Красное солнце валькирии

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Последний вдох

Ночью ей стало хуже. Начался настоящий кошмар. Ее трясло даже под двумя байковыми одеялами и шерстяным пледом, который передал Карл, а бредовые видения, наоборот, были жаркими, душными.

Они с братом любили сидеть у камина. Там, в Люблине. За окном бушует метель, а им с Игорем жарко. Они смотрят на гуляющий по сухим дровам огонь и мечтают стать пиратами на корабле с черным флагом.

Душно и дымно было в «Привале комедиантов» на Марсовом. Тогда она впервые увидела его, такого странного, уродливого… любимого… Он звал ее Лери и обожал ее волосы. Ионический завиток. Ее первая ночь с Гафизом. Горячая, безумная. Она была готова на все, и даже то, что он привел ее в бордель на Гороховой, ничего не меняло. Она пылала от страсти и никогда после ничего подобного не испытывала. Если только тогда, в Кабуле…

Продолжая метаться, она облизала пересохшие губы. В ту ночь матросы взяли ее на катер-истребитель и поперли прямо под шквальный огонь белочехов. Хотели испытать, как поведет себя баба. Как же жарко ей было тогда! Как весело! Когда очумевшие от кинжального огня матросы повернули назад, она кричала: «Почему поворачиваете? Рано! Надо еще! Вперед!»

Она так рвалась в бой, что однажды Ильину пришлось увести с капитанского мостика и запереть в каюте. Она бесилась, рвалась. Тогда на Волге было очень жарко, палуба буквально плавилась от палящего солнца.

Бритая горячечная голова мотнулась на мокрой от пота подушке. Как холодно! Как жарко!

Какие смешные лица были у афганских крестьян, когда они смотрели на нее, скачущую верхом под палящим солнцем с открытым лицом и в мужском костюме. А она смеялась и вместе со всеми пела песни под гармошку. А потом бежала обратно в Россию по горной Гератской дороге и уже не смеялась. Был май, но палило нещадно. И в поезде Ташкент – Москва тоже было душно и жарко. Окна не открывались, а солнце лупило вовсю.

Через несколько месяцев были баррикады в Гамбурге, и ей снова стало весело и жарко. Она вся пылала от бьющего в мозг адреналина! Адреналин! Ей нравилось это новомодное словечко.

Она облизнула стянутые жаром губы и попыталась открыть глаза.

В Кабуле было пекло. Всегда и всюду. Порой ей казалось, что она жарится на вертеле, как индюшка. Даже бассейн нагревался за день так, что вода едва не кипела. Они с принцем дожидались ночи и входили в нее голыми. Но вода не охлаждала, а только разжигала, распаляла, торопила…

Боже, как хочется пить. Хоть глоток воды, прошу… Хоть каплю…

Они со Львом любили отпаиваться горячим чаем у него в вагоне. Кипяток обжигал губы, и они распухали. Он целовал ее горячие уста и улыбался хитро, по-иезуитски. Карл чем-то похож на него. Та же кривая ухмылка, тот же огонь в глазах.

Солнце. Красное и раскаленное. Как же безжалостно ты сжигаешь меня.

– Пей, – прошептал кто-то у нее над головой, и рта коснулась ложка.

Она глотнула. Еще раз. Еще.

Ей все же удалось открыть глаза. В темноте палаты к ней склонился кто-то черный в белой марлевой маске. Ангел? Демон?

– Где он? – спросил незнакомец и наклонился ниже.

Она вгляделась в чужое лицо. Какие безнадежно черные у него глаза. Как южное небо, в котором погасли все звезды. Нет, это не ангел. Это дьявол явился по ее душу.

– Ты же знаешь, я все равно его найду. Скажи сама, и останешься жива.

Она мотнула головой.

– Зря. Ты ведь еще так молода, так прекрасна… Ты рождена для счастья…

Она зажмурилась. Изыди! Пропади! Отстань! Не для того она так долго хранила… Она не может сдаться! Только не она! Валькирия! Муза революции! Богиня!

Она хотела плюнуть ему в лицо, но слюны не было, а перед глазами все быстрей крутилось красное обжигающее солнце.

Он наклонился, всматриваясь, и… как ей показалось… вздохнул.

В этот миг на лицо опустилось что-то тяжелое. Ей показалось, что она изо всех сил забилась, пытаясь освободиться, но на самом деле слабо дернулась и смогла сделать лишь один вдох.

Последний.

Красное солнце погасло, и она уже не слышала, как, уходя, кто-то негромко сказал по-английски:

– Никогда не пейте сырого молока.

Софья Бриль в свободном полете

Софья уже открыла дверь квартиры и даже ногу над порогом занесла, как вдруг боковым зрением увидела в коридоре что-то странное, а именно: непорядок в стройных рядах соседских банок.

Она вернулась, откинула половинку коврика с оленями, укрывавшего стратегические запасы, и уставилась на пустое место между трехлитровками с помидорами.

Это еще что такое? Вчера никакого провиса в коврике не было. Она бы заметила. Значит, банка исчезла сегодня. Каким, интересно, образом это могло случиться? Соседи? Они никак не могли вернуться. Им еще недели три у дочки в Саратове торчать. Ключи оставили ей, чтобы цветы поливала. Третьего ключа от общего коридорчика на две квартиры ни у кого нет.

На всякий случай она позвонила в соседнюю дверь. Разумеется, тишина.

Тогда как?

Софья немного потопталась в коридоре, устланном второй половинкой оленей, и пошла к себе. Пока раздевалась и мылась, продолжала перебирать варианты, но потом принялась готовить ужин, и версии пропажи соседских помидоров вытеснились запахами мяса и кофе.

Как же она сегодня устала! При таком уровне выжатости зарок не есть вечером мясо и не пить кофе можно смело послать к черту! Или не очень смело, но все же послать. Она покосилась на выпирающий, хотя и не слишком сильно, животик. Последний год жизни с Кириллом был таким токсичным, что заставил ее постоянно жевать сладкое. И вообще – постоянно жевать! Заедание стресса закончилось животом и пышными боками, а грудь приняла такой героический вид, что каждый раз, когда Софья видела ее в зеркале, у нее случался культурный шок. Конечно, спокойная жизнь в благословенном одиночестве после развода дала возможность немного прийти в себя и сбросить лишнее. Ну если и не все, то многое. Стоит ли начинать снова нажираться по вечерам?

Софья мельком взглянула на свое отражение в кухонном окне и дернула плечом.

Подумаешь! Ничего страшного не наблюдается! Завтра музей закрыт, экскурсий не будет, она вернется пораньше и приготовит овощи на пару и салатик из морской капусты. А сегодня спасти ее жизнь могут только отбивнушка и большущая кружка очень сладкого кофе! Глюкозу восстановить!

Софья перевернула на сковородке мясо и свободной рукой почесала голую ногу. До чего же здорово жить одной! Можно даже халат не надевать. Трусы и лифчик вполне сойдут за домашнюю одежду. Да, в принципе, можно обойтись одними трусами. Все равно разглядывать некому.

Кирилл любил, чтобы дома она ходила в нарядном длинном халате с запахом, на манер японского кимоно, а спала в пеньюаре. Непременно в пеньюаре!

Софья усмехнулась и посолила мясо. Еще три минуты, и ее ждет несусветное блаженство. Можно будет даже почавкать. Так мясо намного вкуснее.

Кирилл требовал, чтобы стол к ужину был сервирован по полной программе: с ножами для салата и мяса, салфетками, засунутыми в серебряные колечки, и прочими изысками. Это было не просто утомительно. Это бесило.

Теперь можно смело обойтись без колечек, резать мясо кухонным ножом и есть картошку прямо со сковородки. Красота!

Свинячить она, конечно, не будет, но горчицу зачерпнет вилкой, а не специальной ложечкой. Все равно делиться не с кем.

Старую-престарую однушку на Моховой, совсем недалеко от Фонтанки, доставшуюся ей после развода, она полюбила сразу. Во-первых, здорово, что ее не выселили в коммуналку, а во-вторых, это жилье гораздо ближе к работе, чем их дом на берегу Финского залива, от которого до музея три дня лесом, а потом на собаках. Водить машину она не умела и ездила на общественном транспорте. Это было что-то! Кстати, Кирилл никогда не призывал ее оставить работу. Его все устраивало: и общественный транспорт пять дней в неделю, и сумки с продуктами, которые приходилось от остановки таскать в руках, и то, что после ужина она просто отрубалась и ничего не требовала – ни исполнения супружеского долга, ни даже разговоров.

Неужели он знал, что надолго она в его жизни не задержится?

А впрочем, какая теперь разница? Ведь не он ее выгнал. Она сама от него ушла. Да какое ушла! Бежала, как Есенин за комсомолом, то есть «задрав штаны»!

Софья выложила мясо на тарелку, выгрузила из баночки кучку оливок, нарезала помидоры и присыпала всю эту красотищу кинзой пополам с укропом.

Боже! Счастье есть!

Оттопыриться по полной, однако, не удалось. Жуткий воющий звук, внезапно возникший со стороны, где стена кухни соседствовала с квартирой третьего подъезда, заставил ее вздрогнуть и судорожно проглотить недожеванный кусок.

Это еще что? Перфоратор? Дрель? В восемь вечера? Они что там, очумели? Хотя, наверное, пять минут, и все стихнет.

Она решила проявить кротость и смирение, но когда пять минут выросли до сорока, а дикий вой за стеной достиг апогея, решительно оделась и выскочила на улицу. Октябрь нынче выдался на редкость теплым и сухим. Софья с удовольствием вдохнула вечерний воздух и неторопливо прошлась до соседнего парадного, пытаясь по пути вычислить номер квартиры передовика производства, затеявшего ремонт на ночь глядя. Интересно, остальные соседи не возмущаются?

Звонить в домофон не пришлось, дверь как раз открывала старушка. Софья помогла ей втащить кошелку на колесиках и прошмыгнула следом. Теперь на четвертый этаж и побольше уверенности в своей правоте!

Она даже речь заготовила. Небольшую, но прочувствованную.

Однако блеснуть красноречием не удалось. Она нажимала на звонок снова и снова, но, видимо, за визгом аппарата слабые трели уха мастера не достигали. Она уже отчаялась, когда вой вдруг прекратился, а через секунду дверь неожиданно распахнулась, и ее взору явился… Дед Мороз. Голубая шуба со звездами из фольги, шапка с оторочкой из белого меха. Вид вполне классический. Из странного были только солдатский ремень, туго опоясывавший крепкую фигуру, и балаклава с прорезями для глаз прямо под красной шапкой.

Выглядел дедушка до того комично, что среагировать адекватно Софья не смогла. Забыв все приготовленные фразы, она покатилась со смеху. Дедушка постоял немного, глядя на нее, и присоединился.

– Ой, не могу! Ой, помогите! – причитала она, приседая от хохота и держась за живот. – Это же и есть «Здравствуй, жопа, новый год»! В чистом виде!

Она поприседала еще немного, но потом все же вспомнила, зачем пришла, и попыталась придать лицу суровое выражение.

– Простите, дедушка, но это возмутительно! Просто невозможно!

Получилось не очень убедительно, губы так и норовили растянуться до ушей, но дед, кажется, понял, в чем дело, кивнул и стянул балаклаву.

– Вы, наверное, из-за шума ругаться пришли? – спросил оказавшийся под ней мужик.

Софья взглянула и на мгновение утратила дар речи. Ну и дедушки нынче пошли! Это же просто…

Додумать важную мысль она не успела.

– Вы простите меня, пожалуйста, – торопливо начал сосед. – Я понимаю, но у меня всего три дня на ремонт. Послезавтра в командировку уезжаю на три недели, и работа опять застопорится. Я и так уже месяц въехать не могу. Пытаюсь привести жилье в божеский вид, иначе зимовать придется в общаге.

Все это мужик проговорил проникновенным голосом, еще и руки к груди прижал для убедительности.

– Жилье совершенно убитое. Я пытаюсь хотя бы ванную и кухню сделать пригодными. Вы же видите!

Он отступил на шаг назад, открывая ужасающий по мерзости запустения вид.

– А почему бригаду не наймете, раз сами не можете? – поинтересовалась Софья, вытягивая шею в попытке разглядеть квартиру. – Это же элементарно.

– Нужно время, а у меня его нет. К тому же бригада будет шуметь гораздо сильнее. Вы не находите?

С этими словами он заглянул ей в лицо. Софья мгновенно почувствовала, что шея начинает краснеть. Она всегда краснела с шеи. Сейчас краска поднимется и перекинется на лицо. Вот это будет настоящий позор! Бабе уже под сорок, а она умудряется румянцем заливаться, как девочка на выданье. Да еще и перед незнакомым мужиком! Что он о ней подумает!

А мужик в это время думал, как его угораздило явиться в срамном виде перед такой женщиной. Это же уму непостижимо! Не будешь ведь объяснять, что пригодной для ремонтных работ одежды у него нет, нацепил то, что осталось от прежних жильцов, ну а красную шапку надел… для целостности образа. Он вообще не ожидал, что дело настолько дрянь. Хотел заселиться, и все. Теперь, как пить дать, завязнет на всю зиму. Или придется смириться с вывороченной ванной и ржавым унитазом.

– Меня Софья Павловна зовут, – неожиданно произнесла женщина и протянула руку.

– Иван Сергеевич, – ответил он, суетливо вытирая руку о голубую шубу.

– Как Тургенева?

– А вас как девицу Фамусову?

Божечки! Да он из образованных! Это ж дико сексуально!

Софья уж было открыла рот, чтобы продолжить увлекательную историко-литературную викторину, но тут же одернула себя и сделала неприступное лицо. Флирт в данном контексте неуместен, поэтому не стоит и начинать.

– Ну и что нам с вами делать, Иван Сергеевич?

– А какие варианты? – поинтересовался он.

– Ну… Можно попробовать помочь с мастерами.

– Вы в строительной фирме работаете?

– Нет, но там, где я работаю, все время что-нибудь ремонтируют. Могут подсказать варианты. Моя жизнь станет абсолютно невыносимой, понимаю, зато закончится все гораздо быстрее.

– Даже не знаю.

– У вас с деньгами проблемы?

– Да, собственно, нет. Я собирался машину новую ку… то есть… деньги есть, не волнуйтесь. Мне просто неудобно, что выгляжу перед вами совершенным неумехой. Не в состоянии решить проблему.

Ого! Его волнует, как он перед ней выглядит? Это хорошо. Для начала. Впрочем, надо выяснить еще кое-что.

– За три дня я, возможно, не успею. Если вы не против, дайте контакты родных. Жены, например. Я ей все передам.

– Никому ничего передавать не надо. Я сам буду решать. Сейчас напишу вам телефон, подождите.

Мужик кинулся куда-то вглубь квартиры, а Софья Павловна осталась размышлять, какая она все-таки дура. Еще вчера собиралась завязать с мужиками до лучших времен, годков так эдак на пять-шесть, пока не оклемается от Кирилла, а стоило увидеть шикарного мужика, как тут же встала в стойку и закрутила хвостом. Ну что ты будешь делать! Кстати, вопрос с женой остался открытым. Да и к лучшему! Будем исходить из того, что Иван Сергеевич женат и как раз готовит новое семейное гнездышко, пока благоверная ждет в старом. Уф! Сразу легче стало. Их общение будет кратковременным и, безусловно, деловым.

– Вот, пожалуйста, Софья Павловна.

Иван Сергеевич протянул ей бумажку. Смешной какой. Не проще было набрать ее номер, чтобы телефон высветился на экране?

– Отлично. Тогда позвольте попросить об ответной любезности, – начала она.

– Все. Работать прекращаю до вашего особого распоряжения.

Ишь ты, понятливый.

– Завтра мне понадобятся размеры квартиры и план помещений. Чтобы разговаривать конкретно, понимаете?

– Да, конечно. Все сделаю, – кивнул он и добавил: – Даже не знаю, как вас благодарить. Это просто чудо, что вы появились.

Даже чудо? Что ж, это не может не радовать.

С тонкой улыбкой на устах, которая могла означать все что угодно, Софья любезно распрощалась с соседом и плавной походкой отправилась восвояси.

Ну и что такого? Легонький безопасный флирт еще никому не навредил.

Жена может не беспокоиться.

Уже дома, распиливая кухонным ножом разогретое мясо, она вдруг спросила себя: «А какого черта я, собственно, предложила ему помощь? С чего это меня так разобрало?»

Задумчиво вымыв посуду, она отправилась спать, все еще пребывая в недоумении.

Прав был Талейран. Никогда не следуйте первому побуждению, потому что оно, скорее всего, благородное.

Чем чреват альтруизм

К ее девичьей чести, на следующий день она вспомнила о своем обещании не сразу.

У ее кабинета переминалась с ноги на ногу Ира Соловьева с папкой документов и, увидев начальницу, с ходу затараторила:

– Софья Пална, это кошмар просто, какой договор прислали эти реставраторы! Как будто на старославянском реестр работ написали. Я вообще ничего понять не могу! Слов таких никогда не слышала!

Софья высоко подняла бровь и посмотрела на Иру взглядом, который ясно говорил, что попытка была жалкой и не засчитана.

– Ну правда! Не вру! Посмотрите? – заканючила та, сморщив губки.

– Нет, Ирина Вениаминовна, не посмотрю. Начальству полдела не показывают.

– Ну Софья Пална…

– Нет! И по пути на свое рабочее место позови ко мне экономиста. Она еще вчера должна была калькуляцию по установке светильников принести.

После такого начала рабочего дня сосед напрочь вылетел у нее из головы. Она вспомнила о данном ему обещании лишь к обеду и позвонила в фирму, с которой сотрудничал музей.

– В принципе, можно, – выслушав ее, произнес Игорь Колобов, почетный строитель и просто замечательный человек. – А ты в курсе, что этот ваш дом – памятник архитектуры и многие виды работ там запрещены?

– Капиталка хозяину не нужна. Он просто хочет квартиру в божеский вид привести, чтобы жить было можно.

– Хорошо. Я, конечно, предвижу, что проблем мы огребем мама не горюй, но что не сделаешь по просьбе красивой женщины. Позвоню, когда освобожусь, но ты не расслабляйся. За тобой должок будет.

Колобов слов на ветер не бросал, поэтому на следующий день к Ивану Сергеевичу наведались специалисты, а еще через пять, уже после его отъезда, к работе приступила бригада ремонтников.

За это время Софья дважды разговаривала с соседом по телефону, и все. Причина альтруистического порыва по-прежнему была ей неясна, но думать об этом стало некогда. Захлестнули дела и заботы.

Время от времени она интересовалась у Игоря, как идут дела, но больше для проформы. Все-таки она была инициатором и все такое. Сосед с его потешным нарядом тоже постепенно стал стираться из памяти, поэтому она даже не сетовала на то, что он ни разу ей не позвонил.

А, собственно, зачем?

Она и так была в курсе всего, что происходит в квартире. Стена-то общая.

Сначала шум, как и водится, был невыносимым, но почти ее не тревожил – она приходила домой примерно за час до того, как мастера расходились. Потом начались шарканье и скрежетание, из которых она заключила, что наступило время шпаклевки стен, а затем по звуку определила следующую стадию – укладывание полов.

Хорошо работают ребята! Так, смотришь, и сделают из говна конфетку!

Она даже немножко гордилась собой. Ведь это с ее легкой руки сосед получит первоклассный ремонт.

Ей казалось, что все близится к завершению, и она уже прикидывала, когда можно будет напроситься на визит. Не к соседу, разумеется. По словам Игоря, тот должен вернуться лишь через неделю. Софья подозревала, что Колобов сам захочет похвастаться результатом работы, и задумала хитрый ход. При своих ребятах намекать на продолжение он не станет, поэтому его можно будет ловко избежать.

Она размышляла об этом, нарезая помидоры для салата, и когда за стеной вдруг раздался грохот, вздрогнула от неожиданности. Это еще что такое?

Грохот не повторился, но послышался странный скрежет. Софья насторожилась. Никак стена обвалилась? Или – еще хуже – потолок рухнул. Только этого не хватало! В самом конце ремонта! Неплохой подарочек к возвращению хозяина!

Софья взглянула на часы: начало восьмого. Ремонтники уже час как ушли, не меньше. Возможно, это к лучшему. Хоть не пришибло никого.

Она снова услышала звук, как будто кто-то сдавленно и коротко вскрикнул. Софья кинулась к стене и приникла ухом.

Тишина.

Показалось. Наверное, у кого-то сверху или снизу телевизор слишком громко работает.

Она бросила взгляд на почти готовый салат и сглотнула голодную слюну. Обедать сегодня пришлось кое-как, практически на ходу, и теперь желудок требовал свое.

Она съела все до последнего листочка и с удовольствием выпила чаю с печеньем. А потом вдруг бросила все, быстро оделась и пошла в соседний подъезд.

Ну не давал ей покоя тот грохот и вскрик!

Совершенно уверенная, что дверь в квартиру закрыта, она дернула ручку и еле успела остановить резкое движение.

Дверь открылась, и обнаружилось, что внутри горит свет.

Совершенно позабыв об осторожности, Софья шагнула внутрь.

В коридоре никого не оказалось, и она прошла в комнату, стена которой как раз была общей.

Потом она часто думала, почему внутренний голос не подсказал ей, что там может поджидать опасность. Неужели отвыкла бояться? Или просто мозги в такие минуты автоматически отключаются? Если они, конечно, есть.

В комнате было светло и грязно. Около развороченной старинной печной стены, выложенной кафелем, среди обломков валялась кувалда, а рядом лежало тело человека в рабочей форме.

Возле него на корточках сидел Иван Сергеевич и смотрел на нож, торчащий из спины пониже лопатки.

Софья не вскрикнула. Просто зажала рот рукой.

Иван Сергеевич поднял глаза и сказал:

– Здравствуйте, Софья Павловна.

Она кивнула и осталась стоять столбом.

– Полиция уже едет, – сообщил сосед таким голосом, словно это должно ее совершенно успокоить.

Софья моргнула и издала нечленораздельный звук. Чувствовала она себя как-то странно. Мозги, впрочем, продолжали перемалывать информацию.

Интересно, кто вызвал полицию, Иван Сергеевич? Но ведь он убийца. Зачем ему это делать? Или на него напали, а он просто защищался? Для чего рабочему нападать на хозяина квартиры? И как Иван тут оказался? Он только через неделю вернуться должен!

Ну хорошо. А зачем Ивану убивать рабочего? за то, что печку разворотил? Так она все равно не работала. Хотя это странно: бить кувалдой по печке. Для чего? Или это сделал сам Иван, а рабочий его застукал? Тогда почему нож торчит из спины?

Приезда полиции Софья ждала на лестничной площадке. Боялась не Ивана, а трупа. Уж больно страшно было на него смотреть.

Кстати, Иван Сргеевич был совершенно спокоен.

А потом понаехала куча народу, и начался сюр, который потом, как ни старалась, полностью восстановить в памяти она так и не смогла.

Кто-то куда-то все время шел, все вокруг двигалось, гудело на разные голоса, и это сбивало с толку.

Когда пухлощекий паренек, назвавшийся старшим лейтенантом Голохватовым, привел ее в квартиру, она, проходя в кухню, успела увидеть, как Иван, стоя над трупом, что-то показывает двум следователям. И вид у него, как у… постороннего.

Значит, убил не он? А кто?

Мучаясь сомнениями, Софья отвечала на вопросы румяного Голохватова сбивчиво и рассеянно. А парень не отставал, все спрашивал, интересовался и смотрел при этом очень пристально. Каждый жест ловил! Обалдевшая от всего происходящего, Софья подумала, что фамилия у него говорящая: такой голыми руками схватит и уже не выпустит.

После часа мучительного общения Софья перестала адекватно воспринимать реальность и никак не могла взять в толк, почему ее расспрашивают о Колобове и о том, как долго она с ним знакома. Потом лейтенант стал интересоваться каким-то Протасовым, и она с трудом сообразила, что это фамилия Ивана. Самым неприятным было то, что история их знакомства вызвала на гладком лице Голохватова саркастическую улыбку, которую он даже не потрудился скрыть.

Ничего о нем не знаете? Виделись однажды? Дважды по телефону разговаривали? Сами нашли ремонтников? Хлопотали? Для незнакомого человека? Или вы все же были знакомы раньше, просто забыли? А в квартире сколько раз бывали? Одна или с кем-то?

Софья что-то вяло отвечала. На возмущение досужими предположениями у нее не было сил. Но окончательно доконали расспросы на тему: где она была во столько-то, что делала там-то. Ничего себе! Получается, и она под подозрением?

Во время всего разговора – или допроса? – в кухню, где они с Голохватовым сидели возле шаткого, накрытого газетами столика, то и дело входили разные люди и что-то делали. Что именно, она понять не могла. Один раз зашел Иван. Она подняла на него глаза и удивилась, что на нем нет наручников. Ведь он же преступник. Или нет?

Иван поймал ее взгляд и едва заметно кивнул. И что это значит?

Потом к ним подошла женщина, пахнущая табаком и почему-то селедкой. Она сняла отпечатки с холодных Софьиных пальцев и молча ушла. Забежал какой-то тощий и вертлявый, наклонившись, что-то сказал Голохватову и хохотнул. Это уж совсем непонятно.

Затем заглянул какой-то юнец и сообщил, что обход соседей ничего не дал. Голохватов кивнул и взглянул на Софью с таким выражением, словно это она была виновата, что обход оказался безрезультатным.

Мимо пронесли на носилках труп. Софья сглотнула и спросила, можно ли выпить воды. Голохватов пожал плечами и даже не подумал поинтересоваться, не дурно ли ей. Вместо этого он остановил носилки и попросил взглянуть на убитого. Она взглянула и ответила, что человека не знает.

Как ни странно, мертвое тело сокрушительного впечатления на нее не произвело. Наверное, труп свежий, потому и выглядит как живой, подумала она и почувствовала огромную усталость.

Оказалось, что с ее появления возле трупа прошло черт знает сколько времени. Она пришла примерно в восемь, а теперь стрелка близится к десяти. Зачем ее держат? Ведь совершенно очевидно, что она тут оказалась случайно. Даже не свидетель, ведь самого убийства она не видела. И никого не встретила, когда поднималась в квартиру.

Когда ее в конце концов отпустили, она дошла до дома, пошатываясь.

Вот уж воистину – не делай добра, не получишь зла в виде трупа с ножом в спине!

Она легла не раздеваясь и долго дрожала в темноте под пуховым одеялом. Потом нащупала рукой выключатель от торшера и зажгла свет.

Так спокойнее.

Дамский платочек и то, что было в нем

Странно, но его не задержали. Должно быть, служители закона немного растерялись от невозможности представить, зачем хозяину, только что вернувшемуся из командировки, нападать с ножом на рабочего, делавшего в квартире ремонт. Впрочем, Иван был уверен, что растерянность не будет длиться слишком долго. Максимум до завтрашнего утра. А потом его задержат как подозреваемого в убийстве.

Значит, времени мало, а дел много. Нужно поговорить с Софьей. Она может испугаться его прихода, да и вообще, скорее всего, уже спит, но другого варианта все равно нет.

Иван вспомнил шоколадные глаза соседки и темные гладкие волосы, стянутые на затылке. Тоже шоколадные. У нее даже голос звучал… шоколадно. Не сладко и приторно, а мягко и как-то… непонятно как. Ну… словно звук скользит по облитой шоколадом стенке гортани.

Иван хмыкнул.

Да ты, брат, лириком заделался! Что ж, самое время.

Он еще немного подумал, а потом решительно вышел из квартиры и направился в соседний подъезд.

Он ожидал долгого топтания под дверью, но Софья открыла почти сразу и вылупила на него глаза, черные в слабом свете коридорной лампы.

– Иван… Сергеевич?

– Софья, мне надо срочно с тобой переговорить, – быстро начал он, боясь, что она захлопнет дверь.

Она помолчала, глядя на него, как ему показалось, с ужасом, а потом распахнула дверь.

– Входи.

Он втиснулся в коридорчик и прислонился спиной к узкому шкафчику.

– Софья…

– Не в коридоре же… Проходи в квартиру.

Раз приглашает к себе, значит, не слишком напугана. Это уже неплохо. И даже не обратила внимание, что они перешли на ты.

Иван прошел в кухню и не чинясь сел за стол. Помедлив, Софья устроилась напротив и сцепила руки в замок.

Он не стал ничего объяснять и извиняться за вторжение. Начал с главного:

– Смотри, что я нашел.

Достав из кармана целлофановый пакетик, он осторожно вытряхнул на стол какую-то пыльную серую тряпочку.

Софья вытаращила глаза.

– Что это?

– Платок. Носовой.

– Носовой? Так. И… какой вывод я должна сделать из увиденного?

– Этот платок я нашел на месте преступления.

Софья раскрыла глаза еще шире.

– Где, пардон?

– В комнате, где был обнаружен труп.

– Господи боже! И ты не отдал полицейским? Почему?

– Интуитивно.

– И что это «интуитивно» значит?! Ты скрываешь от следствия улики?! Хоть представляешь, чем это может кончиться?!

Протасову показалось, что реагирует она слишком бурно, поэтому он чуть отодвинулся от стола, принял расслабленную позу и заговорил самым спокойным голосом, который смог найти в своем арсенале.

– Понимаешь, я не уверен, что это улика. Я же не у трупа ее отнял. И лежал платок довольно далеко – в куче мусора у самой стены.

– Все равно, – упрямо тряхнула головой Софья, но заговорила тише. – Это может иметь отношение к убийству.

– Может иметь, а может не иметь.

– Тогда почему мы о нем говорим?

Логику включила. Молодец.

– Пока не знаю, но мне кажется, что это важно.

– Что именно?

– Выяснить, чей платок и, самое главное, что в него было завернуто.

– С чего ты взял, что было?

– А вот смотри.

Иван осторожно развернул платочек и разложил на столе.

– Видишь сгибы? Так, так и так. В платке точно что-то было. Какая-то небольшая и плоская вещичка. Что, по-твоему, это может быть?

– Да откуда я знаю?

Софья нагнулась и поводила носом.

– Фу! Пахнет отвратно.

– Думаю, он тут давно.

– А тут – это где? В куче мусора?

– Нет, в печке. Предположу, что платок был спрятан в печи. В конструкции голландок я ориентируюсь плохо, но где-нибудь в дымоходе или в районе вьюшки.

– И сколько, по-твоему, он там лежал?

– Сто лет, – быстро ответил он.

Софья приподняла левую бровь. Красивую. Шоколадную.

– Неужто? Прямо сто лет? Да за это время он давно бы истлел.

– Это если не упаковать его в металлическую коробочку.

Шоколадные глаза блеснули интересом.

– Ты еще что-то нашел?

– Нашел. Правда, не сразу связал с платком.

Иван, как фокусник, достал и выложил перед Софьей куски того, что в самом деле отдаленно напоминало коробку.

– На нее наступили и раздавили. Но в лупу можно рассмотреть год, когда были сделаны эти леденцы.

– Какие еще леденцы?

– В этих коробочках до революции леденцы продавали. Моя мама в такой хранила шпульки и иглы для швейной машинки. На этой сбоку написано: одна тысяча девятьсот одиннадцатый.

– Но почему ты уверен, что платок хранился именно в ней?

– Раньше я ее тут не видел и не думаю, что кто-то мог принести коробку с собой. А кроме того, взгляни: следы пребывания в печке видны очень четко. Конечно, огонь ее не касался, но все равно – копоть. Платок хранился в коробке, а в него было что-то завернуто. Очень ценное, точно не шпульки.

– Иначе зачем прятать! – воскликнула сообразительная Софья.

Иван чуть было не улыбнулся, но сдержался и просто кивнул.

– Вот именно.

Софья кончиками пальцев дотронулась до платка.

– Коробочка закрывалась плотно. Платок неплохо сохранился.

Она нагнулась и вдруг схватила Ивана за руку.

– Тут чьи-то инициалы вышиты!

– Где? Я не заметил.

Они склонились над столом голова к голове.

– Было вышито белым по белому, поэтому плохо видно. Но, подожди… Буквы можно разглядеть. «Л» и, кажется, «Р». И виньетки.

Она подняла глаза и вдруг очень близко увидела его лицо. И темную щетину на подбородке. И внимательный глаз в щеточке ресниц. И родинку на щеке. Возле уха.

Шея сразу стала нагреваться. Краснеть собралась, сволочь? Ну уж нет.

Софья быстро выпрямилась, отодвинулась, кашлянула и сказала как можно равнодушнее:

– Инициалы хозяина.

– Точнее хозяйки, – уточнил Иван, глядя на ее манипуляции с удивлением. – Платок явно женский. Как считаешь, это вообще реально – выяснить, кто она?

– Смеешься? Конечно, нет. Людей с такими инициалами миллионы!

– Но известны не только инициалы. Примерно можно определить время и точно – место. В принципе, выяснить, кто жил в этой квартире до меня, несложно. Даже если искать с начала прошлого века. Дом-то непростой, и люди в нем жили непростые. Я попробую. На правах хозяина недвижимости. Думаю, информацию можно получить довольно быстро.

Софья взглянула на него с сомнением, но почему-то отговаривать не стала, а неожиданно для себя предложила попытать счастья с инициалами. Предложение звучало неуверенно, ведь не факт, что платок принадлежал кому-то из хозяев, но Иван взглянул с такой благодарностью, что она вдохновилась.

– В самом деле! А вдруг повезет? Вариант с вензелем тоже надо попробовать. Один шанс на миллион, но вдруг его узнают.

– Кто?

– Мои родители. Они историки. Хотя, подожди, есть вариант получше! Близкий друг моей мамы Бенедикт Фомич работает в историческом архиве. Как раз первой половиной прошлого века занимается. Недавно виделись. Он мне даже книгу свою подарил. Его интерес – выдающиеся личности. Писатели, художники, ученые, просветители, полководцы. Он исследовал их влияние на что-то… Не помню, на что. Вдруг сможет помочь. Вероятность ничтожно мала, но все же.

– Как ты ему объяснишь, откуда платок?

– Не буду я ничего объяснять! Покажу фотографию. Вряд ли он станет меня в чем-то подозревать.

Софья сфотографировала платок и, глядя на него, задумчиво произнесла:

– Что же все-таки в него заворачивали?

– Была бы возможность сделать экспертизу, – в тон ей сказал Иван.

– В полиции могли бы.

– Могли бы.

– Тогда что мешает?

– Мысль, что платок и то, что в нем было, могут ухудшить и без того хреновое положение.

– Чье?

– Мое. Я вообще удивляюсь, почему я до сих пор не в изоляторе по подозрению в убийстве.

Софья быстро посмотрела и отвела взгляд. Она тоже была удивлена этим обстоятельством. По крайней мере, до его прихода.

– Этот человек был убит моим ножом. Представляю, сколько там моих пальцев осталось!

– Но ведь убийца тоже держал его в руках.

– Уверен, что на нем как раз были перчатки.

– Откуда такая уверенность?

Иван помолчал, словно обдумывая что-то, потом взглянул на нее и заявил:

– Я абсолютно убежден, что убийство не было случайным.

Шоколадная бровь дрогнула. Он заторопился.

– Я все внимательно осмотрел, когда пришел. Никаких следов драки. Ничего! К человеку подошли со спины и ударили. Без лишних слов.

– А печку кто разворотил?

– Думаю, дело было так. Убийца следил за рабочим – если он действительно рабочий – и знал, зачем тот вернулся в квартиру после того, как вся бригада ушла. Он подождал, пока рабочий сделает свое дело – то есть разворотит печку и достанет коробку, – потом очень быстро зашел, убил, забрал то, что было завернуто в платок, и ушел. На все про все ушло минут пять, а то и меньше.

Софья смотрела во все глаза. Рассказывает, будто сам видел. Это подозрительно. Или нет?

– Ничего другого я предположить не могу. Если выяснить, что достали из печки, можно вычислить убийцу.

И как, интересно, он собирается выяснять? Не лучше ли предоставить это профессионалам?

– А почему ты не хочешь, чтобы вычислениями занялись в полиции? – спросила она, пытаясь уловить его реакцию.

– Не то чтобы не хочу, но…

– Не доверяешь правоохранительным органам?

– Дело не в доверии. Просто уж больно моя версия напоминает приключенческий роман. Менты не воспримут ее серьезно. Вот если бы у меня на руках были весомые факты, а не просто раздавленная коробка и пыльный платок, тогда конечно.

– Ты потому и пришел? Хочешь, чтобы я тебе помогла добыть эти самые факты?

– Ни в коем случае! Узнаешь что-то про хозяйку платка, и на том спасибо!

– А если ничего не узнаю? Это же как пальцем в небо ткнуть!

– Тогда забудь об этом деле, и все.

– Не дури мне голову. Ты не за этим пришел.

Умная какая. Иван вздохнул. Зря он явился.

– Я просто хотел оставить платок и коробку у тебя. Больше негде их хранить.

– Спасибо за доверие, но ты меня недооцениваешь!

Иван нахмурился.

– Пойми, все, что мы тут насочиняли, возможно, не имеет никакого смысла.

– А если имеет?

– Тогда тем более. Не хочу тебя втягивать.

– Ты уже втянул!

– И жалею об этом. Вдруг мне придется… задержаться в кутузке.

– Глупости! Тебя отпустят через два дня. Зачем хозяину квартиры убивать рабочего? Про коробку в полиции ничего не знают, значит, мотива у тебя нет.

– Но других подозреваемых тоже. Пока они не появятся, меня будут держать в камере и попытаются…

– А как убитый узнал о коробке? – перебила Софья.

– Очень интересный вопрос. Возможно, он жил здесь раньше, знал, что тут хранится ценная вещь, и как только нашел способ до нее добраться…

– Или сам спрятал коробку в печке, а потом вернулся за ней, когда узнал, что в квартире делают ремонт и могут найти тайник.

– Вряд ли сам. Коробка пролежала внутри не менее…

– Ста лет? Уверен? Нельзя судить по дате изготовления леденцов.

– Возможно, но коробку спрятали очень давно, поверь. Не год и не два назад.

Софья покрутила головой. Убитый все не давал ей покоя.

– Я узнаю у Колобова, кто он таков, этот мужичок, и как попал в бригаду.

– Да с чего ты взяла, что он из бригады? То, что на нем была рабочая одежда, ни о чем не говорит.

– Полиция установит личность, и мы узнаем…

– Ничего не узнаешь. Ты вообще ни при чем.

Она вздернула подбородок и взглянула, как ей казалось, бесстрашно и гордо.

– Я попробую чем-нибудь помочь.

– Софья, нет!

– Я умная.

– Это я уже понял, но дело не в этом. Судьба рабочего тебя не впечатлила? Неужели непонятно? Если ты хоть на миллиметр приблизишься к убийце…

Наверно, Иван прав. Даже не наверно, а точно. Мероприятие практически безнадежное. Что мы, собственно, можем: выяснить, кому принадлежат инициалы? Ну выясним, и что это даст? Возможно, звали ее Люсинда Рыдвайкина, и она никогда тут не жила, а платок – просто подарок милому дружку. Узнать, что было завернуто в этот дурацкий платок? Каким образом? Это же невозможно без специального оборудования! Сведения о бывших жильцах вообще могут повести по ложному пути. А если выяснится, что убитый никакой не рабочий из бригады Колобова, то что остается? Ровным счетом ничего! Только ждать, когда Ивана посадят за убийство.

И зачем он вообще к ней пришел? Чем она может помочь?

А с другой стороны, раз пришел, значит, ему важно, чтобы она, Софья, поверила. Ведь так?

Она взглянула пытливо и увидела, что он смотрит на нее с нешуточной тревогой.

Жаль, что когда-то ей в голову не пришло поступить на юридический. Сейчас бы разложила цепочку дедуктивных умозаключений, и все стало бы ясно. А так придется действовать методом научного тыка.

Иван видел: несмотря на очевидную бесперспективность и нешуточную опасность, которая ей грозит, Софья борется с искушением ввязаться в расследование. Он решил надавить посильнее:

– Софья Павловна, я вас убедительно прошу, откажитесь от вмешательства в это дело. Вы не специалист. Все кончится плохо. Очень плохо. Непоправимо плохо.

– Я знаю.

– Если меня арестуют – а в этом я почти не сомневаюсь, – ты останешься одна. И тогда опасность удесятерится.

– Я понимаю.

– Если ты умная, то немедленно дашь слово ничего не предпринимать! Мне и так будет тошно в камере, не прибавляй беспокойства за твою жизнь.

– А зачем тогда ты мне все это рассказал? Меньше знаешь, крепче спишь.

– Мучила мысль, что ты считаешь меня убийцей.

– Я не считаю.

– Я же видел твои глаза, когда ты вошла.

– Просто в стрессе была. Но я так не думаю.

– Это успокаивает. Так что? Обещаешь?

Софья опустила глаза и кивнула.

– Обещаю.

Иван посмотрел и не поверил.

Какого черта он к ней заявился? Вот ведь дурак! Поддался порыву, а надо было сначала голову включить и подумать, к чему его россказни, версии и домыслы могут привести. Ведь сразу же понял, что эта женщина не робкого десятка, еще когда она заявилась ругаться из-за дрели.

Как теперь отмотать назад, заставить ее забыть все, что он наговорил?

Иван уже было открыл рот, собираясь толкнуть прочувствованную речь, но вдруг понял: он пришел вовсе не для того, чтобы оставить на хранение платок, и даже не для того, чтобы уверить ее в своей невиновности.

Просто хотел еще раз увидеть эти шоколадные глаза и услышать завораживающе мягкий и тоже шоколадный голос.

Ну и как? Увидел и услышал?

Придурок ты, Ваня!

Протасов даже зубами скрежетнул, а потом решительно поднялся и направился к выходу.

– До свидания, Софья Павловна.

– До свидания, Иван Сергеевич.

Она даже не встала, чтобы его проводить.

На следующий день утром Ивана задержали.

Если свербит в попе

Софья видела в окно, как подъехала машина, трое зашли в подъезд, а потом вышли с Иваном. Никаких наручников на нем не было. Он просто сел в машину, и все.

Придя на работу, она перво-наперво позвонила Игорю и уже через минуту знала, что убитый действительно не имел никакого отношения к бригаде, никогда в квартире не появлялся и никому из рабочих не известен. Но Колобов знал не только это. Оказывается, документов при трупе не нашли и личность его до сих пор не установлена.

Итак, тупик, и менты об этом знают. Теперь как пить дать начнут выколачивать признание из Протасова, которое называется «чистосердечным». То есть надо взять и признаться в убийстве, чтобы сердце очистилось окончательно и наконец застучало, как пламенный мотор.

Весь рабочий день она думала о том, что произошло, поэтому безбожно косячила во всем, чем пришлось заниматься. Даже Ирочка Соловьева заметила: с начальницей что-то не так, и с фальшивой тревогой в голосе поинтересовалась, хорошо ли та себя чувствует. Софья посмотрела на нее задумчивым взором и пошла к директору отпрашиваться. Ей казалось, дома она сможет собрать мысли в кучку и что-нибудь придумать. Что именно надо придумать, она не знала, но чувствовала – должна.

Совершив привычный обряд раздевания и умывания, Софья налила в кастрюлю воду под макароны, достала из холодильника лангеты в упаковке и поставила на огонь сковороду. Сейчас она приготовит ужин и с аппетитом поест. А потом? Потом сядет и будет думать. О чем? О платке и инициалах этих несчастных, будь они неладны!

Или… включит телевизор и ляжет на диван с книжкой. Она ведь обещала ни во что не влезать.

Обещала, черт побери! Знать бы, зачем она взяла на себя это окаянство! Эх, надо было хоть пальцы за спиной скрестить!

Забыв про сковородку и закипающую воду, она отправилась в комнату и достала из стола оставленные Иваном вещи.

Платок притягивал ее как магнитом. Что же такое интересное в нем лежало? Софья разложила тряпочку на столе и впилась в нее глазами.

Визуально то, что было завернуто, очень походило на небольшую плоскую коробочку, примерно шесть на восемь сантиметров. Слиток золота? А может, специальная пластина, которая нужна для производства фальшивых купюр? Странная должна получиться купюра. А если слиток, то сколько в нем может быть веса? Достаточно для того, чтобы из-за него убить человека?

Она нагнулась, рассматривая серую тряпочку. Нет, если бы в платок завернули что-то тяжелое, сгибы были бы гораздо четче. Значит, легкое. Что? Да черт его знает!

Ну хорошо, попробуем зайти с двадцать пятой стороны. А если подумать в сторону инициалов, как она предлагала изначально? Что это даст? Да ничего! Возможно, они тут вообще ни при чем. Взяли первую попавшуюся тряпку и завернули в нее какую-то вещь.

Ну а если все-таки инициалы имеют значение? Именно в них весь смысл? Вдруг это пароль?

И тут о себе напомнила сковорода. Почуяв мерзкий химический запах, Софья рванула на кухню, выключила конфорки, открыла форточку и едва успела спасти несчастную от трагической гибели.

Вода в кастрюле тоже почти выкипела. Ну и ладно. Все равно есть совершенно не хочется.

Софья задумчиво постояла над плитой, а потом достала телефон и позвонила Бенедикту Фомичу Закряжскому.

Фомич никогда не откажет в помощи. Если уж он ничего не сможет сказать, тогда она откажется от своей затеи и будет старательно выполнять данное Ивану обещание.

Бенедикта Фомича как только не называли! Бенедиктом, когда хотели выразить уважение к его авторитету и научным достижениям, Фомичом, когда собирались предложить выпить по маленькой после работы, Фомой за поистине библейскую недоверчивость ко всему, что выходило за рамки его представлений о жизни, и, конечно, Беней за принадлежность к библейскому народу.

Софья была знакома с Закряжским с рождения и не представляла, что его может не быть. Когда-то Бенедикт с мамой учились в одной школе, потом на одном факультете, вместе защитили диссертации и продолжали вращаться в одних и тех же кругах. У обоих были семьи, но они никогда не теряли связь и очень этим гордились. «В наше время верная дружба – такая редкость», – говорила мама и закатывала глаза. Впрочем, они при этом становились очень хитрыми.

На звонок Закряжский откликнулся сразу и первым делом спросил, все ли в порядке с Аллой Николаевной. Софья уверила, что у мамы отличное здоровье, и сразу приступила к делу.

– Инициалы на платке? – переспросил Бенедикт, выслушав. – Это интересно. Несколько странно, конечно, но… если ты просишь, я посмотрю. Приезжай завтра вечером, этак после шести.

Ничего особенного он ей не сказал, но Софья вдруг вдохновилась. Чем черт не шутит, а вдруг?

Весь следующий день она думала о предстоящей встрече и почти не вспоминала об Иване. Или просто боялась?

В преподавательской, где она отыскала Закряжского, было многолюдно и шумно. Оказалось, профессора и доценты с аспирантами отмечают долгожданный уход на пенсию надоевшего своим маразмом и давно страдающего деменцией академика. Сам виновник торжества при этом не присутствовал, что добавляло веселью искренности и демократизма.

Софья быстро оценила ситуацию и поняла, что должна действовать решительно. Она ловко оттерла Бенедикта от дружеской компании и увела в кабинет.

Сам потом спасибо скажет. Если не он, то Фаина Ростиславовна точно.

Бенедикт немного посокрушался, что не успел произнести придуманный заранее, отрепетированный и весьма остроумный тост, но быстро остыл и даже пробормотал что-то вроде «грешно смеяться над больными людьми» и «все там будем».

– Софья, дорогуша, простите сорванца. Увлекся, ей-богу, увлекся! У вас ко мне важное дело, я помню.

Софья приложила руки к груди. Важное. Очень важное.

Прокашлявшись и поправив галстук, Бенедикт Фомич достал из левого кармана очки и навел на предъявленную ему фотографию на манер лорнета.

– Ну, прежде всего, инициалы женские, – заявил он после вдумчивого разглядывания.

Тоже мне – Америку открыл!

– Это я и так поняла. Вряд ли мужики даже сто лет назад пользовались вышитыми платками.

– А вот тут вы ошибаетесь, моя милая. Еще как пользовались! Платок был важной частью туалета, а помеченный инициалами – еще и признаком определенного статуса владельца. Но вот тут на фото четко виден край. Мужские платки такими кружевами не украшали. Да и тип вензеля женский. Виньетки слишком фантазийные, затейливые. Цветочная тема. Сразу видно, что он принадлежал девице юной и романтичной. По крайней мере, таковой она была на момент, когда вышивала вензель. Л – имя, Р – фамилия. В русской традиции на первом месте всегда ставилось имя.

– Ну да. У меня тоже куча знакомых с такими инициалами. Людмила Рюмина, Лилия Ромашина…

– Может, и Рюмина. Может, и Ромашина, – задумчиво произнес Бенедикт Фомич, продолжая внимательно рассматривать изображение. – Я вижу некоторые элементы фамильного герба. Иными словами, эта женщина не в крестьянской избе выросла. Она из дворян и, похоже, с немецкими корнями. Могу ошибаться, конечно, но в те времена к написанию родового имени относились серьезно.

Он немного помолчал, словно сомневаясь, а потом сообщил, что вензель кажется ему смутно знакомым. Возможно, он уже где-то встречался с подобным.

Софья воспряла духом и принялась приставать с горячими мольбами о помощи.

– Вы сможете выяснить? – в сотый раз спрашивала она, прибавляя умоляющие жесты.

– Если это возможно выяснить в принципе, то да. Нельзя исключать, что данный вензель – лишь следствие полета фантазии какой-нибудь Люси Ряшкиной из швейной мастерской.

– Все равно хочется верить в лучшее.

– А почему это для вас так важно? – спросил удивленный ее настойчивостью Бенедикт Фомич.

Софья приготовилась врать, но Закряжский одернул самого себя:

– Впрочем, сие совершенно не мое дело. Простите.

Софья благодарно улыбнулась и на радостях благословила профессора на дальнейшее распитие спиртных напитков в компании единомышленников.

Немного поколебавшись, Бенедикт скакнул козленком и умчался.

Вечером, оставшись одна, Софья задала себе тот же вопрос: действительно, почему это для нее важно? Зачем, не испугавшись обещанных Протасовым бед, продолжает лезть в это дело? Ведь она не наивная искательница приключений на свою задницу. Умная взрослая женщина. Ей негоже…

А, собственно, можно ли утверждать, что она куда-то там лезет? Подумаешь, какое опасное предприятие – выяснить, кому принадлежали инициалы на платке! Смешно говорить! Даже из простого любопытства вполне можно этим заняться. Абсолютно никакой опасности!

А с другой стороны, стала бы она суетиться, если бы дело не касалось Ивана?

Вот блин-компот!

Неужели всему виной распрекрасный Иван Сергеевич Протасов? Глупо. Наверняка где-то его ждет жена с малюткой сыном. Не может быть, чтобы никакой жены не было. С такими мужиками подобных коллизий не случается. И потом, ей что, собственных проблем мало? Одного Кирилла достаточно, чтобы страдать от изжоги еще лет пять!

В конце концов она решила, что ею движет пусть нездоровое, но обыкновенное любопытство.

И все!

Никаких Иванов Сергеевичей!

Софья расстелила постель, надела пижаму и легла.

Вот бы еще выяснить, что именно было завернуто в платок. Но как?

Она покрутилась, выискивая удобную позу, и вдруг вспомнила, каким смешным показался ей Иван в наряде Деда Мороза.

Она даже прыснула в подушку и тут же словно увидела, как он шел к машине, когда за ним приехала полиция.

Как он там, в камере?

Спала Софья тревожно – видимо, мысли о томящемся в неволе соседе мешали, – а утром, суша волосы после душа, вдруг хлопнула себя по лбу.

Как она могла забыть о Маришке Шармановой? Она же химик! Передовой химик всех времен и народов! Ну и пусть они уже два года в ссоре. Поссорились-то из-за Кирилла. Сейчас он свободен, и Маришка вполне может снова побороться за обладание этим куском дерь… – тьфу! – подарком человечеству! А вот, кстати, и повод для встречи! Возможно, бывшая подруга не в курсе, что ситуация изменилась. Так надо ее обрадовать! Будем надеяться, что Кирилл все еще в зоне Маришкиного интереса!

Софья критически осмотрела себя в зеркало и неожиданно подмигнула своему отражению.

А что такого она делает? Ничего криминального! Ей просто интересно знать, из-за чего весь сыр-бор! Разве это так уж опасно? Ничуть!

Вдохновившись вновь открывшимися перспективами, Софья быстренько собралась и выбежала из дома чуть ли не вприпрыжку.

Как же здорово она все придумала!

Несмотря на то что Маришка уже дважды побывала замужем, она всегда представлялась девичьей фамилией и, сложив губки бантиком, уточняла, что Шарманова – от слова «шарман». Иногда это срабатывало. Во всяком случае, Кирилл на этот «шарман» точно повелся. Ни его, ни Маришку не смущало, что Софья им обоим вроде не чужая и вообще – почти все время находится рядом и своими глазами наблюдает, как лучшая подружка активно окучивает ее мужа, который, в принципе, совсем не против.

Тогда Софья среагировала жестко. Подружка была изгнана из их с Кириллом жизни, но с тех пор много воды утекло, и, возможно, настало время возродить подобие былой дружбы. Так сказать, почистить карму и закрыть гештальт, зарыв топор уже бессмысленной войны.

К предложению встретиться в кафе за чашкой чаю Маришка отнеслась подозрительно и, мягко говоря, не сильно обрадовалась. Видно, крепка была обидушка!

Пришлось Софье поднатужиться. Убедить Шарманову в своих добрых намерениях оказалось непросто, но та в конце концов сдалась и на встречу старых подруг согласилась.

Софья стала мысленно готовиться к встрече, перебирая в голове варианты заходов к Маришке по поводу того, что ей от нее нужно. Тут позвонил Бенедикт Фомич с сообщением, что задачка оказалась не так сложна, как думалось вначале.

– Удалось выяснить, чей это платок? – не веря, что Бенедикт смог так скоро докопаться до истины, спросила она.

– Лучше рассказать обо всем не по телефону, моя милая Софа.

– Уже бегу, дорогой Бенедикт Фомич!

Софья покидала в сумку телефон, пудреницу и помаду, забежала к начальству предупредить, что ей срочно надо к зубному, и помчалась к старику Закряжскому на свидание.

Это же надо, как все замечательно складывается! Вот что значит чистосердечные намерения! То-то Иван Сергеевич удивится!

Бенедикт был спокоен и торжественен, всем своим видом являя величие академической науки. Софья чмокнула старика в щеку и, с ходу сообщив, что у Аллы Николаевны все хорошо, приготовилась услышать нечто чрезвычайно интересное.

Бенедикт начал замысловато.

– Еще при знакомстве с данной вещью я сразу сказал, что вензель кажется мне смутно знакомым. Так вот, научное чутье не подвело. Разумеется, моя версия нуждается в дополнительных исследованиях с целью подтверждения права на абсолютную достоверность, но уже сейчас я могу с уверенностью на восемьдесят шесть или даже восемьдесят девять процентов утверждать, что этот платок принадлежал женщине с королевскими амбициями!

– Ну и кто она? – нетерпеливо спросила Софья.

Бенедикт, который не собирался лишать себя удовольствия поинтриговать, пропустил вопрос мимо ушей.

– А знаете ли вы, Софья Павловна, что эта женщина однажды зачеркнула инициалы императрицы, которые та нацарапала бриллиантом на стекле – это было на царской яхте «Межень», – и написала свои? Тоже бриллиантом, и, наверное, покрупнее! Вместо А Р нацарапала Л Р! Она мнила себя выше несчастной Александры Федоровны!

– Бенедикт Фомич, хватит меня мучить! Ну да! Я из рабоче-крестьянского сословия! Плохо образована!

Бенедикт иронически изогнул бровь.

– Вы же в музее работаете.

– Заместителем директора по финансовой части.

– Но вы же дитя двух историков! У вас горячая гуманитарная кровь!

– Кровь у меня математическая и, смею вас заверить, довольно холодная.

– Полно прибедняться, дорогуша. Впрочем, вам это идет. Ну ладно, как говорит мой внук, не будем тянуть кота за яйца, Софья Павловна.

Софья Павловна поперхнулась и закашлялась. Бенедикт с невозмутимым видом постучал ее по спине и объявил:

– Сии инициалы принадлежат Ларисе Рейснер. Богине, комиссарше, валькирии революции!

Софья наморщила лоб. Рейснер? Вроде бы что-то слышала. Но картин для их музея она не писала, это точно.

– Нет, картин не писала, – кивнул Бенедикт. – Она писала стихи, но очень слабые. А, впрочем.

Сегодня, как вчера, озлобленно-усталыйЯ отдохнуть пришел в безлюдный Эрмитаж.И день благословил серебряный и талый,Покрывший пепельной неясностью порталы,Как матовым стеклом анатолийских ваз.

– Слышите? Озлобленно-усталый – это живо, это цепляет.

Софья взглянула в хитро прищуренный под нависшей бровью глаз.

– Хватит меня дурачить, Бенедикт Фомич. Во всем четверостишье два нормальных слова – «безлюдный Эрмитаж», все остальное – мишура.

– Не будьте так строги к молодому дарованию. Ей всего двадцать на тот момент стукнуло.

– Это извиняет ее бездарность?

– Вы безапелляционны, как Зинаида!

Софья поняла, что Бенедикт с ней играет и собирается, как всегда, выйти из словесного пинг-понга победителем. Ну уж нет! Она не даст положить себя на лопатки!

– Если вы о Зинаиде Гиппиус, то в этом я с ней солидарна.

– Кстати, с ней был солидарен и Николай Гумилев, что не помешало ему совратить юную поэтессу. Представляете, для первого свидания он выбрал бордель на Гороховой! Там все и случилось.

– Негодяй какой!

– Что с него взять! Поэт обязан быть повесой. Он сделал Ларисе предложение, а вместе с ней – Анне Энгельгард и еще троим. Он то и дело предлагал барышням руку и сердце.

– Так он вроде… на Ахматовой был женат?

Бенедикт беспечно махнул рукой.

– Ну и что? Сегодня женат, завтра свободен!

Софья сделала строгое лицо.

– Странные у вас взгляды на брак, Бенедикт Фомич.

Бенедикт втянул голову в плечи и повертел головой: не дай бог Фаина Ростиславовна рядом и слышит.

– Что вы такое говорите! У меня как раз вполне традиционные. Даже закоснелые. Это ж про него!

– Я поняла.

– Но настоящий Гумилев не в этом, поверьте. Перед расстрелом он сам копал себе могилу и стоял над ней с окровавленным лицом и улыбаясь.

Бенедикт моргнул и спохватился.

– Мы, кажется, увлеклись поэзией.

– Нет, для меня это важно. Прежде всего, я жажду знать, как вы установили личность хозяйки платка.

– Заметьте, я не сказал, что уверен в своих выводах на сто процентов. Только на восемьдесят шесть.

– Вы сказали – на восемьдесят девять.

– Три дополнительных процента я отнес к научной интуиции.

– И что это значит?

– Это означает, что меня осенило предчувствие своей правоты.

– А…

– Именно так. В последний раз подобное ощущение позволило мне получить престижный грант от Национальной академии гуманитарных и социальных наук Соединенного Королевства.

– Ого! – восхитилась Софья и посмотрела на Закряжского с уважением.

Бенедикт Фомич приосанился и принял позу Наполеона на картине Жака Луи Давида. Выглядело это потешно, но занятая другими мыслями Софья даже не улыбнулась.

– Мне надо узнать о Рейснер как можно больше. Не могу сказать почему, но это очень важно.

– В таком случае вы должны посетить нас с Фаиной Ростиславовной на дому. Да-да! На дому! Рассказ будет длинным и, поверьте, захватывающим. Из поэтессы в комиссары Балтийского флота, а из жены посла – в бойца на баррикадах!

– Она прожила долгую жизнь?

– Отнюдь. Умерла в тридцать. От тифа. Так что, придете?

Софья с готовностью кивнула.

Она готова была бежать сразу. Ее просто распирало от непонятного куража, совершенно непохожего на простое любопытство и уж тем более несвойственного такой уравновешенной особе, как Софья Бриль.

Оказывается, дело вовсе не безнадежно. Если так пойдет, скоро она узнает, что было спрятано в тайнике. А это вам не фунт изюма, как любит говорить папа!

Вот бы и Маришка не подвела!

Короткими перебежками по косой

Однако уломать бывшую подругу оказалось не так легко, как старика Закряжского. Цепкая Маришкина память хранила пространный перечень обид, когда-либо нанесенных разными людьми, среди которых Софье отводилось почетное место. Шутка ли: прилюдно продемонстрировать презрение к ней, милому и доброжелательному человеку! Еще вчера они весело проводили время на пляже у залива, а на следующий день эта стерва просто прошла мимо, как будто она пустое место. А ведь Мариша окликнула подругу и даже шагнула навстречу, вытянув губы для дружеского поцелуя! И все, абсолютно все видели, как она стояла потом, сгорая от неловкости!

Такое вообще прощать нельзя! Особенно если ты ничем не заслужила подобного обращения!

Софья застала подругу одиноко сидящей за столиком с поджатыми губами и глазами, подернутыми влагой незаслуженных обид.

– Привет, Мариша! Прекрасно выглядишь! Сколько не виделись, а ты ничуточки не изменилась! – с ходу запела коварная Софья, разглядывая подругу с преувеличенным восторгом. – Признайся, ездила на Мальдивы? У тебя дивный средиземноморский загар!

Никакого средиземноморского загара на Мальдивах, находящихся в Индийском океане, быть не могло, но Софья не сомневалась, что Маришка об этом не догадывается.

– А похудела как! – продолжала она заливаться сладкоголосой сиреной. – Поделись диетой. Я растолстела ужасно! Влезаю только в пятидесятый, представляешь?

Это тоже было враньем, но чем не пожертвуешь ради достижения благой цели!

Маришка слушала, приподняв брови и глядя вроде бы с недоверием, но Софья была уверена: зацепило! С ходу отдать сопернице лавровый венок победительницы – ничто так не тешит женское тщеславие!

Софья подозвала официанта, чтобы сделать заказ, а сама исподволь поглядывала на меняющее выражение лицо Шармановой. Еще минута, и лед тронется. Она решила сделать финишный рывок и, глубоко вздохнув, призналась, что всегда завидовала Марининой фигуре.

– У тебя классические песочные часы, самая выигрышная форма. Не то что у меня. Живот уже прет вовсю!

Маришка наконец разлепила губы.

– Конечно, мышцы следует держать в тонусе. Тебе нужно регулярно заниматься на тренажерах. Мне, знаешь, тоже не даром все дается. Разумеется, такой нужды, как у тебя, у меня нет, но ходить на фитнес приходится не реже трех раз в неделю.

Софья проглотила «нужду» не моргнув глазом и печально вздохнула.

– Тебя все равно не переплюнуть. Да теперь и стимула нет.

– Неужели? – тут же трепыхнулась Шарманова. – А Кириллу разве все равно?

– Ты не в курсе? Мы разошлись.

Официант принес заказ и задержался у столика, расставляя блюда. Софья исподтишка кинула взгляд на подругу. Переваривает. Вон даже щеки вспыхнули. Значит, Кирилл еще в цене.

Давай, Соня! Куй, пока горячо!

Чередуя кислую мину с обиженной физиономией и подергивая как бы в волнении ворот скромной серой водолазки, Софья рассказала, что расстались они по причине вдруг возникшей у Кирилла непонятной холодности. Произошло это – ну ты помнишь? – после пикника на заливе. Она тогда была в таком стрессе, что ничего и никого вокруг не замечала. Неужели он влюбился в другую? Все у них было нормально, а тут муж стал холоден как лед и задумчив, представляешь?

Маришка отлично представляла. Так вот, значит, что тогда произошло! Кирилл в самом деле влюбился, и ей отлично известно в кого. Ведь тогда на заливе с ними была именно она. Непонятно только, почему за два года Кирилл ни разу не позвонил. Конечно, скандалы, развод, раздел имущества, но как-то обозначиться мог! Неужели испугался быть отвергнутым? Конечно, после расставания с этой стервой ему понадобилось время, чтобы прийти в себя. И что теперь делать, звонить первой? Так сказать, выразить сочувствие и предложить дружескую помощь? Вариант вполне светский. Заодно можно прощупать, каковы его намерения и готов ли он к новым отношениям.

Софья наблюдала за пробегающими по хорошенькому личику Маришки мыслями, и ей было немного грустно. Ведь она считала эту профурсетку близким человеком, советовалась с ней, доверяла…

Однако сейчас надо думать о другом.

– Знаешь, Кирилл сложный человек, – задумчиво произнесла она, помешивая чай ложечкой. – К нему нужен подход. Хотя мы расстались, я желаю ему счастья, пусть и с другой.

Маришка поерзала, сгорая от желания узнать, какой именно подход нужен к Кириллу, а Софья продолжала:

– Нам обоим нужна поддержка в этот непростой период. Скажи, я могу на тебя рассчитывать?

От неожиданности Маришка, не жуя, проглотила кусок огурца. Рассчитывать? Софье? Вот уж чего ей меньше всего хочется! Если кто и может на нее рассчитывать, это только Кирилл. Впрочем, отвергать Софью сейчас глупо. Бывшая жена может быть полезной. Ведь не зря она упомянула про особый подход к наполненному сложными переживаниями Кириллу.

Что ж, будем делать вид, что мы по-прежнему подруги. Но лишь до тех пор, пока Кирилл не окажется в ее объятиях.

– Вы встречаетесь? – равнодушно спросила Маришка, запивая огурец апельсиновым фрешем.

– Изредка, – соврала Софья. – Я сейчас слишком занята. Новое жилье, надо обустроиться… Ну, ты понимаешь.

– А Кирилл?

– Он все там же.

– А… – протянула Маришка, и ее глаза вспыхнули охотничьим азартом.

Софья это заметила и тут же сказала:

– Кстати, Мариш, не поможешь мне в одном деле? Это по твоей специальности.

Подруга сразу сделала скучное лицо.

– Это для тебя несложно, – усиливая просительную интонацию, снова запела Софья. – Ты же химик с большой буквы.

– Тебе нужен химический анализ?

– Точно. Помоги мне узнать, что было завернуто в… платок.

Маришка вытаращила голубые глаза.

– Что?

– Не пугайся. Ничего особенного. Просто одну вещь сначала завернули в платок, а потом вынули. А платок остался.

– Ничего не понимаю. Это какой-то криминал?

– Что ты! Откуда? Нет! Совершенно бытовая история! – воскликнула Софья, глядя на подругу наивными глазами.

– Настолько бытовая, что тебе понадобился профессиональный химик?

Софья вздохнула. Жаль, что Маришка не круглая дура. Впрочем, круглая дура не была бы первоклассным химиком.

– Мариш, поверь, никакого криминала. Да и откуда криминал в музее?

– Так тебе по работе нужно?

– Ну да! Причем срочно! А у нас, ты же знаешь, официальным путем идти слишком долго.

Маришка еще немного покочевряжилась, давая понять, что заставить ее забыть прошлые обиды не так легко, да и вообще бесплатно она не работает, но Софья стелила все мягче и мягче…

Что было делать доброй подруге? Она согласилась и обещала позвонить, когда будет результат.

Обрадованная Софья отдала пакетик с платком и, расчувствовавшись, даже предложила как-нибудь – на днях или раньше – сходить вдвоем в их любимый ресторанчик с видом на Фонтанку.

– Помнишь, мы часто там зависали?

Маришка мило улыбнулась и подумала: если она с кем и пойдет туда, то уж точно не с Софьей.

Когда они наконец распрощались, Софья чувствовала себя где-то посредине между основоположником науки манипулирования Никколо Макиавелли и Виктором Люстигом, который, как известно, умудрился продать Эйфелеву башню. Во всяком случае, Шарманову она обработала довольно ловко. А что было делать? Никаких других способов получить нужные сведения у нее нет, а если кто-то считает, что она поступила непорядочно, манипулируя чувствами наивной бабы, то и наплевать! Шарманова заслужила!

Убедив себя в правоте, Софья стряхнула неприятные ощущения от встречи с бывшей подругой и поспешила к станции метро.

Теперь можно смело отправляться на ужин к Закряжским и попытаться выяснить, мог ли платок, принадлежащий революционерке Рейснер, оказаться в печке на Моховой улице.

По отдельности супруги Закряжские воспринимались совершенно обычными людьми, но в совокупности представляли собой комичное зрелище. Большая и корпулентная Фаина Ростиславовна со стороны казалась важной и даже величавой, этакой Екатериной Великой. Рядом с ней вечно заискивающий перед женой Бенедикт Фомич напоминал измученного нарзаном коллежского асессора.

Впрочем, вместе они появлялись не слишком часто. Бенедикт пропадал в архиве или на кафедре, а величественная Фаина подвизалась на педагогическом поприще в близстоящей гимназии и тоже была постоянно занята: то педсоветы, то внешкольные мероприятия, то елки. В целом, несмотря ни на что, Закряжские были весьма гармоничной парой. Поэтому и «гостевать» у них всегда приятно.

К Софьиному приходу ужин был готов, стол накрыт и хозяева принаряжены – Фаина надела кружевной воротничок, а Бенедикт – бабочку, которая довольно необычно смотрелась на клетчатой фланелевой рубашке.

Софья, не стесняясь, села к столу, наложила себе полную тарелку вкусностей и принялась их с аппетитом уминать на радость хозяйке.

За столом о делах не говорили, больше о погоде и природе. Была еще одна запретная тема – Софьина мама. И на это имелись веские причины.

Нынче к погоде и природе добавился грядущий юбилей Бенедикта. Тема увлекла всех, и Софья совершенно потеряла счет времени.

Первым спохватился Бенедикт Фомич.

– Фаиночка, ты не против, если мы побеседуем с Софьей в кабинете? – чудно вывернувшись всем телом, спросил он.

В ответ жена дернула бровью и повела плечом. Видимо, этот жест означал согласие, потому что Закряжский сразу радостно засуетился, вскочил и распахнул перед гостьей соседнюю дверь. Спрятав улыбку, та прошла и села на привычное место – в кресло у окна. Наполненный снедью желудок тут же уперся в солнечное сплетение. Ужас!

– О Ларисе можно рассказывать часами, – пристроившись на диване, начал Бенедикт Фомич. – Она, как говорил Мойша Фридлянд, известный в широких кругах писатель Михаил Кольцов, была редким, отборным человеческим экземпляром. Я заинтересовался ее личностью, когда занимался Троцким. Лариса работала с ним и, говорят, состояла в довольно близких отношениях.

– А я думала, вы поклонник ее поэтического таланта, – не удержалась Софья.

– Поверьте, дорогая Софа, поэзия – далеко не все, чем могла удивить эта женщина.

– Насчет того, что она была прототипом главной героини в пьесе Вишневского «Оптимистическая трагедия», я в курсе.

– Слышу в вашем голосе некую пренебрежительную нотку и спешу вас разубедить. Балтийцы ее действительно обожали! Вы только представьте себе! Когда на царской яхте обнаружился целый гардероб нарядов, она устраивала показ мод для матросов! И они были в восторге! Ей вообще прощали все! И вовсе не за дамские прелести, хотя она была поразительно красива! За смелость, за отвагу, за, как говорит мой внук, абсолютную безбашенность! Кстати, одним из тех матросов был Всеволод Вишневский.

– То есть она была абсолютно великолепной, абсолютно прекрасной и абсолютно бесподобной!

– Она была разной. И бесподобной тоже, – совершенно серьезно ответил Бенедикт. – Она жила на всю катушку, это так. Ездила на шикарной машине, принимала ванны из шампанского, забирала себе дорогие трофеи.

– Из домов бывших знакомых?

– И это тоже. Рейснер участвовала в сохранении сокровищ Эрмитажа, так говорили, что после этого ее пальцы украсились роскошными перстнями. Ходили слухи, что она нарочно устраивала приемы, приглашая тех, кого собирались арестовывать. Ну… чтобы сподручнее было. Всех скопом, так сказать.

– Вот сволочь!

– Однако, узнав, что Ахматова голодает, привезла ей мешок продуктов. А когда вступила в партию большевиков – это было в восемнадцатом году, – вскоре оказалась в должности комиссара Волжской военной флотилии. Именно там она встретила Ильина, известного как Федор Раскольников.

– Они были женаты официально?

– Да, но это отнюдь не мешало ей коротать время в личном вагоне наркома по военным делам Льва Троцкого.

– Та еще штучка!

– Ну… из песни слова не выкинешь. Именно к этому времени относятся легенды о ее военных подвигах. Например, о том, как где-то под Казанью Лариса ходила в разведку, переодевшись крестьянкой, и сбежала из-под ареста. Кажется, от японцев.

– А у нас под Казанью были японцы? – удивилась Софья.

– Да черт их знает! Это сам Троцкий написал в мемуарах. Впрочем, кажется, там были не японцы, а белочехи. А еще она вместе с Львом Давидовичем открыла в Свияжске памятник Иуде Искариоту.

– Господи! А этому за что?

– Как первому революционеру! Богоборцу!

– Ужас!

– Это что! Говорили, однажды она въехала на какую-то конференцию на коне.

– Отчаянная баба!

– А я о чем?

– Что же потом?

– Потом был Петроград, где в двадцатом году Раскольникова назначили командующим Балтийским флотом, а Лариса привычно стала комиссарить. Представляете, Софочка, они тогда жили прямо в Адмиралтействе и буквально купались в роскоши!

– Милая парочка.

– Ну что вы! Федор был красавцем, а Лариса… О ней и говорить нечего! Стройная, с каштановыми косами. Огромные глаза. Напоминала потомков нибеллунгов. Она из немецких дворян. Поэтому, наверное, ее звали валькирией, а еще – Мадонной революции!

– Я видела в Интернете портрет. Холодная красота.

– Верно, но именно этим она и завораживала. Представляете, в нее был влюблен не только Гумилев! Ей делали предложение Есенин, тогда еще начинающий поэт, знаменитый художник Натан Альтман, Мандельштам и Всеволод Рождественский. Вот Блока, правда, ей соблазнить не удалось.

– Не повелся на холодные глаза?

– Догадался, наверное, что она просто хочет перетянуть его на сторону большевиков, вот и отбрыкался. А она его выгуливала, дорогим коньяком поила.

– Они долго жили в Петрограде?

– Отнюдь. Руководство Балтийским флотом у Раскольникова не заладилось, закончилось все Кронштадтским мятежом.

– Ух ты! Слышала о нем. Ужас просто!

– Да уж, веселого мало. Мятеж поставил под угрозу существование республики. Это вам, как говорит мой внук, не мелочь по карманам тырить.

Софья прыснула в кулак.

– Это не внук, а Хмырь сказал.

– А Хмырь – он кто?

– Бенедикт Фомич, вы совсем темный? Это же из «Джентльменов удачи»!

– Не знал. Но это неважно. Главное, что оплошности Раскольникову не простили и отправили послом в Афганистан.

– Жена, разумеется, тоже поехала?

– Поехала, но продержалась там недолго.

– Уехала?

– Сбежала!

– От мужа, как я понимаю.

– Ильин ей надоел, – кивнул Бенедикт Фомич. – А ведь как любил! Звал Ларуней, мышкой, ласточкой и даже пушинкой!

– Пушинкой? Она что, очень худая была?

– Как раз нет. В качестве первой посольской дамы Лариса быстро раздобрела. Просто… любовь. А она бросила его, как ветошь, сказала, что любовь – пьеса с короткими актами и длинными антрактами.

– Циничная эта ваша Лариса.

– Времена такие были.

– Ой ли? А кто говорил, что времена всегда одинаковые и пенять на них нечего?

Бенедикт поджал тоненькие губки.

– Я просто хотел убедить вас, что Лариса Рейснер была сложным, но отнюдь не самым плохим человеком.

– Наверное не самым, но сейчас меня волнует другое. Где она жила после возвращения из Афганистана?

– Она уехала в Германию уже с новым возлюбленным. Карл Радек собирался на Неметчине организовать революцию. В успех предприятия, кроме него, никто не верил, но все же послали, так сказать, в служебную командировку. В Германии они с Ларисой пробыли недолго, вернулись в Москву. Рейснер снова занялась журналистикой, все стало налаживаться, и тут эта нелепая смерть.

– Рейснер умерла в Москве, я правильно поняла?

– Ну да. Ее могила, кстати, затерялась.

– А в Питер она не возвращалась?

– Кажется, нет. Во всяком случае, не жила тут.

– Ну тогда, может быть, Радек или бывший муж?

Бенедикт наморщил лоб, вспоминая.

– Радек умер в лагере где-то в Челябинской области в конце тридцатых, а Раскольников… Если не ошибаюсь, его судьба гораздо трагичнее, чем у Карла, как ни странно это звучит. Раскольников стал невозвращенцем.

– Он же ярый коммунист!

– Как будто коммунистам жить не хочется! Раскольников узнал о готовящемся аресте и остался в Париже. А потом у него случился реактивный психоз, и он окончил свои дни в психиатрической клинике. В тридцать девятом году вроде как.

– То есть и он в Питере жить не мог, – протянула Софья, чувствуя глубокое разочарование.

– Разумеется. А при чем тут Питер?

Она не ответила. Только кивнула невпопад.

Вот тебе и раскрыла тайну! Вот тебе и дедуктивный метод. Вензель, возможно, Ларисин, но получается, что ее платок не мог оказаться там, где его нашел Иван. Остается версия, что платок был подарен тому, кто мог спрятать его в печке дома на Моховой. В качестве обертки был использован чисто случайно, поэтому к содержимому коробки отношения не имеет.

Господи, а она уже поверила, что все получится!

Бенедикт Фомич вгляделся в ее расстроенное лицо.

– Софочка, а не хотите ли тяпнуть крутейшего двенадцатилетнего односолодового вискаря?

– Чего? – не поняла занятая печальными мыслями Софья.

– Вискаря крутейшего, – не моргнув глазом повторил Бенедикт.

– Это ваш внук так выражается?

– В данном случае гораздо важнее, чтобы об этом не узнала Фаиночка, – воровато оглянувшись, прошептал Фомич.

И подмигнул.

Химический анализ в действии

Переезжая на Моховую, Софья предвкушала, как, закончив таскать коробки с чемоданами, займется доведением жилья до приличной кондиции. Накупит всяких хорошеньких вещичек, которые расставит и развесит по всей квартире, разложит на диване разноцветные подушки, купит футуристический ковер на пол, два кресла – одно бирюзовое, другое цвета пыльной розы – и ощутит наконец, что создала свой мир. Именно свой, а не мир, который устраивал Кирилла и его мамочку. Тот состоял из массивной мебели, диванов «честерфилд» и тяжелых штор на окнах, украшенных ламбрекенами. Да, еще непременно темные обои с вычурными завитушками. У Софьи клаустрофобия начиналась, когда приходилось долго торчать в квартире, но Кирилл был убежден: именно так должен выглядеть дом солидного человека.

Он изо всех сил старался соответствовать статусу, правда, Софья не совсем понимала, какому именно статусу стремится соответствовать муж. На ее взгляд, душная квартира в староанглийском стиле совершенно не подходит для молодой пары. Ей хотелось чего-то светлого, легкого, даже веселого, но Кирилл сразу начинал таращить глаза, фыркать, всем своим видом показывая, что Софья по своей женской глупости совершенно не осознает значимость домашнего интерьера «в качестве имиджевой составляющей владельца». Вот прямо так и говорил – «имиджевой составляющей». Софья в самом деле не понимала и мучилась среди ламбрекенов ужасно. Особенно тоскливо она чувствовала себя, восседая на диванах «честерфилд». Зимой кожа холодила и скрипела, а летом и того хуже: не прикрытая длинными штанами попа к дивану прилипала, отлепляясь каждый раз с жутким звуком, как будто пластырь с раны сдирали.

Теперь все было в прошлом. Квартирка на Моховой прямо-таки ждала добрых и умелых рук, чтобы стать уютной. Вот только рукам в последнее время стало не до нее. Каждую свободную минуту они щелкали по клавиатуре компьютера в поисках… чего-нибудь, что могло вывести на след того, кто мог засунуть в печку коробку из-под леденцов. Поисковик вывалил на нее кучу информации, но все нарытое годилось лишь для мусорного ведра. Коробочка крепко хранила свои тайны.

Шарманова – шарман ее подери! – тоже не объявлялась, и Софья топталась на месте, все больше нервничая и понимая, что она просто не там и не то ищет.

А между тем со дня задержания Протасова минуло пять суток, и становилось все очевиднее: если его не выпустили через сорок восемь часов – во всех фильмах назывался именно этот срок, – то он оказался прав. Менты не нашли достойной замены и решили его «закрыть».

Наконец Софья решила, что Маришку следует поторопить. Трижды в течение дня она набирала номер экс-подруги и каждый раз натыкалась на короткие гудки.

Наверное, с Кириллом болтает. Не может быть, чтобы Шарманова не соблазнилась возможностью освежевать только что убитого оленя.

Софья представила Маришку, предвкушающую открывшиеся перед ней перспективы. И сразу перед глазами всплыло лицо бывшего мужа, какое бывает лишь у тех, кто срывает запретный плод и хочет, чтобы жена об этом не узнала, – горящее азартом, но при этом немного трусливое, краснеющее от вожделения, однако изо всех сил пытающееся выглядеть цивилизованно.

Тогда, правда, была вовсе не Маришка. Ту, кажется, звали Алиной. За Алиной шли Регина и Нелли. Или Нелли случилась после Божены?

Ну что ж, теперь Маришкина очередь. Флаг ей в руки! Пусть только сделает этот чертов химический анализ!

Наверное, Шарманова почувствовала, что ее кто-то дергает и поминает «незлым тихим словом», стоило Софье по-настоящему разозлиться, тут же на экране телефона высветилась Маришкина мордашка.

– Привет, Мариш, я так рада твоему звонку! – быстро заговорила Софья и почему-то вспотела.

Наверное, от страха. Вдруг сейчас выяснится, что ничего не получилось!

– Добрый вечер, Соня, как дела? – голосом светской львицы начала Шарманова.

– Отлично. Спасибо. А у тебя? – сцепив зубы, чтобы не гаркнуть во все горло, процедила Софья.

– Все хорошо. Ты знаешь, Кирилл…

– Ты анализ сделала? – не выдержала Софья.

– Ну… да. Тебе это так важно? Почему?

Спокойно, Ипполит, спокойно!

Софья перевела дух.

– Не то чтобы очень важно, просто время поджимает. Другая работа стоит. Впрочем, я уже говорила, что в долгу не останусь.

– Ловлю на слове. Мне бы хотелось поговорить…

– Так что с анализом?

– Хорошо. Так. Основной процент в составе…

– Мариш, не надо процентов. Скажи для непосвященных.

– Для особо непосвященных сообщаю, в платок был завернут пакетик или мешочек из замши. Следы ворса говорят, что ей не менее ста лет, может больше. Старая, то есть. Причем выделана из кожи серны.

– Серны? И что это значит?

– Выделывали замшу не в Центральной России. У нас на натуральную замшу идет кожа лосей, северных оленей, ягнят или телят. Она жестче и толще. Серны еще на Кавказе водятся, но у них ворс другой.

– А где бегала эта?

– Где-нибудь в Азии. Туркмения, Узбекистан, Таджикистан и тому подобное.

– А поточнее нельзя?

– Соня, ты вообще обнаглела? – не выдержала Шарманова. – Просила выяснить, что там было, я и выяснила. Все остальное уже без меня!

– Мариша, прости! Я действительно увлеклась! – заторопилась Софья и рассыпалась в благодарностях.

Маришке, которая поняла, что поговорить о Кирилле сегодня не удастся, сразу стало скучно. Она сухо распрощалась, напоследок все же пообещав позвонить, когда выдастся свободный вечер для похода в ресторан.

Закончив разговор, Софья несколько минут рассматривала себя в оконном стекле, а потом сняла халат и отправилась в душ.

Интенсивно намыливаясь, она думала о таинственном пакетике. Или мешочке. Очевидно, сам по себе мешочек, даже выделанный из кожи золотой антилопы, ценности не представляет. Во всяком случае такой, что можно убить человека. А вот если в мешочке что-то лежит… Что? Печать Навуходоносора? Древняя монета? Кольцо нибеллунгов какое-нибудь? Кольцо в мешке, мешок – в платке, платок – в коробке, коробка – в печке. Спрятали прямо как иглу, на конце которой смерть Кощея Бессмертного! Значит, очень ценная вещь. Узнать бы какая! Если бы мешочек не забрали, то можно было выяснить. Жаль, его нет.

Софья сделала воду погорячей, чтобы кровь по жилам бежала быстрее, а мозги работали лучше.

Как угадать, что было в замшевом пакетике? Ведь именно из-за этой вещи все и случилось…

Она так увлеклась, что не сразу расслышала звонок в дверь и по-настоящему испугалась.

Кто может к ней прийти в такой час? Почтальон? Или соседи все же вернулись из Саратова? Нет, они постучали бы во внутреннюю дверь, на ней нет звонка.

Софья выключила воду и стала судорожно вытираться. Ей почему-то вдруг стало ужасно жарко.

Звонок все тарахтел. Закутавшись в полотенце, она выскочила в коридорчик.

– Кто там?! – нервно крикнула она.

– Софья, это я, – ответил Протасов.

Она распахнула дверь и увидела его. Живого и невредимого.

Это было настолько нереально, что Софья среагировала совершенно неадекватно. Она сделала три действия одновременно: вытаращила глаза, открыла рот и переступила с ноги на ногу.

Иван секунду смотрел на нее, розовую от горячей воды и едва прикрытую полотенцем, а потом схватил и сжал так, что у бедняжки перехватило дыхание.

Она было хотела отстраниться, но вместо этого только пискнула что-то нечленораздельное.

От него пахло чем-то вроде старого дедушкиного тулупа, который маленькая Соня однажды нашла в чулане на даче.

«Наверное, так пахнет каталажка», – успела подумать Софья и в то же мгновение лишилась последней возможности мыслить здраво, потому что обнаружила себя совершенно голой, лежащей почему-то на полу в комнате – как они сюда попали? – и судорожно стаскивающей с Ивана одежду.

Она слетела поразительно быстро, а дальше все понеслось с невероятной скоростью. Как в кино, когда там показывают людей, попавших в центр урагана или смерча. Только в кино им страшно и плохо, а ей было страшно и хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни.

Кажется, это называется «фильм-катастрофа». Словосочетание она вспомнила не сразу, а потом у нее даже не хватило сил, чтобы засмеяться.

Их вообще не было. Сил, то есть. Единственное, что она смогла изобрести, так это с трудом перевалиться на бок и закинуть ногу на голый живот Ивана. Живот был твердый и не прогнулся. Не дрогнул даже. Это хорошо. Нога-то тяжелая.

Кажется, она все-таки хрюкнула от смеха, потому что Иван приподнял голову и посмотрел на нее вопрошающе. Она слабо мотнула головой и затихла, сунув нос ему под мышку.

Думать о чем-либо было совершенно невозможно. Даже если захотеть, все равно ничего не получится. Незачем и начинать…

– Соня, – тихо шепнул кто-то в самое ухо.

Она вздрогнула и открыла глаза.

Иван Протасов, ее недавний знакомый и по совместительству сосед, которого недавно задержали по подозрению в убийстве, лежал рядом с ней на полу абсолютно голый, целовал ее в ухо, прижимал к себе и гладил… везде.

Божечки! Да она с ума сошла!

Еще целых три секунды Софья думала об этом, а потом перестала.

Ну сошла так сошла!

Сознание возвращалось к ним медленно и неохотно. Словно чувствовало, что надолго не задержится и снова пропадет.

Несколько раз они даже начинали о чем-то говорить, но очень быстро переходили от слов к делу, и все заканчивалось обморочной усталостью.

Заснуть удалось лишь к утру. Уже не на полу, а хотя бы на диване, под маленьким пледом, которым Софья укутывалась, когда ложилась почитать книжку.

Впрочем, с Иваном плед был не нужен. Он был теплее одеяла и горячее печки. У Софьи даже шея вспотела под волосами, хотя он просто лежал рядом и прижимал ее руку, которую она положила ему на грудь.

Она несколько раз просыпалась буквально на мгновение, немножко удивлялась, что не одна, а потом снова впадала в спячку.

Один раз даже хотела встать и попить воды, но было невозможно лень. Тело стало легким и тяжелым одновременно. Как будто меняло свой химический состав, не определившись окончательно, то ли оно газообразное, как облако, то ли жидкое, как вода.

«Странная все же это вещь – химический анализ», – подумала Софья, окончательно проваливаясь в сон.

Не приставай к мужчине, жди, когда он заговорит сам

Утро началось с того, что в голову все-таки просочились мысли о работе. Софья всполошилась, но тут же вспомнила, что наступила долгожданная суббота.

Спасибо тебе, трудовое законодательство! Работать она все равно не смогла бы, даже если бы захотела. А она не хочет. Ну не хочет, и все тут!

Софья скосила глаза, увидела его щеку, дотронулась. Колючая! Странно, но ночью щетина совершенно не мешала. Она ее вообще не заметила. Софья ткнулась носом Протасову в грудь. Вчера он пах как-то иначе. А сейчас – теплом и немножко ею, Софьей. За ночь пропитался. Она улыбнулась.

Надо попытаться встать и пойти в душ.

Софья закопошилась, с трудом слезла с дивана и на цыпочках побежала в ванную.

Надо дождаться его пробуждения и рассказать обо всем, что она узнала за пять дней. Не так много, как надеялась, но вдруг ее сведения могут пригодиться.

Мылась она недолго. Все прислушивалась. Кажется, кто-то ходит по кухне. Иван? Или у нее уже глюки начались?

Если глюки, то это настораживает. Она всегда считала себя уравновешенной особой. Мнила, что характер имеет нордический и сбить ее с ног не так просто. Во время развода держала себя в руках, да так, что даже судья поглядывала с удивлением. Женщину выселяют из особняка в развалюху, лишают всех благ, а она сидит с лицом сфинкса и бровью не ведет. Кажется, Кирилла это злило.

Что же изменилось? Почему теперь она ведет себя как пугливый ослик?

Совершенное почти на ее глазах убийство так подействовало? Или просто она впервые по-настоящему испугалась за другого человека? Да нет, ерунда! Она вообще об Иване не думала! Просто было любопытно узнать, что произошло и почему!

Просто, просто! Заладила! Ничего не просто, а наоборот, очень даже сложно!

Если признаться честно, любопытство ни при чем. Совершенно ни при чем. Она запала на Протасова всерьез и с первого взгляда. Еще бы! Одна шуба с блестками чего стоила!

Улыбаясь, Софья вышла из ванной и увидела Ивана, который, надев фартук на голое тело – нет, кажется, трусы все же присутствовали, – жарил яичницу.

Обалдеть! Как в романе! Шикарный мужчина после бурной ночи готовит любовнице завтрак!

– Там еще салат есть и сосиски, – подходя и целуя его в плечо, подсказала Софья.

– Я уже выгреб все, что было. Ты голодная?

– Как зверь.

– Садись тогда. Я через минуту.

– Ты что, из ментовки сразу ко мне пошел? – поинтересовалась Софья, пододвигая к себе тарелку.

– Нет, – коротко ответил он и ушел в ванную.

Стоя под очень горячей струей воды, Иван раздумывал, стоит ли портить их первое совместное утро рассказом о том, что он увидел, вернувшись в свою квартиру. Конечно, она не кисейная барышня, но…

Она даже не спросила, где и кем он работает, не попыталась выяснить, есть ли у него жена. Обычно женщины именно с этого начинают, а там уж как пойдет. Чаще всего слово «кавторанг» производит сильное впечатление. Почти мистическое. А уж когда дамы узнают, что он давно имеет статус «свободен», их энтузиазм возрастает в разы. Софье что, совсем не интересно, женат ли он, имеет ли работу и платежеспособен ли, в конце концов? Ну а если не интересно, то хорошо это или плохо? Впрочем, они – два сапога пара. Он-то, собственно, что о ней знает? Работает бухгалтером в каком-то музее, живет одна – в этом он убедился, – умна, самостоятельна и… прекрасная любовница.

Он резко повернул ручку, и из крана хлынула холодная вода. Иван даже вздрогнул. Ничего! Потерпим! Надо охладиться как следует, а то от одной мысли о том, насколько она хороша, кровь начинает закипать и булькать.

Итак, они ничего друг о друге не знают. Тогда почему его не покидает стойкая уверенность, что эта женщина появилась в его жизни неслучайно? Потому что он любит шоколад и даже слюну сглатывать начинает, как только она заговорит? Или дело не в шоколаде, а в том, что вчера, когда она открыла дверь, он понял – ждала. Ждала и думала о нем. Это решило все. Наверное, и для нее тоже, потому что если бы она его не хотела, то нашла бы способ остановить. Хотя… вряд ли вчера его смог бы остановить даже каток-асфальтоукладчик.

Иван ухмыльнулся и выключил воду.

Ну что ж, отступать поздно, да и не по рангу.

– Кофе уже пила? – спросил он, заходя в кухню.

– Тебя жду, – просто ответила она, и Иван почувствовал прилив нежности.

Сейчас она не кажется ни решительной, ни самостоятельной, только милой, нежной и немного усталой. Такой она ему даже больше нравится.

Он подумал, что ничего рассказывать не будет, и отхлебнул кофе из протянутой ему большой кружки. Очень горячий и очень черный. Как раз такой, как он любит. Откуда она узнала?

Иван взглянул с благодарностью, Софья ответила улыбкой и тут же сказала:

– В платок был завернут замшевый мешочек, а сам платок принадлежал Ларисе Рейснер.

– Да иди ты!

От неожиданности он выплюнул кофе обратно в кружку и вытаращил глаза.

– Ты не шутишь? Рейснер?

– Ты о ней слышал?

– Слышал? Да я… Так. Стоп. Ты же не знаешь, что я на крейсере служу, вернее хожу.

На этот раз глаза вылупила Софья.

– Ты моряк?

– Военный моряк.

– Ничего себе! Так Рейснер тоже на Балтийском флоте…

– Она и ее муж Федор Раскольников. История известная.

– А я, представляешь, почти ничего не знала о ней, только имя слышала, но не могла припомнить где.

– Лариса Рейснер – фигура знаменитая. А как ее платок мог оказаться в моей квартире? Она что, жила тут?

Софья покачала головой и рассказала все, что узнала.

За это время Протасов успел выпить две кружки кофе и съесть весь хлеб, который имелся в доме, включая сухари с маком.

– Как удачно, что твоя подруга химик. Такие совпадения не часты.

– Бывшая подруга, если честно, – хмыкнула Софья, – пыталась моего мужа увести, причем прямо у меня на глазах.

– А муж?

– А муж полгода назад наконец-то объелся груш.

– Он тебя или ты его?

– Я сама ушла, чем он был весьма удивлен. Не ожидал от жены-подкаблучницы такой прыти.

– Не кокетничай. На подкаблучницу ты ни разу не похожа.

– Это сейчас, а тогда у меня уже комплекс неудачницы начал складываться.

Софье не хотелось развивать тему их отношений с Кириллом, и Иван это понял.

– Я, кстати, тоже в разводе. Уже четыре года.

– А дети есть?

– Нет. Наташа не хотела. Она… как там… чайлдфри. То есть может, но не хочет по идейным соображениям.

– Это по каким же? – с интересом спросила Софья, слизывая с ложки мед.

– Она хотела жить для себя.

– Только для себя?

– Меня она считала ненадежным партнером.

Софья выгнула шоколадную бровь.

– Ты ей изменял?

– Некогда было. Но… я же моряк, а они, как известно, тонут.

Софья моргнула.

– Ты придумываешь. Она не могла так думать.

– Но думала. И даже говорила мне об этом.

– Вот дура!

– Она не дура. Просто – я потом понял – она меня не любила. Купилась на морскую романтику. Ну, типа, замуж за моряка – это же так интересно. Подружки обзавидуются. А как хлебнула нашей жизни…

– Сразу идейной чайлдфри заделалась?

– Ну как-то так. Это если без подробностей, а для сведения.

Софья улыбнулась и кивнула.

– Принято. Спасибо.

– Жаль, что нельзя выяснить, что было в том мешочке, – ставя на огонь новую порцию кофе, сказала она.

– И понять, каким манером все это оказалось в моей квартире, – подхватил Протасов, доставая из холодильника и нарезая толстыми кусками колбасу.

Он все никак не мог наесться.

Софья взглянула мельком и вынула из морозилки пачку пельменей.

– Ого! – обрадовался Протасов. – И ты молчала, что у тебя пельмени есть!

– Забыла, – оправдываясь, сказала Софья. – Жаль, сметана кончилась.

– Зато майонез остался. Я видел.

– Доставай! – скомандовала она.

Они сели за стол, и неожиданно для самого себя Иван рассказал то, о чем собирался молчать.

Вернувшись домой, он сразу понял, что в квартире в его отсутствие кто-то был. И это не следователь, который не стал бы вести себя как слон в посудной лавке.

Выслушав его, Софья задумалась.

Кому понадобилось снова приходить к Протасову? Убийце? Зачем? Во-первых, квартира была опечатана. Во-вторых, за ней могли установить наблюдение, а в-третьих, убийца, кажется, забрал то, зачем приходил. Или там еще что-то было?

И вдруг ей в голову пришла неожиданная, немного дикая мысль.

– Вдруг это был не убийца, а кто-то третий, который не знал, что все уже вынесли?

Протасов кивнул.

– Мне пришло в голову то же самое. Хотя странно. Следуя логике, получается, что этот третий не в курсе случившегося.

– И он не догадывался о том, что произошло убийство. Иначе побоялся бы идти. Может, они были сообщниками? Убитый и этот. Третий ждал первого с добычей и, не дождавшись, решил выяснить, что произошло.

– Ну хорошо, пусть так. Но квартира была опечатана! Он же не мог этого не заметить.

– Стрессанул! Не ожидал! Вошел, потому что хотел убедиться: все так, как кажется!

– То есть третий – человек неосведомленный и к тому же идиот. Квартира могла быть под наблюдением.

– А она была?

– Нет. Никто же не думал, что туда может заявиться кто-то еще.

Софья фыркнула.

– Менты вообще думать не умеют!

– Умеют. Просто появление третьего не укладывалось в схему.

– А много им вообще известно об этом деле, кроме того, что ты ни при чем? Или они тебя не посвятили?

– Не посвятили. Но кое-что я понял из вопросов. Поскольку на коробку они внимания не обратили…

– Как и на платок, – вставила Софья.

– То считают, что убитый стал жертвой криминальной разборки.

– А при чем тогда развороченная печь?

– По версии следствия, в печке прятали то ли деньги, то ли ценные вещи, о которых знали убитый и убийца. Первый решил кинуть подельника, тот об этом узнал и убил предателя.

– А следы посторонних предметов как же?

– В печке действительно находился посторонний предмет, они это выяснили и дальше копать не стали. Его вынес убийца, и на этом точка. Знаешь, даже к лучшему, что коробку и платок нашли не они.

– Не согласна. Рано или поздно они поняли бы, что ты невиновен, но продвинуться могли гораздо дальше, чем мы. У них для этого целый арсенал!

Протасов пожал плечами.

– Скорее, в полиции решили бы, что это мусор, и выкинули.

– Да почему? – возмутилась Софья.

– Иначе коробку и платок забрали бы сразу. Не может быть, чтобы их не заметили криминалисты.

– Они же не возле трупа лежали, ты сам говорил.

– Да какая разница! Профессионалы должны…

– Так то профессионалы! А у нас были менты из районного управления!

– Ты права. Следователь приходил уже после того, как я нашел коробку с платком.

Протасов задумчиво потер лоб.

– Раздумываешь, не отнести ли вещички в следственный комитет? – догадалась Софья.

– Есть такая мысль.

– Я тебе сразу предлагала, но ты считал, что это может повлиять на твое положение.

– Тогда мне так казалось, но теперь уже точно известно, что человека убили по крайней мере за час до моего прихода.

– За сорок минут. Я слышала грохот, а потом вскрик. Хорошо, сразу не побежала. Решила, что у меня глюк. Голохватову, кстати, ничего не сказала. Не знаю почему.

– Правильно сделала. Это все равно ничего бы не изменило. Время смерти и моего прихода они выяснили сами: узнали, когда прибыл поезд, плюс дорога.

– Тогда почему так долго держали?

– Ждали, когда найдется другой желающий на роль убийцы.

– Нашелся?

– Нет. Но известно имя убитого. Георгий Вайцман, сорок четыре года, мелкий бизнесмен из Нижнего Новгорода.

– Негусто.

Протасов пожал плечами.

– Он приходил за коробкой, это ясно. И знаешь, Софья, меня очень интересует этот третий. С кем из них он связан, с убитым или с убийцей?

– Моя версия, что они с убитым Вайцманом заодно, тебе убедительной не кажется?

– Это один из трех вариантов.

– Как из трех? – удивилась Софья и отложила вилку. – Их всего два.

– Мне кажется сомнительным, чтобы за прошедшие дни третий – если он подельник – не выяснил, куда подевался дружок, без посещения квартиры. А убийца? Он сам по себе или выполнял заказ? Чей? Ведь можно допустить, что как раз того, кого мы называем «третьим»?

– Ты хочешь сказать, что третий не подельник, а наоборот?

– Да, но тогда кое-что довольно странно. Получается, убил и исчез, не предупредив заказчика. Или есть еще и четвертый. Тогда вполне вероятно, что тот, кто ко мне приходил, вообще не знал ни убитого, ни его убийцу.

– Убийцу могли использовать вслепую. А потом он решил заглянуть в коробку и понял, что выгоднее забрать добычу себе.

– Тогда вариантов еще больше, – кивнул Протасов и неожиданно похвалил:

– Ты молодец. Хорошо думать умеешь.

Софья пренебрежительно фыркнула, но на самом деле ей было приятно.

Оказывается, ее очень давно никто не хвалил.

– А ты думал, у меня мозгов нет?

– Надеялся, что есть, но… не так много.

Софья расхохоталась. Как-то смешно он это сказал.

Протасов взял с тарелки мякиш, размял и стал катать из него шарик.

– Знаешь, мама родила меня уже после сорока. Я до сих пор не понимаю, как она решилась при такой жизни. Отец завербовался на строительство. Поехал за длинной деньгой, и мать потащилась за ним. Они бездетные были, так что на Большой земле ничего не держало. Ну а там жизнь была нелегкой. К тому же отец стал спиваться и руки распускать. Даже после того, как я родился. Он ей половину зубов выбил, а вставлять, как ты понимаешь, было негде, да и не на что. Смеющейся я мать не видел ни разу. Она старалась, чтобы никто не заметил ее щербатый рот. Губы все время морщила. Такой я ее и запомнил: рот, стянутый в ниточку, и морщинки вокруг. Еще ребенком я решил, что вырасту, стану богатым и вставлю маме самые красивые зубы. Знаешь, прилечу, как волшебник в голубом вертолете, и осчастливлю. Она будет смеяться во все горло и станет красивой. Заработать на зубы я не успел. Мне было шестнадцать, когда мама умерла. Я долго жалел, что не смог ничего для нее сделать, а намного позже понял, что дело было не в зубах. Просто у нее не было причин для смеха. Даже для улыбок. Когда женщина счастлива, она смеется, и ей наплевать, какие у нее зубы. Тогда я решил сделать все, чтобы моя женщина хохотала во все горло.

– Не получилось?

– Получилось, но совсем не так, как я мечтал. Я старался изо всех сил. Но Наташа смеялась только при виде нового колечка, новой машины, еще чего-то важного для нее. Сначала я и этому радовался, а потом… Когда ничего этого не было – а такое случалось, – она ходила, сжав губы. Постепенно радостные минуты становились редкостью. Я мучился ужасно.

– Почему? Себя винил?

– Считал, что не справился. Не смог.

Иван раскатал кусочек мякиша в колбаску, потом слепил в колечко и снова смял. Софья смотрела и слушала – не дыша.

– Когда ты пришла тогда, я был поражен. Первое, что ты сделала, – покатилась со смеху. Это было так красиво! Я немного очумел даже. Подумал: какой-то мужчина делает эту женщину счастливой. А потом понял, что счастливой ты сама себя делаешь. Тебе не нужен кто-то со стороны. Такой тип женщин я еще не встречал.

Хлебный мякиш снова стал шариком.

– Не знаю как, но ты, кажется, избавила меня от комплекса волшебника-неудачника.

Неожиданно он закинул шарик в рот и запил остывшим кофе.

– Вуаля!

Софья, ни разу не выступавшая в роли психотерапевта, улыбнулась. Оказывается, у больших сильных мужчин тоже бывают детские комплексы.

– Обещаю: тебе не придется напрягаться, чтобы меня осчастливить. Достаточно того, что ты рядом.

– И все?

– И все. Слушай, а ты не пробовал лепкой заняться? У тебя здорово получается.

Иван понял, что она хочет снять некую пафосность минуты, и в тон ответил:

– Только в детском саду. Но мой заяц на конкурсе работ младшей группы занял первое место.

Они рассмеялись и потянулись друг к другу.

Днем они пошли гулять. Софья давно не ходила по питерским улицам без всякой цели, и это оказалось очень приятно. Потом был обед в маленьком ресторанчике, плавно перешедший в ужин, а затем новая прогулка, на этот раз на кораблике.

Иван остался на ночь. Или даже не так – они вообще не заметили, что наступила ночь. Может быть, потому, что осенью дни становятся короче, а может быть, просто потеряли счет времени.

Иногда они возвращались в реальность, отправлялись в кухню и что-то пили-ели. А потом их снова закручивало в водоворот страсти, нежности, чувственности и вдохновенных ласк. Такая коллаборация разных жанров была в новинку для обоих, поэтому накал только возрастал.

Некое отрезвление наступило поздним утром, их мысли снова вернулись к тревожным событиям.

– А как ты догадался, что кто-то приходил уже после?

– Он наследил, а потом замел тряпкой. Дурак. Еще заметней стало.

– Много наследил?

– Всюду. Непонятно только зачем. Из коридора видно, что печь разворочена, а он для чего-то везде прошелся. Что хотел?

– А может, поверить не мог, что его оставили с носом?

– Все равно странно.

Софья приподнялась на локте, чтобы видеть его лицо.

– Если это подельник Вайцмана, то его можно вычислить. Круг общения и все такое. Ну а если он из другой оперы, то…

– То лучше всего пойти к следователю. Мне кажется, мы зря время теряем.

Возражать Софья не стала, а вместо этого поинтересовалась, что Иван собирается делать завтра.

– В кружок пойду записываться, – объявил он мечтательным голосом.

– Какой еще кружок?

– Лепки из пластилина.

– Прекрати смеяться. Я серьезно.

– Я еще неделю в отпуске. Представляешь, следователь сказал, что в часть сообщать о моем задержании не будут. Мол, это была ошибка и тому подобное. Наши даже не догадываются, как здорово я тут отдыхаю. Уверены, что ремонт заканчиваю и скоро приглашу на новоселье.

– Смешно, – отозвалась Софья и улеглась обратно, в тепло его подмышки.

Она решила не говорить Протасову о своих планах. Хочет идти к следователю, его дело. А она завтра на работе улучит время и поищет этого Вайцмана в Интернете. Ну просто… из интереса. Все равно он ни для кого уже не опасен, раз труп.

И почему она не сделала этого раньше?

Они немного помолчали, думая каждый о своем, а потом между ними опять начались странные химические процессы, которые не давали им успокоиться до самого вечера.

Мама, распрекрасная и великолепная

На ее рабочем столе лежали приготовленные и заботливо сложенные аккуратной стопочкой бумаги. Сантиметров тридцать в высоту.

Да-с, это вам не мешок фасоли разобрать. Тут до обеда. Не поднимая головушки.

Софья посмотрела на кипу и так и эдак, а потом сдвинула ее на край стола и включила компьютер.

Человек, который сообразил, что работа – не волк, в лес не убежит, был самым разумным существом на планете.

Георгия Вайцмана она нашла быстро. Даже усилий прикладывать не пришлось. Жил на окраине Нижнего, занимался перепродажей запчастей и ни от кого не прятался. В соцсетях было полно фотографий, но только его одного. Вот он за рулем машины, вот на рыбалке, вот лопает шашлык, вот опрокидывает рюмку водки. Незамысловатая физиономия, глуповатый вид. А где жена? Где друзья-собутыльники?

Софья несколько раз пересмотрела фотографии, пытаясь про этого Вайцмана хоть что-нибудь понять, но безуспешно. На одном из снимков он широко улыбался, показывая ряд стальных зубов. Из фильмов она знала: такие зубы говорят о том, что человек сидел на зоне. И как это проверить? Ну сидел и сидел. Дальше что?

Несколько разочарованная, Софья переключилась на рабочие проблемы и мысли о Протасове, а ближе к обеду директор вдруг надумал провести совещание.

Звонок раздался, когда совещание только началось. Софья потихоньку вынула сотовый из кармана и скосила глаза. Шарманова. С чего вдруг? Кажется, соскучиться по подруге еще не должна.

Софья стала писать сообщение, что перезвонит позже, но проклятое любопытство уже начало свою разрушительную работу. Она скривила физиономию, прижала к щеке ладонь и стала делать пассы. Жалостливый директор кивнул, и Софья, бочком выбравшись из-за стола, выскочила в коридор.

– Алло, Мариша, рада тебя слышать. Как ты?

– Слушай, забыла тебе сказать. Этот пакетик из замши отпечатался на платке неравномерно. С одного края отпечаток четче и глубже. Давление разное.

– И что это значит?

– В углу что-то лежало, маленькое и круглое.

– Колечко! – радостно воскликнула Софья.

– Ну… нет. Скорее камень.

– Какой камень?

– Ну не булыжник из мостовой! Бриль, ты вроде не тупая! Впрочем, насчет камня я тебе не как химик говорю. Просто в микроскоп было очень четко виден абрис. Примерно полтора-два сантиметра в диаметре.

Маришка говорила что-то еще, но Софья не слушала. Камень. Конечно. Драгоценный камень. Вот это поворот!

Кажется, она отключилась, не попрощавшись и не сказав «спасибо». Придется купить самые дорогие духи и презентовать Шармановой.

Однако сначала надо додумать тему до конца. Итак, в печке спрятали драгоценный и, разумеется, баснословно дорогой камень. Как утверждает Протасов, случилось это давно, даже не в этом веке. По какой-то причине тайник не был обнаружен, или тот, кто о нем знал, забрать коробку не мог. А теперь смог. За ней пришли двое. Вайцман явился первым, успел вынуть коробку, но тут пришел второй и убил его. Камень забрал именно он. Через несколько дней появился еще и третий, который о случившемся ничего не знал. Ему пришлось уйти ни с чем. Следовательно, камень сейчас в руках убийцы, и его судьба покрыта мраком. Все закончилось или нет? Возможно, третий не захочет мириться с таким исходом дела, будет искать камень и того, кто его забрал. Если узнать, кто этот третий, он может вывести на убийцу. Если, конечно, сам с ним знаком.

Кого вывести? Их с Протасовым? Ну выведет, и что дальше? Они схватят всех скопом и сдадут ментам? Если живы останутся.

Она постучала телефоном по щеке, а потом решительно набрала номер Протасова.

– А тот следователь, что ведет дело, он как, толковый?

– Опытный, во всяком случае, – ответил Иван и, уловив в ее голосе странные интонации, быстро спросил:

– Что случилось?

– Маришка позвонила, – ответила она и пересказала их разговор.

Следователь Сергей Владимирович Басов показался Протасову немного странным. Вопросы он задавал точные, важные, а вот ответы слушал то внимательно, то вполуха, то вообще не слушал. Так, во всяком случае, выглядело со стороны. Не раз Протасову казалось, что мысли Басова куда-то уплывают, лицо становится равнодушным, а взгляд рассеянным. Однако через некоторое время он убедился, что выводы следователь сделал правильные, и решил, что у Басова просто необычная манера общения.

На самом деле причина была в другом. Басов знал, что его медленно, но верно убивает рак, и хотел только одного: сдохнуть не слишком быстро, а только после того, как ему назначат пенсию по выслуге лет. С пенсией, которая сможет обеспечить семью, умирать не так страшно. Вдова будет получать выплаты за него, и ей станет немного легче тянуть на себе собственную мать-инвалида. С женой Надей они не жили вместе лет шесть, но официально развод не оформляли.

Разумеется, он знал, что жена получит пособие на погребение, какие-то выплаты по месту работы, но все это казалось ему ненадежным. Ну выдадут Наде его последнюю неполученную зарплату, и что с того? Что-то большее она сможет получить лишь через полгода. Ну дело ли?

Басов решил, что самое надежное – его пенсия, и стал тянуть время, ежесекундно прислушиваясь к боли внутри потрепанного организма и пытаясь с ней договориться, чтобы подождала еще немного.

Боль, однако, становилась все невыносимее. Иной раз ему было трудно даже бумаги читать, что уж говорить о допросах. Но работать приходилось, к тому же так, чтобы никто не заметил его состояния. У нас ведь как? Сначала в больничку запихают, потом спишут, и поминай как звали.

Звонок Протасова следователь Басов услышал в тот момент, когда боль немного отпустила. Подняв трубку, он даже успел отдышаться и вытереть со лба пот.

– Приходите. Я выпишу пропуск, – сказал он и задумался.

С самого начала он не верил в бандитские разборки. Зачем устраивать их на квартире, тем более чужой? Шуму и так много. Вон даже соседка прибежала, услышав грохот разбитой печки. Для бандитов как-то непрофессионально так шуметь. Вайцмана можно было убрать по тихой и совсем в другом месте. Куда бы он делся? А тут словно в порыве действовал и ударил, и сильно, со злобой. Мститель, что ли, какой? В материалах, переданных полицией, не было ничего, за что можно зацепиться. Басов пытался выстроить картину преступления и понимал, что деталей не хватает.

Может, Протасов в самом деле чем-нибудь порадует?

И он стал ждать.

Остаток рабочего дня Софья провела в задумчивости.

Что же это за камень такой, который сначала прячут так, что никто не может найти, а потом убивают из-за него направо и налево?

Платок принадлежал пламенной революционерке Ларисе Рейснер. Может, напрасно связь между ней и камнем была отброшена как несостоятельная? А что, если и камень тоже принадлежал ей? Бенедикт рассказывал об этой женщине много удивительного. Могла ли в ее руки попасть какая-то запредельная ценность, которую она даже спрятать решила? Ото всех. Вполне! Значит, коробку в печку тоже она положила? Но это почти невозможно! Лариса никогда не жила в доме на Моховой. Хотя почему? Она могла прийти к кому-то, кто тут жил. В гости, например. И незаметно спрятать камень.

Не годится. Насчет незаметно, это уж совсем из индийского кино. Но например, здесь мог жить тот, кому она доверяла. Он устроил тайник. Другими словами, о том, где находится камень, никто не должен был знать, кроме хозяина квартиры. Кто же этот неведомый хозяин? Имел ли он отношение к Рейснер?

Вот только зачем такие сложности? Что же это за камень, если Лариса Рейснер – или кто-то другой – стремилась сохранить его любой ценой?

Софья мучилась до вечера, а потом в голове внезапно и необъяснимым образом просветлело.

Божечки! Да что же она мучается! Есть же на свете человек, который может ей помочь! Нет, не так – даже если не может, все равно поможет!

Домой она бежала как угорелая. Даже к Протасову заходить не стала. Влетела в квартиру, побросала вещи и набрала номер Аллы Николаевны Подбельской.

И совершенно не обратила внимания, что из соседских заготовок исчезла еще одна банка. На этот раз с маринованными патиссонами.

Все, кто знал маму, считали ее несгибаемой, жесткой и безапелляционной, этаким железным конкистадором от науки. Но снаружи этот конкистадор напоминал, скорее, домашнюю кошечку. Даже ее имя – Алла Николаевна – звучало мягко и мило. Это вводило в заблуждение многих. Особенно особей мужского пола.

Голосок был под стать внешности. Софья слушала эти музыкальные переливы, улыбаясь.

– Лариса Рейснер? С чего вдруг холодного финансиста интересует пламенная революционерка?

– Ну как! Они сошлись – вода и камень, стихи и проза, лед и пламень!

– А на какой именно почве произошло соитие, можно полюбопытствовать?

Софья, привыкшая к изыскам маминой речи, на «соитие» только хмыкнула.

– Мне в руки попал ее платок, а в нем хранился мешочек с драгоценным камнем. Предположительно. Я хочу узнать, что это за камень и как он мог попасть к Рейснер.

Мама помолчала.

– Мам, ты можешь что-нибудь сказать? – наконец спросила Софья, обеспокоенная затянувшейся паузой.

– Не знаю, с чего начать, дочь моя. Понимаешь, жизнь этой женщины изучена вдоль и поперек, а также разобрана на нити. Если говорить навскидку, это может быть камень из коллекции Эрмитажа, в котором она в свое время здорово порезвилась, или из частной коллекции тех, кого приходила арестовывать. Вариантов масса.

– Про это я уже слышала.

– Уж не от Бенечки ли?

– Он мне очень помог с вензелем на платке.

– А стихи не цитировал случаем? Он обожает Серебряный век.

– Цитировал. Но предупредил, что они плохие.

– Зато жизнь была талантливая. Лариса – нечто среднее между шальной пулей и железной машиной. Драгоценности она обожала и обвешивалась с головы до, пардон, промежности, при этом совершенно не брезгуя стащить колечко с окровавленного пальца. Но если говорить о чем-то особенном…

– Да, мам, именно об этом. Понимаешь, камень – конечно, это лишь версия – был тщательно спрятан.

– Да где спрятан-то? В Москве?

– Нет. В Питере. На Моховой. В печке.

– В чьей именно печке? В твоей?

– Нет. Одного моего… знакомого.

– Софья! Ты же знаешь, почему я назвала тебя этим именем! В надежде, что ты…

– Вырастешь мудрой. Я помню, мам. Протасов – всего лишь хороший знакомый, – как можно тверже произнесла Софья и тут же услышала мамин фырк.

– Я тебя умоляю, дочь моя! Не вешай мне на уши спагетти! Я же не требую у тебя отчета, с кем ты спишь! Я вообще всегда за!

– Мам, давай не будем об этом говорить.

Софья постаралась придать голосу строгости.

Мама тут же сбавила обороты. Она всегда умела вовремя переключиться.

– Ладно. Сантименты в сторону. Попробуем подумать. Погоди, сейчас сяду на диван. Пошел вон отсюда! Это я не твоему папе, не волнуйся! Это Мошка беснуется, швабра старая! Совсем обнаглела! Итак, Беня, наверное, рассказывал, что в жизни Ларисы был Афганистан?

– Да, разумеется. Везде наша пострелка поспела!

– Не стоит бросаться необдуманными фразами, дочь моя София. Лариса – не хабалка с рабочей окраины, а потомственная дворянка. Ее отец был профессором права и дал дочери прекрасное образование. Гимназию она окончила с золотой медалью и училась в Психоневрологическом институте! Разумеется, владела несколькими языками.

– То есть в Афганистане не просто красовалась?

– Скажу больше. Рейснер создала европейской дипломатии достойную конкуренцию. Она подружилась с любимой женой и с матерью Амануллы-хана, тогдашнего правителя, и умудрялась получать от них конфиденциальную информацию. Она, кстати, написала об этом книгу. Так и называется – «Афганистан». Интересная вещь, кстати.

Мама попыхтела, по-видимому, устраиваясь поудобнее.

– Так вот. Однако – как и следовало ожидать, – вскоре ей стало скучно среди восточных красот. К Раскольникову она особых чувств не питала, он об этом знал и всеми силами старался ее удержать, но преуспел в этом совершенно другой человек. И вот тут, дочь моя, тебе следует поковыряться в ухе, чтобы слушать внимательнее.

– Уже.

– Лариса называла его «принцем». Странно, но имя его осталось неизвестным. Лишь факт, что он был афганским аристократом из богатой и влиятельной семьи. Судя по всему, роман был бурным, потому что русская женщина была допущена в святая святых – семейную сокровищницу.

– Откуда это известно?

– У нее было несколько драгоценностей оттуда. Она сама рассказывала брату Игорю, но об одном все же умолчала. Вскоре после ее отъезда афганский принц обнаружил пропажу главной реликвии – бриллианта под названием «Red Sun».

– «Красное солнце»? Почему красное?

– Он был красный.

– Никогда не слышала, что бывают красные бриллианты.

– Говорят, бывают, но очень редко.

– Поэтому стоят дорого.

– Баснословно дорого. Но толком я тебе об этом ничего сказать не могу.

– Лариса украла камень?

– Никаких доказательств тому не было, но семья принца решила, что да. А камень был непростой. Он хранился в семье более трехсот лет и считался талисманом многих поколений. Его потеря была равносильна угрозе гибели всего рода. Вот почему я полагаю: если мы говорим о чем-то совершенно и абсолютно особенном, то это может быть только он. Ты чего молчишь?

– Я опупела.

– Это нормально. Легкая опупелость придает женщине особый шарм. Кстати, как поживает Шарманова? Ты еще не додумалась сплавить ей своего бывшего мужа?

Мамина проницательность всегда шокировала Софью, но в этот раз Алла Николаевна превзошла саму себя. Как она догадалась?

– Если ты сейчас размышляешь о том, как я об этом догадалась, то не забывай, что тебя отрезали именно от моей пуповины.

– Не уверена, что отрезали, если честно. Ты как будто внутри меня сидишь.

– Так и есть. Сначала ты внутри меня, а теперь я. Это так увлекательно! Когда-нибудь сама поймешь.

– А что было дальше, тебе известно? – свернула на старую дорогу Софья.

– Алмаз было решено вернуть любой ценой.

– Ничего себе! Как у Коллинза в «Лунном камне»! Там тоже был алмаз и несколько поколений индусов, которые его разыскивали.

– Да, что-то общее есть. Только в романе камень вернулся в Индию, а «Красное солнце» не найден до сих пор.

– Это точно известно?

– Без сомнения. Историю поисков описывает некто Абдулахад Ахмади, известный исследователь. Я читала его работу, когда писала докторскую.

– Другими словами, Рейснер увела бриллиант и смылась.

– Тут много всего. Она узнала о гибели Гумилева и о том, что не последнюю роль в этом сыграл ее законный супруг Федор Раскольников. Считается, что она могла бы Гумилева спасти, но я думаю, это бред. Скорее, поучаствовала бы в расстреле. Рейснер считала Николая мерзавцем и с радостью отомстила бы за свои неоправдавшиеся надежды. Но ее биографы хотели слепить более привлекательный образ, поэтому была выдвинута версия, что смерть поэта ее потрясла, и на этой почве у нее случился выкидыш. Предполагается, что Лариса не простила мужу ни расстрел Гумилева, ни потерю ребенка и сбежала. Федору заявила, что она едет хлопотать о его переводе в Москву, хотя Кронштадтский мятеж Раскольникову еще не простили и говорить о возвращении было рано. Да и сам отъезд уж очень напоминал бегство с места преступления. Сначала по горным речкам через ущелья по опаснейшей Гератской дороге, потом из Ташкента в Москву на поезде. Оттуда она сразу прислала требование развода, а сама села в самолет и улетела в Берлин, скрылась в подполье под чужой фамилией и поехала в Гамбург, чтобы три месяца лазить по баррикадам. Выглядит так, словно она скрывалась от возмездия.

– Очень похоже, – кивнула Софья. – Камень все время был с ней?

– Вряд ли. Слишком опасно. Наверняка где-то прятала.

– А если на Моховой?

– Очень сомнительно. В Питер она не возвращалась. На Моховой не жила.

– Кто-то из близких?

– Может, но кто – ума не приложу. Однако ради тебя, дочь моя, готова порыться в документах.

– Мамуля, ты – зайка.

– Ты мне льстишь. Я скорее на старого бегемота похожа.

– Это ты себе льстишь. Так, кажется, себя Елена Блаватская называла?

Мама хмыкнула в трубку.

– Горжусь, что за двадцать лет пребывания вне семейного лона ты ничего не забыла.

– Увы, слишком многое.

– Тогда, может быть…

– Мам, ну ты же знаешь: не может быть.

Понятливая мама сразу сменила тон и тему.

– Как там Бенедикт?

– У него скоро юбилей.

– Я помню.

– Наверняка захочет, чтобы ты приехала.

– Не захочет. Фаина до сих пор не простила ему тот адюльтер.

– Адюльтер? Ты же говорила, что это был лишь невинный флирт.

– Да какая теперь разница! Все равно в постели он был скучным, плоским и зеленым.

– Как крокодил Гена? Мама, ты меня убиваешь! – захохотала Софья. – Такие интимные подробности и через столько лет!

– Вот именно. В моем возрасте можно смело гордиться тем, чего раньше следовало стыдиться.

– Теперь я понимаю бедную Фаину.

Мама пренебрежительно фыркнула.

– Подумаешь! Ну переспали пару-тройку раз, что такого! Он по мне с первого класса сох! Захотелось отблагодарить за верность!

– Мам, я сейчас лопну со смеху! Не могу представить Фомича в роли любовника, хоть тресни!

– Ну… Беня, конечно, на любителя, не спорю, но в молодости в нем что-то было. Такой, знаешь, юноша бледный со взором горящим. Наши девчонки влюблялись.

– А ты?

– Побойся бога, дочь моя! Что ты такое говоришь! У меня в голове тогда была только наука и… наш преподаватель английского. Лорд Байрон, не меньше! До Бенедикта ли мне было?

– Еще и Байрон! Мам, ты не перестаешь меня удивлять!

– Не только тебя. Беня был удивлен не меньше, можешь мне поверить! – весело рассмеялась Алла Николаевна. – Он и надеяться не смел, к тому же была Фаина, а тут такое счастье привалило, я ему отдалась в отеле после конференции. В Гамбурге, кажется. Только не спрашивай, где в это время был твой папа.

– А где в это время был мой папа?

– Твой подлец папаша в то время был счастливо женат на этой прошмандовке Наденьке. Его я приглядела гораздо позже. И вообще, не приставай ко мне! Давай лучше обратим внимание на твой моральный облик.

– Не надо, – сразу испугалась Софья.

– Еще как надо! Неужели этот вымороженный Кирилл отбил у тебя вкус к жизни? Не верю! Ты же моя дочь!

– Просто мне нужно прийти в себя.

– Приходить в себя лучше всего в объятиях.

– Чужого мужа?

– Поверь, ничто так не будоражит кровь!

– Мам, сегодня ты превзошла себя.

– И все из материнской любви! Нет, пожалуй, материнская тут ни при чем. Тогда из женской солидарности! Ты же знаешь, женщина, у которой к сорока годам не было любовника, не состоялась!

– Раньше ты вроде говорила – к тридцати!

– Да! Но тогда тебе было двадцать семь! Еще имелась надежда!

– А теперь? Уже не осталось?

– Наоборот! С тех пор как ты оставила своего карпа, она расцвела с новой силой! А тут еще какой-то просто знакомый нарисовался… Дерзай, моя девочка! А я буду на тебя радоваться!

– Намекаешь, что больше тебе ничего не остается? Не верю! Помнишь, ты рассказывала, как строила глазки какому-то старому бонвивану из Чехии?

– Это на прошлый Новый год? – с удовольствием подхватила Алла Николаевна. – Да, строила! И с большим успехом! После полуночи он сделал мне неприличное предложение!

– Да он к тому времени был пьян!

– Возможно, но не больше твоего папаши, который умудрился заснуть до боя курантов!

– Надеюсь, ты не воспользовалась этим?

– За кого ты меня принимаешь? Я приличная женщина! Профессор! Доктор наук! – вскрикнула Алла Николаевна и тут же расхохоталась. – У меня просто живот ужасно разболелся. Шампанское дурацкое было. Пришлось растолкать твоего отца и поехать домой!

– Мам, честное слово, я уже не могу смеяться, – взмолилась Софья. – Кстати, папа дома?

– Рядом сидит. Чай пьет.

– Так он все слышал?

– Я все слышал, – басом подтвердил папа. – Привет, дочка.

– Вчера только вернулся, – сообщила Алла Николаевна. – Простыл на этом жутком Сахалине.

– И теперь твоя мама лечит меня своими эротическим новеллами.

– Пап, мам, я вас люблю.

– Мы тебя тоже, Сонечка, – ласково произнес отец.

– И помни о том, что я сказала, – добавила мама.

– Помню, мам. Позвони, когда что-нибудь выяснишь.

– Всенепременно, котик!

Иногда полезно ходить пешком и лазать на чердак

Мама, которая славилась своей обязательностью, позвонила через два дня.

– Перелопатила все, что смогла найти, – дивным сопрано заговорила Алла Николаевна. – Разумеется, никаких прямых данных не нашла, но их и быть не могло. Но все же смею выдвинуть две, на мой взгляд, годные версии. Пристанищем камня вполне могла стать квартира родителей Ларисы в Москве, где она жила вплоть до гибели. И эта версия самая реальная. По крайней мере, именно туда пришли те, кто искал «Красное солнце».

– Уже после ее смерти в двадцать шестом году?

Алла Николаевна усмехнулась.

– Разумеется. Рейснер была слишком заметной фигурой. Устраивать налет на квартиру опасно. Кроме того, вся операция должна была остаться тайной, иначе большевики распорядились бы алмазом по-своему. Была придумана комбинация по устранению всех, кто стоял на пути. Прежде всего самой Ларисы.

– Устранению? Но я читала, что Лариса Рейснер умерла естественной смертью… то есть не совсем естественной, а от тифа, выпив сырого молока.

– Так и было. Утром в дом Рейснеров пришла женщина в хиджабе и предложила купить молоко. Детей, мол, надо кормить, бедствуем. Сердобольная кухарка купила. Вечером выпили. А на следующий день мать Ларисы, ее саму и брата Игоря увезли в больницу. И заметь, мать и брат выжили, умерла только Лариса. Даже врачи кремлевской больницы такого не ожидали, ведь были привлечены лучшие силы. Ее любовник Радек из штанов выпрыгивал.

– Ее убили зараженным молоком?

– Возможно, было что-то еще, уж очень все странно. Однако никаких сведений не осталось. Но ужасно интересно другое! Когда мать Ларисы вернулась из больницы, к ней снова пришли. Какой-то человек. А наутро – ты следишь за моей мыслью? – женщину нашли мертвой.

– Убили?

– Если бы! Она покончила с собой. Но если ты меня внимательно слушала…

– Ей помогли.

– И сделали это очень тонко. Совсем не в духе большевистских властей. Не находишь? Наверняка хотели узнать, где спрятан камень, но она не знала.

– Или знала и сказала.

– Если бы камень нашли, мы с тобой не вели бы столь увлекательной беседы.

– Понимаю. Есть другая версия?

– Версия вторая связана с Карлом Радеком. Можно предположить, что камешек был спрятан в его доме. Там жили его жена и дети, поэтому до поры до времени алмаз мог находиться в безопасности. Относительной, разумеется.

– Так он был женат?

– Разумеется. И жена уважала его чувства к Ларисе.

– Удивительная, по-видимому, была женщина.

– До вовсе нет. Ты забыла? В то время в моде был «крылатый Эрос». Это все Коллонтай придумала. Ее статья так и называлась: «Дорогу крылатому Эросу!».

– Про то, что отдаться мужчине как стакан воды выпить?

– Ну да. Вот они и отдавались. Жены все воспринимали в духе времени. По-большевистски.

– Так они, наверное, тоже отдавались кому-нибудь в это время?

– Надеюсь. Впрочем, жена Радека была учительницей. Черт, Мошка! Не лезь на стол! Так вот. В середине двадцатых Радеки жили в Кремле. Карл тогда был секретарем исполкома Коминтерна. Надежней места для хранения опасной ценности не придумаешь, верно? Позднее они перебрались в знаменитый дом на набережной. Оттуда его забрали в тридцать шестом как махрового троцкиста. В январе тридцать седьмого отправили в Верхнеуральск. Там его убили.

– Убили?

– Причем лишь через два года. В акте смерти указано, что смерть наступила в результате нанесения побоев и удушения со стороны заключенного Варежникова. Троцкиста.

– Свои, выходит, расправились?

– Но зачем так долго ждать? Если хотели отомстить за то, что на суде он всех сдал, как стеклотару, так чего тянуть? В конце пятидесятых по этому поводу проводилось расследование. Выяснилась одна интересная деталь: Варежникова на самом деле звали Степанов, был он бывшим комендантом НКВД в Чечено-Ингушетии и к тому времени сидел за служебные прегрешения. Его специально в Верхнеуральск привезли. Не поленились.

– Ты на что намекаешь?

– А что, если убивать Карла вовсе не собирались, а хотели получить от него некую информацию? И только после того, как попытка провалилась, уничтожили.

– Пытались выяснить, где алмаз? Значит, власти о нем знали?

– Кто-то точно знал. И этот кто-то имел к власти прямое отношение, иначе не смог бы провернуть такое дельце. Вопрос в другом, кто на самом деле был заказчиком всей этой катавасии?

– Неужели афганцы?

– Не требуй от меня ответа. Кстати, на свидания с Ларисой Радек брал свою дочь Софочку. Я заглянула в ее воспоминания.

– Она умерла?

– В середине девяностых. Софья писала: когда отца забрали, управляющий домом все конфискованное присвоил себе. Его потом приговорили к расстрелу за мародерство, но началась война, и он попал в штрафбат. Вполне возможно, выжил.

– Так. Новая зацепка. Мерзавец-комендант мог найти алмаз и перепрятать. Теперь уже не узнать, – задумчиво произнесла Софья.

– Как раз напротив. Если бы этот гад заполучил «Красное солнце», его давно бы прикончили, а камень бы исчез. Какой-то там комендант – это не глава Коминтерна.

Софья кивнула, как будто мама могла ее видеть.

– Конечно. А ты допускала, что Радек оставил камень дочери? Потому и перед лицом смерти не признался, где тот спрятан.

– Допускала, но никаких намеков на этот счет у Софьи Карловны не нашла. Она доживала свой век в маленькой квартирке на окраине Москвы. Практически в нищете. Жалела, что денег на книги не хватает.

– Не лукавила?

– Думаю, нет. Не то воспитание.

– Выходит, у Карла камня тоже не было.

– Умница, дочка, – довольным голосом объявила Алла Николаевна. – Однако вопрос остается. А что, если твое предположение, высказанное два дня назад, – вовсе не домысел и не вымысел некомпетентного человека?

– То есть его искали в Москве, а он все это время был совсем в другом городе, – догадалась Софья.

– И этот город…

– Петербург.

Опля! Ну и поворот!

– Не поняла, мам. А зачем ты столько про Москву говорила? Сказала, что это годные версии.

– Тот, кто искал алмаз, именно на эти версии и опирался. Они на поверхности лежат, по ним и шли.

– Лариса это предполагала, поэтому спрятала алмаз там, где никто не додумался его искать. Всех обхитрила.

– Люблю тех, кто умеет делать выводы! – победно заключила мама и, понизив голос, неожиданно спросила: – Как ты считаешь, перед отъездом в Израиль стоит сделать эпиляцию зоны бикини? Говорят, вода в Мертвом море до плюс тридцати, а на симпозиуме будет тот ловелас из Штутгарта, который в прошлом году намекал, что в шестьдесят жизнь только начинается.

– Мама, ты у меня распрекрасная и великолепная!

– Я знаю, детка.

Софье очень хотелось развить мысль. Как алмаз мог оказаться в квартире на Моховой? Кому Лариса могла доверить тайну?

Но мама внезапно свернула на другую тему и стала расписывать новый костюмчик от Александра Маккуина, за баснословные деньги приобретенный на последнем показе в Милане.

– Знаешь ли ты, что это любимый бренд Кейт Миддлтон? Сейчас там самая главная – Сара Бертон. Она шила для Кейт свадебное платье. Черт знает, почему меня потянуло на этот костюм. Наверное, захотелось приобщиться. Глупо, конечно, но что поделаешь, баба, она и в Африке баба, – заявила Алла Николаевна и легкомысленно хихикнула.

– Мам, а как, по-твоему, камень мог очутиться в Питере? – пыталась прервать словесный поток Софья.

Алла Николаевна помолчала и, вздохнув, негромко и совсем другим тоном сказала:

– Понимаешь, дочь моя, я не уверена, что тебе следует влезать в это дело.

– Я уже влезла, мам.

– Я не это имею в виду. Одно – фонтанировать гипотезами и совсем другое – всерьез заняться поисками алмаза. Понимаешь? Я боюсь именно этого. На волне интереса можно втянуться слишком глубоко и… Ты уверена, что тебе по силам?

Софья вовсе не была уверена. Скорее наоборот. Но кто сказал, что она собирается искать алмаз? Вовсе не этим занята. Она всего лишь пытается выяснить, кто и за что убил мужика в квартире Протасова.

Или это одно и то же?

– София, я знаю тебя. Или думаю, что знаю. Неважно. Я убеждена, что холодный прагматичный ум не позволит тебе влезть в авантюру, которая сделает нас с папой сиротами. Обещай, что будешь к нему прислушиваться.

Софья пообещала, на этот раз не забыв скрестить пальцы на обеих руках.

Врать родителям, конечно, нехорошо, но, в конце концов, отступать уже поздно.

На том она и порешила.

Кстати, надо бы узнать об этом пресловутом алмазе побольше. Вдруг что-нибудь известно ювелирам. Или коллекционерам. Или геммологам. Кому-то же должно быть известно хоть что-то! Надо спросить у Бенедикта Фомича, не знаком ли он с кем-нибудь из старой гвардии, и купить к ужину картошки. Протасов приел все запасы. Вчера привез целый багажник всякой еды, а про картошку не вспомнил. Хотя нет! Не хватало ей только картошку мешками таскать. Хватит! Натаскалась при бывшем муже! Пусть сам покупает. А она накупит всяких вкусняшек вроде мороженого и пирожных!

И вообще, здорово, что теперь на работу она едет не на метро, а на прекрасной черной машине, да еще рядом с таким шикарным мужиком!

Наверное, можно было рассказать о нем маме. Почему же она этого не сделала?

Боится спугнуть счастье?

Размышляя об этом, Софья вышла из служебного входа музея и тут же увидела Протасова, стоящего возле открытой дверцы своего внедорожника. Она засмотрелась.

Как все-таки мужикам идут внедорожники!

Протасов начал говорить первым, и по мере того, как он пересказывал свой диалог со следователем, Софья все больше убеждалась, что посвящать его в услышанное от мамы не следует.

Почему, она сформулировать не могла, но когда Иван поинтересовался, что новенького, Софья поведала о проблемах своей замечательной мамы, которая никак не могла решить, лететь ей в самолете в джинсах или надеть новый спортивный костюм от Nike.

Протасов смотрел на нее смеющимися глазами, и сразу было видно – любовался.

Софье нравилось ехать на большой машине, чувствовать на себе его взгляд и прикидывать, кто из них первым начнет раздевать другого, когда они попадут в квартиру.

Все эти ощущения и мысли были новыми, непривычными. Почему с Кириллом она не думала ни о чем подобном?

Почему, почему! Потому!

Да черт с ним, с Кириллом!

Все было даже лучше, чем она представляла, поэтому о намерении позвонить Закряжскому Софья вспомнила только утром. Да и то не сразу, а когда, поцеловав Протасова в сотый раз, выбралась наконец из машины и побежала к служебному входу.

Бенедикт долго шуршал чем-то, видимо, листал записную книжку, но потом все же нашел адрес одного авторитетного, по его мнению, ювелира.

– Вы можете смело к нему обращаться, Софья. Богдан Данилович известен не только своей осведомленностью, но и крайней – я подчеркиваю – деликатностью.

Деликатность – это то, что нужно.

В обеденный перерыв она рванула на Итальянскую улицу.

Октябрь по-прежнему был непривычно теплым, радуя глаз пестротой листьев и голубизной небес. Последнее рождало в душе что-то похожее на эйфорию и пробуждало смутные надежды на лучшее будущее. Дрогнула даже душа бухгалтера. Софья притормозила в маленьком сквере и минут десять просто дышала, запрокинув голову. В конце концов, когда еще получится расслабиться на природе!

Ювелир с абсолютно русским именем Богдан Данилыч оказался так похож на Бенедикта Фомича, что у Софьи даже рот непроизвольно открылся. Удивительное сходство! Впрочем, возможно, когда-то они выглядели по-разному, но с годами вытерлись и усохлись в одних и тех же местах. Такое, она слышала, бывает.

– Я раньше вообще не знала, что существуют красные алмазы, – сообщила она двойнику Фомича.

Не отрываясь от рассматривания в лупу какого-то перстня, Богдан Данилович пожал плечами. Совсем как Бенедикт.

– Про редкие алые самоцветы знали еще древние цивилизации. Южная легенда гласит, что алмаз красного цвета сотворил индийский раджа. Он убил отца и братьев, чтобы стать повелителем. После этого ужасного преступления от его прикосновения символ власти – алмаз чистой воды – стал кроваво-алым.

– А на самом деле?

– На цвет алмаза влияют примеси и аномалии кристаллической решетки, возникающие при его формировании. Красный дают включения марганца. Из цветных алмазов красные самые редкие. На десять миллионов – только один. Красные алмазы исчисляются поштучно, но сертифицированные как Fancy Red, то есть чисто красные, вообще уникальны. Геммологический институт Америки с тысяча девятьсот тридцать первого года сертифицировал их всего двадцать.

– Так мало?

– Остальные считаются, увы, ушедшими в подполье.

– А сколько такой камень может стоить?

– Немало. Камушки до одного карата оцениваются примерно в два миллиона долларов. Обычно красные алмазы небольшие, до пяти карат. В мире сейчас известны всего три экземпляра крупнее.

– То есть, если крупнее…

– Они практически бесценны. Кстати, эти камни нужно уметь обрабатывать.

– Расскажите, – сложила ладони Софья.

– Дело в том, что алмаз красной гаммы лишен искристости, свойственной бесцветным камням. Поэтому насыщенность цвета необходимо повысить. Их обрабатывают смешанной техникой – верхнюю грань оставляют ровной, а гранится именно «павильон», спрятанный в оправе. Так появляется внутреннее сияние, игра света, переливы.

Богдан Данилыч оторвался наконец от своих дел и взглянул на Софью со смесью любопытства и тревоги.

– Мы ведь говорим о конкретном камне, верно?

– Вас не обманешь. Но дело в том, что я его ни разу не видела и не знаю, где он находится.

– Вы его разыскиваете?

– Затрудняюсь с ответом, если честно. Это похоже на пойди туда – не знаю куда, найди то – не знаю что. Пока я просто пытаюсь выяснить хоть что-то.

– Известен ли вам провенанс? То есть биография камня.

– Кое-что. Он принадлежал богатой афганской семье, и у него есть имя – «Red Sun».

– Заря.

– Красное солнце.

– Ну или так. У англичан нет отдельного слова для обозначения восхода, поэтому они чаще всего используют это словосочетание. Имя, кстати, говорит о камне многое. Скорее всего, этот – англичанин. Не по рождению, разумеется, а по владельцу. Что еще?

– Он был очень дорог семье, которой принадлежал. Настолько, что после его исчезновения сто лет назад они продолжают его искать.

Богдан Данилович поднял брови над очками.

– Ну что ж, это вполне объяснимо. Насыщенный красный алмаз – камень полководцев. Он дарит власть, храбрость, надежду. Астрологи считают, что он позволяет владельцу привлечь на свою сторону астральные сущности. Красный – единственный из алмазов, требующий осмотрительности. С его мощью способен совладать только сильный душой владелец.

Сильный душой? Выходит, Лариса не смогла. Алмаз привел ее к гибели. Может быть, все потому, что камень был украден?

Софья так задумалась, что не расслышала заданного ей вопроса.

– Простите, что?

– Я спросил, в оправе ли камень.

– Думаю, нет. Но скорее всего, огранен в бриллиант.

– А сколько карат? Тоже неизвестно?

– Неизвестно, но размеры примерно полтора-два сантиметра в диаметре.

Старик по-мальчишески присвистнул. Глаза блеснули за стеклами очков.

– Богдан Данилыч, вы что-нибудь слышали о таком камне?

– К сожалению, нет, никогда. Но это ни о чем не говорит. Не все, знаете ли, мне докладывают. А вам точно известно, что его следы ведут в Петербург?

– Теперь да, – твердо ответила Софья.

Старик взглянул с недоверием, но уточнять она не стала. Не рассказывать же об убийствах!

– А вы не могли бы осторожно поспрашивать о нем? Может, кто-то из ваших хоть краем уха…

– Осторожно? – перебил Богдан Данилыч. – Насколько осторожно?

– Максимально.

– Так… Значит, за камешком криминал тянется, если не хуже. Угадал?

Софья поразилась сообразительности старика.

– Пока речь идет только об информации, не более. Но если вам кажется, что это каким-то образом может стать для вас опасным, то, прошу, забудем наш разговор.

– Наверное, так будет лучше. Вы знаете, при моей специальности я всякого навидался. Но что-то наводит меня на мысль, что нам с вами надо держаться от этой истории подальше. Или вы не можете?

– Не могу, – призналась Софья и вдруг подумала: если он спросит «почему», она не сможет ответить.

Видимо, старик увидел что-то на ее лице, – он вдруг взял ее за руку.

– Подумайте хорошенько. Если вам не очень надо, отойдите в сторону, пока не поздно. Поверьте моему опыту и профессиональному чутью. Тот, кто владеет этим камнем, может решить, будто вам что-то известно. Или, еще хуже, вы за ним охотитесь.

– Я не охочусь за алмазом. Просто хочу помочь…

Кому, интересно, она хочет помочь?

– Мой вам совет – помогите самой себе.

– Со мной пока ничего не случилось.

– Пока. Даже судя по тому, что вы мне рассказали, уже понятно – за этим камнем тянется кровавый след.

Данилыч потряс головой и взглянул на Софью старыми мудрыми глазами.

– Знаете, никогда не понимал, почему люди умирают за камни. Да, они ярко светят, но… не греют. Они мертвы.

Софья молча кивнула. Прав старик Данилыч. Ох как прав!

Обратный путь она тоже решила проделать пешком. Растрясти жирок, а то что-то его как было полные бока и живот, так и осталось. Хорошо еще мама не видит. Софья представила, как та вытаращит на нее глаза, сделает возмущенное лицо и объявит, что так позорно распуститься может себе позволить только работник общепита.

– Ты что, перешла бухгалтером в шоферскую столовку? – непременно спросит мама и призовет папу в свидетели нравственного падения и морального разложения дочери.

Он непременно поинтересуется, почему именно в шоферскую столовку, на что мама ответит:

– Там по-настоящему вкусно готовят!

Папа поднимет брови и спросит:

– А ты откуда знаешь?

Тут все начнут хохотать, хвататься друг за друга, а потом пойдут пить чай. Все – с пирогами, а Софья – пустой и несладкий. «Вприглядку», как когда-то говорил дед.

Решив по пути зайти в пару мест, чтобы присмотреть что-нибудь свеженькое вроде блузочки или даже костюма, Софья отклонилась от курса и вышла на Невский. Она неторопливо прошлась по бутикам и неожиданно купила шикарное черное белье. Комплект – особенно лифчик – так и просился на обложку «Плейбоя».

Ну а что такого? В конце концов, в ней же не сто кило весу!

Довольная собой, она вышла из магазина и собралась уже повернуть в сторону дома, как вдруг ее глазам предстала дивная картина, достойная французского кинематографа.

Из дверей Пассажа вышли Кирилл с Маришей и остановились, рассматривая что-то в телефоне. Их головы склонились друг к другу с такой очаровательной грацией, Шарманова так мило морщила губки, а бывший муж так снисходительно улыбался, поддерживая ее под локоток, что Софья не смогла удержаться. Она быстро выхватила телефон и незаметно сфотографировала сладкую парочку. Вот мама посмеется!

Чтобы не быть замеченной, она быстренько шмыгнула в проулок и стала дворами продвигаться к дому. Ну что ж, пристроила Бриля в хорошие руки. Впрочем, не известно, хорошие ли, но ждущие. Или, вернее сказать, – загребущие.

Аминь.

От увиденного у нее сделалось хорошее настроение. Она даже решила больше не испытывать перед Шармановой чувства вины за то, что манипулировала ею. Зато какой подарок сделала бывшей подруге!

Открывая дверь в квартиру, Софья машинально кинула взгляд на соседские запасы и застыла на месте.

Ну это уже ни в какие рамки не лезет! Трех банок не хватает! Соседи ее убьют!

Она кинула сумку и стала решительно забираться по лестнице.

Единственное место в доме, где может прятаться злоумышленник, – чердак. Вот его и надо проверить в первую очередь. Уж если там никаких следов обнаружить не удастся, она заявление в полицию напишет. И как этот паразит в их коридор попадает? Так и до квартир скоро доберется, сволочь!

Совершенно не думая об опасности задуманного ею предприятия, она взлетела по чердачной лестнице и подергала дверцу люка. Так и есть, открыта!

Теперь следует двигаться как можно тише, чтобы не спугнуть.

Софья оперлась коленкой о край и залезла в пыльное нутро чердака. Странно, но тут было теплее, чем на улице. И вообще – тепло, но пыльно.

Она встала и прислушалась. Кажется, за той балкой кто-то есть. Точнее, ест – с удовольствием, громко чавкает.

Патиссоны жрет, гад!

Софья двинулась вдоль стены, обошла балку и увидела перед собой сногсшибательный по инновационности арт-объект.

Под тряпочным, со свисающей бахромой, куполом торшера стоял унитаз. Сверху лежало кожаное сиденье от стула, а на нем горкой патиссоны, кучкой сосиски, стопкой хлеб и пучком зеленый лук. Венчала инсталляцию бутылка водки, размещенная на почетном месте – крышке бачка. Перед всей этой красотой в позе лотоса сидел, – нет, сидело что-то невообразимое. То ли дедушка, то ли бабушка, то ли неведомая зверушка в красном женском пальто, лыжных ботинках, с цветастым капором на седой шевелюре.

Пока Софья соображала, что сказать, существо сняло с головы капор и ощерило беззубый рот.

– Здрасьте, мадам. Бон суар, гуд ивнинг, буона сэра.

– А буона сэра – это на каком? – уточнила Софья.

– Это, мадам, на итальянском, – вежливо пояснило существо и добавило: – Пьячерэ. Очень приятно. Ай эм соу глэд ту си ю.

Софья переступила с ноги на ногу. Существо тут же предложило:

– Присоединяйтесь, прошу, – и широким жестом обозначило места для гостей.

Софья подошла, но садиться на заляпанную краской табуретку не стала.

– Вас как зовут? – откусывая от сосиски, продолжило светское знакомство существо. – Меня – Рудольф. Отчество, естественно, тоже имеется, однако в данный момент поминать батюшку всуе не считаю возможным.

– Софья. Софья Павловна. А как вы в наш коридор попадаете? Он же на ключ закрывается.

– Это который? На третьем или на пятом?

– На четвертом.

Рудольф стрельнул глазами в патиссоны.

– Так это… ключ… у вас, не в обиду будет сказано, довольно шлехт.

Еще и по-немецки! С такими талантами и на чердаке?

По-видимому, лицо отразило бушевавшие в ней чувства, потому что Рудольф, закончив чавкать, охотно пояснил:

– К сожалению, в данный момент не имею стабильного дохода, поэтому приходится пробавляться чем попало. Временами, знаете ли, даже дамп посещаю.

– А дамп – это…

– Помойка. Простите, не хотел загрязнять ваш слух неприятным словом, потому использовал английский аналог.

Софья почувствовала, что совершенно потерялась. Ну что тут скажешь? Выживает человек как умеет. Не линчевать же его за это!

– Патиссоны хоть вкусные?

– Немного пересолены, – с достоинством ответил Рудольф. – Если настаиваете, я могу вернуть банки.

Софья уверила, что банки ей не нужны и, порывшись в карманах, достала несколько сотенных купюр.

– Возьмите.

– Гран мерси. Конечно, это не в моих правилах…

– Но все же лучше, чем воровать.

– Как сказать, – возразил Рудольф и почесал за ухом. – Беру, что плохо лежит. Иными словами, учу владельцев продуктов питания бдительности.

– Так если все станут бдительными, вам есть нечего будет.

– На Руси простофиль всегда хватало. Один из них перед вами. Обобран, оболган и выброшен.

Вздохнув, Рудольф снял бутылку с пьедестала и отхлебнул.

– Но я не жалуюсь, нет. Се ля ви. В тепле, в сухости, а пропитание всегда найдется.

– А вам не скучно тут одному?

– Ничуть, мадам. К зиме в мою обитель прилетят постояльцы. Пока тепло, все промышляют. А с холодами косяками пойдут.

Косяками? Это уже сложнее! Одного Рудольфа они худо-бедно прокормят, а вот стаю…

Впрочем, говорить об этом сейчас бессмысленно.

– Народ в основном содержательный, есть о чем потолковать, – продолжал светскую беседу Рудольф. – Имеются, правда, и вздорные. Зоя Модестовна из соседнего подъезда слишком близко к сердцу принимает некоторые перипетии нашего бренного существования. Ну и пара дам с проспекта – те тоже, знаете ли, чересчур эмоциональны. Через край, я бы сказал.

– А чего же этим дамам у себя не сидится, раз они такие вздорные?

– Так общества нет! Перед кем выкаблучиваться?

– А… – понимающе кивнула Софья.

– С чердака, кстати, исключительный вид открывается. Я люблю за людьми наблюдать. Движение, шевеление, беготня. Это так развлекает! Встану у окна и смотрю. То на эту сторону, то на ту. Интересно. Поучительно.

Софья помялась еще немного и предложила:

– Если вы не против, я могу покупать что-то из еды. Или одежду.

– Благодарю, мадам, но я ни в чем не нуждаюсь. Привык сам решать свои проблемы. Мне много не надо. Омниа мэа мэкум порто! Все свое ношу с собой, на латыни, осмелюсь пояснить.

Софья закатила глаза. Этот Рудольф ее доконает своей образованностью.

– Тогда я пойду. Замок менять не стану. Если что, звоните в семьдесят четвертую квартиру.

– Это очень любезно с вашей стороны.

Рудольф церемонно поклонился и встал, чтобы проводить гостью до люка.

Софья вернулась домой под впечатлением от удивительного знакомства и застала Протасова в кухне.

По всей квартире разносился упоительный запах жареной картошки.

А наутро выяснилось, что соседские запасы покинула банка с маринованной капустой.

Значит, скидку на знакомство ей не дали.

Опасный жилец старого дома

И все-таки у нее была удивительная мама!

Вступив на путь познания, она не отклонялась от курса, пока не проходила его до конца.

Несмотря на умопомрачительную занятость в университете, аспирантов, подготовку к серьезнейшей конференции в Израиле, а также посещение салона красоты и модных бутиков, она умудрялась заниматься поисками путей, которыми алмаз мог попасть в Питер.

Мама позвонила в одиннадцать вечера, когда утомленные любовью Софья и Протасов уже спали.

– Я нашла еще одного неслучайного в жизни Рейснер человека, – объявила она. – Его звали Сергей Колбасьев.

– Колбасьев? Какой Колбасьев? – с трудом приходя в себя, переспросила Софья.

– Сергей Адамович.

Она окончательно проснулась и вытаращила глаза.

– Погоди, мам! Господи, так он в нашем доме жил! У нас табличка на фасаде! Только литера другая – А!

– Моховая вообще полна сюрпризов. Знала бы ты, кто там жил! Вернее, кто там только не жил! Знаменитые доходные дома.

– Мам, не отвлекайся. При чем тут Колбасьев?

– Начать следует с того, что его мать и мать Ларисы были подругами детства. Именно с легкой руки семьи Рейснер Сергею Колбасьеву в тысяча девятьсот двадцать третьем году была предложена должность переводчика при русском посольстве в Кабуле.

– Да ты что!

– А вот поди ж ты! Но представь: Колбасьев проработал там всего два или три месяца и уехал по очень странной причине – не сошелся характером с начальником.

– А начальником был Федор Раскольников.

– Ага.

– Я так понимаю, что настоящей причиной стала ревность.

– Да уж не сомневайся! – хохотнула мама. – Лариса ни за что не пропустила бы такой экземпляр. В молодости Сергей был красавчиком. А кроме того, настоящим моряком, писателем и одним из первых джазменов! Как ей было пройти да не цапнуть! Хоть бы и со скуки! К тому же он был большим умницей. Кроме рассказов и стихов написал еще книгу про радио.

– Знал языки, раз был переводчиком.

– В общем, разносторонне развитый был человек и шикарный мужик.

– Еще бы! Один джаз чего стоил! По тем временам!

– Джаз и по нынешним временам стоит дорого. Слышала бы ты, как играл на саксе один афроамериканец – а по-нашему негр – в Южной Каролине позапрошлым летом!

– Мам, сосредоточься. Итак, что там у нас с Колбасьевым?

– У них с Ларисой был не просто перепихон, а по-настоящему доверительные отношения, начавшиеся еще до Афганистана. После возвращения из Кабула он сразу уехал в Хельсинки и пробыл там до двадцать восьмого года.

– Но вернулся?

– Вернулся на свою голову. Его трижды арестовывали, пока наконец не засадили окончательно в тридцать седьмом как подонка, оказавшегося агентом фашистов.

– Так. И что?

– Да все то же. Расстреляли. И тут начинается самое интересное.

– Он что, воскрес?

– В каком-то смысле да. По одним документам Колбасьев расстрелян в октябре тридцать седьмого, а по другим – в январе следующего года убыл из тюрьмы в неизвестном направлении. Далее еще чуднее. Есть свидетельства, что Колбасьев замерз на лесоповале в Талнахе, но его дочь получила справку, что он умер от лимфосаркомы. И знаешь когда? В сорок втором году! Как тебе такое?

– В то время часто фальсифицировали документы. Ты сама говорила.

– Но не до такой же степени! Это уже кордебалет какой-то, честное слово!

– Ну допустим. К чему ты ведешь?

– К тому же, к чему и раньше. Ему не давали умереть, потому что он кому-то был очень нужен. Вернее, не он, а сведения, которые у него имелись.

– Ты хочешь сказать, что алмаз или был у него, или он знал, где тот находится?

– Оф кос, мон шери.

Софья хихикнула. Мама говорит прямо как Рудольф, который живет на чердаке.

– Не знала, что ты у меня такая авантюристка!

– Как это не знала? Ты хочешь сказать, что твоей бедной маме не хватает перцу?

– Да боже упаси! Я в научном смысле! Это же совершенно авантюрное предположение, что Рейснер отдала алмаз на хранение Колбасьеву! Домыслы без фактов!

– Да неужели? Тогда объясни мне, пожалуйста, что искали убийцы в квартире твоего морячка?

– Ну, во-первых, не моего и не морячка, а во-вторых, при чем тут квартира Ивана Сергеевича? Колбасьев жил в другом подъезде!

– Может, и в другом, но камень искали именно в этой квартире!

– Быть того не может! Ты все придумываешь!

– В последний раз, когда ты думала так же…

– Да, я помню. Но тут другое! Это совпадение! Случайность!

– Случайности не случайны. А в совпадения я не верю.

– И что мне теперь делать?

– Тебе лучше всего забыть об этой истории. Она затягивает, понимаю. Сама грешна. Но для начала вспомни, что по профессии ты бухгалтер.

– Да я и сама жалею, что не пошла на юридический.

– Все, что ни делается, к лучшему, – философски изрекла мама и стала щебетать на тему предстоящей поездки, к которой просто необходимо приобрести новый чемодан и желательно от «Американ Туристер», ведь по приезде ее будет встречать сам председатель оргкомитета. Наверняка захочет помочь, поэтому опозориться совершенно недопустимо.

Слушая маму, Софья вдруг вспомнила, что Протасов так и не удосужился выяснить, кто жил в его квартире раньше. И не просто, а лет сто назад. А эта информация может быть полезной. Он сам убеждал ее, что коробка была спрятана очень давно.

Надо только узнать, где именно находится место, в котором хранятся подобные сведения.

Утром, пока Иван еще спал, Софья заперлась в ванной и позвонила секретарше. Умная Света сразу ответила, что все выяснит, и в самом деле выяснила ровно через семь минут.

Все-таки нынешнее поколение живет и думает гораздо быстрее, не то что они. Софья впервые подумала о себе как о старухе и грустно хмыкнула. Да, летит времечко! Скоро сороковник стукнет, и нагрянет климакс. А у нее на данный момент ни мужа, ни ребенка. Есть над чем посокрушаться, покручиниться.

Она вышла на час раньше обычного и направилась по найденному Светой адресу.

Хорошо, что госслужбы начинают работать так рано. Вот она, подлинная забота о гражданах!

В кабинете конторы было несколько столов, и за каждым сидели занятые чем-то очень важным женщины. У всех уже были посетители, кроме одной, самой флегматичной на вид.

Сама не зная почему, Софья сразу окрестила ее Тетенькой.

Ну просто Тетенька, и все тут!

Софья присела к столу и кашлянула. Тетенька оторвалась от бумаг и медленно перевела взгляд на посетительницу.

Она представилась жительницей дома на Моховой и перешла к делу.

– Скажите, остались ли еще те, что живут в этом доме сто лет?

Тетенька медленно сняла очки и посмотрела на посетительницу с опаской. За двадцать лет работы она, конечно, всякого насмотрелась, но чтобы молодая, такая нормальная с виду женщина…

– Вы меня не так поняли, – спохватилась Софья и не смогла удержаться от смешка.

Вот уж ляпнула так ляпнула!

– Не долгожители, а семьи. Ну, например, несколько поколений жили тут всегда. Давно. Очень давно.

Тетенька незаметно выдохнула и опустила глаза. Все равно надо быть настороже. Мало ли для чего этой бабе информация могла понадобиться.

– Вообще-то дом всегда был жилым, так что данные сохранились. Не все, конечно. Во время блокады они не велись.

– Меня интересуют совсем давние. Начало прошлого века.

– Уж и не знаю. Но если время есть, я посмотрю в архиве. Дом известный. Можно сказать, памятник исторический.

– Время есть, – обрадовалась Софья и взглянула на часы.

Есть, но немного. Если просидит тут больше часа, директор бичует ее на площади.

Однако, несмотря на меланхолический внешний вид, Тетенька оказалась проворной.

– Вот. Нашла, – заявила она через двадцать минут. – Таких жильцов всего две семьи. Правда, одни тут в данный момент не живут. Квартирантов пускают, а сами где-то по заграницам. Путешествуют в свое удовольствие.

Тетенька обиженно поджала губы.

– А вот Муравьевы, те прописаны с тысяча девятьсот двадцать первого года и с тех пор никуда не подевались. В настоящее время в квартире проживает гражданка Кускова, прямая наследница Муравьевых. Ее тут все знают. Кличут бабкой Ильиничной. Вечно на скамейке у парадного сидит.

– Какой подъезд?

– Второе парадное. А дом под литерой «А».

– Спасибо вам огромное, – с чувством произнесла Софья и мысленно пожелала Тетеньке долгих лет жизни.

Найти бабку следовало немедленно. Возможно, этот путь ложный, но попытать счастья стоит. Вдруг повезет!

С некоторых пор она стала верить, что везучая.

– Вот и проверим, – прошептала Софья и прибавила шагу.

Сидящую на скамейке согбенную старушку в теплом пальто она заметила сразу и сказала своей везучести спасибо. Если бы еще бабка оказалась вменяемой и могла вспомнить хоть что-то!

Бабка Ильинична выглядела типичной питерской старушкой – в драповом пальто, ботах «прощай, молодость», зато в шляпке, чуть траченной молью, и с шелковым платком, кокетливо выглядывающим из-под воротника.

Опершись на лыжную палку, старуха сидела на скамейке, задумчиво глядя вдаль мутными подслеповатыми глазками.

Не зная, как завести разговор, Софья спросила, можно ли присесть рядом.

Бабка, нисколько не удивившись, ткнула возле себя, чуть подвинулась и поерзала, устраиваясь поудобнее.

– Вы не слышали, говорят, в этом доме знаменитый Колбасьев жил? – начала Софья.

Вот тут уж бабка метнула в нее подозрительный взгляд.

– У вас что, глаз нет? Или вы с другой стороны ходите? Ну так обойдите по Моховой. Там табличка висит. Кто такой Колбасьев и чем знаменит. Все честь по чести написано.

– Простите, я просто неправильно сформулировала, – торопливо поправилась Софья. – Я знаю, что Сергей Колбасьев жил в нашем доме, но…

– Кому Сергей, а кому Сергей Адамович, – перебила бабка и вздернула подбородок, хотя сразу было видно: рада, что нашлось с кем поговорить. – Соседом нашим был, пусть земля ему будет пухом. Сослан и замучен извергами, гореть им в аду!

Бабка перекрестилась. Софья замерла.

– А какой сосед был! Маменьке моей по ее малолетству все конфетки приносил. Сам недоест, а ее угостит. Дитю глюкоза нужна, говорил! Умный был до самой невозможности! Спать, правда, мешал, тут уж не утаишь. Как начнет громыхать своей музыкой, так хоть святых выноси! Матушка рассказывала, что соседи креститься начинали с перепугу. Тогда ж и слова такого не слыхивали – «джаз». Думали, шабаш ведьминский начался.

Софья слушала затаив дыхание и все ждала момента, когда можно будет спросить о том, что ее интересовало, хотя бабка, собственно, не так много и знала. Что-то маменька рассказывала, что-то уже позднее слышала сама. Скорее всего, из прессы. Стоит ли ждать от нее эксклюзивной информации?

– Ох и гадина была! Ох и гадина! – вдруг услышала она яростный бабкин возглас и вздрогнула.

О чем это она? Вернее, о ком? Неужели о Рейснер?

– Простите, как ваше имя-отчество?

– Вера Ильинична с утра была.

– Вера Ильинична, я не поняла. Вы о ком?

Бабка зыркнула на нее из-под шляпки мутным глазом и стукнула лыжной палкой об асфальт.

– О Зинке-попрошайке, о ком же! Всю жизнь выпрашивала у соседей! Это ее мамаша так научила. Она и сама такой была, прошмандовка! Хоть гречи горсть, а выпросит. Вроде как бедствуют они! А с чего им бедствовать? Муж в ЖЭКе работал, саму тоже пристроил в ларек газетный. Зинка у них одна была. Копеечка водилась, это точно. Так нет! Сами всю жизнь с протянутой рукой, и дочка туда же! Матушка моя эту Зинку с рождения знала, и та ей рассказывала, как они по чужим квартирам рыскали, когда уводили кого.

– Подождите, Вера Ильинична, я запуталась совсем.

Софья схватилась за бабкину палку.

– Кого уводили? Куда уводили? При чем тут Зинка?

Бабка вырвала свою палку.

– Вы что, не слушали меня? Я ж вам рассказываю: когда Колбасьева арестовали, Зинка с родителями сразу на его квартиру наметились.

– Они хотели в ней поселиться?

– Не знаю, может и хотели, только у них и своя неплохая была. Вы с какой литеры? Вот там они и жили. В каком подъезде не скажу, а вот этаж помню – четвертый. Меня матушка раз или два к ним посылала старье какое-то отнести. Вот ведь люди! Ничем не брезговали. А сами потом все стирали, штопали и на рынок несли. Гнилая порода.

Софья вдруг почувствовала, что в голове словно звоночек тренькнул. На четвертом?

– А скажите, Вера Ильинична, что вы имели в виду, когда сказали, что эти… как их там…

– Рассольцевы, прости Господи.

– Что эти Рассольцевы наметились на квартиру Колбасьева.

– Поживиться они хотели, неужели не ясно? Иной раз после обыска уводили всех скопом, или домочадцы сами наутро бежали узнавать, где да что. Вот и получалось, что в доме никого. Только бардак после обыска. А в бардаке сразу и не поймешь, что пропало. Так Зинкины родители под шумок в тот дом заходили и хватали, что плохо лежало. Зинка сама рассказывала. Ее брали на стреме стоять.

– Колбасьев ведь не один жил?

– Шутите? Такой мужчина и один? С Ниной жил. Она, правда, не жена. С женой он был в разводе. Так Нину эту тоже забрали и сослали. Маменька говорила, в Ярославль. Но это позже было.

Старуха задумалась, шевеля морщинистыми губами. Софье не терпелось.

– Так Рассольцевым удалось и в его квартире порыться?

– Еще как удалось! Вот поганцы, право слово! Зинка моей маменьке хвасталась, что у него интересные вещички были да еще кое-какие наряды Нины стащить удалось.

Звоночек в Софьиной голове все звенел. То ли предупреждал, то ли напоминал о чем-то.

– Да… Некрасиво себя повели. На чужом горе обогатиться решили, – покачала она головой.

Вера Ильинична кивнула.

– Уроды моральные, как мой муж-покойник говаривал. В те времена таких много развелось. Не только Рассольцевы, к нему после ареста и другие захаживали.

– Чекисты, возможно?

– Нет. Не чекисты. И не госбезопасность. Те открыто приходили, а эти тайно. Ночью.

– А кто же это был?

– Да мне откуда знать, уважаемая? Меня тогда и в проекте не было. Маменька рассказывала, что приходил один человек. Тихо пришел, тихо ушел. А в квартире долго пробыл. Она у двери слушала.

– И что он там делал?

– Маменька говорила: вроде искал что-то.

– Она догадалась или видела, как из квартиры вещи выносили?

– В полутьме не очень поразглядываешь. Но матушка уверена была, что приходил не обычный вор. Страшный был.

– В каком смысле страшный?

– Вот уж не знаю в каком. Только мать моя потом несколько ночей уснуть не могла.

– Испугал он ее, значит?

– А кто не испугался бы? Тогда все пуганые были. Маменька всю жизнь на антресолях мешок вещевой держала. Пара белья, мыло, щетка, стельки запасные, носки и сухой паек.

Вера Ильинична вздохнула и вытерла слезящиеся глаза.

– Я того времени не застала, однако страх и мне передался. По наследству, должно быть. Вот разговариваю с вами – женщина вроде приличная, – а я все думаю: «Чего это она меня расспрашивает?»

Софья встала.

– Простите, если напугала вас. Мне просто знать хочется, как все было.

– Из интереса или статью в газету пишете?

– Пишу. Только не статью, а книгу, – нашлась Софья и заторопилась: – Простите, Вера Ильинична, мне пора. Спасибо вам за рассказ. Было приятно познакомиться.

– Ну… раз так, то до свиданья.

Софья быстро пошла прочь, чувствуя, что старуха пристально смотрит вслед.

Не сто рублей, а Вовка Ладушкин

Итак, в деле, возможно, образовался новый поворот. После ареста Колбасьева в его квартире побывали ушлые Рассольцевы и некий страшный субъект, испугавший девочку, которая подслушивала и подглядывала. Можно добавить туда же и тех, кто проводил обыск, но тут концов не сыскать. К тому же напрашивается совершенно другая логика. Коробку с бриллиантом нашли именно поганцы Рассольцевы! Если подтвердится, что они жили в квартире Протасова, все становится на свои места. Тот страшный, что пришел позднее, опоздал. Коробка случайно попала в руки совершенно посторонних людей, поэтому осталась «жива».

Теперь узнать бы, как случилось, что она снова всплыла. Откуда о тайнике узнал Вайцман? Какое отношение он имеет к Рассольцевым? Родственник, быть может? Внук? А второй? Он откуда взялся? Они из одной шайки или нет? А у Рассольцевых были дети, внуки? Были, конечно. Тогда второй, возможно, их прямой потомок. А при чем тут Вайцман? Сообщник потомка? Или, наоборот, враг? Тогда этот потомок и есть убийца?

Чем больше она узнавала, тем непонятнее становилось. Красный алмаз притягивал ее все сильнее, но лишь для того, чтобы запутать окончательно.

Интересно, чем в эту минуту занят Протасов? Надо рассказать ему, и вместе они наконец сложат пазл.

А впрочем, есть одно дело, которое она может сделать без Ивана.

Остановившись посреди улицы, Софья достала телефон и поискала в контактах номер Вовки Ладушкина, старинного друга-недруга, с которым они дрались в школе за последнюю парту. Заветное место чаще доставалось крепышке Соне, но тощий маленький Вовка всегда находил способ нивелировать победу, а при удобном случае сделать ее пирровой. Последнее ему удавалось лучше всего, ибо на каверзные с вывертом подлянки Вовка был горазд. Дважды Соня ломала из-за него руку, дважды ногу, прищемляла пальцы, а уж расквашенный в результате случайного падения на ровном месте нос даже не брался в расчет.

Алла Николаевна была уверена, что Ладушкин семимильными шагами движется к тюремным нарам, но, к ее удивлению, из него получился классный программист.

Конечно, заниматься тем, о чем хотела просить Софья, – не его размерчик, но ее собственные изыскания точно ни к чему не приведут. Рассольцевых в России пруд пруди. Как вычислить того, кто ей нужен?

Вовка ответил на десятый гудок. Занят, видно, был.

– Подбельская, вечно ты не в тему, – с ходу заявил он.

– Плевать, – ответила Софья.

– Ну и чего? – поинтересовался Ладушкин.

– Надо значит.

– Ну давай тогда.

– Через час.

– Меня не будет.

– Ага.

Завершив содержательный диалог, Софья поймала такси и поехала к Вовке на выселки.

– Мне надо узнать все о Рассольцевых, которые жили в моем доме. Начнем с имени Зинаида. Была ли замужем, есть ли дети, внуки, кто они, где и сколько лет, – выпалила она, вламываясь в Вовкину берлогу и не тратя время на то, чтобы поздороваться.

Вовка выслушал ее, не отрываясь от монитора.

– Вечно от тебя одни глупости, – констатировал он. – Только не дергай меня, Подбельская! Вечно под руку лезешь. Отойди вон туда и заткнись.

Вовка почесал обширную лысину и ушел в астрал. Софья приткнулась на диванчик у двери и молчала до тех пор, пока он сам не подал голос:

– Есть. Рассольцев Денис Васильевич. Родился в Санкт-Петербурге на Моховой. Мать – Зинаида Евгеньевна Рассольцева. На данный момент ему сорок девять лет.

– Зинка-попрошайка! О ней Вера Ильинична говорила!

– Закройся. Отец… прочерк. Братьев и сестер не имел. Племянников тоже. Не женат. Насчет детей ничего нет.

– Отлично.

– Дальше. Так, уже интересно. Этот Денис был осужден по сто шестьдесят первой статье УК. На четыре года.

– Что за статья?

– Грабеж.

– Ух ты! И всего четыре года?

– Ну… никого не прирезал, наверное.

– Понятно. Так он освободиться уже должен!

– Погоди. Так. Освободился… и выехал по месту проживания.

– В Питер, значит.

– Нет. До ареста он в Нижнем Новгороде жил. Туда и поехал.

– Вов, а можешь найти фотографии? Лучше с кем-нибудь. Я понимаю, что в соцсетях его нет, но вдруг? В полиции должна быть фотка. Ну… или еще где-нибудь? Сможешь?

Ладушкин повернулся к ней, и Софья сразу догадалась, что сморозила дурь.

– Ты как вообще? – спросил он. – При смерти уже, что ли?

– Вовчик, прости. Ляпнула, не подумав. Ты – гений, гений и еще раз гений!

Он покачал головой и вернулся к монитору. Софья вжалась в диван и затихла. Еще одного прокола ей не простят.

– Вот он, любуйся. Анфас. Профиль. А вот еще. Тут он не один. Узнаешь кого-нибудь?

Софья склонилась над компьютером и стала внимательно разглядывать снимки. Никого похожего на Вайцмана. Неужели она ошиблась?

– Тебе кто нужен? Он или иже с ним?

– Я хочу узнать, связан ли он с одним человеком. Георгием Вайцманом.

– Ты убогая, Подбельская, это точно. Сразу надо было говорить. Столько времени потерял.

Ладушкин бесцеремонно оттер ее от стола, снова застучал по клавишам и всего через три минуты нашел.

– Они сидели вместе. Вайцман освободился на год раньше. И, смотри, тоже поселился в Нижнем.

Выходит, она была права насчет стальных зубов Вайцмана. Один балл за проницательность.

– Эй, Подбельская! А в Питере они чего забыли? Или ты не в курсе? – вывел ее из задумчивости Вовка.

– Искали одну вещь. А потом Вайцмана убили.

– Рассольцев?

– Неизвестно. Убийцу не нашли пока.

Еще целую минуту пальцы Ладушкина бегали по клавиатуре, а потом он вдруг остановился и уставился на Софью.

– Не понял. А ты с какого бока?

– Ну… так получилось.

Вовка оттолкнулся от стола и подъехал к диванчику.

– Подбельская, ты совсем ку-ку?

– Не волнуйся, Вов. Я осторожно.

Не поленившись сделать лишнее движение, Ладушкин хлопнул себя по тощим ляжкам.

– Осторожно? Да ты всегда как слониха на выпасе!

– На выпасе корова.

– Ты превзошла.

– Льстишь. Подлизываешься.

– Утрись.

– Ну тогда имей в виду: никто не забыт, ничто не забыто.

Ладушкин фыркнул и продемонстрировал свое презрение всеми доступными способами: откатился обратно к столу, надел наушники и уткнулся в монитор, бешено забарабанив по клавишам.

Софья надела пальто и, уходя, чмокнула Вовку в розовую лысину.

Ее распирало от самодовольства. Как быстро она установила связь между убитым и убийцей. Теперь ведь совершенно ясно, что убийца Рассольцев! А следовательно, можно восстановить всю картину целиком! Вот что значит иметь не сто рублей, а такого друга, как мерзавец Ладушкин! Куда там какому-то следователю! Софья Бриль – новая мадам… нет, не мадам… Новая миссис Марпл!

Как же хочется увидеть лицо Протасова, когда она вывалит перед ним информацию!

Если Протасов и удивился ее уму и сообразительности, то виду не подал, а сказал совсем другое:

– Надо рассказать майору. Он неглупым оказался, этот Басов. Помнишь, я говорил, что он не поверил в хрень с бандитскими разборками? Когда услышал историю с коробкой, сразу начал думать в эту строну. Теперь дело пойдет быстрее и…

Он хотел сказать, что Софья наконец перестанет заниматься самодеятельностью, но она перебила:

– Надо рассказать ему про связь между Вайцманом и Рассольцевым. Это все объясняет. Третий как раз и есть Рассольцев. – И не преминула похвастаться: – Я теперь знаю так много, что он удивится.

– Ты к нему не пойдешь. Не хватало еще шляться по злачным местам.

– Ты следственный комитет имеешь в виду?

– Он самый. Помнишь, ты обещала не лезть в это дело?

– Так это когда было?

– Согласен, теперь все по-другому, но стало только хуже.

– Кому? Тебе?

– Я не о том. Дело становится все опаснее. Наше расследование…

– Да кто о нем знает?

– О нем знает уже немало народу. Бенедикт, ювелир, Шарманова, старуха на лавочке, твоя мать… Да куча!

– Это надежные люди. Я не понимаю…

– Кто надежный? Старуха? Шарманова?

Софья уставилась на него. Вот так фортель! Вместо похвалы получила звездюлей! Выходит, перестаралась. Хотела как лучше, а получилось как всегда.

Она вдруг расхохоталась. Протасов удивился.

Он серьезно, а она хохочет! Ну что за женщина!

Иван собрался нахмурить брови, а вместо этого рассмеялся сам. Ну что ты будешь делать! С ней все не так, как с другими.

Досмеивались они уже на диване между поцелуями, а потом вообще и думать забыли о том, что все сказанное к смеху совершенно не располагает.

Если не умеешь вовремя остановиться, то лучше вообще не начинать.

А Софья, похоже, не умела.

Триггером стала нарытая Ладушкиным информация о Рассольцеве и всех его связях, которую Вовка сбросил с утра пораньше ей в мессенджер.

Кроме усопшего Вайцмана, там был такой цветник криминальных личностей, что Софья присвистнула.

Какой все же Вовка все-таки подлец! Слил информацию, за которую и убить могут. Провоцирует? В омут толкает? Решил отомстить за школьные взбучки?

Работая с аукционной документацией на проведение в музее ремонта, она стала одним глазом посматривать в материалы и наткнулась на одну необычную кличку – Сноб. Встретилась она всего один раз, но упоминалась в таком контексте, что становилось ясно: этот самый Сноб в сложносочиненной жизни Рассольцева играет отнюдь не последнюю роль, то есть является для Дениски вроде как боссом.

Что за Сноб такой? Имеет он отношение к коробке или нет? Если он Рассольцеву начальник – а это считывается между строк, – мог ли Денис провернуть операцию с выемкой из печки красного алмаза без его ведома?

С одной стороны, почему нет? Коробка его, ему и забирать. С другой, в криминальных кругах это называется «крысятничеством», то есть делом нехорошим и порицаемым.

Или у нее воображение разыгралось и никакого Сноба рядом не стояло, а все гораздо проще?

Достать коробку Дениска решил вместе с Вайцманом, а тот собрался дружка кинуть и отправился на дело один. Рассольцев догадался, пришел, убил и унес камень в замшевом мешочке. Вроде складно.

Тогда кто приходил следом? Третий?

А если дело было так: Рассольцев доверял Вайцману и послал его за алмазом. Сам почему-то не пошел. Почему? Неважно. Сноб об этом узнал, проследил за Георгием, убил его и забрал камень. Не дождавшись дружка, Рассольцев пришел на квартиру и понял, что остался с носом.

Тогда в настоящий момент Денис должен добегать до канадской границы. Если Сноб так жестоко наказал Вайцмана, что светит самому Рассольцеву?

– Итак, к чему мы приплыли? – произнесла она вслух.

– Что? Не успеваем к сроку подать заявку на аукцион? – испуганным голосом спросил директор, зайдя в кабинет.

Софья встрепенулась и приняла деловой вид.

– С чего вы взяли, Леонид Ксаверич? Когда такое было? Успеваем в срок. Как обычно.

– Уффф! – выдохнул он и пригляделся к ее лицу. – Просто ты в последнее время какая-то возбужденная, встревоженная. Вот я и подумал…

– Леонид Ксаверич, – холодным тоном произнесла Софья и посмотрела на директора, как завуч на лгунишку-первоклассника, – если вы намекаете, что мне могли предложить откат за победу в аукционе, то сообщаю: взяток не беру и карму портить не собираюсь.

Директор сразу замахал руками, затряс головой и захлопал фалдами пиджака.

– Софья Пална, ради бога! Я не собирался тебя фраппировать! Мое беспокойство связано с состоянием твоего здоровья, не более!

– А здоровье, Леонид Ксаверич, у меня отменное как никогда, так что, если других вопросов нет, то…

– Ухожу, ухожу.

Директор неуклюже повернулся и бочком выбрался из кабинета, терзаемый чувством вины.

Софья задумчиво посмотрела ему вслед.

Как же выяснить, кто такой этот Сноб?

И тут раздался звонок на рабочий телефон.

– Добрый день. Это майор Басов беспокоит, Софья Павловна.

Куча пазлов, которые никак не складываются в картинку

Встречу майор назначил не у себя в кабинете, и это было странно. С чего вдруг ему прогуливаться с незнакомой дамой вдоль набережной вдалеке от центра города?

Басов объяснил свой выбор тем, что их разговор пока остается за скобками дела об убийстве Вайцмана и носит характер неформальной беседы.

Вид следователь имел довольно легкомысленный – свитер с какими-то лошадками на пузе и ярко-синий жилет, – однако Софья не купилась. Знаем мы этих добреньких полицейских! Сперва намяукают с три короба, а когда окончательно рассиропишься и доверишься, раз! – и вопьются зубами прямо в горло.

Она вообще сомневалась, стоит ли что-то рассказывать Басову о нарытых непосильным трудом фактах, которые, возможно, к делу не имеют никакого отношения.

Софья покосилась на несуразную кособокую фигуру идущего рядом человека.

Ладно. Посмотрим, как пойдет. Может, майор хочет что-то уточнить о Протасове, и все?

Они поговорили о том о сем, пятом-десятом, а когда Софья спохватилась, оказалось, Басов все же вывел разговор на интересующую его тему, да так, что было не отвертеться.

И как это у них получается?

Она собралась рассердиться, а потом решила, что такому мастерству завидовать надо, и рассмеялась.

– Ловко вы меня, Сергей Владимирович, обработали! Снимаю шляпу!

Басов остановился и взялся за парапет. Софья глянула: костяшки пальцев побелели. Что с ним такое?

– Полно, Софья Павловна, это просто профессиональные навыки, которые, как известно, нарабатываются годами, – негромко ответил он и, кажется, перевел дух.

Как будто пытался сдержать стон.

Софья встревоженно заглянула ему в лицо. Басов сразу улыбнулся и зашагал дальше.

– Я был бы вам здорово обязан, если бы вы все же посвятили меня в тонкости проведенных изысканий.

– Изыскания – громко сказано. Простое любопытство, не более.

Басов остановился и, повернувшись, внимательно посмотрел ей прямо в лицо.

– Мне кажется, я все же заслуживаю доверия. Или нет?

– Не пойму, о чем вы, Сергей Владимирович?

– Софья Павловна, поправьте меня, если ошибаюсь, но что-то подсказывает мне: в процессе удовлетворения своего «простого любопытства» вы дошли до точки, когда стали ясно понимать, как опасна найденная вами информация.

– Ну… в каком-то смысле, да, – призналась она.

– Да в любых смыслах. Иначе Протасов вряд ли стал бы ко мне обращаться.

– Он к вам обратился? Не поняла зачем?

– Хочет, чтобы вы передали мне все, что знаете, а я уговорил бы вас держаться от этой истории подальше.

Софья почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Ишь ты! Обращается к посредничеству следователя, а ей ничего не сказал! Ванька-Каин какой нашелся!

– Да что такого я узнала, чтобы все так возбудились? И почему Протасов со мной не поговорил, а сразу к вам апеллировать начал? Я что, крошка-малышка, чтобы за моей спиной меня защищать?

Басов сразу состроил виноватую мину.

– Простите, Софья Павловна, я просто неточно выразился. Это я убедил Ивана Сергеевича, что ваше несанкционированное участие зашло слишком далеко. Хотя, надо признаться, он сразу со мной согласился и сказал, что вы даже клятву ему давали на этот счет.

Клятву? Что за чушь! Обещание – не клятва! А впрочем, чего она так горячится? Как пионерка, которую не пускают на сбор макулатуры!

– А что касается защиты, – кашлянув, продолжил Басов, – поверьте моему опыту, защищать надо именно со спины. Так уж повелось, что туда обычно и бьют.

Прозвучало это так, что Софья сразу перестала беситься и взглянула на следователя повнимательнее. О себе говорит? Кто и когда ударил его в спину?

– Это вы меня простите, Сергей Владимирович. Не к месту развыступалась. Я все понимаю. Протасов решил, что ваше слово весомее и убедительнее, потому и обратился. Любопытство до добра не доводит, мне ли не знать. В детстве частенько прилетало от мамы именно за это. Хотя моя мама сама до ужаса любопытна. Представьте, многое я узнала как раз от нее.

– Тогда давайте все сначала. По порядку и максимально подробно.

– Давайте, – согласилась Софья и ощутила небывалое облегчение.

Домой она добралась, когда совсем стемнело. По пути несколько раз набирала Протасова, но телефон кавторанга не отвечал.

Наверное, наводит порядок в своей квартире и звонка не слышит. Еще вчера сетовал, что задержался с переездом, и хотел максимально ускориться.

Софья решила сначала приготовить ужин, а потом, если что, сходить за ним.

Так она и сделала, но в квартире Протасова было тихо.

Куда же он мог подеваться?

Непонятно почему, но ей вдруг стало страшно. Это было глупо, конечно. Ну что с Иваном может случиться? Скорее всего, это Басов так ее настроил своими страшилками.

Софья стала упорно прогонять страх, но получалось плохо. К тому же, пока ждала, незаметно для себя съела почти полбатона белого хлеба. Просто отщипывала кусок за куском и пихала в рот, стоя у окна и глядя туда, где должен был пройти Иван, возвращаясь домой. Беду она обнаружила, когда от сухомятки стала безбожно икать, и это стало последней каплей.

Софья схватила телефон и уже собралась набрать номер Басова, как сотовый, наконец, зазвонил.

– Ты что?! Ты где?! – завопила она, услышав голос Ивана.

– Софья, прости. Не мог ответить. На работу вызвали. Похоже, мой отпуск окончен.

– Так пять дней же еще!

– Пять дней – это по трудовому законодательству, а по присяге – встал и пошел.

– Так и что теперь? Снова на три недели?

– Нет, пока я в расположении. Но приходить буду поздно. Ты как, не против?

Спрашивает, не против ли она? Вот чудила! Да она «за» всеми четырьмя лапами!

– Поздно – не беда.

Она чуть было не сказала – «это не худшее». Удержалась. Не стала волновать человека. Неужели начинает привыкать к роли подруги моряка? Вот уж никогда бы не подумала!

Услышав ее ответ, Протасов так обрадовался, что обещал звонить по сто раз на дню. Ну если не сто, то два раза обязательно: в обед и перед тем, как соберется домой. Подойдет?

Ей подошло.

– А сегодня, прости, не смогу вернуться. У нас тут внештатная ситуация. Разгребаю.

– Тогда до завтра, – ответила Софья и прямо почувствовала, как где-то далеко Протасов облегченно вздохнул.

Чтобы протолкнуть в желудок съеденный хлеб, она заварила чай с имбирем и выдула три чашки.

Ну и молодец же ты, Софья Павловна! Хорошо худеешь! Просто замечательно! Если продолжать в том же духе, недели через две Протасов тебя обхватить не сможет!

Тут еще не к месту вспомнился сексапильный гарнитурчик, купленный с мыслью произвести фурор. Он так и лежал нераспакованным.

Когда до него, наконец, дойдет, она не влезет ни в трусы, ни в лифчик! А ведь кучу денег потратила!

Развлекаясь мыслями об ужасающих последствиях своего обжорства, она умылась и легла. Почти успокоенная.

Ее разбудило нервное поскребывание в дверь, не в ту, что вела на площадку, а в квартиру.

Софья вздрогнула и села на диване, машинально взглянув на часы. Половина третьего.

Что такое? Протасов ключ потерял? Не похоже на него.

Ступая на цыпочках, она подошла к двери и прислушалась. В коридоре кто-то прерывисто дышал и даже как будто всхлипывал.

Помедлив, она отворила и в тусклом свете лампочки увидела Рудольфа.

Великолепного красного пальто и капора на нем не было. Сжавшись и трясясь всем телом, он предстал перед ней в пижамных штанах, разрисованных морковками, и розовой кофте с короткими рукавами. Рассмеяться Софья не посмела, потому что на лице Рудольфа ясно читался ужас.

– Что случилось? – спросила она, вглядываясь в горящие лихорадочным огнем глаза.

Бедный Рудольф смог только пошевелить синими губами и слабо взмахнуть рукой, указывая куда-то на северо-запад.

Догадавшись, что бомж в шоке, Софья молча втянула его в квартиру и захлопнула дверь. Рудольф сполз по стене и остался сидеть. Его била крупная дрожь.

Она метнулась в кухню и принесла налитый доверху стакан водки.

– Пей.

Рудольф выпил и словно не заметил, продолжая жаться к стене. Софья присела на корточки и тряхнула его за плечо.

– Ты можешь рассказать?

Рудольф кивнул.

– Погодите минуту. Оклемаюсь.

– Закусывать будешь?

– Нет. Еще водки принесите.

– Не принесу. Ты же свалишься сразу и заснешь.

– Тогда воды.

– Это пожалуйста. Только давай лучше в кухню. Там разговаривать сподручнее.

С трудом поднявшись, бедолага проковылял в кухню и свалился на стул. В воздухе сразу запахло нестерпимым бомжацким духом. Софья поставила перед Рудольфом кружку и села поодаль, стараясь дышать через раз.

Выпив воды, Рудольф наконец немного пришел в себя и поведал, заикаясь, что спать в своем логове он лег позже обычного, за полночь, по банальной причине – зачитался.

– У Гессе я особенно обожаю «Игру в бисер». Такая, знаете ли, отточенность слога и стиля! Я ценю ее гораздо выше «Степного волка», хотя темы книг близки.

Софья вздохнула, но перебивать не стала. Рудольф спохватился и заговорил быстрее.

– А через малое время меня разбудили какие-то странные звуки со стороны соседнего подъезда.

Софья насторожилась. Соседнего?

– Вначале я подумал, что у Зои Модестовны очередной приступ черной меланхолии. Иной раз она весьма шумлива бывает, я рассказывал. Но тут до меня донесся вскрик. Негромкий. И короткий. Такой… даже не знаю… безнадежный. Я испугался.

Рудольф сглотнул и посмотрел на Софью умоляюще.

– Только под закуску, – предупредила она.

– Грасьяс, – поклонился Рудольф и одним махом опрокинул в себя стакан, снова налитый до краев.

Софья пододвинула сковородку с холодной картошкой и сунула ему вилку.

Рудольф жадно припал к еде. Софья ждала, понимая, что бомж пытается справиться со своим состоянием.

– Простите меня. Обычно я вовсе не так бесцеремонен. Понимаю, что мое поведение – моветон и все такое, но кроме вас не сообразил, к кому пойти, – проговорил он наконец, вытирая рот рукавом.

– Так что случилось-то?

– Зоя Модестовна мертва.

Софья крепко сжала губы.

– Убили ее. Причем ужасным образом. Сначала ударили по голове, а потом беззащитную задушили.

Она разжала губы и медленно выдохнула.

– Я пришел слишком поздно.

– Пришел бы раньше, лежал бы рядом, – проговорила Софья.

Рудольф мотнул лохматой головой.

– Я тоже подумал об этом в первое мгновение, чего теперь стыжусь.

– А убийцу видел?

– Нет, конечно. Никого уже не было. Только Зоя Модестовна.

– Кто это мог быть? Из ваших? Может, она поссорилась с кем-то?

– Господь с вами! Мы же не слабоумные! Если кто-то из нас совершит преступление, хана всем! Нет! Эту вероятность я считаю близкой к нулю! Итс импосибл!

– А что взяли? Пропало что-то?

– Честно говоря, я не мог производить осмотр! Это было слишком! Я просто бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла! Как лермонтовский Гарун с поля брани! Очнулся под вашей дверью. В коридор, простите, проник по привычке, на автомате.

– Тогда пошли вместе.

– Ни за что! Меня кондрашка хватит, если снова туда попаду.

– Тогда звоним в полицию.

– Майн гот! Меня же сразу упекут! Причем навеки!

– Слушай, Рудольф. Ты взрослый и умный человек.

Тот взглянул с сомнением.

– И должен быть готов к тому, что тебя заберут и разбираться не станут. Поэтому давай попробуем осмотреть место преступления, чтобы у тебя появился хоть малюсенький шанс не сесть за убийство. Вдруг мы сможем найти улику, которая укажет на преступника.

– Вы имеете правоведческое образование?

– Нет, но теперь об этом жалею. Сам посуди, одной мне не справиться. Я не смогу определить, что пропало, а это может стать подсказкой. Тогда легче будет от ментов отбиться.

Все еще сомневаясь, Рудольф сжевал кусок сыру, выпил еще один стакан воды, а потом наконец собрался с силами и гордо встряхнул головой.

Запахло так сильно, что Софье пришлось задержать дыхание.

А она-то думала, что принюхалась.

– Хорошо. Я готов. Как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Софья побежала одеваться, а, выходя, прихватила плед для Рудольфа и две пары хозяйственных перчаток. Пригодятся.

Зоя Модестовна лежала на спине, вытянувшись во весь рост. Софья ожидала увидеть тощенькую старушку, но бомжиха оказалась большой и толстой дамой лет семидесяти на вид, не больше.

«Конечно, с одного раза такую зашибить непросто», – подумала Софья, удивляясь, что так хладнокровно рассматривает труп.

Рудольф жался к ней, как ребенок к мамке, и всхлипывал.

– Осмотри все хорошенько и попытайся выяснить, пропало ли что-нибудь из вещей, – протягивая ему перчатки, приказала Софья.

С трудом оторвавшись от своей защитницы, Рудольф стал осматривать чердак, заставленный старой мебелью и закиданный рухлядью, собранной, казалось, со всего города.

Софья присела у трупа.

– Рудольф, а чем ее могли ударить?

– Статуэткой Моцарта, играющего на скрипке, подаренной мною на день ангела, – мгновенно материализовавшись у нее за спиной, услужливо пояснил Рудольф.

– Как ты узнал? – обернулась Софья.

– По следам крови.

– Ты видел? И где она?

– Вот.

Рудольф протянул ей статуэтку, держа обеими руками.

Софья вскочила.

– Ты с ума сошел? На ней же теперь твои отпечатки! Сказала же: надень перчатки! – набросилась она на бедолагу, выхватив Моцарта.

Музыкальный гений был примерно сорока сантиметров роста и весил больше килограмма. Таким любого укокошить можно.

– И что нам теперь делать? – спросила она, понимая, что вопрос чисто риторический.

– Сейчас я вытру, – засуетился тот и схватил тряпку.

– Господи! Ну что мне с тобой делать? Будет еще хуже. Если выяснится, что ты стер отпечатки, то решат…

– Я и есть убийца?

– Ну конечно!

– Матушка Софья Павловна, не губите, – прошептал Рудольф побледневшими губами.

– Где она лежала?

– Вот тут.

– На полу?

– Ну да.

– Далеко от трупа.

– Я думаю, что он ее отбросил после удара, – предположил Рудольф.

Софья кивнула и уложила композитора на пол.

– Наверное, они боролись, и статуэтку отпихнули ногой. Смотри, вот так она лежала?

– Оф кос.

– Больше не трогай.

– А как же отпечатки?

– Как, как! Попробуем выкрутиться.

Она снова нагнулась над трупом. На виске убитой черным пятном расползся синяк. Удар, судя по всему, был сильным, но не точным. Пришлось душить. Чем?

Софья оглянулась. Ни веревки, ни лески, ни шарфа. То есть орудие убийства преступник забрал с собой. Не хотел оставлять следов. Умный.

Она осторожно приподняла руку убитой. Раз Зоя Модестовна боролась за жизнь, должны остаться следы. Интересно, как они должны выглядеть? Одежда порвана, но кто знает, когда это случилось. Кровь под ногтями? Да под этими ногтями не только кровь, тут вся таблица Менделеева. Что еще? След на шее? Резкий, заметный. А каким он должен быть?

– Да кто ж его знает, – произнесла она вслух.

– Я внимательно осмотрел. Все на месте, – подходя и стараясь не смотреть на тело подруги, сообщил Рудольф.

– Уверен? Может, от волнения что-то пропустил?

– Уверен. Ведь так… упорно убивать человека… можно только за что-то ценное, да?

Он сглотнул, удерживая слезы.

– Все, что ей было дорого, Зоя Модестовна хранила в нижнем ящике комода. Залезть в него можно лишь с обратной стороны. Ящик заперт на ключ, а задней стенки у комода нет. Надо отодвинуть его от стены, и попадешь в ящик. Об этом знали два доверенных лица – я и Куропаткин, но он сейчас в Ялту укатил автостопом. Погреться решил.

– Ничего не взяли?

– Ровным счетом. Все на своих местах. И комод не отодвигали, это точно. Иначе сработала бы система оповещения.

Софья взглянула удивленно.

– Под ножкой комода утенок резиновый засунут. Если не достать, он пискнет, и запахнет хлоркой, которую Зоя Модестовна в него засунула.

– Понятно. А в других местах?

– Софья Павловна, поверьте, тот, кто убил, был не из наших. И приходил он не за бомжацким добром.

– А за чем?

– Не знаю, – вздохнул Рудольф. – Сейчас меня больше волнует мое собственное будущее. Звучит эгоистично, но что поделаешь. Живой человек думает прежде всего о себе. Се ля ви.

Софья поднялась и огляделась.

Похоже, осмотр дал немного. Точнее, не дал ничего, кроме уверенности, что убийца пришел к Зое Модестовне неслучайно. Рудольф прав. Преступник знал, куда и зачем шел. Он шел убивать.

Но за что можно прибить безобидную бомжиху?

Хотя почему безобидную? Для кого-то она была очень опасна, раз ее так – как там Рудольф сказал? упорно? – убивали.

И что теперь прикажете делать? Труп все равно рано или поздно найдут. Рудольфа, ближайшего соседа по чердаку, заберут не задумываясь. И вряд ли кто-то сможет убедить ментов, что он ни при чем.

Надо позвонить Протасову. Тьфу ты! Какому Протасову! Он сразу схватит ее в охапку, утащит на свой крейсер и запрет в каюте на пудовый замок! Или на Северный полюс вышлет посылкой!

Софья посмотрела на понурую фигуру Рудольфа. А с этим что делать? У себя в однушке прятать на случай, если убийца снова наведается? Может, его просто спугнули, поэтому он не забрал то, что искал.

– Пошли отсюда, – скомандовала она бодрым голосом.

Рудольф обреченно поплелся за ней, но у выхода остановился.

– Мне кажется, будет лучше, если я пока перекантуюсь у Степана Петровича. У себя оставаться боюсь.

– А где это?

– Литера А нашего же дома. У него условия похуже, но все-таки. Безопаснее.

– Я смогу тебя там найти?

– Сможете, но лучше дайте мне ваш телефон. Как-то неловко такой даме шляться по чердакам.

Удивившись, Софья хотела поинтересоваться, откуда он собирается ей звонить, но тут Рудольф вынул из кармана смартфон с разбитым стеклом и деловито поинтересовался:

– У вас МТС или Билайн? У меня Мегафон. Он дешевле обходится.

Софья уже не знала, плакать или смеяться.

– В помойку чего только не выбрасывают. Диву даешься, – пояснил Рудольф, видя ее изумление. – Вполне рабочий агрегат. Звонить можно.

Софья покачала головой и продиктовала свой номер.

Оказавшись дома, она сразу залезла в душ и старательно намылилась. Мерзкий запах пропитал кожу, волосы и совсем не хотел смываться.

Она уже знала, как поступит, но все оттягивала момент, когда придется набрать номер следователя.

По сути, она плохо представляла себе, как отреагирует Басов. Поверит ли, что Рудольф ни при чем? Прислушается к ее словам? Ведь она дала ему обещание, что больше никуда не полезет, как когда-то Протасову. И вот опять его нарушила – отправилась осматривать место преступления. Теперь на чердачном полу среди прочих полно и ее следов. Менты ее вычислят в два счета. Да не в этом дело! Главное, она была абсолютно уверена – убийство Зои Модестовны каким-то образом связано с тем, что случилось в квартире Ивана.

Кажется непостижимым, но это так! Ведь таких совпадений не бывает: два убийства в одном подъезде с разницей в две недели! Неизвестно как, но одно продолжает другое!

Вот только удастся ли убедить Басова?

Удалось, но лишь частично. Поднятый с постели майор дал себя уговорить не давать делу ход, не поговорив сначала с Рудольфом и с ней.

– Тогда с вас и начнем. Слушаю.

Поначалу разговор не задался, – стоило ей открыть рот, как Басов рассвирепел и стал ругаться плохими словами. Вытерпев его натиск, Софья не сдалась, а стала талдычить свое: Зою Модестовну убил кто-то из тех, кто приходил за бриллиантом. Или Рассольцев, или тот, кто с ним связан, или еще кто-то из шайки, но Рудольф ни при чем.

Наконец майор сломался и согласился встретиться с Рудольфом в квартире Софьи. Это было против всех правил, но…

Она позвонила Рудольфу и без всяких объяснений велела явиться к ней через час.

На и без того помятой физиономии Рудольфа наблюдались свежие борозды, похожие на следы ногтей.

– Это кто тебя? – поинтересовалась Софья.

Рудольф вздохнул.

– Степан Петрович вообще-то человек неплохой, но некая мелкотравчатость все же присутствует. Недосчитался, видишь ли, кружка краковской колбасы в загашнике.

Софья взглянула с жалостью.

– Я дам тебе денег. Купи и съешь.

Рудольф помотал головой, на которой вновь красовался любимый капор.

– И не уговаривайте, Софья Павловна! Вы и так за меня, изгоя и маргинала, вписались. Я на вас, как на Мадонну, молиться должен и к ногам припадать, поэтому пожертвование, хоть и от чистого сердца, принять не могу. Май эдьюкейшн даз нот элау!

Ишь ты, брать ему воспитание не позволяет! А воровать, значит, позволяет?

– Ну как хочешь, – пожала плечами Софья и потихоньку сунула в карман красного пальто тысячу.

Звонок в дверь заставил Рудольфа вздрогнуть и заметаться по комнате.

– Это за мной! Майн гот! Сэ ту рибль! Ай эм лост! Финита ла комедиа!

Софья схватила бедолагу за рукав.

– Перестань психовать, полиглот несчастный! Это же моя квартира. Значит, пришли ко мне.

– Кто?

– Конь в пальто! Сядь и не отсвечивай!

Она впустила Басова и глазами указала на кухню, где за холодильником спрятался Рудольф.

Крякнув, Басов снял свою развеселую жилетку, кашлянул и потер руки.

Приготовился, поняла Софья и направилась за ним.

Перво-наперво надо было сварить хорошего кофейку.

За чашкой кофе с бутербродами разговор, который сперва никак не клеился, постепенно стал продуктивнее. Понемногу Рудольф успокоился и перестал косить глазом на входную дверь, а Басов, похоже, в самом деле поверил: из беседы можно выжать что-то полезное.

История с отпечатками на статуэтке заставила Басова усмехнуться и покрутить головой.

– Если убийца был без перчаток, то пальчики мы найдем по-любому. Впрочем, я почти уверен, что их нет. Ну а вам, гражданин, пора быть умнее! В ваши лета стыдно.

Рудольф покаянно тряхнул головой.

Как бы между прочим майор поинтересовался, чем любила заниматься покойная в перерывах между лазаньем по помойкам.

Рудольф принял мечтательный вид и стал вспоминать.

– Зоя Модестовна была весьма образованным человеком, поэтому очень любила скоротать вечерок за книгой.

– А еще?

– Частенько подолгу гуляла вдоль Невы, читая Мандельштама или Пастернака.

– Ну а дома? – продолжал терпеливо расспрашивать Басов.

– Одной из ее забав, объединявших нас, было рассматривание людей, идущих по улицам нашего города. Мы частенько соревновались в наблюдательности, угадывая профессию или характер человека по его одежде и походке. Это было увлекательное занятие, знаете ли!

– Ну а случалось ли ей подворовывать в доме?

– Что вы! Никогда! Зоя Модестовна? Нет! Для этого она была слишком чувствительна! Если только…

– Что?

– Что-то уж слишком плохо лежало, – смущенно пояснил Рудольф. – Ну там… банки с заготовками, одежда, ненужные книги, которые оставляют в коридорах. В общем, пустяки. Это ведь безобидное занятие, не так ли?

Басов машинально кивнул и задумался, глядя в чашку с остатками кофейной гущи.

Рудольф с тревогой взглянул на Софью.

– Теперь вы меня арестуете, гражданин начальник?

«Да надо бы», – подумал Басов, а вслух сказал:

– Советую пока не возвращаться в свою… обитель. Поживите где-нибудь в другом месте, но неподалеку.

– Я решил перебраться к другу в дом на Марата. Там неплохие жилищные условия и магазины близко.

– Так далеко не надо. Вы можете понадобиться.

– В качестве кого? – насторожился Рудольф.

– В качестве наблюдательного и умного человека, который может не только видеть, но и анализировать факты, – разъяснил Басов, и Софья мысленно ему поаплодировала.

Рудольф приосанился.

– Ну тогда я могу остаться у Степана Петровича. Мы вроде бы примирились.

– А куда выходят чердачные окна в том доме?

– На улицу и во двор.

– Отлично. Тогда постарайтесь отлучаться как можно реже и почаще поглядывать во двор. Кто приходит, к кому.

– А на какой дом обратить особое внимание? – уточнил Рудольф, сразу проникнувшись важностью миссии.

– На этот, конечно. Только… будьте осмотрительны.

Рудольф прижал руку к сердцу.

– Же вуз экут, мон женераль!

– Не понял.

Софья хмыкнула. Показал себя все-таки!

– Слушаюсь, мой генерал, – ничуть не смутившись, перевел Рудольф.

Кажется, он поверил, что тюрьма ему не грозит. По крайней мере, в ближайшем будущем.

Выпроводив Рудольфа, Софья вернулась в кухню и, подумав, поставила на огонь сковороду. В конце концов, уже утро, поэтому можно смело позавтракать.

– Яичницу будете, Сергей Владимирович?

– Не откажусь. Ваш Рудольф вытянул из меня все силы.

– Вот уж не поверю! – рассмеялась Софья. – Вас такими, как он, не проймешь! – И добавила: – Теперь убедились, что он безобидный?

– Да уж, – усмехнулся Басов. – Хорошо, что пришел к месту преступления позже и сам не попал под раздачу. Иначе лежал бы рядом со своей наперсницей.

– Ого! Вы точно как он заговорили! Высоким штилем!

– Куда мне! Он сколько языков знает?

– Сбилась со счета.

– Такие таланты у нас по чердакам сидят, диву даешься.

– Он очень интересный.

«Это вы очень интересная», – чуть было не ляпнул майор, но вовремя остановился, старательно кашлянул и стал есть яичницу.

– У меня просьба, – заискивающе заглянув ему в глаза, произнесла Софья. – Не рассказывайте о случившемся Протасову. Он меня убьет.

– Вначале меня. Я ведь обещал, что не позволю вам лезть в расследование. И что?

– Да пока ничего. Я просто хотела как-то защитить Рудольфа.

– Ему все равно придется показания давать. Тут без вариантов.

– Он это понимает. Главное, чтобы в каталажку не упекли.

– Не уверен, что на свободе он в большей безопасности.

Софья оторвалась от плиты и села.

– Вы считаете, что убийца снова появится?

– Не могу утверждать, но… Я почти уверен: Зою Модестовну убили за то, что она видела того, кого не должна была видеть.

– Убийцу Вайцмана?

– Тот же подъезд, то же время. Думаю, вы были правы. Таких совпадений в самом деле не бывает.

– А ведь Зоя могла рассказать кому-то, хоть бы Рудольфу.

– Маловероятно. Скорее всего, она не поняла, что видела преступника, но убийца решил перестраховаться.

– И все же я попробую поговорить с Рудольфом еще раз. Он мне доверяет и будет более откровенен.

Басов положил вилку и посмотрел на Софью строгими глазами.

– Это будет очень глупо с вашей стороны, Софья Павловна. С ним поговорят по душам в другом месте, а вам я бы советовал взять на несколько дней отпуск и уехать из города.

– Да с какой стати? Вы перестраховщик!

Ну до чего ж безбашенная баба! Лезет и не боится! Два трупа уже, а ей хоть бы что!

Он взглянул на сидевшую перед ним женщину и удивился, что не заметил раньше, какие у нее необыкновенные глаза: темные, почти черные и одновременно прозрачные, будто вода, в которой отражается ночное небо.

Басов спохватился, что неприлично засмотрелся, и разозлился на себя.

В эту женщину влюбляться нельзя. И даже не потому, что жить ему осталось всего ничего, а потому что она принадлежит другому.

«Так что хватит лирики, займись суровой прозой», – скомандовал он себе и поднялся.

– Мне пора. Опергруппа уже подъехала. Софья Павловна, обещайте мне, что больше не будете мешать следствию. Пока все очень непонятно. Куча пазлов, а картинка не складывается. Но главное, мы пока не знаем, кто убийца и где он сейчас. А раз так, то каждый шаг может быть опасен, особенно для вас.

Басов старался говорить спокойно, но прозвучало это так, словно он уговаривает ее не рисковать собой.

Он что, за нее боится?

То есть все-таки зацепило его при посадке?

Ох, и дурак ты, Серега!

Встречи и разговоры, которые все усложняют

Хорошо, что Басов с опергруппой уехали за час до неожиданного появления Протасова и они не встретились где-нибудь во дворе, иначе все Софьины выкрутасы мигом выплыли бы наружу.

Она подумала об этом, обнимая Ивана, и усмехнулась про себя: взрослая самостоятельная женщина по-детски боится заработать люлей за то, что сделала не спросясь.

Выходит, вся ее самостоятельность яйца выеденного не стоит? Как только рядом появляется мужик, ее тянет подчиняться и слушаться?

Так ведь и Кирилл добивался от нее того же самого: смирения и послушания.

В чем же разница?

А разница в том, что Бриль заставлял ее, а Протасова она просто мечтает слушаться. Сама, по доброй воле.

Софья подставила шею, грудь, а потом всю себя под поцелуи, и отключила мозги.

Она подумает об этом завтра.

А может, послезавтра.

Лучше вообще не думать на эту тему.

Ведь ей так хорошо!

Через два часа Иван ушел, так ни о чем и не узнав, хотя расспрашивал с пристрастием. Будто чувствовал: от него скрывают нечто важное. Безмятежным и невинным видом Софья старательно притупляла его тревогу, пока та не улеглась. Во всяком случае, виду, что не поверил ей, Протасов не подал.

Уже после его ухода она спросила себя, не переборщила ли. Если он заподозрит лукавство, то позвонит Басову и заставит того во всем признаться. Он такой – кого хочешь заставит.

Остается надеяться, ЧП на работе не оставит ему времени думать о чем-то другом.

Конечно, нехорошо обманывать Протасова. Он может неправильно понять и решить, что она ему не доверяет. А у подобных выводов последствия обычно бывают очень нехорошие.

Вся во власти неприятных и пугающих раздумий, она выскочила из метро и почти побежала вдоль парка прямиком к музею. Интересно, было ли замечено ее опоздание на полдня?

– Ой, приветики! – услышала она вдруг знакомый голосок и, обернувшись, угодила в объятия Шармановой.

Вот уж кого не ждала увидеть!

– У тебя все в порядке, Соня? – внимательно разглядывая ее, спросила Маришка.

«До этого момента как будто да, в порядке, а теперь не знаю», – хотелось сказать Софье, но вместо этого она мило улыбнулась.

– Все хорошо, Мариша, а у тебя?

– Мы же встретиться собирались, забыла?

– Прости, много дел накопилось.

– Может, сегодня в обед? Я как раз в вашем районе оказалась… по делам. У тебя когда перерыв?

– В час, – ответила Софья и тайком глянула на часы.

Уже двенадцать. Кошмар.

– Тогда буду ждать в кафешке у Гостиного двора. Помнишь?

Разумеется, она помнила. Как забыть?

– Все, я побежала. Смотри, не опаздывай, Сонечка!

И упорхнула, оставив Софью в полнейшем недоумении. Конечно, встретиться они договаривались, но и тогда было очевидно: ни одна из них не горит желанием продолжать знакомство.

Неужели бывшей подруге понадобилась консультация по использованию агрегата под названием «Кирилл Бриль»? С чего вдруг? У них и так все зефирно и шоколадно. Она сама видела. Или что-то пошло не по плану и Шарманова испытала нехватку навыков?

Что ж, отказать она не вправе. Та откликнулась на ее просьбу, поэтому не ответить любезностью на любезность было бы неприлично.

Софья поднялась на ступеньки и в раздумье остановилась у каменного льва, дежурившего у входа в музей.

– А мы что, хотим быть приличными, Лева? Или нам просто любопытно, зачем мы ей понадобились?

Лева продолжал задумчиво рассматривать прохожих, но Софья была уверена: он все понял и одобрил.

– Ладно, уговорил, лохматый.

Она потянула ручку двери.

Всего два малюсеньких совещания, и час до обеда пролетел ласточкой.

Кстати, ее отсутствия начальство не заметило. Как говорится, пронесло.

Моросил мелкий дождик, но в целом погода радовала. По крайней мере, ветра не наблюдалось.

Софья даже зонтик доставать не стала. Подумаешь, напасть! Встреча с подругой-предательницей гораздо хуже.

Однако, увидев приветливое Маришкино лицо, она почти раскаялась.

– Будешь суп? Здесь грибной хороший, я несколько раз брала. Пахнет лесными грибами, – сразу защебетала Шарманова, озаряя белый свет очаровательной улыбкой.

За обедом они узнали друг о друге то, что каждую интересовало больше всего.

Итак, у Мариши с Брилем все хорошо, они вместе провели выходные в загородном клубе. У Софьи с бывшим мужем все кончено, поэтому она не сердится, что у того появилась другая.

– А кстати, ты так и не сказала, зачем тебе понадобился тот анализ, помнишь? Признайся, просто искала повод помириться? Или в самом деле по работе?

Маришка произнесла этот текст с самым что ни на есть невинным видом, но у Софьи в голове как что-то щелкнуло, словно предохранитель сработал.

– Да забудь, – беспечно махнула она рукой. – Надо было выяснить, откуда вещичка попала в хранилище. Боялись даже, что кража. По счастью, все оказалось туфтой. Я уже и забыла об этом деле.

– Ах так. Тогда понятно. Просто ты так нервничала тогда…

– Так это я из-за тебя. Нелегко восстанавливать отношения после долгого перерыва, согласна?

– Да, конечно, – с готовностью кивнула Маришка, но Софье почудилось, что ответ экс-подругу не удовлетворил.

– Я чувствовала себя перед тобой виноватой, – стараясь быть убедительной, проникновенно произнесла она, глядя Шармановой прямо в глаза. – Мы были лучшими подругами, ты часто помогала мне, поддерживала…

Это было неправдой, но Шарманова купилась мгновенно, и всякие глупости насчет платка мигом вылетели из ее хорошенькой головки.

Разговор перешел в область воспоминаний о том, как много Мариша сделала для Софьи и насколько та оказалась неблагодарной. Софья покаянно вздыхала и ждала, когда можно будет смело произнести сакраментальную фразу:

– Прости, мне надо идти.

Поцеловавшись напоследок и договорившись быть на созвоне, заклятые подруги благополучно разбежались в разные стороны, и Софья наконец вздохнула свободно.

До конца обеда оставалось пять минут, и она бежала, торопясь вернуться в музейный улей. Два опоздания за день – это уже чересчур, хотя встреча с Маришкой оказалась не такой страшной, как ей мнилось.

Она пронеслась еще целых десять метров и вдруг остановилась.

Платок. Маришка спросила о нем как бы между прочим, вскользь. А что, если вся пьеса задумывалась Шармановой ради одного-единственного вопроса: о платке Ларисы Рейснер?

Софья медленно пошла дальше. Нужно было подумать.

Но что это значит? При чем тут Маришка? Какое ей дело до платка?

– Софья Пална, миленькая, вы же промокнете! – услышала она голос секретарши Светы и, спохватившись, заторопилась пуще прежнего.

Дождь развеселился не на шутку, напомнив всем: как ни крути, но на повестке дня октябрь.

Софья думала о Маришке все оставшееся время, но так ни до чего и не додумалась.

А может, у нее просто паранойя начинается?

После работы она зашла в магазин и купила, кроме всего прочего, краковской колбасы. Это было, конечно, неразумно и как-то слишком, но с некоторых пор она чувствовал себя если не мамой, то родной теткой недотепы Рудольфа, хотя он был лет на пятнадцать, а то и на двадцать старше.

Прийти к ней домой бомж согласился неохотно, видно боялся, что его может ждать еще один сюрприз, на этот раз в виде полицейских с наручниками. Но краковская колбаса сделала свое дело и выманила Рудольфа из его временного пристанища.

Софья, не церемонясь, потащила бомжа на кухню и усадила за стол.

– Ешь вот. Специально для тебя купила.

– Софья Павловна, – сокрушенно вздохнул Рудольф. – Ваша доброта ко мне не знает границ, но посудите сами. Мне нельзя привыкать к подобной жизни. Я человек привязчивый.

– Зато я нет. Так что рассматривай ужин как часть совместного проекта.

– Какого такого проекта? – поинтересовался Рудольф, запихивая в рот сразу колбасу, хлеб, сыр и помидор.

– Ты должен помочь мне выяснить, что знала или видела Зоя Модестовна.

– Да как я эфа шмогу! – прошамкал Рудольф, пытаясь протолкнуть в пищевод полкило еды.

– Попробуй вспомнить.

– Да фто вшпоминать?

– Ты жуй, жуй. Не торопись. Компоту хочешь? У меня вишневый есть. Из Крыма.

Рудольф кивнул и засунул в рот вторую порцию еды.

– А водочки? Не нальете?

– Как не налить, налью. Но только после работы, а то раскиснешь.

Рудольф снисходительно хмыкнул.

– У вас столько нет.

– Посмотрим.

– Ну тогда хоть подскажите, откуда начать.

– С того дня, когда в подъезде случилось убийство.

– Святые угодники! Так вы считаете…

– Пока ничего не считаю, просто предполагаю, что все это связано между собой.

Рудольф поднял глаза к потолку.

– Так, айн момент, это было давно. Две недели прошло, как не больше.

– Верно. Вспомни, начиная с этого дня, все ваши встречи с Зоей Модестовной и то, о чем вы с ней беседовали.

Рудольф отхлебнул компота, почесал растрепанную башку и вдруг сказал:

– Из той тысячи, что вы мне в карман сунули, я двести на свечки потратил, а на двести пятьдесят Сорокоуст заказал за ваше здравие в Никольском храме.

– Спасибо, – растроганно поблагодарила Софья и подумала, что никогда не знаешь, где найдешь.

Казалось бы, пропащий человек, бомж и горький пьяница, а вот поди ж ты! Редко с кем ей было так легко и… интересно. Хорошо бы еще ему помыться.

Но предлагать она не стала.

– Убийство – событие экстраординарное. Наверняка вы в своем… сообществе его обсуждали.

– Еще как! На следующий день, когда полиция уже отбыла восвояси. Гнедой бутыль самогона где-то надыбал, ну и ваших соседей помидоры сгодились. Пили за помин души убиенного, но больше от страха. Не приведи господи, попался бы этому душегубу кто из наших!

– А про убитого что говорили? Видел его кто-нибудь раньше?

– Не помню. Нет. Да они же в рабочей одежде были, маляры-штукатуры эти. На одно лицо. Приезжали на микроавтобусе и убывали вместе. Курить выходили, так мы им на глаза старались не попадаться. Еще заподозрят, будто стащить что-нибудь хотим.

– А вы не хотели?

– Ну как без этого! Перли, но так, чтоб незаметно. Не бросалось в глаза.

– А в тот день кто-нибудь там был? Ну хотя бы на разведку ходил?

– В тот день мы гуляли в доме напротив. Вот ведь чудо! Уберег Всевышний! По всем чердакам ни души не осталось, а полиция ведь проверяла! Всюду шастала! Я еще волновался, как бы менты мой схрон с припасами не вскрыли.

– Не вскрыли?

– Бог миловал. А на следующий день Зоя говорит, мол, квартиру опечатали, тихо все.

– То есть Зои тоже не было? Она с вами… гуляла?

– Нет… то есть… файф минэтс… вспомню… Так точно. Была, но ушла раньше. Давление у нее подскочило… Она и не пила ничего… Посидела за компанию и спать пошла…

– Подожди. А во сколько это было? Ночью?

– Нет, что вы. Если ночью шуметь, то жильцы мигом ферштейн, что мы у них поселились, и выгонят к чертям прямо на улицу. Мы сели в обед, когда народ на работе. А часам к восьми разошлись по одному. Если что, мы геологи.

– А Зоя намного раньше ушла? Вспомни, это важно.

– Да нет. Ненамного, но на часы я не смотрел.

– То есть теоретически она могла быть в подъезде в одно время с убийцей. Или она каким-то другим путем к себе попадает?

– Иногда, но чаще через свой подъезд. Там лестница на чердак не слишком крутая и замок слабый.

– И как соседи не замечали, что у них на чердаке гостиница!

– Вы, кстати, тоже.

– Я тут недавно, и потом… А впрочем, ты прав. Никто ничего не замечает.

– Мы умеем быть незаметными. В этом – зе кей ту сивайвал!

Софья вздохнула.

– А перевод есть?

– Залог выживания.

– Согласна, в этом вы преуспели. Попробуй вспомнить, не говорили ли вы о происшествии. Ведь убийство произошло на четвертом этаже. Был грохот от сломанной печки, а потом вскрик. Она могла слышать.

Рудольф поерзал на стуле и наморщил лоб.

– Конечно, мы об этом говорили! Еще бы! Это же событие из ряда сокрушительных! Но Зоя вернулась к себе позже, поэтому ничего интересного о грохоте рассказать не могла.

– Через сорок минут после ухода преступника появился хозяин, а через пятьдесят – я. На лестнице с первого по четвертый этажи не было ни души. Даже из соседей никто не вышел. Решили, что продолжается ремонт.

– Про ремонт мы все знали, но именно в этот вечер, как я уже сказал…

– Зоя Модестовна, вероятно, появилась после убийства, но до хозяина. Он пришел примерно без десяти восемь.

– К тому времени она, насколько я помню, была у себя.

– Но ведь она могла столкнуться с убийцей! Могла! Иначе зачем ее убивать?

– Этого мы уже не узнаем, – вздохнул Рудольф и покосился на холодильник, в котором, по его мнению, могла ждать своего часа вожделенная бутылка водки.

– Не пойму только, как ее менты не обнаружили. Они же поднимались на чердак.

– Тут я могу ответить точно: Зоя Модестовна рассказывала, что, поднявшись к себе, выпила таблетку и уснула. Разбудил ее шум внизу. Она выглянула и, увидев полицейские машины, ушла через соседний подъезд.

– Прямо шпионская сага какая-то.

– Хочешь жить – умей вертеться.

– Странно, что ты это не на португальском сказал.

– К сожалению, не владею. Ой, подождите… Вот дурья голова! Она в самом деле что-то говорила… Вспомнить бы что…

– Рудольф, миленький…

Софья умоляюще сложила ладони.

Рудольф закрыл глаза и застыл.

– Зоя упомянула… какого-то супермена.

– В каком смысле супермена?

– Когда стало известно, что произошло, мы все ужасно всполошились и даже думали: придется убираться с насиженного места. И тут Зоя говорит: «Скоро нас все равно погонят. Тут такие супермены живут. Видела одного. Этот терпеть не станет. Так зыркнул на меня, аж душа в пятки».

– А когда она его видела? Не сказала?

– Нет. Мы на ее слова внимания не обратили. Убийство, вот что занимало наши мысли.

Софья задумалась. Видеть этого «супермена» Зоя Модестовна могла и накануне, и третьего дня, и когда угодно! Но если предположить, что встреча случилась в тот самый вечер, получается, она видела именно убийцу. Поэтому он на нее «зыркнул». Сообразил, что бомжиха в случае чего может его опознать, и решил избавиться от непрошеного свидетеля.

Бедная Зоя Модестовна!

Софья посмотрела на Рудольфа. Понурив голову, он, казалось, размышлял о том же. А ведь воспитанный гость вполне мог отправиться провожать соседку по чердаку, так сказать, из любезности. Тогда его судьба была бы предрешена. Понимает ли несчастный, что избежал ужасной опасности?

Рудольф почувствовал на себе ее взгляд и поднял голову.

– Софья Павловна, как вы считаете, он может вернуться?

– Кто?

– Тот, кто убил Зою Модестовну?

– Не думаю. Все, что хотел, он сделал.

– То есть вы уверены, что супермен и есть убийца?

– Не уверена, но другой причины убивать Зою Модестовну просто нет.

– О тэмпора, о морэс!

Рудольф горестно воздел руки и уронил голову.

– Выпить хочешь? – спросила Софья.

Он вздохнул.

– Хочу. Но не буду. Мне нужно подумать о своем будущем, а это надо делать на трезвую голову.

Она понимающе кивнула.

– Ну возьми хотя бы колбасу. Я краковской купила.

– Краковской? Тогда возьму, пожалуй. Не потому, что голоден. Я ведь понимаю: вы специально для меня.

Софья сунула ему пакет с едой.

– Поделись со Степаном Петровичем.

– Софья Павловна… – начал Рудольф и замолчал.

– Иди уже.

Но уйти незамеченным он не успел, дверь открылась, и в квартиру вошел Протасов.

Последовала немая сцена, которая, впрочем, длилась всего несколько мгновений. За эти секунды общей растерянности Рудольф сумел просочиться мимо Ивана и выскользнуть в коридор.

Протасов проводил его удивленным взглядом и поморщился, видимо, учуяв специфический запашок.

– Я не вовремя? – повернулся он к Софье.

Она только рукой махнула и припала к его плечу.

Когда она проснулась утром, Ивана уже не было. Софья решила, что это к лучшему, иначе пришлось бы объясняться по поводу Рудольфа. Вчера поговорить толком не удалось. Объятья и поцелуи очень скоро перешли в следующую фазу, после чего они оба заснули как убитые.

Завтракать она не стала. По необъяснимой причине есть не хотелось совершенно. Неужели сыта любовью? Она улыбнулась и так, с улыбкой, всю дорогу и шла. Оказывается, как мало ей надо! Протасов рядом, вот и все.

Работа, впрочем, очень быстро переключила ее внимание на другие проблемы и согнала радость с лица.

Между делом она размышляла, стоит ли сообщить Басову о том, что удалось выудить из Рудольфа. С одной стороны, конечно, надо, а с другой – что это даст?

«Супермен» – это не описание. Хотя представить человека, подходящего под данную характеристику, несложно. Наверняка красивый, высокий, со спортивной фигурой и гордой осанкой. Этакий мачо, шикарный и недоступный. Наверняка сноб.

Стоп! Сноб?

Софья чуть не вскрикнула и испуганно оглянулась. Рядом, к счастью, никого не было, а то решили бы, что Бриль свихнулась.

Неужели Зоя Модестовна видела Сноба? Получается, фантазия начинает принимать конкретные очертания. А если так, то надо немедленно выяснить, кто такой этот Сноб.

Софья подумала еще немного, а потом достала визитку и набрала номер майора, решив, что в этом деле лучше перебдеть, чем недобдеть.

Басова на месте не оказалось, пришлось оставить для него сообщение. А после работы ее ждал сюрприз.

Прямо перед служебным выходом топтался Протасов. Одной рукой он прижимал к уху телефон, другой держал сигарету, а под мышкой сжимал охапку роз. Свежих. Красных. Прекрасных.

Софья растерялась даже. С чего вдруг? Может, у него день рождения?

Увидев ее, Иван выкинул сигарету, сунул телефон в карман и широко улыбнулся.

Софья заробела.

Неужели предложение решил сделать?

– Привет, это тебе, – проговорил Иван, подходя, и сунул охапку ей в руки. – Я тут на досуге подумал: у нас ведь не было конфетно-букетного периода.

– Так ты наверстать решил? Уф… А я уж испугалась. Это все?

– Лишь аперитив. На первое у нас обед в ресторане. На второе – поход в театр, а на десерт…

– У меня встречное предложение: перейдем сразу к десерту. Я соскучилась ужасно, и… дома есть пельмени.

– А как же культурная программа?

– К черту культурную программу!

– Софья, ты поразительная женщина!

– Я знаю, – ответила она.

Они рассмеялись и, поцеловавшись, пошли к машине.

Человек, наблюдавший за ними из окна автомобиля, припаркованного на противоположной стороне улицы, усмехнулся и включил двигатель.

Итак, эти двое встречаются. Возможно, все к лучшему.

Что такое сноб и с чем его едят

Басов не перезвонил. Написал смс, что находится в области и будет завтра после обеда.

Софья позвонила Ладушкину.

На просьбу найти Сноба Вовка среагировал традиционно: стал орать и возмущаться, что его сложная и тонкая работа не допускает никаких посторонних заказов.

Софья переждала выхлоп и снова стала приставать.

– Катись к черту, Подбельская! – бесновался Ладушкин.

– В гости приглашаешь?

– В нос давно не получала?

– Память у тебя всегда плохая была.

– Телефон сменю.

– В рожу вцеплюсь.

Наконец Ладушкин устал.

– Что найду, скину.

– Люблю дружка Ванюшу.

– И не надейся.

Софья вдохновилась, но радость была недолгой. Через час удрученный Вовка сообщил: о Снобе узнал так мало, что даже на школьное сочинение не тянет.

Он смог с уверенностью сказать одно: обитает этот фантом в Питере или неподалеку.

– Возможно, недавно в наших краях, возможно, погоняло свежее, возможно, он так крут, что о нем все молчок. У меня же, кроме дурацкой клички, ничего нет. Дай то, за что зацепиться можно.

– Он как-то связан с Рассольцевым и Вайцманом.

– Не думаю, что эти двое считают себя его биографами. Нет, надо заходить с другой стороны.

– А если искать не в криминальной среде и Сноб – не воровская кличка, а просто псевдоним? Не писательский, а для конспирации.

– Допускаю, но вряд ли. Рассольцевы твои, они же урки настоящие. Значит, он из того же детского сада. Так в какую сторону глядеть?

– В сторону драгоценных камней.

– Это тоже непаханое поле. Точнее. Коллекционеры? Геммологи? Антиквары? Ювелиры? Перекупщики?

– Да не знаю я! Но он может, например, захотеть продать очень дорогой камень. Будет искать покупателя.

– А искать будет в Сети? Ты что, только из яйца вылупилась?

– Просто не могу придумать, за что зацепиться!

Ладушкин помолчал, а потом нехотя пообещал подумать.

– Задушу в объятиях, – сообщила ему обрадованная Софья.

Он произвел звук, похожий на рвотный рефлекс, и отключился.

– Любит меня, – сказала она себе и написала Басову, что у нее есть для него важная информация.

Майор позвонил, когда Софья как раз закончила совещание, и, не здороваясь, усталым голосом сообщил: Рассольцева нашли мертвым недалеко от Соснового Бора на берегу Копорской губы.

Софья бывала в тех краях с Кириллом.

– Как его убили?

– Ударили по голове, задушили и в воду.

– Как Зою Модестовну?

– Почерк тот же. Угадали. Убийца следов не оставил. Все как обычно.

– Это Сноб, – уверенно заявила Софья.

– Какой еще сноб?

– Который супермен.

Басов чем-то пошуршал в трубке и заявил, что заедет за ней через полчаса.

Через пять минут после разговора со следователем позвонила Алла Николаевна.

– Дочь моя, у тебя все в порядке?

Мамин голос звучал неуверенно, и Софья насторожилась.

– Все хорошо. Почему ты спрашиваешь?

– Вчера мне звонил Кирилл.

– Ух ты! Что хотел?

– У меня создалось впечатление, что он хочет тебя вернуть.

– Шутишь? У него с Шармановой роман в самом разгаре.

– Насколько я помню, романы никогда не мешали твоему мужу держаться за тебя обеими руками.

– Мам, ты преувеличиваешь. Он вовсе не держался. Просто я была самым удобным вариантом.

– И осталась.

– Да с чего ты взяла? Он что, жаловался на одиночество?

– Вроде того. И голос у него был такой грустный, такой печальный! Не похоже на него. Я чуть не прослезилась, честное слово.

Софья хохотнула.

– Скорей аллигатор заплачет, чем ты.

– Ты считаешь свою мать бесчувственным земноводным?

– Я считаю свою маму человеком, который ни за что не купится на дешевые театральные эффекты.

– Он настолько тебе безразличен? А вот ты ему, похоже, нет. Иначе он не стал бы интересоваться изменениями в твоей личной жизни.

– Надеюсь, ты ничего…

– Ни гу-гу. Да я в самом деле ничего не знаю. Обмолвись хоть словечком.

Софья улыбнулась в трубку. Вот это и было главной маминой целью.

– Мне нравится один человек.

– Кто таков?

– Военный моряк. Капитан второго ранга.

– И где ты его подцепила?

– Он живет за стенкой.

– Сосед, значит. Ну что ж, очень удобно. В случае чего можно перестукиваться азбукой Морзе.

– Точно.

– А что, кроме должности и звания, тебе известно?

– Он… настоящий.

Алла Николаевна помолчала в трубку и неожиданно заявила:

– Я приеду в Питер по делам в следующем месяце.

– Собираешься смотрины утроить? – догадалась Софья.

– С какой стати! Ты не ребенок. Просто любопытно поглядеть, кто заставил мою рассудительную дочь – всего полгода как разведенную – считать его бесценным сокровищем.

Софья весело рассмеялась.

– Он тебе понравится.

– Учти, я возьму с собой дорожный пыточный набор.

– Не сомневаюсь.

– Тогда готовьтесь оба. Целую. У меня косметолог ровно в шестнадцать.

Басов ждал в машине.

– Добрый день, Софья Павловна, – поздоровался он, и Софье показалось, что ей рады.

А почему нет? Она же так эффективно помогает следствию, хоть и против его воли.

Она рассказала о Снобе и попутно вывалила все свои предположения относительно его участия в истории с бриллиантом.

Басов слушал не перебивая, а потом заявил, что все вышесказанное на приличную версию не тянет.

– Как не тянет? – поразилась Софья. – Да он это! Он! Он убил Вайцмана, Зою Модестовну и Рассольцева! И алмаз сейчас у него!

– Да у кого у него? Нам же, кроме клички, ничего не известно.

– Ладушкин уверен, что Сноб местный. Он еще что-нибудь нароет, подождите!

– Софья Павловна, ладно вы влезли в это дело! Но зачем еще кого-то втягивать?

– Да я не… Просто Вовка – гений и может найти что угодно. Ему бы еще чуток информации…

Басов, который все это время смотрел в сторону, вдруг повернулся и уставился ей в лицо.

– Софья Павловна, скажите честно, зачем вам это надо?

Софья пожала плечами. Она и сама не раз задавала себе этот вопрос. По сути, ко всему, что произошло, она не имеет никакого отношения. Или почти никакого.

– Не знаю, Сергей Владимирович. Раньше мне казалось, что мною движет любопытство. Что-то вроде исследовательского азарта. А теперь…

– А теперь?

– А теперь я хочу понять, за что убили всех этих людей. Мне противно думать, что убийца разгуливает на свободе.

Это не было всей правдой, но совсем уж откровенничать со следователем стало неловко. Зачем ему знать? Ведь он же все равно не хочет, чтобы она им помогала. Ничего не рассказывает, ничем не делится. Так с какой стати она будет вываливать ему всю подноготную?

Басов еще немного поглядел на нее и снова отвернулся. «Сделал вид, что поверил», – поняла она.

– Даже не знаю, что с вами делать, Софья Павловна. Сколько вам ни запрещай, вы все равно оказываетесь там, где не должны, да еще на шаг опережаете следственные органы. Мне даже стыдно делается.

– Просто для вас это дело – одно из многих. Оно, не знаю, как сказать, не личное. Работа, и все.

– На полставки, что ли, вас оформить? Консультантом. Так хоть зарплата за риск будет.

Софья посмотрела подозрительно. Он что, смеется над ней? Да нет, вроде серьезный, не улыбается.

– Сергей Владимирович, не отмахивайтесь от меня, прошу! Я все понимаю, поверьте, но почему-то нутром чувствую, что это дело имеет ко мне отношение.

– Вы имеете в виду интерес вашей подруги?

– Но ведь странно же? С чего вдруг?

– Это может быть досужим любопытством.

– Ради любопытства Шарманова не стала бы встречаться с той, которая вышвырнула ее из своей жизни.

– А вы это сделали?

– Она была любовницей моего мужа и моей лучшей подругой одновременно.

– Нехорошо. Но ведь именно к ней вы обратились, когда потребовался анализ.

– Да, но я обратилась к ней как к специалисту, а не как к подруге.

– Шарманова ни с того ни с сего согласилась вам помочь?

– Не совсем. Я намекнула, что Кирилл свободен и я не буду против. Даже помогу. Советом, в основном.

– А ваш муж…

– Бывший.

– Он чем занимается?

– Бизнесом, конечно. Инвестиционная компания какая-то.

– Вы не интересовались?

– Он меня не допускал. Я в другой роли выступала.

– Украшали собой его жизнь?

Софья усмехнулась.

– Это он украшал собой человечество. А я была фоном, бэк-вокалисткой, если угодно.

– Не верю, что вы мирились с этой ролью.

– Просто не сразу поняла, что мне отведена лишь вспомогательная функция. А когда до меня дошло, сбежала и подала на развод.

– То есть о его работе вы ничего рассказать не можете?

– Абсолютно. Мы полгода назад развелись, и с тех пор… А почему вы спрашиваете?

– Пытаюсь выяснить причину заинтересованности вашей подруги, – ответил Басов не моргнув глазом.

Ни к чему пугать женщину раньше времени. Она и так активничает сверх меры. К тому же он обещал Протасову, что постарается ее оградить.

– Так я не поняла, вы будете со мной сотрудничать или нет?

Басов от неожиданности поперхнулся и закашлялся.

– Хотели сказать, что это вы готовы сотрудничать со следственными органами, Софья Павловна?

– Ну не все ли равно!

– Не скажите! Разница огромная, и мы об этом уже говорили.

– Ну я же просто хочу быть в курсе!

– Этого я как раз обещать не могу.

– Ну хорошо. Что мне делать, если Шарманова опять на меня выйдет?

– Кто бы на вас ни вышел, немедленно звоните мне. Это будет лучшим, что вы сможете сделать.

– Поняла. Разрешите идти, товарищ майор?

«Обиделась», – догадался Басов, но решил быть твердым до конца.

– До встречи, Софья Павловна.

Она выскочила из машины и побежала, а он остался сидеть и смотрел ей вслед, пока ее сердитая фигурка не скрылась из виду.

– «И как тебя угораздило, Серега?» – в который раз задал он себе вопрос.

Боль, которая в последние дни не оставляла ни на минуту, поразительным образом стихала, как только рядом оказывалась эта женщина. Басов даже дышать по-другому начинал. Наверное, поэтому не мог отказаться от возможности видеть ее.

– Ладно. Недолго уже, – напомнил он себе и тронулся в путь.

У него возникла одна идея, и ее стоило немедленно проверить.

До окончания рабочего дня у Софьи не было минуты как следует поразмыслить над тем, что услышала от Басова. Неожиданно ее вызвал директор и объявил, что к ним едет ревизор. Отчего-то начальник был взвинчен, постоянно твердил, что проверка будет «страшенной», и в конце концов заразил своим мандражом всех подчиненных. В кабинет заместителя по финансовой части стали то и дело бегать сотрудники с документами, задавать вопросы по делу и без. Софья старалась изображать нордическое спокойствие, являя собой уверенность в благополучном разрешении дела. В итоге к концу дня все успокоились, а она, наоборот, завелась – больше из-за того, что хотела попасть домой раньше обычного, чтобы успеть приготовить для Протасова ужин. Уже две ночи он домой не приходил и не звонил, только писал смс, а сегодня как раз обещал вырваться до утра.

Софья предвкушала вкуснейший совместный ужин и была готова сорваться с работы с первым ударом курантов, но в результате вышла на полчаса позже и сразу же заметила у входа машину бывшего мужа. Она чуть было не нырнула обратно, чтобы выйти через парадный вход или отсидеться в кабинете, пока Кирилл не уедет. Но потом вспомнила о Протасове и решительно двинулась навстречу неприятному разговору.

Бриль выскочил из машины и пошел навстречу, дружелюбно улыбаясь. Даже слишком, что сразу насторожило. Что ему от нее понадобилось?

– Добрый вечер, Софья. Прекрасно выглядишь.

– Спасибо. Ты тоже.

– Надеюсь. Не согласишься поужинать со мной?

Он произнес это так, будто не сомневался в положительном ответе. Софья, которая и так была на взводе от того, что творилось на работе, мгновенно разозлилась.

– Нет. Извини.

– Так безапелляционно? – спросил он с улыбкой, что взбесило ее еще больше.

Неужели Кирилл в самом деле уверен, что она не в силах ему отказать? Развод ничему не научил?

– У меня на вечер другие планы.

– Сварить пельмени и посмотреть сериал?

Пельмени? Почему именно пельмени?

– Ты что-то имеешь против? – холодно поинтересовалась она.

– Вовсе нет, но мое предложение гораздо интересней.

Неужели? Сидеть в ресторане и весь вечер пялиться на его самодовольную рожу?

Софья уже открыла рот, чтобы сказать об этом Кириллу, но вдруг подумала, что он нарочно провоцирует ее на грубость. Только зачем?

Она посмотрела прямо в холеное лицо бывшего мужа и улыбнулась с равнодушной любезностью, как чужому, едва знакомому человеку улыбаются администраторы в отелях.

– Прости, но твое предложение меня не интересует.

Повернулась и пошла в другую сторону, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не ускоряться.

– Тогда в следующий раз! – крикнул ей в спину Кирилл.

Она не стала оборачиваться.

Как хорошо, что он ей никто.

Последствия некоторых поступков бывают трагичны

Она едва успела раздеться и принять душ, как пришел Иван. Софья расстроилась из-за ужина, который не успела приготовить, но Протасову, похоже, никакой ужин был не нужен. Ему была нужна она.

Казалось, еще никогда, даже в первые дни, они не занимались любовью с такой страстью, больше похожей на сумасшествие или амок. Не отдавая себе отчета, отчего вдруг так обезумели, они даже до комнаты не дошли. Как начали в коридоре, так и закончили, а на диван перебрались только с третьего раза.

Впоследствии Софья не раз вспоминала эту ночь и все думала, было ли это предупреждением или нет. А тогда они просто уснули, не разжимая рук, ног и тел, и проспали до самого утра.

Утром Софья приготовила завтрак. Они ели, пили кофе и веселились. Иван смешил ее флотскими байками. Она рассказала ему о Ладушкине, об их странной дружбе-вражде, о директоре, напуганном проверкой, ревизорами и всем на свете, о встрече с Маришкой, о том, как глупо они обе выглядели, изображая подружек, о маме, собирающейся экзаменовать его с пристрастием на предмет соответствия требованиям к избраннику дочери.

И ни словом не обмолвилась ни о странном интересе Шармановой к платку, ни о не менее странных потугах Кирилла вернуть ее в семейное гнездышко.

Даже о разговоре с Басовым ничего не сказала.

Но самым интересным было то, что Иван ни о чем не спрашивал.

То есть спрашивал, но совсем о другом. И это другое так взволновало обоих, что завтрак закончился в постели, из-за чего Протасов чуть не опоздал на службу.

Провожая его у двери, Софья даже подумала: это вообще-то неплохо, что он может приходить домой не каждую ночь, иначе при таких нагрузках их весьма скоро ждало бы полное обессиливание.

Она даже из окна ему помахала и уже собралась пойти в душ, как вдруг заметила, что большая черная машина, припаркованная во дворе, тронулась и медленно поехала за Протасовым.

Она проводила автомобиль глазами и прижала руку к сердцу, которое вдруг заколотилось так, словно случилось что-то ужасное.

Да нет, глупости! Это простое совпадение. У нее паранойя началась на нервной почве, и все.

Надо держать себя в руках и не поддаваться панике.

Но вид медленно ползущего следом за Иваном автомобиля так и стоял перед глазами. Софья набрала его номер, но телефон был выключен.

Паника скользнула в сердце, оттуда в мозг и затопила все ее существо.

Господи! Что же делать?

Трясущимися руками она набрала номер Басова и долго слушала длинные гудки. Потом он все же ответил, и Софья, проглатывая слова, сообщила ему, что с Протасовым стряслась беда.

Басов выслушал, коротко ответил:

– Перезвоню. – И отключился.

Софью затрясло. Заметавшись по квартире, она быстро оделась, схватила сумку и выбежала из дома.

Лишь на улице, мгновенно облитая холодным дождем, она вдруг остановилась, поняв, что совершенно не знает, куда идти и что делать.

До начала рабочего дня оставался час с небольшим, но возвращаться домой она не стала. Раскрыла зонтик и пошла буквально куда глядят глаза, стараясь унять противную дрожь.

Софья убеждала себя: скорее всего, она надумала все напасти, сказывается нервное напряжение, даже шутить пробовала насчет того, что в ее возрасте вредно так активно заниматься сексом.

Помогло. У Спаса на Крови она почти успокоилась и пошла было дальше, но вдруг вернулась и зашла в храм.

Служба еще не началась, но батюшка уже пришел, и Софья подошла к нему за благословением.

– На что благословения просишь? – спросил священник.

Софья помедлила и ответила:

– На жизнь.

– Ты и так живешь. Праведной жизни не просят, к ней стремятся. Безмятежной просить бесполезно, ее не бывает. Какой жизни тебе надо?

– Не знаю. Простой. Настоящей.

– Такую заслужить непросто.

– Благословите, чтобы получилось заслужить.

– Приходи в субботу на исповедь и причастие. Придешь?

– Приду.

Выйдя из храма, Софья удивилась, что дождь, немилосердно лупивший с самого утра, закончился и вдруг стало очень тихо.

Она достала мобильник и снова набрала Протасова. Тишина.

Почему же не перезванивает Басов?

Басов не перезванивал, потому что был очень занят.

Еще до Софьиного звонка он знал, что за Протасовым следит человек в черной машине, еще с вечера установил за ней наблюдение. Разумеется, был предупрежден и Протасов, который первым делом потребовал обеспечить безопасность Софьи Бриль.

– Для него она сейчас опаснее нас с тобой вместе взятых, потому что все время лезет куда не надо и болтается на виду.

– Я постараюсь вывести ее из уравнения, – обещал Басов, но Иван не поверил.

– Ты уже много раз пытался, да и я тоже. Ее как магнитом тянет к этому делу. Словно чувствует.

– Да, чуйка у нее, как у следака со стажем.

– Но она не следак, Сергей, поэтому всяким вашим штучкам-дрючкам не обучена. Если ее заподозрят в излишней осведомленности или, еще хуже, в том, что она имеет ко всему непосредственное отношение…

– Я все понимаю, Иван, но… ты же видишь, что это за человек. Оперативник на добровольных началах. Чем настойчивей просишь никуда не лезть, тем интересней ей становится. Я уж и пугал…

– Я тоже. Потом подумал: если мы не будем об этом говорить, она потеряет к делу интерес. Ничуть не бывало. Решила, раз я закрыл эту тему, то можно не волноваться и продолжать в том же духе. Подключила какого-то своего программиста.

– Ладушкина. Дельный, кстати, мужик. Сейчас ищет кое-что по нашему запросу.

– Басов, ты уже и его запряг?

– Он все равно в курсе, так пусть лучше под нашим руководством, а не самодеятельностью занимается вместе с твоей Софьей.

Когда Басов произнес «твоей Софьей», его голос предательски дрогнул. К счастью, Протасов, кажется, ничего не заметил.

– А какие указания будут для меня, товарищ майор?

– В ближайшие два дня с Софьей тебе лучше не встречаться и домой не приходить.

– Ну это несложно. Начальник только рад будет сутками меня гонять.

– Зная тебя, не думаю, что это вообще возможно.

– Да как краснофлотца-первогодку, честное слово! И главное, деваться некуда. Если только за борт сигать.

– Вот и мне некуда. Надо взять гада, пока не свалил с денежками куда подальше.

– Считаешь, что осталось всего два дня?

– Он начал искать покупателя на камень.

– Нашел?

– Пока нет, но ищет активно. Хотя… осторожный, сволочь! Действует умело.

– Насколько я понял, опыт у него большой.

– Кроме того, он знает, что убийцу трех человек мы ищем ну очень… старательно. И еще. Последнее время мне кажется, что его ищем не только мы.

– Ты о чем?

– Не могу сказать точнее.

– Не уверен?

– Надо проверить. Пока рано говорить.

– Понял. Сам бы не сказал, если бы это касалось моей службы. Как ты Софью собираешься охранять?

– Пока просто попросим директора музея отправить ее на пару дней в командировку. На семинар какой-нибудь. На учебу. В Москву. Там у нее, кажется, родители.

– Это надо делать быстро. Сегодня же пусть едет.

– В управлении этим занимаются, не беспокойся.

– Не представляешь, как это трудно. Не беспокоиться.

«Еще как представляю, – подумал Басов. – Если с ней что-то случится, я себе не прощу».

После разговора с Протасовым майор почему-то забеспокоился еще больше и тут же набрал номер Софьи. Она уже и так извелась, наверное.

– Софья Павловна… – начал он бодро.

– С Протасовым все в порядке? – зазвенел в ухе ее голос.

– Да, успокойтесь. У них на корабле – или как это называется – внештатная ситуация. Я сам долго дозванивался до начальства. Его не будет дня два-три, но волноваться не стоит. Он под защитой МВФ России.

Софья помолчала, видимо, переваривая услышанное, а потом сказала:

– Меня в командировку отправляют.

– Да что вы? Куда?

– В Москву. На совещание. Неожиданно вызвали в министерство культуры.

– Принял информацию. Если что, сообщу Протасову.

– На случай, если мы не сможем созвониться.

– Вполне может быть. Военная служба, знаете ли, полна неожиданностей.

– Вроде моей командировки? – откликнулась Софья, и Басову почудился в ее голосе намек.

– Уверен, что вы отлично проведете время в столице, – самым что ни на есть добродушным тоном ответил он, пожелав ей доброго пути и веселого совещания.

Софья сухо поблагодарила и отключилась.

А ведь она догадалась, что ее командировка их рук дело. Теперь обидится. Но лучше так, чем постоянно думать, что может произойти, останься она в Питере. Молодец все-таки полковник! Четко сработал!

Теперь, когда Софья в безопасности, можно делать дело, не отвлекаясь на красивых и не в меру активных женщин.

И больше не думать о любви. Вообще никогда.

Звонок Басова, казалось, должен был окончательно развеять ее страхи, но почему-то этого не случилось.

Неожиданная командировка, о которой ей сообщили по телефону за полчаса до начала рабочего дня, разумеется, навела на мысль: все организовано специально, чтобы удалить ее из города. Если это решили сделать таким радикальным способом, значит расследование перешло в решающую фазу.

Сказаться больной и никуда не поехать? Глупо. Она же не девочка-подросток, которая лезет в пасть ко льву, когда ее просили этого не делать. Впрочем, она не слишком далеко ушла в своем развитии. Оба – и Иван, и следователь – требовали, чтобы она не мешала работать правоохранительным органам. И что? Она плевала на все предупреждения и продолжала своевольничать.

Немудрено, что их терпение кончилось и ее просто сбагрили в Москву. В деревню к тетке, в глушь, в Саратов! Так ей и надо, доморощенной миссис Марпл!

Софья немного позлилась, в основном на себя, и решила, что поедет вечерним поездом, а пока, хоть и числится уже в командировке, поработает. Займет время и мысли.

Она начала довольно резво, и тут раздался звонок с незнакомого номера. Несколько секунд Софья решала, отвечать или нет, но когда ответила, сразу узнала голос старого ювелира.

– Софья Павловна?

– Да, это я. Добрый день, Богдан Данилович.

– Я извиняюсь, если беспокою в неурочный час, но не могли бы вы приехать ко мне в мастерскую?

– Что-то случилось?

– И да, и нет, не могу обсуждать по телефону.

– Конечно, сейчас же приеду.

Это она говорила уже на ходу, хватая пальто и выскакивая из кабинета. Секретарша Света, которая как раз собралась зайти с бумагами на подпись, шарахнулась в сторону и вытаращила глаза.

Софья пронеслась мимо не глядя.

Света посмотрела ей вслед и состроила козью морду.

Противная все же эта Бриль. Строит из себя невесть что, а сама разведенка-брошенка. Да такого мужа, как Кирилл, облизывать надо!

Убежала, и черт с ней! Можно пойти к девчонкам в бухгалтерию и чаю с печенюшками попить…

Всю дорогу до мастерской ювелира Софью основательно колбасило. Не стал бы Богдан Данилыч дергать ее из-за пустяков. Значит, хочет сообщить что-то действительно важное.

По ступеням, ведущим в мастерскую, она топала, как слон, несущийся к водопою.

– Слышал ваши легкие шаги, – с порога заявил старик, и Софья улыбнулась ему, извиняясь.

– Простите за грохот. Торопилась очень.

– Ничего. Это к лучшему. Не застали меня врасплох. Успел даже причесаться.

Софья понимала, что старик шутит, чтобы дать ей время успокоиться.

– Вы хотели что-то сообщить?

– Хотел, только перед этим позвольте закрыть мастерскую.

Ого! Дело серьезней, чем она думала. Старик боится кого-то и не хочет, чтобы его видели в ее компании.

– Помните ли вы наш разговор о неком камне, редком по цвету и размеру? – начал он, вернувшись.

– Разумеется. Я сразу поняла, что вы хотите…

– Не то чтобы хочу, поверьте! Даже совсем наоборот. Но… я против, чтобы из-за этого камня начались проблемы у многих людей.

Проблемы – если можно так назвать три убийства, – уже начались. Хорошо, что старик не в курсе.

– Я буду краток. Буквально вчера до меня дошли слухи, что некто ищет покупателя на тот самый камень, о котором мы вели речь.

– Кто?

– Этого я не знаю. И не думаю, что кто-то назовет вам имя. Продавец сделает все, чтобы остаться неизвестным. Но поиски идут активно, даже слишком. Продавец торопится, а это значит – дело нечисто. Понимаете?

– Понимаю.

– Вы обратились ко мне, ничего не зная о камне, и я подумал, что речь идет об историческом исследовании. Но не прошло и трех недель, как исследование обретает форму торговой сделки. Не знаю почему, но я сразу подумал о вас. Богдан, сказал я себе, эту барышню нужно предупредить. Вдруг ей грозит что-то не совсем приятное.

Не совсем приятное? Точнее сказать, совсем не приятное. Абсолютно.

– Ну хоть что-нибудь о продавце известно? Хотя бы на уровне слухов?

– На уровне слухов говорят, что он не коллекционер и не профессионал. К нашей корпорации, во всяком случае, не имеет никакого отношения.

– То есть в этой нише он новичок?

– Возможно, но только если речь идет о камнях.

– Другими словами, он и раньше продавал или покупал дорогие вещи, но это были не камни?

– Не уверен, но с камнями такого уровня он точно дела не имел.

Софья задумалась. Конечно, старик выражается витиевато и неконкретно, но в целом очень похоже на то, что думала она сама. Сноб – она была почти уверена, что это он, – узнал о «Красном солнце» случайно. В торговле алмазами он не разбирается, поэтому и обратил на себя внимание профессионалов. Новичка вычисляют сразу. Ему бы выждать пару лет, понять расклад, но Сноб торопится. За ним тянется такой шлейф, что самое главное для него сейчас – смыться из страны. Деньги нужны срочно.

Она и не заметила, что произнесла последнюю фразу вслух.

– Вот именно, – подхватил ювелир. – Я сразу так и сказал. Моя информация вам пригодится?

– Еще как, Богдан Данилыч, еще как! Я вам очень благодарна.

– Рад быть полезным, – поклонился старик и добавил:

– Не сочтите за дерзость, но я бы очень не советовал вам держаться поблизости.

– Сама не хочу, – кивнула Софья и, распрощавшись, направилась к двери.

– Постойте! – воскликнул вдруг старик. – Я забыл еще кое-что. Этот продавец имеет отношение к какой-то большой компании.

Софья притормозила и уставилась на ювелира.

– Откуда известно?

– Кому-то из наших то ли привиделось, то ли померещилось. Не буду утверждать, но он вроде как не из тех бандитов, которые у всех все отбирают. Хотя кто их нынче знает! С виду приличный человек, а колупнешь – натуральный бандит, даже хуже.

– Это точно. Такие еще хуже, – согласилась она и двинулась к выходу.

Опять начался дождь, и Софья ступала осторожно, обходя невесть откуда взявшиеся лужи. Глядя под ноги, она почти дошла до выхода из двора. Оставалось только за угол завернуть, и она попала бы на оживленную улицу.

Она уже слышала грохот проезжающих машин.

Однако дойти ей не удалось. Асфальт вдруг выскочил у нее из-под ног, а сами ноги взлетели вверх и в сторону. Тело повело вслед за ними. Она попыталась удержаться, ухватившись за стену, но ничего не вышло. Софья упала на спину, больно стукнувшись об асфальт, и на мгновение увидела над собой чье-то лицо. Понять, чье именно, она не успела. Сначала перед глазами возникла сплошная чернота, а потом сознание погасло. Как будто его выключили. Совсем.

Никогда не знаешь, где тебя ждут открытия

И все-таки ребята его упустили. Даже не сразу поняли, как это случилось. Просто в какой-то момент автомобиль исчез из поля зрения.

Басову доложили сразу, но ему оставалось лишь скрипнуть зубами.

Хуже всего было то, что он не смог дозвониться Софье. В музее ответили: Софья Павловна ушла рано, наверное, к отъезду готовится. По расчетам Басова, она должна быть уже дома, но телефон оказался выключенным. Мысль, что Софья обиделась до такой степени, что не хочет ни с кем разговаривать, он отмел сразу.

Тогда где она?

Ответ на этот вопрос можно получить у ребят в управлении, но это будет долго.

И майор позвонил Ладушкину.

Услышав его просьбу, тот сначала длинно выругался, потом коротко сказал «понял» и отключился. Оставалось только ждать. Впрочем, ожидание не было долгим. Через несколько минут Ладушкин сообщил, что телефон Софьи находится недалеко от трассы на Волхов, где-то в лесополосе.

– Точнее скажу, когда будете на месте.

Почему-то Басов ожидал, что ехать придется в сторону Соснового Бора, туда, где нашли Рассольцева. Волхов в другой стороне, и выскакивать на трассу следует по объездной, чтоб не застрять в пробках.

Они уже мчались на всех парах, когда раздался звонок Протасова.

«Как будто чует, что с Софьей беда случилась», – мелькнуло в голове Басова.

Выслушав следователя, Протасов сказал, что выдвигается немедленно, и майор не успел ему запретить.

Да Иван и не послушал бы.

Протасов уже выехал из города, когда вдруг понял, что его порыв присоединиться к погоне совершенно бесполезен. Басов – профессионал и прекрасно умеет ловить преступников.

Его задача иная: он должен найти Софью. Ведь не потащил же убийца ее с собой! Он или засунул похищенную в такое место, где никто не найдет, или…

О втором варианте Иван решил не думать.

Он развернулся через две сплошные и помчался обратно.

Что она говорила о своей бывшей подруге? Она теперь встречается с Кириллом и работает… в химической лаборатории. Уже что-то.

На ходу он набрал в Интернете «Марина Шарманова, химик», не очень надеясь на быстрый результат, но ему неожиданно повезло с первой попытки. Женщина со смазливым кукольным лицом работала в лаборатории крупного завода, находившегося относительно недалеко.

Иван нажал на газ. Если Шарманова не согласится помочь, он разложит ее на молекулы.

Ему повезло еще и в том, что время близилось к двенадцати, а в полдень в их учреждении начинался обед. Приди он на час раньше или позже, вряд ли их встреча состоялась бы – даже с его напором прорваться сквозь охрану не представлялось реальным. Единственное, чем ему помогли: позволили связаться с Шармановой по внутреннему телефону и попросить выйти как можно быстрее.

Та вышла, мелко семеня на тонюсеньких каблучках, и по-сорочьи завертела головой.

– Марина, здравствуйте, – подошел он к ней и приложил руку к фуражке.

– Вы кто? – удивилась она, рассматривая его форму.

– Я друг Софьи Бриль, и мне нужна ваша помощь.

– Какого рода? Я, собственно…

– Я в курсе, что вы долгое время тесно общались с семьей Бриль и в данный момент продолжаете поддерживать отношения с бывшим мужем Софьи.

Шарманова сделала каменное лицо.

– Не понимаю, что вы от меня хотите и почему я должна с вами разговаривать.

– Потому что если вы мне не поможете, то с Софьей может случится беда.

Шарманова закатила глаза и скорчила гримасу. Протасов сжал челюсти.

– Ну и что там у нее случилось?

– Давайте отойдем немного в сторону. Я вам все объясню, – с улыбкой аллигатора предложил Протасов и, подхватив Марину под локоток, повел за угол.

– Быстро говори, куда может отвезти Софью бывший муж, чтобы ее не могли найти как можно дольше, – крутанув женщину и прижав к себе, зашипел он.

– Кирилл? Зачем ему куда-то ее везти? – заикаясь, спросила она, округлив глаза.

– Меньше вопросов, больше ответов, Марина, иначе будет поздно.

– Поздно для чего? – не уступала Шарманова, пытаясь высвободить неловко застрявшую руку.

– Вспомни все, что знаешь и слышала, иначе…

Протасов скрипнул зубами. Это произвело впечатление.

– У него дом за городом.

– Это не подходит. Что еще?

– Ничего. Я не знаю! Отпустите. Больно!

– Вспомни, и я тебя отпущу.

– Была халупа где-то…

– Под Волховом?

– Нет, в другой стороне. Где Сясьстрой. Там заливчик небольшой. Если свернуть с Мурманского шоссе влево.

– Что за халупа? Как ее найти?

– Она на стыке Ново-Свирского канала и места, где Сясь впадает в Волховскую губу. Там когда-то у его деда катер стоял… он рыбачить любил…

– Точнее!

– Точнее я не помню. Халупа… то есть избушка в одно окно. Маленькая. Вроде сторожки. Обыкновенная, из бревен. Черная вся. У самой воды стоит. Был катер и лодка. Но я не знаю! Это же давно было. Ее уже нет, наверное.

Несмотря на шок, Шарманова держалась неплохо, и ее описание было довольно точным. Во всяком случае, есть надежда, что он сможет эту халупу узнать.

– Кирилл там часто бывал?

– Да откуда я знаю! Нет, он говорил даже, что лучше бы ее кто-нибудь сжег. Меньше хлопот. Но с другой стороны, она стоит в хорошем месте, рыбы там много.

– А что вокруг? Строения какие-то есть?

– Есть, но ближе к городу. Дед Кирилла специально подальше построил, чтобы никто не шлялся.

– Дорога к халупе есть?

– В том-то и дело, что нет. От дороги надо идти еще километра два, ну или с воды подплыть.

– Удобно.

– Да где удобно-то? Что с Кириллом? Вы ему звонили? Он же лучше знает, что у него где!

Протасов посмотрел на женщину с удивлением. Она что, ничего не поняла?

– Кириллу я не звонил и вам не советую.

– Почему? Что случилось, в конце концов? Кирилл абсолютно порядочный человек! Развод для него не повод сводить счеты с женой! Она ему совершенно безразлична, если хотите знать! Он считает ее стервой и беспросветной дурой!

Конечно, Софья дура. Совершенно в людях не разбирается. Связаться с подонком! Да и подруга под стать бывшему муженьку. С таким надобность во врагах отпадает сама собой.

Думая о том, какая же Софья все-таки простофиля, Протасов глянул на Марину с такой свирепостью, что она окончательно струхнула.

– Это Кирилл сказал! Я так не думаю! Мы с Соней всегда были самыми близкими подругами!

В этом все и дело, что Софья позволяла находиться рядом таким подругам, как Шарманова. Именно в этом все и дело!

– Марина, пока я не могу вам всего объяснить, но поверьте: никому звонить не надо. Лучше возвращайтесь к себе в лабораторию и забудьте обо всем, что мне рассказали. Договорились?

Шарманова кивнула, и он выпустил ее из медвежьих объятий.

Она долго смотрела Протасову вслед, а потом достала телефон и набрала номер Кирилла.

Сейчас она все ему расскажет! Как смеет этот мужик являться и трясти ее словно грушу! Скотина! Сволочь! Наверняка мерзавка Сонька наговорила про мужа невесть что! Кирилл должен все узнать и именно от нее, Мариши.

Но телефон был выключен.

Маришка негодовала, бесилась и набирала номер Кирилла снова и снова.

А Протасов мчался по Мурманскому шоссе, лелея слабую надежду, что застанет Софью живой.

Впереди было полторы сотни километров.

Софья пришла в себя и не сразу поняла, что случилось. Точнее, вообще не поняла, поэтому попыталась встать. Когда это не удалось, она принялась крутить головой, пытаясь выяснить, что, собственно, ей мешает двигаться. Вокруг было темно, холодно и пахло сыростью. И не только пахло! Было сыро так, что у Софьи, привычной к питерскому климату и болевшей крайне редко, хлюпало в носу. Надо бы проверить, есть ли у нее голос. Софья хотела открыть рот, и тут выяснилось, что он наглухо заклеен чем-то вроде пластыря. Почему же она сразу его не почувствовала? Наверное, лицо страшно замерзло и застыло так, что наклейка не чувствовалась. Может, из-за влажности она отклеилась и ее можно отодрать? Но как это сделать? Софья интенсивно пошевелила губами. Ноль эффекта. Руки тоже перехвачены скотчем, причем сзади. А ноги? Она приподнялась и посмотрела вниз – та же история. Даже в темноте видно. Не то чтобы хорошо, но абрис угадывается. Да, в принципе, можно было и не смотреть. Достаточно попытаться двинуться, и станет ясно, что она полностью обездвижена и лежит на промокшем дощатом полу.

Где?

Она еще немного покрутила головой, но больше ничего не увидела.

Зато все наконец-то поняла.

Она находится там, откуда ей не выбраться. Никогда.

Это открытие окончательно привело ее в чувство. Она вдруг вспомнила все, что с ней приключилось: мастерскую старого ювелира, нападение в подворотне и даже то, что когда ее запихивали в машину, она больно ударилась рукой и головой. Софья прислушалась к себе: болит. Значит, так и было.

Она попалась!

Глупо и бездарно, как последняя дура. Ведь знала же, что преступник где-то рядом, но оставалась беспечной. Тупая корова!

Она повалилась обратно и немного повыла. Это, по крайней мере, получалось.

Сколько она пролежала в этом то ли помещении, то ли землянке, определить было невозможно. Казалось, что в кромешной темноте время останавливается.

Что же делать? И стоит ли вообще пытаться?

Чередуя отчаяние с надеждой, она попыталась сесть, а потом встать. Это не удалось, но если двигать попой и одновременно крутить телом, то двигаться, в принципе, было можно. Вот только куда?

Если ее сюда втащили, значит, вход должен быть. Глаза, привыкшие к темноте, стали различать какие-то предметы, и через некоторое время эмпирическим путем удалось выяснить, что в помещении есть дверь и до нее можно добраться.

А ну-ка!

Дверь была, разумеется, заперта, но по каким-то косвенным признакам Софья определила, что за ней темно, следовательно, то ли уже ночь, то ли еще вечер.

Сколько же она тут валяется?

Найти бы нож или гвоздь какой-нибудь, поддеть скотч на лице и отодрать. Тогда хотя бы поорать можно было бы. Вдруг кто услышит!

А в какую сторону ползти?

Она думала с минуту и решила двигаться в противоположную от двери сторону. Ей удалось проползти добрых два метра, как вдруг дверь отворилась, высветив квадрат на полу и ее, извивающуюся ужом.

Она дернулась, глянула с ужасом и застыла.

– Жива еще? Да не дергайся, шучу.

Вытаращив глаза, Софья замычала.

– Прости, перевод требовать не буду, – хмыкнул Кирилл и, шагнув мимо нее, стал что-то делать в углу помещения.

И тут Софья узнала место. Это же сторожка его деда! Так вот куда ее притащили! За тридевять земель, за кудыкину гору! Она была здесь лишь однажды. Тогда они с Кириллом еще женихались, ехать с ним одна она трусила и взяла с собой Маришку. Затхлая, давно заброшенная избушка ей не понравилась, да и Кирилл не был фанатом рыбалки, поэтому за прошедшие годы она совершенно забыла о существовании этой халупы. Даже если бы у нее спросили, она вспомнила бы о ней с трудом. Или не вспомнила вообще.

Оказывается, Бриль не избавился от этого балласта. Избушка была ему нужна.

Кирилл собирался деловито и молча. Лежа на полу, Софья видела его сосредоточенное лицо, в котором не было ни капли озабоченности тем, что у его ног валяется связанный человек.

«Он меня уже похоронил», – догадалась она и закрыла глаза.

– Мне тобой заниматься некогда. Полежи пока тут, подумай о жизни. Потом придет Банщик и все устроит.

Что устроит? Выпустит ее?

Кирилл подошел и сел на корточки.

– Прощай, Соня. Жаль, нет времени прочесть тебе лекцию о том, что за ошибки надо платить. У тебя их было несколько. Первая – уход от меня. Ну а вторая – ты оказалась в ненужном месте в ненужное время. Хотя… кто знает, возможно, провидению было угодно, чтобы именно ты встала у меня на пути. Получается, я убиваю двух зайцев: караю предательницу жену и устраняю неугодного свидетеля. В этом есть что-то инфернальное, не находишь?

Он поднялся и отряхнул штаны.

– Да, и еще. Ты знаешь, я просто офигел, когда эта дура Шарманова рассказала о твоей просьбе сделать химический анализ старого пыльного платка. Я, правда, не сразу понял, о чем речь, но это было весьма вовремя. Я осознал свою недоработку. Надо было хорошенько осмотреть комнату. Этот идиот Вайцман достал мешочек с камнем, а остальное выбросил. Платок, и что там еще было, коробка какая-нибудь? Дебил!

Он уже дошел до двери, но вернулся.

– Ты представляешь, какой парадокс? Именно ты оказалась в той квартире, а потом обратилась за помощью к Шармановой. Раньше я ни за что бы не поверил, что такие совпадения возможны. Это же фарт, который выпадает раз в жизни!

Кирилл хохотнул.

– Так что спасибо тебе, моя бывшая любимая жена, и пока.

Дверь открылась и закрылась снова. Софья даже дернуться не успела.

Ну вот и все.

Теперь ей остается только умереть.

Она уронила голову на пол и заплакала. Как глупо все закончилось! Ее никогда не найдут. Скоро придет какой-то Банщик и утопит ее в реке, как кутенка.

От слез Софья ослабела и, наверное, заснула или впала в прострацию.

Однако ее организм продолжал жить своей жизнью и требовал внимания. Ужасно хотелось в туалет, пить, есть, распрямить затекшие конечности и закутаться во что-нибудь теплое, потому что становилось все холодней. Кроме того, сильно болела рана на голове. В общем, ее бренное существование продолжалось, и с этим надо было что-то делать.

Поразмыслив, Софья решила, что начать надо с рук. Пока Кирилл входил и выходил, она сумела заметить в углу тумбочку, в которой, насколько она помнила, старик хранил кухонную утварь. Скорее всего, там же находились и столовые приборы, например ножи. Если добраться до нее, то с помощью головы и носа можно попытаться открыть.

Подпрыгивая на попе и крутясь всем телом, она доползла до тумбочки и поняла, что открыть плотно прилегающие дверцы носом не получится. Софья развернулась к тумбочке спиной, вцепилась в дверцу пальцами и все-таки открыла. Пальцы стали лихорадочно перебирать все, до чего можно было дотянуться, и наткнулись на ножницы. Софья так обрадовалась, что даже замычала от восторга, но, как оказалось, преждевременно. Взять их было можно, но разрезать скотч никак. Она стала шарить дальше.

Нож упал на нее сам. В своих потугах она так колотилась о тумбочку, что короткий с широким лезвием нож, не удержавшись, спланировал прямо ей на колени. Оставалось закрепить его так, чтобы можно было тереться об него склеенными руками. Оказалось, это чертовски, чертовски трудно! Почти нереально.

И все-таки она смогла. Воткнула нож в деревянную дверцу, просунула руки так, чтобы касаться лезвия, и стала пилить. Сколько времени это продолжалось, она определить не могла, но спина взмокла. Дальше дело пошло веселей. Был освобожден рот, потом ноги. Кое-как поднявшись, она стала шарить по столу в поисках съестного и воды, но ничего путного обнаружить не удалось. В самом деле, зачем Кириллу приносить сюда еду? Кого кормить? Того, кого собирался убить?

Размяв конечности, она подошла к двери. Та была заперта снаружи и даже не дрогнула, когда Софья навалилась на нее плечом.

Кириллу нечего было опасаться, что она сможет освободиться от пут. Выйти наружу все равно невозможно.

Что ж тогда? Сидеть и ждать Банщика?

Она стала прикидывать, получится ли у нее ударить пришедшего чем-нибудь тяжелым, когда тот откроет дверь. Вряд ли мужик ожидает, что пленница свободно разгуливает по избе и готовит диверсию.

Это может сработать.

Ощупью двигаясь вдоль стен, она стала искать то, что может стать ее оружием, но не успела.

Снаружи послышались шаги, чей-то кашель, и она едва успела упасть, скрючиться и замереть.

Нельзя сдаваться, даже если идешь ко дну

Шагнувший через порог мужик был таким огромным, что Софья сразу оставила мысль попытаться с ним сладить. Такой раздавит ее, как мошку, и не заметит. Однако мысли продолжали лихорадочно метаться в голове, ища выход. А если вскочить и побежать? Догонит? Раньше бы не догнал, но сейчас…

Ну и что? Что ей терять?

Дверь в избушку оставалась открытой, а мужик, повернувшись к ней спиной и даже как будто не обращая внимания, что-то вытаскивал из большого короба у стены.

Сейчас или никогда!

Быстро, насколько могла, Софья вскочила на ноги и бросилась наружу. Впрочем, бросилась – слишком громко сказано. Ноги заплетались, словно чужие, и бежать не хотели ни в какую. И все-таки она пробежала метров пять, пока ее не свалил с ног сильный удар.

– Да ты живая, оказывается! А говорил, что подохла. С тебя причитается, Сноб.

Перевернув неподвижное тело, Банщик взял ее за ноги и поволок к воде.

Странно, но Софья услышала. Значит, сознание ее не покинуло, хотя двигаться она совсем не могла.

То, что Сноб – это Кирилл, она и так уже поняла, как только он вошел в дедову халупу. Как же ему подходит эта кличка! Лучше и точнее даже придумать нельзя.

Банщик подтащил ее к берегу, поднял на руки и перевалил через борт лодки.

Софья вскрикнула от боли, и в ту же минуту Банщик оттолкнул лодку от берега.

Старая посудина качнулась и поплыла…

Некоторое время Софья ничком лежала в лодке, стараясь утихомирить боль, которая теперь была во всем теле. Получалось хуже некуда, но ей почему-то казалось: если она справится, то придумает, как управлять лодкой и куда плыть.

Она думала так еще целых пять минут, пока не поняла, что старая плоскодонка начинает заполняться водой.

Со стоном она подняла голову, которую уже начало накрывать мутной жидкостью, и увидела, что дно пробито в нескольких местах.

Так вот в чем был замысел!

В отчаянии Софья стала смотреть по сторонам в поисках берега, но река в этом месте была широка, и ничего, кроме черной воды кругом, рассмотреть было нельзя.

В конце октября, хоть он и выдался необычайно теплым, продержаться в воде дольше десяти минут нереально, да и доплыть куда-либо возможным не представляется.

Значит, конец предрешен и пересмотру не подлежит?

Паника ударила одновременно в голову, сердце, легкие и желудок, который сжался в спазме и разжиматься не хотел. Софья согнулась пополам и завыла.

Вода продолжала прибывать, а лодку несло на середину протоки к Волховской губе.

Продолжая выть и не очень понимая, зачем это делает, Софья сняла куртку, офисный пиджак и стала затыкать одеждой дыры в лодке. Помогало как мертвому припарки, но даже безнадежная борьба за существование придавала сил.

Не может быть, чтобы все так закончилось!

В отчаянии Софья огляделась и заметила, что небо начинает сереть и на горизонте появляется свет от чего-то, отдаленно напоминающего солнце.

Ничего еще не кончилось! Ей бы немного поближе к берегу, а там она попробует доплыть.

Подумав, Софья сняла сапоги – ко дну будут тянуть. Сапогом она стала вычерпывать воду, не думая о том, что лишь продлевает агонию, – думать об этом было нельзя. Любая, даже самая маленькая мысль, что конец неминуем, позволила бы панике накрыть ее с головой.

Нельзя, нельзя!

– Работай, солнце еще высоко, – просипела она и, на мгновение подняв голову, увидела, что из лодки уже довольно четко виден берег, черная избушка, стоящий на берегу Банщик и еще кто-то, бегущий к воде из леса.

Этот второй был в черном, и разобрать, кто такой, совершенно невозможно, к тому же пот и еще что-то липкое застилало глаза и не давало рассмотреть.

Но она почему-то вдруг поняла, кто это, и из последних сил прошептала имя Протасова.

Конечно, услышать ее он не мог, она и сама себя почти не слышала, но увидела, как Иван бросился к Банщику и одним ударом уложил его на землю.

– Ваня, – снова прошептала Софья и в ту же минуту почувствовала, как старая посудина стала медленно погружаться в воду.

Все попытки замедлить процесс были тщетны. Оставалось только надеяться, что удастся удержаться на поверхности до того, как он придет на помощь. Странно, но Софья совсем не чувствовала холода. Вода просто тяжелела с каждым мгновением и обхватывала все плотнее так, что становилось почти невозможно дышать.

Протасов уже вскочил на маленький катер, пришвартованный к узким мосткам. Заурчал мотор, вокруг бортов забулькала вода, и катерок отчалил от берега.

Софья даже заплакала от счастья и тут же погрузилась в воду с головой. Каким-то чудом она догадалась, что тонущая лодка потянет ее за собой, и бешено заработала руками и ногами, старясь отплыть как можно дальше от появляющейся в воде воронки. Получалось плохо, но, двигаясь, она немного разгоняла кровь, не давая ей стыть в жилах.

Звук катера был уже совсем близко, и она вскинула голову. Каким-то чудом это удалось.

Катерок в самом деле приближался, но Софья увидела, как Банщик, поднявшись с земли, довольно резво побежал в избушку и почти сразу вышел оттуда с ружьем.

– Иван! – крикнула Софья, но из горла вырвался лишь всхлип.

Катер остановился в сантиметре от нее. Она протянула руку, но Протасов, нагнувшись, ухватил ее за шкирку и рывком закинул внутрь.

Она даже пикнуть не успела, как он скинул с себя черный форменный китель и закутал ее, да так ловко, словно каждый день именно этим и занимался.

«Конечно, так и есть, он же моряк», – успела подумать она, и тут раздался выстрел.

Протасов, который за мгновение до этого выпрямился, оглянулся на стрелявшего, и Софья увидела, как на его белой рубашке появляется пятно. Очень яркое. Как красное солнце.

Софья открыла рот в беззвучном крике.

Протасов глянул на нее, сделал шаг и упал сверху так, что его большое тело закрыло ее целиком.

Второй выстрел она не слышала, только почувствовала, как дернулся Протасов. Совсем близко от ее головы в пластике палубы появилась дырка от вошедшей туда пули. Осколки разлетелись, несколько попало ей в лицо. Она зажмурилась, но сразу же открыла глаза и увидела, что еще одно пятно, такое же яркое и страшное, расплывается у Ивана на спине.

«Третья – моя», – мелькнуло у нее в голове.

Но тут случилось совсем уж непонятное. Где-то недалеко вдруг громко залаяли собаки, раздалось рычание, крик, еще один выстрел, потом снова рычание и визг, как будто звери напали на кого-то и рвали на части, а потом лай вдруг стал удаляться, и стало слышно, как по реке со стороны залива приближается мощный и ровный гул.

Она не поняла, что за гул, откуда, зачем. Просто обняла неподвижное тело Протасова и закрыла глаза.

Потом Басов рассказал ей: когда ребята, прибывшие вместе с ним, хотели поднять Ивана, чтобы перенести на берег, она стала отбиваться и не давала его отнять. Они даже удивились, что ей хватило сил, – вид у нее был, как выразился майор, «как у утопленницы со стажем».

Везли их все же в разных машинах. Протасова отправили на «Скорой», подключив к каким-то проводам и закрыв лицо кислородной маской. Она даже дотронуться до него не успела.

Саму ее, закутав в какое-то тряпье, Басов усадил в свой автомобиль и всю дорогу оглядывался, проверяя, не мерзнет ли она.

Время от времени он спрашивал, тепло ли ей. Софья кивала и слабо улыбалась. Как Морозко прям! Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?

На полпути она уснула. Или выпала в осадок, как любил говорить папа, когда она была ребенком.

Как же давно она не видела родителей! А сейчас не помешало бы забраться с ногами на диван, уткнуться папе в подмышку и помечтать о хорошем. Потом придет мама, укроет ее ноги мягким пледиком с мишками и погладит по спине. Как же она скучает по всему этому!

Софья проспала целый день, очнулась только к вечеру и сразу поняла, что находится в больнице. В палате было пусто и тихо. Даже из коридора никаких звуков не доносилось.

Софья полежала с закрытыми глазами, прислушиваясь к своему организму, и решила, что он функционирует в штатном режиме.

Тогда она встала и пошла искать Протасова.

Это оказалось непросто. Она не знала, в какую сторону идти, на каком этаже его следует искать, кроме того, очень скоро догадалась, что шагает по коридору босиком. В панике она оглядела себя и убедилась, что на ней больничная рубаха. Слава богу, не голая. Вот была бы потеха!

Представив эту живописную картину, Софья хихикнула и сразу же почувствовала боль в плече и правой руке. Да и голова работала не так чтобы хорошо. Здорово она все же треснулась!

Мысль о том, что с нею не все в порядке, ничуть не замедлила движение, и вскоре впереди замаячил сестринский пост, на котором никого не было.

Значит, выход из отделения близко, решила она и пошла дальше. Выйдя на лестничную площадку, Софья оглянулась и поняла, что находилась в терапевтическом отделении. Хирургия ниже или выше.

Рассуждая логически, она подумала, что вряд ли хирургическое располагается слишком высоко, и пошла вниз. Дверь с надписью «Первая хирургия» была не заперта, и Софья, аккуратно прикрыв ее за собой, пошла по коридору, заглядывая в палаты. Странно, но по пути она никого не встретила. Куда подевался весь персонал, было не очень понятно, но сейчас это оказалось на руку.

Реанимация находилась в торце коридора. Она уже потянулась к ручке, но тут послышались голоса, Софья прижалась к стене, и двое в зеленых халатах прошли мимо, не заметив ее, скрытую половинкой двери.

Софья еще немного постояла, прислушиваясь, и зашла внутрь.

Протасова она увидела сразу. Как будто знала, куда смотреть.

Накрытый зеленой простыней, он лежал на зеленой кровати и сам казался зеленым. «В цвет окружающей среды», – подумала она и подошла ближе.

У Протасова, оказывается, очень длинные ресницы. Как у девушки. Раньше она не замечала. И вообще, даже такой зеленый он очень красивый.

Она нагнулась и осторожно поцеловала его в губы.

Ресницы дрогнули, затрепетали, и он открыл глаза.

– Ты прямо как Спящая красавица, – удивленно прошептала Софья. – От поцелуя очнулся.

– Просто твой поцелуй волшебный, – очень тихо ответил Протасов и потянулся за второй порцией.

Просить ее было не нужно.

Так, целующимися, их и застукала вернувшаяся сестра.

– Вы что тут делаете? Это же реанимация! – возмутилась она.

Слово «реанимация» в ее устах прозвучало как «божественный чертог».

– Как что? – строго посмотрела на нее Софья. – Реанимирую больного.

Выставили ее очень быстро, но Софья и не сопротивлялась. Главное она выяснила: Иван будет жить, притом вместе с нею.

Вернувшись в палату, она улеглась, закуталась в одеяло и, свернувшись калачиком, уснула.

А утром к ней пришел Басов, принес фруктов, букет цветов и рассказал обо всем, что она пропустила.

Группа захвата выехала быстро и прямиком направилась туда, где зафиксировали ее телефон. То, что след был ложным, выяснилось после того, как телефон нашелся. Бомжеватого вида и неопределенного возраста мужик, которого ребята взяли недалеко от магазина, рассказал, что сотовый ему вручил один приветливый господин и слезно попросил помочь: отвезти телефон старушке матери в деревушку недалеко от Волхова. За услугу дал тысячу. Но когда мужичок пришел по адресу, выяснилось, что дома с таким номером в деревне нет. Так и пришлось взять мобильник себе. А что прикажете делать? Того господина все равно не найти!

Уже когда двинулись обратно, майору позвонил Протасов и сообщил, что поехал искать Софью на залив возле Сясьстроя.

Басов понимал: даже если они застанут ее живой, Бриль все равно успеет уйти. Так и случилось.

– Мне показалось или вы откуда-то с воды появились? – спросила Софья, морща доб.

– Связались с «Рыбхознадзором». Ребята как раз в рейд собирались, катер под парами стоял. Иначе не успели бы.

– А Банщик? Он где?

Басов задержал дыхание и медленно выдохнул. Софье показалось, что он побледнел, но ответил майор обычным голосом, и она решила, что ей померещилось.

– Недалеко. В тюремной больничке. Собирался добить вас с Протасовым, но на его беду на берегу появился один мужичок с тремя злющими псами. Выгуливал их подальше от жилья. Надо сказать, мужик оказался тертый калач, сориентировался быстро и дал команду собакам. До смерти не растерзали, но потрепали здорово. Будь этот Банщик пожиже, каюк бы ему пришел. А так… Отлежится до суда.

– А он кто? Один из шайки, с которой был связан Бриль?

– Связан! – хмыкнул Басов, – Бриль у них за главного. Занимались перепродажей и переправкой за границу полученных незаконным путем ценностей.

– Драгоценных камней?

– Нет, чисто стеклом они не занимались. Их специализация – украшения, антиквариат, картины.

– А как же фирма? Инвестиции? Венчурные проекты?

– Это все было лишь прикрытием для преступной деятельности. Но следует признать: если бы Бриль не позарился на красный бриллиант, мы бы долго ничего не знали о том, чем он занимается.

– Его называли Сноб.

– Да понял уже. Подходящая кличка.

– А его вы…

– Нет, не взяли. Ищем пока.

– Скорее всего, уже не найдете.

Басов пожал плечами и, как ему казалось, незаметно прижал кулак к животу.

– Есть такая вероятность, однако мы все же не лаптем щи хлебаем. Это только кажется, что смыться от нас очень легко. Вы не думайте.

– Я-то как раз надеюсь, что уйти ему не удастся.

– Спасибо, что верите в нас, – хмыкнул майор.

– Сергей Владимирович, я без всякого сарказма, поверьте. Мне ли юморить на эту тему! Вы нас спасли.

– Конкретно вас, Софья Павловна, спас Иван Сергеевич Протасов. Закрыл своим телом, как в бою.

У Софьи по щекам сразу покатились слезы.

– Ну-ну, не огорчайтесь, прошу вас. Вот дурак, расстроил. Не хотел, простите. Ведь на то он и мужик, чтобы закрыть собой женщину в случае необходимости.

Софья кивнула, шмыгнула носом и попыталась утереться краем больничной рубахи. Не помогло, слезы все равно текли ручьем.

Басов открыл тумбочку у кровати и выудил оттуда пачку салфеток.

Софья благодарно кивнула и зарылась в них лицом.

– Я ведь уверена была, что мы умрем. Попрощалась со всеми.

Басов старался глядеть на нее спокойно, как должен глядеть следователь на потерпевшую, но не мог. Трудно изображать равнодушие, если сердце просто на части рвется от жалости. Сейчас бы обнять ее, прижать, утешить, успокоить!

Нельзя. Она чужая женщина, и этого уже не изменить.

Басов кашлянул и стал смотреть в окно. Ждал, когда она успокоится.

Софья еще немного пошмыгала, но успокоилась в самом деле быстро. Она боялась, что Басов, который, как все мужчины, не терпел женских слез, уйдет, а ей хотелось о многом расспросить. Когда он догадался, что Кирилл и есть Сноб?

Она стала приставать, но Басов отвечал скупо, нехотя. Как вышел на Сноба? Через осведомителей в нужных кругах. Как выяснил его личность? Сопоставил некоторые факты. Ничего из ряда вон выходящего.

– Кстати, Софья Павловна, нам здорово помог Владимир Ладушкин.

– Вовка – гений.

– Это мы уже поняли. Надеюсь, что он и впредь…

– Не надейтесь, товарищ майор. Ладушкин – свободный художник и терпеть не может никаких обязательств. Он помог вам, потому что ему было интересно, а завтра станет скучно, и никто никакими силами не заставит его делать что-то, особенно по чьей-то указке.

– Да я уже догадался. Основным мотивом для него стало то, что опасность грозила близкой подруге.

– Подруге? Да мы с ним ненавидим друг друга с первого класса! Из-за него у меня четыре перелома и шесть вывихов. Количество пролитой крови я не считаю!

– А что вы с ним делили, не пойму?

– Заднюю парту.

Басов посмотрел на покрасневшее от негодования Софьино лицо и вдруг засмеялся. Впервые за несколько месяцев.

Басов понимал, что Сноб не был готов к стремительному исчезновению. Его бизнес только окончательно наладился. Определились каналы, выстроились связи, и все, наконец, после долгих усилий заработало так, как должно. Если бы не Рассольцев со своим «наследством», которое ему вовсе не принадлежало, контора работала бы как часы, и правоохранительным органам вряд ли свезло напасть на ее след. «Красное солнце» лишило Сноба разума и сбило с панталыку. И понеслось. Одна смерть, другая. Потом пришлось убрать безобидную бомжиху, а в конце – спровадить на тот свет бывшую жену, которая вела, как, наверное, решил Бриль, свою игру. Он следил за Софьей и, когда та пошла к ювелиру, утвердился в своих подозрениях. Идея похищения возникла, как считал майор, спонтанно, но фокус с мобильником удался на славу. Они потеряли часа четыре или даже больше. А когда вся кавалерия помчалась спасать Софью, у Сноба появилось не менее пяти часов форы. Умный гад! Все просчитал! Кстати, Бриль все же не стал вешать на себя еще одно убийство: позвал Банщика, рецидивиста со стажем, на котором клейма негде ставить. Времени не было заняться лично? Торопился? А раз торопился, значит, наверняка где-то накосячил, засветился. По его следу идут лучшие питерские ищейки, а эти ребята знают толк в своем деле.

– Сергей Владимирович, – прервала цепь его размышлений Софья, – как вы думаете, Бриль успел продать камень?

– Я не думаю, я знаю. Нет, не успел, хотя варианты у него имеются. Покупатель готов встретиться с ним и ждет сигнала.

Софья посмотрела внимательно. Его лицо ничего не выражало.

– Вы хотите взять его, когда он придет на встречу?

Басов взглянул на ее сосредоточенно нахмуренные брови и рассмеялся.

– Софья Павловна, может, хватит? Не наигрались еще в сыщика?

Софья вспыхнула и, он сразу понял, обиделась.

Наигралась? Это была вовсе не игра! Она чуть не погибла! Она…

– Софья Павловна, простите, не хотел плюнуть вам в душу. Вы – уникальная женщина. Без вас мы вообще могли ничего не узнать.

Софья прищурилась. Восхищается ею? С чего вдруг?

– Я сам удивляюсь тому, сколько вам удалось выяснить и, главное, правильно истолковать. Вы… просто… умница и красавица!

Последнее слово Басов произнес с чувством, и Софья, которая собиралась возмутиться, что ее расхваливают, как недоумка, который наконец умудрился не разлить суп на скатерть, задержала дыхание и проглотила готовые выскочить слова.

Басов взглянул на нее и быстро встал.

– Заболтался я с вами. Доктор разрешил не более пяти минут, а я битый час в палате торчу. Если хотите, попрошу для вас разрешения навещать Ивана Сергеевича. Правда, в реанимацию никого не пускают, но…

– Я уже была у него, – перебила Софья. – Просочилась мимо охраны.

Басов покачал головой.

– Если вы чего задумали, вас не удержишь, я уже понял. И все же. Пока Бриль не пойман, будьте осторожнее.

– Думаете, он решит меня добить? – недоверчиво спросила она.

– Вряд ли. Ему не до вас, смею надеяться. Но у вас есть удивительная способность оказываться там, где не нужно быть, поэтому давайте договоримся: как только соберутся выписать, сразу же позвоните мне.

– А можно, чтобы меня тут подольше подержали? Так сказать, в целях обеспечения безопасности.

«Хочет быть рядом с Протасовым», – догадался Басов и кивнул.

– Я поговорю с главным врачом.

Софья улыбнулась благодарно, и у него заныло сердце.

Приносящий несчастье

В тот же день ей разрешили посидеть рядом с Протасовым пять минут.

– Расстраивать и волновать Ивана Сергеевича нельзя, но беседовать на приятные темы можно. Вы на какие темы собираетесь беседовать? – устроил ей допрос лечащий врач.

Софья наморщила лоб, подбирая варианты.

– О погоде, во-первых.

– Так, хорошо.

– О том, как он устроит новоселье в новой квартире.

– Отлично.

– О том, куда мы с ним поедем на новогодние праздники.

– Рад, что не ошибся в вас, Софья Павловна. Идите и помните: я на вас надеюсь.

Преисполненная желания выполнить все предписания доктора, Софья пристроилась возле кровати Протасова.

– Их не трое, а четверо, – сообщил он ей вполголоса, как только ушла медсестра.

– Ты о ком? – опешила Софья.

– О тех, кто охотится за алмазом.

Протасов говорил тихо и с придыханием. Софья сжала его пальцы.

– Не надо об этом сейчас. Тебе вредно говорить.

– Молчать еще вреднее. Мысли начинают душить изнутри. И потом, мне легкие надо разрабатывать, чтобы не было осложнений.

– Врач сказал, что пуля легкие не задела.

– Но дел все равно наделала.

– А та, вторая? Она навылет прошла, но ведь тоже могла…

– Не переживай. Кости целы, а раны заживут.

Софья погладила заросшую щетиной бледную щеку. Протасов слабо улыбнулся.

– Ты сказал, их было четверо? Ничего не понимаю. И все приходили в твою квартиру?

– Нет. Несколько иначе. Ты совершенно верно догадалась, что Рассольцев решил забрать алмаз, когда узнал, что новый жилец затеял ремонт. Тайник могли обнаружить. Однако сам пойти не решился из-за страха встретить кого-то из бывших соседей. На дело отправился Вайцман. Они думали, что об их затее никому не известно, но ошибались.

– Кирилл?

– Он узнал и решил разыграть свою карту. Дальше все было так, как мы и думали. Вайцман сделал грязную работу и не слышал, как пришел Бриль. Рассольцев ждал подельника на съемной квартире, а когда понял, что тот не придет, явился узнать, по какой причине.

– Квартира же опечатана была. Мог бы сразу догадаться.

– Да. Но он не знал главного: достал ли Вайцман алмаз. Ведь могло быть так, что не успел. Это первое. Второе – это судьба самого Вайцмана. Возможно, его взяли во время проникновения в квартиру, и сейчас он в камере. Поэтому Рассольцев рискнул и заявился ко мне домой. Там он сразу все понял.

– Догадался, что это дело рук Сноба?

– Конечно. Поэтому и решил на время залечь на дно. Недалеко от Соснового Бора когда-то жила его двоюродная тетка. У нее Рассольцев решил отсидеться, ну и подумать, что делать дальше. Он вовсе не собирался оставлять камень у Сноба.

– Кирилл его опередил?

– Да. Бриль предполагал, что Рассольцев не смирится с потерей и попытается вернуть добычу, которую считал своей по праву, поэтому к его появлению приготовился. Сноб был уверен: Рассольцев никого привлекать к операции не станет, чтобы не нарваться на новые неприятности, поэтому будет действовать в одиночку. Сноб и умнее, и злее. Он сделал этого недоумка Рассольцева на раз.

– Так. С тремя все ясно. Откуда взялся четвертый?

– Понятия не имею. Но Басов уверен, что есть еще один человек, которого вычислить пока не удается.

– С чего он взял?

– Басов установил за Кириллом слежку и заметил, что за Снобом следит еще кто-то.

– Да кто?

– Это он и пытается выяснить.

Софья недоверчиво покачала головой.

– Пытается, но не может. Это что-то из области фантастики. У нас же на каждом шагу камеры понатыканы. Не верю, что его хоть раз не сфотографировали.

Протасов выпростал из-под одеяла руку и погладил ее пальцы. Софья потянулась и поцеловала его.

– Я обещала твоему врачу, что буду говорить с тобой о новоселье.

– Так мы о нем и говорим. Не хочу приводить тебя в жилище, над которым веет призрак убиенного Вайцмана.

Софья вытаращила глаза.

– Это ты на что намекаешь?

– Не намекаю, а прямо говорю, что продам свою квартиру и куплю дом.

– За городом? Чтобы я ездила туда на автобусе? Восемь остановок и три км пешком?

– Ну тогда квартиру прямо рядом с твоим музеем.

– Это более подходящий вариант.

– То есть ты согласна?

– Быть твоей женой? Да я сама хотела сделать предложение. Ты же мой спаситель. Теперь я должна наградить тебя собой.

Протасов сжал ее пальцы.

– Это достойная награда, Софья Павловна, как Фамусова.

– Рада, что вы это понимаете, Иван Сергеевич, как Тургенев.

Они снова поцеловались, потом еще раз и еще…

Тут в палату зашла сестра и самым жестоким образом прервала идиллию, сообщив, что пришло время ставить уколы.

– А еще доктор клизму вам прописал, – мстительно добавила она, – чтобы работу кишечника нормализовать.

Софья упала лицом в больничный матрас, а у Протасова, который смеяться не мог, раздулись щеки и ноздри.

– Настоящее сватовство доходяги из реанимации, – с трудом выдавил он.

– Я тебя обожаю, – ответила Софья.

Фыркнув и окатив обоих негодующим взглядом, сестра выскочила из палаты.

Из больницы Софью все же выпихали, не позволив проводить дни и ночи возле Протасова, как ей мечталось.

Она вернулась домой в самом поганом расположении духа и сделала нечто, совершенно недостойное приличной женщины: плюхнулась, не раздеваясь, на диван и, сложив руки на животе, заснула.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть, но затем послышался знакомый голос, который подсказал, что вернулись соседи.

– Софья Павловна, вы не спите? – тоненьким дискантом поинтересовалась Нина Наумовна. – Мы с Геннадием Васильевичем хотим поблагодарить вас за заботу о наших цветочках.

Цветы? Какие еще цветы? Божечки! Цветы!

Подскочив, как ужаленная, Софья побежала открывать.

Цветочки, возможно, в самом деле живы, но самое ужасное – это банки! Там же трех штук не хватает! Она хотела купить, но не успела.

Полное лицо Нины Наумовны так и лучилось благодарностью.

– Софья Павловна, вы уж извините, если помешала. Мы вечером вернулись и сразу спать легли с дороги. А утром у меня первая мысль: зайти к Софье Павловне с презентом за то, что приглядела за квартирой. Уж три раза стучала. Вы, видно, спали. Суббота все же.

Соседка протянула пакетик.

– Тут сало домашнее. Дочка наша фермершей заделалась. Свиней держит и сама перерабатывает. Такое вкусное сало, пальчики оближешь!

– Что вы! – испугалась Софья, с ужасом глядя на незаслуженную награду. – Не нужно!

– Да как же, дорогая соседка! Обязательно нужно! Цветочки наши распушились как никогда. Герань так вообще вся цветет! А уж за заготовки так вообще отдельное мерси. Сегодня утром ходила за молоком и хлебом, так в супермаркете рассказали, что у нас на чердаках бомжей развелось видимо-невидимо! Сначала тащили у всех, что плохо лежит, а потом даже убийство приключилось. Не поделили, видно, что-то, одну бомжиху и придушили. Не слышали разве?

– Нет, не слышала. А…

– А вы все наши баночки до одной сохранили! Спасибо вам за это огромное!

Нина Наумовна широко улыбнулась и для убедительности посторонилась, плавно поведя рукой над стройными рядами банок.

Софья моргнула.

– В супермаркете рассказывали, что эти бомжи во всем доме воровали. У одной из первого подъезда пальто стащили. Годное пальто. Ей маловато стало, она хотела племяннице отдать, вывесила в коридорчик между квартирами, ну как у нас, чтобы проветрилось, а эти мерзавцы в ту же ночь сперли. Говорит, красивое пальто было, красное, из натурального кашемира. Соседи долго терпели, не знали, как избавиться. С одной стороны, жалко бездомных, а с другой… Ну а когда убийство случилось, так полиция всех выгнала. Или они сами куда-то делись. Да неужто вы не слышали?

– Нет, – ответила Софья и, выхватив у соседки мешочек с домашним салом, затараторила: – Простите, спасибо, благодарю, извините, но мне на работу надо! Я вам очень благодарна!

– Так суббота же! – удивилась Нина Наумовна. – Мы с Геннадием Васильевичем собирались вас на чай зазвать с домашней колбасой.

– Благодарю, спасибо огромное, но я… в следующий раз, ладно?

Соседка кивнула и удалилась, поджав губы. Обиделась, наверное, что не удастся похвастаться плодами фермерских усилий их дочери.

Как только соседская дверь закрылась, Софья выскочила из квартиры и побежала наверх. На крышке люка, ведущего на чердак, красовался новый, поистине чудовищных размеров замок. Забравшись по лестнице, она подергала его и подумала, что такой даже Рудольфу не по силам. Тут циркулярная пила нужна или лом.

Где же он теперь живет?

Господи! Можно же позвонить! Она похлопала себя по карманам, но сотовый остался дома.

Вприпрыжку она сбежала на свой этаж и, войдя в квартиру, кинулась к мобильнику. Телефон выключен или находится вне зоны действия Сети. Выслушав сообщение, Софья бросила сотовый на диван и пошла в ванную.

Надо смыть с себя все, что накопилось. Вдруг полегчает.

Вымывшись и закутавшись в плед, она заварила чай и села у окна. Думать и грустить.

Тут позвонила Алла Николаевна.

– Дочь моя, ты что, сошла с праведного пути? Я вернулась из Израиля два дня назад, а ты ни разу не позвонила! У тебя все в порядке?

Софья подобралась. Нельзя, чтобы мама догадалась, что у нее не все в порядке.

– Все хорошо, мам. Просто на работе небольшой аврал приключился, все из головы выдуло. Как ты съездила?

– Как всегда, отлично, но об этом после. Я звоню напомнить, что на носу юбилей Бенедикта? Не забыла?

– Ты же не собиралась!

– Не собиралась, не собиралась, а потом собралась! – фыркнула мама. – Я привезла такой сногсшибательный наряд, что в конце концов решила приехать. С какой стати я вообще должна тушеваться? Мы с Беней старые друзья и все такое! И потом, где я еще смогу выгулять новые туфли! Пусть Фаина облезет! Как считаешь?

– Я считаю, что это замечательный план! Пусть все облезут!

Алла Николаевна довольно хмыкнула.

– И кстати, помнишь наш разговор о Ларисе? Я кое-что накопала по этой теме.

Софья открыла рот, чтобы попросить ничего не рассказывать, потому что она ничего не хочет знать ни о Ларисе, ни об алмазе, ни о чем другом, связанном с этой историей, но вовремя одумалась. Мама сразу заподозрит неладное, и будет только хуже.

– Тебя все еще интересует эта тема?

– Да, мамочка, очень.

– Тогда готовься удивляться, дочь моя!

Удивилась Софья гораздо раньше.

Телефон пиликнул, на экране высветилось сообщение.

Оно гласило: «Обустроюсь на новом месте, сообщу. Нижайший поклон». И приписка на латыни – «et cetera».

Софья даже засмеялась от радости. Нет, Рудольф не пропадет! Он обустроится на новом месте и обязательно найдется. Не зря вернул соседские заготовки. Решил, что не стоит оставлять о себе плохую память. Вдруг доведется вернуться.

Она будет рада.

Великолепная мама на знаменательном банкете

Бенедикт не поскупился и устроил юбилей в ресторане с видом на Фонтанку. Софья подозревала, что такой разнузданный шик затевался специально для Аллы Николаевны. Вот, мол, смотри, какой я успешный, щедрый и всеми любимый. Может, хоть сейчас пожалеешь, что когда-то выбрала не меня?

Впрочем, госпожа Подбельская в долгу не осталась, явившись в платье с таким декольте, что даже молоденькие аспирантки профессора завистливо скривили губы. Разумеется, дефиле предназначалось вовсе не юбиляру, а именно им, его ученицам вкупе с другими коллегами. Хотите знать, о ком грезит ваш уважаемый профессор? Так посмотрите и завяньте!

Софья пришла в ресторан немного раньше остальных, поэтому стала свидетельницей маминого триумфа. Сама она оделась скромно, чтобы не обращать на себя внимания. Да и настроения не было выпендриваться.

Компанию ей составила жена юбиляра. Фаина Ростиславовна тоже была одета заурядно, но выигрывала в другом. Ее лицо лучилось такой гордостью за мужа, таким радушием по отношению к гостям, таким достоинством, что даже демарш Аллы Николаевны остался ею незамечен – как будто незамечен. Софья мысленно ей аплодировала, оценив тонкость игры. Ты считаешь себя королевой? Да пожалуйста! Все равно хозяйка здесь я, и гости пришли ко мне, а не к тебе, и этот славный профессор – мой и больше ничей.

В общем, дуэль, по мнению Софьи, закончилась вполне мирно. Мама с Фаиной нежно расцеловались, а Бенедикта оттянул на себя мудрый папа, не дав ему обратить на себя ненужное внимание присутствующих выражением восторга и преклонения перед госпожой Подбельской.

Однако мама, кажется, осталась несколько недовольна развязкой, и по ее лицу Софья догадалась, что вторая часть марлезонского балета непременно последует.

Надо лишь набраться терпения. А терпения маме было не занимать.

Пока гости наперебой превозносили юбиляра и заправлялись изысканными кушаньями, Алла Николаевна, пересев поближе к дочери, начала анонсированный ею по телефону разговор.

– В истории с Колбасьевым меня интересовал один вопрос: почему, собственно, Рейснер должна была отдать алмаз на хранение именно ему? Что их связывало, кроме секса? По всем источникам выходило: их пути разошлись еще в тысяча девятьсот двадцать третьем году и больше никогда не пересекались! Выдвинутая мной замечательная гипотеза рушилась на глазах! Но мы не привыкли отступать! Даже во время конференции возможность ошибки не давала мне покоя, поэтому я напрягла Эдуарда.

– А Эдуард…

– Это мой аспирант! Ты что, не помнишь? Я говорила тебе!

Софья кивнула, хотя была совершенно уверена, что ни о каком Эдуарде мама не упоминала.

– Хороший мальчик, умеет искать информацию. Кроме того, за рвение, проявленное в этом деле, я обещала вычистить первую главу его диссертации. Так вот…

Алла Николаевна изящно отпила из бокала и, взяв бутерброд с форелью, взмахнула им, как дирижер палочкой. Софья проводила мамину руку глазами.

– Не отвлекайся, дочь моя. Так вот. Их объединял Афганистан.

– Колбасьев работал переводчиком в посольстве у Раскольникова, и тот приревновал к нему Ларису. Они поссорились. Я помню.

– В некоторых статьях, – кивнула Алла Николаевна, – выдвигается именно такая причина, почему всего лишь через два месяца Колбасьев покинул посольство и вернулся в Россию. Теперь я уверена, что это ерунда! Колбасьев приехал в Афганистан уже после того, как Рейснер сбежала от мужа. Они не пересекались, поэтому Раскольникову совершенно незачем было ревновать. К тому же Сергей привез туда жену! Ларису бы это, конечно, не остановило, но Колбасьев – человек порядочный.

– Получается, Колбасьев появился там в самый разгар скандала? Когда стало известно о пропаже алмаза?

– Ну, скандала, скажем, никакого не было. Не могли же афганцы открыто обвинить в краже жену посла! Но и Раскольников, и Колбасьев сразу поняли, чем все это грозит. И что, по-твоему, они сделали?

– Они? Оба?

– Да! Оба! Вдвоем!

– Решили прикрыть Ларису?

– Ты очень сообразительна, дочь моя София! Вся история с ссорой была придумана ими от начала и до конца! Один из них должен был срочно вернуться в Россию, чтобы предупредить Рейснер: «Красное солнце» будут искать и не успокоятся, пока не найдут. Зная ее, они были уверены, что Лариса не представляет степень опасности и не собирается быть осторожной! Ну а дальше все так, как написано в Интернете. Раскольников стал обвинять переводчика в гнилой «гумилевщине». Колбасьев в ответ публично нагрубил, получился некрасивый скандал, и чтобы его замять, Сергея срочно отозвали в Москву.

– И все поверили в этот спектакль?

– Разумеется! Ведь и Лариса считала мужа виновным в аресте Гумилева, а Колбасьев был с ним дружен, обожал его стихи, многое знал наизусть. Все выглядело очень натурально: разногласия на идейной почве между начальником и подчиненным. Но фокус в том, что на самом деле Колбасьев послу не подчинялся.

– Как так? – удивилась Софья и перехватила у мамы бутерброд. – Дай откусить.

Алла Николаевна проводила его глазами и взяла со стола пирожное.

– Эдуард выяснил, что Колбасьев выполнял в Афганистане несколько иное задание.

– Он был разведчиком?

– Да. И, согласись, если бы захотел, то мог решить вопрос по-другому. Но нет! Сергей сам настоял на отзыве и уехал через два дня.

– Торопился предупредить Ларису? Почему же не предупредил?

– Он ее не застал. Она уже ускакала в Германию. Не забывай, сколько в то время приходилось добираться из Афганистана!

– Выходит, зря они с Раскольниковым это затеяли?

– Не зря, но все случилось позже. Почти сразу после возвращения Колбасьева откомандировали в Финляндию, и надолго. Оттуда он пытался связаться с Рейснер, но безуспешно. Она была на нелегальном положении.

– Помню. На баррикадах сражалась.

– Революцию готовила. Но Сергей не оставлял попыток, и ему все же удалось с ней увидеться.

– Но он же вернулся в Россию в двадцать восьмом, когда Рейснер уже была мертва.

– Это случилось в Германии. Рейснер снова приехала туда в двадцать пятом году и уже с другой миссией. Не будем углубляться, но в Германии она встретилась с Ольгой Чеховой.

– Сестрой Антона Павловича?

Алла Николаевна сделала большие глаза.

– Фи, дочь моя. Какой сестрой! Ольга была замужем за Михаилом Чеховым и, кстати, приходилась родной племянницей Ольге Леонардовне Книппер. Чехова эмигрировала в тысяча девятьсот двадцатом, осела в Германии и стала настоящей звездой немецкого кино.

– А что, такое было?

– Наверное. Я не в курсе. Но у Рейснер имелось задание завербовать Ольгу. Об этом знал также и Колбасьев, поэтому он тайно приехал в Германию.

– Прямо шпионская история какая-то.

– Гораздо интереснее, поверь. Колбасьев рассказал Ларисе все, что знал, и предупредил: охота за алмазом продолжается. Именно тогда Рейснер попросила его спрятать алмаз у себя. Их встреча происходила на конспиративной квартире, и это могло стать залогом того, что местонахождение камня останется тайной. Так, в сущности, и случилось.

– Вот только Ларису не спасло. Неужели она сама не понимала, что даром ей кража бриллианта не пройдет?

– Уверена, что догадывалась. Помнишь, я рассказывала, что ее отъезд из Афганистана напоминал бегство? От мужа так не бегут. Раскольников не собирался за ней гнаться. Он писал умоляющие письма, клянчил и канючил. Так, во всяком случае, считала Лариса. Именно тогда она разлюбила Федора окончательно. Ненавидела смиренных.

– Не отвлекайся, мам. Вернемся к алмазу.

– Неромантичная ты натура, дочь моя.

– Весьма неромантичная, ты права.

– Лариса была слишком самоуверенна. Возможно, думала, что сумеет обхитрить тех, кто будет ее преследовать.

Софья пожала плечами и слизнула с бутерброда кусочек слабосоленой форели.

– Одного не понимаю: что она собиралась делать с «Красной зарей»? Государству не отдала, не продала, даже зная о нависшей над ней опасности. Почему?

Мама отложила пирожное, взяла с тарелки бутерброд и сделала то же самое: слизнула самое вкусное – икру.

– Кто знает, дочь моя, кто знает! Драгоценные камни имеют над людьми странную власть. Возможно, Лариса испытала ее на себе. «Красная заря» звучит символично, не находишь? Этот камень подходил валькирии революции. Как знамя. Я думаю, она хотела, чтобы алмаз принес ей удачу и славу большую, чем та, которую она уже имела.

– А принес смерть.

– Когда берешь то, что тебе не принадлежит, это всегда оборачивается против тебя, согласна?

Софья подумала о Снобе и кивнула.

– Ты права.

– Как всегда, дочь моя. И поэтому должна тебя предупредить: если ты собираешься снова сойтись с Кириллом…

– Мамочка, ты можешь быть совершенно уверена, что этого никогда не произойдет.

– Тогда почему ты не знакомишь меня со своим моряком? Или он уже слился?

Софья несколько раз открыла и закрыла рот, придумывая, что сказать, и тут раздался звонок. Даже не посмотрев на экран, она схватила телефон и громко крикнула:

– Алло! Это кто?

– Это я, – тихо ответил ей Протасов. – Ты чего так орешь? Случилось что-то?

– Иван! Нет! Ничего не случилось! Я просто ужасно рада, что ты позвонил! Ты скоро приедешь из командировки?

Протасов хмыкнул.

– Твоя мама приехала?

– Ага! Мы с родителями как раз на юбилее Бенедикта Фомича!

– Здорово. Тогда передай им привет и скажи, что дней через десять вернусь.

– Так быстро? Тьфу! То есть еще так долго?

– Что поделаешь, дорогая, служба. Труба зовет, – ответил Иван и, хохотнув, отключился.

Сияющими глазами Софья взглянула на маму и улыбнулась.

Алла Николаевна выгнула бровь.

– Ну что ж. Убедила. Предлагаю по этому поводу хлопнуть шампанского, а потом отправимся искать твоего непутевого отца. Чую, что они с Беней уже нализались. Я видела краем глаза, как Закряжский тащил на балкон бутылку бренди.

Софья с готовностью схватила бокал с шампанским.

– Мамочка, какая ты у меня умная!

– И красивая!

– Самая красивая! Ты была права: все дамы просто обалдели, когда ты вошла в этом платье!

Алла Николаевна горделиво вскинула голову и еще чуть-чуть опустила край выреза.

– Тогда давай еще по одной и попросим у официанта устриц и ананасов!

– А рябчиков?

– Обойдемся без рябчиков! Я передумала!

Мама плотоядно улыбнулась в сторону жены юбиляра.

– Лучше потребуем жареной картошки и устроим скандал!

– Мам, ну ты просто акула!

Они посмотрели друг на друга и весело рассмеялись.

Камень, несущий смерть

Двое суток без сна все же сказались. Пригревшись в машине, Басов заснул буквально через минуту и спал так крепко, что даже боль в боку не стала помехой.

А между тем время в дороге следовало потратить на мысли о том, как выстроится вся комбинация и что их может ожидать в конце пути.

А подумать над этим следовало, ведь именно об этом напряженно размышлял Сноб.

Понимая, что полиция идет по его следу, он прикидывал, какая у него есть фора и успеет ли он за отведенное время закончить сделку и уйти. По всему выходило, что времени у него более чем достаточно, хотя в любом деле всегда есть слабое звено. На этот раз им стал Штраубе. Хитрый негоциант не в первый раз приобретал камни таким образом и был, по его собственному выражению, «натертый калач», но всех деталей, разумеется, не знал, а именно в них крылся подвох. Сноб подстелил соломки везде, где смог, но эта солома могла стать проблемой в будущем – она, как известно, отлично горит.

Может, все вышло потому, что он слишком поздно заметил слежку? Отвлекся на эффектное, но бессмысленное показательное выступление перед Софьей. Не надо было тратить время, но удержаться он не смог. Следовало закончить все быстро и действовать самому. Банщик – человек надежный, но в данной ситуации разумнее было обойтись без него.

Да ладно. Сейчас не стоит этим заморачиваться. Гораздо важнее продумать до минуты встречу с Штраубе. На место надо успеть прибыть первым, чтобы лишний раз проверить маршрут, которым он будет уходить.

В принципе, местность вокруг загородного клуба он знал отлично, поэтому назначил встречу именно там. На удачу хозяин постарался сохранить все в первозданном виде, не засоряя природу. Строения клуба так удачно вписались в ландшафт, что с дороги их было совершенно не видно. Только въехав на территорию, удивленный клиент замечал, насколько велико охотничье хозяйство и сколько всего тут понастроено.

Бриль не значился среди постоянных клиентов, но за те несколько раз, что бывал в этих местах, он успел досконально изучить все особенности территории.

На всякий случай, который как раз и настал.

Лучшего места для сделки трудно было придумать.

Припарковавшись на видном месте, он, не торопясь, проследовал в сторону главного здания, но как только скрылся за углом, свернул вправо, словно передумав. Там, за трансформаторной будкой, начиналась скрытая в траве тропинка, которой пользовался электрик, когда возвращался домой с работы. Этот путь позволял ему срезать пару километров и выводил прямо к трассе, недалеко от остановки общественного транспорта. Забавно, но парень всегда приходил на работу официальным путем, через охрану, а уходил тропинкой. Бдительные стражи даже не догадывались об этом. Наверное, им было не до рабочего, ввинчивающего лампочки. Имелись дела поважнее.

В лесу была небольшая полянка, почти не заметная с дороги, попасть на которую можно, немного повиляв среди деревьев. Вокруг стоял густой лес, а слева начиналось болотце, которое лучше обойти, но если знать скрытую от глаз потайную тропу, можно пройти напрямик и выйти метрах в трехстах от шоссе на корявую районную дорогу. Шла она через поля и вела прямо на запад, заканчиваясь в тридцати километрах от местного аэропорта. На обочине, в той точке, где он должен выйти из леса, ждала неприметная машиненка, которая должна была доставить его в аэропорт. Разумеется, он не собирался лететь рейсовым бортом. Его ждал одномоторный Pilatus, с хозяином которого имелась твердая договоренность на доставку пассажира в известную лишь ему точку страны. Самолетик славился отличной дальностью полета и тем, что мог приземлиться хоть на кукурузном поле.

Кирилл проделывал этот путь уже не раз и переходил болотце – самую сложную часть маршрута – вполне уверенно.

До появления Штраубе оставалось двадцать минут, и все было готово. Кирилл внимательно осмотрел себя, ища следы пребывания в лесу, и снял прицепившуюся к брючине травинку. Ничего, что могло бы насторожить покупателя.

Он достал из кармана расческу и несколько раз провел по волосам. Ну все. Теперь он – символ уверенности и спокойствия.

Штраубе подъехал минута в минуту, как и положено потомственному арийцу. Оставив машину на дороге, он пошел вглубь леса.

– Герр Штраубе, – шагнул ему навстречу Бриль.

Немец кивнул без улыбки и пожал руку.

– Вы готовы, господин Степанов?

– Разумеется, не беспокойтесь. Можете ли вы то же самое сказать о себе?

– О да. Я готов.

– Тогда приступим.

Штраубе оглянулся и заметно напрягся.

– Но мы, кажется, находимся в лесу? Вы уверены, что отсюда можно сделать банковский перевод?

Кирилл слегка улыбнулся.

– Вы можете быть совершенно спокойны на этот счет. Мы стоим в нескольких метрах от федеральной трассы и совсем недалеко от загородного клуба, в котором есть скоростной Интернет. Здесь все устроено так, чтобы охотник, в какой бы части леса он ни находился, в случае чего мог вызвать подмогу по сотовому телефону.

– Да, я знаю, что рядом элитный клуб.

– Конечно, поэтому нам с вами не о чем беспокоиться. Все должно сработать.

– Тогда приступим, господин Степанов. Время не ждет. У меня сегодня вылет.

«У меня тоже», – подумал Сноб, улыбнувшись успокаивающе и максимально добродушно.

Не торопясь, Кирилл вынул из внутреннего кармана замшевый мешочек и вытряхнул на ладонь красный бриллиант.

Штраубе достал из небольшого саквояжа инструмент. Бриль узнал рефрактометр.

– Вы позволите?

Штраубе взял камень и старательно протер его специальной тряпочкой.

– К сожалению, прибор очень чувствителен к пыли. Камень должен быть идеально чистым, – пояснил он. – Кроме того, рефрактометр требует ежедневной калибровки по стандартным образцам, а лучше – после каждого измерения.

– Я понимаю, – кивнул Бриль.

– Поэтому я захватил также тестер и дихроскоп.

– Разумеется, герр Штраубе, – снова улыбнулся Сноб, наблюдая, как тот надевает очки со встроенными лупами.

Чертов фриц! Сейчас станет копаться, и в результате придется ускоряться как раз там, где следует быть максимально осторожным.

Сноб облокотился о ствол березы и принял расслабленную позу. Этот фашист недобитый не должен догадаться, что продавец нервничает.

– Все в порядке, господин Степанов, – произнес наконец Штраубе. – Камень действительно уникален как по чистоте, так и по цвету. И вы были правы – красные алмазы такого веса редки в природе. К тому же огранка… Весьма искусная работа.

– Я рад, что вы не обманулись в своих ожиданиях, – поклонился Бриль, – но я бы хотел…

– Да, разумеется. Я переправлю деньги на ваш счет немедленно. Мой банкир предупрежден, что сегодня мне понадобится весьма немаленькая сумма.

– Уверен, что вы сможете выручить гораздо больше при перепродаже.

– Возможно, – осклабился немец и взглянул настороженно.

Штраубе тоже не был дураком и прекрасно понимал, что предприятие носит криминальный характер, но желание заполучить камень стало сильнее. При перепродаже он выручит вдвое или втрое против того, что запросил продавец, который торопился завершить сделку, и совершенно ясно почему. Вот только не пришлось бы им обоим пожалеть! Этот Степанов держится довольно уверенно, но кто знает…

Встречу назначил в лесу. Хотя рядом, кажется, действительно многолюдно, но все же…

Держа возле уха телефон, Штраубе засунул руку в карман и сжал рукоятку «Beretta Pico». Маленький, но очень надежный друг. Сколько раз он выручал своего хозяина из беды.

– Готово, господин Степанов. Можете проверить поступление на счет.

Сноб достал айфон с незасвеченной симкой, приобретенный специально для этого случая, и открыл приложение. Еще минута – и он будет свободен.

Сосредоточившись на телефоне, он не заметил движение метрах в двадцати сбоку, а когда поднял голову, то с удивлением увидел, как Штраубе медленно валится на землю, схватившись рукой за грудь, на которой расплывалось черное пятно.

До конца не осознав, что происходит, Сноб тем не менее среагировал мгновенно. Отскочив за дерево, он пригнулся и стремительно рванул в сторону, как раз туда, где находилось спасительное болото.

Врешь, не возьмешь!

Выстрел, смягченный глушителем, был настолько тихим, что его услышали лишь двое: Басов и старший лейтенант Бойков, пришедший в отдел всего два месяца назад.

– Товарищ майор! – крикнул он, указывая рукой в сторону леса, который начинался за трансформаторной будкой.

– За мной! – крикнул Басов и побежал.

Скорее всего, майор долго искал бы нужное место, но оказалось, что у Бойкова не только хороший слух, зоркость тоже была на высоте. Глазастый новичок неожиданно свернул влево и крикнул майору, что обнаружил место преступления.

Сжав зубы и стараясь унять набирающую силу боль, Басов побежал за ним.

На крошечной полянке, спрятанной между деревьев и не видной ни с дороги, ни с тропинки, лежал мертвый человек.

Басов присел и заглянул ему в лицо, хотя по комплекции было ясно: это не Сноб.

Рядом валялись инструменты, взглянув на которые следователь догадался, что сделка совершилась именно здесь. Одна рука убитого была засунута в карман. Басов провел ладонью и определил, что там находится карманный пистолет. Покупатель даже вытащить его не успел. Умер мгновенно.

Бриль постарался? Зачем? Неужели не поделили что-то?

– Товарищ майор, – позвал Бойков откуда-то из-за деревьев. – Идите сюда.

Басов направился в ту сторону.

– Отсюда стреляли. Видите?

И протянул гильзу от патрона.

– Смит-Вессон «Милитари энд Полис». Тридцать восьмой калибр. Модель нерусская. Шестизарядный. И дальность хорошая – пятьдесят метров. Хотя стреляли менее чем с двадцати.

Бойков произнес все это скороговоркой и шмыгнул носом. Басов покосился на румяную физиономию новичка и подумал, что надо бы поработать с парнем. Выйдет из него толк.

– Так, Бойков, остаешься здесь. Вызывай ребят и криминалистов.

– А вы, товарищ майор? Собираетесь преследовать убийцу?

– Нет, не собираюсь, – непонятно ответил майор и пошел куда-то в глубь леса.

Старший лейтенант проводил его глазами и вздохнул. Нет, не доверяют ему пока старшие товарищи. Самое интересное, как всегда, происходит без него.

Итак, стрелял не Сноб, а это значит, что в момент выстрела камень, скорее всего, был в руках у продавца. Ребята, конечно, обнюхают каждый миллиметр, но алмаза не найдут. Его забрал тот, кто следил за Снобом параллельно с ними. Ему был нужен бриллиант, и он его получил. Бросаться за ним в погоню – дохлый номер. Этот парень достаточно ловок, чтобы уйти от полиции. К тому же никто не знает, как он выглядит. Оружие он наверняка уже сбросил, поэтому шансов его обнаружить – ноль.

Сноб – другое дело. Если сделка состоялась – и даже если не состоялась, – цель понятна: он будет уходить по заранее выстроенному маршруту. А раз так, то его путь можно просчитать.

Басов довольно долго двигался напрямик по едва видимой глазу тропе и вдруг уткнулся в болото. Он почти решил двинуться в обход, но вовремя заметил сломанную ветку у самой кромки, там, где начиналась жижа.

Басов вырос на самом краю Ленобласти, где было полно болот. Они с мамкой каждую осень ходили туда за клюквой. С тех пор он не боялся трясин – знал, что сможет пройти их вдоль и поперек. Вот только…

Басов поглядел на свои кроссовки. В таких только по твердой земле ходить. В болото сунешься, враз останешься босиком.

Подумав мгновение, майор скинул обувь и шагнул вперед.

Он не догадывался, что Сноб в болото не пошел. Сбитый с толку внезапным выстрелом, он разнервничался, а нервным лучше в болото не соваться. Помедлив, он повернул вправо и двинулся в обход.

Погони слышно не было, поэтому оставалась надежда, что фора у него все же есть. Надо просто двигаться быстрее, чем его преследователи, и все будет хорошо.

Чем дальше он удалялся от места встречи с покупателем, тем увереннее себя чувствовал. Погоню он бы уже слышал. Или, по крайней мере, почувствовал.

Сноб посмотрел на часы: по его расчетам, дорога и ожидающий там автомобиль находились примерно в часе хорошего хода. Он вытер пот и прибавил шагу.

Басов прошел болото за полчаса и удивился, что получилось так быстро и ловко. Словно хаживал тут и не однажды.

– Мастерство не пропьешь, – буркнул он себе под нос, вытер босые ноги о траву и поспешил дальше. Холода он не чувствовал и сам удивлялся этому. В конце концов решил, что виноват кураж от погони, который он чем дальше, тем сильнее начинал испытывать. Даже проклятая боль притихла, а это тоже было совсем неплохо.

По его расчетам, Сноб хотел выйти на небольшую дорогу, а дальше либо на попутке, либо на оставленном где-то автомобиле добраться до аэропорта. Как он собирался пройти паспортный контроль, было не совсем понятно. Ориентировка на Сноба поступила во все места, через которые он мог покинуть страну или просто уехать куда подальше, сразу после того, как они поняли, что потеряли его из виду.

Впрочем, нельзя исключать частные самолеты, да и машина сгодится, на худой конец. Хотя… Это, пожалуй, не лучший вариант, поэтому сначала отработаем вариант с аэропортом.

Басов вышел на дорогу, когда уже начинало темнеть.

Метрах в ста от него стояла съехавшая на обочину старая модель «Жигулей». Какая именно, он разглядеть не мог, но его словно толкнуло. Если бы он хотел затеряться среди местного населения сам, выбрал бы что-нибудь подобное. Тут, на краю области, народ по-прежнему ездил на советских машинах, и даже не потому, что бедно жил, – их по нашим дорогам было не жалко. К тому же запчасти всегда под рукой, из Китая выписывать не надо.

Басов вернулся в лес и пошел по самому его краю к машине.

Он не дошел буквально шагов пятьдесят, как вдруг увидел выходящего из леса Сноба.

Это было такой неожиданной удачей, что Басов не поверил своим глазам. Однако это был он – Кирилл Анатольевич Бриль собственной персоной. Даже в сгущающихся сумерках его трудно было спутать с кем-то другим. Недаром ему дали такое погоняло – Сноб. Походка, развернутые плечи, гордо посаженная голова – все демонстрировало превосходство над суетящейся внизу чернью. Он убегал, наверняка нервничал, боялся, но даже в этой ситуации продолжал держаться как хозяин жизни.

Басов вытер струящийся по лицу пот, взглянул на свои черные почти до колен босые ноги и осторожно, стараясь не шуметь, двинулся к автомобилю, прикидывая, удастся ли зайти сзади незамеченным.

Это было довольно проблематично с учетом расстояния и того, что Сноб находился гораздо ближе к машине, чем он.

У него почти получилось. Подвела сухая ветка, не вовремя попавшаяся на пути. Щелчок грянул словно выстрел. Бриль резко обернулся и, выкинув руку с пистолетом, выстрелил почти наугад, на звук.

Пуля улетела куда-то в сторону, но это помогло мало. Сноб стремительно забежал за «жигуль» и оказался вне зоны видимости.

Басову ничего не оставалось, как выйти из-за старой елки и двинуться навстречу пуле. Конечно, он бежал не по прямой, а зигзагами, пригибаясь и отвечая из табельного оружия, но то ли Сноб был проворнее, то ли усталость больного тела сказалась…

Пуля вошла как раз туда, где жила терзающая его боль. Он даже успел подумать, что теперь там нечему будет болеть, – все разлетелось на куски.

Удар о землю он даже не почувствовал, хотя упал со всего размаху. Сознание отключаться не торопилось, но Сергей понимал, что в запасе у него всего несколько мгновений.

Он лежал, не чувствуя своего тела, и думал лишь о том, чтобы ему хватило сил не выронить пистолет. Басов не слышал приближающихся шагов, но знал, что Сноб подойдет к нему. Быстрей, быстрей, торопил он своего убийцу.

Сноб понимал, что надо убираться отсюда как можно быстрей, ведь в любое мгновение на дороге может появиться чья-то машина, но уехать, не проверив, жив ли его преследователь, было еще глупей.

Он быстро побежал к лежащему на дороге телу, собираясь, если получится, столкнуть его в заполненный водой кювет.

Незнакомый мужик лежал, скрючившись и подогнув под себя почему-то босые ноги. Сноб подошел и поднял пистолет, целясь в голову.

Выстрел прозвучал так неожиданно, что Сноб даже не сразу понял – его только что убили. Еще целых три секунды Бриль стоял, так и не успев выстрелить, а потом оружие выпало из его рук, и он упал на асфальт, уткнувшись лицом в грязные босые ступни того, кто его преследовал.

Четвертый

О том, что Кирилл Бриль и майор Басов мертвы, Софья узнала через три дня совершенно случайно. Забеспокоившись, что следователь долго не звонит, она набрала его номер. В конце концов, должен же Басов поинтересоваться, как дела у Протасова и у нее самой! Кроме того, майор обещал держать их в курсе насчет поимки Сноба. А вдруг тот еще рядом и по-прежнему хочет ее убить?

Ответил незнакомый голос, попросил представиться, а потом, ничего не объясняя, предложил прийти в следственный комитет.

Она пришла и все узнала.

Следователь, принявший дело в работу после гибели Басова, дал ей возможность успокоиться, а затем стал задавать вопросы.

Наверное, Софья отвечала правильно, потому что отпустили ее достаточно быстро, а может, просто поняли: женщина в прострации, поэтому будет правильнее отложить все расспросы до следующего раза.

Выйдя из здания комитета, Софья по привычке побрела домой, но, посмотрев на часы, спохватилась и побежала в больницу.

Может, лучше не говорить Ивану про Басова? Он только в себя начал приходить. Вчера впервые сам дошел до туалета и был ужасно горд, а тут она с известием. Как бы не навредить! С другой стороны, Протасов не красна девица, а боевой офицер. Вряд ли в обморок упадет.

Оказалось, беспокоилась она зря. Как только он увидел ее грустные глаза, сразу сказал, что уже все знает.

– Эти следователи совершенно бездушные люди, – возмутилась Софья. – Человек в больнице с тяжелым ранением лежит, а они ему – бах! – сразу в лоб такую новость. А если бы тебе хуже стало?

Иван поймал ее руку и прижал к губам.

– Мне сказали, что у Басова был рак четвертой степени. Ему жить оставалось месяц, не больше. Если бы я был на его месте, тоже хотел бы умереть так, а не на больничной койке.

– Я замечала, что он как будто всегда преодолевает боль, но стеснялась спросить.

– Ты все равно ничем бы не помогла. Никто не помог бы.

Протасов осторожно приподнялся и устроился повыше. Софья посмотрела на его впалые щеки и тут же отругала себя. Нет, нельзя поддаваться жалости. Они оба живы, они вместе. Что еще нужно?

Кашлянув и незаметно сморгнув слезинку, она заговорила на ставшую уже привычной тему:

– Ты знаешь, я никак не могу взять в толк, почему Кирилл решил, что я имею ко всему этому отношение? Ну пусть я даже попросила Шарманову сделать химический анализ. Сомневаюсь, что из-за этого Кирилл хотел меня убить. Правда, еще он сказал про наказание за мой уход, но я не верю. Не стал бы он рисковать.

– Уверен, что с какого-то момента он стал за тобой следить. Все решил поход к ювелиру. Бриль посчитал, что ты становишься опасной.

– Но на тот момент мне почти ничего не было известно! Я даже не догадывалась, что Кирилл и есть Сноб!

– Он решил иначе, поэтому стал действовать быстро, практически спонтанно.

– То есть моего похищения он не планировал? На него просто вдохновение сошло?

Протасов замялся, а потом нехотя сказал:

– Уверен, Сноб собирался убрать тебя, но каким-нибудь более изощренным способом и так, чтобы не попасть под подозрение.

– Подсыпать в кофе мышьяк?

– Ну…

– А я все думала, с чего он стал внушать моей маме, что хочет меня вернуть! С работы встретил, предлагал поговорить… Вот, значит, какие у него были намерения! Смешно.

– Обхохочешься, – мрачно выдавил Протасов и сменил тему: – Помнишь, я говорил про четвертого человека? Почему-то он не дает мне покоя.

Софья уставилась на него удивленно.

– Так, погоди… Ты хочешь сказать, что история с алмазом не закончилась? Я думала, что камень нашли.

– В том-то и дело, что нет.

– Как! Господи! Этого не может быть!

– Алмаз исчез, и в комитете считают, что забрал его как раз тот четвертый, которого вычислил Басов.

– Да кто он такой?

Протасов развел руками.

– Никто не знает и теперь вряд ли узнает. Никаких материалов по этому человеку Сергей Владимирович не оставил. Меня спрашивали, не знаю ли чего, но я не смог помочь.

Софья взяла его руку и прижалась к ней щекой.

– Вань, давай больше не будем говорить про этот камень. Мне кажется, я уже ненавидеть его начинаю.

– Ты же так хотела его найти!

– Не собиралась я его искать! Просто этот алмаз постоянно мельтешил перед глазами! Из-за него же все случилось!

Софья вытерла ладонью Ивана невесть откуда взявшуюся слезу и добавила:

– Я хотела совсем другого: чтобы нашли проклятого убийцу, из-за которого чуть не сломалась вся твоя жизнь. И моя тоже. То, что этим гадом оказался Кирилл, только ухудшает мое состояние, понимаешь?

– Понимаю.

Он заглянул в ее грустные глаза и сказал:

– Глядя на тебя, я начинаю мечтать о свежем, дивном, прекрасном… шоколадном торте.

– С чего вдруг?

– Просто давно не пробовал, – ответил Иван и, хитро улыбнувшись, погладил ее колено.

Зима наступила неожиданно. Еще днем в городе царствовал ленивый и сонный октябрь, а вечером вдруг – раз! – и как будто крепким снежком залепили в лицо. Глаза протер, а вокруг, куда ни бросишь взгляд, белый, плотный, словно давным-давно лежащий тут снег.

Софья вышла из больницы и даже зажмурилась, настолько невероятно выглядел город, укрытый холодным белым покрывалом.

Почему-то совершенно не хотелось идти домой на Моховую, и не просто оттого, что одной было там скучновато и пустовато. Слишком многое произошло за несколько недель такого, что совершенно изменило ее отношение к недавно казавшемуся уютным дому. Распростертое на полу тело Вайцмана, пустые недоуменные глаза Зои Модестовны, потерявшийся Рудольф…

Софья постояла, подставляя лицо летящему снегу, а потом повернулась и пошла совсем в другом направлении. Будет бродить по городу, пока не устанет так, чтобы прийти в квартиру и просто свалиться от усталости, ничего не замечая вокруг.

Где-то она читала, что Петербург появился не так, как все другие города. Москва, например, росла постепенно, шаг за шагом меняя свой облик. Сначала деревянная, с посадами и кривыми улочками, а уж потом – белокаменная, расширяющаяся и растущая вокруг Кремля. С Санкт-Петербургом все вышло иначе. Он сразу строился как столица империи и возник словно целиком, таким, каким все видят его сейчас.

Будто с неба спустился и встал над Невой.

Шагая по нежданно побелевшему и похорошевшему городу, Софья думала о том, что таким же его видели Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Тургенев.

Те же здания, те же каналы видела и Лариса Рейснер.

Здесь она в пролетке ехала рядом с Гумилевым, и он, целуя ее волосы, шептал:

Лери, Лери, надменная дева,Ты как прежде бежишь от меня.

А вот здесь она в расхристанной флотской шинели шла в толпе пьяных матросов, горланя песни под тальянку.

Тут она, размахивая шляпкой, возвращалась с заседания Совнаркома, откуда ее вытурили по распоряжению Ленина, не признавшего в надушенной и расфуфыренной даме пламенную революционерку.

А может, шла под руку с Раскольниковым и вдруг заметила на другой стороне улицы истощенную, постаревшую Ахматову, которой на следующий день отправила мешок рису.

Или ехала по Невскому в машине с открытым верхом, а рядом сидел мрачный Блок и кривил рот, слушая ее сказки о революции.

С тех пор прошло сто лет, а город словно застыл, не меняясь.

Или – не изменяя себе.

Кроваво-красный алмаз, оставивший страшный след в судьбах стольких людей и исчезнувший так же внезапно, как появился, ничего не изменил в облике этого странного, непонятного, не раскрывающего своих тайн города. Он видел и не такое. Гораздо более страшное, неизъяснимое и загадочное.

– Ну и пусть! – вслух сказала самой себе Софья. – Я же не стану теперь меньше его любить!

Она оглянулась – не примут ли за сумасшедшую – и добавила:

– Приду, нажарю картошки с луком и открою банку с селедкой! Кажется, у меня еще полбутылки коньяка осталось. Так сейчас мы его уделаем!

И зашагала к дому.

* * *

Кабул встретил долгожданной для местных жителей прохладой, после холодного Петербурга показавшейся ему приятным теплом.

Куртку он скинул еще в дороге, когда проезжали Баграм, и подставил тело знакомому ветру. В город они въехали с запада, оставляя в стороне аэропорт, где, возможно, его ждала полиция. Улица Саланг, которую он мог пройти вдоль и поперек с закрытыми глазами, приветствовала привычным шумным многоголосьем. На глаза навернулись слезы. Наконец-то дома! Скоро сможет обнять мать, братьев и Ашрафи. Она уже все глаза проглядела, высматривая его.

Перескочив через борт пикапа, он оглянулся на всякий случай и торопливо направился к воротам.

Охранник отдал честь, как приучили американцы: приложив прямую ладонь к виску.

– К пустой голове не прикладывают, – буркнул Иззатулла, проходя мимо.

Слава Аллаху, охранник не расслышал.

Войдя в дом, он сразу свернул на женскую половину. Покрытым грязью земли неверных он не может явиться к дяде.

На пути попалась служанка матери с блюдом, наполненным пловом. Увидев его, девушка замерла на мгновение, а потом сорвалась и бросилась вглубь дома, прижав блюдо к животу.

Улыбаясь, он пошел дальше. Навстречу уже торопилась мать.

– Слава Аллаху, Иззатулла, сын мой!

Мать припала к его ногам. Он помог ей подняться и обнял. Знакомый запах волос окончательно убедил: он вернулся, он справился, он дома.

Налетели сестры, младшие братишки, затараторили на дари, и сладкий звук родного языка окончательно вернул его к жизни. Причитая, его сразу повели в хамам.

Иззатулла снял одежду и растянулся на скамье. Он еще успеет к вечерней молитве, а уже после ночной пойдет на свою половину, где ждет появления своего господина прекрасная Ашрафи, любимая жена.

В покоях дяди он появился через два дня к вечеру.

Тот приветствовал племянника, но сесть не предложил.

Иззатулла достал потертый мешочек, вынул и с поклоном положил на низкий столик красный камень. Алмаз хищно сверкнул всеми гранями и застыл, прекрасный в своей неподвижности.

– Друг мой, – начал дядя, – ты – наследник знатного рода, получивший прекрасное образование, женившийся на племяннице богатейшего человека страны.

Иззатулла молча поклонился.

– С самого твоего детства мы многого ждали от тебя. Поэтому именно тебе доверили вернуть «Красное солнце», поиски которого не прекращались ни на минуту все сто лет. Этот бриллиант – больше чем драгоценность. Это символ стойкости нашего рода, символ нашей власти. Камень – сосредоточие лучших качеств тех, кому принадлежал несколько столетий, пока не исчез.

Дядя воздел руки и ненадолго замолчал. Иззатулла ждал, склонив голову.

– Твой прапрапрадед считал себя виновным в пропаже бриллианта, ведь именно он показал его той неверной и позволил женщине переступить порог сокровищницы нашего рода. Эту ошибку Аллах ему не простил, хотя он сделал все, чтобы искупить вину. Смерть той грязной женщины стала заслуженным наказанием, но Аллах был столь разгневан, что не позволил твоему прапрапрадеду обрести покой, а «Красному солнцу» – попасть домой. На смертном одре твой предок потребовал, чтобы его сыновья дали клятву не оставлять поисков до тех пор, пока камень не вернется в священное хранилище рода. Прошло сто лет, прежде чем наши молитвы были услышаны. Твое имя означает – Слава Аллаха. Сегодня ты доказал, что заслужил его.

Дядя встал и, подойдя к племяннику, крепко прижал его к груди.

– Теперь «Красное солнце» вернулось, – продолжил дядя, жестом приглашая Иззатуллу сесть. – Но прежде чем мы, вознесся хвалу Аллаху, возложим его на отведенное место в сокровищнице, он должен очиститься.

– Он омыт кровью неверных, дядя.

Тот взглянул из-под кустистых бровей и нахмурился.

– Она не может очистить от скверны. Ты должен отнести камень в священную мечеть Рузайи-Шариф, которая находится в Мазари-Шарифе, и положить «Красное солнце» на могилу Али, брата пророка Мухаммада. Там камень должен пролежать десять дней. Только тогда он будет считаться избавленным от грязи неверных, что касались его. Иди, мой мальчик, и возвращайся исполнившим свой долг до конца.

Иззатулла встал и, поклонившись, молча вышел.