Здравствуйте, меня зовут Артём. Я ваш ведущий в самом лучшем шоу под названием «Давайте понаблюдаем за страданиями того самого мерзкого чувака на троне Испании».

Ну, а если без шуток, то собрались мы здесь затем, чтобы пронаблюдать за тем, как человек, имя которого, кто бы мог подумать, тоже Артём, поведёт себя в совершенно незнакомых ему обстоятельствах.

Если же более конкретно, то мы будем наблюдать за тем, как довольно ординарный российский студент двадцати лет от роду поведёт себя, попади он в тело испанского инфанта на рубеже XVIII–XIX веков.

Проясним, в таком случае, стартовые условия. Итак, в целом, милый нашему сердцу, по причинам, впрочем, не до конца ясным, попадёт в удобную нам совершенную копию нашей вселенной.

Единственное отличие последней от нашей, условно оригинальной версии, заключается в том, что Фернандо, он же будущий Фердинанд VII, король Испании и Индий, он же капитальная мразь и подонок в нашей реальности, родится ровно на 14 лет раньше.

То есть, не 14 февраля 1784 года, а 14 февраля 1770 года. По той простой причине, что в этой реальности последствия инцест ударили не так сильно по плодовитости брачного союза между Карлосом, ака Карлом IV, и Марией Луизой де Бурбон-Парма, ака Марией Луизой Пармской.

Да, как не трудно догадаться, в нашей реальности инцест явно повлиял на плодовитость их брака, ведь из 24 (!) беременностей его жены, а также, по совместительству, двоюродной сестры, только половина увенчалась рождением ребёнка, причём из этих 12 детей до совершеннолетия дожили всего 7.

К слову, 1 ребёнок из этих 7 детей, Мария Амалия, также участвовала в старом добром инцесте… с дядюшкой, что был старше её на 24 года. Как результат, она умерла от страшной инфекции в возрасте 19 лет, а её ребёнок, такое же порождение инцеста, умер, застряв в её «родовом канал». И да, это жуткое, но наглядное пособие, почему инцест — это плохо…

В общем, да, в удобной нам версии реальности русская рулетка от мира генетики, если так вообще можно выразиться, не будучи заподозренным в евгенических взглядах, сыграла нам на руку, и не так отразилась на плодовитости мистера Карлоса и его жены, а также, по совместительству, двоюродной сестры.

Как следствие, Фернандос родился на 10 лет раньше и с меньшим числом проблем со здоровьем, стандартных для порождения инцеста. То есть, более красивым, более плодовитым, а также более здравым умом.

В частности, без «присущей» его династии «чёрной меланхолии», которая, по факту, являлась лишь следствием постоянного инцеста в предыдущих поколениях (привет от Карла VI Безумного и Карла II Зачарованного).

Правда, с одним нюансом — родился не Фернандос, человек весьма недалёкий, а если честно, то откровенно глупый и вообще погибель испанской империи, а Артём, правда, в теле человека, что должен был стать Фернандосом, ака Фердинандом VII.

Собственно, страдания будущего Фердинанда начинаются с того, что личность его, по какой-то совершенно дикой и недоступной природе причине, которую я раскрывать не стану ради налёта мистики, не подверглась деградации.

Которая, вообще, должна была бы быть неизбежной, ведь мозг только что родившегося ребёнка и мозг уже достаточно взрослого студента — две совершенно разные по своему развитию структуры, и, согласно анатомии, в плане интеллектуального развития он должен был бы быть, собственно, на уровне ребёнка, но нет.

Так что да…

ЧЕТВЁРТЫЙ ГОД

Правда, прежде, в рамках праздника, что устроили в честь коронации Артёма, он сумел встретиться с рядом важных лиц. В частности, он имел удовольствие иметь светскую беседу с Алехандро О’Рейли, главой алжирской экспедиции, в рамках которой он сумел обсудить ряд интересных ему вопросов, касавшихся, собственно, экспедиции.

Последние, в свою очередь, дали пищу для размышлений и господину Алехандро, благодаря чему Алехандро сумел более детально проработать ряд ключевых моментов подготовленной им военной операции.

В целом, сам Артём не планировал оказать подобное влияние, однако его рассуждения о действиях Брута в Галлии против венетов во время завоевания Галлии подтолкнули Алехандро к определённым мыслям.

Собственно, так же, как и их обсуждение ошибок, допущенных турецкими командующими во время осад Родоса и Мальты, а также Кандии. Беседовали далее они, впрочем, не о Родосе, Мальте и Кандии, но об… осаде Родоса Деметрием Полиоркетом и… осаде Родоса же, но уже Митридатом VI Евпатором. Сколько же Родоса, однако.

Сколько же, конечно, натерпелся Родос за своё существование. Благо, нашли время они не только для него, но и для обсуждения осады Сиракуз, причём всех сразу — карфагенских, арабских, французских, греческих, а также римской.

Да, кстати, Сиракузы за свою жизнь тоже конкретно так натерпелись — более десяти осад. Не каждый город может похвастаться тем, что его осаждали более десяти раз, причём все подряд, от греков до французов. Последнее, кстати, вполне себе хорошо отражает историю Сиракуз.

Наконец, их беседу завершило обсуждение осады Карфагена. Правда, обсуждали они лишь последнюю из них, осаду Карфагена в рамках Третьей Пунической войны.

Знаете, если обсудить столько неудачных амфибийных операций и осад, то можно обнаружить среди них несколько общих черт, и ставших причинами их провала.

Тем более, что после обсуждения стольких провалов амфибийных операций и неудачных осад любой бы захотел ещё раз проверить, как идёт подготовка амфибийной операции под твоим начальством, и всё ли было продумано.

Как результат, незначительные изменения плана операции, сделавшие его более надёжным в целом, а также усиленный надзор за её подготовкой.

Подчас, даже если это и происходит неосознанно, подталкивание человека, его мыслей, в определённом направлении, работает лучше прямого приказа или убеждения.

Пора, впрочем, обсудить и само алжирское вторжение. Последнее, к слову, было, на самом деле, весьма незначительным по своему масштабу, но весьма важным событием в европейской политике. Как-никак, на кону стоял престиж испанского оружия.

Годом ранее, ещё при Карле III испанское оружие частично восстановило свою репутацию, сняв осаду с Мелильи, предпринятую марокканцами.

Воодушевлённые столь малым, но всё же важным успехом после катастроф времён Семилетней войны, испанцы нацелились на рыбку сильно крупнее — на Алжир.

Причём в данном случае имеется в виду не страна, а одноимённый город, являвшийся, де-факто, сердцем берберских операций в Средиземном море, столь вредивших европейской торговле в этом регионе.

Разумеется, предполагалось взять Алжир, чтобы продемонстрировать марокканскому султану, что Испания не потерпит по отношению к себе и её владениям столь унизительного обращения.

Наконец, в целях также была полноценная оккупация Алжира, важного пункта Средиземной торговли, что, в свою очередь, помогло бы Испании укрепить свои позиции в Средиземном море, сильно пошатнувшиеся после потери Менорки и Гибралтара.

В общем-то, логика за этим предприятием у испанцев была та же, что и у французов. Французы, если что, в соответствии с этими же мотивами захватили в 1768 году Корсику.

Таким образом, к 1775 году ниже уже упомянутыми мужами был разработан, а впоследствии и сильно доработан, по инициативе испанского командующего, план захвата Алжира.

Объединёнными испано-тосканскими силами вторжения, в свою очередь, командовали испанский генерал Алехандро О’Рейли, отвечавший за ведение боевых действий на суше, а также ряд испанских адмиралов и тосканский адмирал сэр Джон Фрэнсис Эдварда Эктона, командовавший тосканскими же фрегатами.

Вышеупомянутые силы, к слову, состояли из 20 тысяч испанских солдат, моряков и морских пехотинцев, а также 7 линейных кораблей, 12 фрегатов, 27 канонерок, 5 блокшивов, 9 фелук, 4 мортирных лодок, 7 галер и 3 более мелких военных судов.

Разумеется, не считая также 230 транспортных кораблей, отвечавших за транспортировку испанских сил к берегам Алжира. В общем-то, очень и очень даже внушительные силы для захвата подобной цели.

В любом случае, описанные испано-тосканские силы выступили из порта Картахены в июле 1775 года, задержавшись, в сравнении с нашей историей, более чем на месяц из-за предпринятых Алехандро дополнительных мер в рамках подготовки вторжения.

Последние, в свою очередь, имели успех по причине того, что те испанские адмиралы, что в нашей истории активно препятствовали его подготовительным предприятиям из-за плохих с ним отношений, более не могли ему мешать.

Ведь он, как человек, первый прибывший с армейскими подразделениями в Мадрид, приобрёл значительный фавор со стороны матери Артёма, напомню, регента при нём.

Таким образом, прибыв к берегам Алжира, города Алжира, если быть точнее, в самом начале августа, они, в полном соответствии с планом, начали десантную высадку на берег.

Как и в нашей истории, испанцы снова облажались с местом высадки, что тогда было совершенно нормальным явлением, на самом-то деле, в результате чего тяжёлая артиллерия застряла в дюнах.

Впрочем, при имеющихся военно-морских силах это было не так критично. Что было критично, так это то, что более осторожный, на этот раз, Алехандро О’Рейли не стал действовать сгоряча.

Он не стал преследовать попусту силы алжирцев, заманивавших его, на самом-то деле, в тщательно подготовленную ими для него ловушку.

По той простой причине, что посредством тех же берберских купцов, ведших свои дела в Марселе, что, в свою очередь, слили всю информацию о его силах, приобрёл весьма важную информацию о реальном объёме и силе тех, с кем ему предстояло биться в Алжире.

Таким образом, выслав вперёд небольшой конный отряд для разведки, он приступил к строительству временных укреплений для осады, постепенно окружая город контрвалационной линией, отрезая последний, таким образом, от снабжения по суше.

Вспоминая осаду Алезии, Алехандро также расширил свои укрепления, построив циркумвалационный вал наружу, защищая себя от внезапной атаки в тыл со стороны алжирцев, которых, напомню, он не стал преследовать.

Естественно, к великому раздражению его противников. И да, в те времена об осаде Алезии прекрасно знали, ведь записки о Галльской войне Цезаря, да и вообще все его произведения, тогда были весьма популярным предметом чтения. Более того, по ней учили осадному искусству и классической латыни.

В любом случае, сделанный им шаг оказался более чем правильным. Холодная голова и осторожность помогли ему осознать, что реальной его целью являлось вовсе не бессмысленное по своему содержанию преследование алжирских сил.

Напротив, его реальной целью являлся захват важнейшего стратегического объекта, Алжира, бьющегося сердца и столицы, кто бы мог подумать, Алжира, а, следовательно, и сердца средиземноморского пиратства.

Бессмысленным преследование, кстати, было хотя бы потому, что в данном случае ему предстояло бы биться с врагом на местности, плохо ему знакомой, в отличие от врага, которому оная была известна в мельчайших деталях.

Тем более, что от вышеупомянутых шпионов он ранее получил информацию о том, что алжирские силы, с которыми ему предстоит столкнуться, собственно, в Алжире, будут состоять преимущественно из очень опытных алжирских воинов.

Не говоря уже о том, что алжирские силы, по всей видимости, должны были более чем на половину состоять из кавалерии, в том числе и верблюжьей.

Наконец, помимо всего прочего, алжирские силы должны были, по всей видимости, иметь существенное численное превосходство над его собственными силами.

Притом, что его собственные силы состояли из свежих рекрутов, так и не прошедших должные тренировки, несмотря на более длительный в этот раз подготовительный этап.

Собственно, мы только что расписали, почему на этот раз он не допустил данной критической ошибки. Правда, забыли упомянуть, что Алехандро и в нашей истории не был идиотом.

На преследование алжирцев его также подвигло то обстоятельство, что для продолжительной осады, неминуемой после провала высадки, банально не было припасов. И да, я серьёзно — высадка осуществлялась им со знанием, что припасов у них не хватит даже на месяц осады.

В нашей истории он полагался на численное и качественное «превосходство», которого, на самом-то деле, не было, но о чём сам Алехандро, впрочем, не знал, так как банально не успел организовать должного сбора даже столь критически важной информации.

Благо, в нашем случае у него не было ни проблем с подготовкой, ведь ему никто более не мешал, а времени для приготовления необходимых припасов и сбора информации у него было значительно больше, чем в нашем случае.

Да, всё это мелочи, абсолютно случайные, но, как говорится, взмах крыльев бабочки в Мадриде и на другом конце Атлантики лишний раз отпустит на свободу газы в присутствии благородных дам господин Вашингтон.

В общем-то, да, всё пошло по совершенно другому сценарию. Окопавшийся Алехандро был более чем готов к длительной осаде Алжира. Тем более, что последняя шла очень удачно — несмотря на многочисленные препоны, в том числе и со стороны врага, он сумел выстроить обе линии.

Контрвалационная линия защищала его от оставшихся защитников города, а также служила базисом для всех дальнейших осадных предприятий, а циркумвалационная — защищала его от возможных попыток врага прервать блокаду.

Не говоря уже о том, что он всё же вытащил из дюн тяжёлую артиллерию и приступил к планомерной бомбардировке города со своей стороны. Огонь его осадной артиллерии, в свою очередь, поддержал флот, также приступивший к планомерной бомбардировке города.

Баба Мохаммед бен-Осман, дей Алжира, то есть, фактический правитель Алжира, а также его союзники, бей Востока Алжирского дейлика, Салах Бей бен-Мостефа, бей Запада, Мохаммед бен-Осман, а также другие, вскоре поняли, насколько плачевно положение столицы.

Осознав плачевное положение Алжира, они приняли на военном совете отчаянное решение атаковать испанцев, укрывшихся за укреплениями циркумвалационной линии, чтобы всё же попытаться деблокировать город.

Понадеявшись на отвагу и опыт солдат, объединённые силы арабов и берберов (да, побережье Алжира было населено преимущественно арабами, в то время как внутренние территории страны — кочевыми племенами берберов, отсюда и сочетание) предприняли атаку на укреплённые позиции испанских сил.

Как можно понять, ничего хорошего из этого не вышло. Да, та самая отвага и значительный боевой опыт помогли нанести испанцам серьёзные потери в сражении — тысячу убитыми и ранеными, но, увы, само сражение они полностью проиграли.

Кто бы мог подумать, но войско, практически полностью состоявшее из иррегулярных формирований, да ещё и из кавалерии на половину, ничего не смогло противопоставить стройной линии укреплённых огневых позиций.

Сумев захватить лишь пару редутов в крайне ожесточённой схватке, арабо-берберские силы Мохаммеда тут же обратились в бегство, так и не сумев полноценно развить первый успех, лишь стоило их натиску потерять свою первоначальную энергию.

Преследовать Алехандро их не стал, опасаясь ловушки. Тем более, что кавалерии для этого у него было явно недостаточно. Да и, в принципе, в этом было мало смысла, как покажут дальнейшие события.

Ну, а дальнейшие события заключались в том, что дея, после первой же военной неудачи, покинули все его союзники. Его берберские союзники, разочарованные «слабостью» Мохаммеда, первыми же и покинули его стан, лишив того значительной части войска.

Более того, на пути обратно в свои владения своевольные берберы разграбили арабские владения, чтобы компенсировать обещанную, но не полученную ими военную добычу.

Это, в свою очередь, вбило последний гвоздь в крышку гроба Мохаммеда, дея Алжира. Спасаясь от возможной насильственной смерти, он вместе со своей семьёй и всем ценным имуществом вернулся в город и сдался испанцам.

Последние, в свою очередь, дали ему гарантии безопасности и изгнали янычарский корпус из страны. По факту, он просто сменил одного господина на другого — янычарский корпус теперь заменил испанский гарнизон.

Всех трёх участвовавших в войне беев, к слову, ждала незавидная участь. Впрочем, не это нам важно — мы здесь не трагедию пиратских предводителей пришли обсуждать.

Нам важно то, что никаких препятствий на пути к захвату Алжира у Алехандро более не было. Жители города, узнавшие о поражении сил Мохаммеда и, более того, о полном развале арабо-берберских сил, их единственной надежды на спасение, приняли решение сдаться.

Собственно, они и сдались. Как-никак, сил сопротивляться у них практически не было, особенно при такой плотной блокаде сразу со всех сторон. Сразу же после этого, собственно, и произошло изгнание янычарского корпуса.

Как вы понимаете, это означало полную победу экспедиции. Следствием этой победы, в свою очередь, стало фактическое уничтожение пиратства. По крайней мере, в западной части Средиземноморья.

Победа испанского оружия, как не трудно догадаться, также означала рост его престижа. Что, в свою очередь, в дальнейшем активно влияло на то, как французское правительство оценивало важность их альянса с Испанией.

Кажущаяся столь неважной испанская экспедиция в Алжир, окончившаяся полной победой испанского оружия, на самом деле, имела и гораздо более важные долгосрочные последствия.

Во-первых, практически полностью прекратились рейдерские набеги алжирских пиратов на испанское средиземноморское побережье, что подстегнуло его дальнейшее экономическое развитие, подкреплённое активными усилиями со стороны кабинета министров.

Во-вторых, значительное снижение пиратской активности в Западном Средиземном море подстегнуло морскую торговлю в этом регионе, в том числе и франко-испанскую средиземноморскую торговлю.

Это, в свою очередь, усилило экономически не только Англию, которая, напомню, также активно торговала в этом регионе, но и Францию с Испанией, причём в значительно большей степени, чем Великобританию.

В-третьих, они де-факто ликвидировали работорговлю в Западном Средиземноморье и захватили цитадель пиратства в этом регионе. Как вы понимаете, это значительно подняло международный престиж Испании. Вернее, престиж Испании в Европе, но тогда это было то же самое, что и международный престиж, причём буквально.

В любом случае, экспедиция себя более чем окупила, причём по всем параметрам. И, пожалуй, на этом закончились все интересные события пятого года жизни Артёма.

Так что да…

ШЕСТОЙ ГОД ЖИЗНИ

— Приветствую вас, Ваше Величество. Надеюсь, вы будете благосклонны ко мне, — покинув свой экипаж, Марианна первым же делом поприветствовала своего жениха, короля Испании. Заученные слова, до мышечной памяти отрепетированный реверанс. Всё в Марианне кричало, что она — типичный представитель высшей знати женского пола.

«…» — впрочем, её представление не произвело никакого впечатления на Артёма. В принципе, в данный момент ничего бы не произвело. В данный момент Артём пытался осмыслить своё положение.

Он настолько погряз в этом деле, что полностью растворился в собственных мыслях, и в сознании его настала полнейшая тишина. Сражение теперь шло на более глубоком уровне.

— Ваше величество? — для всех остальных же он, разумеется, выглядел как неподвижная фигура, которая, кажется, ничего не ощущала — ни муравьёв, ползущих по тыльной стороне ладони, ни ветра, обдувавшего волосы, ни обращений со стороны других людей.

«…» — глубокое погружение Артёма в транс, тем временем, продолжалось.

— Его Величество утратило слух в детстве? — тихо прошептала на ухо одному из своих конвоиров маленькая принцесса.

— Боюсь, Ваше Высочество, что Его Величество вновь погрузился в себя. Последнее время, к сожалению, Его Величество сам не свой. Ранее Его Величество был крайне весел и общителен. Теперь же, к великому сожалению его подданных, Его Величество часто предстаёт перед двором замкнутым в себе, отрешённым, — пояснил ей один из её конвоиров. Действительно, это был не первый раз, когда Артём впадал в некое подобие транса и, порой, часами в нём находился.

Вот читал он вдумчиво прекрасную книгу в своём кабинете, решил отдохнуть от чтения, как вдруг — механически отринув свою руку от книги, он впал в некий ступор.

И так проходит час, за часом час, а за ними ещё два. Прислуга уже беспокоиться, как бы с Артёмом не случилось того, что случилось с его дедом.

Внезапно, он возвращается к сознанию, тихо вздыхает, легонько потирает глаза, будто после сна, а после продолжает свои дела, как ни в чём не бывало. Согласитесь, весьма интересное для наблюдения явление.

— Сеньоры, прошу же вас, не ждите меня и попросите прислугу, чтобы она внесла мои личные вещи внутрь, — нежно, с улыбкой, произнесла Мариана.

Да, это была всего лишь обычная для знати внешняя любезность с её стороны, и, всё же, она была приятна её конвоирам. В любом случае, они повиновались её просьбе и прошли внутрь вместе с прислугой, чтобы аккуратно перенести её личные вещи в специально подготовленную для неё комнату.

Сама же она, в свою очередь, осталась снаружи, на воздухе. Аккуратно присев рядом с Артёмом, она принялась наблюдать за ним, пытаясь понять, о чём же он, всё-таки, думает.

«…» — Артём, тем временем, всё никак не реагировал.

— И на что ты мне такой, а? — пробормотала про себя на португальском языке Марианна. Не видя необходимости стесняться перед застывшей статуей, она, наконец, была честна в своих словах.

Наконец-то, португальская принцесса произнесла не заученные ею ранее на уроках этики фразы, словно какой-то автоматон, а проявила себя как чувствующее, думающее существо.

Уж не знаю, поэтому ли или по какой-либо ещё причине, но Артём пробудился. Выглядело это столь же прекрасно, словно пробуждение Пандоры от небытия.

Красивое зрелище — наблюдать за тем, как медленно поднимаются глаза прекрасного, здорового телом юноши. Артём, высокий в сравнении со своими сверстниками из-за регулярных упражнений, своим сонным видом заставил щёчки принцессы немного, совсем чуть-чуть, но покраснеть.

«Девочка около 10-ти лет? Видимо, это невеста приехала…»

— Ох. Вижу, ты уже приехала? Надеюсь, тебе понравились одежды, подготовленные матерью. К слову, если желаешь — покажу, чем здесь можно заняться, где здесь можно отвлечься, — впрочем, любые иллюзии о нём, витавшие в её голове, были моментально разрушены Артёмом, раздавлены, словно оливки под прессом.

Едва вышедший из транса, Артём всё ещё витал в облаках. Не обращая своего взора на девочку, он внимательно наблюдал за лёгкими, грациозными передвижениями божьей коровки, нашедшей в его ладони временное пристанище, подходящее для отдыха.

С ней же он говорил словами, лишёнными всякой жизни. Иными словами, был к ней хладен. Более того, говорил он с ней прямо, то есть, весьма грубо.

— Ваше Величество, почему вы сидели здесь, погружённый в свои мысли, словно статуя? — весьма раздосадованная, принцесса, по всей видимости, решила вести диалог с Артёмом в той же манере.

«Затем, что хотел уединиться в своих мыслях, глупышка» — пробормотал Артём, будто боясь, что она услышит его и здесь, в его собственном сознании.

— К чему всё это? Ты всё равно не поймёшь всю мою боль, всю мою трагедию. Ты же маленькая, глупая девочка, всё существование которой сведено к примитивному рождению наследников. Лишённая любых прав, ты — лишь марионетка в руках своего деда, его политическое… — взгляд Артёма, направленный прямо в глаза Марианны, пронзал её, словно снег пронзают сосульки. Он был холодным, жёстким и грубым, в нём она не чувствовала тепла.

Слова его обладали бритвенной остротой, обжигали её, словно кипяток. Он разил её прямо в сердце, откровенно намереваясь причинить ей боль.

К счастью, Марианна остановила его ранее, чем он смог бы причинить своими едкими, словно кислота, словами ей ещё больший вред. Остановила весьма просто — хлёсткой, мощной пощёчиной.

«Какого?!» — очевидно, Артём был весьма ошарашен её действиями.

— За что? — что, снова хочешь выставить себя невинной овечкой, да, Волк?

— Ты ещё спрашиваешь за что, дорогой мой Фердинанд?! Я твоя невеста! Ты должен был быть моим рыцарем в сияющих доспехах! Что же я вижу? Жалкое дитя, которое плачется там, небось, в своих мыслях, жалеет себя, желает быть утешенным. Неужели ты не замечаешь, сколь противен? Раненый, ты лишь желаешь ранить других! Думаешь, мне приятно, что дорогой дедушка отправил меня сюда, к тебе — быть твоей игрушкой на веки вечные? Нет! Но я не вываливаю свою злобу на первого встречного, не заботясь о его чувствах! Мы ведь даже в письмах не общались до этого! — разъярённая словами Артёма, Мариана, вопреки собственным же словам, вывалила на него всё, что в ней накипело. Разумеется, изрядно удивив последнего прямотой своей речи.

За прошедшие восемь лет она была первой, кто был с ним полностью честен в своих словах. По крайней мере, таковы были ощущения Артёма в этот момент.

«Ох, бл*ть. Кажись, я неисправимый идиот. Я ведь проходил уже через всё это» — прокрутил в своей голове Артём, после чего заметил, как по щекам Марианны начали литься ручьём слёзы.

— Прости, — заметив это, Артём, наконец, осознал, что это было весьма по-мудацки с его стороны — морально ранить бедную девочку. Наконец, Артём сделал первый шаг — признал свою природу.

Артём, наконец-то, признался хотя бы самому себе, что он — та ещё мразь. Снова и снова, он, словно барбарис, ранил. Ранил всех, кто пытался приблизиться к нему. Не притворно, ради своей выгоды, а по-настоящему, желая узнать его настоящего.

Наконец-то, он признал свою природу. Признал, но не принял. Ох, боже, почему с людьми так тяжело? Благо, мы иные. В любом случае, Артём хотя бы сделал первый шаг.

И ему, к счастью, хватило лишь расплакавшейся девочки, хлёсткой пощёчины и месяца активных ментальных страданий. Честно признаться, я видал экземпляры и похуже.

— Ну, а я уж думала, что ты даже не извинишься, хи-хи! — утерев слёзы, хихикнула Марианна.

«Да, уж чего я не пойму, так это способности некоторых прощать даже смертельные обиды. Поступи кто так со мной, я бы обидчика стёр в труху» — да, Артём. Мы знаем. Твоё прошлое для нас не секрет.

— Мариана? — многозначительно спросил Артём.

«Никогда бы не подумал, что предложу это буквально первой встречной, но, раз уж я провинился, полагаю, она имеет полное на это право» — о, уже? Действительно, мы от тебя такой скорости не ожидали.

— Да? — переспросила его Марианна.

«Уж не знаю, как пойдут наши отношения далее, но, по крайней мере, мне стоит дать ей шанс. Она, полагаю, заслуживает хотя бы одного»

— Знаешь, на самом деле, у меня здесь есть одно место, которое я бы хотел тебе показать. Что думаешь? — наконец-то, Артём.

— Веди же, принц, хи-хи! — действительно, наивное, милое дитя. Вот у него ссора, а вот, и ведь всего лишь пара минут прошла, веселье.

В любом случае, Артём отвёл её в сады, а если быть точнее, то к конкретной части паркового ансамбля — к Fuente de Los Baños de Diana, она же «Купальня Дианы».

Здесь Артём, отвлекаемый звуком фонтана, часто проводил своё время в окружении самых разных людей. Естественно, чтобы отвлечься. Не думали же вы, что он просто так здесь зависал, да?

— Собственно, вот оно — то самое место, — сделав лёгкий вдох, произнёс Артём.

— Должна признать — очень красиво. Было бы прекрасно, если бы мы добавили ещё пару таких здесь! — по-детски наивно, совершенно невинно, произнесла Марианна.

«Ну, я тоже кое-что должен признать — это, в некотором роде, даже весело, что эта девочка совершенно не понимает, что её слова действительно означают для тех, за кого она в ответе — её подданных» –

— Ха-ха! Хорошая шутка. Ещё пара таких, и наш бюджет точно отправиться на встречу с богом! — со смехом произнёс Артём. Знаете, я тоже должен признать — в данном случае это было бы правдой, я полагаю.

— К чему ты это? — уязвлённая иронией Артёма, Марианна решила до него докопаться.

— Неужели ты никогда не думала, чего всё это стоит? Один этот фонтан стоил моему прадеду почти четыре тонны чистого серебра. На эти деньги он мог бы более чем 100 000 фанег пшеницы. На эту сумму можно было бы кормить целый год около 50 000 человек. То есть, мой прадед, Филипп V, мог бы, условно говоря, кормить половину населения того Мадрида круглый год. И это — только один фонтан, да ещё и без учёта всех деталей. Итак, ты уверена, что действительно хочешь построить ещё парочку таких? — жестоко, но имеет смысл. Иллюзии необходимо крушить безжалостно, чтобы впоследствии они не отравляли мышление.

— Ну, это, конечно, всё очень прекрасно, но это ведь наши деньги — мы вправе распоряжаться ими, как пожелаем. Чернь не вправе указывать нам, на что мы должны тратить деньги! — собственно, этой фразы Артём и ожидал.

— А с чего бы это они «наши»? Я не помню, чтобы ты, или же я, самостоятельно заработали хотя бы один реал за нашу жизнь. Ты помнишь? Я вот нет! — да, весьма жёстко по отношению к наивному ребёнку. Однако, как говорится, реальность лучше иллюзий, даже если она столь горька на вкус.

— В смысле?! Мы владеем этой землёй по праву. Мы наделены властью быть наместниками бога на этой земле. Подданные должны быть рады передать нам все свои средства по первому же зову! Если нам понадобятся их средства, я уверена, они это поймут, и поддержат наше начинание, — даже и не знаю, что сказать. Наивность — это наивность. Тут уж ничего не поделаешь.

— С чего бы им обеспечивать финансово строительство никому ненужного фонтана, которым никто, кроме нас и представителей столь же привилегированных классов, не сможет насладиться? С чего бы им вообще тебе что-либо, тем более своё, передавать? Твоё право на их средства, поверь, они не поддерживают. Им плевать на то, что ты голубых кровей. Поверь, голова с твоих плеч слетит настолько же быстро, насколько и с их плеч. Им плевать на дарованное тебе самим богом право править. Им важны лишь деньги. Деньги — это их единственный бог. По крайней мере, это единственный бог, которому они действительно поклоняются, — очевидно, судя по лёгкой, едва уловимой ухмылке Артёма, он наслаждался уничтожением чьих-то иллюзий. В данном случае — иллюзий его будущей жены.

— Фердинанд, как же ты можешь говорить что-то столь жестокое, столь мрачное? Уверена, что они ни за что не поступят так со своей королевой! Это просто немыслимо! — да? Луи Капет бы с этим не согласился, моя дорогая.

— Да? Ну, какой бы оптимистичной в отношении своих будущих подданных ты бы ни была, моя дорогуша, но история имеет другие виды. Карл I, король Англии — был казнён своими же подданными, причём за покушение на шкурные интересы своих подданных. К слову, Карл I — мой дальний родственник через Генриетту Марию, одну из дочерей Генриха IV, сестру деда моего прадеда. Так что, моя дорогая, я бы на твоём месте так уверен в верности подданных не был, — в общем-то, Артём всё ещё продолжал наслаждаться реакцией Марианны.

— Что же тогда, если ты прав? Нам бояться собственных подданных? Нам? Тем, кому было на правление свыше даровано божественное право? — наконец, был задан главный вопрос. Вопрос, о котором размышлял и сам Артём.

— Твои рассуждения, разумеется, прекрасны, моя дорогая Марианна, но дело в том, что твой разум ещё слишком закрепощён. Как я уже тебе сказал, бог — он там, далеко. Его напрямую не спросить в ходе суда. А вот тебя, приведённую в колодках, и тем опозоренную перед собственными подданными, не только спросить, но и допросить, вполне можно. И, поверь, им не понравятся твои рассуждения о том, что они — твои рабы по воле божьей. Нет, конечно, ты им нравишься, но нравишься постольку, поскольку играешь перед ними миловидную дурочку. Так что да, не стоит питать иллюзий в отношении лояльности собственных подданных, — продолжил Артём.

— Ты ужасен, Фердинанд. За свою жизнь я впервые встретила кого-то настолько мрачного. Какой же из тебя король, если ты не веришь в собственных подданных? — шокированная словами Артёма, Марианна сперва поникла, но быстро оклемалась и, устав сидеть на бортике фонтана, встала напротив Артёма.

— Полагаю, что лучший король из тех, что были на выбор, ха-ха. Видишь ли, нет ничего плохого в том, что подданные имеют собственные идеалы, мысли и интересы. Напротив, так даже лучше, — произнёс Артём, после чего также встал с бортика и, широко улыбнувшись, взял Марианну за руки, — потому что это значит, что нашу судьбу, как суверенов, решает не какой-то там Бог, а мы сами. Наши судьбы в наших руках, Марианна! Представь только, во что мы будем способны превратить нашу страну! — после чего, вновь изменив своё положение, взял одной рукой Марианну за талию, а другой стал направлять их полный энергии танец.

— Знаешь, Фердинанд, я, быть может, и не настолько же умная, как ты, но я, по крайней мере, весьма уверена в своих умениях, как танцора, — сказала Марианна, после чего резко увеличила темп их танца.

— Марианна, ты прекрасна и такой, какая ты есть. Незачем корить себя за то, что ты не идеальна. Идеальными могут быть только фарфоровые куклы. А ты, к счастью, не фарфоровая кукла — нет, ты нечто большее. Ты — Мариана Витория де Браганса, прекрасная такой, какая ты есть. Тебе вся эта косметика ни к чему. Не она тебя красит, а твоя личность, — неужели Артём запал на Марианну? Эту глупышку? Видимо, правду говорят, что любви покорны все.

— Знаешь, ты тоже по-своему милый. Ты бестактен, мрачен и мысли твои полны настоящих ужасов, но всё равно милый. Правда-правда, хоть и самую чуточку, ха-ха! — да уж, не думал я, что когда-либо смогу вновь запечатлеть нечто подобное — невинный, детский флирт. Да, всё-таки детский флирт, хоть один мальчик и усердно пытается убедить самого себя, что он взрослый.

— Не хочешь узнать, каковы ощущения от поцелуя? — наконец, Артём сделал первый шаг.

— Ты что! Нам нельзя целоваться до свадьбы! Тем более, что от поцелуев появляются детки, а я пока что не хочу становиться мамочкой! — но, увы, кто бы мог подумать, воспитанная в строгой христианской морали Марианна запротестовала против подобной инициативы.

— Ха-ха, хорошая шутка, — Артём, по всей видимости, настолько был шокирован подобными взглядами на процесс зачатия, что даже и не подумал о том, что Марианна это говорила серьёзно.

— В смысле, шутка? — Марианна, искренне не понимая, к чему клонит Артём, попросила у него разъяснений.

«Она что, серьёзно думала, что дети появляются от поцелуев? Ах, точно. Это же XVIII век, а не XXI век. Это же Средневековье, хоть и на самом его исходе»

— Видишь ли, дети появляются вовсе не через поцелуи, — видимо, чувствуя потребность провести Марианне сложную и длинную, несмотря на значительные упрощения, лекцию об устройстве человеческого организма, Артём начал свой рассказ.

— Как это — не через поцелуи? — вновь, с искренней, детской наивностью, Марианна переспросила у Артёма

«Боже, она же действительно верит во весь этот бред, не так ли?» — ужаснулся внутри себя Артём…

Собственно, к событиям англо-французской войны 1778–1783 годов. Итак, Гибралтар. Собственно, да, осада Гибралтара началась не в 1779 году, как в нашем случае, а в 1778 году, потому что Испания вошла в войну сразу, уверенная в своих силах. И на этот раз всё было по-другому. Теперь никаких надежд на пополнение запасов в португальских портах на побережье Марокко, никаких надежд на то, что к ним прибудет большой конвой.

Объединённый франко-испано-португальский флот активно охотился за британским флотом, значительно превосходя его в численности и числе операционных баз. Лондон, таким образом, не мог позволить себе крупные и уязвимые к атаке конвои в Гибралтар и Менорку, потому как это, с очень высокой вероятностью, обернулось бы для британцев поражением.

Последнее же, в крайне тяжёлых условиях, когда британцев сильно теснили числом и на суше, и на море, было совершенно недопустимо. Испанский командующий осадой Гибралтара, Мартин Антонио Альварез де Сотомайор и Сото-Флорес, это прекрасно знал и понимал, и, кроме того, по предложению О’Рейли, использовал это в пропаганде.

Одними из первых в мире, испанцы использовали специальный снаряд для доставки пропагандистских листовок в город. Как говорится, любая война — это, прежде всего, война за сердца и умы. Артём, надоумивший на это О’Райли, как ни странно, прекрасно об этом знал. Правда, любые средства для войны за сердца и умы необходимо подкреплять успешным применением традиционных средств ведения войны.

Этим, собственно, силы союзников и занялись. Для того, чтобы продемонстрировать британскому гарнизону Гибралтара, что борьба бесполезна, испанские силы приступили к различным мероприятиям:

Первое из них — они начали очень активно рыть траншейные линии в сторону Гибралтара, несмотря на жестокий огонь британцев, чтобы приблизиться к основным фортификациям последних. Ночью и днём, испанские инженеры копали с солдатами траншеи в сторону британских фортификаций. Невероятный прогресс в этом деле, достигнутый ими благодаря тяжёлому труду, разумеется, сильно воздействовал на моральный дух осаждённых британцев.

Второе мероприятие предпринял один из испанских флотоводцев, Антонио Барсело и Понт де ла Терра, гений малой войны, участник алжирской экспедиции 1775 года в качестве командующего галерным флотом, а также герой войны с берберами. Используя в малых количествах канонерские лодки, некоторые из которых были его собственной конструкции, он активно досаждал британским служащим, выматывая их артиллерийским огнём по ночам.

Третье мероприятие — установление мощной, плотной морской блокады. В отличие от нашей реальности, в этой реальности британцы не могли позволить себе даже сообщения с гарнизоном Менорки при помощи малых, быстрых судёнышек, так как блокирующие силы были несравненно сильнее, как в числе кораблей, так и в числе орудий.

За весь 1778 год бухту Гибралтара не смог покинуть и один единственный британский кораблик. Как вы понимаете, это тоже сильно ударило по моральному духу британцев. Ещё сильнее по моральному духу осаждённых ударило четвёртое мероприятие — массированная бомбардировка города, уничтожавшая часть припасов защитников.

Казалось бы, куда уж хуже, но, как оказалось, есть куда, и британцам постучали со дна — по инициативе Луи де Кордовы и Кордовы испанцы начали в 1778 году строить плавучие батареи.

Всего испанцы построили их, кто бы мог подумать, те же самые 10 штук, что и в нашем случае, только на 4 года раньше положенного срока, причём под руководством целой группы испанских офицеров с инженерным образованием, а не французского инженера и его помощников.

Таким образом, испанские силы, при незначительной поддержке со стороны португальцев, в течение всего 1778 года готовили крупную атаку на британские позиции. Одновременно с тем, естественно, истощая моральный дух врага постоянными ночными атаками, а также его припасы, как съестные, так и военные.

Как результат, к концу 1778 года британский гарнизон фактически находился на грани голодной смерти. Гарнизону недоставало хлеба, алкоголя, масла, овощей, фруктов, лекарств, а также многих иных критически важных припасов. Не говоря уже о порохе, которого практически не осталось из-за активной бомбардировки испанских сил, строивших траншейные линии в направлении британских фортификаций.

Наконец, в гарнизоне из-за нехватки провизии началась страшная эпидемия цинги, к которой вскоре присоединилась не менее жестокая эпидемия брюшного тифа. Таким образом, ещё до начала крупномасштабной атаки испанских сил, британский гарнизон, половина которого к этому моменту уже сгинула из-за болезней, находившийся под командованием Джорджа Огастеса Эллиота, вынужден был сдаться испанцам.

Да, может показаться слегка неправдоподобным, что всё закончилось так быстро, но, что поделать, череда случайностей и ошибок может сгубить что угодно. Череда случайностей и ошибок погубила алжирскую экспедицию 1775 года в нашем случае, а в их случае — британский гарнизон Гибралтара. Хотя, не то чтобы брюшной тиф был случайностью.

В гарнизоне были крайне ограниченные запасы древесины, и чтобы уменьшить употребление последней, представьте себе, часто экономили на термической обработке пищи. Это, вкупе с проблемами, связанными со своевременной утилизацией отходов, сделало эпидемию брюшного тифа довольно ожидаемой, так как есть мясо инфицированного скота практически неприготовленным — весьма плохая идея.

Так что, несмотря на длительную подготовку, череда неудач и значительно худшее положение Британии в войне, чем в нашем случае, предопределило падение Гибралтара. Лишённый поддержки из метрополии, он, так или иначе, может, не в 1778, а в 1779 или 1780 году, но должен был пасть — череда неудач лишь ускорила этот процесс.

Это же операционная база британского флота, существующая исключительно благодаря своим морским коммуникациям в рамках британской колониальной империи — с ней иначе быть и не могло. Таким образом, Гибралтар был взят 19 декабря 1778 года. Впрочем, на этом, пожалуй, и всё на Средиземноморском театре событий в этом году. Осталось обсудить лишь морскую войну в Атлантике, а также события в Индиях:

Итак, самое главное — события в Атлантике. Впрочем, сначала немного контекста. Для начала, в нашем случае Франция в 1778 году придерживалась в своей морской стратегии принципа «флот, как фактор присутствия» (в оригинале — «fleet in being»).

Данный принцип морской стратегии, как ни странно, предполагает, что флот останется на месте, и не будет предпринимать активных действий на море, сводя свою роль к положению фактора, воздействующего на мероприятия врага.

Обычно этот принцип принимается тогда, когда существует достаточный, для принятия его во внимание, риск того, что флот может понести поражение, и, как следствие, потерять своё влияние на мероприятия врага. То есть, когда враг либо равен вам в силах, а возможности быстро возместить потери у вас не существует, либо сильно превосходит вас в числе, и риск слишком велик, чтобы его перекрывали потенциальные приобретения от действий на море.

По сути, если проводить аналогии, то осаждённая в крепости армия — это «армия, как фактор присутствия». Любые действия осаждённых имеют определённый риск для них самих, а потому отказ от любых действий, по логике вещей — наиболее разумная идея.

Потому, что осада может длиться очень длительное время, и в течение всего этого периода времени врагу придётся держать эту осаду, то есть, отвлекать значительные людские и материальные ресурсы просто для того, чтобы враг не предпринимал никаких действий.

Тут, на море, в общем-то, та же самая ситуация. В XVIII флот, расположенный на своей базе, заранее подготовленной к защите флота от непогоды и противника, по сути, всё равно, что осаждённая армия за стенами крепости. Если опустить детали, то они, в целом, защищены от противника в равной степени.

Чтобы преодолеть это положение, «осаждающему» флоту необходимо иметь сил больше, чем есть у «осаждённого» флота. Потому, что первому требуется существенное превосходство над вторым, чтобы установить прочную блокаду последнего.

То есть, последствия те же самые, что и для осаждающей армии в рамках нашей аналогии — противник вынужден прикладывать дополнительные материальные и людские ресурсы, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. В XVIII веке такое вполне работало, потому что в распоряжении флотов не было подлодок, морской авиации, стратегических вооружений и так далее, чтобы превратить базу в пепелище, вместе со всем флотом.

В нашем случае этого принципа в 1778 году придерживалась Франция, потому как она одна переломить данную ситуацию в 1778 году не могла при своих ресурсах. В случае Артёма этого принципа вынуждена была придерживаться уже Англия, так как Франция после прибытия 8 линейных кораблей от Португалии и 36 линейных кораблей от Испании получила просто чудовищное преимущество над британским флотом.

Хотя бы потому, что сама до объединения с португальским и испанским флотом уже имела 30 линейных кораблей. Теперь же, как не трудно посчитать, французы имели под своим командованием 74 линейных корабля. Не считая всех остальных кораблей, под определение «линейный корабль» не подпадавших, разумеется. Этих остальных кораблей, к слову, в подкреплении тоже было в достатке. Одних лишь транспортных кораблей французы имели теперь более 400.

Британский же флот в этот момент имел лишь 38 линейных кораблей. То есть, французы после решительных подкреплений Португалии и Испании превосходили британцев числом кораблей практически в 2 раза (в ~1,95 раза, если быть точным).

Это, разумеется, не считая всех остальных кораблей, прибывших к Ла-Корунье для объединения с французским флотом. И, в принципе, возможно, что-то бы даже и получилось у Британии сделать с этой новой Армадой за счёт решительных действий, но было несколько жирных, смачных НО.

Для начала, как ни странно, в дело вмешалась политика. Видите ли, Западной эскадрой (в будущем станет флотом Канала), на плечи которой возлагалась защита Ла-Манша, и самой Британии от французов, как следствие, в чине адмирала командовал сэр Огастес Кеппель.

Следующим за ним по чину был сэр Хью Паллисер, вице-адмирал Западной эскадры. И вот в чём дело — Кеппель был ярым вигом, а Паллисер — ярым тори. Более того, претензии друг к другу у них были совершенно чудовищные, на самом-то деле.

Британский флот был совершенно к войне с Францией не подготовлен:

В Адмиралтействе большинство чинов занимали политические выдвиженцы, которым не доставало боевого опыта, талантов, а порой и навыков, необходимых для эффективного исполнения своих должностных обязанностей.

Более того, на флоте царила просто чудовищная коррупция. Нет, вы поймите, это как бы и без того очевидно, ведь коррупция была просто чудовищная тогда во всех странах, но вот напасть — от очевидности этого знания британскому королевскому флоту от этого лучше не становилось.

Кто за этим планомерным уничтожением главной гордости Британии, её флота, стоял? Ну, по мнению Кеппеля — Хью Паллисер, до 1778 года занимавший пост Инспектор флота (вообще, Controller of the Navy). Кроме того, за этим, по его мнению, стоял также Джон Монтегю, 4-го графа Сэндвича, занимавший чин Первого лорда Адмиралтейства. Ну, а также вообще все королевские министры, которых он, как и все прочие виги, подозревал в том, что последние готовы пойти на любое зло ради собственной выгоды.

Так что, как вы понимаете, когда Хью Паллисера, тори, по протекции Джона Монтегю, такого же тори, подняли в чине и приставили к Кеппелю главным помощником, последний ожидал от своего «помощника» только предательства. И, в принципе, в нашем случае он его действительно «предал» (по мнению самого Кеппеля, разумеется), так как не выполнил приказов Кеппеля в первой битве при Уэссане.

Таким образом, британский флот, на плечи которого возлагалась вся ответственность за защиту самой Британии от французского вторжения, силы которого только по количеству линейных кораблей превосходили британский флот почти в 2 раза, раздирали политические противоречия.

И не только британский флот, разумеется. Само британское общество, вскормленное лёгкими победами Семилетней войны, имело совершенно неадекватные взгляды в отношении себя, своего флота, а также способности Франции быть реальной угрозой на море.

Кроме того, британское общество раздирали просто чудовищные политические противоречия, вызванные войной с колониями в Северной Америке. Королевский флот, таким образом, раздирался на части политическими противоречиями, как и всё британское общество.

Более того, реальные возможности британского флота сильно пострадали от неразумной кадровой политики и коррупции. В то же самое время, французский, испанский и португальский флоты прошли серьёзные морские реформы, и ныне пребывали в лучшем своём состоянии за весь XVIII век.

Кроме того, именно французам, испанцам и португальцам принадлежала стратегическая инициатива на море. Итак, суммируем контекст:

Какой силой обладает британский флот? Ну, это всё ещё самый мощный флот на всём белом свете, как бы сильно он ни пострадал от коррупции и недальновидной кадровой политики.

Какой силой обладает французский флот, в который влились португальские и испанские флоты? Ну, это самый мощный, самый крупный, самый подготовленный и самый решительный флот за весь XVIII век.

Он был отлично подготовлен, прошёл качественное переоснащение и был усилен недавними реформами. Причём касалось это всех составляющих французского флота, а не только французской части флота.

Ко всему прочему, эти силы были решительны в своём намерении обеспечить успешное вторжение французской армии в Британию. Последняя, к слову, состояла из практически 40 тысяч солдат, постепенно концентрировавшихся у Сен-Мало и Гавра.

Чтобы вы понимали потенциальную опасность этой армии — вообще вся регулярная армия Великобритании была меньше 30 тысяч человек, а она, между прочим, была распределена по всей её колониальной империи.

Высадка крупных французских сил на территории Британии, может быть, и не уничтожило бы саму Великобританию, но явно бы привело к каскаду самых разрушительных событий.

Недовольство британскими властями в Шотландии и Ирландии, особенно в Ирландии, было велико. В Ирландии — просто чудовищно велико.

Если бы французы всё же смогли бы высадиться в Британии, даже если не с крупными силами, в Ирландии бы такое началось, что Британия бы потом от этого уже никогда не смогла оправиться.

И не факт, что в Шотландии бы не началось подобное же восстание, подстрекаемое французами. Но если бы и в Шотландии оно произошло, то, вполне возможно, Британия и вовсе перестала бы существовать как государство.

Да, это кажется странным, если учесть славную её историю, но да, Британия, сотканная из слабо совместимых лоскутов, была, на самом-то деле, очень уязвима к внешнему воздействию.

И, к сожалению, просто совершенно случайная череда событий, начавшаяся в Мадриде 1775 года, привела к той ситуации, когда Англия, окрылённая просто оглушительными успехами Семилетней войны, оказалась на грани созданной ею же катастрофы.

Не французы принудили британцев к фактической дипломатической изоляции, и не они заставили британский флот почивать на лаврах, а сами британцы.

И если в нашем случае британцам очень сильно повезло, ведь Армада 1779 увенчалась полным и безоговорочным провалом, то в случае Артёма Армада 1778 года грозила стать самым крупным испытанием британской государственности за последние столетия.

Потому, что высшее командование флота раздиралось на части политическими противоречиями, а сам флот был плохо подготовлен к масштабной морской войне с французами.

И, очевидно, предательство самого верного, самого давнего союзника, Португалии, вызванное резким и жёстким отказом Лондона поддержать претензии португальского короля на испанский трон, а также добровольная дипломатическая изоляция Великобритании, сделали её положение на международной арене очень и очень уязвимым.

Таким образом, в 1778 году Великобритания оказалась без каких-либо союзников, способных отвлечь Францию от приложения максимума её усилий к мероприятиям, имеющим целью подорвать британское могущество.

Кроме того, сама Великобритания к войне с Францией оказалась крайне плохо подготовлена. Её общество, ранее сплочённое, теперь было разорвано, разобщено войной в колониях.

Разобщено по многим причинам, причём те, что мы привели к вашему сведению — это лишь часть из очень большого перечня. К 1778 году британское общество было в очень глубоком кризисе. Оно было физически неспособно консолидироваться перед лицом внешней угрозы.

Как следствие этого обстоятельства, британское командование, причём как армейское, так и морское, причём особенно морское, так как флот являет собой гораздо более сложную в плане организации структуру, чем армия, оказалось более занято политическими разборками, чем войной с врагом.

В том числе и потому, что англичане были о французах слишком низкого мнения после Семилетней войны, и не считали последних сколько-нибудь серьёзной угрозой для своей империи. В общем-то, известное нам всем почивание на лаврах, которое пока что ещё никогда не заканчивалось чем-либо хорошим для страны, избравшей этот путь.

Более того, политическая составляющая разъела не только командование, но и сам флот — обновление, модернизация и переоснащение британского флота происходило довольно медленно, с известным скрипом. Коррупция была просто чудовищной, что, впрочем, не было чем-то удивительным ни для британского флота, ни для самой Британии. Да, и, в общем-то, для флотов других стран тоже.

Вот только в Испании, Португалии и Франции политическая воля форсировать развитие флота была, и там урон от коррупции нивелировался размером прикладываемых усилий.

В Британии такой воли не было. Произнесу это в сотый раз, но да, Великобритания почивала на лаврах, а общество британское находилось в глубоком кризисе, который прямо отражался на флоте и армии, а также всех других сферах жизни. Так что, как не трудно догадаться, Армада 1778 года…

Портсмут, вообще, представлял собой в те времена огромный индустриальный комплекс. Здесь находились одни из самых больших верфей на планете, одна из крупнейших английских морских баз.

На верфях Портсмута, занимавших около четверти квадратного километра (267 093 м2 на 1772), работало более 2 тысяч человек — в 1774 году 2 198 человек работали непосредственно на самих верфях, и 685 человек на других работах.

Для сравнения, завод Tesla во Фримонте, один из крупнейших в мире автомобильных заводов в мире, занимает 510 000 м2, то есть, больше королевских верфей в Портсмуте всего в 1,91 раза.

На минуточку, один из крупнейших заводов XXI века, даже не в два раза больше королевских верфей в Портсмуте образца 1772 года. Самый крупный завод в мире, завод Volkswagen в Вольфсбурге, занимает территорию в 6 500 000 м2.

То есть, этот завод больше королевских верфей в Портсмуте лишь в 24,3 раза. Крупнейшее промышленное предприятие XXI века больше доиндустриальных верфей Портсмута лишь в 24,3 раза.

Как вы понимаете, это многое говорит о размахах этой верфи. И, чтобы вы понимали, на территории этой верфи, как и на территории самого Портсмута, было очень много весьма интересных вещей.

Итак, перечисляем — несколько складов пеньки, запасы галловой кислоты, серы, скипидара, смолы и многих других веществ. Это, разумеется, не считая просто неисчислимых объёмов древесины.

Как не трудно догадаться, корабли требуют древесину. Итак, рабочая лошадка британского флота — 74-пушечный корабль третьего ранга для своей постройки требует примерно 3 700 лоадов древесины.

Если же говорить простым языком, то примерно 3 000 здоровенных брёвен на всего 1 74-пушечный корабль. Как не трудно догадаться, кораблей этих строилось очень много, особенно в военное время — за время крупной войны их могло быть построено несколько десятков.

Тем более, что подготовленная древесина запасалась на строительство в дальнейшем. Таким образом, на верфях одновременно могли складироваться тысячи кубометров древесины.

В черте города также находились склады с порохом, арсеналы, а также многое и многое другое. А теперь представьте, что произойдёт, если начнётся пожар?

Вот британцы знали — у них уже произошёл пожар в 1770 и 1776 году, и это только к моменту за период с 1770 по 1778 год. По этому поводу они даже закон издали в 1772 году, вводивший высшую меру наказания за диверсию на королевских верфях.

Ну, так вот, французы, конечно, не слишком желали этого, но так уж получилось, что активная бомбардировка города с моря и суши вызвала сильный пожар.

Погода стояла сухая — последние несколько дней осадков практически не выпадало. К тому же был сильный западный ветер — порядка 15 м/с. Как результат, огонь начал быстро распространяться по городу.

Как вы понимаете, деревянный город, полный горючих материалов самых разных видов, сгорел полностью и очень быстро. Причём французы перестали стрелять уже после первых взрывов, но было уже поздно.

Естественно, с пожаром пытались активно бороться — пожарные команды действовали быстро и эффективно, но источников огня появилось сразу множество и они были разбросаны по всему городу.

Причём некоторые источники открытого огня образовались прямо на территории верфи. Как следствие, пожар, несмотря на все предпринятые до того меры пожарной безопасности, распространился очень быстро по всей территории верфи.

Ну, а оттуда пожар уже распространился и на остальную часть города благодаря сильному западному ветру, дующему со стороны верфей в сторону, кто бы мог подумать, остальной части города.

Как результат, всего за несколько дней весь город сгорел практически полностью. Выжило лишь 13% жилищного фонда. Верфи также были практически полностью уничтожены огнём — выжили только полностью каменные строения, такие как каменные сухие доки.

Вот так вот просто за 4 дня был полностью уничтожен один из крупнейших индустриальных комплексов планеты, одна из крупнейших морских баз Королевского флота, а также один из ключевых элементов британской морской инфраструктуры.

Более того, французы, воспользовавшись замешательством британцев, огнём разрушили большинство укреплений, после чего, взяв город в кольцо, стали оказывать прибывающим к ним беженцам помощь.

Разумеется, без особого шика, но французы им всё же помогли. Правда, цена всё же была уплачена — они схватили всех ключевых специалистов из числа работников верфи, после чего препроводили последних на корабли.

Зачем? Ну, чтобы отправить их во Францию, и уже там использовать их так, как того пожелает король. То есть, был нанесён ещё и непоправимый урон трудовым ресурсам судостроительной отрасли Великобритании, важнейшей отрасли промышленности.

Подло, да, но что же поделать — такова война. Более того, в городе ведь находилась Королевская морская академия, и она ведь то же сгорела. Сгорел и крупнейший военно-морской госпиталь.

В общем, урон Британии был нанесён совершенно непоправимый. И, кто бы мог подумать, снова именно случайные факторы, такие как сила и направление воздуха, а также величина осадков, предопределили столь невероятный урон.

По большому счёту, для французской армии здесь делать было больше нечего. Да, и понятное дело, что перед уходом все укрепления были ими разрушены, уцелевшие военные припасы — изъяты, а пушки — либо взяты с собой, либо полностью испорчены.

После этого, разумеется, французы двинули в сторону Лондона самым простым путём — Портсмут-Саутгемптон-Винчестер-Бейзингстоук-Фраймли-Лондон.

Препятствовать им, по идее, должны были 20 тысяч солдат регулярной британской армии, расположившиеся в окрестностях Саутгемптона, при поддержке местных отрядов ополчения — фенсибльских полков.

По сути, фенсибли — это отряды ополчения, сформированные из местных добровольцев на случай возможного вторжения врага на Британские острова. Правда, офицеры здесь были самые настоящие, профессиональные армейские чины. Но это так, к слову.

По дороге де Во захватил Портчестерский замок и небольшое село Фархэм. Двигаясь вперёд, армия де Во захватила Суонвик, желая навести мосты через реку Хамбл.

На противоположном берегу, впрочем, уже находилась британская армия, помешавшая де Во беспрепятственно перейти реку Хамбл. Не решившись форсировать реку, де Во развернулся и перешёл лежащую к северу реку Кербридж-Крик.

Уже на другом берегу, его армия перешла вброд Хамбл, захватив очередное село — Ботли. Тем не менее, британская армия нашла себя неспособной остановить наступление французской армии, преодолевшей Хамбл и захватившей далее ранее сожжённое британцами село Хедж Энд.

Британцы в это же время заняли позицию у Вест Энда, планируя остановить дальнейшее продвижение французов к Саутгемптону в этом месте, пользуясь удобной местностью.

Незадолго до этого, отряд из 3 тысяч солдат под командованием Рошамбо, отделившись от армии де Во, пока последний преодолевал Хамбл, захватил Титчфилд и Уорсош, подвергнув оба села полному разграблению.

Возвратившись к реке Хамбл, он навёл деревянный мост через неё у села Берследон. В окрестностях последнего также находилась небольшая верфь Королевского флота, которую британцы сожгли вместе с селом.

Наведя мост для дальнейшего снабжения, он оставил здесь небольшой отряд для охраны моста, после чего захватил сожжённые британским отрядом ранее Хамбл-ле-Райс, а также взял старый артиллерийский форт у местечка Нетли.

Сделав, таким образом, своеобразный крюк, он вернулся в Берследон и уже оттуда присоединился к основным силам, расположившимся у местечка Хедж Энд, получив соответствующий приказ от де Во.

В результате, обе армии в полном составе расположились друг перед другом — британская армия расположилась на возвышенности у Вест Энда, а французская остановилась в местечке под названием Хедж Энд.

Желая усилить свою позицию, де Во отправил отряд из 4 тысяч человек под командованием Рошамбо захватить местечко под названием Фэр Ок.

Этим манёвром де Во желал усилить свою позицию за счёт создания угрозы британским линиям коммуникаций между Саутгемптоном и Уинчестером, планируя далее и вовсе отрезать британскую армию от сухопутного сообщения с Лондоном.

Здесь Рошамбо встретился с отрядом из 6 тысяч солдат под командованием Эр Кута, которого, превосходя выучкой солдат (под командованием Эр Кута были фенсибли), немедля вынудил отступить.

Теперь, когда создавалась непосредственная угроза на линиях коммуникаций с Лондоном и существовала реальная угроза быть оттеснённым к Саутгемптону, Амхерст вынужден был оставить свою позицию у Вест Энда и выдвинуться в сторону Северного Стонхэма.

Рошамбо, тем временем, действовал на опережение и без приказа продвинулся далее по дороге к Уинчестеру, пройдя на своём пути местечки Колден Коммон и Туайфорд.

После последнего он, наконец, вышел на главную дорогу к Уинчестеру и прочно здесь закрепился. Здесь его спустя половину дня настиг передовой отряд британской армии.

Попав в засаду, последний был бит, понёс серьёзные потери и вынужден был отступить к местечку под названием Питт. Теперь британскому командующему стало ясно, что его перехитрили и он, в итоге, всё равно оказался отрезан от Лондона.

Граф де Во, тем временем, беспрепятственно занял Истли, что чуть севернее Северного Стонхэма, и выстроил своё войско по линии Истли-Чандлерс Форд-Ампфилд, упираясь своим левым флангом в Итчен, а правым флангом — в реку Тест.

Британский командующий же закрепился по линии Ромсли-Северный Баддесли-Чилворт, левым флангом упираясь в реку Тест, а правым флангом — в реку Итчен. Укрепив свои позиции, британский генерал занял выжидательную позицию.

Теперь, когда британские силы были отрезаны от сообщения с Лондоном кратчайшим путём по суше, а также от сообщения с Лондоном кратчайшим путём по морю, ведь была установлена морская блокада Саутгемптона.

Ситуация, тем временем, становилась только хуже. В Лондоне вспыхнул антикатолический бунт, вызванный недовольством народных масс принятием парламента в 1778 году Акта о папистах.

Одновременно с этим вспыхнул бунт в Ирландии, вызванный успешным вторжением Франции на территорию Великобритании. Более того, он был поддержан французами.

Уже сейчас их флот, пользуясь выходом из строя основной части британских кораблей, навязал Британии своё, впервые за всю историю, пожалуй, морское превосходство.

Как результат, горит Ирландия, и войск там не хватает из-за быстрого роста масштабов восстания, а поделать то и нечего — перемещение армии через море при отсутствии какого-либо сопровождения — верное самоубийство.

Правительственные войска там терпят поражение за поражением, и это ещё без французской военной помощи, которая ирландцам уже была обещана.

Да-да, отряд в 6 тысяч человек уже готовился к отправке на территорию Ирландии, и если бы он туда попал в текущих условиях — всё, это конец. Потеря Ирландии была бы неизбежна после этого.

Кроме того, ещё одна армия величиной 30 тысяч человек готовилась отправиться на территорию Британии, раз уж выпала такая возможность. Ибо, как говорится, много — не значит слишком.

Наконец, правительство Фредерика Норта осознала необходимость искать мира. Осознали эту необходимость и правительства Португалии, Испании и Франции.

Как вы понимаете, столь мощный удар под дых Великобритании серьёзнейшим образом менял геополитический баланс в Европе, причём кардинальным образом. И, разумеется, не в пользу Британии, России, Пруссии или Австрии, а в пользу Франции, Испании и Португалии. Чем, разумеется, никто доволен не был, кроме этих самых стран.

И, чтобы избежать дорогой войны с державами континента, обе стороны начали искать мира. В принципе, при тех картах, что Франция имела, она могла диктовать Британии свои условия мира.

Естественно, в первом варианте Великобритании полагалось уступить Франции Канаду, Новую Шотландию и острова залива Святого Лаврентия обратно, Тобаго и Доминика. Кроме того — земли в Сенегале, отмену запрета на создание укреплений в Бенгалии и содержание здесь армии. Наконец, было требование передать Франции Гренаду, а также вообще все британские Антильские острова.

Испании же предполагалось отдать Флориду, Ямайку, Гибралтар, Менорку, Багамские острова, а также ряд других колоний. Сюда же, в требования, разумеется, включался полный отказ Великобритании от лесозаготовок на побережье Гондураса и ряд иных уступок.

Португалии же, в качестве платы, предполагалось передать французскую Гвиану, ряд островов в Карибском море, южной половине Атлантического океана, а также сделать ещё несколько уступок в Индии и Тихом океане.

Ну, а также договор должен был наложить ряд серьёзных ограничений на британскую Ост-Индскую компанию, признать независимость Соединённых Штатов Америки и ещё много чего, но уже по мелочи.

Этот договор, по факту, денонсировал всю Семилетнюю войну, а также войну за испанское наследство, если говорить чисто в плане колоний. Кроме того, фактически означал полное и капитальное разрушение Британской империи. Разумеется, это предложение было тут же отвергнуто, и быть после этого французскому вторжению далее, что и без того бы привело к полному разрушению Британской империи.

Однако, тут за британцев вступились уже все остальные великие державы Европы — Россия, Пруссия и Австрия, а также ребята помельче — Швеция, Дания, Голландия, Неаполь и другие. В общем-то, сказали французам, испанцам и португальцам, что уж больно жирно.

Все требования в отношении Индии, островов Южной Атлантики и Тихого океана были сняты. Требование передачи Канады со всеми её потрохами было полностью убрано. Тем не менее, США всё ещё признавались независимыми. Франции всё ещё должны были передать все британские острова в Карибском море, за исключением Багамских островов и Ямайки, доставших испанцам.

Великобритания всё ещё должна была уступить Испании право рыбной торговли в Ньюфаундленде, а также прекратить лесозаготовки на территории Гондураса и передать испанцам Флориду обратно. Не считая, естественно, Гибралтара и Менорки — они тут были вообще вне обсуждения. Либо так, либо никак. Тут как бы было всё предельно ясно и понятно.

Португалия всё ещё многое получала за счёт различных уступок и преференций от «союзников», в том числе и уступки французской Гвианы, а также ряда островов в Антилах португальцам. И да, разумеется, это предложение британцы тоже хотели отвергнуть, надеясь на поддержку России, Пруссии и Австрии, но им отчётливо дали понять, что им рыпаться не должно — их итак только что спасли от полного разгрома.

Однако всё же добавили пункты о возврате пленённых британских подданных, а также уплате внушительных размеров контрибуции в счёт повреждённого при вторжении имущества. В результате, был подписан Парижский мирный договор 1779 года, которым были установлены описанные выше пункты.

Французские войска, встретившись взглядами с британскими силами, вошли в Саутгемптон. Здесь же находились и сами британские силы, беспрепятственно грузившиеся на транспортные корабли. Последние, в свою очередь, и сами без каких-либо препятствий со стороны находящегося здесь французского флота вошли в гавань Саутгемптона.

Погрузившись на корабли, британские силы покинули Англию и отправились в Ирландию под сопровождением британской эскадры. Французские же силы погрузились сразу после них, после чего под присмотром французского флота покинули берега Британии.

Переброска войск обратно, из Саутгемптона в Гавр, прошла успешно, после чего французский флот покинули испанские и португальские корабли, единственной задачей которых теперь было возвращение в родные гавани.

В общем-то, войска в Гавре встретили, как триумфаторов. Граф де Во тут же был награждён всеми возможными наградами, как французскими, так и испанскими, равно как и португальскими. Та же самая судьба была уготована французскому командующему флота — Луи Гуиллуэ, графу д’Орвилье, а также командующему испанской эскадры в составе объединённого флота — Луи де Кордова и Кордова.

Последнего, к слову, наградили Большим крестом Королевского Достопочтенного Ордена Карлоса III, а также назначили секретарём флота. Ну, а сам король Франции, Людовик XVI, подарил от себя сделанную из чистого золота шкатулку, отделанную бриллиантами.

По сути, это был настоящий триумф Франции. Великобритания повержена — казна её, и до того трещавшая по швам, теперь, после потери жизненно важных сахарных предприятий, была просто на грани полного краха.

Четверть флота была повреждена и требовала ремонта. Необходимо также было полностью восстановить верфи в Портсмуте. Тем более, что именно на территории последней производилась критически важная для модернизации флота обшивка медью.

Необходимо было также выделить значительные средства на дорогостоящее подавление крупного восстания в Ирландии. Благо, французы хотя бы смилостивились уплатить контрибуцию в счёт уничтоженного имущества подданных британской короны на территории Англии.

Было полностью утеряно влияние на Португалию. Французы же, значительно увеличив свои доходы, развели активное строительство в Индиях, заметно усилив своё влияние в Индии, также, за счёт взяток, подкупов и увеличения французского военного присутствия.

Иными словами, полный крах Великобритании. Внешний и внутренний долг последней рос не по дням, а по часам, вызывая лишь дальнейшее подстёгивание инфляции и увеличение бюджетных расходов. Франция же была в состоянии значительно лучшем. Войну она закончила быстрым и мощным ударом прямо под дых Британии. Престиж её, утраченный в ходе Семилетней войны, был полностью восстановлен.

В казну Франции же хлынула дополнительные сверхдоходы от сахарных предприятий, приобретённых в Карибском бассейне по мирному соглашению. То есть, никакого полного финансового разорения французской казны войной, как это случилось в нашем случае, не произошло. Напротив, по итогам войны казна вышла даже в лучшем состоянии.

Артём же недоумевал по этому поводу. Главное событие XVIII века — это Великая Французская Буржуазная Революция. Чтобы там не говорили о культурных, социальных и политических предпосылках, основным драйвером революции был именно финансовый кризис.

Именно фантастические затраты французской Короны на участие в Американской войне за независимость окончательно добили неэффективную французскую финансовую систему. По крайней мере, в нашей версии.

В версии Артёма Франция не потратила 1,3 миллиарда ливров на войну, потому что сама война кончилась уже в 1778 году, а не длилась 5 лет — с 1778 по 1783 год.

Расходы на войну в 1778 году, таким образом, составили не более 227 миллионов ливров, что, согласитесь, значительно меньше, чем 1,3 миллиарда ливров, равнявшиеся более чем двум годовым доходам французской Короны.

ДЕВЯТЫЙ ГОД

ШЕСТНАДЦАТЫЙ ГОД

Таким образом, пока в Испании собирались Генеральные кортесы Испании I-го созыва на срок с 1787 по 1791 год, Артём провернул целый ряд реформ.

Первой реформой на очереди была министерская реформа. Старые секретариаты были упразднены, вместо них были созданы министерства.

Соответственно, были учреждены Министерство финансов, Министерство экономического развития, Министерство образования, Министерство транспорта, Министерство обороны и так далее по списку.

В принципе, ничего особенного не поменялось — отличие Министерства от Секретариатов, в основном, в определённом расширении последних.

Министерства — это более масштабные структуры, включающие в себя агентства, службы и надзоры, разного рода комиссии и комитеты. Кроме того, министерство — это всё же более коллегиальный, именно по своему характеру, орган, чем секретариат. По крайней мере, в министерствах, созданных по представлениям Артёма.

Однако, разумеется, основная суть этой реформы не в переформатировании самих секретариатов, а в дальнейшем расширении бюрократического аппарата, дальнейшем разделении обязанностей и созданию более узких по своей специальности органов власти. Так сказать, в развитии разделения труда в рамках властных структур.

Следующей реформой стала судебная реформа. Претворяя в жизнь свои самые смелые замыслы, а также следуя принципу разделения властей, Артём порвал с королевскими аудиенсиями.

Если же быть точнее, то он их полностью трансформировал. Лишённые каких-либо иных функций, кроме судебной функции, они, по сути, превратились в обычные апелляционные суды.

Собственно, это и было частью судебной реформы. Сама реформа же предполагала создание «современной» судебной системы, состоящей из судов нескольких инстанций.

Условно говоря, в новой судебной системе можно выделить суды общей юрисдикции, а также суды специальной юрисдикции — трудовые, социальные, семейные, административные, финансовые, дисциплинарные, конституционные суды и ещё ряд других.

Суды общей юрисдикции занимаются двумя сферами деятельности: гражданскими делами и уголовными делами. Итак, в системе судов общей юрисдикции существуют всего 4 инстанции.

Первая — это окружные суды. Вторая — это провинциальные суды, которые были созданы на основе уже ранее существовавших королевских аудиенсий. Третья — это высшие суды провинций.

Четвёртая — это Высший суд Испании. Обжаловать решение Высшего суда Испании можно только в Конституционном суде Испании. И, разумеется, только в том случае, если речь идёт о разбирательствах, связанных с нарушением конституционных прав.

Ну и, естественно, со всем этим делом активно взаимодействует Министерство юстиции, отвечающее за государственную политику в области юстиции.

В принципе, всё довольно просто. Есть суды общей юрисдикции, а есть специальные суды, такие как семейные суды, являющиеся самостоятельными отделениями окружных судов.

Социальные суды, к примеру, занимаются исками к государственным учреждениям и их сотрудникам. Делопроизводство в них совершенно бесплатное для каждого подданного короны, в свою очередь.

В общем-то, судебная реформа вышла масштабной, разумеется, но писать о ней особенно и нечего. Артём фактически адаптировал немецкую судебную систему, которую когда-то поверхностно изучал в рамках своей курсовой работы. Ничего удивительного, идём дальше.

Реформа министерств была осуществлена на основании «Декрета о министерствах и министрах» от 23 мая 1787 года, а реформа судебной системы — на основании «Декрета о королевских аудиенсиях» от 24 мая 1787 года.

Все эти реформы были в дальнейшем подтверждены резолюциями Генеральных кортесов Испании от 27 июня 1787 года и 28 июня 1787 года соответственно. Либеральное правительство, как вы могли заметить, более чем соглашалось с нововведениями короля.

Дальнейшие реформы Артём, впрочем, сосредоточил на финансах. Пользуясь моментом, Артём издал 29 июня 1787 года «Декрет о королевском счётном ведомстве», который уже 30 июня 1787 года был подтверждён Генеральными кортесами Испании соответствующей резолюцией.

Законопроект, в сути, утверждал в Испании современный институт федерального казначейства, единых счетов, счётной палаты, бюджетной классификации, главных администраторов доходов, расходов, источников покрытия бюджетного дефицита, а также многие другие важные вещи.

В общем-то, за скромным названием скрывалась полноценная финансовая реформа, модернизировавшая многие элементы финансовой системы Испании.

Уже следующим же «Декретом о расширении полномочий Банка Испании» Артём значительно расширил, кто бы мог подумать, права, обязанности и привилегии Банка Испании, превратив его в практически полноценный современный европейский Центральный Банк.

Разумеется, со всеми присущими ему чертами, начиная от независимой от правительственных органов эмиссии денежных знаков и заканчивая совершенно новой, чудесной системы расчётно-кассовых центров. В общем-то, уважаемо.

Правда, всё это финансовое дело Артёма совершенно поглотило. Декреты сыпались на Испанию одним за другим — 1 июля «Декрет о золотом запасе Испании», 2 июля «Декрет об ассигнациях», 3 июля «Декрет о страховании банковских вкладов» и тому подобные.

В общем-то, Артём полностью изменил испанскую финансовую систему, приведя её к более современному, совершенному виду. Ну, а чтобы поддержать эти изменения, Артём начал реформу образования.

Ну, он хотя бы понимал, что если делаешь глубокие реформы, то делай их в комплексе. Многие правители даже и до этого не додумывались. Начался, кто бы мог подумать, очередной поток королевских Декретов, связанных с образованием в стране.

Новые, более углублённые учебные программы, государственная поддержка частных просветительских инициатив, государственное строительство школ, академий, кафедр, колледжей и так далее.

Вернее, всё это итак было — Артём как бы даже учился по новой учебной программе — Curso Matematico, сформулированной математиком из Тосканы, Пьетро Джианнини, одним из учеников Винченцо Риккати.

Причём Пьетро Джианнини был не первым и не последним талантливым учёным в стране, создавшим новую учебную программу, в частности, учебную программу для артиллерийских школ, как это было с Curso Matematico.

Так что, как вы видите, в целом, всё итак шло своим естественным ходом и без Артёма. Артём просто увеличил степень государственных усилий в этом направлении, а также придал им большую организацию.

Ну, а усилия государственные в этом направлении были просто невероятные — только в 1787 году Артём потратил на это дело 300 миллионов реалов. Вообще, Артём от продажи церковного имущества выручил около 4 миллиардов реалов.

Чтобы это можно было адекватно сравнить, вот вам простой пример — в нашей истории Испания под руководительством королевского фаворита, Мануэля Годоя, также провела дезамортизацию — в 1805 продали 1/7 имущества, а в 1807 ещё одну 1/7.

В обоих случаях с разрешения папы Римского, находившегося под пятой Наполеона, но тем не менее. Важно то, что Годой сумел выручить на этом деле 1,6 миллиарда реалов к 1808 году.

В этом же году общий государственный долг Испании составил практически 7 миллиардов реалов — это сумма, равнявшаяся ожидаемым доходам правительства на 10 лет вперёд.

И это притом, что к 1808 году налоговое бремя в Испании значительно поднялось, так как выросли ставки по большинству налогов, а также были введены многие новые.

Тем не менее, пропорция следующая. Итак, в 1808 году ожидаемый доход испанской короны за год составил 700 миллионов реалов. Таким образом, за счёт продажи 2/7 церковного имущества Годой выручил 2,3 дохода испанской казны за год.

Пропорция, в целом, вполне сохраняется и для нашего случая — мы, в конце концов, не математическую теорию с факторным анализом расписываем, а делаем грубое приближение.

Итак, Артём выручил к концу 1787 года сумму, равную 8 доходам испанской казны за год — что-то как раз около 4 миллиардов реалов. Разумеется, «старого» дохода.

Испанская казна сильно увеличила свои доходные статьи за счёт десятины — как-никак, она теперь получала прямо 1/10 доходов в свою казну. Эту десятину, конечно, частично обворовывали подпущенные к кормушке аристократы, но, даже так, сумма оставалась к зачислению в казну внушительная.

Да, весьма значительную часть этой суммы нужно было тратить на содержание всех этих приходов, но даже так, это был один из крупнейших источников дохода.

Вернее, крупнейший источник дохода испанской казны, ведь алькабалу заменили два налога — налог на дарение и наследство со ставкой 10%, а также налог на продажи, тоже со ставкой 10%.

Тем более, что в том же 1787 году Артём провернул уже налоговую реформу. Которая, естественно, не будем нами раскрыта во всех деталях, ибо это слишком нудно для меня, но, всё же, давайте приобщимся.

Итак, основанием для налоговой реформы стал «Декрет о налогах и сборах» от 25 мая 1787 года, подтверждённый Генеральным кортесами Испании уже 26 мая 1787 года соответствующей резолюцией.

Этот декрет инициировал создание налогового кодекса Испании, так же как «Декрет о королевских аудиенсиях» ранее инициировал создание гражданского, уголовного, семейного, трудового, а также прочих кодексов, включая процессуальных.

И, в общем-то, у Артёма уже все эти кодексы были, к слову. Он со своими дружками создавал и редактировал их на протяжении последних 5 лет.

Теперь же эти кодексы, подвергшиеся незначительным переработкам, были приняты в качестве единого кодифицированного закона для государства. И, по сути, эти кодексы изменяли вообще всё.

И именно эти кодексы стояли во главе угла практически всех изменений — они были их легитимным основанием и обслуживали созданные Артёмом структуры.

В сути своей, все эти кодексы довольно схожи с современными немецкими кодексами. Уголовный кодекс, в этом плане, схож даже более всего с германским кодексом. Не зря же Артём изучал всё это, верно?

Налоговый кодекс состоит из двух частей — общей, устанавливающей принципы налогообложения, и особой части, устанавливающей правила налогообложения каждым из установленных налогов.

Первая часть, как не трудно догадаться, сильно напоминает немецкий закон о «Порядке взимания налогов», в то время как специальная часть отражает существующие налоги — последних достаточно много.

Правда, большую их часть составляют косвенные налоги — гербовый сбор, налог на соль, налог на табак и так далее, включая и новый налог с продаж, заменивший алькабалу.

Хотя, честности ради, алькабала в силу срока своей службы и феодальных особенностей Испании обзавелась просто целым ворохом налоговых льгот и освобождений для самых разных групп налогоплательщиков, которые были отменены вместе с отменой самого налога.

Да, конечно, все были рады тому, что ненавистная алькабала ушла, и она действительно ушла, хоть и лишь по названию, ведь налог с продаж выполняет абсолютно те же функции, но фактически налоговая нагрузка только увеличилась.

Разумеется, Артём и здесь ввёл льготы. Просто теперь это был не подарок короны за верную службу или ещё за какие-то заслуги. Теперь претендовать на льготу мог любой, но только при условии выполнения ряда обязательных условий.

Эти условия, разумеется, было вовсе не просто удовлетворить. Что, в свою очередь, играло на руку, в первую очередь, состоятельным промышленникам, купцам и крупным землевладельцам, а не простым жителям сельской и даже городской местности.

По той простой причине, что эти льготы были заточены, в первую очередь, именно под них. Так что население радовалось, действительно, но недолго — налог с продаж быстро показал, что он даже хуже.

Из-за этого, в общем-то, даже началось несколько восстаний, но Артём быстро показал, что он хоть и прогрессивный, просвещённый монарх, но далеко не милосердный. Бунтовщиков разбили и рассеяли, а затем схватили и казнили вместе со всеми их семьями. Всех до единого, разумеется. Последнее, естественно, не очень одобрило «просвещённое» европейское общество, но Артёму было совершенно плевать на это, потому что он лишь приводил закон в исполнение.

Под последним, если что, понимаются нормы Уголовного кодекса. Я этого ранее не объяснил, но Уголовный кодекс Испании, принятый Артёмом, был весьма жёстким.

Разумеется, по нашим меркам. По тем меркам он был весьма милосерден. В большинстве своих частей. Единственное исключение — это преступления против короны.

Бунт, какими бы благими намерениями он не прикрывался, с точки зрения Кодекса, является преступлением, у которого нет срока давности. Единственное наказание — смертная казнь через повешение, потрошение и четвертование.

Причём не только преступника, но и всей его семьи. За исключением детей, разумеется. Уголовное преследование лиц младше 14-ти лет было запрещено Уголовным кодексом.

Им же запрещалось применение высшей меры наказания в отношении женщин. Разумеется, за исключением случаев преступления против короны — это было исключением из данного правила.

Правда, в данном случае можно было ходатайствовать о смягчении наказания. Последнее, разумеется, подразумевало то, что женщину казнят менее позорным способом, а не то, что её не будут казнить вовсе.

Ну и, как не трудно догадаться, недееспособных лиц также нельзя было казнить. Их, как и детей, которым было менее 14 лет, вообще нельзя было преследовать по Уголовному кодексу Испании.

Правда, недееспособных лиц предполагалось помещать в специальные учреждения — психиатрические лечебницы, которые иногда были даже хуже лондонского Бедлама.

Что, как вы понимаете, для многих являлось судьбой худшей, чем любой из видов смертной казни. Но это, как говорится, детали лора, и нам они не слишком интересны.

Так что да, специальная коллегия при Высшем суде Испании, она же «Королевский совет по вопросам преступлений против короны», или, как его прозвали в прессе, «Жесточайший его Величества комитет», отвечал за преступления против короны.

Коллегия состояла из 5 судей, так как преступления против короны — это самое серьёзное преступление в рамках испанского уголовного права, а в испанском уголовном праве, чем серьёзнее преступление, тем больше судей привлекается к судебному разбирательству.

Ну, а также судебных заседателей, но при судебных тяжбах, касающихся серьёзных политических преступлений, таких как измена, бунт и так далее (всё это объединяется в одну группу — преступления против короны), судебные заседатели не привлекаются. В рамках гражданского судопроизводства, впрочем, тоже.

Хотя, например, при рассмотрении преступлений, результатом которых стала смерть жертвы, или при рассмотрении преступлений экономического характера, привлекаются 3 профессиональных судьи и 2 судебных председателя, непрофессиональных судьи.

Впрочем, как не трудно догадаться, это тоже всё детали лора, и они нам не интересны от слова совсем. Что нам интересно — это дальнейшие реформы Артёма.

Реформы свои, разумеется, он даже и не думал прекращать. Далее была полицейская реформа. Если вкратце, то Артём издал «Декрет о жандармерии» от 26 мая 1787 года, которым преобразовал систему охраны общественного порядка.

До этого охрана общественного порядка лежала на муниципальных лигах и Священном братстве — она же Санта Эрмандад, она же Святая Эрмандада. Называйте, как хотите.

В общем-то, проблем у Священного братства было несколько, и сразу. Во-первых, они по уши увязли в коррупцию. Во-вторых, они подчинялись непосредственно центральному правительству в лице Короля.

Являясь, таким образом, инструментом, в первую очередь, королевского произвола. По крайней мере, таковым оно были с самого своего начала и таковым оно, в общем-то, было и в 1787 году.

В-третьих, они были органической частью испанской инквизиции. Само священное братство, как не трудно догадаться, было прочно связано с религией.

Тем более, что часть своего финансирования Святое братство получало за счёт сбора специального военного налога, сбор которого был когда-то давно, ещё столетия назад, одобрен крестоносной буллой Папы Римского.

Наконец, в-четвёртых, это полицейское ополчение, обязательное на всей территории Испании, было банально неэффективным. Святому братству было плевать на кормившие их города, и ладно бы, если им бы было только плевать на них, но они также были крайне ненадёжны и, опять же, коррумпированы.

Святое братство, как форма военно-полицейского ополчения, как ни странно, было эффективно только на территории самых крупных городов, где за ним максимально пристально следила королевская власть.

Полицейская же реформа упраздняла и оказавшихся в подвисшем состоянии алькальдов. Причём упразднила как alcalde ordinario, магистратов, носивших административные функции и функции юстиции, так и alcalde de la Santa Hermandad, функции которых сводились к охране общественного порядка от лица Святого братства.

Она же, продолжая реформу судебную, отменила и alcalde mayor. Если что, данные алькальды также являлись магистратами, и они также носили административные функции, а также функции юстиции.

Отличие alcalde mayor от alcalde ordinario, собственно, заключалось в том, что они были выше оных по иерархии, а также обладали военной и законодательной властью.

Вернее, с точки зрения иерархии, решения главных алькальдов в рамках их административных функций и функций юстиции, были выше, чем решения, принятые обычными алькальдами.

Решения самих alcalde mayor, в свою очередь, можно было обжаловать в апелляционном суде — Real Audiencia. То есть, действия главных алькальдов можно было обжаловать в местной королевской аудиенсии.

При этом, и это важно, решения обычных алькальдов можно было обжаловать у коррехидоров. Сами коррехидоры, при этом, являлись судом первой инстанции в вопросах гражданского и уголовного судопроизводства, а также участвовали в деятельности Святого братства.

При этом коррехидоры являлись объектом juicio de residencia, то есть, судебного разбирательства, касающегося их действий в течение всего их срока полномочий.

Вообще, данный суд был автоматической процедурой и производился, как правило, тем, кто, как полагается, унаследует пост чиновника, чью деятельность полагается расследовать.

Касалось, конечно же, это дело не только коррехидоров, но и, например, вице-королей в Индиях. И, разумеется, коррехидор, как и многие другие чиновники, коррехидор также был объектом visitas.

То есть, объектом инспекции со стороны специального правительственного чиновника. Инспекцию, как правило, производили в ответ на жалобы, поступившие в отношении действий коррехидора.

Все эти ребята, и коррехидоры, и главные алькальды, естественно, подчинялись интенданту-коррехидору. Так что, как вы видите, всё было довольно хитро, сложно и запутанно.

Всё это, естественно, осталось в прошлом. Интенданты ушли в прошлое, коррехидоры тоже, а вслед за ними и алькальды, причём всех трёх видов.

Теперь всё было гораздо проще и понятнее, в определённом смысле. Итак, была создана Главное управление королевской полиции Испании — по сути, высший полицейский орган Испании.

Во главе управления стоял Верховный президиум королевской полиции Испании — коллегиальный орган. Всё довольно просто, как вы видите.

Главное полицейское управление включает в себя также штаб управления, подчинённые ему штабные службы, пять отделов, включая особый, а также два агентства. Штаб управления, к слову, заведует связями с общественностью.

Кроме того, в его подчинение входит служба по управлению ресурсами и техникой, служба по международной координации, правовая служба, кадровая служба, бюджетная служба, организационная служба, а также врачебно-профилактическая служба.

Как не трудно догадаться, эти службы отвечают за материально-техническое, правовое, кадровое и врачебно-профилактическое обеспечение федеральной полиции, а также международную координацию.

Наконец, отделы. Первый отдел королевской полиции заведует особо тяжкими преступлениями (кроме государственной измены). Второй отдел заведует борьбой с экономическими преступлениями (налоговые, банковские, биржевые и иные финансовые махинации, не являющиеся законными). Третий отдел заведует паспортным контролем. Четвёртый отдел заведует методической и аналитической работой.

Кроме него, был создан Особый отдел, подчинённый напрямую Артёму и заведующий контрразведкой, слежкой за чиновниками, проверкой претендентов на государственные посты, наблюдением общественных настроений, преступлениями против государственных интересов и защитой конституции. То есть, самая обыкновенная политическая полиция, главная цель которой — поддержание существующего политического режима.

Наконец, королевские агентства. Всего их два — «Королевское агентство криминальной статистики», заведующее анализом криминогенной обстановки, а также «Королевское агентство по расследованию преступлений должностных лиц», заведующее исключительно раскрытием должностных преступлений.

По сути, Королевское агентство по расследованию преступлений должностных лиц — это ультимативный «антикоррупционный» орган, подчинённый специальному совету и имеющий право начать следственные действия в отношении любого должностного лица.

Сам специальный совет, разумеется, подчинён самому Королю, и Артём является его председателем. Тем не менее, в сам совет входят верховный судья Верховного суда, верховный судья Конституционного суда, министр юстиции и министр внутренних дел. Ну, а также два представителя от лица Парламента. Один от лица Сената и один от лица Конгресса, как вы могли понять.

Собственно, это были все полицейские органы на уровне всей Испании, то есть, на федеральном уровне. Теперь же, пожалуй, стоит рассказать о полицейских органах на уровне регионов. Ну, а было здесь всё не то чтобы сильно интереснее.

Во-первых, полицейские органы на уровне регионов имели, как ни странно, практически полную независимость от полицейских органов на федеральном уровне.

Последние, конечно же, вмешивались в работу первых, но имели право это сделать только тогда, когда дело требовало уже их полномочий. То есть, в тех случаях, когда речь шла про особо тяжкие и экономические преступления (особый отдел был обособлен от остальных отделов и имел, в отличие от федеральной полиции, широчайшие полномочия).

Во-вторых, при всём при этом, полицейские органы регионов, фактически, дублировали схему федеральной полиции. То есть, у полиции регионов также были свои штабы, свои службы и свои отделы.

Со службами и штабами всё понятно — их функции были идентичны тем, что имели одноимённые полицейские органы на федеральном уровне. Разница была на уровне отделов.

Ну, если не считать того, что у регионального штаба не было службы по вопросам международной координации, а также осуществляли контроль над штабами местного уровня, разумеется…

Собственно, а существовало, как ни странно, также пять отделов в рамках полиции региона. Первый отдел заведует всеми нетяжкими преступлениями. Второй отдел заведует содержанием подозреваемых.

Третий отдел заведует охраной общественного порядка. Четвёртый отдел заведует безопасностью на дорогах. Пятый отдел заведует профилактикой преступлений.

Наконец, была «Региональная коллегия по расследованию должностных преступлений». По сути, она дублировало собой Королевское агентство, но было при этом полной коллегией.

Здесь не было председателя с правом решающего голоса, и все спорные вопросы решались банальным голосованием. У кого большинство голосов, тот и прав.

Состояла коллегия из верховного судьи Верховного суда региона, верховного судьи Конституционного суда региона, двух представителей от лица Кортесов региона.

Ну, а также министра юстиции региона и министра внутренних дел региона. Последнее, как вы понимаете, подразумевает существование обособленных министерств на уровне регионов.

Итак, уровень провинции. Как не трудно догадаться, у провинциальной полиции тоже есть собственные штабы, службы и отделы. Правда, есть один нюанс — у них, конечно, есть собственные штабы и службы, но это как бы миниатюрная версия региональных штабов.

В то же самое время, у них есть все те же службы, а также все те же самые штабы. Впрочем, да, пора бы уже перейти к отделам. Собственно, отделов всего три.

Первый отдел заведует административными правонарушениями. Второй отдел заведует специальными инспекторами, эдакими рабочими лошадками полиции, которым поручается всякая мелкая, но очень важная работа. Третий отдел заведует охраной общественного порядка.

На уровне провинций, кстати, тоже существует своё агентство по расследованию должностных преступлений. Как вы понимаете, оно фактически дублирует региональную коллегию.

Ну и да, отдельно стоит упомянуть, что все правонарушения, совершённые несовершеннолетними, были переданы на откуп специально созданному органу — управлению по делам опеки и ухода.

Итак, уровень округов. На уровне округов нет своих штабов, служб и отделов. На уровне округов действуют подразделения провинциальных штабов, служб и отделов. Своего органа по расследованию должностных преступлений они также не имеют.

Наконец, уровень муниципалитетов — здесь то же самое. Муниципалитеты не имеют своих штабов, служб и отделов. На уровне муниципалитетов действуют муниципальные подразделения окружных подразделений провинциальных штабов, служб и отделов. Своего органа по расследованию должностных преступлений, как не трудно догадаться, они не имеют.

В общем-то, на этом и всё. Да, это вся организация полицейского органа. Как вы видите, структура немного сложная, слегка громоздкая, зато, как покажут события, весьма эффективная.

Ну и да, не будем забывать, что любые реформы требуют деньги, и эта — тоже. К счастью, Артёму это позволяли средства. Тем более, что реорганизованная налоговая и административная система позволяла ему взымать налоги значительно эффективнее.

Последнее, правда, снова не обрадовало податное население, ведь увеличивало их реальное налоговое бремя. Возник очередной бунт, на этот раз, правда, в одной конкретной местности — Валенсии.

Очевидно, этот бунт также был жестоко подавлен армией. Без излишних зверств, конечно же, но ничем хорошим для бунтовщиков это не закончилось.

Король им снова дал ясно понять, что он не потерпит попыток ревизии его же решений. Думаю, заряды картечи по бунтующей челяди показали это более чем наглядно.

Главное, что он, несмотря на наступление на значительный ряд привилегий и прав титулованной аристократии, всё же, в действительности, улучшил их экономическое положение.

Кроме того, ещё и поставил их в ещё большую зависимость от короны за счёт получения контроля над основными потоками их средств. Были, конечно, недовольные этим, но это было меньшинство.

Меньшинство, которое активно и очень даже успешно выявлял Особый отдел. Разумеется, ему ничего не делалось. Артём очень сильно не хотел всевластия тайной полиции, поэтому ограничивал её простым наблюдением за опасными элементами.

Веселье для отдела начиналось только в том случае, если эти опасные элементы начинали действовать. Вот только тогда уже их ловили с поличным, и уже после этого их ждал справедливый суд.

Естественно, справедливый суд. Справедливое наказание ведь всего одно за заговор против короны — смертная казнь через повешение, потрошение и четвертование.

Правда, это слишком унизительная казнь для аристократа, поэтому Артём всегда даровал представителям титулованного дворянства свою милость — он не казнил их, однако лишал титула и отправлял на каторгу в колонии.

Всё имущество же осуждённого изымалось в пользу наиболее бедной и наименее знатной родни. Последним, разумеется, было уже не до заговоров против короны.

В принципе, очень даже милосердно, если учесть, что каторга не обязательно подразумевала крайне вредный для здоровья физический труд. Очень часто такие каторжники служили в качестве помощников мелких чиновников.

И, естественно, получали вполне достойную зарплату. Зарплату, достойную для их положения, разумеется. Более того, осуждённые вполне имели доступ ко всем государственным институтам и даже могли выкупить свою свободу до конца срока заключения.

Правда, возвращение обратно в Испанию для них было под категорическим запретом, равно как и занятие каких-либо государственных чинов.

Так что да, Артём всё же не был настолько вот уж мерзкой сволотой, тираном и угнетателем. По крайней мере, титулованной аристократии он всё же даровал право на искупление перед ним.

И, в принципе, проблем с аристократами у него особенно и не было. Аристократия, по большей части, за исключением очень незначительного меньшинства, была, в общем-то, только за получившееся положение.

Да, меньше прав и привилегий, но, в конечном итоге, денег и власти у них в кармане стало больше. Денег через доступ к церковной десятине, а власти через доступ к законодательной власти.

В принципе, положение дел гораздо лучше, чем было до лишения их основной части их феодальных прав и привилегий.

Что касается состоятельной части населения, в которую входили как богатая сельская аристократия, не обладающая титулами, так и промышленники, то её тоже всё устраивало.

Их то реальное налоговое бремя за счёт простого доступа к широким налоговым льготам только уменьшились. Довольны они были и весьма эффективными усилиями Артёма по контролю инфляции, а также денежной массы в обороте.

Довольны они были и вполне эффективными усилиями Артёма по кодификации норм гражданского права, их значительному улучшению и модернизации.

Довольны они были и реорганизацией судебной системы, органов правопорядка, налоговой системы. Довольны они были и усилиями Артёма в области страхования банковских вкладов, повышения надёжности и доходности королевских векселей (так называемые «vales reales»).

Риски при ведении бизнеса значительно уменьшились, прибыльность бизнеса увеличилась, порог вхождения же в бизнес значительно уменьшился за счёт льготного кредитования.

Репрессивность политических институтов же приобрела значительно более мягкий характер по отношению к ним, как к классу. Теперь они обслуживали также и их.

Это, в первую очередь, отражалось в появившемся у них праве стабильно влиять на принимаемые законы, появившемся у них праве стабильно занимать даже очень высокие чины в королевской администрации, судах и так далее.

Единственное, что их смущало — это всё ещё очень явный перекос власти в сторону Артёма за счёт его «поправок адаптационного периода», а также его жестокость.

Артём в своих средствах не стеснялся и стрелял картечью по толпе при любом удобном случае. Что, как вы понимаете, вызывало определённые опасения по поводу всего происходящего.

Однако, так как картечь попадала только по челяди всякой, вздумавшей отменить все столь приятные им нововведения, то эти опасения у них были не по поводу того, что Артём слишком жестокий, а по поводу того, что он слишком мягок с челядью.

Их смущал его резкий отказ казнить женщин, немощных и детей. Смущал потому, что они вполне серьёзно считали, что раз последние также были среди восставших, то почему же их не настигает кара также.

Так что, как вы видите, Артём был ещё очень даже лапочка. Однако, так как нововведения и их положительные эффекты были очевидны, равно как и демонстрируемый ими климат правления Артёма, сами они были всеми руками и ногами за Артёма и против его врагов. Хотя бы по той простой причине, что у них враги были общие.

Единственными проигравшими от этой ситуации оказались мелкие фермеры-арендаторы, городская беднота, частично клир, а также наёмные рабочие, миллионными армиями гулявшие по стране.

Естественно, наёмные рабочие гуляли миллионными армиями по стране не просто так, а в поисках хотя бы временного жилья и хоть какой-нибудь, да работы.

В принципе, хотя и огромная, эта масса была слишком аморфной, чтобы представлять собой хоть сколько-нибудь серьёзную политическую силу.

Так что, по сути то, единственной реальной политической силой в стране оставался недовольным исходом событий клир. Но, как вы понимаете, с этим вообще не церемонились.

Работники особого отдела, конечно, бога боялись, но боялись недостаточно, чтобы не надеть на клирика, яростно проповедующего о преступности и несправедливости текущей королевской власти, мешок.

Что с ними далее происходило, куда их везли и куда они после этого пропадали, я, конечно, вам не скажу, но вы и без меня, пожалуй, прекрасно знаете присказку.

Тут ведь главное, что от проблемы избавились, а работники Особого отдела заслуженно получили своё весьма внушительное жалование, а их семьи, включая и их самих, продолжили обладать значительными бонусами.

Впрочем, давайте не будем говорить о грустных вещах. Давайте говорить о хороших вещах. Давайте будем говорить о дальнейших реформах Артёма.

Ну, а следующие реформы Артёма касались, как не трудно догадаться, колоний. Так, «Декрет о торговле с Индиями» от 30 июня 1787 года продолжил реформу колониального устройства, начатую «Декретом об Индиях» от 9 мая 1787 года.

«Декрет о торговле с Индиями» касался вообще всех колоний Испании. В принципе, он регулировал принципы торговли. В первую очередь, он открыл все порты Испании для торговли с колониями.

То есть, корабли, торгующие с колониями, могли курсировать между любыми портами колоний и метрополии. Правда, при этом были несколько подняты гигиенические стандарты для входящих в порты кораблей.

В колониях же было открыто несколько портов для торговли с другими государствами и их колониями. Естественно, при условии, что эта торговля будет вестись на судах под испанским флагом.

Сама же торговля с другими государствами и их колониями была обложена вполне внушительной таможенной пошлиной — ставка была плавающей, зависела от категории товара и его происхождения, но, если в среднем, то ставка была порядка 15%.

Хотя, например, промышленные товары из Британии облагались по совершенно сумасшедшей ставке в 35 % от максимальной рыночной стоимости груза.

То есть, брали товар, определяли его рыночную цену, после чего брали максимальную рыночную цену за весь год. Причём по ней же определяли, подпадает ли товар под минимальный порог для признания его предметом роскоши.

Последний статус, в свою очередь, подразумевал дополнительный налог в 10% от уже текущей рыночной стоимости груза. И всё это, разумеется, только для британцев, ненавистных врагов Испании.

Французские же колониальные товары облагались по ставке 5%, а промышленные товары из метрополии — по ставке 9 %. Российские колониальные товары, например, облагались по ставке 7%. Промышленные же товары из самой России, под которой подразумеваются континентальные владения последней, облагались по ставке 17%.

Колониальные же товары из каких-нибудь Соединённых Штатов Америки облагались по ставке 8 %, в то время как промышленные товары облагались по ставке 15%.

Экспорт и импорт испанских товаров же, вне зависимости от их категории, был полностью освобождён от таможенных пошлин. Правда, они могли облагаться налогом на роскошь, но им облагались вообще любые дорогие товары.

И то товары роскоши испанского происхождения облагались по отдельной ставке — 3% от минимальной рыночной стоимости за год. Причём минимальная рыночная стоимость использовалась и при определении статуса товара, как роскоши.

В общем-то, система весьма хитрая. Тут главное, впрочем, что от всего этого выигрывали, в первую очередь, сами колонии, в то время как сама метрополия выигрывала лишь опосредованно, за счёт повышения деловой активности в самих колониях.

Тем более, что примерно 2/3 от таможенных сборов уходили в бюджет самих колоний. Да, к слову, ранее мы ведь уже упоминали административную реформу колониальных владений.

Ну, так вот, эта административная реформа, как не трудно догадаться, также играла, в первую очередь, на руку колониям. Потому, что под административной реформой подразумевалась не только простая реорганизация административно-территориального устройства колоний.

Эта административная реформа подразумевала всё то же самое, что и в Испании. То есть, уничтожение власти церкви, а после совместное потрошение её несчастного трупа с местной аристократией. Причём, разумеется, касалось это уже не только титулованной аристократии, но и крупной аристократии вообще. Вне зависимости от её происхождения.

То есть, в этом объедании церкви участвовала и аристократия, родившаяся в Испании, и аристократия, родившаяся в колониях. Причём в состав последней включалась и, сейчас прозвучит очень опасная вещь, «расово грязная» аристократия.

То есть, аристократия, родившаяся от союза «негров» (как же плохо мне от одного лишь написания этого слова — словами не передать) и «белых». Ну, либо от союза «индейцев» и «белых». В общем, речь идёт именно о той прослойке аристократии, происхождение которой не подразумевало союз «белых» с «белыми».

Как вы понимаете, Артём также на дух не переносил всю эту расистскую чушь. Рабства он, конечно, не запретил, ведь, как бы парадоксально это ни звучало, земельная аристократия, даже произошедшая от «негров», рабство одобряло, потому что от последнего зависело их благосостояние.

Мерзко, конечно же, но что поделать. Время ещё придёт. Главное ведь, что он снова пустил знать американского происхождения к управлению делами колоний. За счёт чего? Ну, за счёт реорганизации судебной системы, создания Генеральных кортесов Новой Испании, Новой Гранады, Перу, Рио-де-ла-Платы, Венесуэлы, Кубы, Луизианы, Флориды, Филиппин и других территорий испанской колониальной империи.

Все они, как вы могли догадаться, имели то же самое устройство, что и Генеральные кортесы Испании. И, как ни странно, не были в подчинённом положении по отношению к Генеральным кортесам Испании. Артём создал ещё один парламент. Парламент над всеми парламентами. Встречайте, единственная и неповторимая — Имперская ассамблея имени Его Величества.

Да, Артём создал общеимперский парламент. Всего в парламенте 600 депутатов. Каждый доминион, а именно в доминионы были преобразованы все колониальные владения Испании в Америке, имел минимум 10 депутатских мест. Испания имела также 10 гарантированных депутатских мест.

Таким образом, всего было гарантировано 150 депутатских мест из 600 мест всего. Сейчас объясню математику.

Смотрите, у нас есть Доминион Новая Испания (занимает территории Mexico, Nueva Galicia и Provincia Internas de Oriente) и Доминион Калифорния (занимает территорию Provincias Internas de Occidente).

Кроме того, есть Доминион Гватемала (занимает территории Capitania General de Yucatan и Capitania General de Guatemala) и Доминион Луизиана (занимает территорию Provincia de La Luisiana).

Есть также Доминион Флорида (занимает территорию Provincia de La Florida), Доминион Новая Гранада (занимает территории Audiencia de Santa Fe и Audiencia de Quito) и Доминион Перу (занимает территории Audiencia de Lima и Audiencia de Cuzco).

Кроме них, были образованы Доминион Венесуэла (занимает территорию Capitania General de Venezuela) и Доминион Каролина (назван в честь погибшего от черни Карлоса, отца Артёма; занимает территорию Audiencia de Charcas).

Следуя далее, есть также Доминион Чили (занимает территорию Audiencia de Santiago к западу от Анд), Доминион Куба (занимает территорию Capitania General de Cuba) и Доминион Аргентина (занимает территорию Audiencia de Buenos Aires и территорию Audiencia de Santiago к востоку от Анд).

Наконец, есть также Доминион Санто-Доминго (занимается территории Capitania General de Santo-Domingo и Capitania General Puerto Rico) и Доминион Филиппины (занимает территорию Capitania General de Filipinas).

Правда, тут нужно уточнение, что «Доминион» — это просто красивое слово, удобное и новое, не ассоциированное с прежним административно-территориальным устройством колоний. Фактически же это что-то вроде американского штата, но со своими нюансами.

В общем-то, да, как вы видите, всего есть 15 доминионов, из которых 14 доминионов — это колонии, а 1 доминион — это сама Испания. На каждый доминион по 10 гарантированных депутатских мест, значит, всего 150 гарантированных депутатских мест.

Остальные 450 депутатских мест распределяются в соответствии с долей доминиона в общем населении Испанской империи. При этом важно отметить, что депутатских мест, распределяемых на основании доли доминионов в общем населении Империи, всего 450 потому, что их, по правилу, должно быть ровно в 3 раза больше «гарантированных» мест. Как вы понимаете, данные правила играло на руку самой Испании:

Смотрите, вот есть у нас Испанская империя — её население в этот момент порядка ~25,43 миллионов, плюс-минус миллион другой (так как общеимперской переписи ещё не было, то только приблизительные цифры).

Вот у нас есть 1 из 15 доминионов — Королевство Испания. Население Испании в 1787 году — 10,27 миллиона человек.

Итак, доля Испании в общей численности населения Испанской империи — около 40,4 %. То есть, из этих 450 депутатских мест Испании отойдёт 185 депутатских мест.

Идём далее. Население Новой Испании составило порядка 6 миллионов человек (~23,6 %). Население Новой Гранады составляет порядка 1,5 миллионов человек (~5,9 %).

Население Филиппин составляет порядка 1,7 миллионов человек (~6,7 %). Население Кубы — около 0,3 миллиона человек (~1,2 %). Население Перу — 1,3 миллионов человек (~5,1 %).

Население Санто-Доминго — порядка 0,2 миллиона человек (~0,8 %). Население Аргентины — около 0,8 миллионов (~3,1 %). Население Каролины — около 1,2 миллиона (~4,7 %).

Население Чили — порядка 0,7 миллиона (~2,8 %). Население Гватемалы — порядка 0,6 миллиона (~2,4 %). Население Калифорнии — 0,3 миллиона (1,2 %). Население Венесуэлы — порядка 0,5 миллиона (~2 %).

Население Флориды — порядка 0,02 миллиона (0,08 %). Население Луизианы — порядка 0,04 миллиона (0,16 %). Даже вместе они не достигали рубежа в 100 тысяч человек.

И да, естественно, это всё лишь грубые подсчёты. Однако, так или иначе, картина на лицо — на всего 2 доминиона приходится порядка 64% населения.

То есть, почти 2/3 от 450 депутатов. Как можно заметить, это не очень то и честно по отношению к остальным доминионам. Чтобы исправить эту несправедливость хотя бы частично, каждому из них и приписали 10 гарантированных депутатских мест.

Что, в свою очередь, не очень честно уже по отношению к более населённым доминионам, потому что условная Флорида, население которой около 20 тысяч человек, имеет 10 депутатов, хотя по логике вещей у них не должно быть и 1 депутата.

Артём, по факту, сбалансировал одну несправедливость созданием другой несправедливости, ей противоположной. Клин клином вышибают, как известно. Почему-то это, правда, практически нигде не работает так, как должно, но допустим, что безграмотные предки нам не лгали.

В любом случае, можно заметить, что Испанская империя стала гораздо более децентрализованным, более федеральным государством. Что, разумеется, положительно повлияло на социально-культурное, социально-экономическое и военно-политическое развитие всего государства.

В рамках такой вот хитрой «федерации» руководство внешней политикой и вооружёнными силами принадлежит федеральному правительству, во главе которого стоит премьер-министр.

Король же является главой самой Испанской империи, и именно он утверждает кандидатуру премьер-министра и предлагаемый им кабинет. Он же имеет право созыва чрезвычайной сессии, утверждение бюджета и так далее.

Премьер-министр представляет правительство Испанской империи на международной арене, имеет право предлагать Парламенту кабинет министров на утверждение Парламентом.

Он же имеет право предлагать монарху на повторное утверждение уже утверждённый Парламентом кабинет министров (по замыслу, это всего лишь формальная процедура).

Ну, и так далее. В общем-то, ничего особенного или необычного, на самом-то деле. Всё в традициях типичной такой федеральной монархии. Да, со своими заковырками, но в сути всё то же самое.

Тут ведь в чём главное — широкая автономия колониям. Широкая автономия колоний при значительных плюсах от общего культурного и экономического пространства — это залог успеха.

Залог успеха потому, что колонии не являются частью общего экономического пространства по принуждению. Они являются его органической частью, потому что участвуют в жизни этого экономического пространства наравне с метрополией.

Впрочем, чтобы этот успех случился, нужен экономический успех, результатом которого бы стало возникновение взаимовыгодного общего экономического пространства.

Ну, а чтобы произошёл экономический успех, необходимо три вещи — подготовить почву экономического успеха, засеять семена экономического успеха, а также взрастить этот экономический успех.

Почва — это сложный комплекс взаимозависимых факторов, перечень которых растягивается от банальных особенностей географического ландшафта экономического пространства, до политических институтов и институтов государственной власти, действующих на его территории.

Будем честны, географическое устройство самой Испании, равно как и территорий, которые занимают её колонии — это, в целом, что-то среднее между чем-то приемлемым и мусором.

У Испании есть преимущества в плане географии, вроде того, что она надёжно защищена от Франции целой горной системой — Пиренеями, или того, что она фактически мост между Атлантикой и Средиземным морем, Европой и Африкой.

У географии Испании есть также и значительные недостатки, вроде того, что большая часть страны — это плоскогорья и горы, занимающие её центральное пространство.

Эти же плоскогорья и горы, в силу своего положения, разрывают Испанию на несколько слабо связанных между собой экономически и, в особенности, промышленно, частей.

По крайней мере, до появления развитой сети железных дорог и горных железнодорожных тоннелей, потому что только им под силу надёжно экономически соединить между собой все эти лоскуты, окружённые горами.

Такая же проблема и у испанских колоний. Только представьте себе, большая часть испанских колоний просто-напросто разрезана на лоскуты Кордильерами — величайшей по протяжённости на планете горной системой.

Кордильеры делят на лоскуты даже Антильские острова — Кубу, Эспаньолу, Пуэрто-Рико и даже затрагивают Тринидад, проходя вдоль его северного побережья.

Условная Аргентина практически полностью отделена от условных Чили эти же самыми Кордильерами. Они будто два отдельных острова, и тут даже железнодорожная сеть с сетью горных железнодорожных туннелей слабо поможет.

Это, к слову, о географической составляющей этого общего экономического пространства. Однако, знаете ли, человек в этом плане бог — он способен менять для своего удобства географию даже целых континентов — взять тот же самый Суэцкий или Панамский канал.

Что мы хотим сказать, так это то, что человек способен преодолеть любые невзгоды. Взять те же «наши», современные Нидерланды. Вот вам любопытный факт — на 2017 год около 17 % всей территории Голландии раньше принадлежало морю.

Ну, а если бы на территории Нидерланд вообще не было дамб и плотин, то 65 % населения страны оказывалось бы под водой каждый прилив. Внимание — 2/3 населения страны будет под водой во время каждого прилива без всех этих титанических усилий, приложенных ими к борьбе с самой природой.

Чем испанцы хуже? Правильно, ничем. Всё, что испанцам нужно — это ресурсы для проектов, необходимых для преодоления сил природы, для улучшения их ландшафта.

Таким образом, мы подходим к тому, что наиболее важно — это институты. Разумеется, речь идёт, в первую очередь, про институты государственной власти и политические институты.

Так что да…

p. s. Mexico — это Мехико, Nueva Galicia — Новая Галисия, Provincia Internas de Oriente — это Восточные внутренние территории, а Provincia Internas de Occidente — это Западные внутренние территории.

«Capitania General» — это генерал-капитанство. «Provincia» — это просто территория. Например, «Provincia de La Florida» — это просто Флорида. «Audiencia» — это аудиенсия. Полагаю, вы это название уже встречали ранее.

Если что, это такая вот небольшая, маленькая памятка. Ссылка на карты прилагается:

Первая карта — https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/e/e2/Imperios_Español_y_Portugués_1790.svg

Вторая карта — https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/thumb/4/41/Mapa_del_Virreinato_de_la_Nueva_España_%281794%29.svg/1024px-Mapa_del_Virreinato_de_la_Nueva_España_%281794%29.svg.png

Третья карта — https://commons.princeton.edu/mg/wp-content/uploads/2017/04/Administrative_Divisions_of_Spanish_and_Portuguese_America_1780.jpg

Не имеет абсолютно никакого значения, сколько на территории вашего государства проживает людей. Не имеет абсолютно никакого значения, сколько на территории государства имеется ресурсов.

Не имеет абсолютно никакого значения, насколько удобна география вашего государства. Не имеет абсолютно никакого значения, как много политической воли государство готово приложить к развитию страны.

Всё это не имеет абсолютно никакого значения, если в стране не существует самых базовых инклюзивных институтов. Если в стране у большей части населения нет доступа к общественным благам, таким как образование, например, то о каком развитии можно говорить?

Артём это решил — он создал министерство образования, реорганизовал существующие учебные заведения в единую систему, увеличил их финансирование.

Он расширил доступ простого народа к ним и начал создавать новые учебные заведения. В частности, вечерние школы для уже взрослых людей. Если всё продолжится текущими темпами, то уже следующее поколение испытает на себе все результаты этой политики.

Оно будет в разы более подготовлено к промышленной революции. Оно станет его костяком, потому что у него будет значительно более широкий спектр навыков, умений и знаний.

И это, как вы понимаете, имеет очень большое значение, потому что в экономике самое важное — это люди и их знания. И лучшее вложение — это вложение в людей, вложение в общественные блага, прямо влияющие на качество их развития.

Чтобы у людей был более простой, быстрый и удобный доступ к образовательным учреждениям, Артём начал капитально чинить, модернизировать и строить дороги, каналы, туннели, мосты и даже порты.

Он реорганизовал существующую систему транспортного сообщения, поставив во главе этой системы организованное им же Министерство транспорта, ставшее эффективным средством управления этой системы.

Чтобы школьники, школяры и студенты в городах не боялись за своё имущество, жизнь и личностную целостность, Артём реорганизовал коррумпированную и неэффективную систему охранения правопорядка в лице Святого братства.

Он полностью реорганизовал систему охраны правопорядка, превратив её в сложную, но достаточно гибкую, а главное эффективную систему тотальной охраны правопорядка.

Он значительно расширил численность людей, отвечающих за охрану правопорядка, поднял их зарплату, даровал им различные социальные и экономические льготы.

В общем, создал надёжный и мощный стимул к эффективному исполнению последними их должностных обязанностей. Следить же за этим он оставил организованное им Министерство внутренних дел.

При этом, фактически, создав небольшую, но плотную прослойку в составе среднего класса, способную позволить себе большинство промышленных товаров.

Чем, в свою очередь, также простимулировал экономику и, в особенности, промышленность. Потому что не надо экономить деньги, прятать их по сундукам — их надо тратить, возвращать в экономику, заставляя деньги делать деньги.

Чтобы у учащихся всех этих заведений была возможность реализовать в дальнейшем свои таланты, навыки, умения и знания, он создал эффективный, практически всемогущий Банк Испании.

Банк банков, согласно новому законодательству, гарантировал сохранность всех вложений подданных испанского короля, хотя и до определённого предела, разумеется.

Созданный им Банк Испании также повысил надёжность и прочность всей банковской системы Испании, которую он себе подчинил и возглавил, формально и фактически создав строгие единые правила и стандарты, по которым остальные банки обязаны были отныне играть, чтобы быть в этом бизнесе.

Как результат, выросло доверие к банковской системе, возникла, наконец, уверенность в том, что деньги, оставленные в банке под депозит, будут в полной сохранности.

Более того, у людей возникла уверенность, что эти деньги не просто будут в полной сохранности в банке, но и преумножатся. Это, естественно, значительно увеличило мотивацию людей нести свои деньги в банки.

Это, в свою очередь, увеличило капиталы банков, их обороты, ещё более снизило риски за счёт масштабирования и диверсификации их деятельности.

Дальнейшее же уменьшение рисков, вызванное как вышеупомянутым следствием деятельности Банка Испании, так и государственными усилиями по яростной защите интересов кредиторов, вне зависимости от социального положения заёмщика, значительно повысившее доверие к государству, сделало возможным дальнейшее же уменьшение банковских процентов.

Снижение же банковских процентов сделало кредиты более дешёвыми. Более дешёвые кредиты — это более низкий порог входа в бизнес. Более низкий порог входа в бизнес — это стимул для развития малого и среднего бизнеса.

Ну, а эти огромные капиталы банков, располагаемые банками благодаря значительному росту вложений населения, в свою очередь, текли в промышленность, торговлю, инфраструктуру, сельское хозяйство.

Инвестиции, разумеется, привели к возникновению, либо ускорению, либо к возникновению и ускорению одновременно, экономического роста. Это, в свою очередь, привело к увеличению благосостояния населения.

Увеличение благосостояния населения ведёт к последовательному росту спроса, в том числе и повышению качества этого спроса, вызванного рождением спроса на более сложные промышленные товары.

Увеличение благосостояния населения ведёт к росту банковских вкладов, росту денежной массы в экономике, в том числе излишней, которую население может использовать для диверсификации своего портфеля за счёт более доходных, но и более рискованных вложений.

Ну, и так далее. Как вы видите, здесь переплетено абсолютно всё. Всё, от нитки в Галисии до иголочки в Севилье. Все эти факторы не существуют в вакууме, абсолютно одинокие и не связанные друг с другом.

Нет, напротив, чем больше факторов накладывается друг на друга, тем мощнее и эффект на выходе. В данном случае — экономический эффект. И, как многие уже могли заметить, Артём сделал всё от него зависящее, чтобы этих факторов было как можно больше и как можно быстрее.

Ну, а чтобы всё это имело смысл, имело устойчивость и прочность, необходимые для того, чтобы эта система была способна пережить кризис, Артём и создал инклюзивные институты, ведь для успеха экономической системы недостаточно её экстенсивного расширения.

Разделение властей, причём не формальное, а фактическое — это самый простой, самый явный пример инклюзивного института. Закон может быть строгим, может быть жестоким.

Главное ведь, чтобы люди ощущали, что этот закон — справедлив. Это ощущение рождает в них уверенность в справедливости всей системы. Оно порождает в них уверенность.

Уверенность, что у них не отожмут всё кровно нажитое в тот же момент, как они создадут прибавочный продукт, достаточный для того, чтобы ими заинтересовались власть имущие. Это — ключ.

Ключ не к самому расширению. Ключ к стабильности этого расширения. Справедливость системы, основанная, в частности, на независимости судебной системы — это залог её стабильности. Причём надёжность, справедливость и стабильность судебной системы не для отдельной касты, сословия или класса, а для всего общества в целом.

Да, разделение властей — это лишь один из примеров, хотя и один из самых важных, инклюзивных институтов, но он наглядно демонстрирует, в чём суть инклюзивных институтов, и почему они важны.

Артём построил несколько таких. Нам же остаётся лишь ждать и наблюдать, что у него получится. Собственно, приступим, пожалуй. Как-никак, основной объём реформ уже был реализован Артёмом за период с 1786 по 1787 год.

Вернее, был начат. Реализация этих реформ, как вы понимаете, затянется на долгие годы, если не десятилетия, прежде чем появятся первые видимые их плоды.

Благо, Артём готов ждать, и у него есть время, ведь он только в самом начале своего жизненного пути, а династия Бурбонов, как нам известно, династия долгожителей (Луи Капет не в счёт!).

Теперь же, пожалуй, стоит обсудить события 1787 года. Ну, а год ведь выдался крайне интересный — вторжение Пруссии в Нидерланды, изгнание голландских республиканских патриотов во Францию, начало русско-турецкой войны.

Кроме этого — господин Моцарт выступает со своими теперь уже знаменитыми на весь мир работами в Праге, в Швеции открывается первая в мире школа, дающая женскому полу возможность получить среднее образование.

Сюда же можно свалить в кучу Версальское соглашение 1787 года, которым был заключён союз между вьетнамским князем Нгуен Тхе-то и Людовиком XVI, королём Франции.

Последний, к слову, в этом же году послал военный контингент для помощи последнему. Да, он действительно послал 4 фрегата и 3 тысячи солдат вдобавок к 500 сипаев на подмогу вьетнамскому князьку.

Правда, сюда уже вклинились к этому моменту Испания, жадная колониальная империя под предводительством Артёма, и Португалия. Разумеется, обе страны просто заключили два параллельных договора.

Естественно, как бы невзначай у них получилось всё это одновременно с Францией. В итоге получилось три отдельных договора, которые Франция, Испания и Португалия благополучно согласились признать между собой.

В конце концов, раз уж так получилось, то почему бы просто не новировать договора, чтобы всех всё устраивало, верно? Ну, на этом, собственно, и порешали.

Вьетнамского князя принудили к новации договора на условиях, что последние будут разрешать свободную торговлю также тем странам, которые Франция/Испания/Португалия считает своими равноправными партнёрами.

Кроме того, теперь в договор входило условие о разрешении миссионерской деятельности на территории всех владений Нгуен Тхе-то. Ну и, естественно, договор предусматривал создание нескольких бессрочных концессий в пользу Франции/Испании/Португалии. И, разумеется, передачу ряда портов в их руки. В общем-то, типичный такой колониализм.

Так или иначе, на подмогу вьетнамскому князьку отправились 3 тысячи французских солдат и 500 сипаев, 4 тысячи испанских солдат, а также 60 кораблей различных тоннажей, из которых 8 — фрегаты.

Как вы понимаете, очень грозная сила. Европейцы не зря месили друг друга палками, мечами, топорами и пиками — военное искусство европейцев было на высоте.

Впрочем, особо рассказывать здесь и нечего — типичная колониальная война со всеми её атрибутами. Ну и, пожалуй, единственное, что может быть интересным — это череда природных катастроф.

Антильские острова опустошил смертоносный тропический циклон, больно ударивший, в первую очередь, по испанским и французским владениям на Гаити.

В целом, испанцы пострадали меньше, потому что их Антильские острова были развиты в значительно меньшей степени, чем французские Антильские острова.

И потому, что у французов островов было значительно больше, чем у испанцев, и потому, что французы в них вкладывались в значительно большей степени.

Это, как вы понимаете, очень сильно ударило по экономике Франции и её бюджету, так как 2/3 доходов казны, как уже ранее упоминалось нами, Корона получала от колониальной торговли.

Кроме того, в самой Франции в 1787 году случилось немало потрясений. Так, во Франции случился недород шелкопряда, из-за которого очень сильно пострадала текстильная промышленность Лиона, важнейшего индустриального центра.

Десятки тысяч людей остались безработными. В сельской местности наблюдался голод, потому что в этом году, как и в 1803–1804 и 1805–1806 годах, был неурожай.

Во Франции начали вновь водворяться при попустительстве Людовика XVI феодальные порядки. Священники, представители одного из сословий, взвыли от тех порядков, что Людовик начал вводить во Франции.

Двор же, тем временем, вёл себя максимально роскошно. Королева тратила баснословные суммы на драгоценности, балы, маскарады и так далее.

Сам же Король, потворствуя своим подданным, тратил просто безумные деньги на различные проекты. Да, полезные проекты, вроде строительства каналов, но всё же.

И, как вы понимаете, эта парочка умудрялась разорять французский бюджет даже без войн с Англией. Благо, доходы от колоний ранее позволили Франции закрыть весь свой внешний долг и даже выйти из дефицита.

Правда, теперь то эти доходы значительно упали, ведь экономика французских Антильских островов была полностью разрушена циклоном, и теперь нужно было где-то изымать деньги.

Деньги, очевидно, на её восстановление, которое займёт, очевидно, далеко не год и даже не два, прежде чем хотя бы Гаити сможет выйти на свой прежний уровень.

Благо, безупречное финансовое состояние до этой катастрофы позволило Франции мобилизовать значительные суммы по довольно низким процентам.

С другой стороны, заём значительных средств извне сильно навредил французской экономике, так это подстегнуло инфляцию. Да-да, ту самую инфляцию, что итак не щадила голодных и безработных, ведь все эти неурожаи и недороды и без того спровоцировали бурный рост цен на хлеб.

Например, Испания начала подготовку, либо и вовсе уже инициировала, ряд важных исследовательских экспедиций:

Первая, и самая важная из них — кругосветное путешествие.

Вернее, фактически, это было сразу два кругосветных путешествия с разными маршрутами. Первое должен был возглавить Алехандро Маласпина, а второе — под руководством Хосе де Бустаманте-и-Герра.

Им обоим поручили подготовку этих экспедиций. Им же, по личному указу Артёма, были вручены две эскадры фрегатов. Не все корабли, конечно, были новые и не все были в идеальном состоянии. И именно поэтому им дали срок в полгода-год на подготовку экспедиции и отплытие.

Вторая миссия — это исследование Аляски под руководством Сальвадора Фидальго-и-Лопегарсия. Разумеется, это было не мелкое исследование, а фактически миссия по захвату и приобретению новых колониальных владений в Аляске.

Собственно, не была мелким исследованием и третья экспедиция — под руководством Эстебана Хосе Мартинеса Фернандес-и-Мартинес де ла Сьерра, имевшая своей целью значительное расширение испанского присутствия на острове Нутка.

Имея под своим командованием небольшую, но практически непобедимую в этих водах эскадру, он в этом же году стал строить, в соответствии с королевским распоряжением, укреплённые поселения на территории острова Ванкувер и острова Нутка.

Не шуточной была и четвёртая миссия — экспедиция Бруно де Эсета-Дудагоитиа, в рамках которой последний исследовал тихоокеанское побережье Северной Америки. В частности, он также предпринял активное строительство фортификаций на территории последнего.

Так, подготовив дополнительные припасы и предприняв ряд мер предосторожности, он вошёл в устье реки Колумбия с шестью шхунами и тремя транспортными кораблями. Уже имея опыт столкновения с коварными водами реки, он сумел продвинуться до самого места слияния рек Уилламетт и Колумбия.

В этом же месте он, собственно, и основал Форт Росас и Форт Сан Хуан. Там же, где у нас ныне стоят Портланд и Ванкувер соответственно. У самого же устья реки Колумбия он основал Форт Астурия. Там же, где у нас ныне стоит город Астория. Всё это дело заняло у него весь 1788 год, в общем-то.

Одновременно с ним, в море вышел в рамках пятой миссии Франсиско де Элиза-и-Ревента и вместе с тремя шхунами детально исследовал пролив Хуан де Фука, после чего вошёл в залив Пьюджет, который он назвал заливом Элизы.

Там же он основал два форта — Форт Сан Карлос на месте современного Эверетта и Форт Санта Мария на месте современного Сиэтла. Это, разумеется, также не было быстрым занятием и заняло у него весь 1788 год.

Было также ещё несколько других миссий — основание Форта Лос Сантос на острове Ситка экспедицией Франсиско Антонио Морелля де ла Руа. Если что, основал он его в том же месте, где ныне стоит город Ситка.

В то же самое время, Хуан Франсиско де ла Бодега-и-Куадра во главе своей экспедиции достиг острова Кадьяк, где на месте современного города Кадьяк (то есть, на территории Павловской гавани) построил Форт Эскила, в то время как русское поселение в Бухте Трёх Святителей он иронично прозвал Фортом Карибдис.

Здесь, собственно, впервые российские интересы на Аляске столкнулись с интересами Испании. Одна беда — русские, хотя и верные подданные русской императрицы, помощи со стороны центра не имели в условиях гораздо более важной для центра Русско-турецкой войны, начавшейся ещё в прошлом, 1787, году.

Испанцы же ни с кем из крупных европейских держав не воевали, как и не стояли с их пистолетами у виска, в отличие от Российской империи. Тем более, что испанцы имели значительно больше ресурсов и надёжную сеть баз в лице разрозненных поселений на всём тихоокеанском побережье Америки.

Тут, как вы понимаете, деваться просто некуда. Ну, ничего не поделать. Ну, правда, поделать что-то с этим могли англичане. Да-да, те самые англичане, что столкнулись с силами Эстебана Хосе Мартинеса Фернандес-и-Мартинес де ла Сьерра на острове Нутка.

Если быть точнее, то с испанцами столкнулся ничего не подозревавший Джон Меарес, самый настоящий, образцовый такой британский дегенерат и подонок. Почему подонок?

Ну, он обманывал британскую Ост-Индскую компанию, ходя по морю на своём английском судне под португальским флагом, лишь бы не платить за лицензию. Ради он также шёл на подделывание официальных бумаг, чтобы вы понимали.

Кроме того, чуть не прикончил своими глупыми решениями всю команду своего корабля, включая и себя самого. Был спасён вместе с остатками команды только своевременным прибытием Джорджа Диксона.

Последний ему продал припасы, необходимые для его же собственного выживания, после чего вернулся в Макао и подал там иск против Джорджа Диксона, обвинив последнего в том, что он продал ему товары, необходимые для его выживания, по завышенной цене.

Причём до этого, так как его, вообще-то, поймали за деятельностью без лицензии и с фальшивыми документами, дал спасшему его капитану клятву, что больше он такие приколы выкидывать здесь не будет и вообще забудет о северо-западном побережье Америки навсегда.

Как вы понимаете, по возвращению в Китай он не сдержал своё слово. Напротив, он подал иск против своего спасителя и после тут же начал клепать, как бешеный, новые фальшивые документы и снаряжать новую экспедицию.

После этого, оплыв 22 января 1788 года из Макао, он доплыл до Нутки, после чего, зная о том, что здесь есть испанское поселение и что здесь ему делать, по-хорошему, нечего, ведь он нарушает испанскую монополию, стал активно торговать с местными индейцами.

За этим, собственно, испанцы под командованием Эстебана Хосе Мартинеса Фернандес-и-Мартинес де ла Сьерра и поймали его. После чего, естественно, захватили оба его корабля — Felice Adventurero и Iphigenia Nubiana.

Так, если что, он назвал свои корабли, чтобы выдать их за португальские и, соответственно, не иметь нужды получать лицензию британской Ост-Индской компании и, как следствие, не платить за её получение.

В нашей истории он ещё и выдумал несуществующее поселение, а также несуществующий договор с местным индейским вождём о продаже земли, чтобы оправдать своё небольшое предприятие.

Так что, как можно заметить, подонком он действительно был, причём очень даже смачным. Хотя, разумеется, если отойти от моего стиля гонзо и принять за основу высокий штиль того времени, то он, конечно же, просто авантюрист.

Да, его поймали, но он ведь авантюрист! Более того, он выдающийся антрепренёр! Причём антрепренёр в первоначальном смысле этого слова, а не в том смысле, которое оно имеет у нас «сейчас».

В общем-то, да, завершая полёт нашей мысли, можно сказать, что Испания, к своему худу, наткнулась на самого настоящего британца, отмороженного по самые яйца подонка, готового на любую ложь, лишь бы выплыть сухим из воды.

К сожалению, это не наша версия реальности. Здесь Великобритания была всё ещё крайне слаба. Прошло всего лишь десять лет с момента прошлой войны с Испанией, и память о «союзном» флоте, что «сжёг дотла» Портсмут, была свежа.

Естественно, британцев не волновало, что и сухопутными силами, и морскими силами командовали французы, а город сгорел не из-за «злобных предприятий» гнусных французов и испанцев (про португальцев никто даже и не вспоминал), а из-за стечения обстоятельств.

Версия со специально сожжённым Портсмутом была англичанам на руку, и они ею активно пользовались в своей пропаганде. Британцы, правда, не подумали, что воевать придётся уже через десять лет.

Портсмут был, конечно, большей частью восстановлен и даже дополнительно укреплён, в частности, фортом Камберлендом. Благо, британцы всё же учатся на своих ошибках.

Правда, на этот раз позиции Великобритании были даже хуже на море, чем до 1778. Видите ли, потеря важнейших колоний в Америке, как показывает практика, очень сильно бьёт по экономике.

Высадка вражеской армии, к слову, тоже сильно бьёт по экономике — Королевская биржа после известий о поражении флота и высадке французов чуть ли не схлопнулась в чёрную дыру от манифестации самого страшного кошмара британцев.

Представьте себе, какие времена переживала после этого Королевская биржа, сначала узнав, что Портсмут дотла сгорел, затем, что вся Ирландия восстала, а затем, что единственные регулярные войска на острове практически загнаны в угол и скоро будут принуждены к поражению.

Ну, а теперь экстраполируйте это на всю Великобританию, и, возможно, вы поймёте экономический ущерб от случившегося вторжения. И, вполне возможно, вы также поймёте, в какой же заднице оказалась экономика Великобритании после этого.

Как не трудно догадаться, её экономика обвалилась смачно и на самое дно, и, хотя быстро восстанавливалась после катастрофы, но до предвоенного уровня 1775 года не дошла даже к 1788 году.

Тем временем, французская экономика, в целом, несмотря на различные трудности и природные катастрофы, росла. В принципе, росли и другие экономики.

Падение роли Великобритании на морях открыло для европейских держав новые возможности, которыми они поспешили воспользоваться. Как следствие, активно росла экономики Испании, Португалии и Нидерланд.

Серьёзный вред от падения экономики Великобритании испытали только экономики Речи Посполитой, Дании, Швеции и Российской Империи, сильно зависимые от экспорта своих товаров в Великобританию.

Впрочем, Речи Посполитой вообще не до этого было, а Российская Империя смогла компенсировать негативные последствия от данного падения за счёт приобретённых в прошлой русско-турецкой войне территорий.

Ну, а Швеция и Дания смогли компенсировать это за счёт развития торговли с Соединёнными Штатами Америки. Так что, как вы понимаете, единственной проигравшей стороной по итогу оказалась сама Великобритания.

Как не трудно догадаться, значительно ослабленная Великобритания вынуждена была искать союзников против Франции. Обеспокоенная ещё и успехами русского оружия на Балканах, она поспешила возродить свой давний союз с Пруссией и Голландией.

И в этом деле, должен признать, преуспела. Россия же, возмущённая подобным поворотом событий, и будучи сама в союзниках с Австрией, поспешила заверить Версаль в своей поддержке против Англии, одного из трёх спонсоров «партии шляп», выступавшей за войну с Россией.

Да-да, заверить ту самую Францию, инженеры которой, на пару со своими прусскими коллегами, между прочим, Измаил туркам строили! И если вы думаете, что это иронично, то да — это чертовски иронично.

Причём, должен заметить, что Франция ведь была уже очень давним союзником Турции, и сама была одним из главных спонсоров, наравне с Англией и Турцией, «партии шляп», что выступала за войну с Россией.

Тем временем, Англия, Голландия и Пруссия поспешили поддержать претензии Швеции, в то время как Дания, в составе которой по унии находилась Норвегия, поспешила поддержать Россию.

Нарисовалась довольно странная картина — Россию прямо поддержали Австрия и Дания, а Швецию прямо поддержала Блистательная порта. При этом, Россия была союзником Австрии, а союзником Австрии была Франция, а союзником Блистательной порты, в свою очередь, была Франция.

Голландия же примкнула к Англии и Пруссии против России просто потому, что враждовала с Австрией из-за Шельды, а правительство Голландии была по гроб обязана Пруссии своей победой в гражданской войне.

Пруссия же заняла выжидательную политику в отношении конфликта, наблюдая за действиями шведского короля, Густава III, рассчитывая решить вопрос о своём участии в потенциальном очередном общеевропейском конфликте, основываясь на том, какой стороной фортуна повернётся к шведскому королю.

Однако, в целом, клонилась к войне с Россией, так как последняя была союзником Австрии, в то время как Австрия была прямым конкурентом Пруссии на германской политической арене.

Ну, а тут ведь ещё и субсидии жирные гарантировали Соединённое Королевство с Голландией, да подкупами подслащали данный выбор их клятые дипломаты!

Франция же, а если быть точнее, то конкретно Людовик XVI, желал восстановить свой международный престиж очередной молниеносной победой над Англией, и потому войны желал, несмотря на неурядицы в экономике.

Тем более, что превосходство в военных силах было за французами, и было ощутимым даже без участия Испании с Португалией. Ну, а самой Португалии до европейских дел не было вообще никакого дела — они ей были совершенно до фонаря.

Даже потенциально Португалия от этого конфликта ничего не могла получить. Тем не менее, она была готова вступить на сторону Франции в конфликте, если те всё же отважатся начать войну. Ибо, как известно, за это дело можно получить жирные субсидии от французов и испанцев.

В свою очередь, Австрия не сильно горела воевать ещё и с Пруссией, потому что в этом случае ей бы пришлось воевать на два фронта, что, как известно, не очень здравая мысль.

Тем не менее, энергичному Иосифу II тоже не очень хотелось отступаться от такой возможности наказать Пруссию, ослабить её и вернуть, наконец-таки, Силезию.

Артём же, руководивший Испанией, в принципе, был не против войны с Англией, но не в текущих условиях. Через лет 10–20, а лучше и через все 30 лет — да, пожалуйста, но не сегодня.

Тем не менее, если бы пришлось, он бы, конечно, вступил в войну против Британии. Таким образом, силы всех сторон оказались мобилизованы, и в европейских дворах водворилась предвоенная тишина.

Все ждали — ждали того, как себя проявит молодой шведский король в войне с Россией. По сути, от того, как пойдут далее события на Балтике, зависело то, будет ли в Европе новая война.

И, как не трудно догадаться, Густав делал очень амбициозные планы, думал о возрождении Шведской Империи и эпохи шведского имперского могущества, имевшего место быть при Густаве Адольфе и Карле XII.

Желая окончить войну одним мощным ударом, Густав III, имевший, к слову, полное право считать Россию неготовой к подобному нападению — это было правдой, напал на русский флот в 180 километрах от Санкт-Петербурга.

Однако, не зря же ведь на русском флоте служил чертяка Грейг, шотландский офицер, поступивший на русскую службу от безысходности и бесперспективности продолжения службы на английском флоте, а также герой Хиосского и Чесменского сражений.

Верно, не зря, ведь Грейг, имея значительно меньшие силы, разгромил шведский флот и принудил его отступить, спасая от шведского вторжения, таким образом, Петербург и весь двор.

За что, собственно, и получил свою заслуженную награду — произведение в кавалеры Императорского ордена Святого апостола Андрея Первозванного.

Ну, а после Грейг умер. Вот так — умер после тяжёлой лихорадки, заразившись брюшным тифом, зверствовавшим в русском императорском флоте на тот момент.

Правда, наследовал ему не абы кто, а не менее великий флотоводец — Василий Яковлевич Чичагов, отец не менее знаменитого человека — Павла Васильевича Чичагова.

О талантах Василия Чичагова, конечно, пока ещё не знали, но полный крах шведского короля и его планов стал полностью очевиден для всей Европы.

Таким образом, Пруссия отказалась от своих планов войны с Россией, в то время как Австрия облегчённо вздохнула, избавленная от необходимости войны сразу на два фронта.

Англия и Голландия же в одиночку выступить против одновременно Франции, Испании, Португалии, Дании, России и Австрии побоялись. Европа была, по крайней мере, на время, но спасена от очередной общеевропейской войны.

Кризис же между Соединённым Королевством и Испанией, как не трудно догадаться, окончился тем, что британцы пошли на попятную. Монополия Испании на северо-западное побережье Северной Америки была успешно защищена.

Тем более, что уже в 1788 году испанцы начали активно вытравливать русских с Аляски при помощи местных индейских племён, и без того достаточно агрессивных, а потому легко поддающихся испанским интригам.

Снабжая тех же тлинкитов оружием и припасами, испанцы стали активно вытравливать русских с Аляски. Ну, а русские, разумеется, ничего с этим особенно поделать и не могли.

Нет, они, конечно, доблестно отбивались, но о каком-либо развитии русских поселений в Америке при столь мощной конкуренции со стороны испанцев и такой агрессивности местных индейцев не было и речи.

Тем временем, испанцы начали активно заселять бассейн реки Миссисипи. К слову, да, я опять забыл об этом упомянуть, но в этой реальности американцы не смогли выбить себе хорошую сделку.

Под «хорошей» сделкой подразумевается сложившаяся в нашей реальности договорённость, что за США признаются все территории к востоку от Миссисипи, к северу от Флориды и к югу от Канады.

В реальности Артёма этой сделки никогда не происходило. Земли США — это территории строго к северу от Флориды, к востоку от гор Аппалачи и к югу от Канады.

Любые попытки американцев создать поселения к западу от гор Аппалачи пресекались испанцами моментально и жестоко, после чего американцы, исправно возвращавшиеся с голой задницей обратно, активно притворялись, что ничего и никогда не было.

Чтобы предотвратить дальнейшие поползновения американцев, Артём пришёл в 1786 году к решению самостоятельно заселить бассейн реки Огайо и Теннесси. Хотя, на самом деле, не только бассейн реки Огайо и Теннесси, но и вообще всю Империю. Да, настолько вот титаническую задачу Артём поставил перед собой.

Первым же своим шагом он предложил британскому правительству самостоятельно позаботиться о британской проблеме с утилизацией преступных элементов. Зачем Великобритании тюремные колонии в Австралии? Вон, испанцы же сами согласны самостоятельно принимать преступников абсолютно всех мастей, да ещё и немного доплачивать за это.

Ну, так, собственно, вопрос и порешали в 1786 году — британцы подготавливают партии осуждённых к отбытию, а испанцы сами их забирают, выплачивают некоторую фиксированную плату за каждую голову, после чего уже могут делать с ними что угодно.

Вот Артёму, например, угодно было ссылать британский криминал в пустующую Луизиану. Обращение с заключёнными не было слишком мягким, но всё же было лучше, чем в Великобритании, а путь в Луизиану был явно безопаснее, чем в неизвестную им Австралию.

Тем более, что испанцы дали преступникам сравнительно простую и быструю возможность приобрести свободу — через верную службу короне. Более того, приобрести не только свободу, но дом, семью, положение в обществе. Да, разумеется, на контакт с властями шли далеко не все заключённые, однако те, кто всё же шёл, имели все шансы подняться по социальной лестнице, приобретая свободу и положение в обществе. И, собственно, многие поднимались.

Правда, в 1788 году эффект от этого всё ещё был не столь очевиден, хотя в Луизиану прибыло уже более 6 тысячи заключённых. Так что, как не трудно догадаться, Артём прибегнул и к другим мерам.

В частности, Артём набирал поселенцев по всей Европе и даже не только в Европе. В германских княжествах Артём, хотя и без особого успеха, но всё же набирал поселенцев.

Тысячи семей соглашались каждый год покинуть свою германскую родину, чтобы попытать свою удачу в испанской Луизиане. Тысячи еврейских семей соглашались каждый год покинуть свою «родину», чтобы тоже попытать счастье.

Тысячи семей, многие из которых поддерживали «движение патриотов», соглашались покинуть свою ирландскую родину, чтобы избавить себя от ненавистного им британского, по культуре протестантского, владычества, чтобы попытаться приобрести новую родину в дружественной католической стране.

Тысячи семей из Швеции, Норвегии, Исландии и Дании также соглашались покинуть свою родину, Скандинавию, чтобы попытать своё счастье. Особенно много беженцев было из Исландии, разорённой недавними извержениями.

Алавиты? Пожалуйста! Исмаилиты? Пожалуйста! Болгары? Пожалуйста! Греки? Пожалуйста! Друзы? Пожалуйста! Армяне? Пожалуйста! Хорваты? Пожалуйста! Чехи? Пожалуйста!

Индусы? Пожалуйста! Китайцы? Пожалуйста! Японцы? Пожалуйста! Корейцы? Пожалуйста! Чернокожие рабы из Африки? Купить всех! Французы тоже желают поселиться в Луизиане, потому что их король их не ценит? Приветствуем каждого на борту нашего непотопляемого авианосца!

Вам это покажется смешным, но испанцы, руководимые Артёмом, прибегали к банальному воровству населения. Нет, вы не подумайте, что мы сошли с ума — это правда.

Артём использовал любую возможность для привлечения нового населения, и кражей чужих подданных он вовсе не брезговал, ибо, как говорится, хороши все средства, пока они эффективны.

Преступников, рабов и прочих лиц неевропейской внешности, к сожалению Артёма, ограниченного расистскими представлениями его времени, селили в Луизиане. Ну, а также определённые группы европейцев.

В основном же, конечно же, всех поселенцев селили в Испании. Земли хватало с головой, благо, что её активно отвоёвывали у природы. Пустоши орошали, болота осушали, целину поднимали.

И да, целина была и в Испании — в ней вообще очень много пустующих земель из-за неравномерного распределения населения и не очень разумной государственной политики, причём как сегодня, так и во времена Артёма.

Ну и да, экономика росла, а при бурном экономическом росте, как известно, лишних рабочих рук не бывает. Вернее, они есть, но это не является проблемой — это является преимуществом.

В результате, ранее слабозаселённые территории Испании плотно укомплектовывались этническими анклавами, что, несмотря на весьма сомнительные результаты существования многих подобных колоний, всё же помогало развитию страны.

Хотя, с другой стороны, рождало определённое социальное напряжение, уменьшавшее популярность Артёма. Впрочем, довольно изолированный характер всех этих анклавов позволял сводить это социальное напряжение к минимуму. Позволяя, в свою очередь, новоприбывшим приспособиться к новой среде.

Правда, не всё было так хорошо — многие погибали в пути. Качество же новоприбывших, как правило, оказывалось далеко не самым лучшим. Тем не менее, Артём был более чем доволен, даже если всего лишь 1/10 части колонистов удавалось полноценно осесть на земле.

И, чтобы не быть голословным, вот статистика — за 1788 год в Испанию прибыло 82 тысячи человек. В колонии, преимущественно Луизиану — 39 тысяч человек. Итого, таким образом — 121 тысяча человек. Кажется мало, но, на самом деле, это довольно-таки внушительное число переселенцев для этих времён. Тем более, что это всего лишь за один год.

На дистанции в десятки лет же это будут сотни тысяч. Для условной Луизианы с населением в какие-то там смешные 30-40 тысяч человек — это мощно.

В любом случае, начало правления Артёма можно охарактеризовать, как очень «живое». Активное исследование уже приобретённых колоний, новый территорий и приобретение новых колоний, а также агрессивная политика по перераспределению населения Европы в свою пользу, дали развитию Империи толчок к развитию. В частности, толчок к развитию культуры.

Тем более, что Артём многое делал для торжества просвещения в Испании. Так, он начал широкое строительство обсерваторий — Мадриде (1789), Кадисе (1790) и Эль Ферроле (1790).

При нём же в 1790 открылся Королевский кабинет машин — кунсткамера, лаборатория и музей техники одновременно. По его же инициативе произошло расширение и модернизация столичной Королевской химической лаборатории.

По его же инициативе начал издавать первый испанский научный журнал — «Анналы естественных наук» (с 1787), возродилась коммерческая пресса — «Торговый курьер Испании и её Индий» (с 1787). Тогда же, в 1787 году, начал издаваться «Еженедельник о сельском хозяйстве и ремёслах».

При нём же и по его инициативе была создана Школа минералогии (1787), Ветеринарная школа (1787), Школа практической медицины (1787), Школа дорог, мостов и каналов (1787), а также Военный институт Песталоцци (1788).

Новые кодифицированные своды законов стали основой для изучения испанского права, ушли в прошлое губительные для образовательной системы привилегии «Больших коллежей» Саламанки и Алькалы.

Артём лично отбирал в свои переплётные и гравировальные мастерские при королевской типографии мастеров со всей Европы. Он же лично утверждал внешний вид литер, «годных» для использования в печати.

При нём уже к 1788 году количество периодических изданий составило более 150 штук. К этому же моменту количество типографий приблизилось к 300. Чёрт побери, при нём впервые официально, с разрешения церкви, перевели Библию на испанский язык!

Более того, именно Библия на испанском языке была принята, как единственная подходящая для проведения литургий. Ересь? Да! Вы даже не представляете, как мощно плевался ядом Папа Римский в сторону Артёма.

При нём себя чувствовали, словно масло в тарелке, Антонио де Капмани-и-Монтпалау, Хуан Семпере-и-Гуаринос, Хуан Франсиско Масдеу, Игнасио Хордан де Ассо, Хосе Кадальсо (в этой вселенной он не умер под Гибралтаром), Хуан Пабло Форнер-и-Сегарра.

Кроме них, себя прекрасно чувствовали в новой реальности Августин Эстеве-и-Маркес, Антон Рафаэль Менгс, Хуан де Вильянуэва. Тем более, что для поддержки искусств Артём принялся строить, расширять и обновлять новые учебные заведения. Среди его «жертв» — Академия Сан-Фернандо, Академии художеств Барселоны, Валенсии, Сарагосы и Вальядолида.

Артём строил арены для корриды на манер древнегреческих амфитеатров, стадионы, театры, библиотеки, фонтаны, павильоны, музеи, ботанические сада.

В общем-то, Артём вёл себя как истинный меценат, поддерживая культурное развитие Испании, и всячески подвигал своих соотечественников к тому же, пользуясь своими мощнейшими инструментами — налоговыми и не только льготами, мощной агитацией и личным примером.

Как следствие, начался «Золотой век» испанской литературы, зодчества, живописи, архитектуры. В общем-то, «Золотой век» испанского искусства. Корни то у него, конечно, растут из более глубоких времён, но именно правление Артёма стало тем моментом, когда клапан, жёстко регулировавший общение Испании с Европой, был окончательно сорван.

Этим, собственно, рассказ о событиях 1788 года мы и завершаем. Так что да…

ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ ГОД

Последних было немного. Первое и самое главное — отказ от 4-фунтовых орудий, продиктованный ещё не существующим военным опытом революционных войн, к которому имел доступ над дорогой Артём.

К слову, чтобы прояснить сразу, 4-фунтовые пушки не выбрасывались на помойку, а рассверливались в мастерских и принимались на вооружение уже как 6-фунтовые пушки.

Весом от обычных 6-фунтовых пушек они не слишком отличались, так как вес последних был уменьшен до 130 весов снаряда вместо стандартных 150 весов снаряда у иностранных аналогов, но в целом всё же были несколько легче обычных, благодаря чему им отдавалось предпочтение в конной артиллерии.

Отказались, к слову, и от 8-фунтовых пушек. Вместо них ввели короткие 12-фунтовые пушки. Осадная же артиллерия пополнилась длинными 12-фунтовыми пушками.

Как следствие, основными калибрами полевой артиллерии стали 6-фунтовые пушки и короткие 12-фунтовые пушки, основными калибрами осадной артиллерии — короткие 24-фунтовые и длинные 12-фунтовые пушки.

Помимо них, в номенклатуре присутствовали и другие, в частности, 4-фунтовые горные пушки оригинального испанского дизайна, которые не стали трогать за отсутствием реальной надобности.

Кроме них, были также 24-фунтовые гаубицы (5 дюймов 6 линий) и 24-фунтовые мортиры (также 5 дюймов 6 линий). Вышеупомянутые гаубицы, к слову, заменили 6-дюймовые гаубицы Грибоваля, отличаясь от последних меньшим весом и более длинным стволом.

Была также введена шрапнель, но, естественно, не под именем «шрапнель», ведь было бы странно называть новый снаряд именем непонятного английского офицера, а под именем «сферическая картечная граната».

Конструкция гранаты, впрочем, была абсолютно той же, что и у каноничной гранаты Шрэпнела, вплоть до деталей самой трубки снаряда. Плагиат по-королевски, так сказать.

Ну и да, разумеется, были и другие изменения, но там уже были более мелкие изменения в рамках общей унификации, вроде уменьшения числа типов колёс, число которых было снижено с 22 штук до всего 10. В общем, тут всё понятно.

Что касается настоящего боевого крещения, то оно произошло 8 июня 1790 года. В этот год произошёл крупнейший за всё правление Артёма бунт. Бунты были и раньше, и в значительном количестве.

Все они, разумеется, крайне жёстко подавлялись, а пресса, занявшая провластные позиции благодаря щедрости Артёма, всячески очерняла бунтовщиков, выставляя последних в крайне неприглядном свете.

Правда, на этот раз бунтовали не деревенщины — на этот раз бунтовала крупная аристократия. Если быть точнее, то часть высшей аристократии, оттеснённая более успешными представителями последней, хотела провернуть государственный переворот и установить в Испании дворянскую республику, подобную той, что была в Речи Посполитой.

Переворот не вышло совершить, потому что в решающий момент оказалось, что бунтовщики не смогли заручиться реальной поддержкой королевской гвардии.

Тем не менее, они смогли привести под своими знамёнами четыре полка, правда, весьма сомнительных боевых качеств. Королевская гвардия, в то же самое время, включала в себя 2 пехотных полка — испанский пехотный полк и валлонский пехотный полк.

Помимо них, гвардия располагала собственной кавалерией, а также, с недавних пор, артиллерией, в том числе и конной, кою прозвали «летучей». По сути, армия в миниатюре.

Более того, гвардия была самым боеспособным элементом испанской армии, ведь Артём изменил принцип набора солдат в гвардию, и теперь в испанской гвардии находились не самые статные и самые красивые парни, а лучшие из лучших в испанской армии.

Причём валлонский полк был таковым теперь исключительно по названию — при Артёме набирать в него стали исключительно испанцев. Формальным поводом для этого стало то, что из-за беспорядков в Голландии и Бельгии стало «невозможным» набирать оттуда солдат.

В принципе, это было правдой, а испанских и не только солдат начали набирать в этот полк ещё задолго до этого, ещё с момента отложения испанских владений в Нидерландах.

Тем не менее — только при Артёме отказались от набора солдат в гвардию за пределами страны. Разумеется, на боевых качествах королевской гвардии это отразилось более чем положительно.

Вкупе со всем остальным, а также регулярными тренировками и манёврами, это позволило испанской королевской гвардии стать самым боеспособным элементом испанской армии.

Действуя слаженно, она, собранная в единый кулак, буквально с лёту врезалась по силам предателей, приведя последних в шок и исступление. Если бы не численное превосходство последних, гвардия бы окружила их и ликвидировала угрозу, но, увы.

Первый полк был физически уничтожен, второй и третий сдались в плен, однако четвёртый сумел ускользнуть и покинуть Мадрид, отступив в сторону Вальядолида.

Вальядолид они заняли с тяжёлым боем — спустя несколько часов кровопролитного сражения они всё же сумели сломить сопротивление местного полка, после чего заняли Вальядолид.

Тем не менее, потери были ошеломительные — 40 % личного состава полка к этому моменту были небоеспособны, либо по причине смерти, либо по причине ранений. По сути, и сам полк теперь был абсолютно непригоден к бою.

В принципе, по идее, на этом всё и должно было закончить, ведь регулярная армия была непоколебима в своей верности королю, это доказал местный полк, а королевская гвардия и подавно — она это продемонстрировала ещё более рьяно.

Однако, будь всё так просто, я бы вам об этом не стал рассказывать. Напротив, бунтовщики решили прибегнуть к крестьянским массам, и при поддержке реакционно настроенного духовенства даже слишком преуспели в этом начинании.

За считанные дни они смогли собрать здесь «армию» в 80 тысяч человек. Причём за счёт запасов арсенала, захваченного ими в Вальядолиде, они смогли эту армию полностью вооружить, и даже осталось немного для последующего расширения.

Как можно заметить, Артёму, в конечном итоге, расширение местных оружейных мастерских до полноценного арсенала вышло боком. Тем не менее, местный арсенал не располагал производством пушек, вследствие чего у армии предателей практически не было пушек.

Артём же, тем временем, разумеется, собирал свою регулярную армию в окрестностях Мадрида. В его распоряжении было 46 тысяч человек и порядка 76 полевых орудий, из которых 12 были в распоряжении его «летучей» конной артиллерии.

Не медля, Артём тут же выступил в сторону Вальядолида и уже через несколько часов оказался в его предместьях, застав предателей врасплох. Воспользовавшись этим, он отсёк и окружил передовые части последних, в течение 1 дня взяв в плен 17 тысяч человек.

Разоружив их, он оставил для присмотра за ними 2 тысяч человек, в то время как сам двинулся на встречу с основными частями врага. Тем не менее, никакого сражения не произошло.

Бывшие крестьяне, не отличавшиеся дисциплиной, ничего не смогли противопоставить натиску обученной, профессиональной испанской армии, прошедшей через глубокие реформы Артёма и его предшественников.

Так что, как ни странно, стоило Артёму лишь молниеносным манёвром разбить передовые части армии предателей, как последняя тут же потеряла всякую степень боевого духа и полностью утратила боеспособность, поверив в обещания более мягкого наказания в случае добровольного отказа от дальнейшего бунта против государства.

Более того, недавно набранные в армию крестьяне вскоре обернулись против ядра бунта, окружив и взяв участников Мадридского восстания, уступавших им в числе в десятки раз, в плен. Естественно, сами крестьяне надеялись на милость государя в случае подобного демарша.

Артём, впрочем, милостив не был. Предатели или нет, но взятые ими в плен солдаты всё ещё были представителями короны, а убитые ими офицеры — представителями родовитой аристократии.

Подобное, разумеется, прощено быть не могло, но верный своему слову, Артём всё же несколько смягчил свой гнев. Зачинщики восстания, очевидно, были отданы под суд.

Судьба их разнилась от одного к другому — самых пассивных из них всего лишь разжаловали из офицеров, лишили аристократических титулов и сослали в тюрьму для политических заключённых на Канарских островах.

Самых ярых же из них, разумеется, также лишили аристократических титулов и разжаловали из офицеров. Правда, в их случае лишение аристократических титулов касалось не только их самих, но их семей.

Таким образом, их дети и супруги отныне не имели права где-либо упоминать о своём аристократическом происхождении, поскольку теперь они были его лишены, причём так, как будто их у него никогда и не было. По сути, проклятие памяти с нюансами.

Более того, их имущество, в том числе родовое, подлежало полной и безоговорочной конфискации, с целью последующей его продажи, причём для пущей жестокости Артём продал его за бесценок представителям новой сельской аристократии, то есть, бывшим крестьянам.

Более того, он разрешил последним использовать название имения в качестве своей фамилии. В самом деле, удар ниже пояса для любого представителя аристократии.

Он не только лишил их титула и имения, но и продал его за бесценок его «плебсу», даровав последнему ещё и право называть себя по названию их имения.

Правда, на документы с юридической силой это право не распространялось, но это уже нюансы, к которым уязвлённая родовитая аристократия была слепа.

Наконец, самых ярых предателей, очевидно, также ждала смерть, причём не абы какая, а самая жестокая. Знатный садист, Артём всячески поиздевался над последними.

Вернее, сам Артём просто был жёстким и весьма жестоким человеком, особенно по отношению к тем, кого он видел угрозой для себя, а вот его палач был самым настоящим садистом, причём в худшем смысле этого слова.

Различные виды деприваций, в том числе депривация сна, пытки с водой, в том числе умышленное утопление, жестокие избиения, в том числе удары по пяткам, унижения, в том числе сексуального характера, членовредительство и неоказание медицинской помощи.

Треть жертв палача Артёма умерло ещё до официальной казни — их мёртвые и уже начавшие гнить тела, причём касалось это и некоторых живых, подвергали жестокой «казни» через потрошение в ходе последней.

Парад жестокости, вы скажете, и я с вами более чем соглашусь. Это был парад бессмысленной жестокости, который по праву никто не оценил, а особенно — родовитая аристократия.

Тем не менее, за Артёмом стояла крепчавшая день ото дня буржуазия. Ей родовитая аристократия не нравилась, а отданных под суд её представителей она и вовсе ненавидела, по праву видя в них угрозу для своих недавно приобретённых свобод.

Подавляющая часть армии и флота же были верны королю до гроба, поскольку Артём всячески заботился о финансовом благополучии высших и младших офицерских чинов, среди которых немало было его первоначальных сторонников.

Имея широкую общественную поддержку и подконтрольную прессу, а также безоговорочную поддержку армии и флота, Артём мог вертеть страной как пожелает.

Не вертел, конечно, стараясь не провоцировать лишний раз всё ещё весьма влиятельную аристократию, но в принципе мог. Последнее, разумеется, защищало его от любых поползновений аристократии на его суверенные права и здоровье.

Попытка государственного переворота окончилась полным провалом для её главных бенефициаров — представителей родовитой аристократии. Ну, а благодаря усилиям подконтрольной Артёму прессы — ещё и потерей любой имевшейся у них прежде популярности в крупных населённых пунктах.

Не очень разумный ход со стороны Артёма, конечно же, ведь Артём и сам являлся представителем родовитой французской аристократии. Ну, не для нас, разумеется, но для его подданных уж точно. Хотя французское происхождение своего рода он, конечно, всячески старался не упоминать лишний раз на публике.

В любом случае, факт остаётся фактом — система в лице Артёма устояла, продолжив своё развитие. Что касается крестьян, то большую их часть распустили обратно по домам.

В то же самое время, тех, кто инициировал взятие солдат в плен, наказали по всей строгости закона, сослав осваивать целину в Луизиане. Имущества их, при этом, не лишили.

Напротив, им позволили передать имущество, а также имущественные права, за некоторыми исключениями, их ближайшим родственникам по своему усмотрению.

Так как их семьи не подлежали обязательной депортации, а сами могли решить для себя, отправятся ли они вместе с их мужьями/отцами в Америку, осуждённые могли передать имущество и имущественные права им.

К слову, если жена осуждённого отказывалась по какой-либо причине от подобной романтической поездки к болотистым берегам Нового Орлеана, то между супругами автоматически происходило расторжение брака.

Наконец, самих солдат, разумеется, также разжаловали, после чего вместе с упомянутыми выше крестьянами также сослали осваивать целину в Луизиане.

На этом, впрочем, описание данной короткой эпопеи подходит к концу. Её последствия были весьма важны для слома традиций прошлого. С этой же попытки «coup d’etat»-а началось и постепенное ускорение угасания власти аристократии.

Что касается остальных событий года, то мы считаем важным упомянуть, что Артём начал щедро спонсировать любые мероприятия, положительным образом сказывавшиеся на общественном мнении по вопросам о признании чернокожих, женщин, людей «нетрадиционной» сексуальной ориентации и других угнетённых групп населения полноценными людьми.

Так, например, чтобы улучшить общественное мнение о гомосексуальности, Артём выделял различным деятелям культуры деньги на организацию постановок, внезапно, по Иллиаде.

Слава яйцам Пелея, что Ахилл и Патрокл были за крепкую мужскую дружбу. Хотя их случай, как нам кажется, следует скорее трактовать, как античное отражение феномена гомосексуальных контактов в военной среде среди преимущественно гетеросексуальных мужчин.

Представителем коих был, в соответствии с некоторыми из вариантов мифа, например, и Ахилл, у которого к моменту Троянской войны уже был сын от царевны Деидамии (на которой он согласно другой версии мифа о Троянской войне и вовсе женился после неудачной экспедиции к стенам Трои) — Неоптолем.

Неоптолем, к слову, был также известен как Пирр (потому что его отец, Ахиллес, скрывался на Скиросе под женским именем «Пирра»), легендарный прародитель династии Пирридов, к которой принадлежал и такой небезызвестный юноша, как Александр Македонский (через свою мать Олимпиаду).

Не говоря уже о других версиях мифа, в которых Ахилл, например, сватался к Поликсене, младшей дочери Приама. Поведение, очевидно, для человека гомосексуальной ориентации странное, если не принимать статистически менее вероятную версию того, что гомосексуалом он всё же был, но общество его вынуждало иметь жену.

Во всяком случае, самому Артёму эти нюансы были абсолютно не важны, как и его «агентам влияния». Вернее, он о них даже не знал — доступа к современным энциклопедиям у него не было. Мы же вам их поведали в общеобразовательных целях.

Во всяком случае, почва была благодатная — в обществе определённо был запрос на что-то эдакое, что хотя бы по форме, хотя бы отдалённо, но напоминает античное.

Ну, а тут не только по форме, но и по содержанию античное искусство, поставленное на сцене театра. У некоторых, конечно, возникали вопросы, почему правительство не борется с этими богомерзкими постановками, в коих затрагивались темы гомосексуальности, эмансипации лиц НЕ европейского происхождения и женщин, но что поделать, если раскрепощением нации занимается сам король, пускай и анонимно, верно?

Тем более, что публике театральные постановки на различные античные темы, пускай и довольно сомнительного с точки зрения преобладавшей тогда морали содержания, нравились.

Этого, конечно, нельзя сказать о порой весьма пикантных текстах гомоэротического характера различных литераторов, вызывавших постоянные скандалы в связи с их широкой печатью.

Тут важно прояснить, что Артём приоткрыл своеобразный ящик Пандоры, о котором он даже и не подозревал, потому что, вопреки его наивным ожиданиям, тексты явно гомоэротического характера расходились на книжных рынках, аки горячие пирожки.

Этот ящик Пандоры — любительницы жанра «Boys Love» родом из XVIII века. Действительно, на дне ларца осталась только надежда. Тем не менее, для литераторов данное открытие было весьма приятным, ведь уже в этом году книжные рынки стали буквально биться от различных текстов гомоэротического содержания.

Юные и не очень покупательницы данных текстов, хотя и стыдились своего увлечения последними, всё равно активно их покупали, становясь самым верным, самым надёжным источником дохода для многих из них.

Вам это, возможно, покажется диким, но да, Артём фактически создал действительно дьявольское отродье — жанр «Boys Love», действуя с исключительно благородными намерениями.

Артём искренне хотел помочь эмансипации людей нетрадиционной ориентации через художественную репрезентацию последних, а в итоге создал мерзкое подобие искусства, активно наживающегося на влечении многих читателей и, в особенности, читательниц, к произведениям гомоэротического, да и эротического вообще, характера.

В испанском парламенте, тем временем, постоянно шли жаркие споры о необходимости законодательно запретить всё это «непотребство», где Артёму и его сторонникам из раза в раз приходилось защищать свободу слова от цензуры.

Аргументы его, разумеется, обращались к недопустимости любой цензуры вообще, а не цензуры конкретно произведений, в которых была репрезентация гомосексуальности, женской эмансипации и другой «мерзости».

Ну, подобной реакции хотя бы не вызывали произведения, призванные обеспечить художественную репрезентацию других социальных групп, объективно угнетаемых современным Артёму обществом.

Хотелось бы сказать, но нет. Произведение «Плантация сеньора Хуана», затрагивавшая темы метисации в колониальной Мексике и институционализированного расизма по отношению к метисам, темы «отбеливания» чернокожих, аболиционизма, а также многие другие, повторило, во многом, судьбу известного романа Бичер-Стоу.

Автором произведения, впрочем, была не неопытная мадам, к неточностям которой при описании повседневной жизни региона можно было придраться, а бывший рабовладелец и офицер испанской армии, приобщившийся к аболиционизму через приобщение к одной из деноминаций квакеров.

В отличие от мисс Гарриет, этот старичок дерьма, извините нас за наш французский, в своей жизни повидал немало, воевал с британцами в Пенсаколе и Флориде, а также с индейцами из племён апачи и навахо.

Ну, а также сам владел небольшой табачной плантацией и сотней рабов. Прежде чем он добровольно отпустил последних на свободу после своего «перерождения», разумеется.

Человек, в общем-то, весьма уважаемый в Мексике, даже после своего «помешательства», и умудрённый опытом. Господин Хуан в красочных подробностях описал типичный быт чернокожего раба на мексиканских плантациях.

Не стесняясь, Хуан, ссылаясь на свой собственный опыт плантатора, а также то, что он наблюдал на плантациях своих прежних друзей из числа плантаторов, красочно описал всю жестокость рабства.

Господин Хуан, не стесняясь, рассказывал о жестокости плантаторов к рабам, своим пером перечёркивая любые иллюзии об отношениях между плантатором и рабами.

Не жалея публику, он делил на ноль идеализированные представления об отношениях плантаторов и рабов, как сердечно-отеческих, препарируя методы работы плантаторов с позиции бывшего плантатора.

С присущим армейскому офицеру хладнокровием, он описывал то, как в реальности выглядит жизнь чернокожего раба на типичной плантации. Его слова казались современникам жёсткими, но они правдиво описывали суровую реальность рабов.

Снабжённое приложением весьма провокационного содержания, в котором приводились интервью с рабами, в том числе беглыми, его книга разорвала общественность.

Идеализированные представления сторонников рабства, служившие основной моральной легитимизации их взглядов, были смяты и разорваны в клочья скрупулёзно собранными фактами.

Разумеется, книга была не идеальна — она не преследовала цели представить чернокожих рабов в положительном свете, да и была написана, всё же, бывшим плантатором, что отразилось и на облике вышеупомянутых в данном произведении, а сама риторика офицера против рабства была явно религиозного характера.

Тем не менее, даже этого хватило, чтобы спалить попы у тех, чьи взгляды были представлены в книге, как явно аморальные с христианской точки зрения. Горели они, очевидно, ярким синим пламенем.

Автору десятками слали письма с угрозами, а торговца и вовсе чуть не прибили насмерть. Ну, хотя бы его прибыль от продажи книги была такая, что на счастливую пенсию до самой смерти хватит.

Запрос общества на произведения подобного рода для издателей стал совершенно очевиден, ведь книга сеньора Хуана, несмотря на свой христианский пафос, имела оглушительный коммерческий успех, отрицать который было невозможно.

Вновь происходили жаркие споры в парламентах. В каких-то местностях книгу даже запретили к публикации, однако запреты были вскоре отменены и признаны незаконными на том основании, что они противоречат Конституции, устанавливавшей, в частности, свободу печати.

Тем не менее, дискуссии продолжались, а вскоре во Франции силами одного из парижских салонов был опубликован перевод сего нашумевшего произведения, который уже из Парижа стал растекаться по всей Европе, всюду вызывая бурные дискуссии.

Разумеется, никаких явных политических последствий не произошло после широкого распространения данной книги и её переводов, во многих из которых были сделаны неуместные «исправления» цензурного характера.

Тем не менее, любая дискуссия, даже неприятная — это уже что-то, ведь нет ничего более жестокого и травмирующего для любой угнетённой группы, чем игнорирование существования этой группы и её проблем.

Слишком удобно просто лишать человеческого облика, человеческих качеств и чувств тех, кто заставляет вас чувствовать себя дискомфортно из-за необходимости признания собственной ответственности за причинённые им боль и страдания.

Так что да…

ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ГОД

— Чтобы получить преимущество, да? Ты же ведь практически бог — ведаешь будущим, прошлым и настоящим. С теми ресурсами, что у тебя есть, ты практически обречён на успех, — слегка усмехнувшись, произнесла Марианна.

— Ты сильно переоцениваешь мои возможности. Я знаю общую канву сюжета, так сказать. Деталями я не располагаю. По крайней мере, в большинстве случаев не располагаю. Я не профессиональный историк, к сожалению. Впрочем, мои знания всё ещё весьма обширны. Я, может быть, и не знаю точно, где клад, но знаю, где его стоит искать, — действительно. Знание примерного местонахождения клада всё же лучше, чем полное отсутствие подобного знания.

— Поэтому ты столь агрессивно наступаешь на пятки всем державам? Поэтому ты отправил все те экспедиции? Полагаю, там должно быть что-то ценное, раз ты решил столь мощно потратиться на эти предприятия, — право, ничего не скроешь от королевы. Пожалуй, мисс Элиза более чем способна впечатлить мистера Хиггинса своим умом. Правда, Артём ничего особенно и не скрывал.

— Отчасти. Это не совсем, впрочем, верно. Видишь ли, мои экспедиции должны расширить познания человечества о Тихом океане. К сожалению, сам по себе Тихий океан много выгоды нам не принесёт. То, что под силу превратить в колонии, не столь многообещающе, как может показаться. Ну, а то, что обещает практически бесконечные богатства, превратить в колонии будет весьма проблематично, если вообще возможно, — Тихий океан, на самом деле, золотая жила. Тем не менее, как Артём и сказал, освоить его — задача далеко не такая простая, как может показаться. Китай, Корея, Индонезия, Япония, Индокитай, Австралия, Новая Зеландия и прочие бесчисленные острова Океании — всё это источники просто неисчислимых ресурсов. Тем не менее, европейскому сапогу будет не так уж и просто подчинить их себе в данный момент. Да и, в общем-то, не то чтобы в этом была реальная необходимость прямо сейчас. Все эти колонии хоть и бесценны, каждая по своему, раскрыться в полной мере они смогут лишь позднее, когда индустриальный и научный прогресс уйдут далеко вперёд.

— О чём конкретно ты говоришь, «Артём»? — право, не стоило напоминать Артёму об этом имени. Очевидно, мы единственные, кому позволено обращаться к нему подобным образом.

— Прошу, называй меня Фернандо, либо Фердинанд. Я давно отвык от своего прошлого имени, — что и требовалось доказать.

— Хорошо, Фернандо. И да, ты всё ещё не ответил на мой вопрос, — пожалуй, Марианна действительно большая умница.

— Видишь ли, большинству европейских наций это пока ещё не известно, но Тихий океан — источник просто бесконечных богатств. Например, там есть целый новый континент — последний из неоткрытых континентов, если не считать Антарктиды, самого южного континента из всех, вечно покрытого снегом. В моём мире континент назывался Австралией. Место, полное самых удивительных видов растений, животных, насекомых и прочей живности. Континент, в 15 раз более крупный, чем вся Испания! Собственно, потому и настоящий континент. Буквально по соседству — Новая Зеландия, не менее богатый край, размером примерно с половину Испании. Вокруг же них тысячи островов. Многие из них — настоящее золото. Есть один остров, у нас он назывался Науру — остров практически полностью состоял из… фосфатов. Ну, а фосфаты — это удобрения. Искусственные удобрения придумают ещё не скоро, а потому столь крупный источник удобрений — это просто прекрасный источник богатства. Рядом расположены острова Новой Каледонии — четверть мировых запасов никеля. В общем, Тихий океан — место, достойное того, чтобы стать частью Испанской империи, –

— Неужели они могут быть столь прекрасны, и, при этом, совершенно нетронуты в течение целых столетий? — с понятным любопытством спросила Марианна.

— Разумеется, нет! Большинство из этих территорий стоит захватить просто затем, чтобы они не достались никому ещё — уж тем более не Британии. В будущем они станут критически важны. И, поверь, наследники наших владений, если им удастся сохранить их, смогут извлечь из них невероятную пользу. Для нас же они, к сожалению, просто обуза. Собственно, потому Испания в моей версии реальности их никогда и не присоединяла к своей империи — это просто не было экономически целесообразно. Хотя возможность такая у неё, разумеется, была, — к сожалению, это так. Предпринимаемые Артёмом шаги конкретно ему ничего, кроме значительных расходов и проблем, вероятнее всего, не принесут.

— Понятно. Неужели всё так плохо? — вновь спросила, с понятным любопытством, Марианна.

— На самом деле, Тихий океан — это, действительно клад, полный богатств. Просто не для нас. Точно не в эту эпоху, — да, к сожалению.

— Спасибо, что рассказал мне обо всём. Я ценю твою честность, Фердинанд, хоть и не разделяю твои идеалы полностью. Ты удовлетворил, хоть и лишь на время, моё любопытство. Пожалуй, мне стоит выполнить свою часть сделки и удовлетворить твоё любопытство. Если тебя, конечно, всё ещё интересует моё мнение по поводу того, кому и при каких обстоятельствах стоит унаследовать твою империю, — прекрасно, когда человек отвечает взаимностью на взаимность, разве не так?

— Нашу империю, Марианна. Я считаю тебя достойной моего доверия. Будь это не так, я бы не стал делиться с тобою своей тайной, дорогая. Ты для меня особенна, и я не хочу, чтобы всю свою жизнь ты чувствовала себя, будто ты не более чем мой придаток. Я не хочу, чтобы тебя запомнили, как очередную декорацию. Ты достойна большего, Марианна. Ты способна на большее, Марианна. Не будь меня, ты бы всё ещё была полноценной личностью. Особенной, уникальной личностью, достойной того, чтобы тобой восхищались. Достойной того, чтобы о тебе писали в учебниках истории. Именно потому я поддержу тебя в твоём походе против несправедливого отношения к женщинам, — иронично, конечно, но всё равно очень мило со стороны Артёма.

— Даже если эта поддержка подразумевает, что у тебя никогда не будет детей со мной? — сразу с тяжёлой артиллерии начинаешь, да?

— Да. Даже в этом случае я поддержку тебя, дорогая. Правда, не могу гарантировать, что их не появится с другими женщинами, ха-ха, — собственно, да. Причина, по которой депутаты беспокоились не о фертильности короля, но о фертильности королевы. У короля уже были дети. Даже более того — их было слишком много, по мнению депутатов. Король на деле доказал, что «мужской силой» он не обделён. Что касается королевы — о ней того же сказать было нельзя. При дворе все знали, как часто король и королева выказывали друг другу свою любовь. Детей, тем не менее, у них не было.

— Опять Хуана? — иронично, но Хуана никогда особенно не искала любви короля, равно как и не особенно стремилась к тому, чтобы стать объектом его интереса.

Девушка 29-ти лет, дочь бедного дворянина, ставшая вдовой уже на 23-ем году своей жизни, мнила себя крайне уродливой — из-за значительного числа веснушек, и вообще недостойной любви.

Сама она, разумеется, была весьма недурна собой, но, увы, наткнулась на жестокого старика. Старик был совершенно отбитый на голову — за свою жизнь он уже успел свести в могилу целых шесть женщин.

Хуана должна была стать седьмой, но, к счастью, сердечный приступ свёл мр*зь, уж извините за непечатную лексику, раньше, чем он сумел свести её в могилу.

Тем не менее, за два года совместной жизни он успел оставить на ней множество шрамов — как физических, так и ментальных. Унаследовав состояние своего мужа, а оно было просто огромным, она присоединилась ко двору в Мадриде, не желая оставаться в имении, где ей нанесли столь серьёзные душевные раны.

Собственно, здесь Артём её и встретил. Ну, а дальше история пошла понятным образом. Артёму не пришлось особенно трудиться, чтобы завоевать любовь Хуаны — она сама её отчаянно жаждала, и была готова на любые унижения и траты, чтобы получить хотя бы каплю её.

Ни унижений, ни трат ей терпеть, впрочем, не потребовалось. Артём помог ей исцелиться от ментальных ран при помощи своей мощнейшей суперсилы — умения активно слушать.

Не до конца, разумеется, но уже этого хватило, чтобы Хуана влюбилась в Артёма по уши. Где бы она его не встречала, она искала его любви и ласк. И, разумеется, в отличие от самого Артёма, детей она желала очень страстно.

Результат на лицо — три прекрасных дочери. Обречённых, к сожалению, расти без активного участия отца. И, пожалуй, мы всё же соврали вам, что Хуане не пришлось терпеть унижений.

Это, пожалуй, всё же было унижение. Таким же унижением, по идее, были и постоянные слухи о любовных похождениях Артёма с другими женщинами.

Другое дело, что с первым она смирилась, а второе её полностью устраивало. Даже более, она была неподдельно рада, что он дарил свою «целебную любовь» и другим женщинам. Тем более, что последней она обделена вовсе не была.

Как вы понимаете, отношения у них были довольно странные. Проблема, впрочем, была не в том, что у Артёма было множество партнёров — это не страшно, это нормально. Ничего отвратительного или плохого в различных формах немоногамии, естественно, нет.

По крайней мере, до тех пор, пока оба партнёра участвуют в подобных отношениях на основе осознанного, полностью добровольного согласия. И для немоногамных отношений нормально, когда один из партнёров вовлекает в уже существующую схему отношений ещё одного человека.

По крайней мере, до тех пор, пока этот партнёр информирует других участников отношений об этом. И, по общему правилу, имеет на это их осознанное, полностью добровольное согласие.

Проблема же в том, что ни у кого из своих партнёров Артём никогда не получал на это согласия. Марианна, в этом плане, исключение. И исключение только потому, что Марианна была согласна с подобным поведением Артёма, о чём он прекрасно знал.

Всех тех, кто мнил себя единственным «настоящим» партнёром Артёма, он не посвящал в то, что у него, на самом деле, количество партнёров перевалило за десяток, даже если не брать в расчёт Марианну.

Он лгал им. Он пользовался ими. И он не был согласен на что-либо ещё, кроме полной отдачи других партнёров в их отношениях. В то время как он сам давал им не более чем частичку своей любви.

Да, многим этого было достаточно с лихвой, но он не отдавал всего себя этим отношениям. Тем не менее, это наглядно демонстрировало неравное положение различных партнёров в его отношениях.

В его отношениях, даже когда речь заходила о Марианне, он не был на равных правах со своим партнёром. Он всегда был в сильно лучшем положении.

Даже если Артём сам этого не понимал, он активно поощрял в своих партнёрах весьма нездоровую зависимость от него. В то же самое время, сам он всегда был готов оборвать все связи без исключений с любым из своих партнёров.

Исключением до недавнего времени здесь была разве что Марианна, и то из-за внешних, сугубо политических факторов. И хотя многих любовь, забота и внимание Артёма до некоторой степени исцеляли, ни один из его партнёров никогда не мог рассчитывать на равноправное положение в отношениях с ним.

До недавнего времени исключением из этого правила не была даже Марианна, его собственная жена, которую он, задумайтесь только, фактически взрастил собственными же руками.

И, как бы печально это ни было, таково право Артёма. Да, это неправильно и нездорово. Но в отношениях всегда двое (извините нас за шутку), как известно.

Артём никогда не навязывал отношения своим партнёрам. Каждый из них, в каком бы зависимом положении он, в итоге, не оказывался, вступал в эти отношения исключительно добровольно

И то, что многие женщины были согласны и на столь мизерное предложение Артёма, поистине печально. Истинный же ужас в нас вгоняет то, что это мизерное предложение, в действительности, было сильно лучше большинства остальных, циркулировавших на доступном этим женщинам рынке, так сказать.

— Нет, это Мария, — и другие женщины тоже ею обделены не были. Даже если речь шла не о полноценной любви. Да, как не трудно догадаться, не все из любовников Артёма становились полноценными фаворитами при дворе.

В жизни Артёма уже было немало страстных женщин, желавших не его любви, но его семени — ребёнок от самого короля позволял им надеяться на определённые преференции. В основном, финансового характера.

— Бык-осеменитель, ты прибор то свой попридержи — так и целой казны на пенсии прошмандовкам твоим не хватит, — собственно, да. В общем-то, Артём выплачивал весьма щедрую пенсию каждой женщине, ставшей матерью его ребёнка.

— Ха-ха. Ты же знаешь, что пенсии я им выплачиваю исключительно из своего собственного кармана, — хотя, если быть совсем точными, то выплачивал он эти деньги не матерям, а детям.

И да, не из государственной казны, как делали многие монархи того времени, ошибочно полагая, что государственная казна — их собственный карман, а из своих средств. Вообще, формально говоря, после смерти Артёма всё его имущество должно перейти во владение трастового фонда, бенефициарами которого станут все его дети.

Сейчас же выплаты он осуществляет самостоятельно, как частное лицо. Вообще-то, Артём не только выплачивает пенсии. На самом деле, он довольно жёстко контролирует то, в каких условиях растут его дети. Обычно такого не ожидаешь от человека, готового одарить своим ребёнком каждую встречную, но да, Артём обеспечивает своих детей всем, что им необходимо для «счастливого» детства.

Каждый ребёнок владеет собственным жильём. Артём за свой личный счёт содержит целый штат дворецких, горничных, учителей и прочих работников, каждый из которых проходит довольно жёсткий отбор. Каждого из них, без стеснения, можно было назвать одним из лучших. Каждому из них он выплачивает, как уже упоминалось ранее, значительные денежные средства — то, что Марианна называет пенсией. Если быть точнее, то пенсионом, но это не важно.

В общем-то, Артёма нельзя обвинить в том, что он не заботится о своём потомстве. Он настолько о них «заботится», что насильно отнимает их у «плохих», естественно, по его мнению, матерей. Без хотя бы материнской заботы он, впрочем, их не оставляет. Как бы странно это ни звучало, он активно распределял их между своими фаворитками.

Что, в общем-то, не трудно, ведь все без исключения фаворитки Артёма — это женщины, готовые сделать что угодно для Артёма. Даже если речь идёт о том, чтобы заняться воспитанием детей Артёма от других женщин. Вообще, у Артёма довольно странный вкус в женщинах, как можно было заметить. И Марианна, следует заметить, в этом плане скорее исключение, чем правило. Впрочем, мы вновь отвлеклись. Давайте же продолжим.

— Точно, ты же у нас, без сомнения, самый богатый человек в Европе. Тебе же, как частному лицу, в одной лишь Испании принадлежат тысячи предприятий. Сколько у тебя предприятий за границей — и вовсе не счесть! — собственно, да. Артём просто до нелепого богат. Даже если лишить Артёма всех владений, которыми он распоряжается на правах монарха, он всё ещё останется настолько богатым, как частное лицо, что на его фоне многие европейские монархи будут выглядеть просто жалко.

— Я выступаю конечным бенефициаром более чем тысячи предприятий за границей. Я владею винодельнями в Тоскане, Пьемонте, Тироле, Сицилии, Умбрии, Апулии, Бургундии, Бордо, Токае, Браганса и других регионах. Владею издательствами во Франции, Португалии, Австрии, Пруссии, Швеции, Нидерландах, Великобритании и многих других странах. Моя империя простирается от турецких кофеен в Вене до рыболовных хозяйств Ньюфаундленда. Так что да, мне хватит средств, чтобы обеспечить моих детей всем необходимым, — разумеется, это не хорошо. Артём, конечно, на порядки лучше большинства капиталистов своего времени, но он всё ещё капиталист. Методы его, понятное дело, часто бывают весьма неприглядны. Одно лишь нас успокаивает — империя Артёма ориентируется строго на высший класс. Все его товары — роскошь. Должны признать — отменная роскошь. Более того, отменная роскошь, разоряющая высший свет. Можно сказать, что его империя состоит, по большей части, из люксовых брендов. Ими, впрочем, его империя не ограничивается, ибо, как говорится, диверсификация активов крайне важна. Хотя тут, по идее, следует говорить о диверсификации целевого покупателя.

— Да-да-да, разумеется. Ты хоть раз сможешь себя удержать от перечисления всех своих буржуазных титулов? — насколько справедлив был протест Марианны перед очередными потугами Артёма покичиться своим монструозным богатством….

— Перед тобой? Естественно, нет. Я не для того ломал хребет сотням конкурентов, не для того ломал судьбы тысячам. Я не для того наносил весь причинённый моим аморальным капиталистическим поведением ущерб, чтобы не иметь возможности показать результат моих усилий хотя бы своей собственной жене, — настолько же жёстким был протест Артёма против очередной попытки лишить его возможности лишний раз покичиться собственным богатством.

Действительно, Артёму никогда нельзя было отказать в наглости. Впрочем, он хотя бы честен в этом перед собой и своей женой. Многие очень богатые люди, бывшие ему современниками в его прошлой жизни, были готовы на всё, чтобы оправдать себя и своё богатство.

И банальное отрицание собственных аморальных поступков на пути к успеху — ещё самое мягкое и честное из того, что было сделано ими для оправдания себя как в чужих, так и в собственных глазах.

Обладатели самых извращённых умов специально для этих целей создали целую этическую систему, нацеленную на «наиболее эффективное» употребление собственных средств на «благо человечества».

Так называемый «эффективный» альтруизм, плюющий, как бы иронично это ни звучало, на самую основу альтруизма, и благотворительности в частности.

Впрочем, не то чтобы они были первыми в своих попытках придумать изощрённое оправдание себе и своему богатству. У них были вполне яркие примеры из истории — взять тех же апологетов пуританской трудовой этики в контексте кальвинистских учений.

Объявить толстосумов избранными самим Богом людьми, так как у них весьма и весьма тугой кошелёк, тугость которого они должны всячески увеличивать, ибо это единственное угодное Богу дело для них — моё почтение!

Придумать настолько чудовищное по своей природе моральное оправдание для капитализма — это действительно надо уметь. Впрочем, не то чтобы другого можно было ожидать от тех, кого в плохой судьбе обвинить, как правило, проблематично.

Сам Жан Кальвин, родоначальник учения, к примеру — выходец из довольно обеспеченной семьи. Мать — дочь хозяина гостиницы. Отец — очень успешный адвокат, секретарь епископа Нуайона, поверенный кафедрального капитула и фискальный прокурор.

Причём отец Кальвина был в очень хороших отношениях с весьма влиятельными семьями Нуайона. Как вы понимаете, отец Жана Кальвина занимал весьма видное положение.

Учился Жан Кальвин тоже не абы где. Второй из трёх сыновей, он получил образование в одном из старейших университетов Европы — в Парижском университете.

Жан Кальвин обучался под патронажем очень влиятельной семьи в Парижском университете, на факультете искусств. Сначала в Колледже ла Марше (College de la Marche; в честь основателя — Гийома де ла Марше), где он учился у одного из лучших преподавателей латыни того времени, Матюрена Кордье.

После этого он обучался в Колледже Монтегю (College de Montaigu; в честь основателя — Жиля I Айселина де Монтегю). Там же, где в своё время учились Эразм Роттердамский и Игнатий де Лойола, на минуточку.

Да, его обучение здесь было прервана отцом Жана, но альтернативу ему подобрали не хуже — Орлеанский университет. Именно здесь Жан обучался праву.

Орлеанский университет, на минуточку, третий по старшинству университет во Франции и один из старейших в Европе. Он пользовался весьма внушительным престижем, и для изучения права сюда стекались студенты со всей Европы.

Через пару лет, впрочем, он снова сменит место получения образования. Вновь, его новое место получения образования будет ничем не хуже предыдущего.

Даже больше — оно будет лучше. В Буржском университете он будет учиться праву у самого Андреа Альчато, одного из самых видных преподавателей права того времени и одного из основателей юридического гуманизма. Собственно, именно ради него Жан и сменил университет.

Уже к этому моменту вполне понятно, что Жана трудно обвинить в плохой судьбе. Даже больше — в этой жизни он вытащил счастливый билет. Он родился в очень даже обеспеченной семье. Уже к 12 годам он привлёк внимание епископа Нуайона.

Жан учился в одних из лучших учебных заведений Европы, у одних из лучших преподавателей того времени, да ещё и под патронажем весьма влиятельной семьи. Со стороны может сложиться ощущение, будто бы он реально был избран Богом ещё в самой юности. И, знаете, мы были бы очень удивлены, если бы человек с подобной судьбой презирал, извините за каламбур, судьбу.

Впрочем, мы вновь слишком далеко ушли от темы — снова растеклись мыслью по всей странице. Возвращаясь к теме, да, Артёма был хотя бы честен в том, что он капиталист, и что методы его были далеко не моральны. Печально то, что, например, британская монархия, в том виде, в котором она была ему современником в прошлой жизни, оказалась неспособна себе в этом признаться…

Вы же не думали, что Артём действовал по наитию, сугубо из теоретических изображений? Разумеется, нет. Артём приобрёл своё внушительное состояние, пользуясь теми же уловками, к которым прибегала современная ему британская монархия.

Именно у неё Артём научился практическому знанию того, как можно искусно скрывать свою собственность от общественности, вводя её в полное заблуждение относительно твоего реального богатства. Знание, разумеется, ныне весьма для него полезное, если учесть, что он теперь и сам монарх. Да ещё и в весьма щекотливой позиции.

— Как хочешь! Бурчи себе под нос свои титулы, хоть до утра! Я же — спать! — заявила недовольная Марианна, после чего действительно легла спать.

— Действительно, уже глубокая ночь. Получается, несколько часов разговаривали. Пожалуй, и мне пора спать, — пробурчал себе под нос Артём, после чего также лёг в постель.

Собственно, на этом диалог между Марианной и Артёмом закончился. Закончился тем, что Марианна отказалась от детей. По крайней мере, на ближайшие несколько лет. Ну, а также тем, что Артём впервые раскрыл свою главную тайну.

Так, собственно, закончилось начало 21-го по счёту года жизни Артёма.

Остальные события года — мир между Австрией и Турцией, обещанный первой ранее под давлением Пруссии.

Ну и да, последнее важное событие, а если быть точнее, то череда последовательных событий, произошедшее вне Испании в 1791 году — бегство Людовика XVI из Тюильри, означавшее фактическое предательство им же подписанной конституции.

Впрочем, детали событий были, на этот раз, совершенно иными. Артём, на этот раз, взял под своё попечение организацию побега. И в этом деле он оказался весьма хорош.

Он не только сумел убедить Людовика, что последнему необходимо срочно покинуть Париж, но и сумел убедить последнего следовать его плану побега вплоть до буквы.

Разумеется, маршрут был избран немного иной. Совершенно противоположный маршрут, на самом-то деле — в сторону Испании, а не Германии.

И ехала королевская чета не вся вместе в одной единственной карете, а двух разных. Отец семейства, Людовик XVI, ехал вместе с прислугой на одной карете. Мать семейства, Мария-Антуанетта, ехала вместе с сыном и дочерью и оставшейся прислугой на другой карете.

Обе кареты выехали из Тюильри одновременно. Карета Людовика ехала впереди, а карета Марии-Антуанетты — позади. В общем, ничего странного.

Обе кареты можно было назвать самыми надёжными и быстрыми во Франции. Артём специально припас их для этого случая сильно заранее, года за два до событий.

И, первоначально, план продвигался очень успешно. Кареты достигли Лиможа за тот же срок, за который «оригинальный» Людовик достиг лишь Варенна.

И, что примечательно, его конвоировали солдаты испанской королевской гвардии, предварительно проникнувшие во Францию под видом обычных граждан. Лошади и оружие исполнители получили уже в Париже, от агентов испанского посла.

Воссоединившись чётко в обозначенное время с королевской четой, они отконвоировали их до самого Лиможа. Там, внезапно, произошла «поломка» у кареты Людовика.

Людовик, соответственно, желал было пересесть на карету своей жены, но не сумел, так как гвардейцы заперли его в карете вместе с дочерью. Разумеется, под благовидным предлогом того, что король точно попытается пересесть на карету жены, чего допустить нельзя.

Нельзя потому, что если он всё же сделает это, то лишь замедлит побег и значительно увеличит риск поломки и второй кареты, в силу «особенностей» её конструкции.

Отряд, отвечавший за починку «поломки», ранее убедивший короля, сумел убедить и Марию-Антуанетту. Заверив её в том, что муж вскоре настигнет её после окончания починки кареты, они продолжили конвоирование последней до самой границы с Испанией.

Это, к сожалению, был последний день, когда она видела своего мужа. Хитрый план Артёма, несмотря на свою сложность, сработал практически без запинки.

План же заключался в том, чтобы захватить в своё полное распоряжение наследника Франции, Луи Шарля, и дочь императора Священной Римской Империи, Марию-Антуанетту.

Ну, и дочь Людовика, просто чтобы был дополнительный рычаг, а также потому, что Артёму было просто-напросто жалко убивать невинную девочку.

Рычаг влияния и на Францию, и на Австрию. Весьма удобно, не так ли? Тут ведь можно самое разное придумать с подобными активами. Ну, а сам Людовик и его дочь ему были не нужны, по большому счёту.

Отсюда, собственно, и весь план — убить Людовика с прислугой, выставив это всё как последствие нападения черни, прознавшей об их побеге. Таким образом, эмоциональный рычаг на активы. Тоже весьма удобно.

Собственно, примерно так всё и произошло. Агенты испанского посла при Париже провернули уничтожение всей компрометирующей испанского короля переписки. Ну, а также отвлечение народных масс от уничтожения переписки и побега четы посредством поджога.

Гвардейцы же весьма сурово расправились с Людовиком. Обладая физическим превосходством и численным преимуществом, они без проблем умертвили его и его прислугу.

Убедившись в том, что король и его прислуга мертвы, они нанесли на их тела посмертные следы борьбы. Проделав данные махинации, гвардейцы выбросили трупы на обочину дороги.

Избавившись от кареты и нанеся искусственные следы борьбы на свою одежду, они проследовали на лошадях к границе. Причём не в полном своём составе — вернулась к границе ровно половина, в то время как остальные сделали крюк и перешли её несколько позже.

Собственно, вот так вот просто Артём избавился от Людовика XVI. Мария-Антуанетта, успешно достигнувшая границы, несмотря на постоянный риск быть разоблачённой, была смертью мужа совершенно разбита…

Ладно, пошутили и хватит. Разумеется, в планах Артёма сожжение Тюильри не было. Его сожгли случайно — его агенты так успешно подожгли всю королевскую переписку, причём именно всю, а не только ту, что компрометировала Артёма, потому для выискивания нужной части переписки у них банально не было времени, что случайно подожгли и сам дворец.

Вместе со всеми находящимися здесь людьми. Большинство присутствующих во дворце в ночь побега, к счастью, спаслось. Впрочем, немало и погорело. И всего этого в планах, естественно, не было.

И убивать Людовика тоже никто не планировал. В этом банально не было потребности. Артём бы от смерти Людовика не выиграл бы ничего, что стоило бы подобного риска. Это же совершенно очевидно.

Никакого плана избавиться от Людовика не было. Поломка не была специально спланирована. Она произошла совершенно случайно. И убийство Людовика, в действительности, тоже произошло совершенно случайно.

Людовик, изрядно поехавший шифером на фоне непроработанных травм, связанных с потерей детей, а также из-за стресса, вызванного революцией и ходом её событий, вообразил испанских гвардейцев своими врагами.

Вообразил, что они желают прикончить его. И что потому они его разлучили с семьёй. Вообразил, что ему немедля надо бежать. Вообразил, что бурлящий, быстро радикализирующийся котёл парижской политики адекватно отреагирует на подобный демарш короля.

Ну и, естественно, попытался притворить свои планы в жизнь. Пытаясь сбежать, он выхватил пистолет у одного из гвардейцев, после чего размозжил ему голову свинцовой пулей.

Его попытались скрутить, разумеется, но, сопротивляясь, Людовик нанёс кинжалом несколько ножевых ранений одному из гвардейцев, от которых последний позднее скончался.

Другого гвардейца он ударил по голове своим каблуком с такой силой, что тот моментально скончался от черепно-мозговой травмы, нанесённой в область виска.

Ну, собственно, гвардеец, которому он нанёс несколько ножевых ран, взял, да и задушил Людовика, после чего скончался и сам от обширного кровотечения.

Остальные гвардейцы же, ровно половина, вынуждены были после этого ликвидировать прислугу Людовика, всё это время наблюдавшую за происходившими событиями, совершенно не понимая, что, собственно, происходит, и что им необходимо делать прямо сейчас.

Ну, а дальше всё было понятно. Умерших при исполнении обязанностей гвардейцев они похоронили в лесу неподалёку. Трупы ликвидированных персон же они просто бросили на обочине дороги, чтобы поскорее скрыться с места совершённого ими преступления.

Завершив свои дела, они прибыли к границе, чтобы доложить королю лично о том, что, собственно, произошло. Ну, а Артём, узнав о произошедшей неудаче, просто-напросто ликвидировал неудавшихся агентов, чтобы пустить концы в воду.

Вот так вот, собственно, и выглядел первый «успешный» заговор Артёма на территории другой страны. Не очень красиво, да? К сожалению, что имеем, то имеем.

К счастью для Артёма, он обладал просто чудовищным контролем над прессой по всей Европе, что позволило ему выставить убийство Людовика, как намеренный заговор радикальных политических группировок, существующих во Франции.

Его успеху способствовало и то, что, собственно, такие группировки не только существовали, но и в их существование верили монархии Европы. Как результат, Артём выскочил из кипящих вод совершенно невредимый.

Ну, а сбежавшую к нему семью он посадил под замок в соседнем с его резиденцией замке. Семью, разумеется, никто не собирался пытать. В отличие от революционеров, Артём обошёлся с правящей семьёй Франции просто прекрасно.

С семьёй обращались так, будто они были правящей семьёй Испании. Быт их в своей роскоши уступал, пожалуй, только королевскому быту. Впрочем, никакого двора у них не было.

Фактически, все члены семьи находились на очень мягком домашнем аресте. Вся их почта строго контролировалась. Все визиты к королевским особам также жёстко контролировались.

Послов, агентов влияния иностранных держав, к ним совершенно не пускали. Даже австрийского посла при дворе в Мадриде к ним не пустили, хотя, казалось бы, право он имел.

Особенно, если учесть то, что Мария-Антуанетта была младшей сестрой императора Священной Римской Империи германской нации, Леопольда II.

Артёма, разумеется, не поняли. Не понял его абсолютно никто. Не поняло его и революционное французское правительство, шокированное произошедшими событиями, разгневанное ими и желавшее больше узнать о них.

Их, разумеется, никто не спрашивал. В данный момент в Европе царила паника, безумие королевских дворов. Любые переговоры с французскими революционерами были отвергнуты, как невозможные принципиально.

Вся дипломатия рухнула. В Европе обсуждалось в данный момент только то, на каких условиях будет происходить интервенция во Францию. В самой же Франции царил полный бардак.

Никто не понимал, что именно произошло и что делать. Текущее умеренное правительство быстрыми темпами теряло контроль над ситуацией, и шокирующе быстро уступало свои политические позиции.

Причём не абы кому, а радикальным политическим группировкам из числа санкюлотов. Уступало, разумеется, на фоне слухов о готовящейся интервенции во Францию с целью восстановить старый порядок.

Артём, тем временем, действовал на опережение. Он моментально объявил, что Луи-Шарль, ака Людовик-Карл, дофин Франции, в связи со смертью отца, вступает в свои наследственные права.

Становясь, следовательно, новым королём Франции, Людовиком XVII. Таким образом, получается, что в руках у Артёма, буквально под домашним арестом, находится король Франции.

Да, ещё не коронованный король Франции, ведь ему лишь предстоит в будущем быть коронованным во Франции, в Реймсском соборе, в рамках традиционной коронационной церемонии, но всё же.

И самое главное — позиции Артёма и Луи-Шарля, Людовика XVII, были самыми сильными среди всех. Луи-Шарль был прямым потомком Людовика XVI по мужской линии, его старшим сыном после смерти Людовика Жозефа.

Он держал титул королевского принца Франции, то есть, наследника престола. Его никто этого титула не лишал. Согласно конституции самой революционной Франции он имеет полное и абсолютное право занять французский престол после смерти отца.

Разумеется, этот юридический казус вряд ли продлится слишком долго — революционное правительство вряд ли оставит за ним столь значимый титул после бегства королевской семьи из Франции.

Тем не менее, факт остаётся фактом — в руках Артёма теперь находился мощнейший козырь — главный претендент на корону Франции. И, имея его, Артём незамедлительно форсировал начало военных действий.

Кроме неё, он имел в своих рукавах жену Людовика XVI, королеву-мать при короне, регента при малолетнем Людовике XVII. И именно с ней он заключил дополнительное соглашение к Парижскому договору 1761 года.

Согласно дополнительному соглашению Людовик XVII официально передал Фердинанду VII за всестороннюю поддержку при восстановлении его на французском престоле, все колонии Франции в Вест-Индии. То есть, все колонии Франции в Америке. Разумеется, очень жирная уступка.

Был, правда, один нюанс — Великобритания это бы вряд ли одобрила. Другое дело, что пока они ничего с этим сделать не могут. Причём по нескольким причинам. Первая — они не могут напасть на Испанию, так как последняя фактически напала на Францию и является союзником великих европейских держав в борьбе с революцией во Франции.

И пока Испания сохраняет эту позицию по отношению к Франции, совершенно очевидно, что другие европейские державы не оценят усилий Великобритании по отторжению Испании от дела по борьбе с революцией.

Особенно, если учесть то, что речь идёт о заморских колониях Франции, и никакого права вмешиваться в дела Франции, разумеется, у Великобритании нет.

Тем не менее, не стоит быть наивными. Очевидно, после завершения конфликта европейских держав с Францией, либо с изменением позиции Испании, Великобритания тут же попытается предпринять ревизию данного соглашения, чтобы оттяпать что-нибудь и себе.

Вторая причина, не столь важная, но всё же влияющая на расстановку сил — слабость Великобритании. С самого момента вторжения союзных сил Франции, Испании и Португалии на Британские острова, Великобритания прошла значительный путь.

Путь, вымощенный болью и страданиями. Урон, причинённый непосредственно силами вторжения, хотя и очень значительный, меркнул на фоне того, какой урон принесли политические последствия подобной высадки.

Как уже ранее упоминалось, зашатались самые основы фундамента лоскутной монархии британцев. Началось всё, разумеется, с ирландцев. Ирландцы устроили британцам Содом и Гоморру в Ирландии.

Воспользовавшись моментом вторжения и уходом большинства расположенных в Ирландии британских войск, отозванных для защиты Лондона, они развязали крупномасштабную партизанскую войну против британского правления.

И британцы моментально оказались в очень неловком положении, ведь у них не было сил подавить восстание в самом начале. И это неловкое положение привело к очень агрессивному и очень быстрому росту числа повстанцев.

Сначала британской экономике очень сильно повредили новости о предательстве Португалии, вызвавшие справедливые опасения, что на прежний уровень экономические связи между двумя странами уже никогда не выйдут.

Затем британской экономике очень сильно повредили новости о том, что противники Великобритании собирают объединённый флот, чтобы произвести высадку на территории Британии.

После этого британской экономике очень сильно повредили новости о том, что флот, ответственный за защиту метрополии от подобных угроз, потерпел неудачу в недопущении объединения морских сил Испании, Франции и Португалии в единый кулак.

Затем британская экономика едва ли не рухнула оземь после новостей о том, что флот Канала был противником разгромлен. Причём это вы, дорогие читатели, знаете о том, что флот не был разгромлен окончательно.

Многие рядовые британцы этого не знали. Многие действительно верили слухам о том, что флот был разгромлен и полностью потоплен. Тем более, что их слухи подтверждались крайне медленным, по мнению этих людей, возвращением флота в родные гавани.

И, естественно, многие из этих рядовых британцев были активными игроками на финансовых рынках Британии. И, разумеется, они были в полной панике, и действовали они соответственно.

Да, они поддались панике и нанесли своими действиями, основанными на иррациональных страхах, экономике Великобритании просто чудовищный урон. В общем-то, так обычно всё и происходит. Так всё, собственно, и произошло.

Уже затем выяснилось, что уже в следующем году флот будет готов к реваншу, но, к сожалению, времени у британцев не было. Уже пришли новости о полном сожжении Портсмута. Причём, разумеется, у страха глаза были очень великие.

Многие искренне верили, что французы, будто демоны, если не спалили уже дотла всё английское побережье Канала, то в скором времени это сделают, и ничего их не остановит.

Никто не знает, как в итоге бы вышло, но факт остаётся фактом — страх подобного сценария властвовал над умами многих тысяч людей. И эти люди, движимые своим страхом, оправданным или нет, буквально бежали от французов.

Разумеется, в сторону Лондона, усугубляя и без того ужасную ситуацию в столице. Эти ведь люди вовсе не боялись делиться своими страхами, и многие из них выдавали свои опасения за случившуюся реальность.

Да, они были неправы — французы ещё не успели сжечь всё английское побережье Канала, вот только жители столицы об этом не знали. Им оставалось либо верить рассказам беженцев о зверствах французов, либо искать информацию где-нибудь ещё.

И многие предпочитали верить «очевидцам». И, вновь, некоторые из этих людей играли определённую роль на финансовых рынках. И эти люди вновь совершили действия, бывшие иррациональными с нашей стороны, и принёсшие значительный вред британской экономике.

Затем пришли вести о том, что армия отрезана от прямого сообщения с Лондоном, и что французская армия её вот-вот возьмёт в кольцо окружения, принудив к крайне унизительному поражению.

Вновь, многие утверждали, что это поражение уже случилось. Многие утверждали, что французы и вовсе истребили всех защитников. Многие утверждали, что французы уже идут на Лондон, и некому их остановить. Вновь у страха глаза оказались велики.

И, я думаю, вы уже понимаете, к чему мы клоним — люди поспешили сделать то, что вновь навредило экономике Великобритании. В Лондоне был настоящий пожар преступности.

Многие, поддавшись панике, бежали со всех ног из Лондона, прихватывая с собой своё имущество. Были вспышки убийств, мародёрства, грабежей. Был настоящий бунт, чуть не смётший правительство.

В городе царила полная паника, хаос и анархия. В это же самое время, французский генерал попивал кофе за завтраком, даже и не думая ни о каком походе на Лондон.

Он уже достиг всех своих целей, понимая, что лучшей позиции для мирных переговоров, чем тогда, у французов уже не будет. И это не так трудно понять, если у вас есть доступ к нужной информации. Но его не было у обывателя.

Это вам мы даровали это знание. Обыкновенные жители Лондона и глубинки были обо всём это не в курсе. Не были в курсе и те, кто уже поспешил присягнуть на верность французскому королю.

И всё это безобразие, как вы понимаете, не очень хорошо сказалось на экономике. Экономика не любит, когда у экономических агентов исчезает уверенность в сохранности их инвестиций. Ещё больше не любит, когда у экономических агентов исчезает уверенность в сохранности хотя бы их жизней.

И эта уверенность у британцев была. Ровно до того момента, когда силы вторжения разгромили британский флот, высадились на британской земле, сожгли крупнейшее производство в стране и после этого фактически поставили правительство на колени, создав опасность окружения и разгрома британской армии.

Единственной силы на тот момент, способной навести порядок в стране, на которую могло бы опереться правительство в Лондоне, могло совершенно внезапно не стать, будь у французов ещё немного военной удачи.

И тот беспорядок, что воцарился в Лондоне из-за новостей, творился не только там. Беспорядки, вызванные недовольством правительством, возникли уже в целом ряде крупных экономических центров Великобритании.

В Ирландии, упомянем вновь, возникло крупнейшее за всю историю Великобритании восстание. Ирландия практически полностью отложилась от Великобритании.

Ситуация усугублялась ещё и тем, что все рычаги для окончательного отложения уже существовали. Каждый день промедления британского правительства стремительно уменьшал шансы британцев на восстановление британского правления в Ирландии. И уж точно это правление было невозможно теперь на прежних условиях.

И не только в Ирландии бурлило недовольство. Недовольство британским правлением бурлило в Уэльсе, бурлило в Шотландии. Да, это были лишь мелкие очаги, но всё же.

Если у вас даже в Уэльсе, где уже более двухсот лет не было крупных восстаний против британского правления, начали возникать подобные очаги, это говорит о многом.

И нужно должное — британская государственная система доказала, что она не лыком шита. Она смогла подавить восстания и в Лондоне, и в крупных городах Англии, Уэльса и Шотландии, и подавить восстание в Ирландии.

Британцы сумели удержать американцев от очередной попытки отторжения Канады от британской империи, сумели разрешить в свою пользу восстания в Канаде.

Британцы преуспели во всём этом, но какой ценой? Ценой всего, как говорится, ибо британцы все последующие года, вплоть до текущего момента времени, а именно до 1791 года, вынуждены были не развиваться, а восстанавливаться до прежних позиций.

Французы, португальцы и особенно испанцы, в то же самое время, времени вовсе не теряли. Позиции Великобритании в Европе в 1791 году были значительно слабее, чем позиции Великобритании до вступления Франции, Испании и Португалии в конфликт Великобритании с её колониями в 1778 году. Весьма печальное, по мнению самих британцев, положение.

Тем не менее, факт остаётся фактом — Великобритания не имела возможности произвести ревизию заключённого между Людовиком XVII и Фердинандом VII соглашения.

В общем-то, только поэтому он это соглашение и заключил — он знал, что следующие несколько лет уж точно не будет никакой ревизии навязанного им договора…

И, продолжая тему о форсировании военных действий, отметим, что французский флот попытался воспротивиться энергичному захвату колониальных владений Франции в Вест-Индии.

К сожалению, революция фактически разложила французский флот, и последний оказался не в состоянии эффективно воспротивиться испанскому флоту, значительно улучшившемуся по всем показателям.

Именно поэтому испанцы без значительных затруднений смогли захватить все французские владения в Америке. Французская колониальная оборона оказалась просто не готовой к подобному повороту событий.

Ну, а с захватом колоний Франции в Америке её колониальная империя, по факту, просто рухнула. Как бы печально, для самих французов, это ни звучало.

Собственно, с этого война между Францией и Испанией и началась. И, разумеется, боевые действия не ограничились одним лишь захватом французских колоний в Америке.

Испанцы высадились в Корсике, которую захватили не без труда, конечно, но и без особых потерь. Испанское наступление через Пиренеи, в свою очередь, оказалось также очень успешным.

Революционная армия Франции оказалась банально не готова к сопротивлению значительно усилившейся Испании, и она утратила многие свои позиции.

Всего испанские силы были представлены на этом направлении тремя армиями. Первая находилась на границе Гипускоа и Наварры под руководством генерала Вентуры Каро. Вторая находилась в Арагоне под руководством принца Кастельфранко. Наконец, третья армия, самая многочисленная из всех, находилась в Каталонии под руководством генерала Антонио Рикардоса.

Первая армия, численностью 23 тысячи человек, без особого сопротивления перешла границу и стала продвигаться вглубь Франции, в сторону Байонны.

Вторая армия, численностью 19 тысяч человек, также перешла границу без особого сопротивления и стала продвигаться вглубь Франции, в сторону Тарба.

Третья армия, размером в 43 тысячи человек, напротив, встретила отчаянное сопротивление на границе, и вынуждена была вступить в кровавые бои за французский Руссильон, медленно продвигаясь в сторону Перпиньяна.

Впрочем, под руководством Антонио Рикардоса испанцы, более чем двукратно превосходившие французов в числе (43 тысячи у испанцев против 21 тысячи у французов), всё же принудили последних к поражению, несмотря на их отчаянное сопротивление.

Всего на границе с Пиренеями наступало 85 тысяч человек. Французы на границе имели лишь 40 тысяч человек. Испанцы были лучше снабжены и обучены, а офицерский корпус испанской армии не уступал офицерскому корпусу французской армии накануне революции.

Как вы понимаете, при более чем двукратном преимуществе в численности более подготовленная армия, а ею в данном случае была испанская армия, просто обречена на успех.

Собственно, наступление, начавшееся уже 23 июня 1791 года, уже к концу июля продемонстрировало ошеломительный успех, преодолев Пиренеи и захватив значительные французские территории.

Разумеется, проблемы начались тут же. Испанские солдаты вели себя по отношению к местному населению очень некрасиво. Если же без прикрас, то они местное население грабили, насиловали и убивали.

Даже несмотря на крайне жёсткий запрет — солдата, пойманного за насилием по отношению к гражданскому населению на оккупированных территорий, ждала только смерть на столбе, они продолжали вести себя подобным образом.

И, вообще, по идее, должна была начаться партизанская война. Но не началась. Потому что был один фактор. Этот фактор — это Людовик XVII. Многие регионы, особенно на сельском юге, особой лояльностью к республике не отличались. Их устраивала и монархия. Преимущественно конституционная, но всё же монархия.

И многие жители этих регионов искренне верили, что короля убили сторонники республики в своей попытке свергнуть монархию. Многие даже верили, что короля пытались убить в Париже, и именно поэтому он попытался сбежать с семьёй.

Ну, а дальше уже разные варианты того, что дальше произошло. Варианты были самые разные — от смерти в пути от ножевого ранения, полученного ещё в Париже, до повторного нападения во время бегства, в ходе которого короля и убили.

Во всяком случае, короля многие видели не предателем нации, коим он, в общем-то, и был, а мучеником, павшим жертвой «жестоких» республиканцев. Тем более, что определённая часть прессы, подконтрольная Артёму, очень активно пыталась убедить в этом население Франции.

Как следствие, за пределами Парижа особой поддержкой новое, республиканское правительство не пользовалось. В том числе и потому, что именно оно объявило о массовой мобилизации, о регуляции цен на продукты питания и так далее.

Ну и, как следствие, жирондисты стремительно теряли в популярности, особенно в Париже, где продовольственная ситуация быстро становилась всё более тяжёлой после начала военных приготовлений.

Жирондисты имели относительно сильные позиции в регионах из-за своей политики федерализации, это правда, но проблема была в том, что имели они подобные позиции не во всех регионах.

Многие регионы были недовольны. Например, была недовольна Вандея. Вандея восстала после начала массовой мобилизации, подстёгнутая сильными позициями роялистов и началом интервенции в пользу Людовика XVII.

Многие другие регионы, где и после революции продолжили править отдельные влиятельные семейства, существовавшие и процветавшие ещё при королевском режиме, также восстали под флагом роялистов.

Таким образом, примерно 1/3 французских департаментов, разбросанных по всей Франции, восстала под роялистским стягом. Ситуацию для жирондистов усугубляло ещё и то, что Мария-Антуанетта, являвшаяся регентом при малолетнем Людовике XVII, находясь под давлением Артёма, дала письменную клятву французскому народу, что не станет от имени Людовика XVII посягать на Конституцию 1789 года.

Да, это поубавило популярности малолетнего короля у крайних правых, а также прочих радикальных реакционеров, но позволило роялистам заручиться поддержкой представителей более умеренных политических течений.

Это, в свою очередь, лишило республиканцев возможности организовать эффективное партизанское движение против интервентов в лице испанских и португальских сил.

Да и, в принципе, против кого бы то ни было ещё, потому что уже через месяц, в августе, в войну вступят Великобритания, Австрия, Пруссия и Российская Империя.

Ну, а также Швеция, Нидерланды, Сардинское, Сицилийское и Неаполитанское королевства. Кроме них — Ганновер, Бавария, Вюртемберг и другие германские княжества в силу официальной декларации войны императором Священной Римской Империи германской нации.

Как можно заметить, против французской революции в крестовый поход выступили довольно внушительные военные силы. Наглядно демонстрирует, как сильно европейские монархии перепугались французской революции.

Объединённые флоты Швеции, Нидерландов, Великобритании, Португалии, Испании, России и других стран загнали дряхлый французский флот в свои базы и устроили Франции тотальную блокаду всего французского побережья.

Любой импорт по морю, то есть, весь импорт во Францию вообще, стал физически невозможен. Цены на различные импортные товары, как следствие, взлетели просто до небес.

Благо, контрабандой занимались все из сторон, а особенно — британские и испанские купцы. Солдаты вот залпами из пушек вражину громят вот, да, а контрабандисты — зверскими ценами на импортные товары. Стратегическое разорение французского населения, так скажем. Так что слава героям контрабандного труда!

Ну, а если серьёзно, то, разумеется, полное доминирование союзников на море принесло французам много бед, ведь испанцы, искусно овладевшие мастерством амфибийных операций, тут и там высаживались небольшими отрядами, всячески подрывая стабильность в прибрежных регионах и провоцируя там роялистские восстания.

Силы германских держав, преимущественно австро-прусские войска, а с ними и российские подкрепления, энергично догонявшие немцев, намеревались задавить революцию ещё до того, как она распространится на соседей.

Австрийские силы, при поддержке армий местных итальянских держав и швейцарцев, напали также на французов с юга, через Альпы. Всё ещё лояльные уже мёртвому королю подразделения швейцарской и королевской гвардий, в свою очередь, находились в осаде и надеялись на выручку интервентов.

Ну, а интервенты времени зря не теряли. Артём ещё до вступления остальных игроков в войну, осадил Бордо, Тулузу и Монпелье силами первой, второй и третьей армий соответственно.

С вступлением Пруссии и Австрии в войну, французы получили вторжение, как уже упомянуто было ранее, со стороны Альп и Рейна. Британские силы высадились в Нормандии и Бретани.

Для республики всё было уже кончено. Жёсткая и быстрая реакция монархий, подстёгнутая активной работой Артёма с существовавшей тогда прессой и парочкой заговоров, разумеется, предрешила судьбу Республики.

Захватив Монпелье, Тулузу и Бордо, Артём двинулся далее. Первая армия двинулась к Нанту без какого-либо сопротивления. Вторая и третья армии, поддержанные свежими подкреплениями в размере 40 тысяч человек, двинулись к Марселю и Лиону соответственно.

Тем временем, австрийцы при поддержке итальянских королевств и герцогств, пройдя через территорию Королевства Сардинского, уже осадили Тулон.

Они же, но уже с пруссаками и голландцами, подступили к самому Реймсу. Британцы, в то же самое время, высадились в окрестностях Шербура, откуда подступили к Канам.

Как можно заметить, союзники продвигались довольно стремительно, так как из терпящей поражение за поражением республиканской армии массово дезертировали солдаты, а от массовой мобилизации население столь же массово уклонялось.

К концу сентября 1791 года силы Артёма уже взяли Нант, Марсель и Лион, несмотря на жёсткое сопротивление со стороны стремительно теряющих популярность республиканцев.

Британцы, в то же время, уже захватили Каны и двинулись прямо к Парижу. Армии Артёма также двинули на Париж. Пруссаки, австрийцы и голландцы, захватив Реймс, вторили им.

К концу октября 1791 года силы интервенции взяли Париж в кольцо окружения, после чего физически принудили последний к капитуляции. Парижанам было унизительно наблюдать британские пушки на Марсовом поле, но, увы, поделать было нечего.

Уже к концу ноября интервенция закончилась полным поражением республиканского правительства. Людовик XVII был коронован в декабре, причём в Реймсском соборе, как и все прочие уважаемые короли Франции.

Год, как вы понимаете, завершился весьма ожидаемо. Реакция победила республиканское движение. Во Франции же была установлена конституционная монархия.

К власти, как следствие, вновь пришли фельяны. Ну, а дальше реформы пошли тем путём, каким они шли, собственно, при фельянах. Франция была принуждена к отказу от своих американских колоний в пользу Испании.

На Францию были наложены довольно весомые контрибуции, а её колонии в Индиях были отняты. Колонии в Вест-Индии — в пользу Испании, а колонии в Ост-Индии — в пользу Великобритании. Взамен, обе страны отказывались от репараций.

Таков был прелиминарный мирный договор, заключённый в Реймсе буквально на фоне коронации Людовика XVII. Окончательный мирный договор будет подписан только в следующем, 1792 году…

Впрочем, прежде, чем мы перейдём к обсуждению инвестиций во Францию, следует уделить внимание произошедшей накануне войны (в 1790 году) монетарной реформе. Ну, раз уж мы про неё забыли рассказать в прошлый раз.

Реформа была до безобразия простой. Состояла она из двух частей — части, касающейся нововведений в монетарном деле (то есть, изменили сам процесс создания денежных знаков), а также части, касающейся самих денежных знаков.

В первую мы вдаваться не будем — ничего особенно интересного в обсуждении технических деталей нового оборудования в монетных дворах нет, равно как ничего интересного нет и в обсуждении прочих деталей производственного процесса, подвергшихся изменениям.

Вторая же часть нас интересует. Фактически, была введена новая монетная система (если что, 1 доллар = 100 песо):

Монета номиналом в 50 долларов — золотая монета весом 20 грамм. Так как была установлена пропорция между весом золота и весом монеты в 0,9 к 1, то получается, что на золотую монету весом 20 грамм приходилось 18 грамм золота.

Монета номиналом в 20 долларов — золотая монета весом в 8 грамм, на которую приходилось 7,2 грамма золота.

Монета номиналом в 10 долларов — золотая монета весом в 4 грамм, на которую приходилось 3,6 грамма золота.

Монета номиналом в 5 долларов — золотая монета весом в 2 грамма, на которую приходилось 1,8 грамма золота.

Монета номиналом в 2 доллара — серебряная монета весом в 12,8 грамма, на которую, в соответствии с всё той же пропорцией 0,9 к 1, приходилось 11,52 грамм серебра.

Монета номиналом в 1 доллар — серебряная монета весом в 6,4 грамма, на которую приходилось 5,76 грамма серебра.

Монета номиналом в 50 песо — серебряная монета весом в 3,2 грамма, на которую приходилось 2,88 грамма серебра.

Монета номиналом в 25 песо — серебряная монета весом в 1,6 грамма, на которую приходилось 1,44 грамма серебра.

Монета номиналом в 10 песо — медная монета весом 20 граммов весом, на которую приходилось ~19,584 грамма меди (в данном случае речь идёт о меди с чистотой в 97,92 %).

Монета номиналом в 5 песо — медная монета весом в 10 граммов, на которую приходилось 9,792 грамма меди.

Монета номиналом в 1 песо — медная монета весом в 2 грамма, на которую приходилось 1,9584 грамма меди.

Кстати, как можно увидеть из несложного соотношения, в рамках монеты 1 грамм золота оценивался в 16 граммов серебра. Соотношение металлов для меди — 1 грамм серебра за 34 грамма меди и 1 грамм золота за 544 грамма меди.

Кроме монет, выпускались банкноты номиналом 1 000 долларов, 500 долларов, 100 долларов, 50 долларов, 25 долларов, 10 долларов, 5 долларов, 2 доллара и 1 доллар. Ну, а также банкноты номиналом 50 песо, 25 песо, 10 песо и 5 песо.

Жалование всех государственных служащих, от моряков и солдат до высших чиновников, выплачивалась в банкнотах. Заработная плата на всех государственных предприятиях также выплачивалась в банкнотах.

Займы, обеспеченные государством, также обязательно выдавались в банкнотах. Остальные виды займов могли выдаваться как в монетах, так и в банкнотах, но по кредитам, выдаваемым в банкнотах, ключевая ставка была слегка меньше. Всё это, естественно, касалось только физических лиц.

И, разумеется, банкноты всех номиналов можно было без проблем обменять на золото или серебро в виде монет.

Однако, существовал лимит бесплатной конвертации — банкноты можно было бесплатно конвертировать только до момента достижения установленного лимита.

Банкноты на любую сумму свыше установленного лимита облагались комиссией. В зависимости от степени превышения лимита применяемый при начислении комиссии коэффициент варьировался.

Размеры лимитов и коэффициенты комиссии за превышение лимитов устанавливались на срок финансового года непосредственно Центральным банком.

Устанавливались они сразу на три года вперёд, и могли быть в течение этого срока изменены по решению специальной комиссии при Центральном банке Испанской империи.

Лимиты и коэффициенты для иностранных граждан, понятное дело, были значительно более жёсткими, как и правила выдачи кредитов. Им любые кредиты, кроме валютных займов, выдавали исключительно в банкнотах.

Что касается старых монет, то их, разумеется, не запретили тут же к обращению. Им обозначили жизненный срок — через 3 года с момента вступления закона в силу все старые монеты будут запрещены к обращению.

Их всё ещё можно будет сдать в обмен на новые после истечения обозначенного срока, но уже по существенно более низкому курсу. Ну и, разумеется, монетные дворы тут же приступили к чеканке монет и выпуску банкнот.

По замыслу, монетные дворы должны быть способны в течение 3 лет, то есть, к концу 1793 года (закон был принят ещё в мае 1790 года, но вступил в силу только в январе 1791 года), полностью заменить все имеющиеся в текущем обращении монеты.

Чтобы было понятно, вес чистого серебра в национальном серебре (real national) был ~3,03 грамма в период 1786–1791 год (89,6 % от общей массы; из марки весом 230,046 граммов делалось 68 монет).

Эта оценка, как и все нижеследующие, весьма примерна. Монеты разных по происхождению выпусков, разумеется, имели разное содержание. Более старые выпуски, понятное дело, имели более высокую пробу.

Вес чистого серебра в провинциальном серебре (real provincial), обращавшегося только на территории полуострова, составлял ~2,4 грамма в период 1786–1791 год (80,2 % от общей массы; из марки того же веса делалось 77 монет).

Вес чистого золота в национальном золоте (escudos) составлял ~2,95 грамма в период 1786–1791 год (87,5 % от общей массы; из марки того же веса делалось 68 монет).

Вес чистого золота в провинциальном золоте (veinten) составлял ~1,50 грамма в период 1786–1791 год (84,9 % от общей массы; из марки того же веса делалось 130,56 монет).

Как можно заметить, монеты Артёма были значительно более увесистыми и дорогими. И, как ни странно, номиналов было сильно больше. Разновидностей монет, впрочем, было значительно меньше.

Как можно заметить, самые разные монеты (различные разновидности реалов, эскудо, вейнтены и мараведи) свелись к двум видам — долларам и песо.

Доллары — это основная единица, а песо — это разменная единица в рамках новой десятичной денежной системы. Как можно заметить, весьма удобно.

По крайней мере, явно удобнее условного вейнтена, стоившего 21,5 реала. И это ведь мы даже цирк с мараведи и биллонными реалами (они порой были такого низкого качества, что уже через несколько лет службы было невозможно различить номинал монеты) не обсуждаем. Там вообще полный праздник жизни и кошмар финансиста.

Теперь, когда понятно, что собой представляет новая монетная система, стоит дать представление о том, что и сколько стоит. Возьмём самый простой пример — гектолитр пшеницы.

Гектолитр пшеницы, то есть, 100 литров пшеницы, стоил в Севилье (это Андалусия) в 1791 году 110 граммов чистого серебра (150 грамм в Барселоне, это в Каталонии, 140 грамм в Валенсии и Мурсии).

То есть, за 100 литров пшеницы, а это примерно 84,7 килограмма пшеницы, в Севилье в 1791 году вы бы отдали 36,3 национальных реала (49,50 в Барселоне, 46,20 реала в Валенсии и Мурсии), либо 19,1 доллара (26,04 доллара в Барселоне, 24,31 доллара в Валенсии и Мурсии).

Гектолитр вина стоил в Мадриде (Новая Кастилия) в 1791 году 300 грамм чистого серебра (100 грамм в Валенсии, 175 грамм в Севилье, 150 грамм в Вальядолиде, Старая Кастилия и Леон, и 110 грамм в Толедо, Новая Кастилия).

Это 99,01 национальных реала в 1791 году (33,03 для Валенсии, 57,76 для Севильи, 49,5 для Вальядолида и 36,3 для Толедо), либо 52,08 доллара в 1791 году (17,36 для Валенсии, 30,38 для Севильи, 26,04 для Вальядолида и 19,1 для Толедо).

Естественно, это стоимость без учёта налогов. Вино облагалось по той же схеме, по которой в современной России облагается алкогольная продукция.

Вино имеет ставку в 5 песо за каждый литр. Соответственно, у нас есть стоимость вина в Валенсии — 17 песо за 1 литр. Добавляем к этой сумме 5 песо и получаем 22 песо за 1 литр.

Теперь облагаем эту стоимость налогом на продажи (единая ставка в размере 10 %; акцизные товары облагают по их стоимости с начисленным акцизом), получаем 2,2 песо налога (округляем до 2, ибо положено по закону) — в сумме 1 литр вина в Валенсии обойдётся вам в 24 песо. Уже не так весело, да?

Гектолитр оливкового масла стоил в Валенсии в 1791 году 480 грамм чистого серебра (330 для Севильи, 510 для Толедо и 620 в Мансилье). Это 158,42 национальных реала в Валенсии (108,91 для Севильи, 168,32 для Толедо и 204,62 для Мансильи).

В новой системе это будет, соответственно, 83,33 доллара для Валенсии в 1791 году (57,29 для Севильи, 88,54 для Толедо и 107,64 для Мансильи).

Килограмм баранины стоил в Валенсии в 1791 году 5 грамм серебра (5,1 грамма в Мадриде, 4,5 в Толедо, 4,2 в Севилье и 4,1 в Вальядолиде). Это 1,65 национальных реала в Валенсии (1,68 в Мадриде, 1,49 в Толедо, 1,39 в Севилье, 1,35 в Вальядолиде).

В рамках новой денежной системы это 87 песо в Валенсии в 1791 году (89 песо в Мадриде, 78 песо в Толедо, 73 песо в Севилье и 71 песо в Вальядолиде).

В среднем, подмастерье каменщика получал в день в 1791 году в Мадриде 13,6 грамма чистого серебра (2,36 доллара), а в Валенсии около 9,3 грамма чистого серебра (1,61 доллара). В Севилье подмастерье получал примерно столько же, сколько и в Валенсии.

В среднем, чернорабочий получал в день в 1791 году в Мадриде 5,9 грамма чистого серебра (1,02 доллара) и 6,5 грамма чистого серебра (1,13 доллара) для Валенсии.

Всё это, разумеется, не чистый нал на руки работнику. Работодатель обязан удержать в пользу казны подоходный налог с заработной платы рабочего.

Это, соответственно, 24 песо для подмастерья каменщика в Мадриде, 16 песо для подмастерья каменщика в Валенсии, 10 песо для чернорабочего в Мадриде и 11 песо для него же в Валенсии.

Соответственно, подмастерья каменщика в Мадриде уйдёт домой с зарплатой 2,12 доллара, он же в Валенсии уйдёт с зарплатой 1,45 доллара. Чернорабочий из Мадрида уйдёт с 0,92 доллара (92 песо), а чернорабочий из Валенсии уйдёт домой с 1,02 доллара.

Условный подмастерье каменщика из Валенсии на свою дневную плату может купить 6 литров вина (24 песо за 1 литр), 5,58 литра пшеницы (26 песо за 1 литр), 1,59 литра оливкового масла (91 песо за 1 литр). Ну, а также 1,51 килограмма баранины (96 песо за 1 килограмм; к слову, баранина — это самое дешёвое мясо из представленного на рынке ассортимента).

Инвестиционный пакет Испании во Францию, который предусматривалось потратить в течение нескольких лет, составил 50 миллионов долларов.

Это 52 083 333,33 килограмма баранины (если мы её покупаем в Валенсии и платим при этом налоги, разумеется). Как можно заметить, весьма гигантская сумма.

Расходы короны на войну против Франции в 1791 году составили 245 924 479,16 доллара. И это, между прочим, 60 % всех бюджетных расходов Испании за 1791 год. И они, при этом, в 3 раза больше, чем таковые за 1790 год.

В 1791 году Испания потратила в рамках бюджета всего 409 874 131,94 доллара. В 1790 году Испания потратила в рамках бюджета 136 624 710,65 доллара.

В 1791 году доходы Испании в рамках бюджета составили порядка 368 229 166,67 доллара (дефицит в 41 644 965,27 доллара). В 1790 году доходы Испании в рамках бюджета составили 349 817 708,33 доллара (профицит в 213 192 997,68 доллара).

Как можно заметить, инвестиционный пакет маленьким не был. Так что да, наступил момент, когда мы упомянем самую важную деталь всей схемы. Эта деталь — этот инвестиционный пакет не совсем был инвестиционным пакетом.

Дьявол вот в чём — эти деньги французы могли потратить только на товары, работы и услуги испанских фирм. На эти деньги они могли покупать станки и прочее оборудование испанского производства, строить торговые корабли на испанских верфях.

Они могли закупать на эти деньги строительные материалы испанского производства и так далее. Они могли нанимать на подряд испанские строительные фирмы для производства работ на территории обоих Королевств.

В общем, они могли употребить эти огромные суммы на своё благо, это правда, но приобрести на эти деньги они могли только товары, работы и услуги испанских фирм.

Они могли, например, на эти деньги закупить стройматериалы в Испании, нанять там же строительную фирму для подряда, а затем построить условный речной канал где-нибудь во Франции.

Они бы этот канал построили, организовали его в акционерное предприятие, и после этого владели бы им на 80 %. Оставшиеся 20 % акций принадлежали бы испанскому правительству, соответственно.

После этого они могли бы просто продать все свои акции и дополнительно заработать на этом. Как вы могли заметить, просто идеальная ситуация для французского правительства.

Испанское правительство не только выплатит за него всю сумму репараций самостоятельно, но ещё и вложится в экономическое восстановление Франции.

Правда, потратить денежные средства инвестиционного пакета можно только на испанские товары, работы и услуги. Не очень удобно, да, но это явно лучше, чем ничего.

Это предложение, как-никак, всё ещё очень выгодно французскому правительству. Предприятия то на французской земле, и производят они товары для единого франко-испанского рынка.

Это предложение тем более выгодно, что испанское правительство обещало рассмотреть вопрос о расширении текущего инвестиционного пакета, а также нового инвестиционного пакета.

Ну и, естественно, как уже упоминалось ранее, французское правительство согласилось на инвестиционный пакет, предложенный испанским правительством.

И, как ни странно, потратило его наиболее разумным образом — на развитие речной инфраструктуры. Если быть точнее, то на речные каналы — лучшее вложение средств в конце XVIII века — начале XIX века (читай про каналоманию в Великобритании).

Так, деньги были израсходованы на возобновление строительства Канала Рона в Сете (Canal du Rhône à Sète), Канала Иль-и-Ранс (Canal d’Ille-et-Rance; смета также составила 2 миллиона долларов).

Деньги также были истрачены на строительство Канала Нант-Брест (Canal de Nantes à Brest; смета расходов составила 15 миллионов долларов; в реальности на него потратили 2 580 444 444,44 доллара, но там работы длились с 1803 по 1858 год из-за постоянного недофинансирования, затоплений и даже бунтов).

Кроме них, деньги были потрачены на Канал Блаве (Canal du Blavet; смета расходов составила 2 миллиона долларов), Канала Ниверне (Canal du Nivernais; смета составила 4 миллиона долларов) и других.

Деньги также были потрачены на Бургундский канал (смета составила 5,6 миллиона долларов; в нашей реальности на него изначально предполагалось потратить что-то около 5 547 049 долларов).

Как удобно, что к текущему моменту были составлены полные планы строительства каждого из каналов, причём каждый в нескольких вариантах (и нет, это не шутка).

Вообще-то, к большинству из этих проектов уже была создана подробная маршрутная карта с детальными комментариями многих выдающихся специалистов (многие из проектов и вовсе берут своё начало из XVI века). Пожалуй, Артёму стоит поблагодарить своих французских предков, что они их не реализовали, хотя у них был практически доведённый до совершенства план работ во многих случаях.

Ну и да, остальные денежные средства были предусмотрены для закупки оборудования для верфей, мануфактур, арсеналов и так далее, а также строительства торговых кораблей. Часть из оставшихся средств также была зарезервирована под возможные нужды в будущем. Например, на нужды строительных работ в рамках строительства каналов, если там, например, случится условный потоп, в результате чего возникнут дополнительные издержки, не вписывающиеся в смету. Ну и так далее.

Эффект от инвестиционного пакета был заметен, впрочем, уже в 1792 году. Для строительства всех этих каналов крупнейшие испанские строительные фирмы образовали крупнейшую строительный конгломерат в Европе (не трудно, когда ты один из первых).

По понятным причинам — это очень крупные проекты, и риски по ним тоже были не маленькие. Наиболее разумным для нанятых французским правительством подрядчиков было бы объединить их ресурсы в рамках одной фирмы. Они, собственно, и объединились — в промышленную группу с названием «Дноуглубительные и строительные работы» (Dragados y Construcciones). Вот, видите, инвестиции уже принесли свои первые плоды. Крупнейшая строительная компания в Европе с обширным опытом строительства каналов.

Осталось только или банку купить компанию, или компании купить банк, чтобы устроить мировой империалистический капитализм и вертеть странами согласно своему желанию. Всё, как дедушка Ленин завещал. Впрочем, если отставить в сторону шутки, плоды инвестиции действительно принесли, и уже немалые. Во-первых, эти деньги попали в экономику Испании.

Очевидно, это придало её развитию немалый стимул. В частности, немалый стимул получило развитие строительной области — двигателя экономического прогресса в период начала индустриальной революции. Банковская сфера тоже получила немалый стимул от данного мероприятия — кому-то же нужно было обслуживать все эти работы с финансовой точки зрения.

Многим крупным банкам пришлось объединиться в ещё более крупный банковский конгломерат, чтобы банально получить право обслуживать финансовые операции, связанные с этими проектами. Страховой рынок тоже получил немалый стимул, так как все эти работы были застрахованы. Это, в свою очередь, вызвало создание ещё одного конгломерата — на этот раз, в страховой сфере.

По тем же самым причинам — чтобы адекватно обслуживать страховые мероприятия всех этих проектов, необходимо было объединение множества страховых компаний в единое, крупнейшее предприятие. Собственно, хотя бы потому, что никому из этих компаний иначе просто не досталось бы страхование этих проектов.

Ну и так далее по списку. Именно благодаря этому крупнейшему в истории Испании (на 1792 год) инвестиционному пакету произошла дальнейшая и довольно значительная по своим масштабам концентрация капитала в самой Испании.

Значительное число предприятий появилось в Испании исключительно благодаря необходимости обслуживания этих проектов. Развитие промышленного производства в Испании также было подстёгнуто этими инвестициями.

Кто-то же и где-то же должен был, как-никак, произвести для всех этих проектов строительные материалы, оборудование и так далее по списку. Выиграла от этого и инфраструктура Испании. Морская, речная и дорожная инфраструктура одновременно, если что.

Видите ли, правительство под руководством Артёма не остановилось на 50 миллионах долларов инвестиций. Нет, новые инвестиции были пролоббированы уже к концу 1792 года. Новый инвестиционный пакет, направленный исключительно на внутреннее потребление, скажем так, имел размер в чудовищный 1 миллиард долларов.

Ассигнации на этот инвестиционный проект должны были выделяться правительством каждый год в течение 20 лет. То есть, правительство должно было каждый год инвестировать в экономику 50 миллионов долларов (288 миллионов грамм чистого серебра).

План предусматривал развитие дорожной (дорожное строительство) инфраструктуры. План предусматривал развитие морской (строительство морских портов, верфей) инфраструктуры. План предусматривал развитие речной инфраструктуры (строительство речных портов, причалов, шлюзов, каналов, мостов и других сооружений).

План предусматривал развитие городской инфраструктуры (строительство библиотек, школ, колледжей, университетов, музеев, городских парков, кофеен и ресторанов быстрого питания, озеленение дорог и улиц, и так далее)

План предусматривал развитие горной промышленности (строительство карьеров, шахт, комбинатов, рельсовых колей и так далее). План предусматривал также развитие промышленного производства (строительство мануфактур, фабрик, арсеналов, мастерских и других промышленных объектов).

План предусматривал развитие сельского хозяйства (строительство различных гидротехнических сооружений для ирригации, распашку пустотных земель под сельскохозяйственные угодья, строительство пасек, плантаций и так далее).

В общем, план был просто монструозный и был крайне амбициозным. Денег Артёму было не жалко. Не жалко потому, что у него их было с избытком. Не то чтобы Испания была самой богатой страной в Европе. Нет, она была одной из самых нищих стран Европы, особенно на фоне Великобритании и Нидерландов, промышленно развитых стран.

Просто Испания располагала теперь просто чудовищными колониальными владениями. Присоединив французские колонии и создав новые, Испанская империя значительно увеличилась в своих размерах. И не только расширилась в своих размерах, но ещё и экономически процветала. Теперь Испания была практически монополистом в деле производства сахара, красителей, кофе, табака и других очень прибыльных колониальных товаров.

Плантации в колониях росли, словно на дрожжах. В колониях, словно на дрожжах, росла и горная добыча, особенно в Мексике. Потому, что активно растущей испанской экономике нужны были драгоценные металлы в просто безумных количествах. Особенно после монетарной реформ Артёма.

Испания активно развивала в своих колониях меховую торговлю, жемчужные промыслы, крабовые промыслы, китобойные промыслы и прочие промыслы, вырубку драгоценной древесины. В общем, колонии активно развивались экономически, и экономическая связь их с метрополией, Испанией, довольно быстро росла, как следствие экономического её роста, а также, что более важно, её промышленного роста.

Быстро росло производство торговых судов и в колониях, и в метрополии, отвечая, как не трудно догадаться, потребностям быстро растущей торговли. Вот отсюда, собственно, деньги у Артёма и взялись — росли доходы от национальных монополий на многочисленные колониальные товары, росли налоговые и неналоговые доходы колоний и самой метрополии.

Артём просто реинвестировал всё это обратно в экономику. То, что, вообще-то, уже делали его предшественники, прежние короли из династии Бурбонов. Он ничего нового в этом плане не придумал. Однако, естественно, подобный быстрый рост Испанской империи, её экономической и военной мощи, её агрессивное расширение, не могло нравиться другим колониальным державам…

К сожалению, Великобритания с этим поделать ничего особенно не могла. Не то чтобы Испания была слишком сильна сама по себе для Великобритании, но было совершенно очевидно, что Великобритания будет сама по себе.

Испанию, и без того достаточно сильную, тем временем, поддержали бы Франция, Португалия, ряд итальянских владений Бурбонов, а также США.

Не то чтобы США было лучшим другом Испании и её союзником, но будем честны — они бы не преминули возможностью захватить Канаду, ещё и при поддержке французов с испанцами.

Это прекрасно понимали и в Великобритании. Как результат, между державами сохранялся хрупкий мир. Великобритания только и ждала, что шанса ударить по Испании в её момент слабости.

Испания, тем временем, свою агрессивную политику по внешней экспансии даже и не думала прекращать. Вот несколько векторов расширения испанской империи и её зоны влияния:

Первый вектор — Итальянский. В этот момент в Италии было несколько государств, находившихся под управлением династии Бурбонов. Это, собственно говоря, Королевство Сицилии и Королевство Неаполя (под управлением одного человека — Фердинанда Неаполитанского) и Герцогство Пармское (под управлением Фердинанда Пармского).

Что делал Артём в отношении этих территорий? В принципе, ничего особенного. Он не собирался раздражать Австрию присоединением этих территорий к своей державе.

С 1789 года Артём стал оказывать сначала единолично, а затем, с 1792 года, совместно с Францией, дипломатическое давление на эти государства. Не затем, чтобы присоединить их к своей империи, разумеется.

Преимущественно, Артём просто посылал в эти державы талантливых и верных ему министров. Затем, чтобы они оказывали «помощь» его правящим родственникам.

В этом плане, конечно, ему приходилось бороться с влиянием австрийцев и, внезапно, папы римского. В этом он был не слишком успешен, так как его сторонники выступали за активное проведение политических и экономических реформ по образцу тех, что были предприняты в Испании и Франции, в отличие от вышеуказанных сторон.

Тем не менее, сторонники Артёма сумели произвести некоторые реформы — частичная аграрная реформа, ликвидация внутренних таможенных барьеров, улучшение инфраструктуры, обновление и расширение административного аппарата.

Реформы армии и флота, начало дискуссий о введении Конституции по образцу испанской или французской в данных государствах, а также прочие мероприятия по модернизации этих стран.

Если так задуматься, Артём и его сторонники сделали для этих стран достаточно много. Однако, разумеется, произошло это не без уплаты соответствующей цены Артёмом.

Что касается Фердинанда Неаполитанского, то Артёму поддержал его предложение о слиянии обоих его королевств в единое государство — Королевство Обеих Сицилий. Последнее и было создано в 1792 году.

Что касается Фердинанда Пармского, то Артём поддержал его претензии на ряд владений в Италии, преимущественно довольно мелких. Гораздо более важной уступкой было назначение Фердинанду Пармскому субсидии.

Что касается того, что Артём достиг в 1792 году, то он добился вступления герцогства Пармского и Королевства Обеих Сицилий в единое экономическое пространство с Испанией и Францией.

Второй вектор испанской экспансии — Северная Африка. Ранее Артём уже завоевал Алжир, удержал и даже укрепил Оран после произошедшего на его территории сокрушительного землетрясения.

Это землетрясение, в свою очередь, позволило ему ввести подоходный налог и обновить фортификации всех испанских владений в Северной Африке.

Вступив во властвование, Артём продолжил завоевание Алжира. Ещё в 1775 году, спасаясь от расправы со стороны янычарского корпуса, дей Алжира присягнул на верность Малику Испании (то есть, Артёму).

Будучи марионеткой Мадрида, он действовал по указке из Мадрида. Послушание для него было единственной опцией, так как испанский гарнизон всегда был готов напомнить ему, кто тут реальный хозяин.

И с самого 1775 года, действуя от лица дея Алжира, испанцы постепенно расширяли своё влияние в Алжире. Процесс этот, впрочем, был очень медленным, так как в Испании никогда не оценивали Алжир.

Артём всё изменил. Ранее уже упоминалось, но он значительно расширил фортификации столицы Алжира — Алжира. Вместе с ростом фортификаций значительно вырос и испанский гарнизон — в 1792 году он состоял из 5 тысяч человек.

Значительное расширение фортификаций испытал на себе и Оран. Ровно также он испытал на себе и значительный рост испанского гарнизон — последний был увеличен к 1792 году до 3 тысяч человек.

Оба города, помимо роста фортификаций, испытали на себе и рост деловой активности. Оба города сильно выиграли от дарованной им частичной автономии. Оба города также очень сильно выиграли от установления свободы вероисповедания.

Обоим городам немного, да перепало от инвестиций короны. Здесь даже было одно из предприятий Артёма — небольшой жемчужный промысел на прибрежных водах города Алжира и несколько складов в его пределах. В Оране ему принадлежали доки.

Оба города выиграли от развития средиземноморской торговли, равно как выиграли и от общего экономического роста Испании. Так что, как не трудно догадаться, оба города активно росли экономически.

Ну, а рост экономической важности принадлежащих Испании городов, очевидно, приводил к росту политического влияния обоих этих городов на политическую жизнь Алжира, а, следовательно, и самой Испании.

Кроме того, пример обоих городов доказывал не просто возможность сосуществования с Испанией, но и возможность процветания под её управлением.

Как минимум, Испания, в отличие от впавших в политическую анархию бейликов, могла предоставить им защиту от постоянных набегов берберов.

Это, в свою очередь, позволяло Артёму постепенно, шаг за шагом, устанавливать контроль над прибрежными городами Алжира. Шаг за шагом, он установил свою власть во всех прибрежных городах Алжира, как бы действуя от лица алжирского дея, его ручной говорящей куклы.

Последний он оккупировал в 1792 году, после чего двинулся вглубь. В алжирской глубинке, ближе к горам Атласа, впрочем, властвовали берберы, и они ценили свою свободу больше, чем арабы.

Пользуясь конфликтом, и всячески спонсируя его, между берберскими племенами и арабским населением, оказывавшим силам Артёма всяческое содействие в карательных экспедициях против берберов, испанцы начали «усмирение» внутренних регионов Алжира.

Так, собственно, и происходило завоевание Алжира испанской империей. Оно было очень дорогим и довольно медленным, да и выхлоп от него был такой себе, но оно всё же имело место, и испанцы были довольно успешны.

Впрочем, Алжир был не единственным предметом интереса Артёма. Другим предметом интереса Артёма было Марокко. Марокко было ближе к Испании, да и предложить оно также могло больше потенциальному колонизатору.

И именно поэтому Артём также прикладывал все возможные усилия к завоеванию Марокко. Так же, как и в случае с Алжиром, он начал с установления прочного контроля над побережьем Марокко.

Здесь, так же как и в Алжире, имел место дливший уже несколько веков конфликт между арабским населением, сконцентрированным преимущественно у побережья, и племенами берберов.

Отличие состояло в том, что в Алжире не существовало достаточно централизованного правительства, ядром которого была бы правящая династия, хоть арабская, хоть берберская.

Марокко, всё же, обладало более-менее крепкой династией, и правительство Марокко тоже было на порядки более централизовано. Иными словами, Марокко могло оказать достаточно мощное сопротивление потенциальному европейскому колонизатору. В общем-то, оно уже это не раз доказало.

Однако, как это было характерно и для других мусульманских монархий, страну регулярно потрясали гражданские войны между наследниками предыдущего правителя.

В 1790 году, после смерти Мохаммеда III бен Абдаллах аль-Хатиба, править страной стал аль-Язид бен Мохаммед. Править стал, конечно, лишь формально.

Потому, что в стране фактически началась гражданская война между многочисленными сыновьями Мохаммеда III. В 1792 году аль-Язид бен Мохаммед был смертельно ранен в сражении, произошедшем в окрестностях безымянного местечка.

Выиграв сражение против Хишама бен Мохаммеда, своего единокровного брата, он скончался 25 февраля 1792, буквально через два дня, от полученных в сражении ранений

Здесь то, ранее лишь наблюдавший за конфликтом, Артём и вмешался. Он предложил Сулейману бен Мохаммеду, ещё одному претенденту на трон, помощь в войне против брата.

Сулейман решил выяснить намерения испанцев, и обратился к Артёму, как малик к малику (как король к королю), прямо спросив его, чего он желает в обмен за помощь.

Артём, не стесняясь, заявил, что ему нужно, чтобы он передал ему Танжер и Тетуан с прилежащими к ним поселениями. Он также потребовал в обмен на свою помощь, чтобы он прекратил в стране торговлю рабами и запретил пиратам действовать с территории Марокко.

Понимая тяжесть своих требований, Артём предложил Сулейману существенную денежную субсидию и помощь в борьбе с пиратами. Также, для того, чтобы испанцы могли эффективно бороться с пиратами, Артём попросил у султана право пополнять запасы кораблей в любом из портов Марокко.

Артём также попросил, чтобы испанским подданным было даровано право создания обособленных кварталов в Фесе, Рабате, Мекнесе, Касабланке, Марракеше и Агадире.

Он также попросил, чтобы со всеми подданными испанской короны на территории сеттльментов обращались так же, как с представителями испанской короны. То есть, он попросил о праве экстерриториальности для своих подданных на территории обособленных кварталов.

Чтобы продемонстрировать свою силу, Артём в кратчайшие сроки высадил в Сеуте, где уже находился гарнизон из 3 тысяч человек, корпус из 12 тысяч солдат и там же расквартировал эскадру из 6 линейных кораблей и 18 фрегатов. Он также усилил гарнизон Мелильи до 5 тысяч человек. Всего в Марокко, таким образом, было расквартировано 20 тысяч человек.

Артём также пригрозил Сулейману, что если последний не согласится с его предложением, то он найдёт более «отчаянного» наследника Мохаммеда. У Мохаммеда как раз был ещё один сын от одной испанской женщины. Подданной Артёма, вообще-то!

Буквально через неделю после высадки испанского экспедиционного корпуса, уже в начале марта, брат Сулеймана, Хишам бен Мохаммед, был коронован в Фесе.

Понимая отчаянность своего положения (по крайней мере, его положение казалось ему отчаянным), Сулейман согласился с требованиями Артёма, но не со всеми.

Тетуан ранее был разграблен аль-Язидом, братом Сулеймана, так как евреи Тетуана отказали ему в финансовой поддержке его переворота против отца.

Сулейман передать Артёму разграбленный и разорённый Тетуан был согласен. Он был также согласен передать и Танжер, относительно важный, но слабозаселённый портовый город у побережья Гибралтарского залива.

Против чего он был категорически против, так это против «просьбы» Артёма даровать испанцам право основать несколько сеттльментов в важнейших с политической точки зрения городах, на территории которых испанцы были абсолютно недосягаемы для него.

Он был также против помощи Испании в борьбе с пиратами, равно как был и против дарования испанцам права пополнения припасов в любом порте Марокко.

К сожалению, просьбы Артёма были, в действительности, требованиями. Артём на это явно намекнул в своём письме к Сулейману, в котором согласился удвоить силы экспедиционного корпуса и субсидию.

Если что, в этом же письме он потребовал, чтобы все его предыдущие предложения были полностью удовлетворены. Он также добавил, что теперь желает не просто построить обособленный квартал в Касабланке, но желает всю Касабланку вообще.

Изрядно опупев от требований Артёма, их наглости и наглости самого Артёма, он разорвал все переговоры. Предвидя подобный сценарий, Артём объявил войну Марокко, после чего приступил, собственно, к активным военным действиям.

Ведомый своей неутолимой жаждой экспансии, он привёл в исполнение давно готовившийся план крупномасштабного вторжения. Пользуясь полным доминированием на море, Артём приступил к постепенной оккупации каждого сколько-нибудь крупного поселения марокканского побережья.

Где-то он встречал мощное сопротивление, а где-то не встречал его вообще, но, так или иначе, Артём в 1792 году методично, постепенно захватывал всё побережье Марокко, пользуясь гражданской войной между братьями…

Теперь, когда мы поговорили о действиях Артёма в Алжире и Марокко, пора обсудить экспансию Артёма в других частях Африки.

Итак, Тунис. По сути, такой же Алжир, просто чуть более организованный. В 1792 году Артём продолжал свои попытки захватить крупные центры базирования берберских пиратов — Бизерту, Гар эль-Мельх, Сус, Монастир, Сфакс и Тунис. Всего в данных операциях участвовало 19 тысяч человек.

Осада первых четырёх была начата ещё в 1789 году, после оглушительного разгрома берберских сил в сражении у Бизерты. Осада двух остальных была начата в 1791 году. Первые четыре сдались Артёму к концу 1792 года. Остальные два пока ещё держались.

Далее — захват Мальты. Вообще, в некотором плане Артём всё сделал довольно хитро, так как попросил Мальтийский орден о содействии в осаде Туниса, чтобы выманить из Мальты часть рыцарей.

Как только это ему удалось, Артём устроил высадку 20 тысяч солдат (подкрепления для испанских сил в Африке) на территорию Мальты и в течение всего нескольких дней его силы принудили Мальту к сдаче. Так, собственно, и закончилась история Мальты.

Великобритания, видимо по привычке уже, снова начала тявкать на Испанию. Артём тявкающего бульдога просто игнорировал — потому что мог. Что ему сделает Великобритания? Объявит войну?

Как будто Великобритания сможет проникнуть в Средиземное море, не имея там никаких баз, чтобы не пустыми словами, а грохотом пушек доказать ему, что он ведёт себя плохо.

Тем временем, он арестовал рыцарей Мальтийского ордена, находившихся в осадном лагере его сил под Тунисом. Рыцарям выдали щедрую компенсацию и отправили обратно в свои страны.

Что касается реакции других великих держав, то тут всё довольно просто — австрийцы воспользовались этим вторжением, чтобы надавить на позиции Франции и Испании в Италии. Австрийцы надеялись воспользоваться этим, чтобы получить в свои руки Пармское герцогство.

Действуя на опережение, Артём заключил с Российской империей союз. Формально, это был оборонительный союз Российской империи и Испанской империи против Турции, продиктованный желанием двух держав защитить свои завоевания от возможных попыток Блистательной Порты вернуть их в своё лоно.

Тем не менее, это дало австрийцам понять о том, насколько сильно улучшились отношения между Мадридом и Санкт-Петербургом. Очевидно, возникновение союзных договорённостей между двумя дворами сильно урезало возможности Австрии по навязыванию Испании своих желаний.

Пруссия, в свою очередь, заняла позицию, благосклонную более к Мадриду, чем к Вене. Ясным было, как день и ночь, что Пруссия не сдержит себя от вмешательства в конфликт между Испанией и Австрией, если таковой всё же начнётся, на стороне Испании, чтобы усилить свои позиции в Германии.

Тут, к слову, нужно прояснить, на чём был де-юре основан захват Мальты. Если вкратце, то Орден Госпитальеров никогда не правил Мальтой на правах суверена.

До 1754 года Орден Госпитальеров был под протекцией Короля Сицилии, Карла III (Карла V, как короля Сицилии, если быть точнее, но мы будем придерживаться его испанского титула).

Мальта, если что, была передана Ордену Госпитальеров Карлом I, королём Испании, более известным как император Священной Римской Империи германской нации Карл V.

Мальта была передана Ордену из числа сицилийских владений Карла V. И, естественно, Карл V не передавал им Мальту для учреждения Ордена Госпитальеров в статусе суверенного правителя Мальты.

Разумеется, Мальта как была, так и осталась феодальным владением короля Сицилии. Орден признал сюзеренитет Карла V, как короля Сицилии, и стал править островом.

То, что в 1754 году сделал 68-ой великий магистр Мальтийского ордена, господин Мануэл Пинту де Фонсека, вообще-то, являлось правонарушением.

Орден нарушил свои обязательства перед дедом Артёма, Карлом III, и с юридической точки зрения он просто наказал Орден за это предательство. Формально, он даже не присоединил Мальту к своей империи после захвата.

Он вернул Мальту в лоно владений Короля Сицилии и Короля Неаполя, Фердинанда Неаполитанского, с разрешения и просьбы которого он формально и действовал.

Последний, в свою очередь, в качестве благодарности за содействие в объединении его обеих корон, передал ему остров в вечное владение. Довольно хитро, не находите?

Впрочем, не то чтобы это имело значение — Артём приобрёл посреди Средиземного моря плавучую крепость. Обанкротившийся Орден, спасибо транжирству всё того же Мануэля и революции во Франции, предпочёл просто сдаться испанцам, нежели умирать в ходе длительной осады, да ещё и ради непонятно чего.

Испанцы, таким образом, получили одни из лучших фортификаций во всей Европе, да ещё и посредине Средиземного моря, лишь усиливая присутствие Испании в последнем.

Всего на 1792 год Испания содержала 66 тысяч человек в Северной Африке и Мальте. Как можно догадаться, очень крупная цифра. Содержание 66 тысяч человек на другом континенте для казны не было безболезненным.

Для ведения всё более агрессивной экспансии Артём повысил ставку подоходного налога до 12 %, что, впрочем, не вызвало серьёзных протестов городского населения.

Городское население вообще по полной программе угорело имперской идеей. И это ведь даже не Артём постарался — ребята сами себя убедили в своём божественном предназначении, в том, что им одним принадлежит судьба построить возродить Город на семи холмах.

Ну и, как бы поддаваясь влиянию промышленников, он также повысил ввозные тарифы на некоторые категории товаров. Влияние промышленников на имперскую политику, к слову, росло, как на дрожжах.

И, что вполне логично, имперские амбиции Артёма они поддерживали всеми руками и ногами. Они-то очень даже много выигрывали от эксплуатации новых колониальных владений. Они выигрывали многое и от простого захвата этих владений.

Многие из этих промышленников были тесно аффилированы с различными политиками, ответственными за управление колониями, с различными военными, ответственными за закупку вооружений, и так далее.

Впрочем, вернёмся к теме. Итак, следующее направление испанской экспансии — Америка. И да, кто бы мог подумать, в 1792 году испанцы всё ещё занимались активным вытравливанием всех других европейских держав из Северо-Западных территорий Американского континента.

Торговля пушниной активно процветала, приводя к постепенному росту населения этих краёв и, как следствие, их ассимиляции в испанскую империю.

Калифорния, тем временем, активно осваивалась местными властями. Они же крайне активно привлекали переселенцев, к слову. Имея обширный и богатый край, они не имели достаточного населения, чтобы полноценно раскрыть его потенциал.

Калифорния, одна из недавно созданных частично автономных частей Испанской империи, зазывала в свои края всех подряд. Зазывали они и ирландцев, и немцев, и британцев, американцев, русских, португальцев, итальянцев, французов и всех прочих.

В основном, впрочем, переселенцы были испаноязычного происхождения. Жители Мексики, Перу, Кубы, Гранады и прочих частей испанской Америки — доминирующая часть переселенцев.

Власти Калифорнии, существовавшие в Мехико, как бы иронично это не звучало, весьма быстро и жёстко сломили монополию францисканцев на Калифорнию, после чего с огромным рвением приступили к агитации.

В этом плане, конечно, им приходилось бороться со всеми другими частями испанской Америки, например, Луизианой, Аргентиной и другими. Они тоже с большой охотой привлекали на пустующие земли поселенцев, приглашая пачками людей со всех концов «цивилизованного» мира.

Другим весьма крупным источником рабочей силы для «раскрытия потенциала» подконтрольных им земель для этих ребят стали, кто бы мог подумать, чёрные рабы.

Ну, а чтобы вывозить из Африки всё большие партии чёрных рабов, необходимо было сделать что? Правильно — создать инфраструктуру для вывоза рабов из Африки.

Для этого надо что? Правильно — активнее проводить экспансию на африканских берегах. Как следствие, испанцы начали наращивать своё собственное присутствие в Западной Африке.

Так, испанцы, находившиеся под руководством французского купца, Теодора Кано, основали в устье озера Писо, в окрестностях старого голландского поста работорговцев, новый торговый пост — Фуэрте де Сан Лукас (на месте современного Робертспорта).

Под руководством Рено де Марше, в свою очередь, испанцы основали в устье мыса Масурадо ещё один торговый пост — Фуэрте де Сан Хосе (на месте современной Монровии).

Под руководством его брата, Луи де Марше, основали в устье реки, что нам известна, как река Сент-Джон, другой торговый пост — Фуэрте де Сан Бенито (на месте современного Бьюкенена). Река была названа, кто бы мог подумать, Сан Бенито.

Это — три главнейших пункта испанской экспансии на территории, в нашей реальности более известной, как Либерия. В этой реальности она пока более известна, как Перцовый берег.

Разумеется, это были не единственные торговые посты испанцев в этом регионе, основанные в этот временной отрезок. Торговые посты были установлены в устье реки Синоэ (на месте современного Гринвилла), устье реки Кавалли (на месте современного Харпера) и других.

В современной Намибии испанцы установили три торговых поста, а если быть честными, то небольшие фортификации, создаваемые с целью создания опорных пунктов.

Это, соответственно, Фуэрте де Сан Хуан (на месте современного Уолфиш-Бэй), Фуэрте де Сан Педро (на месте современного Свакопмунда) и Фуэрте де Сан Симон (на месте современного Людерица).

На другой стороне Африки испанцы всё ещё продолжали постепенный захват Коморских островов, начатый ещё в 1789. В 1792 году они также предприняли первую попытку захватить остров Занзибар.

В предыдущем, 1791, году испанцы захватили небольшую рыбацкую деревушку Мзизиму, после чего приступили к строительству в её окрестностях форта с гаванью, где могли бы пополнять запасы воды и провизии силы, осаждающие Занзибар.

В этом же году испанцы основали на руинах Малинди ещё одно поселение — Фуэрте де Сан Марко. Как не трудно догадаться, испанцы использовали местную гавань, чтобы пополнять запасы воды и провизии для своих кораблей.

Вообще, с 1791 года Испанская империя вела активные военные действия против Оманского султаната (да, именно арабы из Омана правили Занзибаром).

Зачем? Ну, чтобы подчинить себе побережье Суахили. Зачем испанцам побережье Суахили? Всё просто — чтобы взять в свои руки работорговлю в Восточной Африке.

И да, чтобы вы понимали, во всей операции против Омана на побережье Суахили участвовало 6 фрегатов и 2 тысячи человек. Довольно немногочисленные силы, но превосходство европейской военной мысли делало своё дело — арабы из Омана мало что могли противопоставить европейцам.

Правда, основной вклад в борьбу с местным арабским правлением вносило местное население, порабощённое арабами. Сами не зная, какого монстра они призывают на свою голову, они поддались на сладкие увещевания испанских колонизаторов.

И, как следствие, добровольно пригласили испанцев помочь им в их освободительной войне против арабского засилья. Стоит ли мне намекать, что испанцы не из доброты душевной им принялись помогать?

В общем, да, пользуясь недовольством местных, испанцы принялись за активную деструкцию арабского правления на побережье Суахили, чтобы самим занять место правящей касты…

На этом, впрочем, экспансия испанцев в регионе на 1792 год и ограничилась. Что важно — это дипломатические последствия испанской экспансии.

Во-первых, расширение испанцев в Восточной Африке, нарушающее прежде существующий баланс в регионе, причём буквально по соседству с португальским Мозамбиком, очевидно, вызвал определённое охлаждение в отношениях с Португалией.

Отношения с Португалией охлаждали и продолжающиеся конфликты между португальскими и испанскими колонистами на границах колониальных владений двух империй.

Тем не менее, отношения всё ещё были крайне тёплыми, так как женой Артёма была сестра португальского короля, Марианна, а женой португальского короля была сестра Артёма, Карлота Жоакина.

Тем более, что отсутствие прямых наследников у Артёма рождало надежды на то, что испанская и португальская корона будут вновь объединены, но уже под властью португальской династии (по общему правилу европейской династической традиции, дети принадлежат к династии отца, а не династии матери).

Как-никак, дети Карлоты Жоакины — главные претенденты на испанский престол. Только они, кроме того, удовлетворяют требованиям закона о престолонаследии.

Так что дело решили полюбовно в 1792 году — Португалия передавала Испании все её владения в Западной Африке, в то время как Испания признавала приобретения Португалии в Бразилии.

Довольно странно, конечно, что регенты в начале правления Артёма никак не решили вопрос взаимных претензий в колониях до конца, но что уж поделать — как уж получилось, так уж получилось.

Во-вторых, действия Артёма против арабских государств Северной Африки и Турции охлаждали отношения с Францией. Артём, как бы забавно это ни было, уже несколько раз навредил французским интересам в этом регионе из-за своего хищнического подхода.

Охлаждение в отношениях было и из-за очевидной несправедливости уступок, на которые пошёл малолетний французский король под нажимом Артёма. Франция явно была не в восторге от потери всех своих колоний в Америке.

Охлаждали отношения с Францией и действия против Мальтийского ордена, так как большинство рыцарей Ордена были подданными французского короля.

Не то чтобы Франции было дело до Ордена, но и без того униженная Франция воспринимала подобные выходки Артёма в отношении французских подданных, как чуть ли не прямое оскорбление французского короля.

Ещё большее охлаждение в отношениях между Испанией и Францией вызывало сближение первой с Россией. Франция очень многое сделала для сдерживания России.

Именно Франция первоначально спонсировала партию в Швеции, выступавшую за войну с Россией. Именно Франция помогала Блистательной Порте в её действиях против России до сего момента.

Именно французские инженеры строили крепости в Силистрии. Та же крепость Измаил — дело рук французской инженерной мысли (вообще, не только их, но опустим это).

Именно французам принадлежит заслуга создания в Стамбуле крупнейшей на тот момент в Османской империи военно-морской академии. Именно на них лежит заслуга за создание мощных укреплений в Босфоре.

Очевидно, Франция помогала Турции в её попытках обновить свои армии, флот, фортификации и так далее. Потому, в первую очередь, что этим она надеялась сделать Турцию реальным противовесом Российской империи.

Франция вступилась в конфликте с Петербургом вокруг Аляски на стороне испанцев. Что сделали испанцы? Превратили в бесполезный мусор все их прежние усилия по усилению Турции.

О каком усилении Турции и её превращении в противовес Российской империи можно говорить, когда к раздиранию Турции присоединилась теперь и Испания?

Испании можно было простить захват Алжира — это было не столь критично для Турции, хотя изгнание янычарского корпуса из Алжира было смачной пощёчиной для Порты. Пощёчиной, которую ей пришлось проглотить.

Теперь Блистательной Порте вновь пришлось проглотить очередную пощёчину — Испания активно захватывала Тунис, попирая турецкие интересы в регионе.

Более того, Испания уже строила виды на Крит, Кипр, Ливию, Египет, Сирию и другие части средиземноморского побережья Турции. Это делает понятным союз с Россией, но не оправдывает его в глазах Франции.

Будь у неё такая возможность, Франция бы предотвратила всё из этого, но, увы, пока что Франция ещё не восстановила свои позиции в Европе, чтобы вновь играть роль европейского гегемона.

Горькую пилюлю подслащали испанские деньги, рекой лившиеся во Францию, и от которых французы пока не могли отказаться, но, и это точно, отношения между Францией и Испанией сильно ухудшились из-за испанской дипломатии. Если, конечно, политику экстремальной экспансии можно назвать дипломатией.

В-третьих, экспансия Испании, очевидно, затронула нерв Нидерландов. Нидерланды прежде наслаждались захваченными ранее колониальными приобретениями — будь то в Африке, Индии или же Индонезии, и никто не проявлял желания менять сложившуюся ситуацию.

Ныне же Испания вновь вступила в фазу своего агрессивного расширения, и теперь она посягала на голландские позиции в Западной Африке, Южной Африке, Индии и индийском океане, а также Индонезии и Тихом океане. И не факт, что Испания не посягнёт на голландские владения в Карибском регионе вновь.

Очевидно, это не могло не вызвать опасения самого разного рода в Нидерландах. И, очевидно, Нидерланды были слишком слабы, чтобы выстоять против Испании теперь, когда последняя восстановила своё былое могущество, хотя бы и не в полном объёме.

Ожидая нападения Испании, и опасаясь его, Нидерланды проявили интерес к оборонительному союзу с Великобританией, единственной страной, на которую голландцы могли опереться в конфликте с Испанией.

К счастью, французские, русские и испанские дипломаты сумели отговорить голландцев от подписания смертного приговора своей колониальной империи. Тем не менее, напряжение осталось.

В-четвёртых, в определённом напряжении была и Дания, один из игроков западноафриканской работорговли. Правда, с тем нюансом, что на португальцев, британцев и французов приходилось 90 % всей работорговли в Атлантике.

Напряжение у неё вызвала, впрочем, не столько вероятность потерять свои позиции в этом регионе, сколько вероятность того, что из-за этих позиций она может быть втянута в очередную крупную войну между великими державами за колониальные владения.

Это, в свою очередь, привело к предложению о покупке датских владений в Америках и Африке. Незадолго до этого король Дании, Фредерик VI, формально запретил импорт рабов в датскую Вест-Индию.

Предприятия в Америке страдали из-за удушающей конкуренции с португальцами и испанцами, а предприятия в Африке, и без того не отличавшиеся высокой рентабельностью, после начала конкуренции ещё и с испанцами вряд ли бы были хоть сколько-нибудь прибыльными.

Их и без того душили возросшая конкуренция со стороны французов и британцев, а с присоединением ещё и испанцев к конкуренции дела датских подданных стали бы ещё хуже.

Испанцы же, напротив, предлагали очень хорошую сумму с пенсией лично для регента, Фредерика VI, фактически правившего при слабоумном отце. Да и других влиятельных лиц тоже подмаслили…

В общем, так и продали со всеми потрохами владения датской короны в Африке. Таким образом, у Дании за душой остались лишь колонии в Вест-Индии (Виргинские острова), Гренландии и Индии (Тренкобар и Сермур). То есть, самое ценное.

Так или иначе, испанцы воспользовались более чем датскими торговыми постами, восстановив, расширив и укрепив как существующие, так и ранее заброшенные.

По итогам всех этих дипломатических перипетий Испания, внезапно, оказалась крупнейшим игроком в Западной Африке. И вела она себя довольно агрессивно, так как активно форсировала наращивание работорговли.

То есть, грубо говоря, испанцы активно стимулировали местных вождей обращать в рабство других африканцев, приобретая всех захваченных ими рабов, а также любые другие колониальные товары — от золота до слоновой кости.

Ну, а также продавая по совершенно бросовым ценам местным вождям оружие в любых, даже совершенно безумных количествах, оружие, порох и пули. Испанцы как будто только и желали того, чтобы местные вожди устроили на своих землях чуть ли не предприятие по разведению рабов.

К слову, о предприятиях по разведению рабов — такое предложение Артёму поступало. Кто-то серьёзно просил у Артёма субсидии на закупку тысячи рабов, чтобы приступить к их разведению в промышленных объёмах. Артём, разумеется, от такого счастья отказался.

Ну и, наконец, в-пятых — союз Испании с Россией против Турции. Очевидно, Артём заключил этот союз только для того, чтобы отъедать от Турции чаще, больше и как можно проще, до конца оставаясь безнаказанным.

Ожидаемо, этот союз повлиял также и на общеевропейскую политику, так как вызвал очевидное похолодание в отношениях между Францией и Испанией, а также очевидное похолодание в отношениях Австрии с Россией.

Оба были продиктованы также и другими событиями, многие из которых трудно назвать последствиями действий Артёма, но всё же — факт остаётся фактом.

Россия получила доступ к испанским морским базам в Средиземном море, а испанцы получили больший доступ к российскому внутреннему рынку, а также российской ресурсной базе.

Австрийцы недовольны были только тем, что русские поддерживали испанские позиции в Италии, а испанцы поддерживали русские позиции в Польше. Оба обстоятельства, хотя и не были для двора в Вене серьёзными угрозами, нервировали австрийцев самим фактом своего существования.

Чтобы разрешить претензии между Мадридом, Веной и Санкт-Петербургом, в 1792 году началось обсуждение возможности создания между странами пакта.

Что касается изменений в самой Испании в 1793 году? Во-первых, «небольшое» изменение в административном устройстве Испании. Если же быть точнее, то реорганизация существующих административно-территориальных единиц.

Первоначально гигантская Калифорния была расчленена после местного референдума. В составе Калифорнии осталась Верхняя Калифорния, однако из состава были выведены значительные территории.

То, что раньше представляло собой Новую Наварру (Nueva Navarra), Нижнюю Калифорнию (Baja California) и Новую Бискайю (Nueva Vizcaya), как бы забавно это ни звучало, присоединили обратно к Новой Испании.

Новую Мексику (Nueva Mexico), в свою очередь, высвободили в качестве отдельного доминиона — Доминиона Новая Мексика. Причём правительство переместили на территорию самого доминиона — в Санта-Фе.

Роскошь, первоначально бывшая недоступной, например, для Калифорнии, где на момент её создания, именно как доминиона Калифорния, вообще не было постоянных поселений европейцев.

К счастью, правительство Калифорнии, заседавшее в Мехико с 1787 по 1793 год, смогло привлечь такое количество переселенцев, что бывшая небольшая миссия, Сан-Диего де Алькала, превратилась в крупный населённый пункт и столицу Калифорнии.

Всего же население Верхней Калифорнии в 1793 году составило около 100 тысяч человек (против 20 тысяч человек в 1787 году). Как можно заметить, рост весьма значительный.

Основным промыслом жителей Калифорнии стала, к слову, охота на местное зверьё с последующей продажей всего, что было получено из него. Не считая, разумеется, местных ранчо, простирающихся на десятки и сотни квадратных километров.

В Калифорнии, как можно было уже понять, активно поддерживали фермерский тип сельского хозяйства. Не так мощно, конечно, как в Новой Мексике, где были ранчо и размером более 1 тысячи квадратных километров.

Крупнейшее ранчо было и вовсе размером с 2 тысячи квадратных километров. Это притом, что в Новой Мексике жило около 50 тысяч человек на 1793 год.

Ну и да, чтобы у Калифорнии с Новой Мексикой был настоящий конкурент, решили создать из бывших Новых Филиппин (Nueva Filipinas), до этого находившихся в составе Новой Испании, ещё один доминион.

Приветствуйте и трепещите — Доминион Новые Филиппины (на территории «нашего» Техаса). Население на 1793 год — около 50 тысяч человек.

Что касается других территорий, то тут нужно упомянуть создание Доминиона Нутка (Territorio de Nutca; от «нашего» Орегона до «нашей» же Аляски). Население — около 10 тысяч человек.

Наконец, необходимо упомянуть реорганизацию административно-территориального устройства испанских владений в Карибском море. Доминион Куба и Доминион Санто-Доминго объединили в единый доминион — Доминион Вест-Индия.

К нему же присоединили захваченные ранее у британцев и французов острова. До этого они управлялись, как заморская территория испанской короны.

То есть, автономии у них особой и не было — ими управлял назначаемый из Мадрида генерал-губернатор. В 1793 году им даровали право на автономию, и они вошли в Доминион Вест-Индия. В 1793 году население доминиона составляло 2,21 миллиона человек. Подавляющая часть населения — чёрные рабы.

Что касается Азии, то новыми доминионами тут стали Доминион Океания и Доминион Австралия. Как можно понять по названию, в состав первого входили испанские острова в Тихом океане.

Это, в свою очередь, острова Меланезии, Полинезии, Микронезии. Главной жемчужиной доминиона, разумеется, стали Гавайи, покорённые силой испанского оружия без особых сложностей.

Правда, тут надо уточнить, что испанцы «захватили» практически все острова Океании. Многочисленные научные экспедиции в Океании, как государственные, так и частные, кои Артём щедро поощрял, исследовали и нанесли на карты большинство островов Океании.

Заодно, разумеется, они и объявляли острова владениями испанской короны — обычно при помощи креста. Колонизировали же они, обычно, лишь самые крупные острова, те, что были способны себя самостоятельно прокормить, либо были «стратегически важны».

Что касается Австралии, то тут, очевидно, речь шла об испанских колониях в Австралии и Новой Зеландии. Колонии там, к сожалению, не росли, как грибы после дождя, но их всё равно было достаточно много.

По крайней мере, более чем достаточно, чтобы полностью выжить всех британцев с острова. Впрочем, не то чтобы им для этого нужно было приложить много усилий.

Основным источником переселенцев служили криминальные элементы. Те самые, которые Артём с радостью брал себе, да ещё и доплачивал британцам за них.

Ну, а та небольшая группа колонистов, что прибыла до схемы Артёма, как не трудно догадаться, была переселена в испанские тюремные колонии в Австралии. Шило на мыло, как говориться.

Поселения же, понятное дело, были просто заброшены. По крайней мере, пока их вновь не заселили усилиями… осуждённых на ссылку в Австралию криминальных элементов. Иронично.

К слову, постоянное население обоих доминионов было порядка 10 тысяч человек. Чуть менее 5 тысяч в Океании и чуть более 5 тысяч в Австралии и Новой Зеландии.

Самые крупные изменения коснулись, впрочем, именно Африки. До этого у Испанской империи на территории этого континента было ровно 0 доминионов.

В 1793 году появилось сразу 6 — Доминион Марокко, Доминион Алжир и Доминион Тунис в Северной Африке. На всю остальную Африку же приходились Доминион Западная Африка, Доминион Восточная Африка и Доминион Южная Африка.

В 1793 году испанцы разбили в двух подряд сражениях марокканскую армию, после чего взяли Фес, где и провозгласили королём Марокко свою марионетку. Страна ещё не была покорена до конца — до этого ещё очень долго, но основной замес уже кончился.

Собственно, в том же году они формально возвратили побережье Марокко его законному владельцу, однако фактически удерживали его под своим полным контролем при помощи гарнизонов.

Последние теперь имели вполне легальный статус, так как Королевство Марокко было объявлено протекторатом Испанской империи. И, как не трудно догадаться, они также переписали многие законы под себя.

Если быть точнее, то они привели марокканское законодательство в общее соответствие испанскому законодательству. Испанцы ввели кодексы, упразднили целый ряд древних законов, а также практически полностью перекроили административно-территориальное и государственное устройство.

Они начали централизацию правительства до сколько-нибудь приличного уровня, так как наследники Мохаммеда III, в особенности аль-Язид бен Мохаммед, обратили вспять все его позитивные преобразования в своих попытках удовлетворить знатные круга.

Они же приступили к реорганизации налоговой системы, таможенной системы, судебной системы, армии и флота. Армию и флот они вообще создали практически с нуля, так как регулярную армию и флот они сами же до этого и уничтожили.

Правда, это же позволило им создать полностью регулярную 8-тысячную армию нового, европейского образца, полностью подчинённую колониальным властям, причём на деньги самих же марокканцев.

Как? Очень просто — все офицеры были исключительно европейского происхождения, преимущественно испанцами, родившимися в Северной Африке. Многие из них, кроме этого, были ещё и связаны с местной аристократией — очень часто и семейными узами.

Набирали в армию только добровольцев, зато платили даже лучше, чем в самой испанской армии, да ещё и обеспечивали самые разные преференции — компактный размер армии это более чем позволял.

Правда, пока что колониальная армия Марокко лишь начала своё становление, так что 8-тысячная армия пока что была ещё неорганизованным сбродом из вчерашних гражданских под началом европейских офицеров.

Флот был в состоянии не сильно лучшем — он и до этого едва ли тянул на что-то серьёзное, а после его полного уничтожения испанцам буквально пришлось начинать всё заново, прямо с нуля.

Все новые корабли флота, от малого до крупного тоннажа, были заказаны на испанских верфях и ещё даже не были построены. Правда, уже были подразделения морской пехоты, экипажи кораблей и офицерский корпус.

Все эти ребята весь 1793 год тренировались на списанных ранее из испанского флота кораблях, а также переданных из консервации кораблях малого тоннажа, уже назначенных к списанию из флота. Ну и, естественно, на земле — на территории морских баз и учебных лагерей.

Испанцы вообще по полной программе занялись Марокко. Они строили каналы, дороги, мельницы, активно разрабатывали полезные ископаемые, рыбные промыслы и активно занимались разведением плантаций. Ну, а также сельским хозяйством — без этого уж никак было в эти тяжёлые времена.

Правда, испанцы делали всё это же и в Алжире — дискриминации в этом плане не происходило. Да, к слову, Алжир и сам обзавёлся собственной регулярной армий нового, европейского образца.

Алжир также располагал армией в 8 тысяч человек, если что. Как и в марокканской армии, впрочем, большинство солдат здесь были из числа берберов, а не арабов.

Последним даже не запрещали устраиваться на службу, и даже не чинили препон — в массе своей они просто-напросто не хотели на военную службу.

Флот Алжиру, к слову, тоже начали строить свой, и наконец-то активно принялись за деконструкцию различных феодальных институтов. В общем, наконец-то занялись Алжиром по полной программе.

Что касается Туниса, то здесь в очередной раз разгромили местную армию, а также, наконец-то, захватили сам столичный град — Тунис, а также упомянутый ранее Сфакс. Как не трудно догадаться, на этом покорение страны не было закончено — в стране ещё было полно элементов, сопротивляющиеся испанскому правлению.

Тем не менее, и здесь организовали доминион — упомянутый ранее Доминион Тунис. Ну и, как можно было догадаться, здесь также приступили к организации новой армии и флота по европейскому образцу.

Вновь на налоги, взимаемые с местных. Вновь для этих целей было модернизировано внутреннее устройство территории. Вновь в армию записывались преимущественно представители местного туземного населения.

Вновь испанцы принялись за активное развитие местной экономики. Вновь испанцы, в основном, развивали добычу полезных ископаемых, преимущественно драгоценных металлов.

Ну, а также производство колониальных товаров — для этих целей здесь создавались многочисленные крупные плантации. Ну, а также различные рыбные промыслы.

Вновь они развивали местную инфраструктуру, чтобы доставлять в порты на экспорт колониальные товары быстрее, дешевле и больше. Вновь испанцы приступили к сохранению и дальнейшему развитию транссахарской торговли.

В общем, ничего нового. Что касается населения, то население Марокко в 1793 году составило 2,5 миллиона человек. Население Алжира — 2,3 миллиона человек. Население Туниса — 0,75 миллиона человек. Всего 5,55 миллиона человек на 3 доминиона. Ну, или 15,16 % от всего населения империи.

Интереснее, конечно, создание сразу 3 доминионов на территориях, где вообще всё подконтрольное испанцам население не превышало 20 тысяч человек, причём на все 3 доминиона. Особенно если учесть, что намерения продвигаться внутрь у европейцев не было.

По крайней мере, до 1793 года. Мадридская зелень, более известная у «нас», как парижская зелень, первый химический инсектицид в мире, как не трудно догадаться, весьма полезен в деле уничтожения малярии.

Полезен в этом деле и пиретрум, который можно выращивать в Далмации и на Кавказе. Полезны в деле борьбы с малярией и ларвифаги — например, гамбузия обыкновенная. Последняя, к слову, эндемична Мексиканскому заливу.

Ну, а наиболее полезны в борьбе с малярией, внезапно, деревья. В частности, очень требовательные к количеству влаги в почве виды деревьев, достаточно выносливые и растущие достаточно быстро для их интродукции в других местах.

Например, эвкалипт, отлично приживающийся и в Америке, и в Африке, и в Европе и в Азии — да и вообще везде в мире. Трудно найти больше помощника в борьбе с малярией, чем эвкалипт.

Осталось одно — «понять», что в малярии повинны именно малярийные комары. К счастью, Артём ещё в начале своего правления проспонсировал многочисленные исследования, касающиеся не только малярии, но и многих других тропических болезней.

Подробное изучение симптомов, попытки найти истинную причину и лучшее лекарство — всё это Артём щедро спонсировал, как и многие другие исследования, а также мероприятия.

Ирригационные работы по ликвидации болотистых местностей, в частности, при помощи интродукции эвкалипта? Две порции, пожалуйста! Работы по интродукции гамбузии в Испании? Две порции, пожалуйста!

Мероприятия по обработке водных пространств, в частности, при помощи химических инсектицидов? Две порции, пожалуйста! Мероприятия по популяризации известных репеллентов и исследования по созданию новых? Все три порции, пожалуйста! Популяризация различных смесей, основанных на хинине? Все пять порций!

Популяризация ранее существовавших работ по проблеме малярии и прочих тропических болезней? Пятьсот порций, пожалуйста! Это покажется ироничным, но ещё в 1717 году итальянский врач Джованни Мария Ланчизи исследовал малярию и связал её с москитами.

Он же одним из первых в «просвещённой» Европе заговорил о необходимости дренажа болотистых местностей для борьбы с малярией. Да, за 70 лет до того, как Артём в 1787 году приступил к борьбе с малярией, уже были научные работы, указывавшие на связь между малярийными комарами и малярией. Не только по поводу малярии, кстати.

Артём, к слову, не только с малярией боролся — боролся он и с оспой. Правда, активнее всего к борьбе с ней приступила Марианна, как олицетворение «милосердия» королевской династии.

Артём, по идее, тоже должен был бы быть им, но он был слишком сложной политической фигурой для подобного иррационального поклонения — человек, вернувший Империи её прежний лоск, величие и политическую значимость. В этом качестве его любили все, кто считал себя испанским патриотом. И ненавидели все, кого он раздавил на своём пути для достижения этой цели.

Он же по совместительству был ответственен за либеральные реформы, разрушение власти католической церкви в Испании, разрушение многочисленных монашеских орденов.

Кроме того, именно он был ответственен за толерантную политику в отношении представителей других религий и христианских течений. Именно он был ответственен за массовую миграцию евреев, протестантов, мусульман и прочих в страну.

Именно Артём был ответственен за дальнейшую секуляризацию Испании, если говорить в общем. Именно Артём был ответственен за величайшие триумфы эпохи Просвещения.

Его подозревали в атеизме — страшнейший грех, уж тем более для короля, предки и предшественники которого прославились, как яростные защитники христианской веры. Уж тем более для человека, основа легитимности правления которого — божественное право.

Его подозревали в уклонении от налогов (в этом они были правы), применении грязных политических методов (и в этом они были правы), картельных сговорах (в этом они тоже были правы) и так далее.

Одновременно с этим, он боролся с нищетой и купировал её симптомы по возможности, в чём был успешен, боролся за экономическое процветание империи, в чём также был успешен, боролся за распространение образования и расширения доступа к нему, в чём также был успешен, и так далее.

Главное они, впрочем, проглядели — он создал из Марианны настоящий бренд. Как-никак, её все воспринимали как бы отдельно от мужа, как несколько страдающую фигуру, готовую протянуть руку милосердия каждому. Своеобразный маяк надежды на лучшее будущее, если хотите.

Что довольно иронично, ведь все деньги в королевской семье были деньгами Артёма. Деньги на всю её благотворительность выделял именно Артём, разумеется.

Тем не менее, сработало ведь. Все верили и доверяли Марианне безоговорочно. И если Марианна сказала, что та или иная смесь помогает отгонять комаров, то так оно и есть.

Это не утверждение — это истина. Все уважающие себя члены общества начинают приобретать эту смесь и использовать в огромных количествах. Смесь не самая дешёвая?

Ну, так это ведь лишь подтверждает её эффективность! Тем более, что королева «лично» договорилась о наращивании поставок ингредиентов для этой смеси, чтобы каждый её подданный не остался обделённым.

Кто на этом зарабатывает? Разумеется, Артём, заблаговременно скупивший всю нужную землю и создавший целый хозяйственный комплекс, крупнейший садовый комплекс в Далмации, по выращиванию пиретрума.

Марианна сказала, что обработка болот мадридской зеленью — это хороший способ профилактики появления многих неприятных насекомых, в частности, паразитов, вроде комаров? Значит, так оно и есть.

Значит что? Значит, что все уважающие себя муниципалитеты следуют совету королевы и начинают обрабатывать водоёмы мадридской зеленью в просто чудовищных масштабах.

Кто на этом зарабатывает? Разумеется, Артём, которому все эти красильные компании и принадлежат. В частности, крупнейшая в Европе красильная фабрика в Мадриде, в стенах которой и создали мадридскую зелень — его детище.

Марианна сказала, что гамбузия — это классная рыбка, и вообще она очень полезна для водных объектов, так как ест личинки комаров? Значит, так оно и есть. Значит что?

Правильно, что все уважающие себя члены общества приобретают в Мадриде себе гамбузию, чтобы выпустить её у себя в пруду. Значит, все уважающие себя муниципалитеты озаботятся тем, чтобы выпустить её у себя на речных просторах.

Королева ещё и бесплатно, за счёт казны, раздаёт их всем подряд для разведения? Пожалуйста, дайте все! Разумеется, вокруг гамбузии обыкновенной тут же начинает лихорадка.

Кто на этом зарабатывает? Естественно, Артём, в питомниках которого уже создали существенную популяцию акклиматизированной к испанскому климату гамбузии обыкновенной.

Марианна сказала, что эвкалипт — отличное дерево, красивая декорация, обеззараживающая воздух от различной дряни, да ещё и помогающее бороться с заболачиванием?

Королева ещё и бесплатно, за счёт казны, дарит саженцы эвкалиптовых деревьев? Пожалуйста, дайте все! Разумеется, тут же начинается эвкалиптовая лихорадка — всем нужен эвкалипт. Любимое дерево самой королевы же!

Кто зарабатывает? Естественно, Артём, потрудившийся заранее начать выращивание различных сортов эвкалиптовых деревьев в различных питомниках страны.

Королева лично привилась от оспы при помощи метода вакцинации? Ну, ребята не знают, что она это сделала, в первую очередь, потому, что ей Артём рассказал о том, что в его реальности она натурально сдохла в муках от оспы (этого Артём не знал — он её намеренно обманул, но с этим он, что забавно, угадал).

Тем не менее, её примеру следует весь двор, затем высшее общество, затем средний класс, а затем и простой народ. Причём как в колониях, так и в метрополии.

Как результат её благотворительных усилий, а также усилий государственного аппарата, к 1793 году 93 % населения испанской империи было привито от оспы — главный триумф Артёма.

В том же 1793 году Артём сумел добиться того, чтобы вакцинация от оспы стала обязательной для всех пребывающих на территории Испанской империи людей. Немногим ранее, в 1789 году, Артём уже добился обязательной вакцинации от оспы для армии и флота — репетиция основного этапа борьбы с оспой. Причём сразу отказались от человеческой лимфы в пользу животной.

Что ещё Артём сделал? Создал санитарно-эпидемиологическое законодательство, а также органы, отвечающие за приведение его положений в реальность.

Эффективность их была чудовищно низкой, как бы печально это ни было, но она постоянно улучшалась, и, кроме того, создавала саму культуру санитарно-эпидемиологического контроля, что было очень важно.

Необходимо было донести до населения, что последняя форма государственного контроля, во-первых, с ними теперь навсегда, а, во-вторых, что она спасает жизни. Тут, естественно, на пользу дела играло влияние Артёма на прессу.

Кроме того, Артём создал первый в Европе научный центр, формально кафедру по подготовке кадров для этих государственных органов, исключительной задачей которого стало изучение болезней, разработка мер по борьбе с ними, профилактике их распространения и так далее.

Результатом всего этого стало то, что в 1793 году испанцы, ведь только они были настолько решительны в своём крестовом походе против врагов, начали побеждать тех, кого считали неотъемлемой частью жизни.

Рациональный и решительный подход к эпидемиологическому контролю показал свою эффективность в борьбе с оспой. Массовая и регулярная вакцинация телячьей оспой, своевременная и жёсткая локализация, по крайней мере, попытки подобной локализации, случаев заражения оспой — всё это создавало удушающую хватку на шее у оспы.

Причём чем дальше, тем сильнее становилась эта хватка. Потому, в частности, что Артём вёл эффективную и масштабную пропаганду вакцинации. Артём, без преувеличения, спасал миллионы и десятки миллионов жизней от оспы, малярии и других болезней. Он также прикладывал значительные усилия к борьбе с чумой крупного рогатого скота.

Все эти заслуги, разумеется, он записал на счёт Марианны, чтобы усилить её бренд. И, в принципе, она тоже прикладывала к борьбе с этими болезнями огромные усилия, так как у неё оформилась очень жёсткая фобия оспы и инфекционных болезней вообще, по понятным причинам.

Артём боролся вообще со всеми заболеваниями — гиповитаминозом C (так называемой цингой), гиповитаминозом А, жёлтой лихорадкой, благо, что борьба с малярией помогала и в борьбе с жёлтой лихорадкой, а также другими. В общем, не человек, а ангел.

Зачем ему всё это? Во-первых, Артём — трус. Артём просто чудовищно боится бушующих в эти опасные времена болезней, и особенно — оспы. Болезни, косящей десятки миллионов людей каждый год. Во-вторых, он борется за рост населения его империи любыми доступными средствами, и хороший способ помочь своему населению расти как можно быстрее — это бороться с болезнями.

Даже если бы он боролся только с оспой, одной из основных причин смерти в этот век, он бы существенно помог демографическому росту, вот настолько это страшный враг человечества — гораздо более страшный, чем чума, лишь изредка посещающая Европу.

Боролся Артём и с холерой (до первой глобальной эпидемии ещё долго, но готовиться к ней он начал уже сейчас), и с брюшным тифом, и с сыпным тифом.

В общем-то, он боролся со всеми болезнями. Для этого он и учредил жёсткий, строго рационализированный санитарно-эпидемиологический контроль.

К слову, касаясь борьбы за людей и результатов её. На 1793 год население Испанской империи составило, без учёта населения приобретённых регионов, 30,18 миллиона человек (36,75 миллиона человек с приобретёнными территориями) против 25,43 миллиона человек в 1787 году.

В абсолютных показателях население за всего 6 лет выросло на 4,75 миллиона человек (на 11,32 миллиона человек, если считать с приобретёнными территориями). В относительных показателях — на 18,68% (на 44,51%, если считать с приобретёнными территориями) по отношению к 1787 году. Как не трудно догадаться, это просто чудовищный рост.

Экономический рост и целенаправленное привлечение иммигрантов, борьба с болезнями, повышение эффективности сельского хозяйства — всё это позволило населению империю расти просто взрывными темпами…

И Артём был к этому взрыву готов, на самом-то деле. Массовое строительство школ, университетов, колледжей, академий и прочих учебных заведений, а также расширение уже существующих — вот ключ к рывку в развитии, которого столь жаждет Артём.

Что касается сиюминутных результатов его экономической политики за период с 1786 года по 1793 год, то в 1793 году городское население Испании преодолело знаковый этап — 20 % населения Испании, причём здесь имеется в виду именно население метрополии, проживало в городах.

К слову, городами считались только те поселения, в которых проживало более 5 тысяч человек, и в которых менее 50 % экономически активного населения задействовано в сельском хозяйстве.

Если что, это очень жёсткие рамки. И согласно этим очень жёстким рамкам, в 1787 году доля городского населения в Испании, то есть, в метрополии, была на уровне 12,7 %. Это значит, что за 6 лет этот показатель вырос на 7,3 е., либо на 57,48 % по отношению к 1787.

В 1793 году цены, по отношению к 1791 году, выросли примерно на 23% в целом. В то же самое время зарплаты выросли примерно на 44% для строительного сектора. В среднем же, по стране, заработная плата выросла на 26%.

Следовательно, в 1793 году чернорабочий в Мадриде получал за 1 рабочий день примерно 7,43 грамм чистого серебра (1,29 доллара). Уходил домой он с 6,54 граммами чистого серебра (1,14 доллара)

При условии, что за год он проработает 250 дней (среднее количество рабочих дней в году для чернорабочего), чернорабочий в год получал 1 857,5 грамм чистого серебра (322,48 доллара).

В 1793 году средний доход на душу населения составил 1 422 грамма чистого серебра (246,88 доллара). В 1793 году средний валовый внутренний продукт на душу населения составлял 2 138 грамм чистого серебра (371,18 доллара).

Как можно догадаться, такие цифры получились потому, что между богатейшими испанцами и беднейшими испанцами разница в доходах, как в высоте между Гималаями и Марианской впадиной.

Богатейшие 10 % населения располагают доходами в 40 раз большими, чем доход среднего испанца. Богатейшие 1 % населения располагают доходами в 400 раз большими, чем доход среднего испанца.

Артём, богатейший человек среди богатейшего 1 %, располагает доходами, в 2 миллиона раз большими, чем доход среднего испанца. Мы полагаем, что при такой наглядности вы в состоянии самостоятельно понять, насколько жёстким было расслоение доходов в Испании. Причём в данном случае имеется в виду только метрополия.

Из простых, понятных показателей, следует отметить следующие несколько вещей. Во-первых, детский труд был запрещён в 1791 году. Во-вторых, рабочий день в 1792 году был законодательно нормирован, как не более 80 часов в неделю. В-третьих, минимальная заработная плата была установлена на уровне 25 песо.

Как вы понимаете, промышленники были очень недовольны. Особенно они были недовольны запретом детского труда. Артём же стоял на своём, аки кабаниха, защищающая кабанёнка.

В отличие от этих капиталюг, Артём прекрасно понимал, что главный девиз социальной политики его государства в отношении детей — «Ты будешь жить счастливо!». Инвестиции в детей — это инвестиции в будущее.

Создание десятков и сотен тысяч малолетних калек, необразованных и лишённых даже базовой возможности полностью раскрыть свой потенциал из-за жадности различных индивидуумов — это преступление против будущего, против человечества, против нации. Это преступление, за которое нельзя наказать, но за которое человечество будет платить ещё столетия вперёд.

И Артём сделал всё, чтобы ЭТА позиция была доминирующей в обществе. Его машина пропаганды использовала весь спектр своего арсенала, от плакатов и буклетов до научных журналов, лекций и общественных выступлений, чтобы донести эту мысль до народных масс.

Любая прочая позиция, кроме той, что выступает резко и категорически против эксплуатации детей, была натурально вытравлена. Была позволена дискуссия, до какой степени жёстким должен быть этот запрет, но не дискуссия, может ли подобный запрет вообще иметь место.

С точки зрения закона, был запрещён не весь детский труд. Был запрещён детский труд для детей младше 12 лет, был запрещён любой ночной детский труд в принципе.

Детский труд для подростков от 12 до 18 лет был ограничен 40 часами в неделю, причём в неделю дети должны были отдыхать не меньше 2 дней. Были и другие оговорки — детский труд в шахтах и любых иных опасных производствах был запрещён категорически.

Что, в общем-то, фактически означало полный запрет детского труда, так как стандарты безопасности были предъявлены очень жёсткие для производств. По крайней мере, по меркам тех времён…

Чтобы ликвидировать у родителей соблазн противозаконно употреблять детский труд на «благо семьи», Артём организовал бесплатное школьное образование с возможностью получения ещё и стипендии. Причём разрешалось брать еду с собой.

Кормили детей преимущественно дешёвым говно-супом, или, как его ещё называл товарищ Карл Маркс, супом «одного американского краснобая». Правда, это всё же был не суп Румфорда.

Это был «суп короля», так как придумал его, по идее, сам король. Ну, а ещё потому, что это было просто очень забавное название, отражавшее всю иронию ситуации, когда сказочно богатый король учил своих нищих подданных, чем им нужно питаться.

Артём, к сожалению, диетологом не был по образованию, конечно же, но знание о витаминах, микроэлементах и прочих базовых вещах того же уровня, дало ему значительную фору, потому что у его современников доступа не было даже к ним.

Как результат, у него получилось, на самом деле, что-то очень близкое к супу Румфорда, но немного более полезное за счёт намеренного добавления богатых микроэлементами и витаминов продуктов.

Цена супа, учитывая то, в каких количествах его предполагалось производить, была просто ничтожна мала. Из вот этой вот дряни на 90 % рацион школьников и состоял. И не только их рацион, на самом-то деле, потому что им кормили всех — от солдат до обитателей домов трудолюбия.

Суп, понятное дело, из столовой не утащишь, разве что вместе с тарелкой, хотя были и такие умники, которые всё равно пытались утащить его домой, и порой даже вместе с тарелкой — в хозяйстве пригодиться. Большинство, впрочем, ограничилось тасканием твёрдых пищевых продуктов — оставшихся 10 % рациона.

Как не трудно понять, это не только позволяло снизить нагрузку на семью школьника за счёт удовлетворения его пищевых потребностей силами самой школьной системы, но и позволяло частично облегчить пищевую ситуацию семьи школьника в целом за счёт фактического потворства такому вот тасканию пищи в дом.

Для бедноты, особенно городской, это было крайне актуально. Настолько, что детей силком заставляли ходить в школу, а не на работу, чтобы если не учиться там, то хотя бы кушать там, чтобы семье было легче выживать.

Ну, а если уж ты всё равно в школе — почему бы и не приобщиться к знанию, верно? Тем более, что за стремление к познанию ты вознаграждался материально, лично и весьма ощутимо.

Стипендия была существенной для бедноты того времени — ребёнок мог самостоятельно существовать на эти деньги, и даже позволить себе развиваться.

Стипендия была не единственной мерой поддержки школьников, нужно добавить — их была целая плеяда, однако наиболее существенной мерой материальной помощи всегда оставалась именно стипендия.

Школ, правда, было не так много, особенно по первой, когда в 1788 году Артём активно принялся за их создание, как образца, на который можно и нужно равняться всем в Европе.

Причём создавал он их за свои деньги, выступая как частный благотворитель. И, к сожалению, первоначально их было всего 3, и все они были в Мадриде. Не очень весело, необходимо признать, но с чего-то нужно было всё же начинать.

А Артём то начал, да так мощно начал, что к 1793 году он, привлекая к процессу обучения детей преимущественно приходских священников, а также прочих слуг бога, построил примерно 16 тысяч школ.

Каждая школа, в среднем, вмещала в себя по 160 человек. Таким образом, в 1793 году в этих школах обучалось одновременно около 2,6 миллиона детей. Всего их в Испании, именно метрополии, их было 2,8 миллиона.

Часть этих школ была на его содержании, часть — на содержании других благотворителей, а часть — на содержании государства. У каждой школы программа обучения была разной.

Все эти безобразия и вакханалии прекратились в 1793 году, когда Артём законодательно ввёл обязательное начальное и среднее школьное образование для детей с 7 до 12 лет, а также добровольное «углублённое» школьное образование от 13 до 16 лет.

Школьные программы были приведены в примерное соответствие с школьной программой школ Артёма, однако с добавлением нескольких предметов — в первую очередь, предметов, посвящённых изучению христианских доктрин.

Это был компромисс, на который Артёму пришлось пойти. Не то чтобы в нём был смысл, учитывая то, что большинство учителей были слугами бога, и они самостоятельно, так или иначе, своих воспитанников «наставляли» на путь «веры».

Всё это, разумеется, отлично накладывалось на уже созданную систему государственных библиотек, где каждый мог бесплатно получить доступ к образованию.

И пока что всё было невинно — всё это дело было в зачаточном состоянии. Подавляющее большинство учителей были бывшими священниками, а основная программа всё ещё включала в себя изучение христианских доктрин, хотя вроде и секуляризация. Тем не менее, начало было положено.

И, представьте себе, школы просто аннигилировали детский труд, как явление. Действительно, зачем ребёнку работать в шахтах и на фабриках, сгорая аки маленькая свечка, если он принесёт своей семье даже большую пользу, обучаясь в школе? Правильно, незачем.

Школы же вполне себе существовали на государственные деньги. Испания вообще буквально купалась в деньгах в этот период, ибо безумно выгодная торговля колониальными товарами, так что содержание 16 тысяч школ она могла себе позволить более чем.

Что касается стандартов производственной безопасности, то тут дело двигалось крайне активно. Потому, что стратегия государственного спонсирования научной деятельности, а также концентрации научного потенциала страны, показала свою эффективность.

Развитие промышленных устройств, спрос на которое был вполне объективным, а, кроме того, поддерживался государством, спонсировавшим регулярное обновление и модернизацию производственных фондов, шло семимильными шагами.

Развивались семимильными шагами паровые машины, металлорежущие станки, в том особенности токарные и фрезерные станки, ткацкие станки, металлургия, химическая промышленность и другие отрасли.

Начало промышленного производства кальцинированной соды, серной кислоты, хлорной извести, светильного газа, каменноугольного кокса и других важнейших промышленных товаров.

Происходило агрессивное развитие методов производства чугуна и стали. Тем более, что Артём отгрохал целый металлургический завод, в рамках которого существовал целый цех, посвящённый исключительно вопросам развития металлургии.

Происходило дальнейшее развитие перфокарт, усложнение систем перфокарт и так далее. Всё это понятно — всё это мы уже слышали, всё это мы уже увидели.

Первый паровоз, первый пароход, первый чугунный арочный мост, первый международный оптический телеграф и так далее. Франсиско де Сальва, например, в 1792 году и вовсе создал первый электрический телеграф, основанный на применении гальванических элементов.

Правда, сначала он сотню раз ударился головой об электрический телеграф на основе статического тока. Ну, а что поделать — большинство светлых идей приходят в голову не сразу, а после длительных и активных научных изысканий.

В 1793 году в Испании был создан первый телеграф, основанный на применении магнитов. Ну, а это, как вы понимаете, уже серьёзные вещи. Испанская наука из раза в раз доказывала свою невообразимую мощь, демонстрируя Европе силу концентрации и координирования усилий научного потенциала.

И это только самое начало списка. На испанскую науку натурально молились — она к 1793 году стала считаться лучшей в Европе и, соответственно, в мире.

В Испанию целенаправленно направлялись лучшие умы планеты, чтобы получить возможностей работать с другими лучшими умами планеты. По сути, утечка мозгов со всего мира в Испанию.

Тем более, что Артём буквально ловил эти лучшие умы по всей Европе, и всячески их убеждал присоединиться к этому празднику жизни. И был успешен, ведь он был готов предложить этим умам лучшие в Европе условия жизни и работы.

Оказывается, если не экономить на науке, она показывает мощное поступательное развитие. Этот урок ещё предстоит выучить определённым нациям, разумеется, но вот испанцы его выучили первыми.

Ну, а чтобы зацементировать это положение, Артём начал конструировать в Испании культ науки и искусства, во главе которого стояли прогресс, как научный, так и социально-культурный, и, кто бы мог подумать, его главные движители — деятели науки и искусства.

Так что да, Испания развивалась семимильными шагами, пока остальные даже и не надеялись догнать её. Вернее, даже и не пытались. Они просто не осознавали этого ускорения Испании.

В принципе, это нормально — будучи прямым участником исторического процесса, не осознавать масштабов происходящих событий, не осознавать имеющих место исторических трендов. Так, к сожалению, просто-напросто устроен человеческий разум.

Сами испанцы тоже не осознавали движения исторического процесса, истинного смысла событий, кажущихся со стороны неважными. И, тем не менее, важности своей они от этого не теряют.

Так что да, Испания развивалась семимильными шагами, даже особо не понимая масштаба происходящих событий. И если уж сами испанцы не осознавали этого, что уж говорить о других европейцах…

ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТЫЙ ГОД:

ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ ГОД

В 1795 году появилась первая транспортная железная дорога — между Мадридом и Сан-Ильдефонсо, текущей загородной резиденции испанских королей, в том числе и Артёма.

В этом же году между двумя точками появилась и первая официальная телеграфная линия, причём уже с использованием электромагнитных телеграфов и азбуки Морзе, которая стала «Королевской азбукой».

Правда, сам Артём не занимался повторным изобретением велосипедного колеса — этим занималась целая команда умнейших математиков.

Лавры достижения он не забирал — ему их подарили. Не учёные, впрочем, а пресса. Изобретатели, разумеется, получили заслуженные почести — красивую медаль из практически чистого золота, пожизненную пенсию, грант на новые работы и элитную недвижимость в Мадриде.

И, как не трудно догадаться, Артём тут же начал пропагандировать железные дороги и телеграфные линии, а также спонсировать их строительство.

Для первого он создал государственную железнодорожную компанию с просто чудесным названием — «Испанские железные дороги», а для второго — ещё одна государственная компания с ещё одним просто чудеснейшим именем — «Испанские телеграфные линии».

Обе компании были созданы, как акционерные общества, в которых доля государства была бы одинаковой — 50 % + 1 акция. Остальные акции были в свободном обращении.

Правда, на момент создания оставшиеся акции были приобретены двумя разными, аффилированными с Артёмом фирмами. Впрочем, их не то чтобы желал приобрести кто-либо ещё.

Рельсы для железных дорог планировалось производить усилиями частного предприятия, принадлежащего акционерному обществу, контрольный пакет акций которого находился в собственности аффилированной с Артёмом фирмы.

То же самое касалось предприятий, отвечающих за производство паровых котлов, вагонов, осей и вообще всех деталей паровозов. Крупнейшая в стране угледобывающая компания — тоже в кармане у Артёма.

То есть, Артём знал пользу от железных дорог, имел все средства для их широкого строительства, и мог получить огромную выгоду от этого строительства. Ну, собственно, потому уже в 1795 году он приступил к реально широкомасштабному строительству железных дорог, а также телеграфных линий.

От строительства телеграфных линий, как владелец ещё и крупнейших в империи предприятий по добыче и выплавке цветных металлов, он также очень многое выигрывал.

Пока что, конечно, железные дороги были ещё весьма дороги, но уже не настолько, чтобы не быть рентабельными — спасибо инновациям в металлургии, металлообработке и энергетике.

Тем временем, наступал уже 1796 год…

К текущему моменту, то есть, к 1797 году, вообще весь регион можно было охарактеризовать, как политически нестабильный. Нестабильность была вызвана как передвижениями различных племенных объединений арабов, так и конфликтами между Турцией и Ираном.

И, как не сложно догадаться, этой турбулентностью испанцы воспользовались более чем полностью. В 1794 году испанцы высадили 6-тысячный отряд на Сокотре, принадлежавшей султанам Махры, и захватили её в пользу Испании.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

Тут следует пояснить, что «6-тысячный отряд» — это 24-ый пехотный полк и 37-ой пехотный полк. Эти 2 полка, если что, были ещё в 1793 году сведены в 1-ую бригаду 8-ой пехотной дивизии.

Номинальный штат 24-ого и 37-го пехотных полков, как и всех прочих пехотных полков в Испании — 5 батальонов, из которых 4 боевых батальонов и 1 учебно-запасной батальон (в мирное время не содержался).

Каждый батальон — по 1094 человека. В каждом батальоне — 6 рот, из которых 1 рота — гренадёрская и 1 рота — велитов (что-то типа наполеоновских вольтижёров, то есть, просто красивое название роты застрельщиков).

Фактический же штат 24-го и 37-го пехотных полков — примерно 3 полных боевых батальона (то есть, каждый полк понёс потери, эквивалентные выбытию целого батальона) и 1 учебно-запасной батальон (у обоих полков он был отмобилизован и находился в Маниле) при 4 3-фунтовых орудиях и прислуге.

Наконец, 1 батальон был оторван от 37-го пехотного полка и оставлен на Сокотре после восстания, как гарнизонная часть. Таким образом, в районе Кишна высадилось примерно 5 батальонов — всего примерно 5 600 человек.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

В 1795 году, после слухов об уходе испанского отряда, вызванных подготовкой морского вторжения в саму Махру силами этого же 6-тысячного отряда, произошло крупное восстание на Сокотре.

Отряд из 6 тысяч человек, ветеранов испанских военных компаний на Коморских островах и побережье Суахили, собранный к июню в единый кулак у главного морского порта острова — Тамриды (ныне более известен, как Хадибу), расправился с восстанием быстро, жёстко и кроваво.

Оставив батальон солдат в порту, отряд через две недели, уже в середине июня 1795 года, высадился в непосредственной близости от города Кишн, столицы султаната Махры (вообще, Султанат Кишна и Сокотры).

Захватив город после короткой битвы, в ходе которой испанский отряд, построившись в каре, шрапнелью и ружейным огнём отбил все атаки вражеской конницы и пехоты, обратив кавалерию неприятеля в бегство.

Пехота врага, порядки которой были расстроены отступающей кавалерией, деморализованная и ослабленная существенными потерями, не сумела выдержать штыковой атаки испанских солдат, и была также опрокинута.

Взятая в клещи фланговыми манёврами велитов, то есть, ротами застрельщиков, не принимавших участия в штыковой атаке батальонов, пехота врага была окружена и уничтожена.

Таким образом, 13-тысячная армия султана Махры была ликвидирована, как сколько-нибудь организованная военная сила, и, по большей части, физически уничтожена силами отряда численностью в 5,5 тысяч человек.

В принципе, стандартный сценарий сражения арабских средневековых, по своему способу комплектования, обучению и тактике, армий с европейскими, современными армиями, такими как испанская армия.

Тем более, что испанские солдаты являлись ветеранами колониальных войн, были привычны к жаркому тропическому климату и тропическим болезням, и в сражении с арабами они проявили себя наилучшим образом.

Как следствие полного разгрома махрийских войск, султанат Кишна и Сокотры был подчинён испанскими войсками уже к концу июня. Старый султан погиб в пекле сражения под своим конём.

Если быть точнее, то конь своим туловищем сдавил ногу, вскоре возникла гангрена и султану, найденному под мёртвой лошадью, ампутировали ногу, но он умер от заражения крови.

Всех взрослых детей султана, вне зависимости от пола, схватили в заложники и отправили в Занзибар, на милость генерал-губернатора Восточной Африки.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

Напомним, что Мзима была вотчиной обычного губернатора. Генерал-губернатор — это представитель короны, ответственный за военную администрацию. По сути, высший военно-административный чин империи.

Генерал-губернатор был ответственен за оборону закреплённой за ним территории. То есть, в его ведении была мобилизация на выделенной территории, строительство укреплений, проведение войсковых учений, обучение резервистов и так далее по списку.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

Малолетних детей, способных пережить морское путешествие, также отправили за море, но уже в Испанию, дабы воспитать их в испанской культуре.

Малолетних детей, не способных пережить морское путешествие, оставили в стране, но не в дворце, а в квартире бригадного генерала, а самого младшего из сыновей объявили новым султаном.

При нём, соответственно, учредили регентский совет, в состав которого вошли представители высшей аристократии, согласившиеся сотрудничать с испанскими оккупационными властями.

В качестве гарантии лояльности каждый из них отправил в Испанию от одного до нескольких своих детей, чёткого требования к количеству заложников не было, в качестве политических заложников, обычных аманатов.

Это было, на самом деле, довольно обычной для испанских колонизаторов, да и вообще для всех колониальных держав, тактикой — брать в заложники детей и прочих представителей местной родоплеменной знати, чтобы гарантировать соблюдение другой стороной положений заключённых договорённостей.

Чтобы вы понимали, к текущему моменту в Испании проживало более сотни аманатов, преимущественно отпрысков местной знати. Все они, разумеется, обучались в традициях испанской культуры, испанского просвещения и, порой, испанской религии — католичества.

Но да, возвращаясь к теме, следует подвести итог — в 1795 году испанцы подчинили себе Махру. В 1796 году — 1-ая бригада 8-ой пехотной дивизии в районе Кишна была пополнена за счёт резервных батальонов и возвращения оставленного в Сокотре батальона.

Таким образом, 1-ая бригада 8-ой пехотной дивизии была доведена до номинального штата. Туда же, в район Махры, была дислоцирована 2-ая бригада 8-ой пехотной дивизии, а также дивизионная артиллерия 8-ой пехотной дивизии.

Дивизионная артиллерия 8-ой пехотной дивизии состояла из 1 роты пешей артиллерии и 1 роты конной артиллерии. Это, соответственно, 4 6-фунтовых орудий и 2 24-фунтовые гаубицы для роты пешей артиллерии.

Ну, а также 4 6-фунтовые пушки 2 24-фунтовые гаубицы для роты конной артиллерии. К дивизионной артиллерии 8-ой пехотной дивизии также относились 2 роты артиллерийского обоза и 1 рота артиллерийских рабочих.

Следовательно, силы Испании в Южном Йемене были представлены неполной 8-ой пехотной дивизией (3-я бригада 8-ой пехотной дивизии располагалась в Мзиме на случай очередного восстания, которое как раз в 1796 году и произошло).

В 1796 году 8-ая пехотная дивизия под командованием дивизионного генерала (как можно заметить, Артём многое позаимствовал у наполеоновской армии) Франсиско Таранко-и-Ллано.

Иными словами, испанские силы в Южном Йемене составили 17,5 тысяч человек при 16 3-фунтовых пушках, 8 6-фунтовых пушках и 4 24-фунтовых гаубицах.

Всего при дивизии было также примерно 98 солдат инженерных войск, 11 солдат жандармерии. Прислуга артиллерии состояла из примерно 103 солдат роты пешей артиллерии, 95 солдат роты конной артиллерии, 162 солдата обеих рот артиллерийского обоза, 4 солдата роты артиллерийских рабочих.

Таким образом, общая численность неполной 8-ой дивизии, расположенной в Йемене, доходила до 18 тысяч человек.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

В Восточной Африке и Аравии в 1796 году была расквартирована всего 1 дивизия — 8-ая пехотная дивизия. Причём 2 из 3 бригад и дивизионная артиллерия располагались в Йемене, а 3-я бригада 8-ой пехотной дивизии располагалась в Мзиме (современный Дар-эс-Салам), что на побережье современной Танзании.

Если что, 8-ая пехотная дивизия входит в VI армейский корпус, вместе с 15-ой и 17-ой пехотными дивизиями. Как можно заметить, с организацией всё было очень плохо.

Так, штабной корпус находился на Филиппинах, штаб 8-ой пехотной дивизии в Занзибаре, в то время как 1-ая и 2-ая бригады располагались в Йемене, а 3-я бригада — в Мзиме. Причём 2-ая бригада до этого располагалась в Малинди. В общем, полный кошмар.

Хорошо, что в 1797 году 8-ая пехотная дивизия была временно выведена из состава VI армейского корпуса и придана специальному Африканскому экспедиционному корпусу, штаб которого расположился в Занзибаре, в то время как штаб 8-ой пехотной дивизии был перенесён в Аден, занятый в том же году.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

В 1796 году 1-ая бригада уже приступила к подчинению Йемена, и весь 1796 год занималась подчинением Хадрамаута, имея дело, как правило, с небольшими отрядами после разгрома основной армии зейдитов.

В это же время прибывшая во второй половине 1796 года 2-ая бригада с артиллерией весь 1796 год потратила на создание различных военных сооружений и акклиматизацию.

В 1797 году обе бригады, за вычетом оставленного в тылу батальона 2-ой бригады, занялись подчинением западной половины Йемена, разгромив вооружённые силы примерно с десятка шейхств.

Впрочем, к концу 1797 года они установили прямой военный контроль лишь над побережьем Йемена — предгорные и горные районы, заселённые полудикими племенами арабских горцев — конечно, главная заноза в заднице испанского экспедиционного корпуса в Йемене.

Это всё, что касается испанского завоевания южной оконечности Аравийского полуострова. Что касается южного берега Персидского залива, то есть, Пиратского берега — здесь действовала 1-ая бригада 12-ой пехотной дивизии.

Сама 1-ая бригада 12-ой пехотной дивизии высадилась в апреле 1797 года на территории современного Абу-Даби, в окрестностях современного Абу-Даби.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

В состав Африканского экспедиционного корпуса в 1797 году также была временно введена 1-ая бригада 12-ой пехотной дивизии.

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

Собственно, весь 1797 год она только и делала, что устанавливала испанское правление на территории Пиратского берега. Таким образом, всего в Аравии в 1797 году были силы, сопоставимые с обычной пехотной дивизией испанской армии.

К слову об испанской армии. В 1797 году имперская армия, в результате проведённых в армии реформ, насчитывала бы, в случае полной мобилизации, всего 108 пехотных полков (18 дивизий, 54 бригады, 540 батальонов, из них 108 учебно-запасных, 3 240 рот).

Соответственно, численность пехоты составила бы около 600 тысяч человек. Численность пехоты в действующей армии составила бы около 480 тысяч человек.

Всего в имперской армии было бы также 30 полков лёгкой кавалерии (5 дивизий, 15 бригад, 150 эскадронов, из них 30 учебно-запасных, 600 взводов; в эскадроне 248 человек) и 12 полков тяжёлой кавалерии (2 дивизии, 6 бригад, 60 эскадронов, из них 12 учебно-запасных, 240 взводов).

Соответственно, численность лёгкой кавалерии составила бы около 38 тысяч солдат, а численность тяжёлой кавалерии — около 16 тысяч человек. Численность кавалерии всего составила бы 54 тысячи человек.

Из них численность постоянно действующей лёгкой кавалерии — около 30 тысяч человек, численность постоянно действующей тяжёлой кавалерии — около 13 тысяч человек. Численность постоянно действующей кавалерии всего — около 43 тысяч человек.

Всего в имперской армии было бы также 4 полка пешей артиллерии (108 рот, из которых 4 — учебно-запасные; в роте 140 человек) и 4 полка конной артиллерии (36 рот, из которых 4 — учебно-запасные).

Существовало бы также 120 рот полковой артиллерии, из которых 12 — учебно-запасных (в роте 140 человек).

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

В полках пешей артиллерии было по 2 батальона. В пешей артиллерии в каждом батальоне было 12 рот. В каждой роте пешей артиллерии по штату было 8 орудий — 6 пушек и 2 гаубицы.

В каждом полку также была 1 учебно-запасная рота, находившаяся вне батальонного состава. Всего, таким образом, в полку пешей артиллерии числилось 25 рот пешей артиллерии, из которых 1 была учебно-запасной и располагалась в депо.

В полках конной артиллерии было по 4 эскадрона. В конной артиллерии в каждом эскадроне было 2 роты конной артиллерии. В каждой роте конной артиллерии было 6 орудий — 4 пушки и 2 гаубицы.

В каждом полку также была 1 учебно-запасная рота, также находившаяся вне батальонного состава. Всего, таким образом, в полку конной артиллерии находилось 9 рот, из которых 1 была учебно-запасной и располагалась в депо.

Следовательно, в полку пешей артиллерии было ровно 200 орудий — 150 пушек и 50 гаубиц, из которых действовало 192 орудия — 144 пушки и 48 гаубиц. В полку конной артиллерии было ровно 54 орудия — 36 пушек и 18 гаубиц, из которых действовало 48 орудий — 32 пушки и 16 гаубиц.

Нетрудным подсчётом выясняется, что 4 полка пешей артиллерии представляют собой огневой кулак в 768 орудий, а 4 полка конной артиллерии — огневой кулак в 192 орудия.

Всего, таким образом, в имперской армии Испании находилось 1 016 полевых орудий, из которых 744 орудия были пушками, а 272 орудия — гаубицами.

Это, разумеется, если не считать ещё 480 пушек полковой артиллерии. Вместе с ними получается 1 496 полевых орудий, из которых 1 224 орудий были пушками, а 272 орудия — гаубицами.

Отличия между корпусной и дивизионной артиллерии, как не трудно догадаться — калибр орудия. В ротах резервной артиллерии корпуса, пеших ротах артиллерии по определению, применяют 2 калибра — короткие 12-фунтовые пушки и 6-дюймовые гаубицы.

В пеших и конных ротах дивизионной артиллерии всего 3 калибра — длинные 6-фунтовые пушки для пеших рот и короткие 6-фунтовые пушки для конных рот, а также 3-дюймовые гаубицы. Полковая артиллерия представлена всего 1 калибром — 3-фунтовыми пушками.

Всего в полевой артиллерии, следовательно, 6 калибров — короткие 12-фунтовые, длинные и короткие 6-фунтовые и 3-фунтовые пушки, а также 6-дюймовые и 3-дюймовые гаубицы.

Каждой пехотной дивизии полагается 1 рота пешей артиллерии и 1 рота конной артиллерии. Каждой дивизии тяжёлой кавалерии полагается 2 роты конной артиллерии. Каждой дивизии лёгкой кавалерии полагается 1 рота конной артиллерии. Каждому корпусу полагается 2 роты резервной артиллерии, то есть, 2 роты пешей артиллерии.

В каждом армейском корпусе находится, в среднем, 2 пехотные дивизии. Следовательно, на каждый армейский корпус приходится 6 рот пешей артиллерии и 2 роты конной артиллерии.

Не считая артиллерийского парка, разумеется, где было ещё 2 роты пешей артиллерии. Всего, таким образом, в корпусе было 6 рот пешей артиллерии и 3 роты конной артиллерии, из которых 2 роты пешей артиллерии были в артиллерийском парке.

Что касается кавалерийского резерва, то тут всё немного сложнее. В среднем, в кавалерийском корпусе была 1 дивизия тяжёлой кавалерии и 1 дивизия лёгкой кавалерии. Соответственно, в кавалерийском корпусе, в среднем, было 3 роты конной артиллерии.

Отдельно необходимо упомянуть, что на каждый пехотный полк приходилось по 4 3-фунтовые пушки в составе роты полковой артиллерии (в роте 140 человек).

……..………………………………………………………………………………………..……………………………………………………………………………………

Соответственно, численность артиллерии составила бы около 37 тысяч человек. Численность постоянно действующей артиллерии составила бы, следовательно, около 34 тысяч человек. Естественно, всё это без осадной артиллерии. Осадная артиллерия — это отдельный разговор.

В имперской армии также были подразделения артиллерийского обоза — 3 батальона (18 рот; в роте примерно 141 человек), подразделения артиллерийских рабочих — 18 рот (в роте примерно 4 человека).

Это, соответственно, около 2,5 тысяч человек в артиллерийском обозе в мирное время. В случае начала полной мобилизации разворачиваются дополнительные 18 рот, то есть, 2,5 тысячи человек.

Есть также подразделения военного обоза — 6 батальонов (36 роты; в роте также примерно 141 человек), подразделения инженерного обоза — 1 батальон (6 рот; в роте также примерно 141 человек).

Это, соответственно, около 5 тысяч человек в мирное время и около 10 тысяч человек в случае полной мобилизации. Инженерный обоз в обоих случаях составляет практически 1 тысячу человек.

Есть также подразделения сапёров — 1 сапёрный полк (8 батальонов, 48 рот; в роте примерно 200 человек) и подразделения понтонёров — 1 батальон (6 рот; в роте примерно 250 человек).

Это, соответственно, около 10 тысяч человек в сапёрных подразделениях и около 1,5 тысячи в подразделениях понтонёров. Всего, таким образом, 11,5 тысячи человек в инженерных войсках.

Ну и, разумеется, есть подразделения санитаров — 2 санитарных полка (12 батальонов; 72 роты, в каждой примерно 200 человек). Всего, таким образом, около 15 тысяч человек в санитарных подразделениях.

Был также главный штаб, различные армейские службы, от топографической службы до медицинской, роты санитарного обоза, отвечавшие за транспортировку раненых, и так далее.

Всего в Имперской армии в случае полной мобилизации, проводившейся на территории всей Империи, то есть, как в колониях, так и в континентальных владениях, служило бы до 750 тысяч человек.

По своему размаху Имперская армия была крупнейшей в мире — она была бы крупнее любой другой армии великой европейской державы, будь то русской, французской или же любой другой, если вообще не всех вместе взятых армий великих европейских держав.

Медицинская служба Имперской армии была лучшей в мире. В ней служили лучшие медики и хирурги страны, в профессионализме которых не было и не могло быть никаких сомнений.

Медицинские части были снабжены по последнему слову техники — у них первыми в Европе появился полный комплект инструментов и лекарств, причём на каждого медика, хирурга и фармацевта полагалось сразу 2 полных комплекта инструментов и лекарств.

Во главе медицинских служб в армии стояли не военные, а сами медицинские кадры, а деятельностью медицинских служб управлял специальный комитет при министерстве обороны.

Медицинские службы были обеспечены, по сути, первой в мире скорой помощью — специальными облегчёнными повозками для перевозки раненых на носилках.

Были также тяжёлые, укреплённые повозки для перевозки раненых в условиях пересечённой местности. Всё это было сделано, разумеется, по образу и подобию летучих «амбулансов» Доминика Жана Лоррея.

Были также при медицинских службах специальные роты военных санитаров, состоявшие из легкораненых и инвалидов, способных переносить на носилках раненых.

В задачи этих рот военных санитаров входили вынос раненых с поля боя, обеспечение первой медицинской помощи, отправка раненых в ближайший госпиталь и защита их от неприятеля.

При ротах военных санитаров также были учреждены специальные службы носильщиков, специально обученные выносу раненых с поля боя в парах.

Сама концепция госпиталей, к слову, была отличной от той, что имела место в других странах. Существовали как постоянные госпитали — они были организованы в каждом крупном городе, где обучали медицинские кадры и где военные проходили основательное «лечение», так и временные госпитали.

По сути, временный госпиталь — это такой же госпиталь, но организуемый на пути следования армии. Они были несколько меньше постоянных госпиталей, строились специальным инженерным подразделением при медицинской службе.

Временные госпитали обслуживались специально выделенными подразделениями рабочих и самими санитарными подразделениями. Как временные, так и постоянные госпитали были оснащены койками. По крайней мере, в госпиталях койки должны были быть.

В Йемене в 1797 году был всего 1 временный госпиталь — в Кишне, и там было всего 400 мест, но вместо коек были матрасы. В Занзибаре находился единственный постоянный госпиталь во всей Восточной Африке, и он имел 600 укомплектованных койко-мест, хотя рассчитан был на 800 койко-мест.

Наконец, были лазареты — их устраивали прямо в центре боевых порядков. Коек здесь не было, понятное дело — тут были только носилки. Правда, тут нужно уточнить, что у других даже их не было, как правило.

Здесь можно было даже проводить операции. По крайней мере, по идее — лазарет должен был быть оснащён 2 полными комплектами инструментов и 1 полным набором лекарств.

Ключевое слово — должен был быть. Обычно всё же брали, если они были. Коррупцию и попил средств, к сожалению, никто не отменял. С другой стороны, закупки инструментов и лекарств были в ведении медиков, и обычно таких эксцессов не случалось.

Другая проблема — проблемы с финансированием. Понятное дело, финансирование дорогостоящих медицинских служб в военное время, когда нужно финансировать армию численностью немногим менее миллиона человек, а также флот и дипломатический корпус — вещь проблемная.

К счастью, имперская армия ещё ни разу не была полностью отмобилизована, а потому на медицинских службах абсолютно не экономили, понимая их важность в предотвращении выбытия из кадрового состава армии опытных военных, костяка армии.

Имперская армия была мощью, с которой пришлось бы считаться, отмобилизуйся она по полной программе. Причём в Америках было бы до 100 тысяч человек, в Африке и Азии — до 50 тысяч, а в Европе — около 600 тысяч. Как можно понять, просто чудовищная по своим размахам армия, предусматривавшая тотальную мобилизацию всей испанской нации.

К слову, небольшой нюанс — процент мобилизуемого населения неуклонно уменьшался с каждым годом в силу быстрого роста населения империи, особенно её европейской части, так что масштаб мобилизации с каждым годом становился всё меньше.

Что касается других событий 1797 года — формальное полное подчинение Новой Зеландии, ака Южной Каролины, если брать актуальные для Артёма названия, испанцами.

Формальное подчинение потому, что испанцы принудили всех индейцев на островах Южной Каролины к принятию ряда неравноправных договоров, но, это же индейцы — что им эти договоры.

Испанцы не обладали достаточным присутствием на островах, чтобы контролировать племена индейцев, однако обладали достаточным присутствием, чтобы завалить индейцев таким количеством оружия, что на 1 индейца приходилось по несколько мушкетов.

Это, вкупе с интродукцией новых пищевых культур, насильственным разрушением любого прежнего баланса между племенами и другими факторами, как ни странно, привело Южную Каролину в состояние перманентной войны всех против всех.

Тем более, что испанцы с радостью продавали картошку, теперь основную пищевую культуру, и оружие, причём вместе с боеприпасами, в обмен на рабов.

Местные племена, недолго думая, тут же принялись, собственно, к войне всех против всех за доминацию на островах, что выразилось в физическом уничтожении многих племён в кровавых туземных конфликтах, обращении в рабство не меньшего числа племён, и так далее.

В общем, картофельный мордор, как он есть, но не тот, о котором вы могли бы подумать, прочитав это вне контекста нашего писания, дорогие читатели.

Ну, а испанцы радовались — меньше «диких» туземцев значит больший лебенсраум, как бы странно это ни звучало в контексте конца XVIII века, для «цивилизованного» европейца.

К сожалению, любые попытки централизованного контроля над дальними колониями в Южной Каролине были весьма неэффективными. Так что да, Артёму пришлось временно смириться с подобной жестокой политикой. На этом, впрочем, год и закончился…

ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ ГОД

ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ ГОД

Таким образом, к концу 1799 года и Сирия, и Ирак, и прочие владения турок за горами Тавра пали перед могущественной испанской армией. Греция вела мощную освободительную войну на Балканах при моральной и материальной поддержке испанцев, а также прямой военной помощи, и к ней в этом примкнули прочие народы — болгары, сербы и прочие.

Стремясь приобрести и свой кусочек в этом пиршестве, пока он не ускользнул из рук окончательно в чей-то чужой рот, Австрия и Россия также ввели свои войска на территории турецких Балкан, хотя и были совершенно ошарашены происходящими событиями.

Блистательная Порта посыпалась совершенно — её громили буквально со всех сторон австрийцы, русские и, что самое главное, испанцы. Империю буквально раздирали на глазах жадные стервятники, проглатывая с великим удовольствием один кусочек мяса с турецкого трупа за другим.

Как результат, уже к концу 1799 года всё уже было окончено. Самый дерзкий из возможных планов раздела Турции, наконец, свершился. И, разумеется, не в пользу «освобождённых» народов.

Тем не менее, факт остаётся фактом — больного человека Европы, наконец, добили, чтобы не мучился… ну, ладно-ладно — было бы слишком скучно просто раздербанить Турцию.

Чтобы было веселее, Турцию оставили в живых, но не в тех границах, в которых ей бы, конечно, хотелось. Земли курдов освободили в отдельное царство, формально под «покровительством» Турции, хотя по факту это было независимое от Турции царство.

Причём курдов изо всех остальных районов Азии предполагалось согнать на территорию, которую мы бы сегодня назвали юго-восточным углом современной Турции.

Столь шикарный план, правда, был, совершенно внезапно, предложен русскими. Правда, испанские и австрийские послы столь же внезапно согласились с предложением и даже расширили его.

Так, всех турок с полуострова предложено было согнать в Малую Азию, где теперь существовал бы жалкий обломок прежде великой османской империи.

Артём же сделал ход конём и предложил самостоятельно решить проблему балканских турок, а также прочих «магометан» — то есть, было решено избавить Балканский полуостров ещё и от босняков, львиной доли албанцев, всех торбешей, помаков и прочих.

Разумеется, отправлять всех этих ребят в Турцию в его планы не входило — стоило лишь ему получить согласие австрийцев с русскими, как он тут же принялся за энергичное переселение всего этого добра человеческого, кто бы мог просто подумать, в Австралию.

Нет, вы не ослышались — Артём реально принялся сплавлять всех этих ребят, чёрт его побери, в Испанию. И иракских курдов туда же — в Испанию. Вам это покажется безумием, но да, таков был план — заселить пустующую, во многом, Испанию мусульманами с Балкан.

Правда, стоит отдать должное — Артём подготовился заранее и вполне основательно к подобной массовой депортации. Маршрут был коротким и с частыми остановками по пути, а на кораблях блюлись жёсткие санитарно-гигиенические нормы.

Как-никак, не заключённых же везут. Ребята всё равно не оценили подобного прикола со стороны Артёма, но хотя бы не было повода особенно жаловаться на условия поездки.

Друзья Артёма решительно отговаривали его от этого решения, потому что оно было просто чертовски идиотское с любой точки зрения, но он был непреклонен.

Таким образом, примерно 36 тысяч мусульман покинули Сербию, 800 тысяч мусульман покинули Боснию, примерно 80 тысяч мусульман покинуло Грецию.

Наконец, территорию Болгарии и присоединённых к ней земель покинуло примерно 1 миллион человек. С других территорий — около 20 тысяч.

В сумме — практически 2 миллиона человек покинуло европейскую часть владений Блистательной Порты и попало в Испанию. Составив, таким образом, примерно 13 % от нового населения всей континентальной Испании.

Буквально в течение пары лет были нивелированы абсолютно все демографические последствия испанской Реконкисты. Реакция народа на прибывающие толпы мусульман была весьма неоднозначной.

Испания вроде как выиграла войну и разгромила турок просто в хлам, а тут бамс, и испанцам на голову сваливают практически 2 миллиона турок (так для простоты испанцы обозвали все мусульманские этносы в составе депортированных).

К слову, в освобождённой Греции проживали далеко не все греки в Турции, как ни странно. Как и на оставшихся территориях Блистательной Порты жили далеко не только турки.

Примерно 2 миллиона человек, около 20 % от населения региона, сопоставимого в границах с «современной» Турцией, были не только не турками, но и не мусульманами вообще. Большая часть этих ребят — греки, армяне и грузины.

Как не трудно догадаться, Артём решил присвоить себе и их — он был человеком очень жадным в плане чужой популяции, как можно было уже заметить.

Большинство армян и грузин, впрочем, мигрировали в русские владения прежде, чем Артём смог себе их хотя бы попытаться присвоить. Хотя не то чтобы он смог бы, конечно же.

То же самое было и с греками — примерно 1/3 из их числа покинула Анатолию и перебралась в независимую Грецию, «спасаясь» от турок и их «гнева».

Остальные в Грецию не торопились, но куда-то свалить им всё же нужно было. Собственно, как и грекам Албании, Македонии и Болгарии, откуда их активно решили согнать в независимую Грецию.

Большая часть понтийских греков ушла к русским, преимущественно в Северное Причерноморье. Тем не менее, он смог привлечь к себе и часть этих ребят.

Всех остальных Артём принял с распростёртыми объятиями. Так что да, Артёму досталось всего лишь около 600 тысяч человек из 2 миллионов беженцев из Анатолии. Более чем внушительная толпа людей, но сильно меньшая, чем ожидалось им изначально.

Из числа албанских, македонских и «болгарских греков он привлёк весьма немного (по меркам самого Артёма, разумеется) — 100 тысяч человек. Что касается Кавказа и Крыма, откуда он согласился принять всех беженцев — из числа примерно в 300 тысяч человек к нему попало лишь около 100 тысяч человек.

И, как ни странно, часть мусульманского населения обломка Османской империи выказало желание переместиться во владения Испании, так как боялось российской оккупации и того, что их русские будут притеснять.

Многие из них были мусульманами иного толка, чем суннитского, как ни странно. Таким образом, Артём приобрёл себе ещё примерно 200 тысяч человек.

В сумме он смог приобрести для континентальной Испании население на сумму, приблизительно равную 3 миллионам человек, увеличив население континентальной Испании с 12,5 миллионов до примерно 15,5 миллионов человек — приблизительно 19,35 % от всего нового населения Испании. Практически 1/5 часть от всего населения, получается.

Как можно представить себе, подобная масса людей должна была где-то жить, на что-то есть, где-то работать и как-то общаться с местными и властями.

План Артёма был по-своему гениален — он крайне искусно и очень компактно разместил очень тонким слоем по всей Испании всех новоприбывших.

Настолько тонким слоем, что в каждом месте размещения новоприбывшие оказывались в меньшинстве по отношению к ранее жившему здесь населению.

Правда, если учесть все волны иммиграции с самого 1786 года, а их было практически на 5 миллионов человек в совокупности, то, как не трудно подсчитать, в целом испанское население к рубежу веков оказалось практически на 1/3 из иммигрантов.

Ну и, понятное дело, иммигрантам не пришлось излишне страдать на новом месте, так как Артём, даже если того не слишком хотел, заранее позаботился о создании рабочих мест.

Агрессивно растущая испанская промышленность и аграрный сектор требовали всё больше и больше рабочих рук. Не 3 миллиона человек, конечно, так что пришлось Артёму раскошелиться и на новые производства, и на раздачу земель.

Впрочем, все эти вопросы — дела будущего. В том числе и решение важнейшего вопроса — «Как всё это объяснить населению, особенно миллионы мусульман?».

Ну и да, наконец, сама Турция оказалась, причём как юридически, так и фактически, под внешним управлением европейских держав. Если быть точнее, то конкретных 3 держав — Испании, Австрии и России.

Европа была в шоке. На рубеже веков была фактически расчленена Речь Посполитая и Османская империя, причём фактически всего 3 игроками — Россией, Австрией и Испанией.

Франция в экономическом отношении к рубежу веков не только восстановилась от урона, нанесённого ей ранее, но и была сильна как никогда ранее.

В военном отношении, впрочем, она не раз терпела унизительные поражения — от «Интервенции» 1791 года до «Июльской войны» 1799 года. В дипломатическом же отношении влияние Франции было абсолютно сломлено, и на этом фронте она не менее часто, хотя и менее катастрофично, терпела унижения за унижением.

Великобритания к рубежу веков лишь восстановилась от урона, нанесённого ей «Армадой» 1778 года и быстрым усилением позиций Испании в международной торговле.

Пруссия на рубеже веков была унижена дважды — в 1793 и 1794 годах. Соответственно, речь идёт о двух последних разделах Речи Посполитой, проведённых без её реального участия. Познань здесь была лишь утешительным призом. Очевидно, все три державы не намерены были более терпеть унижений, и желали реванша…

Хуже всего было, впрочем, австрийцам. Они, в общем-то, прямо аннексировали огромные территории, населённые славянскими народами, являясь при этом немцами.

И, разумеется, все вокруг этим пользовались. Пользовались этим и русские, ещё со времён Петра I помогавшие сербам, поселившимся в междуречье Савы, в сохранении сербского извода церковнославянского языка, и, благодаря Артёму, испанцы.

Испанцы, а если быть точнее, то конкретно Артём, клятый империалист, имели гораздо более грандиозные планы. Пользуясь своим влиянием в Греции, Артём привлёк в Афины националистически настроенную интеллигенцию многочисленных народов присоединённых Россией и Австрией территорий.

Фактически на его деньги, они приступили к самой бурной «деятельности». Под бурной деятельностью, разумеется, имеется в виду то, что эти свиньи приступили к развитию своих собственных национальных мифов.

Естественно, самых разных — от мифа о некой древней Югославии, которую следует возродить, до мифов о российском происхождении всех южнославянских народов.

В общем-то, любых национальных мифов и вообще идей — главное, чтобы крайне опасных, с точки зрения австрийцев и/или русских. Цель была очень простая, на самом-то деле — ухудшить положение австрийских и российских властей.

Артём считал, что если приютить под брюхом лающих свиней и хрюкающих собак, иначе назвать этих националистов я не могу, то они, придумав и развив свои порой крайне бредовые национальные мифы, будут сознательно их распространять и бороться за их манифестацию в реальности.

Причём, естественно, не под собственным брюхом, а греческим, то есть, брюхом собственного дяди. Естественно, даже не волнуясь о том, что возрождение той же древней «Югославии» подразумевает и отторжение от вроде как «союзной» Греции несчастной Северной Македонии.

В общем-то, да, в греческой столице, Афинах, обосновались десятки и сотни самых отбитых националистов, единственной задачей которых была борьба с австрийцами и русскими.

И им, более того, Артём полностью покровительствовал, помогая во всех их делах — от печати пропагандистских материалов до подготовки самых настоящих боевиков в горах Македонии, буквально на границе.

Он снабжал этих националистов оружием, денежными средствами, информацией и прочими ресурсами. Всё, чтобы помочь им в их борьбе с российскими и австрийскими властями. В вероломности Артёму, в общем, не занимать.

И австрийцам, естественно, доставалось хуже всего, потому что они осуществили прямую оккупацию южнославянских земель. Тут же прямо благородное дело — начать партизанскую войну против австрийцев.

Ну, а Артём чист, естественно. Ружья им привозили французские, британские, неаполитанские, португальские, прусские, очень часто даже австрийские и русские — так и останется загадкой, как, где и почему.

Денежные средства — различного рода драгоценности, прусские талеры, рубли, фунты и прочие валюты, вплоть до австрийского же гульдена. Доставляли оружие и боеприпасы под чужими флагами.

В общем, конспирация была на уровне. Причём, чтобы не возникло подозрений из-за резкого полного отсутствия испанского вклада, его специально вносили.

Однако, вносили этот вклад в чисто символических значениях, чтобы просто обозначить его, как существующий. При этом символические партии «помощи» можно было бы в случае вопросов со стороны австрийцев и русских скинуть на действия отдельных подданных Испании.

Эффективность подобной поддержки — вопрос другой. В 1800 году ещё ничего не произошло, чтобы хоть как-то обозначить её результаты. Однако, так или иначе, она вновь демонстрировала готовность Артёма на любую подлость для достижения собственных целей.

И, как ни странно, на этом фоне началось сближение Испании с Пруссией. Из союза Австрия-Россия-Испания активно вытравливалась, как бы ни было это иронично, Австрия. По довольно простой причине, на самом деле — более не было поводов для единения между Россией и Австрией. Пунктов противостояния же было достаточно много

Большинство конфликтов между двумя странам, впрочем, были продиктованы панславянскими устремлениями российской внешней политики.

Тут и сербский вопрос, связанный с разделением «исторических» сербских земель между двумя странами. Тут и православный вопрос, так как Австрия взяла под свой контроль местные церкви на захваченных территориях, в том числе и православные церкви.

Эти православные церкви, разумеется, действовали с подачи австрийских властей отдельно от воли вселенского патриарха и в согласии с волей Карловацкой митрополии, хотя формально они подчинялись именно вселенскому патриархату, причём ещё со времён турецкого засилья.

Вселенский патриарх же, разумеется, был российским ставленником, и не признавал фактического подчинения православных церквей на территории прежней турецкой Сербии автокефальной церкви в Карловацах. В общем, очередные страсти и интриги в среде культистов.

Этот мелочный религиозный конфликт — один из частных примеров более общего, более глобального конфликта, неизбежно назревающего между Австрией и Россией.

Артём, конечно, был гораздо проще в этом плане — он просто взял и вывел православные и католические церкви на территории Леванта и других захваченных регионов из любого подчинения.

«У вас своя православная церковь, а у меня своя!» — заявил Артём, после чего просто взял и создал свой вселенский патриархат со своим блэк-джеком и хоровыми мальчиками.

Где? Естественно, в Александрии. Ну и кто тут теперь авторитетней всех, когда у Артёма под пятой 3 из 4 древних восточных епископских престолов — Антиохийский, Александрийский и Иерусалимский?

Чёрт его побери, да у него же свой собственный Папа — Папа Александрийский. Он же Судия вселенной, Отец Отцов, Пастырь Пастырей, Тринадцатый Апостол и вообще Его Божественное, блин, Всесвятейшество, ха-ха.

Ну, а с 1800 года — ещё и самочинный Патриарх всей Африки. Может ли константинопольский патриарх похвастаться тем, что в его юрисдикции находится целый континент? Вопрос риторический.

Правда, Артём сделал наихитрейший шаг — признал поместную церковь в Карловацах патриархатом. Да, вот так вот просто, с лёгкого мановения руки Артёма, митрополит Карловацкий превратился в патриарха Карловацкого.

В ответ, теперь уже как патриарх Карловацкий, он признал провозглашение Папы и Патриарха Александрийского, собственно, Вселенским патриархом. После этого они заодно объявили схизму Константинопольскому патриарху.

Греция и Албания, а также Румыния, понятное дело, встали на сторону Александрийского патриарха и Карловацкого патриарха соответственно. Как следствие, Румынская православная церковь стала митрополией Карловацкого патриархата.

Ну, а Греческая и Албанская православные церкви стали автокефальными поместными церквями в составе Александрийского патриархата в рамках соответствующих митрополий.

Последний, очевидно, ходом событий был просто шокирован. Как-никак, не каждый день у вселенского патриарха утекает духовное лидерство над значительной частью твоих единоверцев.

Тут же, разумеется, он отказал бывшему митрополиту Карловацкому в признании его нового патриаршего титула и обвинил Папу Александрийского в начале схизмы.

Ну, а после и вовсе объявил о прекращении евхаристического общения с Александрийской православной церковью и Карловацкой православной церковью.

Естественно, патриарх Карловацкий и Папа Александрийский обвинили его ровно в том же самом — начале схизмы из своих корыстных побуждений, после чего прекратили евхаристическое общение с Константинопольской православной церковью в ответ.

И, очевидно, Константинопольская православная церковь проиграла от этой ситуации больше, чем Карловацкий патриарх и Папа Александрийский, так как она прекратила евхаристическое общение со всеми христианами греческого обряда на территориях, подконтрольных Австрии и Испании.

Возвращаясь же к мусульманам, он продолжил курс на создание централизованных, полностью подконтрольных светским властям, региональных и местных религиозных структур.

Впрочем, важнее всего то, что он, отвечая как бы потребностям своей империи в новой административной реорганизации, собственно, произвёл определённую административную реорганизацию.

Как ни странно, появилось всего 5 новых субъектов империи — Доминион Левант, Доминион Аравия, Доминион Месопотамия, Доминион Триполитания и Доминион Египет.

Доминион Левант занимает территории «современных» Ливана, Сирии, Израиля, Палестины, Иордании и Синайского полуострова. Доминион Месопотамия занимает территории «современных» Ирака и Кувейта.

Доминион Аравия занимает территории «современных» Бахрейна, Катара, Йемена, Омана, ОАЭ и Саудовской Аравии. Доминион Египет занимает территорию «современного» Египта. Доминион Триполитания занимает территорию «современной» Ливии.

Как не трудно догадаться, сам по себе доминион не отражает этно-конфессиональное разнообразие региона. Это просто такой вот сферический конь в вакууме, существующий только потому, что Артёму так взбрело в голову — он же самый обычный тиран.

В принципе, Артём в вопросе этно-конфессионального разнообразия региона выбрал весьма простую стратегию. Вот тут вот в регионе, например, в Ливане, живут сунниты, шииты, марониты, армянские католики и православные, алавиты, греки-католики и греки-православные. Ну, а ещё целая туча всяких там ребят.

Что делает Артём? Просто забивает на эти различия. Для него их не существует — по крайней мере, он активно притворяется, что они не существуют.

И, более того, часто он их даже усугубляет. Там, где раньше были только все перечисленные и ещё с десяток другой групп ребят, он добавляет испанцев, ирландцев, немцев, русских, турок, курдов и один чёрт знает кого ещё.

В самом деле, Артём — чемпион мультикультурализма. Глупый, разумеется, ведь не придумал ничего лучше, чем просто столкнуть кучу самых разных групп в один единственный котёл и приказать им разобраться самим, но да — чемпион.

И, возвращаясь к международной политике, Артём — чемпион глобализма. Он понимал его, разумеется, по своему — как идею о глобальной федерации, в основе которой лежали бы идеалы демократии и социализма.

Ну, а его противники понимали продвигаемый Артёмом глобализм тоже по своему, в соответствии с «реальной» сутью его глобализма — как колониальный глобализм. В основе которого будут лежать, разумеется, тирания Испании, Артёма и «фернандизма» (так люди окрестили «его» политическое течение).

«Фернандизм» вообще был чудовищной смесью всего и вся в попытке хоть как-то адекватно слепить воедино различные аспекты политики Артёма, и, вообще, его раскрытие нам не так уж и нужно, на самом деле, но давайте я вас всё равно просвещу.

Итак, фернандизм — это целая идеологическая система, наполненная идеями и концепциями, порой противоречащими друг другу, которую создали ярые поклонники Артёма.

Итак, фернандизм, рассматривая вопрос о религии, прокламирует свободу совести и вероисповедания. Он также прокламирует абсолютный, ничем не ограниченный контроль государства над всеми религиозными течениями в своих границах во благо, собственно, государства.

Не находите небольшое противоречие? Возможно, вам хотелось бы узнать, как так получилось, что у фанатичных последователей Артёма один глаз смотрит на Иберию, а другой на Иверию?

На самом деле, всё довольно просто — существовали разные группы последователей Артёма. Одни были ярыми фанатиками Артёма-империалиста. Другие — Артёма-социалиста. Третьи — Артёма-демократа. Ну, и так далее.

Представляете себе, миллионы людей не могли согласиться между собой по поводу того, что Артём — это просто Артём. Что Артём-социалист это тот же Артём, что и Артём-империалист.

Артём был, разумеется, очень популярной фигурой у всех правых, как абсолютный триумфатор, утроивший территорию и без того гигантской испанской империи (с точки зрения самих испанцев, Испания приросла более чем на 28 миллионов квадратных километров к 1800 году).

Абсолютный триумфатор, сокрушивший Турцию и Францию, в период правления которого произошло ещё и крупнейшее унижение Великобритании за всю её историю существования.

Абсолютный триумфатор, сокрушивший морское превосходство Великобритании и вернувший морское превосходство Испании. Абсолютный триумфатор, сокрушивший военное превосходство Франции и вернувший военное превосходство Испании.

Абсолютный триумфатор, сокрушивший британскую экономику и прочно закрепивший доминирование испанской экономики. Абсолютный триумфатор, поднявший и закрепивший престиж Испании просто до невиданных доселе нигде высот.

С точки зрения империалиста, он — недосягаемый идеал, ниспосланный самим, блин, Богом, чтобы сделать испанцев правителями всего мира вновь и уже навсегда.

Ну, а все вот эти вот «уступки» вроде свободы совести — просто следствие давления «всесильных либералов», которых Артём из своей истинно «королевской заботы» обо всех своих подданных, «всегда бывшей визитной карточкой испанской монархии», не может искоренить на корню.

Думаю, пояснять, что всё из перечисленного выше является следствием очень бурной фантазии, надеемся, не надо. Вообще, конечно, забавно, как у людей умещается в голове одновременно и абсолютная гениальность Артёма, и абсолютная его политическая импотенция, но да ладно.

Давайте уже, как говорится, оставим в покое психически больных и перейдём к более важным вещам. Ну, а важных вещей было ещё очень много…

Первая и самая важная после создания новых доминионов — перепись населения 1800 года. Самая масштабная перепись в Европе, Африке, Азии и Америке на своё время. Необходимо было провести перепись населения империи, размах которой превысил 40 миллионов квадратных километров.

Естественно, всё это произошло не за год. Собственно, только в 1799 году окончательно были утверждены результаты переписи 1793 года, тут же указом имперского парламента опубликованные в виде огромного сборника из нескольких сотен томов.

В 1800 году только начиналась новая перепись населения. Перепись населения 1800 года, если что. Вообще, она закончится только в 1806 году, но мы, как добрые ваши благодетели, поведаем результаты переписи заранее.

Итак, в самой Испании проживало 15,5 миллиона человек. На Мальте — 0,15 миллиона человек. Соответственно, всего на территории Испанской Европы проживало 15,65 миллиона человек.

На территории Марокко в 1800 году проживало 2,8 миллиона человек, Алжира — 2,5 миллиона человек, Туниса — 1 миллион человек, Триполитании — 0,4 миллиона человек, Египта — 4 миллиона человек.

Кроме того, на территории Восточной Африки проживало 5,5 миллиона человек, Южной Африки — 0,08 миллиона человек, а Западной Африки — 0,25 миллиона человек. Соответственно, всего на территории Испанской Африки проживало 16,53 миллиона человек.

На территории Новой Испании проживало 7 миллионов человек, Вест-Индии — 2,5 миллиона человек, Новой Гранады — 2 миллиона человек, Перу — 1,8 миллиона человек, Каролины — 1,6 миллиона человек, Аргентина — 1,2 миллиона человек.

Кроме того, на территории Чили проживали 1,1 миллиона человек, Гватемалы — 1 миллион человек, Венесуэлы — 1 миллион человек, Калифорнии — 0,2 миллиона человек.

Наконец, на территории Луизианы проживало 0,2 миллиона человек, Флориды — 0,2 миллиона человек, Новой Мексики — 0,1 миллиона человек, Новых Филиппин — 0,1 миллиона человек, Нутки — 0,02 миллиона человек. Соответственно, на территории Испанской Америки проживало 20,02 миллиона человек.

На территории Аравии проживало 4,41 миллиона человек, Леванта — 2,1 миллиона человек, Филиппин — 1,85 миллиона человек, Месопотамии — 1 миллион человек. Соответственно, на территории Испанской Азии проживали 9,36 миллиона человек.

На территории Южной Каролины проживало 0,1 миллиона человек, Австралии — 0,01 миллиона человек, Океании — 0,01 миллиона человек. Как следствие, на территории Испанской Австралии и Океании проживало всего 0,12 миллиона человек.

Всего же на территории Испанской империи проживал 61,68 миллиона человек. Как ни странно, статистика довольно близкая к реальной ситуации, но с одним нюансом — население не до конца покорённых африканских доминионов считали с учётом «подчинённых» племён.

То есть, допустим, есть условная Восточная Африка. Она разделяется на 2 совершенно разные части — прямо подчинённую короне прибрежную часть Восточной Африки, ту самую колонию короны, и на внутреннюю часть Восточной Африки, формально подчинённую самой колонии короны.

Что, разумеется, не очень правильно, так как степень подчинения внутренней части общеимперскому управлению была крайне низкой. Вернее, нулевой, ведь она была в прямом подчинении «Восточной Африки» и никого, кроме неё.

Фактически испанская империя этими ресурсами вообще не распоряжалась — ими в весьма ограниченной степени распоряжались лишь сами колонисты Восточной Африки.

Также дела обстоят с Австралией, где не стали считать туземное население, ведь его полное покорение было формально ещё не завершено, с Южной Каролиной, ака Новой Зеландией, где всё было наоборот.

Ну, а ещё с Нуткой, где проживали сущие копейки населения, хотя территория последней, как федеративного субъекта Испанской империи, была по площади самой большой во всей Испанской империи в 1800 году.

Причём с просто чудовищным отрывом от всех остальных — она была даже больше Австралии — 8 455 752 квадратных километра у Нутки против 7 659 861 квадратного километра у Австралии (у них цифры были несколько иные, но результат тот же).

Представьте себе честь — в качестве федерального субъекта быть крупнее целого континента, хотя бы и самого малого. Ну, а теперь представьте себе честь — быть крупнейшей колониальной империи в истории человечества.

Да-да, Испания ведь уже крупнее всех когда-либо существовавших империй. Ну, а теперь представьте себе её экономическую мощь. И, кто бы мог подумать, экономическая мощь Испании не имела себе равных во всём мире.

Ни Россия, ни Франция, ни Великобритания, ни уж тем более Пруссия или Австрия, не могли соревноваться с Испанией в количестве абсолютно любых ресурсов.

Притом, что сама Испания, при своих то чудовищных размерах (по своим размерам она примерно сопоставима с Францией), толком то особо и не заселена.

Вам, вполне вероятно, покажется совершенно диким тот факт, что во Франции к текущему моменту проживает практически в 2 (~1,81) раза больше людей, чем в Испании (28 миллионов человек во Франции против 15,5 миллиона человек в Испании).

Притом, что за период с 1785 по 1800 года население Испании выросло в 1,5 раза. То есть, в 1784 году население Испании было примерно в 2,5 раза меньше французского при сопоставимых географических размерах. Спасибо прадеду и деду за победу, как говорится.

Впрочем, Артём не унывал от такой диспропорции, а активно её исправлял, причём весьма хитрыми методами. Самый сложный его метод был и вовсе по-своему гениален.

По сути, он активно стимулировал демографический рост в иных странах, чтобы поток иммигрантов из них никогда не иссякал. Ну, гениальный же план — по сути, кормил свиней, чтобы у них сала было больше.

Для себя, получается, старался, когда внедрял методы борьбы с малярией, тропической лихорадкой, оспой, чумой, чумой рогатого скота и прочими жнецами человеческой популяции!

Для себя, получается, старался, когда занимался целенаправленной селекцией лучших культур и пород! Для себя, получается, старался, когда внедрял новые сельскохозяйственные практики!

Для себя, получается, старался, когда занимался созданием новых и улучшением старых сельскохозяйственных инструментов, их внедрением в инвентарь среднестатистического фермера, когда занимался механизацией сельского хозяйства!

Правда, всё это работало только на длинных дистанциях, а человеческого ресурса Артёму нужно было больше уже сейчас. К сожалению, поддержать прирост населения на том же уровне ему было не под силу в данный момент.

Оставалось надеяться, кто бы мог подумать, лишь на естественный прирост. Последний прирост, к слову, был более чем существенным. За 7 лет с 1793 по 1800 год он составил 500 тысяч человек.

Весьма существенная цифра, как не трудно догадаться. Правда, Артёма она не устраивала. Ему нужно было многократно больше и многократно быстрее.

В любом случае, наконец, Артём стал реализовывать план «ППФ». Унылое название, если вы спросите нас, но какое есть. В сути же, столь унылое название принадлежит самому амбициозному плану военного строительства Артёма из всех когда-либо имевших место.

Первая буква — пулемёт, станковый пулемёт. Вторая буква — пушка, нарезная пушка. Третья буква — фосфор, белый фосфор. Собственно, да, самый амбициозный план Артёма заключался в том, чтобы принести в XIX век войну уровня XX века.

Белый фосфор, ведь Артём немного больной на голову психопат, по причинам, от него не зависевшим, а ещё потому, что белый фосфор — это самое эффективное оружие массового устрашения. И, более того, оно ему относительно доступно.

Лучшие, богатейшие месторождения фосфора, как ни странно, принадлежат ему. Причём ему доступны не только источники гуано, которого у него метафорически было по горло, но и источники очень богатого фосфорита. Последний, правда, пока что был бесполезен, так как не было технологий для его обработки.

Так или иначе, при желании он мог создать боеприпасы с белым фосфором. И он приступил к их созданию. Причём начал с того же, с чего вначале начинали британцы — с ручных гранат. Правда, он быстро распространил применение белого фосфора на мины, артиллерийские гранаты, бомбы и прочие снаряды.

Впрочем, пока что это всё были лишь экспериментальные снаряды. Тем не менее, и они произвели совершенно шокирующее впечатление на армейские чины во время первых же их испытаний.

Не меньшее удивление вызвали у них и первые образцы нарезных казнозарядных пушек». Ничего похожего на артиллерийские пушки современности, впрочем. По сути, созданная пушка не сильно отличалась, по крайней мере на глаз, от любой другой пушки такого же калибра.

В реальности же, новая 12-фунтовая пушка системы Анхеля отличалась от старой 12-фунтовой пушки системы Грибоваля весьма сильно. Для начала, первая была нарезной и казнозарядной, а вторая — гладкоствольной и дульнозарядной.

Кроме того, новая 12-фунтовая пушка отличалась скреплённым, то есть, сборным, стволом из кованого железа, в то время как старая 12-фунтовая пушка имела цельнолитой ствол, и последний был из бронзы.

Соответственно, новая 12-фунтовая пушка обладала нарезным казёнником с винтовым затвором (полная обтюрация при этом была невозможна), в то время как старая 12-фунтовая пушка — обычным гладким казёнником.

Внезапно, пушку приняли на вооружение, однако заказали всего 60 орудий — заказ должен был быть исполнен к 1815 году. Естественно, по приказу самого короля, то есть, Артёма. Он знал только об одной проблеме пушки — её дороговизне.

О технических нюансах пушки он, естественно, не знал. Вернее, предпочёл не знать. Дороговизну он решил весьма просто — расширил производство кованого железа.

Тем временем, продолжились эксперименты по окончательному решению проблем с обтюрацией. В будущем они выльются в создание 90-мм стальной пушки Драгона.

Ну и, наконец, пулемёты. Как не трудно догадаться, Артём, недолго думая, ещё в 1794 году приказал вести разработку чего-то, концептуально схожего с картечницей Гатлинга.

Ну и, к 1800 году было готово целых 6 пулемётов, концептуально идентичных с картечницей Гатлинга оригинального дизайна. Их, собственно, и испытали в 1800 году.

Как оказалось, даже едва ли обученный расчёт, ознакомленный лишь с принципами работы орудия, способен натурально опустошать вражескую пехоту массовым огнём.

Как не трудно догадаться, и пулемёт был принят на вооружение. В количестве целых 5 штук — во время испытаний 1 из 6 пулемётов Драгона сломался. В планах у Артёма было произвести к 1815 году ещё 180 штук.

На этом, в общем-то, все события в 1800 году, связанные с реализацией плана «ППФ», и закончились. И да, следует напомнить, что хотя мы и говорим об этом, как просто об очередном достижении Артёма, это не умаляет славы, сопутствующей этим достижениям.

Хотя, не то чтобы в ознакомлении мира со страшнейшими изобретениями человечества есть какая-либо слава. По крайней мере, положительная слава.

В любом случае, к 1800 году Артём победил всех своих старых врагов. Он сокрушил Турцию и Францию, неоднократно унизил Великобританию, не раз наносил оскорбления прочим державам. Осталось лишь удержать однажды захваченные им земли.

И, дабы достичь этой цели, Артём двигается далее в своём победоносном шествии. По предварительному сговору с Австрией он фактически производит территориальный передел Италии.

Австрии достаются территории Венеции, за исключением Ионических островов и ряда островов в Эгейском море, включая Китиру, отошедших Испании. Австрия, в свою очередь, создаёт из своих северо-италийских владений Королевство Ломбардии и Венеции.

В свою очередь, Испания фактически ликвидирует независимость Королевства Обеих Сицилий, превращая и без того едва ли независимое, в силу экономической зависимости от Испании, Королевство Обеих Сицилий в полностью подконтрольную политически марионетку Испании.

Сразу же после этого Королевство Обеих Сицилий передаёт Испании в бессрочную аренду все Эгадские и Липарские острова. Кроме того, рынки Королевства юридически и фактически интегрируются в экономическое пространство Испанской империи.

В это же самое время, всё так же по предварительному сговору, Габсбургская Флоренция присоединяет к себе Лукку. Наконец, Сардиния, по предварительному сговору с Австрией и Испанией, аннексирует Геную, однако отдаёт Испании собственную Сардинию.

Как не трудно догадаться, Испании, Австрии и Сардинии тут же объявляют войну Пруссия и Великобритания. Великобритания в том же 1800 году терпит крупное поражение на море у острова Уэссан.

Британский флот величиной в 60 линейных кораблей терпит полное поражение от 79 линейных кораблей Испании, и вынужден с тяжёлыми потерями отступить к своим стоянкам на территории метрополии.

Пруссия оказывается в полной морской блокаде, а объединённые австро-испанские силы вынуждают англо-прусские силы к отступлению за Бреслау, однако не приступают к осаде самого Бреслау.

Впрочем, фактически, война выиграна одним лишь сражением у острова Уэссан. Соответственно, начинаются переговоры, на которых выясняется, что, в общем-то, Испания внезапно встала на сторону Пруссии.

Вдруг, оказалось, что основные австрийские силы зажаты между испанцами, англичанами и пруссаками. Причём испанским силам была полностью открыта дорога на Вену.

Как результат, Пруссия и Великобритания признали приобретения Австрии в Италии. Цена у этого, впрочем, была высокой, так как Испания заодно фактически ликвидировала независимость Пармы.

Сразу же после этого Испания присоединила к Парме территории габсбургской Модены и Флоренции, папской Романьи, а также многие прочие мелкие владения, вроде Сан-Марино, после чего объявил о создании «Королевства Этрурии».

Последнее, очевидно, испытало ту же судьбу, что и Королевство Обеих Сицилий несколько ранее — то есть, оно стало марионеткой Испании. К слову, острова Тосканского архипелага также были сданы Испании в бессрочную аренду.

Взамен, Австрия получила территории Льежского и Трентского епископств, а также Зальцбургского архиепископства. Пруссия же получила Саксонию, в ответ же Пруссия вернула Польше её Познань.

Россия получила ряд уступок на Балканах, из которых лишь крайне незначительное количество было территориального характера, причём все — мелкие по масштабу.

В основном же уступки касались прав на речное судоходство по бассейну Дуная, связанных с этим таможенных тарифов, символических уступок в виде передачи тех или иных икон, например, а также прочих мелких, но множественных уступок.

Кроме того, Австрия сдала России и Испании все свои позиции в Турции. Наконец, Франция под шумок аннексировала владения Папы Римского во Франции, в первую очередь, Авиньон.

Между Австрией и Нидерландами были урегулированы большинство вопросов, касающихся судоходства по Шельде, территориальные претензии между Сардинским королевством и Австрией. Сардиния присоединила к себе также Монако, а Испания — Андорру.

Великобритания из всего этого сыр-бора получила ряд послаблений в вопросах процесса взимания пошлин, а также их размера, с британского экспорта в Испанскую империю, в вопросах прав на рыбные промыслы. Например, в районе Большой Ньюфаундлендской банки.

В вопросах пушных промыслов в Северной Америке, жемчужных промыслов в Персидском заливе и так далее. Уступки Испании практически везде были весьма незначительными, но они были и мы их просто упомянем.

Подводя итог этой дипломатической авантюры, победили все, кроме тех, за чей счёт, собственно, и был устроен пир. Победила и Австрия, значительно расширившая свои территории.

Победила и Пруссия, также значительно расширившая свои территории, несмотря на возврат Познани полякам. Победила и Франция, благодаря аннексии папских владений на территории Франции, хотя это и трудно назвать особой победой.

Победила и Великобритания, которая приобрела ряд важных для неё привилегий экономического характера. Победила, наконец, и Сардиния, приобрётшая Геную, более экономически важную область, чем Сардиния.

Победила и Россия, получившая множественные уступки от Австрии при полном неучастии в конфликте. Победили и Нидерланды, за которыми признали юридический контроль над судоходством по Шельде.

Победила и Польша, получившая обратно Познань, а также расширившая свои властные полномочия в Кракове и Данциге. Победила, в определённой мере, даже Парма, которая разрослась в несколько раз.

Наконец, победила Испания, главная виновница всего торжества. Фактически Испания — главный победитель. Как-никак, именно Испания получила Сардинию, а также венецианские острова в Ионическом и Эгейском морях.

Ну и, естественно, целых 2 марионетки на территории полуострова — Королевство Обеих Сицилий и Королевство Этрурия, занимающие, в сумме, более половины Италии.

В результате Венских соглашений, столь радикально изменивших карту Европы, значительное усиление получили Австрия и Пруссия, а также Испания.

В меньшей степени — Великобритания и Франция. В наименьшей степени — Россия, так как последняя была весьма сильно занята на Кавказе. Впрочем, и она своё получила, хотя уже скорее не в Европе, а в Азии.

Интереснее всего, впрочем, оказался прецедент имперской секуляризации. Очевидно, Австрия бы не пошла на эту меру, если бы не давление сразу с нескольких сторон, но да, она, в конечном счёте, была вынуждена это сделать по требованию Артёма.

На этом, впрочем, всё интересное в 1800 году закончилось для всех сторон…

ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ ГОД

ТРИДЦАТЬ ТРЕТИЙ ГОД

ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЙ ГОД

Тем временем, уже 19 июля 1806 года начались первые бои, инициированные испанцами против французских позиций на Пиренейском военном театре.

Эти позиции, сооружённые, обновлённые, модернизированные и дополнительно укреплённые в предвоенные годы, считались французами надёжным препятствием на пути вторжения испанских войск.

Предполагалось, что постоянные армейские подразделения Франции, дислоцированные в этой области, сумеют задержать испанцев на границе, пользуясь мощными укреплениями и пересечённой местностью, на период проведения французами собственной мобилизации.

Французы, разумеется, ошиблись. Ошиблись в своей оценке скорости испанской мобилизации. Ошиблись в своей оценке численности испанских войск после полной мобилизации. Ошиблись в своей оценке способности испанских войск пробить этот укреплённый кордон. Ошиблись в своей оценке собственной скорости мобилизации. Ошиблись, естественно, фатально.

Испанцы мобилизовали свои силы в Иберии гораздо быстрее, чем французы предполагали — мобилизация закончилась буквально на целый месяц раньше, чем то предполагали французы.

Как результат, к середине июля испанцы имели на границе с Францией около 500 тысяч человек, буквально 0,5 миллиона человек. Французы же к середине июля на границе имели всего лишь 150 тысяч человек. Правда, для самих французов это была буквально 2/5 постоянной армии.

Имея преимущественно в численности более чем в 3,3 раза, испанцы, обладая абсолютным, подавляющим превосходством в артиллерии — 1 197 полевых орудий и 496 полковых орудия у испанцев против 376 орудий у французов всего.

То есть, превосходство в числе орудий у испанцев было 4,5 к 1. Причём у французов было крайне мало орудий горной артиллерии, в частности, горной гаубичной артиллерии.

Обе на подобном театре войны, при подобных то размахах войск — критически важные элементы огневой мощи армии. В целом, у них плохо всё было с гаубицами вообще. Испанцы имели 292 гаубицы, включая 46 горных гаубиц, в то время как французы вообще имели всего 46 гаубиц.

Не говоря уже о том, что у испанцев в 1806 году было 48 орудий системы Анхеля, которые били в несколько раз, а если быть точнее, то в 3 раза дальше (эффективная дальность снаряда — 3 км) любой французской пушки (эффективная дальность ядра — 1 км).

В принципе, о какой-либо контрбатарейной борьбе можно было с этого момента забыть — манёвренные батареи, каждая включала 6 орудий системы Анхеля, наглухо подавляла всякую артиллерийскую позицию французов без какого-либо ответа в принципе. То есть, превосходство испанской артиллерии было не просто подавляющим — оно было принципиально неоспоримым.

Впрочем, не то чтобы превосходство врага в артиллерии имело бы какой-либо смысл — стандартное вооружение испанского пехотинца стреляло дальше любых французских орудий.

Любая попытка применить артиллерию на поле закончилась бы выбытием из строя большей части личного состава батарей ещё до начала непосредственного артиллерийского огня из-за обычного ружейного огня.

И, как не трудно догадаться, испанцы, обладая столь чудовищным превосходством в артиллерии, причём как вообще, так и в специализированной артиллерии особенно, были буквально обречены на победу.

Как не трудно догадаться, крайне сложно, фактически невозможно, проиграть, когда на твоей стороне сам Марс, сам Бог войны. И испанцы не проиграли.

Под бесконечную канонаду артиллерии, не получая ни единого ядра, ни единого заряда картечи в ответ, испанская пехота с чудовищной мощью обрушилась на буквально вбитых в землю французов.

Действуя под прикрытием дымовой завесы, созданной массированным артиллерийским огнём и применением фосфорных боеприпасов, испанская пехота штурмом, в течение всего 1 недели, смела практически все французские позиции, практически не получая в ответ сопротивления.

Нетрудно догадаться, что после такого французский фронт просто разрушился. Организованное сопротивление французской Пиренейской армии было фактически в течение недели полностью сломлено.

Началось повальное дезертирство, абсолютно неконтролируемое, хаотичное отступление практически всех подразделений Пиренейской армии. Испанской орде вновь был дан карт-бланш на вторжение во внутренние регионы Франции.

Правда, на этот раз французы уже не колебались. С началом испанского вторжения началось самое масштабное в истории всех войн человечества партизанское движение.

Впрочем, пока что оно лишь набирало свои обороты, пытаясь хоть как-то разобраться в полном хаосе, сложившемся в связи с вторжением испанских сил во Францию.

К концу июля 1806 года испанцы уже взяли ряд стратегически важных пунктов — Байонну, По, Тарб, Сен-Годенс, Фуа и Перпиньян. К концу августа1806 года — Тулузу, Каркасон и Нарбонну, а также Бордо, Ажен, Монтобан и Безье.

Кроме них — Сент, Ангулем, Перигё, Брив-ла-Гайард, Безье и Монтпелье. Наконец, к середине августа пали также Авиньон, Марсель, Валанс, Клермон-Ферран, Лимож, Ля-Рошель и Пуатье.

Их продвижение, как вы можете заметить, было чрезвычайно быстрым и столь же мощным, лишавшим французов любых надежд на равную борьбу на границе двух государств.

Французы кидали часть за частью в испанские силы вторжения, надеясь хоть как-то замедлить их продвижение, и в этом отчасти преуспели, но лишь отчасти.

В течение первой половины сентября 1806 года они уже взяли Лион, Гренобль, Шамбери, Канны и Ниццу, а также уже приступили к взятию Нанта, Анже, Тура, Буржа

Претендуя, таким образом, на полный контроль над всей Южной Францией, над альпийскими перевалами между Францией и Италией, и ничего, по всей видимости, не могло им воспрепятствовать.

И, насколько однозначно успешным было наступление во Франции, позволившее Испании ещё в самом начале войны перенести боевые действия на французскую землю, настолько же забавным был Итальянский театр.

В Италии практически все войска, находящиеся под контролем Испании — союзные войска. Вернее, все войска, ведь единственные войска, считавшиеся именно испанскими частями, отвечали за оборону Мантуи.

Проблема была в том, что итальянские войска, «союзные» Испании, были экипированы на порядок хуже испанских войск. Притом, что испанские войска в Италии состояли из тех же итальянцев, что и итальянские войска «союзников».

На порядки хуже дела у них обстояли с частями, ответственными за поддержку боевых частей в тылу, как прифронтовом, так и глубоком, а также непосредственно на поле боя. Особенно плохо дела обстояли с санитарами и медиками.

Плохо было и с организацией артиллерии, несмотря на все приложенные усилия испанцев, а потому союзная артиллерия испытывала затруднения с поддержанием орудий в должной сохранности, со своевременной их починкой.

Печально всё обстояло и с самой артиллерией из-за того, что в одну кучу смешались орудия самых разных калибров и систем. Особенно плохо дело обстояло с артиллерийским парком Этрурии.

Этрурии была образована на территориях прежде независимой Лукки, бурбонской Пармы, габсбургских Тосканы и Модены. Соответственно, в Тоскане и Модене делали по австрийским лекалам, в Парме — сначала по французским, а затем и по испанским лекалам.

И не было ни единой детали, в коей все эти орудия были бы одинаковы. Уровень выучки разнился очень сильно от одной батареи к другой, в зависимости от того, на какой территории она была создана.

Выучка лукканских артиллеристов, впрочем, была признана худшей среди всех совершенно единогласно. Это всё, в свою очередь, влияло и на эффективность артиллерийского огня на поле боя. И, в принципе, было много прочих проблем.

Впрочем, главные проблемы — систематическое расхищение средств и, отчасти вследствие первого, хроническое недофинансирование, делившее пользу от любых инициатив испанских советников на нуль.

Так что да, войска итальянских сателлитов Испании, ранее неплохо себя показавшие в ходе военных действий, теперь, когда не было испанских подразделений, силами которых перекрывали слабые стороны союзных подразделений, они показали, чего реально стоят.

Что касается стратегической ситуации, то итальянские войска были разделены на 5 группировок. Это Пармская группировка численностью 32 тысячи человек, обращённая против Савойи.

Это Веронская группировка численностью 20 тысяч человек, также обращённая против Савойи. Далее, это Венецианская группировка численностью 12 тысяч человек, обращённая против Австрии.

Это Тосканская группировка численностью 12 тысяч человек, угрожающая с севера владениям Папы Римского. Это, наконец, Неаполитанская группировка численностью 8 тысяч человек, угрожающая с юга владениям Папы Римского.

Также был гарнизон укреплённого района Мантуи в 4 тысячи человек. Всего, как мы уже ранее упоминали, испанцы реально располагали в регионе 88 тысячами солдат.

Командовал «испанскими» силами в Италии испанский армейский генерал Хуан де ла Круз Багет-и-Памиес, он же Маршал Империи и герцог Удине. Австрийскими силами в Италии командовал австрийский фельдмаршал-лейтенант Карл Мак фон Лейберих.

В общем-то, «испанскими» силами командовал опытный военачальник, прошедший Турецкую войну 1799 года, Первую Венецианскую войну 1800 года, Вторую Венецианскую войну 1801 года, Балканскую войну 1801–1802 годов, а также ещё целый ряд конфликтов.

Как вы понимаете, он прошёл весьма достойную боевую школу, и вся его стратегия, как и вообще всего испанского генштаба, была сосредоточена вокруг концепции «Лучшая защита — это нападение».

Как следствие, стратегию испанского командования в Италии можно было описать, как «Атака! Опять атака! Ещё раз атака!». Ну, а если в деталях, то война, по замыслу испанского командования, должна была состоять из 3 этапов.

Первый этап — это одновременное вторжение в Папство, силами Тосканской группировки с севера и силами Неаполитанской группировки с юга, соответственно.

В то же самое время, Пармская группировка должна была атаковать савойскую Ломбардию с юга, соединиться в окрестностях Милана с Веронской группировкой и вытеснить савойские войска в Пьемонт.

Веронская группировка, соответственно, должна была атаковать савойскую Ломбардию с востока, из венецианской Ломбардии, соединиться в окрестностях Милана с Пармской группировкой и вытеснить савойские войска в Пьемонт.

Венецианская группировка в этот момент, напротив, должна была задержать австрийское продвижение из Тироля, с боями отступая к рубежам По, завлекая австрийцев вглубь полуострова, ближе к укреплённому району Мантуи.

Второй этап — Тосканская и Неаполитанская группировки, разгромив папистскую армию и соединившись в Латинскую группировку, не отвлекаясь на оккупацию владений Папы Римского, разворачиваются и, следуя вдоль побережья Лигурийского моря форсированным маршем, проникают, собственно, в савойскую Лигурию.

Веронская и Пармская группировки, в свою очередь, должны были соединиться в окрестностях Милана в Ломбардскую группировку, осадить Милан и, оставив осадный корпус в тылу, как можно скорее атаковать савойский Пьемонт с востока.

По плану испанского командования, к этому моменту испанские войска по другую, французскую, сторону Альп должны уже приступить к захвату Савойи и Ниццы, а также, соответственно, перевалов в Западных Альпах (Савойская группировка).

Венецианская группировка, в свою очередь, должна была продолжать любыми средствами сдерживание австрийских сил, их постепенное истощение и заманивание к укреплённому району Мантуи.

Третий этап — Латинская и Ломбардская группировки, разгромившие прежде савойскую армию мощными ударами сразу с двух направлений, соединиться в Альпийскую группировку и устремиться к рубежам Адидже.

В оптимистичном варианте — Савойская, Пармская и Веронская группировки, несколько ранее разгромившие савойскую армию ударами сразу с трёх направлений, должны соединиться в Альпийскую группировку и устремиться к рубежам По и Минчо.

Соответственно, Альпийская группировка должна охватить австрийцев с флангов и, достигнув рубежей Адидже прежде них, окружить последних в междуречье Минчо и Адидже, после чего принудить к капитуляции.

Вот так вот, в три этапа, предполагалось быстрыми манёврами поочерёдно разгромить всех противников Испании в Италии. Первый этап — это разгром папистских сил и стягивание удавки на шее Савойи, предваряющий её разгром.

Второй этап — это, собственно, сам разгром Савойи и заманивание австрийцев в ловушку у Мантуи. Наконец, третий этап — это сковывание австрийцев в укреплённом районе Мантуи, их окружение с флангов и окончательный разгром.

По результатам этого военного плана Италия была бы полностью очищена от любого враждебного присутствия, а внутренние регионы Австрии была бы уязвимы к вторжению через Тироль и Каринтию.

Это был дерзкий и агрессивный, и одновременно с тем весьма взвешенный план. Победа над папистами была гарантирована — не было сомнений, что силы Папы Римского будут в считанные мгновения сломлены силами испанских сателлитов.

Иными словами, первый этап военного плана, как ни странно, позволял войскам приобрести какой-никакой боевой опыт, особенно опыт слаженных боевых действий, а также приобрести дополнительный моральный ресурс, причём без каких-либо особенных рисков.

Сама же стратегия военных действий предполагала постепенную, быстро нарастающую концентрацию испанских сил, вплоть до состояния единого кулака, направленного прямо в сторону Вены.

Возможно, всё же был план лучше этого, но испанцы такой не придумали, а потому сочли этот самым оптимальным, и, следовательно, необходимым к исполнению.

Австрийцы, в свою очередь, то же имели свои планы. Их план был очень простой — пока испанцы дерут в клочья савойцев и папистов, захватить Венецию, вернее, «возвратить» её в лоно Австрии.

Они понимали, что испанцы начнут именно с Савойи и Папского государства, потому что это самые слабые оппоненты испанских сил в Италии, причём сидящие у них буквально в тылу, и хотя бы только этим испанцам мешающие.

В худшем случае, испанцы сумеют добиться нейтралитета Савойи и Папского государства, но для этого случая у австрийцев как раз был припасён козырь в рукаве — мощная группировка в Тироле.

Ей, разумеется, отводилась роль своеобразных ножниц, задача которых — перерезать линии коммуникации испанских сил, расположенных в Венеции, а также занять линию обороны по реке Адидже.

План бесхитростный — австрийцы хотели просто добиться установления статичной, кордонной обороны по реке Адидже, либо же по рекам Минчо и По, тут уже в зависимости от военной удачи.

Затем, что основной фокус австрийского внимания был сфокусирован исключительно на военных действиях в Германии и, по остаточному принципу, в Польше.

Действия в Германии — это, соответственно, военные действия против Пруссии. Это, соответственно, действия со стороны Ганновера и остальных территорий Священной Римской Империи германской нации.

Ну, а также действия со стороны Чехии. Всё это против прусского Бранденбурга и Саксонии, Саксонии и Силезии соответственно, как ни странно.

«Военные действия в Польше по остаточному принципу» — это, в свою очередь, действия против Речи Посполитой в пределах Малой Польши. Здесь австрийцы планировали выступать вторым номером у русских.

На русских же они хотели скинуть всю тяжесть войны в Польше против Речи Посполитой и Пруссии. На них же они, в общем-то, хотели скинуть и всю тяжесть войны на Балканах против Испании её сателлитов. В принципе, ожидаемое поведение от временного союзника, но всё равно неприятно.

Впрочем, возвращаясь к теме, следует, наконец, рассказать о ходе, собственно, самой войны в Италии…

Началась она в июле, разумеется. Если быть точнее, то 20 июля, ведь 20 июля 1806 года Тосканская группировка, численностью примерно 12 тысяч человек, перешла границу Королевства Этрурии и Папской области с севера.

Выдвинувшись из Кьюси, авангард, численностью 3 тысячи человек (буквально 3 пехотных батальона), двигаясь форсированным маршем, в течение суточного перехода достиг Орвьето. На следующий день, уже 21 июля 1806 года, он, выдвинувшись из Орвьето, в течение суточного перехода достиг Аттильяно.

Соответственно, 22 июля 1806 года авангард Тосканской группировки, выдвинувшись из Аттильяно, двигаясь форсированным маршем, достиг в течение суточного перехода, Понцано-Романо.

На следующий день, уже 23 июля1806 года, авангард, выдвинувшись из Понцано-Романо, двигаясь уже обычным маршем, достиг в течение суточного перехода Риано.

Заняв Риано, авангард был буквально на расстоянии суточного перехода от Рима. Всего за 4 суточных перехода авангард Тосканской группировки, численностью 3 тысячи человек, оказался на задворках Рима и создавал, таким образом, прямую угрозу столице Папской области.

Ну, а так как 25 июля 1806 года, всего через 2 дня после прибытия авангарда, в окрестностях Риано находилась уже вся армия, то, как не трудно догадаться, создаваемая испанцами угроза Ватикану была не просто ощутимой — она была смертельной.

В то же самое время, в тот же день, то есть, 20 июля 1806 года, Неаполитанская группировка, численностью примерно 8 тысяч человек, перешла границу Папской области и Королевства Обеих Сицилий с юга.

Авангард группировки, также численностью 3 тысячи человек, выдвинулся 20 июля 1806 года из Миньяно-Монте-Лунго и в течение суточного перехода, двигаясь форсированным маршем, достиг Понтекорво.

Выдвинувшись из Понтекорво 21 июля 1806 года, авангард Неаполитанской группировки, двигаясь форсированным маршем, авангард достиг в течение суточного перехода Фрозиноне.

Выдвинувшись из Фрозиноне 22 июля 1806 года, авангард Неаполитанской группировки, двигаясь форсированным маршем, достиг в течение суточного перехода Коллеферро.

Выдвинувшись из Коллеферро 23 июля 1806 года, авангард Неаполитанской группировки, двигаясь форсированным маршем, достиг в течение суточного перехода Альбано-Лациале.

Ну и, соответственно, авангард Неаполитанской группировки, численностью примерно 3 тысячи человек, в тот же день, что и авангард Тосканской группировки, оказался в течение одного, обычного суточного перехода от Рима.

Если же говорить более чётко — расстояние до Рима составляло 25 километров. Основные силы подошли к Альбано-Лациале, в свою очередь, уже 26 июля 1806 года.

И, как бы странно это ни звучало, никто им не оказывал сопротивления. По той простой причине, что Папа Римский, Пий VII, очередной итальянский папа, банально сдался, буквально сразу же.

Как следствие, уже 27 июля 1806 года Папа Римский подписал капитуляцию, предъявленную ему испанским генералом, доном Мануэлем Годоем. Да, в этой истории он стал генералом, и в 1806 году он командовал Тосканской группировкой, занимая чин корпусного генерала.

Иными словами, пока его соотечественники рвали и метали французскую оборону, Мануэль Годой и его коллега, Хосе Виньяс, другой корпусной генерал, командующий Неаполитанской группировкой, рвали Папскую область.

Фактически, всё прошло даже лучше, чем испанцы того ожидали. По итогам капитуляции Папская область просто-напросто де-факто вошла в состав Королевства Этрурии.

Правда, Ватикан, под которым понимался комплекс зданий, окружённых фортификациями на Ватиканском холме, остался «суверенной территорией Святого Престола».

Соответственно, уже 27 июля 1806 года Тосканская и Неаполитанская группировки объединились в Латинскую группировку (фактически, разумеется, ведь этот термин не отражает формальную военную организацию входящих в группировку структур).

Следуя плану, они, не отвлекаясь на фактическую оккупацию Папской области, оставили за собой всего лишь 1 тысячу человек, на которых была возложена «охрана» Святого Престола, после чего отчалили.

Иными словами, они взяли под фактический арест Папу Римского, в его же собственной резиденции, чтобы последний ничего не учудил и действовал чётко в соответствии с линией партии, без каких-либо вольностей.

Причём эта 1 тысяча человек — это буквально те, кого признали слишком медлительными, в силу тех или иных обстоятельств, чтобы они и далее участвовали в походе.

Остальные 19 тысяч человек, в свою очередь, отчалили (в прямом смысле — войска были посажены на корабли) к границе с Лигурией уже 29 июля 1806 года.

Таким образом, уже 31 июля 1806 года Латинская группировка была в Карраре, буквально на расстоянии 1 суточного перехода обычным маршем от Специи, ближайшего к границе более-менее крупного населённого пункта.

Тем временем, в Ломбардии происходили жаркие бои. Здесь савойской армии, численностью 35 тысяч человек, противостояла одновременно двум «испанским» группировкам — Пармской и Веронской.

Соответственно, савойские 35 тысяч человек противостояли «испанским» 52 тысячам человек. Превосходство «испанцев» в живой силе — 1,5 человека к 1, превосходство «испанцев» в артиллерии — 2 орудия к 1.

Не сложно догадаться, что когда 20 июля 1806 года «испанские» группировки перешли границу с Пьемонтом, и начались бои между отрядами испанских союзников и савойцами, последние тут же начали сдавать свои позиции.

В частности и потому, что Хуан де ла Круз Багет-и-Памиес, придерживаясь своей излюбленной тактики агрессивного прорыва, сконцентрировал свои силы в двух точках.

Возле Сармато он сконцентрировал большую часть сил Пармской группировки, а возле Пандино — Веронской группировки. Причём концентрацию своих сил он скрыл отвлекающим манёвром.

Первое он скрыл уверенной атакой на мост через По в районе Пьяченцы, прикрытой суровым огнём артиллерийской батареи с господствующей высоты.

Второе он скрыл дерзкими атаками по всей ширине Адды. По сути, он инициировал общее наступление по линии фронта, чтобы скрыть главную точку удара.

В итоге, 20 тысячи человек из Пармской группировки нанесли 23 июля 1806 года удар по мощному, но многократно уступающему в численности людей и артиллерии савойскому заслону.

Численность последнего, к слову, была около 8 тысяч человек, и он прикрывал путь из Пьяченцы к Тортоне и Алессандрии, главным оборонительным пунктам Савойи.

Без труда рассеяв савойский заслон, главный кулак Пармской группировки, численностью теперь уже 19 тысяч человек, 23 июля 1806 года вступил в Страделлу.

Не желая распылять свои силы, командующий Пармской группировки, господин Наполеон Бонапарт, ветеран Египетской и многих прочих компаний Испанской империи, беспрепятственно навёл понтонный мост, перешёл По и захватил Павию уже 25 июля 1806 года.

Одновременно с этим, другой командующий, на этот раз уже Карл Йозеф фон Хасте, немец на испанской службе, ударил со всей силы по Лоди, причём использовал для форсирования Адды сразу 9 понтонных переправ.

Как результат, 24 июля 1806 года Лоди была уже в руках «испанцев». Разумеется, сразу же после этого савойцы начали очищение Ломбардии от своего присутствие.

Однако, 25 июля 1806 года, как уже было упомянуто ранее, «испанцы» захватили Павию, после чего уже 26 июля 1806 года они вступили в Милан, как «освободители» и вообще как большие-большие молодцы.

И уже 28 июля 1806 года, собственно, господа-ребята из Пармской группировки достигли Альпийских гор, отрезав Ломбардскую армию Савойи от остальных территорий Савойского дома.

Ну и, соответственно, 24 тысячи савойцев оказались разделёнными на 2 части. Первая часть была загнана в узкое пространство между По и Аддой, и находилась к юго-востоку от линии Павия-Лоди.

Вторая часть была загнана в менее узкое, но всё ещё не широкое пространство между Аддой и линией «испанских сил», расположившихся полукругом Лоди-Милан-Комо.

Любые попытки савойцев пересечь речное пространство, к слову, натыкались на патрули егерских отрядов, без проблем отстреливавших савойских дурачков из своих штуцеров.

Ну и, не трудно догадаться, савойцы сдались. Первые сдались 29 июля 1806 года, вторые — 30 июля 1806 года. Полностью разоружили и отдали под конвой их уже 31 июля 1806 года.

По сути, Ломбардская армия Савойи перестала существовать, как военная сила. И, фактически, у Савойи осталась всего 1 реальная военная сила — Лигурийская армия, расположившаяся напротив Латинской группировки.

К счастью для испанцев, к несчастью для савойцев, Лигурийская армия Савойского дома находилась в окрестностях Специи, и, хотя теоретически она могла попытаться возвратиться обратно в нуклеус Савойского дома, Пьемонт, фактически это было сопряжено с невероятными сложностями.

Главная проблема Лигурийской армии — полное и абсолютное доминирование флота Испании в Средиземном море. Последнее было достигнуто довольно просто, причём без участия самого флота.

В течение 1 недели испанцы полностью обрушили французский фронт на Пиренеях. И, как ни странно, командование французской средиземноморской эскадры, посовещавшись с командованием французской Альпийской армии, в свете новых обстоятельств решило снять команды и орудия с кораблей.

Приняв во внимание реальную боевую ценность средиземноморской эскадры, командование отряды морской пехоты, разумеется, решило бросить на направление испанского вторжения, чтобы замедлить его.

Против испанского же молниеносного вторжения была также вынужденно направлена Альпийская армия, численностью около 100 тысяч человек. Ну и, соответственно, морские орудия также были использованы против испанских сил вторжения.

Таким образом, средиземноморская эскадра Франции, насчитывавшая 3 118-пушечных линейных кораблей, 2 100-пушечных линейных корабля, а также 16 74-пушечных линейных корабля и 3 50-пушечных линейных корабля, а также целого ряда прочих судов, просто перестала быть морской силой.

Часть кораблей переоборудовали в плавучие батареи, поставленные оборонять гавань Тулона. С остальных же сняли пушки и отряды морской пехоты.

Тяжелейшие орудия и команды же остались в Тулоне, и стали подготавливаться к долгосрочной обороне города, в частности, готовиться к затоплению флота в гавани.

Затем, разумеется, чтобы не допустить использования гавани врагом. Причём как против Тулона, так и против Франции. Как армией врага, то есть, испанской армией, так и флотом врага.

Ну и да, собственно, вы теперь зато понимаете, почему силы испанских сателлитов не наткнулись на французов в Северной Италии, и почему сразу I и II этапы плана оказались выполнены в течение одного лишь месяца — июля 1806 года. Причём совершенно внезапно, к вящему удивлению как самих испанцев и их сателлитов, так и всех прочих игроков.

Поняв, что французы их предали, савойцы приступили к переговорам о мире, желая добиться для себя мягкого мирного договора. Впрочем, мягкого мирного договора им предлагать никто уже не собирался.

Их поставили перед фактом — Савойский дом сдаёт все свои владения в Италии в пользу Королевства Этрурии, а в качестве компенсации получает очень существенную пенсию от Королевства Испания.

Ну, а также целый ряд сверхприбыльных предприятий, преимущественно карибских сахарных плантаций, лично от короля. Не считая целого ряда привилегий, разумеется.

Если же Савойский дом отказывается, то он автоматически лишает себя этого выгодного предложения, после чего Савойский дом, так или иначе, всё равно лишат всех его владений, но уже без какой-либо компенсации.

Матерясь и проклиная Артёма, Савойский дом, в лице правителя Савойи, Карла Эммануила IV, отверг самую возможность любых переговоров с «клятыми испанцами».

Тем временем, 5 августа 1806 года Карлу Эммануилу IV пришла весточка из Лигурии…

Как упоминалось ранее, уже 31 июля 1806 года Латинская группировка была в Карраре, буквально на расстоянии 1 суточного перехода обычным маршем от Специи, ближайшего к границе более-менее крупного населённого пункта.

Правда, от самой Специи группировку отделяла река Магра, а также стоявшие по другую сторону реки савойские силы численностью примерно 12 тысяч человек.

Последние желали и сами переправиться через Магру, чтобы взять под контроль Ауллу и нанести по Парме удар с тыла. Аулла, к слову — один из ключевых пунктов стратегически важной Дороги франков (Via Francigena), позволяющей попасть из Лигурии в долину По.

План был бы весьма хитрым, не будь савойское войско столь медлительным. Медлительным, правда, оно было из-за противоречивых донесений по поводу участия во всём этом французов (французы не сочли необходимым поставить в известность своих союзников из Савойи о перенаправлении сил Альпийской армии), а также общей медлительности командующего, но не суть.

Савойские войска на осуществление этого манёвра, между прочим, имели почти половину месяца. Видимо, не ожидали таких скоростей от испанцев.

В любом случае, как не трудно догадаться, их предстояло элиминировать из уравнения под названием Итальянский театр «Войны за остров Циганлия» (да, тот самый остров, из-за которого вся война формально и началась).

Было это, впрочем, не очень сложно — в течение 1августа 1806 года испанцы натурально вбомбили Специю в каменный век, оставив от древнего поселения одни лишь руины.

Понимая абсолютную бессмысленность каких-либо оборонительных действий по удержанию Специи, особенно после уничтожения жалкого подобия флота, что имели прежде властители Савойи, савойские силы стали отступать.

Тем более, что с потерей населённого пункта они также потеряли часть своих припасов, а также понесли определённые потери в живой силе. Собственно, всех своих раненых, даже легкораненых, а также всех пострадавших жителей, они бросили в поселении на попечение судьбы.

Разумеется, затем, чтобы хотя бы этим замедлить «жестоких испанцев, гарантированно приступивших уже к преследованию наших сил». На самом деле, к преследованию они не приступали.

Эти самые «испанцы, гарантированно приступившие к преследованию», сделали ход конём — разбили армию на отряды. Крупный отряд, численностью 7 тысяч человек, состоящий преимущественно из кавалерии, они послали в погоню за савойцами.

Другой отряд, численностью 7 тысяч человек, послали в обход, через долину Вары, дабы отряд захватил Боргетто-ди-Вара и взял под контроль окрестные перевалы.

Наконец, последний отряд, численностью 5 тысяч человек, посадили на корабли и отправили в Леванто, чтобы захватом последнего отрезать савойские силы от Генуи.

С кораблей, тем временем, высадили часть морской пехоты, и поручили ей помогать с наведением какого-никакого порядка в поселении, причём здесь имеется ввиду помощь жителям и брошенным солдатам, а не исполнение полицейских функций. Хотя и последние они вынуждены будут взять на себя в связи с необходимостью разоружения савойских солдат.

В любом случае, 2 августа 1806 года третий отряд уже взял Леванто и приступил к продвижению вглубь, в сторону Пиньоне. В тот же самый день, 2 августа 1806 года, второй отряд захватил Боргетто-ди-Вара, после чего также двинулся вглубь, в сторону Пиньоне.

Наконец, первый отряд, состоящий преимущественно из кавалерии, постоянно нападал на арьергард савойских сил, постепенно истощая савойское войско, вынужденное бросать всех раненых за собой, чтобы не замедлять себя. Не трудно догадаться, что с брошенными савойцами делали пылкие кавалеристы.

Так или иначе, 3 августа 1806 года, потеряв весь обоз и артиллерию, понеся тяжёлые потери и полностью выдохнувшись, савойцы достигли Пиньоне. Не отставая от них, в окрестностях поселения оказались и солдаты первого отряда.

И, пока савойцы, выбившиеся из сил, пытались хоть как-то отдохнуть, чтобы на следующий день продолжить путь с новыми силами, силы союзников преодолели не менее внушительный путь.

Как результат, 4 августа 1806 года савойцы обнаружили себя в совершенно отчаянном положении — их окружили:

К северо-востоку от них располагался второй отряд, численностью практически 7 тысяч человек, находившийся под командованием самого Мануэля Годоя.

К юго-западу от Пиньоне располагался третий отряд, численностью практически 5 тысяч человек, под командованием ещё одного генерала, Луиса Годоя, брата Мануэля Годоя.

Наконец, к востоку от Пиньоне располагался первый отряд, численностью практически 7 тысяч человек, находившийся под командованием непосредственно Хосе Виньяса.

Сами савойцы, численность которых к текущему моменту снизилась до 10 тысяч человек, в свою очередь, укрепились в самом поселении, однако осознавали всю безнадёжность своего положения.

Как следствие, после того, как «испанцы» приступили к методичной организации осады поселения, а также организовали артиллерийский огонь по позициям савойцев, последние подняли белый флаг.

Соответственно, уже 5 августа1806 года савойские войска, из которых боеспособна к тому моменту была лишь половина солдат, согласились на полную и безоговорочную капитуляцию.

Разоружив в течение дня всех савойских солдат, они ограбили савойцев по полной программе, позволив (!) им сохранить лишь имеющуюся на них одежду.

После чего, разумеется, оставили с ними 1 тысячу солдат для конвоирования военнопленных к ближайшим пенитенциарным учреждениям. Для того, разумеется, чтобы заключить их под стражу.

Основные же силы, дав себе отдых, 6августа 1806 года продолжили путь в Геную. К концу дня они уже были в Сестри-Леванте. Выйдя из Сестри-Леванте 7 августа 1806 года, к концу дня этого же дня они были уже в Рекко.

Наконец, не встречая сопротивления, они вошли в Геную уже 8 августа1806 года, фактически присоединив Лигурию к Королевству Этрурии.

К 4 августа 1806 года Ломбардская группировка вплотную подступилась к Турину, столице Савойи, дав Карлу Эммануилу 3 дня на окончательное решение.

Наконец, 6 августа 1806 года Карлу Эммануилу IV стало известно о полном разгроме Лигурийской армии, а 7 августа 1806 года Карл Эммануил IV принял предложенную ему капитуляцию.

Впрочем, не то чтобы у него был реальный выбор. Против него действовали сразу 2 крупные группировки:

Первая — это Латинская группировка, численностью 16 тысяч человек, находившаяся под командованием Мануэля Годоя. Вторая — это Ломбардская группировка, численностью 49 тысяч человек, находившаяся под командованием Наполеона Бонапарта.

Всего — 65 тысяч человек. Что он может противопоставить данной орде? В общем-то, только гарнизон Турина — 13 тысяч человек при 294 орудиях.

Провизии, припасов и, в частности, боеприпасов, у него хватит, в лучшем случае, на 2 месяца осады. Стоит ли оно того? Разумеется, оно того не стоит.

К 7 августа 1806 года Карлу Эммануилу IV было уже совершенно ясно, что «союзники» его банально предали. Обещанную армию численностью 100 тысяч штыков французы ему не прислали, и, очевидно, уже никогда не пришлют. Австрийцы, в свою очередь, также не спешили на помощь Карлу, словно застряв на рубежах Адидже.

Предложение Артёма было крайне суровым, очевидно провокационным, и было видно, что Артём хочет, чтобы Савойя отринула все его предложения.

Артём, впрочем, в отличие от Карла Эммануила, доказывал Италии, и уже не раз, что сопротивление ему — это столь же глупая, сколь и самонадеянная затея.

И он жестоко наказывал тех, кто подумал, будто бы он в том положении, чтобы отказываться от его предложений. Артём напомнил Карлу Эммануилу IV, что он, и только он, вершит прямо сейчас судьбу Карла Эммануила IV из Савойского дома.

И теперь, когда Артём доказал свою способность принудить Савойю к исполнению его воли, согласен на то савойский монарх или нет, Карл Эммануил IV понял, что деваться ему, собственно, и некуда.

Потому, в общем-то, он и подписал крайне унизительную капитуляцию, после чего был вновь унижен — «испанские» войска с парадом вошли 7 августа 1806 года в Турин, под оглушительные овации публики.

Соответственно, так как план продвигался значительно быстрее ожидаемого, военное командование изменило свою стратегию. Теперь расположенная в Генуе Латинская группировка должна была вновь погрузиться на корабли, и отправиться к Кьодже.

Кьоджа, если что, была практически неприступна для австрийцев в силу своей географии, и уверенно держалась до сих пор, регулярно устраивая жестокие морские рейды на австрийские коммуникации в Венеции.

Ломбардская же группировка должна была из Турина прибыть в окрестности Изола-делла-Скалы, чтобы ударить по отвлечённым на Латинскую группировку австрийцам, сосредоточенным около Вероны и Альбаредо-д’Адидже.

Никаких сил на прикрытие Швейцарии или Альп, фактически, не оставлялось — 3 тысячи человек на каждое из направлений, в сумме 6 тысяч (из них 2 тысячи — бывшие савойские солдаты). Ну и да, уже 8 августа 1806 года план был приведён в исполнение.

Латинская группировка, в свою очередь, погрузилась 9 августа 1806 года на прекрасный испанский средиземноморский транспортный флот, состоявший из винтовых пароходов (не думали же вы, что испанцы с бухты-барахты приступили к установлению винтов на крупные корабли, не апробировав новую технологию?).

После чего, буквально в тот же день, 9 августа 1806 года, Латинская группировка, уже погрузившаяся на корабли, двинулась вдоль полуострова, обогнула его и прибыла к побережью Кьоджи уже через 9 дней поездки — 17 августа 1806 года. Высадился на материке десант уже 18 августа 1806 года.

В свою очередь, Ломбардская группировка, выдвинувшись 9 мая 1806 года форсированным маршем, прошла маршрут от Турина до Изола-делла-Скалы за 10 дней, прибыв в её окрестности 18 августа 1806 года…

В то же самое время, к Ферраре подошли новые силы — набранные в Этрурии и Неаполитании рекруты. Новообразованную Феррарскую группировку, численностью 30 тысяч человек, возглавил кубинец Хосе Паскуаль де Зайс-и-Чикон.

Как не трудно догадаться, ещё один молодой (34 года), но умудрённый военным опытом испанский офицер, сделавший головокружительную, но заслуженную карьеру во время беспрерывных войн Артёма.

К слову, пленённые ранее савойцы были принудительно зачислены в этрурские боевые подразделения, так что к 21 августа 1806 года Ломбардская группировка, выделившая ранее 6 тысяч человек на парирование вторжений со стороны Альп, швейцарских или французских, была значительно увеличена в численности.

Таким образом, Ломбардская группировка подошла 21 августа 1806 года к военным действиям с численностью около 74 тысяч человек — 48 тысяч человек из них были «оригинальными», а 30 тысяч человек — прежними савойскими солдатами.

Феррарская группировка, в свою очередь, к 21 августа 1806 года также подросла, но уже за счёт бывших папистских солдат, перешедших на службу в вооружённые силы Королевства Этрурии.

В результате, «оригинальные» 30 тысяч солдат подросли на 12 тысяч папистских солдат, то есть, всего до численности на уровне около 42 тысяч человек.

Таким образом, испанские силы, представленные 21 августа 1806 года Ломбардской группировкой, численностью около 74 тысяч человек, и Феррарской группировкой, численностью около 42 тысяч человек, в сумме составляли 116 тысяч человек.

Кроме того, теперь они имели в тылу врага ещё 18 тысяч человек в лице Латинской группировки. Латинская группировка, в свою очередь, подросла за счёт плановой переброски части сил из Африки — на 22 тысячи человек. Последние прибыли к Кьодже также 21 августа 1806 года.

К слову, не единственный фронт, где за счёт африканских и американских частей, прибывших, в соответствии с планом, в Европу, значительно усилились позиции Испании.

Таким образом, всего в операции по разгрому австрийских войск в Венеции и её освобождению собирались задействовать около 156 тысяч человек.

Всего австрийских сил в Венеции — 80 тысяч человек, причём 16 тысяч из них выделены были на блокирование и осаду оставшихся в руках «испанцев» укреплений.

Правда, австрийцы имели 80 тысяч человек уже 18 августа 1806 года, в то время как у «испанцев» в это же время в Венеции будет лишь 96 тысяч человек на материке.

В любом случае, фактически испанцев в регионе оказалось к 21 августа 1806года практически в 2 раза больше, чем австрийцев. Причём появилось и качественное превосходство, так как африканские части это вам не хухры-мухры, а одни из самых опытных частей Испании вообще.

Правда, прежде необходимо пояснить, что уже к концу 18 августа 1806 года Ломбардская группировка развернулась по линии фронта:

Левое крыло, численностью 16 тысяч человек, упиралось в озеро Гарда, а опиралось на Кастельнуово-дель-Гарду и Соммакампанью. Центр, численностью 14 тысяч человек, опирался на Доссобуоно и Кастель-д’Аццано. Наконец, правое крыло, численностью 16 тысяч человек, опиралось на Буттапьетру и Виллафонтану.

Противостояли всем этим силам на данном конкретном участке Адидже всего 12 тысяч австрийцев. Причём из них 8 тысяч защищали участок от Альбаредо-д’Адидже до Вероны, а 4 тысячи — участок от Вероны до Ладзизы.

На следующий же день, 19 августа 1806 года, начались реальные боевые действия. Не дожидаясь подкреплений, испанцы атаковали Ладзизе и Пастренго из Кастельнуово-дель-Гарды. Буквально одновременно началась атака на Буссоленго из Соммакампаньи.

Имея в 4 раза большую численность сил, они без особого труда разбили австрийские силы, занимавшие пространство между Ладзизе и Пастренго, вынудив последние бежать в Кавайон-Веронезе и Сант-Амброджо-ди-Вальполичелла соответственно.

Тем временем, столь же оглушительным успехом кончилась атака на Буссоленго, кончившаяся взятием не только самого Буссоленго, но и Пескантины на противоположном берегу Адидже. Располагавшиеся здесь австрийские силы также бежали в Сант-Амброджо-ди-Вальполичеллу.

В тот же день испанцы выбили уже перегруппировавшихся австрийцев из Кавайон-Веронезе, а после их отступления в Аффи — и оттуда тоже. Кроме того, их также выбили из Сант-Амброджо-ди-Вальполичеллы. В результате, австрийцы вынуждены были искать новой опоры уже в окрестностях Риволи-Веронезе.

В то же самое время, «испанцы» заняли Дзевио и, хотя и понеся при этом тяжёлые потери от картечного огня, перешли Адидже и также разбили австрийцев, вынудив последних отступить к Сан-Мартино-Буон-Альберго.

Тем временем, испанский центр окружил Верону и предложил не австрийцам, а жителям Вероны сдаться испанцам, причём Наполеон пригрозил, что в противном случае всех жителей города вырежут, как предателей.

Австрийцам же он буквально приказал, будто уже проигравшим, разоружиться и предстать перед ним, чтобы он мог без вреда для города и его жителей сопроводить их под конвоем в тюрьмы, как и «подобает при обращении с военнопленными».

Очевидная провокация, кто бы мог подумать, не сработала на австрийцев. Они не знали об истинном положении дел, а потому исходили из ложного предположения, что они могут рассчитывать на помощь со стороны остальных австрийских войск.

Стоит отдать должное, даже если бы они имели истинное представление о сложившемся балансе, позиция «обороняемся до конца» была бы более чем адекватна их положению, так как к текущему моменту их связь с другими австрийскими войсками перерубили и они, фактически, перешли на осадное положение.

Если бы, разумеется, не одно большое, жирное «НО» — обороняться им предстояло в оккупированном ими же городе, будучи для жителей города «чужими», чужими оккупантами.

Против войск, которых, по крайней мере, часть войск, жители города считали «своими». Странно было со стороны австрийцев, этнических немцев, венгров и славян, полагать, что жители Вероны, этнические итальянцы, будут терпеть из-за них лишения.

Особенно тогда, когда буквально через реку от жителей Вероны находятся такие же итальянцы, многие из которых — самые настоящие земляки для многих жителей города и окрестных поселений, застрявших в городе из-за военных действий.

И уж тем более тогда, когда в городе буквально действует партизанское подполье, в составе которого было множество ветеранов, многих из которых солдаты уже из «испанской» армии могли бы назвать буквально однополчанами.

Наконец, самый важный аргумент — цены. Цены на аренду жилья, цены на зерно и прочие продукты, а особенно мясо и овёс, просто взлетели — буквально на сотни процентов за считанные дни, и это речь идёт о безумном росте и без того безумно высоких цен, вызванных пребыванием австрийских войск в окрестностях.

Учитывая то, что австрийцы либо силой просто отнимали у местных необходимое им, либо расплачивались своими бумажками, ничем не обеспеченными и стремительно теряющими в цене по мере ускорения инфляционной спирали, всё уже было предрешено.

Терпеть разоряющего присутствия австрийцев и далее Верона не пожелала, а потому уже 22 августа 1806 года, ночью и по предварительному сговору, началось крупномасштабное восстание, планы осуществления которого уже давно прорабатывались в партизанском штабе.

Австрийский солдат в эту несчастную ночь — жертва резни. Его кололи во сне, сжигали заживо в бараках, выходы из которых были предварительно перекрыты, забивали насмерть камнями, рубили топором, пристреливали.

Львиная доля австрийских солдат и офицеров даже не успела среагировать на произошедшее, потому что повстанцы быстро и жестоко расправились с патрулями, немедля приступив к исполнению своего чудовищного плана.

После первой поры практически безнаказанной расправы над австрийцами, полной эйфории и безумного азарта, наступила фаза жестоких, кровавых и затяжных уличных боёв.

Захватив в свои руки местный арсенал, мятежники получили широкий доступ к крупным запасам оружия и боеприпасов, а главное — к пушкам, и это сыграло свою роль, так как в городских боях иррегулярные формирования повстанцев полностью связали австрийцев, парализовав их.

Поняв по громогласному рёву артиллерийских орудий, а также клубам дыма и языкам пламени, что в городе началось что-то явно интересное, Наполеон решил, что вот прямо сейчас — идеальный момент для штурма.

И он использовал свои силы, отвечавшие за осаду Вероны, в штурме. Штурм был очень кровавый — погибло порядка 2 тысяч человек со стороны одних только «испанцев».

Правда, как говорится, «видели бы вы другого парня» — австрийцев в городе вырезали практически подчистую. Это была натуральная резня, в ходе которой примерно 6 тысяч австрийцев просто были стёрты с лица земли. Вот они были 21 августа 1806 года, здоровые и телесно целые.

Ну, а вот 22 августа 1806 года и их уже нет на Земле — все горят вечным пламенем в аду. Тела же их — кому всю голову картечью снесло, кому штыком в живот пришлось, а кто и вовсе сгорел в бараках или закончил свою жизнь с ножом под ребром.

В общем, картина, которую не ожидаешь встретить на улицах и в домах города, где ещё буквально неделю назад праздновали, как и в практически всех прочих городах Европы, Вознесение Девы Марии.

Впрочем, как бы трагична ночь 22 августа 1806 года не была, она значительно упростила задачу Наполеона, ведь фактически высвободила 12 тысяч человек, ранее задействованных в осаде Вероны. Если быть точнее, то 12 тысяч человек из ранее задействованных в осаде 14 тысяч человек.

Кроме того, 22 августа 1806 года отряд, численностью 12 тысяч человек, отправленный Наполеоном в австрийский Тироль, уже захватил оказавшийся беззащитным в свете испанского наступления Тренто.

В то же самое время, успехи делала и Латинская группировка, высадившаяся ранее в австрийском тылу, в окрестностях Кьоджи, усиленная 21 августа 1806 года отборными африканскими частями.

Так, 22 августа 1806 года она практически без боя вступила в Падую, перерезав главный маршрут снабжения австрийской армии, создавая угрозу, кроме того, ещё и второму по значению маршруту — через Виченцу.

Последнему с 23 августа 1806 года также угрожал и отряд, численностью 4 тысячи человек, отделившийся в окрестностях Роверето 21 августа 1806 года от основного отряда, продвигавшегося к Тренто, и захвативший, собственно, 23 августа 1806 года, городок Скио.

Скио, если что, находится у самого подножья Альп, и в силу своего географического положения находится как бы в тылу у Виченцы, находясь от неё, при этом, на расстоянии всего 1 дневного перехода.

Виченце, кроме этого, угрожал и другой отряд, посланный Наполеоном, численностью 15 тысяч человек, захвативший 21 августа 1806 года Монтеккьо-Маджоре, деревню, находившуюся от Виченце на расстоянии менее чем в 1/2 дневного перехода.

В общем-то, 25 августа 1806 года немногочисленный австрийский гарнизон в Виченце сдался, понимая безнадёжность своего положения — с юго-запада ему угрожали 15 тысяч человек, с северо-запада — 4 тысячи человек, а с юго-востока — 18 тысяч человек.

В сумме — 37 тысяч человек сразу с нескольких сторон, в то время как Виченце вообще не была подготовлена к возможной осаде — весь гарнизон состоял буквально из 300 австрийцев и ещё 6 тысяч горожан, принудительно записанных в городское ополчение.

Боеприпасов и провизии, естественно, заранее заготовлено не было под оборонительные нужды. Правда, не по бездарности австрийцев, а из-за того, что за чуть более чем 1 месяц они банально не успели адекватно подготовиться в условиях жёсткой конкуренции за ресурсы с другими гарнизонами и прочими частями.

Прочие действия испанской армии, а особенно Феррарской группировки, произведённые совместно с подразделениями Ломбардской группировки, позволили отбросить австрийцев от рубежей Адидже и, более того, к концу августа 1806 года окружить австрийское войско.

Фактически, в течение буквально 1 декады «испанцы», обладая стратегической инициативой и превосходством в числе, разбили австрийские силы на Адидже, тонкой полосой растянувшиеся по всему её протяжению.

Разумеется, разбили их крайне стремительно, разделив австрийские войска на небольшие кусочки. Последние, в свою очередь, численно превосходящие «испанцы» без труда окружили, принудив каждый кусочек по отдельности к капитуляции.

И тем, по сути, испанцы лишили Австрию полевой армии, численность которой составила около 68 тысяч человек. Причём Австрия из этих 68 тысяч человек умерло, по тем или иным причинам, около 22 тысяч человек.

Фактически же, Австрия теперь была абсолютно беззащитна перед вторжением «испанской» армии в самый её нуклеус — собственно, в эрцгерцогство Австрия.

Соответственно, к началу сентября Австрия была поставлена перед выбором — либо вторжение 160 тысяч «испанцев» в Тироль и Каринтию, а также прорыв к Вене, либо безоговорочная капитуляция.

На фоне полного провала австрийской армии на Балканах, где она была натурально стёрта в труху, создававшего непосредственно угрозу венгерским землям, очевидно, особого выбора у Австрии не было.

Не было его и у Франции, ведь к середине сентября 1806 года испанцы натурально захватили более половины Франции, а если быть точнее, то всё, что южнее Луары, и останавливаться, по всей видимости, не собирались.

Франции выбора Артём не дал — он решил покончить с ней раз и навсегда, желая полностью аннексировать её, однако Австрии он выбор дал. И Австрия приняла его предложение.

Предложение было весьма простое. Во-первых, Австрия, разумеется, выходит из войны против Испании и её союзников, после чего входит в оборонительный союз с Испанией и её союзниками.

Во-вторых, Австрия признаёт провозглашённое 1 сентября 1806 года Королевство Италия. Причём не только признаёт провозглашение Королевства Италии, но и признаёт провозглашение Артёма королём Италии.

То есть, Австрия признаёт вхождение всей Италии в состав артёмовской Империи, уже далеко-далеко не испанской.

……………………………………………………………………………………….……………………………………………………………………………………….…..

Королевство Италия было составлено из территорий Королевства Этрурии, Королевства Обеих Сицилий, Королевства Венеции и Мантуанского герцогства.

Приобретённые ранее, в ходе военных действий, территории Савойи и Папской области, очевидно, были также присоединены к Королевству Италия.

……………………………………………………………………………………….……………………………………………………………………………………….…..

Кроме того, Австрия передаёт новообразованному Королевству Италия ряд территорий — Южный Тироль, Триест и Горицию. Не считая, разумеется, весомых репараций, уплачиваемых в счёт нанесённого австрийцами ущерба.

Кроме этого, Австрия по предложенному ей соглашению также признаёт провозглашение 1 сентября 1806 года Балканского королевства, а также признаёт провозглашение Артёма королём Балканского королевства, датируемое тем же 1 сентября 1806 года. То есть, признаёт вхождение Балкан в состав артёмовской Империи, теперь ещё менее испанской.

……………………………………………………………………………………….……………………………………………………………………………………….…..

Балканское королевство, в свою очередь, было сооружено из Королевства Сербии, Королевства Греции, Королевства Болгарии и Герцогства Албании.

……………………………………………………………………………………….……………………………………………………………………………………….…..

В-третьих, Австрия передаёт Королевству Балкан ряд территорий — Словению (граница устанавливалась по Караванке и Муре) и Хорватию (граница устанавливалась вдоль Муры, Дравы и Дуная).

В-четвёртых, разумеется, Балканскому королевству Австрия также обязуется уплатить весомые репарации за нанесённый ею ущерб. В-пятых, Австрия лишается права содержать в водах Дуная военный флот.

Наконец, самый болезненный пункт для Австрии, забивший очередной огромный такой гвоздь в крышку имперского гроба — Австрия соглашается на проведение в Германии крупнейшей волны секуляризации и медиатизации.

На этом, впрочем, и всё. Довольно мягко, учитывая то, что Испания вполне могла сокрушить Австрию полностью, ликвидировав её как таковую без каких-либо компенсаций и всего прочего (хотя это и было бы очень глупо).

Возможностей у неё для этого было достаточно, так как к концу сентября 1806 года перевес сил был уже на стороне Испании и её союзников, а также испанских сателлитов.

Более того — Австрии обещали компенсацию территорий. Австрии обещали компенсировать потери через посредство медиатизации и секуляризации. Австрии также позволили включить Румынию в состав Австрии. Правда, только в случае победы над Россией.

Так что да, мирный договор подписали 16 сентября 1806 года в самой Вене, столичном граде Австрии. Пруссия, также подписавшаяся под мирным договором, как вы понимаете, планировала расшириться за счёт предстоящей медиатизации и секуляризации. Ну, а также за счёт

Польше же, как не трудно догадаться, обещали крупные территориальные приобретения за счёт Российской Империи, если Польша продолжит военные действия против неё.

В день подписания Венского мирного договора, то есть, 16 сентября 1806года, в войну против России ввязались Турция и Иран, а также Швеция. По сути, Россия была в полной попе.

По той простой причине, что теперь против России воевали одновременно Австрия, Испания, Румыния, Швеция, Польша, Пруссия, Турция и Иран. Кроме них — европейские сателлиты Испании, в числе которых теперь была лишь одинокая Португалия, а также Империя.

Ну, то есть, император Священной Римской Империи германской нации, Франц II, объявил Российской Империи имперскую войну, и теперь каждое государственное образование Священной Римской Империи германской нации обязано было объявить войну России.

Как говорится, такое даже Россия-матушка не выдержит. Ну, а если без шуток, то да, Россия не выдержит такого давления. Так что да, несмотря на успехи в войне на Балканах, а они были — Россия буквально выдавила силы испанских сателлитов из Силистрии, а также успехи в Польше, а они тоже были — Россия вновь захватила всю Польшу к востоку от Вислы, Россия была принуждена к миру.

Даже несмотря на ряд успешных столкновений на Кавказе и в Карелии, где только-только открылись новые фронты. Даже несмотря на то, что какие-то резервы у России ещё были.

Потому что всё это у России есть пока что, в сентябре 1806 года, а через месяц-два, кто знает, может шведы будут уже чай пить в Петербурге, поляки насиловать девок в Киеве, пруссаки будут поднимать на мятеж балтийских немцев, а турки — насаждать головы христиан на Кавказе.

Уж лучше сейчас, на более выгодных условиях, заключать мир, чем затягивать войну и тем самым обрекать себя на неизбежную военно-политическую катастрофу.

Собственно, рассудив подобным образом, в Синопе 24 сентября 1806 года подписала мир и Россия. Мир был, очевидно, весьма унизительным для России, ещё не успевшей проиграть. Условия его были следующие:

Во-первых, Россия возвращает Польше территории, отобранные ею в рамках раздела Речи Посполитой 1794 года, то есть, территории, соответствующие территориям, полученным Россией по итогам «нашего» третьего раздела Польши. Ну, а также полученную ранее Россией часть Галиции и Лодомерии.

Во-вторых, Россия уплачивает и Пруссии, и Польше, и Балканскому королевству, и Швеции, и Турции с Ираном — финансовую компенсацию за нанесённый российскими войсками ущерб.

В-третьих, Россия срывает все свои укрепления на черноморском побережье, ей запрещается держать военный флот в Чёрном и Азовском море.

В-четвёртых, Россия соглашается с Венским миром, а также обязуется признать в будущем любые результаты медиатизации и секуляризации в Германии, какими бы они ни были.

В-пятых, Россия соглашается с присоединением Румынии к числу коронных земель Габсбургской монархии.

Так вот, собственно, коалиция и развалилась. Из оставшихся противников Испании — недобитая Франция, взятая вместе с Великобританией и Голландией в морскую блокаду. К слову, о войне в колониях в 1806 году.

В 1806 году, в течение июля, августа и сентября атлантический флот Испании раздробил Великобритании, что называется, коленно-чашечный сустав, после чего сбросил бедного инвалида в грязные окопы.

Ну, а если без шуток, то в течение довольно короткого периода, буквально в течение 3 месяцев, с июля по сентябрь, испанская атлантическая эскадра разгромила соединённый флот британцев и французов.

Разгромив соединённый флот Великобритании и Франции, атлантическая эскадра Испании установила при помощи своих фрегатов плотную блокаду английского и французского побережья.

В Канаде с переменными успехами шли редкие перестрелки между охотниками за пушниной. В Карибском море, после объявления голландцам войны со стороны Испании, испанцы без особого труда захватили голландские колонии.

То же самое, по большому счёту, происходило и в Африке. Южноафриканские колонии Голландии были без особых трудностей взяты под контроль, как и фактории Франции, Британии и Голландии в Западной Африке.

Значительно сложнее дела обстояли в Индии, где все эти вежливые европейские господа призвали на помощь индийские орды недовольных агрессивной испанской политикой местных правителей.

Впрочем, морская блокада побережья и, соответственно, полное прерывание связей индийских колоний Франции, Великобритании и Голландии с Европой, как не трудно догадаться, быстро поставили этих господ на место.

Испанские колониальные войска в Индии, по большому счёту, не справлялись со столь мощным нажимом в условиях полной концентрации ресурсов на европейском направлении, однако не уступили ни единого стратегически важного пункта.

В Индонезию испанцы вообще не ходили, потому что и в Индии итак по горло дел было. Всякие прочие же тихоокеанские и атлантические колонии всех упомянутых держав испанцы без проблем захватили силами нескольких фрегатов.

Ну и, как следствие, Великобритания и Франция не выдержали военного и экономического давления. Как следствие, Великобритании и Голландии пришлось пойти на унизительный мир.

Мадридский мирный договор, заключённый 13 октября 1806 года между Испанией и её союзниками с одной стороны и Голландией с другой, как бы трагично для голландцев сие ни было, лишал Голландию всех её колоний в пользу Испании.

Капская колония, Шри-Ланка, Индонезия, Кюрасао и все прочие голландские колонии, фактории и всё прочее, находившиеся за пределами Европы, как не трудно догадаться, отходили Испании.

Более того, Голландия по факту становилась полной и безоговорочной марионеткой Испании. Формально же Голландия заключала неравноправный военный союз с Испанией.

Самое унизительное — Голландия передавала Испании все её территории в Нижних землях, располагавшиеся по левому берегу Мааса и Рейна.

Голландия также признавала Венский и Константинопольский мирные договоры, а также обязалась признать результаты медиатизации и секуляризации в Германии, каковыми её результаты не были бы.

Голландия обязывалась уплатить довольно незначительную компенсацию Пруссии, в качестве оплаты прусских расходов на оккупацию Голландии.

Голландии строго запрещалось содержать военный флот свыше определяемых специальной комиссией размеров, а также содержать армию численностью свыше 12 тысяч человек.

Лиссабонский мирный договор, заключённый 29 октября 1806 года между Великобританией и Испанией, в свою очередь, был не менее унизителен для британцев.

Великобританию также лишили всех её владений за пределами Европы, то есть, всех её колоний. Никаких прочих территориальных уступок в отношении Испании, впрочем, более не содержалось в мирном договоре.

Зато были уступки Пруссии — Великобритания отказывалась от Ганновера. Таким образом, Ганновер становился монархией в рамках Священной Римской Империи германской нации.

Естественно, править Ганновером назначили лишённого ранее трона родственника Артёма — Фердинанда I, бывшего правителя Королевства Обеих Сицилий. Фактически, очередной форпост испанского влияния, но уже в Германии. Хотя, конечно же, формально всё не так.

Ну и, соответственно, далее по списку были пункты про компенсации, пункты про ограничение численности флота и армии, пункты про дополнительные соглашения и приложения, и так далее.

Наконец, Франция — тварь долго сопротивлялась испанцам, но помощь пруссаков и австрийцев, вместе с кратным увеличением испанских контингентов, добила её окончательно.

Правда, Артём прямо оккупировал всю Францию, и не планировал отпускать её уже из своих цепких рук, а потому он вёл переговоры не о мире с Францией, а переговоры о том, на каких условиях она войдёт в состав Испанской империи.

Итак, очередная краткая выдержка условий соглашений, на этот раз — условий Парижских конвенций 1806 года (заключены они были 29 ноября 1806 года) об условиях вхождения Франции в состав артёмовских владений:

Во-первых, Испании, непосредственно прямо передаются территории, говорящие на баскском и каталанском языках. То есть, в состав самой Испании включается французская Страна Басков, а также Руссильон, переданный Франции в 1659 году по Пиренейскому миру.

Во-вторых, Франция перестаёт быть унитарным государством и превращается в полноценную федерацию. При этом, из этой федерации выходят несколько регионов — Бретань, Окситания, Эльзас и Мозель, а также Бельгия, Люксембург, Нор и Па-де-Кале.

Ну, а также Корсика — в пользу Италии, раз уж последняя передала Окситании часть своих территорий, соответствующую департаментам Леман, Монблан и Приморские Альпы (в империи Наполеона, разумеется).

В совокупности, Франция потеряла немногим более половины своей территории. На оставшейся половине французских территорий было организовано Содружество Франции.

К слову, выделенные регионы, отчасти, тоже были организованы в качестве федерации — Содружество Окситании и Соединённое Королевство Фландрии, Валлонии, Люксембурга и Брабанта. Другие же регионы были организованы, как унитарные государства — Королевство Бретани и Королевство Лотарингии (Эльзас и Мозель).

В-третьих, теперь уже Содружество Франции, для краткости СФ, сохраняют своё прежнее законодательство, но ровно до окончания работы специальной комиссии, ответственной за реформацию французского законодательства.

В-четвёртых, СФ приобретают все те же права в рамках Империи, что и всякий прочий доминион Империи. То есть, в случае вхождения, и практически прямо с момента вхождения в имперское пространство, СШФ станет полноправным субъектом Империи.

Отдельным соглашением регулировался вопрос, связанный с судьбой французской королевской семьи. Если просто, то Артём признавался королём Франции. Соответственно, французская королевская семья лишалась своих прежних привилегий.

Король Франции, Людовик XVII, представитель французских Бурбонов, соответственно, отрекался в пользу Артёма, представителя испанских Бурбонов.

Вообще, это было запрещено ещё положениями Утрехтского мирного договора 1713 года, но, как говорится — то было сотню лет назад. Ну, а если серьёзно, то отдельным пунктом это обговаривалось ещё в Венском мирном договоре 1806 года.

Если быть точнее, то обговаривалось то, что Австрия признаёт за Артёмом, а также всеми его наследниками, связанными с ним узами кровного родства, наследственные права на французский престол.

И, к вашему сведению, каждый последующий мирный договор, как с Россией, так и с Голландией, а также с Англией, подтверждал это положение Венского мирного договора 1806 года.

Это же положение Венского мира регулировало судьбу французских Бурбонов. Так, королева-мать, Мария-Антуанетта Австрийская, мать Людовика XVII, должна была получить право без препятствий возвратиться в родную Австрию. То же касалось и её дочери — Марии Терезы.

Сам бывший Людовик XVII, в свою очередь, должен был получить в своё личное владение, представьте себе, целый остров Асинара. Причём, представьте себе щедрость Артёма — на правах сюзерена. Население острова — невероятные 100 человек.

Ну, а также очень щедрый пансион, на который фигура подобного происхождения может комфортно жить. Комфортно, конечно, если представить себе, будто бы Людовик XVII — не человек королевского достоинства, а какой-то мелкий князёк из Германии. Выбора у него при этом не было — либо так, либо под домашний арест в окрестности Мадрида.

В результате, Артём стал в ноябре 1806 года полноправным государем Франции, Бретани, Окситании, Бельгии и Люксембурга, а также Эльзаса и Мозеля…

Правда, этим политическим триумфом не ограничился, а потому уже 25 декабря 1806 года Артём был коронован в Базилике Святого Петра, как «Фердинанд милостивейший августейший, коронованный Богом, великий властитель-миротворец, милостью Божьей властитель Рима и Константинополя, император Запада и Востока».

На коронации Артёма присутствовали Епископ Рима, Епископ Константинополя, Епископ Александрии, Епископ Антиохии и Епископ Иерусалима.

Кроме них, разумеется, присутствовали и другие представители высшего духовенства — прочие представители Священной коллегии, то есть, кардиналы римско-католической церкви, митрополиты православных поместных церквей и прочие.

Наконец, причём в коронации также приняли участие, вы не поверите, и мусульмане. В данном случае — главы различных мусульманских духовных управлений. Одновременно с этим, было объявлено о начале Первого Ватиканского собора. Вернее, Папа Римский под давлением Артёма издал буллу о созыве XX Вселенского собора (по отсчёту римско-католической церкви, естественно).

Вопросы на повестке дня — рационализм, модернизм, материализм, либерализм, а главное — секуляризм и экуменизм. Пригласили также и представителей православных, протестантских и прочих христианских церквей, признающих догмат Троицы.

В то же самое время, Артёмом было инициировано создание Конгресса мировых религий. В него были приглашены представители всех религий, представленных в Испанской империи.

Вопрос на повестке дня — межконфессиональные связи между религиозными общинами. Как не трудно догадаться, один из самых острых вопросов в империи, где в дикой солянке смешались мусульмане всех толков, христиане всех толков, евреи, буддисты, индуисты и прочие конфессии.

Впрочем, пока что нас интересует будущее Европы. Ну, а будущее Европы теперь было совершенно очевидно — Артём был теперь практически безграничным властителем всей Европы, на деле реставрировавшим Римскую империю…

Ну и да, разумеется, в 1807 году началась же и новая перепись населения. Перепись населения 1807 года, если что. Вообще, она закончится только в 1815 году, но мы, как добрые ваши благодетели, поведаем вам результаты переписи заранее.

Итак, в самой Испании в 1807 году проживало 18 миллионов человек. В Окситании — 11 миллионов человек, в Бретани — 2,5 миллиона человек, в Нидерландах — 7,3 миллионов человек, Франции — 9 миллионов человек.

В Италии проживало 20 миллионов человек, Португалии — 3 миллиона человек, Балканах — 7 миллионов человек. На Мальте — 0,2 миллиона человек.

Соответственно, всего на территории «испанской» Европы проживало 78 миллионов человек. Для сравнения, в Германском союзе в 1807 году проживало 9,5 миллиона человек, в Австрии — 22 миллиона человек.

В Пруссии — 12 миллионов человек, в Голландии — 2 миллиона человек. В Великобритании — 17 миллионов человек. В Польше — 6 миллионов человек.

В Швеции — 2,3 миллиона человек, в Дании — 2 миллиона человек. В Швейцарии — 1,8 миллиона человек, в Российской Империи — примерно 40 миллионов человек.

Крупнейшие державы Европы, Россия, Пруссия, Великобритания и Польша — это всего 97 миллионов человек. Иными словами, на каждые 8 жителей европейской части Империи приходится 10 поляков, русских, британцев, австрийцев и пруссаков. Правда, Империя была сшита теперь из даже большего числа лоскутов теперь, чем Россия или Австрия.

На территории Марокко в 1807 году проживало 3 миллиона человек, Алжира — 2,8 миллиона человек, Туниса — 1,2 миллион человек, Триполитании — 0,5 миллиона человек, Египта — 4,3 миллиона человек, Судана — 3 миллиона человек.

Кроме того, на территории Восточной Африки проживало 6 миллионов человек, Южной Африки — 6 миллионов человек, Западной Африки — 20 миллионов человек. Наконец, на территории Центральной Африки проживало 1,4 миллиона человек.

Соответственно, всего на территории «испанской» Африки проживало, пускай и по весьма странной оценке, чудом оказавшейся довольно близкой к реальности, 48,2 миллиона человек.

Из них на территории Западной, Восточной, Южной и Центральной Африки лишь 0,0001 % обладает избирательными правами, подавляющее большинство из них (99 %) — это белые европейцы, причём, в основном, плантаторы и прочие хардкор-капиталисты.

К слову, небольшой нюанс — в 1807 году перестали учитывать при распределении мест в имперском парламенте вклад доминиона в общее население империи. Вместо него стали учитывать вклад доминиона в население империи, обладающее правом голоса.

Ну и да, следует отметить, что с 1800 по 1807 года с территории Западной, Восточной, Центральной и Южной Африки было вывезено 3,6 миллиона рабов. Из них из Западной Африки — 2 миллиона рабов, Восточной Африки — 1 миллион рабов, Центральной Африки — 0,1 миллиона рабов, Южной Африки — 0,5 миллион рабов. Эти люди, если что, не включены в население этих доминионов.

Всего из этого числа в «колонии», преимущественно американские, было вывезено 3,5 миллионов рабов. Благодаря несколько улучшенным санитарно-гигиеническим нормам, добрались до колоний 3,2 миллиона человек.

……………………………………………………………………………………….……………………………………………………………………………………….…..

Следует разъяснить размежевание:

Южная Африка — это территория современных Намибии, ЮАР, Ботсваны, Эсватини, Лесото, Зимбабве, Мозамбика, Мадагаскара, Анголы, Замбии, Малави, Коморских острово, Маврикия, Реюньона и Майотты.

Восточная Африка — это территория современных Южного Судана, Эритреи, Эфиопии, Джибути, Сомали, Кении, Уганды, Руанды, Бурунди и Танзании.

Центральная Африка — это территория современных ДР Конго, Конго, Габона, Камеруна, Чада, ЦАР, Сан-Томе и Принсипи и Экваториальной Гвинеи.

Северная Африка — это территория современных Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта, Судана и Западной Сахары.

Западная Африка — это территория современных Сенегала, Гамбии, Гвинеи-Бисау, Гвинеи, Сьерра-Леоне, Либерии, Кот-д’Ивуара, Мавритании, Мали, Буркина-Фасо, Ганы, Того, Бенина, Нигера, Нигерии и Кабо-Верде.

В 1807 году на всём побережье Африки безраздельно властвовали испанцы. При этом покорёнными считались территории, эквивалентные территориям следующих стран:

В Южной Африке — Анголы, Мозамбика, Мадагаскара, Намибии, ЮАР, Лесото, Эсватини, Коморских островов, Маврикия, Реюньона и Майотты. В Восточной Африке — Танзании, Кении, Сомали, Джибути и Эритреи.

В Северной Африке — Западной Сахары, Марокко, Алжира, Туниса, Ливии, Египта и Судана. В Центральной Африке — Сан-Томе и Принсипи, Камеруна, Экваториальной Гвинеи и Габона.

В Западной Африке — Кабо-Верде, Мавритании, Мали, Нигера, Сенегала, Гамбии, Гвинеи-Бисау, Гвинеи, Сьерра-Леоне, Либерии, Кот-д’Ивуара, Ганы, Того, Бенина и Нигерии.

……………………………………………………………………………………….……………………………………………………………………………………….…..

На территории Новой Испании проживало 7,3 миллионов человек, Вест-Индии — 4 миллиона человек, Новой Гранады — 2,3 миллиона человек, Перу — 2 миллиона человек, Каролины — 1,8 миллиона человек, Аргентина — 1,5 миллиона человек.

Кроме того, на территории Чили проживали 1,3 миллиона человек, Гватемалы — 1,2 миллион человек, Венесуэлы — 1,3 миллион человек, Калифорнии — 0,5 миллиона человек.

Наконец, на территории Луизианы проживал 1 миллион человек, Флориды — 0,5 миллиона человек, Новой Мексики — 0,5 миллиона человек, Новых Филиппин — 0,5 миллиона человек, Нутки — 0,1 миллиона человек.

К 1807 году к этому списку добавились Бразилия — 4,5 миллиона человек, и Канада — 0,8 миллиона человек. Соответственно, на территории «испанской» Америки проживали 31,1 миллиона человек.

На территории Леванта проживало 5 миллионов человек, Аравии — 4 миллиона человек, Филиппин — 2 миллиона человек, Месопотамии — 1,5 миллион человек.

К 1807 году в этот список добавились Шри-Ланка — 1,2 миллиона человек, и Индонезия — 17,9 миллиона человек. Соответственно, на территории Испанской Азии проживали 31,6 миллиона человек.

На территории Южной Каролины проживало 0,05 миллиона человек, Австралии — 0,2 миллиона человек, Океании — 0,02 миллиона человек. Как следствие, на территории Испанской Австралии и Океании проживало всего 0,27 миллиона человек.

Всего же на территории Испанской империи проживали какие-то совершенно жалкие 189,17 миллиона человек. Как ни странно, статистика вновь оказалась довольно близка к реальной ситуации.

И, как ни забавно, «испанская» Империя, занимающая практически полностью или полностью 4 континента, а также занимающая приблизительно 1/3 Европы и активно захватывающая Азию, всё ещё не самая крупная по населению страна.

К слову, следует отметить, что Испания была по своим размерам просто монстром — около 78 миллионов квадратных километров, более чем в 2 раза крупнее «нашей» крупнейшей в истории империи, чуть больше 1/2 всей земной суши.

В плане населения, конечно, всё несколько плачевнее — примерно 18% земного населения. При этом, в 1807 году «испанская» Империя, просто к слову, производила 2/3 всех промышленных продуктов в мире.

«Испанская» Империя также была крупнейшим на планете рынком, так как внутри самой империи не было никаких препятствий к торговле — только по отношению к импорту извне.

Кроме того, непосредственно сама Испания была богатейшей страной мира. Это, в частности, отражается и в том, что к 1807 году Испания контролировала около 90 % международной торговли, около 80 % банковского капитала в мире.

Индустриальная мощь Империи также была невероятной — паровых машин на 2 миллиона лошадиных сил, а добыча угля на уровне 100 миллионов тонн угля в год.

Испания была ответственна, таким образом, за 90 % мировой добычи угля, 80 % мировой выплавки чугуна, 90 % мировой выплавки стали, 70 % мирового производства хлопковой ткани и так далее.

Превосходство «испанской» Империи было абсолютным и неоспоримым. Тем не менее, Империя была далеко от совершенства:

Во-первых, она перестала быть испанской империей, превратившись в, в первую очередь, общеевропейскую империю. И национализм, порождённый же Артёмом, был теперь его головной болью, ведь теперь ему предстояло выплавить нечто цельное из народов, над которыми он приобрёл власть.

Артём воспользовался идеей общеевропейского союза под стягом, собственно, Европейского союза. Предполагалось оставить прошлые обиды и прочие негативные чувства в прошлом — во благо будущего Европы и Мира.

Важное уточнение — народам империи не предполагалось оставить в прошлом то, что делало их особенными, то, что отличало их от прочих. Народам империи не предлагалось оставить в прошлом их идентичность.

Им предлагалось создать новую идентичность, основанную на кооперации европейских народов во благо идеалов мира, равенства, свободы, толерантности, благополучия и процветания.

Им предлагалось создать идентичность, что была бы превыше расовых, религиозных, этнических и прочих различий. Им предлагалось создать «человека европейского» — Homo Europaeus.

И Артём приложил все усилия своей невероятной машины пропаганды, не имевшей равных в мире, чтобы создать концепцию общеевропейских ценностей, что лежали бы в ядре самого европейского человека.

Он также приложил все усилия, чтобы концепт европейского человека включал испанцев, но не был неразрывно с ними связан. Он сделал всё, чтобы этот концепт не выглядел изначально инородным для аудитории, к которой он обращался.

Притом, что это было очень и очень сложно, ведь ему в своей работе приходилось постоянно обращаться к примерам успеха этих «общеевропейских» ценностей в Испании.

Ибо там, и пока только там десятки народов уживались между собой, было достигнуто невиданное прежде в Европе благополучие, были одержаны существенные победы над различными несчастьями, терзающими общество.

Во-вторых, имперский экономический комплекс, в частности, её промышленный комплекс, был сосредоточен, главным образом, вокруг Испании и вокруг её изначальных колоний.

В то же самое время, остальные части империи, хотя и обладали, за исключением самых недавних приобретений, значительными экономическими связями с Испанией, не могли продемонстрировать ту степень экономической кооперации, которая характерна для единого экономического комплекса.

Соответственно, Испании с колониями приходилось буквально тащить за собой Балканы, Италию, Францию, Африку и прочие недавние приобретения в экономическом, и, в особенности, индустриальном плане.

Чтобы помочь этим регионам преодолеть своё отставание от Испании, Артём приступил в 1807 году к созданию единой железнодорожной сети, что связала бы основные экономические центры империи.

И это, в свою очередь, должно было также помочь делу объединения Европы. Если вся Европа экономически едина, и благополучие условного бельгийца принципиально немыслимо без благополучия условного албанца, то немыслимо и их разделение.

Для этих же целей был реформирован Европейский союз, сохранивший свою функцию военно-политического союза, однако приобрётший также функции экономического союза, подразумевающего создание единого экономического пространства.

С соответствующей гармонизацией фискальной и монетарной политики, отменой таможенных пошлин между участниками, а также созданием органов коллективного протекционизма от третьих стран, разумеется.

Одновременно с этим, была реформирована система испанских союзов, оформившаяся в Организацию Римского договора (для краткости — ОРД-а). Её начальные участники — Империя (официально — Содружество народов), Польша, Турция, Курдистан. Ну, а также, разумеется, Германский союз и Королевство Нидерландов.

Впрочем, 1807 год всё ещё продолжался. И, кто бы мог подумать, в 1807 году продолжался начатый ещё давно передел Европы. В 1807 году Пруссия, совместно со Швецией, напали на унию Дании и Норвегии.

В результате, Пруссия захватила датские Гольштейн, Шлезвиг и Ютландию, а Швеция — Норвегию, Зеландию и Борнхольм. Однако, давление России, Польши, Австрии, Британии и Испании, а также её сателлитов, вынудило отказаться их от большинства приобретений.

В итоге, Пруссия получила лишь Гольштейн, при этом в качестве компенсации Швеция уступила Пруссии также свои владения в Померании, в то время как за Швецией из захваченных ею территорий была закреплена лишь Норвегия.

Россия в качестве платы за медиацию в конфликте приобрела ряд экономических прав, касающихся рыбной торговли в Балтике, Северном море и Норвежском море. То же самое приобрела и Великобритания, но в отношении лишь Северного и Норвежского морей.

Больше всего приобрели имперцы, конечно же — им перепала Гренландия, при этом в самой Дании произошёл государственный переворот, и Дания стала, фактически, испанской марионеткой.

В том же 1807 году Империя насильственно сменила власть в Швейцарии, превратив её в очередное марионеточное государство — Королевство Гельвеция.

Как следствие, уже в 1807 году к ОРД-е присоединились также Швейцария и Дания. По отдельному союзному договору, в то же самое время, в военном союзе с Империей находилась также и Персия.

В ответ на это, в 1807 году сформировалась очередная коалиция против Империи. Состояла, на этот раз, она из Пруссии, Австрии, России, Швеции и Великобритании.

Правда, на этот раз это был исключительно оборонительный союз данных держав против «имперской угрозы», а не наступательный союз против Испании.

Смысла особого в нём не было, разумеется, так как будь у Империи реальное желание, она бы без особых усилий смогла бы навязать свою волю любой прочей европейской державе, великой или же нет.

Это было скорее способом данных держав показать Артёму, что они готовы противостоять ему в Европе, если он их вынудит. Что, разумеется, было не более чем пустой угрозой и жалким блефом.

Дабы продемонстрировать этим державам, что он плевать хотел на их «очень важное» мнение, он расквартировал в Балтийском море морскую эскадру, а если быть точнее, то в Копенгагене, напротив шведского Мальмё.

Постоянно действующая эскадра, всегда готовая к ведению военных действий на море против любого потенциального противника, состояла из 11 фрегатов, и в силу своих боевых качеств тут же превращалась в самую страшную военную силу на Балтике.

Тем более, что данная эскадра, благодаря силе пара, была готова к военным действиям практически в любую погоду, даже в полный штиль. Это, можно сказать, были испанские силы быстрого реагирования в Балтийском море. Что, в принципе, не так уж далеко от истины, если учесть, что в Дании был также расквартирован целый полк морского десанта.

В любом случае, как не трудно догадаться, что шведам, особенно шведскому населению в Мальмё, не очень понравилась перспектива постоянного нахождения под угрозой морской бомбардировки ещё и со стороны испанской эскадры. Да и присутствие поблизости «испанских» морских десантников, в общем-то, тоже не вселяло в них особой уверенности в завтрашнем дне.

Это была, совершенно очевидно, провокация со стороны Артёма, имеющая своей целью доказать беспомощность противостоящих ему и его воле держав, и, в частности, Швеции. Последней, по сути, пришлось проглотить данную угрозу шведской национальной безопасности.

Что, в общем-то, было не очень приятно, если учесть, что недавно приобретённая шведами Норвегия не сильно то и желала находиться под пятой шведского правительства, вне зависимости от его природы.

Не менее провокационным было и небольшое «турне» другой имперской эскадры. Дерзко войдя в Ирландское море, она обошла всю Ирландию на крейсерской скорости, пройдя вдоль всего побережья последней и уйдя без какого-либо наказания обратно в Брест.

Наиболее провокационным, впрочем, было несколько более позднее хождение ранее упомянутой эскадры, расквартированной в Дании, вдоль сначала прусского, затем русского и, наконец, шведского побережья.

Хотя, тут ещё надо подумать, что более провокационно. Потому что Артём одновременно с этим намеренно слил в прессу фейк о планах имперского командования провести в Германии, а если быть точнее, то в Баварии, недалеко от австро-баварской границы, военные учения.

Так что да, Артём конкретно потрепал всем в округе нервишки, жёстко унизив каждую из «противостоящих» ему стран. Более того, он устроил интервью с одной из крупнейших в Европе газет, естественно, полностью подконтрольной ему.

Вероятно, сие он оставил на десерт, но, так или иначе, в этом интервью он знатно поиздевался над своими жертвами. Тут был и сказ о «великом прошлом» Ирландии, в котором он выставил ирландцев, как морально превосходящих англичан, трижды покорённых чужеземцами — «сначала римлянами, затем англосаксами и, наконец, норманнами».

В этом плане ирландцы, сыгравшие, по мнению Артёма, важнейшую роль в освобождении Британии, находившейся под властью римского сапога, были гораздо более великим народом, чем «всю историю прогибавшиеся под сапогом каждого приходящего завоевателя» англичане. По личному мнению Артёма, разумеется.

Нетрудно догадаться, британцы, и без того уже неоднократно униженные «испанцами», олицетворением которых был Артёма, лицо которого британцы, по всей видимости, видели в кошмарах, восприняли подобные пассажи с его стороны крайне болезненно.

Ирландцы же, неоднократно опрокинутые Артёмом, как будто бы забыли обо всех его предательствах, и речь его заставила ирландских националистов вновь воспрять духом.

Так что, как не трудно догадаться, интервью Артёма в газете тут же было запрещено к распространению парламентским актом, а уже выпущенные и готовые к продаже тиражи, его содержащие, были объявлены, как подлежащие немедленному и безоговорочному физическому уничтожению.

За распространение даже самых безобидных отрывков этого интервью на территории Ирландии каждый, вне зависимости от своего статуса, подлежал немедленному суду по обвинению в государственной измене.

Разумеется, был огромный скандал. Естественно, Артёму ничего не было за подобные пассажи, «угрожающие территориальной целостности Соединённого Королевства».

Тем не менее, британцы уже нанесли себе огромный ущерб, самостоятельно уничтожив всякую свободу прессы в стране, во всяком случае, иллюзию существования подобной в Великобритании.

Кроме того, это эпохальное интервью вызвало также и дальнейшее усиление цензуры в прочих державах — от Швеции до России, опасавшихся проникновения подобных вот интервью Артёма с его рассуждениями о великом прошлом какого-нибудь ещё народа, проживающего в границах этих держав. Не всем, в конце концов, желалось массовых беспорядков, подобных произошедшим в Ирландии.

Так что да, Артём конкретно так поиздевался над каждой из держав, «противостоящих» ему и его воле. Его крайне унизительный и весьма оскорбительный посыл был весьма ясен для всех из них, разумеется.

Что касается прочих событий в 1807 году, то, как не трудно догадаться, их было с лихвой — за отсутствием нашего интереса в этих событиях мы просто не рассказываем о них.

Впрочем, всё же необходимо выделить несколько важных деталей в общей картине. Первая и самая простая — покорение Индии всё ещё продолжалось.

Не трудно догадаться, что владения британцев, французов, голландцев, датчан и прочих в Индии полностью перешли под контроль Империи. Она же заполнила образовавшийся вакуум власти, заняв ранее принадлежавшие вышеописанным державам сферы влияния.

В течение этого же 1807 года Империя, в результате ряда оглушительных побед, покорит значительные территории в Гуджарате и Карнатике.

Ну, а кроме того подчинит себе всех прочих игроков на индийском побережье, в Карнатике и в долине Инда и Ганга, превратив их в собственные марионетки.

В течение этого же 1807 года силы Империи подавят основные беспорядки в Индонезии, а также захватят владения последних из оставшихся независимых владык Цейлона, завершив то, что начали португальцы ещё в XVI веке.

Используя ранее принадлежавшую голландцам Малакку, Империя приступила также и к покорению Малайзии ещё в 1806 году. Затем, что немногим ранее ещё Испания установила свой фактический контроль над Макао, и приступила к дальнейшему расширению европейской торговли с Китаем.

Разумеется, в рамках стратегии «Покорение через желудок». Если вкратце, то это очередная «гениальная» стратегия Артёма скрепить свою рыхлую империю, тогда всё ещё испанскую, воедино через, можно сказать, косвенное воздействие на разум её жителей, в данном случае европейской её части.

В данном случае, воздействие осуществлялось через создание привычки к различным колониальным продуктам. Причём под формированием «специфических привычек к колониальным продуктам» понималась, по сути, обычная пропаганда различных колониальных продуктов.

Таких продуктов, над которыми Артём имел бы полный контроль или весьма близкий к таковому. Соответственно, Артём через пропагандистские уловки разного рода вводил бы в жизненный образ жителей собственной империи различные колониальные продукты.

Соответственно, отсюда и популяризация шерсти ламы, альпаки, мериноса, ангорской козы, ангорского кролика, викуньи, верблюда и кашемира.

С ламами, альпаками, викуньями и верблюдами всё понятно — Испания буквально контролирует подавляющую долю мирового производства данных видов шерсти благодаря вкладу своих колоний.

Меринос — в принципе давняя специализация испанского овцеводства. Благодаря правительственным усилиям, испанское производства разновидностей мериноса получило дальнейшее развитие, за счёт чего удалось победить всех прочих конкурентов в Европе.

С шерстью ангорских кроликов (ангорой) и ангорской козы (мохером) всё несколько сложнее. Если просто, то, во-первых, в руках испанского крупного бизнеса находился весь экспорт данных видов шерсти из Турции и Курдистана, а, во-вторых, данные виды уже были интродуцированы в Америку.

С кашемиром всё несколько сложнее, но если вкратце, то совсем недавно, в рамках военных экспедиций сначала «испанцев», а потом и имперцев удалось взять под контроль основных производителей кашемира в Кашмире.

Это, разумеется, только если брать шерсть. Был, кроме них, также и хлопок, мировое производство которого также находится под полным контролем Империи.

Кроме них, были ещё и прочие товары, разумеется, причём самых разных видов — от пищевых продуктов до красной древесины. В общем, Артём очень старался сделать жителей европейской части его империи более зависимыми от колоний, а колонии, таким образом, от экспорта этих продуктов в Европу.

У него, к слову, была и ровно противоположная программа, суть которой была в пропаганде различных продуктов и товаров уже из Старого Света в уже Новом Свете.

У него также была и программа, завязанная на связывании различных регионов в рамках одного и того же материка. Так, духи из бергамота, выращиваемого в Южной Италии, а если быть точнее, то в Калабрии, он пропагандировал в других частях Европы, да и империи вообще.

То же самое он проворачивал с флёрдоранжевой водой из Магриба, розовой водой из Египта, джемом из апельсинов, выращиваемых в Севилье. Причём, разумеется, одновременно с этим он всячески поощрял специализацию конкретных регионов на конкретных продуктах.

Он поощрял также и введение блюд из разных кухонь его обширной империи в другие кухни. Отсюда и популяризация индийского карри, арабской пахлавы и кебаба, мексиканской тортильи и блюд из тортильи, итальянских триппы и ньокки, а также прочих.

Список очень длинный — в нём сотни самых разных блюд из самых разных кухонь. Причём Артёму даже особенно не приходилось стараться — иммигранты сами делали за него практически всю работу. Он просто поощрял их труд, можно сказать.

При этом, разумеется, он также воздействовал и на крупный бизнес в Европе, в частности, на тяжёлую промышленность, удерживая за собой большую часть мировой добычи железа, меди, свинца, ртути, цинка и прочих.

К счастью или нет, но Артём контролирует лучшие в мире месторождения и источники большинства видов сырья, а также отвечает за подавляющую долю в мировой добыче практически каждого важного для промышленности сырья и производство большинства нужных ей полуфабрикатов.

И, как ни странно, эта доля лишь увеличивалась, потому что экономика Империи росла просто сумасшедшими темпами — экономика Империи в 1807 году продемонстрировала рост в 37 %.

Население также росло просто сумасшедшими темпам — примерно на 18 % за год. За что, разумеется, спасибо Артёму и Марианне, а также их усилиям по улучшению жизненных условий народных масс, в частности, посредством, развития санитарно-эпидемиологического контроля, введения массовой вакцинации, улучшения санитарно-гигиенических норм.

Кроме того, за счёт расширения доступа населения к водным ресурсам, за счёт миграционных программ, за счёт стимулирования рождаемости посредством введения различных программ государственного и частного строительства социального жилья, программ льготного приобретения сельскохозяйственных угодий для молодых семей.

Артём, в общем-то, наравне с Марианной, как ни странно, делал всё, чтобы этот мир буквально взорвался от количества населяющих его людей. Весьма странное поведение — не такого ожидаешь от мизантропа с психопатическими наклонностями (или это такая гениальная стратегия?).

Благо, что Артём сделал всё возможное для как можно более скорого воссоздания процесса Габера, как можно более скорого создания антибиотиков. Без особой пользы, разумеется.

Первый процесс, хотя и успешно воссозданный, пока что ещё был чудовищно неэффективным с экономической точки зрения, и для его успеха требовалось радикальное положительное изменение цен на рынке удобрений. Тем не менее, процесс продолжали совершенствовать — Артём ведь знал, к чему дело идёт.

Что касается антибиотиков — тут всё бесполезно. Уровень технологий на данном этапе промышленного развития был ещё слишком низким для создания технологии промышленного производства эффективного антибиотика.

К счастью для Артёма, на данном этапе развития антибиотики ему были совершенно не нужны. Население его империи в течение столетия вырастет более чем в несколько раз и без них.

К слову, о еврейском вопросе. В 1807 году всего в мире проживало 2,5 миллиона евреев, причём 90 % этой популяции, усилиями Артёма, проживало в том же 1807 году уже в Палестине, на своей исторической родине, где они стали главным сторонником имперской власти на всём Ближнем Востоке.

Иронично, конечно, что «главный духовный наследник» Римской империи в итоге и позволил евреям возвратиться на свою историческую родину, чтобы… основать новый храм в Иерусалиме? Или только Яхве под силу соорудить обыкновенное религиозное сооружение?

Мы не знаем подобных тонкостей иудейской веры, так что, пожалуй, оставим это на совести тех, кто всю свою жизнь положил на жертвенный стол, дабы постичь секреты писания, написанного обыкновенными людьми тысячелетия назад. В любом случае, евреи не получили никакого собственного государства…

ТРИДЦАТЬ ВОСЬМОЙ ГОД

СОРОК ПЕРВЫЙ ГОД

Разумеется, Артём был не такой один эгоист. Расскажем, пожалуй, о другом эгоистичном мужчине — встречайте, Хосе Мария Кейпо де Льяно Руис де Саравия, представитель древнего астурийского аристократического рода и крупный испанский лендлорд. С недавних пор — ещё и член буржуазии, а также, кто бы мог подумать, член «Либеральной партии».

Правда, знаменит он не столько тем, что в своей породистости мог бы посоревноваться даже с самым породистым пуделем, равно как и не столько тем, что был очередным «либералом», а, разумеется, тем, что был одним из крупнейших лендлордов во всей Империи.

Встречайте, вот оно — чудовище, ответственное более чем за 1/3 испанского экспорта опиума в Китай. Именно экспорт опиума, и именно в Китай — это важное уточнение.

Держите также в голове, что он также являлся одним из крупнейших в Испании политических деятелей, как главный представитель астурийской родовой аристократии в «Либеральной партии».

Держите, к слову, в голове, что к этому моменту уже были созданы крупные чайные плантации в Кении, Индии, Цейлоне, Аргентине, Индонезии, в Турции и Курдистане, а также прочих колониях, если что.

Империя к этому моменту уже полностью переняла на себя роль крупнейшего производителя и, одновременно с тем, потребителя чая, равно как и главного производителя фарфора и шёлка, и, вместе с тем, главного потребителя обоих.

Так что да, к этому моменту Китай уже был выброшен на свалку международной торговли, что, разумеется, достаточно сильно навредило китайской экономике, особенно в силу резкого сокращения торгового профицита.

Тем не менее, торговля с Китаем, сама по себе, при этом не прекращалась. В частности, потому, что всё больше китайцев подсаживалось на наркотические вещества, предлагаемые европейцами — в первую очередь, на опиум.

Правда, европейцы предлагали китайцам очень широкий набор «средств рекреационного характера» — от опиума и кокаина до кофе, шоколада и табака.

Европейцы, главным образом в лице граждан Империи, будем честны, натурально наводняли Китай наркотиками, как не очень легальными, так и более чем легальными (сами можете догадаться, какие пользовались большим спросом).

Понятное дело, на такое китайским властям ответить было нечего — китайская бюрократия была уж больно закостенелой, чтобы своевременно отреагировать на появление гораздо более хитрых и опасных наркотиков.

Тем более, что набор последних постоянно рос, сопровождаемый бурным развитием химии, как науки. Собственно, именно усилиями химиков, главным образом, имперских химиков, и были синтезированы сначала морфин, а затем и героин, он же диацетилморфин.

Как следствие быстрого роста числа «потребителей рекреационных средств», уже Китай оказался в положении страны с растущим торговым дефицитом.

Что, в свою очередь, оказало разлагающее влияние на экономическую ситуацию в Китае, поскольку драгоценные металлы, столь редкие для Китая, что их приходится ввозить из соседней Японии, теперь покидали экономику, что, разумеется, критично для денежных систем, базирующихся на драгоценных металлах.

Как следствие, правительственные органы на уровне именно имперского правительства резко и жёстко начали бороться с торговцами из империи, а также торговцами из других стран, легально или нелегально путешествующих под имперским флагом и торгующих имперскими «продуктами».

Росло и давление евангелистов — католических, протестантских и прочих. Кроме них, в Китай приезжали муллы, распространявшие самые разные версии ислама, а также прочие проповедники — от буддистских сектантов до, кто бы мог подумать, зороастрийских прозелитов.

Тем временем, усилия китайского правительства жёстко ломались об коррупцию, достигших к 1812 году просто чудовищных масштабов — практически каждый местный чиновник и торговый дом был вовлечён в контрабанду наркотических веществ. Настолько выгодным был импорт наркотиков из империи.

Дело тем более усложнялось, что часть товаров имперских торговцев была более чем законна — морфин, равно как и героин, он же диацетил морфина, был с точки зрения как китайских, так и имперских законов, ничем не примечательным, самым обычным товаром.

Притом, что другой бы поспорил, что всё же опаснее — морфин, и более дорогой героин, или же опиум. Хотя, как говорится, во всех трёх случаях мы имеем дело с тяжёлыми наркотиками, да ещё и родственного характера:

Из опиума выводится морфин, а героин — это просто ацетилированная форма морфина, равно как и ацетилированный опий — недоацетилированная форма героина (то есть, процесс ацетилирования морфина происходит не до конца). И, как следствие, употребление всех из перечисленных наркотиков тесно связано с употреблением других представителей группы.

Впрочем, в силу своей полной безграмотности в химических науках, китайские чиновники часто понимали всё вышеперечисленное, как различные формы опиума.

С кокаином всё было сильно проще, разумеется. Кокаин — давний экспортный товар Перу, одна из важных, кто-то бы даже сказал, что одна из важнейших составляющих перуанской экономики, и ещё более важная составляющая перуанского экспорта.

К слову, приветствуйте Их Величества — амфетамин, мескалин, эфедрин и прочие наши дорогие, во всех смыслах, гости. И, вдумайтесь только, всё из этого — побочные эффекты испанских научных экспедиций (особенно верно это для мескалина) и агрессивного развития химии, как науки.

К слову, возвращаясь к «употреблению» самих наркотических средств, необходимо отметить критическую важность изобретения… обычной инъекционной иглы.

Китайцы и прочие любители легальных рекреационных средств, а именно таковыми перечисленные и были, за исключением ряда веществ, в силу их новизны (поверьте, вы не захотите узнать, чем обернулось для Китая «открытие» крэк-героина), на практике познали все «преимущества» внутривенного употребления рекреационных веществ.

В результате, к 1812 году китайские чиновники имели дело уже с целой наркотической эпидемией — около 600 тысяч китайцев были к этому моменту уже плотными «потребителями», страждущими новых доз.

Наркотическая эпидемия терзала каждый социальный слой — от нищих, страждущих до заветного опиума, до высших элит, балующихся целым набором наркотиков, от марихуаны до экзотического эфедрина.

Эпидемия усугублялась ещё и разорением, вызванным тяжёлыми налогами, наложенными на страну для преодоления последствий многочисленных восстаний.

Быстрый рост употребления наркотических веществ приводил к столь же быстрому росту импорта этих самых наркотических веществ, что, в свою очередь, приводило к постоянно растущему торговому дефициту и последующему падению объёма циркулирующих в экономике драгоценных металлов.

Последнее было тем болезненнее, что в итоге области и, в особенности, города, наживавшиеся на торговле с иностранцами, в частности, на контрабанде наркотических веществ, всё сильнее полагались на иностранные валюты.

По той простой причине, что испанская валюта, как пример самой стабильной и надёжной международной валюты в мире на тот момент, аналог нашего доллара, содержала больше драгоценного металла, чем китайские денежные средства.

Кроме того, как уже упоминалось ранее, ещё и более-менее постоянное «сильно большее» содержание драгоценного металла. Это, к слову, было одним из важнейших преимуществ имперской валюты не только над китайской валютой, но и над прочими валютами, в том числе европейскими.

Ну и, таким образом, китайские денежные средства замещались постепенно европейскими валютами, в особенности, имперской валютой, лишь усиливая зависимость Китая от внешней торговли с европейцами.

Ну и, собственно, в 1812 году имперское правительство, наконец, всерьёз взялось за проблему, отвечая, таким образом, на быстрое развитие кризиса, осложнявшегося общим экономическим спадом, вызванным, отчасти, резким падением спроса в Европе на китайский чай, шёлк и фарфор.

Как результат всего этого водоворота событий, который мы копнули буквально на сантиметр, в то время как под нами осталась целая Антарктида и нераскрытыми остались тысячи тем, начал заворачиваться конфликт между Цинским Китаем и Империей.

Конфликт, осложнявшийся ещё и тем, что имперцы вели политику агрессивной экспансии в Гималаях, захватывая всё более значительный контроль над территориями современных Тибета, Непала, Бутана и прочих.

Конфликт, осложнявшийся ещё и тем, что имперцы вели политику агрессивной экспансии в Индокитае, захватывая всё более значительный контроль над территориями Вьетнама, Камбоджи, Лаоса, Таиланда, Бирмы и Малайи.

Конфликт, осложнявшийся ещё и оккупацией островов Рюкю, в связи с которым произошло фактически полное расстройство японо-китайской торговли.

Торговля между Китаем и Японией проходила, разумеется, не только через формальное посредничество островов Рюкю, фактическими владельцами которых были князи Симадзу, хотя через Рюкю и проходила весьма значимая часть торговых операций.

Она происходила и через Нагасаки, разумеется. Через то самое Нагасаки, которое имперцы стёрли в труху при помощи своих морских орудий после того, как японцы наотрез отказались признать передачу голландских торговых постов в руки, как им казалось, португальцев и испанцев.

Как не сложно заметить, Империя наступала Цинскому Китаю на пятки абсолютно везде! Имперские агенты влияния сумели покуролесить даже в Центральной Азии, где народы Туркестана, разумеется, при материальной и идеологической поддержке имперцев, восставали против китайского влияния в регионе.

В общем, да, конфликт был абсолютно неизбежен. Слишком сильно было военно-политическое, культурное и экономическое давление Империи на Цинский Китай, чтобы последний на это никак не отреагировал.

Так что да, уже в 1812 году была запрещена абсолютно вся торговля с подданными Империи, так как китайским бюрократам было проще и экономически разумнее запретить её всю, чем реагировать на возникновение каждого нового «рекреационного средства» и пытаться как-то контролировать их ввоз в целом.

Как следствие, в том же 1812 году случилась стычка между имперским торговым кораблём, вёзшим на момент выхода в море ещё легальные товары, и несколькими джонками, направлявшимися перехватить этот торговый корабль ещё до его прибытия в Кантон, главный центр торговли с европейцами.

Разумеется, на это отреагировали военно-морские силы Империи в регионе — эскадра, расположенная в Макао и борющаяся с пиратской активностью в Южно-Китайском море, а также прилегающих морских участках. Она насчитывала 9 фрегатов различных рангов (преимущественно V-го ранга).

Кроме того, здесь также была расположена эскадра быстрого реагирования, включавшая 3 линейных корабля (все 3 — корабли II-го ранга) и 8 фрегатов (все 8 — корабли V-го ранга).

В Сингапуре также находилась ещё одна эскадра, также занимающаяся борьбой с пиратской активностью в прилежащих к Сингапуру регионах, на этот раз уже из 13 фрегатов, все V-го ранга.

На островах Рюкю была расквартирована эскадра из 6 фрегатов. В Филиппинах также находилось две эскадры. Первая, эскадра быстрого реагирования, насчитывала 4 линейных корабля и 12 фрегатов.

Вторая, эскадра, действующая против пиратов, насчитывала 7 фрегатов. В Малазийской части Калимантана также находилась эскадра, действующая против пиратов, насчитывавшая ещё 6 фрегатов.

Таким образом, всего только готовых к активным действиям кораблей у имперцев под рукой было 7 линейных кораблей и 48 фрегатов, сила, в разы превосходящая по мощи весь китайский флот вместе взятый, как не трудно догадаться.

В течение месяца, за счёт передислокации сил из различных частей Индийского и Тихого океанов, в свою очередь, данное число могло быть увеличено до 15 линейных кораблей и 70 фрегатов.

Казалось бы, безумие нападать в паре километров от имперской эскадры быстрого реагирования, способной опустошить всё побережье южного побережья в течение месяца, на торговый корабль имперцев.

К счастью или нет, но китаецентризм и вытекающее из этой идеологии восприятие европейцев в качестве обыкновенных варваров не сыграли на руку китайцам.

Напротив, китайское правительство сильно переоценило свои собственные силы и сильно недооценило силы имперцев, хотя последние демонстрировали её постоянно и в непосредственной близости от Китая.

То, что должно было стать триумфальной конфискацией имперского торгового судна, очередным напоминанием южным варварам об их месте под Небом, превратилось в унижение китайцев.

Без особых усилий эскадра быстрого реагирования, как не трудно догадаться, просто аннигилировала жалкие 4 джонки китайского имперского флота, не оставив последним и шанса.

В течение менее чем часа об этом, к слову, уже было известно в Мадриде — телеграфная линия соединяла Макао и Мадрид, если что (при этом имперская телеграфная сеть объединяла уже практически все колонии, за исключением самых новых).

В это же самое время, китайские войска попытались захватить все европейские владения на территории Китая. Выдержали, впрочем, только укреплённые Макао и Сямынь, так как он был настоящей природной крепостью, оснащённой по последнему слову техники.

Была лишь одна проблема — внутри этой крепости всё это время находились китайские имперские чиновники и китайские же солдаты, причём было их сильно больше европейских «охранников».

Впрочем, в распоряжении данных «охранников» были станковые пулемёты, винтовки, гранаты, в том числе с начинкой в виде белого фосфора. Кроме этого, у них были специальные «снайперские» винтовки и тактика их применения.

Вернее, у них были винтовки, подобные винтовке Шарпа, а сами «охранники» были, на самом-то деле, солдатами Капской вольной стрелковой компании, по сути, обычной ЧВК, набранной из числа голландских колонистов бывшей Капской колонии Голландии, то есть, африканеров.

Жёсткие ребята, конечно. Обладая значительным опытом в подавлении любого сопротивления туземного населения, они, используя своё подавляющее преимущество в огневой мощи, в течение 1 дня, несмотря на численное превосходство китайцев, сломили сопротивление последних без особого труда.

Тут же, разумеется, в ход пошли излюбленные со времён боевого опыта в Африке приёмчики — отрубание рук, массовые изнасилования, издевательства и казни над отдельными «провинившимися» китайцами.

Иногда казни были смеха ради, однако чаще их устраивали из соображений массового террора и стратегии возбуждения дикого, животного страха в китайцах в отношении европейцев. И в этом они, конечно же, преуспели.

Мировая общественность, конечно же, вновь осудила действия имперцев, однако не перестала употреблять чай, шоколад, кофе, табак, опиум и кокаин, а также прочие товары сугубо имперского, так сказать, производства, чтобы хоть как-то наказать имперцев.

Китайцы же, разумеется, отреагировали на это весьма ожидаемо — они убили всех европейцев, схваченных в Кантоне. Это, естественно, было фатальной ошибкой.

Если в Империи и мире и были хоть какие-то симпатии к китайцам до этого, то теперь все они канули в лето. Во всей Империи начался натуральный политический шторм.

Общественность была в ярости, она буквально билась в приступе всесокрушающей ярости. Посягательство на жизнь подданного Империи? Нет, такого не могли китайцам простить даже социалисты, выступавшие оплотом антиколониальной повестки.

Общественность требовала отмщения за «наглое, дерзкое и неоправданно жестокое убиение» их соотечественников. Ну и, собственно, теперь у Артёма на руках была мощнейшая общественная поддержка войны и отличный казус белли.

Дальнейшая эскалация конфликта с этого момента была уже неизбежна. Хотя, не то чтобы Артём реально нуждался в этом для начала конфликта.

Ну и, соответственно, теперь предполагалось высадить на территории Китая сразу 3 корпуса. Реально высадили, впрочем, только 1 корпус, ранее расквартированный на Филиппинах.

Впрочем, и порядка 60 тысяч солдат европейской армии было более чем достаточно для ведения войны в Китае сразу на 2 фронтах. Одна дивизия Филиппинского корпуса отправлялась взять под контроль Кантон (Гуанчжоу) и вообще всей дельты Жемчужной реки, а другая дивизия — взять под свой контроль Пекин.

Тем временем, словно по указке, восстали многочисленные неханьские народности Цинского Китая — от яо и мяо до уйгуров. Чудовищные по своим масштабам восстания, имевшие место быть и ранее в истории правления китайского императора Айсиньгёро Юнъяня, вновь возымели место в уже 1812 году.

Восстания начали, но уже без поддержки имперцев, и всякие там секты, в том числе и ответвления «Белого лотоса», ответственного за придание мощного импульса дальнейшему разложению маньчжурского государственного аппарата.

Тем хуже было Цинской Империи, что имперцы были крайне успешны. Кто бы мог подумать, что с пулемётами, нарезной казнозарядной артиллерией и казнозарядными винтовками, гранатами, бездымным порохом и фосфорными боеприпасами имперцы будут крайне успешны.

Действительно, кто мог бы ожидать этого, когда та же артиллерия у китайцев отстаёт по уровню своего развития от имперской на какие-то жалкие две с лишним сотни лет.

Впрочем, если отставить иронию, то всё было очень плохо для китайцев, разумеется. Сначала имперцы фактически штурмом взяли всю дельту Жемчужной реки, взяв под свой контроль все первостепенные, второстепенные и даже третьестепенные по стратегической важности позиции.

Имперцы в дельте засели очень плотно, иными словами, и, повторяя сюжеты Первой Опиумной, коей эта война, по сути, и являлась в этой версии вселенной, китайским войскам, сильно потерявшим в качестве из-за недавних и новых восстаний и разорванных на разные направления, потребуется морское превосходство для того, чтобы хотя бы попытаться выбить их оттуда.

Причём превосходство такого уровня, чтобы наглухо перекрыть, начисто перерезать все коммуникации экспедиционных частей с остальной Империей.

И даже так им придётся долго и мучительно ожидать истощения этих частей, наступления у них катастрофы по всем вопросам обеспечения — от боеприпасов и медикаментов до еды и воды.

Очевидно, у китайцев не было таких возможностей. У них, по большому счёту, даже единого флота не было. Каждая провинция имела свой собственный флот, причём флот прибрежных вод, а не открытого моря, причём каждый корабль, соответственно, был предназначен для борьбы с пиратством и прочим в пределах китайских прибрежных вод, а не борьбы с флотом других держав.

Производственных мощностей для постройки и содержания нового флота, хотя бы взамен уничтоженных старых флотов, равно как и денег и времени для постройки этого нового флота, равно как и кадров для оснащения этого нового флота, у пекинского правительства не было, нет, и уже не будет.

Старые флоты были уничтожены поголовно в ходе крупномасштабного рейда имперских военно-морских сил, тщательного спланированного, причём сильно заранее, Главным штабом ВМФ Содружества в Кадисе.

И не только спланированного тщательно, но ещё и с учётом всех деталей, вплоть до мельчайших, отрепетированного в ходе военно-морских учений в Тихом океане.

Диспозиция сил в Тихом океане накануне конфликта вовсе не была случайной, думаю, в этом плане мы вам Америку не откроем. Артём был готов к войне, и, получив казус белли для неё, он тут же приступил к осуществлению своих планов.

Собственно, именно поэтому в течение первой недели все без исключения корабли условного китайского флота были уничтожены, жестоко и безжалостно — при помощи бомбических пушек нового поколения.

Ключевые фортификации вдоль китайского побережья, в свою очередь, в целях создания хаоса и паники в стане врага, а также для принуждения последнего к распылению своих сил по всему театру военных действий, в течение месяца были либо взяты специальными штурмовыми группами, назовём их так, либо уничтожены.

Кроме того, была установлена полная, тотальная блокада каждого крупного населённого пункта, располагающегося на побережье Китая и имеющего доступ к морю. То есть, имперский флот полностью осадил Китай с моря.

В окрестностях Пекина, тем временем, высадилась другая группировка войск, немедленно расправившаяся с местными подразделениями армии и ополчения.

В течение всё того же месяца с начала военной операции против Китая, кто бы мог подумать, Пекин был взят, а Запретный город был сожжён и разрушен до основания.

Без шуток — солдаты изгнали всех, живших в Запретном городе, после чего методично разрушили сам Запретный город, вплоть до последнего камня в его фундаменте.

В то же самое время, восстание в Восточном Туркестане завершилось оглушительным успехом тюрок, создавших, под покровительством Империи, собственное государство.

Завершилось успехом потому, что на стороне тюрок (тех, кого впоследствии назовут казахами и уйгурами) и прочих были заранее подготовленные на границе с Китаем отряды, вооружённые новейшими винтовками и грамотно обученные имперской военной мысли.

Кроме того, у них была хорошая фигура для восстания — Сомсак-ходжа, потомок правящего клана белогорских ходжей Восточного Туркестана, иными словами, потомком уважаемых религиозных деятелей Восточного Туркестана.

Поддерживая своих мусульманских братьев в Восточном Туркестане, сотни тысяч и даже миллионы мусульман, проживающих на территории современных провинций Ганьсу, Нинся и Шэньси, восстали также, желая себе независимости.

Начали восстание и монголы, поддержанные уже, кто бы мог подумать, русскими. Восстание началось во «внешней» Монголии, и могло бы закончиться там же.

Однако маньчжурская династия показала себя столь отвратительно в подавлении прочих восстаний и в своей борьбе с европейцами, что к восстанию вскоре присоединилась и «внутренняя» Монголия.

В Маньчжурии тоже было неспокойно — крупный русский отряд приступил к покорению «внешней» Маньчжурии, части которой «ныне» более известны как Приамурье и Приморье (Сахалин пока что никто не трогал).

Фактически, в течение считаных месяцев от Цинского Китая отпали Тибет, Восточный Туркестан и Монголия. Не считая, разумеется, Гуанси, Юньнаня и Цинхая, большей частью отложившихся от маньчжурского правительства.

Кроме того, отложились части, где-то значительные, а где-то незначительные, Сычуани, Гуйчжоу, Хубэя и Хунаня, так как на территории последних проживало значительные по своей численности общины яо и мяо.

Кроме того, иностранными державами были захвачены: Россией — Внешняя Маньчжурия, ака дуэт Приморья и Приамурья, Империей — Тайвань, Гуандун и Чжили.

Наконец, огромные крестьянские массы, ведомые различными сектами, восстали против маньчжурского правления, захватив под свой контроль значительные части таких провинций, как Аньхой, Цянси, Чжэцзян, Цзянсу и прочих.

В общем-то, правление маньчжурской династии, по-хорошему, на этом и закончилось. Кумулятивный эффект от такого разгрома на всех фронтах были слишком существенным.

Положение, впрочем, спасли те, кто это положение и создал — европейцы. Если быть точнее, то имперцы. Захватив Пекин, имперская делегация приступила к переговорам с императором Юнъянем при посредстве захваченного немногим ранее в плен принца Мяньнина, наследника Юнъяня.

Правда, переговоры — это слишком громко сказано. По сути, Мяньнина в одностороннем порядке известили о том, что «судьба его династии зависит в текущий момент лишь от милости Его Императорского Величества», то есть, Артёма.

Разумеется, сразу же после данного оскорбления шло деловое предложение от Его Императорского Величества, правителя Содружества, к Его Императорскому Величеству, правителю Китая. Предложение, хотя бы формально, от равного к равному.

Последнее предложение, по сути, заключалось в том, чтобы китайский император признал своё поражение. И, соответственно, признал отложение от его империи к России Маньчжурии, но лишь «внешней».

Кроме того, признал отложение Кашгарии и Джунгарии, то есть, Синьцзяна, в качестве «Туркестанского Содружества» под протекторатом Содружества народов.

Признал также отложение Юньнаня и юго-западной части Сычуани (территории «современных» Ляншань-Ийский АО и Паньчжихуа) — в качестве «Дяньского Содружества» под протекторатом Содружества народов.

Признал также отложение Гуанси, Гуандуна, Хайнаня, Гуйчжоу и Хунаня — в качестве «Намвьетского Содружества» под протекторатом Содружества народов.

Признал также отложение Тибета, Цинхая, Ганьсу (включавшего тогда ещё и территории «современного» Нинся-Хуэйского АР) и западной части Сычуани (территории «современных» Гардзе-Тибетского АО и Нгава-Тибетско-Цянского АО) — в качестве «Тибетского Содружества» под протекторатом Содружества народов.

От китайского императора также фактически требовали полного открытия всех портов Китая для внешней торговли, передачи ряда из них в вечную аренду Содружеству народов и разрешения на строительство сеттльментов в остальных.

От него также требовали введение принципа экстерриториальности в отношении граждан Империи, введения в правительство «советников» из числа имперских граждан, с размытыми, вместе с тем весьма широкими полномочиями.

Последние при этом вводились бы для того, чтобы «помочь» китайскому правительству «расплатиться» со своим новым «долгом». Этот долг, в свою очередь, появился бы вместе с появлением у китайского правительства обязательства выплатить Содружеству народов огромной контрибуции.

Данная контрибуция, чтобы вы понимали, составляла бы 20 среднегодовых довоенных доходов китайского правительства, если что. Не трудно понять, что с такой-то контрибуцией «помощь» явно понадобится.

Хотя, естественно, Артём даже не планировал брать с Китая эту контрибуцию деньгами — разорённый Китай в своих новых границах сумел бы уплатить последнюю только при наследниках Артёма.

Нет, для него это был просто инструмент политического давления на китайское правительство. С тем, чтобы с его помощью ещё сильнее, но уже несколько позднее, упрочить ущемлённое положение китайцев.

Кроме того, китайский император соглашался дозволить любую миссионерскую деятельность на территории своего государства. Будь то деятельность христианских миссионеров, будь то деятельность исламских миссионеров или же любых других.

Китайский император также соглашался бы, в случае принятия предложения, на жёсткие ограничения армии и флота — не более 60 тысяч человек регулярной армии и не более 10 военных кораблей, причём ни одного с водоизмещением более 1 тысячи тон.

При этом предполагалось сокращать китайскую армию постепенно, партиями и по мере ресоциализации солдат предыдущих волн сокращений. При этом правительство Содружества народов было готово выделить весьма внушительные субсидии под всё это дело.

Что же касается предложения — помощь в сохранении власти на оставшихся землях. Иными словами, помощь в разгроме повстанческих движений сейчас, а также потом. Кроме того, предлагалось выделение правительственных субсидий на нужды маньчжурского двора.

Ожидаемо, в условиях полного крушения собственной власти, Мяньмин согласился на предложение сразу и без раздумий. Выбить несколько лучшие условия попытался Юнъянь, всё ещё действующий китайский император, однако подобные попытки были пресечены сразу и жёстко.

Поняв позицию имперцев по этому вопросу, он немедля согласился с предложением, после чего советники, как и полагалось, вошли в состав его правительства и от его лица принялись выруливать ситуацию.

Понятное дело, официальное отложение всех вышеперечисленных территорий было подтверждено моментально соответствующими договорённостями между Империей и этими новообразованиями, а также между этими новообразованиями и Китаем.

Эти же советники заключили соглашение с русскими от лица китайского императора, по которому России отошла Внешняя Маньчжурия, более известная, как дуэт Приморья и Приамурья.

Тем временем, имперские войска, пользуясь своим подавляющим преимуществом в огневой мощи, быстро и жёстко выбили всё дерьмо из повстанцев.

Причём, что иронично, с помощью уже других повстанцев, правда, сепаратистского толка — вооружённых сил новых государств. Солдаты, обученные на имперский манер и вооружённые сравнительно новыми вооружениями, а также привыкшие к местным климатам, были хорошим подспорьем в этом деле.

Ну и, собственно, в течение всё того же 1812 года имперские силы, при поддержке вооружённых сил новообразований и при номинальной поддержке правительственных сил, бывших, в лучшем случае, не более чем мясом для выше обозначенных ребят, вынесли вперёд ногами повстанцев.

Хотя, разумеется, частицы побеждённых повстанческих групп всё же выжили, приступив к партизанской войне, однако революционный импульс был погашен, а пыл — потушен.

Да, остались недобитые остатки, но китайским повстанцам было наглядно показано при помощи пулемётов и фосфорных боеприпасов, что сопротивление бесполезно.

И, соответственно, был преодолён основной этап борьбы — этап погашения повстанческого импульса, и наступил последний этап — этап добивания тех, кто ещё не сдался, надеясь на амнистию, и кто не был перебит.

Больше крупных восстаний, как следствие, не было. По крайней мере, не в ближайшее время. Части имперской армии, соответственно, рассредоточились по Китаю, чтобы цементировать сие положение и установить полный контроль над Китаем.

Примерно как-то так, собственно, и выглядело расчленение Китая, предпринятое Империей в 1812 году. Всё, разумеется, было гораздо сложнее, на самом деле, чем мы вам поведали, но нам просто лень вдаваться во все эти подробности…

СОРОК ТРЕТИЙ ГОД