Рождество с детективом

Елена Дорош

С Гофманом на устах

Клавдия любила длинные ночные перегоны, когда остановок не было и можно всласть выспаться в купе для проводников. Конечно, всякое случалось и ночью, но нынче народ подобрался приличный и не капризный. К одиннадцати все угомонились, и в вагоне стало тихо. Только колеса стучали привычно да фонари мелькали за окнами.

Клава прошлась до туалетов. Господи, и тут повезло: не загадили санитарное помещение, вот молодцы! Теперь можно и на боковую до пяти.

Проходя мимо четвертого купе, проводница прислушалась. Странный мужчина, которого она посадила на небольшой станции, ехал один. В принципе, такое бывает. Выкупит пассажир все четыре места, чтобы никто не мешался, и дрыхнет. Хозяин – барин! Только cам мужичок был уж очень неказистым, прям карлик какой-то. Ножонки кривые – еле в вагон залез – а на спине чуть ли не горб. Бррр! Чай заказывать не стал, сразу заперся и затих. Ну и черт с ним! Ей-то какое дело!

Глядя в окно на густо летящий снег, Клава с хрустом потянулась, зашла в свое купе и улеглась. Щас как выспится!

Только спала она плохо. Всю ночь какая-то чепуха снилась! Из тех, что пересказать невозможно, но и забыть нельзя! Клава измучилась ужасно, встала с больной головушкой и недовольная.

До Питера все же кое-как работу допинала, однако пассажиров провожала с улыбкой, как положено.

Те отвечали, впрочем, неохотно, словно и им всякая дрянь ночью снилась. Лишь один молодой красавец, проходя мимо, улыбнулся от души и сверкнул белейшими зубами. Клавдия обалдела. Ничоси! Это ж как она такого мужчину пропустила! Когда же он сел? Или из другого вагона перешел, чтоб поближе ко входу в вокзал оказаться? Наверное, так и есть!

Клавдия так увлеклась, гадая, откуда взялся красавец, что пропустила давешнего карлика. Этот когда мимо проскочить успел?

Неизвестно, от чего встревожившись, Клавдия быстро прошла по коридору и заглянула в четвертое купе. Там было пусто, конечно же. Только в открытое окно, завывая, валил холодный воздух пополам со снегом.

Клавдия ахнула.

Вот черт корявый! На дворе зима, а этот придурок вон чего вытворил!

Ругаясь, она закрыла окно и подергала задвижки. Тугие. И как только смог с ними справиться!

Она заперла по очереди все купе и не торопясь пошла в соседний вагон навестить товарку Светку. Успеет еще уборкой заняться. Времени полно.

И все-таки, откуда взялся этот красавец?

– Здравия желаю, товарищ капитан! – прокричал Леха, козырнув начальнику.

– Черт! – вздрогнул капитан, продирая глаза. – Ну и орешь ты, Тишков! Тебе бы Крикуновым родиться!

Леха чуть не прыснул от смеха, потому что фамилия у начальника была Худеев, а считался он самым толстым в управлении.

– Ты сменился, что ли, уже? – поинтересовался Худеев.

– Так точно! – выпалил Леха.

– Ну так спать отправляйся. Нечего тут орать, честных людей будить.

– Ждал ваших ценных указаний, товарищ капитан!

Худеев закатил глаза.

– Притомил ты меня, Тишков. Какие указания в шесть утра? Домой чеши!

– Есть, товарищ капитан! – гаркнул Леха и выскочил из кабинета.

Как бы Худеев в спину папкой не запулил!

Вообще-то над капитаном он прикалывался не просто так, а по случаю хорошего настроения. Даже не хорошего, а замечательного!

А все потому, что Леля наконец согласилась! Свиданием это пока назвать было сложно, но то, что разрешила встретить ее после работы, равносильно согласию на законный брак.

Ну а, кроме всего прочего, сегодня – пятница, а значит, есть надежда, что общение с Лелей можно будет продолжить.

Протопав по коридору и разбудив еще, наверное, с полдюжины сослуживцев, Тишков сбежал со ступенек и двинулся к другому входу, где располагались апартаменты судмедэкспертов.

Леля уже вышла и, кутаясь в шубку, ждала у крыльца. Испугавшись, что получит нагоняй – заставил ждать! – Тишков округлил губы для извинений, но Леля схватила его за рукав и потянула в сторону.

– Сегодня куча трупаков! Даже чаю попить не успела! Бежим завтракать, а то окочурюсь!

С Лелей Тишков был готов бежать хоть на край света, поэтому прибавил шаг.

Какая отличная девушка! Необидчивая!

– Зависла на одной старушке, представляешь? – стала рассказывать Леля, скользя на тоненьких каблучках и цепляясь за него. – Откинулась, а от чего – непонятно.

– Может, от старости? – предположил Леха, косясь на ее руку в тоненькой замшевой перчатке на своем рукаве.

– Я и сама так думала. Ей сто лет в обед. Умерла, лежа на диване с книжкой в руках. Сама, наверное, не заметила, что скончалась.

– А при чем тут полиция? – удивился Леха.

– Вот именно. Обычно в таких случаях родственники просят вообще вскрытия не делать.

– И?

– А эти взяли и заявление накатали.

– Какое заявление? – не понял Леха, все еще пребывая в эйфории по случаю первого совместного завтрака.

– Считают, что ее убили.

– Кто?

– Родственники. Ой, нет, не родственники! Соседка по лестничной клетке, прикинь!

– А она с чего взяла?

– Да кто ж ее знает! Но раз заявление приняли, значит, аргументы есть. Ну, Ксаверич на меня и скинул. Самому-то неохота с ерундой связываться.

– И что ты установила? – поинтересовался Леха просто из вежливости, мысли его были очень далеко.

– Сначала думала найти обычные старческие болезни, ну и, сам понимаешь, доказать, что никакого криминала не наблюдается.

– Не нашла? – спросил он, открывая перед ней дверь круглосуточной кофейни.

– Я? Не нашла? Шутишь? Кучу всего нашла! Говорю же: бабка древняя!

Кофейня пахнула теплом и дивными ароматами свежей выпечки.

Леля забралась за столик и скинула шубку.

– И все вроде бы правильно, но…

– Что будешь? – спросил Леха, которому хотелось не про бабку слушать, а говорить на совершенно другие темы.

– Раф с карамельным топингом и круассан, – ответила Леля, но сбить себя с мысли не позволила. – Так вот. Все, что у нее есть, не могло привести к внезапной смерти, чтобы почитывать книжку и вдруг – брык!

Официантка принесла заказ. Леха пододвинул к Леле тарелку с круассанами и уже заинтересованно спросил:

– То есть криминал?

Леля отпила из чашки и мотнула головой.

– Не знаю. Звонила в отдел. Говорят, соседка уверена, что убийство, но группа пока на место не выезжала. Не до старушки им. Впрочем, чем они могут мне помочь?

Леля грустно вздохнула. У нее над губой образовались молочно-карамельные усики. Лехе они ужасно нравились.

– Хотела к Ксаверичу толкнуться, а потом передумала. Сама дожму. Или мой красный диплом можно засунуть в… одно место.

Она вытерла салфеткой усики и принялась за круассан.

– Умру, а выясню, что свело старушку в могилу, – пообещала она и взглянула на Леху. – Ты чего не ешь?

Он торопливо отпил из своей чашки. Не мог же признаться, что засмотрелся на нее.

– Если никто не съездил, то я могу.

У Лели заблестели глаза.

– Ты же с дежурства.

– Ну и что? Дома все равно делать нечего, – брякнул он и понял, что сдал себя с потрохами.

Взглянув на его мгновенно покрасневшие щеки, Леля тонко улыбнулась.

– Ну если нечего, тогда да. Завтра я прямо с нее начну. Если что-то выясню, позвоню тебе напрямую.

– Если найду что-нибудь подозрительное, то тоже прямо тебе позвоню, – подхватил Леха, чувствуя, что возможность работать с ней по одному делу сильно повышает его шансы.

Проводив Лелю домой, он заскочил к себе, быстренько сполоснулся, надел все чистое и рванул на работу.

Напроситься на выезд к старушке оказалось не так легко.

– Ты что, Тишков, от работы косить собрался? – наехал на него начальник. – Старушка – пустой номер.

– Так заявление же приняли, товарищ капитан.

– Приняли, потому что накатала его дочка заместителя мэра. Она той старушке соседка.

– А резоны у нее какие?

– Резоны… – протянул Худеев. – Ишь ты! Да никаких резонов! Она, видишь ли, уверена! В общем, нечего туда ездить. Дождемся заключения судмедэкспертов и даже дела открывать не будем.

– Но съездить все-таки надо, товарищ капитан, а то соседка нажалуется. Зачем нам проблемы с дочкой зама мэра?

Худеев махнул рукой:

– Ладно. Поезжай. И смотри там! Все, как положено, сделай, чтоб соседка видела – полиция работает! Понял?

– Так точно, – козырнул Леха и побежал выполнять поручение.

Предрождественская метель собрала на улицах дикие пробки, но Тишкову повезло. До нужного дома он доехал за двадцать минут, что по нынешним временам тянуло на рекорд.

«Старушка, она и есть старушка», – заходя в квартиру и ощущая затхлый запах запущенного жилья, подумал он.

Довольно большая однушка в старом доме, обставленная разномастной древней мебелью. Шкафы, комоды, тумбочки, круглый стол посредине, диван. Возле него – инвалидное кресло. Так. Старушка, значит, была неходячей. Коврики, вязаные салфеточки, книжки. В кухне тоже бедненько, впрочем, чисто. В шкафах и холодильнике немного продуктов. Молоко, крупы, хлеб – вот и весь рацион. Ничего необычного. Но это в первом приближении. Надо посмотреть повнимательнее.

Два звонка раздались одновременно – в дверь и по телефону. Леха выхватил сотовый. Леля!

– Алло! – крикнул он, направляясь к двери. – Я в квартире как раз. Только пришел.

За порогом стояла щуплая девица с половником в руке.

– Здрасьте, – кивнул ей Тишков. – Вы кто? Леля, я перезвоню через минуту.

– А вы кто? – спросила девица и зачем-то потрясла поварешкой.

– Старший лейтенант Тишков.

Леха сунул ей под нос удостоверение.

– Уф! – выдохнула девица. – А я подумала…

– Представьтесь, пожалуйста, – перебил ее Тишков, включив, как и положено, служителя Закона.

– Мария Бурцева, соседка Ирины Павловны.

– Понятно. Это вы заявление написали?

– Да, – коротко ответила она.

– Ну проходите тогда.

Леха посторонился, пропуская ее. Мария замялась.

– Вы меня в качестве понятой приглашаете?

– Зачем? Я же не обыск проводить пришел. Просто хочу осмотреть место происшествия. Впрочем, я фотографирую, – добавил Леха на случай, если эта Бурцева – профессиональная жалобщица.

– А… Тогда, если позволите, я вместе с вами осмотрюсь.

Мария прошла в комнату и начала оглядываться. Леха встал спиной к окну и уставился на активную соседку. Не похожа на жалобщицу. А, впрочем, кто их знает!

– Вы сказали, что о чем-то подумали, услы- шав шум.

– Я подумала, что кто-то опять шарит по квартире.

– Опять?

– Я ведь почему заявление накатала? Ирину Павловну обнаружили в среду днем. А через несколько часов, уже ночью, я слышала, что по квартире кто-то ходит. У нас стена общая как раз с этой комнатой. Я привыкла прислушиваться: вдруг Ирина Павловна позовет. Она инвалид, вы, наверное, знаете. Не совсем не ходячая, пару-тройку шагов сделать может.

– Она одна жила?

– Да. Но ноги стали отказывать не так давно.

– Вы за ней ухаживали?

– Всего лишь последние восемь месяцев. Но я часто уезжаю. Вернее, не так уж часто, но надолго. Я скалолазанием занимаюсь, езжу на сборы.

Так вот почему она такая загорелая! А он было подумал, что с курорта вернулась.

– Я отсутствовала больше месяца и приехала только в воскресенье. Навестила Ирину Павловну. Она отлично себя чувствовала и была весела.

– Все это время она провела одна? – уточнил Леха, стараясь, чтобы голос не звучал, как на допросе.

Продолжая внимательно глядеть по сторонам, Мария провела рукой по лицу.

– Нет, конечно. Я обратилась в волонтерский центр. Они прислали двух девочек.

– Вы считаете, что они могли убить старуху?

– Нет, что вы! Девочки очень хорошие. Ирина Павловна была довольна. Я звонила ей.

– Что тогда?

Мария отошла и встала у стола. Чтобы видеть ее, Лехе тоже пришлось переместиться и встать лицом к свету. В носу сразу стало щекотно, и он чихнул.

– Будьте здоровы, – без улыбки сказала Мария.

– Спасибо, – смутился старший лейтенант и шмыгнул носом.

– Понимаете, у меня возникло стойкое ощущение, что кроме девочек был кто-то еще.

У Лехи торчком встали оба уха, как у охотничьей собаки.

– Объясните точнее, – совсем другим тоном спросил он. – Что значит – ощущение?

– Понимаете, девочки – студентки. Постоянно торчать в квартире подопечной не могут. Да этого и не требовалось. А с понедельника у них начались зачеты, поэтому они Ирину Павловну предупредили, что прийти смогут лишь в пятницу.

– Это она вам сказала?

– Нет, я звонила в центр, а потом говорила с девочками.

– То есть они утверждали, что до среды в доме не бывали? И вы уверены, что они не лгут?

– Не лгут. Дело в том, что обе учатся в Петрозаводске. В колледже. Заочно. Большую часть времени проводят дома, в Питере. Ну и волонтёрят на досуге. А сейчас у них сессия.

– Даже если в центре подтвердили, что с понедельника их не видели, то это вовсе не значит, что они на самом деле уехали. Одна из них или обе могли остаться.

– Я же говорю вам: есть доказательства! – рассердилась Мария.

На лбу у нее прорезалась морщинка. Тишков рассердился. Подумаешь, какая специалистка по проверке алиби подозреваемых!

– Ну и какие же это доказательства? – с ехидцей поинтересовался он.

– В понедельник… еще до всего этого… пообщалась с ними по видеосвязи. Надо было узнать последние данные о здоровье Ирины Павловны. Сама она не стала бы рассказывать. Так вот, девчонки были в колледже. Это точно не подделаешь. На записи видно. И слышно.

– Но старуха умерла в среду.

– Так мы и в среду утром разговаривали. Они сами на связь вышли. Забыли сказать, что надо купить лекарственного чаю. Он закончился, а они не успели. Ирина Павловна регулярно принимала специальный мочегонный настой. Ей было очень важно всегда иметь его под рукой. Я отругала их за то, что сразу не сказали, и помчалась в аптеку. А когда зашла в квартиру, Ирина Павловна уже была мертва. Хотя… Не знаю. Утром я ей не звонила. Накануне вечером только. Перед сном. Все было, как всегда.

– Время смерти установит экспертиза, но, похоже, волонтерки ни при чем.

– Ни при чем. Но… когда Ирину Павловну увезли, я автоматически выложила чай и убрала его в шкафчик на кухне.

– И что?

– Там лежала новая пачка со свежим сроком. Чай кто-то купил до меня, – медленно произнесла Мария.

– Так, может, девочки перепутали? Купили и забыли.

– Вдвоем забыли? У них склероз, что ли? Когда мы разговаривали, они точно сказали, что чая в коробочке осталось две ложки, не больше. И вдруг забыли?

– Она могла купить сама. Она же на улицу выходила, вернее, выезжала?

Соседка качнула головой.

– Не выезжала, к сожалению. После смерти мужа пять лет назад она не выходила на улицу. Его сбила машина почти у самого парадного. С тех пор… Мы тогда и подружились, хотя я уже жила в этом доме. Попросила папу помочь с похоронами. Ирина Павловна была не в состоянии ничем заниматься. Ну вот…

– А могла она позвонить кому-нибудь и попросить сходить в аптеку?

– До сих пор она пользовалась только моей помощью. Ну и девочек. Ирина Павловна очень деликатный человек. Чужих людей напрягать не будет ни за что. Если бы чай закончился, она бы просто ждала.

– Но кого-то старуха все же напрягла! Чай не сам появился.

– Да, конечно, и это ставит меня в тупик. Она очень давно живет замкнуто. Родные умерли. И еще. Алексей – так, кажется? – пожалуйста, не называйте ее старухой. У нее имя есть.

Леха немедленно покраснел.

– Простите, не хотел обидеть.

– Ирина Павловна была чудесным человеком. Мне бы не хотелось, чтобы о ней отзывались неуважительно, – словно извиняясь, сказала Мария и тут же предложила:

– Если вы не против, можем перейти на «ты».

Старший лейтенант Тишков растерялся.

– Да… собственно… почему нет? Не против.

– Тогда скажи: ты веришь, что я ничего не выдумываю? – спросила Мария и уставилась прямо в его лицо.

Леха легонько подергал себя за ухо – никак не мог отделаться от дурацкой привычки – и кивнул.

– А что ты слышала ночью?

– В комнате кто-то был. Я хотела пойти проверить, но, честно говоря, испугалась.

– У тебя ключ остался?

– Да.

– А что конкретно ты слышала?

– Шум. Тихий, правда. Возню какую-то. Не могу точно описать.

– Как будто что-то искали?

– Именно. Я так и подумала.

– А после… ну, то есть, когда тот человек ушел, ты сюда заходила?

– Нет. Думала, могу затоптать следы или что-то в этом роде. Написала заявление и через папиного помощника передала в полицию. А надо было зайти?

– Ни в коем случае! Правильно, что не зашла, – успокоил ее Тишков и тут же подумал: следы, если они и были, благополучно затоптал один бестолковый оперативник, полчаса разгуливавший по квартире убитой.

– А ты ничего не обнаружил? – словно нарочно спросила Мария и взглянула, как ему показалось, с надеждой.

– Да я только начал, – решил схитрить Леха и быстро спросил: – Следы поисков не заметила?

– Нет. Все лежит на своих местах, но это ведь необязательно – устраивать в квартире погром?

– Конечно, если времени много и ты уверен, что тебя не застукают.

– Тот, кто тут был, мог не знать, что я вернулась и слышу его шаги.

– Тогда посмотри внимательно. Может быть, что-то пропало?

– Наоборот. Появилось.

Леха растопырил глаза.

– Что?

Мария указала на стол.

– Книги. Раньше их не было.

Леха взглянул на стол. Там в самом деле лежали три книги, по виду совершенно новые.

– А что за книги?

– «Грозовой перевал», «Замок Броуди» и «Сказки Гофмана». Это все любимые. Кстати, они уже были у нее, только старые, истрепанные.

– То есть выбор не случайный?

– В том-то и дело!

– А могли волонтерки купить по ее просьбе?

– Я уже их спрашивала. Они о книгах ничего не знают.

– То есть книжки появились в промежутке между понедельником и средой. Понятно, – сказал Леха, хотя ничего понятного тут не было.

– Девочки навещали ее в определенные дни и часы, – задумчиво произнесла Маша, – поэтому точно знать, был ли кто-то еще, не могут. Не факт, что Ирина Павловна с ними делилась. Девочки хорошие, но не из тех, кто ведет задушевные беседы. В принципе, они не успели как следует сблизиться с подопечной за этот месяц. При них никто не приходил, но получается, что кто-то был в другое время. Эти книги, они…

Мария протянула руку к книгам.

– Стоп! Ты что? Нельзя трогать. Надо сперва отпечатки снять. А что она читала, когда…

– Гофмана. Наверное, «Щелкунчика» перед Рождеством хотела перечитать.

– Книга лежала на теле?

– Нет. На полу рядом с диваном.

– Так, как будто упала? Или ее положили?

Мария задумалась.

– Как будто свалилась.

Леха подошел к столу и еще раз внимательно посмотрел на книги. Гофман лежал отдельно, ближе к краю. Наверное, санитары положили, когда тело забирали. Им же невдомек, что на книге могли остаться отпечатки.

– Мария…

– Маша.

– Маша, пакет из кухни можешь принести? Три.

Она стрелой кинулась на кухню и притащила пакеты, в которые Леха, соблюдая меры предосторожности – то есть надев перчатки, – сложил книги.

– Придется у тебя тоже отпечатки пальцев…

Он не успел договорить. Звонок в дверь заставил их вздрогнуть.

– Это ваши, что ли? – спросила Маша.

Леха напрягся. Хорошо, если наши!

Звонок дребезжал требовательно. Он решительно прошагал в коридор.

– Ты чего так долго не открываешь? – спросила Леля и водрузила на тумбочку в коридоре свой рабочий чемоданчик.

Леха даже дар речи потерял.

– Я уже думала, ты ушел, и в квартиру я не попаду. У тебя телефон где?

Застигнутый врасплох Леха откашлялся и сипло ответил:

– В куртке.

– Ты не слышал? Я сто раз тебя набрала!

Леля сняла ботинки и бодро направилась в комнату. Маша шагнула ей навстречу:

– Здравствуйте.

Увидев неизвестную девицу, Леля притормозила. Ее румяное личико вытянулось, улыбка сползла с него.

– Это соседка Ирины Павловны, Маша.

– Очень приятно, – сказала Леля напряженным голосом и тут же натянула на лицо профессиональное выражение равнодушного внимания. – Соседка? Отлично. Скажите, вы в курсе, что Ирина Павловна красила ногти?

Маша улыбнулась.

– О да! И не только на руках! Она и педикюр регулярно делала! И волосы постоянно подкрашивала! И маски для лица! Она была дамой с головы до ног!

– На дому делала? – уточнила Леля.

– Ну да. Она не выходила. Я уже говорила Леше, что…

– А кто делал? Вы? – нетерпеливо перебила Леля и поджала губы.

– Нет, что вы! Люба. Она маникюрша, но умеет и волосы красить, и укладку сделать, а еще – массаж. В общем, специалист широкого профиля.

– А почему ты мне о ней не сказала? – недоуменно спросил Леха.

– Забыла. Прости и не ищи подвоха. Люба приходит лет пять уже. Она так примелькалась, что я не воспринимаю ее как чужую.

– Так, может, это она чай принесла?

– Ирина Павловна никогда не просила ее о таких вещах. Люба – мастер, а не сиделка. Я же говорила тебе – она очень деликатная. Была. Она даже ко мне обращалась лишь потому, что я взяла с нее слово.

– Какой чай? – насторожилась Леля.

– В шкафчике на кухне, – ответила Ма- ша. – Он не распечатанный еще. А в старой пачке совсем немного оставалось.

– Я возьму для анализа, – сообщила Леля и вышла.

– Леша, поверь: Люба ни при чем. Не знаю, как это доказать, но так и есть.

– Мне нужны ваши отпечатки, – официальным тоном заявила Леля, выходя из кухни, и раскрыла чемоданчик.

Маша с готовностью вытянула руку.

– Заодно и мои возьми, – произнес Леха несколько сконфуженно. – Или это необязательно?

Леля на вопрос не ответила, обернулась и выразительно на него посмотрела.

Леха моргнул.

«Наверное, не хочет, чтобы наш разговор посторонние слушали», – решил он и каш- лянул.

– Можно я пойду? – спросила Маша, вытирая пальцы.

– Да, да, иди…те, конечно. Мы с вами свяжемся, – заторопился Леха, ускользая от Лелиных глаз.

Маша направилась к двери и, кажется, усмехнулась, выходя. Тишков закрыл за ней дверь, немного постоял, собирая в кулак мужество, и вернулся в комнату.

Леля стояла у стола и осматривалась – точно так же, как совсем недавно они с Машей.

– Ты же завтра хотела трупом старушки заняться? – миролюбивым тоном начал Тишков.

– Не смогла уснуть, – объявила Леля, гля- дя куда угодно, только не на него. – Меня мучил какой-то диссонанс.

– Накрашенные ногти? – догадался Леха.

Она кивнула.

– Ну представь: старухе восемьдесят пятый год, и вдруг – педикюр с маникюром.

– А так не бывает?

– Бывает, наверное, но в другой стране. У нас старухи от пенсии до пенсии дотягивают на хлебобулочных изделиях. Соседка Маша сказала, что эта ухаживала за собой регулярно. Интересно, на что?

– Это дорогое удовольствие?

– Недешевое. Особенно, если на дому.

Леля раскрыла чемоданчик и стала в нем ковыряться.

– Может, у нее какие-то сбережения имелись? Не век же она пенсионеркой была, – предположил Тишков, просто чтобы заставить Лелю взглянуть на него.

Не тут-то было. Леля продолжала в том же духе.

– Ты на квартиру посмотри. Это же нищета. А в кухне что?

– Да то же самое примерно.

– Значит, и питалась она в традиционном для пенсов духе. Зачем вообще ей маникюр?

– Намекаешь, что ее могла маникюрша убить? Но как? Или ты что-то обнаружила все-таки?

– Вчера стала брать материал из-под ногтей и вдруг задумалась: странно для бабульки так изгаляться. Следов посторонних ДНК, кстати, не нашла.

– Даже маникюрши Любы?

– Даже. Они сейчас в перчатках работают.

– А зачем Любе пять лет ждать? – продолжал Леха, стараясь заглянуть ей в глаза. – За это время денег стало меньше. Да и Маша считает…

– Мне неинтересно, что считает твоя Маша! – взъярилась Леля. – Раньше деньги были не очень нужны, а теперь понадобились! Или она узнала, что старушка богаче, чем казалось. Да мало ли что! Люба – подозреваемая номер один!

Лехе эта версия казалась немного шаткой, но ссориться с Лелей не хотелось.

– Маша сказала, что ночью, когда старуху уже увезли, она слышала шаги и возню, – сообщил он, двигаясь вокруг нее кругами.

– Молодец твоя Маша! – язвительно прокомментировала Леля.

Леха решил зайти с другого бока.

– А чем ее могли отравить? Чем-нибудь традиционным? Мышьяком, цианидом, ботулотоксином?

– Ну, во‐первых, следы этих ядов легко обнаружить, а во‐вторых, у нее были бы рвота, паралич дыхательной системы, асфиксия или спазм сердечной мышцы. А бабуля лежала спокойно и читала. Я же рассказывала.

– Ну тогда чем? Ты пыталась выяснить?

– Что значит пыталась? Это и есть моя работа, между прочим. Говорю еще раз – следов не обнаружила. Конечно, маникюрша – не Джеймс Бонд, агент ноль ноль семь, но… Кстати, была одна деталь. На языке я нашла следы лака.

– И что это значит?

– Не знаю. Бабулька заусеницы откусывала.

– А лак мог быть покрыт ядом?

– В принципе, мог. Но следов нет!

– Все равно, – обрадовался Леха, – у нас уже есть подозреваемый. Ты права! Надо узнать у Маши, где найти эту специалистку широкого профиля.

Леля встрепенулась и быстро двинулась к выходу.

– Давай я схожу, а ты пока поищи телефон, какие-нибудь записные книжки, календари. Бабулька должна была записывать даты, когда Люба к ней приходила, – повелительным тоном произнесла Леля и быстро вышла.

Леха с готовностью стал выполнять указание, раздумывая, за что она на него злится.

Никаких записных книжек он не нашел и насчёт Лели ни до чего не додумался. Она же не обидчивая вроде, а тут налицо все признаки того, что он чем-то не угодил. Кстати, надо сказать ей, что отпечатки могут быть на книгах. Может, их маникюрша и подарила? У Маши никакой версии нет, но это ничего не значит. Их могли подарить для отвода глаз, чтобы иметь повод лишний раз прийти в квартиру. Кто мог это сделать? Конечно, Люба.

– Надо эту Любу хорошенько потрясти, – забывшись, произнес он вслух.

– Не потрясешь. Бурцева по моей просьбе ей уже позвонила. Они с мужем во вторник утром улетели в Арабские Эмираты. Вернутся через неделю, – сообщила Леля, входя в комнату.

– Так, отлично! На бабулькины деньжата и полетели! – обрадовался Леха. – Маша, то есть Бурцева, сказала ей, что старушка умерла?

– Нет, конечно.

– А сама Люба не поинтересовалась?

– Нет.

– То есть она уже знает. Откуда?

– А ты не допускаешь, что у Любы мог быть сообщник?

– Мог. Тогда понятно, кто ходил по квартире в ночь со среды на четверг. Кстати, эти книжки ей могли подарить преступники или преступник. Я уже упаковал.

– Проверим, – деловито кивнула Леля. – Ну что, нашел чего-нибудь интересное?

– Нет, и это настораживает. Не может быть, чтобы никаких записей не велось. И телефон я не обнаружил. Все говорит о том, что из дома унесли не только деньги.

– Забрали как раз то, что могло указать на убийцу. Надо внутренности ящиков на следы купюр проверить, хотя вряд ли. Если она их в ящике и держала, то скорей всего в пакетике. Сейчас я на всякий случай сниму отпечатки с поверхностей, а книги с собой заберем, ладно? Подождешь меня?

Конечно, подождет! Он вообще всю жизнь может ее ждать! К тому же она, кажется, сердится немного меньше.

Леля прытко принялась за дело, а он стал снова осматривать и ощупывать квартиру, двигаясь параллельным курсом, чтобы не мешать ей.

Версия, в принципе, уже вырисовывалась, и специалистка широкого профиля Люба вполне в нее встраивалась.

Вернувшись в отдел, он быстренько напишет рапорт. Возбудят уголовное дело, он станет его расследовать, поймает убийцу и после этого станет у начальства на хорошем счету.

Перспективы были не просто хорошие, а заманчивые!

Вот только рапорт Тишков написать не успел.

И доложить, как положено, начальству тоже.

По дороге в отдел, искоса посматривая на задумавшуюся о чем-то Лелю, он все еще был убежден, что практически раскрыл убийство. Осталось лишь собрать доказательную базу и дождаться возвращения Любы.

Леля выскочила из машины и сразу побежала к себе. Даже не улыбнулась на прощание.

Леха постоял, глядя ей вслед и ощущая тяжесть в сердце, а потом двинулся к двери, ведущей в отдел полиции.

У самого крыльца тяжелый порыв ветра чуть не сбил его с ног, ударил прямо в лицо, залетел в горло, залепил глаза. Леха задохнулся, закашлялся и в это мгновение вдруг понял, что Люба тут ни при чем даже вдвоем с сообщником.

Как понял? Да просто понял, и все.

Конечно, со стороны все выглядело элементарно. Кому, как не Любе, травить? В понедельник она красила старухе ногти, а во вторник улетела, чтобы остаться вне подозрений. Потом сообщник уничтожил улики. Но старуха умерла в среду! Если яд был в лаке, то почему смерть настигла беднягу через двое суток? Он медленно действует? Маша разговаривала с Ириной Павловной во вторник вечером, и та была жива и здорова! Что за яд такой? Последняя разработка ЦРУ? Откуда он у маникюрши? Ее сообщник в лаборатории по производству ядов работает и решил испытать его на старушке? Это уже не Конан Дойл, а просто… как его… Стивен Кинг какой-то!

Леха замер, не дойдя до двери.

Нет! Не похоже на Любу и ее мифического сообщника, которого, возможно, вообще нет! Здесь действовал кто-то другой. Умный, хитрый и очень опасный!

Именно он купил чай и подарил книги. Он убил старушку и сделал это так, что никто ничего не может выяснить.

Кто же это?

Леха постоял еще немного и вернулся к машине. Надо снова побывать в квартире убитой и поговорить с Машей.

До места он не доехал. Пока стоял в безразмерной пробке на Невском, прошло два часа. Позвонила Леля и закричала так, что у него зазвенело в левом ухе:

– Я нашла отпечатки преступника! Аж два пальца!

Лелю он обнаружил за своим рабочим столом. Перед ней лежала книга сказок Гофмана.

– Сначала я проверила лак для ногтей. Мимо. Потом решила, что все дело в чае, но он чист. Кстати, на новой пачке отпечатки тоже отсутствуют. Тогда я взялась за книги. На первых двух – ничего, а вот на Гофмане обнаружилось сразу два отпечатка! – сообщила Леля, сверкая очами.

Леха смотрел во все глаза. Какая же она красивая!

– Не знаю, почему, но мне показалось подозрительным, что отпечатки я нашла именно в этой книге. Ну, то есть не то чтобы показалось, а словно инсайт какой-то случился. Причем отпечатки были на внутренней стороне суперобложки. Значит, преступник не просто брал ее в руки, но и что-то с ней делал. Когда стирал отпечатки, эту сторону забыл. Так вот!

– Подожди. Ты отправила отпечатки на идентификацию?

– Отправила, конечно, но ждать придется до понедельника.

– А потом выяснится, что в базе их нет, и мы упремся головой в стену.

– Не делайте поспешных выводов, товарищ старший лейтенант. Лучше послушайте, что я скажу.

Леха с готовностью придвинулся к Леле. Она больше не сердится, а это хорошо при любом раскладе.

– Я раскрыла книгу и на тридцатой странице нашла закладку. Просто листок календаря.

– И что?

– Ирина Павловна вовсе не «Щелкунчика» читала, а «Крошку Цахеса».

– Это про мальчика-с-пальчика, что ли?

– Соболезную твоей необразованности, но это рассказ про уродца, который всем казался писаным красавцем.

– Как Щелкунчик? – не обидевшись, спросил Леха.

– Только наоборот. Однажды фея пожалела бедного страшилку, расчесала его безобразную голову волшебным гребешком и вплела три огненных волоска. С той минуты все видели Цахеса не таким, каким он был на самом деле, а самым прекрасным и умным господином по фамилии Циннобер.

– Повезло парню, – хмыкнул Леха, подумав, что тоже не отказался бы от такого подарка.

– Но ненадолго. Один студент, у которого Цахес увел невесту, вырвал волшебные волоски, и все прозрели.

– Не пойму, к чему ты клонишь.

– Я нашла в рассказе место, которое старушка подчеркнула ногтем и даже оставила закладку. Вот послушай: «Теперь нет сомнения, что уродливый Циннобер не альраун и не гном, а обыкновенный человек. Но тут замешана какая-то таинственная, колдовская сила, открыть которую мне покамест не удалось». След ногтя очень глубокий, словно она была в состоянии крайнего возбуждения, негодования или обиды.

Тишков очень близко увидел Лелины глаза, в которых плескалась очень важная мысль, и понял, что для него настает момент истины.

Он изо всех сил поднатужился и выдал:

– Старушка разгадала замысел убийцы или просто догадалась, что он не тот, за кого себя выдает. То есть она думала, что он хороший, а он злодей. Она его разоблачила и, наверное, собиралась…

Договорить не получилось. Даже воздуху набрать он не успел. Леля вдруг потянулась к нему губами и поцеловала так, словно ждала этого мгновения всю жизнь.

Некстати вдруг вспомнилась слышанная где-то фраза, что от поцелуя в животе начинают порхать бабочки. Никаких бабочек Леха не почувствовал, зато услышал, как его сердце громко, прямо на всю ивановскую, заколотилось, а в голове просто вихрь какой-то возник, причем неуправляемый.

От неожиданности он чуть на стул не свалился. Да и упал бы, но Леля вдруг обняла его и притянула к себе.

Наверное, старший лейтенант продолжал бы тупить, но тут чей-то голос в голове громко произнес: «Не тормози, кретин! Ты мужчина или кто?»

Леха Тишков, привыкший четко выполнять команды вышестоящих, не оплошал и тут.

– Леля, я тебя люблю, – шепнул он прямо в раскрытые нежные губы и обхватил ее двумя руками.

Наверное, именно этих слов она ждала, потому что глубоко вздохнула и прижалась еще сильнее.

В эту же секунду Леха перестал соображать вообще и, наверное, натворил бы дел, но Леля неожиданно прервала поток его фантазии.

– Так что ты хотел сказать? – спросила она, отпуская его губы и глядя снизу влажными глазами.

– Мммм… – выдавил Тишков.

– Она хотела его разоблачить, – подсказала ему Леля.

– Кого? – не понял Тишков.

– Того, кто втерся к ней в доверие с корыстной целью.

– С какой? – продолжал тормозить старший лейтенант, не разжимая объятий.

– Это ты и должен выяснить.

– Как?

И тут Лелино терпение лопнуло. Ну в самом деле, любовь любовью, а дела-то делать надо! Она вырвалась и легонько стукнула его по коротко стриженной голове.

– Кончай идиотничать, Леш! Кого, как! Того, чьи отпечатки я нашла!

Леха помотал головой. Немного полегчало.

– Значит, что нам уже известно, – начал он, подергав ухо и постепенно обретя прежнюю форму. – Некий тип узнает, что у старушки есть деньги или ценности, и под неизвестным нам пока предлогом проникает к ней в дом.

– Он не просто знакомится со старушкой, а втирается в доверие! Он допущен к покупке чая! Он дарит ей книги! Да они друзья! Она проникается к нему симпатией, однако никому о нем не рассказывает. Почему?

– А кому рассказывать? Маши нет, а девочкам все равно, – махнул рукой Леха. – Но мне интересно другое – от кого он мог узнать, что у старухи есть чем поживиться. Кандидатов четыре – маникюрша, волонтерки и… Бурцева Мария.

– Мне кажется, Марию можно вычеркнуть. Она давно знакома с бабулькой и за это время могла вынести из дома все, что угодно. Кроме того, глупо было подавать заявление.

Тишков умилился. Надо же, какая благородная девушка! А казалось, что Маша ей не нравится. Неизвестно, почему, правда.

– Ее могли использовать втемную, но, в целом, я согласен. Тогда Любу тоже предлагаю отложить, все равно она пока в Эмиратах. Если что, успеем ею заняться.

– Хорошо. Начнем с девчонок, – согласилась Леля. – Эти болтушки могли растрепать кому угодно. Мол, живет старушка вроде бедно, а сама делает маникюр и волосы красит не перекисью, а дорогой итальянской краской. И крем для лица у нее тоже не за сто рублей, я состав проверила. Кто-то из их знакомых слышит разговор. Ограбить старушку – дело плевое, надо только с ней подружиться, узнать, где она прячет богатство, и быстренько прикончить божьего одуванчика.

Тишков кивнул и вопросительно взглянул на Лелю.

– Школьные друзья? Подруги-волонтерки?

Она почесала кончик носа.

– Мне кажется, надо начинать с волонтерского центра.

– Поехали вместе?

– Нет, один поезжай. Мне в голову одна мысль пришла, хочу ее проверить.

– Что за мысль?

– Сначала убедюсь… убеждусь… тьфу! Потом расскажу, в общем!

Леха кивнул и прикинул, можно ее сейчас поцеловать или лучше не нарываться. Вид у нее уж слишком деловой и озабоченный.

Пока он раздумывал, Леля решительно прошагала к двери, а потом вдруг вернулась и чмокнула его в губы.

– Я тоже тебя люблю.

К волонтерскому центру Тишков подъехал, все еще находясь в трансе от всего, что случилось между ним и Лелей. Пришлось прямо в машине сделать небольшую зарядку и интенсивно размять лицо, стирая следы эйфории.

В центре находились всего трое ребят. Двое парней сидели за компьютерами и, похоже, играли, а девушка раскладывала по коробкам пакеты с продуктами.

«Один с сошкой, семеро с ложкой», – подумал Леха и направился к девушке. Она подняла глаза и улыбнулась.

Эта точно поможет. Коммуникабельная.

Тишков представился. Девушка посерьезнела.

– Мне всего лишь пару вопросов задать.

– Что вас интересует?

– Две ваши девушки – Настя Гольцова и Катя Рыжова.

– Сейчас их нет. Они на учебу уехали.

– Я знаю. Вы ведь из руководства, правильно? Хорошо с ними знакомы?

– Что-то случилось? На них поступила жалоба? – встревожилась девушка.

– Нет, что вы…

– Света. Полунина.

– Нет, Света. Никаких жалоб. Просто расскажите о них немного. Давно ли тут? С кем общаются?

– Вообще-то, давно. Со школы еще. То есть два года. Насчет друзей – мы тут все дружим. Настя часто парня приводит.

– Что за парень?

– Ну… ее парень. В школе учились, а теперь встречаются. Иногда он тут помогает, когда гумпомощь поступает.

– А как его найти, не знаете?

– Телефона у меня нет, но Настя говорила, что он живет в соседнем подъезде.

– Адрес Насти есть?

– Конечно. Все данные. Она же у нас на постоянке.

Тишкову не терпелось кинуться по следу, но надо было вытянуть из Светы все. Он расспросил ее о Кате, но у той парня не оказалось. Во всяком случае, сюда не заявлялся. С другими волонтерами девушки общались, но, так сказать, со всеми сразу. Где? Да здесь же. Они часто общаются, обсуждают проблемы. О старушке, к которой они ходили, ничего не рассказывали. Отчитывались, конечно, но только о том, какую работу выполнили.

В Светином рассказе ничто не привлекло внимание, не зацепило, но Тишков уже и так понял, что надо найти парня Насти Гольцовой. Тут горячо.

А вдруг получится расколоть с налету?

Старший лейтенант покинул волонтерский центр и рванул по адресу волонтерки Насти. Жила она на Оренбургской, недалеко от Пироговской набережной.

Хорошо, у Насти обнаружился младший брат, который с ходу выложил, что Гоша Тонков живет в двадцать восьмой квартире, но дома его нету. Он в баре работает официантом и сейчас на работе.

– А что за бар?

– Да сразу за углом. Не ошибетесь, – ответил брат и засунул за щеку вкусно пахнущую чипсину.

Леха сглотнул слюну. Черт! А ведь он с утра ничего не ел! Заодно и перекусит в баре. Если денег хватит.

Денег хватило на кофе с бургером. Уплетая его, Леха присматривался к официантам. Один, высокий и тощий, показался ему подходящей кандидатурой.

– Эй, ты случайно не Гоша? – спросил он, когда парень проходил мимо.

– Гоша. А в чем дело?

Парень не испугался, не задергался, даже глаза не забегали. Неужели мимо?

– Поговорить надо. Присядь.

– Нам не положено.

Тишков вынул удостоверение. Гоша кивнул.

– Тогда давайте на улице у служебного входа.

Леха быстренько дожевал гамбургер и, чувствуя в животе приятную сытость, вышел.

Разговор с Гошей не принес ожидаемого результата. В ночь, когда Маша слышала шаги, он работал, а в среду с самого утра и до обеда проходил диспансеризацию в поликлинике. Это тоже могут подтвердить человек десять.

А ведь казалось, так здорово все сложилось! Старший лейтенант было приуныл, но, подумав, решил, что сдаваться рано.

– Настя что-нибудь рассказывала вам о старушке, за которой они с Катей ухаживали?

Гоша вскинул глаза, вспоминая.

– Рассказывала. Обе они говорили, что бабулька прикольная донельзя. Самой уже прогулы на кладбище ставят, а она все прихорашивается. Бабулька нажаловалась, что девчонки плохо за ней ухаживали?

– Нет, не жаловалась. А не было версий насчет того, для кого она красоту наводит?

– Да какие могут быть версии! Бабушка никуда и не ходит, почти не встает. Ее соседка навещает, которая договаривалась насчет патронажа, и все. Девчонки все смеялись, что она педикюр делает красным лаком, словно любовника ожидает. Только разговор этот давно был, когда к Катюхе брат приезжал. Мы как раз в баре сидели.

– Брат?

– Ну да. То ли двоюродный, то ли троюродный.

– Имя помните?

– Толик. Или Алик. Нет! Валик! Точно! Валентин.

– Что еще о нем знаете?

– Ничего особенного. Отличный парень. Приятный в общении. Да мы всего один раз виделись. А что случилось? С девчонками все в порядке? Настя вчера звонила, но ничего не сказала.

– С ними все в порядке, – успокоил Тишков и подумал, что пора ему самому пообщаться с волонтерками.

Что еще за троюродный брат?

Он распрощался с встревоженным Гошей, двинулся к машине и решил позвонить Леле.

Только он собрался это сделать, как она позвонила сама.

– Ты «Имя Розы» читал? – огорошила Леля вопросом.

– Кино смотрел, – честно признался Леха.

Еще начнет выспрашивать, что да как в книге написано! Если проколется, будет считать его вруном! Лучше не рисковать.

– Помнишь, как умирали монахи? – продолжала литературную викторину Леля.

Леха собрался ответить, что не помнит, но тут откуда-то налетел сильный ветер, снег взметнулся с тротуара, закружил и чуть не снес с ног. Тишков успел ухватиться за перила ограждения, тянувшиеся вдоль набережной. Эта снежная кутерьма что-то выдула из забитого разными мыслями мозга, и Леха неожиданно для себя произнес:

– Они травились мышьяком, которым слепой монах смазал страницы книги.

– Точно! Страницы слипались, монахи мусолили пальцы и слизывали яд.

Снежная карусель на мгновение стихла, и Тишкову удалось разглядеть свою машину, припаркованную у самого парапета шагах в десяти. Леха нагнул голову и пошел, прикрываясь воротником.

– А к чему ты спросила?

– К тому, что нашу старушку отравили точно так же.

– Не может быть! Ты бы сразу обнаружила следы мышьяка!

– Ни в желудке, ни в пищеводе, ни на слизистых ничего не было, можешь мне поверить!

– А как же тогда?

– Приезжай быстрее, все покажу!

Приехать быстрее все же не удалось. Метель снова собрала большущую пробку, так что добираться до Лели пришлось почти два часа.

– Где ты ходишь? – с порога набросилась она.

– Так я…

– Иди быстрее сюда!

Не слушая его лепет, она потянула его за рукав и первым делом сообщила:

– Я дура! Представляешь?

– Нет! – твердо ответил Леха.

– Я не догадалась поискать следы на пальцах! На подушечках! – радостно блестя глазами, объявила Леля.

– Ты нашла на них следы мышьяка? – поразился Тишков.

– Да нет же! – возмутилась Леля.

Леха уставился обескураженно.

– Не понял.

– Да что тут непонятного! Забудь про мышьяк! Он давно не в тренде! Тут что-то поинтереснее! Типа рицина или сакситоксина, пока не знаю, но сейчас не об этом! Сам яд не определился, но она слюнявила средний палец на правой руке. Это ясно?

– Это ясно. Но почему ты решила, что она…

– Да потому, что несколько страниц «Крошки Цахеса» были слипшимися! С тридцать четвертой по сорок первую.

– И на них – следы яда?

– Ну, блин! До чего же вы, менты…

– Да ты толком объясни, – обиделся за ментов Леха. – Сама ничего объяснить не можешь, а мы, типа, тупые.

– Яд следов не оставил. Ни на листах, ни на пальцах. Нигде.

– Так, может, листы слиплись, потому что книга новая? Страницы иногда плохо разрезаны. Не слышала о таком?

– Слышала. Но листы не склеены краями были, они именно слиплись. Я думаю, яд имел кристаллическую форму, то есть это порошок. Чтобы намазать страницы книги, его надо было развести водой до консистенции, которая могла удержаться на поверхности бумаги.

– Типа, кашицы.

– Ну да! Яд на момент экспертизы уже улетучился, а страницы остались слипшимися. В краске, которой окрашивают бумагу, присутствуют соединения, которые при намокании дают склеивающий эффект. Чтобы разделить страницы, Ирина Павловна облизывала палец, она долистала до тридцать восьмой и умерла. Буквально с Гофманом на устах.

– А почему ты уверена, что яд все же был? Ты ведь ничего не обнаружила?

– Именно поэтому! Если бы это был твой любимый мышьяк, следы сразу бы нашлись! Но просто так слипнуться страницы не могли! Яд был, я в этом уверена! Но он не оставил следов!

– Значит, «Новичок» или что-то в этом роде? Выходит, Ирину Павловну убили агенты спецслужб? Зачем им старушкины деньги?

Леля вздохнула.

– Вообще-то, я надеялась, что ты сможешь это выяснить.

Леха почувствовал, как ее надежды надавили на его плечи.

Он уже пытался представить, что у Любы был сообщник – специалист ГРУ, но вот мог ли яд, который не смогла обнаружить экспертиза, оказаться у Катиного троюродного брат Валика?

Только в порядке бреда. Если, конечно, этот брат не секретный агент вражеской разведки.

– Ну? – нетерпеливо спросила Леля. – Что скажешь?

Черт возьми! Да что тут можно сказать? Какие богатства были у этой Ирины Павловны, чтобы ее травить супер-пупер ядом?

Леха посильнее дернул себя за ухо.

– А следов денег или золотых слитков ты не обнаружила?

– Нет. Но звонила твоя скалолазка.

– Кто? – не понял Леха.

– Ну Мария Бурцева, соседка, – глядя на него с подозрением, пояснила Леля, – так она сказала, что однажды Ирина Павловна обмолвилась о чем-то таком. Ее отец воевал, дошел до Берлина и из Германии вывез какие-то ценности. Старуха сказала об этом вскользь, Бурцева даже внимания не обратила. А тут вспомнила.

– Слушай, – встрепенулся Леха, – а ведь все складывается! Она продавала ценности и на это жила. Непонятно только, почему так бедно.

– Твоя Маша сказала, что в молодости Ирина Павловна была редкой красавицей. Даже после смерти мужа старалась выглядеть так, чтобы ему понравиться. А то, мол, на том свете он может ее не узнать. Мелочи быта ее не волновали.

Не сдержавшись, Леха фыркнул.

– Маникюр и педикюр – это для сохранения красоты, что ли?

– А почему нет? – сделав строгое лицо, поинтересовалась она.

Старший лейтенант пожал плечами. Они были широкими и вкупе с узкими бедрами в джинсах смотрелись очень даже неплохо. Леля глянула и вздохнула.

– Ладно, – нахмурился Леха, решив, что она вздыхает, опечалившись от его бестактности, – это я просто так сказал. Давай рассуждать вместе, если ты не против.

– Только сначала съедим чего-нибудь. Мой ускоренный метаболизм срочно требует заправки.

Что такое метаболизм, Леха догадывался смутно, но есть хотелось так, что живот сводило. Бургер, проглоченный второпях, давно канул в Лету. К тому же хотелось чего-нибудь горячего.

Они вышли и, подгоняемые январской метелью, в темноте побежали к машине.

В чебуречной, до которой смогли доехать, Леха набрал номер Кати. Девушка ответила почти сразу, вот только о своем брате многого рассказать не смогла.

Да, есть такой. Зовут Валерием. Старше ее лет на десять или больше. Три или две недели назад приехал. Нет, знает его плохо. Виделись до этого, когда ей был годик всего. Документы? А зачем ей его документы смотреть? Он сразу сказал, что сын тети Нади. Приезжал зачем? Да не сказал. По делам, наверное. Жил где? Откуда она знает! Тусил с ними несколько раз, а потом стал появляться реже. Уехал? Почем она знает! Она же на сессии. Нет, не звонил. Как выглядел? Отлично выглядел! Ей бы такого парня! Просто неудобно, он же брат! Описать? Ну… красавчик, одним словом! Приметы? Да вроде никаких! И вообще, он такой классный! Почему? Да просто классный, и все! А что вам нужно вообще?

Закончив разговор, Леха с минуту сидел, глядя перед собой и о чем-то сосредоточенно размышляя.

– Ну что? Выяснил? – спросила снедаемая любопытством Леля.

Леха поднял на нее глаза и медленно поводил головой из стороны в сторону.

– Да не может быть, что она совсем ничего про него не знает и даже описать не может! Как так? – возмутилась Леля.

Леха молчал еще целых три минуты, а потом выдал:

– Это он. Валерий.

– С чего ты взял?

Он пожал плечами.

– Понятно. Инсайт, – сказала Леля и покосилась на нетронутые чебуреки.

– Я должен его найти.

Леля, которой до ужаса хотелось есть, вспылила:

– Тогда давай ешь быстрее, а то он смоется!

– Это если он уже нашел то, что искал.

– Конечно, нашел! Во-первых, он приходил в ночь на четверг. Во-вторых, сегод- ня пятница. У него был еще целый день и вся ночь!

– Ночью Маша его точно услышала бы, – авторитетно заявил Леха. – Ее кушетка стоит у самой стены. В четверг она все время была дома и прислушивалась: боялась, что преступник снова заявится. Даже заявление привез в полицию помощник отца.

– Да, мне она тоже об этом говорила.

– Вот поэтому я не уверен, что ценности найдены. Когда ищут, остаются следы. Не мог убийца разложить вещи в том же порядке.

– Просто аккуратно искал.

– Леля, ты не понимаешь! Все равно было бы заметно. Ценности не на столе в вазочке лежат. Я очень хорошо проверил. На полу следов было много, потому что «Скорая» приезжала. А в тумбочках, комодах и в шкафу – идеальный порядок. Даже не сдвинуто ничего.

– Может, он точно знал место?

– Предположим. Что ему нужно было сделать? Что-то вскрыть, взломать, на худой конец – открыть. Так? Тогда должны быть хоть какие-то следы.

– Да почему?

– Да потому что! Зачем ему наводить порядок, чтобы ничего не было заметно, если он уже взял то, что хотел? Ну сама подумай. Если бы он вскрыл тайник, то мы тоже его обнаружили бы. Вскрытым, я имею в виду. Ему-то уже все равно. Уверен, он успел забрать лишь то, что лежало на поверхности. Думаю, его кто-то спугнул. Но он вернется.

Леля задумчиво потерла кончик носа. Леха невольно улыбнулся. Забавно у нее это получается!

– Пожалуй, ты прав. Хотя преступник не дурак и мог решить: если следов вскрытия тайника не заметят, все подумают, что старушка умерла своей смертью. Тогда все будет шито-крыто. Ведь не зря он использовал такой способ убийства. Где, кстати, убийца мог достать яд? Видно, он не простой гопник с базара.

На этот раз призадумался Леха. Если все так, как говорит Леля, то дело становится практически безнадежным. Чтобы установить, чьи отпечатки были на книге, надо кучу времени потратить. Мало знать, что их нет в базе. Брать отпечатки придется и у Любы, и у девчонок-волонтерок, и у того санитара, который поднял книгу с пола. Хорошо хоть Маша книги не трогала. Впрочем, ее отпечатки у них уже есть. Пока возишься, преступник наверняка скроется. А если он решит не возвращаться в квартиру убитой? Вдруг он знает, что там побывала полиция? Леля сказала, что это не простой гопник. Судя по всему, так и есть. В общем, дело тухлое.

Кстати, а преступник почему голыми руками книги касался? Оплошал? Поверил в себя? Торопился? Не так уж он крут, значит.

А раз так, следовательно, унывать рановато! Все еще может получиться. Надо поехать и хорошенько обыскать квартиру. Что он, хуже преступника? Не сможет найти тайник?

И тут в Лехиной голове что-то тоненько зазвенело.

А если рискнуть и устроить засаду? Прямо сегодня! На удачу! Вдруг убийца все же вернется!

– Времени у него не так много. Квартиру опечатают, и все, – не заметив, произнес он вслух.

Леля встрепенулась.

– Ну и что ты предлагаешь?

– Устроить засаду в Машиной квартире.

– Только не это! – вскрикнула Леля.

– Так ее же дома не будет. Мы незаметно и тихо придем вдвоем с Колескиным, а Маша громко и на виду уйдет на тренировку. И все! Застукаем гада!

Леля посмотрела в его горящие возбуждением и готовностью к подвигу глаза и вдруг поверила, что все так и будет – он обязательно поймает убийцу. Это же Леха!

Маша как раз собиралась уходить на тренировку, когда раздался звонок. Выслушав Лехино предложение, она даже вопросов задавать не стала, просто согласилась и все. Договорились, что приедут к ней через час.

Оставалось согласовать операцию с Худеевым, и тут Леха предвидел трудности. Однако начальника на месте не оказалось, и быть он обещался только в понедельник. Старший лейтенант решил, что это добрый знак, и, прихватив безотказного Колескина, поехал устраивать засаду.

Он даже не успел нажать на звонок у двери, как она отворилась, и Маша, прижав палец к губам, поманила их рукой.

– Мне кажется, он уже здесь, – шепотом сообщила она, когда мужчины на цыпочках зашли в квартиру.

Леха сразу прикинул, мог ли преступник слышать их шаги по лестнице.

– Хорошо, что вы поднимались одновременно с лифтом, не слышно ничего было, – прошептала Маша. – Глазка у Ирины Павловны нет, будем надеяться, он не прочухал вашего прихода.

– Что делать будем? – поинтересовался Колескин. – Брать?

Леха нахмурился. Почему он пришел сейчас? Маша ведь дома.

– Я стала вас ждать и незаметно уснула. Кто-то в дверь звонил, но для вас было слишком рано, мы же через час договаривались. Вот я и не стала открывать.

Положительно, эта девушка слушает его мысли.

– Правильно сделала. Вдруг это он? Проверял, дома ли ты.

– Я так и подумала. Испугалась немного даже. Что мне теперь делать?

– Сиди тут, – шепотом скомандовал старший лейтенант и махнул рукой Колескину.

Дверь была заперта, и Леха мысленно похвалил себя, что на всякий случай взял у Маши ключи. С немыслимой осторожностью, не звякнув, он открыл дверь, и оперативники шагнули в квартиру.

Комната была освещена тусклым светом стоящего на столе маленького фонарика, поэтому человека, склонившегося над раскрытым нутром дивана, они заметили не сразу. Но тот, видимо, уловил движение у входа и резко выпрямился. Фонарик шлепнулся, свет упал прямо на преступника.

Леха увидел молодого красавца в распахнутом пальто, держащего в руках горсть мелких монеток.

Он сделал шаг, но красавец вдруг стремительно бросился к окну, дернул раму, одним движением вскочил на подоконник и присел, собираясь броситься вниз. Невольно вскрикнув, Тишков рванулся и успел вцепиться ему в волосы.

Раздался дикий крик, по полу со звоном заскакали монетки, преступник изо всех сил дернулся и… вылетел в окно.

Грохоча берцами, Колескин потопал вниз.

Двигаясь по инерции, Леха налетел грудью на подоконник, на мгновение у него потемнело в глазах. Он потряс головой, разгоняя боль, и перегнулся.

Сначала ничего разглядеть не получалось. Улица была освещена, но при такой погоде это не давало никакого эффекта. По тротуару мело нещадно, вихревые потоки взлетали до второго этажа, снег летел прямо в глаза, выбивая слезу, но Леха был уверен, что убийца там, внизу. Корчится от боли и пытается подняться.

Он свесился с подоконника и увидел выбежавшего из подъезда Колескина. Тот сначала метался из стороны в сторону, а потом остановился в недоумении, и Леха вдруг понял, что внизу… никого нет.

Из-за угла вынырнула машина, и в свете фар старший лейтенант вдруг увидел, как вдоль канала изо всех сил улепетывает прочь маленький кривоногий человечек в длинном не по росту пальто.

Видно, напугали они беднягу.

– Лех, ты его видишь? – крикнул ему Колескин, задрав голову.

Тишков помотал головой.

– Ушел, гад, – с сожалением констатировал тот и сплюнул.

Утром в понедельник старший лейтенант доложил обо всем прибывшему в отдел начальнику. Играя желваками на толстых щеках – как только сумел! – Худеев выслушал и всыпал ему. За все. За отсутствие рапорта, за самоуправст- во, за щенячью самонадеянность, нарушение субординации, протокола и устава.

Леха решил, что ему кирдык, и мысленно уже собирал вещички с рабочего стола в коробку из-под обуви. Однако Худеев, выпустив пар, сделал неожиданное заключение:

– Иди отсюда, и до обеда чтобы я твоей рожи не видел, махновец!

– Есть, товарищ майор! – гаркнул Тишков, сообразив, что увольнять его пока не собираются.

В конце коридора маячила худенькая фигурка.

– Лешка! – бросилась к нему Леля и, схватив за рукав, вгляделась в его лицо. – Сильно ругали?

Леха сглотнул вязкую слюну и кивнул.

– Пойдем отсюда, – скомандовала она и потянула его за собой.

В ее маленьком кабинетике рядом с секционной, где Леля обычно осматривала трупы, было прохладно и тихо.

Леля усадила его за маленький столик, налила большую кружку крепкого чая, а потом устроилась напротив и, блестя глазами, сказала:

– Я исследовала золотые монетки из квартиры Ирины Павловны. Он держал их голыми руками. Отпечатки совпадают с найденными на книге Гофмана. Фоторобот составить сможешь? Отлично. И потом, гляди, что я нашла.

Леля протянула лист бумаги, на котором лежали три волоска. Леха удивился. Странные какие-то, рыжие. Чьи, интересно? Ведь сбежавший преступник был брюнетом.

– Это я с твоей куртки сняла. Ты вырвал, когда за волосы его схватил.

– Точно его? – не поверил Леха.

– Можешь не сомневаться.

Леля придвинулась к нему.

– Итак, у нас есть ДНК, отпечатки и портрет. Надежда не потеряна! Мы его обязательно найдем.

– Откуда такая уверенность? – буркнул Леха.

– Ты лишил его силы. Вырвал волшебные волоски.

– Что?!

Леха подозрительно взглянул на девушку. Какие волшебные волоски? О чем это она? Насмехается над неудачником?

Но Леля не насмехалась. Она смотрела очень серьезно, и было в ее глазах то, что заставило его кивнуть.

Это было странно, но Леха вдруг поверил, что так все и будет.

Метель за окном улеглась.

Шел тихий и легкий снег.

Где-то вдалеке зазвонили колокола.

Мир готовился встретить Рождество.

Евгения Михайлова

Ангел-хранитель

Лида Розова была рабой собственной доброты. Об этом знали все, кроме нее. Все – это в самом прямом смысле. Не было человека в районе, который не знал бы Лиду. «Это та, которая всех спасает». «Если ничего не придумаешь, попроси Лиду, она поможет». «Да не парься ты вообще: позвони Лиде, она и собаку выгуляет, и кошку покормит, да еще лотки помоет».

Позвони Лиде – это стало спасительным кодом для очень большого количества людей, знакомых иногда только поверхностно – по месту проживания. Были, конечно, критичные и трезвые умы, которые останавливались в недоумении перед условиями этого уравнения: один человек, двадцать четыре часа в сутки, – и нескончаемый поток тех, кто получает помощь Лиды или рассчитывает на нее.

И не то чтобы Лиду окружали одни потребители и эксплуататоры. Лиду по-настоящему любили, с ней дружили нормальные и очень хорошие люди, в том числе скромные, корректные, понимающие, что она никому ничего не должна. Но чужая, доступная, постоянно активная доброта – это великий провокатор, такая ловушка и соблазн… Что рано или поздно самый независимый, самодостаточный и уверенный в собственных силах человек звонил Лиде:

– Извини, не оторвал ни от чего? Мне просто больше не к кому с этим обратиться. Дело в том…

И начиналась какая-то совсем уникальная история. Например, эта, которая так и не закончилась. Человек, который иногда, встречаясь с Лидой на улице, говорил ей «привет», после дружеской попойки в московской квартире оказался в карантинном бараке в Крыму. И вместе с похмельем к нему пришло острое понимание того драматичного факта, что в московской квартире заперта одна-одинешенька кошка Тыква. А ключ от квартиры только у мамы, которая живет на другом конце Москвы. У мамы больное сердце, ее нельзя расстраивать ни Крымом, ни карантином, ни тем более похмельем обожаемого сына. И, конечно, ее нельзя послать спасать Тыкву. Есть, конечно, друзья, те самые, с которыми выпивал и которые помогли «наконец-то выбраться на отдых в Крыму», мама знает их с его детства. Но это исключено – выводить их на маму и Тыкву, еще более невозможно допускать в квартиру. Там еще осталось… А не осталось, так они с собой принесут. И конец всему – в том числе работе и ремонту.

– Кстати, Лида, меня зовут Геннадий, если ты не помнишь. Я живу в девятиэтажке на пересечении с Островитянова. Маму зовут Нина Петровна. Адрес и телефон могу прислать СМС, если ты вдруг согласишься помочь.

– Конечно, помню, – воодушевленно отвечала Лида своим мелодичным голосом. – Это ты забыл: я же твою Тыковку возила на стерилизацию к своему ветеринару. Ей тогда было два года, она бросилась под колеса твоей машины, и ты, такой чудесный, не смог ее оставить на улице. Сейчас ей должно быть пять лет, мне очень хотелось бы ее увидеть. Я только думаю, как подать это все твоей маме…

– Моей маме это никак нельзя подавать, – решительно ответил обнаглевший Гена. – Она очень впечатлительная. Ей можно только врать. К примеру, я на важном совещании, а ты соседка и видишь, как из моей квартиры пробивается дым.

– Гена, ты точно нездоров. От такого любая мама с ума сойдет. Нет. Присылай адрес и телефон, я сама придумаю.

Лида была талантливым человеком, неплохим художником. Издательства заказывали ей иллюстрации к детским книгам и учебникам. Ее работы были изящными, легкими и по-детски милыми. Такими же были те решения, которые она умела принимать. К маме Гены она приехала вся такая воодушевленная и восторженная. Рассказала, что ее сын Гена, замечательный архитектор и ее, Лиды, сосед (насчет архитектора – правда, только без «замечательный»), пригласил Лиду в свой уникальный проект: ему нужен художник для проработки деталей. Нужно торопиться, чтобы получить грант. И тут такая проблема: на совещание по проекту опаздывают зарубежные партнеры из-за проверок на границах. Гена там главное действующее лицо, он не может отлучиться. А в его квартире не только томится Тыква, но и лежат материалы для эскизов Лиды.

Мама, измученная своей изоляцией, была очень рада такому чудесному знакомству и замечательным подробностям из жизни и деятельности сына.

– Лидочка, дорогая, я так вам благодарна за все. Гена совсем не любит рассказывать о себе, максимум «все нормально». Он сейчас просто прислал мне сообщение: «К тебе придет Лида, сделай как скажет». Вот ключ от квартиры Гены. И можно вас попросить? Если не трудно, конечно. Расскажите мне потом, как все прошло.

– Конечно, само собой, – радостно ответила Лида. – А как вы? Что-то нужно?

– Я в порядке, справляюсь. Все заказываю по интернету. Но за вопрос большое спасибо. Если только… Это так, не просьба, вдруг просто наткнетесь. Я люблю хорошие дамские романы, а по интернету трудно выбрать. А у вас такой чудесный вкус, это сразу видно. И еще вдруг рядом… Я люблю только яблоки «Симиренко», а их трудно найти. Но все совершенно не к спеху и вообще необязательно.

Нина Петровна была очень деликатным человеком, но чужая доброта – непреодолимый соблазн. Что и требовалось доказать. А Лида, уходя из ее квартиры с ключом в руке, не вздохнула с досадой, как сделал бы любой средней нормальности человек, и, конечно, не выругалась про себя: «Да пошла ты… Делать мне больше нечего».

Она сначала бросилась спасать Тыкву, произвела ее эвакуацию из квартиры Гены в свою. А потом в упоении бегала по книжным магазинам и провела не меньше часа в интернете, узнавая, где продаются яблоки «Симиренко». Нашла и не заказала. А поехала по указанному адресу, а это вообще третья сторона по отношению к ней и Нине Петровне. Яблоки нужно выбирать и нюхать. Что приятно само по себе. И как же Лида была счастлива, увидев повлажневшие глаза и порозовевшие щеки чужой мамы, которая утром не знала о ее, Лиды, существовании. «Звоните, если что», – произнесла Лида самоубийственную фразу. Она была умным человеком и все могла понять и предвидеть, но не думала так, как все. Она не считала, что ее на всех не хватит. Лида была благодарна людям за то, что она им нужна.

У Лиды была очень веская причина быть благодарной судьбе за все, что было и случалось в ее жизни сейчас. За то, что каждая минута в сутках на вес золота. За то, что порядковые номера забот выстроены в мозгу, как папки с особо важными документами в архиве. За то, что о себе она вспоминала в короткие моменты приступа голода или потребности встать под горячий душ. Она здорова, господи, боже мой, у нее есть все, что ей необходимо, она может помочь стольким людям и, главное, беспомощным и никому не нужным животным. Это такое богатство, что она может даже спать на ходу.

Об этом мало кто знает, но причина особой благодарности Лиды судьбе в том, что так было далеко не всегда. Все дела, заботы, привязанности, любовь и жалость, которые ни голове, ни ногам покоя не дают, – все это тащит ее, уносит, поднимает все выше к воздуху и солнцу со дна мрачной безнадежности, вытягивает из такого жестокого прошлого, в каком не могло быть даже надежды на просвет. И добрая нежная душа, которой так хотелось любить и жалеть, только плакала и корчилась в страданиях. Она была никому не нужна. О такой душе даже никто не догадывался. Была просто Лида Розова, лишний человек на этом свете, она покорно и уныло переходила из возраста в возраст, вжимаясь в стены и углы, чтобы стать незаметной. И все равно рано или поздно становилась помехой. И ее пытались убрать… Разными способами. От воспоминаний, из-за которых кожа Лиды покрывается нервной экземой, ей больно дышать. А лекарство одно: достать из мозгового архива папку-заботу с порядковым номером и делать все как полагается. Без нытья и соплей.

Лида, наверное, никогда бы не поверила в то, что есть знакомые, которые ей завидуют. Не потому, что нечему, а потому, что она сама никогда не знала этого чувства. Лида очень радовалась, если кому-то хоть немного везло. И это был еще один разряд особой поддержки: полузнакомые люди звонили ей, чтобы рассказать, как вылечили маму, как удалось решить проблему сына в школе, как премию дали к Новому году, а тут как раз щенка любимой породы недорого предложили. И Лида все это сразу принимала как собственные успехи и радости. «А по поводу щенка давайте вместе, если вы не против. Это все очень важно…» И папка с очередным особо важным документом-заботой отправлялась в архив мозга на годы.

Во дворе дома Лида по привычке подняла голову к своему пятому этажу и согрела взгляд видом освещенных окон. Она всегда включала везде свет, даже если уходила утром. Мало ли на сколько задержится, а ее семейство до выключателей не дотянется. Лифт застрял на каком-то этаже, и Лида побежала по лестнице. Пора гулять, кормить, мыть, убирать… Пора заниматься самыми теплыми делами на свете – ухаживать за территорией любви.

Лида вошла в большую, ярко освещенную прихожую, освободилась от холодной тонкой куртки и таких же сапог. «Мне нужно, чтобы было легко, – объясняет она подругам, которые пугают ее воспалением легких. – А на ходу легкие проветриваются. И потом я очень привыкаю к вещам».

Двери в четыре комнаты были закрыты. Если бы Лида не делала этого, вся ее развеселая компания просто свалила бы ее с ног от счастья встречи. Ни раздеться, ни умыться. Лида в ванной переоделась в большой и толстый махровый халат, чтобы на полчасика расслабиться и согреться перед выходом на холод. И тут в дверь позвонили. Еще один соблазн для многих: Лиде можно сразу звонить в дверь, и она откроет, улыбнется и не спросит, конечно, о том, почему не предупредили по телефону.

На сей раз это была Инна, соседка из другого подъезда и самый геморройный человек в доме, по общему стойкому мнению. Выглядела Инна очень даже мило. Аккуратная фигура, всегда красиво одета, круглое ухоженное личико с большими голубыми глазами и копна серебряных волос – редкая ранняя седина. То была просто генетическая особенность пигмента, но Инна любила томно намекать на последствие несчастной любви. Лида пригласила Инну в квартиру, по привычке стараясь не смотреть ей в лицо. Суть Инны была выражена в невыносимо навязчивом взгляде и хищных, нетерпеливых губах, всегда готовых к бесцеремонным вопросам и пренебрежительным или оскорбленным ответам.

– Привет. Тебя целый день не было. Где ты была?

– По делам. Кошку одного знакомого надо было перевезти к себе.

– Кошку??? Знакомого? Я в шоке. Если ты будешь такой бесхарактерной, в наш дом начнут крокодилов скидывать. Некоторые и так тобой недовольны. Такую, говорят, прекрасную квартиру загубила.

– Инна, я ничего не загубила, и тут нечего обсуждать. У тебя что-то срочное?

– Да. Мне очень нужно… Пошли в кухню, мне нужно передохнуть, я целый день занималась генеральной уборкой. И чашку чаю, если можно.

Лида провела соседку в кухню, налила ей и себе по чашке чая, поставила вазочку с печеньем. Вопросов не задавала, ждала просьбу. Но Инна явно не торопилась. Она уставилась на Лиду своим пристальным вглядом и озвучила вопрос, который задает столько лет, сколько они знают друг друга:

– Ты Новый год где будешь встречать?

– Дома, конечно, как всегда.

– Одна?

– Инна, я тебе всегда объясняю: я не одна. И у нас будет все в обычном порядке. Извини, но я гостей не приглашаю. У меня просто нет времени сидеть спокойно за столом. Нужно всех кормить, выгуливать, звонки всю ночь каждую минуту. И мне хочется всех поздравить, узнать, как дела…

– Но ты чувствуешь одиночество после того, как муж умер?

– Я не знаю, что такое одиночество. Понимаешь, я не одна, когда остаюсь сама с собой. К тому же это такая редкость, когда я совсем одна. Какие-то минуты ночью, когда животные спят.

– Опять ты про зверей. Я о людях. Тебе не скучно быть одной и знать, что муж не придет, не поговорит?

Так наступает тот момент, когда Лида решается проявить характер. Ее лицо становится суровым, близорукие глаза с мягким, нерешительным взглядом вдруг приобретают почти стальной цвет.

– Тема закрыта, Инна. Мы это уже обсуждали, и я только что тебе еще раз ответила. Нет, я не одинока. И мне некогда. Так в чем просьба?

– Мне нужен коньяк. У меня томится рождественский кекс, все нужно постоянно заливать коньяком. А я целый день убирала и не посмотрела, что он у меня закончился. На улице холодно, не хочется бежать в магазин.

– У меня нет коньяка.

И Лида сдерживает фразу о том, что по телефону вопрос и ответ заняли бы полминуты.

– Жалко. Даже не знаю, у кого бы попросить. Тут нельзя пропускать день.

Они какое-то время сидят молча, обе понимают, что, кроме Лиды, Инна ни к кому бы не сунулась. Ей просто не откроют.

– Ну хорошо, – поднимается Инна. – А ты не могла бы мне дать немного денег, я же без кошелька выскочила. Чтобы домой не возвращаться, сразу в магазин заскочу.

Лида долго и, в общем, успешно боролась с собой, закаляя волю для отказов тем, кто просил у нее деньги. Это точно без возврата, и были времена, когда она раздавала большую часть гонораров, не в состоянии никому отказать, а потом выкручивала мозги, как прожить на то, что осталось. Но тут надо было очень быстро завершить неприятную встречу.

– У меня совсем мало. Сколько это стоит?

– Да я самый недорогой… Из неплохих. До трех тысяч. Потом отдам.

Лида взяла кошелек, протянула Инне две тысячи.

– Это все, что есть. Извини, Инна, мне надо идти с собаками. Привет коньячному кексу.

Она закрыла дверь за соседкой, которая, в общем, казалась удовлетворенной. Прелестная Инна патологически жадная.

Лида опять влезла в брюки, свитер, куртку и открыла по очереди двери во все комнаты. Ну, здравствуйте, мои дорогие. И к ее рукам и взгляду побежали, потянулись, поплелись три старые больные кошки, два развеселых котенка, красавец кобель Гера, длинноногий пес-подросток Бим и трехлапая Тина. А за всеми неторопливо следовала ярко-рыжая Тыква, квартирантка, вполне довольная коллективом, теплом, светом и количеством мисок с кормом. Всех нужно приласкать, сказать слова, проверить, достаточно ли холодные и мокрые носы.

В ночь они вышли строем – Лида, Гера, Бим и Тина. И эта ночь, продуваемая недобрыми ветрами со всех сторон, вдруг сковала Лиду тем страшным одиночеством, о котором она забывает сама с собой, в тепле дыхания родных существ. Это незаживающая язва боли, унижения и страха ее семейного союза, тех лет, дней и минут, когда муж был жив, приходил домой, говорил… Орал, оскорблял, требовал. Поднимал руку, ногу, иногда хватал нож… Лида все выносила как должное, как крест. Убежать было некуда. Муж пришел в квартиру, которая осталась ей по наследству от матери. Она никому ничего не рассказывала, да и не было у нее тогда ни друзей, ни хороших знакомых. И она наверняка терпела бы такое существование без минуты покоя много лет. Или совсем мало: Лида каждый день боялась быть убитой, что лучше, чем оказаться искалеченной. А внешне они были вполне благополучной парой. По утрам вместе выходили из дома. Лида шла к метро, чтобы доехать на работу. Олег садился в свою машину – крупный, солидный, вполне себе надежный муж-хозяин. Он ни разу не принес Лиде зарплату, жили на ее деньги. А недостаточно качественная еда летела ей в лицо.

Олег разбился на своей машине в пьяном виде четыре года назад. Лида тосковала и плакала: это очень больно, когда так внезапно обрывается жизнь, переплетенная с твоей. На время она пропала для всех, почти не выходила, боялась слов и взглядов, которые могли ворваться в ее странное, самой себе не объяснимое горе. Она мужа не любила, боялась и остро жалела.

Однажды ночью вышла на какой-то писк, нашла в кустах крошечного котенка. Принесла домой, помыла, покормила… И поняла, что вернулась к себе из жестокого застенка, в каком не должны, не могут жить люди. Вот тогда кончилось одиночество Лиды, а срок его был долгим – с детства.

Толстая, больная Тина поскользнулась на льду и упала, вскрикнув, как ребенок. Лида бросилась ее поднимать, домой волокла собаку по земле, уговаривая потерпеть. Тину к Лиде принесли сразу после того первого котенка. По ней проехалась машина на трассе. Было много операций, одну лапу ампутировали. Лида выходила ее, и собака была вполне счастлива, а этой зимой ее совсем замучил артрит.

Дальше все было в нужном порядке, который исключал лишние эмоции и полностью истреблял жалость к себе. При чем тут ты, сильная и здоровая, когда рядом столько слабых, беспомощных и зависимых жизней. Когда все были помыты, накормлены, уснула даже Тина после своих лекарств, Лида присела к кухонному столу. Был слишком нервный день, чтобы сразу уснуть. И тень разбуженной тоски потянулась к ней всеми своими ядовитыми щупальцами. Если бы Лида умела быстро и бурно пореветь до последней капли горечи и слез в организме, может, и пришел бы спасительный сон: она ведь так устала. Но плакать нельзя – таким был кодекс Лиды с тех самых роковых пяти лет, когда в эту квартиру к ним с мамой приехал отчим со своими двумя дочерьми. Тень тоски вдруг зазвенела, зашептала, зарычала насмешливыми, раздраженными и угрожающими голосами… Только не это. Что ж за ночь такая. И тут раздался звонок телефона. Лида услышала голос подруги Милы и задохнулась от счастья. Вот и спасение. Мила все всегда понимает.

– Привет, подруга, не разбудила? – у Милы был низкий, хрипловатый и какой-то очень честный голос.

– Нет, конечно, что ты. А я как раз думала о тебе.

– Да ну! Хоть кто-то иногда думает обо мне. А я как раз плетусь от метро мимо твоего дома. Смотрю, у тебя в кухне свет. А мне так неохота сейчас готовить ужин своим мужикам. Просто все отваливается: руки, ноги и голова. Сумасшедшие дни на работе. Можно к тебе на полчаса?

– Нужно! Я вчера как раз по одному рецепту приготовила какое-то немыслимое блюдо с грибами и сыром, но даже попробовать было некогда. Прямо сейчас и разогрею.

– Такая прелесть? Тогда я в магазин на углу заскочу за бутылкой. А потом вместе позвоним моим, расскажем, что мне стало плохо у твоего дома и ты мне компресс на голову кладешь. Им ничего не останется, кроме того, как самим приготовить ужин, пожрать и посуду помыть.

Все у них получилось. Костя, муж Милы, даже сделал вид, что бросится к Лиде спасать жену и нести ее домой на руках. Но легко дал себя успокоить, особенно убедил его привлекательный аргумент, подаренный самой Милой:

– Костик, я тут просто засыпаю, у Лиды такая тишина, сопят все животные. А вы с Павликом лучше сходите в магазин, купите на ужин что-то вкусное и неполезное, как любите без меня. И ложитесь спать. Я тихонечко приду, лягу на диване, чтобы тебя не будить.

– Хорошо. Даже отлично, – не сдержал радость Костя, очень хороший муж, кстати, но всем нужно отдыхать от семейного счастья. – Только дай мне слово, что если будет хуже, сразу позвонишь. Мы прибежим.

– Конечно, клянусь, – торжественно произнесла Мила.

Лида восторженно слушала этот милый диалог, и ей казалось, что очень родные люди слаженно и азартно, как шаловливые дети, участвуют в экспромте, постановке забавного сценария, который разнообразит их достаточочно трудное существование. Легкость и тепло отношений – какой это великий подарок судьбы! Наверное, это награда человеку за какие-то особые качества. У Лиды их нет, похоже, категорически. Она ни с чем подобным не встречалась в жизни. Как же здорово, что ей дано хотя бы посмотреть и послушать. Мила заслужила свою семью, искренность, иронию и преданность отношений. Ее парни тоже, конечно. Лида их очень любит.

Как же хорошо они посидели, поболтали. Лида рассказала о визите Инны в самых смешных подробностях, они обе хохотали. И пили, кстати, коньяк, по которому так тосковала Инна. Интересно, она купила его?

– Нет, конечно, – авторитетно заявила Мила. – Она спрятала твои две тысячи в свой чулок, а сама купит заменитель в четыре раза дешевле.

И как это случилось… Как разговор вдруг сам по себе поплыл в другую сторону, будто тема возникла из тени тоски. Было уже около полуночи. Мила блаженно потянулась, зевнула и произнесла:

– Как же у тебя здорово: уютно, спокойно, тепло. И это при таком количестве животных. Как они, кстати?

Лида начала рассказывать, назвала животных по именам, и двери комнат стали тихонько открываться. Они все деликатно вошли стайкой в просторную кухню, заинтересованно повели носами. Собаки приветствовали Милу, давали ей лапы, кошки ей мурлыкали.

– До чего же хороши они у тебя. Просто ангелы все, – умилялась Мила. – Точно: животные являются отражением души хозяев. Ты и сама ангел. А наша Муська – чисто сволочь по отношению ко всем, кроме Павлика. Только он может делать с ней что хочет, даже уши завязывать в бант. Я могу ее погладить только после хорошей кормежки. А Косте вообще разрешается пузо погладить только за косточку. Любого гостя готова сожрать без соли. А ведь она у нас с двух месяцев и слова громкого не слышала, ни в чем отказа не знала.

Они вместе немного подкормили меховую компанию, развели живность по комнатам, уложили на лежанки. Мила с удовольствием осмотрелась и произнесла:

– Как здорово, что ты дала себя уговорить сделать ремонт. У тебя так стильно, комфортно, интеллигентно… И как же хорошо, что ты тут одна хозяйка. Ох, извини, я не то хотела.

– Ладно, проехали, – махнула рукой Лида.

Они вернулись в кухню, Мила разлила по рюмкам «на посошок» и вдруг решительно произ- несла:

– Нет, я хотела, Лида. Пора наконец назвать вещи своими именами. А почему надо ходить на цыпочках перед самим фактом смерти? Иногда это справедливость. Ты все еще живешь, раздавленная потерей, боишься дышать, улыбаться, чтобы не сказали, что ты плохая вдова. У тебя никого нет столько времени. А ты такая симпатичная баба, хоть и ходишь чучелом. Так даже мой Костик сказал, когда ты пришла к нам не в своих «собачьих» штанах, а в нормальном, хоть и стареньком платье. Вот что я тебе скажу, чтобы это засело в твоем мозгу. Если бы Олег не разбился тогда по пьяни, неизвестно, была бы ты сейчас жива. И что еще страшнее: была бы ты вообще в какой-то квартире или бомжевала на улице. Ведь он со дня на день привел бы сюда свою телку. И все это знали. Он открыто с ней жил, везде таскал ее за собой. Потому над тобой измывался. Ты же знаешь, что свою комнату после развода он продал и деньги пропил. Женился на тебе наверняка из-за этой квартиры. Может, эта бабища с морковными волосами у него и до тебя была.

– Все это возможно, – устало и подавленно сказала Лида. – Только, Мила, зачем нам выстраивать новую историю вместо той, которая закончилась? Скажи мне только одно: мое черное платье тебе на самом деле кажется старым? Я к тому, что считаю его нарядным, надеваю для подписания договоров.

– Ладно, оно красивое, дурища ты моя дорогая. До слез меня чуть не довела. Давай все же купим тебе новое. Вот прямо завтра.

Лида стояла у окна и смотрела, как по темному двору от нее уходит подруга: ее дом через дорогу. Кто-то из них захочет – и она вернется. В любое время. Могла ли Лида мечтать когда-то о таком счастье: к ней приходит подруга, и не нужно ни у кого спрашивать разрешения, прятаться с ней в каком-то углу, потом терпеть претензии и насмешки. Кажется, это и было в ее прошлом пару раз: такая попытка самоутверждения, которая приводила только к унижениям и пустоте. Она приводила подругу, а на следующий день не могла смотреть ей в глаза от стыда. Еще один человек узнал, что дома Лида – никто.

Мила ушла, Лида может перебирать в памяти все минуты их чудесного вечера. Ей не одиноко, она осталась сама с собой. Лида с привычной для себя боязливостью осторожно и старательно обходила жесткие, даже жестокие слова подруги. Не всем дано быть настолько откровенными с другими и собой. Это настоящая смелость, за нее, наверное, судьба и награждает искренностью и уважением других людей. Как Милу. А Лида – слабая, трусливая, не способная ни на решительный поступок, ни даже на честное слово, адресованное себе.

Лида вдруг задохнулась и даже зажмурилась от жгучей волны нетерпения: ей так захотелось броситься в свежую, холодную и крутую волну правды. Она ведь всегда существует сама по себе, несмотря на то что чьи-то близорукие и растерянные глаза боятся ее видеть. Лида воспроизвела в памяти все беспощадные формулировки Милы. Прослушала их еще и еще. Она сама ни по одному поводу не способна быть настолько категоричной. Она никогда не произнесет ни слова осуждения по следу человека, чье дыхание оборвалось, чья кровь испарилась. Лиде, как всегда, легче всего обвинить себя: это она сама своей бесхребетностью так раздражала Олега, отчима, сводных сестер и даже маму, что всем хотелось грубо переломать эту ничтожность… Вместе с ее, Лиды, жизнью, которая всем казалась лишней и бесполезной. Но она есть, от нее что-то зависит, ей иногда кажется, что к ней не просто хорошо относятся. Ее по-человечески любят чужие, в общем, люди.

Так, может, ее жизнь никогда и не была лишней? Она просто, как черепаха и тугодумка, так долго ползла к выходу из подземелья. Вот она, ее ночная звезда. Ее награда за то, что выжила, уцелела. Лида никогда не переоценит свою нужность и полезность кому-то. Но Тина точно вручила бы ей эту награду, принесла бы в зубах на своих трех лапах. Да и Тыква… Они не принимают все как должное по примеру людей. Они благодарны.

Лида улыбнулась, приоткрыла окно и выпустила из своего теплого дома тень тоски.

Утром Лида впервые проспала время первой прогулки. Разбудил ее звонок.

– Лида, ты что, не слышишь? Я тебе уже десять минут звоню, – возбужденно проговорила Мила. – Ты срочно нужна, я опаздываю на работу, а тут такое. Только ты можешь помочь. Мы в твоем дворе.

Лида всегда умывалась и одевалась за три минуты, как солдат. Спускалась во двор, приблизительно представляя, о чем речь. Тут главное собраться и резко сказать «нет». При всей жалости. Потерянных и брошенных животных к ней таскают как минимум два раза в неделю. Она же одна, у нее большая квартира, она обожает животных. Вот именно. Она настолько их обожает, что больше никого не приведет к тем, которые уже стали ее семьей.

Во дворе рядом с Милой стояли еще три соседки. Они оживленно что-то обсуждали, глядя себе под ноги. Там сжалось в комок рыжее маленькое тельце. Лида даже не сразу поняла, собака это или кошка.

– Она на моих глазах чуть не попала под машину, – сообщила Мила. – Бросилась через дорогу. Девочка. Кажется, щенок до года. Похожа на таксу, только уши другие, помесь, конечно.

И все участницы обсуждения со страстью стали объяснять Лиде, какая это прелесть, совсем маленькая собачка, явно с чудесным характером.

– Я не возьму, уже столько раз объясняла, – уверенно произнесла Лида, стараясь даже нечаянно не посмотреть собаке в глаза. – Давайте искать другой выход.

– Лида, речь, несомненно, о другом выходе, – заявила Мила. – Такую собачку можно легко и быстро пристроить. Я ее сфотографировала, прямо с работы раскидаю по всем доскам. Уверена, сегодня же будут звонить. Дело лишь в том, Лида, что тут может собраться еще сотня жалельщиков, но никто к себе не поведет крошечную, полузамерзшую собачку даже на минуту. Я бы к себе отвела, но Муська же сожрет ее, сама понимаешь. Лидуся, возьми максимум на день. У меня есть телефоны частных приютов. Если не найдем хозяев сегодня-завтра, отвезем туда. Это тысяч девять в месяц.

Лида все же поймала карий измученный взгляд, как крик о помощи.

– Да, конечно, – сказала она. – Собачка такая маленькая, худенькая… Только, Мила, ты даешь слово, что не успокоишься? У меня все появились «максимум на два дня». Потом все исчезают, и они остаются. Дело в том, что больше, чем есть сейчас, уже невозможно.

– О чем ты. Разумеется. Пойдем, я вас провожу.

Лида вытащила из кармана поводок, который на всякий случай захватила с собой при всей своей решимости, накинула его на шею собачки без ошейника, потянула. Но та только сильнее вжалась в землю.

– Ее точно не задела машина? – обеспокоенно спросила Лида у Милы. – Может, ей что-то повредили?

– Точно. Она сама сюда за мной пришла. Это просто ступор от страха.

Лида подняла собаку на руки, прижала к себе и шепнула в рыжее ухо: «Не бойся, ты что». В ответ горячий язык лизнул ее руку.

– Пусть будет Ася, – решительно сказала Лида Миле. – Так в объявлениях пиши.

В квартире Асю окружила сразу вся компания. Разглядывали и нюхали осторожно и доброжелательно. Это животные, хорошо усвоившие суть братства попавших в беду. А новенькая еще и такая маленькая, меньше взрослых кошек. Ася сначала оробела, не шевелилась, почти не дышала. Но после купания и теплой сытной еды повеселела и даже попыталась затеять игру с дурашливым Бимом. А потом вдруг рассмотрела красавца Геру и потрясенно застыла от его красоты. Через полчаса Гера возлежал в своей позе гордого льва, а собачья девочка Ася обнимала его шикарную морду двумя лапками и влюбленно смотрела в глаза.

– Какой у тебя хороший вкус, – рассмеялась Лида. – Гера у нас мистер Собачья площадка. Все суки по нему сохнут.

Звонки по объявлениям Милы начались очень быстро. Это совершенно успокоило Лиду. Она задавала соискателям придирчивые вопросы, записывала телефоны и всем обещала позвонить.

– Вы понимаете, я должна быть уверена, что пристраиваю здоровую собачку. Нужен осмотр ветеринара, возможно, я сделаю прививки. А потом познакомлюсь с вами, сначала без собаки.

То же она объяснила и Миле:

– Пока не было подходящего человека, хотя я никому не отказываю совсем. Но звонков столько, что ясно: Асю оторвут у нас с руками. Поэтому я спокойно свожу ее в клинику, сделаю прививки, выдержу в карантине, немного откормлю. А ты не думаешь, что у нее есть старые хозяева и она просто потерялась?

– Точно нет. Мне уже позвонили и все рассказали. В лесу за институтом было логово бомжей. Они завели собачку, она родила щенков. Им примерно семь месяцев. Кто-то вызвал отлов, всех забрали, и только эта щенявка вывернулась и убежала.

– Какая молодец! – восхитилась Лида. – Это во всех отношениях исключительная собачка. Очень умная, сообразительная, а по характеру – чистый ангел. В Геру просто влюбилась, причем явно по эстетическому выбору.

– Лиса, – хмыкнула Мила. – Сразу сообразила, как себя вести в вашей ангельской стае. Хорошо, я все поняла. Объявления буду поднимать, но без фанатизма. Тем более Рождество на носу. Идея с платьем в силе. И как насчет того, чтобы ты пригласила нас в гости ради разнообразия? Мы еду принесем.

– Конечно! – с преувеличенной радостью воскликнула Лида. – Я и забыла, когда это. А вас – это кого именно? – осторожно уточнила она.

– Мы с Костей, конечно. И один сюрприз.

– Надеюсь, сюрприз по имени Павлик?

– Ну что ты. Павлик давно с презрением отверг идею куда-то ходить с мамой и папой. У него своя компания, там и девочки есть.

– Тогда кто?

– Помучайся этим вопросом. Мне сейчас некогда распространяться, да и люди вокруг. Но случай уникальный, ты уж поверь. Как говорится, сама бы, да не судьба.

Лида отложила телефон и бессильно опустилась в кресло. Опять! Опять это, господи, боже мой. Мила вернулась к идее познакомить Лиду с мужчиной. Даже такой умный и внимательный к Лиде человек не в состоянии примириться с тем, что ей хорошо. Нет, Мила, конечно, уверена, что только она знает, как будет еще лучше. Лида так глубоко задумалась, изобретая причину, по которой можно отменить званый вечер, что пришла в себя только от теплой тяжести на коленях. Посморела и растрогалась чуть ли не до слез. Ася свернулась, как котенок, и с таким обожанием смотрела в ее лицо, как будто наконец нашла самую родную душу.

– Этого нельзя допускать, – строго сказала себе Лида. – Нельзя, чтобы привязывалась. Нельзя ласкать, гладить… А с другой стороны, как еще эта крошка сиротка поймет, что ее беды закончились? Что она достойна любви и заботы? Да и время еще есть. Пока прививки, то да се, не будем же мы ломать друг друга.

И они прижались друг к другу, трепеща от взаимной горячей любви.

– Ты точно ангел, – сообщила Лида Асе.

Вечером они с Милой поехали в маленький бутик, где «все для нас, то есть для нормальной элиты, которой нужно лучше и намного дешевле, чем для упырей», как объяснила Мила. Там Лида с маниакальной настойчивостью стремилась к каждому черному пятну на вешалке, Мила с таким же упорством ее оттаскивала. И она, конечно, победила. Они купили темно-зеленое платье, которое красиво облегало фигуру Лиды и подчеркивало серо-зеленый цвет ее глаз.

За сутки до приема гостей Мила стала приносить в квартиру Лиды продукты, необходимые для создания блюд по составленному списку, а также емкости для готовки и посуду.

– Первый раз встречаю человека, который обходится одной чашкой и одной тарелкой, – заметила она. – Кроме собачьих кастрюль и мисок, конечно.

– Во-первых, у меня две чашки и две тарелки. На случай, если кто-то зайдет. А во‐вторых, это экономит массу времени. Больше посуды – дольше мыть.

– Привычки даже не одинокой женщины, а старого холостяка, – констатировала Мила. – Так рассказать тебе про сюрприз?

– Если идея в силе, то да, конечно, – тяжело вздохнула Лида.

Рассказ Милы был коротким и ярким. Сюрприз, он же кандидат на место рядом с Лидой в качестве возлюбленного или мужа, был на самом деле уникально подарочным вариантом. Артур – троюродный брат Кости. Семья, как говорится, особы, приближенной к власти. Он сам руководитель отдела управления… «Как называется, это я тебе потом по бумажке сообщу». Сорок шесть лет, хорош собой, не женат, хотя связи с женщинами были. «Он очень избирательный. Ищет идеал». Живет постоянно в загородном доме. В московской квартире – его мама, практически светская дама с претензиями. «Но это поправимо, так как Артур – собственник и владелец всего, что у них есть. Представляешь? Мы ему в общих чертах рассказали о тебе, главным образом напирая на скромность, порядочность и редкую доброту при очень привлекательной внешности, и он очень заинтересовался. Таких женщин за деньги не купишь, они вообще не оказываются рядом с состоятельными мужчинами. Ты это понимаешь?»

Лида скорбно кивнула. Она понимала. Отлично понимала, каким кошмаром может оказаться подобный сюрприз. Ее жизни не хватало только надутого чиновника, почти светской мамы и их общих претензий. Но, к счастью, любой посторонний человек сразу увидит, что Лида ни во что подобное не может вписаться. Идиллия возможна только в фантазиях Милы.

К назначенному времени большой стол в гостиной был накрыт. В комнате стояла искусственная, но вполне красивая елка с игрушками. В кухне упоительно пахло чудесной едой, выстроились в ряд бутылки с хорошей выпивкой. Лида не дала Миле все это оплатить. Но, конечно, немного жалела денег. Она могла бы на них накупить столько полезного для своих ребят. Животные покладисто разошлись по своим комнатам и улеглись спать. Они привыкли рано ложиться и вставать. Лида надела новое платье, подкрасила ресницы и губы, как велела Мила. Посмотрела в зеркало и показалась себе незнакомкой, но, кажется, вполне симпатичной. Главное – не терять ни на секунду бдительности, подозрительности и вовремя пресечь любую опасность. И сохранить при этом радушие и доброжелательность. Пробьемся. Все гости хороши тем, что рано или поздно уходят.

И вот пришли. Сюрприз вручил Лиде красивый пакет с рождественским подарком, во время представления коснулся губами ее руки. И, мама дорогая, так это же на самом деле сюрприз, а не надутый индюк-чиновник. Если не считать манерного имени, данного мамой, Артур оказался простым и естественным человеком, добродушным и немного ироничным. И он на самом деле был очень хорош собой: стройный, с каштановыми волнистыми волосами и красивыми карими глазами. Лицо интеллигентное, с хорошей открытой улыбкой. Он был в дорогом костюме и черной шелковой водолазке.

У них получился по-настоящему праздничный, прекрасный ужин в кругу друзей. Артур совершенно не казался инородным телом. Мила и Костя виртуозно начинали самые разные темы, чтобы Артур мог продемонстрировать свою образованность и осведомленность по всем вопросам. Книги, кино, театр, политика. Он говорил охотно, обстоятельно. Никто из присутствующих не уловил в словах Артура даже намека на снобизм, казенное пренебрежение к людям. И он никоим образом не демонстрировал агрессивных и репрессивных настроений, каких все ждут от людей, трясущихся за свою власть. Он мог быть менее многословным, считала Лида, но, с другой стороны, они никуда не спешат и именно для того и собрались, чтобы спокойно общаться. И еще одно. Если возникала спорная тема, Артур не терял сдержанности в отличие от Кости, кстати, но в его тоне пару раз появлялись отчетливая настойчивость, убежденность в собственной правоте и даже властные нотки: «Тут ты, разумеется, не прав… Мила, девочка, ты просто не понимаешь… На самом деле, Лида, все обстоит так, как я сказал». Но он сразу очень мило все исправлял.

На кухне Мила уставилась на Лиду и нетерпеливо спросила:

– Ну, как он тебе?

– По-моему, очень приятный человек, – нейтрально произнесла Лида. – Как гость на Рождество.

– Кого я спрашиваю, – с легким раздражением сказала Мила. – Ты же никогда ни о ком не только не скажешь правды, боясь обидеть, ты даже не подумаешь ничего, чтобы не признаться себе, что человек понравился. А я тебе скажу. Вот мы так плотно сидим, обо всем говорим, в чем-то расходимся. И когда Артур говорит: «Ты, девочка, не понимаешь, все, как я сказал», я его убить готова. Почему-то бесит сильнее, чем вопли Кости: «Милка, ты совсем тупая?» Но я понимаю, что для человека с таким количеством достоинств это такие маленькие недостатки… Совсем без них это вообще был бы не человек, а не пойми что. А так… Ведь роскошный мужик, по крайней мере на уровне поверхностного контакта. Мне кажется, ты ему понравилась. Было бы яснее, если бы ты не была такой замороженной.

Они внесли в комнату пирог с яблоками и заварным кремом, фрукты и кофе. Обстановка совсем потеплела, стала по-семейному интимной. Мила завела разговор с Лидой о животных, в нем принял участие Костя. Они называли собак и кошек по именам, говорили о них подчеркнуто ласково и все внимательно следили за реакцией Артура. Это, конечно, пробный камень всей ситуации – его отношение к тому, что у Лиды такой зоопарк. И она считает его своей семьей. Если он и это примет, проглотит, то надо точно хватать и не выпускать.

– Как ты хорошо о них говоришь, Лида, – улыбнулся Артур. – Мне даже захотелось познакомиться.

– А почему нет, – вскочила Мила и быстро распахнула двери других комнат.

И они потянулись, сонные, изумленные и обрадованные, меховые обитатели квартиры Лиды. Заинтересованно принюхивались, льнули к рукам и ногам людей, лезли целоваться. Мила и Костя их трепали, вызывали на игру. Только маленькая Ася забилась в темный уголок и блестела оттуда круглыми перепуганными глазками. Артур оставался доброжелательным наблюдателем, но когда Бим поставил ему передние лапы на колени и понюхал кусок пирога в руке, он не проявил ни недовольства, ни брезгливости. Более того, спокойно поделил кусок на две равные части, и они вместе его жевали. Мила от радости даже тихонько взвизгнула.

– Я не понял, – вдруг заявил Костя, – а выпивка у нас совсем кончилась? Мы вроде покупали с расчетом до утра.

– Обрадую тебя, Костя, – сказала Лида. – Там всего полно, мы не так много выпили. Что принести?

– Пойдем вместе, – поднялся Артур.

И Мила, которая сначала встала вместе с Лидой, резко опустилась на свое место. Вот оно. Главное событие ночи чудес, ради которого все затевалось.

При ремонте и оборудовании кухни Лида стремилась главным образом к сохранению свободного пространства, чтобы у каждого животного было свое место и при этом никакой тесноты. Шкафчиков минимальное количество, бара не было совсем. Холодильник они с Милой забили едой, потому бутылки, полные и уже пустые, стояли рядами прямо на полу у выхода на лоджию.

– Какие демократичные запасы, – насмешливо произнес Артур. – С учетом вполне изысканных и самых низменных вкусов. Костик в этом мастер. Знает, что такое хороший коньяк и как компенсировать его покупку самой дешевой водкой типа самогон. Кстати, я не против. Иногда бывает такое настроение, которое надо заливать именно пойлом. Но не сейчас…

Он посмотрел на Лиду долгим, многозначительным взглядом. Она почувствовала терпкое волнение с привкусом паники. Артур ласково снял ее очки, положил их на стол, провел рукой по волосам, щеке, коснулся губ.

– Редкий экземпляр, – произнес он. – В моей жизни редчайший, даже уникальный. В тебе столько прелести, нежности, трогательности. И в то же время чувствуется давно заготовленный арсенал для защиты и даже нападения. Хочешь правду? Мне Мила кое-что рассказала, но я бы почувствовал это и сам. Ты пережила столько бед и унижений, что несешь в себе свои потери, как единственный скарб, нажитый в основном кровью. Ты больше всего боишься с ним расстаться, променять на возможность человеческой жизни.

– Тебе не кажется моя жизнь человеческой? – спросила Лида без обиды и даже без горечи, а с потрясением от сознания, что почти чужой человек так серьезно и глубоко о ней думает.

– Не так. Твоя жизнь, ты со своими понятиями и принципами наверняка и есть идеал человечности. Только она в таком крайнем и максималистском проявлении давно не употребима. Да нет, она никогда в таком виде не была употребима. Мир обычных людей это не принимает. Ты прекрасно это знаешь по опыту, потому такая зажатая, скрытная и перепуганная.

– Выхода нет? – улыбнулась Лида.

– Выход есть. Всего один человек, который все это примет.

Он крепко прижал ее к себе, Лида обессиленно и блаженно прикрыла свои близорукие глаза. Так ей легче увидеть, почувствовать силу мужчины, какого она никогда в жизни не встречала. Первый настоящий поцелуй перенес ее в какую-то полузабытую гавань с запахом воды, горячим ветром чьей-то страсти и ее робкого ответа. Она глубоко, прерывисто вздохнула и мягко освободилась.

– Давай сейчас остановимся. Они ждут, неудобно. И потом, я такой медлительный, трусливый и скучный человек, что к самому лучшему омуту должна подходить много раз, прежде чем ступить в него.

– Ты не поняла, – вдруг властно рванул ее к себе Артур. – Когда нам остановиться, решать уже не тебе. Я хочу, чтобы ты поняла и почувствовала, что такое сила, кто такой нормальный мужчина рядом. Они не войдут. А я хочу, чтобы мы закрепили прямо тут и сейчас совсем другой уровень отношений. Ты медлительный человек, а я стремительный и жадный только до времени. Я целую ночь потратил, чтобы рассмотреть тебя и довести до этого момента, который и есть наша общая цель.

– Нет, – уверенно и почти холодно произнесла Лида. – Это не цель, тем более не общая. Тебе требуется срочное и техническое подтверждение своей победы. И экстремальность ситуации для остроты. Друзья за стенкой, животных зачем-то вывели. Ты так хорошо говорил обо мне, так понимал… А теперь…

– А теперь я уверен, что понимания было достаточно. Теперь я хочу прочувствовать слабую и нежную женщину, которая способна на страсть и готова хоть на время все послать к чертям, если рядом ее мужчина.

Та горько-сладкая полузабытая гавань уплывала, таяла в плотном и едком тумане. Лида испытывала лишь жуткий дискомфорт, стыд, протест, чужое нетерпеливо-враждебное дыхание и беспощадную силу, с которой ей не справиться. Казалось, Артур хватает ее сразу со всех сторон, трещало новое платье, он стаскивал с нее белье. А стыдливость и деликатность Лиды были по-прежнему сильнее, чем паника и ужас в этом кошмаре. Она не могла закричать и позвать на помощь. Это будет какой-то позорный фарс. В какое идиотское положение она поставит своих друзей. В какое посмешище превратит этот их замечательный праздник, который они так долго готовили…

И вдруг она услышала жуткий вопль как будто со стороны. Лида прозрела. Все понеслось перед глазами, как кадры убыстренной съемки. Струйки крови, выползающие из штанины Артура на пол, он сам с искаженным болью и ненавистью красным лицом, ремень, свисающий с его брюк, и расстегнутая молния… И маленький рыжий комок, висящий на щиколотке ноги, которая пытается его стряхнуть. Это Ася! О боже!

На пороге появляются Мила и Костя. Они тоже, как Лида, на какое-то время оцепенели в потрясении. И три пары расширенных от ужаса глаз смотрят, как Артур схватил со стола бутылку с коньяком и изо все сил наносит удары крошечной собачке, которая не разжимает своих зубов. Но ему удается ее оторвать, отбросить в угол… И происходит невероятное. Артур не видит людей рядом, не застегивает штаны, он роется в груде приборов в раковине, находит нож, двумя прыжками приближается к скулящей Асе и левой рукой прижимает рыжую головку к полу, а правая с ножом опускается к ее горлу.

Только Лида могла в подобной ситуации схватить ладонями лезвие острого ножа для мяса и упасть рядом с Асей, прикрывая ее собой. Нож оставался в руке Артура, и могло произойти что угодно… Если бы Костя не пришел в себя, не оттащил своего исключительного родственника к стене и не разбил ему кулаком его породис- тый нос.

– Пошел вон! – кричала Артуру Мила. – Или нет? Может, не выпускаем? Лида, мне звонить в полицию?

– Ни в коем случае. – Лида стояла посреди кухни, держа окровавленными руками Асю. – Пусть этот тип поскорее оденется, умоется и убирается. А ты возьми мой телефон и найди там ветеринара Сережу. Скажи, я умоляю, срочно, заплачу сколько угодно… Не захочет – приложи ко мне телефон, я уговорю.

Через какое-то время Артур, смывший кровь с лица и восстановивший порядок в одежде, немного прихрамывая, направился к входной двери. От порога вдруг резко вернулся, заглянул в кухню, посмотрел белым от бешенства взглядом на Лиду и произнес:

– Чуть не забыл попрощаться и пожелать: живи дальше, никому не нужная и тупая извращенка. Продолжай отпугивать нормальных людей и собирать вонючих тварей. Говорите, у нее было много бед? Уверен, что нет. Настоящие беды найдут ее только сейчас. Я ничего не прощаю. За приятное знакомство спасибо, родственнички.

Рождественский вечер закончился поздним утром. Лида, ее друзья и доктор Сережа убедились в том, что жизни и здоровью Аси уже ничего не угрожает. После осмотров, уколов и лекарств она поела и крепко уснула. Костя приволок из кухни оставшиеся бутылки.

– Завершим, ребята. Настолько удачный ужин с переходом в завтрак бывает раз в жизни.

– Лида, я не понял, – уточнил наконец ветеринар, – как к вам попал этот буйный сумасшедший, который чуть не убил собаку и порезал тебе руки?

– Не бери в голову, Сережа, – сказал Костя. – Это я виноват. Ходил за выпивкой, входную дверь не закрыл, какой-то маньяк влез сразу в кухню. Ася его задержала, как обученная овчарка, а Лида, конечно, сунулась со своими руками под его нож. Так выпьем же за то, что мы все такие молодцы.

– А Аська-то… – рассмеялась Мила. – Наш ангел. Теперь понятно, Лида, что это ангел-хранитель. Зубки – дай бог каждому алабаю такие. Я рассмотрела рану на ноге у А… этого маньяка.

Как Лида пережила невероятное происшествие, друзья не узнали. Она отказалась говорить на эту тему. К тому же ей нужно было сдать работу издательству, а Лида влезла еще в один договор, чтобы залатать брешь в бюджете, пробитую Рождеством века, лечением и восстановлением Аси. Последствия, разумеется, были. Гематомы на голове, инфекция на правом глазике, выбитый зубик. Но главной проблемой стало не это.

У Аси катастрофически изменился характер. Она была по-прежнему милой и ласковой только дома и лишь в том кругу, который считала своей семьей. За дверью квартиры она стала агрессивно лаять, пытаясь броситься на любой объект: человека или собаку, независимо от ее размера. Однажды в лифте прокусила палец соседу, который просто невольно сделал движение рукой в их сторону. К счастью, это оказался понимающий и добрый сосед, собачник к тому же.

– Брось. Лида, не извиняйся, это ерунда, йодом замажу, – сказал он. – Собачка настрадалась от людей, это же понятно.

А Мила после того, как Лида ей рассказала о неприятности, примчалась к подруге. И надо отметить, что Ася зарычала и на нее, потом, правда, просто спряталась.

– Это проблема, Лида, – заявила Мила. – Это огромная проблема, и я хочу принять участие в ее решении, так как я тебе эту собаку и подсунула. То, что происходит с Асей, понятно, такое часто случается от боли и стресса. Но у тебя много животных, и к тебе нет претензий от людей, потому что это не собаки, а ангелы. Агрессивное существо тебе не простят, вы все окажетесь в уязвимой ситуации. Ты же знаешь, как бывает. Позвонит какая-то сволочь типа Инны в полицию, они могут пригнать отлов и вывезти всех.

– Я что-то придумаю, – произнесла Лида.

– Интересно что? Что ты можешь заранее придумать? Ты же понимаешь, что на пристройстве крест. Она никого не допустит, ее никто не возьмет. Я говорила с владелицами двух частных приютов: ни одна на такое не подписывается. Выход один – муниципальный приют, и то придется очень просить. Что ты на меня посмотрела, как на убийцу? А что делать? Ты понимаешь, что может возникнуть ситуация, когда альтернативой станет усыпление? И тебе не дадут что-то решать. Ты ведь даже не хозяйка. В общем, подумай, потом продолжим.

Мила ушла. Лида покормила животных, они разошлись по комнатам спать. Лида подумала, что надо бы и самой поесть до того, как она начнет думать. Открыла холодильник, посмотрела на все еще обильные запасы: они ведь с Милой покупали продукты, чтобы и на Новый год осталось. И поняла, что не проглотит и кусочка. Ни за что и никогда не проглотит, пока не разведет каким-то образом эту новую беду. Мила права в том, что могут пострадать все.

Лида села на табуретку, сложила руки на коленях, сжала зубы и кулаки, чтобы никого не разбудить громким вздохом или стоном, и стала думать. Ее мысль рвалась в разные стороны, налетала на острые углы, попадала в тупики. Решения не было. То есть было только предложение Милы. В конце концов, Лида могла бы каждый день ездить в этот муниципальный приют, кормить Асю, гулять с ней.

И вдруг стиснутые кулаки стали разжиматься под горячим влажным язычком, который звал Лиду из абстрактных блужданий к реальному, самому важному контакту. Ася смотрела на нее с таким обожанием, с такой надеждой, как будто поняла все, что говорила Мила. Она была такой крошечной, такой невероятно трогательной с этой своей нежной мордочкой… Нет, с этим своим ангельским лицом. И Лида схватила ее на руки, боль в груди прорвалась обильными слезами, которыми она заливала собачку, а та радостно и благодарно их слизывала.

«Какой муниципальный приют! – говорила себе беззвучно Лида. – Тот, где тысячи худых, больных, грязных животных?! Где от голода едят слабых, а за провинности и просто так работники бьют палками, где никого не лечат… Там дни и ночи могут стать хуже смерти… Не отдам я собачье дитя на такие муки. Лучше уж усыпить. Но это – только попробуйте. Нам явилась маленькая и такая прекрасная жизнь».

– Засыпай, моя дорогая, – прижимала к себе Асю Лида. – У тебя будет все хорошо, – целовала она маленький горячий нос. – Я все решила. Ты мой ангел-хранитель, ты пострадала, защищая меня, а я отобью у всех тебя. Никто так хорошо, как я, не знает, что такое муниципальный приют.

И это было правдой, огромной незаживающей раной. Только речь не о собачьем приюте, а об интернате для трудных детей, куда мать с отчимом отправили Лиду, чтобы она не отравляла своей неловкостью и неуместной пугливостью жизнь сводных сестер, к которым ходили подруги и друзья. Их насмешки и шалости становились все более жестокими, возраст приближался к опасному подростковому. Были эпизоды, которые приближали возможность огромных проблем. И они, заботливые родные люди, решили, что те же проблемы не на их глазах, по крайней мере, не опозорят семью.

Лида не забыла ни минуты того многолетнего унижения, своего дневного страха. Своей ночной паники и тоски. Да, она и там была самой слабой и никчемной. И на ночь, когда многие раздевались, она натягивала на себя все свои тряпки. Чтобы их долго распутывали, разрывали руки злобных и похотливых старших ребят, пока она будет звать на помощь… Рано или поздно кто-то прибегал из персонала. Днем ее всегда избивали за стукачество, но это было лучше, чем то, чего опять удалось избежать…

– Ася никуда не поедет, – коротко сказала Лида по телефону.

Тон бы такой, что Мила даже не пыталась возражать. После этого они не виделись недели две. Подруга приехала однажды вечером без предупреждения, чтобы все увидеть собственными глазами. Лида обрадовалась ей, впустила. Собаки встретили Милу в прихожей, ласкались, как всегда. Ася стояла отдельно, смотрела настороженно, но звуков не издавала. Подруги выпили кофе. Лида вопросительно посмотрела на Милу:

– Пойдешь с нами гулять? Я в две очереди теперь выхожу. Сейчас беру только Геру и Асю.

Мила пошла с ними. Ситуация пока была хрупкой и взрывоопасной, но она явно изменилась к лучшему. Ася при встрече с любым человеком принимала настороженную стойку, смотрела, мягко говоря, без приветливости, но Лида ласково гладила ее. И все! Ася тут же переключалась на нее, смотрела с готовностью и вопросом: «Я больше никого не вижу. Тебе так нра- вится?»

После второй партии подруги решили приготовить себе ужин. Делились новостями, которые давно не сообщали друг другу. Вокруг них в кухне лежали и передвигались не только собаки, но и все кошки. Лишь Ася неподвижно сидела в уголке и, как ни крути, следила за Милой. Ангелом можешь ты не быть, но хранителем быть обязан. Так Мила и поняла ее позицию. И она так объяснима. Эта кроха наконец получила, завоевала свой мир. Она его без боя не отдаст.

Они засиделись допоздна. Мила успела подумать о том, что так хорошо, как у Лиды, ей, наверное, нигде не бывает. И тут раздался звонок мобильного Лиды.

– Да, привет, – ответила та. – Ты где? Тогда заходи, конечно. Мы все на месте. – Она разъединилась и объяснила Миле: – Это Геннадий вернулся из Крыма, за Тыквой пришел. Он от подъезда звонит.

Гена вошел с радостной улыбкой, как человек, который обрел свободу и пришел наконец к своим. Он хорошо выглядел, даже загорел немного.

– Как у вас здорово. То ли зоопарк, то ли Ноев ковчег. Я только свою Тыкву тут не вижу.

Лида и Мила смотрели не на него, а на Асю, которая пришла, села на пороге кухни и пристально смотрела на незнакомого мужчину. Подруги ясно видели, как она оскалила свои острые зубки. «Сейчас прыгнет», – с ужасом подумала Мила. Но Лида просто подняла раскрытую ладонь перед собой. Ася зубки спрятала и осталась на месте. Лида повернулась к Геннадию, положила руку ему на плечо, но смотрела на Асю. Она говорила взглядом: это к нам. Это хороший. И Ася вернулась в кухню, освободив гостю проход.

Забавно, что с Тыквой оказалось сложнее. Лида привела ее хозяина в комнату, где рыжая квартирантка сладко дрыхла поперек широкого дивана. Он фамильярно потеребил ее, она открыла янтарные глаза и резко хлопнула по руке своей меховой лапой с когтями.

– Видели, какой характер у этой лохматой дряни? – Гена гордо повернулся к Лиде и Миле. – Львица ты моя дорогая, дура набитая и ненаглядная. Это я. Пошли домой.

Тыква равнодушно повернулась на другой бок и закрыла глаза.

Лида поняла, что сейчас как раз тот момент, когда получится совсем стереть из памяти их жуткое Рождество.

– Гена, мой руки, – сказала она. – У нас ужин и есть кое-что от рождественского пира. Яичный ликер я тогда вообще спрятала для особого случая.

Им было так тепло и уютно, Гена смешно описывал свои приключения, и они засиделись допоздна. Все собаки и кошки ушли спать. А Гена вдруг увидел у своих ног Асю, которая внимательно его рассматривала.

– Ух ты, какая! Как золотая игрушка, – воскликнул он и протянул к ней обе руки с раскрытыми ладонями.

Лида и Мила замерли от испуга, готовые ко всему. Но Ася вдруг поднялась и уткнулась лобиком в большие и надежные ладони внезапного гостя. Наверное, почувствовала в нем родственную душу – путаника и бродяги.

– Гена, ты даже не представляешь, что сейчас произошло, – сообщила Мила. – Тебя принимает враг всех людей в принципе. Я спасла эту маленькую пакость, но она и на меня смотрит, как на прошлогоднюю грязь. Решила, что она персональный ангел-хранитель Лиды.

– Я польщен, мадемуазель. – Гена даже привстал и пожал крошечную лапку. – Можешь не сомневаться: я всегда на твоей стороне… Мне пора, наверное. Скоро мама будет звонить, причем по скайпу, чтобы увидеть меня на своем диване. Но как же я с вами отдохнул, омыл, как говорится, душу вашей несказанной прелестью.

Он ушел с Тыквой в переноске. А Мила задумчиво произнесла:

– Ты заметила, что он посмотрел только на тебя, когда говорил о несказанной прелести. Даже не на Асю. Что говорит о многом. А эта мелкая рыжая лиса не так проста, как кому-то может показаться. Она способна на выбор.

– Только не увлекайся, – отмахнулась Лида. – Твои идеи сразу начинают гнаться за мной, как за дичью.

Ночью она думала о Тыкве, кажется, скучала. А вспомнив, как Гена торжественно и уважительно пожимал лапку Асе, рассмеялась. Добрый человек. Это редкость и великое достоинство. При всей неорганизованности и нелепости Гены доброта уверенно руководит его поступками, потому что он с рождения защищен от зла страстной материнской любовью. «А ты сама такая трусиха и колючка, что даже доброй боишься быть», – привычно упрекнула себя Лида.

Утром ей приснился солнечный сон. Она шла по улице, встречала незнакомых и милых людей, ей все улыбались, а она всех любила до стона и слез.

Анна и Сергей Литвиновы

Первое независимое Рождество

Сало Алена приготовила с вечера. Надо птиц полезной омегой‐6 подкормить, а то в такую холодину семечками сыт не будешь.

Синички суетились у подъезда – чирикали, ждали свою кормилицу. Алена натянула теплые штаны (коленки беречь надо), накинула старый дочкин пуховик и вышла в студеный воздух.

Крещенские морозы нагрянули досрочно, до Рождества. Воздух дрожал ледяным маревом, дворник Фарух обрядился в тулуп и балаклаву. Недоброжелатели из подъезда ворчали, что Аленины питомцы разносят птичий грипп и загадили весь козырек, но Фарух против кормушек не возражал. Сейчас тоже – отставил лопату, помог развесить на деревьях в палисаднике кусочки сала на нитках. Синицы с восторгом облепили угощение. Дворник улыбнулся:

– Жаль, мне свинину нельзя.

– Держи тогда карамельки. – Алена протянула полную горсть.

Дешевые, но очень вкусные, в ближайшем магазине набрала на распродаже.

Пробовала малышей во дворе угощать, но мамаши одергивали:

– Не надо наших детей дешевой химией травить.

А Фарух просиял:

– Спасибо тебе, Алена Андреевна.

Она всегда старалась сделать приятное – и людям, и птицам. Жаль, радовать особо некого. Муж давно умер, дочка далеко, родственников нет.

Когда-то будильник всегда стоял на шесть тридцать утра. Сейчас, на пенсии, разнежилась, поднималась в девять. Двор пуст, все при деле, учатся, работают.

Только Макаровна с первого этажа форточку приоткрыла, зовет:

– Зайди!

По документам они почти ровесницы, обе пенсионерки. Но если соседка давно и неумолимо признала себя старухой, то Алена причитания о болячках и скорой смерти терпеть не могла. Если изредка хворала, крепилась, не жаловалась никому.

Впрочем, ее возрастные проблемы с бедами Макаровны и не сравнить. У той артроз четвертой степени, ходит с трудом, боли мучают постоянно.

Вот и сейчас завела:

– Ох, Аленка, плохо мне! Ночами не сплю, до туалета еле ковыляю. От Маруськи – помощи никакой.

Постоянная песня. И несправедливая. Макаровна жила с дочкой Марусей, и та матери служила беззаветно. Ухаживала, исполняла все капризы, искала хороших врачей, квоту на протезирование сустава пыталась пробить.

Алена Андреевна ее жалела. Девушка давно на выданье. Надо личной жизнью заниматься, а не вокруг капризной старухи целыми днями прыгать. Но Макаровна считала: дочь она вырастила, выкормила, в институт «поступила», так что та должна теперь отдавать ей долг.

Жаловалась с лицом скорбным:

– Боли у меня адские, прошу какой день Маруську лекарство редкое достать – до сих пор не соизволила! И на Рождество в церкву вести артачится. Неблагодарная!

Взглянула просительно:

– Давай карты раскинем: может, дела у нее какие амурные?

…Алёна очень давно – в раннем детстве – научилась гадать. По «слепому» пособию-ксероксу. «Шестерка» – ранняя дорожка, «восьмерка» – разговоры, туз – удар или тайная недоброжелательность. Развлекала подружек-школьниц, однокурсниц в институте. Говорила ровно то, что карты показывали – то есть вроде бы глупости и случайный расклад. Но – хотя сама всегда удивлялась – предсказания ее довольно часто сбывались. Сама она в сверхъестественное не слишком верила, да и негоже человеку с высшим образованием. Но гаданиями всю жизнь занималась: слишком многие просили.

Пока работала, баловала друзей-знакомых только на Святки. Сейчас, в пенсионерском безделье, раскидывала карты чаще. Макаровне и вовсе никогда не отказывала: соседка больная, несчастная. А на карты когда в любопытстве глядит, толкование слушает – о бедах своих вроде и забывает.

Так что сходила Алена за верной колодой (как положено, не игранной), помогла соседке усесться за стол, спросила:

– На кого гадать будем?

– На Маруську, кого еще! Разошлась она что-то! Может, уморить меня задумала?

– Дочка у тебя – золото! – возразила Алена. – Умница, красавица. Ей замуж давно пора.

– Увольте. Королей никаких червонных мне тут не надо, – насупилась Макаровна. – Пусть мать сначала досмотрит – а потом личную жизнь устраивает.

Алена – в свои шестьдесят три – прожить собиралась еще лет минимум тридцать. Ровесница-соседка тоже, хоть вечно ноет, скрипеть может еще долго, жизни артроз не угрожает. И что, девчонке навек в старых девах оставаться?

Но спорить не стала. Раскинула карты. Начала говорить привычное:

– Была у Маруси ранняя дорожка. Разговоры какие-то долгие. С дамой незамужней. Видно, с подругой.

– Вичка. Они вместе на работу ездят и трещат без умолку. Однажды так заболтались, что станцию свою проехали.

– Накануне у Маруси хлопоты были. Долгие и пустые. И какое-то неприятное известие она получила.

– Ну да, хлопотала, – неохотно признала Макаровна. – Говорила: весь город обегала, чтоб лекарство мне достать. Но плохо, видать, бегала, раз не получилось у нее ничего!

– У тебя лекарств мало?

– Ох, знала бы ты, как я мучаюсь! Иной раз всю ночь глаз сомкнуть не могу! Уколы, таблетки, физиотерапия – ничего не помогает! Маруська меня под нож хочет, на операцию. Но это когда еще будет! Вот и попросила: новое обезболивающее достать. Самое сильное и действенное. Какое только можно.

– Перебои сейчас в стране с лекарствами. Найдет еще.

– Да я умру раньше! А ей лишь бы гульки. Раскинь-ка на сегодняшний вечер: наверняка там пьянка и король какой-нибудь!

– Что будет в ближайшем будущем? – покорно произнесла Алена Андреевна.

Велела Макаровне самой достать из колоды четыре карты – и на столе прямо потемнело.

Девятка пик. Трефовый туз. И еще две черные. Дама и король.

Макаровна радостно выкрикнула:

– Ну, так и знала! Свиданка, клуб ночной!

Алена встревожилась. Карты означали одну сплошную неприятность. Казенный дом, предательство. Король пиковый – здесь тоже далеко не хахаль, но человек с дурными намерениями. И дама пик в подобном сочетании – совсем не подруга, а давняя недоброжелательница. Скорее, серьезный враг.

Спросила, как могла, беспечно:

– А у Маруси какие планы на вечер?

– Так я и говорю! С Вичкой на танцульки собрались!

– Вдвоем?

– Мне врали, что вдвоем. В ночной клуб, сначала концерт слушать, потом плясать. Но я подслушала. Вичка с каким-то кобелем ее сегодня знакомить будет.

– Что за кобель?

– Друг вроде школьный. Красивый, богатый. Впрочем, без разницы. Никого в своей квартире не потерплю.

– А я бы от богатого зятя не отказалась, – улыбнулась Алена Андреевна.

Макаровна отозвалась с тоской:

– Так если богатый, оно только хуже. К нему жить уйдет, а меня на сиделку бросит.

«Для девчонки был бы прекрасный выход», – подумала Алена. Но спорить не стала. Сказала:

– Карты показывают, м-мм… вечеринка не очень удачной получится.

– И поделом! Потому что дома надо, с матерью сидеть. Особенно в канун Рождества!

Но карты показывали не обычную ссору – тут бы девятки пик хватило. Здесь, по раскладу, скорее, зловещий, хорошо продуманный, подлый план. В котором и подруга замешана.

Алена уточнила:

– А с Викой твоя Маруська давно дружит?

– Да с горшка еще в детском саду не разлей вода. В школах учились разных, а в институте снова встретились. И работать потом пошли – в один дом культуры.

– Из-за мальчиков не ссорятся?

– Не, у них разные вкусы. Вичке хлюпики очкастые нравятся. А моя – про красавца-принца мечтает. Дурочка наивная.

– Сегодня она его точно не встретит, – заверила Алена Андреевна.

– Чудесно, – хладнокровно парировала соседка. – Давай еще другой расклад посмотрим: квоту на операцию мне скоро дадут?

Алена перемешивала карты, раскладывала их на столе, но мысли витали совсем далеко от соседкиной операции. Обилие черных карт в Марусином вечере никак не выходило из головы. Хорошо бы гадание не сбылось.

* * *

– Ненавижу эту гадину мерзкую! Ну почему ей все, а мне ничего?!

– Да ладно тебе, зайка! Нашла кому завидовать. Тоже мне достижения. Диплом института культуры да мать больная.

– Все равно у нее в жизни все гладко, а у меня вечно проблемы! Не хочу! Не потерплю! Дай мне ключ от машины! Подкараулю – и сшибу ее к чертовой матери!

– Заинька, глупости. Ну сшибешь. Так опять ведь получится: она синяками отделается, а ты в тюрьму пойдешь.

– А что делать тогда?

– Мстить, конечно. Только хитро. Не в лоб.

* * *

Выкатывать мусорные ящики из-под мусоропроводов Фарух предпочитал под покровом ночи. Если днем – обязательно нарвешься на недовольных: воняет им под носом или пройти помешал. Так что лучше не маячить, дождаться, пока склочники по домам разбегутся.

Присматривать за порядком во дворе в его обязанности не входило. Но все равно примечал: не трутся ли подозрительные личности у домофона, кто из жильцов возвращается пьяненький, чья машина на тротуаре припарковалась.

Сегодня, едва вышел, приметил: у первого подъезда стоит посторонний «жигуль». Мотор включен, стекла тонированы. Номера грязью заляпаны – сколько ни щурился, разглядеть цифры не смог. Только регион – Калужская область. В гости, что ли, приехали – как раз в первом бригада строителей квартиру снимает? Но чего тогда не поднимаются?

К подсобке мусоропроводной проще дойти по тротуару, но специально пошел по проезжей части. Заглянул, разглядел: за рулем мужик молодой. Рядом дамочка размалеванная. Грех, что ли, планируют у них во дворе? Странное место. Могли бы где-нибудь у парка машину поставить и миловаться вообще без свидетелей – какой дурак в морозище гулять пойдет?

Но выкинул из головы – его дело шесть мусорных ящиков вывезти, отходы в большой контейнер во дворе перекидать.

Когда занимался третьим подъездом, увидел Марусю. Дочку Макаровны. Время позднее, вечер холодный, а она идет одна и без шапки. Но довольная: улыбается во весь рот. Поздоровалась ласково:

– Добрый вечер, дядя Фарух!

– Привет, красавица. Замерзнуть не боишься?

– Не, у меня сердце горячее.

Улыбка счастливая, щеки румянятся. Фарух порадовался: обычно-то грустная ходит, мать, старуха Макаровна, совсем девчонку затюкала.

– Обязательно чаю горячего выпей, как придешь, – напутствовал.

И пошел к своим мусорным ящикам. Только отворил подсобку в четвертом подъезде, услышал рев мотора, визг покрышек. Спешно выглянул: «жигуль» с места сорвался, унесся, как бешеный. А если б на тротуар занесло, где Маруся шла?

Поискал глазами, девушки не увидел. Успела, что ли, в свой подъезд юркнуть? Но она в первом живет, это только если бегом. Затревожился, крикнул:

– Маруся?

Тишина. Слышно, как «жигуль» совсем вдалеке ревет прогоревшим глушителем. Наверно, шаг прибавила и все-таки успела дойти. А что машина уехала, с ней не связано никак. Эти, с приезжими номерами, часто себя странно ведут.

* * *

Хорошие фильмы по каналу «Культура» будто из вредности показывали только после полуночи, так что Алене из-за любви к высокому искусству приходилось иногда нарушать режим. Вот и сегодня смотрела любимые с юности «В джазе только девушки». Смеялась, плакала, глядела мечтательно в исчерченное морозным узором окно, чувствовала себя молодой.

Из приятного оцепенения вырвал телефонный звонок. Взглянула машинально на часы: половина первого ночи.

Схватила трубку.

Макаровна. Голос плачущий:

– Маруська домой не явилась!

– Так вечеринка ведь у нее!

– Обещала в двенадцать быть – не пришла! И телефон заблокирован!

– А Вике ты позвонила? – встревожилась Алена.

– Да! Та сказала: Маруся ушла из клуба в одиннадцать. С этим, принцем своим новым! Он ее провожать поехал!

Для молодой, совершеннолетней, современной девушки логично – у принца на ночь и остаться. Но Макаровна дочь всегда в черном теле держала. И даже если решилась Маруся бунтовать – вряд ли бы исчезла без предупреждения.

– То есть она даже не позвонила, что не придет?

– Нет, говорю тебе! А сейчас телефон вообще не отвечает!

– Достала ты дочку, Макаровна, своей излишней опекой!

– Приличные девушки обязаны быть дома к полуночи! – отрезала соседка. – Это Вика на нее плохо влияет. Я ей как раз и выска- зала: никаких впредь ночных клубов и прин- цев! И чтоб в нашем доме ноги ее больше не было!

– Неправильно ты с молодым поколе- нием отношения строишь, – укорила Алена Андреевна. И попросила: – Дай-ка мне Викин номер.

– Не знает она ничего! А если знает – не скажет.

– Все равно дай. Я разберусь. Только ты, ради бога, мне каждые пять минут не трезвонь. Ложись лучше спать. Все в порядке с твоей дочкой.

– Да уж, конечно! Все у нее хорошо! В чужой квартире! С чужим мужиком. А мать тут одна помирает.

– Голос у тебя, Макаровна, бодрый, так что сегодня не помрешь. Все, спокойной ночи.

Положила трубку, только собралась Вику набирать – вдруг в дверь звонок.

Посмотрела в глазок – на пороге Фарух. Вид виноватый:

– Извини, Алена Андреевна, что побеспокоил. Но вижу: ты не спишь. И у Макаровны окна светятся. Маруся дома?

– Нет.

– Ох, так и думал, что беда стряслась!

* * *

Маруська – девчонка нормальная. Но мамаша у нее – сущий тиранозавр. Вика давно ее убеждала: скидывать власть чудовища и жить, как самой нравится. Но подруга никак не осмеливалась. Бубнила, явно с матушкиных слов:

– Она меня вырастила, одна, без отца. Болезни мои, ночи бессонные. Репетиторы, институт. Как я ее могу в беде бросить?

– Да не бросай. Но не подтирать ведь ей попу с утра до вечера? И домой строго в полночь – тоже перегиб!

Но Маруська все равно в десять – только самое веселье! – начала поглядывать на часы. И в одиннадцать без чего-то сорвала Вадика, сказала, что ей пора.

Тому явно не хотелось уходить в детс- кое время, но безропотно отправился провожать.

Вадик – полностью Викина задумка. Сама нашла. Сама привела в ночной клуб.

Она давно пыталась вырвать подругу из материных оков с помощью мужских чар. Постоянно знакомила Марусю – с друзьями по даче и спортивному клубу, с симпатичными сотрудниками автосервиса или просто случайными попутчиками по пробкам, с кем обменивалась визитками. В конце концов, ее подругин долг: чтобы забитая властной матушкой Маруся наконец нашла свое счастье. Жаль, что такой ценный товар пропадает.

Маруся с каждым очередным «мужчиной мечты» честно встречалась. Но ни разу не вспыхнула искорка, не загорелись глаза. Бормотала виновато:

– Он хороший. Но мне… мне не очень понравился.

– Вот баронесса! – ворчала Вика. – Кто тебе нужен? Том Холланд? Финн Вулфхард?!

– Необязательно. Но я мечтаю, как у Булгакова: чтоб молния! Финский нож!

– Не бывает такого, чтоб сразу молния! Нужно сначала пообщаться, лучше человека узнать!

– Не хочу я тратить время на того, кто мне неинтересен, – упрямо отвечала Маруся.

– Конечно. Лучше годы извести на то, чтоб мамаше безумной памперсы менять.

– Что ты утрируешь? Она до туалета сама доходит, – обижалась подруга.

Но сегодня – к Викиной радости – пусть и не финский нож, как у классика, но перочинным – Марусю точно зацепило.

Вадик оказался и внешне на Финна Вулф- харда похож – кучерявый, накачанный, с чувственными губами. И начинка у мужика – что надо. Анекдотами, байками их смешил. Денег не считал – девушки скромно попросили бюджетного «Абрау-Дюрсо», но мужчина заказал французского:

– Российские производители – при всем моем уважении – не очень понимают в шампанском.

Вика даже сама задумалась – а не изме- нить ли любимому типажу интеллигента-очкарика?

Но хотя Вадик любезен-ласков был с обеими – поглядывал больше на Марусю. И та тоже – краснела, бросала на него робкие взгляды. Так что уступим. Давно Маруське пора – вырываться из вечной больничной палаты дома.

* * *

Сумасшедшую Маруськину матушку Вика никогда не любила, а после сегодняшних наездов старухи вообще ее телефон заблокировала. Прямо смешно: карга наглая будет указывать им – давно совершеннолетним – с кем дружить и во сколько являться домой.

Но когда почти в час ночи на определи- теле высветился незнакомый номер, трубку сняла.

– Вика, извини, что беспокою так поздно. Я Алена Андреевна, соседка Марусина. Ты не знаешь, где она сейчас может быть?

– Чего, не вернулась еще? – удивилась. – Ну… наверно, к Вадику поехала. Больше ничего предположить не могу.

– А ты можешь дать мне его телефон?

– Зачем?

– Обещаю. Никаких претензий. За беспокойство извинюсь. Просто уточню, у него ли Маруся, и все. Он ведь твой одноклассник? Должен понять, что родители беспокоятся.

Вика смутилась.

Вадик действительно был представлен Марусе как старый ее школьный друг (учились они в учебных заведениях разных).

Но на самом деле о нем она не знала почти ничего. Даже номер свой ей парень не дал – «Общаемся в мессенджере, и ладно. Я всегда на связи».

Больше того. Обычно Вика сама находила мужчин и предлагала им – «познакомиться с моей симпатичной подругой». Но в этот раз инициатива встретиться с Марусей исходила как раз от Вадика.

«Покажешь мне эту свою симпатягу?» – «Да не вопрос». – «Тогда приглашаю в ночной клуб. Вас обеих».

Но оправдываться перед посторонней теткой Вика не стала. Фыркнула:

– Вы с ума, что ли, там посходили, вместе с Макаровной? Маруське двадцать восемь лет. И Вадик ей понравился. И если они ушли из клуба вместе, ясен пень, он ее все-таки уговорил к себе поехать. Так и ладно! Давно пора! Совет да любовь! Еще я буду телефон давать, чтоб вы голубков смущали!

Алена Андреевна тихо сказала:

– Дело в том, что Марусю видели в нашем дворе. Она возвращалась домой около полуночи. Одна. И никто ее не провожал.

– Да ладно! Вадик при мне заказывал такси бизнес-класс. Сказал: домчит до подъезда!

– Говорю тебе: не было рядом с ней никакого Вадика. И машины не было. По двору она шла сама. И домой не вернулась. Вика. Помоги мне, пожалуйста. Похоже, дело серьезное.

* * *

Маруська – наивное, романтичное создание. Верит в добро, надеется на торжество справедливости. В облаках, короче, витает.

Вика на земле стояла куда тверже и с прекраснодушием подруги активно боролась. Только не всегда выходило. Любила Маруся: сначала затеять от себя лично полнейшую глупость, а когда жизнь приложит личиком об асфальт, бежать к подруге жаловаться. Только помочь, когда ерунды по горлышко наворочено, задача почти невыполнимая.

Вот и сейчас.

Мама Маруси, вредная тетка Макаровна, обожала всем и каждому сообщать: испытывает она страшнейшие, просто непереносимые страдания.

Бедная дочь водила ее по врачам самых разных специальностей, старухе выписывали все новые болеутоляющие. Что-то удавалось купить в обычной аптеке. Дефицитные или модные лекарства Маруся разыскивала на сайтах, заказывала за границей.

Однако Макаровна продолжала утверждать: ей не помогает ни-че-го. И недавно какая-то ее подружка-старушка посоветовала: выпросить у врача рецепт на чрезвычайно сильнодействующее лекарство. Из тех, что под строжайшим учетом и назначаются лишь онкологическим больным на последних стадиях.

Марусе было велено: рецепт любой ценой получить. Но все врачи (и государственные, и частные) категорически отказали:

– Средство очень опасное. Серьезные побочные эффекты. Вызывает привыкание. И при артрозе не назначается никогда.

Но Макаровна к доводам докторов не прислушивалась. Продолжала причитать, что только заветное лекарство ее спасет. А безответную Марусю обвинила:

– Совсем ты мать не жалеешь! Я всю жизнь положила, чтоб тебя вырастить-выучить! А ты мои страдания облегчить не можешь!

И тогда Маруся села за компьютер. И напечатала в окошке поисковика:

– Купить лекарство туремал[1] без рецепта.

Была почти уверена: ни одной ссылки не откроется. Но в изумлении увидела: предложений больше, чем достаточно. И туремал, и снотворные сильные. Антидепрессанты, нейролептики, стимуляторы. Одно из рекламных объявлений с пафосом завлекало: «Вообще, короче, любые “колеса”».

Маруся набрала номер.

– Первая независимая аптека! – отозвался женский голос.

Она робко спросила:

– А скажите, пожалуйста. Как вы это все достаете, если лекарства строго учетные, по «красным» рецептам?

– Связи. В больницах, на аптечных складах.

– Мне врачи говорили: за каждую упаковку надо отчитываться, и их тщательно проверяют, сверяют с назначениями в карте.

– Ой, девушка, вы такая смешная! Ну, вот возьмите психушку. Или богадельню, где раковые на последних стадиях. Там в карте что хочешь, запишут. Назначено – столько-то. По факту – одну таблеточку выдадут пациенту. А остальное – продадут. Вам чего нужно конкретно?

– Ту… туремал.

– Одна упаковка, две?

– Сколько получится…

– Берите лучше сразу три. Чтоб надолго хватило.

– А у вас точно есть? – Никак не могла поверить.

– Да склад весь забит!

И немедленно фотографию скинула: несколько пачек заветного лекарства. Срок годности нормальный. Цена только – в десять раз дороже, чем в аптеке. Но выбирать не приходилось.

– Я согласна, – пробормотала Маруся.

– Прекрасно. Сегодня вечером курьер привезет. Но сразу предупреждаю: предоплата у нас сто процентов.

– А почему нельзя при получении заплатить?

– Девушка, вы, что ли, специфики не понимаете? Наши контакты в больницах, на складах очень рискуют. Фактически под статьей ходят уголовной. Думаете, они лекарство курьеру под честное слово передадут? Такого не бывает. Только по схеме: деньги – товар.

– Ну, и я хочу по такой схеме. – Попробовала упорствовать. – Вы мне товар, а я вашему курьеру деньги.

– Вы совсем, что ли, не знакомы, как черный рынок работает? – спросила собеседница жалостливо. – Посмотрели бы хоть каналы, где запрещенные вещества продают. Сначала оплата – потом координаты «закладки».

– А если вы обманете меня?

– Смеетесь?! У нас репутация! Семь лет на рынке, тысячи довольных клиентов. Отзывы почитайте! Все довольны, ни единой пре- тензии.

– Но курьер точно приедет сегодня ве- чером?

– Конечно! Прямо к подъезду доставит! Сейчас три часа дня… съездить на склад, загрузиться… К семи будет у вас.

Вечерами Марусина мать чувствовала себя особенно плохо. Плакала. Говорила, что от боли готова на стенку лезть. «А так дам таблетку – и станет ей легче! Уснет спокойно!» – порадовалась девушка.

И перевела в интернет-магазин двенадцать тысяч рублей по номеру карты.

– Отлично! Ваш платеж прошел! – жизнерадостно отозвались. – Курьер вам перезвонит. С этого же телефона.

– Мама! – радостно кинулась. – Будет тебе лекарство! Сегодня вечером!

– Ну хоть что-то сделать смогла, – скупо улыбнулась Макаровна.

Уже с шести вечера Маруся прогуливалась во дворе. В половину седьмого не выдержала. Набрала номер, спросила виновато:

– Простите… вы ко мне едете?

– Туремал, улица Виноградова? – деловито отозвался мужской голос. – Да, препарат у меня. Я в пути. Но тут пробочка небольшая. В семь, самое позднее в половину восьмого буду на месте.

Нервно ходила по двору. То и дело поглядывала на часы. Чтобы совсем не замерзнуть, попросила у дворника Фаруха лопату, помогала ему снег чистить. Мать выглянула в окно, крикнула:

– Маруська, долго еще? Совсем мне плохо!

Взглянула на часы – семь пятнадцать.

Позвонила снова:

– Простите, вы далеко?

– Да гаишники задержали! Но все в порядке, лекарство при мне. Скоро буду.

Но никто не появился и в половину восьмого. Телефон курьера сначала не отвечал, а ближе к восьми механический голос отчитался: «Абонент временно недоступен».

Тут только Маруся и осознала, что ее обманули.

Вернулась домой. Выслушала претензии матери. Пролепетала в ответ, что лекарство обязательно будет, но завтра. А когда старуха поковыляла в туалет, схватила ее аппарат. Набрала номер курьера с него.

В этот раз отозвался – тот же мужской голос.

– Я очень жду туремал! На улицу Виноградова! – возмущенно сказала Маруся.

– Да-да, все помню. Извините, колесо проколол. Меняю. Буду подъезжать – позвоню сам.

Звонка, разумеется, не последовало. А на ее вызовы – теперь с телефона матери – тоже теперь отвечал робот.

Расстроенная Маруся кинулась жаловаться подруге.

Вика ахнула:

– Ну, ты дурочка! Лохушка! Зачем ты им деньги перевела? Тебя развели, как овцу последнюю!

Маруся пыталась оправдываться:

– Но они сказали… на черном рынке всегда предоплата сто процентов!

– Про черный рынок я знаю мало, – призналась Вика. – Но там, по-моему, другая система. Переводишь деньги, в ответ присылают координаты закладки. А тебе, говоришь, курьер должен был привезти?

– Ну да. Приятный такой мужской голос…

– Да что он, дурак? Лекарство – в красном списке. А вдруг ты – подстава? С полицией встретишь? А у него с собой – вещество запрещенное?! Никто и не собирался тебе везти ничего!

– Зачем же тогда насчет пробки врал… и что колесо проколол… – всхлипнула Маруся. И неожиданно твердо добавила: – Я сейчас пойду в полицию. Заявление напишу. Телефон ведь на кого-то зарегистрирован. Карточка тоже. Пусть ищут.

– Можешь, конечно, пойти, – вздохнула Вика. – И не исключено, что даже дело заведут, если очень настаивать будешь. Только расследовать не станут. Надо официальный запрос в банк делать, в телефонную компанию. Окажется, что и симка, и карточка – оформлены на алкашей каких-нибудь, те ведать ни о чем не ведают. И вообще, пока ответ на запрос придет, телефон контактный давно сменят, счет в банке тоже. Поэтому полиция за такие дела и не берется.

– Но что мне делать?

– Перестать матери своей потакать, – сурово сказала подруга. – И не браться за то, в чем ты вообще не разбираешься.

– Значит, двенадцать тысяч я просто потеряла, – грустно ответила Маруся. – Ладно. Спасибо тебе за поддержку.

Подругу глупую было жаль, конечно, очень. Но как ей помочь? Сейчас столько мошенников развелось. Но хоть как-то – можно им кровь попортить?

Вика подумала. Включила компьютер. Вбила в поисковик:

– Черный список телефонов.

Ей немедленно предложили проверить.

Ввела десять цифр – номер того самого курьера.

Немедленно выскочил красный восклицательный знак:

– 78 отрицательных отзывов. Вероятно, мошенники.

Проглядела, что люди пишут – как под копирку:

– Обещали снотворное привезти, кинули.

– Нужно срочно было колесами закинуться, перевел, заблокировали.

Она тоже решила написать отзыв. В череде прочих коротких и гневных получился он более длинным и эмоциональным:

– У подруги тяжело больна мама. Она пыталась у этих мошенников купить сильное обезболивающее лекарство, а ее подло кинули! Потратила больше половины зарплаты, вообще потеряла веру в людей. И ведь как подло врали: уже везем! Прокололи колесо! Подождите еще чуть-чуть! А в итоге – ничего. Подруга в депрессии, мама в отчаянии. Пусть в аду сгорят, подлые твари!

Выплеснула эмоции. Чуть успокоилась. Убеждала себя: «Надо выкинуть из головы. Все равно ничего не поделаешь».

Но тем же вечером ей в личные сообщения написали:

– Прочитал ваш отзыв. Денег подруге не верну. Но отомстить могу.

* * *

Ходить на службу, строить карьеру во всяких офисах Вадик никогда не мечтал. Еще в подростковые годы решил: приятнее в режиме аврала пошевелить хорошенько мозгами, покрутиться, рискнуть, хапнуть – а потом, без всяких «с девяти до шести», жить в свое удовольствие.

Но проблем с законом тоже не хотелось, поэтому предпочитал ходить на грани.

Например, мошенников прикнопливать. В концепцию «сравнительно честного отъема денег у населения» вписывалось вообще идеально.

Подлецов карать не жаль. И жаловаться точно не пойдут.

Черный рынок поставщиков рецептурных лекарств он изучал давно. Знал: реально доставить запрещенный препарат может один человек из ста. Но, упаси бог, не лично – только через «закладку», чтобы не подставиться. А многочисленные заверения «вам курьер привезет» – чистой воды обман. Расчет на совсем безмозглых наркоманов или таких отчаявшихся, как Маруся.

В сфере мошенничества с таблетками, как и в любой другой, есть профессионалы – с опытными менеджерами, мощными колл-центрами (располагаются часто на зонах), ворохом одноразовых сим-карт и счетов-однодневок.

Этих разыскивать бесполезно: как только жертва перевела деньги, из телефона, по которому с ней общались, просто вынимают симку. Да, номер, по которому перевели деньги, известен, только кто будет искать? Полицейские точно не берутся. Банковская тайна, куча запросов, оно им надо?

Но, к счастью, иногда золотую жилу пытаются разрабатывать любители. А их Вадик давно научился определять. По единственному вопросу:

– Можно вам на другую карту перевести?

Профессионалы сразу отрубали:

– Нет. Только по этому номеру в такой-то банк.

– Но у меня там лимит переводов превышен.

– Ваши проблемы.

И вешали трубку.

Но если собеседник спрашивал: «А в какой банк вам удобно?» – значит, приличная вероятность: тут не отлаженная система, но грубая самодеятельность. И дело ты будешь иметь не с «дропом» (то есть явно подставным лицом), но с обычным, неопытным человеком.

– Мне нужен «Омега-банк», – говорил, например, Вадик.

– «Омега»?.. Ну… хорошо. Тогда вот по этому телефону.

Значит, точно: лопух. Даст номер – свой, или друга, или подружки.

Да и по голосу можно определять: матерый волк на том конце провода или подросток, кто решил на пиво заработать.

Дальше дело техники: выследить – и потребовать. Не только те деньги, что сам перевел, но и существенный штраф.

Обычно Вадик лично мониторил и обзванивал мошеннические объявления. Но недавно наткнулся на сайт, где жаловались на жизнь несчастные жертвы. И активно теперь загребал жар чужими руками.

Когда прочитал историю Маруси, сразу понял: оно.

Подруга ее по имени Вика в переписку вступила с удовольствием. Информацию выдала всю до донышка. Прислала не только номер телефона «курьера», но и скрины переписки Маруси с мошенниками, и обо всех деталях «сделки» поведала. Он сразу понял: работали новички. Профи – после того, как получили деньги – никогда не станут еще раз отвечать на звонок. А тут вам целая история слезливая – курьер спешит, но в «пробку» попал, колесо проколол. И когда она с другого номера перезвонила – тоже ответили. Значит, симка – точно, не одноразовая.

Позвонил. Первая независимая аптека. По-прежнему работают. Не закрылись.

Попросил две пачки снотворного сильного.

– Конечно! – с готовностью отозвались. – Все будет. Пять тысяч. Номер карты сейчас скину.

– На карту не могу, – ответил печально. – Заблокирована. Можно на кошелек электронный?

– Не, у нас только на карту.

– Да говорю тебе: нет у меня! Не работает!

– Ну, в банк сходи. Внеси на счет, переведи с него.

– Не попрусь. Если есть у тебя электронный кошель – скину туда в две секунды. Не хочешь – другим позвоню.

– Сейчас, минутку…

Прикрыла трубку ладошкой, с кем-то посоветовалась. И прислала номер.

Деньги перевел сразу. Терпеливо выслушал сказку – что курьер будет в течение трех часов. И немедленно пробил номер кошелечка.

Владелец – Васюкова Нина Ивановна. Очень, очень вероятно, что не дроп, а человек реальный. И не слишком умный.

Всевозможными базами данных он давно обзавелся, небольшой хакерский опыт имел.

Узнал и настоящий телефон гражданки Васюковой (тот, что зарегистрирован на ее паспорт), и адрес, где проживала, и даже семейное положение (не замужем).

Начал изучать биографию. Двадцать пять лет. Приезжая из Калужской области. В Москве – по временной регистрации. Трудится продавщицей. Серьезного друга-покровителя нет – встречается с таким, как сама, работягой «для здоровья». И, вероятно, с ним в паре – кидает лопухов на деньги. Подрабатывает.

Проживала Васюкова в съемной комнатке, возвращалась после вечерней смены в районе полуночи. Хахаль ее трудился на стройке и, конечно, подругу так поздно не встречал.

Так что подкараулил темным вечером у подъезда, когда шла с работы одна. Сунул в нос вроде как полицейскую ксиву и как следует напугал. Сыпал преступными эпизодами, статьями, сроками. Фамилию следователя называл – кто якобы дело Маруси ведет. Наручники демонстрировал.

Нина Ивановна перепугалась до смерти и сама предложила «решить вопрос по-хорошему».

Выглядела девица не слишком процветающей, так что потребовал немного – всего-то сто тысяч, чтобы дело замять.

– У меня столько нет! – начала всхлипывать.

– Значит, зону топтать пойдешь.

Выглядел и говорил убедительно. Сдалась быстро. Прохныкала:

– С кредитки придется снимать! С большой комиссией!

– Ну не снимай. Иди бесплатно – в тюрьму за мошенничество.

Больше не упиралась.

Сопроводил незадачливую бизнесменшу к банкомату, получил деньги.

Та вслед пискнула:

– А какие у меня гарантии?

Усмехнулся:

– Гарантий мошенникам я не даю.

И ушел.

* * *

Жизнь всегда такая. Подъем, восторг, счастье, предвкушение – а потом вдруг, как в яму: страх, боль, неизвестность.

Маруся шла по родному двору настолько счастливая! Окошки приветливо светятся, в них ёлки подмигивают. Свежий снег выпал, в свете фонарей серебрится. Милый дворник Фарух ей улыбнулся.

«Я глупая, конечно, – весело думала Маруся. – Как трусливая школьница поступила. Ну вот зачем я сбежала? Как только в голову взбрело?»

Но сильно не раскаивалась. Да, повела себя странно. Но зато – сохранила интригу. Не сомневалась: ничего не кончено. Вадик ее найдет. И самые яркие моменты будут у них впереди.

Шагала по вычищенным Фарухом дорожкам, улыбалась, мечтала. И совсем не обратила внимания на невзрачный «жигуленок» у подъезда. Головы не повернула, когда в машине открылась дверь. А когда горло сдавили и рука в противно пахнувшей перчатке зажала рот, было поздно. Придушенно пискнула, забилась – но вырваться не смогла. Резким движением ее швырнули на заднее сиденье, шею сдавили еще сильнее, и Маруся потеряла сознание.

* * *

Вика примчалась через полчаса. Перепуганная, на глазах слезы. Покаянно склонила голову:

– Тетя Алена! Простите… Наврала я про одноклассника…

И рассказала: Вадик – на самом деле загадочный мститель.

– Но не Робин Гуд. Он сказал: у богатых излишки отбираю, только бедным не раздаю – оставляю себе. Мне-то без разницы, радовалась, что хоть как мошенникам воздастся. Я ему Маруськину переписку с этим магазином подпольным и вообще все детали скинула. Через пару дней пишет снова: «Мошенников нашел, смог прижать». И предлагает: «А давайте вместе в ночной клуб сходим». Я, конечно, спрашиваю: «Зачем?» Он в ответ: «Хочу с твоей подругой провести воспитательную беседу. Чтоб не была впредь настолько доверчивой. Ну, и лично вернуть награбленное». Я ему: «Ты ведь говорил, что не благородный». Он в ответ смайлики: «Передумал. Слишком вы обе симпотные».

– Откуда он знает, что вы симпотные? – нахмурилась Алена Андреевна.

– Я тоже спросила. Вадик в ответ две фотки скинул. Паспортные. Мою – и Марусину. Мы там правда нормально вышли.

– Но знал он – только ваши номера телефонов…

– Да.

– Значит, он – работает в полиции…

– Или просто умеет информацию добывать, – парировала Вика. – Тут никакой особой государственной тайны. Когда симку покупаешь, обязательно ксерокопию паспорта делают, и где-то эти данные остаются.

Алена Андреевна внимательно взглянула на девушку:

– Ну и как ты сама считаешь? Что за человек этот Вадик?

– Да классный парень! – зарумянилась Вика. – Все при нем! И мозги, и внешность, и деньги.

– А профессия?

– Черт его знает. Если и полисмен – то какой-то очень продвинутый. Как из кино. На маньяка – точно не похож. Независимый авантюрист. Вот он кто, скорее всего.

– Но тогда я совсем не понимаю, что случилось. Ты точно видела, что он поехал Марусю провожать?

– Ну да. Я хотела в клубе остаться, концерт смотреть, а она домой торопилась. Ну, Вадик и вызвал такси. При мне. Через приложение. Я подглядела: адрес назначения указал ваш. Они примерно минут в десять двенадцатого уехали.

– А около полуночи Маруся шла одна по двору. Почему? Поссорились по дороге?

– Не знаю! В клубе они ворковали конкретно. Маруська обычно дикая, но на Вадика запала. Улыбалась, краснела. А когда он ей деньги вернул – вообще расплылась. Щебетала (передразнила): «Вы такой благородный! И такой удивительный!»

Алена Андреевна снова задумалась.

У Вики в кармане тренькнул телефон. Достала, взглянула, пробормотала:

– От Вадика сообщение. Маруся до дома добралась? Что отвечать?

– Пиши, как есть.

Вика быстро отпечатала.

Телефон зазвонил ровно через секунду. Она нажала одновременно на прием и на громкую связь.

– Ты где? – властный мужской голос.

– У Маруси дома. Точнее, у ее соседки.

– Я сейчас приеду. Какой номер квартиры?

* * *

– Он за нее правда беспокоится? – прошептала Вика. – Или какую-то свою игру ведет?

Алена Андреевна взглянула словно бы сквозь нее. Достала колоду карт. Велела девушке:

– Вытащи три.

Викины руки дрожали. Долго примеривалась. Первая – туз пик.

Попросила жалобно:

– Может, перемешать?

– Нет. Тяни.

Пиковая девятка.

Вика в гаданиях не разбилась, но азы понимала. Ничего хорошего.

– Теперь сосредоточься. Закрой глаза. И возьми, не глядя, – сказала Алена Андреевна.

Ладошка влажная, карты прилипли сразу две.

– Какую брать? – спросила, не разжимая век.

– Любую.

Бросила на стол. Открыла глаза.

Пиковая дама.

Алена Андреевна прошептала:

– Женщина. Давний, тайный недоброжелатель. – Вскинула взгляд на Вику. Утвердительно молвила: – Но явно не ты. – И велела: – Пока только одно в голову приходит. Пиши срочно Вадику. Пусть пришлет фамилию, имя мошенницы.

– Зачем?

– Быстро!

Вадик не стал задавать лишних вопросов. Ответ явился мгновенно:

– Нина Ивановна Васюкова.

– Знакома тебе такая? – Алена Андреевна не сводила глаз с Вики.

– Н-нет.

– Думай.

– Нет! Я не знаю ее!

Викин телефон снова тренькнул. Сообщение от Вадика:

– Уроженка Калуги. Проживает в СВАО. Магазин «Вега», продавщица.

– Мне это ни о чем не говорит!

– Ладно. Подождем, пока он приедет.

* * *

В забытье Марусе было легко, почти сладко. И сны такие яркие. Елка новогодняя. Снежинки кружатся. Маковки церковные золотятся под солнцем. А потом вдруг Вадик рядом. Будто она в такси едет с ним. И рука его – на ее коленке.

Когда по-настоящему ехали, сбрасывала его ладонь, сердилась. А сейчас – настолько приятно!

На затылке, даже сквозь сон чувствуется, горячо. Кровь, по голове сильно ударили. И машина явно не бизнес-класс – трясучая, едой какой-то прокислой воняет и бензином. К горлу комок подкатывает, проснуться бы, вздохнуть глубоко. Стала шевелиться, разлеплять веки – но получила новый удар.

– На, – голос женский, вроде смутно знакомый, – на башку ей надень.

Грубые мужские руки возле лица. На голову нахлобучивают колючую вязаную шапку. Натягивают до самого подбородка.

Тошнить еще хлеще стало, Маруся закашлялась.

Но тут машина остановилась. Схватили за шкирку, выволокли. Хотя бы воздух свежий. Тишина звенящая. Горло сжало холодом, нос защипало: мороз. Идти сама она не могла, мужик грубо поволок по земле. Снег в сапожки попал, под куртку. Скрипнула калитка, потом ступеньки, еще одна дверь. Потом зловещий скрип, и пол ушел из-под ног. Маруся вскрикнула, полетела… Больно упала на бок. Над головой скрежет.

Больно и очень холодно.

Со стоном попыталась присесть, стянула с лица колючую шапку.

Кромешная темнота. И холод. Лютый холод.

* * *

Вадик вошел в квартиру властно, словно хозяин.

Вике коротко кивнул, на Алену Андреевну взглянул с удивлением:

– Вы Марусина мама?

Ответить Вика не дала. Возмущенно налетела на гостя:

– Вадик! Что случилось? Почему ты Марусю до дома не довез?

Развел печально руками:

– Да дурак я. В машине руки немного распустил. Маруся так смешно сердилась. Гадал: пощечину влепит или велит вон убираться? Но она придумала хитрее. Когда проезжали метро, вдруг говорит: «Хочу мороженого, вон как раз палатка». Я водиле велел остановиться. Спрашиваю ее: «Тебе какое?» Она: «Нет, нет, я сама люблю выбирать. А ты пока посиди. Остынь. Я быстро». Побежала вроде к палатке – а сама юрк в метро! Хотел в погоню, но потом решил: «И так ее напугал». Пусть сама домой едет. А я предприму новый заход. Более целомудренный.

– Все ты врешь, козел! – в сердцах выдохнула Вика. – Ты ее и похитил небось!

Алена Андреевна перебила:

– Я так не думаю. – Взглянула на мужчину внимательно: – Что ты мститель, я уже поняла. Сколько сам-то с Васюковой получил?

– Сотку. Двенадцать Марусиных. Пять моих. Остальное – за моральный ущерб.

– Васюкова тебя за кого приняла?

– За мента продажного. Как всегда и бывает.

– А могла она подумать, что подослала тебя Маруся?

– Могла, – признал. – Но я эту породу изучил досконально. Они никогда не мстят. Трусливые, как шакалы.

– Однако Марусю похитили.

– Это не Васюкова, – твердо ответил Вадик. – У той кишка тонка.

– У тебя есть ее фотография? – вдруг спросила Алена Андреевна.

– Да.

– Покажи.

Молча достал телефон.

Jpg-файл грузился медленно, долго.

Алена Андреевна велела Вике:

– Посмотри. Ты точно раньше никогда не встречала ее?

Вика жадно вглядывалась в изображение, хмурилась, пожимала плечами. Наконец неуверенно произнесла:

– Чем-то на Нинку похожа…

– А Нинка это кто?

– Да никто. С нами в «кульке» училась. В параллельной группе.

– Вы с ней ссорились? Враждовали?

– Да кому она нужна! – фыркнула Вика. – Тупица с понтами. После первой сессии вылетела. За неуспеваемость и прогулы.

– А Маруся осталась в институте. И сейчас тоже: не просто вернула свое, а еще перепугала, на деньги выставила, – тихо сказала Алена Андреевна.

– За такое можно и мстить, – согласился Вадик.

– Продиктуй мне телефон Нины, – попросила женщина.

Набрала номер.

– Первая независимая аптека, – отозвался женский голос.

Интеллигентная пожилая дама в ответ рявкнула:

– Слушай, ты, гнида. Если с Марусиной головы хоть волосок упадет – я тебя в порошок сотру.

* * *

Глаза постепенно привыкали к темноте, тошнота отпустила, голова почти не болела. А вот холод – сковывал все больше.

Маруся исследовала помещение, поняла: погреб. В неотапливаемом, летнем доме. Крышка закрыта наглухо. Кричать бесполезно.

Она так и не поняла, кто были те двое. Мужчина – все время молчал. Женский голос вроде бы раньше слышала.

Похоже, та самая баба, что принимала у нее заказ в «Первой независимой аптеке».

Но Вадик ведь сказал: бояться нечего. Женщина искренне раскаялась и вернула деньги по доброй воле.

А получилось все вот как…

И что будет дальше? За нее потребуют выкуп?

Или (от мысли стало еще холоднее) она просто замерзнет здесь насмерть?!

– Помогите! – выкрикнула в отчаянии.

Полная тишина. Даже собаки нигде вдали не откликнулись.

Зубы начали стучать. От холода и от страха.

Маруся взобралась по деревянной лесенке из трех ступенек, начала колотить кулаком в крышку.

Не поддается.

Перчаток у нее нет, костяшки пальцев быстро сбила, но продолжала и продолжала стучать.

Закрыто наглухо. Вероятно, на засов.

И на помощь никак не позвать. Кричать бесполезно, а телефон у нее отобрали еще в машине.

Перестала колотить. Расплакалась.

И вдруг показалось: что-то скрипнуло над головой.

– Эй! Кто здесь! Спасите!

Полная тишина.

Снова со всей силы ударила в крышку подпола – и та неожиданно распахнулась.

Маруся подтянулась на дрожащих руках, выбралась наружу.

Пустой, темный, холодный дом. Никого.

И вдруг вспышка синяя, совсем рядом. И треньканье еле слышное. Скосила глаза, не поверила. Телефон! Ее собственный.

Схватила аппарат. Входящий вызов. Алена Андреевна!

– Але! – выкрикнула в трубку.

– Ты где?

– Я… я в каком-то подполе была… Но сейчас меня выпустили.

– Урра! – услышала на заднем плане выкрик подруги.

А потом мужской голос. Вадик:

– Скинь координаты свои. Мы сейчас за тобой приедем.

* * *

На следующий вечер было Рождество.

Маруся в холодном подполе, конечно, простудилась и шмыгала носом.

Но маму на службу все-таки отвела.

Макаровна, несмотря на пережитый накануне стресс, пребывала в прекрасном расположении духа.

Маруся все-таки смогла достать ей заветное лекарство. Всего, правда, одну таблетку (выпросила у коллеги – той по рецепту выписывали). Но мама и тому рада. Оказалось, лекарство не только боль снимает, но и настроение повышает изрядно.

Дочка заботливо провела ее к стульчику (для болящих в церкви ставили). Шепнула:

– Я тебя на улице подожду.

– Стой тут, рядом! И так носом шмыгаешь!

– Все, мамуль, хватит командовать! – сказала неожиданно твердо. – После двенадцати подойду, заберу.

И ушла.

Возле церкви встретилась с Вадиком. Тот увидел, просиял, приобнял – но немедленно отступил:

– Пардон. Руки больше не распускаю. Вдруг опять убежишь?

Она улыбнулась:

– Мороженого мне сегодня точно не хочется.

Шмыгнула носом, кашлянула.

Вадик нахмурился:

– Может, снова к Васюковой наведаться? Запихать ее в тот самый подпол? Часиков этак на десять!

– Нет-нет, не надо. Будем считать: мы квиты. Да и сегодня праздник, надо прощать врагов.

Церковь пахла ладаном, звенела колоколами. Мороз, будто от жарких молитв, отступал.

– Первая звезда! – показал Вадик в небо. – Имеем право на бокал шампанского.

– Шампанское тоже надо холодным. – Улыбнулась. – А мне сейчас хочется горячего.

И сама приникла к его губам поцелуем.

Татьяна Полякова

Сюрприз на Рождество

Какой-то умник сказал: «Если долго сидеть возле реки, увидишь, как по ней плывет труп твоего врага». Эта фраза настойчиво вертелась в голове, когда я таращилась на мужчину в костюме Деда Мороза, лежавшего возле моих ног на лестничной площадке между вторым и третьим этажом. Пять минут назад я вышла из квартиры с намерением вынести мусор, прикрыла дверь и, весело насвистывая, сделала пару шагов. И вот тогда увидела его. Дед Мороз в шубе из ярко-красного бархата притулился возле батареи, привалившись к ней плечом. Голова упала на грудь, и в первый момент я решила: «дедуля» сладко спит, и весело фыркнула, уж очень забавно это выглядело. И только поравнявшись с бесчувственным телом, ощутила беспокойство. Лежал Дед совершенно неподвижно, не похрапывал, не сопел и вроде бы даже не дышал. Я легонько потрясла его за плечо, но без всякого результата, и тут обратила внимание, что шуба на нем расстегнута. Под шубой был костюм, пиджак разошелся на груди, а на белой рубашке расплылось зловещее красное пятно.

– Мама дорогая, – пробормотала я и приготовилась орать во все горло. Но тут же подавилась криком: мой взгляд переместился с его груди на физиономию, и я вторично вспомнила маму, но уже по другому поводу. Борода на резинке сбилась на сторону, шапка съехала на одно ухо, из-под нее выбивались темные как смоль волосы, нос алел от помады, глаза закрыты. Это был Кострюков Владимир Павлович, в недавнем прошлом мой шеф, а ныне злейший враг. То есть теперь, конечно, уже нет. Вид поверженного врага не вызвал удовлетворения, я хоть и желала ему в сердцах «чтоб ты сдох, зараза», но всерьез о его кончине не помышляла. И вот такой «подарок»… – Да что же это делается, – жалобно пролепетала я и вновь вознамерилась орать, однако вместо этого тряхнула его за плечо и позвала настойчиво: – Вовка, кончай дурить, – в тайной надежде, что он не выдержит и зальется хохотом, выдаст свою мерзкую улыбочку и спросит: «Что, испугалась?»

С него станется разыграть дурацкий спектакль, чтобы лишний раз испортить мне жизнь. Тело стало заваливаться, и тут я с ужасом поняла, что вовсе это не дурацкие игры, Вовка мертв, причем умудрился скончаться в моем подъезде. В припадке безумия я распахнула на нем шубу, теперь кровавое пятно на груди предстало во всей своей красе. Совершенно нелепая мысль явилась мне: Вовка покончил жизнь самоубийством в нескольких метрах от моей квартиры. Глупость несусветная. Мой бывший шеф на такое не способен, даже из вредности. Что же получается: его убили? На всякий случай я пошарила взглядом по лестничной клетке в поисках орудия преступления, вдруг все-таки он сам? Под батареей лежал мешок, я заглянула в него и убедилась, что он пуст. Вовку кто-то убил в моем подъезде, а я не далее как четыре дня назад на него сильно гневалась, не чураясь крепких выражений. Помнится, даже крикнула: «Я убью тебя, скотина!» – и все это при свидетелях.

– Ну, надо же, – жалко пробормотала я и залилась слезами. Теперь мне очень хотелось, чтобы Вовка, каким бы он ни был мерзавцем, чудесным образом вдруг оказался жив. И пусть бы пакостил дальше, это все-таки лучше, чем труп на лестничной клетке и перспектива объясняться с милицией.

Не знаю, сколько еще я бы стояла, возмущаясь злодейкой-судьбой, если бы внизу не хлопнула дверь подъезда. Сейчас меня застукают над трупом врага – и пиши пропало. Схватив пакет с мусором, я осторожно поднялась в свою квартиру. Закрыла дверь и без сил повалилась на банкетку. Однако к тому, что происходит в подъезде, прислушивалась. Шаги, а вслед за этим голос соседки, Прасковьи Ивановны.

– Это что ж такое делается! – возмущенно заявила она. – Нет у людей совести. Так напиться на рабочем месте. Глаза бы на вас, алкашей, не смотрели. А ну, встал, и марш отсюда. Батюшки-светы… – И тут же заорала на весь подъезд: – Караул!

Я разрывалась между беспокойством за даму в годах, которую запросто мог хватить удар от такого-то зрелища, и нежеланием вновь оказаться возле трупа. Приди я на помощь соседке, пришлось бы вызывать милицию, а значит, рассказывать о том, кто такой убиенный Дед Мороз. Делать это мне очень не хотелось. К встрече с милицией я совершенно не готова. Конечно, я не сомневалась, что обо мне они все равно узнают, но лучше позже, чем сейчас. И я малодушно затаилась, надеясь, что кто-то другой услышит вопль и придет Прасковье Ивановне на помощь.

– Да куда ж все подевались, ироды! – голосила соседка в большой обиде. Наконец снизу раздался мужской голос:

– Прасковья Ивановна, что на вас нашло с утра пораньше? – Это Лев Захарович, пенсионер, председатель домкома и признанный лидер нашего двора.

– Дрыхнете без задних ног, – гневно ответила соседка. – А в подъезде покойник.

– Какой покойник? – обалдел Лев Захарович.

– Человека убили, старый дурак, вот какой.

Как я и предполагала, через пять минут начался форменный сумасшедший дом. Двери квартир захлопали, народ загалдел, а Лев Захарович командирским голосом возвестил:

– Граждане, не толпитесь, картина преступления должна сохраняться в неприкосновенности. Здесь могут быть следы и отпечатки пальцев.

«Все, моя песенка спета», – решила я, тоже о следах подумав. Приедут менты с собакой и прямиком явятся в мою квартиру. Заревев от отчаяния, я отправилась в ванную. Появиться на лестничной клетке я не рискнула, справедливо опасаясь, что моих актерских способностей не хватит изображать неведение. Однако мое отсутствие среди зевак придется как-то объяснить. Я наполнила ванну водой погорячее, легла в нее и закрыла глаза. Понемногу я успокоилась и пыталась сообразить, что Вовке понадобилось в моем подъезде, да еще в костюме Деда Мороза. Первое, что пришло в голову: он решил со мной помириться. Если честно, не особенно в это верилось. Если бы он и надумал явиться, то непременно замыслив очередную пакость.

С Кострюковым мы познакомились два года назад, когда я устроилась работать в его фирму. В штате числилось всего пять человек вместе с хозяином. Занимались мы изготовлением визиток, рекламных буклетов и прочей полиграфической продукции. Устроиться на работу сразу после окончания института, не имея стажа, довольно трудно, так что, можно считать, мне повезло. Бок о бок со мной трудились бухгалтер Любовь Петровна, дама лет сорока пяти, отличавшаяся болтливостью и нездоровым интересом к чужим делам, непризнанный компьютерный гений Серега Пятаков и дальняя родственница Вовки Ленка Виноградова, девица двадцати одного года от роду, неряшливая, некрасивая и страшно злющая. Во время чаепитий, происходивших не реже пяти раз в день, мы, как правило, обсуждали личную жизнь шефа, которая оставалась для нас загадкой. Вовка занимал отдельный кабинет, часто отлучался по делам, и обсуждать мы его могли сколько угодно. Тон задавала Любовь Петровна. Ей не давала покоя мысль, что такой красавчик все еще не женат. Разговор на излюбленную тему она начинала с одной и той же фразы: «Девки, вы что сидите, рот открыв, такой жених за стенкой… будь я на вашем месте, давно бы его окрутила…» Ленка, не больше нас знавшая о личной жизни родственника, презрительно фыркала и косилась на меня. Пятаков бормотал «что в нем такого особенного» и тоже на меня косился, а я с улыбкой предлагала:

– Может, лучше поработаем?

– Работа не волк, – вздыхала Любовь Петровна, – а вот годы идут. Оглянуться не успеете, как будем с тридцатилетием поздравлять. А после тридцати шансы выйти замуж падают до десяти процентов, это я вам как бухгалтер говорю.

Ленка сопела, уткнувшись в бумаги, а я испытывала легкое беспокойство, потому что на любовном фронте у меня наблюдалось затишье. Не считая бурного романа, случившегося на третьем курсе института, похвастать успехами у мужчин я не могла. Знакомых парней было сколько угодно, но ни один из них, как мне казалось, моей любви не заслуживал. В общем, слова Любови Петровны пали на благодатную почву, и как-то незаметно и вроде бы помимо воли я начала приглядываться к шефу. Хотя бухгалтер и называла его «красавчиком», мне он таковым не казался. Выглядел Вовка, несмотря на возраст (он был старше меня на шесть лет), весьма солидно. Высокий, с наметившимся брюшком, круглолицый, с ямочкой на подбородке и длинными темными волосами. Серега с ухмылкой заявлял, что физиономия у шефа бабья, а волосы он завивает. Мы с энтузиазмом начинали спорить, и в зависимости от того, чья точка зрения побеждала, шеф то начинал нравиться мне, то вызывал легкую неприязнь. Ко мне он относился с большой теплотой, называл не иначе как Мариночкой, однако только этим и ограничивался, пока накануне Восьмого марта не пригласил весь коллектив в ресторан отметить праздник. Посидели мы довольно мило, часов в десять Пятаков отправился домой пешком, а Вовка по-джентльменски предложил развезти женщин по домам. Эта идея мне не особенно понравилась, потому что в ресторане он выпил, и немало, а в таком виде садиться за руль не следовало. Но Ленку с Любовью Петровной это обстоятельство не смутило, и я решила промолчать. Первой восвояси отправилась Любовь Петровна, за ней Ленка, и через двадцать минут в машине остались мы с Вовкой. Я назвала адрес, шеф улыбнулся, сказал:

– Я знаю, где ты живешь, – и самодовольно продолжил, повернувшись ко мне (я сидела сзади): – Я все о тебе знаю. Живешь одна, ни с кем не встречаешься…

– Ну и что?

Он протянул мне бархатную коробочку в виде сердца и произнес:

– Это тебе подарок.

К тому моменту я уже получила из его рук розу в целлофане и набор для маникюра, и наличие еще одного подарка меня насторожило.

– Что это?

– Взгляни. – Самодовольства на его физиономии прибавилось. Я открыла коробочку и обнаружила кольцо с большим камнем. – Красивое?

– В общем, да. Только я не очень понимаю…

– Ты мне нравишься, – сказал он.

– А-а-а… – протянула я и кольцо вернула. – Это очень дорогой подарок. – Кольцо вряд ли было дорогим, но, с моей точки зрения, получать такой презент от шефа весьма странно.

– Да брось ты. Ну, что, поехали к тебе?

Его тон мне очень не понравился, но ссориться с ним в мои планы не входило, я улыбнулась и сказала:

– Хорошо, познакомлю тебя с родителями, они ко мне погостить приехали.

Такая перспектива у Вовки энтузиазма не вызвала.

– Родители? – Он едва заметно поморщился, и до моего дома мы ехали в молчании.

Когда мы оказались возле подъезда, я насмешливо произнесла:

– Идем?

– Как-нибудь в другой раз. А они надолго приехали?

– Останутся на неделю.

– Я позвоню, – буркнул он, и мы простились.

Он не позвонил, что меня порадовало, и встретились мы только на работе. Шеф, проходя через нашу комнату, вежливо поздоровался и сказал:

– Мариночка, зайди ко мне.

Когда я вошла в его кабинет, Вовка встретил меня пакостной улыбкой.

– Предки отчалили? Сегодня вечером загляну.

– Зачем? – как можно спокойнее спроси- ла я.

– Ну-у… – Улыбка его стала шире и пакостней.

– Не трать время даром, – отрезала я, а он нахмурился.

– Брось, что ты из себя корчишь? В конце концов, я твой шеф, и ты просто обязана…

– Ты себя ни с кем не перепутал? – перебила я. – Для начала стань олигархом, а уж потом веди себя как последняя скотина.

С этого, собственно, и началась наша вражда. На людях Вовка вел себя прилично, улыбался и сыпал мне комплименты, но если по соседству никого не оказывалось, распускал руки, по которым я била наотмашь, и говорил мне гадости. Я терпела сколько могла, а потом написала заявление об уходе. Вовка его разорвал и сказал зло:

– Никуда ты не уйдешь.

– Уйду.

– Попробуй. В этом городе тебе работу не найти.

Я ушла и вопреки его угрозам на работу устроилась. Но уже через неделю Вовка позвонил моему новому шефу. Что он ему наплел, ответить затрудняюсь, но после этого начальник стал смотреть на меня с подозрением. Кострюков оказался настырным парнем и принялся звонить всем моим сослуживцам без разбору и, в конце концов, заработал себе репутацию психа. Общественность приняла мою сторону, но неприятный осадок остался.

Летом я познакомилась с парнем, а через пару недель объявился Вовка. Встретил нас возле моей квартиры и устроил сцену ревности по всем правилам. Выходило, что я, живя с ним в гражданском браке, верчу любовь на стороне. Парень, хоть и послал Вовку к черту, в правдивости моих слов сомневался, меня это разозлило, и мы расстались. После чего Кострюков время от времени меня навещал, но дальше порога я его не пускала.

Последние два месяца он не появлялся и даже не звонил, я вздохнула с облегчением, пока вдруг не получила от него SMS со ссылкой на сайт. Не ожидая ничего хорошего, заглянула в Интернет. На сайте были выложены фото обнаженной девицы в непристойных позах, причем у девицы было мое лицо. Доказывай теперь, что я к ней не имею никакого отношения. Не помня себя от ярости, я ворвалась в кабинет Вовки и заорала: «Я убью тебя, придурок!» – чем повергла в шок бывших сослуживцев, которые по-прежнему считали, что их шеф – милый парень.

И вот теперь Вовка лежит в моем подъезде бездыханный, и кто поверит, что я здесь ни при чем? Не успела я горько посетовать на злодейку-судьбу, как в дверь настойчиво позвонили. Я натянула халат, обмотала голову полотенцем и бросилась открывать, уверенная, что это из милиции.

Так и оказалось. На пороге стоял парень с помятой физиономией, он сунул мне под нос удостоверение и произнес:

– Здравствуйте. – Присмотрелся, улыбнулся вполне по-человечески и добавил: – Войти можно?

– Проходите. А в чем дело?

– Вы сегодня из дома выходили?

– Нет. А что?

– Шума подозрительного в подъезде не слышали?

К тому моменту в подъезде гвалт утих, и это позволило мне со спокойной совестью соврать.

– Нет. Я только час назад проснулась и решила принять ванну.

– Понятно, – вздохнул парень. – Значит, ничего не видели и не слышали?

– Вы так и не сказали, что случилось, – забеспокоилась я.

– Жмурик у вас в подъезде, то есть я хотел сказать, на лестничной клетке обнаружен труп мужчины. Стреляли в упор… странно, что никто ничего не слышал.

– В кого стреляли? – бестолково спроси- ла я.

– В мужика этого.

Не успел следователь удалиться, а я – выпить валерьянки, как в дверь опять позвонили. Решив, что на сей раз это уж точно за мной, я дрожащими руками открыла дверь и обнаружила свою подругу Верку, которая жила с мужем в том же подъезде, только этажом выше.

– Привет, – шепнула она, внедряясь в мою квартиру. – Менты были?

– Ага.

– Что творится… только трупов в подъезде нам и не хватает. Чаю налей, меня всю трясет…

Мы сели пить чай, Верка принялась гадать, кто так осерчал на Деда Мороза, а я силилась не разреветься. Верка в отличие от меня располагала кое-какой информацией, потому что на вопли соседей отреагировала и примерно с полчаса обреталась в подъезде, прислушиваясь к болтовне жильцов и разговорам явившихся оперативников.

– Документов при нем нет, никто в подъезде Деда Мороза не заказывал, да и кому заказывать, если, кроме нас, в доме одни пенсионеры. Прасковья вчера у дочери ночевать осталась, а сегодня, возвращаясь к себе, наткнулась на убитого. И что у нас за подъезд такой…

– Говоришь, документов при нем нет? – хмуро спросила я.

– Конечно, нет. На фига ему их с собой таскать, если человек на работе?

– А ты убитого видела?

– Ну, он же на лестничной клетке лежал.

– Он тебе знакомым не показался?

Верка моргнула и затихла.

– Нет, – сказала она через минуту. – Обычный Дед Мороз.

Верка моего бывшего шефа видела, он как-то пасся под дверью, когда мы вместе с ней возвращались из кино. Если документов нет, значит, кто он такой, определят не сразу. Следовательно, у меня есть время, чтобы выяснить, что Вовке понадобилось в моем подъезде.

– Менты говорят, его несколько часов назад убили. Ночью или даже вечером.

Вернулась я вчера около двенадцати, и алиби у меня, само собой, нет, раз в квартире я была одна.

– Пойду переоденусь, – вяло сказала я и ушла в спальню, сняла халат, и в этот момент меня осенило. – Как же я могла забыть! – завопила я.

– Ты чего орешь? – заглядывая в комнату, удивилась Верка.

– Я его вчера видела, – пролепетала я.

– Кого?

– Деда Мороза.

– Ну и что? Я тоже видела. Возле торгового центра.

– Я его здесь видела, возле подъезда. – Торопливо одеваясь, я пояснила: – Вчера меня Игорь привез, а я забыла в его машине мобильный, вспомнила о нем уже дома, позвонила Игорю, он вернулся, я вышла во двор мобильный забрать и в дверях столкнулась с Дедом Морозом. Еще удивилась, что явился он так поздно.

– Ну… может, праздновал кто, вот Дед Мороз и понадобился.

– Кто? Сама говоришь, никто Деда Мороза не заказывал.

– Так, может, это… он подъезды перепутал? Ты когда в квартиру возвращалась, его видела?

– Нет. И в подъезде было тихо. Значит, ничего он не перепутал, кто-то его в квартиру пустил. Витька твой в командировке?

– Не поехал.

– Ты же вчера сказала…

– Ну… Он в последний момент передумал. На него ж находит, ты знаешь… А зачем тебе Витька?

– Твой муж работал в милиции, у него наверняка остались связи.

– Друзья-алкаши, а не связи. Если б он меня не послушал и тогда не уволился, успел бы заработать цирроз печени. А сейчас не мужик, а загляденье – не пьет, не курит, по бабам не шляется… Я не поняла, на что тебе мой Витька?

– Вера, – я села рядом и взяла ее за руку, – я тебе сейчас кое-что скажу, только ты в обморок не падай.

– Бабу завел? – нахмурилась Верка и приготовилась реветь.

– Кто? О господи! Я совсем не об этом.

– А о чем?

– Сегодня я пошла мусор выносить, часов в девять, а на лестничной клетке Дед Мороз лежит.

– Живой?

– Нет. Мертвый.

– Так это ты его нашла? А Прасковья…

– Замолчи, ради бога. Я его нашла и сбежала. Потому что это Вовка Кострюков.

Верка дважды хлопнула ресницами.

– Так он к тебе приходил?

– Не знаю. Говорю, я его нашла и сразу узнала. Ты мои фотки в Интернете видела? То есть не мои, конечно. Из-за этих фоток я с Вовкой в офисе скандалила и грозилась убить. А теперь его в самом деле кто-то убил.

– Вот непруха, – покачала головой Верка.

– Еще какая. Так что Витькины связи могут понадобиться. Хоть буду знать, когда за мной придут.

– Зачем? А-а-а… Маринка, чего делать-то? Ведь запросто на тебя подумать могут. Значит, Вовка твой вчера зачем-то приходил, а сегодня опять пришел… – Верка нахмурилась.

– Вчерашний Дед Мороз вовсе не Вовка. Он ростом меньше, Вовка высокий, а тот всего-то на полголовы был выше меня, мы ж совсем рядом стояли. И к кому бы пошел Вовка, если не ко мне? Не Дедом же Морозом, в самом деле, он подрабатывал, это просто смешно.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Выходит, было два Деда Мороза? Один вчера, другой сегодня?

– Выходит, – тяжко вздохнула я, и тут меня вновь посетила очередная догадка. – Верка, у Деда Мороза, то есть у Вовки, не было пояса на шубе. Точно. Менты на это внимание обратили?

– Откуда мне знать?

– И шуба была не застегнута. Борода прицеплена кое-как… А что, если его так нарядили уже мертвого?

– Кто нарядил?

– Убийца, дурища. Начинай соображать.

– Ты меня совсем запутала. Зачем убий- це надевать на твоего Вовку костюм Деда Мороза?

– Предположим, кто-то хотел войти в дом, не привлекая внимания, то есть в таком виде, что его ни в жизнь не узнаешь. Тогда костюм Деда Мороза весьма кстати. Тем более в праздники. Никому и в голову не придет что-то заподозрить.

– Ну…

– Ну… он Вовку и убил. И напялил на него костюм Деда Мороза.

– А на кой хрен он его в нашем подъезде убил, у Вовки свой есть. К тому же, если Кострюков у твоей двери пасся, ты бы его увидела, верно?

– А если Вовка случайная жертва? Он пришел вчера ночью и столкнулся в подъезде с человеком, которого не должен был видеть?

– Точно, – подумав, ответила Верка. – С киллером. Тот его пристрелил, опасаясь свидетеля, нацепил на него костюм Деда Мороза и отправился восвояси. – «Увлечение сериалами до добра не доводит», – подумала я и пригорюнилась. Верка почесала за ухом и закончила: – Если в деле замешан киллер, то у нас в подъезде должен быть еще один труп. Но менты о нем еще не знают.

– Глупости, – вздохнула я. – Какой еще киллер? Кого ему убивать в нашем подъезде?

– Не скажи. А новый жилец с нашего этажа? Крутой бизнесмен. Маринка, я уверена, его и замочили. Менты к нему в дверь звонили, но никто не открыл.

– Может, соседа просто дома нет.

– Может. Только боюсь, мы его потеряли. И не пожил в квартире-то.

Сосед у нас появился недавно. Полгода назад купил две трехкомнатные квартиры на четвертом этаже рядом с Веркой и затеял ремонт, от которого стенал и охал весь подъезд. Жильцы по очереди жаловались в ЖКО, но толку от этого не было. Перед самым праздником новый жилец заселился, правда, я его ни разу не видела, зато смогла лицезреть во дворе его машину. Стоила она никак не меньше сотни тысяч баксов, прибавьте две квартиры в самом центре города, а также ремонт, который влетел в копеечку. Придется согласиться с определением «крутой бизнесмен». А если верить сериалам, киллеры только тем и заняты, что отстреливают крутых бизнесменов.

– Все сходится, – кивнула Верка.

– Ничего не сходится, – отмахнулась я. – Это все наши фантазии, а действительность просто ужасна: Вовку убил какой-то придурок, и у меня теперь будут неприятности.

Верка вскоре ушла, а я нервно бегала по квартире, пытаясь решить, что делать. Здравый смысл подсказывал: сидеть и ждать, когда вызовут к следователю, расскажу все как есть, и пусть разбираются. Однако бездействие тяготило. Побегав еще немного, я решила навестить соседа. Версия с киллером была мне симпатична, так как все объясняла. И если бы сосед… Тут я призвала себя к порядку: своя рубашка ближе к телу, но надо и совесть иметь.

Я выглянула на лестничную клетку, убедилась, что подъезд пуст, и быстро поднялась на четвертый этаж. По утверждению общественности, жил сосед в одиночестве. Замерев возле его двери, я прикидывала, что б ему сказать такое, если он вдруг окажется дома, потом надавила кнопку звонка. Когда звонок смолк, мне осталось лишь прислушиваться к тишине в квартире. Однако желание узнать, жив сосед или нет, только увеличилось. На всякий случай я легонько потянула дверь на себя, а она взяла да и открылась. В большом волнении я сделала первый шаг. Передо мной был просторный холл с белой мраморной плиткой на полу, и на этой самой плитке я увидела капли крови. Ручеек из них вел куда-то в глубь помещения. Кровь успела подсохнуть, но от этого выглядела не менее зловеще.

– Боже, – пробормотала я, хотела выскочить на лестничную клетку и заорать «караул», но вместо этого сделала еще несколько шагов, старательно обходя пятна на полу и испытывая удовлетворение от того, что я оказалась куда умнее следователя и сразу догадалась, что в подъезд под видом Деда Мороза пробрал- ся киллер и укокошил нашего олигарха, а по- том и Вовку, который стал случайным свидетелем.

Кровавая дорожка заканчивалась возле двери из матового стекла. Я набрала в грудь воздуха, приготовившись к страшному зрелищу, и рывком распахнула дверь. Возле умывальника спиной ко мне стоял совершенно голый мужчина.

– А-а-а! – заорала я от неожиданности, он вскинул голову, взглянул в зеркало над умывальником, увидел меня и тоже заорал:

– А-а-а! – потом чертыхнулся и буркнул: – Ты откуда здесь?

Я попыталась ответить, но не успела. Парень вновь чертыхнулся, протянул руку к джинсам, что висели на крючке, достал из кармана бумажник, извлек купюру в сто долларов и, не поворачиваясь, сунул мне.

– Топай отсюда, – сказал ворчливо. – Я с утра не в форме.

– Вы что, спятили? – растерялась я, парень повернулся, посмотрел мутно, схватил джинсы, прикрылся ими и спросил с томлением: – Ты Марина? С третьего этажа?

– Марина, – кивнула я. – Так вас не убили? – расстроилась я.

– Пока нет, – покачал он головой. – А что, кто-то собирался? Слушай, может, ты выйдешь, а я пока оденусь? – Я попятилась из ванной, едва не споткнувшись, а он сказал: – Подожди пять минут.

Дверь я поспешно закрыла и огляделась. С того места, где я стояла, хорошо была видна гостиная со следами недавнего пиршества. Взгляд мой вернулся к пятнам крови на полу. Этот тип убил Вовку, затем вытащил его на лестничную клетку… Меня так и подмывало завопить во все горло, но я стояла и хлопала глазами, тут и сосед появился, на ходу застегивая рубашку.

– Привет, – радостно сказал он. – Меня Денисом зовут.

– Очень приятно, – брякнула я и покраснела с досады.

– Ты садись, – засуетился он. – Хочешь кофе? Лучше с коньяком. Мне надо мозги поправить.

– Вряд ли это поможет, – заметила я, но села в кресло и уставилась на соседа.

Он отправился в кухню, загрохотал там чем-то, но то и дело выглядывал в распахнутую настежь дверь и улыбался.

– Извини за беспорядок, – сказал он, появляясь с двумя чашками кофе, и плюхнулся на диван. – Вчера решили отметить окончание ремонта. Не очень шумели?

– Нет, – покачала я головой, приглядываясь к нему и удивляясь его покладистости. Если бы ко мне кто-то ввалился без приглашения, да еще застукал меня в ванной… ясное дело, этот тип мне зубы заговаривает.

– Хорошо, – кивнул он, прихлебывая ко- фе. – Ты пей, пей…

– Я, собственно… извините, что я… у вас дверь была открыта, – с воодушевлением принялась я врать. – Я пошла к подруге и… и подумала, вдруг что-то случилось, а тут еще кровь…

– Ага, – с готовностью сказал он. – Стал открывать бутылку с минералкой и руку порезал, так неудачно. – Он продемонстрировал наспех замотанную ладонь. – Значит, ты Марина?

– Откуда вы знаете? – насторожилась я.

– Я еще осенью тебя заприметил, заезжал как-то проверить, что здесь мужики ваяют, и с тобой в подъезде столкнулся.

– Ничего подобного я не помню.

– Наверное, просто внимания не обратила, – разулыбался он и добавил: – Ты очень красивая.

– Многие так говорят, – не стала я скромничать. – А вы вчера Деда Мороза не вызывали?

Парень моргнул и задумался, а я продолжала его разглядывать. На вид ему было лет тридцать, физиономия хоть и помятая, но симпатичная. Он торопливо пригладил волосы и спросил с сомнением:

– Деда Мороза?

– Ага.

– Так Новый год прошел.

– Ну… – пожала я плечами.

– Слушай, а у тебя парень есть?

– При чем здесь мой парень? У нас в подъезде труп, между прочим.

– Чей? – обалдел он.

– Деда Мороза. Я подумала, может, он к вам приходил? Я вчера вечером его видела, а сегодня утром его Прасковья Ивановна нашла.

– И что?

– Милиция приезжала, по квартирам ходили, спрашивали.

– Ты говоришь, дверь в мою квартиру была открыта?

Я пунцово покраснела, сообразив, что, будь это действительно так, милиционеры непременно обратили бы внимание и в квартиру заглянули.

– Я хотела сказать, не заперта. У нас в подъезде одни пенсионеры, Деда Мороза заказывать некому…

– И ты решила, что это я его заказал?

– Вы же сами говорите, у вас были гости…

– Были. Но Дед Мороз нам ни к чему. Так его убили? Чудеса. А вчера вечером ты его видела?

Тут до меня дошло, что следователю я этого не сказала, а соседу зачем-то проболталась. Вот ведь дура. Совершенно неожиданно я заревела с досады. Парень бросился ко мне, бормоча:

– Э-э, в чем дело? Он что, твой родственник?

– Нет, – отчаянно покачала я головой.

– Тогда чего ты ревешь?

– Я пойду, – вскакивая, произнесла я, но он схватил меня за руку:

– Я не могу отпустить тебя в таком состоянии. Лучше расскажи, как ты вчера с ним встретилась.

– И вовсе не с ним, тот был другой Дед Мороз.

– Вот как? Значит, их было двое?

– Я думаю, вчерашний Дед Мороз убил этого, где-то спрятал тело до утра, а потом вытащил его на лестничную клетку.

– Не возражаешь, если я еще немного выпью? – очень серьезно спросил Денис. – А где он его прятал, если у нас одни пенсионеры живут?

Тут я поняла, что окончательно запуталась, и затосковала.

– А ваши друзья когда ушли? – спросила я.

– Часов в двенадцать.

– И все… живы?

Рука Дениса потянулась к бутылке, но вдруг замерла.

– Мариночка, может, ты сосредоточишься и все расскажешь потолковее?

Я вздохнула.

– Мы с Веркой решили… Верка – это соседка… мы решили, что вчерашний Дед Мороз был киллером, он убил… кого-то…

– Учитывая, что пенсионеры вряд ли подходящая мишень для киллера, вы подумали…

– Вы же бизнесмен, – перебила я его. – Ведь так?

– Так. Только на фига меня кому-то убивать?

– Ну, не знаю. Киллер возвращался… но тогда Вовка должен был его узнать, – в очередной раз озарило меня. – Если киллер вошел в подъезд в костюме Деда Мороза, то проще всего было в нем и выйти, зачем его снимать? А чтобы Вовка узнал его в костюме Деда Мороза, они должны быть очень хорошо знакомы.

– А Вовка – это?.. – встрепенулся Денис, а я похолодела.

– Я сказала «Вовка»?

– Дважды, – порадовал он меня.

– Я, пожалуй, все-таки пойду…

– Уверен, это плохая идея.

– Почему?

– Нам надо все обсудить. Я теперь не смогу спать спокойно, пока не пойму, к кому приходил киллер и как его мог узнать Вовка.

– Вы издеваетесь? – нахмурилась я.

– Ничего подобного. Просто я убежден, что ты остро нуждаешься в моей помощи. А я никогда не оставляю красивых женщин в беде. Доверься мне. – Он сграбастал мою руку и в глаза мне уставился.

– И не подумаю. – Я попыталась руку выдернуть, но не тут-то было.

– Киллеры на редкость опасны, в такое тревожное время рядом с тобой должен быть мужчина. Одна ты не справишься, – промурлыкал сосед. А я засомневалась. И в самом деле, мужское плечо очень бы пригодилось.

– Вы, должно быть, решили, что я спятила, – вытерев нос, вздохнула я. – Но если он его не узнал, зачем ему убивать Вовку, а потом напяливать на него шубу и бороду?

– Совершенно справедливо. Так кто такой Вовка?

Я вздохнула еще раз и начала рассказывать про кольцо, которое Вовка пытался мне всучить, про нашу затяжную войну и даже про фотки в Интернете и мои угрозы. Денис слушал очень внимательно и время от времени кивал.

– Вот скотина, – сказал он, когда я закончила. – Я бы сам его убил, слава богу, кто-то другой постарался.

– Зачем вам его убивать? – не поняла я.

– Чтоб не пакостил. Значит, ты боишься, что менты решат, будто это ты его застрелила?

– Конечно, боюсь.

– По-моему, это глупо. В любом случае тебе повезло: ты встретила меня.

– Ага. Сначала сделайте что-нибудь путное.

– Что ж, придется нам самим разбираться с этой историей. Менты народ ленивый, а в праздники тем более лишний раз не пошевелятся, время у нас есть.

– И как вы намерены его потратить?

– Мариночка, раз уж мы собираемся заняться расследованием, то есть стали партнерами, ты не могла бы говорить мне «ты»? В знак доверия и большой дружбы?

– Я подумаю.

– Ладно. Значит, так. Первым делом попробуем выяснить, не заказывал ли кто из жильцов нашего дома Деда Мороза. То, что соседи это отрицают, еще ничего не значит. Я обзвоню агентства, они должны работать в праздничные дни, а ты пока приготовь яичницу, позавтракаем по-семейному.

– И не подумаю.

– Ясно, готовить ты не умеешь, – удрученно сказал он.

Я молча поднялась и пошла в кухню готовить завтрак. Вернувшись, я обнаружила Дениса с телефоном в руке, на столе лежал открытый справочник, а сам он говорил кому-то:

– Вчера пацану Деда Мороза заказывали, а тот не пришел. У вас, конечно. Гороховая, 5а, квартира 25. Как это не заказывали? Слушай, красавица, может, жена номер квартиры перепутала? Мы недавно переехали, а голова у нее как решето. Нет такого адреса? С Рождеством тебя, деточка… Два агентства можно вычеркнуть, – подмигнул он мне.

– А сколько их всего?

– Семнадцать. Чего ты нос повесила? Могло быть больше… о, салатик… А борщ приготовить сможешь?

– Если заслужишь.

– Ну, наконец-то мы на «ты», – обрадовался Денис и стал уплетать салат, потом съел яичницу, запил все это кофе и вновь принялся звонить по телефону. Я устроилась рядом и ставила галочки в телефонной книге после каждого звонка.

За час мы обзвонили все агентства и узнали, что Деда Мороза в наш дом не заказывали. За это время я успела убрать посуду и подтереть полы – вид кровавых пятен очень нервировал.

– А ты хозяйственная, – расплылся сосед в улыбке. С моей точки зрения, радоваться было нечему, если час мы потратили впустую, но Денис со мной не согласился. – Отсутствие результата – тоже результат, – с умным видом изрек он, а я подумала о грядущей встрече со следователем и затосковала. – Итак, будем считать, что Дед Мороз липовый, то есть появился он здесь сам по себе с преступной целью.

– Я и раньше так считала.

– Умница. Следующий вопрос. Где липовый Дед Мороз мог взять костюм?

– Да где угодно.

– Не скажи. Например, он вряд ли взял его у кого-то из знакомых.

– Логично, – кивнула я. – Знакомые, если милиция поинтересуется, чего доброго, проболтаются. Он мог его купить.

– Мог. А также мог взять напрокат. В такое время это дело обычное и вряд ли привлечет внимание.

– Но он оставил костюм в подъезде, натянув его на Вовку. Значит, возвращать не собирался.

– Вот это настораживает. Что-то наш парень имел в виду. А может, костюм взял сам Вовка, решив явиться к тебе с подарком… Магазины не проверишь, а фирмы, где дают костюмы напрокат, запросто.

– Сколько их в городе? – запаниковала я.

– Сейчас посмотрим в Интернете.

Таких фирм оказалось всего пять, что меня порадовало.

– Будем звонить?

– Маловероятно, что нам ответят.

– Что же делать?

– Нанесем им визит и сделаем предложение, от которого они не смогут отказаться. Встретимся во дворе через десять минут, – закончил он.

Я отправилась к себе одеваться. Вышла на лестничную клетку и покосилась на дверь Веркиной квартиры. Очень хотелось услышать мнение подруги, дурака я сваляла, доверившись соседу, или нет. Однако времени на это не было, я стала спускаться по лестнице и тут почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Ухватившись за перила, я задрала голову и обнаружила Прасковью Ивановну, которая взирала на меня, стоя этажом выше.

– Здравствуй, Мариночка, – ласково произнесла соседка. – К Верке своей ходила?

– Да, – не задумываясь, соврала я.

– Ну-ну… у тебя из милиции были?

– Конечно. Ужасное несчастье, – пробормотала я.

– Чему ж удивляться с такими-то соседями.

Я решительно поднялась на два пролета и оказалась рядом с Прасковьей Ивановной.

– Вы кого-то подозреваете? – перешла я на шепот.

– Кого мне подозревать… – пожала она плечами.

– Вы сказали…

– Жулик на жулике сидит и жуликом погоняет, – скороговоркой выпалила она. – Взять хоть Михайловых с первого этажа. Перед Новым годом сыну машину купили. В подарок. Хороши подарки. Откуда деньги, я спрашиваю? Я едва концы с концами свожу, а у Михайловой пенсия меньше моей, да и у мужа немногим больше. Петровна со второго на жизнь жалуется, а сама каждый день на рынок ходит. Теперь вот олигарха черт принес, вчера к нему на пяти машинах приезжали, весь двор заставили, не пройти. Веркин муж жулик из жуликов, из милиции и то выперли, а твоя подруга… – Прасковья Ивановна в сердцах плюнула. – Не пойму, чего ты с ней дружишь, я б на твоем месте ее на порог не пустила.

– Что вы такое говорите, Прасковья Ивановна, – покачала я головой.

– То и говорю. Ох, святая простота. Ты у нас вся в покойную бабку. Та тоже считала, что муж у нее – чистое золото, пока он не сбежал с Люськой из восьмого дома.

– У меня и мужа-то нет, – слегка растерялась я, не подозревавшая о шалостях покойного дедушки.

– Потому и нет, – сурово отрезала Прасковья Ивановна. – Ведь ходил к тебе парень, высокий такой, видный…

Я испуганно замерла, а ну как соседка Вовку узнала, несмотря на то что сегодня он был с бородой и накрашенным носом.

– Ходил, – кивнула я. – Потом мы поссорились.

– Знамо дело, поссорились, – хитро усмехнулась Прасковья Ивановна. – Да так и не помирились. А почему? Верка твоя наверняка об этом знает лучше, чем ты.

– С чего вы взяли?

– С того, что кое-что видела. Иду как-то, а Верка с парнем твоим на лестничной клетке беседует. Она шу-шу-шу, а он зубы скалит. Чего она ему про тебя наплела?

– Просто встретились люди, вот и разговаривали.

– Как же, а то я ее бесстыжих глаз не видела. А потом он дважды в подъезд заходил, я как раз у окна сидела. Первый раз пробыл часа два, а второй почти три. У кого, я спрашиваю, если ты в ту пору в Египте отдыхала, а ее непутевый муж был в командировке?

Только я собралась ответить, что соседке лучше бы делом заняться, а не возле окна сидеть, как под нами хлопнула дверь, и Денис стал быстро спускаться по лестнице.

– Олигарх с перепоя очухался, – ядовито заметила Прасковья Ивановна. – Должно быть, по девкам отправился. Вчера здесь такие шалавы были, прости меня, господи.

– Извините, мне надо идти, – нахмурилась я.

– Иди, Мариночка, иди.

«Вот старая ведьма, – думала я, входя в свою квартиру. – Надо будет Верку предупредить, не то Прасковья наплетет ее Витьке бог знает что, а он парень неуравновешенный». Однако кое над чем следовало подумать. Если соседка права и Вовка действительно приходил сюда в мое отсутствие, то где он провел больше двух часов? Хотя соврать Прасковье ничего не стоит. Опять же, если сегодня он приходил не ко мне, то к кому? Конечно, ко мне. Просто не смог дойти, повстречав убийцу. Я схватила шубу, обулась и выскочила во двор. По соседству с новеньким «Мерседесом» меня дожидался Денис.

– Едем? – спросил он весело.

– Только на моей машине, и за рулем буду я.

– С какой стати?

– С такой. Кто коньяк пил?

– Ах, вот ты в каком смысле… Хорошо. А где твоя машина?

Увидев мои старенькие «Жигули», он невольно скривился, но тут же заулыбался и полез в кабину.

– Заметила, какой я покладистый? Цени. – Он достал из кармана распечатанный список фирм и подмигнул. – Поехали.

Ближайшая фирма находилась на соседней улице. Признаться, о ее существовании я даже не подозревала. Денис распахнул передо мной дверь, звякнул колокольчик, и на его звук появилась девушка лет двадцати пяти.

Мы оказались в небольшом помещении с высокой стойкой и развешанными вдоль стен карнавальными костюмами. Наряд Деда Мороза, конечно, тоже был.

– Чем могу помочь? – спросила девушка.

– В помощи мы очень нуждаемся, – осчастливил ее Денис. – Нам бы желательно знать, кто брал у вас напрокат костюм Деда Мороза и до сих пор его не вернул.

Девушка нахмурилась.

– Мы таких справок не даем.

Денис облокотился на стойку, зазывно улыбаясь.

– Сделайте доброе дело. Кто-то разыграл мою сеструху. – Тут он кивнул на меня. – Хотелось бы знать имя стервеца. А вы случайно не замужем?

– Случайно нет, – улыбнулась девушка.

– Значит, мне повезло. Так вы поможете?

– Попробую, – кокетливо пожала она плечами.

Я перевела взгляд с нее на Дениса и вынуждена была признать, что он на редкость привлекательный парень. По крайней мере, девушке точно понравился. Это, по непонятной причине, меня огорчило. «Он бабник», – с тоской подумала я, хотя какое мне до него дело?

Девушка открыла тетрадь и принялась водить пальцем по страницам, где были записаны данные клиентов. Через несколько минут у нас был список из одиннадцати фамилий.

– Увидимся, – поблагодарив девицу, подмигнул ей Денис, и мы вышли на улицу.

– И что теперь? – ехидно спросила я.

– Кто-то из этих одиннадцати костюм может и не вернуть, – пожал он плечами. – Следующая фирма у нас на Алябьева. Жаль, что у тебя нет навигатора.

– Я знаю, где это. По соседству с офисом, где я работаю.

– Отлично. А чем ты занимаешься? – спросил он уже в машине.

– Какая разница?

– Я хочу знать о тебе как можно больше. Ясное дело, что господь мне тебя послал не просто так, я только подумал, что надо заглянуть к соседке за спичками, познакомиться, и вдруг…

– Заткнись, – нахмурилась я. – Думаешь, я не поняла, почему ты мне деньги совал? У нас с тобой не может быть ничего общего.

– А как же труп? – невинно поинтересовался он. – Сегодня я начинаю новую жизнь, и прежним привычкам там места нет. Хочешь, поклянусь?

– Мне совершенно нет дела до твоей личной жизни, – отрезала я. – Помоги мне, и…

– И?..

– Я тебе тоже помогу. Когда-нибудь.

– Давай так. Если мы разберемся с этой историей, ты в знак признательности забудешь о моих незначительных недостатках и согласишься с тем, что я хороший парень. А хорошими парнями не разбрасываются.

Тринадцатый дом мы нашли быстро, скромная вывеска сообщала, что здесь находится нужная нам фирма «Праздник каждый день». В довольно просторном помещении, украшенном огромными сердцами из надувных шариков и искусственными цветами, нас встретила тучная женщина лет пятидесяти с суровым лицом. Такое впечатление, что дама тихо ненавидела все праздники, а новогодние – в особенности. Я покосилась на Дениса, прикидывая, сработает ли на этот раз его обаяние или нам придется удалиться несолоно хлебавши.

– Добрый день, – приветствовала нас женщина, криво улыбнувшись.

– Здравствуйте, – ответил Денис и изложил свою просьбу.

– Ничем не могу помочь, – убрав с лица улыбку, которая ее явно тяготила, произнесла дама.

Денис нахмурился, сказал:

– А вы попытайтесь, – и выложил на прилавок три купюры, которые мгновенно оказались в кармане суровой тетки.

– Вообще-то не положено, – буркнула она и уткнулась в журнал с записями. – Сегодня как раз должны были вернуть один костюм до 12.00, – сообщила она, понизив голос. – Но пока не явились.

– Фамилию можете назвать?

– Годальская М. Г., – пожав плечами, сказала она, а я икнула от неожиданности.

– Как, простите? – пробормотала я испуганно.

– Годальская.

– И адрес есть?

– Разумеется. Гороховая, 5а, квартира 20.

Я схватилась за прилавок, чтобы удержаться на ногах.

– А ошибки быть не может?

– Не может. Мы выдаем напрокат костюмы только при наличии паспорта или водительского удостоверения.

Я хлопала глазами, пытаясь понять, что происходит, потому что фамилия была моя и адрес тоже мой. Денис с беспокойством на меня поглядывал и продолжал задавать вопросы:

– Когда взяли костюм напрокат?

– Еще двадцать седьмого.

– А вы можете вспомнить, как выглядела эта Годальская?

– Конечно, нет. Перед Новым годом тут такое творилось…

Я почувствовала настоятельную потребность очутиться на свежем воздухе и буркнула:

– Спасибо, – и стремглав выскочила на улицу, Денис бросился за мной.

– Я никогда здесь не была, – зашипела я, как только сосед оказался рядом. – Зачем мне костюм Деда Мороза? И вообще… – Тут я сообразила, что следователь мне вряд ли поверит, если тетка утверждает, что без паспорта в этой лавочке ничего не дадут, и едва не повалилась в сугроб. Хорошо, что Денис был рядом и успел подхватить меня.

– Спокойно, – сказал он. – Годальская – это ты?

– А кто еще?

– Паспорт ты не теряла?

– Нет. Не знаю. Он должен быть дома.

– А может, все-таки потеряла? Поехали скорей…

Дважды повторять мне не пришлось, мы сели в машину и на предельной скорости помчались к дому. На ходу достав ключи из сумки, я вприпрыжку поднялась на третий этаж, а войдя в квартиру, бросилась к тумбочке, где хранила документы. Паспорт лежал сверху. На всякий случай я его открыла и убедилась, что это действительно мой паспорт, а потом замерла, не в силах осознать происходящее.

– Паспорт на месте? – приблизившись, спросил Денис.

– Да, – пискнула я. – Это что же получается? Может, у меня какая-то болезнь и я просто не помню, что делаю? Может, я лунатик?

– Это вряд ли, – усмехнулся Денис. – Фирма рядом с местом твоей работы, паспорт в ящике…

– Что ты бормочешь? – не выдержала я, в тот момент мне очень хотелось, чтобы кто-то, желательно Денис, если уж никого другого рядом не было, срочно объяснил, что за чепуха происходит, и все это как-то прекратил.

– У кого есть ключ от твоей квартиры? – легонько встряхнув меня за плечи, спросил он.

– Ни у кого, – заикаясь, ответила я.

– У родителей, у подруги, у бывшего любовника?

Я вновь полезла в ящик и очень скоро нашла запасные ключи.

– Ключи на месте, – пробормотала я.

– Интересно. А ты их точно никому не давала?

– Нет, зачем? Я же никуда не уезжала.

– А когда уезжаешь, кому оставляешь?

– Подруге, – нахмурилась я. – Верке, которая на твоем этаже живет.

– Ага, – кивнул Денис. – Ну-ка, вспомни, когда ты их давала ей в последний раз?

– Чего тут вспоминать? В октябре, когда ездила в Египет. Верка цветы приходила поливать и за квартирой приглядывала. Однажды я уехала, а в ванной лопнула труба и залила соседей…

– Понятно. Значит, ключ был у нее. А как только ты вернулась, ключ забрала? Ты это хорошо помнишь?

– Ну… – тут я задумалась. Как вернулась из Египта, помню, как мы вечером пили с Веркой чай и я о поездке рассказывала – тоже помню, а вот как ключи брала – нет. Но если они в ящике лежат, значит, связку она вернула, а у меня очередной провал в памяти.

– Что «ну», помнишь или нет?

– Меня посадят в тюрьму, – с ужасом произнесла я и плюхнулась в кресло.

– Это вряд ли. Но картинка вырисовывается занятная, – хмыкнул он.

– Занятная? – взвилась я.

– Вот что, у тебя с коллегами по прежней работе какие отношения?

– Нормальные, – пожала я плечами.

– Нам бы поговорить с кем-нибудь из них. Как считаешь, это возможно?

– Если они в городе… О чем ты собираешься с ними говорить?

– О твоем бывшем шефе, естественно. Позвони, поздравь с праздником и узнай, где они.

Руки у меня дрожали, а язык слегка заплетался, но задание я выполнила и узнала, что Ленка с Пятаковым в городе, а Любовь Петровна отдыхает на даче.

– Давай для начала навестим Серегу, – предложил Денис.

– Зачем, ты можешь объяснить? – разозлилась я. – Задать ему вопросы я могла бы и по телефону, но ты сам сказал, чтобы я о Вовкиной кончине помалкивала.

– Конечно, сказал. Чем позднее менты узнают о том, кто он такой, тем для нас лучше. А с Пятаковым я предпочитаю сам поговорить.

И мы поехали к Сергею. Увидев нас на пороге, он слегка удивился, очевидно, рассудив, что приезжать к нему не было никакой нужды, а присутствие Дениса вызвало у него беспокойство. Однако, несмотря на это, Пятаков буркнул «проходите» и шагнул в сторону, пропуская нас в квартиру. Я представила мужчин друг другу и затосковала, понятия не имея, что должна сказать бывшему сослуживцу.

Потоптавшись возле двери, мы прошли в единственную комнату, в которой царил образцовый беспорядок. Стол завален бумагами, постель разобрана, дверцы шкафа не закрывались, и было видно скомканное белье, кое-как распиханное по полкам. Серега засмущался и шкаф постарался закрыть, но стоило ему отойти, как обе створки вновь распахнулись с протяжным скрипом. Оглядев комнату и нахмурившись, Денис пристроился на стуле возле компьютера, а мы с Серегой остались стоять, других посадочных мест здесь просто не было.

– Ты знаешь, где твой шеф? – спросил Денис сурово, а я испугалась: чего это ему пришло в голову задать такой вопрос? Мне казалось, допросить Пятакова следовало как-то деликатно, впрочем, у меня зародилось подозрение, что о деликатности мой сосед имеет весьма смутное представление.

– Зачем он тебе? – насторожился Серега и уставился на меня.

– Как зачем? – удивился Денис. – Морду ему набить, естественно.

– За что? – Теперь в голосе Пятакова звучал неподдельный интерес.

– А то ты не знаешь? За фотки в Интернете.

– А-а… за такое в самом деле следовало бы морду набить, – кивнул тот.

– А я что собираюсь сделать? Вот только этого гада дома нет, а на звонки он не отвечает. Ты не в курсе, он никуда уезжать не собирался?

– Может, и уехал, шеф мне не докладывал, но вряд ли… Он хотел машину купить.

– Машину? – Денис поскреб затылок.

– Ага, – продолжил Пятаков. – Вовка перед самым Новым годом свою тачку продал, я точно знаю. Мужик ему деньги на работу привозил. А потом я слышал, как он с кем-то по телефону договаривался насчет машины. Хотел на Рождество махнуть в Финляндию на новом «Мерседесе», то есть не совсем новом…

– А почему покупатель ему деньги на работу привез?

– Я так думаю, Вовка их в сейфе в своем кабинете оставил. Неизвестно, как банки в праздники работать будут, а деньги ему до Рождества понадобятся. Тридцатого он уехал рано, часа в два. А потом вернулся, около пяти. Бабы наши уже ушли, а я задержался. И тут Вовка.

– Долго он в офисе пробыл? – спросил Денис.

– Минут пять. Забрал деньги из сейфа и ушел. Вовка сомневался, что сможет попасть в офис до Рождества. Мы арендуем два кабинета, сейчас каникулы, никто не работает, охранная сигнализация у нас одна на две фирмы. А Осипов, хозяин соседней фирмы, страшный зануда, он и так задолбал всех нытьем, что за сигнализацию платит больше, чем мы… Короче, запросто мог из вредности дверь на второй ключ запереть, а он есть только у него. Ищи его потом, чтоб в кабинет попасть. Вот Вовка за деньгами и вернулся.

– О своих планах он тебе ничего не сказал?

– Нужны мне его планы… Приходи в офис десятого и бей ему морду сколько влезет, – внес Пятаков предложение.

– Так и сделаю, – легко согласился Денис и направился к входной двери; немного замешкавшись, я кинулась за ним. Серега схватил меня за руку и зашептал:

– Это кто?

– Я же сказала, сосед.

– А чем он занимается?

Чем занимается Денис, я не знала, но признаваться в этом не хотелось, и я ответила с достоинством:

– Он крупный бизнесмен.

– Крупный – это я вижу… А он точно бизнесмен?

– Конечно.

– И у тебя с ним любовь?

Только я собралась возмущенно возразить, как вмешался сосед, оказывается, наши перешептывания он без внимания не оставил.

– Любовь, – заявил он. – Большая и светлая. – И распахнул передо мной дверь.

По дороге к машине Денис хмурился и был непривычно молчалив. Это меня очень беспокоило: если он хмурится, значит, плохи мои дела, а сосед – моя последняя надежда.

– Ты Вовкин адрес знаешь? – наконец спросил он.

– Знаю.

– Поехали к нему.

– Зачем нам ехать к нему домой, если его там нет? – Не дождавшись ответа, я махнула рукой, и мы поехали к Вовке.

Бывший шеф жил в многоквартирном доме в новом районе. Добирались мы туда минут двадцать, и все это время Денис молчал, а я вся извелась. На душе было так скверно, что я едва сдерживала слезы. Потом подумала: если бы рядом не было Дениса, я чувствовала бы себя еще хуже, и стала поглядывать на него с большей симпатией.

Возле подъезда, где жил Вовка, мы увидели сухонького старичка в меховом пальто и колпаке Санта-Клауса. Дядька наклеивал на металлическую дверь листок с объявлением. Листок приклеиваться не хотел, и старик в досаде бормотал:

– Вот нечистая сила.

Денис уже топтался рядом с ним, и я, конечно, тоже, хотя понятия не имела, зачем это делаю. Заглянув через плечо старичка, Денис прочитал объявление, я последовала его примеру. «Во дворе дома найдены ключи. Потерявшего просят обратиться в квартиру 138».

– Ключи на стоянке нашли? – поздоровавшись, бодро поинтересовался Денис. Старичок посмотрел на нас по очереди и широко улыбнулся.

Тут выяснилось, что он, мягко говоря, не трезв. Данное обстоятельство Дениса необыкновенно воодушевило.

– Ключи от машины потерял, – быстро заговорил он. – Брелок металлический, синего цвета…

– Нет, эти от квартиры, – продолжая улыбаться, ответил старичок. – Вот тут у подъезда собака нашла, в снегу валялись. А Кешке надо непременно свой нос сунуть.

– Кешка – это кто?

– Собака. Соседская. Я по этажам прошелся, никто вроде ключи не терял, хотя мало кого дома застал, праздники… – Старичок достал из кармана ключи и продемонстрировал нам, а я едва удержалась от вопля, потому что узнала сразу брелок. В ту пору, когда наши отношения с Вовкой были дружескими, я подарила ему этот брелок на день рождения. – Не ваши случайно? – спросил старичок, и мы дружно покачали головой.

– А когда ключи собака нашла?

– Сегодня утром. Соседка ни свет ни заря пошла с ней гулять, а уже ближе к обеду заглянула ко мне и про находку сказала.

– Понятно, – произнес Денис и потащил меня назад к машине под удивленным взглядом старичка.

– Это Вовкины ключи, – зашептала я. – По крайней мере…

– Да понял я, понял… Если в его квартире и были деньги, то теперь их, скорее всего, уже нет.

– Почему? – пролепетала я, и тут до меня наконец дошло. Ну, конечно, убийца узнал о том, что Вовка продал машину, убил его, забрал ключи, наведался в его квартиру, а потом связку выбросил. Труп в моем подъезде, а костюм взяли напрокат на мое имя. Пора собирать вещи и ждать, когда за мной придут… Я едва не въехала в сугроб, бдительный Денис успел перехватить руль. – Рождество я буду встречать в тюрьме, – обреченно произнесла я.

– Еще чего… Дело сдвинулось с мертвой точки, мы знаем, почему его убили. Теперь дело за малым – узнать, кто убил.

– По-твоему, это так просто? – пискнула я.

– Чтобы выручить из беды любимую девушку, я готов горы свернуть, – самодовольно заявил он.

– Приятно, что я уже любимая, будет кому передачи мне носить.

– Вот уж глупость.

– И никакая не глупость, – заголосила я. – Ты разве не понял, что происходит?

– Понял. Тебя нагло подставляют. Если твой паспорт оказался у убийцы, значит, человек этот хорошо тебе знаком.

– Следователь ни за что не поверит…

– Вот что, давай-ка я за руль сяду. В та- ком состоянии управлять машиной ты не можешь.

Я покорно пересела и начала размышлять вслух.

– Вовка зачем-то ко мне явился. Что, если кто-то позвонил ему от моего имени и убил в нашем подъезде…

– Отличная версия, – похвалил Денис.

– Следователю она тоже понравится, только он вряд ли поверит, что звонила Вовке не я, а кто-то другой.

– Не забывай, что Вовку застрелили. Ментам придется ответить на вопрос: где ты могла взять оружие?

Вот тут я порадовалась, что за рулем Денис, потому что, если бы мы не поменялись местами, я бы непременно въехала в фонарный столб. Я ощутила, как кровь отхлынула от лица, а Денис испуганно спросил:

– Что с тобой?

– Пистолет есть у Витьки, – с трудом выговорила я.

– У какого Витьки?

– У Веркиного мужа. Он в милиции работал и пистолет заныкал. Мне Верка рассказывала. Я оставляю ключи Верке, а она мне, когда они с Витькой уезжают, потому что у них есть аквариум. Рыбок надо кормить. Значит, с точки зрения следователя, у меня была возможность пистолет свистнуть.

– Точно, – засмеялся Денис, а я решила, что он спятил.

– Я не крала пистолет, не брала костюм Деда Мороза и не убивала Вовку! – рявкнула я.

– Конечно, милая. Подставляя тебя так нагло, они перемудрили.

– Кто? – насторожилась я.

– Те, кто все это затеял. Значит, так, твоя задача выяснить, пистолет все еще у Витьки или исчез, что меня лично не удивит.

Он усмехнулся, а я решила, что он спит и видит меня в тюрьме. И так прямо ему об этом и заявила. Только он собрался ответить, как совсем другая мысль пришла мне в голову: что, если пистолет, из которого застрелили Вовку, в настоящий момент находится в моей квартире? Мы с Денисом носимся по городу, а убийца в это время проник в мой дом и…

– Да поезжай ты быстрее, – взмолилась я, воображение услужливо рисовало людей в форме, которые укоризненно качают головой, глядя на меня: «Как же вы так, Марина Геннадьевна?..»

В квартиру я влетела, точно фурия, и бестолково сновала туда-сюда, понятия не имея, где следует искать оружие. Денис понаблюдал за мной немного и сказал:

– Отправляйся к Верке, а я здесь по- смотрю…

В отчаянии махнув рукой, я отправилась к подруге. Она открыла дверь и спросила весело:

– Пельменей хочешь?

– Давай, – обреченно сказала я.

– Ты чего кислая?

– А чего мне радоваться?

Мы оказались в кухне, Витька был там, курил, сидя на подоконнике.

– Привет, – без особой радости приветствовал он меня.

– Витька в командировку собирается, – сообщила Верка. – Начальство только что звонило. Не хочет, а придется. Вот и злится, не обращай внимания.

– Витька, – позвала я. – Где у тебя пистолет?

Витька перевел недовольный взгляд на жену. Та пожала плечами.

– Вон в банке лежит…

– Покажи, – попросила я.

– Зачем тебе пистолет? – слегка удивился Витька, а Верка, пододвинув стул, уже тянулась к банке. Сняла с нее крышку и замерла, приоткрыв рот.

– Его здесь нет, – сообщила она, хотя я и без ее слов догадалась, что банка пустая.

– Как это нет? – забеспокоился Витька. – Куда же он делся? – И оба уставились на меня. – Ты куда его дела, дура? – заорал на жену Витька.

– На что мне твоя железяка? – в ответ заорала она.

– Где пистолет? Ты что, спятила? В подъезде мужика застрелили… – Тут они вновь уставились на меня, и Верка пробормотала, едва не плача:

– Маринка, мы никому не скажем…

Я поднялась и побрела к выходу, прикидывая, стоит идти с повинной или лучше ждать следователя в своей квартире.

Денис встретил меня улыбкой, у меня не было сил злиться, и я коротко сообщила:

– Пистолет исчез.

– Да ну? – усмехнулся он.

– Ты в квартире искал?

– Вряд ли он здесь. Убийца совсем не дурак и должен понимать – это бы выглядело откровенной подставой.

– А я, как видно, совсем дура, вот и не возьму в толк: чему ты радуешься?

– Расскажи, как тебя встретила подруга?

Рассказ много времени не занял. Выслушав меня, Денис кивнул:

– Значит, Витька собрался в командировку? Разумно. Бери куртку, и поехали.

– Куда? – удивилась я.

– Пока не знаю.

Вопросы мне задавать не хотелось, я пребывала в состоянии апатии, однако куртку взяла и вместе с Денисом отправилась во двор. Игнорируя мою машину, он прошествовал к своей, и я плюхнулась рядом с ним на сиденье, опять-таки без вопросов. Двигатель заработал, но с места мы не тронулись. Я смотрела в окно и очень надеялась на чудо. Вот было бы здорово проснуться и узнать, что никакого трупа в подъезде я не находила. Чудо накануне Рождества вовсе не редкость, вдруг и мне повезет?

Дверь подъезда распахнулась, и появился Витька. Выглядел он злющим, что неудивительно. Как ни крути, а если выяснится, что Вовку застрелили из его пистолета, и ему неприятностей не избежать. Мысли мои вдруг сделали неожиданный скачок, я даже охнула от возбуждения, но вслух ничего произнести не успела, потому что Витька на своей машине покинул двор, и Денис, чуть помедлив, поехал за ним. А я принялась размышлять, оттого мало на что обращала внимание и в себя пришла, только когда мы свернули к кооперативным гаражам «Север». По крайней мере, над воротами имелась соответствующая надпись. Витька, посигналив, въехал в ворота, а Денис притормозил, не доезжая до них.

– У него что, здесь гараж? – спросил он меня.

– Нет у них гаража, – ответила я. – Машину во дворе ставят.

– Жди здесь, – наставительно произнес сосед, вышел из машины и вскоре скрылся за воротами.

Минут через пятнадцать вновь появилась Витькина машина, и я заволновалась. Денис так и не вернулся, я понятия не имела, что теперь делать: сидела и ерзала. Прошло еще минут двадцать. Наконец я увидела Дениса, он устроился в машине, а я сказала:

– Где тебя носит? Витька уехал…

– Третий ряд, гараж за номером 31. Я заглянул к сторожу узнать фамилию владельца. Никитин Олег. Знаешь такого?

– Нет.

– Скорее всего, это Витькин знакомый. Машину он давно здесь не ставит, переехал в другой район, а продавать гараж не хочет, ждет, когда цены поднимутся.

– И что с того? Зачем Витька сюда приезжал?

– Думаю, чтобы спрятать в чужом гараже то, что не предназначено для посторонних глаз. Вскрыть гараж не проблема…

– Зачем вскрывать? – растерялась я.

– Правильно, делать этого не следует. Найти там что-то интересное должна милиция. В противном случае этот хмырь заявит, что улики туда подбросили.

– Улики? Ты что же, думаешь…

– Разумеется, думаю. Кто мог взять паспорт из твоей квартиры, а потом вернуть его на место?

– Подожди, – возмутилась я. – Но откуда Витьке знать, что Кострюков продал машину, если и я этого не знала?

– Скажи-ка мне, радость моя, Верка была знакома с твоим бывшим шефом?

– Видела его один раз… – В этот момент я вспомнила о своем разговоре с Прасковьей, и кое-какие догадки появились в моей многострадальной голове.

– Вот видишь, – удовлетворенно кивнул Денис. – Пока ты была у Верки, я позвонил знакомому из ментовки. Подруга тебе рассказывала, почему Витька оттуда уволился?

– Не сложились отношения с начальником, – пожала я плечами.

– На самом-то деле он приревновал же- ну к сослуживцу и так его отдубасил, что тот оказался в больнице. Витьке позволили уйти по собственному желанию, хотя запросто могли завести уголовное дело. Отелло ваш Витька.

– Ничего такого мне Верка не рассказывала. Конечно, жаловалась, что он ее ревностью донимает, но она ему никогда не изменяла…

– Давай-ка наведаемся к твоей подруге.

Верка с удивлением перевела взгляд с меня на Дениса и спросила:

– Кто это?

– Олигарх из соседней квартиры, – вздохнула я.

– Это у тебя вчера гости голосили? Прасковья небось по трубам стучала?

– Твой Витька по трубам тоже стучал или шум ему был на руку? – сурово осведомился Денис.

– При чем здесь мой Витька? – нахмурилась подруга.

Денис ловко оттер ее от двери, что позволило нам войти в квартиру.

– Муж отбыл в командировку? Денежки с собой прихватил, а тебя, значит, оставил кашу расхлебывать?

– Какую кашу? – пробормотала Верка и плюхнулась на стул. Но тут же вскочила и бросилась в спальню. Пробыла она там недолго, а когда вернулась, лицо ее было перекошено от злости.

– Что, денежки тю-тю? – усмехнулся Денис. – Придется тебе со следователем объясняться. Если ты думаешь, что о твоих шашнях с Вовкой никто не знает, то глубоко заблуждаешься, – ядовито продолжил он. – Мимо Прасковьи мышь не проскочит.

– Вот зараза, – буркнула Верка, посмотрела на меня и приготовилась реветь. – Я здесь совершенно ни при чем…

– Давно у вас с ним любовь? – спросил Денис.

– Какая любовь? Да я не знала, как от этого мерзавца отделаться. Попутал черт, соблазнилась… Иду как-то, а он возле Маринкиной двери пасется. Ну, я и встала поболтать, а он ко мне в гости напросился. Хотелось ему, видите ли, дружеского совета, как с Маринкой помириться. Я, дура такая, в квартиру его пустила – и сама не знаю, как все произошло, очень он меня обхаживал. От Витьки доброго слова не услышишь, а этот соловьем пел. Встречаться с ним у меня и в мыслях не было. Витька дурной, узнает чего, убьет. А этот гад через пару дней опять притащился, меня чуть удар не хватил. Я его послала, а он, пакость такая, стал шантажировать. Ему-то что, а у меня муж. В общем, приходил пару раз, когда Витька был в отъезде. Но кто-то ему сболтнул, должно быть, Прасковья, вот уж точно, мимо нее мышь не проскочит. Муженек волком смотрит, я хожу сама не своя, а он молчит, уж лучше бы скандал устроил. А Вовка будто специально то звонит, то является. Сплошные нервы. Вчера Витька в командировку собрался. И тут же Вовка позвонил, как чувствовал. И опять начал грозиться, что мужу все расскажет. Ну, я его задобрить решила, говорю, приходи, в командировке Витя. Кострюков явился, а у меня сердце не на месте. Вдруг звонок в дверь, смотрю в «глазок» – Дед Мороз стоит, я решила, что он квартиры перепутал. Открываю, а он меня в сторону и прямиком в спальню. Только Вовка был не там, а в гостиной. Уж я бы нашла что соврать, если б подлец этот сидел молча, а он Витьку дразнить стал, мол, рогами по потолку елозишь, Витька пистолет из кармана достал и бабах в него, а потом ко мне поворачивается. «Прощай, – говорит, – Верка», – а я вижу, что он не в себе, в самом деле убьет, бросилась в ванную, дверь заперла… может, думаю, кто выстрел услышал, милицию вызовут. Кричать пробовала, да что толку, у тебя так музыка гремела, никто на мои крики внимания не обратил. Сижу в ванной, Витька в дверь ломится, а я с жизнью прощаюсь. Я бы с этим психом давно развелась, если б не знала точно: не жить мне после этого. В общем, надо было срочно придумать, как себя спасти. Вовка мне сказал, что машину продал, вот я и говорю своему придурочному мужу: «Тебя, дурака, посадят, сматываться тебе надо, а для этого деньги нужны». Он пока возле двери прыгал, в себя малость пришел, начал соображать. Дверь я, в конце концов, открыла. Сидим, думаем, что делать. У него ведь что на уме было: пристрелить нас обоих и списать все на грабителей. Мы ведь дачу продали, выручили сущие копейки, и те я уже потратила, но ведь грабители могли об этом не знать. Вломились в квартиру, и все такое. Витька хитрый – все-таки бывший мент – и об алиби небось позаботился. Вырядился Дедом Морозом, кто б его узнал, даже если бы увидел? А костюм он по Маринкиному паспорту напрокат взял. Сказал, что свой дома оставил, а это паспорт жены. Ключ от квартиры у нас так и оставался с ее поездки в Египет. За разговорами мы успели помириться. А Вовка бездыханный лежит. Муженек к нему домой отправился, проверить, есть ли деньги, хоть я и говорила, что лучше с ними не связываться. Витька уехал, а я здесь с покойником… жуть. Под утро мы на Вовку шубу натянули и выволокли в подъезд. Конечно, надо было его увезти подальше, но побоялись, увидит кто. Я все возле двери прыгала, места себе не находила, пока его Прасковья не нашла. Витька велел твой ключ вернуть незаметно, и я пошла к тебе. А он в командировку засобирался, на всякий случай. Договорились, если здесь все обойдется, я ему позвоню, а если нет… сказал, мерзавец: «Денег тебе на первое время хватит», – а сам их уволок. – Тут она повернулась ко мне. – Ты не думай, если бы менты тебя всерьез заподозрили, я бы молчать не стала. – Подруга шмыгнула носом и загрустила.

– Спасибо, – буркнула я.

– Чего теперь делать? – помолчав, спросила Верка.

– В милицию идти, – зло ответил Денис. – Если не хочешь, чтоб тебе соучастие в убийстве припаяли. Скажешь, молчала, потому что мужа боялась, а как он уехал, ты сразу в милицию с повинной.

– Ага. Витька из тюрьмы вернется и меня убьет.

– Тогда сиди и жди, когда за тобой явятся. Муженек в бегах, значит, в тюрьму садиться тебе придется. Неприятно, зато твой Витька там тебя не достанет.

– Ну уж дудки, – буркнула Верка и схватила шубу.

В милицию мы отправились вместе. Денис опасался, что Верка, чего доброго, по дороге каяться передумает.

Витьку арестовали довольно быстро. В гараж его приятеля, конечно, заглянули и нашли пистолет. Денис по этому поводу зло фыркал: «А еще бывший мент», – а я радовалась, что для меня все так благополучно закончилось.

Рождество мы встречали вдвоем с Денисом. Я собиралась пригласить Верку, но Денис обозвал меня чокнутой, а ее предательницей. Верку было жаль, хотя подруги так, конечно, не поступают. Однако я заподозрила, что причина, по которой Денис в тот вечер не хотел видеть соседку, была не только в ее неблаговидном поведении. Должно быть, он рассчитывал, что если мы будем вдвоем, то закончим праздник в одной постели. По крайней мере, очень к этому стремился. Но я мозги ему быстро вправила.

– А как же обещание? – возмутился он.

– Я обещала приглядеться к тебе получше, – отрезала я. – На твоем месте я бы постаралась вести себя прилично.

– А ты долго будешь приглядываться?

– Не уверена. Может, тут и смотреть-то не на что.

– Ни фига себе. Я умен, красив, богат, к тому же с золотым характером. Ты хоть представляешь, как тебе повезло?

– Мне повезло?

– Конечно, мне тоже. Даже больше, чем тебе. Маринка, давай махнем куда-нибудь на пару недель? Отдохнем, позагораем…

– А жить будем в одном номере? – с усмешкой спросила я.

– Можно в разных, – вздохнул он.

– Меня все равно с работы не отпустят, – немного подобрев, сказала я. – Отпуск у меня только в мае.

– А ты иди ко мне работать, я тебя уж точно отпущу.

– И кем я буду у тебя работать?

– Да хоть моим замом. В офис можешь даже не заглядывать, твою зарплату я тебе домой принесу, вместе со своей. Ну, что скажешь?

Тут он достал из кармана бархатную коробочку и сунул мне под нос. Я открыла ее и ахнула. Кольцо было таким красивым, глаз невозможно оторвать. И, безусловно, дорогим. А девушке всегда приятно, если мужчина готов потратиться. Однако в этот момент я вспомнила, как один тип уже пытался всучить мне кольцо, а также то, что из этого вышло.

– Ах ты, мерзавец! – рявкнула я.

Денис испуганно дернулся, уставился на меня, потом перевел взгляд на кольцо и вдруг засмеялся.

– Дурочка, – сказал он весело. – Я с предложением руки и сердца.

Татьяна Устинова

Не оглядывающийся никогда

Первым делом, едва продрав глаза и вспомнив про Рождество, он включил телевизор.

Показывали новости – много Рождества, во всем мире одно сплошное Рождество. О неприятностях говорили неохотно и как-то вскользь. Пожар на заводе, кажется, в Словакии, забастовка, кажется, на Гаити, самолет сел на вынужденную, вроде в Чили. В Москве установились морозы и еще ограблен банк. Про Москву он не стал смотреть.

И мобильный телефон выключил. Даже не проверил, сколько там звонков – должно быть, десятка полтора, и должно быть, все безотлагательные.

За окном было серо, маетно, сумерки с самого утра. Он очень любил такую погоду.

Хорошо бы еще домашний телефон тоже выключить!.. Впрочем, там автоответчик, пусть себе бормочет какую-то давным-давно записанную ахинею в том смысле, что «оставьте сообщение, я свяжусь с вами, как только смогу».

Все вранье, говорила Маня. И автоответчик твой вранье! Никогда ты не перезваниваешь!

Он так злился на ее безапелляционную определенность!

Ну, да, да!.. Я не перезваниваю. Вернее, перезваниваю, но не всем и не всегда, а только когда знаю, что не перезвонить нельзя, то есть когда дело касается работы! И что в этом такого?..

Вот тебе я тоже всегда перезваниваю. Этого мало?

Маня пожимала плечами: нет, а всем остальным ты зачем обещаешь?.. Чтобы потом не выполнить и чувствовать себя свиньей?..

Именно так он себя и чувствовал.

Нынешним утром от одной мысли про Рождество у него начинала дергаться жилка. Эту судорогу под глазом он ненавидел. Ему казалось, все понимают, что он тряпка и неврастеник. Впрочем, сегодня его никто не увидит, вместе с его глазом!.. Пусть дергается сколько хочет.

Он перевернулся на живот, сунул голову в развал подушек, а одну еще пристроил сверху – просто так, чтобы что-нибудь сделать, и именно в постели. Одному в ней было просторно и холодно, как в космосе.

Дождь, сумерки с самого утра и космос в постели – что может быть лучше в канун Рождества?!

– Так, – громко сказал он в подушку, и собственный голос показался ему отвратительным. – Все. Хватит.

Ванна, очень много горячей воды, пожалуй, кофе и газета, которую консьержка наверняка уже сунула за ручку входной двери. Все вполне буржуазно и очень по-французски.

Кофе он не любил и пил только потому, что «по-французски», а от парижских газет у него всегда начинала болеть голова, и он читал только потому, что «буржуазно».

И «правильно».

Черт побери, когда ему стало важно, что «правильно», а что «неправильно»?!

Нет. Сегодня канун Рождества, и он не станет заниматься самоедством. И отвечать на звонки не станет тоже. И думать о Мане – хотя куда ее денешь?.. И ждать гостей – все равно никто не придет! И наваливать на голову подушки не будет тоже – все равно не поможет.

Впрочем, подушки на голову он уже навалил.

Лучше ванна – очень много горячей воды! – кофе и… что там еще?.. Да. Еще немного парижских газет, засунутых консьержкой в дверную ручку.

Еще, пожалуй, он сегодня пойдет в тренажерный зал – еще одна придурь, знак нынешней «взрослой» жизни, и наплевать на то, что там как раз все увидят его дергающийся глаз.

…Главное, у него даже елки нет!..

Весь Париж, пустынный и ветреный, был уставлен елками, даже под аркадами Пале-Рояля стояли елки, выстроенные ровнехонько, как по линейке, и дети, проносясь мимо на велосипедах и самокатах, то и дело задевали зеленые пружинящие ветви.

Вчера он даже подержал одну из елок за лапу. Она была холодной и совсем не кололась. Это показалось ему странным.

Или елки больше не бывают колючими? Или просто он разлюбил Рождество?..

Когда же он успел?..

Может, когда они поссорились с Маней? Они поссорились, и он разлюбил – не то чтобы просто Рождество! Он как-то моментально разлюбил жизнь, хотя всегда был уверен, что так не бывает.

Тогда он вдруг в первый раз подумал, что не умеет жить в состоянии… счастья. То есть, с одной стороны, он этого счастья вроде бы всей душой и страстно желает, а с другой – решительно не понимает, что с ним делать. Со счастьем-то.

Ну, счастье. Ну, вот оно. Он совершенно точно знает, что это именно счастье и есть. Им нужно как-то наслаждаться, а не получается ничего, и выходит одно сплошное несчастье – как в насмешку.

Или командировка виновата?.. Он так мечтал о Париже, так хотел в нем жить, представлял себя французом – непременно элегантное пальтишко, непременно шарф, непременно перчатки, ветер развевает кудри – так долго этого добивался, как кавалер капризную барышню, что совершенно не учел главного. Нет, он этого, главного, и предположить не мог, вот как!

Он и предположить не мог, что так быстро соскучится в Париже, который вроде бы «всегда праздник» и вроде бы «всегда с тобой», о чем всем вроде бы с детства известно, так одичает, так промерзнет – до самых глухих уголков души!

В Москве зима – он видел ее, московскую ненавистную зиму, в «Новостях» и так в нее хотел!.. Он не мог никому в этом признаться, даже Мане, особенно Мане!.. А себе – мог.

Ему казалось, что только там, в морозном московском мареве, он снова станет… живым. Состоящим из плоти и крови, а не из пальтишка и шарфика. И сразу появится о чем писать, да так, чтоб за душу брало, и слова найдутся, и мысли определятся.

Почему-то в Париже у него не возникло никаких мыслей, кроме этой самой, глупейшей, о том, чтоб никто не увидел его дергающийся глаз!.. Кому какое дело до его глаза, кроме Мани?.. А Маня уж точно не увидит!

В этой московской зиме из «Новостей» было все то, что он не любил когда-то – морозный пар от машин, пробки, гололед, темень.

Зато он любил другое – сугробы на даче, и собачью морду в снегу, и холодные лапы. Теплый свитер, пахнущий Маниными духами. Стук дизельного двигателя, работающего на морозе. Горячее красное вино в каменной кружке с плавающими апельсиновыми корками. Почему-то это необыкновенное питье называлось «глинтвейн». Рождественская киношка в телевизоре, песнопения в духе «it’s the most wonderful time of the year», свечи в ванной – зачем они там?.. – а в кресле теплые носки с кисточками и ворох женских журналов с «самыми достоверными гороскопами на год» – «в январе вас ждет романтическое приключение и повышение по службе» – и предложением нарядов «для рождественской вечеринки» – «это платье сделает вас сексуальной и немного опасной». Журналы «с гороскопами» всегда его раздражали, и он даже не подозревал о том, что раздражают они его именно потому, что он очень любит жизнь, изо всех сил любит!..

А теперь – нет, не раздражают.

Да у него и журналов-то никаких нет. И елки тоже!..

Еще ему очень нравилось работать, именно за компьютером, именно с текстом и именно под Рождество. Он строчил на компьютере, за окном начинались сумерки, Маня притаскивала горячий смородиновый сок с черным бальзамом, купленным в крохотном магазинчике в Старой Риге и тоже под Рождество. Строгая пожилая дама, продававшая бальзам, смотрела на них с неодобрением – они хохотали, и обнимались, и говорили очень громко, но тем не менее добавила к бальзаму «небольшой презент», крохотную коробочку шоколада, который они немедленно съели. Потом долго бродили по узким мощеным улицам с табличками на странном языке, заглядывали в окна, где за легкими шторами мигали огоньками елки, и казалось, что там, за шторами, очень уютно и нарядно. С низкого темного неба летел мокрый снег, который тут же таял на Маниной шубейке, и, помнится, в конце концов он сказал ей, что она похожа на мокрую кошку!.. Маня нисколько не обиделась, а потом выяснилось, что она промочила ноги, и они лечились как раз бальзамом со смородиновым соком!.. И, прихлебывая это воспоминание, он работал легко и весело. Журналистская работа всегда давалась ему легко, он и работой-то это не считал – сочинять тексты казалось ему делом необременительным и приятным, и только в Париже он понял, что такое «не пишется».

Ну вот, не пишется, и все тут!.. Нечем писать. Писать словами не получается – слова кончились еще в Москве. Когда он поссорился с Маней.

Сначала он думал, что просто ее разлюбил. Как будто разлюбить – это на самом деле просто!.. Но она оказалась чертовски живучей, их с Маней любовь, и убить ее с первого раза не получилось.

Он сидел в Париже – вроде бы работал, вымучивал скучнейшие обязательные материалы в свой журнал, смотрел французские новости, читал французские книжки, носил перчатки и шарф и обрастал равнодушием, как снеговик ледяной коркой.

Каждый вечер он звонил Мане.

– Как твои дела?

– Хороши, а как твои?

– Прекрасно.

И что-нибудь про погоду. Или про новости.

Ты знаешь, в Москве ужасные пробки. В Париже тоже пробки, и я хожу на работу пешком.

Разлюбить Маню у него не получалось, зато он, кажется, и вправду разлюбил жизнь!..

На улице было ветрено, и ни души, а тренажерный зал оказался закрыт – на двери замок, и опущены гофрированные железные шторы. Ну, конечно. У алжирца Али, бритого смуглого качка, хозяина зала, должно быть, тоже Рождество!..

Он послонялся по улицам, надеясь как-то внушить себе, что печалиться не из-за чего. Рождество, провались все пропадом, – это просто день в году, и ничего больше. В конце концов, у русских свое Рождество, и Новый год впереди, и можно даже придумать что-нибудь невозможное, но сию секунду утешительное, например, что он плюнет на все их с Маней ссоры и прилетит на Новый год в Москву.

Внушить не получилось.

Париж как будто вымер, и только елки качали холодными тяжелыми лапами на ветру, и ему казалось, что в городе никого нет, только он один и множество елок – зачем одному столько?!

Он продрог, устал, наступил в лужу, вспомнил прошлогоднюю Старую Ригу и мокрые Манины носки, и ему стало так жалко себя, что он чуть не заплакал. Впрочем, если бы и заплакал, никто бы не заметил!..

Некому замечать.

Он нашел какое-то кафе, единственное открытое в квартале. Там было шумно и неуютно, и синтетическая елка в углу как будто изнемогала от множества навешанных на нее гирлянд. Он просидел в нем очень долго, поначалу пил скверный кофе, а потом перешел на виски, не менее скверный, и в конце концов все это стало так похоже на читанного в отрочестве Хемингуэя, что он засмеялся громким тоскливым ишачьим смехом, и какие-то парни в расхристанных куртках оглянулись на него от игровых автоматов.

В сумерках он притащился домой, очень несчастный и очень замерзший.

Консьержки не оказалось на месте – должно быть, она ставила в духовку шоколадное рождественское печенье или прилаживала на лысую голову супруга красный рождественский колпак.

Он почти доплелся до своего третьего этажа, когда Маня вдруг спросила бодрым голосом:

– Холодно на улице?

– Ужасно, – ответил он и воззрился вверх.

Маня мыкалась возле его квартиры, и вид у нее был растерянный, но решительный, как будто она собиралась совершить ограбление и не знала, как приняться за дело.

Он хотел потрясти головой, чтоб вытрясти из нее видение Мани возле своей собственной двери, а потом забыл.

– Это ты?!

Ничего невозможно было придумать глупее этого вопроса, но он все же придумал следующий:

– Как ты сюда попала?!

– Это я, – все так же бодро и решительно объявила Маня, – и меня пустила твоя консьержка. А вообще-то я прилетела на самолете. Так сказать, в глобальном смысле.

Он взялся рукой за перила, чтобы пойти наверх, к ней, но никуда не пошел и опять спросил:

– Это ты?!

Маня сбежала по ступенькам, взяла его за руку и втащила на площадку.

– Прости меня, а?

– За что?

– Ну, за то, что я так долго не прилетала! Ты же меня ждал? Ждал изо всех сил?

– Ждал, – признался он. – Ждал изо всех сил.

– Прости меня. Мне трудно было… решиться. Я думала, ты меня разлюбил.

– Я собирался. – Он помолчал. – Но ничего не получилось. Тебя не так-то просто разлюбить.

– Открой, – попросила Маня. – Мне надоело сидеть у тебя под дверью!

Он спохватился и открыл.

Он соображал как-то медленно и с трудом, хотя виски было выпито всего ничего.

Маня втащила свой чемодан – он почему-то совсем не помогал ей, только смотрел, как она тащит, – зажгла свет, стянула куртку и робко на него посмотрела.

И тут они с размаху обнялись и прижались друг к другу так, что чуть не упали, и куда-то пошли, но остановились, и обнялись еще крепче, и он спросил:

– Это ты?..

Она покивала, рассматривая его лицо, а потом сказала:

– Я хочу пригласить тебя на свидание. Давай у нас будет свидание в нашем собственном доме, на нашем собственном участке с нашей собственной собакой. Под нашей собственной елкой!.. В нашей собственной Москве. Давай, а?..

– Давай, – согласился он быстро. Ему трудно было дышать, и он мельком подумал, что еще утром не любил жизнь, и Рождество не любил тоже.

Теперь ему так хотелось Рождества, и жизни, и Мани, что внутри было больно и горячо. Так горячо, что равнодушие немедленно стало таять, как лед под весенним солнцем.

Даже не сопротивлялось, растаяло, и все! Впрочем, куда ему сопротивляться, равнодушию-то, когда Маня прилетела к нему в Париж, и обнимала, и прижималась, и терлась горячей щекой об его ухо!..

В телевизоре, который он позабыл выключить, все шли какие-то рождественские сюжеты, и Маня вдруг сказала:

– Ты знаешь, что я утром узнала из новостей?

Ему не было никакого дела до новостей.

– Что?..

– Министерство обороны США выпустило ежегодный приказ для военных летчиков и береговой охраны. С сегодняшнего дня и до самого Нового года приказом министра обороны им запрещается атаковать неопознанные летающие объекты. И знаешь почему?..

Он перевел дыхание. Сердце у него стучало.

– Почему?..

– Потому что среди них может оказаться упряжка Санты!

Елена Бриолле

Хлеб с Чертовой улицы

Тьфу! Ни зги не видно! В Париже о подобных туманах только в книжках читают. Капли воздуха торопливо замерзали острыми льдинками на его усах. Руки в кожаных перчатках окоченели. Конь фыркал от усталости, но продолжал идти вперед.

Впереди чернел мост. Габриэль Ленуар пригляделся: сломанная доска посередине, а на углу высокий крест. Пахло гнилым деревом. За мостом дорога вела через лес. Похоже, полная глушь. Сыщик развернул коня и поехал обратно.

И угораздило же в такую погоду отправиться в Довиль! Дядя Ленуара Леон Дюрок в этом году решил отпраздновать Рождество в компании друзей на берегу океана. Сам Ленуар по заданию был в Лондоне и вот теперь спешил провести «семейный праздник» в компании десяти самых состоятельных банкиров Франции. Что ему там делать? Развлекать их анекдотами из жизни парижской сыскной полиции?

За один день снега навалило выше колен. Расчистить дороги успели далеко не в каждой деревне. Через час конь Ленуара уже спотыкался. До утра не выдержит. Остановиться бы где-нибудь на ночлег, жаль Пегого. Да толь- ко ни одной лачужки, ни одной деревни на пути. Ленуар снова посмотрел вперед. Что-то чернело, но отсюда не разобрать. Подо- шли поближе, и у всадника в душе похоло- дело. Перед ними тот же мост. Та же сломанная доска и крест на углу. Ленуар снова повернул от моста, но тут сзади раздался скрипучий голос:

– Заблудился? – Ленуар медленно обернулся: перед крестом на мосту стоял человек. В тумане очертания его фигуры расплывались. – Заблудился, говорю?

Конь под Ленуаром заржал и отпрянул, но сыщик спрыгнул с Пегого и, взяв его под уздцы, повел по мосту. Кто там?

У креста стояла старуха, укутанная в шерстяной платок. Глубокие морщины на обветренном лице походили на кору старого дуба, и от этого ее лицо напоминало маску. Бесцветные глаза в сумерках казались совсем белыми. Старуха поправила платок, заправляя под него волосы, и сказала:

– Белый всадник спустился на деревню. Никого не пропускает, кроме меня. Я тут каждый кустик знаю. Иди за мной. Из Дьеппа?

– Из Парижа, – ответил Ленуар.

– Как далеко… Маргарита всегда хотела туда попасть, но так и не случилось. Судьба распорядилась по-другому. Все мы тут живем. Все мы тут и помрем. Иди уж, что стоишь?

Старуха пробормотала, повернулась и быстро пошла к лесу. Ленуар не отставал.

– Вас зовут Маргарита? – спросил он.

– Маргарита. Как цветок. Увядший цветок. – Старуха рассмеялась, и ее сухой смех прозвучал, как треск сломанной ветки.

Деревья, которые в тумане Ленуар принял за чащу, оказались пролеском. Старуха шла на удивление легко для своего возраста. Они прошли вдоль заснеженного поля, а вот по обеим сторонам дороги показались первые дома. На углу висела деревянная табличка с названием улицы – «Чертова».

Ленуару стало не по себе.

– А что у вас за деревня? – спросил он.

– Бург-Ден, – ответила провожатая. – На зиму многие уезжают на заработки в Дьепп. И нас остается совсем горсть: сотня жителей. Маленькая деревня. А вот и мой дом. Привяжи коня в хлеву. Раньше у меня две коровы было…

– Вы их продали? – оставляя Пегого в старом сарае, спросил Ленуар.

– Околели они, родимые… Ну, давай, идем греться.

Обычно дома в Нормандии строили из кирпичей, но этот дом был построен из белого камня. Когда вошли в сени, в нос Ленуара ударил запах душистых трав. Старуха быстро разделась и затопила печь, зажгла керосиновую лампу, и сыщик увидел, что на всех четырех стенах ее жилища висели сушеные букеты цветов, трав и различных растений. В буфете тоже толпились разные мешочки с лавандой, мятой, розмарином и тмином… Их было больше двух сотен. На каждом пришит кусочек ткани с названием растения. Вот почему с непривычки голова-то закружилась! Его приютила на ночь травница.

Без платка и тумана страшная старуха оказалась просто пожилой женщиной с волосами, аккуратно заплетенными в длинные косы. Она приготовила горячую похлебку, полную разных специй, и отрезала большой ломоть хлеба. Ленуар наелся. После холодной дороги ужин показался ему волшебным.

– Иди, я тебе постель уже застелила. Завтра у нас будет важный день! У сына пекаря свадьба! – сказала старуха. – Ты любишь маргаритки? Они такие хрупкие, легче, чем снег.

– Завтра мне нужно будет ехать дальше…

– Куда ты поедешь? Сегодня ночью метель будет. Такая метель, что и конь не пройдет. А на свадьбе вся деревня соберется. Праздник будет большой! Ты спи пока, отдыхай…

Ленуар хотел возразить, но старуха наклонилась над ним, чтобы положить мешочек лаванды под подушку. Голова от ароматов закружилась быстрее. Последнее, что увидел перед собой сыщик, была медная пуговица, которая висела у хозяйки на ниточке вместо нательного крестика. Затем сыщик провалился в глубокий сон.

Открыл глаза Ленуар только на следующий день. В окно светило яркое солнце. Уже полдень? Что за наваждение? Он никогда обычно так долго не спал. На столе лежал ломоть свежего хлеба, а рядом – бидон молока. Такого вкусного хлеба с хрустящей корочкой Ленуар давно не ел. Он позавтракал и уже было собрался выходить из дома, когда посмотрел на дверь. Там на гвозде висела записка: «Все на свадьбе у пекаря. Приходи».

На улице сразу стало ясно, что хозяйка оказалась права: туман рассеялся, но за ночь всю деревню завалило сугробами. Пока дороги не расчистят, никуда отсюда не уедешь. А кому чистить дороги, если все гуляют на свадьбе?

При свете дня Бург-Ден оказался типичной нормандской деревушкой. В хлевах мычали коровы. Деревня состояла из трех дорог – на Сент-Обен-сюр-Мер, на Дьепп и Чертовой улицы.

Дом собраний, где сегодня проходил праздник, найти было очень легко. Двухэтажный, увитый плющом, просторный, он мог посоперничать по размеру только с деревенской школой и жандармским отделением, мимо которых Ленуар проходил раньше. Впрочем, от типичного жандармского отделения осталась только старая вывеска. А рядом висела новая – «Булочная».

На свадьбе действительно собралась вся деревня. Гости сидели за столами, выстроенными в виде буквы П. На белых, вышитых цветами скатертях стояли большие супницы и пузатые хлеба, огромные блюда с овощами и жареной птицей, головки сыра и бутылки местного вина. Ленуара радушно посадили за общий стол. Непрошеный гость на свадьбе – к счастью.

Невеста была красавицей: в длинном платье, расшитом кружевами, девушка светилась белизной. Рядом сидел счастливый жених.

– Анне недавно исполнилось девятнадцать, самая завидная невеста, – затараторил рядом сосед-мясник. – А жених – Симон Мормиш. Он ее на десять лет старше. Сын нашего пекаря Жерара. У нас самый вкусный хлеб в округе. Жерар печет его в старинной печи, которую построил еще его прадед! Сюда из соседних деревень приезжают хлеб покупать! А вы чем занимаетесь? Как к нам-то приехали? Вчера туман был, ничего не видно, хоть глаз выколи…

– Это да! – ответил Ленуар. – Если бы не Маргарита, то я бы на тот мост никогда бы не свернул. Она меня сюда привела.

Мясник вытаращил на Ленуара глаза и перекрестился.

– Маргарита? – спросил он. – Маргарита давно погибла на том мосту… Кто вы?

– Габриэль Ленуар, агент из бригады краж и убийств парижской префектуры полиции. – Тут мясник побелел и уже молча захлопал глазами. – Погодите, путь мне показала травница. Ее дом стоит в самом начале Чертовой улицы.

– Так то не Маргарита, а Мари-Ноэль, Немая.

– Почему немая? – удивился Ленуар.

– Она онемела: ни с кем не говорит. Удар у нее какой-то был. Я здесь поселился только в прошлом году, не знаю, что с ней случилось, а в деревне никто об этом не рассказывает. Говорят, мол, что было, то прошло, черт тебе на язык. Юродивая она у нас. Но в травах понимает. Если хворь какая, а аптекарь не знает, что такое, то все к ней идут.

Ленуар обвел глазами зал. Старушка-травница сидела в углу и, ни на кого не смотря, раскладывала на скатерти колоски пшеницы. А потом взяла одну буханку хлеба и перевернула. Перевернутый хлеб раньше оставляли для палачей. Перевернутый хлеб – к несчастью. Зачем она это сделала? Надо будет с ней поговорить. Не приснилась же она Ленуару! Вот же она. Седые длинные волосы все так же заплетены в две косы.

Между тем гости начали произносить тосты. С каждым новым тостом отец Симона Жерар всё больше краснел, а его пышногрудая мать Шарлотта всё глубже вздыхала. Со стороны невесты отец вздрагивал и смущенно улыбался гостям, не уставая благодарить всех за подарки и пожелания. А мать Анны, как рассказал Ленуару мясник, умерла год назад, поэтому рядом с отцом невесты сидел ее младший брат. Он кричал громче всех под веселые улюлюкания гостей.

Одна беременная девушка поднесла невесте огромный каравай домашней выпечки, перекрестила его и сказала:

– Пусть он принесет тебе, Анна, такую же полноту, что и мне.

Так, видимо, здесь желали невесте поскорее зачать ребенка. Все снова закричали, засвистели, только Анна оставалась очень серьезной. Да ее будущая свекровь скривилась и отказалась пить вино «за здоровье будущего внука».

Затем гулянье продолжилось. Трое деревенских заиграли на гармошках, и гости пошли танцевать. Музыка играла, набирала силу. Люди танцевали, всё больше распаляясь и краснея от вина. Собаки выли и тявкали в ритм гармонистам. И вот настал черед Симона и Анны выходить на танец. Жених вывел невесту под ручку в центр зала и провел по кругу. Музыканты заиграли, и молодожены пустились в пляс.

Анна держала руки на талии и притопывала каблучками. Жених скрестил руки за спиной и под дружные хлопки гостей крутился вокруг нее, не отводя глаз от девушки. Все улыбались, пели и пили вино.

Вдруг Анна остановилась и сильно побледнела. Симон подхватил ее за талию. Она широко открыла глаза и попыталась что-то произнести, но у нее никак не получалось. Мать Симона набрала в рот воды и опрыскала лицо невестки. Та в страхе посмотрела на свекровь и начала задыхаться.

Гости взревели.

– Николя! Аптекаря, скорее! – заорал Симон.

Ленуар бросился к молодоженам, но его опередил щупленький господин с полными губами. Видимо, это и был местный аптекарь. Анна потеряла сознание. Николя присел на корточки рядом с девушкой и померил ее пульс у сонной артерии. Затем посмотрел на Симона и тихо сказал:

– Она… Она отдала богу душу.

Пока гости причитали, пока женщины лили слезы, пока Симон в ужасе смотрел на Анну, Ленуар присел к девушке и тоже пощупал ее шею. Аптекарь был прав: пульса не было. Тогда Ленуар приоткрыл веки девушки: сосуды в глазах девушки лопнули. Инсульт в девятнадцать лет? Сыпь на шее… Аллергия на алкоголь?

– Руки прочь от моей невестки! – Ленуар поднял голову. Над ним возвышался грузный пекарь Жерар.

– Кажется, ее отравили, – сказал Ленуар. – Скажите гостям, чтобы никто не прикасался ни к бокалу, ни к тому, что у нее было в тарелке…

– Кто вы такой, чтобы тут распоряжаться? – воскликнула мать жениха.

– Агент сюрте из парижской префектуры полиции. Кто у вас в деревне за главного?

Хозяева переглянулись. Отец Анны спросил:

– Вы говорите, ее отравили?

– Кто у вас тут за главного? – рявкнул Ленуар. Гости расступились, и к нему вышел, опираясь на палочку, господин лет сорока пяти. На носу у него были толстые очки.

– Это наш мэр, мсье Трувиль.

– Помогите вывести отсюда гостей. Пусть останутся только самые близкие.

– Пьер, да что ты ему позволяешь всем руководить! – закричала мать жениха. – Он же чужак. Непрошеный гость!

– Так на свадьбе непрошеный гость – к счастью, – почти шепотом возразил Пьер Трувиль. – Расходитесь, господа, ну-ну, хватит смотреть, мсье из Парижа, он нам поможет разобраться, в чем тут дело.

– Вечно ты позволяешь всем водить тебя за нос! – никак не могла угомониться Шарлотта Мормиш. – Да он…

– Прекратите истерику! – Голос Ленуара страшной волной прокатился по залу. – Здесь произошло убийство, ваш писк не поможет.

Шарлотта раскраснелась и посмотрела на мужа, но тот молчал.

– Что девушка сегодня ела? – спросил Ленуар, подходя к главному столу.

– Так Анна ела всё то же самое, что и мы: запеченную телятину с картошкой, суп с грибами и уткой, а десерт еще не подавали, – ответил брат погибшей девушки. Он постоянно взъерошивал свои густые волосы и никак не мог устоять на одном месте. – А ее правда отравили?

Ленуар внимательно осмотрел тарелку невесты. Анна, видимо, из-за волнения почти ни к чему не притрагивалась. Только ее бокал был пуст.

– Из какой бутылки наливали вино? – спросил Ленуар.

– Мы… – начал брат невесты, – у нас только одно вино, местного производства. Под Рождество и на праздники мы другого не пьем. Вот эту бутылку отец открыл и налил Анне. Папа, что же ты наделал?

Отец невесты непонимающим взглядом посмотрел на сына и на столичного сыщика.

– Так я… У нас закончилось вино, а было столько тостов… Вот я и открыл новую бутылку. Она уже стояла перед Аннушкой, но я не видел, кто ее там поставил. Боже мой, дочка!

Ленуар взял бутылку и понюхал ее содержимое. Пахло простым вином. Сыщик подошел к столу Анны и взял бутылочную пробку, которая лежала справа от бокала девушки. При свете дня в пробке особенно отчетливо чернела маленькая дырочка от иглы. Если бы только Шуано был здесь, он бы провел анализы, а в такой глуши какие анализы? Впрочем…

– Николя, подойдите сюда, – обратился Ленуар к аптекарю. – Мне понадобится ваша помощь.

В аптеке Николя Гранжа в старых застекленных шкафах толпились разноцветные склянки, бутылочки, флаконы и мешочки с порошками. Одни проталкивались вперед, вторые скромно забивались в угол в ожидании хозяина. На каждой из них белела бумажная этикетка с названием.

Темный дуб шкафов разбавляли вышивки на стенах с изображением разных цветов и трав. Каждая из них была аккуратно вставлена в рамочку с этикетками, на которых такими же коричневыми чернилами были выведены названия растений. Только если на склянках почерк был неразборчивый, то на вышивках все буквы складывались в аккуратные овалы и завитушки.

– Вы давно знаете Мормишей? – спросил Ленуар, пока аптекарь готовил конусообразные стеклянные колбы и доставал весы и химикаты.

– Кто их не знает? Это первая семья в городе, особенно с тех пор, как Жерар разработал свой собственный рецепт хлеба. Теперь за «хлебом с Чертовой улицы» едут даже из Дьеппа.

Аптекарь разлил вино из бутылки в пять пустых колбочек и, прежде чем приступить к опытам, посмотрел на Ленуара:

– Я слышал, что вы ночевали у нашей Немой…

– Да, она меня провела сквозь туман в Бург-Ден.

– Старая карга! – фыркнул аптекарь. – Будьте с ней осторожны.

– За что вы ее так не любите?

– А за что мне ее любить? Как только у меня закончится то или иное лекарство, все бегут к ней травками лечиться. А некоторые от аптеки и вовсе нос воротят. Говорят: «Наука – в книгах, а здоровье – в природе». – Жидкость в первых двух колбочках после добавления порошков не изменила цвет. – А как может травница соперничать с фармакологическим прогрессом? Я некоторые лекарства из Парижа выписываю! А к ней ходят болезни и душевные раны лечить. Шарлатанство это все.

– А давно она онемела? – спросил Ленуар.

Аптекарь добавил очередной химикат в третью колбу, вино зашипело и пенкой поднялось до самого горлышка.

– Есть! – вскрикнул аптекарь, и сделал шаг назад. – В вино добавили… У Анны на пенициллин была аллергия. В вино добавили пенициллин!

– Значит, пенициллин вызвал у нее аллергическую реакцию, шок всего организма… А как туда могли добавить лекарство без шприца? У кого-нибудь в деревне есть шприцы, кроме вас? – спросил Ленуар.

– Нет… Насколько я знаю. Подождите, вы намекаете, что Анну отравил я?!

– Проверьте: у вас все шприцы на месте?

Николя поспешно открыл свою толстую, растрепанную учетную книгу, затем нижний ящик правого шкафа и пересчитал шприцы.

– Вроде все шприцы на месте, и с осени у меня их никто не брал.

– А кто купил последним?

Аптекарь еще раз полистал свою учетную книгу и ответил:

– Кажется, сама Анна Артман и купила. Она приходила тогда за лекарством, а заодно и шприц попросила большой. Сказала, что для отца.

– А за каким лекарством приходила Анна?

– От живота. Сказала, что крутит ее уже три дня, что-то съела не то, температура. У меня тогда все успокоительные капли для желудка закончились. На пенициллин у нее аллергия. Так она и ушла ни с чем. А шприц взяла. И после этого больше в аптеку не возвращалась.

Дом Артманов – Анны, Франка и их отца Мишеля – находился неподалеку от аптеки. Когда Ленуар постучался, ему открыл Франк.

– Это вы, мсье? Проходите. Папе совсем плохо… – Глаза у паренька опухли, а волосы теперь совсем топорщились в разные стороны.

Труп Анны лежал на обеденном столе все в том же свадебном платье. Отец сидел перед ней на сплетенном из лозы стуле и молча держал дочь за руку, словно не хотел ее отпускать в мир смерти. За окном снова пошел снег. Прохожие показывали на дом пальцами, поэтому Франк со злостью зашторил окна.

– Мсье Артман, я очень сочувствую вашему горю, – тихо сказал Ленуар. – Но нужно выяснить, кто отравил вашу дочь.

Услышав эти слова, Мишель Артман вздрогнул и с испугом посмотрел на непрошеного гостя.

– Ее отравили вином, которое вы открыли. Вы не помните, кто поставил эту бутылку на стол?

– Анну отравили? Будь они прокляты! – вскрикнул Франк.

– Кто «они»? – спросил Ленуар.

– Все жители этой деревни! С тех пор как мы сюда приехали, нас преследуют одни несчастья! Папа, я же говорил, что нужно было остаться в Дьеппе!

– Прекрати! Прекрати, слышишь? – Слова сына будто пробудили Мишеля Артмана ото сна. – Катрин и Анну этим не вернешь.

Ленуар вопросительно посмотрел на сломленного горем Франка. Тот снова взъерошил волосы и сказал:

– Катрин – это мама. Она умерла еще прошлой зимой от пневмонии. От здешнего холода. Мы переехали в Бург-Ден полтора года назад, когда папа получил здесь работу сельским учителем. У него всего три класса ребят. Сначала мама, а теперь Анна… Что же нам теперь делать, а, отец?

– Замолчи! – крикнул Мишель Артман. – Не люди виноваты, а я… Что Катрин не уберег. Прошлой зимой у аптекаря лекарства против воспаления закончились, дороги замело, у Катрин жар начался. Только Мари-Ноэль ей помогла своими травяными отварами. Но я учитель! Как на меня посмотрели бы все жители деревни, если бы я позволил и дальше Мари-Ноэль приходить в наш дом? Деревенской травнице, которая цветочками да отварами лечит? Я же сам преподаю точные науки и основы естественных наук. Решил ждать, пока привезут лекарства в аптеку, а жене стало совсем плохо… Так и не дождался, умерла Катрин. Может, Мари-Ноэль на этот раз решила отомстить мне за неверие в силу трав. Она же все про них знает: какая травинка живая, а какая несет смерть.

– Если это так, я убью старую ведьму! – вскричал Франк. – Она за все заплатит!

– Молодой человек, а вам не кажется, что смертей на сегодня уже достаточно? – заметил Ленуар. – Расскажите мне лучше, как относились к Анне Мормиши?

– Симон влюбился в нее без памяти, – сказал Артман-отец. – Ходил за ней с этой осени, проходу не давал. Сначала я был против их брака: Анна училась в городе, а Симон даже деревенскую школу не окончил, он ей не ровня. Но потом она меня уговорила, и я дал им свое родительское благословение.

– И это всё? – встрял Артман-младший.

– Франк, прекрати! – поднял на сына голос Мишель.

– Папа забыл сказать, что…

– Замолчи!

– Нет, ты же сам сказал, что Анну все равно теперь не вернешь, так что больше покрывать Мормишей мне незачем, – с горячностью продолжил Франк. – Покажи ему, покажи палочки!

Франк подошел к письменному столу и вытащил оттуда десяток тонких деревянных па- лочек.

– Отцу уже полгода жалованье задерживают. Мы в этом городе погрязли в долгах по самое горло. Смотрите, смотрите, сколько мы должны Мормишам! – Франк протянул деревяшки Ленуару.

В сельских булочных часто за хлеб платили в долг. Каждый раз, когда пекарь выдавал очередную буханку клиенту, он ставил зарубку на своей палочке и такую же зарубку на палочке клиента. За хлеб полагалось платить раз в неделю или раз в месяц. Тогда пекарь ломал палочки с зарубками и заводил новые. По количеству целых палочек выходило, что Артманы задолжали в булочную примерно за полгода, а это большая сумма…

– Но вы же не ели один хлеб? Почему вы так злитесь на Мормишей?

– Симон, когда начал ухаживать за Анной, сказал, что пока мне не выплатят жалованье, я могу брать в долг в овощной лавке и в мясной и чтобы все записывали на его имя, – развел руками Мишель. – Ей-богу, я был против их брака! Но Анна уговорила меня.

– Она любила Симона? – спросил Ленуар.

– Этого самовлюбленного типа? – снова вмешался в разговор Франк. – Как она могла его любить? Но что поделать, когда мы у них в кабале уже полгода ходим? Да и приданого у Анны было кот наплакал. Сказала, что стерпится, мол, слюбится.

Мишель не выдержал и беззвучно заплакал. Сын сел рядом с отцом и с горячностью подростка заговорил:

– Пап, я больше не дам нас в обиду. Я все им отработаю, и мы уедем из этой чертовой деревни!

– Франк, скажите, а зачем Анне осенью мог понадобиться большой шприц?

– А откуда вы… Аптекарь уже разболтал, да? – ответил Франк. – Это нам дали в долг корову, а она больной оказалась. Обманули нас… Мы же в этом не разбираемся. Мы для них «городские простофили». Шприц был нужен для ввода лекарств, но уже поздно, корова все равно умерла. А шприц я тогда разбил. И чем мы не угодили жителям этой деревни? Тем, что отец учил их детей разным наукам? Тьфу!

На улице снег засыпал следы Ленуара, и уже нельзя было сказать, что он пришел к Артманам всего час назад. Казалось, деревня прекрасно умела хранить свои секреты. Сыщик вернулся было к немой старухе, чтобы проверить Пегого, но ее не было дома. Зато конь был причесан, накормлен и чувствовал себя гораздо лучше самого Ленуара. Радостно фыркнув хозяину, Пегий окончательно убедил его, что сегодня топтать свежий снег в его планы не входило. Сыщик вздохнул. История с вином не давала ему покоя. Анне было всего девятнадцать лет. Кому девушка успела насолить настолько, чтобы ее отравить прямо на свадьбе?

Ленуар вышел обратно на Чертову улицу и не спеша направился к дому Мормишей. Пришло время поговорить с самыми состоятельными жителями этой проклятой деревни.

Напротив булочной располагались лавка бакалейщика и мясной магазин. Увидев замороженные усы сыщика, бакалейщик хотел закрыть дверь, но Ленуар зашел в лавку быстрее.

– Мы сегодня закрыты! – крикнул бакалейщик вместо приветствия.

– А я не хочу у вас ничего покупать, – спокойно ответил Ленуар. – Скажите, это вы привезли Мормишам на свадьбу вино?

– Какая разница? Да, я им принес вчера ящик вина, но и соседи накануне покупали вино. Я продаю только местное вино, бутылки все одинаковые, как братья-близнецы.

– А я вас ни в чем и не обвиняю. Кто у вас чаще всего покупает вино?

– Все покупают по мере надобности. Для себя да к праздникам готовятся. Рождество на носу. Извините, мне пора закрываться…

– Так кто у вас больше всех покупает вина?

– Это не ваше дело. – Бакалейщик хотел было отвернуться, но Ленуар опустил свою тяжелую руку ему на плечо. – Хорошо, если вы так настаиваете, то Мормиши в этом году купили больше всех, а еще Николя, аптекарь наш. Но Мормиши на праздники, а аптекарь для себя. Сам не знаю, когда он все успевает выпивать. Пиво берет и вино, а ходит всегда трезвый. Может, дома тайком пьет, от людей прячется. Извините, но меня дома дети ждут, мне пора закрываться.

Ленуар вышел из бакалейной лавки и посмотрел на дом Мормишей. Оттуда доносились крики. Все окна были зашторены. Сыщик постучал в дверь. Открыл хозяин дома, Жерар.

– А-а, столичная ищейка к нам пожаловала! – заревел он на весь дом, и крики прекратились. – Что вы здесь забыли? Вам мало того, что вы нам свадьбу испортили?

– Следите за своими словами, господин Мормиш! – резко ответил Ленуар.

– Простите его, мсье полицейский, проходите! У нас сегодня такое несчастье, мы все не свои ходим! – запричитала Шарлотта. – Лора, приготовь мсье чашку горячего шоколада!

Служанка быстро юркнула на кухню, словно там сегодня было самое безопасное место. Вся гостиная была украшена яркими вышивками: цветы и кошечки, вензеля и деревенские домики. Видимо, Шарлотта заказывала нитки специально из Дьеппа или Руана.

– Мы все не свои ходим? – громко повторил слова матери Симон. – Это ты расставляла на столе бутылки! Ты ее всегда не любила! Вот и решила разобраться со своей будущей невесткой! Лучше бы и меня с ней заодно отравила! Как мне теперь жить без Анны?

– Мсье, простите моего сына, – обратилась к Ленуару Шарлотта. – У нас большое горе, большое горе… Садитесь вот сюда.

Хозяйка подвинула сыщику стул, а Лора принесла чашку шоколада. К шоколаду Ленуар не притронулся.

– Девушку отравили. Аптекарь подтвердил мои подозрения. Но, как я вижу, вы уже об этом знаете. За что вы не любили невестку, Шарлотта? Ваш сын прав, и вы решили свести с ней счеты?

– Что вы! Я действительно не очень одобряла брак Симона с этой девушкой…

– Вот, видите? Она сама… – начал было Симон.

– Да, я ее не любила! – перебила его Шарлотта. – А за что мне ее любить? Анна всегда от меня нос воротила, считала себя умнее всех! Жерар, что ты молчишь? Или она тебе тоже нравилась, эта городская штучка? Только не надо душой кривить!

– Шарлотта, держи себя в руках, – сказал пекарь. – Симон выбрал Анну, значит, она была бы нам хорошей невесткой. И чем плоха умная невестка? Если ты окончила три класса приходской школы, это еще не значит, что все должны знать только грамматику с арифме- тикой.

– И ты туда же? Дело не в грамматике с арифметикой! Дело в уважении! Кто в нашей семье ведет дела? Думаешь, я не знаю, что Артманы уже давно на мели, и ты им весь хлеб в долг выписываешь? Что-то раньше ты не жаловался на мои знания арифметики! Эта девка всем нашим мужикам в деревне голову вскружила!

– Хватит! Сегодня суббота, мне пора уходить в пекарню. Анну хоронить все равно будут не раньше понедельника. А хлеб печь кому-то нужно. Если хотите, идемте со мной, пусть бабы угомонятся, – показывая на жену и сына, сказал Жерар.

Тогда Симон и Шарлотта ополчились на Жерара. Пока он медленно натягивал старое пальто с круглыми пуговицами, они тявкали, как домашние псы, за то, что хозяин не дал им на ужин мяса.

Оказавшись на свежем воздухе, Ленуар с облегчением вздохнул и надел свои кожаные перчатки.

– Значит, вы не знаете, кто желал Анне смерти? – спросил сыщик у пекаря.

– Она была очень умной девушкой. Может, обидела кого-то из наших невзначай. У нас-то все простые, неученые. Но Анна была доброй, Симону она бы стала хорошей женой, – сказал Жерар больше себе самому, чем столичному сыщику.

– И давно у вас своя пекарня?

– Давно. Ее еще мой прадед построил. – Пекарь явно был рад поговорить о том, что составляло всю его жизнь. – Я из семьи потомственных пекарей. Вот только Симон до конца так и не определился: будет идти по моим стопам или нет. Да и семьей так и не обзавелся.

На улице уже стемнело. Печь стояла на поле, в тридцати метрах от деревни, под старым дубом. Ленуар вчера проходил по этому полю, но в тумане пекарню на заметил. Сейчас белый снег тоже скрипел под сапогами. На улице никого уже не было. Только вдали чья-то тень. Ленуар пригляделся: к ним навстречу шла Мари-Ноэль. В руках у нее был букет засушенных цветов. Увидев их, старуха остановилась.

– Мадам, с вами все в порядке? – спросил ее Ленуар. – Уже поздно, проводить вас до дома?

Старуха посмотрела на Ленуара своими прозрачными глазами и ничего не ответила.

– Она же Немая! – сказал, проходя мимо Мари-Ноэль, Жерар. – Сумасшедшая. Не тратьте на нее время.

– Сегодня ночью она меня спасла: провела к себе по мосту с крестом. Вы не знаете, от чего она онемела?

– От горя, – быстро ответил Жерар. – Дочь ее, Маргариту, убили на том мосту. Туман был. И такой же, как вы, проезжий спешил через Бург-Ден по делам и сбил Маргариту. Она умерла. Мари-Ноэль ее всю ночь искала, а когда под утро нашла окоченевший труп дочери, весь в крови, онемела. Больше ни с кем не говорит. Я бы на вашем месте побоялся у нее ночевать.

– А вы тоже боитесь ночевать дома? – спросил Ленуар, вспоминая о Шарлотте Мормиш.

Жерар бросил короткий взгляд на сыщика и ответил:

– Моя жена – хорошая хозяйка. Анну она действительно недолюбливала, но вы же знаете женщин. Они всегда друг друга недолюбливают. Я работаю по утрам, а с субботы на воскресенье я всю ночь пеку двойную порцию хлеба, потому что в понедельник булочная закрыта. Да и к похоронам теперь будем готовиться…

В пекарне два помощника Жерара уже растопили печь и начали замешивать тесто. Печь действительно была выложена старинной кладкой с большим отверстием для дров. Поленья из дуба длиной по шестьдесят шесть сантиметров складывались в три ровных ряда. Жерар вынул из кармана кусочек бумаги и бросил его в горящую печь. Бумага медленно почернела и только потом вспыхнула.

– Хорошо! Если бы бумага загорелась сразу, то пришлось бы печь охлаждать. А так температура как раз. Сегодня снег, печь будем дольше обычного, – сказал Жерар Ленуару, а затем, уже обращаясь к своему брига- диру, распорядился: – Готовим по плану, но круглых хлебов в три раза больше. У нас похороны.

Ленуар огляделся: вокруг не было никаких часов.

– А как вы определяете, когда хлеб готов? – спросил он.

Пекари переглянулись, и Жерар, усмехаясь, ответил:

– По запаху.

– Жерар, я слышал, что пять лет назад вы разработали свой рецепт хлеба, который стал пользоваться большим спросом. Вы пекарь в четвертом поколении, и вдруг придумали новый рецепт? Что произошло? – спросил Ленуар.

Жерар снова посмотрел на своих помощников и сказал:

– Это секрет. Если я вам скажу, то секрета больше не будет.

Пекарь снял пальто, засучил рукава и принялся формировать будущий хлеб, вытягивая тесто в длинные буханки по три-четыре килограмма. Завтра Шарлотта будет продавать их на вес. Впереди предстояла длинная ночь.

Ленуар вышел из пекарни, унося с собой первый испеченный хлеб. Он думал о Мари-Ноэль. Почему все говорили, что она онемела, ведь старуха с ним вчера ночью говорила? Если ее дочь сбил проезжий, то почему она привела Ленуара к себе? Неужели хочет отомстить? На Чертовой улице уже стемнело, и ноги несли сыщика к Мари-Ноэль всё быстрее.

Проверив Пегого, он вошел в дом, но там было тихо. Ленуар разделся и постучал в спальню хозяйки. Опять тишина. Тогда он приоткрыл дверь: Мари-Ноэль мирно спала в своей кровати. Рядом на столике лежали сухие цветы. Старушка совсем не походила на убийцу. Столичный сыщик вернулся к себе в комнату и тоже лег спать.

Во сне Ленуар снова оказался в тумане на том же мосту. Только на этот раз у креста стоял кто-то другой. Сыщик подошел ближе, вытягивая перед собой руку. Перед ним стояла совсем еще юная девушка. Длинные русые волосы, шерстяное платье… Что это? На платье следы грязи, юбка в крови. Ленуар пригляделся: у девушки были бесцветные глаза. Она улыбнулась, и сыщик невольно вздрогнул.

– Маргарита? – прошептал он.

Девушка кивнула. Ленуар открыл было рот, чтобы спросить ее о смерти, но дочь Мари-Ноэль вдруг поднялась над землей и наклонилась прямо к уху сыщика. Во рту пересохло.

– Габриэль, – сказала девушка, – пусть мама больше не носит мне цветов. Не надо меня здесь больше удерживать. А вы посмотрите мои школьные тетради.

Маргарита прижалась к сыщику, и его тело похолодело, он задрожал и попытался произнести имя девушки:

– Мар-га-ри-та… Отпустите!

Призрак посмотрел своими невидящими глазами на сыщика и медленно растворился в тумане. Ленуар закашлял и проснулся. Вокруг него, как и прежде, на стенах весели сушеные травы и цветы. Голова кружилась. Одеяло съехало на пол. Что за наваждение? Сон как рукой сняло.

Когда на заре в комнату постучалась хозяйка дома, Ленуар уже оделся и привел себя в порядок. Старуха молча принесла ему стакан молока с куском хлеба, который Ленуар оставил вчера ночью на столе.

– Доброе утро! – сказал сыщик, но старуха ничего не ответила. Тогда он продолжил: – Мари-Ноэль! Вы же не немая, вы говорили со мной, почему теперь вы молчите?

Старуха делала вид, что не слышит.

– Мари-Ноэль, я знаю про вашу дочь, она явилась мне сегодня во сне. Я видел ее! – Старая женщина обернулась и рассеянно посмотрела на Ленуара.

– Моя Маргарита? – тихо спросила она.

– Да, у нее были распущенные волосы и синее шерстяное платье…

На глазах старухи выступили слезы.

– Маргарита сказала, чтобы вы отпустили ее душу и больше не носили цветов на тот крест. А еще попросила дать мне ее школьные тетради.

У Мари-Ноэль опустились руки, и она села за стол рядом с Ленуаром.

– Она тебе так сказала?.. Моя девочка… Ты любишь маргаритки? Они такие хрупкие, легче, чем снег… – Старуха растерла костлявым пальцем слезы на щеках и посмотрела в окно. Серое небо казалось таким тяжелым, будто собиралось раздавить деревню и ее жителей.

– Расскажите, что тогда произошло? – спросил Ленуар.

– Моя бедная девочка… Говорили, что ее сбил незнакомец, непрошеный гость, проезжий… Она работала помощницей Шарлотты Мормиш и вечером не вернулась домой. Я пошла к Мормишам, но они сказали, что Маргарита уже давно ушла. Я искала ее повсюду, не поняла сначала, что она меня у моста ждала…

– Она была жива, когда вы ее нашли?

– Замерзла моя девочка, околела. Кто-то ударил ее копытами, Маргарита упала и ребеночка своего потеряла, а потом и сама околела… Туман тогда был. Рядом с Маргаритой я вот эту пуговицу нашла. – Мари-Ноэль вытащила трясущимися руками медную пуговицу, висящую у нее на шее, и показала Ленуару. – Все сказали, что ничего не видели. Все решили, что ее сбил незнакомец. Обманули. Я знаю, что ее убил один из наших. Поэтому больше я ни с кем из деревенских и не говорю. Они приходят за помощью – помогаю, а говорить мне для этого незачем.

– Маргарита была беременна? – спросил Ленуар. – Вы знали, кто был отцом ее ребенка?

– Она не хотела мне говорить. Но тогда ей было всего семнадцать. А Мормишу-младшему двадцать четыре. Она работала у его матери, кто же еще мог быть отцом ребенка? Не в капусте же дитя-то нашли.

– Значит, это вы отравили Анну? Вы хотели отомстить Симону за свою дочь? Анна ведь тоже была беременна… На первых месяцах беременности у женщин крутит живот, она ходила к аптекарю за лекарством, но лекарства у него не оказалось, тогда она пришла искать помощи у вас. Так вы и узнали о том, что Анна беременна.

Старуха серьезно посмотрела на Ленуара и кивнула.

– Да… Анна была беременна. И я ей помогла, я травница, я всем помогаю. Это мой крест. Сначала я хотела отомстить Симону, но травницам убивать нельзя. Однажды убьешь – свой дар растеряешь. Я дала Анне ромашку, отвар из сушеных маргариток делать… Погоди, что это я? Тетради Маргариты я отдала Мишелю Артману, он учитель, хотел посмотреть, как у нас раньше учили…

На улице начинал завывать ветер. Скоро снова поднимется метель. Если повезет, то Ленуар сможет продолжить свой путь только завтра утром. Часы показывали семь тридцать. Сыщик оделся и вышел в серое утро.

Жители деревни собирались на воскресную службу. Колокола церкви Святой Богородицы звали всех на дорогу на Дьепп: кто будет строить храм на Чертовой улице?

Ленуар шел к Мормишам. Булочная начинала работать только в восемь утра, и он рассчитывал застать Шарлотту дома. Однако когда сыщик открыл дверь, на пороге стоял аптекарь.

– Ах, мсье сыщик, а я как раз собирался уходить. Шарлотта послала свою служанку за каплями от нервов, и я решил занести лично. Заодно выразил еще раз свои соболезнования, – засуетился Николя, надевая пальто с большими серебряными пуговицами. – Простите, я спешу на службу, вынужден откланяться.

Ленуар пропустил аптекаря и снял шляпу. Шарлотта Мормиш растерянно смотрела на непрошеного гостя.

– Вы к Жерару? Он еще не вернулся из пекарни. Да и мне уже пора открывать булочную. После службы вся деревня пойдет покупать хлеб.

– Я к вам, мадам Мормиш.

– Что ж, проходите, только времени у меня мало. – Хозяйка налила себе стакан воды и капнула туда успокоительного.

Устроившись в хозяйском кресле, Ленуар еще раз посмотрел на вышивки на стенах и спросил:

– Шарлотта, как давно вы изменяете мужу с аптекарем?

Мадам Мормиш не успела выпить успокоительное, ее рука со стаканом сама опустилась на стол.

– В деревне, наверное, об этом все уже знают, кроме самого Жерара, который каждую субботу уходит на всю ночь печь двойную порцию хлеба. Так как давно Николя носит вам лекарства и уходит в воскресенье утром?

– Что вы… Зачем вы хотите опорочить мое имя? Это вам Немая рассказала?

– Нет, она же Немая… Немые не говорят, верно? Просто в аптеке Николя висит слишком много вышивок в том же самом стиле, что и в этой гостиной. Не просто же так вы станете одаривать аптеку таким количеством вышивок? Да и нитки для них недешево обходятся, для простого подарка выходит слишком дорого, а их там с десяток. Такие вышивки дарят только близкому человеку. Так давно вы встречаетесь с Николя?

Шарлотта опустила голову, а потом со злостью посмотрела на Ленуара и сказала:

– Всё началось пять лет назад, когда я заметила, что Жерар не всю ночь проводит у себя в пекарне. Это он мне изменял, а не я ему.

– Именно поэтому вы решили сговориться с Николя и отравить Анну? Кто, если не аптекарь, знает, какую отраву следует добавить в вино, чтобы убить человека? А бутылки на свадьбе расставляли вы.

На втором этаже раздался шум. Кто-то мелкими шагами спускался в гостиную.

– Я не убивала Анну! Да и зачем мне ее убивать? – сквозь зубы ответила Шарлотта и залпом выпила успокоительное.

– Хотя бы потому, что она была беременна. Какая мать хочет, чтобы ее единственный сын женился на беременной девушке?

– Анна была беременна? – спросил с лестницы Симон.

– Да, Анна была примерно на третьем месяце беременности. И вы только что подтвердили мои подозрения, мсье Мормиш, что вы не отец ребенка.

Симон замер как вкопанный, переводя взгляд с матери на Ленуара, а потом быстро натянул сапоги и выбежал на улицу.

– Симон! – закричала Шарлотта. – Симон! Постой! Что же вы наделали? Я Анну не убивала!

В этот момент на улице зашумели. Ленуар выглянул в окно: продавец из магазина напротив выволок Франка на крыльцо и ругал его на чем свет стоит. Ленуар поспешил на улицу. Франк был в стельку пьян. Бакалейщик держал его за шкирку и кричал:

– Вы же полицейский? Вот и скажите, кто будет мне возмещать убытки? Этот молокосос разнес мне полмагазина! Все бутылки вина побил! Налакался и пришел счеты сводить!

– Будьте вы все прокляты! Это проклятая деревня! – еле шевелил языком Франк.

– Ты у меня еще попляшешь! Что учудил, а? Передай отцу, что так просто ему это с рук не сойдет! – орал бакалейщик, тряся Франка.

– Всё-всё! Хватит! Я отведу его домой. У парня сестру вчера убили, у всей семьи горе.

– Горе у него? А почему я должен платить за это горе, а? – кричал бакалейщик, но Ленуар уже тащил на себе Франка в другой конец улицы.

Господин Артман встретил сына со слезами на глазах.

– Надо уезжать нам из этой деревни! Надо уезжать! У меня же еще есть сын! – повторял он, обнимая Франка.

– Папа, папа, я не разбил тогда тот шприц…

Ленуар наклонился к Франку и негромко спросил его:

– Кому ты дал шприц?

Франк поднял голову и, не раскрывая глаз, прошептал имя.

– Что? Хорошо, Мишель, – обратился Ленуар к отцу Франка, – скажите мне: как Анна познакомилась с Мормишами?

– Она начала давать уроки.

– Симону?

– Н-нет, не Симону. Шарлотте, но Шарлотта начала пропускать занятия без предупреждения, и Анна быстро от них ушла, а потом Симон начал за ней ухаживать.

– Когда он начал за ней ухаживать?

– Примерно два месяца назад, а что?

– Можно я посмотрю комнату Анны? – спросил Ленуар.

Школьные тетради Маргариты лежали у Анны под кроватью. Их осталось всего три. Маргарита писала каллиграфическим почерком, как в ботанических словарях когда-то писали латинские названия растений. Арифметика и грамматика… Упражнения, ничего такого, за что может зацепиться взгляд. Только на последней странице было стихотворение. Ленуар прочитал его, и стихи показались ему странными. Обычно в школе такие не учили.

Под водой – голод, под снегом – хлеб. Белым-белым накрывает, Дома пивом запивает. Шесть на три да шесть на три, Начинай считать, замри.

Какая-то детская считалочка. «Начинай считать, замри». Что же Маргарита хотела этим сказать? Разве что…

Симона Мормиша Ленуар нашел на мосту. Он лежал в снегу, кровь из носа залила подбородок и шарф, но парень еще дышал и шевелил губами. Сыщик поднял тело и взвалил тяжелую ношу на плечо. Ветер обжигал лицо, начиналась метель. Симон из последних сил прошептал «Немая» и уронил голову на плечо.

Ленуар с трудом переставлял ноги, борясь против природной стихии. Дом Мари-Ноэль уже чернел впереди, но тащить на себе Симона Мормиша уже не было мочи. Сыщик опустил тело на землю и громко засвистел. Ветер зашумел сильнее. Тогда Ленуар засвистел еще громче и замер. Со двора старухи выбежал Пегий. Услышал, родной!

Взвалив на коня Симона Мормиша, сыщик довез его до дома старухи. Дверь дома была распахнута и с каждым порывом ветра стучала о деревянный косяк.

Ленуар спустил тело Симона и занес его в гостиную. Все цветы и травы, висевшие утром на стенах, валялись на полу. Стол был перевернут. На нем валялись ножницы и одна из длинных кос старухи. Ленуар поднял косу и услышал шум возни и битой посуды.

– Мари-Ноэль! – крикнул Ленуар, бросаясь на кухню.

Над старухой склонился Жерар Мормиш. Ее ноги дергались и били о буфет. Чашки и тарелки падали с полок и разбивались. Ленуар метнулся к Жерару и накинул косу, которую все еще сжимал в руке, ему на горло. Мормиш-старший захрипел и отпустил Мари-Ноэль. Старушка с трудом отползла в сторону. Жерар ударил Ленуара локтем под ребра, но сыщик не выпустил косу из рук и повалил пекаря на пол. Тот упал на осколки разбитой посуды и порезал себе щеку и грудь. Ленуар перехватил сначала одну руку пекаря, затем вторую и крепко перевязал их косой Мари-Ноэль, а затем для верности полотенцем.

В гостиной раздался стон. Симон приходил в себя. Мари-Ноэль поднялась на ноги и, заметно хромая, пошла помогать Мормишу-младшему. За окном шумела вьюга. Казалось, ветер собирался переломать сегодня все ветки деревьев.

К вечеру снежная буря улеглась. В доме Мари-Ноэль собрались аптекарь Николя, мясник и бакалейщик. Ленуар велел отвести Жерара Мормиша в школу, закрытую на каникулы, и держать его там до прибытия в деревню полиции. Мясник и бакалейщик вызвались охранять Жерара, а аптекарь уехал за жандармами в Сент-Обен-сюр-Мер.

Симон остался лежать у Мари-Ноэль. Старушка отрезала себе вторую косу и перевязала голову платком. Шарлотта Мормиш помогала ей ухаживать за сыном.

– Мсье Ленуар, вы спасли меня… – сказал еле слышным голосом Симон. – Но как вы поняли, что Анну отравил отец?

– Я в этом был не уверен, пока не увидел, как вы отреагировали на новость о том, что Анна была беременна. Тогда я понял, как и вы, что ребенок был от Жерара. Артманы задолжали ему крупную сумму денег. Избавиться от ребенка Жерар не мог, поэтому твоя влюбленность в Анну оказалась очень кстати. Он вынудил девушку выйти за тебя замуж. Так сама Анна и ее ребенок оставались под его контролем. И все было бы хорошо. Влюбленный сын, молодая красивая невестка, внук… Но Анна узнала еще один секрет Жерара.

– Это… Это мой отец убил Маргариту? – спросил, запинаясь, Симон.

– Да. Она работала в вашей семье и забеременела так же, как и Анна. Но это было не самое страшное. Самое страшное было то, что она изобрела новый рецепт хлеба, который сразу оценили все жители деревни, а потом и соседних деревень. И этого Жерар простить домашней прислуге не мог. Он не хотел, чтобы о нем, пекаре в четвертом поколении, говорили, что рецепт хлеба за него придумала семнадцатилетняя девочка.

– Но говорили ведь, что ее сбил проезжий? Что тогда был туман?

– Дорога через мост ведет в Дьепп, а пекарня находится наподалеку. Мари-Ноэль нашла рядом с Маргаритой медную пуговицу, которую девушка, видимо, сорвала с пальто всадника, который на нее напал. Такие пуговицы я видел только на пальто Жерара Мормиша. Жерар назначил Маргарите свидание в пекарне, а потом сбил ее на мосту, желая запугать. Он не ожидал, что девушка потеряет много крови и умрет.

– Значит, Анна узнала о Маргарите?

– Да, она ведь была умной девушкой. Анна увидела тетради Маргариты. И нашла там новый рецепт хлеба, зашифрованный в детской считалочке:

Если взять пшеницу, которая выросла на севере Франции, на поле, которое заметает зимой снегом, добавить муку и соль и приготовить дрожжи, оставляя их подниматься в два цикла – через шесть часов и через три, а потом замесить тесто, то получится тот самый хлеб, рецепт которого Жерар присвоил себе.

– Так отец убил Маргариту и Анну из-за рецепта? – спросил Симон, не веря своим ушам.

– Да. Сегодня утром Франк разнес бакалейную лавку. Он напился, потому что чувствовал свою вину. Именно он передал шприц Жерару. А вчера вдруг понял, что пекарь воспользовался шприцом, чтобы убить его сестру. Только ничего уже не поделаешь: Жерар всегда смог бы сказать, что шприц дал ему Франк и именно Франк ввел в вино яд. А что касается пива, то Жерар покупал его для дрожжей у бакалейщика, а когда их не хватало, то у аптекаря. Николя спекулировал, перепродавая вино и пиво Жерару, когда тот просил.

Утром Ленуар встал рано. В окно светило яркое солнце. Мари-Ноэль ждала его за столом. Ее волосы были повязаны платком, а травы и цветы снова висели на стенах, как и раньше.

– Хотите молока? – спросила старушка. – Хлеб остался только вчерашний, а новый Симон сказал, что испечет только завтра утром. Сегодня будут хоронить Анну. Останетесь?

– А вы останетесь? Раньше вас держала в этой деревне только память о Маргарите. Может, переедете в другое место? Где вас не будут считать немой?

– Куда мне? Теперь я могу говорить, хотя для того, чтобы лечить людей, разговоры не нужны… А вы оставайтесь…

– Нет, меня ждут на Рождество в Довиле.

– Ну-ну… Тогда седлайте Пегого, чтобы до ночи успеть! Сегодня метели уже не будет.

– Откуда вы знаете?

– Так меня же зовут «Мари-Ноэль». «Ноэль» – «Рождество», и я всё про него знаю. Сегодня метели точно не будет. Езжайте с Богом.

Ольга Баскова

Старинные серьги

Глава 1

Санкт-Петербург, XIX век

Сотрудник царской сыскной полиции Алексей Бобрихин вернулся домой рано. Дверь открыла пожилая служанка Лукерья.

– Ранехонько вы сегодня, Алексей Петрович! – сказала она, снимая с него шинель и стряхивая снежинки. – Неужто всех преступников переловили?

Сыщик улыбнулся.

– Смешная ты. Нет, дело не в этом, к сожалению. Рождество скоро, очень уж хочется супруге подарок сделать. Давно она мечтает в имение своей тетушки поехать.

Лукерья фыркнула.

– Далась эта тетка Марии Николаевне. Еще ваша покойная матушка говорила, что княгиня взбалмошная была. Не ладились у них отношения, вы же прекрасно помните.

Алексей хотел что-то ответить, но не успел. В гостиной послышались звуки вальса Шопена – любимого музыкального произведения его Машеньки.

– Спасибо, Лукерья, – растерянно бросил он и распахнул дверь гостиной.

Маша сидела у рояля, и ее маленькие белые пальчики бегали по клавишам. Муж наклонился и поцеловал ее шею, скрытую темными завитками волос.

Женщина вздрогнула и обернулась:

– Ох, Алеша, ты всегда неслышно подкрадываешься!

– Это ты играла громче обычного, – пошутил он. – Родная, у меня потрясающее известие. Мы едем к твоей тетке. Мне разрешили отлучиться на целых три дня, представляешь?

На бледных щеках Маши заиграл румянец, и она резко встала со стула:

– Правда, Алеша?

– Совершенная правда. Собирай чемоданы.

Жена взвизгнула, как ребенок, и кинулась в свою комнату. В дверь заглянула Лукерья:

– Господа, ужин-то подавать? Али прямо сейчас коней запряжете?

Алексей расхохотался.

– Подавай, Лукерья, подавай. Что там у тебя, бараньи котлеты?

– Вот еще! – неизвестно на что обиделась служанка. – Барашек в мятном желе. Мария Николаевна заказывала. И пухдинг хлебный на десерт, похожий на тот, что вы в Лондоне отведывали.

– Пудинг, – поправил мужчина.

Служанка махнула рукой:

– А мне без разницы. Лучше нашего пирога с антоновкой все равно не сыщешь. Помните, как его ваша матушка покойная любила? Тогда еще и повариха Прасковья у вас работала, Царствие ей небесное. Вот уж кто умел готовить! Любого хранцуского повара за пояс заткнула бы.

– Татьяна тоже неплохо готовит, – похвалил Алексей новую кухарку.

Лукерья поджала губы:

– Хорошо, да не очень, – буркнула она. – Танька долгое время на хранцузов работала, она больше бусурманские блюда жалует. Неправильно это, ох неправильно.

– Ну, о кухнях мира мы с тобой потом поговорим. – Хозяин расстегнул пуговицу мундира. – Ладно, Лукерья, собирай на стол.

Он зашел в свою комнату, снял мундир и повесил в шкаф.

– Алеша, вот ты где. – В дверях показалось радостное личико жены. – Давай скорее, ужин уже на столе.

– Иду, дай мне еще пару минут. – Алексей облачился в домашнюю одежду и вышел в столовую.

– Ой, как пахнет. – Он потянул носом. – Татьяна все же великая мастерица, несмотря на критику Лукерьи.

– Не слушай ее. – Жена положила ему кусок ароматной баранины и добавила картошку. – Сегодня я сама за тобой поухаживаю.

– В знак благодарности. – Алексей взял кусок белого рассыпчатого хлеба, который пекли в соседней пекарне. Пожилой морщинистый пекарь знал его мать и много лет подавал свою продукцию к их столу. – Выезжаем завтра утром. Наймем тарантас.

Маша захлопала в ладоши:

– Это здорово!

– Дороги сейчас хорошие, – рассуждал муж, разрезая баранину, – морозец снежок утрамбовал. Нигде не завязнем. Помнишь, как однажды ты настояла, чтобы вы с матерью поехали осенью? Пришлось созывать мужиков из соседней деревни, чтобы вам пособили. Я потом шутил, что это было, как у Гоголя в его «Мертвых душах». Дядя Митяй и дядя Миняй… – Он расхохотался, и супруга недовольно посмотрела на него:

– Тебе, конечно, весело. А мы два часа там просидели. Замерзли – жуть!

– На этот раз у тебя есть я, – успокоил ее Алексей. – Быстро справимся.

– Надеюсь. – Маша положила вилку и вытерла губы батистовой салфеткой. – Ладно, побежала собираться. Десерт потом.

Она выпорхнула из столовой, и муж стал торопливо есть, думая, что взять с собой. Конечно, поездка всего на три дня и никаких званых обедов и визитов не предвидится. И все-таки не мелькать же перед Машиной теткой в домашнем костюме!

Покончив с едой, он приказал Лукерье подать пудинг немного позже и присоединился к жене.

Глава 2

Имение княгини Оболенской

Тарантас неторопливо подъехал к белому двухэтажному дому с колоннами. Тетка Александра Львовна, высокая полная дама лет шестидесяти, в собольей шубе, стояла на крыльце с важным видом. Лакей Степан прятался за ее спиной, готовый побежать куда угодно по первому требованию барыни. Маша, поддерживаемая Алексеем, вышла из тарантаса и бросилась к тетке:

– Здравствуйте, Александра Львовна!

Барыня снисходительно облобызала ее три раза и повернулась к Алексею:

– Ну здравствуй, великий сыщик. Иногда читаю в газетах о твоих подвигах. Силен ты преступников ловить… Признаюсь, когда-то была против вашего брака, а теперь одобряю.

– Вот видите, тетушка. – Бобрихин расплылся в улыбке. – Ради вашего одобрения я готов удвоить усилия по поимке бандитов.

Александра Львовна кивнула и указала на дом:

– Прошу! Степан, забери вещи.

Лакей бросился к тарантасу. Швейцар Василий, очень пожилой и очень высокий, услужливо распахнул дверь.

– К обеду приехали, – сказала Александра Львовна, помогая лакею снять с себя шубу. – Скоро стол накроют. Пойдемте, я покажу вам ваши комнаты.

Супруги переглянулись. В доме княгини Оболенской до сих пор были строгие правила. Вся территория делилась на мужскую и женскую половины. Александра Львовна не переделывала детские комнаты, хотя сын и дочь жили в таких же усадьбах и редко навещали мать.

– Как мои кузен и кузина? – поинтересовалась Маша, освободившись от теплой одежды. – Навещают вас, тетушка?

Княгиня махнула рукой:

– Ну, скажи на милость, кому старики нужны? Неушто им со мной интересно? У Бориса трое сорванцов растут, у Алины – двое. Бабку внучки не жалуют, с ней им скучно. Оно понятно, у меня они в строгости. Это родители их балуют, не знают, что в клюв сунуть. А бабка гоняет. И есть за что. Летом гнезда в саду разоряют, котов и собак моих пугают, ветки ломают. Младший, Серж, ухитрился в пруд упасть, Степан вовремя его вытащил. Шуму от них, как от барабанщиков.

Она вздохнула, но Мария видела, что княгине обидно. Она любила внуков, хотела их видеть как можно чаще, но, судя по всему, посещениями ее не радовали. Александра Львовна из гордости не жаловалась, так, немного скрипела, и племяннице было ее жаль.

– Как можно ломать ветви в вашем саду? – удивилась она.

– Да запросто. – Княгиня нахмурилась, но потом расхохоталась, да так задорно, что сразу стала простой и близкой. – Видела бы ты этих сорванцов, милочка.

Алексей наморщил лоб, вспомнив тетушкин сад. После смерти князя, который выписывал разные диковинные цветы и деревья, все заглохло. Вдова совсем не умела вести хозяйство, и Мария беспокоилась, что когда-нибудь Александра Львовна промотает все.

Вообще, характер у госпожи Оболенской был очень своеобразный. Если что-то в ее хозяйстве требовало денег и не касалось драгоценностей и нарядов, женщина становилась прижимистой и считала каждую копейку. Некогда прекрасный сад захирел, многие деревья и цветы погибли в морозную зиму, потому что барыня не позаботилась о ремонте оранжерей. Яблони – гордость имения – давно никто не подрезал, и, в конце концов, они превратились в дички, усыпавшие мелочью землю каждое лето. В пруд, густо поросший осокой, уже никто не запускал карпов. Деревянные ступеньки, на которых любил сидеть барин, наполовину сгнили и жалобно скрипели, предупреждая об опасности всех, кто хотел на них взойти. Да и сам дом, двухэтажный, с колоннами и мезонином, после смерти хозяина будто ослеп и оглох.

Оболенская давно хотела окружить себя новомодным интерьером и даже прикупила несколько вещей, но у нее не хватало духу выбросить то, что досталось ей от мужа, – и мебель была разномастной до неприличия. Старинные сундуки соседствовали с новым английским диваном, лавки – со стульями в классическом стиле, с прямыми ножками, сделанными по заказу.

Маша знала, что в кабинете хозяина все осталось, как при дяде, и Александра Львовна использовала эту комнату для чтения, как и ее покойный муж. На женской половине она принимала соседок – помещиц, на мужской – лиц мужского пола, гораздо менее охотно, чем женщин.

Она гордилась тем, что уже десять лет носила черное платье и черный чепец и поклялась не смотреть ни на одного мужчину. Бобрихины не знали, хорошо это или плохо. Возможно, если бы ей попался хозяйственный муж, он привел бы в порядок и сад, и дом, пожурил бы супругу за расточительство, за непомерную любовь к нарядам и драгоценностям, но ни одна сила не заставила бы Оболенскую отказаться от ореола вдовы, свято хранящей верность.

– Проходите в гостиную, – пригласила тетя, удостоверившись, что лакей всем помог раздеться. – Да садитесь, в ногах правды нет. Обед скоро принесут.

Алексей и Мария прошли в просторную комнату и, обойдя овальный стол, сели на диван. Между окнами, закрытыми бархатными занавесками, висели зеркала, под которыми темнели тумбочки. В углу высилась этажерка с любимым бело-голубым фарфоровым сервизом покойного барина, разными бокалами, чашками и фарфоровыми куколками. Паркетный пол местами был вытерт и наспех прикрыт старым ковром.

Алексей вскоре извинился, понимая, что женщинам нужно побыть вдвоем, и отправился в свою комнату на мужской половине, а тетка с племянницей остались в гостиной.

– Что это вы вдруг решили навестить тетушку? – обратилась к ним Оболенская, прищурившись – она была близорука. – То вас не дозовешься, то являетесь без приглашения.

– Тетя! – Мария покраснела и встала, но княгиня сделала ей знак садиться.

– Да будет тебе, я же пошутила. Знаешь, как обидно иногда становится! Всю жизнь старалась быть всем полезной – и на старости лет осталась одна.

– Ну вы и скажете – на старости, – фыркнула племянница. – Вы еще хоть куда.

Она почти не лукавила. Несмотря на расплывшуюся фигуру, Александра Львовна выглядела довольно моложаво: лицо без морщин, розовые щеки, удивительно голубые глаза, напоминавшие о фарфоровом сервизе в гостиной, и русые волосы, почти не подпорченные сединой.

– Маша, можешь мне не льстить, я и так вас не выгоню, – пошутила женщина и крикнула: – Агафья, где ты там? Подавай на стол. И где там барин? Зови.

Ее голос всегда имел магическое действие. Тотчас дворовые девки забегали, засуетились, враз застелили белой скатертью овальный стол из орехового дерева, принесли кастрюлю с супом и жареных перепелов.

– Извините, чем богаты, – улыбнулась княгиня. – Если бы вы не поленились меня известить, стол был бы богаче.

– Все случилось так неожиданно. – Маша смутилась и опустила глаза. – Алеша взял себе выходные.

– И верно. От преступников тоже нужно отдыхать, – заметила Александра Львовна. – Хорошо, что на Рождество приехали. Будет с кем елку нарядить. Страсть не люблю это делать сама.

– Лучше бы с внуками, – вздохнула племянница. – Скажите, а елку уже привезли?

– Работника Михайло попросила, – тетка нахмурилась. – Раньше это Григорий, садовник, делал. Брал мою телегу и в лес ехал. В моем лесу много хороших елочек.

– Вы писали, будто Григорий уволился, – Маша с интересом посмотрела на княгиню. – Неожиданно это как-то. Столько лет верой и правдой служил, и в деньгах вы его не обижали. Что это ему приспичило?

Княгиня поджала тонкие губы:

– Не он уволился, а я его выгнала.

Мария ничего не сказала, зная взбалмошный характер тетки. Александра Львовна не любила, когда ее действия подвергались критике.

– Сам виноват. – Тетка развела руками. – Как с катушек слетел мужик. Всегда такой степенный и правильный… А тут начал пьянствовать, в саду костер развел, яблоню погубил. Дружков своих пускал, они в курятник залезали. Все пришло в запустение – дальше некуда. Короче, выгнала я его. Жаль, до сих пор замену ему не нашла. Ранней весной работы в саду полно. Что делать – ума не приложу.

– Что же с ним случилось? – задумалась молодая женщина. – Вас послушать – как подменили мужика.

– Вот именно – как подменили, – ответила тетка. – Ежели там у вас желающие поработать найдутся – присылай ко мне, не обижу.

– Вряд ли мы вам в столице садовника найдем, – улыбнулась Мария и встала. – Куда же Алеша подевался?

– Позови его, – попросила княгиня. – Лукерья уже хлопочет, пора и пообедать.

Служанки носили тарелки и столовые приборы. От кастрюли с супом шел такой аро- мат, что сосало под ложечкой. Маша глотнула слюну и поднялась наверх, в мужскую половину.

– Алеша, ты где?

Муж появился в домашних брюках и сюртуке:

– Как тебе мой вид? Тетя останется довольна? Или она предпочитает фрак?

Супруга рассмеялась и взяла его под руку.

– Идем, обед остынет.

Глава 3

Имение княгини Оболенской

Обед прошел в чинном молчании, и как только служанки начали убирать со стола, тетка приказала своим работникам ставить в гостиной елку. С антресолей достали ящики с елочными игрушками – золочеными орехами, картонными попугаями в золотых клетках, домиками с остроконечными крышами, фонариками и несколькими восковыми ангелочками с блестящими слюдяными крылышками.

– Мой Борис в детстве любил, когда на елку вешали мандарины, яблоки и пряники, – задумчиво проговорила княгиня. – Несколько дней он срывал с нее лакомства и ел. Это было для него что-то вроде ритуала. Я заказывала печатные пряники и фрукты из столицы. А теперь… теперь это никому не нужно.

Маше вдруг стало жаль свою несчастную одинокую тетушку.

– Вот увидите, на следующее Рождество к вам приедут внуки, – сказала она, вешая ангелочка на самую пушистую ветку. – Да и мы с Алешей вас навестим.

Молодая женщина твердо решила наведаться к тете на рождественские каникулы, даже если мужа не отпустят.

– Ловлю на слове, – отозвалась княгиня, усаживаясь на стул. – Стара я становлюсь, Машенька. Казалось, что тут такого – елку нарядить? А сердце колотится – страсть. Кажется, сейчас задохнусь.

– Посидите, посидите, – засуетилась Мария. – Я сама все сделаю.

– Потом украсим, – решила Александра Львовна. – Давай чаю попьем. – Она тяжело поднялась. – Хочу тебе кое-что показать. Давно в нашей семье эта вещица, но больно нехорошая у нее история. Несколько лет ума не приложу, что с ней делать. Выбросить жалко, а у себя держать страшно.

– И что это за вещица? – В глазах Машеньки засветилось любопытство. – И почему ее страшно держать? Вы никогда о ней не рассказывали.

Княгиня сделала знак рукой, и они с племянницей поднялись на второй этаж, в кабинет старого князя. Пожилая женщина распахнула дверцу старого шкафа и достала шкатулку.

– Здесь серьги князей Мещерских, – сказала она. – Ходят легенды, что голубые бриллианты приносят несчастье. Предок нынешних князей получил эти серьги в подарок от Петра Первого, и его не испугало, что за ними тянулась нехорошая слава. Он преподнес их своей невесте Ольге, но та не смогла их надеть и швырнула на стол. Через несколько дней девушка скончалась. Тут бы Никите и сделать правильные выводы, так нет же. Кто-то нашептал, что они указывают на неверных жен. На семейном совете было решено спрятать их в шкатулку до поры до времени. Там бы они и лежали, если бы однажды Ивану Мещерскому, который часто отдыхал в имении рядом с Гончаровыми, не приспичило поведать об этом Пушкину. Тот сразу выпросил их для подарка Натали и нашептал, чтобы они убили ее любовника. – Княгиня перевела дух и вытерла лоб платком. – Они и убили, только самого Александра, – произнесла она. – Разумеется, Натали вернула их Мещерским. Последняя жена князя заложила серьги в ломбард, потому что, получив их в качестве приданого, начала болеть. Мой муж неожиданно для меня выкупил их и принес в наш дом.

Маша всплеснула руками:

– Но зачем? Неужели хотел проверить вашу верность?

Александра Львовна пожала плечами:

– К тому времени мне уже было достаточно лет, милочка, и мужчины не дрались из-за меня на дуэли. Впрочем, я всегда сохраняла ему верность и поэтому не побоялась драгоценности. «Пусть лежит у нас в доме, – решила я, – но никакая сила на свете не заставит меня их надеть». Конечно, я могла попросить супруга сдать их обратно, но не стала этого делать. Ты же хорошо знала своего дядю, он любил всякие шутки.

– Но такие шутки могут привести к плачевным результатам. – Мария Николаевна дотронулась до шкатулки. – Я понимаю, что вам неохота ее открывать, но умоляю, покажите! Подумать только, их надевала сама Натали Гончарова!

Княгиня немного помедлила, но открыла крышку шкатулки:

– Ладно, смотри. По сути, это огромные голубые бриллианты в обрамлении мелких.

Маша заглянула внутрь:

– Но здесь ничего нет!

Тетушка побледнела:

– То есть как нет? Быть этого не может!

Маша дотронулась до мягкой красной подкладки днища:

– Да посмотрите сами!

Княгиня уселась на диван, прежде чем окончательно убедиться, что шкатулка пуста.

– Этого не может быть, – повторила она растерянно. – Я держала их в руках месяц назад, а потом как-то позабыла. – Александра Львовна встала и принялась шарить в шкафу. – Может быть, они упали, когда я в последний раз открывала шкатулку?

Мария схватила ее за руки:

– Скажите, тетя, насколько они дорогие? Много ли дадут за серьги, если их продать?

Княгиня кивнула:

– Голубые бриллианты всегда считались уникальными камнями. Разумеется, за них можно получить хорошую сумму. Когда Борис проигрался в карты, он просил у меня денег, и я подумывала об их продаже. Но потом решила: это память о моем покойном муже и его друзьях. Неушто можно продать память?

Маша задумалась:

– Наверное, можно, если она приносит несчастья.

Княгиня поджала губы:

– Мой муж не верил в эти сказки, иначе ни за что не купил бы серьги. Господи, да куда же они запропастились? – Она еще раз осмотрела шкаф и вдруг заревела, да так неожиданно и громко, что молодая женщина вздрогнула.

– Украли, украли! – голосила Александра Львовна. – Память о муже украли. А все эти слуги проклятущие!

Маша схватила ее за руки:

– Умоляю вас, успокойтесь. Давайте спустимся и поговорим с Алешей. Я уверена, он нам поможет.

Александра Львовна шумно высморкалась в большой кружевной платок.

– Ты права, моя девочка. – Она выдохнула. – Слезами горю не поможешь. Давай зови своего милого.

Шурша юбками, она стала тяжело спускаться по лестнице. Маша следовала за ней, соображая, кто мог позариться на серьги. В принципе, любой проживавший в доме княгини Оболенской. Такое сокровище, если его продать, может обеспечить до конца жизни. Молодая женщина подумала и о том, что каждый из слуг давно работал у ее тетки и зарекомендовал себя только с хорошей стороны – от плохих Александра Львовна сразу избавлялась.

– Алеша, – позвала Мария супруга, – иди к нам!

Бобрихин отозвался из гостиной: он стоял возле шкафа с книгами и выбирал что-нибудь почитать.

– Алеша, у тети случилось несчастье. – Мария взяла его за руку. – Кто-то украл у нее дорогие серьги, которые носила сама Натали Гончарова.

Алексей нахмурился:

– Вы в этом уверены? Может быть, следовало хорошо поискать?

– Ну, спасибо, племяничек. – Тетушка гордо подняла голову, но не сдержалась и заплакала. – Думала, окажешь мне по-родственному услугу.

– Да окажу, окажу, только не плачьте, – успокоил ее Алексей. – Сядьте на диван и расскажите все толком.

Александра Львовна попыталась что-то рассказать и снова зашлась в рыданиях. Она раскачивалась из стороны в сторону и причитала:

– Не увидеть мне больше подарок мужа! Чувствую – не увидеть.

– Да подождите вы, – не совсем вежливо прервал ее Алексей. – Где они лежали?

– В шкатулке. – Маша взяла на себя инициативу. – Александра Львовна как раз собиралась мне их показать. А там ничего не оказалось. – Она приложила руки к груди. – Алеша, мы все обыскали, нигде их нет.

– Я должен в этом убедиться. – Бобрихин придвинул к себе графин и налил плакавшей тете воды. – Маша, ты можешь мне сама все показать?

Молодая женщина посмотрела на княгиню, и та кивнула:

– Проводи его в кабинет.

Мария направилась к лестнице, увлекая мужа:

– Ну пойдем, что ли.

Когда молодые проходили мимо украшенной елки, Алексей усмехнулся:

– Я-то планировал отдохнуть от работы!

Жена прижалась к его плечу:

– Ты быстро во всем разберёшься, я уверена.

Глава 4

Имение княгини Оболенской

В кабинете действительно не было сережек – в этом Бобрихин лично убедился.

Они снова спустились к тете, которая принимала какие-то пахучие капли, похожие на валерианку, и обмахивалась веером.

– Ну что? – поинтересовалась она, и в ее серых глазах блеснула надежда. – Нашли?

Алексей покачал головой:

– Вы правы, там их нет. – Он присел рядом и взял княгиню за руку. – Скажите, знали ли об украшении ваши слуги? Может быть, вы кого-то подозреваете? И когда вы их видели в последний раз?

– Да горничная это моя, Танька, – буркнула княгиня, – больше некому. Она пыль сметала, когда я шкатулку с серьгами на место ставила. С того раза больше серьги и не видела. Тотчас велю обыск у нее учинить.

Она позвонила в колокольчик, и гостиная наполнилась разными слугами.

– У меня пропала одна дорогая вещь, – объявила Александра Львовна. – И тому, кто ее украл, лучше положить на место. Учтите, у меня гостит племянница, а ее муж работает в сыскной полиции. Он обязательно найдет преступника, и тогда я позабочусь, чтобы вор окончил свои дни на каторге.

Многочисленная челядь молчала.

– А сейчас мы проведем у вас обыск, – продолжала княгиня. – Советую поторопиться, пока мы ничего не обнаружили. – Она выразительно посмотрела на худенькую черноглазую горничную, которая, всхлипнув, бросилась к себе в комнату.

Алексей застал ее, когда она судорожно собирала вещи.

– Что же вы стоите, барин? – набросилась на него Татьяна. – Давайте, обыскивайте. Авось, что и найдете. – Она закрыла лицо руками: – Господи, какой позор, какой позор! Пять лет верой и правдой служила!

Бобрихину стало неловко. Опыт и чутье подсказывали, что эта несчастная девушка ни при чем – просто оказалась не в том месте и не в то время.

– Лучше будет, если вы сами мне все покажете, – ласково сказал он. – И не торопитесь уезжать.

Татьяна кивнула и открыла большой сундук:

– Вот, пожалуйста. – На пол полетели платья и юбки. – Или думаете, что драгоценность эта в перинах? – Ее худые руки скинули все с кровати. – Можете и меня обыскать, только, уверяю, зря потратите время.

– Мне достаточно. – Алексей немного покраснел, глядя на женское белье. – Знаете, мне почему-то кажется, что скоро княгиня перед вами извинится.

Она пожала плечами и ничего не ответила.

Бобрихин вернулся в гостиную и по очереди переговорил со всеми слугами. Некоторые никогда не допускались в кабинет старого князя и понятия не имели о сокровище. Две трети их служили еще при муже Александры Львовны, и их сразу исключили из числа подозреваемых.

– Тетушка, вы про садовника Григория расскажите, – вставила Маша, когда Алексей взял паузу, чтобы выпить чаю с печеньем.

– А что Григорий? – встрепенулся супруг.

– Да нечестивец он. – Княгиня вкратце поведала об увольнении.

Бобрихин сделал глоток чая с медом и задумался. Жаль, что он раньше не узнал про садовника, иначе обязательно записал бы его в первые подозреваемые.

– Где живет этот Григорий, знаете? – не надеясь на положительный ответ, спросил он у Оболенской.

Женщина скривилась:

– Еще чего… Будто он мне ровня, чтобы адресом его интересоваться!

Алексей не растерялся и отправился на половину слуг, чтобы поговорить с ними о садовнике. На его счастье, старый лакей достал замусоленную бумажку и протянул полицейскому.

– Вот, это сам Гришка писал. Вдруг, говорит, кому понадоблюсь.

Адрес был санкт-петербургский. Несмотря на вечернее время, Алексей приказал запрягать лошадей. Через день Рождество, и ему очень хотелось отыскать серьги к этому светлому празднику.

Маша вышла проводить его и горестно заметила:

– Вот те на… Испортили мы тебе праздник.

– Думаю, как раз управлюсь, – Алексей поцеловал жену и приказал кучеру трогаться.

Глава 5

Санкт-Петербург

Начальник Алексея очень удивился, увидев его на службе.

– Вы же собирались уехать, – растерянно проговорил он. – Что случилось?

Бобрихин вкратце рассказал ему о пропаже сережек.

– Сейчас попрошу своих детективов узнать все о Григории Жеребкове, – решил он. – Думаю, это наш клиент.

Алексей не ошибся. Жеребков действительно был очень хорошо известен полиции. Дважды его судили за кражу, но все это были мелкие грабежи, и долго сидеть ему не пришлось.

Бобрихин нанял экипаж и отправился по адресу в Александро-Невский район Санкт-Петербурга. Григорий снимал две комнаты в доходном доме, одну из которых сдавал сапожнику.

В трехметровой клетушке ютились сам бывший садовник, его сожительница Пелагея и ее мать Варвара Терентьевна.

Дверь Алексею открыла молодая баба с таким тупым лицом, что ее сразу захотелось щелкнуть по толстому носу.

Тупо глядя на полицейского водянистыми глазами болотного цвета, она спросила, растягивая слова:

– Тебе кого, барин?

– Где Григорий? – Отодвинув ее, он вошел в комнату и сразу погрузился в удушливую атмосферу.

Пахло коктейлем из прогорклого масла, щей и пота. На неубранной кровати сидела пожилая простоволосая женщина и штопала носки. На маленьком столе стояли грязные тарелки с остатками щей и две кружки с желтым чаем.

«Не продал он еще серьги, на мое счастье, – подумал полицейский. – Иначе съехал бы с этой хибары. Или продал, да не успел ничего потратить».

Женщина, как две капли воды похожая на молодуху, наверное, ее мать, отложила шитье и уставилась на непрошеного гостя.

– Вы кто такой будете, господин хороший?

– Где Григорий? – повторил Бобрихин.

Молодая девица (судя по всему, Пелагея) почесала затылок и наконец проговорила:

– А нетути.

– Где он? – Алексей подумал, что мать и дочь тупы и неграмотны.

– Уехал куда-то еще вчерась. – Пожилая смотрела на свои грязные босые ноги. – Наказал ждать.

– А куда уехал? – настаивал Бобрихин.

Мать и дочь переглянулись.

– Не сказал, – выдавила из себя молодуха, тупо изучая гостя. – Неведом нам адрес-то.

Несмотря на их очевидную глупость, Алексей им не верил. Он решил оставить своих агентов возле дома, хотя особо не надеялся, что Жеребков вернется в квартиру. Какое-то шестое чувство всегда помогает преступникам вовремя почуять опасность и где-нибудь затаиться.

Наказав матери и дочери явиться в участок, как только Григорий покажется на пороге, Бобрихин отправился в полицейское управление и сразу выслал агентов по адресу Жеребкова.

Через два часа оба явились к нему расстроенные и сконфуженные.

– Виноваты мы, Алексей Сергеевич. – Один из них, Матвей, недавно служащий в полиции, опустил голову. – Приходил этот супостат, и мы его упустили.

Бобрихин дернулся:

– То есть как упустили?

Агенты вздохнули.

– Мы увидели его, когда он пытался зайти в подъезд, – сказал другой, Данила, чуть старше Матвея. – Застукал он нас, видать, стал петлять по улицам, а потом возьми и провались сквозь землю. Извините нас, Алексей Сергеевич. Перехитрил преступник. Вошел в обувной магазин и скрылся через черный ход. Я думаю, приказчик его знакомым оказался, такая плутовская рожа.

– Вот поручай вам после этого серьезные дела. – Алексей хрустнул пальцами. – Ладно, идите с моих глаз.

Агенты тихо удалились, продолжая кидать на Бобрихина виноватые взгляды.

Сыщик задумался. Он не сомневался, что опытный Григорий заметил слежку. Что ни говори, а шестое чувство у таких, как Жеребков, развито отлично. Но куда он подался, где залег?

Алексей решил снова поехать по знакомому адресу и еще раз поговорить с матерью и дочерью. Сейчас для него была важна любая мелочь. Вдруг тогда, в первый приезд, он чего-то не заметил? Кроме того, зря не поговорил со вторым жильцом, сапожником. Правда, того не было дома, но надо было дождаться: он мог оказаться важным свидетелем. Когда живешь с соседями в одной квартире через стенку, порой слышишь много интересного.

Глава 6

Санкт-Петербург

Сапожник, разбитной малый лет тридцати, с красным широким лицом и крючковатым носом, оказался дома. Он готовился ужинать и крошил черный, плохо пропеченный хлеб в миску с квасом.

– Вам, барин, не предлагаю, вы, чай, к вустрицам привыкли, – философски заметил жилец. – Так что вы хотели спросить?

Алексей впился в него взглядом:

– Что скажешь о своих соседях?

Сапожник поднял глаза к потолку, разукрашенному паутиной.

– А ничего, господин хороший. Живут, хлеб жуют так же, как и я. Вот и все о них.

– Как живут? Бедно, богато? – поинтересовался Бобрихин.

Сосед задумался:

– Как тебе сказать… Поперва жили бедно, в этой комнате три койки сдавали. А месяц назад разбогатели. Бабе своей Гришка колечко с камушком преподнес, будто она барыня. Койки больше не сдают. Разбогатели, однозначно.

– А как между собой у них? Ругаются или мирно живут? – продолжал спрашивать Алексей.

– Да не ругаются. – Сапожник махнул рукой. – Чего им ругаться?

– А о чем разговаривают? – допытывался Бобрихин. – Вам через стенку наверняка все слышно.

– Да так, о жизни, – ответил сосед. – Глашку какую-то недавно вспоминали, должно быть, родственница. Гришка сказал, что от этой Глашки скоро весточку принесут.

Больше из сапожника ничего не удалось выдавить. Он принялся за свое крошево из хлеба и кваса и игнорировал сыщика.

Попрощавшись с приятным человеком, Алексей постучал к хозяевам.

Дверь открыла тупая молодуха Пелагея, сожительница Григория, и уставилась на полицейского, как на диво-дивное.

– И чего у нас, барин, медом, что ли, намазано? – осведомилась она. – Сказано вам – нет Григория. И не ищите его у нас. Где он – ведать не ведаю.

Она отвела глаза, и Бобрихин понял, что женщина лжет. Он отодвинул ее рукой и зашел в комнату. Григория там действительно не было. Мать сидела за столом и лузгала орехи.

– Я не верю, что вы не знаете, где ваш сожитель. – Алексей наморщил лоб, стараясь казаться строже. – И поэтому я вас арестовываю.

Пожилая женщина бросила на пол целый орех, стряхнула с платья шелуху и воскликнула:

– Батюшки светы! И за что вы ее арестовываете, хотела бы я знать? Только за то, что она не знает, где этот прохвост Гришка? Впервые слышу, чтобы за такое в тюрьму сажали!

Бобрихин продолжал хмуриться:

– А вот это мне решать. Вы, дамочки, лжете и следствие запутываете. За такое, между прочим, и арестовывают.

Мать кинулась к побледневшей дочери.

– Не пущу! – заорала она так, что колыхнулось пламя свечи. – И меня вместе с ней заберите.

Алексей спокойно отодвинул старушку и вывел сожительницу садовника из квартиры.

– Будете сопротивляться – больше получите, – заверил он ее.

Молодуха пожала плечами:

– Чую, недолго мне там сидеть, – заверила она его. – Гришка возвернется, явится в участок и меня выручит.

– Очень на это надеюсь, – обнадежил ее сыщик, подзывая к себе полицейских, которые ждали его в экипаже.

Женщина хмуро поглядела на конвой, но не сопротивлялась, лишь что-то гневно шептала.

– В камеру ее, – приказал Алексей. – Думаю, посидит – образумится. Видимо, много ворованных вещей сожитель перетаскал.

Два дюжих полицейских повели Пелагею в камеру. Бобрихин знал, что она пустует. С одной стороны, это даже хорошо. Пусть посидит, подумает в одиночестве. Может, к вечеру и созреет для допроса.

Однако сожительница Григория не созрела. Сидя в кабинете сыщика, она по-прежнему тупо, с недоумением смотрела на него.

– За что вы меня, барин? – приговаривала молодуха с придыханием. – Я знать ничего не знаю и ведать не ведаю. Горазды вы, богатые, бедных обижать.

На допросах у Алексея было достаточно времени, чтобы к ней приглядеться, и ему стало казаться, что она ведет игру, притворяясь тупой и безграмотной. С таких, как известно, взятки гладки, ну посидит – выпустят. А Григорий за это время успеет скрыться или наворочать много преступных дел.

Слежка за квартирой тоже ничего не дала, бывший садовник княгини Оболенской как в воду канул.

Алексей шел домой в грустном настроении. Легкие снежинки ложились ему на плечи, падали на нос, будто напоминая, что завтра Рождество и желательно бы вернуться к жене, которая очень ждала его. Но как можно вернуться, не сдержав обещания? Нет, его прямая обязанность – поймать преступника и вернуть княгине ее украшение, пусть с не очень хорошей историей, но все же дорогое как память.

«Как ее разговорить?» – вертелось у него в голове, но, как назло, ничего не придумывалось.

Сыщик решил поехать на Невский, украшенный к празднику, и нанял экипаж. Вскоре он шел по людным улицам и любовался их великолепием. Флаги, расшитые золотыми нитями, едва колыхались на ветру, на богатых домах горели электрические лапочки, причудливо сложившиеся в вензеля из букв членов царской семьи, на фонарях светились звездочки.

Бобрихин знал, что на улицах победнее жители протягивали проволоку между столбами, на которой трепетали фонарики с разноцветными стеклами. В такие дни торговля шла особенно бойко. Перед самыми большими кондитерскими магазинами громоздились снежные глыбы из сахара с елками и рождественскими бородатыми дедами.

Сыщик зашел в один из них, чтобы купить что-нибудь для жены и ее тетушки. Пусть он опоздает, но не явится без подарка.

Алексею понравились несколько бонбоньерок в виде книг и платков-узелков. Бойкий приказчик завернул все в бумагу и завязал шелковой ленточкой.

– Фигурных пряников взять не желаете? – осведомился он, подкручивая черный ус. – Только сегодня прибыли с фабрики.

Алексей подумал и прибавил к подаркам несколько пряников и золоченых орешков.

– Завсегда рады услужить нашей полиции, – льстиво заметил приказчик, блестя хитрыми глазками. – Заходите к нам еще, обязательно для вас подберем лучший товар.

Бобрихин пообещал. Он пожалел, что Маши сейчас нет с ним, что сегодня на кухне не будут жариться тетерева и куропатки, которые их кухарка всегда покупала на Старом Щукинском дворе. Она вставала чуть свет, чтобы успеть выбрать дичь получше. Это был элитарный товар, который стоил дорого и привозился специально к Рождеству, но за ним ехали с далекого севера, порой тратя на дорогу не меньше месяца.

Алексей решил еще немного побродить по Невскому, стараясь проникнуться праздничной атмосферой. Мелкие лавки бойко торговали мылом, швабрами и дешевой посудой – всем, что могло понадобиться для гостей и после них. Здесь же можно было купить овощи, селедку, разное масло и пироги с любой начинкой.

Сыщик глотнул слюну и решил ехать домой. Его беспокоило, что он так ничего и не придумал. Рождественские улицы подействовали расслабляюще, но нисколько не помогли родиться действенной мысли.

«Утро вечера мудренее, – решил Алексей, останавливая экипаж. – А теперь мне бы согреться и выпить чаю. Будет день – будет пища».

Глава 7

Санкт-Петербург

На следующий день в участке царила суета. Все старались скорее закончить с делами, чтобы пораньше сбежать домой, и лишь Алексей горестно перебирал бумаги, по-прежнему размышляя, как получить показания с наглой и хитрой молодухи.

Один из его подчиненных, просунув голову в дверь, бесцеремонно вклинился в размышления, поинтересовавшись:

– Передачку арестованной будете смотреть?

– Какую передачку? – не понял сыщик.

– Да мать той бабенки, Пелагеи, которую вы вчера арестовали, еду ей передала, – объяснил полицейский. – Говорит, дескать, Рождество, а дочь в участке томится. Пусть хоть вкусненького поест. Так будете смотреть?

Сначала Алексей хотел отказаться: перед передачей арестантам еду всегда просматривали надзиратели, да так хорошо, что порой от куска хлеба оставались одни крошки. Но потом, подумав, ударил кулаком по столу:

– А давай посмотрю.

Подчиненный тотчас сбегал за передачей, и вскоре на столе сыщика стоял котелок со щами, батон белого хлеба и каша с вареной рыбой. На его удивление, хлеб сохранился довольно неплохо, не рассыпался, хотя его изрезали вдоль и поперек.

Алексей взял кусочек бумаги, немного помусолил его в пальцах и корявым почерком написал: «Пришла весточка от Глашки. Куда ее передать?»

Полюбовавшись на плоды своего труда и еще раз перечитав записку, молодой человек скатал ее в шарик и сунул глубоко в хлебный мякиш.

Бобрихин не особо верил в удачу. Да, теперь ему казалось, что Пелагея с матерью искусно притворялись безграмотными, но вдруг он ошибался и они являются таковыми на самом деле? Тогда это послание не принесет никакой пользы и может даже спугнуть преступников. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Во всяком случае, ничего лучшего, никакой другой спасительной соломинки он все равно не нашел.

Весь остаток дня сыщик просидел в напряжении. Его подчиненные сказали, что пожилая женщина обещала прийти ближе к вечеру, чтобы принести еще продуктов и сладости – пусть дочь хоть так отметит праздник, и он ждал ее с нетерпением.

Когда ему доложили, что она сидит в комнате, Алексей послал полицейского к молодухе: мол, не желает ли Пелагея передать что-нибудь матери?

Та с готовностью отдала грязную посуду и свою пропотевшую, посеревшую рубашку.

Чутье подсказало Алексею, что искать нужно именно здесь, в белье, и он не ошибся. На обратной стороне его записки тоже коряво было выведено: «Передай все Гришке по адресу…»

Бобрихин хлопнул в ладоши. Он почти поймал его!

Оставив старуху на попечение своих подчиненных, сыщик взял двух полицейских и отправился к бывшему садовнику.

Тот прятался на Васильевском острове, у своего приятеля скорняка, судя по всему, тоже иногда промышлявшего воровством.

Поднявшись по деревянной скрипучей лестнице на верхний этаж, сыщик постучал в старую дощатую дверь, и ему тотчас открыли – здесь не ждали гостей.

Алексей сразу узнал Григория – когда-то мельком видел его у тетушки, но почему-то запомнил. Может быть, сказалась его профессиональная привычка, а может, садовник попросту был колоритной фигурой – громадного роста, с черной густой бородой и нестрижеными кудрявыми волосами почти до плеч.

– Григорий? – осведомился Алексей для порядка: для него было все очевидно.

– Он самый, – настороженно ответил садовник, отступая к окну. – А ты, барин, кто будешь?

Бобрихин сделал знак полицейским, они ворвались в квартиру и скрутили вора, который от неожиданности и не думал сопротивляться.

– За что? – заканючил он, пытаясь выдавить слезу и разыграть невинную жертву. – Разве это дело – мирного человека хватать накануне Рождества?

– А скажи, мирный человек, куда ты дел серьги княгини Оболенской? – поинтересовался Алексей, прищурившись. – Если они в этой квартире, тебе лучше захватить их с собой.

– Каки-таки серьги? – Григорий завертел головой. – Ничего про это не знаю. Расчет взял, когда уходил – он мне полагался. А больше ничего не брал. – Он хотел перекреститься, но передумал брать грех на душу.

– В участок его, – распорядился Алексей. – Пусть посидит – подумает.

Стражи порядка подхватили садовника под руки и повели на улицу.

У повозки Бобрихин остановил его.

– Попробую еще раз спросить. Серьги-то здесь или у твоей сожительницы? Учти: сделаем обыск – найдем.

– А ищите, – равнодушно отозвался Григорий. – Что у меня есть? Лапти рваные да рубаха залатанная. Все вашим будет.

Его безразличие натолкнуло на мысль, что садовник продал драгоценность. Но как узнать, кому и где?

Полицейские втолкнули преступника в повозку, а Алексей вернулся в комнату Григория.

Хозяин, скорняк маленького роста, с бурятским разрезом глаз, божился, что ничего не знал о постояльце.

– Он мне, барин, заплатил, сколько я попросил, остальное мне ненадобно.

– Если здесь найду краденые товары, пойдешь за ним следом, – предупредил Алексей, подозревая, что этот простоватый на вид мужик тоже имеет отношение к ограблениям, во всяком случае, помогает сбывать краденое.

Скорняк забеспокоился:

– Ежели чего в его комнате найдете, я что, виноватый? Откуда мне знать, для чего он фатеру использовал.

Наказав ему никуда не уходить, сыщик стал тщательно осматривать временное жилье Григория.

Маленькую комнатку он содержал в чистоте, на столе не было ни крошки, на полке громоздилась глиняная чистая посуда и рушник. Вся мебель состояла из старинного деревянного сундука с железными ручками и огромным замком, который пришлось сбить – поблизости не было ни одного ключа.

Откинув крышку, Алексей понял, что поступил правильно: кроме одежды здесь, в холщовом мешке, лежали три дешевых колечка. Если их предъявить, бывший садовник станет отрицать факт кражи, утверждая, что купил их на свои кровные – они явно не стоили дорого.

Бобрихин вывалил вещи на пол, пытаясь отыскать нужную драгоценность, но так ничего и не нашел.

«Продал, воришка», – решил сыщик и, смахнув золото в мешок, без стука зашел в комнату скорняка и сунул ему под нос трофей.

– Неужто ты, хозяин, об этом не знал?

Тот испуганно посмотрел на стража порядка:

– А что там, барин?

– Краденые вещи, – ответил Бобрихин и слукавил: – Я эти кольца сразу узнал, у бедной вдовы Якуниной были похищены, и бумага на то имеется. А тебе лучше во всем признаться. Помогал Григорию избавляться от ценностей?

Скорняк неистово перекрестился:

– Истинный крест, барин, один только раз Гришка попросил меня вещичку в ломбард снесть. Дескать, меня никто не знает, а его, ежели что, заподозрят. Разумеется, я понимал, что дело нечисто, но бес попутал: заплатил он мне хорошо.

– Что за вещичка? – осведомился полицейский.

Хозяин почесал розовую лысину.

– Вроде серьги какие-то с голубыми брульянтами. Помню, хорошую сумму мне отвалили.

– Где этот ломбард? – поинтересовался Алексей и, услышав ответ, обрадовался: к нужному зданию идти всего ничего, через проходной двор.

Выходя из квартиры, он погрозил скорняку пальцем:

– Сиди и никуда не суйся.

Хозяин сложил молитвенно руки, словно говоря, что у него и мысли нет ослушаться, и Бобрихин, не замечая холода и метели, на всех парусах погнал в ломбард, надеясь, что вещь еще не продана.

Приказчик ломбарда, высокий и очень любезный молодой человек, сообщил, что, к сожалению, эту драгоценность купили сразу.

– Смею немного вас задержать, – вкрадчиво сказал он, роясь в книге, – если хотите узнать, кому вещичка была продана. Вот, пожалуйста, господину Звенигородскому. Накануне Нового года он выбирал подарок для своей супруги. Желаете адрес? Пожалуйста.

Тонкая рука макнула перо в чернильницу и выдала полицейскому бумажку.

Бобрихин взял ее не без дрожи в пальцах. Неужели он вернет драгоценность именно сегодня? Конечно, в имение Оболенской, скорее всего, уже не успеть, но зато какую радость вызовет его появление завтра!

Остановив экипаж, он помчался в лучший квартал Петербурга, с фонтанами и дворцами, где жили состоятельные горожане.

Глава 8

Санкт-Петербург

Дом титулярного советника Звенигородского он нашел сразу. Это было квадратное трехэтажное строение без претензий на какой-либо архитектурный стиль.

Попросив слугу, чтобы доложил барину о приходе полицейского, Алексей скинул пальто и вскоре был приглашен в богато украшенную гостиную, с картинами в золоченых рамках, огромной хрустальной люстрой и тяжелыми бархатными занавесями.

Хозяин, тучный, невысокий мужчина, почти совсем облысевший, с маленькими умными глазками, приветливо улыбнулся.

– Признаюсь, впервые полиция приходит ко мне вот так, – сказал он, пожимая руку гостю. – Выкладывайте, молодой человек, что вас ко мне привело. Надеюсь, неотложное дело, иначе я ума не приложу, ради чего можно отвлекать людей в Рождество.

Бобрихин потянул носом и глотнул слюну. На кухне однозначно жарился молочный поросенок, распространяя умопомрачительный запах.

– Недавно вы приобрели серьги с голубыми бриллиантами, – начал он, и советник тут же кивнул, перебивая:

– Разумеется, и очень доволен. Цена меня устроила.

Алексей в знак внимания наклонил голову:

– Это похвально, да вот только серьги оказались крадеными.

Звенигородский вытаращил глаза и провел платком по лысине:

– Краденые?

– К несчастью, у моей тетушки, – подтвердил Бобрихин. – Желаете вызвать ее для опознания?

Советник побагровел.

– Я купил их вполне законно, молодой человек, – выдохнул он, терзая галстук. – И не желаю с ними расставаться. Вы доказали факт кражи? Вор признался? Тогда я хотел бы побеседовать и с ним, и с продавцом ломбарда. В противном случае каждый получит право вламываться в мой дом накануне праздника и требовать драгоценности. – Он приблизил к Алексею разгоряченное лицо и прошептал: – Как вы понимаете, я имею связи… Разве вам хочется неприятностей?

– Значит, вы хотите признания. – Бобрихин медленно встал с кресла с гнутыми ножками. – Что ж, на это уйдет время, но мы его получим. Но я бы не советовал вашей жене их носить.

– Это еще почему? – Звенигородский тоже поднялся и тяжело задышал. – Милостивый государь, вы берете на себя право ей указывать?

Сыщик рассмеялся:

– Право, из лучших побуждений. – Краем глаза он заметил, как возле открытой двери дрогнула занавеска. – Ваша супруга знает историю этого украшения?

Советник сжал кулаки, но на лице появилось что-то, похожее на любопытство.

– Что за история?

– Моей тетушке подарил их муж, князь Оболенский, – начал Алексей. – Но она выяснила, что это серьги князей Мещерских, которые должны надевать только женщины их крови. В противном случае в семье случается несчастье. Вам известно, что произошло с Пушкиным, когда он вздумал преподнести их своей жене. Сами Мещерские с удовольствием избавились от них, подумывала об этом и моя тетя. Она ни за что не желала носить их, но подарить тоже не хотела, потому что они стоили денег – и немалых. Я прошу вас рассказать об этом жене, а она пусть сама решает, надевать их или нет.

– Ни за что! – вдруг раздался зычный голос, и из-за тяжелой занавески показалась худая женщина с высокой прической. – Михаил, ты, наверное, сошел с ума, когда задумал подарить мне такое. Немедленно верни их в ломбард – и чем скорее, тем лучше.

Непоколебимый советник сразу сделался тише воды:

– Хорошо, хорошо, моя дорогая. Мы сей же час отправимся туда с молодым человеком. Я присмотрю тебе что-нибудь другое.

Алексей отвернулся, чтобы супруги не заметили его торжествующей улыбки.

В тот же день, покончив со всеми формальностями, он мчался в имение Оболенской. Серьги лежали в коробочке, в кармане его пальто. Бобрихин не сомневался, что, в конце концов, Григорий признается в краже и получит заслуженное наказание. Но это сейчас не главное. Главное – драгоценность будет возвращена владелице, которая, вероятнее всего, вскоре с ней расстанется, и он почти успеет к праздничному столу. Жаль, конечно, что не хватило времени найти жене какой-нибудь подарок подороже, кроме сладостей и пряников, но его Маша все поймет и обрадуется своему супругу, так быстро раскрывшему преступление.

Эпилог

Как и предполагал Алексей, Григорий признался в совершенной краже, но больше всего его беспокоило, откуда Бобрихин узнал его новый адрес. В своей сожительнице Пелагее и ее матери он был уверен, и для него стало настоящим потрясением известие о том, что молодуха, пусть и случайно, но все же его сдала. И сама она забилась в истерике, как только поняла, что записку подложил не садовник.

Княгиня Оболенская действительно продала серьги какому-то дальнему родственнику Мещерских, а что с ними случилось потом и сломали ли они чью-нибудь судьбу – это никому не ведомо. Во всяком случае, Григорий помер в тюрьме от чахотки явно по своей глупости.