© 1С: Аудиокниги

Дом находился в трех милях от станции, но не успели колеса пыльного наемного экипажа простучать и пяти минут, как дети начали высовываться из окон и спрашивать:

– Мы ведь уже на месте?

И каждый раз, проезжая мимо какого-нибудь дома (дома здесь попадались нечасто), все восклицали:

– Ой, это он?

Но это всякий раз оказывался не тот дом. Так продолжалось до тех пор, пока экипаж не добрался до вершины холма, который высился сразу за меловым карьером и перед карьером щебеночно-песчаным. Вот тут-то и показался белый дом с зеленым двориком и фруктовым садом, и мама объявила:

– Приехали!

– Какой он белый, – заметил Роберт.

– А какие тут розы, посмотрите! – сказала Антея.

– И сливы есть, – добавила Джейн.

– Выглядит довольно прилично, – признал Сирил.

А малыш Ягненок сказал:

– Хочу гуль-гуль…

Тут экипаж, напоследок громыхнув и подпрыгнув, остановился, и все сразу начали наступать друг другу на ноги и толкаться, торопясь выйти, но никто ни на кого не обижался.

Как ни странно, мама вовсе не спешила. Даже когда она вылезла (медленно, сперва ступив на подножку, а не просто спрыгнув на землю), она предпочла присмотреть за выгрузкой багажа и расплатиться с кучером вместо того, чтобы присоединиться к первой славной беготне по новым владениям. Дети в кои-то веки оказались мудрее и сразу ворвались во двор за сломанной калиткой, а потом пробежались по саду – тернистому, заросшему чертополохом, шиповником и ежевикой, с высохшим фонтаном сбоку.

На самом деле дом вовсе не был красивым. Дом как дом. Маме он показался довольно неудобным, и ее рассердило, что в комнатах нет приличных полок, а шкафов – раз-два и обчелся. Отец часто говорил, что здешние железные украшения на крыше и водостоках похожи на кошмар архитектора. Зато здесь была самая что ни на есть глухомань, где поблизости не увидишь другого жилья, а дети уже два года безвылазно жили в Лондоне, ни разу не выбравшись на море даже на денек со школьной экскурсией. Поэтому белый дом показался им сказочным дворцом в земном раю, ведь Лондон для детей все равно что тюрьма, особенно если их родные небогаты.

Конечно, в большом городе есть магазины, театры, всякие развлечения и тому подобное, но если ваша семья не может сорить деньгами, вас не водят ни в театры, ни по магазинам. К тому же в Лондоне дети не могут играть, не опасаясь перепачкаться или попасть под колеса… Я имею в виду, там нет таких прелестей, как деревья, песок, рощи и речки. И почти всё в Лондоне какой-то неправильной формы – сплошные прямые линии и ровные улицы, другое дело в сельской местности, где каких только странных очертаний не увидишь. Деревья, как известно, в деревне все разные, а не постриженные под линейку, и я уверена, что какой-нибудь дотошный человек уже рассказал вам, что там не найти двух одинаковых травинок. Но на городских улицах, где не растут травинки, все ужасно однообразное. Вот почему многие дети, живущие в городах, такие непослушные. Они не знают, почему так плохо себя ведут, и их отцы, матери, тети, дяди, двоюродные братья и сестры, учителя, гувернантки и няни тоже не знают, но я-то знаю. И ты сейчас это узнал. Детвора в деревне тоже иногда капризничает, но совсем по другим причинам.

Дети успели тщательно исследовать пристройки и сад, прежде чем их поймали и заставили умыться к чаю. Они уже поняли, что им предстоит распрекрасная жизнь, они сразу об этом подумали, как только увидели белый дом. А когда на задах здания дети обнаружили заросли белого жасмина, благоухающего, как флакон самых дорогих духов, подаренных на день рождения, а потом увидели лужайку, зеленую и ровную, совсем не похожую на коричневые лужайки в садах Кэмден-Тауна, и даже нашли конюшню с чердаком, где хранились остатки старого сена, они в этом почти убедились. Когда же Роберт нашел сломанные качели, свалился с них и набил на голове шишку размером с яйцо, а Сирил прищемил палец дверцей клетки (похоже, предназначенной для кроликов), дети больше не сомневались, что чудесно тут заживут.

Главное, здесь никуда не запрещалось ходить и ничего не запрещалось делать. В Лондоне почти везде понатыканы таблички «Не прикасаться», а если даже такой таблички нет, вы понимаете, что ее просто случайно забыли поставить. А если не понимаете, вам очень скоро велят ничего не трогать.

Белый дом стоял на склоне холма, за холмом рос лес, с одной стороны был меловой карьер, а с другой – песчаный. Внизу, у подножия холма, тянулась плоская равнина с белыми строениями странной формы (в них обжигали известь), с большой красной пивоварней и домами для сушки хмеля. Когда большие трубы дымили, долина в свете заходящего солнца выглядела так, будто ее затянуло золотистым туманом, а печи для обжига извести и дома для сушки хмеля мерцали и сверкали, начиная смахивать на заколдованный город из «Тысячи и одной ночи».

Начав рассказывать о деревне, я поняла, что могла бы продолжать в том же духе и превратить эту повесть в интереснейшую историю об обычной жизни детей. Тогда вы поверили бы каждому моему слову. А когда я написала бы, что дети иногда бывали надоедливыми, какими порой бываете и вы, ваши тети, возможно, сделали бы на полях пометки: «Как правдиво!» или «Как достоверно!». Вы прочитали бы эти пометки и, скорее всего, рассердились бы. Поэтому я буду рассказывать только об удивительных событиях. Можете без опаски оставить книгу где-нибудь на видном месте, ведь ни тетушки, ни дяди, скорее всего, не напишут «Как правдиво!» на полях этой истории.

Взрослым очень трудно поверить во что-нибудь по-настоящему замечательное, если они не получат так называемых доказательств. Но дети могут поверить почти во что угодно, и взрослые пользуются их легковерием. Поэтому вам говорят, что земля круглая, как апельсин, хотя вы прекрасно видите, что она плоская и бугристая; а еще вам твердят, что земля вращается вокруг солнца, хотя вы каждый день видите, как солнце встает утром и паинькой ложится спать вечером (тогда и земля замирает и ведет себя тихо, как мышка). И все же осмелюсь предположить: вы верите в рассказы взрослых о земле и солнце, а раз так, вы легко поверите, что не успели Антея, Сирил и другие прожить в деревне и неделю, как нашли эльфа. По крайней мере, это существо называло себя эльфом, а ему было лучше знать, кто оно такое. Но все же оно ничуть не походило на тех эльфов, о которых вы когда-либо слышали или читали.

Все произошло в щебеночно-песчаном карьере. Отцу внезапно пришлось отлучиться по делам, а мама уехала к прихворнувшей бабушке. И отец, и мама уехали в страшной спешке, и после их отъезда дом сделался ужасно пустым и тихим. Дети бродили из комнаты в комнату, смотрели на валяющиеся на полу обрывки бумаги и бечевки, оставшиеся после упаковки вещей, и жалели, что не могут придумать, чем бы заняться. И тут Сирил предложил:

– Знаете что? Давайте возьмем лопатки и покопаемся в песчаном карьере. Можно вообразить, будто это берег моря.

– Папа сказал, что здесь и вправду когда-то был морской берег, – сообщила Антея. – И в карьере есть раковины, которым тысячи лет.

И дети отправились в путь.

Конечно, раньше они уже подходили к краю щебеночной ямы и заглядывали вниз, но не спускались, боясь, что отец запретит им здесь играть. Так же они вели себя и в меловом карьере. Щебеночная яма вообще-то не опасна, если вы не будете пытаться сползти вниз по ее склону, а медленно пойдете по дороге вокруг, безопасным путем, каким ездят повозки.

Все дети взяли по лопатке и по очереди тащили Ягненка. Ягненок был еще совсем маленьким и получил свое прозвище потому, что его самым первым словом было «бе-е». Антею же прозвали «Пантера». В написанном виде это, наверное, выглядит глупо, но если вы произнесете «пантера», вы поймете, что слово звучит немного похоже на «Антея».

Карьер был очень большой и широкий, его края поросли травой и сухими жесткими полевыми цветами, желтыми и фиолетовыми. Чем-то яма смахивала на гигантский таз для умывания. На ее склонах зияли дыры там, откуда вынули песок и гравий, рядом с дырами были небольшие холмики, а выше виднелись маленькие отверстия – норки ласточек-береговушек.

Дети, конечно, построили замок из песка, но строить замок – не такое уж веселое занятие, если нет надежды, что прилив захлестнет ров этого замка, смоет подъемный мост и (счастливый финал) вымочит строителей до пояса.

Сирил хотел выкопать пещеру, чтобы поиграть в ней в контрабандистов, но остальные решили, что их может похоронить там заживо, поэтому в конце концов все начали трудиться, прорывая ход из замка в Австралию. Дети уже знали, что мир круглый, но считали, что на другой стороне Земли австралийские мальчики и девочки ходят вверх ногами, как мухи по потолку.

Дети копали и копали, и копали, и все перепачкались в песке, раскраснелись и разгорячились, и их лица блестели от пота. Ягненок попытался проглотить песок, а когда понял, что это не коричневый сахар, так расплакался, что устал от собственного плача и уснул в теплой песчаной куче посреди недостроенного замка. Теперь старшие братья и сестры смогли работать еще усердней, и дыра, которая должна была привести их в Австралию, вскоре так углубилась, что Джейн (иногда ее называли Киска), стала умолять прекратить работу.

– Вдруг дно хода обрушится, и мы окажемся среди маленьких австралийцев? – говорила она. – Тогда наш песок запорошит им в глаза.

– Ага, – согласился Роберт, – и они возненавидят нас, и начнут бросать в нас камнями, и не покажут нам кенгуру, опоссумов, эвкалипты, страусов эму и все остальное.

Сирил и Антея знали, что Австралия не так близко, но согласились перестать копать лопатами и работать только руками. Рыть было довольно легко, потому что песок на дне ямы был очень мягким, мелким и сухим, как песок морского побережья. И в нем попадались маленькие ракушки.

– Представьте только, когда-то здесь было море, такое мокрое и блестящее, – сказала Джейн. – А в море были рыбы, угри, кораллы и русалки.

– И мачты затонувших кораблей, и ушедшие на дно испанские сокровища. Хотел бы я найти золотой дублон или что-нибудь в том же роде, – сказал Сирил.

– А почему море отсюда ушло? – спросил Роберт.

– Да уж, конечно, не потому, что его унесли в ведерке, глупый, – ответил его брат. – Папа говорит, что на дне стало слишком жарко, как иногда бывает жарко в постели под одеялом, поэтому земля сгорбила плечи, и морю пришлось соскользнуть, как с нас соскальзывает одеяло. Голое плечо земли осталось торчать и превратилось в сушу. Давайте поищем ракушки. По-моему, они вполне могут быть в той маленькой пещере. Я вижу – там торчит что-то вроде обломка корабельного якоря… А в австралийской дыре ужасно жарко.

Остальные согласились заняться ракушками, но Антея продолжала копать. Она всегда любила завершать начатое и чувствовала, что было бы позором вылезти из дыры, не добравшись до Австралии.

Пещера детей разочаровала: раковин в ней не было, а «корабельный якорь» оказался всего лишь сломанной рукояткой кирки. Компания исследователей пещер как раз решила, что песок, если он не на берегу моря, вызывает сильную жажду, и кто-то должен сходить домой за лимонадом, как вдруг Антея закричала:

– Сирил! Сюда! Ой, скорее сюда – оно живое! Убегает! Быстрей, быстрей!

Все поспешили к яме.

– Я не удивлюсь, если это крыса, – сказал Роберт. – Папа говорит, они кишат в разных старых местах… А это место старое, раз море было здесь тысячи лет тому назад.

– А может, там змея? – Джейн содрогнулась.

– Сейчас увидим, – сказал Сирил, прыгая в яму. – Я не боюсь змей. Они мне нравятся. Если это змея, я ее приручу, и она будет следовать за мной повсюду, и пусть спит у меня в постели, обмотавшись вокруг моей шеи.

– Еще чего! Даже не думай, – твердо заявил Роберт. Он спал с одной комнате с Сирилом. – Но если это крыса, тогда ладно, разрешаю.

– Не глупите, – сказала Антея. – Это не крыса, оно намного больше. И не змея. У него есть ноги, я видела! И мех! Нет, лопатой не надо, вы сделаете ему больно! Копайте руками.

– И пусть тогда будет больно мне? Оно может оказаться кусачим! – возмутился Сирил, хватая лопату.

– Ой, не надо! – упорствовала Антея. – Я… это прозвучит глупо, но я слышала, как оно говорит. Честное слово, слышала!

– Что?

– Да, оно сказало: «Оставь меня в покое».

Сирил отмахнулся, заметив только, что сестра, наверное, спятила. Они с Робертом начали копать лопатками, а Антея сидела на краю ямы, ерзая, вне себя от жары и беспокойства. Мальчики копали осторожно, и вскоре все увидели, что на дне австралийской ямы действительно что-то шевелится.

– Я не боюсь! – воскликнула Антея. – Дайте мне тоже покопать.

Она упала на колени и начала когтить песок, как собака, вспомнившая, где зарыла кость.

– Ой, я нащупала мех! – вскричала она, то ли смеясь, то ли плача. – Правда-правда!

И тут из песка вдруг раздался сухой хрипловатый голос, заставивший всех отскочить. Сердца детей подпрыгнули почти так же быстро, как подпрыгнули они сами.

– Оставьте меня в покое, – сказал кто-то.

Дети переглянулись, чтобы понять, слышали другие этот голос или нет.

– Но мы хотим на тебя посмотреть, – храбро заявил Роберт.

– Мне хотелось бы, чтобы ты вылез, – сказала Антея, тоже набравшись смелости.

– Ну ладно… Если уж вам так хочется, – ответил голос.

Песок зашевелился, завертелся воронкой, рассыпался, и в яму выкатилось что-то коричневое, пушистое и толстенькое. Оно отряхнулось, сбрасывая с себя песок, и осталось сидеть, зевая и протирая глаза руками. Потом сказало, потягиваясь:

– Наверное, я задремал.

Дети окружили яму, глядя на найденное создание. На него стоило посмотреть. У него были глаза на длинных стебельках, как у улитки, и оно могло направлять их в разные стороны и вытягивать, как маленькие телескопы; его уши смахивали на уши летучей мыши; пухлое тело, похожее на тело паука, покрывал густой мягкий мех; руки и ноги, тоже мохнатые, напоминали руки и ноги обезьяны.

– Что это такое, скажите на милость? – спросила Джейн. – Может, заберем его домой, пусть будет нашим питомцем?

Существо повернуло к ней глаза на стебельках и сказало:

– Она всегда болтает глупости, или такая тупая только потому, что у нее мусор на голове?

И оно презрительно посмотрело на соломенную шляпу Джейн.

– Она не хотела глупить, – мягко сказала Антея. – И мы тоже не хотим, не думай! Не бойся, мы не собираемся тебя обижать.

– «Обижать»! – повторило существо. – Чтобы я вас боялся? Ну и ну! Тебя послушать, так я никто и звать никак!

Его мех встал дыбом, как у кота, готового броситься в драку.

– Если бы мы знали, кто ты и как тебя зовут, мы могли бы найти подходящие слова, – по-прежнему доброжелательно сказала Антея. – Потому что тебя как будто злит все, что мы говорим. Так кто ты такой? Только не сердись, потому что мы и вправду не знаем.

– Не знаете? – переспросило существо. – Да-а, я слышал, что мир изменился, но чтобы до такой степени? С ума можно сойти! Вы хотите сказать, что не узнаёте псаммиада?

– Саммиада? Похоже на греческое слово.

– Все думают, что оно греческое, – резко сказало существо. – Ладно, тогда скажу на обычном английском: я – песчаный эльф. Вы что, не можете с первого взгляда узнать песчаного эльфа?

Создание выглядело таким огорченным и обиженным, что Джейн поспешно заверила:

– Конечно-конечно, я узнаю́. Как посмотришь – просто вылитый песчаный эльф!

– Ты смотрела на меня еще несколько твоих реплик назад, – сердито сказал эльф, начиная ввинчиваться в песок.

– Ой, не прячься! Поговори с нами еще немного! – воскликнул Роберт. – Я не знал, что ты песчаный эльф, но, как только на тебя взглянул, понял, что ты – чудо из чудес.

После этого песчаный эльф слегка подобрел.

– Я не против разговоров, раз вы начали вести себя воспитанно. Но я не собираюсь развлекать вас светской беседой. Если вы будете вежливо разговаривать, возможно, я отвечу, а возможно, и нет. А теперь давайте, скажите что-нибудь.

Конечно, никто не мог придумать, что бы такое сказать. Наконец Роберту пришла в голову мысль: «Интересно, сколько он тут живет?» – и он тут же задал этот вопрос вслух.

– О, много веков… Несколько тысяч лет, – ответил псаммиад.

– Расскажи нам об этом, а?

– О том, что тогда было, можно прочесть в книгах.

– Но о тебе в книжках ничего нет! – сказала Джейн. – Расскажи нам о себе побольше, пожалуйста! Мы о тебе ничего не знаем, а ты такой милый.

Песчаный эльф пригладил длинные, как у крысы, усы и улыбнулся в них.

– Пожалуйста, расскажи! – попросили хором все дети.

Удивительно, как быстро привыкаешь даже к самому удивительному. Пять минут назад дети не больше твоего знали о существовании песчаных эльфов, а теперь разговаривали с одним из них так, будто были знакомы с ним всю жизнь.

Эльф прижмурил глаза на стебельках и сказал:

– Как здесь солнечно – совсем как в старые добрые времена! Откуда вы нынче берете мегатериев?

– Чего? – спросили дети.

Когда ты взволнован или удивлен, трудно вспомнить, что говорить «чего» невежливо.

– А птеродактилей сейчас много? – продолжал песчаный эльф.

На это у детей не нашлось ответа.

– Что вам дают на завтрак? – нетерпеливо спросил эльф. – И кто вам его готовит?

– Мы едим яйца с беконом, хлеб с молоком, овсянку и всякое другое. Завтраки готовит мама. А что такое мега… Как его там… И птеро – как ты его назвал? Их что, едят на завтрак?

– В мои времена почти каждый завтракал птеродактилем, это нечто вроде помеси крокодила и птицы. Жареный птеродактиль – просто пальчики оближешь. Видите ли, тогда песчаных эльфов было полным-полно, и рано утром люди начинали нас искать, а когда ловили эльфа, он исполнял одно желание. Обычно люди перед завтраком отправляли своих маленьких сыновей на берег моря, чтобы получить ежедневное исполнение желания. Очень часто старшему мальчику велели пожелать готового к приготовлению, освежеванного и разрубленного мегатерия. Понимаете, мегатерий был размером со слона, целая гора мяса. А если людям хотелось рыбы, они просили ихтиозавра. В ихтиозавре от двадцати до сорока футов в длину, его тоже хватало на самую большую семью. За домашнюю птицу сходил археоптерикс. Если старшему сыну удавалось обеспечить завтрак и обед, младшие дети могли пожелать чего-нибудь другого. Но уж когда древние люди звали гостей, без нескольких мегатериев и ихтиозавров было никак не обойтись. Плавники ихтиозавров считались большим деликатесом, а хвост шел на суп.

– Наверное, после ужина оставались целые груды холодного мяса, – сказала Антея, которая собиралась когда-нибудь стать образцовой хозяйкой.

– О нет, никогда, ведь на закате все несъеденное превращалось в камень. Говорят, до сих пор повсюду находят окаменевшие кости мегатериев и тому подобных существ.

– Кто говорит? – спросил Сирил.

Песчаный эльф нахмурился и начал очень быстро копать песок мохнатыми ручками.

– Не уходите! – закричали все дети. – Расскажите еще о тех временах, когда на завтрак ели мегатериев! Мир тогда был таким же, как сейчас?

Эльф перестал копать.

– Нисколько. Там, где я жил, почти повсюду был песок, уголь рос на деревьях, а еще там цвели барвинки размером с чайные подносы… Сейчас их можно найти только в виде окаменелостей. Мы, эльфы, жили на берегу моря. Туда приходили дети с маленькими кремневыми лопатками и кремневыми ведерками и строили для нас песчаные замки. Это было тысячи лет назад, но я слышал, что дети до сих пор строят замки из песка. Как говорится, привычка – вторая натура.

– Но почему вы перестали жить в песчаных замках? – спросил Роберт.

– Это печальная история, – мрачно ответил псаммиад. – Дело в том, что вокруг замков дети выкапывали рвы, и обычно рвы затопляло противное мокрое бурлящее море. Как только песчаный эльф промокал, он, конечно, простужался и мог даже погибнуть. Поэтому эльфов становилось все меньше и меньше. Когда людям все-таки удавалось найти эльфа, они желали получить мегатерия и ели от пуза, ведь могли пройти недели, прежде чем у них подворачивался шанс загадать новое желание.

– А вам тоже случалось намокать? – поинтересовался Роберт.

Песчаный эльф содрогнулся.

– Один раз, – сказал он. – Помнится, намок кончик двенадцатого волоска моего верхнего левого уса… Он все еще ноет в сырую погоду. Такое случилось всего один раз, но мне и этого хватило. Как только солнце высушило мои бедные дорогие усы, я поспешил уйти подальше от моря, вырыл себе дом глубоко в теплом сухом песке и с тех пор там живу. А потом море сменило место обитания. Вот и вся история.

– Скажи еще только одно, пожалуйста, – попросила Антея. – Ты до сих пор умеешь выполнять желания?

– Конечно. Разве я не выполнил твое желание несколько минут назад? Ты сказала: «Мне бы хотелось, чтобы ты вылез» – и я вылез.

– Ой, а можно нам еще что-нибудь загадать? Пожалуйста!

– Да, но поторопитесь. Вы меня уже утомили.

Осмелюсь сказать, вы часто думали о том, что бы вы загадали, если бы вам пообещали исполнить три желания. Вы наверняка презирали старика и его жену из нравоучительной сказки и не сомневались: будь у вас шанс, вы бы тут же выпалили три по-настоящему полезных желания. Дети часто обсуждали этот вопрос, но теперь, когда им внезапно подвернулся удивительный шанс, не могли решить, что же такое пожелать.

– Быстрее, – сварливо сказал песчаный эльф.

Никому ничего не приходило в голову, только Антее удалось вспомнить, о чем они с Джейн втайне мечтали, но никогда не говорили мальчикам. Она знала, что мальчикам это не понравится, но все же лучше такое желание, чем никакого.

– Я хочу, чтобы все мы стали красивыми, как ясное солнышко! – выпалила она.

Дети посмотрели друг на друга, но никто из них не похорошел. Псаммиад вытянул стебельки с улиточьими глазами, как будто затаил дыхание и начал раздуваться. Он раздувался до тех пор, пока не стал вдвое толще и пушистее, чем прежде… И вдруг с протяжным выдохом сдулся.

– Боюсь, ничего не получится, – сказал он извиняющимся тоном. – Должно быть, я давно не практиковался.

Дети были ужасно разочарованы.

– О, попробуй еще разок! – попросили они.

– Ну, вообще-то я придержал немного волшебной силы, чтобы выполнить желания остальных. Если вам хватит одного желания на всех, возможно, я смогу его исполнить. Согласны?

– Да, да! – воскликнули Джейн и Антея.

Мальчики молча кивнули. Они не верили, что песчаный эльф может что-то исполнить. Девочки всегда легковернее мальчиков.

Существо еще дальше выставило глаза на стебельках и снова начало раздуваться. Оно все увеличивалось, увеличивалось и увеличивалось.

– Очень надеюсь, что ему не больно, – сказала Антея.

– А я надеюсь, его кожа не лопнет, – с тревогой заметил Роберт.

Все испытали огромное облегчение, когда песчаный эльф, сделавшись таким большим, что почти заткнул собой нору в песке, внезапно выдохнул и уменьшился до прежних размеров.

– Все в порядке, – сказал он, тяжело дыша. – Завтра пойдет уже легче.

– Тебе было очень больно? – спросила Антея.

– Только мой бедный усик заныл, спасибо за заботу, – ответил эльф. – Ты добрая и чуткая девочка. Ну, всего хорошего.

Внезапно он яростно заскреб руками и ногами и исчез в песке.

Дети посмотрели друг на друга, и каждый вдруг понял, что оказался нос к носу с тремя ослепительно красивыми незнакомцами.

Несколько мгновений все молчали. Каждый думал, что, пока он наблюдал за распухающим песчаным эльфом, его родные куда-то убежали, а эти странные дети незаметно прокрались в карьер.

Антея заговорила первой.

– Извините, – очень вежливо обратилась она к Джейн, у которой теперь были огромные голубые глаза и облако рыжевато-каштановых волос, – вы не видели поблизости двух мальчиков и девочку?

– Я как раз собиралась спросить об этом тебя, – ответила Джейн.

– Да ведь это ты! – воскликнул Сирил. – Я узнаю́ дырку в твоем переднике! Ты Джейн, верно? А ты Пантера: у тебя все тот же грязный носовой платок, которым ты замотала порезанный большой палец. Значит, желание исполнилось! А я такой же красивый, как и вы?

– Если ты Сирил, то прежним ты мне нравился больше, – решительно сказала Антея. – С этими золотистыми волосами ты похож на мальчика из церковного хора на картинке в нравоучительной книжке. Не удивлюсь, если ты умрешь молодым, – все мальчики в таких книжках умирают рано. А Роберт стал похож на итальянского шарманщика со своими иссиня-черными волосами.

– А вы, девчонки, прямо ожившие рождественские открытки, вот вы кто! Дурацкие рождественские открытки! – сердито отозвался Роберт. – У Джейн волосы оранжевые, как морковка.

Волосы Джейн действительно стали того венецианского оттенка, которым так восхищаются художники.

– Что толку друг к другу цепляться? – сказала Антея. – Берем Ягненка и тащим его домой, пора обедать. Слуги будут от нас в восторге, вот увидите.

Малыш только начал просыпаться, когда они к нему подошли, и дети с облегчением увидели, что хотя бы он не стал красивым, как ясное солнышко, а остался точно таким же, каким и был.

– Наверное, он еще слишком маленький, чтобы иметь собственные желания, – сказала Джейн. – В следующий раз нам придется загадать что-нибудь для него.

Антея протянула руки к младшему брату.

– Ну, пошли.

Малыш неодобрительно посмотрел на нее и сунул в рот розовый, облепленный песком большой палец. Антея была его любимой сестрой.

– Ну, пошли, – повторила она.

– Уходи! – сказал мальчуган.

– Иди к своей Киске, – вступила в переговоры Джейн.

– Хочу мою Панти, – мрачно ответил Ягненок, и губы его задрожали.

– Ну, давай, ветеран, – сказал Роберт. – Полезай Вобби на спину.

– А-а, бяка! – взвыл малыш, окончательно теряя самообладание.

Дети поняли, что случилось самое худшее. Младший брат их не узнавал!

Они в отчаянии смотрели друг на друга, и в этой ужасной ситуации для каждого было просто невыносимо встречаться с прекрасными глазами незнакомцев, а не с веселыми, дружелюбными, обычными, блестящими маленькими глазами братьев и сестер.

– Просто какой-то кошмар, – сказал Сирил, пытаясь поднять Ягненка. Ягненок царапался, как кошка, и ревел, как бык. – Мы должны с ним подружиться. Я не могу нести его домой, пока он так орет. Подумать только, мы должны подружиться с собственным младшим братом! Что за тупость!

Однако именно этим им и пришлось заняться. На уговоры ушло больше часа, и задачу нисколько не упрощало то, что Ягненок к тому времени зверски проголодался и хотел пить. Наконец он согласился позволить «чужакам» по очереди нести себя домой, но, поскольку отказывался держаться за незнакомцев и висел в их руках мертвым грузом, старшие дети очень устали.

– Слава богу, мы дома! – сказала Джейн, шатаясь.

Она прошла через железные ворота и зашагала туда, где у входной двери стояла няня Марта и, прикрывая глаза рукой, тревожно вглядывалась в даль.

– Сюда! – окликнула Джейн. – Возьми у меня малыша!

Марта выхватила малыша у нее из рук и сказала:

– Спасибо, хоть он жив и цел. Где остальные, и кто вы, во имя неба, такие?

– Мы – это, конечно же, мы, – ответил Роберт.

– Кто «вы»? Как вас кличут дома? – пренебрежительно спросила Марта.

– Говорю тебе, это мы! Только теперь мы красивые, как ясное солнышко, – сказал Сирил. – Я Сирил, а это остальные, и мы ужасно хотим есть. Впусти нас в дом, не глупи.

Марта выругала Сирила за наглость и попыталась захлопнуть дверь у него перед носом.

– Знаю, мы выглядим по-другому, но я – Антея, и мы ужасно устали и пропустили обед, – сказала Антея.

– Так идите домой обедать, как вас там! А если наши дети подговорили вас разыграть этот спектакль, можете передать им, что они у меня получат по первое число, пусть заранее приготовятся!

С этими словами Марта захлопнула дверь. Сирил яростно позвонил в колокольчик. Ответа не последовало, но вскоре из окна высунулась кухарка и крикнула:

– Если вы не уберетесь, проклятущие жулики, я вызову полицию!

И она захлопнула окно.

– Дело плохо, – сказала Антея. – Ой, давайте уйдем, пока нас не отправили в тюрьму!

Мальчики сказали, что это ерунда, по законам Англии нельзя отправить человека в тюрьму только за то, что он красив, как ясное солнышко, но все равно зашагали вслед за девочками.

– Надеюсь, после захода солнца мы станем самими собой, – сказала Джейн.

– Не знаю, – грустно отозвался Сирил. – Со времен мегатериев все сильно изменилось, и сейчас волшебство может действовать по-другому.

– Ой! – внезапно вскрикнула Антея. – А вдруг мы окаменеем на закате, как это случалось с мегатериями, и на следующий день от нас ничего не останется?

Она заплакала, Джейн тоже. Даже мальчики побледнели. Ни у кого не хватило духу возразить.

Потянулся ужасный день. Поблизости не было ни одного дома, где дети могли бы выпросить корку хлеба или хотя бы стакан воды. Они боялись идти в деревню, потому что видели, как Марта шла туда с корзиной, а в деревне дежурил местный констебль. Когда ты голоден как волк, и жаждешь напиться, как губка, слабо утешает, что ты красив, как ясное солнышко.

Три раза дети напрасно пытались уговорить служанок впустить их в белый дом и выслушать их рассказ. В конце концов Роберт отправился к дому один, надеясь, что получится залезть в окно на задах, а потом открыть дверь остальным. Но он не смог дотянуться ни до одного окна, а Марта вылила на него со второго этажа кувшин холодной воды и крикнула:

– Проваливай, противная маленькая глазастая обезьянка!

Наконец дети уселись рядком под изгородью, свесив ноги в сухую канаву, и стали в ожидании заката гадать, превратятся ли они в камень или только в прежних самих себя. Каждый продолжал чувствовать себя одиноким чужаком и старался не смотреть на других, ведь хотя голоса братьев и сестер не изменились, лица их стали так ослепительно прекрасны, что на них было неприятно смотреть.

– Я не верю, что мы превратимся в камень, – сказал Роберт, нарушив долгое печальное молчание. – Песчаный эльф обещал завтра выполнить другое наше желание. А если мы окаменеем, он не сможет этого сделать, ведь так?

Остальные ответили:

– Так.

Но это их нисколько не успокоило.

Еще более продолжительное несчастное молчание внезапно нарушил Сирил:

– Не хочу пугать вас, девочки, но я начинаю окаменевать. Нога совсем онемела. Я превращаюсь в камень, знаю, и с вами случится то же самое через минуту.

– Ничего страшного, – ласково успокоил Роберт. – Возможно, ты единственный из нас окаменеешь, а с остальными ничего подобного не случится, и тогда мы будем заботиться о твоей статуе и украшать ее гирляндами.

Но потом выяснилось, что нога у Сирила онемела только потому, что он её отсидел, и, когда онемение прошло (а это было очень больно, как будто в ногу втыкали булавки и иголки), остальные очень рассердились.

– Зря ты так нас напугал! – сказала Антея.

Третье и самое подавленное молчание нарушила Джейн:

– Если мы все-таки выживем, попросим псаммиада сделать так, чтобы слуги не замечали ничего особенного, какие бы желания мы ни загадывали.

Остальные только хмыкнули, слишком несчастные даже для того, чтобы принимать правильные решения.

Наконец голод, страх, раздражение и усталость – четыре очень неприятные ощущения – объединились, чтобы принести хоть что-то приятное, а именно – сон. Дети один за другим уснули, закрыв прекрасные глаза и приоткрыв красивые рты.

Антея проснулась первой. Солнце село, сгущались сумерки.

Девочка сильно ущипнула себя, убедилась, что все еще чувствует щипки, и поняла, что не окаменела. Тогда она ущипнула остальных. Они тоже оказались мягкими.

– Проснитесь, – сказала она, чуть не плача от радости, – все в порядке, мы не окаменели! Сирил, ты выглядишь таким милым и уродливым! У тебя снова веснушки, каштановые волосы и маленькие глаза. И вы все тоже прежние, уродливо-милые! – добавила она, чтобы остальные не обзавидовались.

Когда дети вернулись домой, Марта отругала их почем зря и рассказала о странных гостях.

– Да, они были красивыми, но, знаете, такими наглыми!

– Знаю, – ответил Роберт, который уже понял, что нет смысла пытаться что-либо объяснить Марте.

– Где, скажите на милость, вас носило все это время, маленькие неслухи?

– Там, неподалеку.

– Почему же вы не вернулись домой еще несколько часов назад?

– Мы не могли вернуться из-за них, – сказала Антея.

– Из-за кого?

– Из-за тех детей, красивых, как солнышко. Они не отпускали нас до заката, и нам удалось вернуться, только когда они ушли. Ты не представляешь, Марта, какие они противные! Ой, пожалуйста, дай нам поужинать, мы умираем с голоду.

– Умираете с голоду! Еще бы, ведь вас не было дома целый день, – сердито сказала Марта. – Что ж, я надеюсь, это научит вас не связываться с незнакомыми детьми… У которых вполне могла быть корь! Имейте в виду, если увидите их снова, не разговаривайте с ними, даже на них не смотрите, а сразу идите ко мне. Уж я-то попорчу им красоту!

– Если мы когда-нибудь снова их увидим, сразу скажем, – пообещала Антея.

А Роберт, с любовью глядя на холодную говядину, которую кухарка внесла на подносе, добавил проникновенным шепотом:

– Но мы уж позаботимся о том, чтобы никогда больше их не увидеть.

И они никогда больше их не увидели.

Антея пробудилась утром от сна, очень похожего на явь: ей снилось, что она гуляет по зоологическому саду в проливной дождь без зонтика. Из-за дождя у животных был ужасно несчастный вид, все они мрачно рычали. Девочка проснулась, но рычание и дождь продолжались. Рычание оказалось тяжелым ровным дыханием сестры Джейн, которая слегка простудилась и все еще спала. Капли воды медленно падали на лицо Антеи с мокрого уголка банного полотенца: Роберт осторожно выжимал из этого полотенца воду, чтобы, как он объяснил, разбудить сестру.

– Ох, прекрати! – сердито сказала Антея.

Он прекратил, потому что не был жестоким братом, хоть и очень изобретательным по части подкладывания в постель яблочных пирогов, установке ловушек, придумывания оригинальных методов пробуждения спящих родственников и других маленьких достижений, которые делают дом счастливым.

– Мне приснился такой забавный сон… – начала Антея.

– Мне тоже, – сказала Джейн, внезапно и без предупреждения проснувшись. – Мне снилось, что мы нашли в щебеночном карьере песчаного эльфа. Он сказал, что он – псаммиад и каждый день может исполнять одно желание, и…

– Но все это снилось мне, – перебил Роберт. – Я как раз собирался рассказать вам свой сон. И наше первое желание вправду исполнилось, как и было обещано. Мне снилось, что вы, девочки, имели глупость попросить сделать нас красивыми, как ясное солнышко, и мы такими стали. Это было совершенно отвратно.

– Разве людям может сниться одно и то же? – спросила Антея, садясь в постели. – Потому что мне тоже это приснилось, а еще зоопарк и дождь. Мне снилось, что Ягненок нас не узнал, а служанки выгнали из дома, потому что наша красота была так ослепительна, что…

С противоположной стороны лестничной площадки донесся голос старшего брата:

– Пошли, Роберт! Если ты не увильнешь от умывания, как увильнул во вторник, снова опоздаешь на завтрак.

– Эй, зайди-ка на минутку! – отозвался Роберт. – И я вовсе не увиливал. Я умылся после завтрака в гардеробной отца, потому что в нашем умывальнике не было воды.

Полуодетый Сирил появился в дверях.

– Послушай, всем нам приснился такой странный сон, – сказала ему Антея. – Нам снилось, что мы нашли песчаного эльфа…

Ее голос замер, когда Сирил смерил ее пренебрежительным взглядом.

– Сон? Маленькие глупышки, это было взаправду. Точно вам говорю. Вот почему я хочу спуститься пораньше. Мы отправимся в карьер сразу после завтрака и загадаем еще одно желание. Только перед выходом твердо решим, чего по-настоящему хотим. И пусть никто ни о чем не просит без согласия остальных. Больше никакой несравненной красоты, спасибо. Только не это!

Девочки разинули рты, а после торопливо оделись. «Если сон о песчаном эльфе оказался явью, то сейчас я как будто во сне», – думали они.

Джейн чувствовала, что Сирил прав, но Антея сомневалась до тех пор, пока дети не увидели Марту и не выслушали ее полный и исчерпывающий рассказ о том, какими непослушными они были вчера. Тут и Антея поверила, что им ничего не приснилось.

– Потому что слугам никогда ничего не снится, кроме написанного в соннике, – сказала она. – Например, змеи, устрицы и свадьба. Свадьба к похоронам, змеи означают, что у вас есть ложный друг, а устрицы – это к детям.

– Кстати, о детях, – сказал Сирил. – Где Ягненок?

– Марта хочет взять его с собой в Рочестер, когда поедет навестить своих кузин, – ответила Джейн. – Мама ей разрешила. Сейчас Марта напяливает на Ягненка лучшее пальтишко и шапку. Передайте бутерброд, пожалуйста.

– Похоже, ей нравится брать парня с собой, – удивился Роберт.

– Служанки любят водить детей к своим родственникам, – сказал Сирил. – Особенно детей в лучших нарядах. Я давно заметил.

– Наверное, они делают вид, будто это их собственные дети, и сами они не служанки, а жены благородных герцогов, а детей они выдают за маленьких герцогов и герцогинь, – мечтательно предположила Джейн, беря еще джема. – Думаю, что-то в этом роде Марта с наслаждением расскажет своей кузине.

– Она не будет наслаждаться, если ей придется тащить нашего маленького герцога в Рочестер на закорках, – сказал Роберт. – Не будет, если хоть немного похожа на меня.

– Представляю, каково это – тащить Ягненка на закорках до самого Рочестера! – кивнул Сирил, полностью согласный с братом.

– Она поедет в повозке возчика, – сообщила Джейн. – Давайте их проводим. Тогда мы проявим вежливость и доброту и будем точно знать, что на сегодня от них избавились.

Дети так и поступили.

Марта надела голубую шляпку с розовыми васильками и белой лентой и воскресное платье двух оттенков фиолетового, такое тесное в груди, что ей приходилось сутулиться, с зеленым бантиком и воротничком из желтого кружева. Ягненок и вправду был в своем лучшем шелковом костюмчике и лучшей шапке. Повозка подобрала шикарную парочку на Кросс-роад, а когда белый откидной верх повозки и красные колеса исчезли в вихре меловой пыли, Сирил сказал:

– А теперь к псаммиаду!

И дети отправились в путь.

По дороге они определились, чего пожелают, и, несмотря на спешку, не попытались спуститься по склону карьера, а пошли в обход – по безопасной нижней дороге, по которой двигаются повозки.

В прошлый раз они выложили кольцо из камней там, где исчез песчаный эльф, поэтому без труда нашли нужное место. Солнце ярко светило, небо было темно-синим, без единого облачка, и песок сильно нагрелся.

– Положим, это все-таки был только сон? – спросил Роберт, когда мальчики вытащили свои лопатки из кучи песка, где припрятали их вчера, и начали копать.

– Положим, у тебя появились бы мозги? – отозвался Сирил. – Одно так же вероятно, как и другое!

– Положим, ты придержал бы язык, – огрызнулся Роберт.

– Положим, мы, девочки, начнем копать вместо вас, – со смехом сказала Джейн. – А то вы, мальчишки, что-то очень уж горячитесь.

– Положим, вы не будете соваться, куда не просят, – ответил Роберт, которому теперь действительно стало жарко.

– Не будем, – быстро пообещала Антея. – Роберт, дорогой, не ворчи так… Мы не пророним ни слова, ты сам поговоришь с эльфом и скажешь ему, что мы решили пожелать. Ты сможешь договориться с ним гораздо лучше нас.

– Положим, ты перестанешь быть маленькой врушкой, – отозвался Роберт, но не сердито. – Осторожно… Копайте руками, быстрее!

Так они и сделали, и вскоре увидели коричневое волосатое паучье тело, длинные руки и ноги, уши летучей мыши и глаза, как у улитки. Песчаный эльф! Все глубоко удовлетворенно вздохнули, убедившись, что им ничего не приснилось.

Псаммиад сел и вытряхнул из шерсти песок.

– Как сегодня поживает твой левый усик? – вежливо спросила Антея.

– Хвастаться нечем, – последовал ответ. – У него была довольно беспокойная ночь. Но спасибо, что спросила.

– Слушай, ты сегодня как, в форме? – спросил Роберт. – Потому что мы очень хотим попросить тебя выполнить еще кое-что в придачу к ежедневному желанию. Очень маленькое «кое-что», – успокаивающе добавил он.

– Хм! – проворчал песчаный эльф. (Если вы читаете эту историю вслух, пожалуйста, произносите «хм» в точности так, как оно здесь написано). – Хм! Знаете, пока я не услышал, как вы ругаетесь друг с другом прямо у меня над головой, да еще так громко, я думал, что вы мне приснились. Иногда мне снятся очень странные сны.

– Да ну? – поспешно сказала Джейн, чтобы уйти от неприятной темы. – Мне бы хотелось, чтобы ты рассказал нам о своих снах. Они, должно быть, ужасно интересные, – вежливо добавила она.

– Это желание дня? – спросил песчаный эльф, зевая.

Сирил пробормотал что-то вроде: «Как по-девчоночьи», а остальные промолчали. Если они скажут: «Да», – прощайте тогда, другие желания. Если они скажут: «Нет», – это будет очень грубо, а их учили хорошим манерам… И они даже кое-чему научились, что совсем не одно и то же.

Все вздохнули с облегчением, когда песчаный эльф сказал:

– Если я буду пересказывать сны, у меня не хватит сил, чтобы исполнить ваше второе желание. Даже если вы пожелаете добродушия, здравого смысла, хороших манер и тому подобных мелочей.

– Мы не хотим, чтобы ты расходовал силы на такие мелочи, мы вполне можем сами их раздобыть, – с готовностью сказал Сирил, в то время как остальные виновато переглядывались и желали, чтобы эльф не вел себя так добродушно, а задал им хороший нагоняй – и дело с концом.

– Ну что ж. – Псаммиад так внезапно выдвинул на стебельках свои улиточьи глаза, что один из них чуть не угодил в глаз Роберта. – Давайте для начала выполним маленькое дополнительное желание.

– Мы не хотим, чтобы слуги замечали подарки, которые ты нам даришь.

– Любезно, – шепотом подсказала Антея.

– Я имел в виду – которые ты нам любезно даришь, – поправился Роберт.

Эльф слегка надулся, выдохнул и сказал:

– Сделано. Довольно легкое желание. Люди в любом случае мало что замечают. Что дальше?

– Мы хотим, – медленно произнес Роберт, – стать несметно богатыми.

– Алчность, – вспомнила подходящее слово Джейн.

– Она самая, – неожиданно согласился эльф. И пробормотал себе под нос: – Утешает только то, что это не принесет вам большой пользы.

Потом он сказал:

– Вы же понимаете, что «несметное богатство» – слишком расплывчатое пожелание, такое я исполнить не могу. Сколько именно вы хотите получить? Золотом или банкнотами?

– Золотом, пожалуйста… Миллион золотом.

– Будет достаточно, если я наполню золотом этот карьер? – небрежно спросил псаммиад.

– О да!

– Тогда уходите, пока я не начал, иначе вас похоронит заживо.

Эльф вытянул тонкие руки и так устрашающе ими замахал, что дети изо всех сил побежали к дороге, по которой к карьеру подъезжали повозки. Только у Антеи хватило силы духа на бегу робко крикнуть:

– Доброго утра и надеюсь, что завтра твои усики будут чувствовать себя лучше!

Добежав до дороги, дети повернулись и посмотрели назад… Им пришлось тут же зажмуриться и открывать глаза очень медленно, мало-помалу, чтобы не ослепнуть. Это было нечто вроде попытки взглянуть на солнце в полдень в день летнего солнцестояния. Ибо вся песчаная яма была до самого верха заполнена новыми блестящими золотыми монетами, скрывшими из виду маленькие норки ласточек-береговушек. Там, где дорога для повозок сворачивала в карьер, монеты кучами лежали у обочины, огромная насыпь из сверкающего золота тянулась вниз от золотой глади между высокими стенами. Все эти сверкающие груды были из чеканных золотых монет, в которых отражалось полуденное солнце, и сияли и блестели так, что карьер стал похож на жерло плавильной печи или на один из сказочных залов, иногда появляющихся в закатном небе.

Дети молча стояли с разинутыми ртами.

Наконец Роберт наклонился, поднял одну монету из кучи у дороги, осмотрел и сказал тихим, совершенно не своим голосом:

– Это не соверены.

– Все равно золото, – сказал Сирил.

Тут все заговорили разом. Дети зачерпывали золотое сокровище и давали монетам стечь сквозь пальцы; звон звучал, как чудесная музыка. Сперва все и думать забыли о том, чтобы тратить деньги, так приятно было с ними играть. Джейн села между двумя кучами, и Роберт начал закапывать ее, как вы закапываете своего отца в песке на берегу моря, когда он засыпает на пляже, прикрыв лицо газетой. Но не успел Роберт закопать сестру даже наполовину, как она закричала:

– Ой, хватит, слишком тяжело! Больно!

Роберт сказал:

– Чушь! – И продолжал ее зарывать.

– Выпусти, говорят тебе! – закричала Джейн.

Тогда ее отрыли, очень бледную и слегка дрожащую.

– Вы понятия не имеете, каково это, – сказала она. – Как будто на тебе лежат камни или… Или цепи.

– Послушайте, – спохватился Сирил, – чтобы от золота была какая-то польза, не стоит торчать здесь и попусту на него глазеть. Давайте набьем карманы и накупим всякого-разного. Не забывайте, монеты исчезнут после захода солнца. Жаль, мы не спросили псаммиада, не превратятся ли купленные вещи в камень, а ведь они запросто могу превратиться. Знаете, в деревне есть пони и повозка.

– Хочешь их купить? – спросила Джейн.

– Нет, глупая, мы их наймем, поедем в повозке в Рочестер и накупим там кучу всяких вещей. Пусть каждый возьмет столько золота, сколько сможет унести. Только знаете, это не соверены. С одной стороны отчеканена мужская голова, а с другой что-то вроде туза пик. Набейте карманы и пошли. Можете поболтать по дороге, если не можете без болтовни.

Сирил сел и начал набивать карманы.

– Вот вы смеялись надо мной, когда я упросил отца купить мне костюм с девятью карманами, но теперь сами увидите…

И они увидели. Потому что после того, как Сирил набил свои девять карманов и набрал золотые монеты в носовой платок и за пазуху, ему еле-еле удалось встать, а потом он покачнулся и шлепнулся обратно.

– Выбрось часть груза, – сказал Роберт. – Ты потопишь корабль, старина. Это все из-за девяти карманов.

И Сирилу пришлось послушаться.

Затем дети отправились в деревню. Идти пришлось больше мили по очень пыльной дороге, а солнце как будто жарило все сильней, и золото все больше оттягивало карманы.

– Не понимаю, как мы сможем столько потратить, – сказала Джейн. – При нас, наверное, тысячи фунтов стерлингов. Оставлю-ка я часть своей доли тут, в живой изгороди. Как только доберемся до деревни, купим печенья, потому что мы давно пропустили обед.

Она достала несколько пригоршней монет и спрятала в дупле старого граба.

– Какие круглые и желтые… Разве вам не хочется, чтобы монеты были пряниками и можно было их съесть?

– Ну это не пряники, и мы их не съедим, – сказал Сирил. – Идем быстрее!

Но все тащились медленно и устало, и, прежде чем показалась деревня, еще не одно дупло в живой изгороди сделалось пристанищем маленького клада. Все же, когда братья и сестры дошагали до деревни, у них еще оставалось около двенадцати сотен гиней. Но несмотря на свое несметное богатство дети с виду остались самыми обыкновенными, никто бы не подумал, что у них может быть при себе больше полукроны.

Марево жары, голубизна древесного дыма висели тусклым размытым облаком над красными крышами деревни.

Четверо детей шлепнулись на первую попавшуюся скамейку. Она стояла возле трактира «Голубой кабан».

Все решили, что в «Голубой кабан» стоит зайти Сирилу и попросить имбирного эля. Как сказала Антея: «Для мужчины нет ничего плохого в том, чтобы заходить в трактиры, это плохо только для детей. А Сирил ближе всех нас к тому, чтобы стать мужчиной, потому что он самый старший». И Сирил пошел. Остальные сидели на солнцепеке и ждали.

– Ох, ну и жара! – сказал Роберт. – Собаки высовывают языки, когда им жарко, интересно, если мы так же сделаем, станет прохладней?

– Можно попробовать, – сказала Джейн.

И они как можно дальше высунули языки, так что аж заболело в горле, но это как будто только усилило жажду, а кроме того, раздражало всех прохожих. Поэтому языки пришлось убрать – а тут и Сирил вернулся с имбирным элем.

– Заплатил за него из собственных денег, которые копил на кроликов, – сказал он. – У них не нашлось сдачи с золотого. А когда я вытащил пригоршню монет, мужчина рассмеялся и сказал, что это фишки для игры в карты. Еще я взял несколько бисквитов из стеклянной банки на стойке и печенье с тмином.

Бисквиты были мягкими и сухими одновременно, а печенье слишком мягким, но имбирный эль помог все это проглотить.

– Теперь моя очередь попытаться что-нибудь купить, – сказала Антея. – Я следующая по старшинству. Где повозка и пони?

Повозка и пони были в трактире «Шахматная доска», и Антея вошла туда через черный ход, потому что всем известно: маленьким девочкам не годится заходить в трактиры, где продают пиво. Она вернулась, по ее собственным словам, «довольная, но не зазнавшаяся».

– Трактирщик сказал, что соберется в мгновение ока, – доложила она. – Поездка в Рочестер и обратно будет стоить один соверен… Или как там называются наши монеты. Кроме того, он подождет нас в городе, пока мы не купим все, что нужно. По-моему, я отлично справилась.

– Наверное, ты считаешь себя чертовски умной, – мрачно сказал Сирил. – Как ты это провернула?

– В любом случае мне хватило ума не вынимать из кармана пригоршни денег, чтобы они показались дешевой подделкой, – отбрила Антея. – Я просто подошла к молодому человеку, который мыл губкой ноги лошади, протянула один соверен и спросила: «Вы знаете, что это?» Он ответил: «Нет» – и позвал своего отца. Старик сказал, что это настоящая гинея и спросил, моя ли она, могу ли я тратить ее, на что захочу? Я ответила, что моя и мне можно ее тратить. Потом я спросила о повозке и пони и пообещала отдать ему гинею, если он отвезет нас в Рочестер. Кстати, его зовут С. Криспин. И он сказал: «Уже бегу».

Дети впервые катили в запряженной пони шикарной повозке по красивым проселочным дорогам. Им это очень понравилось, хотя новые впечатления не всегда бывают приятными. В пути каждый из братьев и сестер строил радужные планы, на что потратит деньги. Конечно, планы составлялись про себя, потому что все чувствовали: при старом трактирщике лучше не вести себя, как богатеи, а быть богатыми только в мыслях.

По просьбе детей старик высадил их у моста.

– Если бы вы хотели купить экипаж и лошадей, куда бы вы пошли? – спросил Сирил таким тоном, как будто задает вопрос просто от нечего делать.

– К Билли Пизмаршу, в «Голову сарацина», – тут же ответил старик. – Хотя мне запрещают рекомендовать лошадников, да я и сам не доверился бы ничьим рекомендациям, если бы покупал лошадь. Но если ваш папа подумывает купить выезд, в Рочестере нет более честного и вежливого человека, чем Билли, уж поверьте мне.

– Спасибо, – поблагодарил Сирил. – Значит, «Голова сарацина».

В Рочестере детям пришлось наблюдать за тем, как один из законов природы переворачивается с ног на голову, как акробат. Любой взрослый сказал бы, что деньги трудно добыть и легко потратить. Но волшебные деньги оказалось легко добыть, а вот потратить не просто трудно, а почти невозможно. Торговцы Рочестера шарахались от сверкающего волшебного золота и называли его фальшивкой.

Сперва Антея, которая имела несчастье в тот день сесть на свою шляпку, хотела купить новую. Она выбрала в витрине очень красивую, украшенную розами и голубыми павлиньими перьями, с ярлычком: «Парижская модель, три гинеи».

– Как хорошо, что тут написано «гинеи», а не «соверены», которых у нас нет, – сказала Антея.

Но когда в магазине она протянула три гинеи на ладошке, довольно грязной, поскольку девочка не надела перчатки перед тем, как отправиться в карьер, молодая леди в черном шелковом платье очень пристально на нее посмотрела, пошепталась о чем-то с более взрослой и менее красивой леди, тоже в черном шелковом платье, а потом они вернули деньги и сказали, что такие монеты больше не в ходу.

– Это настоящие деньги, – сказала Антея, – и они мои собственные.

– Верю, – ответила дама. – Но сейчас уже не пользуются такими деньгами, и мы их не принимаем.

– Наверное, там решили, что мы украли эти гинеи, – сказала Антея, вернувшись к остальным. – Если бы у нас были перчатки, нас не приняли бы за воришек. А из-за моих грязных рук люди начинают сомневаться.

Поэтому дети выбрали скромный магазинчик, и девочки купили там хлопчатобумажные перчатки – простенькие, за шиллинг. Но, когда они предложили гинею, женщина посмотрела на нее через очки и сказала, что у нее нет сдачи. За перчатки пришлось заплатить из карманных денег Сирила, скопленных на кроликов. На эти же деньги был куплен зеленый кошелек из искусственной крокодиловой кожи за девять пенсов.

Дети заглянули еще в несколько магазинов, где продавались игрушки, духи, шелковые носовые платки, книги, разукрашенные ящички с канцелярскими принадлежностями и фотографии местных достопримечательностей. Но никто в Рочестере так и не захотел разменять гинею, и, чем больше магазинов оставалось позади, тем грязнее и растрепаннее становились дети, а Джейн в придачу поскользнулась и упала там, где только что проехала тележка с водой. Кроме того, все очень проголодались, но выяснилось, что за гинеи никто не продает им еду.

После напрасных попыток купить что-нибудь в двух булочных братья и сестры так проголодались (от запаха выпечки, как предположил Сирил), что шепотом составили план и в отчаянии осуществили его.

Они вошли в третью булочную, под названием «У Била» и, прежде чем человек за прилавком успел вмешаться, схватили по три свежих булочки за пенни, сложили их грязными руками в стопку и откусили большой кусок от этого тройного сэндвича. Потом дети в страхе замерли с набитыми ртами и с двенадцатью булочками, зажатыми в руках.

Потрясенный хозяин выскочил из-за прилавка.

– Вот, – сказал Сирил, стараясь говорить как можно четче и протягивая гинею, которую он приготовил перед входом в магазин, – отсчитайте плату из этого.

Мистер Бил схватил монету, попробовал ее на зуб и положил в карман.

– Уходите, – сказал он коротко и строго.

– А сдача? – спросила бережливая Антея.

– Сдача? – переспросил мужчина. – Я сейчас покажу вам сдачу! Можете считать – вам повезло, что я не послал за полицией, чтобы выяснить, где вы взяли такие деньги!

Укрывшись в саду рочестерского замка, миллионеры доели булочки, и, хотя пышная мякоть была восхитительна и действовала как заклинание, поднимая настроение компании, даже самое стойкое сердце дрогнуло при мысли о том, чтобы спросить у мистера Билли Пизмарша в «Голове сарацина», не продаст ли он лошадь и экипаж. Мальчики отказались бы от этой затеи, но Джейн всегда была оптимисткой, а Антея не любила бросать задуманное на полдороге, и мальчики уступили их натиску.

Итак, вся компания, к тому времени неописуемо грязная, отправилась в «Голову сарацина». Метод проникновения через заднюю калитку, успешно примененный в «Шахматной доске», снова пустили в ход. Мистер Пизмарш оказался во дворе, и Роберт приступил к делу так:

– Мне сказали, что у вас есть на продажу много экипажей и лошадей.

Было решено, что именно Роберт должен вести переговоры, потому что в книгах лошадей всегда покупают джентльмены, а Сирил уже испробовал свои силы в «Голубом кабане».

– Вам сказали правду, молодой человек, – ответил мистер Пизмарш – высокий худощавый мужчина с очень яркими голубыми глазами и тонкими губами.

– Мы хотели бы купить лошадь и экипаж, – вежливо сказал Роберт.

– Не сомневаюсь, что хотели бы.

– Не могли бы вы показать нам несколько, чтобы мы могли выбрать?

– Кого ты разыгрываешь? – спросил мистер Билли Пизмарш. – Вас послали сюда взрослые что-то мне передать?

– Да нет же! Мы правда хотим купить лошадь и экипаж, и один человек сказал, что вы честный и вежливый. Но я бы не удивился, если бы оказалось, что он ошибся…

– Клянусь всеми святыми! – воскликнул мистер Пизмарш. – Я должен провести перед вами всех моих лошадок, чтобы ваша честь поглазели на них? Или послать человека к епископу и узнать, не хочет ли его преосвященство продать клячу-другую?

– Пожалуйста, если вас не слишком затруднит, – сказал Роберт. – С вашей стороны это было бы очень любезно.

Мистер Пизмарш сунул руки в карманы и засмеялся. Детям не понравился его смех. Потом он позвал:

– Виллум!

В дверях конюшни появился сутулый конюх.

– Вот, Виллум, полюбуйся на этого юного герцога! Хочет купить всю нашу конюшню до последнего жеребчика со стойлами вместе. А у самого и двух пенсов в кармане нет, бьюсь об заклад!

Виллум с презрительным интересом посмотрел туда, куда ткнул пальцем его хозяин.

– Этот, что ль?

Девочки теперь дергали Роберта за куртку и умоляли уйти, но он так рассердился, что ответил:

– Я вовсе не герцог и никогда себя за герцога не выдавал! А что касается пенсов – это вы видели?

И не успели сестры его остановить, как Роберт вытащил две полные пригоршни блестящих гиней и продемонстрировал мистеру Пизмаршу. Тот посмотрел на золото, взял большим и указательным пальцами одну гинею и попробовал на зуб. Джейн ожидала, что он сейчас скажет:

– Лучшая лошадь моей конюшни к вашим услугам.

Но остальные дети поняли, что ничего подобного не случится. И все-таки даже самые павшие духом вздрогнули, когда Пизмарш резко велел:

– Виллум, закрой ворота! – а Виллум ухмыльнулся и пошел закрывать ворота на улицу.

– Всего хорошего, – поспешно сказал Роберт. – Мы передумали покупать лошадей, сколько бы вы ни извинялись. Надеюсь, это послужит вам уроком.

Он видел, что маленькая боковая калитка открыта, и, обращаясь к хозяину, пятился к ней. Но Билли Пизмарш преградил ему путь.

– Не так быстро, юный бродяга! Виллум, сбегай за полицией.

Виллум ушел. Дети стояли, сбившись в кучу, как испуганные овцы, а мистер Пизмарш в ожидании, пока явится полиция, читал им нотации. Он много чего наговорил, в том числе:

– Хороши, нечего сказать! Являетесь, чтобы соблазнять честных людей своими гинеями!

– Они и вправду наши, – смело ответил Сирил.

– Да-да, конечно, как будто я не понимаю, что к чему! Да еще втянули в это мерзкое дело девочек. Ладно, девочек я отпущу, если вы, парни, смирно пойдете со мной в участок.

– Мы не хотим, чтобы нас отпускали, – героически сказала Джейн. – Без мальчиков мы никуда не уйдем. Эти деньги не только их, они общие, слышите, злой старик?

– Тогда объясни, откуда вы их взяли? – спросил Пизмарш, слегка смягчаясь.

Когда Джейн начала обзываться, мальчики никак не ожидали, что хозяин подобреет.

Джейн молча бросила на остальных страдальческий взгляд.

– Язык проглотила, да? А когда ругала меня, он у тебя бойко работал. Ну же, говори громко! Где вы взяли золото?

– В песчаном карьере, – ответила правдивая Джейн.

– Еще что выдумаешь?

– Говорят же вам, мы взяли его в карьере! – сказала Джейн. – Там живет эльф, коричневый и лохматый, с ушами, как у летучей мыши и с глазами, как у улитки. Он может выполнить одно желание в день, и что загадаешь – то сбудется.

– Тронутая на голову, да? – тихо спросил мистер Пизмарш. – Вам, мальчишки, тем более должно быть стыдно втягивать бедного больного ребенка в ваши греховные кражи!

– Она не сумасшедшая, она говорит правду, – сказала Антея. – В карьере живет эльф. Если я когда-нибудь увижу его снова, я попрошу исполнить какое-нибудь ваше желание… По крайней мере, попросила бы, не будь вы таким злым, вот!

– Черт возьми, да они тут все чокнутые! – воскликнул Билли Пизмарш.

Тут вернулся злобно ухмыляющийся Виллум, за которым шел полицейский, и мистер Пизмарш долго разговаривал с представителем закона хриплым серьезным шепотом.

– Думаю, вы правы, – сказал, наконец, полицейский. – В любом случае, я заберу их по обвинению в незаконном владении и наведу справки. Судья займется этим делом. Скорее всего, скорбных на голову девочек отправят в приют, а мальчиков – в исправительное учреждение. А теперь марш, юнцы! Шуметь бесполезно. Вы, мистер Пизмарш, ведите девочек, а я присмотрю за мальчишками.

Четверо детей, лишившихся дара речи от ярости и ужаса, повели по улицам Рочестера. Братьев и сестер слепили слезы гнева и стыда, и, когда Роберт столкнулся с какой-то женщиной, он даже не понял, кто перед ним, пока не услышал хорошо знакомый голос:

– Ну и ну! И что вы тут делаете, мастер Роберт?

А другой хорошо знакомый голос пропищал:

– Панта, хочу к Панте на ручки!

Они столкнулись с Мартой и малышом!

Марта повела себя превосходно. Она отказалась верить хоть одному слову полицейского и мистера Пизмарша, даже когда те заставили Роберта вывернуть карманы и показать гинеи.

– Ничего не вижу, – сказала она. – Вы оба спятили! Нет здесь никакого золота – только руки бедного ребенка, грязные, как у какого-нибудь трубочиста. Да чтоб мне не видеть света божьего!

Дети подумали, что со стороны Марты очень благородно, хоть и нечестно, все отрицать, пока не вспомнили обещание эльфа сделать так, чтобы слуги не замечали его волшебных даров. Вот почему Марта не видела золото. Она говорила чистую правду, то есть вела себя честно, хотя и не так благородно, как сперва подумалось детям.

Уже начало смеркаться, когда все дошагали до полицейского участка. Полицейский изложил дело инспектору, сидевшему в большой пустой комнате. В дальнем конце этой комнаты виднелось что-то вроде дверцы в половину человеческого роста, какие бывают в детской, и Роберт задался вопросом, что за этой дверцей – камера или скамья подсудимых?

– Предъявите монеты, офицер, – сказал инспектор.

– Выверните карманы, – велел детям констебль.

Сирил в отчаянии засунул руки в карманы, на мгновение замер, а потом начал смеяться – странным болезненным смехом, больше похожим на плач. В его карманах было пусто. Как и в карманах остальных детей. Ведь на закате волшебное золото, конечно же, исчезло.

– Выверни карманы и прекрати этот шум, – приказал инспектор.

Сирил вывернул все девять карманов, украшающих его костюм. И все они оказались пустыми.

– Хм, – сказал инспектор.

– Я не знаю, как они это сделали, хитрые маленькие пройдохи! – вскричал констебль. – Они шли всю дорогу прямо передо мной, чтоб я мог следить за ними, не привлекая толпу и не мешая движению.

– Удивительно, – нахмурился инспектор.

– Если вы закончили запугивать невинных детей, – сказала Марта, – я найму экипаж и мы вернемся в особняк их папы. Вы еще услышите об этом, молодой человек! Я же говорила, что у них нет никакого золота, когда вы притворялись, будто видите его в руках бедных беззащитных детишек. Надо ж дежурному констеблю напиться в такую рань, да так, чтобы мерещилось невесть что! А чем меньше я скажу об этом, втором, тем будет лучше: он держит кабак «Голова сарацина», и ему виднее, какое пойло он там продает.

– Уберите их отсюда, ради бога, – сердито велел инспектор.

Но, выходя из полицейского участка, дети и Марта услышали, как инспектор обратился к полицейскому и мистеру Пизмаршу куда более сердитым тоном:

– И как прикажете это понимать?..

* * *

Марта сдержала слово и отвезла детей домой в роскошном экипаже, потому что станционная пролетка уже уехала. Служанка благородно заступалась за детей в полиции, но, оставшись с ними без посторонних, устроила своим питомцам такую выволочку за то, что они самовольно поехали в Рочестер, что никто из братьев и сестер не осмелился заикнуться о старике из деревни, ожидавшем их в городе с повозкой.

Итак, несмотря на то, что дети целый день были несметно богаты, они не выгадали от своего богатства ничего, кроме двух пар хлопчатобумажных перчаток, изнанка которых испачкалась из-за грязных рук, кошелька из искусственной крокодиловой кожи и двенадцати булочек по пенни. К тому времени, как бывших богачей, как следует отчитав, отправили спать, булочки давно переварились в их желудках.

Больше всего их мучило опасение, что гинея старого деревенского джентльмена исчезнет на закате вместе со всеми остальными деньгами. На следующий день дети отправились в деревню, чтобы извиниться за то, что оставили старика в Рочестере, и посмотреть, как у него идут дела. Тот встретил их очень дружелюбно. Гинея никуда не исчезла, он просверлил в ней дырку и повесил монету на цепочку от часов.

Что касается гинеи, оставшейся у булочника, детей не волновало, исчезла она или нет. Возможно, это было не очень честно, зато естественно. И все-таки Антею мучили угрызения совести, и в конце концов она втайне от других вложила двенадцать пенсовых почтовых марок в конверт, адресовав его «мистеру Билу, булочнику, Рочестер». На вложенном в конверт листке она написала: «Плата за булочки». Надеюсь, та гинея действительно исчезла, потому что пекарь и вправду был не очень хорошим человеком, а кроме того, во всех по-настоящему респектабельных магазинах такие булочки продаются дешевле.

На следующее утро после того, как дети стали обладателями несметного богатства и не смогли извлечь из него никакой выгоды, кроме двух пар хлопчатобумажных перчаток, двенадцати булочек по пенни, кошелька из искусственной крокодиловой кожи и поездки в Рочестер, они проснулись без того восторга, какой испытали накануне при мысли о том, как им повезло найти псаммиада, или песчаного эльфа, способного каждый день исполнить любое желание. Они уже пожелали стать красивыми и богатыми, но счастливыми не стали. И все-таки хорошо, когда происходит что-то удивительное, пусть даже не совсем приятное; такие дни гораздо лучше дней, когда ничего не происходит, кроме завтрака, обеда и ужина. И даже завтрак, обед и ужин не назовешь приятными, если дают холодную баранину или кроличье рагу.

Дети не смогли обсудить свои планы до завтрака, потому что проспали, и им пришлось энергично сражаться с одеждой, чтобы опоздать к столу не больше чем на десять минут. За едой кое-кто попытался поднять вопрос о псаммиаде, но очень трудно вдумчиво что-то обсуждать, одновременно доблестно присматривая за младшим братом. В то утро малыш был особенно резвым. Сперва он протиснулся под перекладиной своего высокого стульчика, и, когда его голова застряла, повис, задыхающийся и багровый. Потом схватил столовую ложку, сильно ударил ею Сирила по голове и заплакал, когда ложку у него отняли. Ягненок сунул пухлый кулачок в молоко с накрошенным хлебом и потребовал «печень», которую давали только к чаю. Он пел, он положил ноги на стол, он требовал «гуль-гуль».

Разговор старших детей получился примерно таким:

– Послушайте… Насчет того песчаного эльфа… Осторожней, он сейчас перевернет молоко!

Кружку с молоком убрали на безопасное расстояние.

– Так вот, насчет эльфа… Нет, Ягненок, милый, отдай противную ложку Пантере!

Сирил попробовал вернуться к обсуждаемой теме:

– Все, что мы загадывали до сих пор, обернулось… Ой, он чуть не съел горчицу!

– Я вот думаю, не лучше ли пожелать… Ну вот, добился своего, мой мальчик!

Мелькнули розовые детские ручки, блеснуло стекло, и стоящий посреди стола маленький аквариум с золотой рыбкой опрокинулся на бок и выплеснул поток воды на колени малыша и остальных.

Все были расстроены почти так же, как золотая рыбка; только Ягненок сохранил спокойствие. Когда лужу на полу вытерли, а прыгающую задыхающуюся золотую рыбку подобрали и выпустили обратно в воду, Марта забрала малыша, чтобы переодеть. Остальным детям тоже пришлось переодеться. Передники и жакеты, искупавшиеся в воде с золотой рыбкой, развесили на просушку, а потом выяснилось, что Джейн должна или заштопать порванное накануне платье, или разгуливать весь день в своей лучшей нижней юбке. Юбка – белая, мягкая, с кружевными оборками, очень-очень красивая – была не хуже платья, а может быть, даже лучше, вот только Марта отказалась считать ее платьем, а слово Марты – закон. Она не позволила Джейн надеть парадное платье и не согласилась с предложением Роберта – дескать, пусть Джейн ходит в нижней юбке и называет ее платьем.

– Это неприлично, – сказала Марта. А когда люди так говорят, бесполезно их переубеждать, когда-нибудь вы сами в этом убедитесь.

Итак, Джейн ничего другого не оставалось, кроме как заштопать платье. Она порвала его накануне, случайно упав на главной улице Рочестера в лужу, оставленную повозкой водовоза. Джейн рассадила колено о камень и порвала о тот же камень чулок и платье.

Конечно, остальные не захотели бросать ее в беде, поэтому расселись на лужайке вокруг солнечных часов, пока Джейн изо всех сил штопала. Ягненок все еще был с Мартой, которая его переодевала, поэтому можно было спокойно поговорить.

Антея и Роберт попытались замаскировать свои тайные опасения, что псаммиаду нельзя доверять, но Сирил сказал:

– Говорите напрямик. Ненавижу намеки, всякие там «я не знаю» и тому подобные подлые увертки.

– Сам ты подлый! – ответил Роберт. – Нас с Антеей не так сильно окатило водой из-под золотой рыбки, как вас с Джейн, поэтому мы переоделись быстрее и у нас было время все обдумать. Так вот, если вы меня спросите…

– Я тебя не спрашивала, – сказала Джейн, откусывая нитку, что ей всегда строго-настрого запрещалось делать.

Возможно, вы не знаете, что если будете откусывать и проглатывать кусочки ниток, они обмотаются вокруг вашего сердца и убьют вас? Мне об этом рассказала моя няня. А еще она рассказала, что земля вращается вокруг солнца. Вот чему после этого прикажете верить? Прямо не знаю, почему няни то в ладах с наукой, то не в ладах.

– Мне все равно, спрашиваешь ты или нет, – сказал Роберт, – но мы с Антеей думаем, что псаммиад – злобная скотина. Если он может исполнять наши желания, значит, может исполнять и свои собственные, и я почти уверен, что он каждый раз желает, чтобы от наших желаний не было никакого толку. Давайте оставим скучную зверюшку в покое и просто весело поиграем в крепость в меловом карьере.

(Вы, наверное, помните, что дом, в котором дети проводили каникулы, находился в удачном месте: между меловым карьером и щебеночным).

Сирил и Джейн были настроены более оптимистично. Они вообще по натуре были оптимистами.

– Вряд ли псаммиад нарочно подстраивает неприятности, – сказал Сирил. – В конце концов, мы сами сглупили, пожелав стать несметно богатыми. Лучше бы мы попросили пятьдесят фунтов мелочью, так было бы гораздо разумнее. И уж совсем глупо было желать стать красивыми, как солнышко. Не хочу говорить гадости, но факт есть факт. Надо попросить что-нибудь по-настоящему полезное.

Джейн уронила на колени шитье и кивнула.

– Я тоже думаю, что глупо упускать невероятный шанс. Никогда не слышала, чтобы такой шанс подворачивался кому-нибудь в реальной жизни, а не в книгах. Есть целая куча того, что мы могли бы пожелать, не опасаясь, что наше желание закончится пшиком, как первые два. Давайте хорошенько подумаем и попросим что-нибудь милое, чтобы по-настоящему весело провести день… Ну остаток дня.

Джейн снова начала шить, как безумная, потому что время действительно уходило. Тут все заговорили одновременно. Вы бы вряд ли смогли понять, о чем идет речь, но дети привыкли говорить все разом (дружно, как маршируют солдаты), и каждый из них мог запросто слышать одновременно и свой голос, и голоса других.

Когда платье было заштопано, поход в щебеночный карьер пришлось отложить, потому что Марта потребовала вымыть руки. Вот глупость! Сегодня еще никто ничего не делал, кроме Джейн, а разве можно испачкаться, ничего не делая? Сложный вопрос, и я не могу ответить на него в этой книге. В жизни я могла бы очень быстро показать вам, как можно запачкаться, ничего не делая… Хотя, скорее всего, вы бы мне это показали.

Итак, как следует все обсудив, дети решили, что пятьдесят фунтов монетами по два шиллинга – самое подходящее желание. Счастливчики, которые могли получить все на свете, стоило только захотеть, уже нацелились на щебеночный карьер, чтобы высказать свое пожелание псаммиаду, но у ворот их перехватила Марта и стала настаивать, чтобы они взяли с собой малыша.

– Надо же, никому он не нужен! Ничего, сейчас они живо захотят тебя взять, утеночек! Еще как захотят! Вспомните, вы обещали маме брать его на прогулку каждый божий день.

– Знаю, что обещали, – мрачно отозвался Роберт. – Но Ягненок слишком маленький и несмышленый. Нам гораздо веселее без него.

– Ничего, со временем он поумнеет, – сказала Марта. – А что касается роста – вряд ли вам больше захотелось бы носить его, будь он большим-пребольшим. Кроме того, он уже топает понемногу, благослови господь его драгоценные пухлые ножки! Свежий воздух тебе на пользу, верно, утеночек?

С этими словами она поцеловала Ягненка, сунула его Антее и вернулась в дом, чтобы шить на швейной машинке новые передники. Марта умела со страшной скоростью строчить на машинке.

Ягненок радостно засмеялся и сказал:

– Гуль-гуль с Панти.

Потом он с радостными криками ехал на закорках Роберта, пытаясь накормить Джейн камешками, а в общем и в целом вел себя так хорошо, что никто долго не сожалел о том, что его навязали компании.

Джейн, полная энтузиазма, даже предложила всю неделю просить для малыша дары, какие добрые феи обычно преподносят в сказках маленьким принцам. Но здравомыслящая Антея напомнила, что, поскольку волшебство песчаного эльфа имеет силу только до заката, они не смогут обеспечить ребенку сказочное будущее. И Джейн пришлось признать, что лучше пожелать пятьдесят фунтов мелочью и потратить часть денег на лошадку-качалку для Ягненка – такие лошадки продаются в больших магазинах за три фунта пятнадцать шиллингов.

Было решено, что, как только они получат деньги, они попросят мистера Криспина снова отвезти их в Рочестер, взяв с собой Марту, если их не отпустят туда одних. А перед поездкой надо будет составить список самых желанных вещей.

Полные радужных надежд и прекрасных решений, дети направились по безопасной кружной дороге к щебеночному карьеру, но, пока они шагали между кучами гравия, их вдруг посетила ужасная мысль. Если бы дело происходило в книге, эта мысль заставила бы побледнеть их румяные щеки. Но поскольку дети были настоящими, а не книжными, они только остановились и переглянулись с недоуменным и глупым видом. Они вспомнили, что вчера, когда они попросили у псаммиада несметного богатства, песчаный эльф велел им удирать из карьера, прежде чем он заполнит его блестящими гинеями из чеканного золота, не то детей похоронило бы заживо под тяжестью великолепных сокровищ. И они побежали. И никто из них не успел пометить место, где остался псаммиад, кольцом из камней, как они делали прежде. Было от чего выглядеть глупо!

– Ничего, – сказала оптимистка Джейн, – мы его скоро найдем.

Легко сказать, да трудно сделать. Они искали, искали, и, хотя нашли свои лопатки, песчаный эльф как сквозь землю провалился.

В конце концов детям пришлось сесть и передохнуть – вовсе не потому, что они устали или впали в уныние, а потому, что Ягненок настаивал на том, чтобы его спустили с рук. Нельзя спокойно искать пропавшую вещь, если при вас шустрый ребенок, за которым нужен глаз да глаз. Если хотите убедиться, что я права, попросите кого-нибудь бросить на пляже в песок ваш лучший ножик, а когда пойдете его разыскивать, возьмите с собой младшего брата.

Марта была права: свежий воздух пошел Ягненку на пользу, и малыш резвился, как кузнечик. Старшим детям не терпелось продолжить разговор о желаниях, которые исполнятся, когда (или если) они снова найдут псаммиада, но Ягненку хотелось повеселиться. Улучив момент, он бросил горсть песка в лицо Антее, а потом зарылся головой в песок и заболтал пухлыми ножками в воздухе. И, конечно, песок попал в глаза не только Антее, но и ему, и Ягненок заревел.

Предусмотрительный Роберт захватил с собой большую темную бутылку имбирного эля, предвидя, что им, как всегда, захочется пить. Бутылку пришлось срочно откупорить, ведь в пределах досягаемости больше не было ничего жидкого, чтобы вымыть песок из глаз Ягненка. Конечно, имбирь ужасно щиплется, и Ягненок заревел еще громче. Он выл и брыкался, бутылка опрокинулась, и прекрасный имбирный эль запенился на песке, потерянный навеки.

Тут Роберт, обычно очень терпеливый брат, настолько забылся, что сказал:

– И в самом деле, кому он нужен! Что-то никто не спешит его брать! Да и Марте он не очень-то нужен, иначе она с радостью оставила бы его дома. Маленький надоеда, вот он кто. Хотел бы я, чтобы он и вправду стал нужен всем и каждому; тогда мы смогли бы хоть немного пожить спокойно.

Тут Ягненок перестал реветь, потому что Джейн внезапно вспомнила отличный способ извлечь что-то из глаз маленьких детей: нужно только пустить в ход свой мягкий влажный язык. Это довольно легко, если вы любите ребенка так сильно, как и должны его любить.

Затем наступила непродолжительная пауза. Роберт не гордился собой за то, что так разозлился, и другие тоже не гордились им. Когда кто-то ляпнет гадость, часто наступает такое молчание – все сидят и ждут, чтобы провинившийся извинился.

Тишину нарушил внезапный вздох. Дети так быстро повернули головы, как будто к носу каждого привязали веревочку и дернули за все веревочки разом.

Совсем рядом сидел песчаный эльф, на его волосатом лице было выражение, означавшее улыбку.

– Доброе утро, – сказал псаммиад. – Исполнить это желание было легче легкого! Теперь он всем нужен.

– Неважно, – угрюмо проворчал Роберт, понимая, что вел себя по-свински. – Неважно, кому он нужен – здесь все равно никого нет, чтобы…

– Неблагодарность, – заявил псаммиад, – ужасный грех.

– Мы благодарны, – поспешила заверить Джейн. – Но на самом деле мы ничего подобного не желали. Роберт сказал это просто так. Не могли бы вы забрать свой дар обратно и дать нам другой?

– Нет, не мог бы, – отрезал песчаный эльф. – Не дело забирать дары назад. Будьте осторожнее со своими желаниями. Помню, один маленький мальчик пожелал плезиозавра вместо ихтиозавра, потому что ему было лень запоминать самые простые названия. Отец так на него рассердился, что отослал спать без ужина, а на следующий день не пустил кататься на красивой первобытной лодке вместе с другими детьми… А ведь назавтра был ежегодный школьный пикник. Мальчик пришел и бросился рядом со мной на песок, дрыгая своими доисторическими ножками и причитая, что лучше бы ему умереть. И, конечно, он тут же умер.

– Какой ужас! – хором воскликнули дети.

– Конечно, он оставался мертвым только до заката, – продолжал псаммиад, – но его родителям и этого хватило с избытком. Ну и досталось ему, когда он ожил! Он не превратился в камень, почему – я забыл, но какая-то причина точно была. Его папа и мама не знали, что умереть – это все равно что уснуть, и что ты обязательно проснешься или там, где лег спать, или в каком-нибудь лучшем месте. Можете не сомневаться: после того, что устроил тот мальчишка, ему влетело по первое число. Целый месяц ему не разрешали есть мегатериев и кормили только устрицами, омарами и другой обычной едой.

Детей ужасная история просто сокрушила. Они в ужасе смотрели на псаммиада. И тут Ягненок заметил, что рядом с ним сидит что-то коричневое и пушистое.

– Кись-кись-кись! – сказал он и попытался схватить эльфа.

– Это не киска… – начала Антея.

Песчаный эльф отпрыгнул.

– О, мой левый усик! Не давайте ему меня трогать, он мокрый!

Шерсть эльфа встала дыбом от ужаса, потому что голубая рубашка Ягненка была щедро залита имбирным элем. Псаммиад принялся быстро рыть руками и ногами и в одно мгновение исчез в водовороте песка.

Дети отметили место его исчезновения кольцом из камней.

– Все, можно домой, – сказал Роберт. – Мне очень жаль, правда-правда. Но если от моих слов не будет пользы, то и вреда тоже не будет. И теперь мы знаем, где завтра искать песчаное создание.

Остальные благородно не стали его упрекать. Сирил поднял Ягненка, который совсем пришел в себя, и дети отправились домой по дороге для повозок. Вскоре эта дорога слилась с проселочной, и дети остановились у развилки, чтобы пересадить Ягненка со спины Сирила на спину Роберта.

Тут вдали показалась элегантная открытая карета, на козлах которой рядом с кучером сидел слуга. В карете ехала дама – очень величественная, в белом кружевном платье с красными лентами, с красно-белым зонтиком; на коленях у дамы лежала белая мохнатая собачка с красной ленточкой на шее. Дама окинула взглядом детей, пристально посмотрела на малыша и улыбнулась ему. Дети привыкли к таким улыбкам, потому что Ягненок был, как утверждали все слуги, «маленьким милашкой». Поэтому они вежливо помахали даме, ожидая, что она поедет дальше. Вместо этого она велела кучеру остановиться и поманила Сирила, а когда тот подошел, сказала:

– Какой милый, очаровательный утеночек! О, как бы я хотела его усыновить! Как думаете, его мать не будет против?

– Еще как будет, – отрезала Антея.

– Но он жил бы в роскоши, вы же понимаете. Я леди Читтенден. Должно быть, вы видели мои фотографии в газетах. В газетах меня называют Красоткой, но это, конечно, ерунда. Во всяком случае…

Она открыла дверцу и выпрыгнула. На ней были чудесные красные туфли с серебряными пряжками, на высоком каблуке.

– Дайте мне на минутку его подержать, – сказала она и взяла Ягненка – очень неловко, как будто не привыкла иметь дело с маленькими детьми.

И вдруг она запрыгнула в карету с Ягненком на руках, захлопнула дверцу и велела:

– Езжайте!

Ягненок заревел, белая собачка залаяла, а кучер заколебался.

– Гоните, вам говорят! – крикнула леди.

Кучер послушался, потому что, как он сказал впоследствии, иначе его бы уволили.

Четверо детей переглянулась, в едином порыве бросились за каретой и уцепились за нее сзади. Нарядный экипаж катил по пыльной дороге, а за ним мчались братья и сестры Ягненка – только ноги мелькали.

Ягненок ревел все громче и громче, но вскоре его рев сменился сиплым бульканьем, затем все стихло, и дети поняли, что он уснул.

Карета катила все дальше, и восемь ног, мелькающие сквозь пыль, успели устать и онеметь, прежде чем экипаж остановился у сторожки большого парка. Дети присели за каретой на корточки. Дама вышла, посмотрела на ребенка, лежащего на сиденье, и заколебалась.

– Милашка… Я не буду его будить, – сказала она и пошла в сторожку, чтобы поговорить с привратницей о том, что присланные ею к завтраку яйца были не очень свежими.

Кучер и слуга спрыгнули с козел и склонились над спящим Ягненком.

– Славный мальчик. Хотел бы я, чтобы он был моим, – сказал кучер.

– Ты бы ему очень понравился, – кисло отозвался слуга. – Он для тебя слишком красив.

Кучер, сделав вид, что не расслышал, сказал:

– Удивляюсь – что на нее такое нашло? Она же терпеть не может детей. Своих у нее нет, и чужих она не выносит.

Дети, скорчившиеся в белой пыли за каретой, обменялись тревожными взглядами.

– Знаешь что? – продолжал кучер. – Будь я проклят, если не спрячу мальца в живой изгороди и не скажу ей, что его забрали братья! А потом вернусь за ним.

– Нет, не спрячешь, – возразил слуга. – Я привязался к этому ребенку так, как никогда ни к кому не привязывался. Если кто-то и должен его заполучить, так это я!

– Брось нести чепуху! – огрызнулся кучер. – Ты же не хочешь детей, а если бы и хотел, для тебя что один ребенок, что другой. Но я женатый человек, разбираюсь в детях и первоклассного малыша узна́ю с первого взгляда. Я его забираю и точка, и хватит пустой болтовни.

– А по мне, у тебя и так достаточно детей, – насмешливо сказал слуга. – Вспомни Альфреда, Альберта, Луизу, Виктора Стенли, Хелену Беатрис и еще…

Кучер ударил слугу в подбородок, слуга ударил кучера в жилет, и в следующую минуту эти двое сцепились в суматошной драке, а маленькая собачка запрыгнула на козлы экипажа и начала лаять, как сумасшедшая.

Сирил, который до сих пор сидел, пригнувшись, в пыли, заковылял на полусогнутых к дальней от поля боя дверце кареты, открыл ее – двое мужчин были слишком заняты дракой, чтобы это заметить, – взял спящего Ягненка на руки и, пригибаясь, понес по дороге туда, где был перелаз в лес. Остальные дети поспешили за ними и спрятались в высоком, резко пахнущем папоротнике среди орешника, молодых дубов и каштанов. Раздался сердитый окрик красно-белой леди, голоса мужчин стихли, и после долгих встревоженных поисков экипаж наконец-то уехал.

Когда стук колес стих вдали, Сирил с глубоким вздохом сказал:

– Клянусь своей шапкой! Ягненок и вправду стал всем нужен. Это снова проделки псаммиада, хитрой бестии! Ради всего святого, давайте доставим мальца в целости и сохранности домой.

Дети выглянули из укрытия, увидели слева и справа только пустую белую дорогу, набрались смелости и зашагали по ней. Антея несла спящего Ягненка.

Но приключения еще не закончились. Мальчик, который нес на спине вязанку хвороста, бросил свою ношу на обочине и попросил взглянуть на малыша. Потом предложил помочь его нести; но Антея не наступала дважды на одни и те же грабли. Братья и сестры пошли дальше, но мальчик не отставал, и Сирил с Робертом не могли его прогнать, пока несколько раз не предложили понюхать их кулаки.

Потом маленькая девочка в сине-белом клетчатом передничке тащилась за ними четверть мили, умоляя отдать ей «драгоценного ребенка». От нее удалось избавиться только после угроз привязать ее к дереву носовыми платками.

– И когда стемнеет, придут медведи и съедят тебя, – сурово пообещал Сирил.

Девочка с плачем ушла.

Братья и сестры ребенка, который стал всем нужен, решили, что разумнее будет всякий раз при виде прохожего прятаться в живой изгороди. Таким образом им удалось не допустить, чтобы к Ягненку воспылали неуместной любовью молочник, каменотес и человек, который вез в тележке бочонок керосина. Дети почти добрались до дома, когда случилось самое худшее.

Завернув за поворот, они внезапно наткнулись на цыган, расположившихся лагерем у обочины. У цыган были шатер и две кибитки, увешанные плетеными стульями, люльками, подставками для цветов, метелками из перьев и прочими вещами на продажу. Множество оборванных детей усердно лепили на дороге пирожки из пыли, двое мужчин лежали на травке и курили, а три женщины стирали белье в старом красном тазу с отломанным краем.

В одно мгновение все цыгане – мужчины, женщины и дети – окружили Антею и ребенка.

– Позвольте мне подержать его, маленькая леди, – сказала цыганка с лицом цвета красного дерева и волосами цвета пыли. – Я не трону ни волоска на голове красотулечки!

– Лучше не надо, – ответила Антея.

– А мне можно его подержать? – спросила другая женщина, с таким же красным лицом, но с черными, как смоль, сальными кудрями. – У меня своих девятнадцать детей, поэтому я…

– Нет, – храбро заявила Антея, хотя сердце ее билось так сильно, что она чуть не задохнулась.

Вперед выступил один из мужчин.

– Будь я проклят, если это не мой собственный давно потерянный ребенок! – воскликнул он. – У него есть отметина в виде земляничины на левом ухе? Нет? Значит, он и вправду мой сын, украденный из колыбели невинным младенцем. А ну, давайте его сюда… На этот раз не будем впутывать в дело полицию.

Он выхватил ребенка из рук Антеи, которая побагровела и разрыдалась от ярости.

Остальные дети застыли: в такие ужасные переделки они не попадали ни разу в жизни. Даже тот случай, когда их задержал полицейский в Рочестере, не шел ни в какое сравнение с этим кошмаром. Сирил побелел, руки его задрожали, но он сделал остальным знак молчать, сам тоже какое-то время молчал, напряженно размышляя, а потом сказал:

– Если он ваш, берите его, конечно. Но вы же видите, он к нам привык. Если он вам нужен, мы его отдадим…

– Нет, нет! – воскликнула Антея.

Сирил впился в нее яростным взглядом.

– Конечно, он нам нужен, – сказали женщины, пытаясь вырвать ребенка из рук цыгана.

Ягненок проснулся и громко заревел.

– Ой, ему больно! – взвизгнула Антея, и Сирил свирепым шепотом приказал:

– Замолчи и доверься мне! Послушайте, – продолжал он, обращаясь к цыганам, – этот ребенок ужасно привередливый и плохо себя ведет с малознакомыми людьми. Давайте мы побудем здесь немного, пока он к вам привыкнет, а потом, когда придет пора ложиться спать, потихоньку уйдем, а он останется здесь, честное слово. А после нашего ухода сами решайте, кому он достанется, раз все вы так хотите его заполучить.

– А что, справедливо, – сказал цыган, который одной рукой держал ребенка, а другой пытался ослабить свой красный шейный платок: Ягненок ухватился за него и так туго затянул на шее цвета красного дерева, что мужчина едва мог дышать.

Цыгане зашептались, и Сирил воспользовался подвернувшимся случаем, чтобы тихо сказать брату и сестрам:

– Скоро закат! Тогда и смоемся.

Остальные дети преисполнились удивления и восхищения: как ему хватило ума в такой ситуации вспомнить, что на закате волшебство закончится!

– О, позвольте взять его на руки! – попросила цыган Джейн. – Смотрите – мы усядемся здесь и будем о нем заботиться, пока он к вам не привыкнет.

– Как насчет ужина? – внезапно спросил Роберт.

Остальные с презрением посмотрели на него.

– С ума сойти! Беспокоиться о каком-то мерзком ужине, когда твой бр… В смысле, когда ребенок… – горячо зашептала Джейн.

Роберт украдкой подмигнул ей и как ни в чем не бывало спросил у цыган:

– Вы не возражаете, если я сбегаю домой? Я могу принести нашу еду в корзинке.

Не зная, что он задумал, остальные дети пренебрежительно отнеслись к этому плану, а себя почувствовали очень благородными. Но цыгане мгновенно раскусили тайный замысел Роберта.

– Как же, как же! – ответили они. – Чтобы ты привел сюда толпу полицейских, наврав им с три короба о том, что это твой ребенок, а не наш? Задумал нас провести?

– Если проголодались, можете перекусить с нами, – любезно предложила светловолосая цыганка. – Эй, Леви, у тебя скоро уши заложит от рева этого благословенного ребенка. Отдай его маленькой леди, и посмотрим, не смогут ли эти дети приучить его к нам.

Итак, Ягненка вернули братьям и сестрам, но цыгане так тесно толпились вокруг, что он никак не мог успокоиться. Тут человек с красным шейным платком сказал:

– Эй, Фараон, разведи огонь, а вы, девушки, присмотрите за котелком. Дайте ребенку утихнуть.

Итак, цыгане волей-неволей отошли, чтобы взяться за работу, а Ягненок и остальные остались сидеть на травке.

– На закате все будет в порядке, – прошептала Джейн. – Но это просто кошмар! Вдруг они ужасно разозлятся, когда придут в себя? Нас могут избить, или привязать к деревьям и бросить, или сделать еще что-нибудь в этом роде.

– Ничего они нам не сделают, – сказала Антея и проворковала: – О, мой Ягненочек, не плачь, все в порядке, ты на ручках у Панти, утеночек… Они не злые, иначе не собирались бы кормить нас обедом.

– Обедом? – переспросил Роберт. – Я не притронусь к их мерзкому обеду. Он застрянет у меня в глотке!

Остальные тоже так подумали. Но когда обед – или, скорее, ужин, потому что время близилось к вечеру – был готов, все обрадовались угощению. Детям дали вареного кролика с луком и что-то вроде курицы, но более волокнистое и с резким вкусом. Ягненок получил хлеб, размоченный в горячей воде и посыпанный коричневым сахаром. Ему еда очень понравилась, и он, сидя на коленях Антеи, позволил двум цыганкам себя накормить.

Весь долгий жаркий день Роберту, Сирилу, Антее и Джейн пришлось развлекать и ублажать Ягненка, а цыгане пристально за ними наблюдали. К тому времени, как тени на лугах удлинились и почернели, Ягненок уступил ласкам светловолосой женщины и даже позволил цыганятам поцеловать его ручку, а потом встал и поклонился мужчинам, приложив руку к груди, «как джентльмен». Весь цыганский табор был в восторге от малыша, а его братья и сестры невольно возгордились, демонстрируя его достижения такой заинтересованной и восторженной аудитории. И все-таки дети с нетерпением ждали заката.

– У нас уже входит в привычку тосковать по закату, – прошептал Сирил. – Неужели мы не можем загадать разумное и полезное желание, чтобы сожалеть о том, что закат наступил?

Тени становились все длиннее, пока, наконец, не слились друг с другом: все вокруг покрыла мягкая светящаяся дымка, потому что солнце скрылось за холмами, но еще не окончательно зашло. Когда солнцу зайти, решают люди, издающие законы о велосипедных фонарях, и солнце должно подчиняться им с точностью до минуты, не то они объяснят светилу, что к чему!

Но цыгане уже утратили терпение.

– А теперь, молодежь, – сказал мужчина с красным платком, – вам пора баиньки! С ребенком все будет в порядке, он с нами подружился, так что просто отдайте его и возвращайтесь домой, как мы договорились.

Женщины и дети столпились вокруг с восхищенными улыбками и протянули руки, призывно щелкая пальцами; но они не смогли соблазнить верного Ягненка. Он обхватил руками и ногами Джейн, которая его держала, и заревел так отчаянно, как сегодня еще ни разу не ревел.

– Ай, как нехорошо, – сказала цыганка. – Отдайте мне кукленка, мисс. Мы быстро его успокоим.

А солнце все никак не садилось.

– Расскажи ей, как укладывать его в постель, – прошептал Сирил. – Болтай, что угодно, лишь бы выиграть время… И приготовьтесь все убежать, когда солнце наконец-то решит зайти.

– Да, я отдам его через минутку, – затараторила Антея, – только позвольте сказать, что каждый вечер он принимает теплую ванну, а по утрам – холодную, и в теплую ванну берет с собой фарфорового кролика, а пока маленький Самюэль принимает холодную, он читает молитвы, сидя в белой фарфоровой ванне на красной подушке; он ненавидит, когда ему моют уши, но вам все равно придется это делать, а если мыло попадает ему в глаза, Ягненок…

– Ягненок пласет, – сказал малыш и перестал реветь, чтобы послушать, что говорит Антея.

Женщина рассмеялась.

– Как будто я никогда не купала детей! Ладно, давай его сюда. Иди к Мелии, мой драгоценный…

– Уходи, бяка! – тут же ответил Ягненок.

– Да, но я еще не рассказала, как его кормить, – продолжала Антея. – Вы должны знать, что каждое утро он ест яблоко или банан, и хлеб с молоком на завтрак, а иногда яйцо к чаю, и…

– Я воспитала десятерых, – сказала женщина с черными кудряшками. – И это только своих собственных. Ну же, мисс, давайте его сюда! Терпежу больше нет, я просто должна его обнять.

– Мы еще не решили, чьим он будет, Эстер, – напомнил один из мужчин. – И уж точно не твоим, у тебя и так семеро по лавкам.

– Это мы еще посмотрим! – сказал муж Эстер.

– А разве я никто, что меня уже не спрашивают? – вмешался муж Мелии.

Девушка Зилла сказала:

– А как же я? У меня-то детей нет, мне не за кем присматривать, кроме как за ним, он должен достаться мне!

– Придержи язык!

– Захлопни рот!

– Осади назад, нахалка!

Цыгане очень разозлились; их смуглые лица стали хмурыми и озабоченными. И вдруг их выражение изменилось, будто невидимая губка стерла озабоченность и злобу, оставив лишь пустоту.

Дети поняли, что солнце зашло, но боялись пошевелиться. А цыгане изумились до немоты, когда невидимая губка стерла все чувства, которые они испытывали последние несколько часов.

Дети едва осмеливались дышать. Вдруг цыгане, когда к ним вернется дар речи, придут в ярость при мысли о том, как глупо вели себя целый день?

Это был томительный момент. Внезапно Антея, осмелев, протянула Ягненка мужчине в красном шейном платке.

– Вот он, берите!

Но мужчина попятился и хрипло сказал:

– Я бы не хотел отбирать его у вас, мисс.

– Любой, кто захочет, может взять мою долю, – заявил другой мужчина.

– В конце концов, с меня и собственных детей хватает, – сказала Эстер.

– Хотя он славный малыш, – признала Амелия. Она единственная до сих пор с нежностью смотрела на хнычущего Ягненка.

– Похоже, я перегрелась на солнышке, – сказала Зилла. – Он мне больше не нужен.

– Тогда мы его заберем? – спросила Антея.

– Что ж, забирайте, – великодушно разрешил Фараон. – И не будем больше об этом!

Все цыгане поспешно начали готовить шатры к ночевке. Все, кроме Амелии. Она дошла с детьми до поворота дороги и сказала:

– Позвольте поцеловать его, мисс. Просто не знаю, с чего мы так глупили. Мы, цыгане, не крадем детей, что бы ни говорили вам, озорникам. У нас вообще-то и своих хватает. Но все мои детки умерли.

Она наклонилась к Ягненку, и тот, глядя ей в глаза, неожиданно поднял грязную мягкую ручку и погладил цыганку по щеке.

– Бедня, бедня! – сказал малыш и позволил Амелии себя поцеловать. Больше того, он поцеловал ее в ответ в загорелую щеку – а у Ягненка были очень мягкие губки, и не мокрые, как у некоторых малышей. Цыганка провела пальцем по его лбу, как будто что-то там написала, а потом проделала то же самое с его грудью, ручками и ножками.

– Пусть он будет храбрым, – проговорила она, – и пусть у него будет умная голова, чтобы думать, и большое сердце, чтобы любить, и сильные руки, чтобы работать, и сильные ноги, чтобы путешествовать и всегда возвращаться домой в целости и сохранности.

Затем она добавила что-то на странном языке, которого никто не понял, и вдруг сказала:

– Ну, пора прощаться, и я рада, что познакомилась с вами.

С этими словами она повернулась и пошла обратно к своему дому-шатру, стоящему на поросшей травой обочине дороги.

Дети смотрели ей вслед, пока она не скрылась из виду.

– Вот глупость, – сказал тогда Роберт. – Она не поумнела даже после заката. Что за чушь она тут несла?

– А по-моему, это было любезно с ее стороны, – возразил Сирил.

– «Любезно»? – переспросила Антея. – Это было очень-очень мило! И она сама тоже милая.

– Невероятно милая, – согласилась Джейн.

Дети вернулись домой, опоздав и к чаю, и к ужину. Марта, конечно, их отругала, зато Ягненок был спасен.

– Оказалось, Ягненок был нужен нам так же сильно, как и всем остальным, – сказал Роберт.

– Конечно.

– Но теперь, когда солнце село, вы чувствуете, что в вас что-то изменилось?

– Нет, – ответили остальные хором.

– Значит, для нас волшебство не исчезло с закатом.

– Дело не в волшебстве, – объяснил Сирил. – Подарок эльфа никак на нас не повлиял. Мы всегда любили Ягненка всем сердцем, просто сегодня утром вели себя, как свиньи, особенно ты, Роберт.

Роберт снес этот выпад на удивление спокойно.

– Сегодня утром я думал, что Ягненок мне не нужен, – сказал он. – Может, я и вправду был свиньей. Но когда мы подумали, что потеряем его, все предстало в другом свете.

В этом, дорогие дети, и заключалась мораль сей главы. Я не говорю, что в книге обязательно должна быть мораль, но мораль – такая нахальная штука, что будет и дальше появляться там, где можно было бы обойтись без нее. А поскольку против моего желания сюда вкралась мораль, вспомни ее, когда в следующий раз почувствуешь себя свиньей и захочешь избавиться от кого-нибудь из своих братьев и сестер. Надеюсь, такое бывает не часто, но наверняка случалось даже с тобой.

На следующий день дождь лил как из ведра – носа на улицу не высунешь. И уж тем более нечего было думать о том, чтобы потревожить песчаного эльфа, который так ненавидел воду, что даже спустя тысячи лет у него все еще ныл подмоченный когда-то левый усик.

День тянулся и тянулся, и после полудня дети вдруг решили написать письма маме. Но Роберт имел несчастье опрокинуть чернильницу – очень глубокую, совсем полную – прямо на ту часть стола, где Антея долго клеила и разрисовывала картонную коробку, чтобы сделать из нее тайный ларец с сокровищами. В случившемся был виноват не только Роберт: на его беду, когда он переносил чернильницу над столешницей, сидевший под столом Ягненок сломал свою птицу-пищалку. Внутри птицы была острая проволочка, и, конечно, Ягненок сразу воткнул ее в ногу Роберта. В общем, так уж получилось, что тайный ларец оказался залит чернилами, как и недописанное письмо Антеи.

Поэтому письмо получилось таким: «Дорогая мама, надеюсь, ты в полном здравии, и бабушке уже лучше. На днях мы…»

Затем на листке расплылась огромная клякса, а дальше было написано карандашом: «Это не я опрокинула чернила, но мы очень долго их вытирали, поэтому некогда больше писать, почтальон уже вот-вот приедет. Твоя любящая дочь Антея».

Роберт еще не начал свое письмо: он рисовал на промокашке корабль, пытаясь придумать, что бы такое написать. А после того, как чернила вылились, ему пришлось помочь Антее убрать со стола и пообещать смастерить ей еще один тайный ларец, лучше первого.

– Тогда смастери его прямо сейчас, – сказала Антея.

Роберт занимался ларцом до самого прихода почтальона и в результате ни письмо не написал, ни секретный ларец не доделал.

Сирил написал очень много и очень быстро, а потом пошел устанавливать ловушку на слизняков, о которой прочитал в «Домашнем садовнике». Когда же явился почтальон, письмо Сирила найти не удалось, и после ухода почтальона – тоже. Возможно, его съели слизняки.

В итоге только Джейн отправила маме письмо. Она собиралась написать правду о песчаном эльфе, честное слово, но так долго думала, как пишется «псаммиад», что не успела бы рассказать всю историю должным образом. А если не рассказать историю должным образом, вообще нет смысла ее начинать. Вот почему ей пришлось довольствоваться таким посланием: «Моя дорогая мама дорогая, мы все стараемся быть паиньками, как ты велела, и Ягненок немного простыл, но Марта говорит, что с ним ничего страшного, только вчера утром он опрокинул золотую рыбку. Когда мы ходили в щебеночный карьер, мы пошли безопасным путем, там, где ездят повозки, и откопали…»

Спустя полчаса Джейн убедилась, что никто не знает, как правильно написать «псаммиад». И в словаре дети тоже не нашли это слово, хотя искали. Тогда Джейн закончила второпях: «Мы откопали что-то странное, но уже почти приехал почтальон, поэтому это пока все новости от твоей маленькой Джейн. Постскриптум: если бы любое твое желание могло сбыться, что бы ты пожелала?»

Тут раздались звуки рожка почтальона, и Роберт выбежал под дождь, чтобы остановить почтовую повозку и отдать письма. Так и получилось, что, хотя все дети собирались рассказать маме о песчаном эльфе, она о нем так и не узнала. Потом появились и другие причины для того, чтобы она о нем не узнала, но о них я напишу позже.

На следующий день приехал дядя Ричард и отвез детей в Мейдстоун – всех, кроме Ягненка. Дядя Ричард был самым лучшим дядей на свете. Он купил всем игрушки, причем в магазине позволил каждому выбрать, что хочется, не считаясь с ценой и не читая морали о том, что игрушки должны быть развивающими. Очень мудро позволять детям выбирать то, что им нравится, потому что они очень глупы и неопытны и иногда, сами того не подозревая, выбирают действительно развивающую вещь. Так случилось с Робертом, который в последний момент в большой спешке показал на коробку с изображениями крылатых быков с человеческими головами и крылатых людей с орлиными головами. Он думал, что в коробке животные, нарисованные на крышке, но дома оказалось, что там пазл на тему Древней Ниневии! Остальные тоже выбрали второпях и очень удачно. Сирил купил машинку, а девочки – две куклы и фарфоровый чайный сервиз с незабудками, один на двоих. Мальчики же на двоих получили лук и стрелы.

Потом дядя Ричард повез детей кататься на лодке по красивому Медуэю, после катания все пили чай в прекрасной кондитерской, а по возвращении домой было уже поздно загадывать желания.

Дети не рассказали дяде Ричарду о псаммиаде. Я не знаю, почему. И они не знают. Но осмелюсь предположить, вы догадаетесь сами.

Назавтра после визита благородного дяди Ричарда был очень жаркий день. Люди, которые решают, какой быть погоде и каждое утро публикуют погодные сводки в газетах, впоследствии говорили, что за последние годы еще не случалось такой жары. Они приказали в газетной сводке, чтобы было «тепло и местами ливни», и насчет тепла не ошиблись. Вообще-то погода так озаботилась тем, чтобы потеплеть, что у нее уже не хватило времени на организацию ливней.

Вы когда-нибудь вставали в пять часов прекрасным летним утром? В такую раннюю пору очень красиво: свет розовато-желтый, трава и деревья усыпаны сверкающей росой. И все тени падают не так, как вечером, а в другую сторону, и невольно возникает ощущение, что ты очутился в совсем другом мире.

Антея проснулась в пять утра. Она заставила себя проснуться вовремя, и я просто обязана рассказать, как это делается, даже если придется немного отложить продолжение этой истории.

Итак, вечером вы ложитесь в постель, на спину, очень ровно, вытянув руки по швам. Потом говорите себе: «Мне надо проснуться в пять». (Или в шесть, или в семь, или в восемь, или в девять, или в любое другое нужное вам время). С этими словами вы опускаете подбородок на грудь, а потом откидываете голову на подушку – столько раз, во сколько часов хотите проснуться. Конечно, все зависит от того, действительно ли вы хотите встать в пять (или в шесть, или в семь, или в восемь, или в девять). Если на самом деле вам не очень-то этого хочется, способ не сработает. Но если вы по-настоящему хотите встать вовремя… Что ж, попробуйте и увидите сами. Конечно, надо практиковаться, чтобы достичь в этом совершенства – как и в латыни или в проказах.

Антея совершенства достигла.

Едва открыв глаза, она услышала, как черные с позолотой часы в столовой пробили одиннадцать раз, и поняла, что сейчас без трех минут пять. Черные с позолотой часы всегда били неправильно, но тот, кто был с ними знаком, все равно понимал, сколько сейчас времени. Это все равно что общаться с иностранцем – если вы знаете его язык, вы поймете его так же легко, как если бы он говорил на английском. Антея знала язык часов. Ей очень хотелось спать, но она вскочила с кровати и опустила лицо и руки в таз с холодной водой – волшебное средство, отбивающее желание снова лечь в постель. Потом она оделась и убрала ночную рубашку, не скомкав, а сложив по швам – вот какой воспитанной девочкой она была.

Держа туфли в руке, Антея тихонько спустилась по лестнице, открыла окно столовой и вылезла наружу. Выйти через дверь было бы не труднее, но лазить через окно гораздо увлекательней, к тому же давало меньше шансов попасться на глаза Марте.

– Я всегда буду вставать в пять, – сказала себе Антея. – Это так замечательно!

Ее сердце билось очень быстро. Она приступила к осуществлению своего плана, слегка сомневаясь, что он удачный, зато не сомневаясь, что план не станет лучше, если она расскажет о нем остальным. И (правильно это или неправильно) она предпочитала выполнить задуманное в одиночку.

Она обулась под железным балконом, стоя на красно-желтых блестящих плитках, а потом побежала прямо к песчаной яме, нашла нужное место и выкопала псаммиада.

Песчаный эльф очень рассердился.

– Да что же это такое! – сказал он, ероша мех – так голуби взъерошиваются в рождественские морозы. – Жуткий холод и середина ночи!

– Прости, пожалуйста, – ласково извинилась Антея, сняла белый передник и укрыла им псаммиада, так что осталась торчать только голова с ушами летучей мыши и глазами, похожими на глаза улитки.

– Спасибо, – сказал он, – так уже лучше. Ну, чего желаешь нынче утром?

– Я не знаю, в том-то и дело. Видишь ли, до сих пор нам очень не везло. И я хочу поговорить с тобой об этом. Но… Не мог бы ты не выполнять моих желаний до завтрака? Очень трудно разговаривать с тем, кто тут же выполняет любое твое желание, даже если тебе на самом деле этого не хочется.

– А ты вовсе не обязана просить о том, чего тебе не хочется. В прежние времена люди почти всегда знали, чего действительно хотят на обед – мегатерия или ихтиозавра.

– Я постараюсь не просить впустую, – пообещала Антея. – Но вот чего я по-настоящему хочу…

– Осторожно! – предупредил псаммиад, начиная раздуваться.

– О, это не волшебное желание… Просто… Я была бы очень рада, если бы ты не раздувался, чуть не лопаясь, чтобы немедленно что-нибудь мне дать. Подожди, пока придут остальные.

– Ну-ну, – снисходительно отозвался псаммиад и поежился.

– Ты мог бы сесть мне на колени, – ласково предложила Антея. – Так тебе будет теплее, и я могу укрыть тебя юбкой. Я осторожненько.

Антея никак не ожидала, что эльф согласится, но он согласился.

– Спасибо, – сказал он, – ты очень заботлива.

Псаммиад забрался к девочке на колени и свернулся калачиком, а она обняла его ласково, но слегка пугливо.

– Итак? – спросил он.

– Понимаешь, – сказала Антея, – все наши пожелания заканчивались катастрофой. Ты не мог бы что-нибудь посоветовать? Раз ты такой старый, значит, должен быть очень мудрым.

– Я с детства был ужасно щедр, – ответил песчаный эльф. – Я раздавал дары направо и налево все время, пока не спал. Но вот чего я никогда не давал, так это советов.

– Понимаешь, это такой замечательный, такой великолепный шанс. С твоей стороны любезно и великодушно исполнять наши желания, и мне очень жаль, что твои старания пропадают впустую только потому, что мы слишком глупы, чтобы знать, чего лучше пожелать.

Антее не хотелось говорить это при остальных, ведь одно дело признаться в собственной глупости, но совсем другое – назвать глупыми других.

– Дитя, – сонно сказал песчаный эльф, – могу только посоветовать тебе сперва думать, а потом уж открывать рот.

– А мне казалось, ты никогда не даешь советов.

– Этот не в счет, ведь ты им никогда не воспользуешься. Кроме того, он не оригинален. Это прописная истина.

– Но не мог бы ты просто сказать – как по-твоему, не глупо будет попросить крылья?

– Крылья? – переспросил эльф. – Наверное, ты могла бы попросить что-нибудь и похуже. Только будьте осторожны, не летайте на закате слишком высоко. Однажды я слышал о маленьком мальчике из Ниневии, сыне царя Синнахериба – какой-то путешественник подарил ему псаммиада. Мальчишка держал эльфа в ящике с песком на террасе дворца. Конечно, это было ужасное унижение для одного из моих собратьев, хоть он и попал к сыну ассирийского царя. И вот однажды мальчик пожелал крылья и получил их. Но он забыл, что на закате крылья превратятся в камень, и, когда это произошло, упал на одного из крылатых львов, стоящих на верхней площадке длинной дворцовой лестницы. Что сталось с его каменными крыльями и каменными крыльями льва? Это не очень красивая история. Но я думаю, что мальчик веселился на славу, пока не упал.

– Скажи, а почему сейчас не превращается в камень то, что ты нам даришь? Почему все это просто исчезает?

– Autre temps autres moeurs,[1] – ответил псаммиад.

– Это на ниневийском? – спросила Антея, которая в школе изучала только французский.

– Я имею в виду, в древние времена люди желали получить нечто самое обычное, повседневное: мамонта, птеродактиля и тому подобное. Все это запросто может превратиться в камень. Но в наши дни люди желают чего-то причудливого и вычурного. Как превратить в камень красоту ясного солнышка или то, что теперь ты всем нужен? Сама понимаешь, это невозможно. А поскольку никогда не могут действовать два правила одновременно, ваши дары просто исчезают. Если бы красоту ясного солнышка можно было превратить в камень, такая красота существовала бы очень долго, намного дольше, чем ты. Возьмем греческие статуи – стоят себе и стоят. До свидания. Ужасно хочется спать.

Псаммиад спрыгнул с колен Антеи и, покопавшись в песке, исчез.

Антея опоздала к завтраку. Роберт потихоньку вылил ложку патоки на одежду Ягненка, поэтому малыша пришлось увести, чтобы как следует вымыть. Конечно, так поступать было очень нехорошо, зато это помогло добиться сразу двух целей: развеселило Ягненка, который больше всего на свете любил быть липким, и отвлекло Марту, чтобы остальные могли ускользнуть в карьер без младшего брата.

В переулке Антея, задыхаясь после торопливого «ускальзывания», сказала:

– Я хочу предложить загадывать желания по очереди. Только никто не должен просить то, что не понравится другим. Согласны?

– И кто будет просить первым? – осторожно спросил Роберт.

– Я, если не возражаете, – извиняющимся тоном сказала Антея. – И я уже придумала, что попрошу… Крылья.

Воцарилось молчание. Остальные хотели найти изъян в желании Антеи, но так и не нашли, к чему придраться, потому что слово «крылья» пробудило радостный трепет в груди каждого ребенка.

– Неплохо, – великодушно одобрил Сирил.

А Роберт добавил:

– А ты, Пантера, не такая дура, какой кажешься.

– Это будет абсолютно чудесно! – воскликнула Джейн. – Как красочный сон наяву.

Они легко нашли песчаного эльфа, и Антея сказала:

– Я бы хотела, чтобы у всех нас были красивые крылья и мы могли летать.

Песчаный эльф надулся, выдохнул, и в следующий миг все дети почувствовали за плечами что-то странное, тяжелое и легкое одновременно. Псаммиад склонил голову набок и обвел всех своими улиточьими глазами.

– Недурно, – мечтательно сказал он. – Но ты, Роберт, вовсе не такой ангелочек, каким сейчас выглядишь.

Роберту с трудом удалось не покраснеть.

Крылья были очень большие и невероятно красивые: мягкие, гладкие, перышко к перышку. Перья переливались разными цветами, как радуга, или как радужное стекло, или как пленочка, которая бывает на воде и которую лучше не пить.

– О… Но как на них летать? – спросила Джейн, тревожно переминаясь с ноги на ногу.

– Осторожней! – сказал Сирил. – Ты наступила мне на крыло.

– Больно? – поинтересовалась Антея.

Ей никто не ответил, потому что Роберт расправил крылья, подпрыгнул и начал медленно взлетать. Он выглядел довольно неуклюжим в своем костюмчике с бриджами, и его болтающиеся в воздухе ботинки казались намного больше, чем когда он стоял на земле. Но остальных мало заботило, как он выглядит или как они сами выглядят, если уж на то пошло. Все расправили крылья и поднялись в воздух.

Конечно, всем вам снились полеты, и вы знаете, каково это – летать. Во сне это кажется таким прекрасным, таким простым… Вот только потом вам никак не вспомнить, как же удавалось летать. Обычно во сне летаешь без крыльев, что еще удивительней, но с крыльями или без, нелегко сообразить, как это получалось.

Итак, четверо детей взлетели, хлопая крыльями, и вы не представляете, как приятно ветер начал обдувать их лица. Размах крыльев был таким большим, что приходилось лететь далеко друг от друга, чтобы не сталкиваться. Но такие мелочи легко схватываешь.

Все английские слова, да и греческие, не могут точно описать чувство полета, поэтому я не буду даже пытаться его описать. Скажу только, что смотреть на поля и леса сверху вместо того, чтобы смотреть на них снизу, – это все равно что рассматривать красивую живую карту, где вместо дурацких рисунков на бумаге разворачиваются друг за другом настоящие залитые солнцем леса и зеленые поля.

Как сказал Сирил (не понимаю, откуда он подцепил такое слово):

– Просто улётно!

Нынешнее желание было прекраснее и волшебнее всех остальных желаний, загаданных детьми. Они летели, парили на огромных радужных крыльях между зеленой землей и голубым небом; пролетели над Рочестером, затем свернули в сторону Мейдстоуна, и вскоре очень проголодались. Как ни странно, они захотели есть как раз тогда, когда летели довольно низко над фруктовым садом, где среди листвы поблескивали раннеспелые сливы.

Братья и сестры остановились, раскинув крылья. Я не могу точно объяснить, как можно остановиться в воздухе, но это слегка похоже на то, как вы останавливаетесь в воде. У ястребов такое прекрасно получается.

– Что верно, то верно, – сказал Сирил, хотя никто не произнес ни слова. – Но воровство есть воровство, даже если ты крылатый.

– Ты уверен? – живо спросила Джейн. – Но ведь если ты крылатый, значит, ты птица, а никто не запрещает птицам нарушать заповеди. Ну, может, и запрещает, но птички всегда воруют, и никто их не ругает и не отправляет в тюрьму.

Из-за больших радужных крыльев опуститься на сливовое дерево оказалось не так легко, как можно было подумать, но каким-то образом детям это удалось. Сливы оказались очень сладкими и сочными.

К счастью, братья и сестры успели досыта наесться, прежде чем увидели, как в ворота сада входит толстый мужчина с палкой в руках. Наверное, толстяк был хозяином слив, и дети в едином порыве выпутали крылья из усыпанных плодами ветвей и взлетели.

Мужчина резко остановился и замер с разинутым ртом, увидев, как ветви трясутся и шелестят.

– Эти проказники опять за свое! – воскликнул он и ринулся вперед, потому что деревенские мальчишки давным-давно научили его, что за сливами нужно присматривать.

Но, увидев, как над верхушкой дерева взметнулись радужные крылья, садовник решил, что сошел с ума, и ему это совсем не понравилось.

Посмотрев вниз, Антея увидела, что мужчины отвисла челюсть и лицо пошло лиловыми пятнами.

– Не бойтесь! – крикнула она и поспешно нащупала в кармане трехпенсовик с дырочкой, который собиралась повесить на ленточке на шею – на счастье.

Покружив над несчастным садовником, она сказала:

– Мы съели несколько ваших слив… Мы не думали, что это воровство, но теперь я что-то сомневаюсь, поэтому хочу заплатить.

Антея подлетела к охваченному ужасом мужчине, сунула монету в карман его куртки и в несколько взмахов крыльев присоединилась к остальным.

Фермер тяжело опустился на траву.

– Будь я проклят! – сказал он. – Наверное, у меня бред и мне мерещится. Но трехпенсовая монета вполне реальна. – Он вытащил ее из кармана и прикусил. – Что ж, с этого дня я исправлюсь. Такое на всю жизнь может сделать парня трезвенником. Хотя я рад, что мне привиделись всего лишь крылья. Уж лучше видеть говорящих птиц, которых нет и быть не может, чем что-нибудь похлеще, о чем даже говорить не хочу.

Он медленно поднялся и пошел домой.

В тот день он так любезничал со своей женой, что она почувствовала себя счастливой. «Господи, мужа как подменили!» – подумала она, и принарядилась, и нацепила голубой бантик на воротничок, и сделалась такой нарядной, что фермер подобрел еще больше.

Возможно, крылатые дети сделали в тот день настоящее доброе дело. Если так, оно было единственным, потому что нет ничего лучше крыльев, чтобы втравить вас в беду. С другой стороны, если вы попали в беду, нет ничего лучше крыльев, чтобы вас из нее вызволить.

Так случилось, когда свирепая собака попыталась наброситься на детей, сложивших крылья и двинувшихся к двери фермы, чтобы попросить немного хлеба и сыра – хоть они и перекусили сливами, вскоре снова проголодались. Будь дети обычными, бескрылыми, черная свирепая псина выхватила бы хороший кусок из ноги Роберта в коричневом чулке – Роберт подошел к собаке ближе всех. Но при первом же рыке раздалось хлопанье крыльев, и псу пришлось натянуть цепь и встать на задние лапы, как будто он тоже пытался взлететь.

Дети попробовали попросить еду еще на нескольких фермах, но там, где не было собак, люди слишком пугались и могли только кричать. Наконец, почти в четыре часа вечера, с ужасно уставшими и одеревеневшими крыльями, братья и сестры приземлились на церковной колокольне и провели военный совет.

– Мы не можем лететь всю дорогу до дома на голодный желудок, – с отчаянной решимостью сказал Роберт.

– И никто не даст нам пообедать, даже перекусить, не говоря уж о том, чтобы напоить нас чаем, – сказал Сирил.

– Возможно, здешний священник даст, – предположила Антея. – Он должен хорошо разбираться в ангелах…

– Любой поймет, что мы не ангелы, – фыркнула Джейн. – Посмотри на ботинки Роберта и на клетчатый шарф Сирила.

– Что ж, когда вы попадаете в местность, где вам не продают провизию, приходится брать ее хитростью или силой, – твердо сказал Сирил. – Я имею в виду – так делается на войне. И даже в книжках, где написано не про войну, ни один хороший брат не позволит младшим сестрам голодать посреди изобилия.

– Изобилия? – жадно переспросил Роберт, а остальные рассеянно оглядели свинцовую крышу церковной колокольни и пробормотали:

– А мы разве посреди него?

– Да, – уверенно сказал Сирил. – В торце дома священника есть окно, за окном кладовая, и я видел, что там полно еды: пудинг с заварным кремом, холодная курица, язык, пироги и варенье. Окно довольно высокое, но с помощью крыльев…

– Ты гений! – воскликнула Джейн.

– Вовсе нет, – скромно ответил Сирил. – Любой прирожденный генерал – Наполеон или герцог Мальборо – заглянул бы в окошко точно так же, как я.

– По-моему, нельзя воровать еду, – сказала Антея.

– Чепуха, – заявил Сирил. – Что сказал сэр Филип Сидни[2], когда солдат не дал ему выпить воды? Он сказал: «Она нужна мне больше, чем ему».

– И все же мы сложимся и оставим деньги, чтобы заплатить за то, что возьмем, ведь правда?

Антея умела убеждать, к тому же чуть не плакала, потому что хуже всего одновременно чувствовать себя невероятно голодной и в то же время невероятно плохой.

– Оставим кое-что, – последовал осторожный ответ.

Все вывернули карманы на крыше колокольни, где в последние сто пятьдесят лет посетители выцарапывали свои инициалы и инициалы своих возлюбленных перочинными ножами на мягком свинце. У детей нашлось пять шиллингов и семь пенсов мелочью, и даже честная Антея признала – это многовато за обед для четырех человек. Роберт сказал, что, по его мнению, восемнадцати пенсов вполне хватит. В конце концов дети сошлись на том, чтобы оставить полкроны, то есть тридцать пенсов.

Итак, Антея написала на обороте школьного табеля, который случайно оказался в ее кармане (сперва оторвав от бумажки свое имя и название школы): «Дорогой преподобный, мы очень проголодались, потому что летали весь день. Мы думаем, что взять еду – это не воровство, если умираешь с голоду. Мы боимся у вас просить, вдруг вы откажете, потому что, конечно, разбираетесь в ангелах, но нас трудно принять за ангелов. Мы возьмем только самое необходимое, не пудинг и не пирог, чтобы вы поняли: не обжорство, а настоящий голод заставил нас забираться в вашу кладовую. Но мы не разбойники с большой дороги».

– Закругляйся уже, – в один голос потребовали остальные.

Антея поспешно дописала: «Наши намерения самые благородные, если бы вы только знали. И вот полкроны в знак благодарности. Спасибо за любезное гостеприимство. Четверо».

Полкроны завернули в бумажку с письмом, и дети почувствовали: когда священник его прочтет, он все поймет, как понял бы любой, даже не видя крыльев.

– Конечно, есть небольшой риск, – сказал Сирил, – поэтому лучше слететь вниз с другой стороны колокольни, а потом пролететь над церковным двором и махнуть через кустарник. Вроде поблизости никого нет, но лучше подстраховаться. Окно выходит на кустарник и, прямо как в сказке, утопает в листве. Я влечу в окно и буду передавать еду Роберту и Антее, а Джейн пусть наблюдает – у нее зоркие глаза – а если кого-нибудь увидит, свистнет. Заткнись, Роберт! Ее умения свистеть для такого хватит. Пусть она свистит не очень хорошо, зато получится похоже на настоящую птицу. А теперь полетели!

Я не буду делать вид, что воровать правильно. Могу только сказать, что в данном случае голодная четверка считала, что не ворует, а заключает справедливую и разумную сделку. Дети не знали, что в магазинах не купишь за полкроны почти целый язык, полтора цыпленка, буханку хлеба и сифон содовой воды. Эти жизненно важные припасы Сирил передал в окно кладовой после того, как незаметно, без приключений и помех привел остальных в это благословенное место. Больше того, он чувствовал, что совершает героический поступок, не тронув ни варенья, ни яблочного пирога, ни кекса, ни цукатов – и я с ним согласна. Еще он гордился тем, что не взял пудинг с заварным кремом… Как раз в этом, по-моему, не было героизма, ведь если бы он его взял, как бы он потом вернул блюдо? А даже голодающий не имеет права красть фарфоровые блюда с маленькими розовыми цветочками. Сифон с газированной водой – другое дело. Дети должны были что-то попить, а поскольку на сифоне значилось имя продавца, они не сомневались, что сифон ему вернут, где бы они его ни оставили. Если у них хватит времени, они сами его вернут. Мужчина, судя по надписи, жил в Рочестере, не очень далеко от их дома.

Все вышеперечисленное дети отнесли на колокольню и разложили на листе бумаги, который Сирил нашел на верхней полке кладовой. Когда он развернул бумагу, Антея сказала:

– По-моему, можно было обойтись и без нее.

– Нельзя! – отрезал он. – Надо ведь на что-то положить еду, чтобы нарезать; а я слышал, как отец на днях рассказывал, как люди заразились от микробов в дождевой воде. На эту крышу лилось много дождевой воды, потом она высохла, а микробы остались. Если они заберутся в нашу еду, мы все умрем от скарлатины.

– Что за микробы такие?

– Маленькие странные твари, которых можно увидеть в микроскоп, – с умным видом объяснил Сирил. – Они заражают людей всякими болезнями. Уверен, бумага нужна нам так же, как хлеб, мясо и газировка. Ну, давайте есть, я ужасно проголодался!

Я не хочу описывать пикник на крыше колокольни. Вы и сами можете представить, каково нарезать курицу и язык перочинным ножом с единственным обломанным лезвием. Дети кое-как справились, и все же есть руками очень нелегко: руки становятся жирными, а бумажные тарелки вскоре покрываются пятнами. Но что вы вряд ли можете себе представить – это как ведет себя газировка, когда ее пытаются пить прямо из сифона, особенно почти полного. Если воображение вам откажет, проведите опыт: выпросите у взрослых сифон и попробуйте из него попить. Если хотите, чтобы опыт получится глубоким, суньте трубочку в рот и резко и сильно нажмите на рычажок. Лучше проделайте это, когда никого рядом не будет, предварительно выйдя на улицу.

Но язык, цыпленок и свежий хлеб все равно вкусные, едят их руками или нет, и никто не рассердится, если его прекрасным жарким днем слегка обрызгают газировкой без сиропа. Поэтому обед всем понравился, и каждый наелся от пуза: во-первых, потому что был голоден, а во-вторых, потому что еда была вкусной, как я уже сказала.

Наверное, вы заметили, что если опоздать на обед, а потом съесть больше обычного и посидеть на солнышке на крыше колокольни (ну или еще где-нибудь) почему-то начинает клонить в сон. Антея, Джейн, Сирил и Роберт во многом были очень похожи на вас. Съев и выпив все, что можно, они начали клевать носом, первой – Антея, потому что встала ужасно рано.

Разговоры смолкли, дети один за другим легли, и не прошло и четверти часа, как они свернулись, укрылись большими мягкими теплыми крыльями и крепко уснули.

А солнце тем временем медленно садилось на западе. (Мне пришлось указать, что оно садилось именно на западе, потому что в книгах принято так писать, а то вдруг невнимательные люди решат, будто оно садилось на востоке. Вообще-то солнце садилось не точно на западе, но почти там). Итак, солнце медленно садилось на западе, а дети безмятежно спали, ведь под крыльями лежать уютнее, чем под одеялами из гагачьего пуха. Тень колокольни пересекла сперва церковный двор, потом дом священника, потом поле за ним… И вот солнце село, и все тени исчезли, и крылья исчезли тоже. А дети продолжали спать.

Но спать им осталось недолго. В сумерках бывает красиво, но прохладно. И вы знаете, что как бы сильно ни хотелось спать, вы мигом проснетесь, если ваш брат или сестра проснутся первыми и стянут с вас одеяло. Четверо бескрылых детей задрожали и проснулись.

Они проснулись на крыше колокольни в густых сумерках; над головами загоралось все больше синих звезд, а дети находились в милях от дома, с тремя шиллингами и тремя с половиной пенсами в карманах и необходимостью ответить за сомнительный поступок по добыванию жизненно необходимых припасов – если кто-нибудь застукает их с пустым сифоном из-под газировки.

Они переглянулись. Сирил, взяв сифон, заговорил первым:

– Лучше спуститься и избавиться от этой мерзкой штуки. Наверное, сейчас уже так темно, что можно оставить его на пороге дома священника. Пошли!

В углу колокольни имелась маленькая башенка, а в этой башенке была дверь. Дети заметили ее, пока ели, но не проверяли, что за ней, как вы проверили бы на их месте. Когда у вас есть крылья и вы можете исследовать все небо, вряд ли стоит обращать внимание на какую-то там дверь.

Теперь все повернулись к этой двери.

– Конечно, за ней есть лестница, по которой можно спуститься, – сказал Сирил.

Возможно, там и была лестница, но дверь оказалась заперта с другой стороны!

А вокруг все больше темнело. И дети были за много миль от дома. И у них остался сифон из-под газировки.

Не скажу, плакал ли кто-нибудь из них, и если плакал, то кто именно и как громко. Лучше представьте, как вы бы себя повели на их месте.

Плакали дети или нет, одно могу сказать точно – некоторое время все участники пирушки не могли прийти в себя. А когда они немного успокоились, Антея убрала носовой платок в карман, обняла Джейн и сказала:

– Мы просидим тут всего одну ночь. Утром подадим сигнал, размахивая носовыми платками, – к тому времени они высохнут. Кто-нибудь увидит, поднимется и выпустит нас…

– И найдет сифон, – мрачно дополнил Сирил. – И нас посадят в тюрьму за воровство.

– Ты же сам говорил, что взять еду – не воровство. Ты говорил, что уверен!

– А сейчас уже не уверен, – отрезал Сирил.

– Давайте выбросим эту штуку подальше, вон туда, за деревья, – предложил Роберт, – тогда нам никто ничего не сделает.

– О да, – мрачно рассмеялся Сирил. – И сифон ударит кого-нибудь по голове, и мы станем убийцами в придачу… В придачу ко всему остальному.

– Но не можем же мы провести здесь всю ночь! – сказала Джейн. – И я хочу чаю.

– Ты не можешь хотеть чаю, – ответил Роберт. – Ты только что пообедала.

– А я хочу, – настаивала она. – Особенно когда ты заводишь разговор о том, что мы проведем тут всю ночь. О, Пантера, я хочу домой! Домой!

– Тише, тише, – уговаривала Антея. – Не плачь, дорогая. Все как-нибудь образуется. Не надо, не надо…

– Пусть поплачет, – в отчаянии сказал Роберт. – Если она будет выть достаточно громко, кто-нибудь услышит, придет и выпустит нас.

– И увидит сифон из-под газировки, – быстро напомнила Антея. – Роберт, не будь грубияном. Джейн, тебе нужно мужаться! Мы все сейчас должны вести себя, как мужчины.

Джейн действительно попыталась «мужаться» – и ее рыдания перешли в сопение.

Некоторое время все молчали, потом Сирил медленно проговорил:

– Послушайте. Мы должны рискнуть с этим сифоном. Я суну его под куртку и застегнусь на все пуговицы – авось, никто ничего не заметит. Вы все будете меня заслонять. В доме священника горит свет, значит, там еще не легли спать. Мы должны заорать изо всех сил на счет «три». Роберт, ты гуди, как паровоз, а я буду кричать: «Эге-гей!», как кричит в лесу наш папа. Девочки, вы кричите, что хотите. Ну, раз, два, три!

Вопль четырех глоток разорвал безмолвный вечерний покой, и служанка у одного из окон дома викария замерла, зажав в руке шторный шнур.

– Раз, два, три!

Еще один пронзительный многоголосый вопль перепугал сов и скворцов внизу колокольни так, что птицы захлопали крыльями.

Служанка отскочила от окна, сбежала вниз по лестнице, ворвалась на кухню и, едва объяснив слуге, кухарке и двоюродному брату кухарки, что видела привидение, упала в обморок. Конечно, никакого привидения не было, просто девушку напугал ужасный крик.

– Раз, два, три!

К тому времени викарий уже вышел на порог. Священника приветствовал ясно слышный крик.

– Боже мой, – сказал викарий жене, – дорогая, в церкви кого-то убивают! Дай мне шляпу и толстую палку и скажи Эндрю, чтобы меня догонял. Наверное, там орудует безумец, который украл еду из кладовой.

Когда викарий открыл входную дверь, дети увидели вспышку света, увидели в проеме силуэт и перестали кричать, чтобы перевести дух и посмотреть, что будет дальше. Викарий повернулся, взял у жены шляпу, и Сирил поспешно сказал:

– Он думает, что ему просто послышалось. А ну-ка, во всю глотку! Кричите – раз, два, три!

Все заорали во всю глотку, и жена викария, обняв мужа, слабым эхом отозвалась на этот вопль.

– Ты туда не пойдешь! – воскликнула она. – Только не в одиночку! Джесси!

Очнувшаяся служанка вышла из кухни.

– Немедленно приведи сюда Эндрю, – велела жена викария. – В церкви опасный сумасшедший, и Эндрю должен немедленно пойти и его схватить!

– Уж не знаю, кто кого схватит, – пробормотала Джесси, бросившись обратно. – Эй, Эндрю, в церкви кто-то кричит как безумный, и хозяйка говорит, чтобы ты пошел и поймал его!

– Не хочу я идти туда один, – негромко и твердо заявил Эндрю. Но, обратившись к хозяину, ответил: – Да, сэр.

– Ты слышал крики? – спросил викарий.

– Вроде что-то слыхал, – ответил Эндрю.

– Ну так пошли, – скомандовал викарий. – Дорогая, я должен идти!

Он мягко втолкнул жену в гостиную, выбежал из дома, таща Эндрю за руку, и захлопнул дверь.

Их приветствовал новый залп воплей. Когда вопли стихли, Эндрю крикнул:

– Эй, там! Вы звали?

– Да! – прокричали четверо вдалеке.

– Кажется, они витают высоко в воздухе, – сказал викарий. – Как удивительно.

– Где вы? – крикнул Эндрю, и Сирил ответил самым низким голосом, на какой был способен, очень медленно и громко:

– ЦЕРКОВЬ! КОЛОКОЛЬНЯ! НАВЕРХУ!

– Так спускайтесь! – сказал Эндрю.

Тот же голос ответил:

– Мы не можем, дверь заперта!

– Боже мой! – воскликнул викарий. – Эндрю, принеси из конюшни фонарь. Возможно, было бы лучше привести еще кого-нибудь из деревни.

– Поскольку там целая банда, хорошо бы. Будь я проклят, сэр, если они не приготовили нам ловушку. У задней двери сейчас стоит двоюродный брат кухарки. Он лесничий, сэр, и привык иметь дело с преступными личностями. И у него есть ружье, сэр.

– Эй, там! – крикнул Сирил с церковной колокольни. – Поднимитесь и выпустите нас!

– Мы идем, – сказал Эндрю. – Я только приведу полицейского и возьму ружье!

– Эндрю, Эндрю, – упрекнул викарий, – это же неправда.

– С такими, сэр, только так и можно.

Эндрю принес фонарь, привел двоюродного брата кухарки, и жена викария попросила их всех быть очень осторожными.

Переговариваясь, трое прошли через церковный двор (уже совсем стемнело). Викарий был уверен, что на церковной колокольне сумасшедший – тот, кто написал безумное письмо и взял холодный язык и остальную еду. Эндрю считал, что там «ловушка», и только двоюродный брат кухарки не волновался.

– Собака, которая громко лает, не кусает, – сказал он. – Опасные парни ведут себя тише.

Он ничуть не боялся, но у него ведь было ружье, поэтому его и попросили подняться первым по истертым, крутым, темным ступеням колокольни. Он двинулся впереди с фонарем в одной руке и ружьем в другой. Следующим шел Эндрю. Впоследствии он притворялся, что пошел вторым потому, что храбрее своего хозяина, но на самом деле он все время думал о ловушках и не хотел идти последним: вдруг в темноте кто-то тихо подкрадется и схватит его за ноги.

Трое поднимались все выше и выше, наматывая круги по тесной винтовой лестнице, затем прошли через звонницу, где с колоколов свисали веревки с пушистыми концами, похожими на гигантских гусениц, поднялись по другой лестнице на колокольню, где отдыхали большие колокола, миновали лестницу с широкими ступенями и еще одну – короткую, каменную. Эта лестница упиралась в маленькую дверь, запертую на засов.

Лесничий, двоюродный брат кухарки, постучал и окликнул:

– Эй, вы, там!

По другую сторону двери дети, вцепившись друг в друга, дрожали от волнения. Они так охрипли от криков, что с трудом могли говорить, но Сирил сумел сипло выдавить:

– Привет!

– Как вы туда забрались?

Было бесполезно говорить: «Прилетели», поэтому Сирил ответил:

– Поднялись по лестнице, а потом обнаружили, что дверь заперта, и не смогли спуститься. Выпустите нас… Ну же!

– Сколько вас там? – спросил лесничий.

– Только четверо, – сказал Сирил.

– Вы вооружены?

– Мы… что?

– У меня под рукой ружье, так что лучше без фокусов, – предупредил лесничий. – Если мы откроем дверь, вы обещаете спуститься тихо и без глупостей?

– Да… О да! – пообещали дети в один голос.

– Боже мой, – сказал викарий, – неужто я слышу женские голоса?

– Открыть дверь, сэр? – спросил лесничий.

Эндрю спустился на несколько ступенек. «Чтобы остальным не было тесно», – объяснил он потом.

– Да, – разрешил викарий, – открывай. Помните, – сказал он в замочную скважину, – мы пришли вас освободить. Вы сдержите обещание воздержаться от насилия?

– Надо же, как засов заклинило, – пробормотал лесничий. – Можно подумать, его не отодвигали уже полгода.

Вообще-то так оно и было.

Когда засов подался, лесничий низким и внушительным голосом сказал в замочную скважину:

– Я не открою, пока вы не отойдете на другую сторону колокольни. И если кто-нибудь из вас на меня кинется, я выстрелю. Ну, живо!

– Мы все отошли, – донесся ответ.

Лесничий, довольный собой и считая себя очень смелым, распахнул дверь, ступил на свинцовую кровлю и осветил взятым из конюшни фонарем группу головорезов, сгрудившихся у парапета на дальней стороне колокольни.

Опустив ружье, он чуть не выронил фонарь и воскликнул:

– Господи, помоги мне! Да это же кучка ребятишек!

Теперь приблизился викарий.

– Как вы здесь очутились? – строго спросил он. – Отвечайте немедленно!

– Ой, отведите нас вниз, – попросила Джейн, вцепившись в его пальто. – Отведите, и мы все вам расскажем. Вы нам не поверите, но это неважно. Пожалуйста, отведите нас вниз!

Остальные столпились вокруг и стали умолять о том же. Все, кроме Сирила. Ему хватало забот с сифоном, который все время норовил выскользнуть из-под куртки, так что требовались обе руки, чтобы с ним совладать.

Но Сирил тоже сказал, держась как можно дальше от света фонаря:

– Пожалуйста, мы хотим вниз.

И их отвели вниз. Это было непросто – спускаться в темноте по незнакомой лестнице колокольни, но лесничий им помогал, только Сирилу пришлось спускаться самому из-за сифона. Сифон продолжал попытки вырваться на волю, и на полпути вниз ему едва это не удалось. Сирил поймал его за носик и чуть не потерял равновесие. Когда, наконец, все спустились по винтовой лестнице и ступили на камни церковного крыльца, Сирил был бледным и весь дрожал.

Тут лесничий схватил его и Роберта за руки.

– Вы ведите девочек, сэр, – сказал он викарию, – вы с Эндрю сможете с ними справиться.

– Отпустите! – попросил Сирил. – Мы же не убегаем. И мы ничего плохого не сделали вашей старой церкви. Отпустите меня!

– Просто иди, куда велено, – приказал лесничий, и Сирил не посмел сопротивляться, потому что как раз в этот миг сифон снова начал соскальзывать.

Итак, их провели в кабинет викария, и туда сразу ворвалась его жена.

– Уильям, ты цел? – воскликнула она.

Роберт поспешил успокоить женщину:

– Да, он цел и невредим, мы никого не тронули. И, пожалуйста, мы сильно опаздываем, и дома будут волноваться. Не могли бы вы отправить нас домой в своем экипаже?

– А может, поблизости есть отель, где можно нанять двуколку? – спросила Антея. – Марта наверняка ужасно беспокоится.

Вне себя от изумления и волнения викарий опустился в кресло.

Сирил тоже сел и наклонился вперед, уперев локти в колени, чтобы прикрыть собой сифон.

– Но как же так получилось, что вы оказались заперты на колокольне? – спросил викарий.

– Мы поднялись наверх, – медленно начал Роберт, – и устали, и легли спать, а когда проснулись, обнаружили, что дверь заперта, поэтому стали кричать.

– Еще как кричать! – сказала жена викария. – Это ж надо – напугать нас всех до полусмерти! Вам должно быть стыдно.

– Нам стыдно, – кротко заверила Джейн.

– Но кто запер дверь? – спросил викарий.

– Понятия не имею, – абсолютно искренне ответил Роберт. – Пожалуйста, отправьте нас домой.

– Ну и ну, – сказал викарий. – Думаю, лучше так и сделать. Эндрю, запряги лошадь в повозку и отвези их домой.

– Один ни за что не поеду, – пробормотал себе под нос Эндрю.

– Пусть это послужит вам уроком… – начал викарий и продолжал разглагольствовать в том же духе, а дети слушали его с несчастным видом.

Но лесничий не слушал, а смотрел на незадачливого Сирила. Конечно, лесничий хорошо разбирался в браконьерах, поэтому знал, как выглядят люди, которые что-то скрывают. Викарий как раз заговорил о том, что надо стараться вырасти такими, чтобы быть для своих родителей благословением, а не источником треволнений и позором, как вдруг лесничий сказал:

– Велите ему показать, что у него там под курткой. – И Сирил понял, что его раскрыли.

Он встал, расправил плечи и попытался принять благородный вид – так выглядят в книгах мальчики, при взгляде на которых никто не усомнится, что они из доблестных и достойных семей и будут до самого смертного часа верны своему долгу.

– Что ж, вот, смотрите, – сказал он.

Воцарилось молчание. Сирилу ничего другого не оставалось, кроме как продолжить:

– Да, мы взяли это из вашей кладовой, а еще взяли курицу, язык и хлеб. Мы очень хотели есть и не тронули ни заварного крема, ни варенья, а забрали только хлеб, мясо и воду… Газировку нам пришлось прихватить волей-неволей. В общем, мы взяли только жизненно необходимое и оставили полкроны в уплату и письмо. И нам очень жаль. И отец заплатит за нас штраф и все, что полагается, только не отправляйте нас в тюрьму, иначе мама ужасно огорчится, а вы сами велели нам не быть семейным позором. Поэтому не вздумайте так жестоко с нами поступать! Мы сожалеем изо всех сил. Вот!

– Но как вы добрались до окна кладовой? – спросила миссис викарий.

– Я не могу рассказать, – твердо ответил Сирил.

– Вы поведали мне всю правду? – спросил священник.

– Нет, – выпалила Джейн. – То есть, это правда, но не вся. Мы не можем вам рассказать всего, даже не просите. О, пожалуйста, простите нас и отвезите домой!

Она подбежала к жене викария и обняла ее. Жена викария обняла Джейн в ответ, а лесничий, прикрыв рот рукой, прошептал викарию:

– Они не врут, сэр. Думаю, у них есть сообщник, которого они выгораживают. Кто-то подтолкнул их к этому, и они его не выдадут. Наивных малышей кто-то втянул в свою игру.

– Скажите, вы прикрываете кого-то? – ласково спросил викарий. – Кто-нибудь еще имел отношение к случившемуся?

– Да, – ответила Антея, думая о псаммиаде, – но он не хотел ничего плохого.

– Очень хорошо, мои дорогие, – сказал викарий, – тогда давайте больше не будем об этом. Только скажите, почему вы написали такое странное письмо?

– Даже не знаю, – признался Сирил. – Видите ли, Антея писала его второпях, и тогда мы вправду не думали, что воруем. Но потом, когда оказалось, что мы не можем спуститься с церковной колокольни, наш поступок стал выглядеть воровством. Мы все очень сожалеем…

– Ну хватит, хватит, – сказала жена викария, – только в другой раз думайте, прежде чем брать чужое мясо. А теперь… Хотите кексов с молоком, прежде чем отправитесь домой?

Когда Эндрю пришел сообщить, что лошадь запряжена, и спросить – неужели от него ожидают, чтобы он в одиночку отправится в ловушку, которую распознал с самого начала, он увидел, что дети едят кексы, пьют молоко и смеются над шутками викария, а Джейн сидит на коленях у жены викария.

Как видите, дети легко отделались.

Двоюродный брат кухарки, лесничий, попросил разрешения поехать с ними, и Эндрю был очень рад, что кто-то сможет вытащить его из ловушки, в существовании которой он не сомневался.

Когда экипаж довез детей до дома между меловым и щебеночным карьерами, у них уже слипались глаза, но они чувствовали, что подружились с лесничим на всю жизнь.

Эндрю без единого слова высадил своих пассажиров у железных ворот.

– Езжай домой, – сказал ему лесничий. – А я вернусь на кобыле Шанкса.

Пришлось Эндрю, к его неудовольствию, уехать одному, а лесничий, двоюродный брат кухарки викария, проводил детей до двери и, когда их унесло в постель вихрем упреков, остался, чтобы объяснить Марте, что же случилось. И он так хорошо все объяснил, что на следующее утро Марта уже почти не ругалась.

После лесничий часто приходил повидаться с Мартой, и в конце концов они… Но это уже другая история, как говорит дорогой мистер Киплинг.

Марте пришлось сдержать слово, данное накануне вечером, и в наказание оставить детей дома. Но она смилостивилась и согласилась отпустить Роберта на полчасика, чтобы тот сбегал за чем-то очень важным.

Это, конечно, было очередное ежедневное желание.

Роберт бросился к песочной яме, нашел псаммиада и пожелал…

Но это тоже совсем другая история.

Назавтра все, кроме Роберта, сидели дома в наказание за вчерашнее плохое поведение. Конечно, Марта решила, что во всем виновато детское озорство, а не невезение. На нее не стоило обижаться, ведь она думала, что выполняет свой долг. Как вам известно, взрослые люди часто говорят, что им не нравится вас наказывать, дескать, они поступают так только ради вашего же блага и наказание огорчает их так же сильно, как и вас, – и это часто бывает правдой. Марта терпеть не могла наказывать детей точно так же, как они терпеть не могли быть наказанными: и потому что ватага целый день шумела в доме, и по другим причинам.

– Честное слово, почти стыдно держать их дома в такую прекрасную погоду, – сказала она кухарке. – Но они настолько распустились, что в один прекрасный день проломят себе головы, если я не буду тверда. Приготовь им кекс к чаю, дорогая. И как только управимся с работой, пойдем погулять с малышом. Если он не будет путаться под ногами, остальные смогут хорошенько побузить. А теперь, Элиза, займись проветриванием постелей. Уже почти десять часов, а мы мышей не ловим!

Люди в Кенте говорят про мышей, когда имеют в виду: «еще ничего не сделано».

Итак, старших детей оставили дома, но Роберту, как я уже сказала, разрешили выйти на полчасика за чем-то очень-очень нужным. И этим нужным, конечно же, было сегодняшнее желание.

Роберт без труда нашел песчаного эльфа. День выдался таким жарким, что эльф впервые сам выбрался наружу и сидел в куче мягкого песка, потягиваясь, расчесывая усы и вращая улиточьими глазами.

– Ха! – сказал псаммиад, левым глазом заметив Роберта. – Я вас высматривал. А где остальные? Надеюсь, не разбились из-за того, что выпросили крылья?

– Нет, не разбились, – ответил Роберт. – Но крылья довели нас до беды, как и предыдущие наши просьбы. Поэтому остальных держат дома, а меня выпустили всего на полчаса – чтобы загадать желание. Пожалуйста, позволь поскорее его загадать.

– Загадывай, – разрешил псаммиад, ерзая на песке.

Но Роберт никак не мог ничего придумать. Все мысли вылетели у него из головы и вспоминались только всякие пустяковины, которые он хотел получить лично для себя, вроде конфет, альбома с иностранными марками или ножа с тремя лезвиями и штопором. Он сел, чтобы сосредоточиться, но все равно в голову лезло то, что другим было совершенно не нужно: например, футбольный мяч, или пара крикетных щитков, или мечты о том, чтобы хорошенько вздуть Симпкинса-младшего, как только начнется новый учебный год.

– Эй, – наконец сказал псаммиад, – лучше поторопись. Время-то летит.

– Знаю, что летит, – ответил Роберт. – Но ничего не могу придумать. Мне бы хотелось, чтобы ты мог исполнить желание других, не ожидая, пока они сюда придут и сами о нем расскажут… Ой, не надо!

Но было уже поздно. Псаммиад раздулся, сделавшись раза в три больше своего обычного размера, а потом опал, как проколотый пузырь, и с глубоким вздохом откинулся на кучу песка, совсем ослабев от усилий.

– Готово! – пробормотал он. – Было ужасно трудно, но я это сделал. Беги домой, не то твои родственники пожелают какую-нибудь глупость, прежде чем ты до них доберешься.

Роберт чувствовал, что они уже пожелали какую-нибудь глупость, и, пока бежал домой, все гадал, чего же остальным захотелось в его отсутствие. Они могли захотеть кроликов, или белых мышей, или шоколаду, или хорошей погоды на завтра, или (самое вероятное) кто-то из них мог сказать: «Хочу, чтобы Роберт поторопился». Что ж, он уже торопился, и, если они этого захотели, значит, сегодняшнее желание потрачено впустую. Потом Роберт попытался представить, как бы остальные пожелали развлечься в заточении. Собственно, он сам отпросился на улицу потому, что когда снаружи светит солнце, а вам запрещено выходить, немногое может вас развлечь.

Роберт торопился изо всех сил, но, свернув за угол, не увидел знакомых железных украшений крыши и водостоков – кошмара архитектора. Он так широко раскрыл глаза, что ему пришлось перейти на шаг, потому что не получалось бежать с широко открытыми глазами. Потом и вовсе остановился… Дома не было! Ни дома, ни ограды, а там, где раньше стоял дом… Роберт протер глаза и посмотрел снова. Да, другие явно загадали желание. Наверное, они пожелали жить в замке, потому что вместо белого дома высился замок, черный и величественный, высокий и широкий, с зубчатыми стенами, стрельчатыми окнами и восемью огромными башнями. А там, где раньше был фруктовый сад, выросли, как грибы, какие-то белые сооружения.

Роберт медленно двинулся вперед. Подойдя ближе, он понял, что это белые палатки, между которыми ходят люди в доспехах… Целые толпы вооруженных людей.

– Ух ты! – воскликнул Роберт. – Они это сделали! Они мечтали очутиться в замке, и вот они в нем очутились – в осажденном замке! Ну, знаешь ли, песчаный эльф! Лучше бы мы никогда не встречали тебя, мерзкое создание!

В маленьком окошке над большими воротами, за рвом, появившимся там, где всего полчаса назад был сад, кто-то размахивал чем-то почти белым. Роберту показалось, что это один из носовых платков Сирила. С тех пор, как Сирил опрокинул бутылку красителя в ящик со своими носовыми платками, они никогда уже не бывали чисто-белыми. Роберт помахал в ответ и тут же понял, что поступил неразумно, ибо этот сигнал заметили осаждающие, и к нему направились двое в стальных шлемах. Их длинные ноги были обуты в высокие коричневые сапоги, и приближались эти двое такими большими шагами, что Роберт, вспомнив, какие короткие ноги у него самого, решил не удирать. Он знал: сбежать все равно не удастся, а враг, чего доброго, придет в ярость. Поэтому он застыл неподвижно – к удовлетворению обоих мужчин.

– Клянусь святынями, – сказал один, – вот храбрый плут!

Роберту понравилось, что его назвали храбрым – каким-то образом это и вправду прибавило ему смелости. «Плута» он пропустил мимо ушей. Он знал, что в исторических романах для юношества люди часто так говорят, значит, его не хотели обидеть. Оставалось надеяться, что он поймет язык воинов. Ему не всегда удавалось понять, о чем говорят персонажи исторических романов для юношества.

– Какая странная у него одежда, – сказал второй воин. – По-видимому, он задумал коварное предательство. Скажи, парень, какими судьбами ты здесь очутился?

Роберт понял, что это означает: «Ты что тут делаешь, мальчик?» – и ответил:

– Если вы не против, я хочу пойти домой.

– Ну так ступай! – разрешил человек, чьи сапоги были выше, чем у второго. – Никто не препятствует тебе, и ничто не повелевает нам за тобой следить.

Обращаясь к своему товарищу, он добавил настороженным шепотом:

– Разрази меня гром, у меня дурные предчувствия: возможно, он принес вести осажденным.

– Где ты живешь, юный плут? – спросил мужчина в шлеме побольше.

– Вон там, смотрите, – сказал Роберт, но тут же понял, что лучше было бы сказать: «Вон там, взирайте».

– Ха… Вон оно что! – отозвался человек в самых высоких сапогах. – Ступай со мной, мальчик. Тебя должен узреть наш предводитель.

И упирающегося Роберта потащили к предводителю – за ухо.

Таких великолепных воинов, как предводитель, Роберт еще никогда не встречал. Военачальник как будто сошел с картинок, которыми Роберт так часто восхищался в исторических романах. Тут тебе и доспехи, и шлем, и конь, и гребень, и перья, и щит, и копье, и меч. Я почти не сомневаюсь, что доспехи и оружие принадлежали к совершенно разным эпохам. Щит был тринадцатого века, а меч – таким, какими сражались в Наполеоновских войнах. Кираса была времен Карла Первого, а шлем датировался Вторым Крестовым походом. На щите красовался величественный герб: три красных бегущих льва на синем фоне.

Кстати, военные палатки были последней марки, одобренной нашим военным министерством, а весь вид лагеря, войска и предводителя, возможно, ввели бы некоторых историков в ступор. Но Роберт онемел от восхищения. Ему казалось, что всё вокруг такое, каким и должно быть, потому что он смыслил в геральдике или реконструкции не больше, чем одаренные художники, обычно рисующие картинки к историческим романам. Все было «точь-в-точь как на картинке» и привело его в такой восторг, что он почувствовал себя храбрее, чем когда-либо.

– Поди сюда, парень, – велел славный предводитель, когда люди в стальных шлемах времен Кромвеля что-то тихо и торопливо ему сказали. Глава осаждающих снял шлем, потому что плохо в нем видел, и явил миру доброе лицо и длинные светлые волосы. – Не бойся, ущерба тебе не будет.

Роберт обрадовался такому обещанию, но задумался, что же такое «ущерб» и не противнее ли он микстуры, которую ему иногда приходилось принимать.

– Поведай без страха свою историю, – ласково сказал предводитель. – Откуда ты явился и каковы намерения твои?

– Мои чего? – спросил Роберт.

– Что тебе нужно? Какое поручение тебе дадено, раз бродишь ты один средь этих грубых вооруженных людей? Бедное дитя, я уверен – сердце твоей матери изболелось за тебя.

– Ну, это вряд ли, – сказал Роберт. – Видите ли, она не знает, что меня сейчас нет дома.

Предводитель вытер скупую мужскую слезу (точно так, как сделал бы любой военачальник в историческом романе) и продолжал:

– Не бойся открыть правду, дитя: ты можешь не страшиться Вулфрика де Тальбота.

У Роберта возникло дикое ощущение, что этот славный предводитель осаждающих, поскольку появился тут из-за очередного желания, выполненного псаммиадом, сможет лучше Марты, цыган, полицейского в Рочестере и вчерашнего священника понять правдивую историю о песчаном эльфе. Единственная трудность заключалась в том, что Роберт мог не вспомнить всякие там «воистину», «клянусь могилами предков» и тому подобные выражения, которые помогли бы рассказать все не хуже мальчика из исторического романа. И все-таки он смело начал с фразы из книжки «Ральф Декурси, или мальчик-крестоносец»:

– Благодарю за любезность, прекрасный сэр рыцарь. Дело в том, что… Я надеюсь, вы не торопитесь, ибо история моя весьма длинна. Надо сказать, что мои мать и отец в отъезде, а когда мы с братьями и сестрами играли в щебеночном карьере, мы нашли псаммиада.

– Боже всеблагой! Псаммиада? – переспросил рыцарь.

– Да, это нечто вроде эльфа или чародея… Скорее, все-таки чародея. И он поведал, что может каждый день исполнять одно наше желание. Для начала мы захотели стать красивыми.

– Твое желание вряд ли исполнилось, – пробормотал один из воинов, глядя на Роберта.

Мальчик продолжал так, будто ничего не слышал, хотя замечание показалось ему очень грубым.

– А потом мы захотели сокровищ, денег, понимаете? Но не смогли их потратить. А вчера мы пожелали крылья и получили их, и сперва это было потрясно…

– Твоя речь невнятна и груба, – сказал сэр Вулфрик де Тальбот. – Повтори еще раз свои слова. Как это было?

– Потрясно… я имел в виду – весело… Ну, в смысле, мы были довольны своей участью, но потом попали в передрягу.

– Что такое «передряга»? Может, сражение?

– Нет, не сражение. Мы угодили в… в… затруднительное положение.

– Вас бросили в темницу? Горе вашим юным рукам и ногам, отягощенным оковами! – с вежливым сочувствием сказал рыцарь.

– Нет, не в темницу. Мы просто… просто столкнулись с несчастьями, которых не заслужили, – объяснил Роберт. – А сегодня нас наказали, запретив выходить на улицу. Я живу вон там, – он показал на замок. – Остальные остались дома, и им не разрешают выходить. Это все из-за псаммиада… Я имею в виду, чародея. Лучше бы мы никогда его не встречали!

– Он могущественный чародей?

– Еще какой могущественный, силенок у него хоть отбавляй!

– И ты полагаешь, что заклинания чародея, которого ты разгневал, придают сил осаждающему отряду? – спросил доблестный предводитель. – О нет! Знай, что Вулфрик де Тальбот не нуждается в помощи чародея, чтобы привести своих людей к победе!

– Я уверен, что не нуждаетесь, – поспешно заверил вежливый Роберт. – Конечно, не нуждаетесь, определенно. Но все равно отчасти во всем виноват псаммиад, хотя больше всего виноваты мы сами. Сами по себе вы бы тут не появились.

– Неужто, дерзкий юнец? – надменно спросил сэр Вулфрик. – Твоя речь темна и неучтива. Разгадай мне изреченные тобой загадки!

– О, конечно, вы этого не понимаете, но на самом деле вы ненастоящие! – в отчаянии воскликнул Роберт. – Вы здесь только потому, что мои сестры и брат, должно быть, как последние дураки, захотели жить в замке… Когда солнце сядет, вы просто исчезнете, и все сделается таким, как раньше.

Военачальник и воины обменялись взглядами сначала сочувственными, потом суровыми, и человек в высоких сапогах сказал:

– Берегитесь, мой благородный господин; мальчишка только притворяется безумным, чтобы вырваться из наших лап. Не следует ли его связать?

– Я не безумнее вас, – огрызнулся Роберт. – Хотя, конечно, я сглупил, думая, что вы всё поймете. Отпустите меня, я же ничего плохого не сделал!

– Отпустить куда? – спросил рыцарь, который, казалось, верил в историю о чародее, пока дело не дошло до его личного в ней участия. – Куда ты в таком случае направишься?

– Домой, конечно, – Роберт показал на замок.

– Чтобы принести осажденным весть, что помощь близка? О, нет!

– Ладно, тогда позвольте мне пойти куда-нибудь еще.

Роберт лихорадочно перебирал в памяти выражения, читанные в исторических романах, и, наконец, медленно произнес:

– Да устыдится сэр Вулфрик де Тальбот своего намерения держать в плену парня… Я имею в виду, юношу, не причинившего никому вреда и желающего просто свалить отсюда… В смысле, покинуть это место, не учинив никакого насилия.

– И это ты говоришь мне в лицо, подлый плут! Черт бы побрал твою наглость! – вскричал сэр Вулфрик.

Но слова Роберта, похоже, все-таки его задели.

– Но ты речешь истину, – задумчиво добавил военачальник и благородно объявил: – Ступай куда хочешь, ты свободен. Вулфрик де Тальбот не воюет с младенцами. Джекин тебя проводит.

– Отлично! – с жаром воскликнул Роберт. – Джекин наверняка не пожалеет о потраченном времени! Пошли, Джекин. Сэр Вулфрик, честь имею.

Мальчик козырнул так, как козыряют современные военные, и побежал к песчаной яме, а Джекин в высоких сапогах легко поспевал за ним.

Роберт нашел и выкопал эльфа, разбудил и стал умолять исполнить еще одно желание.

– Я уже и так исполнил сегодня два, – проворчал псаммиад. – Кстати, над исполнением второго трудился, как проклятый.

– О, выполни, выполни, выполни, выполни! – просил Роберт, пока Джекин, разинув рот, с ужасом таращился на странное говорящее животное, которое глядело на него глазами, похожими на глаза улитки.

– Ну, что еще за желание? – сонно огрызнулся псаммиад.

– Я хочу очутиться вместе с остальными, – сказал Роберт.

Псаммиад начал раздуваться. Роберту и в голову не пришло попросить, чтобы замок и лагерь осаждающих исчезли. Конечно, он знал, что всё это появилось только благодаря исполненному желанию, но мечи, кинжалы, пики и копья казались слишком реальными, чтобы их можно было просто взять и убрать.

На мгновение Роберт потерял сознание, а когда открыл глаза, вокруг него толпились сестры и брат.

Они наперебой загомонили:

– Мы не слышали, как ты вошел! Как мило с твоей стороны пожелать, чтобы наше желание исполнилось!

– Конечно, мы поняли, что оно исполнилось благодаря тебе.

– Но ты должен был нас предупредить. А вдруг мы пожелали бы какую-нибудь глупость?

– Глупость? – сердито переспросил Роберт. – Хотел бы я знать, что может быть еще глупее! Я из-за вас чуть не погиб!

И он рассказал о том, что с ним случилось. Остальные признали: ему и вправду пришлось нелегко. Но все так хвалили его за храбрость и сообразительность, что вскоре к Роберту вернулось присутствие духа и, почувствовав себя еще храбрее, он согласился стать капитаном осажденного гарнизона.

– Мы еще ничего не делали, – спокойно сказала Антея, – потому что ждали тебя. Будем стрелять через эти узкие бойницы из подаренного дядей лука. Ты стреляешь первым.

– Что-то не хочется, – осторожно ответил Роберт. – Ты не знаешь, на что они похожи вблизи. У них есть настоящие луки, ужасно длинные, и мечи, и пики, и кинжалы, и полным-полно всяких других острых железяк. И они самые-пресамые настоящие. Это не просто картинка, или видение, или что-то вроде того; те люди запросто могут нас ранить и даже убить… Ухо, за которое меня тащили, до сих пор болит. Послушайте, вы исследовали замок? Наверное, нам лучше их не трогать, пока они не трогают нас. Я слышал, как Джекин сказал, что они не собираются атаковать до заката. Можно пока на всякий случай приготовиться к штурму. Есть в замке солдаты, способные его защищать?

– Не знаю, – ответил Сирил. – Видишь ли, только я пожелал, чтобы мы оказались в осажденном замке, как все полетело вверх тормашками, а когда вернулось на свои места, мы выглянули в окно и увидели военный лагерь и тебя, да так и следили за тобой, не сводя глаз. Глянь, разве этот зал не великолепен? Совсем-совсем настоящий!

Зал был квадратным, с каменными стенами толщиной в четыре фута и массивными потолочными балками. Низкая дверь в углу вела на лестницу, и дети, спустившись по ней, оказались в большой привратной башне со сводчатым потолком, с запертыми на засов огромными дверями. Еще ниже была маленькая комната с окошком, и братья с сестрами, выглянув в него, увидели, что подъемный мост поднят, а решетка опущена. Ров выглядел широченным и глубоченным. Напротив двери, выходившей в сторону рва, имелась еще одна высокая дверь, а в ней – маленькая дверца. Через эту дверцу дети прошли в большой внутренний двор, окруженный со всех сторон серыми замковыми стенами, грозно вздымающимися к небесам.

Посреди двора стояла Марта и водила рукой в воздухе. Кухарка наклонилась и тоже очень странно двигала руками. Но самым странным и самым ужасным зрелищем был Ягненок: он сидел в пустоте, футах в трех над землей, и радостно смеялся.

Дети бросились к нему, но, когда Антея протянула руки, чтобы подхватить братишку, Марта сердито сказала:

– Оставь его в покое! Не надо трогать его, мисс, пока он хорошо себя ведет.

– Но что он делает? – спросила Антея.

– Делает? Да ничего не делает, сидит на своем высоком стульчике, ведет себя паинькой, золотце мое, и наблюдает, как я глажу. Ну-ка, кыш отсюда, кыш… Эх, утюг опять остыл!

Она подошла к кухарке и, казалось, потыкала невидимый огонь невидимой кочергой, а кухарка тем временем ставила невидимое блюдо в невидимую печь.

– Бегите отсюда, живо, – велела Марта, – я и так ничего не успеваю. Если будете мне мешать, останетесь без обеда. Давайте, убирайтесь, не то получите трепку.

– Ты уверена, что с Ягненком все в порядке? – тревожно спросила Джейн.

– В полном, если не будете его тормошить. Я думала, вы хотите сегодня побыть без него; но если он вам нужен, забирайте его, ради бога.

– Нет-нет, – сказали дети и поспешили уйти.

Скоро им придется защищать осажденный замок, а на невидимой кухне, пусть даже вися в воздухе, Ягненок будет в большей безопасности, чем в караулке.

Дети вошли в первую попавшуюся дверь и беспомощно сели на деревянную скамью, которая тянулась вдоль стены комнаты.

– Какой ужас! – в один голос сказали Антея и Джейн.

– Я как будто угодила в маньячный дом, – добавила Джейн.

– Что еще за маньячный дом? – спросила Антея. – Да, страшновато, и мне это не нравится. Зря мы не пожелали что-нибудь простое – лошадку-качалку, или ослика, или еще что-нибудь в том же духе.

– Сейчас без толку что-то загадывать, – с горечью сказал Роберт.

– Помолчите, пожалуйста, мне нужно подумать, – попросил Сирил.

Он закрыл лицо руками, а остальные стали оглядываться по сторонам. В длинной комнате со сводчатым потолком вдоль стены стояли деревянные столы, еще один стол виднелся в конце зала, на чем-то вроде деревянной платформы. Здесь было сумрачно и полутемно, на полу валялись какие-то плохо пахнущие палочки.

Сирил резко выпрямился и сказал:

– Послушайте, все в порядке. Я вот что думаю. Как вы помните, мы не хотели, чтобы слуги замечали что-то особенное, когда исполняются наши желания. И с Ягненком ничего не случится, если мы этого не пожелаем. Служанки не замечают замка и всего остального, но, поскольку замок находится на том же месте, где стоял наш дом… Я имею в виду, где он стоит и сейчас, значит, служанки все еще в этом доме. Человек может видеть только одно из двух: или замок, или дом. Мы видим замок, но не видим дом, а они не видят замка, раз видят дом, и…

– Хватит! – попросила Джейн. – У меня от тебя уже кружится голова, как от карусели. Какая разница, как все устроено? Я просто надеюсь, что мы сможем увидеть наш обед, потому что если он невидимый, его не подцепишь ложкой, и тогда мы не сможем его съесть! Я знаю, что так и будет, потому что я пыталась пощупать, есть ли под Ягненком кресло, и ничего под ним не нащупала, только воздух. Мы не можем есть воздух, а я такая голодная, как будто завтракала много лет назад.

– Бесполезно об этом думать, – сказала Антея. – Давайте еще побродим по замку. Может, здесь найдется что-нибудь съестное.

Слова Антеи зажгли надежду в сердцах детей, и они продолжили исследовать свои владения. Но, хотя они не смогли бы представить замка прекраснее, в нем не нашлось ни еды, ни солдат.

– Сирил, ну почему ты не пожелал попасть в осаду в замке, полностью укомплектованном гарнизоном и провизией? – укоризненно спросила Джейн.

– Всего нельзя предвидеть, сама знаешь, – ответила Антея. – Наверное, уже пришло время обеда.

Вообще-то обедать было еще рано, и все равно дети слонялись по двору, наблюдая за странными движениями служанок, потому что не знали точно, где находится столовая их ставшего невидимым дома. Вскоре они увидели, что Марта несет через двор невидимый поднос, и поняли, что по счастливой случайности столовая дома находится там же, где пиршественный зал замка. Но как упали сердца детей, когда они поняли, что поднос невидим!

Усевшись за стол, они в пришибленном молчании ждали, пока Марта нарежет невидимую баранью ногу и разложит по тарелкам невидимой ложкой невидимую зелень и невидимый картофель. Когда служанка вышла из комнаты, дети посмотрели на пустой стол, а после – друг на друга.

– Хуже просто не придумаешь, – сказал Роберт, который раньше не отличался отменным аппетитом.

– А мне не очень хочется есть, – отозвалась Антея, стараясь, как обычно, относиться ко всему с оптимизмом.

Сирил демонстративно затянул свой пояс.

Джейн разрыдалась.

Дети сидели в мрачном пиршественном зале за длинным пустым столом, уже не надеясь поесть. Обед, который принесла Марта, был невидимым и неосязаемым: пошарив на столе, они ничего не нащупали, кроме голой столешницы, и поняли, что дальше искать не смысла.

Вдруг Сирил порылся в кармане и воскликнул:

– Точно! Посмотрите! Печенье!

Конечно, печенье слегка поломалось и раскрошилось, и все-таки было вполне съедобным: три целых печеньки и щедрая горсть крошек и обломков.

– Утром мне дала его кухарка, а я совсем о нем забыл, – сказал Сирил, честно и аккуратно деля находку на четыре кучки.

Печеньки были съедены в радостном молчании. Ничего, что у них оказался слегка странный вкус, потому что они все утро пролежали в кармане Сирила вместе с мотком просмоленной бечевки, несколькими зелеными еловыми шишками и комком сапожного воска.

– Знаешь, Сирил, – сказал Роберт, – ты так умно объяснил про невидимость и про все остальное, так объясни – как же получилось, что печенье осталось, а хлеб, мясо и прочая еда исчезла?

– Даже не знаю, – помолчав, ответил Сирил. – Может, потому, что печенье было у меня в кармане, а мы все, вместе с нашей одеждой, остались прежними. Наверное, из-за этого все, что лежало в моем кармане, тоже осталось прежним.

– Значит, если бы у нас в карманах лежала баранина, она бы осталась, – сказал Роберт. – Как бы мне хотелось, чтобы при нас нашлась баранина!

– Но этого не будет. Наверное, мясо не будет у нас, пока мы не положим его в рот.

– Или не сунем в карман, – сказала Джейн, вспомнив о печенье.

– Кто сует баранину в карманы, глупая? – хмыкнул Сирил. – Но я кое-что придумал… Во всяком случае, стоит попробовать!

Он наклонился над столом, приблизив к нему лицо, и начал открывать и закрывать рот, как будто глотал воздух.

– Без толку все это, – сказал Роберт в глубоком унынии. – Ты только… Ух ты!

Сирил с торжествующей улыбкой выпрямился с зажатым в зубах квадратным куском хлеба. Самым настоящим. Видимым. Правда, как только Сирил откусил кусочек, остальное исчезло; но он не расстроился, потому что знал: хлеб у него в руке, хотя не мог ни видеть, ни осязать его. Он откусил еще кусочек воздуха между пальцами, и тот превратился в хлеб у него во рту. В следующее мгновение остальные последовали примеру старшего брата, открывая и закрывая рты в дюйме от пустого с виду стола. Роберт откусил кусок баранины, и… Но, думаю, лучше опустить занавес над этой неприглядной сценой. Достаточно сказать, что всем хватило баранины, а когда Марта пришла сменить тарелки, она сказала, что в жизни не видела, чтобы за столом так свинячили.

Пудинг, к счастью, был самым простым, и в ответ на вопрос Марты дети в один голос ответили, что не будут поливать его вареньем или посыпать сахаром, а съедят просто так.

– Дожили! Интересно, дальше-то что будет? – сказала Марта и ушла.

Следующую сцену я тоже не буду описывать, потому что никто не выглядит симпатично, поедая пудинг ртом из тарелки, как собака.

И все-таки в итоге дети пообедали, и это было замечательно. Почувствовав прилив храбрости, они начали готовиться к отражению штурма, на случай, если он начнется до захода солнца. Роберт, как главнокомандующий, велел подняться на верхушку одной из башен и осмотреться, что и было сделано.

Сверху осажденные отлично разглядели все, что творилось вокруг замка и за рвом. Со всех сторон, куда ни глянь, стояли палатки, и по спинам испуганных детей пробежала дрожь при виде того, как воины деловито чистят и точат оружие, натягивают на луки тетиву и полируют щиты. По дороге шагал большой отряд, лошади тащили огромный ствол дерева, и Сирил побледнел, потому что понял: этот ствол вскоре станет тараном.

– Как хорошо, что вокруг замка ров, – сказал он. – И как хорошо, что подъемный мост поднят… Я бы никогда не сообразил, как его поднять.

– Но ведь в осажденном замке мост и должен быть поднят.

– В осажденном замке и солдаты должны быть, только где они? – напомнил Роберт.

– Мы не знаем, как долго длилась осада, – мрачно сказал Сирил. – Возможно, большинство храбрых защитников погибли в ее начале, и вся провизия была съедена, и осталось всего несколько выживших храбрецов… Нас, в смысле, тех, кто собирается защищаться до последней капли крови.

– И с чего вы начнете? Я имею в виду, защищаться до последней капли? – спросила Антея.

– Надо хорошо вооружиться и стрелять в противников, когда они пойдут в атаку.

– Обычно осаждающих поливали кипящим свинцом, когда те подходили близко, – вспомнила Антея. – В замке Бодиам папа показывал мне отверстия, сделанные специально для этого. И в здешней надвратной башне есть такие же дырки.

– Кажется, мне пора порадоваться, что это всего лишь игра… Это просто игра, ведь правда? – спросила Джейн.

Ей никто не ответил.

Дети нашли в замке много странного оружия. Если бы они разобрали всё найденное, они бы стали, как выразился Сирил, «тяжеловооруженными», потому что мечи, копья и арбалеты оказались слишком тяжелыми даже для мужественного и сильного старшего брата; что же касается длинных луков, никто не смог согнуть их хотя бы чуть-чуть. С кинжалами еще можно было управиться, но Джейн надеялась, что осаждающие не подойдут настолько близко, чтобы пришлось тыкать их кинжалами.

– Неважно. Кинжалы можно метать, как дротики, или сбрасывать на головы врагов, – сказал Сирил. – Знаете, на дальней стороне двора много камней. Может, затащим сюда несколько штук и просто уроним на головы тех, кто попытается переплыть через ров?

В комнате над воротами быстро выросла куча камней и еще одна куча – острых, блестящих, опасных с виду кинжалов и ножей.

Антея шла по двору в поисках новых камней, когда ее осенила неплохая идея.

Подбежав к Марте, девочка спросила:

– Можно нам взять печенье к чаю? Мы хотим поиграть в осаду замка, и печенье будет провиантом осажденного гарнизона. Пожалуйста, сунь мне его в карман, а то у меня ужасно грязные руки. И я скажу остальным, чтобы они тоже пришли за печеньем.

Действительно счастливая мысль! Марта сунула детям в карманы четыре щедрых пригоршни воздуха, которые превратились в печенье. Теперь гарнизон был с лихвой обеспечен едой до самого заката.

Дети принесли несколько котелков с холодной водой, чтобы выливать ее на осаждающих, потому что расплавленного свинца в замке не нашлось.

День пролетел удивительно быстро. Подготовка к отражению штурма была захватывающей, но никто, кроме Роберта, не чувствовал, что им грозит настоящая опасность. Тем, кто видел лагерь и осаждающих только издалека, все происходящее казалось то ли игрой, то ли потрясающе реалистичным и совершенно безопасным сном. Только Роберту время от времени становилось по-настоящему жутко.

Когда наступило время чая, дети съели печенье и запили его водой из глубокого колодца. Воду пили из рогов. Сирил настоял на том, чтобы приберечь восемь печенек на тот случай, если кто-нибудь потеряет сознание, не выдержав напряжения боя. Как раз когда он убирал печеньки в нечто вроде маленького каменного шкафчика без дверцы, внезапный резкий звук заставил его уронить три штуки. Это был громкий яростный вопль трубы.

– Вот видите, все по-настоящему, – сказал Роберт. – И скоро начнется штурм!

Все бросились к узким окнам.

– Да, – продолжал Роберт, – люди выходят из своих палаток и кишат, как муравьи. Там, где соединяются две половинки моста, гарцует этот Джекин. Хотел бы я, чтобы он видел, как я показываю ему язык! Ага!

Остальные были слишком бледны и испуганы, чтобы им захотелось кого-нибудь дразнить. Все посмотрели на Роберта с удивлением и уважением, и Антея сказала:

– Ты очень храбрый, Роберт.

– Ерунда! – Сирил из бледного мгновенно стал красным. – Он весь день готовился быть храбрым. А я просто не успел приготовиться, вот и все. Я в два счета стану еще храбрее его!

– О боже! – воскликнула Джейн. – Какая разница, кто из вас храбрее? По-моему, Сирил свалял ужасного дурака, пожелав оказаться в замке, и я не хочу больше в это играть.

– Это не игра… – сурово начал Роберт, но Антея перебила:

– О нет, игра, и очень хорошая, потому что они не смогут сюда ворваться, а если даже ворвутся, цивилизованные армии никогда не трогают женщин и детей.

– Но ты полностью, стопроцентно уверена, что они цивилизованные? – спросила Джейн, тяжело дыша. – Они выглядят такими старинными!

– Конечно, потому что они и есть старинные. – Антея весело показала на то, что виднелось за узким окном. – Ой, посмотри на маленькие флажки на копьях! Какие яркие! А какой блестящий у них военачальник! Роберт, ведь это их предводитель, да – тот, что на сером коне?

Джейн согласилась посмотреть и увидела такую красоту, что почти перестала волноваться. Зеленая трава, белые палатки, блеск копий с вымпелами, сияние доспехов, яркие шарфы и туники – все это было похоже на великолепную многоцветную картину. Зазвучали трубы, а когда трубачи перевели дух, дети услышали лязг доспехов и гул голосов.

Трубач подошел к краю рва, который теперь казался намного уже, чем раньше, и выдул из трубы самый длинный и самый громкий звук, какой когда-либо слышали дети. Наконец, рев стих, и пришедший с трубачом человек крикнул:

– Эй, в замке!

Гарнизон в караулке у ворот ясно услышал этот оклик.

– Привет! – тут же прокричал Роберт.

– Именем нашего владыки короля и нашего доброго господина и доблестного вождя сэра Вулфрика де Тальбота мы призываем сдать этот замок, иначе он будет беспощадно предан огню и мечу. Сдаетесь?

– Нет! – заорал Роберт. – Конечно, не сдаемся! Никогда, никогда, НИКОГДА!

– Тогда ваша судьба будет в ваших руках.

– Ура, – сказал Роберт яростным шепотом. – Кричите «ура», чтобы показать им, что мы не боимся, и гремите кинжалами, шумите как можно громче. Раз, два, три! Гип-гип, ура! Снова! Гип-гип, ура! И еще раз: гип-гип, ура!

Крики «ура» получились слишком тонкими и слабыми, но звон кинжалов придал им внушительности.

Из лагеря за рвом донесся еще один вопль – и дети в осажденной крепости поняли, что штурм действительно начался.

В комнате над большими воротами темнело, и Джейн слегка воспрянула духом, вспомнив, что закат уже близок.

– Этот ров ужасно узкий, – сказала Антея.

– Но даже если они его переплывут, они не смогут попасть в замок, – заверил Роберт.

Не успел он договорить, как как на лестнице послышались шаги – тяжелые шаги и лязг железа. На мгновение все перестали дышать. Лязг и топот приближались: кто-то поднимался по башенной лестнице.

Роберт подскочил к двери – бесшумно, потому что снял ботинки.

– Подождите здесь, – прошептал он и быстро и тихо прокрался туда, где звенело и топало.

Заглянув в верхнюю комнату, он увидел там Джекина, мокрого с головы до ног после форсирования рва. Джекин возился с каким-то механизмом, и Роберт не сомневался, что этот механизм приводит в действие подъемный мост.

Внезапно захлопнув дверь, Роберт повернул большой ключ в замке как раз в тот миг, когда Джекин подскочил к двери. Затем мальчик бросился вниз по лестнице и ворвался в маленькую башенку, в которой было самое большое окно.

– Мы должны помешать им проникнуть в замок! – крикнул он остальным, когда брат и сестры вбежали вслед за ним.

Дети подоспели как раз вовремя. Еще один мужчина переплыл ров и уже ухватился за подоконник. Роберт так и не узнал, как этому человеку удалось выбраться из воды, но, увидев, что тот собирается влезть в окно, мальчик изо всех сил ударил его по пальцам железным прутом, подобранным на полу. Человек с плеском свалился в ров.

В следующее мгновение все выскочили из комнаты, Роберт захлопнул дверь и с помощью Сирила задвинул огромные засовы.

Дети стояли в сводчатой надвратной башне, тяжело дыша и переглядываясь.

Увидев, что Джейн застыла с раскрытым ртом, Роберт сказал:

– Не унывай, скоро все кончится.

Наверху послышался скрип, там что-то загремело и затряслось. Детям показалось, что каменные плиты под их ногам задрожали. Затем грохот возвестил, что подъемный мост опущен.

– Это тот негодяй, Джекин, – сказал Роберт. – Но еще остается решетка; я почти уверен, что ее можно поднять только из другой комнаты, ниже, куда он не доберется.

И тут подъемный мост зазвенел, топот вооруженных людей и лошадиных копыт разбудил эхо.

– Наверх, быстро! – крикнул Роберт. – Надо чем-нибудь их забросать!

Даже девочки теперь чувствовали себя почти храбрыми. Они быстро побежали за Робертом и, повинуясь его командам, начали бросать камни в высокие узкие окна. Внизу послышался невнятный шум и стоны.

– О боже! – сказала Антея, кладя камень, который как раз собиралась бросить. – Боюсь, мы кого-то ранили!

Роберт в ярости схватил камень.

– Хочу надеяться! – сказал он. – Я бы отдал что угодно за добрый котел расплавленного свинца. Сдаться? Еще чего!

Тут снова послышался топот и, после паузы – оглушительный удар тарана. В маленькой комнате стало почти темно.

– Мы выстояли! – воскликнул Роберт. – Мы не сдадимся! Солнце должно сесть с минуты на минуту. Жаль, нет времени принести еще камней! Смотрите, все столпились внизу, давайте выльем на них воду. Обливаться, конечно, нехорошо, но им такое точно не понравится!

– О боже! – сказала Джейн. – Тебе не кажется, что лучше сдаться?

– Никогда! – ответил Роберт. – Если хотите, вступим в переговоры, но никогда не сдадимся. О, я стану солдатом, когда вырасту, вот увидите! Чиновником я не буду, сколько ни проси.

– Давайте помашем платком и попросим начать переговоры, – взмолилась Джейн. – По-моему, солнце сегодня вообще никогда не зайдет.

– Сначала выльем на этих мерзавцев воду! – сказал кровожадный Роберт.

Антея наклонила котелок над ближайшим отверстием для кипящего свинца и перевернула его. Внизу послышался всплеск, но, похоже, никто из осаждающих ничего не заметил. И снова таран ударил в огромную дверь.

Антея зачерпнула котелком воду из большой кастрюли, но помедлила.

– Какие мы идиоты, – сказал Роберт, распластавшись на полу и приложив глаз к отверстию. – Конечно, дыры ведут прямиком вниз, в домик у ворот – так устроили для того, чтобы встретить врага расплавленным свинцом, когда он уже вошел в ворота, миновал опускную решетку, и почти все потеряно. Ну-ка, дайте мне котелок.

Он заполз на треугольный подоконник в середине стены и, взяв у Антеи котелок, выплеснул воду через бойницу.

Раздался грохот тарана, топот врага и крики: «Сдавайся!» и «Да здравствует де Тальбот!»

Но внезапно все замерло, потом погасло, как огарок свечи, маленькая темная комната, казалось, закружилась и перевернулась вверх тормашками, а когда дети пришли в себя, они поняли, что находятся в большой спальне собственного дома – дома с кошмарными железными украшениями на крыше.

Братья и сестры столпились у окна. Ров, палатки и осаждающие исчезли; за окном, как прежде, был сад с зарослями георгинов, бархатцев, астр и поздних роз, а дальше – железная ограда и пустая белая дорога за ней.

Все глубоко вздохнули.

– Все в порядке! – сказал Роберт. – Я же говорил. И мы не сдались, верно?

– Ну, теперь-то вы рады, что я пожелал очутиться в замке? – спросил Сирил.

– Думаю, теперь я рада, – медленно сказала Антея. – Но я бы не хотела пережить такое снова, милый Сирил!

– О, все было просто здорово! – неожиданно сказала Джейн. – Я ни капельки не испугалась.

– Как же, как же, – начал было Сирил, но Антея перебила:

– Послушайте, я тут подумала: впервые исполненное псаммиадом желание не втравило нас в беду. Ни в малейшую. Внизу никто не беснуется, мы целы, невредимы и так весело провели день… Ладно, не совсем весело, но вы понимаете, что я имею в виду. И теперь мы знаем, какой Роберт храбрый… И Сирил, конечно, тоже, – поспешно добавила она, – и Джейн. И никто из взрослых на нас не рассердился.

Дверь резко, яростно распахнулась.

– Как вам не стыдно! – сказала Марта. По ее голосу дети поняли, как сильно она сердита. – Я так и знала, что вы ни дня не проживете без озорства! Стоит человеку выйти подышать свежим воздухом у входной двери, как вы тут же выливаете ему на голову кувшин воды! А ну, живо спать! И утром постарайтесь вести себя лучше. Не заставляйте меня повторять дважды, если через десять минут я увижу кого-нибудь из вас не в постели, я вам такое устрою! Надо же, залить мою новую шляпку!

Марта выпалила все это, не обращая внимания на хор сожалений и извинений. Дети очень огорчились, но разве они были виноваты? Что они могли поделать, если пришлось лить воду на осаждающего врага, а замок внезапно превратился в обычный дом, и все вокруг тоже изменилось… Кроме воды, которая случайно выплеснулась на чистую шляпку.

– Не знаю, почему вода не исчезла вместе с замком, – сказал Сирил.

– С чего бы ей исчезать? – спросил Роберт. – По всему миру вода есть вода.

– А по-моему, колодец в замке находился в том же самом месте, где находится колодец у нас на дворе, – сказала Джейн. – Поэтому вода была обычной, не наколдованной.

И она угадала.

– Ни одно наше желание не может обойтись без скандала, – сказал Сирил. – Можно даже и не мечтать. Пошли, Боб, мой военный герой. Если мы быстро ляжем, Марта не будет так сильно сердиться и, может, принесет нам ужин в постель. Ужасно хочется есть! Спокойной ночи, детки.

– Спокойной ночи. Надеюсь, замок не вернется ночью, – сказала Джейн.

– Конечно, не вернется, – отозвалась Антея, – но Марта вернется – не ночью, а через минуту. Ну-ка, повернись, я помогу тебе развязать передник.

– Каким было бы унижением для сэра Вулфрика де Тальбота узнать, что половина осажденного гарнизона носила переднички, – сонно сказала Джейн.

– А другая половина – короткие штаны. Да, для него это было бы ужасно. Стой спокойно, ты еще больше затягиваешь узел.

– Слушайте, я тут подумал… – начал Сирил.

– И как, головушка сильно заболела? – участливо спросил Роберт.

– Не будь идиотом! Я серьезно.

– Заткнись, Боб, – попросила Антея.

– Все молчим, слушаем речь Сирила, – сказал Роберт.

Сирил, балансируя на краю бочки с водой на заднем дворе, заговорил:

– Друзья, римляне, соотечественники… И соотечественницы – мы нашли псаммиада. Мы загадывали ему желания. Мы летали на крыльях, мы стали прекрасными, как ясное солнышко, тьфу! И все это было довольно забавно – и богатство, и замок, и даже та паршивая история с Ягненком и цыганами. Но в результате мы ничего не получили. Ничего стоящего из наших желаний не вышло.

– Зато были приключения, – сказал Роберт, – а это всегда здорово.

– Но маловато, если в конце все идет наперекосяк, – твердо заявил Сирил. – И я подумал…

– Да неужто? – вполголоса спросил Роберт.

– Да, я размышлял в безмолвии – или как там говорится? – в безмолвии ночи. Если тебя внезапно просят сказать что-нибудь из истории – дату нормандского завоевания или еще что-нибудь – у тебя тут же вылетает из головы даже то, что ты прекрасно знаешь. Дамы и господа, вам отлично известно: мы тут валяем дурака, громоздя друг на друга пустые желания, хотя по-настоящему стоящая идея осеняет нежданно-негаданно…

– Верно! Верно! – сказал Роберт.

– Осеняет любого, как бы он ни был туп, – продолжал Сирил. – Ведь даже Роберту могло бы прийти в голову действительно полезное желание, если бы он не утомлял свои бедные маленькие мозги, усердно пытаясь думать. Заткнись, Боб, сейчас говорю я! Ты испортишь мне все выступление!

Драться на краю бочки с водой увлекательно, но мокро. Когда драка закончилась и мальчики слегка обсохли, Антея сказала:

– Ты первый начал задираться, Боб. Теперь дело чести улажено, поэтому позволь Сирилу продолжить. Мы впустую тратим утро.

– Что ж, – сказал Сирил, продолжая выжимать воду из полы своей куртки, – я согласен на мир, если и Боб на него согласится.

– Ладно, мир, – угрюмо сказал Роберт. – Только у меня над глазом шишка с крикетный мяч.

Антея терпеливо протянула ему носовой платок цвета пыли, и Роберт молча промокнул свои раны.

– Говори, Сирил, – попросила Антея.

– Ну, в общем… Давайте просто поиграем в разбойников, или в штурм крепости, или в солдат, или в любую из прежних игр. Будьте уверены – обязательно придумается какое-нибудь полезное желание, если мы постараемся не придумывать его специально. Ты всегда бывает.

Остальные согласились и тут же решили поиграть в разбойников.

– Эта игра не хуже остальных, – мрачно сказала Джейн.

Надо сказать, поначалу Роберт играл без энтузиазма, но Антея стащила у Марты косынку (белую в красный горошек, в которой лесничий утром принес грибы) и повязала голову Роберта, чтобы тот мог изображать раненого героя, накануне спасшего жизнь главарю разбойников. После этого Роберт повеселел. Вскоре все вооружились кто чем мог. Луки и стрелы очень хорошо смотрятся, если повесить их за спину, а зонтики и крикетные клюшки за поясом сразу дают понять – ты вооружен до зубов. Белые шляпы, какие носят крестьяне, выглядят по-разбойничьи, если воткнуть в них несколько перьев индейки. Коляску Ягненка накрыли скатертью в красно-синюю клетку, и она превратилась в отличную карету. Спящий в этой коляске Ягненок нисколько не мешал игре. Экипировавшись подобным образом, разбойники отправились по дороге к песчаной яме.

– Лучше, чтобы псаммиад был поблизости, – сказал Сирил, – на случай, если нам вдруг что-нибудь придет в голову.

Очень хорошо играть в разбойников, или в шахматы, или в пинг-понг, или в любую другую увлекательную игру, но нелегко делать это от всей души, когда замечательные желания, думай о них или нет, как будто поджидают вас за каждым поворотом. Игра немного затянулась, и некоторые из разбойников начали сердиться на других и заявлять об этом вслух, как вдруг на дороге появился мальчик, подручный булочника: он нес в корзинке свежую выпечку. Такую возможность грех было упустить.

– Стой, руки вверх! – крикнул Сирил.

– Кошелек или жизнь! – сказал Роберт.

И они с двух сторон приблизились к мальчику. К сожалению, этот высокий мальчишка совсем не проникся духом происходящего.

– А ну, отвалите, слышите! – неуважительно сказал он и оттолкнул разбойников.

Тогда Роберт попытался заарканить его скакалкой Джейн, но вместо того, чтобы обвиться вокруг плеч мальчишки, скакалка обвилась вокруг его ног и повалила. Корзина опрокинулась, красивые новые булочки раскатились по пыльной меловой дороге. Девочки подбежали, чтобы их поднять. Через мгновение Роберт и мальчик уже сцепились, как мужчина с мужчиной, а Сирил следил за тем, чтобы драка была честной. Скакалка обвивалась вокруг ног дерущихся, как любопытная змея, пытающаяся изображать миротворца. Миротворца из нее не вышло: деревянные ручки били драчунов по голеням и лодыжкам, что ничуть не помогало примирению.

Знаю, это вторая драка за главу, но что я могу поделать? Такой уж выдался день. Сами знаете, бывают дни, когда нет конца ссорам, даже если вы вовсе не собирались ссориться. Будь я автором приключенческих рассказов вроде тех, какие в моем детстве печатали в журнале «Мальчики Англии», конечно, я могла бы подробно описать битву, но у меня не получится. Я никогда не смотрю, что происходит во время драки, даже если дерутся всего лишь псы. Кроме того, если бы мой рассказ писался для «Мальчиков Англии», Роберт вышел бы победителем. Но я вроде Джорджа Вашингтона – не могу солгать даже о вишневом дереве[3], не говоря уж о драке. Поэтому не стану скрывать, что Роберту второй раз за день досталось на орехи. Мальчик пекаря подбил ему второй глаз и, не зная правил честной игры и джентльменского поведения, дернул за волосы и пнул по колену. Роберт после говорил, что смог бы одолеть врага, если бы не девчонки. Не знаю, не знаю. Уверена только в том, что поражение больно ранило обоих уважающих себя братьев.

Сирил как раз срывал с себя куртку, чтобы, как положено, вступиться за брата, но Джейн обхватила его ноги и с плачем стала просить не вмешиваться, не то его тоже побьют. Как вы понимаете, Роберту было очень неприятно услышать «тоже», но это было ничто в сравнении с тем, что он почувствовал, когда Антея бросилась между ним и подручным булочника и обняла за талию этого нечестного и подлого бойца, умоляя прекратить драку.

– О, не бейте больше моего брата! – заливаясь слезами, сказала она. – Он не хотел ничего плохого, мы всего лишь играли. И я уверена, он очень сожалеет о случившемся!

Как видите, все сложилось очень несправедливо по отношению к Роберту. Кстати, если бы у мальчика булочника имелись понятия о рыцарской чести и он, поддавшись на просьбы Антеи, принял ее презренные извинения, Роберт не смог бы впоследствии ему навалять, не уронив собственной части. К счастью, Роберт напрасно этого опасался. Рыцарство оказалось чуждо сердцу мальчика из булочной. Он очень грубо оттолкнул Антею и погнался за противником, пиная его и бранясь. Они добежали до песчаной ямы, и там, еще одним пинком, мальчишка опрокинул побежденного в кучу песка.

– Я тебе еще покажу, поганцу! – сказал он напоследок и пошел собирать свои булочки.

Сирил, на котором повисла Джейн, не смог вмешаться.

Мальчик из булочной, красный и потный, обозвал братьев и сестер бандой идиотов и исчез за поворотом. Только тогда Джейн ослабила хватку. Сирил с молчаливым достоинством отвернулся и последовал за Робертом, а девочки пошли за ними, плача навзрыд.

Удрученная компания села на песок рядом с плачущим Робертом. Потому что Роберт тоже плакал – в основном от ярости. Хотя я знаю, что у настоящих героев глаза после драки сухие. Но ведь герой всегда побеждает, а про Роберта такого не скажешь.

Сирил злился на Джейн, Роберт злился на Антею, девочки чувствовали себя несчастными, и вся четверка затаила недобрые чувства к мальчику из булочной. Воцарилась, как говорят французские писатели, «тишина, полная эмоций».

Потом Роберт зарылся руками и ногами в песок и яростно заерзал.

– Посмотрим еще, что он скажет, когда я вырасту. Трусливое животное! Зверюга! Ненавижу его! Но я ему отплачу! Просто он больше меня.

– Ты первый начал, – неосторожно сказала Джейн.

– Знаю, дурочка… Но я же просто шутил… А он меня пнул… Вот, смотри!

Роберт спустил чулок и показал фиолетово-багровый синяк.

– Хотел бы я быть больше его, вот и все.

Он снова зарылся пальцами в песок и тут же вскочил, потому что его рука коснулась чего-то пушистого. Конечно, это был псаммиад. Как сказал потом Сирил: «Притаился, чтобы, как обычно, оставить нас в дураках». И, конечно, желание Роберта тут же исполнилось – он стал больше мальчика из булочной. Не просто больше, а гораздо больше! Он сделался даже больше того здоровенного полицейского, который много лет назад дежурил на перекрестке у Манн-Хаус и любезно помогал старушкам переходить дорогу; я никогда не видела человека больше и добрее его.

В карманах детей не нашлось рулетки, поэтому Роберта нечем было измерить, но если бы ваш отец встал на голову вашей мамы (чего он никогда не стал бы делать), он все равно смотрел бы на Роберта снизу вверх. Должно быть, в Роберте теперь было метра четыре, и в ширину он увеличился соответственно. К счастью, увеличилась и его одежда, и он стоял, спустив огромный чулок и показывая огромный синяк на огромной ноге. Огромные слезы ярости все еще высыхали на его раскрасневшемся гигантском лице.

А потом у Роберта сделался такой удивленный вид и выглядел он настолько нелепо в детских штанишках, что остальные не удержались от смеха.

– Псаммиад снова нас уделал, – сказал Сирил.

– Не вас, а меня, – ответил Роберт. – И если бы вы были порядочными людьми, вы бы попросили увеличить и вас тоже. Вы понятия не имеете, как глупо я себя чувствую.

– А я не хочу увеличиваться. С меня хватает того, что я вижу, какой у тебя идиотский вид, – начал Сирил, но Антея сказала:

– Ой, не надо! Не знаю, что с вами сегодня такое, мальчики. Послушай, Сирил, давай играть по-честному. Представляю, как отвратительно себя чувствует старина Боб в полном одиночестве там, наверху. Давайте попросим псаммиада выполнить еще одно желание, и, если эльф согласится, пусть сделает большими нас всех.

Остальные кивнули, хоть и нехотя; но когда они откопали псаммиада, тот наотрез отказался исполнять новые желания.

– Вот еще, – потирая нос, ворчливо сказал он. – Он грубиян, скверный мальчишка, и поделом ему, что он теперь слегка не того размера. Зачем он выкапывал меня мерзкими мокрыми руками? Он чуть до меня не дотронулся! Дикарь дикарем. Даже первобытные мальчики так себя не вели.

Руки Роберта действительно были мокрыми – от слез.

– Проваливайте, оставьте меня в покое, – продолжал псаммиад. – Не понимаю, почему вы не загадываете разумных желаний – еды, питья, хороших манер или хорошего настроения. Уходите отсюда!

Он это почти прорычал. Усики эльфа затряслись, и он угрюмо повернулся к детям коричневой спиной. Самые большие оптимисты поняли, что дальнейшие переговоры напрасны, и вернулись к колоссальному Роберту.

– Ну, что будем делать? – спросили они в один голос.

– Для начала, – мрачно ответил Роберт, – я собираюсь рассчитаться с мальчишкой из булочной. Я догоню его в конце дороги.

– Нельзя бить того, кто меньше тебя, старина, – сказал Сирил.

– Похоже, что я собираюсь его бить? – презрительно отозвался Роберт. – Да я бы убил его одним ударом. Но я оставлю ему кое-что на память. Подождите, я подтяну чулок.

Он подтянул чулок длиной с диванный чехол и пошел из карьера, делая двухметровые шаги. Вскоре Роберт оказался у подножия холма, чтобы перехватить там мальчика, когда тот будет возвращаться к повозке своего хозяина, развозившего хлеб в придорожные коттеджи.

Роберт присел на корточки за стогом сена у поворота дороги и, услышав, что мальчик идет, насвистывая, по дороге, выскочил и схватил своего обидчика за шиворот.

– А теперь, – сказал Роберт голосом, ставшим во столько же раз громче его обычного голоса, во сколько раз увеличился он сам, – теперь я покажу тебе, как пинать мальчиков меньше ростом!

Он поднял подручного булочника и посадил на верхушку стога сена, футах в шестнадцати от земли. Потом уселся на крышу сарая и высказал мальчику все, что о нем думает. Да только вряд ли мальчик это слышал, потому что от ужаса впал в ступор. Когда Роберт высказал все, что смог (а кое-что повторил дважды) он встряхнул мальчишку и сказал:

– Как хочешь, так отсюда и слезай, – и ушел.

Уж не знаю, как бедняга слез, знаю только, что он разминулся с повозкой, а когда вернулся в булочную, получил хорошую головомойку. Мне его жаль, но, в конце концов, поделом ему, пусть знает, что мальчики должны драться на кулаках, а не пинаться. Конечно, когда он попытался рассказать хозяину о мальчишке, с которым подрался, и о великане высотой с церковь, ему влетело еще раз – ну кто бы поверил в такую историю? На следующий день в нее поверили многие, но для мальчика булочника было уже слишком поздно.

Вернувшись домой, Роберт нашел остальных в саду. Антея предусмотрительно попросила у Марты разрешения пообедать на улице, потому что Роберту было бы тесно в небольшой столовой. Ягненок, который мирно проспал все бурное утро, проснулся с насморком, Марта сказала, что он простудился и что лучше ему остаться дома.

– Так и вправду будет лучше, – сказал Сирил, – ведь если он хоть разок на тебя взглянет, Роберт, и увидит, какого ты теперь роста, он будет вопить целую вечность!

Роберт и вправду стал тем, кого детские портные называют «переростками». Он выяснил, что может перешагнуть прямо через железные ворота в палисаднике.

Марта принесла ужин – холодную телятину с печеным картофелем, пудинг из саго и тушеные сливы. Она, конечно, не заметила, как Роберт вырос, и положила ему обычную порцию мяса и картошки. Вы не представляете, насколько мала обычная порция для того, кто во много раз больше своего нормального размера. Роберт застонал и попросил еще хлеба. Но Марта не собиралась сновать туда-сюда за добавкой. Она торопилась, потому что лесничий собирался заехать к ней по дороге на ярмарку в Бененхерсте, и она хотела принарядиться к его появлению.

– Эх, вот бы и нам отправиться на ярмарку, – сказал Роберт.

– Пока ты такой огромный, ты не можешь никуда пойти, – ответил Сирил.

– Почему не могу? – спросил Роберт. – На ярмарках показывают великанов намного больше меня.

– Какое там… – начал Сирил, но тут Джейн вскричала: «О!» так громко и неожиданно, что все стали хлопать ее по спине и спрашивать, не подавилась ли она сливовой косточкой.

– Нет, – сказала она, задыхаясь после крепких дружеских хлопков, – косточка… косточка тут ни при чем. Мне просто пришла в голову одна мысль. Давайте отвезем Роберта на ярмарку и попросим денег за то, что будем его показывать! Тогда мы наконец получим что-то настоящее от старины псаммиада!

– «Отвезем»? – возмущенно воскликнул Роберт. – Скорее я вас отвезу!

В конце концов идея захватила всех, кроме Роберта, но и он сдался, когда Антея предложила отдать ему двойную долю из заработанных денег.

В каретном сарае стояла маленькая старая повозка, в какие запрягают пони – такие повозки называют еще «бричкой гувернантки». Всем хотелось как можно быстрее попасть на ярмарку, поэтому Роберт, который теперь мог делать огромные шаги, согласился подвезти остальных. Для него это стало так же легко и просто, как утром везти Ягненка в коляске. Впрочем, простуженный Ягненок не смог поучаствовать в веселье.

Странное ощущение – сидеть в бричке, которую тащит великан. Все наслаждались этим путешествием, кроме Роберта и нескольких человек, повстречавшихся компании по дороге. Эти люди застывали на обочине – «в припадке остолбенения», как выразилась Антея. Сразу за Бененхерстом Роберт спрятался в сарае, а остальные отправились на ярмарку.

Там было несколько качелей, карусель, кружившая под звуки рожков, тир и игра «попади мячом в цель». Подавив желание попасть и выиграть кокосовый орех (или, по крайней мере, попытаться выиграть), Сирил подошел к женщине, которая заряжала пистолеты перед рядом висящих на веревочках бутылок.

– А, маленький джентльмен! – сказала женщина. – Выстрел стоит пенни.

– Нет, спасибо, – отозвался Сирил, – мы пришли по делу, а не ради развлечений. Кто здесь хозяин?

– Что?

– Хозяин… главный… кто заправляет этим шоу?

– Он там. – Женщина показала на толстяка в грязной холщовой куртке, который спал на солнышке. – Но не советую его будить. У него вспыльчивый нрав, особенно в жару. Лучше постреляйте в ожидании, пока он проснется.

– У нас важное дело, – заявил Сирил. – И очень для него выгодное. Думаю, ваш хозяин пожалеет, если такое пропустит.

– Что ж, если речь идет о деньгах, может и пожалеть, – сказала женщина. – Вы не шутите? Что там у вас за дело?

– Великан.

– Ты серьезно?

– Пойдемте и сами увидите, – сказала Антея.

Женщина с сомнением посмотрела на детей, затем подозвала маленькую оборванную девочку в полосатых чулках и грязной белой нижней юбке, торчащей из-под коричневого платья, и, оставив ее отвечать за «тир», повернулась к Антее.

– Ладно, пошли, да побыстрей. Но если вы шутите, лучше признайтесь сразу. Я сама мягкая, как масло, но мой Билл – сущий дьявол.

Антея повела женщину к сараю, объясняя по дороге:

– Там самый настоящий великан. Огромный мальчик в костюме, как у моего брата. Мы не привели его на ярмарку потому, что люди пялятся на него во все глаза, и у них, кажется, начинаются при виде него припадки остолбенения. Мы подумали: может, вы захотите показывать его за деньги? И тогда заплатите нам… Только платить придется много, ведь мы обещали ему двойную долю, когда поделим заработанное.

Женщина что-то неразборчиво пробормотала (дети расслышали только «разрази вас» и «чокнутая», но не очень поняли, к чему это сказано), а потом крепко взяла Антею за руку. Антея невольно задалась вопросом, что будет, если Роберт куда-то отлучился или снова сделался нормального роста. Но, с другой стороны, она знала, что подарки псаммиада не исчезают до заката, сколько бы ни причиняли проблем, и сомневалась, что Роберт захочет прогуляться один, пока он такого роста.

Когда они добрались до сарая, Сирил позвал:

– Роберт!

За копной сена послышалась возня, и Роберт начал выходить. Сперва появились его рука, затем ступня, а после – нога целиком.

При виде руки женщина сказала:

– Мать честная!

Увидев ногу, воскликнула:

– Разрази меня гром!

Когда же, медленно и неуклюже, показалось все огромное тело Роберта, женщина сделала глубокий вдох, а потом выпалила множество слов, по сравнению с которыми «чокнутая» и «разрази» были самыми обычными. Наконец она перешла на понятный английский.

– Сколько вы за него хотите? – взволнованно спросила она. – Все, что угодно, в разумных пределах. Мы заведем для него специальный фургон – по крайней мере, я знаю, где достать подержанный, вполне красивый… В нем возили у слоненка, но слоненок умер. Сколько вы хотите? Он же тупой, правда? Эти великаны почти всегда…. Но такого я никогда не видела… Нет, никогда! Сколько вы хотите? Выложу наличными. Мы будем обращаться с ним, как с королем: первоклассные харчи, кровать, как у чертова герцога. Он, должно быть, чокнутый, иначе ему не нужно было бы, чтобы вы, дети, возили его в бричке. Сколько вы за него возьмете?

– Они ничего не возьмут, – сердито сказал Роберт. – Я не тупее вас… А если бы оказалось, что вы тупая, я бы не удивился. Я буду выступать сегодня, если вы заплатите…

Тут он заколебался, потому что решил запросить слишком высокую цену, но все же договорил:

– Если вы заплатите пятнадцать шиллингов.

– По рукам, – сказала женщина так быстро, что Роберт почувствовал: он себя недооценил, и пожалел, что не попросил тридцать. – Пойдем, познакомишься с моим Биллом. И потолкуем о цене на весь сезон. Ручаюсь, ты сможешь получать до двух фунтов в неделю. Пошли… Только съежься, насколько сумеешь, ради всего святого!

Роберту не удалось сильно съежиться. Быстро собралась толпа, и Роберт оказался во главе восторженной процессии. Все прошли по лугу с вытоптанной желтой пыльной травой, на котором была разбита ярмарка, и приблизились ко входу в самую большую палатку. Роберт заполз в палатку, а женщина пошла звать своего Билла.

Спящему толстяку, видимо, не понравилось, что его разбудили. Сирил, выглянув в щель входа в палатку, увидел, как мужчина нахмурился, потряс кулаком и замотал головой. Женщина что-то тараторила. Услышав «клянусь богом» и «такого куша ты еще не отхватывал», Сирил, как и Роберт, подумал, что пятнадцать шиллингов слишком мало.

Билл, ссутулившись, потопал к палатке и вошел внутрь.

При виде великолепного Роберта он чуть не лишился дара речи. После дети смогли припомнить только, как Билл вскричал:

– Да чтоб мне сдохнуть!

Зато он сразу вынул из кармана пятнадцать шиллингов, в основном шестипенсовиками и медяками, и вручил Роберту.

– После сегодняшнего представления договоримся, что ты будешь исполнять, – проникновенно прохрипел он. – Господи помилуй мою душу! Ты будешь так счастлив с нами, что не захочешь уходить. Можешь спеть мне песню или сплясать?

– Не сейчас, – ответил Роберт, отбросив мысль о том, чтобы попытаться спеть «Однажды в мае» – любимую мамину песню и единственную, какую он смог с ходу припомнить.

– Позови Леви и убери отсюда проклятущие фотографии, – велел Билл своей жене. – Освободи палатку и повесь поперек нее занавеску. Боже, как жаль, что у нас нет трико его размера! Но мы раздобудем трико еще до конца недели. Юноша, считай себя богачом. Хорошо, что ты пришел ко мне, а не к кое-кому другому. Я знавал хозяев, которые били своих великанов и морили голодом; скажу прямо, сегодня тебе повезло, как никогда в жизни. Потому что я просто мирная овечка… Честное слово, не вру.

– Я и не боюсь, что меня кто-нибудь побьет, – сказал Роберт, глядя на «овечку» сверху вниз.

Мальчик стоял на коленях, потому что в палатке не мог выпрямиться, но даже теперь мог сверху вниз смотреть почти на всех людей.

– Но я ужасно хочу есть, – сказал Роберт, – и мне бы хотелось, чтобы меня покормили.

– Эй, Бекка! – окликнул хриплый Билл. – Принеси ему еды – да не какой попало, а самой лучшей, слышишь?

Они пошептались. Дети услышали только: «Завтра пусть первым делом подпишет бумаги». Потом женщина пошла за едой. Она принесла всего лишь хлеба и сыра, но и это показалось большому и голодному Роберту восхитительным угощением. Тем временем Билл отправился расставлять вокруг палатки охранников, чтобы они подняли тревогу, если Роберт попытается сбежать со своими пятнадцатью шиллингами.

– Как будто мы какие-то жулики, – возмутилась Антея, когда до нее дошло, зачем эти люди стоят вокруг палатки.

Так начался странный и удивительный день.

Билл твердо знал свое дело. Очень скоро из палатки убрали фотографии с пейзажами и специальные бинокли, через которые надо смотреть, чтобы пейзажи выглядели объемными. Поперек натянули занавес (вернее, заменивший его старый красно-черный ковер). Роберт спрятался за ковром, а Билл, забравшись на подмостки у входа в палатку, произнес яркую речь. Он начал с того, что гигант, которого он имеет честь представить сегодня публике – старший сын правителя островов Фиджи, вынужденный из-за несчастной любви к герцогине Фиджи покинуть свою страну и найти убежище в Англии, где каждый, какого бы ни был роста, имеет право на свободу. Билл закончил речь объявлением, что двадцать счастливчиков, пришедшие к палатке первыми, увидят великана всего за три пенса с носа.

– Потом цена будет увеличена, – сказал Билл, – и пока не могу сказать, насколько. Так что не упустите свой шанс.

Первым вперед вышел молодой человек, который привел на ярмарку свою девушку, поэтому вел себя по-королевски и сорил деньгами направо и налево. Какая разница, сколько стоит увидеть великана? Дама хочет его увидеть – значит, увидит, хоть за это и запросили три пенса, тогда как все остальные развлечения стоили пенни.

Полог палатки откинули, и пара вошла. В следующий миг собравшиеся услышали дикий вопль девушки.

Билл хлопнул себя по ляжке и прошептал жене:

– Ага, проняло!

Это и вправду была великолепная реклама потрясающего вида Роберта.

Когда девушка вышла, она была бледна и вся дрожала, а вокруг палатки собралась целая толпа.

– На что он похож? – спросил какой-то работник с фермы.

– Просто ужасный! Вы не поверите, – ответила девушка. – Он огромный, как сарай, и такой свирепый! У меня аж кровь застыла в жилах. Такое зрелище я не пропустила бы ни за что на свете.

Роберт скорчил свирепое лицо только потому, что очень старался не засмеяться. Но вскоре смеяться ему расхотелось, а к заходу солнца хотелось скорее плакать и спать. Посетители входили в палатку весь день, по одному, по двое и по трое, и Роберту приходилось пожимать руки всем желающим, и позволять себя тыкать, похлопывать и щипать, чтобы люди могли убедиться, что он настоящий.

Остальные дети сидели на скамейке в ожидании, когда все закончится, и очень скучали. Им казалось, что невозможно придумать более трудный способ заработка. И приходилось терпеть все это за какие-то пятнадцать шиллингов! Билл уже получил в четыре раза больше, потому что весть о великане разлетелась по всей округе, и торговцы в повозках и знатные люди в экипажах съезжались издалека, чтобы на него взглянуть. Один джентльмен в очках, с большой желтой розой в петлице, любезным шепотом предложил Роберту десять фунтов в неделю за выступление в Хрустальном дворце[4]. Роберту пришлось с сожалением отказаться.

– Не получится, – сказал он. – Что толку обещать то, чего я не смогу сделать.

– Ах, бедняга! Наверное, тебя уговорили подписать контракт на несколько лет! Что ж, вот моя визитка; когда срок контракта истечет, приходи ко мне.

– Приду… Если останусь такого же роста, – честно ответил Роберт.

– Если немного подрастешь, тем лучше, – сказал джентльмен.

Он ушел, а Роберт позвал Сирила и попросил:

– Скажи им, что мне надо отдохнуть и выпить чаю.

Был подан чай, и к палатке прикололи объявление: «ЗАКРЫТО НА ПОЛЧАСА НА ЧАЕПИТИЕ ВЕЛИКАНА».

В палатке дети торопливо держали совет.

– Как же мне отсюда уйти? – спросил Роберт, устало прикрыв глаза. – Я весь день ломал над этим голову.

– Просто выйди, когда солнце сядет и ты станешь обычного роста. Они ничего не смогут нам сделать.

Роберт открыл глаза.

– Да нас просто убьют, когда увидят, каким я стал! Нет, надо придумать что-то другое. К закату мы должны остаться в палатке одни.

– Придумал! – выпалил Сирил.

Он направился к выходу, у которого Билл курил глиняную трубку и тихо разговаривал с Беккой. Сирил слышал, как хозяин сказал: «Вот повезло, уже заработал целое состояние».

– Послушайте, он почти допил чай, – сказал Сирил, – и через минуту можно будет снова запускать людей. Но когда сядет солнце, великана придется оставить одного. На закате он делается таким странным и возбужденным, что я не отвечаю за последствия.

– Почему? Что с ним такое происходит? – спросил Билл.

– Не знаю. Он… Он вроде как становится совсем другим, – честно ответил Сирил. – Совсем на себя не похожим, просто неузнаваемым. Такие у него странности. Если его не оставить одного на закате, кто-нибудь может пострадать.

Это тоже была правда.

– Но ведь после он успокоится?

– О да, через полчаса после захода солнца он снова станет самим собой.

– Лучше его ублажить, – сказала женщина.

И вот, когда, по мнению Сирила, до заката осталось примерно полчаса, палатку снова закрыли – «НА УЖИН ВЕЛИКАНА».

Толпа, не желавшая уходить от палатки, громко потешалась над этими частыми трапезами.

– Ну может же он заморить червячка, – уговаривал людей Билл. – Вы же понимаете, что его приходится часто кормить, он ведь такой большой.

Внутри палатки четверо детей, едва дыша, составляли план отступления.

– Вы идите первыми, – сказал Сирил девочкам, – и как можно быстрей возвращайтесь домой. Забудьте про повозку, мы заберем ее завтра. Мы с Робертом одеты одинаково и сделаем так, как сделал Сидней Картон[5]. Только вы, девочки, должны к тому времени уйти, иначе ничего не получится. Мы умеем быстро бегать, а вы нет, так что не спорьте. Нет, Джейн, если Роберт выскочит и посбивает людей с ног, ничего хорошего не выйдет. Полиция будет преследовать его, пока он не станет маленьким, а потом мигом арестует. Вы должны уйти, а если откажетесь, я больше никогда не буду с вами разговаривать. Это ведь вы втянули нас в заварушку утром, путаясь под ногами. Идите, говорят вам!

Джейн с Антеей вышли из палатки.

– Мы отправляемся домой, – сообщили они Биллу. – Великана оставляем с вами. Обращайтесь с ним хорошо.

Как сказала после Антея, они поступили плохо и соврали, но что еще им оставалось делать?

После ухода девочек Сирил сказал Биллу:

– Послушайте, ему захотелось кукурузных початков – на соседнем поле есть кукуруза, и я за ней сбегаю. Да, и он просит немного приподнять заднюю стенку палатки, говорит, что ему не хватает воздуха. Я прослежу, чтобы никто к нему не заглядывал. Укрою его, и он сможет вздремнуть, пока я хожу за кукурузой. Вынь да положь ему кукурузу, а когда он в таком состоянии, лучше ему не перечить.

Великан устроился поудобней, укрывшись кучей мешков и старым брезентом. Заднюю часть палатки приподняли. Оставшись вдвоем, братья шепотом обсуждали свой план, а снаружи карусель играла веселые мелодии, время от времени трубя, чтобы привлечь внимание публики.

Через полминуты после захода солнца из палатки вышел мальчик и прошмыгнул мимо Билла.

– Я за кукурузой, – сказал он и быстро смешался с толпой.

В то же мгновение мимо Бекки, сторожившей у задней части палатки, тоже прошел мальчик со словами:

– Я за кукурузой, – и точно так же затерялся в толпе.

Первого мальчика звали Сирил, второго – Роберт: с заходом солнца он стал прежнего роста.

Братья быстро пошли по дороге через поле, и вскоре Роберт догнал Сирила. Тогда они пустились бегом и вернулись домой сразу после девочек, потому что большую часть длинного пути бежали. Насколько путь длинный, они ясно поняли на следующее утро, когда им пришлось тащить повозку домой без помощи огромного Роберта. А ведь еще вчера он катил бричку так, будто она была детской коляской с младенцами.

Понятия не имею, что сказали Билл и Бекка, когда обнаружили, что великан исчез. Чего не знаю, того не знаю.

Сирил однажды сказал, что в обычной жизни полно моментов, когда очень могло бы пригодиться исполненное желание. Эта мысль снова посетила его ранним утром через день после того, как Роберт пожелал стать больше подручного булочника – и стал таким. Весь следующий день после того, как Роберт был великаном, ушел на то, чтобы доставить бричку домой из Бененхерста.

Сирил поспешно оделся. Он решил не принимать ванну, потому что жестяные ванны ужасно грохочут, а ему не хотелось будить Роберта. Выскользнув из дома росистым утром, как когда-то Антея, он побежал к песчаной яме, очень осторожно и вежливо откопал псаммиада и начал разговор с вопроса – как себя чувствует эльф после того, как вчера Роберт намочил его слезами? Псаммиад был в хорошем настроении и вежливо ответил, что чувствует себя нормально.

– А теперь – что я могу для тебя сделать? – спросил эльф. – Полагаю, ты явился в такую рань, чтобы попросить что-нибудь для себя одного, втайне от брата и сестер, так? Заклинаю ради твоего же блага – попроси хорошего жирного мегатерия и слопай его в одиночку.

– Спасибо… Думаю, не сегодня, – осторожно ответил Сирил. – На самом деле я хотел поговорить вот о чем… Ты ведь знаешь, что во время игры все время приходят в голову разные желания?

– Я редко играю, – холодно ответил псаммиад.

– Но ты же понял, что я имею в виду? Я вот о чем: нельзя ли сделать так, чтобы желание исполнилось в тот самый миг, когда оно приходит в голову, прямо на месте?

И хитрый Сирил добавил:

– Чтобы нам не пришлось опять тебя беспокоить.

– В итоге ты пожелаешь того, чего на самом деле не хочешь, как уже случилось с замком, – сказал псаммиад, потягиваясь и зевая. – С тех пор, как люди перестали есть по-настоящему полезную еду, всегда происходит одно и то же. Ладно, будь по-твоему. До свидания.

– До свидания, – вежливо ответил Сирил.

– Вот что я скажу, – внезапно заявил псаммиад, выпучив глаза на длинных стебельках, – я начинаю от вас уставать. Разума у вас всех не больше, чем у устрицы. Уходи!

И Сирил ушел.

– …Как ужасно медленно растут малыши! – сказал он после того, как Ягненок незаметно вытащил часы из его кармана и с восторженным бормотанием открыл крышку, чтобы начать копать ею, как лопаткой.

Даже в умывальном тазу не удалось смыть следы земляных работ, и часы больше не тикали. Сирил сгоряча выпалил кое-какие плохие слова, но потом успокоился и даже согласился пронести Ягненка часть пути до леса.

Утром Сирил убедил остальных согласиться с его планом и больше не загадывать ничего, пока они всем сердцем чего-нибудь не пожелают. Дети решили, что раз ничего стоящего пока не придумывается, хорошо бы сходить в лес за орехами.

В лесу все пятеро расселись на мшистой траве под каштаном. Ягненок большими пригоршнями вырывал мох, а Сирил мрачно созерцал руины своих часов.

– Он все-таки растет, – сказала Антея. – Не так ли, мой ненаглядный?

– Расту, – весело сказал Ягненок. – Вырасту больсим-пребольсим, у меня будут пистолеты… И мыски… и…

Тут у него кончилось то ли воображение, то ли словарный запас. Но в любом случае это была самая длинная речь из всех, какие когда-либо произносил Ягненок, и все пришли в восторг, даже Сирил, который опрокинул брата в мох и начал катать его под аккомпанемент восторженных визгов малыша.

– Когда-нибудь он вырастет, – сказала Антея, мечтательно глядя на голубое небо, видневшееся между длинными листьями каштана.

Но тут Ягненок, весело борясь с Сирилом, уперся ножкой ему в грудь, раздался треск – и оказалось, что стекло отцовских запасных часов «уотербери», которые Сирил взял без разрешения, разбилось.

– «Когда-нибудь вырастет»! – с горечью повторил Сирил, опрокидывая Ягненка на траву. – Да уж, вырастет, когда это будет уже не нужно. Я бы очень хотел, чтобы он…

– Осторожней! – тревожно воскликнула Антея – она поняла, что сейчас может случиться.

Но было уже поздно – как голос певца сливается с аккомпанементом, так слились реплики ее и Сирила:

– Осторожней!

– …Вырос немедленно!

Псаммиад оказался верен своему обещанию, и вот, прямо на глазах испуганных братьев и сестер, Ягненок вырос. Это было ужасное зрелище, хотя на этот раз желание не исполнилось мгновенно, как исполнялись другие желания. Сначала изменилось лицо ребенка. Оно быстро становилось больше и вытягивалось, глаза потемнели и сделались глубоко посаженными, на лбу появились морщинки, губы перестали быть пухлыми. Но что хуже всего, над верхней губой того, кто все еще был (если не считать лица) маленьким ребенком в детском комбинезончике и белых ажурных носочках, появились маленькие темные усики.

– О, я хочу, чтобы это не происходило! – вскричала Антея. – О, как я хочу, чтобы ничего этого не происходило! Мальчики, вы тоже желайте, чтобы этого не происходило!

Все стали желать изо всех сил, чтобы Ягненок не вырастал, потому что представшее перед детьми зрелище могло пронять даже самых бессердечных. Братья и сестры так сильно желали, чтобы Ягненок стал прежним, что у них закружилась головы и они чуть не потеряли сознание. Но они напрасно старались, потому что, когда лес перед их глазами перестал кружиться, они увидели очень приличного молодого человека во фланелевом костюме и соломенной шляпе – молодого человека с такими же маленькими черными усиками, какие только что появились под носом у Ягненка. Значит, это и был Ягненок – взрослый! Их Ягненок! Какой ужас!

Молодой человек грациозно прошелся по мху, прислонился к стволу каштана и надвинул соломенную шляпу на глаза. Он явно устал и собирался поспать. Ягненок – пока он был еще маленьким надоедливым, но любимым Ягненком – часто засыпал в самое неподходящее время и в самых неожиданных местах. Будет ли новый Ягненок в сером фланелевом костюме и бледно-зеленом галстуке похож на прежнего? Или его разум вырос вместе с телом?

Этот вопрос дети горячо обсудили на совете, второпях собранном среди желтеющего папоротника в нескольких ярдах от спящего.

– Каким бы он ни проснулся, все равно положение критическое, – сказала Антея. – Если он стал взрослым и внутри, он не позволит за собой присматривать, а если он в душе остался ребенком, как, во имя неба, мы можем заставить его нас слушаться? А ведь скоро обед.

– А мы так и не нарвали орехов, – вспомнила Джейн.

– Да ну их, эти орехи! – сказал Роберт. – Вот обед – дело другое. Вчера я остался полуголодным. Нельзя ли привязать его к дереву и пойти домой пообедать, а после вернуться?

– Хорошенький обед мы получим, если вернемся без Ягненка! – со страдальческим видом отмахнулся Сирил. – А если мы вернемся с ним теперешним, нам тоже несдобровать. Да, я знаю, что я во всем виноват, хватит уже напоминать! Знаю, я – скотина и мне не место среди живых. Можете считать, я с вами согласился, и закроем этот вопрос. Зато есть другой вопрос – что нам теперь делать?

– Давайте его разбудим, возьмем с собой в Рочестер или Мейдстоун и купим там что-нибудь в кондитерской, – с надеждой предложил Роберт.

– «Возьмем»? – повторил Сирил. – Валяй, попробуй! Да, я виноват и не отнекиваюсь, но вам придется попотеть, если вы попытаетесь «взять» куда-нибудь этого парня. Ягненок всегда был избалованным, а теперь, когда он вырос, стал сущим демоном. Это сразу по нему видно. Посмотрите на его рот!

– Что ж, давайте его разбудим и посмотрим, как он себя поведет, – сказал Роберт. – Возможно, он сам отвезет нас в Мейдстоун и угостит обедом. В карманах его модных брюк должна быть куча денег. А пообедать все равно надо.

Они тянули жребий, нарвав папоротник на кусочки, и разбудить взрослого Ягненка выпало на долю Джейн.

Девочка сделала это ласково, пощекотав ему нос веточкой жимолости. Ягненок дважды сказал:

– Провались эти мухи!

А потом открыл глаза и томно протянул:

– Привет, детки! Вы еще здесь? Какой сейчас час? Вы опоздаете на обед!

– Знаю, – с горечью отозвался Роберт.

– Ну так бегите домой, – сказал взрослый Ягненок.

– А как же твой обед? – спросила Джейн.

– Хм. А станция отсюда далеко, как думаешь? У меня появилась мыслишка смотаться в город и пообедать в клубе.

Беспросветное отчаяние темной пеленой окутало четверых детей. Ягненок – один, без присмотра, поедет в город обедать в клубе! Возможно, и поужинает там. Возможно, закат застанет его среди ослепительной роскоши клуба, и беспомощный сердитый сонный младенец окажется один среди несимпатичных официантов, жалобно взывая к «Панти» из глубин клубного кресла! Эта картина чуть не довела Антею до слез.

– О нет, Ягненочек, ты не должен этого делать! – неосторожно воскликнула она.

Взрослый Ягненок нахмурился.

– Моя дорогая Антея, сколько раз повторять, что меня зовут Хилари, или Сент-Мор, или Деверо! Мои младшие братья и сестры могут называть меня любым из имен, данных мне при крещении, но кличка «Ягненок» – пережиток глупого далекого детства.

Какой ужас. Он что, теперь стал их старшим братом? Ну, конечно, стал, раз он взрослый, а они еще дети – к такому выводу, пошептавшись, пришли Антея и Роберт. Но благодаря почти ежедневным приключениям, пережитым из-за исполненных псаммиадом желаний, дети стали не по годам мудрыми.

– Дорогой Хилари, – сказала Антея (остальные поперхнулись, услышав это имя), – ты ведь знаешь, отец не хочет, чтобы ты ездил в Лондон. Он не хочет, чтобы ты бросал нас без присмотра…

И она пробормотала себе под нос:

– Какая я лгунья!

– Послушай, – вступил в переговоры Сирил, – ты наш старший брат, так может, будешь вести себя соответственно? Отвези нас в Мейдстоун, мы там попируем, а после все вместе отправимся на реку. Что скажешь?

– Бесконечно обязан за предложение, – учтиво ответил Ягненок, – но я предпочел бы провести время один. Идите обедать… Я имею в виду – без меня. Возможно, я смогу прийти к чаю… А может, мне удастся вернуться домой только тогда, пока вы уже будете лежать в постельках.

«В постельках»! Несчастная четверка обменялась красноречивыми взглядами. Им покажут «постельки», если они вернутся домой без Ягненка.

– Мы обещали маме не спускать с тебя глаз, когда будем брать тебя с собой, – сказала Джейн, прежде чем остальные смогли ее остановить.

– Послушай, Джейн, – сказал взрослый Ягненок, сунув руки в карманы и глядя на нее сверху вниз, – маленькие девочки должны радовать глаз, а не слух. Вам, детям, пора научиться не путаться под ногами. А теперь бегите домой – и, если будете хорошо себя вести, я, возможно, завтра дам каждому из вас по пенни.

– Старик, а куда ты, собственно, собираешься? – сказал Сирил, изо всех сил стараясь говорить «как мужчина с мужчиной». – Ты мог бы позволить нам с Бобом пойти с тобой, даже если не хочешь брать девочек.

Со стороны Сирила было очень благородно сделать такое предложение, потому что он никогда не любил показываться на людях с малышом, а ведь после захода солнца Ягненок снова должен был стать маленьким.

Тон «как мужчина с мужчиной» не пропал зря.

– Съезжу в Мейдстоун на велосипеде, – беззаботно сказал новый Ягненок, поглаживая маленькие черные усики. – Пообедаю в «Короне»… А там, глядишь, отправлюсь на реку, покататься на лодке. Но я не могу посадить всех вас на свой велосипед, верно? Бегите домой, будьте паиньками.

Положение ухудшалось с каждой минутой. Роберт обменялся отчаянным взглядом с Сирилом. Антея вынула из-за пояса булавку, оставив зияющую брешь между юбкой и кофточкой, и украдкой передала булавку Роберту, состроив самую многозначительную и мрачную гримасу.

Взяв булавку, Роберт ускользнул на дорогу. Там стоял велосипед – красивый новый велик. Конечно, Роберт сразу понял, что раз Ягненок вырос, у него должен был появиться велосипед. Возможность иметь двухколесную машину всегда была одной из причин, по которой сам Роберт хотел вырасти.

Не мешкая, он пустил в ход булавку, и вот пожалуйста – одиннадцать проколов в задней шине, семь в передней. Он сделал бы в общей сложности и все двадцать два прокола, если бы шелест желтых листьев орешника не предупредил его о приближении остальных. Роберт поспешно нажал на каждое колесо и был вознагражден звуком «пшшш», с которым воздух выходил из восемнадцати аккуратных отверстий.

– А у тебя велосипед сломался, – сказал Ягненку Роберт, удивляясь тому, как быстро научился обманывать.

– Так и есть, – поддержал Сирил.

– Похоже, прокол, – сказала Антея, наклонилась, выпрямилась и показала Ягненку шип терновника, который заранее спрятала в руке. – Вот, смотри.

Взрослый Ягненок (или Хилари, как теперь, наверное, лучше его называть) начал накачивать шину, и стало совершенно ясно, что она и вправду проколота.

– Наверное, где-нибудь поблизости есть коттедж, где мне дадут набрать ведро воды? – спросил Ягненок.

Такой коттедж имелся, и, когда стало ясно, сколько в колесах проколов, было признано особым даром судьбы, что в коттедже есть услуга «чай для велосипедистов». Чаем там называлось нечто странное вроде полдника. Угощение для Ягненка и остальных пришлось оплатить из пятнадцати шиллингов, которые Роберт заработал, будучи великаном, – у Ягненка, к сожалению, денег не оказалось. Это стало для детей большим разочарованием, но безденежье постигает даже самых взрослых. Однако Роберт наконец-то наелся досыта, и на том спасибо.

Спокойно, но настойчиво несчастная четверка пыталась убедить Ягненка (или Сент-Мора) провести остаток дня в лесу. К тому времени, как он заделал восемнадцатый прокол, до конца дня оставалось не так уж много. Со вздохом облегчения Ягненок отвел взгляд от залатанных шин… И, внезапно поправив галстук, оживленно сказал:

– Сюда идет дама. Ради бога, не путайтесь под ногами. Бегите домой, спрячьтесь, исчезните куда угодно! Я не могу допустить, чтобы меня видели в компании маленьких грязнуль.

Его братья и сестры действительно сильно перепачкались, потому что утром Ягненок-малыш швырял в них в саду щедрые пригоршни земли. Взрослый Ягненок говорил, как самый настоящий «деспот», как после сказала Джейн, и дети действительно отступили в сад за коттеджем, оставив брата, с его маленькими усиками и фланелевым костюмом, наедине с молодой леди, которая подъехала к дому на велосипеде.

Когда она катила мимо, Ягненок приподнял шляпу. Хозяйка коттеджа вышла навстречу гостье, и молодая леди начала о чем-то с ней беседовать. Дети не расслышали, о чем именно, хотя выглядывали из-за угла и слушали во все уши. Им не стыдно было подслушивать, ведь как сказал Роберт: «Мы имеем на это право, раз несчастный Ягненок в таком состоянии».

Потом Ягненок тоже заговорил – томным, очень учтивым тоном; вот его слова дети услышали хорошо.

– Прокол? – спросил он. – Не могу ли я чем-нибудь помочь? Если вы позволите…

Раздался сдавленный взрыв смеха, и взрослый Ягненок (он же – Деверо) сердито скосил глаза в ту сторону.

– Вы очень добры, – сказала дама, глядя на Ягненка.

Она выглядела довольно застенчивой, и, как выразились мальчики, непохоже, чтобы у нее было что-то эдакое на уме.

– Можно подумать, ему мало на сегодня залатывания проколов, – прошептал Сирил. – И если бы она только знала, что на самом деле перед ней всего лишь плаксивый, глупый маленький ребенок!

– Он не глупый и не плаксивый, – сердито пробормотала Антея. – Он очень даже милый! Если бы только кое-кто оставил его в покое. Он все еще наш золотой Ягненок, каким бы его ни делали глупые мальчишки, верно, Киска?

Джейн не очень уверенно согласилась.

Ягненок (не забыть бы называть его Сент-Мор) уже осматривал велосипед леди и вел с ней взрослую беседу. Никто не сказал бы ни по его виду, ни по его разговорам, что еще нынче утром он был пухлым малышом, разбивающим чужие часы. Когда Деверо (пожалуй, так я буду называть его в дальнейшем) чинил велосипед леди, он мимоходом вынул золотые часы, и тайные наблюдатели сказали:

– О!

Им показалось ужасно несправедливым, что ребенок, за одно утро уничтоживший две штуки дешевых, но честно купленных часов, теперь, став взрослым (а он не стал бы взрослым, если бы не глупость Сирила), имел настоящие золотые часы – с цепочкой и брелоками!

Хилари (нет, лучше все-таки называть его так) испепелил взглядом своих братьев и сестер, а затем обратился к даме, с которой он, похоже, решил подружиться:

– Если позволите, я проедусь с вами до перекрестка: уже поздно, и вокруг полно бродяг.

Никто никогда не узнает, как юная леди собиралась ответить на это галантное предложение, потому что Антея выбежала, споткнулась о ведро с помоями, которые выплеснулись мутным потоком, и схватила за руку Ягненка (то есть, Хилари). Остальные последовали за Антеей, и в одно мгновение даму окружили четверо грязных детей.

– Не позволяйте ему вас провожать! – горячо попросила Антея даму. – Он не годится в провожатые!

– Уходи, девочка! – сказал Сент-Мор (он же – Хилари) страшным голосом. – Немедленно ступай домой!

Но Антея, доведенная до безрассудства, продолжала:

– Вам лучше с ним не связываться. Он сам не знает, кто он такой. И он совсем не тот, каким представляется!

– Что ты имеешь в виду? – задала вполне естественный вопрос леди, в то время как Деверо (он же – взрослый Ягненок) тщетно пытался оттолкнуть Антею. Но остальные дети ее подпирали, и она держалась твердо, как скала.

– А вот позвольте ему пойти с вами, – сказала Антея, – и скоро поймете, что я имею в виду! Как бы вам понравилось внезапно увидеть бедного маленького беспомощного ребенка, несущегося рядом с вами по склону, потому что он не достает ногами до педалей и не может больше управлять велосипедом?

Леди слегка побледнела.

– Кто эти перемазанные дети? – спросила она у взрослого Ягненка (на этих страницах иногда именуемого Сент-Мор).

– Не знаю, – с несчастным видом солгал он.

– О, Ягненок! Как ты можешь так говорить? – воскликнула Джейн. – Ты ведь прекрасно знаешь, что ты наш младший любимый братик. Мы его старшие братья и сестры, – объяснила она, поворачиваясь к даме, которая дрожащими руками направила свой велосипед к воротам, – и обязаны о нем заботиться. Мы должны доставить его домой до заката, иначе не знаю, что с нами сделают. Видите ли, его как бы зачаровали… в смысле, заколдовали… Ну, вы же понимаете, о чем я!

Снова и снова Ягненок (то есть Деверо) пытался прервать красноречивую речь Джейн, но Роберт и Сирил держали его, один – за правую ногу, другой – за левую, и он не мог как следует объясниться с леди. Дама поспешно укатила и за ужином потрясла свою родню рассказом о том, как ей удалось сбежать от семьи опасных сумасшедших.

– У маленькой девочки были просто глаза маньячки. Не понимаю, как она оказалась на свободе, – сказала леди.

Когда ее велосипед со свистом умчался по дороге, Сирил серьезно проговорил:

– Хилари, старина, у тебя, должно быть, солнечный удар или что-нибудь в этом роде. А что ты наговорил той даме! Если мы перескажем тебе все это завтра утром, когда ты снова станешь самим собой, ты и сам не поймешь, что за чепуху ты нес… Да ты просто нам не поверишь. Честное слово, старина, тебе лучше немедленно вернуться домой, а если утром ты все еще будешь не в себе, мы попросим молочника позвать доктора.

Бедный взрослый Ягненок (одним из имен, данных ему при крещении, было Сент-Мор), был теперь слишком сбит с толку, чтобы сопротивляться.

– Поскольку вы все, похоже, сумасшедшие, как компания Шляпника из «Алисы в стране чудес», полагаю, мне лучше отвести вас домой, – с горечью сказал он. – Но не думайте, что ваше поведение сойдет вам с рук. Завтра утром у меня найдется, что вам сказать.

– Найдется, мой Ягненочек, – пробормотала Антея себе под нос, – только утром все будет не так, как ты думаешь.

Мысленно она слышала милый, нежный, любящий голосок маленького Ягненка, так отличающийся от слащавого тона ужасного взрослого Ягненка (или Деверо):

– Я люблю Панти… Хочу к моей Панти!

Вслух Антея предложила:

– О, ради бога, пойдем домой. Утром ты скажешь все, что захочешь… Если сможешь, – шепотом добавила она.

Мрачный вид был у компании, которая теплым вечером брела домой. Пока Антея разговаривала с дамой, Роберт снова поработал булавкой над велосипедной шиной, и Ягненку (которого следовало называть Сент-Мор, Деверо или Хилари), наконец надоело чинить свой велосипед. Поэтому он просто вел его за руль.

Солнце уже садилось, когда все подошли к белому дому. Четверо старших детей предпочли бы задержаться в переулке до тех пор, пока наступивший закат не превратит взрослого Ягненка (я больше не буду утомлять вас повторением его имен) в их дорогого надоедливого младшего брата. Но повзрослевший Ягненок настоял на том, чтобы идти дальше, поэтому в палисаднике его встретила Марта.

Как вы помните, в качестве особой милости псаммиад сделал так, что слуги в доме не замечали изменений, вызванных желаниями детей. Поэтому дети по-прежнему видели взрослого Ягненка (неважно, какими именами его окрестили), а Марта увидела маленького Ягненка, о котором отчаянно беспокоилась весь день, семенящего рядом с Антеей на пухлых детских ножках.

Бросившись вперед, Марта схватила его на руки, восклицая:

– Иди к своей Марте, миленький куклёночек!

Взрослый Ягненок (чьи имена далее будут преданы забвению) яростно сопротивлялся; на его лице читались ужас и раздражение. Но Марта оказалась сильнее, подняла его и отнесла в дом. Детям никогда не забыть этой картины! Взрослый молодой человек с маленькими черными усиками, в щегольском сером фланелевом костюме и зеленом галстуке – к счастью, он был небольшого роста и худой – барахтался в крепких руках Марты, а та утаскивала его, уговаривая вести себя хорошо и скушать свою молочную кашку!

К счастью, когда она добралась до порога, солнце село, велосипед исчез, и Марта внесла в дом настоящего милого сонного малыша Ягненка. Взрослый Ягненок (отныне безымянный) навсегда исчез.

– Навсегда, – сказал Сирил, – потому что, как только Ягненок достаточно подрастет, мы должны начать его муштровать. Ради него самого, чтобы он не вырос таким противным.

– Ты не будешь его запугивать, пока я жива! – твердо заявила Антея.

– Мы должны воздействовать на него добром, – сказала Джейн.

А Роберт сказал:

– Видите ли, если он будет взрослеть постепенно, как положено, у нас хватит времени, чтобы воспитывать его по ходу дела. Сегодня самым ужасным было то, что он повзрослел так внезапно. У нас вообще не осталось времени на его исправление.

– Не нужны ему никакие исправления, – сказала Антея, когда из открытой двери донесся воркующий голос Ягненка, точно такой, какой она мысленно слышала днем:

– Люблю Панти… Хочу к моей Панти!

Вероятно, этот день прошел бы успешнее, если бы Сирил не читал «Последнего из могикан». Прочитанная история крутилась у него в голове за завтраком, и, выпивая третью чашку чая, он мечтательно сказал:

– Хотел бы я, чтобы в Англии жили краснокожие… Только не взрослые, а маленькие, как раз такого роста, чтобы мы могли с ними сражаться.

В тот момент никто с ним не согласился, но никто и не обратил большого внимания на его слова. Но когда дети спустились в песчаную яму, собираясь попросить сто фунтов двухшиллинговыми монетами с профилем королевы Виктории, чтобы на этот раз все прошло гладко (они сочли сумму в сто фунтов разумным желанием, не грозящим неприятностями) – выяснилось, что они снова попались! Потому что очень сердитый и сонный псаммиад проворчал:

– Оставьте меня в покое! Ваше сегодняшнее желание уже исполнилось.

– Я не знал, – удивился Сирил.

– Ты что, не помнишь, что попросил вчера? – еще ворчливее сказал песчаный эльф. – Ты попросил позволения загадывать желания, где бы ты ни был. И сегодня утром ты уже загадал желание, и оно исполнилось.

– Неужто? – спросил Роберт. – И что он пожелал?

– Значит, вы забыли? – С этими словами псаммиад начал закапываться в песок. – Не берите в голову, скоро узнаете. Желаю вам вволю повеселиться! В хорошенькую же историю вы вляпались!

– Мы всегда так или иначе в нее вляпываемся, – грустно сказала Джейн.

Самое странное заключалось в том, что никто не мог вспомнить, чтобы утром чего-то желал. Слова о краснокожих никому не запомнились.

Утро выдалось очень тревожным. Дети пытались вспомнить, чего же они хотели, никому ничего не вспоминалось, и все каждую минуту ожидали чего-то ужасного. Все очень волновались, ведь из слов псаммиада поняли, что пожелали, мягко говоря, чего-то неблагоразумного. Несколько часов прошло в мучительной неопределенности, и только перед самым обедом Джейн споткнулась о «Последнего из могикан»: книга валялась на полу вниз обложкой. Антея подняла ее, воскликнула:

– Теперь я знаю! – И осела на ковер. – Ой, Киска, какой ужас! Ему понадобились индейцы… Сирилу… Разве ты не помнишь, что он сказал за завтраком? Он сказал: «Хотел бы я, чтобы в Англии жили краснокожие», – и теперь они тут живут, и собираются снимать скальпы с людей по всей стране, точно тебе говорю!

– А может, они появились где-то в Нортумберленде или Дареме, – успокоила Джейн.

Ей трудно было представить, что если с людей снимут скальпы в такой дали, им все равно будет очень больно.

– Даже не надейся! – сказала Антея. – Псаммиад сказал, что мы вляпались в историю. Значит, индейцы придут сюда. А вдруг они снимут скальп с Ягненка?

– Может, на закате скальп снова отрастет? – предположила Джейн, но без своего обычного оптимизма.

– Ни за что! – сказала Антея. – То, что получается в результате наших исполнившихся желаний, не исчезает. Посмотри на эти пятнадцать шиллингов! Киска, я собираюсь кое-что разбить, и ты должна отдать мне все свои деньги до последнего пенни. Индейцы придут сюда, как ты не понимаешь? Этот злобный псаммиад так и сказал. Ты поняла, что я задумала? Побежали!

Джейн ничегошеньки не поняла, но покорно последовала за сестрой в мамину спальню.

Антея взяла тяжелый умывальный кувшин с потрясающим узором из аистов среди высокой травы, отнесла его в гардеробную и осторожно вылила воду в ванну. Потом отнесла кувшин обратно в спальню и бросила на пол. Как вам известно, если случайно уронить кувшин, он обязательно разобьется. Но если бросить его нарочно – ничего подобного не дождешься. Антея трижды роняла кувшин, а он все не бился, поэтому в конце концов ей пришлось взять отцовский обувной рожок и хладнокровно расколотить им кувшин. Это было ужасно.

Потом она взломала кочергой семейную коробку-копилку. Джейн сказала, что так поступать нехорошо, но Антея сперва плотно сжала губы, а после ответила:

– Не глупи, речь идет о жизни и смерти.

В коробке оказалось не так уж много – семь шиллингов и четыре пенса – но у девочек на двоих нашлось почти четыре шиллинга. Итого, как легко можно подсчитать, набралось больше одиннадцати шиллингов.

Антея завязала деньги в уголок носового платка и скомандовала:

– Пошли!

Сестры побежали на ферму. Антея знала, что фермер в тот день собирался в Рочестер, и вообще-то четверо детей договорились, что он возьмет их с собой. Они условились об этом в тот счастливый час, когда верили, что получат от псаммиада сто фунтов двухшиллинговыми монетами, поэтому пообещали заплатить фермеру по два шиллинга с каждого за поездку. Теперь Антея поспешно объяснила, что они не могут поехать, но не возьмет ли фермер вместо них Марту и малыша? Мужчина согласился, хотя был недоволен, что заработает всего полкроны вместо восьми шиллингов.

Девочки помчались домой. Антея была взбудоражена, но держала себя в руках. Впоследствии, вспоминая то время, она признала, что действовала осмотрительно и быстро, как прирожденный генерал. Достав из углового ящика своего стола маленькую коробочку, она пошла искать Марту. Та застилала стол скатертью и была не в лучшем настроении.

– Тут такое дело, – сказала Антея. – Я разбила кувшин с водой в маминой комнате.

– Чего еще от тебя ждать. Вечно что-нибудь натворишь, – ответила Марта, со стуком ставя на стол солонку.

– Не сердись, Марта, дорогая, – сказала Антея. – У меня хватит денег, чтобы заплатить за новый кувшин… Если ты будешь настолько добра, что купишь его. Твои двоюродные сестры держат посудную лавку, ведь правда? И мне бы хотелось, чтобы ты съездила за кувшином сегодня, на тот случай, если мама завтра вернется домой. Ты же знаешь, она сказала, что может приехать.

– Но вы сами едете в город, – удивилась Марта.

– У нас не хватит на это денег, ведь мы потратимся на новый кувшин, – сказала Антея. – Но если ты возьмешь Ягненка, мы заплатим за ваш проезд. И знаешь, Марта, я отдам тебе свою шкатулку, если ты поедешь. Посмотри, она ужасно красивая – инкрустирована настоящим серебром, слоновой костью и черным деревом, как храм царя Соломона.

– Понятно, – сказала Марта. – Нет, мне не нужна шкатулка, мисс. Ты просто хочешь сбыть с рук милого Ягненка на вторую половину дня. Не думай, что я не вижу тебя насквозь!

Марта так метко попала в точку, что Антее сразу захотелось все отрицать. Ни к чему было служанке знать так много. Но девочка придержала язык.

Марта положила хлеб на стол с такой силой, что он упал с доски.

– Я просто хочу, чтобы ты раздобыла кувшин, – тихо сказала Антея. – Ты ведь поедешь, правда?

– Ну, так и быть, соглашусь – только на этот раз. Но имейте в виду, чтобы никаких возмутительных проказ, пока меня здесь не будет!

– Фермер уезжает раньше, чем думал, – нетерпеливо сказала Антея. – Тебе лучше поскорей одеться. Пожалуйста, надень то прелестное фиолетовое платье, Марта, и шляпку с розовыми васильками, и желтый кружевной воротничок. Джейн закончит накрывать на стол, а я умою и одену Ягненка.

Умывая сопротивляющегося Ягненка и торопливо наряжая его в лучшую одежду, Антея время от времени поглядывала в окно. Пока все шло хорошо – никаких индейцев.

Когда поспешно и суетливо Ягненок и начавшая возмущенно краснеть Марта были выставлены за ворота, Антея глубоко вздохнула, сказала:

– Он в безопасности! – А потом, к ужасу Джейн, бросилась на пол и разрыдалась.

Джейн не понимала, как человек может быть таким храбрым, прямо как генерал, а потом вдруг сдуться, словно воздушный шарик, проткнутый булавкой. Конечно, лучше не падать духом, но обратите внимание – Антея держалась молодцом, пока не добилась задуманного. Она вывела дорогого Ягненка из-под удара. Антея не сомневалась, что краснокожие обязательно появятся у белого дома, а раз повозка фермера не вернется до заката, она могла себе позволить немножко поплакать. Отчасти она плакала от радости, потому что дело было в шляпе.

Минуты три она рыдала, а Джейн с несчастным видом обнимала ее и каждые пять секунд повторяла:

– Не плачь, Пантера, дорогая!

Потом Антея вскочила, с силой вытерла глаза уголком передника (они оставались красными весь день) и пошла рассказать обо всем мальчикам. Но как раз в этот миг кухарка позвонила, зовя к обеду, и поговорить не получилось, пока не подали жаркое. Когда кухарка вышла, Антея приступила к рассказу, но оказалось большой ошибкой говорить о чем-то захватывающем людям, которые едят жаркое с картошкой. В еде как будто было нечто такое, отчего мысль о краснокожих казалась плоской и нереальной. Мальчики посмеялись и назвали Антею глупышкой.

– Я почти уверен: еще до того, как я сказал про индейцев, Джейн пожелала, чтобы сегодня был прекрасный денек, – сказал Сирил.

– Не желала я такого, – отрезала Джейн.

– Ну, если бы индейцы должны были появиться… – продолжал Сирил. – Пожалуйста, передайте соль и горчицу, а то картошка что-то в горло не лезет… Если бы они должны были появиться, они бы уже давно тут кишели, сами знаете. Точно вам говорю – Джейн пожелала прекрасного дня.

– Тогда почему псаммиад сказал, что мы вляпались в хорошенькую историю? – спросила Антея.

Она была очень сердита. Она знала, что поступила благородно и предусмотрительно, и после всего, что она сделала, нелегко было стерпеть, что ее называют глупышкой… Тем более имея на совести такой тяжкий груз, как опустошенную копилку и вытащенные оттуда семь шиллингов и четыре пенса, в основном медяками.

Наступило молчание, во время которого кухарка убрала грязные тарелки и принесла пудинг. Как только она удалилась, Сирил снова заговорил:

– Конечно, я не хочу сказать, что Антея поступила плохо, убрав отсюда до вечера Марту и Ягненка. Но что касается краснокожих… Ну вы же прекрасно знаете, что желания всегда сбываются моментально. Если бы здесь должны были появиться индейцы, они бы уже были здесь.

– А по-моему, они уже здесь, – сказала Антея. – Как вам известно, индейцы любят прятаться в подлеске. И, по-моему, ты очень вредный.

– Индейцы в самом деле почти всегда прячутся, ведь правда? – вставила Джейн, стремясь всех помирить.

– Неправда, – едко ответил Сирил. – И я не вредный, просто говорю, что думаю. А я думаю, что разбить кувшин с водой было очень глупо; что же касается копилки, по-моему, ты совершила преступление. Не удивлюсь, если тебя за такое повесят, если кто-нибудь из нас проболтается.

– Заткнись, а? – сказал Роберт, но Сирил не унимался.

Дело в том, что в глубине души он чувствовал: если индейцы и вправду появятся, то только по его вине, поэтому не хотел в них верить. А ничто так не портит настроение, как попытки не верить в то, что в глубине души считаешь правдой.

– Это просто идиотизм – говорить об индейцах, когда вы сами видите, что исполнилось желание Джейн, – заявил Сирил. – Посмотрите, какой сегодня прекрасный день… О!

Он повернулся к окну, чтобы показать, какой сейчас прекрасный день, и остальные тоже повернулись… А потом Сирила как будто сковало льдом, и остальные тоже резко смолкли. Потому что за окном дети увидели выглядывающее из листвы смуглое лицо с орлиным носом, плотно сжатыми губами и блестящими глазами. Лицо, разрисованное разноцветными узорами. А еще они увидели длинные черные волосы, и воткнутые в них перья!

Все до единого разинули рты и забыли их закрыть. Пудинг на тарелках белел и остывал. Никто не мог пошевелиться.

Голова с перьями в волосах исчезла, и чары рассеялись. Мне жаль, но Антея очень по-девчоночьи воскликнула:

– Ага, вот видишь! Что я говорила!

Пудинг утратил всякую привлекательность. Поспешно завернув свои порции в старую газету, дети спрятали их за смятым бумажным украшением на камине и побежали наверх, чтобы провести срочный совет.

– Мир, – любезно сказал Сирил, когда они добрались до спальни матери. – Пантера, прости, если нагрубил.

– Ладно уж, – ответила Антея, – но теперь ты понял, что я была права!

Однако в окно больше не удалось высмотреть ни одного индейца.

– Что будем делать? – спросил Роберт.

– Мне приходит в голову только одно, – ответила Антея – общепризнанная героиня дня. – Переодеться в индейцев, уж как получится, и выглянуть в окна или даже выйти на улицу. Может, они подумают, что мы могущественные вожди большого соседнего племени, и… И не сделают нам ничего плохого, опасаясь ужасной мести.

– А как же Элиза и кухарка? – спросила Джейн.

– Ты забываешь, что они ничего не могут заметить, – напомнил Роберт. – Они не заметили бы ничего необычного, даже если бы их скальпировали или поджарили на медленном огне.

– Но если с ними такое сотворят, на закате они снова будут в порядке?

– Конечно. Нельзя же скальпировать или сжечь заживо человека так, чтобы он этого не заметил – не сейчас, так завтра. А раз такое сделать нельзя, значит, и сделать это не получится, – сказал Сирил. – Думаю, Антея предложила дело, но нам понадобится куча перьев.

– Я спущусь в курятник, – предложил Роберт. – Там одна из индеек приболела, я смогу состричь с нее перья, а она и внимания не обратит. Ей так плохо, что ей, кажется, уже все равно, что с ней будет. Дайте ножницы.

Тщательно проведенная разведка показала, что на птичьем дворе индейцев нет.

Роберт ушел и спустя пять минут вернулся – бледный, но с большим пучком перьев.

– Послушайте, все очень серьезно, – сказал он. – Я сре́зал перья и уже повернулся, чтобы выйти, как вдруг увидел индейца: он, прищурившись, смотрел на меня из-под старой куриной клетки. Я начал махать перьями и кричать, а потом удрал, прежде чем он смог скинуть с себя клетку. Пантера, сними поскорее цветные одеяла с наших кроватей, ладно?

Удивительно, как здорово можно замаскироваться под индейца с помощью одеял, перьев и разноцветных шарфов. Конечно, ни у кого из детей не было длинных черных волос, зато к учебному году им купили много черного ситца, чтобы обернуть школьные учебники. Братья и сестры нарезали ситец широкими полосами, а полосы настригли бахромой и закрепили на головах желтыми лентами, снятыми с воскресных платьев девочек. Под полосы воткнули индюшачьи перья. Куски ситца получились очень похожими на длинные черные волосы, особенно когда кончики бахромы стали слегка закручиваться.

– Но наши лица совсем не того цвета, – сказала Антея. – Мы бледные, а у Сирила вообще лицо цвета замазки, уж не знаю, почему.

– Ничего подобного, – возмутился Сирил.

– Настоящие индейцы красновато-коричневатые, – поспешно вмешался Роберт. – Думаю, нам надо сделаться чисто красными – у них такой цвет самый престижный.

В доме не нашлось ничего краснее охры, которой кухарка натирала кирпичный пол на кухне. Дети размешали охру в блюдце с молоком, как это делала кухарка, а потом тщательно разрисовали друг другу лица и руки, пока не сделались красными, как любой индеец, если еще не краснее.

Они сразу поняли, что выглядят ужасно, когда Элиза, встретив их в коридоре, громко завопила. Такая беспристрастная оценка очень их обрадовала. Поспешно сказав Элизе, чтобы она не глупила – они всего лишь играют, четверка замотанных в одеяла, украшенных перьями самых настоящих краснокожих смело вышли навстречу врагу. «Смело» – я пишу только из вежливости. Но в любом случае, они и вправду вышли из дома.

Вдоль живой изгороди, отделявшей сад от улицы, виднелся ряд черноволосых голов с густыми головными уборами из перьев.

– Это наш единственный шанс, – прошептала Антея. – Лучше действовать самим, чем ожидать их леденящей кровь атаки. Мы должны изо всех сил притворяться индейцами. Как в картежной игре, когда делаешь вид, будто у тебя на руках тузы, которых в действительности нет. Кажется, это называется «блеф». Сейчас или никогда. Ура-а!

С дикими боевыми кличами (они звучали настолько похоже на индейские кличи, насколько можно было ожидать от белых детей, лишенных предварительной практики) братья и сестры вырвались за ворота и в воинственных позах встали перед индейцами. Индейцы оказались примерно одного и того же роста – не выше Сирила.

– Очень надеюсь, что они говорят по-английски, – сказал Сирил, не меняя высокомерной позы.

Антея знала, что говорят, хотя не могла понять, откуда ей это известно. Она захватила с собой привязанное к трости белое полотенце – флаг перемирия, и сейчас начала размахивать им в надежде, что индейцы поймут, что она имеет в виду. Очевидно, они поняли, потому что самый смуглый шагнул вперед и заговорил на превосходном английском:

– Вы хотите начать переговоры? Я Золотой Орел из великого племени Обитателей Скал.

– А я – Черная Пантера, – ответила Антея в порыве вдохновения, – вождь племени мазаватти. Мои братья… В смысле, мое племя… В смысле, мазаватти засели под прикрытием вон того холма.

– А кто эти могучие воины? – спросил Орел, поворачиваясь к остальным.

Сирил ответил, что он великий вождь Белка[6] из племени монинг-конго. Видя, что Джейн в замешательстве сунула в рот большой палец и явно не может придумать себе имя, он добавил:

– А этот великий воин – Дикая Кошка. В наших землях ее зовут Киска Ферокс, и она вождь огромного племени фитизи.

– А ты кто, о доблестный краснокожий? – спросил Роберта Золотой Орел.

Застигнутый врасплох, тот ляпнул первое, что пришло в голову:

– Я – Бобс, начальник конной полиции Кейпа.

– Как ты понял, – сказала Орлу Черная Пантера, – стоит нам только свистнуть, как наши воины примчатся в таком множестве, что сомнут ваши ничтожные силы. Сопротивление бесполезно. Поэтому возвращайся в свои земли, о мой краснокожий брат, и выкури трубку мира в своих вампумах со скво и шаманами, и нарядись в самые яркие вигвамы, и наслаждайся трапезой из сочных свежевыловленных мокасин.

– Ты все перепутала, – сердито пробормотал Сирил.

Но Орел только пытливо посмотрел на Антею и сказал:

– Твои обычаи отличаются от наших, о Черная Пантера. Призовите же свои племена, чтобы мы могли торжественно заключить перемирие перед всеми, как подобает великим вождям.

– Обязательно призовем, – пообещала Антея. – Они явятся с луками и стрелами, томагавками и ножами для скальпирования, и всем, что велит обычай, если вы немедленно не уйдете.

Она говорила довольно храбро, но сердца всех детей бешено колотились, и у них стало перехватывать дыхание. Потому что настоящие, хоть и маленькие, краснокожие окружали их, подходя все ближе, пока братья и сестры не оказались посреди толпы сердито бормочущих людей со смуглыми жестокими лицами.

– Ничего не получится, – прошептал Роберт. – Я знал, что так и будет. Мы должны рвануть к псаммиаду, только он сможет помочь. А если не поможет… Что ж, наверное, на закате мы оживем. Интересно, когда снимают скальп – это и вправду так больно, как пишут в книжках?

– Я снова помашу флагом, – сказала Антея. – Если они отступят, убежим.

Она замахала полотенцем, и вождь приказал своим людям отойти. Затем, бросившись туда, где индейцев было поменьше, четверо детей прорвались сквозь их ряды и побежали. Они сбили с ног полдюжины индейцев, замотанных в одеяла, перепрыгнули через них и припустили прямиком к песчаной яме. Сейчас не время было выбирать безопасный путь, по которому спускались к карьеру повозки. Дети перемахнули через край ямы и стремительно ринулись вниз по желтым и бледно-фиолетовым цветам, по сухой траве, мимо норок береговых ласточек, прыгая, цепляясь, спотыкаясь, падая, а под конец – покатившись кубарем.

Золотой Орел и его люди настигли их как раз там, где накануне утром дети видели псаммиада. Задыхающиеся, все в синяках, беглецы стали ждать своей участи. Вокруг сверкали острые ножи и томагавки, но страшнее всего был жестокий блеск в глазах Золотого Орла и остальных индейцев.

– Ты солгала нам, о Черная Пантера из племени мазаватти, и ты тоже, Белка из племени монинг-конго. И Киска Ферокс из фитизи и Бобс из конной полиции Кейпа тоже лгали нам, если не языками, то молчанием. Вы солгали, прикрывшись флагом перемирия бледнолицых. Здесь нет ваших племен. Ваши племена охотятся где-то далеко отсюда.

Орел с жесткой улыбкой повернулся к другим краснокожим.

– Какова будет их участь?

– Разведем огонь! – закричали его соплеменники, и сразу дюжина добровольцев принялась искать хворост для костра.

Четверо детей, каждого из которых держали два сильных маленьких индейца, бросали вокруг отчаянные взгляды. О, если бы только появился псаммиад!

– Вы хотите снять с нас скальпы, а после поджарить? – в отчаянии спросила Антея.

– Конечно! – ответил краснокожий, скосив на нее глаза. – Так всегда делается.

Индейцы окружили детей кольцом и уселись на землю, наблюдая за пленниками. Наступила зловещая тишина.

Затем по двое, по трое, начали возвращаться те, кто отправились на поиски хвороста – с пустыми руками. Они не смогли найти ни одной хворостинки! Вообще-то в этой части Кента еще никому никогда не удавалось набрать хвороста для костра.

Дети вздохнули с облегчением, но вздох закончился стоном ужаса, когда вокруг засверкали ножи. В следующее мгновение каждого из четверки схватил индеец. Братья и сестры зажмурились, стараясь не закричать и ожидая ужасной боли. Но боли не было, а в следующий миг их отпустили, и они упали, дрожа. Ничего у них не болело, только головам стало непривычно прохладно. В их ушах звенели дикие боевые кличи, и, рискнув приоткрыть глаза, дети увидели, что четверо врагов дико танцуют, прыгают и кричат, размахивая скальпами из длинных черных волос. Пощупав головы, пленники убедились, что их родные скальпы все еще на месте. Бедные невежественные дикари действительно скальпировали детей, но сняли с пленников скальпы из черной ситцевой бахромы!

Братья и сестры бросились друг другу в объятия, рыдая и смеясь.

– Скальпы наши, – нараспев сказал вождь. – Как плохо держатся на головах белых их жалкие волосы! Они оказались в руках победителей без борьбы. Без сопротивления бледнолицые отдали свои скальпы покорившим их Обитателям Скал! О, как мало значит так легко завоеванный скальп!

– Через минуту они снимут с нас настоящие скальпы, вот увидите, – сказал Роберт, пытаясь втереть в волосы красную охру со своего лица и рук.

– Нас лишили права свершить справедливую и пламенную месть! – продолжал вождь. – Но есть и другие пытки, кроме ножа и костра. И все же самое верное – зажарить врага на медленном огне. О странная, неестественная страна, где нельзя найти хворост, чтобы сжечь своего врага! Как хороши бескрайние леса моей родной земли, где огромные деревья растут на многие тысячи миль вокруг, где можно срубить их и сжечь. О, как бы я хотел, чтобы мы снова оказались в родном лесу!

В мгновение ока вокруг четырех детей закружился песок, и все до единого индейцы исчезли, повинуясь желанию своего предводителя. Должно быть, псаммиад все это время был рядом и исполнил желание вождя.

Марта привезла кувшин с изображением аистов в высокой траве и вернула Антее все ее деньги.

– Двоюродная сестра дала мне кувшин бесплатно; она сказала, что он продавался в паре с умывальным тазиком, но тот разбился.

– О, Марта, ты такая милая! – выдохнула Антея, обнимая ее.

– Да, – хихикнула Марта, – и лучше наслаждайся этим, пока я здесь. Как только твоя мама вернется, я скажу ей, что увольняюсь.

– Марта, ты ведь уходишь не потому, что мы так плохо себя вели? – в ужасе спросила Антея.

– Не потому, мисс. – Марта захихикала еще громче. – Я выхожу замуж за лесника Билла. С тех пор, как вы вернулись домой от священника, где вас заперли на колокольне, Билл уже не раз делал мне предложение, и сегодня я осчастливила его согласием.

Антея положила семь шиллингов и четыре пенса обратно в копилку и наклеила бумагу на то место, которое взломала кочергой. Она очень радовалась, что сумела скрыть следы взлома, и по сей день не знает, полагается ли за кражу денег из копилки смертная казнь или нет.

Конечно, прочитав, что глава последняя, вы прекрасно поняли, что в тот день, о котором пойдет речь, Сирил, Антея, Роберт и Джейн получили последний шанс попросить псаммиада, песчаного эльфа, исполнить их желание. Но сами дети об этом не знали. Они были полны радужных ожиданий, и, хотя им редко удавалось придумать по-настоящему дельное желание, теперь в их головах роилось множество отличных, разумных идей.

– Так всегда и бывает, – заметила после Джейн.

В то утро все встали очень рано и перед завтраком с надеждой обсуждали в саду свои планы. Вперед вырвалась старая идея о ста фунтах в современных монетах, но ее догоняли кое-какие другие идеи – прежде всего мысль о том, чтобы каждому получить по пони. Идея насчет пони имела большие преимущества. Вот смотрите: вы каждое утро желаете пони, катаетесь на нем весь день… И ничего страшного, что на закате он исчезнет – на следующий день вы просто желаете, чтобы он вернулся, – и так далее. И тогда о нем не надо будет заботиться, чистить и искать ему место в конюшне.

Но за завтраком произошли два события. Во-первых, пришло письмо от мамы. Бабушке стало лучше, и мама с папой надеялись сегодня вернуться домой. Эту новость дети встретили радостными возгласами, и, конечно, сразу отказались от желаний, которые обсуждали перед завтраком. Всем стало совершенно ясно, что сегодня они должны попросить что-нибудь для мамы, а не для самих себя.

– Интересно, что бы ей понравилось? – задумался Сирил.

– Ей понравилось бы, если бы мы все вели себя хорошо, – чопорно сказала Джейн.

– Да, но это так скучно, – возразил Сирил. – А кроме того, я надеюсь, мы можем хорошо себя вести без помощи песчаных эльфов. Нет, надо загадать что-то великолепное, чего мы не смогли бы получить другим способом.

– Берегись, – предостерегающе сказала Антея, – не забудь, что случилось вчера. Помни, что теперь наши желания исполняются, где бы мы ни были, стоит только сказать: «Я хочу». Давайте хотя бы сегодня не будем глупить.

– Хорошо, – кивнул Сирил. – И хватит болтовни.

Тут вошла Марта, с очень важным видом, неся чайник с кипятком.

– Какое счастье, что мы все живы и можем позавтракать! – мрачно сказала она.

– Почему, что случилось? – спросили все.

– О, ничего особенного. Только, похоже, в наши дни никто не может поручиться, что его не прикончат в постели.

– А что, кого-нибудь убили в постели? – спросила Джейн, чувствуя, как после слов Марты дрожь ужаса бежит по ее спине и ногам, до самых кончиков пальцев.

– Ну… не совсем, – ответила Марта, – но вполне могли убить. На Пизмарш-Плейс побывали взломщики. Бил только что мне об этом рассказал. Негодяи забрали все драгоценности леди Читтенден, и теперь она то и дело падает в обморок, едва успевая в промежутках между обмороками воскликнуть: «О, мои бриллианты!». А лорд Читтенден уехал в Лондон.

– Леди Читтенден мы однажды видели, – сказала Антея. – Она носит красно-белое платье, у нее нет своих детей и она терпеть не может чужих малышей.

– Это она и есть, – кивнула Марта. – Так вот, она вложила все свои деньги в драгоценности, и сами видите, как оно обернулось. Говорят, бриллианты и другие камни стоили тысячи фунтов. Украли ожерелье, и невесть сколько браслетов, и какую-то дему, уже не знаю, что это такое, и очень много колец. Но хватит мне уже стоять тут и болтать, нужно успеть прибраться в доме до приезда вашей мамы.

– Не понимаю, зачем той леди столько бриллиантов, – сказала Антея, когда Марта ушла. – Мне она показалась довольно противной. А у мамы нет бриллиантов, и почти никаких драгоценностей – только топазовое ожерелье, кольцо с сапфиром, которое папа подарил ей на помолвку, гранатовая звезда и маленький медальон с волосами прадедушки, украшенный жемчужинками, и все.

– Когда вырасту, накуплю маме сколько угодно бриллиантов, – сказал Роберт. – Если она захочет. Я стану исследователем Африки и заработаю столько денег, что не буду знать, куда их девать.

– Вот было бы здорово, – мечтательно начала Джейн, – если бы все те прекрасные украшения – ожерелья, кучи бриллиантов и дема…

– Диадема, – поправил Сирил.

– Диадема, и кольца, и всё остальное мама нашла в своей комнате, когда вернется домой. Я очень этого хочу…

Остальные в ужасе уставились на нее.

– Что ж, так все и будет, – сказал Роберт. – Ты загадала желание, моя добрая Джейн, и теперь наш единственный шанс – найти псаммиада. Если он в хорошем настроении, он, может быть, отменит твое желание и позволит нам загадать другое. А если нет… Ну, тогда бог знает, что нас ждет! Уж точно нами займется полиция, и… Не плачь, глупышка! Мы за тебя заступимся. Отец говорит, что никогда не нужно бояться, если ты не делаешь ничего плохого и говоришь правду.

Но Сирил и Антея обменялись мрачными взглядами. Они помнили, какой неубедительной показалась правда о псаммиаде, когда однажды они рассказали о нем полиции.

В тот день их просто преследовали невезения. Конечно, псаммиада найти не удалось. Драгоценности тоже не появились, хотя каждый из детей по нескольку раз обыскал комнату матери.

– Конечно, мы не найдем драгоценности, – сказал Роберт, – потому что их должна обнаружить наша мама. Возможно, она подумает, что они лежали в доме много-много лет, и никогда не узнает, что они краденые.

– Как же, как же! – презрительно отозвался Сирил. – Тогда мама станет укрывательницей краденого, а ты прекрасно знаешь, что это хуже всего на свете.

Еще один тщательный поиск в щебеночном карьере не помог отыскать псаммиада, и дети медленно и печально вернулись в дом.

– Ну и пусть! – решительно сказала Антея. – Скажем маме правду, она вернет драгоценности той леди, и все закончится хорошо.

– Ты думаешь? – медленно проговорил Сирил. – Думаешь, мама нам поверит? Разве хоть кто-нибудь, сам не видевший псаммиада, смог поверить в его существование? Мама решит, что мы все выдумали. Или решит, что мы сошли с ума, и нас отправят в сумасшедший дом. Как бы тебе это понравилось? – внезапно повернулся он к несчастной Джейн. – Как бы тебе понравилось сидеть взаперти в камере с железной решеткой на двери и с обитыми войлоком стенами, и целыми днями втыкать соломинки в волосы, слушая вой и бред других сумасшедших? Зарубите себе на носу – маме говорить бесполезно.

– Но ведь мы скажем правду, – возразила Джейн.

– Конечно, только эта правда недостаточно правдива, чтобы взрослые в нее поверили, – сказала Антея. – Сирил прав. Давайте поставим цветы во все вазы и постараемся не думать о бриллиантах. В конце концов, неприятности после остальных наших желаний как-то улаживались.

Итак, во все вазы, какие только нашлись, дети поставили цветы: астры, цинии и поздние красные розы с куста, стелющегося по стене конюшни, так что дом стал похож на прекрасную беседку.

Вскоре после ужина приехала мама, и ее обняли восемь любящих рук. Было очень трудно не рассказать о псаммиаде, потому что дети привыкли всем делиться с мамой. Но они все-таки удержались.

У мамы тоже накопилось много новостей – о бабушке, о бабушкиных голубях, о хромом ослике тети Эммы. Мама пришла в восторг от цветущего убранства дома. Теперь, когда она вернулась, все стало таким милым и обычным, что детям почти казалось, что псаммиад им просто приснился.

Но когда мама направилась к лестнице, чтобы подняться в свою спальню и снять шляпку, восемь рук обняли ее так, словно детей у нее было только двое: один – Ягненок, а другой – осьминог.

– Не поднимайся, мамочка, дорогая, – сказала Антея, – позволь мне отнести твои вещи наверх.

– Или мне, – подхватил Сирил.

– Мы хотим, чтобы ты полюбовалась на розовый куст, – потребовал Роберт, а Джейн только беспомощно попросила:

– О, не ходи туда!

– Что за чушь, дорогие, – оживленно сказала мама, – я еще не так стара, чтобы не снять шляпку у себя наверху. Кроме того, я должна вымыть руки, посмотрите – они все черные.

И она пошла наверх. Следуя за ней, дети обменялись взглядами, полными мрачных предчувствий.

Мама сняла шляпку – очень красивую, с белыми розами – и подошла к туалетному столику, чтобы причесаться.

На столике между подставкой для колец и подушечкой для булавок лежал зеленый кожаный футляр. Мама открыла его и воскликнула:

– Ой, какая прелесть!

В футляре оказалось кольцо с большой жемчужиной, обрамленной сверкающими бриллиантами.

– Откуда оно взялось? – спросила мама, надевая кольцо на безымянный палец – кольцо подошло идеально. – Как оно сюда попало?

– Не знаю, – честно ответил каждый из детей.

– Должно быть, отец велел Марте его сюда положить, – сказала мама. – Я сбегаю и спрошу у нее, так ли это.

– Можно, я пока его подержу? – спросила Антея, зная, что Марта не увидит кольцо.

Но Марта, конечно, заявила, что не оставляла в спальне никакого кольца, и то же самое сказали Элиза и кухарка.

Мама вернулась в спальню, очень удивленная и довольная. Потом она открыла ящик туалетного столика и, обнаружив там длинный футляр с бесценным бриллиантовым ожерельем, удивилась еще больше, хотя уже не так обрадовалась. Она хотела убрать шляпку в шкаф и нашла там диадему и несколько брошей, а в течение следующего получаса – остальные украшения, лежащие в комнате здесь и там. У детей становился все более пришибленный вид, Джейн начала шмыгать носом.

Мама серьезно посмотрела на нее.

– Джейн, я уверена, ты что-то об этом знаешь. А теперь подумай, прежде чем ответить, и скажи правду.

– Мы нашли эльфа, – послушно ответила Джейн.

– Пожалуйста, без глупостей, – одернула мама.

– Не говори глупостей, Джейн, – перебил Сирил и в отчаянии сказал: – Послушай, мама, мы никогда раньше не видели этих украшений, но прошлой ночью злые грабители унесли все драгоценности леди Читтенден на Пизмарш-Плейс. Может, они положили украденное сюда?

Все дети глубоко вздохнули. Они были спасены.

– Но как драгоценности могли принести сюда? И зачем? – резонно спросила мама. – Ведь для преступников было бы проще и безопаснее сбежать с ними.

– Может, они подумали, что лучше подождать до заката… – сказал Сирил. – В смысле, до наступления ночи, прежде чем удрать. Никто, кроме нас, не знал, что ты сегодня вернешься.

– Надо немедленно послать за полицией, – встревоженно заявила мама. – О, как бы я хотела, чтобы ваш папа был здесь!

– Не лучше ли подождать, пока он придет? – спросил Роберт, зная, что отец не вернется домой до захода солнца.

– Нет-нет, я не могу ждать ни минуты, я места себе не найду, пока все это здесь! – воскликнула мама.

«Все это» было шкатулками с драгоценностями, лежащими на кровати. Дети убрали их в шкаф, и мама его заперла, а потом позвала Марту.

– Марта, кто-нибудь посторонний заходил в эту комнату в мое отсутствие? Скажи честно.

– Нет, мэм, – ответила Марта, – по крайней мере…

Она запнулась.

– Продолжай, – ласково сказала мама, – я же вижу, что кто-то приходил. Ты должна мне об этом рассказать. Не бойся. Я уверена – ты не сделала ничего плохого.

Марта разразилась рыданиями.

– Я собиралась сегодня предупредить вас, мэм, что увольняюсь в конце месяца, потому что собираюсь… собираюсь замуж за респектабельного молодого человека. По профессии он лесник, мэм, его фамилия Бил. Честное слово, это так же верно, как и то, что я стою здесь, перед вами. Просто вы вернулись так спешно, и без предупреждения, а он по доброте душевной и говорит: «Марта, моя красотка…» Хотя какая уж я красотка, отродясь я не бывала красоткой, но вы же знаете, какие они, мужчины. «Не могу я видеть, как ты трудишься, и крутишься, и моешь, и драишь, и все одна, – говорит он. – У меня сильные руки, и все они к твоим услугам, Марта, дорогая», – говорит он. И он помог мне вымыть окна – но он все время мыл снаружи, мэм, а я внутри. И пусть у меня отсохнет язык, если это не правда.

– И ты все время была с ним? – спросила мама.

– Он снаружи, а я внутри, – повторила Марта. – Разве что разок я вышла, принести ведро чистой воды и замшу для протирки окна, а паршивка Элиза засунула ее за бельевой каток.

– И этого времени хватило бы, – заключила мать семейства. – Я недовольна тобой, Марта, но ты сказала правду, а это уже немало.

Когда Марта ушла, дети прильнули к маме.

– Ой, мамочка, дорогая, Бил ни в чем не виноват! – воскликнула Антея. – Он очень милый; такой правдивый и благородный, и честный-пречестный. Не позволяй полиции забрать его, мамочка! Ой, не надо, не надо, не надо!

Как ужасно все обернулось! Невинного человека обвинят в грабеже из-за глупого желания Джейн, а если рассказать правду, в нее никто не поверит. Дети страстно желали признаться, но при мысли о соломинках в волосах и криках обезумевших сумасшедших не могли этого сделать.

– Можно раздобыть где-нибудь по соседству повозку? – лихорадочно спросила мать. – Какую-нибудь двуколку? Я должна немедленно ехать в Рочестер и подать заявление в полицию.

Дети зарыдали.

– На ферме есть повозка, но, пожалуйста, не уезжай! Не уезжай! Ой, не надо! Подожди, пока папа вернется!

Мама не обратила на просьбы ни малейшего внимания. Приняв решение, она всегда шла до конца; в этом отношении она походила на Антею.

– Послушай, Сирил, я оставляю тебя за главного, – сказала она, закалывая шляпку длинными булавками с фиолетовыми головками. – Оставайся в гардеробной. Можешь делать вид, что пускаешь в ванной кораблики или что-нибудь в этом роде. Скажешь, что я тебе разрешила. Никуда не уходи и пусть дверь на лестничную площадку будет открыта; вторую я заперла. Не впускай никого в мою комнату. Помни, никто не знает, что драгоценности здесь – кроме меня, вас и злых воров, которые их сюда положили. Роберт, ты останешься в саду и будешь наблюдать за окнами. Если кто-нибудь попытается войти, ты должен сказать об этом двум фермерам, которых я попрошу посидеть у нас на кухне. Я объясню им, что вокруг шляются опасные личности, что, в общем-то, правда. А теперь запомните: я полагаюсь на вас обоих. Вряд ли грабители попытаются сделать ход до наступления темноты, поэтому вы в полной безопасности. До свидания, мои дорогие.

И мама заперла дверь своей спальни и ушла с ключом в кармане.

Дети невольно восхитились тем, как смело и решительно она действовала. Как пригодилась бы мама для поиска выхода из некоторых затруднительных положений, в которые они в последнее время так часто попадали из-за своих неразумных желаний!

– Она прирожденный полководец, – сказал Сирил, – но просто не знаю, что теперь будет. Даже если девочки найдут старину псаммиада и уговорят его забрать драгоценности, мама подумает, что мы их не укараулили и их унесли проникшие в дом грабители. А полиция может решить, что мы воры, а если драгоценности исчезнут, примут маму за обманщицу. Да, на этот раз мы влипли по уши, уж это точно!

Он свирепо смастерил бумажный кораблик и начал пускать его в ванне, как ему было велено.

Роберт вышел в сад и уселся на вытоптанную желтую траву, безнадежно обхватив руками разнесчастную голову.

Антея и Джейн перешептывались в коридоре внизу, где лежала циновка из кокосового волокна с дыркой, о которую люди по неосторожности часто спотыкались. С кухни доносились бесконечные причитания Марты.

– Все так ужасно-преужасно, что дальше некуда, – сказала Антея. – И откуда нам знать, что в маминой комнате все пропавшие бриллианты? Если драгоценностей не хватит, полиция подумает, что их забрали мама с папой, а остаток отдали, отчаянно пытаясь отвести от себя подозрения. И наших родителей посадят в тюрьму, а мы станем изгоями, детьми преступников… Хотя маме с папой придется хуже, чем нам, – чуть подумав, откровенно добавила она.

– Но что тут можно сделать? – спросила Джейн.

– Ничего. Разве что снова поискать псаммиада. Сегодня такая жара, что он мог выйти, чтобы погреть на солнышке свои усы.

– Сегодня он больше не будет выполнять наши дурацкие желания, – решительно заявила Джейн. – С каждым разом он становится все злее. По-моему, ему поперек горла то, что приходится нас ублажать.

Слушая сестру, Антея мрачно кивала – и вдруг замерла, как будто прислушиваясь к чему-то.

– В чем дело? – спросила Джейн. – Ты что-то придумала?

– Это наш единственный шанс! – пафосно воскликнула Антея. – Наша последняя зыбкая надежда. Пошли!

Торопливой рысцой они добрались до щебеночного карьера и – о радость! – псаммиад оказался там: он грелся в золотистой песчаной ложбине в лучах яркого послеполуденного солнца и весело расчесывал свои усики. Едва завидев сестер, он развернулся и начал рыть нору, явно предпочитая их компании свою собственную. Но Антея была слишком проворной и мягко, но крепко схватила его за пушистые бока.

– А ну, прекрати! – вскричал псаммиад. – Оставь меня в покое, слышишь?

Но Антея не отпускала.

– Милый, добрый, любимый псаммиад, – выдохнула она.

– Ну-ну, начало правильное, – сказал эльф. – Небось, хотите загадать еще одно желание? Но я не могу с утра до ночи исполнять людские желания. У меня должно быть немного свободного времени для себя самого.

– Ты терпеть не можешь исполнять желания? – мягко спросила Антея дрожащим от волнения голосом.

– Конечно! Отпусти меня, не то укушу! Правда укушу! Я серьезно. Ну смотри, я предупредил, все остальное на твой страх и риск!

Антея рискнула и не отпустила.

– Послушай, не кусай меня, будь умницей. Если сегодня ты выполнишь то, о чем я попрошу, мы больше никогда в жизни не загадаем ни единого желания.

Псаммиад смягчился.

– Если так – проси все, что угодно! – со слезами в голосе сказал он. – Я бы чуть не лопнул, исполняя одно ваше желание за другим, лишь бы с завтрашнего дня вы никогда, никогда больше ко мне не приставали. Если б ты знала, как я ненавижу мучить себя желаниями людей и как боюсь, раздуваясь, потянуть мышцы или что-нибудь в этом роде. А каково просыпаться каждое утро и знать, что все повторится опять? Ты не представляешь, что у меня за жизнь… Не представляешь, не представляешь, не представляешь!

Его голос сорвался, и последнее «представляешь» закончилось писком.

Антея осторожно поставила эльфа на песок.

– Скоро все закончится, – успокаивающе сказала она. – Мы даем честное слово начиная с завтрашнего дня никогда больше не загадывать желаний.

– Ну, давай, выкладывай, чего хочешь, и покончим с этим.

– Сколько желаний ты сможешь сегодня исполнить?

– Не знаю… Сколько смогу выдержать.

– Ну, во-первых, я хочу, чтобы леди Читтенден обнаружила, что никогда не теряла своих драгоценностей.

Псаммиад раздулся, опал и сказал:

– Готово.

– Еще я бы хотела, – медленнее проговорила Антея, – чтобы мама не добралась до полиции.

– Готово, – сообщил эльф после паузы.

– А я бы хотела, – внезапно сказала Джейн, – чтобы мама забыла о бриллиантах.

– Готово, – ответил псаммиад слабеющим голосом.

– Не хочешь ли немного отдохнуть? – заботливо спросила Антея.

– Да, пожалуй, – сказал псаммиад. – И прежде чем мы продолжим – не пожелаете ли вы чего-нибудь для меня?

– Разве ты сам не можешь выполнить собственное желание?

– Конечно, не могу. Так уж мы, эльфы, устроены. Раньше мы всегда исполняли желания друг друга… Хотя не то чтобы у нас было много желаний в старые добрые времена, когда водились мегатерии. Просто пожелайте, пожалуйста, чтобы никто из вас никогда не проболтался обо мне взрослым.

– Почему? – спросила Джейн.

– Как ты не понимаешь? Если вы расскажете обо мне взрослым, не видать мне больше покоя, никогда-никогда! Взрослые поймают меня и начнут загадывать не всякие глупости, какие просили вы – нет, они потребуют, чтобы я выполнял по-настоящему серьезные желания. Ученые найдут способ сделать так, чтобы мое волшебство продолжало действовать и после заката. Меня будут просить о снижении подоходного налога, о пенсии по старости, об избирательном праве для всех взрослых мужчин, о бесплатном среднем образовании и тому подобных скучных вещах. И люди все это получат, и это никуда не исчезнет после заката, и мир покатится в тартарары. Пожелайте то, о чем я сказал, побыстрее!

Антея повторила вслух желание псаммиада, и он раздулся так сильно, как никогда еще не раздувался.

– А теперь, – сказал он, опав, – могу я сделать для вас еще что-нибудь?

– Только одно. И я думаю, это всё уладит, не так ли, Джейн? Я хочу, чтобы Марта забыла о кольце с бриллиантом, а мама забыла о леснике, который помыл окна.

– Как в «Медном кувшине»[7], – вставила Джейн.

– Да, я рада, что мы прочитали эту книгу, иначе такое никогда не пришло бы мне в голову.

– Готово, – тихо сказал псаммиад. – Уф, я что-то совсем вымотался. Еще желания?

– Нет. Я хочу только поблагодарить тебя за все, что ты для нас сделал. Надеюсь, ты хорошо выспишься, и надеюсь, мы когда-нибудь увидимся снова.

– Это желание? – слабым голосом спросил эльф.

– Да! – в один голос ответили обе девочки.

И тут они в последний раз увидели, как псаммиад раздулся и опал.

Потом он кивнул на прощание, заморгал глазами на стебельках, начал зарываться, отчаянно копая руками и ногами… Песок сомкнулся над ним, и эльф исчез.

– Надеюсь, мы все сделали правильно? – спросила Джейн.

– Уверена, – ответила Антея. – Пошли домой, расскажем обо всем мальчикам.

Антея нашла Сирила в гардеробной, где тот продолжал мрачно возиться с бумажными корабликами, и рассказала о случившемся в карьере. Джейн рассказала о том же самом Роберту. Едва они договорили, как вошла мама, разгоряченная и пыльная. Она объяснила, что, когда ехала в экипаже в Рочестер (покупать школьные платья для девочек), ось повозки сломалась. Если бы не узкая дорога с высокими живыми изгородями, маму бы вышвырнуло на ходу. А так она не пострадала, вот только пришлось возвращаться домой пешком.

– О, мои дорогие цыплятки, я просто умираю как хочу чая! – сказала она. – Сбегайте посмотрите, есть ли горячая вода!

– Вот видишь, все в порядке, – прошептала Джейн. – Она ничего не помнит.

– И Марта не помнит, – доложила Антея после того, как проверила, кипит ли чайник.

Когда слуги тоже сели пить чай, зашел лесничий Бил и принес радостную весть: бриллианты леди Читтенден вовсе не украдены. Лорд Читтенден забрал их, чтобы поменять оправу и почистить, а горничная, которую он об этом предупредил, уехала в отпуск. Так что все закончилось хорошо.

Пока мама укладывала Ягненка спать, остальные дети пошли прогуляться в саду.

– Интересно, увидим ли мы еще когда-нибудь псаммиада, – задумчиво сказала Джейн.

– Уверен, что увидим, – ответил Сирил, – если по-настоящему захотим.

– Мы обещали никогда больше ничего у него не просить, – напомнила Антея.

– Я и не собирался, – серьезно сказал Роберт.

Дети, конечно, увидели псаммиада снова, но не в этой истории. И встретили они его не в щебеночном карьере, а в совсем, совсем, совсем другом месте. А именно… Но больше я ничего не скажу.