — подумал Тул.

Шантажист сказал:

— Как бы там ни было, я сожалею насчет того, что произошло на прошлой неделе в доме.

— Мы с тобой еще не закончили, — произнес Тул.

— Я так и понял.

— Слушай, а где твоя подружка? Та, которая была во Фламинго?

— Дома, пулеметы чистит.

Тул не разобрал, шутит ли парень. И тут, как гром среди ясного неба, его озарило: так вот на кого похожа фотография на алтаре — на подружку шантажиста! Ночью в доках было темно, но, насколько он смог разглядеть ее лицо, она сильно напоминала мертвую женщину на фотографии. Черт, может, они родня? Может, шантаж — это на самом деле месть?

— Мистер, мож я вас спрошу? — сказал Тул.

— Неа, — ответил шантажист и отчалил.

В некотором роде Чаза Перроне утешало, что Корбетт Уилер стоит рядом и разделяет бремя сердечности. Тяжело быть вежливым и участливым, а уж притворяться — тем более. Чаз выдерживал не более двенадцати секунд искреннего сострадания от каждого желающего, а затем передавал его дальше, как мешок с песком. По встревоженным лицам он заключил, что выглядит, должно быть, страхолюдно — озноб, мокрая верхняя губа, гноящиеся москитные укусы. Но в его роли ему это все на руку — скорбящий муж распадается на части.

Рукопожатие и объятие.

Рукопожатие и объятие.

Чаз Перроне старался сохранять приличествующую маску скорби, но ощутил, как губы сложились в уродливый оскал, когда очередь дошла до шантажиста. Тот вложил конверт Чазу в руки, наклонился ближе и, подделываясь под Чарлтона Хестона, произнес:

— Я слышу вертолеты, Чаззи.

Чаз невольно глянул вверх, но увидел только самолетик, который летел к берегу, волоча за собой рекламу «Будвайзера».

— Увидимся завтра вечером, — пообещал шантажист и ушел.

У Чаза не было времени психовать: он увидел, как Рикка демонстративно болтает с Ролваагом бог его знает о чем. Детектив казался радушным и непринужденным — вряд ли ему только что сообщили о попытке убийства в Локсахатчи. Чазу только и оставалось психовать, чтобы не рвануть в кусты, как заяц.

Чаз пал во влажные объятия миссис Рагузо, зареванной и смутно попахивающей моцареллой, и в ужасе услышал, как Корбетт Уилер извиняется и отходит. Пришпиленный к груди миссис Рагузо, Чаз безутешно наблюдал через ее плечо, как брат Джои фланирует к Рикке и завязывает разговор.

«Невероятно, — подумал Чаз. — Я влип».

Через пару секунд Рикка уже ковыляла к нему, а Корбетт Уилер шел впереди. Чаз высвободился из объятий миссис Рагузо, но бежать уже было поздно.

— Твоя домработница, — сказал брат Джои, — хочет поговорить с тобой наедине.

— Конечно, — сказал Чаз, подумав: «Домработница? Боже, она никогда не даст мне об этом забыть».

Корбетт Уилер взял на себя основные утешительные обязанности, и Чаз отошел. Рикка стояла в стороне и смотрела на него тепло, как барракуда. Ее костыльная трехногость исключала примирительные объятия.

— Нам надо поговорить, — почти прошептал он.

— Отсоси себе сам, Чаз.

— Я в ту ночь с катушек слетел. Совсем выжил из ума.

— Расскажешь это присяжным, жалкий урод, — парировала Рикка.

— Да, и извини, что обчистил твою квартиру. И избавился от твоей машины, — продолжал Чаз. — Я запаниковал, золотце. Ну, что тут скажешь?

— Ну и дерьмово же ты выглядишь. Это у тебя на лице что, гангрена?

— Москитные укусы. Я загибаюсь от западно-нильского вируса.

— Прекрасно. Надеюсь, у тебя яйца отвалятся, — порадовалась Рикка.

— Слушай, ты имеешь полное право злиться. Я с тобой ужасно поступил.

— Что, правда?

— Но на самом деле это был не я. У меня крыша поехала, — настаивал Чаз. — Серьезно. Как мне загладить вину?

— Не считая медленной мучительной смерти?

— Шшш-ш-ш. Прошу тебя, солнышко, потише.

— Двести пятьдесят штук, — сухо объявила Рикка. — Наличными.

— Правда? — Его захлестнуло облегчение. Он всегда считал ее хапугой. Это лучшая новость за день.

— Плюс новую машину. «Мустанг» с откидным верхом, — добавила она. — Если не согласен — я навещу моего нового лучшего друга. — Она бросила взгляд на Карла Ролваага, который разговаривал с седым священником.

— Погоди, Рикка, не надо! Я отвечу, сейчас отвечу! — Чаз потянулся к Рикке, но та угрожающе замахнулась костылем. — Я согласен, — тихо произнес он. — Все, что хочешь.

— Жди звонка, — бросила она и в одиночестве похромала прочь.

Чаз вернулся к гостям, из коих осталась только горстка друзей Джои. Корбетт наклонился к нему:

— У нас в Австралии таких уборщиц не делают. Шикарная телка.

— Да, но, по слухам, у нее триппер.

Брат Джои хихикнул:

— Неплохая попытка.

Кто-то сжал обе руки Чаза: да это же Роза, блондинка в мини-юбке из книжного клуба Джои.

— Можно с тобой поговорить? — спросила она.

— Разумеется. — Чаз ощутил аромат ее духов, той же самой «Шанели», которую любила Джои. Он возбудился, он хотел еще, этот запах его всегда воодушевлял. Самым ярким его воспоминанием о первых секундах после того, как он выбросил жену за борт, был ее запах, соблазнительно повисший в воздухе.

Роза провела Чаза Перроне обратно в двери церкви. Внутри было прохладно и темнее, чем на улице. Он старался не слишком явно пялиться на ее сиськи, которые под вязаным топом в облипку выглядели как угодно, только не скорбно.

— Ты сказал просто потрясающую речь, — трепетно понизив голос, произнесла Роза.

— Ну, Джои была потрясающей женщиной.

— Господи, ну еще бы. Я все не могу поверить, что ее больше нет, Чаз. Не могу поверить.

— Да, я тоже, — согласился он.

— Но твоя речь сегодня была такая… ты был как скала, почти до самого конца. Скала Гибралтара.

— Я старался быть сильным, — скромно произнес он. — Ради Джои.

— Но, Чаз, как ты живешь на самом деле? Как ты держишься? — Роза снова нащупала его руки и погладила их столь умело, что Чаз задрожал. Уже который день он не задумывался о сексе, но внезапно ему показалось, что идея неплоха. Отличное средство от мрака и ужаса.

— По правде говоря, я распадаюсь на части, — сказал он.

— Если честно, выглядишь ты неважно.

— Без нее дом такой одинокий и пустой.

— Могу себе представить. — Розино лицо исказилось от жалости.

От запаха ее духов Чаз уже поплыл. Он глазел на ее коралловые губы и едва сдерживался, чтобы не раздвинуть их языком немедленно. «Погоди, — твердил он себе, — здесь не время и не место».

— Сегодня будет тяжкий вечер, — сказал он. — Я-то думал, эта служба поставит точку, но, по-моему, ничего не изменилось.

Роза переплела свои пальцы с его. «Какое пленительное создание», — думал Чаз. Как же так, почему Джои никогда не приглашала ее в дом для официального знакомства?

— Не хочешь навестить меня вечером? Я приготовлю что-нибудь на ужин, — предложила она. — Можем взять фильм напрокат. Отвлечься от этого кошмара. Ты любишь пасту?

— Отлично, я принесу вино. Где ты живешь?

Он вышел на свет и, возрожденный, спустился по ступеням. У подножия лестницы стоял Карл Ролвааг, глядя куда-то на улицу, мимо расходящихся друзей Джои. Он улыбался чему-то забавному и явно личному.

Чаз подошел.

— Слушайте, вы мне когда-нибудь расскажете, какую именно часть Джои нашла береговая охрана? — спросил он.

— Конечно, — ответил Ролвааг. — Ногти.

— Господи боже. И все?

— Да. В тюке марихуаны. — Ролвааг засмеялся.

— По-вашему, это смешно? — Чаз покачал головой и ушел.

Детектив смеялся не над ногтями миссис Перроне. Он смеялся над зеленым «шевроле-сабурбаном», который дважды объехал квартал, кружа возле церкви. Новая чистая машина — вполне могла оказаться той самой, которую арендовали по кредитке миссис Перроне. Солнечный свет прорезал тонированное ветровое стекло «сабурбана» и высвечивал водителя — женщину в огромных темных очках и кепке, молодую женщину со светлым хвостиком.

Это так смешило Карла Ролваага, это было так прекрасно, что он боялся, как бы живот от смеха не надорвать.

Чаз Перроне проглотил последнюю синюю пилюлю, и тут загудел домофон. Роза его впустила. Он пробрался на кухню и увидел, как она стоит у плиты, говорит по телефону, помешивая соус маринара, пока кипят лингвини. На ней были узкие обрезанные джинсы и бледно-зеленый топ без лямок, который преисполнил Чаза оптимизмом. Чаз поставил бутылку мерло на стойку и полез в шкафчик со столовым серебром в поисках штопора.

Роза положила трубку и сказала:

— Я должна тебе кое в чем признаться. Я после службы битый час рыдала.

— Я тоже, — с честным лицом ответствовал Чаз.

Он умолчал о пяти банках пива, заполированных мартини, — совершенно необходимых, чтобы успокоить нервы…

Рикка, эта ведьма, жива.

Один бог знает, что замыслил Ред Хаммернат.

Шантажист хочет получить деньги завтра ночью.

А хуже всего — видеокассета, которая ждала Чарльза Перроне на крыльце по возвращении из церкви. Изображение зернистое и темное, но достаточно четкое — Чаз мгновенно сообразил, что именно смотрит.

Чаз, нет! Что ты делаешь?

Он не помнил, чтобы она произнесла хоть слово, но в его памяти все убийство слилось в одно безмолвное пятно. Бесспорно, на видео шантажиста была Джои — ее лицо, ее голос, ее ноги.

Та же юбка, те же туфли, те же часики.

В первый раз просматривая кассету, Чаз был потрясен. Во второй она его как-то нездорово заворожила.

Фильм начинался надписью «Герцогиня солнца» на арке над трапом. Далее действие перенеслось на борт корабля, мужская и женская фигура у перил в слабом свете. Хотя Чаз стоял спиной к скрытой камере, он легко узнал себя — аккуратно подстриженные каштановые волосы, темно-синий блейзер и темно-серые брюки. Интересно, что его плечи казались шире, а ягодицы — не такими пухлыми, как иногда в зеркале ванной. Как ни ужасно было смотреть это видео, Чаз порадовался, что выглядит таким качком.

Семнадцать секунд. Он засек время на часах в видеомагнитофоне. Семнадцать секунд от начала до конца.

Чаз, нет! Что ты делаешь?

Выше его сил слушать испуганный крик Джои в трезвом состоянии, поэтому Чаз недолго в нем оставался. Он теперь понимал, отчего шантажист так самоуверен — этот урод держит его за горло. У него есть кассета.

«Просто чертовски не повезло, — горько думал Чаз. — Бродил человек по палубе, снимал для домашнего видео звездное небо, берег или вроде того. Мы с Джои попали в кадр, и не успел он оглянуться, как уже записывает сцену убийства.

Ключ падает на палубу, и я нагибаюсь, как будто хочу его подобрать.

Но вместо этого я хватаю ее за лодыжки.

— Чаз, нет! Что ты делаешь?

Смазанное движение, ноги мелькают в воздухе.

И ее больше нет.

«Так быстро, — изумился Чаз. — Надо же!»

Ему любопытно было посмотреть на свое поведение, спокойное и хладнокровное по его воспоминаниям, но запись оборвалась, едва он начал отворачиваться от перил.

Чаз шесть раз просмотрел сцену преступления в спальне, и ему потребовалось что-нибудь покрепче пива. Просто чудо, что он добрался до дома Розы и не намотал «хаммер» на столб линии электропередач.

Бухло оказало лечебный эффект, но на самом деле, чтобы выкинуть из головы сумбурные мысли о смерти, Чазу требовался секс. Сколько уже прошло, две недели? Последний по-настоящему хороший секс был у него на корабле с Джои, в душе их каюты. С тех пор Чаз хронически выпадал из ритма, был вне игры, застревал на третьей скорости. С шестнадцати лет у него всегда было плотное расписание занятий любовью, в компании или в одиночку, чтобы сохранять равновесие. Без этого он сошел с ума. Сбит с толку, рефлексы заторможены, гормоны свернулись, яйца болят, простата затвердела…

Он наполнил вином два бокала и протянул один Розе. Учитывая обстоятельства, его перспективы на сегодняшний вечер были сравнительно радужны. Он спокойно выскользнул из дома, когда Тул отправился по делам — наверное, раздобыть еще наркотиков. Громила никогда его здесь не найдет.

— Расскажи мне о своей работе, — попросила Роза, выставляя тарелки на стол.

— Ничего интересного. В основном техническая, если честно.

— Джои говорила, ты работаешь в проекте Эверглейдс, проверяешь воду на какую-то грязь.

— В общем да, — ответил Чаз. — Но мы ищем химические элементы, а не какие-нибудь органические загрязнители. Ничего такого, что можно унюхать или рассмотреть невооруженным глазом. — Он неотрывно любовался прелестными ручками Розы, которые раскладывали пасту по тарелкам.

— Это просто здорово, — восхитилась она. — Ты, наверное, «Реку травы»[73] читал сотню раз.

— Конечно.

— Миссис Дуглас — одна из моих любимых героинь-феминисток. Поразительная женщина, — заявила Роза. — Настоящий фейерверк!

— Единственная в своем роде, — согласился доктор Чарльз Перроне, который за последние десять лет ни одной книги не прочитал от корки до корки. Но он был достаточно пьян, чтобы это выпалить.

— А «Безмолвную весну» ты читал? — спросила Роза.

— Дай подумать.

— Ну, помнишь, Рэйчел Карсон?

— Конечно, — ответил Чаз. — Она ведь была замужем за Джонни?[74]

Роза засмеялась:

— Джои всегда говорила, что ты забавный.

— Она так говорила? — Чаз вновь наполнил бокалы. То ли синяя таблетка начинала действовать, то ли левая нога Розы, которую она положила ему на колени.

— У тебя есть парень? — спросил он, делая вид, будто это имеет значение.

— Был пару месяцев, — ответила Роза.

— А-а.

— Знаешь, так много всего внутри накопилось. Подавленные эмоции и желания.

— Да, я тебя понимаю.

— Иногда нужно капельку свободы.

— Эмоциональная разрядка.

— Да, именно, — согласилась Роза. — Чтобы избавиться от стресса и напряга. Лично мне йога тут никогда не помогала.

— Мне тоже, — поддакнул Чаз, думая: «Как свежо эта женщина мыслит!»

— Можешь оказать мне услугу? Достань пармезан. — Роза махнула рукой: — Он в высоком шкафчике рядом с холодильником.

— Конечно. — Чаз предупредительно вскочил, придерживая салфетку у чресл, дабы скрыть набухающую выпуклость. Он не хотел удивлять хозяйку, пока не наступит подходящий момент.

Он стоял к ней спиной, когда она раскрошила в его бокал маленькую круглую таблетку.

— Жизнь так несправедлива, — заметила она. — Почему именно Джои?

Чаз вернулся к столу и передал ей контейнер с тертым сыром. Потом еще глотнул мерло.

— Знаешь, что странно? — спросила Роза. — Вся эта история с «Мадам Бовари». Джои нам не говорила, что ее читает. Нам — в смысле, девушкам из клуба. Как думаешь, почему? Мы говорим обо всем, что читаем.

— Могу только догадываться. — Заблудшая макаронина повисла в уголке Чазова рта. Чаз искусно всосал ее и продолжил: — Возможно, конкретно эта книга оказалась для нее слишком личной. Я уже говорил в церкви: может, с ней происходило что-нибудь тяжелое — депрессия например, — и Джои не хотела, чтобы я или ее друзья об этом знали.

— Чаз, скажи мне, только честно. Как по-твоему, она убила себя?

— Нет! Я не могу… я н-не знаю. — Он сделал вид, будто заикается от волнения. — Я не хочу в это в-верить. Я же говорю, она почти все время была очень счастливой.

Роза решительно согласилась:

— Да, это правда. Действительно. С моей стороны было чудовищно про такое спрашивать — прости меня, Чаз. Конечно, она себя не убивала. Кто угодно, только не Джои.

Они сменили тему и за ужином с удовольствием болтали о музыке, фильмах и спорте. Оказалось, Роза подумывает брать уроки гольфа.

— Мне нравятся все упражнения, на которых не потеешь, — призналась она. — Что такое, котик?

Чаз схватился за край стола:

— Мне нехорошо.

Комната кренилась и вертелась каруселью. Две Розы недоуменно уставились на него. Хором спросили:

— Хочешь прилечь? Тебе надо прилечь.

— Хорошая мысль.

Она отвела Чаза в свою спальню, усадила на кровать и стащила с него башмаки.

— Сюда. Делай, как я говорю. — Она похлопала по груде мягких подушек. Чаз вытянулся и закрыл глаза.

«Боже, — подумал он. — Я уже много лет так не надирался.

— Вернусь через минутку, — услышал он голос Розы, а потом она выключила свет.

Чаз улыбался, нашаривая пряжку ремня. Ему представлялось восхитительное зрелище: Роза стаскивает джинсы, снимает топ и проскальзывает к нему под покрывало. Он с усилием подвинулся, чтобы освободить побольше места в постели.

Проблема в том, что ему и впрямь нехорошо.

Вскоре он расслышал механическое жужжание. Вентилятор скорее всего, но Чаз, приоткрыв веки, в темноте ничего не смог разглядеть. Приумноженный избытком алкоголя, гул вентилятора трансформировался в сознании Чаза в винт вертолета, который вращался в опасной близости к его непокрытой голове. Он ощутил холодный укол страха и зарылся в Розины подушки, будто навозный жук. В этом своем пухлом убежище он не слышал ни бряцания ее ключей от машины, ни хлопка задней двери.

После Розиного отъезда Мик Странахэн повернулся к Джои:

— Готова?

— Сейчас или никогда.

— Правила помнишь?

— Не бить руками и ногами. Не резать острыми инструментами. Что еще? — спросила Джои.

— Не плакать.

— Смеешься? — спросила она, и вместе они вошли в дом. Джои на секунду задержалась у дверей спальни и подушилась «Шанелью» за ушами.

Странахэн прошептал:

— Я буду здесь, на случай если тебе понадоблюсь.

Она вошла в комнату и тихо прикрыла за собой дверь. В темноте раздался легкий шорох, затем приглушенный голос из-под подушек:

— Роза?

Джои присела на край кровати.

— Роза, милая. Иди ко мне, — позвал Чаз.

Джои оцепенело легла рядом с мужем. Он выпутался из подушек и на ощупь уложил голову ей на правое плечо.

— Ты волшебно пахнешь. Мои любимые духи.

— Хммм, — протянула Джои. От Чаза несло алкоголем и чесноком. Что-то тупое и знакомое ткнулось ей в бедро, и Джои подумала: «Так вот что такое на самом деле яйцеголовый».

— Я, наверное, пьян, — сказал Чаз.

«И к тому же под кайфом», — мысленно добавила Джои. Роза подбросила ему в вино десять миллиграммов диазепама.

Чаз довольно неуверенно нащупал ее грудь, и она смахнула его руку.

— Прекрати, — шепнула она.

— У тебя сердце так быстро бьется. Что это значит, Роза? «Если б ты только знал».

Он сильнее прижался к ней.

— Нет.

— Ну пожалуйста, мне так ее не хватает, — заныл Чаз.

Глаза Джои потихоньку привыкали к темноте. Чаз был вялым и полусонным, но она оставалась настороже.

— Пожалуйста, Роза. Помоги мне прогнать эту боль, — продолжал он. — Только на сегодня.

Внезапно Джои зарыдала. Просто невероятно. Плачет, как ребенок!

Казалось, Чаза воодушевили ее слезы, которые он, несомненно, принял за слабость.

— Ну давай, Роза, — умолял он, пытаясь расстегнуть брюки, — это полезно для нас обоих.

— Но каким образом, господи боже?

— Мы растворимся друг в друге.

«Что-то новенькое, — подумала Джои. — Интересно, где он это спер?» — Она медленно, размеренно вздохнула, хлюпнула носом и проглотила слезы.

— В такие периоды это вполне нормальные чувства, — говорил Чаз. — Джои любила нас обоих. Она бы прекрасно все поняла.

— Нет, Чаз, Джои бы не поняла.

Она сказала это громко, своим обычным голосом. Он перестал извиваться и слегка приподнялся, пытаясь рассмотреть ее лицо. Она услышала, как он с трудом сглотнул.

— Уверяю тебя, — сказала она, — Джои определенно не поняла бы, как ты можешь клеить ее лучшую подругу в ночь после поминальной службы. — Видимо, замешательство парализовало Чаза. Джои залезла ему в трусы и двумя пальцами с подвывертом ущипнула его за мошонку.

— Отпусти! О боже, — завыл он. — О господи Исусе, пожалуйста, Джои, отпусти!

Досчитав про себя до десяти, она отпустила.

— А теперь не двигайся, Чарльз.

Она включила лампу и увидела, как он свернулся большим бледным ежиком, прикрывая пах.

— Ты не настоящая. — Ее муж подозрительно щурился. — Ты не можешь быть настоящей. — Он оскалил зубы и странно засмеялся, будто каркнул. — Покажи мне свои ногти.

— Сколько именно ты выпил? — спросила она.

— Ты мертва, Джои. Я сам тебя убил. — Чаз скалился, как шимпанзе. — Все записано на видео!

— Ну-ка сосредоточься, мистер, — сказала она. — У меня кое-какие вопросы.

Он начал болтать головой из стороны в сторону, будто его шея изошла на резину. Даже моргал он с большим трудом.

— Не смей спать, — приказала она.

— Я так и знал. Я подцепил западно-нильский вирус. — Он внезапно захихикал. — Вот откуда ты взялась — жертвы вируса часто галлюцинируют.

«Роза, похоже, переборщила с валиумом», — мелькнула мысль у Джои. Ужас быстро затухал.

— Чаз, ты меня слушаешь?

Он кивнул:

— Громко и четко.

— Почему ты пытался меня убить?

— Дурацкий вопрос, — фыркнул он.

Джои схватила его за волосы и рванула его голову вверх:

— Отвечай!

— Могу тебе гарантировать, я был не единственный мужик на корабле, который мечтал сбросить свою старушку за борт. И жены тоже думали обо всяком таком. Все женатые люди время от времени об этом думают. Какого черта. Я это сделал, вот и вся разница. Я! Взял и сделал.

Джои поймала себя на том, что оглядывает комнату в поисках чего-нибудь зазубренного и желательно заржавленного. Потом вспомнила предупреждение Мика: «Сцены преступления нам не надо».

Она отпустила шевелюру Чаза, и его подбородок стукнулся о грудь.

— Я думал, ты собираешься донести на меня за то, что я подделываю анализы воды, — признался он.

— Но я даже не знала, чем ты занимался!

— Значит, наверное, я все принял слишком близко к сердцу.

— Что, прости? — переспросила Джои.

Чаз рассеянно почесал струп на шее размером с десятицентовик.

— Ты не понимаешь. Ред смертельно серьезен, когда доходит до дела.

— Это была годовщина нашей свадьбы!

— Да, точно, чуть не забыл. — Чаз взглянул на нее. — Спасибо за прекрасные чехлы для гольфа. Я их потом нашел в чемодане.

— Ты просто чудовище, — хрипло произнесла Джои.

— Если бы ты была настоящей, я бы тебе сказал, что мне очень жаль.

— А я бы послала тебя прямиком к черту, — ответила она. — Почему ты вообще на мне женился?

Чаз взаправду удивился такому вопросу:

— Потому что ты была ужасно сексуальная. И нам было фантастически хорошо вместе.

— Потому что я была сексуальная? — Джои глазами ощупывала электрический провод от лампы и думала: «Ни один суд присяжных в этой стране меня не осудит».

— Слушай, я ужасно хочу спать, — заявил Чаз. — Ты не могла бы вернуться к себе на небеса? Или откуда ты там явилась?

— Ты меня хоть когда-нибудь любил? — Джои выключила свет, на случай, если снова разрыдается. — Хоть когда-нибудь, Чаз?

— Конечно, любил.

— А что потом произошло? — спросила она. — Сперва ты трахаешься направо и налево, что само по себе отвратительно…

Осторожное бормотание из тени.

— …а потом выбрасываешь меня за борт во время круиза в честь годовщины нашей свадьбы! Я не понимаю, — сказала Джои. — Если ты так сильно хотел на свободу, достаточно было попросить. Знаешь, тут придумали такую новую штуку, «развод» называется.

Но теперь она слышала только его негромкое тяжкое сопение. Прошло пять, десять, пятнадцать секунд.

— Чаз?

Тишина.

Она выдернула подушку у него из-под головы и заорала:

— А ну вставай, сукин сын! Я с тобой еще не закончила. — Возмущенный вялый стон. Потом:

— Ты не можешь причинить мне вреда, Джои. Ты уже мертва.

Он с трудом собрался с силами и кинулся на нее, но в темноте промахнулся. Она прыгнула ему на спину и прижала к матрасу.

— Потому что я была «сексуальная»? Ты это серьезно? — Ее рот был в нескольких дюймах от его уха.

— Слушай, это комплимент, — возмутился он. — А теперь слезь с меня, пожалуйста. А то погнешь мне член.

— Как это трогательно. Опять украл у Нила Даймонда?

Открылась дверь, бросив клин света на кровать.

— Все хорошо. Мы в порядке, — сказала Джои через плечо.

— Кто здесь? — спросил Чаз, извиваясь.

Дверь закрылась.

— Роза?

— Расслабься, Ромео, тебе никого сегодня не светит, — сказала Джои.

— Отпусти меня.

— Здесь только я, Чаз. Твоя дорогая покойная супруга.

— Не может быть.

— Но я не умерла.

— И этого тоже не может быть.

Джои вдавила локоть ему в спину.

— Как по-твоему, это реально?

— Плохой сон, — простонал он.

— Пари?

— Можешь снова ущипнуть меня за яйца. Валяй, увидишь, что мне все равно.

— Что с тобой случилось, Чаз? — спросила Джои. Он дернул плечами.

— Люди меняются, никто не виноват, — ответил он. — Дай мне поспать, пожалуйста.

— Нет, сэр, пока нет…

— Если бы ты была настоящей, Джои, ты бы меня уже прикончила.

Он тяжело вздохнул и обмяк под ней.

Она потрясла его за шкирку, потом прижалась так близко, что ее губы щекотал пушок на его мочках.

— Чаз! — резко сказала она. — Чаз, послушай. Я расскажу копам все. И это будет не просто мое слово против твоего — они получат новое завещание, видеокассету, все насчет Эверглейдс. Твой дружок Ред тоже погорит. Проснись, Ромео, игра закончена. Покушение на убийство, мошенничество, взяточничество. Даже если ты выкрутишься, ты останешься без денег и работы и до конца своей жалкой жизни будешь вкалывать, чтобы расплатиться с адвокатами. Ты разоришься, Чаз.

Ее муж даже не пикнул. Он вырубился.

Джои слезла с него и позвала Мика. Вместе они пинали и толкали Чаза, но так и не смогли его разбудить.

— И что нам теперь делать? — спросила она. — Этот мудак считает, что ловит глюки. Он думает, я не реальная.

— Ты и есть нереальная, — ласково подтвердил Странахэн.

— Я серьезно, Мик. Он, видимо, нажрался по дороге сюда, потом еще Роза добавила — и вот результат.

— Ох ты ж. Надеюсь, на обратном пути он не сделает никакой глупости. Не нырнет в канал, например, или не уснет на железнодорожных путях.

— Ты на это и рассчитываешь.

— Ну правда, такое случается. В газетах все время пишут.

Джои глядела на предосудительную груду храпящей слюнявой плоти, за которой она была замужем, и не ощущала ничего, кроме пустоты и изнеможения. Как странно, что ей больше не хочется избить его, придушить или прикончить или хотя бы на него наорать. Ее ярость и негодование иссохли, оставив лишь отвратительное послевкусие.

— Ты в норме? — спросил Странахэн.

— Все прекрасно. Я вышла замуж за настоящее дерьмо.

— Это вообще не фокус. Ты хотела измочалить ублюдка — настал твой час.

Джои покачала головой:

— Если честно, Мик, мне уже все равно, что с ним будет.

— Что ж, а мне — нет, — ответил Странахэн, хватая Чарльза Региса Перроне за лодыжки.

Нелли Шульман загнала его в угол в лифте. От ее халата пахло нафталином и тунцом.

— Почему ты не сказал, что съезжаешь? Что еще за секреты?

— Я нашел работу на севере, — ответил Карл Ролвааг.

— Наверняка сдаешь свою квартиру цыганам. Таким же психам и нелюдимам.

— Я продаю квартиру, Нелли.

Она щелкнула своими желтыми зубными протезами.

— Какому-нибудь любителю змей, верно? Может, психопату с кобрами?

— Любому, кто сможет себе позволить ее купить. Таков закон.

Двери лифта открылись, и детектив выскочил наружу. Нелли бросилась за ним.

— Ну ты и наглец! — заявила она. — Думаешь, только потому, что Рамсфельд нашелся, ты можешь с чистой совестью сбежать?

Рамсфельд, слинявший в самоволку миниатюрный пудель, был третьим животным, пропавшим из «Сограсс-Гро-ув». Детектив втайне был счастлив узнать, что страдающий недержанием комок шерсти не был проглочен одним из бродячих питонов.

— Его нашли за «Альбертсонс»[75], — уныло сообщила миссис Шульман. — Он спал в коробке из-под спиртного. Какой-то бродяга кормил его крекерами.

— А что слышно о Пинчоте и этом, как его — ну, сиамце? — спросил Ролвааг. Он прислонился к двери и шарил по карманам в поисках ключей. Миссис Шульман, похоже, планировала открытое противостояние.

— Не играй передо мной дурачка, — возмутилась она. — Ее звали Пандора, и ты чертовски прекрасно знаешь, что случилось, — ты принес ее в жертву своим ужасным рептилиям! Как и бедного старого Пинчота. А моя драгоценная Петуния, возможно, следующая в меню!

— Вы предъявляете серьезные обвинения, Нелли, без каких бы то ни было доказательств.

Миссис Шульман заняла оборонительную позицию:

— Не только я, все вокруг об этом говорят. «Зачем бы еще взрослому человеку держать анаконд? — говорят они. — Что с ним такое?»

— Это питоны, а не анаконды, — уточнил Ролвааг. — И они не едят ни домашних кошек, ни шпицев. — Он надеялся, действующая вице-президент Ассоциации кондоминиума «Сограсс-Гроув» не заметит, что в его голосе маловато убежденности. — Знаете, что я думаю, Нелли? Я думаю, вы разочарованы, что не сможете меня выселить. Вас расстраивает, что я съезжаю на своих условиях. — Он наконец выудил ключ и вставил его в скважину.

Подагрические клешни миссис Шульман вцепились ему в руку:

— Ха! Ты уезжаешь из города исключительно из-за меня!

Детектив двусмысленно улыбнулся:

— Будете по мне скучать, а?

— Ахххх! — Миссис Шульман отпрянула, чуть не запутавшись в собственных шлепанцах.

Ролвааг быстро вошел в квартиру и закрыл дверь. Он загрузил компьютер и открыл страницу прогноза погоды для городов-близнецов. В Сент-Поле шестьдесят два градуса и ясное солнце — весна Среднего Запада во всей красе. Интересно, засеяла ли его жена огород — ей пришлось отказаться от этого хобби в удушливой жаре Южной Флориды.

Детектив достал из холодильника банку шипучки, сел на кухне и опустошил свой портфель. Первым в кипе бумаг лежал договор аренды зеленого «шевроле-сабурбана». Поначалу менеджер из прокатного агентства отказался послать договор факсом в офис шерифа, но передумал, когда Ролвааг пообещал приехать самолично, запрыгнуть на стойку и помахать золотым значком так, чтобы увидели все клиенты.

Согласно контракту, «сабурбан» был арендован по кредитной карточке Джои Перроне через три дня после того, как она упала за борт «Герцогини солнца». Ролвааг положил договор аренды рядом с ксерокопиями погашенных чеков, предоставленными банком миссис Перроне. Подпись на договоре и подписи на чеках оказались поразительно похожи. Далее детектив сравнил подпись на автомобильном контракте с подписью на завещании, которое привез брат миссис Перроне. Ролвааг несколько минут изучал характеристики почерка, затем убрал документы обратно в портфель. Поведать свои выводы Чазу Перроне — напрасная трата времени: парень уже покойник, и в законах нет лазеек, с помощью которых Ролвааг мог бы его спасти, даже если б захотел.

Он позвонил на станцию береговой охраны и подозвал к телефону старшину Янси.

— Помните тот тюк ямайской травы? Тот, из которого мы достали ногти?

— Да, сэр, — ответила Янси. — Лежит на складе улик, как вы и просили.

— Скажите, чтобы его сожгли. В результате оказалось, что он мне не нужен.

— Я отправлю вам отчет по факсу, сэр. — Янси помолчала. — Они так и не нашла ту женщину с круизного лайнера?

— Нет.

— Ужасно жалко.

— Необязательно, — отозвался детектив.

Повесив трубку, он немедленно начал паковать вещи для переезда в Миннесоту.

Тул провел ночь у постели Морин в лечебнице. Морин плохо спала, что-то тихо шептала — может, ей снились дурные сны, может — было больно. Позвонил злобный Ред Хаммернат, приказал Тулу вернуться в дом Чаза Перроне и не спускать глаз с этого коварного грызуна. Тул притворился, что у мобильника сел аккумулятор и он не расслышал, что говорит Ред.

Он ни за что не оставит Морин, пока ей не полегчает.

Он нашел телеканал, по которому показывали кантри-клипы, тем и убивал время. Некоторые песни наводили тоску, если внимательно прислушиваться к словам, других он совсем не понимал. Казалось, не будет конца историям о мужчинах, которые не в силах долго оставаться на одном месте, и о любящих женщинах, которых эти мужчины покинули. «В сельском хозяйстве одно хорошо, — думал Тул, — у тя есть дом и ты точно знаешь, где он».

К утру копчик так разболелся от браконьерской пули, что Тулу пришлось встать и немного прогуляться. Когда он вернулся в палату, Морин уже не спала. Она взглянула на него и слабо улыбнулась. Косые солнечные лучи проникали сквозь жалюзи и яркими полосами ложились на постель, но синие глаза Морин, когда-то сиявшие звездами, были тусклыми и серыми, как свинец. Тул заметил, что она жмет на кнопку вызова, и спросил, в чем дело. Она указала на опустевший пакет капельницы.

— Надо наполнить, — прошептала она.

— Где болит?

— Они меня три дня не обмывали. Это так раздражает.

— Дай я. — Он забрал у нее кнопку и несколько раз надавил большим пальцем. Они ждали и ждали, но никто не пришел.

— По утрам у них не хватает народа, — сказала Морин. — Иногда приходится ждать.

— Разберемся.

— Куда ты собрался?

Тул схватил первую же девушку, одетую как медсестра, и затолкал ее в палату Морин. Женщина перепугалась и была явно сбита с толку.

— Эрл, это Наташа, — объяснила Морин. — Она работает на кухне.

Тул не отпускал Наташину руку.

— Поди сходи за кем-нибудь, пусть принесут этой леди лекарство от боли. Сей момент, я сказал.

— Наташа, простите моего племянника. Он слишком обо мне беспокоится, — извинилась Морин.

Наташа слабо кивнула. Тул отпустил ее, и она быстро шмыгнула за дверь. Морин крикнула ей вслед:

— Вчерашняя чечевичная похлебка была просто божественна! Обязательно дай мне рецепт!

— Блин, неужели здесь нет ни одного доктора? — спросил Тул.

Морин подтянула простыню на груди.

— Эта женщина не приготовит солонину даже ради спасения собственной жизни, но с чечевицей она великая примадонна.

— Давай я схожу еще кого поймаю.

— Нет, нет, не надо. — Морин шевельнула пальцем. — Если будешь шуметь, тебя попросят уйти. Сиди спокойно и не волнуйся. Мне сейчас хорошо.

Тул знал, что ей не хорошо. Он нежно перевернул ее на бок и распустил шнуровку на сорочке.

— Эрл, не надо, — сказала она.

— Помолчи.

Он задрал верх своего лабораторного халата, залез за пазуху и отлепил последний оставшийся пластырь. Осторожно поместил его между лопатками Морин и крепко прижал, чтобы он приклеился. Когда он перевернул ее обратно, она сказала:

— Это было не обязательно, но спасибо.

— Не так чтоб свежий, но всяко лучше, чем ничё.

— Эрл, послушай меня. — Она протянула ему руку, на ошупь прохладную. — Некоторые сдаются, когда попадают в такое место, — сказала она. — Я вижу по лицам — они попросту отказываются от борьбы. И чем слабее становишься, поверь мне, тем соблазнительнее… Современные болеутоляющие хороши, дни и недели скользят за окном, как большая теплая река. Но не волнуйся, я еще помирать не готова.

— Ты не готова! — выпалил Тул. Он взбесился, сам толком не понимая почему. — Ты када в последний раз дочерей видела?

— Им тяжело выбраться. Дети ходят в школу.

— Херня это все. — Морин тихонько засмеялась:

— Я бы тебя отшлепала, Эрл, если бы у меня были силы.

Он растерялся.

— Хошь, я попробую тя вымыть?

— Ничего подобного ты не сделаешь! — Она ущипнула его за запястье. — Боже праведный, надо мне было промолчать.

Мать Тула умерла едва ли через месяц после того, как доктора сказали ей, что она больна. Была середина помидорной жатвы, и он не вернулся в Джексонвилл вовремя, чтобы с ней попрощаться. Он как бы стороны слышал, как рассказывает об этом Морин, а она отвечает:

— Не расстраивайся. Я уверена, она знала, как сильно ты ее любил.

— Твоим дочерям надо тут быть. Совсем же близко. — Он так стиснул кнопку вызова, что она развалилась на части в его кулаке. — Етить, — сказал он. — Извини.

— Эрл, остынь. Я не собираюсь умирать сегодня.

Наконец пришла медсестра со свежим пакетом лекарства, двумя маленькими ампулами наркотика и памперсом для взрослых. Тул отошел от кровати, чтобы не мешать Морин. Медсестра, мускулистая, черная как смоль женщина, тихо разговаривала с Морин — ее акцент Тул опознал как ямайский. Он подумал обо всех ямайских сборщиках, на которых орал, которых избивал и грабил, и ощутил себя последним гадом и подлецом. Медсестра, которая помогает Морин, должно быть, их сестра или кузина или даже дочь. Улыбка яркая, как рассвет, и когда медсестра коснулась лба Морин, Тул мгновенно понял, что навсегда завязал с работой бригадиром. Он никогда не сможет смотреть в глаза этим потным черным парням и не вспоминать этот миг, не вспоминать, как он был себе отвратителен, какая неразбериха царила в его мыслях. Видимо, когда-то давно он свернул не туда, и скорее всего уже поздно давать задний ход. Конечно, он увяз с Редом Хаммернатом по самые уши, и тот теперь хочет, чтобы Тул сделал такое, что еще дальше протащит его по дороге в ад. Неделю назад Тул согласился бы на любую грязную работенку, не важно, насколько дурную, раз за нее платят наличными. Но потом он встретил Морин.

— Она оклемается? — спросил он ямайскую медсестру.

— Да, после завтрака ей станет лучше.

— Эрл, это Иви, — представила девушку Морин. — Она из хороших.

Медсестра засмеялась:

— Я через час вернусь и вас вымою.

Как только они снова остались одни, Морин сказала:

— Она умная девочка. Тебе стоит показаться ей сам-знаешь-с-чем.

— Нет, пасиб. — Тул не собирался раздвигать свой зад перед незнакомкой, не важно, черная она, белая или в пурпурный горошек.

— Ради Христа, Эрл, она профессионал по уходу за больными.

— Хошь, телевизор посмотрим?

— Хмммм, — протянула Морин.

Тул заметил, что ее дыхание замедлилось, а веки отяжелели. Лекарства, которые принесла медсестра Иви, вкупе с попользованным фентаниловым пластырем начали работать. Может, теперь Морин удастся хорошенько вздремнуть.

— Я лучше пойду, — сказал он.

— Спасибо за компанию, Эрл.

— Всегда.

— Я совсем забыла спросить, как там твои охранные дела? — сонно сказала она. — Как поживает твой важный доктор?

— Все та же фигня.

Когда Тул встал, Морин повернулась лицом к стене и скорчилась, как вопросительный знак.

— Токо попробуй сдаться, — яростно сказал он.

— Я и не собираюсь.

— Я серьезно, слышь?

— Эрл?

Он еле различил ее голос, поэтому нагнулся над перилами кровати и приблизил к ней свою здоровенную башку.

— Да, мэм. Чё?

— Эрл, я хочу попросить тебя об одной услуге.

— Чё угодно.

— Это очень большая услуга, — уточнила Морин.

— Говори.

— Ты можешь забрать меня отсюда?

Тул улыбнулся:

— Я уж думал, ты никогда не попросишь.

Чаз Перроне проснулся голым в своем желтом внедорожнике на обочине 95-й трассы, где-то в округе Палм-Бич.

Утро пятницы.

Час пик.

Его мочевой пузырь раздулся до размеров озера Окичоби, а череп раскалывался, будто гнилая дыня. Он открыл пассажирскую дверь и попытался отлить, но из него словно текла не вода, а битое стекло. Он пошарил в районе руля и с облегчением нашел ключи в зажигании.

Он направился домой, тщательно соблюдая ограничения скорости, поскольку не хотел, чтобы копы остановили его и потребовали объяснить его внешний вид. Он радовался нелепой высоте «хаммера», которая скрывала его саднящую, землистую наготу от остальных автомобилистов, не считая парочки вульгарных водителей грузовиков.

«Что за чертовщина творилась ночью?» — думал Чаз, щурясь от жестокого утреннего солнца.

Последнее, что он четко помнил, — как Роза, в этих ее невероятно коротких джинсах, ведет его в спальню. Потом он, должно быть, вырубился, потому что Роза неким образом превратилась в Джои и немедленно вывалила на него преизрядную кучу дерьма.

Джои, в той же юбке и той же блузке, в которых она была в ночь, когда он выкинул ее за борт!

К тому времени, когда Чаз добрался до въезда в «Дюны восточного Бока, ступень II», он уже успел все обдумать. Он словил глюки из-за того, что много раз пересмотрел сцену убийства Джои по видео, да еще и перепил. К тому же Роза ведь пользовалась теми же духами, что и Джои?

Чаз не помнил, как убежал из спальни, но, по-видимому, так он и сделал. Вылетел через парадную дверь, нырнул в «хаммер» и свалил. Роза, наверное, решила, что он окончательно перетрудился.

Он бросил взгляд на свой член и с трудом его опознал в этом унылом, павшем духом вялом обрубке. Интересно, сможет ли он вообще когда-нибудь снова заняться сексом без дразнящего благоуханного призрака покойной жены.

Он свернул на свою подъездную дорожку, припарковался рядом с «гранд-маркизом» Тула, глянул направо, налево и рысью припустил в дом. Дверь в комнату громилы была закрыта, поэтому Чаз на цыпочках прокрался на кухню и проглотил четыре таблетки аспирина, запив их «Маунтин Дью». Потом забрался в душ, прислонился к кафельной стенке и массировал свой бодун, пока не закончилась горячая вода.

Когда он вышел из ванной, звонил телефон.

— Где ты был, сынок? — Это был Ред Хаммернат. — Я, черт бы тебя побрал, оставил дюжину сообщений на твоем автоответчике.

— Ночевал в гостях, — ответил Чаз.

— Без мистера О'Тула?

— Это был непредвиденный случай, Ред.

— Хочешь поговорить о непредвиденных случаях? Знаешь что, мне тут вчера по почте пришел в высшей степени непредвиденный случай. А именно — видеокассета.

— Вот дерьмо.

— Ты в нем по самые уши, сынок. Ты вообще в курсе?

— Да, сэр. Мне тоже прислали.

— Да ну? — Ред Хаммернат словно катал слюну во рту. — Я много чего повидал на своем веку, Чаз, но такого еще не видел. По правде говоря, я был потрясен.

Невнятная речь Реда говорила о том, что сегодня он начал квасить прямо с утра.

— Давай не по телефону, — сказал он Чазу.

— Мне приехать в офис?

— Черта с два. Я, блин, припаркован аккурат перед твоим домом.

Чаз подошел к окну и увидел серый «кадиллак», вхолостую рычащий на лужайке. Чаз натянул мятые брюки и поспешил на улицу. Пассажирская дверь большого автомобиля распахнулась, и Чаз забрался в прохладу. Ред Хаммернат был одет так, словно только что вернулся с рыбалки на марлина — загорелый гном в хаки «Эдди Байер». За щекой комок жевательного табака, на редиске носа — пятно цинковых белил. С толстой красной шеи свисали очки-полароиды. Открытая бутылка «Джека Дэниэлса» стояла на столике, стакана к ней не прилагалось.

— Я не знал, что у парня была видеокамера, — принялся оправдываться Чаз. — Я просто обалдел, когда увидел кассету.

— Сынок, это очень, очень плохие новости.

— Хуже не бывает, — согласился Чаз.

— Я хочу сказать, просто жутко было смотреть. Мне всегда нравилась Джои, по правде нравилась, — сообщил Ред. — Не буду спрашивать, чего ради ты это сделал, потому что меня это не касается.

Чаз слегка разозлился:

— Но мы об этом говорили, помнишь? Как я волновался? Я думал, она раскрыла нашу сделку.

Он был разочарован, что Ред не похвалил его за виртуозно исполненное убийство и за стальное мужество, которое потребовалось, чтобы через все это пройти.

— Надо заплатить шантажисту, Ред. Теперь выбора нет.

— Согласен.

— Все пять сотен, да?

— Ага, — согласился Ред Хаммернат. — Все целиком.

В душе Чаза облегчение почти мгновенно сменилось подозрениями. Он ожидал сопротивления или хотя бы какого-нибудь безумного альтернативного плана. Он знал, как Ред лелеет свои деньги, для него расставание с полумиллионом баксов — достаточный повод, чтобы на полгода уйти в запой.

— Мы должны передать ему деньги сегодня ночью, — сказал Чаз, — в каком-то доме посреди залива Бискейн. Парень написал GPS-координаты[76].

— Да, Тул мне сказал.

— Ты говорил с Тулом?

— Ну. Я уже передал ему наличные на сохранение. — Ред Хаммернат отхлебнул бурбона из бутылки. — Чего ты удивляешься, сынок? Он на меня работает.

— Да. Я тоже, — напомнил ему Чаз.

— А тебе поручается купить чемодан, — без тени сарказма произнес Ред. — Я одолжу вам на ночь катер: двадцать три фута, стоит у пристани Бэйсайд. Деловой район Майами, напротив баскетбольного стадиона. Тул неплохо управляется с катерами, пустишь его за руль.

— Как скажешь, — отозвался Чаз.

Он вспоминал сцену ближе к финалу «Славных парней», когда у гангстеров все выходит из-под контроля и герой Рэя Лиотты встречается с героем Роберта де Ниро за ужином. Они сидят и спокойно беседуют о своих проблемах и о преступлениях («Совсем как мы с Редом», — подумал Чаз), и тут герой де Ниро невозмутимо просит героя Рэя Лиотты отправиться во Флориду и сделать кое-какую работенку.

И тогда, в единый миг, герой Рэя Лиотты понимает, что его хотят подставить.

— Сынок, и чтоб никто не валял дурака на воде, — говорил тем временем Ред Хаммернат. — Тулу я тоже сказал — заплатите этому сукину сыну и валите оттуда, ясно?

«Совсем как в кино, — думал Чаз. — Раньше я был партнером, теперь стал проблемой».

Он понимал, что Ред Хаммернат видит перспективу. Шантажист представляет собой угрозу для Реда только до тех пор, пока жив Чаз. «Хаммер» — наиболее очевидная связь между ними, и Ред всегда может все свалить на Чаза. Скажет, что биолог вытребовал у него новый автомобиль. По сути дела, Ред может заявить, что вся афера с Эверглейдс, с подделкой результатов анализов, была идеей Чаза, вымогательством с начала и до конца.

Когда Чаза не будет, кто это оспорит?

— Я хочу, чтобы вы развязались со всем этим, парни, вот что главное, — вещал Ред Хаммернат. — Навсегда с этим покончили.

«Аминь, — подумал Чаз. — Момент настал».

Джои и ее брат отнесли остатки ужина на мол, чтобы покормить рыбок. Странахэн сидел за столом для пикника и чистил винтовку. Слава богу, он дома, подальше от безумия материка. Сель лежал у его ног и отказывался двигаться даже ради стайки буйных чаек. Весь день пес крутился возле Странахэна, словно понимал, что нечто грядет. «Вот бы людям такую интуицию», — думал Странахэн.

Он отнес «ругер» в лодку; Сель следовал за ним по пятам. Джои наблюдала, как Странахэн заворачивает ружье в промасленную ткань и убирает его в носовой люк.

— Мик, прикинь, — сказала она, — мой брат втюрился в подружку моего мужа.

Корбетт Уилер возмущенно замахал руками:

— Да ну тебя, я только говорю, что она не похожа на шлюху.

— Вот что бывает с теми, кто живет с парнокопытными. У них резко снижаются требования, — подколола Джои. — Мой тебе совет: не встречайся с теми, с кем познакомился на похоронах. Спроси у Чаза, если мне не веришь.

Странахэн сел рядом с ней на молу, доберман влез между ними. Джои крепко, до боли в костяшках вцепилась в руку Странахэна — будто на высоте в 35 000 футов во время сильной турбулентности. Она нервничала из-за предстоящей встречи, как нервничал бы на ее месте любой человек в здравом уме.

— Каковы шансы, что мы правда получим деньги? — спросил Корбетт.

— Невелики, — признал Странахэн.

Он ожидал, что Сэмюэл Джонсон Хаммернат предоставит все пять сотен штук или хотя бы их часть в качестве наживки. Неандертальский нянь Чаза будет сторожить деньги, пока они не доберутся до места, там откроет чемодан и предложит Странахэну пересчитать купюры. Затем при первой же возможности попытается Странахэна убить. Позже — скажем, на обратном пути на материк — он сделает то же самое с Чазом Перроне.

Возможна дюжина самых непривлекательных вариантов развития этого сценария, и Странахэна беспокоили они все. Сначала он планировал забрать деньги в одиночку, но Джои и Корбетт настаивали на групповой операции. Странахэн понимал, что для них это личное. Он также оценил тактическое численное преимущество: нанятая Хаммернатом горилла поймет, что не сможет застать врасплох и убрать всех троих сразу, и, предполагал Странахэн, не будет и пытаться. Парень полагается на грубую физическую силу, а не на меткость.

— Если они действительно дадут нам денег, — сказала Джои, — пожертвуем их в фонд восстановления Эверглейдс.

— Анонимно, как я понимаю, — добавил ее брат.

Странахэну захотелось налить себе чего-нибудь покрепче, но об этом не могло быть и речи. Сегодня скорее всего придется стрелять.

— Мне очень нравится твой остров, Мик, — произнес Корбетт Уилер, — но для меня он слишком близко к огням города.

— Тссс-с. Я пытаюсь убедить твою сестренку, что это Рай на земле.

— Сестренка уже убедилась, — отозвалась Джои, болтая ногами в воде.

Корбетт принялся с тоской вспоминать о Новой Зеландии.

— Стоит только ее увидеть, и уже никогда не захочешь уезжать.

— Если сегодня все пойдет наперекосяк, может, скоро и увидим, — ответил Странахэн. — Зависит от ее политики экстрадиции.

Джои ткнула его под ребра:

— Хватит. Думай о хорошем.

На западе частокол лиловых облаков скрыл садящееся солнце. Бриз улетучился без следа, и поверхность залива разгладилась. Странахэн поспешил к лодочному сараю и достал три желтые штормовки. Вдалеке громыхнуло, и Сель навострил уши.

— Мы, как обычно, не соскучимся, — заметил Корбетт.

— Хорошая новость, — сообщила Джои, — состоит в том, что Чаз не выносит дождя.

Странахэна больше заботили молнии. Бывают куда более безопасные места, чем открытый ялик посреди огромного водного пространства в грозу. Разумно отменить встречу, но уже слишком поздно.

— Пойдемте, — сказал он, — пока ветер не поднялся.

Чаз Перроне заперся в ванной с пачкой порножурналов и фотографией Джои, которую забрал с алтаря церкви Святого Конана после службы. Мастурбация с обезьяним рвением была его привычным лекарством от страха, но даже фотография его юной покойной жены, блаженно помещенная среди дешевой порнухи, вызвала лишь кратковременную припухлость. Его лихорадочные страдальческие манипуляции прервал тяжелый стук в дверь.

— Где, етить его, твой пистолет? — спросил Тул.

— Я от него избавился, — солгал Чаз, поспешно натягивая боксеры.

— Пусти меня.

— Я на горшке!

— Врешь. — Тул пинком распахнул дверь и с неприкрытым отвращением уставился на фотографии, разбросанные по полу ванной. — Господь всемогущий, — сказал он.

Чаз схватил фотографию Джои и зажал ее под мышкой. Потом упал на колени и начал собирать журналы, приговаривая:

— Ты не понимаешь, у меня нервы ни к черту. Я должен сделать хоть что-то.

Тул разглядывал его, словно эксгибициониста на школьном дворе.

— Пистолет, парень.

— Я же тебе сказал. Я его выбросил, — настаивал Чаз.

— Ред грит, не валять дурака на воде.

— Я слышал.

— Ты закончил? — Тул ехидно махнул на унитаз. — Потому как пора двигать.

— Дай мне одеться. Жди меня на улице, — ответил Чаз.

Кольт тридцать восьмого калибра с воронеными накладками был спрятан на дне бельевой корзины. Чаз засунул его вместе с сотовым телефоном в карман дождевика «Патагония», застегнул карман на молнию, а плащ аккуратно скатал и отнес в «хаммер». Тул восседал за рулем, жевал кусок вяленой говядины и постукивал грязными пальцами в такт кантри.

— Что ты делаешь? — спросил Чаз.

— А как по-твойму?

— Ты не поведешь мою машину.

— Ред грит, поведу. Запрыгивай, док.

Чаз разозлился:

— А где чемодан?

Он купил серый жесткий «Самсонайт» с убирающимися колесами.

Тул сам упаковал наличные, стодолларовые купюры, пачку за пачкой. Он отказался подпускать Чаза к деньгам, но один их вид опьянял.

Тул ткнул пальцем за спину:

— На заднем сиденье.

Чаз забрался на пассажирское место. Чтобы напомнить Тулу, чья это машина, он потянулся к ручке настройки радио. Тул поймал его руку и прихлопнул ее к приборной панели. Рука онемела.

— Это Пэтси Клайн[77], — просто объяснил Тул.

— Господи, ты, кажется, сломал мне запястье!

— Никогда и трогать радио не смей, если поет Пэтси Клайн.

«Проклятый псих», — думал Чаз. Перелома вроде нет, но что-то в левой руке то ли растянуто, то ли порвано, то ли защемлено.

Тул угрюмо молчал всю дорогу до Майами, хотя оказался вполне приличным водителем. Чаз довольно неплохо держал себя в руках, пока не услышал первый раскат грома и не увидел чернеющую гряду облаков впереди.

— Что, если нам не дадут лодку в такую погоду? — спросил он.

Тула, казалось, вопрос повеселил:

— Не волнуйся. Ред уже все сделал.

Чаз открыл конверт и перечитал инструкции шантажиста.

— Ты уверен, что умеешь обращаться с GPS? — поинтересовался он.

Тул ответил, что это совсем не сложно.

— У меня как-то были проблемы в Иммокали, так я рванул на Рэмрод-Ки ловить лангустов для знакомого. А он контрабандой подрабатывал, мы ошивались на островах, без регистрации. Катались туда-сюда по Кэй-Сэл в любую погоду.

— Хуже, чем сейчас? — спросил Чаз.

— Бывало и хуже, это уж точно.

Дождь лил, когда они припарковались на пристани Бэй-сайд и нашли катер. Двадцати трех футов длиной, с тентом и большим четырехтактным мотором «Ямаха». GPS-приемник «Гармин» встроен в панель управления.

Тул положил тяжелый чемодан на корму. Чаз удрученно упаковался в штормовку, курок пистолета пихал его в ребра. Он натянул капюшон и уставился на плачущее свинцовое небо. Левое запястье болезненно пульсировало.

Тул нашел переносную фару и включил ее подзаряжаться. Похоже, удивился, что устройство и впрямь работает. Тул запустил мотор, отдал швартовы и медленно вывел катер из дока. Когда они вышли на открытую воду, он велел Чазу сесть и прибавил газу. Одновременно в небе громыхнуло, и Чаз пригнулся.

«Это безумие», — сказал он себе.

То, что он планировал сегодня сделать, сложно даже в ясную, тихую погоду, а в шквал — просто самоубийство. Он сидел на корточках и съеживался при каждой вспышке молнии. Тул, казалось, устроился вполне комфортно — одна рука на штурвале, другая держит фару, — хотя комбинезон его промок и обвис. Дождь пригладил плотные черные завитки на его руках и плечах, и в сумерках они сюрреалистически ярко поблескивали.

Скоро они прошли мимо насыпного моста Рикенбакер, по которому Чаз ходил в школу Розенштиль в бытность свою студентом-выпускником. Мост напомнил ему о давних мучениях с морскими клопами; наверняка маленькие голодные ублюдки плавают сейчас вокруг, жадно предвкушают, как Тул перевернет катер. Также в воображении Чаза маячила более серьезная и убийственная угроза акул. Их нападения были вещью практически неслыханной в заливе Бискейн — еще один факт из многих, которые Чаз то ли забыл, то ли просто не зафиксировал за время ленивого обучения морским наукам. Голодный двухголовый аллигатор, звезда недавних ночных кошмаров Чаза, с таким же успехом мог оказаться и рыбой-молотом, учитывая Чазов животный страх — и праздное невежество — в отношении обоих видов.

К счастью, гром утих, и ливень превратился в морось, хотя катер налетел на ледяную стену ветра, с которой пришлось бороться большую часть пути до мыса Флорида. Этой поездки было более чем достаточно, дабы укрепить Чаза в ненависти к природе. Здоровой рукой цепляясь за скамью, он рисовал в воображении, как его бросит на палубу с такой силой, что пистолет в кармане случайно выстрелит. Даже если выстрел не убьет его на месте, от шума, вероятно, случится сердечный приступ.

Находя путь с помощью магии искусственных спутников Земли, Тул отыскал то, что осталось от Стилтсвиля — старого скопления деревянных домов на сваях на мелководном травяном ложе. Ураган Эндрю практически сровнял Стилт-свиль с землей, а немногие оставшиеся строения забрала Служба Национальных парков. Пустые неосвещенные дома выглядели скелетами в ярко-синих вспышках молний.

Тул выключил мотор, и прилив потащил катер через канал. Тул что-то бормотал вполголоса, в зеленом мерцании экрана GPS было видно, какой у него хмурый вид.

— Что-то не так? — спросил Чаз.

— Он нам сказал сюда приехать, — ответил Тул, — но мне тут не нравится.

Когда они оказались рядом с последним свайным домом, Тул протопал на нос и бросил швартов. Канат туго натянулся, катер встал как вкопанный, нос слегка притоп подвесом Тула. Тул вернулся к пульту и уселся с кислой миной.

— Теперь ждем, — сообщил он, растирая ягодицы.

Чаз посмотрел на часы — до встречи больше часа. Он включил сотовый телефон, как велел шантажист. Со стороны материка снова раздалось громыхание, и яркая вспышка зазмеилась высоко в облаках.

— Гроза еще здорово далеко, — сказал Тул. — Если урод приедет вовремя, свалим сильно раньше, чем она ударит.

«По крайней мере, один из нас», — подумал Чаз. Он был уверен, что Ред Хаммернат приказал Тулу убить его и придать этому вид самоубийства — безутешный вдовец, не в силах смириться с потерей жены, решает навсегда соединиться с ней в море.

Но у Чаза Перроне было тринадцать миллионов поводов остаться в живых и свой собственный план.

— Где, етить его, ящик со льдом? — спросил Тул. — Я пить хочу.

— Боюсь, я его оставил в «хаммере».

— Это у тя шутки такие?

— Извини. — Здоровой рукой Чаз достал кольт из плаща и наставил его на массивный силуэт Тула.

Тул не замечал оружия, пока его не осветила вспышка надвигающегося шторма. Чаз не различил выражения лица головореза, но четко расслышал предупреждение:

— Я б на твоем месте этого не делал, парень.

— Еще как сделал бы, — возразил Чаз и дважды нажал на курок.

Первый выстрел проделал дыру в холщовом тенте. Второй отправил Тула за борт с мощным всплеском, словно морозилка для мяса упал в бассейн. Чаз разрядил кольт в пенную воронку и стал смотреть, не всплывет ли тело, как в полицейских телешоу. Он ожидал от зимнего волосяного покрова Тула повышенной плавучести, но никакого трупа на поверхность воды так и не всплыло.

Как только Чаз убрал револьвер в карман, зазвонил мобильник.

— Что за чертовщина происходит? — Голос шантажиста был серьезным и встревоженным — сегодня никакого Джерри Льюиса.

— Я стрелял в черепах, — ответил Чаз. — Где ты?

Чаз думал, у него еще куча времени, но парень приехал слишком рано. Услышал выстрелы и перепугался.

— В черепах? — повторил шантажист.

Чаз невольно засмеялся:

— Мне было скучно. Ты недалеко? Давай покончим с этим, пока проклятая гроза до нас не добралась.

— А где твоя горилла?

— О, он не смог приехать.

Шантажист повесил трубку.

— Вот дерьмо, — выругался Чаз. Он шарил по палубе, пока не нашел фару. Он медленно водил лучом по воде туда-сюда, но не видел никаких следов другой лодки.

Через несколько секунд снова зазвонил телефон.

— Где ты? — спросил Чаз.

— Здесь! — ответил другой голос.

Женский голос, который заставил его похолодеть.

— Выброси пистолет, — потребовала она. — За борт.

Чаз поводил фарой вверх-вниз по свайному дому. На краю крыши сидел не кто иной, как его жена, очень даже живая. Кажется, она целилась ему в голову из винтовки крупного калибра.

— Джои, это правда ты? — прошептал Чаз в телефонную трубку.

Дуло винтовки вспыхнуло оранжевым, и на глазах у перепуганного Чаза ветровое стекло катера взорвалось.

— Такой ответ тебя устраивает? — заорала она.

Он покорно достал кольт из плаща и бросил его в залив.

Первые выстрелы застали Мика Странахэна врасплох.

— Похоже, этот кретин только что прикончил своего няня, — сообщил он Джои Перроне и Корбетту Уилеру.

Они втроем лежали на крыше, невидимые для Чаза в катере.

— Что теперь? — прошептала Джои.

— Честно говоря, не знаю.

— Дай мне глянуть на винтовку, — сказала она.

Странахэн бросил взгляд на Корбетта, который одобрительно кивнул:

— Ей нужно разделаться с этим раз и навсегда.

— Легко, — ответил Странахэн, когда она взяла «ругер». Странахэн дал ей опробовать винтовку разок на острове, посшибать кокосовые орехи с пальм. У ружья была сильная отдача, но Джои управлялась ловко.

Странахэн позвонил Чазу Перроне — выяснить, что произошло в лодке. После короткой беседы он нажал отбой.

— Так и есть, — подтвердил он. — Он теперь в свободном полете.

Джои застонала:

— Какой придурок.

— Раз он убил охранника, то может затевать убить и Хаммерната тоже, — предположил Странахэн.

— И свою подружку, — тихо добавил Корбетт.

— Рикку. Можешь называть ее по имени, ничего страшного, — разрешила Джои. — Так что мы будем делать, Мик?

— Скорее всего Чаз сломается, как только увидит «ругер». А сейчас он воображает себя Вин Дизелем[78]. — Странахэн набрал номер Чаза и протянул ей телефон. — Прикажи ему бросить пистолет, если он не хочет, чтобы сделка сорвалась, — предложил он.

— Где ты? — требовал ответа Чаз.

— Здесь! — ответила Джои.

Корбетт и Мик слезли с крыши и прокрались за дом, где был привязан «Китобой». План Странахэна заключался в том, чтобы они двое тихо подплыли к катеру и повязали Чаза. Они как раз сдирали с себя одежду, когда грянул выстрел из винтовки и Джои заорала:

— Такой ответ тебя устраивает?

— Не стреляй! — заорал в ответ ее муж.

— Назови мне десять убедительных причин этого не делать!

«Вот молодец», — подумал Странахэн.

Корбетт потянул его за руку:

— Мик, я что-то слышу.

— Где?

— Совсем близко. Прислушайся.

Странахэн тоже это услышал.

— Чтоб меня черти взяли.

«Игра закончена», — с облегчением подумал он. Благодаря тому, что Чаз Перроне фантастически бездарный убийца, теперь они могут поступить, как поступил бы Дарвин: уйти и позволить природе сделать свое дело. У мужа Джои с его жадными куриными мозгами нет ни малейших шансов.

— Вот снова, — сосредоточенно прошептал Корбетт.

Странахэн кивнул.

— Музыка для моих ушей. — В порывах ветра старый свайный дом скрипел и бормотал над ними. Молния осветила небо, и между сваями Странахэн различил на канале силуэт катера и фигуру Чарльза Перроне на носу с фарой в руках.

— Скорее. — Странахэн пополз по мосткам к источнику стонов — барахтающейся серой массе, которую на мелководье легко было спутать с подстреленным ламантином.

— А как же Джои? — спросил Корбетт.

— Черт, да дай ты ей повеселиться, — отмахнулся Странахэн. — Иди сюда и помоги мне достать этого несчастного ублюдка из воды.

Джои кубарем скатилась с крыши и очутилась на краю пристани, едва ли в сотне метров от пришвартованного катера. На ней был слишком большой желтый дождевик с опущенным капюшоном, светлый хвост трепетал на ветру. Чаз старался твердо держать фару, но лодку качало, а рука дрожала, каковое состояние усугублял вид его жены с заряженной винтовкой.

«Так прошлая ночь была по правде», — тупо подумал он.

— В чем дело, дорогой? — язвительно крикнула Джои. Он поднял руки, сдаваясь.

— Что, не понимаешь? — спросила она. — Все очень просто. Ты выбросил меня за борт, только я не утонула.

— Но как это возможно?

— Это называется «плавать», Чаз. Где деньги?

Он махнул рукой назад, в сторону кормы, где лежал «Самсонайт». С пристани Джои не могла его видеть. Ветер усиливался, и Чаз не слышал ее слов, пока не настало короткое затишье.

— Я жду, — крикнула она, — жду десять поводов не отстрелить тебе башку!

— Что?

Капля дождя упала на нос Чазу, и он мрачно перевел взгляд вниз. Черное платье в шкафу, порезанная фотография под подушкой, то, что береговая охрана не смогла найти ничего, кроме ногтей, — конечно, Джои жива. Все сходится.

— Чаз?

— Секундочку. Я пытаюсь думать, — крикнул он в ответ.

Дуло винтовки снова вспыхнуло, и фара вдребезги разлетелась в руке Чаза. Осколки стекла и пластика, звеня, брызнули на палубу.

— Хорошо, я придумал! — яростно заорал он. — Я умственно расстроен!

— Что?

— Повод не убивать меня номер раз — то, что я болен на голову! Солнышко, мне нужна помощь!

— Ничего получше придумать не мог? — поинтересовалась Джои.

К несчастью, не мог. Чаз Перроне не мог придумать ни одной разумной причины, по которой его жена не должна вышибить ему мозги. В отчаянии он попытался сменить тему разговора:

— Где ты была последние две недели?

— Любовалась, как ты строишь из себя клоуна.

— Джои…

— Пряталась под нашей кроватью, пока ты пытался трахнуть тетку десятого размера с татуированной розой на лодыжке. Жалкое зрелище.

Чаз был унижен и уничтожен. Медея, мурлычущий рефлексолог, тоскливо вспомнил он. Он съежился при мысли о том, что Джои была свидетельницей одной из его сексуальных неудач.

Он попытался свалить вину на нее:

— Ты заставила всех нас пройти через ад. Мы устроили поминальную службу и все, что положено!

— Я тронута, — крикнула Джои. — Начинай паковать вещи в тюрьму, потому что я иду к копам и беру с собой видеокассету.

— Детка, ну пожалуйста.

— В тюрьме нет гольфа, Чаз. И шлюх-парикмахерш тоже нет.

Дождь, хлюпающий по воде, казался Чарльзу Перроне жестокими аплодисментами.

— А завещание? — Он обнаружил дрожь в своем голосе. — Оно настоящее?

— Ты, оказывается, и впрямь болен на голову, — сказала его жена.

«Вот как, — уныло подумал Чаз. — Значит, никаких тринадцати миллионов».

Внезапно ветер с холодным вздохом прекратился — пресловутое затишье перед бурей.

— Я больше ничего не понимаю, — пролепетал Чаз. — Где парень, который назначил мне встречу? Сукин сын, который затащил меня в своем чертовом каяке на съедение проклятым москитам?

— О, он рядом, Чаз, ждет, пока ты выкинешь какую-нибудь глупость.

— Так значит, ты тоже в этом замешана?

Джои улюлюкнула:

— С самого первого дня, дорогой.

— Но почему? Черт возьми, тебе же не нужны деньги!

— Дело не в деньгах, — ответила она. — Как ты можешь быть таким кретином?

Справедливый вопрос, признал Чаз. Он ошибся практически во всем — начиная с направления Гольфстрима и заканчивая Ролваагом, Редом Хаммернатом и Риккой. Возвращение покойной супруги повергло Чаза в безнадежное замешательство. Реальным казался только чемодан, где лежало полмиллиона долларов. Чаз поневоле думал о том, куда это может его завести и как долго сможет продлиться.

— Ты выбросил мои вещи! — говорила тем временем Джои. — Всю мою одежду, фотографии, книги — даже мою орхидею!

— Не все. Твои драгоценности лежат в банковском сейфе, — возразил Чаз. — Могу дать тебе ключ, если хочешь.

— Мудак!

— Что, если я скажу, что очень сожалею? Потому что я и вправду сожалею, — умолял Чаз через водное пространство между ними. — Я испоганил лучшее, что было в моей жизни, Джои. С тех пор как ты ушла, все изменилось.

— Но ведь так и задумывалось, нет?

Удар молнии поразил один из свайных домов с таким грохотом, что Чаз закрыл голову руками. Когда он собрался с духом и выглянул, сквозь сильный ливень он увидел, что подле его жены стоит шантажист с обнаженным торсом. Мужчина что-то шептал Джои на ухо, одной рукой обняв ее за талию.

— Не волнуйся, я принес тебе деньги! — в тревоге заорал Чаз.

— Оставь их себе! — крикнул в ответ мужчина.

— Что?

— Оставь их себе, Чаззи.

Джои насмешливо помахала ему рукой на прощание:

— Ты слышал, что он сказал. А теперь вали отсюда, пока я не передумала.

Чаз поспешно вытянул якорь. Когда Джои вскинула винтовку, он благоразумно нырнул за пульт управления. Выстрел слился с раскатом грома, пуля безвредно просвистела над кормой. Чаз сумел сдержать себя, но не свой мочевой пузырь, и вздрогнул, когда по ногам внезапно заструилась теплая жидкость.

— Ты вообще собираешься прощаться? — заорала Джои.

Последовал финальный залп — все над головой. Прилив и попутный ветер неуклонно несли катер прочь, его нос вертелся в поверхностных течениях. Дождь начал жалить, сверкали молнии, воздух трещал, словно костер. Чаз оставался внизу, странным образом успокоенный ударами волн о корпус лодки. Он не мог ни понять, почему Джои и шантажист его отпустили, ни выбросить из головы то, как они, обнявшись, стояли на причале. Они очень уютно смотрелись вместе, скорее пара, чем деловые партнеры, и Чаз ревниво задумался, не спит ли его жена с этим гением вымогательства?

Чем дальше лодка отплывала от свайного дома, тем меньше Чаз Перроне беспокоился о выстрелах. Наконец собравшись с духом и взявшись за зажигание, он умудрился сломать внутри него ключ. Не зная, как вручную управлять мотором катера, Чаз отказался от мысли о быстром спасении. К этому моменту на палубе уже был дюймовый слой воды и никаких следов работающей трюмной помпы. Он прополз на корму и вцепился в «Самсонайт», на случай если лодка начнет тонуть. Он надеялся, что чемодан с наличными удержит его на плаву.

Спустя два часа он вез чемодан за собой по пляжу мыса Флорида и по мобильнику вызывал такси.

— Мик, Богом клянусь.

— Я горжусь, что ты в него не выстрелила. — Странахэн забрал у нее «ругер».

— Я просто не смогла, — сказала она. — И не спрашивай почему.

— Только если не потому, что до сих пор его любишь. Если так, я пойду и утоплюсь.

— Люблю? Кого, это дерьмо? — горько спросила Джои. — Но я никак не могла забыть, что ты рассказывал, каково это — кого-нибудь убить, и какие потом ночные кошмары.

— Верный путь закончить жизнь отшельником на острове. Ты правильно поступила, — сказал Странахэн.

— Я бы его хоть зацепила, если б лучше стреляла.

— Тебе полагаются призовые очки за разбитую фару. Послушай, я хочу тебя кое с кем познакомить.

Эрл Эдвард О'Тул сидел прямо, блестящей глыбой, прислонившись к ржавому пропановому резервуару на противоположном конце пристани. Корбетт Уилер стоял на коленях рядом.

— У мистера О'Тула пуля застряла в правой подмышке, — сообщил он, — и он отказывается от медицинской помощи. — Мокрый комбинезон Тула был изодран, волосатые руки в крови — он обнимал обросшую морскими уточками сваю. Собственно, там Корбетт с Миком его и нашли, стонущего и почти утонувшего под свайным домом. Они из сил выбились, вытаскивая его из воды.

Он взглянул на Джои:

— Я тя знаю.

— Анастасия из Фламинго, — поклонилась она. — Какая приятная встреча.

— Но ваще ты — мертвая девчонка, да?

— Да, это я. Мертвая девчонка.

— Не пойму, — сказал Тул. — Ред грил, есть видео всего этого дела.

— Конечно, есть, — встрял Корбетт. — Мы сами сняли. Мик надел коричневый парик и сыграл мужа-убийцу, Джои сыграла саму себя, а я держал камеру. — Сложнее всего было инсценировать падение Джои через перила. Они выбрали палубу, где висели спасательные шлюпки, чтобы ей было куда приземлиться.

Тул явно позабавился:

— Чё ваще, етить, творится?

— Щекотливое матримониальное положение, — пояснил Странахэн.

Джои нетерпеливо вздохнула:

— Хватит. Этому человеку нужен доктор.

Тул шевельнулся и поморщился:

— Детка, твой муж — член партии мудаков.

— Спасибо за информацию.

— Где чемодан?

— В лодке, — ответила Джои, — вместе с Чазом.

— А где Чаз?

Странахэн указал на громаду шторма, которая скользила от берега в Атлантику.

— Он забрал деньги. Деньги Реда, — задумчиво произнес Тул.

— Вот молодец.

Корбетт попытался осмотреть пулевое ранение, но Тул отбросил его руку.

— Почему он в тебя стрелял? — спросила Джои.

— Решил небось, что я буду палить в него.

— А ты собирался?

— Еще бы, но потом передумал. Это-то меня и бесит, — кисло сообщил Тул. — Тока я надумал поступить по-доброму, по-христиански — оставить парня в покое — и чё? Он всаживает в меня пулю!

Странахэн надевал одежду и плащ-дождевик. Корбетт показал ему девятимиллиметровую «беретту», добытую из кармана Тулова комбинезона.

Странахэн опустошил патронник, вынул обойму и протянул пустой пистолет Тулу. Тот выбросил «беретту» в воду.

— Вся отсырела, — объяснил он. — Видите его где-нибудь?

Джои помотала головой. Она стояла подбоченившись и пристально вглядывалась в сплошной мрак. Молнии на время прекратились, и разглядеть вдали маленький катер стало совсем невозможно.

— Мик, надеюсь, ты был прав, — сказала она.

— Не волнуйся. Он в прошлом.

Тул с трудом поднялся на ноги.

— Отвези мя на материк, и будем считать, что за то, у дока в доме, мы в расчете. За то, что ты врезал мне по горлу и все такое.

— Это самое меньшее, что я могу сделать, — согласился Странахэн.

Они с Корбеттом помогли Эрлу Эдварду О'Тулу забраться в ялик, который опасно накренился под его весом. Джои побаивалась к ним присоединяться, но другого пути из Стилтсвиля не было.

Корбетт раздал спасательные жилеты. Тул в свой не влез.

— Пора мне перестать жрать чипсы, — сказал он.

Даже в ночном сумраке Джои видела тонкую темную струйку из-под его руки. Когда она посоветовала ему отправиться прямиком в госпиталь, он резко засмеялся.

Ялик ковылял так неуклюже, что одной норовистой волны хватило бы его затопить. Никто не двигался, пока Странахэн медленно вел лодку к западному берегу Ки-Бискейн. Поездка была мокрой и дикой, но все исправилось, едва они достигли канала Пайнс. Они оставили Тула на заднем дворе какого-то миллионера, недалеко от бульвара Крандон.

— Займись пулей, — посоветовал Корбетт.

Тул печально улыбнулся, словно это его тайная шуточка.

— Я так и не понял, чё вам было надо, ребята, — сказал он. — Вы с этой вашей сделкой чё хотели-то?

— Спроси у них. — Корбетт указал на сестру и ее сообщника.

— Ответственности, — сказал Мик Странахэн.

— Конца, — сказала Джои. — Может, спокойствия на душе.

Тул раздраженно хлопнул в ладоши:

— Да бросьте вы! В жизни так не бывает!

— Иногда бывает, — возразил Странахэн.

Чарльз Перроне спал в собственной постели, обнимая чемодан. Он проснулся перед рассветом, разжевал пять вишневых подушечек маалокса, бросил в бумажный пакет зубную щетку и три пары чистого белья, после чего сел писать предсмертную записку.

Чаз предвидел, что его искренность окажется под вопросом, как только Джои выйдет из тени и отправится в полицию. Он тщеславно надеялся, что душераздирающая прощальная записка вызовет сомнения в ужасной истории его жены и даст ему время смыться. Яркие фразы он, разумеется, надергал с интернет-сайта, посвященного знаменитым предсмертным словам и запискам. Чазу особенно нравилась последняя фраза, которую предположительно произнесла в 1931 году балерина Анна Павлова, перед тем как покинуть этот бренный мир.

Прилепив записку на холодильник, он порвал бумаги из рюкзака на мелкие клочки. Особое внимание он уделил заполненным таблицам, где были указаны минимальные концентрации фосфора в сточных водах ферм Реда Хаммерната. Дураки из отдела контроля возмутились бы, увидев, что таблицы Чаза заполнены и подписаны наперед, без положенных проб. Чаз подумывал сохранить поддельные документы на случай, если когда-нибудь понадобится шантажировать Реда или давать против него показания. Но теперь, благодаря упавшим с неба пятистам тысячам долларов, оптимальный ход — исчезнуть без следа. Он будет скучать по желтому «хаммеру» — до тех пор, пока не купит новый.

При условии, что в Коста-Рике есть представительство «Хаммера».

Он ждал, держа диспетчера такси на линии, когда позвонили в дверь. Чаз тихонько повесил трубку и прокрался в комнату Тула, где в заплесневелой спортивной сумке нашел ржавый револьвер. Он поспешил обратно, в дверь позвонили еще раз. Чаз хранил молчание, пока на дверь не посыпались удары, словно кто-то колотил по ней молотком для крокета.

— Прекратите сейчас же! Кто там?

— Уборщица.

— Рикка? — недоверчиво переспросил он.

— Открой, а то буду орать как резаная.

— Не делай этого. — Ее вопли способны разбить хрусталь — Чаз хорошо помнил их секс.

— Как по-твоему, что копы сделают с парнем, который пытается изнасиловать калеку? — спросила она.

Чаз поспешно заткнул пистолет за пояс и ее впустил. Одарив его злобным взглядом, она протопала мимо. На двери остались вмятины и трещины там, где она колотила своим гипсом.

— Как нога? — прохладно осведомился Чаз.

— Пошел ты.

— Как ты узнала, что я дома?

— Я звонила всю ночь, и в шесть утра линия была занята — Рикка волокла загипсованную ногу по кафельному полу.

— Я работал за компьютером. Присаживайся, — предложил Чаз.

С нетерпеливым вздохом она опустилась на диван.

— Я тут думала насчет новой машины — забудь про «Мустанг», я хочу вместо него «Тандербёрд» с откидным верхом.

— Славно, — сказал Чаз. Она не могла выбрать худшего времени для визита.

— Кстати, где мои деньги?

— Я над этим работаю. Пить хочешь?

— Вряд ли у тебя найдется цельное молоко, — сказала она.

Чаз ретировался на кухню и сделал вид, что изучает содержимое холодильника, пытаясь придумать новый план. Когда он разогнулся, Рикка стояла у него за спиной — Чаз не представлял себе, как она умудрилась так тихо прокрасться с костяной ногой, но на лице ее было написано ядовитое презрение. Пока он лениво рылся в пиве и «Маунтин Дью», она внимательно ознакомилась с его предсмертной запиской.

— Умный мальчик, — похвалила она. — Собрался бежать?

— Может, я по правде собрался убить себя? Я серьезно, детка. У меня ужасная депрессия.

— А чемодан ты собрал для загробного мира? — Она ткнула пальцем в серый «Самсонайт» в прихожей.

— Ах, это, — произнес Чаз. — Я могу объяснить.

Она не оставляла ему иного выбора, кроме как убить ее, на этот раз на самом деле убить. Он выхватил второй пистолет Тула.

— Ну вот, опять, — вздохнула Рикка.

— Ты приехала на машине?

Чаз на такси добрался до дома из Майами, поскольку «хаммер» остался на пристани, ключи от «хаммера» — в кармане Тула, а Тул — на дне залива Бискейн.

— Куда мы едем теперь? — спросила Рикка.

Чаз отвел ее в гостиную. Глянул через жалюзи: она приехала на белой малолитражке с номерами Аламо на переднем бампере. В багажник вроде влезет «Самсонайт» и, может, ручная кладь, но с довеском в виде трупа с громоздкой загипсованной ногой — вряд ли.

«Нет проблем, — сказал себе Чаз. — Я это сделаю где-нибудь в кустах, выброшу ее тело, а потом на ее машине отправлюсь в аэропорт. Времени полно — у «Америкэн» есть беспосадочный рейс до Сан-Хосе в пять вечера».

— Твои рыбки помирают от голода. — Рикка с материнской заботой смотрела на аквариум.

— Да пошли они, — сказал он. Какого черта она лезет в проклятый аквариум?

— Смотри-ка. — Она показала ему платиновое обручальное колечко. — Оно висело на мачте кораблика.

Стараясь сохранять спокойствие, Чаз велел ей положить кольцо обратно в воду. Она вслух прочитала гравировку:

— «Джои, девушке моих сладких снов. С любовью, Ч.Р.П.» Ах, это так романтично.

Он простил Рикке ее сарказм. Наверное, она уже знала, что его пропавшая жена жива, здорова и намерена разрушить его жизнь — и что обручальное кольцо явно положено в аквариум, чтобы взбесить его. Возможно, они даже вместе плели свои козни, Рикка и Джои. «Почему бы и нет?» — подумал Чаз. Его уже ничего не могло шокировать.

Кольцо не налезло Рикке на нужный палец, поэтому она нацепила его на мизинец.

— Ну, как тебе? — театрально проворковала она.

Чаз справился с порывом пристрелить ее немедленно.

— Не двигайся, — сказал он и для ровного счета отнял у нее костыли и бросил их в прихожую.

— Почему обручальное кольцо твоей жены плавало с рыбами? — спросила она, покачивая украшенным платиной мизинцем. — Должно быть, это очень интересный рассказ.

Вернувшись на кухню, Чаз взял револьвер в левую, разбитую, руку и понадеялся, что на этот раз Рикка не выкинет никакой глупости. Он вздрогнул, вспомнив о ее попытке вырваться на свободу в Локсахатчи.

Здоровой рукой Чаз покатил «Самсонайт» к двери, восхищаясь изрядным весом мокрой наличности. Он подтолкнул костыли к Рикке и рявкнул:

— Давай шевели ногами.

— Ради тебя я выкрасила лобок в зеленый цвет, и вот благодарность?

Чаз занервничал: она отпускает шуточки, она не дрожит от страха и не молит сохранить ей жизнь.

— Поехали, прогуляемся, — сказал он.

— По-твоему, я совсем дура?

— Мы обсудим это позже.

— Я с тобой никуда не поеду, импотент.

От выстрела его удержало только то, что пятна крови этой женщины на стене серьезно усложнят сценарий самоубийства безутешного вдовца, который он так искусно сочинил. Он слишком много сил вложил в прощальную записку, чтобы от нее отказаться.

— Вставай, Рикка. Быстро.

— Нет. Тебе придется меня нести.

«Какое это будет счастье, — подумал Чаз, — прожить хотя бы один день без того, чтобы кто-нибудь трахал мне мозги».

Снаружи трижды раздался автомобильный гудок. Рикка улыбнулась.

— Что еще? — проворчал себе под нос Чаз.

— Слушай, я пошутила насчет «Тандербёрд», — призналась она, — и насчет двухсот пятидесяти штук тоже.

— Тогда я не понимаю…

— Ну конечно, не понимаешь, — согласилась она. Дверь распахнулась, и на пороге возник Эрл Эдвард О'Тул — широкая грудь замотана белым бинтом.

Сухим, как зола, голосом Чарльз Перроне сказал:

— Да ты надо мной издеваешься.

Сначала Джои, потом Рикка, теперь громила. «Неужели так сложно кого-нибудь убить?» — недоумевал Чаз.

С гневным воплем он навел пистолет и ушибленным и изуродованным указательным пальцем бессильно надавил на курок. Тул мимоходом врезал ему левым хуком в челюсть.

Двенадцать часов спустя внедорожник громыхал по дамбе Д-39, Фэйт Хилл[79] сладко пела по радио, а Ред Хаммернат жевал зубочистку из слоновой кости и методично вытягивал ленту из кассеты, которую достал из видеомагнитофона Чаза.

— Я вот чего не понимаю, — говорил Ред Тулу. — Как эта девушка, Рикка, догадалась позвонить мне? Я чертовски этому рад и все такое, но странно, откуда у нее взялось мое имя и номер?

Тул, который вел машину, сообщил, что у него по этому поводу нет ни малейших идей.

— Ты у нее спрашивал?

— Она сказала, какой-то парень написал их на молитвенной карточке и дал ей на поминальной службе Джои Перроне. Правда это или нет, думаю, теперь уже не важно. — Ред Хаммернат сунул зубочистку в карман и харкнул в окно — Вся эта бодяга — полное дерьмо с начала и до конца. Я уже почти перестал понимать, что вообще происходит.

Тул мог бы просветить Реда: мол, доктор не сумел убить не только Рикку Спиллман, но и миссис Перроне, но не был расположен к болтовне. Каждая выбоина на дороге напоминала ему о свежей пуле в подмышке. Дискомфорт приумножала трезвость — Тул отдал последний фентаниловый пластырь Морин.

Краем глаза он заметил, как спутанные остатки видео с «Герцогини солнца» полетели из «хаммера». Ред сказал, что не может позволить этому проныре из полиции наложить на них лапу. Еще раньше, в офисе, Ред уничтожил свою копию.

— Поверить не могу, — сказал он, — что этот придурочный яппи выстрелил в тебя в упор. У нас был такой хороший план.

«Не то чтобы», — подумал Тул.

Ред приказал ему убить Чаза Перроне до того, как они приедут в Стилтсвиль, но сам Тул решил этого не делать. Он долго и тщательно думал над тем, что Морин говорила о переменах — что никогда не поздно выбрать новый, хороший путь в жизни. Тул знал, что, если прикончит доктора, непременно разболтает об этом Морин, и мысль о том, что он расстроит ее, когда она так плохо себя чувствует, была невыносима. Поэтому он решил, что не станет убивать Перроне, а просто вышвырнет его за борт и заставит плыть к берегу. Предупредит, чтобы док никогда больше не казал свое искусанное москитами рыло во Флориду.

Но этот козел выстрелил в него первым.

Что касается шантажиста, Тул намеревался — как его твердо проинструктировал Ред, — мирно передать ему деньги. Когда Тул удивился — как же это Ред собирается выкинуть на ветер пять сотен штук, Ред так захохотал, что у него из носа вылетела сопля. Он рассказал Тулу о джеймс-бондовской вещице, которую он нашел в «кубинском шпионском магазине» в Майами, — радиопередатчик, объяснил Ред, размером не больше пачки «Винстона». Тул засунул его в «Самсонайт», когда укладывал наличные. Между тем Ред подобрал парочку тяжеловесов, чтобы отследить путь чемодана обратно на материк и разобраться с шантажистом, его загадочной подружкой и всеми остальными участниками аферы.

Но Чарльз Перроне украл деньги первым.

Позже, когда Чаз бросил катер и пошел к берегу вброд, «Самсонайт», должно быть, дал течь, и передатчик закоротило. Тул выслушал весьма эмоциональное выступление Реда по поводу пропажи денег, но потом зазвонил телефон и женщина по имени Рикка сказала:

— Чаз Перроне вернулся в Бока, если вас это интересует.

Ред велел ей дождаться его приезда, швырнул трубку и сказал Тулу:

— Поехали. Тупой осел заявился прямиком домой.

Теперь чемодан покоился в безопасном месте : — на заднем сиденье внедорожника, рядом с Чарльзом Перроне, который направлялся в Эверглейдс в самый последний раз в своей жизни.

— Видишь, все получилось, — сказал Ред Хаммернат.

Не считая того, что Тул по-прежнему не рвался убивать Перроне, даже несмотря на то, что парень стрелял в него и бросил умирать в Стилтсвиле. Наистраннейшее ощущение. Весь день Тул думал, как бы выкрутиться, поскольку Ред собирался поехать вместе с ним, дабы убедиться, что все прошло как надо.

— Мне жутко нравится эта девушка, Фэйт Хилл, — разглагольствовал Ред. — И знаешь, кто еще? Шэнайа Твен.

— Да, мне тож.

— Я читал, что она, возможно, в родстве с писателем Твеном. Ну, который написал знаменитую книжку про Гекльберри.

— Чё, правда?

— О том, как маленький белый умник и здоровенный ниггер плыли вместе на плоту по какой-то реке.

— Ясно. — Тул решил, что Ред Хаммернат напился.

— Понимаешь, Шэнайа — она, типа, прапрапрапра-внучатая племянница Марка Твена. По крайней мере, так в статье было написано.

— Мож, ей следующий клип на плоту снять, — подыграл ему Тул. — И всю группу туда же.

— Сынок, эта девушка может снять клип в грузовике, и все решат, что он снят в Тадж-Махале. — Ред обернулся и посмотрел на заднее сиденье «хаммера». — Смотри-ка, наш дружок наконец притих.

Они связали биолога по рукам и ногам, отвезли обратно в Лабелль и уложили в авторефрижератор довеском к семнадцати сотням фунтов свежесобранной капусты и сельдерея. Тул отправился домой, надеть чистый комбинезон и полить газон с дорожными крестами, а Ред Хаммернат провел день, развлекая парочку сенаторов штата, которые приехали с многообещающим планом уничтожения Североамериканского соглашения о свободной торговле и томатных фермеров Мексики.

Позже, когда все уехали, Тул и Ред вернулись забрать Чаза Перроне, дрожащего, с посиневшими губами, из холодного грузовика. Потом, использовав наисовременнейшую технологию упаковки овощей, они завернули его в целлофан с ног до головы. Ожидалось, что он умрет от удушья еще до того, как они доберутся до Национального заповедника Локсахатчи. Там, на подходящем расстоянии от «Ферм Хаммерната», Ред собирался избавиться от тела.

— Думаю, надо мне найти другого так называемого ученого, который любит деньги больше, чем меч-траву и треску, — говорил Ред. — А не то Дядя Сэм заставит меня построить какой-нибудь фильтрационный пруд. Миллионы долларов, не считая адвокатов и политиков, которым придется башлять. И они еще удивляются, что американский фермер — вымирающий вид!

Глядя на полированные ногти и отбеленные зубы Реда, Тул гадал, когда тот в последний раз касался лопаты или мотыги. Все знали, что покойный папочка Реда выкачал из Арканзаса весь природный газ, а Ред воспользовался наследством, чтобы скупить все пашни южных штатов.

— Смотри, пикап, — сказал Ред.

Тул затормозил рядом с пыльным «доджем». Его час назад оставил на дамбе один из доверенных бригадиров Реда, чтобы Реду и Тулу было на чем выбраться из Локсахатчи. Они собирались бросить «хаммер» на берегу канала, налепив на приборную панель прощальную записку Чаза Перроне. Ред сказал, что записка — подарок судьбы, хотя он что-то в толк не возьмет, как понимать фразу о лебедином прикиде.

Они вытащили пленника из «хаммера» и с изумлением обнаружили, что Чаз еще жив. С упорством суслика-психопата он прогрыз в морщинистой упаковке рваную дыру, через которую мог дышать. При этом раздавались такие звуки, словно кто-то сосал черную патоку через водосточную трубу.

— Проклятье, — сказал Ред. Он схватил «ремингтон» двенадцатого калибра с заднего сиденья и приказал Тулу распаковать сукина сына.

— Уверен?

— Еще как.

Тул карманным ножом вскрыл пластиковый кокон. Чаз уселся на корточки, одежда мокрая, лицо красное.

— Спасибо, — прохрипел он.

— За что? — поинтересовался Ред Хаммернат. — Мы все еще собираемся надрать твою вороватую задницу.

— Ред, я так сожалею насчет денег.

— Ничуть не сомневаюсь.

— Я сделаю все, что ты захочешь. Только скажи.

Доктор сидел съежившись, с ввалившимися глазами — жалкое воплощение вины. Тул не испытывал к нему симпатии, но и не хотел смотреть, как мозги дока разлетятся, словно овсянка.

— Ты это с самого начала задумал, так ведь? — спросил Ред. — Не было никакого шантажа, только ты и твои жадные идиотские дружки.

— Это неправда! — запротестовал Чаз.

— Я так и знал, что ты убил жену. По времени все сходилось, — продолжал Ред. — Омерзительно то, что ты записал это на видео. Только чтобы выдавить из меня наличные? Сынок, ты злобный маленький ублюдок.

— Послушай, Ред. Я не убил Джои. Она жива! — Ред глянул на Тула, и тот невыразительно пожал плечами.

— Ну, если это правда, то она тоже в доле.

— Именно! — воскликнул Чаз. — Это она стоит за шантажом.

— Твоя покойная жена.

— Да! Я узнал это ночью.

Ред кивнул:

— Что ж, сынок, ты только что ответил на мой следующий вопрос.

— Какой вопрос?

— Как низко ты можешь пасть.

— Ред, я говорю чистую правду.

— Давай выслушаем мнение мистера О'Тула.

Тул смотрел на закат и думал о жгучей пульсирующей опухоли под мышкой.

— Дай ружье, — сказал он.

Ред с облегчением осклабился:

— Умница.

Вдалеке хрюкнул самец аллигатора. Тул взял «ремингтон» и зарядил патронник. Затем велел Чазу Перроне встать и повернуться задом.

Ред Хаммернат медленно отступил со словами:

— Я лучше в машине подожду.

«Еще бы, — подумал Тул. — Боишься заляпать кровью свои модные шмотки».

— Иди в воду, — сказал Тул Чазу.

— Скажи ему, что я не лгу про Джои. Пожалуйста.

— Ты в меня выстрелил и спер деньги.

— Да, я совершил ужасную ошибку. Да, — задыхаясь, произнес Чаз.

— А то. Теперь я считаю до пяти.

— Боже, не заставляй меня лезть в эту воду.

— Ты же девчонку свою заставил? Чё бояться?

Еще один самец аллигатора фукнул где-то в глубине болота.

«Брачный сезон», — догадался Тул.

Чаза неудержимо трясло. Он хлопнул ладонями по бедрам и крикнул:

— Посмотри на меня! Ты только посмотри!

Дофига жалкий вид, вынужден был признать Тул. Парень был в майке, клетчатых боксерах и лоснящихся коричневых носках — в таком виде они выволокли его из дома. Москиты пировали на его дряблых руках и узловатых тощих ногах.

— Бесплатный совет хошь? — спросил Тул.

— Да. Конечно, — оцепенело кивнул доктор.

— Линяй давай.

— Куда? Туда? — Чаз дико махнул рукой назад.

— Ага, — ответил Тул. — Отсчет пошел. Раз… два… три…

Чаз Перроне, шатаясь, сполз с насыпи и вломился в болото глубиной по колено — самое неподходящее место для олимпийского спринта. Он бежал от дамбы, чрезмерно задирая налитые свинцовой тяжестью ноги, в безумном отчаянии бултыхаясь сквозь густую траву.

Первый выстрел Тула забрал чересчур влево. Второй пришелся низко, подняв маленький фонтанчик, который забрызгал отвислый зад Чазовых трусов. Третий выстрел ушел далеко вправо.

Ред Хаммернат с яростным ревом выпрыгнул из пикапа. Тул прищурился одним глазом, делая вид, что целится.

После четвертого выстрела Чаз вскрикнул и повалился.

— Наконец-то, — сказал Ред, но тут же увидел, как биолог встает и продолжает свое хлюпающее бегство, проделывая извилистую мокрую тропу через заросли меч-травы.

Ред выхватил «ремингтон» из рук Тула и лихорадочно прицелился.

— Скорей, — сказал Тул с намеком на улыбку, которой Ред не заметил.

— Заткнись!

Последний патрон разорвался так высоко от цели, что картечь рассыпалась по дуге дождем, не опаснее щебенки, далеко за спиной убегающей мишени.

— Проклятье. — Ред разочарованно соскочил с дамбы. — Давай, догони его! Ну же!

Тул лаконично отказался.

— У меня рука болит, куда этот козел попал. — Заодно Тул напомнил Реду о свежей жертве, принесенной ради исполнения служебных обязанностей.

— Но, Христос всемогущий, он же убегает!

— Так топай за ним сам, шеф, — предложил Тул. — Я фары зажгу, чтобы ты все видел.

Еще один томящийся от любви аллигатор хрюкнул, на этот раз ближе.

Ред Хаммернат и на миллиметр не двинулся к спокойной темной воде.

— Что ж, проклятье, — сказал он, изучая «ремингтон», словно тот каким-то сверхъестественным образом оказался неисправен. — У меня кончились патроны.

— Ага, — поддакнул Тул.

В напряженной и волнующей тишине они наблюдали, как доктор Чарльз Регис Перроне постепенно исчезает в насыщенном медном сумраке болота.

Джои Перроне зарылась в складки овчинного пальто своего брата.

— Ты что, не можешь остаться еще на пару дней?

— Романтика и приключения зовут, — ответил Корбетт Уилер. — К тому же мои овечки без меня скучают.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Что, если она все-таки окажется шлюхой?

— Бывают вещи и похуже, сестренка.

Джои издала вопль возмущенного негодования и надвинула Корбетту шляпу на глаза. Мик Странахэн отнес чемодан к вертолету, который чуть не довел Селя до сердечного приступа, когда садился на остров. Пилот завел мотор, и Джои отпрянула от грохота винта, борясь со слезами.

Корбетт послал ей воздушный поцелуй и щегольски крутанул тростью. Прежде чем ступить на борт, он остановился и пожал руку Странахэну. Джои видела, как они о чем-то сосредоточенно разговаривают, Мик кивает и, похоже, задает вопросы. Он отбежал назади стоял рядом с ней, пока вертолет поднимался в воздух, и они вместе широко махали ему вслед, когда он с ревом полетел к материку.

— Рикка ждет его в аэропорту. У нее утром было небольшое дельце в Бока, — сообщил Странахэн.

— Что еще? — спросила Джои.

— Это все.

— Колись, Мик. О чем вы разговаривали?

— Да ни о чем, честное слово, — настаивал он. — Твой брат просто хотел поблагодарить меня за заботу о тебе. Сказал, что прекрасно знает, каким геморроем ты можешь быть.

Она гналась за ним всю дорогу до причала, где они раздели друг друга и нырнули в воду. Они как раз пошли на третий заплыв вокруг острова, когда их застала врасплох патрульная лодка. Большой «Сикрафт» с двойным мотором «Меркурий», управлял им мускулистый офицер-кубинец слегка за тридцать. На холостом ходу он подошел к пловцам и расплылся в улыбке.

— Некоторые вещи никогда не меняются, — изрек он.

— Привет, Луис.

— Привет, Мик. Привет, красотка.

Скромно выглядывая из-за плеча Мика, Джои приветственно помахала.

— Познакомься с легендарным Луисом Кордовой, — сказал Странахэн, бултыхаясь в воде. — Мы знаем друг друга со старых добрых времен в Стилтсвиле, когда он был новичком в морском патруле. А теперь он лихой боец из Парковой службы, шпионит за невинными людьми, которые всего лишь купаются голышом.

Луис Кордова засмеялся, бросая веревку.

— Я здесь как должностное лицо, ты, похотливый старый неплательщик.

— Только не говори мне, что сеньор Зедилло сыграл в ящик, — произнес Странахэн.

Мигель Зедилло был тем самым мексиканским романистом, которому принадлежал остров. Джои помнила его имя по книжной полке в спальне Мика. Странахэн рассказал ей, что у писателя хрупкое здоровье и после его смерти остров скорее всего продадут. Тогда Джои пискнула, что хочет его купить, и это так обрадовало Мика, что он немедленно занялся с ней любовью прямо под столом для пикника.

— Расслабься, парень, — сказал Луис Кордова. — Насколько я знаю, старик еще жив и кайфует в Тампико. Я приехал спросить о брошенном катере.

Мик схватил веревку, и Джои вцепилась в его спину, как обезьянка. Рейнджер вытащил их на корму «Сикрафта», так что они могли отдохнуть на площадке для ныряния. Джои с радостью отметила, что Луис Кордова — джентльмен и старательно отводит взгляд от ее голого зада.

— Каком катере? — спросил Мик.

— Двадцатитрехфутовом арендованном катере, который выбросило прошлой ночью на скалы у мыса Флорида — видимо, когда погода переменилась. На борту — никакого снаряжения, ни для ныряния, ни для рыбной ловли, и ни единой живой души. Только разбитая фара и пятна крови на планшире.

— Человеческой?

Луис Кордова развел руками:

— Потому я и здесь.

— А по бумагам — откуда он взялся?

— Ниоткуда, Мик, — ответил рейнджер. — Прокатное агентство утверждает, что катер украли из гавани перед штормом, но я подозреваю, что они сделали кому-то одолжение.

— Двадцать три фута, говоришь?

— И синий тент. Мотор — четырехтактная «Ямаха».

— Прости, Луис, — сказал Странахэн. — Никаких катеров я не видел.

— Мы сидели в доме всю ночь, — прибавила Джои. — Ужасная была погода.

— Это точно, — согласился Луис Кордова, галантно стараясь не опускать взгляд ниже ее шеи. — Как вас зовут, мэм?

Джои, прикрывавшая грудь свободной рукой, на секунду опустила локоть и ткнула Мика под ребра. Мик понял намек.

— Она старается особо не высовываться, — доверительно сообщил он рейнджеру. — У нее семейные проблемы. Понимаешь?

— Я упомянул, что в тенте прострелена дыра?

— Нет, Луис.

— Может, вы, ребята, что-нибудь слышали — выстрел, например?

— Нет, грохотало ужас как, — ответил Странахэн.

— Мы едва себя слышали, — добавила Джои.

Луис Кордова кивал, но Джои чувствовала, что им не удалось окончательно сбить его с толку.

— Что ж, — сказал он, — попытка — не пытка. Каждый раз, когда я вижу окровавленный катер, первым делом думаю о тебе, Мик.

— Я польщен, но нынче я живу тихой, нормальной жизнью.

— Да, я вижу, — сухо согласился Луис Кордова. — Прошу прощения, что нарушил ваше уединение. Оттащить вас обратно на пристань?

— Нет, мы доплывем. — Странахэн оттолкнулся от кормы, Джои ехала у него на плечах. — Рад был встрече, дружище, — крикнул он рейнджеру.

— Я тоже, амиго.

— Вы ищете тело? — Вопрос вырвался из уст Джои, прежде чем она это осознала. Странахэн протянул руку вниз и ущипнул ее за задницу.

— Тело? — спросил Луис Кордова.

«Какая же я идиотка», — подумала Джои.

— Я имела в виду, — сказала она, — что, может, кто-то свалился с катера во время шторма.

Рейнджер ответил, что не было никаких сообщений о пропаже людей.

— Но не забывайте, что это Майами, — добавил он. — иногда люди пропадают, но никто не зовет копов. В любом случае океан большой.

«И не говори», — подумала Джои.

Всю дорогу до острова она думала о муже. Если бы чемодан, набитый полумиллионом долларов, нашли на брошенной лодке, наверное, Луис Кордова об этом бы упомянул.

«А если ни чемодана, ни тела не нашли, — размышляла Джои, — велики шансы, что Чаз Перроне выжил и скрылся с деньгами». Думать об этом было совершенно невыносимо.

— Ты меня уговаривал не волноваться, — крикнула она Мику, который плыл за ней следом в десяти ярдах. — Теперь ты доволен? Жалкий слизняк смылся!

— Почему ты мне не доверяешь? — крикнул в ответ Странахэн.

— Потому что ты — мужчина. — Джои засмеялась, пуская пузыри.

— Прекрасно, — сказал он, — тогда ты должна мне за две недели кормежки и крыши над головой!

— Сперва попробуй меня поймать.

Она опустила голову и удлинила гребки, рассекая пенные макушки волн. Она едва разобрала, как он кричит:

— Эй, Джои, притормози! Я люблю тебя!

«Вот псих», — подумала она.

Счастливая, она рванула к дамбе, где рыскал Сель, тявкая и виляя жалким обрубком хвоста.

Ред Хаммернат облизал уголки рта. Он так долго ругался и брызгал слюной, что у него язык высох. Примерно в шестой раз он заявил:

— В жизни не видел, чтобы человек с двумя глазами так хреново стрелял!

Эрл Эдвард О'Тул не сводил двух своих глаз с дамбы и молчал. Несомненно, он закончил извиняться.

Реда чуть удар не хватил из-за бегства Чаза Перроне. Тул посоветовал ему перестать волноваться, сказал, что этот парень — безнадежный слюнтяй, он никогда не выберется из болот живым.

«А вдруг выберется?» — думал Ред.

— Этот парень может полностью меня уничтожить, — хмуро произнес он.

Тул хмыкнул:

— Да никого он не уничтожит, шеф. Будет бежать, пока не сдохнет.

— Ты знаешь то, чего не знаю я?

— Я знаю, что ему будет чего бояться, — ответил Тул, — если он на свет вылезет.

— А вдруг кто-нибудь поймает его раньше? Ты об этом подумал? Парню светит камера смертников, он с удовольствием продаст кого угодно за смягчение приговора.

— Да фигня, не трусь, — посоветовал Тул.

На случай, если Чаз решит вернуться, они довольно долго ждали на дамбе в темноте — прислушивались, следили, не мелькнет ли тень, пока Реда не доконали укусы насекомых. Они оставили «хаммер» Перроне, но забрали ключи — вдруг сукин сын ждет в траве неподалеку. Его слезливая предсмертная записка лежала на самом видном месте, на приборной панели. «На тот случай, если у него хватит вежливости всплыть дохлым», — объяснил Ред.

Теперь, сидя рядом с Тулом в пыльном пикапе, Ред не переставал сетовать на все, что произошло с тех пор, как сумасбродный биолог избавился от своей жены. Обнаружились ужасные вещи, порядок и здравый смысл обернулись членовредительством. Ред Хаммернат не был сложным или задумчивым человеком, он был прагматиком, дельцом и командиром. Он не верил ни в судьбу, ни в карму, ни в случайные сочетания звезд. Если на него накатил девятый вал дерьма, значит, кто-то напортачил.

Обычно Ред Хаммернат без труда выявлял источник проблем и их решал — взятка, избиение или билет на самолет срабатывали всегда, — но ситуация с Перроне не походила ни на одну, с какой он сталкивался раньше. Все влияние и все политические связи Реда окажутся бесполезны, если Чаз всплывет на поверхность и начнет трепаться об афере с Эверглейдс. Ред уже сожалел, что уничтожил видеокассеты с убийством Джои Перроне: задним числом он понимал, что они пригодились бы для перевода стрелок на Чаза.

На этого гнусного предателя.

«Ладно, — подумал Ред, — по крайней мере, я вернул свои деньги».

«Самсонайт» шумно ерзал по платформе пикапа, пока они тряслись по обочине, направляясь прочь из заповедника Локсахатчи.

— Какого черта ты так медленно едешь? — накинулся он на Тула.

— Фары включить не могу.

— С какой стати ты их не можешь включить?

— Тут бывают егеря и лесники, — объяснил Тул. — Это тебе не дома, Ред. Это федеральный лес.

— Пусть эти твои федералы поцелуют меня в зад.

— А твой парень оставил нам четверть бака бензина, и все.

— Что ж, это решает вопрос.

По своей воле Ред Хаммернат редко бывал в том, что оставалось от изначальных, нетронутых Эверглейдс. Он предпочитал те районы, что были осушены, распаханы или замощены, — овощные поля, которые он инспектировал на «кадиллаке» или вертолете, ровные, правильные прямоугольники, аккуратно очерченные каналами, с выкорчеванной буйной растительностью. Порой там встречались дикая свинья или бродячий енот, но в общем и целом дикие звери на фермах редки.

Ред не боялся дикой природы, но не ощущал себя по-настоящему комфортно в подобных местах, особенно ночью, особенно с пустой обоймой.

— Тупым федералам, — презрительно сказал он, — и штату Флорида тоже, придется здорово потрудиться, чтобы прижать меня за сброс дерьма в воду. Погоди — сам увидишь, сынок. Настоящая пародия — вот что они такое!

— Да, сэр, — ответил Тул не столь сочувственно, как того хотелось бы его боссу.

— Взять хотя бы аллигаторов, которые там сегодня вопили, — продолжал Ред. — Живут на белом свете уже сколько, сто триллионов лет? Думаешь, им не плевать на капельку удобрений? Фунгицидов? Пестицидов? Черт, да эти говнюки могут сожрать столько ДДТ, сколько сами весят, и даже не пернут. Это же динозавры, блин. Им не нужны няньки из правительства США.

Тул смотрел прямо перед собой.

— Но остальные динозавры же вымерли?

— Что? — Ред Хаммернат не верил своим ушам. — Сынок, ты вообще за кого? Я понятия не имею, что стряслось с остальными динозаврами, чтоб им было пусто, да и кого это, блин, волнует?

— Я тут как-то аллигатора застрелил, — признался Тул. — Правда, в нем и четырех футов не было, но все же.

— Что — все же?

Ред кипел всю дорогу из Локсахатчи. Ему полегчало, только когда грузовик коснулся наконец сухой мостовой и на востоке замерцали натриевые огни округа Палм-Бич.

— Завтра первым делом поднимем вертолет, — холодно сообщил он. — Я не беспокоюсь. Мы выследим этого слизняка.

— Если динозавры не подсуетятся, — уточнил Тул с каменным лицом.

— Сынок, ты пытаешься меня разозлить? Я, знаешь ли, не в настроении, если ты еще не заметил.

— Да, сэр.

— Знаешь, чем ты можешь завтра заняться, мистер О'Тул? Можешь взять ту пушку двенадцатого калибра и отправиться в тир, пострелять по мишеням — может, в следующий раз не промахнешься хотя бы по амбару.

Тул невозмутимо проглотил оскорбление, и его молчание Ред Хаммернат ошибочно принял за покорность. Он не уловил ни хрупкости Туловой лояльности, ни гнева, что закипал в Туловом примитивном мозгу.

— Это из-за тебя он сбежал! — ярился Ред. — Это только твоя вина, черт бы тебя взял, и ничья больше!

Тул слегка пожал плечами:

— Сам давай постреляй с пулей в подмышке.

— Черт побери, просто веди машину. Вези меня домой.

Закрыв глаза, Ред подумал о горячем джакузи дома. Он жаждал отскрести от кожи пот, солнцезащитный крем и дохлых москитов и приняться за шестнадцатиунциевый бифштекс и бутылку «Джека Дэниэлса». Он был вырван из этих грез, когда Тул внезапно затормозил на поросшей травой обочине хайвея.

Ред огляделся:

— Ну, что еще? У нас колесо спустило?

— Сиди. — Тул вылез из грузовика.

— Эй ты! А ну вернись! — заорал Ред. Он выпрыгнул из машины и побежал за ним. — Куда ты, блин, намылился? У меня нет времени на эту чепуху!

Тул даже не сбился с шага. Ред пристроился рядом и принялся осыпать его всеми известными ему бранными словами.

— Заткнись, — приказал Тул, подняв ладонь размером с кирпич. Он остановился, чтобы изучить маленький белый крест, и убрал с него букетик увядших лилий.

— Не сейчас, сынок. Вернешься сюда в другой раз и заберешь его, но не сегодня, — увещевал его Ред. — Сейчас мое время.

— Всего секунда.

— Ты что, глухой? Глухой и тупой?

На самодельном кресте в свете фар была видна надпись:

— Какой-то паршивый мекс, — сказал Ред Хаммернат. — Небось нажрался и заехал в канал.

— Ты не знаешь, — возразил Тул.

— Посмотри на имя. Пад-ла Хум-бер-те — ты считаешь, это не мексиканское имя?

Тул сидел на корточках, упершись локтями в колени.

— Ладно, тогда давай быстрее, — сварливо произнес Ред. — Вытаскивай эту чертову штуковину и поехали. Мне надо выпить и принять ванну.

Тул не шевелился. Ред сердито уставился на него:

— Что за фигня, сынок?

— Я типа тут подсчитываю. Старикану было примерно столько, сколько мне, — сказал Тул, — плюс-минус.

— Мексиканцу?

— Его зовут мистер Ду-ар-те. Как там ты это гришь.

— Спасибо, что поправил, — сказал Ред, думая: «Боже, только бы этот идиот не зарыдал у меня на плече».

Тул указал на деревянный крест:

— Он хоть был «мужем, отцом, сыном, братом», а я — ничё из этого, Ред. У меня нету ни жены, ни семьи… один вшивый кузен, и тот, етить его, сидит в Старке, прачечную ограбил.

На этом у Реда Хаммерната лопнуло терпение. По его мнению, не было ни одной разумной причины человеку его положения стоять на обочине внутриштатной дороги 441 субботним вечером в компании волосатого полудурка с пулей между ягодиц, у которого внезапно начался кризис среднего возраста, и все из-за того, что какой-то дохлый мекс забыл застегнуть свой проклятый ремень безопасности.

Не задумываясь, Ред треснул Эрла Эдварда О'Тула по голове. Это было неразумное решение, которое Тул расценил как недопустимый недостаток уважения к его персоне.

— Послушай, ты, тупая наркоманская горилла, — начал Ред. — Полмиллиона моих денег лежат в этом пикапе, как большая дымящаяся куча канючьего дерьма, открытая всем ветрам, и любой нарк в кроссовках может схватить их и слинять за пять секунд. Честно говоря, я не знаю, что на тебя нашло, сынок, но пока я считаю до десяти, ты выдернешь этот дебильный крест из земли, и мы валим отсюда на «додже» к чертовой матери. Ты меня понял?

Тул не пошевелился, даже чтобы стереть брызги слюны Реда с комбинезона.

— Один… — пыхтел Ред, — два… три… четыре… — Он понятия не имел, что делать, если упрямый осел откажется повиноваться. Еще раз его ударить?

К неизмеримому облегчению Реда, Тул медленно встал и сказал:

— Ты — босс.

Он здоровенными ручищами ухватил перекладину белого креста и неторопливо вытащил его из земли, стараясь не расщепить дерево.

— Пора ехать, блин, — сказал Ред. — Давай, поспеши.

— Тебе не пора, шеф.

— Чего?

«Забавно, — подумал Ред, — как у человека все шарики могут заехать за ролики от одного паршивого хлопка».

— Что ты сказал? — весьма легкомысленно переспросил он.

Эрл Эдвард О'Тул встал между Редом и грузовиком, своим широким силуэтом загораживая огни фар. Ред ощутил себя маленьким и впервые испугался. Он похолодел, услышав дыхание Тула, медленное и спокойное по сравнению с его собственным.

С унылым любопытством Ред смотрел на возвышающуюся над ним тень.

— Что дальше, ты, тупая обезьяна?

— Веди себя тихо, — посоветовал Тул.

Сэмюэл Джонсон Хаммернат увидел, как гигант воздымает руки к небу, на мгновение силуэт креста Пабло Дуарте нарисовался на фоне перламутровых облаков, и больше Ред ничего уже не видел.

Убийство Эверглейдс, совершаемое Редом Хаммернатом и такими, как он, коварно, незаметно и недраматично. В отличие от более телегеничных форм загрязнения, удобрения, тоннами текущие с плантаций сахарного тростника и овощных ферм Южной Флориды, не порождают зловонных от дохлой рыбы приливов или отвратительных картин гниющих звериных трупов. Напротив, фосфаты и прочие сельскохозяйственные загрязнители работают скромно, разрушая водорослевый ковер, так называемый перифитон, илистую коричневую грязь, что лежит под рекой травы и ее питает. Как только перифитон начинает умирать, уплывают маленькие рыбки, которые гнездятся и кормятся в нем. За ними следуют белые и серые цапли, синежаберники и большеротые окуни, и так далее, вверх по пищевой цепочке. Скоро меч-трава засыхает и увядает, ее сменяют волны рогоза и других водных растений, цветущих на потоках фосфора буйным цветом, но предоставляющих жалкое убежище исконным птицам и зверям.

Главной задачей правительственного проекта восстановления Эверглейдс было уменьшить непрерывный поток искусственных удобрений. Сахарные бароны и крупные фермеры нехотя подчинились, поскольку не могли больше полагаться на прикормленных политиканов и гнать Управление по охране окружающей среды и прочих инспекторов взашей. И хотя строительство специальных водоемов для фильтрации некоторых загрязнителей обещало успех, Эверглейдс все равно умирали со скоростью двух акров в день, когда Чарльз Регис Перроне вершил свой скорбный одинокий переход через Локсахатчи.

Он проклинал едкую трясину, стянувшую с его ног носки, прутья меч-травы, разодравшие в клочья майку и боксеры, заросли кувшинок и листья пузырчатки, затруднявшие его бегство. Ростки недавно зацветшего рогоза возвещали присутствие удобрений в воде, но не это беспокоило Чаза. Он знал, что фосфор не токсичен, как, скажем, мерзкие бактерии или нечистоты. Он также понимал, что низкие концентрации, отмеченные в Локсахатчи, радушнее к местной жизни, чем преступные концентрации в водах, граничащих с полями Реда Хаммерната.

Тем не менее Чаз Перроне пересекал колышущееся под ветром болото в панике — он боялся, что Ред и его громила-оруженосец крадутся за ним, боялся прожорливых насекомых — разносчиков заразы, боялся мокасиновых щитомордников с их ядовитыми зубами, кровососущих пиявок и оленьих клещей, страдающих водобоязнью рысей и вырождающихся пум, аллигаторов, чьи сиплые любовные призывы нарушали хрупкую тишину…

Чаз не видел никакой иронии в своем положении, он всегда считал себя скорее свидетелем, чем главным обвиняемым в деле отравления дикой природы. Он считал, что обвинять в гибели Эверглейдс ученых-проституток вроде него самого — такая же глупость, как обвинять в раке легких врачей, спонсируемых табачными компаниями, которые десятилетиями настаивали на безвредности сигарет. Истина заключалась в том, что людям предназначено курить, что бы ни говорили разные там тупые исследователи. Точно так же городам и фермам предназначено избавляться от жидких отходов самым дешевым и эффективным способом — сливать их в общественные воды, — невзирая на опасность для окружающей среды.

«Нельзя противиться человеческой природе, — рассуждал Чаз, — поэтому надо, так сказать, плыть по течению».

Начав работать на Реда Хаммерната секретной биоституткой, он ознакомился с экологией Эверглейдс настолько, чтобы вести беседы с коллегами и не выказать себя невежественным жуликом. Из своего краткого курса он вспомнил, что жирная грязь, по которой он сейчас бредет, каким-то смутным образом важна для экологии и что остальные ученые в шутку называют ее «обезьяньей блевотиной», — Чаз заново оценил это определение.

Он терпеть не мог мокнуть, в том числе и в тепличных условиях — отказывался даже на цыпочках ходить на отмелях загородных клубов за заплутавшим мячиком для гольфа. Мысль о прогулке по темному болоту с голым хозяйством и без оружия так ужасала, что Чаз даже думать об этом подолгу не мог, чтобы не сломаться. Небо прояснялось, вода поблескивала под звездами, и он наконец различал очертания теней. Особое внимание он уделял тем, что хоть слегка напоминали аллигаторов, — о том, что их тут изобилие, говорило громогласное урчание со всех сторон. Чаз вспомнил из общей герпетологии, что подобные территориальные выступления в основе своей сексуальны, и задался вопросом, чего ему следует опасаться больше: что его сожрут или что его изнасилуют? Он знал, что у большинства змей два действующих пениса — студенты-биологи по этому поводу неизменно веселились, — но не мог вспомнить, как оснащены крокодилы. Вскоре его частый ночной кошмар о съедении двухголовым аллигатором сменило видение еще более душераздирающее.

Вдали маячила рощица, оазис сухой земли посреди мокрой саванны. Чаз с дикой скоростью похлюпал к нему, подгоняемый кошмарной перспективой двойного изнасилования пятисотфунтовой возбужденной ящерицей. Меч-трава нещадно резала его, но он бежал, не склоняя пред ней головы. Лишь когда Чаз достиг поросшего кустами холмика сухой земли и упал под лавром, он сделал паузу, чтобы осознать всю глубину постигшего его несчастия.

Его мускулы болят от усталости и обезвоживания.

Его спина горит от осыпавшей ее картечи.

Его руки и торс до крови исполосованы травяными лезвиями.

Его лицо покрывает гудящий ковер из москитов.

Его промежность и бедра загадочным образом зудят.

И это лишь физические мучения. Но и негативные эмоции тоже переполняли Чаза Перроне.

Тринадцатимиллионное наследство, о котором он мечтал, оказалось садистской шуткой.

Жена, которую он пытался убить, осталась в живых и направляется в полицию.

Подружка, в которую он стрелял с аналогичными намерениями, выжила и помогла его похитить.

Человек, с которым они так взаимовыгодно сотрудничали, обернулся против него и приказал его пристрелить, как захромавшую лошадь.

И теперь Чаз, грязный, мокрый и унизительно голый, сидел, заблудившийся и беззащитный, в болотах, которые ненавидел больше всего на свете.

«Неужели я это заслужил? — думал он. — Неужели?»

Он провел указательным пальцем по голени, снимая грязь, словно шоколадную глазурь. Поднеся ее к носу, он не обнаружил никакого ядовитого или мерзкого запаха. «Даже если в этом дерьме полно удобрений, что с того? — думал Чаз. — Ради Христа, это всего лишь грязь. Я же не забивал прикладом каких-нибудь детенышей гренландского тюленя».

Серебро луны окрасило пейзаж в голубоватые тона. Что-то где-то громко хрустнуло. Чаз Перроне подтянул колени к груди и тихо нашарил булыжник. Очередной аллигатор зарокотал в ближайшем озерце:

Кого… ты… любишь?

Да, кого… ты… любишь?

Морин ласково улыбнулась, увидев, как Тул, прихрамывая, выходит из коровника. Он открыл дверь грузовика и устроился за рулем.

— Ну? — Она протянула руку.

Он бросил ей в ладонь два деформированных кусочка свинца.

— Ржавый — сама знаешь откуда, — пояснил он. — А блестящий из-под руки.

Изучив пули, Морин сказала:

— Я горжусь тобой, Эрл. Это, наверное, было ужас как больно.

Он ответил, что не так уж больно:

— Парень — настоящий дока.

— Он лечит… коров?

— Ваще рогатый скот. — Тул объяснил Морин, что настоящий врач должен сообщить властям, если к нему заявится пациент с огнестрельной раной. А вот ветеринар никому сообщать не обязан.

— Главное, что ты наконец-то избавился от своего бремени, — сказала Морин. — Больше никаких лишних страданий.

— Да. Твоя очередь.

— У меня все в порядке, Эрл.

— Правду скажи, — попросил он.

— Правда в том, что я совершенно счастлива оказаться снаружи, на свежем воздухе.

— Погодь, вот выберемся с этого выгона.

— Нет-нет, все прекрасно, — сказала Морин, — даже навоз. Спасибо тебе, Эрл.

— За чё это?

— За свободу. За то, что ты — мой сэр Галахад. За то, что спас меня из «Неземного поместья»!

Она притянула его к себе и чмокнула в щеку.

— Ладно тебе, хватит.

Тул ощутил, что краснеет.

Никто и слова не сказал против, когда он нес Морин из лечебницы. Никто не посмел встать у него на пути.

Она уже несколько часов не спала, сидела в кровати и ждала, держа сумочку на коленях.

Выдернула внутривенную трубку из руки и сходила в ванную. Сняла больничную одежду и натянула легкое платье, голубое, как барвинок. Причесалась, подкрасила губы помадой, нанесла каплю румян на щеки. Оставила записки дочерям, чтобы не волновались.

Во время завтрака пришла адская медсестра, уставилась на Морин как на психичку, принялась ее ублажать, уверять, как здорово она сегодня выглядит, взбивать ей подушки — и все это время пытаясь обманом заставить ее лежать тихо, чтобы воткнуть ей другую иглу.

Но Морин энергично сопротивлялась, заставив медсестру ретироваться. Вскоре явились два прыщавых санитара-тяжеловеса, и тот, что покрупнее, схватил Морин за руки, а второй попытался прижать ее ноги, при этом медсестра топталась с приклеенной улыбкой, сняв крышечку со шприца и прицеливаясь.

Тут-то и появился Тул, весь блестящий от пота, гигантский, пахучий, и заблокировал дверной проем. Его рабочие ботинки покрывала корка, комбинезон косо висел на плечах, обнажая грязную обертку из бинтов, как у мумии. Влажные, спутанные, черные как смоль волосы на руках и шее издали походили на изощренную татуировку.

— Уберите руки, — без малейшего проблеска эмоций произнес он.

Санитары немедленно отпустили Морин и попятились.

— Все в порядке, Полли, — сказала Морин дрожащей медсестре. — Это мой племянник из Нидерландов. Тот самый, о котором я тебе говорила.

Тул протопал внутрь, поднял Морин с кровати, вынес ее из комнаты, пронес по коридору, потом мимо регистратуры и через двойные двери на круговую подъездную дорожку, где оставил красный, как яблоко, пикап «Ф-150 суперкаб», купленный вчера за 33 641 доллар наличными.

Тул с трудом подсчитал, что в «Самсонайте» осталось больше 465 000 долларов. И полно места для тридцати одного фентанилового пластыря, украденного им из дисконтной аптеки в Бойнтон-Бич — лекарство предназначалось для Морин, не для него.

— Какая красота! — воскликнула она при виде нового грузовика. — Но мне, наверное, нужна стремянка.

— Неа, — ответил Тул и без труда водрузил ее на пассажирское сиденье.

В пикапе были отделанные кожей «капитанские» кресла, уйма места для ног, великолепный кондиционер и глубокая грузовая платформа, где уместился весь урожай дорожных крестов, которые Тул аккуратно, один за другим, выкорчевал из-за трейлера. Это заняло большую часть ночи.

Напуганная ужасным состоянием его повязок, Морин настояла на том, чтобы Тул нашел врача. Несколько миль она умоляла, и наконец он неохотно съехал с основной магистрали в районе реки Киссимми и отправился на ранчо на берегу. Знакомый ветеринар, подгоняемый мольбами Морин, согласился вынуть из Тула обе пули.

— Скоро ты почувствуешь себя новым человеком, — заявила Морин, бросая пули в свою сумочку. — Он дал тебе что-нибудь от боли?

— Ага, как для быков, — ответил Тул. По правде говоря, ему было чертовски хорошо. — Ну, куда хошь ехать?

— Эрл, могу я задать тебе личный вопрос?

— Конечно. — Они тряслись по узкой пыльной дороге, прочь от ранчо. Тул приглушил радио — какую-то слащавую песенку об одиночестве и горе на дороге.

— Вообще-то это не мое дело, — начала Морин, — но любопытно, как ты смог позволить себе такую колесницу на зарплату охранника?

Тул обдумал ответ, хорошенько присосавшись к бутылке теплого «Маунтин Дью».

— Ну, понимаешь, — сказал он, — за некоторые дела получше платят.

— Значит, это было хорошее дело?

— Если подумать — хорошее, да, — согласился он. — Теперь я спрошу, лады?

— Справедливо.

— Где бы ты больше всего хотела отдохнуть?

— В смысле, если бы могли поехать вообще куда угодно?

— Я о том и толкую, — произнес Тул. — Мы можем поехать куда угодно. Тока скажи куда.

Морин смотрела в окно. Ее волосы на солнце казались тоньше и белее, но глаза были синими и яркими, как море. Тул легко представлял ее юной, не столько по чертам лица, сколько по открытому, безмятежному выражению.

— Сейчас еще весна, да? — спросила она.

— Да, мэм, апрель. Скоро май.

— Я все думаю о пеликанах. Они, наверное, полетят на север.

— По телевизору грили — до самой Канады.

— Да, в Канаду, я помню, — согласилась Морин. — Замечательно, правда?

— Вот небось удивительно — тысячи больших белых птиц все вместе по небу летят. Домой, — произнес Тул. — Да, вот бы мне посмотреть.

— Мне тоже, Эрл.

— Ехать далеко. Уверена, что выдержишь?

Она наклонилась и хлопнула его по уху.

— Не волнуйся обо мне, здоровяк. Твое дело — вести машину.

— Да, мэм. — Тул, сияя, потянулся к радио. — Музыку, а?

Карлу Ролваагу снилось, что его очень медленно душит бледная шелковая петля. Он проснулся, хватаясь за горло, и обнаружил, что вокруг него уютно обернулся мускулистый белый хвост. Через несколько весьма интересных секунд детектив умудрился высвободиться и включить лампу. Он проводил взглядом удаляющегося питона — по простыням, под кровать, в дыру, прогрызенную в пружинном матрасе. Разрезав обивку, Ролвааг нашел не одного, а обоих отсутствующих компаньонов, сплетенных в платоническом объятии. Осмотр не обнаружил ни на одном из них выпуклости размером с собачку или котенка. Напротив, змеи казались взвинченными и голодными.

На Ролваага накатило облегчение, но он не удивился, поскольку пропавшие из «Сограсс-Гроув» питомцы уже нашлись целыми и невредимыми. Пинчот, престарелый шпиц, обнаружился в окружном приюте для собак, где содержался в карантине, после того как покусал не в меру медлительного свидетеля Иеговы. Пандору, пропавшего сиамского котенка, семье Манкевичей вернули соседские хулиганы за выкуп — ящик пива.

Детектив ощущал себя реабилитированным, но кое-что он не закончил. Он вытащил мускулистых животных из их матрасного убежища и аккуратно задрапировал ими плечи — эдакое эффектное, хоть и тяжелое украшение. Он пересек коридор и трижды постучал в квартиру миссис Шульман. Счастье, что она маленького роста и не дотягивается до дверного глазка, иначе она бы нипочем не открыла.

— Нелли, вы должны перед нами извиниться, — сказал Ролвааг.

Миссис Шульман отпрянула в отвращении:

— Ты, выродок и чудовище! Пошел прочь со своими скользкими дружками!

— Я не уйду, пока вы не скажете, что очень сожалеете.

— Я сожалею только об одном — о том, что не потащила тебя в суд, чокнутый извращенец. Убирайся!

К этому времени питоны заметили маленькую Петунию, которая бешено скакала возле тапочек миссис Шульман. Рептилии приподняли свои молочно-белые головы и высунули розовые язычки, пробуя воздух на вкус. Ролвааг ощущал, как их кольца напряглись в предвкушении.

— Спокойно, парни, — прошептал он.

Нелли Шульман сжалась от страха, ее маленькие глазки расширились, когда она увидела, как по змеям побежали судороги.

— Долбаный больной извращенец! — заорала она и захлопнула дверь.

Когда детектив вернулся к себе, звонил телефон. Он дождался, пока сработает автоответчик.

— Карл, живо тащи сюда свою задницу. — Это был капитан Галло. — Мы отправляемся на прогулку на вертолете. У нас новое дело.

— Какой сюрприз, — пробормотал Ролвааг себе под нос.

В некотором роде ему было жаль своего босса — толковый коп, но плохо разбирается в законах джунглей. Только вчера Галло был искренне поражен, когда шериф позвонил и сообщил, что тело Сэмюэла Джонсона Хаммерната обнаружили на шоссе 441 в западном округе Палм-Бич.

Совершенно неестественная смерть: мистер Хаммернат был пронзен дорожным крестом, установленным в память о Пабло Хумберто Дуарте, выдающемся ортопеде, который погиб в автокатастрофе в том самом месте. Одним дождливым вечером «мини-купер» Дуарте был протаранен водителем, который немедленно скрылся с места происшествия и так и не был найден. И хотя напоминание о пользе ремней безопасности было написано на памятном знаке, — жест, несомненно, благородный, — никакие обычные меры не спасли бы жизнь доктора, поскольку его «мини-купер» от удара стал размером с тостер для бубликов.

Из-за ритуальной окраски убийства Хаммерната детективы Палм-Бич искали связь между сельскохозяйственным магнатом и ортопедом. По одной из версий, семья Дуарте каким-то образом обнаружила, что это Хаммернат был тем самым сбежавшим водителем, и совершила ужасающий акт отмщения в соответствующих декорациях.

Ролваага это позабавило. Галло — нет. Его беспокоило, что богатый и влиятельный гражданин, которого допрашивал один из его детективов, через десять дней был убит.

— Есть и плюсы, — сказал ему Ролвааг. — Это вне нашей юрисдикции.

Настроение капитана за ночь не улучшилось. Когда Ролвааг приехал в участок, Галло затащил его в кабинет и захлопнул дверь.

— Мы летим в Эверглейдс, — весомо уронил он.

— Хорошо.

— Не хочешь спросить зачем?

— Я догадываюсь, — сообщил детектив.

На редкость встревоженный, Галло яростно грыз нижнюю губу.

— Карл, мне нужен дружеский совет, — сказал он.

— Что ты хочешь узнать?

— В этом-то и вопрос: что я хочу узнать? — Капитан попытался подмигнуть, но это больше походило на нервный тик. — На моем месте, Карл, ты бы правда хотел влезть в эту грязь с Перроне? Подумай об этом, хорошо?

Пока они ждали посадки, Галло спросил Ролваага, что у него в руках. Детектив приволок большой контейнер «Раббермейд» с дырками для вентиляции в крышке.

— Мои змеи, — ответил Ролвааг. Решение далось ему нелегко.

Галло был потрясен:

— Ты что, блин, серьезно? А если чертовы твари вырвутся?

— Просто не говори пилоту.

Ролвааг наслаждался полетом из Форт-Лодердейла над западными пригородами, потом на север вдоль скоростной магистрали Сограсс в округ Палм-Бич. Его пугала мысль о том, что змеистая земляная насыпь — это практически все, что отделяет пять миллионов охрипших, обезумевших людей от доисторического уединения Эверглейдс. Детектив жалел, что за свою службу в Южной Флориде не проводил больше времени по ту сторону дамбы, на ее разумной и мирной стороне.

— Офис шерифа Палм-Бич пригласил нас из вежливости, — объяснял Галло, не сводя глаз с коробки с питонами. — Они сами решат, чем хотят с нами поделиться. Это их дело.

— Весьма великодушно с их стороны, — согласился Ролвааг.

На фоне золотисто-коричневых и зеленых оттенков внедорожник Чарльза Перроне сперва показался металлической искоркой, потом — ярко-желтым маячком. Когда вертолет подлетел ближе, Ролвааг разглядел пару полицейских машин, припаркованных на обочине рядом с четырехприводным автомобилем — очевидно, федеральным. Первым на месте происшествия появился лесник из Локсахатчи.

Сразу после приземления Ролваага и Галло приветствовал молодой детектив шерифа Палм-Бич по имени Огден. Он показал им предсмертную записку, найденную в «хаммере».

— Костюм лебедя? — Галло бросил взгляд на листок. — А это еще о чем, блин, вообще?

Огден пожал плечами.

— Вы нашли тело? — спросил Ролвааг.

— Пока нет, ищем, — ответил Огден.

Слышно было, как поисковый глиссер ревет, зигзагами рыская по высокой траве. Ролвааг не удивился бы, если б останки мужа Джои Перроне были обнаружены, но его поразило бы до глубины души, если бы смерть Чаза оказалась настоящим самоубийством.

— Я так понял, — сказал Огден, — что вы несколько раз допрашивали это человека после несчастного случая с его женой. Он казался достаточно расстроенным, чтобы совершить нечто подобное?

— Если честно, он вообще не казался расстроенным, — сообщил Ролвааг. — Он казался бесчувственным придурком.

Профессиональный долг заставил Галло уточнить:

— У Карла были кое-какие идеи о том, что мистер Перроне, возможно, причастен к исчезновению своей жены. Но так ничего и не удалось доказать.

— К сожалению, — согласился Ролвааг, думая: «А ты попробуй раскрыть убийство за две паршивые недели и без трупа на руках».

— Когда вы его в последний раз видели? — спросил Огден.

— Пару дней назад, на церковной службе в память о миссис Перроне.

— Он был расстроен?

— Да не особо. Клеился к лучшей подруге своей жены.

— Хороший мальчик, — признал Огден.

— Настоящий принц. Удачи, — пожелал Ролвааг.

— Что в коробке?

— Вам лучше не знать.

Ролвааг подхватил тяжелую коробку и побрел по дамбе. Скрывшись из виду, он немедленно сошел с дамбы и поставил контейнер на землю. Ролвааг знал, что это не идеальное решение. Питоны — импортированные виды, они не принадлежат к фауне Флориды, но, к сожалению, их родная Индия не фигурировала в ближайших планах путешествий детектива. По крайней мере, здесь змеи будут в тепле и относительной безопасности: они слишком большие и сильные, чтобы им докучали ястребы, еноты или выдры. Ролваага больше беспокоили пестициды и прочие химикалии, он помнил ужасно изуродованного змееныша, которого нашел на «Фермах Хаммерната». Оставалось только молиться, что вода в Локсахатчи почище.

Он поднял крышку и подождал, пока питоны зашевелятся на солнышке. Сначала один, а затем и второй, осматриваясь, высунули наружу свои тупые носы. Ролвааг, как обычно, восхитился их извилистой грацией. Настоящие хищники, притягательные и лишенные эмоций, мозговой ствол с хвостом.

— Пока, ребята. Вы уж постарайтесь, — попрощался Ролвааг.

Тащась обратно к полицейским машинам, он невольно заметил, что яркий оттенок «хаммера» Чаза Перроне почти совпадает с оттенком ленты, окружающей его как сцену преступления. Ролвааг считал, что Ред Хаммернат устранил Перроне из страха, что биолог выдаст тайну их безнравственной сделки. Не исключено также, что Чаз по глупости попытался вытрясти из фермера побольше денег. Что до ужасной судьбы самого мистера Хаммерната, Ролвааг полагал, что он погиб в ходе некой размолвки с Эрлом Эдвардом О'Тулом. Наемный головорез как раз собирал дорожные кресты вроде того, на который накололи сельскохозяйственного магната.

В обычных обстоятельствах Ролвааг поделился бы всей информацией и догадками с молодым детективом Огденом. Но не в этот раз: Ролваагу не терпелось отправиться домой собирать вещи. Как бы то ни было, разве что-то изменится, если он поможет парню ускориться? Его шеф скорее всего не даст ему времени провертеть дыру в этом деле.

Позже, провожая их к вертолету, Огден сказал:

— Мы вам позвоним, когда найдем тело.

— Если на нем будет костюм лебедя, — произнес Галло, — я хочу глянуть на фотографии.

На обратном пути в Форт-Лодердейл Галло нагнулся ближе и проворчал:

— Мне нужен ответ, Карл. Немедленно.

— Хорошо, — сказал Ролвааг. — Вот он. На твоем месте я бы определенно не хотел знать то, что знаю я.

Галло вроде сперва полегчало, но потом он насторожился:

— Ты же не говоришь не потому, что считаешь, будто я слишком тупой и не разберусь?

— Конечно, нет.

— Думаешь, Перроне мертв?

— Точняк, — согласился детектив.

— А если нет?

— Тогда я прилечу обратно на суд.

— На какой еще суд, черт побери? Единственный свидетель — сама жертва.

Ролвааг прикоснулся пальцем к губам.

— Ты не хочешь знать, не забыл?

Галло понизил голос:

— Ты не мог выбрать худшего времени, чтобы меня бросить, — сказал он, — или худшего дела.

— С ним практически покончено. Поверь мне.

— Поверить тебе? Карл, да я даже понять тебя не могу.

Когда они вернулись в участок, Ролвааг заметил, что там царит тишина, словно в картинной галерее. Все детективы мужского пола притворялись, будто изучают папки с делами, и томно косились на Розу Джуэлл, которая сидела за столом Ролваага и читала книгу. На ней были перламутровые шпильки, белый топ без рукавов и темно-синяя юбка, такая короткая, что даже не прикрывала зад.

Подняв глаза и увидев Ролваага, она захлопнула книгу и сказала:

— Никак не могу подружиться с Эммой Бовари. Не выходит.

По-бродвейски светлые волосы Розы подчеркивала пара круглых солнечных очков, пикантно торчавшая на макушке.

— Купи мне чашечку кофе, — сказала она Ролваагу.

— Ты же не пьешь кофе, — напомнил он.

— Это фигура речи, — укоризненно засмеялась она. — Я имела в виду, что хочу поговорить с тобой наедине.

Капитан Галло встал между ними и протянул ей свою мясистую лапу.

— Кажется, мы не знакомы, — произнес он.

— А почему мы должны быть знакомы? Ты ведь женат, котик. — Роза любезно указала на его обручальное кольцо. Затем повернулась к Ролваагу. — Ну что, идешь?

Он последовал за ней в холл к торговым автоматам. Там он купил банку диетической газировки, к которой Роза немедленной приложилась.

— У тебя куча коробок на столе, — сказала она. — Куда-то собрался?

— Да. Буду работать в полицейском управлении в Миннесоте.

— В Миннесоте? А как же Джои?

— Дело более или менее закончено, — сообщил Ролвааг.

— Это то же самое, что и «закрыто»? — скептически спросила Роза.

— Не совсем. Просто закончено.

Он рассказал ей о внедорожнике Чаза Перроне, который нашли в Локсахатчи, и о предсмертной записке. Он упомянул только то, что знал наверняка, опустив свои серьезные подозрения.

Роза прислонилась к автомату и сказала:

— О боже. Я должна кое в чем признаться.

Детектив ощутил приступ изжоги.

— Только не говори мне, что ты его убила. Я уже нанял фургон для вещей.

— Ради Христа, нет, конечно, я его не убивала, — сказала она. — Но я пригласила его домой после службы… и подбросила снотворное в его бокал. — Она робко улыбнулась. — Хотела заставить его признаться, что он выбросил Джои за борт.

— Он сознался?

— Никаких комментариев, — ответила Роза. — Мне нужен адвокат?

— Нет, разве что мистер Перроне подаст в суд, а я считаю, что это очень маловероятно.

Она протянула Ролваагу полупустую банку, которую он выбросил в мусор.

— Моя мама живет в Миннетонка, — сообщила она.

— Серьезно? А я буду работать в Эдине.

— Приятный городок, — одобрила Роза. — Я видела тебя на поминальной службе, ты сидел сзади, но я не знала, прилично ли поздороваться.

— Ты произнесла хорошую речь, — похвалил Ролвааг. — Я уверен, миссис Перроне она бы понравилась.

— Я на этой девчонке крест не поставила, если честно. Случаются и более странные вещи.

— Я тоже не поставил, — ответил Ролвааг. Он хотел бы сказать больше, но не мог.

— Я стараюсь навещать маму раз или два в год.

— Там хорошо весной, — услышал Ролвааг собственный голос.

— Может, я тебе звякну, когда буду в тех краях, — сказала Роза. — В Эдине маловато преступлений. Я уверена, тебе удастся выкроить целый час на ланч.

— Это как минимум, — подтвердил детектив.

Уходя из офиса, Роза Джуэлл ни разу не обернулась, что спасло Ролваага от замешательства, неизбежного, если б она заметила, как он на нее пялится. То был один из самых восхитительных уходов, какие он только видел. Несколько придя в себя, он вернулся за стол и продолжил укладывать дела в коробки. Он проверил голосовую почту, но сообщение, которого он ждал, пока не пришло. Возможно, он совсем неверно понял, что произошло; возможно, думал он, но вряд ли.

Остаток дня Ролвааг тянул время, чтобы телефон успел зазвонить. Телефон не звонил. Потом, около пяти, пришел крепко сложенный мужчина средних лет с темным загаром. Мужчина представился и протянул поблекшее удостоверение из офиса прокурора округа Дейд, где много лет назад он работал следователем.

— Чем могу служить, мистер Странахэн? — спросил Ролвааг.

— Пойдемте перекусим.

— Как вы можете заметить, я сильно занят. Последнюю неделю тут работаю.

— Есть разговор о человеке по имени Чарльз Перроне, — уточнил Странахэн.

Ролвааг потянулся за курткой:

— На Лас-Олас открылась новая забегаловка. Гамбургеры неплохие.

— Ничего, если я приду с подругой?

Детектив выудил из нижнего ящика стола последний блокнот.

— Я не против, — согласился он.

Зеленый «сабурбан» стоял в трех кварталах от участка на общественной стоянке. При виде его Ролвааг подавил ухмылку. Он забрался на заднее сиденье и опустил окно, чтобы ощутить солнечные лучи на лице. В итоге они заказали еду навынос и сели есть за столом для пикника на пляже.

Миссис Перроне была еще симпатичнее, чем на фотографиях. Мик Странахэн в основном предоставил рассказывать ей. Когда она закончила, Ролвааг спросил:

— Скажите, что вы последнее помните?

— Как я падаю, — ответила она. — Нет, ныряю.

— А до того?

— Как мой муж перебрасывает меня через перила.

— А после?

— Я проснулась у Мика и ничего не помнила, — ответила Джои Перроне. — До вчерашнего дня.

— Вы вспомнили все и сразу? Или по кусочкам?

— По кусочкам, — заговорил Странахэн. — Поначалу она даже имени своего не знала.

Ролвааг положил блокнот и приступил к картошке-фри.

— Нашли плавающий тюк марихуаны, в котором были кусочки ваших ногтей, — сообщил он миссис Перроне. — Я гадал, как долго вы смогли продержаться.

Она задумчиво смотрела на свои руки, шевеля пальцами, словно пытаясь подстегнуть память.

— Она держалась всю ночь, — ответил Мик Странахэн. — Я прямо на нем ее и нашел.

Джои Перроне выглядела энергичной и в хорошей форме, но Ролвааг все равно был впечатлен. Немногие знакомые взрослые мужчины выжили бы после такого падения и восьми часов в холодной океанской зыби.

— Где именно находится остров? — спросил он.

Странахэн ответил.

— Но у вас была лодка, верно? Почему же вы не отвезли миссис Перроне в больницу? — поинтересовался детектив.

— Потому что она была не в состоянии ехать. Ялик маленький, ездить на нем в бурную погоду — прескверное занятие.

— У вас нет на острове телефона или ОВЧ-передатчика?

— Только мобильник, а аккумулятор сдох.

— Зарядки тоже не было?

— Сломана, — подтвердил Странахэн. — Как и ОВЧ.

— Так значит, последние две недели…

— Мик обо мне заботился, — произнесла Джои Перроне.

Соломинкой Ролвааг поворошил лед в большом стакане «Спрайта».

— Вам, должно быть, пришлось нелегко, — сказал он. В эту часть их истории он верил.

Миссис Перроне рассеянно ковыряла греческий салат.

— Я знаю, это всего лишь мое слово против его, но я хочу наказать Чаза за попытку убийства. Я хочу, чтобы его судили.

— Возможно, ничего не получится, — произнес Ролвааг. — Ваш муж пропал в Эверглейдс. В его автомобиле нашли предсмертную записку.

Кажется, Джои Перроне это шокировало больше, чем Мика Странахэна, который спросил, настоящая ли записка.

— Думаю, вероятность того, что мистер Перроне отправился в лучший мир, довольно велика, — ответил детектив.

Миссис Перроне отложила вилку, отвернулась и уставилась на океан. Странахэн придвинулся ближе и положил ей руку на спину.

— Вот черт, — тихо произнесла она.

— С вами все в порядке? — спросил Ролвааг.

Она кивнула и встала:

— Я хочу прогуляться.

Когда они остались одни, Странахэн спросил детектива, куда он собирается.

— Домой в Миннесоту, — ответил Ролвааг. — Я решил, лучше убраться отсюда, пока я еще помню, что такое «нормальный».

— Удачи, — произнес Странахэн.

— Вот вчера, например, произошла одна вещь из этих, чисто флоридских. Меня позвали посмотреть на мертвого парня на обочине. Видели белые кресты в память об автокатастрофах? Один такой торчал у него из кишок.

Странахэн откусил от чизбургера.

— Турист? А то губернатор вас дергает, только если туристы начинают дохнуть как мухи.

— Нет, владелец большой фермерской фирмы рядом с озером Окичоби. По странному стечению обстоятельств, партнер мужа миссис Перроне, — ответил детектив. — Его звали Сэмюэл Хаммернат.

Лицо Странахэна не отразило ни малейшего интереса. Когда чайка приземлилась на край стола, он бросил кусочек картошки ей под ноги.

— В прошлый четверг, — сообщил Ролвааг, — состоялась поминальная служба в память о миссис Перроне, и, клянусь, я видел в церкви человека, который выглядел точь-в-точь как вы.

— Серьезно? — Странахэн предложил чайке влажный ломтик соленого огурца, и она жадно принялась его терзать. — На острове полно этих тварей, — заметил он. — Крысы с крыльями.

— За все эти годы работы на государство, — спросил Ролвааг, — у вас когда-нибудь было дело, которое само себя упаковало и обвязало ленточкой, а вам оставалось только сидеть и смотреть? Когда все плохие парни перебили друг друга и спасли мир от докуки суда?

— Редкое удовольствие, — ответил Странахэн.

— Да, у меня это впервые. — Ролвааг взял блокнот и бросил его в мусорную корзину, спугнув птицу. — По-моему, хороший штрих для завершения моей флоридской карьеры. Как думаете, мистер Странахэн?

— Думаю, выбор времени — это главное, Карл.

Мужчины умолкли, заметив Джои — она одиноко возвращалась к ним по берегу. Она надела солнечные очки, сняла туфли и стянула резинку с конского хвоста. Большой полосатый мяч выкатился ей навстречу, и, не сбиваясь с шага, она осторожно подтолкнула его маленькому светленькому мальчику, который, смеясь, убежал. Время от времени она останавливалась, чтобы полюбоваться, как волны разбиваются о ее ноги, или чтобы подобрать раковину.

Плотный косматый незнакомец, который раздвинул плечами заросли меч-травы, был безоружен. Чаз Перроне швырнул камень, который плюхнулся прямо перед незнакомцем, и заорал:

— Держись, блин, от меня подальше, старикан!

Ухмылка незваного гостя смущала своей безукоризненностью. По его виду Чаз сначала решил, что это бездомный алкаш, но алкаши обычно не уделяют должного внимания зубной гигиене.

— Не приближайся, — предупредил Чаз. Он схватил с земли еще один булыжник и замахнулся.

Седой бродяга продолжал надвигаться. Когда он оказался в десяти ярдах, Чаз метнул камень. Мужчина поймал его голыми руками и неожиданно быстро метнул обратно, над головой Чаза.

— В колледже я играл в бейсбол, — сообщил мужчина, — лет эдак миллион тому назад.

Чаз прислонился к лавру и прикрыл руками съежившиеся, искусанные москитами гениталии. Он сказал себе, что все могло быть гораздо хуже, его могли найти Ред и Тул с пушкой двенадцатого калибра наперевес.

— Я ночью слышал выстрелы, — сказал мужчина, — но был далеко.

— Чего ты хочешь? — дрожа, спросил Чаз.

— Думал, что это браконьер охотится на оленей. Пять залпов из ружья обычно говорят о том, что кто-то пытается убить что-то.

— Ага, меня. — Чаз повернулся, демонстрируя отметки от картечи на спине.

— Ты был на волосок от смерти, — признал мужчина без особого участия.

«Если это лесник, — думал Чаз, — то он затерялся в этой глуши десятки лет назад». На старике была изорванная футболка с эмблемой «Роллинг Стоунз», грязные штаны и заплесневелые ботинки, порвавшиеся на пальцах давным-давно. На волосы он натянул полиэтиленовую купальную шапочку, стеклянный глаз бездумно таращился в небо. Серебряную бороду, заплетенную в косички, выгодно оттеняло ожерелье из зубов.

Человеческих зубов, в ужасе понял Чаз. Он увидел на них амальгамные пломбы.

Бродяга понял, куда таращится Чаз, и сказал:

— Они настоящие, если тебя это волнует. Я забрал их у парня, который просто так убил выдру-мать. Где ваша одежда, сэр?

— Порвалась в меч-траве.

Чаз хотел пить и есть, он был совершенно выбит из колеи от недосыпа — всю ночь он слушал непристойные серенады аллигаторов.

— А где тот парень, что пытался тебя пристрелить? — не отставал мужчина в купальной шапочке.

Чаз жалобно помахал руками:

— Кто его знает. Их там двое было на дамбе.

Бродяга кивнул.

— До того, как я решу, что с тобой делать, мне надо задать тебе пару вопросов. Ты не против?

Чаз решительно согласился:

— Все, что угодно. Только забери меня из этой проклятой богом дыры.

— Ты понимаешь, что я не совсем здоровый человек? Я сейчас борюсь с тяжелым заклятьем, — сообщил мужчина. — Например, у меня есть подозрение, что на самом деле ты ничуть не похож на Г.Р. Халдемана[80]. Боб, так его звали в Белом доме.

Чаз сказал, что не знает, о ком речь.

— Высокомерный лживый подонок, кусок дерьма, помеха правосудию, который работал на тридцать седьмого президента США, прирожденный аморальный козел, — довольно вспыльчиво отреагировал бродяга. — Как бы то ни было, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что я вижу Боба Халдемана. Так что имей это в виду. Кроме того, в голове у меня, как товарный поезд, гудит прескверный дуэт — «Хей, Джуд» в исполнении Бобби Джентри и Пласидо Доминго[81]. Чудо, блин, что я еще сам себя не выпотрошил.

— Как тебя зовут? — Чаз старался сохранять спокойствие, говорить дружелюбно и казаться невинной овечкой.

— Просто зови меня капитаном. Но вопросы тут задаю я, понял?

Чаз помахал руками в знак согласия.

— Отлично, — сказал мужчина. — Тогда начнем с базовых сведениях о твоей личности.

— Хорошо. Меня зовут Чарльз Перроне, у меня докторская степень по экологии болот. Я работаю в Отделе по контролю за использованием водных ресурсов Южной Флориды.

— И что ты делаешь, мистер Перроне?

— Доктор Перроне. — Чаз надеялся, что значимость его титула нейтрализует его жалкий вид. — Я работаю в основном здесь, в Эверглейдс, определяю уровень фосфора в воде, — сказал он. — Это часть большого правительственного проекта восстановления болот.

Бродяга не выказал ни удивления, ни почтения, как рассчитывал Чаз. Старик вынул свой искусственный глаз и истертым карманным ножом соскреб присохший клочок водоросли с полированного стекла.

Потом засунул глазное яблоко на место и переспросил:

— Как бишь тебя зовут?

— Перроне, — произнес Чаз.

— Да нет, чувак, имя, а не фамилия.

— Чарльз. Но все зовут меня просто Чаз.

Бродяга поднял голову:

— Чад?

— Нет, Чаз. «З» на конце.

Это вызвало необъяснимый смех.

— Тесен мир, — произнес мужчина в купальной шапочке.

— В смысле? — спросил Чаз, хотя уже подозревал, каким страшным будет ответ.

— Как-то ночью я тут встретил твою подружку, — объяснил мужчина.

Желудок Чаза резко накренился, язык превратился в наждачную бумагу.

— Ее звали Рикка, — продолжал бродяга. — Она рассказала мне престранную историю.

Чаз слабо улыбнулся:

— Да, у нее богатое воображение.

— Серьезно? Думаешь, она навоображала себе дыру тридцать восьмого калибра в ноге? — Бродяга порылся в штанах, сначала в одном кармане, потом в другом. Он хмыкнул, найдя пулю, и протянул ее Чазу для изучения в перламутрово-розовом утреннем свете.

— Я вынул ее рыболовным крючком, — сообщил мужчина, — и парой острогубцев. Чертовски больно, но девчонка — отличный парень. — Он выбросил изуродованную пулю в воду.

Чаз Перроне был слаб и беззащитен в своем поражении. «Какие такие флуктуации в стратосфере, — думал он, — привели к тому, что этот полудряхлый одноглазый мужик — тот самый, который спас Рикку?»

— Позвольте, я проясню пару вопросов, мистер Перроне, — предложил бродяга. — Во-первых, я не настолько стар, чтобы не сломать тебе шею голыми руками. Во-вторых, это не проклятая богом дыра, а мой дом, и я, между прочим, считаю его раем на земле. И в-третьих, если ты настоящий ученый, то я — Голди Хоун[82].

Чаз монотонно изложил название своего университетского диплома. Бродяга сощурился с откровенным недоверием.

— Вы бы не хотели послушать мою версию истории, капитан? Пожалуйста! — Чаз с трудом узнавал свой голос.

Сумасшедший закинул голову и нахмурился при виде встающего солнца.

— Пора двигаться. Думаю, за тобой скоро придут.

— Я не хочу, чтобы меня нашли.

— Тогда пойдем, молокосос. На сожаления нет времени.

С тупой покорностью Чаз последовал за одноглазым отшельником с тенистого холма в жаркую и плоскую саванну. Меч-трава резала тело Чаза с каждым шагом, но он больше не ощущал боли. Невдалеке тот же участок болота пересекали две кремовые змеи, толстые, как буксирный канат, они текли плавно и бесстрашно, их возбуждало новое окружение, в то время как Чарльза Региса Перроне оно приводило в ужас.

— Я понял, что был настоящим дураком, — крикнул он вслед бродяге. — Но люди меняются, если дать им шанс.

— Халдеман не изменился, — бросил мужчина через плечо. — Кроме того, не думаю, что ты — дурак обыкновенный, Чаз. Я думаю, ты — полное ничтожество.

Чаз не совсем понял, о чем речь, но, учитывая контекст, предполагал худшее. Рикка несомненно нарисовала максимально нелестный портрет.

Чем глубже они заходили в негостеприимную глушь, тем тяжелее на плечи Чаза ложился свинцовый груз осознания его положения. «Боже, — думал он, — никакой передышки, чтобы спасти жизнь. В прямом смысле».

Где-то через час изгой в купальной шапочке перестал маршировать и достал помятую флягу, которую Чаз схватил без малейшего зазрения совести. Жадно глотая воду, он сообразил, что седой бродяга, возможно, точно знает, сколько именно пенисов у самца аллигатора.

Еще один вопрос, на который нет утешительного ответа.

И еще такой вопрос: что со мной будет?

Такое впечатление, что сумасшедший бродяга читал его мысли.

— Ты когда-нибудь читал Теннисона? Думаю, вряд ли, — произнес он. — «Природа, чьи клыки в крови»[83]. Очень знаменитая строчка.

Ничего хорошего это Чазу не сулило.

— Я что, не возвращаюсь в Бока-Ратон, да?

— Нет, доктор Перроне, не возвращаетесь.