Лирика

fb2
Дементьев Дмитриевич Андрей

Известный русский поэт Андрей Дементьев — один из самых читаемых ныне и любимых авторов. Читателям близок лирический герой поэта — добрый и высоконравственный человек. Произведения А. Дементьева подкупают искренностью и глубоким проникновением во внутренний мир современника. На его стихи написаны десятки известных песен, таких, как «Лебединая верность», «Отчий дом», «Яблоки на снегу», «Аленушка», «Натали», «Каскадеры» и другие.

Стихи поэта переведены на многие языки мира.

Издание семнадцатое

Самое лучшее, самое любимое — в книгах этой серии.

Серия основана в 2001 году

© А. Дементьев, 2013

© ООО «Издательство „Эксмо“». Составление, оформление, 2013

* * *

От автора

Эту книгу лирики я писал всю жизнь — в юности, в зрелую пору. И в годы, когда работал в Израиле, где близость к библейской истории и сопричастность с ней помогали увидеть мир по-новому и глубже познать человеческую незащищенность. Там, на Земле обетованной казалось, что поэзия приходит откуда-то сверху, с небес, зажигая в душе святой огонь творчества. И до сих пор я не могу объяснить это. Так же, как невозможно вообще объяснить вдохновение, хотя я прекрасно понимаю его природу. Просто всё начинается с хорошего настроения. То ли от приятной встречи с кем-то, то ли от солнечной погоды с утра. И тогда возникают стихи. Светлые, как и породившая их радость… Но порою душа полна печали и тревоги, заносимых в нее самой жизнью… И тогда пишутся совсем иные строки.

И почему-то этих «иных» у меня значительно больше, чем светлых.

Много лет назад я услышал по радио короткий рассказ о том, как одинокая женщина, измученная долгим ожиданием пропавшего без вести сына, увидела его в кадрах военной кинохроники. Живого, двадцатилетнего, каким провожала на фронт. Меня потрясла эта трагическая история. Я написал «Балладу о матери», которая благодаря музыке Евгения Мартынова стала известной песней. У нее есть и другое название — «Алексей, Алешенька». И как-то из далекого Ташкента пришло письмо от незнакомой женщины, которая писала мне, что нашелся ее сын. «Алешенька не пропал без вести, а геройски погиб в конце войны и похоронен в Венгрии», — горестно писала она. Но я уже знал тогда, что это был другой Алексей. Мать «моего» Алеши, о ком была написана «Баллада», так и не дождалась вести о сыне и умерла в одиночестве. Однако я не смог признаться в этом ташкентской матери… Ведь судьбы солдат Великой Отечественной были так похожи.

Да и все мы — дети XX века — тоже очень схожи между собой. И прежде всего, желанием быть счастливыми. Непременно необходимыми кому-то: любимому человеку, стране, избранной профессии. Но когда в дом приходит беда, когда душа болит от обиды или невозвратной потери, мы становимся добрее и милосерднее. Потому что страдание очищает человека… И об этом тоже мои стихи.

Слава Богу, в наше непростое и прозаическое время, исковерканное рыночными отношениями, лирическая поэзия вновь востребована жизнью. На книжных полках уже не теряются среди модных детективов поэтические антологии, избранные произведения классиков и новые сборники моих товарищей по цеху. А ведь одно время зеленые островки поэзии чуть было не захлестнула мутная волна книжной жестокости и бесстыдства, бездумное чтиво, замешанное на мелких инстинктах и сиюминутных интересах. Но слишком жива и памятна в народе классика, навсегда приучившая нас к прекрасному. И потому всё подлинное не может разминуться с нами и теперь.

На этом, пожалуй, и закончу свое короткое предисловие. Потому что о стихах говорить трудно. Тем более автору. Лучше просто прочесть и почувствовать то общее, что может объединить поэта и читателя. Или наоборот — разъединить. Хотя я очень надеюсь, что мы единомышленники. Ибо красота родных пейзажей, житейская мудрость моих современников, вечная окрыленность любовью — всё это составляет суть и ценность нашего общего бытия.

Я часто посвящаю стихи друзьям, которых люблю. Близким людям, без кого моя жизнь была бы неполной и, наверно, иной. Это — как доброе слово, которое хочется сказать вовремя. И поэзия для меня — это прежде всего то самое доброе слово, обращенное ко всем вам, дорогие читатели.

Андрей Дементьев Июнь 2003 г.

«Не могу уйти из прошлого…»
Не могу уйти из прошлого, Разорвать живую нить… Всё, что было там хорошего, Мне б хотелось повторить: Возвратить отца бы с матерью, Вместе с молодостью их, В дом, Где стол с крахмальной скатертью Собирал друзей моих. И вернуть бы из трагедии Сына в радостные дни, Где мы с ним футболом бредили, Жгли бенгальские огни. Где дожди сменяли радуги И года сквозь нас неслись. Где на счастье звёзды падали… Да приметы не сбылись. 2001

Анна

 Прости, что я в тебя влюблен Уже под занавес, в финал… Всю жизнь блуждая меж имен, Я на твое их поменял. Я выбрал имя неспроста — Оно из Пушкинских времен, Из грустной музыки, с холста И с чудодейственных икон… Но полон тайн открытый звук… Хочу понять — что он таит? То ли предчувствие разлук, То ль эхо будущих обид. И, чтоб развеять этот страх, Я повторяю имя вслух… И слышу свет в твоих глазах Так, что захватывает дух. 1998

Счастливчик

 Я выиграть надеюсь Престижный миллион, Чтоб у дверей халдеи Мне стали бить поклон. Чтоб все меня любили Зато, что я богат. И в гости приходили, Как танки на парад. Чтобы по всей округе Гремело имя-рек. Чтоб брал я на поруки Голодных и калек. Чтоб важное начальство Ждало моих звонков. И на экране часто Теснил ям-ков. А, впрочем, нет резона Мне думать про барыш. Я жил без миллиона, Без киллеров и «крыш». И он все эти годы Жил тоже без меня. И ухожу я гордо, Монетами звеня. 2003

«Как важно вовремя успеть…»

 Как важно вовремя успеть Сказать кому-то слово доброе, Чтоб от волненья сердце дрогнуло! — Ведь всё порушить может смерть. Как важно вовремя успеть Похлопотать или поздравить, Плечо надежное подставить! И знать, что будет так и впредь. Но забываем мы подчас Исполнить чью-то просьбу вовремя, Не замечая, как обида кровная Незримо отчуждает нас. И запоздалая вина Потом терзает наши души. Всего-то надо — научиться слушать Того, чья жизнь обнажена. 2001

«С тех горючих дней „Норд Оста“…»

 С тех горючих дней «Норд Оста» Не стихает в сердце боль. До чего же было просто Завязать с Москвою бой. До чего же просто было По свободному пути, Обернув себя тротилом, Прямо к сцене подойти. Обандитился наш город… И теперь любой хиляк, Что с утра уже наколот, Может всех перестрелять. А менты на перехвате Вновь очнутся в дураках… Скоро нам страны не хватит Уместить свой гнев и страх. И тревожно время мчится, Словно горькая молва. Хороша у нас столица — Криминальная Москва. 2003

Моим читателям

 Когда надежда вдруг провиснет И вера падает во мне, Я вновь читаю ваши письма, Чтоб выжить в горестной стране. Исповедальная Россия Глядит с бесхитростных страниц, Как будто сквозь дожди косые Я вижу всполохи зарниц. За каждой строчкой чья-то доля, Мечта, обида или грусть. О, сколько в мире бед и боли! И как тяжел их горький груз. И перехватывает горло От этих трепетных страниц. Не знаю, кто еще так гордо Мог выжить и не падать ниц. Благодарю вас за доверье, За эти отсветы любви… И если я во что-то верю, То потому лишь, Что есть вы. 2003

Сказание о Чечне

 Возвратился солдат с Чеченской войны. Возвратился к невесте, в былые сны. А девчонка ждала его ночи и дни. Возвратился солдат живым из Чечни. Не стволы бы ему на плечах носить, Не кровавую грязь сапогами месить. Слава Богу, вернулся живым домой. Мир от слез и от горя окутан тьмой. Минул век… За окном не пальба, а весна. Но не хочет оставить солдата война. Он ушел от нее, да она не ушла. И по-прежнему ноет ночами душа. И опять вспоминает он тех ребят, С кем в засаде сидел и ходил в наряд. И теперь уже точно — на все времена Не оставит солдата былая война. И решил он вернуться к друзьям своим, Чтобы стало спокойней и легче им. И узнали о том и невеста, и мать, Что придется опять им солдата ждать. Помоги ему, Господи, в том краю, Где огнем испытал он судьбу свою. Возврати долгожданный покой Чечне. Помоги побрататься больной стране. 2003

«Разворована Россия…»

 Разворована Россия. Обездолена страна. Никого мы не просили Жизнь менять и времена. Но уже нам жребий роздан. И подсунут новый миф… Так же вот крестьян в колхозы Загоняли, не спросив, Как теперь нас гонят к рынку, Будто к собственной беде. Ты ловись, ловися, рыбка, В мутной рыночной воде. И уж вы «не подведите», Олигархи-рыбаки… Я иду к строке на митинг, Всем запретам вопреки. 2003

Песенка о Наполеоне

 Однажды император Месье Наполеон Покрыл британцев матом, Поскольку был пленен. На острове Елены Он отбывал свой срок. И так чурался плена, Что с горя занемог. Что ж оплошали вы, Ваше величество? Гения вдруг одолело количество. Где это видано, чтоб Бонапарт Так опустил свой великий талант? Ваше величество, ваше величество, Над Ватерлоо стоит тишина. Если б могли вы заранее вычислить, Чем завершится былая война. Тогда бы вы, наверное, Все сделали не так. Ваш профиль над таверною, Как стершийся пятак. Потомки победителей Здесь пиво пьют за вас. И двести лет грустите вы, Не поднимая глаз. Ваше величество, ваше величество, Над Ватерлоо стоит тишина. Если б могли вы заранее вычислить, Чем завершится былая война. 2003

«Ненадежные друзья…»

 Ненадежные друзья Хуже недругов крутых. Эти, если бьют вподдых, Так иного ждать нельзя. Надо лишь держать удар, Чтобы знали наперед — В чью бы пользу ни был счет, Мы из племени гусар. Ненадежные друзья Ненадежностью своей Стольких предали друзей, Честно глядя им в глаза. 2003

На пиру былых развалин

 Как бы бедно мы ни жили, Нас разденут короли. Мы в стране своей чужие, Словно старые рубли. На пиру былых развалин Мы остались не у дел. Так страну разворовали, Что сам Гиннесс обалдел. Мы по-прежнему наивны, Молча верим в честный труд. Но под звук былого гимна Снова нашу жизнь крадут. У воров богатый опыт — Красть под носом у властей. А пока их всех прихлопнут, Кожу нам сдерут с костей. Все боролись с той напастью — От Петра и до ЦК. Но ворье хитрее власти, Если есть в верхах рука. Кто-то лечь хотел на рельсы, Чтобы жизнь переменить. Кто-то нас мечтал по-сельски Кукурузой накормить. Только жизнь не стала раем. Как не стал порукой гимн. Власть мы сами выбираем, Чтоб потом и выть самим. И, намаявшись работой, Разуверившись в любви, Мы уходим в анекдоты, Чтобы слезы скрыть свои. 2002

Вежливый чин

 Раньше тебя родилась твоя вежливость, Всё заменив — и порывы, и честь. Душу твою я напрасно выслеживал… Нету души… Только вежливость есть. Как же ты вежлив бываешь в общении: Просьбе с улыбкой откажешь. Солжешь… Кто-то, поверив умелому щебету, Примет за правду лукавую ложь. Ну, а Россия по-прежнему бедствует… Стелишь ты мягко, да жестко ей спать. И с нищетою бесстыдно соседствует Новая знать. 2003

Мученики моря

 Боже мой! Ну, до чего ж мы низко пали! Не считаясь с милосердием и болью, Мы дельфинов приобщаем к бою, Обучаем воевать со смертью в паре — Мины обезвреживать собою. А морские братья искренне нам верят. Но доверчивость им дорого обходится. Что считать дельфиновы потери, Если велено за минами охотиться. Бог накажет… И Природа не забудет Уготованной дельфинам горькой участи. Может, совесть нас когда-нибудь осудит, Прежде чем в аду мы будем мучиться. 2003

Песенка про Булата

 Жил когда-то рядом с нами Добрый «бард всея Руси». Он оставил нам на память Десять песен о любви. И когда они звучали, Забывали мы печали. У экрана или в зале Замирала вся страна. Вот уже сменился век. Но все так же кружит снег… И над шумом дискотек Песня старая слышна. Ах, Булат, прости нас, грешных. Мы вступили в тот предел, Где не в моде стала нежность, О которой ты нам пел. Жизнь твоя осталась в песне, Значит, мы навеки вместе На земле иль в поднебесье. Лишь бы голос твой звучал. Вот уже сменился век. Но все так же кружит снег. И над шумом дискотек Песня старая слышна. 2003

«Для кого-то дружба — тоже бизнес…»

 Для кого-то дружба — тоже бизнес. Выгодная сделка без потерь. Если же итог пойдет на минус, Новый друг укажет вам на дверь. Сколько раз меня пытались свергнуть С дружбы, переставшей быть в цене. Было всё вначале — лесть и верность. До поры, пока ты на коне. До поры, покуда ты им нужен, Бизнесменам выборочных дружб. Я стяну свою печаль потуже В ожиданье непорочных душ. 2003

Тверской пейзаж

 Я люблю апрельские рассветы. Над округой — праздник тишины. Старый дуб навесил эполеты И река полна голубизны. Здравствуй, день! Побудь еще со мною. Воздух льется в душу, как бальзам. Этот свет и волшебство лесное Расплескались по твоим глазам. Скоро вновь сирень раскроет завязь И поднимет голубой букет. Я опять тебе в любви признаюсь, Словно не промчалось столько лет. Словно я тебя вчера увидел, Увидал нежданно в первый раз. Ты надела свой весенний свитер, Цвета неба, цвета грустных глаз. Ты сейчас, как девочка, прелестна В искренней наивности своей. Лес расставил на поляне кресла — Модную округлость тополей. Я люблю апрельские рассветы. Я люблю их — если рядом ты. Тих наш лес, как в кризисе поэты. И красив, как в праздники менты. 2003

Яблоко

Зурабу Церетели

 Адам и Ева были так наивны И так чисты в желаниях своих, Как непорочны перед небом ливни, Когда земля благословляет их. Все начиналось с яблока и Змея. Былые годы стали вдруг пусты… И, поразив рай красотой своею, Сошла на землю жрица красоты. Все начиналось горестно и трудно — С греховной и таинственной любви. Но жизнь явилась, как начало чуда, И отдала им радости свои. Спасибо Змею за его коварство, За искушенье вдоволь и чуть-чуть… На все века — и поражай, и властвуй, Прекрасная греховность наших чувств. В нас нет стыда, когда любовь во имя Волшебных чар и радости людской. И в наших генах буйствует поныне Земная страсть, сменившая покой. И мы уходим в древний мир преданий, В метафоры пророческих камней. И, не боясь вины и оправданий, Чужую жизнь мы чувствуем своей. 2003

«Прости, Париж, что я не рад тебе…»

 Прости, Париж, что я не рад тебе, Хотя восторг мой пред тобою вечен. Но так угодно, видимо, судьбе, Что я один пришел к тебе на встречу. А в первый раз мы были здесь вдвоем. В родном Париже начался роман наш. Вот тихий парк и тот старинный дом. Он говорит: «Неужто не заглянешь?» Мы от любви сходили здесь с ума. Великий город — как алтарь влюбленных. Спасибо и Вольтеру, и Дюма, И всем бульварам, и Наполеону. Судьбе спасибо, что нас здесь свела. Не потому ль мне с каждой встречей ближе Тот давний день — заветного числа, Когда шумела осень над Парижем. 2003 Москва — Париж

Израильские новобранцы

 Провожают девчонки Мальчишек в солдаты. В боевые заботы, В грядущие даты. Улыбаются вслед, И уходят за ними… У войны здесь мужское И женское имя. На вчерашних невест Нежно смотрят солдаты. Словно в чем-то пред ними Они виноваты. А какой будет служба, Знает только Всевышний… Лишь бы все возвратились Под родимые крыши… 2003

«Лермонтов безмерно рисковал…»

 Лермонтов безмерно рисковал, Вызывая недругов к барьеру. И когда не принимал похвал И не ставил в грош свою карьеру. Рисковал над начатым листом, Чтоб душой с другими поделиться. Но особый риск таился в том, Что в себе хранили те страницы. Рисковал, когда являлся в свет, Потому что был остер в беседах. Не красавец, но лихой корнет, Поразивший смертью напоследок. 2000

Мертвое море

 В Мертвом море столько соли, Сколько мрака в темноте. Ты, — как лодка на приколе, — Отдыхаешь на воде. Под тобою только камни Да просоленный настил. А вдали валун, как мамонт, Бивни в воду опустил. А вдали пустынный берег. Иорданская земля. Ты не хочешь мне поверить, Что сейчас туда нельзя. Что обманчив тихий берег И жестоки времена. Невзначай еще подстрелят. Разбирайся — чья вина. Ведь не зря на этом месте Был Содом — библейский град. И плывет со мною крестик, И плывет с тобой мой взгляд. 2003

Видение

 Ни строки за месяц. Только суета. Мы «тусовки» месим. А тетрадь чиста. И компьютер дремлет, Потушив экран. Пролетает время, Как аэроплан. Ни следа, ни звука. Сердце — как изгой. Тяжела разлука С избранной строкой. Но блеснет надежда Сквозь мою печаль… И шепну я: «Где ж ты, Болдинская даль?» По закону дружбы, По родству души Сверху глянет Пушкин, Вымолвит: «Пиши!» Сквозь густой багрянец Я услышу зов. И душа воспрянет От нежданных слов. Муза вспомнит землю И окажет честь. И душа приемлет Этот дар небес. 2003

«Мне б научиться легко расставаться…»

 Мне б научиться легко расставаться С тем, что уже не продолжится вновь: С эхом недавних похвал и оваций, С верностью, не удержавшей любовь. Мне б научиться легко расставаться С теми, кто предал в отчаянный час… С улицей детства в цветенье акаций, С песней, которая не удалась. Я же пока тяжело расставался С тем, с чем проститься настала пора — С музыкой нашего первого вальса, С прошлым, что было грядущим вчера. 2003

Памяти Юрия Никулина

 Каждый вечер в цирке грустный клоун До упаду веселил народ. Цирк всегда при клоуне был полон И смеялся от его острот. Говорил он — жизнь у нас такая — Вместе к счастью мы ее толкаем. И твердил с упрямством попугая: Все равно я эту жизнь люблю. Побудь еще… Манеж тебя зовет. И наши души просятся в полет, Когда весь цирк перед тобой встает, Великий чародей. Клоун был похож на Дон Кихота. И, когда смеялся от души, Мы не вспоминали о заботах И за шуткой шли к нему и шли. Знал он — все на этом свете зыбко. И когда-то умолкает скрипка, Но светла была его улыбка, Чтобы нам не расставаться с ним. Побудь еще… Манеж тебя зовет. И наши души просятся в полет, Когда весь цирк перед тобой встает, Великий чародей. 2003

«Пока мои дочери молоды…»

 Пока мои дочери молоды, Я буду держаться в седле. А все там досужие доводы О годах… — Оставьте себе. Пока мои внуки готовятся Подняться на собственный старт, Я мудр буду, словно пословица, И весел, как детский азарт. И пусть им потом передастся И опыт мой, и ремесло… А мне за терпенье воздастся, Когда они вскочат в седло. 2000

«Я лишь теперь, на склоне лет…»

Марине

 Я лишь теперь, на склоне лет, Истосковался о минувшем. Но к прошлому возврата нет, Как нет покоя нашим душам. Да и какой сейчас покой, Когда в нас каждый миг тревожен. Несправедливостью людской Он в нас безжалостно низложен. Прости, что столько долгих лет Мы жили на широтах разных. Но ты была во мне как свет, Не дав душе моей угаснуть. И как бы ни были круты Мои дороги, чья-то ярость, — Я помнил — есть на свете ты. И все плохое забывалось. 1993

«Жизнь во власти пяти планет…»

 Жизнь во власти пяти планет… «Редкий случай, — сказал астролог. — И пока не погас их свет, Будешь ты и любим, и молод». Я во власти пяти планет, Заблудившийся в годах дервиш. Может, в них-то и весь секрет, Что меня ты так долго терпишь. На какой из пяти планет Наша боль и ушедшие близкие? Мы уйдем… Еще много лет Свет одной будет нас разыскивать. 2000

«Осенний день наполнен светом…»

 Осенний день наполнен светом И грустной музыкой листвы. И распрощавшееся лето Сжигает за собой мосты. В лесу пустынно и печально. На юг умчался птичий гам. И в тишине исповедальной Притих березовый орган. 2000

«Век Серебряный заглох…»

 Век Серебряный заглох… Возвратился Каменный, Где уже неведом Блок, Не прочитан Анненский. Из души не рвется зов. И пустуют залы. У властителей умов Появились замы: Непотребная попса В тыщах вольт и мраке… Бьются в ритме голоса, Как крутые — в драке. А уж как распалены Короли улова… Не хватает тишины, Чтоб услышать Слово. 2001

Русская эмиграция

 Ностальгия — чужое, не русское слово. Означает тоску по былым временам! Но давно на дверях проржавели подковы, Что в наследство оставило прошлое нам. Как мне жаль их, Достойных в своем отречении, В неприятии всех этих лживых свобод, — Именитых князей и наивной их челяди, Без которых неполон был русский народ. Как мне жаль, Что они не вернулись в Россию… И над старой Европой взошли имена Тех, что Родину в сердце озябшем носили, Не надеясь, что их еще помнит страна. Ничего не пройдет — ни печаль, ни обида. И на плитах гранитных — их горестный след. Завершилась великая горькая битва. Победителей нет. 2001

«У нас с тобой один знак Зодиака…»

 У нас с тобой один знак Зодиака. Не в этом ли причина наших бед. Готов уйти я из созвездья Рака, Чтоб разногласья все свести на нет. Характеры у нас настолько схожи, Что кажется — мы часть одной судьбы. Одни и те же мысли нас тревожат, И оба перед хамством мы слабы. И беды одинаково встречаем. И в спорах обоюдно горячи. Когда азарт мой в гневе нескончаем, Я мысленно прошу тебя — «Молчи!» Ты не молчишь… И я кляну созвездье. Но вскоре в дом приходит тишина. Не потому ль мы в этой жизни вместе, Что на двоих судьба у нас одна. 2001

«Левитановская осень…»

 Левитановская осень. Золотые берега. Месяц в реку ножик бросил, Будто вышел на врага. Красоту осенней чащи Нанести бы на холсты. Жаль, что нету подходящих Рам для этой красоты. А холодными ночами Истерзали лес ветра. Всё у нас с тобой в начале,  Хоть осенняя пора. 2001

«Израильские девочки…»

 Израильские девочки Из Брянска и Дубны, Как тоненькие веточки Порушенной страны. Прошло всего полгода Их новой жизни тут. Легко, когда у входа Тебя с улыбкой ждут. А что в былом осталось, — Им всем немного жаль: И бабушкину старость, И девичью печаль. Еще осталось детство, Деревня — дальний свет. Но есть от грусти средство — Твои пятнадцать лет. Я благодарен вечеру, Мелькнувшему, как стриж… Российская доверчивость. Израильский престиж. И в этот вечер с нами Был Пушкин допоздна… Спасибо вам за память! Пусть вас хранит она. 2001, Иерусалим

«Ты в море шла…»

 Ты в море шла. Я увидал и замер, Перед искусством линий оробев. Мне показалось — Это ожил мрамор, Его прохлада, Строгость И напев. Но как с тобой сравнить Холодный камень, Когда ты вся из света И тепла! Встречая воду чуткими руками, Ты в море шла. Смотрела вдаль, В сиреневую дрожь, Как смотрит Солнце Через майский дождь. О, сколько раз уже была воспета Та женщина, Входившая в моря! — И в лунных бликах, И в лучах рассвета, С тяжелою копною янтаря! Я в эту сказку Лишь теперь поверил, Когда увидел, Как ты в море шла. Томился в ожиданье желтый берег. И даль морская всё звала, Звала… Тебя волна внезапно окатила, И, засмеявшись вслед волне, Ты уходила в море, Уходила… А мне казалось: Ты идешь ко мне. 1962

«О благородство одиноких женщин! …»

 О благородство одиноких женщин! Как трудно женщиною быть. Как часто надо через столько трещин В своей судьбе переступить… Всё ставят женщине в вину: Любовь, Когда она промчится, Когда с печалью обручится, Оставив надолго одну, В воспоминанья погребенной… А люди уж спешат на суд — И всё — от клятв и до ребенка — Словами злыми назовут. И пусть… Зато она любила… Где знать им, как она любила! Как целовала — аж в глазах рябило, Как встреч ждала, Как на свиданья шла… О, где им знать, как счастлива была! Пускай теперь ей вспомнят все пророчества. (Да, осторожность, ты всегда права…) Пускай ее пугают одиночеством. А женщина целует ручки дочери И шепчет вновь счастливые слова. 1963

«Как руки у Вас красивы!..»

 Как руки у Вас красивы! Редкостной белизны. С врагами они пугливы. С друзьями они нежны. Вы холите их любовно, Меняете цвет ногтей. А я почему-то вспомнил Руки мамы моей. Упрека я Вам не сделаю, Вроде бы не ко дню. Но руки те огрубелые С Вашими не сравню. Теперь они некрасивы, А лишь, как земля, темны. Красу они всю России Отдали в дни войны. Всё делали — не просили Ни платы и ни наград. Как руки у Вас красивы! Как руки мамы дрожат… 1965

«Встретил друга…»

 Встретил друга. Постояли, помолчали. Видно, говорить нам стало не о чем. Не попросишь: «Утоли мои печали…», Если у него на них свой перечень. Не обижусь. Да и он, наверно, не обидится. Жизнь такая — Все мы ею озабочены. Хорошо еще, что удалось нам свидеться. Ныне все мы у судьбы чернорабочие. Будь здоров, земляк! До новой встречи разовой. Я в стихи, — А ты в свой мир уходишь квантовый. Если можешь, Никому об этой встрече не рассказывай. Потому что оба мы с тобою питекантропы. 2003

«Я в дружбе верен, как собака…»

Валерию Чернову

 Я в дружбе верен, как собака. И если друг попал в беду, Пусть и не просит он, Однако Я выручать его пойду. Мужская дружба суховата И сладких слов не признает. Она с решимостью солдата Над амбразурой бед встает. 2002

Фантазия

Аре Абрамяну

 Переплываю озеро Севан… Для этого мне трех минут хватило. Поверьте мне, я говорю, как было. Висел над синим озером туман. Причудливые формы берегов И необычны были, и красивы. И друг спросил: «Ну, ты уже готов? Давай поддержим гаснущие силы…» Он мне плеснул армянского в стакан. Мы сели с ним за невысокий столик. «Скучаю я по озеру Севан…» — И улыбнулся с затаенной болью. Большая карта озера Севан Передо мною на стене висела. И очертанья нашего бассейна С ней совпадали… Вот и весь обман. 2003

«Говорят, при рожденьи любому из нас…»

Владимиру Суслову

 Говорят, при рожденьи любому из нас Уготована участь своя. Кто-то взял у отца синеву его глаз И умчал с ней в чужие края. Кто-то добрым характером в маму пошел. Но не в славе теперь доброта. Как бы ни был наш путь и тернист, и тяжел, — Все равно жизнь — всегда высота. Уготована каждому участь своя. Я о милости Бога молю, Чтоб в России не гибли ничьи сыновья. Не скатилась надежда к нулю. Будьте счастливы, люди, во веки веков. Если даже все будни круты. Отболят наши души от новых оков, От позорных оков нищеты. 2003

«Кто на Западе не издан…»

Василию Лановому

 Кто на Западе не издан, Тот для наших снобов ноль. Я ж доверил русским избам И любовь свою, и боль. Исповедывался людям, С кем под небом жил одним. Верю я лишь этим судьям. И подсуден только им. Не косил глаза на Запад. Не искал уютных мест. И богатств здесь не нахапал. Нес, как все, свой тяжкий крест. И России благодарен, Что в цене мои слова. Что они не облетают, Как пожухлая листва. 2003

Российские израильтяне

Александру Поволоцкому

 Затих самолет, и прорвалось волненье. Над скрытым восторгом — Мальчишеский гвалт. Старик опустился при всех на колени И Землю Святую поцеловал. Страна не забыта… Забыты обиды, Которых в той жизни хватало с лихвой. И кто-то, быть может, подастся в хасиды. А кто-то лишь сменит свои адрес и строй. В России могли их словами поранить… Израиль их «русскими» с ходу нарек. И «Русская улица» — это как память Всему, что уже отслужило свой срок. Но в сердце хранятся семейные даты. И праздникам нашим оказана честь. Российские парни уходят в солдаты. И русская речь не кончается здесь. А в душах иная страна прорастает Сквозь беды и радость, бои и бедлам… И молодость, словно израильский танец, Несется по прошлым и будущим дням. И местный пейзаж, как полотна Гогена, Привычен уже и прочтен наизусть. И только навеки останется в генах Необъяснимая русская грусть. 2003

«Уже декабрь…»

 Уже декабрь… И потому Зима соскучилась по снегу. Как я соскучился по смеху — По твоему. Безудержный, искристый, Смех от души! Неистовый и чистый, Снег, поспеши! Морозами расколота, Земля все ждет его. И мне, как полю, Холодно Без смеха твоего. 1966

«Была ты женщиной без имени…»

 Была ты женщиной без имени. В твоей загадочной стране — Меж днями алыми и синими Однажды ты явилась мне. Я ни о чем тебя не спрашивал. Смотрел, надеялся и ждал. Как будто жизнь твою вчерашнюю По синим отблескам читал. Ты улыбнулась мне доверчиво. И, не спеша, ушла в закат. И от несбывшегося вечера Остался только влажный взгляд. 2000

Медовый месяц

 На свадьбе много было спето песен. Лишь мама за столом была грустна. Давным-давно ее медовый месяц На первом дне оборвала война. И целый век одной надеждой прожит. Всю жизнь она отца с войны ждала. Я не хочу, чтоб наше счастье тоже Когда-нибудь беда оборвала. Медовый месяц — быть с тобою рядом. Медовый месяц — знать, что любишь ты. Идем ли на рассвете майским садом, Или дарю я поздние цветы. И мы с тобой несемся в вихре вальса Навстречу счастью и своей судьбе. Прости, что я немного задержался, Пока дорогу отыскал к тебе. Пусть не стихает эхо наших песен. Мне так спокойно возле добрых глаз. Медовый месяц, ах, медовый месяц, Ты никогда не уходи от нас. 1965

Сюжет

 Разочарованная девочка Уже не верит никому. Она была в любви доверчива, Что оказалось ни к чему. Ее кумир — лихой наездник — Был однолюб… Любил коней. Она еще о счастье грезит, А он давно забыл о ней. А он не мог ни дня без скачек. Двоих не уместишь в седле. И девочка вдогонку плачет То ль по нему, то ль по себе. 2001

Не смейте забывать учителей

 Не смейте забывать учителей. Они о нас тревожатся и помнят И в тишине задумавшихся комнат Ждут наших возвращений и вестей. Им не хватает этих встреч нечастых. И сколько бы ни миновало лет, Слагается учительское счастье Из наших ученических побед. А мы порой так равнодушны к ним: Под Новый год не шлем им поздравлений И в суете иль попросту из лени Не пишем, не заходим, не звоним. Они нас ждут. Они следят за нами. И радуются всякий раз за тех, Кто снова где-то выдержал экзамен На мужество, на честность, на успех. Не смейте забывать учителей. Пусть будет жизнь достойна их усилий. Учителями славится Россия. Ученики приносят славу ей. Не смейте забывать учителей… 1966

«Последние дни февраля…»

 Последние дни февраля Завьюжены, но искристы. Еще не проснулась земля, А тополю грезятся листья. И вьюга, как белый медведь, Поднявшись на задние лапы, Опять начинает реветь, Весенний почувствовав запах. Я всё это видел не раз, Ведь всё на Земле повторимо. И вёсны пройдут через нас, Как входят в нас белые зимы. 1964

«Спасибо за то, что ты есть…»

 Спасибо за то, что ты есть. За то, что твой голос весенний Приходит, как добрая весть В минуты обид и сомнений. Спасибо за искренний взгляд: О чем бы тебя ни спросил я — Во мне твои боли болят, Во мне твои копятся силы. Спасибо за то, что ты есть. Сквозь все расстоянья и сроки Какие-то скрытые токи Вдруг снова напомнят — ты здесь. Ты здесь, на земле. И повсюду Я слышу твой голос и смех. Вхожу в нашу дружбу, как в чудо, И радуюсь чуду при всех. 1970

Другу

 Когда любовь навек уходит, Будь на прощанье добрым с ней. Ты от минувшего свободен, Но не от памяти своей. Прошу тебя — будь благороден, Оставь и хитрость и вранье. Когда любовь навек уходит, Достойно проводи ее. Достоин будь былого счастья, Признаний прошлых и обид. Мы за былое в настоящем Должны оплачивать кредит. Так будь своей любви достоин, Пришла или ушла она… Для счастья — все мы равно стоим. У горя — разная цена. 1978

«Гирлянду моста навесного…»

 Гирлянду моста навесного Скрепили стальные шнуры. И клавиши досок сосновых Звучат от случайной игры. Идем мы по музыке зыбкой. Внизу — как над пропастью — Тишь. Ты страх ободряешь улыбкой И к берегу явно спешишь. И вроде моста навесного, Над бездной сомнений и бед, Ко мне пролегло твое слово, Надежней которого нет. 1972

«Я не тебя вначале встретил…»

 Я не тебя вначале встретил, А голос твой… Но я не знал. Он не спросил и не ответил. Заворожил и вдруг пропал. Я не тебя, А смех твой встретил, Похожий на лазурный плеск. Он был и радостен, и светел. Заворожил и вдруг исчез. И лишь потом тебя я встретил. О, как была ты молода! Но понял я, Что это ветер Заворожил меня тогда. 1976

Люблю

 Спускалась женщина к реке, Красива и рыжеголова. Я для нее одно лишь слово Писал на выжженном песке. Она его читала вслух. «И я люблю…» — Мне говорила. И повторяла: «Милый, милый…» — Так, Что захватывало дух. Мы с ней сидели на песке. И солнце грело наши спины, Шумели сосны-исполины, Грачи кричали вдалеке. Я в честь ее стихи слагал. Переплывал Быстрину нашу, Чтобы собрать букет ромашек И положить к ее ногам. Она смеялась и гадала, И лепестки с цветов рвала. То ль клятв моих ей не хватало, То ль суеверною была. С тех пор прошло немало лет. Глаза закрою — вижу снова, Как я пишу одно лишь слово, Которому забвенья нет. 1976

«Поэзия жива своим уставом…»

 Поэзия жива своим уставом. И если к тридцати не генерал, Хотя тебя и числят комсоставом, Но ты как будто чей-то чин украл. Не важно, поздно начал или рано, Не всё зависит от надежд твоих. Вон тот мальчишка — в чине капитана, А этот, старец, ходит в рядовых. Пусть ничего исправить ты не вправе, А может, и не надо исправлять. Одни идут годами к трудной славе, Другим всего-то перейти тетрадь. 1975

«Живу не так, как бы хотелось…»

 Живу не так, как бы хотелось, Заели суета и быт. И осторожность, а не смелость Порою мной руководит. Живу не так, как мне мечталось, Когда я пылок был и юн. И только музыка осталась От тех, не знавших фальши, струн. Живу не так, как нас учили Ушедшие учителя, Когда судьбу Земли вручили, О чем не ведала Земля. Живу не так… но, слава Богу, Я различаю свет и мрак. И не судите слишком строго Вы все, живущие не так. 1978

«Я ненавижу в людях ложь…»

 Я ненавижу в людях ложь. Она порой бывает разной — Весьма искусной или праздной, И неожиданной, как нож. Я ненавижу в людях ложь. И негодую, и страдаю, Когда ее с улыбкой дарят, Так, что сперва не разберешь. Я ненавижу в людях ложь. От лжи к предательству — полшага. Когда-то все решала шпага. А ныне старый стиль негож. Я ненавижу в людях ложь. И не приемлю объяснений. Ведь человек — как дождь весенний. А как он чист — апрельский дождь. Я ненавижу в людях ложь. 1970

Встреча влюбленных

 Это чудо, что ты приехал! Выйду к морю — на край Земли, Чтоб глаза твои синим эхом По моим, голубым, прошли. Это чудо, что ты приехал! Выйду к Солнцу — в его лучи. Засмеются весенним смехом Прибежавшие к нам ручьи. Море льдами еще покрыто, Замер в слайде янтарный бег. В чью-то лодочку, как в корыто, Белой пеной набился снег. Мы идем вдоль волны застывшей, Вдоль замерзших ее обид. И никто, кроме нас, не слышит, Как во льдах синева грустит. 1975

Строфы

«Наша жизнь немного стоит…»

 Наша жизнь немного стоит, Потому и коротка. Вся Россия тяжко стонет В стыдной роли бедняка. Наша жизнь немного стоит, Как недорог честный труд. Нас то гимна удостоят, То в заложники берут.

«Первая красавица России …»

 Первая красавица России На портрете дивно хороша. Только в жизни все-таки красивей: Не открылась Мастеру душа.

«Рано нас покидают дети…»

 Рано нас покидают дети. И отсрочек нам не дают… Им дороже костры да ветер, Чем родной уют. Пусть уходят, куда им хочется, Строить, странствовать… В добрый путь! Пусть уходят из дома отчего, Оставаясь в сердцах у нас.

«Вновь тебе чего-то нужно…»

 Вновь тебе чего-то нужно… Без твоих звонков — ни дня. Иждивенческая дружба Навалилась на меня. Я от просьб твоих не прячусь, И, уже опав с лица, Я забью и этот мячик… Только матчу нет конца.

«Белый цвет…»

 Белый цвет, Он многих красок стоит. Первый снег и майские сады… Ты не расстаешься с красотою Хоть виски, как этот снег, седы.

«Уезжают мои земляки…»

 Уезжают мои земляки. Уезжают в престижные страны. Утекают на Запад мозги. Заживают обиды, как раны. Уезжают мои земляки. Но былое ничем не заменишь, От себя никуда не уедешь. И несутся оттуда звонки…

«Если женщина исчезает…»

 Если женщина исчезает, Позабыв, что она твой друг, Значит, мир ее кем-то занят, До былого ей недосуг. Если женщина пропадает, Не веди с ней ревнивый торг. Значит, кто-то другой ей дарит Непонятный тебе восторг.

«Мужские слезы — дефицит…»

 Мужские слезы — дефицит. У женщин проще со слезами. Они то плачут от обид, То над письмом, то в кинозале. Не знаю — верить ли слезам… Но сомневаться я не смею, Что слезы помогают нам Друг к другу быть чуть-чуть добрее.

«О, как порой природа опрометчива…»

 О, как порой природа опрометчива: То подлеца талантом наградит, То красотой поделится доверчиво С тем, За кого испытываешь стыд. 2002

Отец

 Отец мой сдает. И тревожная старость Уже начинает справлять торжество. От силы былой так немного осталось. Я с грустью смотрю на отца своего И прячу печаль, и смеюсь беззаботно, Стараясь внезапно не выдать себя… Он, словно поняв, поднимается бодро, Как позднее солнце в конце октября. Мы долгие годы в разлуке с ним были. Пытались друг друга понять до конца. Года, как тяжелые камни, побили Веселое, доброе сердце отца. Когда он идет по знакомой дороге, И я выхожу, чтобы встретить его, То сердце сжимается в поздней тревоге. Уйдет… И уже впереди никого. 1975

«Когда я долго дома не бываю…»

 Когда я долго дома не бываю, То снится мне один и тот же сон: Я в доме нашем ставни открываю, Хотя давно живет без ставен он. Но всё равно я открываю ставни, Распахиваю окна на рассвет. Потом во сне же по привычке давней Я рву жасмин и в дом несу букет. Отец не доверяет мне жасмина И ветви все подравнивает сам. И входит мама. Говорит: «Как мило…». Цветы подносит к радостным глазам. А после ставит тот букет пахучий В кувшин, который я давно разбил. И просыпаюсь я на всякий случай, Поскольку раз уже наказан был. И всё меня в то утро беспокоит, Спешат тревоги вновь со всех сторон. И успокоить может только поезд, Что много раз разгадывал мой сон. 1977

«Не ссорьтесь, влюбленные…»

 Не ссорьтесь, влюбленные. Жизнь коротка. И ветры зеленые Сменит пурга. Носите красавиц На крепких руках. Ни боль и ни зависть Не ждут вас впотьмах. Избавьте любимых От мелких обид, Когда нестерпимо В них ревность болит. Пусть будет неведом Вам горький разлад. По вашему следу Лишь вёсны спешат. По вашему следу Не ходит беда… Я снова уеду В былые года. Где были так юны И счастливы мы. Где долгие луны Светили из тьмы. Была ты со мною Строга и горда. А всё остальное Сейчас, как тогда: Те ж рощи зеленые, Те же снега. Не ссорьтесь, влюбленные. Жизнь коротка. 1966

«Ничего не вернешь…»

 Ничего не вернешь… Даже малого слова. Ни ошибок, Ни радости, Ни обид. Только кто-то окликнет меня Из былого — И душа замирает. И сердце болит. Мы когда-то о жизни своей загадали. Да сгорели ромашки на прошлой войне. Не мелели бы души, Как речки, с годами. Я хотел бы остаться на той глубине. Ничего не вернешь… Оттого всё дороже Переменчивый мир. И морозы, и зной. Мы судьбою не схожи, Да памятью схожи. А поэтому вы погрустите со мной. 1975

Аварийное время любви

 Твои смуглые руки — на белом руле. Аварийное время сейчас на Земле. Аварийное время — предчувствие сумерек. В ветровое стекло вставлен синий пейзаж. Выбираемся мы из сигналящих сутолок, И дорога за нами — как тесный гараж. В чей-то город под нами спускается Солнце, Угасает на небе холодный пожар. Аварийное время навстречу несется, Как слепые машины с бельмом вместо фар. От себя убежать мы торопимся вроде. Две тревожных морщинки на гретхенском лбу. На каком-то неведомом нам повороте Потеряли случайно мы нашу судьбу. Аварийное время настало для нас. Вот решусь — и в былое тебя унесу я. Ты в азарте летишь на нетронутый наст, И колеса сейчас, как слова, забуксуют. Аварийное время недолгой любви. Всё трудней и опаснее наше движенье. Но не светятся радостью очи твои, Словно кто-то в душе поменял напряженье. Светофор зажигает свой яростный свет. Подожди, не спеши… Мы помедлим немного. Будет желтый еще. Это да или нет? Пусть ответит дорога… 1977

«Когда вам беды застят свет …»

 Когда вам беды застят свет И никуда от них не деться, — Взгляните, как смеются дети, И улыбнитесь им в ответ. И, если вас в тугие сети Затянет и закрутит зло, — Взгляните, как смеются дети… И станет на сердце светло. Я сына на руки беру. Я прижимаю к сердцу сына И говорю ему: «Спасибо За то, что учишь нас добру…» А педагогу только годик. Он улыбается в ответ. И доброта во мне восходит, Как под лучами первый цвет. 1970

«А мне приснился сон…»

И. Л. Андроникову

 А мне приснился сон, Что Пушкин был спасен Сергеем Соболевским… Его любимый друг С достоинством и блеском Дуэль расстроил вдруг. Дуэль не состоялась. Остались боль да ярость. Да шум великосветский, Что так ему постыл… К несчастью, Соболевский В тот год в Европах жил. А мне приснился сон, Что Пушкин был спасен. Всё было очень просто: У Троицкого моста Он встретил Натали. Их экипажи встали. Она была в вуали, — В серебряной пыли. Он вышел поклониться, Сказать — пускай не ждут. Могло всё измениться В те несколько минут. К несчастью, Натали Была так близорука, Что, не узнав супруга, Растаяла вдали. А мне приснился сон, Что Пушкин был спасен. Под дуло пистолета, Не опуская глаз, Шагнул вперед Данзас И заслонил поэта. И слышал только лес, Что говорит он другу… И опускает руку Несбывшийся Дантес. К несчастью, пленник чести Так поступить не смел. Остался он на месте. И выстрел прогремел. А мне приснился сон, Что Пушкин был спасен. 1976

Памяти Булата Окуджавы

 Окончена великая страда, И жизнь скатилась, как вода со склона. Какого это стоило труда — Не удостоить королей поклона. Какого это стоило труда — Вместить весь мир в свое больное сердце. Разлука начала считать года… И я хочу в минувшее всмотреться. Твоя охота к перемене мест Перемешала за окном пейзажи. И твой последний роковой отъезд Ни у кого в душе еще не зажил. Прости, Булат, мы остаемся жить, Приписаны к Арбатскому предместью. Чтоб без тебя — тобою дорожить, Как дорожил ты совестью и честью. 2000

«В этот солнечный горестный час…»

 В этот солнечный горестный час, Что потом в наших душах продлится, Снова счастье уходит от нас Сквозь чужие улыбки и лица. Мы сидим на пустынной скамье В многолюдном распахнутом сквере. И глаза твои плачут во мне. И слова мои всё еще верят. Мы уходим из этого дня, Чтоб расставить в судьбе нашей вехи. Как ты смотришь сейчас на меня! — Словно мы расстаемся навеки. И, когда тебя взгляд мой настиг, Я услышал сквозь нежность и жалость, Как в душе твоей мечется крик, Нестерпимо во мне продолжаясь. 1985

После нас

А.В.

 Всё будет так же после нас, А нас не будет. Когда нам жизнь сполна воздаст — У мира не убудет. По небу скатится звезда Слезой горючей. И не останется следа, — Обычный случай. Я вроде смерти не боюсь, Хотя нелепо Порвать загадочный союз Земли и неба. Пусть даже ниточкой одной, Едва заметной, Став одинокой тишиной Над рощей летней. Негромкой песней у огня, Слезою поздней. Но так же было до меня. И будет после. И всё ж расстаться нелегко Со всем, что было. И с тем, что радостно влекло И что постыло. Но кто-то выйдет в первый раз Вновь на дорогу. И сбросит листья старый вяз У наших окон. Всё будет так же после нас. И слава Богу. 1980

«Я прощаюсь с тобой…»

 Я прощаюсь с тобой… Ухожу. Я целую твои онемевшие руки. И сквозь боль Улыбнусь твоему малышу — Лишь один он Спасти тебя может в разлуке… Я прощаюсь с тобой… Ухожу. Шаг до двери — О, как он мучительно труден! Всё, что было у нас, Я в себе уношу. В жизни той Ничего уже больше не будет. Мы опять остаемся с тобою одни. Ухожу из судьбы твоей В горькую память. Ты в былое вернись, В те венчальные дни, Когда словом своим Я не мог тебя ранить. Оглянусь еще раз… Ты стоишь у окна, Словно памятник Нашей любви и печали. И кончается жизнь Для тебя и меня, Потому что любовь у нас В самом начале. 1980

Вечерний пейзаж

 Зеленый водопад плакучих ив Беззвучно ниспадает в гуще сада. Не от него ли так легка прохлада? Не потому ли вечер так красив? И очень жаль, Что рядом нет тебя, Что эту красоту Ты не увидишь. Вон тополь встал — Как будто древний витязь, Поводья еле слышно теребя. Вот выкована ель из серебра — Таких красивых не встречал я сроду. О, как бы ни любили мы природу, Нам век не оплатить ее добра. Благословляю тихий звон дубрав И красоту, что вновь неповторима. Мне в сердце проливается незримо Покой деревьев и доверье трав. Мы все в гостях у этой красоты. Приходим в мир — Ее любить и помнить. Потом однажды — Утром или в полночь — Уйдем, Оставив легкие следы. 1980

Этюд

Анатолию Алексину

 Мне с летом расставаться жаль. С его теплом, Цветами поздними. Необъяснимую печаль Таят в себе Красоты осени. Не слышно птичьих голосов. И небеса — Как парус стираный. Прохладный малахит лесов Янтарной грустью инкрустирован. Над полем мечутся ветра. Я запасаюсь солнцем на зиму. И всё во мне: Печаль костра И вздох листвы, Летящей на землю. 1983

«Я болен ревностью. Она неизлечима…»

 Я болен ревностью. Она неизлечима. Я дважды, может, только чудом выжил. И здравый смысл во мне — как голос мима, Который я ни разу не услышал. О Дездемона, ты повинна в том лишь, Что я — как туча над твоей лазурью. Ты, словно лодка парусная, тонешь В безбрежном море моего безумья. Моя болезнь лекарствам не подвластна, Как не подвластна клятвам и речам. Вы наложите мне на душу пластырь — Она кровоточит и саднит по ночам. Я болен ревностью. И это — как проклятье, Как наказанье или месть врага. Как ты красива в этом белом платье! Как мне понятна ты и дорога! Любимая, ты тоже Дездемона. Перед любовью ты навек чиста. Но для кого ты так оделась модно? Куда твоя стремится красота? Я болен ревностью. Я в вечном заточенье. О Господи, где твой прощавший перст? Твоя любовь ко мне — мое мученье. Моя любовь к тебе — твой тяжкий крест. 1977

Пока заря в душе восходит…

 Любовь не только возвышает — Любовь порой нас разрушает, Ломает судьбы и сердца… В своих желаниях прекрасна, Она бывает так опасна, Как взрыв, как девять грамм свинца. Она врывается внезапно, И ты уже не можешь завтра Не видеть милого лица. Любовь не только возвышает — Любовь вершит и всё решает. А мы уходим в этот плен И не мечтаем о свободе. Пока заря в душе восходит, Душа не хочет перемен. 1983

Ни о чем не жалейте

 Никогда ни о чем не жалейте вдогонку, Если то, что случилось, нельзя изменить. Как записку из прошлого, грусть свою скомкав, С этим прошлым порвите непрочную нить. Никогда не жалейте о том, что случилось. Иль о том, что случиться не может уже. Лишь бы озеро вашей души не мутилось, Да надежды, как птицы, парили в душе. Не жалейте своей доброты и участья, Если даже за все вам — усмешка в ответ. Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство… Не жалейте, что вам не досталось их бед. Никогда, никогда ни о чем не жалейте — Поздно начали вы или рано ушли. Кто-то пусть гениально играет на флейте, Но ведь песни берет он из вашей души. Никогда, никогда ни о чем не жалейте — Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви. Пусть другой гениально играет на флейте, Но еще гениальнее слушали вы. 1977

«Сколько спотыкался я и падал…»

Ане

 Сколько спотыкался я и падал, Только чтоб не разминуться нам! И пока мы вместе, И пока ты рядом — Наша жизнь угодна Небесам. И за этот долгий путь к надежде Бог вознаградил мои труды: Старые друзья верны, как прежде. И враги слабеют от вражды. Я не Нострадамус и не Мессинг. Мне не предсказать своей судьбы. Знаю лишь одно: пока мы вместе, Будет так, как загадали мы. Сколько б годы нам ни слали на дом Горестей, испытывая нас, Верую лишь в то — пока ты рядом, Нам судьба за всё добром воздаст. Я не знаю, мало или много Впереди у нас счастливых лет. Но пока мы вместе — не предаст дорога, Не устанет сердце, не сгорит рассвет. 2001

Характер

 У мужчины должен быть характер. Лучше, если тихий, Словно кратер, Под которым буря и огонь. У мужчины должен быть характер, Добрый взгляд И крепкая ладонь. Чтобы пламя сердце не сожгло, Можно душу отвести на людях, Лишь бы в сердце не копилось зло. У мужчины должен быть характер. Если есть — Считай, что повезло. 1980

«Не помню, как та речка называлась…»

 Не помню, как та речка называлась, Но помню, что была не широка. Я умудрился порыбачить малость, Хотя и круты были берега. Потом пошел искать другое место, Забрав свой незатейливый улов. И вдруг увидел, что река исчезла, Как будто провалилась в черный ров. Как будто бы и не было в помине Плескавшейся у берега воды. И словно в память о колдунье синей На бывших берегах ее — цветы. Но вдруг вдали вновь засинела лента: И речка, побывавшая во мгле, Внезапно шумно вырвалась из плена И весело помчалась по земле. И я подумал: «Как вы с ней похожи! Вот так же часто среди бела дня, Чтоб бедами своими не тревожить, Душа твоя скрывалась от меня…» 1997

Тверская хроника

 Еще весной мы сняли эту дачу. Лес у дороги, речка за окном. И к тем красотам Бог послал впридачу Твое соседство… Но о нем потом. Наш старый дом был окружен сиренью, И цвет ее так шел твоим глазам. Но, видно, ты была не в настроеньи, Когда об этом я тебе сказал. И ничего меж нами не случилось. Посередине радости и зла Моя душа от прошлого лечилась. Твоя душа грядущего ждала. Но помню я, как в первый день июля Мы в лес вошли… И птицы пели нам. Там будущее мы твое вернули И честно поделили пополам. Как странно, но две спелых землянички, Что ты мне положила на ладонь, Как будто бы две вспыхнувшие спички, В нас разожгли невидимый огонь. И в том огне, спасаясь от былого, От бед его, коварства и утрат, Я произнес единственное слово. И никогда не брал его назад. 1995

Московская хроника

 Я ехал на троллейбусе от Сокола. Стоял июль и мучила жара, Вдруг ты вошла и тихо села около, Как будто мы расстались лишь вчера. Но мы друг друга так давно не видели! Я в эту встречу впал, как в забытье. И долго брал билеты у водителя, Чтоб как-то скрыть волнение свое. Мы вскоре вышли около метро. Нас встретили цветочные завалы. Старушка там ромашки продавала. Их было непочатое ведро. И вспомнил я то радостное лето, Когда мы жили в устьенской избе. Такие же роскошные букеты Я прямо с поля приносил тебе. И это я ведро опустошил. И всю охапку полевых ромашек К твоим глазам я на руки сложил, Как память встреч и ожиданий наших. Ты улыбнулась на мою забаву. Но взгляд твой был — как затаенный крик. И я подумал: «Мы как два состава На полустанке встретились на миг». И разошлись. Но каждый год в июле Стоят ромашки на моем окне. Они меня в былое не вернули, Но берегут минувшее во мне. 1995

«Прощаясь с прошлым…»

 Прощаясь с прошлым, Я прощусь с тобой. Не сожалей, что всё уже в минувшем. Из всех друзей твоих Я не был лучшим. И наш разрыв ты не считай бедой. Уже давно вступили мы в разлад. Моя душа — как море в час отлива. И прошлых лет — достойных и счастливых — Никто не может нам вернуть назад. Но я судьбе признателен навек За все, что было в этой жизни с нами. И время снимет с душ тяжелый камень. И боль уйдет — как сходит в марте снег. 1994

«В дружбе нет ни титулов, ни званий…»

 В дружбе нет ни титулов, ни званий. Все мы перед ней навек равны. Старый друг остался прежним Ваней, Хоть надел с лампасами штаны. Я издал уже немало книжек, Чем, признаться, бесконечно горд. Только без друзей бы я не выжил В самый тот невыносимый год. И в далеком городе Бат-Яме Миша Резник — бывший замполит, Под матросской лентой в древней раме Наше детство бережно хранит. Разбросала нас судьба по странам, Раскидала наш гвардейский класс. Как к ненастью в батьках ныли раны, Так в разлуке ноет дружба в нас. 1999

«Когда накатывают волны гнева…»

 Когда накатывают волны гнева И кажется, — любовь дает отбой, — Взгляни в глаза мне — И увидишь Небо, Которое венчало нас с тобой. И, если сможешь, — пересиль обиду, И сосчитай хотя б до десяти. Рассмейся или улыбнись для виду. И выдохнем друг другу мы — «Прости…» 1998

«Люблю пейзаж проселочных дорог…»

 Люблю пейзаж проселочных дорог С их живописными изгибами, С белесой пылью из-под ног… Как жаль — всему приходит срок — Проселки под асфальтом сгинули. Но если вдруг в чужой стране Я натыкаюсь на проселок, Вновь возвращается ко мне Былая память дней веселых — С тверской рыбалкой поутру, Но чаще всё ж — с грибным скитаньем И с благодарностью костру, Люблю пейзаж проселочных дорог. Как жаль — всему отпущен срок. 1999

Памяти мамы

 Повидаться лишний раз Было некогда. Я теперь спешить горазд, Только некуда. Было некогда, стало некуда. Если можешь, то прости… Все мы дети суеты, Ее рекруты. Прихожу в твой дом пустой. Грустно в нем и тихо. Ставлю рюмочки на стол И кладу гвоздики. Сколько праздников с тобой Мы не встретили. А теперь лишь я да боль. Нету третьего. Посижу и помяну Одиноко. Ты услышь мою вину, Ради Бога… 1998

Прощёное воскресенье

 Прощаю всех, кого простить нельзя, Кто клеветой мостил мои дороги. Господь учил: «Не будьте к ближним строги. Вас всё равно всех помирит земля». Прощаю тех, кто добрые слова Мне говорил, не веря в них нисколько. И все-таки, как ни было мне горько, Доверчивость моя была права. Прощаю всех я, кто желал мне зла. Но местью душу я свою не тешил, Поскольку в битвах тоже не безгрешен. Кого-то и моя нашла стрела. 1992

«Старинный зал, старинный вальс…»

 Старинный зал, старинный вальс. Почти Дворянское собрание. Тогда не мог я знать заранее, Что этот вечер сблизит нас. Благодарю вас за восторг! Я думал: «Боже мой, откуда Здесь оказалось это чудо, С лицом, запомнившим Восток?» И я уже не представлял Вас в этом веке, в этом мире: В метро иль в чьей-нибудь квартире. Вам так к лицу был этот зал. Играла музыка… И вдруг Пришло предчувствие внезапно, Что всё у нас случится завтра — Мои слова и ваш испуг. 1990

Гороскоп

 Я в прошлой жизни был пастух. Я пас коров до самой старости. Не потому ли чувство стадности И ныне мой смущает дух? А в этой жизни я поэт. Пасу рифмованное стадо На белых выгонах тетрадок, Поскольку книжных пастбищ нет. Их жадно бизнес разобрал. И тут же сделал дефицитом. Бессмысленно быть знаменитым В стране, где пошлость правит бал. А кем я буду в жизни той, Что ждет меня за гранью смерти, Мне всё равно… Но уж поверьте, Я там не встречусь с суетой. 1992

Концерт в Пицунде

Микаэлу Таривердиеву

 Звучит орган в пицундском храме. Нисходит музыка с небес. И что-то происходит с нами, Коль мир за окнами исчез. А белый ангел возле клавиш Творит на людях торжество. О чем ты души вопрошаешь Из вдохновенья своего? Звучит орган в прохладных сводах, В печальных сводах допоздна… И возрождается свобода. И оживает старина. А сверху смотрят фрески немо В земном предчувствии чудес. Восходит музыка на небо, Едва сошедшая с небес. 1991

«Я брожу по майскому Парижу…»

 Я брожу по майскому Парижу. Жаль, что впереди всего три дня. Всё надеюсь, что еще увижу Женщин, изумивших бы меня. Я искал их при любой погоде… Наконец всё объяснил мне гид: Что пешком красавицы не ходят. И сменил я поиск Афродит. На такси за ними я гонялся, На стоянках всё смотрел в окно. По бульварам, словно в старом вальсе, Обгонял я модные «Рено». Я искал их — черных или рыжих… Но не повезло мне в этот раз. До сих пор не верю, что в Париже Женщины красивей, чем у нас. 1997

«Она призналась: „Я тебя люблю…“…»

 Она призналась: «Я тебя люблю…» Но он не верил, что она отважится Свой Май отдать седому Декабрю. И он сказал: «Тебе всё это кажется…» Их разделяла жизнь, а не года. Он прошлым жил. Она была там саженцем. Он говорил ей: «Как ты молода…» Она смеялась: «Это просто кажется…» И лишь в разлуке осенило их, Какой любовью одарил Господь их. Исчезло всё — остался только миг, Когда он мог, волнуясь, сесть напротив. Когда слова, которым равных нет, Обозначали радость, страсть и муку. Когда в запасе было столько лет, Что их с лихвой хватило на разлуку. 1994

«Как тебе сейчас живется?..»

 Как тебе сейчас живется? Ты все так же молода? Между нами мили, версты, Километры и года. Между нами — наша юность. И прощальные полдня… Ты мне грустно улыбнулась, Чтоб поплакать без меня. Жизнь ушла и воротилась Вещим сном наедине… Оказала ты мне милость, Тем, что помнишь обо мне. Значит, все-таки любила, Потому что в те года Всё у нас впервые было. Только жаль — не навсегда. Как тебе теперь живется? Предсказал ли встречу Грин? Повторяются ли весны, Те, что мы не повторим? 1998

«Когда я возвращаюсь в Тверь…»

А. П. Белоусову

 Когда я возвращаюсь в Тверь, Где столько пережил и прожил, Мне кажется — я открываю дверь, Чтоб оказаться снова в прошлом. Пройду по улице родной, Где отчий дом давно разрушен. И Волга чистою волной Омоет память мне и душу. И, наложив на грусть запрет, С друзьями давними побуду. И вдруг ступлю на старый след, И возвращусь в былое чудо. Когда я приезжаю в Тверь, Душа моя восторгом полнится. И всё — от дружбы до потерь — Живет во мне, болит и помнится. 1998

Строфы

«Пока мы боль чужую чувствуем…»

 Пока мы боль чужую чувствуем, Пока живет в нас сострадание, Пока мы мечемся и буйствуем — Есть нашей жизни оправдание. Пока не знаем мы заранее, Что совершим, Что сможем вынести, — Есть нашей жизни оправдание… До первой лжи иль первой хитрости.

«Откуда у тебя такое имя?..»

 Откуда у тебя такое имя? Оно прекрасной музыки полно. И майского веселья — как вино, — Когда с друзьями встретишься своими. Я это имя повторю чуть слышно, Чтоб музыке откликнулась душа. Как будто ты ко мне Навстречу вышла, Но до сих пор до встречи не дошла.

«Синеет море Мертвое в ложбине…»

 Синеет море Мертвое в ложбине, И соль, как снег, белеет из-под вод. Нас женщины бы менее любили, Когда б не Ева и запретный плод.

«Всё должно когда-нибудь кончаться…»

 Всё должно когда-нибудь кончаться. Жизнь верна законам бытия. Всё быстрее мои годы мчатся. Всё прекрасней молодость твоя. Перемножу прожитые годы На свою любовь и на твою. Пусть скупы лимиты у природы — Я тебя стихами повторю.

«Я по тебе схожу с ума…»

 Я по тебе схожу с ума, Как по земле — морской прибой, И целый мир — моя тюрьма, Когда в разлуке мы с тобой. Я по тебе схожу с ума, Когда ты около меня. И все высокие слова — Лишь дым от жаркого огня.

«Упала птица на балкон…»

 Упала птица на балкон. Маленькая дымчатого цвета. И в глазах ее погасло лето. И затих в листве недавний звон.

«Мы трудно тот октябрь пережили…»

 Мы трудно тот октябрь пережили. Легко сказать. Да нелегко понять. Как будто все мы на одной пружине Взлетели над отчаяньем опять.

«Все утро слушаю грозу…»

 Все утро слушаю грозу. Смотрю, как молнии лютуют. Но море гасит их внизу. И небо громко негодует.

«Чтоб не было богатых никогда…»

 Чтоб не было богатых никогда, Мы свергли их под гром Оркестров медных. Кого свергать, чтобы не стало бедных, Пока нас всех не свергнула нужда?

«В ночи и малый свет заметен…»

 В ночи и малый свет заметен. А днем и звезды не видны. Но образ твой, как прежде, светел Средь звезд любой величины.

«Мы бездумно живем и нелепо…»

 Мы бездумно живем и нелепо. Будто вечность в запасе у нас. Оглянитесь — кончается лето. Чей-то вечер навеки угас.

«Печально и трепетно письма твои…»

 Печально и трепетно письма твои Давно отпылали в камине. А в сердце моем уголечек любви Еще освещал твое имя.

«Когда меня уже не будет…»

 Когда меня уже не будет, Приедешь ты сюда одна. И пусть тебя в наш день разбудит Осиротевшая волна. Ты ранним утром выйдешь к морю Послушать музыку его. И радость будет спорить с горем. И не случится ничего.

«Я не могу себе простить…»

 Я не могу себе простить Твоей любви, моих признаний. Я не могу тебя просить Забыть о том, что было с нами. Никто теперь не виноват, Что мы мучительно расстались, Никто теперь не виноват, Что мы друг в друге обознались.

«Через столько лет на той же улице …»

 Через столько лет на той же улице Мы случайно встретились в толпе. Ты успела чуточку нахмуриться. Я успел подумать о тебе. Ты успела быстро оглянуться. «Боже мой…» — я прошептал вдали. Может, надо было нам вернуться? Но друг друга мы бы не нашли. 1960–2002

«Я живу открыто…»

Родиону Щедрину

 Я живу открыто, Не хитрю с друзьями, Для чужой обиды Не бываю занят. От чужого горя В вежливость не прячусь. С дураком не спорю, В дураках не значусь. В скольких бедах выжил, В скольких дружбах умер! От льстецов да выжиг Охраняет юмор. Против всех напастей Есть одна защита: Дом и душу настежь… Я живу открыто. В дружбе, в буднях быта Завистью не болен. Я живу открыто, Как мишень на поле. 1982

Женька

Евгению Беренштейну

 В то утро море неспокойно было. И так шумел у берега прибой, Как будто где-то батарея била И волны эхо принесли с собой. Но вот встает мой давний кореш Женька И медленно ступает на песок. Вслед вытянулась тоненькая шейка. Он краем глаза шейку ту усек. Мы были с Женькой веселы и юны. Нам шла тогда двадцатая весна. Вот он на пену по привычке дунул И в синий вал метнулся, как блесна. О, сколько раз уже такое было: И эта синь, и этот спор с волной. Но как бы даль морская ни манила, Он чувствует свой берег за спиной. Волна то вскинет Женьку, то окатит… И я плыву к нему наперерез. И вот уже вдвоем на перекате Мы брошены волною до небес. А после, как с любительских открыток, Выходим мы из кайфа своего. И море провожает нас сердито, Как будто мы обидели его. И падаем на раскаленный берег Среди бутылок «пепси» и конфет. И в этот миг миролюбиво верим, Что лучше моря счастья в мире нет. 1975

Признание друга

 Ушла любовь, А мне не верится. Неужто вправду целый век Она была моею пленницей? И вот решилась на побег. Ушла любовь, Забрав с собою — И грустный смех, И добрый взгляд. В душе так пусто, Как в соборе, Когда в нем овощи хранят. 1975

«Какая поздняя весна!..»

 Какая поздняя весна! Опять за окнами бело. А ты со мною холодна. Как будто душу замело. И я не знаю — чья вина. И я не знаю — чья вина. Всё перепуталось вокруг. В календаре давно весна, А за окном бело от вьюг. А за окном бело от вьюг. И ты прости меня, мой друг, За эту хмарь, за этот дождь, За эту белую метель, За то, что наш с тобой апрель На осень позднюю похож. Мы непогоду переждем. Еще иные дни придут. Порядок в небе наведут. Мы пробежимся под дождем, И смоет он печаль с души. Растопит солнце В сердце лед. Ты огорчаться не спеши. Весна в пути, Она придет. Какая поздняя весна!.. Как велика ее вина! 1980

Болгарский этюд

 Я вижу — в море входишь ты, В его прохладный рокот. И столько вечной красоты В твоих движеньях робких. И я хочу, чтоб в этот миг Сквозь суету и волны Тебя волнением настиг Восторг мой затаенный. Чтоб ты душою унеслась В мое воображенье, Где надо всем одна лишь власть Духовного сближенья. Когда состарят нас года, Разлуки, расстоянья, — Ты будешь вечно молода В моих воспоминаньях. 1981

«Чего ты больше ей принёс…»

 Чего ты больше ей принёс — Нежданных радостей иль слёз? Печали тихой перед сном, Когда так пуст бывает дом? Когда подушка горяча, И горяча рука во тьме, И нет любимого плеча, Чтобы забыться в сладком сне? Чего ты больше ей принёс — Переживаний или грёз? Весёлой нежности любви? Иль одиночества с людьми? Весенних грёз Иль стылых вьюг? Иль бесконечности разлук? Чего ты больше ей принёс? — Себя ты спросишь в сотый раз. И вновь забудешь свой вопрос Вблизи ее счастливых глаз, В медовом запахе волос… Чего ты больше ей принёс? 1982

«Не читай моих писем…»

 Не читай моих писем, Не трави себе душу. Ты сожги эти письма. И останься одна. Одиночества я твоего не нарушу. Не бросайся к звонкам. И не стой у окна. Не впадай в искушенье, Призови свою робость. «Что случилось?» — Ты спросишь себя вдалеке. Я придумал тебя. И поверил в твой образ. А теперь расстаюсь с ним В слезах и тоске. 1983

В антикварной лавке

 Посмертная маска Поэта Пылится меж свечек и ваз… Как будто случилось всё где-то, А вовсе не в каждом из нас. Посмертная маска Поэта — Бессмертная наша тоска… Но Славу низводят в монеты, И Память идет с молотка. Наверно, в нас вымерли чувства. И связь наша с прошлым слаба. Боясь провалиться в кощунство, Я пыль Вам стираю со лба. И маску с собой забираю. Пусть рядом с иконой висит. И молча за Вас умираю От всех нанесенных обид. 1999, С.-Петербург

Монологи Ф.И. Тютчева

Когда писались эти строки, я думал о прекрасной и трагической любви Федора Ивановича Тютчева к Елене Александровне Денисъевой

«Кого благодарить мне за тебя?..»

 Кого благодарить мне за тебя? Ты слышишь, В небе зазвучала скрипка? В печальном листопаде октября Явилась мне твоя улыбка. Явилась мне улыбка, Как рассвет. А как прекрасны мысли на рассвете! И я забыл, Что прожил Столько лет И что так мало Ты живешь на свете. Но что года? Их медленный недуг Я излечу твоей улыбкой нежной. И возле черных глаз И белых рук Я чувствую биенье жизни вешней. Кого мне за тебя благодарить? Судьбу свою? Или нежданный случай? И если хочешь жизнь мою Продлить — И веруй, И люби меня, И мучай.

«Прости, что жизнь прожита…»

 Прости, что жизнь прожита… И в этот осенний вечер Взошла твоя красота Над запоздавшей встречей. Прости, что не в двадцать лет, Когда всё должно случиться, Я отыскал твой след У самой своей границы. Неистовый наш костер Высветил наши души И пламя свое простер Над будущим и минувшим. Прости, что жизнь прожита Не рядом… Но мне казалось, Что, может, и жизнь не та… А та, что еще осталась?

«Выхода нет…»

 Выхода нет. Есть неизбежность… Наша любовь — Это наша вина. Не находящая выхода нежность На вымирание обречена. Выхода нет. Есть безнадежность И бесконечность разомкнутых рук. Мне подарил твою нежность художник, Чтобы спасти меня в годы разлук. Видимо, ты опоздала родиться. Или же я в ожиданье устал. Мы — словно две одинокие птицы — Встретились в небе, Отбившись от стай. Выхода нет. Ты страдаешь и любишь. Выхода нет. Не могу не любить. Я и живу-то еще Потому лишь, Чтобы уходом тебя не убить.

«Сквозь золотое сито…»

 Сквозь золотое сито Поздних лиственниц Процеживает солнце Тихий свет. И всё, что — ТЫ, Всё для меня единственно. На эту встречу и на много лет. О,этот взгляд! О, этот свет немеркнущий! Молитву из признаний сотворю. Я навсегда душой И телом верующий В твою любовь И красоту твою.

«Мы встретились в доме пустом…»

 Мы встретились в доме пустом. Хозяин нас ждал и уехал, Оставив нам праздничный стол, Души своей доброе эхо. Мы были гостями картин, Пророчеств чужих и сомнений, Сквозь сумрак тяжелых гардин К нам день пробивался осенний. Весь вечер и, может быть, ночь Картины нам свет излучали. Как будто хотели помочь В былой и грядущей печали. Как будто бы знали они, Что мы расстаемся надолго. И ты мне сказала: «Взгляни. Как горестны эти полотна… Наверно, он нас рисовал. И нашу тоску в дни разлуки…» Я слезы твои целовал Сквозь грустные тонкие руки. Мы в доме прощались пустом. На улице солнце сияло. И долгим печальным крестом Окно нас с тобой осеняло. 1981

«Ты моложе моих дочерей…»

 Ты моложе моих дочерей… Потому мне так горько И грустно, Что в душе несмышленной твоей Просыпается первое чувство. Ты моложе моих дочерей… На влюбленность твою не отвечу. Только утро У жизни твоей, А в моей Уже близится вечер. Не казни в себе эту печаль. Без меня свои праздники празднуй. Говорю тебе тихо: «Прощай…», Не успев даже вымолвить: «Здравствуй…» 1981

Беловежская пуща

 Изба смотрела на закат, Дыша озерной сыростью. Здесь жил великий мой собрат, Волшебник Божьей милостью. Он околдовывал зарю, Купавшуюся в озере. Он ей шептал: — Я повторю Твое виденье в образе… Но, чьим-то именем томим, Не помнил об обещанном. Заря, обманутая им, Бледнела, словно женщина. И погружался мир во тьму. И сквозь его видения Являлась женщина ему, А может, только тень ее. Не говорила, не звала, Лишь грустно улыбалась. Наверно, Музою была И потому являлась. 1980

Одиночество

 Особенно тоскливы вечера, Когда ты в доме у себя как пленница. Сегодня так же пусто, как вчера. И завтра вряд ли что-нибудь изменится. И это одиночество твое Не временем бы мерить, а бессонницей. То книги, то вязанье, то шитье. А жизнь пройдет — и ничего не вспомнится. И все-таки однажды он придет. И сбудутся надежды и пророчества. Твои он губы в темноте найдет И шепотом прогонит одиночество. 1982

«Горьких глаз твоих колдовство…»

 Горьких глаз твоих колдовство, Как болезнь, из меня выходит. Возле имени твоего Чуда в сердце не происходит. Я прошел твою ворожбу По своей, не по чьей-то воле. Поменяли мою судьбу, Как кассету в магнитофоне. Доиграли мы до конца. Перематывать — смысла нету. Тихий свет твоего лица Лег печалью на ту кассету. 1985

Баллада о любви

 — Я жить без тебя не могу. Я с первого дня это понял… Как будто на полном скаку Коня вдруг над пропастью поднял. — И я без тебя не могу. Я столько ждала! И устала. Как будто на белом снегу Гроза мою душу застала… Сошлись, разминулись пути. Но он ей звонил отовсюду. И тихо просил: «Не грусти». И тихое слышалось: «Буду». Однажды на полном скаку С коня он сорвался на съемках… — Я жить без тебя не могу, — Она ему шепчет в потемках. Он бредил… Но сила любви Вновь к жизни его возвращала. И смерть уступила: «Живи!», И всё начиналось сначала. — Я жить без тебя не могу… — Он ей улыбался устало. — А помнишь, на белом снегу Гроза тебя как-то застала? Прилипли снежинки к виску. И капли грозы на ресницах… Я жить без тебя не смогу. И, значит, ничто не случится. 1982

Давнее сновидение

 Снова мы расстаемся с тобою. За окном опускается ночь — Со слезами, с надеждой и болью, С невозможностью чем-то помочь. Нам в разлуке не будет покоя. Как же слезы твои солоны! Слишком коротко счастье людское, Слишком редки прекрасные сны. Посреди самолетного грома Я впервые подумал о том, Что Земля потому так огромна, Что в разлуке на ней мы живем. 1983

«Друг познается в удаче…»

О. Комову

 Друг познается в удаче Так же порой, как в беде, — Если он душу не прячет, Чувства не держит в узде. Друг познается в удаче. Если удача твоя Друга не радует — значит, Друг твой лукав, как змея. Или же горькая зависть Разум затмила его, И, на успех твой позарясь, Он не простит ничего. Он не простит… Но иначе Скажет об этом тебе. Друг познается в удаче Больше порой, чем в беде. 1982

Строфы

«Ни дня не жил я „на халяву“…»

 Ни дня не жил я «на халяву» И часто вылетал в трубу. Но, как бурлак накинув лямку, Всю жизнь тянул свою судьбу. Крута была моя дорога. И если я чего достиг, То потому, что верил в Бога, В удачу и премудрость книг. В моем успехе даже малость Давалась с мукой пополам. А ныне так легко досталась Россия юным фраерам!

«Поэзия превыше суеты…»

 Поэзия превыше суеты, Но и ее в политику втянули. Грешно взирать на Землю с высоты, Когда свистят над головами пули. Когда, взяв на душу великий грех, Бросаются с отчаянья из окон. Когда бесстыдно на виду у всех За счет народа богатеет погань. Я прожил жизнь немалую уже, Но я «другой такой страны не знаю», Где б в каждой обездоленной душе Жило терпенье без конца и краю.

«Уже ничто от бед нас не спасает…»

 Уже ничто от бед нас не спасает. Надежда, как и боль, — невмоготу. Вот так под фарой мчится заяц, Не смея прыгнуть в темноту. Над ним мерцают тускло звезды. И света злое колдовство. И лишь нежданный перекресток Спасет от гибели его.

«Добро должно быть с кулаками…»

 «Добро должно быть с кулаками» — Из древних кто-то утверждал. А в кулаке зажатый камень Меж тем своей минуты ждал. И мне всегда мешала малость Поверить в эту благодать: Да, кулаки — они остались. Добра вот только не видать.

«Какая-то неясная тревога…»

 Какая-то неясная тревога Мне сердце вечерами холодит. То ль ждет меня опасная дорога, То ль рухну я под тяжестью обид. То ли с тобою что-нибудь случится, И я не знаю, как предостеречь. То ли из сердца улетела птица — И замерла возвышенная речь…

«Показалось мне вначале…»

 Показалось мне вначале, Что друг друга мы встречали. В чьей-то жизни, в чьем-то доме… Я узнал Вас по печали. По улыбке я Вас вспомнил. Вы такая же, как были, Словно годы не промчались. Может, вправду мы встречались? Только Вы о том забыли…

«В тот год сентябрь был так красив!..»

 В тот год сентябрь был так красив! И ты в него легко вписалась. Твоя печаль листвы касалась, Как птиц касались облака…

«От весенней грозы…»

 От весенней грозы, От зеленых ветвей Пробуждается в сердце Поэзия снова. Ты, смеясь, набрела На забытое слово, И оно стало рифмой К улыбке твоей.

«Что же натворили мы с природой?..»

 Что же натворили мы с природой? Как теперь нам ей смотреть в глаза? В темные отравленные воды, В пахнущие смертью небеса. Ты прости нас, бедный колонок, Изгнанный, затравленный, убитый… На планете, Богом позабытой, Мир от преступлений изнемог.

«Вновь по небу скатилась звезда…»

 Вновь по небу скатилась звезда. Грустно видеть, Как падают звёзды. Провожаю друзей В никуда. В непришедшие зимы и вёсны. Провожаю друзей в никуда. Слава Богу, что ты молода.

«Я заново жизнь проживу…»

 Я заново жизнь проживу, Уйдя в твои юные годы. Забуду знакомые коды И старые письма порву. А память — как белый листок, — Где имя твое заструится. Исчезнут прекрасные лица. И станет началом итог.

«Какая-то щемящая печаль…»

 Какая-то щемящая печаль Есть в красоте старинных городов. И кто-то тихо говорит: «Прощай…» — Из глубины невидимых веков. 1970–2001

Сыновья

 Наивные акселераты, Смешные наши малыши! Они, наверно, втайне рады, Что батек в росте обошли. Мы были в их года пожиже — Война, разруха, недород. Тогда нам впору было б выжить От тех харчей, от тех невзгод. Смотрю на сына — и пугаюсь: Что ждет их в этом мире гроз? Он так доверчив, словно аист, Что нам с тобой его принес. 1983

Тверское воспоминание

«Всего лишь день…»

 Всего лишь день, Всего лишь ночь Остались нам до встречи. Но эти сутки превозмочь Двум нашим душам нечем. Я выйду на угол Тверской — В назначенное место. И ты мне издали рукой Махнешь, Как в день отъезда. На этом памятном углу Средь гомона людского Я вновь поверить не смогу, Что ты вернулась снова. Что снова всё со мной сейчас: Твоя улыбка, Голос… Тревожный свет Счастливых глаз И тихая веселость. Минуты, Дни Или года Промчатся в этот вечер. Любовь одна. И жизнь одна. И ночь одна — До встречи.

«Под тихий шелест падавшей листвы…»

 Под тихий шелест падавшей листвы Мы шли вдвоем Сквозь опустевший город. Еще с тобою были мы на «вы». И наша речь — Как отдаленный говор Реки, Что тосковала вдалеке. Мы ощущали грусть ее и свежесть. Глаза твои — В неясном холодке… И я с тобою бесконечно вежлив. Но что-то вдруг в душе произошло, И ты взглянула ласково и мило. Руки твоей прохладное тепло Ответного порыва попросило. И что случилось с нами — Не пойму. Охвачена надеждой и печалью, Доверилась ты взгляду моему, Как я поверил твоему молчанью. Еще мне долго быть с тобой на «вы». Но главное уже случилось с нами: Та осень дождалась моей любви. Весна еще ждала твоих признаний.

«Я пришел в тот дом, где ты жила…»

 Я пришел в тот дом, где ты жила. Всё полно тобою в этом доме. Как улыбка — Комната светла. И цветы прохладны, Как твои ладони. В комнате витает аромат, Что меня так волновал при встречах. В память наших будущих утрат Разреши зажечь мне эти свечи. Всё как будто здесь знакомо мне: Телефон, Что нам дарил друг друга, Кресло, отодвинутое в угол, И пейзаж в распахнутом окне. Розы для тебя поставлю в вазу. Оживит их теплый свет дневной. И хотя я не был здесь ни разу, Ты была здесь счастлива со мной. Дом тебе мой передаст привет. Оглянусь с печального порога… Хочется побыть еще немного Около тебя, Хотя тебя здесь нет…

«Что делать…»

 Что делать… Мы столько с тобой Расставались! У встреч и разлук Заколдованный круг. Как раненый город Встает из развалин, Так мы возрождались С тобой из разлук. И, если куда-нибудь Вновь улетаю, Мне кажется — Я возвращаюсь к тебе: В тот город, Где улицы снег заметает. В тот город, Где розы цветут в октябре. Хотя ты навряд ли Тот город увидишь, И я в нем, наверно, Единственный раз, — Всё кажется мне: Ты навстречу вдруг выйдешь В условленном месте. В условленный час.

«Здравствуй, наш венчальный город!..»

 Здравствуй, наш венчальный город! Давний свет в твоем окне. Я целую землю, По которой Столько лет ты шла ко мне. Как давно всё было это! То ли жизнь, то ль день назад… Тем же солнцем даль согрета, Так же светел листопад. Погрущу в пустынном сквере, Посижу на той скамье, На какой-то миг поверив, Что ты вновь придешь ко мне. Ты придешь и скажешь: — Здравствуй! — Не забыла? — я спрошу И сиреневые астры На колени положу. «Боже мой, какая прелесть!» — И на несколько минут, От твоей улыбки греясь, Астры ярче зацветут. К сожаленью, день не вечен. Мы весь день проговорим, Словно жизнь свою той встречей Незаметно повторим. 1982

«Среди печали и утех…»

В. Амлинскому

 Среди печали и утех, Наверно, что-то я не видел. Прошу прощения у тех, Кого нечаянно обидел. Когда бы это ни случилось — Вчера лишь иль давным-давно, Ушла обида иль забылась, — Прошу прощенья всё равно… Прошу прощенья у любви — Наедине, не при народе, — Что уходил в стихи свои, Как в одиночество уходят. И у наставников своих Прошу прощенья запоздало, Что вспоминал не часто их, Затосковал, когда не стало. А вот у ненависти я Просить прощения не стану За то, что молодость моя Ей доброту предпочитала. Не удивляйтесь, что сейчас, Когда судьба мне время дарит, Прошу прощения у вас. Но знаю я: последний час Обычно не предупреждает… 1983

Весенняя телеграмма

 Рине Гринберг. Вице-мэру. Кармиэль. Если можешь — приезжай в Иерусалим. На дворе давно уже апрель. Я хочу тебя поздравить с ним. Пусть покинет душу суета… В синих окнах — Гойя и Сезанн. И апрельских красок красота Очень уж идет твоим глазам. И хотя твой север несравним С южными пейзажами пустынь, — Все же приезжай в Иерусалим. У Стены мы рядом постоим. Вместе Старым городом пройдем. И с балкона дома моего Ты увидишь в полночи свой дом, Ибо свет исходит от него. И среди забот и добрых дел Береги души своей уют. Вот и все, что я сказать хотел. Длинных телеграмм здесь не дают. 2000

«Сандаловый профиль Плисецкой…»

 Сандаловый профиль Плисецкой Взошел над земной суетой, Над чьей-то безликостью светской, Над хитростью и добротой. Осенняя лебедь в полете. Чем выше — тем ярче видна. — Ну как вы внизу там живете? Какие у вас времена? Вы Музыкой зачаты, Майя. Серебряная струна. Бессмертие — как это мало, Когда ему жизнь отдана! Во власти трагических судеб Вы веку верны своему. А гения время не судит — Оно только служит ему. Великая пантомима — Ни бросить, ни подарить. Но всё на Земле повторимо, Лишь небо нельзя повторить. Сандаловый профиль Плисецкой Над временем — как небеса. В доверчивости полудетской Омытые грустью глаза… Из зала я, как из колодца, Смотрю в эту вечную синь. — Ну как наверху Вам живется? — Я лебедя тихо спросил. 1982

«Тебе бы в выставочном зале…»

 Тебе бы в выставочном зале Побыть картиною чуть-чуть. Чтоб посторонними глазами Я на тебя сумел взглянуть. С усердием экскурсовода Я рассказал бы всё, что знал. С какого ты писалась года. И как попала в этот зал. И кто он — этот странный гений, Тебя отдавший полотну. И почему в глазах весенних Грусть пролилась в голубизну. И как ты шла неотвратимо К чужой душе, к моей судьбе… Но это я не про картину… Прости — я снова о тебе. 1964

Поэтические вечера в Льеже

 Мы плывем на белом корабле Через город древний, как преданье, Высшей пробы знак на серебре — Чей-то герб на проходящем зданье. Палуба поэзии полна, Музыки Европы и Востока. Всё смешалось… Только ты одна. Как печаль иль память — одинока. Из веселой праздничной толпы Я тебя выискивал глазами. Мы плывем на корабле судьбы Через город древний, как сказанье. Я тебя почувствовал душой. На мгновенье вдруг мне показалось: Ты была среди своих чужой. И меня улыбкою касалась. Я с тобою говорить не мог: Речь твоя с моей не сопрягалась. И мое молчанье — как восторг. И твоя улыбка — словно жалость. Вот и пристань. Мы идем в отель. Здесь мы и расстанемся, печалясь. Только как мы будем жить теперь, Если наши Музы повстречались. 1993

Мойка, 12

Марине

 Душа его вернулась в этот дом. Он счастлив был в своем веселом доме. Отчаянье и боль пришли потом, Когда его ничтожный Геккерн донял. Среди знакомых дорогих святынь Ты чувствуешь — он постоянно рядом… Вот тот диван, где медленная стынь Сковала сердце, овладела взглядом. И каждый раз, ступая на порог, Ты входишь в мир — загадочный и грустный. И с высоты его бессмертных строк Нисходит в душу чистое искусство. Я иногда ловлю себя на том, Что всё он видит из далекой дали. И открывает свой великий дом Твоей любви, восторгу и печали. 1999

Сыну

 Я помню, как мне в детстве Хотелось быть взрослей… Сейчас — куда бы деться От взрослости своей. Не стоит торопиться Да забегать вперед. И что должно случиться, Тому придет черед. Придет пора влюбиться, Пора — сойти с ума. Вернулись с юга птицы, А здесь еще зима. Вернулись с юга птицы, Да не спешит весна. Не стоит торопиться, Ведь жизнь у всех одна. 1985

«Как беден наш язык!..»

 Как беден наш язык! Где мне слова найти, Чтоб в этот горький миг Нам силы обрести? Чтоб в этот горький миг Сквозь самолетный гул Твой приглушенный крик Нас в прошлое вернул. Во мне слова стоят, Как мачты на земле. И сотни киловатт Проносятся во мне. И скрытый в сердце ток Невысказанных слов — Как затаенный вздох, Когда не надо слов. И в этот горький миг Понятно лишь двоим, Что человек велик Страданием своим. 1982

«Двое Новый год встречают…»

 Двое Новый год встречают Не за праздничным столом. Вряд ли это их печалит. Главное — они вдвоем. А над ними снег кружится. Где-то ждет их милый дом. Подвела стальная птица: Села в городе чужом. Ни шампанского, ни тостов. В окнах елки зажжены. Белый город, словно остров, — В океане тишины. А над ними снег кружится, Тихий-тихий — как слова… На деревья снег ложится, Превращаясь в кружева. Старый год идет на убыль, Уплывает к морю звезд. Он ее целует в губы. До чего же сладок тост! 1982

«В тишине природы дикой…»

 В тишине природы дикой Плавал в озере шалаш. Жил здесь лебедь с лебедихой, Украшавшие пейзаж. Я приехал к тетке в отпуск. И влюбился в лебедей. Правда, к ним открыт был допуск Только для своих людей. Время шло. Мы подружились. Я им лакомств набирал. И, оказывая милость, Лебедь с рук печенье брал. Нам общаться стало просто. Я вывертывал карман, — И смешной, как знак вопроса, Подплывал ко мне гурман. Но кончался отпуск днями. И в убранстве золотом Я своим друзьям на память Смастерил красивый дом. Стало сумрачно и глухо, Как-то вдруг сменился стиль. И, почувствовав разлуку, Лебедь тоже загрустил. Хлопал крыльями, метался, Поднимался из воды. Будто вырваться пытался Из невидимой беды. И когда в последний вечер Лег на озеро туман, Я погладил белы плечи… И закончился роман. 2000

Строфы

«Мы вновь летим в чужую благодать…»

 Мы вновь летим в чужую благодать, В чужой язык, к чужим пейзажам. Но вряд ли мы кому-то скажем, И даже вида не покажем, Как тяжело Россию покидать.

«Я верил — на Святой земле…»

 Я верил — на Святой земле Господь поможет выжить мне. И выжил я… И одолел беду. И снова к ней иду, иду, иду…

«Мне в Россию пока нельзя…»

 Мне в Россию пока нельзя. Я умру там от раздражения. Дорогая моя земля! Бесконечное унижение. Безнадежная нищета. Наворованные богатства. От обмана до хомута Уместилось родное братство.

«У меня красивая жена…»

 У меня красивая жена. Да еще к тому же молодая. Если в настроении она, — Я покой душевный обретаю. А когда она раздражена, Что-то ей не сделали в угоду, — Всем п-ц… И мне тогда хана, И всему еврейскому народу. Иерусалим

«Люблю я людей смелых…»

 Люблю я людей смелых, Искренних, как гроза. Если уж накипело, То прямо в глаза. Сказанное услышится, Лишь бы не для красы. И так легко дышится После грозы.

«Когда-нибудь ты все-таки устанешь…»

 Когда-нибудь ты все-таки устанешь От наших одиночеств и разлук. И скажешь мне об этом, Не обманешь. И оба мы почувствуем испуг. Последнюю улыбку мне подаришь. Прощальными слезами обожжешь, И ни к кому Ты от меня уйдешь.

«Мамы, постаревшие до времени…»

 Мамы, постаревшие до времени, Верят, что вернутся сыновья. Жены их, Сиротами беременны, То боятся правды, то вранья.

«Медуз на берег вынесла волна…»

 Медуз на берег вынесла волна, И не вернулась больше к ним она. Они, как линзы, на песке лежат, И капли солнца на стекле дрожат. Прошло всего каких-то полчаса — И высохла последняя слеза.

«Печальней и обиднее всего…»

 Печальней и обиднее всего, Когда лукавит друг — Искусно или грубо… И маленькая выгода его Ему дороже искренности друга.

«Твое весеннее имя…»

 Твое весеннее имя На русский непереводимо. Оно на твоем языке Звучит, как вода в роднике. А на моем оно — Как в хрустале вино.

«Живу то будущим, то прошлым…»

 Живу то будущим, то прошлым. Воспоминаньем и мольбой. Я без тебя сто жизней прожил. И лишь мгновенье был с тобой.

«Поделила судьба нашу жизнь на две части…»

 Поделила судьба нашу жизнь на две части. Мы с тобою вошли в заколдованный круг. Небольшая ее половина — для счастья. Остальная вся жизнь для разлук.

«Я караулю сон твой по ночам…»

 Я караулю сон твой по ночам. Боюсь, чтобы моя бессонница Не подступила и к твоим очам, Когда душа и тело тихо ссорятся. 1959–2002

«Ты любил писать красивых женщин…»

Александру Шилову

 Ты любил писать красивых женщин, Может, даже больше, чем пейзаж, Где роса нанизана, как жемчуг…  в восторге кисть и карандаш. И не тем ли дорого искусство, Что с былым не порывает нить, Говоря то радостно, то грустно Обо всем, что не дано забыть? И о том, как мучился художник Возле молчаливого холста, Чтобы, пересилив невозможность, Восходила к людям красота. Сколько ты воспел красивых женщин! Сколько их тебя еще томят… Если даже суждено обжечься, Жизнь отдашь ты За весенний взгляд. Потому что в каждый женский образ Ты влюблялся, словно в первый раз. Буйство красок — как нежданный возглас, Как восторг, что никогда не гас. Всё минует… Но твою влюбленность Гениально сберегут холсты. И войдут в бессмертье поименно Все, Кого запомнил кистью ты. 2001

Гаданье по книге

Анатолию Алексину

 Гадаю по книге поэта… Страницу открыв наугад, Вхожу в чье-то горькое лето И в чей-то измученный взгляд. Мне грустно от этих страданий, От боли, идущей с лица. И я, позабыв о гаданье, Читаю стихи до конца. И вновь открываю страницу, Чтоб сверить с судьбою своей Летящую в прошлое птицу Среди догоревших огней. Гадаю по книге поэта, А кажется — просто иду По улице, вставшей из света, Хранящей ночную звезду. По жизни, ушедшей куда-то, И памяти долгой о ней. Иду, как всегда, виновато По горестям мамы моей. И весь я отныне разгадан, Открыт, как вдали облака. Иду от восходов к закатам, Пока не погаснет строка. 2000

Крест одиночества

Илье Глазунову

 В художнике превыше страсти долг. А жизнь на грани радости и боли. Но, чтобы голос Неба не умолк, Душа не может пребывать в неволе. Твой перекресток — словно тень Креста. Пойдешь налево — поминай как звали. Пойдешь направо — гиблые места. А позади молчание развалин. Но ты остался возле алтаря. И кто-то шепчет: «Божий раб в опале…» Другие, ничего не говоря, Тебя давно на том Кресте распяли. Минует жизнь… И ты сойдешь с Креста, Чтоб снова жить неистово в грядущем. И кровь твоя с последнего холста Незримо будет капать в наши души. В художнике превыше страсти долг. Превыше славы — к славе той дорога. Но, чтобы голос Неба не умолк, Душа должна возвыситься до Бога. 1992

«Нелегко нам расставаться с прошлым…»

Иосифу Кобзону

 Нелегко нам расставаться с прошлым, Но стучит грядущее в окно. То, что мир и пережил, и прожил, — Музыкой твоей освящено. Жизнь спешит… Но не спеши, Иосиф. Ведь душа по-прежнему парит. Твой сентябрь, как Болдинская осень,  Где талант бессмертие творит. Ты сейчас на царственной вершине. Это только избранным дано. То добро, что люди совершили, — Музыкой твоей освящено. Вот уже дожди заморосили. Но земле к лицу янтарный цвет. Без тебя нет песен у России. А без песен и России нет. 1997

«Бессонницей измотаны…»

 Бессонницей измотаны, Мы ехали в Нью-Йорк. Зеленый мир за окнами Был молчалив и строг. Лишь надписи нерусские На стрелках и мостах Разрушили иллюзию, Что мы в родных местах. И, вставленные в рамку Автобусных окон, Пейзажи спозаранку Мелькали с двух сторон. К полудню небо бледное Нахмурило чело. Воображенье бедное Метафору нашло, Что домиков отпадных Так непривычен стиль, Как будто бы нежданно Мы въехали в мультфильм. 1995, США

«Я не знаю, много ль мне осталось…»

Наташе

 Я не знаю, много ль мне осталось… Знаю — долгой не бывает старость. Впрочем, сколько ни живи на свете, Что-то продолжать придется детям. Например, вернуть друзей забытых, Что погрязли в славе иль обидах; Дать понять врагам, что не простил их. Я при жизни это был не в силах. То ли доброта моя мешала, То ли гнев мой побеждала жалость… Я не знаю, сколько мне осталось. Лишь бы не нашла меня усталость. От друзей, от жизни, от работы. Чтоб всегда еще хотелось что-то. 1998

«Мне снится вновь и не дает покоя …»

 Мне снится вновь и не дает покоя Моя Обетованная земля, Где вдоль дорог зимой цветут левкои И подпирают небо тополя. А небо голубое-голубое. И солнце ослепительное в нем. Нам, как нигде, здесь хорошо с тобою. Со всеми вместе. И когда вдвоем. И я молю Всевышнего о том лишь, Чтоб здесь был мир… И ныне, и всегда… Вставал рассвет над городом, Ты помнишь? И угасала поздняя звезда. Иерусалим светился куполами, Вычерчивая контуры церквей. В лучах зари — как в золоченой раме — Вновь поражал он красотой своей. Еще с тобой мы встретим не однажды Библейских зорь неповторимый вид, Чтоб сумрак не касался жизни нашей, Как не коснулся он моей любви. 2003

«Если ты кому-то нужен…»

 Если ты кому-то нужен, Значит, жизнь прошла не зря. При любой грозе и стуже Вмиг объявятся друзья. Всё так просто и обычно: И спасут, и в долг дадут. И с настойчивостью бычьей Злу устроят самосуд. И с души тревогу снимут, Зная в этот час беды, Если что случится с ними, Первым будешь рядом ты. 2000

«Нас старят не годы, а беды…»

Ане

 Нас старят не годы, а беды. И боль от нежданных утрат. И я выбираюсь из бездны, Боясь оглянуться назад. Господь иль судьба, — я не знаю, — Вернули надежду душе. Иду я по самому краю В последнем своем вираже. И нету ни боли, ни страха, Ни прошлых обид и ни ссор. Хоть жизнь — как нежданная плаха — Означила свой приговор. Но я ничему не поверил. И даже не сбавил шаги. И лишь у спасительной двери Я тихо сказал: «Помоги»… И руки к глазам твоим поднял, Почти умирая уже. И в это мгновение понял, Откуда надежда в душе. 1999

«Мы повстречались слишком поздно…»

Ане

 Мы повстречались слишком поздно. И я не знаю, чья вина. Былая жизнь, как в небе звезды, И далека, и холодна. Не помяну обидным словом Всё, что случилось до тебя. Былыми бедами не сломан, Хотя не раз ломался я. И в этой жизни всё не просто. Уходят годы и друзья. Но светят мне земные звезды — Твои небесные глаза. Благодарю судьбу и Небо, Что без тебя теперь — ни дня. Еще за то, что рядом не был, Когда любила не меня. Когда и я влюблялся часто. Но на излете прежних чувств Явилось мне такое счастье, Что на иное не польщусь. 2003

«Четвертый год живу средь иудеев…»

Памяти Абрама Когана

 Четвертый год живу средь иудеев, Законы чту и полюбил страну. И, ничего плохого им не сделав, Я чувствую в душе своей вину. Не потому ль, что издавна в России Таилась к этим людям неприязнь. И чем им только в злобе ни грозили! Какие души втаптывали в грязь! Простите нас, хотя не все виновны. Не все хулу держали про запас. Прошли мы вместе лагеря и войны, И покаянье примиряет нас. Дай, Господи, земле Обетованной На все века надежду и покой… И кем бы ни был ты — Абрамом иль Иваном, — Для нас с тобой планеты нет другой. 2001, Иерусалим

В больнице Шаарей-Цедек

Иосифу Альбертону

 Слева от меня звучит иврит. Что-то дед хирургу говорит. Справа от меня лежит араб, Как сосед — он также стар и слаб. Сын араба молится в углу, Коврик постеливши на полу. Сын еврея, отодвинув стул, Первый раз за сутки прикорнул. А меж ними русский. Это — я. Интернациональная семья. И спасает жизни всем хирург. И тому — кто недруг, И кто друг. И лежу я как посредник тут, Зная, что опять бои идут. И араб, что справа, и еврей Ждут чего-то от души моей. А душа сгорела в том огне, Что пронесся смерчем по стране… И рыдает боль моя навзрыд. Как мне близок в этот миг иврит. 2000, Иерусалим

Арад

Але Рубин

 Для меня пустыня Негев Необычна и загадочна. Как, наверно, снег для негров Или фильмы для Хоттабыча. На востоке той пустыни, Где ветра дороги вымели, По ночам оазис стынет — Новый город с древним именем. А вокруг него пустыня, Обнаженная, как искренность. И над скалами пустыми Только небо и таинственность. Но когда восходит солнце, Город тот преображается. Он сквозь лилии смеется. Сам себе он поражается. В живописном том укрытии Я влюбился, будто смолоду, И в его веселых жителей, И еще в их верность городу. Приезжаю, как на праздник, На крутую землю Негева. Насмотрелся мест я разных, А сравнить с Арадом некого. 2000

«Всё придет, и всё случится…»

Азику Сигалу

 Всё придет, и всё случится. Но приметы говорят: Не ищите встреч с волчицей, Охраняющей волчат. Не сердитесь по-пустому — Мы стареем от обид. Долгий путь к родному дому Пусть не будет позабыт. Всё придет, и всё случится В этой жизни непростой. Не кончается граница Между делом и мечтой. Не спешите быстрой птицей По годам и по судьбе. Всё придет, и всё случится. Знаю это по себе. 1995

«Ты ставишь на видное место цветы…»

 Ты ставишь на видное место цветы, Но что-то мне грустно от их красоты. Как будто ты их принесла из былого, Из юности нашей, из той суеты, Где было всё радостно и бестолково. Нам было тогда на двоих сорок лет. А может быть, меньше чуть-чуть, Я не помню. …Мой поезд пришел из Твери Только в полночь. И первое, что я увидел, — букет, Веселый, огромный — из белых гвоздик. И так тебе шло это белое пламя, Что даже перрон от восторга затих… …А кончилось всё, Словно в чеховской драме — Расстались влюбленные, Вырублен сад… Когда я смотрю на гвоздики чужие, Я вижу сквозь них Твой восторженный взгляд. И думаю — Как же красиво мы жили! 2002

Любовь

 Поставь свечу за здравие любви. Мы клятв своих вовеки не нарушим. И, может быть, признания твои — Всего лишь наша память о минувшем. Поставь свечу за упокой разлук. Неужто мы расстанемся в грядущем? Хоть время, словно заржавелый плуг, Прошло по нашим обнаженным душам. Поставь свечу за здравие любви. Я за тебя свечу поставлю в Храме. И все, что было в этой жизни с нами, Ты самым светлым словом назови. 2000

«Поменяв российский беспредел…»

Павлу Гусеву

 Поменяв российский беспредел На хороший климат и провизию, Улетаю из Москвы в провинцию, Чтобы оказаться не у дел. Не у дел моих старинных дружб, Без которых жизнь так одинока. Ты всю эту музыку нарушь С незаметной хитростью Востока. И когда я по стране несусь На своем видавшем виды «форде», — На моей, видавшей виды морде, Лишь одно отчаянье и грусть. 2000

«Я пред тобой ни в чем не виноват…»

 Я пред тобой ни в чем не виноват. Ни в чем я пред тобою не виновен. Но почему так холоден твой взгляд, Как будто ты по гороскопу Овен. А этот знак враждебен моему. И, значит, нет меж нами примиренья. Ну, выйди из созвездия на время, Оставь свою таинственную тьму. Побудь со мной в моем веселом знаке, Где доброта и верность правят бал. Душа твоя оттает от похвал, Как от тепла глаза больной собаки. Я пред тобой ни в чем не виноват. И все я напридумал про созвездья. Давай вернемся в мир своих утрат, Где наши дни и души были вместе. Давай вернемся в мир своих утрат. И выясним, кто был в них виноват. 1992

Царь

 В зоопарке в просторном вольере Жили львы со своим вожаком. Тосковали по воле, хирели… А кому хорошо под замком?! Но вожак их судьбою доволен, Потому что был в львицу влюблен. Родилась она в той же неволе, Где когда-то родился и он. Лев хранил ей хозяйскую верность, Как водилось средь львов испокон. И под взглядом рычащих соперниц Он делился с ней лучшим куском. Только львица его не любила. И, боясь своего естества, Разомлела однажды от пыла Молодого и наглого льва. И вожак уступил… Но не сила Повелела ему уступить. Царь зверей — он привык жить красиво. Он позволил другому любить. Но измена — как высшая мера, Как в душе совершенный теракт. Увезли вожака из вольера… Врач сказал удивленно: — Инфаркт. 2000

Строфы

«О бывших друзьях плохо не говорят…»

 О бывших друзьях плохо не говорят. Так же, как об умерших. Не стоит оглядываться назад — Горечи меньше.

«Кавалергарду впору всё успеть…»

 Кавалергарду впору всё успеть, Хотя «недолог век кавалергарда»… А за спиной уже стояла смерть. И по игре не выходила карта.

«Неважно, кто старше из нас…»

 Неважно, кто старше из нас, Кто моложе. Важней, что мы сверстники Горьких времен. И позже история всё подытожит. Россия слагалась из наших имен.

«Я из этого времени выпал…»

 Я из этого времени выпал, Как из Родины выбыл. И мы уже не считаем потерь — Кто там в какой стране. Хорошо, что меня не оставила Тверь С отчаяньем наедине.

«На фоне бедности российской …»

 На фоне бедности российской Постыдна роскошь торгашей. Засилье «мерсов» и «поршей». А где-то старики над миской Добреют от чужих борщей. И так обидно мне за них, Просящих милости у Бога. И обрывается дорога — Печальная, как этот стих.

«Не дай вам Бог терять детей…»

 Не дай вам Бог терять детей… Ведь, если следовать Природе, Сперва родители уходят… Но нету графика смертей. И страшно — если гибнут дети, От пуль, от боли, от измен. А им бы жить и жить на свете И не спешить в бессрочный плен!

«Друзья уходят понемногу…»

 Друзья уходят понемногу… Одни — из жизни. Ты — из дружбы. И провожаю я в дорогу Лишь тех, кого уже не встречу, Кому любви моей не нужно И кто ответа не припас. Ну, а тебе я не перечу. Как говорится — «В добрый час!»

«Я эти стихи для тебя написал…»

 Я эти стихи для тебя написал. Прочтешь — сохрани иль порви. Душа твоя — это единственный зал, Где верят стихам о любви. Когда же судьба мне поставит печать На пропуск уйти в мир иной, Я знаю — в том зале всё будут звучать Стихи, разлучившись со мной.

«Московская элита…»

 Московская элита Собой увлечена. И всё в ней знаменито, И всем вершит она. В ней есть свои кумиры И гении свои… Роскошные квартиры. Престижные чаи.

«Столько накопилось в мире зла…»

 Столько накопилось в мире зла, Сколько в небе окиси азота. Чересчур земля моя мала, Чтоб вместить все беды и заботы. Потому-то и живут во мне Чья-то боль, отчаянье и горе. Спят спокойно мертвые в земле, А живым — ни счастья, ни покоя.

«Поэзия в опале…»

 Поэзия в опале. В забвенье имена. О, как мы низко пали… Как пала вся страна! И что теперь мне делать Без помыслов своих? И вскинут флагом белым Мой одинокий стих.

«Когда себя от дружбы отлучаем…»

 Когда себя от дружбы отлучаем, Мы угасаем сердцем и умом. И света изнутри не излучаем, Как брошенный хозяевами дом. 1970–2001

«Мне напомнил сцену …»

 Мне напомнил сцену Потемневший пруд. До чего ж красиво Лебеди плывут. Над прудом рыбак, Как памятник азарту. Осень… Скоро все цветы умрут, Возвратясь подснежниками к марту. Я люблю сентябрьские дни. И прошу судьбу — «Повремени. Не спеши расстаться с красотою…» Но шуршит и падает листва. А природа, как всегда, права — Быть ли белой ей иль золотою, Снег над ней иль майские грома, Спит луна в ветвях иль дождь играет. Да, природа, как всегда, права. Потому что вечна, Даже умирая. 2000

«Женщины, которых я любил…»

 Женщины, которых я любил, Мне милы и дороги поныне. Даже и вдали — они богини, Женщины, которых я любил. Для меня не меркли никогда Красота их, молодость и нежность. Чувствую я власть их, как и прежде, Через все разлуки и года. Женщины, которых я любил, Жизнь мою украсили собою. Каждая была моей судьбою, Как и я для них судьбою был. Я не знаю, где они теперь. Жизнь мелькнула, Как прощальный танец. И хотя любовь в стихах осталась, Мне печально от былых потерь. Дай им Бог и счастья, и добра, И еще всего, о чем мечталось. И вдобавок крошечную малость — Отсвета от давнего костра. На три жизни мне достанет сил, Потому что радужной порою Не прошли случайно стороною Женщины, которых я любил. 2002

Сен-Санс. «Умирающий лебедь»

Майе Плисецкой

 В ожидании вечной разлуки Голос ангела тихо угас. Затихают бессмертные звуки, Чтоб печально продолжиться в нас. Сквозь столетья послав эти чувства, Предсказал своей музыкой он Невозможное Ваше искусство — И паренье, и грустный наклон. Умирающий лебедь Плисецкой — Воскрешенная музыкой смерть. И отчаянье женского сердца, И надежда наивных сердец. Но, прощаясь в смиренье и муке, Вдруг мелодия та замерла. Гениальные Манны руки — Два бессильных великих крыла. По какому наитью оттуда Предсказал своей музыкой он Осиянное Господом чудо — Над величием прошлых имен? 2000

«Срывают отчий дом…»

 Срывают отчий дом. Как будто душу рушат. Всё прошлое — на слом. Прощаемся с минувшим. Прощаемся с собой. Ведь столько лет послушно, Как маленький собор, Хранил он наши души! Всю жизнь мы жили в нем, Беду и радость знали. Охвачены огнем Мои воспоминанья. Как жаль, что довелось Дожить до дня такого… Отец не прячет слез. Застряло в горле слово. И дом в последний раз Глядит на всех незряче. То ли жалеет нас, То ль о минувшем плачет. 1982

«Я счастлив с тобой и спокоен…»

Ане

 Я счастлив с тобой и спокоен, Как может спокоен быть воин, Когда он выходит из битвы, В которой враги его биты. Мы вновь возвращаемся в город, Где серп в поднебесье и молот. Давай же — серпом своим действуй По барству, по лжи и лакейству. А там по традиции давней Я молотом с маху добавлю. Нам так не хватало с тобою Российского ближнего боя! Не все наши недруги биты, Не все позабыты обиды, Кому-то по морде я должен… И что не успел — мы продолжим. 2001 Иерусалим — Москва

Поездка в Цфат

 Встретились мы с ней накоротке В мастерской среди полотен добрых. Я читаю номер на руке — Это смерть оставила автограф. Узников в фашистских лагерях, Как скотину, цифрами клеймили. И развеян по планете прах Тех, кому отказано в могиле. Ей невероятно повезло — Побывать в аду и возвратиться. И синеет на руке число — Горестная память Аушвица. До сих пор пугаясь тех годов, Пишет Вера радости людские. Чей-то сад и множество цветов, Детский взгляд и довоенный Киев. Но с руки не сходит синий знак… Я смотрю и молча поражаюсь: Жизнь ее, прошедшая сквозь мрак, Излучает свет нам, а не жалость. Может быть, тому причиной Цфат — Город живописцев и поэтов. Выбираю взглядом наугад Самый светлый из ее сюжетов. 2000

«В ясную погоду …»

 В ясную погоду «Юности» моей Был я всем в угоду, Стольких знал друзей. За крамолу битый, Возглавлял журнал. Даже сам А. Битов Как-то повесть дал. Часто Вознесенский Снисходил до нас. Наш тираж вселенский Был ему как раз. И, поправив гранку, Искромсав листы, Уезжал в загранку Гений суеты. Имена, фамилии, Блеск и мишура… Что-то все забыли, Как жилось вчера. Вспоминаю с грустью Сгинувших друзей. Хор былых напутствий, Их крутой елей. 2000

«Поздняя любовь…»

 Поздняя любовь, Как поздняя весна, Что приходит на землю без солнца. Поздняя любовь чуть-чуть грустна. Даже если радостно смеется. Пусть морщины бороздят чело. Я забыл, Когда мне было двадцать. Все равно мне страшно повезло — Ждать всю жизнь И все-таки дождаться Той любви, Единственной, Моей, Чьим дыханьем жизнь моя согрета. Поздняя весна… И пусть за ней Будет жарким северное лето. 1965

«Наверное, мы все во власти судеб…»

 Наверное, мы все во власти судеб. И каждому намечена черта. Но жизнь свою у Неба не отсудишь, Когда она бездарно прожита. И прав поэт — пусть неудачник плачет, Коль слепо он доверился судьбе. А мне хотелось жизнь прожить иначе, И, веря в рок, не изменять себе. Хотя и не дано всего предвидеть, Но каждый всё же чуточку пророк, Когда вставал я, как былинный витязь, На перепутье нескольких дорог, Я понимал, что всё решает выбор, Но он не подотчетен небесам. И чтоб тебе счастливый жребий выпал, Вначале всё решить ты должен сам. Не потому ли путь мой был отмечен Невероятной путаницей вех, Чтоб среди них я отыскал тот вечер, Который нас соединил навек. 2000

«Я жил вдали от юности своей…»

Ане

 Я жил вдали от юности своей, Вдали от красоты тверских пейзажей. И кроме грусти — ничего не нажил. И кроме лет — не заимел друзей. Всё это было много лет назад, Когда в Москву я из Твери уехал, Когда моя наивность, словно эхо, Осталась только в памяти цитат. И непривычно было мне вдали — Иные встречи, помыслы и лица… И, если бы не суета столицы, Мы раньше бы друг друга обрели. Но всё у нас свершилось и сбылось, И наша жизнь обручена со счастьем. Мы много лет своих лампад не гасим, Поскольку не дано светить им врозь. 2001

Монолог Врубеля

 Даже если ты уйдешь, Если ты меня покинешь, — Не поверю в эту ложь, Как весною в белый иней. Даже если ты уйдешь, Если ты меня покинешь, — О тебе напомнит дождь, Летний дождь и сумрак синий. Потому что под дождем Мы, счастливые, ходили. И гремел над нами гром, Лужи ноги холодили. Даже если ты уйдешь, Если ты меня покинешь, — Прокляну тебя… И всё ж Ты останешься богиней. Ты останешься во мне, Как икона в божьем храме. Словно фреска на стене, Будто розы алой пламя. И пока я не умру. Буду я тебе молиться По ночам и поутру, Чтоб хоть раз тебе присниться. Чтоб проснулась ты в слезах. И, как прежде, улыбнулась… Но не будет знать мой прах, Что любимая вернулась. 1982

День дерева

 Не перестану удивляться Тому, Как много лет назад Без суеты и агитаций Пустыню превратили в сад. Теперь есть день такой, В который Выходят все сажать сады. И потому здесь каждый город В кругу зеленой красоты. И я горжусь, что среди многих Роскошных пальм — есть и мои. Они стоят вблизи дороги, Как символ искренней любви. Когда деревья мы сажали, Я вдруг поймал себя на том, Что некогда земля чужая Мне заменила отчий дом. И как бы жизнь здесь ни сложилась, Я знаю, что на все года С Израилем меня сдружила Ее садовая страда. 2001, Иерусалим

«Грустно мы встречаем Новый год…»

Ане

 Грустно мы встречаем Новый год, Потому что далеко Россия. Там сейчас, наверно, снег идет, Елки в окнах, стекла расписные. Ряженые ходят по домам. Им выносят рюмки на подносе. Из домов выбрасывают хлам. И носы краснеют на морозе. А когда московские часы Отсчитают прожитое время, Мы с тобой под музыку попсы Через страны чокнемся со всеми. Но уж точно — следующий год Встретим дома, где так славно жили. Только я не знаю, что нас ждет, Если мы сейчас уже чужие. 2001, Иерусалим

Строфы

«Мы скаковые лошади азарта…»

 Мы скаковые лошади азарта. На нас еще немало ставят карт. И, может быть, Мы тяжко рухнем завтра, Но это завтра… А сейчас азарт.

«Я ношу с собой Марину …»

 Я ношу с собой Марину В переплете златотканом. Мир невежд ее отринул И за это в пошлость канул. Я храню ее дыханье В белом шелесте страничном. Мир, наполненный стихами, Никогда не станет нищим.

«Лишь только душа обретала …»

 Лишь только душа обретала Покой, забывая про зло, Как Муза меня покидала… И если мне в жизни везло, И в счастье не знал я предела, Привыкнув к соблазнам и лжи, — То Муза меня не жалела И мстила за леность души.

«Годы — как кочующие звезды…»

 Годы — как кочующие звезды, Что глядят прозрачно с вышины. Вспоминаю прожитые весны. Забываю виденные сны. Я о них печалиться не стану. И по мне ты, юность, не грусти. Вышел я однажды рано-рано. Солнце в небе… Я еще в пути.

«Три года мучений и счастья…»

 Три года мучений и счастья. Три года любви и разлук. Как хочется в дверь постучаться, Увидеть восторг и испуг.

«Мы учимся на собственных ошибках …»

 Мы учимся на собственных ошибках И после повторяем их опять. Когда душа уже в сплошных ушибах, Мы что-то начинаем понимать. 1960–2002

«В том, что рядом твое крыло…»

Бырганым Айтимовой

 В том, что рядом твое крыло, Я, наверно, судьбе обязан. Мне на светлых людей везло, Как старателям — на алмазы. Мне на светлых людей везло, Как на музыку — речке Сетунь. И, когда воцарялось зло, Я спасался их добрым светом. Говорят, чтобы сильным быть, Надо, чтобы душа парила… Ну, а мне по земле ходить, У нее набираться силы. И во власти земных красот Время жизнь мою подытожит… Мне на светлых людей везет. Я ведь с ними светлею тоже. 2001

Военные времена

 О юность наша! Ты была нелегкой… В дыму июней, В стужах январей Ты всё познала — И бомбежек грохот, И скорбное терпенье матерей. Ты всё постигла — Силу и бессилье… И почтальонов отрешенный взгляд, Когда по-русски бабы голосили По тем, кто не воротится назад. Нам 45-й выдал аттестаты, А зрелость нашу освятил салют, И смех отцов, и слезы их солдаток, Всё перенесших ради тех минут. И потому задор двадцатилетних Я принимаю, не боясь беды, Как в мае зелень принимают ветви, Чтобы цвести и приносить плоды. 1966

Творчество

 Стихи являются внезапно. Они приходят поутру. Не скажешь им, что лучше завтра, Поскольку лень вступать в игру. И ни гарантий нет, ни правил. Всё поначалу наугад. Как на дорогу сыплют гравий, Так и слова в строку летят. Но вот игра ума и чувства Меня захватывает вдруг. И каждый звук я слышу чутко, Как сердца собственного стук. Во мне и радость, и тревога — Осилен первый перевал… Строка, что горная дорога: Неверный камень — и обвал. Но всё кончается внезапно. Стихи уходят, как пришли. Мое перо застыло цаплей Над тихой заводью души. 1975

«От российской Голгофы…»

 От российской Голгофы Голгофе Господней Поклонюсь… И пройду этим Скорбным путем. Всё, что было когда-то, Вершится сегодня. Повторяется памятью в сердце моем. Но Голгофой не кончилась эта дорога, Через души и судьбы она пролегла. И когда отлучали нас силой от Бога, Скольким людям в те годы она помогла. Повторяется жизнь, продолжается время. И страдальчески смотрит с иконы Христос. Наши вечные беды, как общее бремя, Принял Он на себя и со всеми их нес. Потому, может быть, мы сумели осилить И тюрьму, и войну, и разруху, и страх, Что хранила в душе свою веру Россия, Как хранили Россию мы в наших сердцах. 2000, Иерусалим

«Хочу спросить, — не знаю у кого…»

Алексею Пьянову

 Хочу спросить, — не знаю у кого, — Как дальше жить, когда душа в смятенье? И вроде не случилось ничего… Смешно сказать — явилось мне виденье. Оно явилось на исходе дня. От встречи с ним я суеверно вздрогнул. Прекрасный образ снега и огня На синем фоне — яростном и строгом. Я оказался посреди огня. Нам разминуться было слишком поздно. И я подумал: «Что-то ждет меня, Когда огонь мне прямо в душу послан?» Но пламя было холодно, как снег. А снег пылал и оставался снегом. И синий цвет вдруг превратился в смех. И захлебнулся этим синим смехом. Мне было одиноко и легко. И странно было, и неотвратимо… Меня к огню по-прежнему влекло. Но я летел куда-то мимо, мимо. Хочу спросить, — не знаю у кого, — Что означает странное виденье? Беду мою иль чье-то торжество? И как мне жить, когда душа в смятенье? 1981

Аист

 Белый аист, печальный аист — Из бамбука худые голени. Он стоит, в синеве купаясь, Над своими птенцами голыми. А у ног его шелест ив Да гнезда незавидный ворох. Весь нескладный, Он всё ж красив, — И красив, и смешон, и дорог… Говорят, будто к счастью аист. И поэтому, может быть, Я опять, я опять пытаюсь С доброй птицей заговорить. Оказав мне свое доверие, С крыши первого этажа — Он расскажет, Как жил в Нигерии, Сколько верст синевы измерили Крылья эти, домой спеша. Долго с ним говорить мы будем, Будто снова ему в полет… Аист очень доверчив к людям, Даже зависть порой берет. 1958

Русь

 Я — русский. Я из той породы, Чья кровь смешалась С небом и травой. Чьи прадеды в зеленый храм Природы Входили с непокрытой головой. И молча били низкие поклоны Клочку земли — В страду и в недород. Им Русь казалась горькой и соленой, Как слезы жен Или над бровью пот. Всё помнит Русь — И звоны стрел каленых, И отсветы пожаров на снегу… Мы входим в жизнь Открыто и влюбленно. Уйдем — Оставшись перед ней в долгу. 1959

«Я все с тобой могу осилить…»

Ане

 Я все с тобой могу осилить И все могу преодолеть. Лишь не смогу забыть Россию, Вдали от дома умереть. Как ни прекрасна здесь природа, И сколько б ни было друзей, Хочу домой. И час исхода Неотвратим в судьбе моей. Когда вернемся мы обратно В свои российские дела, Я знаю, что ты будешь рада Не меньше, чем уже была. Но вдруг однажды к нам обоим Придет во сне Иерусалим… И, если мы чего-то стоим, Мы в то же утро улетим. И, окунувшись в жаркий полдень, Сойдем в библейскую страну. И все, что было с нами, — вспомним. И грусть воспримем, как вину. 1999

Свеча от свечи

 В Пасхальную ночь Небеса зажигают Все свечи свои, Чтобы ближе быть к нам. Под праздничный звон Крестный ход завершает Свой круг. И вливается медленно в Храм. Вдруг гаснет свеча от внезапного ветра. И ты суеверно глядишь на меня, Как будто душа вдруг осталась без света… Но вспыхнул фитиль от чужого огня. Свеча от свечи… И еще одно пламя, Еще один маленький факел любви. И стало светлее и радостней в Храме, И слышу я сердцем молитвы твои. А люди, что с нами огнем поделились, Уже не чужие — ни мне, ни тебе. Как будто мы с ними душой породнились. И лица их, словно лампады, светились. И свет их останется в нашей судьбе. 2000

«Я — в гостинице…»

 Я — в гостинице. А за окнами По-осеннему грустный вид. Бродит осень лугами мокрыми, Заморозить их норовит. Я печально смотрю на берег, На крутой его поворот. Словно где-то мой дом затерян. И всё ждет он меня. Всё ждет. Словно юность моя осталась На холодном на волжском дне. И спокойная, Будто старость, Волга зябко течет по мне. 1956

«Зимний пир — таков в лесу обычай…»

 Зимний пир — таков в лесу обычай — Собирает много птичьих стай. И плывет по лесу гомон птичий, Словно за столом звенит хрусталь. Собирая корм, синицы скачут. На снегу расселись снегири, Будто это расстелили скатерть, Вышитую пламенем зари. Через сук салфетку перекинув, Над гостями клонится дубок. Набросали птицы под осину Кучу вилок — отпечатки ног. Щедрый вечер им на третье подал С медом рог… Ты только посмотри: Раскраснелись, словно от работы, Сытые смешные снегири. И в густую хвою песни спрятав, Засыпают птицы на суках… А внизу стоят, как поварята, Пни в огромных белых колпаках. 1963

«Это как наваждение…»

 Это как наваждение — Голос твой и глаза. Это как наводнение, И уплыть мне нельзя. Всё затоплено синью — Синим взглядом твоим. Посредине России Мы с тобою стоим. И весенние ветки Над водой голубой — Словно добрые вехи Нашей встречи с тобой. Я смотрю виновато. Я в одном виноват: Что чужой мне была ты Час иль вечность назад. 1968

Музыка

 Послушайте симфонию весны. Войдите в сад, Когда он расцветает, Где яблони, Одетые цветами, В задумчивость свою погружены. Прислушайтесь… Вот начинают скрипки На мягких удивительных тонах. О, как они загадочны и зыбки, Те звуки, Что рождаются в цветах! А скрипачи… Вон сколько их! Взгляните… Они смычками зачертили сад. Мелодии, как золотые нити, Над крыльями пчелиными дрожат. Здесь всё поет… И ветви, словно флейты, Неистово пронзают синеву… Вы над моей фантазией не смейтесь. Хотите, я вам «Ля мажор» сорву? 1964

«Никто не знает, что нас ждет…»

 Никто не знает, что нас ждет. А мы судьбе не доверяем. Никто не знает наперед, Где мы найдем, где потеряем. Никто не знает, что нас ждет. Я в ожиданье встречи замер… Но птица счастья свой полет Не согласовывает с нами. И я загадывать боюсь. Решишь — а жизнь переиначит. Ужо, я думал, посмеюсь… Но все во мне грустит и плачет: То боль чужая бередит, То сердце жжет своя обида. Живу у радости в кредит И не показываю вида. 1977

«Деревья инеем покрыты…»

 Деревья инеем покрыты. И лес, понурившись, стоит, Как будто холодок обиды В своем молчании таит. Еще нет снега — только иней. И нет зимы, а стынь одна. И Стольный град, казалось, вымер, — Такая в граде тишина. Всё впереди — снега, метели… И лес несется в эту даль, Уже предчувствуя веселье Сквозь уходящую печаль. 1971

Разговор с морем

 Которые сутки всё море штормит. Неужто на шторм не истрачен лимит? Но катятся волны с утра до утра. А все говорят, что природа мудра. Вон сколько впустую истрачено сил, Как будто бы кто-то об этом просил. Капризный, неистовый, злой водоем. Мне жалко всю живность, живущую в нем. Наверно, у крабов от шума мигрень. Я морю кричу: «Неужели не лень Тебе эти тонны бросать день-деньской?! Неужто тебе не приятен покой?» И море вступило со мной в разговор: «Я мщу за молчание мертвых озер, За горькую тишь изведенных лесов, За память притихших речных голосов. Хочу, чтоб вам души омыла волна. Чтоб помнили люди — Природа сильна…» 1983

«Как высоко мы поднялись…»

 Как высоко мы поднялись, Чтоб с Солнцем встретиться в горах! А ты смеялась, глядя вниз, Боясь случайно выдать страх. Я успокаивал тебя… Когда вдвоем — совсем не страшно. И горы в красках октября Внимали этим мыслям нашим. О, как порою высота Сердцам людским необходима: Обиды, беды, суета, Как облака, — проходят мимо. 1965

«Я одинокий волк…»

 Я одинокий волк… Я не хочу быть в стае. Пожар в крови уже заметно стих. И одинокий след мой По весне растает, Как тает сила в мускулах моих. Мне в одиночку выжить не удастся. Крутую зиму мне не одолеть. Но, чтобы волком до конца остаться, В отчаянном броске Хочу я встретить смерть. В последний раз вкушу азарт погони. Пройду по краю на семи ветрах. Я старый волк. Но я пока в законе. И мой оскал еще внушает страх. 1993

«Боюсь подумать…»

Ане

 Боюсь подумать — Как ты без меня… Как зимний вечер В доме без огня. Как музыка — На черных строчках нот, Когда оркестр давно ее не ждет. Боюсь подумать — Как ты без меня… В тверских просторах Расцветет земля, И Волга вдруг печалью поразит, Когда по водам лодка заскользит. Но я тебе о том не говорю. Я снова окна распахну в зарю… И среди ночи ты проснешься вдруг. И вновь меня разбудит твой испуг. И по тому, как ты прильнешь ко мне, Пойму я, что ты видела во сне. 2000

БАЛЛАДА О МАТЕРИ

 Постарела мать за двадцать лет. А вестей от сына нет и нет. Но она всё продолжает ждать, Потому что верит, потому что мать. И на что надеется она? Много лет, как кончилась война. Много лет, как все пришли назад. Кроме мертвых, что в земле лежат. Сколько их в то дальнее село, Мальчиков безусых, не пришло! …Раз в село прислали по весне Фильм документальный о войне. Все пришли в кино — и стар и мал, Кто познал войну и кто не знал. Перед горькой памятью людской Разливалась ненависть рекой. Трудно было это вспоминать… Вдруг с экрана сын взглянул на мать. Мать узнала сына в тот же миг. И зашелся материнский крик: — Алексей! Алешенька! Сынок!.. — Словно сын ее услышать мог. Он рванулся из траншеи в бой. Встала мать прикрыть его собой. Все боялась — вдруг он упадет. Но сквозь годы мчался сын вперед. — Алексей! — кричали земляки. — Алексей, — просили, — добеги… Кадр сменился. Сын остался жить. Просит мать о сыне повторить. И опять в атаку он бежит, Жив-здоров, не ранен, не убит. Дома все ей чудилось кино. Все ждала — вот-вот сейчас в окно Посреди тревожной тишины Постучится сын ее с войны. 1966

«Везли по улицам Москвы …»

 Везли по улицам Москвы Прах Неизвестного Солдата. Глазами скорби и любви Смотрели вслед мы виновато. И в те минуты вся страна Прильнула горестно к экранам. И ворвалась в сердца война — И к молодым, и к ветеранам. Ко дням потерь и дням разлук Нас память снова уносила. И рядом с дедом плакал внук, Еще всего понять не в силах. 1980

«Смешно смотреть…»

 Смешно смотреть, Как два больших поэта В борьбе друг с другом Умножают прыть. Два гения… Но лишь одна планета. И как ее меж ними поделить. Как поделить и тиражи, и залы. Журнальные восторги и девиц, Смотрящих первобытными глазами На выкрики из будущих страниц. Я давний их читатель и поклонник. Обоих знаю с головы до пят. Года, что их к суровой прозе клонят, Когда-нибудь их к мудрости склонят. 1998

На Волге

 Я родился на Волге, Где в погожие дни Нас баюкали волны И будили они. Я вставал на рассвете, Лодку брал — И айда! Только Волга да ветер, Может, знали, Куда. Выходил, где хотелось, Шел созведьями трав, Падал в мяту и вереск, Солнце на руки брал. Слушал утренний гомон И вечернюю тишь. Лес глядел в тыщи окон Из-под зелени крыш. Я любил его очень За приветливый нрав, За бессонницу сосен, За безмолвие трав. Я мечтал, что весною Он к нам в город придет, Ароматом напоит, Пыль с панелей сметет. Чтобы не было грустно Птицам, Снам и любви… Лес придет… Потому что Очень дружен с людьми. 1964

Нет женщин нелюбимых

 Нет женщин нелюбимых — Невстреченныеесть… Проходит кто-то мимо, Когда бы рядом сесть. Когда бы слово молвить И все переменить, Былое Светом молний, Как плёнку, засветить. Нет нелюбимых женщин. И каждая права. Как в раковине жемчуг, В душе любовь жива. Всё в мире поправимо — Лишь окажите честь… Нет женщин нелюбимых, Пока мужчины есть. 1979

Молитва Шопена

 В небе звездные россыпи. Тихий голос в ночи. Пощади меня, Господи. От любви отлучи. Наша сказка вечерняя Завершает свой круг. Отлучи от мучения Предстоящих разлук. И меж синими соснами Мы простимся навек. Пощади меня, Господи. Погаси этот свет. Пусть всё в жизни нарушится И потухнет душа. Отлучи от минувшего, Чтобы боль отошла. От улыбки божественной И от слез отучи. От единственной женщины Отлучи… 1980

«Отцы, не оставляйте сыновей!..»

 Отцы, не оставляйте сыновей! Не унижайте их подарком к дате. Всё можно изменить в судьбе своей, Но только сыновей не покидайте. Пока малы, за них в ответе мать — От первых слез и до вечерней сказки. Но как потом им будет не хватать Мужской поддержки и отцовской ласки! Им непременно надо подражать Своим отцам — на то они и дети. Родную руку молча подержать, Уйти с отцом рыбачить на рассвете. Обида вас настигнет иль любовь — Не уходите… Вы им всех дороже. Ведь в жилах сыновей отцова кровь И заменить ее уже никто не может. 1982

Строфы

«Зависть белой не бывает…»

 Зависть белой не бывает. Зависть свет в нас убивает. Мы смирились с тем, что зависть Судит всех без доказательств. Ей достаточно улик — Этот счастлив. Тот велик.

«Беру билет в один конец…»

 Беру билет в один конец… Неужто навсегда прощаюсь? И, словно одинокий аист, Лечу в страну, где всем п-ец.

«Мы молодость в себе хороним…»

 Мы молодость в себе хороним, Уж раз тому пришла пора. И мысли горестные гоним, И говорим ей: «Будь добра! Как с нами доброю бывала, Будь доброй с юностью чужой. И всё, что нам не додавала, Отдай за нас, отдай с лихвой».

«Неповторим тот вечный миг…»

 Неповторим тот вечный миг, Когда рождаются слова. Когда они в долинах книг Не обрели еще права. Вдали от брани и похвал Они творят свой суд: То поражают наповал, То к небу вознесут.

«И гений трижды может быть ничтожен…»

 И гений трижды может быть ничтожен: Когда он дружбу выгодой итожил, Когда вослед своей любви былой Он посмеется, Словно шутке злой. И в третий раз Всего ничтожней он, Когда забудет, Где он был рожден.

«Потеряны от прошлого ключи…»

 Потеряны от прошлого ключи, И наша жизнь, увы, лишилась таинств. Прислушиваясь к памяти в ночи, Восстановить минувшее пытаюсь. Наверно, стала ты совсем другой, Давным-давно, но стала ты иною… И над твоей забытою строкой Я чувствую тебя своей виною.

«Я мысленно читаю книгу ту…»

 Я мысленно читаю книгу ту, Где наша встреча набрана петитом. Неужто к этим дням полузабытым Ничто меня не может возвратить?

«Ты меня простишь, когда меня не будет…»

 Ты меня простишь, когда меня не будет. Простишь за всё, что отчуждало нас. И час прощенья будет так же труден, Как горек будет расставанья час.

«Поэзия — рискованный полет…»

 Поэзия — рискованный полет… Что страховаться полотном газетным? А если падать — так на черный лед, Как это и положено поэтам.

«И с легкостью нежданной иногда…»

 И с легкостью нежданной иногда Наносим мы обиды близким людям. И как потом бывает труден Путь от ошибок до стыда!

«Я к этой жизни не причастен…»

 Я к этой жизни не причастен. В ней правит бал одно жулье. Я к этой жизни не причастен. И совесть — алиби мое.

«Прихожу в твой опустевший дом…»

 Прихожу в твой опустевший дом И виденье отогнать пытаюсь… Ты стоишь, как одинокий аист, Над своим разрушенным гнездом.

«Тридцать лет — и много, и немного…»

 Тридцать лет — и много, и немного. Много, если только начат путь. Мало, если пройдена дорога И уже пора передохнуть.

«Я тебе возле луз подставляю шары…»

 Я тебе возле луз подставляю шары. Сам я эти подставки не бью. И неравенство нашей случайной игры Мне напомнило дружбу твою. 1960–2002

«Я разных людей встречал…»

 Я разных людей встречал — Лукавых, смешных и добрых, Крутых, как девятый вал, И вспыльчивых, словно порох. Одни — словно хитрая речь. Другие открыты настежь. О, сколько же было встреч И с бедами, и со счастьем! То на́долго, то на миг… Всё в сердце моем осталось. Одни — это целый мир, Иные — такая малость… Пусть встречи — порой напасть, Со всеми хочу встречаться: Чтоб вдруг до одних не пасть И чтоб до других подняться. 1960

Каховское море

 Пришла весна. Пора цвести садам. Они стоят, затопленные морем… И солнца нет у них над головой, А вместо неба — желтая вода. Но ведь пришла весна — Пора цветенья… И вспоминают яблони, волнуясь, Что в эту пору надо им цвести. И никакого нету чуда в этом, Что прямо в море зацвели сады. Они цветут, И рыбы удивленно Губами обрывают лепестки… И море цвет тот поднимает к небу, Несет на гребне пенистой волны. Цветут сады И шелестят ветвями. Шумят, как в бурю, Радуясь весне… И шум садов выносит море к людям. И волны, разбиваясь о каменья, Кидают наземь белые цветы. Цветут сады, захлебываясь морем… Пришла весна — И вновь цвести садам. 1958

Строфы

«У меня от хамства нет защиты…»

 У меня от хамства нет защиты. И на этот раз оно сильней. А душа немеет от обиды. Неуютно в этом мире ей.

«Лишь рядом со смертью…»

 Лишь рядом со смертью Вдруг сердце пронзит Забытое чувство вины Перед теми, С кем делишь привычно Судьбу или быт, К кому привыкаешь, Как к собственной тени.

«Одни по воротам целят…»

 Одни по воротам целят. Другие играют в пас. Неважно, как нас оценят. Важней — чем вспомянут нас.

«У нас в России власть не любят…»

 У нас в России власть не любят. Быть может, не за что любить. Но лишь от власти той пригубят — И всё готовы ей простить.

«Мы должны, наверно, быть терпимей…»

 Мы должны, наверно, быть терпимей Ко всему, что окружает нас. Наша память, словно мудрый Пимен, Жизнь свою опишет без прикрас.

«Не уходи из этих встреч…»

 Не уходи из этих встреч — Из счастья и забот. Уж если нам их не беречь, То кто их сбережет?

«Нас разлучило с мамой утро…»

 Нас разлучило с мамой утро… Ее я обнял у дверей. Взрослея, все мы почему-то Стыдимся нежности своей.

«Погибшие святые имена …»

 Погибшие святые имена К нам возвращаются из тьмы. Как поднимают корабли со дна, Так с именами поднимались мы.

«Страна моя вроде общаги…»

 Страна моя вроде общаги, Где правит чудовищный быт. Но весело подняты флаги Над миром невзгод и обид.

«Богачам у нас теперь почет…»

 Богачам у нас теперь почет. Нет авторитета выше денег. Жизнь «крутых» размеренно течет — Без стыда, без боли и сомнений. Под рукой счета, престижные посты. Визы в паспортах — на всякий случай. Кажется им с этой высоты Вся Россия муравьиной кучей.

«Мне предки не оставили в наследство…»

 Мне предки не оставили в наследство — Спасибо им! — ни зависти, ни зла. А ты себе вновь не находишь места, Поскольку слава в чей-то дом зашла. И с этим вряд ли что поделаешь: Характер, гены… Жизнь среди обид. И называй ее хоть трижды «белою», Но зависть снова душу очернит.

«Деревья умирают раз в году…»

 Деревья умирают раз в году, Чтобы весною заново воскреснуть, Я улицей березовой иду, Как среди белых памятников лесу.

«Мы пришли в этот мир…»

 Мы пришли в этот мир На короткое время. По сравнению с вечностью — Просто на миг. Чья-то жизнь знала песню, Атаку и стремя. Против славы ее Нет у смерти улик. 1959–2002

Дерево

 Я подумал — стать бы деревом, Чтобы весь свой долгий срок Не жалеть о всем содеянном И о том, чего не смог. Не страдая, не завидуя, Позабыв друзей своих, Молча встану над обидами И над радостями их. Не грустя о днях потерянных, Буду ждать иной судьбы… Почему не стать мне деревом, Коль у нас в чести дубы? 1964

«На скалах растут оливы…»

Ане

 На скалах растут оливы. На камне цветут цветы. Живут средь камней олимы[1], Как рядом со мною — ты. Я твой нареченный камень. Крутой и надежный грунт. Попробуй меня руками, Почувствуешь, как я груб. Но весь я пророс цветами. И нежностью их пророс. Со мной тебе легче станет В минуты ветров и гроз. Я твой нареченный камень, Согретый огнем любви. Когда же мы в бездну канем, Ты вновь меня позови. 1998, Иерусалим

Памяти сына

«Остались фотографии, кассета…»

 Остались фотографии, кассета. Два-три письма… И больше ничего. Последний день безжалостного лета. Стою у гроба сына своего. Смотрю сквозь слезы. Не могу смириться, Что это правда, а не страшный сон. Ему хватило мужества решиться Уйти, Когда он был так искренне влюблен. И не простив, и не успев проститься, Из жизни, как из дома, вышел он. И кажется — его душа, как птица, Влетает тихо в колокольный звон.

«Что же ты, сын, наделал!..»

 Что же ты, сын, наделал! Что же ты натворил… Ангел твой, будто демон, Даже не поднял крыл. Даже не попытался Предотвратить беду. Где он там прохлаждался В райском своем саду?! Господи, Ты прости мне Горькую эту речь. Что ж не помог Ты Диме  Жизнь свою уберечь? Чем я Тебя прогневал, Если в потоке зла Эта немилость Неба Душу мою сожгла.

«Днем и ночью я тебя зову…»

 Днем и ночью я тебя зову. Суеверно думаю о встрече. Я не знаю, для чего живу, Если жизнь порой заполнить нечем. Всё я жду, что ты приснишься мне. Скажешь то, что не успел при жизни. И, быть может, только в горьком сне Я пойму нелепость этой тризны.

«Прости меня, что в тот безумный миг …»

 Прости меня, что в тот безумный миг Я не был рядом, не вмешался круто. И с ночи той мой запоздалый крик Во мне не затихал ни на минуту. Я пережил тебя на сорок лет. Зачем? Как это всё несправедливо. Я плачу и смотрю на твой портрет, На тот портрет, где ты такой счастливый.

«В какой из космических сфер …»

 В какой из космических сфер Душа твоя горько блуждает? А жизнь лишь обидный пример, Что зло на земле побеждает. Тебе еще жить бы да жить. В походы ходить и на танцы. И дружбой в беде дорожить. И сына растить, и влюбляться. Устав от семейных невзгод, Сказал ты в разгар своих тягот: «Не очень в любви мне везет. Так пусть повезет ей хотя бы…»

«Как же я не почувствовал, не уловил…»

 Как же я не почувствовал, не уловил, Что душа твоя медленно падала в пропасть. Что в тебе не осталось ни веры, ни сил. Лишь обида осталась да детская робость. И в последние дни своей горькой любви, Когда ты уходил в себя, словно в подполье, Ты воздвиг себе храм на грядущей крови, Символический храм из надежды и боли. Но молитвы твои не дошли до небес. Не услышало их равнодушное сердце. Чтоб всё разом решить, ты навеки исчез… Ничего не нашел ты надежнее смерти.

«Я живу вне пространства…»

 Я живу вне пространства, Вне времени, вне адресов… Я живу в бесконечности горя и боли. Потому и не слышу родных голосов, Вызволяющих душу мою из неволи. Я пока эту боль побороть не могу. И, наверно, уже никогда не сумею. Как пустынно сейчас на моем берегу, Навсегда разлученному с жизнью твоею.

«Не могу поверить до сих пор…»

 Не могу поверить до сих пор, Что вернусь в Москву к твоей могиле. Не война, не случай и не киллер, — Сам себя ты расстрелял в упор. И кого хотел ты убедить В споре меж обманом и любовью. Лишь позор всегда смывался кровью. Всё иное можно позабыть.

«Когда луна свой занимает пост …»

 Когда луна свой занимает пост И тишина весь Божий мир объемлет, Я чувствую, как под присмотром звезд Душа твоя торопится на землю. А сын твой спит и ничего не знает, Что дух отца над ним всю ночь парит, Надеясь, что судьба его земная Твоих обид и бед не повторит.

«Третий год я на Святой земле…»

 Третий год я на Святой земле. Третий год покой твой непробуден. Я всё жду, что ты приснишься мне. Встреч иных у нас уже не будет. Я всё жду, что ты приснишься мне. И когда Господь окажет милость, Я узнаю, что в ту ночь случилось. Лишь бы нам побыть наедине. Тайну смерти знаешь ты один. Тайна жизни — тайной и осталась. Ты меня не провожаешь в старость. Я тебя в разлуку проводил.

«Я молюсь о тебе в иудейской стране…»

 Я молюсь о тебе в иудейской стране. Я молюсь за тебя на земле Иисуса. Но от этих молитв только горестней мне. Не сниму я с души непосильного груза. Я в одном виноват, что в тяжелые дни, Когда ты в моем слове и в дружбе нуждался, Твоя жизнь для меня оказалась в тени, И понять ее издали я не пытался. Мне казалось, что всё образуется вновь, Как уже не однажды бывало с любовью. Я иду за тобою в ту страшную ночь. И склонилась звезда к твоему изголовью.

«Не ропщу… Ничего мне нельзя изменить…»

 Не ропщу… Ничего мне нельзя изменить. Невозможно ничто возвратить из былого. Прервалась эта еле заметная нить, На которой держалось отцовское слово.

«Он тебе напоследок признался в любви…»

 Он тебе напоследок признался в любви. Не словами, не взглядом, а пулей шальною. С этой жуткой минуты все будни твои Поплывут по душе бесконечной виною. Он обидой своей зарядил пистолет. Ты не знала, что слово страшней пистолета. И оно сорвалось… И прощения нет. И прощенья не будет на многие лета. А в душе моей все еще страшно звучит Эхо выстрела, что прозвучал в вашем доме. И я слышу, как внук мой негромко кричит, Сиротливо к глазам прижимая ладони.

«Пятый год, как нет тебя со мною…»

 Пятый год, как нет тебя со мною. Только начал жить — уже итог. Видно суждено так… А с судьбою Безнадежны компромисс и торг. Принимаю жизнь как наказанье. Как не искупленную вину. Ни молитвами и ни слезами Я былое наше не верну. И чем больше времени проходит, Тем необъяснимей твой уход… Ничего вокруг не происходит. Ничего не происходит пятый год.

«Несправедливо мир устроен…»

 Несправедливо мир устроен, — Он то жесток, то суетлив. И так мне не везло порою. Но ты был жив… Решив уехать из России В край Откровений и олив, Я знал — замучит ностальгия. Но ты был жив… Но ты был жив. И мне казалось — Я слышу голос твой — «Держись…» А год иль два — такая малость, Когда была в запасе жизнь. Но ты не знал и я не думал, Что рано кончится запас. И как пылинку ветер сдунул Надежду, что роднила нас. И жизнь моя осталась в прошлом, Где мы с тобой наедине… И ни в Кабуле, и ни в Грозном, — Погиб ты в собственной войне. И проиграв ценою жизни, И победив ценой любви, Ты был, наверно, Богом призван На все сражения свои. 1996–2002

Строфы

«He говорю тебе — „Прощай!“…»

 He говорю тебе — «Прощай!» Земля Христа, страна Давида. Но есть во мне одна обида, Одна безмерная печаль, Что поздно я пришел сюда. Что лишь на грани жизни долгой Взошла во мне твоя Звезда, Соединясь с зарей над Волгой.

«Не знаю, сколько мне судьба отмерит…»

 Не знаю, сколько мне судьба отмерит, Но, если есть в запасе год, Вернусь на озеро Киннерет, Построю там библейский плот. И уплыву на нем в легенду По той воде, где шел Христос. И красоту возьму в аренду, Ту, что увидеть довелось.

«Я вспомнил Волгу возле Иордана…»

 Я вспомнил Волгу возле Иордана. И было это радостно и странно. И музыка воды во мне звучала, Как будто нас одна волна качала.

«Над горами легкая прохлада…»

 Над горами легкая прохлада. И чисты, как слезы, небеса. У развалин крепости Масада Слышатся мне чьи-то голоса.

«Чтобы сердце минувшим не ранить …»

 Чтобы сердце минувшим не ранить И не жечь его поздним огнем, Не будите уснувшую память, А живите сегодняшним днем. Вас судьба одарила любовью, Осенила волшебным крылом? Не гадайте, что ждет вас обоих, А живите сегодняшним днем.

«Жизнь нуждается в милосердии…»

 Жизнь нуждается в милосердии… Милосердием мы бедны. Кто-то злобствует, кто-то сердится, Кто-то снова в тисках беды. Жизнь нуждается в сострадании… Наши души — как топоры… Слишком многих мы словом ранили, Позабыв, что слова остры.

«Берегите здоровье друг друга…»

 Берегите здоровье друг друга. У Природы мы — малая часть. Вы кому-то ответили грубо — Чью-то жизнь сократили сейчас.

«Зову друзей, которых я забыл…»

 Зову друзей, которых я забыл. Кого в гордыне оттеснил в былое. Растратив в суете и ум, и пыл, Вхожу в свою разрушенную Трою.

«Отходит от перрона поезд…»

 Отходит от перрона поезд, Как будто от души моей. И кто-то смотрит, успокоясь, На колыхание огней. А кто-то им вдогонку плачет, И, видно, боль его права. И ничего уже не значат В окне беззвучные слова.

«В этом имени столько нежности…»

 В этом имени столько нежности, И простора, и синевы, Молодой озорной безгрешности, Не боящейся злой молвы. Над Землей пролетают птицы — Это имя твое струится. Это имя твое несется Из-под ласкового крыла. Это девушка из колодца Синевой его пролила.

«Близость познаешь на расстоянье…»

 Близость познаешь на расстоянье, Чтоб, вернувшись, бережней беречь. Я грустил о ней при расставанье И дивился после наших встреч. И всегда была разлука трудной. Жил я так, теряя суткам счет, Как река, что скована запрудой, Нетерпеньем трепетным живет.

«Вторые сутки хлещет дождь…»

 Вторые сутки хлещет дождь. И птиц как будто ветром вымело. А ты по-прежнему поешь, — Не знаю, как тебя по имени. Тебя не видно — так ты мал. Лишь ветка тихо встрепенется… И почему в такую хмарь Тебе так весело поется? 1959–2002

Мой хлеб

Тверской областной библиотеке имени A.M. Горького

 Я с книгой породнился в дни войны. О, как же было то родство печально! Стянув потуже батькины штаны, Я убегал от голода В читальню. Читальня помещалась в старом доме. В ту пору был он вечерами слеп… Знакомая усталая мадонна Снимала с полки книгу, Словно хлеб. И подавала мне ее с улыбкой. И, видно, этим счастлива была. А я настороженною улиткой Прилаживался к краешку стола. И серый зал С печальными огнями Вмиг уплывал… И всё казалось сном. Хотя мне книги хлеб не заменяли, Но помогали забывать о нем. Мне встречи те Запомнятся надолго… И нынче — В дни успехов иль невзгод — Я снова здесь. И юная мадонна Насущный хлеб Мне с полки подает. 1965

«Немало встречал я в Израиле лиц …»

 Немало встречал я в Израиле лиц С глазами то мучениц, то озорниц. С улыбкой Эстер и печалью Рахили… Как будто сошли они с древних страниц И светом добра мою жизнь озарили. По улице, как галереей, иду. С портретами женскими молча общаюсь. Быть может, за то, что я так восхищаюсь, Красавица мне приколола звезду. В Израиле много божественных лиц, Оживших легенд и библейских преданий. Историю не увезешь в чемодане. И даже на память не вырвешь страниц. Поэтому, чтобы унять свою грусть, На землю Святую я снова вернусь. 2001

«Мы — дети Пасмурного времени…»

 Мы — дети Пасмурного времени. На нас лежит его печать. В моей душе, как в старом Бремене, Устала музыка звучать. Но не молчанье удручает, А безнадежность тишины. Никак корабль наш не отчалит От берегов чужой вины. А так хотелось выйти в море, В его простор и звездопад, Где мир приветлив — как «Good morning», И справедлив, как русский мат. 2002