Следующие дни текли вяло и однообразно. С утра – фехтование с подопечной, делающей, к слову, определенные успехи. Все же, несмотря на посредственную базу, физическую подготовку она имела отменную. Профессиональные спортсменки позавидуют. Так что фехтовали много и с интересом, но и только. Больше доверительных разговоров не было – то ли Матвей все же сделал ей внушение, то ли еще что.

Зато хватало разговоров с лейтенантом. Тому, очевидно, требовалось выговориться, поэтому к Семену он заходил часто и сидел подолгу. За время, которое они здесь провели, репутацию лейтенант заработал крепкую. Семен тоже, но чуть иную. Отчаянный рубака (х-ха!), умело управляющийся с любым видом оружия – это про него. Но такая репутация – она для обычного солдата, неважно, наемника или идейного защитника своего дома. Так что, по большому счету, кроме настырной ученицы, он ничье внимание не привлекал.

Лейтенанта же всерьез уважали. Тоже как солдата, но знающего и умеющего много больше, чем среднестатистический ратник. Кроме того, лейтенант тесно сошелся с разведчиками и теперь периодически выбирался с ними за стены. В общем, не просто герой, а фигура рангом повыше. В сущности, он и здесь подтвердил свое офицерское звание, только и всего.

Правда, тем самым он подтвердил и то, что не имеет отношения к здешней России. Даже в родном времени ходит поговорка, что если два офицера за полчаса разговора не найдут ни одного общего знакомого, значит, один из них шпион. Здесь же страна пожиже, армия поменьше… В общем, рядового солдата могут и не знать, а вот любой, кто занимает хоть какую-то должность, лицо публичное.

Вначале из-за этого на лейтенанта косились, но, быстро убедившись, что ему можно доверять, перестали обращать внимание на странности прибившегося к городу наемника. Толерантность цветет и пахнет, aгa. Нo Семен, в отличие от них, понимал главное. Если конкретно, то, что подготовка и опыт товарища позволяют смотреть и шире, и глубже. А самое главное, выводы делать куда более грамотные.

Так вот, лейтенанту расклады не нравились совершенно. Получив серьезнейшую плюху, угробив кучу народу и убедившись, что взятые в полунищем городе трофеи не окупят потерь, наемники просто обязаны были свалить отсюда быстрее поросячьего визга.

Что держит гетмана, было ясно, однако же буйная наемная вольница связана с ним только деньгами. Можно, конечно, договориться с командирами отрядов, но должность это выборная. В бою подчинение беспрекословное, однако, если офицер теряет авторитет у подчиненных, его запросто сместят. А то и покритикуют из дюжины стволов разом.

Вывод один: если не отступают – значит, им платят. Очень хорошо платят, раз сумма перевешивает риск сложить голову в бою с неуступчивыми русскими. Какие средства в это вложены, неприятно даже представить. И вывод прост: не отстанут, будут пытаться достать до последнего. Уроды!

Да еще и орудия эти… Никто не собирался их увозить, но и стрелять больше не пытались. Видимо, порох берегли. А это, в свою очередь, говорило о том, что планируется еще один штурм и, вероятнее всего, поляки ждут подкрепления.

Вообще же, сейчас и осаждающие, и осажденные оказались в ситуации, близкой к патовой. Поляки не могли вломиться в город. Русские не могли из него выйти. Более того, даже полноценную вылазку организовать не получалось – слишком мало среди защитников имелось профессионалов, а гнать в атаку ополченцев – это все равно, что просто отправить их на убой. Стоит признать, со стен обороняться у них неплохо получалось, но в открытом бою с серьезным противником никаких шансов не то чтобы победить, даже просто выжить не имелось.

Разведчики, правда, и заходили в город, и выходили из него. Лагерь противника обползали едва не в полуметре от часовых. Учитывая подготовку и знание местности, разведчики были грозной силой, но для организации чего-то серьезного их было просто мало. Учитывая, что гетман после удачных диверсий усилил караулы, рисковать без крайней нужды не стоило. Один черт заметят – и тупо задавят массой.

Вот и бурчал лейтенант, по поводу и без. Да и вообще, он сильно устал – в отличие от Семена, на него еще и немалый груз ответственности давил. Правда, на его склонности к снятию стресса это не повлияло. Ох, подскочит в городе демография через девять месяцев…

Семен даже устал шутить по этому поводу, тем более что лейтенант был малым куда более языкастым и отлуп давал мгновенно. В основном по поводу его монашеских привычек. Получалось едко, и Семен как-то, не выдержав, блеснул знанием психологии:

– Знаешь, судя по твоему поведению, внутри тебя сидит маленький, не наигравшийся в детстве и обиженный на весь мир ребенок.

Лейтенант с интересом посмотрел на него, склонив голову к плечу и став от этого похожим на экзотическую птицу. Ухмыльнулся и выдал:

– Aгa, ты еще скажи, что я его съел. Потому что это единственный вариант, как он мог попасть внутрь.

Парировать не получилось – честно говоря, свой «экспромт» Семен подготовил заранее, и продолжение в голову разом не приходило. Так что пришлось в очередной раз смириться с поражением. А на следующий день снова началось веселье.

Они как раз сидели с лейтенантом, предаваясь легкому расслабону. Местные, казалось, без дела не сидели вовсе, постоянно что-то обтесывая, поправляя, забивая… Трудоголики все, как один, хотя это как раз понятно. В такой период другие, как правило, и не выживают. Люди двадцать первого века на их фоне сами себе казались жуткими лентяями, но поделать ничего не могли. Воспитание не то.

Впрочем, к ним претензий как раз не было. Семен, помимо возни с Матреной, учил и других ополченцев. Ну, как учил – показывал самые простые действия с длинноклинковым оружием, заставляя отрабатывать их до автоматизма. Как говорил в свое время Лапшин, лучше знать немногое, но хорошо, чем много, но кое-как. С этим было сложно не согласиться, особенно учитывая, что в текущих условиях, имея невеликий запас времени, да еще и с не самым лучшим тренером серьезно обучить вчерашних крестьян и мастеровых казалось просто нереальным. Так что учил, чему мог и как умел. Для местных и это казалось откровением.

Лейтенант как раз вернулся из очередной прогулки по вражеским тылам. Был он зол, имея на то причины. Поляки (а может, немцы или еще кто – собрался-то за стенами полный интернационал), разозленные неудачами, оторвались на тех жителях посада, которые еще оставались в живых.

Добро бы просто вешали – это в нынешние времена выглядело делом, можно сказать, житейским. Но эти уроды развлекались с чувством. Так что содранная заживо кожа выглядела мелочью, не стоящей особого упоминания. Семен, откровенно говоря, был рад, что ему не пришлось этого видеть. Если уж привычного, кажется, ко всему лейтенанта мутило до сих пор, так что взять с глубоко гражданского человека, пускай и обученного стрелять да махать железом?

На фоне этого постоянно со злостью вспоминались доморощенные всепрощальщики, опять в последние годы лезущие изо всех щелей и утверждающие, что там, за кордоном, такие же люди. Хорошие, добродушные… Их бы сюда, чтоб сами посмотрели. А еще лучше поучаствовали. Чтоб мужиков запороли до смерти пьяные шляхтичи, а баб дружно разложила не менее пьяная солдатня, желательно всей ротой. Вот тогда они, может, и поймут, что за кордоном у русских друзей нет. И вообще! Кто забывает историю – тому поправляют географию.

На этой мысли Семен и лейтенант сошлись без каких-либо споров. А сейчас сидели, пили сбитень – вкуснейшая все же вещь – да смотрели на затянутое низкими тучами небо. С утра периодически брызгал дождик, грозящий перейти в снег, однако потом распогодилось. Так что сейчас посидят, а потом лейтенант уйдет отсыпаться, а Семену предстоит очередной урок со строптивой, но все же одаренной ученицей, после чего, немного отдохнув, опять придется заниматься с сельскими олухами…

А на вечер будет салат – здесь их не то чтобы не знали, скорее, не совсем понимали смысла, предпочитая всевозможные каши. Но Семен как-то рассказал пару рецептов, и хозяевам зашло. Вот и сейчас кухарка возилась, чтобы заранее все подготовить. Если конкретно, то ингредиенты к салату, который Семен в шутку назвал «Сборная России по футболу». Почему именно так? Да просто в него входят только отборные овощи.

Именно в этот момент все и началось. Совершенно неожиданно и столь же страшно. И, честное слово, оба они в тот момент предпочли бы оказаться как можно дальше от эпицентра событий.

Выглядело это так, словно в недрах земли проснулось и зарычало какое-то первобытное чудовище. Какое именно? Ну, скорее всего, гигантский крот, потому что именно с кротовиной в первую очередь ассоциировалась вставшая дыбом земля. Стена крепости, под которой она, собственно, и забурлила, изогнулась немыслимым, совершенно противоестественным образом. Затем по каменной кладке пошли трещины, и все это безобразие с грохотом рухнуло, рассыпаясь на отдельные глыбы камня и кирпичи.

Мина, пронеслось в мозгу Семена, работавшем на удивление четко. Подкопались-таки поляки, нашли способ. Не сами, разумеется, как инженеры они особо не блещут, но среди наемников, может статься, нашлись умельцы. Или помогли те, кто за происходящим стоит. Неважно, главное, все у них получилось.

Стоит признать, выглядело это куда более жутко, чем в голливудских блокбастерах. Там вспышка, грохот, неподъемные каменные глыбы разлетаются на сотни метров. Здесь и сейчас – лишь глухой рокот, стена рушится, а камни просто раскатываются, сметая заборы и людей, что попадаются им на пути. Не так и велика их сила, даже стены вроде бы не самых прочных изб успешно противостоят ударам. Но выглядит это почему-то намного страшнее. Может, из-за того, что понимаешь: все по-настоящему.

– Чего застыл?!

Из ступора Семена вывел удар в плечо. Повернувшись, он обнаружил рядом с собой лейтенанта, протягивающего бронежилет, без малейших сомнений схватил его и начал поспешно натягивать. Кевлар, разумеется, не в силах противостоять ножу или шпаге, однако пулю из пистолета вполне останавливает. Плюс вшитые титановые пластины дают какой-никакой эффект. Правда, те переносные гаубицы, что здесь обзывают ружьями, имеют на ближней дистанции жутковатую эффективность, но даже с учетом этого броня из будущего лишней не будет. Как повезет, разумеется, но шансов один черт больше.

– Что за…

Матвей стоял на крыльце, разинув рот. Судя по его реакции, подобного он в жизни не видел. Не все-то ты знаешь, с некоторой долей злорадства подумал Семен, а язык уже на автопилоте рявкнул:

– Собирай мелкую! Город не удержать…

Уж кем-кем, а тугодумом Матвей точно не был. И что рухнувшая стена подписала городу и его защитникам смертный приговор, он понял сразу. Грозно рыкнул на заметавшихся слуг и метнулся обратно в дом. Навстречу выскочила Матрена, ужом проскочила под рукой отчима и метнулась в сторону грядущего эпицентра событий, но была на полпути перехвачена Семеном. Тот, с трудом удерживая девчонку, плюнул на приличия, содрал с себя бронежилет и напялил на опешившую от происходящего ученицу. После этого толчком отправил ее прямиком в объятия подоспевшего Матвея и, подхватив шпагу и пистолеты, рванул по улицам вслед за лейтенантом.

И ведь оба же понимали, что там, куда они бегут, их появление мало что изменит. Ну, позволит жителям города продержаться на пару минут дольше, и только. Однако то, что называется честью, долгом, а может, просто стадным инстинктом гнало их на помощь людям, которых за эти дни они уже стали воспринимать как своих.

Когда Семен подбежал к месту взрыва, там уже вовсю кипела рукопашная. Поляки – они сволочи, но не дураки, и к штурму успели подготовиться неплохо, причем идеально синхронизировали момент взрыва и последующую атаку. И на приступ шли отменно подготовленные, многочисленные отряды. Еще не осела пыль, а в пролом уже лезли наемники, встретившие яростный, но неорганизованный отпор малочисленных защитников города. Конница, правда, не лезла – в мешанине битого камня лошади могут разве что ноги переломать. Но это, увы, было единственным светлым пятном на картине, поскольку наемники и без того превосходили пытающихся им противостоять и числом, и выучкой. Да вдобавок, разозленные потерями, рвались в город, как алкаши, штурмующие пивной ларек. Словом, весело.

Семен даже сообразить ничего не успел, как бегущий перед ним парень с увесистым колом в руке рухнул как подкошенный. Однако даже своей смертью он здорово помог – сабля убившего его поляка застряла в разрубленном на треть теле, и ее хозяин слишком долго возился, освобождая оружие. Семен, не останавливаясь, перепрыгнул через тело, рубанул и раскроил череп поляка. Лезущий следом за наемником здоровяк, коротко и непонятно выругавшись, нанес сильнейший удар, который Семен не сумел блокировать, только отвел в сторону. Противник, не справившись с инерцией, провалился и подставил бок. Семен тут же ударил в него кинжалом, попав аккурат чуть ниже кирасы, и тут же, не обращая более внимания на еще не понявшего, что случилось, покойника, атаковал третьего противника. Тот уже выхватил пистолет, но удар шпаги снес ему кисть руки вместе с оружием…

Дальнейший бой в сознании Семена рассыпался на калейдоскоп несвязанных между собой эпизодов. Позже он так и не смог собрать этот пазл в цельную картину. Его рубили, в него стреляли, а он рубил в ответ, стараясь опередить врагов. То образовывалась жуткая толчея, то все распадалось на мелкие поединки один на один, один против трех, стенка на стенку… В таком бою вся его фехтовальная техника оказалась совершенно бесполезной, однако Семен как-то держался. И пришел в себя уже далеко от стены, в каком-то закутке между домами, куда затащил его лейтенант.

– Ну ты силен! – голос товарища звучал хрипло.

– Чего? – горло пересохло настолько, что хрипеть получилось не хуже.

– Ты там рубился, как черт, – на сей раз у лейтенанта получилось куда более внятно, и в словах звучало откровенное уважение. – Попадись ты мне лет пять назад, я сделал бы из тебя отличного солдата. А теперь бежим!

Они и побежали к показанному им Матвеем лазу. По дороге лейтенант, который, в отличие от Семена, контроль над собой не терял и на грани падения в состояние берсеркера не балансировал, успел рассказать, что бой оказался проигран почти сразу. Там, где вломились пришельцы из будущего, они покрошили человек двадцать. От Семена попросту шарахаться начали, но вокруг-то были обычные люди, ратники да мужики. Застигнутые врасплох и к тому же вооруженные чем попало. Их перебили без особых проблем. Вот тогда он Семена и выдернул, благо тот до конца невменяемым не стал и остатки соображаловки сохранил.

Что же, все ясно. Пора делать ноги. Оставалось лишь добраться до неприметной избы да нырнуть в стоящую рядом баню. Там поднять пару досок возле массивной и монументальной, как памятник Ильичу, печи-каменки – и обнаружить, что лаз завален. Черт! Видимо, от сотрясения, когда стена рушилась, влажная от стекающей из бани воды земля решила, что с нее хватит. Перемудрили строители с маскировкой и о последствиях не подумали. Паршиво, но имелся аварийный вариант. Благо город невелик, добежать до места несложно.

Легко сказать – сложно реализовать. Город кипел. Сновали туда-сюда люди, где-то раздавалась стрельба. Проникшие сквозь пролом наемники расползались по улицам с невиданной скоростью, как раковая опухоль. Над улицами густо стоял звон клинков вперемешку с руганью и дымом от неспешно разгорающихся домов. Словом, нормальный процесс городского боя во всей красе.

Немного упрощало ситуацию лишь то, что наемники, утратив единое руководство, не слишком торопились открывать ворота. Хотя бы потому, что город и так уже практически взят, а когда в него ворвется тяжелая конница, то трофеями придется делиться с гусарами. А эти крылатые не только отменные бойцы, но и все, как один, благородные. Спорить с ними из-за понравившейся безделушки себе дороже. Поэтому пускай ждут своей очереди, а те, кто клал головы и лил кровь, успеют в полной мере насладиться самыми первыми, сладкими минутами победы и грабежа.

Что же, логично. Каким-то боевым товариществом и взаимовыручкой, если они не оправданы финансовыми интересами или хотя бы личной дружбой, здесь и не пахнет. Так что будут кавалеристы ждать, когда им соизволят открыть ворота, никуда не денутся. И через завал не рванут – здесь давным-давно знают, что не стоит мчаться вперед быстрее собственного ангела-хранителя. А значит, кое у кого появляется лишний шанс уйти целыми.

Лейтенант, заметно лучше Семена изучивший город, вел его окольными путями и узкими переулками. Местами, куда вряд ли сразу полезут захватчики, а значит, есть шанс никого лишнего не встретить. Жаль только, что гладко было на бумаге, но забыли про овраги. Или, если по-простому логика боя не совпадает с человеческими о ней представлениями. И неудивительно, что тихо им уйти все же не удалось. Влетели они случайно и, возможно, миновали бы проблему, свернув раньше или позже. Но они свернули именно здесь…

Вот ведь твою ж налево! На узкой улице шел настоящий бой. Невысокий, но крепенький парнишка, в котором Семен признал одного из своих учеников, лихо рубился сразу с четверыми. И получалось у него на удивление неплохо – смертельная опасность явно оказалась лучшим учителем, чем заезжий мастер клинка. Сабля в руках парня так и мелькала, практически сливаясь в сплошной высверк стали. Противники его, может, и были хорошими солдатами, но – в строю. Индивидуально же – так себе, да и работать вместе их явно никто не учил. Скорее всего, они были из разных отрядов, а потому больше мешали друг другу. В ином случае у парня не было бы шансов. А так он вполне уверенно оборонялся. Точнее, активно пытался атаковать, но все же врагов было четверо.

Все это Семен наблюдал в течение секунд пяти, не больше. А потом наемникам, очевидно, надоело возиться и рисковать получить железом в брюхо в момент, когда город уже практически пал и пора начинать грабить. Поэтому и действовали они без лихости, зато грамотно. Один из наемников что-то рявкнул по-немецки – уж этот собачий лай ни с чем не спутаешь – и отскочил назад. Остальные прикрыли его на пару секунд, а большего и не требовалось. Очень спокойно, но в то же время быстро, сказывался многолетний опыт, немец извлек из петли-кобуры на боку пистолет и разрядил его в грудь оказавшейся внезапно кусачей жертвы.

В фильмах пуля может отшвырнуть человека назад, он может сделать пару шагов, сказать что-нибудь… В общем, миллион вариантов. Здесь все было проще. Мальчишка как стоял – так и упал на спину, и сабля зазвенела, подпрыгнув на утоптанной до каменной твердости земле.

– Убью, сволочь!

Он сам не узнал собственного голоса. Еще несколько месяцев назад Семен бы тихонечко ушел, пока не заметили. А сейчас он бежал вперед, подняв оружие на манер японского самурая, и немец умер, даже не успев понять, откуда пришел удар. Голова, покинув плечи, запрыгала по земле, шлепая по ней длинными грязными волосами, а Семен уже насаживал на шпагу второго, успевшего повернуться, но не успевшего хоть что-то предпринять. Третий с похвальной быстротой рубанул шпагой, почти такой же, как у Семена, только отделанной попроще. Все это мозг отметил мимоходом, отстранение и притом нереально быстро.

Семен блокировал удар совсем не технично, сойдясь гарда в гарду, и тут же лягнул немца в пах. Удачно – наемник сложился, как перочинный нож. Семен тут же повернулся, встретил атаку четвертого противника, размашистую и неуклюжую. Одним поворотом кисти увел его клинок в сторону и завершил движение длинным, почти театральным выпадом. И, не дожидаясь, когда зажимающий рассеченное горло наемник осядет на землю, орошая ее кровью, нанес быстрый рубящий удар по удачно подставленной шее ушибленного, разрубая позвоночник.

– С ума сошел?

– Пустое.

– Ты что, крутой? – лейтенант схватил Семена за грудки, но тут же отлетел назад. Не столько от силы толчка, сколько от неожиданности.

– Да. Почти вертикальный. Еще вопросы?

– Ты…

– Заткнись, – отмахнулся Семен от лейтенанта и быстро склонился над раненым парнишкой. – Живой. Берем его, быстро!

– Да куда мы его возьмем? – почти взвыл тот, но послушно подхватил раненого за ноги. – Куда?

– Нибудь, – рыкнул Семен, подставляя спину. – Как ты его тащить собрался? На меня вали! Вот, правильно. Бегом!

Тащить раненого на спине и тяжело, и неудобно. Хвала всем богам, что бежать оставалось всего ничего. Два переулка, минуту посидеть в кустах, пропуская мимо очередную группу наемников – и вот они на месте.

Второй ход – в такой же неприметной избе, только не в бане, а в самом доме. Спуститься в подвал несложно, а там – кадушки с огурцами, грибами и прочей снедью длительного хранения. Размеры тары тоже разные. Один из бочонков сдвигается, за ним тщательно замаскированная дверь. Самое, пожалуй, сложное, закрывая ее, подтянуть неожиданно тяжелую посудину так, чтобы она хоть немного прикрыла дверь и чтобы та не бросалась в глаза. Неудобно, однако же те, кто уходил до них, с задачей справились, так что повторить эту процедуру – совсем не подвиг.

Ход оказался довольно высоким, да и идти по нему было удобно. Сухо, пол твердый, поворотов неожиданных, опять же, нет. Выглядит очень древним – наверняка строили его не одно десятилетие назад, что поневоле внушало уважение к мастерству зодчих. Главная задача лоб не стесать – кое-где потолок все-таки пробили корни растущих наверху деревьев. Учитывая, на каком расстоянии от стен здесь рос лес, длина хода поневоле внушала уважение. Ну а то, что потолок корни таки пробили – так чему удивляться? Дома совсем маленькие деревца ухитряются асфальт взламывать, а здесь преграда куда как пожиже будет.

Они выбрались из хода на краю оврага. Тот, кто строил подземную дорогу, оказался достаточно умен и вывел ее аккурат на склоне, чуть ниже густых зарослей ивняка. Умное решение. Кустарник сам по себе неплохо скрепляет почву и защищает склон от дальнейшего обрушения. Вдобавок он хорошо маскирует точку выхода. Ну и, если все же что-нибудь произойдет, то такие заросли восстанавливаются очень быстро. В отличие от елок-сосен, которым до хоть каких-то серьезных кондиций расти несколько лет, ивняку только волю дай. Глазом моргнуть не успеешь, как все заросло.

Людей снаружи не было, беглецов явно никто не ждал. Следов, кстати, тоже не наблюдалось – похоже, Семен ошибся, и из города Матвей с домочадцами выбирались иным путем, гостям неизвестным. Что же, логика есть – не стоит складывать все яйца в одну корзину. Оглядевшись, Семен лишь присвистнул невольно – до города метров пятьсот, не меньше.

Ладно, плевать. Уходить надо в любом случае. Только сперва посмотреть, что с раненым – может, проще добить, чтоб не мучился. Звучит неприятно, однако шутками, страшилками и прочими филологическими извращениями тут и не пахнет. Суровая правда войны, вот как это называется.

Похлопав раненого ладонью по щекам, Семен добился того, что тот открыл глаза. Взгляд был мутный, однако какие-то следы мысли в нем все же наблюдались. Что же, оно и к лучшему.

– Слушай внимательно. Сейчас будет очень больно. Терпи, не ори. На вот, зажми в зубах.

Тот послушно закусил палку – и это было оправданно, поскольку когда с него сдирали кольчугу, боль наверняка чувствовал адскую. Но не орал и не стонал – здешний народ терпелив и умеет владеть собой куда лучше, чем какие-нибудь индейцы Джеймса Фенимора Купера.

Зато, когда они увидели рану, то лейтенант лишь выругался коротко. Семен, впрочем, испытывал те же эмоции.

– Ах ты ж!

Мальчишке не повезло. Точнее, сам дурак. Небось, решил с утра покрасоваться перед барышней или, как вариант, просто времени не было сделать все правильно. Надел кольчугу аккурат поверх рубахи – и сделал ошибку, типичную для диванного любителя фэнтезийной литературы для женщин, но совершенно непростительной аборигену этого времени.

Кольчуга – доспех своеобразный. Огромный плюс – почти не стесняет движений. От режущих ударов защищает отменно. Потому и была так хороша в толчее строя, когда сильные удары практически не проходили – не размахнешься. Вот только получив режущую, пускай и неглубокую, рану в руку или ногу, очень быстро истечешь кровью. Именно для защиты от такого кольчуга и «затачивалась».

От сильных рубящих ударов она тоже защищает. Хуже, ей тупо не хватает жесткости, однако скользящий удар отведет, синяком отделаешься. Да и прямой – не приговор, сабля или меч разрубят несколько колец, но не проникнут глубоко. Скорее всего, даже стеганый кафтан, который принято надевать под кольчугу, не пробьет. То же с ударом стрелы или копья – стрелу отобьет, удар копья или отведет или ослабит. Страшнее шестоперы и прочие клевцы, но тут не спасет и кованый панцирь.

Однако сейчас на поле боя правил его величество огнестрел. И кольчуга разом превратилась из защиты в обузу. Пуля из пистолета не обладает выдающейся убойной силой. Плюс ее траектория в данном конкретном случае давала шанс, что раненый отделается не особенно серьезной дырой в мышце. Но между ней и человеческим телом встала кольчуга – и не остановила кусочек свинца. Даже скорость толком не замедлила. Вместо этого разорванные ударом кольца попали в тело, рассекая его не хуже обрубков гвоздей, которыми в родном двадцать первом веке любят начинять бомбы доморощенные террористы. Будь под кольчугой толстый поддоспешник с набивкой из конского волоса, может, и обошлось бы, но сейчас рана выглядела жутко.

– То-то он так легко двигался, – мрачно заметил лейтенант. – Дай-ка посмотрю…

К слову, тут было, на что посмотреть. И уже через минуту лейтенант, чуть повеселев, выдал довольно оптимистичный вердикт: жить будет.

Рана выглядела жутко, еще страшнее была огромная, на половину груди, гематома. Все же здешние пули – штука своеобразная. Однако все эти повреждения оказались поверхностные, внутренние же органы заработали разве что ушиб. Тоже паршиво, и без последствий для организма не останется, но далеко не так опасно, как выглядит со стороны. Отлежится и снова пойдет, выдал свой вердикт лейтенант. Что же, оставалось лишь поверить ему на слово.

Лесом они ушли километра на три, после чего остановились на отдых. Все же тащить раненого на себе довольно сложно. Правда, к его чести, он все же часть пути прошел сам, но шатало его, как пьяного. Очень похоже, помимо ранения тут имела место быть еще и контузия. То ли головой ударился, когда падал, то ли последствия все той же пули.

Впрочем, Семен тоже был не в лучшей форме. Это в горячке боя многое не замечаешь, на адреналине идешь сам и тащишь груз, но останавливаешься – и считай, все, туши свет. Моментально и усталость приходит, и боль в мышцах. А главное, он и сам был ранен, причем дважды. Несильно, однако же когда адреналиновая анестезия закончилась, это моментально добавило «приятных» ощущений. Лейтенант перевязал, конечно, чтобы кровью не истекал, но радости все это уж точно не добавляло.

Вот и сидели теперь, отдыхали. По всему выходило, что здесь и заночуют – собак у поляков вроде бы не было. Жаль, что костер не разведешь – опасно, и припасов никаких. Ну да ничего, главное – живы, это уже немало.

Вот только жизнь – она совсем не малина. Хотя бы потому, что ночи здесь холодные, а с одеждой дело швах. Это с оружием нормально – при себе и холодное, и огнестрельное, а вот со всем остальным – увы. У лейтенанта еще более или менее – кафтан, поверх него бронежилет. У Семена заметно хуже – тот же кафтан, но изрядно порванный и испачканный кровью. У раненого – ничего, штаны да рубаха, еще повезло, что сапоги есть. К тому же его изрядно знобило от кровопотери. И единственное, наверное, что им оставалось – это закутать его во что можно, радуясь, что хотя бы комары моментом не воспользуются.

Хе-хе! Хорошо еще, что они мужчины, в ином случае нашелся бы какой-нибудь ортодокс, да осудил за бесстыдство. И плевать ему, что тут творится! Бывают такие, и немало. Впрочем, на их мнение всегда есть контраргумент. Какой? Ну, хотя бы тот, что бог создал людей голыми, поэтому нудизм где угодно и когда угодно не может оскорблять чувств верующих. А кому не нравится – получит в морду!

Увы, даже эти мысли отвлекали от мрачной реальности мало. Повесил сам себе на шею обузу, мрачно думал Семен, в хорошем темпе сооружая шалаш. К слову, делать это он не умел, но лейтенант в плане всяких полезных для жизни умений был сродни энциклопедии. И в результате роль Семена уверенно сводилась к сбору и доставке веток, из которых напарник в темпе сооружал вполне сносное жилье. Без удобств, конечно, ни санузла, ни джакузи, но зато в таком хотя бы ночью не околеешь.

– Все, отлеживаемся, – выдохнул лейтенант, закончив. – Черт, жрать-то как хочется!

Желудок Семена предательски заурчал. Он, конечно, плотно позавтракал, но потом много дрался и еще больше бегал, да и солнце уже клонилось к закату. Немного подумав, он выдохнул:

– Знаешь, ты как хочешь, а я сейчас к городу двину, – и после короткой паузы добавил: – Попытаюсь чем-нибудь разжиться.

Еще полгода назад ему и в страшном сне подобное не могло бы присниться. Вечером, одному, по лесу, да еще и по доброй воле! Сейчас же он не сомневался ни в своей способности дойти до места, ни в правильности своего решения. А главное, лейтенанта его слова совсем не удивили.

– За девчонкой своей пойдешь?

– Нет, – соврал Семен.

Лейтенант окинул его многоопытным взглядом, хмыкнул недоверчиво, но промолчал. Вместо этого натянул бронежилет прямо на рубаху и встал:

– С тобой пойду.

– А…

– Ничего с нашим героем не случится. Он к такой жизни куда привычнее нас. Одежда есть, крыша над головой тоже какая-никакая имеется. Пару местных пистолетов я прихватил, отдам ему, так что безоружным не останется. Ты готов?

– Нищему собраться – только подпоясаться.

– Ну так пошли!

Они и пошли. Лейтенант практически бесшумно шагал впереди, Семен топал следом. Получалось у него заметно громче. Впрочем, сейчас это было непринципиально: во-первых, до города далеко, а во-вторых, там сейчас творился знатный бардак, и за криками, визгами да стрельбой услышать, как идет по лесу человек, можно было, лишь ведя целенаправленный поиск.

Вышли они на удивление точно. Аккурат к лагерю поляков, сейчас пустому. Все правильно, осаждающие наконец одержали победу и сейчас активно снимают стресс грабежом, насилием и убийствами. Все старо, как мир, и «три дня на разграбление» – традиция, уходящая в глубину веков.

Неудивительно, что в лагере не оказалось даже часовых, только тяжелораненые. На глазах Семена один из них с трудом выбрался из дома, справил малую нужду и со скоростью беременной улитки заполз обратно. А еще на краю леса обнаружилось несколько десятков могил. Приятно, черт! Аж на сердце потеплело. Только лейтенант на этот комментарий товарища лишь поморщился:

– Знаешь, говорят, когда Илья Муромец дрался со Змеем Горынычем, то снес чудищу поганому две головы, а тот Илье – всего одну. Вот так богатырь и победил по очкам.

В словах его была горькая правда. Пускай они и накрошили кучу врагов, поражение остается поражением. Впрочем, у лейтенанта и без того поганое настроение тоже просело ниже плинтуса. Молча кивнув, он бесшумной тенью скользнул в кусты, меняя позицию. А Семен задержался на пару минут, продолжая наблюдение. И, как показала жизнь, это было опрометчивым решением.

В мире существует очень много приятных ощущений, но, как ни странно, прикосновения холодного металла к затылку таковыми не являются. А главное, ничто не нарушало тишину – кто бы ни тыкал в Семена железкой, он явно превосходил его в диверсионной подготовке.

– Встань. Повернись. Руки держи на виду.

Медленно-медленно, стараясь не делать резких движений, Семен поднял руки. Можно было попытаться дернуться, только шанс умереть повышался кратно, и потому не стоило торопиться. Вначале требовалось разобраться в обстановке. Так же осторожно он выпрямился и лишь после этого чуть-чуть повернул голову. И – выдохнул облегченно, как оказалось, он все это время не дышал.

Тот, кто держал у самой головы застигнутого врасплох путешественника пистолет, был не просто знаком – не раз за столом вместе сидели. Один из доверенных людей Матвея по прозвищу Лис. Как раз за умение бесшумно двигаться в любой обстановке и дали. Впрочем, Лис тоже узнал Семена и тут же опустил пистолет.

– А мы думали, ты погиб…

– В твоем голосе столько разочарования, что, кажется, ты рассчитывал именно на такой результат, – буркнул Семен, опуская руки.

Лис только плечами пожал:

– Думай, что хочешь.

В отличие от пришедшего в голову Семену едкого, но целиком выдуманного ответа, в голосе Лиса была такая усталость, что Семен моментально пожалел о своих словах. Окинув взглядом окружающий пейзаж, он обнаружил лейтенанта, крайне недовольного происходящим. Ну да, его тоже взяли, как младенца. Двое крепких парней стояли рядом, без малейшего смущения убирая свое оружие.

– Сколько еще уцелело?

– Немногие, – махнул рукой Лис. – Пошли.

Оставалось только подчиниться, хотя, по чести говоря, это вполне совпадало с желанием самого Семена. Лейтенант же и вовсе ни слова не проронил, только кивнул, соглашаясь. Так что следующие десять минут они активно шли по лесу, и основной проблемой было не дать какой-нибудь незамеченной в надвигающихся сумерках ветке выбить себе глаз. Последнее удалось, но с оговоркой – пару раз хлесткие удары по лицу Семен все же заработал.

По дороге Лис неохотно и коротко ввел их в курс дела. Матвей, как и предполагали Семен с лейтенантом, ушел своим личным, никому кроме него не ведомым ходом. Вообще, глядя на это безобразие, создавалось впечатление, что подземные ходы тут роют все кому не лень. И вообще, под землей не каменная твердь, а лабиринт вроде тех, по которым у ученых крысы бегают. Тем не менее сейчас наличие лишнего хода пришлось на руку, и, пока у пролома кипела схватка, Матвей ушел сам и увел с собой немалую часть своих людей. Если конкретно, всех, кто был в доме.

Вот так. Кто-то скажет подло, кто-то – разумно. Все равно повлиять на что-то уже не получалось, а так хоть людей спас. Семен не пытался кого-то осуждать или одобрять, что сделано – то сделано. Есть вопрос намного важнее: как жить дальше.

Впрочем, нашелся еще один вопрос, который повис на шее Семена с воплем «Живо-ой!». Незадачливый исполнитель роли опоры просто вынужден был обхватить ее за талию и пошире расставить ноги, дабы не упасть. Матрена хоть и была по местным меркам худощавая, но все же телосложение имела далеко не воздушное.

Впрочем, со слезами-соплями разобрались быстро. Все же реалии этого мира отсеивали истеричек еще на стадии естественного отбора. Да и вообще, буднично все развивалось. Матвей выслушал рассказ об их эпопее, кивнул и послал одного из своих людей за раненым. Здоровенный мужик с очень впечатляющими, похожими на лопаты, кистями рук молча кивнул и ушел, взяв с собой еще троих. На предложение лейтенанта показать дорогу лишь отмахнулись – этот лес они знали, как тропинку к бане, и место сразу определили по описанию.

Ну и бог с ними. Зато есть возможность поесть наконец и отдохнуть, благо и продовольствие имелось, и не слишком уставшие, готовые к несению караульной службы люди. Уходил Матвей с относительным комфортом, уведя не только человек двадцать только мужчин и в полтора раза больше женщин. Унесли кое-какие ценности, припасы опять же. Словом, жить можно. Пока. Но дальше Семен пока и не пытался заглядывать. Поужинал – и отключился, кажется еще до того, как успел закрыть глаза.

Проснулся он на удивление рано, солнце едва начало подсвечивать небо над деревьями. Похоже, он всю ночь проспал в той же позе, в которой вырубился. Тело это подтверждало – затекло так, что при малейшей попытке шевельнуться мышцы словно пронизывали тысячи мельчайших иголочек. Пренеприятно, но знакомо. И рецепт лечения знаком.

Появившийся минутой позже лейтенант, увидев активно разминающегося (ну в меру возможного – вчерашние ранения не прошли даром, и кое-какие движения были просто-напросто чересчур болезненны) напарника, одобрительно кивнул и присоединился. И уже очень скоро они, пришедшие в себя и согревшиеся, сидели возле полуугасшего костра, прихлебывая бодрящий отвар на брусничных листьях.

Лагерь оживать не торопился. Народ, тоже уставший, но менее чувствительный к холоду и прочим неудобствам, спокойно отдыхал. Бодрствовали только часовые, но они вели себя максимально тихо – и чтобы не демаскировать собственные позиции, и чтоб не мешать спящим. Идиллия…

– Завидую я тебе, – сказал вдруг лейтенант, задумчиво разглядывая дно своей чашки. Посудина была эвакуирована из города исключительно за свою стоимость – как-никак серебро. Богатая посуда и неудобная – серебро мгновенно нагревается и обжигает губы. Приходилось терпеть.

– Чему?

– Такая девчонка за тобой таскается…

– А сам-то?

– Не путай теплое с кислым, – поморщился лейтенант. – Она у тебя особенная.

– Ну, это я уже понял. Только не знаю, кто ж все-таки ее родители.

– Не понял ты меня. Ладно, давай объясню на пальцах. Вот смотри. Ты как относишься к феминизму?

– В каком смысле? Изначальному или современному?

– Гм… Ты понимаешь разницу? Это хорошо. Давай про современный.

– Ну… Раньше женщины требовали равных прав, сейчас же – чтоб их признавали высшими существами, как-то так.

– И?..

– А что и? Равными нам все равно не быть. Как мужчины не умеют рожать, так и женщине сложно добиться чего-то там, где требуется физическая сила. И, как следствие, они чаще всего хуже как специалисты. Банально потому, что там, где мужчина проходит путь грузчик – разнорабочий – квалифицированный специалист – инженер, женщина сразу садится в кресло. Потому как мешки таскать было для нее нормой за сто лет до моего рождения, но не сейчас. И, как следствие, целый пласт подготовки у дамы выпадает.

– Тоже верно. Хотя и однобоко.

– У тебя есть мысли более развернутые?

– Не мысли, знания. Вот смотри. Что такое война?

– Ну… Это конфликт между государствами с применением оружия.

– Немного упрощенно, однако в целом верно. Но есть еще один аспект, о котором все забывают. Война – это геноцид мужчин.

Семен задумался. В принципе, это совершенно не вязалось с тем, что было принято говорить в его времени. Так что звучало непривычно. Вот только опровергнуть слова лейтенанта с ходу не получалось. Оставалось лишь спросить:

– Что с того? И какое это имеет отношение к феминизму?

– А самое прямое. Вот погляди. Человеческую жизнь у нас принято провозглашать высшей ценностью.

– А разве нет?

– Здесь и сейчас с тобой бы поспорили. Впрочем, если понимать, что твоя собственная жизнь – она тоже человеческая, то я с ее ценностью согласен. Но, если откинуть эмоции и взглянуть на все с точки зрения голой логики, возникает интересный вопрос: а ценность у всех одна, или как?

– Гм… Думаю, тут много факторов. Если подумать… В Китае или в Индии народу много, а в каком-нибудь Лихтенштейне убегающе мало. Так что ценность человека разная. Опять же, не думаю, что есть смысл сравнивать академика и маньяка с пожизненным заключением. Все же это две крайности, выпадающие из основной массы.

– Одна не исключает другую, – усмехнулся лейтенант. – Академиков, отсидевших срок, в истории хватало. Но ты сейчас путаешь термины. Но самое смешное, ты прав. Давай забудем об абстрактной «личности», а рассмотрим людей как ресурс.

– Циничненько.

– Зато правда. Вот смотри. С точки зрения государства, как это ни обидно для кого-то звучит, наиболее ценен мужчина репродуктивного возраста, здоровый физически, имеющий гетеросексуальную ориентацию. Почему? Да все просто. Шестнадцать – шестьдесят лет. В этом возрасте мужчина достаточно силен физически, сформировался психологически, имеет или может в приемлемый срок получить достаточно высокий уровень образования. То есть хоть к станку, хоть в лабораторию, хоть под ружье. Проще говоря, он закрывает собой весь спектр потребностей государства, разве что детей не рожает. Хотя без него, что характерно, они тоже не рождаются. Инвалиды выпадают из списка по физическим кондициям, гомики – по психическим. А вот дальше начинается интересно.

– Чем же?

– Набором хромосом, чем же еще? Женщины. Они слабее. Просто слабей, иная физиология, иной тип мышления. Не все, но в массе своей. И все дыры ими уже не заткнуть. Армейские подразделения, сформированные из женщин, себя не слишком прославили. Опять же были исключения, но немногочисленные и завязанные на весьма специфические условия применения. В шахте физически крайне сложно, это ты и сам понял. Ученые… Ну, тут сравнимо с мужчинами, хотя и не во всем. Плюс для нормального функционирования женщинам требуются лучшие условия, чем мужчинам. То есть женщины, если рассматривать их как ресурс, автоматически оказываются на ступеньку ниже.

Лейтенанта явно несло, однако слушать его было интересно. Семен кивнул и спросил:

– А дальше?

– Дальше – еще проще. Старики и дети. Никто не против них, дети – наше будущее, старики – они уже заработали свое. В конце концов, мы стоим на фундаменте их достижений. Ни слова против. Но, опять же, с точки зрения государства что те, что другие – обуза. Ни к станку, ни в армию… В войну были исключения, но, опять же, это крайний случай, а эффективность их в большинстве случаев все равно ниже, не все дыры заткнешь. В общем, может, это покажется кому-то обидным, но абстрагируясь от эмоций, именно так и обстоит дело.

– Предлагаешь эвтаназию?

– Ну, ты дурак… Я тебе не европеец и не урод… Хотя это, в принципе, одно и то же.

– Тогда что?

– Интересно? А ты слушай дальше. Берем сообщение о теракте, любом, читаем – погибло столько-то людей, из них столько-то детей, столько-то женщин… Мужчины в большинстве случаев не упоминаются вообще. Как будто так и нужно. Война – опять же геноцид мужчин… Впрочем, я уже об этом говорил. Тем не менее интересная картинка получается: в отличие от строгой статистики, журналисты традиционно заостряют вопрос о женщинах, детях, стариках… Поймите, я ничего против них не имею, но именно мужчины несут подавляющие потери, а их не упоминают в принципе, тем самым подчеркивая, что жизнь мужчины ценится ниже. Притом, что де-факто он, как ни цинично звучит, нужней.

– Звучит логично, – осторожно кивнул Семен.

– Конечно, логично. И знаешь, каков результат такого подхода? Он прост. Люди приучаются к мысли, что жизнь мужчин не столь ценна, как женщин. И вот отсюда начинает расти феминизм в самой его отвратительной форме. А дальше все это начинает распространяться, как раковая опухоль. Детей ремнем нельзя – урон психике. П… ра п… ром не называйте… Вариантов масса, а результат один. Так, может, стоит отнестись к вопросу цинично?

– Слушай, все, что ты сказал, правильно, однако какое отношение это имеет…

– К твоей девчонке? – правильно определил его заминку лейтенант. – Да самое прямое. Она тоже феминистка, но в изначальной, правильной форме. Хочет стать равной мужчинам, но не подменять их. И потому эта ее учеба стрельбе и прочие загибы, которые, если подумать, ко времени и к месту. Таких девушек в нашем времени все меньше. А в этой эпохе и вовсе почти нет – здесь женщина существо априори бесправное. Таких, как твоя Матрена, единицы. И – выбрала тебя. Гордись и радуйся.

– Знаешь, мне кажется, у тебя комплексы.

– Я знаю, – просто ответил лейтенант. – Но делу они не мешают. Так что…

– Да комплексуй. Что я, против?

– Спасибо за разрешение, – ухмылка на лице лейтенанта вышла на редкость ехидной. – А то как же я без него… Так, замолчали.

Замолчать было от чего, подошел Лис и позвал к Матвею – на предмет разговора. И разговор получился интересный. Если конкретно, то криминальный босс вместо логичного и ожидаемого отступления подальше от этих мест, собрал всех мужчин, способных держать оружие, и приказал готовиться к возвращению в город. Он ни много, ни мало, решил попробовать этот город захватить, устроив попутно небольшую резню.

Логика в идее, к слову, имелась. Вот чего-чего, а удара именно сейчас захватчики уж точно не ждут. Правда, лучше было бы сделать это раньше… А с другой стороны, может, и нет. Потому как вчера враги были распалены боем, готовы к любому повороту, да просто еще на ногах! Сейчас же они перепились в хлам и спят. Ну, или хотя бы шанс на это имеется. Так что авантюра, конечно, однако имеющая кое-какие шансы на успех.

Матвею его люди верили безоговорочно, поскольку вопросы если и были, то исключительно по делу. Решение вожака никто даже не пытался оспаривать. К тому же народ собрался тертый, крови не боящийся. Семен тоже выпячивать свое мнение не стал. Учитывая, что промолчал и лейтенант, это было правильным решением.

К слову, до объяснения Матвей все же снизошел. Как оказалось, к ним еще час назад из города пришел человек, изначально оставшийся в качестве разведчика. Отчаянной храбрости был парнишка, смекалистый и наблюдательный. За это ему такую ответственную миссию и поручили. Благодаря разведчику Матвей был теперь неплохо осведомлен об обстановке в городе. А раз так… Что же, теперь Семен и впрямь верил, что они могут справиться и остаться живыми. Если повезет, конечно.

Когда все разошлись, дабы собраться… Хотя чего тут собираться-то особо? Оружие у людей при себе, даже священник, видимо, не желающий оставлять в руках поляков свою библиотеку, таскал саблю и громоздкий кавалерийский мушкетон[7]. Оружие, к слову, для этих мест экзотическое и притом весьма угрожающего вида. Тем не менее народ разошелся, а Семена Матвей придержал. Несколько секунд рассматривал, словно в микроскоп, а затем спросил:

– Тебе Матрена нравится? Молчи, и без того вижу. Если что случится, я тебе велел ее из города вывести. Сейчас повторяю это. Если с ней что-то случится, я тебя с того света достану. Если обидишь девочку… Молчи! Она за тобой как собачка бегает, я вижу. Если что…

– Да понял я, понял, – зло ответил Семен. – Не дурак.

– Я надеюсь, – Матвей как-то сдулся вдруг, плечи его опустились. – Все, иди.

Семен и пошел. А куда деваться? И мыслей была полна голова, так что, когда они входили в город, он сам себя уже неплохо накрутил. Для боя – самое то, на одной злости кого угодно задавишь.

Пошли все, способные держать оружие. Проще говоря, практически все мужчины, за исключением одного совсем уж дряхлого деда и доставленного вчера уже поздним вечером в лагерь парня, которого Семен на горбу вынес из города. Он, к слову, тоже порывался идти, но со своей кровопотерей стал бы только обузой. А все остальные пошли, малодушия никто не проявил. И Матрена увязалась, куда же без нее-то. Матвей шепотом ругался под нос, однако почему-то не пытался командным рыком заставить ее остаться. Идиотизм, право слово.

Вот так, шли убивать всех, кто пришел на эту землю, и никаких угрызений совести, что характерно. Альтруисты, диссиденты, пацифисты и прочие агенты влияния от подобного бы на шкаф с воплями полезли – нельзя же так! Еще совсем недавно Семен прислушивался к подобному и даже в чем-то соглашался с их многочисленными аргументами, а теперь… В общем, насмотревшись на происходящее здесь безобразие, он начал придерживаться куда более простой точки зрения. О том, что, с учетом оскудевания ресурсов планеты, тех полутора сотен миллионов, что живут в России, для старушки Земли вполне достаточно.

Подземный ход, по которому уходили Семен с лейтенантом, никуда не делся и, что характерно, не охранялся – видимо, его просто не нашли. К слову, и пожаров в городе практически не было, а те, что все же начались, сами же поляки и затушили. Видимо, идиотами не были и предпочли сохранить и добро, которое можно так или иначе превратить в звонкую монету, и место для ночлега. Чего, к слову, не скажешь о людях – едва выбравшись из дома, Семен увидел и его хозяев, всю семью, аккуратно, строго по росту, повешенную на ветках растущей здесь же, во дворе, яблони. Судя по тому, что висел даже ребенок, которому вряд ли исполнилось больше года, эта ветвь рода человеческого оборвалась навсегда.

Впрочем, ночные гости тоже в долгу не остались, вырезав полдюжины ночевавших в доме наемников. Семен увидел лишь результат, но в груди у него при этом ничего не шевельнулось. Во-первых, успел огрубеть, а во-вторых… Ну, если быть уж совсем честным перед самим собой, за людей он этих уродов давно не считал.

Впрочем, живого поляка он увидел почти сразу после того, как они выбрались на улицу. Стоял тот и, чувствуя себя в полной безопасности, аккуратно подписывал забор. Повернулся на шум – и глаза его на лоб полезли, а рот открылся. Вот только крикнуть он уже ничего не успел.

Кто сказал, что гаррота[8] не русское оружие? Нет, конечно, в Испании оно своего рода национальный символ наравне с гитарой, навахой и дорогими футболистами, но и здесь им умели пользоваться вполне недурно. Что Лис и продемонстрировал, утянув почти беззвучно хрипящего и бестолково дрыгающего ногами завоевателя в подворотню. И – все, никто и не услышал. Вот только встреча эта четко показала – надо торопиться, поляки вот-вот проснутся.

Матвей дал отмашку – и только что монолитная группа распалась на отряды по два-три человека, мгновенно растворившиеся на городских улицах. Все было сделано так четко и бесшумно, что сделало бы честь любому спецназу. Лейтенант, во всяком случае, смотрел на происходящее с толикой изумления и нескрываемым уважением. Раз-два-три – и вот они остались вчетвером. Матвей, Семен, лейтенант, священник… А, нет, впятером – Матрена же тоже здесь!

Что ее сюда понесло, думал Семен, следуя за Матвеем. Нет, обузой она не будет, но ведь пристрелят же! И вообще, кто она такая, что Матвей влияет на нее лишь до определенного предела? Ведь бред же, бред!

Он настолько погрузился в свои мысли, что едва не врезался в спину идущего впереди лейтенанта. Едва успел остановиться, а не то вышел бы конфуз. Девушка, замыкающая группу, среагировала куда аккуратней.

– Сюда, – Матвей, а именно он остановил группу, показал на большой дом. Свой собственный, если что. – В амбаре.

Что же, зачем они здесь – известно заранее, роли сто раз обговорены. Во дворе скучает полусонный часовой, кутаясь в тулуп. Хоть и лето, а ночью в самый раз. Да и чему удивляться, если солнце зашло – и лужи моментально ледком подернулись. Так что тулуп – это хорошо! Вот только есть у него побочный эффект – защищая от холода, он провоцирует желание лечь и поспать минуток пятьсот-шестьсот. С позывами к внеплановому отдыху часовой усердно боролся, и это занимало его куда сильнее, чем устав караульной службы. Если он в эти годы существовал, конечно.

Лейтенант в очередной раз продемонстрировал, что не зря его в свое время учили. Где, когда и кто – молчит, как партизан, однако же явно не в обычном пехотном или там бронетанковом училище. Не зря же Семен видел его дважды – в момент, когда он начал движение и после того, как часовой осел с аккуратно перерезанным горлом.

Не было никаких команд «Вперед!» и прочего символизма. Просто лейтенант махнул рукой, давая понять, что все чисто, Матвей пошел, а Семен двинулся следом. Матрена осталась, ее задача – следить за тылами и, случись нужда, поднять тревогу. Девчонка покривилась, однако, когда ей объясняли задачу и определяли место в ордере, спорить не стала. Видать, понимала, что терпение Матвея не беспредельное, и хорошо научилась чувствовать его границы.

Во двор они зашли почти одновременно, в дом тоже проникли без проблем. Лейтенант и священник остались снаружи, а вот Семен, мысленно ругаясь, шел следом за Матвеем. Не через парадную дверь, к слову, а совсем даже наоборот, со стороны хозяйственной пристройки. Здесь тоже имелся вход, о котором даже успевший прожить в доме немало времени Семен ничего не подозревал. Вошли, прошлись по комнатам. Зачистили… От Семена не укрылось, что Матвей, убивая в тех самых стенах, где прожил не один год, испытывал целую гамму не самых лучших чувств. Конечно, профессионально считывать эмоции он не умел, однако человеку, прожившему жизнь в толпе себе подобных, сложно не научиться чему-то такому просто на уровне рефлексов. Учитывая же, что даже маленький городишко там, дома, по сравнению с этой дырой тянет на полноценный мегаполис, практики у Семена было с избытком. Так-то хоть Матвей и неплохо держался, но все же, все же… Хорошо еще, процессу эмоции не мешали – Матвей просто делал свою давно ставшую привычной работу.

Семену пришлось, с одной стороны, проще, с другой – сложнее. Проще потому, что такой эмоциональной привязанности к этому месту у него не развилось, просто не успело. Сложнее – так ведь не приходилось ему до этого спящих резать. В бою, на адреналине – да, и много, а вот так… Но – сжал зубы и старательно представлял себе тех, кого убивал, неодушевленными предметами. Получалось не очень, но все же лучше, чем ничего.

Кстати, врагов здесь ночевало на удивление немного, и это настораживало. Все же большой, удобный дом… Хотя, возможно, главарям больше приглянулись хоромы воеводы, а остальным было все равно, где отсыпаться после ночных подвигов. К слову, разграбить дом поляки успели.

Когда они вернулись во двор, лейтенант успел закончить свою часть работы, выпустив из амбара тех защитников города, что пережили штурм и оказались в плену. Повезло им или нет? Трудно сказать, били их здорово. Да и, не вернись сюда Матвей, жизнь их тоже была бы под большим вопросом. Они уже смирились, похоже. Некоторые из пленных никак не могли врубиться в происходящее, стояли да глазами лупали. Что же, шок – это по-нашему. Да и осталось их всего ничего, чуть больше десятка человек, причем почти все раненые.

Кстати, воевода падение вверенного его попечению города пережил, хотя досталось ему изрядно. Лоб перетягивала повязка из куска не слишком чистой материи, похоже, оторванного рукава рубахи. Куска бороды не было – вырвали, причем вместе с кожей. Но держался он бодро, что и неудивительно – трусы и малодушные на таких постах, да еще и в лихую годину, оказываются редко.

– Я знал, что ты придешь…

– Все потом, – отмахнулся Матвей. – Разбирайте оружие, и…

– Не так быстро!

Сказано это было с сильным акцентом, однако на совершенно понятном русском языке. Семен повернулся – и замер.

Над забором, в воротах, даже на крыше торчали ружейные стволы. Что характерно, с прилагающимися к ним стрелками. Была их здесь немалая толпа, и по всему выходило, что если кто-то попробует дергаться, по стоящим во дворе хлестнет свинцовый шквал.

Откровенно говоря, можно было рискнуть. Шансы минимальны, только вот, глядя на пленных, понимаешь, что погибнуть в бою, может статься, окажется лучшим вариантом. Но оказалось, что поляки и это предусмотрели.

– Вы оружие-то бросьте, бросьте.

Семен повернулся и увидел перед собой широкий раструб мушкетона и ласковую улыбку. Святой отец, чтоб его!

– Ты что творишь! – голос Матвея звучал жутко.

Священник лишь улыбнулся в ответ, кротко и в то же время с превосходством:

– Спасаю заблудшие души, сын мой…

– Спасаешь? Сын? Забыл, кому мы клялись, пес?

– Есть клятвы, а есть КЛЯТВЫ. И та, что дается Господу нашему, стоит превыше всех.

Словно призывая Бога в свидетели, он перекрестился. Через левое плечо. Всей пятерней. И в голове словно бы щелкнуло…

«Почему-то у нас принято считать, – инструктор сделал короткую паузу, окинув будущих покорителей времени и пространства взором небожителя, – что учиться за границу у нас начали ездить при Петре Первом. На самом же деле это далеко от истины. Культурный и технический обмен так или иначе шел постоянно, а первую группу студентов целенаправленно послал учиться Борис Годунов. К слову, никто из них не вернулся – приняли католичество и остались за бугром. Что, с учетом Смуты в русском царстве, было не худшим выбором».

Похоже, инструктор ошибался насчет «всех». И был прав насчет католичества.

На Матвея грозный вроде бы мушкетон особого впечатления не произвел. Железной выдержки человек. И это притом, что сноп картечи из этой переносной гаубицы запросто выметет половину их группы. Причем мушкетон тут не единственный аргумент – пара внушительного калибра пистолетов у святого отца на поясе тоже висела, да и сабля была при нем. Даже без учета окруживших двор поляков арсенал грозный, и владеть всем этим хозяйством он явно умел. Похоже, каноническое церковное «без пролития крови» тут не котировалось – пара молитв, и римский бог простит прегрешения во славу его!

– Я тебя убью.

– Вряд ли, – священник знал, о чем говорит. Дистанцию он держал метров в пять, одним прыжком не достанешь. А шевельнуть пальцем, чтобы привести в действие свою пушку, много времени не займет.

Матвей это, впрочем, тоже отлично понимал, поэтому, несмотря на грозный вид, пока что лишь зубами скрипел от бешенства. Оставалось лишь гадать, когда этот супервулкан наконец рванет… Не рванул.

– Бросить оружие!

Гетман вошел во двор, что называется, «при параде». В том плане, что расшитый золотом красный камзол… Или кафтан? Да и черт с ним, какая разница – в нюансах здешней моды Семен все равно не разбирался. Главное, что яркостью он мог поспорить с атомным взрывом. Выпендрежник… С другой стороны, варвары вообще любят яркие цвета. Прямо как сороки – тем тоже нравится все, что блестит.

Контрастом с этим великолепием смотрелись потрепанные серые штаны и грязные сапоги. Поизносился шляхтич в походе, ничего не скажешь. Но главным была все же не одежда. Главное – то, что он держал в руках.

А в руках он держал Матрену. Точнее, ее волосы, намотанные на кулак левой руки. Человек явно знал, как обращаться с женщинами – ни брыкаться, ни устраивать скандалы Матрена физически не могла. Только идти, куда ее направляли, выгнувшись и поднявшись на цыпочки. Надо учесть позитивный опыт…

Поймав себя на этой мысли, Семен с трудом удержался от того, чтобы глупо хихикнуть. Нервы, все нервы. У остальных тоже, кстати. А потом на землю упала сабля Матвея, и Семен понял, что несгибаемый атаман проиграл. А с ним вместе проиграли и его люди, что, учитывая местные нравы, означало одно: смерть.

К слову, гетман был не один. Чуть позади и слева расположился тот, иезуит который. Бледный, как сало, но вряд ли от страха – скорее уж, от усталости. Все же столько времени удерживать в кулаке всю эту вольницу само по себе тянет на эпический подвиг. Тут не то что бледным – зеленым станешь. В пупырышках!

Монах их, кстати, тоже узнал и довольно театрально сделал приветственный жест. Ручкой, значит, помахал. С такими способностями к лицедейству в Мариинку не возьмут, конечно, однако для местной бродячей трупы хватит на примадонну… Улыбнулся широко, точнее, оскалился во всю пасть:

– А, старые знакомые, – нет, все же ошибся Семен, театральная стезя явно не конек монаха. Слишком много патоки в словах. – Признаться, я был о вас лучшего мнения.

– И почему же?

Вот не удержался Семен, и все тут. Иезуит, впрочем, не обиделся.

– Потому что, не найдя вас среди убитых, решил вначале: сбежали, сверкая пятками. Честное слово, это был бы для вас самый лучший выход – преследовать вас не имело смысла, да и технически это довольно трудноосуществимо. Мы не стали бы терять время и силы – так или иначе, вы не опасны. К тому же, если не дураки, то сидели бы тихонечко и не высовывались. Может, за океан бы подались – тоже неплохой вариант.

Семен уронил челюсть. Стук по соседству подтвердил аналогичную реакцию со стороны лейтенанта. Однако так просто оставить последнее слово за противником он не мог. Привычка к спорам в интернете там, в родном времени, частенько приводившая к вялотекущему переругиванию по сети со взаимными оскорблениями, и здесь не дала сидеть спокойно:

– Не много ли о себе думаешь? Такое впечатление, что у тебя полномочий на дивизию разведчиков хватит. Кто вы такие, а? Хотя нет, дай я сам догадаюсь. Aгa, понял. Вы – особый отряд ДПС Москвы имени Бориса Моисеева!

Иезуит улыбнулся покровительственно:

– Лайся-лайся, это вообще уже никого не волнует. Лучше ответь честно: вы и впрямь думали, что являетесь центром мироздания? Вынужден разочаровать вас. Здесь вы – просто довесок. Приятный, не спорю. Можно красиво доложить наверх. Но все же меня интересовал совсем другой человек.

Кто именно, он не сказал, но глазами шевельнул непроизвольно. В сторону Матрены, что интересно. Семен вздохнул, поглядел на Матвея. Тот стоял и выглядел… мертвым. Вот бывает так. Выдернули из человека стержень, стимул к жизни – и превращается он в куклу. Вроде бы ходящую, говорящую, но – куклу, без эмоций и желания хоть что-то сделать. Да и просто жить такая кукла не хочет. Ей уже все равно.

Он перевел взгляд на девушку и увидел ее глаза. В них, помимо боли, имелось и еще что-то. Лишь через секунду он понял, что именно. С такой отчаянной надеждой на него еще никто и никогда не смотрел. А осознав это, Семен плюнул на все, отбросил немногие оставшиеся в голове крупицы осторожности и решился:

– Слушай, гетман… Как тебя там? А это правда, что ты малость трусоват и один на один никогда не дерешься?

Гетман проигнорировал его, однако Семена было уже не остановить. Повернувшись к лейтенанту, он громко, так, чтобы слышали все, сказал:

– В свое время я читал в сети интересную заметку. Там рассказывалось, как польский альпинист залез на самую высокую вершину Польши и обнаружил, что там живет обыкновенная домашняя кошка.

Лейтенант не понял мысли, но все же подыграл:

– Кошки – они вообще со странностями.

– Угу. Но более всего мне понравился тогда комментарий. «Какова страна – таковы и тигры».

– Да, таковы и горы, это тоже факт. Порядка двух тысяч метров там, кажется?

– Чуть больше, но непринципиально.

– Тогда я еще добавлю, что какая страна – такие и альпинисты.

А вот этого стерпеть у потомственного шляхтича не получилось. Все же поляки – народ гордый. Им ум, честь, совесть и рассудок очень часто заменяют знаменитый польский гонор и раздутое до предела самомнение. Гетман не был исключением и лишь скривился:

– Смерти ищете? – нехитрую игру напарников он раскусил моментально и, кажется, не имел ничего против. – Ну, давайте, уважу.

Тут же, без малейшей паузы, возникли сразу два очага конфликта. Лейтенант крутил пальцем у виска и шипел о том, чтоб Семен не смел драться и вообще самоубийство можно совершить и менее болезненным способом. На это Семен лишь отмахивался, отвечая, что так и так подыхать, а здесь и сейчас можно утащить с собой хотя бы одного урода. Честно говоря, он и сам не ожидал от себя такой смелости, но, похоже, этот мир изрядно его изменил, сдернув интеллигентскую маску и открыв всему миру лицо питекантропа с дубиной. Хе-хе! Прежде чем показать человеку свое истинное лицо, убедитесь, что у него все в порядке с сердцем. А то помрет еще…

Страха не было от слова «вообще», а вот желания вновь ощутить себя не тварью дрожащей, а человеком с клинком в руке, хватало. Семен в очередной раз отмахнулся от лейтенанта, и без того уже сообразившего, что менять что-либо бесполезно, и вещавшего больше по инерции. Остальные пленные смотрели на Семена… странно. Да и черт с ними. А вот что там у противника?

С другой стороны так же жарко доказывал что-то монах. Очевидно, особого восторга от предстоящего замеса он не испытывал. А судя по проскочившему «виконт», предупреждает гетмана о том, что противник перед ним более чем серьезный. Как же, целого француза завалил. Это плохо, исчезает эффект внезапности. Ну, пускай его – отступить Семену некуда, а гетман теперь не сможет при всем желании. В эту эпоху слишком многое держится на авторитете вожака, и получивший репутацию труса рискует остаться без своих людей. Банально разбегутся. И гадить такая репутация будет до самого конца жизни. Так что в ответ на прилюдно брошенное в лицо «трус» поединок оказывается чуть ли не единственным выходом.

– Идиот! Он тебя убьет! – лейтенант никак не унимался. Говорил, правда, шепотом, но Семен прекрасно его слышал. – Заткнись. Я постараюсь разрулить…

– Спокойно. Ум дан человеку, чтоб не умничать. Так что просто скрести пальцы. Если мне хоть чуть-чуть повезет, я его сделаю.

Откровенно говоря, Семен не особо верил в то, что говорил. Но, во-первых, это помогало ему самому сохранять некоторое подобие спокойствия, а во-вторых, как он надеялся, добавляло толику оптимизма товарищам. Хотя, стоит признать, шансы все же имелись.

Этот период практически везде, не только здесь и сейчас, а на всей планете, был временем дилетантов. И гетман – не исключение. Да, у него наверняка огромный опыт, он силен и быстр, знает много фехтовальных приемов. Но все, что он знает и умеет, усвоено или на уровне «отец/дед показал», или просто результат участия в куче схваток. Свести же все это в единую систему… Этим здесь могут похвастаться немногие. Пока что Семену встретился разве что почивший в бозе француз. И то, его подготовка выглядела однобокой. Стоило вывести за скобки пространственную составляющую – и все, дальше вопрос решался просто. А значит, и сейчас тот, кого учили комплексно, имеет шансы навязать противнику свою игру.

Гетман между тем оттолкнул Матрену, которую тут же перехватил иезуит. Скинул короткий плотный кафтан, оставшись в одной рубахе, когда-то белой, а теперь изрядно пожелтевшей от долгого использования. Хорошая рубаха, богатая и изящная… была. Куча штопок говорила о том, что или хозяин знавал лучшие времена, или, может статься, это просто повседневная одежда, неказистая, но привычная и сидящая, как вторая кожа. Этакая рабочая униформа авантюриста начала семнадцатого века.

Семен, чуть подумав, решил последовать его примеру. Один черт, никакой брони на теле он не таскал, а шансов могло убавить даже малейшее сопротивление движению. Так что кафтан – в сторону, оружие в руки, несколько коротких движений, чтобы разогнать кровь в мышцах. Все, он готов. К победе или к смерти – это уж как повезет. Неожиданный такой фатализм, явно благоприобретенный уже в этом мире.

Гетман усмехнулся, тоже несколько раз взмахнул саблей, больше отдавая дань ритуалу, чем действительно разминаясь. Противника он не боялся совершенно. Кто-то из его офицеров с ухмылкой хлопнул в ладоши – и по этому знаку противники встали в стойке. Кончики их клинков соприкоснулись с тонким, похожим на звук расстроенной гитары, звоном. Поединок начался.

С первых секунд все пошло нестандартно. Гетман откровенно пренебрежительно относился к противнику, явно и не без основания полагая себя намного более опытным бойцом. Именно поэтому он попытался решить вопрос быстро, что называется, с одного удара. В свою очередь Семен, разумно оценивая расклады, поступил в стиле своего кумира детства – Суворова. Тот, как известно, поляков бил не раз и с чувством. И потому суворовское «удивил – победил» выглядело донельзя актуальным. Поэтому Семен и поставил все на внезапность и преимущество шпаги в колющем ударе. И тоже попытался решить все одним ударом.

Результат оказался закономерным. Грудь Семена украсилась длинным, но неглубоким порезом. Скорее даже царапиной – аккурат чтобы кровью рубаху испачкать. В наступившей тишине едва слышно ойкнула Матрена и глухо выругался лейтенант. Зато гетману в ответ прилетело по запястью правой руки, благо крестовина польской шпаги защищала ее довольно паршиво. Тоже не опасно, скорее, неприятно. К слову, потому гетман и не смог зарубить Семена – инстинктивно отдернул руку. И результат первой сшибки моментально снял все иллюзии о том, что этот бой можно выиграть легко.

Теперь они кружили по двору, не пытаясь форсировать события. Здесь, это Семен понимал совершенно отчетливо, преимущество было на стороне его противника. Если, конечно, он, как покойный француз, умеет правильно двигаться. Семен предпочел бы узость стены, где всех движений «вперед-назад». Однако же приходилось играть с теми картами, что имелись на руках. Главное, не показать гетману свою неуверенность.

«Запомни, фехтовальные приемы – это хорошо и правильно. Однако главное при этом – ноги. Контролируй пространство! Пока контроль за тобой, даже посредственно владея оружием, ты имеешь хорошие шансы на победу. Если же контроль за твоим противником, ты, конечно, можешь побрыкаться. Но в подавляющем большинстве случаев ровно до того момента, когда ему надоест возиться».

Слова тренера и почти слово в слово повторившего их Лапшина звучали в ушах, подобно заклинанию. И кончик шпаги непрерывно грозил поляку, заставляя гетмана держаться подальше. Его сабля все же имела изогнутый клинок, что при вроде бы равной длине требовало сильнее сближаться. Да и рубящая техника намекала на то же самое. Гетман это понимал. Вот только с реализацией дело обстояло не то чтобы очень, и поляка это бесило. Горячий все же человек, эмоции контролирует плохо, да и скрывать их не умеет. Или не пытается, что в данном случае одно и то же.

А еще, как эстонская ПВО не верит в существование сверхзвуковых самолетов, так он не верил, что выскочка со шпагой может в схватке быть ему ровней. Даже боль в руке не убедила его, что, в принципе, и логично. Всегда проще списать что-то на случайность, чем на собственную некомпетентность. Потому неудивительно, что гетман первым потерял терпение и атаковал.

О, это было великолепно! Быстрота, сила, небедный арсенал приемов… Гетман просто обязан был изрубить Семена на лапшу. И, в принципе, он бы сделал это, не продемонстрируй его визави удивительное, какое-то отстраненное хладнокровие и… Ну, кто-то назовет это трусостью, кто-то тактически грамотным построением боя. Семен ушел в глухую защиту и отчаянно вертелся, уходя от ударов и разрывая дистанцию. А что ему еще оставалось?

Нормальный бой длится секунды. А потом один остается на ногах, а второй или сдается, или умирает. Сдаваться… Лучше умереть свободным, чем жить на коленях. Умирать… Как-то Семену этого категорически не хотелось. А потому финтить, спускать удары противника по клинку и кружиться, уповая на то, что его учителя по фехтованию все же получше тех, кто натаскивал гетмана.

Не зря говорят, что фехтовать лучше всего умели тогда, когда не было еще надежных автоматов. Здесь и сейчас был как раз соответствующий период. Но Семен, как ни странно, выдержал первый, яростный натиск гетмана. А тот, разозленный неудачами, атаковал, атаковал, да и сбил-таки дыхание. И почувствовав это, Семен понял – все, пришел его шанс. Скорее всего, единственный, потому что, если гетман все же сумеет восстановиться – а он сумеет, опытный, зараза, – он будет действовать умнее и осторожнее. И тогда его опыт перемелет школу Семена подобно мельничным жерновам.

То, что было дальше, не годилось для боя, но весьма подходило для дуэли. Особенно с запыхавшимся и волей-неволей замедлившим движение противником. Клинок Семена будто оплел саблю противника и, уводя ее в сторону, одновременно устремился вперед. Можно было бы для верности и свободной рукой придержать, имелась в арсенале и такая техника. Но без перчаток да саблю – нет уж, нет уж. Без пальцев останешься, как пить дать. Впрочем, и без того получалось достаточно надежно. Гетман, отлично понимая, что его сейчас нанижут на шпагу, как барана на вертел, и не имея возможности блокировать выпад, сделал самое простое – шагнул назад, разрывая дистанцию.

В принципе, это его спасало. Теоретически. Но вся связка была домашней заготовкой Семена, показанной когда-то тренером и неоднократно отработанной еще там, в своем мире. Главное тут было не упустить момент, и в те доли секунды, когда противник уже двигался назад, но вторая нога еще не убралась и осталась без защиты, Семен изменил направление атаки и чиркнул кончиком шпаги по колену противника.

Разумеется, он предпочел бы разрубить гетману коленную чашечку но банально не успел. Впрочем, и полученного результата хватило. От внезапной резкой боли гетман нырнул вперед, на миг опустив саблю, и рывком сокращающий дистанцию Семен обратным движением ткнул его прямо в лицо.

Кончик шпаги проткнул щеку и, продолжая движение, ударил в мозг. Гетман умер еще до того, как упал. И было происшедшее столь неожиданным для зрителей, что в первый момент народ даже не понял, что случилось.

Зато понял лейтенант, отреагировав вполне в духе своего мировоззрения. Проще говоря, не стал делать паузу, отдавая долг памяти великому (а как иначе, все поляки считают себя великими) воину, а начал действовать. Быстро, грубо и жестко, а главное, неожиданно.

– Вспышка!

На этот вопль лейтенанта Семен отреагировал адекватно, на одних рефлексах, благо их в него вбили качественно. Цилиндрик светошумовой гранаты еще летел, кувыркаясь, а он, зажимая уши и закрыв глаза, уже «рыбкой» ушел в сторону. И даже сквозь сомкнутые веки почувствовал яркий свет, а по зажатым вроде бы ушам изрядно стукнуло, заставив мучительно заныть барабанные перепонки. Больно!

Но он хотя бы сохранил зрение и слух, а вот остальным собравшимся пришлось туго. Впрочем, это было им на руку. Широко ухмыльнувшись, Семен поудобней перехватил оружие и следующие полторы минуты чувствовал себя мясником на скотобойне. И, пускай это совершенно не по-рыцарски, рубил ослепленных и оглушенных, пребывающих в шоке поляков, немцев, французов и черт его знает кого еще. Безо всякой жалости, не бледнея от вида крови – он уже достаточно пролил своей, чтобы не обращать внимания на чужую.

В родном времени его бы назвали палачом и с упоением поливали грязью в соцсетях. А некоторые особо либерально одаренные еще и геноцид приписали бы, обвинив, до кучи, в расизме, нацизме и еще бог знает в каком -изме. Семену было плевать. Он знал, что чем больше врагов он убьет сейчас, тем меньше шансов у них будет прикончить его самого.

Он и убил всех, кто оказался во дворе. И никаких эмоций. Единственно, до того он знал, скольких успел отправить к праотцам, сейчас же рискнул бы назвать лишь общий порядок цифр. А вернул его к реальности крик лейтенанта:

– Заканчивай! Все, все! Уходить надо.

Стоит отметить, лейтенант оказался достаточно умен и, в отличие от Семена, умел думать на пару шагов вперед. То есть не только суметь укрыть от чужих глаз ту гранату, но и продумать дальнейшее. К примеру, защитить не только свои глаза-уши, но и подмять под себя, закрывая телом от вспышки, Матрену. Не по тому, что она ему была хоть чем-то важна, а потому, что единственная и стояла удобно, и по габаритам была невелика.

С тем же Матвеем это не прошло бы, а с девушкой – запросто. В результате Матрена оказалась хоть и слегка оглушенной, но в целом дееспособной, что и требовалось – им надо было уходить и вытаскивать с собой еще несколько человек. Втроем же сделать это куда проще, чем двоим. Ну и бонус – Матрена знала как минимум еще один ход из города, что резко повышало шансы на выживание. Потому как времени почти не оставалось – разбуженный город сейчас гудел, как митинг оппозиции, и вот-вот могла примчаться толпа народу. Семен же, хоть и был высокого мнения о своих достоинствах как бойца, вряд ли рискнул бы выйти один против всей кодлы. Склонности к суициду он никогда за собой не замечал.

Что же, стоило признать, что напарник был прав. Потряхивая головой (все равно приложило знатно), Матрена помогла собрать уцелевших. Но, главное, ход, по которому она вчера уходила, начинался здесь же, в одном из стоящих во дворе амбаров. Так что выбраться смогли и даже сделали это до того, как на помощь убиенному гетману примчалась группа поддержки. Хотя, конечно, идти самим, да еще и тащить за собой толпу оглушенных и раненых – задачка на любителя.

Но прежде Семен подошел к иезуиту, на мертвом лице которого застыла гримаса боли и изумления. Вот так, нечего было лезть в чужую страну и вмешиваться не в свои дела. Нагнувшись, он быстро охлопал мертвеца, нашел пистолет. На сей раз старый добрый «Макаров» и пара запасных обойм к нему. Пригодится. Затем сорвал с груди иезуита крест. Удивительно легкий, к слову. Цепь, ни разу не золотая, а, похоже, медная или бронзовая, и то была тяжелее. Вот так, взял на память трофей, называется. Усмехнувшись, он протянул добычу лейтенанту.

Тот взвесил крест на руке, понимающе хмыкнул и сделал вдруг короткое и совершенно непонятное движение. Символ веры распался пополам и обнажил содержимое. Что именно там было, Семен не понял, но то, что какая-то электроника, ясно с первого взгляда.

– А пуговки-то нет у правого кармана…

– Что?

– Не обращай внимания! – Лейтенант с размаху брякнул половинки креста на землю, потоптался каблуком, дробя их на кусочки, после чего махнул рукой – валим, мол. И все, они ушли.

К слову, безо всякого комфорта уходили. Видно было, что ход сделан недавно и наспех. Кругом грязь, подпорки от случая к случаю, а о низкий свод, перевитый корнями, Семен несколько раз приложился так, что «звездочки» увидел.

С другой стороны, из-за такого состояния пути они шли долго. В результате, когда выбрались, оказалось, что большинство контуженых пришли в себя, хотя бы частично. И дальнейший путь по лесу прошел уже без происшествий.

Уже вечером, сидя у костра, Семен всерьез обдумал ситуацию. Днем не было времени – пришлось в срочном порядке сворачивать лагерь и переносить его подальше от города. Просто потому, что взбешенные учиненным побоищем враги могут и лес прочесать попробовать. Так что – ну их, пускай расстояние будет побольше. Но геморрою с этим…

Хорошо еще, не на пустое место уходили. Здесь, в лесу, кажущемся диким и непроходимым, на самом деле хватало людского жилья. В результате они вышли к дому местного бортника, которому и суждено было стать их временным пристанищем.

Бортник этот, откровенно говоря, жил неплохо. Во всяком случае, площадь только жилых комнат, по прикидкам Семена, зашкаливала за двести квадратов. Впрочем, неудивительно – зажиточные люди строились с размахом, да и те, кто победнее, при желании могли себе кое-что позволить. Росли бы руки откуда надо, да не валялся б на печи, подобно Емеле.

Как рассказали Семену, в свое время бортник очень неплохо зарабатывал. Специалистом он был хорошим, а мед – он всюду нужен. Правда, он тут исключительно дикий. Для Семена откровением оказалось узнать, что привычные ему ульи здесь и сейчас строить не умели[9]. Так что мед собирали по лесам, и качество у него было похуже. Хотя, конечно, если ты не специалист, то определишь это далеко не всегда.

Так вот, жил бортник неплохо. Аккурат до наступления резкого похолодания. Температура на планете и без того снижалась потихоньку, а тут еще извержение перуанского вулкана, выбросившего в атмосферу огромную массу пепла, добавило проблем. И русские, не зная ни о вулкане, ни о самой Перу, на себе ощутили весь набор проблем. Включая трехлетний неурожай, голод и, как следствие, социальную напряженность, которая и вылилась в конечном итоге в Смутное время.

Бортника это, разумеется, тоже не обошло стороной, но у него была немаленькая семья, кое-какие накопления, да и охотником он тоже оказался хорошим. И, хотя количество собираемого меда резко упало, а рынок сбыта стал и вовсе проблемным, кризис они кое-как перебедовали. Но, как оказалось, беда не приходит одна. Вот и пришлось им принимать у себя гостей, хотя никакой радости, судя по простоватому лицу главы семейства, хозяева при этом не испытывали.

Хорошо еще, помимо дома имелась куча хозяйственных построек, и Семен, недолго думая, предложил лейтенанту отжать себе большой сеновал на отшибе. Конечно, прохладно, зато нет толчеи, разговоров, храпа… К тому же Семену категорически не нравились толпы тараканов – их даже не пытались вывести, считая почему-то, что прусаки в доме – это к богатству. Как не противно, спрашивается?

Кстати, дома высокомудрые ученые вещали, что тараканов в России нет и быть не может. Они, мол, появились у нас только в восемнадцатом веке. Может, и так. Жаль, тараканы об этом не знали, потому и ходили туда-сюда в неимоверных количествах.

И это не говоря уже про клопов! Которые еще и непонятно какую заразу переносить могут. Кого они до этого кусали – вопрос открытый, и рисковать собственным здоровьем не хотелось совершенно. Риск загнуться от простуды, конечно, тоже есть, и не меньший, наверное. Но хотя бы не настолько неэстетичный, что ли. Это он тоже донес до собеседника, и аргумент был признан серьезным. Лейтенант, подумав, согласился, и теперь они обживали временное жилище.

Да уж, пришлось организовывать все это великое переселение народов практически в одиночку. Ну ладно, ладно, в паре с лейтенантом. От Матвея толку сейчас было трагически мало – он находился слишком близко от взрыва, и досталось ему соответственно. Плюс большая часть его людей погибли – в лагерь, помимо их группы, вернулись только двое, остальные не смогли выбраться из города. Так что Матвей пребывал в наложении плюхи по самолюбию на контузию и к работе способен не был.

То же и с воеводой и его людьми. Все ранены, избиты, контужены. Ходят, как зомби. Результат соответствующий. По факту, организовывать пришлось в основном женщин. Хорошо еще они, в отличие от изнеженных потомков, не фитоняшки, а крепкие бабы, способные и нести много, и идти далеко. Правда, воплей было… Но тут помог лейтенант. Судя по его рыку, с подобными ситуациями он сталкивался не раз, а потому всех построил и заставил слушаться, не пренебрегая в том числе и легким рукоприкладством. А так как об особенных правах женщин в этих местах еще слыхом не слыхивали, то привычные к такому разговору бабы тут же замолчали, и дальше процесс шел если не совсем гладко, то хотя бы без особых проблем.

И вот, сидя после трудного дня и бессмысленно глядя в пламя, Семен вдруг понял: а ведь сложилось-то все очень неплохо. Разношерстную толпу, что набилась сейчас в город, сдерживали вместе только два человека. Даже, правильнее сказать, один – мозгом операции был иезуит, ныне бесславно откинувший копыта. Гетман – так, специалист по боевым операциям и общению с себе подобными.

Итак, иезуит – головной мозг, гетман – спинной, и оба они мертвы. Сейчас наемникам остается думать разве что задницей. Не самый лучший выбор, но, если ничего не случится, точнее, если у иезуита не окажется дублера, то именно эффект мышления пятой точкой и произойдет. Бессмысленные метания, бессистемные решения – и распад единого организма, которым является армия, на кучу мелких отрядов, друг с другом никак не связанных. Цемент, что скреплял их воедино, раскрошился и уже ничего не удержит.

Если же у монаха дублер все же имелся, тоже ничего страшного. С ходу перехватить нити управления не получится, да и авторитета такого не будет. В общем, серьезные поиски развернутся еще не скоро, если вообще будут.

Поделившись с лейтенантом своими мыслями, он получил ответ, что дублер есть наверняка. Не та контора их послала, что складывает все яйца в одну мошонку. Причем это относится как к руководству, сидящему в параллельном мире с наступившим будущим, так и к местному средневековому Ватикану. Однако в целом ход мыслей напарника лейтенант признал верным.

Как раз в этот момент подошла одна из женщин и вручила обоим кружки с очередным неповторимого вкуса отваром. Семен попробовал, усмехнулся:

– Обрати внимание, и ведь ни капли алкоголя.

– На Руси вообще мало пили. Это стало проблемой века с восемнадцатого примерно.

– Да? Знаешь, говорят, марсианская атмосфера содержит пары спирта. Это лишний раз доказывает, что мы родом с Марса.

– Не мы, а европейцы, что хлебают свою бодягу ведрами. И вообще они рептилоиды. Вместе со своей церковью, кстати.

– Ну, здесь она еще вроде…

– Зря так думаешь. Все давно прогнило. Вон, даже женщина на папский трон однажды взобралась. А остальное – инцест, педофилия, да и просто сожительство давно уже в порядке вещей.

– Невысокого же ты о них мнения.

– Читал много.

– Еще скажи, Библию осилил.

– Было дело… Кстати! Знаешь, Библия тоже извращениям учит.

– Например?

– Ну, к примеру, там сказано: «Возлюби врага своего». Я как представлю позы, в которых я его любить буду…

– Пошляк!

– А еще там сказано: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя».

– Блин, не книга, а пособие для онанистов-извращенцев.

– Именно так, друг мой, именно так. Я вижу, ты проникся. Так что будь осторожен, вникая в мысли древних сказочников.

– Ладно, ладно. Давай я лучше подтолкну технический прогресс…

– Ara, и создашь винтовку Педерсона[10].

– Кого-кого?

– Этого самого. Я же говорю, будь осторожней. А то еще не так поймут…

Этот шутливый разговор сильно помог им, позволив сбросить напряжение. В их положении дело совершенно нелишнее. Чуть позже подошла Матрена, ухитрившаяся сбежать от кучи общественно-важных, но успевших довести ее до белого каления дел. И не просто так пришла, а под вполне благовидным предлогом – ужин принесла. Вполне себе неплохая, пускай и сваренная на скорую руку каша. Товарищи лишь переглянулись да вздохнули синхронно. Не так и много времени прошло, а картошки уже хотелось до безумия. Впрочем, кашу тоже оприходовали, не ходить же голодными. Ели все трое, потом мужчины завалились спать, Матрена ушла в дом, хотя, как подозревал Семен, предложи он ей ночевать с ними – она бы согласилась.

М-да… После этого лейтенант покрутил у виска пальцем и посоветовал ему немного снизить уровень интеллигента в крови. А то в условиях текущих реалий они только мешают. Да и не поймут его. Та же Матрена и не поймет. Оставалось только признать, что так оно и есть.

А утром Семена опять позвал к себе Матвей.

Надо сказать, он очень сдал. Еще сутки назад это был гордый, сильный, уверенный в себе человек, а сейчас на завалинке у непонятно зачем разведенного костра сидел, меланхолично помешивая длинной палкой угли, седой, изможденный старик. И сломали его не усталость, не потеря людей и даже не взрыв гранаты. Нет, его сбросило с небес на землю предательство друга, человека, которому Матвей безоговорочно доверял. Семену приходилось уже видеть подобное. Матвей еще выйдет из пике. Вот только случится это еще не скоро, а война идет здесь и сейчас.

– Пришел? – не отрывая глаз от пляшущих над раскаленными углями язычков красно-синего, почти прозрачного огня, спросил Матвей. И тут же, не дожидаясь ответа, ткнул концом палки на почему-то не убранную хозяевами здоровенную сухую корягу, торчащую из земли рядом. – Садись. Мне надо с тобой поговорить.

Семен пожал плечами, но спорить не стал. Просто тронул предложенное «кресло», убедился, что там действительно сухо и нет риска промочить штаны, а потом уже и сел. Вытянул ноги, которые гудели от нагрузок последних дней, и вопросительно посмотрел на Матвея.

А тот молчал. И не потому, что делал театральную паузу. Просто создавалось впечатление, то ли не знал, с чего начать разговор, то ли не мог решиться это сделать. Лишь спустя две или три минуты он заговорил, и речь его звучала так, будто состояла из камней, медленно и мучительно поднимаемых на гору.

– Скажи, ты никогда не задумывался о том, почему я так беспокоюсь о девочке?

– Она – ваша дочь.

– Нет, и ты это прекрасно знаешь.

– Скажем так: она жила под вашей опекой столько лет, что воспринимается вами как дочь, хотите вы этого или нет.

– Не слишком ли ты умен для простого наемника?

– Ну, я не всегда был наемником, – усмехнулся Семен.

– И кем ты был?

– Это… маловажная подробность.

– Ну-ну, – неопределенно пожал плечами Матвей, но заострять тему не стал.

Некоторое время они сидели молча. Все так же постреливали угли в костре. Все так же мутно пробивалось сквозь низкие тучи не по-летнему холодное солнце. Семен не торопился. Матвей… Ну, он, видимо, понимал, что сидеть просто так бесперспективно. Поэтому говорить вновь начал первым.

– Тебя не удивляло, что я тебе доверяю?

– Нет. Во-первых, вначале ваше доверие наверняка строилось на том, что рядом со мной постоянно был кто-то, готовый меня убить, случись нужда. Во-вторых, Матрена помогла нам выбраться – вам пришлось учитывать ее мнение. В-третьих, мы делом подтвердили, что можем и что не предаем. Ну и, в-четвертых, мы здесь чужаки для всех. Поэтому нам выгоднее к кому-то прислониться, чем играть в свою игру.

– А есть еще и в-пятых, и в-шестых, – Матвей в первый раз с начала их разговора улыбнулся. – Что же, ты молодец. Но, я думаю, пришла пора тебе многое рассказать. Но вначале принесешь клятву…

– Нет, – перебил его Семен. – Клятву приносить бесполезно. Потому что вы не знаете клятв, которые сдержат меня, а ваши для меня безразличны. И клятвы перед богом… Их очень легко нарушить.

Сказать по правде, они Семена вообще не волновали. Но не говорить же об этом всем и каждому! Не поймут-с, дикий народ, невежественный, с головами, церковью задуренной. Не зря лысый классик говорил, что религия – опиум для народа[11].

Матвей улыбнулся. В первый раз с начала разговора. Это совершенно не походило на то, как он улыбался раньше, но все же, все же… Может, и не безнадежен. Прогресс, во всяком случае, налицо.

– Если бы ты не сказал мне это, вряд ли бы я мог до конца тебе верить. Ты прав. Обойдемся без клятв. Скажи, тебе нравится Матрена?

– Ну… Как бы сказать…

– Одним словом, как положено мужчине, – глаза Матвея резко сузились, напоминая сейчас щелочки. Или снайперские прицелы. – Да или нет?

Семен задумался на секунду. А потом плюнул на условности – себе-то зачем врать?

– Да.

– Это хорошо, – задумчиво ответил Матвей. – Тогда слушай. То, что я тебе расскажу, может оказаться страшной тайной, которая будет стоить тебе жизни. А может и не оказаться, тут уж как повезет. Но очень много людей уже погибли из-за этого. Ты готов?

– Я… рискну, – Семен даже не ожидал от себя такой прыти. – Но зачем?

– Потому что сам я вряд ли смогу теперь сберечь дочку. Я остался один. А ты молод и силен. Вы красивая пара… Впрочем, тут уже сам решай, не маленький. И да. Если захочешь рассказать своему другу, трижды подумай, доверяешь ли ты ему.

– Доверяю, – очень спокойно ответил Семен.

– Это хорошо. Но расскажешь или нет – твое решение, твоя ответственность.

– Чувствуется, что за границей обучались. Говорите совсем иначе.

– Это неважно. Слушай.

Рассказ Матвея был сколь невероятен, столь и обыден для этого времени. Смутные времена – они на то и смутные, что случиться может что угодно. Чаще всего, конечно, эта история кончится морем крови и кучей трупов, но бывают и куда более интересные загогулины. Вот как сейчас, например.

Для Матвея все это началось давным-давно, когда ему едва исполнилось восемь лет. Правил тогда Иван Грозный, прозванный за свою жестокость Васильевичем. Во всяком случае, именно так будут спустя столетия писать заграничные историки, забывая при этом, что за всю историю царствования тот казнил меньше народу, чем, к примеру, во Франции было убито во время Варфоломеевской ночи[12]. Впрочем, это все лирика.

Отец Матвея служил. Оно и неудивительно. Все дворянское сословие на Руси обязано было служить, в этом была и сила страны, и, как ни странно, ее слабость. Но, применительно к ситуации, это значило лишь, что данный конкретный дворянин находился на службе и выполнял поручения царя. Какие именно? Матвей не сказал, а Семен не стал спрашивать. Главное, что был он одним из тех, кому подозрительный и, чего уж там, жестокий царь доверял.

В тот день его отца, всем обязанного ему дворянина в первом поколении, Грозный призвал к себе. Не одних, что характерно, а со старшими сыновьями. Все это, как оказалось, было вполне оправданно, ибо царь, еще недавно высоченный здоровяк, стал внезапно быстро терять силы. Были подозрения, что кто-то его медленно травит, но то уже после. А сейчас все списывалось на болезнь, и Грозный, не без основания считая, что может ее и не пережить, начал приводить в порядок дела. В том числе и не подлежащие огласке.

А не подлежали огласке, в первую очередь, внутрисемейные проблемы царской семьи. Так уж получилось, что с детьми у Ивана Грозного было не очень. Кто умирал во младенчестве, кто выглядел откровенно неудачным… В общем, учитывая, что жен у царя хватало, а результат выходил отнюдь не блестящий, что-то здесь было не то. Или в самом царе дело, или в оппозиции, для которой в эту эпоху физическое устранение противников было не то чтобы в порядке вещей, а, скорее, общепринятым мировым трендом.

Но царь, будучи мужчиной вполне нормальным и прекрасного полу не чуждым, занимался не только обязательным процессом изготовления наследников, но и не упускал повода гульнуть на стороне. В общем-то, препятствий особых к этому не было, главное, чтобы все выглядело пристойно. Неудивительно, что внебрачных детей у него хватало, и были они, что характерно, вполне здоровыми.

Так вот, озаботившись проблемами со здоровьем, царь, помимо прочего, решил заняться и вопросом своих неофициальных потомков. Банально потому, что не был чужд отцовским чувствам и притом понимал: такие вот бастарды, если начнется борьба за власть, ее не переживут. Их банально зачистят законные братья-сестры, чтоб не путались под ногами да не создавали проблем. Освященная веками традиция, причем общемировая. А Грозный, хоть его и считали жестоким, такого финала для своих детей не хотел.

Одного из таких отпрысков он и отдал на воспитание отцу Матвея. Сын умершей родами служанки, двухлетний карапуз. И преданный соратник не подвел, воспитав мальчишку, как сына. Позже, когда тот вырос, устроил ему брак, прикупил во владение деревеньку, благо финансы на то покойный уже царь оставил достаточные. В общем, сделал все, как надо. А потом началась Смута, боярские роды перегрызлись за власть, полезли всевозможные Лжедмитрии. В общем, закрутилась такая карусель, в которой выжить было уже за счастье.

Так уж получилось, что удача отвернулась и от отца Матвея, и от царского сына. И пришлось двоим только-только вернувшимся из-за границы сыновьям заниматься спасением того, что еще можно было вытащить. Включая сюда и внучку Ивана Грозного – клятву никто не отменял.

На этом Семен прервал собеседника и поинтересовался, а где же тогда брат Матвея. Тот лишь поморщился в ответ:

– А ты не догадался? Вспомни, кто нас предал.

Так вот оно что… Братья они с тем несвятым отцом, выходит. По лицам и не поймешь, хотя как раз в этом ничего удивительного. Заросли бородищами – глаз не видно. Теперь понятно, почему так морально ударила Матвея эта ситуация. Предательство брата – это страшно!

В общем, вытащил Матвей двоих сестер, отправил их на Север, благо со Строгановыми их отец был когда-то на короткой ноге. Ну а сам, как говаривали революционеры, ушел в подполье. Или «залег на матрасы», если говорить языком дона Корлеоне. Последнее даже правильнее, ибо замаскироваться он решил под криминального авторитета крупного по местным понятиям масштаба.

А почему нет? Когда исчезает стабильность, начинают расти, как грибы, всевозможные банды. И народ в них самый разный, отпрыском знатной семьи никого не удивишь. Матвей же имел все данные для того, чтобы и впрямь стать главарем криминала здешнего городка. И, что характерно, стал, банально уничтожив конкурентов и подмяв под себя их людей.

– Остальное ты знаешь, – хмуро закончил он свой рассказ. – И понимаешь, почему Матрену надо спасать любой ценой.

– Она сама – знает?

– Она – да.

– Тогда скажи, зачем она полякам? В политических раскладах незаконная внучка – меньше, чем ничто.

– Я не знаю, какие мысли в их головах. Но если они пытаются ее заполучить, для каких-то интриг она сгодится.

– Она не похожа на деда…

– Тебе-то откуда знать? – усмехнулся Матвей, не имеющий понятия ни о проведенной в двадцать первом веке эксгумации, ни о имеющихся в распоряжении специалистов методиках восстановления внешности. Семен о них тоже имел довольно смутное представление, зато видел результат их применения, и он впечатлял.

– Портрет как-то видел.

– Меньше верь богомазам – дураком казаться не будешь. И потом… Мать у нее была красавица!

Судя по тону, пускай несильно, однако же изменившемуся, мать девушки интересовала его не только и не столько с точки зрения охраняемого объекта. Ну, почему нет-то? Все мы люди, все мы человеки. И отношение к Матрене, не только и не столько по долгу службы, теперь выглядело куда более понятным и, чего уж там, оправданным.

Все это, опустив ненужные подробности, Семен пересказал лейтенанту, уложившись в неполные три минуты. Тот лишь головой покрутил:

– Видел я, что тут многое нечисто, но чтобы так… И скажи мне, как ты ее теперь вытаскивать планируешь?

– Ну…

– Бросить ее ты ведь теперь точно не сможешь?

– Не смогу.

– Вот видишь… Эх, все же насколько ты предсказуем. Красть – так миллион, любить – так королеву.

– Где ты тут королеву увидал? – возмутился Семен.

Однако лейтенант лишь плечами пожал и очень спокойно ответил:

– Если ты ее выбрал – значит, она для тебя королева. Главное, чтобы ты оказался для нее достойным королем.

– Философ…

– А знаешь, – ухмыльнулся вдруг лейтенант, – давай я тебя протестирую.

– Чего? – приоткрыл от удивления рот Семен, который прошел перед зачислением в экспедицию кучу тестов, от медицинских до психологических. – Зачем?

– Да не бойся ты, это просто. Вот скажи, ты пессимист или оптимист?

– Сейчас опять по поводу стакана, который наполовину пуст или наполовину полон, спрашивать будешь?

– Догадался…

– Просто меня уже как-то спрашивали. И не один раз. Но вот что я тебе скажу. Если стакан был пустой и в него налили воды, он наполовину полон, а если был полный и из него выпили половину – он наполовину пуст.

– Ты тоже философ, однако. А если ты не знаешь, налили в него или отпили?

– То это не твой стакан и нечего его трогать, пока по шее не дали.

– Вот именно. Рад, что сам понял. И вывод из этого следует простой: только тебе решать, какой у тебя будет стакан. К слову, если уж мы застряли здесь надолго, это вопрос актуальный.

– Актуальнее у нас совсем другое – как мы будем выживать в этом бардаке?

– А что тебе не нравится?

– Да порядка никакого – прямо как в отечественной авиации.

– Откуда такие познания?

– Дядя летчик. И он любил вначале сказать: «Чтоб хрен стоял, а винт крутился. И не дай бог наоборот», затем принимал на грудь, а потом всегда начинал жаловаться, что в авиации порядка нет, не было и не будет.

– Кто сказал, что в авиации никогда не было порядка? Порядок в авиации был! Но, когда Нестеров делал свою первую мёртвую петлю, порядок вывалился у него из кармана. И с тех пор порядка в авиации нет… Но будет!

– Уверен? – прищурился Семен.

– Обязательно. Ведь летчики едва ли не единственные, кто называют вещи своими именами.

– В смысле?

– Ну, вот посмотри. Художники не рисуют, а пишут. Моряки не плавают, а ходят. Артисты не играют, а служат. И только летчики не выделываются, а летают. Кстати, а еще какие у него были любимые фразы?

– Погоди, дай вспомню, – Семен задумался. Потом выдал: – Девиз второго пилота: «Наше дело правое – не мешать левому!»

– Знал, о чем говорил, – лейтенант улыбнулся. – А еще?

– Чтоб за тебя пили, не чокаясь.

– Небось, кто-то его доводил.

– Известно кто – начальство.

– Оно – да, оно может…

Семен расхохотался, потом внезапно посерьезнел:

– Вернемся домой – проверим. Если вернемся.

– Согласен. Кстати, у меня есть мысль, почему за твоей девчонкой так гоняются. Может, они просто не совсем понимают, кто она, и переоценивают ее значимость?

– Думаешь? Там ведь рулят орлы из твоей бывшей конторы.

– Они не всеведущи, а слухов о том, каких и сколько потомков Грозного осталось в живых, ходит много. Молва народная – не интернет, но в море сплетен захлебнуться можно запросто. Тем более перекрестными ссылками не проверить.

Семен задумался. Действительно, слухи – это такое… С логикой общего ничего не имеющее, в общем. И если первая торговка семечками скажет, что видела, как Пушкин случайно наступил в лужу, то вторая обязательно добавит, что он выругался. Пятая на голубом глазу поведает миру, как в задницу пьяные Пушкин на пару с женой сидели в луже и матерились. А сотая расскажет, что на дереве сидел Гоголь и передергивал на прохожих. И с чего все началось уже не узнать. Черт!

– Вот теперь ты точно проникся, – лейтенант глядел на него с толикой сочувствия. Маленькой, правда, можно сказать, незаметной, но все же. – Учти еще, что мы не знаем, правду ли сказал тебе Матвей. Возможно, не правду. Или, как вариант, не всю правду. А то и вовсе она его дочь. Не похожа, конечно, однако генетика – баба непредсказуемая. Что выпучился-то? Загрузил я тебя, загрузил, вижу. И не закатывай глаза, у него могли быть свои резоны, очень важные, только нам при этом неведомые.

– И что теперь? – уныло спросил Семен.

– Больше оптимизма, друг мой недотепистый, больше! Для нас абсолютно ничего не меняется. Скоро здесь закрутятся великие дела – Минин, Пожарский и другие непотребства. Желательно нам быть от всего этого подальше, а не то убьют не за понюх табаку. И Матрену, раз уж взялся, тоже отвести в сторону. Ибо местные бояре интриговать умеют не хуже Ватикана, разве что вместо кинжала из-за угла неудачнику прилетает топором в лоб. Так что выше нос, мы еще потрепыхаемся!

Зажигательная речь, призванная ободрить потерявшего веру в светлое будущее салагу. Это Семен понимал, но все же какая-то магия в таком командирско-оптимистичном тоне была. Как минимум вселяла немного веры в светлое будущее вообще и гений лейтенанта в частности. Самовнушение, конечно, однако ведь работало!

– Спасибо.

– Не за что. Ладно, пока есть время – отдыхай. А там решим, что дальше делать.

Решать пришлось куда быстрее, чем они думали, потому что ночью на их стоянку напали. Это очень большая ошибка – недооценивать противника. И проблем с этого можно огрести немало. Конкретно сейчас поляки намного быстрее пришли в себя и восстановили управление, чем думали и Семен с лейтенантом, и многомудрый Матвей. Да и специалисты по работе в лесу у них оказались неплохие. Во всяком случае, выследить беглецов они смогли быстро и атаку организовали на диво оперативно.

Караульные не дремали, но было их мало. К тому же все они были весьма потрепаны – ни раны, ни усталость за день не проходят. Увы и ах, здесь и сейчас было слишком мало человеческого материала, да и тот не лучшего качества. Неудивительно, что остановить врага они не могли в принципе. Тревогу подняли – и на том спасибо.

Когда Семен выбрался наружу, вокруг уже кипел бой. И прямо на него выскочил здоровенный поляк с занесенной для удара саблей. Доблестно, однако глупо – длинная шпага вскрыла этому недоумку брюхо еще до того, как он понял, на кого нарвался. Как говорил один старый писатель, хороший замах полезен в любом деле, кроме фехтования. Черт побери, он был прав!

– Я смотрю, ты время зря не теряешь, – лейтенант появился, словно чертик из табакерки, весь собранный и готовый к бою. Бросил взгляд на неэстетично скорчившегося и заливающего все вокруг кровью поляка, брезгливо поморщился, но комментировать не стал. – Я прикрою, обуйся.

Семен кивнул и занялся сапогами. Как ни крути, а он, в отличие от местных, не был приспособлен к многочасовой ходьбе босиком. Тем более по лесу, да еще в такой собачий холод. Потеря минуты выглядела оправданной.

За это время к ним успели выскочить аж двое – высокий и худой, как жердь, наемник в кирасе, вооруженный алебардой, и крепкий малый непонятного происхождения. Одежда вроде добротная, но собранная словно бы по кусочкам. Немного польского, чуть-чуть немецкого, самую малость русского. В руке – сабля, но не польская, а, скорее, татарская. В общем, интернационал. И появление этих двоих позволило Семену понять, чем же он отличается от лейтенанта.

Смешно, они уже изрядно таскаются вместе, но Семен не имел пока толком возможности присмотреться, как лейтенант владеет шпагой. Дома они не спарринговались, а здесь лейтенант больше стрелял. Если же случалась рубка, то или было не до наблюдений, или же они находились на разных участках. Зато сейчас удалось присмотреться и понять: фехтует лейтенант хуже Семена. Вот только Семену против него не выстоять.

А причина, на самом деле, была простой. Семена учили драться. Лейтенанта – убивать. И даже сейчас, имея за спиной маленькое личное кладбище, Семен рассматривал смерть врага как финал процесса. Для лейтенанта же это и был процесс, все остальное же – так, бесполезное приложение.

Под ногами противно хрустел лед. Все правильно, утренние лужи – это слезы тех, кому неохота идти на работу. А сейчас луж нет, ибо – холодно. А те, кто здесь и сейчас работает, не плачет – у них на это времени нет. Главное, чтоб этот хруст не привлек внимания.

К дому, вокруг которого сейчас происходило основное действо, они шли не спеша, осторожно оглядываясь. Впрочем, бой уже практически затих, народ мельтешил заметно меньше, чем в начале. Все же противник имел подавляющее превосходство и в численности, и в подготовке, да и в вооружении тоже. А то, с какой оперативностью поляки вышли на их лагерь, говорило о том, что или у них классные следопыты, или… Или им помогли. Второе предположение выглядело куда вероятнее. Особенно с учетом того, насколько зло смотрел на гостей бортник.

На стороне напарников играли темнота, разношерстность врагов и их любовь к… скажем так, взятию трофеев. На сторонних людей, одетых практически неотличимо от них, с лицами, в темноте неразличимыми, наемники если и обращали внимание, то исключительно из необходимости показать: все, полянка застолблена, вашего тут ничего нет, валите отсюда. Что Семена, что лейтенанта такой расклад вполне устраивал, особенно учитывая, что помогать тут было уже некому. Целью их была последняя точка, в которой еще продолжалась вялотекущая перестрелка – собственно дом.

В принципе, добрались они без приключений. Ну, не считать же за таковое случайных наемников, выскочивших из темноты и столкнувшихся с путешественниками нос к носу. Для обеих сторон встреча оказалась случайной, но Семен отреагировал быстрее, рубанув одного шпагой в шею, аккурат туда, где сталь заканчивалась, а начиналось что-то несерьезное вроде матерчатого шарфа.

Лейтенант уработал своего, даже не применяя оружия. Просто ткнул его рукой в гордо и перешагнул через тело, судорожно пытающееся протолкнуть хоть немного воздуха через разбитую гортань. Будь это на показательных выступлениях каких-нибудь мастеров боевых искусств, Семен, наверное, поаплодировал бы ему. Но – не до того, оставалось только идти дальше и внимательно смотреть по сторонам, чтобы не нарваться на кого покруче.

Вот так. Помнится, говорил один знакомый отца, еврей, некогда смывшийся в Штаты, да там благополучно и сгинувший: «Пусть не мастер спорта мушкетер, но зато привык он убивать». Прав был, зараза! Тут вам не спорт. Именно это Семен и наблюдал. А пока все эти размышления крутились в голове, ноги несли его вперед. А тело само, без участия разума, выбирало оптимальное направление, когда нужно, успевая пригнуться и нырнуть в тень. Как ни крути, опыт все равно набирался, и Семен мало-помалу туже становился профессионалом.

Бой у дома продолжался, неспешно и упорно. Упорно – потому, что ни одна сторона не собиралась уступать. Неспешно – так ведь в штыковую на пули идти никто не жаждал, а ружья сами по себе оружие неторопливое. В это время, конечно. Пока перезарядишь… Аж три десятка отдельных операций, время исполнения порядка двух минут. Но у Матвея было много ружей в запасе, женщин наверняка посадил на перезарядку, так что вялая перестрелка ненадолго могла смениться шквалом свинца. Осаждающие дом это хорошо понимали, умирать не хотели, поэтому тоже ограничивались стрельбой. Вялой и не слишком прицельной – калибр местного оружия позволял без проблем ссадить с лошади всадника в любом доспехе, но проникающее действие у него было невелико. Это вам не винтовка Мосина, которая способна при нужде и бревно насквозь прострелить. Местные пули только выбивали из стен внушительного размера щепки, так что обороняющиеся могли чувствовать себя в относительной безопасности.

Несмотря на довольно скудное освещение – факелы паршивая замена солнцу, лейтенант продемонстрировал отменную глазастость и рассмотрел бортника и всех его чад с домочадцами, стоящих в стороне и, похоже не слишком волнующихся. Пожалуй что, вот и ответ на вопрос, как поляки так быстро их нашли. Не понравилось, значит, что его стеснили. Вот ведь… селянин! Узнал бы он, какие идеи относительно его будущего пришли в голову Семена, живо похудел бы на пару килограммов. Даже до кустиков добежать бы не успел.

Впрочем, оторвать ему голову можно и потом. Максимально болезненным способом и с особой жестокостью, но – потом. Сейчас главное разобраться, сколько врагов и что вообще делать. Этим они и занялись, чтобы очень быстро прийти к единым выводам.

Поляков на удивление немного. Человек тридцать, может, не больше. То ли не всех смогли мобилизовать, то ли ограничились самыми шустрыми. Сколько-то еще вокруг шарится, но явно не дивизия.

Но и три десятка противников для двоих многовато. Черт, в начале своей одиссеи они бы рискнули. Невелик риск-то был, с удобной позиции, из темноты, да пока есть патроны. Сейчас же, после всех стычек и сопутствующего расхода боеприпасов, их оставалось ровно тридцать две штуки. Вчера только пересчитывали. Хвала богам, что у иезуита ствол с запасными обоймами затрофеили, а то и этого бы не было.

Патронов у них поровну. Семен подумал секунду, достал запасную обойму и протянул ее лейтенанту. Тот взял, молча кивнул. Да и чего тут объяснять? У него лучше подготовка, он точнее стреляет и быстрее перезаряжает. Когда Семен расстреляет ту обойму, что в пистолете, он уже вряд ли успеет его перезарядить. А лейтенант успеет. Значит, ему патроны нужней. Ничего личного, банальная целесообразность.

Между тем диспозиция возле дома постепенно менялась. Очевидно, поляки убедились, что развлекаться стрельбой по окнам можно хоть до бесконечности. Без пушки стену не прошибешь. Можно было бы разбиться на два отряда, и, пока один плотным огнем не даст обороняющимся высунуться, второй начнет атаку. Можно, только для столь классического маневра банально не хватает людей и стволов. В доме же сидят отнюдь не новички, стрелять они умеют. Потери наступающих будут велики. Все это понимают, никто первым башку под пули совать не хочет. Ибо хоть и поляки – но все же не дураки.

Хотя это было сказано много позже, но гиеной Европы Польша стала уже сейчас. Или, скорее даже, стаей шакалов. Поведение, во всяком случае, весьма подходящее. Грабить – это они завсегда, а вот головы класть не хочется. И никакой шляхетский гонор тут не поможет. Один вон, самый храбрый или же самый глупый попробовал, aгa. Его пример другим наука – однажды лебедь раком щуку… В смысле лежит теперь без признаков жизни.

Можно было бы попробовать взять дом измором. То есть дождаться, когда у обороняющихся кончатся еда, вода, порох, в конце концов. Но поляки ждать не хотели. Причины? Ну, тут оставалось лишь гадать. Может, не хотели делиться добычей. Может, по исконной польской горячности и живости характера. Вариантов миллион. Главное же, что сейчас в их лагере началось активное и нездоровое шевеление.

Следующее, что увидел Семен, малость порвало ему шаблон. Вот уж чего-чего, а поляка с луком увидеть он не ожидал. У русских – видел, умельцев хватало. Здесь с луками частенько охотились, да и со стен крепости во время штурма стрелами пуляли. Небезуспешно, к слову – бездоспешного солдата короткая палочка с металлическим наконечником убивает не хуже пули, но с лучшим соотношением «цена-результат». Но вот осаждающие у него упорно ассоциировались с относительно современными вояками европейского образца, которые, соответственно, пользуются исключительно огнестрельным оружием. Тем не менее нашелся специалист. Теперь он неспешно обматывал стрелы чем-то похожим на паклю, а какой-то умник метнулся в темноту, чтобы спустя минуту вернуться с кувшином. Что уж там, масло или деготь, Семен не видел, но однозначно гореть должно неплохо. Иначе зачем пропитывать в этой пакости обмотку?

Замысел поляков был сколь прост, столь же и реалистичен. Десяток горящих стрел в кровлю – и начнется пожар. Разгорится – хорошо, защитникам придется выбираться из дома на открытое место, где все преимущества у более многочисленных поляков. Не разгорится – ну, хоть отвлечет бедолаг на новую угрозу. Хотя нет, разгорится, больно уж уверенно действовал лучник. Со знанием дела, следовательно, такой прием он уже применял.

Эти приготовления не остались без внимания. Бортник, до сего момента спокойно наблюдавший за происходящим, внезапно засуетился. Видать, сообразил, что сейчас все нажитое непосильным трудом синим дымом взлетит к небесам. Не то чтобы Семену было его жаль – заслужил, скотина – однако посмотреть на его поведение оказалось весьма познавательно.

К полякам бортник подскочил так, словно у него вместо ног были пружинки. Семену моментально вспомнился виденный в детстве ретромультфильм про мастера Самоделкина – такие же нелепые движения… Только вот здесь и сейчас они имели смысл – бортник одновременно пытался и прогнуться со всей допустимой подобострастностью, и подчеркнуть, что он здесь тоже имеет какие-никакие права. Надо сказать, второе у него получалось откровенно паршиво.

Зато стало ясно, кто именно здесь командует. Бортник кинулся именно к нему – вроде бы ничем не примечательному человеку в польском кафтане и непонятного образца шлеме. С последним, к слову, ничего удивительного – здесь и сейчас хватало образцов доспехов и оружия чуть не со всего мира.

Итак, вот главнюк. Семен бросил взгляд на лейтенанта и поразился, насколько хищное выражение лица было у напарника. Пожалуй, настроение у него в самый раз, чтоб кого-нибудь живьем съесть… Притом, что раньше он ни на кого не смотрел так страстно. Ненависть прямо из ушей лезла, что за черт?

А бортник между тем отчаянно жестикулировал и что-то говорил. Понять нюансы не получалось, все же и расстояние, хоть и небольшое, и шума хватает. Но и без того ясно – не губи, барин, я ж помог, настучал, дорогу показал. Именно это он наверняка втирает, а все остальное – малозначимые и никого по большому счету не интересующие детали.

Поляк, впрочем, особо слушать даже не пытался. Секунд пятнадцать терпел, а потом молча врезал бортнику кулаком в морду, так, что бедолага улетел в сторону ближайшей канавы. Семен усмехнулся без капли сочувствия. Все логично, предателей не ценят. Используют, платят иной раз немалые деньги, но при нужде отправляют в утиль походя и без сантиментов.

Лучник между тем закончил свои приготовления и показал… Ну, это, конечно, не мастер-класс, но вполне приличная стрельба. Оставляя за собой огненный след, его стрелы одна за другой ушли в небо и почти все воткнулись в крышу дома. Ожидать того, что сразу полыхнет, не приходилось, деревянные строения загораются отнюдь не так быстро, как принято считать. Но загорится наверняка, это к гадалке не ходи. И тогда время, оставшееся у защитников дома, начнет исчисляться минутами. И вариантов не так много – сгореть заживо или выбираться наружу, где куча врагов. Интересный выбор, такого врагу не пожелаешь.

Лейтенант толкнул Семена в плечо, выводя из задумчивости, ткнул пальцем в ближайшего поляка и сделал недвусмысленный жест. Удобный момент, все увлечены происходящим вокруг дома танцем с бубнами, соответственно, бдительность на нуле. Семен кивнул и бесшумной тенью скользнул в темноту – за последнее время он многому научился.

Ближайший поляк изображал часового. Именно что изображал – куда сильнее, чем происходящее вокруг, крепкого мужика в добротной кирасе интересовало происходящее у дома. А вот зря он так – уставы не для того пишутся, чтобы их нарушать… Даже если их создадут через столетия. Семен его снял в точности как на тренировке – там, дома, были хорошие инструкторы. Быстро, аккуратно. Бесшумно. Даже кровью не запачкался. Ну, почти. Лейтенант уработал своего еще чище. Вот есть человек – а вот его уже и нет.

А вот со следующим клиентом произошла накладка. Хрустнула под ногой ветка, поляк обернулся. Глаза округлились и полезли из орбит, рот будто сам собой начал открываться, и единственное, что успел сделать Семен – это метнуть нож…

Как ни странно, попал. Хотя инструктор в свое время предупреждал, что подобное нежелательно – и эффективность невелика, и без оружия останешься. Но так уж сошлись звезды, а может, просто адреналин добавил меткости, и нож вошел противнику точно в горло. Причем так, что лезвие пошло аккурат поперек гортани, разом перекрывая ток воздуха. Противник умер, не сумев даже крикнуть.

Лейтенант, видевший это, сделал весьма характерную гримасу, расшифровать которую можно было и как «ну, ты крут», и как «вот идиот-то», и еще кучей промежуточных вариантов. Но выразить что-либо более емко он уже не успел. Какой-то не в меру глазастый наемник заметил-таки происходящее, и вопль, который он издал, был вполне под стать трубному реву боевого слона. Все, пошло веселье!

Последнюю секунду, что еще оставалась у него, Семен использовал с толком, наискось рубанув шпагой не успевшего ни увернуться, ни парировать удар поляка. Тут же перебросил шпагу в левую руку и быстро, на зависть легендарным американским ганфайтерам, выхватил пистолет. Тут хватает своих тонкостей, слишком уж легко зацепиться оружием за кобуру, одежду, просто неловко перехватить рукоять… Вариантов миллион, и все паршивые, но Семен отработал в точности, как учили, и вогнал пулю в голову ближайшему наемнику. Успел еще отметить, что череп незадачливого вояки разлетелся на куски, но думать об этом времени уже не было. На него катилась толпа искаженных бешенством рож, и это было хорошо – в такой толчее враги не смогут стрелять, очень уж велик риск зацепить друг друга. А он – может!

Обойму Семен расстрелял спокойно, как в тире. Даже удивительно – он прекрасно знал, что схватка в формате один против толпы ни к чему хорошему не приведет, он не отобьется, а значит, почти наверняка погибнет. А вот волнения не было. Вообще никаких чувств, только отстраненность и рефлексы. А потому спокойно расстрелял обойму, так же спокойно запустил ставшим бесполезным пистолетом в лицо вырвавшемуся вперед противнику и, когда тот вскинул руку с саблей, защищая лицо, ударом с левой отсек ему кисть. А потом врубился в толпу!

Когда-то ему не раз приходилось видеть в книгах выражение «раздавая удары направо и налево». Литературное клише, как моментально выяснилось, не имело ровно никакого отношения к реальности, потому как, наоборот, это на него сыпались удары со всех сторон, и парировать их не было никакой возможности – только упредить. И Семен успел развалить череп какому-то неудачнику но на том его героизм и закончился. В голове будто вспыхнуло новое солнце – и это было последнее, что он видел.

Пришел в себя он от холодной воды на лице. Машинально отвернул голову и внутри черепа будто прокатился холодный металлический шар. Ощущения были… своеобразные. В самый раз, чтоб не уплыть в нирвану, но при этом хорошенько, не стесняясь в словах, выругаться. И сразу же, будто сквозь толстый слой ваты, услышать:

– Он пришел в себя!

Голос был звонкий, женский, а главное, знакомый. Настолько, что Семен рискнул приоткрыть глаза и тут же зажмурился – лучи солнца показались нестерпимо яркими. Но слегка размытое (и почему-то заплаканное, в этом он мог поклясться) лицо Матрены он рассмотреть успел. Впрочем, когда Семен рискнул открыть глаза вторично, Матрена была уже где-то на заднем плане. А рядом маячил лейтенант, выглядящий донельзя довольным.

– Ну, я ж говорил, что человека со столь замечательно арийским черепом прикладом по затылку не убьешь! Ну-ка, скажи что-нибудь!

– Какого хрена…

– Отлично. Голова болит? Вижу, болит. Не может не болеть. На вот.

Таблетка, которую лейтенант сунул в рот Семена, была гладкой и нейтральной на вкус. И все равно его чуть не стошнило. Однако же он смог подавить рвотный рефлекс и не только лекарство проглотил, но и с жадностью выпил две кружки ледяной воды. Во рту пересохло так, что, казалось, выпил бы и больше, но лейтенант жестом остановил его и приказал:

– Лежи теперь. И не разговаривай – это пока вредно. Матрен, девочка, проследи за ним.

Следующие минут пятнадцать или около того он лежал без движения, а Матрена, вернувшая на лоб Семена мокрую тряпку, которая, собственно, и привела его в себя, хлопотала вокруг. Обычно немногословная, девушка на сей раз не замолкала ни на миг.

Надо признать, слушал Матрену он с удовольствием. Хотя бы потому, что ее болтовня хорошо отвлекала от боли. Да и, чего уж там, сам по себе голос приятный… А еще от нее Семен узнал, какой он, оказывается, герой. Ну просто ух! Стоило, конечно, поделить услышанное на десять, а то и больше – все же слова восторженной девушки редко согласуются с реальностью. Тем не менее общий ход событий ему понять удалось. И – да, герой, чего уж там. Правда, едва не ставший мертвым героем.

Если упрощать все до крайности, то время, которое он выиграл своей атакой, лейтенант использовал на все сто. Перестрелял всех, кто не спрятался, а остальных добили защитники дома во главе с Матвеем, вовремя среагировавшие и бросившиеся в атаку. Потом женщины заливали начавшую таки разгораться крышу, мужчины отлавливали поляков, занимавшихся грабежом и не сразу сообразивших, что происходит, ну а Матрена хлопотала над Семеном, который остался в живых по чистой случайности. Его так спешили убить, что двое, оказавшиеся первыми в очереди, столкнулись. В результате один промахнулся, а второй ударил, но плашмя. Силы хватило как раз для того, чтобы оглушить Семена, а потом всем стало резко не до него – обнаружилось резкое сокращение штатов. Лейтенант как раз вставил в пистолет третью обойму. Вот и все, если кратко.

– Ну что, оклемался? – лейтенант подошел неожиданно и практически бесшумно. – Мотька, хорош человека охмурять. Он и так уже расплылся, как холодец, бери да тащи в койку…

– Ой!..

Матрена покраснела так, что об нее можно было костер разжигать. Но, что характерно, отходить не спешила. Лейтенант наклонился над Семеном, зачем-то бесцеремонно оттянул ему левое веко, посмотрел и удовлетворенно хмыкнул:

– Вроде порядок. Ну-ка, сядь.

Семен прислушался к своим ощущениям, удивленно приподнял брови и сел. Надо же, практически в норме, легкое головокружение не в счет. И сил оказалось внезапно много…

– Это как?

– Спецсредство. Можешь считать особо мощным допингом. Работает двенадцать-пятнадцать часов. Главное, не переборщить с ним – не откачают. Давай, вставай, нет времени прохлаждаться.

Семен кивнул, осторожно встал – и обнаружил, что помимо ушиба головы, у него еще и тело замотано бинтами. Точнее, относительно чистыми тряпками, призванными играть эту роль. Да и левая рука тоже. Лейтенант поймал удивление на его лице, кивнул понимающе:

– Достали тебя, и не раз. Не переживай, раны неглубокие. Заживет, если переживем это приключение.

Семен пошевелил рукой, убедился, что боли нет – видать, действовала таблеточка-то. Но бинты изрядно мешали. Оставалось только вздохнуть:

– Да, печалька…

– Нет повести печальнее на свете, чем повесть о засоре в туалете. А у тебя вообще ерунда, только шрамы останутся. Шрамы мужчину украшают, не забыл? Ладно, бросай ерундой заниматься, пошли.

Они и пошли. В первый момент Семена пыталась поддерживать Матрена, но, убедившись, что герой ее девичьих грез на ногах стоит уверенно, повеселела и умчалась вперед. Семен же имел возможность убедиться, что носить шпагу слева на поясе иногда весьма удобно – кисть раненой руки сейчас покоилась на эфесе, и это снимало нагрузку.

Да и вообще, оружие придавало уверенности. Куда больше, чем кобура с разряженным пистолетом. Но, главное, ни то, ни другое не мешало идти. Лишний вес, конечно… А с другой стороны, пока действует лекарство, он и не такое утащит.

Впрочем, идти было совсем недалеко – Матвей, еще трое крепких мужиков разной степени побитости и пятеро женщин ждали их у крыльца. Не щеголявшего красивыми разными украшениями, зато добротного. Эти девять человек, плюс Матрена и Семен с лейтенантом – все, что осталось от покинувших город беглецов.

Тут же, весьма неэстетично раскинув мозги, лежал бортник. Ну а чуть в стороне его семейство. Что же, собаке – собачья смерть. Правда, семью под нож пускать… А с другой стороны, чему удивляться? Их ведь оставишь – живо поляков сюда приведут.

Лейтенант поймал его взгляд, усмехнулся:

– Знаешь, почему он нас сдал?

– Ну?..

– А его воевода, царствие ему небесное, заставлял все, что положено, в казну отдавать. Налоги тут, конечно, жесткие, но вот так…

Семен лишь пожал плечами – не одобряю, мол, и не осуждаю. Он и впрямь не собирался копаться в извивах чужой души. Какая теперь разница? Тем более он и сам налоговиков на дух не переносил. Считал, и не без основания, что на свои налоги он и ему подобные кормят слишком много дармоедов. Так что какой смысл осуждать? Вместо этого спросил:

– Патронов-то хватило или шпагой дорабатывал?

– Обижаешь, – ухмыльнулся лейтенант. – Даже остались. Две штуки. Так что давай-ка рвем когти к тайнику, хоть боеприпасами разживемся.

Видимо, у местных произошла переоценка ценностей. Во всяком случае, за старшего теперь считали не Матвея, а лейтенанта. И команды его исполняли беспрекословно. В считанные секунды подорвались, собрались. Приволокли пленного. Семен даже не удивился, увидев живого и здорового, только слегка помятого командира поляков. Лица-то, конечно, он до сего момента видеть не мог, но вот одежду рассмотрел и запомнил достаточно хорошо.

– Зачем он здесь?

– Нужен, – лаконично ответил лейтенант.

Что же, нужен – значит, нужен. Лейтенанту виднее. Тем более что идти пленному на своих двоих, а убрать его они всегда успеют.

В этот момент подошла Матрена. Куда уж она отходила и как ухитрилась сделать это незаметно, оставалось лишь гадать. Подойдя к лейтенанту, девушка шепотом что-то сказала. Тот кивнул:

– Ну все. Валим. Сейчас сюда примчится весь цирк уродов.

Два раза упрашивать никого не потребовалось. Народ подхватил немудреные пожитки, главным образом еду и оружие, и рысью помчался в лес. Семен за ними едва поспевал, и дело тут было не в ранении. Просто ходить по лесу они умели куда лучше него.

До места, где еще недавно располагался исследовательский лагерь, они добрались сравнительно быстро. Здесь ничего не изменилось, что и неудивительно – тех, кто их нашел тогда, они перестреляли, свидетелей нет. А после – так что тут особенного? В конце концов, плотность населения в этих краях ничтожная, даже с учетом завоевателей. И толпами по лесу без нужды никто не шляется. Особенно с учетом чужаков. Народ предпочитает сидеть по домам и дрожать от страха, уповая на защиту, иллюзию которой создают двери и стены.

Когда к пистолету добавляется автомат, а карманы набиты патронами, чувствуешь себя намного увереннее. Самооценка поднимается опять же… Может, поэтому, а может, и по какой иной причине, но Семен теперь чувствовал себя как заново родившийся. Эйфория и все такое… В общем, он даже не удивился, когда, подойдя к лейтенанту, обнаружил, что тот удобно расположился у костра и абсолютно спокойно разговаривает с пленным. Даже руки тому развязал.

В ответ на приподнявшиеся брови Семена лейтенант усмехнулся:

– Не переживай, он дал слово не убегать.

– Ты ему веришь?

– Он меня слишком хорошо знает, чтобы пытаться учинить непотребство. Не правда ли?

– Да, старшой, – буркнул пленный. – Знай я, что ты здесь – хрен бы подписался. Ты мне веришь?

Почему-то этому человеку было очень важно, чтоб ему поверили. И он не играл – такое сразу видно. Говорят, на лице написано, так поговорка как раз к месту. Тут не краской на лбу – тут зубилом вырубали. И лейтенант в ответ спокойно кивнул:

– Верю, конечно. Ты дурак, но не идиот.

– Вы знакомы?

– Семен, – устало вздохнул лейтенант. – Не пытайся казаться глупее, чем ты есть. Конечно, знакомы. И очень неплохо.

– Мы воевали вместе, – пленный досадливо поморщился. – Он был у нас командиром разведвзвода. Только благодаря ему и я, и многие другие остались живы.

– Чечня?

– Я настолько старо выгляжу? – усмехнулся лейтенант. – Нет, все проще. Великая Отечественная.

– А…

До Семена дошло. Посмотрев на замершее лицо напарника, лейтенант медленно кивнул:

– Ты все правильно понял. Это приключение в моей жизни не первое и не второе. Таких командировок у меня в пять слоев и с горкой. Кстати, – он повернулся к пленному – а тебя как сюда занесло?

– Да ты же сам понимаешь. Героя носят на руках, когда идет война. Только вот кушать хочется и в мирное время. Особенно когда женился неудачно. Впрочем, сам дурак…

– Это точно. А в чем неудачность выражается?

– Ты слышал, что гепард способен ничего не делать, просто лежать в одной позе несколько часов? Так вот, моя жена – гепард.

Семен не удержался и хихикнул в кулак. Получилось несолидно. Лейтенант же остался серьезен.

– Понятно все с тобой. А прийти и рассказать, что в мирной жизни себя не нашел, как, не судьба? Помог бы.

– Это точно… Тут я сглупил, – кивнул пленный и внезапно окрысился: – А сам-то? Сам почему здесь оказался? Ты ведь не любитель адреналин ловить! И денег у тебя на три жизни хватит.

– Это… к делу не относится.

– А действительно, – вмешался Семен. – Зачем ты сюда полез?

– У меня… личные обстоятельства.

– Знаю я твои личные обстоятельства, – как-то неприятно усмехнулся пленный, и глаза лейтенанта вдруг стали холодными, как две льдинки:

– А в морду?

Угроза, видимо, была реальная. Пленный скривился, будто съел лимон, и заткнулся. У лейтенанта, как и у любого нормального человека, явно было, что скрывать. И попытку влезть в его дела он готов был пресечь максимально жестко. Поэтому Семен решил, что лучше сменить тему.

– Зачем вы здесь?

– Ноу коммент, – хмыкнул пленный.

– Естественно, что никаких, – лейтенант безразлично помешал угли в костре, осмотрел припаленный кончик палки. Дунул, рассматривая заалевшие искры. – Разговаривать ты будешь совсем с другими людьми.

– А может, ты?

– Может, и я. Но это вряд ли. Об этом говорит весь мой опыт.

– Да уж… Он у тебя есть.

– У тебя, похоже, многое что в жизни происходило, – влез Семен.

– Опыт, – повернулся к нему пленный, – не то, что ты пережил, а то, как ты с этим справился.

– Не плагиатствуй, – хмыкнул лейтенант, но потом не выдержал и рассмеялся. – А ты знаешь, кто бы это первым ни ляпнул – все равно, мне это нравится!

– Кстати, – вновь влез Семен, – а не в курсе, как удалось завербовать нашего священника?

– Очень просто, – безразлично ответил пленный. – Тут главное найти у человека гнильцу. А он страшно завидовал брату. Тот ведь унаследовал все… До ненависти, конечно, не дошло, но оставался один шаг. А там, за бугром, ему расшатали веру. Православие – все-таки не особо качественно слепленная религия. Слишком долго варилась в своем котле. В плане теологии отставание от католиков безмерное. Так что завербовать человека, который тяготился своим положением, было просто. Ладно, еще вопросы будут? Нет? Тогда я посплю, хорошо? Устал очень.

Атака началась под утро. Как и ожидалось, впрочем. Семен, как раз съевший очередную порцию смертельно опасного лекарства, со всем удобством расположился между корнями старой березы. Тут раньше была нора какой-то зверюги, может, барсука или еще кого-то. Неважно, главное, на ее месте образовалась неплохая яма, полностью вмещающая в себя человека. Оставалось бросить туда плотное одеяло, чтобы не простыть на холодной земле. Ну и натянуть на себя бронежилет, естественно. Свой он так и оставил Матрене, но в тайнике этого добра хватало.

Вначале Семен обустроил и занял эту позицию вечером, потом его сменил один из людей Матвея. Сейчас вновь пришла его очередь. График из-за нехватки людей, конечно, паршивый, но деваться некуда. К тому же лейтенант сказал, что вряд ли все это растянется надолго. Сутки, может, двое – больше полякам, чтобы их найти, времени не потребуется. А дальше – все, это есть наш последний и решительный бой, в котором на стороне обороняющихся окажется немалое преимущество – современное оружие. И Матвей, и его люди живо поняли основной принцип – перезаряжать не надо, просто жми раз за разом на спуск. Кончатся патроны – магазин смени и продолжай. Объяснять им про автоматическую стрельбу никто не стал – осваивать нет времени, а главное, возможности научиться, не поднимая шума.

Но пока что все было тихо. Вначале, правда, Матрена пришла. Что ей, спрашивается, не спится? Хотя, с другой стороны, это и неплохо – не так скучно хотя бы, да и когда рядом устроилась, стало немного теплее. Впрочем, в какой-то момент она замолчала на полуслове, и Семен с долей удивления обнаружил, что она спит. Лишь тоненькая струйка пара выходит изо рта – ночью стало совсем холодно. Оставалось прикрыть ее чем только можно и сосредоточиться на наблюдении, благо висящая над лесом круглая и желтая, как хорошо пропеченный блин, луна давала неплохую подсветку.

Когда Семен заметил движение, ему в первый момент показалось, что это – всего лишь вызванные переутомлением глюки. Однако же лучше смеяться над своей мнительностью, чем помереть от недостатка паранойи в организме.

Через минуту он уже мог поклясться, что возле скопления бурелома, напоминающего издали пару сношающихся мух, что-то шевелится. Прибор ночного видения был уже на последнем издыхании, однако несколько объектов выделить смог. И не только там, где Семен заметил движение, но и как минимум в десятке мест. Причем некоторые из них были совсем рядом. Черт!

Матрена проснулась, только когда он хорошенько тряхнул ее за плечо. Зато резко, без перехода – не было сонного хлопанья глазами и непонимающего овечьего взгляда. Уже неплохо.

– К лейтенанту! Бегом! – он говорил шепотом, но, казалось, что слова звучат громче барабанной дроби. – Скажешь, началось.

Матрена понятливо кивнула и бесшумно скользнула в темноту, будто растворившись в ней. Очень и очень хорошо. Семен проверил подствольник, выждал заранее оговоренные пять минут, а потом выбрал наиболее многочисленное скопление незваных гостей, тщательно прицелился и выстрелил.

Откровенно говоря, он боялся, что граната найдет себе по дороге препятствие в виде древесных стволов или толстых веток, но получилось вполне качественно. Рвануло почти там, куда Семен целился, вопль, донесшийся оттуда, подтвердил, что кого-то все же зацепило. А потом темнота взорвалась!

Грохота было много, вспышек тоже в избытке, но и только. Местные карамультуки – а Семен вполне уверенно научился отличать звук их выстрелов от более продвинутого оружия – и так не блистали точностью. Ночью же, да еще и по невыявленной толком цели… В общем, шмаляли гости куда-то «в сторону противника», впустую растрачивая боезапас. Хотя, стоит признаться, делали это вполне профессионально, несколько пуль взрыли мох совсем рядом, еще сколько-то прошли над самой головой. Глазастые, сволочи! Или слух у всех музыкальный?

Ответили им достойно. Защитники лагеря успели занять позиции и, пока Семен отвлекал на себя внимание, отстрелялись. Кто-то просто на вспышки, а лейтенант – используя ноктовизор[13]. Чья в том заслуга – неясно, однако несколько фигур остались лежать неподвижно, а кто-то истошно завыл, не добавляя противнику энтузиазма. Однако бой только начинался.

Кто бы ни командовал нападающими, ему сложно было отказать в решительности. Во всяком случае, в атаку своих людей он поднял незамедлительно. Трусов с той стороны не было, что и неудивительно – в наемники они не идут. Однако и дураков тоже не наблюдалось – эти не выживают. А потому, убедившись, что их видят и уверенно отстреливают, атакующие залегли, после чего решили начать переговоры.

Ну, как начать. Больше всего Семену это напомнило хрестоматийное «Рус Иван, сдавайся!». Здесь было примерно то же самое. Разве что акцент немного другой. И, похоже, лейтенанту он был знаком.

– Парле ву франсе?[14]

– Да, говорить…

– Ну и пошел на хрен!

– Ви есть кошен![15]

– Мы тебя не едим, урод!

– Ви мерзавец. Ми вас убивать…

– Нас? Ну все, жабоедина, сейчас ты огребешь.

И вот тут выяснилось, что лейтенант не просто так языком трепал. Он вычислял, где находится его визави. Хлопок – и вопль! Да, уж в чем, в чем, а в умении стрелять лейтенанту точно не откажешь.

– Я же говорил, огребешь, – спокойно, но так, что слышали все, резюмировал лейтенант. – А теперь прикажи своим людям бросить оружие и выходить с поднятыми руками.

В ответ донеслись ругательства и выстрелы. А потом с тыла в наемников ударил пулемет…

Кавалерия из-за холмов, кавалерия из-за холмов… Ерунда все это полнейшая. А вот десяток вооруженных автоматическим оружием мужчин в «Ратниках» – это о-го-го и ой-ей-ей! И встретить их здесь, в России, в ночном лесу, да в разгар Смутного времени – это уже из области совершеннейшего бреда.

Тем не менее они были. Спокойно шли вперед, короткими, скупыми очередями отправляя наемников на встречу с их католическим богом. Ну, или протестантским – какая разница? В конце концов, все равно пойдут оптом, а там уж сами разберутся, кого в какой ад направить. Что на рай тут никому рассчитывать не приходится, и так было ясно – слишком много крови у них на руках.

Впрочем, тех наемников, которые продемонстрировали зачатки интеллекта, побросали оружие и подняли руки, не убивали. Деловито и как-то привычно сгоняли их в кучу, без лишней злости подбадривая ударами прикладов. Чувствовалось, что такого рода операции они выполняют далеко не в первый раз, уж больно отработанно выглядели все движения.

Один из наемников, правда, не оценил доброго к себе расположения и, дождавшись, когда на него перестанут обращать внимание, набросился на ближайшего конвоира, пытаясь завладеть оружием. Если б его поддержали остальные, у них была бы тень шанса на успех, но никто и дернуться не успел. Короткий, скрытый глушителем хлопок – и голова скандалиста разлетелась веером брызг. После такого акта устрашения всякие попытки сопротивления прекратились, но гости явно решили подстраховаться, быстро и без лишних эмоций сковывая пленных наручниками, которых у них, видимо, имелось в избытке.

Попутно они приволокли и раненого француза. Стоило признать, лейтенант и вправду его уработал с гарантией. И жизни не угрожает, и сопротивляться с такой раной затруднительно. Пуля аккуратно разворотила предводителю наемников левую ягодицу, и теперь он лишь болезненно кривился, но даже не охал. Видать, не хотел привлекать к себе лишнее внимание.

Все это Семен наблюдал уже немного отстранение, сидя на бревне, которое когда-то, еще только прибыв в этот мир, и подготовил, уж и не вспомнить, для каких целей. Он как-то сразу устал, будто из него вытащили все кости. Пожалуй, в первый раз с начала их одиссеи от него ничего не зависело. И почему-то отсутствие даже намека на ответственность оглушило его не хуже близкого взрыва.

Однако, несмотря на свою пассивность, он каким-то образом послужил центром кристаллизации. Вокруг него, словно бы невзначай, очень быстро собрались почти все, кто был в лагере. И если лейтенант стоял чуть в стороне, демонстрируя, с кем, собственно, предстоит вести разговоры, то Семен оказался прямо посреди группы… соратников, наверное, именно так их стоило называть. Очень сплоченной и ощетинившейся оружием группы.

А вновь прибывшие закончили «паковать» пленных и, наконец, подошли. Некоторое время стояли напротив лейтенанта, в полной тишине.

Безликие фигуры в шлемах с опущенными забралами. А потом один, самый мелкокостный, вдруг отстегнул ремни, снял шлем…

– Сереж, ты – идиот!

Голос был женским. А вот оплеуха, которой наградили лейтенанта, размашистой и крепкой, такие удары больше под стать мужчине. Во всяком случае, голова лейтенанта мотнулась, как тряпичная. И, что характерно, он и не пытался защищаться.

Впрочем, и ударов больше не последовало. Вместо этого драчунья повисла на шее лейтенанта со всхлипываниями на тему «какой ты дурак» и «как ты мог». И безо всяких слов тут было понятно, что вот они, «личные обстоятельства». Да уж, похоже, кому-то еще предстоит долгий и неприятный разговор. Но – не здесь и не сейчас.

Остальные не стали размениваться на подобное. Просто дождались, когда слезы-сопли закончатся, после чего один из них, высокий, крепкий малый, подошел к лейтенанту и, вытянувшись во фрунт, звонко, как сейчас бы сказали, по-старорежимному щелкнул каблуками:

– Здравия желаю, старшой!

– И тебе не болеть, Томас.

– Тоомас, – ответил здоровяк, после чего оба рассмеялись. Похоже, это было у них чем-то вроде домашней, понятной только для своих, шутки. – С возвращением!

Они крепко обнялись, после чего Томас, или Тоомас, черт его поймет, как правильно, оттянул лейтенанта немного в сторону и вполголоса заговорил. Семен прислушался было, но понять ничего не смог – то ли контузия, то ли недавняя перестрелка серьезно притупили и без того немузыкальный слух. Так что все, что он услышал, это «быр-быр-быр» и «дыр-дыр-дыр». Тем не менее сами говорившие все отлично поняли. Не прошло и минуты, как откуда-то из лесу вышли еще четверо, волочащие с собой аппаратуру, которую Семен идентифицировал однозначно. И люто позавидовал, ибо по сравнению с той, которой они пользовались, открывая дорогу в этот мир, легкое и компактное оборудование гостей смотрелось, как звездолет рядом с трактором.

А как они это все устанавливали! Песня! Семен моментально определил, что это техники, причем не ему чета. Раз-два-три – и все готово, можно начинать переброску. Куда? Да не все ли равно? Главное – в родной мир, а там уж до дому он как-нибудь доберется.

Портал, который сгенерировали установленные на краю поляны агрегаты, отличался от того, через который они сюда пришли разве что цветом – сейчас он был голубоватым, частично переходящим в практически белый. А так – даже размеры схожие. Наемники возбужденно загалдели, но им тут же навешали оплеух и погнали в открывшуюся дыру между мирами. Правда, вначале ушел один из техников. Видимо, это обстоятельство и помогло в зародыше задавить панику. В самом деле, раз уж эти странные люди сами не боятся – значит, и остальным ничего особенного не грозит. И пошли наемники нестройною толпою, таща носилки со своим неудачливым предводителем. С которого – это Семен успел заметить – сорвали такой же крест, как с его коллеги-иезуита.

А потом лейтенант подошел к ним:

– Ну что, наша очередь.

Матрена вцепилась в рукав Семена так, что, казалось, сейчас ткань затрещит. Он посмотрел на девушку, вздохнул и решился:

– Без нее я никуда не пойду.

– А кто сказал, что она остается? Мы забираем всех, нам такие кадры нужны. И быстро, быстро! Ты знаешь, сколько стоит минута работы портала?

– Сколько? – машинально спросил Семен.

– Лучше тебе и не знать. Все, давай бегом. Время дорого!

Когда Семен уже заходил в портал, он обернулся и в последний раз посмотрел на лагерь. Солнце уже вставало, было светло и по-утреннему свежо. Картина, которую стоило запомнить. А потом лейтенант легонько толкнул его в спину, и Семен шагнул в слабо искрящееся марево. Домой!

– Неужели и такое носят?

Матрена, забравшись в кресло и поджав ноги, с интересом листала журнал. Из тех, глянцевых, в которых печатают новости моды. Судя по тому, что найденное ей не вызвало смущенного писка и легкого покраснения, найденное можно было отнести к пуританскому варианту. Семен подошел, глянул и поздравил себя с умением делать правильные выводы. Обычный деловой костюм с юбкой чуть выше колена.

– Это ты еще бикини не видела.

– А… что это?

Семен объяснил. Девушка покраснела до корней волос. Ну, ничего, съездят разок на море, она там попробует, и можно не сомневаться – уже на следующий день будет таскать, как вполне привычную деталь гардероба. Психика гибкая, адаптируется быстро.

Да и вообще, стоит признать, культурный шок оказался не столь мощный, как вначале опасался Семен. И прошел он буквально через неделю. Семен еще валялся в госпитале, где ему скармливали горы таблеток и периодически делали уколы, от которых в заднице становилось горячо, а она уже вполне освоилась. И, кстати, оценила удобства, которые дает жизнь в развитом мире. Особенно, хе-хе, душ – все же гигиене она была верна на подсознательном уровне. Так что сейчас она уже мало отличалась от здешних сверстниц, разве что одежду носила достаточно закрытую, да речь пришлось немного адаптировать.

Остальным, включая Матвея, пришлось тяжелей – все же люди в возрасте, с определенным жизненным опытом. Хорошо еще начальство лейтенанта нашло, куда их поселить – за городом у них, оказывается, было нечто вроде санатория. Точнее, выкупили землю в давным-давно заброшенной деревне, понастроили там коттеджей, и использовали все это богатство в качестве центра реабилитации, а заодно места, где проходили адаптацию жители других миров, волею случая оказавшиеся здесь. Таких было не то чтобы много, но – хватало.

Вот так, Матвей со товарищи поправляли здоровье на лоне природы, а Матрену Семен забрал с собой. Поначалу, конечно, смущался, не зная, как воспримет особа царских кровей его достаточно скромное жилище, однако девушка была не из озабоченных роскошью и в небольшой холостяцкой квартире обжилась моментально. Похоже, она всерьез строила на Семена матримониальные планы, и… Он был совсем не против.

Вот так, не так все и плохо. Разве что пиво запретили употреблять. Суровая докторша в старомодных очках безапелляционно заявила, что после сотрясения мозга слова «пиво» и «инсульт» запросто могут оказаться синонимами. Ибо – внутричерепное давление от этого напитка пляшет, как сумасшедшее. Так что можно коньяк или водку в гомеопатических дозах, а на пиво строжайший запрет лет на десять. Может, она и сгущала краски, но проверять не хотелось.

Ну и, конечно, раздражало осознание того, что тебя использовали втемную, кормя дезинформацией. Понятное дело, секретность и все такое… Умом понимаешь, что лейтенант не мог, не имел права доверять ему полностью и потому излагал легенду. Все так, но один черт немного обидно.

А ведь все на самом деле было просто. Контора, на которую работал лейтенант (правда, Семен так и не узнал, как она называется), уже достаточно давно работала над вопросами проникновения в параллельные миры. Точнее, сам процесс был даже не вчерашним днем, а позапрошлым годом – уже давненько эмиссары Конторы ходили за грань, исследовали чужие пространства и заодно таскали оттуда всякие интересности. Какие-то исторически значимые, а какие-то (их было куда больше) имеющие преимущественно материальную ценность. Ну там золото, камешки…[16] И продолжался этот бизнес долго и успешно.

Вот только информация, зараза такая, умеет течь лучше, чем тосол из дырявого радиатора. И не стоило удивляться, когда однажды нашлись умники, которые увели кое-какую аппаратуру и начали собственные заигрывания с физикой. Хорошо еще эти дятлы не имели отношения ни к одной из государственных служб, ни в России, ни за кордоном… Но все равно, так дела не делаются. И непорядок требовалось срочно устранить.

Контора имела в своем распоряжении многое. Деньги, причем большие и легальные, немалое количество проверенных в деле солдат, подобно лейтенанту прошедших самые неожиданные войны[17]. Вариантов было много, сил тоже хватало. Не было только понимания, куда бить.

Самая лучшая защита – неизвестность. Все, что удалось сделать – это получить информацию о том, где именно орудуют недобросовестные конкуренты. Почему недобросовестные? А нечего аппаратуру, пусть и старую, воровать, да людей, которые хоть самым краешком темы касаются, переманивать. На этом, в общем-то, и вычислили, в каком именно пространстве окопались кандидаты на быструю утилизацию. При чем тут утилизация? А Контора шуток не понимала в принципе, а уж делиться своим, кровью и потом заработанным, не собиралась в принципе. Вот тогда и возник план…

Откровенно говоря, ничего особенного в нем рассмотреть не получилось бы и под микроскопом. Банальная ловля «на живца». Организуется вроде бы новое предприятие, ядро которого составляют опытные, проверенные кадры. Вроде лейтенанта, который, к слову, не сильно жаждал лезть во все это дело. Но у него как раз случился кризис на семейном фронте, вот и пошел, чтоб забить работой голову и отвлечься от домашних проблем.

Далее. Берется профессор из тех, что никогда и ничего серьезного не изобретали. Таких, на самом деле, масса. Передается ему аппаратура из той, что использовать страшно, а выбросить жалко. Под это целую легенду организовали о талантливом, но спившемся аспиранте. Затем допускается небольшая утечка информации, более всего напоминающая смесь анекдота с газетной «уткой»… И пускай скажут спасибо, что не с медицинской! Конторе параллельно, с чем работать, главное – результат.

На публикации в третьеразрядной прессе не клюнет никто. Кроме тех, кто знает, что происходящее – ни разу не фантастика. А уж они-то развили бурную деятельность. И людей своих пропихнуть смогли, и в средствах не стеснялись. Тем более что планы у этой банды оказались воистину наполеоновскими. Воспользоваться Смутой, благо католическая церковь в те времена – это сила! В Ватикан они пролезть успели и укрепились там качественно. Ну а дальше – взять власть над русскими, после чего распространить ее на весь мир. Как? Да просто – автоматы через портал протащить дело техники.

Но теперь их задумке пришел конец. Шикарный такой, с кучей трупов и морем крови. Пленные не особенно жаждали мучительно умирать и выложили все. Так что теперь в том мире шла зачистка, да такая, что во все стороны летела шерсть. В смысле выбитые зубы и оторванные конечности.

Звонок в дверь оторвал Семена от размышлений. Матрена ойкнула и умчалась в соседнюю комнату, переодеваться. В отличие от сверстниц местного разлива, которые вышли бы встречать гостей хоть в майке, хоть в пеньюаре, для нее и домашний халат был верхом неприличия. Семен привить местные нормы ей не пытался – дурные привычки и так прилипчивы.

За дверью обнаружился лейтенант, который терпеливо ждал и, казалось, совершенно не тяготился стоянием в подъезде. Наверняка за ним сейчас наблюдала пронырливая бабка из квартиры напротив. Завтра пойдет между представительницами старшего поколения и невеликого интеллекта гулять слух о том, что к Семену (а ведь был такой хороший мальчик!) в гости ходят алкаши. Прикрытие, к слову, идеальное. И лейтенант, понимающий толк в конспирации, прихватил с собой характерно звякающий пакет, содержимое которого они все трое и употребили через полчасика.

Матрена, к слову, нос тоже не воротила, разговелась чуть-чуть, но больше пить не стала – меру свою она знала хорошо. Вместо этого вновь устроилась в кресле, из мягких недр которого и наблюдала за мужчинами. Они, надо сказать, тоже больше налегали на закуски, чем пили. Семен – по медицинским показателям, а лейтенант просто так – он вообще без нужды пьянствовать не любил. Неудивительно, что легкий, ни к чему не обязывающий треп довольно быстро закончился, сменившись разговором куда более серьезным.

– Ну что, специалист по размахиванию шпагой… – Лейтенант, удобно расположившись в кресле, с легкой улыбкой наблюдал и за Семеном, и за Матреной. – Какие планы на будущее?

– Да вот… На море хотим смотаться.

– Это правильно. Отдых – он всегда нужен. А глобально?

– Глобально? Работу буду искать, благо время пока есть.

Действительно, время было. Хотя фирма, в которой Семен работал, и оказалась фикцией и сейчас полным ходом ликвидировалась, деньги ему выплатили все, до копейки. И боевые, и полевые… Хватит на пару лет безбедной жизни. Или на три, но слегка ужимаясь. Даже с учетом возможного расширения семейства.

– Это ерунда, – махнул рукой лейтенант. – Работа есть. К тебе присмотрелись, сочли надежным и вообще подходящим. Так что, если тяга к приключениям не умерла, добро пожаловать в команду. Вопрос немного в другом. Чем именно ты собираешься на новом месте заниматься? Как прежде гайки крутить или же чем посерьезнее?

– А какие варианты?

О! лейтенант выразительно поднял указательный палец. – Речь не мальчика, но мужа. В принципе, вариантов хватает.

– Варианты… А мне-то они подойдут?

– Вы можете высказать свое пожелание, сэр. А мы вполне можем, как всегда, забить на ваше мнение грандиозных размеров болт.

– Тогда я лучше промолчу.

– Очень правильное решение, – лейтенант одобрительно кивнул. – Тогда слушай. Есть вариант, как мне кажется, аккурат под тебя…

А вот дальше Семен его слушал с открытым ртом. А все потому, что предложенное лейтенантом (точнее, его руководством, ну да какая разница) было крайне неожиданным. Интересным, с этим не поспоришь. И очень опасным.

Как оказалось, Контора не стала уничтожать уже налаженную структуру организованную ее противниками, а просто подмяла ее под себя. Зачем? Ну, они же не банальные грабители, но и с какой-то стороны все-таки ученые. А потому, раз уж пошла такая пьянка, стоило под шумок реализовать интересный эксперимент и посмотреть, что из этого получится. При этом Семену, которому предлагалось сыграть если не первую скрипку, то как минимум главную виолончель, предстояло ехать в Америку. Под видом – хватайтесь за головы! – испанца…

– Ты понимаешь, – вещал лейтенант, в азарте размахивая зажатой в руке куриной ножкой, – там сейчас бардак не меньший, чем в России. Испания, давай говорить откровенно, в упадке. Четверть века тому назад у них англичане Непобедимую Армаду разнесли. Точнее, не столько они, сколько шторм, да и войну испанцы все же выиграли, но звоночек был серьезный. И сейчас их поезд идет под откос, пока медленно и незаметно, однако пройдет несчастная сотня лет – и начнется беспредел.

– А я-то при чем?

– А при том, что твоя задача – отменить или хотя бы отложить такую концовку. А мы, соответственно, понаблюдаем за результатом.

– И как именно я это должен сделать?

– Да как хочешь. Полный карт-бланш. Можешь собственную империю в Мексике организовать, можешь Карибское море от пиратов очистить, можешь Англию разгромить. Да хоть все вместе и кучу иного сверху. Оружие дадим, корабль тоже.

– Люди?

– А Матвей тебе на что? Наберете в России, там сейчас хватает тех, кто готов ко всему. Опять же наемники – они честны с теми, кто им платит, и им все равно, где воевать. Да вон, хотя бы тех, которых мы захватили, возьмешь. Нечего им казенную баланду в навоз переводить. Когда у них с одной стороны нарисуется жалованье, а с другой – гарантированная смерть, ей же ей, служить будут честно.

– А…

– Мы согласны.

Мужчины замолчали и уставились на Матрену. Она же сидела, выпрямив спину, и сейчас в ней не было ничего от смущенной девчонки. Перед ними была внучка Ивана Грозного, и этим все сказано.

– Э-э-э… Матрена, тебе не кажется…

– Лейтенант, мне ничего не кажется. Могу перекреститься. Семен через месяц здесь от тоски взвоет. И я тоже. Поэтому мы готовы.

– Ты-то здесь при чем? – чуть не взвыл Семен.

– А при том, что я сама без тебя не пойду и тебя одного не отпущу. Ясно тебе?

Их спор был прерван всхлипывающими звуками. Как оказалось, обычным смехом. Лейтенант хохотал самозабвенно, не скрывая эмоций. А потом вытер слезящиеся глаза и сказал:

– Знаешь, ты и впрямь соглашайся. Раз уж тебе попалась действительно сильная женщина, спорить с ней не стоит – чревато…