1. (1) §1 Космос — а если хотите, зовите это всеобъемлющее небо (caelum) как-нибудь иначе — истинно равнобожествен, вечен, безмерен, никогда не был сотворен и никогда не погибнет. Доискиваться того, что за его пределами, это для человека не представляет интереса, да и не постигнет этого человеческий ум.

§2 Космос — это нечто священное, вечное, безмерное, все во всем, даже поистине само «все». Будучи конечным, он подобен бесконечному; все определяя, сам подобен неопределенному. Содержа собою все извне и изнутри, он есть одновременно и итог всей природы вещей и сама эта природа как таковая.

§3 Иные пытаются своим умом измерить космос и даже дерзают всем сообщать о результатах этих измерений. Такие попытки — безумие, равно как и [усилия] тех, кто опираясь на них или исходя из этих результатов, учит о бесконечном числе миров, так что приходится допустить и столь же бесконечное число природ. Или если все они основаны на одной, все равно получается, что из светил, каковые и в нашем одном мире столь огромны и бесчисленны, — из них каждое, т. е. Солнце, Луна и прочие — представлено в неизмеримом множестве. Как будто бы после всего этого рассуждения мы не окажемся снова в том же положении, в каком были до его начала, или — если возможно приписать всю эту бесконечность мира Творцу всего — будто нам не легче понять ее применительно к творению единственному, но от этого еще более [великому].

§4 Безумие, подлинно безумие заглядывать за пределы космоса и вникать в запредельное, как если бы все лежащее внутри этих пределов уже было полностью изучено или как будто не постигший меры для самого себя окажется способен измерить что-либо иное — и как будто бы ум человеческий сможет постичь такое, что превосходит весь мир!

2. (2) §5 Что космос имеет форму совершенного шара, об этом свидетельствует как самое имя и согласие между смертными в том, чтобы космос именовать шаром[2], так и доводы от фактов. Дело не только в том, что такая фигура всеми своими частями переходит при вращении сама в себя, сама на себя опирается; объемлет, включает и удерживает себя, не нуждаясь ни в каких скрепах, ни в какой своей части не начинаясь и не оканчиваясь. И не только в том, что она наиболее подходит для движения (вскоре мы увидим, что космос кругообразно вращается[3]). [Помимо всего этого,] наши глаза также подтверждают [шарообразность космоса. Ведь] где бы мы ни стояли, мы увидим себя в центре некоей покатости[4], а ни при какой иной форме космоса это не было бы возможно.

3. (3) §6 Вечно обладая такой формой, он вместе с тем не является неподвижным, но с невероятной быстротой совершает на протяжении двадцати четырех часов оборот [вокруг своей оси]. Это с несомненностью доказывается фактом восходов и заходов Солнца. Право, я затрудняюсь сказать, не издает ли такая громада при своем непрерывном вращении звук столь невероятной силы, что это превосходит возможности нашего слухового восприятия. Не легче, клянусь Геркулесом! выяснить, какой звук производят звезды при круговом движении по своим орбитам, будучи увлекаемы вращением неба. Может быть, это некая нежная, невероятно сладкая мелодия. Так или иначе, для нас, тех, кто обитает внутри [круга всего этого движения], космос денно и нощно совершает свой кругооборот в тишине.

§7 На небосводе запечатлены бесчисленные изображения животных и всяческих предметов. Вопреки мнению некоторых славнейших ученых, небо не представляет собой ровного и во всех своих частях гладкого тела наподобие птичьего яйца [с его внутренней стороны]. Это следует, во-первых, из того, что оттуда падают предметы в виде бесчисленных зародышей, из которых порождаются чудовищные формы, особенно когда [эти зародыши] попадают в море, где обычно сливаются друг с другом. Во-вторых, также и зрение показывает нам на небе в одном месте фигуру медведя, в другом — быка, в третьем — повозки, в четвертом — букву алфавита. Ее вершина обращена к Млечному Пути и ярче его[5].

4. §8 Поразительно согласие между народами в [том пункте, что] как греки зовут мир словом, означающим украшенность, так и у нас мир (mundus) зовется так по причине своей непревзойденной и совершенной красоты. [А латинское слово] caelum, небо, как точно доказано и истолковано Марком Варроном, означает «гравированное»[6].

§9 [Варроново толкование] подтверждается самим ходом вещей: Солнце вот уже сколько веков движется единообразно по двенадцати изображениям животных, образующих разбитое на участки кольцо, так называемый знаконосец[7].

5. (4) §10 По поводу же элементов, нет сомнений, что их четыре: огонь образует самую высокую [сферу], откуда сияют нам очи столь многих звезд. Затем — животворный, всепроницающий, со всем связанный воздух, который и греки и римляне называют одним и тем же словом «аэр». Его силой в средине пространства удерживается в равновесии [третий] элемент, земля, вместе с четвертым, водой.

§11 Так из взаимопереплетения различных начал рождается связь. Тяжелое препятствует легкому улететь и наоборот, легкое, стремясь подняться, не дает тяжелому распасться. Так равные, но направленные в противоположные стороны [устремления] остаются каждое на своем месте, понуждаемые к тому коловращением самого космоса. А тот всегда в движении, всегда возвращается сам в себя, причем Земля — его как целого основание и центр. Она подвешена на той же оси, что и он, удерживая на себе в равновесии все, от чего зависит [это равновесие]. Итак, Земля — это единственное, что недвижно посреди вращающегося вокруг нее космоса. Земля одновременно и взаимодействует со всеми его [частями], и служит для них опорой.

6. §12 Между Землей и небом расположены семь светил, отделенных друг от друга определенными промежутками и опирающихся на одну и ту же воздушную стихию. Из-за особенностей их движения мы называем их блуждающими, хотя они движутся на меньшем [пространстве], чем все прочие. В центре этой [семерицы] движется Солнце, величайшее из светил по своим размерам и мощи. Оно управляет не только временами года и климатами стран, но и самими звездами и небесами.

§13 Воздавая должное действию Солнца, надо назвать его душой или проще говоря, умом Вселенной, верховным повелителем природы, божеством[8]. Солнце дарит миру свет и гонит тьму, прячет и показывает остальные светила, управляет природным порядком смены времен года и рождения новых и новых лет. Солнце рассеивает хмурые тучи, успокаивает и тревоги человеческой души. От Солнца преславного, величественного, всевидящего и даже всеслышащего (такой эпитет Гомер, глава поэтов, по-моему, прилагает только к Солнцу), — от него свой свет заимствуют прочие светила.

7. (5) §14 Полагаю, что отыскивать, каковы облик и форма Бога, это просто проявление присущей человеку слабости. Если Бог есть[9], то где бы он ни обитал, он весь представляет собой ум, весь — зрение, весь — душу, весь — дух, весь — то, что он есть. Еще менее разумны, по-видимому, те, кто верят в бесчисленное множество божеств, в том числе даже олицетворяющих человеческие свойства, хорошо бы еще лишь добродетели, Целомудрие, Согласие, Разум, Надежду, Честь, Умеренность, Веру, а то и пороки. Демокриту заблагорассудилось признать только два божества, Кару и Милость[10].

§15 Смертная природа людей, хрупкая, но и неугомонная, сознавая свою немощь, разбила толпу божеств на группы, чтобы каждый мог почитать именно те божества, в покровительстве которых он наиболее нуждается. Вот и оказалось, что разные народы поклоняются разным божествам, причем у одного и того же народа бывает их многое множество. Также и духов подземного мира подразделили на роды; да и мы признаем божества болезней и многих моровых поветрий, будучи при этом объяты страхом, как бы их умилостивить.

§16 Потому-то римский народ посвятил Лихорадке храм на Палатине, Орбоне[11] — возле святилища Лар, а Несчастью — жертвенник на Эсквилине. И таким образом можно подумать, что племя божеств даже многочисленнее, чем род человеческий: ведь и отдельные люди сами устанавливают себе каждый по своему усмотрению Юнон и духов-хранителей, стольких, сколько есть людей. Сверх того некоторые народы обожествляют зверей, подчас отвратительных, и многое такое, что еще менее подобает упоминать; существуют у них клятвы протухшей пищей и тому подобными предметами.

§17 На детские бессмысленные россказни похожи верования, будто боги даже вступают друг с другом в брак, хотя за столькие века никто от этих браков не родился; и будто одни боги старые и седые, другие — юноши или мальчики; или что [некоторые боги] черного цвета, другие крылаты или хромы, или вылупились из яиц; или через день то живут, то умирают. А приписывать богу супружеские измены и затем ссоры и вражду, или верить в божества обмана и преступлений, это вообще верх бесстыдства.

§18 Бог [в том, чтобы] смертный помогал смертному. Это путь к вечной славе. По этому пути шествовали славнейшие из римлян, по нему же ныне своей божественной поступью идет со своими детьми величайший правитель всех времен Веспасиан Август, спеша помочь нашим тяготам.

§19 Обычай причислять таких людей к богам — самый древний способ воздавать им должное за их благодеяния. Имена же небесных богов, равно как и звезд, в частности тех, о которых я уже упоминал, это дело и заслуга человеческие. Как не заметить некоего истолкования природы уже в том, что мы в разговорах между собой именуем Юпитера, Меркурия и других и тем создаем номенклатуру небесных тел?

§20 Относительно же высшего существа смешно думать, что оно имеет хоть какое-нибудь отношение к человеческим делам. Неужели мы поверим, что столь же унылая, сколь и многообразная озабоченность [этими делами] не загрязнила бы [божественную чистоту]? есть ли тут место для сомнения? Едва ли стоит умствовать на тему, что полезнее для человеческого рода: вовсе не почитать богов, как и поступают некоторые, или почитать их непристойным образом, раболепствуя перед иноземными святынями и нося своих богов [в виде резных изображений] на пальцах?

§21 Поклоняясь чудовищам, их же клянут, но и ломают себе голову, чем бы их накормить; подчиняются жестокой тирании, так что и во сне не могут успокоиться; не решаются ни на брак, ни на обзаведение детьми, ни вообще ни на что бы то ни было без приказа из святилища; есть и такие люди, которые хитрят [перед богами] на самом Капитолии и ложно клянутся Юпитером-громовержцем. Эти хотя бы извлекают выгоду из своей гнусности, а те просто превращают свои святыни в наказание для себя самих.

§22 Однако изобрел род человеческий еще и третье [помимо неверия и суеверия] мнение о божественном, промежуточную между этими двумя, но еще менее внятную догадку: а именно во всем мире, повсеместно, во всякий час и на всех языках призывают и именуют единую Судьбу. Ее одну обвиняют, ей одной вменяют [все что происходит], о ней одной только и думают, ее же одну восхваляют и осыпают упреками[12]. Упрекают ее за неустойчивость, многие даже за слепоту и измены, за непостоянство, за благосклонность к злым. Она одна заполняет оба столбца — расходов и доходов — во всей ведомости человеческой жизни. До такой степени мы подчиняемся року, что и Бог по сравнению с ним не столь уж важен. Рок [у нас] на Божьем месте.

§23 Есть и такие, кто отстраняет судьбу и объясняет ход человеческой жизни соответственно моменту рождения, с помощью знамений и звезд. Бог, однажды распорядившись о будущем всех, в остальном более ни во что не вмешивается. Это мнение начинает укореняться, захватывая одинаково как образованных, так и необразованную массу.

§24 [Используют] такие знамения, как удары молнии, предсказания оракулов и гаруспиков, случайные речения авгуров; [даже если] кто-нибудь чихнет или споткнется. Божественный Август рассказывал, как однажды ошибкой надел левый башмак на правую ногу — и вот его в тот же день военный мятеж чуть не сверг.

§25 К этому же ряду случаев относятся внезапные смерти, однако в таких делах ничто не ясно, кроме разве одного: из всех живых существ нет никого несчастнее человека — и никого более гордого. Ведь прочие животные заботятся лишь о пропитании, а для этого им достаточно посылаемого благой природой. Эту [обеспеченность природой] одну стоит предпочесть всем остальным благам, ибо животные вовсе не думают о [том, о чем беспокоится человек]: о славе, деньгах, честолюбии и, самое главное, о смерти.

§26 Поистине полезно для нашей жизни верить, что в такого рода дела вмешиваются боги и что они наказывают злодеев, хотя иной раз и с опозданием, и что вообще божество занимается множеством дел, притом никогда не попусту; и еще что человек — существо самое близкое к божеству — не рожден деградировать до зверя.

§27 Что же до несовершенств человеческой природы, в них есть чем утешиться и даже очень. Ибо и Бог ведь не все может: не может, например, совершить самоубийство, если бы и захотел — а человеку он даровал этот лучший дар среди стольких жизненных бед. Не может Бог ни наделить смертных бессмертием, ни воззвать к жизни усопших, ни сделать так, чтобы проживший свою жизнь оказался никогда не жившим или тот, кого когда-то почитали, оказался никогда не почитавшимся. Нет у Бога никакой власти над прошедшим, разве что повелеть его забыть. Вот еще хотя и забавный довод в пользу нашей общности с Богом: [ни для него, ни для нас] невозможно сделать дважды десять неравным двадцати или многое этому подобное. Во всем этом, конечно, проявляются свойства природы: ее-то, таким образом, мы и называем словом Бог. Мы не напрасно отвлеклись к этим вопросам, потому что они сейчас звучат повсеместно (volgata): [внимание всех] пристально обращено на вопрос о Боге.

8. (6) §28 Теперь вернемся к прочим вопросам, [связанным с изучением] природы. [Начнем со] звезд, о которых мы упоминали, что они прикреплены к небосводу[13]. Нет такого, чтобы каждому из людей дана была своя звезда, причем яркие звезды у людей богатых, поменьше — у бедных, а тусклые — у совсем обнищалых, и вообще чтобы каждому из смертных сопутствовало в его судьбе какое-нибудь светило — как мнит чернь.

§29 Нет между небом и нами такой общности, чтобы наша смертная судьба следовала [пути] звезд в их сиянии. Когда звезды, как представляется, падают, [это не человек умирает, а просто] они возвращают огнистой вспышкой избыток впитанной ими влаги, как это мы можем наблюдать, когда разжигаем лампы струей масла.

§30 Вообще же природа небесных светил вечна. Пронизывая весь мир перекрестно своими лучами, они обладают над Землей могучей властью, каковую весьма отчетливо можно распознать в ее последствиях, явственности и огромности, как мы в своем месте покажем, [см. XVIII. 211—222]. Также и об отношениях небесных кругов будет более уместным рассказать при описании Земли [VI. 211—219], ибо все эти отношения связаны именно с ней. А сейчас поговорим только об открывателях зодиака.

§31 Передают, что первым распахнул врата познания в этой области милетец Анаксимандр в 58-ю олимпиаду[14], открыв наклонное расположение зодиака. Затем Клеострат[15] распознал знаки зодиака, прежде всего Овна и Стрельца. [Небо как] сферу постиг Атлант, задолго до них.

Не будем далее задерживаться на фигуре небосвода как такового и перейдем к рассмотрению остальных [небесных объектов: того, что лежит] между небом и Землей. §32 Выше всех их расположена так называемая Сатурнова звезда, потому она и кажется самой маленькой. Орбита же ее самая большая: на одно и то же место она, как установлено, возвращается не ранее чем через 30 лет. Замечу, что всем блуждающим светилам, в том числе Солнцу и Луне, свойственно движение, противоположное движению небосвода, то есть они движутся справа налево, в то время как небосвод стремительно вертится вправо[16].

§33 Хотя захваченные непрерывным круговоротом неба, они увлекаются к западу с невероятной скоростью, тем не менее они совершают и движение в противоположном направлении, каждая в своем ритме. Так устроено, чтобы воздух в вечной части космоса не застаивался, не сгустился бы благодаря этому круговороту в инертный шар (ignavo globo), но наталкиваясь на встречно движущиеся звезды, разбивался бы на раздельные и упорядоченные струи.

§34 Природа же Сатурновой звезды холодная и застывшая. Орбита Юпитера лежит гораздо ниже и поэтому он, двигаясь быстрее, проходит свой круг в 12 лет. Третья [из блуждающих звезд], Марсова, называемая некоторыми Геркулесовой, из-за близости к Солнцу пылающая огнем, совершает оборот приблизительно в два года. Соответственно благодаря его чрезмерному жару и морозной окоченелости Сатурна, заброшенный в пространстве между ими обоими Юпитер благодаря этим двум взаимно умеряющим влияниям приобретает оздоровительные свойства.

§35 Далее, годовой ход Солнца подразделяют на 360 частей, но чтобы наблюдение над отбрасываемыми от него тенями показало их [точное] возвращение на их первоначальные места, [год делят не на 360] дней, но каждый раз добавляют к этому числу по пяти дней (и еще по четверти дня, для чего к каждому високосному году добавляют по вставному дню), чтобы счет времени отвечал ходу Солнца.

§36 Ниже Солнца вращается так называемая Венерина звезда — гигантская и вместе с тем непостоянная (vagum), ибо меняет направление своего хода. А [великолепием] своих имен она соперничает с Солнцем и Луной. Ведь сначала она идет впереди Солнца[17] и восходит раньше его, принимая имя Люцифера [«Светоносца»], как будто она тоже своего рода Солнце и торопит день. Напротив, когда она загорается после заката Солнца, то нарекается Веспером, как бы продлевая день и предваряя Луну.

§37 Первым открыл эти особенности [Венеры] самосец Пифагор приблизительно в 42-ю олимпиаду, каковая состоялась на 142-м году от основания Рима[18]. Своей, как сказано [в §36], огромностью Венера превосходит все другие светила, а яркость ее такова, что из всех светил, [помимо Солнца и Луны], только от ее лучей отбрасывается тень. Потому и о ее имени было столько споров: одни называли ее Юноной, другие Исидой, третьи Матерью богов.

§38 Все, что порождается на Земле, обязано этим силе этой звезды. Ибо при обоих своих каждодневных появлениях на небе она своей разливаемой повсюду живоносной росой не только наполняет порождающие вместилища самой Земли, но пробуждает их и у всего живущего на ней. Она обходит зодиак за 348 дней, от Солнца же никогда не удаляется больше, чем на 46 градусов. Это мнения Тимея[19].

§39 Ближайшая [из звезд к Венере] и сходная с ней по ритму своего движения, но отнюдь не по величине или силе, это звезда Меркурия, именуемая некоторыми Аполлоновой. Она движется по более низкой орбите и совершает свой оборот на девять дней быстрее, [чем Венера][20]; на небе загорается перед восходом Солнца и после его заката, никогда не удаляясь от Солнца больше, чем на 22 градуса. Так учат Киденас и Созиген[21]. Итак, движение [Меркуриевой и Венериной] звезд особенное и отличается от тех, о которых мы ранее говорили.

§40 Ведь те часто можно наблюдать на удалении от Солнца, равном четвертой и третьей части небосвода, и в стороне, противоположной Солнцу, а полное кругообращение они совершают не по таким орбитам и за более длительный срок. Так учит теория великого года[22].

9. §41 Теперь о Луне — светиле самом знакомом для жителей Земли, которых она вместе с тем не перестает поражать и которым она дарована в спасение от ночной тьмы. Разнообразием своих движений и форм Луна измучила умы наблюдателей и ученых, негодующих, что самое близкое к нам светило оказывается и самым неизвестным.

§42 Все время она увеличивается или уменьшается, то изогнутая серповидно, то в точности в виде полукружия, то замыкая свой контур окружностью; вот она покрыта пятнами, а вот вдруг она же вся сияет; вот она — огромный полный круг, и вдруг совсем исчезла; иногда светит всю ночь, иногда восходит поздно и потом помогает Солнцу светить часть дня.

§43 При этом она бледнеет, но все же заметна. В конце месяца она скрывается, хотя на затмение это не похоже. То она чуть видна, то великолепна, и каждый раз как-то по-другому: то возносится в небесную высь, то зацепляется за вершины гор; то она уходит на север, то ее заносит на юг. Первым из людей подметил ее странности Эндимион[23], как это нам передано в мифе о его любви. К тем же, кто своим прилежанием и трудом [на деле, а не мифологически] просветил нас об этом светиле (lucem nobis aperuere in hac luce), мы не питаем никакой признательности: нам — по странному извращению человеческого ума — больше даже нравится, чтобы стали знамениты злодеяния людей, а как устроен космос, это пусть остается неизвестным!

§44 Итак, продолжим: Луна, находясь ближе [всех светил] к мировой оси, обладает самой короткой орбитой. Тот путь, который наивысшая из всех Сатурнова звезда совершает, как мы уже говорили, за 30 лет, Луна проходит за 27 дней и еще одну треть дня. Затем еще в течение двух дней она скрыта в соединении с Солнцем и самое большее на 30-й день вновь начинает ту же смену фаз. Получается, как будто она нас учит познавать все связанное с происходящим на небе.

§45 [А именно, она] — поскольку она 12 раз в году догоняет Солнце, возвращаясь к своей исходной точке — научила нас делить год на 12 месяцев. [Далее, на примере Луны мы познаём, что] ею, как и всеми остальными звездами, управляет Солнце. Во всех своих переменах Луна светит солнечным светом, наподобие того, как мы видим мерцающий свет Солнца отраженным в воде. Поэтому на такое же количество воды, которое [за данное время] Солнце высушит, Луна будет действовать своей более мягкой и несовершенной силой так, что в конце концов даже увеличит это количество. Сходным же образом мы наблюдаем такие перемены в силе ее свечения: она полная, когда стоит против Солнца, в прочие же дни видна с Земли в той мере, в какой улавливает солнечные лучи.

§46 В соединении с Солнцем Луна не видна, потому что будучи развернута к нему, она весь получаемый от него свет отсылает обратно, туда, откуда получила. [Еще на примере Луны мы познаем, что] светила вне сомнения питаются земной влагой. В самом деле, целая половина лунного диска выглядит пятнистой иной раз: разумеется, оттого, что Луна еще не набрала настоящей силы для впитывания [влаги с Земли]. А пятна — не что иное как захваченная вместе с влагой с Земли Луной муть. 10. [Наконец,] размеры и характер теней, отбрасываемых [предметами] от Луны и Солнца, постигаются из их затмений, которые среди всех наблюдаемых явлений природы в особенности поражают людей и похожи на чудо.

(7) §47 Вполне очевидно, что Солнце затмевается, когда его затмевает Луна, а Луна — когда Земля оказывается [между Луной и Солнцем], так что одни [затмения как бы] возмещают другие. Луна перекрывает солнечным лучам доступ к Земле, пряча Землю от Солнца; а Земля то же делает с Луной. При прохождении Луны [между Солнцем и Землей], на Землю находит внезапная тень, и наоборот, когда тень Земли ложится на это небесное тело, [Луну], оно погружается во тьму, которая как раз и есть земная тень. Форма же этой тени коническая, [напоминающая] перевернутое мотовило. Острие вершины конуса располагается на высоте[24], не превышающей высоты Луны, поскольку из остальных светил ни одно не затмевается таким образом, а конус всегда сходится [своими образующими] к единой вершине. §48 [Основание же его] рассеивается в пространстве, как вообще теряются тени, например, очень высоко пролетающих птиц.

Таким образом, граничная сфера Луны есть конец воздуха и начало эфира. Над Луной лежит чистое и полное вечного света [пространство], мы же [не видим этого эфирного света], но воспринимаем ночью звезды и прочие светила как [светящие] из темноты. Из всего этого понятны причины исчезновений Луны в ночное время. Однако из-за наклона зодиака и многообразных изгибов путей Луны, о чем уже сказано [в §41—43], оба вида ее исчезновения, [новолуния и затмения], не повторяются регулярно, например, раз в месяц, да и вообще движение небесных тел не всегда и не на каждом дробном отрезке в точности соответствует расчетам.

11. (8) §49 Изложенная схема позволяет смертным умам воспарить к небу и как бы раскрывает перед ними, созерцающими мир с этой высоты, размеры трех наибольших тел Вселенной. Луна, конечно, не могла бы заслонить от Земли все Солнце, встав между ними, если бы Земля была больше Луны[25]. Огромность Солнца явственно выступает в соотношении с обоими остальными телами, так что нам здесь нет нужды обсуждать эти размеры на основании свидетельства глаз и логических рассуждений.

§50 Солнце огромно уже потому, что деревья, разбросанные на расстоянии скольких угодно миль[26] друг от друга, дают одинаковые [по направлению] тени, как если бы [Солнце] было центром всего пространства[27]. А также потому, что для всех обитающих в южных странах оно в равноденствия стоит прямо над головой. И еще потому, что у тех, кто живет около северного тропика, тени в полдень падают на север, а при восходе — на запад, чего никоим образом не могло бы быть, если бы Солнце не было несравненно обширнее Земли. Наконец, когда Солнце встает из-за горы Иды, оно превосходит ее по ширине, далеко перекрывая ее справа и слева — и это в особенности [доказательно, если учесть, что оно] отделено от нее столь большим промежутком.

§51 О величине Солнца можно с уверенностью заключить из затмений Луны, подобно тому, как о малом размере Земли свидетельствуют затмения Солнца. Дело в том, что очертания тени могут быть троякого вида. Очевидно, что если тело, отбрасывающее тень, такого же размера, как источник света, то тень будет в форме колонны и бесконечна. Если это тело больше источника света, тень будет иметь форму спрямленного мотовила, будет наиболее узкой вначале, а дальше уходить в бесконечность, подобно как [и в первом случае]. Если тело, отбрасывающее тень, меньше источника света, получится тень, суживающаяся к концу в острие. Такова тень Земли, наблюдаемая при лунном затмении. §52 Отсюда вытекает вне какого-либо сомнения, что Солнце по размеру больше Земли.

Впрочем, о том же молчаливо свидетельствует и сама природа: ибо почему в разделении времен года зимой Солнце отступает, чтобы дать Земле освежиться сумраком [более долгих в этот сезон] ночей? Если бы оно так себя не вело, оно конечно сожгло бы [все на Земле], столь велик его размер. Впрочем, частично выжигать Землю оно успевает.

12. (9) §53 Из римлян первым, кто обнародовал разъяснение солнечных и лунных затмений, был Сульпиций Галл, в то время военный трибун, а потом он был консулом вместе с М. Марцеллом. За день до того, как царь Персей был разбит Павлом, этот полководец привел Сульпиция на военное собрание, чтобы тот предсказал затмение. [Сделав это, Сульпиций] избавил войско от страха. Вскоре после этого он еще и написал [о затмениях] книгу[28]. Среди греков же первым начал изучать затмения Фалес Милетский, который в четвертый год 48-й олимпиады, в 170 год от основания Рима[29] предсказал случившееся при царе Алиаттесе[30] солнечное затмение. Потом Гиппарх предсказал движения Солнца и Луны на 600 лет [в книге, куда он] включил также способы исчисления месяцев, дней и часов у разных народов, [описание их] местообитаний и внешности. Не имея советников, кроме самой природы, он [тем не менее создал труд, выдержавший] испытание временем.

§54 О великие люди, которые превзошли границы возможного для смертных, раскрыли установления божеств и избавили жалких смертных от страха! Ибо затмения светил неизменно внушали им боязнь каких-то преступлений и смертей. Известно, как силен был страх перед затмениями у таких возвышенных поэтов, как Стесихор и Пиндар[31]. Другие, заключая [при виде затмения Луны], что ее отравили и она умирает, пытались с помощью шума и грохота оживить ее. Афинского полководца Никия такого рода тревога настолько охватила, что он запретил выводить флот из гавани и тем нанес ущерб морской мощи государства[32]. Да будет прославлен ваш гений, о вы, кто истолковали законы небес и постигли природу вещей, найдя доводы более сильные, чем воля богов и людей!

§55 Ибо кто, поняв эти доводы и правильность в чередовании «ро́дов» — ибо этим словом (labor) почему-то стали называть затмения — у светил, не примирится с тем, что и смертные должны следовать своей судьбе? Теперь я вкратце и обзорно коснусь общепризнанного по поводу рассмотренных [явлений] — коснусь только в самых необходимых пунктах и очень сжато, потому что такое обсуждение само по себе не входит в задачи моего труда и потому что суметь привести причины для всего — это нечто не менее важное, чем отыскать общепризнанные мнения о немногом.

13. (10) §56 Установлено, что затмения циклически повторяются каждые 223 месяца[33]. Солнечное затмение может произойти только тогда, когда Луна находится в ее последней или первой фазе, в так называемом соединении, а лунное затмение — только в полнолуние и всегда за пределами того [участка неба, где] последний раз было видено такое затмение. Но ясно также, что каждый год в определенные дни и часы происходят солнечные и лунные затмения, видимые в южном полушарии (sub terra) и кроме того, даже и случающиеся в северном полушарии (superne fiant) не повсеместно видимы. Иногда из-за облаков, а чаще из-за того, что шарообразность Земли заслоняет выпуклости небесной сферы.

§57 Не более двухсот лет тому назад Гиппарх проницательно установил, что лунные затмения могут происходить через четыре месяца одно после другого, а солнечные — через шесть месяцев, но лунное и солнечное затмения, видимые то в одном месте северного полушария, то в другом, могут случиться и дважды в месяц. Самое же удивительное в этих удивительных [открытиях Гиппарха] — то, что он показал (установив и причину этого), что тень Земли находит на Луну иногда с западной стороны, иногда с восточной. Заходящая Луна может затемнить восходящее тогда же Солнце, так что в момент затмения оба светила, а также тень, вызывающая затмение, окажутся над горизонтом. Однажды это действительно наблюдалось. Что касается следования солнечного и лунного затмений одного за другим через 15 дней, это тоже наблюдалось в наше время в правление отца и сына Титов Флавиев Веспасианов, когда оба были притом консулами[34].

14. (11) §58 Нет сомнения, что рога Луны всегда направлены в сторону, противоположную Солнцу, и что когда Луна растет, она обращена к востоку, а когда уменьшается — к западу. Также что Луна светит на 47¹∕₂ минуты дольше[35] [каждые сутки], считая от второго дня после новолуния и до полнолуния, а потом [таким же образом каждый день] меньше. Начиная с 14 градусов от Солнца[36] она всегда становится невидимой. Это довод, чтобы считать блуждающие звезды крупнее Луны: ведь они иногда видны и в семи градусах [от Солнца]. Однако из-за своей высоты они кажутся меньшими, [чем есть: подобно тому, как мы] из-за солнечного блеска не можем различить днем звезд, неподвижно прикрепленных к небосводу, хотя они сияют так же, как ночью. Последнее становится ясным при солнечном затмении или если глядеть из очень глубокого колодца.

15. (12) §59 Три планеты, расположенные, как мы уже говорили [в §32—34], выше Солнца, соединяясь с ним, исчезают из вида. Восходя утром, они никогда не отстоят [от Солнца] дальше, чем на 11 градусов. Затем они отступают, гонимые его лучами, и останавливаются на «утренних стоянках» (stationes matutinas) — их называют «первыми» — в треугольнике на расстоянии 120 градусов [от своего восхода]. Затем они восходят вечером, в противоположной части неба, удаляясь на 180 градусов, и подходят с другой стороны к своим вечерним или так называемым «вторым стоянкам», удаленным еще на 120 градусов, где их настигает Солнце и с расстояния 12 градусов делает невидимыми, что и называют их вечерним заходом.

§60 Марсова звезда, самая близкая [к Солнцу], ощущает его лучи уже в пределах «квадратуры» — с расстояния в 90 градусов, почему ее движения после обоих ее восходов и назвали «первым» и «вторым 90-градусным» [движениями]. На устойчивом [отрезке своего пути] Марс остается в каждом знаке зодиака по шести месяцев, на других [отрезках] — по два месяца, а обе остальные [верхние планеты] проводят в каждом зодиакальном знаке не более четырех месяцев.

§61 Таким же образом исчезают в вечернем соединении и обе нижние планеты. Когда же Солнце от них отделяется, они совершают свой утренний восход на прежнем удалении от Солнца, вновь стремятся к нему и догнав, скрываются, [что и зовется их] утренним заходом. Затем, отходя на те же расстояния, о которых мы уже говорили, они появляются на вечернем небе, далее возвращаются к Солнцу и теряются в [общем с ним] вечернем заходе. Венера при этом останавливается на двух стоянках, утренней и вечерней, на самых отдаленных концах своего пути, после обоих своих появлений на небе. Стоянок же Меркурия не удается заметить из-за крайней непродолжительности его пребывания на них.

(13) §62 Итак, мы изложили теорию светил и их затмений, довольно сложную, поскольку речь шла о движениях, сопровождаемых множеством удивительных явлений: светила меняют свои размеры и цвет, заходят на север и удаляются к югу, приближаются к Земле или внезапно появляются высоко в небе. Сообщенное нами во многом расходится с традиционными мнениями наших предшественников. Признавая их заслугу в том, что они первыми стали искать и показали другим пути исследования, отнюдь не будем оставлять надежду на прогресс от века к веку (modo ne quis desperet saecula proficere semper).

§63 Все рассмотренные явления возникают из [взаимодействия] множества причин. Во-первых, орбиты, которые греки применительно к небесным телам называют «апсидами» — но нельзя ли обойтись без греческих терминов? У каждого небесного тела своя орбита, не совпадающая с вращением неба в целом, поскольку центром неба служит Земля, а [ее положение определено] двумя крайними точками, именуемыми полюсами, и поскольку зодиак расположен между ними наклонно. Таким образом, у каждой орбиты свой центр. Соответственно и сами орбиты разные [у разных небесных тел], и небесные пути и движения у них тоже разные [хотя бы уже] потому, что внутренние орбиты (apsidas) по необходимости короче[37] [внешних].

16. §64 Далее, самые высокие, считая от центра Земли, апсиды[38] лежат для Сатурна в созвездии Скорпиона; для Юпитера — в Деве; для Марса — в Льве; для Солнца — в Близнецах; Венеры — в Стрельце; Меркурия — в Козероге; Луны — в Тельце, а именно в центральных частях всех этих созвездий. Напротив, противоположные этим точкам нижние лежат ближе к центру Земли. Отсюда получается, что планеты движутся как бы медленнее и выглядят меньшими, когда несутся по верхним участкам своих орбит, а когда приближаются к Земле, то становятся крупнее на вид и движутся быстрее. Не потому, что на самом деле ускоряют или сбавляют природную скорость, для каждой из них свою и определенную, но потому, что радиусы орбит у их центра неизбежно сближаются наподобие спиц у колеса телеги, а скорость [точки на одном из этих радиусов] кажется большей или меньшей соответственно близости к центру.

§65 Другая причина [различной] высоты светил заключается в том, что у них всех высшая, [наиболее удаленная] от центра орбиты ее точка лежит в разных знаках зодиака. У Сатурна [такая точка лежит] в 20-м градусе Весов, у Юпитера — в 15-м градусе Рака, у Марса — в 28-м Козерога, у Солнца — в 29-м Овна, у Венеры — в 27-м Рыб, у Луны — в 4-м Тельца[39]. Третье объяснение [различной у разных планет] высоты связано не с орбитами, но со свойством глаза оценивать высоту как бо́льшую или меньшую на основании плотности воздуха.

§66 Связана с этим последним [фактором] и причина наклонности и неодинаковой ширины зодиака. Планеты, которые мы уже рассмотрели, движутся по зодиаку, а обитаемая часть Земли — только та, что лежит под ним. Все остальное, начиная от полюсов, сковано холодом. Только Венера (Veneris tantum stella) отходит на два градуса от зодиака, и в этом, надо понимать, причина того, что кое-какие животные все же порождаются и в пустынных областях мира. Луна тоже ходит по всей ширине зодиака, но все же не покидает его. Из остальных Меркурий блуждает [по зодиаку] в весьма широких пределах, но все же из двенадцати градусов (такова ширина зодиака) использует не более восьми, причем не всюду так, но в самой его середине два градуса, в верхней части четыре, в нижней опять два.

§67 Далее, между двумя половинами зодиака по его середине движется Солнце змеевидным неравномерным ходом[40]. Марс движется в пределах четырех градусов в середине зодиака, Юпитер тоже в середине кверху от нее на два градуса; Сатурн в пределах двух градусов, как и Солнце. В этих особенностях причина широтного движения планет, спускающихся иногда к югу, иногда же поднимающихся к северу. Многие ошибочно полагают, что эти движения можно подвести под третью из рассмотренных ранее[41] причин различной высоты у разных планет. Чтобы опровергнуть эту точку зрения, необходимы весьма абстрактные рассуждения с учетом всей взаимосвязи приведенных нами причин.

§68 Принято считать, что планеты ближе всего к Земле по высоте и широте при своем вечернем заходе, а с утреннего восхода они начинают [двигаться в направлении своей наибольшей] высоты и широты. Их стоянки расположены в средних узлах по широте, именуемых «эклиптиками». Кроме того, признано, что скорость планет возрастает, когда они близки к Земле, и убывает, когда они взлетают в высоту. Эти соотношения наиболее подтверждаются наблюдениями над апогеями Луны. Однако равным образом несомненно, что [скорость] движения трех верхних планет при их утренних восходах возрастает, а начиная от первых стоянок и до вторых убывает.

§69 Учитывая это все, надо признать очевидным, что их широты возрастают начиная с утреннего восхода. Потому что при этом сначала движение их ослабевает, а на первых стоянках они поднимаются в высоту, и только здесь численное выражение [широты в градусах] начинает уменьшаться, сами же планеты начинают двигаться попятно. На причине последнего надо остановиться особо. Им, отброшенным от того треугольника, о котором мы говорили[42], солнечные лучи препятствуют двигаться прямым путем, и планеты силой огня взмывают в высоту.

§70 Этого мы [в силу вертикальности взлета] своим зрением непосредственно не воспринимаем и поэтому нам кажется, что они стоят на одном месте, откуда и термин «стоянка» (statio). Затем еще более усиливается мощь тех же лучей и своим жаром отгоняет планеты. Это особенно заметно при их вечернем появлении на небе, когда вся сила Солнца гонит их к верхним точкам их орбит и планеты становятся почти не видны из-за того, что совсем уходят в высоту и почти не движутся: их движение становится тем медленнее, чем ближе они к зодиакальным знакам, [соответствующим] верхним точкам орбит.

§71 Широта планет уменьшается начиная с их вечернего появления на небе, но теперь она уменьшается со все меньшей скоростью, которая притом не возрастает и перед вторыми стоянками, когда уменьшается также высота планет, ибо теперь на них действуют солнечные лучи с другой стороны, прижимая их опять к Земле с той же силой, которая их подняла в небо из предыдущего треугольника. Столь велика разница между действием лучей, идущих снизу или сверху. Все это с еще большей силой проявляется и при вечернем заходе планет. Таковы закономерности движения верхних планет. С остальными дело обстоит сложнее и до нас никем не изучено[43].

17. (14) §72 Итак, прежде всего заметим, что Венера никогда не отходит больше, чем на 46 градусов от Солнца, а Меркурий больше, чем на 23 градуса, и что в пределах этих удалений они часто вновь и вновь возвращаются к Солнцу. На большее расстояние они не могут удалиться, потому что большей долготы не может достичь кривизна их орбит, учитывая что эти орбиты направлены противоположно [движению верхних планет], что Венера и Меркурий расположены ниже Солнца и что лежащие под Землей части их орбит столь же велики пропорционально, как у орбит верхних планет — части, лежащие над Землей. Поэтому окраины орбит Венеры и Меркурия имеют сходные очертания и уходя далеко в отношении долготы, как бы компенсируют этим [ограниченность своего] пространства по широте.

§73 Но почему же они не всегда достигают своего удаления в 46 и 23 градуса? Да, это так, но причина этого [до сих пор] ускользала от внимания ученых. Ведь очевидно, что орбиты планет не остаются одними и теми же и что при этом они никогда не пересекают Солнца. Таким образом, когда они одним или другим своим краем приближаются к тому небесному градусу, где находится Солнце, то это надо понимать так, что они дошли до крайних пределов своих орбит. И пока еще оконечность орбиты на столько-то градусов отстоит от Солнца, планета, очевидно, поворачивает со всею поспешностью назад: и для той и для другой планеты здесь крайний предел.

§74 Отсюда можно понять и причину их попятного движения. Верхние планеты при своем вечернем заходе несутся с огромной быстротой, а эти две движутся очень медленно. Те выше всего стоят над Землей, когда наиболее замедлены, а эти — когда летят быстрее всего, как будто бы верхние планеты заставляет ускоряться близость к центру, а эти — удаленность от него. Верхние планеты с момента своего утреннего появления на небе начинают снижать свою скорость, а эти две — увеличивать. Противоположно [общему направлению] своей орбиты те движутся от утренней стоянки к вечерней, а Венера — от вечерней к утренней.

§75 От утреннего восхода она начинает наращивать как свою широту, так и высоту и — начиная с утренней стоянки — следовать за Солнцем; при своем утреннем исчезновении с неба она движется быстрее всего и поднимается выше всего; от ее вечернего появления на небе ее широта и скорость постепенно уменьшаются; начиная же с вечерней стоянки, она меняет свое направление и одновременно теряет высоту. А вот Меркурий и широту и высоту начинает набирать со своего утреннего появления на небе, терять же широту — с вечернего, и следуя за Солнцем в отдалении 15 градусов, на четыре дня почти что неподвижно замирает.

§76 Затем он сходит с вышины и между своими вечерним и утренним появлениями на небе движется попятно. Только у Меркурия и Луны спуск отнимает столько же дней, сколько и подъем. Венера в 15 раз дольше поднимается, чем опускается, и наоборот, Сатурн и Юпитер вдвое медленнее опускаются, чем поднимаются, а Марс даже вчетверо. Таково разнообразие природы. Но и причина очевидна: планетам, подъем которых Солнце поддерживает своими испарениями, спускаться даже труднее, [чем подниматься].

(15) §77 Многое и сверх сказанного можно сообщить о тайнах природы и о законах, которым природа повинуется. Например, по поводу Марса, движение которого всего труднее исследовать[44]. Его стоянка никогда не бывает в том же треугольнике, что и у Юпитера, и очень редко — в пределах 60 градусов от этого треугольника. Это число наводит на мысль, что в основе космоса лежит фигура шестиугольника[45]. Далее, Марс (кроме как в двух знаках зодиака, в Раке и Льве) никогда не восходит одновременно с Юпитером. Меркурий по вечерам редко восходит в Рыбах, зато очень часто — в Деве, по утрам [тоже часто] в Весах и Водолее, во Льве — очень редко; в Тельца и в Близнецы не возвращается; в Рака может возвращаться, но не ниже 25-го градуса.

§78 Луна соединяется с Солнцем дважды только в Близнецах, а в Стрельце (и такое только в нем) — никогда не соединяется. В Овне и только в нем бывало, что в один и тот же день видели старую Луну и затем серп молодой Луны. Впрочем, это немногим смертным удавалось; отсюда-то пошла слава о зоркости Линкея[46]. Самый долгий промежуток времени, когда на небе не виден Сатурн, составляет 170 дней, то же самое о Марсе; когда не показывается Юпитер — 36 дней; отнимая от этих цифр по 10 дней, получаем самые краткие промежутки, на которые скрывается каждая из этих [трех планет]. Венера не видна [самое большее] 69 дней, а [самое меньшее] 52 дня; Меркурий — 17 и 13 дней.

18. (16) §79 Цветом планет управляют причины, связанные с их высотой: попадая в воздушную сферу какой-либо звезды, они ей уподобляются. Если их орбита с той или другой стороны приближается к орбите другого небесного тела, они приобретают его оттенок: например, бледное приобретает более холодный отблеск, красное — более теплый, свинцовое — серебристо-мерцающий. Близость Солнца, а также [нахождение в местах] пересечения орбит и на отдаленных участках собственной орбиты придают планетам тусклый цвет вплоть до черного. Но у каждой из них есть и собственный оттенок блеска: белый у Сатурна, прозрачно-ясный у Юпитера, огненный у Марса. У утренней Венеры ярко-белый, у вечерней — цвет лавы, у Меркурия лучезарный, у Луны мягкий. Солнце, когда встает, пылающее, а потом лучистое. С упомянутыми причинами связан и вид неподвижных звезд на небосводе.

§80 А именно, иногда тихой ночью множество их мягко сияет вокруг полукружия Луны, иногда же они изреживаются, приводя нас в изумление этим своим бегством: [как будто] скрываются от полнолуния, или же наше зрение притуплено лучами Солнца либо других светил, о которых только что говорилось. Впрочем, Луна и сама несомненно воспринимает колебания изменения в воздействии на нее солнечных лучей, хотя вогнутость небосвода[47] притупляет и смягчает это воздействие за исключением тех случаев, когда лучи падают под прямым углом. Поэтому когда Луна находится в солнечном квадрате, мы видим и половину ее диска; когда в треугольнике — она предстает в виде почти пустого ободка; когда она развертывается к Солнцу, это полнолуние. И обратно, при старении Луны она проходит в те же интервалы те же фазы и по тем же принципам, что и три расположенные выше Солнца планеты.

19. (17) §81 У самого же Солнца четыре состояния: два равноденствия, весеннее и осеннее, когда оно приходится против центра Земли, находясь в восьмом градусе Овна и Весов; и два солнцеворота в восьмом градусе Козерога посреди зимы, когда день начинает прибывать; и в том же градусе Рака, когда прибывать начинает ночь — это летнее солнцестояние. Причина неравномерности изменений заключается в наклонности зодиака. В каждый момент над и под Землей лежит по равной части небосвода, но светила, восходящие по вертикали, продолжают быть видны на небе в течение более длинного участка своего пути, а те, что движутся наклонно, видны на более коротком промежутке.

20. (18) §82 Большинству неизвестно важное открытие в области науки о небесных явлениях, сделанное основателями этой науки и заключающееся в том, что огни, которые падают на землю и называются молниями, это огни от трех [верхних] планет и в особенности от Юпитера, средней из них по положению. Он сбрасывает таким способом, может быть, вредные излишки жидкости, полученные с более высокой орбиты [Сатурна], а может быть, излишки жара с более низкой орбиты [Марса. Неизвестно большинству и то, что] отсюда произошел миф о Юпитере, мечущем молнии. А дело в том, что как от пылающего полена с треском рассыпаются угольки, так и небесный огонь рассеивается от этой планеты, неся с собой знамения, чтобы даже какая-нибудь совсем малая крупица [небесного огня] не лишилась своего участия в божественных деяниях. Сильнейшее возмущение воздуха при этом происходит от того, что скопление [сброшенной Юпитером] влаги ведет к перенасыщению или же воздух сотрясается, некоим образом принимая плод от этой беременной [огнем] планеты.

21. (19) §83 Многие пытались измерить расстояния между Землей и планетами и установили (prodiderunt), что от Солнца до Луны в 19 раз дальше, чем от Луны до Земли[48]. Пифагор же, прозорливейший муж, вычислил, что от Земли до Луны 126 тысяч стадиев, а от Луны до Солнца вдвое, от Солнца до знаков зодиака втрое больше. Того же мнения был и наш соотечественник Галл Сульпиций[49].

22. (20) §84 Однако иногда Пифагор, опираясь на аналогии из области музыки, утверждал также, что Луна отстоит от Земли на целый тон, от Луны до Меркурия полтона, от Меркурия до Венеры тоже полтона, от Венеры до Солнца полтора тона; от Солнца до Марса один тон, то же самое как от Земли до Луны. От Марса до Юпитера полтона, от Сатурна до зодиака полтора тона. Всего получается семь тонов, что образует «октаву», именуемую у греков «гармонией», что означает всеобщее созвучие. В нем Сатурн движется по дорическому ладу, Юпитер — по фригийскому, и другие планеты аналогично. Мысль тонкая, но более развлекающая, чем доказательная.

23. (21) §85 Стадий составляет сто двадцать пять наших шагов, т. е. шестьсот двадцать пять футов[50]. Посидоний утверждает, что туманы, ветры и тучи достигают высоты по крайней мере 40 стадий над Землей, а выше воздух прозрачен, ясен и полон безмятежного света; а от неспокойных [околоземных слоев] до Луны 20 раз по сто тысяч стадиев, от Луны до Солнца пять тысяч раз по тысяче стадиев[51]. Только благодаря таким расстояниям Солнце при всей своей мощи не сжигает Землю. Однако по мнению большинства авторов, облака поднимаются на высоту до 90 стадиев. Это все не проверено и разобраться в этом трудно, но поскольку [эти цифры уже] получили распространение, приходится их сообщать (prodenda quia sunt prodita). Если кому-нибудь захочется основательнее вникнуть в эти расстояния, — не чтобы их измерить, нет, такая цель потребовала бы почти невообразимых усилий — но чтобы дать хотя бы приблизительную оценку, — если кто-нибудь будет упорно к этому стремиться, для него нет другого вполне приемлемого пути, кроме метода непогрешимого геометрического умозаключения.

§86 Из самого характера кругового движения Солнца очевидно, что его орбита перемещается [за год] почти на 366 градусов. Поскольку диаметр круга всегда в три и еще почти одну седьмую раза меньше окружности, то получается (когда мы вычтем из окружности половину, которая заслонена Землей, находящейся в центре), что высота до Солнца составляет около ¹∕₆ того огромного расстояния, на какое простирается солярная орбита около Земли, а высота Луны — около ¹∕₁₂ того же расстояния. Ведь именно настолько лунная орбита короче солнечной §87 и Луна таким образом совершает свой путь как раз посреди между Солнцем и Землей.

Удивительно, до чего доходит человеческое безрассудство, поощренное хотя бы малейшим успехом! Так и в том, о чем мы говорили, нашелся повод для дерзости. Отважившись угадать расстояние от Солнца до Земли, люди занялись такими же расчетами [уже чтобы узнать расстояние] до неба. Раз Солнце проходит через середину неба, размеры этого последнего, решили они, вычислимы, можно сказать, на пальцах. Окружность по отношению к диаметру составляет ²²∕₇, и поэтому размер неба можно сразу рассчитать, если восставить перпендикуляр.

§88 Согласно вычислениям египтян, обнародованным Петосирисом и Нехепсом[52], один градус наименьшей из орбит, лунной, предположительно соответствует немногим больше 33 стадиев; орбиты Сатурна, самой длинной — вдвое больше; орбиты Солнца, лежащей, как мы говорили[53], в середине — среднему числу между этими двумя[54]. Однако в таком подсчете содержится явная подтасовка, потому что [для вычисления расстояния до неба] надо прибавить еще интервал от орбиты Сатурна до зодиака, а это увеличит расстояние безмерно.

24. (22) §89 Остается сказать о космосе еще немногое. Посреди небосвода внезапно могут рождаться новые звезды нескольких типов. 25. Греки их называют кометами, по-нашему это значит «волосатые». Они устрашают своими кроваво-красными космами наподобие щетинистого пучка волос, [обычно] на верхушке. Те из них, у которых этот пучок растет от их нижней части, наподобие долгой бороды, греки называют «бородатыми». Еще бывают «копья», они дрожат наподобие брошенного дротика и служат весьма зловещим предзнаменованием[55]. Такова была комета, о которой император и цезарь Тит в свое пятое консульство[56] подробно повествует в своем прекрасном стихотворении. Это было последнее до сего дня появление [кометы такого вида]. Такие же, но более короткие и заостренные кометы назвали «кинжалами». Они самые бледноокрашенные и блестят наподобие меча. Лучей они не испускают совсем. Дисковидные, чей вид соответствует названию, цвет же их янтарный, с краев испускают лучи, но редкие.

§90 У бочковидных комет форма бочки, они окружены дымной сферой. Роговые имеют форму рога. Такая комета появилась, когда греки вступили в решающий бой при Саламине. Кометы-светильники напоминают пылающие факелы, «конские» похожи на лошадиные гривы. Эти движутся очень быстро и вращаются вокруг своей оси. Встречаются еще кометы с серебристыми хвостами, горящие так ярко, что трудно на них смотреть, и в них проглядывает нечто напоминающее человеческое лицо. Еще — «козлиные» кометы, окруженные какой-то шерстью и подобием облака. Однажды гривастая комета обратилась в комету-копьё. Это было в 108-ю олимпиаду, от основания же Рима в 408 году[57]. Ни разу не было, чтобы продолжительность пребывания кометы на небе была меньше семи дней, дольше же всего — 80 дней.

(23) §91 Кроме того, некоторые из комет движутся по небу наподобие планет, другие неподвижны и прикреплены к одному месту; почти все приурочены к северной части неба, впрочем, иные попадаются там и сям, чаще в светлом участке, называемом Млечным Путем. Аристотель передает, что иногда бывают видны одновременно несколько комет, и это предвещает сильные ветры или жару[58]. Насколько мне известно, больше об этом никто не сообщает. Встречаются кометы и в зимние месяцы, но тогда они лишены блеска. Об ужасной комете рассказывают люди, живущие в Эфиопии и Египте. Ее назвали «Тифон» по имени царя, правившего в то время. Вид ее был пламенный, спиральный наподобие улитки. Смотреть было на нее страшно: скорее не светило, а какой-то огненный ком.

§92 Рассеиваются лучи в виде волос иногда и от блуждающих и прочих звезд. Если комета, как иногда случается, появляется в западной части неба, то это обычно знамение зловещее и отвратить его нелегко[59]. Так было в гражданскую войну в консульство Октавиана[60], а также во время войны Помпея с Цезарем; в наше время — когда цезарь Клавдий оставил власть над империей Домицию Нерону и [тот взошел на престол] после отравления[61]; и потом во время принципата Нерона, когда [комета на западе горела] свирепо и почти беспрерывно. Придают определенное значение тому, к какому небесному градусу комета движется, от какой звезды она набирается сил, на что похожа и в каком месте усиливает свой свет.

§93 Если она напоминает флейту, это предвещает что-то для мусического искусства; если располагается в гениталиях того или иного знака зодиака, это означает нечистоту нравов; если у нее форма треугольника или квадрата, вписанного в какую-либо конфигурацию неподвижных звезд, то это предзнаменование успехов изобретательности и науки. Комета в голове Северного или Южного Дракона означает эпидемии. Во всем мире есть единственное место — это храм в Риме — где поклоняются комете: той, которую божественный Август счел весьма счастливой для себя. Она появилась в начале его правления во время игр, которые он вскоре после кончины своего родителя, Юлия Цезаря[62], устроил от лица им же основанной коллегии в честь Венеры Прародительницы.

§94 При этом он огласил свою радость в следующих словах: «В эти самые дни устроенных мною игр, косматая звезда в течение семи дней сверкала в северной части неба. Она поднималась около одиннадцатого часа дня и была ясно различима со всех земель. Простой народ верил, что эта звезда знаменует собой душу Цезаря, причтенную к лику святых бессмертных богов. В уважение к этой вере памятная эмблема в виде косматой звезды нанесена на изваяние Цезаря, недавно освященное на Форуме». Так говорил Август во всеуслышанье, в душе же он ликовал, считая эту комету порожденной ради него самого и себя рожденным ею. Правда и то, что комета принесла благополучие земному миру. Есть такие люди, кто считает, что кометы вечны и движутся по присущим им орбитам, но не видны, пока остаются в солнечных лучах. Но есть и другие, по мнению которых кометы рождаются случайным образом из влаги и огня и затем [на них же] распадаются.

26. (24) §95 Никто больше Гиппарха — и никакая похвала за это не будет достаточна ему — не сделал для доказательства, что человек сродни звездам и что наши души — часть неба. Он открыл новую звезду, порожденную в его время[63]. С того дня, когда он увидел ее сияние, он задался вопросами о характере ее движения; о том, что кометы, быть может, не столь уж редко встречаются; что и звезды, которые мы представляем себе прикрепленными, на самом деле, быть может, движутся. Итак, он отважился на дело, которое было бы дерзким даже для божества: исчислить звезды для сведения потомков, составить поименный каталог светил, придумав особые инструменты, чтобы установить для каждого небесного тела координаты и величины, дабы с тех пор легко можно было по этим данным устанавливать не только, погибают ли и рождаются ли звезды, но и в целом: переходят ли некоторые из них с места на место, увеличиваются ли или уменьшаются. [Выполнив это, он как бы] завещал всем людям в достояние небо — если бы только нашелся кто-нибудь такой, кто принял бы это наследство.

(25) §96 Вспыхивают на небе также метеоры. Они видимы только в момент своего падения. Так, один из них пролетел в полдень перед всей публикой во время устроенного Германиком Цезарем боя гладиаторов[64]. Метеоры бывают двух видов: один по-гречески зовется lampades, по-нашему «факелы» (faces); другой — болиды, наподобие того, что был виден во время мутинских бедствий[65]. Различны они тем, что «факел» вспыхивает в своей передней части и оставляет за собой длинный след, а болид пылает весь целиком и занимает на небе более обширное пространство.

(26) Подобно болидам пылают и «брусья» (trabes), называемые у греков dokoi. Такой «брус» был виден на небе, когда флот спартанцев был разбит и они утратили владычество над Грецией[66]. Бывают также метеоры, на самом небе вызывающие трещину, которая по-гречески называется «хасма».

27. (27) §97 Бывают и кроваво-красные метеоры, а также нечто наиболее ужасное для смертных — огонь, ниспадающий с таких метеоров на Землю. Это произошло, когда в третий год 107-ой олимпиады[67] [македонский] царь Филипп произвел потрясение в Греции. Я-то думаю, что все это, как и прочие явления, есть результат естественных сил, и ими же определяется, в какое время нечто должно произойти — а не как полагает большинство [людей, такие знамения посылаются] по разнообразным поводам, которые на самом деле суть измышления человеческой фантазии. Конечно, такие явления бывали предвестием больших бед, но по-моему, не беды происходили из-за небесных знамений, а напротив, знамения случались по причине бед. А поскольку закономерность всех этих событий скрыта из-за того, что они редки, соответственно мы ее — как и случаи возникновения и исчезновения светил, о чем была речь [в §§94—95], и как многое другое — не можем объяснить.

28. (28) §98 В течение всего дня тоже удается видеть вместе с Солнцем звезды, чаще всего окружающие солнечную орбиту наподобие корон из колосьев или же в виде разноцветных кругов. Такое видели, когда юный Август входил в Рим после кончины своего великого родителя, дабы восприять его великое имя. 29. Такие короны бывают и около Луны, и около ярких неподвижных звезд.

(29) В консульство Л. Опимия и Кв. Фабия около Солнца появилась радуга, в консульство Л. Порция и М. Акилия — круг; в консульство Л. Юлия и П. Рутилия[68] — красное кольцо.

30. (30) Встречаются необыкновенные и более долгие, чем обычно, солнечные затмения: например, когда был убит диктатор Цезарь; во время Антониевой войны Солнце было все время тусклым почти целый год.

31. (31) §99 Бывают, напротив, видны разом несколько солнц: не над Солнцем как таковым и не под ним, но сбоку, под углом. Прямо или отвесно над Землей, ночью, на востоке или западе они не бывают видны. Рассказывают, что однажды на Боспоре несколько[69] солнц были одновременно видны на юге, причем они удерживались с утреннего времени до заката. В старину нередко наблюдали тройное Солнце, например, в консульства Сп. Постумия и Кв. Мукия, Кв. Маркия и М. Поркия, М. Антония и П. Долабеллы, М. Лепида и Л. Планка[70]. А в наше время видели три Солнца в принципат божественного Клавдия, когда консулами были он и с ним К. Орфит[71]. Нет до нашего времени ни одного сообщения, чтобы видено было больше трех Солнц.

32. (32) Появлялись также и три Луны, их многие называют «ночными Солнцами»[72]. Например, при консулах Гн. Домиции и Г. Фаннии.

33. (33) §100 При консулах Гн. Кекилии[73] и Гн. Папирии[74], но нередко и в другие времена видели свечение ночного неба, когда среди ночи засиял как бы день.

34. (34) При консулах Л. Валерии и К. Марии на закате Солнца видели, как через все небо с запада на восток пролетел пылающий и искрящийся щит.

35. (35) Рассказывают, что однажды, в консульство Гн. Октавия и К. Скрибония[75] — и более никогда такого не видели — от звезды [оторвалась] и упала искра, затем стала расти, приближаясь к Земле, достигла величины лунного диска. И стало светло, как бы в туманный день. Затем она вернулась на свое место в небе и превратилась в «факел». Явление это наблюдали проконсул Силан и сопровождавшие его.

36. (36) Бывает, что звезды разбегаются в разных направлениях. Это всегда предзнаменование, что с той стороны неба, где это происходит, поднимутся свирепые ветры.

37. (37) §101 У моря и у суши тоже есть свои звезды. Во время ночной стражи в войсках я видел, как на концах копий перед насыпью сверкали огни в форме звезд. На реях и других частях кораблей появляются иногда звезды, издающие некий певучий звук и перелетающие с места на место наподобие птиц. Эти звезды опасны, когда встречаются поодиночке: могут потопить судно, а попав на него снизу, могут зажечь киль. Если они появляются попарно, то приносят благо и предвещают удачное плавание. Своим появлением они, как говорят, обращают в бегство ту [непарную] жестокую и опасную звезду. Ее прозвали Еленой, а этим [па́рам звезд] по их свойствам дали имена Поллукса и Кастора. Их плавающие по морю призывают в качестве божеств-покровителей. Иногда в вечерние часы такие огни сияют вокруг головы человека: это предвестие великого. Причина этих явлений непонятна и скрыта в необъятности природы.

38. (38) §102 Итак, о космосе как таковом и о звездах сказано, теперь об остальном достопримечательном в небе. Ибо наши предки все то, что подобно пустоте, но повсюду распространяет дыхание жизни, назвали небом: а по-другому это можно назвать воздухом. Замечу, что едва ли не все согласны, что в этой [нашей] подлунной сфере и в [регионе] намного ниже Луны бесконечность стихии небесного воздуха сливается с бесконечностью испарений Земли (terreni halitus), и от этого смешения обоих областей мира (utraque sorte) происходят облака, раскаты грома и другие грозовые явления. Отсюда же град, иней, ливни, бури, вихри. Отсюда множество бед для смертных и борьба природы с самой собой.

§103 Сила звезд подавляет стремление земных вещей ввысь, но она же тянет к себе их, если они сами не поднимаются. Идут дожди, встают туманы, реки высыхают, падает град. Лучи светил обрушивают жар на Землю и толкают ее со всех сторон в центр[76]. Отражаясь от Земли, те же лучи улетают обратно и уносят с собой, что могут. Теплые испарения падают с неба и опять в небо возвращаются. Ветры врываются порожними, а удаляются с добычей. Множество живых существ втягивают своим дыханием воздух с высоты; он затем устремляется обратно и [тем самым] Земля как бы изливает жизненное начало в пустые небеса (ut inani caelo spiritum infundit).

§104 Так в лихорадке мирового движения возрастает раздор, ибо природа движется в противоположных направлениях как бы раскачиваемая катапультой. Борьба не может прерваться, но похищенное [одной стихией у другой] вновь и вновь возвращается в прежнее состояние, свидетельствуя о причинах вещей как об огромной околоземной сфере, которая подчас заслоняет своими тучами остальное небо. Эта сфера есть царство ветров; здесь наиболее проявляется их природа, а через нее весьма часто — и остальные виды причин, ибо — как обычно полагают — их буйство вызывает громы и молнии, даже каменные дожди, если ветер уносит камни с их мест. Есть и много других подобного рода явлений. Поэтому здесь же надо отметить ряд обстоятельств.

39. (39) §105 Среди причин, определяющих времена года и другие [околоземные] явления, иные можно считать вполне установленными, другие случайными либо же пока еще не понятыми рационально. Ведь кто усомнится, что лето и зима и всякие ежегодные перемены производятся движением светил? Как о природе Солнца правильно полагают, что она умеряет колебания погоды, так и каждому другому светилу свойственна своя сила, плодоносная сообразно ее природе: иные разливают влагу, производящую дождь, либо же производят иней, снег или замораживают воду в градины; другие порождают ветер, теплоту, влажные испарения, стужу. И не следует оценивать [величину] светил только по тому, какими они кажутся на вид: ведь Луна, [хотя кажется большой, на деле] меньше всех их, учитывая их безмерную высоту.

§106 Итак, каждое небесное тело в своем движении раскрывает свою природу. Особенно явно об этом свидетельствует прохождение Сатурна по небу, [всегда сопровождаемое] дождями. Но такая сила присуща не только планетам, напротив, она проявляется также у многих неподвижных звезд всякий раз, когда к ним подходит планета или когда их возбуждает напор лучей. Такое явление отмечено для созвездия Свинки, которое греки за это его свойство прозвали Гиадами[77]. Другие действуют и сами по себе в определенное время: например, Козлята при своем восходе[78]. А звезда Арктур почти никогда не появляется без бури с градом.

40. (40) §107 Кто не знает, что восход Сириуса распаляет солнечный жар? Действия этой звезды сказываются на Земле сильнейшим образом: при ее восходе моря вскипают, вина начинают бродить, стоячие воды бурлят. В Египте живет антилопа, называемая орикс, которая при восходе этой звезды становится прямо против нее и чихает, предаваясь ее созерцанию, как бы поклоняется ей. И еще несомненно, что собаки во все время, [пока Сириус на небе], наиболее подвержены бешенству[79].

41. (41) §108 Также и у отдельных участков некоторых созвездий есть своя сила. В осеннее равноденствие и в зимнее солнцестояние бури свидетельствуют нам о том, что Солнце прошло [через такой участок]. Дело не только в ливнях и бурях, но и во многих наблюдениях над сельской жизнью и над животными: некоторых из них сидерические влияния возбуждают, у других в определенные моменты вызывают расстройство кишечника, сосудов, головы, психики. У маслины, белого тополя и ивы в летнее солнцестояние свертываются листья. В самый день летнего солнцестояния зацветает трава пулегиум[80], которую [собирают и] сушат на крышах. §109 Расправленные листы пергамента рвутся на ветру.

Но это все удивительно разве лишь для того, кто не наблюдал повседневных вещей: как трава гелиотроп всегда обращается вослед уходящему Солнцу[81] и во всякое время поворачивается вместе с ним, хотя бы оно и было скрыто облаками. Или что тела устриц, пурпурных улиток и всевозможных моллюсков подчиняются власти Луны, возрастая и уменьшаясь вместе с ней. Сверх того при тщательных исследованиях обнаружилось, что у землеройки число волокон печени соответствует возрасту Луны и что такое мельчайшее животное как муравей воспринимает влияние этого светила и в новолуние перестает трудиться.

§110 Человеческое неведение в этих вопросах тем постыднее, что вместе с фазами Луны усиливаются и ослабевают также болезни глаз. Это показано в особенности на примере некоторых вьючных животных. Некоторым утешением служит разве лишь [то достижение, что удалось] подразделить обширность небесных пространств в их неизмеримой высоте на 72 созвездия — образы вещей или животных. Между этими-то образами ученые (periti) и поделили небо. В созвездиях они насчитали 1600 звезд. То есть не общим числом, а чем-либо заметных по их действиям или внешнему виду. Так, в хвосте Тельца выделено семь звезд, наименованных Плеядами, в его же лбу — Гиады. За Большой Медведицей идет созвездие Волопаса[82].

42. (42) §111 Не стану отрицать, что случаются дожди и ветры также помимо указанных причин. Ибо несомненно, что Земля выдыхает испарения — влажные, либо же дымные вследствие паров; и что облака рождаются благодаря подъему жидкости в небо или путем сжижения воздуха в жидкость. Плотность и телесность облаков с несомненностью доказывается рассуждением. Ибо они затмевают Солнце, которое вообще-то видят даже ныряльщики, на какую бы глубину они ни погрузились.

43. (43) §112 Таким образом, нельзя отрицать и того, что на [эти плотные и телесные] облака сверху могут падать звездные огни. Это часто наблюдается в ясную погоду. Конечно, при этом воздух сотрясается от удара, подобно тому, как копья [в полете] дрожат, издавая свистящий звук. Долетев же до облака, [огонь] извлекает из паров своеобразный звук наподобие [шипения] раскаленного железа, когда его погружают в воду, и производит дымный вихрь. Так рождаются грозы. И когда в облаке борются ветер и испарения, раздается гром. Если огонь прорывается наружу, сверкает молния; или это зарница — если огонь прокладывает себе более протяженный путь. Гром раскалывает облако, молнии и зарницы разрывают. Гром возникает также от удара падающих на облако огней, поэтому ему предшествует сверкание огненных трещин в облаках.

§113 Возможно и то, что гремит поднявшийся от Земли и заключенный внутри облака воздух, когда на него давит сила звезд. Эта борьба в природе сопровождается хриплыми звуками, а когда воздух прорвется, слышен грохот, как будто лопнул надутый воздухом пузырь. Возможно также, что содержащиеся в облаке пары, каковы бы они ни были, возгораются от трения при стремительном движении. Возможно, наконец, что соударение облаков, наподобие двух камней, выбивает огонь в виде сверкающих молний. Но все это происходит случайным образом. Поэтому-то молнии ударяют с такой пустой свирепостью, не подчиняясь никакому природному закону. Одни бьют в горы, другие в море, и вообще наносят всяческие бессмысленные удары. Однако есть и молнии вещие, [посылаемые] по определенным причинам с неба, [каждая] от своей звезды.

(44) §114 Подобным же образом не буду отрицать, что и ветры, лучше сказать: дуновения могут [случайным образом] рождаться из пустынного сухого дыхания Земли, а могут и из воздуха, испаряемого водами, который не успел сгуститься в туман или скучиться в облака. Могут ветры возникнуть и под влиянием Солнца, потому что под ветром надо понимать не иное что как поток воздуха; а возникают ветры по-разному. Ведь мы видим, что ветры исходят и от рек, и от заливов, и от моря, хотя бы и в штиль. Есть и другие, которые называют альтанами, они поднимаются с суши[83]. Дующие с моря на сушу ветры называют «тропеи», если же они продолжают и далее дуть на суше, это «апогеи»[84].

44. §115 Ветры порождаются также гребневидными вершинами горных хребтов и изгибами долин, вогнутыми впадинами ущелий, кряжами с их изломанными склонами. [Ибо все эти] неровности рассекают отражаемый от них воздух, и это, кроме того, причина эха, которое без конца повторяется и повторяется во многих [горных] местах. 45. Также [ветры рождаются] и в пещерах. На Далматинском берегу есть пещера, переходящая в пропасть. Если бросить туда какой-нибудь легкий предмет, то хотя бы день был тихий, оттуда вылетит буря наподобие вихря. Место это называется Сента. А в провинции Киренаике есть некие скалы, посвященные, как говорят, богу южного ветра. Считается кощунством, если к ним прикоснется человеческая рука: тотчас же с юга поднимается песчаная буря. Даже во многих домах есть сырые внутри и закрытые от света сундуки, которые таят в себе некие дуновения. Это тоже не беспричинно.

(45) §116 Однако различать дуновения и ветры весьма важно. Ветры устойчивы, дуют постоянно. Они продувают не одну какую-то полосу, но чувствуются на обширной местности. [Имею в виду] не ауру, не бурю, но именно ветер как таковой, недаром он мужского рода. Ветры суть плод постоянных сотрясений космоса и встречных по отношению к ним влияний звезд. Или же ветер можно отождествить с порождающим духом в самой природе вещей, блуждающим там и сям в некоей ее утробе. Либо ветры появляются из-за неравномерности влияний планет и из-за того, что воздух подвержен давлению лучей во многих направлениях. Лучи эти падают или от ближних светил, или от отдаленных, прикрепленных к небосводу звезд. Но ясно, что и ветры подчиняются закону природы — не то чтобы вовсе неведомому, но пока еще не вполне проясненному.

46. §117 Более двадцати греческих авторов прежних времен обнародовали свои наблюдения над ветрами. Меня потрясает, что при смутах, царивших в мире и в государствах — как бы его членах, столь многочисленные мужи посвятили себя таким трудным изысканиям. В особенности если учесть, что кругом их бушевали войны, не было надежного пристанища, а поездкам очень часто препятствовали пираты, эти враги всех. И вот даже сегодня каждый может узнать о своей местности больше и точнее из записок тех ученых, хотя бы они никогда не бывали в ней, чем из познаний ее нынешних уроженцев. Сейчас, когда установлен столь прочный мир, когда мы так счастливы под властью государя, столь заботящегося о процветании искусств и всех областей жизни, — несмотря на все это, мы не можем не только добавить каких-либо новых исследований к тому, что знали древние, но хотя бы основательно усвоить их знания.

§118 По воле великой судьбы, слава, которую получали [те ученые], не была особенно большой, потому что ее делили на многих, и по большей части они вели свои исследования, не [надеясь на] иную награду, кроме того, чтобы оказаться полезными для потомков. Ибо устаревают человеческие обычаи, но не плоды [исследований]. Море открыто со всех сторон, и все его берега гостеприимно зовут причалить; огромное множество людей плавает по нему, но не ради исследований, а ради выгоды. Человек, ум которого ослеплен столь сильной страстью к наживе, не уразумеет, что наука может и ему самому обеспечить больше безопасности. Поэтому, думая о тысячах и тысячах плывущих по морским волнам, я позволю себе остановиться на ветрах подробнее, чем это само по себе требовалось бы от моего сочинения.

47. (46) §119 Древние насчитывали только четыре ветра, по четырем же сторонам света, и Гомер — руководствуясь шаткими, как мы сейчас сможем рассудить, основаниями — тоже не упоминает их больше четырех[85]. Последующая эпоха оказалась, напротив, слишком склонной к дроблению, и было добавлено еще восемь ветров: по паре поместили между каждыми [первоначальными] двумя. Позднее это множество сократили и стали добавлять к краткому гомеровскому набору лишь четыре из этого чрезмерного. Так получилось по два ветра на каждую из четырех сторон света. С равноденственного востока дует восточный ветер (Subsolanus), называемый греками «афелиот»; со стороны восхода Солнца в день зимнего солнцеворота — юго-восточный (Vulturnus), у греков «эвр». С юга дует австр (Auster). Со стороны захода Солнца в день зимнего солнцеворота — юго-западный ветер (Africus). По-гречески их зовут «нот» и «либа»[86]. С равноденственного запада — теплый западный ветер (Favonius), от солнечного захода в день летнего солнцестояния — северо-западный (Corus), по-гречески это «зефир» и «аргест». С севера — септентрион, а между ним и восходом в день летнего солнцестояния — северо-восточный (аквилон, Aquilo), по-гречески: «апарктий» и «борей».

§120 В более дробный перечень вставляют еще четыре: фракийский, дующий со стороны между севером и летним заходом; кекий — между северо-востоком и равноденственным востоком; финикий, между зимним восходом и югом; а также либонот — между либой и нотом, средний между тем и другим или составленный из них, дующий со стороны между югом и зимним заходом. И это еще не все. Ибо другие авторы добавляют сверх того «мезес» между бореем и кекием, а между эвром и нотом — «эвронот». Есть еще у каждого народа знакомые именно ему ветры, не выходящие за определенные границы. Таков у афинян скироний, несколько отклоняющийся от аргеста и не известный остальной Греции.

В некоторых местностях к северу [от Аттики] его называют олимпием, §121 обычно же под именами скирония и олимпия понимают тот же аргест. Кекий иные зовут геллеспонтским ветром, а вообще в разных местах [к перечисленным ветрам] прилагают различные названия. Кроме того, в Нарбоннской Галлии[87] самый значительный ветер — киркий. По силе он не уступит никакому другому и часто долетает до Остии, прямо [через] Лигурийское море. Однако в других странах о нем и не слышали, больше того, он не доходит даже до Виенны, города в той же Нарбоннской Галлии: неподалеку от Виенны невысокие горы гасят этот столь сильный ветер. Относительно нота Фабиан отрицает[88], что этот ветер проникает в Египет. Здесь явно действует закон природы, диктующий даже и ветрам времена и границы.

(47) §122 Море для навигации открывается весной. В ее начале, когда Солнце достигает 25-го градуса созвездия Водолея, восточные ветры смягчают суровость зимнего неба. Это [10 февраля —] шестой день перед февральскими идами, к которому приурочено [пробуждение] и прочих ветров, о которых я еще скажу; в високосные годы [это пробуждение случается раньше] одним днем, а потом опять обычные сроки соблюдаются на следующее четырехлетие. Некоторые называют западный ветер, дующий с [21 февраля —] восьмого дня перед мартовскими календами, ласточкиным ветром, потому что тогда начинают показываться ласточки. Некоторые называют этот ветер орнитием[89], потому что начиная с 60-го дня после зимнего солнцестояния он дует не переставая девять дней, в течение которых и прилетают птицы.

§123 Западному ветру противоположен так называемый субсолянус — восточный. Он начинается [10 мая —] в шестой день перед майскими идами, с восхода Плеяд — это тоже 25-й градус, но созвездия Тельца; после же майских ид преобладает нот — ветер, которому противоположен северный. А в самую жаркую пору лета, когда Солнце вступает в первый градус Льва, восходит Сириус. Это [20 июля,] пятнадцатый день перед августовскими календами. За восемь дней до восхода Сириуса начинаются северо-восточные ветры, так называемые предвестники.

§124 Два дня спустя после восхода Сириуса те же ветры — теперь называемые этесийскими[90] — опять поднимаются и с еще большим постоянством дуют в течение самых жарких летних дней. Но они становятся мягче, предположительно под действием солнечного жара, которое удваивается влиянием звезды. Нет других ветров, которые были бы постояннее, чем эти. Они часто вновь сменяются южными ветрами, господствующими вплоть до восхода Арктура в 11-й день перед осенним равноденствием.

После этого поднимается северо-западный ветер. Он господствует осенью; ему противоположен юго-восточный (вультурн). §125 Приблизительно через 44 дня после осеннего равноденствия начинается зимний заход Плеяд, обычно совпадающий с [13 ноября —] третьим днем перед ноябрьскими идами. Это время зимнего северо-восточного ветра — совсем не такого, как летний северо-восточный ветер. Противоположен северо-восточному «африкус», юго-западный. А за семь дней до зимнего солнцестояния и в течение стольких же дней после него море успокаивается — зимородки должны успеть отложить яйца, почему эти дни и зовутся зимородковыми. Прочее время зимы ветреное и суровое. Впрочем, и свирепость бурь не пресекает мореплавание. Раньше из-за пиратов приходилось избирать для путешествий зимнее время, то есть избегая смертельной опасности, бросаться прямо в объятия смерти; теперь к тому же выбору принуждает алчность.

(48) §126 Из ветров самые холодные — те, о которых мы уже говорили как о дующих с севера. Таков же соседний с ними северо-западный ветер. Все они подавляют остальные ветры и разгоняют тучи. Влажными в Италии являются юго-западный и особенно южный ветры. Кекий, как рассказывают, приносит тучи также и в Понт. Северо-восточный и юго-восточный ветры сухие, кроме тех дней, когда они начинают затихать. Снег приносят северо-восточный и северный, град — северный и северо-западный. Южный ветер горяч, юго-восточный и западный умеренно теплые и по сравнению с восточным более сухие. В целом же все ветры с севера и запада более сухие, чем с юга и востока.

§127 Самый же здоровый из ветров северо-восточный. Южный ветер вреден, особенно когда он сухой; быть может, это потому, что когда он влажный, то и более прохладный. Считается, что когда он дует, то животные теряют аппетит. Этесийские ветры обычно стихают ночью, а поднимаются они в третьем дневном часу, [считая от восхода Солнца]. В Испании и в Азии[91] они дуют с востока, на Понте — с северо-востока, в остальных странах с юга. Дуют они иногда и со стороны захода Солнца в зимнее солнцестояние, тогда их называют орнитиями, но в этом случае они слабее и длятся лишь несколько дней. Есть два ветра, меняющие свою природу в зависимости от места: в Африке южный ветер тих и спокоен, а северо-восточный приносит тучи.

§128 Каждый ветер по большей части дует, когда приходит его черед, либо же начинается с прекращением противоположного ветра. Когда ветры [правильным образом] чередуются, то это происходит слева направо, как Солнце ходит по небу (a laevo latere in dextrum, ut sol, ambiunt). Каков будет порядок их чередования на целый месяц, это определяется в основном в четвертый день новой Луны. При одном и том же ветре корабль может двигаться как в одном, так и в противоположном направлении, в зависимости от установки снастей; в особенности ночью бывает, что суда, отплывшие [из гавани] в разные стороны, вдруг встречаются. Австр поднимает более сильные волны, чем аквилон, потому что дует с низких широт, где [уровень] моря ниже, а аквилон — с высоких широт.

§129 Южный ветер сильнее по ночам, а северо-восточный днем. Восточные ветры дуют дольше, чем северные. Северные ветры обычно прекращаются после того, как дули нечетное число дней. Сходная [закономерность] оправдывается и во многих других областях наблюдений над природой, поэтому нечетное число рассматривают как соответствующее мужскому началу. Солнце увеличивает и уменьшает силу ветра: увеличивает, когда восходит или заходит, уменьшает летом в полуденное время. Поэтому около полудня или полуночи ветры стихают, ослабевая от чрезмерного жара или холода. Ветры смягчаются и дождями; когда тучи рассеиваются и открывают чистое небо, надо ждать самых сильных ветров.

§130 Однако Евдокс полагает[92], что не только ветры, но и большая часть других возмущений в атмосфере с регулярностью повторяется в ходе четырехлетних циклов (предпочтем придерживаться минимального цикла), причем начало каждого такого цикла приходится на високосный год, на дни появления Сириуса. Так обстоит с ветрами, повинующимися общему порядку.

48. (49) §131 Теперь о ветрах внезапных. Они возникают, как было сказано [в §111], из испарений Земли и поднимаясь, затем снова на нее же падают, одевая ее покровом облаков; встречаются же во множестве видов. По сути это бродяги среди ветров. Они наподобие стремительных ударов сотрясают воздух и согласно уже изложенному[93] мнению некоторых [ученых], рождают громы и молнии. Если они разрывают сухое облако поперек, обрушившись на него всем своим тяжким весом и неудержимо, они производят бурю, которую греки называют «экнефиас». Если же они прорвут облако со стороны его вогнутости, как бы сверля в нем узкое отверстие, образуется вихрь без огня, то есть без молнии, называемый смерчем — иными словами, крутящийся «экнефиас».

§132 Он приносит с собой на Землю нечто тоже крутящееся и вращающееся, оторванное им от застывшего облака, весом этого [обломка] усиливает свою стремительность и перелетает с места на место с головокружительной скоростью (rapide vertigine). В особенности это беда для мореплавателей, потому что он не только ломает корабельные реи, но может перекосить и разломать и само судно. Отчасти помочь здесь удается, разлив перед надвигающимся смерчем уксус — вещество с чрезвычайно холодной природой. Если же смерч отброшен механическим препятствием, он подхватывает все захваченное им и взметает к небу, засасывая [свою добычу] ввысь.

(50) §133 Если [внезапный ветер] с грохотом вырвется из вогнутой тучи через более широкое отверстие — но менее широкое, чем проделывает буря — это ураган; он все сметает на своем пути. Когда он пылает и бушует пламенем, его называют «престер»[94]; все, с чем он соприкасается, он зажигает и опрокидывает. 49. Что касается смерча, он не встречается при северо-восточном ветре, равно как «экнефиас» — при снегопадном или когда снег уже лежит. Молния отличается от «престера», как пламя от огня: она образуется, если «экнефиас» одновременно разрывает тучу, зажигает ее и сам содержит в себе огонь. §134 Престер широко разливается с потоками воздуха, а молния при ударе сосредоточивается воедино.

Торнадо отличается от смерча тем, что возвращается на то же место, а [по звуку] — как скрежет от грохота. Буря отличается от них обоих своим распространением в ширину и тем, что она скорее рассеивает облака, чем разрывает их. Еще бывает страшная для моряков мгла в форме чудовища в туче. Так называемая колонна[95] — сгущенная и плотная влага в виде самоподдерживаемого [столба]. К этой же категории явлений относятся свертывающиеся в трубку облака, которые втягивают в себя воду.

50. (51) §135 Молнии редки зимой и летом по противоположной причине. Ибо зимой воздух сгущается, так как облачный покров гуще и все выдыхание Земли жесткое и холодное, оно угашает любые получаемые ею огненные испарения. Поэтому в Скифии и землях около нее мало молний. Но и наоборот: Египет защищен от молний чрезмерным жаром. Там горячие и сухие выдохи Земли очень редко сгущаются в облака, разве что в весьма тонкие.

§136 Весной же и осенью молнии бывают чаще, поскольку в эти времена года причины, действующие зимой и летом, как бы сочетаются[96]. В Италии они часты, так как более мягкая зима и облачное лето делают воздух более подвижным: всегда, можно сказать, либо весна, либо осень. Есть в Италии также вытянутые с севера на юг области, например, полоса Латиум — Кампания, где молнии бывают и в зимние и в летние месяцы. Ни в каких других местах этого нет.

51. (52) §137 Различают несколько родов молний. Есть «сухие»: они не поджигают, но [упав], рассыпаются. Есть «дымные»[97]: они тоже не жгут, но обугливают. Третий род, так называемые «ясные», самые удивительные: они вытягивают жидкость из бочек, не нарушая их крышек и не оставляя от себя более никакого следа. Они же плавят золото, медь и серебро в кожаных мешках, нисколько не зажигая самого мешка и даже не растопив восковой печати. Был случай, когда молния ударила в беременную женщину (это была знатная римлянка по имени Марция). Ребенок у нее в утробе погиб, а сама она в остальном не пострадала. Среди необыкновенных явлений, которыми ознаменовался период заговора Катилины, было и такое: декуриона из муниципии города Помпеи, М. Геренния, в безоблачный день поразила молния.

52. (53) §138 Согласно священным книгам этрусков, есть девять богов, которые посылают молнии, молний же имеется 11 родов, ибо Юпитер посылает три рода молний. В римской [традиции] из всех этих родов молний сохранилось только два: дневные молнии, связываемые с Юпитером, и ночные, приписываемые Сумману[98] и конечно, более редкие, потому что небо ночью холоднее. Этруски полагают, что есть также «нижние» молнии, бьющие из-под Земли, и они особенно свирепы и ужасны в глухую зимнюю пору. Потому что они считают, что природа всего земного — не общего [земному с небесным] и не приходящего от звезд — близка к [человеческой и] безудержна. Это явно доказывается тем, что все падающее с неба, которое над нами, падает наклонно, в то время как «земное» наносит отвесные удары.

§139 [Молнии], которые падают из близлежащей материи[99], мыслятся при этом как земные, поскольку будучи отраженными, они не оставляют никакого следа. Однако это доказывает только перпендикулярное направление удара, а не его подземное [происхождение]. Те, кто глубже вникают в вопрос, думают, что эти молнии приходят с Сатурновой звезды, а сжигающие — с Марсовой, как та, которая [вызвала пожар], целиком сжегший Вольсинии, самый богатый из этрусских городов. Так называемые семейные молнии предсказывают судьбу человека на всю его жизнь — это первые молнии, которые падают [поблизости от него,] когда он только что обзавелся семьей. Впрочем, предполагается, что события частной жизни по этим молниям можно предсказывать не более чем на десять лет вперед. Исключение составляют те молнии, которые падают в самый день первого бракосочетания или в дни рождения. То, что касается публичной деятельности человека, можно [по тем же молниям] предсказать не более чем на тридцать лет, за исключением событий, связанных с основанием городов.

53. (54) §140 В анналах сохраняется память о том, как удавалось с помощью определенных обрядов и заклинаний заставить небо послать молнию, или же вымолить ее. Древние этрусские предания гласят, что таким образом царь Порсенна вымолил молнию, чтобы она поразила чудовище по имени Вольта, которое опустошило окрестности Вольсиний и подступило уже к самому городу. Ранее Порсенны молнии часто вызывал Нума Помпилий, как сообщает в первой книге своих «Анналов» Л. Писон, весьма солидный автор. Тулл Гостилий подражал Нуме, но не соблюл ритуала и был поражен молнией. И у нас есть священные рощи, алтари и обряды, [связанные с молниями], в том числе посвященные Юпитеру — Хранителю, Громовержцу и Победоносцу. Юпитера призываем также и как Молниедарителя[100].

§141 По этому жизненно важному вопросу есть различные мнения, у каждого в соответствии с его характером. Дерзкий верит, что может повелевать природой; несмысленный будет отрицать, что приношения [богам] могут принести удачу. Между тем наука с помощью бесчисленных наблюдений из области как публичной, так и частной жизни так далеко продвинулась уже в истолковании молний, что может предсказывать, в какой точно день молния упадет и убьет ли кого, или скорее откроет новые пути судьбы, которые пока таятся от нас. Поэтому пусть все это остается, как угодно природе вещей, точным или сомнительным, доказанным или с негодованием отвергнутым, мы же не опустим в этих сюжетах ничего, что достойно быть упомянутым.

54. (55) §142 Несомненно (и не удивительно, ибо свет быстрее звука), что молния заметна раньше, чем слышен гром, когда и та и другой возникают одновременно. Что касается звука молнии и ее механического удара, они совпадают благодаря гармонизирующему действию природы, хотя звук проистекает благодаря испусканию молнии, а не ее удару. Больше того, поток воздуха [от молнии] движется быстрее самой молнии, и поэтому сотрясение воздуха и дуновение предшествуют удару. Того же, кто увидел молнию или услышал гром, молния уже не коснется. Молнии с левой стороны оцениваются как благоприятные, потому что восход лежит на левой стороне неба, [если стоять лицом к югу]. Обращают внимание не столько на их приход, сколько на их уход: возгорится ли от удара огонь, вернется ли к [пострадавшему от молнии] дыхание после удара или после того, как погаснет огонь.

§143 Этруски для наблюдений над молниями разделили небо на 16 частей: [сначала на четыре крупных], первая от севера до равноденственного восхода, вторая до юга, третья до равноденственного захода, четвертая же занимает остальной промежуток от запада до севера. Эти части снова разделили каждую на четыре и из полученных восемь с востока назвали левыми, столько же с противоположной стороны правыми. Самые жестокие [предсказания связываются с молниями в частях], тянущихся от запада к северу. При этом весьма важно и то, откуда приходят молнии, и то, куда они уходят. Лучше всего, если возвращаются на восток.

§144 Приходящие из первой части неба и уходящие туда же молнии предвозвещают необыкновенную удачу. Из истории мы знаем, что такое предвещание было послано диктатору Сулле. Другие молнии из той же части неба менее благоприятны или даже зловещи. Предвещания, выводимые из некоторых молний, считается неблагочестивым оглашать или слушать, кроме тех случаев, когда они обращены к гостю или к родителям. Великая тщета всех этих наблюдений раскрылась, когда при консуле Скавре[101], который вскоре стал главой сената, молния попала в храм Юноны в Риме.

§145 Молния без грома чаще встречается ночью, чем днем. Человек — единственное животное, которого удар молнии не всегда убивает. Прочих он убивает на месте. Ему явно природа воздает этим честь, [которой лишены] многие животные, силой его превосходящие. Все животные, пораженные молнией, падают в сторону, противоположную удару. Человека же молния убивает только в том случае, если он [таким образом] повернется под действием удара. Пораженный ударом сверху, он оседает. Если молния убила человека во время бодрствования, труп находят с закрытыми глазами, а если во время сна — с открытыми. Человека, погибшего таким образом, религия не позволяет кремировать, но требует, чтобы его предали земле. Ни одного животного молния не воспламеняет, только если попадет уже в труп. Раны от молний холоднее остального тела.

55. (56) §146 Только в лавровые деревья — из всех порождений земли — молния никогда не бьет. В землю она проникает на глубину не более пяти футов. Поэтому кто боится молний, полагают наиболее безопасными пещеры большей глубины или палатки из шкур зверей — так называемых тюленей, потому что из всех морских зверей молния не бьет только в тюленя[102], подобно тому как из птиц она не поражает только орла, которого за это и изображают держащим в когтях молнии. В Италии между Тарракиной и храмом Феронии[103] во время гражданской войны во времена Юлия Цезаря перестали строить башни, потому что молнии сразу же все их разрушали.

56. (57) §147 Сверх сказанного, в нижнем небе, как свидетельствуют архивы, [отмечалось следующее]. В консульство М. Акилия и Г. Порция[104] шел дождь из молока и крови, что часто бывало и в другое время; из кусков мяса — в консульство П. Волумния и Сервия Сульпиция[105]. Оставшееся от этого мяса, после того как им поживились хищные птицы, не протухало. В Лукании прошел дождь из кусков железа и гаруспики предсказывали раны от воздушных стрел. Это было за год до того, как М. Красс был убит парфянами[106] и вместе с ним погиб многочисленный луканский отряд. При консулах Л. Павле и Г. Марцелле[107] прошел дождь комками шерсти возле укреплений в Компсе, около которых год спустя был убит Т. Анний Милон[108].

57. (58) §148 Известно, что бряцание оружия и звук трубы были слышны с неба во время кимврских войн, [но] многократно и до того, и после. А в третье консульство Мария жители Америи и Тудера[109] видели небесные воинства с востока и запада, сошедшиеся в сражении, и пришедшие с запада были разбиты. Бывало, что огонь охватывал тучи и само небо пылало — но это уже совсем не удивительно, и это нередко видели.

58. (59) §149 Греки прославляют Анаксагора Клазоменского, во второй год 78-ой олимпиады предсказавшего, благодаря своему знанию астрономической литературы[110], в какие дни с Солнца упадет камень. Это и произошло средь бела дня в той части Фракии, что лежит при Козьей реке[111]. Камень этот показывают еще и сейчас, он коричневый, величиной с воз. Ночами тогда на небе пылала комета. Если кто верит, что падение камня было предсказано, пусть также признает, что прозорливость Анаксагора произвела и еще большее чудо: разрушила наше понимание природы вещей и все перемешала. Надо верить, что то ли Солнце есть камень, то ли в нем содержался камень. §150 Однако что камни часто падают с неба, в том нет сомнения.

В Абидосском гимнасии еще и сегодня по этой причине почитают какой-то камешек, о котором тот же Анаксагор, как передают, предсказал, что он упадет посреди страны. Поклоняются камню и в Кассандрии, называемой по этой причине также Потидеей[112]. В земле воконтийцев[113] я сам видел камень, который незадолго до того [упал там с неба].

59. (60) То, что мы называем радугой, есть явление частое и поэтому не чудо и не предвещание. Ведь даже ни дождей, ни ясных дней они надежно не предвещают. Очевидно, что [при радуге] облака вогнутой формы впускают солнечный луч и отталкивают его резко обратно к Солнцу, преломляя. А разнообразие цветов — это смесь [влияний] облаков, воздуха и огня. Они определенно встречаются только в стороне, противоположной Солнцу, и у них никогда нет другой формы, кроме полукруглой; ночью их не бывает, хотя Аристотель и утверждал, что бывают иногда, только в 14-й день лунного месяца[114].

§151 Зимой радуга бывает в основном тогда, когда дни убывают после осеннего равноденствия. Когда день снова прибывает после весеннего равноденствия, радуг не бывает, как и в дальнейшие самые долгие дни ближе к летнему солнцестоянию. Зато в самые короткие дни около зимнего солнцестояния радуга встречается часто. Когда Солнце стоит низко, радуги высокие, а при высоком Солнце радуги низкие. На востоке или на западе они тоже мало поднимаются в вышину, зато распространяются в ширину. В полдень они узкие, но дуга их занимает большое пространство. В летний полдень их не видно, а после осеннего равноденствия — в любой час. Никогда их не бывает больше двух.

(61) §152 Остальные явления сходной природы не представляют, как я полагаю, для большинства особых загадок. 60. Град рождается из замерзшего дождя, снег — тоже из дождя, но более мягко сгустившегося; иней — из подмерзшей росы. Зимой падает снег, а не град. Градины же как таковые чаще падают днем, нежели ночью, и тают гораздо быстрее, чем снег. Туманы не свойственны ни лету, ни самым сильным холодам. Роса не падает ни при морозе, ни в жару, ни при ветрах, а только в тихие ночи. Жидкость при замерзании уменьшается в объеме. Когда лед растает, объем [получившейся воды] оказывается не тот, что был[115]. 61. В облаках можно заметить различные оттенки цветов и фигуры, которые [меняются] смотря по тому, одержит ли верх примешанный к влаге огонь или погаснет.

62. (62) §153 Помимо сказанного, есть некоторые различия между отдельными местами: в Африке — росистые ночи летом; в Италии — радуга, видимая каждый день в Локрах и на Велинском озере. На Родосе и в Сиракузах небо никогда не закрывается облаками настолько, чтобы в какой-нибудь час дня не видно было Солнца. О таких отличиях уместнее будет поговорить в своих местах. Итак, о воздухе сказано.

63. (63) §154 Теперь перейдем к Земле — единственной из частей природы, которой за ее дары мы поклоняемся как матери и так ее и зовем. Как небеса Богу, так она принадлежит людям. Она принимает нас, когда мы родимся на свет, рожденных питает. Рождаемся мы однажды, а поддерживает она нас всегда. А в последний час, когда вся природа от нас отречется, она укроет нас в своем материнском лоне. Никакое ее благодеяние в большей мере саму ее не освящает, чем именно то, что она и нас делает святыми: хотя бы неся на себе наши надгробья с их надписями, увековечивая наши имена и простирая память о нас за пределы краткости нашего века. О божество последнего часа! неужели в гневе мы пожелаем кому-то, чтобы ты была тяжкой для него, [а не скажем: да будет тебе земля пухом] — как будто мы не знаем, что Земля — единственная, кто никогда не разгневается на человека!

§155 Вода поднимается к небу в дождях, застывает в граде, бушует в виде волн, бурлит потоками; воздух сгущается в облака, свирепствует в бурях; но Земля благосклонна, мягка, снисходительна, всегда услужает смертным в их обиходе — сколько всего она порождает, когда мы ее принуждаем! сколько всего она щедро производит и сама по себе! сколько даров для обоняния, вкуса, осязания! какие соки, краски! с какой честностью не расскажет она отданных ей на хранение тайн! с какой прибылью возвращает [в виде урожая] то, что ей вверено! Каких только [животных и растений] она не кормит ради нас! В том, что животные бывают и вредными, вина воздуха, который породил их, а Земля вынуждена принимать их семя и поддерживать их, когда они порождены. Ядовитую змею, убитую человеком, она не допустит в свое гостеприимное лоно, и карает [преступников] даже во имя тех, кто слишком слаб, чтобы требовать мщения. Она обильно выращивает лекарственные травы и всегда что-то производит на благо человека.

§156 Ведь даже яды, можно поверить, она произвела из сострадания к нам, чтобы когда мы потеряем привязанность к жизни, [например], из-за голода (ведь голодная смерть наиболее чужда щедрости Земли), — чтобы тогда нас не постигла медленная смерть от истощения; чтобы мы не бросались в пропасть, разрывая в куски наши и без того истерзанные тела; чтобы такое извращенное наказание, как удушающая петля, не постигло нас, пресекая наши попытки вздохнуть, когда нам [только это] и будет нужно; чтобы мы не искали кончины в глубине вод, где наша могила даст пропитание для рыб; и чтобы пытка железом не разодрала наше тело. Воистину в жалости родила Земля это без труда глотаемое питье: выпив его, как жаждущие воду, мы не повредим вида своего тела и не потеряем крови, но и к трупу не притронутся ни птицы, ни звери. И вот тот, кто погиб для себя, сохранен для объятий Земли.

§157 Признаем правду: Земля нам породила лекарство от зол, мы же из него сделали для жизни — яд. Но разве и железо, без которого мы не можем обойтись, не используется таким же образом? Впрочем, если бы она и породила яды ради вреда, у нас не было бы права жаловаться. Право, из всех стихий мира единственно к Земле мы не питаем благодарности. Как только человек не злоупотребляет ею ради своих излишеств! как только не оскорбляет ее! Ее бросают в моря или расчленяют для устройства каналов; мучат ее во все часы водой, железом, деревом, огнем, камнями, корнями растений, причем гораздо в большей мере ради своих услад, чем для пропитания. §158 И пусть не кажется, что она страдает только сверху, как бы в наружных слоях своей кожи, и это еще терпимо. Нет, мы проникаем в ее недра, раскапываем жилы золота и серебра, руды меди и свинца, охотимся за драгоценными камнями, хотя бы и мелкими, роем глубокие ямы, извлекаем внутренности просто чтобы надеть гемму на палец. На скольких руках надо было стереть всю кожу, чтобы засиял один сустав! Если под землей живут какие-то души усопших, то конечно, рано или поздно шахты, вырытые ради алчности и роскоши, до них доберутся. И мы еще удивляемся, что она порождает что-то вредное!

§159 Дикие звери, я полагаю, ее охраняют, ставят преграду святотатственным рукам. Разве не окруженные змеями мы копаем шахты, и разве не посреди ядовитых растений мы прослеживаем золотые жилы? Впрочем, то, что все добытые богатства служат целям преступления, убийства и войны, должно смягчить богиню: сколь обильной кровью мы орошаем Землю, сколькими непогребенными костями ее покрываем! И однако как бы в упрек нашим бесчинствам, она в конце концов покрывает все эти останки и прячет все следы злодеяний смертных. Что касается преступлений, вызванных неблагодарностью человеческого духа, то я к ним отношу также и само наше невежество [в вопросах, связанных] с природой Земли.

64. (64) §160 Итак, прежде всего [поставим вопрос] о форме Земли. Здесь решает всеобщее согласие. Весь объем Земли мы без сомнений называем шаром[116] и соответственно признаем у Земли два полюса. Притом это не форма абсолютного шара, если учесть, что в одних местах огромные горы, в других плоские равнины; но если мысленно представить себе ее в целом и соединить концы охватывающих линий [меридианов], то и получится эта фигура — совершенный шар. К признанию [такой фигуры у Земли] принуждает и сам смысл природы вещей [ipsa rerum naturae cogit ratio], но не по тем причинам, которые мы приводили в связи с небом[117]. Ведь у неба его выпуклость (а внутри себя, стороной, обращенной к Земле, она образует полость) всеми своими частями опирается на ее, то есть Земли, ось; а Земля, будучи твердой и густой массой, поднимается как бы вздутая, выдаваясь вовне, к небу. Оно обращено к своему центру, а Земля выдается из центра, сгущая свою огромную массу в шар под действием непрестанного вращения неба вокруг нее [Земли].

65. (65) §161 Ученые жарко спорят с неучеными, живут ли люди на Земле повсеместно: ведь если да, то они стоят на ее противоположных сторонах ногами друг к другу[118], а над головами у них во всех случаях небесный полюс, ноги же их аналогичным образом обращены к центру Земли; неученые спрашивают, почему те, которые напротив нас, не падают с Земли, хотя тут же встает вопрос, как же они не удивляются, почему мы сами не падаем. Между прочим, может возникнуть и мысль, как будто приемлемая и для необразованного большинства: не представляет ли Земля глыбу неправильной формы, что-нибудь в виде сосновой шишки, а люди на ней живут все же со всех сторон. §162 Но [для этого же большинства] все это ничего не значит по сравнению с другим усматриваемым [в этой же связи] чудом: как же Земля висит в пространстве и никуда не падает вместе с нами? Как будто можно сомневаться, что воздух способен [поддерживать Землю], и особенно воздух, заключенный внутри небосвода! или как будто Земля может упасть, если природа этому сопротивляется и не дает места, куда падать!

Ибо как естественное вместилище [sedes] огней только в огненном элементе, всякой воды — только среди вод, [любого определенного] воздуха — в воздушном элементе, так и место [locus] Земли, ограничиваемой всеми [этими стихиями], только в ней самой. Но все равно удивительно, как получается шар, когда моря и равнины столь плоски. В этом направлении размышлял и Дикеарх[119], один из самых крупных ученых. Цари [Спарты] поддержали его [экспедицию] по измерению гор. Он сообщил, что Пелион [в Фессалии] — высочайшая из них: если считать по перпендикуляру, милю с четвертью — часть ничтожная по сравнению с общей окружностью [Земли]. Мне этот расчет кажется неточным, потому что я знаю, что в Альпах некоторые вершины, правда, если измерять [не по перпендикуляру, а] по длинному пути восхождения на них, возвышаются не менее чем на 50 миль.

§163 Но больше всего в упомянутом споре необразованные люди возражают против того, что вода тоже должна будет принять, [с позиции их противников, шаровидную] двухполюсную форму. Между тем ничто не может быть более очевидным, по самой природе вещей. Ведь свешивающиеся там и сям капли свертываются в маленькие шары, и можно заметить, что и попадающие вместе с пылью на опушение листвы капли тоже вполне округлые, да и в наполненных чашах середина поднимается выше краев. Последнее раскрывается легче разумом, чем зрением, по причине тонкой природы и мягкости жидкости [как начала], замкнутого в своих границах. Еще удивительнее, что если добавить совсем немного жидкости в полную чашу, то избыточное количество перетечет через край, а если добавить [твердое тело] весом, как нередко [проверялось], до 20 динариев, оно только приподнимет центральную часть поверхности содержащейся в чаше жидкости, то есть увеличит общую выпуклость содержимого [чаши].

§164 По той же причине с [палубы] корабля не удается заметить землю, видимую с корабельных мачт. Если привязать на верхушку мачты какой-нибудь блестящий предмет, то по мере того, как корабль удаляется, этот предмет понемногу кажется опускающимся все ниже[120] и наконец, исчезает. Наконец, в виде какой иной фигуры, [кроме шара], может быть связным в себе океан и не разлиться в пространстве (atque non decideret), раз его кнаружи от его границ ничто не сдерживает? Впрочем, если он и закругляется шарообразно, то все равно это почти что чудо — почему моря на своих крайних границах не падают. По поводу всего этого греческие исследователи учат — и притом с большой геометрической точностью (subtilitate geometrica), чем доставили себе великую радость и вместе с ней славу — что все сказанное не могло бы иметь места, если бы моря были плоскими и вообще той формы, как они для нас выглядят.

§165 Воды [всегда] устремляются сверху вниз, такова, по общему признанию, их природа. Также никто не сомневается, что к любому берегу они подступают настолько, насколько позволяют очертания его склона. Что ниже, то находится ближе к центру Земли. Все линии, которые мы проведем от него к ближайшим к нему водам, короче тех, что можно провести от начала водных пространств до конца моря. Следовательно, все и со всех сторон воды обращены к центру [Земли] и потому не обрушиваются, что опираются на лежащее от них по направлению к внутренности Земли.

(66) §166 Земля и вода устойчивы благодаря взаимопереплетению, поскольку так уж устроила, надо полагать, художница-природа, что пустынная и сухая земля не может существовать сама по себе, без влаги, а вода не может обойтись без поддержки со стороны земли. Земля распахивает свое лоно перед водой, вода же в виде жил, разбегающихся в разные стороны и как бы сковывающих [землю воедино], пронизывает ее всю изнутри, снаружи и сверху. Вода прорывается даже на вершинах горных хребтов. Там вода брызжет, как из насоса, потому что на нее давит воздух, и вес земли ее выжимает; и отнюдь не надо опасаться, что она иссякнет, наоборот, ее силы хватает, чтобы достать до высочайших вершин. И отсюда же понятно, [куда девается вода] стольких рек, ежедневно несущих ее в моря, уровень которых тем не менее не повышается. 66. Весь земной шар окружен морями, а по своей середине еще и препоясан ими. Это известно из непосредственного опыта и не нуждается в доказательствах.

67. (67) §167 В наши дни плавают по всем западным морям от Кадикса и Геркулесовых Столпов, вокруг Испании и Галлии. По приказу божественного Августа проплыли и по большей части северного океана. Римский флот обогнул Германию у Кимврского мыса [Ютландского п-ова], откуда открылся огромный морской простор. [В Ютландии же] были получены сведения о стране скифов с ее избытком замерзшей влаги. Исходя из этих [данных], маловероятно, чтобы в этой стране не было морей, поскольку там так преобладает влажный элемент. С ее противоположной стороны, на востоке от Индийского моря, в той его части, которая обращена к Каспийскому морю, под той же звездой плавание совершили македонцы под командованием Селевка и Антиоха[121], которые пожелали, чтобы по их именам были названы города Селевкия и Антиохия.

§168 Многие побережья океана около Каспия были обследованы, и оттуда были совершены плавания на гребных судах почти по всему Северу, так что теперь вполне доказано — нет места для споров — что Меотийское озеро есть или залив океана (замечу, что многие и раньше так полагали), или разлившееся мелководье, отделенное от океана узкой полосой земли. По ту сторону от Кадикса, от этой западной оконечности [Европы], сегодня суда плавают по большой части Южного залива, огибая Мавританию. Еще бо́льшая часть океана и Востока, до Персидского залива изучена благодаря победам Александра Великого. Говорят, что когда Гай Цезарь, [внук и приемный] сын Августа, вел войну в Персидском заливе, он обнаружил там остатки изображений с носов кораблей (signa navium), благодаря чему выяснилось, что эти корабли, потерпевшие там крушение, были из Испании.

§169 Когда могущество Карфагена было в зените, Ганнон плавал от Кадикса до крайних пределов Аравии и обнародовал описание этого плавания, подобно тому, как в те же годы стал известен перипл [другого карфагенянина,] Гимилькона, проплывшего вдоль всей Европы. Кроме того, Корнелий Непот сообщает, что некий его современник, Евдокс бежал от царя по имени Латир и выйдя из Персидского залива, достиг Кадикса. Задолго до Непота, Целий Антипатр[122] утверждал, что видел некоего человека, который для торговли плавал из Испании в Эфиопию[123].

§170 Тот же Непот передает, что проконсулу Галлии Квинту Метеллу Целеру, который потом был консулом вместе с Л. Афранием[124], царь свевов подарил индусов, которых во время их торгового путешествия отнесло бурей к берегам Германии. Итак, земная суша со всех сторон окружена морями, которые делят ее надвое и отнимают у нас целую половину мира[125], ибо нет проходимого пути к ней от нас и от нас к ней. Размышляя об этом, мы видим, сколь самонадеянна убежденность смертных [в их знаниях о водной стихии], и по-видимому должен здесь, так сказать, раскрыть им глаза и рассказать все о ней, никогда полностью не насыщающей их стремлений.

68. (68) §171 В прежние времена считали, как кажется, что суша занимает половину [земной поверхности], ничуть не уступая размерами океану, который огибая и отовсюду окружая ее, отпускает и вновь в себя принимает все воды и все нисходящее от облаков, и все — даже и звезды — собой питает. Но какой же протяженности простор он тогда должен занимать? Безмерен и необъятен должен быть удел, доставшийся во владение этой гигантской массе.

§172 Добавим, что и из остальной части Земли небо у нас отняло больше половины. Оно состоит из пяти так называемых поясов (zonas). Враждебный нам холод и вечная стужа охватывают все, что лежит под обоими крайними поясами: вокруг северного полюса и лежащего напротив него южного. Вечная мгла царит и там и там, слегка освещаемая только отблесками от снега. Злой и морозный облик природы здесь чуждается мягких созвездий [более южных стран]. Однако и средний пояс, где проходит орбита Солнца, [неблагоприятен]: он опален пламенем [светил] и сжигается непрерывно исходящими от них жаркими испарениями. Между этой сожженной и теми замороженными зонами лежат умеренные, их лишь две. Сообщаться между собой им не дает огонь сжигающих [среднюю зону] светил. §173 Итак, небо похищает три пятых Земли, а сколько еще стало добычей океана, мы в точности не знаем.

Но я не знаю, не следует ли уменьшить и размер остающейся нам части. Ибо тот же океан, разлившийся на многие заливы, о которых мы еще скажем, бушует в таком близком соседстве с [нашими] внутренними морями, что Аравийский залив отдален от Египетского моря только на 115 миль, а Каспийское море от Понта на 375 миль. Какое же пространство он занимает, растекаясь столькими морями, которыми он разделяет Африку, Европу и Азию? §174 А ведь надо еще сосчитать площадь стольких рек и болот, озер и прудов и прибавить ее [к общей площади воды].

Зато надо исключить [площадь] вздымающихся к небу крутых горных хребтов, леса, долины, кряжи, пустыни и необитаемые по тысяче разных причин места. Все эти части Земли или, в сущности, как многие и привыкли говорить, точки мира (другой ведь Земли во Вселенной нет), все это — основа и арена нашей славы. Здесь мы исполняем свои обязанности, здесь применяем власть, желаем богатств, волнуемся, как свойственно людям, воюем, даже между собой, и убивая друг друга, расширяем свои земли.

§175 Обойду молчанием безумства в области политики, или то, как мы нападаем на соседей, или как нечестными средствами прирезаем к своей земле их луг. Расширивший как можно больше свои поля, изгнавший за их пределы былых жителей, будет ли он рад своему наделу? или если он сможет расширить владения в меру своей алчности, какую в конце концов их часть он займет своей могилой?

69. (69) §176 Из логических рассуждений, наиболее же ясно из равенства дневных и ночных часов[126] в дни равноденствий вытекает с несомненностью, что Земля находится в центре космоса. Ибо если бы Земля не была в центре, дни не могли бы быть равными ночам, что лучше всего подтверждается наблюдениями с помощью диоптров. В равноденственные дни на одной и той же линии можно видеть восход и заход, восход же солнца в день летнего солнцестояния оказывается на той же линии, что и заход в день зимнего. А этого никак не могло бы иметь место, если бы [Земля] не была в центре.

70. (70) §177 Три окружности, которые ограничивают упомянутые пояса, означают собой неравенства времен года: северный тропик в верхней части зодиака, [обращенный] на север, и против него — южный тропик, [обращенный] к другому полюсу, а также экватор, соответствующий средней окружности зодиака. (71) Теми же аргументами доказывается, что причина остального нас поражающего [в данном отношении] заключена в подобной шару фигуре самой Земли (если взять ее вместе с водами). Так, несомненно, что северные звезды для нас никогда не заходят, а южные никогда не восходят, а для жителей южного полушария не видны наши звезды из-за [выпуклости] земного шара.

§178 Из Троглодитики [см. V. 34—35] и смежного с ней Египта не видна Большая Медведица; в Италии не видны знаменитые в своих местах звезда Канопус [α Киля] и созвездия: так называемые Волосы Береники и другое, которое во времена божественного Августа получило наименование Цезарева Трона[127]. Выпуклость Земли столь очевидно закруглена, что для наблюдателя, глядящего на Канопус из Александрии, он виден над горизонтом на высоте приблизительно четверти одного знака (quartam fere partem signi unius), а если смотреть с Родоса, Канопус собственно даже касается Земли. На Понте его совсем не видно, а Большая Медведица там стоит выше, чем где-либо. На Родосе она скрывается [в волнах], еще в большей мере [ее исчезновение характерно] для Александрии. В Аравии в ноябре в первую ночную стражу Медведица прячется, во вторую показывается. В Мероэ она ненадолго видна вечером в день летнего солнцестояния, а за несколько дней до восхода Арктура [12 февраля] показывается на рассвете.

§179 Эти перемещения звезд лучше всего наблюдать мореплавателям, ходящим по морю то на север, то на юг: звезды, ранее скрытые земной выпуклостью, внезапно становятся заметны, как будто выходя из моря. Но дело обстоит не так, как говорят некоторые, будто небо как-то особенно приподнято на северном полюсе, или что оттуда со всех сторон видны [все северные] созвездия. На самом деле просто они тем, кто находится ближе к полюсу, кажутся высокими, а тем, кто дальше к югу, — более низкими. Мы, живущие на грани [между теми и другими], видим этот полюс [сравнительно] высоко над собой, а те, кто перешел на южную половину Земли, увидят в вышине другие звезды, те же, которые для нас здесь стоят высоко, для них будут низко. Все это может иметь место только потому, что Земля — шар.

(72) §180 И поэтому же жители восточных стран не видят вечерних затмений Солнца и Луны, а жители западных стран — утренних; затмения же, происходящие в полдень, чаще видны [и тем и другим]. При славной победе Александра Великого при Арбелах Луна, как рассказывают, затмилась во втором часу ночи, и именно в это же время она взошла [для тех, кто видел ее] в Сицилии. Немного лет назад, при консулах Випстане и Фонтее[128], днем раньше майских календ [30 апреля], затмение Солнца видимо было в Кампании между седьмым и восьмым часами дня. Корбулон, начальник войска в Армении, сообщил, что это же затмение наблюдалось в Армении между десятым и одиннадцатым часами утра: так благодаря шаровидности Земли затмения от одних оказываются скрытыми, для других видными, и наоборот[129].

71. (73) §181 Поскольку при этом ночь возникает из-за того, что выпуклость Земли заслоняет [свет,] а день — из-за прихода Солнца, то ни одна ночь и ни один день, [кроме равноденственных], не являются одинаковыми для всей Земли. Это известно из множества наблюдений, проведенных в Африке и Испании с Ганнибаловых башен, в [Малой] Азии — с подобных им сооружений, предназначенных для сигнализации зеркалами, чтобы срочно поднять гарнизон при пиратском нападении. Часто при этом замечено, что предупредительные сигналы, зажженные на одном краю [ряда башен] в шестом часу дня, доходили до другого края в третьем часу ночи. Филонид, скороход Александра Македонского, неоднократно пробегал 1200 стадиев между [двумя местностями на Пелопоннесе,] Элидой и Сикионом, [и выходя из Элиды утром, прибегал в Сикион] к девяти часам дня, однако от Элиды он добирался до Сикиона только к третьему часу ночи, хотя дорога шла под гору. Причина в том, что в первом случае он двигался по ходу Солнца, а обратный путь совершал против движения этого светила. По той же причине мореплаватели, направляющиеся на запад, проходят большее расстояние днем, чем ночью, даже в тех случаях, когда дни короткие, и это потому, что они плывут по ходу Солнца.

72. (74) §182 Солнечные часы [для них] не всюду в одинаковой степени пригодны, потому что через каждые 300 или самое большее 500 стадиев тени от Солнца становятся уже другими и с ними меняются показания часов. Например, в Египте в полдень дня равноденствия тень от стержня, называемого гномоном, несколько длиннее его половины, в то время как в Риме она на ¹∕₉ короче гномона, а в части Италии, именуемой Венетией, в те же часы тень равна гномону.

73. (75) §183 Подобным же образом в городе Сиене [Асуане], в пяти тысячах стадиев к югу от Александрии, в день летнего солнцестояния теней нет, и колодец, специально вырытый для проверки этого наблюдения, был весь освещен, откуда становится ясно, что Солнце в тот день стоит прямо над головой. Онесикрит[130] утверждает, что сходное в тот же день имеет место в Индии на реке Гипанис [Гарра]. Известно также, что в Беренике, городе троглодитов, и в лежащей оттуда в 4820 стадиях Птолемаиде, городе того же племени, который был основан на берегу Красного моря для первых охот на слонов[131], то же самое случается за 45 дней до и спустя 45 дней после летнего солнцестояния, а в течение этих 90 дней тени отбрасываются к югу (per eos XC dies in meridiem umbras iaci).

§184 Далее, в Мероэ — а это обитаемый остров и столица эфиопов на Ниле в пяти тысячах стадиев от Сиены — тени исчезают дважды в год: когда Солнце находится в 18-м градусе Тельца и в 14-м Льва. В землях индийского племени оретов есть гора под названием Малеус[132], около которой тени отбрасываются летом на юг, зимой на север. Большая и Малая Медведицы видны там только 15 ночей. Также в Индии в прославленном порту Патале [Паталипутре] Солнце поднимается справа, а тени падают на юг.

§185 Когда войско Александра Македонского стояло в тех местах, было замечено, что Большая и Малая Медведицы видны только в первую часть ночи. Бывший у Александра проводником Онесикрит[133] пишет, что живущие в лишенных [в полдень] тени местах Индии не видят Медведиц, места эти так и называются бестенными, и часов там не считают (ascia: nec horas dinumerari ibi).

74. (76) Напротив того, согласно Эратосфену, во всей земле троглодитов [см. V. 34—35] тени до 90 дней в году падают на юг.

75. (77) §186 Так получается, что из-за различного приращения света в Мероэ самый длинный день равен 12 равноденственным часам, в Александрии 14, в Италии 15, в Британии 17. Здесь белые ночи летом с несомненностью подтверждают то, во что и разум принуждает нас верить, а именно, что в середине лета Солнце приближается к небесному полюсу и светит оттуда с такой узкой орбиты, что для лежащих под этим полюсом частях Земли день длится шесть месяцев кряду, и столь же долгие ночи наступают, когда Солнце уходит в противоположную сторону, к зимнему солнцестоянию.

§187 Пифей из Массилии [Марселя — Pytheas Massiliensis] пишет, что именно так и обстоит дело на острове Туле, в шести днях плавания от британского города Камалодунум [Колчестер]. То же подтверждают и жители Моны [о. Англси], отстоящей от этого города приблизительно на двести миль.

76. (78) [Рассмотренные выше] соотношения между длинами теней и так называемую гномонику открыл милетец Анаксимен, ученик Анаксимандра, о котором мы говорили[134]. Анаксимен же первым продемонстрировал солнечные часы, так называемый лакедемонский скиотерий.

77. (79) §188 День как таковой разные [народы и авторы] определяли по-разному: вавилоняне — как промежуток между двумя восходами, афиняне — между двумя закатами, умбры — от полудня до полудня, простой народ всюду — от рассвета до потемок; римские жрецы и те, кто установил наше официальное счисление времени, — от полуночи до полуночи (то же у египтян и у Гиппарха). Однако ясно, что в летнее солнцестояние промежутки, в которые нет света, т. е. от заката до восхода Солнца, короче, чем в равноденствие, потому что зодиак в своей середине более наклонен; а в солнцестояние он более вертикален.

78. (80) §189 Рассмотрим теперь, [что же вытекает] из этих астрономических обстоятельств. Например, несомненно, что близость светила обожгла эфиопов и что их как бы обугленные бороды и курчавые волосы — их прирожденные черты. А на противоположном конце мира обитают народы с бледной и снежно-белой кожей, с рыжими прямыми волосами. И вот они из-за жесткости климата яростны, эфиопы же из-за его мягкости[135] апатичны. Уже по их [эфиопов] ногам видно, что жара вытягивает в них соки наверх, а у северных племен соки отгоняются вниз из-за падения жидкости туда. В их землях обитают неповоротливые звери, в землях же эфиопов формы животных весьма различны, особенно же многообразны порождаемые там пернатые. И в той и в другой стране жители высокорослые, но эфиопы из-за силы огня, а северные народы — от питающего действия влаги.

§190 Климат же промежуточных поясов здоровый благодаря смешению обоих элементов, почва плодородна ко всему, люди там среднего роста, обычаи гуманные, чувства проникновенные, умы творческие и способные постигать природу в ее целостности. У этих людей также мощные империи, каких совсем не бывало у народов крайних зон, которые, это правда, никогда им [народам умеренной зоны] не подчинялись, зато перед свирепостью угнетающей их природы остались разрозненными и одинокими.

79. (81) §191 Вавилоняне убеждены, что даже землетрясения и трещины в Земле, как и все остальные явления, вызываются силой звезд, впрочем, не всех, а трех из них, [верхних планет — Сатурна, Юпитера и Марса], действию которых они приписывают и молнии. Притом все это происходит, когда эти звезды движутся рядом с Солнцем или в соединении с ним, особенно же когда они отстоят от него на квадратуру[136]. В этой области поразительное и бессмертное пророчество принадлежит милетскому натурфилософу Анаксимандру, если верить рассказу, что он предостерег лакедемонян, дабы они берегли свой город и дома, ибо предстоит землетрясение. Каковое затем и разрушило весь их город; катастрофу довершило то, что большая часть горы Тайгет, выдававшаяся в форме кормы, рухнула. Столь же божественно и другое предсказание, принадлежащее Ферекиду, учителю Пифагора, который черпая воду из колодца, почувствовал надвигавшееся землетрясение и предсказал его согражданам[137].

§192 Пусть это правда — тогда, как кажется, многим ли отличаются от богов такие мужи еще при их земной жизни? Ну да об этом пусть судит каждый по своему свободному выбору. Я лично не сомневаюсь, что здесь дело в воздушных потоках. Ибо землетрясения случаются только при спокойном море, и небе тоже до того спокойном, что и птицы не могут летать, потому что исчезло поддерживающее их дуновение. И кроме того, они случаются только после [только что прошедших] ветров, то есть когда в жилах и полостях неба скрыт как бы скованный ветер. Для Земли дрожание есть то же, что для облака гром, а ее бездонные трещины подобны разрывам облака при испускании молнии: заключенный внутри воздух напирает, усиливаясь выйти на свободу.

80. (82) §193 Землетрясения могут быть различными, последствия же их необычайными: в одних местах стены падают, в других раскалываются глубокими трещинами, в третьих извергаются глыбы, в четвертых выбрасываются потоки воды, иногда даже огня, либо образуются источники кипятка, в пятых местах реки текут вспять. Причем толчку предшествует или его сопровождает ужасный звук, иногда похожий на жужжание, иногда на мычание или на человеческие вопли, а подчас и на бряцание ударяющих друг о друга мечей и сабель. Все это зависит от характера выбрасываемой материи, от формы полостей или ходов, через которые звук прорывается: в узких проходах он сдавленный, в зигзагах хриплый, среди твердых стен образуется эхо, во влажных полостях [слышен звук] кипения, в стоячих водах колеблющийся, при встрече с твердой преградой — рокочущий звук. §194 Нередко такие звуки слышатся и без землетрясения.

Иногда земля не просто трясется, но еще вся дрожит и колеблется. Трещина же иной раз остается открытой, и в ней можно видеть провалившиеся в нее предметы, а иной раз она сжимает свой зев, заглатывая их и прикрывая почвой, так что никаких следов не остается. Так поглощаются землей целые города и полевые угодья, хотя наиболее подвержены землетрясениям прибрежные места, да и в горах они случаются: по своему опыту я знаю, что Альпы и Апеннины нередко трясет.

§195 Как и молнии, осенью и весной землетрясения бывают чаще. Поэтому Галлия и Египет мало им подвержены, в Египте им препятствует лето, в Галлии — зима. Ночью они бывают чаще, чем днем. Самые же сильные землетрясения отмечены по утрам и вечерам, часто — на рассвете, если же днем, то около полудня. Характерны они и для моментов солнечных и лунных затмений, поскольку бури тогда утихают. Особенно — для дней, когда дожди сменяются жарой или жара — дождями.

81. (83) §196 Моряки также предвидят землетрясения, руководствуясь несомненными приметами: волны вздуваются при безветрии, или же корабль сотрясается внезапным ударом волн. Мачты на кораблях предвещают это бедствие скрежетом и содрогаются подобно столбам в зданиях. Да еще птицы из робких пород садятся на снасти. На небе тоже бывает предвестие: будь то днем или немного после заката, когда угрожает землетрясение, перед ним при ясном небе как бы тонкая линия облаков вытягивается на долгом протяжении.

82. (84) §197 Вода в колодцах перед землетрясением мутнеет и появляется некий неприятный запах. Но колодцы помогают и отвратить землетрясение; сходным образом часто действуют и пещеры, ибо предоставляют выход для сжатого воздуха. Подобное замечалось и в некоторых городах: землетрясения меньше чувствуются, когда земля ради дренажа была пронизана частыми штольнями. Среди частей зданий наиболее устойчивы те, которые как бы подвешены: например, в Неаполе, в Италии, наиболее пострадала от землетрясения самая прочная и твердая часть здания, в то время как самыми надежными оказываются арки, а также углы стен и столбы, отклоняемые чередующимися толчками то в одном, то в другом направлении. Меньше других повреждаются землетрясениями стены, выложенные из кирпича.

§198 Немалые различия наблюдаются и в том, как именно трясется земля, ибо это может происходить несколькими способами. Меньше всего опасность, когда земля дрожит и заставляет здания скрежетать; когда поднимается, вздуваясь, и потом оседает на прежнее место; также, когда здания сталкиваются и соударяются таким образом, что встречные толчки погашают друг друга. Но опасно волнообразное изгибание земли или устремленность ее движения в каком-либо одном направлении. Землетрясения прекращаются, как только поднимается ветер, но если в этом случае толчки не прекратятся, то значит, они будут продолжаться 40 дней, часто и более, даже год и два.

83. (85) §199 Великое знамение от [трясения] земли было, как я прочел в книгах по гаданию, при консулах Л. Марции и Сексте Юлии[138] в районе Модены [in agro Mutinensi]. Две горы столкнулись одна с другой со страшным грохотом, быстро наклонясь вперед и затем отступив назад. Между ними до неба поднялся пламенный и дымный столб. Произошло это в дневное время и было видено с Эмилиевой дороги многими прохожими и [живущими там] римскими всадниками с их семьями. Удар нанес разрушения всем их виллам, и погибли многие находившиеся в помещениях животные. Это случилось за год до союзнической войны, которая, по-моему, нанесла Италии едва ли не больше вреда, чем гражданская[139]. Наше поколение тоже узнало не менее поразительное знамение в последний год верховного принцепса Нерона, о чем я писал в истории его правления. В области племени маррукинов[140] на земле, принадлежавшей Веттию Марцеллу, римскому всаднику, управляющему делами Нерона, землетрясение [подбросило в воздух и] поменяло местами луг и масличную рощу, которые были по разные стороны общественной дороги.

84. (86) §200 Вместе с землетрясениями бывают и наводнения со стороны моря, по-видимому, под действием тех же потоков воздуха, или втягивания участков дна в образовавшиеся пустоты. Величайшее землетрясение на памяти смертных случилось в принципат цезаря Тиберия, когда за одну ночь было разрушено 12 малоазийских городов (XII urbibus Asiae una nocte prostratis). Самая многочисленная серия подземных ударов пришлась на Пуническую войну, когда в один год Рима достигли известия о 57 землетрясениях. Это был тот самый год[141], когда ни карфагеняне, ни римляне в пылу сражения при Тразименском озере не почувствовали происшедшего мощного землетрясения. Вообще же при землетрясениях беда не только в них самих и опасность не только в движении земли, но равным образом или даже больше — в том, что они предвещают. Ни разу в Риме не бывало землетрясения без того, чтобы этим предзнаменовалось некое великое событие.

85. (87) §201 Та же причина, мощные воздушные потоки, вызывает и рождение новых земель, — когда эти потоки настолько мощны, чтобы поднять почву, но не настолько, чтобы прорваться наружу. В самом деле, новые земли рождаются не только тогда, когда реки намывают почву, как острова Эхинады [в устье р. Ахелоя] нанесены этой рекой, а бо́льшая часть Египта — Нилом; когда-то, если верить Гомеру, до острова Фароса надо было плыть сутки[142]; или когда море отступает, как [произошло на острове] Цирцеи или в гаванях Амбракийской [в Эпире, где море отступило] на 10 миль, Пирейской около Афин — на 5 миль, и Эфесской, где когда-то волны омывали самый храм Дианы. Если же верить Геродоту, в Египте море простиралось выше Мемфиса, до Эфиопских гор, и занимало Аравийские плоскогорья. Морем были и окрестности Илиона, и вся Тевтрания. Ее [нынешние] поля нанес Меандр[143].

86. (88) §202 Есть и иной способ рождения земель: они внезапно возникают среди моря, как будто природа хочет себя вознаградить за потерянное в другом месте и возместить поглощенное трещиной[144].

87. (89) Таким вот образом, гласят легенды, [в Эгейском море] появились издревле знаменитые острова Делос и Родос, а после них и меньшие: около Мелоса — Анафе, между Лемносом и Геллеспонтом — Неа, между [лидийскими портами] Лебедос и Теос — остров Халоне; посреди архипелага Киклады в четвертый год 145-й олимпиады[145] — Тера [Санторин] и Терассия, а между этими последними спустя 130 лет еще Гиера, ныне называемая Аутомата[146]. В двух стадиях от нее еще через 110 лет, в наше время, в консульство М. Юния Силана и Л. Бальба, в восьмой день до июльских ид, возник остров Тия[147].

88. §203 Незадолго до нас напротив берегов Италии возник один из Эоловых [Липарских] островов. Другой остров, длиной в две с половиной мили и с горячими источниками, вышел из моря около Крита. Третий (от него дул раскаленный ветер) — в Этрусском [Неаполитанском] заливе в третий год 163-й олимпиады[148]. Рассказывают, будто вокруг него плавало множество рыб, а все, кто их употреблял в пищу, сразу же умирали. Сходно, как говорят предания, поднялись из моря острова Питекусы около Кампании и уже позднее на [одном из] них выросла огнедышащая гора Эпопус[149] и обрушилась, [так что осталось] ровное поле. На этом же острове целый город был поглощен морем, а от другого землетрясения образовалось озеро. Еще одно землетрясение опрокинуло горы и породило остров Прохиту [Прочиду].

(90) §204 И вот еще каким образом природа вещей производит острова: отделяя [их от материка или друг от друга, например,] Сицилию от Италии, Кипр от Сирии, Эвбею от Беотии, от Эвбеи — Аталанту и Макриду, от Вифинии — Бесбик, от мыса Сирен — Левкосию[150].

89. (91) Но и наоборот, та же природа подчас отнимает острова у моря и присоединяет к суше: [нынешние город и гавань] Антиссу к Лесбосу, Зефириум [мыс Зафра] к Галикарнасу, Аэтузу к Мюнду, [городу в Карии, на северо-запад от Галикарнаса]; к Милету — Дромиск и Перну; к мысу Партениус — Нартекузу[151]. Гибанда, некогда один из Ионийских островов, теперь отстоит от моря на 200 стадиев. К Эфесу присоединился остров Сюриес, к Магнесии — соседние Дерасида и Софония. [Города] Эпидавр [на северо-востоке Арголиды] и Орик [в Иллирии] теперь уже не острова.

90. (92) §205 Целые страны ушли на морское дно. Прежде всего, [та страна, что была], если верить Платону [и его диалогу «Тимей»], на месте раскинувшегося на огромном пространстве Атлантического моря. В Средиземноморье же мы видим сегодня, что Акарнанию затопляет Амбракийский залив, Ахею — Коринфский; на берега Европы и [Малой Азии] наступают Пропонтида [Мраморное море] и Понт. Море ворвалось также на остров Левкадию [к западу от Акарнании] и мыс Антиррий [у входа в Коринфский залив]. Геллеспонт, Боспор и второй [Боспор, Киммерийский — Керченский пролив] тоже отвоеваны морем у суши.

91. (93) Земля и сама себя пожирает, даже если не говорить об [отнимающих часть ее площади] заливах и озерах. Она поглотила высочайшую гору в Карии, Киботус, с одноименным городом; Сипил в Магнесии, а ранее там же знаменитый город, именовавшийся Танталидой[152]; финикийские города Галанис и Гамале с их полями; Фегий, горный хребет в Эфиопии. Конечно, подвергаются таким же несчастьям и берега, даже казавшиеся надежными.

92. (94) §206 Пирра и Антисса потонули в Меотийских болотах[153], Гелика и Бура в Коринфском заливе, и сквозь толщу воды еще видны их развалины[154]. Остров Кеос [в Кикладах] в одночасье потерял свою часть больше чем на 30 миль, и все его жители погибли. В Сицилии море поглотило половину города Тиндариды и все [острова], соединявшие его с Италией [см. также кн. III, гл. XIV]. Подобные [катастрофы] произошли также в Беотии и в Элевсине.

93. (95) Но хватит нам говорить о землетрясениях и о всяких [хотя бы и таких] бедствиях, после которых по крайней мере пепелища городов сохраняются. Ведь надо же вместе с тем сказать и о чудесах Земли, и они даже важнее, чем [поведанные мной] злодейства природы. И клянусь Геркулесом! эти чудеса не легче перечислить, чем небесные!

§207 Хотя каждодневно в мире такие опустошения производят огонь, набеги, кораблекрушения, войны, обманы, хотя столько разнузданности нравов и столько человеческих бед — [несмотря на все траты,] сколь разнообразны рудные богатства, сколь они изобильны, сколько пользы приносят, в течение скольких столетий вновь и вновь возобновляются! Какое множество узоров на драгоценных камнях, у простых камней тоже сколь многоцветные отливы, и вот например, между всех камней некий сияющий, который пропускает только настоящий дневной свет![155] Какая оздоровительная сила в целебных источниках! в огнях, прорывающихся в стольких местах и не угасающих в течение многих веков! В иных местах, правда, струятся смертельные испарения — либо из вырытых человеком ям, либо просто из ядовитых от природы мест; но кое-где они смертельны только для птиц, как на горе Соракте недалеко от Рима, а кое-где для любых животных, исключая человека. Иногда встречаются и опасные для человека, так называемые «отдушины» [spiracula], как в Синуэсских полях [на границе Лациума и Кампании] и в Путеолах [Поццуоли] — §208 их еще называют «пещеры Харона», они испускают смертельно ядовитые пары.

Такое же место есть в земле племени гирпинов при озере Ам[п]санкти [Ансанте] при храме Мефитис, [богини вредных испарений]: всякий попавший туда умирает. То же и в Гиераполе в [Малой] Азии, только там [пары] безвредны для жреца Великой Матери [Реи Кибелы]. В других местах встречаются пророческие пещеры, где опьяненные их испарениями предсказывают будущее, как это делается и в славнейшем оракуле Дельф. На какую причину может смертный указать для объяснения всего этого, кроме как на божественное начало [numen], разлитое по всей природе и прорывающееся многократно, вновь и вновь?

94. (96) §209 В некоторых же местах земля начинает дрожать, как только на нее наступить ногой. Таково поле размером около 200 югеров[156] в окрестностях города Габии неподалеку от Рима. Оно дрожит, когда на него вступают конники. Подобно и в Реате [Риети]. 95. Бывают и острова, которые всегда плавают: в Цекубе — [болотах в Южном Лациуме], на болотах в Реатинской области, около городов Мутины [Модены] и Статонии. На озерах Вадимон [в Этрурии] и Кутилия [к востоку от Реате, на таких островах растет] густой лес, который ни днем, ни ночью нельзя увидеть на одном и том же месте. В Лидии встречаются так называемые камышовые острова, которые не только ветер перегоняет, но даже с помощью шеста можно оттолкнуть в любую сторону. В Митридатову войну многие мирные жители спасались на этих островах. Около Нимфея, [горного мыса в Иллирии,] есть маленькие острова, именуемые Танцующими: они двигаются, если около них станут стройно петь и ногами бить в такт. По Тарквиниеву озеру, одному из самых крупных в Италии, кружатся два острова с дубравами на них, образуя различные фигуры: то наподобие треугольника, то округлую, в зависимости от сочетания ветров, но никогда не квадратную.

96. (97) §210 В Пафосе есть знаменитый храм Венеры, в пределах ограды которого не бывает дождя, как и вокруг статуи Минервы в городе Неа в Троаде. В этом последнем святилище оставляемые там жертвоприношения никогда не протухают и не портятся.

(98) §211 Около малоазийского города Гарпаса стоит огромная скала, которую можно сдвинуть одним пальцем, но если надавить на нее всем телом, она остается неподвижной. На Таврическом полуострове в стране харакенов[157] есть земля, которая залечивает все раны. А по соседству с городом Ассом в Троаде земля порождает камень, разъедающий всякую плоть. Его так и называют: саркофаг, «пожиратель мяса»[158]. Около реки Инда есть две горы, природа одной из которых — удерживать всякое железо, а другой — отталкивать. Поэтому если у человека гвозди в обуви, на одной из этих гор он не способен оторвать свою ногу от земли, а на другой — поставить ее на землю. В Локрах и Кротоне, как замечено, никогда не бывало эпидемий, а также никаких землетрясений. А в Ликии за землетрясением всегда следует 40 дней ясной погоды. В окрестностях города Арпи [в Апулии] не родится хлеб, какой бы ни посеяли. В Мукийском храме в окрестностях города Вейи, а также у Тускула и в Симинийском лесу есть места, где воткнутое в землю невозможно извлечь обратно. Если сено, скошенное в Крустуминском лесу[159], животные поедают здесь же, то оно для них ядовито, а если поедают его в других местах, то это здоровая пища.

97. (99) §212 И о природе вод я уже говорил немало. Однако вот весьма таинственная вещь, причем поистине во многих отношениях: морские приливы и отливы. Но причина здесь — Солнце и Луна[160]. Каждые 24 часа, между двумя восходами Луны, море дважды поднимается и дважды опускается. Сначала вода прибывает, пока Луна движется вверх вместе со всем небом. Потом, когда Луна проходит свою наивысшую точку и движется к закату, вода опускается. И снова, когда Луна движется по самым нижним участкам неба и проходит свою наинизшую точку, начинается подъем воды, а затем опускание до следующего лунного восхода.

§213 Причем прилив никогда не приходится на то же время, что в предыдущий день — как будто бы море верно служит этому ревнивому светилу, притягивающему к себе и как бы всасывающему морские волны и каждый день поднимающемуся не там, где накануне. Впрочем, приливы и отливы чередуются через одинаковые промежутки времени, всегда через шесть часов, причем часов не какого-то определенного дня или ночи, но равноденственных[161]. Потому что если бы обычными часами измерять эти промежутки, они оказались бы неравными соответственно отношению, которое существует между дневными или ночными часами и всегда одинаковыми равноденственными.

§214 Все это составляет развернутый аргумент, ясный как Солнце и рациональный, в пользу того, что неразумно отрицать прохождение светил под Землей и их появление затем с другой стороны. Столь же неразумно, далее, отрицать и тот факт, что такие явления, как восходы и закаты или прохождение звезд по небу, одинаковым образом [выглядят] на всей Земле, больше того, во всей природе, причем [выглядят именно так,] как когда мы видим их своими собственными глазами.

§215 Далее, влияния Луны различны и многообразны, прежде всего, по седмицам. Ибо приливы от новолуния до первой четверти Луны умеренные, затем становятся более обильными и полноводными, в полнолуние поднимаются наиболее высоко, потом опять уменьшаются и становятся такими, как в первую седмицу. Затем в последнюю четверть возрастают и в соединении Луны с Солнцем снова самые высокие. Когда Луна уходит на север и далее всего отстоит от Земли, приливная волна ниже, нежели когда Луна уходит на юг и оттуда в близости от Земли проявляет на ней всю свою мощь. Каждые восемь лет, когда истекут сто лунных месяцев, весь этот цикл возобновляется[162] при том же [соотношении лунной и солнечной] орбит, какое было в его начале. Все [влияния, оказываемые Луной,] увеличиваются, когда к ним присоединяется воздействие Солнца. В равноденствия приливы поднимаются на наибольшую высоту, причем в осеннее выше, чем в весеннее, а в зимнее солнцестояние они весьма низкие, в летнее еще ниже.

§216 Впрочем, все это происходит не в точности в те моменты, о которых я сказал, но позже, иногда несколькими днями. Если речь идет о новолунии или полнолунии, то на самом деле тоже имеются в виду чуть более поздние фазы; и влияние Луны, когда она взойдет, зайдет или пройдет среднюю точку своего пути, чувствуется не сразу после этого, но почти через два равноденственных часа. Влияние происходящего на небе доходит до Земли с запозданием. Так, сначала мы видим или слышим зарницу, молнию, гром, а потом уже сказываются их воздействия.

§217 Приливы, происходящие в океане, захватывают и наводняют больше пространства, чем в остальных морях, возможно, потому, что целое в своей совокупности в большей мере одушевлено, чем в частях[163]; или же потому, что раскрытая [к звездам] обширность океана острее, чем замкнутые в узких берегах [меньшие моря], чувствует силу светил. По этой причине ни в озерах, ни в реках не бывает приливов и отливов. Пифей из Массилии рассказывает, что к югу от Британии прилив поднимается на 80 локтей[164]. Внутренние же моря закрыты со всех сторон землями, как замкнутые бухты.

§218 Все же в некоторых более просторных местах [и внутренние моря] подпадают под власть Луны. Много есть примеров, когда при спокойном море и без помощи парусов корабли, движимые единственно приливом, на третий день достигали Утики. Впрочем, чаще такого рода перемещения случаются в прибрежных водах, чем в открытом море, наподобие того, как в организме биение пульса, иными словами: жизненные духи — чувствуется именно в наружных слоях. Во многих устьях рек под действием звезд, восходящих хотя бы и в [одной] данной местности в различное время, существуют разнородные приливы, разнящиеся по времени (не по причинам). Примером могут служить оба Сирта.

(100) §219 Однако есть приливы и особенной природы, например, в эврипах[165]: из них один, отделяющий Тауромению [Таормину] от Мессины, неоднократно за день меняет свое направление, другой — Эвбейский — меняет направление семь раз в сутки. Приливы бывают самыми низкими трижды в месяц: в седьмой, восьмой и девятый день после новолуния. В том самом Кадиксе, который из городов ближе всего к Геркулесовым столпам, есть огороженный источник наподобие колодца. Вода в нем прибывает и убывает в том же ритме, как приливы и отливы в океане, но когда в океане прилив, в колодце вода убывает и наоборот. На реке Бетис [Гвадалквивир] есть город, где колодцы пустеют с приливом, а с отливом наполняются. В городе Гиспалии [Севилья] такая же природа у одного колодца, а у прочих обычная. И Понт всегда течет в Пропонтиду, обратно же в Понт нет никакого течения[166].

98. (101) §220 Прилив повсеместно очищает моря, для некоторых это происходит в определенные сроки. Около Мессины и Мил на берег выбрасывается мусор наподобие навоза, откуда пошла легенда, будто здесь было стойло быков Гелиоса. Чтобы уж ничего из известного мне о приливах и отливах не пропустить, добавлю, что по мнению Аристотеля, живые существа умирают только во время отлива[167]. Это подтверждено многократными наблюдениями в районе Бискайского залива и во всяком случае может считаться установленным применительно к человеку.

99. (102) §221 Отсюда правильная догадка, что Луну надо рассматривать как светило — вместилище жизненных духов (spiritus sidus); что она наполняет Землю [этими духами]; что когда Луна приближается, тела набухают жизнью, а когда отдаляется, они пустеют. При росте Луны прибавляют в размере раковины, вообще наиболее чувствуют ее дыхание животные бескровные, но даже и у людей жизненная сила прибывает и убывает вместе с лунным светом. Та же сила лунного света проникает, как мы скажем в своем месте[168], в листву и травы.

100. (103) §222 Солнечный же огонь иссушает влагу, и [общепринятый] взгляд на Солнце в том и состоит, что это светило, все опаляющее и поглощающее, воплощает в себе мужское начало. (104) Широкие просторы моря насыщены соленым вкусом либо благодаря тому, что сладкое и жидкое легко вытягивается силой огня, а более жесткое и плотное остается (поэтому при спокойном море вода в глубине слаще, чем у поверхности, и там соответственно вкус ее жестче, а не из-за того, что к ней якобы примешан вечный пот Земли) — либо благодаря тому, что к силе огня в большом количестве примешивается [начало] сухости; либо потому, что природа Земли пропитывает воды как бы заражая их. Приведу, между прочим, пример, [как земное воздействует на море:] когда был свергнут Дионисий, сицилийский тиран, в гавани вода чудесным образом на один день стала пресной.

101. §223 Напротив, о Луне говорят, что это женственное и мягкое светило, которое растворяет ночную влагу и притягивает ее, а не изгоняет. Это явствует из того, что при ее свете тела убитых животных загнивают и расплываются; что на головы погруженных в сон она наводит оцепенение и восстанавливает [их силы]; что она растопляет лед и все своим увлажняющим дыханием расслабляет. Так природные силы взаимно уравновешиваются, и если под действием одних светил стихийные начала сосредоточиваются, то под действием других рассеиваются. Луна питается пресными водами, как Солнце — солеными.

102. (105) §224 Согласно Фабиану[169], наибольшая глубина моря — 15 стадиев. Другие уверяют, что в так называемых bathea [греч. «глуби́ны»] в Понте против [того места Колхиды], где живет племя кораксов, на расстоянии около 300 стадиев от берега глубина моря безмерна, во всяком случае достать лотом до дна невозможно. 103. (106) Удивителен в связи с вопросами солености воды тот факт, что по берегам моря встречаются бьющие как бы фонтанами пресные воды. Да, стихия воды — это неиссякаемое чудо. Пресные воды иногда плавают по поверхности моря — конечно, они ведь легче соленых. Сюда же относится и то, что в морской воде держится и не тонет более тяжелый груз, чем в пресной. Но бывают и случаи, когда пресные воды плавают по поверхности других тоже пресных. Так, река пересекает Фуцинское озеро, по Ларийскому озеру проходит река Адда, по Вербаннскому озеру — река Тицин, по Себиннскому озеру — река Оллиус, Рона по озеру Леманн[170]. Перечисленные случаи относятся к Италии, и только последний — по ту сторону Альп. Все эти реки, пользуясь гостеприимством суши на протяжении тысяч миль, втекают затем в озера и вытекают из них такими же, какими вошли, не бо́льшими, но и не меньшими. Это же рассказывают и о сирийской реке Оронте и о многих других.

§225 Однако есть и такие реки, которые, попав в море, как бы из неприязни к нему уходят в глубину. Вещи, брошенные в проходящую через Олимпию реку Алфей, которая впадает в море на Пелопоннесе, находят затем в источнике Аретуса около Сиракуз. Текут под землей и потом снова выходят на поверхность Лик в [Малой] Азии, Эрасин в Арголиде. И то, что бросают в источник Эскулапа в Афинах, возвращается обратно через Фалерскую гавань. Река, уходящая под землю в Атине [на юго-востоке Лациума], выходит на поверхность через 20 миль. Сходно себя ведет и река Тимав близ Аквилеи.

§226 В Асфальтовом озере [Мертвом море] в Иудее, рождающем минеральную смолу, ни один предмет не может утонуть. То же и в озере Аретисса в Великой Армении, хотя и щелочном, но рыбном. Озеро около города Мандурии в Салентинском округе [в Калабрии] полноводно вплоть до кромки берегов и нисколько не мелеет, когда из него забирают воду, но и не переполняется, когда ее вливают. Если бросить кусок дерева в воду реки Кикон [во Фракии] или Велинского озера в Пицене [около Анконы], он покроется каменистой коркой; подобно и в реке Суриус в Колхиде, причем там окаменение доходит до самой сердцевины дерева, а снаружи [чурбан] остается прикрытым корой. Таким же образом в реке Силар за городом Суррентум [Сорренто] окаменевают брошенные в воду не только прутья, но даже листья, хотя в остальном эта вода вполне здоровая для питья. При выходе из Реатинского болота камень, [опущенный в воду,] растет, а в воде Красного моря произрастают масличные деревья и различные кустарники.

§227 Но поразительна и природа многих водных ключей: [прежде всего,] они бывают горячими. Это можно сказать даже о многих водных источниках в Альпах, в реке Лири [Гарильяно] и в самом море: между Италией и Энарией[171] и в заливе Байи [в Кампании]. Да и во многих местах из моря можно черпать пресную воду: например, у Хелидонских островов [возле Ликии], около острова Арада [в Персидском заливе], в океане к западу от Кадикса. В Патавийских [Падуанских] горячих источниках пышно произрастает зеленая трава, в Пизанских много лягушек, в Ветулонских в прибрежной Этрурии — рыб. Около горы Касин [Монте-Кассино, в Латиуме] есть холодная река под названием Скатебра, летом в ней вода прибывает. Эта река, как и озеро Стимфалида в Аркадии, порождает мелких водяных крыс[172].

§228 В Додоне есть источник Юпитера, сам по себе очень холодный и если окунуть в него факел, тот погаснет, однако если приблизить к нему погасшие факелы, те вспыхнут. Тот же источник перестает течь в полдень, почему его по-гречески и называют ἀναπαυόμενον [«перемежающийся»]. После полудня он снова наполняется и обилен до полуночи, а затем понемногу опять иссякает. В Иллирии у одного холодного источника есть свойство зажигать брошенные в него ткани. Озеро [к западу от Мемфиса], посвященное Юпитеру Аммону, днем холодное, а ночью горячее. В Троглодитике есть так называемый источник Солнца. Вода в нем около полудня сладкая и холодная, затем постепенно теплеет и к полуночи становится непригодной: чрезмерно горячей и горькой.

§229 Исток реки Падуса [По] в самой середине лета пересыхает, как бы давая себе передышку. На острове Тенедосе имеется ключ, который становится обильным от третьего до шестого часа после захода Солнца. На острове Инопус близ Делоса есть источник, в котором вода прибывает в таком же ритме, как в Ниле, и в те же времена года. В море напротив устья реки Тимав[173] лежит маленький остров с горячими ключами, прибывающими и убывающими вместе с морскими приливами и отливами. В Питинатской земле за Апеннинами река Нован во все летние солнцестояния бурлит, а в зимние засыхает[174].

§230 Около Фалерий [в южной Этрурии] вся вода такова, что пьющие ее быки становятся белыми; а овцы, пьющие из беотийской реки Мелас, — черными. Кефис, вытекающий из того же озера, что и Мелас, снова делает их белыми, Пеней — опять же черными, а Ксанф [греч. ξανθός, букв. «золотистый», «рыжий»] — рыжими, откуда и название этой реки. Кобылицы, пасущиеся близ Понта на полях, орошаемых рекой Астакес, дают черное молоко, люди его пьют. В Реатинской области [см. §209, 226] источник под названием Неминия бьет то в одном месте, то в другом, что предсказывает хороший или плохой урожай. Источник в порту Бриндизий всегда предоставляет морякам чистейшую воду. Источник Линкестис, прозванный кисленьким (acidula), опьяняет наподобие вина. Такие же источники есть в Пафлагонии и в области Каленус [в Кампании].

§231 Согласно Муциану, который трижды был консулом (Mucianus ter consul), на острове Андросе источник в храме Диониса в январские ноны всегда пахнет вином[175], и этот день называют Θεοδοσία, «божий дар». В Аркадии около города Нонакрис вода реки Стикс ничем не отличается по запаху или цвету, тем не менее кто ее попьет, немедленно на месте умирает. Также и на холме Либерозус в стране тавров три источника, убивающие без страданий, но и так, что никакое лекарство не помогает. В области Карринум[176] в Испании рядом друг с другом два источника, один из них все [бросаемое в него] отбрасывает, другой поглощает. Еще один источник в той же стране окрашивает в золотой цвет всех рыб (на вид, а будучи вынуты из этой воды они совсем обыкновенные).

§232 Близ Ларийского озера в Коменских землях[177] многоводный источник каждый час наполняется и вновь отступает. На Кидонее — острове, не доезжая Лесбоса — источник, который бывает горячим только весной. Озеро Саннаус в [Малой] Азии заражено горечью от разросшейся вокруг него полыни. В пещере Аполлона в городке Кларосе близ Колофона есть бассейн: испив из него, возгласишь чудесные вещания, зато сократишь свою жизнь. Что же до рек, текущих вспять, их мы видели и на своем веку — в последние дни жизни принцепса Нерона, о чем я писал в истории его жизни.

§233 Кому не известно, что летом источники холоднее, чем зимой? Но вот и другие столь же невероятные дела природы: медь и свинец комками тонут, в расплющенном же виде плавают — при одном и том же весе первые тонут, вторые остаются на плаву; тяжести легче перемещать в воде; на Скюре [Скиросе — острове к северу от Эвбеи], есть такой камень, что в едином куске он будучи любого размера плавает, а расколотый на мелочь тонет; трупы недавно умерших идут ко дну, а раздувшись, всплывают; погруженные в воду пустые сосуды не легче оттуда вытащить, чем полные; дождевая вода для солеварения полезнее всякой другой и вообще нельзя получить соли, если не добавить пресной воды; §234 морская вода медленнее замерзает, но быстрее закипает.

Море зимой теплее, а летом солонее. Масло имеет свойство успокаивать, поэтому ныряльщики разбрызгивают перед собой изо рта масло, способствуя тем самым успокоению стихии и делая ее прозрачнее. [Другие невероятные дела:] в открытом море снег не падает; хотя всякая вода стекает вниз, ключи бьют кверху — и даже у подножия Этны, которая изрыгает комки раскаленного песка на 50 и 100 миль.

(107) §235 Но на различных чудесных свойствах огня, представляющего собой четвертую стихию природы, мы сейчас остановимся. Но сначала [закончим] о водах.

104. (108) В [сирийской провинции] Коммагене, в городе Самосате, есть пруд, извергающий воспламеняемую тину, так называемую «мальту». Попадая на что-нибудь твердое, она прилипает, а если человек до нее дотронется и [загоревшись, попробует] убежать, она преследует его. С ее помощью защищали свои стены [жители одного из городов,] который осаждал Лукулл: воины горели вместе со своим оружием. Вода только сильнее разжигает это пламя. Показано на опытах, что погасить его можно только землей.

105. (109) Сходна [с этим веществом] и природа нефти. Так называют вытекающую из земли около Вавилона и в парфянской области Астакене жидкость наподобие минеральных смол. С ней весьма сроден огонь, который прыжком устремляется к ней сразу, как только она окажется досягаемой. С ее помощью, как рассказывают, Медея сожгла свою соперницу: как только та приблизилась к жертвеннику, чтобы совершить жертвоприношение, ее венок был охвачен огнем.

106. (110) §236 Несомненно, что к чудесам, наблюдаемым в горах, надо причислить всегдашнее ночное пламя над Этной: на сколь же долгое время хватает в ней огненной материи! Зимой ее покрывает снежная шапка, а на выбрасываемый Этной пепел ложится слой инея. Впрочем, не через одну лишь Этну проявляется свирепость стихий, грозящая земным областям сожжением. В стране Фаселиде [в приморской части Ликии] пламя горы Химеры не угасает ни днем, ни ночью; вода лишь сильнее разжигает его, тушит же его земля и навоз, как сообщает Ктесий Книдский. В той же Ликии есть Гефестовы скалы[178]. Если к ним прикоснуться зажженным факелом, они воспламеняются с такой силой, что загораются даже камни и песок на дне ручьев, а дожди только еще больше подпитывают этот огонь. Рассказывают, что если зажженной от него палкой провести по земле борозду, за палкой потянутся огненные струи.

§237 В Бактрии в Кофантской [области], а также в Мидии и в Ситтакене, на персидском рубеже ночами пылают огненные смерчи[179]. В Сузах в Белой Башне [огненные столбы] выходят из 15 печей, причем самый большой из них виден также и днем. На Вавилонской равнине пылает как бы рыбий садок площадью в югер. В Африке около горы Геспериус [Зеленый Мыс] долины ночью [от множества огней] пылают наподобие звездного неба. Подобно этому и на равнине Мегалополитанской[180]. Впрочем, такой огонь скорее приятен, и хотя бы он горел в лесу, он не зажжет густой листвы над собой. Как повествует Феопомп, вечно пылающий кратер горы Нимфей[181] [в Иллирии] соседствует с ледяной водой источника, а по огням этого кратера жители той местности, Аполлонии, угадывают грозящие беды. При дождях кратер увеличивается и извергает минеральную смолу, которая более жидка, чем прочие [разновидности этого вещества]. Ее примешивают к воде источника, которая без этого не годится для питья. Но есть ли в этом что-нибудь чудесное?

§238 Во время союзнической войны[182] остров Гиера[183] из числа Эоловых островов, расположенных посреди моря напротив Италии, горел вместе с прилегающей к нему полосой моря, пока депутация сената не выполнила умилостивительных обрядов. Наибольшая же сила извержений наблюдается на Эфиопском хребте, на горе под названием Теон-Охема[184], где бушующее пламя выбрасывается навстречу солнечному жару. Вот сколь разнообразны и многочисленны пожары, которыми Земля воспламеняется силой природы вещей.

107. (111) §239 Кроме того, только этой стихии, [огню], свойствен принцип самовоспроизведения и самопорождения (ratio foecunda, seque ipse pariat): сколькими кострами может покрыть Землю огонь, выросший из мельчайших искр! В чем заключается тот природный принцип, который сам нисколько не повреждает, питает способность к истреблению и пожиранию во всем мире? Добавьте бесчисленные звезды и огромное Солнце, добавьте огни, зажигаемые человеком, и те, что внутренне присущи камням, или деревьям — и извлекаются путем трения; и еще огни туч и источники молний. И тогда мы увидим, что величайшее чудо уже то, что нам дано просуществовать хотя бы один день, избегнув вселенского пожара. Подумайте еще и о том, что зеркала, обращенные вогнутостью к лучам Солнца, воспламеняют легче любого другого огня.

§240 А разве не кишит вся Земля неисчислимым множеством мелких, но порожденных самой природой огней? На [горе] Нимфей[185] из земли выходит пламя, которое дождь лишь усиливает. То же и около Скантийских источников [в Кампании]. Здесь пламя, впрочем, слабое, и когда оно переходит на какое-нибудь другое вещество, последнее горит не долго; ясень, укрывающий этот огненный источник, покрыт вечнозеленой листвой. Другой такой источник в Мутинском поле дает огонь в дни, посвященные богу Вулкану. Есть свидетельства, что в полях под Арицией [Ареццо] есть такая земля, что если уронить на нее уголь, она загорится; в Сабинском и Сидицинском полях [в Кампании] такие камни, которые загораются, если их помазать определенной мазью; в Салентинском городе Эгнации [в Апулии] некий священный камень: если положить на него кусок дерева, оно сразу вспыхнет. На Лацинийском мысе [Капо-делле-Колонне] алтарь Юноны. Он под открытым небом, но пепел на нем остается неподвижным, какие бы ни бушевали бури.

§241 Даже в водах и в телах, не исключая человеческие, внезапно могут возникать огни. [Историк] Валерий Антиас рассказывает такие случаи: однажды пылало все Тразименское озеро; когда Сервий Туллий в детстве спал, из его головы вырывалось пламя; подобное же пламя горело над Л. Марцием в Испании, когда он заклинал солдат отомстить за обоих Сципионов, [братьев Публия Корнелия и Гнея Корнелия], погибших в битве с карфагенянами. Позже я поведаю много таких случаев и разберу их подробнее. Пока же я беру их как бы в некоей смеси, в качестве чудесных знамений. Исходя из такой интерпретации природы, я спешу провести читателя как бы за руку, показывая ему мир в целом.

108. (112) §242 Наша часть земного круга, о которой я здесь и рассказываю, обтекаемая океаном и как бы погруженная в него (о чем смотри выше), простирается от Индии до столпов близ Кадикса, посвященных Геркулесу, на 8568 миль. Так считает Артемидор; согласно Исидору[186], на 9818 миль. Артемидор добавляет, что от Кадикса вокруг Святого мыса до мыса Артабрус 890¹∕₂ мили, и это наибольшее протяжение, на котором можно проплыть вдоль Испании. §243 [Мерить расстояние от Индии до Кадикса] можно двумя путями: во-первых, от реки Ганга и места ее впадения в Индийский океан, через Индию и Парфию к сирийскому городу Мирианд(р)у в Исском [Скандерунском] заливе — 5215 миль, оттуда по кратчайшему морскому пути до острова Кипр, далее от Патары в Ликии до Родоса, до острова Астюпалея в Карпафийском море, до мыса Тенар [Матапан] в Лаконии, до Лилибея в Сицилии, до Калариса в Сардинии — 2103; оттуда до Кадикса 1250 миль, что и дает общее расстояние отсюда до Индийского океана 8568 миль.

§244 Другой, более известный путь проходит в основном по суше: от Ганга до реки Евфрата 5169 миль, оттуда до Мазака в Каппадокии 244, через Фригию и Карию до Эфеса 499, от Эфеса через Эгейское море до Делоса 200, до Коринфского перешейка 202¹∕₂.

Далее сушей и по Алкионову морю и Коринфскому заливу до Патр на Пелопоннесе 102¹∕₂, до Левкадии[187] 87¹∕₂, до Корфу столько же, до Керавнских гор [на Адриатике] 82¹∕₂, до Брундизия 87¹∕₂, до Рима 360, через Альпы до деревни Сциндомагум 518, через Галлию к Пиренеям и город Иллибериду [Эльвира, около Гранады] — 456, до океана и берега Испании 832, по прямой до Кадикса 7¹∕₂. По расчету Артемидора, этот путь составляет 8945 миль.

§245 Ширина же Земли с юга на север рассчитана Исидором как меньшая почти наполовину: 5462 мили. Отсюда можно видеть, как много земли мы теряем из-за холода на севере и из-за жары на юге. То есть я не думаю, чтобы это было по-настоящему потерей или что нарушается шарообразность Земли, но только что с обеих сторон к [нашему умеренному поясу] примыкают необитаемые и потому не исследованные территории. Упомянутый расчет Исидора начинается от первых обитаемых побережий Эфиопского океана. От них до Мероэ 705 миль, оттуда до Александрии 1250, до Родоса [еще] 563[188], до Книда 86¹∕₂, до Коса 25, до Самоса 100, до Хиоса 94, до Митилены 65, до Тенедоса 49, до мыса Сигеум [Енишер] 12¹∕₂, до Боспора[189] 312¹∕₂, до мыса Карамбис 350, до входа в Меотийское озеро 312¹∕₂, до устья Танаиса 266[190] миль. Более коротким путем по морю можно срезать 89 миль. §246 Начиная от устья Танаиса, даже у самых тщательных авторов не находим указаний. Артемидор полагал, что далее ничего не исследовано, хотя допускал, что за Танаисом к северу простираются поселения сарматов.

Исидор добавляет еще 1250 миль до Туле, но это уже гадательно [quae conjectura divinationis est]. А я полагаю, что сарматы занимают не меньшее пространство, чем дают в сумме все перечисленные расстояния. Да и как, с другой стороны, оно может не быть огромным, если вмещает бесчисленные племена, к тому же постоянно кочующие? Полагаю также, что и дальнейшие территории, уже необитаемые, гораздо пространнее, чем обычно думают. Ибо мне известно, что и со стороны Германии открыты ранее не известные огромные острова.

§247 Вот относительно длины и ширины [обитаемого пояса Земли] все, что, как мне думается, достойно быть увековеченным в памяти. Что касается общей земной окружности, то Эратосфен (великий ученый во всем, но в этой области особенно славный, что по-моему общепризнанно) предпринял попытку ее измерить — попытку дерзкую, но столь тонко обоснованную, что даже стыдно было бы не поверить [ее результатам. А они таковы:] 252 тысячи стадиев, по римскому счету — 31500 миль[191]. Гиппарх же, поразительной глубины ученый (и когда он начинает спорить с Эратосфеном, и во всем остальном), добавил еще почти 26 тысяч стадиев.

109. §248 Не настолько, как им, можно верить Дионисодору. Он был родом с острова Мелоса и прославлен в геометрической науке. Умер он в старости на своей родине, погребенный своими родственницами и наследницами. Рассказывают, будто они, когда выполняли в последующие дни положенные обряды, нашли в могиле письмо от имени Дионисодора к тем, кто остался на Земле: «Я спустился от могилы до наибольшей глубины Земли — 42 тысячи стадиев». Нашлись геометры, которые объяснили это таким образом, что письмо действительно было послано из центра земного шара, каковой есть наиболее удаленное от поверхности место и вместе с тем центр шара. Отсюда расчет дает земную окружность равной 252 тысяч стадиев. (113) Принимая во внимание гармоническую закономерность, которая требует, чтобы природа вещей не противоречила сама себе, мы должны добавить к этому измерению еще 12 тысяч стадиев, откуда получается, что Земля составляет ¹∕₉₆ часть всего космоса.

1. §1 До сих пор речь шла о [пространственном] расположении и чудесах Земли, вод и небесных тел, а также об устройстве Вселенной и ее размерах. Теперь перейдем к отдельным частям [земной поверхности]. Правда, считается, что их бесчисленное множество и что не следует легкомысленно и без раздумий браться за этот предмет[193]. Однако ни для какого иного рода исследований снисхождение не оправдано так, как здесь. Ведь нет ничего удивительного, что не найдется такого человека, которому было бы доступно все человеческое знание. Поэтому я не буду следовать никакому единственному автору, но каждый раз тому, у которого найду больше всех истины по поводу [соответствующей земной] части. И вот выяснилось, что почти каждый автор наиболее тщательно описал те местности, в которых он работал над своей книгой.

§2 Итак, я никого не буду ни упрекать, ни опровергать. Для местностей буду приводить одни лишь названия, а о славе [этих местностей] и ее причинах расскажу в соответственных [дальнейших] книгах. Пока же буду говорить о [частях, на которые делится] мир в целом. Поэтому надо понимать здесь названия мест просто как обозначения того, чем изначально были эти места, без [цели поведать], какими событиями они прославились впоследствии. Каждое наименование среди приводимых есть не что иное, как некая часть природы и реальности (mundi rerumquae naturae).

§3 Весь круг земель подразделяется на три части: Европу, Азию, Африку. Начало его на Западе, у Гадитанского пролива[194]. Воды Атлантического океана прорываются в этот пролив и растекаются во внутренние моря. При этом справа по ходу вод лежит Африка, слева Европа, Азия же между ними. Границами служат реки Танаис и Нил. Длина Гадитанского пролива 15 миль, ширина — пять миль, считая от деревни Меллария на испанском берегу до Белого мыса в Африке[195]. Эти цифры приводит Турраний Грацилис, уроженец тех мест.

§4 Тит Ливий и Корнелий Непот сообщают, что ширина пролива в самом широком месте десять миль, в самом узком из мест — семь миль. Через столь узкий вход вливается такой колоссальный объем воды! Было бы менее удивительно, если бы у пролива была большая глубина, но и этого нет: то там то сям страшны для судов отмели, окаймленные белой пеной, так что многими это место прозвано «преградой при входе в Средиземное море»[196]. Там, где пролив наиболее узок, над ним с обеих сторон нависают горы: с африканской стороны Абила, с европейской Кальпе[197]. Они обозначают собой границы трудов Геркулеса, почему туземцы и называют их столпами, воздвигнутыми этим божеством. Они верят также, что Геркулес прорыл между столпами выемку, впустив ранее отделенные [от Средиземного моря] океанические воды и изменив таким образом лик природы.

(1) §5 Итак, начнем с Европы, родины народа — победителя всех прочих, которая далеко превосходит остальные земли своею красотой. Чаще всего полагают, и справедливо, что Европа — это на самом деле не третья часть земной поверхности, а половина: если провести линию от устья Танаиса до Гибралтарского пролива, она разделит весь круг земель пополам. Я только что упоминал об океане, который низвергает атлантические воды [в Средиземное море] и который своими неудержимыми приливами затопляет все земли, устрашая их своим наступлением. Тот же океан размывает все берега, которые со своей стороны всячески сопротивляются ему своими изгибами и раздробленностью. Наиболее глубокими бухтами океан изрыл Европу и кроме того, разделил ее четырьмя главными заливами, из которых первый идет от Кальпе на самом краю Испании (о чем уже сказано) до Локрских гор и мыса Бруттий [Спартивенто].

(2) §6 Первой из стран, [считая с запада,] в этом заливе идет Дальняя Испания (Hispania Ulterior), она же Бетика[198]. За ней следует Ближняя, она же Тарраконская (Citerior, eademquae Tarraconensis) Испания: от Ургитанского залива до Пиренейских гор. Дальняя Испания по своей длине разделяется на две провинции: [собственно] Бетику и Лузитанию, которая простирается вдоль Бетики с ее северной стороны и отделена от нее рекой Анас [Гуадиана]. Истоки этой реки расположены в Ближней Испании, на Ламинитском поле[199]. Далее она то разливается в цепь озер, то скрывается в ущельях, а несколько раз вообще исчезает под землей и снова как бы резвясь появляется, и наконец впадает в Атлантический океан. Что же касается Тарраконской провинции, она примыкает к [южному] склону Пиренеев по всей их длине и вместе с тем простирается от Иберийского моря [Балеарского пролива] до Галльского океана[200]. От Бетики и Лузитании эта провинция отделена горой Солориум[201] и горными цепями Оретани, Карпентани и Астура[202].

(3) §7 Бетика, которая получила свое название от рассекающей ее пополам реки [Бетиса], превосходит все [остальные испанские] провинции богатством культуры (divite cultu) и неким особенным плодородием, вместе с тем и красотой. Бетика делится на четыре округа[203]: Гадитанский, Кордовский, Астигитанский и Гисаленский. Городов в Бетике 175, из которых девять колоний; десять муниципиев римских граждан; 27 городов, которым даровано древнее латинское право; шесть вольных городов, три союзных, 120 платящих подати. Из бетийских городов и мест, чьи имена можно, не ломая языка, выговорить по-латыни, важнейшие: по берегу океана, начиная от реки Анас — город Оссоноба, именуемый также Устьями (Aestuaria), при слиянии рек Люксия и Уриум[204]; Гаренские горы [мыс Трафальгар]; река Бетис; Куренский берег с глубоко вдающимся заливом (litus Curense inflexo sinu), напротив которого лежит Гадес [Кадис] — смотри о нем между островами[205]. Мыс Юноны[206]; порт Весиппо; город Бело; Меллария — пролив, начинающийся от Атлантического океана (fretum ex Atlantico mari); [город] Тартейя, который греки называют Тартес; Кальпе.

§8 Далее, уже на Средиземноморском берегу, лежат: города Барбесула и Сальдуба, каждый на своей реке; город Суэль; союзный город Малакка[207] с [одноименной] рекой. Затем Менуба со своей рекой, Юлиева крепость (в честь Юлия Секста); Сель, Абдара, Мургис — это уже на самом краю Бетики. Марк Агриппа полагал, что жители всего этого берега по происхождению пунийцы, но за рекой Анас и на землях, обращенных к Атлантическому океану, [живут] уже бастулы и турдулы. Марк Варрон передает, что вся Испания [в разное время подвергалась] нашествиям иберов, персов, финикийцев, а также кельтов и карфагенян. И он же как раз говорит, что самое имя Лузитания произошло от игр (lusus) Вакха или от неистовства[208] пришедших с ним вакхантов и что правил Лузитанией некогда бог Пан. А что говорят о Геркулесе и Пирене или о Сатурне — это в основном, я полагаю, сказки.

§9 Бетис[209] берет начало в Тарраконской провинции — не в городе Ментесе, как некоторые уверяют, а в Тугиенском лесу, возле которого протекает река Тадер [Сегура][210], орошающая земли Карфагена[211]. Около Илоркиса [Лореа] Бетис обходит могилу [Гнея] Сципиона и поворачиваясь к западу, устремляется в сторону Атлантического океана. При этом Бетис дает свое имя всей провинции, [через которую протекает]. Сначала он представляет собой ручей, но затем принимает множество потоков, которые умножают собой его воду и его славу. В Бетику он входит при Оссегетании, живописно струясь по долине, справа и слева от него густо усеянной городами.

§10 Из городов, лежащих между Бетисом и океаном, самые знаменитые: Сегида, которую еще называют Ангурина; Юлия, она же Фидентия; Ургаон, иначе Альба; Эбура, иначе Кериалис; Илиберри, или Либерини; Илипула, или Лаус; Артиги, иначе Юлиенсы; Весци, иначе Фавентия; Сингили, Атегуа, Ариальдун, Малая Агла, Беброн, Кастра-Винария, Кисимбрий, Новый Иппон, Иллюркон, Оска, Суцелон, Ундитан, Старый Тукки. Все эти города лежат в Бастетании, [в той ее части, которая] обращена к морю. А в Кордовском округе в долине той же реки лежат города Оссиги, прозываемый также Латоний; Илитурги, он же Форум-Юлиум; Ипра; Истурги, иначе Триумфале; Суция. От нее отступя 17 миль по суше — Обулькон, называемый также Понтификальным; неподалеку от него Рипа, Эпора — союзный город[212], Сацили-Марциалий, Онуба, а на правом берегу — выведенная из Кордовы колония, известная как Патрикия. От нее Бетис впервые судоходен. Далее на том же берегу лежат города Карбула и Декума. Справа же впадает в Бетис река Сингилис.

§11 Города в округе Гиспалис: Кельти, Аксати, Аруа, Канама, Эвия, Илипа (иначе Ильпа-Италика[213]); на левом берегу колония Гиспаль, прозываемая Ромуленсис; на противоположном берегу — город Оссет, он же Юлия-Константия; Вергент, иначе Юли-Гениус; Ориппон, Каура, Сиар; а также река Менуба — правый приток Бетиса. Между протоками устья Бетиса лежат города Набрис иначе Венерия, и Колобана, а также две колонии: Гаста, именуемая Регия, и далее отступя от берега — Асидон, он же Кесарина. §12 Река Сингилис — впадающая в Бетис (о месте ее впадения было уже рассказано), судоходна с того места, где омывает колонию Астиги, она же Аугуста-Фирма. Другие колонии в этом же округе, освобожденные от податей: Тукки, иначе Аугуста-Гемелла; Иптуки, иначе Виртус-Юлия; Укуби, или Кларитас-Юлия; Урсон, или Генетива-Урбанская. В числе этих колоний была еще Мунда, погибшая вместе с Помпеем младшим[214]. Вольные города здесь: Старый Астиги и Остиппон. Подати платят: Каллет, Калликула, Кастра-Гемина, Малая Илипула, Маррука, Сакрана, Обулькула, Онингис, Сабора, Вентиппон. Неподалеку оттуда при реке Менубе, тоже судоходной[215], лежат города Олонтиги, Лелия, Ластиги.

§13 Остальная область от Бетиса до реки Анас называется Бетурией. Она делится на две части, как и ее население: кельты[216] живут до границы с Лузитанией в Гиспалийском [Севильском] округе, а турдулы обитают в Лузитании и Тарраконском округе. Они подпадают под кордовскую юрисдикцию. Кельты произошли от пришедших из Лузитании кельтиберов, что доказывается [общностью] ритуалов, языков и названий городов[217]. Эти названия в Бетике отличаются [от таковых в области кельтов только] римскими прозваниями (cognominibus distinguntur).

§14 Так, Сериа носит еще имя Фама-Юлия, Нертобрига — Конкордия-Юлия, Сегида — Реститута-Юлия. Угультуния, к которой присоединена теперь Курига, прозывается еще Контрибута-Юлия. Лакимургию называют также Константия-Юлия, Стересес [называют] Фортуналес, Калленсес — Энеаници. Помимо этих городов, в кельтской части Бетурии лежат Акинипон, Арунда, Арунки, Туробрига, Ластиги, Сальпеса, Сепоне, Сериппон. В прочей части Бетурии, которая, как мы [только что] сказали, населена турдулами и находится в кордовской юрисдикции, тоже есть славные города: Арса, Меллария, Миробрига-Регина, Сосинтиги, Сисапон.

§15 В гадитанской юрисдикции находятся города Романорум-Регина, Латинорум-Лепия-Регина[218], Кариса с прозванием Аурелия; Ургия с прозванием Каструм-Юлиум, именуемая также Цезарис-Салютарии; и платящие подати города Бесарон, Белиппон, Барбесула, Блакиппон, Бесиппон, Каллет, Каппак, Олеастрон, Иптуки[219], Иброна, Ласкута, Сагунция, Саудон, Усепон.

§16 Общая длина Бетики, согласно М. Агриппе, составляет 465 миль, ширина — 257 миль[220]. Впрочем, это [относится ко времени], когда ее границы доходили до [Нового] Карфагена. Из изменений границ нередко проистекают крупные ошибки в подсчетах, связанные иногда с изменением территории провинций, иногда с удлинением или укорочением путей. За долгие отрезки времени в одних местах море наступает на сушу, в других берега выдвигаются вперед, реки же изгибают или наоборот, спрямляют свои русла.

2. §17 В настоящее время, если мерить от города Кастулона до Гадеса, Бетика по длине насчитывает 250 миль, а если мерить от берега моря при Мурги, то на 25 миль больше. Ширина Бетики от Картейи до Анаса по берегу — 234 мили. Ведь Агриппа был чрезвычайно точен во всем, особенно же в том, что касается измерения расстояний. Кто поверит, чтобы желая представить перед глазами Рима образ ойкумены, ошибся бы и он и с ним вместе божественный Август? Дело в том, что Август завершил портик, начатый его сестрой [Октавией][221] по замыслу и указаниям М. Агриппы[222].

3. (4) §18 Изменились со временем и очертания некоторых провинций, в том числе Ближней Испании. Помпей Великий на трофеях, воздвигнутых им в Пиренеях, свидетельствует, что привел в покорность 876 городов от Альп до границ Дальней Испании[223]. Что касается Ближней Испании, она ныне разделена на семь округов: [Ново]-Карфагенский, Тарраконский, Цезаре-Аугустанский, Клунийский, Астурский, Люкенский, Бракарский. К этому надо добавить острова, о которых будет сказано особо[224]. Провинция в целом, помимо 294 общин, приписанных к другим городам, насчитывает 179[225] городов, в том числе 12 колоний, 13 городов римских граждан, 18 городов со старым латинским правом, один союзный город и 135 платящих подати.

§19 [Из народов Ближней Испании] первыми [назову] бастулов, обитающих на берегу, а затем буду говорить о тех, кто живет во внутренних областях: это [ментесаны], далее оретаны; далее — с реки Таг [Тахо] — карпетаны, после них ваккеи, веттоны и кельтиберское [племя] ареваков. Города, наиболее близкие к берегу — Урци и Бареа, приписанный к Бетике. За Бареа следует Баститанская область, немного далее Контестания, [прежде всего] колония Новый Карфаген[226]. От ее мыса под названием Сатурнов мыс — 197[227] миль [по прямой] до Цезареи, города в Мавритании. Осталось упомянуть из того, что на берегу [Контестании, еще] реку Тадер; освобожденную от налогов колонию города Илики, по которой здешний залив называют Иликитанским [Аликанте]. Этой колонии подчинено племя икоситанов.

§20 Затем идет Люкент, город с латинским правом; Дианий, обложенный налогом (stipendiarium); река Сукрон, на которой некогда стоял город того же имени. Здесь заканчивается Контестания. Далее за живописным озером лежит область Эдетания, уходящая в пределы кельтиберов; колония Валенсия, отстоящая на три мили от моря; река Турий; Сагунт (тоже в трех милях от моря) — город с римским гражданством, славный своей верностью[228]; и река Удива.

§21 [Далее идут]: область илерганов; судоходная река Ибер[229], по которой идет оживленная торговля. Истоки этой реки в области кантабров, неподалеку от города Юлиобрика, а длина ее 450 миль, судоходна же она на протяжении 260 миль, от города Варейи. По этой-то реке греки и назвали всю Испанию Иберией. — Область Кессетания, река Суби, колония Тарракон, основанная Сципионами подобно тому, как [Новый] Карфаген — пунами [карфагенянами]. — Область илергетов с городом Субур и рекой Рубрикат, за которой живут леэтаны и индигеты.

§22 За ними дальше вглубь материка, считая от начала Пиренеев, живут в следующем порядке племена: аусетаны, иакетаны, керретаны (их область вытянута вдоль Пиренеев), наконец, васконы[230]. А на берегу моря расположена колония Барцинон, прозываемый Фавентией, и города римских граждан Бетулон и Илурон; река Арнум; город Эмпории[231] с населением, представляющим собой смесь автохтонов и греков[232] — потомков фокейцев; река Тикер. За ней — мыс, по другую сторону которого на расстоянии 40 миль лежит город Пиренеа-Венус[233].

§23 Теперь добавим к сказанному нечто о достопримечательностях отдельных округов. Тарраконской администрации подчинены (Tarracone disceptant) 42 народа, из которых наиболее известны имеющие права римских граждан жители Дертоса и Бисгарги; латинское право дано аусетанам[234], керретанам (двум их племенам: юлианам и аугустанам) и жителям Эды, Герунды, Гессории, Теары (она же Юлия); а также платящие подати Акве-Капьдие[235], Эсона, Бекула.

§24 Цезараугуста[236] — колония, освобожденная от податей — омывается рекой Ибером и стоит на том месте, где когда-то был город под названием Сальдуба, относившийся к Эдетанийскому округу. Цезараугусте подчинены 55 племен, в том числе жители Бильбилиса (у них римское гражданство), Кельсов (ранее колонии), Калагурия (их римское прозвание: насики), а также племя сурдаонов в [городе] Илерде на реке Сикорис. [Еще]: жители Оск из области Суэссетания; туриассонцы; обитающие [в городах со] старым латинским правом: Касканте, Эргавике, Граккурре, Леонике, Осикерде; жители Тарракона (союзные); обложенные податями обитатели Аркобрига, Анделона, Аракела, Бурсы, Калогурры (их зовут также фибуларенсами); жители Конплута, Кары, Кинкии, Кортоны, Дамана, Испаллы, Илуберы, Помпелона [Памплоны]; иакетаны, либиенсы, сегиенсы.

§25 [Новому] Карфагену подчинены 65 племен, не считая обитателей островов. Это [прежде всего] жители двух городов, которым даровано италийское право: колонии Акцитана-Гемелленсис и города Либисосана, именуемого также Фороаугустана; далее, жители колонии Саларийской; и жители городов, получивших старое латинское право: кастулоненсы, иначе цезарии-ювеналес[237]; сетабитаны, иначе аугустаны; жители Валерии. А из платящих подати самые известные [обитают в] Алабане, Басте, Консабурре, Диании, Эгелесте, Илорке, Ламинии, Ментесе (часть ее жителей именуется также оретанами, часть — бастулами); [другие] оретаны, они же германы; граждане Сегобриги, столицы Кельтиберии, и Толетума[238] на реке Таг, столицы Карпетании; наконец, Виаты и Виргилии.

§26 В подчинении Клунии находятся вардулы, возглавляющие [союз] 14 племен, из которых сто́ит упомянуть только алабаненсов. Далее, турмогиды, возглавляющие [союз] четырех племен, в том числе живущих в Сегисамоне и Сегисамаюлии. К тому же округу принадлежат кариеты и венненсы с их пятью городами, в том числе Велией; четыре племени пелендонов, относящихся к кельтиберам (из этих племен славились когда-то нумантинцы) и ваккеи, из 17 объединений которых когда-то были знамениты [города] Интеркатия, Палантия, Лакобрига, Каука.

§27 Далее, среди семи племен кантабрийцев надо упомянуть лишь жителей Юлиобриги[239], а среди десяти объединений аутригонов — жителей Тритиума и Вировески. Ареваки названы по реке Ареве, у них шесть городов: Секонция и Уксама (эти названия часто встречаются и в других местах), потом еще Сеговия и Нова-Аугуста, Термес и сама Клуния, на границе с Кельтиберией. Остальная часть этого округа представляет собой долину, опускающуюся в сторону океана. Там живут вардулы, о которых говорилось [в предыдущем параграфе], и кантабры.

§28 Вплотную граничат с этими народами астуры — 22 племени, разделяющиеся на аугустанов и трансмонтанов. Столица астуров — город Астурика — великолепна. К астурам относятся гигурры, песции, ланкиенсы, зоэлы [и другие] — общим числом до 240 тысяч свободных людей. К Люкентскому округу относятся 15 племен. Кроме кельтов и лемавов, они все незначительные, имена их варварские (однако общее число свободного населения достигает 166 тысяч). Подобно и из округа бракаров, кроме самих бракаров, можно назвать, не поморщившись, разве что бибиллов, келернов, келлеков, эквесов, лимиков и кверквернов. Но в сумме 24 бракарских племенных объединения насчитывают 285 тысяч [свободных] людей.

§29 Длина Ближней Испании от Пиренеев до ее границы у Кастулона составляет 607 миль, по берегу несколько больше. Ширина ее от Тарракона до Оларсонского берега 307 миль, если считать от подножия Пиренеев. Здесь страна напоминает перешеек между двумя морями. Потом она постепенно расширяется, а там, где смыкается с Дальней Испанией, имеет уже ширину двукратную и больше [по сравнению с той, какая была сразу после Пиренеев].

§30 Почти вся Испания испещрена рудниками, где добывают свинец, железо, медь, серебро и золото. В Ближней Испании есть, кроме того, оконная слюда, а в Бетике — киноварь. Есть также каменоломни, где добывают мрамор. Когда Испания была объята гражданскими неустройствами, император и августейший повелитель Веспасиан пожаловал всей этой стране латинское право[240]. Пиренейские горы отделяют Испанию от Галлии, причем выступают мысами в обе стороны, к двум противолежащим морям.

4. (5) §31 Нарбоннской провинцией (ранее: Бракатой) называют омываемую Средиземным морем часть [Трансальпинской] Галлии. От Италии она отделена рекой Варом и хребтами Альп, этим надежным щитом Римской державы (saluberrimis Romano imperio jugis); от остальной Галлии, с севера — горными массивами Цебенна[241] и Юра. Своей земледельческой культурой, достоинством своих мужей и нравов, благосостоянием Нарбоннская провинция не уступит ни одной другой. Короче, это скорее Италия, чем провинция.

§32 На морском берегу живут сордоны, а вглубь материка — консуараны. Реки: Тетум, Тернодубрум, города: Иллиберис, некогда великий, а ныне слабая тень собственной славы; Рускинон, с латинским правом. Далее следуют река Атакс, текущая с Пиренеев через озеро Рубренсис; Нарбонн-Марциус, город десятого легиона, на расстоянии 12 миль от моря; реки Арарис и Лирия.

§33 [Эта густонаселенная полоса] окаймлена с севера болотами, а потому в остальной части [Нарбоннской провинции] города редки. Из них Агата некогда была массилийской колонией, [затем] ею владели вольки-тектосаги. Кроме того, ранее существовала Рода — колония родосцев. От нее получила свое название река Родан[242], самая плодоносная река обеих Галлий, которая проносится быстрым потоком из Альп через озеро Леманн, увлекая (deferens) [за собой] и другие реки: медленный Арар и стремительные — не хуже самого Родана — Изару и Друанцию[243]. Из рукавов дельты Родана, два меньших носят название Либика: [Либика] Испанская и [Либика] Метапинская. Третий же, наибольший рукав зовут Массалиотским.

§34 Согласно [некоторым] авторам, в устье Родана был еще город Гераклея. Помимо сказанного, [отметим отводящие воду] от Роны каналы, [устроенные] Гаем Марием и достойные его [прочих] дел и его имени. [Далее], заболоченное озеро Мастромела и город племени аватиков — Маритима. Выше его — Каменистые Поля (Campi Lapidei), где, как помнит предание, сражался Геркулес (Herculis proeliorum memoria); область анатилиев, а дальше вглубь [материка] — дексиватиев и каваров. Вернемся к морскому побережью: [далее живут] трикории, потом внутрь [материка] — тритоллы, воконции и сеговеллауны, а сразу за ними аллоброги. На берегу же — Массилия [Марсель, населенный потомками] фокейских греков, [ныне же] союзный (foederata); мыс Заон, порт Китариста, потом суэлтеров, выше которых [живут] верукины.

§35 На берегу находятся также основанный массилиотами город Атенополис [Athenopolis Massiliensium], Форум-Юлии — колония восьмого [легиона], именуемая [также] Пакенсис и Классика, река под названием Аргентеус, область Оксубиев и Лигаунов. Выше их суэбры, куариаты, адуникаты; на побережье — Антиполис, город с латинским правом, область декиатов и река Вар, стекающая с горы Кенис в Альпах.

§36 В удалении от моря (in mediterraneo) расположен город, где поселены солдаты шестого [легиона][244] Арелат, седьмого — Бетерра, второго — Араусион; на территории (in agro) каваров — Валенция, [на территории] аллоброгов — Вьенна. Города с латинским правом: Акве-Секстие [на территории] саллювиев, Авенниум[245] у каваров, Апта-Юлия у вульгиентов, Алебеце у реев-аполлинариев, Альба у гельвов, Аугуста у трикастиноров, Анатилия, Этея, Бормани, Комани, Кабеллион, Каркасум [на территории] вольков-тектосагов, Кессерон, Карпенторакте [на территории] меминов, Кеники, Камболектри (иначе Атлантики), Форум-Вокони, Гланум-Либии; Лютеваны, иначе именуемые также Форонии.

§37 [Далее следуют города́]: Немаус[246] [на территории] ареомиков; Писцины, Рутени, Самнагийцы, Толосани[247] — город тектосагов на границе с Аквитанией; Тасгодуни, Тарускония[248], Умбраники; две столицы союзных воконтиев, Васион и Люкус-Аугусти; еще 19 ничем не примечательных городов, а также 24 [города], подчиненных Немаусу. В этот список [нарбоннских городов] император Гальба включил также [поселения] авантиков и бодионтиков — их город Диния[249], [хотя эти народности живут уже] в Альпах (ex Inalpinis). Согласно Агриппе, длина Нарбоннской провинции 370 миль, ширина — 248 миль.

5. (6) §38 Затем — Италия, прежде всего [область] лигуров, сразу после нее [следуют] Этрурия, Умбрия, Латиум, а в нем устья Тибра и Рим — глава земель. Он удален от моря на 16 миль. Потом берег вольсков и Кампании, далее Пикентийский, Луканский и Бруттийский берега. [Бруттийский берег — это] крайний выступ Италии в море, самый удаленный к югу от почти полулунной цепи Альпийских гор. От [Бруттия начинается] Греческий берег[250]. За ним живут саллентины, пайдикулы, апулы, пелигны, френтаны, маррукины, вестины, сабины, пикены, галлы, умбры, туски, венеты, карны, япуды, гистры и либурны. §39 Знаю, что меня могут — и поделом! — счесть неблагодарным и ленивым, если я лишь попутно и как бы походя коснусь земли — кормилицы и родительницы всех других, которая божественным велением избрана, дабы и самое небо украсить; разрозненные государства соединить; нравы смягчить; разноголосицу и дикость наречий стольких народов свести воедино общением на одном языке; короче говоря, стать единым отечеством для всех народов во всем мире.

§40 Однако что мне делать? Кто мог бы поведать — пусть хотя бы попытаться поведать — о столь великой славе (nobilitas) всех местностей Италии? Сама знаменитость (claritas) ее истории и народов удерживает от [таких попыток]. Если взять даже одну лишь столь достойную голову на этих великолепных плечах, то есть один город Рим сам по себе, сколько же нужно труда, чтобы о нем рассказать! А красота и блаженная живость побережий опять-таки хотя бы одной Кампании, как я мог бы ясно обрисовать это ликование всех собранных в одном месте сил природы?

§41 А как описать здоровый и благотворный во всякое время года климат? плодородие полей? залитые солнцем холмы с пологими склонами? тенистые дубравы? благодатные леса всякого рода? бесчисленные ветерки, что дуют с гор? обилие фруктов, лоз и маслин? чудесное руно овец, тучные выи быков? Как я расскажу о множестве озер, о полноводных реках и источниках, которых столько в Италии?! О ее многочисленных морях, гаванях, о земных недрах, которые со всех сторон открыты для разработки и вместе с тем извергают в моря бурные потоки, как бы стремясь напоить смертных!

§42 Не буду здесь уже упоминать о талантах, религии и героях римлян, о народах, которые они силой и красноречивой [дипломатией] покорили. Обо всем этом суждение вынесено не кем иным как греками, народом весьма склонным превозносить собственную славу: ведь они весьма малую часть Италии, [занятую ими], наименовали Великой Грецией![251] Конечно, в данной части нашего труда нам придется поступить сходно с тем, как при рассмотрении неба [в книге II], когда мы касались лишь общих соображений и [приводили в пример] немногие отдельные светила. Читателей же прошу только помнить, что я еще должен успеть описать в подробностях весь [остальной] мир.

§43 Итак, [начнем с того, что по своим очертаниям] Италия напоминает дубовый лист, в длину вытянутый гораздо больше, чем в ширину, причем на верхушке этот лист отклонен влево и оканчивается фигурой, напоминающей щит амазонок[252]. В этой фигуре средний выступ называется Кокюнт. От него отходят два рога вдоль бухт, имеющих [каждая] форму полумесяца. [Эти рога — два мыса], Леукопетра справа и Лакиний слева[253]. В длину [Италия] простирается на 1020 миль, если считать от конца Претории — Аугусты, лежащего в Альпах, через Рим и Капую и далее по извилистой линии к городу Региуму[254]. За Региумом начинается изгиб [этой линии], напоминающий шею, так что Региум как бы сидит у нее на плече. Измерение дало бы гораздо больше [1020 миль, если бы велось до] Лакиния, но тогда, по-видимому, линия [слишком далеко] уклонилась бы вбок.

§44 Ширина [Италии] разная [в разных местах]: между Этрусским и Адриатическим морями (inter duo maria inferum et superum) и соответственно между реками Варом и Арсией она составляет 410 миль; но приблизительно в середине, около города Рима, от устья реки Атерна, впадающей в Адриатическое море, и до устьев Тибра, то ширина будет 136 миль; от Каструм-Новум на Адриатическом море до Альсиума на Этрусском море — несколько меньше, и нигде [в этих местах] не превосходит 200 миль. Длина же береговой линии с изгибами от Вара до Арсии составляет 2049 миль.

§45 От окружающих земель Италия отстоит [на следующие расстояния]. От Гистрии и Либурнии местами на 100 миль, от Эпира и Иллирии — на 50. От Африки, как считает М. Варрон, ее отделяет менее 200 миль, от Сардинии 120, от Сицилии миля с половиной, от Керкиры меньше 80, от Иссы [Лиссы] — 50. Что касается расположения по сторонам света, то Италия лежит между морями [с севера] на юг, а если требовать большей тщательности и точности, то она вытянута в направлении между полуднем и [положением Солнца] в первый час в день зимнего солнцестояния[255].

§46 Теперь рассмотрим общие очертания Италии и ее города. В этой связи предварительно необходимо заметить, что мы будем следовать предписаниям божественного Августа и его делению всей Италии на 11 областей, хотя порядок, [в котором мы их рассмотрим, будет] соответствовать береговой линии. Ибо невозможно, по крайней мере в таком кратком изложении, [каждый раз] рассматривать рядом те города, которые сближены изгибами берега. Соответственно при описании внутренних частей Италии мы будем следовать алфавитному порядку, принятому в упомянутом делении [императора]. При упоминании колоний мы тоже упорядочиваем по той же нумерации, как в этом делении. Проследить же имевшие место перемены территорий и происхождение тех или иных племен нелегко. Возьмем в пример хотя бы одних лишь лигурийских ингаунов: им землю отводили тридцать раз.

(7) §47 Итак, начиная от реки Вар, первый город — Никея[256], основанный массилиотами; за ним река Палон, Альпы и альпийские многоименные народности. Главное из них племя — капилляты[257]. Далее — город ведиантиев Кеменилон, порт Геркули-Монеки[258], лигурийский берег. Из лигуров, живущих за Альпами, наиболее известны саллуи, декиаты, оксубы; по сю сторону Альп — венены, турры, соты, вагиенны, статиеллы, бинбеллы, майеллы; граждане Кубуррии, Касмоны, Веллей; а также племена, о чьих городах на морском побережье мы вскоре будем говорить.

§48 Река Рутуба, город Альбум-Ингаун, река Мерула[259], порт Вадорум-Сабатиум, река Поркифера, город Генуя, река Фертор, порт Дельфини, [от него] вглубь материка — Тигуллия и Сегеста Тигуллийская[260], река Макра — граница Лигурии. Позади всех перечисленных [городов и рек] тянутся непрерывной цепью от Альп до Мессинского пролива (ad Siculum fretum) Апеннины, обширнейший в Италии горный массив.

§49 Территория по другую его сторону, вдоль самой полноводной в Италии реки По (Padus), полна блестящих и благородных городов. [Это] Либарна, колония Дертона, Ирия, Вардакас, Индустрия, Полленция, Корреа (называется также Потентиа), Форум-Фульви (иначе Валентинум), Аугуста Багиеннская[261], Альба-Помпея, Гаста[262], Аквис [племени] статиеллов[263]. По делению императора Августа, эта область — девятая. Протяженность лигурийского берега между реками Вар и Макра составляет 211 миль.

(8) §50 К Лигурии примыкает седьмая [по Августову делению] область, Этрурия, название которой много раз менялось. Она начинается от реки Макры. Отсюда в древности пеласги изгнали умбров, но сами были [изгнаны] лидийцами[264]. Этих последних стали называть тирренами, [по имени одного из] их царей, а затем тусками [этрусками], по греческому обозначению [их] обычая приносить жертвоприношения[265]. Первый город на этрусском [берегу] — Луна, известный прекрасным портом. За ним несколько отступя от моря и ближе к Пизе — колония Лу́ка, между реками Аусер и Арно, основанная пелопидами или, быть может, греческим племенем теутанов. Далее Волатерранские отмели[266], река Кекина, Популоний — когда-то он был единственным этрусским городом на морском берегу. Далее реки: Приле, за ней судоходная река Умброн.

§51 За этой рекой начинается область Умбрия: порт Теламон; города: основанная переселенцами из Рима Косса Волькийская, Грависки, Каструм-Новум, Пюрги. [Далее] река Церетан, а на ней, семью милями выше по течению, и сам город Цере. Основавшие [его] пеласги называли его Агюлла[267]. [Потом] Альсий, Фрегены, река Тибр. Она отстоит от Макры на 284 мили[268]. Отойдя от берега вглубь [материка, видим] колонии: Фалиску, основанную, согласно Катону, аргивянами. Но называют ее Фалиской Этрусской. Люкус-Фероние, Руселла, Сения[269], Сутрина.

§52 [Еще остались] не перечисленными Арретии Старые, Арретии-Фидентиорес, Арретии-Юлиевы, Амитины, Аквы, прозываемые Тауринами, [города] Блера, Кортона, Капенатес, Новый и Старый Клюсий, Флоренция у омывающей [этот город реки] Арно, Фесула [Фьезоле][270], Ферентин, Фескенния, Хортанум, Гербанум, Непета, Новем-Паги[271], Форо-Клодиум [Клаудиева префектура], Писториум, Перузия, Суаны, Сатурнины (ранее назывались Ауринами), Субертаны, Статоны, Тарквинии, Ветулония, Вейи, Весента, Волатерра, Волькента (еще называемая «Этруски»), Вольсиния[272]. В этих же местах находятся Крустуминское поле и Калетранское поле: в этих названиях сохраняются имена некогда бывших здесь городов.

(9) §53 Исток Тибра (Tiberis), когда-то называвшегося Тибридой (Thybris), а еще раньше Альбулой, лежит в Апеннинах, почти в самой их середине (считая по длине), в области арретинов. Сначала это речка, по которой навигация возможна только если воду собирать в пруды в течение девяти дней и затем спускать из одного пруда в другой с помощью шлюзов — если не помогут дожди. Таковы же впадающие в Тибр реки Тиния и Гланис. Причем Тибр по причине его неровного и шероховатого русла даже таким способом удается сделать судоходным только на коротком расстоянии и только для плотов, точнее для [связок] бревен. На протяжении 150 миль Тибр, протекая неподалеку от Тиферна, Перузии и Окрикула, отделяет Этрурию от умбров и сабинян.

§54 Затем [Тибр] не больше чем в 16 милях от Рима [отделяет] территорию Вейев от Крустуминского поля[273] и наконец служит границей между, с одной стороны, Фиденами и Латиумом, и с другой, Ватиканом. Однако ниже Арретия [Ареццо] и впадения Гланиса Тибр, в который до этого места впадают еще 42 потока (из них самые крупные Нар и Аниен — этот последний сам судоходен и огибает Латиум с запада), не считая к тому же воды из водопроводов и многочисленных фонтанов Рима, — [итак, ниже Арретия и Гланиса Тибр] становится судоходным для входа со Средиземноморья (ex Italo mari) кораблей любого размера. Теперь он [обретает вид] самого благодушного торговца всем что только производится в мире. А загородных домов стоит на его берегах и смотрится в него, быть может, больше, чем имеется таковых во всех землях вместе взятых.

§55 Но и ни одной реке не оставлено меньше свободы, чем Тибру: с обоих берегов он сжат [строениями]. И хотя он сам на них не нападает, но все же нередко вода в нем начинает внезапно прибывать, и нигде [по его течению при этом] не происходит таких наводнений, как в самом Риме. Впрочем, на них смотрят скорее как на некое знамение и увещевание [со стороны богов] и относят подъем [воды] всегда по ведомству религии, а не стихийных бедствий.

§56 Древний Латиум поныне сохраняет свои пределы, от Тибра до Керкей, 50 миль в длину: столь тонки были первоначальные корни римской власти (tam tenues primordio imperii fuere radices). [Землю Латиума] возделывали то одни, то другие племена, и столь же часто власть над нею переходила из рук в руки. [Сначала здесь жили] аборигены[274], потом пеласги, аркады, сикулы, аурунки, рутулы, а за Керкеями — вольски, оски, авзоны, благодаря которым название «Латиум» распространилось на [всю область] до реки Лирис. Начнем с Остии — колонии, выведенной из Рима одним из его царей[275]. [Далее] город Лаурентум, роща Юпитера-Индигета, река Нумикий; Ардея, основанная Данаей, матерью Персея[276].

§57 Потом место, где когда-то была колония Антиума — Афродисий; река Астура и остров того же названия; река Нимфей; крепость Клостра-Романа; Керкеи — некогда остров в безбрежном море, если верить Гомеру, а теперь [Керкеи окружены сухопутной] равниной. По этому поводу мы можем предложить вниманию читателей кое-что любопытное. Теофраст, первый из иноземцев писавший о римлянах более или менее основательно (primus externorum aliqua de Romanis diligentius scripsit) — ибо Теопомп, до которого упоминаний вообще нет, всего лишь сказал, что галлы взяли Рим; следующее упоминание у Клитарха — только о [римском] посольстве к Александру [Македонскому].

§58 [Итак, Теофраст], писавший не по слухам, определил окружность Керкей в 80 стадиев, [говоря, что это] остров. Он уже, [в отличие от Теопомпа и Клитарха, передавал] нечто большее, чем молву. [Данные о размерах Керкей сообщены им] в той самой книге, которую он написал в архонтство Никодора в Афинах — в 440 г. от основания Рима[277]. Таким образом, сколько земли ни прибавилось бы к первоначальной окружности [острова, приблизительно] равной десяти милям, все это приращение Италии произошло после этого года.

§59 Еще кое-что поразительное[278]. Неподалеку от Керкей есть Помптинское болото. Мукиан, трижды бывший консулом, рассказал, что на этом самом месте прежде располагалось 24 города. За Керкеями следует река Авсент, в ее верховьях город Тарракина, на языке вольсков именуемый Анксур, и место, где был город Амиклы, иначе Аминклы. Его уничтожили змеи. Потом идет место, называемое Спелунце[279], озеро Фундан, порт Кайета, город Формии. Иначе он [еще называется] Гормии. Считают, что в древности здесь жили лестригоны (antiqua Laestrygonum sedes). За Формиями раньше был город Пиры, а сейчас [на этом месте] колония Минтурны. Ее пересекает река Лирис, когда-то называвшаяся Кланис. Далее следует Синуэсса, последний город из числа присоединенных к Латиуму. Некоторые утверждают, будто когда-то говорили [не Синуэсса, а] «Синопе».

§60 Затем начинается славная счастливая Кампания. От побережья ее залива начинается цепь холмов с виноградниками, [дающими] знаменитый во всех землях благородный пьянящий сок. Древние говорили, что именно здесь когда-то произошло решающее состязание (summum certamen) между Отцом Либером и Церерой[280]. Отсюда простирается область сетинов и кекубов. По соседству с ними живут фалерны и калены. Затем вздымаются горы: Массик, Гауранские и Суррентинские. Тянутся Леборинские равнины, где из полбяной жатвы выделывают вкуснейшие яства[281]. Горячие ключи поят эти берега, а добываемые здесь раковины и рыбы — превосходнейшие во всем Средиземноморье. Нигде нет и подобного здешнему оливкового масла; и в этом тоже присутствует некое состязание (hoc quoque certamen), кто больше обрадует людей. Состязание между греками, умбрами, этрусками и уроженцами Кампании.

§61 [Далее] по побережью река Савон, город Вольтурн на реке [того же имени], Литерн, Кумы — колония халкидийцев, Мизен, порт Байи, Баули, озера Лукрин и Аверн. На Аверне раньше был город Киммерий. Далее Путеолы, называемые Дикеархейской колонией; за ними [вглубь суши] Флегрейские поля и Ахерусийское болото — оно подходит к Кумам.

§62 А вдоль берега [следуют]: Неаполь, тоже колония халкидийцев, зовут его еще Партенопея, потому что здесь погребальный холм одной из сирен. Геркуланеум; омываемые рекой Сарн Помпеи с видной невдалеке горой Везувием, Нукерийская равнина, и в девяти милях от моря сама Нукерия. Суррентум [Сорренто] с мысом Минервы, где некогда жили сирены[282]. Морем от Керкей до этого мыса 78 миль.

§63 В [составленном императором] Августом описании эта область, начиная от Тибра, приведена первой для Италии. В отдалении от моря [расположены] колонии: Капуя, названная так по своей равнине (campus) длиной в 40 миль; Акуин, Суесса, Венафр, Сора, Теан, она же Сидицин; Нола. Города: Авеллин, Ариция, Альба-Лонга, Акерры, Аллифани, Атинатес, Алетринатес, Анагнини, Ателлани, Эфулани, Арпинатес, Ауксиматес, Абеллани, Альфатерни. С этим [именем есть еще один город], в Латиуме, именуемый также Герник или Лабикан. Бовиллы, Кайятии, Касин, Кален, Капитулум-Герникум.

§64 [В этих местах обитают] кораны, потомки троянца Дардана; [жители городов] Кубульты, Кастримены, Кингулы; Фабии на Альбанской горе и Форо-Попули, [выселившиеся] из Фалерно. [Еще города]: Фрусинон, Ферентин, Фрегина, Фабратерия Старая и Новая, Фикола, Фрегеллы, Форум-Аппи, Форента, Габини, Илиония, Ланувий, Норба, Номент; Пренест с крепостью, некогда именовавшейся Стефане. [Далее] Приверн, Сетия, Сигния, Суесса, Телесия, Требула с прозванием [ее жителей] баллиенсы, Треба, Тускул, Верула, Велитры, Улубра, Урбана.

§65 И вот, наконец, сам Рим, у которого тоже есть еще одно имя (nomen alterum). Лучшая в мире и спасительная вера [учит, что] нечестиво его произносить, кроме как при сокровенных мистериях. Валерий Соран его произнес [публично] — и возмездие не заставило себя ждать. По этому поводу не лишне будет здесь сослаться на древний религиозный обычай, в основном и установленный ради неразглашения тайны: богиню Ангерону — жертвы ей приносятся в 12-й день перед январскими календами[283] — принято изображать в виде статуи с завязанными и запечатанными устами.

§66 Ромул оставил город имеющим трое ворот; если верить некоторым источникам, то четверо — цифру больше четырех никто не называет. При императорах и ценсорах Веспасианах, в 826 году от основания Рима[284] длина стен города составляла 13¹∕₅ миль. Они заключают в себе семь холмов и 265 перекрестков, на которых поклоняются богам-ларам. Рим делится на 14 кварталов. Ворот у него теперь 37, считая в том числе за одни каждые из 12 двойных и не считая семи имевшихся ранее, которых более не существует. Длина линий от милевого столба у входа на Римский Форум до каждых из 37 ворот составляет [в сумме] 20765 шагов.

§67 Суммарная же длина линий, проведенных от того же столба через кварталы до дальних концов преторианских лагерей, составляет немногим более 60 миль. Конечно, еще более показательными были бы результаты, если бы при измерениях приняли в расчет высоту зданий: мы увидели бы, что во всем мире ни одного города нельзя сравнить с Римом по величине. С востока Рим ограничен валом Тарквиния Гордого — одним из чудес света. Ведь он (там, где вышедшие за его пределы здания не разрослись в множество пригородов) насыпан вровень со стенами. Это в тех местах, где равнина подходит к стенам и Рим наиболее открыт для нападения извне. А в остальных местах его защищают либо стены огромной высоты, либо отвесные горы.

§68 Кроме Рима, в Латиуме — [исторически] первой области [Римского государства] — некогда существовали славные города Сатрикум, Пометия, Скаптия, Политорий, Теллена, Тифата, Кенина, Фикана, Крустумериум, Америола, Медулл, Корникул, Сатурния — где сейчас Рим — [далее], Антиполис — ныне Яникул, часть Рима; Антемны, Камерий, Коллатия, Амитин, Норбе, Сульмон.

§69 Участвовать вместе с ними в жертвоприношениях на горе Альбанской имели обыкновение [жители] Альбы, Альбаны, Эсолы, Акция, Аболы, Бубеты, Болы, Кусуэты, Кориол, Фиден[285], Форы, Горты, Латия, Лонгулы, Маны, Макры, Муний, Нуминия, Олликулы, Октулы, Педы, Поллюски[286], Кверкветулы, Сики, Сисолы, Толерии, Туты, Вимителы, Велии, Венетулы, Вителла.

§70 Таким образом, из народов древнего Латиума 53 исчезли без следа[287]. Также и на равнинах Кампании погиб город Стабии [между Помпеями и Сорренто]. Он существовал до кануна майских календ в год консульства Гнея Помпея и Луция Катона[288], когда в ходе союзнической войны легат Луций Сулла его разрушил. Сейчас на этом месте стоит лишь одна загородная усадьба. В Кампании погиб и другой город, Таурания, а от Касилина остались одни развалины, да и те постепенно исчезают. Кроме того, как рассказывает Антиас[289], царь Луций Тарквиний некогда захватил Апиолы, город в Латиуме, а все награбленное там употребил, чтобы начать постройку Капитолия. От Суррентума до реки Силар на протяжении 30 миль идет пикентийская территория (ager Picentinus). Когда-то ею владели этруски. Здесь достоин внимания сооруженный Ясоном храм Юноны Аргивской. Дальше от берега — Салерн и Пикентия.

(10) §71 Третья область, Лукания и Бруттий[290], начинается от Силера. В этой области смены населения тоже [были явлением] нередким. Владели ею пеласги, энотры, италы, моргеты, сикулы, чаще всего — греческие племена, а в самое недавнее время — луканы, происшедшие от самнитов. Их вождем был Люций. [Следуя по берегу]: город Пестум, греками называемый Посидония; город Элея, ныне Велия; мыс Палинур, от которого до Столпа Регийцев[291] расстояние напрямую через залив, вдающийся в сушу, 100 миль.

§72 Затем следует река Мельпес, город Буксент (по-гречески Пюксус), река Лаус. Ранее существовал и город того же имени. Отсюда начинается Бруттийский берег: город Бланда, река Балетум, [основанный] фокейцами порт Партениум, Вибонский залив, местность Клампетия, город Темпса, называемый греками Темеса; Терина, [основанная] кротонцами; обширный Теринейский залив.

§73 Отступя [от моря] — город Консентия. На полуострове река Ахеронт, по которой местные жители зовутся ахеронтинцами. Гиппон — ныне мы называем [этот город] Вибон-Валентия. Гавань Геркулеса, река Метавр, город Тавроэнт, гавань Орест, Медма. Город Скюллеум; река Кратеис — мать Скиллы, как гласят [легенды]. Затем Столп Регийцев, Сицилийский пролив[292] с двумя мысами, [лежащими] друг против друга: с италийской стороны Кенус, с сицилийской — Пелор. Расстояние между ними — 12 стадиев.

§74 Отсюда до Региума[293] 93 [стадия]. Дальше Сила [Sila] — лес на [склонах] Апеннинских гор, от него через 15 миль мыс Левкопетра, еще через 51 милю — Локры Эпизефирские, называемые [так] от мыса Зефирий. От [устья] Силара[294] они отстоят на 303 мили. Здесь конец первого [из четырех южных] заливов Европы[295]. Моря, входящие в этот залив, называются так: то, которое [образует их], врываясь [с Запада, это] Атлантическое или, как говорят другие, Великое [море]; врывается же оно через пролив, который греки зовут Портмосским, а римляне — Гадитанским. Войдя [через пролив,] оно называется Испанским, поскольку омывает Испанию, иные же зовут его Иберийским или Балеарским. Потом Галльское море — у берегов Нарбоннской провинции, а дальше Лигурийское (Ligusticum).

§75 От него до острова Сицилии — Этрусское. Из греков иные зовут его Южным или Тирренским, а из наших Нижним. Все [водное пространство], что лежит от Сицилии до Саллентин, Полибий называет Авзонийским [морем], Эратосфен же зовет Сардским все между Гибралтаром и Сардинией (inter ostium oceani et Sardiniam), оттуда все до Сицилии Тирренским [морем], от него до Крита — Сикульским, а за Критом — Критским.

(11) §76 Острова по всем этим морям: [с запада на восток —] сначала Питиусы. Греки так их назвали по [растущим на них в изобилии] соснам[296]. Каждый из обоих этих островов теперь называется Эбус[297]. Поселения на них союзны [с Римом; между собой оба острова] разделены узким проливом. [По внешней окружности] они простираются на 46 [миль], от Диания отстоят на 700 стадиев. Таково же расстояние между Дианием и Новым Карфагеном[298] и на таком же расстоянии по морю от Питиус лежат два Балеарских острова, а также — в сторону реки Сукрон — [остров] Колубрария.

§77 Греки прозвали Балеарские острова военными гимнасиями пращников[299]. Длина большего острова 100, а окружность 475 миль. На нем лежат города с римским гражданством Пальма и Поллентия, с латинским правом — Киний и Тукис; ранее существовал также город союзного племени бокхов. На 30 миль от этого [острова] отстоит меньший, длиной 40, окружностью 150 миль. На нем города Иамо, Санисера, Магон.

§78 [От большего острова] на 12 миль в сторону открытого моря отстоит [остров] Капрария (Cabrera), опасный в отношении кораблекрушений (insidiosa naufragiis). Напротив области города Пальмы лежат острова Менарии и Тикуадра, а также маленький [остров] Ганнибала. Земля [о́строва] Эбус такова, что змеи бегут от нее, а [земля] Колубрарии, [наоборот] их порождает и поэтому опасна для всех, кроме тех, кто принес с собой земли с Эбуса. Поэтому греки и прозвали [Колубрарию] Офиуссой[300]. Не порождает Эбус и кроликов, столь опустошительных для балеарских урожаев.

§79 [Кругом] в море, полном отмелей, имеется еще почти два десятка островков. У берега Галлии, в устье Родана [лежит остров] Метина и другой под названием Бласкорум, а также три [острова, живущими поблизости] массилиотами именуемые [в совокупности] Стойхадами, по той причине, что они расположены в один ряд[301]. Названия же их по отдельности: Проте, Месе (его же называют Помпониана), третий — Гюпеа. Затем [следуют] Итурий, Фенике, Фила, Леро и [наконец], лежащая напротив Антиполиса Лерина, на которой, как говорят, раньше был город Беркон.

6. (12) §80 В Лигурийском море, однако ближе к этрусскому берегу расположена Корсика, которую греки называли Кюрнон. Она вытянута с севера на юг, длина ее 150 миль, ширина же по большей части 50 миль. Окружность [Корсики составляет] 325 миль. От Волатерранских отмелей[302] [Корсика] отстоит на 62 мили, городов на ней 32 и [кроме того еще] колонии: Мариана, основанная Г. Марием, и Алерия, основанная диктатором Суллой. К западу лежит [остров] Огласа, а между материком и Корсикой, в 60 милях от нее — Планасия [Пьяноса], которую так называют от ее внешнего вида[303]: она лежит на одном уровне с морем и потому коварна [для мореходов].

§81 Урго — более крупный остров; остров Капрарию греки зовут Айгилион или Игилий; [остров] Дианий — Артемисия. Оба [эти последние острова расположены] против Косанского берега, равно как и [острова] Барпана, Менария, Колумбария, Венария, а также Ильва[304] с ее разработками железных руд. Окружность [этого острова] 100 миль; от Популония, именуемого греками Айталия, он [отстоит на] десять миль. Планасия [отстоит] от Ильвы на 28 миль. После этих [островов, уже] за устьями Тибра, напротив Антийского берега [лежат острова] Астура, за ней сразу Пальмария, Синония, а напротив Формий[305] — Понтии.

§82 В Путеоланском же заливе [острова] Пандатерия; Прохита[306], [названная] так не по имени кормилицы Энея, но потому, что она вылилась из Энарии; Энария [Искья], [названная так потому, что здесь была] стоянка кораблей Энея. Гомер называет ее Инариме[307]. Затем Питекуса [Капри], названная так, вопреки мнению некоторых [авторов], не по множеству обезьян, а от горшечного дела[308]. Между Паусилипом и Неаполем [лежит] Мегарида; на расстоянии восьми миль от Суррентума — Капри, знаменитый дворцом принцепса Тиберия. Окружность [этого острова] 11 миль. (13) §83 [Далее] Левкотея и — за пределами горизонта — Сардиния, достигающая [другим своим краем] Африканского моря. От оконечности Корсики Сардиния отстоит всего менее чем на восемь миль, причем пролив делается еще у́же благодаря [группе] маленьких островков, называемых Кроличьими норами, а также островами Финто и Фосса, по которым сам пролив получил название Тафрос[309].

7. §84 Протяженность восточного [берега] Сардинии 188 миль, западного — 175, южного — 77, северного — 125. Ее окружность — 565 миль. Ее Каралитанский мыс отстоит от Африки на 200 миль, от Гадеса на 1400 миль. Напротив ее Гордитанского мыса имеются два острова, называемые Геркулесовыми, против Сулькенского [мыса, остров] Эносис, против Каралитанского — Фикария.

§85 Иногда говорят также, что недалеко от Сардинии находятся острова: Берелис, Каллодес и так называемая Ванна Геры. Из народов Сардинии самые знаменитые: илиенсы, балары, корсы с их 18 городами, сулькитаны, валентины, неаполитаны, витенсы, каралитаны (у них римское гражданство), норийцы. Есть также одна колония, именуемая «У Либисонской башни». Тимей называл Сардинию как таковую «Сандалиотис», по сходству ее формы с подошвой; Мирсил — «Ихнусой», по сходству со следом[310] [человеческой ноги]. Против Пестского залива — Левкасия, от погребенной здесь сирены[311]. Против Велии — острова Понтия и Исакия, объединяемые под именем Энотрид. Это довод в пользу того, что Италией [некогда] владели энотры. Против Вибона островки под названием Итакесии, от Улиссовой дозорной башни.

8. (14) §86 Но самый знаменитый [остров в первом заливе Средиземного моря] — Сицилия, которую Фукидид называл Сиканией, а многие [другие] — Тринакрией или Тринакией, по ее треугольной форме. Ее окружность составляет, согласно Агриппе, 528 миль. Когда-то она соединялась с Бруттийской равниной, потом была оторвана от нее морем, образовавшим пролив длиной 15 миль, шириной в полторы мили, если считать от Столпа Регийцев. Доводом в пользу того, что [когда-то] произошел этот отрыв, служит имя Региум, которое греки дали городу, стоящему на краю Италии[312].

§87 В этом проливе скала Скилла, а также водоворот (mare verticosum) Харибда, и та и другая знаменитые своей свирепостью. У треугольной по форме — как мы [только что] сказали — Сицилии, один мыс, Пелор, напротив Скиллы, вытянут в сторону Италии, [другой], Пахин, в сторону Греции (до Пелопоннеса от него 440 миль), а [третий], Лилибей, в сторону Африки. [От Лилибея] до мыса Меркурия 180 миль, до Каралитанской Сардинии[313] — 190 миль. Между собой же эти мысы отстоят на следующие расстояния и [соответственно] стороны [Сицилии-треугольника таковы]. Сухим путем от Пелора до Пахина 186 миль, оттуда до Лилибея 200 и далее до Лилибея 142 мили.

§88 Колоний на Сицилии пять, городов и общин (urbes ac civitates) 63. Начиная от Пелора, на берегу, обращенном к Ионическому морю, город Мессана [Мессина], населенный племенем мамертинцев. У них р[имское] гражданство. [Далее] мыс Дрепан, колония Тауромении (ранее Тауромению называли Наксос). [За Дрепаном] река Асинес и гора Этна, поразительная заревами, которые над ней пылают по ночам. Окружность ее кратера — 20 стадиев. Раскаленная зола достигает Тауромении и Катины, а грохот — Маронеума и Гемельских холмов.

§89 [Далее] три скалы Циклопов, гавань Улисса, колония Катина, реки Симет и Териас. Отсюда внутрь суши поля лестригонов[314], города Леонтины и Мегарида, река Пантакиес, колония Сиракузы с источником Аретузой. Впрочем, область Сиракуз берет воду [и из других] источников, [каковы] Теменитис, Архидемия, Магеа, Кюане и Милихие. [За Сиракузами] — порт Наустатм, река Элор, мыс Пахин. С той стороны Сицилии, на которой расположена река Гирмин, [находятся также] город Камарина, река Гелас, город Акрагант. Наши называют его Агригент.

§90 Колония Термы, реки Ахатес, Мазара, Гюпса, Селинунт; город Лилибей — по его имени и назван мыс. Дрепана, гора Эрюкс, города Панорм [Палермо][315], Солюнт, Гимера с рекой [того же имени], Кефаледис, Алюнтий, Агатюрн; колония Тюндарида; город Мюлы [Мелаццо]; Пелориас, с которого мы и начали[316].

§91 Внутрь суши [в городах] Кентурупа, Нета, Сегеста [живут племена, которым даровано] латинское право; обложены данью [жители] Ассоры, Этны, Агюры, Акесты, Акры, Биды, Кетары, Дрепаны, Эргет, Эхетл, Эрюки, Энтеллы, Эны, Эггуйи, Гелы, Галаты, Галесы, Геннии, Гюблы, Гербы, Гербессы, Гербулы, Галики, Гараны, Имакарии, Ипаны, Иеты, Мутустры, Магеллы, Мурги, Мутики, Менаны, Наксоса[317], Нойи, Петры, Паропа, Финтии, Семелы, Схерии, Селинунта, Симета, Талара, Тиссы, Триокалы, Тираки, [наконец, обитатели] Занклы — [потомки] мессенцев, [переселившихся на берега] Сицилийского пролива (Zanclaei Messeniorum in Siculo freto sunt).

§92 В сторону Африки лежат острова Гаулос, Мелита [Мальта] — 87 миль от Камерины, 113 от Лилибея — [далее] Кассюра, Иероннес, Кене, Галата, Лепада, Этуса (некоторые пишут: Эгуса), Букион и (в 75 милях от Солюнта) Остеодес, Устика напротив [земли] паропинов[318]. По сю же сторону Сицилии, [к] Италии — почти в 25 милях от нее, напротив реки Метавра, [находятся] семь [островов], называемых Эоловыми, они же Липарские, а по-гречески — Гефестиады, что наши переводят «Вулкановы» (a nostris Volcaniae). Эоловы — это по Эолу, который царствовал здесь в троянские времена.

9. §93 На Липаре, [крупнейшем из Липарских островов, имеется] город [того же имени. У его жителей] римское гражданство. Название идет от царя Липара, преемника Эола, а ранее город назывался не то Милогонис, не то Мелигунис. [Остров Липара] в 25 милях от Италии, в окружности имеет немногим меньше пяти миль. Между ним и Сицилией еще один, ранее называвшийся Терасия, а теперь Гиера, потому что он посвящен [богу] Вулкану[319]. Ибо [на нем] есть холм, по ночам изрыгающий пламя.

§94 К востоку от Липары третий [по порядку из Липарских островов, после Липары и Гиеры] — Стронгюле. На нем и царствовал Эол. От Липары он отличается только более жидким пламенем. О жителях [Стронгюле] рассказывают, будто по дыму от этого пламени они могут на три дня вперед предсказать, какие будут дуть ветры. От этих [предсказаний и родилось] поверье, будто ветры повинуются Эолу. Четвертый — Дидюме, он меньше Липары. [Остаются еще] пятый — Эрифуса и шестой — Феникуса, они служат пастбищами для [стад жителей] остальных островов. Наконец, есть последний, самый маленький — Эвонюмос. На этом кончим о первом заливе Европы.

10. (15) §95 От Локр начинается тот берег Италии, который называют Великой Грецией. В трех местах он отступает, образуя три залива Авзонийского моря, названного так по авзонам — первым обладателям [окрестных земель]. Длина этого берега, согласно Варрону, 86 миль, однако бо́льшая часть [современных авторов] определяют [ее в] 75 миль. По берегу [устья] бесчисленных рек, но из мест, достойных упоминания, начиная с Локр, [только следующие]: Сагра; развалины города Каулона, Мустии, Консилинский форт, [мыс] Кокюнт — по мнению некоторых, самый длинный мыс Италии — далее залив Сколагий и город [того же названия] на нем. Афиняне, основавшие этот [город], назвали его Скюллетий. К этому месту [с другой стороны] подходит Теринейский залив, образуя полуостров, а в заливе гавань Ганнибалова Крепость. Здесь самое узкое место Италии, всего 20 миль в ширину. Так что Дионисий Старший хотел ее здесь перерыть каналом и затем присоединить [с помощью дамбы] к Сицилии.

§96 Судоходные реки здесь: Каркин, Кротал, Семир, Арогас, Тагинес. Дальше город Петилия (отступя внутрь страны), гора Клибан, мыс Лакиний, против его берега, в десяти милях от земли, остров Диоскорон и другой, Калипс — считается, что это тот самый, который у Гомера зовется Огигией. Кроме того, [острова] Тюрис, Эрануса, Мелоэсса. Расстояние от Лакиния до Каулона Агриппа оценивает в 70 миль.

11. §97 От мыса Лакиния начинается второй залив Европы, изгибающийся огромной дугой, которая доходит до мыса Акрокеравний в Эпире. [Напрямую] расстояние между этим мысом и Лакинием 75 миль. [По берегу, сначала] город Кротон, [затем] река Неэт, город Фурии между двумя реками, Кратисом и Сибарисом. На второй стоял когда-то город того же имени. Сходным образом город Гераклея, когда-то звавшийся Сирис, [расположен] между двумя реками: Акаландром и Касуэнтом. Город Метапонт, которым заканчивается третья [по делению Августа] область Италии.

§98 Апрустаны — единственное живущее не на берегу [племя из числа] бруттиев, из луканов же [во внутренних районах] живут атинаты, бантины, эбурины, грументины, потентины, сонтины, сирины, тергиланы, урсентины, волькентаны[320] (к ним примыкают нуместраны). Катон утверждает, что помимо сказанного, [за Кротоном на побережье] были еще Фивы Луканские; согласно Теопомпу, [там] была еще Мардония, город луканцев, в котором умер Александр Эпирский.

(16) §99 Непосредственно дальше следует вторая [по делению императора Августа] область, включающая [территорию] гирпинов и саллентинов, Калабрию, Апулию и Тарентинский залив, простирающийся на 250 миль и названный по городу [Таренту, принадлежавшему некогда] лаконцам. [Город этот] расположен в самой глубине залива и отстоит на 136 миль от мыса Лакиния, против которого лежит Калабрия, выдвинувшаяся в форме полуострова (in peninsulam). С Тарентом в административном отношении соединена (contributa eo) прибрежная [римская] колония, уже давно здесь размещенная. Греки называли [Калабрию] Мессапией, по имени одного из их вождей, а еще раньше Певкетией, от имени брата Энотра Певкетия, [переселившегося из Аркадии] в эту область, которая [тогда была] саллентинской. Расстояние между обоими мысами 100 миль. Ширина полуострова от Тарента до Брундизия сухим путем 35 миль, от порта Сасине гораздо меньше.

§100 Если следовать от Тарента вглубь материка, там города: Урия, называемая Мессапийской, чтобы отличить ее от одноименного города в Апулии, [§103]; и Сармадий. На берегу же Сенум и (в 75 милях от Тарента) Каллиполис, который сейчас называют Анкса. Далее через 33 мили мыс Акра-Япигия — самый длинный в Италии[321]. Еще через 19 миль, на границе Ионического и Адриатического морей города Баста [Васте] и Гюдрунт [Отранто], здесь пролегает кратчайший путь в Грецию. Напротив их город Аполлония с пригородами, отделенный [от Отранто] морским рукавом шириной не более 50 миль.

§101 Мысль проложить через этот рукав пеший путь, перебросив через него мосты, первому пришла в голову эпирскому царю Пирру, после него — Марку Варрону, когда он командовал флотом Помпея во время пиратской войны. Но и тому и другому помешали другие заботы. После Гюдрунта, Солетские и затем Флатуэртские пустоши, порт Тарент, стоянка Мильтопес, [города] Люпия, Балесий, Келия: [наконец], в 50 милях от Гюдрунта — Брундисий, одно из знаменитейших мест Италии (in primis Italiae) благодаря своему превосходному порту и переправе[322], хотя и не самой короткой, но довольно-таки надежной. Переправа [эта], длиной 225 миль, ведет к иллирийскому городу Диррахию [Дураццо].

§102 Сопредельна Брундисию область пайдикулов, 12 племен которых произошли от девяти юношей и стольких же девушек, [выселившихся] из Иллирии. Города пайдикулов: Рудии, Эгнатия, Барий [Бари]. [В их земле также] река Япикс, от имени здешнего царя — сына Дедала. Оттого же имени Акра-Япигия, [упомянутая в §100]. [Также] реки Пактий и Ауфид, стекающий с Гирпинских гор и проходящий через Канусий [Каноссу].

§103 Отсюда [начинается] Апулия, называемая [Апулией] Давнийской, от имени вождя давниев, тестя Диомеда. В ней города Салапия (ее прославила история с любовью Ганнибала к местной куртизанке), Сипонт, Урия; река Кербал, граница давниев; порт Аггас; мыс, [образованный горой] Гарган. От Саллентинского или Япигского [мыса] путь в объезд Гаргана — 234 мили. [Далее] порт Гарны, Пантанское озеро, река Фертур, на которой несколько гаваней, [города] Теан Апулийский и Ларин Апулийский, Клитерния; река Тиферн. Дальше область френтанов.

§104 Итак, население Апулии состоит из трех племенных общностей (genera): теаны, [названные так по имени] своего вождя, потомки греков; луканы, покоренные Калхасом и [жившие раньше на тех] местах, которые ныне занимают атинаты; давнии, которые, помимо того, что уже сказано, живут в колониях Лукерия и Венусия, в городах Канусии и Арписе, ранее (когда его основал Диомед) называвшемся Аргос-Гиппиум, а затем Аргюрипа. Диомед в тех местах уничтожил племена монадов и дардов, а также два города, Апину и Трику, которые с тех пор стали притчей во языцех[323].

§105 Кроме того, во внутренних местах той же области, второй — [по счету Августа, см. §99 — находится] одна колония гирпинов, в качестве благого пожелания названная Беневент, взамен старого имени Малевент[324], которое она когда-то носила. В этих же местах живут аускуланы, акуилоны, абеллинаты с прозванием протропы, компсаны, каудины, лигуры (они же корнелианы и бебианы), вескелланы, экланы, алетрины, [другие] абеллинаты — с прозванием марсы, атраны, эканы, альфелляны, атинаты, арпаны, борканы, коллатины, кориненсы, канненсы — [имя] громкое в связи с поражением римлян [при Каннах]; дирины, форентаны, генусины, гердониенсы, ирины, ларинаты с прозванием френтаны, меринаты с [горы] Гарган, матеоланы, неретины, натины, рубустины, сильвины, страпеллины, турнантины, вибинаты, венусины, улуртины. В отдалении от берега, [из числа] калабрийских племен: эгетины, апаместины, аргентины, бутунтины, декианы, грумбестины, жители Норбаны и Палиона, стульнины, тутины, [а также относящиеся к] саллентинам алетины, бастербины, неретины, узентины и веретины[325].

12. (17) §106 Теперь четвертая область, где живут люди, пожалуй, наиболее мужественные и крепкие во всей Италии. По берегу, где живут френтаны, после реки Тиферн следует река Триний с гаванями; города Гистоний, Бука и Гортона; река Атерн. Поодаль от берега, анксаны — их [тоже] называют френтанами — [затем] каретины верхние и нижние (Supernates et Infernates); жители Лануи; театины, подчиненные маррукинам; Корфиний, подчиненный пелигнам; суперэкваны, жители Сульмона; на [территории, принадлежащей] марсам — анксатины, антинаты, фукенты, люкенсы и маррувины; альбенсы и у них город Альба при Фукинском озере.

§107 [На территории] экуикуланов — клитернины и карсеоланы. [На территории] вестинов — ангуланы, пенненсы, пельтуинаты, с которыми граничат ауфинаты-цисмонтаны[326]. [На территории] самнитов, они же сабеллы, а греки называли [их] саунитами, бывшая колония бовиев и другая, которую называют [поселением] одиннадцатого легиона. [Далее] Ауфидена, Эсерна, Фагифула, Фикола, Сепина, Теревента. На [территории] сабинов — Амитерна, Курис, Форум Декия, Новый Форум, Фидена, Интерамна, Нурса, Номента, Реата, Требула (из требуланов иные называются мутуэски, а иные — суффенаты); тибурты, таринаты.

§108 В этой местности вымерли племена, относившиеся к народу экуиколов: комины, тадиаты, кедики, альфатерны. Согласно Геллиану, Фукинское озеро поглотило город марсов Архиппе, основанный Марсием, вождем лидийцев; согласно Валериану, город видикинов в Пикене был разрушен римлянами. Сабины — некоторые считают, что название их идет от религии и почитания богов, и надо писать «себины»[327] — живут на росистых холмах около Велинских озер.

§109 Вытекающая из них река Нар опустошает [эти озера, перенося их] в Тибр с его сернистыми водами. Но их вновь наполняет река Авенс, исток которой на горе Фискелл, около Вакунских дубрав и Реате[328] [Риети], а впадает она в те [озера]. С противоположной стороны[329] в Тибр впадает [река] Аниен. Ее исток на Требанской горе. [Аниен обрушивается] в Тибр тремя озерами, знаменитыми своей красотой. [Эти озера, именуемые Сублаквейскими], дали имя городу Сублаквею. В Реатинской области есть также озеро Кутилия, а по нему плавает остров, который М. Варрон считает пуповиной Италии. Как с севера, так и с юга [территория, занимаемая] сабинами, ограждена отрогами Апеннин. Книзу от нее лежит Латиум, сбоку — Пикен, сзади — Умбрия.

13. (18) §110 Пятая область — Пикен, некогда чрезвычайно многолюдная: 360 тысяч пикенов заключили с р[имским] н[ародом] договор по обряду[330]. Произошли же [пикены] от сабинов по обету священной весны[331]. Места, которыми пикены владели, начинаются от реки Атерна, где ныне колония Адрия в шести милях от моря и ее земли, река Воман, равнины Претутия и Пальма; также Каструм-Новум, река Батин, город (и река) Труэнт — единственное сохранившееся до сих пор поселение либурнов в Италии; реки Альбула, Тессуин и Гельвин. [Последней] заканчивается Претутийская земля и начинается [собственно] Пикентийская.

§111 [В ней] город Купра, крепость фирманов, а над ней колония Аскул, в земле пикенов самая известная. Дальше вглубь суши Нована; на побережье — Клюана, Потентиа, основанный сицилийцами [город] Нумана и основанная ими же колония Анкона, прилегающая к мысу Кунер, в том самом месте, где берег изгибается в виде локтя. Отсюда до [горы] Гарган 183 мили. Во внутренних [районах живут] ауксиматы, береграны, кингуланы, купренсы прозываемые монтанами; обитатели Фаларии, Паулул, Планины, Рикины; септемпеданы, толлентинаты, трейенсы и поллентины с [их городом] Урбесальвия.

14. (19) §112 К Пикену примыкает шестая [по счету Августа] область, включающая Умбрию и галльские земли по сю сторону от Римини. От Анконы начинается Галльский берег, прозванный «Галлией, одетой в тоги» (Gallia Togata). [Первоначально] на большей части этого берега жили сикулы и либурны: в особенности около Пальмы, Претутии и Адрии. Эти народы были изгнаны умбрами, те — этрусками, этруски галлами. Умбры считаются самым древним народом в Италии и как думают, даже тождественны тем омбриям, которые при всемирном потопе сумели пережить дожди[332].

§113 Исследования обнаруживают, что 300 умбрских городов были завоеваны этрусками. Ныне мы видим на этом берегу [сначала] реку Аэсис, [поселение] Сенагаллию, реку Метавр, колонии Фанум-Фортуне и Писаур на [одноименной] реке, а вглубь суши — Гиспелл и Тудер. Кроме того, [отдельные племена живут в] Америи, Аттидии, Асисине [Ассизи], Арне, Эстине, Камерине, Касуэнтилле, Карсуле, Доле (ее жителей прозвали саллентинами), Фульгинии, Форо-Фламинии. [Жителей] Форо-Юлии называют конкупиентами. [Далее] Форо-Брента, Форо-Семпрония, Игуина, Интерамна — [ее жителей] прозвали нартами — Мевана, Меваниона, Матилика, Нарния. Этот последний город прежде назывался Некуин.

§114 [Далее], Нукера, обитателей которой называют также фавонийцами и камелланами; Отрикула, Остра, Питула (часть жителей зовут писуэртами, другую часть — мергентинами), Плеста, Сентин, Сассин, Сполета, Суаса, Сестин, Суилла, Тадина, Требия, Туфик; Тиферн, прозванный Тибрским; еще один Тиферн, Метаврский; Весиника; Урбана-на-Метавре и Урбана Садовая; Веттона, Виндина, Висуа. В этом последнем месте [был когда-то и] уничтожен город Фелигна. Клюсийцы уничтожили упомянутую выше [в §113] Интерамну, а также сарранатов с их городами Акерры (прозывавшиеся также Вафрии) и Турокель (он же Веттиол). Они истребили жителей Солина, Сурии и Саппина, а также аринатов с их городом Криниволо; плангийцев, песинатов, келестинов. Относительно упомянутой [в §113] Америи Катон сообщает, что она была основана за 963 года до войны с Персеем[333].

15. (20) §115 Границы восьмой области обозначаются [городом] Аримин [Римини], рекой По и Апеннинами. Следуя по берегу: река Крустумий; колония Аримин с реками Аримином и Апрусой; река Рубикон, некогда граница Италии. Затем [города] Сапис, Витис, Анемо; сабинский город Равенна с рекой Бедесе. Неподалеку от моря умбрский город Бутрий, от Анконы он отстоит на 105 миль. Внутрь суши колонии Бонония [Болонья] — когда-то она звалась Фельсина и была столицей Этрурии — Бриксилл, Мутина [Модена], Парма, Плакентия [Пьяченца].

§116 [Далее], города: Кесена, Клатерна, Форо-Клоди, Ливи, Попили, город [переселенцев из] Труэнта, Корнели, Ликины, Фавентия, Фидентия, Отесия, Падина, Регия (названа так Лепидом), Солона, и еще урочище Галлиана (saltusque Galliani), именуемое также Аквиной; Таннета, Велейя, когда-то носившая название Регия; Урбана. Согласно Катону, в этой области погиб когда-то народ бо́йев с их 112 племенами, а также сеноны, до этого захватившие Рим.

16. §117 По [Пад] вытекает из источника в очень красивом месте в землях вагиеннов лигурийских — в ущельях горы Весулиса, пика в самой высокой части Альп. [Потом,] прорыв себе узкий подземный проход, снова выходит на свет в окрестностях [селения] Форо-Вибии. По — река, знаменитее которой трудно найти. Греки называют ее Эридан. Она прославлена тем, что именно сюда упал Фаэтон[334], наказанный [за попытку править колесницей Солнца]. Когда снега тают при восходе Сириуса, воды По вздымаются, будучи, впрочем, более опасными для полей, чем для судов. Однако из похищенного в полях она себе ничего не присваивает, но всюду, где оставляет наносы, увеличивает плодородие.

§118 Длина ее от истока [составляет] 300 миль, а если [учитывать] два изгиба, то надо добавить еще 88 миль. Она принимает в себя не только судоходные реки, стекающие с Апеннин и Альп, но и большие озера, которые сбрасывают в нее лишнюю воду. Всего она несет с собой в Адриатическое море 30 потоков, из которых наиболее известны с апеннинской стороны Якт, Танар, Требия Плацентинская, Тар, Инкий, Габелл, Скультенна, Рен, Альпий. С альпийской: Стура, Орг, две Дурии, Сисит, Тикин, Ламбр, Аддуа, Оллий, Минкий.

§119 Другой не найти реки, которая на таком кратком протяжении так возрастала бы полноводием. Напирая водной массой, она и на дне глубоко ранит землю, несмотря на то, что между Равенной и Альтином от нее отведено [общей протяженностью] 120 миль каналов и проток. Все равно там, где она опорожняет оставшуюся воду [в Адриатику], образуется такой простор, который народная поговорка зовет «Семью Морями»[335]. Канал Августа отходит в сторону Равенны от По на том участке, где По называют Падусой, а раньше называли Мессаником. В ближайшем [к Равенне] устье По находится гавань под названием Ватрены. Через нее император Клавдий выплывал в Адриатику на своем огромном — скорее дворце, чем корабле — когда вернулся с триумфом из Британии.

§120 [Собственно] это устье раньше и называли Эриданом, а иногда также Спинетиком, от города Спи́ны, который был здесь рядом. Это был сильный город: так считают, исходя из того, что Дельфы хранили здесь свои сокровища. Основан он был Диомедом. Здесь в По впадает, увеличивая его, река Ватрен, вытекающая из окрестностей [селения] Форо-Корнели. Следующее устье — Капрасийское, затем Сагисское и Воланское, ранее звавшееся Оланским. Все эти устья входят во Флавиев канал; первоначально прокопанный этрусками на основе [одного лишь] Сагисского устья. Они благодаря этому смогли направить поток [речной] воды через Атрианские болота, которые сейчас и названы «Семью морями», [а тогда звались Атрианскими] по славному этрусскому портовому городу Атрии. От него же старое название нынешнего Адриатического моря: Атриатическое.

§121 Далее — так называемый иными «Тартар», полноводные Карбонарские устья и Филистинские каналы; основу [всех этих водных путей] создают именно Филистинские каналы, переполняясь и принимая еще [реки] Атесис с Тридентских Альп и Тогисон с Патавинских [Падуанских] Альп. Часть этих [потоков] создает и близлежащий порт Брундул, подобно тому, как две [реки] вместе с Клодиевым каналом [создают порт] Эдро-Медуаки. Как сообщают многие, По смешивает [свои воды] с этими потоками и через их русла изливается в море, образуя между Альпами и его берегом — наподобие того, что в Египте [образовано] Нилом и что там зовут Дельтой — треугольную фигуру периметром 250 миль[336].

§122 Стыдно нам заимствовать сведения об Италии у греков. Тем не менее: Метродор из Скепсия утверждает, что имя реки Пад [По] взято от «пади» — галльского названия ели, потому что около ее истоков растет много этих деревьев. А на языке лигуров эта самая река зовется Бодинкум, что означает «бездонная». В пользу этого утверждения говорит то, что близлежащий город Индустрия[337] в старину назывался Бодинкомагум, [а находится он как раз там,] где начинаются особенно глубокие [места на По].

17. (21) §123 От [реки По (Пада)] берет название одиннадцатая область [Италии], Транспаданская, вся расположенная в отдалении от моря и однако получающая по реке в изобилии все плоды, которые оно [может прислать]. Города [одиннадцатой области]: Виби-Форум, Сегусий, колонии у подножия Альп: Аугуста-Тауринорум [Турин] от древнего лигурийского корня, ниже нее По становится судоходной; затем Аугуста-Претория [Аоста] племени салассов, около двойного входа в Альпы, Грайского и Пенинского. Помнится и сейчас, что через Ленинское [ущелье] прошли карфагеняне, а через Грайское Геркулес. [Далее] город Эпоредия, основанный римским народом по Сивиллиным предписаниям. Словом «эпоредии» галлы называют отличных укротителей коней.

§124 Веркеллы [племени] либиков, происшедшие из [более древнего поселения] Саллюи, Новария — из Вертамакоров, [города племени] воконтиев, сейчас это [всего лишь] деревня. Лигурам [Новария никогда] не принадлежала, хотя так считает Катон. Но ими, [точнее] их [племенами] левов и мариков, основан Тикин [Павия], лежащий неподалеку от По. В этих же местах бойи, из заальпийских [народов], основали Лаус-Помпеи [Лоди], а инсубры — Медиолан [Милан]. [Жители городов] Комум, Бергом и Лициниев-Форум, равно как и некоторые племена в их окрестностях — потомки орумбивиев. Так сообщает Катон, признаваясь, однако, в неведении, откуда произошел этот народ. Согласно Корнелию Александру, он произошел из Греции и даже его имя [греческое и] толкуется как «живущие в горах»[338].

§125 Поблизости [была и] погибла Парра, город орумбивиев. По Катону, потомки его жителей населяют Бергом. [Парра] расположена была, по-видимому, на месте возвышенном, но [для обороны] неудачном (prodente se altius quam fortunatius situm). Погибли также [города] Катуригес, где жили отселившиеся инсубры, и уже упоминавшийся [в §120] Спи́на; а также весьма богатый Мельп, разрушенный инсубрами, бойями и сенонами в тот самый (по сообщению Корнелия Непота) день, в который Камилл взял Вейи[339].

18. (22) §126 Обратимся теперь к десятой области Италии. Она прилегает к Адриатическому морю. В [этой области находятся:] Венеция; река Силис, стекающая с Тарвисанских гор; город Альтин; река Ликуэнтия, стекающая с Опитергинских гор, и на ней одноименный с ней порт; колония Конкордия; [три] реки и [у их слияния] — Реатинский порт; Большой и Малый Тилиавент; [река] Анакс, в которую впадает Варан; Альса; Натисон с [рекой] Турроном, протекающей возле колонии Аквилея, которая расположена в 15 милях от моря.

§127 [Живут] в этих местах карны, рядом с ними иапиды. Здесь [находятся] река Тимав, славная своими винами Пуцинская ферма, Тергестинский залив, колония Тергеста [Триест] в 33 милях от Аквилеи. За Тергестой через шесть миль река Формий. [Ее устье отстоит] от Равенны на 189 миль. В старину это была граница Италии со [всеми ее сделанными до Августа] приращениями, теперь же — граница Гистрии. Многие [авторы] и в том числе даже Непот, сам живший на По, ошибочно утверждали, будто река (flumen) Гистер, [отделившись] от реки Дуная (e Danuvio amne), впадает в Адриатическое море напротив устий Пада — и название [Гистрии] взято от [Гистера. Его волны] ударяют в море, перемешиваются с ним и делают его более пресным.

§128 Но на самом деле нет никакой реки, которая отделялась бы от Дуная и впадала в Адриатическое море. И вот я полагаю, что [эти авторы] были обмануты [рассказами о том, что корабль] Арго по реке спустился в Адриатическое море около Тергесты — так и не известно, по какой реке. Более вдумчивые [исследователи] говорят, что аргонавты перенесли свой корабль через Альпы на плечах, а потом поплыли вверх по Гистеру, потом по Саве, потом по поднимающемуся между Эмоной и Альпами Наупорту. Его название произошло из этих событий[340].

19. (23) §129 Гистрия выступает, образуя полуостров. Ширина ее, как сообщают некоторые [источники], 40 миль, окружность — 125 миль. Таковы же [размеры] соседней Либурнии [вместе с] заливом Фланатик. По другим [источникам, не 125, а] 225 миль. Некоторые [авторы указывают для одной] Либурнии 180 миль. Еще некоторые смещают к Фланатику Иапидию, лежащую сзади Истрии [и имеющую в окружности] 130 миль, тогда на Либурнию приходится 150 миль. Тудитан, покоривший истров, на своей статуе там велел вырезать: «[Завоевал земли] от Аквилеи до реки Тития — две тысячи стадиев»[341]. Города Гистрии с римским гражданством [следующие]: Эгида, Парентий; когда-то основанная колхами колония Пола, ныне Пиетас-Юлия, отстоит от Тергесты на 105 миль. Сразу за ней город Несактий и река Арсия, ныне граница Италии. Прямое расстояние от Анконы до Полы 120 миль.

§130 В отдаленной от моря части десятой [области] колонии: Кремона, Бриксия на земле кеноманов, Атесте на земле венетов. Города: Акел, Патавий [Падуя], Опитергий, Велюн, Викетия [Виченца], Мантуя Этрусская — единственный оставшийся за По [этрусский город]. Согласно Катону, венеты произошли от троянцев, а кеноманы когда-то обитали близ Массилии на земле вольков. Фельта, Тридент, Беруа — города ретов, Верона — ретов и эуганеев; юлиенсы — [жители Юлии, города] карнов. Наконец, [такие племена и их селения, о которых] подробнее говорить не приходится: Алютра, Ассерия; два племени, живущие во Фламонии: ваниенсы и так называемые курики; жители Фороюлии, именуемой Транспаданской [«За рекой Пад»]; форетаны, нединаты, куаркуэны, тарвисаны, тогиенсы, варвары (Varvari).

§131 В этих местах на побережье погибли [города]: Ирмене, Пеллаон, Пальсикий; венетские — Атина и Келина; карнские — Сегеста и Окра; [город] таурисков Норейя. Л. Писон утверждает, что за 12 миль от Аквилеи М. Клаудий Марцелл разрушил [некий] город, причем против воли сената. В этой области есть, кроме того, 11 знаменитых озер и [много] рек, вытекающих из них или таких, которые в них впадают, пополняются [их водой] и снова из них вытекают. Например, Аддуа-Ларис, Тикин-Вербанн, Минкий-Бенак, Оллий-Себинн, Ламбр-Эупил. [Вода] их всех попадает в По.

§132 Длина Альп от Адриатического моря до Средиземного[342] (a supero mari ad inferum) составляет 1000 миль. Так оценивает Келий, а Тимаген дает на 25 миль меньше. Их ширину Корнелий Непот определяет в 100 миль, Тит Ливий — в 3000 стадиев: они [измеряли] в разных местах. На самом деле в некоторых местах Альпы там, где они отделяют Германию от Италии, шире ста миль, а в остальной своей части они как бы некоей предусмотрительностью природы (veluti naturae providentia) узкие и не доходят даже до 70 миль. Ширина Италии по линии их подножия от [реки] Вар через Вада-Сабатия, Тауринское [ущелье], Комум, Бриксию, Верону, Викетию, Опитергий, Аквилею, Тергесту, Полу на Арсию составляет до (colligit) 745 миль.

20. (24) §133 В Альпах живет много [разных] народов. Однако знамениты на участке от Полы до Тергесты фекуссы, субокрины, каталы, менонкалены; около карнов живут норики — так они теперь зовутся, а когда-то [именовались] таурисками. С ними граничат реты и винделики. Все [эти народы] разделены на множество общин (civitates). О ретах думают, что они — потомки этрусков, при вожде Рете изгнанные [из своей страны] галлами. Наконец, со стороны Альп, обращенной к Италии, [живут] племена эуганеев. У них латинское право. Катон дает список их 34 городов.

§134 Из них [упомяну прежде всего] Триумпилины — [город], жители которого продали себя со своей землей[343]. Далее, Камунны и целый ряд расположенных по соседству [племен с их городами,] приписанных к близлежащим муниципиям. Лепонтиев и салассов тот же Катон причисляет к таурискам, однако почти все остальные авторы (ceteri fere) исходят из перевода греческого имени лепонтиев[344]: как оставленных (relictos) спутниками Геркулеса по причине отмороженных в снегу при переходе Альп рук и ног. Верят также, что и жители Грайских Альп — [потомки греков, т. е.] грайев из того же [Геркулесова] отряда; и что эуганеи превосходят других [из этих потомков грайев] благородством своего происхождения, потому так и зовутся[345]. Во главе же их стояло [племя] стэнов.

§135 Из числа ретов, племена веннонов и сарунетов населяют самые верховья реки Рейна; лепонтии, они же уберы живут у истоков Роны в той же части Альп. Есть и другие племена, кому даровано латинское право, как октодуренсы, их соседи — кентроны, общины коттианов, туры — потомки лигуров, вагиенны лигурийские и другие [вагиенны,] именуемые горными; у самого Лигурийского моря — несколько родов капиллятов[346].

§136 Не кажется неуместным привести здесь надпись с триумфальной арки, воздвигнутой в Альпах (e tropaeo Alpium), гласящую:

«Имп[ератору] Авг[усту], сыну божественного Цезаря[347], верх[овному] понт[ифику], в 14-й [год его пребывания] имп[ератором] и в 17-й — его тр[ибунской] вл[асти — воздвигли] С[енат] и Р[имский] Н[арод — в ознаменование того,] что под его водительством и верховным руководством все альпийские народы, какие живут от Адриатического до Средиземного моря (a mari supero ad inferum), приведены под владычество р[имского] н[арода].

§137 Покоренные народы Альп [суть следующие:] триумпилины, камунны, веннонеты, исарки, бреуны, генауны, фокунаты, четыре племени винделиков, косуанеты, рукинаты, ликаты, катенаты, амбисонты, ругуски, суанеты, калюконы, бриксенты, лепонты, уберы, нантуаты, седуны, варагры, салассы, акитавоны, медуллы, укенны, катуриги, бригианы, собионты, бродионты, немалоны, эденаты, весубианы, веамины, галлиты, триуллаты, экдины, вергунны, эгуитуры, нематуры, орателлы, нерусы, велауны, суэтры».

§138 Сюда не добавлены еще 15 общин (civitates) коттианов, не бывших нам враждебными, и те [общины], которые были приписаны к муниципиям по Помпееву закону[348].

Итак, вот Италия, земля, посвященная богам. Вот ее племена, вот города ее народов. Сверх того: Италия, которая в консульство Л. Эмилия Папа и Г. Атилия Регула[349], как только дошла весть о восстании галлов, одна, без всякой помощи извне и даже (в тот момент) из Транспаданской Галлии, сумела вооружить 80 тысяч всадников и 700 тысяч пехоты. [Также и] рудными богатствами Италия не уступит никакой другой земле. Но давнее постановление Сената предписывает беречь [недра] Италии.

21. (25) §139 Народ либурнов живет от Арсии до реки Тития. Его частями были менторы, гиманы, энхелеи, буны и те, кого Каллимах называет певкетами. Теперь всех их объединяют под именем иллирийцев. Из этих племен мало о ком стоит говорить, да и названия их труднопроизносимы. Под юрисдикцию Скардона подпадают иапиды и 14 общин либурнов, из которых не так уж тягостно произнести лакинийцев, стульпинов, бурнистов ольбонийцев. В этой юрисдикции италийское право дано: алютам; фланатам, по которым назван [упомянутый в §129] залив; лопсам, варваринам, ассериатам (освобожденным от налогов), а также островитянам: фертинатам и курриктам.

§140 Еще города на побережье, считая от Несактия: Альвона, Фланона, Тарсатика, Сения, Лопсика, Ортоплиния, Вегий, Аргюрунт, Кориний, Энона; община Пасини; река Теданий, которой кончается Иапидия. К названным уже городам надо добавить расположенные на островах залива [Фланатик]: Абсортий, Арбу, Крексий, Гиссу, Портунату. Если отступить вглубь материка, то там колония Иадер, отстоящая от Полы на 160 миль. От Иадера 30 миль до острова Колента и 18 миль до устья реки Титий.

22. (26) §141 На этой реке, в 12 милях от моря [стоит город] Скардон, которым заканчивается Либурния и начинается Далматия. Затем древняя область тариотов и крепость Тариона; мыс Диомеда или, как иные [его называют], полуостров Гюллис, окружностью 100 миль; известный своим мрамором Трагурий — с римским гражданством; Сикули — место, в котором божественный Клавдий поселил ветеранов; Салона — колония, в 112 милях от Иадера.

§142 Под юрисдикцию Салоны при распределении здешнего населения по декуриям[350] подпадают 342 далматинских [декурии], 25 деурийских, 239 дитионских, 269 мезейских и 52 сардейских. Здесь находятся Бурн, Андетрий и Трибулий — крепости, знаменитые [происходившими у их стен] битвами. Относятся к [юрисдикции Салоны] также островные [племена] иссеев, колентинов, сепаров и эпетинов. Затем крепость Пегунтий, [города] Наресте и Оний, колония Нарон — [центр] третьего округа[351], лежит на реке того же имени в 20 милях от моря, а от Салоны отстоит на 85 миль. Согласно Марку Варрону, обращаться [к компетенции] этого центра имеют обыкновение 89 общин.

§143 Однако сейчас только керавны с 24 декуриями, даурсы с 17, деситиаты со 103, доклеаты с 33, деретины с 14, дереместы с 30, диндары с 33, глиндитионы с 44, мелькуманы с 24, наресы со 102, скиртары с 72 и сикулоты с 24. Кроме них, еще вардеи, некогда опустошавшие Италию. Теперь у них не более 20 декурий. Помимо названных, обитают в данном округе озуэи[352], парфены, гемасины, артиты, армисты.

§144 За рекой Нароном через 100 миль колония Эпидавр. За Эпидавром города с римским гражданством: Ризиний, Акруй, Бутуан, а также Олькиний, который раньше назывался Колхиний и как говорят, основан колхами. [Далее] река Дринон[353], а на ней, на расстоянии 18 миль от моря, город Скодра с римским гражданством. Кроме того, здесь было множество греческих городов и даже мощных полисов, о которых память поблекла. Ведь в этих же местах жили лабеаты, эндирудины, сасеи, грабеи. [Жили также] тавлантии и пиреи, которых точнее называть иллирийцами. На побережье сохраняет имя [древнего племени] мыс Нимфей. Лисс, город римских граждан, отстоит от Эпидавра на 100 миль.

23. §145 От Лисса начинается провинция Македония. Племена, [живущие в ней]: парфены, а позади их дассареты; Кандавийские горы — 78 миль от Дуррахия; а на берегу Денда с римским гражданством. Колония Эпидамн — римляне из-за предвещающего недоброе имени переименовали ее в Дуррахий[354]. Река Аус (Aous), названная в честь какого-то Эаса (Aeas). Аполлония, некая колония коринфян, отстоящая от моря на четыре мили. В ее пределах варварские [племена] амантов и булионов чтут знаменитое святилище нимф[355]. А на побережье стоит город Орик, основанный колхами. Здесь начинается Эпир. [Начинается он] горами Акрокеравния, которые мы уже отметили [в §97] как границу данного, [второго] залива Европы. Расстояние между Ориком и Саллентинским мысом составляет 80 миль.

24. (27) §146 За карнами и иапидами, вдоль по течению великого Гистера[356], с ретами тесно граничат норики. Их города: Вирун, Келейя, Теурния, Агунт, Ював, Вьяниомина, Клаудиа, Флавиум-Сольва. Область нориков упирается в озеро Пейсо и пустоши бойев, где, впрочем, сейчас уже населены колония Сабария, [присланная сюда] божественным Клавдием, и город Скарабантия-Юлия.

25. (28) §147 Отсюда начинается обильная дубравами Паннония, где альпийские хребты постепенно переходят в холмы: пройдя через середину Иллирии с севера на юг, они теперь покато опускаются влево и вправо. Земли, обращенные в сторону Адриатического моря, называются Далматией и Иллирией. Мы о них уже говорили. Паннония, [напротив], обращена к северу. В той стороне она и кончается Дунаем. В Паннонии [находятся] колонии Эмона и Сисция. Из известных и судоходных рек, впадающих в Дунай, Драус, выходящий из области Нориков, более бурный; [выходящий из] Карнийских Альп Саус [Сава] безмятежнее. Расстояние между ними 120 миль. Драус проходит через [земли] серретов, сирапиллов[357], иасов, андизетов. Саус — через колапианов и бревков. §148 Мы [перечислили] только главные племена; кроме них, [здесь живут еще] арвиаты, азалы, амантины, бельгиты, катары, корнакаты, эрависки, геркуниаты, латовики, осериаты, варкианы. Спереди от Клавдиевой горы [живут] варкианы, сзади — тауриски. На Саусе есть остров Метубарбис, самый большой из островов, образуемых реками. Еще стоит упомянуть реки: Колапис, около Сисции впадающий в Саус двойным руслом и образующий при этом остров под названием Сегестика; другая река — Бакунтий — впадает в Саус около города Сирмия, там, где община сирмийцев и амантинов. Отсюда 45 миль до Тауруна, где Дунай сливается с Саусом. Выше по течению [Дуная, в него] впадают Вальдас и Урпан — сами по себе [реки] довольно крупные.

26. (29) §149 К Паннонии примыкает провинция под названием Мёзия, спускающаяся к Понту [Черному морю] вдоль по течению Дуная. Она начинается с места, где, как мы уже сказали, сливаются [Дунай и Саус. Живут в Мёзии] дарданы, келигеры, трибаллы, тимахи, мёзы, фракийцы, а также скифы, [область которых] доходит до берегов Понта. Известные реки [в Мёзии]: Марг, начинающийся в [земле] дарданов; Пинг, Тимах, Эск с горы Родоп; Ут, Асам и Иетер с горы Гем.

§150 Иллирия в ширину простирается (там, где она шире всего) на 325 миль, длина же ее от реки Арсия до реки Дриния 80 миль. По сведениям Агриппы, от [устья] Дриния до мыса Акрокеравний 175 миль, целиком же контур [этого второго] залива [Европы, если провести его] вдоль Италии и Иллирии (Italiae et Illyrici ambitu), составит 1700 миль. Он включает два моря, которые мы четко различаем: во-первых, Ионическое, и во-вторых, внутреннее, Адриатическое, которое называют Верхним.

(30) §151 Островов, достойных упоминания, в Авзонийском море[358] нет, кроме уже названных, в Ионическом же море мало. У Калабрийского берега перед Брундизием есть острова, своим расположением образующие гавань. Напротив берега Апулии лежит остров Диомедия, достопримечательность которого — статуя Диомеда. И еще один, соименный ему, но некоторыми называемый иначе: Теутрия. Иллирийское же взморье усеяно островами, их здесь тысяча и больше, потому что море богато отмелями и пересечено речными устьями, как узкими каналами. Пользуются же известностью [острова] перед устьем Тимава благодаря своим горячим источникам; [уровень которых] поднимается вместе с морским приливом; возле берегов Гистрии — Кисса, Пуллария и Абсиртиды. Эти [острова] названы греками (Grais dictae) по имени Абсирта, брата Медеи, убитого здесь.

§152 Возле них — Электриды, [названные ими же так потому, что отсюда будто бы] происходит янтарь. Но это вернейшим образом свидетельствует о несерьезности греков (vanitatis Graecae certissimum documentum), поскольку никогда не удавалось установить, какие именно острова названы [Электридами, т. е. Янтароносными]. Против Иадера есть [остров] Лисса, а [затем, уже] против Либурнии, [группа островов под названием] Кратеи и приблизительно столь же крупная [группа] Либурнических и Келадусских островов. Напротив Сурия — Бавон и знаменитая своими козами Браттия; Исса, у жителей которой римское гражданство. На Иссе город Фария. От Иссы на 25 миль отстоит Коркира, прозванная Черной, с городом [переселенцев с] Книда. Между [этим островом] и Иллирией [остров] Мелита, от которого, как утверждает Каллимах, получили свое имя мелитские, [т. е. мальтийские] собачки. В 15 милях от Мелиты — семь Элафитских [Оленьих] островов. В Ионическом же море в двух милях от Орика[359] [остров] Сасон — известная пиратская стоянка.

(1) §1 Третий европейский залив начинается от Акрокеравнийских гор и кончается в Геллеспонте. Если [измерить] его контур, не учитывая меньших заливов, [получается] 1925 миль. На нем [лежат] Эпир, Акарнания, Этолия, Фокида, Локрида, Ахайя, Мессения, Лакония, Арголида, Мегарида, Аттика, Беотия — и затем на другом берегу, опять Фокида и Локрида, Дорида, Фтиотида, Фессалия, Магнесия, Македония, Фракия. Позволим же себе чуть подробнее задержаться на [рассмотрении] этого залива, ибо это с его берегов впервые воссияла миру вся слава эллинской мифологии и литературы.

§2 Эпир в широком смысле начинается от Керавнийских гор. Здесь раньше всех жили хаоны, по которым называется Хаония; потом феспроты, антигонийцы; местность Аорнос с испарениями, губительными для птиц; Кестрина; Перребия с горой Пиндом; Кассиопея; [области] дриопов, селлоев, геллопов, молоссов — в [последней] храм Юпитера Додонского с прославленным оракулом; воспетая Феопомпом гора Талар с целой сотней родников у подножья.

1. §3 Эпир в узком смысле (Epiros ipse) доходит до Магнесии и Македонии, причем позади его живет уже упоминавшийся вольный народ дассаретов, а затем дикие дарданы. Слева от дарданов — трибаллы и месии, к ним спереди примыкают меды и денселеты, за ними до самого Понта — фракийцы. Так [племенами со всех сторон] опоясано величие Родоп и затем Гема.

§4 На Эпирском берегу крепость в Химере Акрокеравнийской, а под ней источник Аква-Регие; города Меандрия и Кестрия; феспротийская река Тюамида; колония Бутрот; весьма знаменитый Амбракийский залив. Он принимает обширную водную гладь в свое горло — шириной в половину мили, [размеры же самого залива] в длину 37 миль, в ширину 15 миль. В него впадает река Ахеронт, текущая до этого на протяжении 35 миль от своего истока — Ахерусии, озера в Феспротии. [На этой реке] мост длиной в тысячу футов — нечто поразительное для тех, кто чуток ко всему нами достигнутому (mirabilis omnia sua mirantibus). При заливе город (oppidum) Амбракия, реки Афас и Араттус — они вытекают из земли молоссов — а также полис (civitas) Анактория и местность, [центром которой служит город] Пандосия.

(2) §5 Акарнания раньше называлась Куретис. Ее города: Гераклея, Эхин, а на самом берегу — Акций, основанная Августом колония с прославленным храмом Аполлона и свободным городом Никополисом. Выйдя из Амбракийского залива в Ионическое море, мы оказываемся против Левкадийского берега и мыса Левката, после чего [еще один] залив и сама Левкадия — полуостров, некогда называвшийся Неритис. Трудолюбием жителей [полуострова, прорывших канал], Левкадия была отрезана от материка, но затем сила ветров, нагромоздивших здесь кучи песка, вновь превратила ее в полуостров. Место же это, [где был канал], сейчас называется Диориктос[361], длина его три стадия. Город на полуострове — Левкада, когда-то именовавшийся Нерит. Затем акарнанские города: Алюзия, Стратос, Аргос прозванный Амфилохийским. Река Ахелой, текущая с Пинда, отделяет Акарнанию от Этолии, а остров Артемиту, наоборот, соединяет с материком, неустанно нанося землю.

2. (3) §6 Вот народы Этолии: афаманы, тюмфеи, эфюры, энианы, перребы, долопы, мараки; атраки, в чьих [пределах начинается] река Атракс, впадающая в Ионическое море. Этолийский город Калидон в семи с половиной милях от моря, на реке Эвен. Потом [идут города] Макюния, Молюкрия (за ней гора Халкида), Тафиасс. На побережье мыс Антиррион у входа в Коринфский залив, он [в этом месте] меньше мили шириной. Он отделяет Этолию от Пелопоннеса. Мыс, который отходит к нему навстречу [с другого берега залива], называется Рион. У Коринфского залива этолийские города Наупакт и Эупалимна; вглубь материка — Плеурон и Галикарна. Примечательные горы: в Додоне — Томар, в Амбракии — Крания, в Акарнании — Аракюнт, в Этолии — Ахатон, Панэтолий, Макюний.

3. (4) §7 Рядом с этолийцами живут локрийцы, прозванные озолами. Они не обложены налогами. [В Локриде] город Эанф, гавань Аполлона Фестия, Крисейский залив. Вглубь суши города Аргюна, Эупалия, Фест, Каламис. Дальше — Фокида, и в ней Киррейские поля, город Кирра, порт Халеон, от которого в семи милях вглубь материка, под горой Парнасом, — свободный город Дельфы со славнейшим в мире оракулом Аполлона.

§8 Кастальский ключ, обтекающая Дельфы река Кефис, исток же ее в городе Лилее. Был [в Фокиде] некогда еще город Криса. Антикира, к которой [приписаны] жители города Булиса; Наулох, Пирра; Амфиса, освобожденная от налогов; Титроне, Титорея, Амбрюс; [кроме того], Мирана — местность, называемая также Даулидой. Наконец, в глубине залива — выходящий к морю угол Беотии с городами Сифы и так называемые Корсийские Фивы, поблизости от горы Геликон; третий город у этого же залива — Паги. Отсюда идет перешеек в сторону Пелопоннеса.

4. (5) §9 Пелопоннес, ранее называвшийся Апия и Пеласгия, отнюдь не уступит по своей славе никакой другой земле. Расположенный между двумя морями, Эгейским и Ионическим, он [очертанием] напоминает платановый лист[362]. Длина его внешнего контура благодаря угловатым выемкам, согласно Исидору, составляет целых 563 мили, а если учитывать бухты, то наберется еще почти столько же. Перешеек, с которого начинается Пелопоннес, называется Истм. На эту полосу [суши] моря (о них мы упоминали) обрушиваются с севера и востока; [в этом пункте] ширина полуострова непрерывно уменьшалась из-за разрушительных ударов таких [масс] воды в противоположных направлениях, пока оба берега не оказались на расстоянии всего лишь пяти миль друг от друга. В результате Пелопоннес соединен с [остальной] Элладой только узким перешейком.

§10 Один залив называется Коринфским, другой Сароническим. Оканчиваются они [соответственно] в Лехее и Кенхреях[363]. Плавание кругом Пелопоннеса является долгим и опасным для тех крупных судов, которые нельзя поставить на колеса и переправить через Истм. Поэтому царь Деметрий, диктатор Цезарь, принцепс Гай [Калигула] и Домиций Нерон пытались прорыть через этот перешеек судоходный канал — предприятие не угодное богам, как видно из неудачи всех этих попыток.

§11 Посреди этой полосы земли, называемой Истмом, расположена колония Коринф, ранее называвшаяся Эфюрой. Она лежит на склоне холма, в 60 стадиях от того и другого берега. Оба моря [Ионическое и Эгейское] можно видеть из верхней цитадели Коринфа, называемой Акрокоринф, откуда бьет источник Пирена. Длина переправы от Патр до Левкады через Коринфский залив составляет 88 миль. Патры, колония на самом длинном мысу Пелопоннеса, расположена напротив Этолии и реки Эвена, на расстоянии [от той и другой], как уже говорилось, не более чем на милю. Полная же длина Коринфского залива от Патр до Истма — 85 миль.

5. (6) §12 Провинция под названием Ахайя начинается от Истма. Ранее ее называли Эгиал, потому что цепь ее городов растянулась по морскому берегу[364]. Она начинается с упомянутого порта Лехея Коринфского, далее следует Олюрос, крепость племени пелленеев; города Гелика, Бура, а также те, куда бежали их жители, когда [Гелика и Бура] были поглощены морем[365]. [Города, принявшие беженцев]: Сикион, Эгиоа, Эгий, Эринеос, дальше от моря — Киконы и Гюсии.

§13 Затем идет порт Панорм и Риум. От мыса [Риума] до уже упомянутых Патр пять миль; далее местность Феры; самая известная из девяти гор Ахайи — Скиэсса; источник Кимофоэ. За Патрами — город Олен, колония Дюме, местности Бупрасий и Гюрмине, мыс Аракс, Килленский залив, мыс Хелонат (от него до Киллены пять миль), крепость Флион; местность, называемая у Гомера Арефирея[366]; затем Асопис.

§14 Здесь начинается область Элида, которая раньше называлась Эпиоэ. Элида как таковая — внутренняя область. От Пилоса на расстоянии 13 миль внутрь материка святилище Зевса Олимпийского. Благодаря славе [олимпийских] игр, оно стало средоточием всего летосчисления Греции. [В Элиде] был когда-то город писейцев на реке Алфее. На берегу же моря — мыс Ихтюс, река Алфей, судоходная на протяжении шести миль; города Аулон и Леприй; мыс Платанодес. Все эти [места] лежат на западе [Пелопоннеса] (omnia haec ad occasum versa).

(7) §15 А к югу находится Кипариссий залив, в обводе — 75 миль, с городом Кипариссом; города Пилос, Метона, местность Гелос, мыс Акритас, заливы: Асинский, [названный так] по городу Асине, и Коронский, по [городу] Корону. Наконец, мыс Тенар [Матапан]. Здесь Мессенская область с ее 18 горами и рекой Памис. Дальше же вглубь суши сама Мессена, Итома, Ойхалия, Арене, Птелеос, Фриос, Дорион, Занкле — каждый из этих городов тоже знал славу в свое время. По контуру длина этого залива 80 миль[367], поперек (traiectus vero) 30 миль.

(8) §16 От Тенара начинается область свободного лаконского народа[368] и Лаконский залив, в обводе 106 миль, в поперечнике же 38 миль. Города здесь: Тенар, Матапан, Феры, Левктра, а вглубь страны Спарта, Терапна и еще места, где раньше были Кардамюла, Питана и Анфея[369]. Местности Тюрея и Герания, гора Тайгет. [Следуя по побережью]: река Еврот, залив Эгилодес [Скутари], город Псамат[370]. Залив Гитеатес, [названный так] по городу [того же имени]. Отсюда самый надежный путь на Крит. И как заключение всех этих [береговых мест]: мыс Малея.

(9) §17 Затем следует залив, простирающийся до Скиллея Арголидского. Его поперечник 50 миль, а в обводе он имеет 162 мили. На нем города: Бока; Эпидавр, с прозванием Лимера; Заракс; гавань Кифанта. Реки: Инах, Эрасин; между ними так называемый Аргос-Гиппиум, под ним место, именуемое Лерна, находящееся в двух милях от моря[371]. Еще через девять миль Микены и место, где, как рассказывают, был Тиринф; а также местность Мантинея. Горы Артемисий, Апесант, Астерий, Парпар и другие, всего их 11. §18 Источники Ниоба, Амюмона, Псамата.

От Скиллея до Истма 80 миль. [На этом промежутке] города Гермиона, Трезена, Корюфасий, иначе именуемый Инахиевский или Дипсиум-Аргос[372]. Порт Схенитас; Саронический залив, когда-то окруженный дубовыми лесами, откуда и произошло его название, потому что в древние времена у греков это слово [σαρωνίδεσ] означало дубы. На этом [заливе] город Эпидавр, славный своим святилищем Эскулапа, мыс Спирей, гавани Антед и Букефал. Затем вторая, [южная] половина Истма: Кенхреи, о которых мы уже говорили [в §10]; святилище Нептуна, знаменитое своими устраиваемыми каждое пятилетие[373] играми.

§19 [Итак, мы рассмотрели], сколькими заливами изрезан Пелопоннес и сколько морей обрушивают на него свои волны. Ведь с севера рвется к нему Ионическое море, с запада ударяет Сицилийское, с юга напирает Критское, с северо-востока Эгейское, с юго-востока Миртойское — это то, которое начинается с Мегарского залива и омывает всю Аттику.

6. (10) §20 Что касается внутренних областей Пелопоннеса (mediterranea eius), их занимает в основном Аркадия, со всех сторон удаленная от моря. Вначале она называлась Дримодес[374], потом Пеласгис. Ее города: Псофис, Мантинея, Стюмфал, Тегея, Антигонея, Орхомен, Феней; Паллантий — откуда и римский Палатин[375]; Мегалополь, Гортюна, Буколий, Карнион, Паррасия, Тельпуса, Мелайны, Герайя, Пилы, Паллена, Агры, Эпий, Кюнайфы, Лепреон Аркадийский, Парфений, Алеа, Мефидрий, Эниспе, Макист, Лампия, Клиторий, Клеоны. Между двумя последними городами расположен Немейский округ, прозываемый Бембинадия.

§21 Горы в Аркадии: Фолоэ и Киллена, обе с городами [того же имени]; Ликей со святилищем Юпитера Ликейского; Менал, Артемисий, Парфений, Лампей, Нонакрис и еще восемь незначительных. Реки: Ладон [из фенейских боло], Эрюмант [с горы того же имени впадает в Алфей].

§22 Остальные заслуживающие упоминания полисы в Ахайе (civitates in Achaia dicendae): Алифера, Абеа, Пюргос[376], Парорея, Парагена, Тортуна, Тюпана, Фрия, Трития. Всей Греции даровал свободу Домиций Нерон. В ширину Пелопоннес от мыса Малеи до города Эгиума Коринфского простирается на 190 миль, а в поперечнике от Элиды до Эпидавра — на 125 миль, от Олимпии до Аргоса через Аркадию — 68 миль. О расстояниях от этих же мест до Пилоса уже говорилось [в §14]. 76 гор воздвигнуто на Пелопоннесе самой природой вещей, как бы уравновешивающей ими вторжение водных масс [в его заливы].

7. (11) §23 От сужения Истма начинается Эллада, по-нашему называемая Грецией. Здесь прежде всего Аттика, в древности именовавшаяся Акте. Ее часть, примыкающая к Истму, называется Мегаридой, от колонии Мегары, [расположенной] напротив Паг с окрестностями [§8]. Эти два города представляют собой [два] выступа Пелопоннеса и помещаются с двух сторон Истма — как бы на плечах Эллады. Паги и тем более [такая маленькая крепость, как] Эгостена подчинены Мегаре. На берегу: порт Схен; города Сидус, Креммюон; растянувшиеся на шесть миль Скирониевы скалы; Герания, Мегары, Элевсин.

§24 Раньше [здесь] были также [города] Эноэ и Пробалинф. Поныне существуют [отстоящие] от Истма на 55 миль гавани Пирей и Фалерон — в пяти милях от Афин соединены с ними стеной. Афины же — свободный город (libera haec civitas), ни в каких похвалах не нуждающийся, ибо славны сверх всякой меры. В Аттике источники: Кефисия, Ларина, Каллироэ — Эннеакрунос[377]. Горы: Брилесс, Эгиалей, Икарий, Гиметт[378], Ликабет. [Еще надо назвать] местность Илис[379], мысы Суний и Торик; некогда бывшие [в Аттике] города Потамос, Стерия, Браурон, деревню Рамн, урочище Марафон, Триасийское поле, город[а] Мелиту и Ороп у границ Беотии.

§25 (12) В [этой же последней]: Анфедон, Онхест, свободный город (liberum oppidum) Феспии, Лебадея и [наконец,] не уступающие Афинам по славе Фивы — так называемые Беотийские[380] — родина, как верят, двух богов: Либера [Вакха] и Геркулеса. И о музах рассказывают, будто они родились здесь, в дубраве Геликонской. Еще в Беотийских Фивах есть Киферон — лес на горных склонах (saltus Cithaeron), а также река Исмен. Кроме того, в Беотии источники: Эдипов, Псамата, Дирка, Эпикрана, Аретуса, Иппокрена, Аганиппа, Гаргафия. Горы, помимо уже названных: Мюкалес[381], Гадилий, Аконтий.

§26 Остальные города между Мегаридой и Фивами: Элевтеры, Галиарт, Платеи, Феры, Аспледон, Гюла, Тисба, Эритры, Глисса, Копы; на реке Кефисе — Ламии и Анихии; Медеон, Флюгона, Акрефия, Коронея, Херонея. А если спуститься от Фив на морское побережье, [там] Окалея, Гелеон, Скол, Схен, Петеон, Гюрия. Мюкалес, Иресей, Птелеон. Олюар, свободная община Танагрская (Tanagra liber populus) и Авлида, славная своей просторной гаванью. [Авлида] лежит уже на берегу пролива Еврип, образованного [берегом Беотии и Аттики] и противолежащим островом Эвбеей. Беотийцев в древности называли гюантами.

§27 Наконец, Локры, называемые также Эпикнемидии[382], а раньше Лелеги. Через Локры проходит река Кефис перед своим впадением в море. [По берегу далее] города Опунт — по нему и залив называется Опунтским — и Кюн. На Фокидском берегу единственный город Дафн, но вглубь [Фокиды] — Лариса, Элатея и на берегу Кефиса, как мы уже говорили, Лилея[383]. В сторону Дельф — Кнемид и Гюамполис. Вернемся на Локрийский берег: на нем Ларумна, Троний (около них река Боагрий впадает в море), города Нарюк, Алопа, Скарфия. Потом залив, который местные жители называют Малийским, а на нем города Галькюо, Айкония, Фалара.

(13) §28 Затем Дорида, в ней Сперхий, Эриней, Бойон, Пиинд, Кютин. Позади Дориды находится гора Эта. (14) Затем часто менявшие свои имена Гемония, она же [ранее] Пеласгис или Пеласгический Аргос; Эллада, она же Фессалия[384] и Дриопида, ее же названия всегда были связаны с именами царей. Так, здесь родился царь по имени Грайк, от которого [название] «Греция»; здесь же [другой] Эллин, от которого «эллины». [Эллинов] же Гомер называет тремя именами: мирмидоны, эллины и ахейцы. Из последних [некоторые до сих пор] живут поблизости от Дориды и называются фтиотийцами. Их города — Эхин[унт]; Гераклея, называемая также Трехин, потому что в четырех милях от нее в ущелье реки Сперхия [расположен] Фермопильский проход[385]. Здесь же гора Каллидром, знаменитые города Эллас, Галос, Ламия, Фтия, Арна.

8. (15) §29 Теперь о Фессалии. [Здесь примечательные места]: Орхомен, ранее звавшийся Минийским; город Алимон, его некоторые называют Голмон; Атракс; Паламна; источник Гюперия; города Феры (сзади их — Пиерийские леса, уходящие далее в Македонию[386]), Лариса, Гомфы, Фивы Фессалийские, Птелеонская дубрава, Пагасский залив, город Пагас (потом его стали называть также Деметриадой), Трикка, Фарсальские поля со свободным городом [Фарсалом], Краннон, Илетия. Горы Фтиотиды — Нимфей с некогда столь великолепными природными пейзажными парками; Бузигей, Донакоэсса, Бромией, Дафуса, Химарон, Атамант, Стефане.

§30 В Фессалии 34 [горы], из которых наиболее знамениты [хребет] Керкетии, Пиерийский Олимп, Осса, напротив ее — Пинд и Отрис, где жили лапифы. Эти [горы] обращены к западу, к востоку же — Пелион. В совокупности они образуют как бы амфитеатр, а перед ними в его разомкнутой части 75 городов. Реки Фессалии: Апидан, Феникс, Энипей, Онохон, Памис. Мессейский источник, Бебейское озеро. Более всех [рек и источников] прославлена река Пеней, 500 стадий протекающая между Оссой и Олимпом, причем на протяжении половины этого промежутка она судоходна.

§31 Часть этого пути (пять миль в длину, в ширину полтора югера[387]) называют Темпе. Справа и слева, насколько хватает человеческого взгляда, покатые цепи холмов с зеленеющими рощами. По этой долине вьется Пеней, поблескивая камешками, уютно окаймленный тростниками, оглашаемый звучным хором птиц. В него впадает река Оркон, но Пеней не поглощает его, а оставляет плыть по себе сверху, наподобие масла, как об этом говорит Гомер. И [пронеся его на себе] на небольшое расстояние, он отвергает эти карающие воды, порожденные [Стиксом] ради фурий, отказываясь смешать их со своими «сребристопучинными» [водами][388].

9. (16) §32 К Фессалии примыкает Магнесия. В ней: источник Либетра, города Иолк, Ормений, Пирра, Метона, Олизон; мыс Сепиас; города Кастана и Спалатра, мыс Эантий, города Мелибея, Риз, Эрюмны, устье Пенея; города Гомолий, Орта, Иресии, Пелинна, Тавмакие, Гюртон, Краннон, Ахарна, Дотион, Мелита, Фюлака, Потнии. Общее протяжение (по длине) Эпира, Аттики и Фессалии составляет, как говорят, 490 миль, по ширине — 297 миль.

10. (17) §33 Теперь [перейду к] Македонии с ее полутораста народами, прославленную двумя царями [Филиппом и Александром] и ее прежней властью над землями. Раньше [Македонию] называли Эматией. На западе она доходит до эпирских, с противоположной стороны[389] до магнесийских и фессалийских племен, [и с этой же стороны иногда] в нее вторгаются дарданы (infestatur a Dardanis). От [вторжений же] трибаллов в ее северную часть [Македония] защищена Пеонией и Пелагонией. Города [Македонии]: Эгии, где обычно погребают [македонских] царей; Беройя; Эгиний в области, называемой по [одноименному] лесу (a nemore) — Пиерия.

§34 По берегу: Гераклея, река Апилас, города Пидна, Олор, река Галиакмон. Во внутренних [землях]: Алор, Валла, Филака, Кирра, Тюрисис, колония Пелла, город Стобы[390] с римским гражданством. Затем Антигонея, Европ на реке Аксии, другой город с тем же названием на реке Редии, Скюдра, Эордея, Мьеза, Гордюны.

§35 Затем на берегу [город] Ихны, река Аксий; с этого ее берега рядом с Македонией [живут] дарданы, треры, пиеры, а за этой рекой — народы Пеонии: парореи, эорды, альмопы, пелагоны, мюгдоны. Горы: Родопы, Скопий, Орбел. Затем перед [этими горами] в глубокой долине Аретуса, Антиохия, Идомения, Добера, Эстрия, Алланта, Аудариста, Морюлл, Гарра, Люнкеста, Отрюона; свободные племена амантинов и орестов[391]. Колонии Биллиденсы и Диенсы, Ксилополис, свободный [город] Скотусса, Гераклея синтийская, Тимфея, Торонея.

§36 На македонском берегу город Халастра, а вглубь суши — Пилор, Лете, на изгибе берега — Фессалоники[392] со статусом свободного [города], от них до Дуррахия 245 миль; Терма; в Термейском заливе города Дикея, Палинандрея, Скиона, мыс Канастрей; города Паллена и Флегра. В [этой же] области горы Гюпсизон, Эпит, Альгион, Элевомне; города Нисс, Фрюкселон, Менды, а на Палленском полуострове — колония Кассандрея (некогда здесь была Потидея), Антем, Олофюкс, залив Мекюберна.

§37 Города Мискелла, Ампел, Торона, Синг, Тел; канал, длиной в полторы мили, посредством которого персидский царь Ксеркс отрезал гору Афон от материка. Сама же гора выступает в море, [считая] от береговой линии, на 25 миль, а ее охват [если измерить его] у ее подножия составляет 150 миль. На ее вершине когда-то был город Акратоон, теперь [на этой горе имеются города] Уранополис, Палегорий, Тюсс, Клеоны и Аполлония, чьи жители зовутся макробии.

§38 Город Кассера, пролив с другой стороны перешейка, Акант, Стагира, Ситона, Гераклея, внизу — равнина Мюгдонии, а на ней в удалении от моря Аполлония и Аретуса. Опять на берегу: Посидий; бухта с городом Кермором; свободный [город] Амфиполис, племя бисальтов. Затем граница Македонии — река Стримон, истоки которой на Геме. Достойно упоминания, что сначала она разливается в семь озер и лишь затем принимает направленное течение.

§39 Такова Македония, завоевавшая некогда господство над землями, — Македония, победным маршем прошедшая через [Малую] Азию, Армению, Иберию, Альбонию, Каппадокию, Сирию, Египет, Тавр, Кавказ. Македония, владычествовавшая над бактрийцами, мидянами, персами, обладавшая всем Востоком — победившая даже Индию, пройдя по стопам отца Либера и Геркулеса! Но 72 города той же Македонии наш полководец (imperator) Павел Эмилий за один день отдал на поток и разграбление. Так два человека, каждый по-своему[393], повернули ее судьбу в разные стороны.

11. (18) §40 Следует Фракия с ее народом — одним из сильнейших в Европе. Она разделена на 50 военных округов. Из ее народов, которые стоит здесь означить [прежде всего]: денселеты и меды, живущие по правому берегу реки Стримона вплоть до [области] уже упомянутых [§38] бисальтов. По левому берегу — дигерры и множество подразделений (multa nomina) бессов, до реки Мест, обвивающейся вокруг подножия горы Пангеи, между [земель, где живут] халеты, диобессы, карбилесы, а за ними — брисы, сапеи и одоманты. Племя одрисов осело в верховьях Гебра [Марицы][394], а по его долине живут кабюлеты[395], пюрогеры, другеры, кеники, гюпсальты, бены, корпиллы, боттиеи, эдоны.

§41 По той же долине дальше расселились сталеты, прианты, долонги, тюны, келалеты большие (у подножия Гема) и меньшие (у подножия Родопских гор). Между ними река Гебр, а под Родопами город, называвшийся ранее Понерополисом, а потом по имени основателя — Филиппополисом, теперь же по местоположению — Тримонтием [«Трехгорьем»]. Длина дороги до вершины Гема [составляет] шесть миль. По его противоположным склонам, спускающимся к Гистеру[396], [живут] мезы, геты, аоды, скаугды и кларии, а ниже их — арреи, [племя из народа] сарматов, называемые ныне ареатами; скифы; у берегов Понта осели морисены и ситоны — племя, из которого произошел песнопевец Орфей.

§42 Таким образом, [Фракия] ограничена с севера Гистером, с востока Понтом и Пропонтидой [Мраморным морем], с юга — Эгейским морем, на побережье которого начиная от Стримона [находятся города] Аполлония, Оксюма, Неаполис, Бат. Внутрь суши колония Филиппы (до Дуррахия 325 миль). Скотусса, община Топир, устье реки Места, гора Пангей, Гераклея, Олинф, свободный город Абдера, заболоченное озеро Бистон и на нем племя [бистонов]. [В этих местах] была Тирида, зловещее [место] по причине того, что здесь в конюшнях [содержались] кони Диомеда. Теперь [в этих местах города] Дикея и Исмарон, местность Парфений, [города] Фалесина и Маронея, которую раньше называли Ортагурея; §43 гора Серрий; Зоне.

Затем следует Дориск — поле, где могут поместиться десять тысяч человек. Такова [была численность] военного отряда, его Ксеркс здесь пересчитал. [Дальше] устье Гебра, порт Стентор, свободный город Энос с могильным холмом Полидора[397], — а когда-то это была область киконов. От Дориска берег изгибается и по кривой протяженностью в 112 миль доходит до Макрон-Тихос [«Длинной Стены»], которую обтекает река Мелас, дающая имя и [всему этому] заливу. [Здесь] города Кюпсела, Бисанте, а также Макрон-Тихос, он так называется потому, что здесь [действительно] длинная стена, соединяющая два моря — Мраморное и залив Мелас[398] — и отрезающая [от материка] выступ — Херсонес[399].

§44 Ибо Фракия с этой противоположной [восточной] стороны начинается от берега Понта, [от того места, где в Понт] впадает Гистер. Несомненно прекраснейшие из городов Фракии расположены в этой [ее] части: Гистрополис, [колония] милетцев; Томос; Каллатим, он раньше звался Кербатис. Раньше здесь стояли Гераклея и Бизон, их поглотило землетрясение. Теперь здесь Дионисополь, раньше называвшийся Крунос [«Источник»]. [Этот город] омывается рекой Зюрас. [До фракийцев] всей этой областью владели так называемые скифы-пахари. Их города: Афродисий, Либист, Зюгера, Рокобы, Эвмения, Парфенополис, а также Герания, где, как говорят, когда-то жил народ пигмеев. [Обитавшие там] варвары [на своем языке] называли их катизами. Полагают, что их прогнали журавли[400].

§45 На побережье за Дионисополем милетская [колония] Одессос, река Паннюсис, город Тетранаулох. Наверху массива Гем, обширной горной цепью постепенно снижающегося к Понту (mons Haemus vasti iugo procumbens in Pontum), существовал город Аристей. Теперь [его нет], а на берегу Месембрия — на том месте, где ранее была Месса, — [город] Анхиал. В области Астика был город Антий, теперь там Аполлония[401]. Реки Панисос, Юрас, Теар, Оросин; города Тюниас, Гальмидес; [поселение] ветеранов Девелькон (возле него заболоченное озеро, сейчас называемое Деульт); Финополис, а рядом с ним [пролив] Боспор. От устья Гистера до устья Понта 552 мили, а по Агриппе — на 60 миль больше. Оттуда до упомянутой выше стены 150 миль, от нее до Херсонеса 126 миль.

§46 После Боспора же — залив Кастенес, гавань Сенум и другая, так называемая Мулиерум[402]; мыс Золотой Рог, на котором свободный (liberae condicionis) город Византий, раньше называвшийся Люгос. От Дуррахия он отстоит на 711 миль, это и есть расстояние между Адриатическим морем и Пропонтидой.

§47 Реки: Батюниас; Пидарас, она же Атидас. Города Селюмбрия и Перинф, соединенные с материком перешейком [шириной в] 200 футов. Вглубь суши — Бизюэ, столица фракийских царей, ненавистная ласточкам из-за нечестия Терея[403]. [Затем] область Кайника, колония Флавиополис на том месте, где ранее был город Кайла. В 50 милях от Бизюэ колония Апрос, отстоящая от Филипп на 189 миль. [Следуя] по побережью: река Эргин, некогда бывший город Ганос; Лисимахия, [тоже] покинутая [жителями], — это уже на Херсонесе.

§48 Там еще один узкий [наподобие Коринфского] перешеек, замечательно, что тоже зовется Истмом, и ширины такой же, и с обеих сторон по берегам города тоже примерно такие же[404]. Со стороны Пропонтиды — [город] Пактия, со стороны залива Мелас — Кардия. Этот [второй город] получил название от характерного изгиба берега, а впоследствии оба [города] были поглощены Лисимахией, отстоящей на пять миль от Длинных Стен[405]. Со стороны Пропонтиды на Херсонесе раньше были города Тиристасис и Критотес, [а также] Кисса, лежащая на реке Айгос[406]. Теперь же там — напротив колонии Парий — [поселение] Ресистос в 22 милях от колонии Апр.

§49 На Геллеспонте, который, как было сказано, [своей шириной] в семь стадиев отделяет Европу от Азии, тоже четыре лежащие [попарно] друг против друга города: в Европе Каллиполис [Галлиполи] и Сестос, в Азии — Лампсак и Абидос. Затем на Херсонесе мыс Мастусия — напротив Сигея. На ее покатом склоне Киноссема — так называют погребальный холм Гекубы — и Гавань Ахейцев, а также башня, гробница Протесилая. На самом краю Херсонеса (это место называется Эолий) — город Элей. Затем, если плыть к заливу Мелас, [там будет] порт Койлос, [город] Панорм и уже названная [в предыдущем параграфе] Кардия.

§50 Таким вот образом и заканчивается третий европейский залив. Горы Фракии, кроме уже перечисленных: Эдон, Гюгемер, Мерит, Меламфюлл; реки, впадающие в Гебр: Барг, Сюрм. Об [общей] длине Македонии, Фракии, Геллеспонта уже сказано [§46], но некоторые считают ее равной 720 милям. [Полоса суши] от Адриатического моря до [Пропонтиды] составляет 384 мили.

§51 Эгейскому морю дала название внезапно возникающая в открытом море между Теносом и Хиосом скала (так ее будет точнее назвать, а не островом) под названием Айкс, похожая на козу, — по-гречески «коза» так и будет «айкс». Кто плывет в Антандр из Ахайи, для него увидеть эту скалу — знак опасности или беды. Часть Эгейского моря зовется Миртойским, по маленькому острову, — острову, который для плывущих в Македонию из Гереста виден неподалеку от Карюста Эвбейского. У римлян эти моря известны под двумя именами: Македонского (в тех местах, где они подходят к Македонии или Фракии) и Греческого (где они омывают Грецию). Греки же подразделяют также и Ионическое море на Сицилийское и Критское, по островам, [выделяют] еще и Икарийское море — между Самосом и Миконом. Другим морям они дают имена по заливам, о которых мы говорили.

12. (19) §52 Итак, довольно [сказано] о морях третьего залива Европы [и о населяющих их берега] племенах. Острова же [в нем]: напротив Феспротии, в 12 милях от Бутрота, а от Акрокеравнии в 50 милях — Коркюра, остров, простирающийся в длину на 97 миль. [Он пользуется правами] свободной общины. На острове — соименный ему город (cum urbe ejusdem nominis) и еще городок (oppido) Кассиопа и храм Юпитера Кассия. Это Схерия и Феакия, о них говорит Гомер, а Каллимах [зовет этот остров] Дрепане. Вокруг него лежит еще несколько [островов]: Отронос — в сторону Италии, два острова под названием Паксы — в сторону Левкадии, в пяти милях от Коркюры.

§53 Недалеко от них к западу от Коркюры [острова] Эрикусе, Марате, Элафуса, Мальтаке, Трахия, Питиония, Птюхия, Тарахия; а напротив Фаларийского мыса — скала, в которую был превращен корабль Улисса[407]. Этот миф сочинен на основании сходства формы [скалы с кораблем]. А напротив Левкадии и Этолии[408] очень много [островов], в том числе Телебойские, они же Тафийские — по населяющему их племени; Тафиас[409], Карнос, Оксия, Приноэсса. Напротив Этолии: Эхинады[410], Эгиалия, Котонис, Тюатира, Геоарис, Дионисия, Кюрн, Халькида, Пинара, Нюстр.

§54 Перед ними в открытом море Кефаллания, Закинф, на обоих свободные [города]; Итака, Дулихий, Саме, Крокюле. Кефаллания, некогда называвшаяся Мелайна [греч. «Черный остров»], отстоит от Паксов[411] на 10 миль, а окружность ее — 93 мили. [Остров] Саме римлянами был разорен, но все же на нем остались три города. Между Саме и Ахайей Закинф [Занте], когда-то называвшийся Гюрие. Закинф отстоит от южной части Кефаллании на 25 миль, он изобилует всякими плодами и на нем великолепный город. На Закинфе знаменитая гора Элат [«Еловая»]. Окружность Закинфа составляет 36 миль.

§55 Итака отстоит от Закинфа на 15 миль, на ней гора Нерит. Общая ее окружность — 25 миль. От нее 15 миль до Аракса, мыса на Пелопоннесе. Перед Итакой в открытом море [острова] Астерида и Проте. Перед Закинфом на юго-восток два [острова, называемые] Строфады, а некоторые называют их Пло́тами (Plotae). Перед Кефалланией [остров] Летойя, перед Пилосом — три [острова] Сфагеи, а перед Мессеной три [острова] Ойнуссы.

§56 В Асинском заливе три [острова] Тюриды, в Лаконском — Теганисса, Котон, Кифера с городом [того же имени], ранее она звалась Порфюрида. Она на пять миль отстоит от мыса Малея, огибать который для судов опасно по причине узости проходов [между отмелями]. В Арголидском заливе[412] Питиуса, Арине, Эфюре. Против Гермионских полей — [острова] Трикарен, Аперопия, Колонида, Аристера.

Против Трезенских полей — Калаурия, на расстоянии полумили; Платеида, Бельбина, Ласия, Баукидиада. §57 Против Эпидавра — Кекрюфалос, Питюонес в шести милях от материка, а от Питюонеса в 15 милях — свободная община Эгина. Проплыть мимо нее составляет 18 миль, а от нее до афинской гавани Пирея — 20 миль. Раньше [Эгину] всегда называли Эноне[413]. Против мыса Спирей лежат Элеуса, Адендрос; по два острова Кравгии и Кекии; Селакоса. От Кенхрей Аспис отстоит на 7 миль, Метуридес в Мегарском заливе — на 4, от Эгилы 15 миль до Киферы, а от города Фаласарны на Крите — 25 миль.

(20) §58 Сам же Крит с его прославленными ста городами обращен одним берегом к югу, другим к северу, и вытянут с востока на запад. Досиад утверждал, что его название произведено от нимфы Креты, дочери [одной из] Гесперид; Анаксимандр [производил его] от царя куретов; Филистид из Маллоса и Кратес [считали, что его] сначала звали «Эрия» и только много спустя — Куретис. [Называют его и] Ма́кар: по мнению некоторых, из-за мягкости климата[414] (a temperie caeli). В ширину [с севера на юг] он нигде не превосходит 50 миль, причем наиболее широк приблизительно в своей средней части. Длина его составляет 270 миль, а общая протяженность береговой линии 589 миль. Самая длинная его сторона [представляет собой кривую линию], изогнутую в направлении Критского моря (flectensque se in Creticum pelagus), которое по Криту и названо. Мыс Самоний выступает на восток, к Родосу, мыс Криуметопон [«Бараний лоб»] — на запад, к Кирене.

§59 Значительные города на Крите: Фаласарна, Элея, Кисамон, Пергам, Кюдонея, Миной, Аптерон, Пантоматрий, Амфомала, Ритюмна, Панорм, Кютей, Аполлония, Матий, Гераклея, Милет, Ампел, Гиерапютна, Лебена, Гиераполис; в глубине острова: Гортюна, Фест, Гнос, Полиррен, Мюрина, Люкаст, Рамн, Люкт, Дий, Асий, Пилор, Рютион, Элат, Феры, Холопюксос, Ласос, Элевтерны, Терапны, Маратуса, Гютис; и еще [можно назвать] около 60 городов, о которых только воспоминание сохранилось.

§60 Горы [на Крите]: Кадист, Идей, Диктюнней, Корюк. По мнению Агриппы, расстояние от Крита, [точнее] от его мыса под названием Криуметопон[415], до мыса Фюкунте в Кирене составляет 125 миль, от Кадиста до пелопоннесской Малеи — 80 миль, а от острова Карпаф в западную сторону[416], до мыса Самония, — 60 миль. Остров Карпаф лежит между этим мысом и Родосом.

§61 Остальные острова вокруг Крита: два под [общим] названием Корюкос и два — Мюлы; с севера — если плыть, оставляя Крит справа, — против Кюдонеи будут Леука и два Будроэ, против Матия — Дия, против мыса Итан — Онюсия и [опять-таки] Леука, против Гиерапютны — Хриса и Гауд. По этому же пути [встретим острова] Офиуссу, Бутоа и Рамн. Если же обогнуть Криометопон, там три острова, [все именуемые] Акусагорами. Перед мысом Самонием острова: Фокоэ, Платии, Стирниды, Наулох, Гармедон, Зефюра.

§62 Против Аттики острова, относящиеся к Элладе, хотя и [лежат отдельно от нее] в Эгейском море: Лихады, Скарфия, Кореса, Фокасия и целый ряд других — без городов и потому малоизвестные. Но Саламин, [лежащий] против Элевсина, знаменит. Перед ним Псютталея, а в пяти милях от Суния — Гелена. Затем от нее на таком же расстоянии Кеос, некоторые из наших зовут его Кеа, а у греков для него есть еще название Гидруса. Он оторван от Эвбеи. Когда-то он простирался на пятьсот стадиев, но не так давно четыре пятых его длины (со стороны, обращенной к Беотии) поглотило то же [Эгейское] море. Остались целы города Юлида и Карфея, тогда как Корес и Пореэсса погибли. На Кеосе, как сообщает Варрон, делают очень тонкие ткани для женских платьев.

(21) §63 Эвбея и сама оторвана от Беотии: [отделена] от нее проливом Эврип, настолько небольшим, что через него [к материку] перекинут мост. С юга у нее два крупных мыса: Герест, обращенный к Аттике, и Каферей — к Геллеспонту. С севера — [мыс] Кеней. В ширину [Эвбея] нигде не превосходит 40 миль, но нигде и не сужается меньше чем до двух миль. Но в длину она тянется вдоль всей Беотии, от Аттики до Фессалии, на 150 миль, а в обводе она достигает 365 миль.

§64 От Геллеспонта она отстоит со стороны Каферея на 225 миль. Города, которыми Эвбея некогда была знаменита: Пюрра, Портмос, Несос, Керинф, Орей, Дий, Эдепс, Оха, Ойхалия. Теперь же [славу Эвбеи составляют] Халкида, против которой на материке Аулис; Герест, Эретрия, Карист, Оритан и Артемисий, с источником Аретусой, рекой Лелантом и горячими источниками под названием Геллопии. Особенно же известна Эвбея мрамором из Кариста. Раньше Эвбею называли Халкодонтом, или (как говорят Дионисий и Эфор) Макридой, или Макрой (по Аристиду), или Халкидой — так по Каллидему, оттого что здесь впервые нашли медь[417]. Или Абантием (так по Менехму). В поэзии же ее обычно именуют Асопис.

(22) §65 Кроме Эвбеи, в Миртойском море много [и других островов], но самые известные — Глауконнес, Эгила и Киклады, расположенные в виде окружности (откуда и имя их)[418] вокруг Делоса. Первый из Киклад — Андрос, с городом [Андросом], от Гереста отстоит на 10 миль, от Кеоса на 38 миль. Мюрсил сообщает, что [Андрос] имел прозвание Каурос, а потом Антандрос. По Каллимаху, это была Ласия, по другим [источникам] — Нонагрия, Гидруса, Эпагрис. По окружности величина [Андроса] 93 мили. На расстоянии одной мили от Андроса и 15 миль от Делоса находится Тенос, на нем город [того же имени]. Тенос простирается на 15 миль. Аристотель говорит, что его имя Гидруса — по причине изобилия вод. Другие [авторы его называют] Офиусой.

§66 Другие [острова Киклад]: Микон с горой Димастом, в 15 милях от Делоса. Сифн, ранее Меропия и Акида — в окружности 28 миль. Сериф [в окружности] 15 миль. Препесинф. Кифнос. Но Делос, ве́домый всем благодаря своему храму Аполлона и оживленной торговле, намного превосходит славой все прочие Киклады, находясь притом в их центре. Делос, как рассказывают, долгое время плавал по волнам; с другой стороны, вплоть до времени М. Варрона он был единственным [островом], никогда не испытавшим землетрясений. Однако Мукиан утверждает, что два землетрясения там были. Аристотель сообщает, что Делос получил свое имя оттого, что внезапно явился из воды. Аглаосфен называет его Кинтией[419], другие [авторы] — Ортигией, Астерией, Лагией, Хламидией, Кюнетом и еще Пюрпилой, — потому что здесь впервые изобрели огонь[420]. Окружность острова пять миль. Над всем островом возвышается гора Кинтий[421].

§67 Ближе всего [из Киклад] к Делосу Рена, для которой Антиклид приводит [более старые] названия: Келадуса, Артемита и Келадина. [Дальше расположен] Сирос. В окружности у него, как сообщали старые [авторы], 20 миль, но по Мукиану — 160. Олеар; Парос с городом [того же имени], от Делоса 38 миль, известен своим мрамором. Раньше его называли Платея, потом еще Миноидой. От Пароса семь с половиной миль до Наксоса, а от Делоса до Наксоса 18 миль. На Наксосе город [тоже Наксос. Этот остров] называли еще Стронгюлой, потом Дией, затем Дионисиадой за богатые урожаи винограда, некоторые также Малой Сицилией или Каллиполисом. Окружность его 75 миль, он вдвое меньше Пароса.

(23) §68 Названные острова относятся к Кикладам, остальные — Спорады. Это Гелена, Факуса, Никасия, Схинуса, Фолегандр и удаленный от Наксоса на 38 миль Икар. По последнему и море [здесь] называется Икарийским. Длина Икара — тоже 38 миль. На нем два города, третий исчез, раньше он назывался Долихе или Макрис [«Долгий»], а также Ихтиоэсса [«Рыбный»]. Он расположен в 50 милях на северо-восток (ab exortu solstitiali) от Делоса и в 35 милях [в том же направлении] от Самоса. Между Эвбеей и Андросом пролив в 10 миль шириной, а между Икаром и Герестом — в 112,5 мили.

§69 Для дальнейших островов нет определенного порядка, приведем их как попало: Скюр [Скирос]; в 18 милях от Наксоса — Иос, долженствующий быть чтимым как могила Гомера. Длина Иоса 22 мили, раньше его называли Фойника. Огда; Олетандр; Гюара с городом [Гюарой] в окружности 15 миль, от Андроса отстоит на 62 мили, Сюрнос от нее — на 80 миль. Кюнет; Телос, известный [изготовляемой здесь] мазью, у Каллимаха он назван Агатусой; Донуса; Патмос — 30 миль в окружности.

§70 Корассии, Лебинф, Гюр, Кинара, Сикин (раньше звался Эноэ), Гераклия (она же Онус), Касус (Астраба), Кимол (Эхинуса); Милос с городом [Милосом], Аристид его зовет Мимблидой, Аристотель Зефирией[422], Каллимах Мимамблидой, Гераклид Сифисом и Акютаном. По очертанию он больше всех [островов] напоминает круг. Бупортм, Махия, Гюпера (когда-то — Патага или у других Платага; сейчас называют Аморг); Полюэгас; Сапюла; Тера — когда она впервые вышла на поверхность, ее называли Каллиста[423]. Терасия, впоследствии отделившаяся от Теры[424]. Вскоре после этого поднявшаяся между обоими [последними островами] Аутомата, она же Гиера[425]. Тия, появившаяся возле них уже в наши дни. От Иоса до Теры 25 миль.

§71 Далее следуют [острова] Лея, Аскания, Анафа, Гиппурис. Астюпалея, [остров со] свободным городом (Astypalaea liberae civitatis), в окружности 88 миль, отстоит от Кадиста на Крите на 125 миль. От Астюпалеи до Платеи 60 миль, оттуда до Каминии 38 миль. [Затем] Азибинта, Ламса, Атрагия, Фармакуса, Тетедия, Халкия, Калюмна с городом Коос; Эулимна — от нее до Карпафа (от которого название Карпафийского моря) 25 миль. От нее же до Родоса — 50 миль на юго-запад[426], а от Карпафа до Касуса — 7 миль, от Касуса до мыса Самония на Крите 30 миль. А сразу у входа в Эвбейский эврип[427] 4 островка Петалии, у выхода — Аталанта. Киклады и Спорады [занимают площадь], в длину вытянутую на 700 миль, в ширину — на 200 миль и ограниченную с востока азиатским берегом Икарийского [моря — §51], с запада — Аттикой как берегом Миртойского [моря — §19], с севера Эгейским морем, с юга Критским и Карпафийским [морями].

§72 Перед [входом в] Пагасский залив [расположены острова] Эвтия, Кикюнет и уже упомянутый [§69 и в II. 233] Скюр. Но сюда подходят крайние из Киклад и Спорад, и [здесь же] Геронтия и Скандира. Перед Термейским заливом [острова][428] Иресия, Солюмния, Эвдемия; посвященная Минерве Нея. Перед Афонским заливом четыре острова: Пепарет с городом[429], в 9 милях [от входа в залив], когда-то [этот остров называли) Эвойн; Скиатум [Скиатос], в 15 милях; Имбр с [одноименным] городом, в 88 милях от Мастусии на Херсонесе. Окружность [Имбра] 62,5 мили, его орошает река Илисс.

§73 От него до [четвертого], Лемноса, 22 мили, а от Афона [Лемнос] отстоит на 87 миль. Его окружность 115,5 мили. Города на нем — Гефестия и Мюрина. В летнее солнцестояние на рыночную площадь Мюрины ложится тень от горы Афон. От Мюрины 6 миль до [острова] Тасоса, свободной [общины], ранее носившей имя Аэрии или Аэтрии. Оттуда 22 мили до Абдеры на материке, 62,5 мили до Афона. На таком же расстоянии остров Самофракия, свободное государство (insula Samothrace libera), от [устья] Гебра, от Имбра же на 32 мили, от Лемноса — 22,5 мили, от берега Фракии — 38 миль, окружность же [Самофракии] — 35 миль. Над ней на 10 миль возвышается гора Саос[430]. Изо всех [островов Эгейского моря] Самофракия выделяется полным отсутствием удобных гаваней. Каллимах называет Самофракию ее древним именем Дардания.

§74 Между Херсонесом и Самофракией на расстоянии приблизительно 15 миль от того и от другой [находится остров] Галонес, а за ним Гетона, Лампония и (поблизости от Койлоса, гавани Херсонеса) Алопеконнес и еще несколько незначительных островов. Назовем также названия ряда необитаемых островов в этом заливе (только эти имена удалось найти): Авестик, Сарн, Харбруса, Калатуса, Скюллия, Диалеон, Диктея, Мелантия, Драканон, Арконес, Диетуса, Аскап, Каферида, Месата, Айянтион, Патероннес, Патерия, Калата, Нериф, Пеленд.

(24) §75 Четвертый из великих заливов Европы начинается от Геллеспонта и заканчивается у входа в Меотиду[431]. Но все же надо вкратце рассмотреть очертания всего Понта, чтобы легче было понять [и его] части[432]. Огромное море, раскинувшееся перед Азией и отстраненное от Европы узким херсонесским берегом, через узкий коридор прорывается между массивами суши (angusto meatu inrumpit in terras) и отделяет Европу от Азии, как было сказано, проливом шириной всего в семь стадиев[433]. Начало этого коридора называют Геллеспонтом. Через него персидский царь Ксеркс соорудил мост из связанных друг с другом кораблей и перевел войско[434]. Затем следует узкий эврип[435] длиной 86 миль до города Приапа на азиатском берегу, в том месте, где переправился [через Геллеспонт] Александр Великий.

§76 Отсюда море расширяется, а потом вновь сходится в узкий [пролив]. Расширение называется Пропонтидой, сужение — Боспором Фракийским. В том месте, где Дарий, отец Ксеркса, переправил свои войска[436], ширина пролива составляет пятьсот [двойных] шагов. Общая его длина, считая от Геллеспонта[437], 239 миль. [И далее начинается] Понт Эвксинский, некогда звавшийся Аксенским[438]. Он наступает на далеко простирающиеся земли, изогнув огромную дугу своих берегов в два рога, которые с обеих сторон углубляются [в материк], так что получается настоящее подобие скифского лука. В середине этой дуги он смыкается со входом в Меотийское озеро. Этот вход зовется Киммерийским Боспором, ширина его — две мили и 500 [двойных] шагов.

§77 А между двумя Боспорами, Фракийским и Киммерийским, расстояние по прямой 500 миль, как сообщает Полибий. Окружность всего Понта 2150 миль, как считает Варрон и в основном все старые авторы; Корнелий Непот добавляет еще 350 миль, Артемидор называет цифру 2119 миль для всей окружности, Агриппа — 2540 миль, Мукиан — 2425 миль. Подобны этому и [разногласия о длине] европейского берега Понта: одни определяли ее в 1479 миль, другие в 1100 миль.

§78 М. Варрон приводит такие [результаты] измерений: от устья Понта[439] до Аполлонии 187,5 мили, столько же до Каллатиса, [оттуда] до устья Гистера 125 миль, [далее] до Борисфена 250 миль, до Херсонеса — города гераклеотов [еще] 375 миль, до Пантикапея, который некоторые зовут Боспором [Киммерийским], — до крайней [восточной] точки берега Европы — 212,5 мили, и в сумме получается 1337,5 мили. Согласно же Агриппе, от Византия до реки Гистера 540 миль, а оттуда до Пантикапея 635 миль. Окружность же упомянутого [§76] Меотийского озера, как сообщают одни, 1406 миль, другие — 1125 миль. В него впадает река Танаис [Дон]. Истоки ее в Рипейских горах[440]. Она образует крайний [на северо-востоке участок] границы между Европой и Азией. Известно, что от устья Меотиды до устья Танаиса по прямой 375 миль. Племена, живущие вдоль этого залива [четвертого из европейских] до самого Гистрополиса, названы [§40—50] там, где речь шла о Фракии.

§79 Далее [следуют] устья Гистера. Он начинается в Германии, в горном массиве Шварцвальд[441], напротив галльского города Раурик, за много миль по ту сторону Альп, затем под именем Дуная протекает через [земли] бесчисленных племен, вода в нем при этом неимоверно прибывает, а вступив в Иллирию, он далее зовется Гистер. Приняв в себя 60 притоков, из которых приблизительно половина судоходных, он изливается в Понт шестью обширными рукавами. Первый из них — Певке, за ним следует и остров того же имени, и тут же следующий рукав, называемый Сакер[442]. Он [на протяжении] 19 миль поглощается огромным болотом. Из того же русла питается и расположенное выше долины Гистрополиса озеро Гальмюрис, окружностью 63 мили. Третий рукав — Калон-Стома [«Прекрасное устье»], против Сарматского острова; четвертый — Псевдостомон [«Ложное устье»], потом остров Конопон-Диабасис [«Комариный перевоз»], потом Борион-Стома [«Северное устье»] и Псилон-Стома [«Голое устье»]. Каждое из этих устьев таково, что, как передают, на 40 миль море перед ним теряет [свою соленость]: если глотнуть из него воды, она пресная.

(25) §80 Все племена к северу от Гистера, вообще говоря, скифские, хотя и между теми, что живут на берегу, есть различия: в одних местах геты, их римляне называют даками, в других местах сарматы (греки их зовут: савроматы), а часть их — гамаксобии[443] или аорсы; еще в других — выродившиеся (degeneres) или от рабов происходящие скифы, иначе говоря, троглодиты. Потом аланы и роксоланы. Выше их, между Дунаем и Герцинским лесом, до самых Паннонских зимних лагерей в Карнунте, сарматское [племя] язигов занимает соседние с германцами поля и равнины, тогда как даки, которых язиги согнали [с равнин], живут [теперь] в лесах и на горах до реки Патисс.

§81 За Маром или Дурией — [рекой], которая отделяет язигов от суэбов и царства [потомков] Ванния, — напротив язигов живут бастерны и прочие германцы. Агриппа дает для всей долины от Гистера до океана (totum eum tractum ab Histro ad oceanum) такие размеры: в длину 1200 миль, в ширину (от реки Вислы до сарматских степей) 396 миль[444]. Имя «скифы» часто применяли без разбора к [различным племенам], как сарматов, так и германцев. Но это древнее название не привилось прочно ни к кому из них, кроме тех из этих племен, кто проводит свою жизнь почти в полной неизвестности для остальных смертных.

(26) §82 После же Гистера [по берегу следуют] города Кремнискоэ и Айполий, Макрокремнские горы и знаменитая река Тирас [Днестр], от которой имя города, [расположенного там], где раньше была Офиуса. На Тирасе есть обширный остров, населенный тирагетами. От него 130 миль до «Ложного устья» Гистера [см. §79]. Дальше [живут] аксиакеи — их имя произошло от реки [Аксиакес] — а за ними кробюзы, река Рода, Сангарийский залив, порт Ордес. От Тираса же через 120 миль река Борисфен, а также соименные ей озеро, племя и город, отстоящий от моря на 15 миль. В древности [этот город] называли Ольбиополис и еще Милетополис.

§83 Вернемся на побережье: там Гавань Ахейцев, а [напротив] — остров Ахилла, знаменитый погребальным холмом этого великого мужа[445]. В 125 милях от него полуостров в форме меча, простертого поперек [берега. Этот полуостров] прозвали Дромос-Ахиллеос [«Бег Ахилла»], потому что он здесь предавался своим упражнениям. Согласно Агриппе, длина полуострова 80 миль. Всю эту область занимают сарды (скифское племя) и сираки. Далее лесистая местность Гилея[446]: по ней и море, которое ее омывает, зовут [Гилейским]. Жители его [берегов] зовутся энойкадиями[447]. Дальше — река Пантикапес, граница между кочевыми и земледельческими [племенами][448], потом [река] Акесин. Одни утверждают, что Пантикапес ниже Ольбии сливается с Борисфеном[449], но [другие], более внимательные, — [что сливается с Борисфеном не Пантикапес], а Гипанис. [Ибо первые совершают] большую ошибку: помещают Борисфен в Азию.

§84 Омывая огромные пространства и многие народы, море вдается в сушу большим заливом до тех пор, пока не отделяется от Меотиды перешейком в 5 миль. Залив называется Каркинитским; [далее следуют] река Пакирис, города Навар, Каркина, позади [них] — озеро Бук, через ров впадающее в море. Сам Бук отделяется от Корета, залива Меотийского озера, скалистым хребтом. Принимает реки Бук, Герр, Гипанис, впадающие в него с разных сторон: Герр ведь разделяет басилидов и номадов; Гипанис течет через [земли] номадов и гилеев в Бук по искусственному руслу, по естественному — в Корет. Эта область называется Скифия Синдика[450].

§85 От реки же Каркинита начинается Таврия [Крым], когда-то окруженная со всех сторон морями, в том числе и там, где ныне степи [соединяют ее с материком]. Дальше [этот перешеек], постепенно возвышаясь, переходит в обширные горы. На них живут 30 племен, из которых 23 в глубине горного массива, 6 — в городах [ближе к морю]. Это оргоцины, харакены, ассираны, стактары, акисалиты и калиорды. По гребню же гор живут скифотавры. С запада [область обитания этих 30 племен] замыкается Новым Херсонесом, с востока — [землями] скифов-сатавков. На побережье, начиная от устья Каркинита, города: Тафры — на самом перешейке полуострова; затем Гераклея-Херсонес, получившая от римлян [статус] свободного города; раньше она называлась Мегарикой. Она окружена пятимильной стеной и сохраняет по сравнению со всей здешней областью наиболее утонченные греческие нравы.

§86 За ней мыс Парфений, Плакия — город тавров, гавань Сюмбол; мыс Криуметопон [«Бараний лоб»], выступающий на 170 миль в самую середину Понта Евксинского, напротив азиатского мыса Карамбикон. Собственно это и придает [взморью Понта] форму скифского лука. Далее много [принадлежащих] таврам гаваней и озер, город Феодосия в 125 милях от Криуметопона, а от Херсонеса в 165 милях. Затем города: Кюты, Зефюрий, Акры, Нимфей, Дия.

§87 Пантикапей, основанный милетцами у самого входа в [Киммерийский] Боспор, остается далеко превосходящим все [прочие таврические города] по своей мощи. От него до Феодосии 87,5 миль, а до города киммерийцев по ту сторону пролива — две с половиной мили, как мы уже сказали [в конце §76]. Именно такое расстояние разделяет здесь Азию и Европу. По большей части его легко преодолеть пешком, если пролив замерзнет. Длина Киммерийского Боспора — 12,5 миль. На нем города Гермисий и Мюрмекий. Посреди пролива остров Алопека. Если же [двигаться] по [берегу] Меотийского озера от конца перешейка, где место под названием Тафры [см. §85], то до устья Боспора наберется 260 миль.

§88 За Тафрами вглубь материка живут аухеты (в чьей земле начинается Гипанис) и невры (у них — Борисфен); гелоны, тиссагеты, будины[451], басилиды и темноволосые агатирсы. За ними номады, затем антропофаги, а от озера Букес (за Меотидой)[452] — савроматы и эсседоны. По берегу же до Танаиса — меоты, от них название [Меотийского] озера. За ними последними живут аримаспы. Потом Рипейские горы и область под названием Птерофорос — так ее зовут по причине непрерывно идущего там снега в виде перьев[453] — часть мира, проклятая самой природой (pars mundi damnata a rerum natura) и погруженная в густую тьму. Ничего здесь нет, кроме мороза и ледяных ловушек аквилона[454].

§89 За [Рипейскими] горами и аквилоном живет, если только можно поверить, блаженный народ так называемых гипербореев. Они достигают очень преклонного возраста[455] и прославлены легендарными чудесами. Здесь, как полагают, находятся петли, на которых вертится мир (cardines mundi), и самые дальние края звездных орбит. [Эти места бывают] освещены Солнцем[456] в течение полугода, но не так, как говорят люди несведущие, от весеннего равноденствия до осени. Для [гипербореев] Солнце каждый год восходит однажды, в день летнего солнцестояния, и заходит однажды, в день зимнего солнцестояния[457]. Область их теплая, [климат] счастливым образом соразмерен, без каких бы то ни было вредных миазмов. Домами гипербореям служат леса и рощи. Как порознь, так и соборно (viritim gregatimque) они поклоняются богам, никогда не ведая распрей и обид. Умирают они только когда насытились жизнью: задав пир и умастив свою старость драгоценными мазями, бросаются с некоей скалы в море. О блаженнейший вид погребения!

§90 Некоторые [авторы] селят гипербореев не в Европе, а на берегах ближней [к ней] части Азии, потому что там есть народ под названием аттаки, со сходными обычаями и местообитанием. Другие помещают их в середине между двумя Солнцами: западным — [Солнцем] антиподов — и восточным — нашим[458]. Но такого никоим образом не может быть, потому что [этот промежуток] занят огромным океаном. Те, кто помещают их именно в страны полугодового дня, рассказывают, будто они утром сеют, жнут в полдень, срывают плоды с деревьев вечером, а ночью укрываются в пещерах.

§91 Сомневаться в [существовании] этого народа нельзя: многие источники свидетельствуют, что они имели обыкновение слать начатки плодов на Делос Аполлону, которого особенно чтут. [Бывшие у гипербореев] в почете девы приносили эти дары в святилище народов ряд лет, пока не установили обычай — по той причине, что оскорблена была их доверчивость — оставлять свои приношения у границ соседних народов, чтобы те передали их следующим соседям и так далее вплоть до Делоса. Потом и этот обычай вышел из употребления. Вся область Сарматии, Скифии, Таврики, бассейна Борисфена [в совокупности], как сообщает М. Агриппа, имеет в длину 980 миль, а в ширину 716 миль. Я же полагаю, что измерения этой части земель не надежны. (27) Однако чтобы [выдержать] установленный план сочинения, пусть будет изложено и все остальное об этом [четвертом европейском] заливе. О его морях мы уже сообщили.

13. §92 В Геллеспонте нет таких островов, которые стоило бы описывать в [разделе, посвященном] Европе. На Понте же [прежде всего есть] два острова в полутора милях от европейского [берега] и в 14 от Фракийского Боспора: Кюанеи, некоторыми называемые «Симплегады». Про них ходит такая история, будто они когда-то между собой столкнулись. Потому что они отделены друг от друга маленьким промежутком, и если кто подплывает к ним с фронтального направления, то различает, что их двое, а если хоть немного скосить, то создается вид, что это один [остров. Далее] по сю сторону Гистера есть остров Аполлония в 80 милях от Фракийского Боспора. С этого острова М. [Лициний] Лукулл привез в [Рим статую, ныне известную как] Аполлон Капитолийский[459]. О [примечательных местах] между устьями Гистера мы уже говорили [§79].

§93 Перед [устьем] Борисфена лежит уже упомянутый [остров] Ахиллея[460], называемый также Леука [греч. «Белый»] или Макарон [греч. «Блаженный»]. Уже в наши дни измерения показали, что от [устья] Борисфена он удален на 140 миль, от Тираса на 120 миль, от острова Певке на 50 миль. Окружность [Леуки] составляет приблизительно десять миль. Остальные острова в Каркинитском заливе: Кефалоннес, Сподуса, Макра. Прежде чем мы расстанемся с Понтом, не следует нам замалчивать и мнение многих, что все Средиземное море рождается именно в этом источнике, [в Понте, а вовсе] не приходит из Гадитанского пролива. В этом есть вероятие, потому что течение всегда изливается из Понта и никогда в обратную сторону.

§94 Итак, мы покидаем [Понт], чтобы поговорить о более отдаленных областях Европы. Перейдем через Рипейские горы и будем [плыть] налево вдоль берега северного океана, пока не дойдем до Кадиса. Как сообщают, на этом пути встретится множество безымянных островов, а, кроме того[461], один напротив скифского берега на расстоянии дневного пути — Баунония. Туда, как сообщает Тимей, волны выбрасывают янтарь. Остальное, что гласит молва об этих берегах, не достоверно. Северный океан от того [места, где в него впадает] омывающая Скифию река Парапанис, Гекатей называет Амальхий — на языке тамошних жителей [это слово] означает «замерзший».

§95 По Филемону, кимвры называют [эту часть океана] — от Парапаниса до мыса Русбея — [словом] Моримаруса — «мертвое море», а за этим мысом море Кронийское. Ксенофон Лампсакский передает, что в трех днях морского пути от Скифского берега есть колоссальный остров Балкия, тот самый, который Пифеем назван «Басилия». Говорят, есть [острова] Ойоны, где жители питаются птичьими яйцами и овсом. И другие [острова], где люди рождаются с лошадиными копытами и так и зовутся гиппоподы [греч. «конские ноги»]. И еще [острова племени] панотиев [«всеухих»], они ходят голыми за исключением того, что закрывают всех себя своими собственными огромнейшими ушами.

§96 Для дальнейших мест сообщения становятся яснее, начиная с народа ингуэнов, с которых уже начинается Германия. Там гигантская гора Сево, не ниже, чем Рипейский массив, причем она образует огромный — до самого Кимврского мыса — залив под названием Кодан. Он усеян островами, из них самый известный — Скатинавия[462]. Размеры его не исследованы, а на той части, которая одна только пока изучена, в своих пятистах деревнях живет народ гиллевионов. Они свой остров называют «второй землей» (alterum orbem terrarum). [Остров] Энингия, как считают, размером не меньше Скатинавии.

§97 Некоторые [путешественники] сообщают, что в этих [местах] вплоть до реки Вислы обитают сарматы, венеды, скиры, гирры и что [там имеется] залив Кюлипен, а при входе в него — остров Латрис, за ним же поблизости, у границы с [областью обитания] кимвров — залив Лагн. Кимврский мыс выступает в море длинным полуостровом, именуемым Тастрис. Далее благодаря [доходившим до этих мест] римским войскам [нам стали] известны 23 острова. Из них самые значительные (nobilissimae): Буркана, его римляне прозвали Фабария по причине в изобилии растущих на ней диких бобов. Солдаты же зовут [этот остров] Глезариа за янтарь[463], варвары — Аустеравия и еще Актания.

(28) §98 А вдоль всего моря вплоть до германской реки Скальдиса [Шельды] живут племена, в размерах [их областей пока что] вряд ли возможно разобраться, такие нескончаемые споры [идут по этому поводу между авторами, которые] приводят [эти сведения]. Греческие [авторы] и некоторые из римских определяют длину германского побережья в 2500 миль. Агриппа [приводит] для длины Германии цифру 286 миль, для ширины — 248 миль. 14. [Между тем] даже одна лишь Ретия по ширине едва ли не превосходит [эту последнюю] цифру. По правде сказать, [Ретия] была покорена приблизительно как раз в то время, когда Агриппа умер. Германия же, хотя с тех пор прошло много лет, еще не вся известна как следует.

§99 Если же позволено прибегать к догадке, то [германский] берег не намного короче [тех цифр, которые] приводили греки, и той длины, которую дает Агриппа. Племенных же групп германцев пять: 1) вандилы, к ним [относятся племена] бургодионов, вариннов, харинов, гутонов; 2) ингуэоны, в том числе кимвры, тевтоны и хауки.

§100 Непосредственно вдоль Рейна — 3) истиэоны, часть их — сикамбры. Вглубь суши — 4) гермионы с племенами суэбов, гермундуров, хаттов, херусков. 5) Пятая группа — певкины; бастерны, сопредельные с вышеупомянутыми даками[464]. Мощные реки, текущие в океан: Гутал, Вискул или Висла, Альбис [Эльба], Висургис [Везер], Амисис, Рейн, Моса. Во внутренних районах материка простирается величественный и никаким другим не уступающий Герцинский горный массив.

15. (29) §101 На самом же Рейне наиболее знаменит остров, [где живут] батавы и каннефаты. Его длина — почти сто миль. Также [есть острова, обитаемые] фризами, хауками, фризиавонами, стуриями и марсаками — они простираются между Гелинием и Флевом. Так называются устья, через которые Рейн изливается: [через первое] на севере — в озера, [через второе] на западе — в реку Мосу. А на середине [отрезка] берега между Гелинием и Флевом [в океан] впадает скромная протока, за ней сохраняется имя Рейн.

16. (30) §102 Напротив этих мест в северо-западном направлении лежит Британния, остров, прославленный благодаря греческим и нашим историческим документам (monimentis) и обращенный [различными своими частями] к Германии, Галлии, Испании — к наиболее крупным (это безусловно) частям Европы. Раньше имя его было Альбион, а Британнией тогда называли все [окрестные острова], о которых мы вскоре немного поговорим. Расстояние напрямую через море от Британнии до Гесориака [Булони] на берегу, где живет племя моринов, [составляет] — напрямую через море — 50 миль. Окружность Британнии, как сообщают Пифей и Исидор, 4875 миль. Почти 30 лет тому назад она была обследована римскими войсками, [но] не дальше окрестностей Калидонского леса. Агриппа считает, что ее длина составляет 800 миль, ширина 300 миль, а у Гибернии [Ирландии] ширина такая же, но длина на 200 миль меньше.

§103 Гиберния расположена за Британнией (super earn haec sita), кратчайшая переправа туда — 30 миль, от [мест, где живет племя] силуров. Из остальных [островов к западу от Британнии] ни один не отстоит от нее больше, чем на 125 миль. А именно, есть 40 маленьких островов — Оркады [Оркнейские о-ва], отделенные друг от друга промежутками (inter se discretae spatiis); семь Акмодских [Шетландских островов]; 30 Гебудских [Гебриды]; и между Гибернией и Британнией — Мона [Англси], Монапия [Мен], Ригиния, Вектис, Силумн, Андрос, а к югу [от Британнии] — Самнис и Аксант. А напротив их в Германском море разбросаны Глезарские [острова][465], их нынешние греки назвали Электридами за то, что на них рождается янтарь (electrum).

§104 Последний из [островов, которые источники] приводят [для этих мест], — Туле, на нем в летнее солнцестояние, когда Солнце проходит через созвездие Рака, как мы указывали [в II. 186—187], нет ночи, а в зимнее солнцестояние нет дня. Некоторые полагают, что такое [состояние] продолжается по шесть месяцев. Историк Тимей упоминает остров Миктис, отстоящий от Британнии в пределах шестидневного плавания. К нему жители Британнии плавают на плетеных судах, обшитых шкурами. Сообщают и о других островах: Скандиас, Думна, Бергос, самый большой из них всех Беррика, от него плавают к Туле. От Туле на [расстоянии] однодневного морского пути замерзшее море, некоторыми именуемое Кронийским [см. §95].

17. (31) §105 Хотя всю Галлию целиком и обозначают одним прозванием «Комата» [«Длинноволосая»], она делится на три группы племен, границы между ними проходят в основном по рекам: от Скальды [Шельды] до Секваны — бельги, оттуда до Гарунны — кельтские, иначе лугдунские галлы, оттуда до Пиренеев — аквитанские галлы. [Их область] ранее называлась Арморика. Общая длина побережья, по Агриппе, 1750 миль. Если взять Галлию от Рейна до Пиренеев и от океана до гор Кебенна и Юра, тем самым исключив Нарбоннскую Галлию, то длина [Галлии] 420 миль, ширина 318 миль.

§106 От Шельды живут тексуандры — несколько разных племен; затем менапы и морины; оромарсаки рядом с округом, называемым Херсиак; бретоны, амбианы, белловаки, бассы. Внутрь материка — катослуги, атребаты, свободное [племя] невров, веромандуи, суэуконы; свободные [племена] суэссионов и ульманектов; тунгры, сунуки, фризиавоны, бетасы, леуки (свободные), треверы (ранее свободные); лингоны союзные, ремы союзные, медиоматрики, секваны, раурики, гельветы; колонии Эквестрис и Раурика. Среди рейнских германских племен, живущих в той же области: неметы, тибоки, вангионы. В колонии Убии-Агриппинские — губерны, батавы; а тех, что живут на рейнских островах, мы называем рейнцами (diximus Rheni).

18. (32) §107 В Лугдунской Галлии живут лексовии, велиокассы, галеты, венеты, абринкатуи, оссисмы. Там знаменитая река Лигер [Луара], но еще более известен полуостров, выступающий в океан от дальнего конца [страны] оссисмов. Окружность его 625 миль, а ширина в перешейке — 125 миль. За перешейком [на море] живут намнеты, а от них внутрь страны — союзные эдуи и союзные карнутены, бои, сеноны, аулерки (и те, у которых прозвание эбуровики, и прозванные кеноманами), свободное племя нельдов, парисии, трикассы, андикавы, видукассы, бодиокассы, венеллы, кориосвелиты, диаблинты, редоны, туроны, атесуи, секусианы (свободные — на их землях колония Лугдун [Лион]).

19. (33) §108 В Аквитанской Галлии живут амбилатры, анагнуты, пиктоны, сантоны (свободные), битуриги (свободные, прозвание их вивиски[466]), аквитаны (откуда и имя провинции), седибовиаты. Далее конвены, собранные в один город (in oppidum contributi), бегерры; тарбеллы, где стоят четыре манипулы; кокосаты, где стоят шесть манипул; венамы, онобрисаты, беленды. Потом Пиренейский лес, а ниже его — монесы, горные оскидаты, сюбилляты, кампоны, беркораты, пинпедунны, лассунны, вельтиаты, торуаты, консоранны, ауски, элюсаты, соттиаты, лесные оскидаты, суккассы, латусаты, басабойяты, вассеи, сеннаты, камболектры-агессинаты.

§109 С пиктонами рядом живут битуриги-кубы — тоже свободные [как и упомянутые битуриги-вивиски]; затем лемовики, свободные арверны, габалы. Отступя [на юго-восток] — сопредельные с Нарбоннской провинцией рутены, кадурки, нитиоброги и отделенные от толозанов рекой Тарн петрокоры. Моря, омывающие берега [Галлии], следующие: до Рейна — северный океан; между Рейном и Секваной — Британнское море; между ним и Пиренеями — Галльское [Бискайский залив]. Множество островов, где живут венеты, [в том числе те, которые так и] называются островами Венетов (Veneticae), и остров Улиар в Аквитанском заливе.

20. (34) §110 От Пиренейского мыса начинается Испания. В ширину она не меньше, чем Галлия, и даже не меньше себя самой, [какой она могла бы быть], если бы ее не сжимали, как мы уже говорили[467], с одной стороны этот огромный океан, а с другой стороны — Иберийское море [Лионский залив]. Самый массив Пиренеев, распростершийся от равноденственного востока и [сворачивающий дальше] на юго-запад, делает северную часть Испании уже, чем южную. По побережью, ближайшему [к Италии], расположена Ближняя [Citerior], она же Тарраконская [Испания]. Вдоль [Атлантического] океана — васконское урочище, [город] Оларсо, города [племени] вардулов, [земли] морогов, [города] Меноска и Веспериес. [Раньше был еще] порт Аман, теперь [на этом месте] колония Флавиобрика.

§111 [Далее] девять общин области кантабров, река Сауга, порт Виктория-Юлиобрика (от него в 40 милях истоки реки Ибера[468]), порт Блендий; [земля, где поселилась одна из ветвей племени] кантабров — оргеномески, их порт Вереасуэка, область астуров, город Ноэга, [город] Песики на полуострове. Далее Лукенский муниципальный округ. [Здесь] от реки Навальбио [живут] кибарки, [потом] эгиварры с другим названием намарины, иадовы, арроны, арротребы. Мыс Кельтик, реки Флорий и Нело; кельтское племя неров; за ними — тамарцы. На полуострове, где они [обитают], три алтаря, посвященные Сестием в честь Августа[469]. [Далее племя] копоры, город Ноэта, кельтское племя престамарков, килены. Из островов стоит упомянуть Кортикату и Ауний.

§112 От [земли] киленов [начинается Бракарский] муниципальный округ. [Здесь] геллены, гровы, замок Тюде, люди все греческого происхождения (Graecorum sobolis omnia). Острова Сикце [«Сухие»]. Город Абобрика. Река Миний, у устья шириной в четыре мили. Леуны, сеурбы, Аугуста (город бракаров), выше их[470] — Галлекия. Река (flumen) Лимия, река (amnis) Дурий — одна из крупнейших в Испании. Она начинается у пелендонов [III. 26], спускается возле Нумантии, течет через [земли] ареваков и ваккеев и служит границей, [с одной стороны], между Астурией и веттонами[471], а [с другой], между Лузитанией и Галлекией. Там же она разделяет турдулов с бракарами. Весь означенный район, начиная от Пиренеев, усеян шахтами, [где добывают] золото, серебро, железо, свинец черный и белый[472].

21. (35) §113 От Дурия начинается Лузитания: старые турдулы[473], песуры, река Вагия, город Талабрика, город и река Эминий, города Коньюмбрия [Коимбра], Коллиппо, Эбуробриттий. Оттуда выходит в океан в виде огромного рога мыс [Рока], каковой одни называют Артабр, другие Магн [«Великий мыс»], многие — Олисипонский — по городу [Олисипону — Лиссабону]. [Этот мыс представляет собой] границу между областями, морями, климатами. Здесь кончается боковая сторона Испании и после поворота [около этого мыса] начинается ее фронтальная сторона[474].

22. §114 С той стороны, где у нее север, ее [омывает] Галльский океан; с другой стороны [у нее] запад и Атлантический океан. Мыс [Артабр] выдается в море на 60 миль, а другие говорят, что на 90. До Пиренеев оттуда, как многие считают, 1250 миль. Но вот явная ошибка, когда [на мыс Артабр помещают] никогда не существовавшее племя артабров. [Те, кто так поступают, на самом деле переставив несколько букв], перемещают сюда племя арротребов, которое мы упомянули [§111] перед тем, как [рассмотреть] мыс Кельтик.

§115 Бывают ошибки и в отношении известных рек. Согласно Варрону, от Миния, о нем мы выше [§112] уже говорили, 200 миль до Эминия, который некоторые помещают совсем в другое место и называют Лимей. Древние называли [ее рекой] забвения и рассказывали о ней много басен. От Дурия на 200 миль отстоит Таг, между ними протекает Мунда. Таг знаменит своими золотоносными песками. От него на 160 миль отстоит мыс Сакрум [«Священный»], выступающий почти в самой середине фронтальной стороны Испании[475]. §116 От него, как сообщает Варрон, 1400 миль до середины Пиренеев, а до [реки] Анаса, которую мы отметили [в III. 6] как границу между Лузитанией и Бетикой, 126 миль. До Гадеса — надо добавить еще 102 мили.

Население: кельты (Celtici), турдулы, а по [реке] Тагу — веттоны; от Анаса до [мыса] Сакрум — лузитаны. Достопримечательные города, начиная от Тага и далее по побережью: Олисипон [Лиссабон], известный своими кобылицами, зачинающими от западного ветра[476]; Салакия, которую еще зовут Императорским городом; Меробрика, мыс Сакрум и другой [мыс], Кунеус [«клин»]; города Оссоноба, Бальса, Мюртилис.

§117 Вся провинция [Лузитания] делится на три муниципальных округа (conventus): Эмеритский, Пакийский и Скаллабитанский. Всех народов [в ней живет] 45. Среди них [основаны] пять колоний, один муниципий римских граждан, три — со старым латинским правом. Дань платят 36 [племен]. Колонии — это Августа-Эмерита на реке Анас; Метеллина; Пакия; Норбенсис с когноменом Цезарина. К этим колониям приписаны в административном отношении также Кастра-Сервилия и Кастра-Кекилия. Пятая колония — Президиум-Юлиум [«Юлиева Стража»]. Муниципий римских граждан — это Олисиппон, зовущийся еще Фелицитас-Юлия [«Блаженство, дарованное Юлием»]. Города со старым латинским правом — Лати-Эбора, он же Либералитас-Юлия [«Юлиево Милосердие»], а также вышеозначенные Мюртилис и Салакия.

§118 Из платящих дань племен кроме тех, какие были уже поименованы для Бетики, имеет смысл хотя бы назвать аугустобриков, эминийцев, арандитов, аксабриков, бальсийцев, цезаробриков, каперийцев, каурийцев, коларнов, кибилитанцев, конкордийцев, эльбокоров, интерамнийцев, ланкийцев, миробриков (они же кельтики [Celtici]), медубриков (они же плюмбары), окельцев, турдулов (бардилы) и тапоров. Агриппа утверждает, что Лузитания, считая вместе с Астурией и Галлекией, простирается в длину на 540 миль, в ширину на 536 миль. Окружность же всех взятых вместе испанских провинций, от обоих пиренейских мысов и по всему морскому побережью, оценивается в 2924 мили. По некоторым же [источникам], 2600 миль.

(36) §119 Напротив Кельтиберии множество островов — Касситериды, названные так греками за изобилие [там] свинца. В области арротребов есть мыс Деорум [«мыс Богов»]; в 6 милях от него [острова, которые] иными называются Фортунате («Счастливые»). А в самом начале Бетики, в 25 милях от устья [Гадитанского] пролива, лежит остров Гадес, длиной, как пишет Полибий, 12 миль, а в ширину 3 мили. Наименьшее его расстояние от материка не превосходит 700 шагов, хотя в других местах оно больше 7 миль. Окружность острова — 15 миль. На нем город римских граждан, именуемых августанами — [жителями] города Юлия-Гадитана.

§120 С той стороны [Гадеса], которая обращена к Испании, шагах в ста расположен другой остров, в милю длиной и в милю шириной. На нем раньше и был город гадитанов. Эфор и Филистид называют его Эритея, Тимей и Силен — Афродисия, а местные жители [островом] Юноны. Сам Гадес Тимей называет Потимуса, от [наличия там множества] колодцев [putei], наше же название ему Тартес, карфагеняне же зовут его Гадир от пунического слова, означающего «изгородь». Называли его и Эрютея, потому что тиряне — первопоселенцы этих мест, как говорили, прибыли с Красного моря[477]. Некоторые полагают, что на этом [острове] жил [трехтелый] Герион, у которого Геркулес увел быков. Но есть и такие, кто думает, что это был другой [остров], напротив Лузитании, и что когда-то тот остров тоже назывался [Эрютея].

23. (37) §121 Обойдя вокруг Европы, мы должны теперь подытожить [ее размеры], чтобы у тех, кто хочет это знать, все [данные] были под рукой. Длину ее Артемидор и Исидор определили в 7714 миль, от Танаиса до Гадеса. Полибий писал, что ширина Европы от Италии до океана составляет 1150 миль, но окончательно размеры поныне не установлены.

§122 Сама Италия, как мы уже говорили [III. 43], в длину до Альп простирается на 1020 миль. Расстояние же от Альп через Лугдун до гавани британнских моринов [Булони, см. §102] — по измерению, к которому, видимо, склоняется Полибий, — 1169 миль. Однако вернее будет более крупная цифра: [тоже от Альп, но] на северо-запад до устья Рейна, через лагеря [римских] легионов в Германии — 1243 мили.

Теперь, наконец, перейдем к рассмотрению Африки и Азии.

I.1. Африку греки называли Ливией и море перед ней Ливийским; она оканчивается у Египта, ни одна другая часть земли не имеет меньше заливов, хотя береговая линия, [начиная с] запада, очень извилиста. Названия ее народов и городов совершенно непроизносимы, кроме как на языке этих народов. Почти все они живут в укрепленных поселениях.[479]

I.2. Первой из стран [Африки] называют Мавританию; до Г. Цезаря, сына Германика, она была [единым] царством, при его жестоком правлении ее разделили на две провинции.[480] Мыс, ближайший к океану, греки называют Ампелусия.[481] Прежде по ту сторону Геркулесовых Столпов были города Лисса и Котта,[482] теперь там Тинги, который основал когда-то Антей, а позднее цезарь Клавдий сделал колонией и назвал Традукта Юлия; Тинги находится в 30 милях по кратчайшему пути от города Бэтики Белоны.[483] В 25 милях оттуда на берегу океана [лежит] колония Августа — Юлия Констанция Зилис,[484] она освобождена от власти царей и по [его] приказу подчинена Бэтике. В 32 милях от нее — Ликс, сделанный колонией цезарем Клавдием...

I.5. В 40 милях от Ликса, в глубине страны, находится другая колония Августа — Бабба, называемая также Юлией Кампестрис,[485] и в 75 милях третья колония — Банаса, именуемая Валенция;[486] в 35 милях от нее и на таком же расстоянии от обоих морей город Волюбилис.[487] На побережье, в 50 милях от Ликса, мимо колонии Банасы течет знаменитая и судоходная река Субур.[488] На таком же расстоянии оттуда по соседству с пустынями лежит на одноименной реке город Сала;[489] на него нападают стада слонов, а еще чаще племя автололов, через страну которых лежит путь к Атласу, самой прославленной рассказами о чудесах горе Африки...

I.8. Существовали также и записки Ганнона, карфагенского предводителя, который в период наивысшего расцвета Пунического государства получил приказ исследовать протяженность Африки. Ганнону в большинстве случаев следовали греческие и наши (т. е. римские) [писатели], которые рассказывали и другие, к тому же сказочные истории и сообщали об основанных им там многочисленных городах, от которых не осталось ни следа, ни памяти.[490]

I.9. В то время, когда Сципион Эмилиан начальствовал в Африке, Полибий, автор «Анналов», принял у него флот, чтобы исследовать эту часть света, и, объехав ее, сообщил, что от этой горы (Атласа) на запад простираются леса, полные диких зверей, которых порождает Африка.[491] По сообщению Агриппы, до реки Анатис 496 миль, оттуда до Ликса 205 миль. Лике расположен в 112 милях от Гадитанского пролива. Затем [за Ликсом] находится залив, который называется Сагиги, город на мысу Мулелаха, реки Субуб и Салат, гавань Рутубис (на расстоянии 224 миль от Ликса), затем мыс Солнца,[492] гавань Разиддир,[493] гетулы автотелы, река Косен,[494] племена селатиты и масаты, река Масатат,[495] река Дарат,[496] в которой рождаются крокодилы.

I.10. Далее в 616 милях — залив, называемый Суррентийским, закрывается горой Барка на мысу, выступающем на запад; после — гора Сальс, за ней обитают эфиопы перорсы, позади которых — фарузии. С ними граничат живущие вдали от моря гетулы дары. А на побережье эфиопы даратиты, [далее] река Бамбот,[497] полная крокодилов и гиппопотамов. Отсюда простираются непрерывные горы вплоть до той, которую мы называем Теон Охема.[498] Далее до Гесперийского мыса[499] десять дней и ночей плавания. И в середине этого пространства он помещает Атлас, который все остальные ставят на краю Мавритании.

I.11. Римская армия вела впервые войну в Мавритании при императоре Клавдии, когда вольноотпущенник Эдемон пытался отомстить за царя Птолемея, убитого Гаем Цезарем.[500] И известно, что во время отступления варваров дошли до горы Атлас. Но только за лицами с консульским званием и полководцами, [избранными] сенатом, которые в то время командовали войсками, и за находившимися там римскими всадниками утвердилась слава, что они достигли Атласа.

I.12. Как мы сказали раньше, в этой провинции имеется пять римских колоний, и может показаться, что о них легко что-нибудь узнать. Но эти сведения, проверенные на опыте, большей частью оказываются совершенно ложными. Ведь когда людям с положением не хочется отыскивать истину и не стыдно обмазывать, скрывая свое незнание, то очень легко ошибиться, поверив серьезному автору, который лжет. Меня, по крайней мере, меньше удивляет, что неизвестно кое-что о людях всаднического звания и тех из них, которые вступали в сенат, чем то, что не принимается во внимание сильно чувствующееся действенное влияние роскоши; ведь в поисках за слоновой костью и цитрусовым деревом обшаривались леса, в поисках за багрянками и пурпуровыми улитками обследовались все гетульские скалы.

I.13. Местные жители рассказывают, что на побережье, в 150 милях от Салата, протекает река Азана[501] с солоноватой водой; она примечательна гаванью. Дальше следует река, которую называют Фут, от нее до Дирина (это ведь название Атласа на их языке) 200 миль. Посредине течет река Ивор. Там есть кругом следы отдельных некогда [существовавших] жилищ, остатки виноградников и пальмовых рощ.

I.14. Светоний Паулин, который при нас был консулом, первый из римских полководцев вышедший на несколько миль за пределы Атласа, дал сведения о его высоте, совпадающие [со сведениями] других, а также рассказал о том, что у подножия горы растут в изобилии густые и высокие деревья неизвестной породы. Замечательна их стройность, гладкость и блеск; у них листва как у кипариса и, кроме того, сильный запах. Листья покрыты тонким пухом, из которого при известном умении можно сделать такую же, как из шелка, одежду. Вершина горы даже летом покрыта глубокими снегами.

I.15. Светоний Паулин добрался до горы после десяти дней пути, и дальше он шел до реки, которая называется Гер,[502] через пустыни черного песка, где выступали иногда выжженные скалы, через места, необитаемые из-за жары, хотя стояла зима. Жители соседних с этой горой лесов, полных слонов, диких зверей и всяких змей, называются канариями, потому что они, как и собаки, поедают часть внутренностей диких животных.

I.16. Хорошо известно, что с ними граничит племя эфиопов, которых называют перорсами. Юба, отец Птолемея, первый правивший обеими Мавританиями, более достойный упоминания благодаря славе своих научных занятий, чем правления, примерно то же сообщил об Атласе и еще то, что там растет трава эуфорбия, названная так по имени открывшего ее врача. Посвятив ей отдельную книгу, Юба восхваляет ее белый, как молоко, сок, который обостряет зрение и является хорошим противоядием. Вот и больше чем достаточно об Атласе.

I.17. Длина провинции Тингитаны 170 миль. Племена в ней: некогда основное [племя] мавров (откуда наименование Мавритания), которых многие называют маврусиями, [ныне] оно, ослабленное войнами, сократилось до нескольких семейств; вблизи них было племя масесилов, истощенное подобным образом. Теперь владеют страной племена гетулов: баниуры и безусловно сильнейшие — автололы, и несимы, некогда часть автололов, которые отделились от них, создав собственное племя, [занимающее земли] вплоть до эфиопов.

I.18. Сама провинция, гористая на востоке, рождает слонов даже на горе Абила и горах Семи братьях, названных [так] из-за приблизительно равной высоты.[503] Будучи смежными с Абилой, они возвышаются непосредственно над проливом. От них [начинаются] побережье Внутреннего моря, судоходная река Тамуда и [место бывшего] некогда города (того же названия), река Лауд, [которая] также может нести на себе суда. Рисаддир,[504] город и гавань, Мальвана — судоходная река.

I.19. Город Сига, царская резиденция Сифакса, лежащий напротив Малаки, находящейся в Испании, [принадлежит] уже другой Мавритании. Ведь [раньше] в течение долгого времени [эти страны] получали названия [по именам своих] царей, так, Богутианой называлась дальняя Мавритания, а страной Бокха — теперешняя Цезарейская [Мавритания].[505] За ней[506] находится Большая гавань,[507] названная так из-за [своей] величины, город с правами римского гражданства. Река Мулуха — граница [страны] Бокха и масесилов.

[Далее по побережью идут:] Квиза Кенитана, город перегринов;[508] Арсеннария латинян, в 3 милях от моря;[509]

I.20. Картенна;[510] колония II легиона, [основанная] Августом; его же колония Гунугу,[511] куда была выведена преторианская когорта; мыс Аполлона,[512] и там знаменитый город Цезарея, раньше называвшийся Иол, царская резиденция Юбы,[513] получившая в дар от Божественного Клавдия права колонии; Оппидум Новум,[514] [основанный] ветеранами, выведенными [туда] по-его же приказу; и Типаса,[515] [которой] были даны права латинства;[516] Икосий,[517] также получивший равный дар от императора: Веспасиана; колония Августа Русгунии;[518] Рузукрий,[519] удостоенный Клавдием [права] гражданства; Русаз,[520] колония Августа; Салды, его же колония; а равно Игильгили;[521] город Тукка,[522] расположенный у моря и реки Ампсаги.[523]

I.21. Внутри [страны находятся:] колония Августа, называемая также Зукхабар,[524] и также [колония] Тубусупту;[525] [города]-цивитас Тимики, Тигавы; реки Сардабал, Авес,[526] Набар;[527] племя макуребов; река Узар;[528] племя набабов; река Ампсага, отстоящая на 322 мили от Цезареи. Длина обеих Мавританий — 1038 миль, ширина — 467 миль.

II.22. От Ампсаги начинается Нумидия, прославленная именем Масиниссы, прозванная греками «Страной Метагонита»; нумиды в действительности — номады, из-за того, что меняют пастбища, при этом [они] перевозят на повозках свои «мапалии»,[529] то есть жилища. Города [Нумидии]: Куллу,[530] Русикада[531] и отстоящая от последней на 48 миль в глубь страны колония Цирта,[532] прозванная [городом] Ситтианов;[533] другая [колония] внутри [страны] — Сикка;[534] и свободный город Булла Регия;[535] а на побережье: Такатуа, Гиппо Регий,[536] река Армуа, город Табрака[537] с правами римского гражданства, река Туска — граница Нумидии. Кроме нумидийского мрамора и множества диких зверей, ничего иного примечательного здесь нет.

III.23. От Туски [начинается] область Зевгитана и область, [которая] называется собственно Африкой. Три мыса: Белый,[538] потом [мыс] Аполлона[539] напротив Сардинии, [мыс] Меркурия[540] напротив Сицилии, выступая в открытое море, образуют два залива. Первый — Гиппониенский, непосредственно следующий после города, который называют Гиппон Дирут,[541] а греками именуемый Диаррит из-за обилия воды; соседний с ним город Тевдалис, свободный от повинностей, отдален от берега.

III.24. Затем мыс Аполлона и во втором заливе[542] — Утика[543] с правами римского гражданства, знаменитая смертью Катона; река Баграда;[544] место Кастра Корнелия;[545] колония Карфаген на руинах Великого Карфагена; колония Максула;[546] города: Карпи,[547] Миссуа[548] и свободная Клипеа[549] на мысе Меркурия; [далее лежат] равно свободные Курубис,[550] Неаполис.[551]

А сейчас [пойдет] другое деление собственно Африки. Ливиофиникийцами называют тех, кто населяет Бизаций.[552] Так именуется область окружностью в 250 миль, исключительно плодородная, с землей, приносящей земледельцам урожай сам-сто.

III.25. Здешние свободные города: Лептис, Гадрумет,[553] Руспина,[554] Тапс. Затем Тены,[555] Авы, Макомады, Такапы,[556] Сабрата на краю Малого Сирта, до которого длина Нумидии и Африки от Ампсаги — 580 миль, ширина, насколько известно, — 200 миль. Та часть, которую мы называем Африкой, делится на две провинции — Старую и Новую;[557] их разделяет ров, проведенный между [областью Публия Сципиона] Африканского Младшего и [владениями] царей вплоть до Тен, города, который отстоит от Карфагена на 216 миль.

IV.26. Третий залив разделяется на пару — два Сирта, страшно опасных из-за мелей и морских отливов. До ближайшего, который меньше, от Карфагена, как передает Полибий, — 300 миль; сам он простирается у входа на 100 миль, в окружности — на 300 миль. К нему есть путь и по суше, [который совершают], ориентируясь по звездам через пустыню [...] песка и змей. [Затем] следуют лесистые места, полные множества зверей, и в глубине — безлюдные территории, [пристанище] слонов; затем обширная пустыня, за ней — гараманты, в 12 днях пути от авгилов.[558]

IV.27. Над ними раньше было племя псиллов, выше которых — озеро Ликомеда, окруженное пустыней. Сами авгилы разместились почти посередине пути, на равном расстоянии, между Эфиопией, протянувшейся на запад, и областью между двумя Сиртами. Впрочем, побережье между двумя Сиртами [тянется на] 250 миль. Здесь находятся: цивитас эасийцев; Кинипс — река[559] и область; города: Неаполис, Тафра, Габротон, второй Лептис, прозванный «Великим». Отсюда [начинается] больший из Сиртов, окружностью в 625 миль, напротив, у входа, — в 312 миль; вблизи [тех мест] живет племя цизиппадов.

IV.28. В глубине залива был Берег лотофагов (которых некоторые звали махроями), [простиравшийся] до Филеновых жертвенников; они — из песка. Недалеко от них со [стороны] материка река Тритон впадает в обширное болото, которое принимает ее название; Каллимах называет его Паллантиадой и говорит, что оно лежит по эту сторону Малого Сирта, однако многие [помещают его] между двумя Сиртами. Мыс, замыкающий Большой [Сирт], называется Борион.[560] За ним [идет] провинция Киренаика.

IV.29. До этой границы от реки Ампсаги Африка имеет 516 народов, которые признают власть Рима.[561] В ней шесть колоний; кроме уже упомянутых еще Утина[562] и Тубурбус.[563] 15 городов с правами римского гражданства, из которых следует назвать находящиеся внутри страны: Абсуритан, Абутуценсе, Абориенсе, Канопик, Химавенсе, Симиттуенсе, Тунисиденсе, Тубурниценсе, Тинидруменсе, Тибегенсе, два Уцитана, Больший и Меньший, Вагенсе, один латинский город — Узалитан. Один город податной зависимости в Кастрах Корнелиях.

IV.30. 30 свободных городов, из которых следует назвать [находящиеся] внутри: Ахоллитан, Аккаритан, Авиттенсе, Абциритан, Канопитан, Мелицитан, Матеренсе, Салафитан, Тусдритан, Тисиценсе, Тунисенсе, Теуденсе, Тагезенсе, Тигиенсе, Улузубуритан, второй Вагенсе, [...]енсе, Заменсе.[564] Из оставшегося числа по праву могут быть названы не только цивитас, но и многие народности, такие, как натабуты, капситаны, мусуламы, сабарбары, массилы, ницивы, вамакуры, кинитии, мусунии, мархубии[565] и вся Гетулия до реки Нигера, которая отделяет Африку от Эфиопии.

V.31. Киренаика (она же область Пентаполитана) известна оракулом Аммона, который отстоит от Кирены на 400 миль, источником Солнца, городами, которых всего пять: Береника, Арсиноя, Птолемаида, Аполлония и сама Кирена.[566] Береника находится на крайнем мысу Сирта, когда-то она называлась [именем] вышеупомянутых Гесперид, блуждающих [нимф] из преданий Греции. Невдалеке перед городом [протекает] река Летон, [здесь имеется] священная роща, где, как упоминают, [были] сады [Гесперид].[567] Береника отстоит от Лепты на 375 миль.

V.32. В 43 милях от Береники [лежит] Арсиноя, именуемая часто Тевхира, и затем, в 22 милях, Птолемаида, называвшаяся в древности Барка. Далее, в 40 милях, в Критское море вдается мыс Фикуус,[568] отстоящий от лаконского мыса Тенара на 350 миль, а от самого Крита — на 225 миль. После него [идет] Кирена, [расположившаяся] в 11 милях от моря; от Фикунта [до] Аполлонии — 24 мили, до Херронеса[569] — 88 миль, оттуда до Катабатма — 216 миль.

33. Поблизости живут мармариды, распространившиеся от области Паретония[570] почти до самого большего Сирта.

V.33. После них — акрауцелы, и уже на побережье Сирта — насамоны, которых греки прежде называли месаммоны[571] по той причине, что их жилища располагаются среди песков. Земля Киренаики шириной в 15 миль от побережья пригодна и для выращивания деревьев, глубже на таком же расстоянии [растут] только [корне]плоды, затем [на площади] шириной в 30 миль и длиной в 250 миль — лишь сильфий.

V.34. После насамонов живут асбиты и маки. Позади них, в 11 днях пути на запад от Большого Сирта, [разместились] аманты. Они также окружены со всех сторон песками, однако, [роя] колодцы без труда, часто на глубине 2 локтей, находят [подземные] воды, разлившиеся туда из Мавритании. Дома [они] сооружают из добываемой в их горах соли, [используемой] подобно камню. От них семь дней пути в сторону зимнего захода солнца до троглодитов, с которыми идет торговля только драгоценным камнем, что мы называем карбункул, который ввозят из Эфиопии.

V.35. Между ними находится Фазания, обращенная к упомянутым пустыням Африки выше Малого Сирта, где [живет] племя фазанийцев, города которых Алеле[572] и Киллибу мы покорили, равно как и Цидам[573] в области Сабраты. От них с востока на запад на большом расстоянии тянется горный хребет, называемый по-нашему Атер[574] из-за [его] внешнего вида: то ли он похож на обгорелый, то ли [действительно] опален, отражая солнечные лучи.

V.36. За ним — пустыня, потом Телги — город гарамантов, также Дебрис с источником, [в котором] от полудня до полуночи вода кипит, а за то же количество часов до полудня охлаждается, и весьма знаменитый город Гарама, столица гарамантов. Все они были покорены римским оружием, и за это Корнелий Бальб получил триумф[575] (единственный из всех иностранцев, удостоенный его) и права римского гражданства. Ему, уроженцу Гадеса, права римского гражданства были даны одновременно с его дядей, Бальбом Старшим. И самое удивительное, [что] наши авторы сообщают вышеперечисленные [названия] покоренных им городов, тогда как сам он в триумфальной процессии, кроме Цидама и Гарамы, приводил названия, а также изображения совсем других народов и городов, которые идут в следующем порядке:

V.37. Город Табудий; народность нитериев,[576] город Мильгис Гемелла; народность или город Бубей; народность энипи; город Тубен; гора под названием Нигер; города Нитибр, Рапса; народность висцера; город Декри; река Натабур; город Тапсаг; народность тамиаги; город Бонн; город Пеге; река Дазибари; затем один за другим города: Барак, Булуба, Алазит, Галса, Балса, Максалла, Цизама, гора Гири, где рождаются драгоценные камни [согласно] надписи, предваряющей [изображение] в торжественной процессии.[577]

V.38. До сих пор дорога к гарамантам была непроходима, так как разбойники из этого племени засыпали песком свои колодцы (их не надо копать глубоко, если обладать знанием местности). Во время последней войны, которую [римляне] вели против жителей Эй в начале правления императора Веспасиана, был найден кратчайший путь в четыре дня. Этот путь назван «Мимо скальной вершины».[578] Рубеж Киренаики называется Катабатм, [это] город и резко углубляющаяся долина. До этого предела Киренаика [и] Африка от Малого Сирта простирается в длину на 1060 миль, в ширину, как известно, — на 810 миль.

VI.39. Следующая область, называемая Ливия Мареотида, граничит с Египтом. Ее населяют мармариды, адирмахиды, затем — мареоты. Расстояние от Катабатма до Паретония — 86 миль. На этом пути, в глубине [области], находится Апис, место, знаменитое в египетской религии. От него Паретоний отстоит на 62,5 мили, а Александрия — на 200 миль. Ширина [Ливии Мареотиды] — 169 миль. Эратосфен определяет путь по суше от Кирены до Александрии в 525 миль.

VI.40. Агриппа [определяет] протяженность всей Африки от Атлантического моря вместе с Нижним Египтом в 300 миль. Полибий и Эратосфен, самые тщательные, считают от Океана до Великого Карфагена 1100 миль; от него Канопское, ближайшее, устье Нила [удалено на] 1688 миль; Исидор [указывает] от Тингиса до Канопа 3697 миль, Артемидор — на 40 миль меньше, чем Исидор.

VII.41. Эти моря[579] омывают не очень много островов. Самый известный из них — Менинкс, длиной в 25 миль, шириной в 22 мили, названный Эратосфеном Лотофагитида; на нем есть два города: Менинкс со стороны Африки и с другой [стороны] — Тоар; сам же остров лежит в 1,5 мили от правого мыса меньшего Сирта. В 100 милях от этого острова, против левого [мыса, находится] Керкина с одноименным свободным городом; ее длина — 25 миль, ширина — не более половины этого, а в конце — не более 5 миль. К этому [концу] со стороны Карфагена мост соединяет очень маленький [остров] Керкинитиду.[580]

VII.42. На расстоянии 50 миль от них есть остров Лепадуза длиной в 6 миль,[581] затем Гавл и Галата, почва которой убивает скорпионов, страшную живность Африки. Говорят, они погибают и на Клупее, что напротив Коссиры с [ее] городом. А против Карфагенского залива два [острова] Эгимора; но Жертвенники, скорее утесы, чем острова, [лежат] в основном между Сицилией и Сардинией, [некоторые] авторы [полагают, что они] были [островами] и имели некогда население, [а ныне] опустились на дно.

VIII.43. Внутри же окрестных Африке земель, к югу от нее и выше гетулов, через пустыни самыми первыми живут ливио-египтяне, затем левкоэфиопы.[582] Выше них — эфиопские племена нигриты, от имени которых произошло [название] реки; гимнеты[583] фарузии; и уже по соседству с Океаном — те перорсы, о которых мы говорили [при описании] границ Мавритании. От них всех в восточном направлении тянутся обширные безлюдные места вплоть до гарамантов, а также авгилов и трогодитов. Наиболее верно мнение тех, кто выше пустынь Африки помещает две Эфиопии, и прежде всего — Гомера, который говорит о разделенных на две части эфиопах, восточных и западных.[584]

VIII.44. У реки Нигера те же самые природные свойства, что и у Нила. Он порождает тростник, папирус, тех же животных, и в то же самое время он разливается. [Нигер] берет начало между [областями] таррелийских и эхаликских эфиопов. Их город — Магий. Как полагают некоторые, он расположен среди пустынь; вблизи них живут атланты, полудикие эгипаны,[585] блеммии, гамфазанты, сатиры и гимантоподы.[586]

VIII.45. Если верить [писателям], выродившимся атлантам присущи человеческие обычаи. Однако они не называют друг друга по именам и, созерцая восходящее и заходящее солнце, предают его проклятию, как гибельное для себя и полей, и не видят во сне того, что остальные смертные. Трогодиты роют пещеры, это — их дома, пища — мясо змей и вместо голоса — шипение, даже дара речи они лишены. Гараманты, не вступая в брак, живут с женщинами без разбору. Авгилы чтят только подземных [богов]. Гамфазанты, нагие и не сведущие в военном деле, не общаются ни с одним чужеземцем.

VIII.46. Рассказывают, что блеммии лишены головы, рот и глаза находятся на груди. У сатиров, кроме фигуры, нет ничего человеческого; эгипаны выглядят так, как их обыкновенно изображают. Гимантоподы косолапы, они не ходят, а ползают. Фарусии, или древние персы, сопровождали, говорят, Геркулеса, когда он направлялся к Гесперидам. Больше об Африке, чем [здесь] упомянуто, не встречается.

XXXII.151. (Описание Аравии. Географическое перечисление)

XXXII.161. (Продолжение описания Аравии)

(1) §1 Итак, есть мир и в нем имеются земли, народы, моря, необыкновенные острова и города. Природа живых существ в нем почти совсем не изучена, хотя, впрочем, человеческий дух и не в состоянии исследовать все. Первенство же по праву будет отдано человеку, ради которого могущественная природа, кажется, породила все остальное, воздав суровой платой за свои столь щедрые дары, так что трудно определить, была ли она человеку больше родительницей или злой мачехой.

§2 Прежде всего, из всех живых существ его одного она украшает чужими средствами, остальным дарует свое различное покрытие: раковины, панцири, шкуры, иглы, мохнатую шерсть, щетину, волосы, пух, перья, чешую и густую шерсть. Даже стволы деревьев она защитила от холода и зноя корой, иногда двойной. Человека столь голого и на голой земле в день рождения она побуждает постоянно к крику и плачу и, как никакое другое из всех животных, к слезам, и это в самом начале жизни. А также, клянусь Геркулесом, этот ранний и самый скоро наступающий смех никому не дается раньше 40 дня.

§3 С самого начала жизни ремни, которые не сковывают даже родившихся среди нас диких животных, охватывают его, сковывая все члены; итак, благополучно рожденный лежит связанный по рукам и ногам, это плачущее живое существо собирается править остальными и молитвами наблюдает жизнь вследствие одной только вины, по которой было рождено. О, безумие считающих с самого начала, что они рождены для гордости!

§4 Первое ожидание силы и первый дар времени делают его подобным четвероногому. Когда человек начинает ходить! Когда у него появляется голос! Когда рот становится крепким для пищи! Как долго не держится голова, признак наивысшей среди всех животных беспомощности! Уже столько болезней и столько лекарств против них придумано, и они вскоре также побеждены новыми! И остальные животные чувствуют свою природу, одни пользуются скоростью, другие способны быстро летать, у третьих — острый нюх; человек же ничего не умеет, ничего без обучения, ни говорить, ни ходить, ни есть, короче говоря, ничего иного по воле природы, кроме как плакать! Поэтому много оказалось тех, которые полагают, что лучше всего не рождаться или как можно скорее умереть.

§5 Одному из живых существ дана печаль, одному — страсть к роскоши, и даже бесчисленными способами и по отдельным членам, одному — тщеславие, одному — жадность, одному — неуемная жажда жизни, одному — суеверный страх, одному — забота о погребении и даже о будущем после себя. Никому не дана жизнь более хрупкая, никому — влечение ко всяким предметам более сильное, никому — страх более беспорядочный, никому — ярость более жестокая. Наконец, остальные живые существа в своем окружении живут хорошо. Мы же стремимся собраться и бороться против непохожего. Свирепые львы между собой не борются, змеи не кусают змей, даже морские чудовища и рыбы не свирепствуют, разве только в отношении противоположных видов. А человеку, клянусь Геркулесом, наибольшие несчастья от человека.

1. §6 Итак, мы сказали уже об универсальности человеческого рода по большей части в отношении родов. И, конечно, мы не будем сейчас рассматривать обычаи и нравы, почти столь же бесчисленные, сколь и сообщества людей, однако я считаю, что нельзя оставить без внимания кое-кого и особенно живущих далеко от моря, среди которых, я не сомневаюсь, будет увидено много странного и невероятного. Ведь кто поверил бы в существование эфиопов, пока не увидел их своими глазами? Или что не является чудом, как только становится известным? Сколь многое, как считают, является невозможным, прежде чем оно становится фактом?

§7 Однако сила и величие природы вещей в любой момент лишается доверия, если кто-то постигнет умом только ее части, а не всю целиком. Чтобы не упоминать о павлинах, пятнах тигров и пантер и столь многочисленных раскрасках животных, мало сказать, но можно бесконечно рассуждать, столько у народов наречий, столько языков, такое разнообразие говоров, что чужеземец близок к судьбе человека.

§8 Так как уже на нашем лице есть десять или чуть больше членов, то нельзя обнаружить среди стольких тысяч людей два одинаковых образа, поэтому никакая наука среди немногих пусть не выступает на первый план! Однако я в большинстве из этих случаев не буду доверять, а лучше буду ссылаться на тех авторов, которые предаются разным сомнениям, только бы вследствие педантства не следовать грекам из-за их чрезмерного усердия или более древнего любопытства.

2. (2) §9 Мы обнаружили, что существуют племена скифов, и притом многочисленные, которые якобы питаются человеческой плотью. Само по себе это может быть невероятным, если бы мы не знали, что в центре мира, на Сицилии и в Италии были такие чудовищные племена, как циклопы[1264] и лестригоны[1265], и что еще не так давно по ту сторону Альп у них в обычае было приносить в жертву человека, что граничит с поеданием.

§10 А рядом с теми, которые обитают на севере, недалеко от самого истока северного ветра и его описанной пещеры, каковое место называют ges clithron[1266], живут аримаспы[1267], которые, как мы сказали, отличались одним глазом посередине лба. Рассказывают, что они возле рудников постоянно ведут войну с грифами[1268], крылатыми чудовищами, которые выкапывают из шахт золото. О том, как звери с удивительным пристрастием охраняют золото, а аримаспы его похищают, пишут многие, но особенно ярко Геродот и Аристей из Проконнеса[1269].

§11 За другими скифами-людоедами в известной долине есть большая страна горы Имаон[1270], которая называется Абаримон, где живут лесные люди, у которых ступни ниже голени обращены в другую сторону, которым свойственна исключительная быстрота и которые повсюду бродят вместе с дикими животными. Бэтон, измеритель походов Александра Великого, сообщил, что они не могут жить в другой среде и поэтому их не смогли привлечь на свою сторону ни соседние цари, ни Александр.

§12 Как рассказывает Исигон Никейский[1271], предыдущие антропофаги, которые, как мы уже говорили, обитали на севере, в десяти днях пути выше реки Борисфен[1272], пили из человеческих черепов и использовали человеческую кожу с волосами вместо полотенца на грудь. Также он сообщает, что в Албании[1273] рождаются люди с серо-голубыми глазами, с рождения седые, которые видят ночью лучше, чем днем. Он же передает, что савроматы, живущие в 13 днях пути выше Борисфена, всегда принимают пищу раз в три дня.

§13 Кратет Пергамский[1274] сообщает, что на Геллеспонте возле Пария[1275] обитал род людей, которых он называет офиогенами, и что они обычно отражали укусы змей прикосновением и выводили из тела яд приложенной рукой. Варрон[1276] еще рассказывает, что там живут немногочисленные люди, слюна которых излечивает от укусов змей.

§14 Подобное племя псиллов[1277] обитало и в Африке, как пишет Агатархид[1278], названное по имени царя Псилла, могила которого находится в районе Большого Сирта[1279]. Их телу от природы был свойствен сок, гибельный для змей и его запахом они их усыпляли. У них даже был обычай родившихся детей сразу же бросать самым ужасным из них и таким образом испытывать целомудренность своих жен, так как змеи не уходят от родившихся от прелюбодейной крови. Само же это племя в результате поражения было почти полностью уничтожено назамонами[1280], которые теперь занимают эти места. Однако род людей из тех, которые убежали или не приняли участие в сражении, и сегодня продолжает оставаться в небольшом количестве.

§15 И в Италии сохраняется подобное племя марсов[1281], которые, говорят, произошли от сына Кирки[1282] и поэтому в них находится ее природная сила. И все-таки у всех людей против змей есть яд: передают, что они избегают укусов слюной, как прикосновения к горячей воде; поэтому если в горло попадает, даже умирают, и это особенно свойственно голодному человеку. Каллифан[1283] передает, что выше назамонов и родственными с ними являются махлии-андрогины, обладающие двойственной природой и попеременно вступающие между собой в половую связь. Аристотель прибавляет, что правая грудь у них мужская, а левая — женская.

§16 Исигон и Нимфодор[1284] сообщают, что в той же Африке есть некие семьи колдунов, от похвалы которых гибнет все хорошее, деревья сохнут, а маленькие дети умирают. Исигон добавляет, что среди трибаллов[1285] и иллирийцев[1286] есть люди такого же рода, которые взглядом околдовывают и губят тех, на которых они слишком долго смотрят, особенно когда глаза гневные, так как взрослые легче чувствуют их зло. Более примечательным является то, что в каждом глазу у них по два зрачка.

§17 Аполлонид[1287] сообщает, что в Скифии есть такого рода и женщины, которые называются битиями. Филарх[1288] передает, что и в Понте есть племя тибиев и много других той же природы, отличительными признаками которых являются в одном глазу двойной зрачок, а в другом — образ коня. Кроме того, они не могут погрузиться в воду, даже не отягощенные одеждой. Как рассказывает Дамон[1289], мало отличается от них обитающее в Эфиопии[1290] племя фармаков, пот которых вызывает у соприкоснувшихся с ними тел язву.

§18 Цицерон также сообщает нам, что все женщины, которые имеют двойные зрачки, везде причиняют вред взглядом. Именно природе, так как она породила в человеке свойство диких зверей питаться человеческой плотью, было угодно породить и во всем теле и в глазах некоторых людей яд, чтобы нигде не было никакого зла, которого нет в человеке.

§19 Недалеко от Рима в земле фалисков[1291] есть несколько семейств, которые называются Гирпами. Во время ежегодного жертвоприношения Аполлону, которое совершается на горе Соракте[1292], они, прохаживаясь по углям, не обжигаются и поэтому по постановлению сената навсегда освобождены от военной службы и всех других обязанностей.

§20 На теле некоторых людей появляются порой необыкновенные части, как у царя Пирра[1293] большой палец на правой ноге, прикосновением которого он лечил страдавших болезнью селезенки. Рассказывают, что он не смог сгореть с остальным телом и был погребен в ларце в храме.

§21 Особенно изобилуют чудесами Индия и страна эфиопов[1294]. В Индии рождаются самые большие животные. Доказательством являются собаки крупнее остальных. Передают, что даже деревья здесь такой высоты, что через них не могут перелететь стрелы, а плодородие земли, умеренный климат и обилие воды делают так, что под одной смоковницей может укрыться несколько турм конницы, и тростник здесь такой высоты, что каждая секция по руслу судоходной реки выдерживает порой трех человек.

§22 Известно, что там многие люди достигают роста в пять локтей[1295], не сплевывают, у них никогда не болят голова, зубы или глаза, лишь изредка другие части тела: так они закаляются умеренным жаром солнца. Их философы, которых они называют гимнософистами[1296], от восхода до заката остаются на месте, смотря на солнце неподвижными глазами, стоят на раскаленном песке в течение целого дня попеременно то одной, то другой ногой. Мегасфен[1297] сообщает, что на горе, которая называется Нуло, живут люди, имеющие на каждой ступне, обращенной в другую сторону, по восемь пальцев.

§23 Он же говорит, что на многих горах племя людей с собачьими головами укрывается шкурами диких зверей, вместо речи издает лай и вооруженное когтями питается охотой и ловлей птиц. Во времена Мегасфена их было свыше 120 тысяч. Ктесий[1298] пишет, что в одной области Индии женщины рожают только один раз в жизни, а дети сразу же стареют. Это же самое племя людей, которые называются моноколами[1299], так как имеют по одной ноге, умеет удивительно ловко прыгать. Они же именуются скиаподами, потому что в сильную жару лежа навзничь на земле они защищают себя тенью ног. Они находятся недалеко от трогодитов[1300], а некоторые, напротив, к западу от них без шеи и с глазами на плечах.

§24 В восточных горах Индии (называется страна катарклюдов) обитают сатиры[1301], очень быстрые животные, то четвероногие, то бегущие прямо как человек; из-за их быстроты нельзя поймать ни стариков, ни больных. Таврон[1302] называет племя хоромандов лесным, без голоса, с ужасным свистом, мохнатым телом, серо-голубыми глазами и собачьими зубами. Евдокс[1303] сообщает, что у мужчин южной Индии ступни длиной в локоть, а у женщин столь маленькие, что они называются струтоподами[1304].

§25 Мегасфен передает, что среди индийских номадов есть племя, имеющее вместо ноздрей только отверстия, как у змей, и кривоногих, которое называется скиритами. У крайних границ Индии на востоке около истока Ганга обитает племя астомов, не имеющих рта, мохнатых по всему телу, покрывающих себя пухом листьев и питающихся только испарением и запахом, который они втягивают в себя носом. У них нет никакой пищи и никакого питья, только разнообразные запахи кореньев и цветов и диких яблок, которые они носят с собой во время долгого пути, чтобы не терять обоняние. От немного более тяжелого запаха они легко лишаются дыхания.

§26 Рассказывают, что выше них далеко в горах живут триспитамы и пигмеи[1305] ростом не более трех пядей[1306], то есть три по ³∕₄ фута, в здоровом и вечно цветущем месте, так как с севера находятся горы, которые, по сообщению Гомера, подвергаются нападению журавлей. Говорят, что они, сидя на спинах баранов и коз, вооруженные стрелами, весной всем стадом спускаются к морю и уничтожают яйца и птенцов этих птиц. Этот поход продолжается три месяца, иначе они не выдержат натиска следующих стай. Свои хижины они строят из глины, перьев и скорлупы яиц.

§27 Аристотель же сообщает, что пигмеи живут в пещерах, а прочее о них, как и остальные. Исигон считает, что кирны, индийское племя, живут до 140 лет, а также эфиопы, макробии, серы и те, которые населяют гору Афон, так как питаются змеиным мясом. Поэтому ни на голове, ни на их одежде нет вредных для тела животных.

§28 Онесикрит[1307] говорит, что в тех районах Индии, где нет тени, встречаются люди ростом в пять локтей и две ладони[1308], и живут они 130 лет, не старея, а умирают в зрелом возрасте. Кратет Пергамский называет индийцев, которые живут больше ста лет, гимнетами[1309], а многие — макробиями[1310]. Ктесий сообщает, что из них одно племя, называемое панды, обитает в горных долинах и живет по двести лет, имея в молодости белые волосы, которые в старости чернеют.

§29 А другие, граничащие с макробиями, у которых женщины рожают только один раз, живут не более сорока лет. То же самое передает и Агатархид и добавляет, что они питаются саранчой и очень быстры. Клитарх[1311] дал им имя мандов, а Мегасфен насчитывает у них триста деревень. Женщины у них рожают в возрасте семи лет, а старости достигают к сорока годам.

§30 Артемидор[1312] рассказывает, что на острове Тапробана[1313] люди живут очень долго, не слабея телом. Дурис[1314] передает, что некоторые из индийцев совокупляются с дикими зверями, а дети рождаются смешанными и полузверями. У калингов, племени той же самой Индии, женщины беременеют в пять лет, а живут не больше восьми лет. А в другом месте рождаются люди исключительного проворства из-за мохнатого хвоста, а другие целиком закрывают себя ушами. Оритов[1315] от индов и арабов отделяет река. Как сообщает Клитарх, они не признавали никакой другой пищи, кроме рыбы, которую они, разделав ногтями, сушат на солнце и таким образом делают из нее хлеб.

§31 Кратет Пергамский передает, что трогодиты по ту сторону Эфиопии быстрее лошадей, а также что эфиопы достигают роста в восемь локтей. Это племя называется сирботами. Племя эфиопских номадов вдоль реки Астраг, обращенных к северу и называемое менисминами, находится от океана в двадцати днях пути. Оно питается молоком животных, которых мы называем кинокефалами[1316], стада которых оно содержит, убивая самцов, только ради молодняка.

§32 В пустынях Африки часто встречаются призраки людей и мгновенно исчезают. И вот такие из человеческого рода сделала изобретательная природа для себя игрушки, а для нас — странности. Кто в состоянии сосчитать, что она даже по отдельности делает ежедневно и почти ежечасно? Для обнаружения ее силы было бы достаточно причислить к чудесам эти племена. Теперь обратимся к мало изученному в человеке.

3. (3) §33 Известно, что по примеру Горациев и Куриациев рождаются тройни. Более того, много чудесного помимо Египта, где течет богатая водой река Нил. Вскоре после смерти божественного Августа некая плебейка Фауста из Остии, родившая двух мальчиков и двух девочек, без сомнения, предсказала голод, который действительно наступил. Говорят, что и на Пелопоннесе была женщина, родившая четыре раза по пять, и большая часть из всех ее детей осталась в живых. Трог[1317] сообщает, что и в Египте из одного чрева родилось одновременно семеро детей.

§34 Рождаются люди одновременно и того и другого пола, которых мы называем гермафродитами, а когда-то их называли андрогинами и считали чудом, а теперь — лишь забавой. Помпей Великий среди украшений своего театра[1318] поставил удивительные по славе изображения, по этой причине очень тщательно выполненные благодаря искусству великих мастеров, среди которых, как можно прочитать[1319], есть Эвтихида[1320], отнесенная двадцатью ее детьми на погребальный костер в Траллах[1321], родившая 30 раз, и Алкиппа, родившая слона[1322]. Однако это относится к чудесам. Ведь и дракона родила рабыня в начале Марсийской войны[1323], и разнообразные детеныши многочисленными способами рождаются среди чудовищ.

§35 Цезарь Клавдий пишет, что гиппокентавр, родившийся в Фессалии, погиб в тот же день, и мы узнали, что во время его принципата он был доставлен ему из Египта в меду. К числу примеров относится и тот, что в Сагунте[1324] младенец, только появившись на свет, тотчас вернулся в утробу матери, и произошло это в том году, в котором город был разрушен Ганнибалом.

4. §36 Не является баснословным превращение женщин в мужчин. В анналах мы находим, что в консульство Публия Лициния Красса и Гая Кассия Лонгина[1325] в Казине[1326] девушка в присутствии родителей превратилась в юношу и, по определению гаруспиков, была сослана на необитаемый остров. Лициний Муциан[1327] рассказал, что виденный им в Аргосе Аресконт, у которого раньше было имя Арескуза, даже вышел замуж, но вскоре после этого появились борода и мужские половые признаки, и он женился. Он же сообщил, что такая же участь постигла виденного им в Смирне[1328] юношу. Я сам в Африке увидел, что Луций Консиций, гражданин Тиздра[1329], в день свадьбы превратился в мужчину, и он еще был жив, когда я это рассказывал.

§37 Говорят, что когда рождается двойня, редкой бывает жизнь или для роженицы или для одного из двух новорожденных. Однако если появились двойняшки разного пола, то спасение и того и другого является еще более редким. Известно, что женщины растут быстрее, чем мужчины, как и быстрее стареют. Чаще в утробе матери двигаются мальчики и обычно вынашиваются в правой части, а девочки — в левой.

5. (4) §38 Если у остальных животных время появления на свет и вынашивания плода остается неизменным, то человек рождается в течение всего года и в неопределенный срок, один — на седьмом месяце, другой — на восьмом и так вплоть до начала одиннадцатого. Родившиеся раньше седьмого месяца всегда являются нежизнеспособными. На седьмом месяце рождаются только зачатые накануне или на следующий день после полнолуния или в новолуние.

§39 В Египте обычно рождаются и на восьмом месяце, ведь даже в Италии такие дети являются жизнеспособными, вопреки мнению древних. А расходятся они во многих отношениях. Вистилия, супруга очень известных граждан Глита, а затем Помпония[1330] и Орфита, родившая от них четырех детей и всегда на седьмом месяце, родила также Суиллия Руфа[1331] на одиннадцатом месяце, Корбулона[1332] — на седьмом (и тот и другой были консулами), а затем Цезонию, супругу императора Гая, — на восьмом.

§40 Для родившихся в эти месяцы в течение сорока дней наибольшее страдание, для беременных же — на четвертом и восьмом месяце, а аборты в эти месяцы смертельны. Мазурий[1333] сообщает, что претор Л. Папирий дал второму по очереди наследнику, согласно действующему закону, владение наследством против него, хотя мать сказала, что вынашивала ребенка тринадцать месяцев, так как никакой определенный срок для родов, кажется, не установлен.

6. (5) §41 На десятый день от зачатия головные боли, головокружение и помутнение в глазах, отвращение к пище, переполнение желудка являются признаками беременности. У вынашивающей мальчика состояние лучше и роды легче, движение в утробе на сороковой день. С другим полом — полная противоположность, невыносимая тяжесть, легкая опухоль голеней и паха, первое же движение на 90-й день.

§42 Но много слабости у того и другого пола, когда вырастают волосы, во время родов и в полнолуние, так как это время особенно беспокоит и новорожденных детей. Даже походка и все, о чем можно сказать, до такой степени важно для беременной, что питающиеся более соленой пищей производят на свет ребенка, лишенного ноготков, и, если они ослабли, рожают очень тяжело. Даже зевание во время родов смертельно для ребенка, подобно тому как чихание тотчас после совокупления ведет к выкидышу.

7. §43 Мне жалко и стыдно полагать, насколько хрупким является рождение самого надменного из животных, так как во многих случаях по причине преждевременных родов появляется неприятный запах от тушения ламп. По этим причинам рождаются тираны, в них душа палача! Ты, который полагаешься на силы тела, ты, который дорожишь дарами судьбы и считаешь себя даже не ее питомцем, а ребенком, ты, у которого полководческий ум, ты, который считаешь себя богом, разгоряченный удачей, мог так погибнуть!

§44 И даже сегодня ты мало что можешь сделать, пораженный маленьким зубом змеи или даже подавившись, как поэт Анакреонт[1334], ягодкой сушеного винограда, или, как претор Фабий Сенатор, одним волоском во время питья молока. Только тот, конечно, будет взвешивать жизнь на беспристрастной чаше весов, кто всегда будет помнить о человеческой тленности.

8. (6) §45 Рождаться ножками вперед противоречит природе, поэтому таких называли Агриппами, как рожденных в муках, так, говорят, был рожден и Марк Випсаний Агриппа как почти единственный пример счастливого исхода среди всех родившихся таким образом. Впрочем, можно считать, что он тоже заплатил за предзнаменование, [связанное с] неестественным рождением: болезнью ног, несчастной юностью, беспокойной жизнью среди войн и смертей, а также вблизи преступлений, всеми потомками, [оказавшимися] несчастьями для земли, — особенно две Агриппины, родившие принцепсов Гая и Домиция Нерона, [ставших] язвами рода человеческого, — кроме того, краткостью жизни, §46 которая оборвалась на его пятьдесят первом году в страданиях от измен жены и в тяжком рабстве у тестя[1335].

Нерон, враг рода человеческого незадолго до и в течение всего своего принципата, как пишет его мать Агриппина, также родился ножками вперед. По закону природы, человек рождается головой вперед, а, согласно обычаю, выносят его после смерти вперед ногами.

9. (7) §47 Более удачно рождаются, когда мать измучена, как был рожден Сципион Африканский Старший и первым среди Цезарей был назван из-за рассеченной утробы матери, по этой же причине они назывались и Цезонами. Подобным образом родился и Манилий[1336], который начал войну с Карфагеном.

10. (8) Вописков называли так от близнецов, которые родились задержанные в утробе, но один из них погиб в результате преждевременных родов. Ведь величайшие, хотя и редкие чудеса происходят вокруг этого.

11. (9) §48 Кроме женщины немногие животные, будучи беременными, совокупляются. Она же беременеет только один или два раза. В надгробных памятниках врачей и тех, заботой которых было следить за этим, выделяется одна женщина, которая в результате одного аборта совершила двенадцать выкидышей. Но когда между двумя зачатиями прошло совсем мало времени, §49 то рождаются оба, как это было в случае с Гераклом и его братом Ификлом и с той, которая родила двойняшек: одного, похожего на мужа, а другого — на любовника[1337]. Также было и с проконнесской служанкой, которая вследствие совокупления в один и тот же день родила одного ребенка, похожего на хозяина, а другого — на его прокуратора. Еще одна женщина родила одного ребенка в надлежащее время, а другого — через пять месяцев; другая, напротив, разрешившись от бремени в первый раз через семь месяцев, спустя три месяца родила двойню.

(10) §50 Уже общеизвестно и бывает по-разному: от здоровых рождаются увечные, от увечных — здоровые и также увечные; воспроизводятся какие-то знаки, родимые пятна и даже рубцы. У даков[1338] у четвертого ребенка на руке остается знак рода.

12. §51 Мы знаем, что в роду Лепидов по прошествии нескольких поколений родились трое с глазом, покрытым оболочкой, другие же — похожие на деда, а из двойняшек один — похожий на отца, другой — на мать, и спустя год родился еще один, похожий на старшего, словно близнец. Одни всегда рождают похожих на себя, другие — на мужа, третьи — ни на кого не похожих, а четвертые рождают дочь, похожую на отца, а сына — на мать. Не вызывает сомнений пример знаменитого кулачного бойца родом из Византия, который сам воспроизвел деда-эфиопа, хотя его мать, родившись в результате прелюбодеяния с эфиопом, нисколько не отличалась от остальных цветом кожи.

§52 Можно бесконечно долго размышлять о сходстве, в котором, как полагают, имеет значение много случайного: зрение, слух, память и запечатленные образы во время самого восприятия. Считается, что даже мысль, внезапно проходя через душу любого из двух людей, изображает сходство или нарушает, и потому в человеке больше различий, чем у всех остальных животных, так как быстрота мышления, живость ума и большое разнообразие способностей накладывают свой отпечаток, тогда как у остальных животных души бездеятельны и схожи во всем у каждого в своем роде.

§53 Один человек из простонародья по имени Артем был настолько похож на Антиоха, царя Сирии, что Лаодика, супруга царя, уже после убийства Антиоха разыграла с его помощью мимическую сцену одобрения и наследования царской власти. Некий Вибий из плебса и даже вольноотпущенник Публиций по внешнему виду были очень похожи на Помпея Великого, воспроизводя его благородное лицо и красоту его исключительного лба.

§54 По этой причине его отец получил прозвище своего повара Меногена, а прозвище Страбон он имел от вида глаз[1339], подобный порок имел и его раб; Сципиону прозвище Серапион[1340] дал презренный раб свиноторговца. После него Сципиону из той же фамилии имя Сальвитт дал мим, подобно тому как второе прозвище Спинтер было дано консулу Лентулу и третье прозвище Памфил его коллеге Метеллу[1341], так как случайно и очень некстати образы этих двух консулов были представлены на сцене.

§55 Напротив, оратор Л. Планк дал прозвище актеру Рубрию, с другой стороны, отцу Куриону — Бурбулей и равным образом цензорию Мессале — Меноген, оба актеры. В Сицилии какой-то рыбак точно воспроизводил не только внешность, но даже открывание рта проконсула Суры во время говорения, необработанность языка и бессвязность речи. Бросалось в глаза сходство мурмиллона Арментара с известным оратором Кассием Севером. [Даже в доме Юниев не отличали Галлиона от вольноотпущенника Кастеллана и сенатора Агриппина от мима Санния, прозванного Парисом.]

§56 Нечестный торговец Тораний продал Антонию, уже триумвиру, исключительных по красоте мальчиков как двойняшек, одного — рожденного в Азии, другого — за Альпами: таким было их сходство. После того как потом, когда речью детей обман был обнаружен, взбешенный Антоний поднял крик, жалуясь среди прочего на высокую цену (ведь сделка обошлась в 200 тыс. сестерциев!), хитроумный торговец ответил, что он сам продал их за такую цену, так как не является удивительным сходство тех, кто рожден одним и тем же чревом; поразительно то, что нашлись со столь схожей внешностью происходящие как раз из разных родов; в результате он вызвал такой своевременный восторг, что сторонник проскрипций, только что бесившийся от обиды, больше не вносил никаких изменений в цензорских списках по причине своей судьбы.

13. (11) §57 Существует некая частная несовместимость человеческих тел, и те, которые между собой оказываются бесплодными, производят на свет детей, когда заключают союз с другими, как Август и Ливия[1342]. Равным образом одни производят только девочек, а другие — только мальчиков, но обычно и тех, и других, как мать Гракхов[1343], которая рожала 12 раз, и Агриппина, жена Германика, которая рожала 9 раз[1344]. Одни в молодости бывают бесплодны, другие рожают только один раз в своей жизни.

§58 Некоторые женщины не донашивают плод, но они, если лекарства и надлежащая забота однажды победили недуг, почти всегда производят на свет девочку. Среди прочих редких примеров можно назвать тот факт, что божественный Август увидел внука своей внучки, который родился в год его смерти, а именно Марка Силана[1345], который, управляя после своего консульства Азией в начале правления Нерона, был отравлен по приказу принцепса[1346].

§59 Кв. Цецилий Метелл Македонский[1347] оставил после себя 6 детей, 11 внуков, а невесток, зятьев и всех, кто называл себя его именем, 27.

§60 В актах времен божественного Августа можно найти сообщение о том, что в его двенадцатое консульство и его коллеги Суллы[1348] за три дня до апрельских ид[1349] Г. Криспиний Гилар из благородного фезуланского[1350] плебейского рода со всеми своими 8 детьми (среди которых были две дочери), 27 внуками, 18 правнуками и 8 внучками в торжественной процессии появился на Капитолии и совершил там жертвоприношение.

14. (12) §61 Женщина после 50 лет не рожает, а у большинства женщин уже в 40 лет прекращаются менструации. Однако известно, что среди мужчин царь Масинисса[1351] после 86 лет произвел на свет сына, которого назвал Метиманном[1352], а Катон Цензор[1353] в 80 лет родил сына от дочери своего клиента Салона.

§62 По этой причине потомки других его детей носили когномен Лицинианы, а потомки его последнего сына — Салонианы[1354], среди которых был и Катон Утический[1355]. Совсем недавно после смерти городского префекта Л. Волузия Сатурнина[1356] стало известно, что Корнелия из рода Сципионов родила будущего консула Волузия Сатурнина[1357], когда его отцу было больше 62 лет. У простых людей незнатного происхождения способность к воспроизводству сохраняется вплоть до 75 лет.

15. (13) §63 Единственным менструирующим живым существом является женщина; вследствие этого в ее матке появляются так называемые molas[1358]. Это бесформенная и безжизненная плоть, отвергающая укол и острие железа. Она движется и прекращает месячные, как плод. Для одних она становится смертельной, у других сохраняется до старости, а иногда довольно быстро изгоняется из утробы матери. У мужчин в животе также рождается нечто подобное, которое называется скирром[1359], как, например, у претория Оппия Капитона.

§64 Но нелегко обнаружить что-то более странное, чем менструации женщин. Когда они в таком состоянии близко подходят к молодому вину, оно киснет, зерновые культуры вследствие их прикосновения перестают плодоносить, привои погибают, ростки в садах засыхают, плоды деревьев, под которыми они посидели, осыпаются, блеск зеркал от одного их взгляда тускнеет, оружие притупляется, слоновая кость теряет свою прелесть, пчелиные улья гибнут, даже медь и железо тотчас ржавеют и приобретают зловонный запах, и собаки, полизав их, впадают в бешенство, а укус их пропитывается неисцелимым ядом.

§65 И даже обычно столь густая и вязкая смола, плавающая в определенное время года по Асфальтовому озеру[1360] в Иудее и которая не может оторваться от себя и липнет ко всему, что соприкасается с ней, не прилипает только к нити, которая пропитана эти ядом. Говорят, что даже муравьи, эти крошечные животные, чувствуют этот яд и бросают собранные зерна, которые с ним соприкасались, и после этого снова их уже не подбирают.

§66 И этот столь значительный недуг у женщин случается ежемесячно и каждый раз через три месяца еще интенсивней, но у некоторых женщин чаще месяца, а у некоторых никогда. (14) Только последние не рожают, так как это является материалом для производства человека, с которым семя мужчины в качестве свертывающего вещества соединяется и со временем получает жизнь и форму. Поэтому, как сообщает Нигидий[1361], когда у беременных происходят эти выделения, дети рождаются слабыми, нежизнеспособными или наполненными гнойной кровью.

16. §67 Считается также, что молоко женщины, кормящей ребенка, не портится, если она вновь забеременеет от того же самого мужчины. Говорят также, что в начале или в конце этого состояния зачатие происходит особенно легко. Как я узнал, свидетельством плодовитости женщины является то, что лекарство, которым они смазывают свои глаза, передается слюне.

(15) §68 Кроме того, нет никаких сомнений, что у детей первые зубы появляются на седьмом месяце после рождения и сперва обычно на верхней челюсти. В семь лет они выпадают и вырастают другие. Некоторые дети сразу рождаются с зубами, как Маний Курий[1362], который получил по этой причине прозвище Дентат[1363], и Гней Папирий Карбон[1364], оба знаменитые мужи. У девочек это обстоятельство во времена царей считалось очень несчастливым знаком.

§69 Когда таким образом родилась Валерия, гаруспики предсказали гибель тому городу, в который она будет принесена. Ее увезли в процветающую тогда Суессу Помецию[1365], и в результате предсказание действительно сбылось. Некоторые девочки рождаются со сросшимися половыми органами, что является несчастливым предзнаменованием, как показала Корнелия[1366], мать Гракхов. Некоторые появляются на свет со сплошной костью вместо зубов, как было у сына вифинского царя Прусия[1367] на верхней челюсти.

§70 Зубы настолько неодолимы огнем, что при сжигании тела не разрушаются. Но в то же время, неодолимые огнем, они разрушаются гниением слизи. Свою белизну они получают от некоего лечебного средства. В результате использования они стираются и поэтому у некоторых людей они выпадают гораздо раньше. Они необходимы не только для приема пищи, но передние зубы, без сомнения, управляют голосом и речью, принимая на себя удар языка с определенной равномерностью, благодаря своему положению и размерам разбивают звуки, смягчая или ослабляя их. Когда же они совсем отсутствуют, речь становится совершенно невнятной.

§71 Считается, что даже дар прорицания находится в зубах. Мужчины имеют 32 зуба, за исключением турдулов[1368]; те, которые имеют больше, полагают, что могут рассчитывать на более долгую жизнь. Женщины имеют меньшее количество зубов. Те из них, у которых с правой стороны вверху есть два так называемых собачьих зуба, могут рассчитывать на благосклонность судьбы, как, например, Агриппина, мать Домиция Нерона. Напротив, если те же зубы расположены с левой стороны, это грозит несчастьем. Ни у одного народа нет обычая сжигать человека раньше, чем у него появятся зубы. Но об этом более подробно мы скажем вскоре, когда описание пойдет по частям[1369].

§72 Я знаю об одном человеке по имени Зороастр[1370], который засмеялся в день своего рождения; у него головной мозг забился так сильно, что отталкивал приложенную руку, что было предзнаменованием его будущего знания.

(16) §73 Известно, что человек в три года достигает половины своего будущего роста. В целом же можно сделать верное наблюдение, что человечество становится меньше день ото дня, так что сыновья редко бывают выше своих отцов, так как период сгорания, к которому склоняется наш век[1371], уменьшает плодовитость семени. На Крите на горе, разрушенной землетрясением, обнаружили тело длиной в 46 локтей[1372], которое, по мнению одних, принадлежало Ориону, по мнению других, Оту[1373].

§74 Тело Ореста[1374], которое было выкопано по повелению оракула, составляло, по свидетельству древних источников, 7 локтей в длину. Еще почти тысячу лет назад великий поэт Гомер сетовал на то, что современные ему люди меньше, чем древние. Анналы не сообщают о росте Невия Поллиона, но, так как он чуть не был раздавлен стечением народа, то он должен был достигать удивительных размеров. Наш век видел самого высокого человека в правление божественного Клавдия; звали его Габбара, он был родом из Аравии и ростом в 9 футов и столько же унций[1375].

§75 В правление божественного Августа жили два человека, Пузион и Секундилла, которые были выше еще на полфута и тела которых по причине их необыкновенности тщательно хранились в склепе Саллюстиевых садов[1376]. При том же императоре был самый маленький человек ростом в 2 фута и один пальм[1377], по имени Конопас, который служил забавой для Юлии, внучки Августа, и маленькая женщина Андромеда, вольноотпущенница Юлии Августы. Марк Варрон сообщает, что Маний Максим и М. Туллий, римские всадники, были ростом в 2 локтя, и я сам видел их в гробах. Известно, что дети рождаются ростом в полтора фута, некоторые еще выше, но их жизнь оканчивается уже в три года.

(17) §76 В древних рукописях мы находим, что сын Эвтимена на острове Саламин уже в три года достиг роста в три локтя, однако его движения были медленными, его органы чувств неполноценными, и хотя его сильный голос указывал на зрелость, он все же умер от внезапного спазма конечностей на четвертом году жизни. Не так давно я сам видел все это, за исключением зрелости, у сына Корнелия Тацита[1378], римского всадника и прокуратора Белгики[1379]. Греки называют таких детей ἐκτραπέλους[1380], в латинском же языке они названия не имеют.

17. §77 Замечено, что у человека расстояние от пятки до макушки равняется расстоянию при раскинутых в стороны руках от кончика среднего пальца одной руки до кончика среднего пальца другой руки; кроме того, правая рука значительно сильнее, однако у некоторых обе руки одинаково сильны, у некоторых же, напротив, левая рука гораздо сильнее, но у женщин этого никогда не бывает. (18) Также известно, что мужчины тяжелее женщин, и у всех животных мертвые тела тяжелее живых, а спящие тяжелее бодрствующих. Трупы мужчин плавают на спине, а женщин на животе, как будто сама природа бережет их стыдливость даже после смерти.

18. §78 Я узнал, что некоторые люди живут с совершенно твердыми костями без костного мозга. Такие люди не чувствуют жажду и не потеют, хотя мы знаем, что жажда побеждается волей. Но римский всадник Юлий Виатор из союзного племени воконтиев[1381], которому еще в юности из-за кожной водянки врачи запретили принимать всякую влагу, сделал это такой привычкой, что и в старости обходился без питья. И другие, наверное, владели собой во многих отношениях.

19. §79 Рассказывают, что Красс, дед убитого в Парфии Красса[1382], никогда не смеялся, за что получил прозвище Агеласт[1383], подобно тому, как многие никогда не плачут. Сократ, знаменитый мудрец, всегда появлялся с одним и тем же выражением лица, и не веселым, и не печальным. Это неизменное состояние души иногда переходит в некую холодность, в суровый и непреклонный нрав и лишает человека душевных переживаний. Таких людей греки называют ἀπαθεῖς[1384], причем среди них (греков) было много подобного рода людей, и принадлежали они, как это ни странно, к числу великих философов, §80 как Диоген Киник[1385], Пиррон[1386], Гераклит[1387], Тимон[1388], последний из которых даже возненавидел весь род человеческий. Но у многих людей отмечают и различные маленькие особенности. Так, Антония, дочь Друза, никогда не сплевывала, а консул и поэт Помпоний[1389] никогда не рыгал. Люди с совершенно твердыми костями встречаются крайне редко и называются ороговелыми.

20. (19) §81 Варрон среди других примеров чудесной силы рассказывает, что Тритан, который был худощавым, но обладал исключительной силой, отличился в гладиаторских играх, выступая в самнитском вооружении[1390], и что его сын, солдат Помпея Великого, имел по всему телу, даже на руках и ладонях, крестообразно расположенные жилы. Даже противника, который вызывал его на бой, он побеждал без оружия одним пальцем правой руки, потом хватал его и приносил в лагерь. §82 Винний Валент, который служил в преторианской гвардии божественного Августа центурионом, имел обыкновение удерживать нагруженные мехами с вином повозки, пока они разгружались, одной рукой останавливал на ходу колесницы, хотя запряженные лошади противились ему, и совершал другие чудеса, которые можно увидеть высеченными на его надгробии.

§83 Тот же Варрон говорит, что Рустицелий, прозванный Гераклом, поднимал вверх своего мула, а Фуфий Сальвий поднимал по лестнице гири весом в 200 фунтов[1391] на своих ногах, столько же на руках и 400 фунтов на своих плечах. Еще я видел одного человека по имени Атанат, который, выставляя напоказ свою огромную силу, расхаживал по сцене, облаченный в свинцовый панцирь весом в 500 фунтов и обутый в котурны такого же веса. Атлета Милона[1392] никто не мог сдвинуть с места, когда он стоял, и никто не мог разогнуть ему даже один палец, когда он держал яблоко.

(20) §84 Говорят, что Филиппид, который пробежал 1140 стадий[1393] от Афин до Лакедемона за два дня, считался великим до тех пор, пока спартанский бегун Анистис и Филонид, гонец Александра Македонского, не пробежали за один день 1305 стадий от Сикиона до Элиды. Я знаю, что и сейчас в цирке некоторые могут выдержать 160 тысяч шагов, а еще недавно в консульство Фонтея и Випстана[1394] восьмилетний мальчик с обеда до вечера пробежал 75 тысяч шагов. Можно удивиться еще больше, если представить себе, что Тиберий Нерон[1395], спешивший к своему больному брату в Германию, проделал за одну ночь и один день длиннейший путь в 200 тысяч шагов, меняя экипажи.

21. (21) §85 Остроту зрения обнаруживают такие примеры, которые превышают всякое доверие. Цицерон сообщает, что «Илиада» Гомера была написана на пергаменте и помещена в орехе. Он же передает, что один человек хорошо видел на расстоянии в 135 тысяч шагов. Об этом же говорит и М. Варрон и даже называет этого человека Страбоном. Во время Пунической войны он даже должен был обычно с мыса Лилибей[1396] на острове Сицилия при выходе флота из гавани Карфагена указывать количество кораблей. Калликрат вырезал из слоновой кости муравьев и других столь же мелких животных, что их отдельные части нельзя было отличить от других. Некий Мирмекид прославился в этом же отношении, изготовив квадригу из такого по размеру материала, который муха покрывала своими крыльями, и корабль, который пчелка могла скрыть под своими крылышками.

22. (22) §86 Единственный удивительный пример слуха дает сражение, в котором был разрушен Сибарис[1397], и которое было услышано в Олимпии в тот же самый день, когда оно произошло. Ибо весть о победе над кимврами[1398], а также Касторы, которые доставили в Рим сообщение о победе над Персеем[1399] в тот же самый день, когда она была достигнута, были предзнаменованием и божественным чудом.

23. (23) §87 Имеются многочисленные примеры выносливости тела, так как несчастная участь бывает очень часто. Самым известным среди женщин является пример гетеры Леэны[1400], которая даже под пыткой не назвала тираноубийц Гармодия и Аристогитона[1401]. Среди мужчин заслуживает упоминания пример Анаксарха[1402], который, пытаемый по подобной причине, откусил зубами язык и выплюнул эту единственную надежду на признание в лицо тирану.

24. (24) §88 Тех, для кого память, это крайне необходимое благо жизни, стала отличительным признаком, назвать нелегко, когда столь многие прославились благодаря ей. Царь Кир[1403] знал по именам всех солдат своего войска, Л. Сципион[1404] — имена всех римских граждан, а Кинея[1405], посланник царя Пирра, — имена всех сенаторов и всадников в Риме на следующий день после своего прибытия. Митридат[1406], царь 22 народов, вершил суд на стольких же языках, обращаясь к каждому посланнику в народном собрании с речью без переводчика.

§89 Некий Хармад в Греции всякую книгу, которую кто-либо требовал из библиотеки, тотчас воспроизводил по памяти, словно читая ее. Наконец, на этой основе было создано искусство воспроизводить услышанное теми же самыми словами[1407], которое было изобретено лирическим поэтом Симонидом[1408], а усовершенствовано Метродором из Скепсиса[1409].

§90 Но нет в человеке и ничего, что было бы более непрочным и в большей степени подвержено влиянию болезней и других несчастий, даже страха, причем иногда частично, а иногда и полностью. Один, пораженный камнем, забыл только алфавит; другой, упав с высокой крыши, забыл свою мать, родственников и друзей; третий — своих рабов, а оратор Мессала Корвин[1410] — даже свое имя. Часто она (память) сама по себе ослабевает в спокойном и крепком теле. Когда же нас охватывает сон, она нас оставляет, так что покинутая душа должна искать, где ей находиться.

25. (25) §91 Диктатор Цезарь, как я полагаю, был в высшей степени наделен силой духа. Я хочу сейчас сказать не о его храбрости и упорстве, ни о его великой способности охватывать все, что охватывает небо, а только об особой живости и окрыленной неким огнем быстроте его мыслей. Как я узнал, он имел обыкновение, когда писал или читал, одновременно диктовать и слушать. В самом деле, он сразу диктовал своим писцам четыре письма о важнейших делах, а если он больше ничем другим не был занят, то семь.

§92 Он сам сражался в 52 битвах и в этом один только превзошел Марка Марцелла[1411], который дал 39 сражений. Ведь кроме своих побед в гражданских войнах, он погубил в битвах 1192000 человек; но это великое зло, хотя и поневоле причиненное человеческому роду, я не мог бы поставить ему в заслугу, и он сам дал это понять тем, что не сообщал о количестве убитых в гражданских войнах.

(26) §93 Вполне справедливая слава подобает Помпею Великому за то, что он отнял у пиратов 846 кораблей. Цезарю, кроме названных выше добродетелей, была свойственна еще особенная необыкновенная мягкость, благодаря чему он превзошел всех вплоть до раскаяния. Он же дал пример великодушия, с которым ничто другое не могло сравниться.

§94 Ведь перечислить здесь зрелища, которые он устраивал, суммы, которые он расточал, и великолепие его архитектурных сооружений означало бы произнести панегирик роскоши. А свидетельством истинного и бесподобного величия его непобедимой души было то, что захваченные у Фарсала[1412] ящики с письмами Помпея Великого и затем у Тапса[1413] ящики с письмами Сципиона он добросовестно сжег, даже не прочитав их.

26. (27) §95 Для украшения Римской империи, а не только для славы одного человека, необходимо назвать здесь все победы и триумфы Помпея Великого, сравнивая блеск его дел со славой дел не только Александра Великого, но и, возможно, Геракла и Либера[1414].

§96 Итак, начал он благополучно с повторного завоевания Сицилии, заявив о себе в государстве сперва как сулланец. После того как вся Африка была покорена и подчинена власти Рима, вследствие чего он как победитель получил прозвище Великий, Помпей, будучи всадником, вернулся в Рим на триумфальной колеснице (чего прежде еще никто не делал)[1415]. Вслед за тем он отправился на запад, воздвиг на Пиренеях трофеи, причислив к своим победам на них название 876 городов, которые он завоевал от Альп до границ дальней Испании, и великодушно умолчал о Сертории[1416]. После окончания гражданской войны, которая возбуждала все чужеземное, он вновь как всадник вернулся в Рим на триумфальной колеснице. Он столько раз был императором, не будучи прежде солдатом.

§97 Потом он был отправлен на многие моря и на Восток, и возвратился победителем в священных битвах и вернул отечеству победные памятники, ибо такие мужи увенчивают не сами себя, а свою родину. В честь города Рима он посвятил в храме Минервы сооруженный из военной добычи памятник со следующей надписью:

«Император Гн. Помпей Великий, который завершил тридцатилетнюю войну, рассеял, обратил в бегство, убил и взял в плен 12183000 человек, потопил или захватил 846 кораблей, принял сдачу 1538 городов и крепостей, покорил земли от Меотиды[1417] до Красного моря, во исполнение обета посвящает Минерве».

§98 Это краткий перечень его деяний на Востоке. Но надпись, которая была сделана до его триумфа, состоявшегося 28 сентября в консульство М. Пизона и М. Мессалы[1418], гласила следующее:

«Когда Помпей очистил морское побережье от пиратов и вернул римскому народу господство на море, он справил триумф по случаю побед над Азией, Понтом, Арменией, Пафлагонией, Каппадокией, Киликией, Сирией, скифами, иудеями, албанцами, Иберией, островом Крит, бастарнами[1419] и кроме того над царями Митридатом и Тиграном[1420]».

§99 Величайшим из всех его прославленных деяний (как он сам сказал на народном собрании, когда говорил о своих делах) было то, что он получил Азию в качестве самой отдаленной из провинций, а вернул ее как центр своего отечества. Если кто-то, напротив, пожелал бы подобным образом рассмотреть все дела Цезаря, который оказался еще более великим, чем Помпей, то должен был бы перечислить действительно весь круг земель, что стало бы бесконечным занятием.

27. (28) §100 И в прочих добродетелях многие отличились по-разному. Полагают, что Катон первым из рода Порциев обладал тремя наивысшими человеческими достоинствами, так как он был лучшим оратором, лучшим полководцем и лучшим сенатором. Между тем все эти добродетели, как мне кажется, даже если не раньше, однако более ярко обнаружились у Сципиона Эмилиана[1421], который к тому же еще и не был объектом ненависти многих людей, от которой страдал Катон. Поэтому славу Катону, возможно, принесло и то, что он 44 раза защищал себя в суде, и что никого, кроме него, чаще не обвиняли и при этом всегда оправдывали.

28. (29) §101 Кто обладал величайшей храбростью, является вопросом, который нуждается в специальном исследовании, особенно если принять во внимание баснословные рассказы поэтов. Квинт Энний[1422] так восхищался Т. Цецилием Тевкром[1423] и его братом, что ради них добавил к своим «Анналам» еще 16-ю книгу. Л. Сикций Дентат[1424], который был плебейским трибуном в консульство Сп. Тарпея и А. Атерния вскоре после изгнания царей, получил на выборах наибольшее количество голосов. Он участвовал в 120 сражениях, 8 раз побеждал в поединках, имел 45 ран на груди и ни одной на спине.

§102 Он же захватил 34 доспеха, снятых с неприятеля, получил в награду 18 копейных древка без наконечника, 25 нагрудных украшений, 83 ожерелья, 160 золотых браслетов, 26 венков[1425], из которых было 14 гражданских, 8 золотых, 3 стенных и один за освобождение осажденного города, деньги из государственной казны, 10 пленников и 20 быков. Он сопровождал во время триумфа 9 полководцев, которые одержали победы главным образом благодаря ему. Кроме того, он обвинил (что я считаю наилучшим из его дел) одного из полководцев, Т. Ромилия[1426], после сложения консульских полномочий, перед народом в плохом ведении военных дел.

§103 Не меньшей была бы военная слава Манлия Капитолийского, если бы он не погубил ее в конце своей жизни[1427]. До своих семнадцати лет он уже дважды захватывал доспехи. Он первым из всадников получил стенной венок, 6 гражданских и 37 других подарков. У него было 23 шрама на груди, он спас начальника конницы Публия Сервилия, хотя сам был ранен в плечо и бедро. Но величайшим из всех его дел было то, что он один спас от галлов Капитолий и тем самым все государство, если бы только он не присвоил сам себе царскую власть.

§104 Впрочем, в таких делах храбрость имеет большое значение, но еще большее — удача. М. Сергию, как я полагаю, никто по праву не мог бы предпочесть другого человека, хотя его правнук Катилина запятнал свое имя. Во время своего второго похода он потерял правую руку, в ходе обоих походов он 23 раза был ранен, вследствие чего не мог в полной мере пользоваться ни рукой, ни ногой, однако позже он, будучи инвалидом, участвовал во многих военных кампаниях, сопровождаемый только одним рабом. Он дважды был пленен Ганнибалом (ведь не с каждым врагом он имел дело) и дважды бежал из плена, хотя в течение 20 месяцев его постоянно держали в цепях и оковах.

§105 Одной левой рукой он сражался в четырех битвах, а однажды под ним пали два коня. Правую руку он сделал себе из железа и, прикрепив ее к предплечью, сражался ею. Он освободил Кремону[1428] от осады, оборонял Плаценцию[1429] и захватил в Галлии двенадцать вражеских лагерей. Все это известно из его речи, которую он произнес, когда во время претуры был отстранен своими коллегами от священнодействий. Какое множество венков нагромоздил бы этот человек, если бы враг был другим!

§106 В самом деле, очень важно, на какое время приходится проявление доблести. Какие гражданские венки могли бы дать Требия, Тицин или Тразимен? Какой венок можно было заслужить при Каннах[1430], где бегство было высшей степенью храбрости? Действительно, остальные были победителями людей, а Сергий победил даже судьбу.

29. (30) §107 Кто мог бы сделать выбор выдающихся людей по их славе при столь многих отраслях науки и столь большом разнообразии дел и трудов, если не желают единогласно признать греческого поэта Гомера самым счастливым гением как относительно выбора сюжета, так и исполнения труда?

§108 Поэтому когда Александр Великий (ибо лучше всего провести столь смелое исследование с помощью мнения выдающихся и свободных от зависти людей) обнаружил среди захваченной у персидского царя Дария добычи сундук для благовоний, который был наполнен золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и его друзья посоветовали ему разные способы его применения (ибо мази покрытым пылью воинам были противны), он сказал: «Скорее, клянусь Геркулесом, он должен служить для хранения книг Гомера, чтобы самый великолепный труд человеческого разума хранился и в самом богатом сосуде».

§109 Также он приказал при взятии Фив пощадить семью и дом поэта Пиндара[1431]. Родной город[1432] философа Аристотеля он отстроил заново и таким образом к великой славе своих дел прибавил еще и столь прекрасное свидетельство своей благосклонности. Убийц поэта Архилоха[1433] объявил Аполлон в Дельфах. Труп Софокла, первого среди трагических поэтов, отец Либер повелел похоронить, когда спартанцы осаждали стены Афин, часто напоминая во сне их царю Лисандру[1434], чтобы он позволил похоронить его любимца. Царь осведомился, кто умер в Афинах, без труда обнаружил того, кого ему назвал бог, и во время похорон соблюдал мир.

30. (31) §110 Платону, этому наставнику в мудрости, тиран Дионисий[1435], который родился только для жестокости и высокомерия, послал навстречу великолепно украшенный корабль и сам встретил его при высадке на берег на колеснице, запряженной четверкой белых лошадей. Исократ[1436] продал одну свою речь за 20 талантов[1437]. Когда Эсхин[1438], величайший афинский оратор, зачитал жителям Родоса произнесенное им обвинение, а затем и защитную речь Демосфена[1439], которая стала причиной его изгнания, и они пришли в восхищение от последней, он сказал, что они восхитились бы еще больше, если бы услышали его самого[1440]. Так он сам стал могучим свидетелем для своего противника.

§111 Фукидида[1441] афиняне отправили в изгнание как полководца, а вернули его обратно как историка, ибо они восхитились его красноречием, тогда как недостаток у него мужества осудили. И комедиографу Менандру[1442] досталось в удел большое одобрение со стороны царей Египта и Македонии тем, что они отправили за ним флот и через посланников приглашали его к себе. Но большей его заслугой является то, что царской милости он предпочел изучение наук.

§112 Даже самые знатные римляне оказывали большие почести иностранцам. Когда Гн. Помпей после окончания войны с Митридатом намеревался войти в дом знаменитого философа Посидония[1443], он запретил ликтору[1444], согласно обычаю, стучать в двери, и таким образом этот человек, которому покорились восток и запад, склонил фаски[1445] перед порогом мудреца. Когда Катон Цензор услышал Карнеада[1446], одного из членов того знаменитого афинского посольства, которое состояло из трех ученых мужей, он посоветовал как можно скорее отпустить этих послов, ибо практически невозможно было отличить, что в рассуждениях этого человека было истинным.

§113 Какая перемена нравов! Тот муж, впрочем, всегда думал только о том, чтобы изгнать всех греков из Италии, а его правнук, Катон Утический, привез с собой в Рим одного философа, когда вернулся по окончании своего военного трибуната[1447], а другого — когда завершилось его посольство в Кипр[1448]. Примечательно, что один и тот же язык[1449] одним из двух Катонов был отвергнут, а другим введен в употребление.

§114 Но давайте вспомним и о славе наших соотечественников. Африканский Старший[1450] приказал установить на своей могиле статую Квинта Энния, чтобы знаменитое имя того, кто одержал победы в трех частях света, когда-нибудь прочитали на сосуде с его прахом вместе с именем поэта. Божественный Август запретил сжигать произведения Вергилия[1451] вопреки скромной воле поэта, выраженной в его завещании. И это свидетельство принесло поэту бо́льшую славу, чем если бы он сам восхвалял свои труды.

§115 В библиотеке, которая первой во всем мире была сделана публичной в Риме Азинием Поллионом[1452] на средства из военной добычи, была установлена статуя единственного живущего, М. Варрона, каковая почесть, как я полагаю, была не меньшей, так как первый оратор и гражданин присудил эту награду ему одному из большого тогда множества ученых, чем та, когда Помпей Великий после войны с пиратами наградил его корабельным венком.

§116 Имеются еще бесчисленные римские примеры, если кому-то угодно было бы их продолжить, потому что этот народ в любом роде деятельности может представить больше выдающихся людей, чем все остальные страны. Но какое было бы преступление, если бы я умолчал о тебе, М. Туллий? Как я могу достойным образом прославить тебя, столь выдающегося человека? Чем я могу это сделать больше, как не самым величественным свидетельством всех потомков этого народа, выделив из всей твоей жизни только дела во время твоего консульства?[1453]

§117 Когда ты произнес речь, трибы отказались от аграрного закона[1454], то есть своего содержания. Когда ты посоветовал, Росция, автора театрального закона[1455], простили и спокойно допустили обозначение и различие мест. Когда ты попросил, дети изгнанников[1456] постыдились добиваться почетных должностей. От твоей проницательности бежал Катилина[1457]. Ты осудил на изгнание М. Антония[1458]. Приветствую тебя, кто первым из всех был назван «отцом отечества», кто первым по заслугам получил триумф в тоге и лавры красноречия, кто стал отцом латинского языка и наук и (как написал о тебе диктатор Цезарь, некогда твой противник) добыл себе славы больше всех триумфов, ибо ты расширил границы римского духа значительно больше, чем границы империи[1459].

31. §118 Прочие смертные отличились остальными добродетелями души. Тех, кто превосходил прочих мудростью, у римлян называли поэтому Катами и Коркулами[1460]. У греков же, согласно изречению оракула Аполлона Пифийского, первое место среди всех мудрецов занимает Сократ.

32. (32) §119 Затем люди причислили к оракулам и спартанца Хилона[1461], увековечив золотыми буквами в Дельфах три его наставления, суть которых такова: познай себя самого, не желай ничего слишком, долги и тяжбы приносят несчастье. Вся Греция провожала его в последний путь, когда этот человек умер от радости по случаю победы своего сына в Олимпии.

33. (33) Дар предсказывать будущее и определенную благородную связь с небожителями имела среди женщин Сивилла[1462]; среди мужчин у греков — Мелампод[1463], у римлян — Марций[1464].

34. (34) §120 Самым благочестивым мужем со времени сотворения мира был признан однажды благодаря решению сената только один, а именно Сципион Назика[1465]. Он дважды при соискании должности получал отказ, а народ поносил его, ему даже много раз не позволяли умереть на своей родине; поистине, за исключением тюрьмы, ему жилось в своем отечестве не намного лучше, чем Сократу[1466], который был признан Аполлоном самым мудрым.

35. (35) Самой целомудренной женщиной в первый раз, по мнению матрон, была признана Сульпиция[1467], дочь Патеркула, супруга Фульвия Флакка, которую выбрали из 100 предложенных для того, чтобы она, по предписанию Сивиллиных книг, посвятила изображение Венеры; а во второй раз, благодаря религиозному доказательству, — Клавдия, когда ввозили в Рим Матерь богов[1468].

36. (36) §121 О любви детей к своим родителям есть во всем мире бесчисленное множество примеров; между тем в Риме случился один, с которым не могут сравниться все остальные. Одна роженица низкого происхождения и потому неизвестная, мать которой должна была умереть в тюрьме голодной смертью, получив разрешение навещать свою мать, но всегда обыскиваемая привратником, не принесла ли она с собой еду, была однажды застигнута кормящей мать своей грудью. После этого удивительного события матери даровали свободу из-за любви своей дочери. Обе получили пожизненное содержание, а место, где это произошло, было посвящено богине. При консулах Г. Квинкции и Ман. Ацилии[1469] на месте тюрьмы был воздвигнут храм Благочестия[1470], там, где теперь находится театр Марцелла.

§122 Когда отец Гракхов в своем доме поймал двух змей и ему предсказали, что он останется в живых, если будет убита змея женского рода, он сказал: «Нет, убейте моего пола, ибо Корнелия молода и может родить еще детей». Это означало беречь жену и заботиться о государстве. И вскоре предсказание сбылось. М. Лепид из-за любви к своей жене Апулее умер вскоре после развода[1471]. П. Рутилий, который был чем-то болен, получив известие, что его брат проиграл на консульских выборах, тотчас испустил дух. П. Катиэн Филотим так сильно любил своего патрона, что бросился в его погребальный костер, хотя сделался наследником всего его состояния.

37. (37) §123 В различных видах наук и искусств отличилось бесчисленное множество людей, которых, однако, следует упомянуть, учитывая цвет человечества: в астрологии — Берос[1472], которому афиняне за его божественные предсказания на общественные деньги поставили в гимнасии статую с позолоченным языком; в филологии — Аполлодор[1473], которого почитали даже амфиктионы[1474] Греции; в медицине — Гиппократ[1475], который предсказал пришедшую от иллирийцев чуму и отправил своих учеников в город для помощи, за что Греция воздала ему такие же почести, как Геркулесу. За эту же науку царь Птолемей наградил Клеомброта[1476] из Кеоса 100 талантами во время Мегалезийских игр, так как он излечил (вернул к жизни) царя Антиоха.

§124 И Критобул[1477] стал очень знаменит благодаря тому, что он извлек из глаза царя Филиппа стрелу и сохранил ему зрение, не изуродовав при этом лицо. Но высшей славы заслуживает Асклепиад[1478] из Прусии, который основал новую школу, отверг предложения, которые ему делал царь Митридат через своих посланников, изобрел способ лечить больных вином, вновь вернул к жизни человека, который уже должен был быть похоронен. Но больший почет ему принес спор с судьбой о том, чтобы его не считали врачом, если он сам когда-нибудь заболеет, ибо он выиграл его, умерев в глубокой старости в результате падения с лестницы.

(38) §125 Почетное признание выпало на долю знаниям Архимеда[1479] в области геометрии и механики благодаря Марцеллу[1480], который при взятии Сиракуз приказал только его одного не трогать, но один солдат из-за незнания нарушил приказ. Далее достойны похвалы также Херсифрон[1481] из Кносса, который построил восхитительный храм Дианы в Эфесе; Филон[1482], который соорудил в Афинах арсенал на 400 кораблей; Ктесибий[1483], который открыл законы пневматики и водяного насоса; Динохар[1484], который разметил Александрию в Египте, когда Александр основывал ее. Этот же самый полководец (т. е. Александр) приказал, чтобы его не рисовал никто иной, кроме Апеллеса[1485], не вырезал на камне никто иной, кроме Пирготеля[1486], не отливал в бронзе никто иной, кроме Лисиппа[1487]. Эти искусства прославились еще многими другими образцами.

38. (39) §126 За одну-единственную картину фиванского художника Аристида[1488] царь Аттал[1489] предложил 100 талантов. За 80 талантов диктатор Цезарь купил две картины Тимомаха[1490] — «Медею» и «Аякса», чтобы посвятить их в храме Венеры Прародительницы. Царь Кандавл[1491] за картину Буларха[1492] «Гибель жителей Магнесии», немалую по размеру, заплатил равным по весу золотом. Царь Деметрий[1493], прозванный Осаждателем городов, не стал поджигать Родос, чтобы не сгорела картина Протогена[1494], находившаяся у этой части стены.

§127 Пракситель[1495] приобрел известность благодаря своим работам в мраморе и особенно Венере Книдской, отмеченной сумасшедшей любовью какого-то юноши и оценкой царя Никомеда[1496], который пытался обменять ее на огромный долг книдцев. В пользу Фидия[1497] ежедневно свидетельствует Юпитер Олимпийский, а в пользу Ментора[1498] — Юпитер Капитолийский и Диана Эфесская, которым были посвящены вазы его работы.

39. (40) §128 Самая высокая цена за человека, родившегося в рабстве, до этого дня была заплачена, насколько мне известно, за Дафниса, знатока языков, которого Аттий из Пизавра продал М. Скавру[1499], первому человеку в государстве, за 700 тысяч сестерциев. В наше время эту сумму неумеренным образом превысили актеры, но так они купили себе свободу. §129 Ведь рассказывают, что уже во времена наших предков актер Росций[1500] зарабатывал 500 тысяч сестерциев в год, если только кто-то не желает в этом месте упомянуть казначея во время армянской войны, шедшей недавно против Тиридата[1501], которого Нерон освободил за 13 млн. сестерциев. Но это была цена войны, а не человека; так же, клянусь Геркулесом, как была цена сладострастия, а не красоты, когда Клуторий Приск[1502] купил Пезонта, одного из евнухов Сеяна[1503], за 50 млн. сестерциев. Впрочем, он совершил эту покупку безнаказанно с выгодой для себя в печальное для государства время[1504], когда ни у кого не было возможности его в этом обвинить.

40. (41) §130 Самым доблестным из всех народов на всей земле является, без сомнения, римский. У какого человека было исключительное счастье, не является человеческим решением, так как каждый ограничивает свое благополучие тем или иным способом и по своему усмотрению. Если же мы хотим вынести решение, отвергнув всякое обхождение судьбы, то мы должны сказать: никто из смертных не является счастливым. Кто пребывает в полном достатке и к кому судьба благосклонна, того по праву можно назвать не несчастливым. Ведь даже если ничто иное не мешает, все-таки имеется страх, что судьба переменится, а то, что однажды было взято назад, не является прочным счастьем.

§131 Разве пословица не гласит, что никто из смертных не бывает всегда мудрым? О если бы это было ложью и многие не поверили бы, что это сказано поэтом! Тщеславный и столь изобретательный в самообмане человек, по обычаю фракийцев, считает, какие камешки разного цвета он бросит в урну в зависимости от опыта каждого дня и в последний день жизни, отделив, сосчитает их и после этого вынесет решение.

§132 Но сколько раз день, отмеченный белым камешком как хороший, являлся началом несчастья? Сколь многих погубила полученная власть! Сколь многих сгубило и ввергло в крайнюю нищету богатство, разумеется, то богатство, когда радуются только час! И действительно, один день судит о другом, и только последний обо всех, и поэтому нельзя верить ни одному из них. Разве не равносильно хорошее плохому, даже в одинаковом количестве, и разве нельзя сравнить какую-нибудь радость с маленькой печалью? О, пустое и неразумное старание — сравнивать дни по количеству, тогда как следует устанавливать их важность!

41. (42) §133 Среди женщин во все времена находится одна спартанка Лампидо[1505], которая была дочерью царя, женой царя и матерью царя; одна Береника[1506], которая была дочерью, сестрой и матерью олимпиоников; одна семья Курионов[1507], в которой появились непосредственно друг за другом три оратора; одна семья Фабиев[1508], из которой непосредственно друг за другом вышли три принцепса сената — М. Фабий Амбуст, его сын Фабий Руллиан и внук Кв. Фабий Гургит.

42. (43) §134 Прочие примеры изменчивого счастья бесчисленны. Ибо что делает радость еще больше, если не предшествовавшее несчастье, или какие беды являются большими, как не возникшие из большой радости?

43. Счастье в течение 36 лет оберегало проскрибированного Суллой сенатора М. Фидустина, но затем вторично последовала проскрипция. Он пережил Суллу, но вплоть до Антония[1509], который, как известно, проскрибировал его только по той причине, что он уже был когда-то проскрибирован.

(44) §135 Для П. Вентидия[1510] было, разумеется, счастьем справить триумф над парфянами, после того как его еще мальчиком провели во время аскуланского триумфа[1511] Гн. Помпея, хотя Мазурий[1512] сообщает, что он был дважды проведен во время триумфа. Согласно Цицерону, он был погонщиком мулов и доставлял в лагерь хлеб. Большинство же утверждают, что он провел свою бедную юность в солдатских сапогах.

§136 И Корнелий Бальб Старший[1513] стал консулом, но после того как он был прежде обвинен, и судьи решали, наказывать ли его розгами. Он первым из иностранцев и даже среди родившихся у океана занял такую почетную должность, в которой наши предки отказывали даже латинам. Есть среди выдающихся примеров и Л. Фульвий[1514], консул тускуланских мятежников, который сразу же, как только отошел от мятежников, был облечен римским народом той же почетной должностью. Он один в том же году, в котором был врагом государства, справил в Риме триумф над теми, консулом которых он был прежде.

§137 До настоящего времени только один человек, а именно Л. Сулла, присвоил себе прозвище Счастливый, основанное, естественно, на крови граждан и покорении своего отечества. А в чем состояли доказательства его счастья? В том, что он смог изгнать и убить столько тысяч граждан? О, какое позорное и несчастное для будущего времени объяснение! Разве не были достойны лучшей участи погибшие тогда, которых мы и сегодня жалеем, в то время как Суллу ненавидит каждый?

§138 И не был ли конец его жизни ужаснее гибели всех им проскрибированных, когда его тело изъедало само себя[1515] и вызывало столько мучений? Если он мог это умышленно скрывать, и мы можем поверить его последней мечте, ради которой он некоторым образом умер, что он один победил зависть славой, то все же он сам признал, что единственным недостатком его счастья было то, что он не освятил Капитолий[1516].

(45) §139 Кв. Метелл[1517] в своей речи, которую он держал на похоронах своего отца Л. Метелла[1518], великого понтифика, дважды консула, диктатора, начальника конницы, квиндецимвира для раздачи земель, который во время первой Пунической войны привел множество слонов для триумфа, и которую (т. е. речь) он оставил после себя в письменном виде, утверждал, что его отец соединил в себе десять величайших и наилучших качеств, для достижения которых мудрецы тратили всю жизнь.

§140 Ведь он хотел быть первым воином, лучшим оратором, храбрейшим полководцем, под своим руководством решать важнейшие дела, пользоваться величайшим почетом, быть самым мудрым, считаться первым сенатором, приобрести большое состояние честным образом, оставить после себя много детей и быть самым известным человеком в государстве. Всего этого ему удалось достичь и больше никому другому со времени основания Рима.

§141 Было бы долгим и напрасным занятием опровергать эти утверждения, когда одно обстоятельство с избытком их разрушает, так как этот Метелл провел старость в слепоте, потеряв зрение во время пожара, когда выносил Палладий[1519] из храма Весты, — причина славная, но с печальными последствиями. Поэтому его нельзя назвать несчастливым, но и счастливым нельзя. Римский народ предоставил ему привилегию, какую со времени основания города еще никому не давал, а именно, чтобы он приходил в сенат, когда пожелает, и ездил в курию на повозке. Для него это большая и почетная привилегия, но данная за глаза.

44. §142 И сын того Кв. Метелла, который произнес эту речь об отце, числится среди редких примеров человеческого счастья. Ибо кроме того, что он занимал высшие почетные должности и получил прозвище Македонский[1520], он был возведен на погребальный костер четырьмя своими сыновьями, из которых один был претором, трое — консулами, двое — триумфаторами, один — цензором, а такие знаки отличия выпадают на долю лишь немногим.

§143 Однако в самом расцвете своего авторитета он, возвращавшийся с Марсова поля[1521] в полдень, когда Форум и Капитолий были безлюдны, был схвачен и силой приведен к Тарпейской скале[1522] для казни плебейским трибуном Г. Атинием Лабеоном по прозвищу Мацерион, которого он в бытность цензором исключил из сената. Правда, вскоре собралась толпа людей, которые называли его отцом, но, как бывает в таких неожиданных случаях, слишком поздно и как будто на его похороны, так как они не имели права противиться священной воле трибуна, и он стал бы жертвой своей доблести и цензуры, если бы другой трибун, который вступился за него, с трудом не вернул его с порога смерти. Позже он жил благодаря чужому благодеянию.

§144 Потом даже его имущество было посвящено богам[1523] тем, кого он раньше осудил, как будто было мало того, что его в качестве наказания задушили веревкой и пустили кровь из ушей. Я, конечно, отнес бы к несчастьям Македонского и то, что он, по его собственному свидетельству, враждовал с Африканским Младшим, ибо он сказал: «Идите, сыновья, проводите его в последний путь, больше вы никогда не увидите похороны великого гражданина». И это он сказал им, когда один из них уже имел прозвище Балеарский[1524], а другой Диадемат[1525], и сам он уже именовался Македонским.

§145 Но если принять во внимание только то единственное оскорбление, кто же тогда мог бы по праву назвать счастливым того, который по желанию врага, даже не Африканского, испытал гибель? Скольких побед над врагом это стоило? Или сколько почетных должностей и триумфов коварная судьба не отодвинула на задний план, когда цензора через центр города притащили (ведь это была единственная причина его спасения) на тот самый Капитолий, на который он сам, справляя триумф, даже пленников в качестве добычи богам приводил не таким образом?

§146 Это преступление благодаря последовавшему за ним счастью выделилось еще больше, так как Македонский из-за него лишился даже столь славных похорон; но его дети, уже удостоенные триумфа, возвели его на погребальный костер словно триумфатора. В самом деле, не является прочным никакое счастье, которое не прервал бы какой-нибудь позор в жизни, тем более такой. Впрочем, я не знаю, прибавилось ли это к славе нравов того времени или усилило боль негодования, что среди стольких Метеллов столь преступная дерзость Г. Атиния навсегда осталась неотмщенной.

45. (46) §147 И у Божественного Августа, которого все человечество считает счастливым, если все тщательно взвесить, можно обнаружить большие повороты человеческой судьбы, а именно: получение отказа со стороны своего дяди[1526], в то время когда он добивался высшего командования над всадниками, но ему предпочли Лепида[1527]; позор проскрипции из-за связи с дурными гражданами во время триумвирата, причем власть даже не была разделена равным образом, а превосходство имел Антоний; §148 его болезнь во время битвы при Филиппах[1528], бегство и трехдневное укрывательство в болоте больным и (как свидетельствуют Агриппа и Меценат) опухшим из-за кожной водянки; кораблекрушение у берегов Сицилии[1529] и второе укрывательство в тамошней пещере; просьба убить его, обращенная к Прокулею[1530], когда отряд врагов преследовал его во время бегства после морского сражения[1531]; опасения в ходе Перузинской войны[1532]; тревога за исход битвы при Акции; падение с башни в Паннонской войне[1533]; §149 частые мятежи солдат; столь опасные болезни тела; подозрительные желания Марцелла[1534]; угнетавшее его удаление Агриппы[1535]; многочисленные покушения на его жизнь; обвинения в смерти детей[1536] и сильная печаль по поводу их утраты; прелюбодеяния дочери и ставшие явными замыслы его убийства; оскорбительное удаление его пасынка Нерона[1537]; прелюбодеяния его внучки[1538]. Затем следует множество других связанных между собой несчастий: нехватка жалованья солдатам; восстание в Иллирии[1539]; набор в армию рабов в связи с нехваткой молодежи; чума в Риме[1540]; голод в Италии; его твердое решение умереть и четырехдневное голодание, заложившее по большей части основы его смерти; §150 вслед за тем поражение Вара[1541]; гнусное оскорбление его величия[1542]; исключение из состава семьи Агриппы Постума[1543] после его усыновления и тоска по нему после ссылки; затем подозрение в адрес Фабия[1544] в разглашении тайны; планы его жены и Тиберия; наконец, его похороны. В итоге, этот бог, и я не знаю, добился он этого или заслужил, оставил после себя наследником сына своего врага[1545].

46. (47) §151 При таком размышлении вспоминаются дельфийские пророчества, как будто бы посланные богом для обуздания человеческого тщеславия. Это следующие два пророчества: «Педий, который недавно погиб за родину, является самым счастливым человеком». Вновь спрошенный Гигесом[1546], самым могущественным тогда царем, оракул ответил: «Аглай из Псофиды[1547] является более счастливым, чем ты». Этот старый человек в самом скудном уголке Аркадии возделывал маленький, но вполне достаточный для ежегодного пропитания участок земли, который он никогда не покидал, и, как ясно следует из его образа жизни, при скромных желаниях не испытывал в жизни ни малейшего несчастья.

47. (48) §152 Еще при жизни по повелению того же самого оракула и с согласия Юпитера, наивысшего из богов, был обожествлен кулачный боец Евтим[1548], который всегда был победителем в Олимпии и только один раз был побежден. Его родиной были Локры в Италии; его статуя, установленная там, и другая в Олимпии в один и тот же день были поражены молнией, чем Каллимах[1549], как я вижу, был удивлен, как ничем иным, и бог велел приносить ему жертвы, что делали и при его жизни и после смерти. И в этом нет ничего удивительного, кроме того, что это решили боги.

48. (49) §153 О продолжительности человеческой жизни нельзя сказать ничего определенного, так как не только условия местности, но и обстоятельства и сопутствующая каждому с рождения судьба делают такое определение сомнительным. Гесиод[1550], который первым поведал кое-что об этом, рассказывает, на мой взгляд, много баснословного о возрасте людей и сообщает, что ворона живет в девять раз дольше нас, олень в четыре раза дольше вороны, а ворон в три раза дольше, чем олень. И остальное в отношении феникса и нимф является еще более баснословным.

§154 Поэт Анакреонт[1551] дает Арганфонию[1552], царю Тартесса, 150 лет, Кинире[1553], царю Кипра, — на 10 лет больше, Эгимию[1554] — 200 лет; Феопомп[1555] дает Эпимениду[1556] из Кносса 157 лет. Гелланик[1557] сообщает, что некоторые люди из племени эпиев в Этолии достигали 200 лет. С ним соглашается Дамаст[1558], упоминающий одного из них, Пикторея, который отличался телом и силой и прожил даже 300 лет.

§155 Эфор[1559] сообщает, что цари Аркадии достигали 300 лет, а Александр Корнелий[1560] пишет, что некий Дандон в Иллирии прожил 500 лет. Ксенофонт[1561] в своем перипле рассказывает, что царь острова лутмиев[1562] прожил 600 лет, а его сын (как мало он еще выдумал!) — 800 лет. Все эти сообщения случились от незнания различных систем летоисчисления. Ведь некоторые считали лето за один год, а зиму за второй; другие из одного года делали четыре, как жители Аркадии, у которых год состоял из трех месяцев; третьи, как египтяне, считали год по фазам луны, поэтому у них, как рассказывают, некоторые люди жили 1000 лет.

§156 Но если мы перейдем к достоверным фактам, то близким к истине является то, что Арганфоний из Гадеса царствовал 80 лет; полагают, что он начал править в 40 лет. Несомненным является то, что Масинисса правил 60 лет, а Горгий[1563] с острова Сицилия прожил 108 лет. Кв. Фабий Максим 63 года был авгуром. М. Перпенна[1564] и недавно Л. Волузий Сатурнин[1565] пережили всех, мнение которых они спрашивали во время своего консульства. Перпенна оставил после себя только семерых из тех, кого он, будучи цензором, выбрал; а прожил он 98 лет.

§157 В этой связи следует упомянуть тот факт, что в общем было только одно пятилетие, в течение которого не умер ни один сенатор, когда цензоры Флакк и Альбин совершили люструм[1566], вплоть до следующих цензоров, с 579 года от основания Рима[1567]. М. Валерий Корвин[1568] прожил 100 лет, и между его первым и шестым консульством прошло 46 лет. Он же занимал курульное кресло[1569] 21 раз, столь часто, как никто другой. С ним сравнялся по продолжительности жизни понтифик Метелл[1570].

§158 И среди женщин Ливия, супруга Рутилия, прожила 97 лет, Статилия из знатного дома в правление Клавдия — 89, Теренция, жена Цицерона, — 103, Клодия, супруга Офилия, — 115, и она же еще 15 раз рожала. Лукцейя, мимическая актриса, в свои сто лет еще выступала на сцене. Актриса интермедий Галерия Копиола еще раз вышла на сцену в возрасте 104 лет, когда в консульство Г. Поппея и Кв. Сульпиция[1571] проводились игры, данные по обету, за благополучие императора Августа. Первый раз она была выведена на сцену 91 год назад плебейским эдилом М. Помпонием в консульство Г. Мария и Гн. Карбона[1572], а снова была возвращена на сцену ко всеобщему удивлению уже будучи старой женщиной Помпеем Великим во время освящения его большого театра[1573].

§159 Как сообщает Асконий Педиан[1574], Саммула также прожила 110 лет. Меньше я удивляюсь тому, что Стефанион, который первым ввел танец в тоге, танцевал во время двух Столетних игр[1575] — игр императора Августа и тех, которые устроил император Клавдий в свое четвертое консульство, так как между ними прошло не более 63 лет, хотя и после этого он жил еще долго. На вершине горы Тмол[1576], которая называется Темпса, люди живут, согласно Муциану[1577], по 150 лет. Такого же возраста во время цензуры императора Клавдия был записан Т. Фуллоний, житель Бононии[1578], и это подтверждалось сравнением с теми данными, которые он представил ранее, и признаками жизни (ведь об этом позаботился сам принцепс).

49. (50) §160 Здесь кажется уместным привести мнение астрономов. Эпиген[1579] утверждает, что человек может прожить не более 112 лет, Берос[1580] говорит, что не больше 116 лет. Это подтверждают и расчеты Петосириса и Нехепса[1581] (они называют это четвертью от деления знаков зодиака на три), согласно которым на территории Италии можно дожить до 124 лет. Они отрицали, что человек может переступить меру в 90 частей[1582] (что они называют анафорами), которые сами сокращаются в результате столкновения с плохими светилами и даже через их лучи и лучи солнца. Школа Эскулапа[1583] также говорит, что продолжительность жизни зависит от звезд, но насколько долгой она может быть, неизвестно.

§161 Однако говорят, что жизнь редко бывает долгой, так как многие люди рождаются в такие отмеченные луной моменты часов и дней, как 7 и 15, которые наблюдаются ночью и днем, когда ступенчатый порядок лет, который они называют климактерическим, является близким к смерти, и когда рожденные таким образом едва ли достигнут 54 лет.

§162 Следовательно, непостоянство самой науки показывает, насколько неопределенной является вещь. К этому следует добавить опыты последнего ценза, который в течение четырех лет в качестве цензоров[1584] провели императоры Цезари Веспасианы, отец и сын. Нам даже не нужно просматривать все списки, а достаточно взять только некоторые примеры из средней, расположенной между Апеннинами и Падом долины.

§163 В Парме были три человека в возрасте 120 лет, в Брикселле[1585] — один 125 лет, в Парме — двое 130 лет, в Плаценции[1586] — один 130 лет, в Фавенции[1587] — одна женщина 132 лет, в Бононии — Л. Теренций, сын Марка, а в Аримине[1588] — М. Апоний, оба 140 лет, там же — Тертулла 137 лет. В окрестностях Плаценции на холме лежит город Велеяций, в котором шесть человек указали свой возраст в 110 лет, четверо — в 120 лет и один, по имени М. Муций Феликс, сын Марка, из галерийской трибы, — в 140 лет.

§164 Чтобы нам больше не останавливаться на очевидном деле, отметим, что в восьмой области Италии в цензорские списки были записаны 54 человека в возрасте 100 лет, 14 человек — 110 лет, два человека — 125 лет, четыре человека — 130 лет и три человека — 140 лет.

§165 Другими примерами непостоянства человеческой судьбы являются следующие. Гомер[1589] рассказывает, что Гектор и Полидамант, люди столь разной судьбы[1590], родились в одну и ту же ночь. В третье консульство Г. Мария и Гн. Карбона[1591][1592] в один и тот же день, а именно 28 мая, родились М. Целий Руф и Г. Лициний Кальв, оба хотя и ораторы, но со столь разным успехом[1593][1594]. Даже когда рождаются в один и тот же час, что случается во всем мире ежедневно, то одновременно появляются на свет хозяева и рабы, цари и бедняки.

50. (51) §166 П. Корнелий Руф, который был консулом вместе с Ман. Курием[1595], во время сна потерял зрение, когда ему приснилось, что это с ним случилось. Напротив, Ясон из Фер[1596], признанный врачами из-за язвы безнадежно больным, нашел исцеление благодаря полученному от врага ранению в грудь, в то время как он искал смерть в бою. Консул Кв. Фабий Максим[1597] во время сражения против аллоброгов и арвернов[1598] у реки Исара, которое состоялось за шесть дней до августовских ид (8 августа) и в котором погибло 130 тысяч врагов, избавился от четырехдневной лихорадки.

§167 Слишком ненадежным и хрупким является тот дар природы, что дается нам, но незначительным и коротким он проявляет себя даже у тех, кто был наделен самым щедрым образом, особенно если принять во внимание все время жизни. Разве каждый человек, если вычесть время ночного сна, не живет половину своей жизни, а другую половину проводит в состоянии, подобном смерти, или в страдании, если не может спать? При этом в расчет не принимаются ни годы детства, когда не хватает понимания, ни годы старости, проходящей в мучении. Существует столько видов опасностей, столько болезней, столько страхов, столько забот, что чаще возникает желание умереть, чем какое-либо другое.

§168 Таким образом, природа не дала людям ничего лучше, чем кратковременность жизни. Чувства притупляются, члены немеют, зрение и слух ослабевают, походка становится тяжелой, даже зубы, необходимые для приема пищи, выпадают, и все же это время называется жизнью. А потому был чудом и известен только один пример музыканта Ксенофила[1599], который прожил 105 лет без каких-либо болезней.

§169 Но, клянусь Геркулесом, у всех остальных людей, как ни у каких других животных, в отдельных частях членов в определенные часы начинается губительный жар или озноб, и не только в определенные часы, но и через три-четыре дня и ночи, и даже в течение всего года. Но болезнью является даже сиюминутное желание умереть[1600].

§170 Ведь природа и для болезней установила определенные законы. Четырехдневная перемежающаяся лихорадка никогда не начинается в самые короткие дни в году или в зимние месяцы; некоторые болезни после шестидесяти лет жизни больше не случаются, а другие исчезают с наступлением половой зрелости, особенно у женщин. Стариков меньше всего поражает чума. Некоторые болезни встречаются у всех народов, а другие или у рабов, или у знатных, или у других сословий. Также сделано наблюдение, что чума всегда идет с юга на запад и почти никогда иначе и что она никогда не случается зимой и никогда не продолжается больше трех месяцев.

51. (52) §171 Теперь назовем признаки близкой смерти: во время бешенства — смех; а при расстройстве разума — обрывание бахромы и свертывание подстилки; пренебрежение к тем, кто будит больного; самопроизвольное отправление естественных потребностей; но самым надежным симптомом является вид глаз и носа и даже постоянное лежание на спине, неравномерное или слабое биение пульса, что обнаружил еще Гиппократ, выдающийся врач. И хотя имеется бесчисленное множество признаков смерти, однако нет никаких признаков здоровья и душевного спокойствия, так что еще Катон Цензор в одном из писем к своему сыну замечает, подобно оракулу, что развитая не по годам юность является признаком преждевременной смерти.

§172 В самом деле, имеется бесконечное количество болезней. Так, Ферекид[1601] из Сироса умер от того, что множество змей выползали из его тела[1602]. Некоторые постоянно страдают лихорадкой, как Г. Меценат[1603], который в последние три года своей жизни не мог уснуть ни на минуту. Поэт Антипатр Сидонский[1604] один раз в год только в день своего рождения заболевал лихорадкой и умер от нее в глубокой старости.

52. (53) §173 Консуляр Авиола[1605] вновь ожил на погребальном костре, но сгорел заживо, так как из-за очень сильного пламени ему не смогли помочь. Рассказывают, что подобный случай произошел и с бывшим претором Л. Ламией[1606]. Но занимавший должность претора Г. Элий Туберон был возвращен с погребального костра, как сообщают Мессала, Руф и многие другие. Такова судьба смертных. Мы рождаемся для этих и подобных ударов судьбы, так что человеку нельзя верить даже смерти.

§174 Среди других примеров я обнаружил, что душа Гермотима из Клазомены покинула его тело, долго блуждала и при этом сообщала из отдаленных мест многое, чего не мог знать никто иной, кроме того, кто сам там был. Тем временем тело его находилось в полумертвом состоянии, пока, наконец, его враги, которых называли кантаридами[1607], не сожгли его, лишив тем самым вернувшуюся душу как бы ее оболочки. В Проконнесе видели, будто бы у Аристея душа в образе ворона вылетела изо рта. Вслед за этим рассказывают еще много баснословных вещей.

§175 Нечто подобное я узнал и от Эпименида из Кносса[1608], который сообщает, что он, будучи мальчиком, сильно устав от жары и ходьбы, проспал в пещере 57 лет, а когда проснулся, удивился изменению окружавших его вещей, как будто пробудился на следующий день. После этого за такое же количество дней[1609] он превратился в старика, однако прожил 157 лет. Женский пол, кажется, особенно подвержен этому недугу[1610] при повороте матки, но если она выпрямляется, то жизнь снова возвращается. Этой темы касается столь знаменитое у греков сочинение Гераклида[1611] о женщине, которая после семи дней бездыханного состояния вновь вернулась к жизни.

§176 Варрон также сообщает, что в то время, когда он в качестве вигинтивира[1612] производил раздел полей в Капуе, один человек, который был вынесен на форум для погребения, вернулся домой пешком; что то же самое случилось в Аквине[1613]; и что в Риме Корфидий, муж своей тетки, после того как похороны уже были организованы, ожил, и локатор[1614] был им похоронен.

§177 Он же (Варрон) прибавляет и другие чудесные случаи, которые следует передать полностью. Из двух братьев Корфидиев из сословия всадников старшему случилось как бы умереть, и после вскрытия завещания младший брат, назначенный наследником, организовал похороны. Между тем старший брат, который казалось бы умер, созывает слуг, хлопая в ладоши, и рассказывает, будто он пришел от своего брата, который поручил ему заботу о своей дочери, кроме того указал, в каком месте он зарыл золото без свидетелей, и просил устроить ему такие похороны, какие он приготовил. Когда он это рассказывал, слуги его младшего брата сообщили, что тот внезапно умер, а золото оказалось там, где он указал.

§178 Жизнь полна такими предсказаниями, но их следует опустить, так как они чаще всего оказываются ложными, как мы покажем с помощью одного замечательного примера. Во время Сицилийской войны Габиен, очень храбрый моряк Цезаря, взятый в плен Секстом Помпеем[1615], пролежал на берегу целый день, после того как ему, по приказу последнего, была перерезана шея так, что она едва соединялась с телом. Позднее, когда наступил вечер, стонами и мольбами он просил собравшуюся вокруг него толпу людей передать Помпею, чтобы он сам к нему пришел или послал кого-нибудь из своих приближенных, так как он вернулся из преисподней и хотел бы кое-что сообщить.

§179 Помпей послал многих из своих друзей, которым Габиен сказал, что подземным богам нравятся благочестивые планы Помпея[1616], поэтому они исполнятся по его желанию. Это велено было ему сообщить, а в доказательство истины он тотчас после исполнения поручения испустил дух[1617]. И это так и произошло. Есть еще примеры людей, которых видели после похорон, но мы оставим их, ибо нашей целью являются творения природы, а не чудеса.

53. (54) §180 В высшей степени удивительными являются часто встречающиеся случаи внезапной смерти (в сущности, это самое большое счастье в жизни), но которые, как я покажу, основываются на естественных причинах. Большое количество таких случаев приводит Веррий[1618], однако из них я выберу лишь некоторые. Кроме уже упомянутого Хилона[1619], от радости умерли Софокл[1620] и Дионисий, сицилийский тиран, оба, получив известие, что их трагедии одержали победу; затем одна мать после битвы при Каннах, которая внезапно снова увидела своего сына невредимым, ранее же введенная в заблуждение ложным известием о его смерти. От стыда умер Диодор[1621], учитель диалектики, так как во время шутливого спора не смог тотчас ответить на вопросы Стилпона[1622].

§181 Утром, надевая обувь, без видимых причин умерли два Цезаря[1623]: один — действующий претор, другой — бывший претор, отец диктатора Цезаря, последний — в Пизе, а первый — в Риме. Квинт Фабий Максим[1624] умер во время своего консульства 31 декабря; вместо него добился продолжавшейся еще лишь несколько часов должности Г. Ребил[1625]. То же самое произошло и с сенатором Гаем Вулкацием Гургитом. Всех их смерть настигла столь здоровыми и зрелыми, что они задумывались о дальнейшем продвижении. Квинт Эмилий Лепид умер, когда при выходе из комнаты ударился большим пальцем ноги о порог, а Гай Авфустий по пути в сенат споткнулся на комиции.

§182 И посол, который изложил в сенате дело родосцев, вызвав большой восторг, внезапно умер на пороге курии в тот момент, когда собирался ее покинуть. Гней Бебий Тамфил, который занимал должность претора, умер как раз тогда, когда осведомился у своего слуги о времени. Авл Помпей умер на Капитолии, когда поклонялся богам. Консул Маний Ювенций Фална умер, когда совершал жертвоприношение. Гай Сервилий Панса скончался, когда стоял на форуме у лавки в два часа дня, опершись на своего брата Публия. Судья Бебий умер, когда велел отсрочить слушание дела, а Марк Теренций Коракс в то время, когда писал на форуме таблички.

§183 Еще в прошлом году внезапно умер римский всадник, когда что-то говорил на ухо одному консуляру перед статуей Аполлона из слоновой кости, которая стоит на форуме Августа. Но самой удивительной является смерть врача Гая Юлия, которая настигла его, когда он втирал мазь и протягивал зонд через глаз. Бывший консул Авл Манлий Торкват умер, когда во время обеда потянулся к пирогу. Врач Луций Тукций Валла умер, когда пил винный мед. Аппий Сауфей скончался, когда после возвращения из бани выпил винный мед и стал высасывать яйцо. Публий Квинкций Скапула умер, когда обедал у Аквилия Галла. Писец Децим Сауфей скончался, когда завтракал у себя дома.

§184 Бывший претор Корнелий Галл и римский всадник Тит Гатерий умерли во время полового акта. Наш век отметил двух всадников красивой внешности, которые умерли во время исполнения одной и той же мистической пантомимы. В качестве примера самой легкой смерти древние авторы рассказывают о комическом актере Марке Офилии Гиларе.

§185 Когда он однажды в день своего рождения очень понравился народу и устроил пир, после обеда потребовал подать горячий напиток в сосуде и, рассматривая маску, в которой выступал в этот день, надел на нее венок со своей головы, и застыл в таком положении, никого не замечая, пока сосед по столу не напомнил ему, что напиток остыл.

§186 Таковы счастливые примеры, но есть, напротив, бесчисленное множество несчастливых. Луций Домиций[1626] из одного очень известного рода, побежденный Цезарем у Массилии и плененный им же у Корфиния, принял яд вследствие пресыщения жизнью, но после того, как выпил его, старался всеми силами сохранить жизнь[1627]. В публичных актах можно обнаружить, что во время похорон Феликса, одного возницы из партии красных[1628], один из его друзей бросился в погребальный костер; но чтобы этот отважный поступок не принес славу мастеру, его недруги злобно утверждали, что лишь обилие ароматов побудило его к этому. Незадолго до этого Марк Лепид, человек очень знатного происхождения, о котором мы говорили[1629], что он умер от горя по случаю развода, был выброшен силой пламени из погребального костра, и так как не смогли его снова туда поместить из-за сильного жара, то сожгли обнаженного рядом на других ветках.

54. (55) §187 Трупосожжение не было у римлян древним обычаем; раньше погребали в землю. Но после того, как на собственном опыте они убедились, что в длительных войнах погребенных снова выкапывают, то установили этот обычай. Тем не менее многие семьи остались верны старому обычаю. Так, например, рассказывают, что в семье Корнелиев никого до диктатора Суллы не сжигали, а последний пожелал этого, так как боялся возмездия за то, что повелел вырыть труп Гая Мария. [Однако словом sepultus обозначают того, кто похоронен любым способом, а словом humatus называется покрытый землей.]

55. (56) §188 После похорон мы приходим к различному мнению о душах умерших. У всех после последнего дня та же самая судьба, что была у них до первого дня. С момента смерти тело и душа так же мало чувствуют, как до рождения. Но наше тщеславие распространяется даже на будущее и лжет само себе, что есть жизнь после смерти, между тем оно приписывает душе то бессмертие, то перемещение души, то чувство умершим, почитает души умерших и делает богом даже того, кто уже перестал быть человеком; как будто бы жизнь человека в чем-то отличается от жизни животного или как будто бы мы не находим в жизни много гораздо более долговечных вещей, которым однако никто не предсказывает подобного бессмертия.

§189 Какую форму имеет душа сама по себе? Из какого вещества она состоит? Где у нее мышление? Каким образом она видит, слышит или кто ее волнует? Кто имеет выгоду от нее или в чем счастье без нее? Каково, наконец, ее местообитание и сколь велико количество отделившихся за столько веков душ словно теней? Все это плод детских фантазий и страстного желания человека никогда не прекращать своего существования. Подобной глупостью было мнение Демокрита о том, что следует сохранять тела людей, так как они снова оживут, однако сам он не воскрес.

§190 Какое, черт возьми, это безрассудство утверждать, что со смертью начинается новая жизнь? Какой покой может иметь человек, если его душа сохраняет чувство наверху, а его тень пребывает в подземном царстве? Действительно, эта сладкая, но глупая вера уничтожает самое замечательное благо природы — смерть, и делает уход из жизни вдвойне печальным, и даже мысль о будущем тревожит. Ведь если приятно жить, кому может тогда быть приятно, что он прожил?[1630] Но насколько легче и надежнее верить самому себе и взять в качестве образца беззаботности дородовой опыт?

56. (57) §191 Прежде чем мы оставим описание человека, было бы целесообразно назвать важнейшие изобретения и тех, кому они принадлежат. Куплю и продажу ввел Меркурий, сбор винограда — Бахус, и он же изобрел диадему, украшение царей, и триумф; Церера создала зерно, тогда как прежде люди питались желудями; она же научила молоть его и выпекать хлеб в Аттике и другие вещи в Сицилии, за что ее почитали. Она же дала первые законы, однако другие полагали, что это сделал Радамант[1631].

§192 Я всегда считал, что буквы ассирийского происхождения, но другие, как Геллий[1632], утверждают, что они были заимствованы Меркурием у египтян, а третьи, что у ассирийцев. Но те и другие полагают, что в Грецию 16 букв принес от финикийцев Кадм[1633]. К ним во время Троянской войны Паламед[1634] прибавил еще четыре буквы — Θ, Φ, Ξ, Χ, а после него лирический поэт Симонид добавил еще столько же, а именно Ζ, Π, Ψ, Ω, при этом все они узнаются в наших буквах. Аристотель считал, что древнегреческий алфавит состоял из 18 букв и еще двух, Θ и Χ, добавленных Эпихармом[1635], а не Паламедом.

§193 Антиклид сообщает, что в Египте письмо изобрел некий Менон, который жил за 1500 лет до Форонея[1636], древнейшего царя Греции, и пытается доказать это с помощью памятников. Эпиген[1637], очень надежный писатель, напротив, говорит, что у вавилонян найдены наблюдения за небесными светилами, возраст которых составляет 7200 лет, написанные на обожженных кирпичах. Бероз и Критодем[1638], которые допускают самый маленький возраст, оценивают возраст этих наблюдений в 4900 лет, из чего явствует, что буквы используются с незапамятных времен. В Лаций их принесли пеласги.

§194 Эвриал и Гипербий, два брата в Афинах, первыми изготовили кирпичи и построили дома; до них люди вместо домов жили в пещерах. Геллий полагает, что Токсий, сын Цела, был изобретателем глинобитных построек, взяв при этом за образец гнезда ласточек. Кекроп[1639] построил первый город и назвал его по своему имени Кекропией, которая теперь является Акрополем Афин. Некоторые авторы сообщают, что Аргос был основан еще раньше царем Форонеем, другие утверждают, что еще раньше — Сикион, а египтяне говорят, что у них намного раньше был построен Диосполь[1640].

§195 Кинира, сын Агриопы, изобрел черепицу и обработку металла, и то и другое на острове Кипр, а также клещи, молот, рычаг и наковальню. Колодцы изобрел Данай, приехавший из Египта в ту часть Греции, которая называлась Аргос Дипсион[1641]. Каменоломни впервые использовал Кадм возле Фив или, как утверждает Феофраст, в Финикии. Первые башни, по мнению Аристотеля, построили циклопы, по мнению же Феофраста, — жители Тиринфа.

§196 Египтяне изобрели ткачество; лидийцы в Сардах первыми стали красить шерсть; Клостер, сын Арахны, изобрел веретено для прядения шерсти; Арахна[1642] изготовила полотно и сети; Никий из Мегары изобрел искусство валяния; Тихий из Беотии — сапожное ремесло. Египтяне говорят, что у них изобретена медицина, другие приписывают это Арабу, сыну Вавилонии и Аполлона. Хирон[1643], сын Сатурна и Филиры, является создателем ботаники и фармацевтики.

§197 Аристотель считает, что плавить и обрабатывать медь научил лидиец Скиф, по мнению же Феофраста, — фригиец Делас. Изобретение ковки металла одни приписывают халибам, а другие — циклопам. Гесиод утверждает, что железо первыми стали использовать на Крите те жители, кого называли идейскими Дактилами[1644]. Серебро открыл афинянин Эрихтоний или, как считают другие, Эак. Первый золотой рудник и плавку золота открыл финикиец Кадм на горе Пангей[1645], по мнению же других, это сделали Фоант и Эакл на Панхее[1646], или Сол, сын Океана, которому Геллий приписывает также изобретение лекарств из металлов. Олово с островов Касситериды[1647] первым привез Мидакрит.

§198 Обработку железа изобрели циклопы; гончарное ремесло — афинянин Кореб; гончарный круг — скиф Анахарсис или, как считают другие, коринфянин Гипербий. Плотницкое дело и относящиеся к нему пилу, топор, отвес, бурав, клей, рыбный клей изобрел Дедал; угольник, уровень, резец и гвоздь — Теодор с Самоса; меру и вес ввел аргивянин Фидон или, по мнению Геллия, Паламед. Огонь из кремня первым получил Пирод, сын Килика, и его (огонь) тщательно сохранил Прометей в полом тростнике.

§199 Повозку с четырьмя колесами первыми создали фригийцы; вести торговлю первыми стали пунийцы; разведением винограда и деревьев первым занялся афинянин Евмолп. Смешивать вино с водой первым научил Стафил, сын Силиена; разведение олив и изобретение маслодавильного пресса, а также получение меда приписывают Аристею из Афин; использовать быков и плуг первым стал Вузиг Афинский или, по мнению других, Триптолем.

§200 Монархию впервые установили египтяне, республику — жители Аттики после смерти Тесея. Первым тираном был Фаларис[1648] в Аграганте. Рабство первыми учредили лакедемоняне. Первый смертный приговор был вынесен Ареопагом.

Жители Африки первыми воевали против афинян дубинками, которые они называли фалангами. Щиты изобрели Прет и Акризий[1649], воевавшие между собой, или Халк, сын Атаманта; панцирь изобрел Мидий из Мессены; шлем, меч и копье — спартанцы; поножи и султаны на шлеме — карийцы.

§201 Одни говорят, что лук и стрелы изобрел Скиф, сын Юпитера, другие утверждают, что стрелы изобрел Перс, сын Персея. Копья придумали этолийцы, дротик с ремнем — Этол, сын Марса, копье велитов[1650] и метательное копье — Тиррен, боевую секиру — амазонка Пенфесилея, рогатину — Писей. Среди же метательных машин скорпиона[1651] и катапульту придумали жители Крита, баллисту[1652] и пращу — сирофиникийцы; медную трубу изобрел Писей Тирренский, черепаху[1653] — Артемон из Клазомены.

§202 Среди стенобитных машин «коня» (который теперь называется тараном) изобрел Эпей[1654] у Трои. Езду верхом на коне придумал Беллерофон; узду и седло для лошади изобрел Пелефроний; сражаться на лошадях первыми стали фессалийцы, которых называли кентаврами и которые жили у подножия горы Пелий. Запрягать колесницу парой лошадей первыми стали фригийцы, а четверкой — Эрихтоний[1655]. Боевой порядок, подачу сигнала к началу сражения, военные пароли и ночную стражу придумал Паламед во время Троянской войны, подачу сигнала с башни — Синон[1656] в той же войне, перемирие — Ликаон[1657], заключение договоров — Тесей.

§203 Гадание по полету птиц придумал житель Карии, из-за чего оно называлось кариями; гадание по другим животным добавил Орфей, гадание по внутренностям животных — Дельф, гадание по огню — Амфиарай[1658], гадание по внутренностям птиц — Тиресий Фиванский[1659], толкование чудесных знамений и снов — Амфиктион[1660]. Астрологию создал Атлант, сын Ливии, по мнению же других, — египтяне или ассирийцы; круговое движение звезд открыл Анаксимандр Милетский[1661], учение о ветрах — Эол[1662], сын Эллина.

§204 Музыку изобрел Амфион[1663], свирель и одноствольную флейту — Пан, сын Меркурия, поперечную флейту — Мидас[1664] во Фригии, двойную флейту — Марсий[1665] в той же стране; лидийскую мелодию создал Амфион, дорийскую — фракиец Тамирид[1666], а фригийскую — фригиец Марсий. Кифару изобрел Амфион, по мнению же других — Орфей[1667] или Лин[1668]. На семи струнах вместо первоначально трех-четырех стал играть Терпандр[1669], восьмую струну добавил Симонид[1670] и девятую — Тимофей[1671]. Играть на кифаре без пения первым стал Тамирид, а с пением — Амфион или, как полагают другие, Лин. Первые песни для исполнения под аккомпанемент кифары сочинил Терпандр. Петь в сопровождении флейты первым начал Ардал из Трезена[1672]. Военной пляске первыми стали обучать куреты[1673], пиррихию[1674] — Пирр, и тому и другому — на Крите.

§205 Гекзаметром мы обязаны пифийскому оракулу[1675]. О происхождении поэзии существует большой спор: считалось, что она была еще до Троянской войны. Первую прозаическую речь написал во времена царя Кира Ферекид Сиросский[1676], первую историю — Кадм из Милета[1677]. Гимнастические игры первым ввел Ликаон[1678] в Аркадии, погребальные игры — Акаст[1679] в Иолке, после него Тесей на Истме, Геракл в Олимпии; атлетические состязания учредил Питфей[1680], игру в мяч — Гигес Лидийский[1681]; живопись изобрели египтяне, а в Греции — Эвхир[1682], родственник Дедала, как полагает Аристотель, а как считает Феофраст, — Полигнот Афинский[1683].

§206 На корабле первым прибыл в Грецию из Египта Данай[1684]; прежде плавали на плотах, которые изобрел царь Эритра для передвижения между островами в Красном море. Однако находятся те, кто полагает, что еще раньше их построили мисийцы и троянцы для плавания по Геллеспонту, когда они выступили против фракийцев. Даже теперь в Британском океане[1685] делаются суда из сплетенных прутьев, обтянутых кожей, а на Ниле — из папируса, ситника[1686] и тростника.

§207 Филостефан[1687] сообщает, что Ясон первым начал плавать на военном корабле, однако Гегесий[1688] утверждает, что первым это сделал Парал[1689], по мнению Ктесия, — Семирамида[1690], а как считает Архемах[1691], — Эгеон. Бирему (судно с двумя рядами весел), по словам Дамаста[1692], построили жители Эрифр[1693], трирему, по сообщению Фукидида, — Аминокл из Коринфа, квадрирему, по утверждению Аристотеля, — карфагеняне.

§208 Квинкверему, по словам Мнесигитона[1694], построили саламинцы, корабль с шестью рядами весел, как сообщает Ксенагор[1695], — жители Сиракуз. От последнего до 10 рядов довел, по сообщению Мнесигитона, Александр Великий, до 12 рядов, как считает Филостефан, — Птолемей Сотер[1696], до 15 — Деметрий[1697], сын Антигона, до 30 — Птолемей Филадельф[1698] и до 40 — Птолемей Филопатор[1699], по прозвищу Трифон. Грузовой корабль изобрел Гипп из Тира. Лемб[1700] придумали жители Кирены; лодку — финикийцы; celes[1701] — жители Родоса; cercyrus[1702] — жители Кипра.

§209 Наблюдение за звездами во время плавания ввели финикийцы; весло изобрели жители Коп[1703], сделали его более широким жители Платей[1704]; паруса изобрел Икар, мачту и рею — Дедал, судно для перевозки лошадей — жители Самоса или Перикл из Афин, длинную верхнюю палубу — жители острова Фасос, а раньше вели бой только с носа или кормы корабля. Ростры[1705] добавил этруск Пизей, простой якорь изобрел Эвпалам[1706], а двулапый — Анахарсис[1707], абордажный крюк — Перикл Афинский, средства управления кораблем — Тифис[1708]. Первый морской бой дал Минос. Первым убил животное Гипербий, сын Марса; первым убил быка Прометей.

57. (58) §210 Первое молчаливое соглашение всех народов состояло в том, что они стали использовать ионийские буквы.

58. Древние греческие буквы были почти такими же, как сейчас латинские, о чем свидетельствует древняя бронзовая таблица из Дельф, которая сегодня находится в библиотеке дворца как дар царей, посвященный Минерве, с надписью следующего содержания:

59. (59) §211 Второе соглашение народов заключалось в бритье бороды, но у римлян оно появилось позже. В Италию цирюльники[1710] прибыли в 454 г. от основания Рима[1711] из Сицилии, откуда, по сообщению Варрона, их привез с собой П. Титиний Мена. Прежде носили бороды. Первым из всех стал ежедневно бриться Сципион Африканский Младший. Император Август всегда пользовался бритвой.

60. (60) §212 Третье соглашение, продиктованное уже, скорее, разумом, состояло в наблюдении за часами. Когда и кем в Греции было сделано это изобретение, мы рассказали во второй книге[1712]. Значительно позже оно достигло и Рима. В Законах XII таблиц упоминаются только восход и закат солнца; спустя несколько лет был прибавлен еще полдень, так как служитель[1713] консулов возвещал об этом, когда видел солнце от курии между Рострами и Грекостасисом[1714]. Когда солнце клонилось от Мениевой колонны[1715] к тюрьме, он возвещал конец дня, но это было возможно только в ясные дни и употреблялось вплоть до Первой Пунической войны.

§213 Как рассказывает Фабий Вестал[1716], первым установил солнечные часы Л. Папирий Курсор[1717] за 12 лет до начала войны с Пирром[1718] у храма Квирина[1719], когда он освящал его, построенный по обету его отцом. Но этот писатель не описывает устройство этих часов, не называет мастера и не говорит, откуда они были привезены или у какого писателя он обнаружил это сообщение.

§214 М. Варрон сообщает, что первые солнечные часы на площади возле Ростр на колонне были установлены во время Первой Пунической войны консулом Ман. Валерием Мессалой[1720] после взятия Катины на Сицилии, откуда они были привезены спустя 30 лет после установки Папириановых часов, в 491 г. от основания Города[1721]. Их деления не совпадали с часами[1722], однако ими пользовались 99 лет, пока Квинт Марций Филипп, который был цензором вместе в Луцием Павлом[1723], не установил рядом новые часы, изготовленные с большей точностью, и этот дар среди цензорских дел был принят с огромной благодарностью.

§215 Но даже тогда в пасмурную погоду время нельзя было определить вплоть до ближайшей цензуры. Тогда Сципион Назика, коллега Лената[1724], первым установил водяные часы[1725], которые правильно показывали время и днем и ночью, и эти часы, которые находились под крышей, он освятил в 595 г. от основания Города[1726]. Так долго у римского народа день не был разделен на часы.

Теперь перейдем к описанию других животных, и прежде всего наземных.

1. (1) §1 Перейдем к остальным животным, и прежде всего — к живущим на суше.

Самым большим из них является слон. К тому же он наиболее близок человеку по разуму, поскольку понимает язык своей страны и повинуется приказам, а также помнит об обязанностях, которым обучен; его радует любовь и оказываемый ему почет; более того, он обладает качествами, редкими даже у людей, — честностью, благоразумием, справедливостью, а также благоговейным отношением к светилам и почитанием солнца и луны. §2 Писатели сообщают, что в лесистых местностях Мавритании[1728] стада слонов во время полнолуния сходятся к некой реке по названию Амилон и там, производя обряд очищения, торжественно обливаются водой; после этого, воздав почести светилу, они возвращаются в леса, пропуская вперед уставших детенышей. §3 Считается, что слоны также понимают нерушимость обязательств, накладываемых на человека другими религиями, и потому, отправляясь за море, всходят на корабль лишь после того, как погонщик поклянется доставить их обратно. Кроме того, видели, как ослабевшие от болезни слоны (ведь даже и этим гигантам угрожают болезни), ложатся на спину и подбрасывают к небу пучки травы, словно моля землю присоединиться к их просьбам. А что касается их понятливости, то они поклоняются своему царю, преклоняют перед ним колени, увенчивают его гирляндами. Индийцы используют для пахоты относительно небольших по размеру слонов, которых называют полукровками.

2. (2) §4 В Риме слоны впервые шли в упряжке во время Африканского триумфа Помпея Великого[1729], когда везли его колесницу: ведь сохранились записи о том, что ранее таким образом их использовали в триумфе Отца Либера после покорения им Индии[1730]. Процилий[1731] утверждает, что во время триумфа Помпея впряженные в колесницу слоны не смогли войти в городские ворота. Во время гладиаторских игр, устроенных цезарем Германиком[1732], некоторые из слонов шли не в строю, а двигались словно бы в танце. §5 Обычным делом было для них подбрасывать в воздух оружие, которое порывы ветра не уносили в сторону, а также вступать между собой в гладиаторские поединки или всем вместе кружиться в неистовой пиррихе[1733]. Кроме того, они ходили по натянутым канатам и вчетвером несли носилки, на которых лежала слониха, изображавшая роженицу, а в полных народу триклиниях[1734] пробирались к своим застольным местам столь осторожно, что не беспокоили никого из пирующих.

3. (3) §6 Известно, что одного слона, который не сразу понимал отдаваемые ему приказания и частенько бывал бит за это плетьми, ночью застали упражняющимся в отработке этих приказаний. Удивительно, что слоны могут подниматься вверх по канатам, но еще более удивительно, что они могут спускаться по ним, — во всяком случае, когда канаты натянуты под углом. Муциан, трижды бывший консулом[1735], утверждает, будто один из слонов выучил начертания греческих букв и имел обыкновение писать на этом языке: «Я сам это написал и возвестил[1736] о кельтской добыче». Точно так же он утверждал, будто своими глазами видел, как привезенные в Путеолы слоны, когда их заставляли сойти с корабля, испугались длины ведущих на сушу сходен и, обманувшись в оценке расстояния <до берега>, вернулись на корабль.

(4) §7 Сами слоны знают, что добыча, которую от них ожидают <люди>, — это только лишь то оружие, <которым их снабдила природа>: Юба[1737] называет его «рогами», а живший намного раньше его Геродот[1738] — более употребительным термином «бивни»[1739], — вот почему слоны зарывают в землю бивни, выпавшие случайно или от старости. Лишь бивни являются «слоновой костью»; что касается скелета, то он, как и у других животных, состоит у слонов из не представляющих никакой ценности костей. Впрочем, с недавних пор нехватка слоновой кости вынудила в качестве поделочного материала использовать обычные кости, поскольку бивни, за исключением добываемых в Индии, поступают теперь в незначительном количестве, а всё прочее в наших краях не подходит для изготовления предметов роскоши. §8 Молодые слоны славятся белизной своих бивней. Животные ухаживают за ними чрезвычайно заботливо: они оберегают острый конец одного бивня, чтобы использовать его в сражении, а другим пользуются как рабочим инструментом, выкапывая с его помощью корни и толкая перед собой массивные предметы. Будучи окружены охотниками, слоны выставляют вперед тех из своих сородичей, которые имеют самые маленькие бивни, чтобы охотники не думали, будто ради них стоит сражаться. Кроме того, обессилев, слоны обламывают бивни о деревья и таким образом изымают себя из числа желанной добычи.

4. (5) §9 Удивительно, что — как и большинство животных — слоны знают, почему на них охотятся, но почти все они к тому же знают и то, чего им следует остерегаться. Говорят, когда слон в пустынной местности случайно встречает человека, который просто путешествует, он настроен к нему доброжелательно и миролюбиво и даже показывает ему дорогу; но тот же самый слон, заметив человеческие следы ранее самого человека, начинает дрожать от страха перед засадой, лишается обоняния, внимательно оглядывается по сторонам, приходит в ярость и не наступает на обнаруженный след, а уничтожает его; он сообщает о следах ближайшему сородичу, тот — следующему, и подобный сигнал получают все слоны до единого. После этого стадо разворачивается, отступает и выстраивается в боевом порядке; при этом запах оставленного следа улавливают все слоны, хотя в большинстве случаев это не запах босых ног. §10 Говорят, что точно так же и тигрица, безжалостно расправляющаяся с другими животными и не обращающая внимания даже на слоновьи следы, заметив следы человека, уводит своих детенышей подальше. Но каким образом она опознала след того, кого ранее не видела, и почему он внушает ей такой страх? Ведь очевидно, что в такие[1740] леса ходят очень редко. И совершенно естественно, что столь редко встречающиеся человеческие следы могут поставить тигров в тупик: но откуда животные знают, что их следует опасаться? Более того, почему они дрожат от страха от одного лишь вида человека, хотя настолько превосходят его силой, размерами и быстротой?

Бесспорно, закон природы таков, власть ее такова, что самые свирепые и крупные животные, даже если они никогда не встречали ничего, что могло бы их напугать, тотчас же понимают, чего им следует опасаться.

5. §11 Слоны всегда ходят стадом; возглавляет походный порядок старейший по возрасту, а замыкает — второй по старшинству. Собираясь перейти реку, они пропускают вперед самых маленьких, чтобы не изменить глубину реки: ведь когда в нее вступают более крупные слоны, уровень воды повышается.

Антипатр[1741] сообщает, что у царя Антиоха[1742] было два слона, которых он использовал для военных целей и имена которых были всем известны; более того, и сами они знали свои клички. Катон, который намеренно не привел в своих «Анналах» имени ни одного из военачальников[1743], рассказывает о том, что в войске карфагенян был очень храбрый слон со сломанным бивнем по кличке Сириец. §12 Когда Антиох пытался перейти реку вброд, его слон Аякс отказался сделать это, хотя в других случаях он всегда шел впереди войска. Тогда было объявлено, что тот из слонов, кто перейдет реку, будет считаться старшим, и на это решился слон по кличке Патрокл, за что и был награжден серебряными фалерами[1744], которые больше всего любят слоны, а также всеми другими знаками отличия. Один слон, впавший в немилость, предпочел умереть от голода, чем жить в бесчестии. В самом деле, у него было удивительно развито чувство стыда и, будучи побежден, он не стал слушать приказаний своего победителя, а протянул ему землю и вербены[1745].

§13 Из-за присущего им чувства стыдливости слоны сходятся всегда тайно: самец в возрасте пяти, а самка — десяти лет. Их брачный союз сохраняется в течение двух лет, причем, как говорят, они находятся вместе в продолжение пяти дней в году и не более, а на шестой день, прежде чем возвратиться в стадо, входят в реку и поливают друг друга водой. Супружеская неверность им неизвестна: отсутствуют и драки из-за самок, столь губительные для других животных, но не потому, что им неизвестна страстная любовь. Так, передают, что один слон в Египте полюбил некую продавщицу кораллов и что она (дабы никто не подумал, будто слон выбрал первую попавшуюся девушку) была очень любима Аристофаном, всем известным грамматиком[1746]. §14 Другой слон, как говорят, полюбил сиракузянина Менандра, молодого воина в войске Птолемея[1747], и доказательством этой любви было то, что он отказывался от пищи всякий раз, когда не видел юношу. А Юба утверждает, что некогда слон полюбил продавщицу благовоний. Все эти животные выказывали свою любовь радостью при виде любимого лица и неловкими проявлениями ласки, а также тем, что сохраняли протянутые им ветви и осыпали ими предмет своей любви. Да и неудивительно, что животные, обладающие памятью, способны и любить! §15 И действительно, тот же писатель сообщает, что спустя многие годы слоны узнают в постаревшем человеке того, кто был их погонщиком в свои молодые годы. Он же пишет о некоем неосознанном чувстве справедливости, присущем слонам. В самом деле, когда царь Бокх[1748] привязал к столбам тридцать слонов, которых решил наказать, и выпустил против них такое же количество других слонов, — причем между выпущенными слонами бегали люди, побуждавшие их напасть на привязанных собратьев, — невозможно было добиться того, чтобы эти животные послужили оружием чужой мести.

6. (6) §16 Италия впервые увидела слонов во время войны с царем Пирром[1749] и назвала их «луканскими быками», поскольку увидела их в Лукании в 474 году от основания Рима[1750]; Рим же впервые увидел их во время триумфа пятью годами позже, а потом — в 502 году от основания Города[1751], когда очень много слонов было захвачено у карфагенян в Сицилии в результате победы понтифика Луция Метелла[1752]. Их было сто сорок два или, по другим подсчетам, сто сорок; привезены они были на плотах, сооруженных из досок, которые настилали на скрепленные друг с другом бочки. §17 Веррий[1753] передает, что эти слоны сражались в Цирке и были убиты дротиками, поскольку римлянам не было от них никакого проку: ведь они не хотели ни оставить слонов у себя, ни подарить туземным царям. Луций Пизон[1754] говорит, что слонов просто отвели в Цирк, а там — дабы увеличить испытываемое к ним презрение — вооруженные копьями с набалдашниками на конце служители прогнали их по периметру цирковой арены. Авторы, которые не верят, что слоны были тогда убиты, не объясняют, как с ними впоследствии поступили.

7. (7) §18 Известно единоборство со слоном одного из римлян в то время, когда Ганнибал заставил наших пленных сражаться друг с другом[1755]. Дело в том, что полководец приказал биться со слоном одному из оставшихся в живых <римских> воинов, и тот, получив обещание обрести свободу в случае своей победы, один на один встретился на арене со слоном и к великому неудовольствию карфагенян победил его. Ганнибал, понимая, что известие о победе римлянина вызовет <у его сограждан> презрительное отношение к этим животным, послал всадников, чтобы те убили уже удалявшегося с арены воина. Опыт сражений с Пирром показал, что отрезать слоновий хобот очень легко.

§19 Фенестелла[1756] рассказывает, что впервые слон сражался в Цирке во время консульства Марка Антония и Авла Постумия, когда курульным эдилом[1757] был Клавдий Пульхр, — в 655 г. от основания Рима[1758], — а также что первое сражение слона с быками произошло спустя двадцать лет, когда курульными эдилами были Лукуллы[1759]. §20 Точно так же во время второго консульства Помпея[1760] во время освящения храма Венеры Победительницы в Цирке сражались двадцать или, по другим подсчетам, семнадцать слонов, противниками которых были вооруженные дротиками гетулы[1761]. Удивительно сражался один из слонов: будучи ранен в ноги, он на коленях ползал среди толп врагов и подбрасывал в воздух вырванные из их рук щиты; при падении щиты описывали круги, что приводило зрителей в восхищение, поскольку создавалось впечатление, будто их подбрасывало не разъяренное животное, а искусный жонглер. Крайне удивительный случай произошел и с другим слоном, убитым в результате одного-единственного удара: дело в том, что копье, попавшее ему под глаз, парализовало жизненно важные центры. §21 Всё стадо попыталось вырваться из сделанного из железа ограждения, причем имелись жертвы среди публики. Поэтому впоследствии диктатор Цезарь[1762], намереваясь устроить подобные игры, окружил арену рвами, обновленными цезарем Нероном, который к тому же добавил места для всадничества[1763]. Выставленные же Помпеем слоны, потеряв надежду на бегство и пытаясь вызвать сочувствие у простолюдинов невыразимо жалобными жестами, стали на колени, словно оплакивая свою участь. Они внушили народу такое сострадание, что все без исключения зрители, забыв о военачальнике и о щедрости, которую он выказал, поднялись и начали призывать на голову Помпея проклятия, которые вскоре исполнились[1764]. §22 Слоны сражались и для диктатора Цезаря во время его третьего консульства[1765]: двадцать слонов против пятисот пехотинцев, — а позже такое же количество слонов, на спинах которых были помещены башни (причем в каждой находилось по шестьдесят воинов), сражалось с указанным выше количеством пехотинцев и с равным им числом всадников. Впоследствии для принцепсов Клавдия и Нерона[1766] устраивались поединки слонов с людьми, причем для людей эти сражения являлись завершением их гладиаторской карьеры.

§23 Описывают, что миролюбие этих животных по отношению к более слабым таково, что, оказавшись в стаде овец, они своим хоботом отодвигают в сторону идущих им навстречу особей, чтобы случайно не раздавить их. Точно также они никому не причиняют вреда, если только не раздразнить их, и это при том, что ходят они постоянно стадом, ибо изо всех животных слонам менее всего присуще бродить поодиночке. Будучи окружены всадниками, они ставят обессиленных, раненых или больных сородичей в центр колонны и вступают в сражение поочередно, слово бы по команде или исходя из оценки хода сражения.

8. (8) §24 Попав в плен, они быстро приручаются, отведав ячменного напитка. В Индии слонов ловят следующим способом: погонщик, сидя на одном из уже прирученных слонов, обнаруживает одинокое или отбившееся от стада животное и хлещет его до тех пор, пока оно не обессилит, после чего пересаживается на него и укрощает описанным ранее способом. Африка же ловит слонов при помощи ям; когда в яму попадает какой-нибудь отбившийся от стада слон, остальные тотчас же начинают срывать ветви деревьев и сносить их в яму, сооружая настил, и всеми силами пытаются вытащить товарища из ямы. §25 Раньше, чтобы приручить слонов, цари сгоняли их при помощи всадников в вырытую вручную огромную траншею, о подлинной протяженности которой слоны не подозревали, и укрощали запертых между рвом и насыпью слонов голодом; доказательством прирученности служило то, что, если человек протягивал слону ветви, тот осторожно брал их. §26 В настоящее время охотники, дабы не повредить бивни, мечут дротики в ноги, которые у слонов очень слабы. Троглодиты[1767] — племя, живущее в пограничных с Эфиопией областях[1768] и питающееся исключительно добытым на охоте слоновьим мясом, — залезают на растущие поблизости от слоновьей тропы деревья и оттуда, высмотрев последнего в колонне слона, спрыгивают ему на заднюю часть спины; левой рукой охотник хватает хвост, а ногами упирается в левое бедро животного. Повиснув таким образом, правой рукой при помощи обоюдоострого топора он подрезает сухожилия на одной ноге слона и, когда из-за раненой голени бег животного замедляется, рассекает сухожилие на другой ноге; проделывает он всё это очень быстро и ловко. Другие <племена> пользуются более безопасным, но менее надежным способом: они всаживают достаточно глубоко в землю огромные выпрямленные луки, которые удерживаются в этом положении самыми сильными юношами, в то время как остальные совместными усилиями стараются натянуть тетиву, выпуская в проходящих мимо слонов не стрелы, а охотничьи копья; затем охотники идут по кровавым следам.

9. (9) §27 Самки слонов намного пугливее самцов. Буйных слонов усмиряют голодом и побоями; если же слон не перестает буйствовать, к нему приводят других слонов, которые сдерживают его при помощи цепей. Кроме того, очень буйными слоны бывают во время течки, круша своими бивнями стойла у индийцев. Поэтому те препятствуют их соитию и держат стада самок отдельно, совершенно так же, как они содержат стада крупного рогатого скота. Прирученные слоны участвуют в сражениях и носят на спине башни с сидящими в них воинами. На Востоке роль слонов в ведении войн огромна: они опрокидывают находящиеся перед ними боевые порядки и топчут воинов противника. Но они же пугаются малейшего визга; будучи ранены или напуганы, они всегда отступают, принося своим войскам потерь не меньше, чем врагам. Африканские слоны боятся индийского слона и не осмеливаются даже глядеть на него, поскольку индийские слоны намного превосходят величиной африканских[1769].

10. (10) §28 Распространено мнение, будто слонихи беременны в течение десяти лет, а Аристотель[1770] считает, что они носят плод два года и никогда не носят больше одного детеныша, а также что они живут двести, а то и триста лет. Зрелость у слонов наступает в шестьдесят лет. Больше всего они любят проводить время в воде и блуждают около рек, хотя и не могут плавать из-за своей величины[1771], а также из-за того, что не переносят холода; больше всего они страдают от вспучивания живота и от поноса, а другим болезням не подвержены. Я нашел сведение о том, что выпущенные в слонов стрелы и дротики отскакивают от их тел, если они пьют масло, а потоотделение, напротив, способствует тому, что стрелы застревают в их коже. §29 Поедание земли действует разрушительно на здоровье слонов и не вредит только в том случае, если они жуют землю постоянно; глотают они даже камни, но самой приятной пищей считают стволы деревьев: они сгибают достаточно высокие пальмы, упираясь в их стволы лбами, и, наклонив их таким образом, собирают плоды. Едят они ртом; дышат, пьют и нюхают органом, который неудачно называется «рукой»[1772]. Изо всех животных более всего слоны ненавидят мышей и, если увидят, что мышь прикоснулась к находящейся в их стойле пище, с отвращением отказываются от нее. Наибольшую муку они испытывают в том случае, если во время питья проглотят пиявку (я замечаю, что ее повсеместно стали называть «кровопийцей»): когда та присасывается непосредственно к стенкам дыхательного канала, то причиняет слону непереносимую боль. §30 На спине кожа у слонов очень жесткая, на животе — мягкая; волосяной покров отсутствует, а щетина не растет даже на хвосте, который они используют для того, чтобы отгонять надоедливую мошкару, — ведь ее чувствует и такой великан. Испещренная морщинами кожа слона своим запахом привлекает этот род насекомых; поэтому слоны, растягивая складки кожи, впускают под них целые стаи своих <мучителей>, а затем, неожиданно натянув кожу, убивают сдавленных ею паразитов: эти складки кожи заменяют им хвост, гриву и шерсть.

§31 Бивни стоят огромных денег и являются наилучшим материалом для изготовления статуй богов. Роскошь нашла для себя еще одну привлекательную особенность слона — приятный вкус жесткой кожи слоновьего хобота; впрочем, как я полагаю, приятным этот вкус кажется только потому, что гурман воображает, будто жует саму слоновую кость. Хотя в храмах можно видеть бивни исключительно больших размеров, они всё же не идут ни в какое сравнение с теми, которые в отдаленнейших областях Африки, граничащих с Эфиопией, используются в домах в качестве дверных косяков: об этом, со слов царевича Гулуза[1773], рассказывает Полибий.

11. (11) §32 Слонов поставляет Африка из районов по ту сторону Сиртских пустынь[1774] и из Мавритании; поставляют их, как было отмечено ранее, и эфиопы с троглодитами, но самых больших слонов поставляет Индия. Она же поставляет и змей, которые находятся в постоянной вражде со слонами; эти змеи[1775] столь огромны, что легко обвивают слонов своими кольцами и сдавливают их, скрутившись в тугой узел. В этом сражении погибают оба противника и побежденный слон, падая, своей тяжестью душит обвившего его змея.

12. (12) §33 Изобретательность животных в соблюдении своих интересов удивительна: это касается и тех, о ком идет речь. Трудность для змеи представляет только одно: взобраться на этакую громадину. Поэтому, высмотрев проторенную дорогу к пастбищу, змея с высокого дерева бросается на слона. Тот знает, что не одолеет обвившегося вокруг него пресмыкающегося, и потому пытается истереть его о деревья или скалы. Змеи остерегаются этого и оттого, прежде всего уцепившись хвостом за слоновьи ноги, пытаются сковать его шаг. Те, в свою очередь, хоботом развязывают образованные телом змеи узлы. Но змеи просовывают свои головы в самые ноздри слона, затрудняя дыхание и одновременно раздирая эти самые нежные части его тела. Если слон натыкается на тропе на змею, та встает торчком, целясь слону в глаза: это является причиной того, что часто находят слонов слепых или истощенных, а также измученных тяжкими страданиями. §34 Какую другую причину этой вражды может привести кто-либо, как не ту, что Природа, сталкивая друг с другом равных по силе противников, устраивает для себя представление?

Есть и другое мнение относительно этого состязания, а именно: у слонов очень холодная кровь, и потому они чрезвычайно притягательны для страдающих от жары змей. Поэтому-то погрузившиеся в реку змеи, затаившись, ждут пришедших на водопой слонов; выскочив из воды, они обвиваются вокруг хобота и кусают слона за уши, так как это единственное место, которое тот не может защитить хоботом. При этом змеи настолько велики, что выпивают у слона всю кровь и таким образом высасывают из них все соки; те же, выжатые до капельки, падают и придавливают опьяневших от крови змей, которые погибают вместе со слонами.

13. (13) §35 Эфиопия порождает слонов, равных индийским и достигающих в высоту двадцати локтей[1776]; удивительно только, откуда Юба взял, что у них есть гребень. Эфиопское племя, на чьей территории они в основном размножаются, называется «азахеи»; рассказывают, что в приморских областях, принадлежащих этому племени, слоны соединяются по четверо или по пятеро в своеобразный плот и, подняв головы, которые служат им парусами, пускаются по волнам к более плодородным пастбищам Аравии.

14. (14) §36 Мегасфен[1777] пишет, что в Индии змеи достигают таких огромных размеров, что целиком заглатывают оленей и быков, а Метродор[1778] — что в окрестностях реки Риндак на Понте[1779] они хватают и заглатывают пролетающих над ними птиц, даже если те летят высоко и быстро. §37 Известна змея длиной сто двадцать футов[1780], которую во время Пунийских войн на реке Баград[1781] убил военачальник Регул[1782] при помощи баллист и метательных машин, словно осаждая какой-то город; шкура и челюсть этой змеи хранились в Риме в одном из храмов вплоть до Нумантинской войны[1783]. Верят и историям о том, будто в Италии существуют змеи, называемые «боа», которые достигают таких размеров, что во время принципата божественного Клавдия в животе одной из них, убитой на Ватиканском холме, был обнаружен целый ребенок. Первая жидкость, которую они выпивают, — коровье молоко: отсюда они получили свое имя[1784].

15. (15) §38 Нет нужды подробно говорить о других довольно многочисленных видах животных, которые недавно появились в Италии чаще всего путем ввоза из различных стран. Меньше всего животных производит Скифия[1785], поскольку в ней мало растительности; ее соседка Германия производит немногочисленные, но замечательные породы диких быков, косматых бизонов[1786] и исключительно сильных и быстрых туров[1787]: невежественная чернь называет их «буйволами»[1788], хотя родиной последних является Африка, и они, по крайней мере, хоть как-то похожи на телят и оленей.

(16) §39 Север же поставляет табуны диких лошадей, точно так же, как Азия и Африка — ослов, а также лосей, которые, если бы не более длинные уши и шея, похожи на молодых быков. Поставляет север и особый вид лосей — ахлис[1789], родиной которых является остров Скандинавия[1790]. В нашем городе (Риме) это животное никогда не видели, хотя ходят многочисленные рассказы о том, что оно вполне похоже на <обыкновенного> лося, но ноги у него не сгибаются и потому оно спит не лежа, а прислонившись к дереву, и что подрубленное дерево используют в качестве ловушки; с другой стороны, быстрота его замечательна[1791]. К тому же оно отличается удивительной быстротой. Верхняя губа у него огромная, и потому на пастбище это животное пятится назад, чтобы не зацепиться губой при продвижении вперед. §40 Говорят, что в Пеонии[1792] водится дикое животное, называемое «бонас»[1793]: грива у него, как у лошади, а в остальном оно похоже на быка; рога же загнуты назад настолько, что непригодны для сражения, вследствие чего <от опасности> бонас спасается бегством, причем испражняется на ходу, так что навоз покрывает иногда расстояние до трех югеров[1794], а прикосновение к нему обжигает преследователей, словно они дотрагиваются до огня.

(17) §41 Удивительно, что леопарды, пантеры, львы[1795] и схожие с ними животные ходят, втянув кончики когтей внутрь тела, так что они не ломаются и не притупляются; при беге же когти развернуты назад и выставляются вперед только тогда, когда животные собираются кого-нибудь схватить.

16. §42 Лев выглядит особенно благородно в то время, когда его шея и плечи покрыты гривой; это же характерно для тех половозрелых животных, которые рождаются ото львов; те же, которые произошли от леопардов, лишены этого признака; то же касается и самок. Сексуальное влечение у этих животных очень сильно, и потому самцы чрезвычайно раздражительны. Особенно это видно в Африке, где из-за нехватки воды животные собираются у немногочисленных рек. По этой же причине там очень много смешанных видов — ведь благодаря своей силе или сладострастию самцы спариваются с самками самых разных видов без разбора. Вот почему в Греции широко распространена поговорка, что Африка вечно приносит что-то новенькое[1796].

§43 Лев узнает об измене львицы с леопардом по <сохраняющемуся у нее> запаху последнего и со всей силой наказывает свою подругу; чтобы избежать этого, львица смывает свой позор в реке или сопровождает льва на некотором расстоянии. Впрочем, я замечаю, что повсеместно распространено мнение о том, будто львица рожает лишь единожды, поскольку во время родов разрывает матку своими острыми когтями[1797]. §44 Иное говорит Аристотель, человек, мнение которого, как я считаю, следует учитывать прежде всего и которому при изложении последующих сюжетов я буду следовать в подавляющем большинстве случаев.

Царь Александр Великий[1798], воспылав желанием узнать природные свойства животных и поручив изучение их Аристотелю, человеку необычайно сведущему во всех областях науки, приказал нескольким тысячам людей по всей Азии и Греции: всем тем, кого кормит охота, птицеловство и рыболовство; кто заботится о разведении зверей, скота, рыб; кто занимается пчеловодством и птицеводством, — выполнять распоряжения Аристотеля и сообщать ему о любом животном, где бы оно ни появилось на свет. Расспрашивая всех этих людей, он написал свое знаменитое исследование о животных, насчитывающее пятьдесят томов. Я прошу, чтобы мои читатели благосклонно приняли мое краткое изложение его труда с добавлением неизвестных ему фактов, и совершили под нашим руководством небольшое путешествие среди всех творений природы, что было предметом живейшего интереса величайшего из всех царей.

§45 Итак, Аристотель утверждает, что львица в первом помёте приносит пятерых детенышей, а каждый следующий год — на одного меньше и, родив одного, становится бесплодной. Родившиеся детеныши похожи на бесформенные и очень маленькие кусочки плоти, первоначально — размером с ласку; в шесть месяцев они едва могут ходить, а до двух месяцев — даже двигаться. В Европе львы живут только между реками Ахелоем и Местом[1799], но намного превосходят силой тех, которых рождает Африка и Сирия.

(18) §46 Львов, как сообщает Аристотель, существует два вида[1800]: одни — приземистые и небольшие, с волнистой гривой — они более робки по сравнению со львами другого вида длиннотелыми с прямой гривой: эти не обращают внимания на полученные раны. Самцы мочатся, как и собаки, подняв ногу. Их запах, как и дыхание, неприятны. Пьют они мало, едят через день, а наевшись вволю, иногда не прикасаются к пище в течение трех дней. Они заглатывают целиком то, что могли бы разжевать, а когда их желудок оказывается не в состоянии вместить съеденное ими от жадности, они засовывают когти себе в глотку и вытаскивают всё, что проглотили, так что если им надо вдруг бежать, переедание им не мешает. §47 Поскольку нередко встречаются львы с выпавшими зубами, Аристотель утверждает, что живут они долго. Полибий, спутник Эмилиана[1801], говорит, что в старости львы нападают на людей, поскольку для преследования животных у них не хватает сил; в эту пору своей жизни они окружают города Африки. Находясь при Сципионе, Полибий именно из-за этого видел распятых на кресте львов: ведь страх перед таким наказанием вполне мог удержать других животных от нежелательного поведения.

(19) §48 Из всех диких животных одному лишь льву присуще сострадание к молящим; он щадит поверженных врагов, а в неистовстве обращает свой гнев скорее на мужчин, чем на женщин; на детей же он нападает лишь в том случае, если ужасно голоден. Юба верит, что до львов доходит смысл мольбы. Во всяком случае, он слышал о нападении в лесу львиного семейства на какую-то женщину из Гетулии, которая была ими захвачена, а потом отпущена. Спаслась она тем, что осмелилась обратиться к ним с речью; она сказала, что она — женщина, беженка, немощная, которая является добычей, недостойной славы льва, и обращается с мольбой к самому благородному из всех зверей, повелителю всех животных.

В зависимости от особенностей характера или от обстоятельств, в которых очутился тот или иной человек, существуют различные мнения относительно того, что диких животных можно смягчить мольбами: ведь на основании жизненного опыта невозможно решить, правдой или вымыслом является и то, что змей можно выманить песней и заставить понести наказание. §49 Показателем настроения льва является его хвост, подобно тому, как у лошади — уши: и в самом деле, природа снабдила именно этими способами выражения чувств всех благороднейших животных. Итак, у спокойного льва хвост неподвижен, у ласкающегося он чуть подрагивает, но это бывает редко, ибо чаще хвост подрагивает, когда лев сердится: в этом случае сначала он постукивает хвостом по земле, а по мере того, как гнев увеличивается, хлещет себя по спине, словно подстегивая. Наиболее крепка у львов грудь. Черная кровь хлещет из любой раны, нанесена ли она когтями или зубами. Те же самые львы безопасны, когда сыты.

§50 Душевное благородство льва ярче всего проявляется в опасной ситуации, причем не только в том, что он, не обращая внимания на направленное на него оружие, в течение долгого времени защищает себя одним лишь внушаемым страхом и показывает, что делает это лишь под давлением обстоятельств, а сражаться начинает не столько ввиду грозящей ему опасности, сколько будучи ослеплен гневом, — нет, более благородным признаком его души является другое. Как бы много собак и охотников ни преследовало его, лев и на равнинах и в тех местах, где его легко увидеть, отступает презрительно и часто останавливается; но как только достигает зарослей кустарника или леса, он бежит как можно быстрее, словно сознавая, что деревья прикрывают его позорное поведение. Преследуя добычу, лев продвигается вперед огромными прыжками, а убегая от преследователей, не прыгает. §51 Будучи ранен, он с удивительной прозорливостью узнает своего обидчика и выхватывает его из самой многочисленной толпы. В то же время человека, поднявшего на него оружие, но не ранившего, он хватает, кружит, затем валит на землю, но не кусает. Говорят, что когда львица защищает своих детенышей, она устремляет взгляд своих глаз на землю, чтобы не испугаться рогатины. §52 Что касается остального, то львам не присуща хитрость и подозрительность, они не глядят искоса и не любят, когда таким образом глядят на них. Распространено мнение, что умирающий лев грызет землю и оплакивает свою смерть. Однако даже и столь необыкновенного и столь жестокого зверя пугают крутящиеся колеса и пустые повозки, а еще больше — петушиные гребни и крики <кукареку>; более же всего их пугает огонь. Львы подвержены лишь одному недугу — отвращению к пище, и излечить от этого можно, лишь оскорбив их: лев приходит в бешенство от выходок привязанных к нему обезьян, а вкус их крови действует на него как лекарство.

(20) §53 Впервые битву одновременно с несколькими львами устроил в Риме, будучи курульным эдилом, Квинт Сцевола, сын Публия[1802]. Битву же со ста львами первым из всех дал во время своей претуры[1803] Луций Сулла, будущий диктатор; после него Помпей Великий показал в Цирке[1804] шестьсот львов, из которых триста пятнадцать были с гривами, а диктатор Цезарь[1805] выставил четыреста животных.

(21) §54 Поимка львов была некогда тяжелым занятием; для нее использовали главным образом волчьи ямы. Во время принципата Клавдия случай научил какого-то гутульского пастуха способу, которого следует почти стыдиться, принимая во внимание характер этого дикого зверя: после того как пастух набросил плащ на нападающего зверя, что немедленно стало применяться во время игр на арене, необычайная свирепость льва каким-то невероятным образом исчезла. Это происходит даже в том случае, если его голову накрыть хотя бы самым легким покрывалом, так что льва можно одолеть без всякого сопротивления с его стороны. Очевидно, вся львиная сила концентрируется в его глазах, а это делает менее удивительным тот факт, что Лисимах, запертый по приказу Александра в клетке со львом, удушил зверя[1806]. §55 Надел на львов ярмо и первым в Риме впряг их в повозку Марк Антоний[1807] — это произошло во время гражданской войны после решающей битвы на Фарсальской равнине[1808], причем не без того, чтобы показать положение дел: это был чудовищный поступок, намекавший на то, что можно укротить даже благородные души[1809]. А то, что при этом Антоний ехал бок о бок с танцовщицей Киферидой, превзошло все ужасные вещи того страшного времени[1810]. Первым же человеком, осмелившимся приручить льва и показать его, уже прирученного, был, как говорят, Ганнон, один из самых выдающихся карфагенян, за что и был наказан: ведь рассудили, что человек со столь изобретательным умом способен убедить людей в чем угодно и что они ошибочно доверили свою свободу тому, кто сумел полностью подчинить себе даже свирепость[1811].

§56 Однако существуют примеры и того, что время от времени львы просят о милосердии. Так, сиракузянин Ментор в Сирии столкнулся со львом, в мольбе распростершимся перед ним на земле; человек испытал такой страх, что бросился прочь, но зверь оказывался перед ним везде, куда бы он ни повернул и, словно ластясь, лизал его ноги. Наконец, Ментор заметил на львиной лапе гноящуюся рану и, вытащив из нее занозу, освободил животное от мучений: свидетельством этого случая является картина в Сиракузах.

§57 Подобное произошло и с уроженцем острова Самос по имени Эльпид: сойдя в Африке с корабля, он увидел неподалеку от побережья льва, разинувшего свою ужасную пасть. Спасаясь от зверя, он влез на дерево, взывая к Отцу Либеру: ведь наилучшее время возносить мольбы наступает тогда, когда нет места надежде. Между тем, когда человек попытался убежать, зверь не встал на его пути, хотя и мог сделать это, а улегся под деревом и начал молить о милосердии, разевая пасть, которой он так напугал Эльпида. А случилось, что в зубах льва, слишком жадно поглощавшего пищу, застряла кость, которая причиняла ему страдание не только своими острыми краями, но и тем, что не давала возможности есть, и он смотрел на забравшегося на дерево человека как бы в безмолвной мольбе. И хотя в случайных обстоятельствах полагаться на дикого зверя нельзя, Эльпид находился в нерешительности скорее от удивления, чем от страха. §58 В конце концов он спустился с дерева и вытащил кость из пасти, которую лев подставил ему таким образом, чтобы было удобнее всего действовать. Говорят также, что всё то время, пока корабль стоял у побережья, лев выказывал благодарность своему спасителю, принося ему свою добычу. Это побудило Эльпида соорудить на Самосе посвященный Отцу Либеру храм, а греки в память о случившимся с ним эпизоде дали храму название cechenotos Dionysou («Диониса с открытым ртом»).

Так неужели после этого мы будем удивляться тому, что дикие звери распознают человеческие следы: ведь они надеются на помощь исключительно этого представителя животного мира. В самом деле, почему они не идут за помощью к другим животным или откуда знают об исцеляющей руке человека? Единственное объяснение этому то, что тяжесть страданий вынуждает даже диких зверей испробовать все средства.

17. §59 Столь же замечательную историю рассказывает естествоиспытатель Деметрий[1812] и о пантере, которая, в надежде на человеческую помощь, лежала посередине дороги, как вдруг попалась на глаза отцу некоего Филина, изучавшего философию. Объятый страхом человек начал пятиться назад, но животное ходило вокруг него, явно ластясь и страдая от горя, понятного даже в пантере: самка лежала недалеко от ямы, в которую попали ее детеныши. §60 Первым результатом сострадания человека явилось то, что он перестал бояться, вторым — что он даже проявил заботу о животном. Он последовал за пантерой, а та вела его, слегка касаясь когтями его одежды; когда же он понял и причину ее горя, и то, что она вознаградит его за спасение, он вытащил детенышей из ямы. После этого пантера вместе с детенышами проводила его до самого края пустыни, выказывая бурную радость, так что явно было видно, как она благодарит его, ничего не требуя взамен, что редко даже среди людей.

(22) §61 Эти рассказы заставляют верить и Демокриту[1813], который рассказывает о некоем Тоанте из Аркадии, спасенном змеей. Будучи ребенком, тот кормил ее и очень любил, а его родитель, боясь нрава и величины змеи, отнес ее в пустыню. Там змея, узнав голос похищенного разбойниками мальчика, пришла к нему на помощь.

Что же касается рассказов как о брошенных на произвол судьбы детях, вскормленных молоком диких зверей, так и о наших основателях, выкормленных волчицей[1814], то я считаю, что доверять им более справедливо ввиду величия судеб самих детей, чем благодаря природным свойствам диких животных.

(23) §62 Пантера и тигр[1815] — почти единственные из зверей, шкура которых покрыта разнообразными пятнами, в то время как у остальных она окрашена в какой-нибудь один цвет, характерный лишь для данного вида; только в Сирии она у львов черного цвета. У пантер же имеются небольшие пятна наподобие глаз на светлой шкуре. Говорят, что всех четвероногих удивительным образом привлекает запах ее кожи, но в то же время пугает устрашающего вида голова. Поэтому пантеры охотятся на других зверей, спрятав голову и выставив другие, привлекательные для тех, части тела. Некоторые рассказывают, что на плече у них имеется пятно, по форме напоминающее месяц, превращающийся в полную луну и выщербленный с той же стороны, что и настоящая луна. §63 Так вот, самок называют «пятнистыми», а самцов — леопардами, и это название применяют ко всему этому виду, который чаще всего встречается в Африке и в Сирии. Некоторые отличают пантер от леопардов только по их более светлой окраске, и я до сих пор не нашел никакого другого отличия.

(24) §64 Издавна существовало постановление сената, запрещающее ввоз в Италию диких африканских животных. Народный трибун Гней Ауфидий[1816] внес в народное собрание предложение об аннулировании этого предложения и о разрешении ввоза животных для участия в цирковых представлениях. Первым же выставил пантер — общим числом сто пятьдесят штук — Скавр во время своего эдилитета[1817], — затем Помпей Великий — четыреста десять пантер и, наконец, божественный Август[1818] — четыреста двадцать.

(25) §65 Он же во время консульства Квинта Туберона и Паулла[1819] Фабия Максима во время освящения театра Марцелла[1820] за четыре дня до Майских нон[1821] первым из всех показал в Риме прирученного тигра в клетке, а божественный Клавдий — одновременно четырех тигров.

18. §66 Жители Гиркании[1822] и Индии поставляют тигров, отличающихся поразительной быстротой, которая лучше всего видна, когда поймано всё их потомство, всегда многочисленное. Человек, сидящий в засаде на как можно более быстром коне, хватает тигрят и затем пересаживается вместе с ними на свежих лошадей. Когда тигрица обнаруживает, что логово опустело (ведь самцы о потомстве не заботятся), она мчится в погоню, отыскивая детенышей по запаху. Похититель, услышав рычание приближающейся тигрицы, выбрасывает одного из тигрят. Тигрица берет его в пасть и относит назад, развивая еще большую скорость, а затем, подстегиваемая своим горем, возобновляет преследование и бежит до тех пор, пока охотник не вернется на корабль: тогда она тщетно беснуется на берегу.

(26) §67 Верблюдов на Востоке пасут среди крупного рогатого скота. Существует два вида верблюдов — бактрийский и арабский[1823], — которые различаются тем, что первые имеют на спине два горба, а вторые — только один, в то время как другой горб у них находится под грудью и на него приходится весь вес верблюда. Оба вида, как и быки, не имеют зубов на верхней челюсти[1824]. Все верблюды используются в качестве вьючных животных, а в сражении — как конница; скорость их уступает скорости лошадей. §68 В то же время эти два вида различаются как по величине, так и по силе; кроме того, верблюд не идет далее привычного для него расстояния и не несет груз, превышающий обычную норму. Верблюды испытывают врожденную ненависть к лошадям. Жажду они могут терпеть до четырех дней, а при случае напиваются и за тот период, что не пили, и впрок, предварительно взбаламутив воду ногами: в противном случае питье не доставляет им удовольствия. Живут они пятьдесят лет, а некоторые и сто; но даже верблюдицы подвержены бешенству. Был найден способ кастрировать и самок, предназначенных к использованию в бою: утратив таким образом способность совокупляться, верблюдицы становятся более сильными.

(27) §69 Некоторое сходство с верблюдами присуще двум животным. Эфиопы дают имя «набун» некоему животному, у которого шея как у лошади, нижняя часть ноги и голени как у быка, голова как у верблюда, а рыжеватую шкуру покрывают белые пятна, вследствие чего это животное было названо «верблюдобарсом»[1825]; впервые Рим увидел его в цирковых играх, устроенных во время диктатуры Цезаря. Вскоре заметили, что это животное более замечательно своим внешним видом, нежели свирепостью, и потому оно даже получило прозвище «дикая овца».

19. (28) §70 На играх, устроенных Помпеем Великим[1826], впервые был показан «хама»[1827], которого галлы называют рысью; по внешнему виду он похож на волка, а пятнистой шкурой — на леопарда. На тех же играх были показаны звери из Эфиопии, называемые «цефами»[1828]: их задние ноги напоминают человеческие ступни и голени, а передние похожи на руки. Впоследствии этого животного в Риме никогда не видели.

20. (29) §71 В этих же играх принимал участие и носорог с одним рогом на носу[1829], которого видели и ранее. Другой, выращенный у нас для состязаний со слоном, готовится к битве, оттачивая свой рог о камни; во время сражения он стремится попасть противнику в живот, который у того, как ему известно, более уязвим. По длине этот носорог равен слону, но ноги его намного короче, а шкура — бледно-желтого цвета.

21. (30) §72 Эфиопия производит огромное количество рысей и сфинг[1830] с темной шерстью и двумя сосцами на груди, а также множество других подобных чудовищ: крылатых лошадей, у которых имеются рога, — их называют «пегасами»[1831]; гиен[1832], представляющих из себя нечто среднее между собакой и волком, которые все разрывают своими зубами и, проглотив, тут же переваривают в своем желудке; хвостатых обезьян с черными головами, с шерстью как у осла и с голосом, непохожим на голоса других обезьян[1833]; индийских быков с одним и с тремя рогами[1834]; «левкрокоту»[1835] — самого быстроногого зверя величиной почти с осла, с оленьим крупом, львиными шеей, хвостом и грудью, с барсучьей головой, раздвоенными копытами, со ртом от уха до уха, а вместо зубов у него сплошная кость — §73 и говорят, что это животное подражает человеческим голосам. У этих же людей (эфиопов) найдено животное, которое зовется «эале»[1836]: величиной оно с речную лошадь[1837], со слоновьим хвостом, черного или темно-желтого цвета, с кабаньей челюстью, имеющее подвижные рога более локтя длиной[1838], которые попеременно вздымаются во время битвы и то готовы к атаке, то отведены назад в зависимости от обстоятельств. §74 Однако самыми свирепыми животными Эфиопии являются лесные быки, которые по размеру больше равнинных, а скоростью превосходят всех животных: шкура у них рыжего цвета, глаза синие, шерсть растет в направлении головы, пасть растянута до ушей. Более того, рога у них подвижны, шкура твердая, как камень, и неуязвимая для ран. Они охотятся на всех диких зверей, а самих их можно поймать только при помощи волчьих ям; будучи пойманы, они сопротивляются до самого конца. §75 Ктесий[1839] пишет, что у них же[1840] рождается животное, которое он называет «мантихор»[1841]: оно имеет три ряда зубов, соединяющихся наподобие гребня, человеческие лицо и уши и серо-голубые глаза; кожа у него кровавого цвета, а тело львиное; оно наносит удары концом хвоста, подобно скорпиону; голос его напоминает одновременно звуки свирели и трубы; скорость огромна; особенно его привлекает человеческое мясо.

(31) §76 Тот же Ктесий утверждает, что в Индии обитают однорогие быки с нераздвоенными копытами[1842] и дикое животное по названию «аксис»[1843] со шкурой, как у молодого оленя, но с многочисленными и более светлыми пятнами; оно участвует в посвященных Отцу Либеру таинствах (орсейские индийцы охотятся на обезьян с белой кожей[1844]). Но самым свирепым зверем является единорог, голова которого напоминает оленью, а все остальное туловище похоже на лошадиное, со слоновьими ногами и кабаньим хвостом. Единорог мычит низким голосом, а из середины лба у него растет черный рог длиной два локтя[1845]. Говорят, что живым это животное поймать невозможно.

(32) §77 В Западной Эфиопии находится источник, называемый Нигер и являющийся, как полагают многие, истоком Нила[1846]: в пользу этого говорят факты, которые мы уже приводили[1847]. Неподалеку от него обитает дикое животное, называемое «катоблепас»[1848] — обычно небольшого размера с малоподвижными конечностями и огромной головой, которую с трудом носит: она постоянно опущена к земле. Это животное несет смерть представителям рода людского, поскольку все, кто посмотрит ему в глаза, тут же умирают.

(33) §78 Такой же силой обладает и василиск[1849], родиной которого является провинция Киренаика[1850]. В длину он не более двенадцати локтей[1851], с белыми пятнами на голове, расположенными как бы в форме диадемы. Своим свистом василиск обращает в бегство всех змей и продвигается вперед не при помощи бесчисленных извивов, как прочие змеи, но высоко приподнимая середину тела. Он уничтожает кустарники не только своим прикосновением, но и дыханием; сжигает траву, крушит камни. Его сила губительна для других животных.

Существует поверие, что некогда один василиск был убит копьем сидящего на коне человека и стекающие по копью выделения убили не только человека, но и коня. §79 Но и на такое чудовище — в самом деле, цари часто хотели видеть его мертвым и уже не представлявшим опасности — находится управа: для него смертельно опасен яд ласок. Ведь незыблем закон Природы, в соответствии с которым силе противопоставлена сила. Ласки бросают василисков в свои норы, которые легко заметить по размокшей от их испражнений земле, убивают их своим запахом[1852] и тут же умирают сами — и <задуманная> природой борьба завершается.

22. (34) §80 Впрочем, точно так же в Италии считают, что взгляд волков смертелен и что человек временно теряет голос, если они взглянут на него прежде, чем он их заметит. Волки[1853], рожденные в Африке и в Египте, малоподвижны и невелики по размеру; те же, которые рождены в более холодных странах, злобны и жестоки. Мы должны уверенно считать, что рассказы о людях, превращенных в волков и затем снова принявших человеческий облик, лживы; в противном случае нам придется верить всем россказням, которые, как показал опыт прошедших веков, являются выдумками. Тем не менее, мы укажем на происхождение этого широко распространенного суеверия, из-за которого оборотней осыпают проклятиями.

§81 Эвант, не самый последний из авторов Греции[1854], пишет, что жители Аркадии[1855] имеют обыкновение отводить выбранного по жребию человека из рода некоего Анта на какое-то болото в указанной <выше> местности; там, повесив свою одежду на дуб, он перебирается через топь, уходит в пустынное место и превращается в волка. В стае с другими представителями этого вида он находится в течение девяти лет, причем, если в этот отрезок времени не прикасается к человеку, то возвращается к тому же самому болоту и, переплыв его, обретает свой прежний облик, но на девять лет старше. Эвант добавляет и еще более невероятную деталь: будто бы он облачается в ту же самую одежду!

§82 Удивительно, до чего доходит легковерие греков, поскольку нет лжи более постыдной, нежели та, которую невозможно опровергнуть. Равным образом Аполлас, написавший книгу о победителях на Олимпийских играх[1856], рассказывает, что Деменет из Паррасии[1857] во время празднества в честь Юпитера Ликейского[1858], во время которого жители Аркадии тогда приносили человеческие жертвы, отведав внутренности принесенного в жертву мальчика, превратился в волка, и что он же, обретя через десять лет свой прежний облик, тренировался как атлет в кулачном бою и возвратился из Олимпии победителем. §83 Точно так же широко распространено поверие, будто на самом кончике волчьего хвоста есть несколько волосков, содержащих любовный яд; что пойманный волк сбрасывает кончик хвоста, и сохранить силу яда можно лишь в том случае, если вырвать волоски у живого волка; что волк будто бы совокупляется не более двенадцати дней в году; что <добрым> предзнаменованием является то, что голодный волк ест землю, а наилучшее из всех предзнаменований — если он наберет полный рот земли и преградит прохожим путь справа от них.

§84 К этому роду относятся и животные, которых называют «рысь»[1859]; одно из них, родом из Галлии, было показано в театре Помпея Великого, о чем мы сказали ранее[1860]. Говорят, что если рысь посмотрит назад, то забывает о пище даже в том случае, если очень голодна и жадно ее поглощала, и что она оставляет добычу и отправляется на поиски новой.

23. (35) §85 Относительно змей[1861] широко известно, что большинство из них окрашено под цвет земли, в которой они прячутся; количество их видов неисчислимо; что у рогатых змей[1862] из туловища выступают рожки, обычно по четыре штуки, двигая которыми — в то время как остальное их тело спрятано — они привлекают к себе птиц; амфисбены[1863] имеют две головы, то есть и на хвосте, словно им недостаточно изливать яд из одной пасти; одни змеи имеют чешую, а шкура других покрыта разноцветными пятнами; все змеи обладают губительным ядом; они бросаются с ветвей деревьев и представляют опасность не только для ног, поскольку летают, словно выпущенные из катапульт снаряды, а когда аспиды[1864] раздувают шею, от их укуса нет никакого лекарства, кроме немедленной ампутации укушенной части тела[1865]. §86 Однако у столь смертоносного животного есть какое-то чувство или, вернее, переживание: обычно змеи передвигаются брачными парами и живут лишь со своей половиной. Поэтому когда одного из супругов убьют, другой с невероятным упорством стремится отомстить за него: он преследует убийцу и, каким-то образом узнавая его в любой толпе, как бы велика она ни была, нападает именно на него; при этом змея преодолевает все трудности и все расстояния, если только на ее пути не встретится река или если убийца не убегает очень быстро. §87 Невозможно понять, чего больше породила природа: зла или средств от него. Во-первых, она дала этому исчадию слабые глаза и поместила их не на лбу, чтобы смотреть вперед, а на висках таким образом, чтобы змеи реагировали скорее на звук, чем на образ; во-вторых, природа сделала ихневмона[1866] их смертельным врагом.

24. (36) §88 Это животное, родиной которого является Египет, более всего известно своими славными подвигами. Оно по нескольку раз погружается в грязь, обсыхая на солнце, и, покрыв себя таким образом многослойной броней, начинает сражение. Во время битвы ихневмон поднимает хвост и отражает не причиняющие ему никакого вреда удары до тех пор, пока, улучив удобный момент и повернув голову в сторону, не вцепится в горло противника. Более того, он не довольствуется лишь этой жертвой, а сражается и с другими не менее свирепыми животными.

25. (37) §89 В Ниле водятся крокодилы[1867]: эти четвероногие чудовища одинаково опасны и на суше, и в воде. Это единственное наземное животное, у которого нет языка[1868] и которое кусается, сжимая подвижную верхнюю челюсть; выглядит оно ужасно и потому, что его зубы стоят вплотную друг к другу, как зубья гребенки. Длиной крокодил превышает двадцать два локтя[1869]. Он откладывает столько же яиц, сколько и гуси, и благодаря какому-то предвидению всегда высиживает детенышей далее той границы, до которой в данном году дойдут во время разлива нильские воды. Ни одно другое животное не достигает больших размеров по сравнению с крошечной длиной при рождении. Крокодил вооружен когтями, а кожа его неуязвима для любого удара. Дни он проводит на суше, а ночи в воде, в зависимости от того, где теплее. §90 Маленькая птичка, которую там называют крапивником, а в Италии — царь-птицей, побуждает наевшегося рыбы и погрузившегося на берегу реки в сон крокодила (при этом в его пасти всегда застревают остатки пищи) открыть пасть, чтобы она смогла в ней кормиться. Забираясь в крокодилью пасть, эта пичуга очищает сначала его рот, а потом зубы и глотку, причем крокодил, испытывающий блаженство от этой процедуры, открывает пасть как можно шире.

Тем временем ихневмон, дождавшись, когда расслабившийся от удовольствия крокодил погрузится в сон, подобно некоему снаряду ввинчивается в его горло и начинает вгрызаться в желудок.

(38) §91 Уроженцем Нила является и сцинк[1870], который похож на крокодила, но размером меньше даже ихневмона: сцинк является уникальным средством против ядов; к тому же он усиливает половое влечение у мужчин.

И всё же крокодил — слитком большое зло для того, чтобы Природа могла довольствоваться тем, чтобы противопоставить ему лишь одного врага. Потому и заплывающие в Нил дельфины, у которых на спине как бы специально для этой цели имеется плавник наподобие ножа, при помощи хитрой уловки убивают крокодилов, отгоняющих их от добычи и ведущих себя так, словно они являются единственными хозяевами реки. Ведь все без исключения животные искусно прибегают к различным хитростям; они знают не только то, что может принести выгоду им самим, но и то, что способно погубить врагов; они осознают, какими средствами защиты наделены, умеют пользоваться удобными для себя обстоятельствами и видят уязвимые места противников. Поэтому дельфины ныряют в воду, словно бы от испуга, а оказавшись под крокодилом, вспарывают ему брюхо своим плавником: ведь на брюхе кожа у крокодила мягкая и тонкая.

§92 Кроме того, на самом Ниле живет племя людей, которых по названию населяемого ими острова зовут тентерийцами[1871], — это племя также является врагом нашего чудовища. Роста тентерийцы небольшого, но их выдержка в борьбе с крокодилом поистине удивительна. Это чудовище представляет опасность для тех, кто убегает от него, но само убегает от тех, кто его преследует. §93 Однако лишь люди этого племени осмеливаются идти против крокодила: они ныряют в воду и сидя, словно наездники, на крокодильей спине, вставляют в их разинутые и отведенные назад для укуса пасти палку, концы которой держат обеими руками, чтобы при помощи этих удил подогнать заарканенных крокодилов к берегу; одними лишь криками они заставляют обезумевших от страха животных исторгнуть из себя недавно проглоченные тела людей, чтобы похоронить их. Вот почему крокодилы не подплывают лишь к этому острову и обращаются в бегство, учуяв запах людей этого племени: точно так же змеи убегают от псиллов[1872]. §94 Говорят, что в воде это животное видит плохо, а на суше обладает очень острым зрением, и что четыре зимних месяца оно проводит в пещере без всякой пищи. Некоторые считают, что крокодил — единственное животное, рост которого продолжается в течение всей его жизни, а живет он долго.

(39) §95 Живет в Ниле и еще большее по размеру чудовище — гиппопотам[1873]: у него раздвоенные, как у быков, копыта, спина и грива как у лошади, да и ржет оно по-лошадиному. Кроме того, у гиппопотама вздернутый нос, хвост, как у кабана, и по-кабаньи загнутые внутрь, но менее опасные клыки; из его шкуры делают непробиваемые, если только они не отсыреют, щиты и шлемы. Эти животные питаются посевами, заранее, как утверждают, намечая для себя дневную порцию, и уходят с поля, пятясь назад, чтобы по возвращении для них не были приготовлены ловушки.

26. (40) §96 Первым в Риме показал гиппопотама с пятью крокодилами Марк Скавр в бытность свою курульным эдилом, причем для показа был вырыт временный канал. В одной из областей медицины гиппопотам выступает как настоящий мастер; дело в том, что, раздувшись от непрерывного обжорства, он выходит на берег в поисках недавно срезанного тростника и, найдя стебель с как можно более острым краем, наваливается на него всем своим телом. При этом он ранит определенную вену на нижней части ноги и путем такого вот кровопускания очищает организм, который в противном случае подвергся бы заражению; рану он исцеляет, залепив ее тиной.

27. (41) §97 Подобные приемы были замечены и у обитающей в этой стране — Египте — птицы по названию ибис, которая при помощи своего кривого клюва промывает желудок, освобождая его от остатков пищи через место, наиболее подходящее для проведения этой операции. Однако не только эта птица, но и многие другие животные знают то, что следует перенять и человеку. То, что трава ясенец помогает извлекать стрелы, показали раненные ими олени: они исторгали стрелы из своего тела, поедая эту траву. Те же самые олени, будучи укушены фалангой, одним из видов пауков, или каким-нибудь подобным насекомым, вылечиваются, поедая раков. Есть также специальная трава, помогающая от змеиных укусов; с ее помощью ящерицы излечиваются всякий раз, как бывают ранены во время сражения со змеями.

§98 Ласточки показали, что для зрения наиболее полезен чистотел, которым они лечат воспаление глаз у своих детенышей. Черепаха восстанавливает свои силы после змеиных укусов, поедая чаберник, называемый «коровьей травой»; ласка, завершив схватку с мышью во время охоты, лечится рутой. Аист излечивается от болезней ориганом, а кабаны — плющом и диетой, состоящей, в основном, из выброшенных на морской берег крабов. §99 Змея, которая, готовясь к зимней спячке, покрывается более грубой кожей, сбрасывает эту помеху для движения с помощью укропного сока и встречает весну в новой глянцевитой шкурке. Линять змея начинает с головы, выворачивая кожу наизнанку, и продолжается этот процесс не менее суток. Поскольку зрение змеи притупляется от зимней спячки, она смазывает и вылечивает глаза, натираясь укропом, а если кожа вокруг глаз ороговела, трется о колючки можжевельника. Змеи из группы крупных неядовитых[1874] подавляют свою весеннюю тошноту соком дикого латука.

§100 Варвары ловят пантер при помощи кусков мяса, натертых аконитом (волчьей травой): от этого горло животных тотчас пронзает боль, вследствие чего некоторые люди называют этот яд «леопардодушителем»[1875]. Однако пантера излечивает себя при помощи человеческих экскрементов, и вообще настолько жадна до них, что пастухи намеренно кладут их в сосуд и подвешивают его таким образом, чтобы животное не могло достать его в прыжке, но, стараясь до него дотянуться, теряло силы и в конце концов умирало от изнеможения. Вообще же пантера настолько жизнестойка, что может долго сражаться даже с вырванными внутренностями.

§101 Если слон съест хамелеона, по цвету неотличимого от листвы, то в качестве противоядия спешит поесть диких маслин. Медведи, съевшие плоды мандрагоры, слизывают муравьев. Олень в качестве противоядия отравленной пище питается артишоками. Дикие голуби, галки, черные дрозды и куропатки излечивают свое ежегодное отвращение к пище листьями лавра; голуби, горлицы и домашняя птица — травой, которая называется «хелксин»; утки, гуси и другие водоплавающие птицы — звездянкой[1876], а журавли и подобные им — болотным камышом. Ворон, убив хамелеона, который опасен даже для своего победителя, уничтожает вредоносную инфекцию при помощи лавровых листьев.

28. (42) §102 Существуют тысячи других примеров — ведь с огромным количеством животных нас роднит данная Природой способность наблюдать за небом и множество самых различных способов предсказывать ветры, дожди и бури. Это представляет огромную тему для исследований, как, без сомнения, и то, какие отношения существуют между человеком и тем или иным животным. Ведь животные предупреждают и об опасностях, причем не только посредством своих внутренностей, что приводит в смущение немалую часть смертных, но и посредством других указаний. §103 Мыши заранее уходят из готовых рухнуть жилищ, а еще раньше <со стен домов> падают пауки со своей паутиной. Гадание же превратилось у римлян в настоящую науку и способствовало возникновению наиболее почитаемой коллегии жрецов[1877]. В числе животных, используемых для предсказаний, в скованных холодом странах числят и лисицу, зверя вообще очень проницательного. Замерзшие реки и озера люди переходят лишь там, где лисицы ходят в ту и другую сторону: как было замечено, они определяют толщину льда, приложив к нему ухо.

29. (43) §104 И нисколько не меньше удивительных примеров гибели людей, в том числе и от тех животных, на которых никто не обращает внимания. Марк Варрон[1878] рассказывает, что в Испании один город подрыли кролики, а в Фессалии — кроты; что население какого-то города в Галлии было вынуждено бежать из-за лягушек, а в Африке — из-за саранчи; что население Гиары — одного из Кикладских островов — сбежало из-за мышей, а Амиклы в Италии были полностью опустошены змеями. К северу от мест обитания эфиопского племени кинамольгов[1879] находится обширная пустынная область, из которой скорпионами и белыми муравьями было изгнано целое племя, а Феофраст[1880] рассказывает, что ротиенцы[1881] были изгнаны саламандрами.

Но пора уже нам перейти к остальным видам диких животных.

30. (44) §105 Широко бытует мнение, будто гиена является двуполым существом и каждые несколько лет бывает то самцом, то самкой[1882], и будто бы она производит потомство без партнера, — однако Аристотель опровергает это. Шея гиены вытягивается прямо из хребта наподобие гривы, так что животное не может изогнуться иначе, чем повернуться всем телом. §106 О гиене рассказывают множество самых удивительных вещей, но самым удивительным является то, что, оказавшись среди пастушьих хижин, она подражает человеческой речи и узнав имя кого-нибудь из пастухов, выманивает его наружу и рвет в клочья; что, кроме того, она имитирует звуки мучающегося от рвоты человека, чтобы подманить собак и затем напасть на них; что лишь это животное разрывает могилы в поисках трупов; что женщин гиена похищает редко и что глаза животного постоянно меняются и имеют множество цветовых оттенков. Далее рассказывают, что когда тень гиены падает на собак, те цепенеют, а ввиду неких присущих ей магических чар любое животное, на которого гиена трижды посмотрит, не может сдвинуться с места.

(45) §107 От соития эфиопской львицы[1883] с этим животным рождается корокотта[1884], которая так же, как и гиена, подражает голосам людей и домашних животных. Десен в верхней и нижней челюсти у нее нет, а зубы растут сплошняком прямо из кости; чтобы они не стесывались от соприкосновения друг с другом, челюсти корокотты захлопываются наподобие футляра. Юба утверждает, что в Эфиопии человеческой речи подражает и мантихор[1885].

(46) §108 Больше всего гиен водится в Африке, которая также является родиной диких ослов[1886]. У этих животных каждый самец предводительствует стадом самок. Ослы боятся соперников в любви и потому очень внимательно следят за беременными ослицами, откусывая у появившихся на свет самцов половые органы; чтобы избежать этого, беременные ослицы ищут укрытия и стремятся рожать втайне. Кроме того, ослы очень похотливы.

(47) §109 Того же органа в случае крайней опасности лишают себя живущие в районе Понта[1887] бобры[1888], поскольку знают, что за ними охотятся ради его выделений: врачи называют их «бобровой струей». Кроме того, это животное, известное своими страшными укусами, срезает деревья, растущие по берегам рек, словно бы мечом; схватив человека за какую-нибудь часть тела, бобр ослабляет хватку не раньше, чем услышит хруст сломанных костей. Бобры имеют рыбий хвост, а в остальном напоминают речную выдру: те и другие являются водными животными, у тех и других мех мягче пуха.

31. (48) §110 Говорят, что и красные лягушки[1889], которые живут и в воде, и на суше, битком набиты различными лечебными средствами, которые ежедневно выводятся из их организма в процессе еды; постоянно они сохраняют в организме только яд.

(49) §111 Жизнь тюленя[1890] также протекает и в воде, и на суше, а его внутренние органы приспособлены к жизни в обеих стихиях. Он изрыгает свою желчь, полезную для приготовления многочисленных лекарств, а также сычуг[1891], помогающий при заболевании эпилепсией: тюлень знает, что на него охотятся из-за этих продуктов его жизнедеятельности. Теофраст сообщает, что и звездчатые ящерицы избавляются от старой кожи, подобно змеям, и немедленно пожирают её, лишая нас лекарства от эпилепсии. В Греции их укус не ядовит, на Сицилии — ядовит[1892].

32. (50) §112 Оленям[1893] также присуща определенная злобность, хотя среди животных они являются самыми кроткими. Будучи окружены собаками, они по своей воле бегут к человеку, а рожая детенышей, меньше остерегаются дорог, протоптанных человеческой ногой, нежели тайных троп, по которым ходят дикие звери. Брачный сезон начинается у них после появления звезды Арктур[1894]. Оленихи вынашивают детенышей в течение восьми месяцев и иногда рожают двойню. После зачатия самки уходят, а оставшиеся самцы приходят от страсти в исступление и роют землю, в результате чего их морды остаются черными до тех пор, пока ливни не смоют с них грязь. Самки же перед родами очищают желудок некоей травой, которую называют жабрица, и этим облегчают себе роды. После родов, поев две травы — девичий корень и жабрицу, — они возвращаются к детенышам: по какой-то причине они хотят, чтобы новорожденные оленята вместе с первыми глотками молока впитали и сок этих трав.

§113 Оленят они тренируют в беге и учат их убегать, приводят к обрывам и показывают, как надо прыгать. Самцы, освободившиеся к тому времени от приступов страсти, всеми силами стремятся найти места для выпаса; почувствовав, что переели, они прячутся в уединенных местах, сознавая, что набрали слишком большой вес. Вообще в тех случаях, когда самцы вынуждены спасаться бегством, они всегда останавливаются, чтобы передохнуть, а остановившись, оглядываются назад: когда охотники оказываются недалеко от них, они снова бросаются бежать. Поступают они так из-за болей в брюшной полости, уязвимой настолько, что даже легкий удар приводит к разрыву внутренностей. §114 Услышав собачий лай, олени всегда бегут в ту сторону, куда дует ветер, чтобы собаки не учуяли их запах. Успокаивает оленей пастушья свирель и песни. Когда они поднимают уши, их слух становится очень острым, а когда опускают — слабым. В остальном олень — простое животное, замирающее от удивления при виде всего настолько, что когда к ним подходит лошадь или коровенка[1895], олени не замечают рядом с собой охотника, а заметив его, остолбенело смотрят на его лук и стрелы. Моря они переплывают стадами, вытянувшись в одну линию и положив голову на круп плывущего впереди оленя, и по очереди замыкают шеренгу: лучше всего это видно, когда олени перебираются с Сицилии на Кипр, причем они не видят земли, а плывут по нюху.

§115 Самцы имеют рога и единственные из животных каждую весну в определенное время их сбрасывают; поэтому, когда наступает время для этой операции, они стремятся уйти в как можно более непроходимые места. Лишившись рогов, олени, словно обезоруженные, прячутся в глухомани, но и безрогие, они помнят о своем специфическом сокровище. Говорят, что невозможно найти правого оленьего рога, обладающего какими-то лечебными свойствами; еще более удивительным следует признать то, что и в вивариях олени ежегодно сбрасывают свои рога, по-видимому, зарывая их в землю. Запах же сожженных рогов — того и другого — предотвращает эпилептические припадки. §116 Кроме того, олени носят на рогах отметины, свидетельствующие об их возрасте, и ежегодно, пока им не исполнится шести лет, на рогах прибавляется один отросток, а с шести лет каждый раз вырастают такие же рога, какие олень сбросил, и возраст по ним определить невозможно. Впрочем, старость у них определяют по зубам, ибо у старого оленя зубов или очень мало, или нет вовсе; кроме того, у оснований рогов нет отростков, выступающих на лбу у более молодых особей. §117 У кастрированных оленей рога не выпадают и не отрастают вновь, а прорываются наружу в виде способных расти шишечек, которые сначала напоминают кожаные наросты, а потом превращаются в мягкие рожки, похожие на пучки тростника, окруженные нежным пушком. До тех пор, пока рожки не отрастут, олени пасутся по ночам. Отрастающие рога они закаливают под теплыми лучами солнца, то и дело испытывая их крепость на деревьях; когда крепость рогов их удовлетворяет, животные выходят на открытое пространство. С рогов оленей, пойманных ранее окончания этой процедуры закаливания, свисает, словно с каких-нибудь ветвей, зеленый плющ: он цепляется за рога, когда олени трутся молодыми рогами о деревья во время их закаливания. Иногда встречаются и белые олени; одной из них была, по слухам, олениха Квинта Сертория[1896], убедившего испанские племена в том, что она является пророчицей, §118 и что олени враждуют со змеями: они разыскивают змеиные норы и вытаскивают сопротивляющихся гадов, вбирая воздух в ноздри. Поэтому исключительным средством для извлечения змей является запах сожженного оленьего рога, а специальное средство против змеиных укусов добывается из сычуга олененка, убитого в утробе матери.

§119 Жизнь оленей, как известно, долгая: некоторые, на которых золотые ожерелья надел еще Александр Великий, были пойманы спустя сто лет после этого — кожа у них была необыкновенно толстая. Животное это не подвержено лихорадке и даже вылечивает от приступов этой напасти других: мы знаем, что некогда женщины из императорского дома имели обыкновение каждое утро есть оленье мясо и практически всю жизнь не болели лихорадкой. Впрочем, считается, что олений рог приносит пользу лишь в том случае, если олень был убит в результате одного-единственного удара.

33. §120 Точно такую же наружность, как и олени, но с бородой и шерстью на плечах, имеет животное, обитающее лишь недалеко от реки Фасис[1897]; называется оно козерогом[1898].

(51) Олени не водятся, пожалуй, в одной лишь Африке, но хамелеонов[1899] рождает и она, хотя в Индии они встречаются чаще. Строением и величиной они похожи на ящериц, только ноги у них прямые и более длинные, а бока соединены с животом, как у рыб, и так же, как у тех, выступает спинной хребет. §121 Морда хамелеона, сравнительно с небольшим размером тела, <огромна> и несколько похожа на свиное рыло, а хвост очень длинный, суживающийся к концу и заворачивающийся в кольца наподобие змеиного. Когти у него загнуты внутрь; движения медленные, как у черепахи; тело бугристое, как у крокодила; глаза находятся в глубоких впадинах очень близко друг к другу, огромные и того же цвета, что и остальное тело. Хамелеон никогда их не закрывает и смотрит вокруг себя, не двигая зрачком, а поворачивая весь глаз. §122 Тело он держит прямо, а рот — постоянно открытым; он является единственным животным, которое поддерживает свою жизнь не едой и питьем или чем-либо иным, а пищей, получаемой из воздуха, устрашающим образом, но совершенно безобидно разевая свою пасть[1900]. Однако еще более удивительно свойство его окраски: ведь он постоянно меняет оттенки и глаз, и хвоста, и всего туловища и каждый раз окрашивается в цвет, напоминающий предыдущий, за исключением красного и белого. Мертвый хамелеон — бледного цвета. Голова и челюсти у него мясистые, у основания хвоста мышечной массы очень немного, а в других частях тела совсем нет; кровь — только в сердце и около глаз; во внутренностях нет селезенки[1901]. На зимние месяцы он укрывается, как ящерица.

34. (52) §123 Меняет окраску и обитающий в Скифии северный олень[1902], чего не делает ни одно из других покрытых шерстью животных, кроме индийского волка, шея которого, как говорят, покрыта гривой. В то же время у шакалов — одной из разновидности волков, имеющих более длинное тело и более короткие ноги, быстро бегающих, живущих охотой и не представляющих опасности для человека, — меняется внешний вид, а не окрас: зимой они обрастают шерстью, а летом лишаются ее. §124 Величиной северный олень с быка, голова его больше, чем у обычного оленя, но несколько похожа на нее, рога ветвистые, копыта раздвоенные, шерсть косматая, как у медведя, а когда, порой, она сохраняет свой естественный окрас, то похожа на ослиную. Шкура его так прочна, что из нее делают панцири. Он принимает окраску всех тех деревьев, кустов, цветов и местностей, в которых прячется в момент опасности, так что поймать его трудно. Могло бы показаться удивительным, что его наружность столь изменчива, но еще удивительнее, что то же свойство имеет и его шерсть.

35. (53) §125 Индия и Африка являются родиной дикобразов[1903]: они покрыты иглами, напоминающими ежовые, но более длинными и торчащими как стрелы, когда дикобраз натягивают кожу. Если нападающие на него собаки находятся близко, он колет им пасть своими иглами, а когда они держатся на расстоянии, мечет в них свои иглы. Зимние месяцы дикобраз проводит в укрытии, что характерно для многих животных, и прежде всего — для медведей.

36. (54) §126 Совокупление у медведей[1904] происходит в начале зимы и не так, как это обычно принято у четвероногих: ведь медведь и медведица ложатся и обнимают друг друга, а затем уходят в разные пещеры; там на тридцатый день медведица рожает самое большее пятерых детенышей. Новорожденные медвежата представляют собой бесформенные белесые комочки плоти размером немного больше мыши, без глаз и без волос; у них выступают только когти. Медведицы, облизывая свое потомство, мало-помалу придают ему приемлемый вид. Нет ничего более редкого, чем увидеть рожающую медведицу, поскольку самцы находятся в укрытии в течение сорока дней, а самки — четырех месяцев. §127 Если медведи не могут найти подходящую пещеру, они строят непроницаемые для дождя укрытия из собранных в кучу ветвей деревьев и кустарников, а пол устилают мягкой листвой. Первые две недели они спят настолько крепко, что не пробуждаются, даже если их ранить; жиреют они во время зимней спячки до невероятных размеров; медвежий жир используется для приготовления различных лекарств и является профилактическим средством против выпадения волос. Когда спячка оканчивается, они возвращаются к прежнему объему и питаются, сося свои передние лапы[1905]. Замерзающих детенышей медведицы согревают, прижимая к груди, как сидящие на яйцах птицы. §128 Странно, но Феофраст верит, будто в это время даже вареное медвежье мясо, если его тщательно хранить, увеличивается в размере и будто в медвежьем желудке не находят никаких остатков пищи, кроме незначительного количества воды, а несколько капель крови имеется только около сердца — в остальном же теле ее нет.

§129 Выходят медведи весной, причем самцы бывают очень толсты, причина чего не ясна, поскольку они не жиреют даже во время спячки, за исключением тех двух недель, о которых мы уже сказали. Выйдя из укрытия, медведи, чтобы очистить желудок — иначе у них будет запор, — питаются травой по названию аропник и тренируют свой жевательный аппарат, грызя ветви деревьев. Глаза их после спячки словно бы покрываются пленкой, и главным образом поэтому они ищут пчелиные соты, чтобы пчелы искусали им морду, и они таким образом освободились бы от этой неприятности.

§130 Самым слабым местом у медведя является голова, в то время как у льва это самая крепкая часть тела; поэтому, если в случае опасности медведям приходится прыгать вниз с какого-нибудь откоса, они совершают прыжок, прикрыв голову передними лапами; на арене они часто погибают от удара по голове. Жители Испанских провинций верят, будто в головном мозге медведей содержится яд, и головы убитых во время представлений животных сжигают в присутствии свидетеля, поскольку-де выпитый яд приводит к медвежьему бешенству. Ходят они и на двух ногах; с деревьев спускаются спиной к стволу[1906]; §131 быков изматывают, навалившись на них всей своей тяжестью и вцепившись всеми четырьмя лапами в их морду и рога. Ни одно другое несмышленое животное не является более изобретательным в причинении вреда. В Анналах[1907] отмечается, что за четырнадцать дней до Октябрьских Календ, в консульство Марка Пизона и Марка Мессалы[1908], курульный эдил Домиций Агенобарб дал в Цирке представление с участием ста нумидийских медведей и такого же количества эфиопских охотников. Я удивлен, что медведи были названы «нумидийскими», поскольку известно, что в Африке они не водятся.

37. (55) §132 Погружаются в зимнюю спячку и живущие на Понте мыши[1909], по крайней мере, белые, обладающие очень тонким обонянием, хотя я удивляюсь, каким образом писатели узнали об этом. Альпийские мыши[1910] — величиной с куницу — также прячутся на зиму, однако заранее припасают в своих укрытиях еду. Некоторые люди рассказывают, что мыши, самцы и самки попеременно, вцепившись зубами в хвост находящегося перед ними сородича, вытягиваются в цепочку и, лежа на спине, спускают в нору сорванные под корень пучки травы: поэтому спины у них в это время стерты. Похожие на них мыши водятся и в Египте[1911]: они точно так же сидят на корточках и ходят на двух задних лапках, пользуясь передними как руками.

(56) §133 Запасают на зиму пищу и ежи[1912]: накатавшись на упавших яблоках, ежи таким образом закрепляют их на спине и, держа еще одно яблоко во рту, переносят в дупла деревьев. Прячась в своих убежищах, они также предсказывают изменение северного ветра на южный. Когда они чувствуют приближение охотника, они тесно прижимают друг к другу мордочку, ноги и всю нижнюю часть тела, покрытую редкой шелковистой шерсткой, и сворачиваются в клубок, так чтобы невозможно было схватиться за что-нибудь, кроме колючек. §134 А когда ежи теряют надежду на спасение, они поливают себя мочой, разъедающей их кожу и портящей колючки, ради которых, как они знают, за ними охотятся. Поэтому следует ухитриться и поймать их раньше, чем они выпустят мочу, поскольку в этом случае шкурка ежа имеет особую ценность; в противном случае она бывает попорченной и ломкой, а иголки становятся хрупкими и легко выпадают, даже если животное, спасшись бегством, остается в живых. Из-за этого еж обливается этой губительной для него жидкостью, лишь потеряв надежду на спасение: ведь они сами ненавидят свой яд, до последнего воздерживаясь от его применения, так что обычно ежей ловят до того, как они прибегнут к этому средству.

Далее. Свернутый в клубок еж разворачивается, если на него побрызгать горячей водой; поймав ежа за одну из задних лап, его подвешивают и морят голодом: убить его иначе, не повредив при этом шкурку, невозможно. §135 Сами по себе ежи небесполезны для жизни человека, как думают многие из нас, поскольку, если бы у них не было иголок, мягкие шкуры домашнего скота были бы бесполезны для смертных: ведь ежовая шкурка используется для выделки одежды. Однако и здесь исключительное право на продажу этого товара привело к тому, что обладающие им торговцы получают выгоду от бесчисленных подделок; ни одна другая проблема не требовала столь частых разбирательств в сенате, и не было ни одного императора, к которому провинции не обращались бы с жалобами на подделку ежовой кожи.

38. (57) §136 Удивительны свойства мочи и двух других животных. Мы слышали, что существует небольшой зверь, называемый леонтофон[1913], который встречается лишь в тех местах, где живут львы: попробовав мясо леонтофона, это могучее животное, повелитель остальных четвероногих, немедленно умирает. Поэтому охотники на львов сжигают леонтофона и посыпают его прахом, словно ячменной крупой, мясо других животных, используемых в качестве приманки; льва убивают даже останками леонтофона: столь сильна эта отрава. Логично, что лев ненавидит это животное и, увидев его, подминает под себя и делает все для того, чтобы убить его, не кусая, а тот, защищаясь, испускает мочу, поскольку знает, что и она губительна для льва.

§137 Рыси при рождении выделяют жидкость, которая, затвердевая или высыхая, превращается в сверкающий драгоценный камень густого красного цвета с огненными прожилками: его называют «рысьей водой». Отсюда происходит широко распространенное мнение о том, что таким образом образуется янтарь. Рыси узнали об этом и хорошо об этом помнят, и из ненависти присыпают свою мочу землей, чтобы таким образом она затвердевала быстрее. (58) §138 Другой вид изобретательности в момент опасности проявляют барсуки: они отражают удары людей и укусы собак, раздувая и растягивая свою шкуру.

Белки предсказывают непогоду, заранее закрывая входы в свои укрытия с той стороны, откуда подует ветер, и открывая их с противоположной; в остальных случаях укрытием служит им их собственный чрезвычайно пушистый хвост. Вот почему зимой одни животные припасают пищу, а другие заменяют ее сном.

39. (59) §139 Говорят, что из змей только гадюки прячутся в земле, остальные же — в трещинах деревьев или расселинах скал. Что касается других особенностей их поведения, то змеи в течение года могут воздерживаться от пищи, если только защищены от холода. Все змеи, находясь в укрытии, спят и совершенно безвредны.

Подобным же образом зимуют и улитки, но они прячутся и в летние месяцы, в большинстве случаев прилепляясь к скалам; если даже оторвать их силой, они всё же не показываются из своих раковин. §140 А живущие на Балеарских островах[1914] так называемые пещерные улитки не выползают из пещер на землю и не живут в траве, но сцеплены друг с другом словно виноградная кисть. Существует и другой, менее распространенный тип улиток, укрывающий себя плотно прилегающей крышечкой из того же материала, что и раковина. Эти улитки постоянно прячутся в земле; некогда их выкапывали только в области Приморских Альп, но начали находить уже и в районе Велитерны[1915]; наиболее же высоко ценимые улитки обитают на острове Астипалея[1916].

(60) §141 Ящерицы[1917], являющиеся самым опасным врагом улиток, живут, как говорят, не дольше шести месяцев. Аравийские ящерицы бывают длиной в локоть[1918], а в Индии на горе Нис они достигают длины в двадцать четыре фута[1919] и окрашены в желтый, пурпурный или лазоревый цвет.

40. (61) §142 Достойны изучения и многие домашние животные, и прежде всего — самое преданное человеку существо — собака, а также лошадь. Мы знаем о собаке, которая, защищая своего хозяина, сражалась с разбойниками и, уже израненная, не отходила от его тела, отгоняя птиц и диких зверей. Знаем мы и о другой собаке, из Эпира, которая узнала в толпе убийцу своего хозяина и своими укусами и лаем вынудила его сознаться в совершенном преступлении. Возвращавшегося из изгнания царя гарамантов[1920] сопровождали двести собак, сражавшихся против тех, кто оказывал ему сопротивление. §143 Жители Колофона, а также Кастабала[1921], держали для использования в военных действиях стаи собак; эти собаки отважно сражались в первых рядах, никогда не отступали и были их надежнейшей опорой, причем не требовавшей никакой оплаты. После того, как были убиты несколько кимвров[1922], собаки охраняли повозки, служившие им домами. Когда был убит <некий> Ясон из Ликии, его собака отказывалась брать пищу и умерла от голода. А собака, которую Дурис[1923] называет Гирканом, бросилась в огонь после того, как на костре был сожжен царь Лисимах[1924]; подобное же случилось и на похоронах царя Гиерона[1925]. §144 Филист[1926] же рассказывает о Пирре, собаке тирана Гелона[1927]; рассказывают также о собаке Никомеда, царя Вифинии[1928], которая растерзала его жену Костингис за то, что та сыграла с мужем злую шутку. Что касается наших собак, то одна из них защитила от разбойника благородного Вульпация (он являлся учителем Касцеллия в гражданском праве)[1929], под вечер возвращавшегося на астурийском иноходце из своего пригородного поместья. Точно так же, во время болезни, был спасен сенатор Целий[1930], подвергшийся в Плаценции нападению вооруженных разбойников: сенатор не получил ни одного ранения до тех пор, пока они не убили его собаку. §145 Но самый замечательный случай произошел на памяти нашего поколения: его подтверждают Хроники римского народа. Во время консульства Аппия Юлия[1931] и Публия Силия[1932] в результате разбирательства дела Нерона, сына Германика[1933], и Тита Сабина[1934], на последнего и всех его рабов было наложено наказание. Собаку одного из этих рабов сначала никак не могли оттащить в тюрьме от ее хозяина; затем, когда труп поволокли по ступеням Лестницы Стонов, собака, жалобно скуля, не отходила от его тела, — и всё это на глазах огромной толпы римских граждан. Кто-то из толпы бросил ей кусок мяса, и собака поднесла его ко рту умершего хозяина, а когда его труп сбросили в Тибр, подплыла к нему, пытаясь удержать на воде, — и огромная толпа бросилась, чтобы увидеть преданность животного. §146 Одни лишь собаки узнают своего хозяина и понимают, если вдруг приходит кто-нибудь чужой; одни лишь собаки узнают свои имена и различают голоса домашних; они помнят дорогу к самым отдаленным местам, и ни одно из существ, не считая человека, не обладает столь же крепкой памятью, как собаки. Усмирить их наскоки и ярость можно, лишь сев на землю. §147 Жизнь ежедневно открывает в собаках всё больше и больше достоинств, однако наиболее замечательна их сообразительность и проницательность во время охоты. Собака отыскивает следы и идет по ним, натягивая поводок у сопровождающего и тем самым приводя его к добыче; завидев же добычу, как молчаливо и осторожно, но в то же время и как красноречиво она подает знак сначала хвостом, а потом — мордой! Поэтому даже когда собаки одряхлеют от старости и станут слепыми и немощными, охотники носят их на руках, а те принюхиваются к запахам и мордой показывают на укрытия. §148 Индийцы предпочитают собак, рожденных от тигров, и для этого во время брачного сезона оставляют в лесу привязанных <к деревьям> течных сук. Первое и второе потомство <от такого союза> рождается, по их мнению, слишком свирепым, и воспитываются лишь щенки от третьего помета. Точно так же галлы воспитывают потомство собак от волков; каждая такая стая слушается своего вожака и следует за ним; она сопровождает своего лидера на охоте и подчиняется ему — ведь собаки соблюдают определенную иерархию. §149 Известно, что живущие у Нила собаки лакают воду из реки на бегу, чтобы не дать крокодилам возможности насытить свою алчность. Во время похода Александра Великого в Индию[1935] царь Албании[1936] подарил ему собаку необычной величины; придя в восхищение от ее внушительных размеров, Александр приказал выпустить против пса медведей, а потом кабанов и диких коз: презрительно глядя на них, собака даже не пошевелилась. Эта вялость столь огромного существа рассердила благородную душу императора, и он приказал убить собаку. Слух об этом дошел до албанского царя; тот послал еще одну собаку, добавив при этом, чтобы Александр не пытался испытывать ее на небольших животных, но лишь на льве или слоне: ведь у него только две такие собаки, и если будет убита и эта, то не останется ни одной. §150 Александр не замедлил с испытанием и увидел, что лев очень быстро был повержен. После этого он приказал привести слона и ни от какого другого зрелища не получил он большего удовольствия: устрашающе вздыбив шерсть на всем теле, пес сначала оглушительно залаял, а затем стал наскакивать на слона, забегая то с одной, то с другой стороны по всем правилам военного искусства, наступая и отступая именно в тот момент, когда это было необходимо. Пес проделывал всё это до тех пор, пока слон, непрерывно кружившийся на одном месте, не рухнул с такой силой, что затряслась земля.

(62) §151 Собачий род дает потомство один раз в два года. Половой зрелости собаки достигают к концу первого года жизни. Щенков они носят в течение шестидесяти дней. Детеныши рождаются слепыми, и чем больше материнского молока они пьют, тем позже прозревают. Тем не менее зрение у них появляется не позже трех недель от роду и не раньше одной недели. Некоторые говорят, будто, если родился один щенок, он начинает видеть на девятый день, если двойня — на десятый и так далее: с прибавлением каждого следующего щенка день их прозрения соответственно отодвигается, и что будто бы сука, рожденная в первом помете, прозревает быстрее. Лучшим щенком помета является тот, который начинает видеть последним, или же тот, кого мать первым отнесет в конуру.

(63) §152 Собачье бешенство опасно для людей, как мы уже говорили, в июле — августе, ибо укушенные в этот период чувствуют приводящее к гибели отвращение к воде. Поэтому, чтобы предотвратить бешенство, в течение тридцати указанных дней в пищу собакам подмешивают помет, в основном — куриный, или, если животное уже заболело, — эллебор (чемерицу). 41. Единственным же спасением от укуса <бешеной собаки> является найденный недавно в соответствии с ответом оракула корень дикой розы, называемой <по-гречески> «цикоррода»[1937]. §153 Колумелла[1938] сообщает, что если у собаки на сороковой день от рождения отрезать хвост и сустав, которым он прикрепляется к телу, таким образом, чтобы был удален спинной нерв, то и хвост снова не отрастет, и собака не заболеет бешенством. До наших дней сохранились сведения о <двух> чудесах (об этом я уже говорил): о говорящей собаке и о лающей змее, живших во время изгнания <царя> Тарквиния[1939].

42. (64) §154 Александру также везло и с редкими лошадьми. Коня <его> называли Буцефалом — то ли из-за свирепого вида, то ли из-за выжженного на плече тавра в виде бычьей головы[1940]. Говорят, что его за шестнадцать талантов купили из табуна Филоника из Фарсал, поскольку Александр, в то время еще ребенок, был очарован красотой коня[1941]. Будучи украшен царским чепраком, Буцефал не разрешал садиться на себя никому, кроме Александра; в остальных же случаях позволял седлать себя всем. Утверждают, что Буцефал прославился и военными подвигами: будучи ранен в сражении под Фивами[1942], он не позволил Александру пересесть на другого коня; совершил он и множество других подвигов подобного рода. Поэтому после его смерти царь возглавил похоронную процессию и основал вокруг его могилы город, названный его именем[1943]. §155 Говорят, что конь диктатора Цезаря[1944] также не позволял садиться на себя никому, кроме хозяина, и что его передние ноги были похожи на человеческие — именно таким изображает его скульптура, стоящая перед храмом Венеры Прародительницы[1945]. Божественный Август также соорудил погребальный холм своему коню, о чем говорится в поэме Германика[1946]. В Агригенте[1947] могильные холмы многих лошадей увенчаны пирамидами. Юба передает, что Семирамида так горячо любила своего коня, что даже жила с ним[1948]. §156 Скифская кавалерия по праву славится подвигами своих коней: так, когда некий военачальник, вызванный на поединок своим врагом, был им убит, и противник приблизился, чтобы снять доспехи с побежденного, конь последнего своими наскоками и укусами забил его насмерть. Другой конь, когда с его глаз сняли шоры и он увидел, что покрыл собственную мать, бросился к обрыву и покончил жизнь самоубийством. Мы знаем, что на Реатинском поле по той же самой причине был растерзан <какой-то> пастух. Ведь кони понимают и родственные связи, и молодая кобыла в табуне охотнее следует за своей сестрой-погодком, нежели за матерью. §157 Понятливость лошадей столь велика, что, как известно, вся конница сибаритского войска обычно словно бы плясала под звуки военной музыки. Кроме того, кони из Сибариса[1949] предчувствовали близящееся сражение и горевали о своих хозяевах, когда те погибали; порой они даже плакали из-за тяжелой утраты. После убийства царя Никомеда его конь, отказавшись от пищи, умер от голода. §158 Филарх[1950] рассказывает, что после того, как Антиох погиб в сражении[1951], один из галатов[1952] — Центарет, — поймав его коня, оседлал его, чтобы ехать в триумфальной процессии: конь же, придя в негодование, закусил удила, чтобы тот не смог управлять им, и бросился к обрыву, где и погиб вместе со всадником. Филист рассказывает, что Дионисий[1953] бросил своего коня, увязшего в болоте, а тот, выбравшись оттуда, побежал по следам своего хозяина, причем его гриву облепил рой пчел: и в соответствии с этим знамением Дионисий захватил власть.

(65) §159 Умственные способности лошадей описать невозможно. Вооруженные копьями всадники по опыту знают о послушании лошадей: те помогают им выполнять трудные маневры, прекрасно владея своим телом; кроме того, кони поднимают упавшее на землю оружие и передают его всаднику. И в цирке запряженные в повозку лошади всем своим поведением ясно показывают, что понимают крики ободрения и похвалы. §160 На ристалищах в Цирке (это происходило во время празднования Цезарем Клавдием Столетних игр)[1954] возница Белых[1955] по имени Коракс («Ворон») был выбит на самом старте. Тем не менее его упряжка заняла первое место и удерживала его, причем кони отгоняли противников и проделывали против своих соперников всё то, что они должны были бы делать под руководством опытнейшего возницы; однако, поскольку коням было стыдно, что своим мастерством они превзошли человеческое искусство, они, пройдя положенное расстояние, как вкопанные остановились на финишной черте. §161 Еще большее чудо произошло встарь, во время плебейских ристалищ в Цирке, когда возница был сброшен, а его лошади, словно он <всё еще> правил ими, прискакали к Капитолию и трижды объехали храм. Однако самым великим чудом было, когда туда же прибыла из Вейев[1956] упряжка с пальмовой ветвью и венцом, хотя Ратуменна, победивший в Вейях, был <с нее> сброшен: отсюда впоследствии ворота получили свое название. §162 Сарматы[1957] подготавливают своих лошадей к долгому пути, не давая им пищи за день до выступления и позволяя лишь немного напиться: благодаря этим мерам они безостановочно проезжают верхом путь в сто пятьдесят миль[1958].

Некоторые кони живут до пятидесяти лет, а кобылы — меньше; кобылы перестают расти в пятилетнем возрасте, а жеребцы — годом позже. Экстерьер лошадей, которому следует отдавать предпочтение, наилучшим образом описан в поэме Вергилия[1959], однако и мы говорим об этом в книге «О метании дротиков всадниками»[1960], и я вижу, что с этим согласны почти все. К лошадям же, участвующим в цирковых состязаниях, предъявляются иные требования, и поэтому если к какой-либо другой службе могут оказаться непригодны <уже> двухлетки, в цирковых состязаниях требуются кони не моложе пяти лет.

(66) §163 Беременность у животных этого рода длится одиннадцать месяцев, а жеребята рождаются на двенадцатый. Как правило, лошади сходятся в весеннее равноденствие, когда оба животных достигают двухлетнего возраста, однако у трехлеток потомство бывает крепче. Жеребец производит потомство до тридцати трех лет; дело в том, что он перестает участвовать в скачках и используется как производитель с двадцати лет. Говорят, что жеребец из Опунта[1961] прожил и до сорока лет, однако ему требовалась помощь, чтобы подняться на передние ноги. §164 С другой стороны, мало какие другие животные производят на свет меньше потомства, чем лошади; поэтому между случками делают перерывы, и всё же ни один жеребец не может случаться более пятнадцати раз в год. Охваченные страстью кобылы успокаиваются, если им подрезать гриву; жеребятся же они за всю свою жизнь до сорока раз. Живут кобылы, как говорят, до семидесяти пяти лет. §165 У этого вида животных беременная самка рожает стоя; свое потомство она любит больше, чем самки других животных. И действительно, жеребята рождаются с <неким> любовным снадобьем — его называют «гиппоманес» (лошадиное безумие) — во лбу: величиной оно с винную ягоду, черного цвета, и роженица тотчас его съедает — иначе она не позволит жеребенку себя сосать. Если кто-нибудь отнимет у нее жеребенка до этого, то специфический запах <гиппоманеса> сведет того с ума. Если жеребенок потеряет мать, то остальные кобылы в том же табуне выкармливают сироту. Говорят, что в течение трех дней после рождения жеребята не в состоянии мордой дотянуться до земли. Чем более жадно лошадь пьет, тем глубже она погружает ноздри в воду. Скифы[1962] предпочитают использовать на войне кобылиц, поскольку те мочатся на ходу.

(67) §166 Известно, что в Лузитании вблизи города Олизипона и реки Таг[1963] кобылицы становятся лицом к западному ветру фавонию и вдыхают животворящий воздух, в результате чего у них рождаются жеребята, причем очень быстроногие, но живущие не более трех лет. Там же в Испании племена галанков и астурийцев разводят коней той породы, которую мы называем «телдоны». Более мелких коней называют «астурийскими иноходцами»: бегут они не обычным шагом, а плавной рысью, одновременно вынося вперед то обе правые, то обе левые ноги; отсюда и переняли искусство обучения лошадей ходить иноходью.

Лошади болеют почти всеми теми болезнями, что и люди, а кроме того подвержены повороту мочевого пузыря, как и все тягловые животные.

43. (68) §167 Марк Варрон[1964] рассказывает, что для сенатора Квинта Аксия был куплен осел за четыреста тысяч сестерциев; пожалуй, это самая большая сумма, когда-либо заплаченная за животное. Ослов, без сомнения, очень хорошо использовать и на вспашке, но в особенности — при разведении мулов. Обращают внимание и на то, где родились мулы: в Греции славятся разводимые в Аркадии, в Италии — в Реатинской области[1965]. Сам осел плохо переносит холод, вследствие чего его не разводят на Понте[1966]; кроме того, нельзя случать его в весеннее равноденствие, как других животных, а лишь в жаркую летнюю пору. §168 Когда самцы не работают, они становятся менее производительными. Самки достигают брачного возраста самое раннее в два с половиной года, но обычно — в три года; они случаются столько же раз, сколько и кобылы, в те же месяцы и тем же способом. Однако их матка не может удержать семенную жидкость и извергает ее, если только самку побоями не заставляют после сношения пуститься в бег. Двойню она приносит редко. Собирающаяся рожать ослица прячется от света и ищет тени, так чтобы ее не увидел человек. Она способна рожать на протяжении всей жизни, которая длится тридцать лет. §169 Любовь к потомству у нее очень велика, но отвращение к воде — еще больше: ослица сквозь огонь пойдет к своим детенышам, но если на ее пути оказывается малейший ручеек, она боится замочить даже краешек копыт. Да и на пастбище ослицы будут пить только из тех источников, к которым они привыкли, и лишь в тех местах, где они могут добраться до воды, не замочив копыта; они также не будут переходить по мосткам, сквозь щели которых видна вода. Просто удивительно: они будут изнывать от жажды, но напьются из незнакомой реки только в том случае, если их заставят или упросят! В безопасности они находятся лишь в просторном стойле, поскольку им снятся разные сны, а во сне они часто лягаются, и, если находятся не в достаточно просторном стойле, то ударяются о твердые перегородки, что приводит к хромоте. §170 Доход, получаемый от ослиц, превосходит самую обильную военную добычу: известно, что в Кельтиберии[1967] некоторые ослицы рожали потомство на четыреста тысяч сестерциев, особенно, если понесли от мулов. Говорят, что решающее значение у ослицы имеет <цвет> ресниц и волос на ушах, ибо, хотя всё остальное тело ее окрашено в один цвет, потомство воспроизводит все те цвета, в какие окрашены ресницы и волосы на ушах. Меценат[1968] ввел в обычай подавать на пирах мясо домашних ослят, которое в то время ценилось гораздо больше, чем мясо диких ослов; однако после Мецената ослиное мясо перестало быть деликатесом. Когда животные этого вида начинают терять зрение, они очень быстро слабеют.

44. (69) §171 От спаривания осла и кобылицы на тринадцатый месяц рождается мул — животное, обладающее исключительной силой для сельскохозяйственных работ. Для получения мулов выбирают кобыл не моложе четырех и не старше десяти лет. Говорят также, что самки одного вида отвергают самцов другого вида, если только те в детстве не были вскормлены молоком самок того вида, с которым вступают в сношения; поэтому <скотоводы> под покровом тьмы хватают жеребят и подводят их к соскам кобыл или ослиц. Мулы рождаются также и от спаривания коня и ослицы, но в этом случае они непослушны, неукротимы и упрямы. К тому же потомство от старых самок неповоротливо. §172 Если самку, забеременевшую от жеребца, спарить с ослом, то это приведет к выкидышу, но не наоборот. Замечено, что самок лучше всего спаривать на седьмой день после родов, а самцы спариваются лучше, когда устают. Считается, что та самка, которая не зачнет раньше, чем потеряет так называемые молочные зубы, является бесплодной, как и та, что не рожает после первого же зачатия. Самцов, родившихся от жеребца и ослицы, древние называли лошаками, в то время как слово «мул» употреблялось для обозначения потомства от осла и кобылы. §173 Замечено, что потомство от животных двух этих различных пород представляет собой третий вид, не похожий ни на одного из родителей, и что появившиеся таким образом животные сами не могут дать потомства; это относится к животным всех видов, и именно это является причиной бесплодия самок мулов. В наших Анналах есть сведения о том, что мулы изредка имеют потомство, однако это считали сказками. Феофраст[1969] рассказывает, что в основном мулов разводят в Каппадокии[1970], но мулы этой области относятся к особой разновидности. Чтобы мул перестал лягаться, надо почаще давать ему пить вино. §174 В записях довольно многих греков есть сведения о том, что от спаривания лошади с мулом родился так называемый «гиннус», то есть карликовый мул. Самки, рожденные от кобылы и прирученного дикого осла, очень быстро бегают и имеют необычайно вытянутые копыта; тело у них очень худое, а дух неукротимый.

В качестве же производителя всех превосходит потомок дикого осла и домашней ослицы. Замечательны дикие ослы во Фригии и Ликаонии[1971]. Африка славится молодыми ослятами: это изысканное лакомство называется там «лализио». §175 Как следует из свидетельства афинян, один мул прожил восемьдесят лет. Действительно, афиняне так восторгались тем, что он, уже не работавший из-за своих преклонных лет на строительстве храма на Акрополе, воодушевлял поднимающийся в гору скот своим присутствием и пытался ему помочь, что издали декрет, согласно которому хлеботорговцы не должны были отгонять этого мула от своих лотков.

45. (70) §176 Говорят, что индийские быки столь же высоки, как верблюды, а величина их рогов достигает четырех футов[1972]. В наших краях [подобной высотой] более всего, со времен Пирра[1973], славятся эпирские быки: как говорят, уже тогда царь обратил на них внимание. Пирр добился этого результата тем, что отбирал для спаривания быков не моложе четырех лет: поэтому они были огромны. Некоторое количество их потомства продолжает жить и сейчас, однако теперь для размножения используют годовалых телок, хотя в двухлетнем возрасте они больше подходят для этой цели; быков же используют в качестве производителей в четырехлетнем возрасте. Ежегодно каждый бык спаривается с десятью телками. Говорят, что если после спаривания бык пойдет направо, то родятся бычки, если налево — телочки. §177 Для зачатия достаточно одной случки: если же случайно зачатия не произойдет, самка вновь приходит к быку через двадцать дней. Рожают они на десятый месяц; преждевременно родившийся теленок выбраковывается. Некоторые утверждают, что корова рожает в самый последний день десятого месяца. Двойня рождается редко. Спаривание происходит через тридцать дней после появления Дельфина за день до Январских нон[1974], а иногда и осенью. Народности же, питающиеся молоком, растягивают срок спаривания на столь длительное время, что у них круглый год имеется этот продукт. Волы же совокупляются не чаще двух раз в день. §178 Быки являются единственными животными, которые пасутся, даже идя задом наперед; у гарамантов они пасутся только таким образом. Самки живут самое большее пятнадцать лет, самцы — двадцать; в полную силу они входят в возрасте пяти лет. Говорят, что они набирают вес от купания в горячей воде или если кто-нибудь, сделав надрез на их шкуре, вдует им во внутренности воздух через тростниковую палочку. §179 Не следует считать более плохим потомство, которое не слишком красиво на вид: альпийские коровы, несравненно более мелкие по размерам, дают гораздо больше молока и более работоспособны, хотя ярмо накладывается им не на шею, а на голову. У сирийских быков нет подгрудка, но имеется горб на спине. Говорят, что и быки из Карии, также одной из областей Азии, обладают безобразной наружностью[1975], у них имеется опухоль, которая тянется от шеи по плечам, и вывернутые рога, — однако они отличные работники. Если же они черного или белого цвета, то считаются непригодными для вспашки земли; у волов рога меньше и тоньше, чем у быков. §180 Быков следует укрощать в трехлетнем возрасте; более старших приручать поздно, более молодых — преждевременно. Лучший способ подготовить дикого бычка — впрячь его в пару с уже прирученным. Ведь это животное является нашим товарищем в работе и земледелии. Древние окружали его такой заботой, что нам известен случай, когда по приговору римского народа был осужден человек, убивший быка по наущению своего наглого любимчика, заявившего, что, мол, он живет в деревне, а бычьих внутренностей никогда не ел: тот человек был отведен в тюрьму, словно он убил своего колона[1976]. §181 Быки имеют благородный вид, свирепую морду, покрытые шерстью уши, готовые и ищущие сражения рога; наиболее опасны, однако, их передние ноги: загораясь гневом, бык стоит и бьет <о землю> то одной, то другой ногой, осыпая свое брюхо песком: это единственное животное, которое доводит себя до исступления подобным образом. §182 Мы видели, как, повинуясь приказу, быки сражались друг с другом; мы видели, как во время выступлений они по приказу кружились; как, упав <на песок>, они снова вставали, когда их брали за рога; как, не успев лечь, они тут же поднимались с земли, и даже как они, словно возницы, стояли на мчавшихся во весь опор колесницах. Фессалийское племя придумало следующее: <всадник> скачет рядом с быком и убивает его, схватив за рог и выворачивая ему шею. Диктатор Цезарь впервые дал подобное зрелище в Риме[1977]. §183 Кроме того, быки являются пышной жертвой и прекрасно умилостивляют богов. Лишь у этого животного из числа тех, кто имеет довольно длинный хвост, хвост не имеет положенной длины от рождения: у одного лишь быка он растет до тех пор, пока не достанет до копыт. Поэтому при отборе приносимых в жертву телят смотрят, чтобы их хвост доходил до коленной чашечки: если хвост короче, жертвоприношение не совершается. Замечено также, что бычки, принесенные к алтарям на человеческих плечах, не являются угодным богам жертвоприношением; точно так же нельзя умилостивить богов, если приносимый в жертву теленок хромает, или не соответствует требованиям, или же самовольно уходит от алтаря. Среди чудес былых времен часто встречался говорящий бык, и, когда об этом объявляли, сенат, как правило, заседал на открытом воздухе.

46. (71) §184 В Египте быку поклоняются как божеству и называют его Аписом. Его отличительным знаком является находящееся на правом боку белоснежное пятно в форме растущей луны, а под языком — нарост, который <египтяне> называют канфар («жук»)[1978]. Быку не позволено жить дольше определенного возраста[1979]. Убивают его, топя в жреческом источнике[1980], после чего со стенаниями отправляются на поиски другого быка; всё то время, пока не найдут замены, египтяне погружены в скорбь и ходят с опущенными головами. Однако его никогда не ищут долго. §185 Когда преемник найден, сто жрецов отводят его в Мемфис. У Аписа имеется два святилища[1981], называемых спальнями, и целые народы получают там пророчества: когда Апис входит в один покой, это является радостным знаком, а когда в другой — предвещает ужасные несчастья. Апис отвечает на вопросы и частных лиц, беря пищу из рук вопрошающего; но он отвернулся от руки Цезаря Германика, убитого немного позже[1982].

Обычно Апис живет в уединении, а когда появляется перед народом, идет в сопровождении ликторов, расчищающих для него дорогу, и ватаги мальчишек, поющих песни в его честь. Апис, похоже, понимает это, и хочет, чтобы ему поклонялись. Эти мальчишки неожиданно впадают в безумие и возвещают будущее. §186 Раз в год Апису показывают корову, также имеющую особые отличительные знаки, но не те, что у Аписа; причем говорят, что ее всегда находят и убивают в течение одного и того же дня. Около Мемфиса на Ниле имеется место, которое из-за своей формы называется «фиалом»: ежегодно там бросают в воду золотые и серебряные блюда в те дни, которые считаются днями рождения Аписа. Дней этих насчитывается семь, и, что удивительно, крокодилы в эти дни никого не трогают; после же полудня восьмого дня свирепость к этим чудовищам возвращается.

47. (72) §187 Овцы очень полезны как при принесении умилостивительных жертв богам, так и для получения шерсти. Если быки улучшают пищу человека, то защитой своего тела он обязан овцам. Самцы и самки способны к размножению в период от двух до девяти лет, а в некоторых случаях — и до десяти лет. Ягнята впервые рожающей овцы меньше размером. Все овцы совокупляются в период от захода Арктура, то есть за три дня до Майских Ид, до захода созвездия Орла за десять дней до Августовских Календ[1983]; потомство они вынашивают в течение ста пятидесяти дней. Детеныши, зачатые после этой даты, являются слабыми; такое потомство древние называли кордами («позднорожденными»). Многие предпочитают ягнят, родившихся зимой, тем, которые появились весной, поскольку ягнятам гораздо важнее окрепнуть до дней летнего солнцестояния, чем зимнего, и потому, как полагали, животному лучше родиться зимой. §188 Баран инстинктивно сторонится ярок и стремится к зрелым овцам, да и сам он лучше в зрелые годы; при этом более продуктивен безрогий самец. Свирепость его смягчают тем, что просверливают дырку в роге около уха. Если <барану> перевязать правое яичко, он производит самок, если левое — самцов. Удары грома вызывают выкидыш у одиноких овец; средство против этого — соединять их в стада, чтобы общение с другими самками их ободряло. §189 Говорят, что самцы родятся, когда дует северный ветер, самки — когда южный; и в этой породе наибольшее внимание обращают на глотку баранов, ибо потомство имеет шерсть такого же цвета, в какой у барана-родителя окрашены подъязычные жилы: если они разноцветные, то и окрас ягненка будет таким же. Цвет их меняется и от смены воды, которой их поят.

Существует две основные породы овец — «одетые» и обыкновенные; первые более пушистые, а вторые более разборчивы в пище: ведь «одетых» овец можно кормить ежевикой[1984]. Лучшие попоны для «одетых» овец делают из шерсти арабских овец.

48. (73) §190 Наилучшей является апулийская шерсть[1985], а также та, которая в Италии называется «шерстью греческой овцы», а в других местах — «италийской». Третье место занимают овцы из Милета[1986]. У апулийских овец шерсть короткая и годится лишь на изготовление плащей: эти овцы очень высоко ценятся в окрестностях Тарента и Канузия, как в Азии — лаодикийские овцы той же породы. Никакая белая шерсть не ценится так высоко, как транспаданская[1987], и ни одна шерсть до сих пор не оценивалась выше ста сестерциев за фунт. §191 Овец стригут не везде — в некоторых местах сохраняется обычай выщипывать ее. Имеется множество цветовых оттенков <шерсти>; в самом деле, существует несколько видов шерсти, которые, ввиду отсутствия специальных терминов, называются по месту производства каждого из этих видов: Испания поставляет в основном черную овечью шерсть, Полленция у Альп — серую; Азия — красную, которую называют эритрейской; такую же — Бетика; Канузий — рыжую, Тарент — темного цвета, который присущ лишь шерсти его овец[1988]. Вся только что снятая шерсть обладает целебными свойствами. Шерсть истрийских и либурнийских овец[1989] больше похожа на волосы и не подходит для одежды с ворсом; то же относится к шерстяным изделиям из Салации в Лузитании, которые очаровывают своим рисунком в клетку. Подобного рода шерсть производится и около Писцины в Нарбонской провинции[1990], а также в Египте: она применяется для штопки потрепанной одежды, которая после этого снова долго носится. Для изготовления ковров издавна популярна грубая шерсть косматых овец: Гомер свидетельствует, что ее несомненно использовали и в очень давние времена[1991]. Разными способами окрашивают ее галлы и племена Парфии[1992]. §192 Одежду делают и из валяной шерсти, а если в нее добавить уксус, то одежду невозможно разрезать; более того, она даже не горит, а огонь является новейшим средством ее чистки. В самом деле, шерсть, вынутая из медных котлов сукновалов, используется в качестве набивного материала, что, как я полагаю, является изобретением галлов: во всяком случае, сейчас такого рода шерсть обозначается галльскими терминами. §193 И я не могу точно сказать, когда это началось; ведь тюфяки, набитые соломой, существовали еще в древности, да и сейчас ими пользуются в военных лагерях. Одежду из ворсистой байки начали носить на памяти моего отца; одежду из ткани с двухсторонним ворсом, равно как и волосяной набрюшник, — на моей памяти; тунику же с широкой полосой впервые стали носить по образцу накидки из ворсистой байки лишь сейчас. Черная шерсть не окрашивается в другие цвета; о крашении других сортов шерсти мы будем говорить в соответствующих местах, где речь пойдет о морских пурпурных улитках или же о свойствах трав.

(74) §194 По утверждениям Марка Варрона, не встречающимся у других авторов, в святилище Санка[1993] хранилась шерсть, сотканная на прялке и веретене Танаквиль, которую иначе называли Гайей Цецилией[1994], а в храме Фортуны — сделанная ею царская муаровая тога, которую носил Сервий Туллий[1995]. Оттуда произошел обычай, согласно которому выходящие замуж девушки несут с собой нарядную прялку и веретено с нитью. Танаквиль первая соткала прямую тунику, которую вместе с белой тогой надевают те, кто впервые участвует в общественной жизни, а также недавно вступившие в брак женщины. §195 Муаровая одежда считалась лучшей из лучших; вследствие этого сорорикулата[1996] вышла из моды. Гладкие тоги, а также тоги из фригийской шерсти, начали носить, как сообщает Фенестелла, совсем недавно, во время божественного Августа[1997]. Плотные беленые маком тоги имеют более древнее происхождение и отмечены еще в связи с делом поэта Луцилия против Торквата[1998]. Тоги-претексты были изобретены этрусками. Трабеи, как я узнал, носили цари; расшитые одежды были у них еще во времена Гомера: от них ведут свое происхождение триумфальные одеяния[1999]. §196 Вышивание иглой изобрели фригийцы, поэтому вышитые одежды называют «фригийскими». Вышивание золотом также было изобретено в Азии царем Атталом[2000], от имени которого подобного рода одежды получили название «атталовых». Обычай переплетать нити разного цвета при создании рисунка на ткани сделал широко известным главным образом Вавилон, который и дал <этому способу плетения> свое имя. Ткань же, сотканную из множества нитей, изобрела Александрия: ее называют камчатой, — а клетчатую ткань — Галлия. Метелл Сципион в числе предъявленных Капитону обвинений[2001], выдвинул и то, что вавилонские ковры для обеденных лож, которые позже обошлись императору Нерону[2002] в четыре миллиона сестерций, он уже в то время продавал за восемьсот тысяч сестерциев. §197 Тоги-претексты Сервия Туллия, которыми была покрыта воздвигнутая им статуя Фортуны, сохранялись до смерти Сейяна[2003]: было удивительно, что они не сгнили и не были попорчены молью в течение пятисот шестидесяти лет. Мы уже видели шерсть, снятую с еще живых животных и окрашенную при помощи багрянок, кошенилей, пурпурных улиток длиной в полтора римских фута[2004], словно роскошь заставила <эти существа> родиться именно для этой цели.

(75) §198 Породистость самой овцы наглядно проявляется в коротких ногах и покрытом шерстью брюхе. Тех же овец, у которых нет шерсти на брюхе, называют «апиками» (голобрюхими) и выбраковывают. У сирийских овец хвосты длиною в локоть[2005], и наиболее шерстиста у них именно эта часть тела. Считается, что кастрировать ягнят не следует ранее пяти месяцев от роду.

49. §199 В Испании, но особенно на Корсике, водится несколько похожее на овцу животное — муфлон, — шерсть которого напоминает больше козлиную, чем овечью; будучи скрещены с овцами, муфлоны давали потомство, называемое в старину «умбрийским». Самым слабым местом у овец является голова, что заставляет их пастись, стоя спиной к солнцу. Неостриженная овца — самое глупое из животных: боясь самостоятельно куда-нибудь войти, они следуют за одной из овец, которую ведут за рог. Наибольшая продолжительность их жизни составляет десять лет, в Эфиопии — тринадцать; козы в Эфиопии живут одиннадцать лет, а в других районах мира — самое большее восемь лет. При разведении тех и других достаточно трех спариваний.

50. (76) §200 Коза рожает сразу четверых <козлят>, однако это бывает довольно редко; беременность у них длится пять месяцев, как у овец. Козлы от ожирения становятся бесплодными. В качестве производителей они не слишком полезны в возрасте до трех лет и в старости; потомство козлы дают лишь в течение четырех лет. <Питаться самостоятельно> они начинают на седьмом месяце, а до тех пор сосут <материнское> молоко. И самцы, и самки размножаются лучше, если у них подрезать рога. Первое спаривание в течение дня не дает результата, а последующие более успешны. Козы беременеют в ноябре, чтобы родить в марте, когда на кустарниках появляются первые листочки; иногда беременеют годовалые козы, всегда — двухлетки, однако до достижения трех лет они не слишком полезны. Рожать козы могут в течение восьми лет. Холод способствует выкидышам. §201 Коза, когда ее глаза наливаются кровью, излечивает их, уколов о камыш, козел — о <колючки> ежевичного куста. Муциан[2006] рассказал о хитроумии этого животного, свидетелем чего он был сам: две идущие навстречу друг другу козы столкнулись на очень узком и длинном мосту, вследствие чего не имели возможности развернуться и на ощупь пятиться назад по очень узкой поверхности, тем более что внизу протекал наводящий ужас стремительный поток. Поэтому одна из коз легла, а вторая прошла по ней. §202 Ценятся очень курносые самцы с длинными вислыми ушами и покрытыми очень густой шерстью боками. Признак породистости самок — наличие двойного мясистого подгрудка, свисающего с шеи; рога есть не у всех коз, а у кого они есть, у тех по ним можно определить возраст <животного>: с каждым годом количество родовых колец увеличивается. Безрогие козы дают больше молока. Архелай[2007] утверждает, что дышат козы при помощи ушей, а не ноздрей, и что они подвержены постоянным <приступам> лихорадки: вероятно, именно из-за этого они обладают более пылким темпераментом, чем овцы, и более страстны. §203 Говорят, что ночью козы видят ничуть не хуже, чем днем, и потому диета из козлиной печени восстанавливает <дневное> зрение у тех людей, которых называют «никталопами»[2008]. В Киликии и в области Сиртов[2009] люди носят одежду из состриженной козлиной шерсти. Говорят, что при заходе солнца козы на пастбищах не смотрят друг на друга, а лежат друг к другу спиной; в остальное же время они лежат мордой друг к другу и друг за другом наблюдают. §204 Подбородок у всех коз покрыт волосами, которые называют «козлиной бородою». Если кто-нибудь схватит козу за бороду и потянет за нее, чтобы вытащить козу из стада, остальные остолбенело на это смотрят; точно в такой же ступор они приходят и в том случае, когда одна из них съест некую траву. Дерево ко́зы объедают до такой степени, что оно гибнет; на маслине они не оставляют ни единого листочка, даже если просто облизывают ее, и поэтому коз не приносят в жертву Минерве[2010].

51. (77) §205 Случка свиней производится с середины февраля до весеннего равноденствия, когда им исполняется семь месяцев, а в некоторых местах случают даже трехмесячных свиней — и это продолжается до восьмилетнего возраста. Рожают свиньи два раза в год, вынашивая детенышей в течение четырех месяцев; число новорожденных доходит до двадцати, однако самки не в состоянии воспитать так много поросят. Нигидий утверждает, что в течение десяти дней в середине зимы поросята рождаются уже с зубами. Самки беременеют после первого же спаривания, после чего их спаривают вновь, поскольку они чрезвычайно подвержены выкидышам; средство против этого — не позволять, чтобы спаривание происходило во время первой течки, а также до того, как у свиньи обвиснут уши. §206 Самцы старше трех лет потомства не дают. Ослабевшие от старости самки спариваются лежа; у них в порядке вещей сожрать свое собственное потомство. В качестве жертвоприношения поросенок годится на пятый день своего рождения, ягненок — на седьмой, теленок — на тридцатый. Корунканий утверждает, что жвачные животные не годятся в жертвы до тех пор, пока у них не вырастут два передних зуба[2011]. Считается, что потерявшая глаз свинья вскоре умирает, а в остальных случаях свиньи живут до пятнадцати, а некоторые — и до двадцати лет, однако они становятся свирепыми, и во всех случаях потомство подвержено болезням, главным образом — ангине и опуханию желез. §207 Признаком нездоровья свиньи является кровь на корнях вырванной из спины щетины, а также склоненная на бок во время ходьбы голова. Слишком разжиревшие свиньи испытывают нехватку молока, а первый их помет малочисленнее <обычного>. В грязи любят валяться все свиньи. Хвост <у них> загнут; замечено также, что свиней легче приносить в жертву, если хвост загнут в правую, а не в левую сторону. Вес свиньи набирают в течение шестидесяти дней, причем жиреют лучше, если перед откармливанием не получают пищи три дня. Свинья — самое грубое из всех животных, и существует не лишенное остроумия мнение, что душа у нее — просто приправа вместо соли[2012]. §208 Достоверно известно, что когда тайно угнанные свиньи услышат хорошо знакомый им голос свинопаса, они сбиваются в кучу на борту корабля, что приводит к его крену, и вплавь добираются до берега. Кроме того, вожаки стада умеют в городе находить дорогу на рыночную площадь и возвращаться назад, а дикие свиньи знают, как заметать следы, проходя по болотистым местам, и как облегчать бегство, испуская мочу. §209 Самок кастрируют точно так же, как и верблюдиц: после двухдневной голодовки их подвешивают за передние ноги и вырезают матку, благодаря чему они быстрее набирают вес. Еще один способ, изобретенный Марком Апицием[2013], касается <извлечения> печени свиней и гусынь: их до отвала кормят сушеными смоквами, затем дают глоток меда и тут же убивают. Ни одно другое животное не поставляет более многочисленных продуктов для харчевен: свиное мясо бывает почти пятидесяти различных вкусовых оттенков, в то время как мясо других животных обладает лишь одним вкусом. Отсюда — страницы цензорских законов[2014], запрещающих свиные потроха, копченые языки, яички, матки, свиные головы — хотя в то же время невозможно припомнить ни одной пирушки автора пантомим Публия после его освобождения от рабства[2015], на которой не подавали бы свиного желудка: из-за этого он даже получил прозвище «свиное брюхо».

(78) §210 Распространенным лакомством являются и дикие свиньи (кабаны). Впрочем, цензор Катон[2016] в своих речах ругает жесткое кабанье мясо. Между тем тушу делят на три части и среднюю, называемую филейной, подают к столу. Первым из римлян подал на пиру целого кабана Публий Сервилий Рулл, отец того Рулла, который в консульство Цицерона обнародовал аграрный закон[2017]: столь недавно возникло блюдо, сейчас являющееся вполне обычным. Более того, это событие отмечено в Анналах как призванное служить для исправления нравов нашего <времени>: ведь одновременно подавались два или три кабана, причем не в качестве единственного блюда, а как первая смена. 52. §211 Заповедники для кабанов и других диких животных первым среди римских граждан изобрел Фульвий Липпин[2018]: он начал содержать их в районе Тарквиний, а вскоре его примеру последовали Луций Лукулл[2019] и Квинт Гортензий[2020]. §212 Дикие свиньи рожают раз в году. Самцы во время спаривания очень свирепы: в это время они дерутся между собой, причем их бока становятся крепкими, как броня, благодаря тому, что кабаны трутся ими о деревья, а заднюю часть туловища покрывают грязью. Имеющие детенышей самки более свирепы, что характерно почти для всех видов животных. Самцы дают потомство не ранее одного года от рождения. В Индии у кабанов имеются изогнутые клыки длиною в локоть; два из них выступают из пасти и столько же — изо лба, наподобие рожек у теленка. Щетина диких свиней имеет рыжий оттенок, у остальных она черного цвета. В Аравии же свиньи не водятся.

53. (79) §213 Ни один другой вид животных не скрещивается так легко с родственными им дикими особями; рожденный таким образом молодняк древние называли «гибридами», то есть «полудикими»: этот термин применяется и в отношении людей — так, например, называли коллегу Цицерона по консульству Гая Антония[2021]. Однако не только у свиней, но и у всех зверей, некоторые подвиды которых приручены человеком, имеются и дикие разновидности: точно так же и в человеческом роде предопределено существование равного количества культурных и диких народов. §214 Да тот же козлиный род подразделяется на огромное количество разновидностей: существуют козы обыкновенные, существуют горные козы (серны), существуют альпийские козероги (ибиксы) — животные, развивающие удивительную скорость, хотя их головы увенчаны огромными тяжелыми рогами, напоминающими ножны для меча. Их туловища устремляются за этими рогами как вращающийся снаряд, выпущенный из какой-то катапульты, особенно когда ибиксы стремятся перепрыгнуть с одного крутого утеса на другой: отталкиваясь от поверхности, они добираются до нужного места в несколько быстрых прыжков. Существуют также сернобыки (ориксы), единственные животные, у которых, по утверждению ряда людей, шерсть растет в противоположную сторону — к голове; существуют также серны, пигарги[2022], винторогие антилопы и множество других схожих разновидностей. Однако первых (козлов) нам доставляют с Альп, вторых же (антилоп) — из приморских областей.

54. (80) §215 Также и семейства обезьян, внешне очень похожих на людей, различаются между собой формой хвоста. Их хитрость удивительна: говорят, что они натираются птичьим клеем, а к ногам, словно обуваясь, прилаживают петли, которыми, подражая охотникам, пользуются в качестве силков при ловле <птиц>. Муциан сообщает, что хвостатые обезьяны при игре в камешки отличают по виду настоящие орехи от сделанных из воска; что при убывающей луне они печальны, в то время как нарождающейся поклоняются с ликованием: ведь и других четвероногих пугает исчезновение светил. §216 Обезьянье племя с огромной любовью относится к своему потомству. Прирученные обезьяны, родив детенышей в доме, носят их и всем показывают, и ведут себя так, словно понимают, что их поздравляют: вот почему больша́я часть их детенышей гибнет, будучи задушена <материнскими> объятиями. Довольно необузданным нравом отличаются собакоголовые обезьяны[2023], а самым мягким — сатиры[2024]. Почти совсем иную внешность имеют прекрасноволосые обезьяны[2025]: на морде у них растет борода, а хвост у основания очень широкий. Говорят, что это животное не может жить ни в каком ином климате, кроме климата Эфиопии, своей родины.

55. (81) §217 Существует также довольно много родов <семейства> заячьих. В Альпах живут белые (альпийские) зайцы, которые, как полагают, в зимние месяцы питаются снегом, — точно известно, что ежегодно во время таяния снегов они рыжеют; так или иначе, это животное — дитя непереносимого холода.

К заячьему семейству относятся также животные, называемые в Испании кроликами; они необычайно плодовиты и вызывают голод на Балеарских островах, поедая урожай. Крольчата, до своего рождения изъятые из материнской утробы или же отнятые от материнской груди, причем кишки у них не вычищают, считаются изысканнейшим лакомством: их называют лауриками («вырезанными из чрева»). §218 Достоверно известно, что жители Балеарских островов[2026] просили у божественного Августа военной помощи в борьбе против <чрезмерно> расплодившихся кроликов. Островитяне очень высоко ценят хорьков, с помощью которых охотятся на кроликов: они запускают их в кроличьи норы, прорытые в земле и имеющие многочисленные выходы (отсюда произошло название этих животных)[2027], и после того, как хорьки выгоняют кроликов наружу, ловят их. Архелай утверждает, что кролику столько лет, сколько у него в теле путей для вывода экскрементов: в самом деле, обнаружено, что число каверн бывает различным. Этот же автор утверждает, что кролик обладает признаками двух полов и может рожать потомство и без самца. §219 Природа проявила свою благосклонность, произведя плодовитых, безвредных и съедобных животных. Заяц, предназначенный быть добычей для всех животных, — единственное создание, которое наряду с мохноногим <кроликом> повторно оплодотворяется до созревания предыдущего плода, одновременно воспитывая одного зайчонка, нося во чреве второго, уже покрытого волосами, третьего — еще безволосого, и четвертого, находящегося в эмбриональном состоянии. Была также сделана попытка использовать заячью шерсть для изготовления одежды, хотя на ощупь она получается не такой мягкой, как сделанная из шкур, и быстро изнашивается из-за небольшой длины заячьей шерсти.

56. (82) §220 Зайцы приручаются очень редко, хотя их нельзя назвать совершенно дикими животными. В самом деле, существует множество животных, которые не являются ни ручными, ни дикими, занимая промежуточное положение между теми и другими: например, среди крылатых таковыми являются ласточки и пчелы, а в море — дельфины. 57. §221 К тому же роду многие относят и обитателей наших жилищ — мышей: к этим животным едва ли следует относиться с пренебрежением хотя бы потому, что их действия важны для истолкования касающихся государственных дел знамений: ведь, обглодав в Ланувии серебряные щиты, мыши предсказали войну с марсами[2028], а уничтожив у Клузия кожаные ножные накладки, которые носил военачальник Карбон, — его гибель[2029]. Множество разновидностей мышей водится в окрестностях Киренаики[2030]: у одних мордочки широкие, у других — острые, а третьи, словно ежи, покрыты колючками. §222 Феофраст передает, что на острове Гиара[2031], после того как его покинули жители, мыши изгрызли даже изделия из железа и что, повинуясь какому-то природному инстинкту, они поступили точно так же в железоделательных мастерских в области халибов[2032]; он же сообщает, что в золотых рудниках из-за такой же <прожорливости> мышей им вспарывают животы и всегда обнаруживают украденное золото: столь огромное удовольствие получают мыши от воровства. В Анналах сохранились сведения о том, что во время осады Ганнибалом города Казилина[2033] мышь была продана за двести динариев, причем продавший ее умер от голода, а купивший — выжил. §223 Повстречать белых мышей — это счастливое предзнаменование. Ведь наши Анналы полны сведениями о том, что счастливые предзнаменования сводились на нет из-за свиста землероек[2034]. Сами землеройки[2035], по сообщению Нигидия, зимуют так же, как сони, которых цензорские законы и старейшина сената Марк Скавр во время своего консульства[2036] запретили подавать на пирах наряду с устрицами и привозимыми из других частей света птицами. §224 Сама землеройка также является полудиким животным, которое стал содержать в бочках тот же самый человек, который основал заповедники для кабанов[2037]. В связи с этим замечено, что землеройки объединяются в популяции лишь в том случае, если родились в одном лесу; если же в их сообщество проникают чужаки, отделенные от них рекой или горой, то с ними дерутся до тех пор, пока не убьют. Землеройки с необыкновенной любовью кормят своих ослабевших от старости родителей. Старые землеройки умирают во время зимней спячки: ведь эти создания также зимуют, пробуждаясь от спячки лишь с наступлением лета. Точно так же зимуют и садовые сони.

58. (83) §225 К тому же удивительно, что природа не только предназначила определенных животных жить в определенных странах, но и воспрепятствовала некоторым животным населять отдельные области в тех же странах. В Италии в Мезийском лесу[2038] соней, о которых только что шла речь, находят лишь в одном месте. В Ликии газели не переходят через горы вблизи Секса, а онагры — границу, отделяющую Каппадокию от Киликии. На Геллеспонте[2039] олени не заходят в незнакомые места, а обитающие в окрестностях Аргинузы[2040] не выходят за пределы Элафийской горы, причем у оленей, живущих на горе, уши раздвоены[2041]. §226 На острове Пордоселения[2042] куницы[2043] не переходят через дорогу. Точно так же в Беотии кроты, которые перерыли столько полей в окрестностях Орхомена, будучи перенесены в Лебадею, пугаются самой тамошней земли. Мы видели покрывала на кроватях, сделанные из бобровых шкур: даже предрассудки, сопутствующие чудесным явлениям, не в состоянии умерить стремления к роскоши. Привезенные на Итаку зайцы умирают прямо на берегу, как и кролики на Эбузе[2044], хотя находящиеся поблизости от острова Испания и Балеарские острова кишат ими. §227 В Кирене[2045] жили немые лягушки, а привезенные с континента квакающие произвели немое потомство. Точно так же немы лягушки и на острове Серифос[2046], но они же, будучи привезены в какое-нибудь другое место, вновь начинают квакать: говорят, подобное произошло и на Сикканейском озере в Фессалии. В Италии укус домашней землеройки ядовит, а за пределами области Апеннин ядовитые особи не обитают. Везде же, где они живут, они погибают, если пересекут след от колеса. На горе Олимп в Македонии, а также на острове Крит, волки не водятся. §228 На Крите же нет ни лисиц, ни медведей и вообще там нет никаких ядовитых животных, кроме фаланг: об этом виде мы будем говорить в своем месте, когда речь зайдет о семействе паучьих[2047]. Еще более удивителен тот факт, что олени на этом острове не водятся нигде, кроме окрестностей Кидонеи[2048]; то же касается кабанов, рябчиков[2049] и ежей, в то время как в Африке не водятся ни кабаны, ни олени, ни косули, ни медведи.

59. (84) §229 Далее. Некоторые животные, не причиняя никакого вреда коренным жителям, смертельно опасны для чужеземцев, как, например, маленькие змейки[2050] в Тиринфе, которые, как говорят, родятся из земли. Точно так же в Сирии змеи[2051], обитающие в основном на берегах Евфрата, не трогают спящих сирийцев, а если и укусят наступившего на них человека, то это не принесет тому никакого вреда; в то же время эти змеи опасны для представителей всех других народностей, которых они свирепо убивают, причиняя сильную боль. Вследствие этого и сирийцы их (змей) не убивают. Напротив, Аристотель сообщает[2052], что скорпионы на горе Латм в Карии не причиняют вреда чужеземцам, но убивают местных жителей.

Впрочем, в своем месте мы скажем и о других видах наземных животных.

1. (1) §1 Мы рассказали о животных, которые живут на суше, то есть в некотором сообществе с людьми, и потом мы назвали их наземными. Из остальных самые маленькие, безусловно, пернатые. Поэтому прежде речь пойдет о животных морей, рек и озер.

2. §2 А многие из них величиной своей превосходят даже наземных животных. Ясно, что причина тому — изобилие влаги. Иная участь у птиц, потому что они живут как бы в подвешенном состоянии. Напротив в море, столь широко распростершемся, доставляющем нежную и богатую пищу, где природа, получая сверху оплодотворяющие начала[2054], вечно возрождается, можно встретить много даже диковинных существ, так как гонимые то ветром, то волнами семена и основы смешиваются и переплетаются тем или иным образом, так что подтверждается общепринятое мнение, согласно которому, что бы ни рождалось в какой угодно части природы, все это есть и в море, а кроме того, и много такого, чего нет нигде в другом месте. §3 И кстати, можно заметить, что в море находятся подобия не только живых существ, если принять во внимание морской виноград[2055], меч-рыбу, пилу-рыбу, огурец, и цветом и запахом подобный настоящему, и тогда еще менее удивительным покажется то, что у крошечных моллюсков обнаруживается лошадиная голова.

3. (2) §4 Больше всего животных, и самые крупные из них находятся в Индийском море, в том числе киты величиной в четыре югера[2056], акулы в двести локтей[2057], ведь там и лангусты достигают четырех локтей в длину, а угри в реке Ганг тридцати футов[2058]. Но лучше всего наблюдать чудовищ в море можно во время солнцестояний. §5 В это время года сюда устремляются вихри, проливные дожди и порывы ветра, низвергнутые с горных хребтов, приводят моря в волнение до самого дна и во множестве увлекают на волнах исторгнутых из глубин животных, как это было однажды, когда флот Александра Великого[2059] развернулся в боевую линию, чтобы атаковать огромную стаю тунцов, точно навстречу двигались силы врага; а иначе, порознь, нельзя было пройти. Тунцов не испугать ни криком, ни шумом, ни треском, они боятся только ударов, и только в яростном нападении их можно разогнать. §6 Обширный полуостров в Красном море называется Кадара; его выступом образуется просторный залив, который флот царя Птолемея[2060] переплывал на веслах в течение двенадцати дней и ночей, так как стояло полное безветрие. Постоянное затишье в этом краю — главная причина того, что чудовища здесь раздаются до таких размеров, что даже не шевелятся. §7 Флотоводцы Александра Великого рассказывают, что жители Гедрозии[2061], населяющие берега реки Арабис[2062], делают двери домов из челюстей чудовищ, а кости используют для кровельных настилов, и попадалось много таких костей длиной в сорок локтей. Там же выходят на сушу и чудища, похожие на домашних животных, поедают корни кустов и уходят обратно; у этих губителей посевов бывают головы лошадей, ослов, быков[2063].

4. (3) §8 В Индийском море самые крупные животные — акула и кит, в Галльском океане[2064] — кашалот, способный вызвать потоп, когда он поднимается огромной колонной выше корабельных парусов, в Гадитанском океане[2065] — дерево[2066] с очень широко раскинутыми ветвями, из-за которых оно, по-видимому, никогда не проходило в пролив. Появляются и колеса[2067], названные так за сходство, расчлененные четырьмя спицами, со ступицами, зажатыми между двумя глазами — на каждой стороне по глазу.

5. (4) §9 Посольство жителей Олисипона[2068], за тем и отправленное, сообщило императору Тиберию[2069] о том, что видели и слышали, как в одной пещере трубил в раковину тритон[2070], такой, каким его все представляют. Также верно все, что думают о нереидах[2071], только у них чешуя топорщится даже на тех местах тела, где оно выглядит как человеческое. Действительно, такую видели на том же побережье, и даже местные жители слышали издалека ее печальную предсмертную песню; а Божественному Августу[2072] легат[2073] Галлии писал о том, что на побережье находят много бездыханных нереид. §10 Я знаю выдающихся людей из сословия всадников[2074], готовых подтвердить, что они видели в Гадитанском океане морского человека[2075], все тело которого совершенно похоже на человеческое; что он забирается по ночам на корабли, и та сторона корабля, на которую он усядется, сразу же кренится и даже уходит под воду, если он останется подольше. При императоре Тиберии на острове, что лежит против побережья Лугдунской провинции[2076], океан оставил во время отлива более трехсот животных удивительной величины и разнообразия и не меньшее число на побережье сантонов[2077], в частности слонов[2078] и баранов[2079], у которых только вместо рогов были белые пятна, и очень много нереид. §11 Турраний[2080] рассказывает о том, что на побережье у Гадеса[2081] было выброшено чудовище, у которого между двумя концами его хвостового плавника было двенадцать локтей, а зубов у него же было сто двадцать, самые большие величиной в три четверти фута, а самые малые — в полфута. Марк Скавр[2082], будучи эдилом[2083], выставил в Риме среди прочих чудес привезенный из иудейского города Яффы скелет чудовища, которому, как говорят, была отдана Андромеда[2084]; длина его равнялась сорока футам, высота ребер была больше, чем у индийских слонов, а позвоночник был толщиной в полтора фута[2085].

6. (5) §12 Киты заплывают и в наши моря. В Гадитанском океане, как говорят, они показываются не раньше зимнего солнцестояния, ведь летом киты укрываются в одной просторной и тихой бухте, которую они облюбовали для рождения потомства; об этом знают касатки, враждебное китам чудовище, и описать его нельзя иначе — гора мяса и огромные зубы. §13 Касатки врываются в бухту и зубами разрывают на куски детенышей китов и только что родивших матерей или еще беременных самок, и с ходу пропарывают словно либурнийскими рострами[2086]. А киты очень неповоротливы и слишком робки, чтобы дать отпор, им мешает собственный вес, к тому же в этот период они либо беременны, либо ослаблены родами, и им известно только одно средство — уйти в открытые воды и искать спасения в океане. Касатки стараются помешать этому, преграждают собою путь китам и убивают их, загоняя в узкие расщелины, прижимая ко дну, бьют о подводные скалы. Во время этих сражений кажется, будто бы море разгневалось само на себя, ведь хотя ветер совсем не дует в заливе, из-за тяжелого дыхания и ударов катятся волны такие огромные, каких не могли бы вызвать никакие бури. §14 Касатку видели даже в гавани Остии, где ей дал бой император Клавдий[2087]; она приплыла туда, когда тот занимался устройством порта, так как ее привлекло крушение судна, нагруженного шкурами, прибывшего из Галлии, и поедая эти шкуры в течение множества дней, пробурила дыру в днище корабля, а волны нагнали на нее столько песка, что она не могла повернуться, и пока следовала за едой, которую течение относило к берегу, спина ее заметно возвышалась над водой, напоминая киль перевернутого корабля. §15 Цезарь приказал загородить вход в гавань многочисленными сетям и сам, во главе преторианских когорт[2088], устроил зрелище для римского народа, когда воины посылали тучи дротиков с атакующих кораблей, из которых один на наших глазах пошел ко дну, после того, как его накрыло волной, поднятой дыханием чудовища.

(6) §16 У китов на лбу имеется отверстие, и потому, проплывая по поверхности воды, они выпускают фонтаны брызг. 7. Однако они, по общему признанию, дышат, как и немногие другие жители моря, которые имеют среди внутренних органов легкое, ведь считается, что без него ни одно животное не может дышать. Те, кто придерживается такого мнения, полагают, что рыбы, имеющие жабры, не могут ни выдыхать, ни обратно вдыхать воздух, ни тем более многие другие виды, лишенные даже жабр, — положение, замечу, разделявшееся и Аристотелем[2089], который убедил в этом многих выдающихся ученых. §17 Я вовсе не скрываю того, что не могу безоговорочно присоединиться к их мнению, ведь и вместо легких, раз так угодно природе, могут быть другие дыхательные органы, как и вместо крови у многих бывает другая жидкость. И на самом деле, зачем удивляться тому, что это животворное дыхание[2090] проникает в воду, если учесть, что оно также выходит обратно из воды и что, кроме того, оно проникает также в почву, эту куда более плотную часть природы, чему доказательством служат животные, которые всегда живут под землей, как например, крот? §18 Мне приходят на ум определенно достоверные сведения, убеждающие меня в том, что все водяные существа дышат сообразно своей природе, прежде всего, какое-то сопение, замечаемое у рыб во время летней жары, и некоторое как бы зевание во время тихой погоды, ведь сон у рыб признается даже теми, кто придерживается противоположного мнения — действительно, как можно спать без дыхания?[2091] — кроме того, вспучивание пузырящихся вод, а также увеличение тел даже улиток под воздействием луны. Сверх того не следует сомневаться в том, что рыбы обладают слухом и обонянием, которые оба имеют начало в воздухе: невозможно представить себе запах иначе, как пропитанный чем-то воздух. Вот почему по этому поводу каждый может думать, как ему больше нравится. §19 Жабры отсутствуют как у китов, так и у дельфинов. И те и другие дышат через ведущее к легкому отверстие, которое находится у китов на лбу, а у дельфинов на спине[2092]. И морские тельцы, которых зовут тюленями, дышат и спят на земле. Так же ведут себя черепахи, о которых немного погодя будет сказано больше.

8. (7) §20 Самым быстрым из животных, и не только морских, является дельфин, более быстрый, чем птицы, более стремительный, чем копье, и если бы его рот не находился намного ниже носа, почти посредине брюха, ни одна рыба не ушла бы от него[2093]. Но предусмотрительность природы ставит препятствия, так как дельфины не могут схватить добычу, если не перевернутся на спину. Быстрота их особенно выявляется на таком примере: когда они, стремясь утолить голод, преследуют в глубинных водах спасающихся от них рыб, и при этом надолго задерживают дыхание, то чтобы подышать, устремляются наверх, как стрелы, пущенные из лука, и с такой силой выпрыгивают из воды, что часто перелетают через паруса кораблей. §21 Странствуют они обычно парами, детенышей, иногда по двое, рождают на десятом месяце в летнее время. Кормят сосцами, как кит, и даже носят неокрепших малышей в пору младенчества, более того, даже повзрослевших долго еще сопровождают из-за своей большой привязанности к потомству. §22 Растут быстро — считается, что полной величины они достигают за 10 лет. Живут и по тридцать лет, что выяснили на деле, отрезав одному дельфину хвост. Дельфины уходят на тридцать дней во время восхода созвездия Пса и прячутся неизвестно где и как, что тем более удивительно, если учесть, что они не могут дышать в воде. У них есть обыкновение выбрасываться на сушу по непонятной причине, но они не сразу умирают, попав на землю, и гораздо скорее смерть наступает, если закупорится дыхательное отверстие. §23 Язык их, вопреки природе водяных животных, подвижный, короткий и широкий, совсем как у свиньи[2094]. Голос напоминает человеческий стон, спина выгнута вверх, нос вздернут: по этой причине они все удивительным образом отзываются на кличку «Курносик» и предпочитают, чтобы их звали именно так[2095].

(8) §24 Дельфин — животное, не только дружелюбное человеку, но и любящее музыку, их чарует хоровое пение, но еще больше звуки водяного органа. Человека он не боится, как других существ, а напротив, спешит навстречу кораблям, резвится подпрыгивая и даже соревнуется с кораблями и обгоняет их, даже когда они идут на всех парусах. §25 В правление божественного Августа дельфин, который попал в Лукринское озеро[2096], очень привязался к сыну одного бедняка, ходившему из окрестностей Бай в начальную школу в Путеолы. Мальчик в полдень, уже опаздывая на занятия, приманивал дельфина частенько кусочками хлеба, который брал в дорогу, окликая по кличке «Курносик» — такое стыдно было бы рассказывать, если бы этот случай не был засвидетельствован в сочинениях и Мецената, и Фабиана, и Флава Альфия[2097], и многих других, — и в любое время дня на зов мальчика неизвестно откуда поднимался из воды дельфин и принимал угощение из рук, подставляя спину так, чтобы на нее можно было усесться, убирал свои острые плавники как бы в ножны, доставлял ребенка по широкой воде в школу в Путеолы, а потом отвозил назад обратно. Так продолжалось не один год, пока мальчик не умер от недуга, и тогда дельфин часто приплывал с печальным видом к привычному месту, едва не плача, да так и сам умер, несомненно от горя. §26 Другой дельфин недавно у африканского побережья, рядом с Гиппоном Диарритом[2098], таким же образом брал угощение из рук людей, позволял прикасаться к себе, играл с пловцами, возил верхом на спине, а когда проконсул Африки Флавиан[2099] приказал натереть его мазью, заснул, очевидно, одурманенный непривычным запахом, и был увлечен волнами, подобно бездыханному. Потом, в течение несколько месяцев, он избегал людей, будто боясь новой обиды; но вскоре вернулся и стал прежней диковинкой. Беззакония, чинимые властями против тех, кто приехал посмотреть на это чудо, вынудили гиппонийцев убить дельфина. §27 Рассказывают, что задолго до этого нечто похожее было с мальчиком из Иасса[2100], и все видели, как его долго любил один дельфин и выбросился на берег вслед за уходившим мальчиком и забрался так далеко, что потом умер на песке; Александр Великий поставил мальчика во главе жрецов Нептуна в Вавилоне, увидев в этой любви знак благосклонности божества. В этом же городе Иассе, пишет Гегесидем[2101], был и другой мальчик по имени Гермий, который также катался верхом по морю и потому погиб в волнах при внезапном шторме, но был выброшен на берег, а дельфин, чувствуя себя виновником его смерти, не стал возвращаться в море и испустил дух на суше. §28 То же самое, сообщает Феофраст[2102], произошло в Навпакте[2103]. И нет числа примерам: те же истории о мальчиках и дельфинах рассказывают жители Амфилохии[2104] и Тарента[2105]; эти рассказы заставляют поверить также в то, что Арион[2106], искусный в игре на кифаре, когда его собирались в море убить моряки, чтобы отобрать нажитые им деньги, убедил их разрешить ему сыграть прежде на кифаре, звуки которой привлекли дельфинов, и когда Арион бросился в море, один из них подхватил его и вынес на берег у Тенара.

(9) §29 В Нарбонской Галлии, в области Немауса[2107], есть озеро, называемое Латера, где дельфины сообща с людьми ловят рыбу. Огромная стая кефали вырывается в определенное время через узкий проход из озера в море, как только становится заметным начало отлива, и потому между берегами нельзя растянуть сети, ведь они никак не выдержали бы уже и веса одних только рыб, а те, кроме того, хитро дожидаются еще и времени отлива. У них также хватает сообразительности торопиться вперед в глубокое место, образованное соседним водоворотом, чтобы поскорее миновать единственный участок, удобный для развески сетей. §30 Как только это замечают рыболовы, — а их ведь собирается множество, знающих время, когда начнется ловля, и даже больше жаждущих удовольствия от одного участия в этом деле, — вся толпа с берега что есть сил громко зовет Курносика в надежде на увлекательное зрелище, и дельфины вскоре слышат эти просьбы, если крики несет к ним дуновение северного ветра, а если дует южный, в обратную сторону, то крики долетают намного позднее; но даже и тогда они неожиданно появляются, спеша поскорее прийти на помощь.

§31 Показывается их боевая линия, которая тотчас располагается в том месте, где должна произойти битва; преграждают собою выход в открытое море и тянут на дно трепещущих рыб. Тогда рыболовы растягивают вокруг сети и подпирают их вилами. Тем не менее некоторым проворным рыбам удается преодолеть препятствие; но и их хватают дельфины и, пока довольствуясь только умерщвлением, откладывают съестные припасы до окончательной победы. §32 Боевое дело кипит, а дельфины, отважно преследуя, радуются сами оказаться запертыми в сетях, чтобы еще и это отбило у врагов охоту спасаться бегством, и тихо скользят между судами, сетями и плавающими людьми так, чтобы рыбы не нашли выхода; если перед дельфинами не опускают сети, то ни один и не пытается перепрыгнуть через них, хотя в других обстоятельствах прыжки доставляют дельфинам огромное удовольствие. Но как только удалось выбраться, каждый немедленно у самой ограды вступает в борьбу. Когда ловля таким образом завершается, они разрывают на части тех рыб, которых убили, но сознавая, что своим усердным трудом они заслужили большей награды, чем та добыча, которую они захватили в течение одного дня, дельфины ждут следующего дня и тогда насыщаются не только рыбой, но и размоченным в вине хлебом.

(10) §33 Отличие рассказа Муциана[2108] о том же способе рыбной ловли в Иасском заливе состоит в том, что дельфины там по собственной воле и без всякого зова приходят на помощь и из рук получают свою долю, и каждая лодка берет себе в помощники одного из дельфинов, хотя это и происходит ночью и при свете факелов. Впрочем, и сами все они состоят между собой в союзе: когда один из них был пойман царем Карии[2109] и помещен в порту на привязи, тогда собралось огромное множество остальных дельфинов, выражавших такую печаль, что ее нельзя было не заметить, и требовавших милосердия до тех пор, пока царь не приказал отпустить пленника[2110]. И более того, молодых всегда как страж сопровождает кто-нибудь из старших, и видели даже, как дельфины несли на себе своего мертвого товарища, чтобы его труп не был растерзан морскими чудовищами.

9. (11) §34 На дельфинов похожи так называемые бурые дельфины[2111], хотя они и отличаются из-за своего угрюмого вида — им действительно недостает резвости первых, но особенно непохожи носы, которыми они напоминают злобных морских собак.

10. (12) §35 Индийское море производит на свет черепах такой величины, что одного панциря любой из них достаточно для того, чтобы покрыть им хижину, и в них же плавают, как на лодках, чаще всего между островами Красного моря. Их вылавливают самыми различными способами, но в основном тогда, когда они поднимаются на морскую поверхность в ласковое предполуденное время, вся спина выглядывает из воды, и сами они плывут по спокойным волнам, а предательское наслаждение от того, что могут свободно подышать, доводит их до такого самозабвения, что они не могут потом нырнуть обратно, после того как солнечный жар иссушит им панцирь, и невольно продолжают плыть поверху на легкую добычу охотникам. §36 Рассказывают еще, что они в поисках пищи выходят ночью из моря, и объевшись от жадности, чувствуют себя утомленными и, ранним утром возвратясь в море, засыпают прямо на поверхности воды; громкий храп выдает их; тогда к ним осторожно подкрадываются пловцы, по три человека на каждую черепаху; двое переворачивают ее на спину, третий набрасывает на нее петлю, а толпа людей тянет ее с берега. В Финикийском море черепах ловят без всякого труда, так как они по собственному почину в определенное время входят в реку Элевтер[2112] и во множестве разбредаются по ней.

§37 У черепах нет зубов, но в верхней части носа есть заостренные края, а пасть, у которой нижняя челюсть закрывается будто ларчик, так крепка, что им по силам размельчать камни. В море они питаются моллюсками, а когда выходят на землю, — зеленью. Несут яйца, похожие на птичьи, до ста штук, и, сложив их в ямку, вырытую в стороне от воды, засыпав землей, которую уплотняют и выравнивают брюхом, черепахи лежат на них по ночам. Они высиживают яйца в течение года. Некоторые полагают, что черепахи согревают яйца, направляя на них свой взгляд, и что самки черепахи избегают совокуплений до тех пор, пока самец не положит на недотрогу какую-нибудь соломинку[2113].

§38 У троглодитов[2114] водятся рогатые черепахи с широкими рогами, приставленными, как у лиры, но подвижными, которыми черепахи действуют как веслами, помогая себе плыть; панцирь этих превосходных, но редких черепах называется chelium. Своими очень острыми рогами они отпугивают черепахоедов[2115], зато троглодиты, к берегам которых подплывают черепахи, поклоняются им как священным животным. Есть и наземные черепахи, и потому в некоторых сочинениях их называют сухопутными. Они живут в пустынях Африки, там, где особенно безводно среди сухих песков, довольствуясь, как полагают, влагой росы. Ни одно другое животное сюда не доходит.

11. (13) §39 Распиливать черепашьи щиты на пластины, чтобы облицовывать ими ложа и репозитории, первым начал Карвилий Поллион[2116], обладавший весьма проницательным и щедрым на выдумки умом в том, что касалось предметов роскоши.

12. (14) §40 У водяных животных бывает разный покров. У одних кожа и шерсть, как у морских тельцов и гиппопотамов, у других только кожа, как у дельфинов, панцири, как у черепахи, твердое и кремнистое покрытие, как у устриц и улиток, корка, как у лангустов, корка и шипы, как у морских ежей, чешуя, как у рыб, шкура шершавая, как у морского ангела, которой полируют дерево и слоновую кость, или нежная, как у мурены, а иные ничем не покрыты, как полипы.

13. (15) §41 Те, что имеют волосяной покров, являются живородящими, такие, как пила-рыба, кит[2117], морской телец. Самка последнего рожает на земле и, как домашний скот, рожает послед; при совокуплении прижимаются друг к другу наподобие собак; самка часто рожает больше, чем двух детенышей; кормит их выменем и не раньше двенадцатого дня заводит в море, а затем многократно это повторяет, чтобы у детенышей выработалась привычка. Убить их трудно, если только не расколоть голову. Сами они издают звуки, похожие на мычание, отсюда и имя — «морские тельцы»; однако они поддаются дрессировке, производя шум и приподнимаясь с земли, они приветствуют народ, а окликнутые по имени, они отзываются нестройными голосами. §42 Ни одно животное не спит более крепким сном[2118]. Плавники, которыми они пользуются в море, служат им вместо ног, когда они ползают по земле. Рассказывают, что шкуры морских тельцов, даже содранные с туши, остаются чувствительными к переменам в морской воде, и всегда во время отлива мех на них топорщится, и, кроме того, говорят, что правый плавник обладает усыпляющей силой, и стоит его положить под голову, как он начинает навевать сны.

14. §43 Из всех безволосых только двое живородящие — дельфины и гадюка.

(16) Существует 74 вида рыб, не считая тех, что покрыты коркой, которых 30 видов[2119]. О каждом в отдельности мы расскажем ниже, а пока обратимся к строению наиболее замечательных.

15. (17) §44 Тунцы особенно велики. Мы находили тунца, который весил 15 талантов[2120], а ширина его хвоста составляла два локтя и один пальм[2121]. В некоторых реках бывают рыбы, не уступающие по величине, как, например, сом в Ниле, щука в Рейне, осетр[2122] в Паде[2123], который от неподвижности так жиреет, что достигает иногда веса в тысячу футов, а когда его ловят крюком на цепи, вытащить из воды его можно только при помощи пары запряженных быков. Однако совсем маленькая рыбка, так называемая бешенка, одержимая невероятной жадностью, убивает его, перекусывая какую-то вену у горла. §45 Сом охотится, нападая, где бы то ни было, на любое животное, увлекая часто на дно передвигающихся вплавь лошадей. В реке Мен[2124] в Германии главным образом при помощи бычьей упряжки, а в Данувии[2125] баграми вылавливают рыбу, очень похожую на морскую свинью. А в Борисфене[2126], говорят, водится рыба огромной величины, у которой нет внутри ни костяка, ни хребта, а мякоть очень приятна на вкус.

§46 В Ганге, индийской реке, водятся так называемые платанисты, рыбы с носами и хвостами как у дельфинов, но длина которых — 16 локтей[2127]. Статий Себоз[2128] рассказывает о том, что в этой же реке живут черви[2129], очень удивительные, с двойными жабрами, шести локтей в длину, голубые, а имя их соответствует внешнему облику; они такие сильные, что тянут за собой слонов, пришедших на водопой, вцепившись зубами в хобот.

(18) §47 Самцы тунцов на брюхе не имеют плавников. Весной они косяками переходят из Средиземного моря в Понт[2130], ведь только там они мечут икру. Cordyla — так называется детеныш — следует за взрослыми рыбами, которые возвращаются после нереста осенью в Средиземное море; весной они получают прозвище «илистые» или «пеламиды» (от греческого слова, означающего «ил»)[2131]; а как исполнится год, они уже — «тунцы». §48 При разделывании туши тунца особенно рекомендуются к употреблению шея и брюхо, а остальную, притом большую, часть мякоти засаливают: ее ломти, напоминающие щепки дуба, называются «меландрии». Самые дешевые — ломти той части мяса, что ближе к хвосту, потому что нежирные, а самые ценные — той, что ближе к горлу; зато у других рыб, напротив, всегда стараются получить части, примыкающие к хвосту. А пеламиды разделываются на отборные куски и нарезаются маленькими кубиками.

(19) §49 Рыбы всех видов взрослеют очень быстро[2132], но особенно в Понте; в него ведь впадает много рек, которые дают пресную воду. Рыба, которую называют «амия»[2133], растет с такой скоростью, что каждый день можно замечать, насколько она выросла. Эта рыба и пеламиды с тунцами отправляются в Понт, где их ждет более нежный корм, и заходят туда косяками, у каждого из которых свой предводитель, а впереди всех макрель, в воде — цвета серы, а если вынуть из воды, того же оттенка, что и остальные рыбы. Много ее скопляется в бухтах Испании, хотя тунцы сюда не заплывают.

(20) §50 Впрочем, ни одно животное, опасное для рыб, в Понт не заплывает, кроме морских тельцов и малых дельфинов. Входя в море, тунцы следуют вдоль правого берега, а выходя — вдоль левого; полагают, происходит это от того, что правым глазом они видят лучше, при том, что оба их глаза от природы очень слабые. В Боспоре Фракийском, проливе, который соединяет Пропонтиду[2134] с Эвксинским Понтом, в том самом узком месте, где Европа отделяется от Азии, рядом с Калхедоном, что на азиатском берегу, есть скала, невероятно белая, до того, что блеск ее глубины доходит до поверхности воды. Тунцы, как только увидят его, сразу же приходят в ужас и всякий раз неудержимо устремляются всей стаей напротив, к мысу, на котором стоит Византий[2135], за что его и прозвали Золотым Рогом. §51 По этой причине вся ловля тунцов происходит у Византия, а у Калхедона — большая нехватка рыбы, хотя между ними всего тысяча пассов[2136], ведь такова ширина пролива. Тунцы ждут, когда подует северный ветер, чтобы из Понта выйти на попутных волнах, и ловят их, только когда они входят в гавань Византия. Зимой тунцы не кочуют: где бы она их не застигла, там они и зимуют вплоть до весеннего равноденствия. Еще они часто следуют за парусными судами, и видно с кормы, как они плывут за кораблем часами на протяжении нескольких миль, будто завороженные какими-то чарами настолько, что их не пугают даже трезубцы, которые в них много раз бросают. Тунцов, которые так себя ведут, иногда называют «лоцманами» (pompilos). §52 Многие проводят лето в Пропонтиде, а в Понт не заходят; именно так поступает морской язык, хотя камбала заходит. И сепия в Понте отсутствует, а каракатица встречается. Из тех, что живут среди камней, отсутствуют морской дрозд и черный дрозд[2137], а также улитки, тогда как устрицы изобилуют; все, однако, зимуют в Эгейском море. Из всех рыб, которые заплывают в Понт, не возвращается оттуда только «трихия»[2138] — к месту будет употребить греческое название здесь, как и в большинстве других случаев, когда один и тот же вид в разных краях называется по-разному, — §53 но только трихии входят в Истр и оттуда по его подземным струям перебираются в Адриатическое море, а потому и здесь их всегда замечают, когда они уже плывут вниз по течению, и никогда не видели, чтобы они проникали сюда морским путем[2139]. Ловля тунцов продолжается от восхода Плеяд до захода Арктура; остаток зимы они проводят, скрываясь в морских глубинах, если только их не заставит подняться оттуда некоторое потепление или полнолуние. Жиреют они настолько, что лопаются. Живут не более двух лет.

(21) §54 Есть маленькое животное, похожее на скорпиона, а размером с паука. Оно впивается своим жалом под плавник тунцу и так называемой меч-рыбе, часто более крупной, чем дельфины, и так их мучает, что те нередко выпрыгивают на корабли. Так же поступают и другие рыбы, когда спасаются от врагов, и прежде всего кефаль, которая выпрыгивает с невероятной быстротой, так что иной раз перелетает через встречающиеся у нее на пути корабли.

16. (22) §55 И в этой части природы бывают приметы, и от рыб бывают предзнаменования. Как-то во время Сицилийской войны, когда Август гулял по берегу, ему под ноги выбросилась из моря рыба, и это было истолковано прорицателями как знак того, что к ногам Цезаря будут повержены те, в чьих руках тогда было море, то есть Секст Помпей, который объявил своим отцом Нептуна — настолько велика была слава его морских побед[2140].

(23) §56 У рыб самки крупнее самцов. Некоторые виды вообще не имеют самцов, как, например, барабулька и морской окунь, ведь у пойманных особей этих видов есть икра. Почти все виды рыб, покрытые чешуей, перемещаются стаями. Ловят рыб до восхода солнца: в это время суток они очень слабо видят. Ночью они отдыхают, но светлыми ночами они видят так же хорошо, как и днем. Говорят, что очищение морского дна способствует рыбной ловле, и тогда сети, опущенные во второй раз, поднимают больший улов, чем в первый. Больше всего рыбы любят вкус оливкового масла, а еще удовольствие и пищу доставляют им умеренные дожди: ведь и болотные тростники не растут без дождей; а иногда и рыбы, если остаются где-то в одной и той же воде, и нет притока свежей, то погибают[2141].

(24) §57 Все рыбы чувствительны к сильным зимним холодам[2142], но особенно те, у которых, как полагают, есть камень в голове, в частности морской волк, хромий, горбылевая рыба, пагр. После суровых зим вылавливают много ослепших рыб. Так что зимние месяцы они проводят, прячась в гротах (подобное мы рассказывали уже о наземных животных), прежде всего золотая макрель и коракины, которых зимой не ловят, не считая немногих определенных и всегда одних и тех же дней, а также мурена и орф, морской угорь, окуни и все, что живут среди камней. Еще говорят, что электрический скат, камбала, морской язык на зиму зарываются в землю, то есть укрываются в норах, вырытых на дне моря.

(25) §58 Напротив, некоторые рыбы, плохо переносящие жару, прячутся в течение шестидесяти дней, приходящихся на самое знойное время года, а именно хариус, азеллы, золотистая форель. Из речных рыб у сома случается удар во время восхода Сириуса, а в другое время года, часто бывает, его усыпляет молния. Полагают, что в море то же самое происходит с карпом. Впрочем все море отзывается на восход созвездия Большого Пса, как это особенно видно в Боспоре Фракийском, ведь на самом деле, водоросли и рыбы несутся по волнам, и все со дна моря поднимается на поверхность[2143].

17. (26) §59 Вызывают смех повадки кефали, которая испугавшись чего-нибудь, прячет голову и при этом думает, что ее совсем не видно. Эту же рыбу ее похоть доводит до такой неосторожности, что, когда в Финикии и в Нарбоннской Галлии в брачный период из рыбных садков выпускают самца, привязанного за жабры к длинной веревке, пропущенной через рот, а затем на той же веревке тянут обратно, то тогда самки следуют за ним до самого берега, а самцы в свою очередь также следуют за самкой в период родов[2144].

(27) §60 У древних самой благородной рыбой считался осетр[2145], единственная рыба, у которой чешуя обращена к голове, против движения во время плавания, а теперь он больше не в чести, чему я на самом деле удивляюсь, ведь он так редко встречается. Некоторые называют его «элоп»[2146].

(28) §61 Позднее, как передают мимографы Корнелий Непот[2147] и Лаберий[2148], предпочтение стали отдавать морскому волку и азеллам. Среди морских волков особой славой пользуются те, которых называют «пушистыми» за белизну и нежность плоти. Два вида азеллов, коллиры, самые маленькие, и вакхи, вылавливаются только в открытом море и потому считаются лучшими. Напротив, из морских волков предпочтительнее те, которые пойманы в реке.

(29) §62 Теперь предпочтение отдается скару — губану, о котором рассказывают, что он единственный из всех рыб жует[2149] и питается не другими рыбами, а травой; он особенно часто встречается в Карпатосском море[2150]; никогда по собственной воле не заплывает за мыс Лект в Троаде[2151]. При императоре Клавдии один из его вольноотпущенников Опрат[2152], префект флота, переправил скаров оттуда и по отдельности выпустил в воду вдоль берега от Остии до Кампании, а примерно через пять лет была проявлена забота о том, чтобы пойманные рыбы возвратились в свое родное место. §63 С тех пор скары часто встречаются у итальянского побережья, где раньше их не ловили; чревоугодие доставило себе изрядное удовольствие, разводя рыб, а морю дало нового жителя, так что пусть никто не удивляется заморским птицам, высиживающим своих птенцов в Риме. Единственное кушание, по вкусу напоминающее скара — печенка миноги, которую, что удивительно, производит среди альпийских гор Бригантское озеро[2153] в Ретии[2154].

(30) §64 Из остальных наиболее известных рыб особенно ценной и одновременно изобилующей является краснобородка, вес которой редко превышает примерно два фунта, так как размеры ее невелики, и она не становится крупнее, если ее разводить в рыбных садках и бассейнах[2155]. Только в Северном океане[2156], в западной его части, водятся крупные краснобородки. Впрочем, разновидности краснобородок многочисленны; питаются они и морскими водорослями, и улитками, и тиной, и другими рыбами, а узнать их можно по двойной бородке на нижней губе. Их наименее ценная разновидность носит название илистых краснобородок. §65 За ними всегда следует другая рыба, по названию сарг, и пожирает все съедобное, что выбрасывают из ила, копающиеся в нем краснобородки. Краснобородки, которые водятся у берегов, также не ценятся. Самые ценные из краснобородок по вкусу напоминают улиток. Их собственно и зовут краснобородками за то, что они того же цвета, что и красные сапоги, как считает Фенестелла[2157]. Они метают икру три раза в год; по крайней мере столько раз в году их можно видеть во время нереста[2158]. §66 Знатоки кулинарного искусства рассказывают, что видели, как перед смертью краснобородка меняет окраску, принимая самые различные цвета, и как она бледнеет из-за многократного изменения цвета ее красной чешуи, особенно если наблюдать за ней, поместив в стеклянный сосуд[2159]. Марк Апиций[2160], прирожденный изобретатель всякой роскоши, составил превосходный рецепт, по которому краснобородок следует морить в так называемом «союзническом соусе»[2161], ведь и это блюдо не осталось без наименования, а также открыл, что из печени краснобородок можно готовить подливку.

(31) §67 Консуляр Азиний Целер[2162] при императоре Гае первым вступил в соревнование за то, чтобы считаться самым расточительным из любителей этой рыбы, уплатив за одну краснобородку 8000 сестерциев — но легче упомянуть о таком соревновании, чем назвать имя победителя[2163]. Такие соображения заставляют на время отвлечься от предмета повествования и вспомнить о людях, которые, порицая роскошь[2164], возмущались тем, что один повар стоит дороже, чем лошадь; теперь же за одного повара дают стоимость трех лошадей, а одну рыбу оценивают как трех поваров; и пожалуй, отныне никто из смертных не ценится столько, сколько тот, кто с наибольшим знанием дела проматывает состояние своего хозяина.

18. §68 Краснобородка весом в 80 фунтов была выловлена, как передает Лициний Муциан, в Красном море: сколько же готовы будут уплатить за нее наши любители роскоши, если такую рыбу найдут у здешних берегов?

(32) И это естественно, что разные рыбы считаются лучшими в разных местах: коракин в Египте, солнечник, он же «плотник», в Гадитанском океане, по соседству с Эбузом[2165] вяленая треска, которая в других местах считается отвратительной и которую где бы то ни было можно приготовить, только предварительно отбив прутом; в Аквитании лосося, речную рыбу, предпочитают всем морским.

(33) §69 У одних рыб жабры бывают многосоставные, у других — простые, а у некоторых — двойные. Ими выталкивается вода, которая заглатывается ртом. Жесткость чешуи — признак старости, а сама чешуя у всех рыб не одинакова. В Италии, у подножия Альп, есть два озера, которые называются Ларий и Вербанн[2166], и в них каждый год, во время восхода Плеяд, показываются рыбы примечательные своими плотно сдвинутыми чешуйками, заостренными наподобие сапожных гвоздей; видеть их можно только в этом месяце.

19. (34) §70 Также в Аркадии[2167] есть по-своему необыкновенная летучая рыба, названная так за то, что выпрыгивает на сушу поспать. Говорят, что в окрестностях Клитора[2168] встречаются летучие рыбы[2169], у которых есть голос, но нет жабр[2170], некоторые называют эту их разновидность Адонис[2171].

(35) §71 На землю выбираются и так называемые морские крысы[2172], полипы и мурены, и даже в реках Индии водится одна рыба, которая делает то же самое, а затем прыгает обратно в воду. А то, что бо́льшая часть рыб перебирается в озера и реки, объясняется, очевидно, намерением производить потомство в безопасности, ведь здесь нет хищников, которые могли бы сожрать их детенышей, и волны здесь не такие сильные. Понимание рыбами таких вещей и то, что они следят за сменой времен года, тем более удивительно, если подумать, как мало людей знает, что самой обильной рыбная ловля бывает в то время, когда солнце проходит через созвездие Рыб.

20. (36) §72 Одни из морских рыб плоские, как, например, камбала, морской язык, и палтус, отличающийся от камбалы только тем, какое он принимает положение — если та спит на правом боку, то палтус на левом; другие рыбы длинные, такие как мурена, угорь.

(37) §73 Отсюда и различия в отношении плавников, которые у рыб вместо лап; ни одна из рыб не имеет больше четырех плавников[2173], у некоторых их два, а у некоторых ни одного. Только в Фуцинском озере[2174] водится рыба, которая плавает при помощи восьми плавников[2175]. Всего два плавника у длинных и скользких рыб, таких как речной и морской угри, а совсем плавников нет у мурены, у которой к тому же нет и жабр. Все эти рыбы передвигаются по морю извиваясь, так же как по земле змеи, и они же могут ползать по суше; этим и объясняется их особая живучесть. Есть и плоские рыбы, у которых нет плавников, такие как скат — ведь его собственной ширины достаточно для того, чтобы держаться на воде, — так называемые моллюски, как например, полипы, потому что щупальца служат им вместо плавников.

21. (38) §74 Речные угри живут восемь лет. Они даже выдерживают без воды пять или шесть дней, когда дует аквилон, а когда южный ветер, то меньше; …… зимой; но они не переносят долгого пребывания на мелководье или в мутной воде. Поэтому их преимущественно ловят во время стояния Плеяд, когда вода в реках особенно мутная. Питаются угри ночью. Умирая, они единственные из всех рыб не всплывают.

22. §75 В Италии, в окрестностях Вероны, есть озеро Бенак, через которое протекает река Минций, и туда, где река выходит из озера ежегодно, обычно в октябре, потоки воды, разбушевавшейся, очевидно, под воздействием осеннего созвездия, уносят огромные стаи рыб, причем в таком громадном количестве, что в каналах, специально для рыбной ловли отведенных от Минция, находят тысячи угрей, сбившихся в груды.

23. (39) §76 Мурена может метать икру в каком угодно месяце, тогда как другие рыбы производят потомство только в определенное время. Икринки мурены растут очень быстро. В народе принято считать, что мурены выбираются на берег, чтобы, совокупляясь на суше со змеями, забеременеть от них. Самца, который оплодотворяет мурену, Аристотель называет «смиром»; различие между ними, как он указывает, состоит в том, что у мурены окраска пестрая, а сама она слабосильная, тогда как смир одноцветный и могучий, а клыки его торчат из пасти наружу. У всех мурен, которые водятся у побережья Северной Галлии, на челюсти, справа, имеются золотистые пятна, расположенные в том же порядке, что и звезды Большой Медведицы, и только пока рыба живет, они светятся, а когда умирает, гаснут[2176]. §77 Ведий Поллион, римский всадник, один из друзей божественного Августа, нашел в этом животном средство продемонстрировать свою жестокость: в садки с муренами он бросал осужденных рабов, и не столько потому, что наземные дикие звери непригодны для этой цели, сколько из-за того, что при другом виде казни, он не смог бы так же наблюдать, как все человеческое тело сразу разрывается на части[2177]. Говорят, что вкус уксуса приводит их в особенную ярость. Кожа у них очень тонкая; напротив, у угрей потолще; Веррий[2178] рассказывает, что их употребляли для порки свободнорожденных мальчиков, а объяснялось это отсутствием официально установленных штрафов с детей римских граждан.

24. (40) §78 К рыбам другого разряда, то есть к плоским, у которых хрящи вместо костей, относятся скаты, пастернак, морской ангел, электрический скат и рыбы, которых греки называют быком, ламией, орлом, лягушкой. К их числу относятся также акулы, хотя они и не плоские[2179]. Все вместе они были названы по-гречески «σελάχη» (хрящевые) Аристотелем, который дал этим рыбам такое наименование. А мы сможем дать им самое лучшее определение, если назовем этих рыб хрящевыми (cartilagina). Все они плотоядные и во время еды переворачиваются на спину как и дельфин[2180], о чем мы уже рассказывали, и тогда как остальные рыбы яйцеродные, этот разряд рыб, как и животные, называемые китовыми, живородящий, за исключением рыбы, которую зовут лягушкой[2181].

25. (41) §79 Есть совсем маленькая рыбка, которая живет обыкновенно среди камней и которую зовут «прилипалой». Существует поверье, что корабли замедляют свой ход, если эта рыбка прилипнет к их днищу, отсюда и происходит ее название. По этой причине о прилипале распространилась дурная слава, ведь из нее стали готовить любовные напитки, а также снадобья, приводящие к задержке вынесения судебного приговора и затягивающие тяжбы, но эти ее вредные качества искупаются одним похвальным свойством, так как у беременных женщин она предотвращает выкидыши и сохраняет плод, содержащийся в утробе, до самых родов. Тем не менее она не съедобна. Полагают, что у прилипалы есть ножки; Аристотель …… наподобие плавников[2182]. §80 Муциан в свою очередь рассказывает о мурексе, который по величине превосходит пурпуровую улитку, а отверстие у него не шершавое и не круглое, и носик не образует угловатых выступов, но сам он помещается в совсем безыскусной раковине, составленной из двух половинок. Прицепившись к днищу корабля, который вез детей знатных семейств, предназначенных Периандром[2183] к оскоплению, такие же мурексы остановили судно, несмотря на попутный ветер; в храме Венеры Книдской[2184] стали почитать улиток, которые отличились таким образом. Согласно Требию Нигру[2185], этот мурекс имеет в длину один фут, а в толщину пять пальцев, и может замедлять ход кораблей; кроме того, если его хранить в соляном растворе, мурекс приобретает способность извлекать золото, если его поднести к тому месту, где оно лежит, пусть даже оно упало в самый глубокий колодец.

26. (42) §81 Смариды утрачивают свою белизну и приобретают черную окраску летом[2186]. И фикис[2187] меняет цвет: белая в остальное время года, весной она становится пестрой. Это единственная рыба, которая строит из морской травы гнездо и в гнезде производит потомство.

(43) §82 Рыба-ласточка совершенно похожа на птицу того же названия, а летает, как коршун.

27. На поверхность воды поднимается рыба, которую назвали «тригла-светильник» по той причине, что она светится по ночам, когда море спокойно, высунув свой огненно красный язык[2188]. Другая рыба поднимает из моря свои рога длиной в полтора фута; за них она получила соответствующее название[2189]. Напротив, морской дракон, если его поймать и бросить на песок, с поразительной быстротой роет своим рыльцем нору.

28. (44) §83 Рыбы, о которых сейчас пойдет речь, не имеют крови. К ним относится три рода: во-первых те, которых называют моллюсками, затем животные, защищенные тонкой коркой, наконец, те, которые помещаются в твердых раковинах[2190]. К моллюскам относятся каракатицы, сепии, полипы и остальные их сородичи. Голова у них находится между ножками и брюхом; у всех у них по восемь ножек. У сепии и у каракатицы две ножки длиннее остальных и покрыты бугорками; ими они подносят ко рту пищу и при их помощи держатся неподвижно на волнах, как при помощи якоря, а остальные щупальца служат им для того, чтобы хватать добычу.

29. (45) §84 Каракатица даже летает как стрела, выпрыгивая из воды, что свойственно и морскому гребешку. Самцы сепии пестрые, их окраска более густая, и они отличаются более твердым характером. Когда самка получает удар рыболовным трезубцем, самец спешит к ней на помощь, а если удар придется по самцу, к нему устремляется самка. Оба они, когда чувствуют, что их поймали, выпускают из себя черную жидкость, которая у них вместо крови, чтобы в потемневшей воде стать невидимыми.

(46) §85 Существует много видов полипов. Наземные крупнее, чем морские. Все свои щупальца они используют и как ножки и как хватательные органы, а при помощи хвоста, у которого два заостренных конца, они совокупляются. У полипов на спине есть отверстие, через которое они пропускают морскую воду и которое расположено у них то справа, то слева. Они плывут головой вперед, но повернувшись боком, и, пока они живы, голова у них очень твердая, потому что опухает. Кроме того, они могут прикрепляться, как бы присасываясь, при помощи присосок, которыми покрыты все их лапки; при этом они держатся вверх тормашками но так, что оторвать их невозможно. Они не могут присасываться к морскому дну, и чем крупнее полип, тем слабее у него хватка. Из всех моллюсков одни полипы выбираются на сушу, но только на неровную поверхность; гладкая им противна. §86 Питаются они улитками, раковины которых проламывают, сдавливая их своими щупальцами; так что иногда находят жилища полипа, вход в которые уложен обломками раковин. И хотя некоторые считают, что полип животное тупое, так как он сам подплывает к руке человека, в делах своего рода домохозяйских он знает толк. Он все тащит в свое жилище, а потом раковины, из которых он выгрыз плоть, выбрасывает и охотится на рыбок, которые подплывают к его логову. §87 Полип меняет окраску, стараясь слиться с окружающими предметами, особенно, когда он испуган. Ложно представление о том, что полип сам отгрызает себе щупальца — на самом деле так поступают с ним угри, — но верно то, что щупальца у него снова отрастают, как хвост у обыкновенных и у пятнистых ящериц.

(47) §88 Одним из самых удивительных моллюсков является наутил[2191] (кораблик), как его зовут одни, или как его называют другие, помпил (лоцман). Перевернувшись на затылок, он выбирается на поверхность воды, поднимаясь наверх постепенно, выпуская через специальное отверстие всю свою внутреннюю жидкость, благодаря чему он плывет легко, как корабль с разгруженным трюмом. Потом, разведя в стороны две свои передние ножки, он растягивает между ними пленку удивительно тонкую, которая при попутном ветре становится парусом, остальными ножками подгребает как веслами, а хвостом, который находится у него посередине, управляет как рулем. Так он уходит далеко в море, напоминая игрушечный либурнийский корабль, но если что-то его пугает, он глотает воду и ныряет вглубь.

30. (48) §89 К роду полипов относится зловонная озена, получившая такое название за то, что ее голова издает дурной запах, из-за которого ее особенно преследуют мурены.

Два месяца в году полипы где-то прячутся. Они живут не более двух лет. Умирают они всегда от истощения, самки быстрее, чем самцы, и как правило, после родов.

Нельзя обойти молчанием те сведения, которые были получены о полипах при Луции Лукулле, когда он был проконсулом Бетики, и были записаны Требием Нигром, который входил в его окружение: §90 он сообщает, что полипы — ненасытные любители улиток, но и улитки, как только почувствуют прикосновение полипа, тут же закрывают створки раковины, отрубая ими щупальца полипа, а затем съедают покушавшегося на них хищника. Улитки лишены зрения, а из всех чувств они испытывают только потребность в еде и страх перед опасностью. В связи с этим полипы подстерегают улиток с открытыми раковинами и вкладывают между их створками камешек, но так, чтобы он не касался самой улитки, иначе она, содрогаясь всем своим телом, может его вытолкнуть, а затем, действуя в безопасности, извлекают из раковин куски плоти. Улитки пытаются закрыться, но безуспешно, так как им мешает распорка. Вот какой изобретательный полип, одновременно самый тупой из всех животных. §91 Требий Нигр кроме того утверждает, что полип настойчивее всех других животных в своем стремлении одолеть человека, попавшего в беду. Нападая на пловцов или ныряльщиков, полип вступает в борьбу, обхватывая противника своими щупальцами, впивается в него присосками и долго как бы втягивает в себя своими многочисленными хоботками. Но если полипа перевернуть, силы его тут же гаснут, ведь полип размякает, если его запрокинуть вниз головой. Остальные сведения о полипах того же автора относятся скорее к области чудесного. §92 В Картейе[2192] у одного полипа вошло в привычку вылезать из моря и, забираясь в рыбные садки, опустошать стоящие рядом с ними открытые чаны с соленой рыбой — также с удивительной силой привлекая к себе своим запахом всех морских животных, отчего полипами и натирают рыболовецкие снасти, — но своими непомерно частыми грабительскими нашествиями он навлек на себя гнев охранников. На его пути устанавливались ограды, но полип перелезал через них, карабкаясь по деревьям, и тогда его настигали только собаки, благодаря своему нюху. Они окружили его ночью, когда он возвращался в море, и разбуженные лаем собак охранники были приведены в ужас необычной картиной. Прежде всего, размеры полипа были неслыханные, затем, весь перепачканный рыбным рассолом, он имел соответствующую окраску, а запах от него шел отвратительный. Кто бы смог подумать, что видит полипа, или догадаться, что это он? Всем казалось, что они ведут битву с чудовищем. Ведь он отгонял от себя собак своим жутким дыханием, то бичуя их концами своих щупальцев, то колотя их дубинами своими мощнейшими лапами, и потребовалось много труда, чтобы прикончить его при помощи множества трезубцев. §93 Лукуллу показали голову этого полипа, которая была объемом с бочку, вмещающую в себя пятнадцать амфор, а также, по выражению самого Требия, щупальца, которые можно едва обхватить обеими руками, узловатые, как дубины, длиной в тридцать футов с присосками и чашечками, напоминающие тазы объемом с урну, зубы, соответствующие величине тела. Мертвый полип, которого сохранили как нечто удивительное, весил семьсот фунтов. На это же побережье, как сообщает все тот же автор, выбрасывались сепии и каракатицы такой же величины. В нашем море вылавливают каракатиц длиной в пять локтей, а сепий длиной в два локтя. Они тоже живут не дольше двух лет[2193].

(49) §94 Муциан рассказывает, что он видел в Пропонтиде другое животное: это была улитка, раковина которой приняла форму легкого судна с изогнутой кормой и носом, снабженным тараном. Науплиус, животное похожее на сепию, забирается в ее раковину, но только для того, чтобы вместе порезвиться. Делается это двумя способами: при тихой погоде пассажир опускает в воду свои ножки и гребет ими как веслами; если же на помощь приходит ветер, науплиус вытягивает их так, чтобы они служили ему рулем, и разевает рот против ветра, который надувает ему щеки как паруса. Улитка получает удовольствие от того, что несет на себе, науплиус от того, что управляет, и это увлечение охватывает в одно и то же время двух животных, которые совершенно не способны к ощущениям, если только, вероятно, их не побуждает к этому приближение чего-то, что представляет большую опасность для человека, ведь хорошо известно, что эти животные являются плохим предзнаменованием для мореплавателей.

(50) §95 К разряду животных, у которых нет крови, относятся лангусты, покрытые хрупкой коркой. Пять месяцев в году они прячутся. Так же поступают крабы, которые скрываются в то же время года, а в начале весны те и другие линяют как змеи, приобретая новую оболочку. Другие морские животные в воде плавают, а лангусты делают это так, что можно подумать, будто они ползают; если их ничего не пугает, они двигаются прямым ходом, выставив в разные стороны свои усы, у которых на концах шарики, что является их отличительной чертой, а если на них нападает страх, они свои усы вытягивают вперед, а сами продвигаются боком. Усами сражаются между собой. Это единственное животное, которое надо варить живым в кипящей воде, иначе его плоть будет раскисшей, а оболочка нетвердой.

31. §96 Лангусты живут там, где дно каменистое, а крабы там, где помягче. Зимой они выискивают солнечные берега, а летом возвращаются в глубину моря, в темноту. Все животные этого рода зиму переносят плохо, а осенью и весной набирают в весе, и особенно в полнолуние, так как все стихает под воздействием нежного сияния этого небесного светила[2194].

(51) §97 К роду крабов относятся креветки, омары, фагры, гераклийские раки, морские львы и другие менее известные виды[2195]. Креветки отличаются от остальных крабов своим хвостом. В Финикии «лошадками» называют крабов, которые передвигаются с такой скоростью, что поспеть за ними невозможно. Живут крабы долго; ножек у них восемь, и все они криво изогнуты. У самок передняя ножка раздвоена, а у самцов простая. Кроме того, на двух ножках имеются зазубренные клешни. Это передние ножки, причем верхняя часть у них подвижная, а нижняя нет[2196]. §98 У всех крабов правая клешня больше. Иногда они собираются все вместе. У них не хватает сил на то, чтобы пройти по Боспору в Понт; по этой причине, вылезая из воды, они обходят его по суше, и можно разглядеть протоптанную ими дорожку. Пинотером[2197] называют самого маленького из крабов, которого по этой причине легко можно обидеть. Он умеет находить укрытие в пустых раковинах улиток и по мере роста перебираться из тесных раковин в более просторные. §99 В состоянии страха крабы пятятся назад с той же скоростью, что и ползут вперед. Подобно баранам, которые в бою сталкиваются рогами, крабы, сражаясь, направляют друг на друга свои усы[2198]. Крабы служат средством против змеиного укуса[2199]. Когда солнце проходит через созвездие Рака, мертвые крабы, как рассказывают, превращаются в лежащих на земле скорпионов[2200]. §100 К этому же роду относятся морские ежи, у которых колючки вместо ножек. Передвигаясь, они катятся, как шары и потому часто находят морских ежей, у которых иглы затупились от трения. У них не у всех синеватая окраска. Рядом с Тороной[2201] водятся белые морские ежи с короткими колючками. Все морские ежи кладут горькие яйца, по пять штук. Рот у них находится на средней части тела и обращен к земле. Рассказывают, что они знают заранее, когда море разбушуется, и что они зарываются среди мелких камней, тяжесть которых делает ежей неподвижными; морские ежи не хотят, чтобы их колючки стирались от перекатывания. С тех пор, как это заметили мореплаватели, они умножают силу якорей, удерживающих корабли.

32. §101 К этому же роду относятся улитки, водяные и наземные, которые высовываются из своих жилищ, вытягивая свои как бы рога, или сжимая их; глаз у них нет; так что путь свой они прощупывают рожками.

33. К этому же роду относят и морские гребешки, которые прячутся как во время сильных холодов, так и во время сильной жары, а также ноготки[2202], которые в темноте сияют, как огонь и светятся даже во рту у того, кто их ест.

(52) §102 Большой прочностью отличаются раковины багрянки и других улиток, в которых чрезвычайно многообразно проявилась игра природы — столько разных окрасок, столько разных по форме раковин[2203]: плоских, вогнутых, удлиненных, серповидных, шарообразных, в виде полушария, горбатых, гладких, покрытых морщинами, зазубринами, бороздками, закрученных спиралью, как раковины багрянки, с заостренными краями, расправленными наружу или отогнутыми внутрь, §103 и еще украшенных тонкими полосками, завитками, желобками, зубцами, как у гребенки, чем-то вроде черепицы, уложенной волнообразно, переплетенными прутиками наподобие решетки, отверстиями, идущими по наклонной или прямой линии, частыми пятнами, вытянутыми, извилистыми; иногда раковины соединяются короткой завязкой, иногда цепляются друг за друга всем боком; встречаются раковины раскрытые, как хлопающие ладони, или изогнутые, как горн. Некоторые из них, а именно улитки Венеры[2204], плавают по морю, протягивая вперед выгнутую часть своих раковин и подставляя ее ветру, и под таким парусом скользят по поверхности воды. Морские гребешки выпрыгивают из воды и порхают над ней, но также и плавают в своих раковинах, как в лодках[2205].

34. (53) §104 Но что говорить о подобных мелочах, когда разложение нравов и тяга к роскоши ничем не возбуждается так сильно, как этими улитками? Море уже давно обходится человеческому желудку дороже, чем все другие стихии природы, ведь для приготовления рыбы существует столько кулинарных рецептов, столько придумано кушаний, столько лакомств из рыбы, которая так дорого стоит, что ловля ее сопряжена с опасностью. 35. §105 Но что ее стоимость в сравнении с пурпуром, багрянками, жемчугом?! Подумать только, недостаточно объедаться дарами моря, нужно еще, чтобы их носили женщины на руках, в ушах, на голове, на всем теле, а вслед за ними и мужчины. Какое отношение имеет море к одежде, что общего у бегущих волн и шерстяной пряжи? Разве, обнажаясь, мы поступаем неверно, когда эта природная стихия пускает нас к себе? Согласен, живот может быть тесно связан с морем! Но неужели и плечи? Мы успокоимся, только если наше облачение, как и наше питание, будет добыто с опасностью, ведь мы действительно получаем высшее удовольствие в том, чтобы ублажать свое тело ценой человеческой жизни[2206].

(54) §106 Таким образом, жемчуг занимает первое место среди всех драгоценностей и стоит выше всех их. Он прибывает к нам в основном из Индийского океана вместе с теми чудищами, о природе и размере которых мы рассказали, минуя столько морей, такие большие пространства земли и согреваясь таким жарким солнцем. Также и сами индийцы отправляются за жемчугом на острова, но только на некоторые. Особенно изобилуют жемчугом острова Тапробана[2207] и Стоида, о которых сказано в описании земли, также как и Перимула, мыс в Индии. Но наибольшей славой пользуются острова, расположенные ближе к Аравии, в Персидском заливе Красного моря.

§107 По своему происхождению и возникновению жемчужные раковины мало отличаются от раковин других улиток. Рассказывают, что с наступлением того времени года, когда все оплодотворяется, жемчужные раковины раздвигают свои створки, как бы зевая, и наполняются росой, которая вызывает зачатие, беременеют, затем рожают, а плод этих раковин и есть жемчуг, качество которого зависит от качества оплодотворяющей жидкости. Жемчуг сияет белизной, если в раковину попала чистая жидкость; если мутная, то и жемчуг получается грязного оттенка; и он бывает бледным, если зачатие произошло во время ненастья. Ведь качество жемчуга зависит от состояния неба, и жемчуг связан с небом более тесным образом, чем с морем: от облаков жемчуг получает свой белый цвет, а чистота его происходит от яркого утреннего света; §108 если состояние погоды позволяет жемчужницам питаться досыта, то их плод также увеличивается в размере; если на небе сверкает молния, раковины закрываются и из-за этого вынужденного поста жемчужины становятся мельче; а если тем более гремит гром, жемчужницы пугаются и внезапно сжимают свои створки, выпуская при этом так называемые пузыри, внешне надутые, но внутри бестелесные и пустые; так у раковин совершается выкидыш. Что же касается неповрежденных плодов, то они составлены из множества затвердевших кожиц, которые вполне можно уподобить мозолям, возникающим на теле; люди сведущие умеют их очищать. §109 Я удивляюсь тому, насколько само небо может быть благосклонно к жемчугу, ведь он на солнце румянится и покрывается загаром, как человек. А плоды жемчужниц, которые находятся в открытом море, в таком случае сохраняют свой первоначальный цвет, так как они погружены слишком глубоко, чтобы до них могли добраться лучи солнца. Однако от старости жемчуг желтеет, его поверхность съеживается, покрываясь морщинами, а тот живой блеск, из-за которого он ценится, присущ жемчугу, только пока он молод. Старея, жемчужницы также становятся крупнее и прирастают к раковинам, так что отодрать их можно только при помощи напильника. Жемчужины, которые только с одной внешней стороны округлые, а с обратной стороны плоские, называются «тимпанами», так как по форме напоминают тимпан, бубен. Иногда мы встречаем раковины с приросшими к ним жемчужинами, которые за это достоинство используются как флаконы для умащений. Наконец, в воде жемчужина мягкая, а как только ее вынимают из воды, становится твердой.

(55) §110 Что касается самой раковины жемчужницы, то она, когда замечает руку человека, закрывается и прячет свои богатства, так как знает, что именно из-за них ее домогаются, и если ей удается закрыться до того, как рука успеет отдернуться, режущие края раковины отсекают эту руку; более справедливого наказания и быть не может, но и другие виды возможных наказаний укрепляют сохранность жемчужниц, ведь бо́льшую часть их находят среди подводных скал, представляющих собой большую опасность, а также в открытом море за ними следуют морские собаки, однако женским ушам до этого нет никакого дела. §111 Некоторые рассказывают, что у каждой группы раковин, как и у пчелиной стаи, есть одна как бы предводительница, которая превосходит остальные раковины размером и возрастом, а также с поразительной ловкостью оберегает себя от угрожающей ей опасности. За ней особенно охотятся ныряльщики, потому что остальные раковины, когда их предводительница поймана, начинают беспорядочно блуждать и легко попадают в сети, после чего их кладут в глиняные сосуды и засыпают большим количеством соли, которая разъедает плоть улиток; когда же эта плоть совсем уничтожается, на дно падают своего рода твердые сердцевины уничтоженных телец — это и есть жемчужины.

(56) §112 Можно не сомневаться, что по мере пользования жемчуг изнашивается и что цвет жемчуга портится из-за небрежного к нему отношения. Белизна, размер, округлость, гладкость, вес — вот все те качества, за которые ценится жемчуг, и сочетание которых настолько непостоянно, что невозможно встретить две одинаковые жемчужины, откуда и название «унион» (единственный), данное жемчугу, разумеется, римскими любителями роскоши, ведь на самом деле, ни у греков, ни у варваров, которые открыли жемчуг, ему не дают никакого другого наименования и называют только margarita. §113 Но и сам белый цвет жемчуга бывает очень разным: он более ярок у жемчуга, который находят в Красном море, а в Индийском океане, кажется, будто жемчуг покрыт чешуйками слюды; он, кстати, по величине превосходит жемчуг из других мест. Если цвет жемчуга заслуживает высшей похвалы, его называют exaluminatus (цвета квасцов). Удлиненные жемчужины тоже ценятся. «Еленхами» называются вытянутые жемчужины, напоминающие флаконы для благовоний, округло расширяющиеся книзу. §114 Женщины ради тщеславия подвешивают такие жемчужины к пальцам и ушам, по две или по три штуки к каждому, и для этих предметов роскоши подбираются иноземные наименования, выискиваемые теми, кто изощряется в мотовстве, ведь подобное украшение называется «кроталиа» (кастаньеты), как будто можно получать удовольствие от треска, издаваемого бьющимися друг о друга жемчужинами; иметь жемчуг стремятся даже бедняки, которые утверждают, будто жемчуг — это телохранитель женщин на улицах и площадях. Более того, украшают жемчугом и ноги, причем прикрепляют его не только к ремешкам у обуви, но покрывают им и целые сандалии. Уже не достаточно даже носить жемчуг, нужно еще обуваться в жемчуг и ходить по жемчугу[2208].

§115 В нашем море, и чаще всего рядом с Боспором Фракийским, находят обычно рыжеватые и маленькие жемчужины в раковинах, которые называют mya. Также и в Акарнании раковины, которые зовутся pina, производят жемчуг, а это все говорит о том, что жемчуг образуется не у одного какого-то вида раковин. А Юба сообщает о том, что жители Аравии добывают раковины, похожие на резные гребешки, покрытые иголками, которые топорщатся, как у ежа, и что жемчуг, который рождается в их плоти, похож на град. Таких раковин к нам не привозят. Те раковины, что собирают в Акарнании, тоже не ценятся, потому что они неправильной формы, грубые и по цвету напоминают мрамор. Жемчуг, который находят рядом с мысом Акций, несколько лучше, но он мелкий, также как и жемчуг, получаемый с берегов Мавритании. Александр Полигистор и Судин полагают, что старея, этот жемчуг теряет свою окраску.

(57) §116 О твердости жемчужин ясно свидетельствует то, что они никогда не разбиваются при падении. Но они не всегда находятся в той части раковины, которая занята плотью, а то в одном, то в другом месте; мне, например, приходилось видеть, как жемчужины располагались на самом краю раковины, как бы собираясь из нее вылезти, а при этом в каждой раковине было то по четыре, то по пять жемчужин. До настоящего времени встречались немногие жемчужины, которые весили больше, чем пол-унции, но только на один скрупул. В Британии родятся мелкие и бесцветные жемчужины, и это действительно так, потому что божественный Юлий нашел нужным отметить, что доспехи, которые он посвятил Венере Родительнице и которые он поместил в ее храме, были сделаны из британского жемчуга[2209].

(58) §117 Я имел возможность видеть Лоллию Паулину, жену императора Гая, усыпанную изумрудами и жемчугом, но не на каком-нибудь важном празднике или торжественной церемонии, а на обычном обеде, устроенном по поводу помолвки, так что вся голова ее была увита переливающимися нитями этих камней, которые сверкали на ней в волосах, придерживаемых драгоценными заколками, на ушах, на шее, увешанной ожерельями, на пальцах, всего на сумму в сорок миллионов сестерциев. Сама она была готова в любой момент предъявить таблички с записями, доказывающими то, что эти драгоценности получены были законным путем, что это не подарок щедрого императора, а богатства, полученные в наследство, то есть, добытые за счет ограбления провинций. §118 Так вот ради чего их грабили, вот зачем выпил яд Марк Лоллий, который лишился доброго имени, принимая подношения от всех восточных царей и потерял дружбу Гая Цезаря, сына Августа, — все для того, чтобы его внучка усыпала себя сорока миллионами сестерциев и выступила при свете лампад на всеобщее обозрение![2210] Теперь пусть кто-нибудь сначала подсчитает, сколько всего доставили на свои триумфы Курий и Фабриций[2211], пусть представит себе носилки, нагруженные их трофеями, а потом пусть вообразит Лоллию, этакую бабенку, дорвавшуюся до власти, возлежащую за обеденным столом; не покажется ли ему, что было бы лучше, если бы этих победителей стащили с их триумфальных колесниц, чем дали одержать победы, которые привели к таким последствиям? §119 Но это еще не самые выдающиеся примеры расточительной роскоши. Были две жемчужины, самые крупные из всех, которые когда-либо встречались; обеими завладела Клеопатра[2212], последняя царица Египта, получив их в наследство от царей Востока. В те времена, когда Антоний ежедневно потреблял изысканные блюда, Клеопатра с пренебрежительным видом, одновременно высокомерным и вызывающим, как и подобает царственной блуднице, в своих высказываниях старалась умалить достоинства роскошных кушаний Антония, а когда тот спросил, что же еще можно добавить к великолепию его стола, она ответила, что сумеет за один обед проесть десять миллионов сестерциев. §120 Антоний попросил ее сказать, каким же образом, хотя и не верил в то, чтобы такое было возможно. Тогда они бились об заклад, и на следующий день, который был назначен для разрешения спора, Клеопатра подала Антонию обед сам по себе великолепный, ведь этот день не должен был пропасть зря, но обед вполне обычный для Антония, и тот, отпуская насмешки, потребовал, чтобы ему подсчитали, в какую сумму обошлись все эти приготовления. Однако царица ответила, что все, что он видит, это лишь дополнение к основному, и продолжая настаивать на том, что обед обойдется именно в ту сумму, о которой они договорились, и что она одна съест на десять миллионов сестерциев, отдала приказ внести следующее блюдо. Следуя полученным заранее указаниям, слуги поставили перед ней всего лишь один сосуд, наполненный уксусом, который был настолько кислым и крепким, что разжижал жемчуг[2213]. §121 Клеопатра носила в ушах серьги в высшей степени необычные — действительно, неповторимые творения природы. И пока Антоний ожидал, что же будет сделано, Клеопатра сняла с себя одну из жемчужин, опустила ее в жидкость, и когда та растворилась, проглотила ее. Луций Планк, который должен был рассудить этот спор, остановил Клеопатру, когда та собралась точно также проглотить другую жемчужину, и объявил Антония побежденным, так как уже было получено верное свидетельство его поражения[2214]. Не менее знаменита и вторая жемчужина, точная копия первой, которая после пленения царицы, победившей в таком важном споре, была распилена для того, чтобы половина обеда Клеопатры и Антония стала серьгами, в ушах Венеры в римском Пантеоне.

(59) §122 Антоний и Клеопатра не получили пальму первенства за свою расточительную роскошь, и они даже не достойны славы в этом отношении. Еще раньше, чем они, Клодий, сын трагического актера Эзопа[2215] и наследник его несметных богатств, делал то же самое с чрезвычайно дорогими жемчужинами, и пусть не очень-то гордится своим триумвиратом Антоний, которого почти можно поставить на одну доску с актером; да и Клодий-то действовал не на спор, и потому его поступки выглядели более царственными, ведь он хотел попробовать во славу чревоугодия, каков жемчуг на вкус, и найдя его бесподобным, а также желая поделиться своими впечатлениями, роздал каждому из сотрапезников по жемчужине, чтобы те их отведали.

§123 По сообщению Фенестеллы, в Риме жемчуг стал частым явлением и сделался общедоступным только после покорения Александрии, а до этого, начиная со времени правления Суллы, поступали жемчужины мелкие и дешевые. Но Фенестелла явно заблуждается, так как Элий Стилон указывает на то, что «унионами» стали называть крупные жемчужины уже во времена войны с Югуртой.

(60) §124 Наконец, жемчугом можно владеть почти вечно; его передают по наследству, его можно продавать, как земельную собственность; тогда как ткани, окрашенные в багрянец, и пурпуровые одежды со временем снашиваются, хотя их общая мать — Роскошь — сделала их такими же драгоценными, как и жемчуг.

36. §125 Багрянки обычно живут семь лет[2216]. Также как и мурексы, они прячутся в течение тридцати дней, когда выходит созвездие Пса. Весной они собираются вместе и, потираясь друг о друга, выделяют какую-то тягучую жидкость наподобие воска. Мурексы поступают также, но у багрянок в пасти имеется знаменитый цветок, который добывают для окраски тканей. §126 В нем есть белая жилка, в которой жидкости самая малость, и оттуда ее выжимают, эту драгоценную жидкость, подкрашенную в густой розоватый цвет; а в других частях тела багрянки такого не бывает. Не жалеют усилий на то, чтобы поймать багрянку живой, так как погибая, она извергает из себя всю влагу. Из тех багрянок, что побольше, красящую жидкость извлекают, вытащив предварительно их из раковин, а тех, что поменьше, разбивают вместе с раковиной, и только так из них выливается то же самое. §127 В Азии лучшими считаются багрянки из Тира[2217], в Африке — из Менинга и с гетульского побережья океана, в Европе — из Лаконии. В Риме багрянцу прокладывают путь ликторские связки и секиры, и сам он оберегает достоинство детей, проводит различие между курией и сословием всадников, к его помощи прибегают, когда надо задобрить богов, всякой одежде он придает блеск, а на облачении триумфатора он соединяется с золотом[2218]. Но если можно как-то понять безумное пристрастие к пурпуру, то чем объясняется ценность «ракушечных» красок? Ведь это краситель сильно и дурно пахнущий, а цвет его темно-зеленый и напоминает цвет бушующего моря.

§128 У багрянки есть язык длиной в палец, при помощи которого она добывает себе пищу, протыкая им раковины других улиток, настолько тверд его тонкий кончик. В пресной воде они гибнут также, как и в устьях рек; а с другой стороны, пойманные багрянки могут жить до пятидесяти дней в собственной жидкости. Все улитки растут очень быстро, а багрянки особенно: за год они вырастают до размеров зрелой улитки.

(61) §129 Если нам на этом остановиться и начать рассказывать о другом, Роскошь обязательно сочтет себя обиженной и нас обвинит в недостаточной к ней внимательности. Поэтому мы доведем наш рассказ до самих мастерских, чтобы как и при беседе о питании, когда дается перечень всех возможных плодов, так и сейчас все те, кого радуют упомянутые изысканные вещи, узнали бы до конца, отчего так дорого обходится существование этих вещей. §130 Есть два вида раковин, из которых получают пурпуровую и ракушечную краски (обе краски делают из одного и того же вещества, но его по-разному можно замешивать): «горн» — это раковина поменьше, похожая на инструмент, который издает трубный звук, за что она так и названа, и при том отверстие у нее круглое и с зазубренными краями; а другую зовут багрянкой, у которой длинный выступающий носик, покрытый бороздками, а также по внутренней стенке раковины проведен канальчик, по которому пролезает ее язычок. Кроме того, вся раковина багрянки покрыта шипами вплоть до шипа, который находится в основании спирали, и, как правило, семь таких шипов располагается по кругу; их нет у раковины-горна, но и у той и у другой раковины имеется столько завитков спирали, сколько ей лет. Не бывает такого, чтобы «горн» не держался за камни, и поэтому его раковины собирают там, где есть скалы[2219].

37. §131 У багрянки есть и другое название — «пелагия». Существует много разновидностей багрянок, на которые их подразделяют в зависимости от их пищи и от мест обитания: так «илистой» зовут багрянку, которая питается гнилым илом, а «травяной» ту, что ест водоросли, и обе эти разновидности самые дешевые; несколько лучше «мелководная», которую собирают на отмелях в море, однако из нее тоже получают краситель слишком легкий и бледный; багрянка, которая зовется «каменистой», получила свое название от мелких морских камней; она чудесно подходит для изготовления «ракушечной» краски; а для изготовления пурпурового красителя бесспорно наилучшей является «разноилистая» багрянка, то есть та, которая находит себе еду то в одном, то в другом месте[2220]. §132 Вылавливают багрянок при помощи особых маленьких кузовов с редким плетением, забрасывая их в открытое море. В такие кузова кладут в качестве приманки раковины, которые кусаются, сжимая свои створки. Пусть даже полумертвые, стоит им только вернуться в море, так они тут же с жадностью разевают половинки створок и оживают, а багрянки на них нападают, угрожающе высовывая вперед языки. Те же, как только в них воткнется острый кончик языка багрянки, закрываются и зажимают между половинками створок то, что их грызет. Так и вылавливают багрянок, которые попадают в плен из-за своей жадности.

38. (62) §133 Лучше всего ловить багрянок после восхода Сириуса или в период, предшествующий началу весны, потому что после того, как они выделяют клейкую жидкость, их красящий сок становится жидковатым. Об этой особенности багрянок не знают в красильных мастерских, хотя от нее зависит все остальное. Из пойманных багрянок вынимают ту жилку, о которой мы говорили[2221], и к ней необходимо добавить соли примерно секстарий[2222] на сто фунтов; настаивают эту смесь ровно три дня, не больше, так как состав тем крепче, чем он свежее, а затем подогревают в свинцовых сосудах; при этом из ста амфор[2223] смеси должно получиться пятьсот фунтов красителя, и происходит выпаривание на медленном огне, для него используют подземный ход, который соединяется с печью, сложенной поодаль. Постоянно снимают пенки для того, чтобы удалить остатки плоти, которая обязательно пристает к жилкам, а затем, примерно на десятый день, содержимое котла процеживают и после этого опускают в него отмытую шерсть, чтобы посмотреть, во что она окрасится, и до тех пор пока краска не приобретет желаемый оттенок, жидкость продолжают подогревать. Алый цвет ценится меньше, чем темно-красный. §134 Шерсть оставляют пропитываться пурпуром на пять дней, затем ее вычесывают и снова замачивают, чтобы она наконец впитала в себя всю краску. Из «горна» самого по себе пурпур не делают, потому что краска из него не прочная; его сок подмешивают в определенной мере к пурпуру-пелагию, цвет которого слишком темный для того, чтобы он приобрел глубокий блеск, которого стараются добиться при изготовлении ярко-красных тканей. Таким образом, соединяя два разных красителя, освобождают силу одного из них, делают сдержаннее силу другого. §135 Всего на …… фунтов шерсти требуется двести фунтов «горна» и сто одиннадцать пурпура-пелагия. Так получают аметистовый пурпур, превосходную краску. А для того, чтобы окрасить ткань в тирский пурпур, ее замачивают сначала в недодержанном и полусыром «пелагии», а потом перекладывают в краситель, приготовленный из «горна». Особенно ценится тирский пурпур цвета густой крови, когда он выглядит темно-красным, если смотреть прямо на поверхность окрашенной ткани, и блестит, если смотреть на нее сбоку, а потому и Гомер называет кровь «пурпурной»[2224].

39. (63) §136 Я думаю, что в Риме пурпуром пользовались всегда, но во времена Ромула он предназначался только для трабеи[2225]. А Тулл Гостилий, как известно, первым из царей начал носить претексту и тунику с широкой пурпуровой каймой после победы над этрусками. §137 Корнелий Непот, смерть которого приходится на время правления божественного Августа, рассказывает: «В годы моей юности в ходу был фиолетовый пурпур и шел он по сто денариев за фунт, а немного позднее был в почете ярко-красный, тарентский. Ему на смену пришел “двойной” тирский пурпур, за фунт которого давали более тысячи денариев. Упрекали Публия Лентула Спинтера, курульного эдила, за то, что он первый этим пурпуром окаймил претексту. А теперь, кто только не держит пурпуровых покрывал для обеденных лож?» Спинтер был эдилом в 691 году от основания Рима, в консульство Цицерона. «Двойными» тогда называли пурпуровые ткани, которые дважды помещались в краситель, и это считалось огромным расточительством, а теперь почти все отборные пурпуровые ткани окрашиваются таким способом.

(64) §138 В ракушечный цвет ткани окрашиваются также, но без «горна», и кроме того, готовый краситель разбавляют водой, а также в равной мере подмешивают человеческую мочу. И еще наполовину доливают краской. Так за счет меньшей насыщенности красящим веществом получается этот особенно ценный пурпур бледного оттенка, а окраска ткани тем светлее, чем менее она пропитывается красителем[2226].

40. Цены на пурпур ниже там, где больше у берега водится багрянок, но пусть те, кто платит за него непомерно много, знают, что нигде пурпур-пелагий не стоит дороже пятидесяти сестерциев за сто футов, а «горн» — не дороже ста сестерциев.

(65) §139 Но конец этого вида роскоши влечет за собой возникновение другого, и вот уже развлекаются, играя расточительством, а игру эту усложняют, придумывая разные сочетания, и делают подделки с того, что уже подделала сама природа, как, например, красят панцири черепах, соединяют серебро с золотом, чтобы получить электр, а к нему добавляют меди, чтобы получить коринфскую бронзу.

41. И уже не достаточно заимствовать для краски название у аметиста, драгоценного камня; аметистовый пурпур еще раз полностью перекрашивают в тирский для того, чтобы получить новое нелепое название, сложенное из двух прежних[2227], и сделать ткань вдвойне роскошной, и также, после того как окрасят ткань в ракушечный пурпур, находят, что будет лучше, если ее еще поместить в тирский краситель. §140 Это было наверняка придумано впервые с досады, когда какой-то красильщик решил подправить свое изделие, которым был недоволен. Отсюда родился новый способ окраски, то есть из погрешности в работе вышел предмет желаний для извращенных умов, а также открылся двойной путь к роскоши, так что одна краска стала покрываться другой, и такой цвет прослыл более тонким и нежным; и даже стали добавлять средства земного происхождения; и вот ткань, окрашенную соком кошенили, докрашивают затем в тирский пурпур, чтобы получился карминный цвет. §141 Самым лучшим считается галатская[2228] кошениль, представляющая собой ягодку ярко-красного цвета, о чем мы еще будем говорить в разделе о наземных растениях, а также кошениль из окрестностей Эмериты в Лузитании[2229]. И для того, чтобы завершить наш рассказ о благородных красках, скажем, что из ягодки возрастом в год получают сок тусклого цвета, а краситель, получаемый из четырехлетней ягодки[2230], нестойкий. Так что, ни свежая, ни старая краска одинаково не стойки. Таково подробное изложение тех приемов, благодаря которым, как полагают мужчины и женщины, их внешний вид приобретает наибольший блеск.

42. (66) §142 Еще одним видом раковин является морское перо. Эта раковина рождается на илистом дне, держится всегда прямо и никогда не бывает одна, без попутчика, которого одни называют пинотером, а другие пинофилаком; в одних случаях — это маленький морской рак, скилла, а в других — краб, и они сопровождают морское перо, чтобы кормиться за его счет. Морское перо, случается, открывает створки своей раковины, подставляя нападению мелких рыб свое слепое тельце. Эти рыбки немедленно нападают, ведь когда жертва беззащитна, наглость увеличивается, и заполняют собой всю внутренность раковины. Как только спутник-соглядатай заметит, что раковина уже полна рыбешек, он тут же легким укусом дает об этом знать морскому перу. Тогда морское перо, сжимая створки, душит всех, кто попался, а затем выделяет часть добычи сообщнику.

(67) §143 Вот почему я тем более удивляюсь, как могли некоторые утверждать, будто водяные животные совсем ничего не смыслят. Электрический скат знает, что в его силах приводить в оцепенение и что сам он при этом не будет испытывать действия своих собственных сил, и он прячется, зарываясь в тину, чтобы хватать рыб, которые беспечно проплывают над ним и которых он парализует. (Нет более нежного на вкус кушанья, чем печенка электрического ската.) Не менее ловкая и морская лягушка, которую зовут «рыбачкой»[2231]. У нее над глазами есть выступающие рожки, которые она высовывает из разболтанного ила и тянет к подплывающим рыбкам, пока не дотянется настолько близко, чтобы можно было их схватить этими рожками. §144 Морской ангел и палтус точно так же прячутся и двигают выставленными наружу плавниками, похожими на червячков, и то же самое делают обыкновенные скаты. А пастернак нападает на тех, кто проплывает мимо него из засады и поражает их своим шипом, который служит ему оружием. Ловкость пастернака подтверждается тем, что в животе у этой очень медлительной рыбы, случается, находят кефаль, самую быструю из всех рыб.

43. §145 Морские сколопендры, похожие на наземных, которых зовут сороконожками, когда попадаются на крючок с приманкой, изрыгают все свои внутренности, пока не извергнут вместе с ними и крючок, а затем заглатывают их обратно, а морские лисицы, попадая в такую же опасность, продолжают дальше втягивать в себя рыболовную лесу, вплоть до того места, где она наименее крепка, и тогда с легкостью ее перегрызают. Более осторожная рыба, которую зовут сом, грызет рыболовные крючки с обратной стороны, так извернувшись, что не глотает их, а только сдирает с них наживку.

44. Морской баран нападает как разбойник и, то, скрываясь в тени огромных кораблей, которые бросают якорь в открытом море, поджидает, не поддастся ли кто-нибудь на соблазн искупаться, то, подняв над водой голову, он выслеживает рыбацкие лодки, и тайком подплывая к ним, топит.

45. (68) §146 Я полагаю, что соображение свойственно даже тем существам, которые не относятся ни к животным, ни к растениям, а по своему устройству представляют собой нечто третье, среднее между теми и другими, я имею в виду морскую крапиву и губки.

Морская крапива путешествует и меняет свое местонахождение ночью. Она имеет вид мясистых листьев и плотоядна. Морская крапива, так же как и наземная, способна вызвать мучительный зуд. Она изо всех сил сжимается, делаясь твердой, а когда рядом с ней проплывает рыбка, разворачивает свои листья, хватает ими и проглатывает целиком свою добычу. §147 Иногда она притворяется увядшей и покорно пускается плыть, куда несет течение, наподобие водорослей, а когда рыбки, которые к ней прикоснутся, начинают тереться о камни, чтобы избавиться от зуда, морская крапива на них набрасывается. А ночью она охотится на морского гребешка и на губки. Чувствуя, что к ней тянется рука, морская крапива меняет окраску и сжимается. Если ее тронуть, она вызовет сильный зуд, и стоит ее отпустить на самую малость, как она скрывается. Говорят, рот у морской крапивы внизу, а испражняется она через тонкий верхний проход.

(69) §148 Известно три рода губок: плотная и очень твердая, с шероховатой поверхностью, называется «трагос», плотная, но помягче, называется «манос», тонкая и сжатая, из которой делают кисти, — «ахиллий». Все они рождаются среди камней, а питаются раковинами, рыбой, илом. Они явно способны к пониманию, потому что, когда чувствуют присутствие ловца губок, сжимаются так, что их становится тяжело оторвать; и то же самое они делают, когда их бьют волны[2232]. §149 Губки питаются как животные, на что совершенно очевидно указывают размельченные раковины, которых находят внутри губок. Рассказывают, что в окрестностях Торона губки уже после того, как их оторвали, все еще продолжают поедать раковины, и что остатки их корней снова прорастают на камнях; к тому же они оставляют пятна цвета крови, особенно те, что рождаются в Африке, на берегах обоих Сиртов. Самыми крупными бывают губки «манос», а самые мягкие находят рядом с Ликией, но еще более мягкие встречаются в глубоких местах, где нет ветра; в Геллеспонте губки с шершавой поверхностью, а густые у берегов Малеи. Они гниют там, где много солнца, и потому самые лучшие губки на глубине моря. Живые губки имеют такую же темную окраску, какую они приобретают, когда мы их смачиваем водой. §150 Они держатся за камни не какой-то одной и не всеми своими частями; у них имеются пустые трубки, около четырех или пяти, через которые, полагают, они питаются. Есть еще и другие, но у них отверстия наверху закупорены, а под корешками у них можно различить какую-то кожицу. Известно, что живут они долго. Самым худшим видом губок считаются так называемые «аплиссии» (грязные), потому что их невозможно промыть; трубки у них большие, а в остальном они очень густые.

46. (70) §151 Обилие морские собак создает большую опасность для пловцов, которые ныряют за губками. Рассказывают еще, что у них над головами возникает что-то вроде густого облака, похожего на какое-то животное или плоскую рыбу, которое будто бы давит на них и не дает вынырнуть, и потому каждый ныряльщик носит с собой на шнурке очень острый нож, так как облако удалится, только если его проткнуть ножом, хотя на мой взгляд, все это бывает, когда темно и страшно. Ведь на самом деле, вряд ли кто знает подобное животное, «облако» или «тучу», а именно так называют этого злодея[2233]. §152 Но с морскими собаками борьба ужасная. Они хватают пловцов за чресла, за пятки, за все белые места на теле. Спасение одно — двигаться прямо на них и даже угрожать им, потому что они боятся человека настолько же, насколько сами заставляют себя бояться, а на морской глубине силы равны. Но поднимаясь на поверхность воды, пловец попадает в значительно более опасное положение, так как теряет возможность повернуться лицом к противнику, и потому, если он собирается вынырнуть, спасти его могут только товарищи. Они держат ныряльщика за бечевку, привязанную к его плечам, а тот, вступив в бой, дергает веревку левой рукой, чтобы подать знак об опасности, а правой рукой, в которой зажат нож, он сражается. §153 Сначала его тихо подтягивают; а как только пловец приблизится к судну, его резким движением выдергивают из воды, иначе на глазах у товарищей он будет проглочен. А часто прямо у них из рук вырывают ныряльщика, уже вынутого из воды, если тот не сжался всем телом как бы в один упругий мячик, помогая тем, кто силится его вытянуть. В то же время другие направляют на воду трезубцы, однако чудовище изловчается плыть под кораблем и нападает из этого укромного места. Вот почему все с одинаковой тревогой высматривают, когда появится этот злодей.

47. Увидеть плоских рыб считается самым верным знаком отсутствия опасности, потому что они никогда не бывают там, где есть страшные животные, и за это ныряльщики называют их «священными».

(71) §154 Следует согласиться с тем, что животные, обитающие в раковинах, ничего не способны ощущать, как например, улитки. По своей природе многие морские животные, совсем как растения, например, голотурия, морское легкое, морская звезда, и надо добавить, нигде нет ничего такого, чего не рождалось бы и в море, ведь здесь можно найти даже тех животных, которые летом докучают посетителям харчевен своими бесконечными прыжками, или тех, которые прячутся в основном в волосах, и случается, вынимают из воды приманку, облепленную полчищами этих животных, от которых, как полагают, по ночам и происходит в море то беспокойство, что мешает рыбам спать. Иногда они вырастают в самой плоти некоторых из рыб, к числу которых относят «халкиду»[2234].

48. (72) §155 В страшных ядах тоже нет недостатка, например, у морского зайца[2235], который обитает в Индийском море, и к нему вредно даже прикасаться, потому что он тут же вызывает рвоту и расстройство желудка, и если в нашем море это бесформенный комок, который только цветом походит на наземного зайца, то в Индийском море — и размером, и шерсткой, но он только более твердый. Живого морского зайца там не ловят. Из животных не менее опасен морской паук[2236], который причиняет боль, жаля шипом, расположенным у него на спине. Но нигде не встретишь страшнее оружия, чем кол длиной в пять двенадцатых фута, выступающий из хвоста «тригона», которого у нас называют «пастернаком»: он убивает деревья, в корни которых его вонзают, пробивает доспехи, как дротик, настолько он крепок — как из железа, настолько губителен его яд.

49. (73) §156 Нам не известно, чтобы болезни поражали целые виды рыб, как это случается с некоторыми наземными животными, даже дикими. Но отдельные рыбы болеют, на что указывает худоба некоторых из них, а ведь одновременно с худыми вылавливают и очень жирных рыб одного и того же вида.

50. (74) §157 Человеческое любопытство и тяга ко всему удивительному будут обижены, если мы не расскажем, как рыбы рожают. Рыбы совокупляются, потираясь друг о друга брюхом, но так быстро, что этого никак не успеваешь увидеть, а дельфины и другие китовые действуют так же, но чуть продолжительней. В брачный период самка следует за самцом и тычет ему в живот своим носиком; а во время нереста самец точно так же следует за самкой и поедает ее икру. Но для рождения рыбы недостаточно одного совокупления, и уже выложенная икра должна быть полита семенем проплывающих мимо самцов. На всю икру семени не хватает, так ее много; иначе моря и озера переполнились бы рыбой, ведь у каждой в утробе неисчислимое количество икринок.

51. §158 Икринки растут в море, некоторые очень быстро, как у мурены, некоторые помедленнее. У плоских рыб, которым хвост не мешает, и у тех, что с шипом на хвосте, а также у черепах при совокуплении самец покрывает самку; самец полипа цепляется одним из своих щупальцев за ноздри самки; сепии и каракатицы совокупляются языком, при объятии их щупальца переплетаются, и они плывут, пятясь задом; рожают тоже через рот[2237]. Но полипы совокупляются, загнув голову книзу, у остальных моллюсков самцы покрывают самок, как у собак, так же ведут себя лангусты и сквиллы, а раки совокупляются ртом. §159 Самцы морской лягушки покрывают самок, хватаясь передними лапами за подмышки, а задними за крестец. Те рожают маленькие черные тельца, так называемых головастиков, у которых можно различить только глаза и хвост, и скоро затем у них образуются лапки, при этом хвост раздваивается так, что из него получаются задние конечности. И вот что удивительно — прожив шесть месяцев, лягушки смешиваются с илом, но так, что этого никому не удается увидеть, а весной снова возрождаются в таком же виде, что и при первом рождении, а почему — не известно, хотя это происходит каждый год.

§160 А мидии и гребешки рождаются сами собой из песка на дне моря: те, у кого панцирь покрепче, как например, мурекс, багрянка — из всякой жижи, тогда как морские блохи — из застойной воды; корюшка из морской пены, которая начинает бродить, когда в нее попадает дождевая вода; а те, что в оболочке из камня, как например, устрицы — из гниющего ила, или из пены, сбившейся вокруг кораблей, долго стоящих на якоре, или у свай, забитых в море, прежде всего, у деревянных. Недавно в устричных садках было замечено, что устрицы выделяют плодоносную жидкость, похожую на молоко. Угри трутся о скалы; их оскрёбки оживают, и только так они производят потомство. §161 Рыбы разных видов между собой не совокупляются, за исключением морского ангела и ската, от которых рождается рыба, спереди напоминающая ската, а греки дали ей имя, соединив в нем одном оба родительских имени[2238]. §162 Некоторые животные в воде, как и на суше, рождаются в определенное время года, как например, весной — гребешки, улитки, пиявки; исчезают они тоже в определенное время. Из рыб морской волк и сардины также как и все животные, которые живут среди камней, краснобородка и халкида — три раза, карп — шесть раз, морские ежи — два раза, как и сарги, весной и осенью, а из плоских рыб только морской ангел рожает два раза в год, осенью и при заходе Плеяд; бо́льшая часть рыб производит потомство в пределах трех месяцев, в апреле, мае или июне, треска — осенью, сарг, электрический скат, морской ангел — в период равноденствия, моллюски — весной, сепия — в любом месяце. Икринки сепии скрепляются вместе при помощи клейкой жидкости черного цвета и напоминают кисть винограда, а самец согревает их своим дыханием; иначе они остаются неоплодотворенными. §163 Полипы совокупляются зимой, а весной кладут яйца, которые закручиваются, как усики вьюнка, при этом полипы так плодовиты, что, когда их убивают, они не могут удержать всего множества яиц, которые они носят во время беременности в полости головы; детеныши полипов вылупляются из яиц на пятидесятый день, и число их так велико, что многие из детенышей гибнут. §164 Лангусты и другие ракообразные кладут яйца в кучу, одно на другое, да так и высиживают потомство. Самка полипа то сидит на яйцах, то затыкает вход в свою нору переплетенными щупальцами. Сепия мечет икру на суше, среди тростников или побегов водорослей, и ее детеныши вылупляются на пятидесятый день. Каракатица мечет икру в море, и все икринки у нее склеены вместе, как у сепии. Морские ежи мечут икру зимой, в полнолуние; улитки зимой рождаются.

(75) §165 В электрическом скате обычно обнаруживают восемьдесят зародышей; икру он мечет внутри самого себя, а икринки, очень маленькие, перемещаются в другую часть утробы, где из них и вылупляются детеныши. Так же рожают и так называемые хрящевые рыбы. Потому что они единственные из рыб, которые одновременно и мечут икру и являются живородящими. Самец сома, единственный из всех рыб охраняет уже выложенную икру, часто в течение пятидесяти дней, чтобы другие животные ее не сожрали. Самки некоторых других рыб три дня высиживают икру после того, как ее оплодотворит самец.

(76) §166 Из всех рыб только у иглы-рыбы или «белоны» во время родов раскрывается живот — так много в нем икры. После родов рана на животе затягивается, и то же самое, говорят происходит у слепых змей. Морская крыса выходит на сушу, вырывая в земле ямку, кладет в нее яйца и обратно засыпает их землей, а на тридцатый день снова их раскапывает, вынимает из ямки детенышей и уводит их в море.

52. (77) Эритины и ханны, говорят, имеют матку; рыба, которую греки зовут «трохос», сама себя оплодотворяет. Детеныши всех водяных животных на первых порах ничего не видят.

53. (78) §167 Недавно стал известен пример долголетия у рыб и о нем следует рассказать. В Кампании, неподалеку от Неаполя, есть вилла Павсилип; Анней Сенека[2239] пишет, что на этой вилле Ведий Поллион пустил рыбу в садки Цезаря, и та жила так долго, что когда она умерла, ей было уже за шестьдесят лет, а при этом ее сверстницы, две другие рыбы того же вида, все еще были живы. Раз уже мы упомянули рыбные садки, надо чуть подробнее рассказать об этом предмете, а уж потом и завершить рассказ о водяных животных.

54. (79) §168 Сергий Ората был первым, кто устроил садки для устриц в своем имении в Байях, во времена оратора Луция Красса, перед войной с марсами, и не из-за чревоугодия, а из-за жадности, ведь изобретения подобного рода давали ему большие доходы — как например, висячие бассейны, которые впервые изобрел тоже он; устраивал их на виллах, пускал таким образом пыль в глаза, а потом эти же виллы перепродавал. Он первый объявил, что устрицы из Лукринского озера самые вкусные, ведь водяные животные одного вида в каком-то одном или другом месте бывают особенно хорошего качества, так например, §169 волк-рыба в Тибре между двумя мостами[2240], камбала в Равенне, мурена в Сицилии, стерлядь на Родосе, и что-нибудь в том же роде можно сказать и о других видах рыб, но здесь не место перечислять все поварские суждения. Еще не покорились британские берега, когда Ората сделал известными достоинствами Лукринского озера. После этого решили, что ездить за устрицами в Брундизий — это слишком дорогостоящее занятие, и чтобы не было соперничества между двумя отменными на вкус устрицами, уяснили недавно, что голодных устриц, истощенных во время долгой доставки из Брундизия, можно откармливать, помещая их в Лукринское озеро.

(80) §170 Тогда же Лициний Мурена устроил самый первый садок для всех остальных рыб, и его пример имел таких выдающихся последователей, как Филипп и Гортензий. А Лукулл приказал даже прорубить гору в окрестностях Неаполя, что обошлось ему дороже, чем строительство самой виллы, но зато к ней был проложен канал, который открывал доступ морской воде, и потому Помпей Великий называл Лукулла римским Ксерксом[2241]. После смерти Лукулла рыбы из его садков были проданы за сорок тысяч сестерциев.

55. (81) §171 Гай Гиррий раньше всех соорудил у себя садки для мурен, и когда Юлий Цезарь устроил пиршества в честь своего триумфа, он отвесил диктатору одну к одной шесть тысяч мурен. От всякой платы он отказался и от чего бы то ни было взамен. Благодаря рыбным садкам, за его виллу была получена более, чем скромная плата — четыре миллиона сестерциев. §172 Вслед за этим некоторых охватывают нежные чувства в отношении к отдельным рыбам. В Бавлах, по соседству с Байями, оратор Гортензий[2242] имел садок, а в нем жила мурена, которую оратор любил до такой степени, что, надо полагать, и вправду разрыдался, когда эта рыба умерла. На той же вилле Антония, дочь Друза, прикрепила серьги к мурене, которую обожала, а слухи об этом привлекали в Бавлы много людей, снедаемых желанием посмотреть на такое зрелище.

56. (82) §173 Фульвий Липпин соорудил в своем имении рядом с Тарквиниями садки для разведения улиток накануне гражданской войны, которая велась против Помпея Великого, и у каждого вида улиток были свои садки, так что отдельно разводились белые улитки, которые происходят из реатинской области, отдельно иллирийские, самые крупные, а также африканские, наиболее плодовитые, и солитанские, самые ценные. §174 Додумались даже подкармливать улиток винным отваром и мукой[2243] и многим другим для того, чтобы и улиток насытить до предела, и народу чтобы на них побольше собиралось из харчевни; это был очень действенный способ и улитки разъедались настолько, что иные весили по восемьдесят квадрантов, как пишет Варрон[2244].

57. (83) §175 Об удивительных рыбах писал еще Феофраст. Так, рядом с Вавилоном, там, где орошаются поля, в отдельных водоемах, которые появляются после того, как вода в реках спадает, остается рыба, которая выходит из этих водоемов на поиски пищи и шагает на маленьких плавниках, помогая себе частыми движениями хвоста, а от тех, кто ее пытается поймать, спасается бегством в свои ямы с водой и там занимает оборону; голова у нее, как у морской лягушки, а все остальное, как у пескаря, и также есть жабры, как у других рыб. §176 В окрестностях Гераклеи[2245], Кромны и почти везде в Понте водится в реках рыба и предпочитает она те места, где вода омывает берег; здесь она вырывает себе норы, живет в них и в них остается, когда вода в реках убывает, и эти норы оказываются на суше; тогда эту рыбу выкапывают, и тут же она начинает двигаться, выдавая то, что она жива. §177 Когда в реке Лик[2246], по соседству с той же Гераклеей, убывает вода, в иле остается икра, а из нее появляются рыбки и, отправляясь на поиски пищи, они дышат через маленькие жабры, которые легонько подергиваются, и так они обходятся без воды; и точно так же может долго без воды прожить угорь, а икра этих рыб поспевает на суше наподобие черепашьих яиц. Так же, в Понте, рыбы и, особенно, пескари, замерзают, замурованные в лед, но оживают и начинают двигаться, попав на раскаленную сковороду. §178 Однако всему этому, как оно ни удивительно, можно дать какое-то объяснение, Феофраст[2247] сообщает также, что в Пафлагонии откапывают очень вкусных рыб из глубоких нор, вырытых в тех местах, где на поверхности совсем нет воды, и он с удивлением рассказывает о том, что эти рыбы не совокупляются и рождаются сами собой; Феофраст полагает, что вода в этих норах обладает такими же свойствами, какие он приписывает колодезной воде, как если бы когда-нибудь в колодцах находили рыб. Что бы там ни было, но после рассказа о таких рыбах образ жизни крота, подземного животного, уже кажется менее удивительным, если только эти рыбы не устроены так же, как земляные черви.

58. (84) §179 Но все это кажется правдоподобным по сравнению с неслыханными чудесами, которые случаются при разливе Нила. Когда он кончается, и вода начинает убывать, на берегу остаются речные крысы, незавершенные создания, животные одновременно водяные и наземные, у которых одна часть тела живая, а остальное, как из необожженной глины.

59. (85) §180 В своих заметках я уделил внимание многим рыбам, не следует обойти молчанием и рыбу «антия»[2248]. Мы уже говорили о том, что Ласточкины острова находятся в Азии, в море, где из воды везде торчат скалы, напротив мыса; здесь этой рыбы очень много и ее легко ловят одним способом. В течение нескольких дней подряд рыболов садится в маленькую лодку, одевается в одежду всегда одного и того же цвета, подплывает к определенному месту и там бросает в море приманку. Этот порядок никак не должен быть нарушен, иначе рыба заподозрит, что ее обманывают и хотят поймать, а ведь когда антий чего-то боится, он становится очень осторожным. После того как эти действия повторяются много раз, одна из рыб спустя некоторое время к ним привыкает, привычка ободряет ее и она хватает приманку. §181 Рыболовы прилежно и сосредоточенно запоминают эту рыбу, так как в ней заключена надежда на успех и залог удачной ловли; да это и не трудно, потому что в течение нескольких дней только она и отваживается приближаться к лодке. Наконец, она находит себе некоторых спутников, постепенно ее сопровождение растет, и в конце концов она приводит несчетные косяки рыб, при этом те рыбы, которые давно стали приплывать, уже имеют привычку узнавать рыболова и брать у него из рук еду. Тогда рыболов бросает в воду приманку, в которой спрятан крючок, но так, что она падает недалеко от кончиков его пальцев, и одну за другой скорее даже не ловит, а похищает рыб, и быстрым рывком вынимает их оттуда, где судно отбрасывает тень на воду, чтобы остальные рыбы ничего не заметили, и тут же другой человек подхватывает пойманную рыбу и кладет ее на дно лодки, завернув в лохмотья, чтобы не было никаких ни прыжков, ни шума, которые распугают остальных рыб. §182 Важно узнавать ту рыбу, которая привела других, чтобы не поймать ее, иначе весь остаток стаи уйдет. Рассказывают, как-то между рыболовами произошла ссора, и один из них, чтобы досадить товарищу, бросил приманку антию-вожаку, которого отлично знал, и поймал его, а другой рыболов, которому назло это было сделано, узнал эту рыбу на рынке, и Муциан добавляет, что против обидчика было возбуждено судебное разбирательство, он был признан виновным и была определена мера наказания. Когда антии видят, что один из них попался на крючок, все бросаются ему на помощь, и, говорят, перерезают лесу иглами, которые идут у них по хребту, как зубцы и пилы, а тот, кто попался, натягивает лесу, чтобы ее можно было разрезать. А у саргов та рыба, которая попадается на крючок, сама перетирает лесу о скалы.

60. (86) §183 Кроме того, насколько я могу судить, многие ученые с удивлением отзывались о морской звезде. А выглядит она так: самая малость плоти внутри и очень жесткая толстая кожа снаружи. Рассказывают, морская звезда — горячая как огонь, и потому, к чему она в море ни прикоснется, все обжигает, а что проглотит, сразу же переваривает. Правда, я едва ли смогу утверждать, что кто-то убедился в этом на собственном опыте; меня, конечно, намного более устраивает рассказывать о таких вещах, которые можно самому, если надо, в любое время увидеть.

61. (87) §184 К роду раковин относятся дактили (пальчики), а назвали их так, потому что они похожи на человеческие ногти. Природа их такова, что в темноте, вдали от всякого света, они ярко светятся, и тем ярче, чем больше у них внутри жидкости, и они продолжают светиться во рту у едоков, в их руках, и даже капли, которые падают на землю или на одежду, сверкают, так что нет сомнения — состав этой жидкости удивительный, и мы удивились бы не меньше, будь такого же состава даже твердое вещество.

62. (88) §185 Вызывают также удивление примеры вражды и согласия[2249]. Кефаль и морской волк пылают взаимной ненавистью, угорь и мурена отгрызают друг другу хвост. Лангуст боится полипа, да так сильно, что если увидит его совсем рядом с собой, то помрет, а угорь боится лангуста; в свою очередь угри полипов раздирают на части. Нигидий рассказывает о том, что морской волк отгрызает хвост кефали, но в определенные месяцы эти же рыбы живут в добром согласии; утрачивая хвост, все рыбы остаются однако живыми. §186 И наоборот, есть примеры дружбы; мы уже рассказали о том, как помогают друг другу некоторые морские животные, осталось упомянуть еще о ките и морской мыши; так как у кита свешиваются на глаза тяжелые брови и закрывают их, морская мышь плывет впереди и показывает отмели, опасные для огромного китова тела, заменяя киту глаза.

Теперь расскажем о птицах.

(1).1. Осталось рассказать о животных весьма тонкого устройства, раз уже некоторые авторы настаивали на том, что они и не дышат и что даже крови у них нет[2264].

I. Они многочисленны и много их видов, и населяют землю и воздух. У одних есть ножки, как, например, у многоножки, у других крылья, как у пчелы, у многих и то, и другое, как у муравья, а у некоторых нет ни крыльев, ни ног; и все они справедливо называются насекомыми в связи с насечками, которые, то начиная от шеи, то с груди, то с живота, разделяют их тела на опоясывающие части, соединенные только тоненькой трубкой. У некоторых из них складки, образованные насечкой, оборачивают не все тело, а бывают только на брюхе или в нижней части, и они подвижны благодаря системе членений, вставленных друг в друга; ни в какой другой области не проявилась изобретательность природы, как здесь.

(2).2. С крупными животными или по крайней мере более крупными работа была легче, поскольку тут материя была (изобильна и) весьма податлива: но в этих таких маленьких и таких ничтожных какой ум, какая сила и какое неописуемое совершенство! Как ей (природе) хватило места, чтобы вместить сознание в комара? А ведь есть и еще меньшие. И куда она поместила зрение? Куда добавила способность различать вкусы? Куда вложила обоняние? Откуда она заставляет рождаться этот суровый и достаточно сильный голос?

3. С какой ловкостью прикрепила она крылья, удлинила голени у лапок, устроила пустую впадину в качестве желудка, распалила жажду крови и особенно человеческой крови! А с какой изобретательностью заострила она жало, предназначенное к прободению кожи, как если бы она трудилась с большой вещью, в то время как размер делает его невидимым, она создала его с двойным искусством, одновременно заостренным, чтобы дырявить, и трубчатым, чтобы всасывать! А какие зубы у червя-древоточца,[2265] чтобы мог он грызть дубовые бревна с шумом, сообщающем о его труде, и чтобы древесина была его основной пищей!

4. Мы поражаемся башненосным спинам слонов, шеям быков и их силе, с которой они подбрасывают своих врагов вверх, когтям тигров, гривам львов, тогда как природа нигде не предстает во всей своей полноте так, как в своих самых маленьких творениях[2266]. Вот почему я прошу читателей, хотя они и презирают многих из насекомых, не относиться с брезгливостью к тому, что здесь сообщается, так как в созерцании природы ничто не может казаться излишним.

II(3)5. Многие авторы отказывали насекомым в способности дышать, объясняя это тем, что также полагают, что насекомые живут, как растения и деревья, но как будто есть большая разница в том, что кто-то дышит или живет. По той же причине, полагают они, нет у насекомых и крови, поскольку ее не бывает у животных, у которых нет сердца и печени, а также не дышат те, у кого нет легкого[2267]. Отсюда возникает ряд многочисленных вопросов.

6. Те же авторы в самом деле отрицают то, что у насекомых есть голос, несмотря на такое громкое жужжание пчел, пение цикад и другие обстоятельства, которые будут рассмотрены в свою очередь[2268]. А меня наблюдение за природой всегда убеждало в том, что в ней ничего не надо считать невероятным. И я никак не пойму, почему легче представить, что у них нет души и они живут, чем то, что они дышат без легкого, о чем мы уже говорили в разделе о морских животных, несмотря на густоту и глубину влаги, создающей препятствие для дыхания. Неужели у насекомых нет души,

7. хотя некоторые из них летают и как бы живут в самой стихии души, хотя у них есть инстинкт питания, произведения потомства, труда и даже забота о будущем; хотя они лишены внутренних органов, так сказать, носителей чувств, они тем не менее имеют слух, обоняние, вкус, не считая других драгоценных даров природы, изобретательность, отвагу, ловкость — легко ли такое представить?

8. Я согласен, у них нет крови, такой, какая она у других животных, и которой они все схожи[2269].

Но так же, как в море у сепии вместо крови некая черная жидкость[2270], а у багрянок та жидкость, которой пользуются при окраске тканей, так и у насекомых животворная влага, какой бы она ни была, она и должна считаться кровью. В конце концов, пусть каждый об этом судит, как ему угодно; наша задача описывать очевидные природные свойства вещей (naturas rerum), а не выискивать сомнительные причины.

III(4)9. Насекомые, насколько можно судить, очевидно, не имеют ни нервов, ни костей, ни шипов, ни хрящей, ни жира, ни плоти, ни даже хрупкой раковины, как у некоторых морских животных, ничего такого, что можно было бы точно назвать кожей, но имеют тело, представляющее собой нечто среднее между всеми этими вещами, на вид сухое, более мягкое в брюшной полости, в других частях более защищенное, чем твердое. Вот и все, что они собой представляют, и больше ничего другого; ничего внутри, кроме небольшой скрученной кишки.

10. Даже когда их и разрывают на куски, живость их все еще большая, и отдельные части продолжают двигаться, потому что, какова бы ни была их жизненная основа, она не располагается в каких-то определенных органах, но распределена по всему телу и менее всего находится в голове, так как, если оторвать, совсем не двигается, если только не оторвать с грудиной. Ни у какого другого рода животных нет так много ножек, и чем их больше, тем дольше остаются живыми их обладатели, будучи разорваны на куски, как это видим на примере сколопендры. У них есть глаза, а из чувств, среди прочего, осязание и вкус, а некоторые имеют и обоняние, немногие еще и слух.

IV(5)11. Однако из всех первенствуют пчелы, и они справедливо вызывают особенное восхищение, ведь из всех насекомых только они произошли ради блага человека. Они собирают мед, этот сок сладчайший, легчайший и полезнейший для здоровья, строят соты и производят воск, имеющий тысячу употреблений в жизни, они признают труд, совершают деяния, имеют общественное устройство, отдельные советы, общих предводителей, и, что самое удивительное, нравами отличаются от всех остальных,

12. поскольку представляют собой ряд не прирученный, но и не дикий. Вот какова природа вещей, раз уж она из, по сути дела, мельчайшей тени животного сотворила нечто несравненное! Какие силы, какую мощь сравним мы с такой ловкостью и с таким старанием! Какие мудрые мужи могут, клянусь богом, сравниться с ними в уме? И разве не первенствуют они определенно в том, что не признают никаких других интересов, кроме общих? О том, есть ли у них душа, не может быть вопроса; следует также признать, что у них есть кровь: как же не много может быть ее в таком маленьком тельце! Оценим же после этого их гениальность.

V(6)13. Зимой они прячутся — иначе откуда бы у них были силы переносить иней, снег, дуновение аквилона? — как, конечно, и все остальные насекомые, но зимовка короче у тех, кто прячется в наших домах, и отогреваются рано[2271]. На пчел времена года и местности влияют по-разному, если только не ошибались древние авторы. Они прячутся с заходом Плеяд и остаются в укрытии до восхода этого созвездия[2272], а вовсе не только до начала весны, как говорили, и никто в Италии не думает, что они вылетают наружу до цветения бобов.

14. Тогда они выходят ради дел и труда, и если небо позволяет, ни один день не пропадает в праздности. Сначала они строят соты, лепят воск, то есть делают себе дома и комнатки, затем производят потомство, и наконец, мед; воск делают из цветов, пчелиный клей из слез тех деревьев, что производят смолу[2273], из сока, камеди и смолы ивы, вяза, тростника.

15. Этими веществами как какой-то штукатуркой они покрывают вначале весь улей внутри, и к ним пчелы подмешивают соков погорше, чтобы защититься от алчности других зверушек, так как пчелы знают, что производят нечто, что может пробудить сильные желания; тем же веществом они покрывают со всех сторон более широкие двери.

VI(7)16. Сведущие люди первый слой называют commosis, второй — propolis, третий — pissoceros. Прополис располагается между двумя другими слоями и воском, и из него очень много лекарств. Commosis[2274] представляет собой первую прослойку, и у нее горький вкус. Pissoceros располагается поверх нее, напоминая то ли что-то смолистое, то ли жидковатый воск. Прополис[2275] происходит из более нежной камеди винограда и тополей; благодаря добавке цветов вещество уже более густое, это еще не воск, но основание для сот, им закрывается доступ всякому холоду и насилию, у прополиса есть также запах до такой степени сильный, что его часто используют вместо гальбана.

VII.17. Кроме того, пчелы собирают пчелиный клей — еритак, который одни называют сандарак, а другие — керинт. Он служит пчелам пищей во время их трудов, его запасы часто находят в пустотах ульев, и у него тоже горький вкус. Он возникает из весенней росы и из сока смоляных деревьев, его собирают в меньшем количестве, когда дует африк, более темного цвета — когда австр, самый лучший и красный — когда аквилон, очень изобильный на греческих ореховых деревьях. Менекрат говорит, что это цветок, но, кроме него, никто так не считает.

VIII(8)18. Пчелы делают мед из цветов всех деревьев и всех растений с семенами, кроме rumex и echinopous[2276] — таких видов трав. Напрасно некоторые исключают также и дрок: многие сорта меда в Испании собираются на плантациях дрока и имеют его привкус. Я думаю, неверно также исключать и оливы, ибо там, где оливы в изобилии, там появляется много пчелиных роев. Никаким плодам пчелы вреда не наносят, никогда не садятся, не то что на труп, даже на мертвый цветок.

19. Они действуют в радиусе шестидесяти футов вокруг улья, и по мере того как ближайшие цветы истощаются, они посылают разведчиков искать более отдаленные пастьбы. Застигнутые ночью во время экспедиции, они засыпают, перевернувшись на спину для того, чтобы защитить крылья от росы.

IX(9). Никто не удивится, что некоторые люди бывают охвачены к ним любовью, например, Аристомах из Сол, который в течение пятидесяти восьми лет занимался только пчелами, или Филиск Фасосский, который в пустынных местах занимался разведением пчел и был прозван Диким. Оба писали о пчелах.

X(10)20. Вот как организованы их работы: в течение дня несение стражи как в военном лагере; ночью отдых до утра вплоть до мгновения, когда одна пчела будит других двойным или тройным гудением, будто трубя в какую-то трубу. Тогда они все разом взлетают, если день обещает быть погожим. Они умеют предвидеть дожди и ветры и в таком случае остаются в улье: также и пчеловоды, видят в их поведении знак, предвещающий погоду. Когда стая принялась за работу, одни несут цветы своими лапками, другие воду, которую переносят во рту, то в виде капелек в пуху, покрывающем их тельце.

21. Это молодые пчелы выходят ради дела и переносят вышеназванные вещи, а старшие работают внутри улья. Те, которые переносят пыльцу цветов, нагружают своими передними лапками задние, весьма шероховатые по форме, передние лапки хоботком, и, нагруженные со всех сторон, они возвращаются в улей, сгибаясь под ношей.

22. Каждую из них встречают три или четыре пчелы, которые ее разгружают. Поскольку внутри улья все занятия тоже разделены: одни строят, другие шлифуют, те переносят материалы, а эти готовят пищу из того, что им принесли; но кушают они на самом деле не раздельно, чтобы не было неравенства ни в работе, ни в еде, ни во времени[2277]. Строят ульи, начиная со сводов, и как при изготовлении ткани, сочленение ячеек ведут сверху, оставляя проходы у каждого ряда ячеек,

23. один для входа, а другой для выхода. Соты, прикрепленные за верх и немного за боковые стороны, одновременно прикреплены одна к другой и подвешены; они не касаются дна улья, они либо продолговаты, либо округлы, смотря по тому, какой формы требует сам улей; иногда они бывают сразу двух видов, если два роя, проживая мирно вместе, придерживаются разных обычаев[2278]. Обрывающиеся соты пчелы прикрепляют при помощи подставных столбиков, которые выстраиваются снизу аркадой так,

24. чтобы оставался проход для ремонтных работ[2279]. Первые три ряда сот остаются пустыми, чтобы не делать доступным для воров[2280] то, что могло бы их соблазнить; последние ряды более всего полны медом. Именно сзади улья и вынимают соты. Пчелы-носильщики улавливают попутные ветры. Если поднимается буря, они берут камушек и таким грузиком себя уравновешивают. Если ветер встречный, пчелы летят над самой поверхностью земли,

25. уворачиваясь от колючих кустов[2281]. Наблюдать за их работой — одно удивление: предающихся лени отмечают, изолируют, а вскоре и карают смертью. С удивительной чистоплотностью они выметают все из улья и не оставляют за собой во время работы никакой грязи. Даже сами испражнения работников складываются в определенном месте, чтобы слишком не удаляться, а во время непогоды, когда делать нечего, их выносят наружу[2282].

26. Когда наступает вечер, гул в улье становится все тише и тише, пока одна пчела, облетая вокруг улья, не подает сигнал "отбой" тем же жужжанием, которое до того означало "подъем", совсем как в военном лагере. Тогда мгновенно все умолкают.

(11). Они возводят сначала жилища для народа, а уже затем — царские. Если в данном году они ожидают изобилия, то пристраивают еще каморки для трутней. Это самые маленькие из ячеек, хотя сами трутни больше пчел.

XI.27. В то же время у трутней нет жал, это как бы недоделанные пчелы, последние недоношенные отпрыски усталых, вышедших на пенсию родителей, позднее потомство, и если угодно, невольники настоящих пчел; а пчелы поэтому ими командуют, в первую очередь выталкивают на работу, а стоит замешкаться, наказывают немилосердно. Трутни не только помогают пчелам в работе, но и приносят пользу в произведении потомства, всей гурьбой сильно нагревая улей.

28. Во всяком случае, чем больше трутней, тем рой плодовитей. Когда мед начинает созревать, пчелы прогоняют трутней, и, нападая на некоторых, а потом на многих, пчелы их убивают. Только весной можно встретить породу трутней. Трутень, если ему оборвать крылышки, попав в улей, обрывает их у других трутней[2283].

XII.29. В нижней части улья для своих будущих предводителей они строят царские дворцы просторные, великолепные, отделенные от остального улья, с выступающим наверху бугорком-куполом, который если убрать, то и расплод пчел прекратится. Все ячейки в сотах шестиугольные, и длина каждой стороны равняется одной пчелиной ножке. Никакие работы не совершаются к определенному времени, но в погожие дни они ускоренно трудятся. В один или по крайней мере два дня они наполняют медом соты.

(12).30. Это вещество приходит из воздуха, особенно при восходе созвездий, в основном, когда Сириус во всем своем блеске, и никогда не раньше восхода Плеяд и не в предрассветные часы. Зато на рассвете можно видеть, что листья деревьев увлажнены медом, а те, кто ранним утром оказался под открытым небом, замечают, что и одежды у них увлажнены и волосы слипаются от какой-то жидкости, и то ли это пот небесный, то ли какая-то слюна звезд, то ли сок очищающегося воздуха[2284], и как было бы хорошо, если бы мед всегда оставался таким чистым, жидким и естественным, каким он стекает вначале.

31. Но на самом деле, падая с такой высоты, сильно пачкаясь на своем пути, и зараженный встречным дыханием земли, а затем собранный на листьях и травах, накопленный в брюшках пчел — они ведь действительно изрыгают его изо рта — и к тому же подпорченный соком цветов, истомленный в ульях, столько раз перемененный, мед тем не менее доставляет огромное удовольствие, небесное по своей природе.

XIII(13)32. Лучший мед всегда тот, который скапливается в нектарниках лучших цветов, как например, мед с Гиметта и из Гиблы[2285], а еще с острова Калидна. Вначале мед жидкий, как вода, и в первые дни он бродит, как виноградное сусло, и очищается; на двадцатый день он густеет, потом покрывается тонкой пленкой, которая получается из пенки при брожении. Самый лучший и наименее испорченный листвой мед собирают с листьев дуба, липы и тростника.

XIV(14)33. Качество меда, как мы говорили выше, зависит от места происхождения, но везде проявляется по-разному. Где-то воск замечательный в сотах, как например, на Сицилии, у пелигнов, где-то мед в изобилии, как например, на Крите, Кипре, в Африке, где-то соты выдающегося размера, как например, в северных странах — так, в Германии видели соты длиной в восемь футов, черные в своей выгнутой части.

34. Но при всем том в любой стране есть три разновидности меда. Первый — весенний, когда соты строятся из цветов, и который так и называют — "Цветочный". Некоторые против того, чтобы к нему прикасаться, так как это обильная пища для будущего здорового поколения пчел. По мнению других, нужно как можно меньше оставить пчелам этого меда, потому что после него следует большое изобилие при восходе больших созвездий, а затем при солнцестоянии, когда зацветают тимьян и виноградники, то есть основной материал для ячеек в сотах.

35. Есть точная мера в изъятии содержимого сот, потому что скудость в еде приводит пчел в отчаяние, и они либо умирают, либо покидают улей, напротив, изобилие делает их ленивыми, и они начинают есть мед, а не прополис. Поэтому самые старательные из пчеловодов оставляют пчелам пятнадцатую часть этого сбора. Точный день к началу этого сбора установлен своего рода законом природы, и если людям угодно знать и следовать знаниям, скажу, что происходит это в тридцатый день после выхода стаи из улья; и происходит этот сбор почти всегда в мае.

36. Вторая разновидность — летний мед, который поэтому называют "орэон" — своевременный, так как его собирают в самое подходящее время года; когда Сириус во всем своем сиянии, то есть примерно через тридцать дней после солнцестояния. В этом своем произведении природа более всего раскрывает свою изощренность перед смертными, и только человеческое мошенничество все подделывает и все губит.

37. На самом деле, при восходе все равно какого светила, но особенно какого-нибудь знаменитого, или после радуги в небе, но без дождя, а от нагревающейся от солнечных лучей росы происходят не меда, а лекарства, небесные дары для глаз, язв и внутренних органов. Если мед собирают при восходе Сириуса и если восход Венеры или Юпитера, или Меркурия падает на тот же день, как это часто бывает, то сладость его и сила, спасающая людей от болезней и смерти, не меньше, чем у божественного нектара.

XV(15)38. В полнолуние сбор меда самый изобильный, а в ясный день самый жирный. Из всех медов особенно пользуется почетом тот, который вытек сам собой, как молодое вино или молодое оливковое масло, а называется акетон "беспримерный". Всякий летний мед красного цвета, так как его собирают в самые сухие дни. Белый мед не бывает там, где растет тимьян, однако считается, что он наиболее полезен для глаз и для язв. Тимьяновый мед золотистого цвета, очень приятный на вкус... мед из цветочных нектарников жирный, из розмаринов густой, тот мед, что затвердевает, ценится меньше.

39. Тимьяновый мед не сворачивается; если его тронуть, он тянется очень тонкими нитями, и это первое доказательство его доброго качества; если мед тут же обрывается и падает каплями, то это указание на его низкое качество. При последующем испытании он должен соответственно пахнуть,

40. быть горько-сладким на вкус, клейким и прозрачным. Согласно Кассию Дионисию[2286], пчелам следует оставлять десятую часть летнего сбора, если соты полны меда; если не вполне, то соразмерную часть; если соты пусты, не прикасаться к ним вообще. Жители Аттики отвели время сбора меда в период опыления смокв[2287]; у других это день, посвященный Вулкану[2288].

(16)41. Третья разновидность меда и менее ценная — это дикий мед, который зовут вересковым[2289]. Его собирают после первых осенних дождей, когда только вереск цветет в лесах, и потому он на вид зернистый. Он образуется обычно при восходе Арктура, начиная с конца сентябрьских ид. Некоторые откладывают летний сбор меда до восхода Арктура, потому что с этого момента до осеннего равноденствия остается четырнадцать дней, а от равноденствия до захода Плеяд

42. в течение сорока восьми дней вереск особенно обилен. Афиняне называют это растение "теталикс", а эвбеяне — "сисир", и полагают, что пчелам оно более всего по вкусу, но, может быть, все дело в том, что в это время года нет других цветов. Этот сбор меда кончается вместе со сбором винограда и с заходом Плеяд, во время ноябрьских ид[2290]. Здравый смысл требует оставить пчелам две трети этого сбора

43. и всегда те, которые содержат прополис. Начиная с зимнего солнцестояния и до восхода Арктура в течение шестидесяти дней пчелы питаются сном, не имея никакого другого пропитания. После восхода Арктура и до весеннего равноденствия в более теплую погоду они уже бодрствуют, но все еще укрыты в своих ульях и пользуются теми запасами съестного, которые отложили на это время. А в Италии они приступают к этим запасам после восхода Плеяд, а до этого времени спят[2291].

44. Некоторые пчеловоды подвешивают ульи, извлекая из них мед для того, чтобы точно определить, сколько меда оставить пчелам. Все должно быть поровну, даже по мнению пчел, и утверждают, что в случае обмана при разделе целые ульи вымирают. Прежде всего доставать мед рекомендуется вымытым и чистым. Они ненавидят запах женских менструаций.

45. Когда достают мед, очень полезно изгонять пчел курением, чтобы они не разволновались или сами жадно не съели мед. К частым окуриваниям прибегают, чтобы пробудить их от лени к труду, потому что, если они не находятся в сотах, то соты портятся. С другой стороны, избыток дыма для них как зараза, поскольку мед очень быстро чувствует всякое причиняемое зло, если он прокисает от малейшего соприкосновения с росой. Итак, среди различных видов меда выделяют тот, что зовется "акапиос" — бездымный.

XVI.46. Каким образом производят пчелы потомство, стало для ученых большим и непростым вопросом; ведь никогда не видели, как пчелы совокупляются. Многие полагали, что зачатие производилось во рту от цветов, умело и с пользой подобранных и смешанных. Некоторые считают, что пчелы рождаются от соития с единственной особью, которая в каждой стае зовется царем: это единственный самец, чрезвычайной величины, так что он никогда не устает, никакое потомство не случается без его участия, и остальные пчелы сопровождают его как самки самца, а не как вождя. Такое мнение, хотя и возможное, опровергается рождением трутней. Какова причина, по которой от одинакового соития происходят одни совершенные,

47. а другие несовершенные? Вероятно, первое мнение более правдоподобное, если бы только и оно не наталкивалось на трудность другого рода: ведь на самом деле иногда в отдаленных частях ульев рождаются более крупные пчелы, которые изгоняют остальных. Зло это зовется оводом, и как же оно рождается, если пчелы сами управляют произведением потомства?

48. Верно то, что они высиживают потомство наподобие кур. То, что вылупливается, сначала выглядит как белый червяк, лежащий в перевернутом виде и так примыкающий к воску, что кажущийся его неотъемлемой частью. Царь, как только родится, сразу имеет медовый цвет, как будто составлен из всех отборных цветов; это не червяк, но с самого начала у него есть крылья. Другие пчелы, обычные, когда начинают приобретать форму, называются "нимфы". Тогда как трутни называются "сирены", или "кефены".

49. Если кто оторвет голову детенышу того или другого вида, прежде чем у них появятся крылья, матерям достанется приятнейшее кушанье. Через некоторое время они подкладывают личинкам пищу и высиживают, сильно жужжа, чтобы создать тепло, как полагают, нужное для вылупливания, и так до тех пор, пока, прободав мембрану, которая скрывает каждого, как в яйце, не выйдет на свет целая стая. Это было видано в пригороде Рима, на вилле одного консуляра[2292],

50. который сделал ульи из прозрачного фонарного рога. Детеныши развивались в течение сорока пяти дней. В некоторых сотах были так называемые "гвозди", горькие затвердения воска, которые случаются, когда детеныш не вылупливается из-за болезни или лени, или природного бесплодия; это пчелиный выкидыш. Малыши, как только вылупились, сразу работают со своими матерями, получая соответствующее воспитание; молодого царя также сопровождает рой его сверстников.

51. Пчелы воспитывают несколько царей[2293], чтобы не оказаться без единого царя; а после того как молодые избранники начинают взрослеть, с общего согласия пчелы убивают худших, чтобы избежать распада стаи. Есть два рода царей: лучший — красный, худший — черный или в крапинку. Царей отличает всегда красота и рост в два раза больший, чем у остальных пчел; крылья у них короче, лапки прямые, поступь более гордая. На лбу у них пятнышко в форме диадемы.

XVII(17)52. Пусть другие занимаются вопросом, один ли был Геркулес и сколько отцов Либеров[2294], всеми этими вопросами, погребенными под пылью веков. А вот по поводу маленькой вещицы, к тому же напрямую связанной с нашими поместьями и которая всегда имеется в изобилии в нашем распоряжении, авторы все никак не могут договориться, только ли у царя у одного нет оружия, и не вооружен ли он ничем, кроме своего величия, или же природа дала ему одно оружие, но довольствовалась тем, что запретила им пользоваться. Но определенно известно, что царь никогда не пользуется жалом. Удивительна покорность народа, который его окружает.

53. Когда он выходит, весь рой собирается вокруг него, оберегает его, защищает, укрывает от непрошенных взглядов. В остальное время, когда народ занят трудом, царь наблюдает за работой изнутри, как бы приободряя, и только сам не обязан трудиться. Вокруг него своего рода свита и ликторы, постоянные охранники власти.

54. Царь выходит наружу только тогда, когда рой собирается переселиться. Об этом можно узнать задолго заранее по жужжанию в течение многих дней внутри улья, что ясно указывает на приготовления пчел в ожидании подходящего дня. Если оторвать крыло у царя, то и весь рой не покинет улья. Когда пчелы в пути, каждая старается приблизиться к царю и радуется быть замеченной в деле. Усталого царя пчелы поддерживают на своих плечах, совсем лишенного сил вообще несут на себе. Если кто-то отстает из-за усталости и теряется, то такая пчела следует за царем по запаху. Где царь останавливается, там пчелы и разбивают свой лагерь.

XVIII.55. Подвешиваясь гроздьями в домах и храмах, они дают и частным лицам и государству предзнаменования, которые часто подтверждаются большими событиями[2295]. Они уселись на рот Платону, тогда еще младенцу, предсказав таким образом сладостность его красноречия[2296]; они расположились в лагере Друза, императора, когда была блестящая победа у Арбалона[2297], опровергая таким образом предположения гаруспиков, согласно которым это всегда плохое предзнаменование[2298].

56. Захватив предводителя, удерживают весь рой; потеряв предводителя, рой рассеивается, перебираясь к другим предводителям. Во всяком случае, они никогда не могут быть без царя. Они убивают их с сожалением, когда царей несколько, и они разрушают соты с новорожденными, когда не надеются на урожай. Тогда они изгоняют и трутней.

57. Вместе с тем мне известно, что по поводу трутней существуют сомнения, и некоторые авторы их считают особым родом, наподобие пчел-воровок, которые превосходят пчел-царей размером, но черны и с большим брюхом, а зовут их так, потому что воруют тайком мед. Точно, что пчелы умерщвляют трутней, у тех же царей не бывает. И то, как рождаются они без жала, остается под вопросом.

58. Влажной весной лучше расплод пчел, сухой — более обильный мед. Если в некоторых ульях еды не хватает, пчелы совершают набеги на соседей с целью пограбить. Но те часто дают отпор и вступают в битву, и если при этом присутствует пчеловод, то одна из противоборствующих сторон, чувствуя, что он на ее стороне, на него не нападает. Часто они сражаются и по другим причинам, выстраиваясь двумя армиями с двумя военачальниками, часто из-за ссор во время сбора цветочной пыльцы, когда каждая пчела зовет своих себе на помощь: такую битву можно остановить, подбросив пыли или подпустив дыма; а примиряют их молоком или медовой водой.

XIX(18)59. Бывают деревенские и лесные пчелы, на вид лохматые, намного более яростные, но лучшие работники и производители. Городских два вида: лучшие пчелы — мелкие и пестрые, округлые и плотно сбитые; похуже длинные, похожие на ос, из этих еще хуже волосатые. В Понте водятся белые пчелы, которые производят мед два раза в месяц; на берегах реки Термодонт[2299] есть два вида таких пчел: одни производят мед на деревьях, другие под землей, оба вида пчел сооружают ульи в три ряда, и они очень производительные.

60. Природа наделила пчел одним жалом, присоединенным к животу, чтобы те могли наносить только один удар. Некоторые полагают, что пчелы умирают сразу, как только ужалят, другие считают, что смерть наступает только, если жало вонзается достаточно глубоко, так что за ним увлекаются некоторые внутренности; в противном случае пчелы без жал становятся трутнями и перестают делать мед и подобно кастрированным мужчинам, теряют способность наносить вред или быть полезными.

Существует много примеров лошадей, убитых пчелами.

61. Пчелы ненавидят плохие запахи и далеко бегут от них, как, впрочем, не любят и искусственные, и они нападают на тех, от кого пахнет благовониями. Пчелы и сами подвергаются нападениям со стороны многих животных. На них нападают, хотя и того же вида, но выродки — осы и шершни, а также особый вид комаров, которых зовут "muliones" — "погонщики мулов". Разоряют их ульи ласточки и некоторые другие птицы.

62. Лягушки устраивают засады на пчел, когда они отправляются за водой, а ведь это у пчел основная забота, когда у них расплод. И это касается не только лягушек, населяющих пруды и реки. На самом деле и жабы подбираются к ульям и, подкравшись к входу, дуют в отверстие: на этот шум летит стража, и ее тут же утаскивают. Сообщают, что лягушки не чувствительны к ударам пчелиного жала. Враги пчел и овцы, и пчелам трудно выпутываться из шерсти. От запаха раков, если их кто-то готовит рядом с пчелами, гибнут.

XX.63. Страдают они и от своеобразных болезней. На них указывает грусть, доводящая до оцепенения, а затем то, как одни пчелы провожают больных до входа под теплоту солнца и дают им есть, другие переносят мертвецов наподобие похоронной процессии во время погребения.

64. Если царь — жертва повальной болезни, народ застывает в неподвижном горе, не принимает пищи, не выходит наружу; и только с жалобным жужжанием они скапливаются вокруг его тела. Его убирают, отвлекая чем-то внимание племени, иначе, видя бездыханного царя, они не прекратили бы своего траура; так что, если не прийти к ним на помощь, пчелы умерли бы с голоду. Таким образом, по их веселости и хорошему внешнему виду судят об их состоянии здоровья. (19) Есть также болезни, которые отражаются на их труде: если они не до конца заполняют соты, такая болезнь зовется "кларос" и "блапсигония", если не довынашивают потомство.

XXI.65. Эхо тоже враг пчел, которое повторяющимися звуками, как ударами, гонит их перепуганных; туман — тоже враг. Пауки, может быть, тоже самые заклятые их враги: когда им удается растянуть паутину в ульи, они губят весь рой. А еще эта бабочка, трусливая и подлая, которая летает вокруг зажженных светильников, тоже несет пчелам погибель и при том разными способами: сами бабочки едят воск и оставляют выделения, из которых потом выводятся личинки; и также нитки, как паучьи, они свивают, где бы они ни оказались, извлекая их преимущественно из пушка в крылышках.

66. Так же в самом дереве ульев рождаются древоточцы, которые особенно падки на воск. Губит их и собственное чревоугодие; когда пчелы сильно переедают цветов, особенно весной, у них случается сильный понос. От оливкового масла гибнут не только пчелы, но и вообще все насекомые, особенно если их выставить на солнце с намасленной головой.

67. Иногда они сами причина собственной смерти, когда чувствуют, что у них отбирают мед, и алчно его пожирают. В остальное время они очень скупы и прогоняют расточительных и прожорливых в не меньшей степени, чем ленивых и трусливых. И даже собственный мед бывает для них губителен: если их смазать сзади медом, умирают. Столько врагов, столько превратностей — а ведь я упомянул лишь малую часть — подстерегают столь усердно деятельное существо! О лекарственных свойствах пчел расскажем в свой черед, а сейчас речь идет только об их природе.

XXII(20)68. Они радуются хлопанию в ладоши, звуку бронзы, слетаются на этот звук; и это ясно свидетельствует о том, что у них есть также чувство слуха[2300]. Когда все работы завершены, а потомство воспитано, свободные от всяких забот пчелы совершают постоянные упражнения, разлетаются на просторе, поднимаются ввысь, описывают круги в полете, и так до тех пор, пока не приходит время возвращаться к трапезе.

69. Жизнь их весьма продолжительна, и длится она, если им удается избежать врагов или несчастных случаев, семь лет; говорят, целый улей никогда не существовал более 10 лет. Некоторые полагают, что мертвые пчелы, сохраняемые зимой дома, а затем вынесенные на весеннее солнце и разогретые в остывающем пепле сожженных фиг, после этого оживают.

XXIII.70. Согласно этим авторам, весь рой, полностью погибнув, может возродиться из брюха свежезабитого и укрытого навозом быка; Вергилий сообщает то же самое о телятах; так же из трупов лошадей возрождаются осы и шершни, а из ослов — скарабеи, и так вот природа превращается из одного в другое[2301]. Но можно видеть совокупления всех этих насекомых, и, однако, их детеныши имеют то же строение, что и у пчел.

XXIV(21)71. Осы строят гнезда из глины на некотором возвышении и в них заводят соты; шершни их устраивают в норах или под землей. У этих двух видов насекомых ячейки шестиугольные, их воск, добытый из коры деревьев, похож на паутину. Потомство, как это и бывает у дикарей, рождается не одновременно: один уже взлетает, другой в куколке, а третий еще только личинка, и все это осенью, а не весной. Растут они в основном в полнолуние.

72. Осы, которых называют "ихневмоны" — они меньше других — убивают пауков особого рода, по названию "фаланги", и переносят к себе в гнезда и, откладывая в них личинки, производят из них свое потомство. Более того, все эти насекомые плотоядны, в противоположность пчелам, которые ни к чему плотскому не прикасаются. Зато осы охотятся на больших мух, отрывают им головы, а остальные части тела уносят.

73. Лесные шершни живут в дуплах, зимой они прячутся, как и другие насекомые, а продолжительность жизни не превышает двух лет. Обычно после их укуса бывает лихорадка. Некоторые авторы сообщают, что трижды девяти укусов достаточно, чтобы убить человека[2302]. Другие шершни, которые помягче, — двух видов: работники, поменьше размером, что умирают зимой, и мамки, которые живут по два года, и они-то миролюбивы.

74. Весной они строят гнезда, обычно с четырьмя входами, в которых должны рождаться работники. Стоит им вылупиться, как тут же они сооружают новые гнезда, еще больше, в которых они будут производить будущих матерей: с этого момента они приступают к исполнению своих обязанностей и выкармливают матерей. Матери на вид крупнее, и не известно, есть ли у них жало, учитывая, что они его не показывают. У шершней тоже есть свои трутни. Некоторые авторы полагают, что все насекомые теряют жало с приближением зимы. Ни у шершней, ни у ос нет ни царя, ни войска, но их множество всякий раз возобновляется молодой порослью.

XXV(22)75. На четвертое место после упомянутых видов нужно поставить шелкопряда, который происходит из Ассирии и крупнее тех насекомых, о которых мы говорили ранее. Шелкопряд строит свои гнезда из ила, выглядящие как будто из соли; эти гнезда прикрепляются к камням, и они такие твердые, что их с трудом только можно проткнуть дротиками. В них шелкопряд производит воск в большем количестве, чем пчелы, и откладывает личинки тоже более крупные.

XXVI.76. Шелкопряды имеют и другое происхождение. Из более крупной личинки выходит гусеница, выставляя вперед рога, свойственные ее виду, затем из нее получается то, что называют "жужжалка" (bombulis), потом из нее — куколка (necydallus), а уже из нее через шесть месяцев — шелкопряд bombux. Они прядут наподобие пауков паутину, которая идет женщинам на одежду и в роскошь, и ткань из нее называется шелк. Первой придумала распускать коконы и снова делать пряжу женщина с острова Кос по имени Памфила, дочь Платея, у которой нельзя также отнять славы изобретения способа, как, одевая женщин, делать их голыми.

XXVII(23)77. Говорят, шелкопряды рождаются на острове Кос из цветков кипариса, терпентинного дерева, ясеня, дуба, сбитых на землю дождем и оживленных дыханием земли. Сначала появляются мотыльки, маленькие и голые, вскоре затем, не умея переносить холод, они покрываются пушком и к зиме изготавливают себе плотные туники, сдирая шероховатостями своих лапок пушок с цветов. Они собирают пушок, чтобы делать из него пряжу, которую они чешут и размягчают своими ноготками, затем прядут из него нити, утончают как бы гребнем, и, наконец, шелкопряды заворачиваются в него всем телом, делая себе из него гнездо, которое их целиком обволакивает;

78. тогда-то и отбираются человеком и содержатся в глиняных сосудах в тепле и подкармливаются отрубями; и в таком положении у них вырастают особого рода перышки, и когда они ими оперяются, их откладывают уже для других целей. Собранные коконы размягчают в воде, а затем разматывают на нити на камышовом веретене. Даже мужчины не постеснялись воспользоваться этими тканями ради их летней легкости: нравы настолько отошли от того, чтобы носить доспехи, что уже сама одежда — это тяжкий груз. Однако ассирийские шелка мы уступаем только женщинам.

XXVIII(24)79. Не будет лишено смысла добавить сюда рассказ о природе пауков, достойной совершенно особенного удивления. Существует много их разновидностей, достаточно хорошо известных, и нет необходимости их все называть. Фалангами называют пауков, укус которых вредоносен, тело маленькое, пестрое, в крапинку и которые продвигаются вприпрыжку. Другая разновидность фаланг — черная, с очень длинными передними лапками. У всех лапки трехсуставчатые.

80. Из пауков-волков самые маленькие не ткут паутины, а больше делают ее в земле и перед своими норами вывешивают как маленькую прихожую. Третий вид этих пауков замечателен ученостью своей работы. Он ткет паутину и в его утробе хватает материала для такой большой работы, то ли потому что, как нравится думать Демокриту, в положенное время происходит изменение вещества, содержащегося в животе, то ли потому, что паук сам по себе обладает внутренней способностью производить шерсть. Каким верным крючком, из какой тонкой и равномерной нити делает он свою пряжу, самим собой пользуясь как грузовиком!

81. Ткать начинает из середины, протягивая нить по кругу, как бы вычерченному по циркулю, делая петли на равных промежутках, но увеличивая и расширяя, отправляясь от наименьших, которые он крепит неразвязываемым узлом. С каким искусством прячет он петельки в переплетениях своей сетки! И кажется нет совсем никакой шероховатости в этой мягкой ткани и как бы искусно отполированной благодаря ее очень плотному устройству! Какие редкие складки образует паутина на ветру, так, что если что-то попало внутрь, то уже не выпадет!

82. Считается, что усталый паук оставляет в верхней части своей ткани протянутые утки, но эти утки с трудом можно разглядеть, и как в наших охотничьих сетях, нити, задетые жертвой, затягивают ее в складку. А у самой засады с каким архитектурным искусством устроено сводчатое завершение! И насколько она мохнатее всего остального на случай холодов! Как далеко от центра держится паук, занятый как будто чем-то посторонним, спрятавшись так, что никто его не может увидеть! Ну и крепкий же он, когда выдерживает напор ветров и тяжкий вес массы пыли.

83. Ширина паутины часто обусловливается промужутком между двумя деревьями, когда паук упражняется и обучается ткать паутину; длина нити равняется расстоянию от верхушки дерева до земли; и тогда паук быстро подымается с земли наверх по той же нити, и одновременно он ткет другую нить. Когда же в паутину попадает добыча, то какая бдительность и какая быстрота захвата! Даже когда добыча попадается на краю паутины, паук бежит в середину, потому что это лучший способ, раскачивая паутину, еще сильнее запутать попавшегося. Если паутина рвется, паук восстанавливает ее с той же тщательностью.

84. Паук охотится также на детенышей ящериц, сначала опутывая им мордочку паутиной и только после поимки кусая их в губы — зрелище как в амфитеатре, если кому доведется увидеть. Бывают от пауков и предзнаменования: накануне подъема уровня воды в реках пауки переносят свои паутины повыше. Они же в ясную погоду плетут паутины, а в пасмурную — распускают; также большое количество паутины в воздухе — это знак дождя. Полагают, что самка ткет, а самец охотится; так что их хозяйственные обязанности разделены поровну.

XXIX.85. Пауки совокупляются сзади, откладывают личинки, похожие на яйца. Я не могу задержаться с рассказом о том, как они рождают, потому что ничего другого о насекомых и не расскажешь. Они откладывают яйца на паутину, но рассыпанными, поскольку, испуская их, они совершают прыжок. Только фаланги высиживают потомство прямо у себя в логове и в большом количестве, а те, вылупившись, пожирают свою мать, а также часто и отца, поскольку он помогает их высиживать. Одни откладывают до трехсот яиц — другие меньше — и высиживают их три дня. Детеныши достигают полного развития через четыре недели.

XXX(25)86. Таким же образом, как и фаланги, откладывают личинки в форме яиц наземные скорпионы и таким же образом погибают. Скорпион смертоносное существо, ядовитое, как змея, с той лишь разницей, что ради больших мучений скорпион причиняет смерть медленную с трехдневной агонией. Его укус всегда смертелен для девственниц и почти для всех женщин, а также для мужчин утром, когда скорпион вылезает из своей норы, еще не разрядив в каком-то случайном ударе своего изголодавшегося жала[2303].

VIII.17. О шерстоносных деревьях серов мы рассказали при упоминании об этом народе,[2314] также об огромной величине деревьев Индии.[2315] Как одно из особых деревьев Индии славит Вергилий эбеновое дерево, заявляя, что оно нигде в другом месте не растет.[2316] Геродот скорее разумеет его как дерево Эфиопии[2317] <...>

IX.20. В Риме его показал Помпей Великий во время своего триумфа за победу над Митридатом. Фабиан утверждает, что оно не воспламеняется, однако горит с приятным запахом. Видов его — два: редкий тот, который лучше, представляющий собой дерево, с твердой древесиной и без узлов, с черным блеском, приятным даже и так, без всякой обработки; другой представляет собой кустарник наподобие китиса и распространен по всей Индии.

X.21. Есть там и терновник, похожий на него, но его можно определить с помощью огня, который даже от светильников сразу перебрасывается на него.

Теперь мы опишем те деревья, которые вызвали удивление по открытии того мира, когда Александр Великий одержал победу.[2318]

XI.22. Смоковница там, отменная плодом, сама себя постоянно рассаживающая, раскидывается обширными ветвями, нижние из которых настолько сгибаются к земле, что за год укореняются в ней и производят себе новый отпрыск вокруг своей родительницы, окружая ее кольцом как бы по искусству украшательного садоводства. Внутри этой ограды проводят лето пастухи, тенистой и вместе с тем защищенной древовой изгородью, красивого вида и снизу и издали благодаря сводчатым пролетам кругом.

XI.23. Верхние же ветви ее устремляются ввысь лесистой купой от обширного тела матери, так что очень часто они составляют 60 шагов в окружности, а тенью покрывают два стадия. Широкие листья имеют вид амазонского щита;[2319] по этой причине, покрывая плод, они не дают ему расти; плод редок и не больше боба, но созрев благодаря солнечному свету сквозь листья, он очень сладок на вкус и достоин этого чудесного дерева. Растет оно главным образом в окрестностях реки Акесин.

XII.24. Другое дерево — с более крупным плодом и более превосходным по вкусу, которым питаются мудрецы индов. Лист его похож на крылья птиц, длиной в три локтя, шириной — в два. Плод оно дает в кожице удивительный сладостью сока, такой, что одним насыщает четверых. Название дереву — пала, плоду — ариена. Очень много его в земле сидраков, пределе походов Александра. Есть и другое, похожее на него, с более сладким плодом, но расстраивающим кишечник; Александр приказал, чтобы никто из его войска не касался этого плода.[2320]

XIII.25. О родах деревьев македоняне рассказали большей частью без названий. Есть и похожее на теребинт во всем прочем, но плодом — на миндаль, однако помельче, отменного вкуса, особенно в земле бактров. Некоторые сочли, что это скорее теребинт особого рода, чем похожее на него. А от которого делают полотняную одежду — листьями похоже на шелковицу, чашечкой плода — на собачий шиповник.[2321] Сажают его на равнинах, и нет вида никаких деревьев приятнее.

XIV.26. Олива Индии бесплодна, а плод дает только дикая олива. Но повсюду растут те, которые дают перец, похожие на наш можжевельник, хотя некоторые передают, что они растут только перед Кавказом, обращенным к солнечному свету. Семена отличаются от можжевеловых тем, что они в маленьких стручках, какие мы видим у боба; эти стручки, прежде чем они раскроются, сорванные и высушенные на солнце, дают так называемый длинный перец, а когда они, созревая, постепенно раскрываются, то получается белый перец, который затем, высушенный на солнце, меняется цветом и сморщивается.

XIV.27. Но и им есть свой вред: от чрезмерной жары они обугливаются, и семена становятся пустопорожними, что называют «брегма» — это на языке индов означает «умерший». Из всех видов этот — самый острый и самый легкий и бледный. Черный — приятнее; мягче того и другого — белый.

XIV.28. Корень этого дерева не есть, как считают некоторые, то, что называют «зингибери», а другие — «зимпибери», хотя по вкусу оно похоже. Оно ведь растет в Аравии и Трогодитике в виллах мелкой травой, с белым корнем. Он быстро поддается гниению, при такой-то горечи. Цена его — 6 денариев за фунт.

Длинный перец очень легко подделывается александрийской горчицей. Он покупается по 15 денариев за фунт, белый — по 7, черный — по 4.

XIV.29. Это удивительно, что употребление его настолько понравилось: ну, в одних прельстил приятный вкус, а других приманил вид, а у него нет никакой привлекательности ни плода, ни ягоды. Они[2322] понравились одной только горечью — и за ней отправляются к индам! <...> То и другое у своих народов — лесное, и всё же покупается по весу, как золото или серебро.

Перечное дерево теперь и в Италии есть, крупнее мирта и довольно похожее на него. <...>

XV.30. Есть еще в Индии зерно, похожее на зерно перца, более крупное и более хрупкое, которое называется кариофилл; передают, что он рождается на индийском лотосе; привозится он из-за его запаха. Сходство с перцем особенной горечью есть и у терновника, с листьями мелкими и густыми, как у кипра,[2323] с ветвями в три локтя, с бледной корой, с широким и деревянистым корневищем цвета букса. Из этого корневища, отваренного в воде с семенем в медном сосуде, получается снадобье, которое называется ликий.

XV.31. Этот терновник растет и на горе Пелион, им подделывают это снадобье, а также корнем асфоделя, или бычьей желчью, или полынью, или сумахом, или отстоем оливкового масла. Самое пригодное для лечения то, которое пенистое; инды посылают его в кожаных мехах из шкуры верблюдов или носорогов. Сам терновник в Греции некоторые называют пиксакантом Хироновым.

XVI.32. Из Индии привозится и макир, красноватая кора большого корневища, по названию своего дерева. Что это за дерево, мне неизвестно. Применение коры, отваренной с медом, в лечении больных дизентерией считается особенно полезным.

XVII. Сахар дает и Аравия, но более ценимый — Индия. Это мед, собравшийся в тростнике, белый наподобие камеди, ломающийся зубами, величиной самое большее с абелльский орех, только для лечебного применения. <...>

XIX.35. Соседняя[2324] земля — Бактриана, в которой превосходнейший бделлий. Дерево — черного цвета, величиной с оливковое, с листом дуба, с плодом дикой смоковницы. Природа бделлия — как у камеди; одни называют его брохос, другие — малаха, иные — мальдакос, а черный и свернувшийся в комки — гадроболос. А быть он должен похожим на просвечивающий воск, пахучим и, при растирании, жирным, на вкус горьким без кислоты. При священнодействиях окропленный вином, он сильнее пахнет. Есть он и в Аравии и Индии, в Мидии и Вавилоне. <...>

XIX.36. А индийский — более влажный[2325] и камедистый. <...> Цена настоящего — 3 денария за фунт. <...>

XXI.38. <...> На более возвышенном месте этого же острова[2326] — шерстоносные деревья, не такие, как у серов. У них листья — ничего не дающие, которые могли бы показаться виноградными, не будь они мельче. Они дают тыквообразные плоды величиной с кидонское яблоко,[2327] в которых, когда они созреют и вскроются, видны клубки пуха, из которых делают дорогую полотняную одежду.

XXII.39 (39) Дерево называется госсипин; им еще больше богат Малый Тил, который отстоит на 10000 шагов. (XXII) Юба передает, что пух покрывает кругом кустарник и полотно из него лучше индийского, и что[2328] дерево Аравии, от которого делают одежду, называется кинас, листья которого похожи на пальмовые. Так индов одевают свои деревья. <...>

XXV.41. Корень и лист у индов — в самой большой цене. Корень коста — жгучий на вкус, с исключительным запахом, а кустарник вообще бесполезен. Сразу же при входе в реку Инд на острове Патала — два вида его, черный и, который лучше, беловатый. Цена его — 5 с половиной денария за фунт.

XXVII.47. <...> Найдена недавно и во Фракии трава, листья которой нисколько не отличаются от индийского нарда.

XXVIII.48. Гроздь амома применяется с индийской дикой лозы, или, как считают другие, с изгибающегося куста высотой в пядь; он срывается с корнем, осторожно складывается в пучки, ломкий с самого начала. Ценится как можно более похожий листьями на гранатовые и без морщинистости, рыжего цвета. Второй по качеству — бледный; травяного цвета — хуже, а наихудший — белый, который получается и от застарелости.

XXVIII.49. Цена грозди — 60 денариев за фунт, а размельченному амому — 48 денариев. Растет он и в той части Армении, которая называется Отеной, и в Мидии и в Понте. Он подделывается листьями граната и жидкой камедью, чтобы они слепились и скатались наподобие грозди.

Есть и так называемый амомис, в котором меньше прожилок и который более твердый и менее пахучий, из чего явствует, что или это нечто другое, или амом, собранный несозревшим. <...>

XXXV.71. <...> Но самым обманным образом мирра подделывается индийской миррой, которая там собирается с какого-то терновника; только это одно из Индии — хуже, и распознать ее легко, настолько она хуже.

XXXVI.72. Так вот, она переходит в мастиху, которая из другого терновника получается в Индии, а также в Аравии; называется лаина. <...>

XLII.84. <...> по самому скромному подсчету Индия, серы и этот полуостров[2335] забирают у нашей державы ежегодно сто миллионов сестерциев[2336] — во столько обходятся нам роскошества и женщины! Какая же доля от всего этого относится к богам, спрашиваю я, хотя бы к подземным? <...>

XLVIII.104. И душистый тростник, растущий в Аравии, есть и у индов, а также в Сирии, в которой он самый превосходный. <...>

LIX.129. Дает и малобатр Сирия, дерево со свернутым листом цвета сухого листа, из которого давят масло для умащений. Обильнее им Египет. Но более ценный приходит из Индии; передают, что там он растет в болотах, наподобие чечевицы,[2350] пахучее шафрана, черноват и шероховат, с неким вкусовым ощущением соли. Менее ценится белый; со временем он очень скоро отдает затхлостью. Вкус его под языком должен быть похож на вкус нарда; запах же подогретого в вине превосходит все другие. Ну а в цене он подобен диковине: фунт его от одного денария доходит до 300[2351] денариев, а сам лист — за фунт 60 денариев. <...>

I.1. До сих пор мы говорили о чужеземных растениях,[2389] которые не могут освоиться ни с одним местом, кроме своей родины, и на чужой земле не принимаются; теперь поговорим о тех, которые есть везде, но матерью которых может называться лишь Италия. Пусть только знатоки учтут, что сейчас мы будем говорить только об их природных свойствах, но не об уходе за ними,[2390] хотя от ухода зависит значительнейшая часть этих свойств.

I.2. Я не могу достаточно надивиться тому, что забыты даже имена некоторых растений, упоминаемых писателями. Кто не считает, что после того, как Рим объединил все земли своей державной властью, жизнь улучшилась? Прочный мир обеспечил обмен товарами и общение между людьми; то, что раньше было неведомо, стало теперь общедоступно.

I.3. Но клянусь Геркулесом! Людей, которые бы знали многое из того, о чем рассказывали в старину, не оказывается. Насколько плодотворнее были искания древних и насколько счастливее были они в своей работе! Тысячу лет назад, когда литература только еще возникала, Гесиод первый стал наставлять земледельцев, и у него оказалось немало последователей. Труда от этого нам прибавилось: приходится исследовать не только то, что открыли впоследствии, но и то, что было открыто в древности и о чем не сказано ни слова по лености и забывчивости.

I.4. Разве причины этой язвы иные, чем общие причины язв всего мира? Пришли на смену другие обычаи, другим у людей занят ум; в чести только то, что помогает наживе.

Первоначально власть народа и мысли его ограничены были пределами, в которых он жил; убожество жизни вынуждало упражнять умственные дарования. Бесчисленных царей чтили произведениями искусства; эти богатства горделиво выставляли они напоказ, считая, что ими утвердят они свое бессмертие. Поэтому жизнь тогда была богата трудом и воздаянием за него.

I.5. А потомкам раздвинувшиеся границы и великие богатства пошли во зло. С тех пор, как в сенаторы начали выбирать за богатство, ставить судей за богатство, а магистрата и военачальника стало больше всего украшать богатство, с тех пор, как наибольшим влиянием и силой стал пользоваться человек бездетный,[2391] лесть стала доходнейшим занятием и единственной радостью — приобретение. Исчезло то, что придавало цену жизни; все искусства, получившие от величайшего блага название свободных,[2392] стали учить рабскому угодничеству: только этим угодничеством и можно продвинуться.

I.6. Тут действуют по-разному и в разных случаях, но молятся все об одном: как бы разбогатеть. Даже лучшие люди предпочитают развивать чужие пороки, а не свои добродетели. Клянусь Геркулесом! Жить — значит утопать в роскоши; настоящей жизни нет!

I.7. Мы же, однако, займемся исследованием того, что позабыто; незначительность некоторых вопросов не отпугнет нас, как не отпугнула и от повествования о животных, хотя Вергилий, поэт величайший, уклонился по этой причине от рассказа об огороде и его дарах и ограничился только обрыванием цветов. Его превознесли и прославили, хотя он назвал только пятнадцать сортов виноградных лоз, три сорта маслины, столько же сортов груш, а из яблок упомянул лишь одно, ассирийское; все остальное он опустил.[2393]

II.8. С чего лучше начать, как не с виноградной лозы? Первенство за Италией здесь бесспорно,[2394] и перед этим богатством тускнеют все блага других земель, даже тех, где растут ароматы! Да разве есть запах слаще, чем запах цветущего виноградника!

III.10. Рост лоз сдерживают ежегодной обрезкой; всю силу их устремляют в побеги или же заставляют спуститься в отводки; только вина ради позволяют им подняться над землей и расти по-разному в соответствии с характером климата и свойствами почвы. В Кампании их сочетают с тополями;[2399] обняв супруга, лоза поднимается вверх: хватаясь за ветви своими шаловливыми руками, изгибаясь во все стороны, она достигает вершины дерева на такой высоте, что виноградарь нанимается, оговорив в условии, что хозяин похоронит его на свой счет.

III.11. Рост лозы ничто не останавливает, и я видел, как одна лоза своими ветвями и гибкими побегами обвивала целые портики, усадьбы и особняки. Валериан Корнелий счел особо достопамятным следующее обстоятельство: в Риме в портике Ливии одна лоза превратила дорожку для прогулок в сплошную тенистую беседку; притом она еще дает ежегодно двенадцать амфор вина.[2400]

III.12. Лозы всюду поднимаются выше вязов. Пирров посол, Киней, удивляясь их высоте в Ариции, остроумно подшутил над терпкостью тамошнего вина, сказав, что мать его по заслугам висит на таком высоком кресте.[2401] В Италии за Падом есть дерево, которое зовется rumpolinus и также opulus: виноградные ветви заполняют его круглые и просторные ярусы;[2402] старый ствол лозы, поднявшись до развилки, раскидывает молодые веточки по прямо идущим ветвям дерева.

III.13. Другие лозы высотой с человека среднего роста стоят, ощетинившись кольями, на которые опираются. (это vineae); есть такие, что неукротимо расползаются... заполняя середину атриев.[2403] Столько различий в одной только Италии! В некоторых провинциях лоза стоит самостоятельно, без всяких подпорок;[2404] она образует круглую крону, и ствол ее толстеет за счет роста.

III.14. По другим местам, например в Африке и кое-где в Нарбонской провинции, этому препятствуют ветры: там лозе не разрешается расти выше «пальцев»: она всегда имеет такой вид, словно ее только что посадили, расстилается по земле, как трава, и впитывает сок земли своими гроздьями, которые поэтому в центре Африки превосходят величиной грудных детей.[2405] Нет вина более кислого, но нет и винограда более вкусного: отсюда, может быть, и пошло его название: durus acinus.[2406]

III.15. Бесчисленные сорта винограда, разнящиеся величиной, цветом и вкусом ягод, разнятся еще больше качеством вин. Один виноград блещет пурпуром; другой сверкает розовым цветом и отливает зеленым; белый и черный — цвета обычные. Словно груди, вздувается «коровье вымя»; у «фиников» ягоды длинные и вытянутые.[2407] Природа позабавилась, поместив в очень крупных ягодах маленькие зернышки, которые спорят по сладости с ягодами; их называют leptorrages.[2408]

III.16. Есть виноград, который хорошо зимует; его подвешивают к потолку. Другие сорта сохраняются только в собственном тепле: их кладут в глиняные горшки, а эти последние ставят в долии, набитые виноградными отжимками, пускающими сок. Есть виноград, который, как и вино, становится вкуснее от дыма кузниц;[2409] вкусы Тиберия доставили особую славу продымившемуся в африканских печах. Раньше в качестве закуски подавали ретийский виноград из Веронской области. От слова «терпение» получил свое название и «претерпевший» виноград.[2410]

III.17. Виноград сохраняют и в виноградном соку: он «упивается» собственным вином. Один сорт набирается сладости, будучи залит вскипяченным виноградным соком; другой дожидается новых плодов, оставаясь на лозе-матери и сквозя через стекло; терпкая смола, которой смазывают кончик кисти,[2411] сообщает виноградным ягодам такую же стойкую прочность, как и в долиях и амфорах.

III.18. Выведены лозы, вино от которых само по себе отдает смолой: сорта табурнский, сотанский и гельвик прославили Виенскую область;[2412] знамениты, впрочем, стали они недавно и во время Вергилия были еще неизвестны, а от кончины его прошло 90 лет.

III.19. А разве, попав в лагерь, лоза в руке центурионов не становится символом полновластия? Не ведет, обещая щедрую награду, медленно от чина к чину к званию примипила? Не облагораживает ли даже наказание за проступки? И ведь виноградники научили, как вести осаду.[2413] В приготовлении лекарств вино занимает очень большое место, и само, в чистом виде, оказывается целебным средством.[2414]

IV.20. Пересчитать сорта лоз считал возможным один Демокрит, объявивший, что все греческие ему известны. Остальные писатели заявили, что количество их неисчислимо и бесконечно;[2415] на сортах вин это обнаруживается еще вернее. Мы назовем отнюдь не все, а только наиболее замечательные, так как их почти столько же, сколько и областей. Поэтому достаточно будет назвать самые знаменитые лозы или те, которые обладают каким-нибудь чудесным свойством.

IV.21. Первое место дается аминейским лозам за прочность их вина, которое от старости становится только лучше. Имеется пять их видов; из них «настоящая, мелкая», отцветает благополучнее, хорошо переносит дожди и плохую погоду, не то, что «большая», которая, однако, в виноградном саду страдает от них меньше, чем в винограднике.

IV.22. «Близнецы», получившие такое название от неизменно двойных гроздьев, дают вино очень кислое, но исключительно крепкое. Для «меньшего близнеца» губителен австр; остальные ветры ему благоприятны, например на Везувии и Суррентских холмах. В остальных местах Италии эту лозу пускают только по деревьям. Пятый вид — аминейская «шерстистая»: она настолько одета пухом, что нечего нам удивляться серам или индусам. Из аминейских она поспевает первой, и виноград этот очень скоро начинает гнить.[2416]

IV.23. За ними следуют номентанские лозы; древесина у них красная, почему некоторые и назвали эти лозы «красненькими». Они менее плодоносны; отжимок и отстоя в вине дают чрезвычайно много; превосходно выдерживают заморозки и страдают больше от засухи, чем от дождя, больше от жары, чем от холода. Поэтому в холодных и сырых местах им отдается первенство.[2417] Плодороднее лоза с более мелкими ягодами и листом, меньше изрезанным.

IV.24. Апианским лозам имя дали пчелы, особо до их ягод лакомые. Есть два их вида, покрытые пухом; разница между ними в том, что один поспевает скорее, хотя и второй не очень отстает. Они приживаются и по холодным местам, но ни один сорт не начинает от дождя так быстро гнить. Вино от них, сначала сладкое, с годами приобретает терпкость. В Этрурии эту лозу особенно любят.[2418]

IV.25. Вот и все благороднейшие лозы, уроженки Италии; остальные пришельцы. «Гречанка» г. Хиоса или Фасоса не уступает аминейским по своим превосходным качествам; ягода у нее очень нежная, а вся кисть настолько мала, что сажать ее стоит только на самой жирной почве.[2419] «Евгению» прислали холмы Тавромения — само имя указывает на ее высокие качества, но сохранила она их только в Албанской округе: пересаженная в другое место, она сразу же вырождается.[2420] Некоторые лозы так любят свою родину, что, покинув ее, покидают там и свою славу и не остаются сами собой в чужом месте.

IV.26. Такова участь ретийской и аллоброгской лозы, которую мы выше назвали «смолистой»: у себя дома это благородные сорта, по другим местам их нельзя узнать.[2421] Они, впрочем, плодородны и возмещают качество количеством: «евгения» — в местах очень знойных, ретийская — в умеренных, аллоброгская — в холодных; ягода у нее черного цвета и поспевает на морозе.

IV.27. Вина от перечисленных видов, даже и от черных, в старости приобретают белый цвет. Прочие лозы ничем не славятся; иногда, впрочем, в силу свойств климата или почвы их вина не портятся от старости: так бывает с вином от фецении и битуригской лозы; она цветет одновременно с феценией, но ягоды на ней сидят реже, цвет же у обеих никогда не осыпается, потому что они быстро отцветают и не боятся ни ветров, ни дождей; в холодных местах они, однако, лучше, чем в жарких, и в сырых лучше, чем в засушливых.[2422]

IV.28. Visulla отличается скорее крупными, чем частыми, гроздьями; переменной погоды она не переносит, но хорошо выдерживает ровный холод или зной. Мелкий сорт ее лучше. В выборе почвы она прихотлива: на жирной гниет, на плохой не растет вообще; она капризно ищет средней и поэтому дружит с Сабинскими холмами. Виноград у нее некрасив с виду, но приятен на вкус; если его не оборвать сейчас же, как он поспеет, он осыпется, не начав даже гнить. От града он защищен крупными и твердыми листьями.[2423]

IV.29. Замечательны по своему цвету helvolae; он переливается у них от пурпурного к черному, почему некоторые и называют их varianae. Предпочтительнее более темный сорт; оба урожайны через год, но вино лучше, когда урожай меньше.[2424] Два сорта preciae различаются величиной ягод; древесины у них много; ягоды очень хорошо сохраняются в горшках; листья похожи на сельдерейные.[2425] В Дуррахии превозносят балиску; в Испании эту лозу называют «кокколобис»; гроздья у нее редкие, она хорошо переносит зной и австр; вино от нее ударяет в голову, дает его она много.

IV.30. В Испании различают два ее вида: один с продолговатыми ягодами, другой с круглыми; урожай с них снимают последним. Чем кокколобис слаще, тем вино лучше. И терпкое, впрочем, становится в старости сладким, а сладкое приобретает терпкость и может тогда поспорить с албанским.[2426] Говорят, что при болезнях мочевого пузыря нет питья полезнее.

IV.31. Albuelis дает урожая больше у верхушки дерева, a visulla — внизу его, поэтому, посаженные возле тех же самых деревьев, они в силу своей разной природы обе вместе богатят хозяина.[2427] Inerticula, так назвали из черных лоз ту, о которой справедливее было бы сказать, что она «трезвенница»: от нее особенно хорошо старое вино, безвредное при своей крепости; это единственная лоза, вино от которой не опьяняет.[2428]

IV.32. Остальные лозы хороши только своей урожайностью, в первую очередь helvennaca. Есть два ее вида: «большая», которую иногда называют «длинной», и «малая», именуемая marcus, менее плодовитая, но дающая вино, на вкус более приятное. Ее отличают по круглым листьям; у обеих древесина хрупкая.[2429] Под них необходимо подставлять подпорки, иначе они подломятся под собственным урожаем. Они любят ветер с моря и боятся росы.

IV.33. Нет лозы, которая шла бы хуже в Италии: ягод дает мало, они мелкие, гнить начинают еще на лозе; вино от нее не держится дольше одного лета; нет, однако, и другой, которая бы так осваивалась с тощей почвой. Грецин, который иногда списывал Корнелия Цельза[2430], думает, что она не может прижиться в Италии не в силу своих природных качеств, а потому, что здешние виноградари жадно заставляют ее растить все новые побеги. Этим ее плодовитость истощается, и только очень жирная почва может помочь истомленному растению. Говорят, что на ней не появляется «угля»:[2431] это великое преимущество, если только правда, что есть лоза, над которой климат не имеет власти.

IV.34. Spionia, которую иногда называют spinea, переносит зной и наливается от осенних дождей; больше того, это единственная лоза, которую питают туманы; поэтому и подходит для нее Равенская область.[2432] Vennuncula принадлежит к числу лоз, которые благополучно отцветают; ее виноград очень хорош для хранения в горшках. Кампанцы предпочитают называть эту лозу surcula; по другим местам ее зовут scapula, а в Таррацине — numisiana.[2433] Она не имеет собственных свойств и целиком зависит от той земли, где растет; в суррентской посуде, однако, и вплоть до самого Везувия вино от нее очень крепкое.[2434]

IV.35. Там в чести больше всего murgentina, уроженка Сицилии, которую иногда называют помпейской; плодовита она лишь на хорошей земле, как и horconia, дающая урожай только в Кампании.[2435] Arceraca, которую Вергилий называет argitis, наоборот, сама улучшает землю, не боится ни дождей, ни старости, но вино с нее держится едва один год; виноград для стола плох, но урожайность чрезвычайная.[2436] И mettica живет долго и не боится влияния небесных светил; ягоды у нее черные, вино от старости становится темно-желтым.[2437]

IV.36. Вот те виды лоз, которые растут повсюду, остальные — или местные сорта, или выведены от вышеупомянутых путем прививок. Только в Этрурии растет tudernis, во Флоренции — sopina, в Арретии — talpona, etesiaca и conseminia. Черная talppna дает белое вино. Etesiaca — обманщица: чем больше у нее урожай, тем лучше вино, но — удивительное дело! — исчезает плодовитость, исчезает и качество.[2438] Conseminia — сорт черный; вино с нее почти не держится, а виноград сохраняется очень долго; его снимают на 15 дней позже, чем весь остальной; это сорт урожайный, но столовый.[2439]

IV.37. Листья у него так же, как у дикого винограда, перед листопадом меняют свой цвет на кроваво-красный. Это бывает и у других лоз, и всегда это признак очень плохого сорта. Hirtiola — лоза Умбрии, Пицена и Меванской области; pumula — Амитернской. В тех же краях растет и bananica — обманщица, которую, однако, там очень любят.[2440]

IV.38. Помпейцы называют свою лозу по имени своего города, хотя в Клузии ее больше;[2441] тибурцы назвали свою тоже по имени города и недавно вывели еще oleaginea, получившую имя за сходство с маслиной; это последняя из выведенных до сего времени лоз. Vinaciol'y знают только сабины, calventin'y — только обитатели Гавра.[2442] Я знаю, что лозы, пересаженные из Фалернской области, называются «фалернскими», но они повсюду очень быстро вырождаются. Выведен был и суррентский сорт с очень сладким виноградом.

IV.39. С capnios, buconiates и tharrupia на холмах Фурий снимают виноград не раньше, чем наступят заморозки.[2443] Parian'y любят в Пизе, а в Мутине — черную perusini'io; вино с нее в течение четырех лет становится белым.[2444] Удивительно, что там есть лоза, поворачивающаяся по солнцу (ее поэтому зовут streptis);[2445] в Италии любят галльскую лозу, а за Альпами — пиценскую. Вергилий упомянул фасосскую, мареотийскую, lageae[2446] и еще много заморских сортов, которых нет в Италии.

IV.40. Есть лозы, замечательные не вином, а виноградом; ambrosia, вид — duracinae — виноград с нее сохраняется без всякой посуды, прямо на лозе, — настолько он не боится ни холодов, ни зноя, ни непогоды. Лоза эта не нуждается ни в дереве, ни в кольях; она держится собственной силой, не то что dactylis, тонкая, как палец.[2447] Затем из крупноягодных сортов — columbina и особенно «пурпурные», прозванные bimammiae, так как у них сидят на гроздьях не ягоды, а другие гроздья;

IV.41. tripedaneae, получившие имя по своему размеру; scripula со сморщенными ягодами; та, которую в приморских Альпах называют ретийской, непохожая на упомянутую с похвалой:[2448] она низенькая, ягоды у нее сидят одна к одной, дают они вино скверное, но такой нежной кожицы нет ни у одного сорта. В ягоде находится одно крохотное зернышко (его зовут chius); в грозди — одна-две очень крупные ягоды. Есть еще черная аминейская лоза, ее зовут «сирийской», а также «испанская» — из плохих сортов это лучшая.[2449]

IV.42. Беседки обсаживают столовыми сортами: это белые и черные duracinae, bumasti такой же окраски и еще не упомянутые нами aegia, родосская и uncialis, названная будто бы по весу своих ягод; затем picina — самый черный сорт; stephanitis: природа, играя, придала ее грозди форму венка, в котором ягоды перемежаются с листьями; forenses, скороспелый сорт, хорошо раскупаемый за свой приятный вид, легко переносящий перевозку.[2450] И, наоборот, неприятно даже глядеть на cinerea, rabuscula и asinusca;[2451] несколько лучше alopecis, похожая на лисий хвост.[2452]

IV.43. Александрийской называется лоза, растущая около идейских Фалакр, низенькая, с ветвями в локоть, с черными ягодами величиной в боб, в которых находится мягкое, крохотное зернышко, с маленьким и круглым листом без разрезов.[2453] Семь лет назад в Нарбонской провинции в Альбе Гельвии вывели лозу, отцветающую за один день, почему за нее можно и не беспокоиться; ее зовут carbunica, и вся провинция теперь ее сажает.[2454]

V.47. Наше время дало мало виноградарей, в совершенстве знакомых со своим делом. Тем более нельзя обойти их молчанием: пусть люди узнают о той награде, за которой всегда и больше всего гонятся.

V.48. Великую славу приобрел Ацилий Сфенел, простой отпущенник: у него в Номентанском округе было под виноградником не больше 60 югеров, которые он продал за 400000 сестерций.[2455]

V.49. Громкая слава шла и о Ветулене Эгиале, тоже отпущеннике, который жил в Кампании, в деревне под Литерном; она еще росла от общего к нему расположения: он работал как раз на той самой земле, где жил в изгнании Африкан.[2456] Наиболее же прославился благодаря тому же Сфенелу Реммий Палемон, знаменитый грамматик.[2457] Лет двадцать назад он купил за 600000 сестерций в том же Номентанском округе имение на свертке, в десяти милях от города.[2458]

V.50. Всем известно, как дешевы все пригородные имения, а там в особенности; он и приобрел поместье, по нерадивости заброшенное, с землей, ничем не выделявшейся среди самых плохих имений. За хозяйство он взялся не из душевного благородства, а прежде всего из тщеславия, этой прекрасно известной черты своего характера. Сфенел заново засадил виноградники и, пока Реммий разыгрывал из себя сельского хозяина, превратил этот виноградник в совершенное чудо: не прошло и восьми лет, как он продал урожай на лозах за 400000 сестерций.[2459]

V.51. Все сбегались посмотреть на кучи гроздьев в этих виноградниках, а соседи оправдывали свою лень ссылками на глубокие знания хозяина. Напоследок Анней Сенека, первый человек своего времени по образованности и влиянию (оно-то и погубило его), вовсе не склонный восхищаться пустяками, настолько был пленен этим имением, что не устыдился признать превосходство Палемона, хотя терпеть его не мог и знал, как он расхвастается: он заплатил ему за эти виноградники, за которыми был уход десять лет, вчетверо больше.

VI.53. По свидетельству Гомера, в самой глубокой древности знаменито было маронейское вино из приморской Фракии.[2463] Не будем передавать всех басен и различных рассказов о его происхождении; упомянем толвко, что Аристей[2464] был первый в том племени, в котором стали смешивать с вином мед: оба вещества обладают от природы дивным вкусом. Гомер сообщает, что к одной части маронейского вина следует примешивать двадцать частей воды.[2465]

VI.54. Оно до сих пор сохраняет у себя на родине неодолимую силу и крепость: Муциан, трижды консул и писатель современный, был в тех местах и узнал, что один секстарий этого вина смешивают с восьмью секстариями воды;[2466] оно черного цвета, ароматное, от старости загустевает. Прамнийское вино, которое прославил тот же Гомер, и сейчас в чести; оно от лоз, растущих под Смирной[2467] около храма Матери богов.

VI.55. Других знаменитых вин не было, но качеством всех своих вин прославился год консульства Опимия[2468] (в этот год убит был трибун Г. Гракх, мутивший народ): такой благодатной под действием солнца была погода в этом 633-м году от основания города. До сих пор хранятся эти вина; им уже почти двести лет, и они превратились в нечто вроде горьковатого меда — таково свойство вина в глубокой старости, — пить их в чистом виде нельзя и нельзя уничтожить водой их неодолимую горечь;[2469] зато малейшая их подмесь исправляет другие вина.

VI.56. Положим по ценам того времени стоимость амфоры в 100 сестерций; добавим 6%[2470] с этой суммы (это процент законный и умеренный) — окажется, что 160 лет спустя, при Г. Цезаре, сыне Германика, одна унция вина стоила сестерций. Мы показали это на ярком примере, рассказав в нашей биографии поэта Помпония Секунда о том обеде, который он дал принцепсу.[2471] Столько денег недвижно лежит по нашим винницам!

VI.57. Ничто так не растет в цене, как вино до своего двадцатого года, и ничто после этого срока не приносит такого убытка, ибо цена на него уже не поднимается. Редко случалось до сих пор, чтобы кто-нибудь — разве что прожигатель жизни — давал за testa[2472] вина тысячу сестерций. Только жители Виены ценят свое вино,[2473] приправленное смолой (мы говорили о таких винах), дороже, да и то лишь на своем рынке и, видимо, из чувств патриотических. Считают, что это вино, если его пить холодным, холоднее остальных вин.

VIII.59. Кто не знает, что одни вина приятнее других и что вина того же самого разлива различны: одно оказывается лучше, потому ли, что лучше его тара, или по чистой случайности? Поэтому пусть каждый судит сам, какое вино поставить на первое место.

VIII.60. Юлия Августа считала, что своими 86 годами обязана пуцинскому вину; другого она не пила. Лоза, дающая его, растет около Адриатического залива, недалеко от Тимава, на каменистом холме;[2474] дыхание морского ветра позволяет вызреть такому количеству винограда, которое дает мало амфор вина; для лекарств оно считается самым пригодным. Я готов думать что это то самое вино с Адриатического залива, которое греки превознесли похвалами под именем praetutianum.[2475]

VIII.61. Божественный Август и почти все следующие за ним принцепсы предпочитали всем винам сетинское, узнав по опыту, что оно спасает от несварения. Оно с лозы, растущей повыше Аппиева Форума.[2476] Раньше славилось благородное цекубское вино; получали его с лоз, росших у Аминкланского залива в болотистых тополевых рощах. Вина этого теперь нет: и хозяева нерадивы, и места не хватает, а самая большая помеха — это канал, который Нерон хотел сделать судоходным от Байского озера до самой Остии.[2477]

VIII.62. Вторым шло вино из Фалернской области и особенно из Фаустинова округа: вино это создали уход и забота. Теперь они не в обычае: хозяева гонятся скорее за количеством, чем за качеством. Фалернский округ начинается от Кампанского моста влево, если идти в Урбану, Суллову колонию, причисленную недавно к Капуе; Фаустинов округ — мили за четыре от поселка Цедиция, а поселок этот отстоит в 6 милях от Синуессы.[2478] Нет сейчас вина более знаменитого; это единственное, которое горит.

VIII.63. Есть три его сорта: крепкое, сладкое, легкое. Некоторые различают так: с вершин холмов — кауцинское вино, со склонов — фаустиново, у подножия — фалернское. Следует упомянуть, что виноград, дающий эти прославленные вина, на вкус неприятен.

VIII.64. Третье место занимают разные вина из Альбы, соседки Рима, очень сладкие и редко приобретающие крепость, а также суррентские (лозы, дающие их, нельзя подвязывать к деревьям), особенно полезные для выздоравливающих, так как они легки и обладают целебными свойствами. По словам Тиберия, врачи сговорились прославлять суррентское вино, хотя по существу это только превосходный уксус; Г. Цезарь, его наследник, называл его хорошими обмывками. С этим вином соперничают массик и вина с горы Гавра, со стороны, обращенной на Путеолы и Байи.[2479]

VIII.65. Статанские вина из мест, смежных с Фалернской областью, несомненно занимали когда-то первое место и воочию показали, что для всякой области есть свое время и для всего свой час успеха и час заката. Им стали предпочитать соседние каленские вина, фунданские из виноградников и виноградных садов, а из соседних к Риму мест — велитернские и привернатские.[2480] Сигнийское вино, обладая исключительной терпкостью, хорошо закрепляет желудок и относится к числу лекарств.[2481]

VIII.66. Четвертое место на общественных угощениях заняли со времени божественного Юлия мамертинские вина (он первый, как это явствует из его писем, создал им имя). Родина их в Сицилии, около Мессаны; из них особенно хвалят потуланское, названное по имени виноградаря, выведшего эти лозы рядом с Италией. Воздают честь и сицилийским винам из Тавромения, которые очень часто выдают за мамертинские.[2482]

VIII.67. Из остальных вин назовем: у Верхнего моря — вина из Претутии, Анконы и так называемое пальмовое, получившее имя от пальмы, случайно выросшей в том же самом месте; во внутренних областях — вина из Цезены и меценатово; в Веронской области — ретийское, уступающее, по словам Вергилия, только фалерну; в глубине Адриатического залива — вино из Адрии; у Нижнего моря — латиниево, из Грависки и Статонии.[2483]

VIII.68. В Этрурии лучшее вино из Луны; в Лигурии — из Генуи; между Пиренеями и Альпами — из Массилии. Последнее бывает двух сортов: одним, более густым, исправляют другие вина; его называют «сочным». Вина из Бетерр пользуются славой только в Галлии.[2484] Об остальных нарбонских винах ничего нельзя сказать в точности: там есть целые заведения, где вино насыщают дымом. Только бы не клали вредных трав и снадобий. Торговец ведь подделает цвет и вкус вина даже с помощью алое.[2485]

VIII.69. В Италии и места, далекие от Авзониева моря, не обойдены славой; есть свое вино в Таренте, в Сервитии, в Консентии, Темпсе и Баббии; есть луканское, лучшее из Фурий.[2486] Всех их знаменитее вино из Лагары (это недалеко от Грумента), прославленное тем, что им излечился Мессала Потит.[2487] Кампания недавно создала имя новым винам: в результате работы или случайно, но в четырех милях от Неаполя появилось требелльское вино; возле Капуи — кавлинское и в округе того же имени — требуланское; трифолинским среди простых вин Кампания всегда славилась.[2488]

VIII.70. Помпейские вина за десять лет достигают своего совершенства, старость им ничего не прибавит.[2489] Их находят вредными, потому что голова от них болит до шести часов следующего дня. Все эти примеры, если не ошибаюсь, ясно показывают, что значение имеют родина лозы и земля, на которой она растет, а никак не сорт винограда. Излишне поэтому и пересчитывать виды лоз, если одна и та же лоза дает в разных местах разное вино.

VIII.71. В Испании леетанские лозы славятся урожайностью; тонким вкусом — вина из Тарракона и Ааврона: вина с Балеарских островов можно сравнивать с первыми винами Италии.[2490] Я знаю, что я многое пропустил, и большинство поставит мне это на вид, потому что у каждого свой вкус, и куда ни пойдешь, всюду повторяется та же самая история:

VIII.72. отпущенник божественного Августа, опытнейший судья в вопросах гастрономии, выбиравший вина для стола, сказал гостю императора об одном местном вине, что вкус его ему внове и оно не из лучших, но Цезарь другого пить не станет. Не буду отрицать, что есть и другие вина, достойные упоминания, но мною названы те, о которых современники судят единодушно.

XIII.87. Рассказывая об этом, я вдруг подумал, что благородных вин, заслуживающих имени вина, во всем мире существует около 80, и две трети из этого числа принадлежат Италии, а она и так впереди всех стран. Изыскания мои идут вглубь: не сразу стали известны наши вина: они начали приобретать славу после 600-го года от основания города.[2491]

XIV.88. Ромул совершал возлияния молоком, а не вином; об этом свидетельствует установленный им чин жертвоприношения, соблюдаемый и по сегодняшний день. Вот закон следующего царя Нумы: «Вином костра не поливай». Всякому ясно, что это предписание объясняется недостатком вина. Этим же законом возлияние богам вином с необрезанной лозы объявлено нечестием: он придумал, как заставить производить обрезку пахарей, знавших только свои нивы и не спешивших рисковать собою в виноградном саду. М. Варрон пишет, что Мезентий, царь Этрурии, послал рутулам помощь против латинов за вино, которое имелось тогда в Лации.[2492]

XIV.89. Пить его женщинам в Риме не разрешалось. Мы нашли среди других примеров рассказ о жене Эгнатия Метения, которую муж забил палкой до смерти за то, что она выпила вина из долия; Ромул его оправдал. Фабий Пиктор пишет в своих «Анналах»,[2493] что родные уморили голодом матрону за то, что она вскрыла ящичек с ключами от винницы.

XIV.90. По мнению Катона, родственники целовали женщин, чтобы Чузнать, не пахнет ли от них теметом. Так называли тогда вино, отсюда и слово temulentia.[2494] Гн. Домиций в бытность свою судьей заявил, что, по его мнению, жена без ведома мужа выпила вина больше, чем полагается для здоровья, и оштрафовал ее на все приданое.[2495] В течение долгого времени на вино были скупы.

XIV.91. Л. Папирий, полководец, отправляясь в поход против самнитов, дал обет принести Юпитеру в случае победы кружечку вина. Среди даров упоминаются секстарии молока, но никогда — вино. По словам Катона, он, отправляясь морем в Испанию, откуда вернулся с триумфом, не пил другого вина, чем гребцы. До такой степени не походил он на тех людей, которые даже гостям подают иное вино, чем то, которое пьют сами, или же устраивают такую подмену в разгаре пира.[2496]

XVII.96. О том, какие вина славились во времена его юности, М. Варрон рассказывает так: «Л. Лукулл мальчиком никогда не видал в доме у своего отца, чтобы на званом обеде греческое вино подавалось больше одного раза; сам же он, вернувшись из Азии, раздал народу больше ста тысяч бочонков.[2498] Г. Сентий, которого мы знали претором,[2499] говорил, что хиосское вино появилось у него в доме впервые, когда врач предписал ему, сердечнику, его пить; Гортензий оставил своему наследнику больше 10000 бочонков этого вина». Вот что говорит Варрон.

XVII.97. А разве Цезарь, диктатор, празднуя свой триумф, на пиру не раздавал фалерн амфорами, а хиосское бочонками? Он же, справляя триумф над Испанией, угощал хиосским и фалернским, а на пиру в третье свое консульство — фалернским, хиосским, лесбосским и мамертинским: тогда впервые было подано четыре сорта вина. Остальные сорта, следовательно, приобрели известность уже потом, около 700 года.[2500]

XVIII.98. Я не удивлюсь, что уже много веков назад выдумали почти неисчислимое количество разных настоек, о которых мы теперь и скажем; все они употребляются в медицине. О том, как делается omphacium, мы говорили в предшествующей книге по поводу благовоний.[2501] Из цветов дикой виноградной лозы (она зовется labrusca) делают oenanthium:[2502] два фунта этих цветов вымачивают в бочонке виноградного сока; через тридцать дней напиток готов. Корнем дикой лозы и ее ягодами пользуются для выделки кож.

XVIII.99. Ягоды ее, только что завязавшиеся, обладают исключительным лекарственным свойством: они понижают у больного жар, потому что, как говорят, обладают очень холодной природой.[2503] Часть их погибает от жары; оставшиеся называются «равноденственными». Они никогда не поспевают все разом; если, не дождавшись, пока они совсем высохнут, дать их в сыром виде курам, то у них пропадет всякая охота к винограду.[2504]

XX.113. Есть вино, приготовленное только из воды и меда. Для него велят в течение пяти лет хранить дождевую воду. Люди, более осведомленные, сразу же уваривают ее до одной трети, добавляют третью часть старого меда и затем по восходе Пса выставляют эту смесь на 40 дней на солнце. Другие разливают ее через 10 дней и плотно закупоривают. Называется этот напиток hydromeli; и старея, он приобретает вкус вина; лучше всего он во Фригии.[2505]

XXIV.120. Следует сказать и о том, чем приправляют вино: греки, например Эвфроний, Аристомах, Коммиад и Гикесий,[2506] создали здесь целую науку со своими правилами. В Африке смягчают его терпкость, кладя гипс, а по некоторым ее местам — известь. В Греции придают ему крепости глиной, мрамором, солью или морской водой; кое-где в Италии — канифолью (crapula).[2507] У нас и в соседних провинциях вошло в обычай класть в виноградный сок камедь. По некоторым местам вливают отстой от прошлогоднего вина или уксус. Лекарство приготовляют и из самого виноградного сока:

XXIV.121. его кипятят, чтобы он стал за счет крепости слаще. Говорят, что дольше года такое вино не стоит.[2508] В некоторых местах делают сапу и ею уничтожают крепость вина. И для этого вина и для всякого другого берут осмоленную посуду, о приготовлении которой будет сказано в ближайшей книге.[2509]

XXVII.132. Способ сохранения вина очень различен в зависимости от климата. В Альпийской области вина хранят в деревянных бочках с обручами и не дают ему замерзнуть даже в жестокие холода, разводя огонь. Редко, правда, но все-таки видели, как бочки лопались и вино стояло ледяными глыбами; это своего рода знамение, так как вино по природе своей не может замерзать;[2511] от холода оно только застывает.

XXVII.133. В странах с более мягким климатом его наливают в долии, которые закапывают в землю целиком или отчасти — в зависимости от местоположения; так предохраняют вино от влияния климата. В других местах защитой ему служат крытые помещения. Дают и следующие советы: одной стороной или по крайней мере окнами обращать винницу к аквилону и во всяком случае на равноденственный восток.[2512] Поблизости не быть ни навозным кучам, ни древесным корням, ничему, что дурно пахнет: вино легко принимает всякий запах — ни в коем случае ни садовой, ни дикой смоковницы.

XXVII.134. Между долиями оставлять промежутки, чтобы порча от одного не распространялась на другой: вино заражается чрезвычайно быстро. Важна и форма долиев: пузатые и широкогорлые хуже.[2513] Осмолить их следует сразу же по восходе Пса, после чего обмыть морской или соленой водой, посыпать золой от виноградных веток или глиной; обтерев, окурить миррой; почаще делать это и в самих винницах.[2514] Долии со слабым вином закапывать в землю; с крепким — держать на воздухе.

XXVII.135. Никогда не наливать долия доверху; оставшееся место натереть вином из изюма, или дефрутом с примесью шафрана, или сапой с истолченным в порошок ирисом. Этим же надо смазывать и крышки долиев, добавляя только мастики или бруттийской смолы. Открывать долии можно только в ясный день, при австре и в полнолуние нельзя.

XXVII.136. Если на вине белая плесень, это хорошо; появление красной — плохой признак, если только само вино не красного цвета; худо, если долии нагрелись, а крышки запотели. Вино, которое быстро зацветает и впитывает запахи, простоит недолго.[2515] Дефрут и сапу варить только в тот день, когда на небе нет луны, — в иной нельзя, — брать посуду свинцовую, а не медную, в огонь подбрасывать грецкие орехи: они поглощают дым.[2516] В Кампании самые благородные вина ставят в бочонках под открытым небом; считается, что лучше всего подвергать их действию солнца, луны, дождя и ветров.

XXVIII.137. Если хорошенько вдуматься, нет ведь области, где трудились бы больше, словно природа не дала воды, напитка самого здорового, который пьют все остальные существа; мы же насильно поим вином и скотину.[2517] Стоит положить столько усилий, столько труда и расходов, чтобы получить напиток; от которого человек теряет голову, неистовствует, совершает тысячу преступлений и который столь сладостен, что многие люди видят в нем единственную радость жизни.

XXVIII.138. Мало того: чтобы выпить вина больше, мы процеживаньем делаем его слабее;[2518] выдумывают средства, возбуждающие жажду; принимают яды, чтобы только пить; некоторые сначала глотают цикуту, чтобы сама смерть заставляла пить; другие — порошки из пемзы и такое, о чем и упоминать совестно.[2519]

XXVIII.139. Люди поосторожнее жарятся в банях, и мы видим, как их выносят оттуда замертво;[2520] есть такие, что не могут дождаться минуты, чтобы улечься на ложе и снять тунику; голые, задыхаясь, сразу хватают огромные сосуды; словно похваляясь своей силой, вливают их в себя целиком, чтобы тотчас же вызвать рвоту и опять пить,[2521] и так во второй и в третий раз, будто родились они, чтобы зря тратить вино; будто вылить его можно не иначе, как из человеческого тела!

XXVIII.140. Вот для чего эти чужеземные упражнения, валянье в грязи,[2522] хвастливое выгибанье мостом! Известно ведь, что все это возбуждает жажду! А какие за выпивкой ссоры, какие сосуды со сценами разврата! Словно пьянство само по себе мало учит разврату! Разврат заставляет пить; опьянение награждается и — о боги — его покупают! Один, съев столько же, сколько и выпив, получает за свое пристрастие к вину награду по закону;[2523] другой пьет столько кубков, сколько выпало очков.

XXVIII.141. И тогда жадные взоры приторговывают замужнюю женщину, осоловелые предают мужа, тогда тайное выходит наружу. Одни вслух заявляют о своих завещаниях, другие выбалтывают смертоносные тайны и не могут удержать слов, которые войдут им в горло, — сколько людей так погибло! По пословице — истина в вине. А тем временем в лучшем случае люди не видят, как встает солнце, и укорачивают свою жизнь.[2524]

XXVIII.142. Вот почему бледны и обвислы щеки, гноятся глаза, руки дрожат и опрокидывают полные чаши — вот оно немедленное наказание! И сон, тревожимый фуриями, бессонница по ночам и, наконец — полная награда за пьянство, — чудовищный разврат и наслаждение злом. На следующий день изо рта пахнет, как из долия, все забыто, памяти как не бывало! И люди заявляют, что они ловят жизнь на лету; мы ежедневно теряем вчерашний день, а они теряют и завтрашний.

XXVIII.143. При Тиберии Клавдии, 40 лет тому назад, было принято пить натощак и предварять еду вином.[2525] Это тоже чужеземный обычай и выдумка врачей, всегда создающих себе авторитет каким-нибудь новшеством.

XXVIII.144. Парфяне добывают себе этой доблестью славу; Алкивиад ею создал у греков громкое себе имя, а у нас Новеллий Торкват медиоланец заслужил свое прозвище (он прошел все должности от претуры и до проконсульства): он одним духом мог выпить три конгия — отсюда и его прозвище. Тиберий принцепс, на старости лет суровый, а подчас и жестокий, смотрел на него, как на чудо.

XXVIII.145. В молодости он сам был весьма склонен к вину; полагали, что он поручил Л. Пизону ведать городом потому, что тот зарекомендовал себя непрерывной в течение двух дней и двух ночей пьянкой у самого принцепса. Рассказывали, что Цезарь Друз в этом больше всего походил на отца Тиберия.[2526]

XXVIII.146. Торкват пользовался редкой славой (пить вино — это тоже искусство, имеющее свои законы) — язык у него не заплетался; во время попойки он не облегчал себя ни рвотой, ни другими отправлениями организма; утром строго обходил посты; залпом делал очень большой глоток, а затем пил очень много глотками маленькими, не сопел, не плевался и не оставлял ни капли вина, чтобы звонко выплеснуть его на пол: точно соблюдал правила, чтобы не попасть в ловушку, подстраиваемую опьянением.[2527]

XXVIII.147. Тергилла в лицо упрекал Марка, сына Цицерона, за его обычай разом выпивать по два конгия и за то, что, напившись, он швырнул скифом в Марка Агриппу. Вот что делает пьянство. Может быть, впрочем, Цицерон захотел перепить убийцу своего отца М. Антония.

XXVIII.148. Тот до него изо всех сил держался за первое место среди пьяниц; он даже издал книгу о своем пьянстве: осмеливался защищать себя и действительно, — по крайней мере на мой взгляд, — показал, сколько зла внесло в мир его пьянство. Он изрыгнул эту книжку незадолго до битвы при Акции; из нее сразу видно, что он уже пьян кровью граждан и поэтому еще больше ее жаждет. У этого порока есть непреложный закон: привычка к вину увеличивает жадность к нему; известны слова скифского посла, что парфяне тем больше хотят пить, чем больше они выпили.[2528]

XXIX.149. У народов запада есть свой опьяняющий напиток. Его приготавливают разными способами из вымоченных зерен в Галлии и Испании. Имена ему дают разные, но способ приготовления его один и тот же. В Испании умеют приготовлять эти напитки так, что они стоят долго. В Египте придумали делать такое же питье из хлебных зерен. В мире нет места, где бы не пили; такие напитки поглощают в чистом виде, не ослабляя их силы водой, как вино.[2529] Клянусь Геркулесом! Земля эта казалась предназначенной только для хлебов. О, изобретательность порока! Нашли способ пьянеть от воды!

XXIX.150. Есть две жидкости, особенно приятные человеку: вино для питья и оливковое масло для натирания; оба превосходных продукта дают деревья. Масло необходимо, и люди немало поработали, чтобы его получить. С вином были они еще изобретательнее: об этом говорят 185 сортов вина, а если сосчитать еще его виды, то окажется их почти вдвое больше, тогда как сортов масла значительно меньше; о нем будем говорить в следующей книжке.

I.1. Маслина, писал около 440 г. от основания Рима Феофраст, один из знаменитейших греческих ученых, не может расти дальше, чем на расстоянии сорока тысяч шагов от моря, а Фенестелла утверждал, что при Тарквинии Приске, т. е. на 173 г. жизни Рима, ее вообще не было в Италии, Испании или Африке. Теперь она перешла через Альпы и достигла середины Галлий и Испании.[2531]

I.2. В 505 г. от основания Рима, при консулах Аппии Клавдии, внуке Аппия Слепого, и Л. Юнии 12 фунтов масла стоили один асс, а в 680 г. М. Сей, сын Луция, курильный эдил, доставлял римскому народу круглый год масло по ассу за десять фунтов.[2532]

I.3. Это не покажется столь удивительным, если знать, что 22 года спустя, в третье консульство Гн. Помпея, Италия посылала масло в провинции.[2533] Гесиод, считавший, что человек прежде всего должен обучиться земледелию, утверждал, что нет никого, кто и посадил бы маслину и снял бы с нее урожай: так медлило тогда это дерево с урожаем.[2534] Теперь маслины приносят плоды в школе; после пересадки с них на второй год снимают ягоды.[2535]

II.4. Фабиан утверждает, что маслина не идет ни в очень холодных, ни в очень жарких местах.[2536] Сортов маслин Вергилий назвал три: орхиты, радии и позии,[2537] заметив при этом, что маслина не хочет ни мотыги, ни ножа — вообще никакого ухода.[2538] Несомненно, и для этого дерева наибольшее значение имеют почва и климат, но и оно требует подрезки одновременно с лозами и любит также и подчистку.[2539]

II.5. Урожай с них соответствует уходу; приготовление свежего масла требует уменья еще большего. Одна и та же маслина дает разное масло: лучше всего оно из ягоды зеленой, еще не начавшей созревать,[2540] причем первые струи из-под пресса особенно хороши, следующие все хуже и хуже, все равно, давят ли маслины в корзинах или — это недавняя выдумка — заключив отжимаемую массу между тонкими дощечками.[2541]

II.6. Чем спелее ягода, тем жирнее масло и тем неприятнее. Самое лучшее время для съемки, когда они только начали чернеть (их называют тогда «друппами», а греки — «дрипетидами»): масла будет много и притом хорошего.[2542] И здесь, впрочем, имеет значение, достигнута ли зрелость в давильне или на ветках; поливали дерево или же ягода полна только своим соком и не пила ничего, кроме небесной росы.

III.7. Масло не то, что вино: старея, оно становится противным на вкус и держится самое большее один год. Природа, если мы пожелаем вдуматься, оказалась и здесь предусмотрительной: нет необходимости пить вино, рожденное, чтоб опьянять, а приятная горьковатость, приобретаемая им в старости, даже побуждает его хранить; она не пожелала беречь масло и сделала его по необходимости общеупотребительным и доступным.[2543]

III.8. Первое место в обладании этим благом получила во всем мире Италия, главным образом благодаря Венафрской области и той ее части, которая дает лициниево масло: лициниева маслина пользуется особой славой.[2544] Первенство это масло получило потому, что особенно подходит по своему запаху для духов; получило также и по суду изысканного вкуса. Кроме того, лициниевых маслин не трогает ни одна птица. После Италии рядом идут Истрия и Бетика.[2545] Провинции, впрочем, дают масло почти одинакового качества, за исключением Африки, страны хлебной; природа уступила ее целиком Церере и достаточно прославила урожаями; в масле и вине только что не отказала.[2546] За вычетом этих сведений все преисполнено заблуждений: мы покажем, что ни в одной [хозяйственной] области нет такого числа ошибок.

III.9. Маслина состоит из косточки, масла, мякоти и амурки.[2547] Это горькая водянистая жидкость; поэтому в засуху ее очень мало, а по сырым местам в изобилии. Масло и есть собственный сок маслины, и это особенно ясно на незрелых ягодах, как мы и показали на омфации.[2548] Масло прибывает с восхода Арктура в 16-й день до октябрьских календ; затем начинают разрастаться косточка и мякоть. Если тогда пойдут обильные дожди, то масло превращается в амурку.[2549] От ее цвета маслина чернеет; когда чернота только показалась, это значит, что амурки еще очень мало; а раньше ее и вовсе не было.

III.10. Люди заблуждаются, принимая за начало зрелости то, с чего начинается порча; заблуждаются, думая, что масла становится больше по мере разрастания мякоти; на самом же деле весь сок уходит на мякоть, а внутри увеличивается древянистая косточка.[2550] Деревья же как раз тогда и начинают поливать, и от такого ухода или от частых дождей масло пропадет,[2551] если только не наступит ясная погода, при которой мякоть уменьшится. Вообще же, как думает и Феофраст, масло создает жара, почему в давильнях и погребах требуется большой огонь.[2552]

III.11. В третьей ошибке виновата скупость: во избежание расходов на съемку ждут, чтобы маслины опали сами. Хозяева, соблюдающие тут середину, сбивают плоды жердями во вред деревьям и в убыток для следующего года. Потому и было очень древнее предписание сборщикам маслин: «не обрывай маслину и не бей по ней».

III.12. Кто действует очень осторожно, те ударяют тростинками по веткам слегка и сбоку. Сбивая почки, мы вынуждаем дерево приносить урожай через год, равно как и в том случае, если ждем, чтобы маслины осыпались сами:[2553] оставаясь на дереве дольше своего времени, они отбирают от будущих плодов пищу и занимают их место.[2554] Доказательством служит тот факт, что если маслины не собрать до фавония, то они набираются новых сил и опадают с трудом.

IV.13. Итак, по прошествии осени (по недостатку рабочих, а не по вине природы) собирают первые маслины:[2555] позию, самую мясистую из маслин, затем орхиты, наиболее богатые маслом, наконец, «радиус». Так как они очень нежны, то амурка очень быстро их заполняет и заставляет осыпаться. Съемку твердых маслин, которые не боятся сырости и поэтому очень мелки, откладывают даже на март месяц: это лициниевы, коминиевы, контиевы, сергиевы, которые у сабинян зовутся «царскими»;[2556] они чернеют не раньше, чем задует фавоний, т. е. за шесть дней до февральских ид.

IV.14. Считается, что теперь они созрели, а так как масло из них самое лучшее, то плохая практика получает даже как будто разумное основание: утверждают, будто от холода масло приобретает остроту, а спелость ягод обеспечивает его обилие. На самом деле высокое качество этого масла зависит не от срока съемки, а от вида маслин: загнивание от амурки в них идет медленно. Подобное же заблуждение заставляет держать собранные маслины на деревянном настиле и отправлять их под пресс не раньше, чем они запотеют; между тем всякая задержка уменьшает количество масла и увеличивает количество амурки.[2557] Поэтому, говорят, обычно из одного модия не выжмешь больше шести фунтов.[2558] Амурку никто не меряет, чтобы узнать, насколько ее с каждым днем прибывает в маслинах того же самого сорта.

IV.15. Вообще же думать, что масла прибывает по мере того, как раздувается маслина, это заблуждение, неискоренимое и всеобщее. Что количество масла совершенно не зависит от величины ягоды, доказательством тому служат маслины, которые называются у одних «царскими», у других «майоринами», у третьих «баббиями»: они самые крупные, а масла дают совсем мало.[2559] И в Египте от очень мясистых маслин масла немного; в сирийском Десятиградии маслины чрезвычайно мелкие, не крупнее каперсов, славятся своей мякотью.[2560]

IV.16. (Поэтому для еды заморские маслины предпочитают италийским (по качеству масла они им уступают); из италийских же — пиценские и сидицинские.[2561] Их главным образом приправляют солью и, как и остальные маслины, заливают амуркой и сапой; некоторые маслины едят с собственным их маслом и в чистом виде, без всяких приправ. Колимбады плавают в рассоле. Их бьют и приправляют зелеными травами.[2562] Совершенно незрелые маслины, если их полить кипятком, приобретают спелость; удивительно, что маслины впитывают сладкий сок и приобретают чуждый им вкус.

IV.17. Есть пурпурные маслины; у позии этот цвет, как у винограда, переливается в черный. Кроме названных уже сортов, есть еще superbae. Есть и очень сладкие, которые, высохнув сами по себе, оказываются слаще изюма;[2563] они очень редки: есть в Африке и около Эмериты в Луситании.[2564]

IV.18. Само масло спасают от загустения солью. Если разрезать у маслины кору,[2565] то масло станет ароматным. Других способов делать его вкуснее нет (не то, что с вином), и различий в масле тоже не так много: существует самое большее три его сорта.[2566] У жидкого запах острее, но и он, даже у самого лучшего масла, держится недолго.

V.19. Маслу по его природе свойственно согревать тело и защищать его от простуды, а также охлаждать жар в голове.[2567] Греки, отцы всех пороков, раздавая масло в гимнасиях, довели его употребление до излишества. Известно, что магистрат, ведавший гимнасием, продал масляных оскребков на 80 тысяч сестерций.[2568] Римляне по своей величавости почтили маслину большой честью: в июльские иды ею венчают отряды конников, а также тех, кто справляет овацию.[2569] Афины увенчивают победителей венком из садовой маслины, Греция в Олимпии — из дикой.

X.37. Рядом [с шишками пинии] по величине стоят плоды, которые мы называем cotonea, а греки — cydonia; привезены они с острова Крит.[2572] Под их тяжестью ветви гнутся; они мешают расти дереву, их родившему. Сортов их много: chrysomela, с бороздками, золотистого цвета; более бледные, прекрасного запаха именуются «местными». Воздается честь и неаполитанскому сорту.

X.38. Айва более мелкая: struthea — с ароматом более сильным, поздняя и mustea — скороспелая. Прививкой простой айвы к struthea вывели особый сорт — мульвиев, единственный, плоды которого можно есть даже в сыром виде.[2573] Их помещают в спальнях, где собираются на утренний прием, и кладут на статуи, знающие, как мы проводим свои ночи.[2574] Есть еще мелкая дикая айва, из struthea самая ароматная; растет в живых изгородях.[2575]

XI.39. «Яблоками»[2576] мы называем, хотя это совсем другой вид, персики и гранаты; последних названо девять сортов. У них плод находится внутри под кожурой; у персиков деревянистая косточка в самой мякоти плода. Есть груши, именуемые «фунтовыми»; величину их подтверждает наименование веса. Первое место среди персиков[2577] принадлежит duracina.[2578] Галльские и азийские названы по своим народам.

XI.40. Азийские поспевают, когда осень уже прошла;[2579] «скороспелки» — летом; они появились в последние 30 лет, и первоначально их продавали по динарию штука.[2580] Из Сабинии приходят supernatia; popularia растут повсюду.[2581] Эти безвредные плоды требуются для больных; штука, бывало, стоила 30 сестерций. Нет плодов более дорогих, и это удивительно, потому что ни одни так скоро не портятся. Сорванные могут пролежать самое большое два дня: они вынуждают торопиться с продажей.

XII.41. Затем идет огромное множество слив: пестрые, у которых черный цвет переливает в белый, названные «ячными» по сопутствию этому злаку; другие такого же цвета, но более поздние и крупные, прозванные «ослиными» за свою дешевизну.[2582] Есть черные, восковые — они лучшие — и пурпурные; есть и чужеземные, армянские, единственные, отличающиеся ароматом. Слива, выведенная от прививки к ореху,[2583] сбивает с толку: ее плоды сохраняют свой природный облик, но вкусом они похожи на плоды дерева, их усыновившего; они и называются по обоим — «орехо-сливы».

XII.42. Их, а также персидские сливы, «восковые» и дикие сохраняют впрок, как виноград, в кадках вплоть до нового урожая; остальные быстро созревают и стремительно исчезают.[2584] Недавно в Бэтике начали прививать сливу к яблоням — это «яблочные сливы» — и к миндалю: получаются «миндальные сливы». У этих последних в косточке находится миндальное зернышко: нет плода, удвоенного более удачно.[2585]

XII.43. Среди чужеземных деревьев упомянуты были дамасские сливы, названные по Дамаску в Сирии;[2586] они давно уже растут в Италии, но косточка в них крупнее, а мякоти меньше, и, высыхая, они никогда не сморщиваются: им нехватает родного солнца. Одновременно можно назвать и их землячку — туха:[2587] она начинает появляться теперь и в Риме, привитая к рябине.

XIII.44. Персик, — конечно, пришелец и в Малой Азии, и в Греции, как это видно из самого его имени: его привезли из Персии.[2588] Дикая же слива, как известно, растет повсюду, и меня поэтому особенно удивляет, что у Катона нигде нет упоминания об этом плоде, тем более что он объясняет, как сохранять впрок и некоторые лесные плоды.[2589]

XIII.45. «Персидское дерево» прижилось поздно и с трудом; на Родосе, например, оно ничего не приносит, а Родос был первым местом, приютившим его после Египта. Рассказ о том, что в Персии его плоды ядовиты и причиняют жестокие мучения и что персидские цари пересадили это дерево в Египет как орудие казней, а оно на египетской земле переродилось, — басня. Писатели более точные рассказывают это о персее, дереве совершенно другом, похожем на красноватую туху и не желающем нигде расти, кроме Востока.[2590]

XIII.46. Ученые отрицают, однако, что и она была перевезена из Персии пыток ради; по их словам, персею посадил в Мемфисе Персей, и поэтому Александр в честь своего предка и постановил, чтобы ею венчали победителей. Листья на ней не опадают, и одни плоды сразу же сменяются другими.[2591] Что все сорта слив появились после Катона,[2592] это будет ясно.

XIV.47. Яблок имеется много сортов. О померанцах мы говорили, когда речь шла о померанцевом дереве, которое греки называют «индийским» по имени его родины.[2593] Пришельцами оказываются также унаби и tuberes, недавно появившиеся в Италии; последние — из Африки,[2594] а первые — из Сирии. Секст Папиний, которого мы видели консулом,[2595] первый привез оба эти растения в конце правления божественного Августа.[2596] Их сажали в лагерях; плоды у них похожи больше на ягоды, а на насыпях они особенно декоративны; у нас ведь целые леса взбираются на крыши![2597] Tuberum есть два сорта: белый и сирийский,[2598] названный по своему цвету.

XIV.48. Есть растение, которое никак не может освоиться в Италии и растет только в Веронской области; его называют «пушистым»: плоды его покрыты пушком, и хотя пуха очень много и на struthea, и на персиках, но только этим плодам дал он свое имя. Ничем другим они не замечательны.[2599]

XV.49. Почему может надоесть поименное перечисление остальных сортов, если они увековечили память своих создателей, словно ими совершен был какой-то подвиг? Здесь обнаружится, если не ошибаюсь, как изобретателен человеческий ум в прививках, а также и то, что нет такой мелочи, которая не могла бы создать человеку славу. Итак, есть яблоки, выведенные Матием, Цестием, Маллием, а также Скавдием. Аппий из рода Клавдиев привил к этим последним айву и вывел сорт, прозванный «аппиевым».[2600]

XV.50. Запахом они в айву, величиной со скавдиевы яблоки, цветом красные. Да не подумает кто-нибудь, что тут имеет значение блеск родового имени: есть сцептиевы яблоки, названные по выведшему их отпущеннику; они замечательны своей круглой формой. Катон называет еще квириниевы и скантиевы; последние, по его словам, надо хранить в долиях. Совсем недавно получили признание мелкие, очень вкусные яблочки — петизиевы.[2601] Родину свою прославили америйские[2602] и греческие.

XV.51. Остальные сорта получили свое название от разных причин: «близнецы» связаны братской близостью и никогда не завязываются поодиночке;[2603] сирийские — по своему цвету; melapia — по своему родству; mustea — по своей скороспелости (их называют теперь «медовыми» за медовый вкус);[2604] orbiculata — по форме правильно вычерченного шара (яблоки эти впервые появились в Эпире, о чем свидетельствуют греки, называющие их «эпирскими»); orthomastia — по сходству с грудями; по отсутствию семян — spadonia; так назвали этот сорт белги.[2605]

XV.52. У melofolia имеется один листок, иногда и второй, прорезывающийся сбоку, в середине яблока. Pannucea очень быстро съеживаются и морщатся. Pulraonea спесиво надуты.[2606] Есть яблоки кроваво-красного цвета: они выведены путем прививок к шелковице. У всех яблок краснеет сторона, бывшая на солнце. Есть лесные яблоки неприятного вкуса, с более острым запахом.[2607] Их отвергают за свойственную им кислоту, столь сильную, что меч о них тупится. Есть очень дешевые яблоки, имя которым дала мука;[2608] они появляются первыми и торопят со съемкой.

XVI.53. По такой же причине заклеймили мелкий, самый ранний сорт груш прозвищем «гордых». Крустуминские груши[2609] все считают самыми вкусными; за ними следуют фалернские,[2610] отличающиеся таким обилием сока (он зовется «молоком»), что об этих грушах можно сказать, что их пьют. Есть и другой их сорт черного цвета — дар Сирии.[2611] Остальные сорта называются в разных местах по-разному.

XVI.54. Судя по названиям, принятым в Риме, прославили своих создателей следующие сорта: децимиев и выведенный от него так называемый псевдодецимиев; долабеллов с очень длинной ножкой; помпониев, по прозвищу «грудастый»; лицериев; севиев и выведенный от него, но отличающийся длиной своей ножки турраниев;[2612] фавониев красный, немного покрупнее «гордых»; латериев; анициев, зимний, приятного кисловатого вкуса. Тибериевыми называют груши, которые особенно нравились императору Тиберию; они на солнце больше зарумяниваются и становятся крупнее, только в этом их отличие от лицериевых.

XVI.55. По своей родине названы сорта: америйский, самый поздний пицентийский... мелкий, александрийский, нумидийский, греческий — к нему относится и тарентский, — сигнийский, который иногда называют по цвету «кирпичным». Также по цвету названы сорта — «ониксовый» и «пурпурный»; по запаху — «мирровый», «лавровый» и «нардовый»; по времени поспевания — «ячный»; по форме шейки — «ампуловый». Есть груши «кориоловы», «бруттиевы», горлянковые, названные так по сходству с горлянкой, с кисловатым соком.

XVI.56. Неизвестно, по какой причине получили название такие сорта, как «варварский», «венерин», называемый «ярким», «царский», или «сидячий», с крохотной ножкой, «патрициев», vocima, зеленый и продолговатый. Кроме того, Вергилий упоминает еще volaema, следуя Катону, который называет и «посевную», и «винную».[2613]

XVII.57. В этой области давно уже дошли до вершин; люди не останавливались ни перед какими опытами: по словам Вергилия, к земляничному дереву прививали орех, к платану — яблоню, к вязу — вишню.[2614] Ничего больше и придумать нельзя; действительно уже давно не появляется ни одного нового плода. По предписаниям религиозным нельзя смешивать путем прививок все растения, равно как и прививать колючий кустарник, так как «искупить молнию» — дело нелегкое: объявлено, что сколько сортов привито, столько же молний образуется при одном ударе грома.[2615]

XVII.58. У груш форма коническая. Поздние сорта, «греческий», «ампуловый» и «лавровый», до самой зимы висят на дереве и зреют от мороза, как америйские и скавдиевы яблоки. Груши сохраняют впрок так же, как виноград, и столькими же способами: только их да еще сливы кладут в кадки. Из плодов только груши обладают свойствами вина, и врачи также запрещают их больным. Их варят в вине с водой, и они служат приправой к хлебу;[2616] так используют, кроме них, только айву, простую и struthea.

XVIII.59. Вот общие советы относительно хранения всяких плодов: кладовые с полками делать в холодном и сухом месте; окошки на северную сторону в ясный день открывать; австру преградить доступ, вставив в окно слюду, хотя и от дыхания аквилона яблоки сморщиваются и теряют вид.[2617] Яблоки после осеннего равноденствия снимать не раньше, чем луне пойдет 16-й день, и не позже 28-го,[2618] в погоду недождливую и не раньше первого часу; опавшие класть отдельно, раскладывать на цельной соломе или на мякине, причем редко, чтобы воздух равномерно проходил между рядами. Америйские яблоки держатся всего дольше, «медовые» всего меньше.

XVIII.60. К айве надо преградить всякий доступ воздуха или же сварить ее в меду, а то положить в него.[2619] Гранаты подержать в кипящей морской воде, чтобы они стали твердыми; три дня сушить на солнце, не позволяя осесть на них ночной росе; затем подвесить, а перед употреблением обмыть пресной водой.[2620] М. Варрон советует хранить их в долиях с песком, еще зелеными класть в горшки с выбитым дном, засыпать землей, преградив доступ воздуха, и обмазать ножку смолой: так они станут даже крупней, чем если б оставались на дереве.[2621] Остальные плоды завернуть каждый особо в смоковничные листья, только не в опавшие, и положить в плетенки или же обмазать горшечной глиной.[2622]

XVIII.61. Груши в глиняной осмоленной посуде, перевернутой вверх дном, закапывать в ямы. Тарентские снимать самыми последними; анициевы сохранять и в passum;[2623] рябину держать в ямах, в посуде, перевернутой вверх дном, с крышкой, замазанной гипсом; посуду эту закопать в солнечном месте на глубину в два фута. Хранить можно и в долиях, как виноград, вешая веточки между виноградных кистей.

XVIII.62. Из писателей, более близких к нашему времени, некоторые идут в своих заботах дальше и советуют деревья и лозы,[2624] плоды с которых предназначены для хранения, обрезать сразу же, как луна пойдет на убыль, после трех часов дня, в ясную погоду и при суховеях; съемку производить в сходное время по сухим местам раньше полной зрелости и обязательно в новолуние, виноградные гроздья с крепкой веточкой вешать в новом, осмоленном долии, отщипнув щипчиками виноградины, которые могут испортить другие ягоды, всякий доступ воздуха преградить крышкой и гипсом. Рябину и груши сохранять так же, смазывая у всех ножки смолой. Долии держать подальше от воды.

XVIII.63. Некоторые сохраняют виноград вместе с веткой, концы которой втыкают в головки морского лука; другие опускают его в долии с вином, но так, чтобы грозди вина не касались; у некоторых яблоки плавают в вине, налитом в глиняные блюда: считается, что они приобретут таким образом и винный запах. Некоторые предпочитают хранить все в просе, большинство же — в яме глубиной в два фута, дно которой устлано песком: ее закрывают глиняной крышкой и засыпают землей.

XVIII.64. Некоторые обмазывают виноградные кисти гончарной глиной, и, когда она высохнет на солнце, развешивают их; перед употреблением глину смывают.[2625] Такую же глину для обмазки плодов замешивают на вине. Самые благородные сорта яблок таким же образом покрывают коркой из гипса или воска, но если они не дозрели, то они продолжают расти и разрывают известковую оболочку. Кладут их всегда на ножку. Другие срывают их с веточками, вставляют веточки в сердцевину бузины и закапывают, как выше описано.[2626]

XVIII.65. Другие каждому яблоку и каждой груше назначают свою особую глиняную посудину и эти посудинки, осмолив их крышки, еще прячут в долий; иногда заворачивают плоды в шерсть и кладут в коробочки, которые обмазывают глиной с мякиной; другие также поступают с глиняными блюдами, а иногда насыпают в яму песок, а затем заваливают ее сухой землей.[2627] Некоторые обмазывают айву понтийским воском и затем погружают ее в мед.[2628]

XVIII.66. Колумелла советует виноград в тщательно засмоленной глиняной посудине[2629] погружать в колодезь или цистерну. В приморской Лигурии вблизи от Альп грозди, высушенные на солнце, обворачивают пучками ситника и кладут в кадки, которые замазывают гипсом. Греки пользуются для этого листьями платановыми, виноградными или смоковничными, сохнувшими один день в тени; обернув в них грозди, они перекладывают их в кадке виноградными отжимками. Таким образом сохраняется косский и беритский[2630] виноград — сорта первые по своей сладости.

XVIII.67. Некоторые, чтобы получить такой виноград, сняв гроздья, сразу же окунают их в щелок, затем сушат на солнце, а когда он завянет, опускают в горячую воду, опять сушат на солнце, заворачивают в листья, как было сказано выше, и плотно укрывают виноградными выжимками.[2631] Некоторые предпочитают сохранять виноград в опилках и стружках, еловых, тополевых и ясеневых.[2632] Некоторые советуют развешивать его подальше от яблок прямо в хлебных амбарах, потому что хлебная пыль превосходно сушит. Чтобы уберечь развешанный виноград от ос, его обрызгивают изо рта маслом. О финиках мы говорили.[2633]

XIX.68. Из остальных плодов крупнее всего винные ягоды;[2634] некоторые из них поспорят величиной с грушами. О диковинных смоковницах в Египте и на Кипре мы говорили, когда шла речь о заморских деревьях.[2635] У смоковниц на Иде ягода красная, величиной с маслину, только круглее, вкусом, как кизил. Ее зовут там александрийской; дерево это толщиной в локоть, ветвистое, с прочной, гибкой древесиной, без молочного сока, с зеленой корой и листьями, похожими на липовые, но мягкими.[2636] Онесикрит пишет, что в Гиркании[2637] винные ягоды гораздо слаще наших, а смоковницы урожайнее; некоторые деревья дают по 270 модиев.

XIX.69. Из других стран, из Халкиды и Хиоса, к нам пришли многие сорта; лидийские пурпурные; мамилланы, на них похожие, и callistruthiae, превосходящие их вкусом мякоти и изо всех винных ягод самые холодные.[2638] Что касается африканских, — многие предпочитают их всем остальным, — то здесь большой вопрос, из Африки ли они: этот сорт появился ведь там совсем недавно.[2639]

XIX.70. По родине получили свое имя и александрийские, черные, с белой трещинкой, прозвище им «лакомые». Еще черные сорта: родосский, а из скороспелых тибурский.[2640] Есть сорта, названные по тем, кто их вывел: ливиев и помпеев. Этот последний вместе с марисками и теми винными ягодами, которые испещрены пятнышками, как тростниковый лист, лучше всего сушить на солнце; они сохраняются круглый год.[2641] Есть еще сорта: геркуланский, albicerata и белая aratia, с крохотной ножкой, очень широкая.

XIX.71. Первой появляется porphyritis, с очень длинной ножкой; ее сопровождает «народная», из очень мелких и дешевых сортов. Самыми последними накануне зимы поспевают chelidonia.[2642] Есть еще один сорт — и ранний, и поздний, и белый, и черный, приносящий в год два урожая; один поспевает в жатву, другой при сборе винограда.[2643] Поздние получили название и по своей твердой кожице, некоторые из халкидских сортов родят трижды в год.[2644] Только в Таренте растут чрезвычайно сладкие винные ягоды, которые называются онас.

XIX.72. … В некоторых провинциях, например в Мезии,[2645] есть зимние сорта, но создала их не природа, а искусство.

XIX.73. Это низенькие деревца, которые поздней осенью покрывают навозом, и зима застает на них молоденькие зеленые плоды; когда потеплеет, дерево отрывают, и, выпущенные на свет, они, словно вновь родившись, жадно впитывают новые незнакомые лучи — не те, при которых они начали жить. Они поспевают вместе с появлением новых цветов на дереве — первые плоды, но не своего года и притом в очень холодной местности.

XX.74. Винная ягода, названная Катоном «африканской», заставляет вспомнить, что он воспользовался этим плодом для великого урока об Африке. Горя смертельной ненавистью к Карфагену и беспокоясь о безопасности будущих поколений, Катон в каждом заседании сената восклицал, что Карфаген должен быть разрушен. Однажды он принес в курию скороспелую винную ягоду из этой провинции и, показав ее отцам, спросил: «Скажите, когда, по-вашему, этот плод снят с дерева?».

XX.75. Все признали, что он совершенно свеж. «Так знайте же, что он был сорван в Карфагене три дня назад. Враг у нас под самыми стенами». Сейчас же решена была третья пуническая война, в которой Карфаген был разрушен; Катона похитила смерть в следующем году.[2646] Чему здесь больше изумляться? Разумной заботливости или чистой случайности, быстроте переезда или неистовости этого человека?

XX.76. И верх всего (я по крайней мере не знаю ничего более удивительного): такой город, в течение 120 лет соперничавший с нами о мировом господстве, был низвержен ссылкой на один плод, а этого не могли сделать ни Требия, ни Тразименское озеро, ни Каины, это кладбище римлян, ни пунийский лагерь, раскинутый в трех милях от Рима, ни сам Ганнибал, прискакавший к Коллинским воротам.[2647] Настолько придвинул Карфаген своей винной ягодой Катон!

XXI.79. Удивительно поспевание этого плода, единственного из всех, чье созревание искусственно ускоряет сама природа.

Есть дикая смоковница, которая зовется caprificus; плоды на ней никогда не достигают спелости, но чего она лишена сама, тем она оделяет других: существует ведь естественная связь явлении, и как из разлагающегося вещества, так и здесь возникает живое.[2652]

XXI.80. Она порождает комаров. Не находя пищи на родном дереве вследствие разложения и гнили, они перелетают на плоды родственные, жадно кидаются на винные ягоды и, покрывая их укусами, проделывают в них отверстия; проникая внутрь, они впускают вместе с собой солнце и открывают доступ оплодотворяющим ветрам. Вскоре они поглощают молочную влагу, имеющуюся в винной ягоде детского возраста (это, впрочем, происходит и само собой). Поэтому дикой смоковнице и дозволяется расти в смоковничных садах; сажают ее со стороны ветра, чтобы его дыханьем несло на смоковницы вылетающих насекомых.

XXI.81. Это навело на мысль забрасывать на смоковницу принесенные откуда-нибудь связки плодов дикой смоковницы. На тощей земле и на месте, обращенном к аквилону, этого не требуется, потому что при таком местоположении винные ягоды подсыхают сами собой, и трещины в них вызывают то самое явление, что и работа комаров. Не нужно этого и там, где много пыли (а это бывает главным образом по соседству с проезжей дорогой), так как пыль также обладает способностью иссушать и поглощать молочный сок. Воздействие пыли и капрификации сказывается и на том, что винные ягоды не осыпаются, так как в плоде нежном, тяжелом и на ломкой ножке исчезла влага.[2653]

XXI.82. Все винные ягоды мягки на ощупь; у спелых внутри множество зернышек; в начале поспевания сок похож на молоко, у спелых ягод — на мед. Они стареют на дереве; состарившись, источают по каплям клейкую жидкость. Лучшим сортам воздают честь: сушат и сохраняют в коробках; с острова Эбуза — превосходнейшие и самые крупные, затем — из области Марруцинов.[2654] Там, где они в изобилии, их ссыпают в кувшины, как в Азии, и в кадки в Африке, в городе Руспине.[2655] В сушеном виде они заменяют и хлеб, и приправу к хлебу, так что Катон, установив как бы законом надлежащий пищевой рацион для сельских рабочих, велит снижать его, когда поспели винные ягоды.[2656] Недавно выдумали есть сыр со свежими фигами вместо соли.

XXI.83. К фигам относятся, как мы сказали, cottanae, caricae и cauneae — те самые, чье название в устах выкрикивавшего продавца оказалось предостережением Крассу, садившемуся на корабль, чтобы идти на парфян.[2657] Все эти сорта привез из Сирии в свое албанское поместье А. Вителлий, бывший цензором после того, как он исполнял должность легата в этой провинции, в последние годы цезаря Тиберия.[2658]

XXII.84. К яблокам и грушам справедливо причислить также mespila и рябину. Mespila есть три вида: анфедон, сетания[2659] и третий, гораздо худший, напоминающий, однако, анфедон; его зовут «галльским».[2660] У сетании плоды крупнее и белее, а косточка мягче; у остальных плоды мельче, но ароматнее и дольше сохраняются. Само дерево из числа очень больших. Листья перед листопадом краснеют; корней много, они уходят вглубь, и поэтому выкорчевать их невозможно. Дерева этого при Катоне в Италии не было.[2661]

XXIII.85. Рябины есть четыре сорта, различных в следующем: плоды одного отличаются округлостью яблока, другого — конической формой груш, третьи имеют яйцевидную форму некоторых плодов — эта рябина бывает кислой. По аромату и сладости круглая рябина превосходит остальные сорта, обладающие винным вкусом.[2662] Лучше всего сорта, у которых вокруг ножки сидят нежные листики. Четвертый сорт называют torminale:[2663] он годится только для лекарств, неизменно плодоносит и очень мелкоплоден. Дерево это не похоже на остальные рябины; листья у него почти, как у платана. Ни один сорт рябины не дает плодов до трех лет. Катон советует и рябину сохранять в сапе.[2664]

XXIV.86. После этих плодов могут в силу своей величины требовать себе места грецкие орехи.[2665] Значение свое они потеряли, хотя и сопутствуют на свадьбе фесценнинам.[2666] По общему объему они гораздо меньше пиниевых шишек, но гораздо крупнее, если брать соотношение ядер. Природа оказала им особую честь, прикрыв их ядро двойной покрышкой: сначала мягкой бугристой оболочкой, а затем деревянистой скорлупой. Именно потому, что плод у них так защищен, они и стали священным символом в свадебном обряде, а не потому, что, падая, они трижды звонко подскакивают.[2667]

XXIV.87. Греческие названия этих орехов свидетельствуют о том, что они были привезены из Персии царями: греки называют самый лучший сорт их «персидским» и «царским» — это и были первые их названия; имя caryon,[2668] говорят, подходит им потому, что от их тяжелого запаха голова тяжелеет. Шелухой их красят шерсть, а только что показавшимися орешками — в рыжий цвет волосы: об этих свойствах ореха узнали потому, что он пачкает руки.[2669] От старости орехи становятся маслянистее.

XXIV.88. Сорта их различаются только скорлупой: твердой или хрупкой, тонкой или толстой, сплошной или с отделениями. Только один этот плод[2670] природа заключила в составной покров. Скорлупа составлена из двух половинок — лодочек; ядро же делится на четыре части деревянистой перепонкой, проходящей между ними. В остальных орехах все сплошное, как например у абелланских — у того самого сорта, который раньше называли по имени его родины «абеллинским».[2671] В Азию и Грецию они пришли с Понта и поэтому и называются «понтийскими».[2672]

XXIV.89. Их прикрывает бахромчатый покров,[2673] но как скорлупа, так и ядро у них круглы и представляют собой нечто сплошное. Их едят и поджаренными. Зародыш у них находится внутри, в самой середине. Третий вид — это миндаль,[2674] с верхней покрышкой более тонкой, чем у грецкого ореха, но похожей на нее; второй покров — тоже скорлупа. Ядро не похоже: оно широкое и более горькое.

XXIV.90. Сомнительно, было ли это дерево в Италии во времена Катона; он называет греческими те орехи,[2675] которые некоторые относят к iuglandes. Он добавляет еще орехи абелланские, galbae и пренестинские, которые особенно хвалит и сообщает, что, если их ссыпать в горшки и закопать в землю, то они сохраняются свежими.[2676] Теперь знамениты фасосские, албанские и два сорта тарентских: с хрупкой скорлупой и с твердой; они самые крупные и вовсе не круглые. Есть еще «моллюски», у которых скорлупа лопается.[2677]

XXIV.91. Некоторые дают названию iuglans почетное истолкование; по их словам, оно значит «желудь Юпитера». Недавно я слышал от одного консуляра, что у него есть ореховые деревья, дающие урожай дважды.

О фисташках, которые тоже относятся к орехам, мы сообщили в своем месте.[2678] Их также первый привез в Италию тот самый Вителлий и в то же самое время; одновременно с ним их ввез в Испанию Флакк Помпей, римский всадник, который воевал вместе с ним.[2679]

XXV.92. Орехами мы называем и каштаны, хотя они ближе к желудям.[2680] Их оболочка, усаженная иглами, представляет собой настоящую ограду (у желудей она только в зачатке). Удивительно, что так дешев плод, который природа скрыла с такой заботливостью. У некоторых в одной оболочке находятся три плода; скорлупа гибкая; кожица прилегает к самому плоду; если ее не содрать, она испортит вкус и каштана, и ореха. Для еды каштаны лучше поджаривать; их мелют, и из этой муки женщины приготовляют себе на пост некое подобие хлеба.[2681]

XXV.93. Каштаны происходят из Сард и поэтому у греков и называются «сардскими желудями»;[2682] имя «зевсового желудя» дали им уже позднее, когда культура их улучшила. Теперь есть много их сортов. Тарентские не обременяют желудка, и их легко приготовить для еды; формой они плоские. Так называемый баланит[2683] круглее; очистить его очень легко, он сам выскакивает из рук совершенно чистым.

XXV.94. Саларийские каштаны тоже плоские; с тарентскими работы больше; лучше кореллиевы и выведенные от них тереевы[2684] (о способе, каким они выведены, мы скажем, говоря о прививках). Красная скорлупа заставляет предпочесть их треугольным и простым черным, которые зовутся coctivae.[2685] Родина самых лучших каштанов — Тарент, а в Кампании — Неаполь. Остальные растут на корм свиньям, так как они могут хорошо пережевать кожицу, находящуюся между каштановыми ядрами.[2686]

XXVI.95. Близки к ним были бы и очень сладкие «стручки», если бы в них не ели шелуху. Длиной они всего в палец, изогнуты в виде садового ножа, шириной в большой палец.[2687] Желуди нельзя причислять к мягким плодам (рота), почему о них и будет сказано, когда пойдет речь о деревьях, их дающих.

XXVII.96. Остальные плоды мясисты; одна мякоть у ягод и другая у плодов более мясистых. Одна мякоть у винограда, другая у шелковицы, третья у плодов земляничного дерева; у винограда она особая: тут нечто и от сока, и от твердой кожицы; иная — у тухы; иная — у таких ягод, как маслина.

XXVII.97. У шелковицы мякоть обладает винным соком; ягода бывает трех цветов: сначала она белая, затем красная, а спелая черная.[2688] Цветет это дерево одним из последних, созревают его плоды одними из первых. Спелая шелковица пачкает руки своим соком, незрелая их отмывает. Человеческая изобретательность ничего не сделала с этим деревом: нет ни разных сортов шелковицы, ни прививок; только по величине плодов отличают в Риме остийскую шелковицу от тускуланской. Есть сходные плоды и на ежевике, очень отличающиеся от шелковицы своей жесткостью.

XXVIII.98. Одна мякоть у земляники, растущей на земле, другая — у плодов родственного ей земляничного дерева;[2689] только этот плод вырастает из куста и из земли. Дерево само кустисто. Плоды его поспевают за год: на нем одновременно появляются и цветы и зреют завязавшиеся плоды.[2690] Писатели не согласны в том, какое дерево бесплодно, мужское или женское.[2691]

XXVIII.99. Плоды его не в чести: само имя дано дереву в доказательство, что с него их не съешь больше одного.[2692] Греки, однако, называют его двумя именами: comaros и mimaecylon;[2693] из этого явствует, что имеется столько же его видов. И у нас оно зовется и другим именем: arbutus. Юба пишет, что в Аравии земляничные деревья достигают высоты в пятьдесят локтей.[2694]

XXIX.100. Между ягодами (acinus)[2695] существует большая разница и прежде всего между сортами самого винограда: они различаются мякотью, нежностью, толщиной, косточками — у одних сортов они мелкие, у других двойные; этот виноград дает совсем мало вина. Очень различны ягоды плюща и бузины; особая форма у гранатных: это единственные угловатые. Собственной кожицы у каждого из них нет; имеется общая, белая. Они целиком состоят из сока, особенно если зернышко совсем маленькое.

XXIX.101. Велика разница и между ягодами другого типа (baca): одни у маслины и у лавра, другие у лотоса[2696] и терна, иные у мирта и лентиска.[2697] У ягод остролиста и боярышника сока нет; у вишен плод занимает среднее место между ягодами обоих видов (inter bacas acinosque). Плод у них сначала белый, как почти у всех ягод; затем у одних, например у маслины и лавра, он начинает зеленеть, а у шелковицы, вишни и терна краснеть. Потом шелковица, вишни и маслины чернеют.

XXX.102. Вишни в Италии не было до победы Л. Лукулла над Митридатом, т. е. до 680 г. от основания Рима. Лукулл первый привез ее с Понта, а через 120 лет она перебралась уже через океан в Британию; в Египте, как мы говорили, ее при всем старании не смогли вырастить.[2698] Из вишен апрониевы отличаются особенно ярким красным цветом, лутациевы совсем черны, как и цецилиевы, круглые.

XXX.103. Юниевы приятны на вкус, но только прямо с дерева: они настолько нежны, что их нельзя даже переносить. На первом месте стоят duracinae, которые в Кампании называют «плиниевыми»; в Белгике так же, как и на берегах Рейна, лучшие вишни лузитанские. Окраска их представляет собой смешение черного, красного и зеленого: эти вишни всегда похожи на поспевающие. Меньше чем пять лет назад появились от прививки к лавру так называемые «лавровые», отличающиеся приятной горечью.[2699]

XXX.104. Есть еще македонская вишня, маленькое деревцо, редко поднимающееся выше, чем на три локтя, и «земляная» — это совсем маленький кустик.[2700] Вишни первыми из плодов ежегодно благодарят колона. Дерево это любит северные, холодные места; вишни сушат тоже на солнце и ссыпают, как и маслину, в кадки.

XXXI.105. Так же обращаются с терном и лентиском.[2701] На земле, кажется, все родится только для человеческого желудка: еду разных вкусов смешивают, и вкус одного делает приятным вкус другого;[2702] смешивают произведения разных стран и климатов: чтобы получить одну пищу, взывают к Индии; чтобы другую — к Египту, Криту, Кирене, к каждой земле. Не останавливаются перед ядами — лишь бы все пожирать!

XXXII.106. У всех плодов и соков может быть один из следующих вкусов — их насчитывается тринадцать — сладкий, приторный, маслянистый, горький, терпкий, едкий, острый, горьковатый, кислый, соленый. Есть еще три вида [вкуса] совершенно чудесного свойства. Во-первых, вкус, в котором ощущается сразу несколько вкусов,

XXXII.107. как например у вина, которое бывает одновременно и терпким, и острым, и сладким, и приторным — в чистом виде ни одного из этих вкусов в нем нет.

Во-вторых, вкус, в котором есть и нечто чуждое, но есть в то же время и свое, особенное; таков, например, вкус молока: в нем есть что-то, что, строго говоря, нельзя назвать ни сладким, ни жирным, ни приторным, потому что все эти вкусы смягчены, и в этом-то и есть вкус молока.

XXXII.108. И, наконец, в-третьих, у воды нет никакого вкуса, но тем самым она приобретает свой особенный и совершенно своеобразный: если в воде чувствуется какой-нибудь вкус или сок,[2703] то это недостаток. Большое значение для всех вкусов имеет запах, и они между собой родственны; в воде запаха нет вовсе, а если он только чувствуется, то это недостаток. Удивительно, что три главных стихии природы — вода, воздух и огонь — лишены вкуса, лишены запаха, лишены сока.

XXXIII.109. Винным соком обладают груши, шелковица, миртовые ягоды, но — удивительное дело! — отнюдь не виноград; жирным — маслины, ягоды лавра, орехи, миндаль; сладким — виноград, винные ягоды и финики; водянистым — сливы. Очень различаются соки и цветом: у шелковицы, вишен, терна и черного винограда он кроваво-красный; у белого винограда — светлый; молочный — только в верхушке винной ягоды, но не в остальном плоде; у яблок — пенистый; у персика — бесцветный. Хотя «твердокорые» соком особенно обильны, можно ли, однако, приписать их соку цвет?

XXXIII.110. И в запахе есть чудесные особенности: у яблок он острый, у персиков слабый, у сладких плодов его нет вовсе. Сладкое вино тоже лишено аромата, слабое ароматнее; такие вина бывают готовы скорее, чем густые. Ароматные плоды не обладают тонким вкусом; вкус и аромат обычно не сочетаются. Так, у померанца аромат очень острый, а вкус чрезвычайно едкий; до некоторой степени то же верно и относительно айвы; винные ягоды совсем лишены аромата.[2704]

XXXV.118. Особенное изумление вызывают свойства миртового сока: только от мирта можно получить два сорта вина и масла, а также myrtidanum, о которой мы говорили.[2705] В старину миртовыми ягодами пользовались еще и для другой цели: до появления перца они его заменяли; отсюда пошло и название одного кушанья, которое и теперь зовется myrtatum. Миртом приправляли мясо дикого кабана; миртовые ягоды кладут обычно в соуса.[2706]

XXXVI.119. Само дерево это, говорят, появилось на краю Европы, за Керавнийскими горами; впервые его увидели в Цирцеях, на могиле Эльпенора.[2707] За ним сохраняется его греческое имя, из чего явствует, что дерево это чужеземное. Оно росло на том месте, где теперь Рим, уже при основании города; римляне и сабиняне, как сообщают, хотели вступить в сражение за похищенных девушек, но сложили оружие и очистили себя, окурив миртовыми ветвями в том месте, где теперь стоит статуя Венеры Клуацины: cluere означало в старину «очищать».[2708]

XXXVI.120. Этим деревом пользуются для окуривания;[2709] его выбрали тогда потому, что сама Венера покровительствует союзам, и оно ей посвящено.[2710] Не знаю, не было ли оно первым, которое стали сажать в Риме по общественным местам по указанию пророческому и памятному. Среди древнейших святилищ имеется святилище Квирина, т. е. самого Ромула.[2711] Перед самым храмом долгое время росли два священных мирта; один назывался «патрициевым», другой — «плебейским».

XXXVI.121. Патрициев в течение многих лет был роскошно разросшимся, могучим деревом; пока сенат находился в силе, мирт этот был мощным, а плебейский — жалким и усыхающим. Затем он вошел в силу, а патрициев стал желтеть; значение сенаторов начиная с Марсийской войны стало слабеть, и постепенно величие сената исчезло вовсе.[2712] Существовал и древний алтарь Венеры Миртовой, которую теперь называют Мурцией.[2713]

XXXVII.122. Катон упоминает три сорта мирта: черный, белый и свадебный, получивший свое название, вероятно, от свадеб и мирта Венеры Клуацины. Теперь различают садовый мирт, дикий (в обоих видах есть и широколистный) и oxymyrsine (он только дикий). Топиарии называют следующие виды садового мирта: тарентский мелколистый; местный широколистый; шестирядный густолистый, с листьями, сидящими в шесть рядов. Этот мирт никуда не годится; он ветвист и невысок. Свадебный, я думаю, это тот, который теперь называется «местным». Самый душистый мирт египетский.[2714]

XXXIX.127. Лавр — это собственно дерево триумфов;[2715] его очень любят в особняках; это придверник цезарей и понтификов;[2716] даже одно-единственное, оно украшает дом и стражем стоит у порога. Катон упоминает два его садовых вида, дельфийский и кипрский.[2717] Помпей Леней[2718] прибавляет еще один вид, который он назвал mustax, потому что на его листьях пекут mustacea;[2719] они очень большие, обвислые, беловатые. У дельфийского листья ровного, более зеленого цвета; ягоды очень крупные, зеленого цвета, отливающего в красный; в Дельфах им увенчивают победителей, как и триумфаторов в Риме;

XXXIX.128. у кипрского курчавого лавра листья мелкие, темные, с краями, приподнятыми, как у черепицы.[2720] Потом появились и другие виды: tinus — некоторые считают его диким лавром, а некоторые — совсем особым деревом:

XXXIX.129. цвет у него другой, ягоды темно-синие.[2721]

Добавился и «царский», который начали называть «августовым»: это очень большое дерево с крупными листьями и с ягодами, на вкус вовсе не терпкими. Некоторые считают, что это совсем разные деревья и объявляют «царский» лавр с его более длинными и широкими листьями особым деревом. Они же числят по другому роду и бакалию, этот самый обычный, очень урожайный на ягоды лавр; бесплодный же (я очень этому удивляюсь) называют «триумфальным» и говорят, что его и берут триумфаторы. Может быть, правда, это началось с божественного Августа: стали брать ветки от лавра, посланного ему с неба, низенького, с курчавыми, мелкими листьями, встречающегося редко. В парках появился и фасосский лавр, у которого в середине листа есть словно маленькая лиственная оборочка. Ее нет у лавра-евнуха, прекрасно переносящего затененность: он разрастается в любой тени.[2722]

XXXIX.131. Есть еще «земляной лавр»[2723] — это дикий кустарник; александрийский, который называют еще «идейским», hypoglotlion, danae, carpophyllon, hypelate. От корня у него раскидываются ветки длиной в три четверти фута, их употребляют для венков: листья острее, чем у мирта, мягче, белее и крупнее, плоды красные, сидят между листьями. Его очень много на Иде и около Геркалеи Понтийской, но только по гористым местам.

XXXIX.132. Тот вид, который называют daphnoides, притязает на множество имен: его зовут pelasgum, eupetalon, «александровым венком». Это тоже кустарник, очень ветвистый, с листьями более толстыми и мягкими, чем у лавра, обжигающими рот, с черными, отливающими в красное ягодами. Еще в старину было отмечено, что на Корсике вовсе нет лавра; теперь его там посадили, и он хорошо идет.[2724]

XL.133. Это дерево — вестник мира, и его ветка, поднятая среди вражеских станов, служит знаком перемирия. Для римлян он по преимуществу вестник радости и победы: лавровые ветки посылают вместе с письмами, ими обвивают солдатские копья и дротики и украшают императорские фасцы.[2725]

XL.134. Веточку от него кладут на колени Юпитера Сильнейшего и Величайшего всякий раз, когда радуются новой победе. Это не потому, что лавр вечно зелен, и не потому, что он дерево мира — в обоих отношениях следовало бы предпочесть маслину, — а потому что на Парнасе это дерево самое величавое и поэтому, как думают, любезное Аполлону. Римские цари имели обыкновение посылать Аполлону дары и спрашивать у него предсказаний (свидетель тому Л. Брут).[2726] Может быть, чтут лавр и потому, что Брут заслужил свободу для государства, поцеловав, по ответу оракула, ту лавроносную землю; чтут еще и потому, что это единственное из садовых и приносимых в жилье деревьев, в которое не ударяет молния.

XL.135. Я считал бы, что дерево это почтено участием в триумфах скорее по этим причинам, а не потому, что им, как пишет Мазурий, окуриваются и очищаются от крови, пролитой на войне. Запрещено осквернять лавр и маслину, употребляя их для житейских нужд; даже при молебствиях нельзя брать для алтарей и жертвенников лавровые и масличные дрова. Лавр выражает свою ненависть к огню громким потрескиванием и своего рода протестом: древесина у него скручивается, словно это больные внутренности и нервы. Рассказывают, что Тиберий во время грозы надевал себе на голову лавровый венок из страха перед молнией.[2727]

XL.136. Были с лавром и случаи, касающиеся божественного Августа и достойные упоминания. Ливии Друзилле (впоследствии в браке получившей имя Августы), когда она была еще невестой цезаря, орел бросил с высоты на колени совершенно нетронутую курицу ослепительной белизны. Она изумилась, но не испугалась, а тут произошло и другое чудо. Курица держала в клюве лавровую веточку, отягощенную ягодами, и гаруспики велели сохранять и эту птицу, и ее потомство, веточку же посадить и благоговейно за ней ухаживать.

XL.137. Это и сделали в усадьбе цезарей, лежащей у Тибра, в девяти милях от Рима по Фламиниевой дороге. По этому событию усадьба и называется «У кур». Лавр чудесно разросся в целый лес. Август впоследствии, справляя триумф, держал ветку этого лавра в руке и надевал венок из его же ветвей. После то же стали делать все императоры.[2728] Установился обычай сажать ветви, которые они держали; леса, различающиеся по именам императоров, существуют доселе.

XL.138. Это единственное дерево, именем которого называют мужчин, единственное, для листьев которого в латинском языке существует особое обозначение: laurea. Имя лавра сохранилось в названии одного места в Риме: на Авентине есть Loretum, там был когда-то лавровый лес.[2729] Лавр употребляют при очищениях; засвидетельствовано, что его сажают и ветвями, хотя в этом и сомневались Демокрит и Феофраст.

1(1). О природе деревьев, произрастающих на суше и море самостоятельно, мы сказали; остаются те, которые скорее создаются искусством и человеческими ухищрениями, а не рождаются. И тут прежде всего приходится удивляться, что та описанная выше скудость, предмет нераздельного обладания диких зверей, с которыми человек вел борьбу за опавшие плоды, а за висящие на деревьях и с птицами, — сменилась столь изысканной роскошью, более всего, полагаю я, по знаменитому почину Л. Красса и Гн. Домития Аэнобарба. (2) Красс был одним из первых ораторов римлян. Дом его был великолепен, но еще несколько лучше, там же на Палатии, был дом Кв. Катула, который вместе с Г. Марием разбил кимвров; самым же красивым в то время, по общему мнению, был находившийся на Виминальском холме дом римского всадника Г. Аквилия, еще больше прославившегося этим домом, чем своим знанием гражданского права (тогда как Крассу его дом ставили в упрек).

(3) Происходя из знатнейших родов, оба они в 662 году от основания города, по истечении сроков их консульств, были назначены цензорами, что повело ко многим раздорам вследствие несходства их нравов. Сразу же Гн. Домитий, будучи по природе несдержан, а к тому же разгоряченный неприязнью, которую соперничество делает особенно острой, обрушился на то, что цензор живет в такой роскоши, настойчиво предлагая Крассу за его дом шесть миллионов сестерциев.

(4) Красс, со своей всегдашней находчивостью и изящным остроумием, изъявил согласие уступить за эту цену весь дом, кроме шести деревьев. Когда же Домитий сказал, что без этих деревьев он не даст за дом и одного динария, Красс ответил: «Так кто же, скажи пожалуйста, Домитий, подает дурной пример и заслуживает замечания, будучи сам цензором, я ли, мирно живя в доме, который достался мне по наследству, или ты, оценивая шесть деревьев в шесть миллионов сестерциев?»

(5) Это были лотосы,[2760] прелестные густотой широко раскинувшихся ветвей; в дни нашей молодости ими гордился владелец дома Цецина Ларг, из знати; а существовали они — раз уж мы говорили и о длительности жизни деревьев — до пожаров принцепса Нерона и оставались бы зелеными и молодыми, если бы этот принцепс не ускорил смерть и деревьям.

(6) Но пусть никто не думает, что в остальном дом Красса был прост и негодующему Домитию, кроме деревьев, не к чему было прицепиться: в атрии этого дома Красс поставил шесть колонн гиметского мрамора, привезенных им в свое эдильство для украшения сцены, тогда как в общественных зданиях мраморных колонн еще совсем не было. Так нова эта роскошь и столько блеска тогда придавали домам деревья, что без них Домитий даже не дал цены, предложенной из враждебных побуждений.

(7) От деревьев были и прозвания у древних: Фрондицием был назван воин, который прославился подвигами в борьбе с Ганнибалом и переплывал Вольтурн, покрыв голову ветвями, покрытыми листьями (frondes). Род Лициниев получил прозвание Столонов. Так называются лишние побеги деревьев, и открытие того, что их полезно срезать, дало имя первому Столону. Древние законы заботились о деревьях, и в двенадцати таблицах предусмотрено, что тот, кто срубит чужие деревья, должен заплатить за каждое по двадцати пяти ассов штрафу. Хочется спросить, поверили бы те, кто и плодовые деревья расценивал в такую сумму, что деревья, о которых мы сейчас говорили, будут продаваться по названной нами цене. (8) Не меньше приходится удивляться и плодовым деревьям, из которых многие в пригородных поместьях дают ежегодно плодов на две тысячи сестерциев, так что одно дерево приносит больший доход, чем у древних целое поместье. Ради этого и выдумали прививки и помеси деревьев, чтобы для бедных и плоды не росли.

(9) Теперь мы скажем, каким образом скорее всего можно получить от них такой доход. Мы намерены дать правильный и наиболее совершенный способ возделывания и потому будем касаться не общеизвестного и установившегося, а спорного и сомнительного, в чем чаще всего допускаются ошибки в жизни. Мы не хотим щеголять обстоятельностью там, где она неуместна. Прежде всего мы скажем о том, что имеет значение для всех вообще пород деревьев, — о погоде и почве.

(10) Больше всего деревья любят аквилон[2761] и с той стороны, откуда он дует, бывают гуще, пышнее и крепче древесиной. Тут многие ошибаются; дело в том, что не следует в виноградниках ставить ограждения против этого ветра, а надо сохранять их только с северной стороны. Более того, своевременно наступающие холода весьма способствуют укреплению деревьев, которые тогда превосходно развиваются, а в противном случае, если их ласкают австры,[2762] истощаются, и особенно в пору цветения.

(11) Действительно, если сразу после того, как деревья отцвели, выпадут дожди, то все плоды пропадают; а миндаль и груши теряют свои зародыши даже и тогда, если вообще будет облачно и подует австр. Около восхождения Плеяд дожди крайне неблагоприятны для виноградной лозы и маслины, у которых тогда брачное время. Это и есть те решающие четыре дня для маслины — этот промежуток, когда дует австр, сопровождающийся облачностью и сыростью, о чем мы уже сказали. Злаки также хуже вызревают в дни австра, но зато скорее. (12) Вредны те холода, которые приходят с северными ветрами или несвоевременно. Аквилон же в зимнее время очень полезен для всех посевов. Само собой понятно, почему тогда нужно желать дождей: деревья, истощенные плодоношением и притом ослабленные листопадом, естественным образом, испытывают жестокий голод, а дождь для них пища. (13) Поэтому на основании опыта считают менее всего полезным, чтобы зима была теплая: в этом случае у деревьев за родами немедленно следует зачатие, то-есть почкообразование, а затем новое истощающее цветение. А если так будет несколько лет подряд, то даже и сами деревья умирают, и тут ни для кого не может быть сомнения, что они гибнут от голода. Поэтому тот, кто сказал, что нужно желать ясных зим, не сообразовал своих пожеланий с деревьями; (14) и дожди и солнцестояние не приносят пользы виноградникам; а сказать, что за пыльной зимой следует богатая жатва, — это плод игры воображения.

Вообще же и деревьям и злакам одинаково полезно, чтобы снег лежал подольше. Причина не в том только, что он запирает, удерживает и отводит назад, на пользу злакам и корням, дыхание земли, уходящее с испарениями, но и в том, что он постепенно доставляет влагу, притом же чистую и самую легкую: ведь снег — это пена небесных вод. (15) Таким образом, даваемая им влага не та, которая все затопляет и размывает: она каплет, в меру жажды, словно из материнского сосца, и все питает, не наводняя. Тогда же и земля бродит и, полная соков, не истощенная сосущими ее посевами, когда приходит время ей открыться, улыбается теплым дням. При этом особенно утучняются хлеба, если не говорить о тех странах, где постоянно горячий воздух, как, например, в Египте: здесь непрерывность тепла и самая привычка к нему дают то же самое, что в других странах правильность чередования; ведь повсюду полезнее всего, если вовсе отсутствует то, что может повредить. В большей части стран преждевременно вытянувшиеся побеги, вызванные к этому мягкостью погоды, бывают погублены наступающими вслед затем холодами. (16) Поэтому поздние зимы вредны также и лесным деревьям, которые даже больше страдают, угнетенные собственной тенью и лишенные врачебной помощи, потому что нет возможности в лесу одеть нежные растения, обернув их соломой. (17) Итак, подходящее время для увлажнения — это, во-первых, зимние дожди, затем — выпадающие перед образованием почек; третья пора — это, когда деревья выводят плоды, и не сразу, а после того, как плоды уже окрепнут. Для тех деревьев, которые дольше ростят свои плоды и нуждаются в более длительном питании, полезна и поздняя влага; таковы виноградные лозы, маслины, гранаты. Однако каждый род деревьев по-своему нуждается в этих поздних дождях, потому что созревание происходит у одних в одно время, у других в другое. Поэтому приходится наблюдать, что от одних и тех же дождей иные деревья получают ущерб, иные пользу — даже принадлежащие к одной породе. Так, например, груши зимние требуют дождя в один день, скороспелые — в другой; так что, хотя для всех одинаково нужны зимние дожди, но до появления почек.

(18) Те же причины, которые делают аквилон более полезным, чем австр, заставляют предпочесть внутренние участки прибрежным — они по большей части холодные — и гористые — ровным, и ночные дожди — дневным. Посевы больше пользуются влагой, если солнце не уносит ее сразу.

(19) Связан с этим и вопрос о расположении виноградников: в какую сторону горизонта они должны смотреть. Вергилий осудил посадки на запад, но некоторые предпочитают это расположению на восток. У многих я встречал мнение о преимуществах юга; не думаю, чтобы в этом вопросе можно было дать какие-нибудь постоянные указания.

Искусство садовода должно сообразоваться в каждом случае с природой почвы, с характером местности, со свойствами климата. (20) В Африке расположение виноградника на юг и бесполезно для лоз и нездорово для хозяина, потому что эта страна сама лежит в южном поясе; здесь лучше всего соразмерит почву с небом тот, кто высадит лозы на запад или на север. Раз Вергилий отвергает запад, то, по-видимому, он не допускает и мысли о севере. Между тем, известно, что в доальпийской Италии большей частью именно так расположенные виноградники оказываются наиболее плодовитыми. (21) Большое значение имеют и ветры. В Нарбонской провинции, в Лигурии и в части Этрурии считают ошибочным высаживать против цирция[2763] и благоразумным — допускать этот ветер со стороны. Действительно, он там умеряет летний жар, но часто дует с такой силой, что сносит крыши.

(22) Некоторые подчиняют небо земле, так что у них насаждения, делаемые в сухих местах, смотрят на восток и на север, а во влажных — на юг. Заимствуют соображения и от свойств самих лоз, сажая в холодных местах скороспелые, чтобы созревание предупредило холод; те плоды и лозы, которые не любят росы, — к востоку, чтобы солнце сразу ее уносило; те, которые любят росу, — к западу или даже к северу, чтобы они дольше ею пользовались. (23) Другие, следуя, в сущности, указанию самой природы, советуют сажать лозы и деревья против аквилона. Демокрит думает, что тогда плоды становятся и более ароматными.

О направлении аквилона и остальных ветров мы сказали во второй книге, а в следующей скажем еще о некоторых небесных явлениях. Во всяком случае, явным подтверждением благотворности аквилона представляется то, что даже у деревьев, смотрящих на юг, всегда листья опадают раньше. Подобные же обстоятельства надо учитывать и в приморских странах. (24) В некоторых местах ветры с моря вредны, в большинстве же случае они питают растение. Для некоторых насаждений благотворно, когда море виднеется вдали, но не приносит пользы близость соленого дыхания. То же самое и по отношению к рекам и прудам. Они иногда обжигают туманами, иногда приносят прохладу растениям, страдающим от жары. Мы уже сказали, какие растения радуются тени и даже холоду. Итак, лучше всего довериться опыту.

(25) После неба следует вопрос о земле, едва ли более легкий, потому что большей частью не одна и та же почва подходит для деревьев и злаков — и чернозем, какой встречается в Кампании, не всегда бывает вполне благоприятен для винограда, и почва, испускающая тонкие туманы, и красная земля, которую многие хвалят. Меловую почву в области Альбы Помпейской и глину предпочитают для винограда всем другим, хотя это и жирные почвы, что в этом случае нежелательно. С другой стороны, белый песок в области Тицина, черный песок во многих местах, также и красный, даже в смеси с жирной землей, неплодородны. (26) Часто и основания для суждения бывают обманчивы. Не всегда почва, на которой красуются высокие деревья, бывает хороша и для других растений. Например: какое дерево выше пихты? А какое другое может выжить в том же месте? Не всегда и пышные луга служат признаком жирной почвы. Какие луга вызывают больше похвал, чем германские? Не сразу под тонким покровом дерна лежит песок. (27) Не всегда влажна земля, на которой высокие травы; точно так же и не обязательно жирна, клянусь Геркулесом, земля, пристающая к пальцам: это доказывает глина. Никакая земля, будучи брошена обратно в выкопанную яму, не заполняет ее, так что определить ее плотность или рыхлость этим способом нельзя; и на железо всякая наводит ржавчину. Не бывает также земли чрезмерно тяжелой или, наоборот, не достигающей правильного веса. Действительно, какой вес можно подразумевать под правильным весом земли? Не всегда и речные наносы можно одобрить, потому что некоторые растения быстро старятся от воды; (28) даже и та наносная почва, которую все хвалят, не оказывается полезной в течение долгого времени, кроме как для ивы. Среди признаков качества почвы — толщина соломы; на знаменитом Леборинском поле в Кампании она такова, что этой соломой пользуются вместо дров. Но такая почва повсюду трудна для обработки и своими достоинствами чуть лине больше утомляет земледельца, чем могла бы утомить своими недостатками. (29) Так называемую углеизвестковую землю, по-видимому, тоже можно улучшить, приложив к этому заботу. Мягкий туф даже рекомендуется авторами. Вергилий допускает для винограда и землю, ростящую папоротник. Многие растения лучше доверить соленой земле, где они в большей безопасности от вреда, приносимого рождающимися в них животными. Холмы не остаются обнаженными после возделывания, если их умело вскопать; так и равнины не всегда получают меньше солнца и ветра, чем это требуется, а некоторые лозы, как мы уже сказали, питаются инеем и туманом.

Во всех вещах есть нечто глубоко сокрытое, во что каждый должен проникнуть своим умом. (30) Разве не бывает часто, что меняется то, что давно признано и установлено? В Фессалии, около Ларисы, после осушки озера местность стала холоднее и вывелись маслины, которые там были раньше; точно так же город Эн увидел гибель своих виноградников, которые замерзли после того, как Гебер стал протекать ближе, а около Филипп искусственная осушка местности изменила условия погоды. На Сиракузской равнине пришлый земледелец, удалив камни с поля, терял свой урожай в грязи, пока не положил камни обратно. В Сирии проводят плугом слабую борозду, лишь слегка нажимая на сошник, потому что ниже лежит каменистая подпочва, которая летом сжигает семена. (31) В некоторых местах наблюдаются одинаковые последствия и от необычного жара и от холодов. Фракия родит злаки благодаря морозам, Африка и Египет — благодаря жаре. На принадлежащем родосцам острове Халкии есть настолько плодородное место, что, сжав и убрав посеянный в обычное время ячмень, его там сразу же сеют снова и собирают жатву вместе с остальными злаками. В области Венафра маслины превосходно растут на песчаной почве, в Бетике — на очень жирной. Пуцинский виноград вызревает на камне, цекубские лозы мокнут в Понтийских болотах. Столь велико разнообразие и различия условий и почвы!

(32) Цезарь Вописк, выступая с речью перед цензорами, назвал выменем Италии розейские равнины, на которых оставленная жердь на следующий день оказывается скрытой в траве; но они считаются хорошими только для пастбищ. Однако природа не пожелала лишить нас возможности учиться, и даже там, где она не сделала явными достоинства, она сделала опознаваемыми недостатки.

Поэтому мы прежде всего скажем о пороках.

(33) Горькую землю узнают по черной и выродившейся траве, холодную — по криво растущей, влажную — также по некрасивой растительности; на-глаз узнают сурик и глину, которые очень трудно поддаются обработке, нагружая заступ и лемех огромными глыбами — хотя то, что неблагоприятно для работы, не должно быть неблагоприятным и для урожая; точно так же узнают и почву противоположных качеств — подзолистую и белый песок. А бесплодная твердая корка легко обнаруживается с первого удара заступом. (34) Катон со свойственной ему сжатостью так определяет недостатки земли: на гнилую землю берегись загнать и телегу и скотину. Что такое надо понимать под этим названием, внушающее ему столь сильный страх, что он чуть ли не запрещает оставить следы на этой почве? Обратимся к гнилости дерева, и мы найдем, что те пороки, которые он так преследует, присущи земле сухой, растрескавшейся, корявой, седой, изъеденной, ноздреватой. (35) Одним словом он обозначил больше, чем мог бы выразить любым изобилием красноречия. Действительно, смысл этих недостатков тот, что мы имеем дело с какой-то состарившейся землей — если не по возрасту, которого ей вообще нельзя приписывать, то по свойствам — и потому бесплодной и бессильной во всех отношениях. (36) Тот же Катон считает наилучшим земельный участок, простирающийся равниной к югу от подножья гор, каково расположение всей Италии, а наилучшей почвой нежную, так называемую черную (pulla); она, по его словам, и будет самой подходящей для обработки и посевов. Нужно только понять, что нежной земля названа с удивительной многозначительностью, и в этом слове мы найдем все, чего нужно желать: (37) земля умеренного плодородия, земля мягкая и легко обрабатывающаяся, не мокрая и не сухая, земля, блистающая вслед плугу, такая, какую вычеканил бог на щите, как об этом рассказывает источник мудрости Гомер, добавляя, что она удивительным образом чернеет, хотя сделана из золота; земля, на которую, когда она только что вспахана, набрасываются жадные птицы, сопровождающие плуг, и вороны, клюющие самые следы пахаря. Приведем здесь также одно изысканное изречение, несомненно, относящееся к делу. (38) Цицерон, второй светоч наук, сказал: «Лучше те мази, которые отзываются землей, чем те, которые шафраном» (он предпочел здесь выражение «отзываются», а не «пахнут»). Конечно, это так; лучшей землей будет та, которая отзывается благовонными мазями. (39) Если же нас спросят, каков тот запах земли, которого нужно искать, то мы скажем, что он бывает и при невспаханной земле, перед заходом солнца, в том месте, где опускаются оконечности радуги, и тогда, когда земля после длительной засухи увлажнена дождем. Тогда она испускает это свое божественное дыхание, зарожденное солнцем, ни с чем несравнимое по сладости. Такой же запах должен быть от вспаханной земли; кто его найдет, не будет обманут, и запах дает лучшую оценку земли. Такой запах бывает после вырубки старого леса, от нови, которую все единогласно хвалят. (40) При возделывании злаков та же самая земля, как это понятно, окажется плодороднее всякий раз, когда ей дать отдых от обработки. Для виноградников это невозможно; и тем более внимательно нужно выбирать землю, чтобы не оправдалось мнение тех, кто считают почву Италии уже истощившейся. (41) Легкость обработки для некоторых почв зависит и от погоды, и иногда плодородие почвы имеет ту невыгодную сторону, что она после дождя становится вязкой и ее нельзя пахать. Напротив того, в Бизации, в Африке, мы видели, как поле, приносящее урожай сам-полтораста, вспахать которое в сухую погоду не могут никакие быки, после дождей пашет слабый ослик, причем с другой стороны запряжки лемех тянет старуха. Улучшать же землю землей, как это советуют некоторые, насыпая на тощую жирной или на влажную и чрезмерно жирную тощей и сухой, — это сумасбродство. На что может надеяться тот, кто обрабатывает такую землю?

(42) Другой способ изобрели Британния и Галлия — удобрять землю землей же, именно тем родом ее, который называется мергелем. Думают, что он насыщен плодородием; это некий жир земли, как бы железы в теле, в которых собрались жировые ядра.

Греки не оставили без внимания и этого — да и чего они не испробовали? Они пользуются в Мегаре белой глиной, которую называют левкаргилон, но только для влажной и холодной земли. (43) О той же, обогащающей Галлию и Британнию, уместно сказать подробнее.

Раньше было известно два вида, но с недавнего времени, при развившейся изобретательности, стало применяться их больше. Бывает мергель белый, рыжий, сизый, глинистый, туфовый, песчаный. Природа его двоякожесткая или жирная; испытывается то и другое рукой. Применение также двоякое — как удобрение только для злаков или также и для пастбищ. (44) Злаки питает туфовый и белый; если он найден среди источников, то обладает бесконечным плодородием, но наощупь он жесткий; если его набросать слишком много, то он сжигает почву. Следующий вид — рыжий, носящий название acaunumarga, в котором камень перемежается с тонкой песчаной землей. Камень разбивают на самом поле, и в первые годы бывает трудно жать из-за камней; зато вследствие легкости этого мергеля его привоз обходится вдвое дешевле, чем прочих видов. Его рассыпают не густо; считается нужным смешивать его с солью. Оба эти вида, будучи раз примешаны к земле, увеличивают урожайность злаков и трав в течение пятидесяти лет.

(45) Из тех видов, которые жирны наощупь, важнейший — белая земля. Она бывает нескольких родов; самая едкая — та, о которой мы сказали выше. Другой род белой земли — мел, применяемый для чистки серебра.

Добывается она из глубины, из колодцев, уходящих вниз, по большей части, на сто футов; устье у них узкое, а внутрь жила расширяется, как в рудниках. Пользуются ею более всего в Британнии. Она действует в течение восьмидесяти лет, и нет примера, чтобы земледелец дважды в жизни удобрял ею один и тот же участок. (46) Третий род белой земли называется glisomarga. Это мел валяльщиков, смешанный с жирной землей, более плодородный для трав, чем для злаков, так что, собрав жатву, на нем до следующего посева получают богатейший покос. Пока же эта земля под злаками, она не растит никаких других трав. Действует тридцать лет. В количестве, превосходящем правильную меру, ухудшает почву наподобие сигнийской земли. Сизую землю Галлия на своем языке называет eglecopala. Она добывается глыбами, наподобие камня, но от солнца и мороза рассыпается, образуя тончайшие пластинки. Эта одинаково плодородна для злаков и трав. (47) Песчаной пользуются, если другой нет, но на заболоченных участках — и при наличии другой. Убии, насколько мы знаем, — единственное племя, которое, обрабатывая плодороднейшие поля, удобряет их тем, что накладывает сверху слой, толщиною в фут, любой земли, выкопанной с глубины не менее трех футов. Но это приносит пользу не долее десяти лет. Эдуи и Пиктоны сделали свои поля весьма плодородными при помощи извести, которая оказывается чрезвычайно полезной также и для маслин и винограда. (48) Всякий мергель нужно рассыпать на вспаханной почве, чтобы его целебное действие было воспринято. Он требует также некоторого количества навоза, будучи вначале слишком жестким и плохо проникающим в травы; иначе, каков бы он ни был, он своей новизной вредит почве; да и с примесью он не увеличивает урожая в первый год. Важно и то, для какой почвы он предназначается. Сухой предпочтителен для влажной, для сухой — жирный; для смешанной подходит любой из двух родов — мел или сизая земля.

(49) Транспаданцы так ценят удобрение золой, что предпочитают ее навозу и потому сжигают навоз вьючных животных, который наиболее легок. Однако нельзя пользоваться одинаково тем и другим для удобрения одного и того же поля; и зола непригодна для виноградников и для некоторых злаков, как мы еще скажем. Иные считают, что и пыль питает виноград, посыпают пылью вызревающие гроздья и подбрасывают ее к корням лоз и деревьев. Несомненно, что в Нарбонской провинции цирций именно так ускоряет созревание винограда, и пыль там приносит больше пользы, чем солнце. (50) Есть много разновидностей навоза, и применение его дело древнее. Уже у Гомера представлен царственный старец, собственноручно удобряющий так поле. Согласно преданию, унаваживание в Греции изобрел царь Авгий, а Геркулес распространил в Италии, которая, однако, присудила бессмертие за это изобретение своему царю Стеркуту, сыну Фавна. М. Варрон отдает первенство помету дроздов из птичников, который он превозносит также и как корм для коров и свиней, утверждая, что ни от какой другой пищи они не жиреют быстрее. Можно высоко ставить наши нравы, если у наших предков были такие птичники, что их было достаточно для унаваживания полей. (51) Колумелла считает первым по качеству помет из голубятников, следующим — из курятников, а помет плавающих птиц осуждает. Другие авторы единогласно указывают для этой цели, прежде всего, извергнутые остатки человеческой пищи. Некоторые из них предпочитают мочу, в которой вымачивалась шерсть в дубильных мастерских, другие просто, с добавкой воды, и притом в большем количестве, чем то, которое подливали к вину, потому что приходится смягчать больше вредных свойств, когда к собственной ядовитости вина присоединилось еще то, что добавлено человеком. Так в этом состязании доходят до того, что человеческая пища, в свою очередь, служит для питания земли. (52) Далее хвалят свиные нечистоты; один только Колумелла их осуждает. Иные предпочитают помет любого четвероногого, питающегося ракитником, иные — голубиный. Далее идет козий навоз, потом овечий, затем коровий, наконец, вьючных животных.

(53) Такие разновидности различали древние. Вместе с тем, я не нахожу указаний на пользование свежим навозом: и здесь старение приносит пользу. В некоторых провинциях, богатых скотом, нашли лучшим просевать старый навоз через решето наподобие муки; действие времени изменяет его запах и вид даже в сторону некоторой приятности. Недавно нашли, что маслины особенно любят золу из печей для обжигания извести. (54) Варрон добавляет к имеющимся указаниям, что конский навоз, являющийся самым легким, питает посевы, а луга — более тяжелый, получающийся при ячменном корме и порождающий много трав.

Некоторые также предпочитают навоз вьючных животных коровьему и овечий козьему, а ослиный всем остальным, потому что ослы медленнее всех животных жуют. Однако практика свидетельствует против того и другого. Но все одинаково признают, что нет ничего полезнее, как запахать плугом или закрыть лопатой посевы люпина, раньше чем он даст бобы, или накидывать вязанки из него к корням деревьев и лоз. Полагают даже, что там, где нет скота, можно удобрять соломой или также папоротником.

(55) Катон: Из чего приготовлять навоз — подстилочная солома, люпин, мякина, бобовая солома, листья дуба и падуба. Из посевов выпалывай бузник и болиголов, а из ивняка высокую траву и тростник и подстилай их овцам, а также гнилые листья. Если виноградник худ, сожги срезанные побеги и там же их запаши. Он же: Когда задумаешь сеять хлеб, выпаси там овец.

(56) Он говорит, что некоторые посевы и сами питают землю. Пашню унаваживают такие злаки: люпин, боб, вика. И наоборот: нут — потому что его выдергивают и потому что он солен, — ячмень, пажитник, чечевица — все эти растения сжигают почву, и также все остальные, которые выдергиваются. Остерегайся бросать косточки плодов на пахотную землю. Вергилий полагает, что лен, овес и мак также сжигают почву.

(57) Навозные кучи советуют помещать под открытым небом во впадинах, где собирается влага, покрывая их соломой, чтобы они не высыхали на солнце, и втыкая посредине дубовый кол, чтобы там не зародились змеи. Очень важно раскидывать навоз по земле, когда дует фавоний и в новолуние. Многие ошибочно понимают это так, что нужно делать это только в феврале месяце, когда начинается фавоний, между тем, как большая часть посевов требует этого в другие месяцы. В какое бы время ни пришлось раскидывать навоз, надо позаботиться о том, чтобы это происходило при ветре от равноденственного заката и при убывающей луне или в новолуние. Удобряющее действие навоза удивительным образом усиливается при соблюдении этого.

(58) Поговорив достаточно подробно об условиях неба и земли, скажем теперь о тех деревьях, которые произрастают, благодаря заботе и искусству человека. Различных родов их почти столько же, сколько производит природа; так хорошо мы воздали ей благодарность. Их разводят или семенами, или саженцами, или побегами, или отводками, или черенками, или прививкой, или срезая ствол дерева. Но я удивляюсь тому, что Трог поверил, будто вавилоняне сажают листья пальм и так выращивают деревья. Некоторые деревья разводятся несколькими способами, некоторые всеми.

(59) Большинству этих способов нас научила сама природа, и прежде всего — сажанию семян, тем, что, упав на землю и будучи ею воспринято, семя оживает. Но некоторые деревья иначе и не вырастают, как, например, каштаны, грецкие орехи, если не считать тех, что предназначены на сруб.[2764] Семенами же, хотя и не такими, можно разводить и те деревья, которые допускают другие способы, например, виноград, яблони и груши: у них семенем является косточка, а не самый плод, как у названных выше. И мушмула также может расти из семени. Но все они в этом случае медленно растут и вырождаются, так что приходится их восстановлять прививкой; иногда даже и каштаны.

(60) У некоторых деревьев, наоборот, природа такова, что они не вырождаются, каким бы способом их ни разводить; таковы кипарисы, пальмы, лавры: и лавр разводится различными способами. Различные виды его мы перечислили. Из них августа, и ягодный лавр, и тин разводятся одинаковым образом. Собирают в январе месяце ягоды, высушенные дующим в это время аквилоном, и рассыпают их, чтобы они не перегрелись, лежа кучей. (61) После этого некоторые, подготовив их навозом к высаживанию, поливают мочой, другие, положив в корзину, топчут их ногами в проточной воде, пока не удалят кожуру; иначе она вредит своей сыростью и задерживает прорастание. Сажают их в марте, по двадцати, приблизительно, штук вместе, в ямку, глубиной в ладонь. Эти же виды лавра разводятся и побегами: триумфальный лавр — только черенками. (62) Все виды мирта в Кампании разводят ягодами, в Риме — побегами. Тарентинский мирт, как утверждает Демокрит, можно сажать и другим способом: самые крупные ягоды слегка растолочь, так, чтобы не раздавить зерен...[2765] растерев, намазать этим веревочку[2766] и так сажать. Получится заросль, густая, как стена, от которой можно брать отводки. Для получения изгороди так же сажают и терновник, обмазывая веревочку его ягодами. Кусты же лавра и мирта, в случае надобности, можно пересаживать, начиная с трехлетнего возраста.

(63) Из тех растений, которые разводят семенами, Магон особенно распространяется об орехах. Миндаль он советует сажать на участке мягкой глины, обращенном на юг; любит, по его словам, это дерево и твердую горячую землю, а на жирной или влажной умирает или становится бесплодным; миндалины для посадки надо выбирать наиболее заостренные и от молодого дерева; размачивать их в течение трех дней в навозной жиже или за день до посадки в воде, подслащенной медом; втыкать в землю острием так, чтобы острое ребро смотрело к аквилону; сажать по три вместе, располагая их треугольником на расстоянии ладони одну от другой; поливать каждые десять дней, пока не подрастут. (64) Грецкие орехи кладут в землю так, чтобы они лежали на своем шве; семена пинии сажают по семи вместе в продырявленные горшки или так же, как лавры, разводимые ягодами. Лимонные деревья выращиваются из зерен или побегов, рябиновые из семян, или саженцев, или отводков; но те — в жарких местах, а рябиновые — в холодных и влажных.

(65) Природа показала и питомники для рассады: у многих деревьев от корней подымается густая поросль, обреченная на то, чтобы быть убитой породившей ее матерью, тень которой угнетает эту беспорядочную толпу. Так бывает у лавров, гранатовых деревьев, платанов, вишен, слив. Лишь у немногих деревьев ветви щадят потомство, например, у вязов и пальм. Но такое потомство вырастает только у тех деревьев, корни которых, любя солнце и дождь, распространяются в верхнем слое земли. (66) Принято не сразу сажать эти побеги в предназначенные для них места, а предварительно поручить их кормилице, давая им подрасти в питомниках, чтобы потом снова переселиться. Такой переход удивительно смягчает даже лесные породы, потому ли, что природа деревьев, так же как и человеческая, жадна к новизне и странствиям, или потому, что, покидая свое место, деревья оставляют там ядовитый сок, и рассада, оторванная от ее корней, умелым обращением приручается, как дикое животное.

(67) Нечто подобное показала природа и в других явлениях, когда оторванные от деревьев ветви продолжали жить. При этом их отрывают вместе с комлем, так что они уносят в своих волокнах и некоторую часть материнского тела. Этим способом сажают гранаты, лесной орешник (corylus), яблони, рябину, мушмулу, ясень, фиги и, прежде всего, виноград. Айва, посаженная таким образом, вырождается. (68) Отсюда же был найден и способ посадки отрезанных побегов. Сначала это делалось с бузиной, айвой и ежевикой для получения изгородей, а затем было применено и в целях возделывания, например, для тополя, ольхи и ивы, которую можно сажать, даже повернув побег верхушкой вниз. Эти деревья сразу высаживают туда, где их хотят иметь. Все же прежде, чем перейти к другому, надо сказать об уходе за питомниками.

(69) Для них важно выбрать особенную почву, потому что часто желательно, чтобы кормилица была добрее матери. Итак, это должна быть почва сухая, но не лишенная соков, обработанная двойным заступом,[2767] гостеприимная к пришельцам и как можно более сходная с той землей, в которую их надо будет пересадить; но прежде всего — очищенная от камней и защищенная от доступа куриного племени; она должна иметь как можно меньше скважин, чтобы солнце, проникая в них, не сожгло корешки. (70) Сажать надо с промежутками в полтора фута, потому что, если саженцы будут соприкасаться, то, помимо других пороков, они становятся и червивыми; надо чаще полоть и вырывать травы, а также подчищать и самые подрастающие деревца, приучая их к ножу. (71) Катон советует также ставить решетки на рогатинах, высотой в человеческий рост, для: защиты от солнца, а для защиты от холодов — покрывать их соломой. Так выращиваются из семян, говорит он, груши и яблоки, так пинии из орешков, так кипарисы, тоже выводимые из семян. При этом зерна бывают чрезвычайно малы, так, что иные едва можно разглядеть. (72) Нельзя умолчать об этом чуде природы, что из такого малого зерна рождаются деревья, в то время как зерно пшеницы и ячменя, не говоря уже о бобе, настолько больше. Что сходного со своим происхождением имеют семена яблонь и груш? И из таких-то зачатков рождаются деревья, презирающие топор, рычаги, не сгибающиеся под огромными грузами, мачты для парусов, тараны для пробивания башен и стен!

Такова сила, такова мощь природы. Но все остальное превышается тем, что некоторые растения рождаются из слезы, как мы скажем в своем месте.

(73) Итак, собрав в указанные выше месяцы шишки женского кипариса — мужской, как мы сказали, не рождает, — их сушат на солнце; они лопаются, и из них высыпаются семена, которые очень любят муравьи; тут еще более удивительно то обстоятельство, что такая зверушка в своей пище уничтожает зародыш таких деревьев. Сажают их в апреле месяце, выровняв участок цилиндрами или катками, и сверху густо насыпают через решето земли на палец толщиной. При глубокой заделке всходы не могут подняться и сгибаются под землей. (74) Поэтому землю и приминают ногой. Понемногу поливают после захода солнца раз в три дня, чтобы равномерно поить семена, пока они не прорастут. Пересаживают через год, когда всходы достигнут роста в девять дюймов; для пересадки выжидают подходящей погоды — ясной и безветренной. Как это ни удивительно, но только в день пересадки опасно, если выпадет хоть сколько-нибудь дождя или подует ветер. В дальнейшем они вне опасности, но воды и впоследствии не любят. (75) Ююбу (zizipha) также сажают зерном в апреле месяце. Тубуры лучше прививать к лесной сливе, айве или калабрике — лесному терну, который превосходно воспринимает также myxae[2768] и рябину.

Переносить, как это советуют некоторые, саженцы из одного питомника в другой, прежде чем высаживать их в свое место, я считаю слишком хлопотливым, хотя и утверждают, что от такого перенесения листья становятся больше. (76) Семя вязов собирают около мартовских календ, когда оно начинает темнеть, раньше чем деревья оденутся листьями. Затем, просушив его в тени в течение двух дней, густо высевают на вскопанный участок и-покрывают сверху слоем измельченной и просеянной через решето земли, такой же толщины, как и для кипарисов. Если не помогут дожди, надо поливать. Через год деревца пересаживают из взошедшей на участке поросли в вязовые питомники, с промежутками в один фут во все стороны. (77) Атинские вязы лучше сажать осенью, потому что они, не имея семени, выращиваются из отводков. В пригородные виноградники пересаживают пятилетние деревья или, как предпочитают некоторые, деревья, достигшие двадцати футов. Дерево устанавливают в яму, называемую девятерной, трех футов в глубину, такой же или большей ширины, и обкладывают со всех сторон землей из окружающей почвы на три фута; в Кампании это называется arula. Промежутки берут, смотря по природе местности; на равнинах надо сажать реже. (78) Тополя и ясени, также выращиваемые из отводков, дают почки «раньше, и поэтому их надо и высаживать раньше, то-есть после февральских ид. В расположении деревьев и лоз общераспространен и необходим пятиричный порядок _*^**_*^* (квинтункс) не только потому что он создает желательные условия для движения воздуха, но и потому, что он наиболее приятен на вид, представляя стройно вытянувшиеся ряды, с какой бы стороны ни смотреть. Для тополей применяется тот же способ посадки семенами, что и для вязов, равно и тот же способ пересадки из питомников и лесов.

(79) Прежде всего, необходимо пересаживать в такую же или в лучшую землю; нельзя пересаживать из теплой и рано родящей местности в холодную и поздно родящую или наоборот; ямы выкапывают заранее, если возможно, настолько раньше, чтобы они успели покрыться густым дерном. (80) Магон советует делать это за год, чтобы ямы впитали солнце и дождь, или, если условия этого не допускают, развести в них огонь за два месяца, а посадку производить только после дождя; глубину их он определяет для глинистой и твердой почвы в три локтя во все стороны, на уклонах — на ладонь больше, и советует выкапывать их в форме трубы с суженным отверстием; а для черной земли — в два локтя с ладонью, при прямоугольных сторонах той же меры. Греческие авторы сходятся в том, что ямы должны быть не глубже пяти полуфутов и не шире двух футов, но нигде не иметь глубину менее полутора футов. (81) Так как при влажной почве приходится дойти почти до воды, то Катон советует во влажных местах, выкопав ямы шириной в три фута у отверстия и в фут с ладонью внизу, глубиной в четыре фута, выстлать их камнем или, за неимением его, зелеными ивовыми жердями, если же и таковых не окажется — хворостом, таким образом, чтобы глубина убавилась на полфута. Мы считаем нужным добавить, основываясь на указанных свойствах деревьев, что надо сажать глубже те деревья, которые любят пускать корни вровень с землей, каковы ясень, маслина: эти и им подобные надо сажать вглубь на четыре фута. Для прочих достаточно будет трех футов глубины. Нет вреда в обрезывании обнажившихся частей корня. «Срежь этот корень», — сказал полководец Папирий Курсор, после того как приказал обнажить секиру, чтобы привести в страх пренестинского претора. (82) Некоторые предпочитают подкладывать черепки или круглые камешки, которые и задерживают и в меру пропускают влагу, тогда как плоские камни, по их мнению, непригодны для этого и загораживают землю от корня. Положив слой щебня, мы примирим то и другое мнение.

(83) Некоторые советуют пересаживать деревья не моложе двух и не старше трех лет, другие — когда окружность ствола в обхват заполняет руку. Катон — когда дерево станет толще пяти пальцев. Он не упустил бы сказать, если бы это имело значение, что на коре надо отмечать южную сторону неба, чтобы после пересадки дерево было обращено к тем же привычным направлениям и чтобы северные ветви не растрескивались, будучи подвержены южному солнцу, а южные не зябли от аквилонов. (84) Некоторые утверждают даже противоположное по отношению к виноградным лозам и смоковницам, изменяя их расположение на обратное: будто бы тогда листья становятся гуще и больше защищают плоды, которых меньше пропадает, а смоковничное дерево притом еще получает такой рост, что на него легче влезать. Многие особенно заботятся о том, чтобы срезать верхушку, и притом так, чтобы срез смотрел на юг, не понимая, что подвергают дерево опасности трещин от чрезмерного испарения. (85) Я предпочел бы чтобы этот срез смотрел на пятый или шестой час горизонта. Точно так же мало известно, что надо остерегаться засушить корни чрезмерным промедлением и что нельзя выкапывать деревья, когда дует ветер с севера и со всей части горизонта между севером и зимним восходом; во всяком случае, никак нельзя подставлять корни действию этих ветров, иначе они умирают, а земледелец и не догадывается о причине. (86) Катон считает вредными при пересадке все вообще ветры, а также и дождь. Кроме того, полезно оставить на корнях как можно больше той земли, в которой они жили, и целиком обвязать их вместе с дерном; Катон по той же причине дает совет, несомненно очень ценный, пересаживать в корзинках. Он считает достаточным выстилать дно ямы землей, взятой с поверхности. Некоторые говорят, что при подстилке из камня плоды на гранатовых деревьях не лопаются. Корни лучше укладывать согнутыми; самое же дерево необходимо помещать так, чтобы оно было по середине всей ямы. (87) Существует мнение, что если смоковничное дерево посажено на морском луке — это особый род лука, — то скорее начинает приносить плоды, и притом не подверженные червивости; от того же порока свободны и остальные плоды при таком способе посадки. Для кого не очевидно, что нужно соблюдать большую осторожность в обращении с мелкими корешками, чтобы они имели вид вынутых, а не вырванных? Равным образом, мы опускаем и остальные указания, как, например, о том, чтобы примять землю вокруг корней, чему Катон придает первостепенную важность; он же предписывает рану на стволе обмазать навозом и перевязать листьями.

(88) Здесь уместно привести сведения, относящиеся к промежуткам между деревьями. Некоторые советуют сажать гранаты, мирты и лавры более густо, чем остальные деревья, но все же на расстоянии девяти футов одно от другого; несколько дальше — яблони, еще дальше груши и еще дальше — миндальные и фиговые деревья. Впрочем лучше всего сообразоваться с длиной ветвей и характером местности, а также с величиной тени каждого дерева — и это также надо учитывать. Тень не велика даже у больших деревьев, если их ветви образуют шар, например, у яблонь и груш; но она огромна у вишен и лавров.

(89) Но есть и некоторые особенности у тени различных деревьев: тень грецкого ореха тяжела и вредна как для головы человека, так и для окружающих это дерево растений. Убивает травы также и сосна; но оба эти дерева хорошо противостоят ветрам, а виноградники нуждаются в такой защите. Капель самая тяжелая бывает с дуба, каменного дуба и сосны, с кипариса совсем никакой, а тень этого дерева очень мала и собрана в себя. Тень смоковничных деревьев легка, хотя и широка, поэтому нечего возразить против посадки их в виноградниках. (90) Тень вязов мягка и даже питает те растения, на которые падает; Аттик же считает и ее одной из наиболее тяжелых. Не сомневаюсь, что это так, если деревья раскинутся ветвями; но не думаю, чтобы была вредна тень от подстриженного вяза. Благоприятна и тень платана, хотя и густа: об этом убедительно свидетельствует трава, которая ни под каким другим деревом не покрывает почву более пышно. У тополя, листья которого играют, нет никакой тени, у ольхи плотная, но питающая растения. (91) Виноградная лоза довольствуется сама собой: ее лист подвижен и, постоянно трепеща, умеряет солнце тенью, а также служит защитой при сильном дожде. В общем все деревья, имеющие длинные черешки, дают легкую тень. Нельзя пренебрегать этим знанием или ставить его на последнее место, потому что для каждого растения тень или кормилица или мачеха. Что касается тени грецких орехов, сосен, пихт и елей, то она, несомненно, ядовита для всего, чего только коснется.

(92) Определение капели коротко: вредоносна капля, падающая со всех деревьев, которые так защищены разросшейся листвой, что дождь не падает сквозь них. Таким образом, в этом вопросе имеет большое значение земля, на которой мы садим — насколько она питает каждое дерево. Холмы уже сами по себе требуют меньших промежутков. (93) В ветренных местах надо сажать чаще, но маслину с самыми большими промежутками: по мнению Катона, на расстоянии двадцати пяти футов и до тридцати. Но это меняется, смотря по природе мест. В Бетике нет большего дерева, чем маслина, а в Африке, как передают, — ответственность остается на авторах, — многие деревья называются тысячефунтовыми, по весу масла, приносимого ими ежегодно. Поэтому Магон назначил для них промежуток в семьдесят пять футов со всех сторон, или, при тощей и твердой почве и в ветренном месте, самое меньшее — сорок пять футов. (94) Бетика собирает с маслин наиболее обильные урожаи. Все согласятся, что проявление постыдного невежества — подстригать взрослые деревья больше, чем это допустимо, ускоряя их старость, или как это обычно бывает, вырубать целые деревья, чем сам садовод свидетельствует о своей неопытности. Нет ничего хуже для земледельца, как сожаление о том, что сделано, так что лучше уже погрешить чрезмерно редкой посадкой.

(95) Некоторые деревья по природе растут медленно и прежде всего те, которые рождаются только из семян и отличаются долговечностью. Те же, которые быстро гибнут, быстро и растут, как, например, смоковничное и гранатное деревья, слива, яблоня, груша; мирт, ива; таким образом, они все же превосходят остальные доходностью. Действительно, они начинают приносить плоды в три года, а признаки этого показывают и раньше. Из них более позднее дерево груша, а самое скороспелое хенна и кустарник pseudocypirus: он сразу же цветет и приносит семена. При этом все деревья растут быстрее, если отрезать боковые побеги, направляя питательные соки в один ствол.

(96) Та же природа научила и делать отводки: побеги ежевики, сгибаясь вследствие своей тонкости и чрезвычайной длины, касаются верхушками земли и снова рождаются; они заполнили бы собою все, если бы этому не противостояла культура, так что прямо можно сказать, что человек создан для ухода за землей. Таким образом, дурное и ненавистное растение все же показало нам отводки и живые и корни. Такая же природа у плюща. Катон говорит, что отводками можно сажать, кроме виноградной лозы, также смоковничное дерево, маслину, гранатовое дерево, все виды яблонь, лавры, сливы, мирт, орешник абелланский и пренестинский, платан.

(97) Есть два вида отводков. Отгибают ветку от дерева в яму величиной в четыре фута по всем направлениям, через два года перерезают в сгибе, а через три года пересаживают отводок. Если предполагается переносить отводки на далекое расстояние, то удобнее всего сразу закапывать их в корзинках или гончарных горшках, чтобы в них и перенести. (98) Второй способ, более прихотливый: на самом дереве вызывают корни, пропуская ветви через горшки или корзинки, с набитой вокруг ветвей землей, и, получив при помощи этой уловки корни среди самих плодов и верхушек — ибо к самым верхушкам подводит их смелый ум, создающий новое дерево вдали от почвы, — по истечении того же двухлетнего срока, что и в предыдущем способе, отрезают отводок и сажают его вместе с корзинкой. Можжевельник (sabina herba) разводится отводками и побегами; говорят, что для него удивительно полезен винный осадок, а также толченый кирпич. Розмарин разводят теми же способами и ветками, так как ни у можжевельника, ни у розмарина нет семени; рододендрон — отводками и семенем.

(99) Прививке семенами также научила природа: бывает, что семена, второпях целиком проглоченные голодной птицей и размягченные теплотой желудка, выбрасываются вместе с плодотворящим снадобьем помета в мягкие ложа деревьев или часто заносятся ветром в какие-нибудь расщелины коры, после чего нам и приходится видеть вишню на иве, платан на лавре, лавр на вишне и разноцветные плоды, растущие вместе. Передают, что то же самое производит и галка, прячущая запасы семян в дуплах деревьев.

(100) Отсюда возникла прививка глазком: на дереве открывают глазок, вырезав кору при помощи трубки, сходной с сапожничьей, и заключают туда семя,[2769] снятое тою же трубкой с другого дерева. Такова была древнейшая прививка для смоковниц и яблонь. По способу Вергилия ищут впадину в узле приподнятой почкою коры и заключают туда почку от другого дерева.

(101) Итак, всему, о чем говорилось до сих пор, нас научила сама природа, прививке же обычной — случай, второй и едва ли он не более усердный учитель, а именно следующим образом: заботливый земледелец, опоясывая свою хижину плетнем для того чтобы жерди меньше гнили, подложил под них подкладку из плюща (hedera). И вот они, захваченные живительным прикусом, из чужой жизни создали свою, и оказалось, что пень заменяет землю. Итак, снимают ровно поверхность пилой и сглаживают пенек серпом. (102) После этого можно действовать двояко: во-первых, прививать в промежуток между корой и древесиной. В древности боялись раскалывать ствол, но впоследствии, решившись проникнуть внутрь, стали прижимать привой к средней части ствола и к самой его сердцевине, причем прививали один привой, так как больше не помещалось в сердцевине. В дальнейшем искусство изощрилось до шести привоев, противопоставляя их смертности увеличение числа; при этом ствол осторожно раскалывается посредине и расщелину сдерживают тонким клином, пока не опустят в нее заостренный привой.

(103) Здесь надо многое учитывать: прежде всего, какое дерево выносит такое сочетание и с каким деревом. Затем, не одинаково и не в одних и тех же частях расположены соки у различных деревьев. У виноградных лоз и смоковничных деревьев средние части более сухие, и зачатие сосредоточено в верхней части; поэтому оттуда и берут привой. У маслин сок — в средней части, откуда и берут привой; верхушки же сухи. (104) Легче всего срастаются такие деревья, у которых одинакова природа коры и которые, вместе зацветая, объединены родством одновременности и общностью соков. Медленно идет дело, когда приходится бороться сухому с влажным, жесткой коре с мягкой. Далее, нужно наблюдать, чтобы расщеп не пришелся на узел — здесь негостеприимная жесткость отвергает пришельца, — чтобы он был в самой гладкой части и не был на много длиннее трех пальцев, не был косо направленным или зияющим. (105) Вергилий запрещает брать прививку от верхушки, и известно, что надо искать привой с тех верхних веток, которые смотрят на летний восход, притом от плодовитых деревьев и от молодых побегов, если они не предназначаются для прививки к старому дереву, потому что в последнем случае они должны быть крепче.

Кроме того, надо чтобы привои обещали плод, то-есть полны были зародышами, которые принесли бы плод в этом году, во всяком случае имели не менее двух лет и были не тоньше мизинца. (106) Можно прививать и обратным концом, если требуется, чтобы при меньшей высоте они пошли вширь. Прежде всего важно, чтобы, имея почки, они все же были гладкими; изъязвления или искривленность не благоприятствуют надеждам. Сердцевина прививаемого ростка должна соприкасаться с тем слоем материнского дерева, где древесина соединяется с корой: это лучше, чем располагать прививку снаружи вровень с корой. Заострение прививаемого ростка не должно обнажать сердцевину, но все же открывать ее тонкой трубочкой. Окончание должно сходиться пологим клином, не длиннее трех пальцев; этого очень легко достигнуть, размочив ее в воде перед обстругиванием. (107) Нельзя заострять на ветру; надо следить, чтобы кора не отставала от древесины ни здесь, ни там. Привой вставляется вплоть до его коры. Вставляя, надо остерегаться повредить его, чтобы кора не образовала складок. Поэтому нельзя прививать слезящиеся ростки, — не более, клянусь Геркулесом, чем сухие, потому что в первом случае от избытка влаги кора сдвигается, а во втором — вследствие недостатка жизненной силы не пропитывается соком и не срастается. (108) При этом также тщательно следят, чтобы прививка происходила при возрастающей луне и чтобы привой вставлялся обеими руками. Да и действительно, обе руки, действуя вместе, производят меньшее усилие, по необходимости умеряя друг друга. Привой, вдавленный сильнее, позднее начинает плодоносить и более долговечен; в противном случае — наоборот. Расщелина не должна слишком зиять и охватывать слишком свободно или, наоборот, недостаточно свободно, когда она выдавливает привой или, сжав, убивает его; (109) особенно надо остерегаться этого, имея дело со стволом быстро воспринимающего дерева. Для того чтобы расщелина остановилась посредине, некоторые, сделав на стволе ножом след расщелины, обвязывают ивовым прутом самый край и затем расщепляют клином: перевязка ограничивает свободу расщепления. (Некоторые растения после прививки в питомнике в тот же день пересаживают.) Если прививают к толстому стволу, то лучше помещать привой между корой и древесиной, раздвинув их, лучше всего, костяным клином, чтобы кора не лопнула. (110) У вишневых деревьев, перед тем как сделать расщелину, снимают луб. Это единственные деревья, допускающие прививку и после зимнего солнцестояния. После снятия луба на них остается как бы пух, и если он попадет на росток, то вызывает его загнивание. Очень полезно, введя клин, стянуть расщелину перевязкой. Прививать лучше всего как можно ближе к земле, насколько это допускают свойства ствола и положение узлов. Выступать в длину привои должны не более, чем на шесть пальцев. (111) Катон советует смешать глину или мел с песком и коровьим пометом, растереть до получения вязкой массы и ею обмазывать внутри и кругом. Из его описания ясно видно, что в то время прививали не иначе, как между древесиной и корой, и вставляли привой не дальше, как на два пальца. Прививать груши и яблони он советует весной или через пятьдесят дней после солнцестояния, а также после жатвы, (112) а маслины и смоковницы — только весной, в новолуние, притом после полудня и не при южном ветре. Странно, что он, не довольствуясь той защитой прививки, о которой уже сказано, — тем, что она прикрыта от дождя и холодов дерном и мягкими связками расколотых вдоль прутьев, сверх того, советует еще покрыть бычьим языком — это такой род травы — и обвязать, положив еще сверху соломы. Теперь считают вполне достаточным закрыть лубом и смесью глины с мякиной, причем росток выступает на два пальца. (113) Прививая весной, надо торопиться, потому что почки быстро развиваются; исключение составляет маслина, глазки которой рождают очень медленно и у которой под корой очень мало соку (который вредит прививке в том случае, если его слишком много). Задерживать же прививку гранатовых и смоковничных деревьев, как и всех других сухих, не имеет никакого смысла. (114) Грушу можно прививать и в цвету и затянуть прививку даже до мая месяца. Если плодовые привои приходится далеко переносить, то лучше всего, как полагают, можно сберечь их сок, втыкая их в репу, а сохранять их между двумя черепичными желобками, поблизости от ручья или пруда, обложив с обеих сторон землей; ростки же виноградных лоз — в сухих ямах, закрыв их соломой и затем посыпав землей, так, чтобы они выступали верхушками.

(115) Катон прививает виноградную лозу тремя способами: во-первых, он советует, обрезав лозу, расщепить ее вдоль по сердцевине, вставить в нее привои, заостренные, как сказано выше, и соединить сердцевины. По второму способу, если лозы соприкасаются между собой, то на обеих срезают наискось расположенные друг против друга стороны и, соединив сердцевины, связывают. Третий способ — пробуравить насквозь лозу до сердцевины, вставить привой, длиной в два фута, и, обвязав прививку и обмазав ее замазкой, покрыть землей, направляя привитые побеги вверх.

(116) В наше время введено улучшение, заключающееся в том, что пользуются галльским буравчиком, который сверлит, но не вызывает в дереве нагревания; ведь всякий ожог ослабляет; привой выбирают такой, который начинает пускать почки; от места прививки он должен иметь не более двух глазков; обвязывают... [...] прутьями вяза ...[2770] (надрезают) острием с двух сторон, чтобы оттуда стекал слизистый сок, который чрезвычайно вреден виноградным лозам; затем, когда побеги вырастут на два фута, перевязка привоя надрезается, чтобы предоставить ему свободу расти в толщину. (117) Время для прививки лоз указано от осеннего равноденствия до начала зарождения почек. Культурные растения прививаются к корням лесных растений, по природе более сухим; если культурные растения привить к лесным, то они вырождаются до дикого состояния. Остальное зависит от погоды. Благоприятнее всего для прививок сухая погода; против чрезмерной сухости есть средство: поставить рядом глиняные горшки, из которых понемногу сочится вода сквозь золу. Прививка глазком любит легкие росы.

(118) Прививку наложением (emplastratio) можно считать также возникшей из прививки глазком. Она больше всего подходит для толстой коры, какая бывает у смоковниц. При этом способе, обрезав все ветви, чтобы они не отвлекали соков, на самом гладком месте, там, где заметна особая живость, вынимают пластинку, так, чтобы нож не проник глубже коры, и прижимают такую же пластинку коры от другого дерева, вместе с соком ее почки, причем стык должен быть таким плотным, чтобы не оставалось места для рубца и сразу оказалось соединение, не пропускающее ни влаги, ни воздуха; тем не менее, лучше защитить его еще и обмазыванием и повязкой.

(119) Любители новизны утверждают, что этот способ изобретен недавно, но он встречается уже и у древних греков и у Катона, который советует так прививать маслину и смоковничное дерево, определяя даже меру с обычной для него точностью: вырезать ножом кусочек коры длиной в четыре пальца и шириной в три, приложить, как сказано, и обмазать его этой замазкой, так же, как это делается для яблони. Некоторые для виноградных лоз присоединяют к этому способу расщепление, удаляя пластинку коры и делая прививку к плоскому боку.

(120) Мы видели близ Тибуртинских водопадов дерево, привитое всеми этими способами и отягощенное всякого рода плодами — на одной ветви орехами, на другой ягодами, еще на других виноградом, грушами, винными ягодами, гранатами, разными родами яблок. Но оно было недолговечно. Не всего, однако, мы можем достигнуть искусственными способами: некоторые растения не могут родиться иначе, как самопроизвольно, и растут только в диких и пустынных местах. (121) Самым восприимчивым ко всяким прививкам считается платан, затем дуб (robur), но оба они портят вкус плодов. Некоторые прививаются всеми способами, как, например, смоковничные и гранатовые деревья. Виноградная лоза не принимает прививки наложением, как и все растения с тонкой, слабой и скважистой корой; прививки же глазком не принимают растения сухие или недостаточно сочные. Плодовитее всего прививка глазком, затем прививка наложением, но обе они весьма непрочны; то, что держится на одной коре, быстро отламывается даже от легкого ветерка. Прививка делает растение очень выносливым и более плодовитым, чем посадка.

(122) Нельзя не упомянуть об одном редкостном примере. Некий Кореллий, римский всадник родом из Атесте, привил под Неаполем каштан его же собственным привоем. Так получился каштан, известный под названием кореллианского, как один из лучших. После того Терей, вольноотпущенник Кореллия, снова привил так же кореллианский каштан. Между ними такая разница: тот плодовитее, но этот — тереянский — лучше.

(123) Остальные способы разведения измыслил мудрый случай, который научил сажать отломанные ветки тем, что забитые в землю колья пустили корни. Так сажают многие деревья, и прежде всего, смоковничное, которое родится и всеми другими способами, кроме отводков, но лучше всего, если, заострив более крупную ветку наподобие кола, глубоко забить ее, оставив над поверхностью земли лишь небольшую верхушку, да и ее прикрыв песком. Веткой сажают и гранаты, расширив предварительно проход для них при помощи кола, а также и мирт; ветки во всех этих случаях берут длиной в три фута, толщиной поменьше, чем в руку; кору тщательно сохраняют, конец заостряют.

(124) Мирт сажают и черенками, тутовое дерево — только черенками, так как прививать его к вязу не позволяет опасность удара молнии. Поэтому теперь надо сказать о сажании черенками. При этом, прежде всего, надо соблюдать, чтобы черенки были от плодовитых деревьев, чтобы они были не кривые, не бугристые и не раздвоенные, не тоньше охвата ладонью, не короче фута, чтобы кора не была повреждена; сажать нужно всегда срезом, то-есть тем концом, который был ближе к корню, вниз; почки нужно обкладывать землей, пока саженец не войдет в силу.

(125) Те правила, которые Катон считал необходимыми при уходе за маслинами, мы лучше всего преподадим его собственными словами: «Черенки маслины, которые будешь сажать в яму, делай трехфутовыми и внимательно следи, чтобы не пострадал луб, когда будешь рубить или резать. Те, которые будешь сажать в питомнике, делай футовыми. Их сажай так: место должно быть обработанное двойным заступом и достаточно рыхлое. Когда будешь втыкать черенок, притопчи отводок ногой. Если мало войдет в землю, вгони молотом или колотушкой; берегись повредить кору, когда будешь вгонять. Колом заранее не подготовляй места, куда погружать черенок; так он будет лучше жить. Когда саженцам три года, они уже готовы для размножения тогда, когда луб начнет меняться. (126) Если будешь сажать в ямы или в борозды, сажай по три черенка вместе и наклони их в разные стороны. Над землей они должны выдаваться не больше, чем на четыре пальца; или сажай глазки. Маслину надо вынимать осторожно и так, чтобы осталось как можно больше корней, покрытых землей; когда хорошо закроешь корни, надо хорошо утоптать, чтобы не повредило что-нибудь. Если кто спросит, какое время подходит для посадки маслины, — при тощей почве — во время посева, при тучной почве — весной.

(127) Маслины начинай подстригать за пятнадцать дней до весеннего равноденствия. С этого дня можно подстригать в течение пятидесяти дней. Подстригай их так: если место очень плодородное, то снимай все сухое и все, что надломит ветер; если место неплодородное, то срезай больше и хорошо пропаши, и удали узлы и облегчи сучья. Вокруг маслин осенью прокопай и прибавь навозу. Кто будет слишком часто и слишком глубоко перемешивать землю под маслинами, тот вырвет самые тонкие корешки. Если плохо вспахивать, корни уйдут вверх, сделаются слишком толстыми, и от этого силы маслины уйдут в корни».

(128) Какие породы маслин в какого рода земле он советует сажать и в какую сторону обращать масличные сады, — это мы сказали там, где говорилось о маслинах. Магон дал совет сажать их на холмах, на сухой и глинистой почве между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием, а на жирной, влажной или орошаемой почве — от времени жатвы до зимнего солнцестояния. Это предписание, как надо понимать, относится к Африке. В Италии в настоящее время их сажают преимущественно весной. Но если даже предпочтут сажать их и осенью, то есть всего четыре дня, в течение которых сажать вредно, — от сорокового дня после равноденствия до захода Плеяд.[2771] (129) Особенность Африки та, что здесь прививают их к дикой маслине своего рода вечной прививкой: когда дерево состарится, отводят ближайший к месту усыновления побег, и таким образом из него же возникает другое, молодое дерево, и так же снова, сколько раз это понадобится, так что одни и те же масличные сады существуют веками. Прививают же к дикой маслине побегом и глазком.

(130) Нехорошо сажать маслину в то место, откуда выкопан дуб, потому что на корне дуба водятся черви, так называемые рауки (raucae), которые переходят на маслину. Установлено, что полезнее не обкуривать черенков и не сушить их перед посадкой. Найдено также, что хорошо бывает раз в два года, между весенним равноденствием и восходом Плеяд, подстригать старый масличный сад и расчищать мох, ежегодно после солнцестояния окапывать деревья, делая ямы в два локтя шириной и в один фут глубиной, унавоживать через два года на третий.

(131) Тот же Магон советует сажать миндальные деревья от захода Арктура до зимнего солнцестояния, груши не все в одно время, потому что они и цветут не все в одно время, но продолговатые и круглые от захода Плеяд до зимнего солнцестояния, а остальные роды среди зимы, после захода Стрелы, притом так, чтобы они смотрели на восток или на север; лавр от захода Орла до захода Стрелы. С этим же связаны и общие соображения о времени посадки и прививки. Большей частью предписывают производить их весной и осенью. (132). Есть и другое время — около восхода Пса, но оно известно лишь немногим, потому что оказывается не для всех мест одинаково выгодным; мы все же не должны умолчать о нем, так как исследуем свойства не какой-либо определенной области, а всей природы.

(133) В области Кирены сажают во время пассатных ветров, также и в Греции, маслину — особенно в Лаконике. Тогда же остров Коос сажает и виноградные лозы, а остальные греки не колеблются производить окулировку и прививку, но не сажают деревьев. Здесь очень много значит природа мест; так, в Египте сажают в любом месяце, а везде, где летом идут дожди, как, например, в Индии и Эфиопии, там, по необходимости, деревья сажают после дождей, осенью.

(134) И вот, точно так же есть три поры зарождения почек — весна и восходы Пса и Арктура. Действительно, не только животным свойственна охота к совокуплению, но гораздо более сильна страсть земли и всех растений, и своевременно воспользоваться ею очень важно для зачатия; особенно же важно это для прививки, так как здесь бывает обоюдное стремление сойтись. (135) Те, кто предпочитают весну, сочетают растения тотчас после равноденствия, утверждая, что тогда ростки дадут плод и коре легче соединиться в плодоносном объятии. Те, кто предпочитают осень, делают это начиная с восхода Арктура, потому что тогда растения сразу некоторым образом укореняются и встречают весну подготовленными, не затратив сразу сил на зарождение почек. Некоторые деревья, однако, повсюду имеют твердо установленное время года для посадки и прививки, как, например, вишни и миндаль — около зимнего солнцестояния. В большинстве случаев лучшим судьей в этом будет характер местности. Так, в холодных и влажных местах надо сажать весной, в сухих и жарких — осенью.

(136) В общем же, в условиях Италии сроки распределяются следующим образом: для тутового дерева от февральских ид до равноденствия, для груши — осень с тем, чтобы предупредить зимнее солнцестояние на пятнадцать дней, не менее; для летних яблонь и айвы, а также для рябины и сливы — после середины зимы до февральских ид, для греческих стручков и персиков — осенью до зимнего солнцестояния, для орехов, грецких орехов, пинии, авелланских орехов, миндаля и каштана — от мартовских календ до ид того же месяца, для ивы и дрока — около мартовских календ. Дрок сажают, как мы сказали, семенами в сухих местах, а иву побегом во влажных.

(137) Есть еще и новый способ прививки, — чтобы не пропустить сознательно ничего из того, что я где-либо нашел, — изобретенный Колумеллой, как он сам утверждает; этим способом сочетаются даже различные между собой и несклонные к общению природы деревьев, как, например, смоковничное дерево и маслины. Он велит посадить смоковничное дерево рядом с маслиной, не далее, чем на таком расстоянии, чтобы его могла коснуться издали наиболее гибкая и податливая ветка маслины, и заранее непрестанно укрощать эту ветку, приучая ее к сгибанию. (138) Затем, когда смоковничное дерево войдет в силу, что бывает в возрасте трех и уже, во всяком случае, пяти лет, срезать его верхушку и, обрезав также ветку маслины и обстругав, как было сказано, конец воткнуть в ствол смоковничного дерева и привязать, чтобы она не вырвалась вследствие своего изгиба. Таким образом, путем некоторой помеси между способами отводков и прививки, эта ветка произрастает, оставаясь общей двум матерям, а на четвертый год ее отрезают, и она уже целиком принадлежит усыновляющему дереву. Этот способ еще не получил общего распространения и мне, по крайней мере, недостаточно хорошо знаком.

(139) Между прочим, те же изложенные выше соображения о жарких и холодных, влажных и сухих местах научили и копанию ям. Во влажных местах их невыгодно делать большими и глубокими; напротив того, это необходимо в жарком и сухом месте, чтобы в ямах собиралось и удерживалось как можно больше воды. Таков же и способ ухода за старыми деревьями. В знойных местах летом окучивают корни и закрывают их, чтобы их не опалил жар солнца. (140) В остальных местах их окапывают, давая доступ воздуху, зимою же посредством окучивания защищают от холода, тогда как в предыдущем случае, напротив, зимой открывают, изыскивая влагу для жаждущих корней. Окапывать надо везде на три фута по окружности, но этого не делают на лугах, потому что здесь любовь к солнцу и влаге заставляет корни распространяться в верхнем слое почвы.

Ограничимся тем, что сказано вообще о деревьях, сажаемых и прививаемых ради плодов.

(141) Остается сказать о тех, которые сажают ради других деревьев, главным образом, виноградной лозы, и древесина которых идет на порубку.

Первое место здесь занимают ивы, которые сажают во влажном месте, причем, однако, яму копают в два с половиной фута; сажают полуторафутовым побегом или жердью, которая лучше, если будет потолще. (142) В промежутках должно быть по шести футов. В возрасте трех лет деревья подрезают на высоте двух футов от земли, чтобы они пошли вширь и можно было их подстригать без уступов. Чем ива ближе к земле, тем она плодовитее. Ивы также советуют ежегодно окапывать в апреле месяце. Таково возделывание лозняковой ивы. (143) Жердяную сажают и прутом и побегом; яму копают такую же. Жерди от нее можно отрезать, примерно, на четвертый год. Они же в виде отводков заполняют место стареющих деревьев, причем отрезают их через год. Одного югера лозняковой ивы достаточно на двадцать пять югеров виноградника. Для той же цели сажают белый тополь; ямы копают в два фута, побег берут в полтора фута, сушат его два дня, промежутки оставляют в фут с ладонью, насыпают земли толщиной в два локтя.

(144) Тростник любит еще более водянистую почву, чем эти деревья. Сажают луковицу корня, которую некоторые называют глазком, в девятидюймовую яму, с промежутками в два с половиной фута; восстанавливается насаждение само из себя после того, как старый тростник вырван; это оказывается более полезным, чем срезать его, как делали раньше, потому что корни, переплетаясь между собой, убивают друга друга. (145) Время посадки — раньше, чем глазки тростника набухнут, то-есть до мартовских календ. Растет тростник вплоть до зимнего солнцестояния и перестает расти тогда, когда начинает затвердевать. Это признак своевременности его срезания. И тростник считают нужным прокапывать так же часто, как виноградные лозы. Сажают его и горизонтально, закопав неглубоко в землю, причем из каждого глазка пробивается особое растение. (146) Сажают и отводки в футовую борозду, причем две почки закапывают, а третий узел оставляют на уровне почвы, наклонив верхушку, чтобы на ней не собиралась роса. Срезают его при убывающей луне. Для виноградников тростник, высушенный в течение года, полезнее, чем зеленый.

(147) Каштан предпочитают всем остальным тычинам вследствие легкости обработки и длительной стойкости. Способностью давать ростки, будучи срубленным, он превосходит даже иву. Почву он любит легкую, но не песчаную, и особенно влажный супесок, или угольную землю (carbunculus), или также туфовую муку; место может быть сколь угодно тенистое или открытое к северу и холодное или, наконец, покатое. Он отказывается расти на хряще, красной земле, меле и на какой бы то ни было слишком плодородной земле. (148) Сажают его, как мы сказали, орехом, но из них прорастают только самые крупные и притом посаженные по пяти вместе. Землю под ним нужно разбивать с ноября месяца до февраля, когда каштаны сами собой опадают с дерева и прорастают. Промежутки должны быть футовые, борозда повсюду в девять дюймов. Из этого рассадника их через два года пересаживают в другой, с двухфутовыми промежутками. (149) Применяются и отводки, с большей легкостью, чем у какого-либо дерева: обнажив корень, вытягивают все растение вдоль борозды, тогда одно растение рождается из верхушки, оставленной над землей, а другое от корня. Но, будучи пересажен, он не сразу умеет прижиться и года два боится новизны места; после того подымается. Поэтому предназначенные к порубке участки лучше пополнять орехами, чем саженцами. (150) Уход такой же, как и за предыдущими деревьями, — вскапывать и подстригать в течение следующего двухлетия. Впрочем, каштан сам о себе заботится, так как тень убивает лишние побеги. Срубают его на седьмом году. Тычин с одного югера достаточно для двадцати югеров виноградника, тем более что каждый ствол раскалывают пополам; они выстаивают дольше, чем до следующей порубки участка.

(151) Дуб (aesculus) растет так же, но срубают его на три года позднее. Он менее прихотлив и родится на любой земле; сажают весной, жолудем, но непременно той же породы, в девятидюймовую яму, с промежутками в два фута. Обстригают понемногу четыре раза в год. Эти тычины совсем не гниют, и обрубленное дерево пускает много ростков.

Кроме тех деревьев, о которых мы сказали, идут на порубку ясень, лавр, персик, лещина, яблоня; но они медленнее растут и, будучи вбиты, едва выдерживают действие почвы, не говоря уже о влаге. Бузина, напротив, дает прочные жерди; сажают ее отводками, как тополь. Что касается кипариса, то о нем мы сказали достаточно.

(152) Рассказав предварительно о том, что является как бы снаряжением виноградников, остается особенно тщательно преподать указания о природе самих виноградных лоз.

У побегов лоз и некоторых деревьев, имеющих внутри рыхлое строение, узлы между отдельными коленами перегораживают сердцевину. Самые трубки коротки, и чем ближе к вершине, тем более короткие члены оказываются по обе стороны от каждого узла. (153) Сердцевина, которую, может быть, следовало бы назвать жизненной душой, стремится вперед, заполняя всю длину до тех пор, пока узлы имеют полость и трубка проходима. Когда же они, становясь сплошными, отнимают проход, то отталкиваемая ими сердцевина вырывается в нижней своей части, близ предыдущего узла, причем почки всегда чередуются по обе стороны стебля, как это было сказано о тростнике (harundo) и феруле (ferula), правой почкой считается расположенная у нижнего сочленения, левой — у ближайшего и так далее. Эта почка на лозе называется проростком (gemma), когда она уже образовала шишечку, а до этого — на внутренней части глазком, а на самой вершине зародышем (germen). Так рождаются ветки, побеги, грозди, листья, усики, и удивительно, что родившиеся с правой стороны крепче.

(154) Эти узлы на побегах, когда производится посадка, надо разрезать посредине, так, чтобы не вытекла сердцевина. Для смоковничного дерева берут девятидюймовые побеги и, сделав в почве отверстия при помощи колышков, сажают таким образом, чтобы конец, который был ближайшим к дереву, находился внизу и над землей выступали два глазка. Глазками же в собственном смысле называются те места на древесных побегах, откуда появляются почки. (155) Таким образом, иногда и в питомниках эти побеги приносят плоды в тот же год, в который принесли бы их, оставаясь на дереве: своевременно посаженные, когда они зачали, они рождают зачатые зародыши в другом месте. Так посаженные смоковничные деревья легко пересаживать на третий год. Быстрота старения у этого дерева возмещается тем, что оно очень быстро подрастает.

(156) Способы посадки виноградных лоз более многочисленны. Прежде всего, у них идет на посадку только то, что бесполезно и снимается при подстригании. Обстригают же те побеги, которые последними принесли плоды. Раньше сажали черенок от твердого ствола, имеющий головки с обеих сторон, и поэтому он еще и теперь называется молоточком. Потом стали его отрывать вместе с комлем, как у смоковницы, и такой наиболее живуч. Прибавился еще и третий, более удобный вид — без комля; такие черенки называются стрелами, когда их сажают в изогнутом состоянии, и трехпочечными, когда они короткие и не изогнутые. При этом способе их получается несколько из одного побега. (157) Пампинарии[2772] при посадке остаются бесплодными, и сажать нужно только плодовитые. Если на побеге мало узлов, он считается неплодовитым; густо сидящие почки служат признаком плодородия. Некоторые велят сажать только те побеги, которые уже цвели. Сажать стрелы менее выгодно, так как то, что согнуто, легко ломается при переноске. Сажают их длиной в фут, не меньше, с пятью или шестью узлами. Меньше трех почек при таком размере не может быть. (158) Сажать лучше всего в тот же день, когда они срезаны; а если приходится сажать спустя долгий срок, то надо, как мы указывали, соблюдать предосторожность, чтобы они, лежа вне земли, не высохли на солнце и не ослабели от ветра или холода. Тем, которые долго находились в сухом месте, надо дать ожить, оставив их перед посадкой на несколько дней в воде.

(159) Почва под питомником и виноградником должна быть открытая для солнца и в значительной степени обработанная: надо произвести плантаж двойным заступом, глубиной в три фута. Землю набрасывают мотыгой так, чтобы она поднялась на четыре фута; а канава дошла до двух футов; выкопанное очищают и выравнивают, чтобы не оставалось грубых выступов, а все было точно, по мерке. Неровные грядки между канавами указывают на плохую обработку. Надо измерять и промежуточную часть, так называемую подушку. (160) Побеги сажают и в яму и в длинную борозду; сверху насыпают самой нежной земли. Но на тощей почве сажать бесполезно, если не положить внизу слой более жирной земли. Не менее двух почек должно быть закрыто, а следующая должна касаться земли; землю прижимают и уминают тем же колышком; в питомнике должно быть расстояние между саженцами по полтора фута в ширину и по полфута в длину; так посаженные чубуки на двадцать четвертом месяце срезают у последнего сочленения, если не хотят его сохранить. Оттуда выступают глазки, с которыми отводок и пересаживают на тридцать шестом месяце.

(161) Есть и еще более сложный способ посадки виноградных лоз: крепко связывают четыре чубука в нижней части и, вставив их или в кость бычьей ноги или в глиняную трубку, закапывают так, чтобы две почки выступали. Таким образом они соединяются и быстро[2773] пускают росток. Затем разбивают трубку, после чего корень, освободившись, входит в силу и виноградная кисть несет на себе ягоды всех составных частей своего тела. (162) По другому, недавно изобретенному способу, чубук раскалывают и, выскоблив сердцевину, связывают обе части стебля, причем стараются всячески щадить почки. Затем, чубук сажают в землю, смешанную с навозом, и когда он начнет давать стебли, их обрезают и часто вскапывают землю. Колумелла обещает, что ягоды такой лозы будут без косточек; между тем весьма удивительно, что и самые чубуки живут, когда из них вынута сердцевина.

(163) Нельзя умолчать о том, что и из побегов, лишенных сочленений, рождаются деревья. Так, самшит всходит из посаженных пяти или шести самых тонких побегов, связанных вместе. Раньше соблюдалось правило отламывать их от привитого самшита, так как считалось, что иначе они не будут жить. Опыт опроверг это.

(164) Изложив уход за питомником, надо дать сведения, касающиеся виноградных лоз. Их пять родов: или побеги расстилаются по земле, или ствол стоит сам, или с тычиной без перекладины, или лоза опирается на простую перекладину, или на четырехугольник из перекладин, принимая форму водоема. (165) Каково обращение с лозой, имеющей опору, такое же и с той, ствол которой стоит сам по себе, без поддержки: ведь это бывает только в случае нехватки тычин. При простой перекладине лоза вытягивается по прямой линии, и такое расположение называется «кантерий» (canterius). Такая лоза дает лучшее вино, потому что не затеняет сама себя, постоянно согревается солнцем и больше чувствует дуновение ветра, скорее освобождается от росы, а также более доступна подчистке, окапыванию и всякому вообще уходу; а главное, у нее меньше пустоцвета. (166) Перекладина делается из жерди, тростника, волоса или веревочки, как, например, в Испании и в Брундизии. Водоемная богаче вином; название она получила от водоемов для стока дождевой воды в домах. Она разветвляется по четырем перекладинам на столько же частей. Мы скажем теперь о способе ее посадки, который применим и ко всем родам, но для этого рода допускает некоторые разновидности. Сажают ее тремя способами: лучше всего во вскопанную землю, затем в борозду и, наконец, в яму.

(167) О вскапывании уже сказано; для борозды достаточна ширина лопаты, для ямы — по три фута во все стороны. Глубина в обоих случаях три фута; поэтому и лозу нужно сажать не меньшей длины, с тем, чтобы она еще выступала двумя почками. (168) Землю на дне ямы необходимо размягчить мелкими бороздками и смешать с навозом.

Покатые места требуют более глубокой ямы, притом с насыпью у ниже лежащего края. Продолговатые ямы, в которых могут поместиться друг против друга две лозы, называются лотками (alvei). Корень лозы должен находиться по середине ямы, но сама она должна иметь твердую опору, смотреть на равноденственный восход; первую тычину она должна получить из тростника; (169) виноградник пересекается десятинной полосой шириной в восемнадцать футов, чтобы могли разъехаться встречные повозки, и другими поперечными полосами по десяти футов, проходящими по середине каждого югера, или, если виноградник большого размера, — кардинальной полосой такой же ширины, как и десятинная; кроме того, всегда устраиваются пятерные тропинки, т. е. такие, что у каждого пятого кола объединяется вместе по отдельному участку; в плотную землю можно сажать только после повторного вскапывания и только саженцы, в нежную и рыхлую — также и чубуки — в борозду или яму. (170) На холмах лучше проводить поперечные борозды, чем вскапывать почву, чтобы стекающая вода задерживалась в этих поперечинах; и при дождливом небе и при сухой почве чубуки сажают осенью, если только условия местности не заставят изменить это. Так, сухое и жаркое место потребует посадки осенью, влажное и холодное — уже в конце весны. В сухой почве бесполезно сажать саженцы с корнем; нехорошо сажать и чубуки в сухом месте, разве только после дождя; в орошаемых же местах можно сажать и зеленеющую лозу, вплоть до солнцестояния, как это делают в Испании. Лучше всего, чтобы в день посадки ветра не было. Многие считают желательным австр, Катон отрицает это.

(171) Промежуток между каждыми двумя лозами при средней почве должен быть в пять футов, самое меньшее — при плодородной почве — в четыре фута, самое большее — при тощей — в восемь; умбры и марсы оставляют промежутки до двадцати футов, чтобы вспахивать их — они называют их porculeta; в дождливой и туманной местности сажают реже, в сухой — чаще. (172) При этом усердие указало здесь путь бережливости: когда сажают лозы на вскопанной земле, то попутно устраивают питомник, размещая и саженцы на своих местах и чубуки, предназначаемые к пересадке — между лозами и их рядами; этот способ дает на югере около шестнадцати тысяч саженцев. Это дает выгоду в размере двухгодового урожая, потому что на такой срок отстают посаженные растения от пересаженных.

(173) Саженец, помещенный в винограднике, через год обрезают до земли, чтобы выступал только один глазок, втыкают рядом тычинку и подсыпают навозу. Таким же образом обрезают его и на второй год; от этого он приобретает и развивает в себе силы, достаточные для несения груза. Иначе, если его не сдерживать таким воспитанием, он, преждевременно рождая, становится тонким и тощим и весь уходит в плод. Нет ничего, что росло бы с большей жадностью, чем виноградная лоза, и если не сберечь ее силы для рождения, то она вся превращается в плод.

(174) Лучшие подпорки те, о которых мы уже сказали, — или тычины из дуба (robur) и маслины, если же таковых нет, то колья из можжевельника, кипариса, ракитника, бузины. Жерди из деревьев остальных пород надо обрезать каждый год. Для перекладины лучше всего тростник, связанный пучками; он выдерживает пять лет. Когда короткие лозы соединяются между собой смежными побегами, наподобие каната (funis), то образованные таким образом арки называются funeta.

(175) Третий год жизни лозы дает быстро растущий и сильный побег, который со временем может стать лозой. Он подымается к перекладине. Некоторые при этом «ослепляют» его, удаляя глазки оборотной стороной ножа, чтобы вызвать усиленный рост, но это вредное увечье. Полезнее приучить лозу рождать, и поэтому лучше срезать побеги только тогда, когда она дотянется до перекладины, и делать это, пока желательно, чтобы она набиралась силы. (176) Некоторые не велят прикасаться к лозе в течение года после пересадки и не применять в уходе за ней ножа ранее, чем на шестидесятом месяце; а после этого обрезать, оставляя только три почки. Другие обрезают и в первый год, но оставляют каждый год по три или четыре новых узла с тем, чтобы на четвертый год лоза достигла перекладины. И то и другое задерживает плодоношение, а кроме того, дает искривленность и узловатость, как при карликовом росте. Лучше всего, чтобы материнская лоза была крепкой и поросль ее сильной. Ненадежно то, что вырастает из рубцов в результате грубых ошибок неопытности; все, что имеет такой характер, рождено не самим материнским деревом, а его раной. (177) Пусть лоза сохраняет все свои силы, пока ей время укрепляться, и она вся целиком станет ежегодно покрываться плодами, когда им будет позволено рождаться. Природа ничего не рождает по частям. Лозу, которая вырастет достаточно крепкой, тотчас надо расположить на перекладине; если она будет еще не вполне крепка, обрезав, приютить под самой перекладиной. (178) Вопрос решают ее силы, а не возраст. Было бы опрометчиво требовать чего-либо от лозы ранее, чем она достигнет толщины большого пальца. На следующий год можно будет отпустить, смотря по силам матери, одну или две ветви. Эти только ветви и надо воспитывать, если так заставит сделать слабость растения, еще один год, и только на третий год прибавить снова две. Больше же четырех никогда не следует оставлять; коротко говоря, снисходительность неуместна, и всегда надо сдерживать чрезмерное плодородие. Природа лозы такова, что рождать для нее важнее, чем жить. Все, что мы отнимаем от древесины, мы прибавим к плодам. Лоза предпочитает рождать побеги, а не плоды, потому что плоды вещь недолговечная. Таким образом, она склонна к губительному излишеству и не разрастается, а изводит себя.

(179) Даст указания и природа почвы. На тощей почве даже и сильную лозу нужно обрезыванием удерживать в пределах перекладины, чтобы все плодоношение происходило под ней. Должен оставаться самый маленький промежуток, чтобы лоза была готова коснуться перекладины и надеялась на это, но все же не держалась за нее и уж, во всяком случае, не лежала на ней и не раскидывалась прихотливо. Нужно соблюсти такую меру, чтобы лоза все же еще предпочитала бы расти, а не рождать.

(180) Каждый побег должен иметь под перекладиной две или три почки, из которых рождалась бы древесина; далее он должен поникнуть вдоль перекладины и быть к ней привязанным, чтобы поддерживаться перекладиной, а не висеть; вблизи третьей почки надо его привязать плотнее, потому что этим сдерживается натиск древесины и ниже перевязки гуще высыпают ростки. Привязывать верхушку не советуют. Природа здесь такова: пологая и привязанная часть дает плоды, особенно самый изгиб; то, что ниже, образует древесину, под действием, думаю я, духа и той сердцевины, о которой мы говорили. Древесина, выросшая таким образом, дает плоды на следующий год. (181) Итак, есть два рода побегов: тот, что выходит из твердого и обещает на ближайший год только древесину, называется лиственным или, если он расположен выше рубца, плодоносящим; другой же, из годовалого побега, всегда бывает плодоносящим. Оставляют под перекладиной и так называемого сторожа — это молодой побег, не длиннее, чем с тремя почками, который даст древесину на следующий год, если лоза истощится чрезмерной пышностью и рядом с ним другой побег величиной с бородавку, который называется прыщиком (furunculus), на тот случай, если сторож обманет.

(182) Если заставить лозу приносить плоды ранее, чем на седьмой год после ее посадки отводком, то она вытягивается словно тростник и умирает. Нельзя одобрить и отпускания старой ветви в длину до четвертой тычины, что некоторые называют драконами, другие канатиками, устраивая так называемые мужские виноградники (masculeta). Когда лоза затвердела, тогда переводить ее хуже всего. (183) На пятый год загибают самые ветви и отпускают на каждой по одному ростку, затем на следующей, а предыдущую срезают. Всегда лучше оставлять сторожа, но он должен быть как можно ближе к стволу лозы и не длиннее, чем сказано; если побеги становятся слишком пышными, их загибают, чтобы лоза выпустила всего четыре ветви или две, если она имеет только одну перекладину.

(184) Если хотят, чтобы лоза росла самостоятельно, без тычины, то вначале она все же потребует хоть какой-нибудь поддержки, пока не научится стоять и подыматься прямо; остальной уход вначале тот же; при обрезании же нужно распределять «пальцы»[2774] равными количествами отовсюду, чтобы плоды не перевешивали в какую-либо сторону; вместе с тем, такое расположение, равномерно отягощая, не позволит лозе выскочить вверх. Такую лозу рост, превышающий три фута, заставляет склоняться; для остальных допустим рост от пяти футов и больше, лишь бы он не превосходил обычного человеческого роста. (185) Тем лозам, которые стелются по земле, также выделяют небольшие клетки, выкапывая по сторонам ямки, чтобы блуждающие ветки, сталкиваясь между собой, не оказались в раздоре; большая часть стран и собирает таким образом с виноградников лежащую на земле жатву — ведь такое обыкновение преобладает и в Африке, и в Египте, и в Сирии, и во всей Азии, и во многих местностях Европы. (186) В этом случае лозу нужно удерживать у земли, чтобы корень питал ее таким же образом и столько же времени, как это требуется для лозы, имеющей подпорку: всегда нужно оставлять только пальцы, имеющие при плодородной почве по три почки, при более тощей — по две; лучше, чтобы они были многочисленны, чем длинны. То, что мы сказали о природе почвы, будет ощущаться тем сильнее, чем ближе будут грозди к земле.

(187) Очень полезно разделять различные породы и для каждой иметь особый участок, потому что смешение пород создает несходство не только в соке, но также и в вине, или же, если они и смешиваются, то необходимо соединять только такие породы, которые созревают одновременно. Более высокие перекладины подходят для более плодородного и ровного участка, а также для росистого и подверженного туманам, более низкие, наоборот, для тощего, сухого, жаркого и открытого ветрам. Перекладины к подпоркам следует привязывать как можно более тугим узлом, а лозу сдерживать слабым. Какие породы лоз, на какой почве и под каким небом надо сажать, об этом мы. дали наставление, когда перечисляли виды лоз и вин.

(188) Об остальных правилах ухода мнения очень различны. Большинство советует в течение всего лета после каждой росы окапывать лозу, другие не велят делать это, когда на лозе почки, так как входящие люди, двигаясь по винограднику, задевают почки и обламывают их. По этой же причине надо держать вдали от виноградника скот, а особенно овец, которые легко могут повредить почки. Вредны также при подрастании гроздей грабли, и достаточно трижды в год вскапывать виноградник: от весеннего равноденствия до восхода Плеяд, при восходе Пса и во время почернения ягод. (189) Некоторые определяют сроки таким образом: для старых лоз произвести одно вскапывание от сбора урожая до зимнего солнцестояния (другие считают достаточным окапывание и унавоживание), затем после апрельских ид[2775] до того, как лоза зачнет, то-есть до шестого дня перед майскими идами, затем перед началом цветения, далее, когда лоза отцветет и, наконец, когда виноград станет менять окраску. Опытные люди утверждают, что если вскапывать чаще, чем следует, то ягоды становятся настолько нежными, что лопаются. Если производят вскапывание, то это надо делать до жаркой поры; глину нельзя ни пропахивать, ни вскапывать; пыль, поднимающаяся при вскапывании, полезна против солнца и тумана.

(190) Весеннее пасынкование (pampinatio), по общему мнению, должно производиться в промежутке десяти дней, начиная с майских ид, во всяком случае, до начала цветения; пасынкуют ниже перекладины. О последующем пасынковании мнения расходятся; одни думают, что надо пасынковать, когда лоза отцветет, другие — ко времени самого созревания. Но решающими здесь будут указания Катона. Теперь же мы должны дать правила и относительно подстригания.

(191) К нему приступают тотчас после сбора винограда, пока благоприятствует теплое небо. Но при этом условии оно, в силу требований природы, никогда не должно происходить ранее восхода Орла, как мы об этом скажем в следующем томе, излагая учение о созвездиях, и даже при появлении фавония, потому что можно впасть и в противоположную ошибку, чрезмерно поторопившись. Если лозы с еще незажившими следами недавнего лечения будут уязвлены некоим возвратом зимы, то, несомненно, их почки ослабеют от холода, раны раскроются и дурное воздействие неба выжжет глазки, вызывая истечение слез. Кто не знает, что от холода лозы становятся хрупкими? (192) Такое раннее подстригание — дело работников крупных поместий, а не законная торопливость природы. Чем раньше утром подстригаются лозы в подходящие для этого дни, тем больше они пустят древесины; чем позднее, тем более обильные дадут плоды. Поэтому следует сначала подстригать тощие, а крепкие последними; все срезы должны делаться наискось, чтобы легче стекал дождь, и быть обращены к земле; чтобы рубец был как можно меньше, нож должен быть отточенным и срез гладким; резать нужно всегда между двумя почками, чтобы на обрезанной части не было раненых глазков.

(193) Подлежащей обрезанию считают черную часть, которую нужно удалять, пока не дойдем до здорового места, потому что из болезненного места не вырастет хороший побег. Если на тощей лозе совсем не будет хороших ветвей, то лучше всего ее срезать у самой земли и вызвать новые ростки; при обдергивании не надо удалять тех листьев, которые растут вместе с гроздьями: при этом лозы, за исключением молодых, теряют и ягоды. Считаются бесполезными листья, выросшие сбоку, а не от глазка; даже и гроздь, растущая из твердого стебля, жестка, так что ее можно снять только при помощи ножа.

(194) Тычину некоторые считают более удобным ставить между двумя лозами; и, действительно, тогда легче окапывать, и это расположение лучше для лоз с одной перекладиной, если только сама перекладина крепка и не является препятствием ветренная местность. Для лоз, разделенных на четыре части, подпорка должна быть как можно ближе к поддерживаемому грузу; все же, чтобы окапывание не встречало препятствий, она должна отстоять на один фут, но не больше; окапывать советуют раньше, чем подстригать.

(195) Катон обо всем вообще уходе за лозами дает такие указания: лозу делай как можно более высокой и хорошо привязывай, только не слишком сжимай. Ухаживай за ней так: каждую лозу в посев окопай. Виноградник после подстригания вскопай, начни пропахивать, в обе стороны проведи непрерывные борозды. От молодых лоз отводки сажай как можно раньше, потом борони; старые обрезай как можно меньше; лучше, если понадобится, сбрось лозу на землю, а два года спустя срежь ее. Молодую лозу резать время наступит тогда, когда она войдет в силу. (196) Если в винограднике среди лоз появятся проплешины, проведи борозды и там посади новые побеги. Тени на бороздах не допускай; часто вскапывай. В старом винограднике, если он станет тощим, сей ocinum; растений, которые бы завязывали семена, не сей и вокруг лоз прибавь навозу, соломы, виноградных выжимок — чего-нибудь из этого. (197) Как только лоза зазеленеет, сделай пасынкование. Молодые лозы подвязывай во многих местах, чтобы стебель не сломался, а когда лоза уже перейдет на жердь, слегка привяжи ее нежные побеги и расправь их, чтобы стояли правильно. Когда виноград запестреет, подвяжи лозы.

(198) Одна прививка лоз делается весной, другая — когда виноград цветет; последняя — наилучшая. Если захочешь старую лозу пересаживать в другое место, то это можно будет сделать только, если она не толще руки. Сначала обрежь ее, оставь две почки, не больше. Хорошо выкопай ее с корнями и остерегайся поранить корни. Расположи ее в яме или борозде так, как она была раньше, засыпь и хорошо утопчи; и поставь ее, привяжи и согни тоже так, как она была раньше; часто вскапывай. Ocinum, который он советует сеять в винограднике — это кормовая смесь, названная так древними потому, что она растет очень быстро.[2776]

(199) Теперь опишем возделывание лоз, которые сажают возле деревьев (arbustum), способ, который резко осуждают Сазерны, отец и сын, но восхваляет Скрофа — эти старейшие, после Катона, авторитеты, и наиболее заслуживающие внимания; но и Скрофа допускает такую посадку только для Италии, где на протяжении столь долгого века считается, что только лозы, вьющиеся по деревьям, могут производить знаменитые вина, и притом наилучшего качества, из верхних ветвей, а в наибольшем изобилии — из нижних. Такую выгоду дает высоко растущая лоза. (200) Этим определяется и выбор деревьев. Первое место среди всех занимает вяз, за исключением атинского, который обладает чрезмерно густой листвой. Затем черный тополь, желательный по той же причине — как не очень густолиственный. Большинство не отвергает и ясень и смоковничное дерево, а также маслину, если ее ветви не слишком тенисты. Об их посадке и культуре подробно говорилось. Не велят прикасаться к ним ножом ранее тридцать шестого месяца. Ветви оставляют через одну, подстригание производят через год, сочетают с лозами на шестой год. (201) В Транспаданской Италии засаживают виноградники, кроме названных выше деревьев, также кизилем, тополем, липой, кленом, манным ясенем, грабом, дубом, в Венетии — ивой, вследствие влажности почвы. При этом у вяза срезают средний ствол и распределяют ветви тремя ступенями, так что дерево почти никогда не бывает выше двадцати футов. Ярусы ветвей у них расходятся вширь, начиная с высоты в восемь футов, в равнинных и влажных местах — в двенадцать футов. (202) Разветвления деревьев должны смотреть на полуденное солнце, а самые ветви — подниматься из места разветвления наподобие пальцев; чтобы они не затеняли, надо обстригать у них тонкие побеги. Правильный промежуток между деревьями, если почва вспахивается, — по сорока футов спереди и сзади и по двадцати футов в стороны; если почва не вспахивается — последний промежуток сохраняется во всех направлениях. У каждого дерева часто воспитывают по десяти лоз; если же их меньше трех, то земледельца осуждают. (203) Сочетать с лозами поездку деревьев, если они еще не окрепли, вредно, так как их истощает быстрый рост лоз. Сажать лозы нужно в трехфутовые ямы; отстоять друг от друга и от дерева они должны на один фут. Здесь совсем нет надобности в посадке чубуками и в обработке земли мотыгой и лопатой, потому что садовый способ возделывания имеет то особое преимущество, что произрастание на той же почве злаков полезно и для лоз, а сверх того, высота роста, сама себя защищая, позволяет обойтись без необходимых для обычного виноградника расходов по ограждению от причиняемого животными ущерба стеной, изгородью или рвом.

(204) В садах применяется из описанных выше способов только посадка саженцами, а также отводками, и притом двоякая, мы бы сказали: лучше всего при помощи корзинок на самих ветвях, потому что это создает наибольшую безопасность от скота; или же лозу или ветку отгибают к земле рядом с ее собственным деревом или около ближайшего холостого. Часть, возвышающуюся над землей со стороны матери, советуют обрезать, чтобы на ней не было ростков. Землей покрывают не меньше четырех почек, чтобы отводок пустил корни, а снаружи, на верхушке оставляют две. (205) Лозы в саду сажают в борозды длиной в четыре фута, шириной в три и глубиной в два с половиной. Через год отводок надрезают до сердцевины, чтобы он понемногу привыкал к своим корням; стебель сверху обрезывают до двух почек; на третий год отводок совсем отрезают и втыкают его глубже в землю, чтобы он не пророс в месте среза. Саженцы нужно брать сразу после сбора винограда.

(206) Недавно придумали сажать рядом с деревом дракона: так мы называем старую лозу, затвердевшую в течение многих лет.. Отрезав как можно большую ветвь и соскоблив кору на трех четвертях ее длины, т. е. на такой части длины, на какую она покрывается землей — ее называют поэтому также скобленой, — ее втыкают в борозду, так что остальная часть поднимается прямо к дереву; это самый быстрый способ вырастить лозу. Если лоза или земля тощая, то принято срезать лозу как можно ближе к земле, пока не укрепится корень, а также не сажать ее покрытою росой или при северном ветре. Сами лозы должны смотреть на аквилон, а их ветви на полдень.

(207) Не надо торопиться с обрезкой молодой лозы; сначала надо собрать в круг древесные побеги; а обрезку начать только, когда лоза окрепнет; садовая лоза отстает в плодоношении от лозы,, опирающейся на перекладину, приблизительно на год. Некоторые советуют совсем не обрезывать, пока лоза ростом не сравняется с деревом. При первой обрезке срезают лозу на шесть футов от земли, оставив ниже один побег и побуждая его расти изгибанием ствола. После обрезки на нем должно оставаться три почки, не более. (208) Выросшие из них побеги в первый год располагаются, на нижней ступени ветвей дерева и с каждым годом поднимаются до следующих ступеней; всегда оставляют по одному толстому побегу (duramenlum) на каждой ступени и один росток (emissarius), который будет тянуться вверх, насколько окажется желательным. Из остальных же срезают при обрезке все побеги, которые только что принесли плоды, а новые распускают по ступеням ветвей дерева, нарезав для них со всех сторон подпорки. При нашем способе обрезки, лозы, как волосы, спускаются с ветвей дерева, так что и дерево и сами эти волосы бывают одеты ягодами; при сальском способе лоза протягивается побегами, переходящими с дерева на дерево; на Эмилиевой дороге лозы обвиваются вокруг служащих им опорой атиниевых вязов, но избегают их листвы.

(209) Некоторые, по неопытности, подвешивают лозу, привязывая ее к ветви дерева и этим удушением причиняя ей вред. Надо ее придерживать гибким прутом, а не стягивать; там, где есть ивы, предпочитают даже пользоваться именно этой более мягкой перевязью, сицилийцы — травой, которую называют ampelodesmos,[2777] а вся Греция — тростником, ситником и камышом. Кроме того, надо, освободив лозу на несколько дней от привязи, позволить ей расти на свободе; вытянуться без помехи и полежать на земле, на которую она в течение всего года только смотрела; (210) ведь как упряжным животным после ярма и собакам после бега приятно поваляться по земле, так приятно и лозам вытянуть члены; да и само дерево также радо освободиться от постоянного груза и как бы отдыхает; нет ничего среди творений природы, что не стремилось бы к неким праздничным промежуткам, по примеру дней и ночей. Поэтому считается непозволительным обрезать лозы тотчас после сбора винограда, когда они еще утомлены принесением плода. После обрезки их снова подвязывают, но в другом месте, потому что они, несомненно, чувствуют натруженность по окружности перевязки.

(211) Плети лоз при галльском способе возделывания протягивают навстречу другу другу и, соединив вместе, связывают по две с противоположных сторон, если между каждой парой расстояние в сорок футов, и по четыре, если в двадцать; там, где они слабы, их еще укрепляют прутьями, или же, если препятствует их недостаточная длина, их притягивают ко вдовствующему дереву при помощи крючка.[2778] Переходящую лозу раньше обыкновенно обрезали в возрасте двух лет, так как, старея, она становится слишком тяжелой; но лучше дать ей время, чтобы сделать скобленую ветвь, если позволит ее толщина. Кроме того, полезно выращивать кряжи будущего дракона.

(212) Есть еще один способ, средний между описанным и способом отводков: лозу целиком сажают в землю и, расколов клиньями, делают из одной отводки сразу для нескольких борозд; так как отдельные из них слишком тонки, то их укрепляют подвязанными тычинами, а усики, выбегающие по сторонам, не срезают. Новарийский земледелец, не довольствуясь множеством переходящих лоз и обилием ветвей, заставляет лозы виться и вокруг установленных для этого подпорок; поэтому здесь, помимо недостатков почвы, и способ возделывания придает вину терпкость. (213) Другую ошибку совершают недалеко от города арицийцы, которые производят обрезку только раз в два года, не потому, чтобы это было полезно для лоз, а потому, что иначе, вследствие дешевизны вина, издержки превзошли бы доход. Среднего положения придерживаются в области Карсул, обрезая только загнившие и начинающие засыхать части лозы и оставляя прочие под виноград; таким образом, удалив излишний груз, заменяют всякое питание лозы тем, что редко причиняют ей раны; но если почва не очень жирная, то виноград от такого ухода дичает.

(214) Виноградники, где лозы подвязывают к деревьям, любят самую глубокую пропашку, хотя возделываемые в них злаки этого не требуют. Производить в них пасынкование не принято, и этим сберегается работа. Подстригаются деревья вместе с лозами, чтобы разредить густоту ветвей там, где они оказываются лишними и только отнимают пищу. Мы уже сказали, что нельзя срезам смотреть на север или на юг; лучше, если они не будут смотреть и на запад: такие раны тоже долго болят и с трудом излечиваются, страдая от чрезмерного холода или жара. У деревьев нет в этом такой свободы, как у лоз, вследствие определенности сторон, но зато легче укрывать раны и обращать их куда угодно. На верхнем срезе деревьев надо делать как бы канавки, чтобы не застаивалась влага.

(215) Лозе надо дать опоры, по которым она могла бы подниматься, цепляясь за них, если они выше ее.

Утверждают, что шпалеры благородных лоз надо обрезать во время Квинкватр, и притом когда луна убывает, если хотят сохранять виноград; а те лозы, у которых обрезку делают в новолуние, не страдают ни от каких животных. По другой теории, их надо подстригать ночью при полной луне, когда она находится во Льве, Скорпионе, Стрельце, Тельце, а сажать их вообще при полной или, во всяком случае, возрастающей луне. В Италии достаточно десяти садовников на сто югеров виноградника.

(216) Рассмотрев подробно посадку и уход за деревьями, ибо о пальмах и ракитнике мы достаточно сказали, говоря о чужеземных деревьях, — чтобы ничего не пропустить, мы должны дать указания о прочих явлениях, весьма тесно связанных со всем этим. Дело в том, что и деревья страдают от болезней. Да и есть ли что-нибудь рожденное в свет, что было бы свободно от этих зол? Впрочем, говорят, что болезни лесных деревьев не опасны, и эти деревья боятся только града во время появления почек и цветения, а также могут пострадать от жара или холодного ветра, подувшего несвоевременно, потому что в должное время холода даже полезны, как мы уже говорили. (217) Но что же, разве не бывает, что и лозы гибнут от холода? Да, но это признак дурной почвы, потому что бывает только при холодной почве.

Таким образом, мы одобряем зимой холодное небо, но не холодную почву. При этом опасность от холода грозит не самым слабым деревьям, а самым большим: у них отсыхают концы верхушек, потому что перехваченная холодом влага не смогла дойти туда.

(218) Некоторые болезни общи всем деревьям, а некоторые свойственны лишь отдельным породам. Общая болезнь, червивость, болезни, зависящие от небесных явлений и боль в членах, от которой слабеют части; здесь и в именах сходство с бедствиями человека. Так, мы говорим об увечных стволах — туловищах, о выжженных глазках почек и о многом другом в том же роде. (219) И вот, деревья страдают и от голода и от несварения, что зависит от количества влаги, а иные и от тучности, как, например, все смолоносные, которые от чрезмерного обилия смолы употребляются на факелы (taeda), а когда и корни начнут жиреть, то погибают, как и животные гибнут от избытка жира; иногда же болезнью охватываются отдельные породы, как и среди людей — то рабы, то народ, городской или деревенский.

(220) Червивеют одни больше, другие меньше, но так или иначе почти все, и птицы обнаруживают это по звуку коры, имеющей под собой полость. Между прочим, уже и черви стали считаться изысканным кушаньем, и особенное лакомство представляют собой более крупные, водящиеся на дубе — так называемые коссы; их даже откармливают, переводя их на мучное питание. (221) Из деревьев особенно подвержены этому груши, яблони, смоковницы, меньше — горькие и пахучие. Из тех, которые водятся на смоковницах, одни рождаются из самого дерева, других же рождает так называемый рогатик (cerastes); но все они превращаются в рогатика; они издают звук слабого шипения. На рябиновое дерево также нападают рыжие волосатые червячки, и от этого оно умирает; мушмула в старости также подвержена этой болезни.

(222) Есть болезни, всецело зависящие от неба. Поэтому сюда же нужно отнести и град, и обугливание, и вред, причиняемый инеем; холодная роса, садясь на нежные растения, ободренные весенним теплом и решившиеся распуститься, опаливает наполненные молочным соком глазки почек, вызывая то, что в цветах называют «угольком» (carbunculus). Еще более вредно действие инея, потому что, раз выпав, он остается надолго и замораживает; не сгоняет его и ветер, потому что он бывает всегда при неподвижном и спокойном воздухе. Но основное болезненное явление — это сухой жар при восходе Пса, когда умирают прививки и молодые деревья, особенно смоковницы и маслины.

(223) Маслина, кроме червивости, которая поражает ее наравне со смоковницей, страдает и от нароста, который называют также грибом или чашкой. Это солнечный ожог. Катон говорит, что вреден также красный мох. Вредит большей частью лозам и маслинам также чрезмерное плодородие. Шелудивость (scabies) — общая болезнь всех деревьев; парша (impetigo) и заводящиеся при ней улитки — особая болезнь смоковниц, и притом не везде: некоторые заболевания присущи и определенным местам.

(224) Но у дерева, как и у человека, бывают болезни жил, и также двоякого рода. Сила болезни бросается или на ноги, то-есть на корни, или на суставы, то-есть на тонкие ветви верхушек, дальше всего отходящие от тела, и они чернеют. У греков есть особые названия для обоих видов болезни. (225) Сначала общая боль, затем иссыхание и ломкость этих частей, наконец, тление и смерть. Это вызывается тем, что соки не доходят или не проникают, и особенно страдают от этого смоковницы. Дикая смоковница не подвержена ни одной из перечисленных нами болезней. Шелудивость происходит от застойной росы после восхода Плеяд; если же роса обильная, то она обливает дерево и стекает всей массой, а не раздражает его, вызывая шелудивость; но если пройдут чрезмерные дожди, то смоковница страдает уже по другой причине — от замокания корней.

(226) Кроме червивости и болезней от климата, лозы подвержены особой болезни суставов, вызываемой тремя причинами: во-первых, «силою бурь, уничтожающих почки, во-вторых, как это заметил Феофраст, срезами, обращенными вверх, в-третьих, неумелым уходом: все эти вредные воздействия сказываются на суставах. К болезням, вызванным климатическими явлениями, относятся и появление росы во время отцветания, или если ягоды, не успев вырасти, затвердевают, как мозоль. Болеют лозы и от холода, обжигающего их глазки после обрезки. То же самое происходит и от несвоевременного жара, потому что все имеет свою меру и известный распорядок. (227) Бывают болезни и по вине возделывающих, когда лозы туго перетягиваются, как мы сказали выше, или когда при вскапывании земледелец нанес лозе грубый удар или при пропахивании по неосторожности вывернул корни лозы или ободрал ее тело. Бывают и своего рода ушибы от применения тупого ножа. Все эти причины ведут к тому, что лозы хуже переносят холод и жар, потому что через рану проникают извне всякого рода вредные воздействия. (228) Слабее всего сопротивляется яблоня, и особенно — сладкой породы. У некоторых деревьев слабость влечет за собой бесплодие, а не смерть, например, если снести вершину у сосны или пальмы, они становятся бесплодными, но не умирают. Иногда хворают и сами по себе плоды, помимо дерева, если в нужное время не было дождей или тепла или благоприятного ветра, или же, наоборот, было чрезмерное изобилие; тогда они опадают или портятся. Хуже всего, это когда отцветающую лозу или маслину побьет дождем, потому что он смывает и плоды.

(229) От той же причины рождаются и гусеницы, зловредные твари, которые пожирают листву, а иные и цветы маслин, например, в Милете, и оставляют объеденное дерево в обезображенном виде. Порождает это зло мягкая и влажная теплота. Оно только сменяется другим, если появившееся жаркое солнце прижжет гусениц. Есть и еще особая болезнь маслин и лоз, так называемая паутина, когда как бы нити опутывают плоды и изнуряют их. (230) Опаляют и некоторые ветры, более всего эти деревья, но также и другие. Червивость же поражает и сами по себе плоды некоторых деревьев — яблоки, груши, мушмулу, гранаты. У маслин последствия этого двояки: если черви заводятся под кожурой, то они уничтожают плод, тогда как если они грызут самую косточку, то плод увеличивается. Их зарождению препятствуют дожди, выпадающие после Арктура. Но если эти дожди сопровождаются южным ветром, то черви заводятся и в зрелых маслинах, которые тогда особенно легко опадают. (231) Это бывает больше в сырых местах, и такие маслины не годятся, даже если они не упали. Есть и породы мошек, вредные для некоторых плодов, например, для желудей, винных ягод. Рождаются они, по-видимому, из находящейся под корой влаги, которая тогда сладка.

(232) Вот, приблизительно, в чем заключаются болезни деревьев.

Некоторые явления, связанные с определенным временем или местом, нельзя назвать болезнями в собственном смысле слова, потому что они сразу убивают; так, например, когда дерево поразит сухотка (tabes), или ожог, или ветер, свойственный какой-либо области, каков в Апулии атабул, на Эвбее — олимпиада. Если такой ветер подует около времени зимнего солнцестояния, то опаляет холодом и иссушает, так что никакое солнце потом не может оживить деревья.

Этому бедствию подвержены деревья, растущие в долинах и по берегам рек, и особенно виноградная лоза, маслина, смоковница. (233) Если это произошло, то последствия сказываются сразу, во время появления почек; у маслины несколько позднее. Но для всех деревьев подает надежду на оживание, — если опадут листья. Напротив, те, о которых можно было бы подумать, что они выдержали, умирают. Нередко те самые листья, которые засохли, снова оживают. Другие деревья, в северных странах, например, в Понте и Фракии, страдают от холода или мороза, если он продолжается после зимнего солнцестояния сорок дней. Как там, так и в других местах, если тотчас же вслед за плодоношением наступят сильные заморозки, то они убивают уже в течение нескольких дней.

(234) Те болезни, которые происходят по вине человека...[2779] Смола, масло, жир вредны, особенно для молодых деревьев. Снятие коры кольцом убивает дерево, за исключением пробкового дуба, которому это даже полезно: утолщаясь, кора сдавливает и удушает его. Не страдает от этого также и земляничное дерево (andrachle), если не повреждено одновременно и его тело. Впрочем и вишня, и липа, и лоза могут отдать свою кору, но не ближайшую к телу, которая необходима для жизни, а ту, которая сходит по мере того, как под ней нарождается другая. (235) Кора некоторых деревьев от природы изобилует трещинами, например, у платанов. У липы кора вторично вырастает почти полностью. И вот те деревья, кора которых подвергается зарубцеванию, лечат глиной и навозом, и это иногда бывает полезно, если не наступят слишком сильные холода или жары. Для некоторых деревьев, как, например, для различных пород дуба (robora et quercus), наступление смерти таким образом замедляется. Важно и время года. Так, если у пихты или сосны снять кору, когда солнце проходит созвездие Тельца или Близнецов, то дерево тотчас умирает; если же им нанести эту рану зимой, то они дольше могут терпеть ее. (236) Точно так же каменный дуб (Hex) и другие породы дуба (robur quercusque). Если снять лишь немного коры, то названные деревья не испытывают никакого вреда; но более слабые деревья и растущие на тощей почве погибают и от снятия коры с одной только стороны. Подобным же образом действует и снятие верхушки для ели, кедра, кипариса — они погибают, если верхушка удалена или сожжена огнем; подобным же образом — и обгладывание дерева животными. (237) Например, маслина, согласно свидетельству Варрона, которое мы уже приводили, становится бесплодной даже, если коза ее только полижет. Некоторые деревья от повреждения животными умирают; некоторые только ухудшаются, как, например, миндаль, который из сладкого превращается в горький; а некоторые даже улучшаются, как, например, у хиосцев груша, называемая фокидской. (238) Мы уже сказали, каким деревьям полезно обезглавление. Большая часть деревьев погибает и от раскалывания ствола, за исключением лозы, яблони, смоковницы, граната, а некоторые даже от простого поранения. Сосна, а также и все деревья, производящие смолу, презирают такие повреждения. Что деревья умирают, если у них отрезать корни, в этом нет ничего удивительного; большинство умирает даже при отрезании не всех корней, а только самых больших или жизненно необходимых среди них.

(239) Деревья могут убивать друг друга тенью или теснотой и отнимая питание. Убивает и плющ, обвиваясь вокруг дерева; не приносит добра и омела, и растение, которое греки называют halimos, убивает ракитник. Природа некоторых растений такова, что они не убивают, но причиняют вред примесью своего запаха или сока; так, например, редька (raphanus) и лавр вредны для винограда. У винограда оказывается тонкое чутье: он удивительно воспринимает запахи и поэтому, оказываясь поблизости от них, отвращается и уклоняется, избегая враждебного запаха. (240) Отсюда Андрокид нашел лекарство против опьянения, советуя жевать редьку. Не любит виноград также капусты и всех овощей, не любит и орешника, и если они находятся поблизости, становится хилым и болезненным. Но самые худшие яды для него — это селитра, квасцы, горячая морская вода и шелуха бобов или гороха.

(241) Среди болезней деревьев надо уделить место и уродствам. Мы встречали случаи, когда винные ягоды вырастали до появления листьев, виноградная лоза и гранатовое дерево приносили плоды на стволе, а не на побегах или ветвях, а на лозе вырастал виноград, но не было листьев; маслины также теряли листья, тогда как ягоды у них оставались. Бывают и единичные чудеса. Так, ожила целиком обожженная маслина; а в Беотии смоковничные деревья, объеденные саранчой, снова пустили почки. (242) Иногда деревья меняются в цвете и делаются из черных белыми, причем это не всегда знамение и бывает особенно с теми деревьями, которые вырастают из семян. Серебристый тополь также превращается в черный. Некоторые полагают, что рябина, попавши в более теплое место, становится бесплодной. Чудесным образом из сладких яблоки делаются кислыми и из кислых — сладкими, из диких смоковниц — садовыми и обратно; тяжелым знамением бывает, когда перемена происходит к худшему, из маслины садовой — в дикую, из белого винограда и смоковницы — в черные, или, как было в Лаодикее при нашествии Ксеркса, когда платан превратился в маслину. (243) Чтобы не уйти в бесконечное перечисление, укажем, что у греков книга Аристандра полна такими знамениями, а у нас есть сочинения Г. Эпидия, в которых встречаются даже заговорившие деревья. В Куманской области было тяжелое знамение перед гражданскими войнами Помпея Великого, когда дерево погрузилось в землю, так что выступало лишь несколько веток; в Сивиллиных книгах нашли, что предстоит взаимное истребление людей, и тем большее, чем ближе оно будет к городу. (244) Чудесным образом бывает и то, что деревья вырастают в несвойственных им местах, например, на головах статуй, на жертвенниках или на одних деревьях другие. Перед осадой Кизика на лавре выросла смоковница. Подобным же образом в Траллах выросла пальма на постаменте диктатора Цезаря ко времени его гражданских войн. Также и в Риме во время войны с Персеем пальма, выросшая на жертвеннике Юпитера на Капитолии, предвозвестила победу и триумфы. Она была свалена бурей, и на том же месте выросла смоковница в цензорство М. Мессалы и Г. Кассия — время, с которого, по авторитетному свидетельству Пизона, начался упадок нравов. (245) Но самым выдающимся чудом из всех, о каких когда-либо слышали, нужно признать то, которое произошло в наш век, во время падения императора Нерона, в области марруцинов: оливковая роща одного из видных всадников Веттия Марцелла вся целиком перешла на другую сторону большой дороги, а с противоположной стороны на место оливковой рощи пришел участок пашни.

(246) Теперь, рассказав о болезнях деревьев, очевидно, нужно сообщить и средства против них. Одни из этих средств пригодны для лечения всех болезней, другие — только для некоторых. Общие средства — окапывание, мотыжение, дать корням воздуху или закрыть их, поливка — дать им пить или лишить питья, навоз для худосочных, обрезка для тех, которые надо облегчить, также выпускание сока — как бы некое кровопускание, обскабливание коры кругом, утончение лоз и укрощение побегов, натирание пемзой и как бы полировка почек, если от холода они высохнут и станут шершавыми. (247) Одни деревья любят это больше, другие меньше: так, кипарис проявляет отвращение и к воде, и к навозу, и к окапыванию, не любит подстригания и всех прочих средств; его даже убивает поливка, тогда как лозы она более всего питает. Смоковничное дерево само любит поливку, а его плоды от нее вянут. Миндальные деревья, если их окапывать, теряют цветы. (248) Привитые деревья также не следует окапывать, пока они не окрепнут и не начнут плодоносить. Большинство деревьев охотно переносит отрезание излишних и тяготящих их частей, как мы — обстригание ногтей и волос. Старые деревья можно срубать и целиком, и они снова вырастают из какого-нибудь побега, но не все, а только те, природа которых это выносит, как мы сказали.

(249) Поливка полезна в летнюю жару, но вредна зимой; осенью это бывает различно и зависит от природы почвы. Так, в Испании виноградарь снимает урожай при затопленной почве, а в большей части стран приходится отводить даже осенние дождевые воды. Полезнее всего поливка около времени восхода Пса, но и тогда не слишком обильная, потому что, если она вызывает опьянение корней, то вредит им. Возраст дерева также определяет меру поливки: молодые меньше страдают от жажды. Больше всего нуждаются в поливке те деревья, которые к ней привыкли; выросшие в сухих местах, напротив, требуют только самой необходимой влаги. (250) Жесткость вина требует поливки виноградников в Сульмонской области Италии, в Фабианском округе, где поливают и поля. И удивительно, тамошняя вода убивает травы и питает злаки, так что поливка заменяет пропалывание. В этой же области зимой, особенно если лежит снег или если морозно, чтобы холод не опалил лоз, их орошают поливкой, так называемой отеплительной; такова замечательная природа реки, которая летом дочти невыносимо холодна.

(251) Средства против уголька (carbunculus) и ржавчины (robigo) мы покажем в следующем томе. Пока скажем, что в числе средств есть и некое процарапывание (scariphicatio): когда иссохшая от болезни кора сжимается и чрезмерно сдавливает жизненные части дерева, то прижимают обеими руками острое лезвие серпа и проводят непрерывно разрезы, как бы распуская кору. Признаком спасительности этой меры являются расширенные и заполненные изнутри телом дерева рубцы. (252) Во многом сходно лечение людей и деревьев тогда, когда и последним также просверливают кости. Миндаль делается из горького сладким, если, окопав ствол и просверлив его в нижней части, удалять вытекающую слизь. У вязов также отнимают излишний сок, просверливая их над землей до сердцевины в старости, или тогда, когда заметно, что они получают чрезмерное питание. (253) Выпускают сок также из набухшей коры смоковничных деревьев, делая легкие надрезы наискось. Это предотвращает опадение плодов. Если плодовые деревья дают почки, но не плодоносят, то, расколов корень, вкладывают туда камешек, и они становятся плодоносящими; то же самое для миндаля делают, применяя клин из дуба, для груш и рябины — из смолистого дерева и закрывая его золой и землей. (254) Полезно также делать круговые надрезы на корнях слишком пышных лоз и смоковниц и обкладывать эти надрезы золой. Винные ягоды будут поздними, если снимать первые молодые плоды, когда они станут больше боба: те, которые нарождаются после этого, созревают позднее. Те же деревья становятся крепче и плодовитее, если снять верхушку каждой ветки, когда они начинают зеленеть; что же касается капрификации,[2780] то она ускоряет созревание.

(255) От нее рождаются мошки, как это видно по незрелым винным ягодам: когда мошки вылетели, то внутри не оказывается зерен, которые, очевидно, и превратились в мошек. У последних стремление выйти таково, что большинство вырывается, оставив или ногу или часть крыла. Есть и другого рода мошки, так называемые кентрины; леностью и злобностью они похожи на пчелиных трутней и приносят гибель настоящим, полезным мошкам: они убивают их и сами умирают вместе с ними. (256) Нападает на семена винной ягоды также и моль, средство против которой заключается в том, что в эту же яму закапывают побег масличного дерева, повернув его верхушкой вниз. Чрезвычайную плодовитость придает смоковницам красная земля, разведенная оливковым отстоем и подлитая вместе с навозом к корням деревьев, начинающих зеленеть. Из диких винных ягод лучшими считаются самые черные и растущие на каменистой почве, потому что у них больше всего зерен.

(257) Но прежде всего нужно позаботиться о том, чтобы средства лечения не привели к болезням, как это бывает при их чрезмерном или несвоевременном применении. Прореживать деревья полезно, но ежегодное избиение не приносит никакой пользы. Только виноградная лоза требует обрезки каждый год, а мирт, гранаты, маслины, как деревья, быстро разрастающиеся, — раз в два года. У остальных деревьев надо делать обрезку реже и ни в каком случае не осенью, да и подчищать также только весной. При подрезании надо остерегаться поранить жизненно необходимые части, каковыми являются все кроме излишних.[2781]

(258) Сходные правила и для унавоживания. Деревья любят его, но нужно остерегаться засыпать навоз во время солнечного жара, или незрелый, или более крепкий, чем это требуется. Свиной навоз сжигает виноградники, будучи применяем чаще, чем раз в пять лет, если только не разбавить его поливкой; также и кожевенные отбросы если не прилить к ним воды; также и чрезмерное унавоживание. Правильной мерой считается три модия на десять квадратных футов. Решающим обстоятельством здесь будет природа почвы.

(259) Голубиным и свиным навозом лечат также раны деревьев. Если гранаты родятся кислыми, то советуют, окопав корни, присыпать свиного навозу. В этот год гранаты будут винного вкуса, а на следующий год — сладкие. Другие думают, что надо поливать человеческой мочой, разведенной водой, четыре раза в год по одной амфоре, или обрызгивать концы ветвей винной настойкой laser’a;[2782] если гранаты лопаются на дереве, то закручивать их ножки, смоковницы вообще поливать оливковым отстоем, а прочие деревья, в случае болезни подонками вина, или сеять вокруг их корней люпин (lupinus). (260) Полезна также для плодов поливка водяным отваром люпина. Если в день Вулканалий[2783] будет гром, то винные ягоды опадают. Средство против этого — предварительно посыпать участок ячменной соломой. Вишни делает скороспелыми и заставляет созревать известь, присыпанная к корням. Их, как и все плоды, лучше прореживать, чтобы оставшиеся были крупнее.

(261) Некоторые деревья, как, например, пальма и мастичное дерево, улучшаются от наказания или возбуждаются острыми веществами: для них служит питанием соленая вода. Свойствами соли, но смягченными, обладает и зола; поэтому ее подсыпают к смоковничным деревьям, — а также и руту — чтобы они не червивели и чтобы не гнили корни. Даже и к корням виноградных лоз советуют подливать соленую воду, если они будут слезиться; если же их плоды будут опадать, то залить золу уксусом и этим обмазать их; или намазать сандараком, если виноград гниет; если же лозы не приносят плодов, то поливать и намазывать их крепким уксусом, смешанным с золой, (262) а если плоды, не успев дозреть, засыхают, то, срезав лозы у корня, смочить рану и волокна крепким уксусом и старой мочой, покрыть жидкой массой, замешанной на этом, затем часто вскапывать. Если маслины не обещают хорошего урожая, то, обнажив их корни, подвергают их действию зимнего холода, и такое наказание приносит им пользу. Все это стоит в зависимости от погоды и климата и иногда требуется позднее, иногда скорее. Некоторым растениям даже огонь бывает полезен, например, тростнику; обгорев, он поднимается гуще и мягче. (263) Катон составляет и некие лекарства, соблюдая при этом определенную меру: он велит подливать к корням больших деревьев амфору, меньших — урну смеси из равных частей воды и оливкового отстоя, предварительно слегка окопав их, а для маслины, кроме того, настлав кругом соломы, также и для смоковницы; корни ее мотыжат, особенно весной: от этого перестанут опадать молодые винные ягоды, увеличится урожайность и дерево не будет подвержено шелудивости. (264) Подобным же образом, чтобы в винограднике не заводились гусеницы, надо уварить два конгия оливкового отстоя до густоты меда, потом, добавив третью часть смолы и четвертую часть серы, снова варить под открытым небом, потому что в закрытом помещении смесь может загореться. Этим надо мазать лозы у верхушек и под плечами; тогда не будет гусениц. Некоторые довольствуются тем, что, следя за направлением ветра, окуривают лозы дымом этой смеси в течение трех дней подряд. (265) Большинство приписывает моче не меньше полезных и питательных свойств, чем Катон оливковому отстою, только при том условии, чтобы разбавить ее равным количеством воды, потому что иначе она вредит. Некоторые говорят о так называемой волукре — гусенице, объедающей молодые виноградные ягоды. Чтобы предотвратить это, наточив ножи, вытирают их бобровой шкурой и затем делают обрезку, или намазывают их после обрезки медвежьей кровью. Чумой для деревьев являются также муравьи. (266) С ними борются тем, что обмазывают стволы красной землей и жидкой смолой, а кроме того, подвесив рядом рыбу, отвлекают муравьев в одно место, или намазывают корни люпином, растертым с маслом. Многие изводят и муравьев и кротов оливковым отстоем, а против гусениц и против гниения яблок советуют коснуться верхушек желчью зеленой ящерицы; особое же средство против гусениц состоит в том, чтобы каждое дерево обошла кругом женщина в месячной поре, босиком и неподпоясанная. (267) Затем также, чтобы предотвратить потраву листвы каким-либо животным, окропляют листья разведенным коровьим пометом, повторяя это каждый раз, как пройдет дождь, потому что он смывает ядовитое снадобье. Человеческая выдумка доходит и до удивительных вещей: так, большинство верит, что град можно отвести заговором, слова которого я не решаюсь привести всерьез, хотя Катон сообщает заговор против вывихов, применяемый одновременно с лубками; он же разрешил рубить священные деревья и рощи после принесения жертвы и в той же книге указывает обряд и молитву этого жертвоприношения.

(1) Следует описание природы злаков и овощей, а также цветов и прочего, что, помимо деревьев и кустарников, появляется из щедрой земли, причем уже обозрение одних лишь трав само по себе окажется огромным, если принимать во внимание их разнообразие, число, виды цветов, запахи и окраски, а также соки и действие тех из них, которые земля порождает на пользу или на удовольствие людям. Переходя к этой области, следует прежде всего заступиться за землю и притти на помощь ей — общей родительнице, хотя мы и выступали уже на ее защиту во вступлении к этому труду. (2) Но так как все же теперь мы, по самому свойству предмета, приступаем к суду над ней, как порождающей также и вредоносное, то скажем сразу: мы обрушиваемся на нее с обвинениями в наших собственных преступлениях и на нее сваливаем нашу вину. Она породила яды. Кто же, однако, открыл их, как не человек. Для птиц и зверей достаточно их остерегаться и избегать. И если слоны и зубры острят и выглаживают свои бивни о дерево, а носороги о скалу, вепри же как об об одно, так и другое точат кинжалы своих клыков, если, следовательно, животные умеют приготовляться к тому, чтобы наносить вред, — то кто же из них, за исключением человека, еще и напитывает свое оружие ядом. (3) А мы и стрелы напитываем и самому железу сообщаем нечто еще более губительное; мы и реки отравляем, и самые стихии природы, и даже то, чем поддерживается существование, обращаем во вред живущему. И нельзя думать, что животным яды неизвестны; нами было указано,[2785] что предпринимают они против нападения змей, что придумали для лечения после сражения с ними. Однако ни одно из них, кроме человека, не сражается чужим ядом. (4) Итак, признаем свою вину, мы, которые не довольствуемся тем, что рождается ядовитым; ведь насколько больше разных ядов сделано человеческими руками. Да разве не рождаются люди, которые стоят всякого яда. Дрожит, черный, как у змеи, язык, сжигает своим прикосновением гной души этих людей, все обвиняющих и, подобно зловещим птицам, отравляющих сумрак, которым они окружены, и спокойствие самых ночей воплем — единственной своей речью; как приносящие беду животные, они одним своим приближением препятствуют работе и человеческой деятельности. И не знают эти ненавистнические умы иного удовлетворения, кроме своей ненависти ко всему. (5) А между тем и в этом, несомненно, проявляется то же величие природы. Насколько больше порождает она добрых среди людей, как и среди плодов. Насколько богаче она, тем что приносит пользу и что идет в пищу. И потому, ценя ее создания и радуясь им, оставив этот человеческий бурьян сжигать себя собственным огнем, мы будем и впредь строить жизнь, и притом тем усерднее, чем важнее для нас самая наша работа, а не слава. Правда, речь идет здесь о деревне и о сельских обычаях, но о таких, которые служат основой жизни и пользовались величайшим уважением у наших предков.

(6) Прежде всего были учреждены Ромулом жрецы — молитвенники о полях, причем он объявил себя двенадцатым братом в числе их — сыновей своей кормилицы, Акки Ларенции, дав этой жреческой коллегии в качестве священнейшего отличительного значка венок из колосьев, перевязанных белой повязкой; это был первый у римлян венок, почесть же эта давалась пожизненно и сохранялась даже за изгнанниками и заключенными. (7) В то время надел в два югера достаточен был для римского гражданина, и никому не назначалось более значительных участков. Кто из рабов во времена незадолго до императора Нерона удовольствовался бы садиком таких размеров? Людям хочется иметь большего размера рыбные пруды... хорошо, если не кухни. Нума постановил совершать богослужение с приношением плодов и умилостивлять богов крупно размолотым зерном с солью, а также, как сообщает Гемина, подсушивать на огне полбу, так как, просушенная, она здоровее для употребления в пищу, — он достиг этого тем, что определил считать зерно чистым для богослужения только в поджаренном виде. (8) Он же учредил и Форнакалии, праздник поджаривания полбы, равным образом посвященный Терминам, божествам полевой межи. Этих богов они чтили больше всех, Сейю же именовали от сеяния (a serendo), а Сегесту от посевов (a segetibus); изображения их мы видим в цирке, — тогда как третью под кровлей называть по имени недозволено; новых плодов и вина они даже не пробовали до тех пор, пока жрецы не освятят начатков...

(9) Югом (jugum) называлось пространство, которое можно запахать в день одной парой быков; актом (actus) — то, что могли без натуги пройти в один прием быки с плугом. Акт равнялся 120 футам, его удвоенная длина составляла одну сторону югера. Величайшим даром для полководцев и для доблестных граждан служило такое количество земли, которое награждаемый мог бы опахать в течение одного дня, а также квартарий или гемина полбы, подносимая ему народом. Такого же происхождения и первые наименования.

(10) Прозвище Пилумна произошло от того, кто первый изобрел пест для обрушивания зерна. Пизона — от самого обрушивания зерна a pisendo[2786] (pisere), Фабиев, Лентулов, Цицеронов — по названию тех растений, которые каждый из них сеял наилучшим образом. В роде Юниев назвали Бубулком того, кто превосходно правил волами. Наконец, и в священнодействиях не было ничего более нерушимого, чем узы брака, заключавшегося в форме конфарреации, причем перед новобрачной несли полбяной пирог. (11) Плохая обработка поля навлекала цензорское порицание, и, как сообщает Катон, когда, восхваляя доброго мужа, называли его добрым земледельцем и добрым селянином, то считали это величайшей похвалой. Отсюда и зажиточными «локуплетами» (locupletes) называли имевших много места (loci pleni), т. е. земли. Самые деньги (pecunia) получили название от скота (pecus). И теперь еще в цензорских таблицах называется пастбищами (pascua) все то, от чего для народа поступает доход, потому что долгое время это был единственный источник поступлений. Пеня также назначалась не иначе, как в виде овец и быков, причем нельзя не упомянуть о снисходительности древних законов; ибо было предусмотрено, чтобы определяющий пеню назначил сперва овцу и лишь затем быка. Игры, справляющиеся в честь быков (boves), назывались Бубетиями (Bubetii).

(12) Царь Сервий чеканил первые деньги с изображением овец и быков. Тайно ночью стравить или скосить пашню считалось, согласно законам XII таблиц, для совершеннолетнего делом, достойным смертной казни; преступник, связанный, подвергался закланию в честь Цереры: это было строже, чем для изобличенного в смертоубийстве; а несовершеннолетний, в зависимости от решения претора, наказывался телесно или должен был уплатить нанесенный убыток в двойном размере. Из тех же источников возникло деление и отличие гражданства.

(13) Самыми почетными считались сельские трибы, состоявшие из землевладельцев; городские, перевод в которые считался позором, давали повод к порицанию за праздность. Потому и было их только четыре, называвшихся Субуранской, Палатинской, Коллинской, Эсквилинской по частям города, в которых проживали граждане. В девятые дни селяне посещали город, и потому в девятые дни не разрешалось устраивать народных собраний, чтобы не отвлекать сельских жителей (от их личных дел). (14) Для отдыха и сна служила солома. Наконец, самую славу в честь полбы (adoreum far) называли adoria. В самом деле, даже я удивляюсь знаменательности некоторых древних изречений; ибо в записях понтификов говорится: «День жертвоприношения собаки надлежит устанавливать до того времени, как колос выйдет из трубки, и не раньше, чем образуется трубка».

(15) И потому при этих нравах не только достаточно было хлеба, хотя ни одна из провинций не кормила Италию, но даже была невероятная дешевизна хлеба. Маний Марций, плебейский эдил, впервые стал раздавать народу зерно по ассу за модий. Одиннадцатый народный трибун Люций Минуций Авгурин, который изобличил Спурия Мела, в течение трех недель довел цену до одного асса, за что и была ему воздвигнута народом статуя за Тригеминскими воротами на собранные деньги. (16) Сей в свое эдильство предоставил народу зерно по цене за асс, за что нему посвящены были статуи на Капитолии и Палатине, сам же он после смерти был отнесен на костер на плечах народа.

В год, когда Матерь богов прибыла в Рим, в то лето собрали, как передают, жатву более богатую, чем в течение предшествовавших десяти лет. (17) Марк Варрон свидетельствует, что когда Луций Метелл провел в триумфе множество слонов, продавались по одному ассу модий полбы, а также конгий вина, 30 фунтов сухих фиг, 10 фунтов масла и 12 фунтов мяса. И это изобилие шло не из латифундий отдельных владельцев, которые теснили бы соседей, так как и закон Лициния Столона ограничил их размер пятьюстами югеров, и сам он на основании своего же закона был осужден, когда, пользуясь сыном как подставным лицом, пытался овладеть большим. (18) Эта мера была установлена уже тогда, когда республика уклонялась в роскошь. Известна, по крайней мере, речь Мания Курия после его триумфов и присоединения огромных земель к государству: вредным надо считать гражданина, которому семи югеров недостаточно. А это была мера участка, отведенного для народа после изгнания царей. (19) В чем же была причина столь великого плодородия? Руками самих полководцев возделывались в то время поля, так что позволительно думать, земля ликовала о лаврами увенчанном плуге и пахаре-триумфаторе, потому ли, что посев они вели так же заботливо, как войны, разбивали участки с той же тщательностью, как и лагери, или потому, что под почтенными руками все прозябает пышнее, так как и усерднее возделывается. (20) Оказание почести застигло Серрана за посевом, откуда и прозвание ему. Цинциннат вспахивал свои четыре югера на Ватикане — эти луга называются Квинтиевыми — когда гонец принес ему диктатуру, и даже был он, говорят, нагим; ему, исполненному медлительности, сказал гонец: Одень тело, дабы возвестил я тебе веления сената и народа римского. (21) Таковы были тогда и гонцы: самое название «виаторы» (viatores) было дано им потому, что часто приходилось им вызывать с полей вождей в сенат. А ныне те же поля возделывают скованные ноги, осужденные руки, клейменые лбы: не так же глуха земля, которую называют родительницей и окружают почтением, чтобы не против ее воли и не к ее негодованию происходило это, когда у тех (кто ее обрабатывает) отнята и самая честь. А мы удивляемся, что плоды работы порабощенных узников не те же, что были у победоносных полководцев.

(22) Составить руководство по земледелию почиталось делом весьма важным и у народов чужеземных; этим занимались и цари: Гиерон, Филометор, Аттал, Архелай, и полководцы: Ксенофонт и пуниец Магон, которому сенат наш по взятии Карфагена оказал великую честь: библиотеки он роздал африканским царькам, и только двадцать восемь томов его сочинения постановил перевести на латинский язык, хотя имелось уже руководство, составленное Катоном.

(23) Работу решено было поручить людям, знающим пунический язык; всех превосходил в этом Децим Силан, происходивший из весьма знатного рода. Я начал этот труд перечислением мудрецов, превосходных поэтов и тех сочинений, кои составляли другие знаменитые люди и которым я следовал; при этом особо помянем Варрона, который на восемьдесят первом году жизни вздумал писать об этом предмете.

(24) Культура винограда началась у римлян гораздо позднее, и первоначально, в силу необходимости, они занимались только хлебопашеством, о котором сейчас мы и поведем речь — не так, как это вообще принято, а как мы делали и до сих пор: со всем тщанием исследуем и старое и новое, докапываясь до причин и закономерности явлений. Расскажем также о светилах и приведем верные знаки, которыми сопровождается на земле появление этих самых светил, ибо писатели, специально занимавшиеся до сих пор этим вопросом, писали, видимо, для кого угодно, но только не для сельских хозяев.

(25) Но раньше всего приведем целый ряд заповедей: ни в какой другой области жизни, кроме деревенской, их нет в таком множестве, и они не оказываются столь верными. Почему, в самом деле, не считать заповедями то, что исходит от самого верного и правдивого божества, от опыта?

(26) Начнем с Катона. Самые мужественные и самые смелые воины выходят из земледельцев, и они меньше всех помышляют о дурном. — Не горячись при покупке имения. Не щади труда в сельском хозяйстве, а при покупке тем паче. Плохая покупка никогда потом не дает покоя. Обзаводясь землей, приглядись прежде всего к воде, дороге, соседу. — Каждый из этих пунктов имеет обширные и бесспорные толкования. (27) Еще больше советует Катон обращать внимание на то, какой вид имеют непосредственные соседи. В хорошей местности, говорит, он, они имеют хороший вид. Атилий Регул, бывший дважды консулом в Пуническую войну, говаривал, что и в самом плодородном месте не следует покупать нездорового участка и в истощенном самого здорового. Цвет лица жителей не всегда есть признак здоровой местности: притерпевшиеся люди живут и в зачумленных местностях. Есть, конечно, местности здоровые в известное время года; однако же действительно хороши только те, которые здоровы круглый год.

(28) Плох участок, с которым хозяин борется.

Катон советует прежде всего видеть ценность земли в ее собственном достоинстве, т. е. в указанном выше местоположении: вблизи должно находиться много рабочих, населенный город, вывоз судами или сухим путем; само имение должно быть хорошо застроено и возделано. В чем, как я вижу, большинство ошибается: они относят нерадивость прежнего хозяина к выгоде покупателя, а ведь ничего нет убыточнее заброшенного участка. И так Катон говорит: лучше покупать у хорошего хозяина; не должно опрометчиво презирать чужие порядки, а с имением так же, как с человеком, — немного в нем останется, если при всех доходах оно требует много расходов;

(29) самой доходной статьей в имении Катон считает виноградник — и не без основания, так как больше всего он заботится о разумности расходов, — а затем хорошо орошенные огороды, не ошибаясь и в этом, если они находятся под городом. Про луг в старину говорили, он не требует услуг,[2787] и тот же Катон на вопрос, какой доход будет самым верным, ответил «корми хорошо скот». А следующий источник: «корми довольно хорошо». (30) Самое важное при этом считать предпочтительным тот доход, который обеспечивается при наименьших затратах. Об этом судят в разных местностях по-разному, смотря по условиям местности. Та же мысль лежит в его словах, что хозяин должен стремиться побольше продавать; (31) засаживать участок смолоду без промедления, а строиться только тогда, когда земля засажена, да и то не торопясь, а самое лучшее, как говорится в просторечии, пользуясь чужой глупостью, но так, чтобы содержать усадьбу не было обременительно. А кто хочет хорошо жить, тому надо почаще ходить в поле, и справедливо говорят, что больше пользы приносит хозяйский лоб, чем затылок.

(32) Хорошо такое соотношение между размерами; когда имение по усадьбе, а усадьба по имению, а не так, как это было совсем недавно у Луция Лукулла и Квинта Сцеволы, показавших в одно и то же время противоположные примеры: у Сцеволы усадьба не вмещала урожая, у Лукулла усадьбу не вмещало имение. За это был ему сделан выговор цензором, заметившим, что тут меньше приходится пахать, чем подметать. Дело это требует искусства. Гай Марий, бывший семь раз консулом, последним выстроил в Мизенской области виллу, и притом, опытный в разбивке лагерей, он сделал это так, что сам Сулла Счастливый называл всех остальных, по сравнению с ним, слепцами. (33) Не следует ставить усадьбу возле болота, ни около течения реки; впрочем, совершенно справедливы слова Гомера, что предрассветные ветры с реки всегда вообще нездоровы. В знойных местностях она должна быть обращена на север, в холодных — на юг, в умеренных — на равноденственный восток.

(34) Хотя и может показаться, что, рассуждая о наилучшем виде земли, мы и без того уже с избытком говорили о том, каковы признаки, по которым можно судить о достоинстве самого поля, тем не менее подкрепим все уже упомянутые признаки словами самого Катона: бузник (ebulum), терн (prunus silvestris), ежевика (rubus), полевой лук (bulbus minutus), клевер (trifolium), луговая трава, дуб (quercus), дикая груша и яблоня (silvestris pirus malusque) являются признаками хлебной почвы, также и черный и пепельный цвет земли. Всякая глина, кроме самой тощей, сжигает хлеб, также и песок, кроме самого мелкого, и все это оказывается более верным для холмистых местностей.

(35) В старину полагали, что прежде всего надо ограничивать размеры имения, считая, что лучше меньше сеять и лучше пахать; того же мнения, как я вижу, держался и Вергилий. Говоря по правде, латифундии погубили Италию, а также и провинции: половина Африки принадлежала шестерым владельцам к тому времени, когда император Нерон казнил этих последних. Гн. Помпей и тут не изменял своему величию: он никогда не торговал смежного имения. Купив имение, следует продавать городской дом: такова мысль Магона, суровая и не проистекающая из заботы о пользе государства. С этого вступления он начинает излагать свои наставления, так как желал, очевидно, постоянного пребывания хозяина в имении. (36) Далее следует позаботиться о том, чтобы приказчик был опытен, и тут учителем является Катон. Нам же довольно сказать, что приказчик должен быть близок сердцу хозяина, однако даже и не подозревая об этом. Всего хуже обрабатывать землю колодниками из своей рабской тюрьмы, как и вообще делать что-нибудь руками людей отчаявшихся. Безрассудным и, пожалуй, невероятным, если не вдуматься глубже, могло бы показаться одно утверждение старинных авторов: нет ничего убыточнее наилучшей обработки земли.

(37) Люций Тарий Руф, из весьма низкого по рождению сословия, дослужившийся путем военных заслуг до консульства, и человек по-старинному бережливый, собрав щедротами божественного Августа около ста миллионов сестерциев, довел дело до того, что наследник отказался от наследства; деньги поглотила покупка земель в Пиценской области и на славу производившаяся обработка их. Так что же хотим ли мы полного упадка и голода? Нет, клянусь Геркулесом. Но пусть во всяком деле лучшим советчиком будет умеренность. (38) Хорошо обрабатывать землю необходимо, а превосходно — убыточно, если только селянин не обрабатывает ее сам с семейством или с теми, кого он и без того содержит. Хозяину бывает невыгодно собирать некоторые урожаи, если подсчитать расходы на работу, как невыгодно ухаживать за оливой небрежно, а за некоторыми землями тщательно, что, как говорят, бывает в Сицилии и на чем попадаются новые пришельцы.

(39) Итак, каким же образом целесообразнее всего возделывать землю? Выходит по известному изречению: «И плохо и хорошо». Однако справедливость требует выступить на защиту прадедов, которые в своих наставлениях предусматривали различные могущие встретиться в жизни положения, ибо говоря «плохо», они хотели, чтобы под этим подразумевались способы самые дешевые, и самой большой их заботой было наибольшее сокращение расходов. Дело в том, что этому учили люди, которые, будучи триумфаторами, считали преступным владеть серебряной посудой в десять фунтов, которые в случае смерти вилика требовали разрешения оставить поле славы и вернуться в свою деревню, у которых ведение хозяйства брало на себя государство и которые предводительствовали войском, в то время как сенат был у них в виликах. (40) Отсюда и остальные поговорки: «никуда не годен хозяин, который покупает то, что он может получить из собственного имения; плох глава семьи, делающий днем то, что можно сделать ночью, кроме как в случае непогоды; хуже тот, кто в будние дни будет делать то, что он должен делать в праздники; но хуже всех тот, кто будет в ясный день работать скорее в помещении, чем в поле». (41) Не могу удержаться, чтобы не привести одного примера из старинных времен, из которого можно усмотреть, что тогда было в обычае вести тяжбы даже об обработке земли перед народом, а также и то, как было принято вести защиту у тогдашних людей. Когда Гай Фурий Кресим по освобождении из рабства стал получать с довольно маленького клочка урожай гораздо обильнее тех, которые получала вся округа с громадных участков, то ему начали сильно завидовать и говорить, будто он колдовством переманивает к себе жатву с чужого поля. (42) В виду этого в день, назначенный для разбирательства, боясь, как бы Спурий Альбин, бывший тогда курульным эдилом, не осудил его, он принес на форум в тот момент, когда трибы должны были итти на голосование, весь сельскохозяйственный инвентарь и привел туда своих здоровенных рабов, выхоленных, хорошо одетых, как говорит Пизон, с железными орудиями превосходной работы, с тяжеловесными кирками, увесистыми лемехами и сытыми волами, а затем сказал: (43) «Вот мое колдовство, квириты, но я не могу показать вам или привести на форум мои ранние вставания, мое бодрствование по ночам, проливаемый мною пот». Его оправдали единогласно. Нет сомнения, что земледелие основано на труде, а не на расходах, а поэтому предки наши и говорили, что самое полезное для поля — это хозяйский глаз.

(44) Остальные наставления, касающиеся отдельных культур, будут приведены своевременно. Пока не забудем упомянуть несколько общих правил, которые всегда могут пригодиться и прежде всего Катоновское, полное гуманности и весьма полезное: «Поступать так, чтобы тебя любили соседи». Он приводит причины, которые мы, со своей стороны, считаем несомненными для каждого. Он же в первую очередь предостерегает от того, чтобы рабам жилось плохо. — Все знают, что в хозяйстве ни с чем нельзя запаздывать, во-вторых, что все следует делать в свое время; в-третьих, что упущенного не воротишь. Проклятия Катона «гнилой» земле были приведены подробно: он не уставал предостерегать от нее. — Дешевле всего стоит работа, которую может сделать осел. (45) Папоротник погибает за два года, если ему не дают выгонять листьев. Самое действительное в этом случае средство — обивать палкой его ветки в пору пускания ростков: сок, вытекающий из самого растения, губит его корни. Говорят, что папоротник не отрастет, если его вырвать около времени солнцестояния, сбить тростником или выпахать плугом, на котором лежит тростник. (46) Подобным же образом советуют и тростник выпахивать плугом, на котором лежит папоротник. Поле, заросшее ситником, следует перекопать лопатой и в каменистой местности киркой. Заросли кустарника лучше всего уничтожать огнем. (47) Сырой участок лучше всего прорезать канавами и осушить; канавы в глинистой местности оставлять открытыми; если почва рыхлая, то укреплять их изгородями или же устраивать так, чтобы стороны их спускались полого; некоторые из них провести под землей, вывести их в более крупные и открытые и выстлать, если есть возможность, кремнем или гравием; устья канав с обеих сторон укрепить камнями и камнями же перекрыть. Демокрит указывает способ, как с корнем извести леса: «цветы люпина один день мочить в соку цикуты и поливать этим корни».

(48) Поле подготовлено; теперь пойдет речь о хлебных растениях и их свойствах. Имеется два главных вида их: злаки, как пшеница, ячмень, и бобовые, как бобы, нут. Разница слишком известна для того, чтобы стоило говорить о ней.

(49) Самых злаков тоже два вида, различных по времени посева: озимые, которые, будучи посеяны около захода Плеяд, прорастают в земле в течение зимы, как пшеница и ячмень, и яровые, которые сеются летом и до восхода Плеяд, как просо (milium) могар (panicum), кунжут (sesama), шалфей (horminum), ирио (irio),[2788] по крайней мере, «по италийскому обычаю». В Греции, впрочем, и в Азии все сеется с захода Плеяд; в Италии кое-что и до и после и из этих растений некоторые еще и в третий раз, весной. (50) Некоторые называют просо (milium), могар (panicum), чечевицу (lens), нут (cicer), полбу (alica) весенними растениями, а пшеницу (triticum), ячмень (hordeum), бобы (faba) и репу (гара) осенними (sementiva). Некоторые сорта пшеницы сеются на корм скоту, например, farrago, так же как и бобовые, например, вика (vicia); для общего потребления и животных и людей сеется люпин. Все бобовые имеют по одному корню, кроме бобов; (51) он деревянистый и лишен разветвлений; глубже всех пускает его нут (cicer). Хлеба пускают множество корешков, не имеющих ответвлений. Ячмень (hordeum) прорастает на седьмой день после посева; бобовые — на четвертый, и, самое позднее, на седьмой; бобы (faba) — между пятнадцатым и двадцатым; бобовые в Египте — на третий день. У ячменя из одного конца зерна выходит корень, а из другого стебель, который зацветает первым из хлебов. Корень выгоняет более толстая часть зерна, цветок более тонкая; у остальных семян одна и та же часть выпускает и корень и цветок. Зимой хлеба стоят в зеленях; весенним временем озимые выгоняют соломину, (52) просо (milium) и могар (panicum) коленчатый и полый стебель, а кунжут (sesama) прутиковидный (ferulaceus). (53) У всех культурных полевых растений зерна находятся или в колосьях, как у пшеницы и ячменя, и защищены от мелких животных оградой из остей, или заключены в стручки, как у бобовых, или в коробочки, как у кунжута (sesama) и мака (papaver). Только просо и могар целиком предоставлены даже малым птицам; зерно у них не защищено и находится только в пленке.

Могар (panicum) получил название от метелочки (paniculus). Он отличается медленно раскачивающейся верхушкой, стеблем, который постепенно утончаясь, превращается почти в прутик, зернами, сидящими густой кучей на длиннейшей метелке, достигающей целого фута. Листья проса (milium), охватывая зерна, нагибаются и образуют бахрому. (54) Есть виды могара, напоминающие форму грудей, с метелкой, разветвляющейся на мелкие метелочки и раздвоенную на верхушке. Различается он также и цветом; есть могар белый, черного цвета, тёмнокрасный и пурпуровый. Из проса во многих местах делают хлеб; из могара редко. Но нет зерна более тяжеловесного и которое при варке более разбухало бы. Из модия получается 60 фунтов хлеба, а из трех секстариев зерна размоченного — модий каши. (55) За последнее десятилетие из Индии в Италию ввезли просо черного цвета, с крупным зерном и стеблями, как у тростника. Оно вырастает до семи футов высоты, имеет очень длинные листья, называемые гривой, и урожайностью превосходит все злаки. Из одного зерна родится три секстария. Сеять его надо в сырых местах. (56) Одни злаки начинают завязывать колос на третьем колене, другие на четвертом, но сначала незаметным образом. Коленец (междоузлий) у пшеницы по четыре, у полбы (far) по шести, у ячменя по восьми. Колос же завязывается не раньше, чем образуется вышеназванное число коленец; как только он подал первую весть о себе, дня через четыре, самое позднее — через пять, злаки начинают цвести и через столько же дней или немного позже отцветают, ячмень, самое позднее — через семь дней. Варрон говорит, что злаки готовы через четыре девятидневки и что на девятом месяце[2789] их жнут.

Бобы первоначально идут в лист, а затем выпускают стебель, не разделенный на междоузлия. (57) Остальные бобовые многостебельны. Из них нут (cicer), ervum (французская чечевица) и чечевица (lens) ветвятся. У некоторых стручковых стебли расползаются по земле, если им не дать подпорок; если же такие подпорки есть, то горох (pisum) взбирается по ним; если их нет, он бывает хуже. Из бобовых одностебельны только бобы; один стебель и у люпина, но ...[2790] остальные ветвисты, с очень тонким стеблем, и у всех стебель полый. (58) Одни выгоняют листья от корня, другие от верхушки, как, например, пшеница и ячмень. Оба растения, как вообще все образующие солому, имеют на верхушке по одному листу, но у ячменя он шершав, а у остальных гладок. Напротив, бобы, нут (cicer) и горох (pisum) многолиственны. У злаков лист тростникообразен, у бобов округлый и у большей части бобовых тоже, и у горошка (ervilia) и гороха он продолговатее; у фасоли жилковат; у кунжута и ирио (irio) кровавого цвета. (59) Опадают листья только у люпина и мака. Бобовые цветут дольше, особенно ervum (французская чечевица) и нут (cicer), а дольше всех бобы: сорок дней. Так долго, впрочем, цветет не каждый стебель: один кончает цвести, другой начинает; поле зацветает не все сразу, как у злаков. И стручки они все завязывают в разное время, начиная снизу, в той же постепенности, как и цветы.

(60) Злаки, отцветши, наливаются и поспевают, обычно за сорок дней; тоже и бобы. Скорее всех поспевает нут: он готов через сорок дней после посева. Просо, могар, кунжут и вообще все яровые поспевают через сорок дней после цветения, причем почва и климат могут вносить большое разнообразие. В Египте ячмень убирают на шестой месяц после посева, а злаки на седьмой; в Элладе ячмень на седьмой месяц, а в Пелопоннесе на восьмой; злаки же даже позже. Зерна у злаков, имеющих соломину, сидят под волосяным покровом. У бобов и других бобовых стручки образуются, чередуясь с обеих сторон. Сила злаков — в их выносливости к холоду, сила стручковых — в их питательности.

(61) У пшеницы много оболочек. Ячмень и аринка (arinca) обнажены очень сильно, в особенности же овес. Стебель выше у пшеницы, чем у ячменя; ости же колючее у ячменя. На току вымолачивают пшеницу, siligo и ячмень. Так их и высевают очищенными, как и для помола, так как семена эти не просушиваются на огне. Наоборот, полбу, просо и могар можно вышелушить, только просушив. Поэтому их и сеют неочищенными, вместе с шелухой. И полбу для посева хранят вместе с кожурой и не подсушивают.

(62) Самое легкое из этих растений — ячмень — редко превышает весом 15 фунтов, а бобы — 22.[2791] Полба тяжелее, и еще того более пшеница. В Египте мука делается из olyra. Там это третий вид злака. Также и галлы дали свой особый род полбы, который зовется там brax, а у нас scandala, с зерном сверкающей белизны. Есть и другое отличие: он дает припеку почти на четыре фунта больше, чем другая мука. О том, что римский народ в течение трехсот лет из всех злаков пользовался только полбой, сообщает Веррий.

(63) Существует много сортов пшеницы, выведенных разными народами. Однако же ни один из них не сравнил бы я с италийской по белизне и весу — ее главным отличительным качествам. Только с пшеницей из горных округов Италии можно сравнивать иноземную, среди которой первое место занимает беотийская, затем сицилийская, потом африканская. Третьей по весу была фракийская, сирийская и, наконец, египетская — по приговору атлетов, чей желудок, вместительный как у вьючных животных, определил указанную последовательность. В Греции одобряли и понтийскую пшеницу, которая не доходит в Италию. (64) Но из всех сортов зерна там предпочитали, принимая во внимание исключительную толщину стебля, dracontia strangia и селинутскую, так что под эти сорта отводили тучную почву. Пшеницу-скороспелку, самую легковесную, всего чаще пустую и с тончайшим стеблем, советовали сеять по сырым местам, так как она нуждается в обильном питании. (65) Так думали в царствование Александра Великого, когда Греция была славнейшей и могущественнейшей страной во всем мире, хотя, впрочем, почти за 145 лет до его смерти поэт Софокл в своей драме «Триптолем» превознес италийскую пшеницу превыше всех в стихе, который дословно переводится так: «в счастливой Италии сеют белоснежную пшеницу». Хвала эта и по сей день принадлежит одной италийской пшенице; тем более и мне странно, что у позднейших греческих писателей об этой пшенице нет ни одного упоминания.

(66) Переходя к сортам пшеницы, которые ввозятся в Рим, видим, что самой легкой будет галльская пшеница, а также ввозимая из Херсонеса, модий которой не превышает двадцати фунтов, если вешать очищенным зерном. На модий сардинской пшеницы набегает еще полфунта, а на модий александрийской столько же, да еще одна треть; таков же модий и сицилийской; пшеница из Бетики тянет целый лишний фунт, а африканская даже фунт и три четверти. В Транспаданской Италии модий полбы, как мне известно, весит двадцать пять фунтов, а около Клузия — и все двадцать шесть. (67) Существует определенный закон природы, согласно которому, каков бы ни был сорт пшеницы, в воинском хлебе всегда получается одна третья часть припеку на все зерно; лучшей же пшеницей является та, которая при замешивании поглощает конгий воды. Некоторые сорта пшеницы дают особенно большой припек сами по себе, как, например, балеарская, из модия которой выходит 35 фунтов хлеба; некоторые же при смешении по два сорта, как, например, кипрская и александрийская, модий которых в отдельности дает не более, чем каких-нибудь 20 фунтов. (68) Кипрская пшеница темного цвета, и хлеб из нее получается черный; к ней подмешивают белую александрийскую, причем тогда из модия выходит 25 фунтов хлеба. Фиванская дает на один фунт хлеба больше. Вредно ставить тесто на морской воде, как это делает большинство приморских жителей ради экономии соли. Между тем ничто так не предрасполагает организм к заболеванию. В Галлии и Испании загустевшей пеной с напитка, который гонят из зерна упомянутых сортов, пользуются как закваской, благодаря чему хлеб в этих областях легче, чем в остальных. (69) Стебли также бывают различны, причем более толстый у лучших сортов. Фракийская пшеница имеет многочисленные оболочки и является чрезвычайно подходящей для того края ввиду его жестоких морозов. По той же причине стали там пользоваться и яровой трехмесячной пшеницей, поскольку земля надолго остается под снегом; ее убирают, как и во всем остальном мире, приблизительно на третий месяц после посева. Эта пшеница известна по всем Альпам, и в холодных провинциях нет пшеницы более урожайной; кроме того, она одностебельна, не кустится ни при каких условиях и сеется исключительно на тощей земле. (70) Существует еще около Эна во Фракии двухмесячная пшеница, которая поспевает на сороковой день после посева, причем удивительно, что этот сорт пшеницы самый тяжелый из всех по весу и не дает отрубей. Она употребительна в Сицилии, Ахайе, а именно в гористых частях обеих стран, на Эвбее, возле Кариста. Колумелла ошибается, не признавая яровую пшеницу за особый род, когда именно она-то и является древнейшим родом. У греков она называется setanion.

Говорят, что в Бактрии зерна так крупны, что каждое из них равняется нашему колосу.

(71) Первым из всех злаков сеют ячмень. Мы укажем и дни посева для всех растений, описав сначала свойства каждого. В Индии существует ячмень культурный и дикий, из которого у индусов получается превосходный хлеб и крупа. Но больше всего любят они рис (oryza), и из него приготовляют отвар, который остальные люди делают из ячменя. У риса листья мясистые, похожие на порей (porrum), но более широкие, высотой в локоть; цветок пурпурный, корень круглый, как жемчужина.[2792]

(72) Ячмень является самой древней пищей, что очевидно из афинского обычая, о котором рассказывает Менандр, и из прозвища гладиаторов «ячменщики». По той же причине греки предпочитают ячную кашу. Обливают ячмень водой и сушат в течение одной ночи, на следующий день поджаривают, после чего дерут крупу между жерновами. (73) Некоторые, сильно подсушив ячмень на огне, опять слегка взбрызгивают его водою и просушивают, прежде чем молоть. Другие, вышелушив из еще зеленых колосьев молодой ячмень, очищают его, влажным обталкивают в ступе, промывают в корзинах. Посушив на солнце, снова обталкивают и очищенный мелют. Однако, каким бы образом его ни приготовляли, на двадцать фунтов его кладут три фунта льняного семени, полфунта кориандра и ацетабул соли; все это, предварительно поджарив, подмешивают при помоле. (74) Если же крупу эту хотят сохранить подольше, то ее вместе с мучной пылью и с отрубями ссыпают в новые глиняные сосуды. В Италии ячмень поджаривают, не поливая его предварительно водой, и мелют в мелкую муку с прибавлением тех же снадобий, а также проса. Ячменный хлеб, употреблявшийся в старину, осужден самой жизнью; теперь его едят, пожалуй, одни животные.

Пить же ячменный отвар, чрезвычайно укрепляющий и здоровый, весьма советуют. (75) Гиппократ, один из прославленных знатоков медицины, посвятил восхвалению его целый том. Особенно хорош этот отвар в Утике. В Египте его делают из двурядного ячменя; ячмень, из которого его делают в Бетике и Африке, Турраний называет «голым» (неопушенным). Тот же автор считает, что olyra и рис (oryza) — это одно и то же. Способ приготовления отвара общеизвестен.

(76) Подобным же образом приготовляется крупа из пшеничных зерен, по крайней мере, в Кампании и в Египте, тогда как крахмал (omylum) делают из всякой пшеницы и из siligo, хотя лучший выходит из трехмесячной пшеницы. Изобретением его мы обязаны острову Хиосу; и теперь еще наилучший крахмал идет оттуда. Название свое он получил потому, что его приготовляют без помощи мельницы. Но за крахмалом из трехмесячной пшеницы идет крахмал, приготовленный из пшеницы наименее тяжеловесной. Ее мочат в деревянных сосудах, заливая пресной водой так, чтобы вода покрыла зерна; воду эту меняют пять раз днем и лучше, если и ночью, чтобы размачивание было равномерно. (77) Размякшее зерно отцеживают, пока оно еще не закисло, через полотно или плетеную корзину и вываливают на черепицу, смазанную бродилом, — так оно и остается загустевать на солнце. После хиосского крахмала лучшим считается критский, а затем египетский. Крахмал считается хорошим, если он мягок, легок и свеж. У нас о нем говорил Катон.

(78) Ячменной мукой пользуются и как лекарством; действие его на вьючных животных удивительно. Если ячмень высушить на огне, смолоть и катышки из этой муки отправлять собственной рукой в желудок животных, то у них прибывают силы и набираются мускулы. У некоторых ячменей колосья двурядные; у некоторых же в колосе больше рядов: вплоть до шести. Есть разница и в самом зерне: оно бывает длиннее и легче; короче и круглее; белее и чернее. Самая питательная каша получается из пурпурного ячменя. Хуже всех выдерживает непогоду белый ячмень. (79) Ячмень — самое нежное растение из всех злаков. Сеять его можно только на сухой и рыхлой земле, и притом только на хорошей. Ячменная мякина — одна из лучших; с ячменной же соломой не сравнится никакая другая. Ячмень — самый надежный из всех злаков; его убирают раньше, чем ржавчина нападает на пшеницу; умные хозяева и сеют пшеницу только для стола, а для кошелька, по их словам, — ячмень. (80) Он очень быстро всходит, и самый урожайный сорт его, который сеется около Испанского Карфагена, собирают в апреле. В том же месяце его сеют в Кельтиберии, и в один год он родится дважды. Как только он поспеет, его убирают со стремительной быстротой, поспешнее, чем все остальное, ибо солома у него ломкая и зерно находится в тончайшей шелухе. Говорят, что ячная каша вкуснее, если ячмень убрать, пока он еще не перезрел и не пересох.

(81) Сорта злаков не везде одни и те же, а где они одни и те же, они не всегда одинаково называются. Самым распространенным и важным сортом является полба (far), которая в старину называлась adoreum, siligo, triticum. Эти злаки — общее достояние большинства стран. Аринка (arinca) свойственна Галлии, хотя ее много и в Италии; для Египта, Сирии, Киликии, Азии и Греции обычны zea, oryza и tiphe.[2793]

(82) В Египте приготовляют тончайшую муку (similago) из местной пшеницы; ее отнюдь нельзя сравнить с италийской. Народы, пользующиеся zea, не имеют far. Она также растет в Италии, преимущественно в Кампании, и называется «семенем» (semen). Под этим названием скрывается, как мы скоро объясним, нечто весьма значительное; из-за него Гомер называет ниву ζείδωρος ά̉ρονρα, а не потому что нива дарует жизнь, как полагают некоторые. Крахмал из zea делают также, только более грубый, чем предыдущий, в этом вся разница. (83) Из всего рода самой грубой и наиболее стойкой по отношению к зимним холодам является полба (far). Она может расти и в самых холодных, и плохо возделанных, и в знойных, и в засушливых местностях. Это первая пища древних обитателей Лация, чему бесспорным доказательством, как мы говорили, служит одаривание полбой. В самом деле, совершенно очевидно, что римляне долгое время жили полбяной кашей (puis), а не хлебом, (84) так как, с одной стороны, и сейчас употребляется слово pulmentaria, то, что едят с хлебом, а с другой — древний стихотворец Энний, изображая голод в осажденном городе, упоминает об отцах, которые вырывают клецки у плачущих детей. И поныне, справляя день рождения или богослужебные обряды, употребляют в качестве жертвенной полбяную кашу puis, которая, повидиму, была так же неизвестна в Греции, как в Италии была неизвестна ячная каша (palenta).

(85) Нет семени более жадного, всасывающего больше соков, чем пшеничное (triticum). Siligo я, собственно, назвал бы пшеницей из пшениц по белизне, и по высокому качеству, и по тяжеловесности. Она хороша для сырых областей, которые встречаются в Италии и Заальпийской Галлии, но и за Альпами она упорно держится только у Аллоброгов и Ремов, в остальных же местах она там перерождается в пшеницу (triticum) уже через два года. Средство против этого — сеять только самые полновесные зерна.

(86) Из siligo приготовляют самый лучший хлеб и самые лучшие кондитерские изделия. Смесь кампанской siligo с пизанской считается лучшей смесью в Италии. Кампанская красноватая цветом, а пизанская белее и тяжелее той, в которой подмешан мел. Из модия кампанской обрушенной (castrata) siligo нормально получается четыре секстария муки первого сорта, а из модия обыкновенной, не обрушенной (sine castratura), — пять секстариев; кроме того, полмодия (87) «цвета» (flos), четыре секстария столовой второсортной муки и столько же секстариев отрубей. Из пизанской же siligo — пять секстариев муки первого сорта, а всего остального, как и у той. Клузинская и арретинская дают муки первого сорта на один секстарий больше; всего остального поровну. А если бы было желательно получить самую тонкую муку (pollen), то из модия выйдет шестнадцать фунтов хлеба, три фунта грубой муки и полмодия отрубей. Зависит это от разницы помола. Дело в том, что зерно, смолотое сухим, муки дает больше; у обрызганного соленой водой получается более белая сердцевина, но зато отходит больше отрубей. Что слово farina (мука) произошло от far (полба), это ясно из самого названия. (88) Галльская siligo дает двадцать фунтов хлеба из одного модия муки, италийская же на два-три фунта больше при выпечке тонких сортов хлеба, тогда как при выпечке обыкновенных сортов хлеба два фунта припека дает любая мука.

(89) Similago приготовляется из пшеницы, наилучшая из африканской. Из модия нормально получается полмодия similago и пять секстариев pollen: так называется тот сорт муки, который, будучи приготовлен из siligo, носит название «цвет» (flos), — его употребляют в литейных и при выработке папируса, — а кроме того, четыре секстария второсортной муки и столько же отрубей; хлеба же из модия similago получается 22 фунта, из модия flos 16. (90) Стоимость «цвета» (flos) при средних рыночных ценах 40 ассов за модий; similago на 8 ассов дороже; обрушенная siligo вдвое дороже. Есть еще разница: однажды...[2794] просеянная дает 17 фунтов хлеба; дважды — 18; трижды — 19 и 1/3 и 2 1/2 фунта второстепенного хлеба, столько же грубого и 6 секстариев отрубей. (91) Siligo никогда не поспевает равномерно, и нет другого растения, которое менее допускало бы проволочки при уборке вследствие своей нежности и того, что зерно осыпается, как только созреет. Зато она меньше остальных злаков подвергается опасности в тот период, когда соломина уже выброшена, так как колос у нее всегда стоит прямо и на нем не остается росы, от которой бывает ржавчина. (92) Вкуснейший хлеб — из аринки (arinca). Растет она гуще, чем полба, колос у нее крупнее, и она тяжелее весом. Модий зерна редко не тянет 16 фунтов. В Греции она о трудом обмолачивается, почему, как говорит Гомер, ее и дают вьючным животным. Это то самое растение, которое он называет olyra. В Египте же она не причиняет никаких затруднений и урожайна. (93) Полба лишена остей, также и siligo, за исключением так называемой лаконской. К ним можно прибавить еще bromos и tragos: два иноземные сорта, подобные вывезенному с востока рису. И сама tiphe относится к тому же роду, разновидностью которого в наших местах является рис. В Греции растет и zea, причем рассказывают, что она и tiphe, вырождаясь, превращаются в пшеницу, если их сеять дробленым зерном; это однако происходит не сразу, но на третий год.

(94) Нет растения плодороднее пшеницы. Природа наделила ее этим свойством, ибо пшеницей преимущественно питала она человека. В самом деле, модий на подходящей почве, например, в Африке, на равнине Бизация, дает полтораста модиев. Прокуратор божественного Августа послал ему из тех мест куст без малого в четыреста стеблей пшеницы, выросших из одного зерна, чему с трудом верится, но о чем сохранилась, однако, переписка. (95) Нерону также было послано триста шестьдесят колосьев, выросших из одного зерна. Урожай в сам-сто дают и Леонтинская равнина в Сицилии, и вся Бетика, и прежде всего Египет. Самые плодородные сорта пшеницы называются «ветвистой» и «стозерновкой». Действительно, был найден стебель ее, который один нес сотню зерен. (96) В качестве яровых растений упоминали мы кунжут, просо и могар. Кунжут (sesama) появился из Индии. Из него делают и масло; цвет у него белый. В Азии и Греции похожи на него erysimum, а растение, называемое у нас ирио (irio), было бы совершенно подобно ему, не будь оно слишком маслянистым. Его следует отнести скорее к лекарственным, чем к хлебным злакам. Теми же свойствами отличается и horminum (шалфей) греков, только он похож на кумин (cuminum); сеют его вместе с кунжутом. Ни кунжута, ни ирио, пока они зелены, не ест ни одно животное. (97) Не все злаки легко обтолочь. В Этрурии, например, колосья подсушенной полбы бьют пестом с железным наконечником в виде зазубренной трубы, с зубчатой звездой внутри; если бить их изо всех сил, то зерно дробится, но и железо ломается. Большая часть Италии обходится пестом без всяких приспособлений, а также колесами, которые вращает вода, и, кроме того, жерновами. Приведем советы Магона относительно самого способа размельчения зерна. (98) Пшеницу он велит сначала сильно облить водой, затем ободрать, а потом, высушив на солнце, толочь в ступе. Так же следует делать с ячменем, поливая двадцать секстариев его двумя секстариями воды. Чечевицу сначала подсушить, а затем полегоньку обтолочь вместе с шелухой или положить на двадцать секстариев кусок необожженного кирпича и полмодия песку; с горошком поступать так же, как и с чечевицей. Кунжут вымочить в горячей воде, рассыпать его, перетереть, опустить в холодную воду, чтобы отошла мякина, и снова рассыпать на солнце по полотну; если со всем этим не поспешить, то кунжут покрывается желтоватой плесенью. (99) Ободранная при обталкивании шелуха получает различное употребление. Если обталкивается один колос, то получается мякина (acus), которая идет для ювелирного дела; если хлеб молотят на току вместе с соломой, то остается ухоботье (palea), которое в большинстве стран идет на корм скоту. Обоину с проса, могара и кунжута у нас называют adpluda, а в других местах — другими названиями. (100) Просо особенно любят в Кампании, где из него делают отличающуюся своей белизной кашу. Приготовляется из него и очень вкусный хлеб. Сарматские племена по преимуществу питаются этой кашей, а также сырой мукой, с подбавкой кобыльего молока или крови, выпущенной из жил на бедре у лошади. Эфиопы не знают никаких злаков, кроме проса и ячменя.

(101) Могар едят в Галлии, особенно в Аквитании, а также в бассейне Пада, с прибавкой бобов, без которых ...[2795] Понтийские племена предпочитают могар всякой пище. Остальные яровые любят поливку даже более, чем дождь. Просо и могар не переносят воды, пока они выгоняют листья. Их советуют не сеять между виноградными лозами и фруктовыми деревьями, потому что они истощают землю.

(102) Просяной мукой пользуются в особенности как закваской: замешивают ее на виноградном соку сразу на год. Такая же закваска приготовляется из мелких, самых лучших отрубей самой пшеницы: три дня их вымачивают, замешивают на белом виноградном соку и затем сушат на солнце. При изготовлении хлеба лепешку такой закваски кипятят вместе с similago из semen и в таком виде замешивают с мукой. Считается, что по этому способу получается самый хороший хлеб. Греки установили, что на два полумодия муки достаточно восьми унций закваски. (103) Однако такую закваску можно приготовлять только во время уборки винограда, в любое же время можно сделать другую: замешивают ячменную муку на воде и сажают двухфунтовые куски теста в раскаленную печь или же пекут на глиняных сковородах в золе и углях, пока они не зарумянятся. После этого их закупоривают в какой-нибудь сосуд, пока они не закиснут. Закваску эту употребляют в разведенном виде. Ячменный хлеб заквашивали просто мукой из ervum (французская чечевица) или нута (cicercula): двух фунтов ее достаточно было на пять полумодиев. (104) Теперь делают закваску просто из муки, которую, раньше чем посолить, затирают, варят, как кашу, и оставляют, пока она не закиснет. Обычно ее даже не подогревают, а только ставят накануне. Всем известно, что кислота вызывает брожение, что люди, питающиеся квашеным хлебом, отличаются особенной крепостью и что в старину всякая тяжеловесная пшеница считалась особенно полезной для здоровья.

(105) Разбирать отдельные сорта самого хлеба представляется излишним: есть хлеб, получивший название по тому кушанью, с которым его едят, например, устричный; по сдобе, которую в него кладут, например, «артолаган»; по быстроте приготовления: «спешный», а также по способу выпечки: «печной», «формовой», «испеченный в клибанах». Так, недавно из Парфии привезли хлеб, который одни называют «водяным», потому что с помощью воды поднимают его до состояния легкой и ноздреватой пышности, а другие парфянским.

Высокое качество пшеничного хлеба зависит от хорошей муки и мелкого сита. Некоторые ставят тесто на молоке и яйцах, а замиренные нами племена, перенеся свои интересы на кондитерское искусство, даже на коровьем масле. (106) До сих пор сохранилась слава Пицена, где хлеб придумали делать из полбяной крупы. Ее вымачивают девять дней, а на десятый, замешав на изюмном соку, раскатывают тонкими листами и ставят в печь в горшках, которые там и лопаются. Есть такой хлеб можно, только размочив его, что и делают обычно в сычужном молоке.

(107) Пекарей в Риме не было до самой войны с Персеем, то-есть больше 580 лет с основания города. Квириты пекли хлеб сами; это было обычно делом женщин, как и сейчас еще и у большинства народов. Хлебопеков упоминает уже Плавт в своей комедии «Горшок», но ученые весьма спорят относительно принадлежности этого стиха самому Плавту. (108) Из слов Атея Капитона несомненно только, что в те времена хлеб для людей познатнее пекли обычно повара; хлебниками же назывались только те, кто молол полбу. Да и поваров не держали в числе прислуги, а приводили их в случае надобности с рынка.

В Галлии придумали делать сита из конского волоса, в Испании из полотна — редкие и густые, в Египте из папируса и ситника. (109) Но в первую очередь следует сказать и о способе приготовления полбяной крупы, наилучший и самый здоровый сорт которой, несомненно, составляет гордость Италии. Делают ее, без сомнения, и в Египте, но так, что о ней и говорить не стоит; в Италии же во многих местах, как, например, в Веронской и Пизанской областях, лучшую — в Кампании. Это равнина, лежащая у подножия богатых дождями гор, протяжением в сорок тысяч шагов и совершенно плоская. (110) Земля ее на поверхности, чтобы сразу сказать о свойствах почвы, представляет собой тонкую пыль, далее, в глубину, она пориста, как пемза, и впитывает влагу. Вред, приносимый горами, обратился во благо. Земля здесь пропускает частые дожди, процеживая их сквозь себя и при этом не обнаруживая склонности ни превратиться в грязь, ни быть размытой, предоставляя возможность очень несложной обработки. Полученную влагу она не отдает ни одному источнику, но, постепенно усваивая, удерживает в себе в виде питательного сока. Засевается она круглый год: раз могаром, дважды полбою. (111) А весной отдохнувшие поля полны роз, которые благоуханнее садовых. Земля родит их до того неустанно, что существует поговорка: у Кампанцев больше душистого масла, чем у других простого. Но насколько Кампанская равнина превосходит все земли, настолько одна ее часть, называемая «Лебории», которые у греков зовутся Флегрейским полем, превосходит ее самое. Границу их с обеих сторон составляют консульские дороги, ведущие в Капую, — одна из Путеол, а другая из Кум.

(112) Крупу приготовляют из той полбы, которую мы назвали «семенем» (semen). Зерна ее обрушивают в деревянной ступе, чтобы не раздавить их о грубый камень, пестом, который, как известно, приводят в движение наказываемые рабы в цепях. В переднем конце этого песта есть железный наконечник. Ободрав с зерна кожицу, его, уже очищенным, дробят с помощью тех же приспособлений. Таким образом получается три сорта полбяной крупы: самая мелкая, второсортная, и очень крупная, которая зовется aphacrema. (113) Но в них нет еще их особой белизны, которая так выделяет их из всех остальных сортов и заставляет предпочитать даже александрийской. Затем, как ни странно, к ней подмешивают мелу, который впитывается в самое зерно и придает ему цвет и нежность. (114) Мел этот находится между Путеолами и Неаполем, на так называемом Левкогейском холме. Существует декрет божественного Августа которым он предписывает уплачивать ежегодно из собственной казны неаполитанцам по двадцать тысяч за этот холм и приводит причину заставившую при выведении колонии в Капую присоединить и его: кампанцы утверждали, что без этого мела они не могут приготовлять полбяной крупы. На нем же находят серу, и там же бьют ключи Аракса, вода которых делает острее зрение, укрепляет зубы и дает ранам исцеление.

(115) Поддельная алика (alica) делается преимущественно из полбы (zea), которая в Африке вырождается. Колосья у нее шире и чернее, а солома короче. Ее обрушивают вместе с песком, да и то едва отдирают кожицу, причем чистого зерна выходит вполовину меньше. Затем присыпают гипса, которого берут одну четвертую часть сравнительно с зерном и, когда он слипнется с ним, зерно просеивают через мучное решето. То, что осталось в решете, называется отборным — это самый крупный сорт; то, что прошло, просеивается сквозь сито и зовется вторым сортом; крупу же, которая таким же образом остается в третьем сите, самом чистом и пропускающем только песчинки, называют ситенкой. (116) Другой повсеместный способ подделывать полбяную крупу — это приготовлять ее из пшеницы; выбирают самые белые и крупные пшеничные зерна и, полуразварив их в горшках, усушивают на солнце до половинного веса; затем, слегка взбрызнув, дробят жерновами. Кисель из zea делается лучше, чем из пшеницы, хотя вообще — это только плохой сорт алики. Белизну ему сообщает, вместо мела, примесь сырого молока.

(117) Дальше идет речь о свойствах бобовых, среди которых особым почетом пользуются бобы, из которых пробовали даже печь хлеб. Бобовая мука называется lomentum; примесью ее, как и вообще всякой муки из бобовых, особенно из кормовых, увеличивают вес рыночного хлеба. Многообразна польза бобов для четвероногих всякого рода, а также в особенности для человека. У многих народов их подмешивают в цельном и измельченном виде к пшенице, и особенно к могару. (118) Также и в старинных обрядах бобовая каша считалась священным достоянием богов. Будучи главной приправой в еде, дополнением к хлебу, бобы считались пищей, притупляющей мысль и вызывающей бессоницу, и отвергались пифагорейцами по этой причине, по мнению же других, — ввиду того что в бобах живут души умерших, почему во всяком случае их употребляют на поминках. (119) Варрон сообщает, что фламин не ест их и по указанной причине и потому, что на цветах у бобов находятся зловещие письмена. С бобами связан также и своеобразный религиозный обряд: существует обычай после посева приносить домой боб на счастье, который так и называется «приносный» (referiva). Считается, что нося его с собой по аукционам, получаешь прибыль. Несомненно также, что бобы являются единственным зерном, которое, будучи выгрызено, вновь вырастает по мере прибыли луны. В морской и вообще в соленой воде бобы не развариваются.

(120) Сеют их до захода Плеяд, первыми из всех стручковых, чтобы они успели созреть до наступления холодов. Вергилий советует сеять их весной, как это принято в Циркумпаданской Италии, но большинство предпочитает солому от озимых бобов стручкам яровых. Бобовые стручки и стебли составляют излюбленнейший корм скота. Бобы в цвету требуют воды; отцветшие нуждаются в ней очень мало. Почву, на которой посеяны, они удобряют не хуже навоза, а поэтому в Македонии и Фессалии, когда они зацветут, их запахивают.

(121) Дикие бобы (faba silvestris) водятся во многих местах: на островах северного океана, которые поэтому у нас и называются «Бобовыми» (fabaria»), в Мавритании, где повсюду встречаются лесные бобы, правда, очень твердые и не поддающиеся варке. В Египте произрастают бобы с колючими стеблями; крокодилы, опасаясь повредить свои глаза, избегают этого растения. (122) Стебель его бывает длиной, самое большее, в четыре локтя, а толщиной в палец. Растение это, будь на нем узлы, походило бы на мягкий тростник; головка у него — как у мака, розового цвета; в ней находится не свыше тридцати бобов; листья большие, плод горький, даже с запахом, но корень составляет любимую пищу туземцев, и сырой и вареный всяческими способами. Он похож на корень тростника. Водится он и в Сирии, и в Киликии, и на озере у Тороны, в Халкидике.

(123) Из бобовых сеют осенью и весной чечевицу, а в Греции горох. Чечевица (lens) требует почвы скорее тощей, чем жирной, климата же обязательно сухого. В Египте есть два сорта ее: у одного зерна круглее и чернее, у другого они имеют тот своеобразный вид, который побудил дать название чечевицы различным предметам такой формы. Я встречал у различных писателей, что люди, питающиеся ею, приобретают душевное равновесие.

Горох (pisum) следует сеять на местах солнечных: он совершенно не выносит холода. Поэтому и в Италии и в более суровом климате его сеют только весной, в рыхлую, легкую землю.

(124) Особое свойство нута (cicer) в том, что он содержит в себе соли и потому выжигает почву; сеять его нельзя, не вымочив накануне. Есть несколько разновидностей, отличающихся величиной, цветом, формой, вкусом. Есть нут, похожий на баранью голову, называемый поэтому бараньим, белый и черный; есть и голубиный, который некоторые зовут венериным: белый, круглый, гладкий и мельче бараньего; он употребляется при ночных религиозных обрядах. А еще бывает cicercula — разновидность мелкого нута, неровного и угловатого, как горох, причем слаще всего тот, который больше всего похож на ervum (французская чечевица); черный, и красный тверже белого.

(125) Стручки у нута круглые, у остальных же бобовых они продолговатые, причем ширина их соответствует форме зерен; у гороха они цилиндрические. Стручки фасоли едят вместе с самими зернами. Сеять ее можно на любой земле с октябрьских ид и по ноябрьские Календы. С уборкой бобовых, когда они начали созревать, следует спешить, потому что зерна быстро отделяются от стручков и, падая, затериваются, как это бывает также с люпином.

Сперва, однако, следует сказать о репе (rapa). (126) Наши писатели касались ее только мимоходом, греческие несколько подробнее, но они, однако, отнесли ее к огородным растениям, тогда как при правильной последовательности о ней следует говорить непосредственно после злаков или, во всяком случае, вслед за бобовыми, так как после них нет растения, которое было бы более употребительно, чем репа.

Она родится на потребу всем живым существам в большей степени, чем какое бы то ни было другое растение, и занимает, особенно в вареном виде, не последнее место среди того, чем кормят деревенскую птицу. (127) Животные любят и ее зелень, человеку же в соответственный сезон от молодых стеблей ее удовольствия не меньше, чем от молодых капустных ростков, а от пожелтевшей и увядшей в амбаре даже больше пользы, чем от молодой. Она сохраняется почти до нового урожая, как оставленная в земле на своем месте, так и высушенная после, и не дает людям голодать. В Транспаданской области она занимает третье место после вина и хлеба. (128) В выборе земли она неприхотлива, и сеять ее можно там, где не посеешь, пожалуй, ничего другого. Туманы, заморозки и холода оказывают на нее благотворное влияние и сообщают ей диковинные размеры: я сам видел репу больше, чем в сорок фунтов весу. Репа удачно и разнообразно употребляется в нашей кухне; она сохраняется до появления новой в горчице, под действием ее едкости, и бывает окрашена, кроме своего собственного, еще в шесть других цветов, даже и в пурпурный. Другие кушанья подкрашивать не полагается. (129) Греки вывели два основных ее сорта: мужской и женский, из одних и тех же семян особым способом посева: при густом посеве, а также на плохой земле вырастает мужская репа. Семя тем лучше, чем оно меньше. (130) Репа бывает троякого вида: она либо раздается в ширину либо округляется в шар. Третий вид назван лесным: корень у нее стремится в длину и похож на редьку, листья угловаты и шершавые, сок острый. Выжатый незадолго до жатвы, он прочищает глаза и излечивает, с примесью женского молока, от слабости зрения. Считается, что репа от холода становится вкуснее и крупнее, а от тепла идет в ботву. Первое место принадлежит репе из Нурсинской области — фунт ее оценивается в сестерций, а когда ее мало, то в два; за ней следует альгидская репа, тогда как брюква самая лучшая из Амитерна. (131) Свойства последней почти те же, что и у обыкновенной репы: также любит холод. Сеют ее до мартовских Календ; на югер берут четыре секстария семян. Усердные хозяева советуют сеять брюкву после пятикратной вспашки, а репу после четырехкратной, и класть навоз и под ту и под другую. Репа, по их утверждению, идет лучше, если семена ее запахивать с мякиной. Сеять ее советуют, раздевшись до нага и с молитвой об урожае для себя и для соседей. (132) Срок для посева той и другой приходится между праздниками двух божеств, Нептуна и Вулкана; согласно тонкому наблюдению, если их посеять в тот же день лунного месяца, в который прошлою зимой выпал первый снег, то урожай их будет на диво. Сеют их и весной в жарких и сырых местностях.

(133) Следующее место принадлежит люпину (lupinus), который одинаково полезен и для человека и для копытных животных. Для того чтобы он не осыпался и не ускользал от косцов, его следует убирать немедленно после дождя. Нет ни одного растения, которое по природе своей более удивительно чувствовало бы солнце и землю.[2796] Во-первых, он ежедневно совершает кругооборот вместе с солнцем и даже при облачном небе показывает земледельцу, который час. Кроме того, трижды цветет. Любит землю, но не желает, чтобы его прикрывали землей. И только он один сеется по невспаханному полю. (134) Более всего ему подходят места песчаные и сухие и даже гравистые. Ухода не требует вовсе. Землю любит до такой степени, что даже брошенный в густо заросшую кустарником почву, среди листьев и колючек, добирается корнем до грунта. Мы говорили уже, что от посева его утучняются нивы и виноградники, а потому сам он до того не нуждается в навозе, что сам может заменять наилучший навоз. Это единственное растение, не требующее никаких расходов; даже к посеву его не приходится прилагать труда: (135) сеют его непосредственно с тока, и он не требует даже, чтобы его рассевали. Осыпается сам собой. Сеют его первым, убирают последним — то и другое, приблизительно, в сентябре, потому что, если с ним не поторопиться до холодов, то он пострадает от мороза. Помимо этого, он может безнаказанно лежать хотя бы даже совсем заброшенным, только бы его на первых порах не прибило дождями. Своей горечью он защищен от всех животных, но все-таки в большинстве случаев его неглубоко запахивают. Из более плотных почв он больше всего любит красную глину. Для удобрения ее его следует запахивать после появления третьего цветка; на песках — после второго. Только меловую или илистую почву он не выносит и на них не всходит. (136) Размоченный в горячей воде, идет в пищу и человеку, волу же, чтобы быть сытым и окрепнуть, достаточно получать ежедневно модий люпица; положенный на живот детям, может служить лекарством. Хранить его лучше всего в дыму, потому что в сыром месте черви, выгрызая зародыш, делают его бесплодным. Если зелень его стравлена на подножный корм, то единственно, что остается сделать, это сейчас же запахать его.

(137) И вика (vicia) утучняет землю, сама при этом также не утруждая хозяина. Посеяв после однократной вспашки, ее не окучивают, не унаваживают, а только лишь боронят. Сроков для ее посева три: около захода Арктура, чтобы в декабре ее можно было скармливать скоту. Тогда же лучше всего сеять ее на семена, ибо, стравленная, она приносит их столько же. Второй срок посева — в январе, последний — в марте; это тот, который дает больше всего травы. Сухость она любит больше всех культурных растений. (138) Не брезгует также тенистыми местами. Если вику убрать зрелой, то мякина от ее семян предпочтительнее всякой другой.

У лоз она оттягивает питательные соки, и они чахнут, если ее посеять в винограднике.

(139) И за ervum (французская чечевица) уход нетруден. Ее опалывают больше, чем вику, и она имеет лекарственную силу: божественный Август лечился ею, о чем упоминают его собственные письма. На пару волов достаточно посеять пять ее модиев. Говорят что, посеянная в марте, она вредна волам и что осенняя также вызывает насморк, а что посеянная ранней весной становится безвредной.

(140) И стручки, то-есть пажитник (foenum graecum), сеют, лишь поцарапав землю, в борозды не глубже, чем в четыре пальца, и чем хуже с ним обходятся, тем лучше он идет. Редко можно назвать что-нибудь, чему небрежность в уходе была бы полезна. Растение же, которое называется рожью (secale) и farrago, требует только бороньбы.

(141) Таврины у подошвы Альп называют рожь asia. Это наихудший хлеб и употребляется в пищу только с голода. Растение это урожайное, но с тонкой соломой мрачного черного цвета, замечательное своей тяжеловесностью. К нему подмешивают полбу, чтобы смягчить его горечь, но и в таком виде желудок с трудом ее выносит. Растет она на любой почве с урожаем сам-сто и сама служит удобрением.

(142) Farrago сеется очень густо из охвостья полбы, иногда с подмесью и вики. В Африке ее получают из ячменя. Все это кормовые растения, как и выродившееся бобовое, называемое мышиным горошком (cracca), настолько любимое голубями, что, говорят, их нельзя согнать с места, где они однажды им наелись.

(143) В старину был корм, который Катон называет ocinum и которым останавливали у волов понос. Это были кормовые растения, скошенные зелеными и не успевшие завязать семян. Сура Мамилий дает другое объяснение и рассказывает, что тогда было обыкновение смешивать десять модиев бобов, два вики, столько же ervum (французской чечевицы) и осенью засевать этим югер поля, еще лучше, если с примесью греческого овса (avena graeca) с его неосыпающимся зерном. Все это называлось ocinum и сеялось для волов. Варрон объясняет это название из-за его быстрого произрастания от греческого слова ωχέος.

(144) Люцерна (medica) и для Греции растение чужеземное; она была ввезена мидийцами во время персидских войн, ведшихся Дарием. Однако подобный дар стоит того, чтобы упомянуть о нем в первую очередь, ибо одного посева хватает больше, чем на тридцать лет. Она похожа на клевер стеблями и листьями, коленчата. Чем выше по стеблю, тем мельче ее листья. Амфилох написал о ней и о ракитнике (cytisus) один том. (145) Землю, на которой ее сеют, обрабатывают осенью, очищая и выбирая камни, затем вспахав и заборонив, проходят плетенкой (crates), а потом еще во второй и третий раз, с промежутками в пять дней, и подбавляя навозу. Она требует сухого места, но богатого соками или орошаемого. После такой подготовки ее сеют в мае месяце, иначе может повредить иней. При этом необходимо густо заполнять все пространство семенами, тем самым исключая прорастание сорняков, для чего на юге достаточно трех модиев. (146) Следует также остерегаться, чтобы ее не высушило солнце; поэтому она должна сейчас же прикрываться землей. Если земля будет сыра и травяниста, то люцерна заглушается и вытесняется луговыми травами. Поэтому ее надо сейчас же освобождать от всех трав, достигших высоты в унцию,[2797] притом лучше рукой, чем мотыгой. Косится она при начале цветения и столько раз, сколько раз вновь зацветает. Это происходит шесть раз в год и, самое меньшее, четыре. (147) Нельзя позволять ей итти в семена, потому что до трех лет она полезнее в виде зеленого корма. Весной ее следует выпалывать и освобождать от прочих трав и до трех лет выскребать скребками до земли. При таком способе остальные травы гибнут, а сама она вреда не терпит благодаря глубоко сидящим корням. Если трава заглушила ее, то единственное средство — повторно перепахивать землю, пока не будут истреблены корни других трав. (148) Не следует ею кормить животных досыта, чтобы не пришлось пускать кровь. И зеленая она полезнее. Высыхая, она становится деревянистой и, наконец, рассыпается пылью. О ракитнике, которому среди кормов отводится первое место, мы рассказали достаточно в отделе о кустарниках. А теперь разберем свойства всех злаков, коснувшись отчасти и их болезней.

(149) Первым бедствием для пшеницы является овес. И ячмень вырождается в овес настолько, что сам овес заступает место пшеницы; в самом деле, народы Германии сеют его и живут одной овсяной кашей. Опасность эта вызывается преимущественно влажностью почвы и климата. Вторая причина заключается в слабости семени, долго пролежавшего в земле, прежде чем взойти. (150) То же бывает и в том случае, если сеют прелым зерном. Обнаруживается это сразу же при появлении всходов, из чего явствует, что вся причина в корне. Есть и другие опасности, сходственные с первою: зерно, начавшее хорошо наливаться, но еще не созревшее и не успевшее окрепнуть, увядает под губительным дыханием ветра в колосе, чахлое и пустое, словно недоношенное. (151) Ветры вредят пшенице и ячменю в один из трех периодов: при цветении, сейчас же, как они отцветают, и при начале созревания. Тут они не дают зерну налиться, а в первых двух случаях мешают ему образоваться. Вредно и солнце, часто появляющееся из-за туч. Заводятся в корнях и мелкие червячки, когда вслед за посевом прошли дожди, а внезапная жара преградила выход влаге.

(152) Червячки появляются и в зерне, когда колос после дождей охватило жаром. Есть маленький жучок, так называемая кантерида, объедающий хлеба. Все эти существа погибают при недостатке пищи. Оливковое масло, смола и свиной жир вредны семенам; остерегайся сеять соприкасавшиеся с ними. Дождь полезен, пока хлеб еще зеленеет; цветущей пшенице и ячменю он вреден; бобовым не вредит, кроме нута. Для зреющей пшеницы он губителен, а еще больше для ячменя.

(153) Появляется и трава, белая, похожая на могар, покрывающая собой нивы и смертоносная для скота. Что касается плевела (lolium), якорцев (tribulus), чертополоха (carduum) и подмаренника, точно так же как и ежевики (rubus), то я отнес бы их скорее к болезням хлебов, чем к язвам самой земли. (154) Для хлебов и виноградников нет зла более губительного, чем ржавчина (rubigo); она падает с небес. Чаще всего бывает она в росистых узких лощинах, недоступных для ветра; места высокие и ветренные ее не знают. К бедствиям нив относится и пышный рост хлебов, когда они ложатся, отягченные урожаем. Общее бедствие для всех посевов — это гусеницы; они беспокоят даже нут, когда после дождя, смывшего с него соль, он становится слаще. (155) Есть трава, которая удушает нут и чечевицу, обвиваясь вокруг них; она зовется заразихой (orobanche); с пшеницей то же делает aera; с ячменем — трава (festuca), именуемая овсяницей, также aegilops; с чечевицей — секироподобная трава, которую греки по сходству и зовут pelecinus, — все они убивают, обвивая. Около Филипп траву, которая убивает бобы на жирной почве, зовут ateramum, а ту, которая убивает их на тощей, — teramum; бывает это, когда мокрые бобы охватит ветром. Крохотное семя эры (aera) находится в колючей кожице. Попав в хлеб, оно очень быстро вызывает головокружение; (156) рассказывают, что в Азии и Греции банщики, если хотят разогнать толпу, то бросают это семя на угли. Если зима была дождлива, то в чечевице (erwum — французская чечевица) заводится фаланга, существо из рода пауков. В вике появляются слизняки, а иногда из земли крохотные улитки, удивительным образом объедающие ее. Вот почти и все болезни.

(157) Средством от того, что вредит уже взошедшему хлебу, служат мотыга и зола, разбрасываемая при посеве. Болезни же семян и корня предупреждаются заранее принятыми мерами. Считается, что семена, предварительно облитые вином, меньше подвержены заболеваниям. Вергилий рекомендует обливать бобы содой и оливковым отстоем и обещает за это хороший рост. (158) Некоторые думают, что бобы пойдут особенно хорошо, если их три дня до посева вымачивать в воде с мочой; трижды окученные, они из модия цельного зерна дадут модий измельченного. Остальные семена не боятся червей, если их смешать с истолченным кипарисовым листом и сеять в новолуние. Многие советуют, во избавление проса от болезней, обнести вокруг поля еще до окучивания жабу и зарыть ее посередине в глиняной посуде. Тогда просу не повредят ни воробьи, ни черви; однако жабу надо вырыть еще до жатвы, иначе просо становится горьким. Думают, что от прикосновения лопатки крота семена становятся урожайными. (159) Демокрит рекомендует все семена перед посевом обрабатывать соком травы, которая растет по черепичным крышам и называется aizoum (живучка), другими же aesum, а по-латыни sedium или digitillum. Если же растение гибнет из-за собственной сладости и в корнях его угнездились черви, то, обычно, его поливают чистым оливковым отстоем без соли; затем окучивают, если посев уже начал итти в колено, и пропалывают, чтобы не заглушило травой. (160) Стаи скворцов и воробьев, этот бич проса и могара, отгоняют, я знаю, травой, имя которой неизвестно: ее закапывают по четырем углам поля и — удивительное дело — ни одна птица вообще не залетает туда. Мышей отгоняют, обрызгивая семена разведенным пеплом ласки или кошки или водой, в которой они были сварены. Но даже хлеб отдает вонью от этих животных; поэтому считается более полезным окропить семена бычьей желчью. (161) Даже ржавчину, самый страшный бич хлебов, заставляют перейти с нивы на листья лавра, для чего по ниве втыкают лавровые ветви. Слишком пышный рост хлебов, по крайней мере, пока они еще в траве, останавливают зубы скота; хлеба, даже по нескольку раз вытравленные скотом, не испытывают никакого ущерба при образовании колоса. Вообще же известно, что стоит скосить хлеб хотя бы однажды, — и семя его вытягивается в длину, чахнет, становится пустым и при посеве не прорастает. В Вавилоне, однако, хлеба скашивают дважды и потом еще пускают скот, иначе все пойдет в листья. (162) И то удивительная по своему плодородию почва возвращает урожаи в сам-пятьдесят, а более усердным хозяевам в сам-сто. И уход за хлебом там нетруден: орошать их следует как можно дольше, разжижая очень жирную и плотную, щедрую землю. Ила не наносят ни Евфрат, ни Тигр, как это делает в Египте Нил, а земля не растит сорняков. Плодовитость же ее так велика, что поле на следующий год само собой оказывается засеянным семенами, которые втоптали в него при ходьбе. Такая разница почв побуждает расписать виды почв по видам хлебов.

(163) Итак, вот мнения Катона: на жирном, хорошем поле сеять пшеницу, а если там часто стоят туманы, то репу, редьку (raphanus), просо, могар. Холодное, очень сырое место следует обсеменять раньше, а жаркое после; на почве же глинистой, подзолистой или песчаной, если она не сырая, сеять люпин; на белой глине и на красной, богатой влагой, — полбу; на сухой, не травянистой и не затененной, — пшеницу; на сильной почве — бобы; (164) вику — там, где меньше всего сырости и травы; siligo и пшеницу — на открытом высоком месте, которое наиболее продолжительно обогревается солнцем, чечевицу (lens) — на почве каменистой и глинистой, но не травянистой; ячмень — на нови и на поле, которое можно не оставлять под паром; яровую пшеницу — там, где озимый посев не может доспеть и где почва по тучности своей может не лежать под паром. (165) Остроумна и следующая мысль: на более легкой почве следует сеять то, что не нуждается в обильных соках, например, ракитник и бобовые, кроме нута, которые не скашивают, а выдергивают из земли: они и названы legumina по способу уборки (leguntur); на тучной же почве — то, что требует больше пищи, например, капусту, пшеницу, siligo, лен. Таким образом, легкая почва отводится под ячмень — корням его требуется меньше питания — лучшая же и более плотная под пшеницу. (166) В сыром месте лучше сеять полбу, чем пшеницу; а там, где сырость умеренная, — пшеницу и ячмень. Пшеница с холмов крепче, но урожай ее на холмах меньше. Полба и siligo выносят и белую глину и сырые места.

Хлеба дали единственное знамение, какое я, по крайней мере, нашел. Оно случилось во время консульства Публия Элия и Гнея Корнелия в том году, когда был побежден Ганнибал: рассказывают, что тогда видели пшеницу, росшую на деревьях.

(167) Так как нами достаточно сказано о разных видах злаков и почв, то теперь скажем еще о способах пахоты, прежде всего упомянув о том, как легка эта работа в Египте. Нил, который там работает за земледельца, начинает разливаться, как мы уже говорили, с первого новолуния после солнцестояния, сначала медленно, потом все стремительнее, и так все время, пока солнце стоит в знаке Льва. Когда оно переходит в знак Девы, разлив замедляется и в знаке Весов начинает спадать. (168) Если Нил не подымется выше двенадцати локтей, то наверное будет голод, так и в том случае, если он поднялся больше, чем на шестнадцать. Ибо он спадает тем медленнее, чем больше он разлился и задерживает посев. Обычно считалось, что к посеву там приступали с падением воды, а затем выгоняли свиней, чтобы они ногами втаптывали семена в мокрую землю. Я тоже верю, что в старину так и делали, да и сейчас там работа стала немногим тяжелее. (169) Несомненно, однако, что семена, брошенные в ил, отложенный спавшей рекой, сейчас запахиваются. Делается это в начале ноября: прополка производится немногими хозяевами (она зовется botanismos); остальные не приходят на ниву иначе как с серпом, незадолго до апрельских Календ. Уборка же производится в мае; солома никогда не бывает в локоть, потому что подпочва представляет собою песок и зерно держится только в иле. Хлеба гораздо лучше в Фиваидском округе, так как сам Египет болотист. (170) Так же обрабатывают землю и возле Селевкии Вавилонской, только там урожаи больше, так как, когда Евфрат и Тигр разливаются, то орошением руководит человек. В Сирии пашут неглубоко, тогда как в Италии во многих местах по восемь волов в одном плуге выбиваются из сил. Для всех сельскохозяйственных работ, а для этой в особенности, имеет силу правило: «что какая местность допускает».

(171) Виды плугов многочисленны: резаком зовется кривой нож, которым режут, прежде чем поднять ее, очень плотную землю, намечая этими надрезами линии будущих борозд, в которые при пахоте вопьется загнутый лемех. Другой вид плуга — это обычный плуг, состоящий из лесины с загнутым наподобие клюва концом. Третий — для легких, у которого лемех надет не на всю подошву, а представляет только маленькое острие на конце. (172) Он шире и острее у четвертого вида, заканчиваясь острием, как у меча, который одновременно и прорезает землю и подрезает своими острыми сторонами корни трав. Недавно в Ретии придумали к плугу прибавить пару колесиков; этот вид плуга называется plaumoratum. Лемех у него имеет форму лопаты. (173) С таким плугом сеют, только хорошо обработав земли, преимущественно новь. Широкий лемех переворачивает дерн. Сейчас же бросают семена и проходят по ним зубчатыми боронами. Посевы, произведенные таким образом, не нуждаются в окучивании, но пахать так можно только на двух-трех парах волов. Одной паре полагается вспахать за год сорок югеров легкой земли и тридцать трудной.

(174) При пахоте должно тщательно соблюдать заветы Катона: «Что значит хорошо возделывать землю? — Хорошо пахать. — А во-вторых? — Пахать. — А в-третьих? — Унаваживать. — Не паши разными бороздами. — Паши во время». В более теплых местностях следует поднимать землю после зимнего солнцестояния, в более холодных — с весеннего равноденствия, и раньше в сухих округах, чем в сырых; раньше плотную почву, чем рыхлую; раньше тучную, чем тощую. (175) Там, где лето сухое и жаркое, а земля глинистая или бесплодная, полезно пахать между летним солнцестоянием и осенним равноденствием; где зноя не бывает, а дожди частые и земля жирная и травянистая, там — в самые жары. Глубокую и тяжелую почву хорошо переворачивать даже зимой; сухую и лежащую очень тонким слоем — незадолго до посева.

(176) И тут есть свои законы: мокрой земли не трогай. Налегай на плуг изо всей силы. Прежде чем пахать, подними дерн. Это полезно потому, что если перевернуть дерн, то корни трав погибают. Некоторые советуют поднимать землю непременно с весеннего равноденствия. Поле, вспаханное однократно весной, называется по времени вспашки vervactum. Это одинаково необходимо и для пара. Пар — это поле, которое засевается через год. (177) Волов, которые отправляются пахать, надо впрягать как можно теснее, чтобы они пахали с поднятыми головами: таким образом они меньше набивают себе шеи. Если они пашут между деревьями и лозами, то им надевают намордники, чтобы они не обрывали нежных побегов, а на рукоятку плуга вешают топорик, которым и перерубают корни: это лучше, чем вырывать их плугом и надсаживать волов. Борозду доводи до конца без передышки. (178) За день полагается поднять один югер на глубину в три четверти фута, а передвоить полтора, на легкой почве; на трудной же поднять полъюгера, а передвоить целый, ибо природа поставила нормы и труду животных. Всякая нива должна быть пропахана бороздами прямо и затем вкось. На холмах пашут только поперек склона, поворачивая лемех острием то вверх, то вниз. Работа здесь до такой степени лежит на человеке, что ему приходится иногда заменять собой вола. Действительно, горцы пашут без этого животного — мотыгами. (179) Пахарь, если он не сгибается над плугом, ведет кривую борозду. Отсюда понятие кривых ходов перенесено на форум. Да остерегаются их во всяком случае там, где их открыли. Лемех следует постоянно очищать лопаткой, находящейся на другом конце стрекала. Нельзя оставлять меж двух борозд огрехов и громоздящихся глыб. Худо вспахано поле, если после посева его приходится боронить. Только то поле хорошо обработано, где не разберешь, в которую сторону шел лемех. Принято также, если место этого требует, вкладывать в более широкие борозды сточные трубы, по которым вода выводится в канаву.

(180) За повторной поперечной вспашкой следует, где это нужно, бороньба плетенкой или граблями. После посева ее производят вторично, где это принято, туго сплетенной плетенкой или доской, привязанной к плугу (это называется lirare) и прикрывающей семена; если они остались неприкрытыми, то это deliratio в первоначальном своем значении.

(181) Полагают, что Вергилий, называя самой лучшей ту ниву, которая испытала дважды зной и дважды холод, рекомендует сеять после четырехкратной вспашки. Почву более плотную, которая обычна для Италии, лучше обсеменять после пятикратной вспашки, а в Этрурии и после девятикратной. Сеять же бобы и вику по невспаханной земле — это значит без ущерба для дела экономить труд.

(182) Нельзя обойти еще один способ вспашки, до которого дошли в Транспаданской Италии под гнетом войны. Салассы, опустошая поля у подножья Альп, отведали уже отросшего проса и могара. Организм, естественно, не принимал этой пищи, и тогда они перепахали поле. И вот эти многократно увеличивающиеся жатвы научили тому, что ныне называют artrare или, как, думаю, говорили тогда aratrare. Работа эта производится, как только образуется стебель, а все растение развернет два-три листа. Не умолчим также о недавнем примере, имевшем место три года тому назад в земле Треверов. (183) Жестокая зима побила посевы; в марте поля вновь засеяли, и урожай получился богатейший.

Теперь расскажем об остальных полевых работах, перебирая их по отдельным породам растений.

(184) Siligo, полбу (far), пшеницу (triticum), semen и ячмень (hordeum) борони, мотыжь и пропалывай в сроки, которые будут указаны. Для каждой из этих работ достаточно на югер по одному рабочему дню. Мотыжение выводит землю из мрачного зимнего оцепенения и открывает доступ новому весеннему солнцу. Мотыжа, должно остерегаться, чтобы не подрыть хлебных корней. Пшеницу, semen, ячмень, бобы лучше мотыжить дважды. (185) Пропалывание, уничтожая вредные травы в то время, когда посев пошел в колено, дает свободу хлебным корням и создает различие между травяной зарослью и посевом. Из бобовых нут (cicer) требует того же, что и полба. Бобы не любят пропалывания. Так как люпин сам заглушает траву, то его только боронят. Просо (milium) и могар (panicum) боронят и мотыжат только по разу и не пропалывают. Пажитник (silicia) и фасоль (phasioli) только боронят. (186) Бывают виды почв, плодородие которых заставляет прореживать посев, пока он еще зеленеет травой — делается это бороной с железными зубьями — а кроме того, выпускать на него скот. В вытравленных скотом всходах следует вновь возбудить жизнь мотыгой. В Бактрах же, Африке и в Кирене все это милостью климата оказывается лишним; там люди после посева возвращаются на ниву только для жатвы, ибо сухой воздух препятствует расти сорнякам, питая злаки только ночной росой. (187) Вергилий убеждает оставлять нивы через год под паром; если размеры имения это допускают, то, несомненно, это самое лучшее. Если же по условиям хозяйства это невозможно, то полбу следует сеять на том самом месте, с которого сняты люпин, вика, бобы и вообще те растения, которые удобряют почву. Главное, следует помнить, что некоторые растения, хотя бы в них самих и мало было проку, сеются ради других, как мы об этом говорили, чтобы не повторяться, в предыдущем томе. Самое же большое значение имеет характер каждой почвы.

(188) В Африке, среди песчаной пустыни, тянущейся между Сиртами и Большим Лептисом, находится город по имени Такапа, во владениях которого земля сказочно щедра, благодаря орошению. Почти на три тысячи шагов во все стороны разливается источник; хотя он и многоводен, однако вода его распределяется между жителями на определенное количество часов. Там под огромной пальмой (palma) растет маслина, под маслиной смоковница (ficus), под смоковницей гранатовое дерево (punica), под ним лоза; под лозами сеются хлеба, затем бобовые, потом овощи — и все это в один и тот же год, и все это произрастает одно под сенью другого. (189) Четыре квадратных локтя этой земли, обмеренные не вытянутыми, а сжатыми в кулак пальцами, продаются по четыре динария. Всего замечательнее урожай винограда, снимаемого дважды в год с двукратно плодоносящей лозы. И каждый урожай погибал бы от преизбытка питательных соков, если бы разнообразные растения не истощали этого плодородия. А так там круглый год что-нибудь убирают, причем установлено, что способствуют такой урожайности отнюдь не люди. (190) Очень различается между собой и вода для поливки. В Нарбонской провинции есть знаменитый источник Орга. В нем растет трава, которую скот любит до того, что в поисках за ней окунает в воду целиком всю голову. И однако известно, что эти водяные растения получают питание только от дождевой воды. Итак, пусть каждый узнает свою землю и воду.

(191) В тех случаях, когда земля подобна той, которую мы назвали «нежной» (tenera), можно, сняв ячмень, сеять просо; убрав его, репу, и сняв ее, опять ячмень или пшеницу — как в Кампании; перекопанная мотыгой, такая земля может вполне сойти за вспаханную. При другом чередовании там, где была полба (adoreum), земля должна отдыхать четыре зимних месяца и весной засеваться бобами. До зимы пусть она не остается под паром. Чрезмерно жирная допускает такое чередование, при котором, сняв хлеба, на третий раз сеют бобовые. Более слабая земля остается под паром и на третий год. Некоторые предписывают сеять хлеба только на той земле, которая в прошлом году отдыхала.

(192) Первое место в этом отделе должно принадлежать вопросам удобрения, о котором мы говорили и в предыдущем томе. Одно во всяком случае известно всякому: сеять следует только на унавоженной земле, хотя и здесь есть особые правила для каждого отдельного случая. Просо, могар, репа и брюква сеются только на унавоженной земле. На неунавоженной лучше сеять хлеба, чем ячмень. То же и относительно пара, хотя на нем советуют сеять бобы, как и на любой свежеудобренной земле. (193) Если хозяин собирается сеять что-либо осенью, он должен в сентябре месяце вывезти на поле кучи навоза — только непременно после дождя. Если он будет сеять весной, пусть он разложит навоз зимой. На каждом югере полагается разложить по восемнадцати возов; нельзя их разбрасывать до начала пахоты. Если этот способ удобрить поле упущен, то есть другой: после посева, перед окучиванием, рассей, как семя, помет из птичников, обращенный в порошок. (194) Для того, однако, чтобы определить полностью, каковы должны быть принимаемые здесь меры, укажем, что каждая штука мелкого скота должна давать в месяц по одному возу навоза, а каждая штука крупного — по десяти. Если же этого не получается, то, очевидно, хозяин плохо подстилает скоту. Некоторые считают, что лучший способ удобрения — ставить скот прямо под открытым небом в загоне из сетей. Неудобренное поле вымирает; чрезмерно удобренное выгорает. Лучше удобрять его чаще, чем сверх меры. Чем горячее почва, тем меньше следует подбавлять навозу.

(195) Самые лучшие семена — однолетние, двухлетние — хуже, трехлетние — вовсе плохи; более старые бесплодны, ибо всякой производительной силе положен предел. На семена следует сохранять зерно, которое на току оказывается в самом низу: оно самое лучшее, потому что самое тяжелое, и нет более целесообразного способа его отличить. Колосья с промежутками между зерен отбрасываются; самое лучшее зерно — это то, которое красновато и, будучи раскушено, оказывается того же самого цвета; хуже то, у которого внутри больше белого. Несомненно, что одна земля принимает больше семян, а другая меньше. (196) Отсюда и первая примета суеверных земледельцев: если земля жадно поглощает семя, они верят, что она изголодалась и съедает семена. В сырой местности целесообразно ускорять сев, чтобы семя не сгнило от дождя; в сухой — задерживать его до самых дождей, чтобы зерно, долго пролежав, не прорастая, не потеряло всхожести. Точно так же при раннем севе надо густо рассевать семена, потому что они медленно прорастают, а при позднем — редко, потому что чрезмерная густота убивает. Сеять равномерно — это своего рода искусство. (197) Движение руки должно сообразоваться с шагом, который сеятель всегда делает с правой ноги. Некоторые при этом, очевидно, владеют секретом того, как это делается, потому что им всегда сопутствуют удача и хороший урожай. Не следует переносить семян из холодных мест в теплые и из мест раннего вызревания в места позднего урожая или наоборот, как в ошибочном увлечении предписывают некоторые.

(198) Высевать на югер средней земли полагается: пшеницы и siligo пять модиев, полбы или semen (мы называем так одно хлебное растение) — десять, ячменя — шесть, бобов — на одну пятую больше, чем пшеницы, вики — семь, нута и гороха — три, люпина — десять, чечевицы — три, но ее советуют сеять с сухим навозом, ervum (французской чечевицы) — шесть, пажитника (silicia) — шесть, фасоли (passioli) — четыре, кормовой смеси (pabulum) — двадцать, проса и могара — четыре секстария — на жирной земле больше, на легкой меньше. (199) Есть и другие основания для различия: на плотной, глинистой или топкой почве пшеницы и siligo сеют шесть модиев, на рыхлой, сухой и плодородной — четыре. От слабости почвы колос становится мелким и пустым, если только посев не редок; на тучных нивах из одного зерна выходит целый куст, и густые всходы вырастают из редких семян. (200) Итак, советуют брать от четырех до шести модиев и сеять, смотря по характеру почвы, на одну пятую больше или меньше; между насаждениями и на холмах сеют столько же, как на тощей земле. Сюда относится поговорка, которую надлежит строго соблюдать: «не грабь нивы». Аттий прибавляет к этому в «Праксидике», что сеять следует, пока луна стоит в знаке Овна, Близнецов, Льва, Весов и Водолея. Зороастр же говорит, что тогда, когда солнце пройдет двенадцать частей Скорпиона и луна будет в знаке Тельца. (201) За этим следует еще не затронутый нами и требующий величайшего внимания вопрос о сроках посева, в значительной части связанный с астрономией. Поэтому мы изложим сначала все, что думали по этому поводу другие. Гесиод, первый человек, учивший земледелию, указывает единственный срок сева: после захода Плеяд. Он писал в Беотии, в Элладе, где, как мы уже говорили, так и сеют. (202) Внимательные наблюдатели согласны в том, что как птицы и четвероногие стремятся к воспроизведению, так и в земле есть некая воля к зачатию. Греки определяют это время тем, что тогда земля тепла и влажна.

Вергилий советует сеять пшеницу и полбу с захода Плеяд, ячмень — между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием, а вику, фасоль и чечевицу — с заходом Волопаса. Из этого следует, что надо заметить определенные дни восхода и захода этих и других светил!

(203) Есть люди, которые советуют сеять и до захода Плеяд, по крайней мере, на сухой земле и в жарких провинциях: зерно, портящееся от сырости, будто бы сохраняется таким образом, а после первого же дождя в один день прорастает. Другие советуют сеять сейчас же с заходом Плеяд — дожди начинаются приблизительно с седьмого дня; некоторые в холодных местностях — с осеннего равноденствия, в жарких — позднее, чтобы всходы не слишком разрослись до наступления зимы.

(204) Все, однако, согласны с тем, что около зимнего солнцестояния нельзя сеять; доказательством этого служат озимые семена, которые прорастают на седьмой день, будучи посеяны до зимнего солнцестояния, и едва на сороковой, если их посеять после солнцестояния. Некоторые торопятся с посевом и заявляют, что ранний посев обманывает часто, а поздний всегда. Другие, наоборот, считают, что лучше сеять даже весной, только бы не плохой осенью, причем, если придется, то между первым дуновением фавония и весенним равноденствием.

(205) Некоторые, оставив астрономические тонкости, определяют сроки по временам года: весной сеют лен, овес и мак и, как это и посейчас соблюдается в Транспаданской Италии, бобы до самых Квинкватр; siligo — в ноябре, полбу — в самом конце сентября, до октябрьских Ид. Некоторые сеют ее и после этого числа, вплоть до ноябрьских Календ. Таким образом, одни не обращают никакого внимания на явления природы, другие — чрезмерное, а отсюда и то мудрствование вслепую, которое обычно для деревенских людей, неискушенных ни в какой науке, а не только в астрономии.

(206) Однако следует признать, что тут все зависит, главным образом, от небесных явлений, почему Вергилий и советует заранее ознакомиться с ветрами и движениями светил и руководствоваться ими совершенно так же, как и мореплаватели. Дерзкая, безмерная надежда думать, что деревенское невежество может стать причастным божественных тайн неба, и все же следует попытаться ради великого усовершенствования жизни. Прежде, однако, следует подвергнуть рассмотрению трудности понимания звезд, испытанные даже сведущими людьми, чтобы потом мысль тем радостнее отвлекалась от небесных явлений, предугадывая события, которые не могли быть познаны заранее.

(207) Во-первых, почти не согласуется счет дней года и движение солнца, так как високосный год к 365 дням прибавляет набежавшие четверти суток. Таким образом, оказывается, что нельзя установить определенно срока восхода и захода светил. К этому присоединяется еще общепризнанная темнота предмета: действительно, предметы то предвозвещают бурю на много дней, что по-гречески называется προχειμάξειν, то следуют за ней — это называется επιχειμάξειν. Воздействие небесных явлений доходит до земли то скорее, то медленнее: обычно когда установится ясная погода, говорят, что «светило исполнилось».

(208) Мало того: все это верно для неподвижных, прикрепленных к небу светил, но тут вмешиваются еще движения звезд, также несущие, как мы показали, немалые последствия в виде дождей и града и нарушающие порядок, на который мы надеялись. Все это обманывает и не только нас — не будем думать, что мы тут одни, — но и остальных животных, более чутких к тому, от чего зависит их жизнь: птиц, прилетающих к нам на лето, губят затянувшиеся или ранние холода, а тех, которые прилетают на зиму, жары. (209) Поэтому Вергилий и учит наблюдать за движением планет, настоятельно советуя обращать внимание на прохождение холодной звезды Сатурна. Некоторые считают самым верным признаком наступления весны появление бабочек, как существ хрупких. Но в этом самом году, когда мы пишем это, замечено, что выводки их были уничтожены троекратным возвращением холодов, а перелетные птицы, возвестившие о весне за шесть дней до февральских Календ, жестоко пострадали от лютой зимы. (210) Дело сомнительное, во-первых, искать у неба законов, а во-вторых, устанавливать их с помощью доказательств. Самые большие трудности вносит разница выпуклости небесной тверди и земного шара, вследствие которой одно и то же светило появляется у разных народов в разные времена; отсюда причина того, что одно и то же светило оказывает свое влияние в разных странах в разные дни. Трудности возрастают и по вине ученых, ведущих наблюдения в разных местах, а кроме того, из одних и тех же мест сообщающих разноречивые сведения. (211) Астрономических школ было три: халдейская, египетская и греческая. Диктатор Цезарь, определяя год в соответствии с движением солнца с помощью Созигена, искушенного в этой науке, прибавил к ним у нас еще четвертую. Впоследствии в системе этой была обнаружена ошибка, и ее исправили тем, что двенадцать лет подряд не вставляли ни одного добавочного дня, ибо год, который раньше обгонял движение светил, теперь начал отставать.

(212) И сам Созиген в трех своих работах, хотя он и знал больше остальных, но не переставал кое в чем сомневаться и исправлять сам себя, и другие ученые, которых мы упоминали вначале этого труда, писали об этом, но редко случалось, чтобы мысли одного совпадали с мыслями другого. Этот факт менее удивителен у тех, у которого извинением служит самое различие местопребывания. (213) Приведем, однако, для примера одно разногласие между теми авторами, которые, живя в одной стране, все же расходятся между собой; Гесиод — в самом деле, и под его именем имеются астрономические указания — говорит, что Плеяды начинают заходить по утрам, как только пройдет осеннее равноденствие, Фалес, что на 25-й день по равноденствии, Анаксимандр, что на 31-й, Эвктемон на 44-й и Евдокс на 48-й. (214) Мы же преимущественно следуем наблюдениям Цезаря, что целесообразно для Италии. Впрочем, приведем мнения и остальных, поскольку речь идет об истолковании явлений, случающихся не в одной стране, а в целом мире, группируя их не по авторам, что было бы многословно, а по местностям. Читателю следует только помнить, что ради краткости мы под именем Аттики будем подразумевать одновременно и Киклады, под именем Македонии — помимо нее, также и Магнесию и Фракию, под Египтом — Финикию, (215) Кипр и Киликию, под Беотией — Локриду, Фокиду и вообще смежные земли, под Геллеспонтом — Херсонес и весь материк до Афонской горы, под Ионией — Азию и Азийские острова, под Пелопоннесом — Ахайю и страны, лежащие к западу. (216) Халдеи будут обозначать Ассирию и Вавилонию. Что Африка, Испания и Галлия будут обойдены молчанием, в этом нет ничего странного: дело в том, что там совершенно не производилось наблюдений никем, кто мог бы дать сведения о восходе светил. Последнее, однако, нетрудно установить и для этих стран с помощью разделения их на пояса, которые мы дали в шестой книге, и которое позволяет определять картину неба не только в целой стране, но даже в каждом отдельном городе. (217) И если в упомянутых выше странах определить выпуклость какого-либо пояса, соответствующего той или иной исследуемой стране, то оказывается, что восход светил во всех местах, где солнце бросает одинаковую тень, будет одновременным. Нужно отметить и то, что самая погода в четырехлетний промежуток имеет свою поворотную точку и возвращается без больших изменений, в зависимости от солнца; каждые же восемь лет испытывает нарастание, когда возвращается сотая луна.

(218) Наблюдения производились неизменно по трем разделами наблюдали восход светил, их заход и смену времени года. Восход и заход можно понимать двояко: или речь идет о том, что звезды прячутся и перестают быть видимы с появлением солнца, или же появляются с его уходом, причем относительно того и другого существует более удачное выражение, а именно: говорят, что звезда не взошла, а вынырнула, и не зашла, а спряталась. (219) Можно понимать восход и заход по-другому — тогда дело касается дня, начиная с которого звезды становятся или перестают быть видимыми при солнечном восходе или закате, причем звезды называют утренними или вечерними, в зависимости от того, совпадает ли их появление с утренними или вечерними сумерками. Для того чтобы они стали заметны, надо, чтобы был промежуток, по меньшей мере, в три четверти часа до восхода или после захода солнца. Кроме того, некоторые светила дважды восходят и заходят. Все сказанное относится к тем звездам, которые мы назвали неподвижными.

(220) Разделы годового круга устанавливаются соответственно четырем периодам года, зависящим от прибыли и убыли дня. Последний начинает прибывать с зимнего солнцестояния и по прошествии 90 дней и 3 часов сравнивается к весеннему равноденствию с ночью, а затем в течение 94 дней и 12 часов до летнего солнцестояния остается более долгим, чем ночь...[2798] до осеннего равноденствия, и тогда ночь, сперва сравнявшись с днем, затем в течение 88 дней и 3 часов становится преобладающей, вплоть до зимнего солнцестояния, причем часы при учете прибыли в дне имеются в виду не любые, а только равноденственные. (221) Все эти изменения протекают на восьми частях знаков Зодиака: зимнее солнцестояние бывает в знаке Козерога, примерно, в восьмой день до январских Календ, весеннее равноденствие — в знаке Овна; летнее солнцестояние — в знаке Рака, другое равноденствие — в знаке Весов. А самые эти дни редко обходятся без каких-нибудь примет, возвещающих бури. (222) В свой черед указанные точки разделяются отдельными промежутками времени, падая на середину всего числа дней. Действительно, на сорок шестой день между летним солнцестоянием и осенним равноденствием, с заходом Лиры начинается осень, на сорок четвертый между осенним равноденствием и зимним солнцестоянием, с утренним заходом Плеяд — зима; с фавония, начинающего дуть с сорок пятого дня между зимним солнцестоянием и равноденствием, начинается весна, а утренний заход Плеяд через сорок восемь дней после весеннего равноденствия — начало лета. (223) Мы начнем с посева хлебов, то-есть с утреннего захода Плеяд. Нечего запутывать этот порядок упоминанием малых светил и только увеличивать трудности, тем более что бурный Орион в эти самые дни отходит очень далеко.

(224) Многие передвигают время посева вперед и начинают сеять злаки с одиннадцатого дня после осеннего равноденствия, так как на целых девять дней после восхода Короны предсказывают почти наверное дожди; Ксенофонт советует сеять не раньше, чем божество пошлет знак. Цицерон толкует это в том смысле, что знаком является дождь; по-настоящему же сеять следует не раньше, чем опадут листья.

(225) Последнее происходит, по мнению некоторых, при самом заходе Плеяд, то-есть, как мы сказали, в третий день до ноябрьских Ид. Следят за этим созвездием также и продавцы платья, а заметить его на небе очень легко. И вот по заходе его гадают о зиме заинтересованные в том, чтобы расставить ловушки, алчные торгаши. Например, если закат в тумане, то это предвещает дождливую зиму, и тогда они набавляют цену на плащи; ясный заход предвещает суровую зиму и тогда они вздувают цену на остальную одежду.

(226) Земледелец же, неискушенный в астрономии, найдет тот же знак у себя в терновой чаще, когда, взглянув на свою землю, увидит опавшие листья. Так определяется благоприятная пора для сева: в одном месте она наступает позднее, в другом раньше. Это устанавливается в согласии с природой места и климата, и в этой закономерности самое замечательное то, что она бывает и общей для всего мира и особой в каждой отдельной местности.

(227) Этому может удивляться тот, кто забыл, что в самый день зимнего солнцестояния в коптильнях зацветает мята-блохогонка (pulejum). Настолько велико желание природы ничего не оставлять втайне. И для сева она подала знак листопадом. Это правильное истолкование его, приводящее доводы самой природы, ибо таким образом советует она устремить внимание на землю, обещает некоторую замену навоза, объявляет, что она сама прикроет землю и посевы от холода, и убеждает торопиться.

(228) Варрон советует руководствоваться этим наблюдением, по крайней мере, при посеве бобов. Другие советуют сеять их в полнолуние, а чечевицу — с двадцать пятого по тридцатый день лунного месяца; вику — в это же самое время; только тогда на ней не заведется слизняков. Некоторые советуют сеять таким образом только на корма скоту, а на семена — весной. Есть и другое, еще более наглядное указание, дарованное природой в ее чудесном провидении. О нем скажем словами самого Цицерона:

(229) Из них один будет одновременно сроком для сева и льна и мака. Катон пишет о маке таким образом: «Ветки и хворост, которые останутся у тебя от употребления, сожги на ниве. На месте же костра сей мак». Удивительное употребление имеет лесной мак: его варят в меду и лечат им горло; снотворной силой обладает также и огородный. Вот и все об озимом севе.

(230) Наконец, чтобы сразу же сделать беглый обзор всего сельского хозяйства, упоминаем и о том, что в то же время следует унаваживать деревья, окапывать виноградники — на югер достаточно одного рабочего дня, — а где это позволит характер места, то и обрезывать и те и другие, подготовлять земли двойным заступом под питомники, открывать сточные канавы, выводить воду с полей, мыть и прятать точила. (231) С наступлением ноябрьских Календ не подкладывай яиц под курицу, пока не минует день зимнего солнцестояния, а затем в течение всего лета по тем же самым числам подкладывай по тринадцати, зимой меньше, но однако не менее девяти. Демокрит считает, что предстоящая зима будет такова, каков был день солнцестояния и три смежных; то же относительно и летнего солнцестояния. Около зимнего солнцестояния, согласно большинству авторов, стоит в течение двух недель мягкая безветренная погода высиживания птенцов зимородками. Но и в этом и вообще во всех других случаях делать выводы о явлениях, связанных со светилами, следует по тому, осуществились ли эти явления, а не ждать на заранее намеченные дни обещанных с ручательством бурь.

(232) В день зимнего солнцестояния не следует касаться лозы. Гигин советует отцеживать, а также разливать вина на седьмой день по прошествии его, особенно, если день этот совпадает с седьмым же днем лунного месяца; вишни же садить около зимнего солнцестояния. Волам следует подсыпать в это время желудей по модию на пару. Большее количество вредит их здоровью, и в какое бы время их ни давали, но если их давать менее, чем в течение тридцати дней подряд, то весной за это, говорят, расплачиваются паршой на скоте. Это же время мы отвели и для рубки леса. (233) Остальные работы должны производиться, главным образом, по ночам, так как в это время ночи значительно длиннее дня, а именно: плетут корзинки, плетенки, короба, нарезают факелы, готовят колья. Днем полагается обтесать тридцать четырехгранных кольев и шестьдесят круглых, вечером, при огне — пять четырехгранных и десять круглых и столько же утром до света.

(234) Время между зимним солнцестоянием и фавонием отмечают, по Цезарю, благородные светила. В 3-й день до январских Календ утром заходит Пес, и в этот же день в Аттике и смежных с ней областях вечером, как говорят, заходит Орел. Накануне январских Нон, по Цезарю, утром восходит Дельфин, а на следующий день, когда в Египте вечером заходит Стрела, восходит Лира. (235) Перед шестым днем до январских Ид, с вечерним заходом того же Дельфина, в Италии начинается ряд холодных дней, как и тогда, когда солнце переходит в знак Водолея, что случается, приблизительно, на 16-й день до февральских Календ. В 8-й день до Календ звезда на груди у Льва, названная Тубероном Царской, заходит утром, а накануне февральских Нон заходит вечером Лира. (236) В последние дни этого периода следует всюду, где это допускается погодой, перекапывать землю двойным заступом под розарии и виноградники — на югер достаточно семидесяти рабочих дней — очищать старые канавы или устраивать новые, до света при огне оттачивать железные орудия, прилаживать к ним рукоятки, починять рассохшиеся бочки, шить попоны для овец и вычесывать их самих.

(237) За время от фавония до весеннего равноденствия, по Цезарю, знаменательными являются: для трех дней, начиная с 14-го дня до мартовских Календ разные признаки, для 8-го дня до Календ появление ласточки и вечерний восход Арктура на следующий день, а также и в 3-й день до мартовских Нон. По наблюдениям Цезаря, это связано с восходом Рака, по наблюдениям большинства астрономов — с появлением Виноградаря. На 8-й день до Ид восходит Северная Рыба, а на следующий день Орион. В Аттике наблюдается появление Коршуна. Цезарь отметил роковые для него мартовские Иды заходом Скорпиона; 15-й день до апрельских Календ — появлением Коршуна в Италии, 12-й — утренним заходом Коня.

(238) Это самое оживленное и наиболее занятое время у сельских хозяев, и тут они больше всего и ошибаются. Дело в том, что призыв к работе раздается для них не в тот день, когда фавоний должен был бы начать дуть, а в тот, когда он задует на самом деле. Это надо соблюдать строжайшим образом; если быть внимательным, то отметить этот день можно совершенно точно. (239) Откуда дует этот ветер и с какой стороны он приходит, — мы говорили во второй книге и ниже скажем еще несколько подробнее. А пока, начиная с того дня, когда он задует, когда бы этот день ни пришелся, только не с 6-го дня февральских Ид, а раньше, если весна ранняя, или позже, если и после этого дня держится зима, да приступают земледельцы к бесчисленным работам. В первую очередь должны быть исполнены те, которые нельзя отложить. (240) Надо сеять яровые, обрезывать лозы указанными нами способами, ухаживать за маслинами, сажать и прививать яблони, перекапывать виноградники, приводить в порядок уже имеющиеся питомники и закладывать новые, сажать и резать тростник, иву (salix) и дрок (genista), а также, как сказано, сажать вязы (ulmus), тополи (populus), и платаны (platanus).

(241) Одновременно следует выпалывать и мотыжить озимые, преимущественно полбу (far). Тут точный закон: когда у полбы появляется четыре перышка, а у бобов разворачивается не меньше трех листков, тогда поле не столько вскапывают, сколько прочищают легкой мотыгой; когда же оно зацветет, то его не трогают в течение, по крайней мере, пятнадцати первых дней. Ячмень надо сеять только в сухую землю. Обрезку заканчивать к равноденствию. Югер виноградника работник обрежет за четыре дня; за день он подвяжет лозы к пятнадцати деревьям. (242) В это же самое время идет работа в огородах и розариях; о том и другом порознь будет сказано в ближайших книгах, там же, где и о парках. В это время лучше всего копать ямы. Следуя, главным образом, Вергилию, поднимают для будущего сева землю, чтобы солнцем припекло ее глыбы. Лучше пахать в разгаре весны землю только среднего качества, потому что на жирной земле борозды сейчас же зарастут травой, а на плохой все соки будут иссушены и отняты от будущих посевов летним зноем. Такие земли лучше, конечно, пахать осенью. (243) Катон так определяет весенние работы: «делать ямы, рассаживать...[2799] рассадники, сажать в жирных и сырых местностях вязы, смоковницы, яблони, маслины; по новолуниям унаваживать луга; луга, которые не орошаются, защищать от фавония и выпалывать, с корнем вырывая сорные травы, подрезать смоковницы, закладывать рассадники и приводить в порядок старые; все это, пока не начнут перекапываться виноградники. Он же: «во время цветения груши начинать вспашку тощей и песчаной почвы. Чем земля тяжелее и сырее, тем позже пахать ее». (244) Итак, для этой пахоты имеется два указания: первые плоды лентиска и цветение груши. Есть и третье: из луковичных цветущий морской лук (scilla) и из цветов нарцисс, который цветет тоже трижды: первые цветы подают знак для первой вспашки, следующие для второй, а третьи для самой последней. Другие растения дают указания для другого. (245) Следует очень остерегаться касаться плющом бобов в цвету: в это время это для них вредно и гибельно. Некоторые растения, например, смоковница, дают указания сами для себя. Когда на верхушке у нее несколько листьев развернется наподобие ацетабула, тогда самое время сажать смоковницу.

(246) Весеннее равноденствие приходится, видимо, на 8-й день до апрельских Календ; на промежуток между ним и утренним восходом Плеяд приходятся, по Цезарю, апрельские Календы. В 3-й день до апрельских Нон Плеяды скрываются вечером в Аттике, а на следующий день в Беотии; через девять же дней, по Цезарю, — и у Халдеев. В Египте начинают прятаться Орион и его меч. (247) По Цезарю, в 6-й день до Ид захождение Весов предвещает дождь. В 14-й день до майских Календ в Египте вечером заходят Свинки, грозное созвездие, приносящее бури на суше и море. Оно отмечает для Аттики 16-й день; для Цезаря, начиная с 15-го, четыре дня подряд являются знаменательными, для Ассирии — 12-й день. Созвездие это обычно называется созвездием Парилий, ибо в 11-й день до майских Календ был основан Рим, и к этому дню устанавливается ясная погода, позволяющая делать наблюдения. Греки назвали его Гиадами от дождей, мы же по сходству с греческим словом решив, что название это произведено от свиньи, в неведении своем назвали его Свинками. (248) У Цезаря отмечен и 8-й день до Календ. В 7-й в Египте восходят Козлята, в 6-й в Беотии и в Аттике вечером прячется Пес, а утром восходит Лира. В 5-й день до майских Календ в Ассирии совершенно скрывается Орион, а в 4-й — Пес. В 6-й день до майских Нон, по Цезарю, утром восходят Свинки, а в 8-й день до Ид приносящая дождь Коза. В Египте в этот самый день Пес прячется вечером. Таков, примерно, ход светил до 6-го дня майских Ид, когда восходят Плеяды.

(249) В этот промежуток времени в первые две недели хозяин должен наверстать все, что он должен был и не успел закончить до равноденствия. Пусть он знает, что отсюда возник обычай дразнить виноградарей, обрезывающих лозы, подражая голосу птицы, которая скоро исчезает и зовется кукушкой. Быть застигнутым ею с ножом в винограднике заслуженно считается позором и срамом, и поэтому хотя к проказам озорников[2800] относятся одобрительно даже еще в начале весны, они, однако, являются очень плохими предзнаменованиями.

До такой степени ничтожнейшие явления в деревне истолковываются, как приметы, посылаемые самой природой.

(250) На исходе этого времени сеют просо и могар. Их полагается сеять, когда ячмень поспел. И вот на том же самом поле, по несказанной благости природы, как общая примета того, что ячмень поспел, а просо с могаром пора сеять, сияют вечером по полям светляки (cicindelae): так зовут деревенские жители эти летающие звезды, греки же — лампиридами.

(251) Природа уже сделала Плеяды приметными на небе, собрав их в кучу, и однако, не довольствуясь ими, создала на земле другие, словно восклицая: «зачем тебе взирать на небо, земледелец?» «Зачем искать звезд, селянин? Уже короче ночи, смежающие сном твои усталые вежды. И вот рассыпаю я для тебя среди трав твои собственные звезды, вечером зажигаю их перед возвращающимися с работы и поражаю тебя этим чудом, чтобы ты не мог пройти мимо.

(252) Разве не видишь ты, как блеск, подобный огню, скрывается под покровом свернувшихся крыльев, как он несет с собой свет даже и ночью? Я дала тебе травы, указывающие часы, и чтобы не отвращал ты глаз своих от земли к солнцу, вместе с ним обращаются гелиотроп и люпин. К чему же все еще смотреть в высь и вопрошать небо. Вот тебе Плеяды у ног твоих». (253) Дни появления и жизни этих насекомых неопределенны, но несомненно, что они порождение этого светила. Поэтому, кто посеет яровые до них, сам оставит себя с пустыми руками. Пчелка, выползающая в это же время, указывает, что бобы зацвели, цветущие бобы ее и вызывают. Будет еще указание и на то, что холода кончились; когда увидишь, что шелковица (morus) распускается, то бояться холодов дольше нечего.

(254) Итак, вот работы: посадка масличных отводков, оскребание самых маслин, орошение лугов в первые дни равноденствия, когда трава пошла уже в стебель, запруживание воды, пасынкование виноградников, для чего свой закон — не раньше, чем тогда, когда пасынки достигнут четырех пальцев в длину — для пасынкования югера требуется один рабочий день, — передваивание нив. Намотыжение — двадцать дней. После равноденствия мотыжение считается вредным и для виноградников и для нив. И для мытья овец это как раз время.

(255) После восхода Плеяд отмечают, по Цезарю, следующий день — утренний заход Арктура, 3-й день до майских Ид — восход Лиры, 12-й день до июньских Календ — вечерний заход Козы, а в Аттике — Пса. В 11-й день до Календ, по Цезарю, начинает заходить меч Ориона, в 4-й день до июньских Нон, по Цезарю, а также и в Ассирии Орел восходит вечером, в 7-й день до Ид Арктур утром заходит в Италии, в 4-й день вечером восходит Дельфин. (256) В 17-й день до июльских Календ восходит меч Ориона; в Египте это случается четыре дня спустя. В 11-й день до Календ, по Цезарю, меч того же Ориона начинает заходить. В 8-й день до июльских Календ самый длинный день и самая короткая ночь в году знаменуют летнее солнцестояние. (257) За этот промежуток времени пасынкуют виноградники и стараются окопать их — старые один раз, а молодые дважды. Стригут овец, запахивают на удобрение люпин, поднимают землю, косят вику на корм, убирают и молотят бобы.

(258) Около июньских Календ косят луга. Говорят, что уход за лугами очень легок и требует от хозяина минимальных расходов. Оставлять под них следует землю плодородную, сырую или орошаемую, орошать дождевой водой или водой из общественных водоемов. Если растет сорная трава, то лучше всего вспахать все место, заборонить, прополоть, а перед бороньбой разбросать цветы из сена, выпавшие с сеновала или из яслей. В первый год не производить поливки и не выпускать скот до второй косовицы, чтобы он не повырывал травы и не вытоптал ее. (259) Луга стареют, и их надо восстанавливать: для этого по ним сеют бобы, или репу, или просо, на следующий год — хлеб, а на третий вновь перепахивают и оставляют в покое. Кроме того, всякий раз после сенокоса их еще обжинают, т. е. срезают то, что обошли косцы. Ибо самое вредное — оставлять траву, которая потом обсеменится. Самая лучшая луговая трава — это клевер (trifolium), затем пырей (gramen), а самая худшая — это трава с вредными стручками (nummulus). Нехорош и хвощ (equisaetum), названный так по сходству с конской гривой. (260) Время для косовицы, когда хлеба начинают отцветать и входить в силу. Косить надо, пока трава не высохла. Катон говорит: «Не опаздывать с покосом, косить, пока не вызрели семена». Некоторые орошают луга накануне. Там, где луга не орошаются, лучше косить росистыми ночами. В некоторых частях Италии косят после жатвы. (261) Предкам нашим покос обходился дороже, так как они знали только заморские критские бруски, на которых нельзя было отточить косу без масла, поэтому косец и ходил с роговой бутылкой для масла, привязанной к колену. В Италии придумали бруски, которые поливают водой и которые имеют для железа силу напильника, но такие бруски сразу же приобретают зеленый цвет. Косы сами бывают двух сортов: италийские, покороче, с которыми можно управляться и в чащах кустарника; галльские латифундии требуют больших ...[2801], так как там траву косят по середине ее высоты, не захватывая ниже. (262) Италийский косец косит одной правой рукой. Одному работнику полагается за день выкосить югер и навязать тысячу двести связок по четыре фунта в каждой. Скошенную траву следует переворачивать к солнцу и метать стога только тогда, когда она высохнет. Если этого не соблюдать со всей строгостью, то утром от стогов начнет подыматься как бы туман, затем они вспыхнут на солнце и сгорят. (263) Скошенные луга следует опять полить, чтобы осенью скосить сено, которое называется отавой. В Интерамнах, в Умбрии, косят четырежды в год даже те луга, которые не поливают, поливные же в большинстве мест косят трижды, и после этого зеленый корм с них дает не меньше пользы, чем сено. Забота о крупном скоте и разведение скота вьючного подскажут каждому, что ему делать, причем наибольший доход дадут беговые лошади.

(264) Мы сказали, что солнцестояние падает на 8-й день до июльских Календ, когда солнце стоит в восьмом делении Рака. Это великий момент в году, великое событие в мире. Вплоть до этого дня, начиная с зимнего солнцестояния, дни увеличиваются, солнце, круто поднимавшееся на север, начинает склоняться к югу и вниз, увеличивая в течение последующих шести месяцев ночь и сокращая меру дня. (265) С этого числа начинается время спешной уборки и свозки одних хлебов за другими и приготовление к лютой и жестокой зиме. А природе подобало отметить этот поворот явственными знамениями. Она дала их прямо в руки сельским хозяевам и повелела листьям повернуться в этот день, чтобы свидетельствовать о том, что солнце пошло на убыль, при этом не листьям деревьев лесных и далеко растущих, к которым ищущему знака пришлось бы итти по бездорожью горных круч, а также и не городских деревьев, выращиваемых лишь в парках, хотя их случается видеть и в деревенской усадьбе. (266) Она повернула их на маслине, которая посажена тут же, на глазах, повернула на липе, употребляемой в тысяче случаев, повернула на серебристом тополе (populus alba), служащем опорой виноградным лозам. Мало того: «У тебя, — говорит она, — есть вяз, обвитый лозой; и его листья поверну я. На корм обрываешь или обрезаешь ты его листья, но взгляни на них — и судьбы звезд станут тебе ясны. Листья обращены к небу другой стороной, чем накануне. (267) Ты все подвязываешь ивняком — это самое низкое деревцо, и сам ты целой головой выше его. А я поверну и его листья. Зачем ты жалуешься, что ты деревенщина. Я не лишаю тебя понимания неба и знания небесных явлений. Я дам примету и для твоих ушей: прислушайся хотя бы к стону горлинок. Смотри, не воображай, что солнцестояние прошло, пока не увидишь горлинку на яйцах».

(268) Между летним солнцестоянием и заходом Лиры в 6-й день до июльских Календ восходит, по Цезарю, Орион, в 4-й же день до Нон в Ассирии — его пояс, а в Египте утром восходит бурный Прокион — звезда, которая у римлян не имеет имени, если только не отожествлять ее с Сириусом, который рисуют на звездных картах в виде маленького пса и который имеет, как мы скоро объясним, большое отношение к зною. (269) В 4-й день до Нон у Халдеев утром заходит Корона, в Аттике в этот день Орион восходит целиком. Накануне июльских Ид Орион перестает восходить в Египте, в 16-й день до августовских Календ в Ассирии восходит Прокион, а три дня спустя почти всюду известная огромная звезда, которую мы зовем порождением Пса, солнце же к этому времени вступает в первое деление Льва. Происходит это на 23-й день после солнцестояния. (270) Это чувствуют моря и земли, также многие дикие животные, как мы указывали в своем месте. Звезду эту чтут не меньше, чем светила, распределенные между богачами; она воспламеняет солнце и является существенной причиной зноя. В 13-й день до Календ в Египте утром заходит Орел, и начинает дуть ветер — предвестник — этезий. Цезарь считал, что в Италии он чувствуется в 10-й день до Календ. (271) Орел утром заходит в Аттике, в 3-й день до Календ, по Цезарю, утром появляется Царская звезда, находящаяся на груди у Льва. В 8-й день до августовских Ид заходит до середины Арктур, в 3-й день до Ид Лира своим заходом знаменует начало осени, как это отметил Цезарь, тогда как в действительности это происходит в 6-й день до Ид.

(272) В этот же промежуток времени виноградные лозы подвергаются серьезной опасности под влиянием светила, имеющего решающее значение в жизни винограда; это светило мы назвали Псом, и от него лозы, как говорят, обугливаются черными пятнами, словно обожженные горящим углем. С этим бедствием нельзя сравнивать ни града, ни бурь, ни всего того, что вызывает иногда дороговизну продовольствия. В самом деле, эти бедствия касаются отдельных полей, обугливание же — целых обширных областей, причем, однако, помочь этой беде было бы нетрудно, если бы люди не предпочитали клеветать на природу, вместо того чтобы помогать себе. (273) Рассказывают, что Демокрит, который первый понял и указал связь между небесными и земными явлениями — влиятельнейшие из его сограждан презирали эти его занятия, — предусмотрев по восходу Плеяд будущую дороговизну оливкового масла (каким образом, мы об этом уже говорили и объясним еще подробнее), к удивлению тех, кто знал, что ему дороже всего бедность и спокойствие в работе, скупил все масло в целой округе, пользуясь тем, что цены, в надежде на урожай, были очень снижены. (274) Когда же то, чего он ожидал, осуществилось, и деньги так и потекли к нему широким потоком, он вернул товар горько каявшимся жадным владельцам и удовольствовался тем, что доказал, как легко было бы ему при желании разбогатеть. Впоследствии то же самое и таким же образом проделал в Афинах Секстий, один из римлян — поклонников мудрости. Вот какими средствами располагает наука. Я введу ее, насколько сумею, ясно и отчетливо в изучение сельского хозяйства.

(275) Большинство авторов говорит, что ржавчина на хлебе и черные пятна на винограде появляются от росы, высохшей на жарком солнце, но я считаю это частично неверным, полагая, что всякий ожог возникает только от холода, солнце тут не при чем. Для внимательного человека это очевидно. Во-первых, замечено, что случается это исключительно ночью и прежде, чем солнце начнет припекать, и что явление это зависит целиком от луны, поскольку это бедствие приходит не иначе, как в новолуние или полнолуние, т. е. когда луна во всей силе. Ведь в обоих этих состояниях она «полна», как мы неоднократно говорили, но только в новолуние весь свет, полученный ею от солнца, отбрасывается на небо. Разница обоих состояний не велика, но очевидна. (276) В новолуние летом луна очень горяча, зимой студена. В полнолуние, наоборот, она делает летом ночи холодными, а зимой теплыми. Причина очевидна, но она не та, которую приводят Фабиан и греческие писатели. (277) Дело в том, что летом во время новолуния луне приходится вместе с солнцем итти по самой близкой к нам орбите и она накаляется от действия столь близкого жара, зимой в новолуние она отходит, ибо и солнце отходит. Летом в полнолуние она уходит прочь насупротив солнца, а зимой подходит к нам по летней орбите. Поэтому, будучи сама по себе богата влагой, она каждый раз, остывая, осыпает землю замерзающими осадками в бесконечном количестве.

(278) Прежде всего мы должны помнить, что есть два вида бедствий, зависящих от светил: во-первых, то, что мы называем непогодой, понимая под этим град, бури и прочее. Когда что-нибудь подобное случается, то говорят о непреодолимой силе. Они обусловлены, как мы уже не раз говорили, грозными светилами, каковы Арктур, Орион, Козлята. (279) Во-вторых, те, которые случаются при безоблачном небе в тиши ясных ночей и о которых никто не подозревает, пока они не произошли. Это бедствия всеобщие, совершенно отличные от первых; говоря о них, одни имеют в виду ржавчину, другие головню, третьи обугливание (carbunculus) — и все, разумеется, бесплодие. Об этих бедствиях мы и расскажем, так как до нас этого никто не делал, и сначала сообщим их причины.

(280) Их две, помимо влияния луны, и они действуют в немногих участках неба. В самом деле, Плеяды имеют особое отношение к урожаю: с их восходом начинается лето, а с заходом — зима, и в шестимесячный промежуток между тем и другим укладываются жатва, сбор винограда и созревание всех плодов. Кроме того, на небе есть так называемый Млечный путь, (281) легко находимый, если заметить два созвездия: Орла, в северной его части, и Пса — в южной; в своем месте мы говорили о них. Сам Млечный путь проходит через Стрельца и Близнецов, дважды пересекая равноденственную орбиту солнечного центра, причем точки пересечения занимают в одном, месте Орел, в другом — Пес. (282) Поэтому воздействие обоих светил распространяется на все плодоносящие земли, ибо только в этих местах центры солнца и земли совпадают. Итак, если в дни этих светил оплодотворяющий молочный сок проходит сквозь чистый и мягкий воздух на землю, то всходы весело подымаются, если же луна, как уже было сказано, окропит землю холодной росой, то подмесь горечи погубит потомство, как убивает его горечь в молоке. (283) Бедствие это ограничено пределами, которые ставятся для всякой широты одновременным действием обеих причин, поэтому оно не ощущается одинаково во всем мире, как и день. Мы сказали, что Орел восходит в Италии в 13-й день до январских Календ, и природа не позволяет иметь до того дня никаких определенных видов на урожай. Если же тут случится новолуние, то весь озимый и ранний урожай обязательно пострадает.

(284) Жизнь людей в древности была груба и чужда образования. И однако в их наблюдениях проявлялось, как мы увидим, не меньше проницательности, чем в наших рассуждениях. Они боялись за урожай в течение трех периодов, почему и установили дни, когда справлялись празднества Робигалий, Флоралий и Виналий.

(285) Нума постановил на одиннадцатом году своего царствования справлять Робигалии, которые сейчас празднуются в седьмой день до майских Календ, ибо приблизительно об эту пору ржавчина нападает на посевы. Варрон, в соответствии с воззрениями той поры, определил это время как момент, когда через 19 дней после весеннего равноденствия, за 4 дня до майских Календ, начинает, согласно наблюдениям в разных странах, закатываться Пес — созвездие и само по себе грозное, заходу которого предшествует, по необходимости, заход Сириуса.

(286) Поэтому в древности же, по оракулу Сивиллы, в 516 году от основания Рима установлен был за четыре дня до тех же Календ праздник Флоралий, дабы отцветание протекало благополучно. Варрон определяет этот день как тот, в который солнце проходит четырнадцатое деление Тельца.

Если на эти четыре дня придется полнолуние, то все, что будет в цвету, конечно, пострадает.

(287) Первые Виналии, справляемые раньше, за девять дней до майских Календ, по случаю отведывания вина, не имеют никакого отношения ни к урожаю, как и все названные нами выше, ни к лозам и маслинам, потому что, как мы объясняли, завязь на них начинает образовываться с восходом Плеяд, за шесть дней до майских Календ. Это еще другие четыре дня, в течение которых я боялся бы пятен от росы, ибо холодный Арктур, заходящий на следующий день, обжигает ею, а еще больше я боялся бы полнолуния. (288) В 4-й день до июньских Нон вечером опять восходит Орел, — это решающий день для лоз и маслин в цвету, если на него придется полнолуние. Такое же значение приписал бы и солнцестоянию в 8-й день до июльских Календ и восходу Пса через двадцать три дня после равноденствия, но только в случае новолуния, ибо установлено, что виноград осыпается и отвердевает по вине горячих испарений. Полнолуние, в свою очередь, действует вредно в 4-й день до июльских Нон, когда в Египте восходит Сириус, и, во всяком случае, в 16-й день до августовских Календ когда он восходит в Италии, и также в 13-й день до августовских Календ, когда заходит Орел, и вплоть до десятого дня. Вторые Виналии, справляемые в 14-й день до сентябрьских Календ, к этому отношения не имеют. (289) Варрон определяет этот день началом утреннего захождения Лиры. Его хочет он считать началом осени, а праздник этот — установленным в отвращение бурь. В настоящее время днем захода Лиры считается 6-й день до августовских Ид.

(290) В этих пределах заключено время неурожая, зависящего от небесных светил. Я не стал бы отрицать, что это может меняться в зависимости от характера местности, холодной или знойной. Но мы удовольствуемся тем, что указали общий порядок; остальное будет установлено самим наблюдателем. В том же, что здесь действует одна из двух причин, а именно: полнолуние или новолуние, в этом никто не усомнится. (291) И тут приходится изумляться благости природы: оказывается, во-первых, что бедствие это из года в год случаться не может, вследствие установленного движения светил, в году оно приходится только на несколько ночей, причем легко узнать, на какие — нечего бояться все месяцы подряд, — оно распределено между месяцами в соответствии с их же законом, а именно летние месяцы безопасны, кроме двух дней, новолуния, зимние месяцы — кроме полнолуния. Страшны как раз самые короткие летние ночи, днем же бедствие это не имеет той силы. (292) Сроки эти очень легко постичь; муравей — ничтожнейшее животное, и тот в новолуние отдыхает, а в полнолуние трудится также по ночам; филин, когда Сириус взошел, не показывается с этого самого дня вплоть до захода его; иволга появляется в самый день солнцестояния. Луна в обеих фазах своих губительна только в ясные и совершенно безветренные ночи, ибо не выпадает роса ни при облаках, ни при ветре. Однако и тут мы не остались без помощи.

(293) Если ты испытываешь страх, то зажги по полям и виноградникам хворост, кучи мякины, костры из вырванной травы и кустов; дым в этом случае лекарство, а дым от мякины — помощь и от туманов, там, где туманы вредны. Некоторые советуют спалить в винограднике живьем трех раков, чтобы не вредила ржавчина, (294) другие — жарить на медленном огне под ветром сомятину, чтобы дым расходился по всему винограднику. Варрон пишет, что если при заходе Лиры, то-есть с наступлением осени, повесить в дар богам среди лоз изображение грозди, то вред от непогоды будет меньше. Архибий писал Сирийскому царю Антиоху, что если закопать по середине поля в новой глиняной посуде жабу, то непогоды не будут губительны.

(295) Сельские работы в этот промежуток: передваивать землю, окапывать деревья или, где это требуется жаркой местностью, мотыжить их — распускающиеся можно окапывать только на очень жирной почве — пропалывать мотыгами питомники, жать ячмень, приготовлять так для сжатого хлеба, употребляя для этого оливковый отстой, по совету Катона, или, по Вергилию — глину, что требует больше работы. В большинстве случаев его только выравнивают и смазывают разведенным коровьим навозом. Это считается достаточным, как средство, предохраняющее землю от превращения в пыль.

(296) Сама жатва производится разными способами. В Галльских латифундиях по ниве катают очень большие короба на двух колесах, усаженные по краю зубцами, причем животное впрягается головой к ним; таким образом, сорванные колосья падают в короб. В одних местах солому срезают серпом по середине стебля и сощипывают колосья с помощью двух «вилок». В других хлеб режут под корень, в третьих вырывают с корнем, и те, кто это делает, объясняют, что они производят таким образом поверхностную вспашку, извлекая из земли вредные соки. (297) Разница в следующем: там, где соломой кроют дома, там ее снимают, по возможности, длинной; там, где недостаточно сена, там солому пускают на корм. Стеблями могара кровель не кроют, стебли проса сжигают, ячменную солому сохраняют как излюбленный корм рогатого скота. В Галлии просо и могар собирают ручным гребнем метелку за метелкой.

(298) Сжатый хлеб вымолачивают в одних местах молотилками на току, в других копытами лошадей, в третьих — шестами. Пшеница дает тем больше зерна, чем позже ее жнут, однако зерно это тем крепче и красивее, чем раньше жать. Самое надежное правило: пока зерно не стало твердым, но когда оно уже приобрело окраску. Есть изречение: «лучше начинай жатву на два дня раньше, чем на два позже» С siligo и пшеницей обходятся одинаково на току и в амбаре. Полбу, так как она трудно вымолачивается, надлежит ссыпать в кожуре, освобождая зерно только от соломы и колоса. Мякиной в большинстве стран пользуются вместо сена. (299) Она тем лучше, чем тоньше, мельче и ближе к порошку; поэтому самая лучшая просяная, а затем ячменная; хуже всех пшеничная, которая хороша только для вьючных животных, когда они заболевают от работы. На каменистых местах солому после того, как она высохнет, сбивают палками на подстилку скоту. Если не хватает мякины, то пускают в ход и солому. (300) Способ следующий: скосив пораньше, окатывают ее крепким рассолом, высушивают, сгребают вязанками и в таком виде дают скоту вместо сена. Некоторые сжигают солому на нивах, что усиленно советовал Вергилий. Главный смысл этого в том, что одновременно выжигаются семена сорняков. Разные степени урожаев и дороговизна рабочих рук создают различные способы уборки.

(301) В связи с уборкой стоит вопрос о хранении хлебов. Некоторые советуют, не щадя трудов, возводить амбары с кирпичными стенами, толщиной в три фута, закрывать их, кроме того, сверху, не допускать дуновения ветра и не делать ни одного окошка; другие — не ставить только на летний восход или север и делать без извести, потому что хлеб ее не переносит; наставление относительно оливкового, отстоя мы уже приводили. (302) В других местах, наоборот, предпочитают строить деревянные амбары на стояках, которые продувало бы отовсюду, даже с пола. Некоторые вообще полагают, что зерно на высоком настиле усыхает, а находясь под черепичной крышей, сгорает. Многие, однако, запрещают его проветривать. Хлебный червяк ведь не проникает глубже, чем на четыре пальца, и дальше опасности нет. (303) Колумелла предостерегает от действия на сжатый хлеб и фавония, чему я удивляюсь, так как этот ветер вообще весьма сух. Некоторые советуют ссыпать хлеб, подвесив жабу за одну из более длинных ног над порогом амбара. Нам представляется, что самое важное — ссыпать своевременно. Действительно, если зерно собрано еще не вызревшим и слабым или ссыпано горячим, то, неизбежно, в нем заведется порча.

(304) Долговечность зерна зависит от многих причин: от оболочек самого зерна, если их бывает много, как, например, у проса; или от маслянистости сока, который заменяет влагу, как, например, у кунжута; или от его горечи, как у люпина и чины. Насекомые заводятся преимущественно в пшенице, потому что она, слежавшись, согревается, и потому что она одета в толстую кожуру. У ячменя шелуха тоньше, у бобовых она совсем тонка, потому в них ничего и не заводится. Бобы покрыты толстым покровом, по этой причине они возгораются. (305) Некоторые, желая сохранить пшеницу надолго, обрызгивают самое зерно оливковым отстоем, беря пропорцию один квадрантал на тысячу модиев, другие посыпают ее халкидской и карийской глиной или также полынью; в Олинфе и Керинфе на Эвбее существует земля, которая не дает хлебу портиться. (306) Хотя хлеб, ссыпанный в колосе, ни от чего, пожалуй, не страдает, однако, целесообразнее всего сохранять его в ямах, которые зовутся сирами, как в Каппадокии, Фракии, Испании и Африке, причем прежде всего следует заботиться о том, чтобы они вырывались в сухой почве, а затем, чтобы они выстилались мякиной; далее хлеб ссыпается туда в колосе. Если воздух совсем не попадает туда, то там, несомненно, не заведется никаких вредителей. (307) Варрон сообщает, что пшеница, ссыпанная таким образом, сохраняется пятьдесят лет, просо — сто, и что бобы и бобовые долгое время сохраняются в бочках из-под масла, обмазанных золой. Он же рассказывает, что боб пролежал в какой то пещере в Амбракии со времени царя Пирра до самой войны Помпея Великого с пиратами, то-есть около 220 лет. Только в нуте в амбаре не заводятся никакие животные. (308) Некоторые насыпают кучи бобовых на кружки с уксусом, поставленные на золу и обмазанные золой, веря, что тогда не заведется никаких вредителей; другие ссыпают их в бочки из-под солений и замазывают гипсом; некоторые обрызгивают чечевицу уксусом с лазерпицием (laserpicium) и, когда она высохнет, пропитывают маслом. Проще всего, однако, собирать то, что хочешь уберечь от порчи, в новолуние. Поэтому чрезвычайно существенно, предполагается ли хранить урожай или продавать его. Пока луна прибывает, растут и хлебные зерна.

(309) Согласно распределению времен года, от захода Лиры до равноденствия и далее, до захода Плеяд и начала зимы продолжается осень. В этот период канун августовских Ид отличен в Аттике вечерним восходом Коня, в Египте и у Цезаря заходом Дельфина. В 11-й день до сентябрьских Календ, по Цезарю, и у ассириян по утрам начинает восходить звезда, которая называется Виноградарем и указывает на созревание винограда. Признаком ее появления служит изменившийся цвет его ягод. В Ассирии в 5-й день до Календ заходит Стрела, а также перестают дуть этезии. (310) В Египте в Ноны восходит Виноградарь, в Аттике же на рассвете Арктур, а утром заходит Стрела. В 5-й день до сентябрьских Ид, по Цезарю, вечером восходит Коза, Арктур восходит до середины накануне Ид, и в течение пяти дней это имеет огромное значение для суши и для моря. (311) Связанная с ним примета такова: если при заходе Дельфина были дожди, то при Арктуре их не будет. Признаком восхода этой звезды Считается отлет ласточек, так как, застигнутые им, они погибают.

В 16-й день до октябрьских Календ в Египте утром восходит Колос, который держит Дева, и перестают дуть Этесии. Этим же ознаменованы у Цезаря 14-й день до октябрьских Календ а в Ассирии 13-й; 11-й же, по Цезарю, отмечен заходом перевязи Рыб, а 8-й — самой равноденственной звездой.

(312) Далее Филипп, Калипп, Досифей, Пармениск, Конон, Критон, Демокрит и Евдокс согласны между собой, а это случается редко, что в 4-й день до Календ октября на рассвете восходит Коза, а в 3-й Козлята. В 6-й день до октябрьских Нон в Аттике утром восходит Корона, а в 5-й в Азии, и по Цезарю, заходит Возница. В 4-й, по Цезарю, показывается Корона, а на следующий день вечером заходят Козлята. (313) В 8-й день до октябрьских Ид, у Цезаря, в Короне восходит яркая звезда, а в 6-й вечером Плеяды; в день Ид восходит вся Корона. В 17-й день до ноябрьских Календ вечером восходят Свинки. Накануне Календ, по Цезарю, заходит Арктур, а Свинки восходят вместе с солнцем. В 4-й день до Нон Арктур заходит вечером. В 5-й день до ноябрьских Ид начинает заходить меч Ориона. Затем в 3-й день до Ид заходят Плеяды.

(314) Сельские работы на этот промежуток времени: посев репы и брюквы в дни, уже нами указанные. Деревенский простой народ думает, что нехорошо сеять репу после отлета аистов; мы же считаем, что после Волканалий вообще не следует сеять, включая сюда ранние растения и могар, а с захода Лиры — ни вику, ни фасоль, ни кормовые травы. Их советуют сеять в новолуние. Это также как раз время и для заготовки листьев. Одному человеку полагается набрать в день четыре лиственных короба (fiscinae frondariae). Если заготовлять их в то время, как луна идет на убыль, то они не будут гнить. Сухих листьев собирать не следует.

(315) В старину считали, что виноград никогда не поспевает до равноденствия; я замечаю, что его кидаются убирать, не имея общеустановленных сроков. Поэтому и следует определить время уборки признаками и приметами. Имеются следующие правила: не снимай гроздьев горячими, т. е. в большую засуху, если не было дождя. Не снимай гроздьев росистыми, т. е. если ночью была роса и солнце не успело еще ее высушить. (316) Начинай уборку, когда пасынки станут ложиться на ветку, когда от ягоды, вырванной из гущи, остается незаполняемая пустота, так как виноградины перестали уже расти. Очень хорошо, если удается собрать виноград, пока прибывает луна. Одна выжимка должна дать двадцать мехов. (317) Для такого количества мехов и чанов с 20 югеров достаточно одного пресса. Некоторые давят одним прессом, но лучше делать это двумя, хотя бы имелся и один пресс очень большой величины. Тут важна длина, а не толщина. Более широкие давят лучше. В старину двигали их канатами и ремнями, а также рычагами. За последние сто лет изобретен греческий пресс, у которого нарезанная стойка ходит в резьбе раковины; при этом одни укрепляют на рычаге звезду, у других рычаг поднимет с собой ящик с камнями, что особенно одобряется. А меньше чем двадцать два года тому назад начали, пользуясь малыми прессами и меньшего размера давильней, ставить в середине более короткий стержень и давить сверху вниз всем грузом барабанов, покрывающих виноград, наполнив барабаны всякого рода грузом. (318) Пора в это время собирать и яблоки, заметив, что они падают не от непогоды, а от зрелости, хотя бы и не полной; пора выжимать винную гущу, пора варить дефрут в новолуние ночью, а если днем, то в полнолуние; в прочие же дни — до восхода луны или после ее захода; виноград для него следует брать не с молодой лозы и не с той, которая растет на болоте, и только спелый. Если сосуд с ним стоит на дровах, то считается, что дефрут подгорит и будет пахнуть дымом.

(319) По правилу, сбор винограда полагается производить в продолжение сорока четырех дней между равноденствием и заходом Плеяд. Начиная с этого дня, начинаешь слышать поговорку людей, считающих пустяками «засмаливанье холода». Но уже в январские Календы я видал виноградарей, которые из-за недостатка посуды сливали молодое вино в водоемы или ради сомнительного вина выливали прежнее. (320) Происходит это не столько от чрезмерного урожая, сколько от беспечности или жадности людей, подстерегающих наступление дороговизны. Образ действия гражданственно мыслящего и блюдущего справедливость хозяина заключается в том, чтобы довольствоваться ценами текущего года. Это обычно также и самое выгодное. Обо всем остальном сказано достаточно, сказано также, что, покончив с виноградом, надо спешно снимать маслины и с захода Плеяд браться за изготовление оливкового масла.

(321) Прибавим к этому необходимые сведения относительно луны, ветров и предсказания погоды, чтобы отдел о небесных явлениях был целиком закончен. Дело в том, что и Вергилий, следуя указаниям Демокрита, счел необходимым распределить некоторые работы по фазам луны. Сознание полезности общих правил движет нами и в этой части нашей работы, как и во всем труде. Всякая рубка, обрывание, стрижка произойдет с меньшим ущербом, если ее производить, когда луна убывает, а не прибывает. (322) Не касайся навоза иначе, как в период убыли луны, удобряй же, преимущественно, в новолуние. Кабанов, быков, баранов, козлов холости при убывающей луне. Корни деревьев закрывай в полнолуние. В сырых местностях сей в новолуние и в течение четырех дней до новолуния. Просушивать хлеб и бобовые и ссыпать их советуют перед последней фазой: питомники устраивать, когда луна над землей, а давить виноград, когда она под землей, так же как рубить деревья и делать другие работы, о которых уже сказано в своем месте. (323) Наблюдать за луной нелегко, и мы об этом уже говорили во второй книге, — но вот, что доступно, однако, пониманию простого колона: если луна видна на западе и светит в течение первых ночных часов, это значит, что она прибывает и на-глаз ее определяют как «половинную». Когда при заходе солнца она встает с противоположной от него стороны, так что их видно одновременно, то это полнолуние. Когда она встает на востоке, невидимая в первые часы ночи, продолжает светить и днем, то она идет на убыль, и опять становится «половинной»; когда же проходит перед солнцем, — это называется новолунием, причем она перестает быть видна. (324) В новолуние и в первый день за ним она стоит над землей столько же времени, как и солнце; на вторые сутки — в течение пяти шестых и одной сорок восьмой одного ночного часа; на третьи же и последующие, вплоть до пятнадцатых суток, число часов возрастает в той же пропорции. В пятнадцатые же сутки она стоит над землей всю ночь и под землей целый день. (325) На шестнадцатые сутки она пройдет под землей пять шестых и одну сорок восьмую первого ночного часа; столько же времени прибавляется ежедневно до новолуния. Проходя под землей, она бывает не видна в начале ночи; это восполняется столькими же часами в конце дня, когда она над землей. Один месяц она займет своими фазами тридцать дней: следующий — на день меньше. Это то, что касается луны с ветрами дело несколько сложнее.

(326) Заметив, в каком месте восходит солнце, следует в шестом часу любого дня стать так, чтобы восход приходился, с левой руки, прямо напротив был бы юг, сзади же север; линия, проведенная в этом направлении через участок, будет называться cardo. Затем лучше обернуться, чтобы видеть при этом свою тень, иначе тень будет позади человека. (327) Итак, если повернуться таким образом, чтобы место, где солнце взошло сегодня, пришлось справа, а место, где оно зайдет, — слева, то шестой час будет, когда тень сделается всего короче и окажется прямо против человека. Через середину этой линии следует провести или борозду мотыгой, или линию ножом, футов, примерно, в 20, и посередине, то-есть на десятом футе, описать, маленьким циркулем круг, который будет называться «пупом». (328) Сторона, куда смотрит конец тени, будет указывать направление северного ветра. Смотри, садовод, чтобы при обрезке у тебя не было на деревьях ран с этой стороны и чтобы виноградники не были обращены на север, если только речь идет не об Африке, Кирене или Египте. Когда ветер дует оттуда, не паши и не делай других работ, которые будут указаны. Та часть линии, которая придется от основания тени на юг, указывает направление южного ветра, который, как мы сказали, греки называют нотом. (329) Когда он начнет дуть, не трогай, земледелец, ни деревьев, предназначенных на сруб, ни вина. В Италии он бывает знойным или влажным, в Африке же он несет с собой палящий зной при полной безоблачности. Этому ветру в Италии должны быть открыты виноградники, но ран на лозах и на деревьях с этой стороны быть не должно. Этого ветра следует опасаться для маслин в течение четырех дней, когда видны Плеяды: его должен остерегаться садовод, производящий прививку и окулировку. (330) Следует дать указания и относительно самого часа, когда следует производить работу в нашей стране. Сборщик листьев, не срезай их в полдень! Пастух, когда ты заметишь по сократившимся теням, что наступил полдень, гони скот с солнца в тень! Когда пасешь скот летом, то до полудня он должен быть обращен головами на запад, а с полудня — на восток; другое положение ему вредно, как вредно выгонять его весной и зимой на росу: животные начинают хромать, у них слезятся глаза от ветра, и они вскоре погибают от поноса. Кто хочет, чтобы у него в стаде рождались самки, тот пусть производит случку, обратив животных в сторону южного ветра.

(331) Мы сказали, каким образом на середине линии отмечается пуп. Пусть через его середину пройдет другая поперечная линия. Она будет направляться от равноденственного восхода к равноденственному западу, и черта, пересекающая поле в этом направлении, будет называться decumanus. Затем проведем две других косых, под острым углом пересекающихся линий и так, чтобы они от правой и левой северных спускались к правой и левой южным. (332) Пусть все они проходят через один центр, пусть все будут равны между собой, пусть все отстоят друг от друга на равное расстояние. Придется обращаться к этому способу хоть однажды на каждом участке; если те заблагорассудится пользоваться им чаще, то тогда следует сделать из дерева ровные линейки и пригнать по маленькому с помощью циркуля сделанному барабану. (333) При способе, которому я учу и к которому могут прибегать и умы необразованные, точно определяется юг, ибо он неподвижен, тогда как солнце восходит каждый день на небе в другом месте, чем накануне, так что не следует думать, что можно взять линию на восток. Итак, определив ту часть неба, куда обращен ближайший к востоку конец северной линии, мы получим место, где солнце восходит в день летнего солнцестояния т. е. в самый длинный день, а также направление ветра, именуемого аквилоном, а у греков — бореем. (334) В этом направлении сажай деревья и лозы! Но когда он задует, не паши, не сей, не бросай семян! Он захватывает дыхание и замораживает корни деревьев, покуда их несут для посадки. Считай себя предупрежденным: одно полезно взрослым другое — детям. (335) Я не забываю, что, по мнению греков, в том же направлении дует и другой ветер, который у них называется caecias. Но тот же Аристотель, который установил это, указал, будучи человеком необычайной тонкости, ту широту, на которой дует аквилон, противоположный африку. Однако не бойся его в течение всего года, земледелец! Среди лета он смягчается под влиянием солнца и меняет название, — он называется этезием. Итак, почувствовав, что настал холод, остерегайся аквилона, где бы он тебе ни грозил; настолько губительнее он северного ветра. (336) В его сторону должны быть обращены виноградники в Азии, Греции, Испании, по побережьям Италии, в Кампании и Апулии. Если хочешь иметь от стада мужской приплод, то гони скот в эту сторону, чтобы ветер этот обвевал производителя. Со стороны, противоположной аквилону, с зимнего запада, дует африк, который греки зовут liba. Если скот при случке обратится в его сторону, знай, что будут зачаты самки. (337) Третья линия с северной стороны, которую мы провели поперек тени и назвали decumanus, проходит в направлении равноденственного восхода и субсолана — ветра, который греки зовут apheliotes. В эту сторону в здоровых местностях должны быть обращены усадьбы и виноградники. Этот ветер, однако, приносит небольшие дожди; фавоний суше; он дует со стороны, противоположной к тому с равноденственного запада и называется у греков zephyros. Катон советовал разбивать оливковые сады таким образом, чтобы они были обращены в его сторону. С его появлением начинается весна; со своей здоровой прохладой открывается лоно земли, и по его появлению определяют, когда обрезать лозы, пропахивать хлеба, сажать деревья, прививать яблони, обрабатывать оливковые сады; дыханием своим он питает все.

(338) Четвертая линия с севера, которая приближается к югу со стороны востока, ближе к югу, проходит в направлении зимнего восхода и ветра волтурна, который греки зовут eurus, который суше и по природе своей теплее. В его сторону в Италии и в Галлии должны быть обращены пчельники и виноградники. Со стороны, противоположной волтурну, с той стороны, где солнце заходит в летнее равноденствие, то-есть с северо-запада, дует кор, который греки зовут argestes — один из самых холодных ветров, как вообще все, которые дуют с севера. (339) Он же приносит град, и бояться его следует ничуть не меньше, чем северного ветра. В тех случаях, когда волтурн начинает дуть с той стороны, где небо ясно, он прекращается до ночи, субсолан же не стихает далеко за полночь. Всякий горячий ветер дует в течение многих дней. Уже заранее внезапно высыхающая земля предвещает аквилон, увлажненная же незаметной росой — австр.

(340) Итак, изложив систему ветров, чтобы постоянно не возвращаться к одному и тому же, перейдем к остальным приметам погоды, ибо, как я вижу, и Вергилий придавал им большое значение и отмечал, что часто в самую жатву разражается буря, гибельная для людей неопытных. (341) Рассказывают, что тот же Демокрит однажды, когда брат его Дамас жал при палящем солнце, просил его не трогать оставшейся нивы и стремительно убрать весь срезанный хлеб под крышу, и жестокий ливень, разразившийся через несколько часов, подтвердил справедливость его предсказания. Тростник, и тот советуют сажать только тогда, когда дождь уже навис над головой; хлеб же советуют сеять под дождь. Поэтому коснемся, кратко и примет погоды, останавливаясь на тех, которые особенно важны, и начнем с предсказаний по солнцу.

(342) Чистый и не яркий при восходе солнца восток возвещает ясный день, а зимой, если он бледный, то град. Если накануне закат был ясен, то тем более оснований ожидать ясной погоды. Облачный восток предсказывает дождь, облака на нем закрасневшиеся перед солнечным восходом — ветер; если черные тучи перемежаются с красноватыми, то это предвещает дождь; когда кажется, что тучи на востоке сливаются между собой, то будет дождь. (343) Если облака при закате краснеют, то это обещает ясный день. Если при восходе солнца они расходятся одни к югу, другие к северу, то хотя бы небо на востоке и было совершенно ясным, тем не менее они предвещают ветер и дождь; если на востоке или на западе солнечные лучи кажутся укороченными, то — ливень. Если при заходе солнца идет дождь и солнечные лучи, пробиваются сквозь облака, то на следующий день будет буря. (344) Если солнце при восходе льет лишь тусклый свет, хотя оно и не окружено облаками, то это сулит дождь. Если облака клубятся перед восходом, то это обещает суровую зиму; если их гонит с востока и они уходят на запад, — то ясную погоду. Если облака опоясывают солнце кругом, то чем меньше останется от него видно, тем неистовее будет буря и тем более жестокой, если пояс этот окажется двойным. (345) Если при восходе или заходе солнца случится так, что облака краснеют, то это сулит сильнейшую бурю. Если они не плывут, а громоздятся, то это предсказывает ветер с той стороны, с которой они нагромождаются; если это на юге, то будет и дождь. Если восток опоясывается кольцом из облаков, ветер следует ожидать с той стороны, с которой это кольцо разорвется, если же все оно целиком равномерно тает, то будет ясная погода. (346) Если при восходе сквозь облака далеко протянутся отдельные лучи, то это предвещает дождь; лучи же солнца, видимые еще до его восхода, возвещают влагу и ветер: если на западе появляется яркий белый круг, то ночью должна быть небольшая буря; если туман — то буря посильнее; если это будет при сияющем солнце — то ветер; если же показывается тусклый черный круг, то с той стороны, где он разорвется, будет большой ветер.

(347) Вслед затем уместно будет рассмотреть предсказания по луне. В Египте наблюдения над ней производятся, главным образом, на четвертые сутки лунного месяца. Считается, что если луна взошла незатуманенным, ярким блеском, то будет ясная погода, что красная луна возвещает ветер, а тусклая — дождь в течение пятнадцати дней. Если рога ее тупы, то это означает дождь, если же они выпрямлены и торчат угрожающе, то это всегда, особенно же на четвертые сутки, предвещает ветер. Если заострен верхний рог, то это предзнаменование северного резкого ветра, если нижний — то ветра с юга, а если оба рога выпрямлены, то ветренной ночи. Если на четвертую ночь после новолуния луна бывает окружена багровым кольцом, то это предсказывает ветры и ливни. (348) Вот, что сказано у Варрона: если на четвертые сутки новолуния луна стоит прямо, то это предвещает большую бурю на море, кроме того случая, когда серп этот имеет вокруг себя венец отчетливо видимый, так как это явление показывает, что до полнолуния непогоды не будет. Если в полнолуние ясна одна половина луны, то это означает хорошие дни; если она красна, — то ветры; тускловата — сулит дождь. (349) Если она окружена туманом или облачным кругом, то с той стороны, где этот круг разорвется, будет ветер; если она опоясана двойным кругом, то буря будет больше, и еще больше, если кругов окажется три и они будут тусклы, неправильны и прерывисты. Если у восходящей молодой луны темен верхний рог, то на ущербе ее будет дождь; если темен нижний, то дожди пойдут раньше полнолуния. Если это затемнение посередине, то дождь пойдет в полнолуние. Если полная луна окружена кругом, то с той стороны, с которой он особенно ярок, будет ветер; если при восходе рога ее утолщены, то это предвещает ужасающую бурю. Если она в тот период, когда дует фавоний, не появляется в течение первых трех суток после новолуния, то весь месяц будет ненастен. Если на шестнадцатые сутки она встает ярко, то это предвещает сильные бури. (350) У луны есть свои восемь переломных моментов, наступающих всякий раз, когда она становится под углом к солнцу; это случается на третьи, седьмые, одиннадцатые, пятнадцатые, девятнадцатые, двадцать третьи, двадцать седьмые сутки и в новолуние; большинство авторов только между этими моментами наблюдают лунные приметы.

(351) На третье место следует поставить наблюдение над звездами. Иногда кажется, что они разбегаются и непосредственно за этим следуют ветры с той стороны, с которой появилось это предзнаменование. Если все небо в те решающие моменты, которые мы наметили, усеяно звездами, то это обещает ясную и холодную осень. Ясная осень предопределяет ветренную зиму, (352) Если звезды внезапно омрачаются, и при этом не от тумана или паров, то это возвещает дождь или сильную бурю. Если видно множество падающих звезд, то с той стороны, куда они несутся, оставляя за собой белеющий след, будет ветер. Если они начнут мерцать, то задует ветер в каком-нибудь одном определенном направлении; если же мерцание происходит во многих местах на небе, ветер будет непостоянен и будет дуть со всех сторон. Если какая-либо из блуждающих звезд окажется опоясанной кругом, то будет ливень. (353) В знаке Рака есть две маленьких звезды, называемые Осликами; тесное пространство между ними занято облачком, которое называют яслями. Если оно перестает быть видно при ясном небе, то зима придет лютая. Если северная из обеих этих звезд скроется в тумане, то будет свирепствовать австр, если южная — то аквилон. Двойная радуга предвещает дожди и после дождей ясную погоду — последнее не всегда наверное; облачный круг возле некоторых звезд — дождь.

(354) Если бывает больше грома, чем молнии, то это предвещает ветры с той стороны, откуда гремит; наоборот, если гремит меньше, — то ливни. Если на ясном небе мелькают зарницы и гремит гром, то будет буря, особенно жестокая в том случае, если они сверкают со всех четырех сторон неба; если только с северо-востока, то на следующий день пройдет дождь; если с севера, то будет северный ветер. Если зарница сверкает ясной ночью на юге, северо-западе или на западе, то с той стороны будет ветер и ливень. Гром утром предвещает ветер, в полдень — ливень.

(355) Если тучи несутся по ясному небу, то следует ожидать ветра с той стороны, откуда они идут. Если они клубятся на одном и том же месте, а с приближением солнца рассеиваются, и происходит это на северо-востоке, то будет ветер; если на юге — то ливни. Если солнце садится в тучи, то быть буре. Темные, совсем черные тучи на востоке грозят ночным дождем, на западе — дождем на завтра. (356) Если на востоке множество барашков, то это предвещает дождь на три дня. Если тучи оседают на горных вершинах, то будет буря. Если вершины очистятся, то прояснится. Тяжелая белесая туча, которую зовут «белой бурей», грозит градом. При ясном небе самая незначительная тучка веет дыханием бури.

(357) Облачка, спускающиеся с гор, снижающиеся к горизонту или оседающие в долинах, обещают ясную погоду.

Теперь следуют предсказания погоды по огням на земле. Бледное потрескивающее пламя считается вестником бури; дождь предвещается нагаром в фонарях и колеблющимся извивом огненных языков. (358) Пламя предвещает ветер, если оно выбрасывает языки и с трудом разгорается; его же предвещают искры, оседающие на подвешенном котелке, или угли, приставшие к снятому горшку; огонь, который, будучи притушен, сам собой пробивается сквозь пепел и выбрасывает искры; сажа, нарастающая на очаге, и ярко пламенеющий жар.

(359) И вода имеет свои приметы: если в гавани спокойное море заплещется с тихим ропотом, то это предвещает ветер, а если случится это зимой, то и ливень; если на безмолвных морских и речных берегах внезапно раздается эхо, то это предвещает жестокую бурю, так же как на самом море при полной тишине нежданно подымающийся шум, клочья пены и кипение воды. Медузы по поверхности предвещают многодневную бурю. Часто также море вздымается при полном безветрии и, вздувшись выше обычного, свидетельствует о ветрах в открытом море.

(360) Дают предвестия и некоторые шумы с гор и стенания рощ, а также листья, движущиеся без заметного ветерка, летающие пушинки тополя или чертополоха и перья, плавающие по воде; а кроме того, грядущую бурю предвещает гул колоколов. Грохот же с неба несет несомненные знамения.

(361) Предвестия дают и животные: дельфины, резвящиеся при спокойном море, предвещают ветер с той стороны, откуда они придут; они же, разбрызгивая воду, когда море бурное, предвещают тишину, ныряющая каракатица, пристающие раковины, ежи, прочно укрепившиеся в песке или зарывшиеся туда, — предвестники бури. Далее лягушки, сверх обычного голосистые, и лысухи, издающие крики по утрам; (362) гагары и утки, чистящие перья клювом, предвещают ветер. Так и остальные водяные птицы, собирающиеся стаями: журавли, спешащие на сушу; гагары и чайки, бегущие от моря или болот. Журавли, без крика пролетающие в вышине, возвещают ясную погоду, так же как и филин, кричащий во время дождя — в ясную погоду он возвещает бурю, — и вороны, каркающие с каким-то клёкотом, отряхиваясь при этом, если это будет длительно, предвещают ясный день.

Если же они захлебываются отрывистым криком, будет ветер с дождем. (363) Бурю возвещают и грачи, поздно возвращающиеся с кормежки; редкостные птицы, сбивающиеся в стаю, птицы, живущие на суше, когда они издают крики, обратившись к воде, и полощутся в ней, а особенно ворона; ласточка, летающая так низко над водой, что часто задевает ее крылом; птицы, живущие на деревьях, если они скрываются в свои гнезда; гуси, не во-время издающие непрерывный крик, цапля, печально стоящая среди песков.

(364) И нет ничего удивительного, если водяные и вообще всякие птицы чуют воздушные предвестия. Овцы, скачущие и веселящиеся с необычной игривостью, дают такие же предзнаменования, и коровы, нюхающие воздух и лижущие себя против шерсти; грязные свиньи, треплющие вязанки сена, не для них предназначенные, и пчелы, лениво работающие и прячущиеся вопреки своему усердию, наконец, муравьи, суетящиеся и выносящие свои яйца, и выползающие наружу земляные черви.

(365) Далее, достоверно известно, что клевер ерошится и поднимает кверху листья при приближении бури.

Кроме того, у нас, на обеденных столах посуда для пищи, оставляя влажные круги на подносах, тем самым предвещает ненастье.

I.1. Знаменитые травы, о которых мы поведем теперь речь, произведенные землею исключительно для лекарственных целей, повергают дух в изумление перед заботливостью и прилежанием древних. Ничего не оставляли они неиспробованным и неиспытанным, ничего затем не утаивали и желали, чтобы все могло принести пользу потомкам.

I.2. Мы же, напротив, хотим скрыть от них и уничтожить эти результаты труда и лишить жизнь даже таких благ, которые нам не принадлежат. Действительно, те, кто обладают кое-какими знаниями, ревниво утаивают их от других; никого не учить — вот что служит к вящему авторитету знания. До такой степени нашим нравам чуждо стремление к изобретению нового и к облегчению жизни, и уже давно умственная деятельность направлена, главным образом, на то, чтобы достижения древних пропадали, оставаясь без пользы в исключительном обладании каждого. А между тем, отдельные изобретения поставили некоторых людей наряду с богами или, во всяком случае, прославили жизнь всех названиями, данными по их имени травам, и таким образом, памятью о них им и воздается благодарность.

I.3. Не столь удивительно радение древних о растениях, разведение которых доставляет удовольствие или дает пищу. Ведь они обследовали недоступные вершины гор и скрытые пустыни, а также недра земли и открыли, какой силой обладает тот или иной корень, для какого употребления пригодны волокна трав, обращая для нужд здоровья даже те травы, которые четвероногие не берут себе в пищу.

II.4 (2. (2)). Наши соотечественники, как ни жадны они были до всего, что имеет полезные свойства, занимались распространением этих знаний не в той мере, как надлежало, и долгое время первым и единственным в этом смысле оставался все тот же прославленный М. Катон, наставник по части всех полезных знаний, который занимался этим, правда, в коротком сочинении, причем не оставил без внимания даже лекарства для быков.[2861] После него один из выдающихся мужей, замечательный своей ученостью Гай Вальгий,[2862] сделал такой же опыт в недоконченном сочинении, посвященном божественному Августу, причем в благоговейном и тоже неоконченном предисловии он выразил пожелание, чтобы против всех человеческих бедствий постоянным целебным средством служило, главным образом, величие этого принцепса.

III.5 (3). До того, по крайней мере по моим сведениям, об этом у нас писал вольноотпущенник Помпея Великого, Помпей Леней,[2863] в то время когда, как я замечаю, эта наука впервые дошла до нас. Величайший из царей своего времени, Митридат, над которым Помпей одержал окончательную победу, более всех живших до него отличался своей привязанностью к жизни; это можно заключить, помимо ходившей на сей счет молвы, из определенных фактов.

III.6. Только ему пришло в голову ежедневно, предварительно приняв обезвреживающее лекарство, пить яд, чтобы этот последний в силу привычки сделался безвредным; прежде всего Митридатом открыты виды противоядий, из которых одно даже сохраняет его имя: он придумал подмешивать к противоядиям кровь понтийских уток, так как эти последние будто бы питаются ядовитыми веществами; существуют написанные для него книги прославленного врачебным искусством Асклепиада,[2864] когда тот, будучи вызван им из Рима, послал их взамен в качестве наставлений. Как известно, Митридат единственный из всех людей умел говорить на двадцати двух языках и в течение 56 лет своего царствования он ни к одному человеку из подвластных ему племен ни разу не обратился через переводчика.

III.7. Таким образом, Митридат, в соответствии с прочими выдающимися качествами своего ума, в особенности интересовался медициной и, собирая по отдельности сведения у всех своих подданных, населявших значительную часть земли, оставил в своей потайной комнате шкаф с такого рода документами, с образцами лекарств и описанием их действия. Помпей, овладев всей царской добычей, поручил своему вольноотпущеннику грамматику Ленею перевести их на наш язык и, таким образом, своей победой не менее послужил пользе жизни, нежели государству.

IV.8 (4). Кроме только что названных лиц, об этом писали также греческие авторы, упоминавшиеся нами в свое время: Кратева,[2865] Дионисий[2866] и Метродор,[2867] пользуясь приемом, как будто весьма заманчивым, который, однако, по существу способен только показать, пожалуй, трудность этого дела. А именно они давали изображения трав и в сделанной под ними надписи объясняли их действие. Однако, с одной стороны, раскрашенный рисунок дает ложное представление при таком множестве красок, долженствующих не более, не менее как подражать природе, с другой стороны многое портит небрежность копировщиков.[2868] Сверх того недостаточно изображать отдельные состояния растений, поскольку соответственно смене четырех времен года они меняют свой внешний вид.

V.9 (5). Поэтому прочие авторы дали их словесное описание, причем некоторые даже не характеризовали их внешность и большею частью ограничились голыми наименованиями, считая достаточным указать их свойства и силы действия для лиц, желающих их отыскивать. Да и знание это приобрести не трудно; мы, по крайней мере, имели случай за исключением весьма немногих растений наблюдать все остальные под руководством Антония Кастора,[2869] в наше время первейшего авторитета в этой области, когда мы посещали его небольшой сад, в котором он разводил множество растений; ему было уже более ста лет, причем он не знал, что такое болезнь, и даже возраст ничуть не отразился на его памяти или бодрости. Ничто также не вызывало большего восхищения в прошедшие времена.

V.10. Уже давно открыт способ предсказывания не только дней и ночей, но также часов солнечных и лунных затмений; тем не менее, среди значительной части народа продолжает держаться убеждение, что это явление вызывается зельями и травами и что в этой науке особенно сведущими являются женщины. Действительно, какую страну не наполнили рассказами о себе колхидянка Медея и прочие женщины, в особенности же италийка Цирцея, причисленная даже к сонму богов?

V.11. Отсюда, как я полагаю, происходит сообщение одного из древнейших поэтов, Эсхила, что Италия полна сильно действующих трав, многие же сообщают то же самое о Цирцеях, где обитала вышеназванная женщина; важным доказательством этому еще и теперь остаются марсы, племя, происшедшее от ее сына, ибо, как известно, они являются укротителями змей.

Гомер, этот отец наук и первоисточник для преклонения перед древностью, вообще столь восхищающийся Цирцеей, приписывает славу обладания травами Египту, притом в то время, когдаеще не существовало орошаемого водою Египта,[2870] который впоследствии был образован наносным илом реки.

V.12. Он рассказывает, что множество египетских трав было передано супругой тамошнего царя Елене, между прочим тот знаменитый непент,[2871] который приносит забвение печалей и прощение обид и который Елена непременно должна была бы дать отведать всем людям. Первые же из всех, о ком сохранилась память, с некоторой тщательностью дал кое-какие сведения о травах Орфей. Мы уже говорили,[2872] до какой степени после него удивлялись траве полей-дубровник (polium) Мусей[2873] и Гесиод. Орфей и Гесиод рекомендовали обкуривания. Гомер прославляет поименно и другие травы, о которых мы скажем в своем месте.

V.13. После него прославленный своей мудростью Пифагор первый написал сочинение о их действии, причем приписал их открытие и происхождение Аполлону, Эскулапу и всем вообще бессмертным богам; писал о них и Демокрит, причем оба эти автора побывали у магов Персии, Аравии, Эфиопии и Египта, а древность до такой степени изумлялась действию трав, что утверждала о них даже невероятное.

V.14. Автор «Историй» Ксанф[2874] в первой из них рассказывает, что убитый детеныш дракона был возвращен к жизни своим родителем с помощью, травы, которую он называет «балис», и что Тилону, убитому драконом, с ее помощью была возвращена жизнь. Также Юба[2875] говорит, что в Аравии человек был возвращен к жизни с помощью травы. Демокрит сообщил, а Теофраст поверил этому, что существует трава, от соприкосновения которой с деревом, когда ее поднесет к нему названная нами выше птица,[2876] из дерева выскакивает вогнанный в него пастухами клин. Хотя поверить таким фактам невозможно, однако они повергают в изумление и заставляют признать, что все же многое в них остается на долю истины.

V.15. Поэтому, как я вижу, многие считают, что силою трав можно произвести все, что угодно, но что силы большинства трав неизвестны; в числе таких лиц был знаменитый врач Герофил,[2877] который, как передают, сказал, что некоторые травы приносят пользу, даже если на них случайно наступить ногой. Во всяком случае, замечено, что раны воспламеняются и болезни усиливаются в связи с прибытием людей, которые совершили путь пешком.

VI.16 (6). Такова была древняя медицина, которая полностью перешла в сочинения греков. Однако причина, по которой остается неизвестным большее количество трав, заключается в том, что опыты с ними производят жители деревенские и необразованные, поскольку только они живут среди них; далее препятствием к отысканию трав служит наличие множества врачей.[2878] Кроме того, для многих открытых трав не существует названий, как, например, для той травы, о которой мы говорили в отделе, посвященном плодам, и о которой мы знаем, что если ее закопать по углам нивы, то на нее не ступит ногой никакая птица.[2879] Самая же постыдная причина немногочисленности лечебных трав заключается в том, что даже те, кто знают их, не хотят о них сообщать, словно для них самих окажется потерей то, что они передадут другим. Сюда присоединяется отсутствие верного способа нахождения трав, поскольку на открытие одних навел случай, а на открытие других, сказать по правде, — бог.

VI.17. До последних лет не поддавался излечению укус бешеной собаки, влекущий за собой отвращение к воде и ко всякому питью. Недавно мать одного преторианца увидела во сне, будто она посылает сыну для питья корень лесной розы, называемой «кинорродон»,[2880] которая накануне понравилась ей своим видом в кустарнике. Дело происходило в Лацетании, части провинции Ближней Испании; случай сделал то, что как раз тогда, когда у солдата вследствие укуса собаки появились признаки водобоязни, пришло письмо с просьбой матери последовать этому божественному внушению; неожиданным образом солдат спасся, и впоследствии все стали пробовать подобное же средство.

VI.18. До того же у авторов упоминалось только одно лекарство из кинорроды, а именно добываемое из розовей губки (spongiola), которая вырастает посреди ее шипов: от ее пепла, смешанного с медом, зарастают плешины на голове. В той же провинции, в имении человека, у которого я жил, я видел недавно найденный там стебель, называемый тургуном (dracunculus), толщиной в большой палец с разноцветными пятнами, как у гадюк, о котором говорили, будто он служит целебным средством против укусов всяких животных; это растение — отличное от одноименных с ним, о которых мы говорили в предшествующей книге. У этого растения другой вид, с ним бывает связано другое чудо:

VI.19. оно показывается из земли ко времени начала смены шкур змеями, — причем оно имеет в вышину почти два фута, — и снова вместе с ними прячется в землю; и пока оно остается скрытым, змеи совсем не показываются. Должно признать достаточно приятным подарком природы, если она только предупреждает об опасности и указывает время ее наступления.

LXIII.97.

I.1. Сказав о природе лекарств и о том, какое множество их известно и какое еще, видимо, будет открыто, я теперь обязан более подробно остановиться на самом искусстве лечения: ведь до сих пор никто об этом не писал по-латыни.[2919]

I.3. Первые создатели медицины причтены к богам и помещены на небесах.[2920] Даже и в наши дни лечебную помощь во многих случаях испрашивают через оракулов. Далее, когда-то даже преступление послужило к увеличению славы медицины, как это известно из мифа об ударе молнии, поразившем Эскулапия за то, что он вернул к жизни Тиндарея.[2921] Тем не менее [врачи] не переставали рассказывать и о других удачных опытах воскрешения, известных еще во времена Троянской войны, и свидетельства о них более определенны, но касаются только случаев, связанных с ранениями.

II.4. Как это ни удивительно, дальнейшая история [лечебного искусства] скрыта глубокой тьмой вплоть до эпохи Пелопоннесской войны, когда оно вновь оказалось на свету благодаря Гиппократу, уроженцу острова Кос, славного среди первых по могуществу [эллинских полисов] и посвященного Эскулапию.[2922]

Существовал обычай записывать в храме Эскулапия имена больных и те средства, которые им помогли, чтобы впоследствии можно было опять воспользоваться тем же лечением.[2923] Поэтому Гиппократ, как передают, списал эти рецепты. Римлянин Варрон полагает, что после того, как храм сгорел, Гиппократ, используя эти записи, и основал медицину — ту, которую сейчас называют клинической. Впоследствии польза от медицины возрастала без конца, потому что [например] Продик, уроженец Селимбрии, один из его учеников, основал ятролиптику,[2924] дав тем [дополнительный] доход врачам и их помощникам.

III.5. Мнения упомянутых авторов [собрал] отчасти видоизменив, Хрисипп, писатель невероятно многословный, а текст Хрисиппа отредактировал его ученик Эрасистрат, сын дочери Аристотеля. За излечение царя Антиоха он получил сто талантов от царя Птолемея, сына Антиоха; итак, начнем с этой награды наши сообщения о гонорарах, полученных разными лицами за врачебное искусство.

IV. Был еще один клан врачей, называвших себя «эмпириками», потому что они [исходили] из опытов. Этот клан появился в Сицилии и был основан Акроном Акрагантским, получившим известность благодаря авторитету поддерживавшего его натурфилософа Эмпедокла.

V.6. Названные школы спорили друг с другом, причем все они были осуждены Герофилом, открывшим возрастные изменения пульса. Он же первым стал считать удары пульса в кровеносных сосудах, используя тот способ, каким считают такты музыкального ритма. Затем и его школа вышла из моды, потому что требовала от врачей слишком уж большой учености. Не оставалась неизменной и школа, основанная позднее, как я уже говорил, Асклепиадом. У него был ученик Фемисон, который первоначально шел по его стопам, а позже переменил взгляды. Еще дальше отошел от Асклепиада другой его ученик, Антоний Муса, которому покровительствовал божественный Август, чью жизнь он спас от опасной болезни, резко изменив лечение.[2925]

V.7. Далее опускаю много имен знаменитейших врачей, в том числе таких, как Кассий, Кальпетан, Аррунций, Рубрий,[2926] <...>

V.10. Хармис из Массилии осудил как [приемы лечения] всех предшествовавших врачей, так [в особенности] и горячие ванны, убедив людей купаться в холодной воде даже в зимние морозы. Он погружал своих пациентов в бассейны. Нам часто приходилось видеть пожилых людей в консульских должностях, прямо-таки окоченелых от холода, и всё напоказ. Об этом также свидетельствует Анней Сенека.[2927]

V.11. [Многие] врачи, охотясь за популярностью, путем введения той или иной новизны, не останавливались перед тем, чтобы купить ее хотя бы и ценой нашей жизни. Отсюда эти, производящие такое жалкое впечатление, консилиумы около больных, где ни один врач не хочет сделать уступки ни одному из других [участников консилиума], дабы не признать его превосходства. Отсюда же зловещая надпись, встречаемая на могильных памятниках: «Погиб от разногласия врачей».[2928] <...> Любой грек, овладевший [даже не столько медициной, сколько] искусством красноречия, начинает распоряжаться нашей жизнью и смертью; тысячи людей не могут жить без врачей и лекарств, хотя именно так римский народ жил более шестисот лет, и жаждут [все новых и новых] лекарств, пока опыт не заставит их осудить это желание.

VI.12. Теперь пришла пора обратиться к рассмотрению установлений[2929] предков в области всех этих обычаев. Кассий Гемина, один из древнейших авторов, утверждает, что первым врачом, который пришел в Рим, был Архалакс, сын Лисания, который переселился с Пелопоннеса в год от основания города 535,[2930] в консульство Люция Эмилия и Марка Ливия. Гемиий добавляет, что Архалаксу были дарованы права римского гражданства; для него купили палату для приема больных на Ацилиевом перекрестке[2931] на общественные деньги, для его собственного употребления.

VI.13. Рассказывают, что Архалакс был специалистом по лечению ран и что когда он только что прибыл в Рим, он был очень популярен; но вскоре из-за его чрезмерно рьяного пользования ножом и прижиганиями его прозвали мясником, а профессия его стала всем ненавистна, как и врачи вообще. Что это правда, можно очень явственно видеть из высказываний Марка Катона.[2932]

VIII.16. Наши предки осуждали не медицину как таковую, но [существовавшие тогда] приемы врачевания... <...> Когда в Рим принесли Эскулапия как [греческое] божество,[2933] они, как говорят, построили ему храм за стенами города, а в другой раз — на острове; когда же изгнали греков из Италии, что произошло уже много времени спустя после Катона, то [в постановлении об этом изгнании] специально упомянуты были и врачи.[2934]

VIII.19. Возвеличу мудрость наших предков еще более: только медицину из всех греческих искусств римская серьезность не взяла в употребление. Несмотря на всю великую пользу от лечения, только немногие из римских граждан хотели иметь дело [с греческой медициной] и даже они вскоре эмигрировали в Грецию. Воистину, если медицинские трактаты написаны не по-гречески, к ним не будет доверия даже среди неученых, которые и по-гречески-то не знают; а если бы кто и мог [понять их содержание], то тем меньше доверял бы им в вопросах, касающихся здоровья.

IX.30. Древние римляне приписывали сверхъестественное свойство шерсти, ибо требовали от новобрачных, чтобы они терли шерстью дверные косяки своих новых домов. Немытая шерсть — помимо того, что служит сырьем для изготовления одежды и защищает от холода, — также употребляется для приготовления очень многих лекарств, особенно если ее окунуть в смесь масла с вином или в уксус... <...>

I.1. Теперь речь пойдет о металлах, в которых и состоит само богатство и в которых выражаются цены вещей. Предприимчивость ведет всяческие поиски в недрах земли: где-то ее копают ради богатства, в поисках золота, серебра, электра[2974], меди, где-то — ради роскоши, в поисках гемм[2975] для пальцев и красок для стен, где-то — ради безрассудства, в поисках железа, которое в войнах и убийствах милее даже золота. Мы проходим по всем жилам земли и живем над выдолбленной нами землей, удивляясь тому, что порой она разверзается или сотрясается, — словно это, действительно, не может вызываться негодованием священной родительницы.

I.2. Мы проникаем в ее внутренности и ищем богатства в обиталище духов усопших, как будто она недостаточно благодатна и плодоносна там, где ступают по ней. И при этом меньше всего мы ведем эти поиски ради целебных средств, — в самом деле, многие ли копают ее ради врачевания? Хотя и это она предоставляет на своей поверхности, как плоды, щедрая и доступная во всем том, что приносит пользу.

I.3. То губит нас, то влечет нас в преисподнюю, что она укрыла глубоко, то, что рождается не вдруг. И пусть ум, устремляясь до пустого пространства, вычислит, за сколько всего веков наступит конец исчерпания ее, докуда проникнет алчность. Какой безвредной, какой счастливой, мало того, даже изысканной была бы жизнь, если бы желанным было только то, что есть на поверхности земли, и коротко говоря, только то, что есть у себя!

II.4. Из земли выкапывают золото и вместе с ним хрисоколлу, за которой название закреплено по золоту, чтобы она казалась ценнее[2976]. Мало ведь было бы найти одну эту чуму для жизни, если бы не в цене было и это гнилостное выделение золота[2977]. Алчность искала серебро, а тем временем удовольствовалась тем, что нашла миний и придумала применение этой красной земли[2978]. О неистощимая изобретательность! Сколькими способами мы увеличили цены вещей! Вдобавок появилось искусство живописи — и мы сделали золото и серебро еще дороже благодаря чеканной работе[2979]. Человек научился бросать вызов природе. Порочные соблазны поощрили и искусство: понравилось чеканить на кубках похотливые сценки и пить из непристойных изображений[2980].

II.5. Потом перестали увлекаться и стали пренебрегать ими, так как золота и серебра стало слишком много. Мы выкапываем из той же земли муррины[2981] и хрусталь, которым придает ценность сама их хрупкость. Признаком богатства, истинной славой роскоши стало считаться обладание тем, что может вмиг погубиться целиком. Но и этого оказалось недостаточно. Мы пьем из груды гемм и сплетаем из смарагдов кубки[2982], и нам нравится ради опьянения держать в руках Индию[2983]. Золото здесь уже придаток.

III.6. О, если бы оно могло быть совсем изгнано из жизни, — проклятая жажда, по выражению знаменитейших авторов[2984] — поносимое нападками всех лучших людей и найденное на погибель жизни! Насколько счастливее было то время, когда одни вещи обменивались на другие, как это, по Гомеру, делалось и в троянские времена! Именно так, полагаю я, ради средств существования были установлены сношения.

III.7. Он передает, что одни покупали вещи на бычьи шкуры, другие — на железо и пленных[2985]. Хотя сам он уже восхищался золотом, он оценил вещи на скот, говоря, что Главк обменялся золотыми доспехами стоимостью в 100 быков на доспехи Диомеда стоимостью в 9 быков[2986]. По этому обычаю и в Риме пеня в древних законах состоит в скоте[2987].

IV.8. Самое худшее преступление в жизни совершил тот, кто первым надел его на пальцы, но кто это сделал, не передается. Что касается Прометея, все это, по-моему, баснословно, хотя древность и его наделила железным кольцом, которое истолковала как оковы, а не украшение[2988]. Ну, а кольцо Мидаса, при поворачивании которого носивший его становился невидимым для всех, кто не признает еще более баснословным?[2989]

IV.9. Главнейшее значение отвели золоту руки, безусловно левые[2990] однако ж не римлян, у которых в обычае были железные кольца как знак отличия воинской доблести[2991]. Относительно римских царей я затрудняюсь сказать. Статуя Ромула на Капитолии — без всякого кольца, так же и статуи других царей, кроме статуй Нумы и Сервия Туллия[2992], и даже статуя Луция Брута[2993]. Особенно удивляюсь я отсутствию колец у Тарквиниев, которые по происхождению были из Греции[2994], откуда перешел к нам этот обычай носить кольца, хотя в Лакедемоне кольца даже сейчас носят железные.

IV.10. Но известно, что самым первым наградил золотой буллой Тарквиний Приск своего сына, когда тот в свои годы ношения претексты убил врага, откуда установился обычай, чтобы сыновья тех, кто служил в коннице, носили буллу как знак отличия, а остальные — лорум[2995]. Поэтому я и удивляюсь тому, что статуя этого Тарквиния — без кольца. Однако и в самом названии существуют, как я вижу, колебания. Греки дали ему название по пальцам, у нас в старину называли его унгулом, потом и греки и наши — символом[2996].

IV.11. Совершенно очевидно, что даже римские сенаторы долгое, во всяком случае, время не носили золотых колец, поскольку кольца давались от имени государства только тем, кто отправлялся в качестве посла к иноземным народам, потому, думаю, что так опознавались почетнейшие иноземцы. Не было обычая, чтобы их носили и другие, кроме тех, кто получил их по указанной причине от имени государства, и обычно триумф справляли так, и хотя сзади над головой держали этрусский венок из золота,[2997] однако кольцо на пальце было железное как у триумфатора, так и у раба, державшего венок.

IV.12. Так справил триумф над Югуртой Гай Марий,[2998] передают, что он надел золотое кольцо не раньше своего третьего консульства[2999]. К тому же, получавшие золотые кольца для участия в посольстве носили их только в общественных местах, а дома носили железные[3000], поэтому даже сейчас невесте в дар посылают железное кольцо, причем без геммы. Как вижу, и в илионские времена не было никаких колец[3001]. Во всяком случае, Гомер нигде не упоминает о них[3002], хотя говорит и об отправлении табличек, служивших письмами[3003], и о складывании одежды и золотых и серебряных сосудов в ларцы, которые скреплялись, однако, отметкой узла, а не кольца[3004]. Кроме того, как он передает, вожди при вызове их на единоборство бросали жребий не кольцами[3005], и даже бог кузнечного мастерства вначале изготовлял заколки и прочие женские украшения, как, например, серьги, но упоминания о кольцах здесь нет[3006].

IV.13. И кто бы ни завел их первым, он сделал это с осмотрительностью: он надел кольцо на левую руку,[3007] на ту, которая бывает скрыта[3008], тогда как, если бы это было безопасной честью, оно должно было бы красоваться на правой руке. Ведь если бы в нем могли усматривать какую-то помеху, то позднее и принято было бы носить кольцо на основании этого соображения: она была бы большей на левой руке, в которой держат щит[3009]. У того же Гомера, однако, волосы у мужчин перехвачены золотом[3010], поэтому не знаю, женщины ли стали раньше носить его.

V.14. В Риме долгое время золота даже не было, за исключением очень незначительного количества. Во всяком случае, когда галлам, захватившим Город, платили выкуп за мир, то не смогли набрать больше тысячи фунтов[3011]. И мне небезызвестно, что в третье консульство Помпея из трона Капитолийского Юпитера исчезло 2000 фунтов золота[3012], укрытых там Камиллом, и поэтому многие считают, что было собрано 2000 фунтов. Но то, что прибавилось, было из добычи от галлов и было растащено ими из храмов в той части Города, которую они захватили.

V.15. О том, что галлы обычно сражались в золотых украшениях, свидетельством служит Торкват[3013]. Следовательно, ясно, что золота от галлов и из храмов было столько же, и не больше. Это-то и было воспринято как благоприятное знамение, поскольку Капитолиец вернул вдвойне. Здесь уместно сказать попутно и о том, — возвращаясь к речи о кольцах, — что, когда храмовый служитель хранения этого золота был задержан, он разломил во рту гемму кольца и тотчас испустил дух, и так уличение оказалось невозможным[3014].

V.16. Таким образом, в 364 году, когда Рим был захвачен, самое большее было только 2000 фунтов золота[3015], хотя по поголовному цензовому учету свободных было уже 152 573 человека. В том же городе через 307 лет золота, которое из Капитолийского храма после пожара[3016] и из всех остальных святилищ Гай Марий сын вывез в Пренесту, было 14000 фунтов; все это Сулла провез под тем предлогом во время своего триумфа, и еще 6000 фунтов серебра. Он же накануне провез из добычи от всей остальной победы 15000 фунтов золота, 115000 фунтов серебра[3017]. (...)

VI.21. (...) Большая часть народов и людей, даже тех, которые живут под нашей властью, и сейчас не носит вообще никаких колец. Не пользуются печатками ни на Востоке, ни в Египте, даже сейчас довольствуясь только подписью[3018].

VI.22. Роскошь внесла в это, как и во все прочее, много всяких разнообразий, вправляя геммы с изысканными сверканием и унизывая пальцы богатым состоянием, как мы будем говорить в томе о геммах,[3019] затем и вырезая на них разные изображения, так чтобы ценность заключалась где в искусстве, где в материале. Потом она сочла нечестивым нарушать некоторые геммы резьбой и, чтобы не усматривали в них назначения для печатей, надела их цельными[3020].

VI.23. А некоторые геммы она даже с той стороны, где они скрываются пальцем, не закрыла золотом и сделала золото дешевле множества каменьев. И напротив, многие не допускают никаких гемм и ставят печать самим золотом. Это придумано во время принципата цезаря Клавдия[3021]. И рабы тоже уже обхватывают железо золотом (прочее они украшают самим по себе чистым золотом), — происхождение этой разнузданности самим названием говорит о том, что это установлено на Самофракии[3022].

VI.24. Вначале принято было носить кольца на одном пальце — ближайшем к мизинцу[3023]. Это мы видим на статуях Нумы и Сервия Туллия[3024]. Впоследствии их стали надевать на ближайший к большому пальцу, даже на изображениях богов, потом понравилось надевать и на мизинец[3025]. (...)

XII.41. (...) Но уже начинают носить на пальцах мужчины тоже и изображения Гарпократа[3027] и статуй египетских божеств[3028]. Было во время принципата Клавдия и другое необычное отличие для тех, кому его вольноотпущенники разрешили доступ к нему, — право носить на пальце изображение принцепса из золота, что часто служило удобным случаем для обвинений; спасительный приход императора Веспасиана к власти положил конец всему этому, сделав доступ к принцепсу открытым одинаково для всех[3029]. О золотых кольцах и пользовании ими сказанного достаточно. (...)

XVIII.57. Лаквеарии[3035], которые теперь покрывают золотом и в частных домах, впервые были позолочены в Капитолии после разрушения Карфагена[3036], во время цензорства Луция Муммия[3037]. Затем они перешли также на своды и на стены, которые уже тоже, словно сосуды, покрываются золотом, а между тем суждения о Катуле в его время, по поводу того, что он позолотил медные черепицы Капитолия[3038], были различны.

XIX.61. (...) И ничто другое не растягивается шире и не разделяется на большее число частей, чем золото: из одной унции его можно сделать семьсот пятьдесят и даже больше листков в четыре пальца с каждой стороны[3044]. Самые толстые из них называются пренестинскими, до сих пор сохраняя свое название по добросовестнейшим образом покрытому золотом изображению Фортуны в Пренесте[3045].

XIX.63. И сверх всего, золото волочится в нити, и из них ткут, как из шерсти, — даже без шерсти. Веррий[3049] сообщает, что Тарквиний Приск[3050] справил триумф в золотой тунике. Мы видели Агриппину, супругу принцепса Клавдия, сидевшую рядом с ним во время устроенного им зрелища морского сражения, облаченной в тканый, без другого материала, золотой военный плащ[3051]. А вотканье золота в атталийские ткани придумано уже давно царями Азии[3052].

XX.64. На мрамор и на все то, что нельзя раскалять, золото накладывают с помощью яичного белка, на дерево — с помощью определенного состава клея, который называют левкофором (что он собой представляет и как его приготовляют, мы скажем в своем месте[3053]). Покрывать золотом медь полагалось с помощью ртути или, по крайней мере, гидраргира, вместо которых, как мы скажем при описании их природы, придумали поддельную замену[3054].

XX.65. Медь сначала подвергают сильному огню и, раскалив ее, гасят солью, уксусом, квасцами, затем очищают от крупинок, а достаточно ли она прокалена, показывает блеск,[3055] потом еще раз обдают огнем[3056], чтобы, после обработки ее смесью пемзы с квасцами, на нее могли наклеиться покрытые ртутью листки золота. (...)

XXII.79. Получить золото можно еще одним способом — из аурипигмента, который выкапывают для живописцев в Сирии из верхнего слоя земли; у него цвет золота, но он ломкий, как слюда[3078]. (...)

XXIV.82. Говорят, что самая первая золотая статуя без всякой полости и еще до того, как из меди стала создаваться вообще какая-нибудь, которую называют олосфиратос[3086], была поставлена в храме Анаитиды, в той области, которая, как мы указали при описании земли, названа ее именем, самого почитаемого у тех народов божества[3087].

XXIV.83. Эта статуя была расхищена по частям во время парфянского похода Антония[3088], и рассказывают об остроте одного из ветеранов на званом обеде в честь божественного Августа в Бононии[3089]: когда его спросили, знает ли он, что тот человек, который первым осквернил это божество, испустил дух, пораженный слепотой и параличом, он ответил, что Август как раз обедает от ее ноги и что он и есть тот самый человек, а все состояние его — из этой добычи. Цельную золотую статую человека первым поставил Горгий из Леонтин самому себе в храме в Дельфах около 70 олимпиады. Такие деньги давало обучение ораторскому искусству[3090]. (...)

XXVI.86. Хрисоколла — это жидкость, стекающая по жилам золота в шахтах, о которых мы говорили[3091], и при зимних морозах загустевающая илистой массой до твердости пемзы. Установлено, что более ценная хрисоколла получается в медных рудниках, следующая по ценности — в серебряных. Встречается она и в свинцовых рудниках, но еще менее ценная, чем хрисоколла из золотых рудников[3092]. Однако во всех этих рудниках она получается и искусственным способом, намного уступая естественной: на жилы всю зиму до июня месяца пускают слабой струйкой воду, затем в течение июня и июля вода высыхает. Таким образом, совершенно понятно, что хрисоколла — это не что иное, как разложившаяся жила[3093].

XXVI.87. Естественная хрисоколла в особенности отличается твердостью. Ее называют гроздью[3094]. Однако и ее тоже окрашивают травой, которую называют лутум[3095]. Хрисоколла обладает свойством, так же как лен и шерсть, впитывать сок. Ее толкут в ступке, потом просеивают через частое сито, после этого размалывают и затем просеивают через еще более частое сито. То, что не пройдет через сито, снова толкут в ступке, затем размалывают.

XXVI.88. Порошок всегда раскладывают по мискам и смачивают уксусом, чтобы исчезла всякая твердость, потом снова толкут, затем промывают, высушивают в раковинообразных сосудах, и тогда окрашивают квасцами схистос[3096] и упомянутой выше травой, то есть хрисоколла красится, прежде чем сама станет красить. Важно, насколько легко она способна впитывать. Если она не поглощает краску, то добавляют еще скитан и турбист, — так называются эти средства, способствующие впитыванию[3097].

XXVII.89. Уже окрашенную хрисоколлу живописцы называют оробитис[3098] и ее производят в двух видах: промытую[3099], которая хранится в виде ломента, и разведенную, когда шарики ее уже растворены жидкостью[3100]. Оба эти вида производятся на Кипре. Однако больше всего славится хрисоколла из Армении, после нее — из Македонии[3101]. Больше всего ее в Испании. Высшее отличие ее в том, чтобы цветом она была как можно более схожа с весело зеленеющей на корню нивой.

XXVII.90. И видели даже, как на представлениях принцепса Нерона арена цирка была усыпана хрисоколлой, когда сам он должен был править колесницей в одежде такого же цвета[3102]. Несведущая толпа ремесленников разделяет хрисоколлу на три вида: грубую, которая оценивается по 7 денариев за фунт, среднюю, по 5 денариев, растертую, которую называют и травяной, по 3 денария. Под песчаную[3103], прежде чем наносить ее, накладывают атрамент и паретоний[3104].

XXVII.91. Это и прочно держит ее и не влияет на ее цвет. Паретоний, краска по своей природе самая жирная и благодаря гладкости самая цепкая[3105], покрывается атраментом, для того чтобы белизна паретония не придавала хрисоколле бледности. Считают, что лутеа названа по траве лутум[3106]. А сам лутум, растертый с лазурью, применяют вместо хрисоколлы, — это самый дешевый и самый поддельный вид[3107]. (...)

XXIX.93. Хрисоколлу и золотых дел мастера считают собственно своей, которую применяют для паяния золота, и говорят, что по ней были названы все другие хрисоколлы, оттого что они такого же зеленого цвета[3108]. А приготовляют ее смешивая медянку кипрской меди с мочой не достигшего зрелости мальчика, добавляя нитр[3109], и растирают пестиками из кипрской меди в ступках из кипрской меди. У нас ее называют сантерной. Так паяют золото, которое называют среброносным. Признаком его служит то, что от сантерны оно начинает блестеть. Напротив, медноносное золото от нее сморщивается и тускнеет и паяется с трудом. Для него припой приготовляют добавляя к указанному выше золото и одну седьмую часть серебра и растирая все вместе[3110].

XXX.94. Здесь уместно сказать также и об остальных подобного рода особенностях, чтобы природа всеобщее вызывала восхищение. Для золота скрепляющим веществом служит приведенное выше, для железа — глина[3111]. для кусков меди — кадмея[3112], а для пластинок — квасцы, для свинца и мрамора — камедь; черный свинец соединяется с белым[3113], а сам белый с собой — оливковым маслом, кроме того, стагн[3114] — медными опилками, серебро — стагном. (...)

XXXII.100. (...) Когда покрывают золотом медные изделия, ртуть, нанесенная под золотые листки, очень прочно прикрепляет их, однако появление бледности выдает, обыкновенные ли это листки или слишком тонкие. Поэтому занимающиеся таким мошенничеством стали подменять ртуть яичным белком, а затем и гидраргиром, о котором мы скажем в своем месте[3124]. (...)

XXXVI.111. В серебряных рудниках встречается также миний, который и сейчас относится к числу очень ценных красок[3125], а раньше имел у римлян не только величайшее, но даже священное значение. Веррий[3126] перечисляет авторов, которым следует верить, сообщающих о том, что был обычай окрашивать минием в праздничные дни лицо изображения самого Юпитера[3127]и тело справлявших триумф, что так справил триумф Камилл[3128],

XXXVI.112. что в силу этого священного обычая он добавлялся еще и в умащения для триумфального обеда и что цензорами прежде всего сдавался подряд[3129] на окрашивание минием Юпитера. Меня лично удивляет причина этого, хотя известно, что и сейчас он необходим народам Эфиопии, и предводители их окрашиваются им целиком, что там это краска для изображений богов[3130]. Поэтому мы подробнее расскажем все о нем.

XXXVII.113. Теофраст передает[3131], что миний был открыт за 90 лет до архонтства в Афинах Праксибула[3132] (это время приходится на 349 год нашего Города[3133]) афинянином Каллием[3134], который сначала надеялся из красного песка в серебряных рудниках выплавить золото[3135]; что так появился миний, однако что уже тогда его находили в Испании, но твердым и песчаным,

XXXVII.114. а также у колхов на какой-то неприступной скале, с которой его сбивали дротиками[3136]; что этот миний не настоящий[3137], а самый лучший — в находящейся выше Эфеса Кильбийской области[3138] в виде песка цвета червеца[3139]: его растирают, затем порошок промывают, а то, что оседает, снова промывают, и различие в способе приготовления заключается в том, что одни считают миний готовым после первой промывки, для других такой миний несколько светел, а самый лучший — после второй промывки[3140].

XXXVIII.115. Меня не удивляет то, что этот цвет давно заслужил признание. Ведь уже в троянские времена ценили рубрику[3141], как об этом свидетельствует Гомер, который отличает корабли, окрашенные ею[3142], хотя вообще редко упоминает о красках и живописи[3143]. Рубрику греки называют мильтос[3144], а миний — киннабаром[3145].

XXXVIII.116. Это оказалось источником заблуждения, вследствие названия «индийский киннабар».[3146] Ведь так называют они кровь змеи, раздавленной тяжестью умирающих слонов, когда кровь обоих животных уже смешалась, как мы сказали,[3147] и нет другой краски, которая с такой особенностью передавала бы кровь в живописи.[3148] Этот киннабар очень пригоден для противоядий и лекарств. Но, клянусь Геркулесом, медики, так как миний называют киннабаром, пользуются именно минием, который, как мы скоро скажем, представляет собой яд.[3149] <...>

XXXIX.117. Киннабаром в старину писали картины, которые еще и сейчас называют монохромными[3150]. Писали и эфесским минием, от которого отказались, так как дело с ним требовало большого труда[3151]. Кроме того, обе эти краски считались слишком резкими. Поэтому перешли к рубрике и синопской, о которых я скажу в своем месте[3152]. Киннабар подделывают козьей кровью или тертой рябиной. Цена настоящего — 50 сестерциев[3153].

XL.118. Юба[3154] передает, что миний рождается и в Кармании[3155], Тимаген[3156] — что и в Эфиопии. Но ни из того, ни из другого места к нам его не привозят, а привозят почти только из Испании — из знаменитейшего миниевого рудника Сисапонской области в Бетике[3157], одного из источников доходов римского народа; и ни за чем иным не следят тщательнее, чем за этим. Там не разрешается обрабатывать его и прокаливать. Жилу под печатью доставляют в Рим, около двух тысяч фунтов в год, а в Риме промывают[3158]. Для продажи законом установлена цена, которая не должна превышать 70 сестерциев за фунт. Но его подделывают многими способами, благодаря чему компания откупщиков наживается[3159].

XL.119. Дело в том, что во всех почти серебряных, а также свинцовых рудниках есть другого рода миний, который получается при прокаливании камня, встречающегося смешанным с жилами, не того камня, выделение которого мы назвали ртутью[3160] (его тоже прокаливают для получения серебра[3161]), но другого, встречающегося вместе. В нем не содержится даже свинца. Его определяют по одному лишь цвету[3162] — он становится красным только в печах[3163]. После прокаливания его толкут в порошок. Это второсортный миний, что известно весьма немногим, значительно уступающий тем натуральным пескам[3164].

XL.120. Так вот, им и подделывают миний в мастерских компании откупщиков. Его подделывают также сирийской. Как получают сирийскую, мы укажем в своем месте[3165], а накладывать сирийскую под миний подсказывается корыстными соображениями[3166]. Миний дает живописцам возможность для плутовства и иным образом, поскольку они то и дело промывают кисти, полные минием: он осаждается в воде и остается у плутующих.

XL.121. У настоящего миния должна быть яркость червеца[3167], а блеск второсортного на стенах подвержен ржавчине, хотя сам он представляет собой некую ржавчину металла[3168]. А в Сисапонских миниевых рудниках своя жила песка, без серебра. Ее прокаливают, как золото[3169]. Миний испытывают раскаленным золотом: поддельный чернеет, настоящий сохраняет цвет. Я узнал, что его подделывают и известью и что проверяют его, если нет золота, таким же образом раскаленной железной пластинкой[3170].

XL.122. На нанесенный миний оказывает вредное действие солнце и луна. Средство против этого заключается в том, что, когда высохнет стена, на нее нужно нанести малярными кистями горячий пунийский воск[3171], растопленный с оливковым маслом, и опять разогревать его поднесенными к стене галловыми углями до появления испарины, после этого полировать свечами[3172] и потом чистым полотном, так же, как и придают блеск мраморным статуям[3173]. Обрабатывающие в мастерских миний не туго повязывают лицо пленкой из мочевого пузыря, чтобы при дыхании не втягивать в себя губительную пыль, и в то же время чтобы смотреть через нее[3174]. Миний применяют также в рукописях, и он придает большую отчетливость буквам будь то на золоте[3175], будь то на мраморе, даже на надгробиях.

XLI.123. Из второсортного миния жизнь придумала получать и заменяющий ртуть гидраргир[3176], о котором немного раньше обещано было сказать[3177]. Получают его двумя способами: миний растирают с уксусом в медных ступках медными пестиками или кладут в железном раковинообразном сосуде на глиняные блюда, покрывают его чашей и замазывают сверху глиной, затем разводят под блюдами огонь, непрерывно поддерживая его мехами, и, наконец, снимают с чаши испарину, которая получается цвета серебра и жидкой, как вода. Он тоже легко разделяется на капли и стекается вместе скользкой жидкостью[3178].

XLI.124. Так как установлено, что миний представляет собой яд, то все, что передается о его применении в медицине, я считаю безрассудным, за исключением, может быть, того, что, если помазать им голову или живот, он останавливает кровь, только бы он не проник как-нибудь во внутренности и не попал на рану. Иным образом применять его, по моему личному мнению, не следовало бы.

XLII.125. С помощью гидраргира теперь покрывают золотом почти только серебро, тогда как таким же образом следует покрывать и медные изделия[3179]. Но тот же обман, который проявляет предельную изобретательность во всех областях жизни, придумал более дешевое средство, как мы уже указывали[3180]. (...)

XLV.130. (...) И чтобы закончить в этом месте все о зеркалах[3187]: самыми лучшими у наших предков были брундисийские, из сплава стагна и меди[3188]. Предпочтение получили серебряные; первым сделал их Пасител, во времена Помпея Великого[3189]. Недавно стало считаться, что изображение получается более четким, если с обратной стороны наложено золото[3190].

XLVI.131. В Египте серебро раскрашивают, чтобы смотреть на своего Анубиса на сосудах[3191], то есть расписывают, а не чеканят, серебро[3192]. Отсюда это перешло и на триумфальные статуи. И удивительно — ценность серебра возрастает от его тусклости. А делается это таким образом: с серебром смешивают одну третью часть тончайшей кипрской меди, той, которую называют коронной[3193], и столько же самородной серы, сколько серебра, и плавят в глиняном сосуде, закрытом глиной, плавить нужно до тех пор, пока крышка не раскроется сама Оно темнеет и от крутого яичного желтка[3194], однако такое потемнение удаляется уксусом и кретой[3195].

XLVI.132. Триумвир Антоний примешал в денарий железо, примешивают медь в фальшивую монету, другие убавляют вес, тогда как из одного фунта серебра полагается чеканить 84 денария. Так вот, было создано искусство испытания денариев, и закон об этом настолько понравился народу, что Марию Гратидиану весь народ посвятил в каждом квартале статуи[3196]. (...)

XLIX.139. Непостоянство человеческого нрава удивительно разнообразит сосуды из серебра, никакой из мастерских не оставаясь долго довольным. То стараемся мы приобрести фурниевские сосуды, то клодиевские, то грациевские[3198] (мы ведь выбираем для столов мастерские), то с рельефами и с шероховатой поверхностью вокруг изображений[3199],

XLIX.140. а теперь уже мы и столы ставим на репоситории для держания снеди, иные сосуды мы прорезываем так, чтобы напильником было удалено как можно больше серебра[3200]. Оратор Кальв[3201] громко жалуется на то, что из серебра делаются кухонные сосуды, а мы придумали украшать чеканным серебром карруки[3202], и в наше время Поппея, супруга принцепса Нерона, велела подковать своих особо любимых мулов даже золотом[3203]. (...)

LII.145.

LIII.147. И не только ради обилия серебра неистовствует жизнь, но чуть ли не пуще ради изделий из него, и причем уже издавна, так что мы можем простить себе это. У Гая Гракха были дельфины, купленные им по пяти тысяч сестерциев за фунт[3204], а у оратора Луция Красса[3205] — два кубка, чеканенных рукой художника Ментора[3206], купленные им за 100000 сестерциев, однако, по его признанию, он никогда не осмеливался ими пользоваться из благоговения перед ними. У него же были сосуды, купленные им по 6000 сестерциев за каждый фунт. (...)

LIV.151. Неправильно считают, что применение серебра на статуи распространилось впервые из-за лести во времена божественного Августа[3207]. Ведь уже во время триумфа Помпея Великого[3208], как мы узнали, была пронесена серебряная статуя Фарнака, который был первым царем Понта[3209], а также Митридата Эвпатора[3210] и колесницы, золотые и серебряные. (...)

LV.154. Удивительно, что чеканкой по золоту никто не прославился, а по серебру — многие. Но больше всех славится Ментор, о котором мы говорили выше[3211]. Им было создано всего четыре пары кубков[3212], однако говорят, что уже не существует ни одной из-за пожаров в храме Дианы Эфесской[3213] и в Капитолии[3214].

LV.155. Варрон пишет, что у него была и медная статуя работы Ментора[3215]. Следующими после него по славе были Акрагант[3216], Боет[3217] и Мис[3218]. Произведения их всех существуют сейчас на острове Родосе: Боета — в храме Минервы Линдии[3219]; Акраганта — в храме Отца-Либера в самом Родосе[3220], чеканные кубки с кентаврами и вакханками; Миса — в том же храме, с силенами и купидонами. Большую известность приобрели и кубки Акраганта, на которых изображена охота.

LV.156. После них славится Каламид[3221], а также Антипатр, скорее поместивший на фиале сатира, отягощенного сном, чем вычеканивший, как сказано о нем[3222], затем Стратоник из Кизика[3223], Тавриск[3224]. Славятся также Аристон и Эвник, митиленяне, Гекатей[3225], приблизительно во время Помпея Великого Пасител[3226], Посидоний из Эфеса[3227], Гедистрахид[3228], который чеканил сражения и вооруженных, Зопир[3229], который вычеканил на двух кубках, оцененных в 1200000 сестерциев, ареопагитов и суд над Орестом[3230]. Был еще Пифей[3231], фиала которого в две унции была продана за 10000 денариев, на эмблеме[3232] фиалы были изображены Улисс и Диомед, похищающие Палладий[3233].

LV.157. Он же создал и поваров, названных магирискиями, на крохотных питьевых сосудах, с которых нельзя было даже сделать копии — настолько опасно было повредить такую тонкую работу[3234]. Прославился и художник по накладным работам Тевкр[3235]. И вдруг это искусство пришло в такой упадок[3236], что чеканные работы уже ценятся по одной только их старинности и достоинство их состоит в том, чтобы чеканка была стерта от употребления до неузнаваемости изображения.

LV.158. Серебро тускнеет от лечебных вод и от соленых ветров, как, например, в внутренних областях Испании[3237].

LVI. В серебряных и золотых рудниках рождаются еще и[3238] пигменты охра[3239] и лазурь[3240]. Охра представляет собой, собственно, ил[3241]. Самая лучшая охра — та, которая называется аттической[3242]; цена ее 2 денария за фунт. Следующая — мрамористая[3243], ценой наполовину меньше аттической. Третья разновидность — темпая[3244], которую некоторые называют скирской, с острова Скира[3245],

LVI.159. а теперь и из Ахайи[3246]; ею пользуются для передачи теней в живописи[3247], цена ее — два сестерция за фунт. А на два асса меньше стоит та, которую называют светлой, привозимая из Галлии[3248]. Ею и аттической пользуются для передачи света[3249]. Для абаков[3250] пользуются только мрамористой, так как содержащийся в ней мрамор защищает от едкого действия извести[3251]. Охру выкапывают и около 20-го камня от Города[3252], в горах; затем подделыватели прокаливают ее и выдают за темную[3253]. Но то, что это поддельная и прокаленная, ясно по ее едкости и по тому, что она рассыпается в порошок[3254].

LVI.160. Писать охрой первыми начали Полигнот и Микон[3255], только — аттической[3256]. В последующее время ею пользовались для передачи света, а для теней — скирской[3257] и лидийской. Лидийскую охру покупали в Сардах, теперь ее уже нет[3258].

LVII.161. Лазурь представляет собой песок. Исстари было три разновидности ее: египетская, которая ценится больше всего; скифская — она легко разводится, и по мере растирания изменяется в четыре краски: светлую и темную, густую и тонкую; и еще, предпочитаемая ей, кипрская[3259]. К ним добавились путеольская[3260] и испанская, после того как там начали приготовлять этот песок[3261]. Однако всякую лазурь окрашивают, варя в соответствующей траве[3262], сок которой она впитывает. Дальнейшее изготовление ее таково же, как и хрисоколлы[3263].

LVII.162. Из лазури получается так называемый ломент, который изготовляют промывая и растирая ее[3264]. Он светлее лазури. Цена его — 10 денариев за фунт, лазури — 8 денариев. Ее[3265] применяют на грунте из креты; извести она не переносит[3266]. Недавно добавилась и весториевская, названная по ее изготовителю. Она получается из тончайшей части египетской; цена ее — 11 денариев за фунт. Так же применяют и путеольскую[3267], и кроме того — для окон; ее называют килон[3268].

LVII.163. Не так давно стали привозить и индийскую, цена которой — 7 денариев[3269]. Она служит в живописи для разграничений[3270], то есть отделения теней от света. Есть еще самая дешевая разновидность ломента, который называют тертым[3271], ценой в пять ассов. Настоящая лазурь при испытании ее на углях должна гореть пламенем. Ее подделывают, отваривая в воде сушеную фиалку и процеживая отвар через полотно на эретрийскую крету[3272]. (...)

LVII.164. (...) Нам небезызвестно, что те цены, которые мы повсюду приводим, в разных местах бывают разные и меняются почти каждый год: они устанавливаются в зависимости от судоходства или от того, как кто-то сделал закупки, или от того, что какой-нибудь крупнейший скупщик вздует рыночные цены, и мы не забыли о том, как вся Сепласия[3273] во время принципата Нерона обвиняла Деметрия[3274] перед консулами. Однако привести обычные в Риме цены было необходимо, для того чтобы дать представление о ценности вещей.

I.1. Вслед за тем нужно сказать о медных рудах, поскольку медь и в обиходе занимает следующее место по ценности[3276] (мало того, коринфская[3277] ценится выше серебра и даже чуть ли не выше золота), а также имеет платежную силу, как мы сказали[3278]. Отсюда aera militum, tribuni aerarii и aerarium, obaerati, aere diruti[3279]. Мы уже говорили о том, как продолжительно у римского народа в употреблении была только чеканенная медь[3280]. И другое древнее установление свидетельствует о ее значении с начала существования Города: царем Нумой третьей была учреждена коллегия медников[3281].

II.2. Жильную руду добывают указанным выше способом[3282] и обогащают огнем. Получается медь и из медноносного камня, который называют кадмеей[3283], распространенного за морями и некогда в Кампании[3284], сейчас и в земле бергомцев на окраине Италии; говорят, что недавно он найден и в провинции Германии[3285]. Получается она и из другого камня, который называют халкитис[3286], на Кипре, где медь была открыта впервые[3287], затем чрезвычайно подешевела, так как в других землях была найдена медь еще лучше, и в особенности аурихалк, который долго славился своим чрезвычайно высоким качеством, но вот уже давно его не находят вследствие истощения земли[3288].

II.3. Следующей по качеству была саллюстиевская медь в альпийской области цевтронов, тоже оказавшаяся недолговечной, и ее сменила ливиевская в Галлии. Та и другая названы по владельцам рудников, та — по другу, эта — по супруге божественного Августа[3289].

II.4. Скоро исчерпалась и ливиевская, во всяком случае, ее находят в очень незначительном количестве. Высшая слава теперь перешла к мариевской, которая называется и кордубской[3290]. Она лучше всего после ливиевской вступает в соединение с кадмеей[3291] и заменяет по качеству аурихалк[3292] в сестерциях и дупондиариях, тогда как для ассов довольствуются кипрской[3293]. Вот и все знаменитые виды встречающейся в природе меди.

III.5. Остальные виды меди представляют собой искусно составленные сплавы, о которых будет сообщено в своем месте[3294], но прежде всего укажем самые прославленные. Некогда производили сплав меди с золотом и серебром[3295], и все же искусство это было ценнее. А теперь оно ли хуже или материал, трудно сказать. И удивительно — хотя цены на произведения безмерно возросли, искусство это пришло в упадок. Дело в том, что им, как и всем, стали заниматься ради наживы, тогда как раньше занимались ради славы, — поэтому занятие им приписано даже богам[3296], а знать стремилась к славе и таким путем[3297], — и способ выплавки ценной меди настолько утрачен, что уже давно нет даже случайной удачи в этом деле, которая может притязать на искусство.

III.6. Из знаменитых старинных сплавов больше всего славится коринфская медь. Сплав этот получился случайно во время пожара при взятии Коринфа[3298], и страсть многих к коринфской меди поразительно неистова: передают, например, что Веррес, осуждения которого добился Марк Цицерон, был, вместе с ним, проскрибирован Антонием только за то, что отказался уступить ему вещи из коринфской меди[3299]. Но, по-моему, в большинстве своем эти люди скорее делают вид, что знают толк в этом деле, для того чтобы выделяться среди остальных, чем разбираются в нем сколько-нибудь тоньше, и я докажу это в немногих словах.

III.7. Коринф был взят в третий год 158 олимпиады, в 608 году нашего Города[3300], тогда как уже задолго до этого времени знаменитых скульпторов-лепщиков[3301] не существовало, все статуи которых эти люди называют сейчас коринфскими. Поэтому, для изобличения их, мы приведем временной перечень художников[3302], а годы по летосчислению нашего Города легко будет определять по указанному выше сопоставлению с олимпиадами. Так вот, из коринфской меди существуют только сосуды, которые эти слишком изысканные люди превращают то в посуду для еды, то в светильники или тазы, ничего не смысля в изящных вещах[3303].

III.8. Этой меди — три вида: белая, наиболее близкая по блеску к серебру, которое преобладает в этом составе; вторая — в которой преобладает желтизна золота; третья — в которой соотношение всех этих трех металлов равное. Кроме того, есть медь, состав которой невозможно указать, хотя производится она человеком, получается же при случайной удаче, ценная в изображениях и статуях[3304] своим цветом, близким к виду печени, отчего ее и называют гепатидзон[3305]; она намного уступает коринфской меди, однако значительно превосходит эгинскую и делосскую, которые долго удерживали за собой первенство.

IV.9. Раньше всего медь прославилась делосская, так как на рынок Делоса съезжались со всего мира, что и вызвало старание мастерских[3306]. Там медь сначала прославилась ножками и изголовьями триклиниев[3307], затем и применением для изображений богов и воспроизведения людей и других живых существ[3308].

V.10. После нее прославилась эгинская медь. Этот остров[3309] стал знаменит медью, не имея своих месторождений ее, тоже благодаря сплаву[3310], производимому в мастерских. Медный бык, взятый оттуда, находится на Бычьем форуме в Риме[3311]. Это будет образцом эгинской меди, а делосской — Юпитер на Капитолии в храме Юпитера Громовержца[3312]. Той медью пользовался Мирон, этой — Поликлет, сверстники и соученики[3313], соперничавшие даже в материале. VI. Особо у себя Эгина изготовляла только верхние части канделябров, так же как Тарент[3314] — их стержни.

11. Следовательно, в этих канделябрах соединены признанные достоинства их мастерских. И люди не стыдятся платить за них столько, сколько получают военные трибуны[3315], хотя ясно, что само название дано им по свечам[3316]. В придачу к одному из таких канделябров по распоряжению Теона, производившего продажу с торгов, был назначен горбатый сукновал Клесипп, помимо этого уродства вообще отвратительный на вид. Купила канделябр Гегания, за 50 000 сестерциев. Когда она на званом обеде выставила напоказ свою покупку, Клесипп тоже на потеху был выставлен обнаженным,

VI.12. затем из-за бестыдной похоти был принят ею в постель, а вскоре и в завещание. Сделавшись чрезвычайно богатым, он стал почитать этот канделябр словно божество. К историям, связанным с изделиями из коринфской меди, прибавилась и эта. Однако возмездием для безнравственности стало великолепное нагробие, чтобы благодаря ему на земле не прерывалась вечная память о позоре Гегании[3317]. Но хотя известно, что никаких канделябров из коринфской меди не существует, под названием коринфских слывут особенно канделябры, потому что победой Муммия разрушен-то был Коринф, но вместе с тем вещи из меди были развезены из многих городов Ахайи[3318].

VII.13. В старину из меди часто делали даже пороги и дверные створки в храмах. Узнал я и о том, что Гней Октавий, который справил триумф за морскую победу над царем Персеем, построил у Фламиниева цирка двойной портик, который был назван Коринфским по медным капителям колонн[3319], а также о том, что было принято решение покрыть самый храм Весты поверхностью из сиракузской меди[3320]. Из сиракузской меди сделаны в Пантеоне капители колонн, установленные Марком Агриппой[3321]. И даже в частном быту богатство стало использоваться на такое применение. Одним из обвинений против Камилла квестор Спурий Карвилий выдвинул и то, что у него дома были медные двери[3322].

VIII.14. Как сообщает Луций Писон[3323], медные триклинии, поставцы и столики на одной ножке впервые ввез Гней Манлий после покорения Азии, во время своего триумфа, который он справил в 567 году Города[3324], Антиат[3325] же сообщает, что наследники оратора Луция Красса[3326] продали много уже медных триклиниев.

Из меди часто делали и кортины треножников, названные дельфийскими, потому что их посвящали в качестве даров преимущественно Аполлону Дельфийскому[3327]. Нравились и висячие светильники в храмах или с огнями наподобие плодов на деревьях, какой находится в храме Аполлона Палатинского[3328] — тот, который Александр Великий, забрав из завоеванных им Фив, посвятил в Киме этому же богу[3329].

IX.15. Затем применение этого искусства распространилось всюду на изображения богов. Я узнал, что в Риме изображение из меди впервые[3330] было сделано Церере[3331], на средства из личного имущества Спурия Кассия, которого убил его же отец за посягательство на царскую власть[3332]. От изображений богов оно распространилось и на разнообразные статуи и воспроизведения людей. В старину их обмазывали битумином[3333], — тем более странно то, что понравилось покрывать их золотом, и не знаю, не римляне ли придумали это, во всяком случае, для этого нет даже старинного названия[3334].

IX.16. Изображения людей обычно делали лишь за какое-нибудь блистательное дело заслуживавших увековечения, вначале за победу на священных состязаниях, особенно в Олимпии, где был обычай посвящать статуи всех победителей[3335] при троекратной победе — статуи с воспроизведением их внешности, которые называют иконическими[3336].

IX.17. Не знаю, не тираноубийцам ли Гармодию и Аристогитону самым первым афиняне поставили статуи от имени государства. Это произошло в том же году, в котором и из Рима были изгнаны цари[3337]. Этому примеру затем последовал весь мир из самого человеческого честолюбия, и на форумах всех муниципиев[3338] статуи стали украшением, стала продлеваться память о людях, и заслуги, для того чтобы о них читали в веках, стали надписывать на подножиях, чтобы не только на надгробиях читали о них. Затем форум был устроен и в частных домах, и в атриях клиенты стали так выражать свою почтительность к патронам[3339].

X.18. В старину посвящались изображения в тогах. Понравились и обнаженные с копьем в руке по образцу эфебов в гимнасиях, которые называют Ахиллами[3340]. Греческая особенность — ничего не прикрывать, а римская — наоборот, притом в изображениях воинов — придавать панцирь[3341]. Диктатор Цезарь, правда, позволил посвятить ему на его Форуме изображение в кожаном панцире[3342]. А изображения в виде луперков[3343] так же новы, как и появившиеся недавно изображения в пенулах[3344]. Манцин поставил свое изображение в том виде, в каком он был выдан противнику[3345].

X.19. Авторами отмечено, что поэт Луций Акций поставил себе в храме Камен статую огромной величины, хотя сам он был очень мал ростом[3346]. Распространены в Риме конные статуи, по примеру, исходящему, несомненно, от греков. Но они посвящали только статуи верховых, одержавших победу на священных состязаниях, а впоследствии и тех, кто одержал победу на битах или квадригах[3347]. Отсюда произошли и наши колесницы при статуях триумфаторов, но это уже позднее, а колесницы при статуях, запряженные шестеркой, так же как и слонами, появились только со времени божественного Августа[3348].

XI.20. Не к старине восходит и распространенность биг при статуях тех, кто, исполняя обязанности претора, проезжал на колеснице по Цирку[3349].

К большей древности восходит распространенность колонн[3350], как, например, колонна Гаю Мению, который одержал полную победу над древними латинами, которым римский народ по договору предоставлял раньше треть добычи, и в то же консульство прикрепил к ораторской трибуне ростры, после полной победы над антийцами, в 416 году Города[3351], колонна Гаю Дуиллию, который первым справил триумф за морскую победу над пунийцами, — она еще и сейчас находится на Форуме[3352],

XI.21. колонна Луцию Минуцию, префекту анноны, за Тригеминскими воротами, на собранный по унции взнос, — не знаю, не первому ли ему такая почесть оказана народом, раньше ведь она исходила от сената[3353]: дело прекрасное, если бы началось не с незначительных поводов[3354]. Действительно, перед Курией[3355] была и статуя Атта Навия[3356], — подножие ее сгорело от пожара в Курии при похоронах Публия Клодия[3357]. В Комиции[3358] была и статуя Гермодора из Эфеса, толкователя законов при децемвирах, когда они составляли их, посвященная от имени государства[3359].

XI.22. Иная причина — иное значение статуи Марка Горация Коклита, которая существует до сих пор: один, он отразил врагов, преградив им доступ к Свайному мосту[3360]. Меня лично не удивляет, что около Ростр[3361] есть и статуи Сивиллы, пусть даже три[3362]: одна, которую восстановил народный эдил Секст Пакувий Тавр[3363], две — Марк Мессала[3364]. Эти статуи и статую Атта Навия, поставленные при Тарквинии Приске[3365], я счел бы первыми, если бы на Капитолии не было статуй предыдущих царей[3366],

XI.23. причем из них статуи Ромула и Татия[3367] — без туники[3368], как и статуя Камилла у Ростр[3369]. И перед храмом Касторов[3370] была конная статуя Квинта Марция Тремула в тоге, который дважды одержал победу над самнитами и, взяв Анагнию, избавил народ от дани[3371]. К древнейшим относятся и статуи Тулла Клелия, Луция Росция, Спурия Навтия, Гая Фульциния у Ростр — убитых фиденцами послов[3372].

XI.24. Такую почесть воздавало обычно государство убитым против права, в том числе и Публию Юнию и Тиберию Корунканию, которые были убиты Тевтой, царицей иллирийцев[3373]. Мне кажется, не следует опускать то, — что отмечено в анналах, — что статуи им на Форуме были поставлены в три фута. Это, очевидно, был тогда почетный размер. Не обойду молчанием и Гнея Октавия ради одного слова в постановлении сената. Вокруг царя Антиоха, обещавшего дать ответ, он очертил прутом, который случайно держал в руке, круг и потребовал дать ответ прежде, чем тот выйдет из круга. Так как он при исполнении этой посольской обязанности был убит, сенат распорядился поставить ему статую на самом как можно видном месте, и находится она — у Ростр[3374].

XI.25. Известно решение о статуе и весталке Тарации Гайе, или Фуфетии, с указанием поставить ее там, где она пожелает, — это добавление не менее почетно, чем то, что решение было принято о статуе женщине. Заслугу ее я передам самими словами анналов: за то, что Тибрское поле даровала она народу[3375].

XII.26. Я узнал также, что на углах Комиция[3376] были поставлены статуи Пифагору[3377] и Алкивиаду[3378], когда в Самнитскую войну[3379] Аполлон Пифийский повелел посвятить на людном месте одно изображение отважнейшему из греческого народа и другое — мудрейшему. Они стояли до тех пор, пока диктатор Сулла не начал строить там Курию[3380]. И странно, что те сенаторы Сократу, тем же богом предпочтенному в мудрости всем[3381], предпочли Пифагора, или стольким другим в доблести — Алкивиада, и кого бы то ни было в том и другом — Фемистоклу[3382].

XII.27. Колонны означают возвышение над прочими смертными, что выражают и арки, придуманные недавно[3383]. Впервые, однако, такие почести начали оказывать у греков, и никому, полагаю я, не было посвящено больше статуй, чем Деметрию Фалерскому в Афинах, поскольку ему поставили 360 статуй (тогда год еще не превышал этого числа дней), которые вскоре разбили[3384]. И в Риме трибы поставили во всех кварталах статуи Марию Гратидиану, как мы сказали, и их же опрокинули при вступлении Суллы[3385].

XIII.28. Несомненно, в Риме приняты были долгое время пешие статуи. Однако и конные статуи появляются в весьма древнее время, и даже женщинам была оказана честь конной статуей Клелии[3386], будто мало было бы облачить ее в тогу, между тем как о статуях Лукреции и Бруту, которые изгнали царей, из-за которых Клелия находилась в числе заложников, решения не было[3387].

XIII.29. Эту статую и статую Коклита[3388] я счел бы первыми посвященными от имени государства, — ведь вполне вероятно, что Атту и Сивилле статуи поставил Тарквиний, а цари сами себе[3389], — если бы Писон не передавал, что и Клелии статуя была поставлена бывшими вместе с ней заложниками, возвращенными Порсенной в честь нее[3390]. По иному сообщению Анния Фециала[3391], та конная статуя, которая была против храма Юпитера Статора[3392] в вестибуле дома Тарквиния Суперба[3393], была статуей Валерии, дочери консула Публиколы, и убежала только она, переплыв Тибр, а остальные заложники, посланные к Порсенне, были убиты, попав в устроенную Тарквинием засаду[3394].

XIV.30. Луций Писон[3395] сообщает, что в консульство Марка Эмилия и Гая Попилия, избранного во второй раз[3396], цензорами Публием Корнелием Сципионом и Марком Попилием были удалены все стоявшие вокруг Форума статуи тех, кто занимал магистратуру, кроме статуй, поставленных по решению народа или сената[3397], а та статуя, которую поставил себе у храма Земли Спурий Кассий, который посягал на царскую власть, была цензорами даже переплавлена[3398]. Бесспорно, они и в этом принимали меры против честолюбия.

XIV.31. Сохранились негодующие выступления Катона во время его цензорства по поводу того, что в провинциях ставят статуи римлянкам[3399]. И тем не менее он не смог воспрепятствовать тому, чтобы их ставили и в Риме, как, например, Корнелии, матери Гракхов, которая была дочерью Африканского Старшего. Статуя ей была поставлена сидящая и отличающаяся сандалиями без ремешков[3400], в общественном портике Метелла. Эта статуя теперь находится в Постройках Октавии[3401].

XV.32. А от имени иноземного государства в Риме поставлена была статуя народному трибуну Гаю Элию, проведшему закон против луканца Стенния Сталлия, который дважды совершил нападения на турийцев. За это турийцы вознаградили Элия статуей и золотым венком. Они же потом вознаградили статуей Фабриция, избавленные от осады, и таким вот образом народы подряд были приняты в клиентелу[3402], а всякое различие до того было отброшено, что даже статуи Ганнибала можно видеть в трех местах того города, за стены которого он единственный из врагов бросил копье[3403].

XVI.33. О том, однако, что и в Италии было свое искусство скульптуры в меди, причем с древних времен[3404], свидетельствуют посвященный, как передают, Эвандром на Бычьем форуме Геркулес, который называется Триумфальным и во время триумфов облекается в триумфальное одеяние[3405], кроме того, посвященный царем Нумой Двуликий Янус, который почитается как символ мира и войны, с пальцами, сложенными так, что они знаком 365 дней, или обозначением годового времени, указывают, что он бог и периодов времени[3406].

XVI.34. Нет сомнения в том, что и тускские статуи, рассеянные по странам, создавались в Этрурии[3407]. Я полагал бы, что это были статуи только богов, если бы Метродор из Скепсиса, которому прозвание дано по его ненависти к римскому народу[3408], не обвинял[3409] в том, что Вольсинии были завоеваны[3410] из-за 2000[3411] статуй. И мне представляется удивительным, что, несмотря на появление статуй в Италии с такого древнего времени[3412], изображения богов в храмах посвящались предпочтительнее деревянные или глиняные вплоть до покорения Азии, откуда роскошь[3413].

XVI.35. Как впервые появились портретные изображения, уместнее будет сказать, когда речь пойдет о том искусстве, которое греки называют пластикой[3414]. В действительности она появилась раньше, чем искусство скульптуры в меди[3415]. Но оно достигло безграничного процветания, и потребовалось бы много томов, если бы кто-нибудь захотел перечислить сравнительно многое. Да и кто мог бы все?

XVII.36. В эдильство Марка Скавра только на сцене временного театра было 3000 статуй[3416]. Муммий после покорения Ахайи[3417] наполнил Город статуями, не думая о том, чтобы оставить дочери приданое. (...)[3418]. Много статуй привезли и Лукуллы[3419]. Муциан, бывший трижды консулом[3420], сообщает, что на Родосе еще и сейчас есть 73000 статуй[3421], и считают, что не меньше осталось их в Афинах, в Олимпии, в Дельфах. Кто из смертных мог бы перечислить их,

XVII.37. и какую надобность можно видеть в таком познании? Удовольствие может доставить, если коснуться произведений особенно выдающихся и отмеченных по какой-нибудь причине и если назвать прославленных художников, хотя и у каждого в отдельности произведений неисчислимое множество. Лисипп, например, как передают, создал 1500[3422] произведений, все выполненные с таким искусством, что славу могло бы доставить любое из них; количество их выявилось после его смерти, когда наследник вскрыл денежную шкатулку, — дело в том, что у него было заведено откладывать из платы за каждую статую по одному золотому денарию.

XVII.38. Это искусство достигло невероятного для человека совершенства, затем и дерзания. В наглядность совершенства я приведу один пример, и даже не изображения богов или людей. Наше поколение видело в Капитолии, до того как он совсем недавно сгорел, подожженный виттелианцами, в целле Юноны[3423] собаку из меди, зализывающую свою рану, — об исключительной дивности и совершенной верности ее изображения можно судить не только по тому, что она была посвящена именно там, но и по ручательству: так как никакая сумма не представлялась равноценной, государственным решением было установлено, что хранители отвечают за нее головой[3424].

XVIII.39. Примеры дерзания неисчислимы. Мы видим, конечно, придуманные громады статуй, которые называют колоссальными, величиной с башни. Таков на Капитолии Аполлон, перевезенный Марком Лукуллом из Аполлонии, города у Понта, в 30 локтей, создание которого обошлось в 500 талантов[3425].

XVIII.40. Таков на Марсовом поле[3426] посвященный цезарем Клавдием Юпитер, который проигрывает от соседства с Театром Помпея[3427]. Таков и Юпитер в Таренте, созданный Лисиппом, в 40 локтей. Удивительно в нем то, что он, передвигаемый, как говорят, рукой, благодаря такому расчету равновесия, не опрокидывается ни от каких бурь. Это как раз, говорят, предусмотрел и художник, поставив на небольшом расстоянии колонну, с той стороны, с которой было особенно необходимо ослабить силу ветра[3428]. Так вот, из-за величины и трудности переправки Фабий Веррукоз не тронул его, тогда как Геркулеса, который находится на Капитолии, он перевез оттуда[3429].

XVIII.41. Но больше всех поражал колосс Солнца в Родосе, который создал Харет из Линда, ученик упомянутого выше Лисиппа[3430]. Это изображение было 70 локтей в высоту[3431], через 66 лет рухнуло от землетрясения, но и лежащее оно поражает[3432]. Не многие могут обхватить его большой палец, каждый из остальных пальцев крупнее, чем большинство статуй. Обширные пещеры зияют в отломившихся частях. Внутри видны огромные глыбы камней, тяжестью которых устанавливавший придавал колоссу устойчивость[3433]. Передают, что он создавался двенадцать лет и обошелся в 300[3434] талантов, которые достались от продажи военного оборудования, оставленного царем Деметрием из-за того, что ему надоела затянувшаяся осада Родоса[3435].

XVIII.42. В том же городе есть сто других колоссов, меньше этого, но где бы ни находился каждый из них, он прославил бы любое то место, и кроме этих, есть пять колоссов богов, которые создал Бриаксид[3436].

XVIII.43. Колоссы создавались и в Италии. Во всяком случае, мы видим тускского Аполлона в библиотеке храма Августа, в пятьдесят футов от большого пальца ноги, и трудно сказать, замечательнее ли он медью или красотой[3437]. И Спурий Карвилий, после победы над самнитами, выступившими в бой со священной клятвой, из их нагрудных доспехов, поножей и шлемов велел сделать Юпитера, который находится на Капитолии[3438]. Величина его такая, что он виден от Юпитера Лациария[3439]. Из опилков от обработки напильником он сделал свою статую, которая находится у ног этого изображения Юпитера.

XVIII.44. Вызывают изумление и находящиеся на том же Капитолии две головы, которые посвятил консул Публий Лентул[3440]. Одна из них создана упомянутым выше Харетом[3441], другую создал (...)дик[3442], настолько проигрывающий при сравнении, что кажется наименее достойным признания художником.

XVIII.45. Однако всякую величину такого рода статуй превысил в наше время Зенодор[3443] Меркурием, созданным в Галлии для арвернов[3444] в течение десяти лет, за плату в 40000000 сестерциев[3445]. После того как его искусство получило там достаточное признание, он был приглашен Нероном в Рим, где создал предназначенный для изображения этого принцепса колосс высотой в 119[3446] футов, который, после осуждения злодеяний этого принцепса, посвящен Солнцу для почитания[3447].

XVIII.46. Мы восхищались в его мастерской не только замечательным сходством изображения, когда оно было в глине, но и когда оно было покрыто очень маленькими сучками, что уже было началом изготовления произведения[3448]. Эта статуя показала, что умение делать сплавы меди утрачено, хотя и Нерон был готов к щедрому предоставлению золота и серебра, и Зенодор не уступал никому из древних в умении лепить и чеканить[3449].

XVIII.47. Когда он работал над статуей для арвернов, в то время когда этой провинцией управлял Дубий Авит[3450], он так воспроизвел два кубка, чеканенных рукой Каламида[3451], подаренных Германиком Цезарем[3452], очень любившим их, своему учителю Кассию Салану[3453], дяде Авита, что их едва ли можно было сколько-нибудь отличить по искусству. Насколько выдающимся был Зенодор, настолько заметнее утрата умения делать сплавы меди[3454].

XVIII.48. Статуями, которые называют коринфскими, многие увлекаются до такой степени, что возят их повсюду с собой, как, например, оратор Гортенсий возил с собой Сфинкса, полученного им от обвинявшегося Верреса[3455]. Намекая на этого Сфинкса, Цицерон на том суде при словопрениях, когда Гортенсий сказал, что не понимает загадок, ответил, что он должен понимать, потому что у него дома есть сфинкс[3456]. Повсюду возил с собой и принцепс Нерон Амазонку, о которой мы еще скажем[3457], и немного тому назад консуляр Гай Цестий[3458] — статую, с которой не расставался даже в сражении. Передают, что и палатку Александра Великого поддерживали привычные ему статуи[3459]; две из них посвящены перед храмом Марса Мстителя[3460], столько же — перед Царским дворцом[3461].

XIX.49. Меньшими[3462] изображениями и статуями[3463] прославилось почти неисчислимое множество художников, а превыше всех — Фидий из Афин Юпитером Олимпийским, созданным, правда, из слоновой кости и золота, но он создал статуи и из меди[3464]. Расцвет его относится к 83 олимпиаде, приблизительно к 300 году нашего Города[3465], когда в это же время соперниками его были Алкамен[3466], Критий, Несиот[3467], Гегий[3468], и потом в 87 олимпиаду — Гагелад[3469], Каллон[3470], Горгий, Лакон[3471], и еще, в 90 — Поликлет[3472]. Фрадмон[3473], Мирон[3474], Пифагор[3475], Скопас[3476], Перелл[3477].

XIX.50. Учениками Поликлета были Аргий[3478], Асоподор[3479], Алексид[3480], Аристид[3481], Фринон[3482], Динон[3483], Афинодор[3484], Демея из Клитора[3485], учеником Мирона был Ликий[3486]. К 95 олимпиаде относится расцвет Навкида[3487], Диномена[3488], Канаха[3489], Патрокла[3490], к 102 — Поликла[3491], Кефисодота[3492], Леохара[3493], Гипатодора[3494], к 104 — Праксителя[3495], Эвфранора[3496], к 107 — Аетиона, Теримаха[3497].

XIX.51. В 113 олимпиаду был Лисипп, когда и Александр Великий[3498], а также брат его Лисистрат[3499], Стеннид[3500], Эвфрон(...)фукл[3501], Сострат[3502], Ион[3503], Силанион — в нем удивительно то, что он стал знаменитым, ни у кого не обучавшись[3504], у самого него учеником был Зевксиад[3505]. В 121 олимпиаду были Эвтихид[3506], Эвтикрат[3507], Лаипп[3508], Кефисодот, Тимарх[3509], Пиромах[3510].

XIX.52. Затем это искусство заглохло и вновь ожило в 156 олимпиаду[3511], когда были, правда, далеко уступающие упомянутым выше, однако пользующиеся признанием, Антей[3512], Каллистрат[3513], Поликл[3514], Афиней[3515], Калликсен[3516], Пифокл[3517], Пифий[3518], Тимокл[3519].

XIX.53. После такого перечня времени жизни наиболее знаменитых художников я перейду к беглому обзору выдающихся, множества остальных касаясь повсюду в разных местах. Между прочим, сошлись и на состязание прославленнейшие художники, хотя были различного возраста, так как они создали по Амазонке, а когда этих Амазонок посвящали в храме Дианы Эфесской, то решили выбрать признанную самой лучшей судом самих присутствовавших художников, и оказалось, что это та, которую каждый из них признал второй после своей. Это — Амазонка Поликлета, следующая после нее — Фидия, третья — Кресила, четвертая — Кидона, пятая — Фрадмона[3520].

XIX.54. Фидий[3521], кроме Юпитера Олимпийского, равного которому нет[3522], создал из слоновой кости так же[3523] Минерву в Афинах, которая в Парфеноне стоит[3524], а из меди, кроме упомянутой выше Амазонки[3525], Минерву такой исключительной красоты, что она получила прозвание Красавицы[3526]. Создал он и Клидуху[3527] и другую Минерву, которую Эмилий Павел посвятил в Риме[3528] в храме[3529] Фортуны Сего Дня, а также две статуи в паллиях, которые посвятил в том же храме Катул, и другую — колоссальную обнаженную[3530]. И справедливо считают, что он первый открыл и наглядно показал торевтическое искусство[3531].

XIX.55. Поликлет из Сикиона, ученик Гагелада[3532], создал Диадумена изнеженным юношей, — произведение, прославившееся своей ценой в сто талантов[3533], — и Дорифора мужественным мальчиком[3534]. Он создал и то произведение, которое художники называют Каноном, усваивая из него основы искусства, словно из какого-то правила, и считают, что лишь он один в произведении искусства воплотил само искусство[3535]. Он создал и Отчищающегося[3536], обнаженного Наступающего пяткой[3537] и Двух мальчиков, тоже обнаженных, играющих в кости, которые называются Астрагалидзонты и находятся в атрии императора Тита — большинство считает, что совершеннее этого произведения нет ни одного[3538], создал также Меркурия, который находился в Лисимахии[3539],

XIX.56. Геркулеса, который в Риме, Агетера, достающего оружие[3540], Артемона, который был прозван Перифоретос[3541]. Считают, что он довел это искусство до вершины и что торевтику Фидий открыл, а он довел до совершенства[3542]. Особенность его в том, что он начал создавать статуи опирающимися на одну ногу, однако Варрон говорит, что они квадратны и почти по одному образцу[3543].

XIX.57. Мирона, родом из Элевтер, тоже ученика Гагелада[3544], особенно прославила Телка, воспетая в знаменитых стихах, — ведь большинство обязано своей славой больше чужому таланту, чем своему[3545]. Он создал Собаку[3546], Дискобола[3547], Персея[3548], Пильщиков[3549], Сатира, смотрящего с восхищением на флейту, и Минерву[3550], Дельфийских пентатлов[3551], Панкратиастов[3552], Геркулеса, который находится в храме, посвященном Помпеем Великим, у Большого цирка[3553]. Из стихов Эринны видно, что он создал и надгробный памятник цикаде и саранче[3554].

XIX.58. Он создал и Аполлона, которого триумвир Антоний забрал у эфесцев, а божественный Август вернул им, получив такое указание во сне[3555]. Считают, что он первый усилил правдивость, более разнообразный в искусстве, чем Поликлет, и в симметрии более точный[3556], однако тоже, внимательный только к формам тела, не выразил состояний души, и в отделке волос на голове и на лобке не пошел дальше той упрощенности, которая установилась с древности.

XIX.59. Превзошел его Пифагор из Регия, из Италии[3557], Панкратиастом, поставленным в Дельфах;[3558] им же он превзошел и Леонтиска[3559]. Он создал Стадиодрома Астила, который стоит на виду в Олимпии[3560], Ливийца, мальчика с табличкой в руке, в том же месте, обнаженного Несущего яблоки[3561], находящегося в Сиракузах Хромающего, чью боль от раны словно испытывают даже сами смотрящие на него[3562], а также Аполлона и змею, пронзаемую его стрелами[3563], Кифареда, который был прозван Дикеем, потому что запрятанное в его складке одним убегавшим золото, при взятии Александром Фив, осталось в сохранности[3564]. Он первый воспроизвел жилы[3565] и вены, и тщательнее — волосы.

XIX.60. Был и другой Пифагор, с Самоса, вначале живописец[3566], которому принадлежат славящиеся семь статуй обнаженных и одна старика[3567] у храма[3568] Фортуны Сего Дня[3569]. Передают, что он и лицом был неотличимо похож на упомянутого выше, но что Сострат был учеником и сыном сестры Пифагора из Регия[3570].

XIX.61. Лисипп из Сикиона[3571], по утверждению Дурида[3572], не был ничьим учеником[3573], а, вначале медник[3574], решился отважиться благодаря ответу живописца Эвпомпа: на вопрос, кому из предшественников он следует, Эвпомп ответил, указав на толпу людей, что нужно подражать самой природе, а не художнику[3575].

XIX.62. Он больше всех создал статуй, как мы сказали, выполненных с величайшим искусством[3576], среди которых — Отчищающегося, которого Марк Агриппа посвятил перед своими Термами, необычайно нравившегося принцепсу Тиберию. Тиберий не смог воздержаться, хотя владел собой в начале принципата, и перенес его в свою спальню, заменив другой статуей, но римский народ настолько не мог примириться с этим, что криками в театре потребовал поставить Апоксиомена на прежнее место, и принцепс, хоть очень любил его, поставил на прежнее место[3577].

XIX.63. Знаменит Лисипп и Пьяной флейтисткой, Собаками и Охотой[3578], а особенно Квадригой с Солнцем родосцев[3579]. Создавал он и Александра Великого во многих произведениях, начиная с его детства[3580]. Эту статую[3581] Нерон, чрезвычайно восхищенный ею, велел покрыть золотом. Потом, так как от этой ценности очарование искусства пропало, золото было удалено, и такою она считалась более ценной, даже с оставшимися от вмешательства рубцами и теми прорезами, в которых прикреплялось золото[3582].

XIX.64. Он создал и Гефестиона, друга Александра Великого, которого некоторые приписывают Поликлету, хотя Поликлет жил почти за сто лет до этого[3583], а также Охоту Александра, которая посвящена в Дельфах[3584], Сатира, в Афинах[3585], Конный отряд Александра, в котором с величайшим сходством изобразил портреты друзей Александра, — это произведение Метелл, после покорения Македонии, перевез в Рим[3586]. Создал он и квадриги многообразные.

XIX.65. Передают, что в искусство скульптуры в меди он внес наибольший вклад, выделяя волосы, головы делая меньше, чем делали прежние художники, тела стройнее и сухощавее, чтобы благодаря этому статуи казались выше. Не имеет латинского названия симметрия, которую он соблюдал тщательнейшим образом[3587], введя совершенно новое соотношение взамен квадратных фигур, принятых у прежних художников[3588], и говорил обычно, что они изображают людей такими, какие они есть, а он — такими, какие они представляются[3589]. Его особенностью считается выразительность произведений, соблюденная и в мельчайших вещах[3590].

XIX.66. Учениками его были его сыновья — прославленные художники Лаипп[3591], Боед[3592], и в особенности Эвтикрат[3593], который, однако, подражая отцу скорее в соразмерности, чем в изяществе, предпочел нравиться строгим стилем, а не приятным[3594]. И так он превосходно выполнил Геркулеса, в Дельфах, Охотящегося Александра, в Теспиях, и Теспиад[3595], Конное сражение[3596], само изображение Трофония у его оракула[3597], много квадриг[3598], Лошадь с корзинами[3599], Охотничьих собак.

XIX.67. Учеником Эвтикрата, в свою очередь, был Тисикрат, тоже из Сикиона[3600], но он был ближе к школе Лисиппа[3601], настолько, что многие его статуи трудно отличить от статуй Лисиппа, такие как Старик фиванец[3602], Царь Деметрий[3603], Певкест, спаситель Александра Великого, достойный такого прославления[3604].

XIX.68. Художники, которые в основательных книгах написали обо всем этом, превозносят необычайными похвалами Телефана из Фокеи, вообще-то неизвестного, потому что он жил в Фессалии и там его произведения остались в безвестности, а между тем, он, по их суждению, равен Поликлету, Мирону, Пифагору. Они превозносят его Ларису, Пентатла Спинтара, Аполлона. По мнению других, причина его неизвестности была не в этом, а в том, что он предался мастерским царей Ксеркса и Дария[3605].

XIX.69. Пракситель[3606] тоже[3607] был более плодотворен, потому и более знаменит в мраморе[3608], однако он создал и из меди прекраснейшие произведения: Похищение Просерпины[3609], а также Катагусу[3610] и Отца-Либера[3611], Опьянение вместе с знаменитым Сатиром, которого греки прозывают Перибоетос[3612], и те статуи, которые находились перед храмом Счастья, и Венеру, которая сгорела от пожара в храме во время принципата Клавдия, не уступавшую той его знаменитой во всем мире мраморной Венере[3613], а также Стефанусу[3614], Пселиумену[3615], Опору[3616],

XIX.70. Тираноубийц Гармодия и Аристогитона, которых забрал персидский царь Ксеркс, а Александр Великий после победы над Персией вернул афинянам[3617]. Он создал и юного Аполлона, подстерегающего вблизи со стрелой подползающую ящерицу, которого называют Сауроктбнос[3618]. Замечательны и две его статуи, выражающие противоположные чувства, — Плачущей матроны и Радующейся гетеры. Думают, что это была Фрина, и видят в ней любовь художника и вознаграждение на лице гетеры[3619].

XIX.71. Одно изображение свидетельствует и о доброте его: на Квадригу Каламида он поставил своего Возницу, чтобы не считали, что Каламид, лучше изображавший коней, хуже изображает человека[3620]. Сам Каламид создал и другие квадриги и биги, не имея соперников в изображении коней[3621]. Но пусть не кажется, что в изображении людей он слабее, — ничья (...) так не знаменита, как его[3622].

XIX.72. Алкамен, ученик Фидия, создал и мраморные статуи[3623], а из меди — Пентатла, который называется Энкринбменос[3624], ученик же Поликлета Аристид — квадриги и биги[3625]. Амфикрат славится Лееной. Это была гетера, близкая, благодаря своей игре на лире, к Гармодию и Аристогитону. Замученная до смерти под пытками тиранов, она не выдала замыслов Гармодия и Аристогитона убить тиранов. Поэтому афиняне, и желая воздать ей почесть, но вместе с тем не желая прославлять гетеру, сделали изображение животного, которому соответствовало ее имя, а чтобы причина почести была понятна, велели художнику сделать это изображение без языка[3626].

XIX.73. Бриаксид создал Эскулапа и Селевка[3627], Боед — Молящегося[3628], Батон — Аполлона и Юнону[3629], которые находятся в Риме в храме Согласия[3630],

XIX.74. Кресил[3631] — Умирающего раненого, по виду которого чувствуется, сколько ему осталось жить[3632], и Перикла Олимпийца, достойного такого прозвания[3633]. И замечательно в этом искусстве то, что знаменитых людей оно сделало еще более знаменитыми. Кефисодор создал замечательную Минерву в порту афинян и Алтарь у храма Юпитера Спасителя в том же порту, с которым мало что можно сравнить[3634]. Канах создал обнаженного Аполлона,

XIX.75. который прозывается Фелесием, в Дидимайоне, из эгинского сплава меди, и вместе с ним он сделал оленя поднятым и стоящим на задних ступнях так, что под ногами тянется нить, а опирается олень на основание попеременно то передними, то задними кончиками задних ступней, так как зубцы в той и другой части сочленены таким образом, что от поочередных отталкиваний он раскачивается[3635]. Он же создал и Мальчиков келетидзонтов[3636]. Херей создал Александра Великого и его отца Филиппа[3637], Ктесилай — Дорифора и Раненую амазонку[3638],