Драматургия ГДР
Сборник состоит из десяти пьес современных драматургов ГДР, представляющих заметное явление в драматургии страны: Ф. Вольф «Бургомистр Анна», Х. Мюллер «Рвач», П. Хакс «Мельник из Сан-Суси», Х. Байерль «Фрау Флинц», К. Хаммель «Ровно в девять у «русских гор», Х. Калау «Кувшин с маслинами», А. Матуше «Песня моего пути». Г. Рюккер «Господин Шмидт», П. Грациг «Окольными путями», Р. Керндль «Когда придет Эрлихер?».
Фридрих Вольф
БУРГОМИСТР АННА
Комедия в шести картинах
Анна Древс,
Тетка Древс,
Грета,
Юпп Уккер,
Старик Уккер,
Тетка Уккер,
Урсула,
Дядя Виллем,
Ганс Рапп,
Тетка Рапп,
Рези,
Хаверкорн,
Тетка Хаверкорн,
Кнорпель,
Лемкуль,
Маттиас,
Ландрат,
Лесничий,
Крестьяне.
Т е т к а Д р е в с. Где же нам до зимы справиться?
Т е т к а У к к е р. А ты уж и руки опустила!
Т е т к а Д р е в с. Мужики вон с молотьбой торопят.
Т е т к а У к к е р
Т е т к а Д р е в с. Как бы нам не надорваться с этой школой.
Т е т к а Р а п п. Мужиков подсоблять заставим! В ребятах-то небось их пай тоже есть!
Т е т к а У к к е р. Какой там их пай? Всего пая на ноготь не хватит! Мужику какая забота? Сделал и пошел! А мы себе потом голову ломай, где малому одежду да обувку раздобыть, когда в школу пойдет. Босиком-то такого клопа не пустишь по снегу в чужую деревню.
Т е т к а Д р е в с. Не нами это заведено, Мария, не нами и кончится. Хвосту головой не бывать!
Т е т к а У к к е р
Т е т к а Р а п п
У р с у л а. К дяде Виллему насчет крыши пошла.
Т е т к а У к к е р. Вот уж тоже старый хрен! Седина в бороду, а бес в ребро! Седьмой десяток пошел, а как увидит девку гладкую — из кожи вон лезет!
Т е т к а Д р е в с
Т е т к а Р а п п. Да кто твою Анку трогает?
Т е т к а Д р е в с
Т е т к а Р а п п. Да будет тебе, Эмма, нам тут такую и надо, по крайней мере никому спуску не даст.
А н н а
Д я д я В и л л е м. Это мы — раз-два и в дамки! Не кто-нибудь — сам бургомистр велел!
А н н а. Доски нарезали?
Д я д я В и л л е м. Нарезали. Да кто их возить будет — так его по шляпке?
Т е т к а У к к е р. Кто — Лемкуль! Правление постановило.
Д я д я В и л л е м. Правление постановило, а ландрат отстановил: велел дрова лесничему возить.
У р с у л а. Только что бумагу принесли.
Т е т к а У к к е р. Само собой, рыбак рыбака видит издалека: кулак, лесничий да ландрат опять спелись, а что нас народ выбрал — это им тьфу!
А н н а
У р с у л а. Все лес возят.
А н н а. А ваша где, тетушка Уккер?
Т е т к а У к к е р
А н н а. Тогда заберем у Лемкуля трактор!
У р с у л а. Трактор-то, говорят, искрит, его, говорят, в ремонт надо: на той неделе Лемкуль молотил, так будто двадцать центнеров ржи от искры у него сгорело.
Д я д я В и л л е м. Искрит, когда ему это надо.
А н н а. Ты о чем?
Д я д я В и л л е м. Да ну, лучше не связываться!
А н н а
Д я д я В и л л е м
А н н а. Значит, бабы, правление постановило: всей деревней на новостройку выходить и упряжки всем, у кого есть, выставлять. Всем — и мужикам и бабам!
Т е т к а Д р е в с. Опять тебе напролом надо?
А н н а. Напролом ли, нет ли, большое дело делаем, мама, ни минуты терять нельзя.
Т е т к а Р а п п. Айда, утрем нос мужикам!
Т е т к а У к к е р. А если Лемкуль трактора не даст?
А н н а. Даст, если я скажу.
Д я д я В и л л е м. Небось заигрывать с ним станешь?
А н н а
Т е т к а Д р е в с
А н н а. Иди, мама! Идите все на стройку! Я сейчас приду.
У р с у л а. А что ты будешь делать, если…
А н н а
У р с у л а. Да я не то хотела сказать, Анна. Мы-то, молодежь, не подведем. А вот наряда на стройматериалы все нет.
А н н а. Потому и нет, что в округе кто-то на нашей заявке штаны просиживает. Ждет, видно, пока у наших детишек бороды отрастут. А ты что, того же тут дожидаешься?
У р с у л а. Иду, иду.
Д я д я В и л л е м
А н н а
Д я д я В и л л е м. Плотник тут один кривую балку поставил, да чем бы ее, кривую-то, сразу выбросить, он давай ее тесать да подтесывать, пока она не…
А н н а
Д я д я В и л л е м
А н н а
Д я д я В и л л е м
А н н а
Д я д я В и л л е м. Выходит, он и тебя оплел? То-то они все и молчат, какое у него от трактора зерно сгорело! В зерне-то в том — хлеба ни зерна!
А н н а. Похоже на то, дядя Виллем, ты сам сегодня с бочкой беседовал?
Д я д я В и л л е м
А н н а. Что же ты до сих пор ни гугу об этом?
Д я д я В и л л е м. Да я сам об этом только краем уха слышал.
А н н а. А народ что молчит?
Д я д я В и л л е м. Да ведь они все у этого мироеда в долгу, он их в кулак зажал
А н н а. «Говорят», «говорят»! И ни у кого духу не хватило об этом прямо в глаза сказать! Герои! Пьют у него на даровщинку, а потом никак не рассчитаются!
Д я д я В и л л е м. Это у кого духу не хватает? Да я его самого — так его по шляпке — вместо вола в этот трактор запрягу: пускай из риги выволакивает!
А н н а. Постой! Пока шуму не подымай! Нам первым делом крышу на школу надо. Все силы на это! На тебя-то хоть можно надеяться, дядя Виллем?
Д я д я В и л л е м. Для тебя, Анка, хоть палец себе отрублю!
А н н а
Г а н с. Трактор в полном порядке, я там свечу сменил, теперь на нем хоть на Северный полюс поезжай!
А н н а. Золотой ты парень, Ганс!
Г а н с. Что возить — доски или черепицу?
Д я д я В и л л е м. Постой, а Лемкуль знает?
Г а н с. Я ему и не говорю, а то он меня опять за дровами пошлет.
Д я д я В и л л е м. Ты ведь как будто к нему нанимался?
Г а н с
Д я д я В и л л е м. У иного старого хрыча в голове начинки побольше, чем у такого сопляка!
Л е м к у л ь. Ага, слетелись мухи на мед?
Г а н с. Трактор в исправности.
Л е м к у л ь. Только искры от него, как от паровоза!
Г а н с. При мне ни разу не искрил.
Л е м к у л ь. Заткнись! Заржавел он весь до самого выхлопа! Я-то думал, тракторист из тебя путный выйдет! В армии служил, а с машиной обращаться не умеешь!
Г а н с. Я всего год и был на действительной, да и то в пехоте.
Л е м к у л ь. Оно и видно! Да, братцы, в мое время не так нам доставалось! Три года в кавалерии, и чтобы конь и сбруя всегда блестели, а то
А н н а
Л е м к у л ь. А я говорю, в ремонт его надо!
Г а н с
Л е м к у л ь. Сейчас по морде получишь!
А н н а
Л е м к у л ь. Прямо срам с этой сволочью наезжей! Переселенцы!
Г а н с
А н н а
Ты в правление пришел, Лемкуль, — таким тоном дома разговаривай.
Л е м к у л ь. Ого! Этот сопляк мне рожь спалил, а я его еще… целовать должен?
Д я д я В и л л е м. Ты себя при бургомистре прилично вести должен.
Л е м к у л ь. Скажи пожалуйста! Не ты ли меня учить будешь?
Д я д я В и л л е м
А н н а
Д я д я В и л л е м
Л е м к у л ь
Д я д я В и л л е м. А я видал однажды, как борова холощеного — так его по шляпке — самого опалили!
А н н а
Я бы на твоем месте, Лемкуль, не стала так горячиться; это тебе не на пользу.
Л е м к у л ь. Ты о чем это?
А н н а. Понимаешь, шеф-то мой бывший, там, в городе, тоже был мужчина плотный, вроде тебя, и у него точь-в-точь такие жилки на висках были…
Л е м к у л ь
А н н а. И вот в один прекрасный день он тоже чего-то расстроился и вдруг как брякнется — и все!
Л е м к у л ь
Удар?
А н н а. Да ты уж не преувеличивай.
Л е м к у л ь. Чего уж, видно, так оно и есть… Ну, ничего, я и к этому приготовился, можешь не сомневаться.
А н н а. Не перехваливай.
Л е м к у л ь. Уж не скромничай! Я всегда говорю: у Анны у этой мозгов — на двоих мужиков хватит! Для моего хозяйства она бы клад была.
А н н а. Полегче, полегче, тебе, может, и клад не помог бы.
Л е м к у л ь. Как так?
А н н а. К примеру, с пожаром-то с этим.
Л е м к у л ь. А! Это верно! Полсотни центнеров ржи — псу под хвост! Тебе их с моей поставки списать придется… Вот напасть!
А н н а. Да, напасть! Кто еще при этом был?
Л е м к у л ь. Старик Уккер и мой сын, Маттиас.
А н н а. Пусть и они твое заявление подпишут.
Л е м к у л ь
А н н а. А солома тоже сгорела?
Л е м к у л ь. При чем тут солома? Это что, Виллем тут сплетни разносит? Ты мне веришь или этому старому ослу? Вишь ты! Писанины-то у тебя с этими поставками! И помочь некому! А ты еще с постройкой связалась.
А н н а. По-моему, не я одна, мы все с ней связались.
Л е м к у л ь. Знаю, знаю.
А н н а. Что бывало, то прошло! Теперь нужно, чтобы в нашей деревне своя школа была.
Л е м к у л ь. В деревне, по-моему, одно нужно — чтобы у мужика своя рига была.
А н н а. И рига нужна и школа нужна — и то и другое!
Л е м к у л ь
А н н а. А ты говоришь — «мужику своя рига нужна»… Сам же с Уккера восемь центнеров зерна требуешь за то, что он в твою ригу сено свалил? У тебя небось две большие риги стоят, а у него ни одной.
Л е м к у л ь. Ну и что?
А н н а. Дело законное?
Л е м к у л ь. Уж и это незаконно? Ну и ну! Не моя это рига, что ли? Не на свои собственные деньги я ее строил, может? Все на новый лад переделывать хотите? Молоды вы еще меня учить!
А н н а
Л е м к у л ь
А н н а. А может, ты меня надоумишь?
Л е м к у л ь. Я?
А н н а. У тебя ведь опыт богатый.
Л е м к у л ь
А н н а. Нет ли где второго трактора?
Л е м к у л ь. Господи боже, еще чего захотела! Второго трактора!.. Послушай-ка, Анна! Заварила ты кашу с этой школой и сама не расхлебаешь, а главное — все зря!
А н н а
Л е м к у л ь. Пусть они хоть лопнут!
А н н а. Спасибо тебе за такую заботу.
Л е м к у л ь
А н н а. Что поделаешь, раз от мужиков ничего не добьешься.
Л е м к у л ь. За мной дело не станет!
А н н а
Л е м к у л ь
Т е т к а У к к е р
Ю п п
А н н а
Ю п п. Он самый!
Л е м к у л ь. А она говорит — настоящих мужчин тут нет!
Т е т к а У к к е р. А он сразу: где Анна?
У р с у л а. И прямо сюда — и домой не зашел!
Т е т к а У к к е р. Все мужчины такие!
Ю п п
Л е м к у л ь. А ты как по заказу явился, Юпп! Хлеб убрали — вот мы заодно и отпразднуем. Сегодня же начнем, хоть всему свету конец! Вечером ты у Лемкуля!
Т е т к а У к к е р
Ю п п
А н н а. Да ты хоть сядь, Юпп.
Т е т к а У к к е р
Ю п п. Погоди, мать. Кончено с солдатчиной проклятой… Теперь только жить начну!
У р с у л а
Ю п п
Т е т к а У к к е р
Ю п п. Меня только малость поцарапало, мамаша: да и машину не хотелось бросать; стоящий водитель свою машину, как невесту, любит, другому не даст — верно говорю?
Л е м к у л ь. Вот это по-нашему! Будешь теперь мой трактор водить!
Т е т к а У к к е р. Тут не ты один распоряжаешься!
Л е м к у л ь
Ю п п. Бургомистр? Это кто же?
А н н а
Т е т к а У к к е р
Ю п п. Что?
Т е т к а У к к е р. Мы Анку в бургомистры выбрали.
Ю п п. В бургомистры?
А н н а
Ю п п
Л е м к у л ь. Ты еще ее узнаешь, Юпп!
А н н а. Не так уж это все страшно, Юпп. Может, кое-кому из стариков за нами и не поспеть. А все-таки новую жизнь нам всем строить надо!
Ю п п. Вот это да, Анка! Пожить мне хочется!.. За шесть лет наверстывать надо. Тут я времени терять не стану!
А н н а. Вечером, Юпп, сейчас не могу.
Л е м к у л ь. Ай да Анна, молодец! Делу время, потехе час! А тебе, Юпп, пора бы знать: у бургомистра дела государственные!
Ю п п
А н н а
Т е т к а У к к е р. Да уж, Юпп, Анка наша — кремень!
Ю п п. Не таких обламывали. Ладно, не будем себе настроение портить. Лемкуль нам небось поставит?
Л е м к у л ь. Еще бы! Сегодня дюжину-другую раздавим!
У р с у л а. Ты пойми его, Анка.
Можно же денек-другой попраздновать.
А н н а. Денек-то не беда, Урсель, а вот если он к Лемкулю в лапы попадет…
У р с у л а. Вот и плохо, что ты с ним не пошла!
А н н а
У р с у л а
А н н а
У р с у л а
А н н а
Ю п п. Ну что, Анна, одумалась?
А н н а. Присядь, Юпп!
Ю п п. Нас там все ждут.
А н н а. «Все»… А обо мне ты совсем забыл?
Ю п п
А н н а
Ю п п. Зато теперь я тут, никуда не денусь! Ах, Анка, как я, бывало, по ночам ворочаюсь с бока на бок, все представляется что ты снова со мной, близко, близко…
А н н а. Правда?
Ю п п. А ты — как ледышка! Как ты меня встретила? Эх ты!
А н н а. Хватит об этом, Юпп.
Ю п п
А н н а. А ты правда мечтал обо мне?
Ю п п. Еще как!
А н н а. О такой, какой я была?
Ю п п. В точности!
А н н а. А вдруг я стала другой?
Ю п п. С другим гуляла?
А н н а
Ю п п. Что?
А н н а. Все то, что нас так изменило. Контору нашу разбомбило ночью… Я на улице осталась в чем мать родила… все потеряла… Поступила на кожевенную фабрику, на побегушках там была; месяца не прошло — и от этой фабрики ничего не осталось… Так оно и шло без конца. Куда ни придешь работу искать — всюду очереди, такие же девчата стоят, ожесточились все, надо было силой пробиваться… Под конец я на каменщика учиться стала.
Ю п п. Здорово! Посмотрел бы я, как ты кирпичи кладешь!
А н н а. Далеко ходить не надо. А как война кончилась, и это бросить пришлось… Кое-как добралась до нашей деревни и у бургомистра стала работать…
Ю п п. У Лемкуля?
А н н а. Ведь я конторскую работу знаю, может, лучше него… А когда стали нового бургомистра выбирать, меня и выбрали.
Ю п п. Понятно, в аварийном порядке. Ну, побаловались, и хватит.
А н н а. Ты о чем это?
Ю п п. Как поженимся, ты ж эту должность бросишь!
А н н а. Вон ты как! А кто ж тут работать за меня будет?
Ю п п. Работать кто? Да кто угодно.
А н н а. Почему?
Ю п п. Не бабьего это ума дело.
А н н а. Пока справлялась.
Ю п п. Это ты говоришь, а Лемкуль говорит — ты с этой стройкой мужиков прямо загоняла.
А н н а. Никого я не загоняла… Но только жизнь у нас, конечно, другая стала.
Ю п п
А н н а
Ю п п. Хорошо то, чего душа просит!
А н н а
Ю п п. Для того мы шесть лет воевали, чтобы бабы тут стали каменные?
А н н а. Какие мы ни есть — с первого дня не узнаешь.
Ю п п. И тут, стало быть, воли никакой — руки-то как клещами зажала! Ладно, повоюем!
А н н а. А ты домой что — мародерствовать пришел?
Ю п п. Что же, мужику не взять того, что ему положено?
А н н а. А вдруг руки коротки?
Ю п п
А н н а
Ю п п. Так вот, соседи, не будем сегодня друг у друга сучок в глазу искать! Я так скажу: да здравствует душа общества — наша скатерть-самобранка, наш кум и благодетель Лемкуль! Да здравствует! Салют, туш, хох!
Л е м к у л ь
Г а н с. Кто там себя квелым считает — это его личное дело.
Л е м к у л ь. Заткнись, ты, рожа!
У р с у л а. Смотри, как бы Ганс тебе по роже не съездил!
Л е м к у л ь. Что это там коза мекает?
Т е т к а Р а п п. Если боров хрюкает, чего ж козе не мекать?
З а и к а. Тебе, пе-пе-туху залетному, н-надо бы зоб за-за-ткнуть!
Г а н с
Ю п п. Руки прочь, а то я тебя успокою!
Л е м к у л ь. Не плохо бы, Юпп, кабы молодежь в чувство привел, а то совсем от рук отбились.
Ю п п. Это не велика штука. Не таких вояк уламывали!
Т е т к а Р а п п. Я думала, мы тут навек отвоевались.
У р с у л а. Оставьте вы Юппа! Пусть он расскажет что-нибудь.
Д я д я В и л л е м. Валяй, Юпп. Ты ведь, говорят, в Африке побывал?
Ю п п. Как будто случалось.
Т е т к а Р а п п. Откуда же это яйцо, в пустыне-то?
Д я д я В и л л е м. А они птицу-страуса гоняли: страус видит — ему податься некуда, ну, он и скинет яйцо, чтоб легче бежать было, верно, Юпп?
Ю п п
Самая там чертовская штука — это жара, в тени до шестидесяти градусов доходит…
Д я д я В и л л е м. Вот-вот, и я слыхал — говорят, у вас там трое солдат однажды на поверку не явились; кинулись искать — а от них только мундир да кожа остались, остальное все испарилось начисто!
Ю п п. Точно, дядя Виллем! А вот если бы ты там с нами был, здорово бы ты у нас там ахнул!
Д я д я В и л л е м. Ахнул? Уж только не я бы ахал!
Ю п п. Как раз ты! Только что потом уж ни мундира, ни кожи бы не нашли, ничего, брат: ты бы от тамошней жары просто-таки взорвался — в нутре-то ведь спиртное!
К н о р п е л ь
Д я д я В и л л е м
У р с у л а
Ю п п. Что же вам еще рассказать? Разве что про желтую собаку?
Х а в е р к о р н. Только чтобы про Африку!
Ю п п. Это дело было в разведке. Заехали мы в такой, значит, оазис, где пальмы финиковые растут. Ребята в тени и задремали, а я сижу консервы наворачиваю. Глядь, откуда ни возьмись здоровый желтый пес, уселся рядышком и на меня поглядывает. Я думаю: «Надо и песику что-нибудь дать», кинул ему кость, он — ам! И проглотил.
Г а н с. Откуда ж там этот пес взялся?
Ю п п. Пес, значит, встал и уходить собрался… Тут я скорее за свой фотоаппарат, щелкнул его, а когда потом стал пленку проявлять…
Л е м к у л ь
К н о р п е л ь. Ничего там не оказалось, потому как все начисто испарилось!
Ю п п. Мимо, Кнорпель! Там, брат, оказалась здоровенная львица, потому как этот самый желтый пес…
Г а н с. Слыхала, Анка? Юпп в Африке львицу консервами кормил!
А н н а
К н о р п е л ь. Твое здоровье, Юпп! Это был номер!
Д я д я В и л л е м. Анна, к нам! Мы тебя заждались!
Л е м к у л ь. Стоп! Тишина! Внимание, внимание! Начальству — почет! Честь и место!
А н н а
Т е т к а Р а п п. Молодец девка! От своих строителей — никуда!
Ю п п. Минутку! Сегодня как будто и я тут голос имею. Сто лет человек дома не был, теперь вернулся на родину — бургомистру положено его приветствовать, по старому обычаю!
А н н а. Юпп совершенно прав.
Л е м к у л ь. Еще бы, у бургомистра всегда дела.
А н н а
Л е м к у л ь. Если бургомистерша захочет, ему будет не житье — а масленица.
А н н а. Ему и без того житье: он у нас сегодня вроде именинника.
С т а р и к У к к е р
У р с у л а
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р. Невесту… Невеста — она, вон она!
Т е т к а У к к е р
С т а р и к У к к е р
Ю п п
С т а р и к У к к е р. Будь здоров, мальчик! А Юпп — парень хоть куда, Анка… я тебе говорю — первый сорт!
Ю п п
Л е м к у л ь
Ю п п. А я говорю — за Анну! Хох!
А н н а. Твое здоровье, Юпп!
Ю п п. Ты не допила.
А н н а. Ведь тут целый стакан.
Ю п п. Пей до дна, а то, значит, не от чистого сердца.
А н н а. Не переношу я эту штуку, Юпп.
Т е т к а Д р е в с
Г р е т а
Ю п п
Л е м к у л ь
А н н а
Ю п п
А н н а
К н о р п е л ь. Не бойся, Юпп, невеста тебе тут найдется.
Л е м к у л ь. Без бургомистерши все же не обойтись.
А н н а
Ю п п. Нам с тобой никого не нужно, верно. Грета?
Г р е т а
Ю п п
Л е м к у л ь
А н н а
Т е т к а Д р е в с. Помолчи, Анна.
С т а р и к У к к е р. Вот это да, Анна!
Л е м к у л ь
Т е т к а У к к е р
Ю п п. Успокойся, мамаша, никто тебя грабителем не называл.
А н н а. Погодите, соседи. Тут недоразумение вышло! Лемкуль вас грабителями не называл, и мы его грабителем не называем. Разве грабитель мог бы свой трактор деревне предоставить?
Л е м к у л ь
А н н а
Л е м к у л ь. Не твоя это забота!
А н н а. Да что ты, Лемкуль, теперь все твое
Т е т к а Р а п п
С т а р и к У к к е р
З а и к а. Отец, идемте д-домой, т-тут жарко становится!
Т е т к а Р а п п
Л е м к у л ь
А н н а
Л е м к у л ь. Ах, какие вы добрые! Это для школы-то подвезти?
Т е т к а Р а п п. Ясно, для школы! А школу построим, хоть ты лопни тут!
Л е м к у л ь
Д я д я В и л л е м. А ты свой трактор готовь.
Г а н с. Трактор в полной готовности.
Л е м к у л ь
Г а н с
Ю п п
Д я д я В и л л е м. Ребята, раз-два — и в дамки!
А н н а
Л е с н и ч и й. Добрый вечер, господа! Надеюсь, я не помешал?
Я уже слышал… Праздник в честь нашего возвратившегося воина.
Ю п п. Присаживайтесь к нам, господин лесничий!
Л е с н и ч и й. Благодарю, благодарю! Проезжая по деревне по дороге домой, услыхал тут веселые голоса…
Л е м к у л ь. Молодость, молодость, господин лесничий, — у́держу не знают! Стакан господину лесничему! Прошу без церемоний! Как говорится, жизнь идет, жизнь катится — кто не пьет, не поет — тот спохватится!.. Теперь и наш бургомистр компанию поддержит! А ну-ка, Анна!
Л е с н и ч и й. Ах, как кстати!
Л е м к у л ь. Вы только не пугайтесь, господин лесничий, она у нас не всегда кусается… Лошадка, правда, с норовом, зато породистая, словом — на любителя!.. Выпьем! За нашу новую школу!
А н н а. Это тут ни при чем!
Л е м к у л ь. Вот так так! А только что она говорила — построим школу, хоть бы все лопнуло!
Д я д я В и л л е м. Правильно! Через две недели — раз-два — и в дамки — крышей накроем!
Л е с н и ч и й. Позвольте, позвольте! Если вы уж так ставите вопрос, то не мешает узнать мнение инстанций! Поскольку мы оба здесь…
А н н а. И считаем его несвоевременным.
Л е с н и ч и й. «Несвоевременным»… Люблю это слово. Особенно приятно звучит оно в юных устах, непривычных к тонкостям юридической терминологии. Но, кажется, никакие «своевременные» новшества не меняют правовых отношений, если не ошибаюсь? Участок, на котором вы ныне беззаконным образом возводите школьное здание…
А н н а. Беззаконным образом?
Л е с н и ч и й. …названный участок, о приобретении коего община в январе тысяча девятьсот сорок пятого года ходатайствовала перед лесничеством…
А н н а. Мы его купили за тридцать тысяч марок!
Д я д я В и л л е м. И оплатили сполна!
Л е с н и ч и й. Это не занесено в поземельную книгу!..
Д я д я В и л л е м. Потому что наш бывший бургомистр, Лемкуль, в ту пору, как нацистской империи конец пришел, забился, ровно боров, в свой хлев и на все на свете нахрюкал!
Л е с н и ч и й. Боров там или не боров — поскольку в кадастре записи не значится, покупка не имеет законной силы.
А н н а. А как проведена у вас сумма, уплаченная лесничеству?
Л е с н и ч и й
Д я д я В и л л е м
А н н а. Спокойно, друзья! Господин лесничий, где мы живем — на земле или в царстве святого Бюрократия?
Л е с н и ч и й
А н н а
Д я д я В и л л е м
Л е с н и ч и й
Л е м к у л ь. Куда вы, господин лесничий? Не обращайте внимания на этого пьянчужку!
Д я д я В и л л е м
А н н а
Л е м к у л ь
Т е т к а Р а п п. Уж ты бы об ухажерах помалкивал…
Г а н с. Сам-то каждую ночь в своей риге…
Л е м к у л ь
Г а н с
Ю п п
Т е т к а У к к е р. Вон отсюда! Все вон! Тут вам не кабак!
А н н а. Юпп, на два слова!
Ю п п. С тобой?
А н н а
Ю п п. Все Лемкуль да Лемкуль! А ты небось голубок невинный?
А н н а
Ю п п. Мне?
А н н а
Ю п п
А н н а
Ю п п. А я как раз радуюсь, что здесь все по-старому… Мать, может, немножко поседела, отец сдал немного, а в общем все те же мои старики. Да ведь и ты
А н н а
Ю п п. Только — что?
А н н а. Другое…
Ю п п. Что другое?
А н н а. Я, по правде, не хотела об этом сегодня говорить, Юпп; но сам видишь — тут Лемкуль язвит, да еще лесничего нелегкая принесла, драку затеяли…
Ю п п
А н н а. Ты бы мог в другом месте плечи размять, Юпп.
Ю п п
А н н а. Выслушай меня, Юпп! Мы ведь прежде всегда понимали друг друга, хоть, бывало, мы с тобой — как огонь с водой!
Ю п п. Смотри, как бы огонь воду не высушил!
А н н а
Ю п п. Перестань ты об этом!
А н н а. Я-то могу перестать. Да ты сам на каждом шагу с этим сталкиваться будешь, потому что новая жизнь везде и всюду, как молодые всходы, из земли подымается! С неодолимой силой! Попробуй обойди ее — споткнешься, нос разобьешь! Для нее, для новой жизни, и ребят мы учить должны, чтоб не были они больше «серым мужичьем», чтоб голова у них на плечах была!
Ю п п
А н н а. С головой-то мы с головой, вот и попали с этой своей головой в хорошую кашу. Тоже умные головы ее заварили, а нам расхлебывать приходится.
Ю п п. Большое спасибо, мне такой грозы не надо. Я к Лемкулю в трактористы пойду, буду спокойненько свой хлеб зарабатывать.
А н н а. Нет нынче этой спокойной жизни, о какой ты думаешь, Юпп! Всем засучить рукава нужно, всей деревне! Никто в стороне не останется, даже Лемкуль!
Ю п п. Меня тебе долго ждать придется.
А н н а
Ю п п
Т е т к а У к к е р
С т а р и к У к к е р. Куда она ни придет, там сразу заварушка. Вот когда я в солдатах был, Юпп, девочки были — что твой сахар…
Т е т к а У к к е р. Помолчал бы ты, трещотка!
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р. Я тоже, разрази меня на этом месте!
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р. Какая такая зубочистка?
Т е т к а У к к е р. Иди уж!
Л е м к у л ь
Ю п п. Что ж, сами вы до этого допустили.
Л е м к у л ь
Ю п п
Л е м к у л ь. Ты, Юпп, не волнуйся; завтра ты у нас опять замаршируешь — на стройку.
Ю п п. Только не я!
Л е м к у л ь. А ты, я вижу, и впрямь парень стоящий, Юпп. С тобой в деревне словно свежим ветром потянуло.
Ю п п. Это раз плюнуть! Завтра бастуем! Только уговор — я у тебя трактористом.
Л е м к у л ь
Ю п п. Так он же твой!
Л е м к у л ь. И да и нет, брат… И мой он и не мой.
Ю п п. Это как?
Л е м к у л ь. Да видишь, Юпп, это-то она и есть, новая мода. Раньше ты, бывало, разъезжаешь на тракторе куда душе угодно и денежки зарабатываешь, а теперь его «регистрируют», чтобы он для деревни работал, не за ломаный грош.
Ю п п. А ты его не давай!
Л е м к у л ь. Оштрафуют! Лучше всего его бы в щепки разбить.
Ю п п
Л е м к у л ь
Ю п п. Он у тебя на бензине ходит?
Л е м к у л ь. Да.
Ю п п. Негодный карбюратор поставить, а потом новый-то ищи-свищи!
Л е м к у л ь. Ну и голова у тебя!
Ю п п
Л е м к у л ь. Возьмешь, возьмешь, Юпп: мы ведь его только на время…
Ю п п. Все-таки жалко.
Л е м к у л ь. Ну, уж теперь давай не кисни, Юпп! Такой парень!
Д я д я В и л л е м
А н н а. Брось, дядя Виллем, достанем мы бревна!
Д я д я В и л л е м. Э нет! Не так-то это просто, Анна. Сейчас словно как бомбу бросили, и кругом пыль столбом стоит. Ничего-то сквозь нее не видать.
А н н а. Поначалу на стройке всегда пыль. Если мы, молодежь, по-настоящему за дело не возьмемся и свою инициативу не проявим, никогда нам сквозь эту пыль света не увидать!
Д я д я В и л л е м
А н н а. Бумажку?
Д я д я В и л л е м. Ну, наряд на материалы из округа?
А н н а
Д я д я В и л л е м. Там определенно этот черт лесной впутался, у него зимой снегу не выпросишь! Подай мне рубанок, Анка!
А н н а
Г а н с. Я с ним сам справлюсь! Пусть только попробует тебе слово сказать!
Д я д я В и л л е м
А н н а
Т е т к а Д р е в с. Даже гвозди самим делать приходится.
Д я д я В и л л е м. Как раз подходяще для нашей школы, у нас все свое, верно, Анна?
А н н а. Если мы будем дожидаться, пока сверху пришлют…
Р е з и. А в городе должны теперь опять гвозди быть; взять бы да съездить.
Г р е т а. Юпп говорил, он сегодня едет.
Г а н с. На чем, верхом на палочке, что ли?
Г р е т а. Он мотоцикл раздобыл.
Р е з и. Да, чего он захочет, добьется!
Г а н с
Г р е т а. Правильно он поступает!
А н н а. Что это значит, Грета?
Д я д я В и л л е м. Слышь-ка, Ганс, а трактор правда поломан был?
Г а н с
А н н а. Как это так?
Г а н с. Не знаю я.
Т е т к а У к к е р
А н н а
Т е т к а У к к е р. Она в правлении, пишет что-то.
Г р е т а. Юппу карточки выписывает.
Т е т к а У к к е р. А по-твоему, как, дуреха, не нужно ему, что ли? Шесть лет парень на войне был — может, как ни как, две недельки попрохлаждаться.
Г а н с
А н н а
Г а н с. Нет, спасибо.
Т е т к а У к к е р
А н н а. Да нет, я тоже считаю: один человек — это не беда.
Т е т к а Р а п п. А что, если ни один мужик не придет, тогда как?
Д я д я В и л л е м
А н н а
Т е т к а У к к е р. Хотела бы я поглядеть, как мой сам себе готовить станет!
Так долго в правлении сидела?
У р с у л а. Делопроизводство тоже не бросишь.
Г р е т а. Сегодня разве у нас воскресенье, Урсель?
У р с у л а. Господи, какая же ты любопытная!
Т е т к а У к к е р. Нечего трепать хорошую жакетку, Урсель! А ну-ка, сними!
У р с у л а. Что-то холодно сегодня.
А н н а. Какие новости?
У р с у л а. Округ запрашивает, почему до сих пор отстаем с отчетом о поставках. Ландрат предупредил, что сегодня сам будет.
Д я д я В и л л е м. Вот этот как раз вовремя надумал! Мы у него спросим — так его по шляпке, — до каких пор эти канцелярские крысы будут нас с материалами мариновать!
А н н а
У р с у л а. Копш и Хаверкорн заявили, что они сегодня должны лесничеству дрова возить.
Т е т к а Р а п п
Д я д я В и л л е м. Подавиться мне, если это не Лемкуль их настропалил!
Т е т к а Р а п п. Если мы это так оставим, бабы, грош цена всему правлению!
У р с у л а. Пожалуй, ландрату надо доложить?
Т е т к а У к к е р. Что ж ты, на отца родного и на Юппа доносить пойдешь? Уж лучше я за них ночь отработаю!
Т е т к а Х а в е р к о р н. А главное, они еще над нами издеваются, а Лемкулев Заика прямо при всех там повестку порвал и говорит: «Мужиков на работу можете до турецкой пасхи ждать»…
М н о г и е ж е н щ и н ы. Обязательно! А то нам всем просто позор!
А н н а. Погодите, бабы! Нам позор? Почему это? Позор нам будет, если мы сами с мужиками не справимся! Сумели же мы школу построить. Мы сами, одни женщины… понятно, с дядей Виллемом и Гансом, у которых в голове мозгов побольше, чем у десятка прочих мужиков.
Г а н с
Д я д я В и л л е м. Да ты тут при чем?
А н н а. Чего же мы к ландрату жаловаться пойдем? Он ведь тоже мужчина! А ворон ворону глаза не выклюет, дело известное!
Т е т к а У к к е р. Верно! Как бы он еще к чему-нибудь не придрался.
А н н а. А у нас, бабы, для них и так хорошее средство есть: мы ведь решили с нынешнего дня прямо на площадке все вместе обед варить! Голод-то не тетка, посмотрим, кто кого переупрямит!
Т е т к а Р а п п. А кто на работу не выйдет — табаку не выдавать! Так правлением и постановим!
Д я д я В и л л е м. Подходяще, мне бы как раз добавка к пайку не помешала!
Т е т к а Х а в е р к о р н. Я назло своему старику сама на старости лет закурю!
Т е т к а Д р е в с. Как бы тут до смертоубийства не дошло?!
А н н а. Ну, до этого не дойдет, мама; я думаю, всего лучше на них внимания не обращать, пускай бастуют! Докажем, что и без них со строительством справимся!
Т е т к а У к к е р. Анна — девка гордая!
Т е т к а Р а п п. Анна правильно говорит! Дожидались мы досок и камней? Нет, сами старую ригу разобрали! Дожидались мы гвоздей да кирпичей? Нет! Сами наготовили! А дожидайся мы — тут бы и сейчас пустырь был!
А н н а
У р с у л а
А н н а. Я отвечаю. Скоро обед: смотри, чтобы вовремя людей накормить!
Д я д я В и л л е м
А н н а. Ты о чем?
Д я д я В и л л е м. А о том, что материалов не шлют, а главное — лесу!
А н н а
Д я д я В и л л е м. Почему это?
А н н а
Д я д я В и л л е м. А как же тут без скандала — так его по шляпке, — когда лес нам положен, а его чуть не год не шлют!
А н н а
Д я д я В и л л е м
А н н а
Д я д я В и л л е м. «Можно считать»… Он написал резолюцию или нет?
А н н а. Нет. Все равно я на это для ребят пошла, чтоб у них была своя школа!
Д я д я В и л л е м. Что теперь делать будем?
А н н а. Дальше строить! Дядя Виллем, мне одной отвечать, я ведь бургомистр! Самое большее, меня снимут, а ведь школу все равно разбирать не станут, только бы нам успеть ее крышей накрыть! Виллем, я только на тебя надеюсь! Ты должен лес достать!
З а и к а. Т-т-тут и есть б-ба-бабья школа, Юпп! Т-т-тут б-б-бабы в портках ходят!
Т е т к а Р а п п. А тебе, сопляку, нужно бы по-по-по-портки спустить да всыпать!
Ю п п
У р с у л а
Ю п п. В порядочном учреждении о таких вещах не забывают.
У р с у л а. Да-а, Анна печать-то заперла.
Ю п п
А н н а
Ю п п
З а и к а. Ты про ка-ка-каменщицу?
Т е т к а У к к е р
Ю п п. Мамаша, отец уже два раза насчет обеда свистел.
А н н а. Мы как раз варим для всех тут на стройке, ты, наверно, не прочь с нами пообедать, Юпп?
Г а н с. После прогулки особенно аппетит разыгрывается!
Ю п п. Тебе, что, сосунок, материнского молочка уже захотелось?
Г р е т а
А н н а
Г р е т а
А н н а
С т а р и к У к к е р
Т е т к а У к к е р
С т а р и к У к к е р. С каких это пор собака обед варит?
Т е т к а У к к е р. С каких это пор жене свистят?
С т а р и к У к к е р. Вот так дьявол! В первый раз это, что ли?
Т е т к а У к к е р. Ну, значит, в последний!
С т а р и к У к к е р. Что?!
Х а в е р к о р н. Не трать слов, кум! С бабами надо иначе разговаривать!
Т е т к а Х а в е р к о р н
Х а в е р к о р н. Ты еще ворчать, когда тебя муж зовет?
Д я д я В и л л е м
К н о р п е л ь. Ты тут что, гарем завел, старый развратник?
Д я д я В и л л е м
А н н а. Виллем, будет! Отойди, Кнорпель! У нас сейчас обед, наварили мы вдоволь…
Т е т к а Р а п п
К н о р п е л ь. Тебе сразу пару мужиков надо? Может, ты сперва с одним попробуешь?
Т е т к а Р а п п
С т а р и к У к к е р. «Выходи»?
Т е т к а У к к е р
К н о р п е л ь
З а и к а
Т е т к а У к к е р. Это кому, мне? Ах ты сопляк.
Т е т к а Р а п п
К н о р п е л ь
С т а р и к У к к е р
А н н а
Ю п п
Г а н с
Ю п п
А н н а
Ю п п
Т е т к а Х а в е р к о р н
Х а в е р к о р н. Мне, по-твоему, тут делать нечего, швабра?
О с т а л ь н ы е м у ж ч и н ы
Ж е н щ и н ы
Х а в е р к о р н
Т е т к а Х а в е р к о р н
Х а в е р к о р н. Не позорь хоть семейство!
Т е т к а Х а в е р к о р н. Школу строить — ничего позорного нет!
Х а в е р к о р н. Старая кочерга!
Т е т к а Р а п п. Ага, наутек, герои?!
Т е т к а Д р е в с. А ведь нам без них не обойтись: возить-то кто будет?
Г а н с. Эх, кабы трактор был в порядке!..
Т е т к а У к к е р. И верно, как же мы черепицу и бревна подвезем?
А н н а. Как подвезем? Опять вы сомневаетесь?
Г а н с. И я с тобой впрягусь!
У р с у л а. И я! Можешь на меня рассчитывать!
Г р е т а. Раз так, никуда я завтра не поеду!
А н н а
Д я д я В и л л е м. По мне, ты всегда права, Анка!.. Вот только бревна… Бревна? — Тетка Уккер, у вас за сараем ведь целый штабель лежит.
Т е т к а У к к е р. Об этом надо тебе с мужиками потолковать.
Д я д я В и л л е м
Л а н д р а т
Л е м к у л ь
Л е с н и ч и й. Участок, согласно поземельной книге, принадлежащий лесничеству!
Л а н д р а т
Л е с н и ч и й. Более чем хаос!
Л а н д р а т. Идемте в правление, к бургомистру!
Л е м к у л ь
Л а н д р а т. А, верно!
А н н а. Господин ландрат?
Л а н д р а т
А н н а. За строительством нашей новой школы, господин ландрат.
Л а н д р а т. Попрошу вас предъявить разрешение на строительство…
А н н а
Д я д я В и л л е м
Л е м к у л ь. Не валяй дурака, Виллем, бутылка за мной!
Д я д я В и л л е м
Л а н д р а т
А н н а. Да.
Л а н д р а т. Вы знаете, что это означает?
А н н а. Да.
Л е с н и ч и й. Более чем хаос.
Л а н д р а т
А н н а. Господин ландрат…
Л а н д р а т. Прошу меня не прерывать!.. Вы, очевидно, не представляете себе, с каким трудом и старанием на десятках заседаний вырабатывали мы план очередности строительства, учитывая каждый гвоздь, каждую доску…
А н н а. Простите, господин ландрат, я вас перебью. А вы себе представляете наших малышей, которых ждут грипп, ангина, воспаление легких, когда они будут в снег и дождь ходить за четыре километра в школу, если мы до зимы не закончим стройку? И осталось-то нам только крышу покрыть…
Л а н д р а т. Что поделаешь, переходный период!
А н н а. Неужели вы хотите отделаться словами? Господин ландрат! Я не знаю, болели у вас когда-нибудь дети гриппом или ангиной…
Л е с н и ч и й. Прямо неслыханно! Кого интересуют эти ваши гриппы и ангины? Может быть, вы случайно слыхали, что не так давно была война, где наши солдаты и не то переносили?
А н н а. По-моему, господин лесничий, наши дети, к счастью, не солдаты, а с последствиями войны нам нужно как можно скорее кончать!
Л е с н и ч и й
А н н а. В том числе и на территории, принадлежащей лесничеству, господин лесничий!
Л е с н и ч и й
Л а н д р а т
Л е с н и ч и й. Странная точка зрения.
Л а н д р а т
А н н а
Л а н д р а т. А вам, может быть, известно, что у нас таких заявок больше трех десятков? Что каждая из них должна быть изучена культурными и техническими инстанциями в округе и выше.
А н н а. Все это так. А мы, чтобы не терять времени, стали действовать. Камни для фундамента взяли от старой риги, сами кирпичей наделали, сами гвоздей из проволоки наготовили, досок сами раздобыли — словом, как говорится, проявили инициативу.
Л е с н и ч и й. Инициатива, нечего сказать!
А н н а. Разве это преступление?
Л а н д р а т. А, собственно говоря, зачем тогда мы существуем, как вы полагаете, дикая вы козочка? Если все, чьи заявки нельзя сразу удовлетворить, начнут проявлять такую инициативу.
Л е с н и ч и й. Зачем существует закон и поземельная книга? Я настаиваю, чтобы требования закона были удовлетворены и чтобы данная стройка была аннулирована!
А н н а
Л е с н и ч и й
Л а н д р а т. Господин лесничий, подобными методами мы ничего не добьемся.
Л е с н и ч и й. Вся надежда на наши, демократические, в стиле «а ну, попробуйте!».
Л е м к у л ь. Ну, видно, была гроза! У этого вы больше лесу не получите!
Д я д я В и л л е м. Не беспокойся, получим!
Л а н д р а т
А н н а. Господин ландрат…
Л а н д р а т. Вы меня поняли?
А н н а
Л а н д р а т. Это, конечно, вздор. Но зачем же мы тогда сидим и планируем и камни, и бревна, и кирпичи, и гвозди, если вы все наши планы срываете?
А н н а. Наоборот, господин ландрат, мы хотим не сорвать план, а перевыполнить его по своей инициативе!
Л а н д р а т
А н н а
Л а н д р а т. …женщин, которые бросили своих мужей и все хозяйство и чуть ли не гражданскую войну тут с мужчинами начали…
А н н а. Война уже окончена, господин ландрат. Вы видите, мы и тут сами себе помогли.
Л а н д р а т
А н н а. Дети…
Л а н д р а т
А н н а
Л а н д р а т. Правильно, так гораздо ближе.
А н н а
Л а н д р а т
А н н а. Или стену, господин ландрат.
Л а н д р а т. Неисправима! Значит, едем!
А н н а. Я только за пальто сбегаю, господин ландрат.
Л е м к у л ь
Л а н д р а т. Пока что обождать.
Л е м к у л ь. Спасибо, господин ландрат!
К н о р п е л ь
С т а р и к У к к е р. Как опять станешь бургомистром, Лемкуль, ты мне с аренды за ригу скинешь?
Л е м к у л ь
Ю п п
Л е м к у л ь. Теперь скоро на мой трактор сядешь, Юпп!
Ю п п. Сам на него садись!
Д я д я В и л л е м
Ю п п. Наверно, тоже в бургомистры захотел?
Д я д я В и л л е м. Это я-то?.. Не-е, брось. Слышь-ка, Юпп, нам бы бревен несколько нужно для стропил.
Ю п п
Д я д я В и л л е м. Для школы, ясное дело! Ведь у вас на дворе — так его по шляпке — целый штабель лежит. Отдадут тебе, не бойся!
Ю п п
Д я д я В и л л е м. Меня посылать никому не нужно.
Ю п п
Д я д я В и л л е м
Ю п п
Д я д я В и л л е м. Чтобы Анна к тебе ходила кланяться да умасливать? Да лучше дядя Виллем чертову бабушку из ада притащит и из нее бревен наделает!
А н н а. Мы можем ехать, господин ландрат?
Л а н д р а т
А н н а. Не сомневаюсь, проедем.
Постой, Юпп.
Господин ландрат, может быть, захватим с собой на всякий случай Юппа Уккера? Он первоклассный автомеханик.
Ю п п. Спасибо. В таком деле я не могу дать гарантии.
А н н а
Г р е т а
Ю п п. Может, я вообще уеду.
Г р е т а
Р е з и
Г р е т а
Л а н д р а т
Г о л о с В и л л и. Пока что ничего хорошего, господин ландрат.
Л а н д р а т
Г о л о с В и л л и. Потому что не тянет мотор, господин ландрат… дорога-то плоховата!
Л а н д р а т
А н н а
Л а н д р а т. Вы это знали?
А н н а. Я могла себе это представить.
Л а н д р а т. И вы обещали, что дело пойдет как по маслу?
А н н а
Л а н д р а т. Что?
А н н а. Господин ландрат, мы всего только два километра проехали, и вам только пару минут по этой грязи пришлось прошлепать…
Л а н д р а т
А н н а. И вот представьте себе, господин ландрат, дети тут и ходят в школу в Кирхгайм, туда и обратно…
Л а н д р а т
А н н а
Л а н д р а т
А н н а
Л а н д р а т
А н н а. Спасибо.
Л а н д р а т. Что же теперь будет? Мы тут прилипли, как мухи.
А н н а. Для меня в первую голову важно было выяснить ваше мнение, господин ландрат!
Л а н д р а т
А н н а. Если вы боитесь простуды, господин ландрат, давайте я вам разотру ноги.
Л а н д р а т. Бросьте вы это! Ну, ладно. Второй раунд — тоже в вашу пользу: два — ноль.
А н н а. Во всех своих заявках я это обрисовывала.
Л а н д р а т. Нагляднее надо было это сделать, фрейлейн бургомистр, нагляднее!
А н н а. Чтобы стало наглядно, господин ландрат, нужен подходящий случай; вот, пока мы до Кирхгайма доберемся, станет еще нагляднее!
Л а н д р а т
Г о л о с В и л л и. Назад можно, господин ландрат!
А н н а. Господин ландрат, могут ли дети и община надеяться…
Л а н д р а т. Загнали человека в трясину, на верную погибель, и теперь еще вымогать собираетесь?
А н н а
Л а н д р а т. Три — ноль в пользу вашей школы!
С т а р и к У к к е р. Да ты — так-перетак — сообщила или нет?!
У р с у л а. Еще утром. Ты уж не больно-то, отец.
С т а р и к У к к е р
Ю п п
У р с у л а. Что же, надо было сразу на весь свет раззвонить?
С т а р и к У к к е р
А н н а. Только, граждане, давайте по одному, а то так голова закружится.
Х а в е р к о р н. Вот квитанция за сдачу овса, вот за молоко по третьему кварталу.
К н о р п е л ь
Т р е т и й к р е с т ь я н и н. На-ка мои!
Ч е т в е р т ы й к р е с т ь я н и н. Тут за пшеницу и масличные.
А н н а. Тише, по очереди, по очереди! Что это вы сегодня все сразу?
Х а в е р к о р н. Да ведь тебя тут никак не застанешь…
К н о р п е л ь. Ты же все время на строительстве…
К р е с т ь я н и н. Что это у вас стряслось сегодня?
С т а р и к У к к е р
А н н а. Да успокойтесь вы, дедушка Уккер! Мы уж и в полицию сообщили!
С т а р и к У к к е р. «В полицию сообщили»… Толку-то что? Тут правительство поднять на ноги надо! Правительство!
Ю п п
С т а р и к У к к е р
Х а в е р к о р н
К н о р п е л ь
У р с у л а. Останьтесь двое, остальные подождите снаружи!
Л е м к у л ь. Где бургомистерша? Подать ее сюда!
Т е т к а У к к е р. Да тише ты, дело не ахти какое!
Л е м к у л ь
Д я д я В и л л е м
А н н а
С т а р и к У к к е р
Ю п п
Д я д я В и л л е м
Ю п п. Для школы?
Д я д я В и л л е м
Ю п п. Зачем же ты ночью полез?
Д я д я В и л л е м. Да ведь ты днем не давал!
Л е м к у л ь. Ну, что скажешь, бургомистерша?
А н н а. Я должна сперва с каждого в отдельности показания снять. Первый — дядя Виллем.
Л е м к у л ь. Ага, хитришь, стало быть? Своих выручаешь?
А н н а
Л е м к у л ь
Д я д я В и л л е м
Х а в е р к о р н
К н о р п е л ь. Насчет поставок.
С т а р и к У к к е р
Т е т к а У к к е р
Х а в е р к о р н. А мы хотим тут быть, когда тут…
Д я д я В и л л е м
Л е м к у л ь
Ю п п. Ты же сам слыхал — это для школы.
Л е м к у л ь. «Школа», «школа»!
Ю п п
Л е м к у л ь. Тебе совсем другого не хватает, Юпп.
Ю п п. Интересно, чего это?
Л е м к у л ь. Бабы тебе не хватает, Юпп, не для женитьбы… женить такого парня жалко…
Ю п п
Л е м к у л ь
Пойду посмотрю, как бы они чего там не натворили.
А н н а
Вот до чего мы дошли…
Ю п п. Знаешь, Анна, меня все это теперь не интересует.
А н н а. Интересует или не интересует, а заявление о покраже написано и подано.
Ю п п
А н н а
Ю п п. Что?
А н н а. Да.
Ю п п
А н н а. Оно уже ушло к ландрату, да и Лемкуль постарается повсюду об этом деле растрезвонить.
Ю п п
А н н а. Что и говорить, запряглась!
Ю п п
А н н а. И Анны такой бы не было…
Ю п п
А н н а. Плохо ты меня знаешь, Юпп! Нет, Юпп, как раз теперь я это дело бросить не могу.
Ю п п
А н н а. И дядя Виллем не бросит. А если он в тюрьму за кражу попадет, то и я с ним пойду.
Ю п п
А н н а. Он-то ведь со мной пошел.
Ю п п. Конечно! Потакает он всем твоим фокусам со школой этой… Вертишь ты им как хочешь… Но от меня ты этого никогда не дождешься!
А н н а
Ю п п
А н н а
Ю п п
А н н а. Хорошо… если только меня до этого не арестуют.
Ю п п
А н н а. Нет-нет уж, Юпп: я кашу заварила, мне, бургомистру, ее и расхлебывать.
Ю п п. «Бургомистру!» Ты все свое! А я тебе должен ночью помогать, чтобы ты назавтра опять на постройке торчала?
А н н а. Ты ничего не должен, Юпп.
Ю п п. А я и не буду! Хватит с меня этого бабьего царства! Я в город подамся, там работать буду автомехаником. Завтра уеду. Пиши мне выписку!
А н н а
Ю п п. Да.
А н н а
Ю п п
А н н а. Он с Урсель гуляет.
Ю п п. Или с Виллемом, бабником старым?
А н н а. Да Виллем не такой уж и старый; у него еще пороху хватит.
Ю п п. «Пороху хватит»!.. Поздравляю!
А н н а
Ю п п
А н н а. Верно, Юпп! Я тебе давно еще хотела сказать. Грета как раз в твоем вкусе! Чудесная девушка, работящая, а главное — смирная! Она-то мужа слушаться будет!
Ю п п. Нужна мне такая гусыня! Что ей ни скажи, только и знает: «да-да-да», «га-га-га»!
А н н а. Выходит, тебе и смирная не нужна?
Ю п п. На это ты меня не купишь.
А н н а. Чего же ты, собственно, хочешь, Юпп?
Ю п п
А н н а
Ю п п. Да, завтра еду.
А н н а
Ю п п. Ничего себе порядочек тут у вас!
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р. Так точно, того гляди, зарежут, последнее отберут, господин ландрат! На ходу подметки режут! Двадцать бревен со двора — как корова языком слизнула, господин ландрат…
Л а н д р а т
А я-то как раз вчера в правительстве добился выделения участка для строительства школы, добился, несмотря на все попытки бюрократов из лесного ведомства.
А н н а. Спасибо вам, господин ландрат.
Л а н д р а т. Вам спасибо, фрейлейн бургомистр, что вы этим делом с кражей опять меня подвели и одновременно парализовали дальнейшее строительство школы.
А н н а
Л а н д р а т. Да!
А н н а. Неужели дети за это должны расплачиваться?
Л а н д р а т. Дети могли бы именно вас спросить, почему вы не могли подождать, а опять стали очертя голову действовать? Но теперь вам действительно крыша на голову свалилась, то есть не вам, а тому старому плотнику.
А н н а. Что же сделают с дядей Виллемом?
Л а н д р а т. С дядей Виллемом? Ах, это с вором? Под суд пойдет; ведь вы сами дали ход заявлению о краже.
А н н а. Да, это так.
Л а н д р а т. Что?
А н н а. Что дядя Виллем, по сути дела, не виноват. Он только выполнял мои указания.
Л а н д р а т. Указания — украсть бревна?
А н н а. Да.
Л а н д р а т. Ну, уж дальше ехать некуда! Знаете ли вы, уважаемая, что это означает? Я обязан немедленно снять вас с работы.
А н н а. А тогда дядя Виллем не попадет под суд?
Л а н д р а т
А н н а. Если бы я такая разумная была, стройка бы еще долго не началась.
Л а н д р а т. Теперь с ней все покончено.
А н н а. Покончено?
Л а н д р а т
А н н а
Л а н д р а т. Во всяком случае — без вас. Прежде всего вам придется немедленно сложить с себя обязанности бургомистра. Вы меня поняли?
А н н а. Да, господин ландрат.
Л а н д р а т. Сдайте мне ключи от стола и печать.
А н н а
Д я д я В и л л е м
Л а н д р а т
Ю п п. Лемкуль!
Д я д я В и л л е м. Пиявка проклятая! Орет, будто он опять бургомистром станет! Уж всех к себе в подвал пьянствовать зазывает…
Л а н д р а т. Это же…
Д я д я В и л л е м. Забирайте меня, господин ландрат, так мне, старой перечнице, и надо… Взял я бревна для школы, точно, и — так его по шляпке — будет дядя Виллем за это отдуваться, но Анну вы не троньте, Анна…
А н н а
Д я д я В и л л е м. Ты?
Л а н д р а т. Вот оно как?
Ю п п. Так точно, господин ландрат, сама на себя наговаривает, лишь бы с этим стариканом вместе в тюрьму попасть.
Д я д я В и л л е м. Насчет старикана — это мы потом поговорим! Анну в тюрьму запрятать… Ишь, чего захотели!.. Как перед истинным богом, господин ландрат, клянусь: кроме меня, к этому делу никто не причастен.
Ю п п
А н н а. Не надо нам подарков!
Л а н д р а т. Стоп! Если налицо законная дарственная…
Д я д я В и л л е м
Ю п п
А н н а. Бревна эти, Юпп, хорошие, и заплатят за них как следует.
Ю п п. Не хочу я денег за эту дрянь. Дарю их вам, сказано!
Л а н д р а т
Ю п п. Лемкуль лучше бы помалкивал.
Л а н д р а т. Что вы имеете в виду?
Ю п п
Л а н д р а т. Какая-то деталь?
Д я д я В и л л е м. Это от трактора?
Ю п п. Карбюратор.
А н н а. Это от лемкулевского трактора, который должен был работать на перевозках для общины?
Ю п п. Мне Лемкуль его снять велел, а вместо него поставить дефектный…
Д я д я В и л л е м. Вон во что этот боров тебя втравил!
Л а н д р а т. Черт знает что такое!
Ю п п. Вот мы теперь и квиты.
Л а н д р а т. Хорошо, что вы сами об этом заявили.
А н н а. Первым делом, Юпп, я тебя попрошу поставить исправный карбюратор на трактор и подогнать машину сюда.
Л а н д р а т. Нет. Попрошу вас всех сохранять это дело в строжайшем секрете.
Д я д я В и л л е м. Еще один вопросик, господин ландрат: Анна останется бургомистром?
Л а н д р а т. До выяснения дела — да.
А н н а
Л а н д р а т
Д я д я В и л л е м. Вот так история! Ну и ну!
Ю п п. Я сейчас же сбегаю к своему старику, чтобы он заявление обратно взял.
А н н а. Погоди-ка.
Ю п п. А тебе лишь бы командовать!
А н н а. И теперь, если уж отвечать придется, то всем вместе! Тут мы все трое маленько маху дали!
Д я д я В и л л е м. Лишь бы теперь маху не дать!
А н н а. Юпп, ты ведь позабыл.
Ю п п
А н н а
Ю п п. Да-да… верно.
У р с у л а. Он тебя снял, Анна?
Ю п п. Не трепи языком!
У р с у л а. Лемкуль говорит, он сам слыхал! Он к себе на вечер всех мужиков назвал. Ты пойдешь, Юпп?
Ю п п. Скажи лучше, где печать?
У р с у л а. Ах, да!
А н н а. Да Юппу, видишь ли, выписка понадобилась.
У р с у л а. Выписка?
А н н а. Он хочет в город, механиком собрался там устроиться. Понимаешь? Сделай ему выписку!
У р с у л а
Ю п п. Пиши знай! Только без печати этот бланк недействителен. Это же липа. Сперва надо печать найти!
А н н а. Успокойся, Юпп, найдется.
Ю п п. Завтра еду, будь что будет!
У р с у л а
Х а в е р к о р н. А я побожусь, соседи, Лемкуль так всегда говорил: «С бургомистершей добром не кончится»… Хоть коронную присягу приму!
С т а р и к У к к е р. Что значит коронная присяга?
К н о р п е л ь. Потому как он у Лемкуля выпас арендовал, дурья ты голова, и в долгу как в шелку, а главное, пьяница он присяжный! Раскумекал, старый гусак?
С т а р и к У к к е р
Х а в е р к о р н
К н о р п е л ь. Хох!
В с е. Хох! Хох! Хох!
Л е м к у л ь. Спасибо, хозяева, на добром слове!
Х а в е р к о р н. Ты говорил, что верно!
Л е м к у л ь. А почему я это говорил, хозяева? Почему? Потому как бабья власть — это самый корень зла, что в доме, то и в деревне… Потому как это против заповеди господней! Потому как господь, когда свет сотворил, он Еве сразу сказал: жена да убоится мужа!
С т а р и к У к к е р. Во-во, так он и говорил!
Л е м к у л ь. А чего же наши бабы захотели? А? Захотели свет вверх ногами поставить! Девка еще коровы от быка отличить не может, а захотела целой деревней заправлять! Школы строить! Пыль в глаза пускать! Трах! Одна пыль и осталась!
К н о р п е л ь. Теперь этой стройке конец!
Х а в е р к о р н. Как Лемкуль бургомистром станет, крест на ней.
Л е м к у л ь. Можешь быть уверен! Эта школа — от гордыни все! Просто бабы хотят показать, что им, мол, и книги в руки! Эта школа, хозяева, — башня вавилонская! Гордыня это новомодная! От нее наши денежки плачут!
К н о р п е л ь. Потому как бабьи умы разоряют домы…
Х а в е р к о р н. Им бы только мотать…
С т а р и к У к к е р. Руки им отшибить надо…
Х а в е р к о р н. Горе то, что они в правление залезли!
Л е м к у л ь. До каких же это пор, хозяева? Кто ж тут мужики — вы или ваши бабы?
О д и н и з к р е с т ь я н. Тебе хорошо говорить, Лемкуль, ты свою схоронил.
К н о р п е л ь. Все едино! Надо баб — вон! Долой юбки!
С т а р и к У к к е р. Как это «долой юбки»?
Х а в е р к о р н
К н о р п е л ь
Л е м к у л ь. Ты лучше ее угости чем ворота запирают!
К н о р п е л ь. Попробуй, отец родной, попробуй! Честь и место! Она, брат, здорова, как лошадь.
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р
Х а в е р к о р н. Хох! Все как один!
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р
Л е м к у л ь. С ригой?
С т а р и к У к к е р. Аренду ты мне простишь, браток?
Х а в е р к о р н
Л е м к у л ь. Вот шакалы!
К н о р п е л ь. Вот и мне бы ты упряжку твою на недельку ссудил, а, голубок?
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н. Да что ты, разве мы чего худое!
Л е м к у л ь. Толкуй мне! Я вас насквозь вижу, вижу, как вы с бургомистершей за моей спиной сговариваетесь!
К н о р п е л ь. С бургомистершей?
Л е м к у л ь
Вы думали, меня безносая врасплох застанет? Нет, друзья дорогие! Хороший хозяин обо всем подумает!
К н о р п е л ь
Л е м к у л ь. Постелька моя это, други милые, райская постелька, куриные твои мозги! Так и быть, братья! Хороните своего Лемкуля.
Х а в е р к о р н
К н о р п е л ь
Л е м к у л ь. «Дурит»? Хочу, чтобы меня схоронили!
С т а р и к У к к е р
О д и н и з к р е с т ь я н
Л е м к у л ь. Что же мне, в сосновый ящик ложиться? Червям на поживу? А если жилка лопнет, удар… В случае чего, если меня живого захоронят…
К н о р п е л ь
Л е м к у л ь. Чтоб мне там не скучать, друг милый! Мне и на том свете нехудо будет!
К н о р п е л ь
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н
Л е м к у л ь
Х о р.
С т а р и к У к к е р
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р
Х а в е р к о р н
К н о р п е л ь
О д и н и з к р е с т ь я н. Самогонный аппарат…
С т а р и к У к к е р. Вот откуда водка-то…
Л е м к у л ь. А ты Лемкуля в темный гроб законопатить захотел, дармоед? Вы что, думаете, гробик мой с неба свалился?
О д и н и з к р е с т ь я н. Вот на что зерно идет.
Л е м к у л ь
К р е с т ь я н и н
С т а р и к У к к е р
Л е м к у л ь
К н о р п е л ь
Л е м к у л ь. А-а, друг желанный! Лучше поздно, чем никогда! Сюда, Юпп! Я тебя заждался, Юпп!
Ю п п
К н о р п е л ь. Ты что, нянька ему, Юпп?
С т а р и к У к к е р
Л е м к у л ь
Ю п п
Л е м к у л ь. С тобой — хоть на двадцать!
Ю п п. Завтра я в город уезжаю.
Л е м к у л ь
Ю п п. Ты пьян, вот что.
Л е м к у л ь. Ха-ха-ха-ха, это я — пьян? А, соседи? Кто я такой?
Х а в е р к о р н. Лемкуль опять нашим бургомистром будет.
К н о р п е л ь. Бургомистерша-то теперь отчирикала…
Х а в е р к о р н. И полетела!..
Ю п п. Кто это вам наболтал? Анна полетела?
С т а р и к У к к е р. За бревна!
Ю п п. За которые мне дядя Виллем уже заплатил?
Л е м к у л ь. Украл, а потом заплатил? Здорово!
Ю п п
Л е м к у л ь
Ю п п
Л е м к у л ь. Шутник у нас Юпп! Твое здоровье, Юпп!
О д и н и з к р е с т ь я н. Без шуток, Юпп, Лемкуль его завтра хочет зарегистрировать, чтобы мы все от него пользу видели.
Л е м к у л ь
Ю п п. Замечательный трактор…
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н. Потому, раз Лемкуль теперь бургомистром станет…
Ю п п
Л е м к у л ь
Ю п п. Он сказал, что Анна остается.
К н о р п е л ь. Не оттого ли, что она за дрова заплатила?
Л е м к у л ь
Ю п п
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н
Ю п п. Девчонка не девчонка, я хочу работать по своей специальности, затем и в город еду. А если бы Анна в городе была, хоть бы начальником мастерской, такая вот, как она тут, — чего ж… я бы, конечно, к ней работать пошел, понятно! Анна, она знает, чего хочет. А хочет она не худого! За свое дело она хоть в огонь, не хуже иного солдата.
К н о р п е л ь
Ю п п
К н о р п е л ь. Что ж ты эту голову в город не берешь? Захватил бы с собой.
Ю п п. Не беру? Ну, знаешь… Она же тут остается, хочет школу достроить, и достроит, будь покоен.
Л е м к у л ь
Ю п п
Л е м к у л ь
К н о р п е л ь. Что ж тут скажешь!
О д и н и з к р е с т ь я н. Раз она бургомистром остается…
Х а в е р к о р н. Раз ее не сняли…
Л е м к у л ь. Ага, вот еще помощники явились.
У р с у л а. Кому помочь?
Л е м к у л ь. Школьной стройке.
Г а н с
У р с у л а
Ю п п
Л е м к у л ь
У р с у л а
Х а в е р к о р н
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н. Тебе хорошо говорить.
К н о р п е л ь
Л е м к у л ь. «Работы много»… На стройке, что ли? Не будь дурнем, Кнорпель, оставайся!
К н о р п е л ь. Не, не, будет с меня, Лемкуль; спасибо за хлеб-соль.
Л е м к у л ь. «Спасибо за хлеб-соль»… Сволочи! Коршунье! Голодранцы проклятые! Пили мою водку, как бочки бездонные. «Хох новому бургомистру!» А только этот кобель про свою бургомистершу набрехал, вся шатия и лапки кверху… Что белое было, стало черное…
А н н а
У р с у л а. Еще пару квитанций, Анка, — тогда можно все к ландрату.
Г а н с
У р с у л а. А он не так уж и ворчит, когда с ним Анна разговаривает!
А н н а. Кроме ландрата еще кое-кто есть на свете, Урсель.
Г а н с. Точно!
У р с у л а. Что слишком — то уж слишком!
Г а н с. «Слишком» — это дело растяжимое, Урсель: что одному «слишком», то другому — в самый раз.
У р с у л а. Она себя так заморит.
Г а н с. Школа, знаешь, — это дело большое!
У р с у л а. А жизнь — не большое дело, Ганс?
Г а н с
У р с у л а
Г а н с
У р с у л а. Ничего тут смешного! Человек — это тебе не бумажка! А Юпп, в конце концов, может требовать…
Г а н с. …чтобы она бургомистром не была? Он ведь вот что требует! Только так не бывает, чтобы ручей в гору потек!
У р с у л а
Г а н с. …и с головой…
У р с у л а. Тогда, значит, Анна права и Юппу надо уезжать?
Г а н с. Не будем спорить, Урсель: нам-то что до этого?
Т е т к а Х а в е р к о р н. Моего старика тут не было?
У р с у л а. Он у Лемкуля был, тетенька Хаверкорн.
Т е т к а Х а в е р к о р н. Там темно уже. Хотела бы я знать, куда эти пьяницы девались?
Г а н с
Т е т к а Х а в е р к о р н
А н н а. Я с ним завтра поговорю, тетушка Хаверкорн.
Т е т к а Х а в е р к о р н
А н н а
Т е т к а Х а в е р к о р н. При чем тут Лемкуль? Я своего мужа ищу! Конечно, школу строим… знаю, слыхала! Только на что мне эта школа, если в семье разлад?
Г а н с. Не придавай значения, Анна; мы, молодежь, за тебя.
А н н а. Я знаю, Ганс, только сейчас по домам!
Г а н с. Ну, тогда спокойной ночи, Анна!
У р с у л а. Для Юппа у тебя больше ничего нет?
А н н а. Выписка тут.
У р с у л а. Это все?
А н н а. Зато на обороте кое-что есть.
У р с у л а
А н н а. Ничего.
Минутку, Урсель! Скажи Юппу, я жду, что тот, кто снял карбюратор с трактора, поставит его на место.
У р с у л а. Карбюратор?
А н н а. Скажи ему!
Х а в е р к о р н. Доброго утречка, бургомистерша… Можно тут на бивак устроиться?
А н н а. Только что твоя жена тут была, Хаверкорн.
Х а в е р к о р н. Какая там жена, бургомистерша!
А н н а
Х а в е р к о р н. Не трожь, лапочка!.. Чем я тебе хуже Юппа?.. Он ведь тоже там со мной был… у Лемкуля…
А н н а. У Лемкуля?
Х а в е р к о р н. У него, у благодетеля нашего, у кормильца…
А н н а
Х а в е р к о р н. Двину, бургомистерша, расчудесно…
Ю п п
А н н а. Случается, когда ночью люди гуляют.
Ю п п
А н н а
Ю п п. С печатью?
А н н а
Ю п п
А н н а. Тебе того же, Юпп!
Ю п п
А н н а
Ю п п. Может, я мог бы помочь?
А н н а. Ганс и Урсель уже помогли.
Ю п п. Я ведь тоже хотел.
А н н а. И на том спасибо. Ты хоть хорошо повеселился?
Ю п п. Еще бы!
А н н а. Понятно. Ты ведь сам себе хозяин.
Ю п п
А н н а. А ты?
Ю п п
А н н а. Тоже ей косточки перемывал?
Ю п п
А н н а. Я так и думала.
Ю п п
А н н а
Ю п п
А н н а
Ю п п. Вот видишь! А мужу может это понравиться?
А н н а
Ю п п
А н н а
Ю п п
А н н а. А мы еще собирались для общины второй трактор купить.
Ю п п
А н н а. У Лемкуля? Второй? Ты его видел?
Ю п п. Только что… во время «нежного прощания».
А н н а. Трактор? Видишь, какие тут дела?
Ю п п
А н н а. Ты о чем?
Ю п п. Человек же я, Анка!
А н н а
Ю п п. Хоть бы и так.
А н н а
Ю п п. Как камень?
А н н а. Да.
Ю п п. О том-то я как раз и говорю: либо надо быть женщиной, женой, либо бургомистершей… камнем!
А н н а. Почему же это так сразу «или — или», Юпп? «К черту бургомистершу!», «ну ее, каменную!» Ведь у каждого своя дорога в жизни, Юпп, а если нет этого — тогда и жить не стоит!
Ю п п
А н н а. Как знать!
Ю п п. Ты ведь уж поставила печать.
А н н а. Теперь и на обороте есть, крепче будет. Проверь-ка, все ли там в порядке.
Ю п п
Школа!
А н н а
Д я д я В и л л е м. Давай ключ от пожарного сарая!
У р с у л а
Г а н с. Звони в округ, Урсель! Пожарную команду чтобы слали!
Д я д я В и л л е м. Какая сволочь это могла сделать?
Т е т к а У к к е р
Т е т к а Х а в е р к о р н. Где насос? Окатите его, а потом к школе!
Х а в е р к о р н
Т е т к а Х а в е р к о р н
Т е т к а У к к е р
К н о р п е л ь
У р с у л а
С т а р и к У к к е р. Где брандмейстер?.. Пожарный отряд где?.. Так разве тушат? Так детишек крестят!
У р с у л а
С т а р и к У к к е р
Р е з и
У р с у л а. Кого?
Р е з и. Лемкуля, это он поджег!
У р с у л а. Лемкуль?
С т а р и к У к к е р
Р е з и. Юпп его сам поймал, а он Юппу бензиновой канистрой голову разбил.
У р с у л а. Где Юпп?
Р е з и. Там, возле школы, они ему перевязку делают, а пожар уже потушили.
Т е т к а Х а в е р к о р н
Х а в е р к о р н
Т е т к а Х а в е р к о р н. Кто мог знать? А кто вас на законных жен науськивал? Не Лемкуль? Кто против школы агитировал? Не он? Вся постройка сгореть могла!
К н о р п е л ь
Т е т к а Х а в е р к о р н. Скажи на милость, и ты тут оказался!
К н о р п е л ь. Как это оказался? Я первый тревогу поднял, первый и на месте был!
Д я д я В и л л е м. Вот он, «благодетель»!
Т е т к а У к к е р. Поджигатель! Паразит!
Т е т к а Х а в е р к о р н. Зря вы его на месте не повесили!
У р с у л а
Ю п п. Маленький подарочек от милого соседушки! Канистрой он махал…
Т е т к а Х а в е р к о р н. Надо было тебе его задницей на огонь посадить!
Д я д я В и л л е м. Это, милая, еще тогда надо было, как он солому спалил, а сказал, что рожь!
Г а н с
А н н а
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н
К н о р п е л ь. Он нас всех погубить хочет.
Л е м к у л ь
Д я д я В и л л е м. Ясно, чистый ягненок… так его по шляпке! Где ж ему знать!
Ю п п. Все забыл, сам себя не помнит… Забыл, наверно, как школу всю ночь проклинал?
Л е м к у л ь. Школу? Постой… Ну да
А н н а. Что скажете, соседи, про такое мнение? С огнем и с бензином по стройке разгуливать! Ничего себе, мнение, а? Как по-вашему?
Х а в е р к о р н. Боже упаси, Анна, мы не поджигатели!
Т е т к а Х а в е р к о р н. Тряпки вы, а невесть чего о себе воображаете!
Т е т к а У к к е р. Пьяницы проклятые!
Л е м к у л ь
Л а н д р а т. Вот, значит, как! Это правда?
Л е м к у л ь
А н н а. Настолько не в себе, господин ландрат, что он Юппа канистрой по голове ударил, когда тот его задержать хотел.
Л а н д р а т. На месте поджога?
Ю п п. Когда он с другого конца поджечь хотел.
Л е м к у л ь. Господин ландрат, кабы вы знали…
Л а н д р а т. Знаю, знаю, вы были пьяны и думали, что дома печку растапливаете или на елке свечи зажигаете.
Л е м к у л ь
Т е т к а Х а в е р к о р н. Дальше ехать некуда! Ты меня колотишь, Хаверкорн?
Х а в е р к о р н
Л е м к у л ь
С т а р и к У к к е р
К н о р п е л ь. Шиш он ему обещал, а не ригу!
С т а р и к У к к е р. Понятно, шиш… а не ригу!
Л е м к у л ь
Х а в е р к о р н
Л е м к у л ь
Ю п п. Но хоть про подвал свой ты не забыл, что там есть?
Л е м к у л ь. Что?
Ю п п. Что у тебя там второй трактор стоит?..
Л е м к у л ь
Ю п п. Да так, насчет памяти и шнапсу.
Л а н д р а т
Л е м к у л ь
Л а н д р а т. Пожалуй, Лемкуль, вам больше случая не представится, поедете со мной в город, куда следует.
Л е м к у л ь
Л а н д р а т. Слышал я эту песенку!
Д я д я В и л л е м. Раз, два — и в дамки!
Г а н с
Л е м к у л ь
Л а н д р а т
А н н а. Как только школу закончим, господин ландрат.
Л а н д р а т. Нда. На этот раз вам еще повезло.
А н н а. Не просто повезло, господин ландрат. Вся деревня помогала тушить. А больше всех вот — Юпп Уккер.
Л а н д р а т
Ю п п. Пустяковина, господин ландрат!
Л а н д р а т. Смотрите! Маленькие раны тоже бывают опасны.
А н н а. Будет сделано, господин ландрат.
Л а н д р а т. И еще прошу позаботиться, чтобы ваша знаменитая школа была поскорее достроена, а то у вас тут не прекратится осадное положение! Кстати, разрешение на строительство вы получите при открытии школы.
А н н а. По рукам, господин ландрат!
Ю п п. Тебя, значит, можно поздравить?
А н н а. С чем?
Ю п п. Со школой!
А н н а. А-а, да.
Ю п п. Ну, и как бургомистра — ведь главному твоему врагу, Лемкулю, теперь крышка!
А н н а. Это все так, да ведь всегда что-нибудь новое найдется.
Ю п п. Например?
А н н а. Например… Вот ландрат дал задание обеспечить соответствующий уход за пострадавшим на пожаре…
Ю п п. Ну, это дело небольшое… Ведь у больного уже выписка в кармане.
А н н а
Ю п п
А н н а. А на обороте?
Ю п п
Ю п п
А н н а. Так будет, милый!
Ю п п. Знаешь, я хочу сегодня же на трактор сесть… Помочь тебе на стройке.
А н н а
З а н а в е с.
Хайнер Мюллер
РВАЧ
При участии Инге Мюллер
Балке.
Каррас.
Биттнер.
Крюгер.
Колбе.
Гешке.
Штеттинер.
Цемке.
Лерка.
Очкарик.
Телячья ножка.
Тракенер,
Кант,
Директор.
Шорн,
Шурек,
Бухгалтер.
Фрейлейн Матц.
Продавщица.
Жена Балке.
Жена Крюгера.
Сын Крюгера,
Репортер.
Врач.
Хозяин пивной.
Тайный советник.
Рабочие, прохожие.
Г е ш к е
Х о з я и н п и в н о й. Рабочее государство — рабочее пиво.
Г е ш к е
Х о з я и н п и в н о й. Тайный советник.
Г е ш к е
Тайный советник — человек благородный. Рабочего пива он не пьет.
Ш т е т т и н е р Спрашивается, для кого.
Г е ш к е
Ш т е т т и н е р Неужели ты веришь тому, что написано на заводских воротах: «Общенародное предприятие»? Ха? Ты же не так глуп, Гешке. Ты же тоже рабочий.
Г е ш к е. Во всяком случае, хозяин исчез.
Ш т е т т и н е р А тебе от этого какая польза? Еще пивка?
Г е ш к е
Ш т е т т и н е р Счет!
Г е ш к е. Из-за одной сигареты возвращаться? Нет.
На середине. Согласен?
Уступлю тебе еще два шага.
Ш т е т т и н е р Две сигареты.
Г е ш к е. Я сказал. На середине.
Ш т е т т и н е р Две сигареты.
Ш т е т т и н е р Здесь есть всё — покупай, Гешке.
Г е ш к е
М о л о д о й р а б о ч и й. А масло продается на граммы, фрейлейн?
П р о д а в щ и ц а. Если ты захочешь поднять меня, мой мальчик, то надорвешься.
Ш т е т т и н е р Пожалуйте сюда, уважаемые господа, здесь с вас сдерут кожу.
С т а р ы й р а б о ч и й. Закрой пасть, Штеттинер! Ты достаточно громко орал «хайль», вот теперь и расхлебывай эту кашу вместе со всеми.
Ш т е т т и н е р
С т а р ы й р а б о ч и й. Вот именно.
Ш т е т т и н е р А то, что на западе все дешевле? Это тоже он сделал?
С т а р ы й р а б о ч и й. Там видно будет — кто.
П р о д а в щ и ц а
К а р р а с. А чего вы все ждете?
П р о д а в щ и ц а
К а р р а с
Г е ш к е
Ц е м к е. Видно, вы слишком долго состояли в нацистском женском союзе?
П р о д а в щ и ц а. Вы еще не заплатили, сударь.
К а р р а с
П р о д а в щ и ц а
К а р р а с
Р а б о ч и й. Почему ты лакаешь водку, Каррас?
К а р р а с. Потому что мне жрать нечего.
Р а б о ч и й. Купи себе еду.
К а р р а с. А кто заплатит за водку?
П р о д а в щ и ц а. Какой счет?
К а р р а с. На память о сорока одной марке.
П р о д а в щ и ц а. У меня нет кассовых чеков.
К а р р а с
П р о д а в щ и ц а
О ч е н ь с т а р ы й р а б о ч и й
Д р у г о й. Советский рай.
О ч е н ь с т а р ы й р а б о ч и й
Б а л к е
Ш т е т т и н е р. Такие деньги не каждый имеет.
Г е ш к е. Но и премию не каждый получает.
Ц е м к е. Вымойте руки, фрейлейн, эти деньги воняют.
Ш т е т т и н е р. Бывали случаи, что кое-кто обжигался на этих премиях.
Ш у р е к
Р а б о ч и й. Теперь поскачем к ветеринару, сказал скототорговец. Кобыла сломала ногу.
Ш т е т т и н е р. Ничего не меняется. Рабочий остается в дураках.
Б а л к е. Не ломайте себе голову, лучше пошевелите мозгами.
Ц е м к е
Б а л к е. Мы должны сделать масло дешевле.
Ц е м к е. Поглядите на этого активиста!
К а р р а с. А как он это сделает, умник дерьмовый?
Б а л к е
К а н т. В четвертой печи сорвало три крышки, Биттнер. Они должны быть в три дня восстановлены, иначе мы все сядем в калошу.
Б и т т н е р
Б а л к е. Нас шестеро. По два человека на крышку.
Б и т т н е р. Мы делаем кладку втроем, как всегда. Нам нужно три дня на каждую крышку. Это норма.
Б а л к е. Ладно, я возьмусь за вторую крышку и установлю новую норму.
Л е р к а. Если нам оплатят перевыполнение нормы, я сделаю третью.
К а н т. Порядок!
Б а л к е. Но нам нужны будут подсобные.
Г е ш к е. А что получит подсобник?
Ц е м к е. Осиновый крест.
Б а л к е
Г е ш к е. Но не задаром.
Б а л к е. Мы тоже работаем за деньги. Кто будет подсобным у Лерки?
Л е р к а. Согласен.
Г е ш к е. Сколько получит подсобник?
Б и т т н е р. Мы делаем кладку крепко, на старый манер, как привыкли. Ты считаешь себя умнее всех, Балке. Ты меня еще вспомнишь, когда у тебя крышка сорвется.
Д и р е к т о р. Коллеги, перейдем к выборам руководства профсоюзного комитета…
Р а б о ч и й, и г р а ю щ и й в с к а т. Мне он не нужен.
Р а б о ч и й, к о т о р ы й е с т. А куда девалось старое руководство? Где Коон?
Д р у г о й. И где партийный секретарь?
К а р р а с. На западе. Коон получил там в наследство огород, а секретарь поехал помогать ему окапывать.
Д и р е к т о р. Выдвигается кандидатура Шурека. Вы, конечно, можете вносить другие предложения. Вы сами знаете, кому хотите подарить свои голоса.
Р а б о ч и й. Подарить. Хорошо сказано!
В т о р о й р а б о ч и й. Подарок есть подарок.
Ш у р е к. Коллеги, мы все знаем, о чем идет речь. Открытая душа, сердце, отданное товарищам, а верность — рабочему правительству…
Д и р е к т о р. Ты возьмешься за это дело, Шурек?
Таким образом я предлагаю коллегу Шурека, вы знаете его, а он знает дело. Есть другие предложения?
Ц е м к е. Шурек — известный подлиза.
Д и р е к т о р. У тебя есть другое предложение, коллега?
Г е ш к е
Ш т е т т и н е р. Может, ты сам хочешь на его место?
Мы никогда не добьемся своих прав. В этой стране никогда. Значит, все равно, кто будет бонзой.
Д р у г о й. Мы же ничего не изменим.
Д и р е к т о р. Итак, кто за Шурека, подымите руку.
К а р р а с
Б а л к е. Так ты скоро загнешься! Возьми четыре ящика и поставь на помост.
Л е р к а. Так сказать, в долгий ящик.
Б а л к е. Так быстрее.
Л е р к а. Каждая минута стоит мне копейку.
Б а л к е. Ты загнешься.
Л е р к а
Давай кирпич!
О ч к а р и к. Кирпич кончился.
Г е ш к е
Л е р к а
О ч к а р и к. А если потом сорвет крышку?
Л е р к а. Неси кирпич.
О ч к а р и к уходит.
Б а л к е
Лерка, представляешь, что ты натворишь, если будешь класть сырой кирпич?
Л е р к а. Темп или качество. Одно из двух. Все сразу им получить не удастся.
Б а л к е. Минута стоит грош, Лерка. Но печь стоит дороже.
Л е р к а
Б у х г а л т е р. Я только хотел вам сказать, господин директор, что так больше продолжаться не может. Планирование на основе постоянной загрузки печей абсолютно безответственно, принимая во внимание состояние этих печей. Одна авария — и мы окажемся на мели.
Д и р е к т о р
Б у х г а л т е р. Возможно, что производство того требует. Я хотел только предупредить вас. Я умываю руки.
Вы снова красите губы, фрейлейн Матц.
Ф р е й л е й н М а т ц. Разве я виновата, что губная помада никуда не годится?
Б у х г а л т е р. Раньше люди знали, что такое сроки, и все шло своим чередом. Поступали деньги. Заграница была в нас заинтересована, и рабочий был сыт. Это называлось эксплуатацией. Теперь нас от нее освободили.
Ф р е й л е й н М а т ц. Очень смешно.
Б у х г а л т е р
Г е ш к е. Послушай, Шурек, они мне нужны. Босиком мне работать, что ли?
Ш у р е к. Все талоны уже выданы.
Г е ш к е. Опять меня при этом не было.
Ш у р е к. Как известно, мы изготовляем огнеупорный кирпич для промышленности и так далее. Обувь мы не производим. Талоны на промтовары мы тоже не изготовляем. Я не могу из-за тебя нарушать очередность. Мы должны приносить жертвы во имя социализма.
Г е ш к е. Значит, я должен босиком бежать в социализм, так, что ли? Ты мне очень нравишься, Шурек.
Д и р е к т о р
Р е п о р т е р. Мне нужно что-нибудь о производственных успехах для воскресного приложения.
Д и р е к т о р. Это довольно сложно.
Р е п о р т е р. Как обстоит дело с соревнованием?
Д и р е к т о р. Сапоги без человека не ходят.
Р е п о р т е р. Как это понимать?
Д и р е к т о р. Кто-то должен их натянуть на ноги.
Р е п о р т е р
Д и р е к т о р
Р е п о р т е р
Д и р е к т о р. Хотел бы я иметь хоть половину той пены, которую ежедневно взбивают газетчики.
Ш у р е к
К а н т
Р е п о р т е р. Потомок великого философа, а?
К а н т. Не совсем!
Р е п о р т е р. Вы работаете по новым советским методам, практикуете социалистическое соревнование?
К а н т. Вы знаете, что такое кольцевые печи?
Р е п о р т е р
Д и р е к т о р. Интересно, он весь технический словарь выучил наизусть?
К а н т. У нас после бомбежек не хватает печей. Если хоть одну остановить, можно, как говорится, укладывать чемоданы. Материал тоже не многого стоит. Недавно в одной из печей сорвало три крышки, а неделю назад мы потеряли двух каменщиков; один уехал в санаторий, другой на запад. Для восстановления у нас было только три дня.
Р е п о р т е р. Саботаж, а?
К а н т. Я уже говорил: материал никуда не годится.
Ш у р е к. Вы сказали: не многого стоит.
Р е п о р т е р. Понятно. Объективные трудности.
К а н т. Бригадир, старый квалифицированный рабочий, сказал, что в три дня восстановить печь невозможно. Он сказал правду. По нормам на одну крышку полагается три дня.
Р е п о р т е р.
Мое собственное изречение.
К а н т. Двое не очень опытных каменщиков установили новые нормы. Вот и все.
Р е п о р т е р. Грандиозно!
Л е р к а
Ш у р е к. Ты же ее сам клал, Лерка.
К а н т. Вы клали сырые кирпичи? Да?
Л е р к а. Не совсем так, господин инженер, я всегда был хорошим работником. Но когда надо работать быстрее, чем это возможно. Десять часов работы, а на завтрак сухой хлеб, и четверо детей и больная жена.
К а н т. Вы понимаете, что вы наделали, Лерка?
Л е р к а. Вы станете вычитать из моей зарплаты? Премия накрылась, это я понимаю.
Ш у р е к. Это саботаж. Это тебе будет дорого стоить.
Д и р е к т о р. Кто-нибудь ранен?
Л е р к а. Нет.
К а н т. У вас на лице кровь.
Л е р к а
Д и р е к т о р. Я не знаю, почему ты это сделал, Лерка. Но я не могу делать вид, что ты не виноват. Я сижу здесь не для собственного удовольствия.
Л е р к а. Вы не можете мне оторвать голову из-за одной ошибки. Вы думаете, я хотел, чтобы крышку сорвало?
Ш у р е к. Ты сам во всем виноват. Теперь не жалуйся.
Л е р к а. Ах так, значит. Тебе дают под зад коленкой за то, что ты вкалывал тридцать лет, жрал как собака, надрывался как ломовая лошадь. Да еще называют саботажником! Вот, значит, каково ваше рабочее государство! Вы ничуть не лучше нацистов.
Д и р е к т о р
Л е р к а. Я сказал, вы не лучше нацистов.
Это тебе будет стоить твоего места, директор. Теперь другие времена, чем при Гитлере.
Д и р е к т о р. Ведомости на зарплату готовы?
Ф р е й л е й н М а т ц. Да.
Б у х г а л т е р
Б а л к е. Да. Четыреста. По старым нормам. Как положено. Иначе мы никогда не добьемся новых норм. Как говорят: помоги себе сам.
Г е ш к е. Активист получает премию, а кирпичи мы таскали.
Д и р е к т о р. Вы делали то, что может каждый.
Г е ш к е. Но больше я этого делать не буду.
Д и р е к т о р
Ш у р е к
Д и р е к т о р. Нет, проверяют. Что тебе надо?
Ш у р е к
Д и р е к т о р. Здесь не конюшня.
Ш о р н
Д и р е к т о р
Ш о р н
Д и р е к т о р. Балке, наш лучший рабочий, выработка четыреста процентов. Наша лучшая лошадка.
Ш о р н. Дай мне водки.
Д и р е к т о р
Г е ш к е
К о л б е. Гешке, ты герой!
Д р у г о й р а б о ч и й. В нем есть мясо.
К а р р а с. Он сказал — мясо! Он бредит. Это от голода.
Т е л я ч ь я н о ж к а. В сочельник у нас всегда были телячьи ножки, до сорок четвертого.
К а р р а с. А кто платил за эту телятину?
Т е л я ч ь я н о ж к а
Д р у г о й р а б о ч и й. А кто оплачивал государству?
Ц е м к е
Т е л я ч ь я н о ж к а. У меня было шестеро детей, коллеги.
К а р р а с. Это оттого, что ты жрал мясо.
Я думаю, что в супе действительно было мясо.
Ш т е т т и н е р. Вот активист.
Ц е м к е
Ш т е т т и н е р.
Г е ш к е. А сколько получает твой подручный, Балке?
К р ю г е р. Я лично ничего против тебя не имею, Балке, а Штеттинер был в С. А. и вообще он дерьмо. Но ты, действительно напал на нас со спины.
Б а л к е. Я не делал из этого тайны.
Ш т е т т и н е р Это позор, это черт знает что.
Б а л к е. Каждый может сделать то же самое.
К а р р а с. Может.
Б а л к е. Вчера на собрании вы все драли глотки, что нет обуви. Если бы рабочие на обувных фабриках выпускали побольше обуви, у нас было бы больше обуви.
Р а б о ч и й. Попробуй сделать ребенка, если тебя кастрировали.
Ш у р е к. Только от нас самих зависит, добьемся мы лучшей жизни или нет.
К а р р а с. Это я могу прочесть в газете, на которую подписана моя задница.
Б а л к е. С такой умной задницей ты должен сидеть в кабинете.
К р ю г е р. Ты говоришь, все от нас самих зависит. Хорошо, за нами дело не станет. Но кто снимет сливки? Ты видел этого профсоюзного проповедника вчера на собрании?
К о л б е. Если он тебе не нравится, почему ты терпишь?
Г е ш к е. Вот именно, почему?
К о л б е. В директорском кабинете за письменным столом сидит рабочий. Ты тоже рабочий, можешь с ним поговорить на эту тему.
К а р р а с. А кто приписал Лерке саботаж за тот несчастный случай? «Рабочий за письменным столом». Он снял с себя звание рабочего вместе с рабочим комбинезоном.
Б а л к е. Никакой это не несчастный случай. Вы все знаете это так же хорошо, как и я.
К о л б е. Вы рубите сук, на котором сидите. Как работаем, так и живем.
К р ю г е р. Протяни им палец, они откусят всю руку.
Ц е м к е
Ш о р н. Мы ведь вместе с тобой работали на военном заводе, Балке… Меня они посадили в сорок четвертом за саботаж. Тебя же они не тронули. Ты был доносчиком.
Б а л к е. Что значит доносчиком? Я работал на контроле. Меня хотели подловить и поставили между двумя соглядатаями. В ручных гранатах, которые шли из вашего цеха, запалы были слишком короткими. Я пропускал их или браковал, в зависимости от того, где в тот момент находились шпионы. Долго это не могло продолжаться. Я тоже был за то, чтобы война поскорее кончилась, но они расправились бы со мной, если бы сами, без меня, обнаружили саботаж.
Ш о р н
Б а л к е. Меня обвиняли. Рвач, предатель рабочего класса и тому подобное.
Ш о р н. Скажешь мне, если они будут мешать тебе работать.
Б а л к е. Ты можешь похоронить то, что тогда было?
Ш о р н. Нет.
Ж е н а. В стенах такие трещины, что ветер свободно гуляет по комнате. Ты же каменщик. Говорил, что заработаешь лучшую квартиру. Хочешь, видно, дождаться, что мы очутимся на улице?
Б а л к е. На заводе прорвало печь. Нельзя, чтобы она простаивала. Я хочу рассчитать, как это можно сделать.
Ж е н а. Уголь тоже кончился.
Б а л к е. Да.
Я встретил Шорна.
Ж е н а. Шорна?
Б а л к е. Мы вместе работали на военном заводе до сорок четвертого года. Я стоял на контроле, когда его арестовали. Теперь он партийный секретарь. Я надеюсь, что они все-таки дадут мне исправить печь.
Д и р е к т о р
Ш о р н. Где твоя жена?
Д и р е к т о р. Ушла. Сбежала. Дезертировала. Мы были женаты одиннадцать лет.
Ш о р н. Почему она ушла?
Д и р е к т о р. Почему? Потому что работа меня сжирает. Я прихожу, валюсь на кровать и поворачиваюсь к ней спиной. Получается не совсем то, чего женщина ждет от своего мужа.
Ш о р н. А зачем ты ее запер на кухне?
Д и р е к т о р. Женщина советчик? Этого только не хватало.
Ш о р н
Д и р е к т о р. Я этого не знал.
Ш о р н. От моего смертного приговора. Ее брату отрубили голову. Она не хотела дожидаться второго цинкового гроба.
Д и р е к т о р. Я напишу жене. Завтра.
Ш о р н. Напиши сейчас.
Д и р е к т о р. Сначала решим, что делать с печью.
Д и р е к т о р. Четвертая печь треснула. Вам не нужно объяснять, что это значит. Разрушенные бомбежкой печи до сих пор не восстановлены. Материала не хватает. Если печь станет, весь наш план останется на бумаге.
Т р а к е н е р. План горит независимо от четвертой печи.
Д и р е к т о р. Ну, это еще вопрос. Вы осмотрели печь? Ясно одно, ее нужно полностью перестроить, заплатками не обойтись. Это означает, что печь выходит из строя на четыре месяца, пока ее переложат.
Ф р е й л е й н М а т ц. Прошу прощения. Пришел репортер. Он просит его принять. Ему необходимы производственные новости для воскресного приложения.
Д и р е к т о р. Передайте ему, пусть пишет о майских жуках. Это всегда интересует людей в декабре месяце. Я не могу его принять. Тем более сейчас.
Ф р е й л е й н М а т ц
Д и р е к т о р. На время ремонта принято останавливать печь. Так всегда делали.
Т р а к е н е р. Я не вижу другой возможности.
Б и т т н е р. Правильно. Всегда так делали.
Д и р е к т о р. Если мы остановим печь, то все полетит к черту. Над нами висят сроки сдачи продукции.
Т р а к е н е р. Но ведь были случаи, когда сроки переносили.
Д и р е к т о р. Были. Но в данном случае из-за четвертой печи проваливается весь производственный план. Остановка печи — невозможна.
Т р а к е н е р. Понятно, но и работать на ней невозможно.
Д и р е к т о р. Именно об этом я хотел спросить.
К а н т. Вы хотите отремонтировать печь, не гася ее?
Д и р е к т о р. Конечно, ту камеру, в которой производится работа, будем выключать.
Т р а к е н е р. Безобразие.
Б и т т н е р. Если бы это было возможно, предприниматели давно бы так делали.
Т р а к е н е р. Вопрос в том, кто раньше свалится: каменщики или печь?
К а н т. При ста градусах жары работать можно. Спрашивается только, можно ли хорошо работать? Я сомневаюсь в этом.
Ш о р н. Это вопрос не только техники и материала.
Т р а к е н е р. А прежде всего вопрос сознательности. Я не осмеливаюсь вам возражать, в конечном счете, вам за это платят. Но ведь речь идет только о конкретных фактах.
Ш о р н. Рабочий класс сам создает новые факты.
Т р а к е н е р. Шляпу долой перед рабочим классом. Но эксплуатация далеко не новый факт.
Д и р е к т о р. Каменщик Балке изъявил желание произвести ремонт, не останавливая печь. Я за то, чтобы обсудить его предложение.
Т р а к е н е р. Балке путаник.
Ш о р н. Балке каменщик.
Т р а к е н е р. Понятно. Если Балке починит печь, он станет героем. Если печь прорвет, мы окажемся саботажниками.
Б и т т н е р. Печь треснет.
Б а л к е. Она уже треснула.
Б и т т н е р. Ты считаешь, что ты хитрее всех?
Т р а к е н е р. Я снимаю с себя всякую ответственность.
Б а л к е. Я требую, чтобы мне разрешили починить печь.
Д и р е к т о р. Все полетит к черту.
Т р а к е н е р. Думайте обо мне что хотите. Но я всегда выполнял свой долг.
Д и р е к т о р. И даже больше.
Т р а к е н е р. Так точно. Даже больше. Но чтобы я поставил на карту свою репутацию специалиста — это уж слишком. Этого от меня никто не может требовать.
Б а л к е
Т р а к е н е р. Пожалуйста.
Ш о р н. Вы правы.
Т р а к е н е р. Что?
Ш о р н. Я сказал, вы правы. Но Балке не может исправить четвертую печь без помощи инженера.
К а н т
Б а л к е
Д и р е к т о р. Нам предстоит большое дело. Оно послужит примером для всего завода. Этим мы докажем, на что способен рабочий класс. Для всех вас большая честь принимать участие в таком деле.
Ш у р е к. Обыкновенная работа. Только ее делают впервые.
Р а б о ч и й. Водка остается водкой, сказал хозяин пивной и разлил скипидар.
К р ю г е р. Это эксплуатация.
Б а л к е. Речь идет о плане, коллеги.
Г о л о с
Б а л к е. А без плана нам и плевать будет нечем.
Один я не смогу исправить печь, а она нам необходима.
Д и р е к т о р. Вот ты, Крюгер, говорил об эксплуатации. Тебя всю жизнь эксплуатировали. А теперь твой сын учится в университете.
К р ю г е р. Я, что ли, послал его в университет? Я был против.
Б а л к е. Придется нелегко, в печи высокая температура. Двойная оплата, тройная работа.
Р а б о ч и й. Плюс восемь лет, если пойдет наперекосяк, как у Лерки.
Б и т т н е р. Все это бред собачий.
Б а л к е. Я знаю, что делаю.
К о л б е. Я сидел в танке до сорок пятого. Тоже не холодильник. Я пойду с тобой.
К р ю г е р
Ш т е т т и н е р. Тебе нужен сухой кирпич, Гешке? Около четвертой печи большой запас.
Г е ш к е. Они нужны Балке.
Ш т е т т и н е р. Вот именно.
Парень, если им удастся исправить печь, вся наша выработка полетит к свиньям до тысяча девятьсот восьмидесятого года.
К о л б е. Если я узнаю, кто стащил у Балке куртку, чтобы он прямо из печи через двор в столовую бегал, — будь спокоен, я знаю, что с ним сделаю.
Ш т е т т и н е р. Люди злы.
Г е ш к е. Ты взял куртку?
Ш т е т т и н е р. Если тебе нужна куртка, я дешево продам, Гешке.
О ч к а р и к. Хороший материал?
Ш т е т т и н е р. Чистая шерсть. Почти совсем новая.
К о л б е
Б а л к е
К р ю г е р
К о л б е
К р ю г е р. Вот именно Шуреком.
К о л б е. «…этот план был восторженно принят общественностью, несколько он принесет экономию в сумме четырехсот тысяч марок и обеспечит выполнение плана. Мы нашли бригаду смелых новаторов на их рабочем месте, где царит энергичная деятельность, и смогли заглянуть в печь. Работа этих людей является примером социалистического темпа…» Трепач! Без такого темпа сожжешь себе лапы!
Б а л к е. Так гордятся, что даже воруют у нас сухой кирпич, который нам необходим.
К о л б е. Если этот писака снова сюда заявится, он у нас пройдет выучку в печи при ста градусах.
К р ю г е р. Но тебя он очень здорово разукрасил, Балке.
К р ю г е р. Ну уж это слишком.
К о л б е
Б а л к е
К о л б е. Да.
Б а л к е
М о л о д о й ч е л о в е к
П е р в ы й м а л ь ч и ш к а
В т о р о й м а л ь ч и ш к а. Не считается.
П е р в ы й м а л ь ч и ш к а
В т о р о й м а л ь ч и ш к а. Я американец, американцы всегда побеждают, сказал отец.
П е р в ы й м а л ь ч и ш к а. Всю игру испортил.
В т о р о й м а л ь ч и ш к а. А ты трус.
П е р в ы й г о с п о д и н
В т о р о й г о с п о д и н. И они еще говорят, что война не является неизбежной.
П е р в ы й р а б о ч и й. Еще восемь дней. А потом будем напиваться чистой водой.
В т о р о й р а б о ч и й. Мой холодильник в помойном ведре, давно уже без работы. Еще восемь кружек.
Х о з я и н. Господа оттуда?
П е р в ы й р а б о ч и й. Ну и что?
Х о з я и н
П е р в ы й р а б о ч и й
Х о з я и н. Рабочему человеку не до смеха. Лучше безработица, но свобода.
П е р в ы й р а б о ч и й. Согласен. Мы принимаем у тебя пивную.
Х о з я и н. Ваше счастье, что вы не на моем месте.
Р а б о ч и й. Зажал пиво? Это тебе дорого обойдется.
Х о з я и н
Ц е м к е. У тебя есть сигарета? Спасибо.
К а р р а с. Балке вое еще не сдается, бешеный пес.
Ц е м к е. Его надо проучить, оставить зарубку на память.
Он сегодня опять задержался на работе. Домой поедет на велосипеде один, должен проехать мимо.
К а р р а с. Балке упрямая скотина.
Ц е м к е. Подлец он. Я в этом хорошо разбираюсь. Я был самым красным из всех. Кулаками защищал мировую революцию. Они меня били по голове и пинали в задницу. Полиция и рейхсвер. А я думал: порядок, все это ради мировой революции. Потом я заметил, что наше руководство не на высоте. Как только я это заметил…
К а р р а с. Ты пошел в С. А.
Ц е м к е. Как?
К а р р а с. Разве ты не был в С. А.?
Ц е м к е. А тебе какое дело?
К а р р а с. Балке подложил нам свинью с нормами. За это он получит восемь марок в час, а от меня такую памятку, что не сможет больше залезть в печь. А свою мировую революцию можешь делать один, Цемке.
Ц е м к е. Выстрелишь?
К а р р а с. Нет.
Ц е м к е. Если захочу, буду получать двадцать марок в час. Но водить меня за нос больше не позволю.
К а р р а с. Мы его предупреждали.
Слезай, Балке.
Б а л к е
К а р р а с. Мы тебя предупреждали, Балке.
Б а л к е. Что вам нужно?
Ш о р н. Если Балке отпадает, кто займется печью?
Д и р е к т о р
Ш о р н. Иначе говоря: без Балке не обойтись?
Д и р е к т о р. Пока нет.
Ш о р н. От него многое зависит. Слишком многое.
Д и р е к т о р. Что тебе надо?
Ш т е т т и н е р. Я хотел узнать, вы уже проверили мое рацпредложение? Мне премия не нужна.
Д и р е к т о р. Почему же?
Ш т е т т и н е р. У нас ведь рабочее правительство. Я рабочий.
Д и р е к т о р. Мы работаем не для правительства. Тебе сообщат, когда твое предложение будет проверено.
Ш т е т т и н е р
Д и р е к т о р
Ш т е т т и н е р Я хочу вступить в партию.
Ш о р н. Вот анкета. Заполни.
Д и р е к т о р. За три минуты два раза сказал «рабочее правительство».
Ш о р н. А три новых члена в год — маловато.
Д и р е к т о р. Лучше меньше, да лучше.
В р а ч. Я же говорил, работа в таких условиях — самоубийство. Но вы слушаетесь врача, только лежа в гробу.
Б а л к е. Боюсь, вы не совсем понимаете, о чем идет речь, господин доктор.
В р а ч. О прекрасном будущем, построенном на костях рабочих, так?
К р ю г е р
В р а ч. Я запрещаю вам говорить, Крюгер, у вас начнется кровотечение.
К р ю г е р. Вы же говорили, что оно уже началось.
В р а ч. Еще одно слово, и оно начнется. Что с вашей головой, Балке? Вы снова хотели пробить ею стону? И стена оказалась крепче, так?
Б а л к е. На этот раз стеной оказался я.
М о л о д о й р а б о ч и й. Как ты думаешь, Биттнер, они осилят?
Побьемся об заклад. Я говорю: осилят.
Б и т т н е р. Я не держу пари.
Балке, ты уже нашел замену Крюгеру?
Я хочу работать с тобой, будь что будет.
Дело вот в чем. Я ведь уже тридцать лет кладу печи, и все о них знаю, и никто меня в этом деле не обставит.
Б а л к е. А если ты снова ошибешься?
Б и т т н е р. Хочешь один делать печь, Балке?
Б а л к е
Б и т т н е р. Пошли вместе?
Ш т е т т и н е р Если кому-нибудь придет мысль набросать кирпичей в газопровод, несдобровать Балке и его печке.
Ж е н а. Просто не могу себе представить, что ты скоро станешь настоящим врачом. Сколько, ты говорил, надо еще ждать?
С ы н. Мне еще два года учиться.
К р ю г е р. Надеюсь, господин доктор не забудет, что его отец был рабочим.
С ы н. Во всяком случае, он не позволит эксплуатировать себя, как его отец. Это я точно знаю.
К р ю г е р. Ах так, ты это точно знаешь. Интересно, чему это вас учат в университете? Да вы без единой книжки останетесь, если мы не будем работать как каторжные.
С ы н. Все это я уже слышал: лучшая жизнь и так далее. Какая вам от этого польза, если вы все равно не слезаете со стремянок. Живешь только один раз.
Ж е н а. Вы обязательно должны ссориться?
К р ю г е р. Я тебя не для того послал в университет, чтобы ты разучился видеть, где перед и где зад. Твоя мать не для того тебя растила, чтобы ты валялся на мостовой или за колючей проволокой, как твой брат.
С ы н. Ты меня не посылал. Ты был против.
К р ю г е р. Да. Я думал, что ты разучишься понимать… А теперь я требую, чтобы ты учился.
Б а л к е. Кирпичи в газопроводе. Это значит, три дня задержки. План летит.
Ш о р н. Кому?
Разве ты знаешь, кто набросал кирпичи в газопровод?
Б а л к е. А что будет, если я назову имена?
Ш о р н. Ты должен сам решить, что тебе делать, Балке.
Б а л к е. Я не доносчик.
Ш о р н. Ты должен знать, чего хочешь. Нам принадлежат фабрики, заводы и государственная власть. И мы потеряем ее, если не будем ею пользоваться.
Б а л к е. Это сделал Очкарик.
Ц е м к е. Сначала забрали Лерку, а теперь Очкарика. Это уж слишком.
Ш т е т т и н е р. Называется рабочая власть.
Г е ш к е. Мы этого не потерпим.
Р а б о ч и й. А что мы можем сделать?
М о л о д о й р а б о ч и й. Объявим забастовку.
П о ж и л о й р а б о ч и й. Всадим нож в собственное горло.
Ц е м к е. Я знаю одного типа из министерства. При Гитлере он был такой.
С т а р ы й р а б о ч и й. Бьюсь об заклад, он натравит на нас полицию.
Р а б о ч и й
С т а р и к. Да, он уже лейтенант.
Ц е м к е. Кто начнет работать, тот — предатель.
Что это значит?
П р о д а в щ и ц а
Р а б о ч и й. Слишком далеко зашло.
Ц е м к е. Вот и доносчик явился.
Б а л к е
Ц е м к е
Р а б о ч и й. Я хочу спокойно делать свое дело, вот и все. Долой сдельщину!
К а р р а с. Сойди с масла, Цемке.
Ц е м к е. Плевать на масло.
Что с тобой, Телячья ножка?
Т е л я ч ь я н о ж к а. У меня нет денег.
Ц е м к е. Это бесплатное пиво, идиот.
Ш о р н. Поставьте пиво на место.
Чего вы добиваетесь?
Ц е м к е
О с т а л ь н ы е в м е с т е. Где Очкастый? Где Лерка? Нормы надо уничтожить! Долой сдельщину!
Ш о р н
Р а б о ч и й. При чем здесь масло?
Ш о р н. Без норм не будет масла.
Р а б о ч и й. Без масла не будет нормы.
Ш о р н. Кто назначает расценки?
Ц е м к е. Не морочь нам голову.
Ш о р н. Вы сами этим занимаетесь.
Д и р е к т о р. Приступайте к работе.
Ц е м к е. Без Очкастого не пойдем.
Д и р е к т о р. Саботаж обошелся нам в двадцать тысяч.
Ш о р н. Это наши деньги. А вы требуете свободы тому, кто это сделал.
Ц е м к е. Дрожите за свои места, вот и говорите красивые слова. А кто работает, тот предатель.
Б а л к е. А тебе что нужно, горлопан?
Ш о р н. Ты можешь уйти, Цемке.
Ц е м к е. Уйду, когда захочу.
Ш о р н. За пиво надо платить.
Д и р е к т о р. Идите работать.
Г е ш к е
Ш о р н. Пока все действительно так. Машины принадлежат рабочим. Ну, а рабочие кому принадлежат? Обувь мы выдаем по талонам, но зато автомобильные заводы принадлежат нам.
С т а р ы й р а б о ч и й. Говорить-то ты умеешь. А кто нам докажет, что это так?
Ш о р н. Если вы этого сами не поймете, мы все погибнем.
К а р р а с. Гешке спросил насчет обуви.
Ш у р е к. Повышая нормы, мы заботимся о ваших интересах.
К а р р а с. Каменщик в спешке калечит печь, а вы называете его саботажником. Долой брак. А вы объяснили ему, почему активист-ударник получает четыреста процентов, а он гроши, только на карманные расходы. Почему Шурек так разжирел с тех пор, как он охраняет наши интересы?
Ш о р н. А кто выбирал Шурека?
Р а б о ч и й. Выбрали-то не навсегда.
Ш о р н
Д и р е к т о р. Не забудьте расплатиться за пиво.
Г е ш к е. А что же будет с нормами?
Ш о р н
Где продавщица?
Р а б о ч и й. Она услышала, что мы объявили забастовку.
Д р у г о й р а б о ч и й. Закрыла лавочку и испарилась.
Т е л я ч ь я н о ж к а. Никакой дисциплины. Надо этим заняться.
Г е ш к е. Кто заплатит за масло, которое ты стибрил, советник юстиции?
Т е л я ч ь я н о ж к а
Д и р е к т о р
Б а л к е. Три дня.
Д и р е к т о р. А справитесь?
Б а л к е. Если будем работать быстро — сделаем.
К о л б е. Я не имею ничего общего с саботажниками, но и с доносчиками работать не желаю.
Б а л к е. Тогда нам потребуется пять дней и мы не уложимся в срок.
К о л б е. Работа на четвертой печи — добровольная.
Д и р е к т о р. Каррас, что с тобой? Ты же печник, мастер.
К а р р а с
Ш о р н. Балке не для себя полез в печь.
К а р р а с. Когда начинать?
Б а л к е. Вы себе глотки сорвали, говоря, что я рвач, а не потрудились понять, что поставлено на карту. Вы кидали в меня кирпичами, а я вмазывал их в печь. Вы меня били смертным боем, ты и Цемке, когда я шел с работы. Так вот, я лучше буду зубами грызть кирпичи, чем с тобой работать.
К а р р а с. А может быть, он ради себя самого полез в печь.
Ш о р н. Тебе не придется грызть кирпич зубами, Балке.
Б а л к е. С Каррасом я не могу работать.
Ш о р н. А меня разве спрашивали, могу я работать с тобой или нет?
Б а л к е. Ты мне нужен, Каррас. Я не по дружбе тебя прошу. Ты должен мне помочь.
К а р р а с
Б а л к е. Сейчас. У нас не так много времени.
Петер Хакс
МЕЛЬНИК ИЗ САН-СУСИ
Буржуазная комедия
Д и р е к т о р т е а т р а т е н е й.
Ф р и д р и х. Война — зло, но зло неизбежное. Она непреходяща, как чувство собственности, которое ее порождает.
Вы вздыхаете? Это недостойно философа.
Г е н р и х. То, чем вы занимаетесь, отнюдь не философия. Вы просто хотите меня уморить. Мои силы тают с каждым днем. Состояние моего здоровья таково, что о военной кампании нечего и думать. Император Иосиф держится весьма любезно. Он, как всякий разумный человек, понимает, что в наши дни спорные вопросы следует решать путем переговоров.
Ф р и д р и х. Этот разумный человек — мошенник. Я поставил у себя в библиотеке его бюст, чтобы не забывать о его существовании и о том, что он — мошенник.
Г е н р и х. Не кричите так, у меня начнется приступ.
Ф р и д р и х
Г е н р и х. Ах, у меня начинается приступ, даже когда вы говорите тихо.
Ф р и д р и х. Кто выдал вам, что я готовлю войну?
Г е н р и х. Ваши действия, сир. Мобилизация и стягивание войск.
Ф р и д р и х. Маневры.
Г е н р и х. В апреле? Сир, никто не верит, что, когда эти маневры кончатся, вы распустите войска по домам.
Ф р и д р и х. Мой родной брат должен был бы мне верить. Разумеется, я хочу их припугнуть — в интересах моей коалиционной политики.
Г е н р и х. Да вы всех восстановили против себя. Вы замышляете свои войны как Фридрих Единственный и ведете их как Фридрих Единый.
Ф р и д р и х. Не советую вам шутить, юмор — не ваша стихия. Кого я восстановил против себя?
Г е н р и х. Прочтите же, наконец, донесения. Мне дал их министр Херцберг. Он просил меня ознакомить вас с ними.
Ф р и д р и х
Г е н р и х
Ф р и д р и х. Деспота?
Г е н р и х. Говорит Кауниц.
Ф р и д р и х. Ну, дальше.
Генрих, «…чтобы считать деспота оплотом вестфальского мира и верховным судьей. Каковы его истинные побуждения? В какой степени опасным окажется со временем его личное возвышение — вероятно, не столь уж далекое — для всех сословий, стремящихся избавиться от страха перед его деспотизмом? Австрийское правительство считает своим высшим долгом, долгом человеколюбия открыть на это глаза всей империи».
Ф р и д р и х. Это ваше личное мнение?
Г е н р и х. Это мнение князя Кауница, сир.
Ф р и д р и х. Вы слишком хорошо читаете.
Г е н р и х. Сир, достоинство и величие нашего века в том, что ныне даже политики научились отдавать должное возвышенным требованиям гуманности.
Ф р и д р и х. Гуманность. Что это за шум?
Г е н р и х. Гуманность, сир?
Ф р и д р и х. Тихо. Что там хлопает? Вы не слышите?
Г е н р и х. Мельница.
Ф р и д р и х. Нет там никакой мельницы.
Г е н р и х. Может быть, ветер?
Ф р и д р и х. При чем здесь ветер, если там нет никакой мельницы? Тоже мне логика. Эти бедные имперские князья — дураки, все до единого. Не имеют о ней ни малейшего понятия. Сами боятся как огня прусской армии, а кричат о деспотизме. Ну, дальше?
Г е н р и х. Донесение генерала Вольферсдорфа из Хамма в графстве Марк: «Рабочие горных заводов Альтены отказываются служить в армии. Они не пропустили на заводы команду вербовщиков генерала. Держа перед собой раскаленные металлические прутья, они перегородили путь через ложбину, а их жены сверху обливали кипятком лояльных солдат. При этом рабочие выкрикивали: «Хлеба и работы, не станем служить деспоту!»
Ф р и д р и х
Г е н р и х. Сир.
Ф р и д р и х. У меня много забот. Но я не вижу, чтобы вы стремились мне помочь.
Г е н р и х
Ф р и д р и х
Н и к е л ь. Войдите.
Т о р н о в
Н и к е л ь. Значит, служанка в церкви.
Т о р н о в
Н и к е л ь. Работник.
Т о р н о в. Чей?
Н и к е л ь. Ах, господин советник! Вы ведь знаете, каковы люди. У всех языки длинные, того и гляди помрешь со страху.
Т о р н о в. Где мельник?
Н и к е л ь. Ушел спасать.
Т о р н о в. Что спасать?
Н и к е л ь. Что не сгорело.
Т о р н о в. А, так вы с той мельницы, что сгорела в четверг. И вы перебрались сюда? Когда мельник вернется?
Н и к е л ь. Скоро.
Т о р н о в
Н и к е л ь. Да, того и гляди помрешь со страху.
Т о р н о в. Ты почему не в солдатах?
Н и к е л ь
Т о р н о в. Как же ты работаешь у мельника?
Н и к е л ь. Мельник сам удивляется.
Т о р н о в. Ну, от меня тебе не улизнуть.
М е л ь н и к
Н и к е л ь. Да?
М е л ь н и к. Ты собираешься работать? День-то уже кончается.
Н и к е л ь. У меня перерыв.
М е л ь н и к. Унеси отсюда мешки.
Н и к е л ь. А я что, не работал? Да я себе все лицо разбил на этой вашей допотопной мельнице, у меня вон даже зуб шатается. Таскаешь мешки вверх на собственном горбу, подъемник не работает, а на лестнице темно — ни зги не видать.
М е л ь н и к. Мы бедны и должны трудиться в поте лица своего.
Н и к е л ь. Подъемник-то сломан, вот и потеешь. (
М е л ь н и к. Ты понятия не имеешь о возвышенных человеческих устремлениях. Предаешься животной страсти к безделью. То сиднем сидишь, то нос от работы воротишь, то баклуши бьешь… Крадешь у хозяина время. Нет чтобы поспать, восстановить свои силы, только и знаешь, что греховодничаешь со служанкой, словно двужильный.
Работай, когда я тебя браню.
А в свободное время дурака валяешь. Благодаря самодисциплине и полному самоотречению мы восстановим дело. Сначала самопожертвование, потом капитал. Я ведь начинаю не на пустом месте. У меня есть мельница с четырьмя крыльями. Ну-ка, старуха, пошевели костями, пусть они загремят, твои крылья.
Ты что?
Н и к е л ь. Советник приходил.
М е л ь н и к. И что сказал?
Н и к е л ь. Что еще придет. Сказал, что его послал король.
М е л ь н и к. Ты представился калекой?
Н и к е л ь. А как же.
М е л ь н и к. Ну так работай. Я пошлю фельдшеру еще один подарок. Такой человек, как я, и должен бороться за ничтожного ленивого бродягу вроде тебя — а все потому, что из-за победоносных войн людей совсем не стало. Во всем Бранденбурге нельзя найти работника, даже мальчика на побегушках. Собственно говоря, с этим сбродом просто наказанье господне, когда его не хватает. Хотел бы я знать, что вообще означает эта мобилизация? И эти маневры в самое неподходящее время? Все от них стоном стонут. Ты старайся, а то я тебя отдам в солдаты. Мне стоит только пальцем пошевелить.
Н и к е л ь. А кто работать будет?
М е л ь н и к. Что?
Н и к е л ь
М е л ь н и к. Отдыхай, Никель.
Н и к е л ь
М е л ь н и к. Ах ты, скотина.
Ах, господин Веверка, вот сюрприз.
В е в е р к а. Дорогой друг, пожар принес вам немалые убытки. Как пекарь и ваш постоянный заказчик приношу вам свои соболезнования. Ну да ничего: кто силен, тот справится.
Так это ваша новая мельница?
М е л ь н и к
В е в е р к а. А ее.
Д е б е л ь н
Но раз такое дело, не надо мне ничего, ни зернышка. Я свой христианский долг знаю.
М е л ь н и к. Вы отдали смолоть мешок пшеницы, мадам Дебельн. Так записано в книге. Я спас ее сегодня из пепелища, рискуя погибнуть под обгоревшими балками. Значит, я должен вам мешок пшеницы.
Д е б е л ь н. А я думала, что вы должны мне полмешка.
М е л ь н и к. Я сказал: мешок.
В е в е р к а. Зря поторопились. Можете отказаться от своих слов.
М е л ь н и к. Дуб можно срубить, но, пока он стоит, господин Веверка, он остается дубом.
Д е б е л ь н. Прекрасный, мужественный поступок, господин мельник. Позвольте вручить вам в знак особой признательности эту книгу псалмов. Я отрываю ее от сердца. Фрейлингхаузен мой лучший друг после господа бога.
М е л ь н и к
Ну погоди у меня!
В е в е р к а. И источник всех возвышенных чувств.
М е л ь н и к. Из возвышенных чувств шубы не сошьешь. Тринадцать сражений — а работника во всем Бранденбурге не найти.
Вот служанка. Каждое утро ходит в церковь.
В е в е р к а. Она так набожна?
М е л ь н и к. Как увидит пару штанов — сразу хочет в рай.
Д е б е л ь н
В е в е р к а. Зачем вы рубите мух?
Д е б е л ь н. А вы никогда не задумывались о том, что мухи — это и есть сатана, господин Веверка?
В е в е р к а
М е л ь н и к. Чем могу служить?
В е в е р к а. Я не стал бы беспокоить вас в вашем положении из-за таких пустяков.
М е л ь н и к. Заказ выполнен. И все другие заказы мы тоже выполним.
В е в е р к а
М е л ь н и к. Я не лентяй.
В е в е р к а. Мельница никуда не годная, но все же — это мельница. Вы, значит, более или менее будете молоть муку. Трудность состоит в том, что «менее» меня не устроит. Об этом я и хотел вам сообщить. Я должен полностью полагаться на своих поставщиков. Я продаю свой хлеб раньше, чем развожу огонь в печи.
М е л ь н и к. Раньше?
В е в е р к а. Даше раньше, чем получаю муку, господин мельник. Поэтому я вынужден связать свои интересы с эффективной мельницей, иначе мне грозит разорение. Я с вами совершенно искренен, дорогой сосед, и я должен сказать вам, — деловая жизнь не знает пощады.
М е л ь н и к. Вы отказываетесь покупать у меня муку? Но кто же тогда купит, ведь у вас монополия на поставки для армии. Не могу же я съесть все один.
В е в е р к а. А почему вы соглашаетесь, чтобы местные жители платили вам натурой. Мука — не деньги. Не всегда деньги. Требуйте денег за ваш труд, как все. Как говорится, деньги на бочку.
М е л ь н и к. А крестьяне не соглашаются, они платят четверик за четверик — и баста. Если я потребую денег, они погрузят свои мешки на тачки и отправятся за десять верст на другую мельницу. Вы понимаете, что я в затруднительном положении?
В е в е р к а. Да. И я, как вы можете судить исходя из вышесказанного, не какое-нибудь чудовище. Если вы обещаете смолоть мне столько же, сколько в прошлом году, я буду вашим заказчиком.
М е л ь н и к. Даю вам слово.
В е в е р к а. Я захватил с собой договор, который дает гарантии нам обоим. Он обеспечивает вам сбыт, а мне поставки. В нем есть пункт, согласно которому за каждый недоставленный мне четверик вы платите полталера неустойки.
М е л ь н и к. Ведь я же вам обещал.
В е в е р к а. Как поставщик нашей доблестной армии я несу большую ответственность перед родиной.
М е л ь н и к
В е в е р к а
М е л ь н и к
В е в е р к а. Что именно?
М е л ь н и к. Да с этим пунктом. Случись что с урожаем — град побьет или червь поточит, — мне нечего будет молоть, и я не смогу выполнить ваших заказов, вот это-то и неправильно.
В е в е р к а. Для того и существует пункт в договоре.
М е л ь н и к
В е в е р к а. Договор — дело верное. В нем все предусмотрено, все «если бы» да «кабы». С человеком всякое может случиться. Когда дело верное, тогда и заключают договор. Вы со мной согласны?
М е л ь н и к. Вполне. Никель, подай мне Столетний календарь.
Н и к е л ь
В е в е р к а. Вы, может быть, суеверны?
М е л ь н и к. Ничего подобного, господин Веверка. Кто теперь верит в такие вещи? Но, само собой, человек не властен заглянуть в будущее; оно покрыто мраком неизвестности. Знал я одного мельника, вздорный был человек, но из деловых соображений ни с кем не ссорился. Вот поехал он как-то по делам, а дело было в двенадцати днях езды от его родной деревни, зашел в кабак, ввязался в драку и разбил голову одному типу, а тот оказался зятем ихней попадьи, и с тех пор все перестали у него молоть. А другой услыхал от одного пастуха, что лето будет дождливое, да и скупил весной все зерно на корню, заплатил втридорога, а когда зима пришла, князь начал распродавать свои запасы, а мельник так и остался на бобах, разорился дочиста. Осторожность не помешает, это все равно что в темноте поморгать на всякий случай. Можно и в «Столетний» заглянуть.
Вымети-ка мельницу, а то в сусеках полно грязи. Приготовь мне постель да пересчитай белье, которое удалось спасти.
Л о в и з а. Да, господин мельник.
М е л ь н и к. Ну, чего ждешь?
Л о в и з а. Все уже сделано.
М е л ь н и к. Она ленива, но к ней не придерешься.
Д е б е л ь н
М е л ь н и к
Л о в и з а. Нет, полнолуние.
М е л ь н и к. Вот как она спит по ночам. Полнолуние, говоришь. Тогда, значит, луна ошибается.
В е в е р к а. А о договорах там ничего нет?
М е л ь н и к. Есть, дальше. Ни при каких обстоятельствах не следует покупать, давать поручительства, ставить подпись.
В е в е р к а. Это не к добру.
М е л ь н и к. Но ведь это все чепуха, наверно.
В е в е р к а. Как всегда.
М е л ь н и к. Заходите. Мадам Дебельн, оставьте на время ваших мух. Я выдам вам квитанцию на один мешок, ведь у вас на руках нет никакой бумаги.
Л о в и з а. Мы ведь хотели пожениться.
Н и к е л ь. Жениться? Это дело не пойдет. Признаюсь, у меня есть физический недостаток, препятствующий браку. Я, знаешь ли, индивидуалист. Терпеть не могу спать вдвоем. Ночью я ворочаюсь во сне, а это делает семейную жизнь невыносимой. Ловиза, я не люблю, когда ты заводишь речь о женитьбе. Мы любим друг друга, мы свободны, какое нам дело до целого света. А если месяц заглянет на мельницу, он не увидит ни колыбели, ни мокрых пеленок, ничего, что напоминало бы о нашей нищете. И ты, когда сидишь на мешке с мукой, не хуже какой-нибудь важной дамы, если на ней ничего нет, а зад у тебя напудрен, вроде как у леди Оглторп.
Л о в и з а. Если б за это не надо было расплачиваться, Никель.
Н и к е л ь. Значит, у тебя будет ребенок. Если так, на меня не рассчитывай.
Л о в и з а. А на кого?
Н и к е л ь. У меня ведь нет почти никаких средств.
Л о в и з а. И ты не хочешь ничем жертвовать? Да?
Н и к е л ь. Я и так из-за тебя пострадал. Сегодня ночью, например, я стукнулся об жернов, и у меня чуть зуб не вылетел, а все от нежных чувств. Ой-ой-ой. Если меня заберут в армию, я не сделаюсь богаче.
Л о в и з а. Мой брат, Симон, иногда присылает мне из армии гостинцы.
Н и к е л ь. Вот и хорошо, что присылает.
Л о в и з а. Но ведь он ребенку не отец.
Н и к е л ь. Заставь старика содержать ребенка.
Л о в и з а. Какого старика?
Н и к е л ь. Мельника.
Л о в и з а. Этого старого хрыча?
Н и к е л ь. Вот именно.
Л о в и з а. Да ведь он не отец.
Н и к е л ь. Но может им стать. Ты меня слушай, я человек опытный, а золотой совет дороже чистого серебра. Пусть мельник тебя обрюхатит, желательно при свидетелях, а потом ты от него уйдешь и заставишь его давать на ребенка.
Л о в и з а. Ах ты скотина. Свинья. Грязная свинья.
Н и к е л ь
Л о в и з а
Н и к е л ь. Зачем?
Л о в и з а
Н и к е л ь. А я завербуюсь в солдаты. Немедленно.
М е л ь н и к. Гарантированное будущее, господин Веверка? Откуда вы получите такой товар — из райского сада?
В е в е р к а. Я подожду до завтра.
М е л ь н и к. Премного обязан.
Черт возьми, какой здоровый детина. В наше время лучше быть хромым, и косым, и от горшка два вершка. Нынче у коротеньких жизнь длинная. А здоровые никуда не годятся. Склонность к героизму — самая дурная болезнь. Теперь матери горько плачут, даже качая дитя в колыбели, если сердце подсказывает им, что сын вырастет героем. А каково хозяину, коли бог наказал его работником, из которого может выйти герой.
Ты что — спятил? А если советник увидит, что ты таскаешь такие огромные мешки?
Н и к е л ь
М е л ь н и к
Д е б е л ь н. Что с вами, господин мельник?
М е л ь н и к. Я представил, что мне на голову упадет балка с крыши.
Д е б е л ь н. А почему она упадет?
М е л ь н и к. А почему нет?
Н и к е л ь
М е л ь н и к. Тсс…
Н и к е л ь
М е л ь н и к. Он уже харкает кровью. Иди в свой угол, дорогой Никель, и отдохни.
Какая честь для меня, ваша милость. Всеподданнейше добро пожаловать.
Ну, что? Ты что здесь забыл?
Н и к е л ь. Мешки.
Т о р н о в. Его, значит, зовут Никель?
М е л ь н и к. Мобилизован?.
Т о р н о в. Да.
М е л ь н и к. Боже правый, мобилизован. Господин советник, если уж счастливый случай привел вас ко мне, я хотел бы изложить вам один план. Он касается урожая. Я хотел бы предоставить в ваше распоряжение свои скромные силы и возможности.
Т о р н о в
М е л ь н и к. Я только хотел сказать: у вас зерно, у меня мельница.
Т о р н о в. Да ведь у тебя нет мельницы. Наконец ты напомнил мне о цели моего здесь присутствия. Ну так внимай. Его величество желает, чтобы хлопанье прекратилось. Эта мельница закрыта — согласно желанию его величества.
М е л ь н и к. Это для меня неожиданность.
Т о р н о в. Еще бы. А потому, любезный, избавь меня от твоих никому не нужных услуг и взяток. Есть вопросы?
М е л ь н и к. В общем-то есть, господин советник. Разве король делает ветер в нашей стране? Разве по приказу короля растет овес? Нет? Так за что тогда король наказывает мельника? Моя мельница — законная, благоприобретенная собственность, и, пока я человек честный, она не может быть закрыта.
Т о р н о в. Она никогда не открывалась. Эта новая мельница не зарегистрирована в соответствующем административном учреждении.
М е л ь н и к. Я получил концессию на строительство этой мельницы.
Т о р н о в. Когда?
М е л ь н и к. В тридцать четвертом.
Т о р н о в. Да, тогда дворец Сан-Суси еще не был построен.
М е л ь н и к. Значит, ваша концессия на строительство дворца Сан-Суси не имеет законной силы.
Т о р н о в. Ах ты поганец. Я с тобой не собираюсь пререкаться. Я выполняю приказ короля.
М е л ь н и к. Господин фон Торнов. Ваш долг — исполнять закон.
Т о р н о в. Его королевское величество в Пруссии — выше закона.
М е л ь н и к
Вы может быть, не ожидали таких слов от простого человека. Но существует достоинство гражданина и предпринимателя. Чувство уважения к себе, господин советник, которое зиждется на сплоченности ремесленного сословия.
К а с т р а т.
Ф р и д р и х
Да, господин Катт, я пла́чу. Патетические чувства, выраженные этим кастратом, не оставили мое сердце равнодушным, тем более что мое положение так похоже на положение короля Набополассара. «Лучше быть рабом последним, чем жестоким королем…». Как это верно! Как благородно! Меня глубоко волнуют столь чувствительные мысли. Но разве такие движения души свойственны деспоту? Рассматривайте мой вопрос не как выражение праздного любопытства. Скажите, деспот ли я? Каково ваше искреннее мнение?
Ох, каналья, как это меня терзает. Каждый раз, когда меняется ветер, начинается треск. Кажется, это мельник. Попляшет он у меня в тюрьме Шпандау.
Готов ли доклад советника Торнова?
Ну-ка, посмотрим.
А теперь сообщите мне о новейшей литературе в нашем отечестве. Я тут получил какую-то абракадабру — загляните-ка в нее, Катт. Журнал «Немецкий Меркурий».
Г е н р и х
Скорее бы кончились эти маневры.
Ф р и д р и х. Еще немного, и Цитен сел бы нам на шею. Помните, что я ему написал, Катт? Его заслуги столь велики, он так часто рисковал жизнью ради отечества, что я не хочу, не считаю возможным подвергать его новым опасностям. А он мне ответил, что он не из тех, кто уходит в отставку, что его долг — отправиться на войну со всеми.
Г е н р и х
Ф р и д р и х. А я ему на это возразил, что в его преклонном возрасте — в девяносто семь! — после стольких лишений вряд ли он будет в состоянии подвергать себя превратностям войны. Что скажете, Катт? Нет, это просто великолепно: я от него отделался. Откровенно говоря, я Цитена не выношу. Он всегда говорит одно и то же. Сначала вспоминает битву при Торгау, которую он мне проиграл, потом описывает захват Липицких высот и наконец начинает ржать, как лошадь.
Г е н р и х. Превратности какой войны, сир?
Ф р и д р и х
Г е н р и х. Вы сказали, что я сегодня узнаю, начнется ли война.
Ф р и д р и х. Верно.
Л а к е й
Ф р и д р и х. Эти старые дураки неисправимы.
Л а к е й. Слушаю, ваше величество.
Ф р и д р и х. «Там, где будет Фридрих, буду и я». Сказал как отрубил.
Г е н р и х. Я узнал, что провоцируется война.
Ф р и д р и х
Г е н р и х. Здесь, сегодня вечером.
Ф р и д р и х. Чепуха, Генрих. Сегодня вечером генералы планируют здесь большие маневры.
Г е н р и х. Как?
Ф р и д р и х. Вы изложите им диспозицию маневров, принц.
Г е н р и х
Ш т у т т е р х е й м. Как ваши застарелые болезни, генерал?
Т р е ш о. Я все не пойму, что это: западение селезенки или усыхание почек.
Ш т у т т е р х е й м. Это почки. Я распознаю болезни с одного взгляда.
Т р е ш о. А?
Ш т у т т е р х е й м. Он слишком выдвинулся вперед. Я сам, как говорит доктор Бельман, страдаю весьма интересным маразмом.
Ф р и д р и х. Добрый вечер, господа.
Г е н е р а л ы. Ав-ав.
Ф р и д р и х. Вольно, господа. Без этикета. Старый солдат — это старый солдат, а не танцмейстер.
Л а к е й. Генерал фон Цитен.
Ф р и д р и х. Не этот.
Папаша Цитен! Вот радость-то! Вот уж не ожидал — ни сном, ни духом. Позвольте вашу шляпу, добрый старый Цитен.
Ц и т е н. Не такой старый, ваше величество. Не такой уж старый, хе-хе.
Ф р и д р и х. Ах, никто не остается вечно юным. Вот и вы стали похожи на старый серый мышиный хвост.
Ц и т е н. Да, как в битве при Торгау. Помните взятие Липицких высот, которое решило судьбу сраженья? И я летел вперед во главе моих бравых гусар — а в сердце моем — что было в моем сердце? Господь простит мне это прегрешение — там был только наш герой король. Он один. И гаубицы грохотали: рум-рум-рум, и сабли звенели: вжик, вжик, и кони ржали.
Ф р и д р и х. Но вам не следует так долго стоять, ведь вы на ладан дышите. Победитель под Торгау может сидеть в присутствии короля.
Ц и т е н. Не надо мне стула. Пока не надо. Пусть ваше величество не делает исключений.
Ф р и д р и х. Человек должен помнить, что его бедная старая машина, столь долго бывшая в употреблении, в конце концов изнашивается. Когда-нибудь всех нас отправят на свалку.
Поставь туда, Дамис. Обопритесь на мою руку, старый Цитен.
Ц и т е н. Никаких исключений. Я как все. Эта сабля еще не зазубрилась. Стоять я вполне еще могу, только ноги не слушаются.
Ф р и д р и х. Вам удобно?
Ц и т е н. Я сижу там, куда посадил меня великий Фридрих.
Ф р и д р и х. Господа генералы.
Ц и т е н. Благодарю вас за этот стул, ваше величество.
Ф р и д р и х
Ц и т е н. Я благодарю вас за этот стул почета, ваше величество. Незабываемый день.
Ш т у т т е р х е й м. Ужасно, когда человек не замечает, что его время прошло.
Ф р и д р и х. Прошу вашего сугубого внимания.
Г е н р и х. Да ведь у меня ее еще нет.
Ф р и д р и х. Правда? Ну так я ее дам.
Г е н р и х. Господа генералы. План маневров, разработанный его королевским величеством, в своих основных моментах выглядит следующим образом: «Должны быть образованы две армии, одна под командованием его королевского высочества принца Генриха, другая — под моим (следовательно, под командованием его королевского величества). Первая армия возьмет направление через Саксонию на Богемию…
Ф р и д р и х. Принц, обычно вы читаете лучше.
Г е н р и х. Я позволю себе…
Г е н е р а л ы
Г е н р и х. Сир. Во имя разума и гуманности…
Ф р и д р и х. Господа. Я получил сведения о том, что мать моего светлейшего противника императрица Мария Терезия в этом году на пасху исповедовалась вдвое дольше, чем обычно. Мария Терезия — женщина набожная. В чем же ей пришлось исповедоваться столь долго? Я скажу вам: она перечисляла свои долги. Господа, мы выиграем эту войну.
Ш т у т т е р х е й м
Ф р и д р и х. А!
Т р е ш о. Ваше величество, я прошу об увеличении разрешенного генералам багажа. Я не в состоянии обойтись тремя багажными колясками и двенадцатью ослами.
Ф р и д р и х
П о д г у р с к и й
Ф р и д р и х. И это говорят прусские генералы.
П о д г у р с к и й. Я хотел выразиться, но у меня не вышло. Я сказал: я хочу умереть.
Ф р и д р и х. Ну так застрелитесь.
Ц и т е н. Да здравствует наш добрый, наш любимый, наш великий король! Мы все готовы пожертвовать ради него жизнью!
Ф р и д р и х. Не шумите так, генерал Цитен. Вас сюда не приглашали и вообще не звали.
Ц и т е н. Вы не получили моего письма?
Ф р и д р и х. Письма? Где письмо? Почему у меня нет письма генерала Цитена? Катт.
Ц и т е н
Ф р и д р и х
Ты кто?
М е л ь н и к. Я мельник.
Ф р и д р и х. Ты честный человек?
М е л ь н и к
Ф р и д р и х. Ты — прямой человек?
Значит, не гнешься?
Ф р и д р и х
Ты что делаешь?
М е л ь н и к
Ф р и д р и х. А чего ты хочешь от меня?
М е л ь н и к. Милосердия. Господин советник Торнов закрыл мою собственную новую мельницу. Он сказал, что ваше величество ему велели.
Ф р и д р и х. Велел.
М е л ь н и к. Значит, у него приказ.
Ф р и д р и х. Хочешь протестовать?
М е л ь н и к. Как ваше величество прикажет.
Ф р и д р и х. Прикажу, вот забавно. Ну, протестуй.
Ну, протестуй, я приказываю.
Да стой же.
М е л ь н и к. Я стою, ваше величество.
Ф р и д р и х. Слава богу, ты по крайней мере стоишь.
М е л ь н и к. Я, ваше величество, стою на платформе лояльной оппозиции.
Ф р и д р и х. Я очень рад, господин мельник. Ведь некоторые придерживаются того мнения, что я деспот.
М е л ь н и к. Совершенно верно.
Ф р и д р и х. Ага.
М е л ь н и к. Есть такие.
Ф р и д р и х. Они ставят мне в упрек, что я стал деспотом, но кто, как не они, превратили меня в деспота? У меня нет народа, а только подданные. Думаешь, я в этом виноват? Думаешь, один деспот может сделать подданными шесть миллионов человек? Однако шесть миллионов подданных вполне могут превратить одного человека в деспота. Эта двуногая бескрылая раса, которую почему-то принято называть разумной, произвела особенно жалкую породу в королевстве Пруссия. Нация, которую можно терпеть, только если глубоко ее презирать. Милейший! Дайте мне хоть одного римлянина, и я умру за республику. Если ты поймешь это, ты будешь знать, как вести себя в данном случае. Между мной и моим подданным возник конфликт, в котором правда либо на моей стороне…
М е л ь н и к. Так точно, ваше величество.
Ф р и д р и х. …либо нет. Ну так говори. Говори все, что вертится на языке, выкладывай все как на духу.
Ну, так я скажу. У тебя есть мельница?
М е л ь н и к. Как вашему величеству будет благоугодно.
Ф р и д р и х. Что?
М е л ь н и к. Покорнейше прошу прощения, один бы сказал вам да, а другой — нет, мое же непредвзятое и неавторитетное мнение состоит в том, что при всей скромности суждения эта пущенная в эксплуатацию мельница, с милостивого разрешения вашего величества, принадлежит мне.
Ф р и д р и х. Значит, это ты хлопаешь? Верно?
М е л ь н и к. Когда ветер.
Ф р и д р и х. И не желаешь прекратить это дело?
М е л ь н и к. По возможности нет.
Ф р и д р и х. Очень остроумно, очень честно. Я хочу предложить тебе одну сделку. Но ты должен выражаться точно. Ты считаешь, что имеешь право на хлопанье?
М е л ь н и к. Да.
Ф р и д р и х. И согласен на сделку?
М е л ь н и к
Ф р и д р и х. Еще бы. Но я хочу, чтобы тебе стала ясна вся безмерность твоей наглости. Я занят внешнеполитическими вопросами величайшей государственной важности. Я добиваюсь аннексии Лаузица, что позволит мне выдоить из него почти миллион годовой ренты. Для этого мне нужно унаследовать франкские графства Ансбах и Байрейт. На эти графства я смогу выменять Лаузиц у короля Саксонии: их обменная стоимость примерно одинакова. Против такого обмена возражает император Иосиф. Но он пойдет на уступки, если я позволю ему обменять Баварию на Нидерланды. Все это очень запутанно. И от этой-то работы ты смеешь отвлекать меня своей дурацкой мельницей. Держу пари, ты сейчас опять упадешь у меня в обморок.
М е л ь н и к. Нет, не упаду. У вас Лаузиц, а у меня мельница. Вы скажете — как можно их сравнивать. А я вам говорю: ваш Лаузиц по сравнению с моей мельницей — просто дешевка. Моя мельница не новая. Она очень старая. Ее почерневшие от времени балки были свидетелями того, как честно трудился мой отец и отец моего отца, мой дед. С каждым годом, пролетавшим над страной, моя мельница становилась дороже. Речь идет, конечно, не о том, что вы назвали обменной стоимостью, но о действительной цене, о которой вы с холодной высоты вашего трона, может, и не слыхали: росла, так сказать, ее духовная ценность. Моя мельница становилась все дороже моему сердцу — много дороже, чем вам ваш Лаузиц. Прошу учесть при назначении продажной цены.
Ф р и д р и х. Продажной цены — чего?
М е л ь н и к. Мельницы.
Ф р и д р и х. Я говорил не о покупке.
М е л ь н и к. Не о покупке! Но вы же говорили о сделке?
Ф р и д р и х. На что мне твоя мельница? Да оставь ее себе и мели что хочешь. Хоть собственного дедушку.
М е л ь н и к. Покорнейше благодарю, ваше величество.
Ф р и д р и х. Ты только меня правильно пойми. Я запрещаю тебе хлопать.
М е л ь н и к. Ваше величество, но без хлопанья нельзя молоть.
Ф р и д р и х
М е л ь н и к. Ваше величество может запретить мне молоть, но как же не хлопать? Ведь хлопает — воздух, неужто же можно из-за него пускать по миру честного человека?
Г е н р и х
Ф р и д р и х
Г е н р и х. Нет, промахнулся.
П о д г у р с к и й
Ц и т е н
М е л ь н и к. Это конец.
Я и так был слишком смел.
К а т т
М е л ь н и к. Я люблю короля.
К а т т. Вы любите короля, господин мельник. Вы любите его сверх всякой меры и в нашу великую эпоху являете собой удручающее зрелище слабой, покорной натуры. Зачем вы позволили королю так запугать себя? Как вы смели позволить королю так запугать себя? Я вас спрашиваю. Вы должны были показать ему зубы. Ваше дело правое. Мир ожидал от вас смелого слова. Сказали бы: мельница не может не хлопать или: есть еще судьи в Бер…
М е л ь н и к. Но о короле там ничего нет.
К а т т. Не перебивайте. «Статья пятнадцатая. Судьи не должны подчиняться никаким предписаниям, нарушающим строгое осуществление правосудия, даже если они исходят от короля».
М е л ь н и к. И где это написано?
К а т т. В «Codex Fridericanus». Что вы на это скажете?
М е л ь н и к. Скажу, что этот кодекс оскорбляет королевское достоинство.
К а т т. О, как вы наивны! Его написал сам король.
М е л ь н и к. Это в высшей степени непостижимо.
К а т т. Любезный, король не был бы королем без этого закона. Он может править лишь там, где царят мир и порядок, иными словами, где царит закон. Страна должна иметь закон. Поскольку закон по самой своей природе распространяется на всех, закон выше короля. Ясно?
М е л ь н и к. Нет. Страна принадлежит королю.
К а т т. Страна принадлежит государству.
М е л ь н и к. Пусть так, сударь. А кому принадлежит государство? Я вас сразу раскусил. Вы подстрекаете меня к неосмотрительным поступкам в отношении моего короля. Вам мало, что я буду томиться в заключении, вы хотите отправить меня на виселицу. Или вам и виселицы мало, и вы хотите, чтобы меня колесовали? Но вы заблуждаетесь. От меня вы услышите только одно: я люблю короля. Можете арестовать меня на месте.
К а т т. Господин мельник, вы вынуждаете меня раскрыть карты.
М е л ь н и к. Вот видите.
К а т т. Король…
М е л ь н и к. Ага, все ясно без лишних слов. Вы позволите мне захватить мою зубную щетку?
К а т т. Господин мельник, король имеет в виду уступить вам в спорном деле и не преследует никаких иных целей. Он отменит свое запрещение на определенных условиях. Вы получите право хлопать сколько душе угодно. Так-то. Я нахожусь здесь, чтобы сообщить о столь благоприятном для вас исходе дела. Однако решение вопроса несколько затягивается из-за ваших постоянных столь неуместных выходок.
М е л ь н и к
К а т т. Почему вы так убиваетесь — ведь вам повезло?
М е л ь н и к. Это слишком неожиданно. Я ненавижу сюрпризы, даже приятные. Как я могу радоваться случаю, если он сразу же напоминает мне о нищете и слабости человеческого духа? Я думал, вы хотите меня колесовать, сударь.
К а т т
М е л ь н и к
К а т т. Я вам сейчас объясню. Королю был нужен смелый и честный человек. Все считали вас таковым. Смелый и честный человек был нужен королю для того, чтобы опровергнуть несправедливое мнение некоторых особ о внутренней обстановке в королевстве. Должна была быть доказана законность данной формы власти. Поймите же, в чем заключалась идея. Вы должны были выступить защитником свободы, явить собой образец гражданского мужества. Вам была гарантирована высокая милость короля.
Ну, зачем же вы упали?
М е л ь н и к. А он посмотрел на меня своими большими, нечеловечески блестящими глазами. Разве вам незнаком этот взгляд?
К а т т. Верно, он на старости лет разыгрывает Нерона.
М е л ь н и к. И вы говорите так о своем начальстве?
К а т т. А как прикажете? Заметили, как он потом взъелся на меня? «Это была ваша идея, дурак вы этакий». Буквально — дурак.
М е л ь н и к. А это была ваша идея?
К а т т. Ни в малейшей степени.
М е л ь н и к. А почему вы не возражали?
К а т т. Мне не положено по штату. Король сказал, что план был хорош, но в нем допущена ошибка. В предлагаемых обстоятельствах мельник не мог быть смелым и честным человеком.
М е л ь н и к. Почему?
К а т т. Таков был смысл и моего молчаливого вопроса. Почему бы ему не быть смелым и честным?
М е л ь н и к. И что ответил король?
К а т т. Король ответил: «Он ведь не знал, что я этого хочу».
М е л ь н и к. Верно.
К а т т. Что?
М е л ь н и к. Я не знал, что король этого хочет, вот и сел в лужу. И никакой я не защитник свободы. Я только и думаю, как бы выпутаться из этой истории.
К а т т. Тяжелый вы человек, с вами не договоришься. Я доставляю вам ценную информацию и делаю предложение величайшей важности, а вы начинаете разглагольствовать. Итак, я продолжу, с вашего разрешения. Король решил попробовать еще раз — при более благоприятных обстоятельствах, которые нам надлежит создать. Ибо теперь вы в курсе дела, не так ли? Короче. Сегодня после богослужения король отправится на площадь принимать присягу у новобранцев. Он вызовет вас с мельницы и запретит вам хлопать. В ответ вас просят произнести нижеследующую наивную фразу в народном духе: «Есть еще судьи в Берлине!»
М е л ь н и к. Ну и дела!
К а т т. Проявите стойкость, и вы войдете в историю!
М е л ь н и к. Королю угодно, чтобы я победил? Мое хлопанье ласкает его слух? Сударь, я начинаю совершенно иначе думать о короле, я его люблю.
Где Никель?
Оденься получше, я жду кое-кого в гости. А именно короля. Король собирается заглянуть ко мне в гости.
С и м о н. Тсс…
Л о в и з а
С и м о н. Жду тебя.
Л о в и з а. Со вчерашнего вечера, как начало смеркаться?
С и м о н. Я слышал, ты перебралась сюда. Ну, прокрался я на мельницу и стал тебя искать. В час ночи вваливается этот чертов мельник и прется на чердак, пришлось мне залезть в ларь и ждать, пока он заснет. Но этот старый осел прохрапел одиннадцать часов кряду прямо у меня на крышке.
Л о в и з а
С и м о н. Сестрица, я убит.
Л о в и з а. То есть как, Симон?
С и м о н. Я участвовал в маневрах и получил приказ переправиться через реку у Сакрова. На той стороне стоял неприятель, то есть там было и несколько наших, но им было сказано, что они должны быть неприятелем, и они в нас стреляли. Мы таскали в реку понтоны для этого… как его Tête de Ponte, то бишь моста. Тут капрал и говорит мне и еще некоторым ребятам, что были со мной: «Шаг вперед, вы убиты». И повязывает черную ленту, вот с тех пор я и убит. Я вылез из камыша, а Хавель холодный и вода до пояса. Вот, думаю, где ты лежишь, Симон. Иду я по лесу, а солнце светит сквозь зеленую листву, и в голову лезут разные мысли. Никогда, думаю, не видать мне больше солнца. И тут меня укусила муха, я поймал ее и подумал: а кто, собственно, кого поймал? И мне вдруг стало страшно, Ловиза. Вот, думаю, каково человеку, когда он убит. Всякие у меня мысли в голове появились, я и не заметил, как отошел от расположения полка и очутился здесь.
Л о в и з а
С и м о н. Ее можно снять только вместе с мундиром. Ловиза, я хочу за границу.
Л о в и з а. Это очень далеко?
С и м о н. Бантамские и Молуккские острова, Ловиза.
Л о в и з а. И ты не сможешь больше присылать денег?
С и м о н. Это очень далеко, но, честно говоря, раз я убит, то для меня это райские кущи.
Л о в и з а. Тогда уезжай, Симон. У меня ведь есть Никель.
Н и к е л ь
С и м о н. Кто-то идет.
Л о в и з а. Это Никель.
С и м о н. Я такого страху натерпелся, что стал осторожен.
Л о в и з а. Его ты не бойся. Это Никель — мой муж, за которого я теперь выйду замуж, потому что ты уезжаешь. И еще потому, что на мне уже не сходится передник.
Н и к е л ь. Как я тебе нравлюсь?
Л о в и з а. Но ведь ты должен был остаться? Потому что мельник с королем теперь…
Н и к е л ь. Сейчас объясню, в чем дело. Приходит вчера мельник к королю и говорит: господин король, оставь мне Никеля. А король ему на это: Никеля я тебе не оставлю, он один стоит целой армии. Сегодня советник пришел ко мне и говорит: Никель, сбор в пять часов на площади перед ратушей. А завтра, дорогая Ловиза, я, может быть, взгляну в лицо большой пушке. Думаешь, у меня духу не хватит?
Л о в и з а. А ты не можешь убежать? На Молуккские острова или еще куда-нибудь?
Н и к е л ь. И не собираюсь. На кой черт мне это надо?
Л о в и з а. Но ведь это опасно — служить в солдатах.
Н и к е л ь. Одна баба сварила колбасный суп и поставила кастрюлю в постель, чтоб он не остыл. А ее муж залез в постель, да и ошпарил себе всю задницу. Значит, и в постель ложиться — тоже опасно.
Л о в и з а. Но не настолько.
Н и к е л ь. Теперь я свободный человек и отделался от мельника, и от мельницы, и от всего прочего.
Л о в и з а. А обо мне ты забыл?
Н и к е л ь. Я тебя никогда не забуду. А сейчас мне пора. Судьбе так было угодно, и я должен выполнить свой священный долг перед родиной, ведь я пруссак и мужчина. А ты не плачь, не растравляй себе сердце.
С и м о н
Л о в и з а
Ты не спрашиваешь, где я это взяла?
С и м о н. Где?
Л о в и з а. Осталось от Никеля.
С и м о н. Мне впору. Сожги мундир.
У тебя есть деньги?
Л о в и з а. Конечно, Симон, ты же мне присылал. Я ведь все сберегла, ничего не истратила.
С и м о н. А то меня примут за какого-нибудь беглого, прежде чем я перейду границу. Я ведь так просто спросил, потому что у меня паспорта нет. У кого нет паспорта, тому надо глядеть в оба, а лучший документ в таких случаях — билет на дилижанс, да подороже.
Л о в и з а. Правда? Вот мои талеры.
С и м о н
Л о в и з а. Я теперь не хожу в церковь, нет у меня охоты к таким вещам.
С и м о н
Л о в и з а
М е л ь н и к
Л о в и з а. Я вам помогу.
М е л ь н и к
Л о в и з а. Что с вами?
М е л ь н и к. Здесь обретается дьявол.
Л о в и з а. Разве это дьявол?
М е л ь н и к. Во плоти. Позыв, который возникает, велит овладеть тобой. Но я укрощу дьявола посредством принципов неумолимого напряжения воли. Воистину дьявол иногда берет верх, особенно в марте. В таких случаях я оказываю ему снисхождение и еду в Берлин, в бордель.
Л о в и з а
М е л ь н и к. Это очень красивый дом, вертеп разврата, причем все там устроено весьма благопристойно, со статуями и всякой такой мраморной штукой. Приходишь, обуреваемый заботами: раз-два-три — и забот как не бывало.
Л о в и з а. А у тамошних девушек зад напудрен?
М е л ь н и к. Нет.
Л о в и з а. А у меня напудрен, когда я сижу на мешках с мукой, как леди Оглторп.
М е л ь н и к. Серое?
Л о в и з а. Как прикажете.
М е л ь н и к. Я знаю, ты ловко прикидываешься тихоней, а сама следишь за мной через ширму, держу пари, ты такая же бешеная, как пасторская дочка.
Л о в и з а. Да.
М е л ь н и к. Я не нарочно, я не смотрю.
Л о в и з а. Так, задумалась.
М е л ь н и к. Знаю, знаю. Ты думаешь, почему у тебя колени дрожат.
Л о в и з а. Зуб.
М е л ь н и к. Хе-хе-хе, зуб.
В е в е р к а. Странно, весьма. Сунул мне в руку контракт и удрал.
Д е б е л ь н
В е в е р к а. Странно, однако. Ведь Никеля взяли в солдаты. Мне сообщил об этом сам советник, который забрил парня, узнав, что мельник согласился закрыть мельницу. А эта подпись означает, что он должен мне сто пятьдесят талеров. Человек, у которого долги, как говорится, беднее покойника, потому что у него денег меньше, чем совсем нет. Пойдем же, Дебельн, спросим у него, как он собирается вернуть вам вашу муку, а мне мои деньги, если у него нет работника.
Ф р и д р и х. Где мой несчастный народ, Катт?
Т о р н о в. Подданные вашего величества еще в церкви. В связи с патриотическим подъемом служба несколько затягивается и задерживает подданных вашего величества.
Ф р и д р и х. Значит, я явился слишком рано, так, что ли? Эти скоты опаздывают.
Т о р н о в. Без сомнения.
Ф р и д р и х
М е л ь н и к
Ф р и д р и х. Что?
М е л ь н и к. Мой работник, некий Никель, сегодня утром забрит в солдаты советником Торновом. Я прошу освободить вышеуказанного работника от воинской повинности.
Ф р и д р и х. Чепуха. Зачем тебе работник?
М е л ь н и к. Ваше величество, мельница без работника — это холодный дом, неодушевленный предмет. Только при наличии работника она может приносить доход. Вы не можете отделить работника от мельницы, это не просто бессмыслица, это бессмыслица высшего порядка. Это не в вашей власти.
Ф р и д р и х
М е л ь н и к. Да. Я ведь хромаю, но дело не только в этом.
Ф р и д р и х. Значит, ты получишь его обратно.
М е л ь н и к. Скажите об этом, пожалуйста, господину советнику.
Ф р и д р и х. Скажу.
М е л ь н и к. Прямо сейчас.
Ф р и д р и х. Да.
М е л ь н и к
Ф р и д р и х. Смотри же, как я желаю тебе добра.
Т о р н о в
Ф р и д р и х. Если тебе дорого твое место, Торнов, ты его мне оставишь.
М е л ь н и к
Ф р и д р и х
Даю.
М е л ь н и к. Вы найдете во мне человека высокого мужества. Защитника свободы.
Р а з н о с ч и к н о в о с т е й
В е в е р к а. Дайте мне.
Р а з н о с ч и к н о в о с т е й. Прошу, сударь. Рисунок, текст и зверство всего за один крейцер.
В е в е р к а. Дайте мне и это.
Р а з н о с ч и к н о в о с т е й. Вы большой патриот, сударь.
В е в е р к а. Чей хлеб пеку…
Р а з н о с ч и к н о в о с т е й. Изображение женщины с тремя грудями из округа Хойфсферд.
Д е б е л ь
Д е б е л ь н. Дебель, ты женат.
Д е б е л ь. Но меня интересует женщина с тремя грудями.
Д е б е л ь н
Д е б е л ь
Д е б е л ь н. Божьи, а потом мои.
В е в е р к а. Да здравствует его светлейшее величество, король Фридрих.
Т о р н о в. Это армейский пекарь, Веверка. Хороший подданный.
Ф р и д р и х
В е в е р к а. Так точно, ваше величество. Я благодарю ваше величество за благосклонное ко мне обращение.
Ф р и д р и х. Соотечественники, для вашего короля настали тяжелые времена. Я вынужден призвать солдат к оружию, к борьбе с притязаниями этого деспота — императора, на защиту идеалов справедливой государственности и народного королевства Гогенцоллернов. Что бы я ни делал, я думаю о вас. Верьте мне, я разделяю все ваши заботы, они не дают мне спать по ночам, они заставляют меня проливать горькие слезы. Ради вас я денно и нощно гну спину.
В е в е р к а. Вперед! Ура!
Ф р и д р и х
Т о р н о в. Она принадлежит местному мельнику.
Ф р и д р и х. Та мельница, которая хлопает вот уже два дня?
Т о р н о в. Так точно. Она самая.
Ф р и д р и х. А, господин мельник, рад вас видеть.
М е л ь н и к. Король Пруссии, если не ошибаюсь?
Ф р и д р и х. Кажется.
Я позвал вас, дабы лично кое-что сообщить вам. Вы давно пустили в ход эту мельницу?
М е л ь н и к. На условиях концессии.
Ф р и д р и х. А вам никогда не приходило в голову, что за́мок Сан-Суси находится в непосредственной близости от этой мельницы?
М е л ь н и к
Ф р и д р и х. Боюсь, вам скоро будет неприятно. Ибо я собираюсь издать приказ о закрытии мельницы.
М е л ь н и к
Ф р и д р и х. Потому что я так хочу.
М е л ь н и к. Такой ответ подошел бы господу богу, господин король.
Ф р и д р и х. Хорошо. Тогда я скажу так: ваше хлопанье мешает мне править.
М е л ь н и к. Но это лучше, чем если бы ваше правление помешало мне хлопать.
Ф р и д р и х. Ты что о себе мнишь? Я собираюсь начать войну, — если ты понимаешь, что это такое.
М е л ь н и к. Господин король, этот кусок металла на моей груди свидетельствует, что мне известно, что значит воевать. Я пруссак, господин король. Я получил эти шрамы во время великой войны. Я участвовал в тринадцати ваших сражениях. Я воевал под гром смертоносных ядер, а не под мирное хлопанье мельницы.
Ф р и д р и х
М е л ь н и к. Я говорю, как мне сердце подсказывает. Пусть я позволю себе некоторую вольность, но мне надо облегчить душу, высказать, что накипело. Я простой человек из народа. Создатель не поставил меня на то высокое место, которое занимаете вы. Но и мне создатель указал место и приказал: занимайся своим делом, мельник, мели мой урожай и хлопай, ибо таково твое ремесло. И на этом различии покоится наше равенство. Конечно, это не французское равенство, но это немецкое равенство и мое святое право. А право дал мне господь бог, а, как говорится, его мельницы мелют медленно, но верно.
Ф р и д р и х. Но они не хлопают, а?
М е л ь н и к. Вот я — весь перед вами, я не враг власти, но я защищаю справедливость. Горе анархии — здесь
В с е. Ах!
Ф р и д р и х. Черт возьми, вы меня и в самом деле разгневали.
М е л ь н и к. Вы это серьезно?
Ф р и д р и х
М е л ь н и к. Вы подмигнули или мне только показалось? Надеюсь, это не повлияет на некую сделку.
Ф р и д р и х. Я приказываю вам надеть шляпу.
М е л ь н и к
Ф р и д р и х
М е л ь н и к
Ф р и д р и х
М е л ь н и к. Есть еще…
Ф р и д р и х
М е л ь н и к. Есть еще судьи… Смилуйтесь.
Ф р и д р и х
М е л ь н и к. Есть еще судьи… в… Берлине.
Ф р и д р и х
В е в е р к а. Да здравствует король Фридрих!
В с е
Ф р и д р и х. Право же, Катт, только среди таких людей я смог стать тем, что я есть.
Р а з н о с ч и к н о в о с т е й. Листовка о мельнике из Сан-Суси. Листовка о мельнике из Сан-Суси. Фридрих Великий и мельник у исторической мельницы. У мельника разинут рот, он только что сказал: ваше величество, есть еще судьи в Берлине. Представлено, как король склоняется перед законом.
Д е б е л ь н
В е в е р к а. Он с нами рассчитается.
М е л ь н и к
Л о в и з а
М е л ь н и к
В с е. Браво.
М е л ь н и к. Если бы этот мерзавец, мой работник, не шлялся где-то целое воскресенье, я бы хлопнул разок крыльями ради вас.
М е л ь н и к и р е к р у т ы.
Н и к е л ь
Т о р н о в. А ты что шляешься без дела, парень?
Н и к е л ь. У меня тут кое-какие дела, я должен поплакать под кустом, я едва держусь на ногах. Если бы вы знали, как мне грустно, как тяжело расставаться.
Т о р н о в. Ты почему не в своей роте?
Н и к е л ь. Ах, господин советник, вы повторяетесь, не так ли?
Т о р н о в. Да. Восемь дней строгой гауптвахты.
Н и к е л ь
М е л ь н и к
Т о р н о в
М е л ь н и к
Т о р н о в
М е л ь н и к
Т о р н о в
Н и к е л ь
О б а. Вставай.
М е л ь н и к. Говорю вам, он мой.
Т о р н о в. Он принадлежит его величеству королю. И больше никому.
М е л ь н и к
Т о р н о в. Что, понял наконец?
М е л ь н и к. Король отдал его мне. Король оставил его мне, и вам это прекрасно известно.
Т о р н о в. Что — известно?
М е л ь н и к
Т о р н о в. Ты лжешь мне в глаза.
Ф р и д р и х
Но, Торнов, быть может, вы завербовали парня по закону?
Т о р н о в. Так точно, по закону, ваше величество.
Ф р и д р и х. Что ж, господин мельник, в таком случае…
1. Автор просит прощения у снисходительных критиков за то, что не может удержаться от объяснений собственного произведения.
2. При обработке литературного сюжета автор был совершенно свободен, так как сюжет неисторичен: мельника из Сан-Суси никогда не было. Характер Фридриха претендует на достоверность. Характер мельника также.
3. Идея Фридриха доказать законность правопорядка в Пруссии, разыграв комедию с мельником, Принадлежит, разумеется, не Фридриху. Она принадлежит Брехту. Так или иначе, преемники Фридриха использовали анекдот именно для этой цели.
4. О праве мы кричим налево и направо. Но если ты не прав, оплеван ты по праву.
5. В пьесе нет положительных поступков, автор ожидает их от зрителей. Испокон века для зрителей истинное удовольствие заключается в том, чтобы
6. Предметом является ничтожество человека. Причина этого ничтожества — скептицизм, а скептицизм — в свою очередь — объясняется определенной экономической ситуацией.
7. Убожество абсолютистской Германии — порочная система товарного хозяйства — накладывается на пережитки насквозь прогнившего феодализма. Пруссия в этом смысле как нельзя более показательна. Фридрих — прусский просветитель, мельник — прусский бунтовщик, Никель — прусский Гансвурст.
8. Указания на время дня сделаны для режиссера и читателя, а не для осветителя.
Хельмут Байерль
ФРАУ ФЛИНЦ
Комедия
Марта Флинц.
Готлиб }
Йозеф }
Франтишек }
Карл }
Антон } —
Фридрих Вайлер.
Отто Калуза.
Нойман,
Анна,
Хинтерлехнер.
Гампе.
Элерт.
Эдуард Ладентин,
Еккель,
Господин Швертфегер.
Полицейский.
Учитель }
Экснер }
Толстый гость } —
Рихард Эльстерман, обербургомистр.
Кете Раупах.
Лозе-Эсперанто.
Онаш,
Бетти Липперт,
Бойе.
Вестфаль,
Трактористка.
Киномеханик.
Бинкау, бедняк.
Вагнер.
Его жена.
Бархе.
Вайкерт.
Крестьяне.
Переселенцы.
ПРОЛОГ
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Р а б о ч и й
П о л и ц е й с к и й. Что здесь происходит?
В а й л е р. Дружище, Красный Отто!
П о л и ц е й с к и й. Вайлер, Фриц!
В а й л е р. Я думал, нацистские бандиты тогда схватили тебя.
П о л и ц е й с к и й. А я думал, тебя.
В а й л е р. Сколько мы не виделись?
П о л и ц е й с к и й. Целых двенадцать лет.
В а й л е р. И теперь ты — полиция. А я заделался бюрократом по жилищным вопросам. И вдвоем мы возьмем за жабры этого господина Ноймана. Давай, Отто, я не шучу.
П о л и ц е й с к и й. Товарищ Вайлер, нам позвонили, что представитель власти нарушает закон. Черт подери, Фриц!
В а й л е р. Подменили тебя, что ли? Кулак Красного Отто вошел в поговорку. Помогай, что стоишь?
П о л и ц е й с к и й. Брось, право слово. Я здесь не Красный Отто. Я здесь прежде всего — советник гражданской полиции советской оккупационной зоны Германии. А раз партия доверила мне такой пост, я обязан разобраться, что тут за скандал, и наказать виновных, кто бы они ни были. Фриц, брось дурить. Аргументировать кулаком умеет всякий, а ты попробуй Потсдамскими соглашениями. У нас антифашистско-демократический строй, пора к этому привыкать.
В а й л е р
В а й л е р
Н о й м а н. Продолжать работу! Сейчас всего шестнадцать часов тридцать две минуты. Что за идиот велел кончать работу?
Стоп! А кто мне возместит убытки?
В а й л е р. Жилищная комиссия по расквартированию. Вам придется приютить беженцев.
Н о й м а н
В а й л е р. Добро! Подождем товарища Калузу. У нас антифашистско-демократический строй, пора к этому привыкать.
Н о й м а н
В а й л е р. Да. Чти отца своего и мать свою.
К а л у з а. Здравствуйте.
Н о й м а н. Добрый вечер.
В а й л е р. Рот фронт!
К а л у з а. Слушаю вас.
Н о й м а н. Господин советник полиции, он вломился ко мне в дом.
В а й л е р. Ну, это уже смешно.
К а л у з а. Ничего смешного. Спустись вниз.
В а й л е р. Отто, он же утаил комнату.
К а л у з а. Я не спрашиваю, утаил ли он комнату. Я сказал, чтобы ты спустился вниз. Причем немедленно.
Н о й м а н. Вы что, не слышите, что сказал господин советник полиции?
В а й л е р. А с вами мне вообще не о чем разговаривать, квартирный спекулянт.
К а л у з а. Не шуми, право слово. Спускайся, или я вызову патруль.
Н о й м а н. Премного обязан, господин советник полиции.
В а й л е р. Ну, знаешь! Подставлять ножку своему же, партийцу!
К а л у з а. Только по закону, Фриц, право слово. Подожди, я научу тебя, как надо поступать.
Н о й м а н. Что-нибудь еще, господин советник полиции?
К а л у з а
Н о й м а н
К а л у з а. Да, с комнатой. Причем с незарегистрированной.
В а й л е р
Н о й м а н. А с вами мне вообще не о чем разговаривать. Вы не внушаете доверия.
В а й л е р. Еще бы! Ведь я поймал вас с поличным.
Н о й м а н. Люди вроде вас вообще не могут занимать никакой официальной должности.
В а й л е р. Вы так полагаете? Бери его, Отто.
Н о й м а н. Вы здесь не в пивной. Вам ваши грубости даром не пройдут, я все запомнил.
В а й л е р. Не все, дерьмо ты этакое.
К а л у з а. А теперь чтоб у меня было тихо. Право слово.
В а й л е р. Нет, до чего наглые эти фабриканты! О каких-то распоряжениях болтает. Свое дурацкое три дробь семь можете повесить у себя в сортире.
К а л у з а
В а й л е р. Представляешь?!
К а л у з а
Н о й м а н. Именно так я и сказал этому господину. Распоряжение три дробь семь, приказ триста двадцать ПП СБЦ.
К а л у з а. Но это в случае, если ББ К два восемьдесят восемь.
Н о й м а н. Разумеется. Я же не сказал три дробь шесть.
К а л у з а. А как обстоит дело с ААЦ ФЦУ?
Н о й м а н. Я выполняю Т сорок.
К а л у з а. А в случае, если восемьдесят семь?
Н о й м а н. Т два дробь семь.
К а л у з а. Т два дробь семь. А Т два дробь восемь?
Н о й м а н. Будет выполнено.
К а л у з а. Каким образом?
Н о й м а н. По распоряжению один от одиннадцатого пятого сорок пятого, принимая во внимание инструкцию три дробь тысяча четыреста пятнадцать, арабскими цифрами.
К а л у з а. Порядок.
Н о й м а н. Премного благодарен, господин советник полиции. Спокойной ночи.
В а й л е р. Ничего не понимаю. По какому праву этот тип закрывает окно?
К а л у з а. Распоряжение три дробь семь, Фриц.
В а й л е р. Плевал я на три дробь семь!
К а л у з а. Не нарушай закона, право слово.
В а й л е р. Закон, закон!.. Вот мой закон, Отто: людям нужен кров на ночь. А вся эта болтовня про помещение для хозяйственных нужд — чистая мура!
К а л у з а. Распоряжение три дробь семь, Фриц.
В а й л е р. Но ведь это бюрократизм!
К а л у з а. Знаешь, у нас и без того хватает дел, чтобы еще препираться с товарищами.
В а й л е р. Значит, так. Будем вселяться, пользуясь бедственным положением. Распоряжение три дробь семь. Каждый будет говорить, что у него дети. А если кто захочет узнать, где они, скажете, что на товарной станции. Или еще что-нибудь в этом роде. И придут позже. Понятно? Пошли.
Вам все же придется приютить беженцев. Бедственное положение. Распоряжение три дробь семь. Исключительный случай: семьи с детьми. Имя?
С т а р ы й п е р е с е л е н е ц. Хинтерлехнер. Эдуард. Двое детишек. Они на товарной станции и придут потом.
В а й л е р
В т о р о й п е р е с е л е н е ц. Гампе, Франц и Эрна. Двое детей. На товарной станции. Входи, Эрна.
Т р е т и й п е р е с е л е н е ц. Пропустите. У меня астма.
В а й л е р. А дети?
Т р е т и й п е р е с е л е н е ц. Конечно. Четверо. Они с супругой на товарной станции и могут подойти в любой момент.
Н о й м а н. Уж не думаете ли вы, что я поверю в эту чушь? Немедленно предъявите мне удостоверения личности этих людей.
В а й л е р
Ж е н щ и н а. Марта Августа Вильгельмина Флинц, урожденная Блаха, из Богемской Лайпы. Пятеро сыновей. Они на товарной станции и придут потом.
Н о й м а н
Ж е н щ и н а. Да.
Н о й м а н. Сыновей.
Ж е н щ и н а. Да.
Н о й м а н. А может быть, четверо?
Ж е н щ и н а. Нет, пятеро.
Н о й м а н. Пятеро сыновей на товарной станции и придут потом?
Ж е н щ и н а. Да.
Н о й м а н
В а й л е р
Н о й м а н
В а й л е р
Э л е р т (
В а й л е р. Хорошенькая революция.
Ж е н щ и н а. Пускай я малахольная. Но не настолько, чтобы ломиться в чужой дом и так орать, что людям пришлось звать полицию. Самим-то лень мозгами пошевелить, а то догадались бы: фабрики-то стоят пустые, раз делать в них нечего.
В а й л е р
Н о й м а н
Да, Анна, эту женщину я пущу. В конце концов, место у меня есть. Все равно рано или поздно нас заставят. А так я хоть знаю, кого беру.
Моя милая, позвольте вам представить мою жену. Мы решили приютить вас. Не благодарите. Вы не умеете лгать, и это мне понравилось.
Н о й м а н. Так-то спокойнее. Кажется, я немного привык к антифашистско-демократическому строю. Эта комната господская. Значит, для кого она? Для господ.
Да будет свет! Анна, что ты там бормочешь, вверни лампочки.
Нет, не одну. Все! Да, пусть соседи заглядывают. Что они увидят? Опытных коммерсантов за работой. Да, за работой. Нет, это не безумная смелость, а верный расчет. Сними чехлы с кресел.
Что значит, чужая в доме? Беженку мы поселим на чердаке. Какие еще ведра с песком? Теперь они ни к чему. Перестань бормотать! Если мы наконец не возьмемся за ум, то в один прекрасный день все пойдет прахом.
Э д у а р д. Великолепно! Но я не знаю, зачем мы стараемся? Грозит девальвация: один к двадцати.
Е к к е л ь. Об этом болтают в общественных сортирах.
Э д у а р д. Это мое любимое место. Они еще опомнятся. Еще скажут спасибо, если им позволят хотя бы сортиры чистить.
Е к к е л ь. Когда придет господин Швертфегер, вы этот тон лучше бросьте. Для него главное — приличие. Говорят, однажды он отказался от сделки только из-за того, что его партнер за обедом поднес к губам нож.
Э д у а р д
Н о й м а н. Господину Швертфегеру пора бы появиться.
Господин Швертфегер!
Ш в е р т ф е г е р
Н о й м а н. Договоры ожидают вашей подписи.
Ш в е р т ф е г е р
Н о й м а н. Здесь сиживал еще мой дед.
Ш в е р т ф е г е р. К делу. Вы — экспедитор? Гарантируете ли вы бесперебойную работу транспорта?
Э д у а р д. Нет.
Н о й м а н. Полагаю, счастливое завершение сделки даст нам основание надеяться на лучшее. Позвольте, господин Швертфегер, по этому поводу стаканчик довоенного?
Ш в е р т ф е г е р. Благодарю. Но я не пью, ни капли. Принципиально. Не выношу спиртного.
Н о й м а н. Тогда поздравим друг друга просто так.
Э д у а р д. Вам что! Вы сидите дома и в ус не дуете. А мои грузовики ездят по дорогам. Завтра я без официальных документов ни одной машины не выпущу.
Н о й м а н. Эдуард, я же сказал: придет Боббе. Больше мне добавить нечего.
Ну, право же, у господина Швертфегера может сложиться впечатление, будто мы не в состоянии гарантировать спокойное и нормальное ведение дела.
Э д у а р д. Но они же — не идиоты. Уже четыре недели я твержу представителям городского управления, что мои грузовики в ремонте. А чего ради? Еще неизвестно, кто больше заплатил бы. И я снова мог бы спать спокойно.
Ш в е р т ф е г е р
Н о й м а н. Господин Швертфегер, это его больное место. Он сам малюет на стене черта и сам же его пугается.
Е к к е л ь. Вот именно.
Н о й м а н. Пусть господин Швертфегер скажет, как он расценивает политическое положение в Халле.
Ш в е р т ф е г е р. Реалистически.
Н о й м а н. Ну вот. Долго все это не продержится.
Е к к е л ь. Нам нужен добровольческий корпус.
Ш в е р т ф е г е р. Нам нужно сохранять достоинство. Вы читали Дамашке? Мироощущение немца социально. Таков принцип. Но натура немца восстает против уравниловки в любой форме. В результате: высокая поглощающая способность рынка, обусловленная разрухой, с одной стороны, и здоровый дефицит во всех сферах — особенно на товары широкого потребления и стройматериалы, — с другой.
Е к к е л ь. Простите, а русские?
Ш в е р т ф е г е р. Знаете, что погубило Христа? Библия. Он придерживался догмы.
Н о й м а н. Русские тоже придерживаются, не так ли, Эдуард?
Ш в е р т ф е г е р. Вот вам пример. Они против нацистов. Я тоже. С маляром я дел не имел. Этот тип слишком громко орал.
Е к к е л ь. Что с него было взять? Ефрейтор.
Ш в е р т ф е г е р. Но нельзя же из-за этого выставлять за дверь всех чиновников городского управления. Не все ли равно, как он относится к нордической расе, лишь бы умел рассчитать налог. Но именно в этом и проявляется догма: диктат пролетариев. Ну кто же против рабочих? Однако управлению государством обучаются не у верстака, а в университете. Право же, вам следовало бы почитать Дамашке.
Н о й м а н. Кстати. Эдуард, новый бургомистр — железнодорожный рабочий.
Ш в е р т ф е г е р. Они совсем запутались, чему доказательством является вся их так называемая политика. Эти красные приходят к нам, нехорошим буржуям, и просят о сотрудничестве с ними. Мы им говорим: ну что ж, подождите год-другой, а сами пытаемся установить контакты с американцами. Way of life, вы меня поняли?.. Надо действовать втихую…
Э д у а р д. Вам смешно. А мне? Когда позавчера появилась налоговая инспекция, я от страха подписался на «Теглихе рундшау», — видите, она торчит из кармана моего пальто. Если же теперь опять все перевернется, я окажусь в соучастниках и преспокойно могу сдавать свои семь грузовиков в утиль. Твой Боббе все не идет.
Н о й м а н. Эдуард, я не узнаю тебя. Ты же штурмовал высоту под Верденом.
Э д у а р д. Да, но тогда у меня не было машин.
Н о й м а н. Боббе придет, Эдуард.
Э д у а р д. Значит, придет.
Ш в е р т ф е г е р. К делу. Завтра утром, в шесть, ваши грузовики должны быть на Ханзеринг. Там подсядет мой доверенный. Он проводит вас к моему складу леса в Флеминге. Нойман нарежет пятьсот кубометров по двадцать пять и сорок. Послезавтра материал будет на строительной площадке. Ясно?
Е к к е л ь. Логично.
Ш в е р т ф е г е р. Вот разрешение на выдачу. Сюда — печать экономического управления, и тогда всё о’кэй.
Н о й м а н
В а й л е р. Добрый вечер.
Ш в е р т ф е г е р. Что это Боббе делает?
Н о й м а н. Это некий господин Вайлер. С час тому назад он был столь любезен, что предложил отобрать у меня комнату. Кажется, мой дом притягивает его как магнит.
Ш в е р т ф е г е р. Это не Боббе?
Н о й м а н. Господин Вайлер именует себя уполномоченным жилищного управления. А обучали его на рабочего.
В а й л е р. Да, на слесаря.
Н о й м а н. А теперь вам лучше уйти! С минуты на минуту мы ожидаем господина городского советника Боббе. Мне хотелось бы предотвратить тягостную для вас встречу.
В а й л е р
Н о й м а н
Е к к е л ь
Н о й м а н
Э д у а р д. Странно… Кажется, у меня начинается желчная колика.
Н о й м а н. Эдуард, вспомни Верден.
Е к к е л ь
Н о й м а н
В а й л е р. Я пришел по поводу помещения для хозяйственных нужд, распоряжение три дробь семь. Завтра, к семи утра, оно должно быть освобождено.
Н о й м а н. Господин Еккель…
Ш в е р т ф е г е р
Н о й м а н. Господин Швертфегер, для беспокойства нет никаких оснований.
Э д у а р д. Ой, мой живот…
В а й л е р. Сюда поставьте пресс. Нам необходимы плиты из твердой древесины. Причем как можно скорее.
Н о й м а н
В а й л е р. Завтра утром получите. Для железа. Его можно переоборудовать.
Н о й м а н. Не выйдет. Чисто технически.
В а й л е р. Выйдет. Я работал на таких штуках. Слесарем.
Ш в е р т ф е г е р. Мне пора в Халле. Пальто.
Э д у а р д. Могу принести.
Н о й м а н. Я сам. Ты останешься.
Э д у а р д. Я подписчик «Теглихе рундшау».
Н о й м а н. Иуда.
В а й л е р. Стену прорубим. Вот здесь. Для полиспаста. Пресс весит добрых две тонны.
Ш в е р т ф е г е р
Н о й м а н
В а й л е р. Вот гарантийное письмо экономического управления.
Н о й м а н. Гарантийное письмо экономического управления… Минуточку.
В а й л е р. Это уже неправда.
Ф р а у Ф л и н ц. Бог в помощь.
Н о й м а н
Ф р а у Ф л и н ц. Флинц.
Н о й м а н. Верно. У Фрау Финце пятеро сыновей. Во всяком случае, так полагает господин Вайлер.
Ф р а у Ф л и н ц. Да.
Н о й м а н. А если кто-нибудь спросит, где они?
Ф р а у Ф л и н ц. На улице.
Н о й м а н. Нет, лгать она не умеет. От нее и так требуют слишком многого. Действительно, ставить женщину в такое положение — отвратительно. Фрау Финце, если вы ответите так, то ведь любой человек может задать вам вопрос прямо в глаза: «На улице? Так приведите всех пятерых. Пожалуйста, вот дверь». И что вы станете делать?
Ф р а у Ф л и н ц. Это Антон, самый младший.
А н т о н. Бог в помощь.
Н о й м а н. Кто это?
Ф р а у Ф л и н ц. Мы все зовем его Верзилой. Он уже ребенком лихо выворачивал стволы. Его любимое занятие — резать по дереву. Может целые сутки просидеть за работой.
Н о й м а н. Минутку. Господин по прозвищу Верзила любит резать по дереву. Что дальше?
Ф р а у Ф л и н ц. Его прозвали Верзилой, потому что Готлиб такой маленький, хотя он самый старший и им вместо отца.
Г о т л и б. Здорово.
Ф р а у Ф л и н ц. Это господин Нойман. А рядом с ним — здешний хозяин.
Г о т л и б. Ага.
Ф р а у Ф л и н ц. Нельзя все время говорить «ага».
Н о й м а н. Минутку.
Ах, вы в этом не уверены!
Ф р а у Ф л и н ц. Он стесняется.
В а й л е р. Но он похож на нее. Это вы должны признать.
Ф р а у Ф л и н ц. Он стесняется, привык цепляться за материнскую юбку. Настоящий домосед, как говаривал мой покойный муж. Стоит ему дорваться до книги, ему уже ни до чего дела нет. Вы только послушайте, что этот парень вбил себе в голову! Вздумал стать актером, все равно-де ничему не учился. А что тебе сказала мать?
Г о т л и б
Ф р а у Ф л и н ц. Да, я это сказала. Нам дармоедов не надо. Это он зарубил себе на носу. Что же теперь тебе нравится больше всего?
Г о т л и б
Ф р а у Ф л и н ц. Он в уме лихо считает. Вашей конторе он бы подошел. Готлиб, скажи, пожалуйста, господам, сколько будет шестнадцать на двенадцать?
Г о т л и б. Сто девяносто два.
Ш в е р т ф е г е р
Н о й м а н. Господин Швертфегер!
Г о т л и б. Пятьдесят тысяч.
Ш в е р т ф е г е р
Н о й м а н
Ш в е р т ф е г е р. Зачем?
Н о й м а н. Господин Швертфегер, пора…
Ш в е р т ф е г е р. В каталажку? Только после тебя.
Н о й м а н. Вы пьяны, черт бы вас взял!
Ш в е р т ф е г е р. Да, потому что с тобой можно иметь дело только в таком состоянии.
Н о й м а н. Это клевета!
Ш в е р т ф е г е р. А я докажу. Давай сюда свою главную книгу. Готлиб, будешь подсчитывать. Вслух.
Н о й м а н
П е р в ы й
Н о й м а н. Я ничего не понимаю. В мою квартиру вваливаются какие-то люди и утверждают, что они чьи-то там сыновья. Требуют, чтоб я устроил их на работу. Да это же какое-то нашествие бродяг.
Ф р а у Ф л и н ц. Вот Франтишек — он совсем другой. Можно сказать, полная противоположность. Парень рта не раскроет. В отца. Франтишек, скажи, пожалуйста, господину Нойману, кем ты хочешь стать? Господину Нойману интересно.
П а р е н ь. Моряком.
Ф р а у Ф л и н ц. Столяром. Франтишек, сейчас же повтори кем ты хочешь стать.
Ф р а н т и ш е к. Моряком.
Ф р а у Ф л и н ц. Франтишек!.. Что за упрямец. А ведь он целыми днями режет по дереву.
Н о й м а н. Увольте меня от этого сброда! Вон! Или я за себя не ручаюсь.
В а й л е р. Стоп! Ведите себя прилично в чужой комнате.
Н о й м а н
В а й л е р. Да, это комната фрау Флинц. И ее пятерых сыновей.
Н о й м а н. Разыграно как по нотам. Стоит только появиться кому-нибудь с грязным воротничком, как вы уже готовы на все!
В а й л е р. Может, у них и грязные воротнички, зато есть удостоверения личности.
Н о й м а н
В а й л е р. Куда вынести кресла?
Н о й м а н
Ф р а у Ф л и н ц. А это Карли, наш лучший.
П а р е н ь. Я хотел бы стать столяром.
В а й л е р. Прекрасная профессия.
Н о й м а н
Ф р а у Ф л и н ц. Какая прекрасная комната. Мы этого никогда не забудем, господин Нойман.
П а р н и. Большое спасибо.
В а й л е р. В Зимнем дворце начиналось так же.
Ф р а у Ф л и н ц. Помогите господину чиновнику.
Й о з е ф. Ты чиновник?
Ф р а у Ф л и н ц. Йозеф, нужно говорить «вы».
В а й л е р. Я слесарь.
Й о з е ф. А здесь что вы делаете?
Ф р а у Ф л и н ц. Осторожно! Не повредите хорошей вещи.
Г о т л и б. Мать сказала «осторожно».
Й о з е ф. Вот это дядька — первый сорт!
Ф р а у Ф л и н ц. Да. Но эту красивую комнату нам дал господин Нойман. Мы должны быть всю жизнь благодарны ему.
В а й л е р
Ф р а у Ф л и н ц. Ничего я не знаю и знать не хочу. У меня пятеро ребят, хватит с меня. Если бы я стала заниматься политикой, как их отец, то мы все померли бы с голоду. Они забастовали в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, и хозяин вышвырнул нас на улицу. Антону было всего семь, а ему уже пришлось подрабатывать. Отец только и делал, что пил. Так и спился. А когда во Франции погиб мой Иоганн, я поклялась, что остальных ребят им не заполучить. Две повестки я сожгла. Франтишека превратила в глухонемого. Пусть себе кричат «зиг хайль» или «рот фронт»: за своих ребят я любому глотку перегрызу. Пусть нас оставят в покое. О нас и так некому позаботиться.
В а й л е р
Ф р а у Ф л и н ц. Нет.
В а й л е р. А комната господина Ноймана?
Ф р а у Ф л и н ц. Ну, это другое дело.
В а й л е р. Допустим. Но комната — это только начало. У кого нет ничего, тому много надо. Скромность мы оставим богатым, те могут ее себе позволить. Видите ли, коммунизм такой скромности не признает.
Ф р а у Ф л и н ц. Кафе битком набито, вот где дела идут. Йозеф и Карл, займитесь-ка парочками. Не торопитесь. Франтишек, раскрой наконец рот. Рассказывай всем, до чего хорош такой щелкунчик, особенно к празднику. Антон, возьмешь на себя того старика, но не вздумай клянчить. Готлиб, станешь у туалета и подождешь, пока кому-нибудь из господ приспичит. Я останусь здесь, с корзиной.
Г о т л и б. Есть хочется.
Ф р а у Ф л и н ц. Понятно. Если сплавим здесь товар, купим еды.
Г о т л и б. Ага.
Ф р а у Ф л и н ц. На твоем «ага» далеко не уедешь. Придется пораскинуть мозгами. Верно, Йозеф?
Й о з е ф. Можно ущипнуть пожилую даму пониже спины и вкрадчиво прошептать: «Мадам, вам необходимо иметь своего щелкунчика».
Ф р а у Ф л и н ц. Йозеф! У кого ты этому научился?
Й о з е ф. У Марты Августы Вильгельмины Флинц, урожденной Блахи, из Богемской Лайпы. Смеются.
Г о т л и б. Пошли.
Й о з е ф. Мадам. Вам необходимо иметь своего щелкунчика.
К а р л
Г о т л и б. Я с утра ничего не ел. Возьмите щелкунчика, а то я упаду.
М у ж ч и н а. Я тебе не кто-нибудь, а господин учитель. И был бы им до самой смерти, если б не новые учебники.
А н т о н
Й о з е ф. Порядок, мать, дело идет на лад. Дай еще щелкунчика.
А н т о н. Можно, я допью из вашей кружки? Тут еще осталось. Можно?
Т о л с т ы й г о с т ь. Объясните наконец, к чему мне щелкунчик? Солить его, что ли?
А н т о н
Г о л о с т а н ц у ю щ е й д а м ы. А орехов вы достать можете?
Г о л о с К а р л а. Нет, не могу.
А н т о н. А этот маленький кусочек сахару, он вам еще нужен? Сахар — это питание для мозгов.
У ч и т е л ь
Т о л с т ы й г о с т ь. Господин официант, еще кружку. И уберите это бесплатное приложение к меню. Он мне мешает подносить пищу ко рту.
Г о т л и б
Й о з е ф
Т а н ц у ю щ и й. Простите.
Й о з е ф. «Простите»! Это подарок даме на память.
Т а н ц у ю щ и й. Если вы настаиваете, я готов возместить убытки.
Й о з е ф. Десять марок.
К а р л
У ч и т е л ь
А н т о н
Г о с т ь. А больше вам ничего не нужно?
А н т о н
Г о с т ь. А ну, убирайтесь! Вы, щелкунчик!
К а л у з а. Значит, так. Через несколько минут начнем проверку трудовых книжек. Никакой паники, право слово. Все по закону. Прошу соблюдать порядок.
М у ж ч и н а. Облава!
К а л у з а
П о л и ц е й с к и й. Пошли!
П р е д ы д у щ и й г о с т ь. А куда собираются отправлять?
К а л у з а. В Лойну.
Г о с т ь. Я требую работы в городе. У меня здесь семья.
К а л у з а. Вам хорошо известно, что многие предприятия разрушены. Сначала надо расчистить развалины, потом работать. И прежде всего в Лойне, там главное. Поедете со мной. Расплатились?
Нужно сказать «большое спасибо».
Т о л с т ы й г о с т ь. Выбирайте выражения. Я денацифицирован.
К а л у з а. Это я и делаю.
Т о л с т ы й г о с т ь. Это слишком! Забирать больных людей!
К а л у з а
Т о л с т ы й г о с т ь. Господин официант, еще кружку.
К а л у з а
Т о л с т ы й г о с т ь
П о л и ц е й с к и й. Так его.
К а л у з а. Ошибка вышла. Убери его.
Ф р а у Ф л и н ц. Господин полицейский, этот человек получил по заслугам.
К а л у з а. Но бить все равно нельзя.
Ф р а у Ф л и н ц. Со всяким случается.
Знаете, моим ребятам никакая работа не страшна. Вы бы с ними враз столковались.
К а л у з а
Если бы все были такие сознательные, полиции нечего было бы делать!
Ф р а у Ф л и н ц. Что верно, то верно, но все же полиция — дело хорошее.
К а л у з а. Почему?
Ф р а у Ф л и н ц. Сами посудите. У меня пятеро парней. И всем им охота сбежать от матери, а тут еще они слышат, что в Лойне настоящая работа, рабочие карточки, хорошо платят, ордера, водка и все такое. А главное — мать далеко, никакого надзора. Вы ведь понимаете, к чему их сразу потянет?
К а л у з а
Ф р а у Ф л и н ц
К а л у з а. Ничего подобного, милая. Мое дело обеспечить рабочую силу для расчистки развалин. И точка.
Г о л о с п о л и ц е й с к о г о. Вашу трудовую книжку.
М у ж с к о й г о л о с. Какое вы имеет право?
К а л у з а. Но-но… С вами по-хорошему, и будьте любезны соблюдать, право слово.
Ф р а у Ф л и н ц. Вот я и говорю. Толстяк ни в какую не хотел ехать в Лойну. Тут уж без всякой трудовой книжки видно, что человек работать не хочет.
К а л у з а
Г о л о с п о л и ц е й с к о г о. А ну, выходи!
Ф р а у Ф л и н ц. Вот я и говорю. Человек хочет в Лойну, О чем это говорит? Это говорит, что он хочет работать, а то зачем бы ему туда ехать. И если у кого такой наметанный глаз, как ваш, то к чему ему спрашивать трудовую книжку, раз человек действительно желает трудиться. Моим ребятам в Лойне делать нечего.
О д и н и з м у ж ч и н
П о л и ц е й с к и й. Да-да.
К а л у з а
Ф р а у Ф л и н ц. Что ж тут непонятного. По своей охоте человек не поедет в Лойну, там ведь работать надо. А если ему охота работать, то в Лойне ему делать нечего.
П о л и ц е й с к и й
Ф р а у Ф л и н ц. Так им и надо. Вот, смотрите. Это — щелкунчик. Вот я и говорю, охота вам изо дня в день торчать в душной комнате и делать щелкунчиков? Мои парни только и ждут, что кто-нибудь придет и скажет: а ну, выходи из душной комнаты и отправляйся на расчистку развалин, там вам повезет. Что вы на это скажете?
К а л у з а. Черт возьми, верно.
Ф р а у Ф л и н ц. Вот я и говорю. Видите, как трудно моим парням сказать вам, что они не поедут в Лойну.
К а л у з а. Да этого от них никто и не требует. Кто их принуждает?
Ф р а у Ф л и н ц. Полиция. Она заботится о том, чтобы никто не потрафлял своим прихотям, а работал.
К а л у з а. Вы, значит, стоите на том, что я должен удерживать людей от расчистки развалин?
Ф р а у Ф л и н ц. Только потому, что вы — полиция. А расчищать, конечно, надо.
К а л у з а. Знаешь что? Иди ты к чертовой матери со своей брехней!
К а р л
А н т о н. А мне охота потрудиться по возможности над краюшкой хлеба.
Ф р а у Ф л и н ц. Теперь мы позволим себе и по кружке пива.
Г о т л и б. Ага.
Й о з е ф
Мне не до смеха.
Ф р а у Ф л и н ц. Йозеф!
Й о з е ф. Ты права, мама. Сижу я изо дня в день в душной комнате. И что делаю? Щелкунчиков. И просижу так до конца дней своих. Да, мне хочется живой работы. Я за то, чтобы каждый сам становился человеком. Вот так-то. Ну, будьте здоровы. Не печалься, мать. Это ведь ты меня вразумила. Увидите Йозефа либо в лимузине «покобелло», либо в раю.
В а й л е р. Вечер, посвященный открытию первого общежития переселенцев, объявляю открытым. Повестка дня. Пункт первый: художественное вступление — Чайковский, увертюра «1812 год». Моя собственная, привез из СССР. Пункт второй: вступительное слово. Пункт третий: провозглашение начала строительства социализма. Слово будет предоставлено нашему обербургомистру, члену Социал-демократической партии Германии.
П о ж и л о й м у ж ч и н а
П о ж и л о й м у ж ч и н а
В а й л е р. Тогда ты не имеешь права называться бургомистром.
П о ж и л о й м у ж ч и н а. Я обербургомистр.
В а й л е р. Тем более. Но согласись — именно как обербургомистр ты должен уметь в нужный момент произнести речь.
Э л ь с т е р м а н
В а й л е р. Но на открытиях принято произносить речи. Это же ясно, как божий день.
Э л ь с т е р м а н. Тогда выступай ты. Ты — КПГ.
В а й л е р. А ты — глава города. И за тебя голосовали СДПГ, КПГ, ХДС и ЛНП.
Э л ь с т е р м а н. Единогласно.
В а й л е р
Э л ь с т е р м а н. О какой еще женщине?
В а й л е р. Она живет не здесь, я ее пригласил. В сорок пятом, когда буржуазия забаррикадировала двери, эта женщина заявила: они не хотят нас пускать? Ладно, позаботимся о себе сами. Мы отправились сюда и отстроили жилье. Во всяком деле важна инициатива. А инициатива исходила от нее.
Э л ь с т е р м а н. Инициатива?
В а й л е р. Она из деревни. Муж с политическим прошлым. Пятеро сорванцов на шее. Пассионария. Конечно, она этого о себе не думает. Но я ее впряг в нашу телегу, а за ней потянутся и другие. Завтра утром, ровно в восемь я являюсь к Паулю Бартлингу и объявляю, что мы развернули социалистическое строительство. А я снова могу идти в слесаря. Так-то. А ты собираешься подложить мне свинью, отказываешься выступать: «Я этому не обучался!»
Э л ь с т е р м а н
Эльстерман, Рихард, обербугомистр.
Ф р а у Ф л и н ц
Г а м п е. Тихо. Потом поговорите.
Э л ь с т е р м а н
Х и н т е р л е х н е р
Ф р а у Ф л и н ц. Тихо, Эд, ты портишь весь праздник.
Х и н т е р л е х н е р. Но ведь я работал здесь, на стройке общежития.
Г а м п е. Тихо!
Э л ь с т е р м а н. Что-нибудь непонятно?
Х и н т е р л е х н е р. У меня нет трудовой книжки.
Ф р а у Ф л и н ц. Да тише ты, Эд. Ведь господин обербургомистр разъяснил, что это фабрика. А если на фабрике люди не работают, а живут — это прогресс.
Э л ь с т е р м а н
Ф р а у Ф л и н ц. Что на земле будет мир, если все фабрики постепенно перестроить под общежития. Эта — только начало.
Э л ь с т е р м а н. Женщина, побойся бога. На фабриках надо работать.
Ф р а у Ф л и н ц. Пока не выкинут все станки. А потом жить.
Г а м п е
Ф р а у Ф л и н ц
Э л ь с т е р м а н. Вот поэтому я и говорю.
Ф р а у Ф л и н ц. Господин обербургомистр, вы только что произнесли прекрасную речь. И порадовались, что у нас теперь наступил полный покой.
Э л ь с т е р м а н. Я сказал, что у нас теперь цех мира.
Ф р а у Ф л и н ц. Ну да. Вроде как «почивайте с миром», дорогие граждане.
В а й л е р. Спасибо нашему обербургомистру за торжественную речь.
Переходим к третьему пункту.
Э л ь с т е р м а н. Минуточку, сперва нужно уточнить. Гражданочка, я говорил о бомбардировщиках. Это было военное предприятие. Вот почему его не нужно восстанавливать, чтобы не было больше бомбардировщиков. С этим покончено.
Ф р а у Ф л и н ц. Верно. Поэтому теперь в цеху не работают, а живут. Да еще боятся, как бы кто ненароком работать не начал.
Э л ь с т е р м а н. Да, мы начеку. Есть еще господа, желающие нажиться на войне.
Ф р а у Ф л и н ц. Что-то незаметно.
Э л ь с т е р м а н. В том-то и опасность.
В а й л е р. Товарищ Эльстерман!
Ф р а у Ф л и н ц. А особенно такие, как господин Нойман…
Э л ь с т е р м а н. …мебель и обработка древесины…
Ф р а у Ф л и н ц. Да. Я уж точно знаю, предложи ему, он сразу займет этот цех.
Э л ь с т е р м а н. Могу себе представить.
Ф р а у Ф л и н ц. Даст всем заработок и хлеб. И скажет, что в цеху будут делать столы и стулья.
Э л ь с т е р м а н. Но нам-то известно, что из этого получится.
Ф р а у Ф л и н ц. Маленькие деревянные бомбардировщики.
Э л ь с т е р м а н. Что?
Ф р а у Ф л и н ц. Картонные. Дерева все равно нет.
Э л ь с т е р м а н. Гражданочка, вам бы взять пример с той труженицы, по предложению которой был построен этот цех мира.
В а й л е р. Товарищ Эльстерман не в курсе. Это же она и есть. Ну, посмеялись, и будет. Мы ведь все заодно. В праздник можно и пошутить. Главное, мы не сидим сложа руки. Всем нам хочется одного — выбраться из нужды. И сообща мы этого добьемся. Есть такое простое слово: социализм. Фрау Флинц, однажды вы уже проявили инициативу. И мы отстроили общежитие. Теперь мы будем строить социализм. Вы — с нами?
Ф р а у Ф л и н ц. На социализм у меня нет времени. Надо думать, где найти работу.
Г а м п е. Правильно, давайте работу. Причем немедленно. Я краснодеревщик. Мне нужен не социализм, а работа.
Э л ь с т е р м а н. Сперва надо разобрать развалины.
Э л е р т. Ну и поехали на развалины. В Лойну.
Г о л о с. Куда? В Лойну?
Э л е р т. Флинц говорит, что туда надо всем, кто без трудовых книжек.
Г о л о с. Мы на фабрике живем, а ведь другие на фабриках работают. И нам так надо.
Д р у г о й г о л о с. Я не поеду в Лойну.
Е щ е о д и н г о л о с. Они нарочно не дают нам работы.
Е щ е г о л о с. И я так считаю.
Г а м п е. Глупости.
Г о л о с. Это же фабрика. Флинц то же самое говорила. Цех — не место для жилья. Мы сами лишили себя рабочих мест.
Е щ е г о л о с. И я так считаю.
Э л е р т. А работы здесь не найти.
Г о л о с. Поэтому и придется ехать в Лойну.
Г а м п е. Не позволяйте Флинц морочить вам голову. У нее одни ее сорванцы на уме.
Э л ь с т е р м а н. Люди!
Г о л о с. Я не поеду в Лойну.
Э л ь с т е р м а н. К чему горячиться. У нас демократия. Сами решайте, что делать с цехом. Жить в нем или нет.
В а й л е р
Э л ь с т е р м а н
В а й л е р. Валяйте. Говорите. Мы в поте лица отремонтировали цех, а теперь появляется эта особа, живущая у господина Ноймана, и начинает науськивать: отдайте цех господину Нойману.
Г а м п е. Неправда.
В а й л е р. Она именно так и заявила. Мы тут не глухие.
А теперь можете выступать.
Э л ь с т е р м а н. Я лишаю тебя слова. У нас демократия. Каждый может смело говорить что захочет. Прошу поднимать руки. Будем обсуждать.
В а й л е р. Ага, «обсуждать»!.. Как накануне тридцать третьего. Тогда вы тоже все обсуждали. Ты и твои социалисты. Пока не стало слишком поздно.
Э л ь с т е р м а н. А вы? Вы в каждом человеке видели фашиста.
В а й л е р. А вы? Вы заявили, что Гитлер сам на себе петлю затянет. Ха-ха! Мы-то знали, к чему все идет.
Э л ь с т е р м а н. Но не предотвратили.
В а й л е р. Не смогли, потому что вы были против единого фронта.
Э л ь с т е р м а н. Но вы ни разу даже не прочитали наши условия.
В а й л е р. Было только одно условие.
Э л ь с т е р м а н. Какое? Какое?
В а й л е р
Г а м п е. У них самих нет единства. Паны дерутся, а у холопов чубы летят.
Э л е р т. Слыхали, валят друг на друга. Выходит, все не так.
Г о л о с. А нам зажимают рты. Мы для них слишком глупы.
Д р у г о й г о л о с. Специалистов бы сюда. Флинц права. Господин Нойман взял ее на работу. Возьмет и нас.
Е щ е о д и н г о л о с. Я переучусь.
Э л е р т. Цех надо передать господину Нойману. Тогда и у нас будет работа. Жить будем в городе. Господин Нойман пойдет на это, он нам поможет.
Э л ь с т е р м а н. Граждане жильцы, давайте голосовать. Прошу поднимать руки.
Г о л о с а. Ах, скажите, голосовать…
— Ломайте перегородки! Тогда им придется переселить нас отсюда. Ведь это же фабрика. И дать нам в городе квартиры. А рабочие места освободятся.
Э л ь с т е р м а н. Люди, давайте голосовать! Каждый может свободно высказать свое мнение. У нас демократия!
Г о л о с В а й л е р а. Рихард, не спишь? Я проходил мимо. Хотел сказать, что машина на Дессау пойдет в восемь.
Э л ь с т е р м а н. Знаю.
Г о л о с В а й л е р а. Рихард.
Э л ь с т е р м а н. Да.
Г о л о с В а й л е р а. Не нужно ли чего?
Э л ь с т е р м а н. Вроде нет.
Г о л о с В а й л е р а. Рихард, я только хотел пожелать тебе доброй ночи.
Э л ь с т е р м а н. Спокойной ночи, Фриц. Смотри не простудись. Ночь сырая.
Г о л о с В а й л е р а. А все же хорошо, что у нас общее дело.
Э л ь с т е р м а н. Да, Фриц.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Р а у п а х. Товарищи, вчера вы проголосовали за решение о бывшем сборочном цехе. В комитете считают, что вы слишком поторопились. Нам бы хотелось услышать, что вы обо всем этом думаете. Мне поручили побеседовать с вами. Давайте ознакомимся с мнением округа.
Э л ь с т е р м а н. Что же мне сказать, девочка? Что я уже ничего не понимаю, что я слишком стар? Я сказал Паулю Бартлингу, что это моя вина, не проявил твердости. В дискуссии с этой женщиной меня положили на обе лопатки, я не умею аргументировать, голова у меня уже не варит. Это я понял. Возьмите обербургомистром человека помоложе, я слишком стар. И не думайте, что я ломаюсь. Вы же знаете, работал я с охотой. То же самое я говорил и в округе. Но они не пошли мне навстречу. Что ж. Больше мне сказать нечего.
В а й л е р
Р а у п а х. Хорошо. Вы еще раз выслушали решение, но ничего нового мне не сказали. Значит, разговор окончен.
Кстати, товарищ Вайлер, а эта женщина арестована?
В а й л е р
Р а у п а х. Но ведь ты угрожал ей арестом.
В а й л е р. Верно. Это был мой единственный правильный поступок.
Р а у п а х. Так. Тогда, значит, виновата во всем эта женщина.
В а й л е р. Да. Она тоже. Если бы все не полетело вверх тормашками, я не наделал бы столько ошибок.
Считаешь, что и это моя ошибка? Верно. Саботажников надо сажать за решетку.
Р а у п а х. Чему же она повредила?
В а й л е р. Строительству общежития.
Р а у п а х
В а й л е р. Вот в этом и ошибка.
Р а у п а х. Но ведь та женщина сказала то же самое.
В а й л е р. Женщина? Да, сказала. Но потом. А сначала она сама предлагала отстроить общежитие. А это было вылазкой врага.
Р а у п а х. Тогда, значит, и решение партии о перестройке цеха под общежитие — тоже вражеская вылазка?
В а й л е р. Не передергивай. Сперва общежитие, потом производственная площадь… Вроде как стой здесь, беги туда, — так получается? Если партия так ставит вопрос, то как же это понимать?
Р а у п а х. Я бы сказала, диалектически. Но мне хотелось бы, чтобы меня правильно поняли. Товарищ Вайлер, теперь ты за использование производственной площади?
В а й л е р. Да. Но без господина Ноймана.
Р а у п а х. Вынесем пока господина Ноймана за скобки. Итак, ты — за это. Но сперва ты был за общежитие. Или ты сделал это только из-за той, как ты выражаешься, «особы»?
В а й л е р. Разве я когда-нибудь что-нибудь делал в интересах врага?
Р а у п а х. Следовательно, ты считал это правильным, а теперь думаешь по-другому?
В а й л е р. Ну, бывает.
Р а у п а х. Но ведь эту мысль подала тебе все та же «особа»?
В а й л е р. Она науськивала.
Р а у п а х. А ты орал. Итак, еще раз: почему ты угрожал ей арестом?
В а й л е р. Потому что осознал, что то, что я считал верным, на самом деле неправильно. И потому, что не хочу, чтобы из-за меня партии пришлось бы публично признать, что эта особа права.
Р а у п а х. Я тебя верно поняла? По-твоему, партия должна сказать: раз однажды решили — значит, это навсегда?
В а й л е р. Если уж я что сказал, то не отступлюсь. Сказал, что я состою в партии, — значит, так оно и будет, что бы ни случилось.
Э л ь с т е р м а н
В а й л е р. Та женщина просто не может быть правой. Она не с нами.
Р а у п а х. Допустим. Но значит ли это, что она против нас? Ей хочется работы для своих сыновей. Зачем же ей быть против, если она увидит, что и мы хотим того же? Я могу тебе сказать, когда она выступит против. Если сегодня, в одна тысяча девятьсот сорок шестом году, кто-нибудь начнет орать: даешь социализм!
В а й л е р. Валяйте, отдавайте цех капиталисту. Может, вы и раскопаете в своих книжках, будто нам нужна мебель, а не социализм. Но не требуйте, чтобы это понял рабочий. Для меня капиталисты — это враги. Наверно, я слишком долго с ними боролся, слишком долго ждал социализма, чтобы сейчас еще дожидаться, пока он наконец понравится мелкому бурящую. Хватит, натерпелся! Баста. Они говорят о работе. Я тоже. Они говорят о жратве. Я тоже. Сидят в уютных квартирках и вопят о мире. Я тоже. Я своей семьи шесть лет не видел. И до сих пор не знаю, что с ней сделали фашисты. Но если кто хочет жить за наш счет, дудки! Мой счет — самый первый. Послезавтра начинаю работать у Полизиуса, в Дессау. Слесарем.
Э л ь с т е р м а н. Нет, с Фрицем так не годится. Его это дело совсем доконало.
Р а у п а х. А он должен соблюдать партийную дисциплину.
Э л ь с т е р м а н. Он это и делает на тридцать лет дольше, чем ты.
Р а у п а х
В а й л е р. Входи, входи! Видите ли, он собрался рассылать циркуляры. Капиталист получает цех — это же совершенно новая ситуация, а он хочет отделаться циркулярными письмами. На циркулярах далеко не уедешь. Тут надо придумать что-нибудь поновее. А ему и невдомек. А еще именует себя бургомистром.
Э л ь с т е р м а н. Обербургомистром.
В а й л е р
Р а у п а х
В а й л е р. Я? Нет, я умываю руки.
Р а у п а х. А как же твое предложение?
В а й л е р. Это я предоставляю вам. Фабрикант будет посмеиваться, а я — смотреть на это? Ну нет.
Р а у п а х. Фриц, а если фабрикант вовсе не станет посмеиваться?
В а й л е р. Много ты понимаешь в фабрикантах.
Р а у п а х. Представь себе, что ему вовсе не захочется расширять производство, что он откажется от цеха.
В а й л е р. Твоими устами да мед пить!
Р а у п а х. Нет, это создаст трудности. Что будет с нашим решением, если он откажется?
В а й л е р. Тогда дайте партийное поручение той пустомеле. По-моему, она — за нас.
Р а у п а х. Ты совершенно прав. «Трудящиеся передают для производства восстановленный ими цех фабрике Ноймана». Уже сегодня ночью это пойдет во все газеты.
В а й л е р. Вы что, с ума сошли?!
Э л ь с т е р м а н. Не-е, Фриц. Она права. Фабрикант — не идиот. Собираясь расширять производство, он сперва от страха кладет в штаны — вроде того гуся, которого откармливают к празднику. Что он при этом думает? Не иначе как меня собираются зажарить.
Р а у п а х. Товарищ Эльстерман, мы не ведем в политике двойной игры. Но в одном ты прав. В нынешних условиях капиталист расширяет свое производство вовсе не так охотно.
В а й л е р. Рихард, это же чепуха! Он что, против прибыли? Уж ты-то должен это знать. Ведь ты достаточно заседал в производственных советах. Чем они занимались? Расширялись, расширялись и еще раз расширялись. Вспомни, как оно было, даже в семнадцатом?
Э л ь с т е р м а н. Семнадцатый — это семнадцатый. А сегодня апрель сорок шестого. Это скачок. Диалектика. Представь, на газу греется вода. И вот наступает момент.
В а й л е р. И ты туда же.
Э л ь с т е р м а н. Не-е, Фриц. У любой вещи две стороны. Вот — капиталист. А вот — его фабрика. А тут — мы. Постой, это уже третья сторона.
В а й л е р
Э л ь с т е р м а н. Пусть спит. Нам-то что, а она еще молодая.
Г о л о с Э л ь с т е р м а н а
Ф р а у Ф л и н ц
Н о й м а н. Скажите еще раз, что я такое сказал — и я вам скажу такое…
А н н а Н о й м а н
Н о й м а н
Г о т л и б. Я.
Н о й м а н. Все будете рассказывать ему о том, что болтают на фабрике, а ты после работы будешь являться ко мне с докладом. Зато работать будешь в бухгалтерии.
К а р л
В с е. Трудовая книжка.
Ф р а у Ф л и н ц. Тише. Господин Нойман может услышать.
К а р л. Ну и пусть. Теперь начнем зарабатывать. У нас нет даже керосинки, уж я не говорю про приемник, без него разве жизнь.
Н о й м а н. Сел за стол с чертом — готовь большую ложку.
Ф р а у Ф л и н ц. Господи, спаси и помилуй.
Н о й м а н. Ваша забота, чтобы парни поскорее выдолбили ее наизусть. А потом начнем выступать. Сегодня, чтобы не бросаться в глаза, надо речи произносить.
Вы же хотите, чтобы ваши сыновья получили работу? И чтобы их не сбили с толку?
Тогда, пожалуйста.
Г о т л и б. Есть хочется.
Ф р а у Ф л и н ц. От работы отлынивать да обжираться — это по-нашему. То ему в боку колет, то спину тянет, то палец нарывает. А младшие братья корми его. Мы же книжонки почитываем. Вилку он держать может, а ручку с пером нет. Да еще требует самую большую порцию, потому что он старший и вместо отца. Видел бы это покойник.
Г о т л и б. В пивной у Бахмайера.
Ф р а у Ф л и н ц. Постыдился бы говорить так о покойном отце. Он был больной человек.
Г о т л и б. Я тоже.
Сразу полегчало.
Вам здесь не свинарник! Вон таз, умойтесь. С грязными лапами — за стол! Что мать подумает?
Отче наш, иже еси на небесех…
А н т о н
Ф р а у Ф л и н ц. Антон!
Г о т л и б. Эй, Верзила, я церемониться не стану.
Аминь.
А н т о н
Ф р а н т и ш е к
Г о т л и б. Ведете себя за столом как свиньи. Берите пример с Карли.
К а р л
Г о т л и б
Ф р а у Ф л и н ц
А н т о н. Я, как всегда. Всего-то было на один зуб.
Ф р а у Ф л и н ц. Другой бы на твоем месте радовался: самый младший, а столько получаешь.
Г о т л и б. Верзила, начинай. Старшему не пристало есть как на пожаре, успею заняться образованием.
Ф р а у Ф л и н ц. На этой странице господин Нойман еще что-то подчеркнул. Значит, нужно выучить наизусть.
А н т о н. И это все?
Н о й м а н. Хорошо. Только тон пока еще неуверенный. В конце фразы ты должен понижать голос и переходить почти на пение, как будто читаешь по-русски. Вот так.
Ф р а у Ф л и н ц
Н о й м а н
Г о т л и б. Ага!
Н о й м а н. Ну, что они там болтают о классовой борьбе? Лет сто назад так оно все и было. В Англии. А теперь каждый мало-мальски образованный человек — сам себе Маркс. Я хочу, чтобы мои люди были всем довольны. Я хочу, чтоб никто не совал нос к соседу, вот и не будет никакой классовой борьбы, она только мешает работе. Того же хочет и Маркс. Разве кто-нибудь из образованных людей станет возражать против уничтожения эксплуатации? На днях я сказал господину Барнику, этому старому ослу Фрицу, что он эксплуататор, зря орет на своих людей. Слово Человек я пишу с большой буквы. Пусть каждый делает свое дело, вот и не будет никаких классов. Ибо у меня пять пальцев на руке. И у вас пять пальцев на руке. Этим сказано все.
А теперь, фрау Флинц, разрешите откланяться. Не стану вам мешать.
Ф р а у Ф л и н ц
К а р л. Я еще ем. Все это скверное дело. Мне оно не по нутру. Нельзя обманывать людей только потому, что так хочет шеф.
Ф р а у Ф л и н ц. Карл, они отняли у тебя брата. Антон, повтори.
А н т о н. Ну, так и быть. «Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом». А теперь пусть и другие что-нибудь повторят. А то, раз я быстрее ем, меня и учить заставляют больше всех. А как начнешь долбить, снова есть хочется.
Г о т л и б
А н т о н. А как вкалывать и кормить вас — так я взрослый.
Ф р а у Ф л и н ц. Этого в книге нет.
А н т о н
Ф р а у Ф л и н ц. Ты — дурак. Господин Нойман заставляет учить это, чтобы вы не попались на их удочку. То, что здесь написано, — не для порядочных людей.
А н т о н. Небось думаете — раз вы старше, значит, можете из меня веревки вить? Даже хорошо, что я всегда получаю меньше всех: я зато быстрее управляюсь с едой и теперь знаю все назубок.
Ф р а у Ф л и н ц. Иисус-Мария, он поднял руку на старшего брата! Господь тебя покарает, и она отнимется. Перестань сейчас же! Ты разве не слыхал, что сказал господин Нойман?
А н т о н
Ф р а у Ф л и н ц. Ты говоришь уже как красный. Замолчи. Будешь делать, что мать скажет.
К а р л. Мать, я уже что-то слышу.
Г о т л и б. Это всегда так будет трещать?
Ф р а у Ф л и н ц. Уж Карли разберется. Год назад парень и понятия не имел о радио, а теперь мастерит сам.
К а р л
Ф р а у Ф л и н ц. Беда с ним. Ничего не ест. Вот из таких и выходят академики.
К а р л
Ж е н щ и н а. Тебе можно позавидовать, Марта. Я вижу, твои ребята о тебе заботятся. Новый стол, керосинка, теперь радио. А я — одна-одинешенька на свете. И как это тебе удается, чтобы постоянно везло в жизни?
Э л е р т. Вы еще спрашиваете? Фрау Флинц ничего знать не хочет, кроме своих парней. И держит их подальше от политики.
Г о т л и б. Этак можно испоганить все воскресенье.
К а р л. Мать, у нас есть радио.
Э л е р т. Это РИАС[3].
Д и к т о р. Говорит РИАС, Берлин. Начинаем передачу для лишенных родины в русской зоне. Для людей, вынужденных ютиться в подвалах, для людей, которым власти запрещают быть людьми, мы передаем «Песню о родине». Этим мы удовлетворяем просьбу мясника Бёнке из Бреслау. Исполняет каминское хоровое общество, ныне находящееся в Люнене, Вестфалия.
Э л е р т. Знаю я их.
Д е в у ш к а. Дорогая фрау Флинц, нам, товарищам Антона, захотелось поздравить вас лично. Мы горды, что Антон так успешно сдал экзамены на рабоче-крестьянский факультет. На следующей неделе он с первой группой молодых рабочих поедет в Берлин.
А н т о н. Возьми цветы, мать. Ты их заслужила. Тебе я обязан всем.
Э л е р т
А н т о н
К а р л. Убирайся!
А н т о н
К а р л. Я говорю, вон отсюда!
А н т о н. Завидуешь?
К а р л
А н т о н
Ф р а у Ф л и н ц. Не надо, Карл. Накопим денег. Ты будешь учиться.
Г о т л и б. И этот туда же.
Ведь что-то ему нужно было. Что?
Кто тебе позволил таскать его по всей фабрике? Без спросу. О чем вы говорили? Ну-ка расскажи.
То рта не раскроет, а то — нате вам…
Н о й м а н. А я-то ему доверял, этому тихоне.
Вот твоя мать. Ты ее любишь? Тогда становись на колени и проси прощения. Потому что ты ее по миру пустил. Забирайте документы. Все.
Ф р а у Ф л и н ц
Ф р а н т и ш е к. Вечером, после гудка, на второй мебельной фабрике будет профсоюзное собрание по вопросу об охране труда. Без предпринимателя.
Н о й м а н. Отправляйтесь работать.
Ф р а н т и ш е к. Сейчас будет профсоюзное собрание.
Р а б о ч и й. Сейчас пора домой.
Ф р а н т и ш е к
Р а б о ч и й. В семнадцать ноль-ноль уходит мой поезд.
Ф р а н т и ш е к
Р а б о ч и й. Великолепно.
Ф р а н т и ш е к. Профсоюзное собрание.
Р а б о ч и й. Это какие-то новые порядки.
Г а м п е. Давайте поближе, Вальтер, Альфред!
Хорошо, что вы остались. Это — Фриц Вайлер из окружного правления нашего профсоюза. А это — Кете Раупах, из окружного правления СЕПГ. Тема нашего собрания…
Ф р а у Ф л и н ц
В а й л е р. Фрау Флинц, сюда нельзя. Это профсоюзное собрание.
Ф р а у Ф л и н ц. Я только хотела посмотреть, где это пропадает мой Франтишек после работы.
Г а м п е. Он придет, как только кончится собрание.
Р а у п а х. Если фрау Флинц хочет остаться, она не помешает. Наоборот. Она — мать. И ей, конечно, тоже не хочется, чтобы ее сыновья остались без руки из-за циркулярной пилы.
Г а м п е. Кто хочет взять слово?
Обычно вы не такие тихони. Эрих, Отто…
Эти товарищи приехали к нам специально, когда узнали, что произошло. С их помощью мы сможем создать комиссию по охране труда. Вот она-то и выступит сплоченно против шефа.
В а й л е р. Конечно, можно было бы сразу поговорить с шефом. Фабрикант, помогающий нам восстанавливать хозяйство, — не враг. Но сперва мы, представители рабочих, хотим поговорить с вами, с рабочими.
О д и н и з р а б о ч и х
Ф р а у Ф л и н ц. До свидания.
Р а у п а х. На вашем предприятии до сих пор не было ни одного собрания. Зато были несчастные случаи. Почему же вы не собирались? Разве у вас нет власти? Нет, она есть, но вы пока не знаете, как ею пользоваться. Только там, где вы применяете власть, настоящая демократия. Настоящая демократия — это господство большинства. А большинство — вы.
Р а б о ч и й. А шефу это известно?
В а й л е р. Вот у циркулярной пилы не установлен предохранительный щиток. А где вентиляция? Ведь пыль попадает в легкие. И это лишь то немногое, что сразу бросается в глаза. Кто же должен изменить все, если не вы? Это просто вопрос солидарности.
Р а б о ч и й. Если мы расколемся, то нас выставят отсюда.
Г а м п е. Если есть солидарность, никто вас не выставит.
Р а б о ч и й. А если ее нет?
Д р у г о й р а б о ч и й. Если у вас власть, тогда издайте закон, что каждый может требовать работы, но никого нельзя выставить за здорово живешь.
Р а у п а х. Ты имеешь в виду право на труд? Да, это одно из основных требований СЕПГ. Но осуществить его мы сможем только вместе с вами. Выступайте — вот лучшая борьба за такой закон.
Р а б о ч и й. Сперва закон, потом выступления.
В а й л е р. Сперва ребенок, потом свадьба.
Г а м п е. Подумайте о своей безопасности.
Р а б о ч и й. Опаснее всего — остаться без работы.
Р а у п а х. Наконец-то, хоть один. Лед тронулся.
М у ж ч и н а. Лозе. Заведую инструментом. Человечество нуждается во взаимопонимании и еще раз во взаимопонимании. Что может быть естественнее единого языка для всего мира? Единый язык, который понятен всем и доходит до всех сердец. Это язык разума — эсперанто. Если мы его изучим, война окончательно отойдет в проклятое прошлое. Я занимаюсь этим уже двадцать шесть лет. Вот открытка из Токио. Я каждый день получаю такие открытки и письма. Эта — от одного японского часовщика, страстного приверженца движения эсперанто. Он пишет: ла зомеро эстес пли варма оль ла винтро. Что это значит? Ну, тут можно догадаться, настолько прост эсперанто. Ла зомеро эстес пли варма оль ла винтро. Ла зомеро — лето. Эстес пли варма — теплее. Оль ла винтро — чем зима. Все существительные оканчиваются на «о», склонение простое: винтро, де ла винтро, а ла винтро, винтрон!!! А множественное число…
В а й л е р. А как будет «народный контроль»?
М у ж ч и н а
Г а м п е
Ф р а у Ф л и н ц. Марта Августа Вильгельмина Флинц. Я говорю по-немецки.
Р а у п а х. Выходите вперед, фрау Флинц.
Ф р а у Ф л и н ц
Р а у п а х. Фрау Флинц, важно даже самое маленькое дело, если оно касается рабочих. Поэтому мы заботимся об охране труда.
Ф р а у Ф л и н ц. Вот и хорошо.
Р а у п а х. Не стоит смеяться над фрау Флинц. Пожалуйста, продолжайте.
Ф р а у Ф л и н ц. У меня все.
Р а у п а х. Я думала, что вы еще не начинали, поскольку ничего не сказали по существу.
Ф р а у Ф л и н ц. Я только хотела посмотреть, где мой Франтишек.
Р а у п а х. Ах, так… Товарищи рабочие, вы тратите свое свободное время, — а для чего? Чтобы поговорить об эсперанто и семейных пустяках.
Ф р а у Ф л и н ц. Простите. Стало быть, нельзя говорить, что мой Франтишек должен сам заботиться об охране труда.
Р а у п а х. Да не убегайте же! Ведь мы как раз для того и собрались.
Ф р а у Ф л и н ц. А я думала, что это семейные пустяки.
Р а у п а х. Нет. Охрана труда — это дело партии. Об этом мы и говорим.
Ф р а у Ф л и н ц. Но и я говорила о том же.
Р а у п а х. Нет. Хотя да… Но эклектично.
Ф р а у Ф л и н ц. Как, простите?
Р а у п а х. Эмпирично.
Ф р а у Ф л и н ц. Ага.
Р а у п а х. Вперемешку.
Ф р а у Ф л и н ц. Ах, так!
Г о л о с а р а б о ч и х. Чего там разговаривать? Женщина совершенно права: может, еще мое пищеварение контролировать станут? С этим я уж наверняка справлюсь сам.
— Ясное дело: рабочим лучше знать насчет техники безопасности.
— Верно, но она это сказала по-простому.
— А я что говорю? Учите эсперанто.
— Чепуха! Во всяком случае, она-то выступила.
— А зачем выступать? Они все равно затыкают рот.
В а й л е р. Да не разбегайтесь же! Продолжим прения! Товарищ Раупах еще молода, почему она должна говорить одни правильные вещи?
Р а у п а х. Мои слова не просто правильные, но и исторически обоснованные.
В а й л е р
Франтишек, вот тебе мое место. Послушайся матери. Веди собрание.
Ф р а у Ф л и н ц. Что это вам взбрело в голову?
В а й л е р. Как, — что? Вы же сказали, что охрана труда — это его дело. Пусть он сам и ведет собрание.
Ф р а у Ф л и н ц. Только попробуй…
В а й л е р. А может, вы сами поведете собрание?
Р а б о ч и й. Ну-ну, давай!
Ф р а у Ф л и н ц
Г а м п е. Нет, только послушайте! Мы совращаем людей, потому что беспокоимся за их безопасность на производстве. А ну, давай отсюда, знаем мы тебя!
В а й л е р. Тихо. Тебе слова не дано. Фрау Флинц будет говорить о том, как мы совращаем людей. Пожалуйста, фрау Флинц.
Ф р а у Ф л и н ц. Это написал господин Маркс, верно? А здесь сказано, что господин Нойман — классовый враг! Так это или нет?
В а й л е р. Так.
Ф р а у Ф л и н ц. А почему вы об этом молчите?
В а й л е р. Потому что он работает с нами.
Ф р а у Ф л и н ц. Ну, а я вот встану и скажу
Г а м п е. Да тише ты… Не то услышат.
Ф р а у Ф л и н ц
Г а м п е. Да тише вы! На нас набросится весь округ.
Ф р а у Ф л и н ц. Вот вам. Тоже мне, коммунисты. По вас заметно. А еще называетесь СЕПГ и рассуждаете об охране труда. Вроде бы это вполне разумно, а люди про себя думают: глянь-ка, они и сами понимают, что их коммунизм у нас не пройдет. Тут-то человек и попадается. Не успеешь оглянуться, как сам начинаешь кричать: господин Нойман классовый враг, у него нужно все отобрать.
Р а б о ч и й. Ну-ну-ну…
В а й л е р. Если мы говорим об охране труда, то имеем в виду именно ее. Зачем нам что-то там отбирать, хотя бы и у фабриканта.
Ф р а у Ф л и н ц. Потому что так записано здесь. И вообще скромность мы оставим богатым, коммунизм такой скромности не признает. Вы же сами говорили это в сорок пятом, когда мы только сюда приехали.
В а й л е р. Но совсем в другой связи.
Ф р а у Ф л и н ц. Да, тогда вы меня еще назвали малахольной пустомелей.
В а й л е р. Слава богу!
Ф р а у Ф л и н ц. И представьте, малахольная хочет знать, почему господин Нойман — классовый враг?
В а й л е р. Вы еще скажите: «Наш добрый господин Нойман. Он дал мне комнату. По доброй воле. Моих сыновей он назначил старшими рабочими. Тоже по доброй воле. И вообще он — великолепный человек». Ну же, я прямо жду не дождусь.
Ф р а у Ф л и н ц. И не подумаю. Я верю господину Марксу. Я хочу наконец видеть классового врага.
В а й л е р
Ф р а у Ф л и н ц. Мне это ни к чему. Я свою политику делаю сама. Зря, что ли, к моим сыновьям такое доверие у всех на фабрике? Завтра же, ровно в семь, я их пришлю сюда. Каждый из них возьмет карандаш и бумагу и обойдет всю фабрику. Сначала первую, потом вторую, филиал, склад. Всех подряд будет спрашивать, что они думают про господина Ноймана — классовый он враг или нет? Он желает знать. Причем точно. Все будет записано и потом вывешено. Здесь, на стене. А когда в десять часов господин Нойман появится в конторе, всем будет ясно, что он за человек.
В а й л е р. Малахольная пустомеля.
Г а м п е. Этого нельзя допустить. Она и впрямь устроит этот опрос. Что тогда скажет партия?
Р а у п а х
Р а б о ч и й. А если господин Нойман действительно таков, как она говорит?
В а й л е р. Для партии было бы тяжелым ударом, если господин Маркс ошибся.
Г а м п е
Это твоих рук дело! Знаешь, кто будет директором? Вайлер.
Нойман уже в Ганновере. Анну-плаксу он забрал с собой — это единственное, чем он не спекулировал. Слушай, о тебе написано в газетах. С портретом.
Ф р а н т и ш е к. Мать, я останусь.
Г а м п е
Ф р а у Ф л и н ц. Туда, где вы оставите меня в покое с вашей политикой.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Ф р а у Ф л и н ц. Вот и осень. Судя по нашей картошке, самое трудное позади. Первый год был трудным, ну а нынче у нас будут излишки и мы продадим их в городе. Готлиб, отнеси корзину, она полна. Сами видите, как хорошо слушаться матери.
К а р л. Мать, уже семь. Сегодня я получу от Альберта Фриче запальную катушку. Наконец-то дострою машину. Можно кончить работу? Хоть разок пораньше.
Ф р а у Ф л и н ц. Карли, еще светло. У нас полно работы. Так не годится.
М у ж ч и н а. Три пары крепких рук — вот что нужно такому участку земли. А я все ковыряюсь один. Мать стара, да и ей приходится заботиться о доме и скотине. Кто знает, сколько она еще протянет. Когда мы переселялись, все казалось куда проще. У матери была лавочка: предметы хозяйственного обихода. А когда к нам обратились с призывом перебраться в деревню, мы первыми из нашего местечка переехали сюда. Как пойдет дальше, один бог ведает.
Ф р а у Ф л и н ц. Готлиб, перестань читать!
М у ж ч и н а. Мы из-под Косвича. Я холостяк. Два года в солдатах, четыре года в плену. Когда жениться-то? А я против случайных знакомств.
Ф р а у Ф л и н ц. Готлиб!
М у ж ч и н а. Работа может доконать человека. Да я и не первой молодости.
Ф р а у Ф л и н ц. Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Вы в партии?
М у ж ч и н а. Я в эти дела не лезу.
Ф р а у Ф л и н ц. Как и мы. Мы тоже взяли у них землю. Красные не дураки. Они знают, что маленький человек взрастит любой росток: маленькое, да мое.
М у ж ч и н а. Я смотрю, как вы тихо и спокойно работаете со своими ребятами, ни с кем не связываетесь. Это мне нравится. Знаете, я ведь все время отстаю от вас недели на две. Меня зовут Онаш.
Ф р а у Ф л и н ц. Очень приятно. Марта Флинц. Это Готлиб, а это Карли, наш любимец. Я ему толкую: женись. Бетти из семьи богатеев Липпертов совсем в него втюрилась. Но у него только мотоцикл на уме. А ему уже двадцать один.
К а р л. Мать!
Ф р а у Ф л и н ц. Не кайся, рано вставши да молодо женившись, — верно, господин Онаш?
О н а ш. Если б знать, кому ты по душе.
Ф р а у Ф л и н ц. Кто вас заполучит, ту можно считать счастливой. Такой тихий, скромный человек. Мой-то, покойник, выпить любил. Ну ладно, иди уж, Карли. Пока его примус не будет готов, он не даст покоя.
К а р л. Мать, тут уж до конца недалеко.
Ф р а у Ф л и н ц. Иди, пока не передумала. Готлиб, приведешь корову.
О н а ш. Я не курю, не пью. Терпеть этого не могу.
Ф р а у Ф л и н ц. Вы не рассердитесь, если я немножко помогу?
О н а ш. Но этого я ни за что не могу вам разрешить.
Ф р а у Ф л и н ц. Вполне можете.
О н а ш. Все могло быть так прекрасно.
Ф р а у Ф л и н ц. У нас в воскресенье будет копченое мясо, овощи и клецки. По-богемски. Вы любите богемскую кухню?
О н а ш. Слышал о ней много хорошего. Теперь попробую.
К а р л
Б е т т и. Ну и меняй скорее! А то в «Белом коне» займут все столики.
К а р л
Б е т т и. Если нас не обгонят пешеходы.
К а р л. С такой-то свечой! Сейчас увидишь, что значит новая свеча!
Свечи в порядке. Горючее поступает. Ага, карбюратор!
Что за чертовщина? Где здесь собака зарыта?
Б е т т и. Быстрей! Они уже переходят через мост!
К а р л. Тихо! Мне нужно послушать, не барахлит ли…
Б е т т и
К а р л. Да тихо ты!
Б е т т и. Бойе купил мотоцикл самой последней марки. А ты не можешь заработать лишнего пфеннига. Постыдился бы.
К а р л
Б е т т и. Вы приехали сюда нищими.
К а р л. Верно.
Б е т т и. А землю украли у господина барона.
К а р л. Дальше.
Б е т т и. Отец сразу сказал, что ты меня не любишь, а только на быков заришься.
К а р л. Еще что?
Б е т т и. А твоя мать с мужиком спуталась.
К а р л
Б е т т и. Новое платье, триста марок. Как я в таком виде пойду на танцы?!
К а р л. Это масло. Его можно бензином вывести.
Б о й е. Флинц, в следующий раз я подброшу тебя на моем АВО. Как дела, Бетти? Учти, ты в моем вкусе.
Б е т т и. Больше к нам не приходи! Никогда!
К а р л. Это не свеча. И не карбюратор.
Целый ящик инструментов. Полный набор ключей. Торцовый ключ. Раздвижной ключ. Комбинированные клещи. Прямо настоящая мастерская! У меня ушло несколько месяцев, чтобы стронуть с места эту штуковину. Цилиндр я уплотнил. Промасленным картоном. Ножницами вырезал. После работы. Выклянчивал каждый винтик. От всего отказывался. Мать этого не понимает. Она все на кобылу надеется, в машины не верит. Поэтому и договора не заключает с машинно-прокатной станцией. Она говорит, где машины — там недалеко и Вайлеры. А вообще-то мать у меня — мировая! Одно плохо — женщина! С бабами мне не везет. Вообще-то они за мной бегают. Их у меня хоть пруд пруди. Вот только что сплавил одну. Ни черта не смыслит в технике… Это, наверно, от природы. Может, тут дело в величине мозга?
Д е в у ш к а. Все дело в величине мозга.
К а р л
Д е в у ш к а
К а р л. Значит, вы по воскресеньям вкалываете? Вам еще хуже, чем последнему рабочему в городе. Что у вас на станции?
Д е в у ш к а
К а р л. А что, собственно, вы потеряли в деревне? Мы вот сами себе господа на своем клочке земли. Катитесь в город, откуда пришли. Вы… вы, обозники!
Техник, тоже мне!
М у ж ч и н а. Да возьмитесь вы за ум! Как вы станете хозяйничать дальше? Карл ушел на машинно-прокатную станцию. Он не вернется. У тебя и Онаша вместе — тридцать два моргена земли. А вас всего трое. Вам не остается ничего другого, как подписать договоры с МПС. В последний раз говорю вам — подпишите.
Ф р а у Ф л и н ц. Не хочу.
М у ж ч и н а. А ты, Онаш?
О н а ш
Г о т л и б. А меня даже не спрашивают.
Ф р а у Ф л и н ц. Заткнись!
Г о т л и б. Заткнись. Заткнись. Сколько лет слышу одно и то же. Даже Карл удрал на МПС. И что? Да ничего. Ничего она не поняла. Упряма как коза. Ничего не хочет сделать, чтоб стало хоть чуть полегче. Я всегда тебя слушался, мать. Другие делали что хотели. А мне нельзя даже вечером книгу почитать. Вестфаль, она подпишет договор. Я ее заставлю.
Ах, ты так!
В е с т ф а л ь. Парень совершенно прав. Ты неисправима.
Б о й е. Фрау Флинц, чем мы можем вам помочь? Мы с удовольствием. Верно, Бетти? Я знаю своего тестя, он возьмет вас хоть сию минуту. У вас будет своя комнатка, жить будете на всем готовом, ну а к работе вы привычны. Вот тогда вы и скажете господину передовику со всей его МПС: плевала я на ваши паршивые моргены.
Б е т т и. Онашу тоже дело найдется.
Ф р а у Ф л и н ц. Вы ищете дешевую рабочую силу. Фричи уже попались на вашу удочку. Слишком долго я гнула спину на вас, живодеров. Пойдем, Онаш, нам еще за дровами.
Б е т т и. Это у них от Карла с его социалисткой.
Г о л о с Б о й е. Красные канальи!
О н а ш. Марта, зря ты так. Кто нам теперь поможет? Нас всего двое.
Марта, наших отношений это не касается. Но я так больше не могу. Ты должна извиниться перед Бойе.
Господин Бойе!
К а р л. Мать, давай позабудем, что было. Тебе нужно в больницу. Одну я тебя не оставлю. Слышишь, там мой трактор. Поедем со мной.
Тогда хоть врача позови. Я привезу его из Грёбцига. Хороший врач. Я привезу его, мать.
Так дальше не пойдет. Ты отгородилась ото всех. Ничего не ешь. Хоть скажи что-нибудь. Что мне сделать? Пастора позвать, что ли? Хочешь исповедаться?
Мать, я позвонил господину Вайлеру. Представь себе, он теперь в окружном совете. Я сказал ему, что ты слегла. Он сразу же попросил разрешения навестить тебя.
Мать, я тебя не понимаю.
В а й л е р. Добрый день, фрау Флинц, я подумал, не заглянуть ли мимоходом? Сколько же мы не виделись? С тех пор как вы уехали из города. Холодно сегодня.
Членам профсоюза продавали перлоновые чулки. Я взял. Подумал, может пригодятся кому. Да и вы не слишком богаты.
Ну, мне скоро пора. Что поделывают ваши парни? Да-да, знаю. Взрослые дети изо всех сил стараются делать как раз не то, что хотелось бы матери, верно? И мой такой же был. Собирался стать машинистом. А я его все уговаривал: становись печатником, читать пристрастишься. Что делать. Ему и четырех не было. Получил извещение. Вся семья погибла при бомбежке. В Баварии. Да, фрау Флинц, нам бы, старикам, радоваться, когда дети сердят нас. Тогда по крайней мере понимаешь, что они есть.
Ну конечно, вы скажете — беззаботен не тот, у кого забот нет, а тот, кто ни о чем не заботится. И ты жалуешься, что на тебя свалилась огромная забота, забота о человеке. Что наконец-то тебе представилась возможность по-настоящему, без полицейской дубинки позаботиться о своем классе.
Ж е н с к и й г о л о с. Господин киномеханик, кто-то храпит.
Г о л о с. Это Бинкау, он всегда храпит.
Г о л о с. Он храпит даже в церкви.
Ж е н с к и й г о л о с. Но в кино это мешает.
Г о л о с Б о й е. Тихо там, впереди!
Г о л о с. Да тише вы!
Г о л о с. Это кино или дискуссия?
Г о л о с Б о й е. Тихо!
Г о л о с. Шшш…
Г о л о с. Что значит «шшш»? Я просто сказал, что Бинкау всегда храпит.
Г о л о с Б о й е
Г о л о с В е с т ф а л я. Вы так орете «тихо», господин Бойе, что мешаете больше всех.
Г о л о с
Г о л о с Б и н к а у
Д р у г о й г о л о с. Сам себя никогда не слышишь. Потому что спишь.
Г о л о с Б и н к а у. Еще что? Я не сплю.
Д р у г о й г о л о с. Тогда бы ты не храпел.
Г о л о с Б и н к а у. А я и не храплю.
Г о л о с Б о й е. Прекратят, наконец разговоры в первых рядах?
Г о л о с Б и н к а у. Если не спишь, то и не храпишь.
Ж е н с к и й г о л о с. Он опять храпит.
Г о л о с. Да перестаньте вы, бога ради!
Ж е н с к и й г о л о с. Не перестану. Мне это мешает.
Г о л о с Б о й е. Я требую прекратить болтовню. Да толкните же мужика!
Г о л о с. Не имеет смысла, господин Бойе, он же будет спорить.
Е щ е о д и н г о л о с. Пусть поспит. Он до смерти устал.
Ж е н с к и й г о л о с. Тогда нужно не пускать в кино крестьян, у которых меньше пяти гектаров. Так считает господин Бойе.
Г о л о с. Персональное кино для господина Бойе!
Г о л о с. Нет, это невозможно!
Г о л о с. Тихо, я хочу смотреть фильм.
Г о л о с. Мало мы надрываемся, так еще приходится выслушивать насмешки от богатея.
Г о л о с. Где эта жирная рожа фон Бойе?
Г о л о с. Сядьте, пригните головы.
Ж е н с к и й г о л о с. Разумеется, в ложе.
Г о л о с Б е т т и. Сядьте.
Г о л о с. Мы ведь, кажется, пришли в кино? Я хочу смотреть фильм.
Г о л о с к и н о м е х а н и к а. Выйдите из оптической оси.
Г о л о с. Нет. Пусть господин Бойе узнает, каков мой рабочий кулак.
Г о л о с. Послушай, не порти себе жизнь.
Г о л о с Б е т т и. Не трогайте Бойе.
Г о л о с. А теперь и вовсе ничего не видно.
Б о й е. Флинц!..
К у л а к. Я думал, она умрет.
В а й к е р т. Сорняк не глохнет.
Ж е н а к у л а к а
Ф р а у Ф л и н ц. Это из магазина. Плуг продала.
К р е с т ь я н и н. Да разве нашему брату можно без плуга? Это же черт знает что.
Б о й е. Это ее рук дело, ясно. Я тут ни при чем. Будто я против бедняков.
Б е т т и. Она воспользовалась темнотой. Она без билета.
В е с т ф а л ь. Вышла из больницы, и первым делом не на свое, скажем, запущенное поле, нет, — в кино. Да еще мешает.
Ж е н щ и н а. Расфуфырена, будто городская.
В е с т ф а л ь. Все к одному.
Б о й е
Б е т т и. Вестфаль прав, пусть она убирается отсюда.
К р е с т ь я н и н. Верно, Вестфаль, лучше выпроводи эту женщину.
Д р у г о й к р е с т ь я н и н. Пусть убирается.
К и н о м е х а н и к. Люди, имейте же совесть. У меня тоже есть план. Прокрутить четырнадцать раз в неделю цветной фильм «Дитя Дуная» — эту радостную песнь о любви и народном искусстве — я могу только с вашей помощью. Садитесь. Если женщина уплатила, никто не имеет права ее выставить. Хватит, не мешайте, фильм и без того длинный.
В е с т ф а л ь. Тогда хоть Бинкау разбудите. А то она опять пристанет.
К р е с т ь я н и н
Б и н к а у. Валяйте, набрасывайтесь на меня! Да, у меня сил не хватает, не справляюсь. Я не машина. Забирайте мой надел. Чем скорее, тем лучше.
В е с т ф а л ь. Образумься, Бинкау. Ты — объективная трудность.
К и н о м е х а н и к. Так. Теперь усядемся. Сейчас будет самое интересное место.
Г о л о с
Г о л о с
Г о л о с Б о й е. Что такое, Вагнер?
Г о л о с В а г н е р а. Она подпевает.
К и н о м е х а н и к. Это знаменитая «Песня о Дунае». Текст в приложении к программе. Десять пфеннигов.
Г о л о с ф р а у В а г н е р. Сидит в дерьме, да еще чирикает.
Г о л о с В а г н е р а. Вот это меня и злит. Почему мне вот не до песен?
Г о л о с Ф л и н ц. И правда, почему? Ведь ты же — не объективная трудность.
Г о л о с. Тут Марика Рокк, а они со своими трудностями.
Г о л о с В а г н е р а. Если ты, Бархе, со спокойной совестью можешь смотреть на Марику Рокк, значит, ты незаконно заколол приличное число свиней.
Г о л о с Б а р х е. Незаконно? За последние два года я не заколол ни одной свиньи весом свыше полутора центнеров. Зато я не сожрал посевной картофель, как ты.
Г о л о с В а г н е р а. А что мне, крестьянину, угольным дымом торговать, что ли?
Г о л о с Б а р х е. Никакой ты не крестьянин. Ты городской.
Г о л о с В а г н е р а. Да, я лудильщик, член профсоюза.
Г о л о с. Тихо. Кого это интересует?
Г о л о с В а г н е р а. У нас уже был восьмичасовой рабочий день, а вы еще на деревьях сидели.
Г о л о с. Ну-ну-ну!
Г о л о с В а г н е р а. Кончай петь, а то у меня от этой музыки пропадает охота к сельскому хозяйству.
Г о л о с Ф л и н ц. Браво, Вагнер! У меня тоже с этого началось.
Г о л о с В а г н е р а. Брошу я все это!
Г о л о с е г о ж е н ы. Опять ты за свое.
Г о л о с В е с т ф а л я. Вагнер, ты — член партии.
К и н о м е х а н и к. Выйдите из потока света!
Г о л о с Б и н к а у. Отойди, Вестфаль. Я хочу хоть что-нибудь увидеть за свои деньги.
Г о л о с. Не ломай комедию, Вестфаль.
Г о л о с. А ну, прочь!
Г о л о с. Ты не стеклянный.
Г о л о с. Отойди от экрана.
Г о л о с. А ну, садись. Сейчас начнут целоваться.
Г о л о с. Да прекратите вы, бога ради!
Г о л о с Б о й е. Вы превышаете полномочия, господин передовик сельского хозяйства.
К и н о м е х а н и к. Отойдите от экрана.
В е с т ф а л ь. Я — председатель объединения крестьянской взаимопомощи.
К и н о м е х а н и к. Это не основание, чтобы загораживать экран.
В е с т ф а л ь. Здесь занимаются провокацией.
Ф р а у Ф л и н ц. Господин киномеханик, я просто подпевала. Разве это запрещено?
К и н о м е х а н и к. Нет. Это естественное выражение восторга.
В е с т ф а л ь. Но не в ее положении. Это и есть провокация. Сперва Бинкау. Теперь Вагнер собирается смыться. Если она станет продолжать петь, вся деревня разбежится.
Ф р а у Ф л и н ц. Ладно. Тогда я заткнусь.
В е с т ф а л ь. Это еще не все.
Б а р х е. Уже второй раз прерывают.
В е с т ф а л ь
В а г н е р. Интересно, интересно.
В е с т ф а л ь. Иначе фильм демонстрироваться не будет.
К и н о м е х а н и к. Это нарушение правил!
В е с т ф а л ь. А ну, говори.
Ф р а у Ф л и н ц. Во-первых, меньше работать, это самое главное. Самое большее восемь часов. И на той работе, которая нравится. А потом как можно быстрее разбогатеть.
В е с т ф а л ь. Это брехня.
К и н о м е х а н и к. Сказал бы я вам сейчас пару слов…
Б и н к а у
Ф р а у Ф л и н ц. Не для кино.
Б и н к а у. Все равно это не кино, а халтура.
К и н о м е х а н и к. Простите, фильм имеет успех у зрителей.
Б и н к а у. Ну кого интересует, выйдет ли дитя Дуная замуж за писателя или нет? Вот я — скотник. А чем я занимаюсь? Работаю в поле. Да разве это работа! А вот Рюмплер вырос на поле. А чем он занимается? Мучается со скотом. Нет, здесь что-то не так.
Б а р х е
В а г н е р. Тогда дуй домой, как всегда.
К и н о м е х а н и к. Коллеги!..
К р е с т ь я н и н
К и н о м е х а н и к. А как же с планом?
К р е с т ь я н и н. Мы свое время отсидим. Вот тебе и план.
К и н о м е х а н и к. И все время эти дискуссии. А фильм вовсе не политический.
Ф р а у В а г н е р. Когда мой был кузнецом, он каждый квартал приносил премию.
В а г н е р
Ф р а у Ф л и н ц. Только не Бойе.
В а г н е р. Бойе… У него-то — восемьдесят гектаров! А сколько у тебя? Целых четыре с половиной!
Ф р а у Ф л и н ц. Десять. С твоими. Ты же от своих отказался. И Бинкау захочет кончать работу пораньше. Будет пятнадцать. Мельцер уже оплатил пиво киномеханика. Значит, он свою долю вложил.
В а й к е р т
Ф р а у Ф л и н ц. Ты будешь нашим бухгалтером.
Б о й е
Б и н к а у. Колхоз? Это политика. А я и не заметил.
Ф р а у Ф л и н ц. Ерунда, Бинкау. Колхозов мы не хотим, А если мы делаем что хотим, значит, это не колхоз.
Б и н к а у
Б о й е. Берегись, Бинкау, она тебя агитирует. Ясно, что ее подослали. Вестфаль с товарищами.
В е с т ф а л ь. Ну, хватит, господин Бойе. Я за то, чтобы шутки кончились.
Б е т т и. Пойдем, Бойе, не вмешивайся. Следующий сеанс мы закупим целиком, тогда будем среди своих.
Б и н к а у. Жирная харя!
В е с т ф а л ь. Послушайте, зачем же все объединять? Посмотрите на меня. Разве у меня больше земли, чем у вас? Нет. Разве она лучше? Тоже нет. Но я рационализировал, механизировал. А это может каждый.
Ф р а у Ф л и н ц. Конечно. Он разъезжает по разным своим съездам, а тем временем старуха мать сидит у электрических доильных аппаратов, обслуживать которые может только он сам, и доит коров, как в допотопные времена, большим и указательным пальцем.
В е с т ф а л ь. Да, я сделал такие аппараты, которых не найти во всем округе. С их помощью можно одновременно доить двадцать пять коров.
Б и н к а у. Но у тебя их всего три.
В е с т ф а л ь
Ф р а у Ф л и н ц. Отдай свою нам, тогда у нас будет тридцать. Другие прилепятся, и будут все восемьдесят, как у Бойе. С кузнецом, скотником, бухгалтером и механиком.
В е с т ф а л ь. Партия говорит, никаких товариществ. Это наша линия. Подходит она всем или нет.
Ф р а у Ф л и н ц. Мне она не подходит.
В е с т ф а л ь. Да не говори ты об этом так громко.
Ф р а у Ф л и н ц
В е с т ф а л ь. Не мути воду. Наша деревня политически на хорошем счету.
Ф р а у Ф л и н ц. Это мое государство. Так написано в газетах. И я говорю, мне это не подходит.
В е с т ф а л ь. Значит, ты против нашего государства.
Ф р а у Ф л и н ц. Да. Если оно такое, как в нашей деревне!
В е с т ф а л ь. Тебе вообще надо помалкивать. Мы проводим верную линию.
К и н о м е х а н и к
Ф р а у Ф л и н ц. Я тоже так думаю.
Б и н к а у. Флинц, ты куда?
Ф р а у Ф л и н ц
Б и н к а у. Вестфаль, а кто, собственно, определяет линию?
ЭПИЛОГ
В а й л е р
К а л у з а. Вайлер, Фриц!
В а й л е р. Сколько мы не видались?
К а л у з а. Целых пять лет.
В а й л е р. Ты стал полковником.
А я на четыре года застрял в министерстве. После Халле я было собрался вернуться к своей профессии.
К а л у з а. Слесарить.
В а й л е р. Конечно. А что сказали в ЦК? Фриц, сказали они, ты — слесарь, это великолепно. Мы немедленно направляем тебя в министерство, они там зашиваются с машиностроением. Ну, что ты на это скажешь?
К а л у з а. Я снова лезу в драку.
В а й л е р. «В Германской Демократической Республике будет планомерно строиться социализм». Как только Ульбрихт сказал это, я чуть со стула не свалился. В сорок шестом мы получали за это по шее и от тебя. И я должен был задушить в себе социализм. Два часа тому назад это кончилось. Дожить бы до этих дней Эльстерману.
К а л у з а. Тогдашнему бургомистру?
В а й л е р. Обербургомистру. Умер он. Прямо на работе.
К а л у з а. Ближайшие годы будут не легче.
В а й л е р. Но яснее.
Г о л о с п о р а д и о. Вторая партийная конференция продолжает работу. Следующей выступает председатель одного из первых сельскохозяйственных производственных товариществ, гость конференции, Марта Флинц.
К а л у з а. Флинц?..
В а й л е р. Она.
Клаус Хаммель
РОВНО В ДЕВЯТЬ У «РУССКИХ ГОР»
Пьеса в семи картинах
Сабина.
Ганна.
Лило.
Мориц.
Боб.
Шнулле.
Вилли Краузе.
Клара Краузе.
Майер.
Мезевинкель.
Эльза Зегебрехт.
Тони Шнайдер.
Шмидт.
Гертруда.
Рудольф Шнайдер.
Д-р Дингельдей.
Михаэль.
Сергиус.
Буба.
Эдип,
С а б и н а. Как собираетесь провести время сегодня?
Г а н н а. У меня свидание.
Л и л о. У меня тоже.
С а б и н а. С Бобом?
Г а н н а. С Бобом.
С а б и н а. Со Шнулле?
Л и л о. Со Шнулле.
С а б и н а. Очень мило с вашей стороны, что прихватили моих старых кавалеров.
Г а н н а. А ты чем думаешь заняться?
С а б и н а. Пока не знаю.
Л и л о. Теперь небось жалеешь, что бросила мальчиков.
С а б и н а. Стоит захотеть, будут еще.
Г а н н а. Нам не нравится, как ты с ними обращаешься.
С а б и н а. А вам-то что? Или они уже не функционируют?
Л и л о. Встречаются с нами, а нравишься им ты.
С а б и н а. Мы подруги. Я вам палок в колеса не ставлю.
Г а н н а. Забери их обратно. У нас с ними все равно ничего же выйдет.
С а б и н а. А мне-то они зачем?
Л и л о. Я бы охотно попридержала Шнулле. Если б только он не сходил с ума по тебе.
Г а н н а. Я бы тоже осталась с Бобом. Но когда мы целуемся — что бывает не часто — он говорит: «Сабина целуется лучше»… Теперь я и одеваться стала, как ты.
Л и л о. А я сделала такую же прическу.
Г а н н а. Мы пользуемся такой же губной помадой, как ты.
Л и л о. Но все равно — нет нам счастья.
Г а н н а. И все из-за тебя.
С а б и н а. Не можете приручить ребят, а я виновата. Что же делать, если они бегают за мной?
Л и л о. На фабрике тебя уже осуждают. Считают твое поведение аморальным.
Г а н н а. Мы тебя защищаем, конечно, но, думаешь, легко быть твоей подругой?
Л и л о. Тебе-то они боятся сказать. Потому и науськивают нас.
С а б и н а. Кто науськивает?
Г а н н а. Эльза Зегебрехт, например, из передовиков.
С а б и н а. У нее климакс.
Л и л о. Мезевинкель.
С а б и н а. Ревнует… И все?.. Больше никто?
Л и л о. Мориц.
Г а н н а. Ну, этот по долгу службы, я думаю. Как партийный секретарь.
С а б и н а. А что говорит Мориц?
Г а н н а. Что ты слишком крутишь с мужчинами.
С а б и н а. Так и сказал — «с мужчинами»?
Л и л о. Ну конечно. Разве наши мальчики не мужчины?
С а б и н а. Ой… Насмешили.
Г а н н а. Ну и нахалка ты.
Л и л о. С нами ты тоже обращаешься как с девчонками.
С а б и н а. Дорогая Ганна!.. Драгоценная Лило!
Г а н н а. Что это ты?
С а б и н а. Ничего. Привет и наилучшие пожелания. Хочу освободить вас от своей дружбы.
Л и л о. Нет-нет… Ни за что!
Г а н н а. С тобой всегда так интересно.
Л и л о. И по крайней мере не скучно.
Г а н н а. И всегда мальчики!
Л и л о. Давайте не будем ссориться, а?
С а б и н а. Хорошо. Ссориться не будем. Сегодня ведь праздник — День Республики. И мы отметим его достойно: вечером вы увидите настоящего партийного секретаря — в роли моего любовника… Идет?
Л и л о. Сабина!
Г а н н а. Ну, будь хоть из Союза молодежи! Это еще куда ни шло. Но партийный секретарь…
С а б и н а. Значит, он сказал, что я слишком кручу с мужчинами?.. А он что сам-то — не мужчина разве?
Л и л о. Слушай… Подумай все-таки…
С а б и н а. Все продумано. Ровно в девять у «русских гор». Увидите, каким он у меня станет ручным. А когда он войдет во вкус, пошлю его ко всем чертям!
М о р и ц. Вы ведь знаете эту Сабину Краузе?
Б о б. Если интересуешься, как к ней подладиться, так этого как раз мы и не знаем.
Ш н у л л е. Тут уж у каждого должен быть свой подход, секретарь.
М о р и ц. Работает она хорошо. Добросовестно.
Б о б. Для вас это ведь главное — или нет?
М о р и ц. Не только, Боб. Все прочее тоже должно соответствовать. Ну, в человеческом плане.
Ш н у л л е. Личные дела нас не касаются.
М о р и ц. Значит, вам нечего мне сказать?
Б о б. Не-е…
М о р и ц. Или просто не хотите?
Ш н у л л е. Сам видишь все не хуже нас. Ты классный парень, но со своими секретарскими делами лучше не приставай.
М о р и ц. Я беспокоюсь о нашем товарище. Кое-кому не нравится это ее — ну, как бы сказать, — непостоянство.
Б о б. Нам оно тоже не по вкусу.
М о р и ц. Она, кажется, немного ветрена, а?
Ш н у л л е. Ну чего ты привязался, секретарь?.. Это что — допрос?
М о р и ц. Я хочу, чтобы на фабрике была здоровая атмосфера, больше ничего, и думал, что вы мне поможете.
Ш н у л л е. А говорят, партия сплетням не верит.
М о р и ц. Вот именно, Шнулле. Не верит. Но и спокойно смотреть, как девушка катится по наклонной, тоже нельзя. Сдается мне, что настоящей любовью здесь и не пахнет. Или вы решили ей мстить за то, что она оставила вас с носом?
Б о б. Да что тебя, собственно, беспокоит?.. Что она хорошенькая? Что все по ней так и сохнут — да и как не сохнуть?
М о р и ц. А сама она ни при чем?.. Пальцем не пошевелит, да?
Ш н у л л е. Ох и светлая ты голова, секретарь. Думаешь, с тобой такого быть не может?
М о р и ц. Ты тоже умник. Если держать себя в руках — я не зарекаюсь, конечно, — то не может.
Ш н у л л е. Спорим, что может?
М о р и ц. Спорим.
Б о б. На что?
Ш н у л л е. Предлагаю: если секретарь не устоит перед Сабиной, пусть тогда на ней женится.
М о р и ц. А если устою?
Ш н у л л е. Тогда мы тебе выложим все, что о ней знаем.
Б о б. В пределах дозволенного, разумеется.
М о р и ц. И это все, что вы можете поставить на́ кон?
Б о б. Не так уж мало — раскрыть перед партией наши секреты.
М о р и ц. Так что же, значит, вы не будете бороться за свою даму сердца?
Б о б. Мы благородные люди и будем пока «держать себя в руках».
Ш н у л л е. Даем партии шанс.
М о р и ц. Партия нижайше благодарит вас за это.
Ш н у л л е. И принимает пари?
М о р и ц. И принимает пари.
Б о б. По рукам!
М о р и ц. По рукам!
Б о б. Это же не противоречит социалистической морали.
М а й е р. Силуэты, господа! Силуэтные портреты! Черный профиль! Вековая привилегия дворянства — теперь для каждого трудящегося. Даже под солнцем социализма каждый отбрасывает свою тень, которую можно увидеть и запечатлеть. Заходите, поглядите, закажите силуэт! Майер быстро, очень быстро изготовит ваш портрет! Силуэты работы Майера! Лучшие отзывы со всего света! С гарантией — безболезненно! Только ваша тень и мои ножницы! Всего за две марки! Силуэтные портреты Майера укрепляют Республику! Силуэты Майера — залог прочного мира! Силуэты Майера — профиль нового времени.
М е з е в и н к е л ь. Послушайте-ка… вы не видели случайно — тут не проходили три юные дамы? И особенно… одна такая, знаете ли…
М а й е р. Так сколько же все-таки — три или одна? Мне надо было бы знать поточнее, поскольку с утра их тут прошло несколько тысяч.
М е з е в и н к е л ь. Три. Но одна такая, знаете, — среднего роста, блондинка, стройная.
М а й е р. Ага. Ваша дочка, что ли? Или вы ее дедушка?
М е з е в и н к е л ь. Я попросил бы!..
М а й е р. Спросить-то, я полагаю, можно… Не хотите ли заказать силуэтный портрет для вашей уважаемой супруги?
М е з е в и н к е л ь. Я вдовец.
М а й е р. Гм… жаль. В вас есть что-то от Цезаря.
М е з е в и н к е л ь. Чепуха! С чего это вы взяли?
М а й е р. Это не я взял, а вы. У Кай Юлия Цезаря. У меня глаз наметанный, поверьте…
М е з е в и н к е л ь. Да? Не утруждайтесь. Значит, вы не видели этих трех дам?
М а й е р. Что-то не приметил… Стойте!.. Если вглядеться повнимательнее, то в вашем лице есть даже что-то наполеоновское!
М е з е в и н к е л ь. Вы что, смеетесь? Я буду жаловаться! Потребую, чтобы у вас отобрали патент!
М а й е р. Искусство — вечно. Робеспьер!
М е з е в и н к е л ь. Как вы сказали?
М а й е р. Неподкупный. Если б я верил в переселение душ, мне стало бы просто страшно: вы были когда-то… великим человеком.
М е з е в и н к е л ь. Я бухгалтер. Пока, милостивый государь.
Э л ь з а. О! Добрый вечер, коллега Мезевинкель!
М е з е в и н к е л ь. Добрый вечер, коллега Зегебрехт.
Э л ь з а. Какой замечательный праздник, не правда ли? Полгорода на ногах. И мы тоже.
М е з е в и н к е л ь. Я уже иду домой.
Э л ь з а. Как можно?.. Фейерверк только в половине десятого.
М е з е в и н к е л ь. Фейерверк! У меня и так уже искры в глазах от моего ревматизма. Когда холодает…
Э л ь з а. У такого мужчины, как вы?!. А мне тепло, как весной!
М а й е р. Молодость можно сохранить, сделав вовремя силуэтный портрет.
Э л ь з а. Великолепная идея! Может, подарите мне свой портрет, коллега Мезевинкель?
М е з е в и н к е л ь. Глупости… Я уже не в том возрасте.
Э л ь з а. Ах, не портите мне настроение.
М а й е р. Сию секунду. Сядьте сюда, пожалуйста. Вот так… Спасибо… Через три минуты будет готово.
М е з е в и н к е л ь. Тогда разрешите откланяться.
Э л ь з а. Но подождите же!
М е з е в и н к е л ь. С меня хватит. Сначала дело, а уж потом — гулянки.
Э л ь з а. Между прочим, я только что видела эту Краузе.
М е з е в и н к е л ь. Краузе?
Э л ь з а. Да, Сабину Краузе. Наверняка она снова затевает что-то непотребное.
М е з е в и н к е л ь. Прямо скандал с ней… Где вы ее видели?
Э л ь з а. У «русских гор». Определенно опять что-то с мужчинами. Как обычно.
М е з е в и н к е л ь. Сумасбродная девчонка. За ней нужен глаз да глаз. Ее родители, судя по всему, не заботятся об этом.
М а й е р. Легкомысленная пошла молодежь. В пожилом возрасте поневоле становишься морально устойчивым.
Э л ь з а. Что вы хотите этим сказать?
М а й е р. Н-ну… не тот пыл.
М е з е в и н к е л ь. Гм… Ну, я пошел. Счастливо повеселиться.
Э л ь з а. Вы, кажется, собирались домой?.. Разве вам в эту сторону?
М е з е в и н к е л ь. Ах, да… Действительно!
Э л ь з а. Не мое дело, конечно, но, по-моему, вас потянуло к «русским горам».
М е з е в и н к е л ь. К «русским горам»?
Э л ь з а. Я думала… Просто понаблюдать.
М е з е в и н к е л ь. Да, разумеется.
Э л ь з а. Мы могли бы вместе… понаблюдать.
М е з е в и н к е л ь. Тактически глупо. Лучше поодиночке.
М а й е р. Готово.
Э л ь з а. Покажите. О-о! Это я?
М е з е в и н к е л ь. Очень мило.
Э л ь з а. Боже!.. Вот вы и перестали хандрить!
М а й е р. Две монеты.
Э л ь з а. Подарить вам этот портрет?
М е з е в и н к е л ь. Уберите. Вон идет Краузе.
Э л ь з а. Тогда вам уже незачем спешить к «русским горам».
С а б и н а. Привет! Так поздно гуляете?
Э л ь з а. Это вас надо спросить. Завтра опять будете весь день зевать.
С а б и н а. У нас тут еще кое-какие дела.
М е з е в и н к е л ь. Не раздавить ли нам сообща бутылочку вина?
Э л ь з а. А как же ваш ревматизм?
М е з е в и н к е л ь. Кто говорит о ревматизме? Фейерверк ведь только в половине десятого.
Э л ь з а. Девушкам пора спать. Я за них отвечаю.
Г а н н а. Мы тоже не прочь выпить.
Л и л о. Я плачу за одну бутылку.
Г а н н а. Я за другую. Давай, Сабина!..
С а б и н а. Стоп! Повернитесь-ка в профиль! Вот так, да… Черт возьми, кого же вы мне напоминаете?
М а й е р. Может быть, Цезаря?
С а б и н а. У Цезаря не было усов. Но на кого-то из великих он, во всяком случае, похож. Вспомнила: на О.-В. Фишера! Какое сходство! Просто с ума сойти.
Э л ь з а. Что же вы молчите?.. Она вас разыгрывает, а вы как воды в рот набрали.
С а б и н а. Ну, скажите сами, только по совести, разве он не похож на О.-В. Фишера?
Э л ь з а. Какая наглость!
М е з е в и н к е л ь. А почему, собственно, фрейлейн Зегебрехт, мне не быть похожим на О.-В. Фишера? Разные бывают лица: у одних обыкновенные, у других… гм… более интересные. Я, конечно, ничего не хочу этим сказать, но почему же я должен возмущаться?
Г а н н а. Ну, хватит вам! Давайте выпьем.
Л и л о. Действительно. Эту тему можно продолжить и за бутылкой.
С а б и н а. Окажите мне одну любезность, коллега Мезевинкель.
М е з е в и н к е л ь. С величайшим удовольствием. Какую?
С а б и н а. Подарите мне ваш силуэт.
М е з е в и н к е л ь. А почему бы нет?.. Вы готовы, маэстро?
М а й е р. К вашим услугам, господин Мезевинкель!
М е з е в и н к е л ь. Что ж, давайте… Приступайте!
С а б и н а. Ну, вылитый кинорежиссер Фишер! Не хватает только темных очков.
М а й е р. Повернитесь в профиль, пожалуйста. Не шевелитесь.
Э л ь з а. Это вам так не пройдет, коллега Краузе. Я сейчас приведу сюда товарища Морица.
Г а н н а. Ради бога!.. Не делайте этого!
Л и л о. Не нужно звать Морица!
С а б и н а. Вы знаете, где он?
Э л ь з а. Только что видела возле тира. Уж я его найду, будьте уверены.
С а б и н а. Поторопитесь…
Г а н н а. Не делайте этого!.. Это же совершенно безобидно!
Л и л о. Ну, кажется, быть беде!..
М е з е в и н к е л ь. Истеричная бабенка.
С а б и н а. Не говорите так об Эльзе Зегебрехт. Она — бедняжка. У вас, надо полагать, не было жениха, который погиб на войне.
М е з е в и н к е л ь. Как будто это дает ей право портить жизнь оставшимся в живых. Вы верно еще не знаете, какие мерзости она про вас распространяет?
С а б и н а. А вы не распространяете?
М е з е в и н к е л ь. Я?
С а б и н а. Разве вы не осуждаете мое поведение?
М е з е в и н к е л ь. Н-нет. Не прямо.
С а б и н а. Прямо или не прямо, но вы ведь говорили, что я слишком увлекаюсь мужчинами?
М е з е в и н к е л ь. Я же забочусь о вас, фрейлейн Сабина.
С а б и н а. Очень тронута. И абсолютно самоотверженно, не так ли?
М е з е в и н к е л ь. Разумеется. Если хотите послушать совета опытного коллеги…
С а б и н а. Вы меня любите?
М е з е в и н к е л ь. Простите… Не понимаю.
С а б и н а. Я интересую вас как женщина?
М е з е в и н к е л ь. Фрейлейн Сабина…
М а й е р. Ну и повезло же вам, что бумага у меня черная, а не красная. Иначе — ваша голова была бы сейчас очень похожа на помидор.
С а б и н а. Ни на кого нельзя положиться.
М е з е в и н к е л ь. Я взял бы вас под свою защиту, если б вы мне доверились…
С а б и н а. Тогда — ровно в девять у «русских гор».
Э л ь з а. Вот, можете полюбоваться!.. Судите сами.
М о р и ц. Добрый вечер. Сабина, можно тебя на минуточку?
С а б и н а. Если очень нужно… Так, Мезевинкельчик, значит, договорились: в девять у «русских гор». Не забудьте. Ну, Мориц? Что там у тебя? Выкладывай.
М а й е р. Готово.
М е з е в и н к е л ь. Сделайте еще копии. Три штуки. Добрый вечер, коллега.
М о р и ц. Добрый вечер. Коллега Зегебрехт сказала мне…
М е з е в и н к е л ь. Коллега Зегебрехт чересчур прыткая. Здесь ничего плохого не произошло.
М о р и ц. Охотно верю.
Э л ь з а. Вы же сами слышали, как они договаривались.
М е з е в и н к е л ь. А это уж мое дело. И вас не касается.
Э л ь з а. Ну как можно? Как вы можете такое допускать?
М о р и ц. Друзья! Сегодня праздник, не надо ссориться. Сабина пошутила.
С а б и н а. Я никогда не шучу.
Э л ь з а. Мы поймали тебя с поличным!
М о р и ц. Ну-ну, зачем же так?.. Не принимайте все всерьез. Такой хороший вечер…
С а б и н а. Я имею обыкновение — приходить, если обещаю.
М о р и ц. Ну ладно, ладно. Не надо ссориться.
М е з е в и н к е л ь. Я не желаю больше выслушивать нравоучений от фрейлейн Зегебрехт, да и от вас тоже… К тому же публично. Значит, как договорились, фрейлейн Сабина: ровно в девять у «русских гор»?.. Привет.
М а й е р. Пять марок, если позволите. Премного благодарен.
Э л ь з а. Она дискредитирует весь наш коллектив.
М о р и ц. Коллега Зегебрехт, не следует преувеличивать. Мне достаточно неприятно уже то, что мы с вами пришли сюда.
Э л ь з а. Я полагаюсь на вас. До свидания!
С а б и н а. Душа человек… Теперь, даже если снесут «русские горы», она все равно примчится туда. Чтобы я не совратила Мезевинкеля. Он заботится обо мне, она — о нем… Придется идти.
Г а н н а. Я говорю вам: нельзя ее оставлять с ним одну!
Б о б. Чего ты волнуешься? Не съест же она его.
М о р и ц. А если я тебя попрошу не делать этого? И постараюсь объяснить?
С а б и н а. Попытайся.
Л и л о. Если они пойдут, мы пойдем с ними.
М о р и ц. Пройдемся немножко?
С а б и н а. Что ж… пожалуй.
Г а н н а. Подожди, Сабина, пойдемте вместе.
Ш н у л л е. Они хотят побыть вдвоем…
С а б и н а. Останьтесь, девочки. Вы же видите, у меня сейчас политзанятия.
Л и л о. Так быстро от нас не отделаешься.
С а б и н а
Б о б. Будет сделано, Пчелка.
С а б и н а. Спасибо, Бобби.
Г а н н а. Мы тебя предостерегли…
Ш н у л л е. …сказал папаша и отдал своей дочке ключи от дома.
С а б и н а. Ну вот, а теперь начинай меня убеждать, секретарь.
Б о б. Ты что-то притихла, толстенькая.
Г а н н а. Нельзя иметь подруг, если у тебя есть друг.
Б о б. Или наоборот. И вообще отстань ты, ради бога, со своей Сабиной!
Г а н н а. Бобби…
Ш н у л л е. Что, собственно, с тобой происходит? Что я тебе сделал?
Л и л о. Не говори со мной таким тоном.
Ш н у л л е. Прямо надоело. Ты играешь на моих чувствах.
Л и л о. Шнулле…
Ш н у л л е. К черту Шнулле! Не смей меня больше так называть. Для вас я пока еще Курт Эгон Рихтер, фрейлейн Шульце!
М о р и ц. Ты эгоистичная и тщеславная девчонка. Мордашка у тебя ничего, — но что это стоит, если за яркой витриной пустые полки?
С а б и н а. Партийный секретарь с рентгеновским взглядом. Видит насквозь. Партия слышит все, видит все и знает все.
М о р и ц. Партия служит народу.
С а б и н а. А я и есть народ. Ты мне служишь?.. Ах, слушай, послужи мне немножечко, а?
М о р и ц. Ты не народ, а я — не партия.
С а б и н а. Нет, ты — Мориц. Знаменитый маленький Мориц, представитель партии. А я, значит, если я не сплетничаю с нашими кумушками, не лезу в молодые таланты, не заседаю в фабкоме или в комиссиях, а хожу на танцы, и лучше почитаю «Войну и мир», чем буду слушать лекции о том, как нужно культурно жить, и лучше сама себе сошью платье, чем стану носить старушечьи хламиды, которые выпускает наша фабрика, — я, значит, эгоистка и тщеславная. До чего же все просто.
М о р и ц. Ты эгоистична и тщеславна потому, что думаешь только о себе.
С а б и н а. Приходится, да… Ты, что ли, думаешь обо мне?
М о р и ц. Да, я думаю и о тебе.
С а б и н а. То-то я последние ночи стала спать плохо… Ты хоть когда-нибудь целовался с девушкой?
М о р и ц. Было и это.
С а б и н а. Не верится.
М о р и ц. Будто это так важно.
С а б и н а. Значит, партия считает, что целоваться — это не важно.
М о р и ц. Я полагаю, что перед партией стоят несколько более важные проблемы. Сначала нужно построить социализм.
С а б и н а. А когда нам станет по шестьдесят, можно будет и целоваться?.. Вот, черт возьми, весело будет.
М о р и ц. Это могло бы произойти и раньше.
С а б и н а. Когда — раньше?
М о р и ц. Когда ты изменишься.
С а б и н а. Выходит, все зависит от меня?
М о р и ц. Сейчас — да.
С а б и н а. А от тебя ничего не зависит?
М о р и ц. Поскольку я тебя еще не убедил…
С а б и н а. А сам-то ты точно знаешь, когда он будет построен — социализм?
М о р и ц. Партия знает.
С а б и н а. Я заметила, между прочим, секретарь, что, как только речь заходит о чем-либо конкретном, ты тут же прячешься за спину партии. А ты сам мне скажи — что такое социализм? Неужели не нашли слова покрасивее? Расскажи мне о нем. Он хороший?
М о р и ц. Конечно, хороший… А главное — правильный.
С а б и н а. А будут тогда такие, как Мезевинкель?.. Или как Эльза Зегебрехт?
М о р и ц. Возможно. Но уже не много.
С а б и н а. А их не будут убивать?
М о р и ц. Глупости.
С а б и н а. Может, их вывезете в Америку?
М о р и ц. Чепуху говоришь.
С а б и н а. А лгуны, воры, пасторы, полицейские — эти тоже останутся? А партийные секретари?
М о р и ц. Партия уже сейчас работает над тем, чтобы… Чего ты смеешься? Ты же не дала мне договорить.
С а б и н а. А ты не ответил ни на один мой вопрос.
М о р и ц. Да, ты права. Но что я могу ответить, если ты спрашиваешь, хорош ли социализм? И покрасивее слова для него тоже не знаю. Может, «будущее»? Или «завтра»? Или то, о чем ты мечтаешь? Но я не знаю, о чем ты мечтаешь. Я знаю только законы развития общества. Это я учил. Но ты не об этом спрашиваешь, тебе хочется знать, насколько они красивы. Я нахожу, например, что в них есть своя прелесть. Во всяком случае, они справедливы, а то, что справедливо, значит, и красиво. Так по крайней мере я думаю. В мире очень много красивого. Разум, например. Честность. Мужество. Красивы цветы, чистая улица, дети. Добрые слова, интересные книги. Утро, когда спешишь на любимую работу, отсутствие страха, но страх за кого-нибудь, добрые дела для счастья других. Думать. Дружить. Жить с открытой душой. Спрашивать и отвечать. Спорить, но не ссориться. Иметь свое мнение, но и уважать мнения других. Беседы, дискуссии. Ну, что еще?.. Друзья и соседи, да и вообще люди, на которых можно положиться. Учеба. Знания. Взаимопомощь. Все это может быть красиво. Но это не сваливается с неба. И в одиночку добиться этого нелегко. А всем вместе… Ты вообще-то слушаешь меня?
С а б и н а. Да, секретарь.
М о р и ц. Ну так что же, я ответил тебе?
Г а н н а. Не вышло у нее.
Л и л о. Ей стало стыдно.
Г а н н а. Все ни к чему.
Л и л о. И мальчики от нас ушли.
Г а н н а. Ужасный день.
Л и л о. Да. Паршивый.
Г а н н а. Может, твои часы вперед?
Л и л о. Половина десятого. Пожалуйста — вот и фейерверк.
Г а н н а. И фейерверк какой-то дрянной.
Б о б. Алло, толстенькая! Порадуйся — мы выиграли! Ура!
Ш н у л л е. Наш секретарь втрескался! Чересчур долго ходил в холостяках! Сабина его окрутила!
Б о б. Втюрился по уши! Пошли танцевать!
М е з е в и н к е л ь. Хорошо, что я вас еще застал. Возьмите обратно ваши портреты.
М а й е р. Какие портреты?
М е з е в и н к е л ь. Силуэтные. Которые вы мне делали.
М а й е р. Что-то не припомню.
М е з е в и н к е л ь. Позвольте! Я — Мезевинкель. Вы же меня знаете.
М а й е р. Первый раз слышу.
М е з е в и н к е л ь. Ну, этот — Цезарь…
М а й е р. Как вы сказали?.. Мезевинкель?
М е з е в и н к е л ь. Да Наполеон же… Ну?
М а й е р. Спокойнее, дедушка. Только без волнений.
М е з е в и н к е л ь. Робеспьер! О.-В. Фишер!
М а й е р. Да-да. Хорошо. Я сейчас позвоню, куда следует.
Э л ь з а. Вы были правы. Действительно, что-то прохладно…
Т о н и. Да, я вас понимаю, фрау Краузе. Но войдите и вы в мое положение.
К л а р а. Вы не имеете права…
Т о н и. Об этом поговорим в районном совете. Конечно же, я претендую на своего ребенка.
К л а р а. Она уже не ребенок.
Т о н и. Но я ее мать.
К л а р а. Вспомнили через восемнадцать лет. Она носит нашу фамилию.
Т о н и. Вы, бесспорно, были ей хорошими родителями.
К л а р а. Других она не знает.
Т о н и. Вы сами отнесли лоскут с ее именем в полицию.
К л а р а. Да. В сорок пятом. Но почему же вы ее не искали? Через Красный Крест? Через Службу розыска, по радио?
Т о н и. Я искала… У нее есть уже… кто-нибудь?.. Кто ее подруги?
К л а р а. У нее есть все, что нужно девушке в ее возрасте.
Т о н и. Смешно!.. Взрослая дочь, да еще швея.
К л а р а. У вас нет взрослой дочери.
Т о н и. Фрау Краузе, будьте благоразумны. Если вы ее любите, то должны радоваться, что она переедет к нам.
К л а р а. Ей и здесь всего хватает.
Т о н и. Но не больше. А у нас, в нашем доме… Новые впечатления…
К л а р а. Ее дом — здесь.
Т о н и. Господин Краузе, скажите, вы тоже такого мнения? Ах, постойте, куда я девала сигареты… Минутку.
В и л л и. Принеси мой табак, Клара!
Т о н и. Проклятая война тому виною. Вы бывали в Гумбиннене? У нас там был домик. Мой муж погиб. Мы были всегда честными людьми. И все-таки бог наказал нас. Представляете, что значит — встав из-за стола, схватить чемодан и бежать из дому, не закрыв за собой дверь, потому что все равно — ведь уходишь навсегда? В вагоне для скота довезли нас до Данцига. А на хвосте — русские. И страх, что можешь не попасть на пароход. Да еще холод. На пароход я тогда попала, но потеряла чемодан. В Штеттине высадилась нищей, без гроша. Пришлось начинать все с нуля. Работала официанткой. Поначалу — у американцев. А ведь в Гумбиннене мы были заметными людьми. Мы имели транспортную контору. Девять служащих, восемь лошадей, три грузовика с прицепом. И, конечно, легковую машину. Зимой регулярно ездили в Кенигсберг. За покупками и в театр. Вы должны убедить вашу супругу, господин Краузе. Девочка — моя. Мой ребенок, мое дитя. Единственное. Скажите вашей жене, чтобы она не препятствовала.
К л а р а. Я не нашла твой табак, Вилли.
Т о н и. Закурите же сигарету, господин Краузе. Если б я знала, что вы курите трубку…
К л а р а. Он сказал, что отдаст девочку?
Т о н и. Каждый вам подтвердит, что я вправе претендовать.
К л а р а. Он сказал, что отдаст девочку?
Т о н и. Я понимаю ваши чувства, фрау Краузе. Представляю, каково это, когда нет своих детей. Девочка заменила вам собственного ребенка. Я понимаю это.
К л а р а. Мой сын остался под Сталинградом.
Т о н и. Простите.
К л а р а. Мой муж сказал, что отдаст вам девочку?
Т о н и. Дорогая фрау Краузе, вы потеряли сына. Я потеряла дочь. Что вы стали бы делать, если б узнали, что ваш сын жив, только живет у других людей, которые его нашли, усыновили и воспитали?
К л а р а. Мой сын погиб.
Т о н и. Разве он перестал бы быть вашим сыном? А вы — его матерью?
К л а р а. Мой сын погиб.
Т о н и. Фрау Краузе…
М а й е р. Надеюсь, не помешаю?.. Глоточек телевизионной скуки на ночь… Поскольку и Вилли сегодня дома.
В и л л и. Наш сосед — господин Майер. Фрау Шнайдер из Ганновера.
М а й е р. Очень приятно. Весьма рад.
В и л л и. Чашечку кофе?
М а й е р. Не откажусь, если уж так положено. Но лучше бы рюмашечку водки…
В и л л и. Принеси нам бутылку, Клара.
М а й е р. Не угодно ли сигаретку, фрау Шнайдер?.. «Каро». Мой сосед их терпеть не может. Он всегда говорит, что по сравнению с их дымом даже в топке его паровоза воздух чище. Но вам-то он, пожалуй, разрешит затянуться разок-другой. Как, Вилли?
Т о н и. Не хотите ли закурить мою?
М а й е р. «Астор»? Смотри-ка, Вилли, — «Астор»! Твои любимые. До того как построили берлинскую стену, он всегда их доставал… Мы их покуривали.
К л а р а. Водка.
М а й е р. Вы, наверно, впервые празднуете День Республики, фрау Шнайдер?
Т о н и. Да.
М а й е р. Обычно я тоже не праздную. Но сегодня дела у меня шли блестяще. Я делаю силуэтные портреты, знаете ли… Силуэты граждан нашего государства. А сегодня дочь господ Краузе обеспечила мне роскошную клиентуру. Вы знаете Сабину?
Т о н и. Только ребенком.
С а б и н а. Вот здесь я и живу.
М о р и ц. Да… Ну, тогда — до свидания.
С а б и н а. Очень мило с твоей стороны, что проводил меня.
М о р и ц. Спокойной ночи, Сабина.
С а б и н а. Подожди же немножко. Сейчас только одиннадцать. А впрочем, как хочешь. Партийный монах.
М о р и ц. Ну, и со многими ты тут стояла?
С а б и н а. Стояла мало с кем.
М о р и ц. А с остальными?
С а б и н а. Обычно сразу — ко мне в квартиру. Не веришь?
М о р и ц. Мне-то, собственно, все равно.
С а б и н а. Почему ж тогда спрашиваешь?
М о р и ц. Так просто.
С а б и н а. Красивый был фейерверк, правда?
М о р и ц. Я не люблю фейерверков. Напоминает бомбежку.
С а б и н а. Откуда тебе знать? Ты же не настолько старше меня. Сколько тебе лет?
М о р и ц. Миллион.
С а б и н а. Заметно.
М о р и ц. Странный вы народ — девушки.
С а б и н а. Ха! Мориц — специалист по девушкам.
М о р и ц. Неужели у тебя совсем нет идеалов?
С а б и н а. Триста шестьдесят пять в году.
М о р и ц. Жаль.
С а б и н а. Что-то скучно становится, партийный монах.
М о р и ц. Графиня желают удалиться?
С а б и н а. О, да ты умеешь острить, Мориц? Разве партийным это разрешается.
М о р и ц. Конечно, нет. Если ты донесешь, меня арестуют.
С а б и н а. Спящие не доносят.
М о р и ц. Так еще только одиннадцать.
С а б и н а. Десять минут двенадцатого.
М о р и ц. Твои родители строги с тобой?
С а б и н а. Еще бы. Мать всегда сердится, что мои мужчины слишком шумят по утрам, когда бреются в ванной. И всегда поют шлягеры, а не что-нибудь серьезное. Ты тоже поешь?
М о р и ц. Только «Интернационал».
С а б и н а. В ритме твиста, надеюсь?
М о р и ц. Где-то я читал: когда девушки хотят кого-то охмурить, они делают вид, будто ужасно интересуются тем, что интересует мужчину.
С а б и н а. А я разве хочу тебя охмурить?
М о р и ц. А то нет?
С а б и н а. Больно ты о себе много мнишь, — задавака.
М о р и ц. Ну вот, еще и оскорбляешь.
С а б и н а. Ах, пожалуйста, товарищ секретарь, спойте мне «Интернационал», умоляю, у меня к нему жгучий интерес.
М о р и ц. Есть вещи, над которыми не шутят.
С а б и н а. А над девушками?.. Спокойной ночи!
М о р и ц. Сабина…
С а б и н а. Что вам угодно?
М о р и ц. Как меня зовут?
С а б и н а. Мориц… Ты чего?
М о р и ц. Хотелось еще раз услышать, как ты это говоришь.
С а б и н а. Мориц… Мориц… Мориц… Бе-е-е!
М а й е р. Она хорошая девушка. Мать может гордиться ею, — вы что-то сказали, фрау Краузе? — и особенно отец. Он в ней души не чает, в своей Сабине. Я ведь их знал еще в те времена, когда мы ютились в бараках. Мы жили, знаете ли, визави. Боже мой, чего только не натерпелся наш Краузе с этой малышкой!.. Ужас просто. Чего они, бедные, только не делали в те тяжкие дни, чтобы накормить девочку. А однажды, когда Сабиночка заболела — что тогда с ней было, фрау Краузе? — ну да, что-то такое с высокой температурой, — так тут уж наш Краузе совсем дошел. Натаскал с железной дороги угля, отнес его на черный рынок и выменял там на пенициллин — сами знаете, как его было достать в то время. Чуть было не посадили…
В и л л и. Хватит об этом, Майер. Ей и влетало от меня достаточно.
М а й е р. Еще бы, — когда ей вдруг пришла фантазия нацепить себе голубую тряпку на шею. Юные пионеры — знаете, что это такое, сударыня?
Т о н и. Юные пионеры… Значит, теперь она, видимо, в Союзе немецкой молодежи?
М а й е р. Сабиночка везде поспеет.
Т о н и. Удивляюсь, как вы легко об этом говорите… Как вам живется здесь?
М а й е р. Слава богу, сударыня, живу. Там у вас тоже задаром ничего не дают. Марка есть марка — ее везде нужно заработать, не так ли? А когда снесли наши бараки, мне дали новенькую квартиру. Поскольку у меня, знаете ли, жена нездорова. Последствия детского паралича. И теперь мне больше не нужно таскать дрова и уголь, и горячая вода сама льется, только кран поверни. И все это довольно-таки дешево — квартплата невысокая, скажу вам. Правда, и пенсия тоже не больно велика. Но на рюмочку все же всегда хватает… Ваше здоровье!.. Ну, а как там у вас, в Ганновере?
Т о н и. Можно спросить вас совсем о другом, господин Майер?
М а й е р. Спрашивайте, сударыня, спрашивайте, — сколько угодно. А водочка — высший класс, фрау Краузе.
Т о н и. Вы так хорошо говорите о Сабине. Я приехала сюда тоже из-за ребенка. По просьбе подруги. Дело в том, что эта несчастная женщина потеряла свою дочку в дороге, во время эвакуации.
С а б и н а. Это правда, что ты пишешь стихи?
М о р и ц. Кто тебе сказал?
С а б и н а. Я спрашиваю тебя.
М о р и ц. Может, и пишу.
С а б и н а. Я однажды читала: «Ребята, если вы хотите понравиться девушке, делайте вид будто вы способны на что-то в тысячу раз большее, чем все другие».
М о р и ц. И, конечно, на большее, чем они способны в самом деле.
С а б и н а. Естественно. Знаешь, почему ты мне нравишься?
М о р и ц. Разве я тебе нравлюсь?
С а б и н а. Нет, сейчас уже снова нет. Абсолютно.
М о р и ц. Ты хотела мне сказать, почему я тебе нравился раньше.
С а б и н а. Потому что хоть ты и партийный, но есть в тебе что-то от нормального человека.
М о р и ц. Партия и состоит из нормальных людей.
С а б и н а. Если бы так. Я знаю многих, которые лгут, лицемерят, обманывают своих жен, плохо работают, смотрят свысока на всех, кто не в партии, добиваются привилегий и пользуются ими, и главное, болтают, болтают, а сами делают то, что другим запрещают. Конечно, если, по-твоему, это нормально, то, значит, и они — нормальные люди! Я только не пойму, почему в одной партии могут быть и они и… такие, как ты. На твоем месте я подождала бы, пока они эту лавочку не приведут в порядок и все сделают так, как пишется в лозунгах.
М о р и ц. Кто это они?
С а б и н а. Ну, эти — хорошие. О которых ты говоришь.
М о р и ц. Кто же, по-твоему, хорошие?
С а б и н а. Хочешь меня запутать?
М о р и ц. Ты сама завела этот разговор…
С а б и н а. Если то, что ты рассказываешь о социализме, верно, то тогда и партия должна бы быть лучше, чем сейчас. В такую прекрасную партию, пожалуйста, — и я бы тоже вступила.
М о р и ц.
С а б и н а. Звучит несколько напыщенно.
М о р и ц. Это притча для тех, кто собирается вступить в партию, когда социализм уже будет построен.
С а б и н а. Ты сочинил?
М а й е р. Если в сорок пятом году ребенку было три месяца, то сейчас ему уже восемнадцать, девятнадцать. Он познакомится со своей матерью примерно так же, как я сегодня познакомился с вами… Заново, так сказать.
Т о н и. В таком возрасте человек открыт для всего нового.
М а й е р. И даже для новой матери?
Т о н и. А если мать живет на Западе?
М а й е р. Ну и дела в нашем отечестве!.. Если мать рассчитывает только на то, что она живет на Западе, то шансы ее, прямо скажем, невелики. Соотношение примерно такое же, как три месяца к девятнадцати годам.
Т о н и. Для матери решают не три месяца, когда ребенок был с ней, а девятнадцать лет тоски, когда его с ней не было.
М а й е р. А как же быть с той матерью, которая девятнадцать лет воспитывала этого ребенка? Куда денем ее тоску?
Т о н и. Дети, вырастая, все равно покидают родительский дом.
М а й е р. Вот именно. Так, значит, та ваша подруга, которая хочет вернуть своего ребенка, делает это для себя или для него?
Т о н и. Для ребенка, разумеется.
М а й е р. Но лишить человека, в данном случае юную девушку, родины, это…
Т о н и. Ее родина там, где живет ее настоящая мать.
М а й е р. А кто же, спрашивается, настоящая мать после всех этих девятнадцати лет? Та, которая родила и потеряла и понятия не имела, какой из ребенка получается человек, или та, что, еле-еле сводя концы с концами, вырастила ребенка, сделала его человеком? А разве сам факт, что человек получился хороший, не свидетельствует о том, что это возможно и без родной матери? Неизвестно ведь, что стало бы с этой девочкой, если бы она не потерялась. Так что тут не в годах дело, а в отношении… Твое здоровье, Вилли! Прозит, фрау Краузе!.. Поверьте мне, сударыня: первый портрет, который я вырезаю из бумаги, — всегда самый лучший. Клиент одобрит его и скажет: «Точно! Это я!» Закажи он еще один, — а второй никогда не бывает точной копией первого, — и сразу же начинаются неприятности, клянусь вам, он всегда в обоих найдет недостатки.
Т о н и. Неудачное сравнение.
М а й е р. Как и будущее, которое ожидает бедняжку… Ну, мне уже, кажется, пора. С телевизором, видно, ничего не выйдет… Спокойной ночи всем… А что касается Сабины, я посоветовал бы спросить у нее самой. У нас «в зоне» человек восемнадцати лет — уже совершеннолетний.
М о р и ц. Да не могу я и не хочу!.. Что толку в ваших танцульках?
С а б и н а. Ты не умеешь, потому и не хочешь. А я обожаю танцевать. Любой уведет меня от тебя, если не научишься.
М о р и ц. Мы просто не будем ходить на танцульки.
С а б и н а. Веселенькая будет жизнь, когда ты меня по музеям начнешь таскать?! Ну нет, дорогой, Сабина любит повеселиться. На что мне партийный секретарь, если с ним нельзя показаться на люди?.. Да и кто мне после этого поверит, что ты мой? Нет, дружочек, я тебя научу танцевать… Прямо сейчас!.. Становись!
М о р и ц. Какая глупость…
С а б и н а. Ну, отвешивай!
М о р и ц. Что… отвешивать?
С а б и н а. О боже мой, да поклон же!.. Как молодой человек девушку приглашает?.. Кланяйся!.. Неужели не понимаешь? Да не так! Неуклюжий медведь. Элегантнее, элегантнее. Я же не классовый враг. Передо мной можешь немного и согнуть спину. Еще раз. Ну вот, это уже лучше. Теперь обними меня. Правой рукой за талию, в левую — мою руку. Сожми покрепче. Вот так…
М о р и ц. Слушай, увидит же кто-нибудь…
С а б и н а. Ну и что?
М о р и ц. Сабина!
С а б и н а. Обыватель несчастный!… Чего ты скис? Ну давай!.. Пошли. Та-та-та, та-та-та… Правой, левой… Правой, левой. Та-та-та, та-та-та… Вправо, влево, прямо… Вправо, влево, прямо… Та-та-та, та-та-та… Давай, давай! Не спи! Та-та-та, та-та-та… Влево, вправо, прямо… И все это чуть быстрее… О боже! Ну чего ты прикидываешься несчастненьким? Будто так уж неприятно меня обнимать!.. Раз, два, три… Раз, два, три… Быстрее! Та-та-та… та-та-та… Вправо, влево, прямо… Шевелись!
М о р и ц. Что за радость? Раз, два, три… Раз, два, три… Та-та-та, та-та-та… Вправо, влево… Вправо, влево… Вправо, влево… Та-та-та, та-та-та… Абсолютно беспринципно. А вправо — даже реакционно.
С а б и н а. Отставить разговоры!.. Болтуны сбиваются с ритма. Вправо, влево, прямо… Раз, два, три… Та-та-та… Перерыв.
М о р и ц. Этому я никогда не научусь.
С а б и н а. Только без волнений… Сделай глубокий вдох. Так… Выдох. Во время перерыва, между прочим, даму можно и не обнимать.
М о р и ц. Во всех случаях?
С а б и н а. Во всех.
М о р и ц. И… после этого?
С а б и н а. И после этого. Целоваться, впрочем, ты тоже не умеешь. Придется учить. Трудная пошла молодежь!.. Да, так уже лучше… Теперь уже почти получается.
М о р и ц. Сабина…
С а б и н а. Теперь ты расчувствовался?
М о р и ц. Ты сошла с ума!
С а б и н а. Сам сошел… Мориц…
М о р и ц. Теперь ты расчувствовалась?
С а б и н а. Немножко.
М о р и ц. Ну, ну…
С а б и н а. Довольно. Мне нужно идти.
М о р и ц. Кивни мне хоть из окошка, когда поднимешься.
С а б и н а. Дай мне тот букетик, что ты выиграл в тире.
М о р и ц. Это же бумажные фиалки.
С а б и н а. Не важно. Для меня они пахнут, будь даже из камня.
М о р и ц. Ну вот, опять сантименты.
С а б и н а. Это только сегодня. Разочек… Сумасшедший.
М о р и ц. Спокойной ночи, Сабина.
С а б и н а. Спокойной ночи, Мориц.
М о р и ц. Не забудь кивнуть мне. А то простою до утра.
С а б и н а. Это ужасно. Вдруг тебя кто-нибудь увидит…
М о р и ц. Обывательница!
С а б и н а. Поджигатель войны!
М о р и ц. А когда мы встретимся на фабрике…
С а б и н а. Я скажу: раз, два, три…
М о р и ц. А я: та-та-та…
С а б и н а. Смотри, секретарь, это уже что-то вроде фракционной деятельности.
Т о н и. Я могла бы просто сказать — встретимся завтра утром в суде, но обстоятельства заставляют меня подождать Сабину. Если я вас не обременяю, конечно.
К л а р а. Пожалуйста. Только приготовлю мужу поесть. Завтра ему в утреннюю смену. Извините.
С а б и н а. Добрый вечер, милые предки! Прожигаете жизнь?
К л а р а. Что ты там делаешь, у окна? У нас гостья, Сабина.
С а б и н а. Минуточку… Так… Кто, ты говоришь, у нас?
Т о н и. Здравствуй, Сабина.
С а б и н а. Здравствуйте.
К л а р а. Пошли, отец.
В и л л и. Я останусь.
С а б и н а. Почему ушла мама?.. Почему вы молчите?.. Папа, кто эта дама?.. Кто вы?.. Что ж, пожалуйста… Меня это устраивает. Давайте помолчим втроем.
Т о н и. Сабина…
С а б и н а. Да?
Т о н и. Это все так ужасно…
С а б и н а. Что ужасно?.. Кто-нибудь умер?.. Я — тут, мой отец тут, моя мама тут.
Т о н и. Где твоя мама?
С а б и н а. На кухне.
Т о н и. Твоя мать не на кухне. Твоя мать перед тобой. Я хочу забрать тебя к себе. Мы живем в Ганновере. О боже…
С а б и н а. Это правда, папа?
В и л л и. Да.
С а б и н а. Но ведь ты — мой отец?
В и л л и. Нет.
С а б и н а. Мама, иди сюда!
С а б и н а. Это все правда?
К л а р а. Да, моя детка.
С а б и н а. Если вы моя мать, то почему вы сначала называете свой адрес, а не объясняете, каким образом все это получилось.
Т о н и. Я тебе все объясню потом. Не будем сейчас мучить друг друга.
С а б и н а. Вы меня отдали? Значит, я подкидыш? Внебрачный ребенок? Я вам мешала жить?
Т о н и. Я твоя мать. Право на моей стороне.
С а б и н а. Какое еще право?.. Может быть, объясните мне по крайней мере?
К л а р а. В сорок пятом папа нашел тебя в обломках эшелона с беженцами. На одеяльце был пришит лоскуток с твоим именем и бывшим адресом твоей матери. Этот лоскуток мы сдали в полицию, они его направили в Красный Крест. Но никто туда не обращался, никто не искал. Через пять лет нам разрешили удочерить тебя. А теперь фрау Шнайдер узнала, что ты жива. Вот и все.
С а б и н а. Вот и все. А я не могу сказать вам «ты».
Т о н и. Это нужно доверить времени. Когда будем жить вместе…
С а б и н а. С чего вы взяли, что мы будем жить вместе? Я отсюда не уйду.
Т о н и. Подождем до завтра. Я не требую от тебя каких-либо решений сегодня. А завтра подробно поговорим обо всем. Самое главное ты уже знаешь.
С а б и н а. Самое главное? А что, собственно, я знаю?
К л а р а. Мы все сказали. Для нас ты остаешься нашим ребенком. Ничего от этого не изменилось.
С а б и н а. Перевернулось все вверх дном! Кто тут кто? И что мне еще надо понять?
К л а р а. Ты должна остаться у нас. Никто не может тебя заставить…
Т о н и. Вы забываете о суде, фрау Краузе.
К л а р а. Я обращусь к партии, если понадобится.
С а б и н а. Обратишься к партии?.. А если партия скажет, что я должна подчиниться?..
К л а р а. Не может партия тебя отослать на Запад.
С а б и н а. Я тоже так думаю… И что ж тогда?
Т о н и. Тогда мы подадим жалобу.
С а б и н а. Я совершеннолетняя.
Т о н и. Ты… ты… совершенно… бесчувственная…
С а б и н а. Чего же вы от меня ждали? Слез? Вы мне чужая.
Т о н и. Я твоя мать.
С а б и н а. Но я не ваша дочь. Мои родители могли показать вам любую другую девушку, и вы сказали бы: «Я твоя мать». Где доказательства, что я настоящая? А может быть, где-нибудь есть роковая родинка?.. Как в душещипательных романах!
Т о н и. Нет. Никакой родинки нет. Мы можем только твердо верить в то, что это так, как оно есть… Я понимаю, тебе трудно сразу постичь. Но со временем все уладится.
С а б и н а. Никогда не уладится, потому что я никогда отсюда не уйду.
В и л л и. И все-таки, дочка… Придется, видимо.
С а б и н а. Это говоришь ты, папа?
В и л л и. Все зависит от тебя. Эта женщина говорит, что она твоя мать. Следовательно, ты ее дитя. По сравнению с бедами, которые принесла нам война, ее горе — то, что она тебя потеряла, — конечно, маленькое. Но горе есть горе, и для нее оно было большим.
Т о н и. Это было ужасно…
В и л л и. Будем надеяться, что оно было большим. Сколько бед и несчастий непоправимы. А эту беду можно поправить. Она невелика, в принципе. Но для твоей матери это… кое-что.
Т о н и. Это для меня все, господин Краузе.
В и л л и. Хотелось бы верить, что так оно и будет. Хотя она говорила и о потерянном чемодане, и о домике в Гумбиннене, и о прислуге, автомобилях и лошадях, и даже о том, что приехала в Штеттин без гроша, — не без тебя, а без гроша, дочка, — все-таки придется тебе пойти с ней. Пока мы не знали о ее существовании, все было хорошо. Но теперь-то мы знаем. И это застрянет в наших головах. И настанет когда-нибудь день, когда мы упрекнем себя, что не отпустили тебя с ней. И ты упрекнешь себя, что не пошла со своей родной матерью. Но будет уже поздно, и мы станем отводить глаза и делать вид, будто ничего не произошло. Но кое-что произошло. И начнем ненавидеть себя. Поэтому иди, дочка. Мы не станем упрекать тебя в неблагодарности. Ты тут ни при чем. Нам не хотелось бы отдавать тебя этой женщине, но ты уж найдешь свой путь… Ну, я пошел спать, завтра в первую смену… Клара!
Т о н и. Сейчас я ничего не могу тебе предложить, кроме дружбы, и ни о чем не прошу, кроме дружбы. Все, что здесь говорилось, — вздор. И вообще все — вздор! Но что же тогда правильно? Можешь не отвечать мне взаимностью, не проявлять чувств, которых у тебя еще нет. Я только прошу не замыкаться, прошу просто понять и подумать без предубеждения. Люди в Ганновере не хуже, чем здесь. Мой первый муж, твой отец, погиб, и я вышла замуж снова. У нас такая же транспортная контора, как была там, в Восточной Пруссии, где ты родилась. Мой теперешний муж очень много работает, он хороший, душевный, отзывчивый человек. Я ему многим обязана. А на каникулы мы с тобой…
С а б и н а. Вы все это расписываете, как в рекламном проспекте для туристов. Только цены не проставлены.
Т о н и. Ну а что же мне делать, скажи на милость?
С а б и н а. Если уж я вам так нужна, то почему бы вам не остаться со мной?
Т о н и. С тобой? Здесь?.. Наш дом и все наше состояние там.
С а б и н а. Мой дом и мое состояние — здесь.
Т о н и. Так мы далеко не уедем. Подумай до утра, прошу тебя. А на сегодня хватит…
С а б и н а. Спокойной ночи.
С а б и н а. Раз, два, три… Та-та-та… Влево, вправо, прямо… О, Мориц! О, мама! Господи, господи, что же это такое?..
К л а р а. Вы не можете этого допустить, господин секретарь.
М о р и ц. Не ломитесь в открытую дверь, фрау Краузе. Если ваша дочь не захочет уехать, никто ее насильно не заставит.
К л а р а. А если она захочет?.. Она ведь такая неуравновешенная. Вчера весь вечер и полночи ревела, я ни слова не смогла из нее выжать. А сегодня утром, за завтраком, была такая странная, что я просто уж не знаю, что делать. Я спрашиваю, что же теперь будет, а она только смеется и говорит: «От меня это не зависит».
М о р и ц. Так. От нее это не зависит…
К л а р а. Кто-то другой будто бы должен решить. Так и сказала. Как он скажет, так она и поступит.
М о р и ц. Ну, тогда все в порядке.
К л а р а. Как же так?.. Почему?
М о р и ц. Друг. Ее друг ведь не станет советовать ей уехать в Ганновер. Тогда он лишится ее.
К л а р а. Ах, что вы такое говорите, право!.. Нет у нее никакого «друга». Еще новость! Мальчишки ее совершенно не интересуют. Она их только позлить любит. Сколько раз я ей говорила: «Пригласи же кого-нибудь домой, в воскресенье, например. Выпить кофе или посмотреть телевизор». Ну что тут особенного, правда? Сейчас это нормальное дело. И в наше время молодые люди — я хочу сказать, что моя мать, конечно, такого не разрешила бы. Но у нее, между прочим, и телевизора не было. А вы посмотрели бы нашу квартиру! Три комнаты, кухня, ванна. Ведь это все от партии. Вот я и подумала, — партия могла бы позаботиться и о том, чтобы Сабина осталась у нас. Мы, правда, не в партии, но мой муж был когда-то социал-демократом. Этого ведь достаточно, правда?
М о р и ц. Партию давайте оставим в покое, фрау Краузе. Поговорим лучше о дочке.
К л а р а. Ну, раз вам это интереснее… Сабина хорошая девушка. Вам надо было бы с ней познакомиться. Такая прелесть встречается не часто.
М о р и ц. Я знаю Сабину.
К л а р а. Да? Тогда вы и сами обо всем знаете.
М о р и ц. Да, знаю… Ну, а пить кофе или смотреть телевизор — к вам никто так и не приходил?
К л а р а. В том-то и дело, господин секретарь!.. «Мальчишки — это самые ненужные существа на свете» — так она всегда говорит. И еще: «Не родился еще такой, чтобы пить наш кофе». Должно быть, хочет чего-то особенного. Знаете ведь, как это бывает у некоторых… Хотя, может быть, этот кто-то особенный уже и появился, неправда ли?..
М о р и ц. Поскольку она так странно себя ведет…
К л а р а. Точно!.. Вы меня понимаете, господин секретарь. Да, но я отнимаю у вас ценное время. Это только ради ребенка, правда ведь?.. Мы так привязаны к нашей Сабине. И раз уж партия тоже против Запада…
М о р и ц. Да-да, не беспокойтесь, фрау Краузе. Все будет в порядке. Мы же ведь с вами знаем Сабину.
К л а р а. Я-то ее знаю чуть дольше, чем вы. Потому и явилась сюда. До свидания.
Б о б. «Глядите-ка! Сабиночка прислала посылочку из Ганновера».
Ш н у л л е. «Добрая Сабина! Дулю для Шнулле…»
Л и л о. Перестаньте болтать!
Б о б. «И для милого Боба пополнение гардероба».
Ш н у л л е. «Чулочки для Лило, а Ганне — мыло!»
Г а н н а. Дураки вы несчастные, вот и все.
Б о б. Нежный привет в иностранной валюте!
Ш н у л л е. Толстенный пакет, ей это — раз плюнуть.
Г а н н а. Да прекратите же наконец!.. Сабина, конечно, останется здесь.
С а б и н а. Ты уверена в этом?.. У меня теперь две матери, со вчерашнего дня.
Г а н н а. Я вижу, сюда надо пригласить партийного секретаря, он с тобой лучше подискутирует.
Б о б. А это тоже можно представить в лицах. «Сабиночка, дорогая, неужели ты меня покинешь?»
Ш н у л л е. «Ах, я не знаю, возлюбленный мой… Что ты мне можешь предложить?».
Б о б. «Ну, например, предложу тебе нашу замечательную Германскую Демократическую Республику, возьмешь, дорогая?»
Ш н у л л е. «А что еще?»
Б о б. «Н-ну… А еще нашего замечательного, прекрасного Боба, не правда ли?»
С а б и н а. Какой соблазн!
Б о б. Позвольте!
Ш н у л л е. «Или еще более милого Шнулле…».
С а б и н а. Не устою.
Г а н н а. А как насчет Морица?
Б о б. «Сабиночка, ты, конечно, останешься!.. Мы же любим друг друга».
Ш н у л л е. «Я так люблю тебя. Всем сердцем я люблю тебя».
С а б и н а. Много вы понимаете в этом.
Г а н н а. Ну еще бы!.. Ты только не хочешь признаться, что сама стала ручной, а не он!
Л и л о. И в ногах он что-то тоже не валяется… Как обещала.
Г а н н а. Ровно в девять у «русских гор».
Л и л о. Да-да, признайся!.. Признайся хоть раз, что и у тебя не все получается так, как ты хочешь.
С а б и н а. Ничего я не собираюсь признавать!.. Если он любит меня по-настоящему — так пусть докажет. Хотя бы тем, что хорошо попросит меня остаться.
Л и л о. Брось ты наконец свои фокусы!..
С а б и н а. О господи, ему же не придется для этого становиться на голову! Пусть только скажет, что он против того, чтобы Сабина Краузе уезжала на Запад. Тогда каждый увидит, что он мой… партийный секретарь. А я в долгу не останусь. И вообще имею я право проверить чувства своего жениха?.. А если он этого не сделает, то… прощай, Мориц! Главное — быть последовательной… Да нет, он сделает это. Поспорим?.. Он же горит синим огнем, — говорю вам.
Б о б. «Ах, если так, то милейший Мориц хочет получить от Сабиночки поцелуй».
Ш н у л л е. Только Морицем, чур, буду я!
Л и л о. Шнулле!
Б о б. Так полагается… По сценарию.
С а б и н а. Верно, ребята. Так полагается… Идите сюда.
М о р и ц. Чем это вы тут занимаетесь?
Ш н у л л е. «Входит Отелло. Последний акт».
Б о б. «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?»
Б о б и Ш н у л л е. Привет!.. Ха-ха!
С а б и н а. Раз-два-три!.. Раз-два-три!..
М о р и ц. Гм… Та-та… В чем дело, Сабина? Почему кто-то должен за тебя принимать решения?
С а б и н а. Но я же не знаю, могу я сама или не могу.
М о р и ц. Разумеется, можешь.
С а б и н а. Да, но разве я знаю, можно мне в Ганновер или нет.
М о р и ц. Ты хочешь в Ганновер?
С а б и н а. Не знаю. А может, и вправду там очень хорошо… Надо бы посмотреть… Не знаю.
М о р и ц. Не пытайся меня разыгрывать. Ты уже взрослый человек, хорошо знаешь, чего хочешь. Мы с тобой об этом вчера подробно говорили. Очень подробно.
С а б и н а. Но та женщина — моя родная мать, секретарь.
М о р и ц. А твоя мать, что живет здесь?
С а б и н а. Не знаю… Не знаю, как быть.
М о р и ц. Но… слушай, Сабина. Это же не так сложно решить. После вчерашнего.
С а б и н а. Ну, а если бы ты меня освободил от этого решения?.. Я что-то не уверена, что решу правильно, — после вчерашнего.
Г а н н а. Ну, ты и… заноза!
М о р и ц. Вчера ты мне задавала вопросы и я отвечал. Сегодня я хочу кое о чем спросить тебя.
С а б и н а. Не знаю, что делать. Скажи мне, как поступить, я так и сделаю. Скажи мне правду. Скажи мне, не пропаду я на Западе? Пропаду я там?
М о р и ц. Да.
С а б и н а. И ты после этого не предлагаешь, не просишь меня остаться?
М о р и ц. Если ты знаешь, что можешь пропасть, и тем не менее еще раздумываешь…
С а б и н а. А ты знаешь, что это действительно так, и тем не менее делаешь не все, чтобы я осталась… Или, может быть, это не так?
М о р и ц. Сабина, я никогда не сомневался, что ты останешься, и думаю, мы можем даже потребовать от тебя этого.
С а б и н а. Потребовать?.. И кто это — «мы»?
М о р и ц. Н-ну… Твои родители, твои товарищи, твое государство.
С а б и н а. И больше никто?
М о р и ц. Я уже сказал, что не сомневаюсь в твоем решении.
С а б и н а. Ты очень самонадеян, Мориц. Что ты, собственно, знаешь обо мне?.. А то, что теперь у меня есть еще одна мама, — это тебя нисколько не беспокоит?.. Ты слишком легко решаешь, и это мне не нравится.
Г а н н а. Вот дурочка, а!
Л и л о. И все из-за этого идиотского пари!
М о р и ц. Какого пари?
С а б и н а. Ах, ерунда… Бросьте болтать!
М о р и ц. Какого пари, Сабина?
С а б и н а. Да ну — чепуха! При чем здесь пари?.. При чем здесь пари?..
М о р и ц. Может быть, ты меня вчера… просто дурачила?
С а б и н а. Может быть, мы вчера оба друг друга дурачили?.. Могло бы ведь так быть, да? А тогда лучше пусть все идет, как идет. Будь что будет. Может, мне понравится в Ганновере. Может, я смогу там жить. Я не виновата, что все так получается.
Г а н н а. Ты что, рехнулась?
Л и л о. Я уже ничего, ничего не понимаю.
М о р и ц. Я тоже, Сабина. Дело слишком серьезное, чтобы можно было с этим шутить. И на колени тут никто перед тобой не повалится, умоляя остаться.
С а б и н а. Никто?
М о р и ц. Да, никто!..
С а б и н а. Что ж… пусть так… там, на Западе, тоже люди живут!
Т о н и. Ну, как развлекались?
С а б и н а. Отлично!.. Мы считали пьяных.
Т о н и. Веселое занятие.
С а б и н а. Наша колесница еще не вернулась?
Т о н и. Буба уехал час назад, чтобы привезти их.
С а б и н а. А папа?
Т о н и. Целый день пролежал в саду. Сейчас он наверху, в своем кабинете. У тебя есть предложение, как рассадить гостей?
С а б и н а. Сначала дай посмотреть, с кем ты меня уже посадила. Рядом с Сергиусом, конечно. Ты же знаешь, что я его терпеть не могу. Сводня.
Т о н и. Он тебя обожает.
С а б и н а. И к тому же при деньгах.
Т о н и. Этого я как раз не думаю.
С а б и н а. Ваш опаснейший конкурент. Я же не слепая.
Т о н и. Он — так называемая хорошая партия.
С а б и н а. Ну и бог с ним. Дай мне Михаэля.
Т о н и. Я так и знала… Чтоб ты опять болтала с ним об анатомии, вскрытии трупов и других вещах, портящих всем аппетит?
С а б и н а. На этот раз я расспрошу об абортах и предупреждении беременности. Это интересует всех.
Т о н и. Сабина!
С а б и н а. Ага! Доктора Дингельдея ты забронировала себе.
Т о н и. Есть возражения?
С а б и н а. Вегшайдер, Гезелиум, Доппельпетер. Кто такой Вессельс?
Т о н и. Новый суперинтендант наших церквей.
С а б и н а. И именно его ты сажаешь рядом с Ахтербергом?
Т о н и. Диспуты об электровозах мне надоели. Особенно когда их ведут духовные лица…
С а б и н а. О!.. У нас, значит, сегодня широкий ассортимент представителей высшего общества!
Т о н и. Срежьте еще свежих цветов, Гертруда.
Г е р т р у д а. Сию минуту, сударыня.
Т о н и. Веди себя все-таки чуть приличней при ней.
С а б и н а. Я здесь уже полгода — пора бы ко мне привыкнуть!
Т о н и. Не могу же я допустить, чтоб она села мне на шею. Тогда придется ее уволить. А где найти новую? Ты же не будешь вместо нее работать.
С а б и н а. С превеликим удовольствием. Я уже совсем заплесневела от безделья.
Т о н и. Об этом не может быть и речи. Моя дочь не должна работать.
С а б и н а. Твоей дочери это пошло бы только на пользу. Единственное, чего мне сейчас не достает, так это работы.
Т о н и. Ты можешь сама себе чистить туфли.
С а б и н а. Как раз это мне и ни к чему. Но, может быть, пойти работать на «Телефункен»? Ученицей?
Т о н и. Ты не в своем уме.
С а б и н а. Я зачахну тут, никем не понятая.
Т о н и. Ну, хватит. Иди, переоденься. Только не вздумай опять приколоть свои нелепые бумажные фиалки, — слышишь?
Т о н и. Скажите, Гертруда, вам нравится моя дочь? Сабина часто ходит с вами за покупками. О чем вы с ней говорите?
Г е р т р у д а. Сначала она меня все время спрашивала.
Т о н и. О чем?
Г е р т р у д а. О моих родителях. Сколько получает мой отец. Сколько я.
Т о н и. Она задавала и политические вопросы?
Г е р т р у д а. Не-е.
Т о н и. А о себе что-нибудь рассказывала?
Г е р т р у д а. Только то, что она работала. На швейной фабрике.
Т о н и. Больше ничего?.. А о приемных родителях? Или о своем друге?
Г е р т р у д а. Не-е. По-моему, нет.
Т о н и. Как это все бывает, когда вы куда-нибудь идете? Я имею в виду — догадываются ли люди, откуда она?
Г е р т р у д а. Ну что вы… Не-е.
Т о н и. «Не-е…»
Г е р т р у д а. Нет.
Т о н и. Как она себя ведет? В магазинах, например?
Г е р т р у д а. А как она должна себя вести, сударыня?
Т о н и. Я вас спрашиваю. А не вы меня.
Г е р т р у д а. Не понимаю вопроса. Извините, сударыня.
Т о н и. Н-ну, например, как она разговаривает с продавцами, хотела бы я знать.
Г е р т р у д а. О, сначала она всегда была очень вежлива. Но потом увидела, что толку от этого мало.
Т о н и. Теперь я что-то не понимаю.
Г е р т р у д а. Да вот, например, зашли мы однажды в магазин и хотели купить чего-то совсем немного, а продавец осклабился и сказал, что если у фрейлейн мало денег, то, может быть, подождать, пока она поднакопит для более солидной покупки. Тут она ему выдала!
Т о н и. «Выдала»?.. Что это значит?
Г е р т р у д а. Ну, я не могу этого пересказать. Только теперь она перестала быть вежливой с продавцами. Я с удовольствием хожу с ней в магазины. Всегда бывает так весело. Недавно, например, мы купили пять фунтов апельсинов поштучно… В тринадцати магазинах… Посмотрели бы вы на лица продавцов. И теперь, когда мы появляемся в каком-нибудь магазине, сам хозяин выходит нам навстречу.
Т о н и. Очень интересно. А для себя… для себя покупает она что-нибудь?
Г е р т р у д а. Только виски… Так, иногда… В плоских бутылочках… Они ей очень нравятся.
Т о н и. Она покупает виски?
Г е р т р у д а. Я думала, вы это знаете. Не говорите ей, пожалуйста, что я вам сказала.
Т о н и. Не беспокойтесь. Но мне кажется, будет лучше, если вы снова станете ходить за покупками одна. И главным образом в те магазины, где мы всегда были постоянными покупателями.
Г е р т р у д а. Слушаюсь, сударыня.
Т о н и. И пойдите переоденьтесь. Скоро начнут съезжаться гости.
Г е р т р у д а. Слушаю, сударыня.
С а б и н а. Можно?
Р у д о л ь ф. Подойди-ка поближе, девочка. Добрый вечер.
С а б и н а. Добрый вечер, папа. Тебе уже лучше?
Р у д о л ь ф. Я чувствую себя великолепно.
С а б и н а. Что-то не похоже.
Р у д о л ь ф. Целый день был на свежем воздухе, стало лучше.
С а б и н а. Я еще не поздравила тебя с праздником. Сегодня ведь отцовский день. Хочешь, поцелую?
Р у д о л ь ф. Как всегда. Тем более, что я ведь теперь отец…
С а б и н а. Не жалеешь, что не поехал с Дингельдеем и его братией?
Р у д о л ь ф. Нет, мне это не по вкусу.
С а б и н а. Угостишь меня рюмочкой виски?
Р у д о л ь ф. Охотно… Сигарету?
С а б и н а. Спасибо. А ты?
Р у д о л ь ф. Не сейчас. Сегодня и так придется много пить.
С а б и н а. И тебе нельзя будет увильнуть?
Р у д о л ь ф. Никак.
С а б и н а. Потому что нельзя показать другим, что ты болен?
Р у д о л ь ф. Что-то в этом роде.
С а б и н а. А по мне, лучше покури сейчас, чем потом. И рюмочку виски ты со мной все же выпьешь.
Р у д о л ь ф. Ты так мило меня тиранишь… Мне же врач запретил.
С а б и н а. Наплевать нам на всех других. Что ж, ты уже не имеешь права и заболеть?
Р у д о л ь ф. Под твою ответственность.
С а б и н а. Под мою ответственность — чудесно! Можно, я всегда буду нести за тебя ответственность? Я буду шикарно за тобой ухаживать.
Р у д о л ь ф. Ну, раз так, тогда просто стоит заболеть…
С а б и н а. Отказ?
Р у д о л ь ф. Вессельсы не придут.
С а б и н а. Вот видишь. Другие-то могут болеть? Ты же ведь — личность. Свободная личность! Воспользуйся же свободой, ляг в постель и лечи свое сердце. Странно, что мама давно этого не потребовала.
Р у д о л ь ф. Она знает, почему я не могу себе этого позволить. Но ты все же права. Сейчас это уже не столь важно.
С а б и н а. Очень разумно! За твое здоровье, старик!
Р у д о л ь ф. За твое, старуха! И одну сигареточку я все же выкурю. Так и быть.
С а б и н а. Ты меня любишь, правда?
Р у д о л ь ф. Люблю.
С а б и н а. Я тебя тоже. Ты мне нравишься больше всех.
Р у д о л ь ф. Прекрасный комплимент! Надеюсь, никогда тебя не разочарую. Ну, а ты насколько надежна?
С а б и н а. На все сто.
Р у д о л ь ф. И ты никогда ничего не сделаешь такого — ну, как бы это сказать, — что мне было бы неприятно?
С а б и н а. О боже! Как торжественно.
Р у д о л ь ф. Таковы уж мужчины, когда они говорят всерьез. У женщин в этом отношении все иначе. Твое здоровье, женщина!
С а б и н а. Твое здоровье, мужчина! Если бы я не боялась, что ты начнешь слишком задаваться, то сказала б, что ты в моем вкусе.
Р у д о л ь ф. Может, мне развестись с твоей мамой?
С а б и н а. Не болтай вздор. Тебе дают возможность заглянуть в душу тонко чувствующей женщины, а ты болтаешь…
Р у д о л ь ф. Прошу прощения.
С а б и н а. Выдано. Откровенно говоря, не люблю пустословов. Я думала, ты тоже один из этих — насчет свободы, немецкого трудолюбия и демократии. Поскольку ты не такой, я и сказала, что ты в моем вкусе. И только поэтому чувствую себя в твоем доме так хорошо. Вот!
Р у д о л ь ф. Чтобы у тебя не создалось ложного представления обо мне, детка, я должен тебе сказать, что верю в эти три понятия… и еще кое во что…
С а б и н а. Но ты же не болтаешь о них без умолку, как некоторые, и увиливаешь от разговоров на эти темы. Хотя и не трус.
Р у д о л ь ф. Бывают ситуации, когда человеку, даже не трусу, приходится, как ты говоришь, увиливать.
С а б и н а. У меня когда-то был знакомый, который прекрасно понимал, что если он увильнет, то потеряет меня. И увильнул. Потому, что у него было кое-что поважнее меня.
Р у д о л ь ф. Почему ты решила сказать мне об этом? И именно сейчас?
С а б и н а. Так просто. И потому что сейчас ты должен знать, как я горжусь тобой. Вот так. Ну, а теперь хватит разводить сантименты.
Р у д о л ь ф. По случаю нашего «маленького романа» я хотел бы выпить, если позволишь, за то, чтобы он развивался и крепнул.
С а б и н а. Позволяю.
Т о н и. Ты куришь? Вы еще и пили? Что ж теперь будет?
С а б и н а. Это я его совратила.
Р у д о л ь ф. Мы немножко побеседовали.
Т о н и. Вы оба ужасно легкомысленны.
Р у д о л ь ф. Вот видишь, Сабинхен, что я тебе говорил? Не предложить ли ей рюмочку? Для примирения?
Т о н и. Отстаньте от меня!
С а б и н а. Может, апельсин?
Т о н и. Насчет виски и апельсинов мы еще поговорим, моя дорогая. Ну-ка, покажись… Так, ничего. Повернись еще раз… Все в порядке. И когда будешь разговаривать с Сергиусом, не обрывай его каждый раз на полуслове, слышишь?
С а б и н а. Папа, она непременно хочет сосватать меня за Сергиуса. Неужели ты не можешь запретить ей это?
Р у д о л ь ф. Тони, я запрещаю тебе спаривать мою дочь Сабину с твоим любимчиком Сергиусом. Достаточно?
С а б и н а. Спасибо.
Т о н и. Твоя дочь! Мой любимчик! Дай-ка сюда бутылку. Так. Ключ не ищите: он у меня. Вынь сигарету. Ты тоже, Сабина!.. Звонят… Надень пиджак, Рудольф.
Д и н г е л ь д е й. Кто-нибудь уже приехал?
Г е р т р у д а. Вы первые, господин доктор.
Д и н г е л ь д е й. У вас, знаете ли, великолепные ножки. Лучшие во всем Ганновере.
Г е р т р у д а. Что в этом проку, господин доктор.
Д и н г е л ь д е й. Она еще не знает!.. Михаэль, объясните ей это как медик.
М и х а э л ь. С медицинской точки зрения ее нижние конечности никакого интереса не представляют.
Д и н г е л ь д е й. Ну что вы, Михаэль!.. Когда я был студентом, мы говорили, что это… гм… так сказать, скобки, в которых…
М и х а э л ь. Предрассудок. С примесью пошлости.
Б у б а. Помогите мне, фрейлейн, внести коробки со жратвой.
Г е р т р у д а. Сейчас.
Б у б а. Бутылки уже все пустые. Но никто ничего не ел.
Д и н г е л ь д е й. Оригинал этот Буба. Я предложил ему перейти работать ко мне… И знаете, что он мне ответил? «Я работаю, говорит, только на порядочных людей». Как вам это нравится, господа?
С е р г и у с. Уже восемь часов, а, кроме нас, никого нет. Как вам это нравится, господа?
Д и н г е л ь д е й. Внимание! Нашу песню! Три, четыре!
М и х а э л ь. Ура!
С е р г и у с. Ура!
С а б и н а. Браво, Сергиус! С таким роскошным голосом вы не пропадете. Даже если вдруг обанкротитесь.
С е р г и у с. Весьма признателен, милая фрейлейн. Очаровательны, как всегда.
Т о н и. Не сердитесь на нее, Сергиус. Вас это не должно удивлять… Добрый вечер, доктор… Дорогой Михаэль…
Д и н г е л ь д е й. Сударыня… Милая барышня… Дорогой Шнайдер.
Р у д о л ь ф. Констатирую, что прогулка удалась вам на славу.
М и х а э л ь. Если вы намекаете на некие бутылки…
Д и н г е л ь д е й. Но я все же заранее радуюсь славному ужину.
Т о н и. Я же давала Бубе с собой еду…
Д и н г е л ь д е й. Когда собираются мужчины, они всегда пьют, милостивая государыня. Еда — это особая фамильная традиция, которой мы сейчас самым старательным образом отдадим должное.
С а б и н а. У Сергиуса даже цвет лица появился.
С е р г и у с. Я рад, что это привлекло ваше внимание.
С а б и н а. Попросите Михаэля, пусть он вам порекомендует какой-нибудь хороший крем. Чтобы кожа не облезла.
С е р г и у с. Ваша забота о моей скромной особе делает меня счастливым.
С а б и н а. Не ухмыляйтесь так, Михаэль. Насчет вас мне пока еще ничего не пришло в голову. А то и вам было бы не до смеха.
Д и н г е л ь д е й. А насчет меня?
С а б и н а. Вас я оставляю маме.
Д и н г е л ь д е й. Прелестно.
Т о н и. Не поддерживайте ее в этих дерзостях, доктор. Ты сегодня невыносима, Сабина.
Р у д о л ь ф. Пора к столу, господа. А то доктор Дингельдей может скончаться от истощения.
Д и н г е л ь д е й. Ну, дело обстоит еще не так плохо. Я охотно подожду, пока соберутся все остальные.
С е р г и у с. Но уже девятый час.
Т о н и. Тогда, может быть, нам действительно начать? На вознесение не обязательно так строго соблюдать этикет.
Д и н г е л ь д е й. Совершенно согласен.
С а б и н а. Вы опять ухмыляетесь, Михаэль? Рано радуетесь. Вам придется сидеть рядом со мной.
Т о н и. Не обращайте на нее внимания. Прошу к столу, господа.
Д и н г е л ь д е й. Ваш шофер, Шнайдер, бедовый парень. Я хотел переманить его, но он сказал, что я недостаточно для него порядочный.
С а б и н а. Он же из Шпандау[5]. А это самые берлинские берлинцы. С ним лучше не связывайтесь.
М и х а э л ь. А вы где выросли?
Т о н и. Выросла — нечего сказать.
С а б и н а. Я жила за Восточным вокзалом.
Д и н г е л ь д е й. За Силезским вокзалом, вы хотели сказать, милая девушка.
С а б и н а. Повторите еще раз, почему Буба не захотел ездить с вами?
Р у д о л ь ф. Тебе действительно пора прикрыть рот, Сабина.
С а б и н а. Папа…
Д и н г е л ь д е й. Ха-ха… Прелестный клювик, вы хотели сказать.
М и х а э л ь. Вы совершенно правы, Сабина.
С е р г и у с. Не бросайтесь так сразу в атаку, дружок.
Т о н и. Благослови, господи, пищу нашу.
В с е. Благослови, господи, пищу нашу.
С а б и н а. Как в церкви.
Т о н и. Кушайте, доктор, кушайте. И вы, Сергиус… Пожалуйста, Михаэль…
С а б и н а. По-моему, вкусно. Почему никто не ест?
Т о н и. Да, почему мы не едим? Доктор, у вас нет аппетита?
Д и н г е л ь д е й. Э-э… Это довольно странно, не правда ли?
М и х а э л ь. Может, у нас часы испортились?
Д и н г е л ь д е й. Ага, звонят… Значит, еще кто-то пришел.
Т о н и. Я выйду. Сиди, Рудольф.
С а б и н а. Меня удивляет, зачем вам еще кто-то? Мы и без того плохо понимаем друг друга. Что же будет, если придут другие?
Д и н г е л ь д е й. Я не хочу вас обидеть, моя маленькая фрейлейн, но до сих пор здесь, собственно, не было никого, кого бы я плохо понимал. Пока никого.
С а б и н а. Если не возражаете, мой великий доктор, я приму эти слова как очень милый комплимент.
Т о н и. Сабина, поди сюда.
Д и н г е л ь д е й. Так таинственно?
Т о н и. Не обращайте внимания, господа. И мужа моего вам придется отпустить на минуточку.
Р у д о л ь ф. Садись за стол, Тони. Это, наверно, опять кто-то сунул газету в почтовый ящик.
Т о н и. Не понимаю, что ты имеешь в виду.
Р у д о л ь ф. Иди, сядь с нами… Это очень простая история. Сегодня утром я раскрыл газету и узнал, что я своего рода филантроп или ангел мира. Вы, видимо, слышали о шести парнях, арестованных нашей полицией? Думаю, тут дело связано с приглашениями на берлинский слет молодежи в троицын день. Так вот, в газете говорится, что среди выступивших с протестом против их ареста есть и мое имя. Я же до сегодняшнего утра абсолютно ничего не знал об этом. А моя дорогая супруга и вы, господа, ничего не знали, и до сего момента. Никто ничего не знал, пока какой-то незнакомец не сунул в почтовый ящик газету, где красным карандашом обведено соответствующее место и вдобавок приписано несколько нелюбезных слов. В качестве комментария. Вот так. Ну-с, что вы на это скажете?
Д и н г е л ь д е й. Вы хотите сказать, что вы выступили с протестом? С общественным протестом?
С а б и н а. Это я подписалась. Мой отец к этому никакого отношения не имеет.
Р у д о л ь ф. Да, но о чем Сабинхен не подозревает, так это о том, что сборщик подписей, наверно, опьянел от удачи. И действительно: подпись из такого… гм… не совсем неизвестного дома кое-чего стоит. Наша Сабинхен не представляет, как этот человек носится теперь по всему городу, показывает ее подпись и, конечно, побуждает этим других присоединиться к протесту. А газеты, разумеется, подхватили. Соседи. Друзья. И вот уже знает весь город. А здесь, за столом, несколько стульев пустуют. И виною этому одна только подпись. Безобидная, маленькая подпись.
Д и н г е л ь д е й. Ничего себе! И вы рассказываете об этом так спокойно?
С а б и н а. А что тут особенного? Там, у себя, мы это делали каждую неделю. Я давно уже забыла о том, что подписалась.
Р у д о л ь ф. Как ты относишься к своей или, лучше сказать, к нашей подписи, Сабина?
С а б и н а. Что значит «относишься»? Я подписала, и все.
Т о н и. «Подписала, и все»!
Р у д о л ь ф. Ты меня разочаровываешь, Сабина. Теперь увиливаешь ты. Подпись — это нечто обязывающее, дело чести, твое поручительство. Я, как деловой человек, верю в символическую силу подписи. Во все, что это за собой влечет. За моей подписью стою я. Со всеми своими потрохами. Не знаю, как мне к тебе относиться, если ты это сделала «просто так».
Т о н и. Ты выступишь с опровержением!
Д и н г е л ь д е й. Правильно. Выступите с опровержением, и все быстро уладится. Сабина по нашим законам еще не считается совершеннолетней. Мы составим заявление, и уже завтра утром ваше доброе имя в Ганновере будет восстановлено.
Р у д о л ь ф. Нет.
Т о н и. Но… ты разоришь нас!
М и х а э л ь. Великолепно! Просто великолепно! Она смелая девушка! Молодец, Сабина!
Д и н г е л ь д е й. Попридержите язык, молодой человек!
М и х а э л ь. Вот вы и показали себя, вы, демократы! А она ловит вас на слове! Великолепно!
Д и н г е л ь д е й. Замешательство в городе, дорогой Шнайдер…
Р у д о л ь ф. Я сам расхваливал Сабине нашу демократию. С опровержением выступать не буду.
Т о н и. Если ты объяснишь, как это получилось, тебе…
Р у д о л ь ф. К подписи Сабины я отношусь как к моей собственной.
Т о н и. Тогда я тоже знаю, что мне делать.
Д и н г е л ь д е й. Я горячо вас поддерживаю, сударыня. Но ваш супруг, надеюсь, еще одумается.
С а б и н а. Я этого не хотела!
Р у д о л ь ф. Чего ты не хотела?
С а б и н а. Не хотела тебя разорить… Я сама пойду в газету, если они себя так ведут. Какое событие, господи!.. Мировая катастрофа из-за какой-то жалкой подписи! Знаете что? Вы чертовски стараетесь быть такими, какими вас изображают там.
Р у д о л ь ф. Ты хочешь увильнуть? Ты, Сабина?.. А то, о чем мы с тобой договорились?
С а б и н а. Вздор! Все вздор!
Р у д о л ь ф. Но… смотри, девочка, я теперь покажу тебе, что для меня важнее. Для меня важно ты и все то, что важно тебе.
С а б и н а. Но все это было не так уж важно для меня.
Р у д о л ь ф. Тогда это становится еще важнее для меня, Сабина.
М и х а э л ь. Черт возьми, Сабина, — не вздумайте только теперь отказаться от того, что вы устроили этим всегерманским трепачам. Вы не имеете права этого делать. Ведь это так здорово! Я не знаю красных, которых они арестовали, но ведь теперь будет по меньшей мере скандал, а это главное. Можете рассчитывать на меня! Я тоже подпишусь, если нужно.
Т о н и. Не вмешивайтесь в это дело… Господин Сергиус, прошу вас…
С е р г и у с. Вы оказали своему уважаемому папаше ценнейшую услугу, Сабина. Такая реклама была бы ему не по карману… Весьма удачное мероприятие, господин Шнайдер. Примите мои поздравления. Лопаюсь от зависти. Такой дочерью можно только гордиться. Где у вас шампанское, сударыня?.. По этому случаю стоит выпить.
Р у д о л ь ф. Но… Я не хотел бы, чтобы осталась неясность относительно моих мотивов…
С е р г и у с. Не разочаровывайте нас, Шнайдер. Не портите игру. Подпись — это нечто обязывающее, это дело чести, поручительство. Мы, люди делового мира, верим в безусловную, даже чреватую последствиями символическую силу подписи. Вот с этими последствиями мы хотели бы вас поздравить. Вы привлекли к себе всеобщее внимание. Обидев — ненадолго — некоторых тугодумов, вы зато снискали себе особые симпатии тех, кто не каждому дарит свое доверие. А транспорт — дело, требующее доверия. Теперь оно вам обеспечено, и заказы ганноверских фирм на перевозки поплывут к вам рекой.
Р у д о л ь ф. Я хотел бы еще раз здесь решительно заявить, что отношусь к подписи дочери так же, как если б это была моя собственная. Заявляю это в присутствии свидетелей и прошу господина доктора Дингельдея в случае необходимости заверить мое заявление нотариально.
Д и н г е л ь д е й. Дорогой Шнайдер…
С е р г и у с. Только без излишеств. Привлекать к этому делу нотариуса — это уже чересчур, лишь причинит вред вашей гениальной находке… Прикажите принести шампанского, сударыня. Такое событие нужно отметить.
Р у д о л ь ф. Не пытайтесь, пожалуйста, превратить все в шутку.
С е р г и у с. Напротив. Мы хотим вас всерьез чествовать. Не так ли, господа?
Д и н г е л ь д е й. Если вы считаете, что этот факт можно повернуть как…
С е р г и у с. Да, я так считаю.
М и х а э л ь. А я нет. Да и вы, Сергиус, — а еще меньше доктор Дингельдей, — не думаете так. Этот факт нельзя никак повернуть, потому что подпись из этого дома на таком документе не будет расценена общественностью как рекламный ход. Никто из вас не сможет уберечь нашего друга от последствий, которые автоматически повлечет за собой это событие, и позвольте мне усомниться, что вы этого вообще хотите. Я, например, этого не хочу, так как не могу помочь. Это реальность, с которой господину Шнайдеру придется иметь дело одному. Но я с уважением отношусь к его позиции и поздравляю его. Да, черт возьми, поздравляю!
Р у д о л ь ф. Оставьте нас с дочерью одних.
Т о н и. Нет, мы не уйдем.
Р у д о л ь ф. Я прошу оставить меня с Сабиной.
Д и н г е л ь д е й. Мы в глупом положении, поскольку хозяйка дома нас просит остаться.
С е р г и у с. Дело ведь пока ясное. Не запутывайте его, уговаривая Сабину, будто она подписалась всерьез.
Р у д о л ь ф. Я прошу вас…
С е р г и у с. Не забывайте о семье, Шнайдер, и о друзьях. Мы остаемся.
Т о н и. У тебя же есть обязанности перед нами, Рудольф. Сейчас принесу шампанского.
Р у д о л ь ф. Я… в своем… еще… доме… или?..
С а б и н а. Папа!
М и х а э л ь. Сейчас же выйдите все из комнаты! У господина Шнайдера сердечный приступ!
Т о н и. Но я…
М и х а э л ь. Уходите!.. Сабина, позовите шофера. Вашего отца нужно срочно отправить в клинику.
Д и н г е л ь д е й. Однако фрау Шнайдер должна же быть с мужем, когда…
М и х а э л ь. Делайте, что я сказал!
М и х а э л ь. Лежите спокойно. Вы слишком на себя понадеялись. Не разговаривайте.
Р у д о л ь ф. Прошу тебя, позаботься о Сабине, мой мальчик, если это затянется надолго.
М и х а э л ь. Вам надо лежать тихо.
Р у д о л ь ф. Она ведь еще ребенок. Мне не хотелось бы ее потерять. Нужно еще так много привести в порядок.
М и х а э л ь. Я ни за что не ручаюсь, если вы будете разговаривать.
С а б и н а. Машина сейчас подъедет… Папа, я не знала…
М и х а э л ь. Не волнуйте сейчас вашего отца.
С а б и н а. Папа, я действительно не думала, что так получится… Но если ты хочешь…
Р у д о л ь ф. Нам нужно еще о многом поговорить, моя маленькая. Как только выздоровлю, сразу же возьму отпуск.
М и х а э л ь. Господин Шнайдер…
Р у д о л ь ф. Я думаю, мне тут не хватает воздуха. Мне нужно убраться отсюда. Здесь душно, господа, душно…
Б у б а. Можно ехать, шеф.
Р у д о л ь ф. Ну и шеф у тебя, Буба.
М и х а э л ь. О чем ты думаешь?
С а б и н а. Ни о чем.
М и х а э л ь. Человек всегда о чем-нибудь думает.
С а б и н а. Я девушка, а не человек. Девушки — существа бездумные. Иначе они не связывались бы с вами. А о чем думаешь ты?
М и х а э л ь. Тоже ни о чем.
С а б и н а. Человек всегда о чем-нибудь думает. Ну, скажи что-нибудь.
М и х а э л ь. Лень.
С а б и н а. Ладно. И мне лень. Но ты хоть помнишь, что мы сегодня собирались устроить помолвку?
М и х а э л ь. Мы собирались, да?
С а б и н а. Я так и знала, что забудешь.
М и х а э л ь. Закрой клювик. Я хочу немного поспать. Ночью это не удается.
С а б и н а. А еще мы хотели поискать ракушки и морские звезды. И красивые камни. А почему у морских ежей нет иголок?.. Может быть, это и не очень важно, господин Михаэль, но я люблю тебя. Сейчас осень, и я сижу с тобой у моря и люблю тебя. Если мы когда-нибудь совершим путешествие — в Америку, например, — то не полетим на самолете. Мы поплывем с тобой на корабле. Долго будем плыть. И вокруг ничего. Только корабль и море. И, конечно, небо, будто колпак для сыра, а ночью — звезды. Но даже чаек не будет, ни одной. И нам, конечно, покажется, что мы никогда не доплывем. Но потом однажды увидим вдруг землю. И небоскребы, и гангстеров. И статую Свободы. И какого-нибудь противного таможенного чиновника, который не будет верить, что мы муж и жена.
М и х а э л ь. Дальше.
С а б и н а. Я хотела только сказать, что мы поплывем морем и пристанем к какому-нибудь берегу.
М и х а э л ь. Ты, значит, хочешь поехать со мной в Америку?
С а б и н а. Не обязательно. Лишь бы куда-нибудь приехать.
М и х а э л ь. Не много надо, чтобы сделать тебя счастливой.
С а б и н а. О!.. Но это и не мало. Моей матери, например, это так и не удалось. Как она ни старалась. А ведь папа — такой хороший человек. Я почти вытащила его из этой трясины, и он даже не сопротивлялся. Только из любви ко мне. Но они ему этого не позволили. Он так хотел бы посидеть сейчас здесь со мной, а лежит в больнице. Бедняга…
М и х а э л ь. По своей вине.
С а б и н а. Нет, по моей. Только по моей. Или — также и по моей.
М и х а э л ь. Глубокомыслие не идет тебе. Ты мне нравишься потому, что веселая и всех нас водишь за нос.
С а б и н а. Я жила здесь, как в зале ожидания. Они хотели за мной приехать, и приехали, но мы не узнали друг друга. Мы сидели напротив, и я им сказала, что меня должны встретить, а они мне сказали, что хотели кого-то встретить, но мы и не заметили, что говорим друг о друге.
М и х а э л ь. Разве я тебя не встретил?
С а б и н а. Ты — да. А моя мать нет, и мой отец — тоже нет. Отец почувствовал это и был даже готов на жертвы — вопреки своим убеждениям. Он зашел очень далеко, чтобы найти точки соприкосновения. Но это не помогло нам, если честно признаться.
М и х а э л ь. Он слишком слаб. Я слабых не уважаю. Все эти фаустовские натуры никуда не годятся. Они еще хуже, чем однозначные. От тех хоть знаешь, чего ожидать.
С а б и н а. Но ведь у тебя у самого фаустовская натура. Ты тоже витаешь в туманных далях.
М и х а э л ь. Не иронизируй, пожалуйста. Это тебе не идет.
С а б и н а. Мимоза.
М и х а э л ь. Сама ты мимоза.
С а б и н а. Позволь-ка… Ты, оказывается, склочник.
М и х а э л ь. Когда-то это тебе нравилось.
С а б и н а. Мне и сейчас нравится. Но только когда это не против меня. Анархист.
М и х а э л ь. Для меня это не ругательство.
С а б и н а. Поэтому я так и сказала. Я же знаю, что тебе нравится. Анархисты — правильные люди. Они разрушают все вокруг и чувствуют себя хорошо, когда в живых остается только один. Но этим одним должны быть, разумеется, они сами.
М и х а э л ь. Ну вот, опять ты иронизируешь?
С а б и н а. Ты, наверно, очень медленно рос.
М и х а э л ь. Хочешь сказать, что я для тебя недостаточно вырос.
С а б и н а. Нет, не совсем. Но чуточку, совсем чуточку еще недорос.
М и х а э л ь. Мне противно, как мы здесь живем. Все прячут свое истинное лицо. Все лицемерят. И я с ними. Вот, например, разве я хотел быть врачом? Этого хотел мой отец. Он меня не принуждал, нет. Он у меня роскошный папочка. Он только сказал, что его сокровенное желание — увидеть меня врачом. А чего не сделаешь в пятнадцать лет!.. Но когда я однажды пришел к нему и спросил, как произошло, что он и моя любимая мама вдруг однажды вскинули правую руку на уровень глаз и взвыли: «Хайль Гитлер!», и как могло случиться, что господин доктор вдруг выгнал больного с приема, потому что этот больной оказался евреем, а не арийцем, — знаешь, что мне ответил отец? «Тебе, говорит, этого не понять, лечи людей и помалкивай».
С а б и н а. Так и сказал?
М и х а э л ь. И еще он сказал, что я должен лечить людей, чтобы искупить его прегрешения. Этого требует этика, и бог-де отпустит ему все грехи… И зачем только у людей бывают родители?
С а б и н а. Что тебе сказать? У меня их целых два комплекта, на выбор. Но сейчас у меня есть ты. И этого, пожалуй, достаточно. Почему ты не скажешь, что у тебя есть я?
М и х а э л ь. Я, кажется, начинаю понимать, что человек может сам испортить себе жизнь.
С а б и н а. Я уж позабочусь, чтобы ты ее себе не испортил.
М и х а э л ь. А потом бросишь меня, и все наши прекрасные принципы полетят в помойку.
С а б и н а. Не брошу. Я так рада, что встретила тебя наконец. И ты ведь мне тоже нужен.
М и х а э л ь. Клянись семь раз.
С а б и н а. Клянусь семь раз.
М и х а э л ь. Хорошо с тобой.
С а б и н а. Да?
М и х а э л ь. И если ты будешь всегда со мной, я, может быть, выстою. Не такой ведь я сильный, каким представляюсь.
С а б и н а. Нет, почему…
М и х а э л ь. Ты крепче.
С а б и н а. Вообще-то верно, что человек сам может испортить себе жизнь.
М и х а э л ь. Мы будем ею наслаждаться. И пусть все на нас ишачат. Мои родители, твои родители… Мы молоды, а это самая ценная валюта.
С а б и н а. Кстати о валюте. На сколько нам еще хватит денег?
М и х а э л ь. На неделю, я думаю. Но если ты захочешь пробыть здесь дольше, мой добрый предок подбросит монет телеграфом. Поживем здесь подольше?.. Слушай, ты спишь, что ли? Почему ты не отвечаешь?
С а б и н а. С ума сойти!.. Только что ты говорил, что твой отец — дрянь, а теперь вдруг — «мой добрый предок». Две недели мы тут говорили, что он дерьмо. И если захотим называть его так еще неделю, он должен прислать нам для этого новый чек. Сейчас он платит за нас, а потом предъявит нам счет.
М и х а э л ь. Ты какая-то странная все-таки… Не пора ли уж отказаться от теорий, привезенных оттуда? Они такие же фальшивые, как и все здесь. Существует третья сила. И это — мы, молодежь. Об этом забывают старые папаши. Но мы их еще удивим.
С а б и н а. Как бы нам самим не удивиться. Если недоглядим… Что ты знаешь о жизни, о мире? Ну, скажи, что ты знаешь об этом мире?
М и х а э л ь. Больше, чем ты. Я уже побывал в Америке. Был в Италии, в Испании, во Франции… Даже в Югославии.
С а б и н а. Я — в Германии. Раньше была там, теперь — здесь. Сейчас это куда больше, чем все твои впечатления.
М и х а э л ь. Ты, может быть, хочешь уехать?
С а б и н а. Ах, Михаэль! Если бы я знала, чего я хочу! В том-то и вся беда, что не знаю. А здесь все-таки так хорошо. Ты, море, мы и небо, будто колпак от сыра, и мы, мы, мы…
М и х а э л ь. Ну, значит, мы остаемся?
С а б и н а. Да. Но эти последние дни мы не будем жить только мечтами. Мы подумаем, как нам жить, когда кончатся твои каникулы. Договорились?
М и х а э л ь. Договорились. Когда вам угодно начать это, уважаемая фрейлейн? Сегодня? Сейчас?
С а б и н а. Пожалуй, уж завтра. Попутно мне хотелось бы оживить в твоей памяти то, что уже сказано: я тебя люблю. До сих пор не получено подтверждения, что эта информация до тебя дошла.
М и х а э л ь. Ну-ну-ну… Как будто я каждую ночь не подтверждаю этого.
С а б и н а. Ночью это легко. А вот днем…
М и х а э л ь. Если ты настаиваешь, пожалуйста: я тебя люблю.
С а б и н а. Сердечнее.
М и х а э л ь. Я тебя люблю.
С а б и н а. Еще сердечнее.
М и х а э л ь. Ты играешь на моих чувствах.
С а б и н а. Самые лучшие игрушки, о каких только можно мечтать. Богатый выбор. И запасные части всегда на складе.
М и х а э л ь. Ехидна. Что будем делать зимой?
С а б и н а. Об этом начнем говорить с завтрашнего дня. Впрочем, подожди… Зимой мы могли бы поехать в Берлин, я показала бы тебе, где жила. Сходили бы к моим родителям. И ящик с песком, где когда-то играла, когда не могла еще играть твоими чувствами, и школу, и фабрику, где работала… Встретились бы с моими подругами.
М и х а э л ь. И с твоим другом.
С а б и н а. У меня нет друга.
М и х а э л ь. Жаль. Интересно было бы знать, какой тип мужчин был в твоем вкусе.
Э д и п. Добрый день! Отличная погода! Прелестное море! Цветочки для дам!.. О… фрейлейн!.. Вас-то я и ищу.
С а б и н а. Цветы?
М и х а э л ь. Флёрон[6]. Посылка из Берлина.
Э д и п. Фиалки. Красивые фиалки. Маленькие фиалки. Хорошая погода…
С а б и н а. Да, я уже слышала. Заплати, Михаэль… Спасибо, Эдип.
Э д и п. А вот еще и бумажка!.. Бумажка!
М и х а э л ь. Что это?.. Телеграмма из Ганновера… Проваливай.
Э д и п. Прекрасный день! Хорошее море! Цветы!
М и х а э л ь. Как хорошо здесь работает почта… Ради бога, что случилось, Сабина?
С а б и н а. Папа умер.
Э д и п. Прекрасный день!.. Отличная погода!.. Вода…
Д и н г е л ь д е й. Он выглядит таким умиротворенным.
С е р г и у с. Избавился от земных забот.
Д и н г е л ь д е й. Да, теперь у него все позади. У вас такое же ощущение? Каждый усопший напоминает мне всегда о бренности нашей жизни.
С е р г и у с. Меткое наблюдение.
Д и н г е л ь д е й. Мир мертвых…
С е р г и у с. …это не мир живых.
Д и н г е л ь д е й. И вдруг начинаешь думать о вечности. Где он сейчас — перед богом или?..
С е р г и у с. Не решаетесь произнести?
Д и н г е л ь д е й. Все земное — суетно.
С е р г и у с. И все же я хотел бы знать, долго ли все это продлится?
Д и н г е л ь д е й. Долго. Господин суперинтендант готовился к речи три дня, да и я хотел бы сказать несколько слов.
С е р г и у с. Тогда все пропало! Поездка сорвется.
Д и н г е л ь д е й. Вы хотели куда-то ехать?
С е р г и у с. Лететь. В Берлин. Через полтора часа уходит самолет.
Д и н г е л ь д е й. Тогда вам, конечно, не успеть.
С е р г и у с. Пропадает билет.
Д и н г е л ь д е й. Это будет жертва покойному.
С е р г и у с. Назовем это так.
С а б и н а. Там трудно дышать. Я не выдержу этого.
М и х а э л ь. Ты вроде бы не была такой чувствительной.
С а б и н а. Это правда, что ты хочешь завтра вернуться в Геттинген? Ведь если б мы остались в Вике, ты не поехал бы.
М и х а э л ь. Я уже собрался. В Вике все было как-то со стороны. Через несколько недель экзамены. Я чертовски много запустил. Да и ты сейчас в трауре.
С а б и н а. Неужели это произойдет уже завтра? Побудь со мной хоть несколько дней. Правда, иногда я буду плакать. Или ты больше не любишь меня?
М и х а э л ь. Конечно, нет.
С а б и н а. Мне сейчас как раз очень важно услышать, что ты меня любишь. Именно сейчас, Михаэль.
М и х а э л ь. Потому что умер отец?
С а б и н а. Не только поэтому.
М и х а э л ь. А что же еще?
С а б и н а. Обычное, что бывает, когда очень любят друг друга.
М и х а э л ь. Ах… нет… Ты уверена?
С а б и н а. Я хотела сказать тебе еще там, в Вике.
М и х а э л ь. Как давно?
С а б и н а. Полтора месяца. Разве это сейчас самое важное?
М и х а э л ь. Да. Нужно как можно быстрее принять меры.
С а б и н а. Ты с ума сошел?
М и х а э л ь. Пока еще не поздно. Из-за этого я, конечно, останусь.
С а б и н а. Михаэль…
М и х а э л ь. Болтать, конечно, никому не нужно. И стоить это тоже ничего не будет.
С а б и н а. О чем ты говоришь, Михаэль?
М и х а э л ь. Слушай, только не будь дурочкой. Оставим на время шуточки, и все будет в порядке.
С а б и н а. Нет.
М и х а э л ь. Что — нет?
С а б и н а. Мы не оставим «шуточки», и все будет в порядке.
М и х а э л ь. Мы же хотели наслаждаться жизнью, Сабина. А это нам все испортит. Я хотел спокойно закончить учебу. А заводить ребенка в такой ситуации, по-моему, было бы преступлением. Просто безответственностью.
С а б и н а. Об этом нам следовало думать раньше.
М и х а э л ь. Я думал. Все можно сделать у моего предка в клинике. Там это не проблема. Завтра, хорошо? А когда мы поедем на каникулы — можно и в Берлин, не возражаю, — это все уже будет давно забыто. Будем снова любить друг друга, сколько захочется. У тебя, конечно, есть время подумать. Не станем ничего делать очертя голову. Но помни, что ты можешь меня потерять. Я ведь люблю тебя. И мне не хотелось бы тебя потерять. Ты мне нужна. Нельзя быть эгоистичной, Сабина.
Д и н г е л ь д е й. Погода неподходящая для похорон, не правда ли? Я нахожу противоречия в нашем существовании все более привлекательными. Да и на вашем примере это отчетливо видно, милая Сабина. Покойный будет предан земле, а вы оба наглядно иллюстрируете гениальную мысль Гёте о единстве жизни и смерти. Материал для поэтов. Если бы только все они не занимались политикой. Но, кажется, закрывают гроб. Ну вот и все… Дорогой Михаэль, не могли бы вы уделить мне минуточку. Мне нужно поговорить с вами с глазу на глаз. Надеюсь, господа меня простят? Господин Сергиус пока побудет с Сабиной… Проявите инициативу со своей стороны, дорогой друг, потом, немного погодя, скажите обо мне что-нибудь хорошее… Я был бы вам очень признателен.
С е р г и у с. Дингельдей, кажется, видит в нем своего будущего зятя.
С а б и н а. Возможно.
С е р г и у с. Хотелось бы знать, насколько эта догадка основательна.
С а б и н а. Но это, видимо, зависит от того, выйдет ли моя мать замуж за Дингельдея.
С е р г и у с. А также и от того, поженитесь ли вы с Михаэлем.
С а б и н а. До этого еще далеко.
С е р г и у с. Я слышу это не без удовлетворения.
С а б и н а. Вы очень упрямы, Сергиус. Да и момент неудачно выбран. Отца еще не опустили в землю.
С е р г и у с. Извините. Я очень высоко его ценил.
С а б и н а. Охотно верю.
С е р г и у с. Он был немножко фантастом. Впрочем, до смерти честным. Я ценил в нем эти качества, которыми сам, к сожалению, не обладаю.
С а б и н а. Сейчас вы, однако, честны. Хотя и не до смерти.
С е р г и у с. Я предлагаю вам весьма и весьма обеспеченное существование. В той мере, в какой сейчас можно вообще говорить об обеспеченности. Вы будете во всем свободны. В той мере, в какой сейчас существуют свободы. Я буду исполнять все ваши желания. В той мере, насколько это не будет противоречить моим интересам.
С а б и н а. А говорили, что вы не честны.
С е р г и у с. Моя честность в том, что я не питаю иллюзий. В первую очередь я честен с собой. И был бы таким же с вами.
С а б и н а. Значит, контора моего отца вас не интересует?
С е р г и у с. Для этого она была недостаточно прибыльна. Меня интересуете только вы. Подумайте над этим. Я могу подождать. Не стану вас больше обременять… И пока не буду искать повода посетить вас дома. Позвоните мне. Я дам вам номер моего телефона — вдруг у вас возникнет желание поговорить со мной. Запишу его на этом авиабилете. У вас всегда будет дата дня, когда я просил вашей руки, и вы ее никогда не забудете.
С а б и н а. Если я этот билет не выброшу.
С е р г и у с. Сохраните его. Еще неизвестно, на что он может когда-нибудь пригодиться…
Т о н и. Теперь нам нужно твердо держаться друг друга.
С а б и н а. Да, мама.
Т о н и. Может, теперь к нам придет то, чего не было раньше…
С а б и н а. Да, мама.
Т о н и. Ты так быстро вышла оттуда… Что с тобой? Тебе стало плохо?
С а б и н а. Голова закружилась.
Т о н и. Надо лечь сегодня пораньше. Через несколько дней самое страшное будет уже позади.
С а б и н а. Думаю, нет… Месяцев восемь еще не будет. Ты мне стала теперь очень нужна, мама.
Т о н и. О господи!.. Михаэль?..
С а б и н а. Кто же еще?
Т о н и. Что он говорит?
С а б и н а. Он хочет, чтобы я избавилась от ребенка.
Т о н и. Это исключено.
С а б и н а. Правда, мама. Ты… Я теперь знаю: мы поймем друг друга. Спасибо тебе, мама. Большое, большое спасибо. О господи, я так счастлива. Мы вдвоем… Мы втроем… Я ужасно счастлива.
Т о н и. Он на тебе женится?
С а б и н а. Он ставит это в зависимость от того, соглашусь ли я на аборт.
Т о н и. Михаэль!
С а б и н а. Что ты, мама?.. Зачем!
М и х а э л ь. Сударыня?
Т о н и. Я хочу дать вам свое согласие и благословение. Я рада, что вы оба нашли друг друга. Когда вы женитесь?
М и х а э л ь. Ты сказала, что мы хотим пожениться, Сабина?
С а б и н а. Я хочу выйти за тебя, Михаэль.
М и х а э л ь. Видишь ли… Но я не хотел бы, чтобы это было по обязанности… Я предложил Сабине решение, которое бы все устроило.
Т о н и. Аборт?
М и х а э л ь. Суровое слово. Но это лучший путь, чтобы Сабина не стала несчастной.
Т о н и. Кто вам сказал, что это несчастье? Несчастными женщины становятся, если с ними случается то, что вы предлагаете.
М и х а э л ь. Но… я себе не представляю, как все эти заботы и хлопоты могут способствовать счастью. Моему, во всяком случае, нет.
Т о н и. Значит, вы не женитесь на Сабине?
М и х а э л ь. Нет. Но помочь бы ей я, само собою разумеется… Сабина…
С а б и н а. Уйди, пожалуйста.
Т о н и. Проблема этим не снимается. Как ты относишься к Сергиусу?
С а б и н а. Мама!
Т о н и. Не разыгрывай из себя дурочку. Сердце, душа, чувства, любовь — все это замечательно. Этика — чудесно! Но только нужно иметь возможность все это себе позволить. Нужно решительно за себя бороться. И прежде всего нужны деньги и порядок. Сначала для матери, а потом для ребенка.
С а б и н а. Но мы ведь живем не в прошлом веке! Мы же современные люди!.. Вокруг земли летают космические корабли!
Т о н и. Вокруг. А мы пока находимся на ней. И хотим стоять на ней твердо. Каждый хочет выстоять. Никому не охота быть сброшенным. Ни мне, ни тебе, никому. А для этого нужны жертвы. Огромные жертвы.
С а б и н а. Я готова пойти на жертвы. Но они должны иметь смысл.
Т о н и. Что ты знаешь о жертвах! Сколько я их принесла! Ради себя? О том, что ты жива, я узнала не полгода назад. Я знала это с сорок седьмого года. Каждый месяц Бюро розыска передавало твое имя по радио. Такое не пропустишь мимо ушей. Каждый месяц я слышала твое имя. В течение долгих лет. Мне было тошно, я не могла его больше слышать… Сначала у меня был плохонький приемничек в подвале разрушенного дома в Гамбурге, потом — серый железный ящик за стойкой в солдатском казино английской армии, неподалеку от Ульцена. Приемники, из которых слышалось твое имя, становились все лучше и роскошнее. Я преуспевала. После солдат были офицеры. Я должна была преуспевать. После офицеров — гражданские. После иностранцев — свои, немцы. Мне нужно было продвигаться, нужно было идти вперед, к тебе. Сколько раз лежало у меня в кармане уже написанное письмо. Мне было достаточно только бросить его в почтовый ящик, и ты была бы со мной. Но я не имела на это права. Что бы я стала с тобой делать? Тащить тебя через всю эту грязь? Мне нужно было стать свободной. Ты тянула бы нас обеих назад, и в конце концов мы подохли бы где-нибудь в сточной канаве. Сначала ты, а потом я. Я кричала, звала тебя по ночам, когда случалось бывать одной. Думала, не выдержу, лопну от боли… Но человек способен вынести многое. Вынесла и я. И вот теперь ты со мной.
С а б и н а. Мне нечего тут сказать. Мне нечего сейчас… Нет.
Т о н и. Тебе нужно сделать аборт. У тебя все впереди. Иди к Михаэлю.
С а б и н а. И ты не защитишь меня?
Т о н и. Бо́льшую часть своего пути тебе придется пройти одной. Все начинается с этого. Каждый начинает свой путь в одиночку… Суперинтендант пришел.
С а б и н а. Отпусти меня домой. Я едва держусь на ногах… Может быть, вечером все будет по-другому.
Т о н и. Ты хочешь оставить меня одну?
С а б и н а. Я больше не могу. Скажи Бубе, пусть отвезет меня домой.
Т о н и. Хорошо.
Т о н и. Буба, отвезите мою дочь домой и сразу же возвращайтесь сюда.
Б у б а. Будет исполнено, сударыня.
Т о н и. Поезжай, Сабина! Может быть, дома тебе, действительно, станет лучше. Пока…
С а б и н а. Прощай, мама.
С а б и н а. Который час?
Б у б а. Два часа, барышня.
С а б и н а. Скажите моей маме, чтобы до пяти меня не будили. Поехали. Домой.
К л а р а. Зачем вы приехали? Откуда вам вообще известно, что она здесь?
М и х а э л ь. Фрау Шнайдер получила телеграмму. Сабина ей сообщает, что она отправилась на несколько дней в Берлин. А так как у меня здесь, в Берлине, тоже дела, я решил посетить ее.
К л а р а. А не фрау Шнайдер вас сюда послала?
М и х а э л ь. Нет, фрау Шнайдер меня не посылала.
К л а р а. Сабина с утра в городе. Ей давно бы пора уже вернуться. Если с ней ничего не случилось.
М и х а э л ь. А что с ней может случиться? Вы же знаете ее.
К л а р а. Что случилось в Ганновере?
М и х а э л ь. Что вы имеете в виду?
К л а р а. Я спрашиваю, что случилось в Ганновере? Почему девочка уехала из Ганновера?
М и х а э л ь. Я думал, Сабина вам рассказала…
К л а р а. Она ничего там не натворила?
М и х а э л ь. Но… н-нет…
К л а р а. Может быть, ее выгнали?
М и х а э л ь. Почему ее должны были выгнать? Не понимаю…
К л а р а. Это я ничего не понимаю. Ничего не знаю. Извините меня, пожалуйста. Это были такие страшные минуты!.. Вдруг звонок. Открываю и вижу, передо мной стоит моя девочка, говорит «добрый вечер», бежит в свою прежнюю комнату, запирается и не выходит. Мы стучим, спрашиваем, просим, умоляем… И только слышим, как она плачет, и плачет, и плачет… А утром сегодня вышла на кухню, и мы вместе позавтракали. И снова ничего не сказала — только то, что соскучилась очень по дому и что мне не следует удивляться. А потом убежала в город, и я сижу здесь, муж на работе, и никто мне не объясняет, что происходит. Заглянула в ее чемодан — раньше я никогда бы этого не сделала, но на этот раз ничего лучшего не придумала, — и… не нашла ничего. Немного белья, туфли, пуловер — вот и все. Да еще мешочек с ракушками и белыми камешками. Вот они, эти камешки… со звездами в точечку.
М о р и ц. Когда ты уезжаешь?
С а б и н а. На следующей неделе, наверно. Или раньше. Не знаю.
М о р и ц. Мы еще встретимся до отъезда?
С а б и н а. Как хочешь…
М о р и ц. А ты… ты не хочешь? Мы говорили обо всем на свете и только о нас с тобой не сказали ни слова.
С а б и н а. Да.
М о р и ц. Неужели ты не хочешь поговорить о нас? Мы одни здесь, нас никто не слышит, мы можем быть совершенно откровенны друг с другом… Я иногда проходил здесь.
С а б и н а. Да?
М о р и ц. Ты по-прежнему думаешь, что это я тебя прогнал?
С а б и н а. Нет.
М о р и ц. Почему же ты уехала? Если тебе стыдно, можешь не говорить. Но только скажи, что я сделал не так?
С а б и н а. Все правильно. Ты всегда был абсолютно правильный. Как и положено.
М о р и ц. Ты так говоришь… С такой злобой и горечью…
С а б и н а. Вовсе нет. Разве ты не такой, каким должен быть? Рассудительный, прямой, несгибаемый. А я взбалмошная, незрелая, заносчивая. Ты — мужчина, я — дурочка.
М о р и ц. До свиданья, Сабина.
С а б и н а. Разве мы не хотели поговорить о нас?
М о р и ц. Но не так.
С а б и н а. Как же?
М о р и ц. Почему ты уехала?
С а б и н а. Это ты знаешь. Ты был при этом.
М о р и ц. И ни разу не пожалела?
С а б и н а. Нет. Нет. Нет.
М о р и ц. Ты счастлива?
С а б и н а. Да. Да. Да.
М о р и ц. Почему же приехала?
С а б и н а. Разве нельзя навестить родителей?
М о р и ц. Да. Конечно.
С а б и н а. Вот видишь. Навестила родителей. И решила тебя навестить.
М о р и ц. Почему?
С а б и н а. «Почему? Почему?» Ты что, полицейский?
М о р и ц. Сабина.
С а б и н а. «Сабина»! Большое спасибо, что проводил. Спокойной ночи.
М о р и ц. Стой! Подожди, пожалуйста. Не убегай же опять. Гордость, упрямство — все это ерунда. Оставь это. Иди, я тебя обниму, и тебе не нужно будет смотреть мне в глаза, и тогда ты мне скажешь, почему вдруг прикатила домой, чего никто не делает, если чего-нибудь не боится. Можешь отвернуться и прошептать что-нибудь уличному фонарю. На выбор. Ну скажи же наконец! Обнять тебя, или отвернешься?
С а б и н а. Обнять.
М о р и ц. Деревянная лошадка. Такая маленькая, старая, глупая деревянная лошадка — а строит из себя чуть ли не циркового коня.
К л а р а. Что господин Шнайдер умер, я не знала. Она писала не часто.
М и х а э л ь. Не прошло и недели, как он умер.
К л а р а. Вы не думаете, что Сабина может здесь остаться?
М и х а э л ь. В телеграмме говорится другое… А вы разве хотели бы, чтобы она осталась?
К л а р а. Хотели бы?.. Все, что произошло, не имеет значения. С детьми бывает всякое. Сегодня даже приходила полиция. Из-за регистрации. У нее ведь пропуск только на один день. Срок скоро истекает, и если она сейчас пошла в полицию, ее могут там задержать.
М и х а э л ь. У вас здесь такие порядки?
К л а р а. Могло же так быть, не правда ли?
М и х а э л ь. Возможно, она у какой-нибудь подруги?
К л а р а. Возможно. Одна уже вышла замуж. Время бежит.
М и х а э л ь. Конечно же, она там.
К л а р а. Тогда она могла бы мне об этом сказать… Не хотите что-нибудь выпить?
М и х а э л ь. Спасибо.
К л а р а. Если она у Ганны, то у них есть о чем поговорить. Та вышла замуж, а это, во всяком случае, лучше, чем быть с ребенком одной. Внебрачные дети есть внебрачные дети, тут ты хоть тысячи законов издай, а одного отца не заменишь. Девушка с ребенком имеет меньше шансов, как бы тут у нас ни рассуждали. Рассуждать-то легко, и официально все получается первый класс, а в конце-то концов это маленькое существо все равно будет в обиде.
М и х а э л ь. В этом вы абсолютно правы.
К л а р а. И когда такого ребенка спросят в школе «Кто твой отец?» — а ему сказать нечего, и другие ребята уставятся на него, даже учитель скривит физиономию. Тут ничего не поделаешь. Так уж устроен мир… Я сама к этому отношусь не лучше. Но где же она все-таки?.. Право, я кажется, больше не выдержу.
М и х а э л ь. Фрау Краузе, если это то, что я думаю, то, пожалуй, могу вам сказать, почему Сабина приехала.
М о р и ц. Безусловно, это ужасно, то, как она жила. Но она ведь сказала тебе обо всем. А могла бы и не сказать. Как нередко бывает.
С а б и н а. Но я не могу больше у нее жить. Значит, все было напрасно. С отцом… с ним бы еще могла. Тот был что надо.
М о р и ц. Останься здесь.
С а б и н а. Остаться? Никогда! Чтобы она подумала, что я струсила?
М о р и ц. Когда ты смылась туда, тебя ведь не мучил вопрос, что она о тебе подумает. Ты просто поехала, вроде бы домой… Но дом-то оказался не там, где стоит твоя новая кровать.
С а б и н а. Не там…
М о р и ц. Оставайся здесь. Или есть что-то еще, что тянет тебя обратно?..
С а б и н а. Нет.
М о р и ц. Ну, так в чем же дело?
С а б и н а. И все-таки я должна вернуться. Хоть однажды я должна показать, что у меня есть воля и что я могу жить как хочу, — даже там. Чтобы не стыдно было смотреться в зеркало. Каждый раз сматываться, когда что-нибудь не ладится: оттуда сюда, отсюда туда. Нет, так нельзя. Не думай только, пожалуйста, что я раскаиваюсь в чем-либо. Настолько-то ты меня знаешь, — я не стала бы приносить жертвы, которые не нужны. Я действительно хочу найти точку, с которой можно начать.
М о р и ц. Начинай здесь. Дома. Для человека не все равно, где начинать.
С а б и н а. Опять агитируешь, секретарь?
М о р и ц. Жаль, если ты так восприняла. Тогда, значит, встреча с тобой прошла для меня даром. А я с тех пор всегда старался говорить с людьми, как с тобой. Как человек с человеком. Это как раз то, чему я научился в тот вечер. И чертовски был рад. И всегда потом, когда объяснял что-нибудь людям, представлял себе, будто говорю с тобой. И, как правило, всегда получалось. В большинстве случаев.
С а б и н а. Это правда? Я тебе что-то дала? Я? Тебе?
М о р и ц. Да. И кое-что пригодилось другим.
С а б и н а. И даже тогда, когда меня здесь не было?
М о р и ц. Да. Так.
С а б и н а. Странно.
М о р и ц. Может быть, не знаю…
С а б и н а. Нет, это, правда, странно, секретарь. Веришь или нет, у меня сейчас даже мурашки пробежали по спине. Значит, я способна на что-то такое, что может тебе пригодиться? Первый раз слышу. Я тебе что-то дала! Слушай, или это… твои пропагандистские сети, которыми ты меня хочешь опутать?
М о р и ц. При желании можно во всем усмотреть пропаганду. Тот, кто не хочет слышать, может оставаться глухим. Как мне говорить с тобой, чтобы ты меня услышала? Сабина…
С а б и н а. Никак, черт возьми! Ничего ты мне не должен говорить! Я пьянею, когда слушаю тебя. А я не хочу пьянеть! Никогда! Никогда! Никогда! Я хочу уехать, потому что ты добрый дядя! Я не хочу, чтобы ты был прав! Ты благодаришь меня, а я не хочу твоей благодарности! И сама не хочу благодарить! Мне не нужны твои подарки! Я хочу брать, что мне нужно! Или покупать!
М о р и ц. Вот тут ты лжешь! В первый раз лжешь!
С а б и н а. А что правда?.. Что правда?
М о р и ц. Я тебе уже говорил.
С а б и н а. Все получалось и когда меня тут не было.
М о р и ц. Но теперь уже не будет, если ты, вернувшись, снова уедешь. Тогда я не смог бы больше тебя ждать.
С а б и н а. Не смог бы, Мориц?
М о р и ц. Нет, Сабина… Не плачь. Все это зверски сложно, но ты не плачь. Ну не плачь же, пожалуйста. Конечно, я буду поздно приходить домой, и буду очень уставать. Не будет воскресений, когда можно подольше поспать, а если и будут — то редко. Потому что есть кроме нас с тобой и еще люди. И потому, что мы сумасшедшие, которые вбили в голову, что в мире может быть еще кое-что кроме проклятого равнодушия, не желающего ничего знать. Наши отпуска будут недолгими, и я не смогу показать тебе мир. Но, может быть, я сумею тебе объяснить его. Мы должны будем многому научить друг друга, чтобы делать меньше ошибок и не быть несправедливыми. И ты не должна будешь забывать, что ты женщина и имеешь право на счастье. Я тебе обещаю, мы будем трудиться не только для того, чтобы какие-то там внуки жили лучше, чем мы, — они будут жить лучше, — но ведь мы тоже чьи-то внуки, внуки тех, кто трудился, чтобы нам было лучше, и мы не станем их разочаровывать. Я предлагаю тебе много лишений, много работы и немного счастливых часов, за которые нам не придется стыдиться.
С а б и н а. Так вот, Мориц! Я жду ребенка. Ага, видишь, ты уже притих. Его отец меня бросил. Вернее, он хотел, чтобы я сделала аборт. И моя мать — тоже. Это было немного слишком для меня. Поначалу я растерялась. Теперь потихоньку прихожу в себя. Мир от этого не рухнет. За последние тысячелетия такое уже случалось кое с кем и могло бы прекрасно случиться со мной и здесь. Может быть, и не от тебя, но могло бы. Поэтому не надо делать политических выводов. Плохие люди есть везде. Хорошие тоже. И, ради бога, не говори мне теперь, что ребенок для тебя не помеха. Это было бы ложью. Я же вижу, ты сейчас подыскиваешь аргументы, чтобы как-нибудь приукрасить твое государство, а может быть, и самого себя. Не делай этого. Не надо.
М о р и ц. Я ничего не подыскиваю. Я только вижу, что ты нажила ребенка и потеряла голову. Я только вижу, что ты мучаешься и не знаешь, к какому берегу пристать. И ты права: это могло бы случиться с тобой и здесь. Именно с тобой. Чего ты уставилась? Не нравится, что я говорю? Ты осталась такой же маленькой, какой была тогда, когда уезжала в Ганновер… Сохранишь ли ты ребенка или освободишься от него…
С а б и н а. Нет!
М о р и ц. Что — нет?!
С а б и н а. Нет!.. Почему ты не скажешь, чтобы я осталась?
М о р и ц. Я это сказал.
С а б и н а. Почему ты теперь это не говоришь?
М о р и ц. Ты не хочешь.
С а б и н а. Но-не-де-лай-же-то-го-что-я-хо-чу!!
М о р и ц. Бедная ты моя малышка. Сейчас, в этот момент, ты ведь совсем одна. Я могу взять тебя за руки, могу обнять, как только что обнимал, и все же ты будешь одна. Для человечества она ничего не значит, эта минута в твоей жизни, но для тебя она важна, потому что никто, никто за тебя ничего не решит. И может быть, позже, через много лет ты посмеешься, вспоминая об этом. Но сейчас постарайся, чтобы это была хорошая улыбка, а не кривая усмешка. То, что у тебя есть, это твое, — никто, кроме тебя, этого не имеет… Никто, кроме тебя и твоего ребенка. Спокойной ночи. Сабина…
С а б и н а. Спокойной ночи, Мориц.
К л а р а. Да вы шутите! Просить у меня руки моей дочери! А не поздновато ли? На сколько вы опоздали?
М и х а э л ь. Месяца на два, я думаю…
К л а р а. Два месяца!.. Да, пусть-ка придет эта штучка домой!.. Я с ней поговорю.
М и х а э л ь. Но вы ведь… Надеюсь, не станете нам на пути?
К л а р а. А почему?.. Потому что я вам рассказала о Ганне?
М и х а э л ь. И поэтому.
К л а р а. Я вижу, вы хитрый малый… Мне нужно чего-нибудь выпить. Вы ничего не получите.
М и х а э л ь. Я бы, во всяком случае…
К л а р а. То, что вы видите во мне ее мать, это правильно. Но только не обольщайтесь. По головке я вас обоих за это не поглажу. Сколько вам лет?
М и х а э л ь. Двадцать три.
К л а р а. И учитесь на медицинском факультете?
М и х а э л ь. Да.
К л а р а. Значит, вы только начинаете?
С а б и н а. Михаэль!… Михель!.. Михель!..
К л а р а. Очень мило, что ты все-таки снова появилась здесь.
М и х а э л ь. Я все рассказал твоей матери.
С а б и н а. Все?
М и х а э л ь. Все.
К л а р а. И что теперь будет?
М и х а э л ь. Я приехал, чтобы увезти тебя обратно. Как жену. Если ты меня еще любишь. И делаю это не ради порядочности, а потому, что я тебя… Очень трудно, фрау Краузе… втроем…
К л а р а. Понимаю… Хотите меня выпроводить?
М и х а э л ь. У нашего ребенка должен быть отец, Сабина. Ты, конечно, не будешь жить больше у своей матери… Мой отец… Впрочем, я расскажу тебе все потом. Сейчас половина двенадцатого, и мой пропуск кончается. Скажи только «да» и что ты больше не сердишься на меня. Я хочу заслужить, чтобы ты снова была со мной. Если мы станем говорить об этом сейчас, получится как в кино. Это не нужно ни тебе, ни мне.
С а б и н а. Мама…
К л а р а. Пожалуйста, я ухожу. Твой чемодан еще не распакован, и ты можешь делать что хочешь. Как и тогда. Теперь-то ты сама уж, должно быть, знаешь, где твое счастье. Я ничего не скажу. И если ты снова решишь уехать, никто тебя упрекать не станет. Но… зачем так метаться? Там ты не можешь жить, здесь не хочешь. В девятнадцать лет всегда кажется, что жизнь очень длинна. Это правда, что не я тебя родила, но мы всегда ладили с тобой. Почему же нельзя быть счастливой там, где тебе хорошо? Человек учится многому и многое забывает. И этот вот, отец, что вовсе не так важно, как часто считают. Ребенок, в конце концов, для тебя важнее, чем отец. И ближе. А то, что станут говорить люди… Боже мой, если б я всегда их слушала…
М и х а э л ь. Вы только что говорили совсем другое.
К л а р а. Ну, тогда я не знала, что снова услышу, как она это говорит — «мама»…
М и х а э л ь. Что будем делать? Тебе нельзя оставаться одной.
С а б и н а. Должен же быть когда-то конец.
М и х а э л ь. Завтра я за тобой заеду. Или послезавтра.
С а б и н а. Да.
М и х а э л ь. Здесь это все — тоже не для тебя.
С а б и н а. Да.
М и х а э л ь. Может быть, перед тем как уйти, я удостоюсь все-таки поцелуя?
С а б и н а. Да.
М и х а э л ь. Это было довольно-таки бесстрастно, дорогая невеста…
С а б и н а. Ты можешь мне сказать, о чем мы будем говорить, когда станем жить вместе?
М и х а э л ь. Отложим этот разговор до завтра. Сейчас меня это не интересует. Все сложится само собой.
С а б и н а. Тогда скажи, о чем мы будем говорить завтра?
М и х а э л ь. Завтра мы купим твоим родителям что-нибудь интересное, чтобы скрасить им расставание с тобой, затем несколько дней побудем в Берлине, сходим в театр или еще куда-нибудь, куда ты захочешь… Уж что-нибудь нам придет в голову.
С а б и н а. А потом?
М и х а э л ь. Потом поженимся наконец. А потом я буду снова учиться. Очень много работать. Должен же я кормить свою жену.
С а б и н а. А потом?
М и х а э л ь. Потом ты родишь нашего бэби, и мы будем придумывать ему имя. Потом будем его крестить.
С а б и н а. А потом?..
М и х а э л ь. Неужели я должен теперь все выкладывать, что бывает потом с супругами? Бывают и разные неожиданности. Всего я не знаю. Ни разу еще не женился. По утрам солнце восходит, а вечерами заходит. А мне нужно скорее бежать, чтобы попасть еще на последний поезд. Привет, мимоза.
С а б и н а. Привет, Михаэль.
М и х а э л ь. И не ломай голову над тем, что будет. Лучше радуйся тому, что есть. Ведь могло бы случиться и так, что я не приехал бы.
С а б и н а. Но ты же меня любишь.
М и х а э л ь. Очень. Сейчас же, как вернусь туда, обязательно выпью…
С а б и н а. За то, что ты настоящий парень?
М и х а э л ь. За то, что ты будешь благоразумной. И за нашего бэби. До завтра.
С а б и н а. Я провожу тебя.
М и х а э л ь. Не надо. Я и сам доберусь.
С а б и н а. Это правда — то, что я слышала утром? Вы хотите сдать мою комнату?
К л а р а. Да.
С а б и н а. А если бы я осталась?..
Хайнц Калау
КУВШИН С МАСЛИНАМИ
Пьеса-притча по мотивам восточной сказки
Ахмед, 14 лет,
Хассан, 17 лет,
Калаф бен Юссуф.
Астра,
Судане,
Бедуин.
Байг,
Иллада,
Абу аль Кассим.
Дардана,
Сторож в доме Абу.
Ибен эль Заман,
Ментолус,
Али бен Бадави,
Прохожий.
Носильщик.
Калиф Аггад Багдадский.
Первый солдат.
Второй солдат.
Первый стражник.
Второй стражник.
Писец.
Сыщик.
Адвокат Абу.
Адвокат Калафа.
Первый торговец маслинами.
Второй торговец маслинами.
Богатая женщина.
Господин.
Народ на базаре в Кувейте и в торговых рядах в Багдаде; слуги, флейтистки, рабыни, стража, солдаты.
К а л а ф
С л у г а. Прости меня, господин.
К а л а ф. Без радости вскочу я на своего коня, Астра. Что говорил о Кувейте мой мудрый отец?
А с т р а. Калаф бен Юссуф, твой отец, украсит аллах его небесную тропу, говорил: «Кувейт подобен грязному потоку, полному крокодилов и золота. Крокодилы охраняют золото».
К а л а ф. Не вздумайте положить кувшин или встряхнуть его, привяжите его между двумя ослами.
Крокодилов побеждают играючи хорошие охотники и быстрые пловцы, вооруженные острыми ножами. Я с юности охочусь на крокодилов, тебе это известно, Астра, — Кувейт для меня не опасен.
А с т р а. Ты еще благоухал молоком твоей кормилицы, господин, а мне уже приходилось разыскивать тебя среди охотников на крокодилов.
К а л а ф. Я и так непобедим. Ну ладно, дай сюда. Шпоры хорошо укреплены? Если шпоры не крепко сидят…
С л у г а. Они крепко сидят, господин, клянусь жизнью!
Б е д у и н. Они проникли в дом тайком, пока сторожа помогали нам с укладкой. Прости нас, господин, но кувшин оказался таким тяжелым.
К а л а ф
Б а й г. Мне больше ничего не оставалось, Калаф бен Юссуф. Целый месяц я не мог проникнуть к вам. По три раза в неделю умолял я, как бездомный, вашего привратника. А теперь я узнал, что вы отправляетесь в длительное путешествие. Вы должны нас выслушать, Калаф бен Юссуф! Заклинаю вечным спасением ваших предков!
К а л а ф. Точнее сказать, спасением ваших детей, Байг. Я не знал, что должен был вас выслушать. Может быть, я должен был снова выслушать, что вы все еще не можете мне заплатить?
Б а й г. Для того чтобы платить, мы должны ткать. Соткали — продали. Но вы не только отняли у меня ткацкие мастерские, вы забрали у меня и шерсть и ткачей. Иллада единственная ткачиха, которая со мной осталась. Как же мы можем заплатить вам наши долги, если вы отобрали у меня все, чем я раньше владел. Или вы требуете, чтобы почтенный человек и его дети стали нищими, потому что аллах покарал его за собственную глупость?
К а л а ф. Я ничего не требую, кроме своей собственности. Разве из того, что вы мне должны, я чем-нибудь завладел нечестно? Это известно самому аллаху и каждому человеку в Багдаде. Ни один правоверный не станет отрицать, что я был великодушен со сроками платежей — но вы все равно не заплатили! Может быть, мне вас продать, как рабов, чтобы вернуть свои деньги? Я требую только то, что мне принадлежит по закону.
Б а й г. От мертвеца вы ничего не сможете потребовать! Я убью себя!
И л л а д а. Отец! Отец, ты не должен… узор!..
К а л а ф. Так, значит, узор…
Б а й г. Молчи, Иллада!
И л л а д а. Нет, я не буду молчать, ведь я никогда больше не смогу ткать.
К а л а ф. Замолчи, Иллада! Астра, оставь нас одних, убирайтесь все вон.
Значит, у вас еще есть узоры, а мне вы клялись, что отдали мне все ваши образцы. Вы, конечно, решили, что, утаив от меня парочку редкостных узоров, вы сможете снова начать ткать, продавать и соперничать со мной? Значит, вот что вы задумали. Что это за узоры?
И л л а д а. Я поверила отцу, что ему удастся вас смягчить. Но я знала, что, кроме унижения, мы ничего не добьемся. Да, у нас есть еще образцы узоров. Они принадлежат нам, и только я одна умею их ткать. Вы можете уморить нас голодом, вы можете нас умертвить, но узоры, Калаф бен Юссуф, которые находятся здесь, в моей голове, вам придется купить, когда я их вытку. И только за ту цену, которую я назначу. Их вы не сможете описать за долги, как всегда описывали все, что вам нравилось!
К а л а ф. Перестань кричать, Иллада. Я же разрешаю тебе говорить со мной, назови свою цену…
Б а й г. Молчи, Иллада, ты потеряла разум. Нет у нее никаких узоров, бен Юссуф, она только хочет спасти своего старого отца. Это правда, клянусь аллахом, все наши узоры я вам уже давно продал.
К а л а ф. Старая лиса, ты меня не обманешь. Иллада хочет продать мне свои узоры, и я их покупаю. Скажи, Иллада, скажи свою цену.
И л л а д а. У меня пять узоров, они никогда не были вытканы, их еще никто не видел. Пятьсот золотых динаров.
Б а й г. Тысячу, Иллада!
К а л а ф. Пятьсот?
Б а й г. Пойдем, Иллада, я знаю одного человека, по имени Абу аль Кассим…
К а л а ф. Я не сказал, что я их не куплю. Только Иллада должна остаться в моем доме и выткать пять ковров с новыми узорами. Она будет получать все, что захочет, и если вы поклянетесь быть немыми, как камни, — я заплачу вам пятьсот золотых и прощу все долги!!
Б а й г. Ваше предложение мне не очень нравится, Калаф бен Юссуф! Пойдем, Иллада!
К а л а ф
Б а й г. Сосчитай!
К а л а ф. Триста. Остальные и прощение твоих долгов после моего возвращения. Твоя дочь будет работать здесь. Если узоры окажутся годными и вы все сохраните в тайне, не пожалеете.
Б а й г
К а л а ф
К а л а ф. Астра укажет тебе твою комнату и даст все, что нужно для работы. Ты будешь получать пищу, которая подобает дочери некогда могущественного человека. Моя флейтистка будет развлекать тебя во время работы, если ты этого пожелаешь. Только не забывай о нашем уговоре. Желаю тебе долгой жизни, Иллада!
И л л а д а. Бедность портит человека, а отец стал бедняком. Счастливого пути!
К а л а ф. Благодарю тебя. Астра, вот ключи.
Д а р д а н а
А б у. Какого друга?
Д а р д а н а. Твоего единственного друга.
А б у. Калафа бен Юссуфа? Что привело его в мой дом в столь неподходящий час? Калафа, великого знатока и хранителя наших обычаев? Ведь он, как никто иной, знает все правила приличия, и это вызывает у меня даже чувство зависти. Неужели он забыл, что именно за это я его люблю и восхищаюсь им? Разве он не знает, что его невозмутимость, равная невозмутимости луны, уважаема всеми в нашей стране? Что так изменило его? Я крайне обеспокоен, Дардана! Я не хочу его видеть — меня нет дома. Поболтай с ним и узнай, что с ним стряслось. А может быть, он со мной заранее договорился, и я забыл об этом?
Д а р д а н а. Абу, я знаю, он не извещал тебя о своем приходе.
А б у. Я так и предполагал. Он спешит?
Д а р д а н а. Да, очень спешит.
А б у. Он один?
Д а р д а н а. Нет, я вижу целый караван ослов и две колонны верблюдов.
А б у
Д а р д а н а
А б у. Я ожидаю моего гостя Калафа бен Юссуфа. Быстро! Его любимое вино, его любимые кушанья, ложе для отдыха, балдахин, танцовщицу Сулейву и цимбалы. Я сказал — цимбалы! И тихую музыку.
Д а р д а н а. Прекрасно. Но почему ты так волнуешься?
А б у. Быстро переоденься! Нарядись так, как будто мы идем к самому калифу! Дардана!
П р и в р а т н и к
А б у. Мой единственный друг! Ты умрешь, собачий сын, если заставишь его ждать хоть минуту!
А б у. Свет очей моих, единственный и лучший из друзей, брат мой. Да будет мой дом — твоим домом. О, как я ждал тебя!
К а л а ф. Абу, мои мысли — твои мысли, единственный брат мой!
А б у. Зависть зеленью покрыла мое лицо — как прекрасно ты выглядишь.
К а л а ф. Это счастье новой встречи с тобой так оживило меня, Абу.
А б у. Мой дом всегда к твоим услугам, ибо ты его господин, ты ведь это знаешь, Калаф!
К а л а ф. Ты отдыхал, я обеспокоил тебя своим нетерпением. Я безутешен.
А б у. Меня измучило одиночество — но ты пришел — как ты себя чувствуешь, Калаф, — какое великое счастье, что у меня есть ты. Дардана! К нам пришел Калаф! Наконец-то. Со вчерашнего дня, когда мы расстались, я все время размышлял о твоих мудрых словах; так прекрасно отходить ко сну, обдумывая их.
Д а р д а н а. О Калаф! Как одинок был наш дом без тебя! Каким он снова наполнен весельем!
К а л а ф. Абу, ты ослепил меня прекрасной Дарданой! Как я мог осмелиться проникнуть в твою сокровищницу. Я удаляюсь со стыдом.
А б у. Цимбалисты, пусть поют птицы.
Калаф, какое преступление я совершил, что недостоин сделать тебя счастливым — прости мое недомыслие!
К а л а ф. До того, как вступить в твой дом, я считал себя счастливым, потому что предпринимаю большое путешествие, потому что богатство мое растет, потому что мои рабы любят меня. Да простит мне аллах мое тщеславие, только здесь у вас я познал, что такое истинное счастье!
Кагар с фигами — мое любимое кушанье. А что это так благоухает? Мое любимое вино! Абу, ты волшебник. Как ты смог с твоего ложа заглянуть в самые тайные уголки моего сердца и узнать все мои желания.
А б у. Отведай сначала! Если ты найдешь какой-нибудь недостаток, я прикажу повесить повара и утопить виночерпия.
К а л а ф
А б у
К а л а ф. Смертный не может уехать далеко. Путь недолгий, но тяжелый. Пустыня, море, разбойники бедуины. Да еще песчаные бури, бури на море. А в Кувейте на рынке убийцы, воры, обманщики. Я не хотел уезжать, не запечатлев еще раз ваши лица в глубине моего сердца и не испросив вашего благословения. А еще мне нужен твой совет, единственный друг мой.
А б у. В Кувейт на рынок ковров? Это очень большой путь, драгоценный брат мой, тобой движет великий дух предприимчивости! А что будет с твоими ткацкими мастерскими, с твоими складами? Аллах да охранит твой путь, но даже если он даст тебе крылья, раньше будущего лета Багдад не увидит тебя в своих стенах. Ты ничего не пьешь, я прикажу утопить виночерпия, этого черного таракана!
К а л а ф
А б у. Клянусь Сезамом! Вот что называется настоящее дело! Счастливчик! Вот что называется подготовиться к путешествию! Дардана, он устыдил меня. Я унижен в твоих глазах.
Д а р д а н а. Отныне в Багдаде для каждого, кто захочет купить ковер, существуют только два имени — Кассим и Юссуф. Даже Байг не мог с вами сравниться.
А б у. Потому что мы друзья, моя голубка, единственные в мире настоящие друзья! За два года, действуя сообща, мы получили девять ткацких мастерских — это придает уверенность и вызывает аппетит! И каждый из пяти прежних владельцев еще год назад был сильнее, чем мы оба вместе взятые! Несчастье их заключалось в том, что мы целиком можем положиться друг на друга!
К а л а ф. Аллах наградил нас этой дружбой! Аллах также поймет, что нам теперь необходим еще больший рынок! Вот почему я уезжаю в Кувейт. Мой друг Абу будет оберегать мое имущество, пока я буду на чужбине. Я прошу тебя об этом, Абу, чтобы я мог уехать с миром.
А б у. Твое имущество станет моим имуществом. Любая рука, посягнувшая на него, будет отрублена. Твоя просьба, брат мой, для меня приказ, от которого меня не может освободить даже смерть.
К а л а ф. Благодарю тебя, Абу, я чувствую, как твоя кровь струится в моих жилах.
А б у. Дардана, не хочешь ли ты подняться на крышу в твой сад и сорвать самую красивую лилию для нашего друга? Прошу тебя, сорви для него пурпурную лилию, хотя она цветет только один раз в десять лет.
Д а р д а н а. Твое великодушие служит мне укором.
А б у. Есть ли у тебя еще какое-нибудь желание, брат мой?
К а л а ф
Еще одна скромная просьба, вот этот простой глиняный кувшин с маслинами, подарок моего чудака прадеда. Маслины собраны в грозу и обрызнуты молоком львицы. Я хочу, чтобы они сохранялись в надежном месте.
А б у
Д а р д а н а. Из-за какого-то кувшина с маслинами он выпроваживает меня из комнаты. Это оскорбительно.
К а л а ф. Полуденный жар прошел. Человек не может быть зачат без отца, не может родиться без матери. Но что такое человек, если у него нет друга? Мое сердце переполнено радостью. С ней я отправляюсь в путь. Прежде чем зайдет солнце, город останется у меня за спиной.
А б у. Однако, Калаф! В кувшине еще осталось вино!
Д а р д а н а. Не задерживай его, мой повелитель. Только тот, у кого спокойно на душе, быстро отправляется в путь. Он знает цену верности Абу аль Кассима!
А б у. Боль нашей разлуки хотела задержать тебя. О друг мой, прими от меня белую ослицу.
Д а р д а н а. Белую ослицу?
А б у. Пусть она будет моим благословением, Калаф!
К а л а ф. Ах, Абу, я растерян. У меня кружится голова от твоей великодушной щедрости. Почему ты смеешься над уезжающим другом? Я не могу принять твою белую ослицу.
А б у. У меня уже нет белой ослицы. Спеши, мой друг, — аллах да осыплет тебя своими благословениями!
К а л а ф. Какая жестокость. Ты отсылаешь меня, лишая возможности отблагодарить тебя, брат мой.
А б у. Благодарностью для меня будет твое успешное возвращение! Салам алейкум! Пусть мои глаза сгниют и их сожрут мухи, если они станут веселыми, прежде чем снова увидят тебя. Мой Калаф!
Д а р д а н а. Разве было так необходимо отдавать ослицу?
А б у
Д а р д а н а. Ты чрезмерно переутомляешься, мой повелитель!
А б у
Д а р д а н а. Чудесные прекрасные маслины — чудесная прекрасная дружба!
А б у. Я думаю, здесь их больше тысячи.
Д а р д а н а. Все равно это не основание, чтобы приносить ему в жертву нашу ослицу.
А б у. Очень красивое и дорогое животное. Но, к сожалению, она жеребая. Он не решится убить ее, когда она принесет осленка и задержит его караван. Он пропустит корабль и потеряет драгоценное время. Корабль уходит только раз в месяц.
Д а р д а н а. А я должна лишиться ослицы.
А б у. Дай мне подумать.
Д а р д а н а. Ты возьмешь деньги?
А б у. К сожалению. А чем же я буду подкупать его неподкупных управителей и верных сторожей? А так у меня прямой и верный путь к его имуществу. Его собственное золото приведет меня к цели.
Д а р д а н а. А если он скоро вернется? Может быть, ты прикажешь задушить его в первом же оазисе?
Абу, Это было бы бесчеловечно. Он мой единственный друг.
Д а р д а н а. Но ты же знаешь, какой он умный и хитрый.
А б у. Хитрость и ум ничего не стоят, если они принадлежат побежденному, разве что могут спасти ему жизнь. Конечно, он станет кричать и требовать у калифа справедливости. Но что он сможет предпринять против меня, когда, завладев его состоянием, я стану самым могущественным человеком.
Д а р д а н а. Он еще не успел покинуть город, но уже потерял друга.
А б у. Долгое время я сам собирался в путешествие, но тогда бы он остался в городе. Он умен, а я недоверчив. Недоверие — лучшая предосторожность.
Д а р д а н а. Не хвались — я-то хорошо знаю, насколько ты ему доверял.
А б у. Только до тех пор пока его выгода была моей выгодой. Важно, кому это идет на пользу. Разве это называется дружбой?
Д а р д а н а. Ты мог бы хоть два раза объехать вокруг света, мой повелитель. Во мне ты имеешь жену, на которую можно положиться. Я охраняла бы твое имущество как зеницу ока. Калаф же до сих пор не женат потому, что боится обмана. А ведь родство — единственное, на что можно положиться.
А б у. Дай мне кувшин. Мне надо поехать в город по неотложным делам.
Д а р д а н а. Ты все чаще и чаще забываешь, что я молода. Я надеялась, что сегодня вечером мы поужинаем вместе.
А б у. Пригласи к ужину своих братьев. И запомни мое предупреждение! Если ты хочешь жить, живи со мной, живи для меня. Будь здорова.
Д а р д а н а
М е н т о л у с. Так ты говоришь — краски?
З а м а н. Ах, что я говорю — здесь на базаре чудовищные образцы. Глаза лезут на лоб, просто ужасные, ах, что я говорю… да, конечно, ужасные.
М е н т о л у с. Так ты говоришь — он меня выслушает?
З а м а н. Ах, что я говорю, Абу аль Кассим не только выслушает тебя, но и поговорит с тобой. В серебряной беседке среди жасмина.
М е н т о л у с. Ты меня уговорил, Ибен. Хорошо, пусть будет так. Я не стану дожидаться бен Юссуфа, я поеду в Багдад сам.
З а м а н. Зачем? В этом нет никакой необходимости, Ментолус! Ах, что я говорю, настоящее самоубийство ехать в это время года через пустыню! Только потому, что бен Юссуфа нет в Кувейте, ты хочешь ехать в Багдад? Новые ковры можно купить и здесь, о, мудрый грек!
М е н т о л у с. Так ты говоришь, дорогой Ибен, если вернется Калаф… Клянусь богами, я тебя не понимаю.
З а м а н. Нет! На этот счет ты можешь быть спокоен. Он сейчас в Хайфе. Ах, что я говорю, наверно, уже в каком-нибудь другом городе. Не успеет он приехать на новое место, как спешит дальше, так как думает, что в следующем городе заключит еще более выгодную сделку, — и, сказать по справедливости, зря. Ведь уже много лет самые выгодные дела делаются здесь. Ну как, Ментолус, старая ковровая моль, ты до сих пор меня еще не понял?
М е н т о л у с. Так ты говоришь, краски…
К а л а ф. Ментолус! Судане, наконец-то ты видишь моего друга Ментолуса собственной персоной.
М е н т о л у с. Калаф бен Юссуф. Клянусь богами моих отцов, вы снова в Кувейте. А я слышал о Хайфе.
К а л а ф. Перед тобой моя супруга, Судане, дочь Маргата с Львиной горы. Ментолус, благодаря какому чуду я вновь вижу тебя! Все ли благополучно в Афинах? Ибен эль Заман, я рад, что и тебя я снова вижу.
З а м а н. Ваше путешествие было столь успешным, Калаф бен Юссуф, что вы так быстро вернулись обратно!?
М е н т о л у с. Твои ковры совершили чудо, Калаф. Все Афины жаждут ковров из Багдада! Они побьют меня каменьями, если я не привезу им ковры Калафа бен Юссуфа.
К а л а ф. Не забудь, что это также ковры Абу аль Кассима. Тебе повезло, как раз вчера прибыл караван из Багдада.
З а м а н. Кто говорит ковер — говорит Абу аль Кассим и Калаф бен Юссуф.
М е н т о л у с. Разве мог я забыть вашу вошедшую в поговорку дружбу и твое бескорыстие, Калаф!
К а л а ф. Прекрасно, когда можно целиком положиться на настоящего друга. Да, моя поездка в Хайфу — я также заезжал в Каир и Алеппо — была весьма успешной. Я получил известия от Абу, что и в Багдаде все идет отлично!
З а м а н. Вы получили известия из Багдада?
К а л а ф. Пришел караван. Что нового здесь в Кувейте, Заман? Дела идут?
З а м а н. Дела идут, ах, что я говорю, они бегут!
М е н т о л у с. Калаф, ты счастливчик, любимец ваших богов. Я вижу перед собой потомка твоей ослицы, единственного в своем роде животного!
К а л а ф. Это ее жеребенок. Ты должен сегодня вечером отужинать с нами, Ментолус. Ты придешь?
М е н т о л у с. Я приду, Калаф! Для меня счастье тебя видеть. Я слышал — цены изменились?
К а л а ф. Не говори о ценах, мой драгоценный друг! Ты можешь выбирать любые образцы. Я рад буду встретиться с тобой сегодня вечером.
М е н т о л у с. Калаф, да благословит тебя твой бог!
К а л а ф. Ибен эль Заман, пойдем, развлекись с нами, моя супруга делает покупки. А Кумар уже уплатил?
З а м а н. Он все больше наглеет.
К а л а ф. Я беру всю штуку.
З а м а н. Я немедленно об этом позабочусь, Калаф! Разрешите мне удалиться?
К а л а ф. Не будем больше говорить о делах, Заман. Сегодня у меня особенно хорошее настроение.
З а м а н. Вот этот с птицей Феникс — хорош. Но, может быть, мне уже пора…
К а л а ф. Ты говоришь Феникс — что за прекрасный, поучительный образ! Он каждый раз заново возникает из пепла. Странная и редкая птица. Недурно изображена. Его мы и возьмем, он пробуждает во мне высокие чувства.
З а м а н
К а л а ф. Они мне не нравятся, Заман. Во время моего отсутствия вы, видимо, болели? Вы очень нервны. Или что-нибудь другое случилось?
З а м а н. Действительно я был не совсем здоров, желчный пузырь… Ах, что я говорю, это же была нога. Врачи разошлись во мнениях. Они даже перессорились друг с другом!
К а л а ф. Ну ты-то должен знать, была это печень или нога. А ты прав, в самом деле красивые кольца.
А л и. Покупатели Кувейта! Кто из вас найдет хоть малейший недостаток в одном из моих ковров, тот получит этот ковер бесплатно! Пусть тот, кто знает толк в коврах, подойдет и убедится! Клянусь именем аллаха, что мое слово истинно! Каждый ковер из Багдада, каждый без брака, и каждый стоит так дешево, как будто он сплошной брак! Покупайте у Али бен Бадави ковры, безупречные, сказочные грезы Багдада.
К а л а ф
С у д а н е. Я знаю, мой повелитель, что ты стремишься в Багдад, как к возлюбленной, — слезы моего отца не остановят меня и не помещают мне следовать за тобой!
К а л а ф
А л и. Господин не найдет ни одного недостатка, даже если он окажется самим великим Абу аль Кассимом из Багдада.
К а л а ф. Абу аль Кассим и эта персидская шерсть?! Признавайся, откуда у тебя эти ковры, бандит!
А л и. Все мои ковры честно приобретены, господин, они прямо из Багдада.
К а л а ф. Так-так, значит, из Багдада. Очень, очень хорошо.
С у д а н е. Калаф, возлюбленный мой повелитель, что с тобой случилось? Это, конечно, очень красивый ковер, Калаф! Он болен! Помогите же мне, помогите!
М е н т о л у с. Может быть, его коснулось крыло смерти?
А л и
К а л а ф. Если тебе дорога твоя кровь, негодяй, тогда скажи, когда и где ты видел аль Кассима? Клянись твоей никчемной жизнью — знаешь ли ты его самого?
А л и
Каждый из этих ковров я лично выбирал у Абу аль Кассима. В его серебряной беседке, стоящей в гуще цветущего жасмина, на мостике через ручей. В его серебряной беседке.
К а л а ф
С у д а н е. Калаф, пойдем домой, ты болен, мой единственный!
К а л а ф. Этот ковер сделан моей лучшей ткачихой, из моей шерсти, окрашен моими красками! В моей серебряной беседке он был продан — среди моего цветущего жасмина, его соткали по моему тайному образцу. Вот здесь знак Иллады! Я должен ехать в Багдад. Он превратил меня в нищего, он украл мое имущество, ему удалось это потому, что он был моим единственным другом. В Багдад!
С у д а н е. Но мы не можем ехать через пустыню летом, мой повелитель. Подумай о твоих беспомощных детях! О твоих делах в Кувейте! О моем беспомощном отце!
К а л а ф
С у д а н е
Н о с и л ь щ и к
А л и
М е н т о л у с. А они действительно из Багдада? Меня интересуют эти ковры.
А б у
Д а р д а н а. Если бы он был хитер, то тебя бы давно черти побрали!
А б у
Д а р д а н а. Как я могу забыть об этом. Ты истратил так много денег на его прославление. Я так часто слышала эти песни, что запомнила их наизусть.
А б у. Прекрати! Сколько раз я должен тебе повторять, что ты отвратительно поешь. Умение петь есть божественный дар, а ты лишена его.
Прекрасная, истинно прекрасная песня… Очень трогательная!
Д а р д а н а. А ты мне однажды сказал, что моя душа и тело — единственное в мире песнопение.
А б у. Но неблагозвучное…
Д а р д а н а. Я не желаю терпеть грубости, даже от тебя.
А б у. Возвращайся-ка ты лучше обратно к своей матери, ты…
Д а р д а н а. Уйду, конечно, но только тогда, когда сама захочу.
А б у. Ну, еще что скажешь…
Д а р д а н а. Я с тобой больше не разговариваю.
А б у. Твои шутки всегда отвратительны.
Д а р д а н а. Истина еще более отвратительна, мой милый. На, посмотри сам, если ты, конечно, не ослеп. Но я не вижу ни единого вьючного животного, и он так спешит…
А б у
Д а р д а н а
А б у
Д а р д а н а
П р и в р а т н и к
Д а р д а н а
Чужестранец, докажи мне, что ты не дух, подними эту подушку и дай ее мне. Прошу тебя, чужеземец, сделай это, ведь ты принял облик единственного друга нашего дома.
К а л а ф. Я еще из крови и плоти, Дардана. Пожалуйста, вот твоя подушка.
Д а р д а н а
К а л а ф
Д а р д а н а
К а л а ф. Я вряд ли буду купаться, если не увижу Кассима.
Д а р д а н а. Его дом по-прежнему остается твоим домом. Абу, мой добрый господин, пребывает в настоящее время в горах, только через несколько дней я ожидаю его обратно. Он будет неутешен, когда узнает, что не присутствовал при твоем возвращении. К сожалению, я не знаю, куда послать ему весточку.
К а л а ф. Ты не можешь или не хочешь мне сказать, где я могу найти Абу аль Кассима? Когда он вернется?
Д а р д а н а. Я в отчаянии — я пошлю за ним бедуина, он возьмет самого быстрого коня! Вы же будьте моим гостем, до тех пор пока господин этого дома не поспешит заключить вас в свои объятия. Вы запылились, устали и голодны — и должны принять ванну.
Приготовьте все для приема гостя!
К а л а ф
Д а р д а н а. Вас еще ожидает печальное известие, мой друг.
К а л а ф. Я уже подготовлен к печальным известиям…
Д а р д а н а. Ваша кормилица Астра, она ведь была в преклонных годах, верная душа…
К а л а ф. Когда это случилось?
Д а р д а н а. Прошлой весной — все мы станем прахом.
К а л а ф. Я говорил о кувшине…
Д а р д а н а. Каждый раз, когда мой повелитель отправлялся в путешествие, он говорил мне: «В подвале стоит кувшин с маслинами — оберегай его, как свою добродетель, и только тот, кто назовет его своей собственностью, может прикоснуться к нему. У чужого человека пусть отсохнет рука, если он дотронется до него, клянусь аллахом и нашей чистой дружбой с Калафом!!!» Ты имеешь в виду тот самый кувшин?
К а л а ф. А ты видела этот кувшин, Дардана?
Д а р д а н а. Самые глубокие подвалы я посещаю только в день Нового года вместе с моим повелителем. Но я никогда не видела там кувшина, который бы мне бросился в глаза — правда, там много кувшинов с сокровищами дома Кассима.
К а л а ф. Я должен ждать, пока Кассим вернется домой? А я хочу увидеть мой кувшин немедленно!
Д а р д а н а. Дело идет о моей чести, господин этого дома будет удивлен, не застав вас после столь долгого отсутствия…
К а л а ф. Я требую, чтобы мне показали мой кувшин, Дардана. Если Кассим остался моим другом, он это поймет. Где ваши подвалы?.. Я не помню туда дорогу, но я ее найду — пойдем, веди меня к моему достоянию.
Д а р д а н а
К а л а ф. Я таким и остался, — но пойдем.
А б у. Останьтесь здесь, — если будет нужно, как будто случайно покажитесь ему, чтобы он немножко сдержался. А сейчас спрячьтесь!
К а л а ф. И кроме этого Кассим ничего не велел мне сказать, ничего передать?
Сколько торговцев коврами имеется сейчас в Багдаде?
Д а р д а н а. Один Абу аль Кассим… Но теперь вернулись вы.
К а л а ф. И больше ни одного нового торговца здесь не появилось и нет ни одной новой ткацкой мастерской?
Да, это тот самый кувшин, который я оставлял здесь.
Д а р д а н а. И он простоял семь лет нетронутым. Неужели ты в этом сомневался. Я прямо поражена, Калаф!
К а л а ф. Я вижу нетронутую печать и имел бы все основания сожалеть о своей подозрительности, если бы на базаре в Кувейте я не видел ковров…
А б у. Друг мой! Не сон ли это? Ты? Почему меня не позвали?
Ты все нашел в целости и сохранности? Это те самые маслины твоего двоюродного дедушки, маслины, обрызганные молоком львицы?
К а л а ф. Я высоко ценю вашу верность и никогда ее не забуду.
А б у. Борода ему не идет. Он постарел и очень похудел.
Д а р д а н а
А б у. Чужеземные нравы! Этого я от него не ожидал…
П е р в ы й с о л д а т. Послушай, его дворняжка сожрала мою курицу. Тогда я заколол копьем его собаку. Как бы ты рассудил этот случай? Кого бы наказал?
В т о р о й с о л д а т. Твое копье!
П е р в ы й с о л д а т. Я не шучу, баранья ты голова! А почему копье?
В т о р о й с о л д а т. Курица была твоя, собака — его. Пока все ясно. Ну, а кому принадлежит копье?
П е р в ы й с о л д а т. Калифу!
В т о р о й с о л д а т. А чьим приказам подчиняется твое копье?
П е р в ы й с о л д а т. Конечно, калифа! Или командира.
В т о р о й с о л д а т. А калиф приказывал твоему копью укокошить дворняжку?
П е р в ы й с о л д а т. Станет калиф беспокоиться о моей курице. Он даже не знает, кто я такой. Чепуха.
В т о р о й с о л д а т. Вот теперь все ясно. Твое копье действовало без приказа калифа, да и ты тоже. Как это называется? Мятеж, бунт! Что за это полагается? Голову с плеч долой! Случай ясный!
П е р в ы й с о л д а т. Ты думаешь, что он подаст на меня в суд за дворнягу?
В т о р о й с о л д а т. Откуда я знаю. Я знаю только, что такое закон. И еще — что из тебя никогда не выйдет хорошего солдата. У тебя только одна голова на плечах. Я могу тебе посочувствовать и сказать: береги свою голову! Только не думай, что я признаюсь в своих словах, если ты повсюду начнешь рассказывать эту историю!
А б у. Ответчик приветствует господина истца и желает ему доброго дня. Да позволит аллах сделать этот день — днем справедливости.
К а л а ф. Я плюю на твои пожелания. К счастью, наш калиф — справедливый калиф. Это известно самому аллаху!
С о л д а т ы
П и с е ц
К а л и ф. Смысл этого изречения ясен. Кто хочет сохранить целое, должен сберечь часть.
П и с е ц. Истец, Калаф бен Юссуф, где ваш адвокат?
К а л а ф. Высокий суд, я настолько уверен в собственной правоте, что хотел сам изложить обстоятельства моего дела.
П и с е ц. Это противоречит правилам, истец. На высшем суде калифа Аггада Багдадского каждая сторона должна появляться в сопровождении адвоката. В противном случае данная сторона не допускается к судопроизводству. В случае же, если одна из сторон к началу судопроизводства в связи с непредвиденными обстоятельствами, как-то: болезнь, смерть, арест или другие препятствия, лишается заранее приглашенного адвоката, который не является в суд, и тем самым подвергает риску возможность проведения судебного разбирательства, вышеуказанной стороне дается право пригласить адвоката в присутствии верховного суда.
К а л а ф. Прошу разрешить мне задать вопрос: почему это положение относится также к истцу? Если это касается ответчика, тогда понятно…
К а л и ф. Берет он защитника или не берет?
П и с е ц. От присутствия необходимого в данном случае адвоката зависит не только слушанье дела, но и законность приговора. Право обжалования теряет силу, если у стороны нет защитника, что полностью исключает апелляцию. Калаф бен Юссуф, в последний раз спрашиваю: где ваш защитник?
К а л и ф. Разве истец не уроженец Багдада?
К а л а ф. Я родился в Багдаде, величайший из калифов, и я хочу выбрать себе защитника из членов высокого суда. Прошу прощения за то, что мне было ранее неизвестно это правило.
П и с е ц. Адвоката для истца! Адвокат стоит сотню золотых! Плата вносится незамедлительно!
К а л а ф. Я должен заплатить сто? Золотом?
П и с е ц. Истец, вашими вопросами вы задерживаете высокий суд! Возможно, вы спутали суд с базаром?
К а л а ф. Я благодарю высокий суд за поучение.
П и с е ц. После того как было выполнено постановление суда, я зачитаю протокол предварительного следствия. Калаф бен Юссуф, выступающий в качестве истца, утверждает, что Абу аль Кассим, который является ответчиком, украл у него тысячу золотых из кувшина с маслинами, данного ему на сохранение истцом семь лет тому назад. Ответчик не отрицает, что кувшин был дан ему на сохранение. Несколько дней тому назад этот самый кувшин был возвращен истцу по его требованию. Но ответчик решительно отрицает, что он когда-либо открывал кувшин, или что он каким-либо другим образом входил в соприкосновение с содержимым оного. Он расценивает обвинение, предъявленное ему истцом, некогда попросившим его о дружеской услуге, как чистую клевету. И просит суд принять от него это заявление.
К а л и ф. Кувшин здесь?
П и с е ц. Открыть!
К а л и ф
К а л а ф. Кувшин моя собственность, величайший из калифов.
К а л и ф. Рассказывай!
К а л а ф. Семь лет тому назад я поставил этот кувшин в его подвал.
К а л и ф. Пустой?
К а л а ф. В нем была тысяча золотых, а сверху я насыпал немного маслин.
К а л и ф. Почему ты именно маслины насыпал поверх золота? Разве золото от этого лучше сохраняется?
К а л а ф. Я сказал ему, что это кувшин с маслинами, великий калиф. Он должен был сохранить его до моего возвращения.
К а л и ф. А почему именно он?
К а л а ф. Он был моим единственным и лучшим другом!
К а л и ф. А ты сам золото украл?
П и с е ц. Семь лет тому назад Калаф бен Юссуф был самым богатым владельцем ткацких мастерских в Багдаде, великий калиф.
К а л и ф. А кто теперь самый богатый?
П и с е ц. Абу аль Кассим — ответчик, великий калиф.
К а л и ф. А почему ты скрыл от него свое золото и умолчал о нем, если он был твоим лучшим другом?
К а л а ф. Я хотел охранить его от искушения, великий калиф!
К а л и ф. И ты охранил его от искушения?
К а л а ф. Нет, великий калиф. Он не только украл мое золото, он меня разорил. Он довел меня до банкротства, а мои мастерские и склады он захватил себе, за семь лет он сумел сделать так, что мне больше ничего не принадлежит! А я был его другом!
К а л и ф. Значит, он тебя ограбил?
К а л а ф. Этого я не могу утверждать, великий калиф. Я только говорю, что он злоупотребил моей дружбой и моим доверием, для того чтобы разорить меня! Доказательством служит то, что он не остановился даже перед кражей моего золота!
К а л и ф. Истец! Я до сих пор проявлял терпение, но ты зашел слишком далеко! Ты бросаешь этому человеку упрек в том, что он украл у тебя золото. Это одно. Но ты обвиняешь его еще и в том, что он следовал установленному богом порядку, согласно которому ты сам некогда нажил все свое состояние, а это уже кощунство. Куда это нас приведет, если мы будем сомневаться в том, имеет ли овца право есть траву, или имеет ли волк право съесть овцу, или же имеет ли охотник право убить волка, или имеет ли аллах право убить охотника… Я приговариваю тебя к штрафу в пятьдесят золотых за кощунство! Ответчик, что можешь ты сказать в свое оправдание? Этот человек дал тебе кувшин с маслинами или кувшин с золотом?
А б у. Кувшин с маслинами, великий калиф. И я вернул ему его кувшин. В целости и сохранности.
К а л и ф. У тебя есть тому свидетели?
А б у. Он отдал мне его с глазу на глаз. Но моя супруга вернула ему кувшин из рук в руки.
К а л и ф. А у тебя, истец, есть свидетели?
К а л а ф. Нет, великий калиф!
А д в о к а т А б у. Высокий суд, справедливейший и величайший калиф! Мой клиент никогда не говорил ни единого дурного слова против истца! Наоборот, он даже заказывал поэтам песни, воспевающие их дружбу.
К а л и ф. А песни красивые?
А д в о к а т А б у. Настоящие произведения искусства!
К а л и ф. А кто поет эти песни?
А б у. Народ, великий калиф!
К а л и ф. Это мне правится, я хотел бы прослушать одну из них.
П е р в ы й с о л д а т. Я знаю одну. Можно мне спеть?
К а л и ф. Многовато жасмина, не так ли? Но народ поет — вот и доказательство, истец! И ты еще смеешь утверждать, что это не доказательство дружбы?
К а л а ф. О песне я ничего худого не могу сказать, я ее первый раз слышу. Я могу только сказать, что он украл у меня тысячу золотых.
К а л и ф. Довольно. Ты отдал своему другу кувшин с маслинами, он хранил его семь лет и даже не потребовал у тебя за это платы. Он отдал тебе обратно кувшин в полной сохранности. Он заказал песни в честь вашей дружбы, песни, которые даже поет весь мой народ. Ты же назвал этого благородного человека плохим другом, обманщиком, лжецом. Ты потащил его в суд, ты появился здесь без адвоката, ты обманул суд и совершил кощунство! Но суд этого не потерпит. Пока я, калиф Аггад Багдадский, правлю в этом городе, субъекты, которые обливают грязью добродетельных и достопочтенных граждан и клевещут на них, понесут достойную их кару. Калаф бен Юссуф, я приговариваю тебя к штрафу в пятьсот золотых за клевету и ложные обвинения. Кроме того, ты должен оплатить все судебные издержки. Чтобы ты понял, что такое приличие и честность! Жалоба против Абу аль Кассима, таким образом, отклоняется.
С о л д а т ы. Величайший и справедливейший калиф из всех калифов, калиф Аггад из Багдада.
А х м е д
Х а с с а н. С моими-то пальцами, Ахмед. Не хватает только, чтобы и ты смеялся надо мной. Скажи мне: пощекочи носорога — сразу сделаю, но вот этот проклятый узел у меня никак не получается.
А х м е д. Учти, научиться этому можно даже с такими пальцами, как у тебя. Камыш всегда под рукой, а корзины всем нужны.
Х а с с а н
А х м е д
Х а с с а н. Кто это?
А х м е д. Багдадский волк, Абу аль Кассим.
Х а с с а н. Он пожирает людей?
А х м е д. Он пожирает ткацкие мастерские и ковры. Если бы он захотел, то мог бы запросто пожирать и людей, он уже многих превратил в своих рабов. Кассим мог бы скупить весь этот рынок, расплатившись за него из своего самого маленького кошелька.
Х а с с а н. Ты когда-нибудь видел вблизи такого богатого человека?
А х м е д. Ну как же! А ты знаешь, почему тебя никогда не пускают дальше ворот?..
Х а с с а н. Потому что от меня пахнет рабочим по́том.
А х м е д. Нет, Хассан, потому что у нас слишком голодные глаза, богачи не выносят нашего взгляда.
Х а с с а н. И поэтому мы должны всегда глядеть себе под ноги, когда они с нами разговаривают?
Ж е н щ и н а
Х а с с а н
Ж е н щ и н а. Ладно, пошли, иначе этот растяпа разорит меня дотла. Такие красивые ткани!
П о г о н щ и к
А х м е д. Эй, погонщик, не кричи и не ругайся! Разве можно класть на осла такой тюк, да еще сверху всей поклажи, и вообще откуда у тебя такой красивый осел?
П о г о н щ и к. Какое твое собачье дело?
А х м е д. Тогда немедленно сматывайся отсюда, если не хочешь, чтобы Хассан избил тебя, когда вернется. Здесь его участок.
П о г о н щ и к. А это мы еще посмотрим. Я имею право работать где хочу. Я еще сам себе господин!
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Господин, а дурак, не знаешь даже, как грузить поклажу на осла. Держу пари, что ты этого осла украл.
П о г о н щ и к. Осел моя собственность, а тебя я запомню, ты еще узнаешь, кто я такой.
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Вы только послушайте! Ах ты, паршивый шакал, да я тебе все кости переломаю. Считаешь себя лучше других? Думаешь, что можешь здесь на базаре орать во всю глотку и брать нахрапом?
А х м е д. Допустим даже, что он вообще ничего не знает и не умеет, но жить-то все-таки ему надо. Иди, садись ко мне. Только сначала извинись перед ним!
Может быть, ты шпион, и поэтому такой гордый? Ты же совершенно не умеешь работать — сознайся уж.
П о г о н щ и к. Да. Да. Конечно, простите меня, господин торговец маслинами, я не хотел ничего дурного сказать, я только разозлился, потеряв работу. А я так долго, целых два дня ждал, пока меня наймут, но я не шпион, я только неопытный. Простите меня…
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Ты сам не из Багдада, а?
П о г о н щ и к. Да, господин. Я из Хайфы — мой хозяин выгнал меня, хотя я был у него управляющим. Двадцать лет прослужил я у него, а он расплатился со мной ослом и выбросил на улицу за то, что у меня на подбородке выросла бородавка. На последние деньги я сделал операцию, вырезал бородавку, а он уже нанял нового, и вот теперь я здесь. Со вчерашнего дня ничего не ел. В чужом городе.
А х м е д. Вот тебе дыня. И разреши тебя научить тому, что знает каждый ребенок. Осла надо загружать с двух сторон, равномерно. Лучше всего заказать корзины или плетеные сумки, которые ты сможешь крепко привязать с двух сторон, закрепив под брюхом осла. Если ты мне заплатишь, я тебе их сделаю. У тебя была легкая жизнь, когда ты был управляющим, не так ли? Теперь тебе, конечно, тяжело приходится, надо самому работать. Ты должен мне все рассказать, я себе даже представить не могу такую жизнь. А Хассана не бойся.
П о г о н щ и к. Он вернется назад и изобьет меня.
А х м е д. Он мой друг и, когда он увидит, что я говорю с тобой, он тебя не тронет.
П о г о н щ и к. На друзей нельзя полагаться. Дыня была очень вкусной, но мне нечем за нее заплатить.
А х м е д. Зачем, я же тебе ее просто так дал, потому что ты был голоден. А в следующий раз ты мне поможешь. Или в Хайфе не в обычае помогать друг другу? А то, что ты сказал о дружбе, — просто ерунда. Я могу положиться на Хассана, как на собственные глаза. И он может на меня положиться, потому что мы друзья. Человек вообще не может жить без друзей! Смотри-ка, вот клиент для тебя.
П о г о н щ и к
Г о с п о д и н. Ладно, нагружай!
Но мне нужен только один человек.
А х м е д. Я только помог моему другу, господин.
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Ахмед, я не понимаю, почему ты в это вмешиваешься. Хассан рассердится.
А х м е д. Нет, не рассердится. Этот управляющий тоже должен есть.
Х а с с а н. Ох уж этот парень с ослом! Старуха всю дорогу его проклинала. Должно быть, он левша на обе руки.
А х м е д. Он когда-то был управляющим. Я ему показал, как надо привязывать поклажу. Он нашел клиента. Тебя же все равно здесь не было.
Х а с с а н. Я думаю, мне придется его отколошматить, чтобы он здесь больше не показывался.
А х м е д. Он для тебя совсем не опасен. Он счастлив, когда его не трогают.
Х а с с а н. Ты хочешь сказать, что я не волк, как Абу аль Кассим. Я слышал про него и его друга Юссуфа песню и целую историю.
А х м е д. А что это была за овца?
Х а с с а н. Кувшин с маслинами. Говорят, Кассим выкрал из этого кувшина золотые.
А х м е д. Потому что Юссуф тоже говорил, что там маслины, и умолчал о золоте.
Х а с с а н. Откуда ты опять все знаешь? Тебя действительно очень трудно удивить новостью.
А х м е д. Это же ясно, как небо над нашими головами. Я очень быстро соображаю. Как долго он отсутствовал?
Х а с с а н. Семь лет, и на суде он не смог доказать, что тот, другой, его обокрал. У него не было свидетелей.
А х м е д. Как? Маслины пролежали семь лет в кувшине или не пролежали?
Х а с с а н. Кассим утверждал, что к кувшину никто не прикасался!
А х м е д. Я скажу тебе, над кем смеюсь. Над калифом я смеюсь…
Х а с с а н. А почему над ним?
А х м е д. Он сам был судьей или нет? Ты хорошо знаешь всю эту историю, будешь изображать подсудимого, Хассан.
Х а с с а н. Да-а, ты снова меня обведешь вокруг пальца!
А х м е д. Хассан, ну не будь таким упрямым. Это же просто шутка. Начнем! В виде исключения будь сегодня остроумным.
Х а с с а н. Из этого все равно ничего не выйдет. Кто будет представлять жалобщика, потому что, насколько я тебя знаю, ты будешь калифом!
А х м е д. Жалобщика?
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Я его изображу. Я уж вас взгрею как следует за то, что вы не смогли доказать, что маслины…
А х м е д. Анекдот нельзя рассказывать с конца, тогда лучше уж не начинать. Вы слишком много понимаете в маслинах. Истца должен играть тот, кто любит маслины, но, кроме этого, не имеет о них никакого представления. Вон идет управляющий, он самый подходящий для этого человек.
Садись сюда, мы как раз разыгрываем сцену под названием: «Суд калифа». Ты будешь истцом, потому что ты единственный из всех нас можешь изобразить господина. Будешь играть с нами? Согласен?
П о г о н щ и к. Как я могу быть истцом, если я не знаю, кому, на что и почему я должен жаловаться, а главное, на кого?
А х м е д. Это ты сейчас поймешь. Я играю калифа. Разговор о маслинах.
П о г о н щ и к. В маслинах я ничего не понимаю. Терпеть их не могу.
Х а с с а н. Эй, новичок! Ты хорошо простака сыграешь. Что ты задаешься? Я же, в конце концов, согласился играть ответчика.
П о г о н щ и к. Ну, раз вам так уж хочется… Только если придет клиент, я уйду. Мне нужно работать.
Х а с с а н. Не беспокойся, в такое время даже золотарь не решится выйти на солнце.
А х м е д. Начинаем! Бим, бим, бим!
Х а с с а н. Говори: «Я величайший и справедливейший из всех калифов, калиф Аггад из Багдада».
А х м е д. Я калиф из Багдада и вершу сегодня правосудие. Истец, значит, вы утверждаете, что обвиняемый украл у вас тысячу золотых из этого кувшина. Поставьте кувшин сюда, в середину.
П о г о н щ и к. Это правда, великий калиф. Тысячу золотых украл он у меня. Но откуда…
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Ого, как он здорово играет, настоящий благородный господин.
А х м е д. Обвиняемый, что вы можете об этом сказать?
Х а с с а н. Ну, дал он мне кувшин с маслинами на сохранение, и я ему вернул его назад. О золоте не было и речи. Какое он имеет право называть меня обманщиком!
П о г о н щ и к. Ты сам проклятый обманщик! Я верил в твою дружбу, ты мне обещал, что кувшин будет у тебя в полной сохранности, а вместо этого что сделал? Лишил меня всего моего состояния! Я правильно поступил, не сказав тебе о золоте, ты вор!
А х м е д. Ты не должен так говорить. Ты горячишься, как будто речь идет о твоем собственном золоте, как будто ты на самом деле — бен Юссуф.
Х а с с а н. Оставь его в покое, он меня разозлил. Я ему хорошо отвечу. Так, значит, я вор, и это мне говорит низкий подлый обманщик. Весь подвал провонял его дерьмовыми маслинами, и вместо благодарности он уверяет, что это было золото. Золото воняет иначе, мой милый, это я хорошо знаю. Потому что я сам Абу аль Кассим, волк из Багдада, хорошо знаю, чем пахнет золото! Оно-то как раз совсем не пахнет!
А х м е д. Ответчик! Прошу быть осторожней в выражениях. Вы изъясняетесь, как грузчик. Если это еще раз повторится, суд вынужден будет оштрафовать вас за непристойные выражения: Черт возьми, если вы хотите ругаться, так будьте любезны ругайтесь, как благородный господин! Истец, отвечайте, в кувшине было только золото или еще и маслины?
П о г о н щ и к. Конечно, и маслины, но, во имя Аллаха, скажите, откуда вам все это известно, ведь суд калифа состоялся только вчера.
Х а с с а н. Мы все знаем, потому что у нас есть глаза и уши, ну а ты, проныра, откуда это знаешь?
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Красиво получается! Хассан начал ругать его по-настоящему!
П о г о н щ и к. Откуда я знаю? Знаю, и все! И могу снова повторить, великий калиф, что в кувшине была тысяча золотых, клянусь собственной жизнью.
Х а с с а н. Хи-хи-хи, собственной жизнью, как будто его жизнь такая драгоценность, что ею можно клясться. Ты лучше поклянись навозом твоего осла, он гораздо ценней! Ты же никак не можешь доказать эту историю с золотыми!
А х м е д. Хассан, ответчик. Я должен тебя оштрафовать, здесь не пивная. Десять подзатыльников за неподобающее поведение на суде.
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Да, великий калиф!
А х м е д. Отлично! Наконец-то торговец маслинами нам скажет, каков возраст маслин в кувшине. Поскольку я величайший и справедливейший из калифов, я знаю, что по виду маслин можно установить, кто из вас двоих лжет! Торговец маслинами, погляди, каков возраст этих маслин?
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Каждому знатоку маслин известно, что маслины после трех лет хранения, как бы тщательно их ни сохраняли, теряют свой вкус и меняют цвет. Самое позднее через четыре года они плесневеют. Великий калиф, эти маслины ни в коем случае не могут быть семилетней давности.
П о г о н щ и к
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Даже слепому ясно, что они не могли храниться семь лет!
П о г о н щ и к. О аллах, что за идиотом я был. И этот слабоумный калиф, воображающий, что все знает, а сам не имеет ни малейшего представления о маслинах! Дерьмо, вот что он такое, господин Аггад из Багдада! Дерьмо! Обвинять невинных! Вытягивать у них из кармана последние деньги, вот что умеет этот великий калиф. Поддакивать этому разбойнику, это он умеет! Ах я несчастный идиот, как я сам не додумался!
А х м е д. Эй, погонщик осла, управляющий! Ты что, сдурел? Ты не имеешь права так ругать калифа, это будет стоить тебе и головы и шеи, это же все просто игра. Какое нам дело до настоящих господ. Они сами найдут справедливость…
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Но зато он хорошо их отделал. Этот управляющий смелый парень!
П о г о н щ и к. При чем здесь смелость, когда вся наша юстиция одно сплошное свинство, вместе со справедливейшим из всех калифов!
П е р в ы й с т р а ж н и к. Именем калифа! Вы арестованы за подстрекательство и оскорбление высшей власти! Все назад! А вы пошли! Вперед!
А х м е д. Не надо, Хассан. Нам это не поможет. Позаботься лучше о моих корзинах и осле.
Х а с с а н. Я не оставлю тебя в беде, Ахмед. Я вытащу тебя оттуда!
П е р в ы й с т р а ж н и к. Всех остальных предупреждаю, будьте готовы к тому, что я назову вас в качестве свидетелей.
Т о р г о в е ц м а с л и н а м и. Тоже мне управляющий! Не знает даже, как осла навьючить. Но зато кричать горазд! А Ахмед его еще пожалел. Вот и получил за это.
Х а с с а н. Нельзя думать только о своей выгоде. Ахмед настоящий человек, именно поэтому я его друг!
П е р в ы й с о л д а т. Послушай-ка, ты ведь можешь свидетельствовать, что я сам лично пел для самого калифа, ты же был при этом.
В т о р о й с о л д а т. Зачем?
П е р в ы й с о л д а т. Потому что они хотят перевести меня к верблюдам.
В т о р о й с о л д а т. Но ты же всегда был при лошадях, кроме тех дней, когда стоял на часах, во дворце.
П е р в ы й с о л д а т. Ты-то прав, а они утверждают, что я пугаю лошадей, когда пою в конюшне. Где же я еще должен петь?
В т о р о й с о л д а т. Ну это же просто глупость! В конюшне никто еще никогда не запрещал петь. Кто говорит такую ерунду?
П е р в ы й с о л д а т. Казначей! Но ты же можешь засвидетельствовать, что я пел перед калифом.
В т о р о й с о л д а т. Ах, казначей! Конечно, ты пел перед калифом, но я должен буду добавить, что это было совершенно ужасно.
П е р в ы й с о л д а т. Ладно, я тебе это припомню, когда пойдем в увольнение! Ты враг искусства!
С о л д а т ы. Величайший и справедливейший из всех калифов, калиф Аггад из Багдада!
П и с е ц. Итак, открывается семьсот двадцать девятое заседание суда калифа Багдада, Аггада из Багдада. В Коране сказано: «Тот, кто сеет ветер, пожнет бурю». Выслушайте сначала толкование этого изречения, чтобы полностью постигнуть истину. Справедливейший и мудрейший из всех калифов, Аггад из Багдада.
К а л и ф. Изречение это весьма мудрое, но и очень трудное для пояснения. Оно означает, что каждый, кто осмеливается что-либо произнести против божественного порядка нашего государства, должен быть страшным образом наказан.
П и с е ц. Погонщик осла Калаф бен Юссуф и несовершеннолетний плетельщик корзин Ахмед обвиняются в том, что они оскорбляли самым грубым образом нашего возлюбленного калифа и нашу государственную власть. Обвинителем выступает стражник из охраны калифа, заслуга которого заключается в том, что он задержал злоумышленников. Обвиняемый Калаф бен Юссуф выразился буквально следующим образом: «Вся наша юстиция сплошное свинство вместе со справедливейшим из всех калифов!»
К а л а ф. Великий калиф, я не имел в виду вас, величайшего из калифов, а только этого Ахмеда, потому что он осмелился позорить вашу персону, изображая вас! Я говорил только о нем. Это была игра!
П е р в ы й с т р а ж н и к. Великий калиф, обвиняемый лжет. Он сказал: «Этот слабоумный калиф не имеет никакого представления о маслинах». Но тем не менее — правда, что другой обвиняемый изображал калифа Багдадского.
К а л и ф. Значит, ты, озорник, меня ругал?
А х м е д. Пусть язык вывалится из моего рта, если я осмелюсь когда-либо выругать справедливейшего из всех калифов.
К а л а ф. Он утверждал, что ваш приговор по моему делу против Абу аль Кассима был неправильным, и — обратите внимание на его развращенность — даже сумел это доказать! Я был втянут в эту игру, хотя даже не знал, во что они играют!
А х м е д. Ах, оказывается, ты Калаф бен Юссуф?! Это он от меня скрыл, великий калиф! Он сказал, что он бывший управляющий господина из Хайфы!
К а л и ф. Подвергал ты сомнению мой приговор или нет?
А х м е д. Да, великий калиф, я сказал: если бы вы приказали проверить возраст маслин, можно было бы сразу доказать, кто из этих двоих лжет. Хоть это вы можете засвидетельствовать, Калаф бел Юссуф?!
К а л и ф. Ты можешь это засвидетельствовать, подсудимый?
К а л а ф. Великий калиф, я вообще ничего не понял, во что они там играли, я ничего не слышал, клянусь аллахом!
К а л и ф. Значит, ты не подтверждаешь того, что сказал этот мальчик?
Х а с с а н. Я могу подтвердить, великий калиф, я играл ответчика. Этот знатный господин точно знал, что речь шла о его процессе…
К а л и ф. Так. Ты играл роль ответчика, значит, ты ее снова сыграешь — на скамье подсудимых вместе с ними.
П и с е ц. Обвинитель, вы признаете в этом человеке соучастника?
В т о р о й с т р а ж н и к. Это грузчик Хассан. Он изображал подсудимого Абу аль Кассима.
К а л и ф. Скажи-ка ты, игравший калифа, ты знал, что твоя дерзость может стоить тебе головы? Ты знал это?
А х м е д. Да! Справедливейший из всех калифов, но мог ли я допустить, чтобы вам не указали на такое маленькое упущение? Все знают об этом, но никто, ни один из ваших советников не сказал вам правды. А ведь они все едят маслины!
К а л и ф. И ты считаешь, что мой приговор был несправедливым и ошибочным?
А х м е д. Несправедливым? Нет, не то чтобы несправедливым, но, возможно, он был ошибочным, великий калиф! Потому что вы не сделали проверку маслин. Это была ошибка, а наша ошибка была в том, что мы не знали, что настоящий истец играет истца. Он от нас это скрыл.
К а л а ф. Я ничего не знал, великий калиф, ничего не знал. Они меня не спрашивали о моем имени!
К а л и ф. Принесите сюда кувшин и доставьте сюда ответчика, срочно, он мне нужен!
П и с е ц. Великий калиф, кувшин будет немедленно доставлен, но Абу аль Кассим был оправдан высочайшим судом.
К а л и ф. Тогда приведите его как свидетеля. А ты, грузчик, скажи, — почему вы играли в этот судебный процесс?
Х а с с а н. Потому что мой друг Ахмед очень любит играть в судью, когда он свободен, а я услышал об этом процессе по дороге, около бани, и ему рассказал. Я был очень удивлен вашим приговором.
К а л и ф. Значит, это ты удивлялся, а не он?
А х м е д. Великий калиф, мы всегда удивляемся вместе. Нет никакой разницы, — может быть, только что я удивляюсь первым, на одну минуту раньше, чем он. Но мы никого не хотели оскорбить.
К а л и ф. Вы друзья?
А х м е д. Да.
К а л а ф. Великий калиф, я могу позволить себе заметить, что я не имею никакого отношения к этой дружбе.
К а л и ф. Ахмед, что ты будешь делать, если я прикажу тебе вести это дело о кувшине с маслинами?
А х м е д. Проведу его, великий калиф. Я, конечно, не изучал права, но за то я хорошо знаю, что неправильно и несправедливо.
П и с е ц. Ты говоришь со справедливейшим из всех калифов.
К а л и ф. Моя справедливость вошла в поговорку. Ты должен познакомиться с нею. Если ты докажешь, что мой приговор был ошибочным, — вы все будете освобождены. А если не докажешь, то вы оба будете отправлены на галеры, ибо тогда вы оба ответите по закону за оскорбление государственной власти. Справедливо это будет или нет?
А х м е д. Великий калиф, у нас нет выбора. Для чего грузчику или плетельщику корзин оскорблять государство? Государство на это не обращает внимания. Я попытаюсь доказать судебную ошибку. Как ты считаешь, Хассан?
Х а с с а н. Правильно.
А б у. Великий калиф, вы звали меня?
К а л и ф. Вот этот мальчик вызвал тебя. Он назначен судьей и поведет дело о кувшине с маслинами, чтобы доказать этим свою собственную невиновность.
А д в о к а т. Великий калиф, разрешите мне от имени моего клиента заметить, что этот метод весьма необычен и не соответствует традициям процессуального порядка! Я сомневаюсь, что мой клиент в таких обстоятельствах согласится…
К а л а ф. Ага, он уже испугался!
К а л и ф. Молчать! Здесь я один решаю, кто должен мне помогать в моем трудном деле — вершить правосудие в этой стране, и как это должно происходить. Начинай!
А х м е д. Высокий суд, уважаемый Калаф бен Юссуф, уважаемый Абу аль Кассим! Каждый торговец маслинами может с первого взгляда установить, пролежали ли эти маслины семь лет в кувшине или нет. И если эти маслины лежали семь лет, значит, ответчик не дотрагивался до кувшина и он сказал правду. Среди свидетелей находятся два продавца маслин. Я вызываю их в качестве экспертов и прошу их открыть кувшин. Они должны проверить эти маслины на свежесть и сообщить нам результаты. Можно начинать осмотр!
П е р в ы й т о р г о в е ц. Каждый торговец маслинами знает, что маслины через три года — как бы тщательно их ни сохраняли — меняют вкус и теряют свой цвет. Самое позднее через четыре года они покрываются плесенью. Клянусь аллахом, это маслины последнего урожая!
К а л и ф. Вы оба можете поклясться в этом?
Т о р г о в ц ы. Именем аллаха!
К а л и ф. Дело об оскорблении калифа закончено. Вместо него возобновляется процесс против Абу аль Кассима. Продолжай!
А х м е д. Я не знаю точно всех обстоятельств этого дела, великий калиф!
К а л и ф. Это процесс твоего калифа, и ты должен его вести. Покажи себя достойным! Начинай!
П и с е ц. Стража, Абу аль Кассима на скамью подсудимых! Калаф бен Юссуф, займите место на скамье истцов! Фанфары!
Экспертиза маслин засчитывается в судебные издержки судопроизводства. Открываем вторичное слушание дела семьсот двадцать восьмого заседания суда калифа Багдадского, Аггада из Багдада.
А х м е д. Ответчик, что вы можете сказать в свое оправдание?
А б у
А х м е д. У кого хранятся ключи от ваших подвалов и погребов?
А б у. У меня, но их могли выкрасть ночью, во время моего сна.
А х м е д. Если у ответчика были украдены ключи от подвалов хотя бы на один час, если кто-нибудь проник в кладовую с сокровищами…
К а л и ф. Писец, прошу тебя эти мои мудрые слова записать дословно. Разве я не велик! Истинно велик!
А х м е д. Это означает, что он не открывал кувшина, не вынимал маслины, не крал золото и не наполнял кувшин свежими маслинами. Он просто унес сокровища истца и больше не думал об этом кувшине, который, кстати, один человек может только опрокинуть, но ни в коем случае не поднять.
К а л и ф. Сознайся наконец, что ты вор, Абу аль Кассим!
А б у. Великий Калиф, кувшин стоял семь лет в подвале, за семь лет все могло случиться!
А х м е д. Но маслины оказались последнего урожая, который снят только месяц тому назад. Эксперты, скажите, так ли это?
Т о р г о в ц ы. Да, это так! Последний сбор урожая маслин начался месяц тому назад.
А б у. Эта женщина — настоящая скряга!
А х м е д. Ответчик, о ком вы говорите?
А б у. Я зевнул, господин судья, я просто зевнул!
К а л а ф. Господин судья, великий калиф, я расслышал, что он сказал: «Эта женщина — скряга!»
К а л и ф. Кому еще было известно об этой краже, Абу аль Кассим?
А б у. Я не помню, великий калиф.
К а л а ф. Но зато я помню, что жена Кассима весьма скупая особа. Она, наверно, использовала эти маслины, а в день моего приезда заменила новыми, потому что мне пришлось очень долго ждать, пока принесли кувшин.
А х м е д. Ответчик, доказано, что этот кувшин был открыт в последние четыре недели. Доказано также, что ключ от подвалов хранился у вас. Может быть, вы наконец сознаетесь, что взяли золото из кувшина?
К а л и ф. Запиши! Это мудрость, мудрость величайшего и справедливейшего калифа из всех калифов, Аггада из Багдада.
А б у. Я ни в чем не признаюсь.
А х м е д. Великий калиф, доказательств вполне достаточно. Даже без признания ответчика его вина доказана.
А д в о к а т А б у. Я протестую. Мой клиент благородный человек. За последние годы его дела шли чрезвычайно успешно. Смешно предполагать, что он мог польститься на эту жалкую тысячу золотых!
К а л и ф. В связи с тем, что невозможно добиться признания обвиняемого, я предлагаю подвергнуть его пытке. Ты совершил преступление против закона.
А б у. Великий калиф! Не подвергай меня пыткам. Прошу пощады! Я за все заплачу!
А х м е д. Этим самым ответчик признал свою вину!
К а л и ф. Теперь доказано, что на галеры должен отправиться другой преступник. Я справедливый судья, это знает весь мой народ, и весь мой народ должен знать, что я выслушиваю советы, — вы оба свободны. А теперь об этом воре и обманщике. Писец, что предусматривает закон в подобном случае?
П и с е ц. Возвращение украденного имущества и наказание виновного пятью годами галер или же штрафом в две тысячи золотых. Кроме того, он должен оплатить все судебные издержки.
К а л и ф. Оглашаю приговор суда: истец по первому процессу оправдан по обвинению в клевете. Понесенные им убытки должны быть возмещены Абу аль Кассимом, признанным виновным. Кроме того, он должен вернуть обратно украденное золото и уплатить судебные издержки этого процесса и процесса об оскорблении государственной власти, так как оба этих дела взаимосвязаны. Кроме того, он приговаривается к пяти годам галер. Несмотря на то, что ты, Абу аль Кассим, стал владельцем всего имущества истца, которым ты, впрочем, завладел вполне законным путем, ты еще украл у этого бедного человека тысячу золотых. Пять лет галер!
А б у. Пощади, великий калиф! Разреши мне заплатить две тысячи золотых штрафа! Мое здоровье полностью расстроено!
К а л и ф. Просьба удовлетворяется. Но ты останешься под стражей до тех пор, пока не заплатишь все полностью! Суд закончен!
С о л д а т ы. Величайший и справедливейший калиф из всех калифов калиф Аггад из Багдада.
А б у
Х а с с а н. Осел стоит у ворот, он напоен и накормлен. Пошли, Ахмед!
К а л а ф. А вы, продавцы маслин, хотите купить маслины? По оптовой цене!
Т о р г о в ц ы м а с л и н. Мы согласны, господин! Здесь двести унций. По два гроша за унцию!
К а л а ф. Освободите кувшин, он мне нужен.
Долго мне еще ждать моих золотых, ты, обманщик!
А б у. Он обозвал меня обманщиком, это недопустимо, ведь я уже осужден!
П и с е ц. Я прошу, Калаф бен Юссуф, не произносить подобные слова в присутствии суда! Вот ваше золото, уплаченное вами за издержки первого судопроизводства.
К а л а ф. Нижайшая благодарность суду! Да здравствует великий и справедливый калиф!
Вот это я называю величием и справедливостью одновременно!
А х м е д
К а л а ф. Сброд! Сволочь! Это золото послужит начальным капиталом для оптовой торговли маслинами! Вскоре каждый, кто ест маслины в Багдаде, узнает, кто такой Калаф бен Юссуф. Правосудие и частная собственность — вот что дает человеку возможность встать на ноги и продвигаться вперед!
П и с е ц. Абу аль Кассим, объявляю, вы внесли штраф и освобождены из-под стражи.
А б у. Помнишь ли ты те прекрасные времена, когда мы сидели вдвоем среди цветущего жасмина? Если ты по-прежнему умен, Калаф, то вспомнишь цену дружбы и не забудешь о том, что у меня много вьючных животных. Они необходимы для того, чтобы преуспеть в торговле маслинами. Товар надо перевозить из дальних селений и деревень на рынок. Для этого нужны хорошие вьючные животные, Калаф! У меня хорошие вьючные животные и большое сердце!
К а л а ф. Я так сегодня хорошо настроен, что могу тебя выслушать. Я даже слышу, что должен забыть, кто был моим врагом.
А б у. Но ты не должен забывать, кто был твоим другом. И что этот друг кое-что понимает в делах. Да пребудет с тобой аллах!
К а л а ф
П е р в ы й с о л д а т. У моего брата есть осел, господин, я позову его!
К а л а ф
Альфред Матуше
ПЕСНЯ МОЕГО ПУТИ
Фред.
Герта.
Эрнст.
Мария Дерфлер.
Курт Бир.
Грета,
Женщина.
Ханнелора,
Другая женщина.
Кунерт.
Бруно.
Монахиня.
Рабочие, штурмовики, дети.
Д е т и.
Х а н н е л о р а
Ж е н щ и н а. До двенадцати еще далеко.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Но одиннадцать уже пробило.
Ж е н щ и н а
Д р у г а я ж е н щ и н а. Да.
Ж е н щ и н а. Я сама знаю, который час.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Мало ли что. После одиннадцати во дворе нельзя шуметь.
Ж е н щ и н а. Не вздумай брать у нее!
Х а н н е л о р а. Апельсин. Разве нельзя?
Ж е н щ и н а. У нее нельзя.
Х а н н е л о р а. А у нас разве есть?
Ж е н щ и н а. Безработные не едят апельсинов. Иди играй, Ханнелора! Я позову тебя обедать.
Ж е н щ и н а
Д р у г а я ж е н щ и н а
Ж е н щ и н а. Вы опять что-то сказали?
Д р у г а я ж е н щ и н а. Да.
Ж е н щ и н а. Радио так вопит, что ни слова не слышно. Разве это разрешается?
Д р у г а я ж е н щ и н а. Включать радио?
Ж е н щ и н а. На весь двор.
Д р у г а я ж е н щ и н а. В правилах для жильцов об этом ничего не сказано. Запрещается шуметь только на лестницах и лестничных клетках.
Ж е н щ и н а
Д р у г а я ж е н щ и н а. Незачем так волноваться. Во дворе еще и не то увидишь и услышишь.
Ж е н щ и н а. А вы смотрите на улицу.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Там сейчас нет солнца.
Ж е н щ и н а. Устроилась на подоконнике, что твоя кошка. Погоди, я тебя шугану.
Д р у г а я ж е н щ и н а
Ж е н щ и н а
Д р у г а я ж е н щ и н а
Ж е н щ и н а. А ты, тварь нацистская, живешь — да не с одним.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Так надежнее. Чем больше народу, тем прибыльней.
Ж е н щ и н а. Вот как? Небось со всех берешь апельсинами?
Д р у г а я ж е н щ и н а. А как же. Уже целая корзина набралась. А ваш Тельман со своей кепкой ничего не наберет. В Москве теперь слишком холодно. Зато в Италии жарко. Если Гитлер и Муссолини договорятся, апельсинов будет столько, что их и есть не захочешь.
Ж е н щ и н а. Чего тебе опять?
Х а н н е л о р а. А на солнце все равно холодно.
Ж е н щ и н а. На то и зима.
Х а н н е л о р а. И есть хочется.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Теперь ты возьмешь апельсин, дитя мое?
Ж е н щ и н а
Д р у г а я ж е н щ и н а. Настанет такой день, когда каждый ребенок получит по апельсину.
Ж е н щ и н а. Не от тебя ли?
Д р у г а я ж е н щ и н а. Настанет такой день.
Ж е н щ и н а. Никогда! Ни сегодня и ни завтра, никогда!
Д р у г а я ж е н щ и н а
Х а н н е л о р а. Нет!
Д р у г а я ж е н щ и н а. Я подожду, я умею ждать. Скоро все изменится. Разве обязательно знать точно, когда? Даже солнце не знает, что делается в его тени.
Ф р е д
Г р е т а. Фред, с кем ты разговариваешь?
Ф р е д. Не с тобой. Отобрала у меня комнату.
Г р е т а. Кто отобрал у тебя комнату?
Ф р е д. Ты, твой отец. Ты же послушная дочка, вот сразу и заняла ее.
Г р е т а
Ф р е д
Г е р т а. Зачем ты шумишь на весь двор?
Ф р е д. Я тебе отдал ключ перед отъездом, чтобы мне провели свет. У кого ключ?
Г е р т а. Я отдала его Грете. Эрнст возвращался с ночного дежурства и видел, как она спала на лестнице. Вот я и пустила ее в твою комнату.
Г р е т а. Ключ под половиком, как договорились.
Г е р т а. Это если меня не будет. Но я еще не ушла. Когда ты успела положить ключ на место?
Г р е т а. Вчера вечером, как только увидела, что он переходит площадь.
Г е р т а
Г р е т а. Не спрашивай меня!
Г е р т а
М а р и я Д е р ф л е р
Г е р т а
М а р и я Д е р ф л е р
Г е р т а. Валет?
Ф р е д
М а р и я Д е р ф л е р
Ну скажи, скажи, что думаешь. Конечно, он меня моложе, а я и не собираюсь содержать его до богадельни.
Ф р е д
М а р и я Д е р ф л е р. Ну и есть там места для безработных слесарей?
Ф р е д. Нет, но я могу опять вернуться в свою комнату.
М а р и я Д е р ф л е р. И смех и грех, право.
Г е р т а
М а р и я Д е р ф л е р. Я не говорила, что она ее заняла навсегда, этого я не говорила.
Г е р т а
Ф р е д. Я задолжал за месяц.
Г е р т а
М а р и я Д е р ф л е р. Если хочешь поймать птичку, не давай ей пролетать мимо.
Г е р т а. Ну и сравнения у тебя: то валет, то птичка.
М а р и я Д е р ф л е р. А твое какое дело, хватит с тебя твоего полицейского.
Ф р е д
Г е р т а. Еще нет.
Ф р е д. Значит, опять с керосином сидеть.
Г е р т а. Эрнст.
Э р н с т. Герта, что ты делаешь во дворе?
Г е р т а. Я шла на почту. Меня задержали Фред и Грета. И Мария Дерфлер.
Э р н с т
Г е р т а. Она его на десять лет старше.
Э р н с т. Я тоже тебя на десять лет старше.
Г е р т а. Это другое дело, ты мужчина.
Э р н с т
Г е р т а
Э р н с т. Разумеется. Ты на почту? Я тебе тут принес кое-что. Дай-ка глянуть, кому ты пишешь? Твоим родным? Насчет того, что приедем к ним устраивать помолвку?
Г е р т а
Э р н с т. Похоже, ты не очень этому рада.
Г е р т а
Э р н с т. Последнее время ты ведешь себя как-то странно.
Г е р т а. С тех пор как я уступила.
Э р н с т. Ты знала это с самого начала.
Г е р т а. Знала? Знать — одно, понимать — другое.
Э р н с т. Мы опять начинаем все сначала. Ты — коммунистка, я — социалист! Моя служба в полиции — только предлог, левее социалистов в полиции теперь никого нет.
Г е р т а. Да мне от этого не легче.
Э р н с т. Но сколько же может так продолжаться? Ты наверху в своей мансарде, я внизу в чужой квартире. Только и можем, что иногда зайти друг к другу в гости. Скажи же что-нибудь.
У нас разные взгляды, но разве мы живем в разных мирах? Для нас, для всех, кто любит, существует только один мир. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Мы поженимся и уедем к морю, у нас будет свой дом.
Г е р т а. И я буду ждать тебя у калитки.
Э р н с т. Вот видишь, ты сама мечтаешь об этом.
Г е р т а. А кругом кусты и зелень.
Э р н с т. В марте мы получим дом. Вот разрешение.
Г е р т а. И ты хотел мне его показать?
Э р н с т. Да. Этому чертову мундиру мы обязаны не только домом. Без него я был бы таким же безработным, как и ты. И мы не чувствовали бы себя в безопасности. Будь что будет. Только странно это все.
Г е р т а. Что опять случилось?
Э р н с т. Собственно, ровно ничего. Душно. Полное затишье, даже на участке. Мы должны держаться подальше и не вмешиваться.
Г е р т а. Во что?
Э р н с т. Этого-то никто и не знает.
Г е р т а. Я пошла.
Э р н с т. Надеюсь, ты не побежишь сразу же в свой партийный комитет?
Г е р т а. Знаешь, сколько раненых лежит уже неделю в католическом госпитале? Все из-за того, что мы не можем договориться.
Э р н с т
Г е р т а. У тебя есть резиновая дубинка, хоть ты пока и держишься в стороне.
Э р н с т. Не убегай. Может быть, просто в Германии снова будет рейхсканцлер. У нас с тобой есть дела поважнее. Ты говорила с Гретой? Куда она денется теперь, когда вернулся Фред?
Г е р т а. Не знаю. Этой ночью она куда-то уходила.
Э р н с т. Я попросил одну монахиню из католического госпиталя заняться ею.
Г е р т а. Я сказала Грете, пусть ночует у меня.
Э р н с т. А ты придешь ко мне?
Г е р т а. Нет.
Э р н с т
Д р у г а я ж е н щ и н а. Эй, господин полицейский! Что там опять?
Э р н с т. В чем дело?
Д р у г а я ж е н щ и н а. Будто не понимаете. Кто хочет захапать себе всю улицу? Коммунисты. Но вас это не касается, не так ли?
Э р н с т. Надо бы ту девчушку отвести домой. Как бы она опять не заблудилась.
Ф р е д. Давным-давно, когда ты еще не служил в полиции, меня часто приводили в участок. Я удирал из дому, захватив с собой скамеечку для ног. Отправлялся к бабушке. Она жила в сорока пяти минутах ходьбы от нас на Карелленштрассе, и надо было много раз переходить улицу.
Э р н с т. Сколько тебе было?
Ф р е д. Два или три года. Я еще носил халатик, в какие тогда наряжали мальчиков.
Э р н с т. А зачем скамеечка?
Ф р е д. Чтобы отдыхать по дороге. Тут-то меня и ловили.
Э р н с т. А ты опять удирал?
Ф р е д. Бабушкины бутерброды были вкусней домашних. В участке все были ко мне очень добры. А сегодня я узнал, какова на вкус ваша резиновая дубинка. На площади была демонстрация, и мне тоже перепало. Нет, от вашего брата надо держаться подальше.
Э р н с т. И от меня?
Ф р е д. Ты что, не видишь, кто перед тобой?
Э р н с т. Но ты же как-то перебиваешься на пособие?
Ф р е д. Сегодня я опоздал на биржу поставить штамп. Я даже не могу доехать до своей хижины, нет денег на билет. У меня полоса невезения. Вчера вечером хотел пойти прямо к себе, промок, зашел в кафе к Марии обсушиться и узнал, что не могу даже вернуться в свою комнату.
Э р н с т. Комната еще твоя.
Ф р е д. Вчера я этого не знал. Остался у Марии. Кажется, она завела будильник, но я все равно проспал, ведь она встает позже. Час от часу не легче. У меня опять есть комната, зато нет пособия и нечем топить. Мария продержит меня с неделю, пока я опять не получу денег.
Э р н с т. А она ничего, эта Мария Дерфлер. Приехала из провинции, выбилась здесь в люди. Ее кафе прямо маленький оазис. Из него через заднюю дверь можно сразу попасть в дом, на лестницу.
Ф р е д. Ничего не имею против ее кафе. Но ведь любовь — не дело случая. Хоть ты женщина, хоть девушка. Она, конечно, в любви разбирается.
Э р н с т
Ф р е д. Уехал бы я отсюда — было бы где приклонить голову. Ужасно, когда первый раз — и сразу такое.
Э р н с т. А девушки из нашего дома? Грета? Герта?
Ф р е д. Тебе-то что? Герта с тобой ходит.
Э р н с т. Она очень тепло о тебе отзывается.
Ф р е д. Когда мы видимся, мы только и делаем, что цапаемся.
Э р н с т. Вы ведь ездили вместе за город в твою хижину?
Ф р е д. Тебя тогда еще здесь не было.
Э р н с т. Ну и?
Ф р е д. Что — ну и? Была прекрасная погода, может быть, даже слишком. Иди ты со своей ревностью. Ничего не было.
Э р н с т. Я дам тебе, сколько надо, до следующей выплаты.
Ф р е д. Тогда я пошел к себе наверх, а к ней я больше не пойду.
Э р н с т. Бери свое ведро для угля и — ко мне. Сходим в подвал, мне тоже нечем топить.
Ф р е д. Не забыть бы про керосин, а то вечером нельзя будет писать.
Э р н с т. А что ты пишешь?
Ф р е д
Э р н с т. Некоторые. Стихи мне не нравятся и пьесы тоже. Я читал рассказы.
Ф р е д. Толстого? «Хозяин и работник»?
Э р н с т. Да. И еще один про девушку на скамейке.
Ф р е д. Достоевский «Белые ночи». А Якобсона — «Могены»? «Было лето, жаркий полдень, мы с ней стояли у цветущей изгороди…». Сразу все оживает, а?
Э р н с т. Много же у тебя времени, если ты все это выучил наизусть.
Ф р е д. Нет у меня времени, хоть я и безработный. У меня слишком неспокойно на душе.
Э р н с т. Эх ты, одиночка. Организуйся.
Ф р е д. Поступить в СПГ, чтобы обрести душевное равновесие? Да здравствует Первое мая! Вперед — на штурм сосисочных! А безработные пусть питаются запахом. Лучше уж я полежу на травке и поголодаю, вдыхая аромат цветов. Но и там я долго не выдержу — полчаса при самой лучшей погоде. Пусть буря наломает веток для моего одинокого костра. А потом — у меня дела. Мне нужно прочесть всю мировую литературу. Жизнь ведь не бывает как по линейке.
Э р н с т. Ты предпочитаешь блуждать в одиночестве? Партийная дисциплина тебе претит?
Ф р е д. Вступить в партию — другое дело. Но это значит отказаться от жизни. А я хочу чувствовать жизнь как процесс. Мне не нужно, чтобы меня учили. Я хочу ощущать мир. Никогда еще никакая мораль не задержала, не остановила, не изменила истории. Самая возможность единомыслия как действия ежечасно потрясает меня, и это совсем не то, что выпить чашку мясного бульона или спросить себя — что есть любовь? или — как мне выбиться в люди?
Э р н с т. Не столько с ней, сколько с ее папашей. А сейчас — молчок.
Б и р. Прошу.
Э р н с т
Ф р е д. Если она не ушла, пока я завтракал у Марии.
Э р н с т. Я все время был во дворе.
Д р у г а я ж е н щ и н а
Э р н с т. Что она, взбесилась?
Д р у г а я ж е н щ и н а. Хорошо, а так? Будьте добры, объясните мне, какая громкость разрешена. На случай если поступят жалобы.
Ф р е д
Д р у г а я ж е н щ и н а. Монахиня! Молодая и красивая. Она пришла заказывать гроб.
Э р н с т. Может быть, и нет.
Г р е т а
Б и р. Здесь я решаю.
Г р е т а. Мне скоро восемнадцать.
Б и р. Мы еще с тобой поговорим.
Г р е т а. Где? Дай мне ключ от квартиры, чтобы я смогла войти. Ты просто хочешь от меня отделаться.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Ну и молодежь. Так кричать на родного отца.
Э р н с т. Такая громкость не разрешена. Закройте окно.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Вы имеете право запрещать. Я подчиняюсь.
Э р н с т
Г р е т а. А если я никогда не выйду оттуда? Ведь мне тоже хочется пожить.
Э р н с т. Вот видишь. Тебе нехорошо.
Г р е т а. Подумаешь, я давно привыкла.
Э р н с т. Иди в госпиталь. Сколько раз я видел, как ты спала на лестнице перед закрытой дверью. Ты что, грубила отцу?
Г р е т а. Не ему.
Э р н с т. А кому же?
Г р е т а. У него каждый раз новая. Слишком часто они меняются.
Э р н с т. Твоя мать умерла. У отца нет жены.
Г р е т а. И поэтому я должна терпеть всех этих баб?
Э р н с т. Где ты сегодня ночевала?
Г р е т а
Э р н с т. И так видно. В волосах стружки, и на спине тоже.
Г р е т а
Э р н с т. Ты, значит, спала в стружках, на складе гробов?
Г р е т а. Я подстелила брезент.
Э р н с т. Но там цементный пол. А ночью было восемнадцать градусов.
Г р е т а. Да, холодно было.
Э р н с т
М о н а х и н я
Х а н н е л о р а. Гробы, одни гробы! Целый грузовик!
Б и р
Г р е т а. Я только для этого и нужна.
Х а н н е л о р а
Б и р. Занимайся своими делами. Не мешай.
М а р и я Д е р ф л е р. Эрнст, сделай мне одолжение.
Э р н с т. Я иду наверх. Меня Фред ждет.
М а р и я Д е р ф л е р. Захвати его чемодан. Нечего ему стоять у меня, если сам он не приходит.
Ф р е д
Э р н с т. Что с тобой?
Ф р е д. Сейчас узнаешь.
Э р н с т
М а р и я Д е р ф л е р. Сейчас откроется. Ты зайдешь?
Э р н с т. Вот только приберу у себя. И если Герта не вернется к тому времени. Мне нужно развеяться.
П е р в ы й
В т о р о й. Снег пойдет.
Б и р
Б р у н о
Б и р. Ну?
Г р е т а. Кунерта нет.
Б и р. Покарауль у ворот. Мне нужно освободить место.
Б р у н о. Я помогу вам, хозяин.
Х а н н е л о р а. Грета.
Г р е т а. Да.
Х а н н е л о р а. Сейчас там внутри никого нет? А потом — на кладбище?
Г р е т а. Да, на кладбище.
Х а н н е л о р а. А потом на небо?
Г р е т а. Там места много.
Х а н н е л о р а. Среди всяких звезд? А что там?
Г р е т а. Ничего.
Х а н н е л о р а. Ничего?
Г р е т а. Поэтому и места много.
Х а н н е л о р а. И ничего не видно?
Г р е т а. А ты видела когда-нибудь счастье? Где оно живет?
Х а н н е л о р а. На площади. Помнишь, мы ходили туда с бумажными фонариками? И ты шла впереди всех детей. А сейчас холодно.
Г р е т а. Да, тогда было тепло.
М а р и я Д е р ф л е р. Ты замерзла, Грета. Может, выпьешь чашку горячего бульона?
Г р е т а. Мне нельзя уходить.
К у н е р т
Х а н н е л о р а. Да.
К у н е р т. И больше ничего?
Х а н н е л о р а. Петрушка.
К у н е р т. Эх, сосисок бы! Вот было бы чудесно.
Б и р
К у н е р т. Деньги сразу?
Б и р. Если вы настаиваете.
К у н е р т. Мне до зарезу нужно. Минуточку.
Ж е н щ и н а
К у н е р т. Сходи к мяснику!
Г р е т а
М а р и я Д е р ф л е р
Ж е н щ и н а
Х а н н е л о р а. И еще сигареты.
Ж е н щ и н а. Да, еще сигареты.
Д р у г а я ж е н щ и н а
Ж е н щ и н а
М а р и я Д е р ф л е р
Д р у г а я ж е н щ и н а
М а р и я Д е р ф л е р. Твои-то друзья ко мне не ходят.
Х а н н е л о р а
Д р у г а я ж е н щ и н а. Господин Бир, какие вещи приходится выслушивать.
Б и р. Я занят. Потом.
Д р у г а я ж е н щ и н а. И вы против меня?
Б и р. Бабье. Посреди белого дня.
К у н е р т
Б и р. Минуточку.
К у н е р т. Число? Тридцатое.
Б и р. Января?
К у н е р т. Уже месяц работаем. Вам бы положено это знать, вы же деловой человек.
Б и р. Знать это одно, но как на это полагаться? Даже часы на углу улицы не пожелали признать этого в новогоднюю ночь.
К у н е р т. И поэтому их отдали в починку.
Б и р. Выхожу я, как обычно, тридцать первого декабря на площадь, встретить Новый год. Часы на углу показывают без пяти двенадцать. А из всех домов вокруг раздается хлопанье пробок. Смотрю вверх. А на часах все еще без пяти двенадцать. Я возмутился.
Не желают, видите ли, начинать год тридцать третий.
К у н е р т. Вы суеверны?
Б и р. А как же, я ведь гробовщик. Иначе как бы я вел дело?
Б р у н о. Бир! Смотрите, что я нашел в самом дальнем углу вашего склада гробов.
Б и р. А то я бы здесь с вами не стоял.
Б р у н о. А где? Где бы вы погибли?
Б и р. Лежал бы под Верденом.
Б р у н о. Верден! Как вы об этом запросто говорите. А мы можем увидеть такие вещи только в кино.
Б и р. У меня в комоде лежит Железный крест.
Б р у н о. В комоде! Германия почивает на лаврах, но исправно платит свои военные долги.
Б и р. Не так уж почивает. Я не только храню свою старую каску. Я состою в союзе «Стальной шлем».
Б р у н о
Б и р. А кто же выше его?
Б р у н о. Тот, кого провидение избрало вождем.
Б и р. Да вы еще суевернее, чем я.
Б р у н о. Германия, пробудись!
Б и р. Не у меня во дворе.
Б р у н о. Ваш двор. Тоже мне, великое дело. Пара гробов поступает раньше срока, и вы уже теряете всякое представление о масштабах. Сколько их было под Верденом?
Б и р. Мертвых? По четыреста тысяч с каждой стороны.
Б р у н о. Вот это совсем другое дело.
Б и р
Б р у н о. Мы могли бы шагать в одной шеренге. Может быть, скоро наступит такой день.
Э р н с т
Б и р
Э р н с т
Б и р. А мне какое дело.
К у н е р т
Э р н с т
Г е р т а. Я не так легко отказываюсь от своих намерений.
Ф р е д. Пожалуйста!
Э р н с т. Зачем мне газета?
Ф р е д. А ты открой третью страницу.
Э р н с т. Стихи. И притом твои.
Г е р т а
Э р н с т. Ты сперва прочти.
Г е р т а. «Дрозды трещат, дрозды трещат так беззаботно в марте…» Это хорошо. Очень, очень хорошо.
Д р у г а я ж е н щ и н а
Г о л о с п о р а д и о
Б р у н о
Д р у г а я ж е н щ и н а. О, как все изменится!
Что бы такое сделать? Сейчас, немедленно!
Д е т и
Э р н с т
Г е р т а. Нет.
Э р н с т. Что-то с ней случилось, раз она не пошла в госпиталь.
Г е р т а. Пусть придет ко мне.
Э р н с т. А ты ко мне?
Г е р т а. У тебя же дежурство.
Э р н с т. Именно поэтому.
Г е р т а. Эрнст. Ведь ты будешь стоять на углу и встретишь нас дубинкой.
Э р н с т. Не тебя.
Г е р т а. Сделаешь для меня исключение? Чтобы любить меня, когда вернешься домой.
Э р н с т. Зачем ты так.
Г е р т а. Но ведь это правда.
Э р н с т. Значит, мы должны рассориться из-за политики? Знаешь, меня уже знобит.
Г е р т а. Мне нужно к нашим.
Э р н с т. Ну, иди.
К у н е р т. Поздно, Герта. Перед входом в комитет стоят штурмовики и никого не пускают. А на другой стороне улицы стоят полицейские и наблюдают.
Э р н с т. Гитлер стал рейхсканцлером законным путем.
Г е р т а. Поговори еще о демократии, о серьезных проблемах, о неопровержимых аргументах. Гитлер вам объяснит, что к чему, когда дорвется до власти.
К у н е р т. Некоторые думают, что у него ничего не выгорит.
Г е р т а. Если бы рабочие вышли на улицу, мы бы еще сегодня покончили с этим выродком.
К у н е р т. На улице полно народу, только нас нет.
Ф р е д. Пропустите меня.
Г е р т а. Наш индивидуалист обладает завидным душевным равновесием. Разгуливает себе преспокойно, словно ничего не случилось.
Ф р е д. В конце концов, должен же я что-то есть. А вы что делаете на лестнице? Теперь, наверно, каждый будет обязан отчитаться в своих поступках.
Г е р т а. И торговать идеалами вразнос, от двери к двери, и при этом шепотом жаловаться, что мир непостижим. «Человеку дано лишь мечтать о своем предназначении».
Ф р е д. Что-то знакомое.
Г е р т а. Я прочла это на клочке бумаги, который выудила из твоей мусорной корзины.
Ф р е д. Да, из этого у меня ничего не вышло.
Г е р т а
Ф р е д. Не заводи меня! Я сыт по горло. Еще слово, и меня стошнит всеми высокими фразами, которые я проглотил. «Германия, пробудись!» Как наш Бир в своей лавке с гробами. Германия — разве это не Фауст? Не Гельдерлин? «Скрипят на ветру немые холодные флаги!» Пока они в бессилии не поникнут над окровавленными человеческими останками. Перед входом в партийный комитет стоят штурмовики с кинжалами. И с пистолетами в карманах.
К у н е р т. Я пробрался во двор, но сделать ничего нельзя, все закрыто, кроме окна клозета.
Э р н с т. Думаешь, кто-нибудь через него проберется? Штурмовики только того и ждут.
К у н е р т. Герта, там списки наших.
Г е р т а. Нет, спрятать.
Ф р е д. Если оборотная сторона у них чистая, отдайте мне. Мне бумага пригодится.
Г е р т а. Ты это сделаешь?
Ф р е д. Перестань причитать. Давай сюда листовки, а я возьму чемодан.
Э р н с т
К у н е р т. Скоро вечер. Может, они наконец угомонятся?
Э р н с т. Будем надеяться. Ты видел Грету?
К у н е р т. Она была во дворе.
Э р н с т. Опять. Она должна была пойти к Герте. Но, может быть, все не так уж плохо.
К у н е р т. Если бы еще успеть организовать единый фронт…
Э р н с т. Разве нам не по пути, пусть даже и вниз по лестнице?
Ф р е д
Г е р т а
Ф р е д. О таких вещах не говорят вслух, получается слишком высокопарно. Давай уж лучше валять дурака.
Г е р т а. Нет, скажи.
Ф р е д. Всего важнее для меня — встретить человека, не в книге, а в жизни. Для начала с меня достаточно.
Г е р т а. Но один человек — ничто.
Ф р е д. Я ведь тоже имею в виду не безвоздушное пространство. Встретить человека — это уже кое-что. И понять, что ты его теряешь, даже если об этом не сказано ни слова.
Г е р т а. Так с нами и было. В последнее время мы едва здоровались. А помнишь, как мы ездили в твою хижину? Нам было хорошо тогда — кругом луга, овраги, поросшие лесом, лунный свет. И это должно было случиться тогда, а мы испугались. А потом это случилось, но не с нами.
Ф р е д. Глупо, правда? Видеть перед собой зеленые ветви и ждать, пока их не засыплет снегом. Красота тоже виновата: когда мы хотим поймать ее, она уходит от нас.
Г е р т а. Не надо!
Ф р е д. Зачем?
Г е р т а. Ты тоже должен радоваться, что пишешь такие стихи. Не только я.
Ф р е д. Белая сирень посреди зимы. Наверно, дорого.
Г е р т а. Последние деньги до выплаты пособия. Ну и пусть. За красоту не жалко отдать последнее. Когда любишь — не задаешь вопросов, не знаешь сомнений.
Ф р е д
Г р е т а. Мне нужно к Герте, в ее комнату, она разрешила.
Ф р е д. Ну иди. Дверь открыта.
Г р е т а. Я могу и здесь постоять.
Ф р е д. Как хочешь.
Г р е т а
Ф р е д. Да, я знаю. Мне Эрнст сказал. Тебе больно?
Г р е т а. Болит, потом перестает, а потом опять болит.
Ф р е д. Я когда-нибудь изуродую этого типа.
Г р е т а. Моего отца? Это его не изменит. Но все-таки спасибо тебе.
Ф р е д. Счастье?
Г р е т а. Снег падает густыми хлопьями, и вкусный.
Ф р е д
Г р е т а. Иногда. Ты так никогда не говоришь. Я читала твои стихи. А вот у меня только два слова. Одно я говорю совсем тихо — печаль, а другое быстро-быстро: радость. И закрываю глаза. Вот так. И вижу это слово. Как будто птица вылетела из куста.
Ф р е д
Г р е т а. Нет.
Ф р е д
Г р е т а. Там сейчас красиво, все в снегу. Только холодно, наверно, особенно по ночам?
Ф р е д. Но так будет лучше.
Б и р. Это что такое?
Ф р е д. Что вам угодно? Я могу заплатить за квартиру.
Б и р. Успеется. А может, так и договоримся: она остается у тебя, зато ты не платишь за квартиру?
Г р е т а. Я не такая, как твои бабы! Я люблю его.
Б и р. Не валяй дурака. Видел я, где он был вчера вечером. А ты где шлялась всю ночь? Что молчишь?
Ф р е д. Она спала на стружках у вас в мастерской.
Б р у н о. Вас ждут, господин капитан!
Б и р. Ну, до капитана я не дослужился. А кто вам сказал, что я здесь, наверху?
Б р у н о. Дама, открывшая мне дверь в вашей квартире, сказала, что я найду вас здесь. Она просила передать, чтобы вы немедленно спустились вниз. Но из этого ничего не выйдет. Бир, вы должны явиться на площадь для участия в факельном шествии. Форма одежды — парадная, мундир союза «Стальной шлем».
Б и р. Я как раз собирался навести порядок в своем доме.
Б р у н о. Кто живет наверху?
Б и р. Он и эта… Герта.
Б р у н о. Та, которую я днем видел во дворе? С чемоданом и пакетом?
Ф р е д
Б р у н о. А куда вы отправляетесь?
Ф р е д
Х а н н е л о р а
М о н а х и н я
Х а н н е л о р а
М о н а х и н я
Г р е т а. Да, теперь можно. Но ты пойдешь впереди. Только не в госпиталь, ты сама знаешь куда.
М о н а х и н я. Куда же ты хочешь идти со мной?
Г р е т а. Что у тебя на плечах? Ты надела это для дальней дороги?
М о н а х и н я. Это снег, снег.
Г р е т а. Тем легче будет путь. А снег не растает от факела?
Б р у н о. Что значит эта чушь?
М о н а х и н я. Ей очень худо.
Б р у н о. Вся нация поднимается в дорогу. И дети в том числе. Вот зачем факелы. Отдайте ей.
Г р е т а
М о н а х и н я. Идем.
Ф р е д
М а р и я Д е р ф л е р
Б и р. Тогда и я пойду.
Что это, что это было?
Б р у н о. Витрина.
Б и р. Моя?
М а р и я Д е р ф л е р. К чему похоронное бюро, когда кругом все ликуют?
Б и р. Это он!
Ф р е д. Следующий гроб — для вашей дочери.
Б и р. Ты мне заплатишь за витрину.
Ф р е д. Сначала докажите, что это — я. Даже если на улице полно осколков. Понятно? Ваша дочь умерла.
Б р у н о
Б и р. В штатском.
Б р у н о. Пора.
Д р у г а я ж е н щ и н а
М а р и я Д е р ф л е р. Хорошая у меня иллюминация, не правда ли?
Д р у г а я ж е н щ и н а. Я имею в виду не ваши окна.
М а р и я Д е р ф л е р. Я извела два пакета свечей и не позволю, чтобы обо мне шептались за моей спиной.
Д р у г а я ж е н щ и н а. Я говорю о площади, о площади! Как все ликуют!
Х а н н е л о р а
Ж е н щ и н а
Б р у н о
М о н а х и н я. Каждое окно — как черный крест в красном свете факелов.
Ж е н щ и н а
Х а н н е л о р а. У меня теперь есть фонарик, с ним не так страшно. Я пойду с монахиней.
Ж е н щ и н а
Б р у н о
Б и р. Как же я получу возмещение убытков от безработного?
Б р у н о. Не беспокойтесь, мы ему найдем работу. Факельное шествие сейчас начнется, ступайте туда. А я пройду стороной через кусты.
Б и р. Меня втравили, а сами — ни при чем?
Б р у н о. Мне надо к своим. Шествие пройдет мимо нас.
Б и р. А потом мы увидимся в «Гамбринусе»?
Б р у н о. После того как выполним задание.
М о н а х и н я
Б и р. Успеется.
П е р в ы й п о д р о с т о к. Видал, все учителя там были!
В т о р о й п о д р о с т о к. Пели так, что себя не помнили, будто без них бы не обошлось.
Т р е т и й п о д р о с т о к. Прямо как одержимые.
П е р в ы й п о д р о с т о к. И ноги задирали.
В т о р о й п о д р о с т о к. Наш-то, пузатый, как будто у него в жирном брюхе шар перекатывается.
Т р е т и й п о д р о с т о к. А впереди всех учитель рисования пыхтел.
П е р в ы й п о д р о с т о к. У него рост — метр девяносто, ему там наверху дышать нечем было.
О д н а и з д е в о ч е к. Мы хотели позвать Грету. Пусть идет с нами.
П е р в ы й п о д р о с т о к. Ну валяйте!
М а л ь ч и ш к и и д е в о ч к и
С о в с е м м а л е н ь к а я д е в о ч к а
М о н а х и н я. Не зовите Грету.
Х а н н е л о р а. Она умерла.
М о н а х и н я. Да ты дрожишь.
Д е т и. Песню о фонарике.
М о н а х и н я
Д е т и
М о н а х и н я
М а р и я Д е р ф л е р
Б р у н о
Эй, постой-ка.
Х а н н е л о р а. Мне нужно скорей домой.
Б р у н о. Скажи-ка, где живет Кунерт? Ты его знаешь?
Х а н н е л о р а. Это папу так зовут.
Вот он!
К у н е р т. Тебя-то мне и надо.
Б р у н о. А мне вас.
Х а н н е л о р а. Папочка!
К у н е р т. Не имеете права меня трогать.
Б р у н о. Наша власть, наше право.
К у н е р т. Не ваша!
Б р у н о
Ж е н щ и н а
Г е р т а
Ж е н щ и н а. Она там, у монахинь, ей уже ничего не страшно.
Г е р т а. Умерла?
Ж е н щ и н а. Можно и так сказать. Где ты была, что не знаешь об этом?
Г е р т а. Везде. Ничего не происходит.
Ж е н щ и н а. Но все изменилось.
Г е р т а. Что с тобой? Тебе нехорошо?
Ж е н щ и н а. Они забрали Пауля, Кунерта. Мы не были женаты, просто жили вместе; девочка, Ханнелора, не его, но только бы он вернулся.
Д р у г а я ж е н щ и н а
Г е р т а
Д р у г а я ж е н щ и н а
Ж е н щ и н а. Что ты собираешься делать, Герта?
Г е р т а. Закрыть мою комнату.
Ж е н щ и н а. Идем.
М а р и я Д е р ф л е р
Б р у н о. Слишком общими.
М а р и я Д е р ф л е р. Я не могу дать вам более подробных. Вас-то сразу видно, а насчет других — мало ли, кто носит штаны и куртку, разве все они коммунисты? Я не настолько разбираюсь в людях.
Б р у н о. Когда содержишь кафе, всякое слышишь и все мотаешь на ус.
М а р и я Д е р ф л е р. Да, что касается счетов.
Б р у н о. Эта Герта?
М а р и я Д е р ф л е р. Герта? Помилуйте, ей всего двадцать. Да разве я знаю, о чем думает эта девчонка?
Б р у н о
М а р и я Д е р ф л е р. Один клиент, да и тот хочет распугать всех остальных. Нет, мой милый, слишком твой счет маленький. На сегодня все, закрываю.
Э р н с т. Что этому типу было нужно в кафе у Марии?
Сестра, могу я вам помочь?
М о н а х и н я. Мне так неспокойно.
Э р н с т. Штурмовики.
М о н а х и н я. И Грета тоже умерла.
Э р н с т. Тоже?
М о н а х и н я. Не знаю, почему я так сказала.
Э р н с т
М о н а х и н я. Никто не знает своего часа.
Б и р
М о н а х и н я
Б и р
Что она ко мне пристает! Пришла бы, как все, завтра утром в лавку и рассказала, что потеряла родственницу. В таких случаях я реагирую немедленно.
Э р н с т. Это ваша собственная дочь.
Б и р. Знаю. Могу подобрать гроб.
Э р н с т. Вы же видите, я при исполнении служебных обязанностей.
Б и р
Со мной сегодня больше ничего не случится. Ну и денек!
Г е р т а
Фред! Куда ты так летишь?
Ф р е д
Г е р т а. Ты какой-то другой, безразличный.
Ф р е д. Если я кажусь таким, тем лучше.
Г е р т а. Что за комедия. Да еще с чемоданом.
Ф р е д
Г е р т а. Ты говоришь о Грете?
Ф р е д. Я не могу с этим справиться, а разве кто-нибудь может? С любовью и смертью сразу?
Г е р т а. И поэтому ты бегаешь по улицам, позабыв обо всем?
Ведь ты рискуешь листовками.
Ф р е д. В чемодане их нет. Они в шкафу, в моей комнате. Для вас главное чемодан. Для тебя и для Кунерта.
Г е р т а. Они взяли Кунерта.
Ф р е д. То есть как? У них же нет улик.
Г е р т а. Конечно, улик у них нет.
Ф р е д. Улики здесь, в чемодане.
Г е р т а
Ф р е д. Я же сказал, я не знаю, как справиться со смертью.
Г е р т а. Ты сказал: «И с любовью».
Ф р е д. Еще не хватало подвергать опасности тебя.
Г е р т а. О, Фред.
Ф р е д. Они там во время факельного шествия строили всех в шеренги. Я переждал.
Г е р т а. Они могли задержать тебя в любую минуту.
Ф р е д. Риск был. Я вспомнил, что окно клозета открыто, мне Кунерт говорил. Я влез со двора. Страшнее всего было внутри. Я никак не мог найти всех ключей от ящиков и секретеров. И этот дрожащий свет факелов на стенах и потолке. Все-таки я нашел их в картонке на одном из письменных столов.
Г е р т а
Ф р е д. За сегодняшний день ты — третья говоришь мне это.
Г е р т а
Б р у н о. Вам, видно, холод не помеха?
Г е р т а
Б р у н о. Собственно, никакого.
Ф р е д. Отдайте мой чемодан.
Б р у н о. Ты его получишь, но без содержимого.
Г е р т а
Б р у н о
Ф р е д. Она отвлекла его.
М а р и я Д е р ф л е р
Ф р е д. Не спрашивай. Мне нужно к тебе.
Э р н с т
Ф р е д
Э р н с т
М а р и я Д е р ф л е р. Что там с Гертой? Ведь я ему ничего не сказала, когда он спрашивал о ней.
Что это? И где-то совсем рядом.
Б р у н о
Э р н с т. Он свое получил.
М а р и я Д е р ф л е р. Да.
Э р н с т
Б и р
Э р н с т. Я не нуждаюсь в ваших показаниях. Идите наверх.
Б и р. Что ж, если вы здесь, тогда спокойной ночи.
М а р и я Д е р ф л е р. Я не смогу промолчать, если меня будут спрашивать.
Э р н с т. Не сможешь?
М а р и я Д е р ф л е р. Потому что тебе так надо? А каково будет мне, если узнают.
Э р н с т. Например, о том, что в городке, где ты жила, у вас с мужем была всего лишь мелочная лавка. Ты ни в чем отказу не знала.
М а р и я Д е р ф л е р
Э р н с т. Как раз тогда, когда твой муж застрелился в сарае за домом.
М а р и я Д е р ф л е р. Ты знаешь?
Э р н с т. И давно.
М а р и я Д е р ф л е р. Ну ладно. Что я должна делать?
Э р н с т. Пойдешь в католический госпиталь и попросишь носилки.
Ф р е д. У меня больше нет времени считать часы. Я понял, что я и зачем я. Я ухожу. В этом воздухе — только обломки, только желтый отблеск осколков. Еще утром я требовал от жизни потрясения, великого открытия тайны. И вот я потрясен смертью, и наступила ночь. Но тишина перестала быть тишиной. И надежду, чье одеяние — зелень лугов, ныне скрывает от меня не только снег. Трижды за сегодняшний день меня согревало теплое дыхание. Дважды оно застывало навсегда. Юность бросает жизнь к ногам смерти.
Э р н с т
Ф р е д. В этом чемодане членские списки. Там не только ее имя. Вот почему она это сделала.
Э р н с т. Оставь чемодан мне. Я пойду к тем, кого она защищала.
А ты?
Ф р е д. Я с тобой.
М о н а х и н я. Где?
Ф р е д. Я должен спрятать сокровище.
Гюнтер Рюккер
ГОСПОДИН ШМИДТ
Немецкое представление с полицией и музыкой
Штибер.
Мария.
Король Фридрих Вильгельм IV.
Хинкельдей,
Офицер для поручений.
Зеккендорф,
Камердинер.
Грейф,
Гольдхейм,
Гирш.
Флери.
Майне,
Переводчик.
Петер Нотъюнг.
Девушка.
Рабочий.
Его сын.
Судья.
Защитник.
Агенты, свидетели, присяжные.
О ф и ц е р д л я п о р у ч е н и й. Начнем. Эй там, на галерке — не шуметь! А то потом никто не поймет, что происходит на сцене. Уж не думаете ли вы, что знаете немецкую историю? То-то же. Идя навстречу интересам публики, дирекция нашего учреждения распространила печатные материалы, которые вы смогли приобрести при входе.
К о р о л ь. Господи всемогущий, повелитель небесного воинства, эта война должна быть последней. Клянусь Фридрихом Великим, клянусь памятью моей покойной матушки Луизы, царствие ей небесное, все мои помыслы — о Пруссии.
Х и н к е л ь д е й. Ваше величество.
К о р о л ь. Заговор, Хинкельдей.
Х и н к е л ь д е й. Ваше величество, это исключено.
К о р о л ь. Мне нужен заговор против меня, заговор европейского масштаба. Немедленно!
Х и н к е л ь д е й. Ваше величество изволит приказать — где?
К о р о л ь. Этот вопрос — для полицейских мозгов, а не для короля.
Неужели в Пруссии нельзя обнаружить заговор?
Х и н к е л ь д е й. Разумеется, ваше величество.
К о р о л ь. Послушайте, Хинкельдей, помнится, был тут один субъект. Немедленно вызовите его и поручите вести дело. Самая подходящая личность. Это он в сорок четвертом году раскрыл заговор силезских ткачей, а в марте сорок восьмого отличился в Берлине.
Х и н к е л ь д е й. Это когда ваше величество показались народу с трехцветной кокардой на шляпе…
К о р о л ь. Сейчас не время об этом. Ну, тот, что руководил отделом по борьбе с проституцией, как его, Хинкельдей? Да, Штибер!
Х и н к е л ь д е й. Ваше величество имеет в виду бывшего комиссара уголовной полиции Штибера?
К о р о л ь. Именно его. И не медлите с его вызовом!
Х и н к е л ь д е й. Ваше величество, я поражен.
К о р о л ь. У меня нет времени.
Х и н к е л ь д е й. Увольнение доктора Штибера со службы наделало много шума.
К о р о л ь. Это уж по вашей части.
Х и н к е л ь д е й. Он был уволен за неблаговидные поступки.
К о р о л ь. Но для этого дела вам никого лучше не найти, поверьте своему королю.
Только в искусстве властитель может обрести успокоение и утешение.
Ш т и б е р. Это письмо, доставленное рано утром, вырвало меня из объятий моей молодой супруги. В нем содержалось приказание прибыть сюда, в полицейское управление. И вот я здесь. Меня обступили воспоминания. О, где те прекрасные дни, когда я получал регулярное жалованье, пока зависть и недоброжелательство не изгнали меня отсюда. Как я завидую простым людям. Простой человек остается в памяти потомства, даже если начальство предаст его забвению. Но сколь ужасна судьба того, чья профессия оставаться неизвестным, если о нем забывает начальство. Сколь несчастен тогда тайный полицейский! Какие обвинения можно мне предъявить? Признаюсь только в том, чему есть письменные доказательства. Ни слова больше. Меня заставляют ждать. Это дурной признак.
Х и н к е л ь д е й
Ш т и б е р. К вашим услугам, ваше превосходительство.
Х и н к е л ь д е й. Полгода назад вы подали прошение о восстановлении на службе. Оно было отклонено. Вам известно, почему?
Ш т и б е р. Абсолютно неизвестно, ваше превосходительство.
Х и н к е л ь д е й. Злоупотребление служебным положением. Вы ведь были начальником отдела по борьбе с проституцией. Инциденты при арестах.
Ш т и б е р. Могу заверить ваше превосходительство, что подобные утверждения не имеют…
Х и н к е л ь д е й. Рукоприкладство. Порубщику леса на допросе передние зубы выбили.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, можно ли верить…
Х и н к е л ь д е й. Превышение власти, незаконные аресты.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, при более обстоятельной проверке…
Х и н к е л ь д е й. Никак не могу понять, почему из всего этого наделали столько шума. Вы же большое дело провернули. Раскрыли заговор силезских ткачей. Скажите, это вы тогда были в Хиршбергской долине? Под видом пейзажиста Шмидта? Недурственно! С мольбертом и в бархатном берете.
Ш т и б е р. Интересы обычной и тайной полиции, ваше превосходительство, требуют от каждого служащего…
Х и н к е л ь д е й. Черт возьми, вы им устроили шестьдесят три года тюрьмы, подумать только!
Ш т и б е р. Не забудьте смертный приговор, ваше превосходительство!
Х и н к е л ь д е й. Так чем же вы причинили ущерб репутации полиции? Ах, да. Фабриканта без ордера на арест полгода под следствием в тюрьме продержали.
Ш т и б е р. Меня оклеветали те люди, которые несколько лет спустя присоединились к демократам.
Х и н к е л ь д е й. А доктор Штибер никогда не имел ничего общего с этими мерзавцами?
Ш т и б е р. Если это и имело место, то приверженность и почтение к его королевскому величеству были залогом незыблемости моих внутренних убеждений.
Х и н к е л ь д е й. А в суде защищали левых демократов!
Ш т и б е р. Но судили же вообще одних демократов!
Х и н к е л ь д е й. Вы защищали левых. Не отпирайтесь!
Ш т и б е р
Х и н к е л ь д е й. Ага! И эти теории надоумили вас всучить королю черно-красно-золотое знамя во время постыдного спектакля — верховой прогулки по революционному Берлину!
Ш т и б е р. Эта сплетня, будто я ехал рядом с королем, держится и по сей день. Я имел счастливую возможность представить заверенный нотариусом документ, из которого следует, что я совершенно не умею ездить верхом. В тот день моим единственным намерением было обеспечение надлежащей дистанции между его величеством и толпой.
Х и н к е л ь д е й. А если бы толпа бросилась на его величество?
Ш т и б е р. Только через мой труп!
Х и н к е л ь д е й. А если бы началась стрельба?
Ш т и б е р. Я погиб бы первым.
Х и н к е л ь д е й. А если бы заговорщики вознамерились захватить его величество в плен?
Ш т и б е р. Сперва им пришлось бы меня разорвать на куски.
Х и н к е л ь д е й. Сейчас об этом легко говорить.
Ш т и б е р. Я всегда готов отдать жизнь за короля!
Х и н к е л ь д е й. Сию минуту?
Ш т и б е р. Ваше превосходительство?
Х и н к е л ь д е й. А что, если заговорщики, замышлявшие переворот и убийство монарха, все еще орудуют за пределами Пруссии?
Ш т и б е р. Раздавить, где бы они ни объявились!
Х и н к е л ь д е й. Не то! С помощью веских доказательств мы вынудим правительства иностранных государств выдать нам членов партии переворота — всех оптом. А если не всех, то хотя бы главарей, имеющих прусское подданство, или — если не их самих — то хотя бы их бумаги, документы и тайную переписку. Выдать Пруссии или куда-нибудь еще. Уж оттуда мы их заполучим. И они предстанут перед прусским судом. О приговоре узнает весь мир. Широкая панорама красного заговора против монархии, церкви и собственности. Постигаете?
Ш т и б е р. Жду указаний вашего превосходительства.
Х и н к е л ь д е й. Некоторая предварительная работа уже проделана. Вы получите в свое распоряжение специальную группу сотрудников. Абсолютная секретность, срок четыре месяца. Время не терпит. Это все. Чин асессора, жалованье обычное. От вашей работы зависит, сможем ли мы закрыть глаза на ваше демократическое прошлое.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, я… Ваше превосходительство, я… Асессор. Я как во сне.
М а р и я. Асессор! Это шестьсот талеров в год.
Ш т и б е р. Чистоганом!
М а р и я. У меня сердце вот-вот выскочит из груди. Такой успех! Рассказывай!
Ш т и б е р. Он меня не терпит, но он вернул меня на службу. Вопрос, кто его заставил? Унижал меня. Что делать! Но унижал меня больше, чем того требовала его должность. Кто же унизил его?
М а р и я. Начальник? Министр!
Ш т и б е р. Выше, выше!
М а р и я. Мне дурно. Неужели король?
Ш т и б е р. Я вновь на службе.
М а р и я
Ш т и б е р. Слез не стыжусь. И полицейскому дано испытать чувство блаженства.
М а р и я. Выследить, поймать и наказать преступника!
Ш т и б е р. Милое дитя, как мало ты еще знаешь мою жизнь. Что ты знаешь о настоящем счастье полицейского. Взять хотя бы перлюстрацию писем. Сломана печать, вскрыт конверт, лист расправлен… Первый взгляд на почерк. Так покоритель гор, судорожно цепляясь окровавленными пальцами за нависающие камни, обливаясь потом, минуя пропасти, поднимается к вершине, чтобы потом бросить гордый взгляд на мир с места, где, как ему кажется, не был еще ни один человек. Он не знает, что некто уже быстро сбегает в долину, под сень кустов и деревьев. И когда потом, в окружении рукоплещущей толпы, он будет разглагольствовать о своих подвигах, скромный предшественник вместе с толпой вознаградит его речь аплодисментами, в то время как иные божества будут нашептывать ему на ухо о том, кто более достоин славы. Так и получивший письмо будет радоваться заключенным в нем секретам, а полицейский, еще раньше проникший в тайну запечатанного письма, а затем вновь заклеивший и незаметно подсунувший это письмо в почту получателя, скромно отступит на задний план, исчезнет.
М а р и я. Великолепно!
Ш т и б е р. Снять печать и вновь вернуть ее на место, Марихен… Это подобно тому, как приподнять косынку на груди женщины и вновь незаметно опустить. Женщина стыдится, краснеет, а ты хотя и знаешь, в чем тут дело, но продолжаешь эту игру в стыдливость, проявляешь любопытство там, где все давно известно, и не спешишь с последним шагом.
М а р и я. Искуситель!
Ш т и б е р. Представь только, сколько в эту минуту писем, написанных руками — горячими как пламень, холодными как лед, молодыми, спокойными, дрожащими, потными, мягкими, нежными, тяжелыми и легкими — путешествуют по свету в каретах, по железной дороге, по морю и даже у голубей под крылом? Их ждут или боятся, прячут или сжигают, комкают или целуют. Мария, ведь это целая вселенная! А в письмах столько всего понаписано!
М а р и я. Погоди, я теряю рассудок.
Ш т и б е р. Как будто крадешь право первой ночи у феодала.
М а р и я. Девушки взамен получают свадебные наряды. А что получит жена асессора?
Ш т и б е р. Назови цену!
М а р и я. Шестьсот в год — это по два талера за каждый рабочий день.
Ш т и б е р. Значит, один талер за ночь.
М а р и я. Иди скорее!
Ш т и б е р. Счастливый день! Шесть сотен в год и четыре месяца сроку!
М а р и я
Ш т и б е р. Это двести талеров за целый заговор!
М а р и я. Не заставляй себя ждать.
Ш т и б е р. Он положил меня на обе лопатки!
Сейчас!
Двести талеров! У Хинкельдея на меня нашло какое-то затмение. Ну да ладно! Отныне борьба не на жизнь, а на смерть, господин Хинкельдей! Мария, иди сюда!
Ш т и б е р. Скверна проникает нынче в Пруссию двумя путями. Сифилис — из Парижа, плохая погода — из Лондона. А семена бунта и из Парижа и из Лондона. Первые шаги удались. Связные, наблюдатели, курьеры взяли в кольцо бунтовщиков. Моими руками открываются двери в лондонском Бишофсгейте, мои глаза в тайных парижских клубах, мои уши слышат шепот заговорщиков, мои собачки чуют добычу, мои пчелки летают по всему свету.
С л у г а. Господин асессор, вас ждут!
Ш т и б е р. Камердинер наследного принца! Да еще в ливрее! У меня в кабинете! Разве я вам не запретил здесь появляться?
К а м е р д и н е р. Так точно, запретили. Но дело срочное. Два письма, господин советник.
С л у г а. Господа Грейф и Гольдхейм явились для доклада.
Ш т и б е р
К а м е р д и н е р. Задыхаюсь!
Ш т и б е р. Голову поднимите повыше, вверху открыто.
Г о л ь д х е й м
Г р е й ф
Ш т и б е р. Как насчет покушений, Грейф?
Г р е й ф. Подобные настроения имеются только в среде европейских эмигрантов-демократов.
Ш т и б е р. А наши прусские коммунисты?
Г р е й ф. Маркс поссорился с Шаппером и Виллихом.
Ш т и б е р. Маркс всегда ссорится.
Г р е й ф. Радикальный коммунист Виллих опубликовал свое сочинение.
Ш т и б е р. Можно лишь надеяться, что эти лондонские пустобрехи не очень-то слушаются Маркса. А как в Париже?
Г о л ь д х е й м. Господин префект парижской полиции передает привет и интересуется, не могли бы мы подсунуть ему парочку красных радикалов, чтобы он их арестовал. Положение во Франции обостряется. Господин Карлейль, разумеется, в долгу не останется.
Ш т и б е р. Ах, Париж! Ваш Лондон по части заговоров ни к черту не годится. Гольдхейм, это все?
Г о л ь д х е й м. Есть еще один специалист по подделыванию чужих подписей. Его фамилия Гирш.
Ш т и б е р. Умен?
Г о л ь д х е й м. Эксперты считают, что таких подделок они еще не видели.
Ш т и б е р. Покажите его мне. За работу. Пишите отчеты. Вы видите, мне некогда. Меня ждет важнейшая информация, запертая на ключ.
Письмо!
К а м е р д и н е р. Письмо из Лондона его величеству. Я выучил наизусть. Тридцать талеров.
Ш т и б е р. Быстрее и короче.
К а м е р д и н е р. Тридцать талеров.
Ш т и б е р. Слушаю.
К а м е р д и н е р
Ш т и б е р. От кого?
К а м е р д и н е р. От супруга английской королевы. «My dear Fritz», далее восемь строк по-английски. «Обещаю, что жизнь наследного принца и его супруги во время выставки в Лондоне будет охраняться столь же тщательно, как жизнь Виктории и моя».
Ш т и б е р. Наследный принц собирается в Лондон?
К а м е р д и н е р. Позвольте читать дальше. Мои нервы не выдерживают. Я больше ничего не вижу.
Ш т и б е р. Вспоминайте!
К а м е р д и н е р. Я не вспоминаю, я вижу. А чего я не вижу, того прочесть не могу. Мне нужно видеть текст. Этот ужасный недостаток заставил меня уйти со сцены и пойти в камердинеры.
Ш т и б е р. Как же вы читали на сцене?
К а м е р д и н е р. Точно так же. С листа.
Ш т и б е р. И получалось?
К а м е р д и н е р. Со стихами не было никаких трудностей. В стихах строчки короткие, и если печать хорошая, то текст весь перед мысленным взором. Накладок не случалось. Только для перелистывания требуется некоторый навык. Переворачиваем страницу, делаем паузу, концентрируем внимание, начинаем новую страницу с верхнего левого угла.
Заметили? Паузы в неожиданных местах придают словам особый смысл. Я знавал актеров, которые только и держались на таких паузах, в этом заключалась вся их индивидуальность. Казалось, они на каждом придаточном предложении переворачивают новую страницу. Мне пришлось уйти со сцены из-за пауз. Ох, эти длинные строки. Мысленно переворачивая страницы, я иногда пропускал по целому действию.
Ш т и б е р. «Виктории и моя».
К а м е р д и н е р. «Которых тоже внесли в этот черный список».
Ш т и б е р. Черный список? Черный?
К а м е р д и н е р. Да.
Ш т и б е р. Не в какой-то? В черный?
К а м е р д и н е р. В черный список. Письмо стоит тридцать пять талеров.
Ш т и б е р. Двадцать.
К а м е р д и н е р. Тридцать! Вот копия. Тридцать пять.
Ш т и б е р
К а м е р д и н е р. Тридцать пять.
Ш т и б е р. Десять. Вон!
В Лондон, в этот центр всех европейских революционеров и изгнанников! Какой риск! И я — его защита! Мария, видела бы ты меня сейчас!
По Лондону ходит черный список. Напечатан на… Допустим, на продолговатом листе бумаги. Включите всех важных особ. Принца-консорта, наследного принца, королеву, принца Уэльского и так далее.
Г р е й ф. Разве не долг наш перед Пруссией, господин асессор, почтить кронпринца Пруссии особым письмом с угрозой убийства? В протокольных вопросах его высочество очень щепетилен.
Ш т и б е р. Тогда сдобрите текст зажигательными лозунгами. Воспользуйтесь выражениями господина Виллиха.
Г р е й ф. Какой шрифт прикажете?
Ш т и б е р. Жирный цицеро.
Г о л ь д х е й м
Ш т и б е р. Давайте Гирша.
Г и р ш. Почему меня привели в политический отдел?
Ш т и б е р. Утверждают, что, начиная свои махинации, вы публично заявили: «У одних слишком много, у других слишком мало, но праведный гнев народа испепелит грешников».
Г и р ш. Сударь, я подвизаюсь на бирже.
Ш т и б е р. Есть свидетель, готовый показать это под присягой.
Г и р ш. Он врет.
Ш т и б е р. Есть два свидетеля, готовые показать это под присягой. Подделайте мою подпись. А теперь подпись господина лейтенанта. И вот эту. Черт возьми. Вам не следовало бы употреблять свой талант против полиции.
Г и р ш. Я охотно предоставлю мой талант в распоряжение закона, если закон этого потребует, indeed[9].
Ш т и б е р. Я вижу, вы очень хорошо владеете английским.
Г и р ш. Не то чтобы очень, но для биржи достаточно, I hope[10].
Ш т и б е р. Нам нужны люди, владеющие английским, к примеру, в Лондоне. Люди расторопные и с головой на плечах.
Г и р ш. Позвольте узнать, нет ли здесь чего-нибудь противозаконного?
Г о л ь д х е й м. А позвольте узнать, вы предпочитаете оказаться на судне, плывущем в Англию, или за решеткой?
Г и р ш. To be or not to be — that is the question[11]. Гирш приносит свои извинения, он предпочитает корабль, идущий в Лондон.
Ш т и б е р. И такого парня вы хотели упрятать в тюрьму? Сколько лет вы работаете в политическом отделе?
Д е в о ч к а. Ты издалека?
Н о т ъ ю н г. Да.
Д е в о ч к а. Ты здешний?
Н о т ъ ю н г. Нет.
Д е в о ч к а. Тебе еще далеко идти?
Н о т ъ ю н г. До ближайшего постоялого двора.
Д е в о ч к а. Показать тебе дорогу?
Н о т ъ ю н г. На, возьми марципан. А дорогу я сам найду, спасибо. Беги, играй с детишками. Германия! Как ты близка мне на чужбине и как чужда вблизи! Германия! Страна вчерашнего дня, страна князей и холопов. А твой сын, портной Петер Нотъюнг, эмигрировавший в Англию, теперь тайком пересекает твои границы, чтобы разыскать товарищей и друзей. И кого находит? Одни запутаны и опустошены, погрязли в делах и тешат себя трусливой надеждой забыться в пустом, беззаботном существовании. Забыт сорок седьмой год с его голодом и похоронами, забыты пушки на рыночных площадях, генералы, бросавшие наших сыновей в огонь, как мякину; забыты и те, кого убивали в их собственных домах, и те, кого расстреливали по ночам на улицах. Другие уповают на тайные союзы, бунты и адские машины. С каким восторгом вы повторяли за Виллихом его тирады: «Поднимитесь, изнуренные тяжелым трудом и обремененные невзгодами. Да осветит ваш путь вечное пламя человеческого равенства, пусть оно согреет ваши сердца, укрепит ваши руки. Страшный суд близок, пора настала, под знаменами, обагренными кровью мучеников, — вперед, к всемирной социальной республике!» И как пугают вас слова Маркса, которые я несу вам из Лондона: «Вам придется пережить десять, двадцать, пятьдесят лет гражданских войн и международных столкновений не только для того, чтобы изменить существующие условия, но и для того, чтобы измениться самим и сделать себя способными к политическому господству». О, как вы любите тирады и как боитесь правды. Но разве можно вашу любовь, величие борьбы во имя грандиознейшего дела опошлить бредовыми заговорами, нелепыми фантазиями и криками о революциях и переворотах? Что нам оставалось еще делать, как не порвать с Виллихом и Шаппером, хотя когда-то они были верными товарищами. Нам трудно. Враги объединяются, а мы разобщены. Ваши вопросы как нож в сердце. Но иного пути нет.
Д е в о ч к а. Послушай, можно понести твою сумку?
Н о т ъ ю н г. Возьми еще марципан. А сумку я сам донесу. Иди к детишкам.
Д е в о ч к а. Постоялый двор направо. А он пошел прямо.
Х и н к е л ь д е й. Хорошо, Штибер! Очень хорошо! Только вчера я сообщил вам о предстоящей поездке наследного принца в Лондон на всемирную выставку, а у вас в руках уже воззвание, подстрекающее к его убийству. Великолепно! Хотя я несколько удивлен.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство?
Х и н к е л ь д е й. Удивительно примитивно. Вы не находите?
Ш т и б е р. Ваше превосходительство?
Х и н к е л ь д е й
Ш т и б е р. Насколько мне известно, наши агенты обнаружили еще одну листовку с призывом к физическому насилию над наследным принцем.
Х и н к е л ь д е й. Слишком поздно. А теперь о вашем задании.
Доктор Штибер, господин обер-прокурор фон Зеккендорф.
З е к к е н д о р ф. Несколько дней назад на главном вокзале в Лейпциге мы задержали некоего Нотъюнга, портного. У него не было документов. Он имел при себе письма доктора Маркса из Лондона и инструкции для кёльнской коммунистической группы. В Кёльне немедленно были произведены аресты. Речь идет ни более и ни менее как о государственном перевороте в Пруссии, свержении Гогенцоллернов, о революции и тому подобных вещах. Правда, не в ближайшее время. Маркс говорит, что до этого дело дойдет примерно лет через пятьдесят или еще позже. Это могло бы несколько затянуть сроки возможного предъявления ему обвинения, поскольку фактический состав преступления, а именно планируемого государственного переворота, в той его части, которая касается убедительности улик, мог бы, то есть должен был бы, а выражаясь точнее, должен быть подтвержден наличием дополнительного материала, ибо обнаруженные письма вряд ли или в очень незначительной степени, короче, вообще не могут послужить обвинению. Таким образом, государственная прокуратура имеет десяток арестованных, от полиции, мы ожидали вещественных доказательств их вины. Надеюсь, вы меня поняли. Правосудию нужны доказательства. Европа довольно холодно относится к нашему предприятию.
Х и н к е л ь д е й. Но за его ходом благосклонно наблюдает его величество.
З е к к е н д о р ф. Как и всевышний, чье благословение да пребудет надо мною, если я на старости лет останусь верным слугою закона. Надеюсь, в этом меня тоже поймут. Благодарю вас, ваше превосходительство, за представленную мне возможность изложить существо дела. Господин президент!
Х и н к е л ь д е й. Вы поняли, в чем состоит ваше задание? Раздобыть в Лондоне у Маркса доказательства, которых не оказалось в сумке Нотъюнга. На период выставки мы официально направим вас в распоряжение английской полиции. Выявить преступников, прибывших из Пруссии, и следить за подозрительными лицами. По силам ли вам такое поручение?
Ш т и б е р. Позвольте быть совершенно откровенным…
Х и н к е л ь д е й. Мне пора обедать.
Ш т и б е р. У меня есть сомнения, ваше превосходительство.
Х и н к е л ь д е й. У меня тоже.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, мои права… Опасаюсь, что старшие по стажу службы асессоры мои приказы…
Х и н к е л ь д е й. Верно, я запамятовал. В Лондон отправитесь советником полиции. Назначение уже в дирекции. Еще?
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, я, я…
Х и н к е л ь д е й. Пора обедать, приятного аппетита.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство!
Х и н к е л ь д е й. Да, вот еще что. Поедете под фамилией Шмидт. Все?
Ш т и б е р. Слушаюсь, ваше превосходительство, под фамилией Шмидт.
Г о л ь д х е й м. Это правда? Господин советник?!
Г р е й ф. Едем в Лондон, господин советник?
Ш т и б е р. В Лондон. Задача: добиться выдачи группы Маркса оптом. Если нет, то главарей, если нет, добыть секретные письма, важнейшие, актуальнейшие, раздобыть веские улики. Псевдоним — Шмидт. Отправление — немедленно, девиз известен. На всемирную выставку! Вперед, на штурм Альбиона!
О ф и ц е р д л я п о р у ч е н и й.
Ш т и б е р. Господа, чтобы в таком огромном городе, как Лондон, напасть на след немецких коммунистов, мы сделаем ставку на три основных элемента немецкой сущности: пиво, образование, табак.
Флери!
Ф л е р и. Господин советник.
Ш т и б е р
Ф л е р и. Я рад, что мне удалось подсадить своего человека к коммунистическому архивариусу Дицу. Он имеет доступ к переписке коммунистов.
Ш т и б е р. Великолепно, Флери. Пусть немедленно берется за дело. Мне нужны интересные письменные инструкции революционного характера, особенно от Маркса, — Нотъюнгу и тем, кого мы посадили в Кёльне. Нечто существенное. Надеюсь, вы меня поняли.
Ф л е р и
Ш т и б е р
Ф л е р и. Ваш предшественник прислал меня в Лондон восемь лет назад.
Ш т и б е р. Кто такие?
Ф л е р и
Ш т и б е р. Какой счастливый случай, да еще в самом начале моей деятельности. К вашим услугам, ваше превосходительство! Министерства юстиции его величества короля Пруссии советник полиции доктор Вильгельм Карл Эдуард Штибер.
М а й н е. Майне.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство!
П е р е в о д ч и к. Господин Майне спешит на богослужение. Архиепископ Кентерберийский вместе с королевскими комиссарами молится о ниспослании удачи в нашей великой цивилизаторской миссии.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство! Осмелюсь задержать вас и сделать заявление чрезвычайной важности. Я только что прибыл в Лондон, и благодаря дерзко организованной операции случайно получил прокламацию, содержащую призыв к физическому насилию над нашим наследным принцем.
М а й н е. Сэр!
П е р е в о д ч и к. Вы понесли расходы?
Ш т и б е р. Что вы имеете в виду?
П е р е в о д ч и к. Всего наилучшего!
Ш т и б е р. Сэр!
Г и р ш. Хэлло, господин Шмидт!
Ш т и б е р. Вы заставляете себя ждать.
Г и р ш. Очень неудобное место, господин Шмидт.
Ш т и б е р. Когда будет новый материал о Марксе?
Г и р ш. На будущей неделе.
Ш т и б е р. Не раньше?
Г и р ш. Нет.
Ш т и б е р. Почему?
Г и р ш. Если бы не лето, и если бы Маркс не заложил сюртук в ломбарде, он бы мог надеть полосатые брюки вместо черных, а вместо сюртука пальто, так как у него двое брюк и только один сюртук, и мы бы могли завтра увидеться в Британском музее. А он заложил сюртук. Видно, речь идет о значительной сумме, вероятно, плате за квартиру. Следующий гонорар пойдет булочнику, а поскольку Маркс еще никогда не получал два гонорара на одной неделе, на улицу он сможет выйти лишь на следующей неделе.
Ш т и б е р. А вдруг придется платить мяснику?
Г и р ш. Маркс и мясник?! Господин Шмидт, вы изволите шутить. До завтра. Нельзя, чтобы нас видели вместе.
Ш т и б е р. Что ж, начало весьма неплохое. Они еще узнают Штибера.
Р а б о ч и й. Что тебе больше всего понравилось на выставке?
С ы н. У Круппа стальной слиток — сорок две тонны. Никто в мире не мог сделать ничего подобного.
Р а б о ч и й. Да.
Чем это воняет? Чуешь? Прусские шпионы.
С ы н. Пойдем в пивную Баркли?
Р а б о ч и й. Нет.
С ы н. Почему ты туда не ходишь, отец? Немцы поют там теперь целыми днями. Наверно, весело.
Р а б о ч и й. Я это знаю, сынок. Напьются вина или пива, и нет больших весельчаков, чем они. Носят белые рубашки, распевают песни и гордятся, что употребляют столько мыла. Ты был еще совсем маленьким, когда мы с ними порвали.
С ы н. Тоскуешь о Германии?
Р а б о ч и й. Не тоскую, но радоваться нечему. Наши отношения ясны. Там был дан приказ о моем аресте, и я им этого не забуду.
С ы н. Ты часто думаешь о Германии?
Р а б о ч и й. Германия, о которой я думаю, — иная.
С ы н. Разве теперь они не такие, как были раньше?
Р а б о ч и й. Наверно, это мы стали другими. Когда они поют, мы стискиваем зубы, когда они беззаботны, мы становимся бдительными, когда они благоговеют, мы негодуем; мы стыдимся того, чем они гордятся; они предаются сладким грезам, а мы не спим ночей.
С ы н. Ты говоришь о Германии, словно поднимаешь тяжелый груз.
Р а б о ч и й. Ешь, ешь. Набирайся сил, чтобы ты смог снести эту ношу, когда вырастешь. Ведь от нее, сынок, тебе не избавиться никогда.
С ы н. Но разве они этого хотели? Ты ведь сам учил меня различать угнетателей и угнетенных.
Р а б о ч и й. Конечно, мой мальчик, ими правит семейство капралов и шутов. Но будь у нашего народа немного меньше высокомерия, мы бы сберегли наше доброе имя и от многого избавили бы наших соседей. Кажется, я понял, чем тут воняет: берлинской помадой для волос. Ну и врежу я ему сейчас, сын мой!
Ш т и б е р
Они все еще следят за нами?
Этим людям нечего делать в Европе.
Г и р ш. Хэлло, господин Шмидт!
Ш т и б е р. Чертовски поздно, Гирш!
Г и р ш. Работа на вас меня гробит. Посмотрите на меня! Круги под глазами, руки дрожат, бессонница.
Ш т и б е р
Г и р ш. Англия. Двести сект и лишь один соус.
Ш т и б е р
Г и р ш. Анонимная. Поговаривают, что Гесса.
Ш т и б е р. Идеи Маркса?
Г и р ш. Отчасти. Маркс его однажды назвал ослом.
Ш т и б е р. Выражение, достойное Шекспира.
Г и р ш. Если вам это пригодится, могу сообщить, что Европейский революционный комитет он назвал целой кликой социальных ослов, горлопанов, болтунов, писак, клоповником в обезъяннике, известного философа Руге обзывает клоуном, циркачом и беспринципным обывателем от литературы.
Ф л е р и. Хэлло!
Ш т и б е р. Когда же я наконец получу подлинное письмо Маркса?
Ф л е р и. Господин советник! Диц архивариус в группе Шаппера — Виллиха. Маркс сейчас в ссоре с этой группой, так что от него писем ждать не приходится.
Г и р ш. Маркс обозвал Дица тараканом и ловкачом, отиравшимся возле трех революций.
Ш т и б е р. Чем же Маркс, собственно, занимается в свободное от ссор время?
Ф л е р и. Читает.
Г и р ш
Ш т и б е р. А когда не читает?
Г и р ш. Пишет.
Ш т и б е р. Если он читает и пишет книги, то когда же он собирается устраивать революцию?
Г и р ш. Что касается революции, то здесь существует дилемма. Маркс знает, как делают революцию, но говорит, что сейчас для революции время еще не пришло. Шаппер и Виллих твердят, что революция ждет у дверей, но не знают, как впустить ее в дом. Сразу и не разберешься, кто прав.
Я понимаю ваше глубокое разочарование в лондонской партии переворота. Но почему это так, господин Шмидт? Возьмем двух прусских бунтарей. Один едет в Париж, другой — в Лондон. В Париже, господин Шмидт, жизнь кипит. Елисейские поля, Монмартр, дешевые устрицы, социализм, политика и француженки. В этом все дело! Парижанки любят, чтобы мужчины их завоевывали. А где мужчина выглядит наиболее эффектно, как не на баррикадах, в пороховом дыму, перед лицом опасности? Это возбуждает, господин Шмидт, награда сладка, плоть слаба. Любовь и бунт — не зря Францию рисуют в виде женщины с обнаженной грудью среди сражающихся на баррикаде. Allons enfants! Вперед, детки!
Ш т и б е р. Потише, потише.
Г и р ш. А теперь обратимся к бунтарю, подавшемуся в Лондон. Здесь, господин Шмидт, здесь нравственность, до венца — ничего, кроме поцелуев. И наш молодой, холостой, но вполне здоровый бунтарь женится. И пошло. Когда же тут ходить по два раза в неделю в клуб, учиться революции? Милый, kiss me to night, а потом oh see, the little children![12] Приходится зарабатывать деньги, а с деньгами в дом приходит собственность. Собственность — тормоз революции. Чему примером — домовладельцы, которых не очень-то раскачаешь на революцию.
Ш т и б е р. Господин Гирш, когда Маркс приехал сюда, он был женат и имел долги. Для него революция была бы даром божьим. У него же появляется ребенок за ребенком, а он читает и пишет. Вот вам!
Г и р ш. Тут дело в немецкой философии. Забавная игра в антитезисы задевает человека за живое. По себе замечаю. На что уж я был отчаянный, а с тех пор, как начал изучать Гегеля, меня словно подменили.
Ш т и б е р. Что такое?
Г и р ш. Его антитезисы такой ералаш в голове устраивают, что если ты не женился до немецкой философии, потом уже и пытаться не стоит.
Ш т и б е р. Вы изучаете Гегеля?
Г и р ш. До глубокой ночи сижу за книгами, ни о чем другом и думать не хочется, господин Шмидт! Такие занятия в гроб загонят.
Ш т и б е р. Один Гегеля изучает, другой дерьмовые письма таскает. Ни одного покушения. Гогенцоллернов ругают, но умеренно. А где же нечто ощутимое, жизненное, активный бунт?
Ф л е р и. Приношу, что есть.
Ш т и б е р. Тогда принесите письма, которых нет.
Ф л е р и. Научите, как это сделать, господин Шмидт.
Ш т и б е р. И научу. Слушайте. Во-первых: вы, Флери, немедленно поезжайте в Париж. Гольдхейм, садитесь за сочинение писем, подстрекающих к убийствам и мятежу. Надежный человек отвезет эти письма в Париж к Флери. Вам, Флери, я укажу один адрес. Там письма перепишут, и вы отправите их под видом красной революционной почты в Лондон Дицу. Диц положит их в архив, а наш человек их оттуда изымет. И мы получим то, что нам надо. Самый простой и короткий путь.
Г о л ь д х е й м. В подстрекательских письмах всегда содержатся весьма опасные флюиды бунта, от которых я бы советовал держаться подальше.
Ш т и б е р. Как это они пели в Силезии? Мошенники, дьявольское семя и что-то о петле. Убивайте сильных мира сего!
Г р е й ф. Кому нужны сильные мира сего? Вот если убить священника, публика это поймет. Или если изнасиловать свою двоюродную бабушку.
Ш т и б е р. Слышите, Гольдхейм? Учитесь у Грейфа.
Г р е й ф. В литературе тоже всегда можно найти нечто пикантное. «И с дьявольским грохотом ворваться в кельи монахинь, ха-ха-ха, а бедные дурочки лихорадочно ищут в темноте свои юбки, жалобно причитают, вопят и стенают, и вот наконец эта старая…»
Шиллер.
Ш т и б е р. Непостижимо. Однако, Гольдхейм, это «ха-ха-ха» было великолепно, обязательно воспользуйтесь.
А г е н т. Господин советник, камердинер наследного принца сообщает, что его высочество завтра посетит выставку. Художественную.
Ш т и б е р. Художественную? Английская полиция сообщала нам что-либо о художественной выставке?
А г е н т. Никак нет, господин советник.
Ш т и б е р
А вы, Гирш, впредь все ваши мысли включайте в донесения. Изготовьте тетрадь протоколов группы Маркса. Имена, подписи, материал. Ясно? Нечто существенное.
Г и р ш. Все понятно, господин Шмидт! У Маркса есть масса весьма интересных вещей, на которые никто не обращает внимания.
Откуда, например, у Маркса столько боевого пыла.
Г р е й ф. Господин Гольдхейм, я в некотором недоумении. Как прусскому полицейскому подобает вести себя на художественной выставке?
Г о л ь д х е й м. Мой милый, любая акция, связанная с искусством, при ближайшем рассмотрении оказывается не такой уж страшной. Войдя на выставку, прусский полицейский должен осмотреться. Установить пути подхода к картинам, затем пути отхода. Его задача состоит из двух частей: видеть и слышать, причем вторая часть может оказаться более важной, поскольку опытный полицейский чиновник из высказываний по поводу произведений искусства может сделать вывод об отношении говорящего к его величеству. Значит, для прусского полицейского чиновника главное — не выделяться из толпы знатоков искусства.
Поэтому: походите на знатоков и критиков, насколько это возможно. Для начала рекомендую выражение задумчивости.
Г р е й ф. Блестяще.
Г о л ь д х е й м. Замечания по поводу портретов всегда наиболее полезны, ибо портретной живописи сейчас отдается предпочтение перед всеми другими жанрами. И это легко понять. По словам одного ученого, эта живопись является сильнейшим средством воспитания уважения и любви к изображаемым особам, что благотворно воздействует на умы.
Г р е й ф. Подумать только, что можно сказать об одном портрете.
Г о л ь д х е й м. Почитайте критиков! Но нам пора.
Г р е й ф. Ради бога, подождите! Представим себе, что я просто стою, ничего не подозреваю — и вдруг меня спрашивают: что
Г о л ь д х е й м. Черт возьми! Постарайтесь вначале побывать в разделе исторической живописи. На исторических картинах всегда что-нибудь происходит, да и названия говорят сами за себя.
Г р е й ф. Как свободно вы разбираетесь в живописи!
Г о л ь д х е й м. У прусского полицейского, смотрящего на скульптуру, произведение архитектуры или живописи, обязательно возникнут какие-нибудь ассоциации. Дело лишь в том, как выразить эти мысли. Здесь, скажем, обнаруживается талант к изображению крупных форм, но с сожалением, однако, следует отметить неприятный охряный тон и чрезмерное увлечение цветом в изображении групп деревьев. К примеру.
Г р е й ф. Как вы сказали о деревьях?
Г о л ь д х е й м. Чрезмерное увлечение цветом или формой. Эти слова критики употребляют очень часто и всегда с отвращением, поскольку за увлечением цветом и формой скрывается нечто предосудительное. Такой любитель формы и цвета легко отходит от цвета и форм, существующих в природе. Нам, криминалистам, хорошо известно, что в дурном никто не знает меры. Поэтому легко может случиться, что подобному художнику однажды без всякого зазрения совести вздумается окрасить небо в зеленый цвет, дерево в голубой, а лошадь — в красный.
Г р е й ф
Г о л ь д х е й м. Нет-нет. Умный полицейский в таких делах старается сохранять нейтралитет. Предоставим это специалистам, школам, академиям.
Г р е й ф. Теперь я чувствую себя намного увереннее. О зеленом небе всегда можно будет ввернуть словечко. Пошли!
Г о л ь д х е й м. А если вам возразят?
Г р е й ф. Скажу, что имел в виду соседнюю картину.
Г о л ь д х е й м. А если вам скажут, что тоже имели в виду соседнюю картину?
Г р е й ф. Тогда скажу, что выразился в ироническом смысле.
Г о л ь д х е й м. С этим осторожнее. Ну, а если покажут вон на ту картину?
Г р е й ф. На ту? Скажу, что ее плохо повесили.
Г о л ь д х е й м. Вы мне нравитесь.
Г р е й ф. Или скажу, что картина много проигрывает из-за рамы, или цена у нее подходящая…
Г о л ь д х е й м. Блестяще.
Г р е й ф. А у той неподходящая. Или: слишком много желтого. Если начнут приставать, спрошу фамилию. Знаете, господин асессор, эти людишки с их красными лошадьми мне голову не заморочат.
Ш т и б е р. Вот видите, Грейф, стоило мне стукнуть кулаком по столу, как Сезам открылся, и у господина Майне нашлось для меня время.
Г р е й ф. Господин советник хочет добиться своего не мытьем так катаньем?
Ш т и б е р. Если с людьми взять правильный тон, прикрикнуть на них посильней по-прусски, всякий поймет, что от него требуется. Этот господин услышит сейчас от меня такое, чего ему, полагаю, еще не приходилось слышать.
Г р е й ф. С точки зрения жалованья наша командировка себя оправдывает. Нам очень прилично платят.
Ш т и б е р. Шесть миллионов посетителей. Эта выставка — доходное дело.
Г р е й ф. Ходят слухи, что всю чистую выручку подарят какому-то обществу поощрения наук.
Ш т и б е р. Уже по одному этому можно судить, как низко пала эта страна.
Г р е й ф. Господин советник, я не могу сказать, что полностью разделяю вашу озабоченность касательно естественных наук. Взять, например, электрический телеграф: полиции его следует всячески приветствовать.
Ш т и б е р. Допустим, объявления о розыске приходят быстрее. Но зато преступник может воспользоваться железной дорогой. Нет, Грейф, я не вижу здесь перспективы. Вся крамола от этих естественных наук.
Г о л ь д х е й м. Из архива Дица.
Ш т и б е р. Уже шестьдесят.
П е р е в о д ч и к. Господин Майне просит вас.
Ш т и б е р. Даром он у меня ничего не получит.
М а й н е. Сэр!
Ш т и б е р. Сэр! Благодарю за возможность побеседовать с вашим превосходительством. Как начальник прусской полицейской группы заявляю решительный протест в связи с тем, что, во-первых, меня не информируют о передвижениях его королевского высочества наследного принца и что, во-вторых, переданными мною прокламациями с угрозами физической расправы и убийства английские власти не занимались, а если и занимались, то весьма поверхностно.
М а й н е
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, правильно ли я вас понял?
П е р е в о д ч и к
М а й н е. Сэр!
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, а как же преступники?
П е р е в о д ч и к. Их оказалось меньше, чем мы ожидали.
Сейчас начинается богослужение. Дирекция возблагодарит всевышнего за его чуткое внимание к нашим молитвам о ниспослании успеха. Пойдемте, господин советник.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, я только что получил новые доказательства!
М а й н е. The Lord calls![14]
Ш т и б е р
Г и р ш. Господин Шмидт, все пропало! Они меня видели с вами и вышвырнули из кружка. Как же я напишу книгу протоколов?!
Ш т и б е р. С помощью фантазии, Гирш! Мне эта книга понадобится.
Г и р ш. Не могу же я высосать протокол из пальца.
Ш т и б е р. А голова на что?!
Г и р ш
Войдите в мое положение! Господин Шмидт! Не бросайте меня одного.
Х и н к е л ь д е й. Господин советник.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство!
Х и н к е л ь д е й. Это ваша лондонская добыча?!
Ш т и б е р. Шестьдесят важных секретных документов.
Х и н к е л ь д е й. Не хотите ли, чтобы я доложил о них как о результате всей вашей поездки?
Ш т и б е р. Шестьдесят важнейших документов секретного характера…
Х и н к е л ь д е й. …группы Шаппера — Виллиха! А в кёльнской городской тюрьме сидят люди группы Маркса.
Ш т и б е р. К примеру, где речь идет об уничтожении духовенства обоих вероисповеданий.
Х и н к е л ь д е й. Об этом наши люди пишут из Парижа Шапперу, а не Марксу.
Ш т и б е р. Ваше превосходительство, мои лондонские агенты заполучили важнейший материал: все высказывания группы Маркса, протоколы, книгу протоколов, подлинную книгу протоколов, полную призывов к революции, секретные связи с Пруссией, предложения по составу будущих революционных правительств, доказательства прямых действий против династии Гогенцоллернов. Ваше превосходительство, полиция старается получить наиболее полный материал против Маркса.
Х и н к е л ь д е й. Вам придется начать все сначала, Штибер, и я желаю вам больших успехов. Мне нужен приемлемый материал.
З е к к е н д о р ф. Исполняя закон, я служу моему королю. Я поседел на этой службе. И если, уступая чьему-либо желанию, пусть даже желанию самого короля, я хоть в чем-то поступился бы интересами закона, моя честь была бы запятнана, ваше превосходительство!
Х и н к е л ь д е й. Вот дерьмо. Либеральный прокурор. И что в нем находит его величество? «Моя честь…» А по мне, так черт с ней, с твоей честью.
Ш т и б е р
Г о л ь д х е й м. Это наш человек. Постучим к нему в дверь и скажем: Гирш! Вы, рейнско-прусский специалист по подделке векселей, мы освободили вас из тюрьмы, за это вы письменно обязались всегда и везде следовать нашим инструкциям, поэтому немедленно возвращайтесь в Кёльн и выступайте в суде с такими-то и такими-то показаниями.
Г р е й ф. Любезный Гольдхейм, у Гирша маловато совести, но ума достаточно. В Кёльн он приедет только связанным, в полицейской карете, или если воды Рейна прибьют его мертвого к берегу. Мертвый он нам не нужен, вопрос в том, как заманить Гирша в полицейскую карету. Англия нам его не выдаст.
Г о л ь д х е й м. А Франция выдаст. Заманим его в Париж, к господину Калье, установим его рейнско-прусское подданство, предъявим объявление о розыске, свидетельство о подделке векселей, и парижская полиция сама привезет его в Кёльн в полицейской карете.
Г р е й ф. Дорогой Гольдхейм, чтобы полицейский префект арестовал Гирша, нужно, чтобы тот совершил преступление. А он не хочет, чтобы его арестовали, значит, и совершать преступление по собственной воле не будет.
Ш т и б е р. Дорогой Грейф, это мне не представляется таким уж сложным. Но мне нужен не бывший мошенник Гирш, случайно схваченный в Париже. Перед судом в Кёльне в наручниках должно появиться доверенное лицо Маркса, его союзник по борьбе, близкий к нему человек! Следовательно, в Париже он должен быть арестован во время акции, тонкость которой состоит в том, чтобы, с одной стороны, все увидели, что он опасная личность, но, с другой стороны, чтобы сам-то он этой опасности для себя не понял бы.
Г о л ь д х е й м. Чертовски тонко!
Ш т и б е р. Верно. Поэтому-то здесь и возникает комбинация, недоступная для понимания мелких умов. Но лишь она одна гарантирует успех политической полиции в деле Маркса. Планы грандиозные и требуют смелости. Грейф ближайшим пароходом выезжает в Лондон.
Г р е й ф. Бык — le bœuf, корова — la vache, лошадь — le cheval.
Ш т и б е р. В Париже Гирш назовется Шервалем[16]. Как только наш Шерваль прибудет в Париж, я вызову его к себе. Флери его уговорит, будет проведена еще некоторая подготовка, и через три дня он окажется в Кёльне, и я готов наизусть выучить вашу теорию земельной ренты, господин Маркс, если показаний моего Гирша-Шерваля, у вас изучавшего Гегеля, а у нас — полицейский устав, не будет достаточно, чтобы потом от вас не шарахались как черт от ладана. Вашими именами будут путать непослушных европейских деток и загонять их в кроватки.
Ш т и б е р. Марихен, ты спишь? Солнце решающего дня уже всходит.
М а р и я. Ты и сегодня должен гоняться за этими людьми?
Ш т и б е р. Мы здесь на службе.
М а р и я. Кажется, меня кольнуло. Выше. Еще выше. Здесь.
Ш т и б е р. Ничего не вижу. Пора на службу.
М а р и я. Эти люди и в самом деле такие гадкие?
Ш т и б е р. Ты даже не представляешь себе, как бы выглядел мир, если бы он был устроен по-ихнему.
М а р и я. Кажется, тогда ты говорил о трех-четырех месяцах? А прошел уже почти год. И сколько еще протянется?..
Ш т и б е р. Чтобы уничтожить коммунизм в Германии, нужно… Сейчас сентябрь… пожалуй, к маю-июню. А теперь: подъем! Одевайся!
М а р и я. А как бы выглядел мир по-ихнему?
Ш т и б е р. Они переворачивают мир с ног на голову. Например, ты звонишь горничной: Минна, где варенье? Сударыня, мы обнаружили, что в Средней Азии несколько миллионов человек уже пятьсот лет голодают, среднеевропейское варенье отправили в Среднюю Азию. Или ты хочешь купить пару туфель. Простите, в Южной Америке двадцать пять миллионов, а может быть, и сорок пять ходят босиком, так что последнюю партию отправили в Южную Америку.
М а р и я. Мои туфли?
Ш т и б е р. Твои прелестные туфли. Но это не все. В Средней Азии привыкнут жрать варенье, в Южной Америке будут требовать туфли, однажды им понадобятся костюмы, как у нас, а потом они захотят жить в домах, похожих на наши, потребуют носовые платки и гуталин, обед и ужин, короче, все, что нужно человеку. И все это придется распределять по-новому. На сто миллионов человек. А господина Маркса и его красненьких это совсем не пугает, можешь мне верить.
М а р и я. И женщин распределят по-новому?
Ш т и б е р. Записано черным по белому. Это у них получится очень просто. Вместо того чтобы отправиться в публичный дом и заплатить, как это подобает приличному человеку, к жене фабриканта Борзига ворвется ее кучер и марш в кровать, а к жене фон Бётцова — батрак, живо на солому. Все преграды рушатся. В пивных только возбуждающие танцы. Особенно вальс. А книги! Похоть, фривольные сценки, ничего для души, ни побед, ни героев, никаких идиллий! В театрах пьесы только о крестьянах и политике, вроде как о Вильгельме Телле и Эгмонте. А что касается моды, так об этом и вообще говорить не хочу. Срам прикроют, и хорошо! Подъем, одеваться.
М а р и я. Всегда только служба и служба!
Ш т и б е р. Мне кажется, ты командировку за службу не считаешь. К сожалению, немцы забывают, что такое значительное стихотворение, как «Горные вершины спят во тьме ночной», было написано тюрингским министерским чиновником в командировке, хотя должен заметить, что мы из нашей поездки ничего подобного домой не привезем.
М а р и я. Но, может быть, одну из атласных сумочек, какие мы вчера видели?
Ш т и б е р. Флери, я рад, все идет, как задумано. Мария, это Флери. В мое отсутствие он о тебе позаботится.
Ф л е р и. Мадам!
М а р и я. Очень приятно!
Ш т и б е р. Люди на своих местах?
Ф л е р и. Гирш будет здесь через несколько минут.
Ш т и б е р. Как только все закончится, уезжайте в Лондон.
Ф л е р и
Мадам, пока.
М а р и я. Очень рада.
Ф л е р и. И я.
Ш т и б е р. Доверься ему. Это наш лучший работник, отлично говорит по-французски и по-английски, даже немного по-ирландски. Светская особа.
М а р и я. Опасный парень?
Ш т и б е р. Еще бы.
М а р и я. Но ты им командуешь.
Ш т и б е р. Как и всеми.
М а р и я. Я бы тебя ужас как боялась!
Ш т и б е р. Мой взгляд действует на всех. Когда я направляю на тебя весь мой мужской темперамент, это, как в зеркале, отражается в глазах. Взгляд свободен и силен. Мой взгляд наступает, поражает и побеждает.
М а р и я. Мой хищник!
Ш т и б е р. Доброе утро, любезный.
М а р и я. Очень приятно.
Г и р ш. Привез кое-что для вас. Подлинная книга протоколов.
Ш т и б е р. Гирш! Мы знаем, чем мы вам обязаны. Но и вам известно, чем вы нам обязаны. Мы нуждаемся в ваших услугах.
Г и р ш. С удовольствием.
Ш т и б е р. Не в Париже.
Г и р ш. Путешествия — моя страсть.
Ш т и б е р. Нам это известно. Поэтому мы считаем, что после долгого отсутствия вас вновь потянет в Пруссию. В Кёльне через несколько дней начнется процесс. Ваши личные показания на этом процессе избавят нас от излишней работы. После процесса вы сможете уехать из Пруссии куда пожелаете.
Чтобы в нашей беседе не было неясностей, потрудитесь, господин Гирш, ознакомиться со списком прусских граждан, подделывавших, как и вы, векселя. Французские власти выдали их Пруссии. Поскольку виновные в подделке векселей подлежат выдаче. Мы приглашаем вас в Кёльн.
Г и р ш. Предположим, я приму ваше предложение. Но что это даст? Да каждый воробей в Кёльне чирикает с крыши, что Гирш, он же Шерваль, человек Штибера.
Ш т и б е р. И мы так подумали. А поэтому решили — чисто формально — просить французскую полицию арестовать вас как красного революционера и выдать нам. Что вы на это скажете?
Г и р ш. Штибер, что это значит?
Ш т и б е р
Г и р ш. Вот как! Убью!
Ш т и б е р. Полиция! Воры!
Г и р ш. Сударыня, это самая феноменальная комедия, какую я когда-либо видел.
Ш т и б е р. Отношение ко мне всегда было весьма пристрастным. Но эту операцию я считаю предельно ясной.
М а р и я. Провожаю мужа на столь опасные дела, и страх леденит душу. Я не боялась бы так сильно, если бы мой супруг подарил мне сына, и я могла бы его нежить, целовать. Хоть взгляд у него пронзительный, но в цель он, видно, никак попасть не может.
Ф л е р и
М а р и я. Это все Гирш! Порвал на мне платье и укусил. Вот сюда.
Ф л е р и. Мадам! А ваш супруг?
М а р и я. Повел сумасшедшего в тюрьму.
Ф л е р и. И в самом деле следы укуса.
М а р и я. Вы замечательно говорите и по-немецки.
Ф л е р и. Я из-под Дрездена. Он так бушевал?
М а р и я. И кричал бессовестный! Орал: «Убью!»
Ф л е р и. Но ваш супруг вступился за вас?
М а р и я. Еще как! О боже! Сердце! Я падаю в обморок.
Ф л е р и. Падайте, мадам, падайте.
Н о т ъ ю н г
Ш т и б е р. Ваше превосходительство!
Х и н к е л ь д е й. Господин советник.
Ш т и б е р. После проведенной в пути ночи спешу сообщить вашему превосходительству, что через три дня в руках прусской полиции окажется некий Шерваль, он же Гирш, главный свидетель обвинения против Маркса и его единомышленников. Префект парижской полиции Калье ожидает лишь требования о выдаче. У меня все.
Х и н к е л ь д е й. Электрический телеграф передал спешное сообщение о том, что Шерваль, он же Гирш, прошлой ночью бежал из Парижа в Лондон и обосновался там в качестве агента самого Калье. У меня все.
З е к к е н д о р ф. Господин президент, хорошо бы арестовать еще кого-нибудь. Или заполучить другой материал, или другого советника уголовной полиции. Но лучше всего, если вы раздобудете себе другого обер-прокурора.
З е к к е н д о р ф. Пока не исчезла земля и небо, не исчезнет ни единая буква, ни единая запятая закона.
К о р о л ь. Подойдите-ка сюда, ближе, еще ближе.
З е к к е н д о р ф
К о р о л ь. Приблизьтесь ко мне. Поднимитесь выше.
З е к к е н д о р ф. Я признаю только две вещи, которыми руководствуюсь в своих поступках: нравственный закон во мне и звездное небо надо мною.
К о р о л ь. А как насчет короля?
З е к к е н д о р ф. Надо мною звездное небо, во мне — нравственный закон.
К о р о л ь. Это твое последнее слово, непреклонный Зеккендорф?
З е к к е н д о р ф. Последнее, ваше величество.
К о р о л ь. Adieu, Зеккендорф. Adieu надежда!
З е к к е н д о р ф. Победа права есть прекраснейшая награда за мужество гражданина перед лицом короля.
К о р о л ь. Зеккендорф, что ты там видишь?
З е к к е н д о р ф. Где?
К о р о л ь. Там.
З е к к е н д о р ф. А это, кажется, мой дорогой коллега, верховный судья Борнкессель из Дюссельдорфа.
К о р о л ь. Непреклонный человек, как ты, упрямый и, как ты, противник всяких компромиссов.
З е к к е н д о р ф. Ваше величество, более честного человека вы не сыщете во всем Дюссельдорфе.
К о р о л ь. А разве суд состоится в Дюссельдорфе?
З е к к е н д о р ф. Кажется, нет.
К о р о л ь. А может быть, где-то далеко в Померании? В Гумбиннене или даже в Мазурах? Вот видишь, а он забыл, что как раз там-то мне и нужны честные, бескомпромиссные и непреклонные судьи. Именно там. Будь здоров, Зеккендорф!
З е к к е н д о р ф
Разве вы не слышали? Мне нужна подлинная книга протоколов и письма, поторопите ваших людей в Лондоне и Париже! Сколько еще прусская публика будет мучиться в ожидании процесса?
Х и н к е л ь д е й. Валяйте, господин советник!
Ш т и б е р. Так точно, ваше превосходительство.
Г р е й ф и Г о л ь д х е й м. Так точно, есть — валять!
Ш т и б е р. Клянусь богом всемогущим говорить правду, только правду и ничего, кроме правды… Господин свидетель, поднимите правую руку и повторяйте вслед за мной… ничего не прибавлять… ничего не утаивать… да поможет мне бог… Клянусь богом всемогущим… спасибо, господин свидетель. Высокий суд!
Свидетели. Материал так себе. Кто кому чего сказал, кто что слышал, кто кого с кем видел. Ничего существенного, но так просто от них не отделаться.
П е р в ы й. Я поражен, господин свидетель. Неужели и вы были связаны с коммунизмом?
В т о р о й. Господи, некогда все мы были молоды, и в наших сердцах горел Прометеев огонь!
Т р е т и й. Но нельзя забывать, конечно, и известных разочарований, которые нам довелось испытать благодаря коммунистам.
Ч е т в е р т ы й. Ведь этот Маркс с научной точки зрения был неоднократно опровергнут.
П е р в ы й. В сороковых годах Маркс не мог знать, как будет выглядеть мир в пятидесятых.
Ч е т в е р т ы й. Разумеется, мир не таков, каким он должен быть. Разумеется, кое-что требуется изменить, но не так, как это представляют себе радикалы. Чего они хотят добиться своей политикой? Как раз обратного тому, к чему стремятся. Именно их, левых радикалов, приходится благодарить за усиление реакции. Нет, так дело не пойдет! Действие рождает противодействие, господа! Так всегда было в Германии и так будет впредь.
В т о р о й. Вот вы говорите «радикалы». А что такое радикалы, радикально? Слово. Все мы говорим одно и то же слово, но всем ли нам одно и то же слово говорит одно и то же? Вот где собака зарыта. Ведь этот Маркс всякими новыми словами ужасно запутал дело. Например, класс, классовая борьба. Это звучит выразительно, это привлекает. Теперь возьмите вместо класса слово слой. Смысл тот же. Но слоевая борьба? Это чушь! Слово вскрывает ошибку. И с этого момента вопрос о Марксе решается сам собой.
Т р е т и й. Все социальные вопросы решаются сами собой. Возьмем детский труд. С кем ни поговоришь, все в один голос — «детский труд», «детский труд». И вдруг выходит закон, что на подземных работах в шахтах разрешается работать детям только от девяти лет и не более десяти часов. Приняли закон, и вопрос решился сам собой.
П о л и ц е й с к и й. Свидетелей просят в зал.
Ш т и б е р. Все они ничтожество, закон — это я. В моих руках шестьдесят документов и книга протоколов группы Маркса, туда Флери еще в Лондоне вписал парочку пикантных подробностей. Двумя этими бомбами я уничтожу Маркса и его кёльнских товарищей.
Мария, подумай о ребенке!
М а р и я. Милый!
П о л и ц е й с к и й. Свидетель советник полиции доктор Штибер! Вы приглашаетесь в зал суда!
Г о л ь д х е й м. Ваш супруг потрясающий оратор! Как ваше дражайшее здоровье? Как маленький?
М а р и я. Уже шевелится.
Г о л ь д х е й м. Прекраснейший сувенир из Англии.
Господин советник, я уже сказал вашей супруге, что вы потрясающий оратор!
Ш т и б е р. А не могли бы вы сказать, каким это образом в почте от пятого августа смогли оказаться письма, написанные двадцатого августа? Пришлось присягнуть.
Г р е й ф
М а р и я. Как он поживает?
Г р е й ф. Спасибо, хорошо. Подвижен, как всегда. Невозможно представить себе нашу организацию без Флери.
М а р и я. Я знаю.
Ш т и б е р
З е к к е н д о р ф. Господин советник
Ш т и б е р. Его арест должен послужить примером. Котес получил от Маркса инструкции, как построить защиту.
З е к к е н д о р ф. И вы, Штибер, готовы присягнуть в этом?
Ш т и б е р. Господин обер-прокурор! Здесь налицо классическая цепь доказательств. Подлинность книги протоколов подтверждается адресом, подлинность адреса — письмом, надежность и правдивость моих агентов подтверждается адресом и письмом, а подлинность книги протоколов в свою очередь подтверждается надежностью и правдивостью моих агентов.
З е к к е н д о р ф. Я, разумеется, закрываю глаза на мелочи. Но нельзя упускать из виду закон.
П о л и ц е й с к и й. Свидетель советник полиции доктор Штибер! Вы приглашаетесь на допрос.
Г о л ь д х е й м. Грейф, быстро в зал суда. Мне пришла в голову ужасная мысль.
М а р и я. Здесь какая-то неясность, вам не кажется?
Г о л ь д х е й м. Я хотел обратить внимание господина советника… Остается возможность сказать, что, говоря о прошлом воскресенье, мы имели в виду не семнадцатое, а десятое.
Ш т и б е р. И письмо пришло не через два дня после прибытия курьера, а через неделю, как это и высчитала защита.
Г р е й ф. Господи!
Ш т и б е р. Пришлось присягнуть. Но как вы объясните, что в нашей книге значится К. Вольф, а красного редактора зовут Вильгельм Вольф?
П е р в ы й а г е н т
Ш т и б е р. Когда письма с подписями могут быть в Кёльне?
П е р в ы й а г е н т. Через три дня.
Ш т и б е р. С завтрашнего дня вскрывайте все письма из Лондона.
В т о р о й а г е н т
Ш т и б е р. Что еще?
В т о р о й а г е н т. Подпись Вильгельма Вольфа уже в Кёльне.
Ш т и б е р. Исключено.
В т о р о й а г е н т
Ш т и б е р. Откуда она у вас?
В т о р о й а г е н т. Один из защитников разыскал в старых революционных протоколах.
Ш т и б е р. Что такое? Они вели протокол во время революции?
Г р е й ф. Но это же была прусская революция. И прусские коммунисты.
Т р е т и й а г е н т
Ш т и б е р. Мне бы это пришло в голову и без вашей помощи.
Т р е т и й а г е н т. Читайте, в самом деле в Лондоне два редактора Вольф.
Ш т и б е р. Повторите.
Т р е т и й а г е н т. В Лондоне два редактора по фамилии Вольф.
Г о л ь д х е й м. Какая радость, господин советник!
Ч е т в е р т ы й а г е н т
Ш т и б е р. Почта из Лондона идет три дня. Откуда это к вам попало?
Ч е т в е р т ы й а г е н т. Из шестидесяти документов Дица.
Ш т и б е р. Как так?
Ч е т в е р т ы й а г е н т. Либкнехт вместе с Марксом подписали заявление о выходе из группы Шаппера и Виллиха.
Ш т и б е р
Ч е т в е р т ы й а г е н т. Вильгельм Либкнехт.
Г р е й ф. Суд не должен признавать подпись.
Ш т и б е р. Но письмо с подписью единственное подлинное письмо от Маркса, которое у нас есть! Я присягнул в подлинности шестидесяти писем, а не пятидесяти девяти.
П о л и ц е й с к и й. Свидетель советник полиции доктор Штибер. Вы приглашаетесь на допрос.
Ш т и б е р. Нас спасет одно: если в Лондоне два Вольфа, почему бы там не быть двум Либкнехтам.
М а р и я. Вилли, возьми себя в руки.
Ш т и б е р. В Лондоне и в самом деле два красных Вольфа. Но второго Вольфа зовут Фердинанд, а в нашей книге протоколов значится К. Вольф. Может быть, его зовут Кердинанд. Я договорился с прокурором, что в Лондоне четыре Вольфа. Присягнул. Кому пришло в голову подписывать протоколы именами? Не Гиршу же. В Париже еще не было в книге ни одной подписи. Гирш это знал. Кто же подложил мне эту свинью с подписями?
Г р е й ф. Флери считал, что протокол без подписи столь же неубедителен, как объяснения кастрата в любви.
Ш т и б е р. Грейф, немедленно в Лондон! Как хотите, но доставьте этого убедительного Флери в Кёльн. Пусть он перед судом объявит себя Х. Либкнехтом. И пусть подготовится, словно прибыл прямо с марксистского четверга на Фаррингтон-стрит.
Г о л ь д х е й м. Господин советник, не пройдет и шести дней, как все выплывет наружу.
Ш т и б е р. На шесть дней ближе к концу процесса. Пока же я буду присягать. Поторапливайтесь.
М а р и я. Лейтенант! Ради бога, подождите. Флери здесь будет в опасности. Вильгельм, не делай этого!
Ш т и б е р. А мы не в опасности?
М а р и я. Милый, прошу тебя.
Ш т и б е р. Грейф, в Лондон. И если он не явится, я назову его имя, скажу, что именно этот агент прислал нам книгу протоколов, я буду все, до последней подписи, валить на него. Больше не на кого.
М а р и я. Ты засадишь Флери в тюрьму.
Ш т и б е р. Краузе это не в новинку.
М а р и я. Какому Краузе?
Ш т и б е р. Августу Краузе.
М а р и я. При чем тут Краузе? Вильгельм, я говорю о Флери!
Ш т и б е р. Флери и есть Краузе. Сын сапожника Фридриха Августа Краузе.
М а р и я. Этот образованный джентльмен?
Ш т и б е р. Выпускник дрезденской тюремной школы.
М а р и я. Боже мой, он и в самом деле говорил о Дрездене.
Г о л ь д х е й м. Когда сняли его отца, он еще ходил в школу.
М а р и я. Откуда сняли?
Г о л ь д х е й м. С виселицы.
М а р и я. Вильгельм!
Г о л ь д х е й м. Из-за денег убил графиню вместе с ее служанкой. Двойное убийство. Яблоко от яблони недалеко падает.
М а р и я. Вильгельм!
Ш т и б е р. Такое наследуется до четвертого колена.
М а р и я. Кажется, я падаю в обморок.
Ш т и б е р. Мария, подумай о ребенке.
М а р и я. А!
П о л и ц е й с к и й. Свидетель советник полиции доктор Штибер вызывается на допрос!
Ш т и б е р. Расстрелять мерзавца!
Г о л ь д х е й м. Кого?
Ш т и б е р. Гирша. Утопить в чернилах! Где Маркс проводил собрания?
Г о л ь д х е й м. На Фаррингтон-стрит.
Ш т и б е р. У Дж.-У. Мастерса?
Г о л ь д х е й м. Верно.
Ш т и б е р. После того как Маркс вышвырнул Гирша, заседания он перенес в Сохо, на Кроун-стрит, в таверну «Роза и корона». И с четверга на среду.
Г о л ь д х е й м. Брехня!
Ш т и б е р. Хозяин таверны «Роза и корона» это подтвердил.
Г о л ь д х е й м. Что значат показания сочувствующего левым элементам владельца задрипанной лондонской пивной по сравнению с показаниями советника прусской полиции?
Ш т и б е р. Он присягнул в магистрате на Марлборо-стрит. Принесите кофе! Пришлось присягать дважды. Что же, господин Маркс, вы приняли вызов. Но берегитесь. В Лондоне вы что-то значите, а здесь вы ничто. Философ, щелкопер, нищий безбожник! Стоит мне пальцем пошевельнуть… Жрет книги вместо колбасы, носового платка не имеет, а туда же — мир исправлять, Пруссия ему не нравится! Знаете, Гольдхейм, если Флери не привезет ничего существенного, больше одной-двух присяг в день я приносить не смогу.
Грейф! Он с вами? Почему вы его прячете? Где вы его прячете? Почему вы молчите? Флери, вы достаточно меня морочили. Выходите! Дорогой Флери, умоляю вас! Я повысил ваши командировочные. Грейф! Где Флери?
С каким материалом приходится работать прусской полиции! Сто Флери за одного перебежчика от Маркса! Ренегата бы! На такого можно положиться. Любое задание выполнял бы на совесть. И не привередничал бы. А какая у подобных личностей сила воображения! Допустим, недостатки и у них бывают. Каждый мнит себя примадонной, слишком много болтает, не всегда осмотрительно действует, порой излишне горячится. А сколько у них гонора! Вечно они обижены. Вечно недовольны, что их мало ценят. Направо и налево объясняют, почему сбежали. А их никто слушать не хочет. Но что значат эти мелкие недостатки по сравнению с потрясающей готовностью взяться за любое дело! Меня, например, никакая присяга не испугает. Ренегата бы! Нам остается только одно. Грейф, вам придется выступить свидетелем. Скажете, что по моему поручению вы ездили к полицейскому агенту Флери, район Кенсингтон, Лондон, Виктория-Роуд, семнадцать, который передал вам книгу протоколов. Флери сознался, что купил книгу у одного из членов партии Маркса по имени Х. Либкнехта. Имеется расписка. Вы эту расписку видели, как чиновник прусской королевской полиции ознакомились с ней позавчера, около четырех часов пополудни. Содержащиеся в книге протоколы, несмотря на некоторые неточности, являются достоверными. Но сама она не является подлинной книгой протоколов, это, скорее, записная книжка о событиях, происходящих в кружке Маркса. Присягнете. Поймите, Грейф, мне не остается ничего другого. Наше положение самое незавидное. И никакого спасения. Нам, полицейским, приходится защищать суды от демократии. А кто защитит от суда нас?
Х и н к е л ь д е й
Ш т и б е р. Каким только нападкам, унижениям и оскорблениям не подвергался я в этом суде! Лжесвидетельство, заведомо ложные обвинения, подделка протоколов. Мое прошлое было облито грязью, как будто я не представляю здесь государство и корону.
Х и н к е л ь д е й. Хорошо, Штибер, продолжайте в том же духе.
Ш т и б е р. И в чем только не сомневались? Даже мое имя обливали грязью. Я назвался Шмидтом? Да, я называл себя Шмидтом и горжусь, что под этим старым немецким именем я воздвигал преграды на пути коммунистов в Пруссии, во всей Германии, в Европе. И я знаю, что господа присяжные заседатели готовы и вправе по достоинству оценить мои действия и обвинить этих людей, которые
Ч е т в е р т ы й п р и с я ж н ы й. Прошу сформулировать обвинение.
П е р в ы й п р и с я ж н ы й. Признаются виновными в том, что вместе со многими другими лицами задумали и подготовили акцию, цель которой состояла в следующем: во-первых, насильственное изменение государственной конституции; во-вторых, подстрекательство граждан к вооруженной борьбе с королевской властью и друг с другом вплоть до гражданской войны.
Л и б е р а л. Как человек либеральных убеждений, должен заметить, что к обвиняемым применялись самые постыдные, сомнительные и безнравственные средства воздействия.
В т о р о й п р и с я ж н ы й. На меня большое впечатление произвела поддержка, которую полицай-президент оказывал доктору Штиберу.
Л и б е р а л Из-за какой-то крошечной партии правительство рискует своим европейским престижем.
Т р е т и й п р и с я ж н ы й. Вы не обращаете внимания на некоторые очень серьезные обстоятельства.
Ч е т в е р т ы й п р и с я ж н ы й. Ставим на голосование вопрос о виновности!
П е р в ы й п р и с я ж н ы й. Считаете ли вы обвиняемого Нотъюнга виновным в том, что он в сговоре с многими другими лицами и т. д. и т. п.?
В т о р о й п р и с я ж н ы й. Оправдав коммунистов, мы обвиним правительство. Это первый шаг к революции.
Л и б е р а л. Разумеется, крайних левых следует сдерживать. Мы, либералы, этого не отрицаем.
Ч е т в е р т ы й п р и с я ж н ы й. После процесса левее вас никого не останется. Неужели вы этого еще не поняли?
П е р в ы й п р и с я ж н ы й. Считаете ли обвиняемого Нотъюнга виновным в том, что он в сговоре со многими другими лицами и т. д. и т. п.?
Л и б е р а л. Будем надеяться, что правительство в той же мере пойдет навстречу нашим либеральным желаниям, как мы идем навстречу желаниям правительства.
Ч е т в е р т ы й п р и с я ж н ы й. То есть мы вам, вы нам?
П е р в ы й п р и с я ж н ы й. Виновен!
Ш т и б е р. Сынок, куда ни посмотри — Пруссия. Потерпи еще пару лет, и я куплю тебе поместье в Мазурах, а следующее будет уже на той стороне. Папа постарается. Леса и озера Мекленбурга. Повсюду тишина и покой, птички поют в лесу. Слышишь?
М а р и я. Вильгельм, посмотри, вон наше маленькое поместье.
Ш т и б е р. Мария, ты довольна нашим малышом?
М а р и я. Любимый, слезы? Ты снова подумал о нашем добром короле? Правда, что он теперь играет только оловянными солдатиками?
Ш т и б е р. Счастлива страна, где великие люди воюют, даже тронувшись рассудком.
М а р и я. А вдруг он совсем сойдет с ума?
Ш т и б е р. Будем за него молиться.
К о р о л ь. Штибер! Подойдите-ка сюда. Ближе. Еще ближе. В последнее время у меня часто болит голова. Так что я хотел сказать? Вы тогда кое-что раздобыли, но не бог весть что. Мои бюргеры фыркают мне в лицо. Что ж, поживем — увидим. Если им, не дай бог, когда-нибудь придется вести процессы против коммунистов, они тоже ничего другого не придумают. Разве самую малость. Только не терять рассудка, Шмидт. Очень голова болит последнее время. Ну ступайте.
Г о л ь д х е й м. Господин советник, прочтите.
Написано Гиршем. Целая книга. Все как было. Ничего не пропущено. Здесь про вас, господин советник. Здесь о Грейфе, здесь обо мне, кража со взломом у Дица, книга протоколов, арест Шерваля, Флери, пробы почерков, полное признание.
Ш т и б е р. Ну и что?
Г о л ь д х е й м. Попало в иностранные газеты, первые экземпляры уже в Пруссии.
Ш т и б е р. Ну и что?
Г о л ь д х е й м. Вся Германия набросится на эту книгу.
Ш т и б е р. Германия? Взгляните на нашу милую Германию. Как прекрасно ей живется! Как никогда раньше. Банки процветают, фабрики растут, купец торгует, и даже ремесленнику удается сбывать свои изделия. Кому интересна судьба кучки бунтовщиков?
Г о л ь д х е й м. А если красные обратятся в суд?
Ш т и б е р. Сначала им нужно обзавестись судами и научиться устраивать процессы. Но это означало бы, что Пруссия больше не Пруссия, а место, где мы с вами находимся, красная республика, устроенная по их идеям. Смеетесь? Страшновато? А почему? Сомневаетесь в незыблемости всего, что нас окружает. А откуда сомнения? До вас пока не дошло, что Маркс конченный человек. От моего удара этому переделывателю мира никогда не оправиться. От него самого и его теорий только то и останется, что записано в судебных документах в Кёльне. А этого не так уж много, поверьте. Не бойтесь, Гольдхейм. Закон остается законом, пока мы его охраняем. И так будет — пока стоит мир. Сыграем! Это поможет вернуть вам хорошее настроение.
Пауль Грациг
ОКОЛЬНЫМИ ПУТЯМИ
Сцены из жизни молодого автомеханика Михаэля Рунны
Михаэль Рунна,
Сабина,
Босс }
Петух }
Шпилька }
Леший } —
Хельга Ладевская,
Марина }
Крис } —
Шеф,
Лахнер,
Рихард Либер,
Лина,
Хирхе,
Господин Клеч,
Парикмахер.
Клиент.
Кроме названных персонажей: дочка фрау Ладевской, полицейские, воспитанники колонии.
М и х а э л ь. Видеть эту физиономию и оставаться спокойным, слышать этот голос и не огрызаться, изо дня в день дышать с ним одним воздухом! Нет, уж лучше тюрьма! Смеет знакомить меня с этой шлюхой! Его солнышко! Ха! Если эта образина солнышко, кто же тогда мама? И этот тип еще называет себя отцом! Как только земля его носит. Нет, лучше как-нибудь перебьюсь на ученическую зарплату, но ему не дамся. Кому охота, пусть остается! Смеет еще делать нам замечания, что мы купались в чем мать родила. Ну и что? Да, голышом купались, босиком по самую шею! Подумаешь, дело какое! Мы отродясь так купались, и ничего! Я уже взрослый, а он, видите ли, вздумал меня теперь воспитывать! На себя бы посмотрел. Пусть только поговорит еще! А мама, бедняга, сидит и слова сказать боится. Позволяет оскорблять себя. Ползает на коленях и всю грязь за ним убирает. Вместо того чтобы послушать своего Михаэля и выгнать его вон из нашего логова, а не быть рабой этого… Любовью тут и не пахнет! Нет, это не жизнь. Никогда ему не забуду — хотел, чтобы я подал руку этой бабе. «Мой Михаэль!» Ха!
Видела его, этого Геслинга?[17]
С а б и н а. Кого?
М и х а э л ь. Того, кто величает себя нашим папашей.
С а б и н а. Сегодня он в настроении. Вот — двадцать марок.
М и х а э л ь. Других песен ты не знаешь?
С а б и н а. А ты? Опять даешь деру? Насовсем? Из-за чего на этот раз? Из-за его новой крали?
М и х а э л ь. Я не удираю, я бегу без оглядки. И не только из-за этой бабы. Какое ему дело, когда я ложусь спать? Буду я ему отчет давать. Ни в грош его не ставлю.
С а б и н а. Оставайся!
М и х а э л ь. Нет!
С а б и н а. Мне так страшно.
М и х а э л ь. Ну давай, выкладывай. Времени у меня в обрез.
С а б и н а. А что выкладывать? Нечего!
М и х а э л ь. Думаешь, я такой дурак?
С а б и н а. А если у меня будет ребенок?
М и х а э л ь. Босс?
С а б и н а. Нет.
М и х а э л ь. Кто же?
С а б и н а. Никто. Я наврала.
М и х а э л ь. Факт?
С а б и н а. Да.
М и х а э л ь. Почему же тогда ревешь?
С а б и н а. Он обещал прийти и не пришел.
М и х а э л ь. А сама его никогда не обманывала?
С а б и н а. Да не в этом дело.
М и х а э л ь. Послушай! Сегодня ночью мы все собираемся. Придешь туда. Это письмо передай матери. Не вздумайте меня разыскивать. На этот раз не надейтесь. Михаэль для вас потерян.
Л е ш и й. Не могу больше! На волю хочу! На волю!
М и х а э л ь. Куда?
Л е ш и й. Все равно куда! Лишь бы воля, не ходить с ярмом на шее. Жить так, как хочется.
М и х а э л ь. И шарить по карманам стариков, взламывать ларьки, очищать автоматы.
Л е ш и й. А если какой-нибудь старик или старушенция ворон ловят? Они ведь так и суют тебе в руки свое добро.
М и х а э л ь. А я тебе говорю: надо что-то придумать. Давай создадим Союз справедливых! А потом отправимся странствовать. Подадимся — ну хотя бы в Сибирь, как когда-то комсомольцы. Валить деревья, лесные великаны! Поднимать в тайге целину, распахивать землю, засевать поля, огромные как вся Америка. Деньги зарабатывать. Что мы такое? Шпана! Пятерка главарей, которые грызутся между собой, да и остальные не лучше. То и дело кто-нибудь попадает за решетку. Разве это жизнь?
Л е ш и й. Нам отсюда не вырваться. Придется кончать профучилище, какой бы ты ни был дубина… Ложиться спать с петухами, петь благонравные песенки. Ха!
М и х а э л ь. Неси сюда винтовку!
Сегодня ночью в двадцать четыре ноль ноль встреча на высшем уровне. Совещание пятерки. Ум хорошо, а пять — лучше. Хиршфенгер, подонок, получил год. Вместо него в пятерку войдет Шпилька.
Л е ш и й. Мы пойдем своей дорогой.
М и х а э л ь. И будем как прежде — один за всех — все за одного.
Л е ш и й. Босс воду мутит.
М и х а э л ь. Это в его стиле. Ну как там с пистолетом?
Л е ш и й. Дед сдрейфил. Решил не сносить сарай. У старого дурня душа в пятки ушла, когда увидел у себя под ногами пистолет. Он его опять в тайник сунул. Я отметил это место белым крестиком.
М и х а э л ь. Молодец, Леший. Теперь очередь за мной. Пушку я притащу до прихода остальных.
Л е ш и й. Вот глаза все вытаращат!
М и х а э л ь. Никто не вытаращит. Понятно?
Л е ш и й. Понятно, шеф.
М и х а э л ь. Кто станет спрашивать, есть ли у нас патроны к этой бутафории? Сможешь ты доказать, что собираешься стрелять в лесу зайцев, тигров или еще каких хищников покрупнее? Любой вещи, даже самой мирной с виду, можно приписать все, что угодно. Ведь нас никто за людей не считает. Стоит отпустить волосы на сантиметр подлиннее, и они уже поднимают шум. Ты, мол, тоже из этих! Сдается мне, Леший, что те, кто больше всех нас поносит, сами чистейшие мелкобуржуазные элементы, короче, мещане.
Л е ш и й. Валяй трепись, а я послушаю. Вот несколько сигар, бери. Ты чего?
М и х а э л ь. Кури сам свой краденый товар. Курево отравляет легкие. Ленин не курил. И этот, как его, Одиссей тоже. Все великие люди не растрачивали себя. Я разговаривал с таким человеком. Он меня убедил, что нельзя разрушать здоровье, что надо воспитывать силу воли. У него была правильная программа. Но после того, как он наладил дела у нас на заводе, я его больше не видел. Его перевели на другой завод, где тоже надо было расшевелить людей, и он отправился туда, даже бровью не повел, хотя был не прочь навсегда остаться у нас. Вот это человек. Наверно, забыл меня. Когда войду в силу, явлюсь к нему на своей машине и скажу: садись, друг, поедем, подышим свежим воздухом.
Л е ш и й. Ну что, отваливаем?
М и х а э л ь. Подождем, пока приволоку пушку.
Б о с с. Привет, Леший!
Л е ш и й. Привет, Босс!
Б о с с. Куда он поперся с ружьишком? Выкладывай!
Л е ш и й. Я молчу, Босс!
Б о с с. И надолго он убрался?
Л е ш и й. В двадцать четыре ноль ноль вернется. Пятерка собирается. Вместо Хиршфенгера ты должен привести Шпильку.
Б о с с. Шпильку? Ну что ж! Гляди-ка, что у меня!
Л е ш и й. Хорошая штука.
Б о с с. У меня еще есть.
Л е ш и й. И все-таки меня тебе не купить.
Б о с с. Ты со страху готов дать себе руки связать. Друг я тебе или нет? Правда, последнее время мне было не до тебя. Но я тебе точно говорю: Миша человек ненадежный. Он трепач.
Л е ш и й. Это-то верно!
Б о с с. У меня есть бутылочка от виски с двумя собаками на этикетке. Одна белая, другая черная.
Л е ш и й. Шотландское.
Б о с с. Да, шотландское. Мать вчера вернулась из Америки.
Л е ш и й. Прошлой зимой была в Италии, а нынче — прямо из Америки. Не обижайся, но меня смех берет.
Б о с с. А это что?
Л е ш и й. «Лайф»[18].
Б о с с. Совершенно верно, «Лайф». Вот действительно жизнь!
Л е ш и й. А это кто?
Б о с с. Ее советский коллега.
Л е ш и й. А здесь?
Б о с с. Американский коллега.
Л е ш и й. А лысый?
Б о с с. Просто директор ее института. Они как будто говорят о своих делах. Но это все чистая комедия для прессы. Мать записывает какой-то кулинарный рецепт. Ну?
Л е ш и й. Что?
Б о с с. Думаю, раз она в центре, а они все вокруг, это что-нибудь да значит.
Л е ш и й. Не знаю, может, им просто лестно, что такая клевая рядом с ними. Ты ставишь на Сабину?
Б о с с. У нее слишком тонкие ноги.
Л е ш и й. Только честно!
Б о с с. Отец утром доконал эту бутылку. Она твоя, если прочирикаешь, что́ Миша химичит.
Л е ш и й. Организует пистолет.
Б о с с. Факт?
Л е ш и й. Если удастся, да.
Б о с с. Пока, Леший!
Л е ш и й. Пока, Босс!
Эй ты, брось свою музыку, все равно ничего путного не выколотишь.
П е т у х. Пахнет жареным. Встретил Босса с Сабиной. Девчонка плакала. Думаю, Мише небезынтересно было бы узнать, почему ревет его сестрица.
Л е ш и й. Босс не ставит на Сабину. Все ты выдумал.
П е т у х. Выдумал, как же! Ну, конечно, я ворон считал и не слышал, как они шептались про то, что у нее будет ребенок.
Л е ш и й. Ха!
П е т у х. Ребенок у нее будет, ребенок!
Л е ш и й. Это жирная утка, только и всего. Девчонка никого не подпускает к себе, я пытался. Слегка потискать — это еще можно, но на том и точка. Сигару хочешь?
П е т у х. Твои ворованные сигары мне не по вкусу. Делаешь из фактов утки, а из уток факты. Тебе главное — чтобы по заднице не попало.
Что-то душа у меня сегодня не на месте. Спою-ка я вам сейчас. Такая вот гитара выдает не только романтику.
Б о с с. Петух, что ты там накукарекал?
Ш п и л ь к а. Я поступаю в кооператив водителем. Восемьсот монет и сверхурочные. Мне обещали рекомендацию!
Б о с с. Что за чувствительная песенка!!
П е т у х. Тычь лопатой в уголь, уголь сыпь в вагон, Шпилька. Шофером тебе век не бывать. Чернорабочим — выше не прыгнешь.
Б о с с. У тебя что, уши заложило?
Ш п и л ь к а. Сам увидишь, когда я ракетой пронесусь по городу!
Б о с с. Я спрашиваю, о чем ты там чирикал?
Л е ш и й. Классная песенка, Босс!
П е т у х. В ней есть одна ошибка.
Б о с с. Выкладывай!
П е т у х. Думаю, на самом деле всё гораздо хуже.
Б о с с. Ну, давай!
Повтори!
Разговор идет о нас с тобой, Сабина.
П е т у х. С нее хватит. Ты ей порядочно насолил.
Б о с с. Сабина, одного твоего слова достаточно.
С а б и н а. Вам-то какое дело?
Б о с с. Слышали?
Л е ш и й. У тебя от него лялька будет?
Ш п и л ь к а. Ты зарвался, Босс!
Л е ш и й. И о чем ты только думал? Эй ты, язык отсох, что ли? Отвечай!
П е т у х. Не реви! Надо было раньше раскусить этого джентльмена. Теперь никакие слезы не помогут.
Б о с с. Не суй свой нос в семейные дела.
П е т у х. Ну скажи, кто ты после этого?
Б о с с. Сабина, эта свора хочет нас поссорить. Но предупреждаю: со мной этот номер не пройдет. Я не поддамся. Все идет своим чередом. Она немножко распечатана, признаю. Думаете, для меня это все равно что комариный укус? Вот Шпилька тут человек нейтральный, пусть скажет.
Ш п и л ь к а. Мое дело сторона. Я поступаю в кооператив водителем, и это главное. Сегодня я с вами в последний раз. Здесь толку все равно никакого не будет.
Б о с с. Скотина! Леший, скажи что-нибудь дельное.
Л е ш и й. Человек — не сигарный окурок. Его не выплюнешь за здорово живешь.
С а б и н а. Я пойду.
Б о с с. Подожди минутку.
С а б и н а. Хочу ноги унести, пока брата нет.
Б о с с. Поговорим и все уладим.
Л е ш и й. Начинай, мы слушаем!
П е т у х. Что ж, Босс, валяй! Пауза.
Ш п и л ь к а. Что, труса празднуем? Меня даже любопытство разбирает.
П е т у х. Значит, ребята, куча мала!
Л е ш и й. Согласен!
П е т у х. Шпилька, ты как?
Ш п и л ь к а. Заметано!
П е т у х. Босс, иди сюда!
Б о с с. Не дождетесь!
С а б и н а. Пустите его!
Л е ш и й. Отойди!
С а б и н а. Михаэлю расскажу.
Ш п и л ь к а. Сделай одолжение!
Л е ш и й. Проваливай!
П е т у х. Уберите ее!
С а б и н а. Не тронь меня, слышишь?
П е т у х. Шпилька, привяжите ее.
С а б и н а. Помогите!
П е т у х. Суньте ей кляп в рот.
Б о с с. Свиньи!
П е т у х. Шпилька, давай, ты первый.
А теперь ты, Леший. Только не так нежно.
Твоя очередь, Шпилька, но держи железно.
Б о с с. Шпилька, скотина, клянусь, ты опять вылетишь из пятерки.
Ш п и л ь к а. После тебя, Босс.
П е т у х. Босс, если не замолчишь, мы тебе бойкот объявим, ясно? Потому что ты паскуда.
М и х а э л ь. Что происходит?
Развяжите ее.
Босс, выкладывай!
Б о с с. У нее будет ребенок. Эти шакалы корчат из себя рыцарей.
М и х а э л ь. Дальше!
Б о с с. Почему обязательно покупать корову, если хочешь только стакан молока?
М и х а э л ь
Б о с с. Не забудь зарядить!
П е т у х. Не марай рук. Мы и так это дело не оставим.
С а б и н а. Полиция!
Ш п и л ь к а. Что я говорил?!
Б о с с. В Сибирь! Лес валить! Бред собачий. Да разве вы работать хотите, лодыри несчастные.
М и х а э л ь
П о л и ц е й с к и й. Арестовать! Всех!
Б о с с. Послушай, Миша! Верь мне, как только все это кончится, я на ней женюсь.
М и х а э л ь. Как будто только в женитьбе дело! Эх вы! Эх!
Л а д е в с к а я. Как мне ни жаль, но я выхожу из игры. Обещали нам поменять обувь, я иду туда с ребятами, мы снимаем зимние ботинки, но Лина знать ничего не хочет. Решительно ничего. Снег под солнцем тает как ненормальный, на дорогах все течет, а ей сколько ни говори, все без толку, как об стенку горох! Как с глухими говоришь! А дело всего в нескольких парах паршивых башмаков. Воспитание начинается с рваных башмаков, сказал шеф, когда я начинала здесь работать, и только поэтому я подписала с вами договор. Ты вот сидишь и ухмыляешься. А у меня сердце переворачивается, стоит вспомнить, как нынче по весне, и без того поздней, мы карабкались на горы в этих свинцовых гирях на ногах. Всё ладно да ладно, мол, эти дурачки воспитатели справятся! Пусть вспомнят, как в сорок пятом получали каких-то триста марок и купить нечего было. Теперь денег у них вдвое больше!
Л а х н е р. Ты выговорилась наконец?
Л а д е в с к а я. Прекрасно знаешь, что дело не только в обуви. Что у нас вообще есть? А ведь мы живем в двадцатом веке! Макаренко со своими питомцами весь Советский Союз объездил. Лиц[20] со своими буржуйскими сынками до самой Африки добрался, а у нас в Хабихтсхаине нет даже двух десятков паршивых велосипедов!
Л а х н е р. Они у нас были.
Л а д е в с к а я. Только это и слышу в ответ. От любого критического замечания ты отмахиваешься, как от назойливой мухи. А когда я пытаюсь найти корень зла, ты говоришь, что я будоражу коллектив. Никто же не требует вертолета для занятий по географии, даже несчастного автобуса и того не просим.
Л а х н е р. Очень великодушно с твоей стороны. Может, станешь их пирожными кормить? У нас не санаторий. Они здесь самое большее — на два года. Мы должны обучить их какой-нибудь профессии и порядку. Порядку и еще раз порядку! Вытащите из сарая поломанные велосипеды! Соберите из этого старья новые машины. Если соберете хотя бы одну, то к ней получите вторую новую. Результаты нам нужны, результаты! А что касается обуви, так это ваша вина.
Л а д е в с к а я. Да, конечно, и обувь у нас была. Всех сортов, всех размеров!
Л а х н е р. И мы на тачках отвезли ее и сожгли в топке, попросту сожгли, и только потому, что вы не ухаживали за ней, только потому, что вы не жалеете народное добро. Смрад стоял по всей долине, когда мы жгли эти башмаки.
Л а д е в с к а я. И все это, заметь, под твоим руководством!
Л а х н е р. Ты паришь в облаках. Все новички этим отличаются. В университетах вам внушают всякие иллюзии. На практике все выглядит иначе.
Л а д е в с к а я. И вы этих университетских новичков обламываете на свой лад, или они от вас уходят! Так?
Л а х н е р. Чай или кофе?
Л а д е в с к а я. Чай.
Л а х н е р
Л а д е в с к а я. Стало быть, пять новичков!
Л а х н е р. Знаешь, порой терпение лопается. Одно спасение — юмор.
Л а д е в с к а я. И все пятеро из одной банды?
Л а х н е р. Главари. Сообщники. Шайка. Нарушение общественной безопасности, хулиганство. Почти все начисто отрицают свою вину. Министерство государственной безопасности и на этот раз вскрыло гнойник. Мильке на этом деле собаку съел.
Л и н а. Нынче ночью я проснулась в половине первого. Глянула в окно. Вижу, перед твоим домом, Хельга, стоит белая машина. Тебя можно поздравить?
Л а д е в с к а я. С чем?
Л и н а. Чуть погодя со стороны деревни к твоему окну проскользнула какая-то тень, но у тебя уже было темно, и белая машина потихоньку отъехала.
Л а х н е р. Ты, видно, плохо спишь, Лина?
Л и н а. Иной раз в воздухе носится что-то такое… Я, когда ложусь спать, всегда чувствую это. И ручей как-то сильнее шумит. Тогда я уже знаю, опять что-то случилось.
Л а д е в с к а я. Ты видела какую-то тень под моим окном?
Л и н а. Да, видела, даже без очков.
Л а х н е р. Не воздух виноват, Лина, что ты плохо спишь, а твое любопытство.
Л и н а. Вы так побледнели…
Л а х н е р. Побледнеешь тут! Хоть кого изведут вечные сплетни в этом Хабихтсхаине.
Л а д е в с к а я. Спасибо, Лина, за чай. Ну что, вымылся Михаэль Руина?
Л и н а. Он хотел один пойти в душевую. Чтобы я вышла! В этом вое дело. О господи, как я смеялась! Такой молоденький стесняется старухи.
Л а д е в с к а я. Ты шпионишь?
Л а х н е р. Мне больше невмоготу, Хельга. Извини! Я просто голову потерял…
Л а д е в с к а я. Оставим этот разговор.
Л а х н е р. Я жду.
Л а д е в с к а я. Сколько лет Михаэлю?
Л а х н е р. По документам семнадцать.
Л а д е в с к а я. А что он натворил?
Л а х н е р. Имел при себе оружие. Главарь банды.
Л а д е в с к а я. Небось старье, найденное в лесу.
Л а х н е р. Верно, но, кроме того, добыл пистолет из какого-то полуснесенного сарая. Хотел застрелить своего приятеля по кличке Босс.
Л а д е в с к а я. Сестры, братья?
Л а х н е р. Сестра, пятнадцати лет. Забеременела от этого самого парня, и Михаэль хотел его застрелить.
Л а д е в с к а я. Сильный характер, значит.
Л а х н е р. Убежал из колонии в Айзенахе, куда он попал в первый раз, и увлек за собой еще двадцать пять ребят.
Л а д е в с к а я. Стало быть, хороший организатор.
Л а х н е р. Забрались в квартиру начальника колонии, утащили оставленные на домашние расходы деньги. Какое-то время жили на них. Угнали грузовик. Хотели на нем отправиться в Сибирь, на целину, обрабатывать землю.
Л а д е в с к а я. Значит, вдобавок еще и мечтатель. Хоть я этого Рунну не видела, но уже представляю себе его. Волосы длинные, до плеч, глаза мечтателя!
Л а х н е р. Волосы сразу же долой!
Л а д е в с к а я. Ну, разумеется, нам решать, как ему стричься. Наголо! А лучше всего заодно и голову бы с плеч.
Л а х н е р. Не зарывайся!
Л а д е в с к а я. Ты кричишь? Почему ты кричишь?
Л а х н е р. Без экспериментов, слышишь?
Л а д е в с к а я. Итак, назад к природе! Карабкайтесь на деревья, обезьяны вы этакие!
Л а х н е р. Будь осторожна для начала.
Л а д е в с к а я. Странно. Столько людей до сих пор не могли с ним справиться, а мы, горстка человечков, обязаны все выправить. Меня просто страх берет. Он чему-нибудь учился?
Л а х н е р. На автомеханика.
Л а д е в с к а я. Тогда пусть завтра же отправляется в мастерские. Заранее радуюсь! Представляешь себе, как он стоит тут — упрямый, дерзкий, руки в карманы, под носом сопли, и никто для него не авторитет.
Л а х н е р. Волосы снять.
Л а д е в с к а я. Это мое дело — когда. Ведь он попадет ко мне. А может, он будет покорно слушать нас и кивать в знак согласия. А на его лице написано, что такие разговоры он уже слышал не раз. Но мы только скажем: вон там твоя кровать, там работа, там книги и стол, за которым ты будешь есть, приятель. И без всяких увещеваний: исправься-де, стань порядочным человеком. Прибавим лишь: помоги государству. Больше ничего.
Л а х н е р. Ну, все, наконец?
Л а д е в с к а я. Он, разумеется, может ответить: плевать я хотел на государство. Но не думаю. Тот, кто умеет мечтать, так не скажет.
Л а х н е р. К производству я его не допущу.
Л а д е в с к а я. О, это что-то совсем новое!
Л а х н е р. В хлеву будет работать!
Л а д е в с к а я. Никогда!
Нельзя!
От тебя можно взбеситься. Не ты один решаешь, решаем мы все, сообща. Мы не позволим связывать нам руки. Мы хотим работать с полной отдачей, а не возиться каждый на своем участочке, как тебе этого хотелось бы!
Л а х н е р. Дальше!
Л а д е в с к а я. Надо работать всем. Впрочем, бессмысленно палить из пушек, чтобы разбудить глухого.
Л а х н е р. Воля ваша, мадам Ладевская, как вам будет угодно!
Садись.
М и х а э л ь. Благодарю. Я уже сидел!
Л а х н е р. Тогда стой!
М и х а э л ь. Что ж, постою! В обморок не грохнусь, господин Лахнер!
Л а х н е р. Перемени тон!
М и х а э л ь. Ладно!
Л а х н е р. Будешь работать в свинарнике.
М и х а э л ь. Свиньи передохнут от одного моего вида.
Л а х н е р. Дружок, перемени тон! Слышишь! Мы требуем!
Л а д е в с к а я. Две недели поработаешь в свинарнике, потом пойдешь в мастерские. Будешь продолжать свое профессиональное обучение.
М и х а э л ь. Почему такой окольный путь?
Л а д е в с к а я. А ты никогда не ходил окольными путями?
М и х а э л ь. Понимаю, хотите на колени поставить!
Л а д е в с к а я. Нет. Нам надо ликвидировать прорыв, обыкновенный прорыв, и ты поможешь это сделать. Рихард Либер заболел. Придется тебе две недели поработать в свинарнике. Кстати, это еще и за твое отменное поведение при первом знакомстве. Я твоя воспитательница, меня зовут фрау Ладевская.
М и х а э л ь. Очень неприятно.
Л а д е в с к а я. Ничего, переживу. Вроде все сказано… Впрочем, кое-что необходимо добавить. Тогда по крайней мере ты будешь в курсе дел. Слушай внимательно!
М и х а э л ь. Выкладывайте уж сразу, я не больно чувствительный. Можно, значит, сесть? В той первой колонии все было дерьмово.
Л а д е в с к а я. Нет, теперь постой! Как ты будешь здесь жить, зависит от тебя самого. Что посеешь, то и пожнешь. И никаких возражений. Повторить?
М и х а э л ь. Спасибо. Не надо!
Л а д е в с к а я. Кроме деловой критики, разумеется. Некоторых ребят мы отпускаем домой досрочно, если они того заслуживают. Это всегда для всех радостное событие. Ты слушаешь?
М и х а э л ь. Да.
Л а д е в с к а я. Жизнь в колонии нелегка, ведь каждый из вас должен работать за двоих: против себя и для себя. Мы не дураки, мы это понимаем. И не считаем это подвигом. Мы требуем, чтобы каждое наше указание выполнялось. Ты слушаешь?
М и х а э л ь. Дальше! Я не очень-то терпелив!
Л а д е в с к а я. Хорошая черта!
М и х а э л ь. Мое терпение давно уже лопнуло.
Л а д е в с к а я. И это тоже не глупо.
М и х а э л ь. Спасибо. Мне ваши похвалы до лампочки.
Л а д е в с к а я. Почему?
М и х а э л ь. Плевать я на них хотел.
Л а д е в с к а я. Ты оскорбляешь нас, Миша!
М и х а э л ь. Меня зовут Михаэль!
Л а д е в с к а я. С сегодняшнего дня ты будешь Мишей.
Читаешь?
М и х а э л ь. У меня в чемодане одна-единственная книга: «Страна справедливых».
Л а д е в с к а я. Кто автор?
М и х а э л ь. Не помню, но книгу я знаю наизусть.
Л а д е в с к а я. Всю наизусть?
М и х а э л ь. Раз говорю, значит, так.
Л а д е в с к а я. В велосипедах что-нибудь смыслишь?
М и х а э л ь. В любой машине разберусь, если захочу. Мой самый отработанный номер! Выполняю без сетки.
Л а х н е р. Заливаешь!
М и х а э л ь. Я не с вами разговариваю.
Л а х н е р. Пока не со мной.
М и х а э л ь. Наплевать!
Л а д е в с к а я. Вот тебе список инструментов. Отправляйся в мастерские и принеси все сюда, чтобы мне за ними не ходить. Там увидишь своего мастера.
М и х а э л ь. Сюда принести?
Л а х н е р. Да, сюда!
М и х а э л ь. А если я сбегу?
Л а х н е р. Такая возможность у тебя есть. У нас на каждом углу полицейский не стоит.
Л а д е в с к а я. Но мы найдем тебя, где бы ты ни скрылся.
М и х а э л ь. Почему власть у вас в руках?
Л а д е в с к а я. Так определил господь бог. А если хочешь по-научному — известный класс!
М и х а э л ь. На бога мне наплевать, но если вы на рабочий класс намекаете, тогда советую полегче, у меня своя гордость есть.
Л а д е в с к а я. Ну, ступай!
М и х а э л ь. Что ж, до свиданья!
Л а д е в с к а я. Все записал? Благодарю. Дважды сказал «наплевать». Значит, дважды заколебался. Для начала совсем неплохо. Как ты думаешь?
Л а х н е р. Значит, все-таки экспериментируешь? Ты меня вынудила молчать. А кто будет платить за погоню?
Л а д е в с к а я. Ты убежден, что он даст тягу?
Л а х н е р. Не сомневаюсь.
Л а д е в с к а я. Почему?
Л а х н е р. Это же слепому видно.
Л а д е в с к а я. Тогда сразу вызывай полицию, чтобы мои эксперименты обошлись дешевле.
Л а х н е р. Ждем час.
Л а д е в с к а я
Л а х н е р. Значит, подождем, Хельга. Давай пока вызовем Александра. Они называют его Босс. Ученик двенадцатого класса. Разговор веду я. Ты записываешь, хорошо?
Л а д е в с к а я. Да.
Л а х н е р. Введи его.
Л а д е в с к а я
Б о с с
Л а д е в с к а я. Садись. Сколько лет?
Л и б е р. Горы в дымке, стало быть, установится хорошая погода и ревматизм не будет донимать меня. Доктор толкует, что сердце ослабло, а у меня ноги не ходят, в том и беда. Собирался концы отдать еще в прошлом году, и в позапрошлом, но никак не умирается, косая не приходит за мной — вот я и живу.
Л а д е в с к а я. Привет, Рихард!
Л и б е р. Привет, милая Хельга! Куда путь держишь?
Л а д е в с к а я. Вышла поразмяться. Как шумит ручей… В нем что, никакой рыбы нет?
Л и б е р. Была форель и вся ушла. Больше не будет. Садись, я подвинусь.
Л а д е в с к а я. Здесь, за кустами, так хорошо пригревает солнышко.
Л и б е р. Ждешь, поди, кого?
Л а д е в с к а я. Как всегда, когда один из двух не слишком торопится.
Л и б е р. Наверно, не догадывается, что его ждут. Что там в свинарнике, поди, делается?!
Л а д е в с к а я. Свиньи стали плохо жрать!
Л и б е р. Я туда не вернусь. Дни мои сочтены.
Л а д е в с к а я. Опять умирать собрался?
Л и б е р. Пока нет, Хельга, пока нет. Еще не все свои сигары выкурил. Но хочу отдохнуть. Вон идет кто-то… Это тот самый?
Л а д е в с к а я. Задернет его. Я сейчас вернусь!
Л и б е р. День добрый, паренек!
М и х а э л ь. Привет, старик! Что, мух ловишь?
Л и б е р. Нет, сынок, этим как раз я не занимаюсь.
М и х а э л ь. Не разживусь ли я у тебя щепоткой табаку, дед? Для трубки.
Л и б е р. Почему бы и нет?
М и х а э л ь. А как насчет огонька, дедуля?
Л и б е р
М и х а э л ь. Собственно, я не курю. Эта трубка память об одном человеке. Время от времени я ее обкуриваю, чтобы не замерзла. Если идти вверх по ручью, куда придешь?
Л и б е р. Вверх, стало быть, идут те, кто хочет отсюда удрать. Идти-то нужно совсем в другую сторону. Через долину, там выход.
М и х а э л ь. Понял, дедушка. Большое спасибо и до свиданья.
Л и б е р. Спички, парень, оставь.
М и х а э л ь. А я и не собирался их прикарманить. Получай марку.
Л и б е р. Но у меня сдачи нет.
М и х а э л ь. Тогда подари мне спички. От этого не умрешь.
Л и б е р. Нет, подарить — не выйдет.
М и х а э л ь. Тогда подавись этой маркой. Некогда мне.
Л и б е р. Сбегай в подлесок, срежь мне палку, и тогда забирай себе спички.
М и х а э л ь. Идет!
Л а д е в с к а я. Стало быть, получил инструмент?!
М и х а э л ь. Получил. Вот!
Л а д е в с к а я. Ты всегда выбираешь окольные пути?
М и х а э л ь. Только чтобы вас встретить!
Л а д е в с к а я. А как ты узнал, что мы живем на горе?
М и х а э л ь. Эта трепотня мне надоела, фрау Ладевская! Привет!
Л и б е р. Та дорога проходит поднизом.
М и х а э л ь. Чего он лезет, этот дед, фрейлейн, скажите ему — пусть убирается подобру-поздорову, иначе я его уберу!
Л а д е в с к а я. Моя фамилия Ладевская! Фрау Ладевская! И никакая я не фрейлейн. У меня ребенок. И я почему-то не люблю попусту терять время. И сейчас не собираюсь делать исключения. Ну, пошли, что ли?
М и х а э л ь. Там «поднизом», как изящно выражается дедуля, я вижу две горы и между ними ручей, а по обе стороны этого жалкого ручья прилепились дурацкие постройки. Вы только вообразите, дедушка, десять тысяч солдат на одном склоне, десять тысяч на другом, и все они на одну минуту спускают штаны. Что еще можно увидеть в этом Хабихтсхаине?
Л и б е р. Это ты хорошо сказал. Иди сюда, садись. Я подвинусь немного. Хочешь еще табачку?
М и х а э л ь. Ну давай уж! Спасибо! Я слышал, вы шеф этого знаменитого свинарника? А почему же от вас не разит.
Л и б е р. Я, понимаешь, всегда выходил на работу с длинной жердью. Вовсе нет надобности самому лезть в навоз.
М и х а э л ь. Если бы свиньи были моим призванием, я бы примирился со всеми прелестями свинарника. Но моя стихия металл. На том стою. Хочу, чтобы вокруг меня всюду был металл, тонны металла! Тогда я чувствовал бы себя как рыба в воде.
Л а д е в с к а я. Чего мы ждем? Время бежит.
М и х а э л ь. С этого места меня не сдвинуть, разве что волоком потащите в колонию. Неужели не понятно?
Л а д е в с к а я. Вполне понятно, оттого я и не вызвала полицию.
М и х а э л ь. Так не мешайте же мне бежать!
Л а д е в с к а я. Стисни зубы. Перестань думать о побеге! Постарайся по крайней мере! Или ты просто лодырь? Посмотри туда, вон тот дом построил этот самый дедушка для своей жены. А если поднатужишься, увидишь и дыру в горе, из той горы он добывал камни. А вон то белое строение, которое сейчас так светится на солнце, это наша баня. Камни для бани и для домов, что по левую сторону долины, в конце деревни, тоже добывал дедушка из той горы.
Л и б е р. За эти камни я расплатился брюхом.
М и х а э л ь. Не желаю слушать ни о каком брюхе. Хочу одного — прочь отсюда. Я здесь с ума сойду! Чего вы все хотите от меня? Что я такое сделал? Дайте мне жить, где я хочу! Я не хочу дышать воздухом Хабихтсхаина, не желаю сидеть взаперти.
Л и б е р. Спокойно, дорогой мой, спокойно. Все это пройдет. Нужно только найти точку опоры. Это главное. Давай! Давай!
Л а д е в с к а я. Мне почему-то жаль инструмента, Миша. Выуди его.
Л и б е р. Смотри осторожней. Обходи зеленые камни, они скользкие.
М и х а э л ь. Форелей здесь нет, дедушка?
Л и б е р. Со времен Адольфа Гитлера их тут не видно.
М и х а э л ь. А я вас уверяю, что они есть. Вон серая тень мелькнула. Это что, по-вашему?
Л а д е в с к а я. Почему бы в такой чистой воде не водиться рыбе?
Л и б е р. Форели? Никогда. В те поры, когда у Гитлера Адольфа было здесь охотничье угодье, литейщики с металлургического, — сейчас в дымке завод не виден, потому как стоит хорошая погода, — так вот литейщики вон на том среднем склоне привязывали лохматую козу Эппеля Франца, а не желавший ничего знать Адольф убил и ее. С того самого дня не стало в Хабихтсхаине форелей. И в этом не сточные воды с военного завода виноваты. Форели испустили дух от воплей бесноватого Адольфа. Брюшком к небу стекали рыбки с горы. Мы их ведрами собирали и скармливали курам. Те уж и клевать больше не могли. Вся долина провоняла тогда дохлой рыбой. От коричневой чумы мы избавились, но форели так и не вернулись.
М и х а э л ь. А это что? Ну? Я спрашиваю тебя, что, по-твоему, трепыхается у меня в руках? Глазам своим не веришь, дедушка. Да ты сейчас в штаны наделаешь от удивленья. Я становлюсь рыбаком. Устрою здесь такой питомник, что форелью можно будет накормить всю республику! Я вам покажу, что может сделать Миша.
М и х а э л ь. Давайте большие камни. Мне нужны только большие. С щебенкой здесь делать нечего. Чуть течение посильнее, и ее унесет.
Л е ш и й. На, получай. Такому камню здесь, в долине, никакое наводнение не страшно.
М и х а э л ь. Еще один валун вроде этого, Леший, и утром я отдам тебе свою булку.
Л е ш и й. Уже завелся!
Ш п и л ь к а. На, подавись! Такой каменюга, что сам, как его, Геркулес изошел бы семью потами.
М и х а э л ь. Послушай, Шпилька, еще пять штук таких утесов, и ты получаешь целую марку из моих карманных.
Ш п и л ь к а. По рукам!
П е т у х
М и х а э л ь. Как я могу кончить, когда ты со своим велосипедом все еще возишься?
П е т у х. Ничего не замечаешь?
М и х а э л ь. Ты о чем? Говори, шут гороховый.
П е т у х. Так-таки решительно, ничего?
М и х а э л ь. Нет.
П е т у х. Опять что-то затевается.
М и х а э л ь. И это все?
П е т у х. Тебе мало?
М и х а э л ь. Ну что ж, в таком случае придется обронить несколько слов. Что там опять задумал этот Босс? Чего мы сто́им? Мышиное дерьмо на воздушной трассе между двумя многомиллионными городами. Поэтому я преспокойно буду строить свою запруду, а все остальное дело десятое. Так вот, Петух, собирай свой велосипед, а я буду строить свою запруду.
П е т у х. Ты целыми днями копаешься в грязи. А завтра воскресенье, а до этого воскресенья — понимаешь — целая ночь!
М и х а э л ь. Ну и что?
П е т у х. Какой вообще смысл толковать с тобой?
М и х а э л ь. Ты в самом деле думаешь, что я не знаю, кто задумал дать деру? Что я, слепой, глухой? Так, что ли? Без меня самый лучший план побега ничего не стоит. Их ждет сюрприз. Думают, что Ладевская глупа. Смешно. Так что не ной. Я дал слово, что соберем два велосипеда, и не могу позволить себе роскоши не сдержать его. Так что, пожалуйста, не скули, а работай.
Л е ш и й. А сам ты что делаешь, а?
М и х а э л ь. Вы хотите только есть да спать. А откуда что берется, вам до лампочки? Лодыри. И зачем вам только руки даны! Очищайте луг Рихарда Либера от комьев. Затыкайте бреши в запруде, ее нужно получше укрепить. Не укрепленную запруду в два счета размоет.
Ш п и л ь к а. Ну и жарища здесь в долине! Ни малейшего ветерка из ущелья. Ничего удивительного, что у Миши ум за разум заходит.
М и х а э л ь. Эх вы… Смотрите, как поднялась вода. Она мне чуть не по колено уже. Войди-ка, Шпилька, измерь глубину! Только ноги не отморозь!
Ш п и л ь к а. Нет уж, спасибо, в воду я не пойду Она и впрямь ледяная. Ведь я собираюсь грузовики водить, мне нужны здоровые ноги.
М и х а э л ь. Если Ладевская еще часок погоняет чаи с этим идиотом Лахнером, вода в запруде поднимется мне по грудь.
П е т у х. Что там вода, целые косяки рыб будут играть в этом затоне!
Л е ш и й. Рольмопсы пойдут косяками.
Ш п и л ь к а. Больше всего люблю рассол из-под рольмопсов. Иногда в нем еще плавает этакая скибочка лука, или горчичное зернышко. Ох-ох-ох! Как только меня выпустят, побегу в наш кооператив и попрошу налить мне полный бочонок рассола.
М и х а э л ь. За работу! Давайте камни! А ты, Петух, доделывай велосипед. В воскресенье одолжу тебе свой галстук с пальмами. Увидишь, от девчонок отбою не будет.
П е т у х. Плевать я хочу на твои пальмы, мне на все наплевать. Тошнит от твоей тактики. Из-за нее-то Босс и разважничался. Всем показывает письмо Сабины, где эта курица объясняется ему в любви. Пошли ты к черту свою запруду, Миша. Велосипед и воскресенье, воскресенье и твоя запруда, запруда и ручей… Все это ни в дугу.
Б о с с. Сколько велосипедов готово?
Ш п и л ь к а. Мы камни таскали, вот что!
Л е ш и й. Он говорит, что запруду без крепления размоет.
Б о с с. Подите сюда, я раздобыл несколько сигарет.
Г о л о с а. …Ларек возле почты… Два ключа выточил… Покажи… Машина этого идиота Лахнера… Канистра с бензином… Спрятал в мастерской… С ума ты сошел… Ведь по запаху слышно… Сегодня ночью… Я пойду первым… Когда она погасит у себя свет… Главное — дисциплина…
М и х а э л ь. Даже луг Рихарда Либера зальет. Он сможет наконец завести уток, а осенью в затоне будем форелей центнерами ловить. Я скромно отойду и скажу: стоит ли об этом говорить, может, у вас есть еще какие-нибудь, более грандиозные планы?
К л е ч. День добрый, Миша!
М и х а э л ь. Здравствуйте, господин Клеч! Хороша погодка нынче, а?
Вы только подумайте — у пожарной команды на заводском дворе будет свой собственный пруд. Когда пламя бушует, каждая секунда дорога. А тут раз — насос в воду, два — накачал, три — и мощная струя из шланга сносит крышу с загоревшегося дома.
К л е ч. Кто тебе разрешил?
Что это за запруда такая? В ручей нельзя набрасывать камни.
М и х а э л ь. Это не просто запруда. Это будет плотина с водосливом, господин Клеч!
К л е ч. Для чего?
М и х а э л ь. Неужели вам, пожарнику, непонятно? Я ведь только что целую лекцию на этот счет толкнул.
К л е ч. Все это надо немедленно разрушить!
М и х а э л ь. Почему?
К л е ч. Чтобы через час от этой запруды и следа не осталось, или я обо всем доложу господину Лахнеру.
М и х а э л ь. Но почему же, господин Клеч?
К л е ч. Потому что опять ты бог знает что придумал. Чистейшее безобразие. Спроси своего мастера Хирхе! Такую штуку надо строить в горах из железобетона и прочно-напрочно закреплять. А так это словно нарочно сделано для наводнения. Тебе не приходилось видеть здешние наводнения? Нет? Этот ручей ничем нельзя загромождать, иначе может произойти страшное несчастье.
Так что, Миша, разбирай все.
М и х а э л ь. Где же взять цемент? Мне для этой запруды никто и полмешка не даст.
Б о с с. Вот так. Теперь будешь знать, кто здесь хозяин!
М и х а э л ь. Дай-ка письмо моей сестры.
Б о с с. Сперва руки вымой! Приветов тебе там все равно не передают.
Ш п и л ь к а. Мэ-э, мэ-э!
П е т у х. Теперь соображаешь, что к чему?
Л е ш и й. Смотрите какие у него тощие икры!
М и х а э л ь. Убирайтесь ко всем чертям, слышите? Оставьте меня в покое, не то я всем вам так врежу…
П е т у х. Очень ты нам нужен.
М и х а э л ь. А запруду я все равно сделаю. Пусть ее хоть сто раз разрушат, я тысячу раз ее заново возведу…
Б о с с. Взорвать бы эту лавочку! Молодежная трудовая колония! Молодежная трудовая колония «Светлое будущее». Тюрьма это — вот что! И еще этот портрет тут.
М и х а э л ь. Советую фрау Ладевской не касаться.
Б о с с. Чья бы корова мычала, твоя бы молчала. Беги скорей к ней. Доложи, что нам здесь все осточертело. Имей в виду, я все равно узнаю, кто раскрыл наш план.
Ш п и л ь к а. Смирно!
Л е ш и й. Руки мыть!
Ш п и л ь к а. Это полотенце… Слушайте меня внимательно, я почему-то не люблю повторять два раза. Мне как-то неохота. Так вот оно для лица. А это вот для ног. Вы их различите по цвету. Он сразу запоминается. А вот та тряпица для попки. Мэ-э — мэ-э…
Б о с с. Сумасшедший дом!
Г о л о с а. Та же тюрьма… Прочь отсюда! Не курить!.. Балаган несчастный!.. Фашисты… Сравнять с землей… Шевелитесь!..
Л а д е в с к а я. Продолжайте заниматься, чем занимались!
Б о с с. Мы вовсе не собирались бежать отсюда. Это все Рунна выдумал!
Л а д е в с к а я. Бензин имеет обыкновение издавать запах.
Б о с с. А хотя бы и так. Нам с вами не о чем говорить.
Л а д е в с к а я. Кому это «нам»? Тебе? Или тебе? Притихли? Молчите!
М и х а э л ь. Эх вы, вояки!
Л а д е в с к а я. Не люблю зря терять время. Мне как-то неохота. Мойте руки!
Б о с с. Дожидайтесь, как же!
Л е ш и й. Подавитесь своей жратвой!
Ш п и л ь к а. Мы по горло сыты этим балаганом!
Б о с с. Постройтесь же, орлы!
И продолжайте! Мы же еще не кончили.
Л е ш и й
Л а д е в с к а я. Дальше!
М и х а э л ь. Воровать больше не можешь, вот что тебе не нравится.
Г о л о с а. Лизоблюд… Вот тебе… Жри… Погоди-ка…
Л а д е в с к а я. Прекратите! Сейчас же все по местам!
Б о с с. Пока хватит. Оставьте его.
Советую вам, фрау Ладевская, уйти. Вы здесь лишняя.
П е т у х. Я смываюсь. Пошли, Михаэль!
Л а д е в с к а я. Через эту дверь никто не выйдет!
Б о с с. А вы-то выскочите!
М и х а э л ь. Теперь я из него котлету сделаю. Босс, ни с места!
Б о с с. На, жри!
Л а д е в с к а я. Михаэль!
Б о с с. Кинь! Ну, кинь!
М и х а э л ь. Ладно. Я погожу.
Б о с с. Разнесите вдрызг эту лавочку!
Л а д е в с к а я. С вас взыщут за убытки. За все!
М и х а э л ь. Это уж слишком. Петух, давай лупи их!
П е т у х. Без меня!
Б о с с. Пока хватит. Оставьте его!
Не тронь его. Он настоящий парень, не тебе чета, Хайни.
Брось, Миша, брось!
М и х а э л ь. Эй ты, Гитлер! Поди сюда. Все затаили дыхание.
Б о с с. Что?
М и х а э л ь. Я сказал: эй ты, Гитлер!
Так, он свое получил! Петух, ко мне!
Ну, кому еще охота? Что же вы? Подходите! Пауза.
Л а д е в с к а я. Приведите себя в порядок! Обломки снесите в читальню. Составьте список всего, что поломано и разбито!
Л а х н е р
М и х а э л ь. Вы ошибаетесь!
Л а х н е р
М и х а э л ь. Почему вы подняли на меня руку, господин Лахнер? Почему?
Л а х н е р. Мы вызываем полицию. Рунну надо убрать. Теперь я наведу здесь порядок. Не следовало отдавать парней под твое начало, женщине это не под силу!
Л а д е в с к а я. Что женщине не под силу?. Быть человеком? Или что?
Л а х н е р. Этот парень или я! Мне нечего бояться. Мне все равно. Всю ответственность за них беру на себя!
Л а д е в с к а я. Мы с тобой никогда не договоримся. Какой дурой я была, когда надеялась, что мы сможем понять друг друга. И я еще позволила тебе расколоть всю группу. Вдобавок ты хочешь убрать того, кто задумался первый! Нет, Лахнер, дело здесь не в твоем дерьмовом авторитете, а гораздо в большем. Этот парень со временем даст нам сто очков вперед. Его я не позволю тебе сломать. Здесь решаю я. Уходи!
Л а х н е р. Я ведь помочь тебе хотел!
Л а д е в с к а я. Дубинкой, если кулаков тебе мало! Чего ты еще хочешь? Ты что, ровно ничего не понимаешь? Как мы посмотрим в глаза мастеру Хирхе? А все наши прекрасные планы? Вывезти парней из Хабихтсхаина? Вырваться из этих вековой давности мастерских! Работать на настоящем крупном заводе! Раз и навсегда покончить с кустарным ремонтом автомобилей. Мы почти держали в руках будущее.
Л а х н е р. Но я ведь только помочь тебе хотел!
Л а д е в с к а я. Стоит помянуть черта, и он тут как тут!
Ну? Скажи «войдите»! Скажи же наконец!
Л а х н е р. Не могу.
Л а д е в с к а я. Чего ты не можешь? И с такой тряпкой я вынуждена работать! Это ниже моего достоинства!
Л а х н е р
Х и р х е. Нам бы присесть.
Л и б е р. Неплохо бы. От этой жары в долине задохнуться можно.
Л а д е в с к а я. Ну, рассказывайте!
Х и р х е. Мы победили!
Л а д е в с к а я. Не может быть!
Х и р х е. Да, Хельга, мы победили! Самому высокому начальству нашего комбината пришлось принять маленького мастера Хирхе. Я не обиделся бы, выстави он меня хоть два раза. Кого бы это задело? На один квартал, значит, он нас сразу берет. А если все пойдет хорошо, будет брать каждый год. Сто двадцать пять тысяч марок получаем на строительство новой ремонтной мастерской. Нам дарят новую мастерскую.
Л а д е в с к а я. А тут эта история!
Л а х н е р. Дичь какая-то!
Л и б е р. Это успех!
Х и р х е. Дичь то, что мы хотим воспитать всесторонне образованных людей, дорогой Лахнер? Рунна дорвется наконец до своих моторов. Увидит, как возникает сила. Александр будет монтировать на конвейере грузовики, а Шпилька с немыслимым шиком подавать их на товарный двор. Стало быть, укладываем чемоданы!
Л а х н е р. Ты говоришь так, как будто ничего не случилось. Этот проект бессмыслица! Хельга с ее группой села в галошу.
Л и б е р. Я хочу задать тебе один вопрос. Как это говорится, поставить вопрос ребром. Да-да. Вот я и ставлю вопрос ребром, Лахнер. Кто кого посадил в галошу?
Л а д е в с к а я. Не волнуйся, Рихард! Прошу тебя! Не стоит того!
Л и б е р. Ты будешь меня учить, о чем стоит волноваться, о чем нет?
Х и р х е. Закури сигару, Рихард. Будь справедливым. Не бей лежачего.
Л а х н е р. Провал очевиден, а козел отпущения я! Ну что ж! Так его, мордой в грязь. Чего ж вы? Валяйте!
Л а д е в с к а я. Хирхе, забирай Рихарда и ступайте на улицу.
Л и б е р. А меня, значит, в пенсионеры списываете? Отрезанный, мол, ломоть…
Л а д е в с к а я. Что ты, Рихард! Как был с нами, так и останешься.
Л и б е р. Слушай, Лахнер, если ты ее обидишь, ты для меня тогда — не человек.
Х и р х е. Подождать вас, шеф?
Ш е ф. Пожалуйста, если можно.
Л и б е р. Пойди сюда, Хельга.
Ш е ф. И вы еще улыбаетесь?
Л а д е в с к а я. Порадоваться всегда найдется повод.
Ш е ф. Наконец-то в доме тишина.
Л а д е в с к а я. Они ждут.
Ш е ф. Пусть подождут. У вас идет кровь, коллега Лахнер? Хочу услышать, что, в сущности, произошло.
Л а х н е р. Это Рунна взбунтовал всю группу.
Ш е ф. Вы убеждены?
Л а х н е р. Да. В комнате группы — гора обломков. Я не счел нужным обсуждать, кто прав, кто виноват.
Ш е ф. По существу, прошу вас. Ребенок уснул?
Л а д е в с к а я. Да!
Л а х н е р. Когда речь идет о восьми тысячах марок, что тут обсуждать?
Ш е ф. А если бы речь шла о четверти миллиона, как вы тогда поступили бы? Вы били Михаэля?
Л а х н е р. Да.
Ш е ф. Почему? Почему, коллега Лахнер? Он защищался, да? Я вынужден вас отстранить от работы.
Л а д е в с к а я. Все это дело рук Александра. Он науськивал парней. Это было страшно. Он орал как бешеный, изрыгал черт знает что!
Ш е ф. И вы не потребовали, чтобы он замолчал?
Л а д е в с к а я. А что я могла сделать?
Ш е ф. Верните в кассу свое жалованье, если у вас не хватает находчивости. Я не разбудил ребенка?
Л а д е в с к а я. Пока нет.
Ш е ф. Неужели вам не приходило в голову, что нечто подобное может случиться?
Л а д е в с к а я. Приходило. Но это произошло так внезапно и с такой яростью… Я просто оцепенела.
Ш е ф. Виноваты мы все. Кто из нас обращал внимание на мелкие сигналы? Желаемое мы принимали за действительность. А вы, коллега Лахнер, не разобравшись ни в чем, бросаетесь на невиновного. На того, с кем вам проще справиться… Так?
Л а х н е р. Все беспокойства всегда от него.
Ш е ф. Вы хоть раз поинтересовались, о чем он думает? Кто немедленно не повинуется, тот для вас что красная тряпка для быка. Вы уволены. Ключи, прошу.
Спасибо. Что будем делать дальше?
Л а д е в с к а я. Пусть поживут без мебели. Выдавать одеяла только на ночь. И держать их так, пока не возьмутся за ум.
Ш е ф. Спать все же они должны на своих кроватях. Помощь нужна, Хельга?
Л а д е в с к а я. Нет! Не надо!
Ш е ф. Но помни, никаких отступлений. Ни малейшей несправедливости. За тобой стоим все мы. Вся наша власть. Нелепо было бы отступать. Ну как, милая Хельга? Справимся?
Л а д е в с к а я. В лепешку расшибусь!
Ш е ф. Да, Лахнер, здесь все мы ученики.
Л а д е в с к а я. Чего ты еще хочешь?
Л а х н е р. Это же арест! Вы с ума сошли. Такое дело требует санкции сверху.
Л а д е в с к а я. Обошлись бы без крайних мер, если бы кое в чем не дали маху. Впрочем, сейчас не время рассуждать! Потом!
Л а х н е р. Но есть ведь третий путь!
Л а д е в с к а я. Правильный путь один. И этим путем я пойду. Доложишь министру?
Л а х н е р. Меня уже своим не считаете? Вся моя работа здесь коту под хвост? Так?
Л а д е в с к а я. Спи, доченька! Спи! Мне еще кое-что надо сделать сегодня. Молодые не ждут. Они перешагнут через нас, если будем сидеть сложа руки.
Л а д е в с к а я. Посетители!
Х и р х е. Руки прочь!
Б о с с. Моя, мастер Хирхе!
Х и р х е. Рихард и я только что вернулись с завода. Тут, у меня в кармане, лежит документ. Наша ремонтная мастерская перестраивается. Ученики мотористы едут в Айзенах. Если обучение там оправдает себя, в чем у нас не было никаких сомнений, то такие поездки на завод будут проводиться ежегодно. Но передо мной куча обломков! На подобное я не рассчитывал. Все наши планы, видно, лопнули как мыльный пузырь. Пошли, Рихард.
Л и б е р. Я хочу кое-что добавить. В Западной Германии вас бы за это угостили резиновыми дубинками по башке. Я стар и сед, но ничего подобного никогда не встречал. Чего вам не хватает? Работы? Не поят, не кормят, не одевают вас?
Х и р х е. Пошли, Рихард. Не стоит распинаться перед этими…
Л и б е р. Погоди! Я хочу рассказать им одну историю. Когда вас еще в помине не было, мы у Гитлера Адольфа на танковом заводе устроили саботаж.
Б о с с. Не желаем мы слушать ваших историй!
Л и б е р. Что?! Что ты сказал?
Х и р х е. С ними говорить что воду в ступе толочь. Пошли, Рихард, хватит!
Л и б е р. Нет уж. Я требую, пусть повторит, что сказал.
Б о с с. Ну что ж, могу.
Л а д е в с к а я. Молчи!
Л и б е р. Нет-нет. Пусть повторит!
Х и р х е. Мы этого не потерпим. Извинись, Александр!
Л и б е р. Не нужны мне извинения. О господи! Я всю жизнь работал как проклятый. А этот парень смеет мне говорить такое.
Х и р х е. Помогите! На воздух! Откройте дверь!
М и х а э л ь. Рихард Либер скончался.
П е т у х. Мы не люди!
Б о с с. Заткнись!
М и х а э л ь. Почему? Ну почему все это?
М и х а э л ь. Дай наконец спать!
У меня осталось несколько сигарет. Возьми одну.
Позвать Ладевскую?
М и х а э л ь. Шеф!
Ш е ф
Б о с с. Я убил его. Не человек я!
Ш е ф. Спи! Ну спи же!
Б о с с. Сначала я все у него взял. А теперь убил его.
Ш е ф. Никто не ищет виновных. То, что тебя мучает совесть, делает тебе честь, но не больше. Мог ты помешать Рихарду Либеру поступать так, как он считал нужным? Я, твой начальник, сказал ему — оставайся у нас еще на год. Думаешь, я не знал того, что знал врач? Что ж, по-твоему, я виноват? Представить себе Рихарда без нас попросту невозможно. Поэтому я платил ему зарплату, не имея штатной единицы. И он был счастлив. Если бы Рихард по моей вине хотя бы час болтался без дела, я считал бы себя негодяем. Он так возражал, когда тебя хотели вышвырнуть вон, как отребье. Как он просил прощения за все! Так умирает не каждый. В трудные минуты меня всегда поддерживает сознание, что ни один человек не заставил меня отступить от того, в чем я был убежден… Рихард Либер не знал страха перед пулеметами Адольфа Гитлера, неужели же ты думаешь, что его сразили твои наглые выходки? Так не хнычь, возьми себя в руки. И не бойся, ты останешься с нами.
Б о с с. Так темно. Мне страшно.
Ш е ф. Я посижу возле тебя. Повернись на бок. Думай о том, что ты скоро женишься. И что вы всю жизнь будете вместе. Время все лечит — пройдут годы, и ты забудешь все дурное, что бурлило в тебе. Александр, скажи мне, как ты собираешься жить дальше?
Б о с с. Мне все равно, шеф.
Ш е ф. А нам не все равно. Мы должны знать.
Б о с с. Который теперь может быть час?
Ш е ф. Вероятно, первый.
Б о с с. Фрау Ладевская уже спит?
Ш е ф. Нет.
Б о с с. Рихард Либер был тоже хороший человек.
Ш е ф. Да.
Б о с с. Бывает настоящая любовь?
Ш е ф. Безусловно!
Б о с с. Поможет, если я извинюсь?
Ш е ф. Да. А теперь помолчи и спи. Утро вечера мудреней.
Л а д е в с к а я. Заснул?
Ш е ф. Да, наконец-то.
Л а д е в с к а я. Он вам нравится?
Ш е ф. Объясните мне, Хельга, с чего я так устал?
Л а д е в с к а я. Я вот не могу всех любить.
Ш е ф. Но он же замечательный парень! Взгляни на его лицо. Тут еще все возможно. Сейчас он видит во сне свою девушку. Еще одна удача у нас, Хельга. Мы можем поздравить друг друга.
М и х а э л ь
П е т у х. Мне бы только мою гитару, больше ничего.
Б о с с. Пойдет за меня твоя сестра?
М и х а э л ь. Меня она не спросит.
Б о с с. Я просто так говорю.
М и х а э л ь. Если она тебя любит, Босс…
Ш п и л ь к а. Жрать охота!
Л е ш и й. Еще не время.
П е т у х. Она для того и подарила нам часы, чтобы мы подсчитали, сколько времени пройдет, пока мы малость поумнеем.
Л е ш и й. Давайте объявим голодовку, пока не получим всего, что здесь было. Ладевская подобреет, будьте покойны.
Махатма Ганди голодал целый месяц, англичанам пришлось пойти на уступки. Только выпьет иногда глоток воды, и все.
М и х а э л ь. Не выпендривайся.
Ш п и л ь к а. Это ты, Босс, виноват во всем. Нам бы такое и в голову не пришло!
П е т у х. Мэ-э, мэ-э!
Ш п и л ь к а. Я из тебя сейчас душу вытрясу, Петух!
П е т у х. Валяй!.. Я жду!
Л е ш и й. Эти часы действуют мне на нервы.
Б о с с. Вот что, я пойду и по всей форме попрошу прощения.
П е т у х. Ха!
Б о с с. Я совершенно серьезно.
П е т у х. А что это нам даст?
Б о с с. Мне это безразлично.
М и х а э л ь. Просить прощения — мало. Это ничего не изменит. Вот Лахнер извинился передо мной. Ну и что?
Ш п и л ь к а. Она идет!
М и х а э л ь. Внимание!
Фрау Ладевская, докладываю. Группа в полном составе готова к ужину.
Л а д е в с к а я. Спасибо!
Ш п и л ь к а. Я помогу вам, фрау Ладевская.
П е т у х. Посторонись-ка, малыш, у тебя нет сноровки.
М и х а э л ь. Группа! Внимание! Фрау Ладевская, разрешите? Мы хотели бы поговорить с вами.
Л а д е в с к а я. К чему ваш солдатский цирк! Кому это нужно! Зря тратите время. Терпеть этого не могу. Чего вы хотите?
М и х а э л ь. Нам нужен стол. Без стола — не жизнь.
Л а д е в с к а я. Дай черту палец, он всю руку оттяпает. Можно ли, в самом деле, есть за столом, не покрытым белой скатертью? И без салфеток? И так до бесконечности. А сколько вы заплатите нам за новую мебель? Вы имеете представление, во что она обойдется?
Б о с с. Да что стоило это старое барахло? Вы же сами знаете, фрау Ладевская. Даже сказали как-то.
П е т у х. Он сам не знает, что плетет, фрау Ладевская.
Л а д е в с к а я. Вот вам лишнее доказательство, что он никогда не думает.
М и х а э л ь. Он совсем не то имел в виду.
Б о с с. Она даже не взглянула на меня. Ни разу.
П е т у х. Опять ты все напортил, скотина!
Б о с с. Что бы я ни сказал, все выходит наоборот.
М и х а э л ь. Потому что ты никогда не думаешь, что говоришь. Тебе безразлично, что твоя болтовня может обидеть человека. Ты всегда попадаешь пальцем в небо.
Б о с с. Сабина на девятом месяце. Это опасно?
Ш п и л ь к а. До того, как попасть в эту берлогу, я поинтересовался — ребенок появляется безболезненно.
Б о с с. Треплешься!
П е т у х. Понимаешь, это все равно что вышвырнуть через закрытое окно радиоприемник, старое барахло за восемьсот марок.
М и х а э л ь. Не подзуживай.
Б о с с. Приятной голодовки!
П е т у х. Эй вы там.
Л е ш и й. Что такое?
П е т у х. Может, у кого здесь особое мнение?
Ш п и л ь к а. Голодовка!
Л е ш и й. Ах вот оно что!
Б о с с. Не будем ссориться, и так животики подвело.
П е т у х. Не будем, согласен. Ставлю на голосование: Босс или Миша?
Л а д е в с к а я. Голодовку объявили? На второй-то день?
П е т у х. Затруднения в выборе руководства, не больше.
Л а д е в с к а я. Правда?
М и х а э л ь. Я прошу дать нам стол.
Л а д е в с к а я. Речь идет о большем, нежели стол.
Б о с с. И я так полагаю.
Л а д е в с к а я. Я подумаю.
П е т у х. Босс или Михаэль, я вас спрашиваю?!
Б о с с. Я за то, чтобы сначала поесть. На голодный желудок от человека всего можно добиться.
М и х а э л ь. Значит, давайте есть.
П е т у х
Ш п и л ь к а. Я!
Л е ш и й. Он умял уже семнадцатый бутерброд.
П е т у х. Сколько тебе еще?
Ш п и л ь к а. Всего два!
П е т у х. На, лопай!
Кто за то, чтобы Миша, как прежде, был нашим вожаком, прошу поднять руку.
Хочешь на двух стульях сидеть, Шпилька. Номер не пройдет!
Ш п и л ь к а. Мне все равно, кто будет верховодить.
Л е ш и й. Решай, за кого ты, — иначе тебе каюк.
Ш п и л ь к а. Я всегда был за Мишу, только никто этого не замечал. Вот, поднимаю руку. А стола вам все равно не получить. Плевать она на вас хотела.
Л е ш и й. Она к нам всей душой. И к тебе, Миша. А тебе, Босс, я хоть тысячу раз повторю, застрельщиком был ты.
Б о с с. Да, я! А вы? Вы с удовольствием шли за мной. Да еще подбивали!
М и х а э л ь. Хватит, в конце концов! Надоело до чертиков! Что, собственно, требует фрау Ладевская?
П е т у х. Не больше, чем шеф.
М и х а э л ь. А чего требует шеф? Того, что мастер Хирхе. Эти люди знают, чего хотят. А мы ссоримся по пустякам: бутерброды, стол, кому верховодить. Я еду в Айзенах. Пусть только кто попробует искалечить нам жизнь! Я ему покажу!
Б о с с. Все яснее ясного!
М и х а э л ь. За новую мебель каждый снимает по сто марок со своего счета. И я тоже.
П е т у х. Этого все равно не хватит, а мы останемся без гроша.
Б о с с. Уплатим столько, сколько стоили вещи. Я за справедливость. Мастер Хирхе подсчитает убытки.
М и х а э л ь. Главное начать.
Б о с с. Я никогда слов на ветер не бросал.
Л е ш и й. Даю сто марок. Прощай моя книга о птицах!
П е т у х. Жизнь сурова, но справедлива. Плачу.
Ш п и л ь к а. Я заплачу только за то, что сам поломал.
М и х а э л ь. Что он сказал?
Б о с с. Ничего!
М и х а э л ь. Благодарю!
Л а д е в с к а я. Вот вам стол. Новый. И вот моя дочурка. Кто за ней присмотрит?
М и х а э л ь. Шпилька, возьми ее. Только поосторожней.
Л а д е в с к а я. Мне нужно уйти. К моему возвращению вы должны умыться и лежать в постелях. Кто отвечает за исполнение?
Б о с с. Миша.
Л а д е в с к а я. Поздравляю. Даже сказать не могу, как я рада.
М и х а э л ь. Шпилька, смотри понежнее с ней.
Ш п и л ь к а. Думаешь, я хуже тебя? Она голодная. Есть хочет.
Д е в о ч к а. Миша! Миша!
Л а д е в с к а я. Что это?
М и х а э л ь. Она заговорила, фрау Ладевская, произнесла мое имя!
Л а х н е р. Одиннадцать лет подряд, дважды в день, я переходил через этот проклятый ручей. Утром — до поварих, вечером — после любовных парочек. И чего я добился? Ради чего работал, не щадя себя? А потом пришла она. Пришла, увидела и победила. Ведь я теперь свободен от всех обязанностей, так почему же я не чувствую себя счастливым? Почему не могу оторваться от этого места, как вон та береза, случайно пустившая корни на каменистом берегу? До чего же все это цепко держит! Нет, я все-таки уйду отсюда и найду свое место. Не могу я больше так!
М и х а э л ь. Вы что, мух ловите, господин Лахнер?
Л а х н е р. Зря ты так, Михаэль!
М и х а э л ь. Не понимаю, как можно грустить. Отвернитесь вы от этой березы, поглядите на луг! Там все так и жужжит. А воздух какой!
Л а х н е р. Однако быстро же ты отходишь!
М и х а э л ь. А вы нет?
Л а х н е р. Скажи, Михаэль, как ты нашел в себе силы на все это? Уйти из дому? Со своей улицы? От матери?
М и х а э л ь. А я не ломаю головы над такими вещами. Всегда вспоминаю человека, рассказавшего мне одну историю: однажды он установил на своем разболтанном драндулете мотор с недопустимым числом оборотов. И на этой старой развалине с новым мотором на недозволенной скорости помчался вверх по Адлергештель, оттуда вниз по Берлинской кольцевой, а следом за ним гналась полицейская машина. Он, конечно, без труда отрывался от нее. Но у тех товарищей был радиотелефон. Они вызвали другую машину ему навстречу, и та встала поперек шоссе и отрезала ему путь. Тогда он остановился, вышел из своего старого ящика, сказочным жестом снял шляпу и скромно сказал: «Товарищи, вы победили». Вот это человек, а?
Л а х н е р. Пьян был, конечно.
М и х а э л ь. Пьян или трезв, не важно, но это человек!
Л а х н е р. Сигарету хочешь? Тебе ведь уже без малого восемнадцать!
М и х а э л ь. Не обижайтесь, я не курю.
Л а х н е р. На твоем месте я отовсюду убегал бы, не выдерживал бы.
М и х а э л ь. По-моему, человек должен придерживаться трех правил. Первое: взялся за гуж, не говори, что не дюж. Второе: то, что можно исправить, — исправь. И третье: что бы ни было, не показывай виду. Помните, вы удержали у меня из зарплаты двадцать марок за искусанную подушку?
Л а х н е р. Какой же я идиот! Черт бы меня побрал!
М и х а э л ь. У вас есть слабина, господин Лахнер. Раз уж мы пошли на откровенность, так до конца. Забудьте на минуту, что вы воспитатель. Если можете. Ну не вешайте головы, мы ведь все еще здесь. Я никогда не думал, что вы способны переломить себя и извиниться. Ну, прощайте, иначе мастер Хирхе так взглянет, что умрешь со стыда.
Л а х н е р. Не курит! Не пьет! На авторитет ему наплевать. Что за молодежь?!
Л а д е в с к а я. Еще совсем недавно, когда луга Хабихтсхаина словно улыбались мне и легкий ветерок с лесистых склонов гор обвевал мои руки, я мечтала, что стану здесь главным наставником не через три года, как положено, а гораздо раньше. И вот я уже вижу себя делегатом партийного съезда. Я поднимаюсь на обтянутую кумачом трибуну и обращаюсь к залу. Товарищи, говорю я, мы, женщины Хабихтсхаина, взяли на себя ответственные обязанности — нам доверили руководство колонией на целый год раньше, чем положено. Довольны мы? Нет! Нам этого мало! Ах! Сегодня я по-настоящему счастлива! Я готова всех обнять. Дорогу мне! Выгрести весь навоз! Вырвать с корнем все прогнившее! Перепахать землю!
Л и н а. Вот венок для Рихарда Либера. В садоводстве я видела венки и от всех остальных. Наш самый лучший. Здесь счет.
Л а д е в с к а я. Спасибо!
Л и н а. Бабуся Либер никогда не думала, что переживет мужа. Сидит, бедняжка, у окна и смотрит на улицу. Только нынче осенью они отпраздновали свою бриллиантовую.
Л а д е в с к а я. Знаю.
Л и н а. Шеф произнесет речь. И кто-нибудь из ветеранов. Много народу собирается.
Л а д е в с к а я. Рабочие с металлургического уже в деревне?
Л и н а. Их я не видела, но дорога на кладбище подметена. Вам надо переодеться. Пора.
Л а д е в с к а я. Вот возьми конверт с деньгами. Отдай бабусе Либер. От меня. Скажи, что я на дежурстве.
Л и н а. Деньги ей пригодятся. Господин Лахнер надел черный костюм. Говорят, он уходит от нас?
Л а д е в с к а я. Он получил отпуск.
Л и н а. У него никого на свете нет. Ведь он сирота. Где он голову приклонит без нас? Неправильно шеф поступил. Я тоже могу сказать свое слово.
Л а д е в с к а я. Я же тебе говорю, что он получил отпуск.
Л и н а. Знаю я, что это значит. Теперь так вежливенько выставляют.
Л а д е в с к а я. Слушай, Лина, принеси мое черное платье. Вот ключ. Вставлять нужно головкой вверх. Платье прикрой как-нибудь, не неси его по деревне так, чтобы все видели.
Л и н а. Значит, он останется?
Л а д е в с к а я. Зависит от него. Ступай же!
Л и н а. А куда мне девать весь его чай?
Л а д е в с к а я. Тебе скоро опять придется покупать для него чай в нашем кооперативе.
Л и н а. Не надо мстить, фрау Ладевская, теперь, когда вы на его месте. Я за вас.
Л а х н е р. Это тот самый венок?
Л а д е в с к а я. Его понесут Михаэль и Александр.
Л а х н е р. Ты пойдешь?
Л а д е в с к а я. Да.
Л а х н е р. Что ты скажешь, если я заберу свое заявление об уходе?
Л а д е в с к а я. Мы этого ждем.
Л а х н е р. После похорон я хотел бы поговорить с тобой.
Л а д е в с к а я. Можно и сейчас. Время еще есть.
Л а х н е р. Хорошо. Дайте мне твою группу.
Л а д е в с к а я. Зачем? Исправить ошибку?
Л а х н е р. Себя хочу исправить. А потом можете от меня избавиться.
Л а д е в с к а я. Если только в этом дело, охотно дадим.
Л а х н е р. Я пошел. Спрос ведь ни к чему не обязывает, правда?
Л а д е в с к а я. Но мы полагали, что твое решение твердо.
Л а х н е р. С тобой трудно договориться.
Л а д е в с к а я. Ты, пожалуй, не представлял себе, как тебе будет тяжело увидеть меня на твоем месте. Нашу колонию основал один выдающийся немецкий педагог. Вот в этой книге я прочитала, что все его преемники и их заместители были мужчинами. Ни одна женщина до сих пор не пробивалась на это место. Я не возражаю против открытых атак, да и перед скрытыми оружия не сложу! Но все должно иметь какой-то смысл. Предупреждаю тебя! Не вздумай ставить мне палки в колеса. Это мое условие. У тебя еще есть время подумать.
Л а х н е р. Мой поезд ушел.
Л а д е в с к а я. Почему?
Л а х н е р. Такое у меня чувство.
Л а д е в с к а я. Ты что, старик?
Л а х н е р. Дайте мне эту группу, и я приду в себя.
Л а д е в с к а я. Отдохни, пока группа будет в Айзенахе.
Л а х н е р. Нет, отдых не поможет. Если вы действительно дадите мне эту группу, я должен сам подготовить ее к отъезду в Айзенах.
Л а д е в с к а я. Это твой метод?
Л а х н е р. Да. Я им руководствовался в свои лучшие времена. По-моему, нельзя предоставлять ребят после рабочего дня самим себе. Нам надо всегда быть с ними. Анархизм в нашем деле ни к чему хорошему не приводит. Я пытался изложить принципы моего метода, я убежден, что он поможет нам достичь поставленной цели.
Л а д е в с к а я. А я здесь вот что нашла!
Л а х н е р. В те годы он был нереален.
Л а д е в с к а я. Выпьем, значит, за наше плодотворное сотрудничество!
Л а х н е р. Что ж! Будь здорова!
Ну, прямо камень с души! Ты справишься!
Л а д е в с к а я. Весь вопрос — как!
Л а х н е р. Я вот что тебе скажу. На моей памяти сменилось много воспитателей. О тех, кого интересовали только деньги, говорить не стоит. Были и талантливые, были и энергичные. В тебе соединилось и то и другое. Это меня с первого дня восхищало, но еще больше я завидовал тебе и чинил, где мог, помехи на твоем пути. Однако ты часто проходила, ничего не замечая, мимо того, на чем споткнулись бы старые, опытные волки.
Л а д е в с к а я. Да?
Л а х н е р. Да, так было.
Л а д е в с к а я. В таком случае теперь мы можем наконец начать работать. В шесть вечера ты вступаешь на дежурство.
Спасибо, Лина. Сколько времени еще в моем распоряжении?
Л и н а. Полчаса, а может, и того меньше.
Л а д е в с к а я. Тогда нужно поторапливаться.
Л а х н е р. Чай, Лина, будешь теперь приносить мне в восьмой корпус.
Л и н а. Значит, остаетесь?
Л а х н е р. Да.
Л и н а. Все-таки вы и Хельга были бы славной парой.
Л а х н е р. Тебе что, больше судачить не о чем? Впрочем, одно время такая возможность не исключалась. Но луг отцвел. Ни одного цветка для меня не осталось. И вообще отвяжись от меня.
Л и н а. На каждый горшок найдется крышка. Сейчас вы на месяц поедете в Айзенах, а как вернетесь, хорошенько присмотритесь к Хельге. Славный она человек.
Чудесное платье. Все будут на вас оглядываться.
Б о с с. Мы явились, фрау Ладевская. Мастер Хирхе дожидается у входа в Дом общины.
Л а д е в с к а я. Вы понесете венок.
М и х а э л ь. Впереди всей колонии?
Л а д е в с к а я. Да.
Л и н а. Но почему звонит колокол? Похороны ведь не по церковному обряду?
Л а х н е р. Рихард не очень был убежден в том, что на небесах нет милого боженьки. Почему же тогда колоколу молчать?
М и х а э л ь. Вот уж мне такое не грозит.
Б о с с. Смотри на ленту не наступи.
Л а д е в с к а я. Пошли!
М и х а э л ь. Перестаньте! Фрау Ладевская не слышит леса.
Л е ш и й. А чего там слушать. У птиц сейчас линька. Они не поют.
П е т у х. Рядом шумит прохладный ручей, а мы потеем.
Л е ш и й. Искупаться! Вот было бы здорово!
Ш п и л ь к а. Хотя бы ноги намочить!
Л а д е в с к а я. Пожалуйста! Раздевайтесь и прыгайте в воду.
Б о с с. Но у нас нет с собой плавок.
Л а д е в с к а я. И что же?
М и х а э л ь. Приказываю: строжайше соблюдать тишину.
Ш п и л ь к а. Повесьте одежду на сучья, не то, чего доброго, коварная змея в штаны заползет.
П е т у х. Ох, и холодная же!
Ш п и л ь к а
Л е ш и й. Посидишь в воде подольше, и она как будто теплей становится.
М и х а э л ь. Построим запруду, тогда здесь будет глубже.
П е т у х. Не расшвыривай так камни, Шпилька, ты нас с ног до головы обрызгал. Геслинг ты!
Ш п и л ь к а. Лягушку нашел, сейчас утоплю ее.
Л е ш и й. Осел! Лягушка ведь дышит и под водой.
М и х а э л ь. Тащите большие камни, здесь нужны только большие: вода скорее поднимется. До колен уже доходит. Еще немного, и можно плавать.
Л а д е в с к а я. А ты что ж?
Б о с с. Не могу же я купаться босиком — до самой шеи. Вы смотрите на меня, как моя мама. Мне всегда казалась, что я тот вирус, которого они ищут у нее в институте. Ездила в Италию его искать, до самой Америки даже доехала. Я как-то спросил у нее: «Где же твой вирус, мама?» А она так на меня посмотрела, как будто я виноват, что эта тварь существует. Потом очень тихо заперла дверь и сказала отцу, чтобы ее никто не беспокоил. Но платка из ее сумочки я не брал, тут она ошиблась, бедняжка! Понятно, она занята наукой, где уж ей интересоваться мной и Биной.
Л а д е в с к а я. Все-таки почему ты не купаешься?
Б о с с. Стесняюсь, фрау Ладевская.
Л а д е в с к а я. Только сестры Михаэля ты не постеснялся, не постеснялся такой молоденькой девушки.
Б о с с. А что я мог поделать?
Л а д е в с к а я. Послушай, Александр, мне кажется, что у тебя в голове копошатся не совсем чистые мысли, вот ты и стесняешься.
Б о с с. Вы угадали!
Л а д е в с к а я. Можешь спокойно раздеться.
Б о с с. Правда?
Л а д е в с к а я. Да!
М и х а э л ь. Ох, Босс, какие же у тебя жидкие икры!
Б о с с. Зато кости, мой милый… За ними можешь спрятаться.
М и х а э л ь. Дальше строй ты. Ноги у меня — как две ледышки.
Б о с с. Вот отсюда по прямой?
М и х а э л ь. Да, а там громозди кверху.
Б о с с. Будет сделано, Миша!
Ш п и л ь к а. Я помогу, Босс!
Б о с с. Нет, ты давай сюда камни, но не такую мелочь, целые скалы тащи.
М и х а э л ь. Воин из племени голых индейцев подкрадывается к белой женщине.
Взгляните-ка, фрау Ладевская, от меня прямо пар идет!
Видно, интересная книга у вас — зачитанный кирпич.
Л а д е в с к а я. Полежи на солнце. Ты дрожишь весь.
М и х а э л ь. Я не дрожу. Вам кажется. Горю весь.
Л а д е в с к а я. Мне хочется хотя бы несколько минут посидеть в тишине.
М и х а э л ь. Ни слова больше не произнесу.
Л а д е в с к а я. Температура еще чуть повышенная.
М и х а э л ь. Вы не волнуйтесь. Это скоро пройдет. У детей она как-то удивительно быстро повышается и так же быстро проходит.
Л а д е в с к а я
М и х а э л ь. Еще!
Л а д е в с к а я
За полгода до срока.
Ты что, не рад?
М и х а э л ь. Еще бы несколько месяцев, чтобы закончить обучение. Прошу вас, фрау Ладевская!
Л а д е в с к а я. Не понимаю. Разве дома ты этого не можешь сделать?
М и х а э л ь. Конечно могу, но не хочу уезжать отсюда.
Л а д е в с к а я. Ах ты, дурень!
М и х а э л ь. И это все?
Л а д е в с к а я. Да!
Б о с с
М и х а э л ь. Давай ее сюда, Босс! Крепче держи этого живчика, не то вырвется и уплывет. Придется тебе тогда начать охоту снова!
Л а д е в с к а я. Михаэль?
М и х а э л ь. Как вы узнали меня?
Л а д е в с к а я. Здесь, среди ночи? Ты только с завтрашнего дня свободен.
М и х а э л ь. Сейчас я вернусь. Мне захотелось на прощанье побывать на том месте, где Рихард Либер остановил меня.
Л а д е в с к а я. Ты выпрыгнул из окна?
М и х а э л ь. Нет. Все нормально. Получил разрешение и вышел через дверь.
Л а д е в с к а я. Тогда садись.
М и х а э л ь. Благодарю.
Л а д е в с к а я. Я здесь частенько сижу. Это уже как бы мое место.
М и х а э л ь. Я знаю.
Л а д е в с к а я. Да?
М и х а э л ь. Внизу деревня. Повсюду огни.
Л а д е в с к а я. Лина высунулась из окна.
М и х а э л ь. Долгие, долгие месяцы я ходил через эту деревню. По этому склону шел в горы. Теперь я смотрю на все это без ненависти. Взгляните, какие черные сосны. Когда я гляжу на них, я думаю о людях. Кое-кто мне не нравится.
Л а д е в с к а я. Нет. Каждый через это проходит. Удивительно лишь, что потом человек еще долго обеими ногами крепко стоит на земле.
М и х а э л ь. Вы всех людей любите?
Л а д е в с к а я. Нет.
М и х а э л ь. Здесь он сидел, на этой скамье. А теперь он мертв. Его просто нет больше. А как он не поддавался болезни!
Л а д е в с к а я. Что значит любить, что любовь делает с человеком и сколько счастья она может принести, — все это я испытала. Да, любовь это не благоухание цветка, любовь живет в человеке. Но что нужно, чтобы ее заметить, что нужно, чтобы она выросла в могучую силу, — этого я сказать не могу.
М и х а э л ь. Ну, я пойду. Спасибо вам за все. Я просто не мог уйти, не поблагодарив вас, как свинья от корыта.
Л а д е в с к а я. Спрашивай же!
М и х а э л ь. Вам нельзя меня полюбить?
Л а д е в с к а я. Стисни зубы. Приходи ко мне всегда, когда будет больно и рядом не будет друга. Существуют телефон, железная дорога, самолеты. Приходи в любое время. Но любить тебя я не хочу. Тебе это не принесет счастья, и мне тоже.
М и х а э л ь. Не понимаю, почему?
Л а д е в с к а я. Когда-нибудь поймешь.
М и х а э л ь. А что самое важное?
Л а д е в с к а я. Человек не должен умереть раньше, чем в свой час.
М и х а э л ь. Отец вашей дочурки умер безвременно?
Л а д е в с к а я. Ты требуешь слишком многого.
М и х а э л ь. Простите и прощайте! Спокойной ночи!
Л а д е в с к а я. Не забывай нашей деревни. Нашей славной деревни.
М и х а э л ь. Могу ли я забыть?
Л а д е в с к а я
Л е ш и й. Неужели они такую уйму денег дадут ему прямо в руки?
П е т у х. Он отсюда на такси умчится. Только облако пыли останется, да и оно быстро рассеется.
Ш п и л ь к а. Когда меня выпустят, я вам сразу же отдам все сигареты. Так долго вам ждать не придется. Этого ни один человек не выдержит.
Л е ш и й. Теперь, наверно, шеф пожимает ему руку, обнимает его за плечи, и Миша не знает, как себя вести.
Ш п и л ь к а. Миша нас уже забыл.
Б о с с. Он сказал: каждому по двадцать монет и ящик пива! Обещай это ты, я не ждал бы ни минуты!
Ш п и л ь к а. Если бы не целых три дня еще до получки, плевал бы я на обещание Миши. Я тоже с курением кончаю. Миша ведь не курит.
Б о с с. Ты ничего не замечаешь?
Ш п и л ь к а. А что?
Б о с с. Что ты надоел нам?
Ш п и л ь к а. Могу и уйти!
Б о с с. Ну и проваливай!
Ш п и л ь к а. Вот как раз теперь-то я и останусь! Думаете, вы разделите между собой мою часть?
Б о с с. Оставайся уж, но только заткнись!
Ш п и л ь к а. Я же ничего такого не сказал.
Б о с с. Заткнись, говорю!
П е т у х. Не распаляйся, Босс, не стоит.
Б о с с. Ты прав, Петух.
Ш п и л ь к а. И чего вы злитесь, не понимаю? Я же только сказал…
Б о с с. Я убью его! Подойди ближе!
П е т у х. У меня для вас сенсация!
Б о с с. Ну-ка.
П е т у х. Даете по две сигареты каждый?
Л е ш и й. Если это не утка!
П е т у х. Я же сказал, сенсация. Сигареты получу?
Б о с с. Ручаюсь!
П е т у х. Из нашего дома всех выселяют.
Л е ш и й. Без тебя знаем.
П е т у х. Сюда прибывают девушки.
Б о с с. И это знаем.
П е т у х. Пятеро уже здесь.
Л е ш и й. Ха.
П е т у х. К концу недели их будет пятнадцать.
Б о с с. Что им здесь нужно?
П е т у х. Поднять уровень!
Ш п и л ь к а. Что я говорил — у нас ведь нет никакого уровня.
Б о с с. С огнем играешь, Шпилька!
Ш п и л ь к а. А что я такого сказал!
Л е ш и й. Устроим вечер. Торжественно встретим их.
П е т у х. Есть там одна, ну доложу я вам… Я натяну новые струны на гитару. Ну что, Босс, устроим встречу?
Б о с с. При одном условии.
Л е ш и й. Ну-ка!
Б о с с. Мы держимся как ни в чем не бывало. Совершенно независимо.
Ш п и л ь к а. Как выйду на волю, делаю ставку только на фифочек.
Б о с с. Видел их?
М и х а э л ь. Кого?
П е т у х. Сам понимаешь.
М и х а э л ь. Видел!
Л е ш и й. Ну и как?
М и х а э л ь. Сидели как куры на насесте перед фрау Ладевской. Ревмя ревут, сопли утирают.
П е т у х. И блондинка тоже?
М и х а э л ь. Она первая. Так. Ну, я еду. Держите сигареты.
Б о с с. Я провожу тебя немного.
М и х а э л ь. До свиданья, Шпилька!
Ш п и л ь к а. Как выйду на волю, обязательно навещу тебя!
М и х а э л ь. Не возражаю. Но сперва вымойся. Леший, книгу о птицах пришлю. До свиданья!
Л е ш и й. Эти птицы стоят не меньше тридцати марок. Для начала с меня хватит пернатых Европы.
М и х а э л ь. Цена дело десятое. Прощай, Петух, не задерживайся.
П е т у х. Потороплюсь. Передай привет.
М и х а э л ь. Я сразу же напишу тебе, Петух.
П е т у х. Смотри не давай столкнуть себя с прямой дорожки. Держись крепко.
М и х а э л ь. Уж это обещаю.
П е т у х. Если дома тебе будет муторно, поселись у моей мамы. Вот ключи. Кланяйся ей от меня.
М и х а э л ь. Спасибо.
Ш п и л ь к а. Он сейчас заревет!
Б о с с. Оторвитесь наконец друг от друга. Чемодан потащу я.
Ш п и л ь к а. Она носит челку?
Л е ш и й. Шпилька!
Ш п и л ь к а. Да?
Хотя он часто и молол вздор, но это был друг.
Л е ш и й. Твой друг?
Ш п и л ь к а. Факт. Думаешь, вру?
Л е ш и й. Докажи!
Ш п и л ь к а. Глазам своим не верю. Две настоящие девчонки.
П е т у х. Ну-ка спрячемся!
Л е ш и й. Давай!
К р и с. Чего нюни распустила? Какой смысл? Раз уж мы здесь очутились, посмотрим на мир отсюда. Вытри тушь под глазами!
М а р и н а. О, эти мастерские, эти островерхие крыши! И эта дура там, у шефа. Как она смотрит на тебя! И все время это ее «мне почему-то жаль»! Собака! В Гера ничего такого не было!
К р и с. Тогда давай сбежим! Повернем оглобли в другую сторону.
М а р и н а. Надо, видите ли, осмотреть металлургический завод! Эту громыхалку! Надо, видите ли, сказать мастеру Хирхе «добрый день». Надо, видите ли, надеть косыночку и синюю застиранную хламиду, такую широченную, что я могу три раза в нее завернуться. Собака!
К р и с. Сотри тушь как следует. Запачкаешь ведь все! Ты всегда так легко нюни распускаешь? Ах ты, попрыгунчик! Все было бы не так мерзко, появись здесь хотя бы один мужчина! Чего стоит твой Гера по сравнению с мужчиной!
М а р и н а. Глаза б мои не видели их больше.
К р и с. У тебя, видно, еще никого не было?
М а р и н а. Не могу я оставаться здесь. Я не выдержу. Домой хочу. Уедем отсюда, скорее!
К р и с. А деньги у тебя есть?
М а р и н а. Есть!
К р и с. Сколько?
М а р и н а. Пятьдесят! Едем!
К р и с. Ох, каблук сломался. Ни шагу больше не ступить. Надоело все, но здесь не мы командуем. Садись сюда. Поплачем вместе, пожалуемся всему свету на наши страданья. Это рок. Хабихтсхаин — наша судьба.
Что они, идиоты, что ли? Гляди, как вытаращились на нас.
М а р и н а. Вот того длинного, похожего на петуха, я бы с удовольствием поцеловала.
Л е ш и й. Причесывается.
П е т у х. Чудеса! Причесывается! Атакуем. Им самим уже невтерпеж. Пари? Они только этого и ждут.
Л е ш и й. Не могу. У меня ногти грязные.
П е т у х. Руки в карманы, Леший.
Л е ш и й. У меня спереди все пуговицы отлетели.
П е т у х. Шпилька?
Ш п и л ь к а. У самого что, духу не хватает?
П е т у х. Ничего не поделаешь. Придется в одиночку выйти на огневые позиции. Так иди же сюда, милая моя гитара. Я спрячусь за тобой. Когда пою, я не слышу, как мой насос бухает!
М а р и н а. Неужели не видно, что я уже не маленькая девочка?
П е т у х.
М а р и н а. Если бы я знала, неужели я слушала бы твои песенки?
П е т у х.
К р и с. Сам жердь, а еще нос задирает выше головы.
М а р и н а. Не могу я здесь, я не выдержу.
П е т у х.
М а р и н а.
П е т у х.
М а р и н а.
П е т у х.
М а р и н а. Для тебя, видно, это не впервой!
П е т у х. Пройдемся немного?
М а р и н а. Только если подруга пойдет с нами. Знакомьтесь: Крис!
П е т у х. Мы как будто знакомы?
К р и с. Конечно!
П е т у х. Это Босс!
К р и с. Он здесь важная персона?
П е т у х. Его жену зовут Сабина.
К р и с. Интересно!
Б о с с. Петух, мы готовим прием!
М а р и н а. Привет!
П е т у х. До скорого!
Б о с с. Клюнула?
П е т у х. Рыба она, что ли?
Б о с с. Так это и бывает, Петух. Ты увидел ее. Ты ей понравился. И тут словно сила какая-то подхватывает обоих. Разбушевавшийся ручей, когда половодье, ничто по сравнению с этой силой.
П е т у х. Посмотри, какое красное солнце за соснами. Все пылает.
Б о с с. Я же тебе говорю. Это как пламя!
П а р и к м а х е р. Недавно у наших учеников был экзамен. Только шесть человек не прошли.
К л и е н т. Поздравляю.
П а р и к м а х е р. Хорошими мастерами станут наши ученики. Отлично работают. Чего только им не вбивают в головы! Но от них в самом деле чересчур много требуют. Откровенно говоря, зачем, в конце концов, парикмахеру, артисту своего дела, знать, сколько революций сделали французы? Важно знать, какие прически тогда носили. О самом важном забывают! Говорю то, что есть. Балласт! Кремом позволите?
К л и е н т. Прошу.
П а р и к м а х е р. Что вам угодно?
М и х а э л ь. Постричься!
П а р и к м а х е р. Такие волосы я не стригу.
Вы что, родного языка не понимаете? Такие волосы я не стригу.
М и х а э л ь. Это что — бесповоротно?
П а р и к м а х е р. Само собой разумеется!
М и х а э л ь. Почему же?
П а р и к м а х е р. Мы живем не в средние века, чтобы делать прически из таких волос.
М и х а э л ь. Признаю, они на один сантиметр длиннее, чем следовало бы.
П а р и к м а х е р. На десять сантиметров.
М и х а э л ь. Зато ухоженные. Потрогайте!
П а р и к м а х е р. К таким волосам я не прикасаюсь. Покиньте мой салон! Безобразие, появляетесь на людях в таком виде!
К л и е н т. Я этого тоже не понимаю!
П а р и к м а х е р. Вот видите, молодой человек, никто такого не одобряет. Пожалуйста, господин доктор!
К л и е н т. Спасибо, но пока еще не доктор, а только ассистент.
П а р и к м а х е р. Ну, это почти одно и то же. Ведь сразу видно, кто человек серьезный, а кто просто небо коптит.
М и х а э л ь. Это общественное заведение, и я имею право когда хочу зайти сюда. На то я и добывал деньги нелегким трудом. Остригите мне эту шерсть, иначе приведу сюда представителя власти.
П а р и к м а х е р. Вы только послушайте, что этот невежа себе позволяет. И это в моем салоне! Ведите же своего представителя власти, сделайте одолжение! Верно, господин доктор?
К л и е н т. А вы знаете, у него почти такие же волосы, как у нашего поэта Шиллера. Вам должно доставить удовольствие, мастер, сделать из этих волос произведение искусства. Не хватает только мастерского штришка.
П а р и к м а х е р. Благодарю покорно, я таких вещей не признаю.
М и х а э л ь. Ваше дело. Но голова-то моя.
К л и е н т. Клиент всегда прав!
П а р и к м а х е р. Бывают исключения, уважаемый!
М и х а э л ь. Ну, что это, в самом деле? Долго я буду тут стоять? У меня уже ноги в живот вросли. За это время я успел бы поставить на колеса машину вашего соседа. Он хотел с утра пораньше отправиться в Бескиды.
П а р и к м а х е р. Не морочьте мне голову этими Бескидами. Я же вам сказал: такие волосы я не стригу.
М и х а э л ь
П а р и к м а х е р. Вы ведь уже сидели?
М и х а э л ь. Вот тут вы ошиблись.
П а р и к м а х е р. Вы были в исправительном лагере. И вас выпустили в таком виде?
М и х а э л ь. Исправительных лагерей, какие были у вашего Адольфа Гитлера, у нас нет. В нашей колонии настоящие люди. Я посоветовал бы вам побывать там.
П а р и к м а х е р. Вы там сидели за нарушение общественного порядка и за хранение оружия.
М и х а э л ь. Это дело прошлое. Я же вам говорю, что был в исправительно-трудовой колонии и там учился и получил настоящую профессию. Стал автомехаником. И теперь зарабатываю восемьсот монет, да, кроме того, еще кое-что после работы. Это даром не дается. Потом зарабатывается. Спрячьте ваш салон в полиэтиленовый мешок. И сохраните его на будущее как пугало для рецидивистов. Но никому не говорите, чти вы мастер, к вам я не пошел бы учеником.
К л и е н т. Да постригите его, мастер. Не видите разве, установка у него правильная, несмотря на все его шатания?
П а р и к м а х е р. Пошел вон! Вон, студентишка несчастный! И деньги оставьте при себе. Со студентов я не беру.
А вы останьтесь! Садитесь сюда, пожалуйста! Ну идите же сюда! Стало быть, вы можете вдоль и поперек выстукать и выслушать машиночку «волгу»?
М и х а э л ь. Вполне! Что вы хотите этим сказать?
П а р и к м а х е р. Так какую же прическу? Половину волос оставить?
М и х а э л ь. Наголо, к чертям все!
П а р и к м а х е р. Как вы сказали?
М и х а э л ь. Я сказал, наголо.
П а р и к м а х е р. Но, пожалуйста! Я уважаю моих клиентов. Не думайте, что я не понимаю молодежь. Я председатель ремесленной палаты. Недавно наши ученики держали экзамен. Только шесть человек провалилось.
М и х а э л ь. Ого! Целых шесть. На чем же они срезались?
П а р и к м а х е р. Что вы, что вы, молодой человек! Экзамен для этих шестерых мы, разумеется, повторим. Добром все можно уладить. Мне все-таки жаль стричь такие прекрасные волосы. В самом деле, жаль!
М и х а э л ь. Не жалейте, мастер. Бывают времена, когда красивые волосы вещь важная для человека. Но для меня важнее всего стать асом по танковым моторам.
П а р и к м а х е р. Вам, значит, скоро в солдаты?
М и х а э л ь. Да, представьте себе! Меня призвали! И понимаете, мне вдруг до смерти захотелось быть офицером. Ну, а теперь стригите меня наконец. Я действительно тороплюсь. Мама собирает меня в дорогу так, будто я отправляюсь в кругосветное путешествие, хотя я еду только в Гроссенхаин. Стригите, стригите, не стесняйтесь, мастер. Такова уж молодежь, переменчива, всегда в поисках!
Райнер Керндль
КОГДА ПРИДЕТ ЭРЛИХЕР?
Пьеса в двух частях
Эв.
Курт.
Су.
Артур }
Пауль } — в эпизоде.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Г о л о с К у р т а. Когда он должен прийти?
По мне, так лучше бы и вообще не приходил. Мне сегодня каждая физиономия противна, а тут еще — его… Ты что-то сказала?
К чему мне все эти сентиментально-глупые совместные воспоминания из времен юности? Большинство людей только делают вид, будто ужасно обрадованы, когда встречают кого-нибудь из школьных друзей. Через десять минут им уже не о чем говорить и наступает тягостное молчание. Даже самый несимпатичный товарищ по работе, и тот ближе: с ним хоть знаешь, что к чему.
А, ч-черт… Как раз из сервиза. Сегодня все одно к одному… Где у тебя совок?.. Ах, вот он…
А мне еще при этом надо разыгрывать роль гостеприимного хозяина на веселой встрече школьных друзей… Не заходи в кухню босиком. Полно осколков.
И вообще это глупая привычка — вечно бегать по квартире босиком.
Во всяком случае, я это нахожу бестактным с его стороны. Бестактным и навязчивым.
Нет, это невозможно!..
Эв!.. Это ты сняла мои диаграммы со стены?
Вот уже до чего дошло!
Засунула за письменный стол, как ненужный хлам. Капитуляция начинается уже в собственном доме.
Быстро ты это сработала, браво!.. Как в том известном анекдоте, когда по некоторому поводу перевешивают некоторые картины. Но я, между прочим, не анекдотический персонаж! И не позволю превращать меня в такого!.. Во всяком случае, не в моих четырех стенах, не здесь, — слышишь, ты?!.
Ты решила засунуть их куда-нибудь подальше, так ведь?.. Дабы создать необходимый уют нашему дорогому гостю и не портить вечер, посвященный трогательным воспоминаниям юности? Не касаться какой-то там грубой действительности… Можешь не отвечать, я и так все прекрасно понял. Наш добрый старый Фридолин не должен, упаси бог, увидеть на стене зловещее отображение того, что он еще только сегодня утром, уже как товарищ Эрлихер, представитель Управления, угробил в силу своего высокого служебного положения. Труп еще пахнет. Убийце может быть неприятен запах.
Но будущее будет таким, каким я его рисую. Это он должен увидеть перед своим носом, моя дорогая, где бы он ни сел в моем доме. Я развешу на всех стенах свои проекты, ни одного гвоздя не оставлю без диаграммы.
Так… К черту этот газон Дюрера. И репинских бурлаков — тоже куда-нибудь за письменный стол. И городскую панораму Каналетто… Мои листы должны направлять мысль в следующее тысячелетие! Кто хочет здесь сидеть, тот должен отказаться от идиллий седой старины! Кто пьет мой коньяк, пусть поднимает тост за год двухтысячный!.. Где молоток? Сейчас я прибью все свои диаграммы на стены, и он увидит, как они убедительны…
К у р т. Где гвозди?
Э в
К у р т. В сахарнице еще недавно было несколько штук. На прошлой неделе.
Э в. Надень свежую сорочку.
К у р т
Э в. Он уже скоро придет.
К у р т. И поэтому их нужно
Э в
К у р т. Что, что, что!.. Я вижу, мои проблемы не слишком интересуют тебя…
Э в. Перестань.
К у р т. Пожалуйста.
Э в. Я ничего не знаю ни о каком поражении. Я вообще никогда ничего не знаю.
К у р т. Хорошо, хорошо!.. Не собираюсь тебе надоедать.
Э в. Курт…
К у р т. Ничего особенного.
Э в. Так…
К у р т. Один высокопоставленный деятель нашел, что все должно быть иначе. И по веселому капризу судьбы оказался нашим старым дружком, Фридолином Эрлихером. Такое бывает обычно в театре. А мне выдалось в жизни.
Э в
К у р т. Тебе этого недостаточно?.. Пожалуйста, — дальше это будет выглядеть примерно так: завтра утром я должен буду предстать перед своими сотрудниками и самокритично покаяться. А именно — мне, грешному, удалось вытянуть вашу заплесневелую и отставшую ткацкую фабрику из дерьма, но это была ошибочная затея, и теперь я не знаю, как быть…
Э в. Что творцу экономического чуда в этом городе, конечно, совсем не к лицу.
К у р т. Что ж, — издевайся, высмеивай, высмеивай меня.
Э в. Так просто…
К у р т
Э в. Н-ну… Одна мысль пришла в голову.
К у р т. Вот как… Мысль…
Э в. Я подумала: если бы твои речи сопровождать… игрой на виолончели.
К у р т. …Бывают моменты, когда остаешься один…
Совсем один.
Э в
К у р т. Что?
Э в. Это бывает.
К у р т
Э в. Я-то это знаю очень хорошо.
К у р т. В высшей степени существенное замечание.
Э в. Не ожидал от меня подобного?
К у р т. С меня хватило бы просто… чуть-чуть взаимопонимания.
Э в. Серьезно?
К у р т. Избавь меня от подробностей.
Э в. То, что ты реорганизовал ткацкое дело в городе, — это бесспорно. Если в этой дыре когда-нибудь появятся почетные граждане, ты будешь, несомненно, первым из них…
К у р т. Прошлогодний снег…
Э в. У тебя был план развития производства. Месяцами ты носился с ним, как рождественский дед: погодите, вот я раскрою свой большой мешок, и…
К у р т. Все ерунда! Сегодня утром мне дали понять, что все это лишь химера. Выдумка сумасшедшего, пригодная только для прилежных студентов: как яркий пример того, чего ни в коем случае делать не следует.
Э в. Это Фридель так сказал?
К у р т. Что-то в этом роде.
Э в. Не понимаю. Ведь тебя все время хвалили. Успех за успехом.
К у р т. То, что для здешних людей в новинку — для меня уже пройденный этап. Трамплин для нового большого прыжка. Который теперь не состоится. По распоряжению свыше.
Э в. А что говорят твои сотрудники?
К у р т. Тот, кто хочет чего-нибудь добиться, не раскрывает раньше времени свои карты. У меня свой метод. Тактика, — без нее не обойтись.
Э в. Поздравляю. Я на твою тактику уже попалась.
К у р т. Как будто я хочу кого-нибудь надуть.
Э в. Не раскрывать свои карты. Твои слова.
К у р т. Чего ты хочешь?.. Люди были довольны. Они стали больше зарабатывать, работать с увлечением. То, что так не будет всегда, они, конечно, не знали. Это знал я!.. Я чистил им старые штиблеты, а тем временем готовил новые. В которых только и можно будет ходить, — в семидесятых годах.
Э в. Втихомолку. Исподтишка.
К у р т. Кому-нибудь это повредило?
Э в. По твоей бухгалтерии — никому.
К у р т. В свое время об этом узнал бы весь персонал.
Э в. Демократия в свое время.
К у р т. Милое дитя, руководить предприятием — это, полагаю, чуть сложнее, чем объяснять первоклассникам, сколько будет дважды два. Не путай масштабы.
Э в
К у р т
Э в. Поужинает он в гостинице.
К у р т. Весьма предусмотрительно.
Э в. Ты можешь завтра заехать за детьми?
К у р т. Завтра?
Э в. У меня учительский совет. Если мне придется заезжать в детский сад, я не успею в магазины. А у нас ничего не куплено на субботу и воскресенье.
К у р т
Э в
К у р т. Пожалуйста, пожалуйста, я все исполню. Скоро мне вообще придется стать домашней хозяйкой. И объявить это моей новой профессией.
Э в. Очень мило.
К у р т. Я уйду в ссылку на кухню. Одержимый идеями хозяйственник вооружится пылесосом и тряпкой.
Э в. Переоденься же наконец.
К у р т. Я для тебя недостаточно импозантен?.. Ты будешь сконфужена из-за меня?
Э в. С моими первоклашками легче разговаривать.
К у р т. Два года работы — псу под хвост. Мои расчеты и проекты — подшить к делу, сдать в архив. Все остается по старинке. Мне же придется подогревать самодовольство тех, кого я сам вытащил из дерьма. Только, конечно, на тихом огне — чтобы не убежало из кастрюльки. А посуда побольше — невозможна на ближайшие двадцать лет.
Э в
К у р т. Мы все изменились.
Э в. Да?
К у р т. Может быть, нет?
Э в. Жаль.
К у р т. Милое дитя, мне приходится иметь дело с грубой действительностью изо дня в день. Может быть, те, кто работает с детишками в школе, сохранили еще в полной свежести свои девичьи красивые мечты.
Э в
К у р т. Для него — что-нибудь самое лучшее.
Фридолин Эрлихер, любимец класса, кумир девушек, идол всей школы…
Э в. Надень…
К у р т. И поскольку мой проект угробил он, значит, что-то в этом проекте было не так… Есть над чем подумать, не правда ли?.. Начать сомневаться, настроиться скептически — даже против собственного мужа…
Э в
К у р т. Я же это вижу. По твоей реакции.
Э в. Что ты видишь?
К у р т. Тебе это лучше знать.
Я же не дурачок.
Э в. Чтоб ты замечал, как кто-то на что-то реагирует, — такого мне давно не приходилось наблюдать. Запонки на ночном столике.
К у р т. Во всяком случае, ко мне он не отважился напрашиваться в гости.
Э в. Не будь смешон.
К у р т. А позвонил именно тебе, в школу. Не нужно быть глубоким психологом, чтобы понять, какое это на тебя произвело впечатление.
Э в. Какое?
К у р т. Ты поспешила поскорее убрать это!
Э в. Ты что, — выпил там, на кухне?
К у р т. Две маленьких.
Э в. Достаточно в твоем состоянии.
К у р т
Э в
К у р т. Да?
Э в. Да.
К у р т. Ну, тогда извини…
Э в
К у р т
Э в. Нет.
К у р т. Странно…
Э в. Мы же и пяти минут с тобой не говорили.
К у р т. Где запонки?
Э в
К у р т. Неужели он думает, что мы могли бы просидеть целый вечер, делая вид, что ничего не произошло?
Э в
К у р т. Как он себе все это представляет?.. Будто я в состоянии думать о чем-нибудь другом больше минуты.
Э в. Не дергайся…
К у р т. Лучше всего — помалкивай.
Потчуйте друг друга своими школьными историями.
Э в. Прелестно.
К у р т. Ведь ты этому заранее радовалась.
Э в. Великолепно!..
К у р т. О господи, меня волнует кое-что поважнее, чем твоя детвора… Мне бы твои заботы.
Э в. Я знаю. Они для тебя никогда не имели значения. Раньше моя работа предоставляла возможность скорее приобрести холодильник, а теперь она стала просто времяпрепровождением, которое ты вежливо терпишь: нельзя же заставить жену день деньской сидеть дома, это теперь выглядит не слишком современно и не очень к лицу руководителю социалистического предприятия. Так примерно ты и сейчас думаешь.
К у р т. Старая песня. Я не психиатр. Не разбираюсь в комплексах неполноценности.
Нет, пожалуйста, тебе незачем хоронить свой педагогический талант. Все, что ты сказала, — верно.
Э в. К чему же тогда все волнения?.. Или это только половина правды?.. А как же с другой?.. Я женушка послушная и не стану вмешиваться.
К у р т
Э в. Я вроде бесплатного бюро по рекламе своего собственного мужа. Существую для того, чтобы через посредство детей воздействовать на их родителей — убеждать их в величии твоей миссии.
К у р т. Ты становишься истеричкой…
Э в. О боже, только не это! Это было бы совсем ужасно. Одного истерика в семье более чем достаточно.
К у р т
Э в. А вот воспользовалась. Тебе в угоду, мой дорогой. Чтобы не слышать больше твоего ворчания, что в пакетах сахар отсыревает… Так… Еще что? Ага, правильно, с завтрашнего дня, клянусь в этом, я не буду больше ходить по квартире босиком. А на холодильник положу шариковую ручку и листок бумаги, на котором ты сможешь излагать свои дальнейшие жалобы. Письменно.
К у р т. Извини.
Я немного распустился.
Э в. О’кей… Я тоже.
К у р т. Все в порядке?
Э в
К у р т. Я что-то кислый сегодня.
Э в. Это ты тоже всегда говоришь. После.
К у р т. Да?
Э в. Да.
К у р т. Гм… Может быть.
Э в. Уже года три.
К у р т. Не преувеличивай.
Э в. Приблизительно.
К у р т. Ну, допустим… Когда приходишь домой после всей этой свистопляски на фабрике… Вероятно, я бываю иногда немного…
Э в. Вероятно. Иногда. Немного.
К у р т. Я, видно, этого не замечаю.
Э в. Я замечаю.
К у р т. Ты должна была мне об этом сказать.
Э в. О боже!
К у р т. Как будто нельзя со мной объясниться.
Э в
К у р т
Н-нда… возможно.
Э в. Ты слишком занят. Я отучилась рассказывать тебе про свои… дурацкие мелочи.
К у р т. Тогда, логически рассуждая, я не могу на это как-то реагировать.
Э в. Но и не слишком горячо уговаривал.
К у р т. Речь шла о твоей аспирантуре. Решать должна была ты сама. Что же касается того, как все организовать дома, — я был готов.
Я ведь сам вижу, что вся эта зубрежка азбуки в школе не удовлетворяет. Но… ты не захотела другого.
Э в
К у р т. Только без шика, если можно.
Э в. И не собиралась.
К у р т. Во всяком случае, выглядит моя жена еще… очень и очень!
Э в. Ты находишь?
К у р т. Мне искренне жаль всех мужчин, у кого нет такой женушки.
Э в. О-о!..
К у р т. Они подвержены всяким соблазнам.
Э в
К у р т
Э в
К у р т
Э в. Может быть, у тебя просто нет времени?
К у р т. Возможно.
Э в. Может быть… у меня его больше?
К у р т. Тебе лучше знать.
Э в. И это тебя никогда не тревожило?
К у р т. Дорогая, — роль бессовестной прелюбодейки тебе не подходит.
Э в
К у р т. Не имеет значения.
Э в. Слушай, уже девятый час!
К у р т. Нас нет дома. Ни для кого.
Э в. Не говори глупости.
К у р т. Выключим свет. Занавесим окна.
Э в. Ты сошел с ума.
К у р т. Согласен. Я схожу с ума по тебе и нахожу это прекрасным.
Э в. Да.
К у р т. Зубила будней слишком обтесывают нас. Поэтому я однажды сказал: люди без углов и острых кромок скучны.
Я люблю тебя… Как тогда.
Э в. Ты сидишь на своих диаграммах.
К у р т
Э в
К у р т. И я люблю тебя по-прежнему.
Э в. Уже директор фабрики, а все еще с первой женой.
К у р т. Может быть…
Э в. У тебя, как видно, всего хватает.
К у р т. Блажен, кто имеет.
Э в. И ты имеешь. Меня.
К у р т. Уже целую вечность.
Э в. Говори это чаще.
К у р т. Хоть сто раз, если ты хочешь.
Э в. Да. Сегодня.
К у р т. С завтрашнего дня — ежедневно.
Э в. Хоть бы раз в месяц — и то достаточно.
К у р т. Ты сейчас сидишь так, как двенадцать лет назад. В тот вечер.
Э в
К у р т. И я приплыл.
Э в. На шесть минут позже.
К у р т. Когда я подплыл к лестнице, ты так ухмылялась, что я чуть было не повернул обратно.
Э в. На это у тебя уже не было силенок.
К у р т. Преувеличение.
Э в. Ты сопел, как старый речной пароход.
К у р т. Во всяком случае, я знал, что ты меня ждешь.
Э в. Довольно долго пришлось тебя ждать.
К у р т. Все думали, что ты и Фридель…
Э в. Парни вообще думают… чудовищно туго.
К у р т. Но ты меня едва замечала.
Э в. Гм…
К у р т. А с ним бывала подолгу вместе.
Э в. Ну и что?
К у р т
Э в. Очень даже туго.
К у р т. Теперь я тебе кое-что скажу. Я сидел над тобой, как сейчас. В косых лучах солнца твои плечи были почти черные. Мне хотелось дотронуться до них…
Э в
К у р т. Да?
Э в. Я ждала этого. Что… дотронешься.
К у р т
Э в
К у р т. Так долго?
Э в. Как минимум.
К у р т. Я немного… боялся.
Э в. Когда мы приплыли обратно в бухту, все остальные уже ушли. По дороге домой ты… все время говорил. Как будто должен был выговориться за сто лет. О чем угодно. Но только не о нас.
К у р т
Э в. И я была рада, что ты этого не сделал. Там, на канале.
К у р т. Рада?
Э в. Да.
К у р т. А девушки — сложные существа.
Э в. Я тебе тоже кое-что скажу. Две недели спустя…
К у р т. Тогда уже вся школа знала, что мы шли вдвоем. Я был очень горд этим.
Э в. Трофеем, которым можно похвастаться.
К у р т. А что?.. В таком возрасте самодовольство не возбраняется.
Э в. После урока физики, или математики, когда каждый мог выйти из класса, как только сдаст тетрадку, он ждал меня у ворот школы. Фридель. Не сделал даже вида, будто оказался тут случайно. Просто ждал.
К у р т. Хитрить он не любил.
Э в. Да. Просто сказал: «Ну и хорошо, что ты и Кутти…»
К у р т. Ты никогда мне об этом не рассказывала.
Э в
Он должен был бы уже давно прийти.
К у р т. Я считаю, у него не было никаких оснований — так тебе говорить.
Э в. Когда он мне это сказал, тогда перед школой… Мне было немножко больно.
Но мне нравился ты. Это я знала. И тут было все ясно.
К у р т
Э в
К у р т. Но ведь ты любила меня!
Э в
К у р т. Все остальное для меня было не важно. И все другие!
Э в. Естественно.
К у р т. Ну, так… в чем же дело?
Э в. Я хотела тебя. Не его. Но когда он сказал, что он рад за нас, я почувствовала… Мне показалось… что я стала как-то беднее. Что-то потеряла… Чем никогда не владела. И чем мне, вероятно, все равно не пришлось бы владеть.
К у р т
Э в. Нет… Я не могу этого объяснить.
К у р т. Женщины, кажется, тоже… сложные существа.
Э в. После стольких лет жизни — и только лишь «кажется»?.. Точно не знаешь?
К у р т. По-видимому, с одной женщиной накапливаешь мало опыта. Поэтому я недостаточно компетентен. Что я отнюдь не причисляю к своим заслугам — говорю это, лишь чтобы предвосхитить твой вопрос.
Э в. Извини…
К у р т. Ты же ее держала… Каждый раз одно и то же.
Э в. Дай сюда…
К у р т. Идиотская конструкция.
Э в. Ты мог бы себе купить новые.
К у р т. А ты могла бы сообразить, что подарить мне на рождество. А то ведь всегда мучаешься, не знаешь — что…
Э в
К у р т. Жаль.
Э в. Не глупи…
К у р т
Э в. Как насчет галстука?
К у р т. И так каждый день на работе носишь. Могу я по крайней мере дома, вечером ходить как мне хочется?
Э в. Хорошо, хорошо… Можно без галстука.
К у р т. Так как наш гость заставляет себя ждать, пойду пока пропущу маленькую…
Э в. Кутти…
Мы очень изменились, да?
К у р т. Мы?
Стали старше, конечно… Чего ты?
Э в. Не такие, как двенадцать лет назад? Как тогда у канала, например?
К у р т
Э в. Из-за нас.
К у р т. Ты раньше не задавала таких вопросов.
Э в. Нет. Не задавала.
К у р т. Почему же… как раз сегодня?
Э в. Не знаю.
Только, думаю… Я думаю: нам надо было бы это знать.
К у р т
Э в. У меня такое чувство, что… там, в этих книгах, есть вопросы, на которые я не могу ответить.
К у р т
Э в
К у р т. Как нам живется и так далее. Пожалуйста, ты можешь с тем же успехом спрашивать о том же его.
Э в. А я не знаю ответа. Ни насчет этого
К у р т. Ты что, — в ожидании великого инквизитора?
Какое ему дело, в конце концов?.. Что все это значит вообще?
Э в. Не кричи.
К у р т. Почему?.. Детей нет дома, нам не на кого оглядываться, да тебе сейчас и не до них…
Э в. Удивительно… Ты ревнуешь к воспоминанию.
К у р т. Ревную?… Какая нелепость! Глупости!
Э в. Я это не назвала бы глупостью. Лучше, чем…
К у р т. Лучше, чем… что?
Э в
К у р т. Значит, я теперь уже и равнодушный? Вероятнее всего, — «не люблю тебя»?.. Типичный патриархальный тиран! Ну, что еще?
Э в. Я не видела Фриделя… вот уже двенадцать лет.
К у р т. Разве я требую, чтобы ты передо мной отчитывалась?
Э в. Для этого ты чересчур самонадеян. Уверен в своей собственности.
К у р т. Каталог моих недостатков пополняется. Что еще?
Э в. У тебя никогда не было сомнений. Как будто не… могло чего-нибудь произойти.
К у р т
Э в. Да… Что?
К у р т
Э в. Ничего.
К у р т
Э в. Впрочем… у меня могли быть хотя бы соблазны.
К у р т. У тебя?
Э в. Трудно представить, да?
К у р т. Конечно, нет… Ты ведь тоже всего лишь человек, и к тому же вполне равноправный. Это в порядке вещей. И были у тебя… соблазны?
Э в. Скажи честно. В воспоминаниях ты еще меня ценишь. Ты страшишься человека, который когда-то мог бы стать твоим соперником. Реминисценции могут еще выбить тебя из седла — в них я еще предстаю как стоящее существо, которым дорожат. Сейчас я для тебя только инвентарь. Предмет обихода.
К у р т. Десять минут назад я собирался как раз тебе доказать…
Э в. Что доказать?.. Что я, собственно, занимаю вполне достойное место в ряду твоих потребностей? Конечно, время от времени пользуются той или иной вещью, которую приобрели. Очень практично.
К у р т. Это… оскорбительно.
Э в
К у р т. Это чертовски грубо, моя дорогая.
Э в
К у р т. Чем я это заслужил, — едва ли ты сможешь объяснить.
Э в. Я знаю, что еще прилично выгляжу. Но иногда ловлю себя на том, что это меня больше не интересует.
К у р т. Ну, так покажи мне человека, который может растянуть медовый месяц на девять лет супружеской жизни! Такого духовно-материального фонда не встретишь даже в плохих романах. Кроме того, у нас еще был значительный предпусковой период — перед тем, как вступила в строй наша государственно зарегистрированная кооперация.
Э в. Мы как раз слишком мало удивляемся. И слишком нормальны. Чересчур гладко обтесаны. Твои слова.
К у р т
К у р т
Г о л о с С у
К у р т
С у. С ума сойти!.. Эвочка!.. Эв и Кутти действительно еще вместе. Вообще-то я как-то слышала об этом, но кто в наше время верит таким сказкам?
Э в. Ты действительно… неожиданно, Сузанна…
С у. Раз ты так долго выдержала с Кутти, значит, он, по-видимому, в большом порядке.
К у р т
С у. Пожалуйста, пожалуйста… Я еще в школе указывала именно на тебя, когда заходил разговор — кто из мальчиков лучше всех будет ходить под башмаком у жены.
К у р т. Этот вопрос обсуждался?.. Что-то не припомню.
С у. Только среди девочек, чудак… Помнишь, Эв?
Э в. Может, снимешь все-таки пальто?
С у
К у р т. Что привело тебя в наши края?
С у. Твоя слава, говоря коротко.
К у р т. Весьма польщен.
С у. На прямой вопрос — прямой ответ.
Э в. Выпьешь чего-нибудь?
С у. Если это не связано с хлопотами.
Э в. Не связано.
К у р т. Где ты устроилась?
С у. Еще нигде.
К у р т. Ах, так…
С у. Вашу бьющую ключом радость я себе представляла несколько иначе. Но не бойтесь, я не собираюсь долго действовать вам на нервы.
Э в
С у. После двенадцати, если не ошибаюсь. То есть со времен окончания школы. Другие, между прочим, устраивают встречи, традиционные вечера.
К у р т. Это бывает только в театре.
С у. В зависимости от того, что из этого получается.
Э в. Выпьешь рюмочку?
К у р т. А может быть, она хочет есть.
С у. Коньяк — да, еда — нет. Митропа[21] прекрасно меня обслужила… Вы живете одни в этом доме?.. Неплохая хижина. Почти что замок. Во всяком случае, когда приезжаешь сюда из города…
К у р т
С у. Прозаик. Хозяйственник…
К у р т. Привыкаешь к этому…
С у. Могу себе представить, как ты утром стоишь здесь, еще в пижаме, и размышляешь с величавым видом: «Чем я сегодня снова осчастливлю мой народ там, внизу?»
К у р т. Когда-нибудь я закажу свой портрет в таком виде.
С у. Можешь уже сейчас. Или в вашей дыре не завелись еще придворные гении, любители премий, готовые запечатлеть в любом виде отцов города?.. Я некоторое время вращалась в этих кругах. Разбираюсь более или менее. Портреты активистов с героическим блеском глаз на фоне индустриального пейзажа. Все это вполне компенсирует отсутствие… искусства.
К у р т. Важно, чтобы это нравилось нашим людям, не так ли?
С у. Им это не нравится.
К у р т. А ты и в этом тоже разбираешься?.. Чего люди хотят и чего нет?.. Будь осторожна, с сегодняшнего утра я стал к этой теме очень чувствителен.
С у. Твою славу пресса разнесла во все уголки. Ты ведь весьма популярен.
К у р т. Конечно, конечно.
С у
К у р т. Да, было дело… Хорошие времена. Тогда еще не возникало никаких проблем.
С у. Это неверно.
К у р т. А насчет славы…
С у. У тебя неприятности?
К у р т. Пойдем в ту комнату.
Э в. Я хотела вас отвести туда.
С у
К у р т. Так остаемся здесь?
С у
Э в. Раньше у нас тоже не было.
С у. У меня и сейчас нет.
К у р т. В маленьких городах живут по-старомодному. Но зато удобно.
С у. Как заслуженному деятелю, директору фабрики, тебе положено. Независимо от размеров города… Ой, Эвочка!
Э в
С у
К у р т. В вечернем платье?
С у. Дома как игрушечные коробки. Улицы — будто их прочертил маленький мальчик, чистой души которого еще не коснулась современная архитектура. Под каждой крышей разные люди. О каждом я могла бы что-нибудь рассказать.
К у р т. Не важно, будет ли это правдой или нет.
С у. Но могло бы и быть.
Э в. Мы ждем еще одного гостя.
С у. О-о!
Э в. Фридель придет.
С у. Кто-о?!.
К у р т. Теперь можешь начать удивляться.
Э в. Фридель Эрлихер.
С у
К у р т
С у. И как раз сегодня?.. Какое совпадение.
К у р т. Случайное. Это связано со служебным совещанием.
С у. Теперь мне и вправду нужно выпить.
К у р т. Мы пока еще раскачиваемся.
С у. Подумать только, — Фридель придет… За это стоит выпить!
К у р т
С у. Признаюсь.
Э в. Через двенадцать лет?
С у. Даже через пятьдесят.
К у р т. Это уже становится интересным.
С у. Не уверена…
К у р т. Вот как?
С у. Что вы, мужчины, знаете о женщинах?
К у р т. По-видимому, ничего, — как мне это недавно разъяснили.
Э в. Ты недостаточно музыкален, чтобы это оценить.
С у. Вы что, — поругались?
Э в
С у. Так не бывает.
Э в. У нас бывает.
С у. Девять лет женаты и ни разу не поссорились?
Э в. А ты сама-то — замужем?
С у. Бывала.
К у р т. Ага… И каждый день устраивала шум?
С у. Как раз нет.
К у р т. Значит, он сбежал, потому что ты для него была слишком тиха?
Э в
С у. Я вижу. А брак без ссор это все равно что ребенок, который никогда не плачет. Единственно, кто от этого выигрывает, — соседи.
К у р т. Ты развелась с ним?
С у. Гм…
К у р т. Не всякий может быть так старомоден, как мы.
Э в
С у
К у р т. Ты, видно, здорово в этом поднаторела?
С у. Это общеизвестные правила. Когда он явится?
Э в. Должен был бы уже прийти.
С у. Фридель…
Э в. Мы тоже.
С у. Где он работает?
К у р т. С недавнего времени — в моем главке.
С у. И, надо думать, не швейцаром?
К у р т. Боже сохрани. Так сказать, вышестоящее начальство.
С у. Так по справедливости и должно было быть.
К у р т
С у. Неточно.
К у р т. Пардон.
С у. Послушай-ка…
К у р т. Да-да, все в порядке… Я же извинился. При двух его прелестных адвокатках.
Э в
К у р т. Чисто служебная встреча.
С у. Ага… И получил взбучку?
К у р т. Мировой парень Фридель Эрлихер состоит под защитой закона об охране памятников. Является святой реликвией сентиментальных девичьих грез…
С у. Без меня…
Э в. А чем занимаешься ты?
С у. Я… приехала, чтобы познакомиться с вашим знаменитым детским садом.
Э в. Ты работаешь в этой области?
С у. Гм…
Э в. Тогда мы почти коллеги. Я тоже окончила педагогический. Работаю сейчас здесь в школе.
С у. У вас есть дети?
Э в. Двое. Они как раз в садике. При фабрике.
С у
Э в. Ты, наверно, видела репортаж по телевидению… Там, конечно, было все немного приукрашено.
С у. Но все-таки. У вас действительно порядок. Не обо всех так скажешь.
Э в. Тебе, вероятно, приходится видеть немало и беспорядков?
С у. Я не особенно всматриваюсь. Я больше люблю действовать. В нашем квартале многие женщины не могли работать: не хватало мест в детском саду. Тогда я взяла малышей сначала у одной, затем у других. Через две недели уже больше двадцати висели на моей шее. Вот это была жизнь!
Э в. Как же ты сумела добиться сразу стольких мест?
С у. А-а… Нет, я тогда как раз не работала. Я была тогда с одним скульптором. Собственно, я была его секретаршей… Не замужем за ним. Так просто… Когда он потом перекинулся на монументальное искусство, ему пришлось много ездить — на всякие конференции и совещания. А ателье пустовало чуть ли не месяцами. И я превратила его в детский садик. На ручной тележке привозила молоко и овсяные хлопья, а от прежних пиршеств остались довольно большие горшки, в которых можно было варить кашу на две дюжины ртов. Все шло прекрасно при небольших затратах и некотором воображении. Я даже не знаю, кто больше радовался — я или дети.
Э в
С у. Да его почти никогда не было дома. С тех пор как он перешел на монументалистику, он почти не пользовался ателье. Странно, да?
К у р т. И от него ты сбежала?
С у. Не-е… То был другой.
К у р т. Немного бурное прошлое, не так ли?
Э в. Курт!
С у
К у р т
С у. И прежде всего в этом.
Э в. Су, перестань… Уж не хочешь ли ты сказать, что стала революционеркой в сексуальных проблемах?
С у
Э в. Ах нет, это ты так только говоришь.
С у. Какой мне смысл только говорить.
Э в
С у. Нахожу что-нибудь новое. Я не люблю долго ждать. Не такой у меня характер, чтобы…
К у р т. Прелестно.
С у. Тебе этого не понять, Куртхен.
К у р т. Я, во всяком случае, полагаю, что эта теория не слишком годится для жизни.
С у. Бравый маленький Курт.
Э в. Ты?..
С у. О боже, мне нравились многие мальчики.
К у р т. Теперь тебе нравятся многие… мужчины?
С у. Уж можешь поверить. Но ты оказался не в моем вкусе. Поэтому я вовремя нажала на тормоза.
К у р т
С у
К у р т. Знаю, знаю. Ты была единственной девушкой в классе, которая имела отдельную комнату. Интимный уголок.
С у
К у р т. Немного самоуверенно, ты не находишь?
С у. Я просто не хотела.
К у р т. Скажи-ка… Чего ты так задаешься? Подумаешь, какая Брижитт Бардо!
Э в
С у. Прекрасно. Еще одно достоинство вашего брака. Или — нет?
Э в
С у. С белой овцы не всегда больше шерсти.
К у р т. А тебе нужно больше? Вероятно, это плохо, но я действительно не интересуюсь любовными приключениями. Конечно, другие не были такими дураками и…
Э в. Это бестактно.
С у
Не отличник, не образцовый ученик. Не бодрячок со значком Союза молодежи. Просто хороший парень. Или даже больше. Павел Корчагин из немецкой гимназии. Немножко от Эйнштейна, немножко от Дина Рида. Не очень точно, да? Но что-то такое есть. Или, может быть, совсем другое. Я не знаю…
Э в
С у. В Берлине.
Э в. И до вас дошла слава нашего детского сада?
С у. Я совершаю инспекторскую поездку. Ваш у меня в списке.
К у р т. Инспекторскую? Беда одна не ходит.
Э в
С у
Э в
С у. О’кэй!
К у р т. Я охотно переменил бы тему.
С у. О, ты еще и скромен. Похвально. А я всегда считала, что такие персонажи являются изобретением нашего телевидения.
Э в. Оставь его в покое.
С у. Я сказала что-нибудь не так?
Э в
С у. О-о-ох!.. Мне всегда нравится то, что я делаю. Иначе я бы этого не делала.
Э в. Если бы все так.
С у. А ты?.. Тебе твоя не нравится?
Э в. Частично, частично…
С у. Плохо. Полдела — это не дело.
Э в. Не дело?
У тебя есть дети?
К у р т. Ни мужа, ни детей…
Э в. Н-нет… Пожалуй, нет.
С у. Значит, всем довольна и счастлива?
Э в. Н-ну… О ком вообще так можно сказать?
С у. Хотя бы о вас. Окружены таким почетом. Чтобы уж не сказать: любовью. Тут поневоле о себе кое-что вообразишь. Можно сказать: если хочешь, чтобы люди тебя любили, то не домогайся этого, а просто делай что-то хорошее. И они всегда будут рядом.
К у р т. Как красиво!
С у. А будто нет?
К у р т. Тебе лучше знать. Одни все знают, другие могут.
С у. Ты, конечно, объединяешь в себе оба достоинства.
К у р т. К сожалению, существуют люди еще одного сорта: те, которые думают, что знают больше других.
Э в. И такой встретился тебе сегодня утром?
К у р т. Вот именно.
Э в. Причем у тебя нет никаких сомнений в том, кто прав?
К у р т. Никаких.
С у. Чего это вы?
К у р т. Ничего. Эв последнее время практикуется в искусстве расспрашивать. Такая супружеская игра. После стольких лет можно позволить себе кое-какие новшества.
С у. Расспрашивать никогда не лишне. Чтобы не пройти мимо чего-нибудь.
К у р т. Тут мне не приходится жаловаться.
С у. Сначала люди сердятся, когда их тормошат, но потом благодарят. У нас был один председатель. В голове — смелые планы, увлекательные идеи. Но еще больше — опасений. Вечно боялся, как бы своими фантазиями не сбить кого-нибудь с толку. Как бы люди не стали плохо о нем говорить, если он будет навязывать им свои идеи.
Э в
С у. Нет, это было в сельской амбулатории. В Мекленбурге. Я там жила некоторое время. Замужем за доктором. Работала ассистенткой на приеме.
К у р т
С у. За неделю до этого мы послали его на рентген, и тут как раз пришли снимки. Все было в полном порядке. И я подумала: чего этому парню не хватает, никакой рентген не покажет, но помочь ему можно. И так как он все равно был записан в этот день на прием, я решила поджечь фитиль.
К у р т
С у. Угу…
К у р т. Расскажи ее Фриделю. Если он еще придет.
С у. Нет… Ему лучше не стоит.
К у р т. Он и похуже кое-что слышал… О своих школьных товарищах.
Э в. Может быть, позвонить в гостиницу?
С у. Да, пунктуальным его не назовешь.
К у р т
Э в. И… что же?
К у р т. Главк не поддерживает меня. Эрлихер — против.
Э в. А те, внизу?
К у р т. Они имеют в лице Эрлихера рьяного адвоката.
Э в. Что они сами говорят, Курт?
К у р т. Что я, глупенький, что ли?.. Позволю заглядывать в мои карты? Еще не время.
Э в. Значит, они ничего не знают?
А когда наступит это время — по твоим часам?
К у р т. Да, понимаю: я — бездушный предприниматель. Выставляю всех за ворота.
Э в. Разве ты их не… выставишь?.. По твоим планам?
К у р т
Э в. Ты в этом уверен?
К у р т. Не только что родился.
Э в. А чего хочет Фридель?
К у р т. После известного пленума они все там думают, что Будущее сделает пока передышку и явится лишь тогда, когда мы будем готовы его достойно встретить…
С у. Фридель?..
К у р т. И этот тоже.
Э в. А ты — нет?.. Ты не боишься?.. Почему же ты держал все в такой строгой тайне — то, что ты собираешься сделать с фабрикой?.. И с ними.
К у р т. Я тебе только что объяснил.
Э в. Не очень убедительно.
К у р т. Что же тебе еще надо знать?.. Мой вариант предусматривает полную перестройку производственного процесса. С новой технологией и, следовательно, новыми профессиями. И с высвобождением большой части нынешней рабочей силы.
Э в. Но…
К у р т. Да-да, большое «но»!.. От жестокой реальности мы бежим в это удобное «но». Как будто этим можно удержать ее от перерастания в неумолимую необходимость.
Э в. Куда денутся люди, которых ты высвободишь?
К у р т. В соседние города, там большой недостаток в рабочей силе.
Э в. Тридцать, сорок километров отсюда…
К у р т. Государственные инстанции были бы своевременно информированы об этом. Подобные вещи не в моей компетенции.
Э в. Ты хочешь их превратить в бродячих рабочих?.. Каждый день два часа трястись в автобусе?
К у р т. Времена домашней индустрии давно прошли.
Э в. Они начали здесь строиться — целый новый квартал домов!
К у р т. Разве я хочу их отнять?
Э в. Курт, целые бригады специализировались, — ты сам этого требовал.
К у р т. Что они, — стали глупее от этого?
Э в. Нет, но ведь они учились для того производства, которое ты, оказывается, давно уже сдал в архив.
К у р т. Это наивный взгляд на вещи.
Э в. А у тебя… циничный взгляд!
С у. Привет!.. И это называется — «брак без ссор»? Теперь я спокойна. Вы — вполне нормальные люди.
Э в
С у
К у р т
Э в. Скорей вперед, и ни взгляда по сторонам! Пусть там кто-то подает сигналы бедствия, попав в аварию. Для тебя все это только гонка, и ты впереди, — больше тебя ничего не интересует.
К у р т. Это смешно — полемизировать против объективных закономерностей посредством нравоучений.
Э в. Я знаю, что неспособна следовать за полетом твоих высоких мыслей. У меня уже давно такое чувство, что я стала слишком мала для тебя.
К у р т
Э в
К у р т. Ты моя жена.
Э в. Жена директора — вот кто я. Это кое-что другое.
С у. Я, пожалуй, пойду…
Да?
К у р т. Она еще никогда не была такой.
С у. Может, пойти посмотреть, что с ней?
К у р т. Оставь…
С у
Жаль.
К у р т. Да-да… Выпей еще.
С у. Хорошая мысль. А ты — тоже?
Есть тут гостиница?
К у р т. Налей еще.
С у
К у р т. Пей!
С у. Кутти!.. Прекрати пить!
К у р т. Боишься, — я разбужу их там?.. Они все равно скоро спляшут на моем трупе, как бы сильно они… ни любили меня — пока еще. Они видели в моих преобразованиях свой «золотой век», и вот теперь наступит тяжелое пробуждение. Завтра утром они узнают, что им больше не платят премиальных за то, что еще вчера называлось высокой производительностью. И все это мне быстренько поставят в вину.
С у. Слушай, не разыгрывай здесь трагических сцен! Тоже мне актер…
К у р т. Банкрот я!
С у. Тогда сделай то, что говорит Эрлихер.
К у р т. Никогда!.. Сделать меркой научно-технического прогресса вечный баланс между «мочь» и «долженствовать»? Жалкую фабрику штопки и заплаток выдавать за цветущую индустрию семидесятых годов? И продолжать дальше плевать себе в душу?.. Для такого мошенничества я недостаточно хитер. Не подхожу! Не хватит способностей!
С у. Смотри-ка, там кто-то поднимается сюда!
К у р т. Пусть приходит!..
С у. Там… В темноте трудно разобрать.
К у р т
С у. Он не один там.
К у р т. Двое?
С у. Может быть, он кого-нибудь взял с собой?
К у р т. Понятия не имею. Не представляю себе, — кого.
С у. Возможно с твоей фабрики?
К у р т. Как… это?
С у. Ну, из-за вашего спора.
К у р т. Никто же не знает…
С у. Он мог же ведь с кем-нибудь поговорить.
К у р т. Ты… думаешь?
С у. Возможно.
К у р т. Проинформировал людей… Без меня?..
С у. Сейчас они уже за забором.
К у р т
С у
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
К у р т. Я пойду посмотрю…
С у. Ну вот — он все-таки идет.
Э в… Эв, разреши мне надеть, а?
Э в
С у. Мне подойдет, вот увидишь. У нас же одинаковые фигуры.
Э в. Для него?
С у. Гм…
Э в. Не спеши. Курт поведет их в гостиную. Придешь потом.
С у
Э в. О-о!.. Такой страх?
С у
Э в
Г о л о с А р т у р а. Это Пауль меня сюда затащил, товарищ директор. Он говорит: смотри, Артур, у шефа свет в окнах, опять он работает до глубокой ночи…
А р т у р. О-о… Хозяйка дома!..
Погоди, погоди, Пауль, и о тебе скажу. Ты тут неплохую роль сыграл, неплохую.
К у р т
А р т у р. Принято, товарищ директор, хотя мы и не за этим пришли, Пауль и я.
Увлечь людей — большое дело, сейчас высоко у нас ценится, и за это вам тоже — спасибо. Когда вы за дело взялись, тут оно так пошло, что не участвовать — грех.
П а у л ь
А р т у р. Я что — что-нибудь не так говорю?..
П а у л ь
С у
А р т у р. Хотите взять меня на пушку, барышня?
Товарищ директор, и Пауль, и я…
С у. И вы охотно работает на эта фабрика?
А р т у р
С у
А р т у р. Из Парижа?.. Вот как…
Разрешите?
А что — может, не понимаем мы с тобой?
С у. Скажите мне, — почему вы с охота работайт на эта фабрика?
А р т у р. Я думаю, вам этого не понять.
С у. Ну, так просвещайт меня. Чтобы я поньяла.
А р т у р
С у. Долго продолжевается, да?
А р т у р. Месяца полтора хватило бы, мадам. И, конечно уж, эту рясу пришлось бы вам снять.
С у. Что я сварила бы?
А р т у р. Как он с нами вместе работает.
С у. Да, я слышала, у вас тут дружная коллектив.
А р т у р. Точно… Коньячок хорош.
С у. И очень большая взаимная доверия, да?
А р т у р
С у. У нас рабочие никогда не знайт, что делайт директор.
А р т у р
С у. Я их провожу.
К у р т
Они… пьяны…
Э в. Немного. У них есть причина для этого.
Для тебя, впрочем, они вообще… еще не созрели. Чтобы понять твои высокие идеи и планы.
К у р т
Э в. Ты один?
К у р т. В конечном счете — да!
Э в. Ты в этом уверен?
К у р т. У меня достаточно опыта.
Э в. Запутался ты. Совсем помешался… Со своим опытом.
К у р т. Получила удовлетворение?
К у р т. Когда я тут стоял как мальчишка и не знал, что сказать?.. А что может сказать мальчик, которому дают шоколадку за то, что он паинька, и еще не знают, что он перебил всю посуду?
Э в. Ах, Курт…
С у
Они ушли. Можно уже ничего не опасаться.
Э в. Су…
С у. Ты не рада?.. Грозу пронесло, трагедия разоблачения не была сыграна. Премьера не состоялась. Пей, Эвелиночка, у тебя есть все основания. Репутация мужа спасена, а значит — и твоя.
К у р т
С у. Как жаль!.. Главный герой хочет нас покинуть.
Вот это я называю: быть мужчиной!.. Молча отбрасывает с дороги все, что ему мешает.
К у р т
С у. Я для тебя слишком шумна, мальчик?.. Кому я мешаю? Разве есть тут кто-нибудь, кому неприятно слышать то, что я говорю? Или не нравится картина, которую я рисую?
К у р т
С у. Ну вот это уж нет, мои дорогие!.. Кем угодно, но только не актрисой. Бр-р-р!.. Это для меня слишком примитивно.
Э в. Даму из Парижа ты, впрочем, сыграла с успехом.
С у. Опыт, милая Эв, опыт дает нам многое. И от Парижа у меня не плохие впечатления.
Э в
С у
К у р т. Журналистка, значит, тоже…
С у. А почему нет?.. Писать может каждый.
Сердца решали: кто за кого и кто против нас. Покончить с ожиданием сотни раз обещанных изменений, покончить с утешениями, которыми ныне потчуют людей, как две тысячи лет назад христиане потчевали обещаниями рая после смерти. Восстание — это все, и никакой больше веры утешительным тезисам старых и новых религий! Изменения подавайте сейчас же! Немедленно!
К у р т
С у
К у р т
Нет?..
С у
Э в
С у. Вот как, Эвхен?.. Он прав? Браво, сестренка, браво, — жена должна быть покорна мужу, и ты свой урок выучила хорошо. Да убоится жена…
Э в. Он прав.
С у. Обманывая людей?
Э в
С у. А ты как считаешь?
Э в
С у. Тогда постарайся выяснить.
Э в
К у р т. Что в этом плохого?
С у
Э в
С у. Ему и не приходится, Эв. Он и так знает. Он ведь мужчина. Он — руководитель. И, следовательно, прав. Его успехи, его слава — все подтверждает это.
К у р т
Э в
К у р т
Э в
С у. Ты не счастлива, Эв.
К у р т
Э в. Но ты ждешь ответа?..
Боишься его?
С у
Э в. Помолчи, Су!
С у. Он ведь совершенно уверен в тебе, Эв. И имеет все основания, не так ли?.. Имеет ведь, — или нет?
К у р т. Она повторяет твои слова, Эв.
С у
К у р т. Коньяк не пошел тебе впрок.
С у. Ваше благополучие не пошло мне впрок, голубчик, а коньяк был хорош. У вас слишком много… упрятано. Ничего не лежит на виду.
К у р т. В отличие от тебя?
С у. Такими, какими вы хотите быть, никто не может стать, оставаясь в живых. В тридцать лет уже мертвые.
К у р т. Так не тормоши трупы.
С у. Если бы ты был один дома, когда я пришла…
К у р т. Ну?..
С у
К у р т. Я догадываюсь. Оживила бы мой труп.
С у. С гарантией. И ты сам начал бы первым.
К у р т. Чтобы наверстать упущенное?
Э в
К у р т. Не отнимай у нее иллюзию ее неотразимости.
С у
Э в
К у р т
Э в. Да.
С у
К у р т
С у. Я этого и не делаю, мой маленький Курт. Не очень то она меня интересует, ваша жизнь. Что мне до того?.. И не смотри таким потерянным.
К у р т
С у
К у р т. Будет лучше, если ты уйдешь.
С у. Все, я уже затихла.
Э в. Где ты будешь ночевать?
С у. Это не так важно.
К у р т
Э в
С у
Э в
С у. Я вам сегодня здорово помешала?
К у р т. Не стоит об этом говорить.
С у. Я уже было подумала…
К у р т. Не беспокойся.
С у
К у р т. Ты же хотела переодеться.
С у. Боишься, Куртхен?.. Мы ведь не одни. Эв сейчас вернется.
К у р т. Что с тобой творится?
С у. А ты себя?.. И Эв?.. До чего довел?
К у р т. А-а, ладно…
С у. Ты считаешь меня очень… безнравственной?
К у р т
С у. Опять врешь. Но я это принимаю.
К у р т. Вот и прекрасно.
С у. Мне доставляет удовольствие — ходить не в масть.
К у р т. Тебе это подчас удается.
С у. Чтобы люди раскрывали свои карты.
К у р т. А иначе они этого не делают?
С у. А разве делают?
К у р т. Метод, во всяком случае…
С у. Не традиционный. Но действенный.
К у р т. И что тебе с того?
С у. Интересно.
К у р т. Прелестная игра. Для тебя. И всегда удается?
С у. Нужно знать правила игры.
К у р т. Тут ты, безусловно, на высоте.
С у. Не могу пожаловаться.
К у р т. А другие должны это терпеть. Как пешки в твоей игре?
С у. Не-е… Я совсем не такая.
К у р т. Ах?! Как можно ошибиться в человеке.
С у. Я ведь люблю людей. Нет, правда. Что мне не нравится, так это их идиотские привычки и вся эта ерунда — иногда они сами уже не замечают, какими отвратительными становятся. Для меня глупость — это как прыщ на физиономии.
К у р т. И ты лечишь их от этих прыщей?
С у. Я с удовольствием довожу их до белого каления. Настолько, что у них язык начинает заплетаться. Но под конец они становятся здравомыслящими.
К у р т. Благодарю.
С у. Хотя вы оба и твердые орешки.
К у р т. Надеюсь, с другими у тебя был больший успех?
С у. Ты очень благороден, Курт, да?
К у р т. Прыщи на физиономии.
С у. Ну, я и говорю… В этом смысле — гадкие ребята. Жалкие хвастуны. Некоторое время я все это терпеливо слушала. Потом мне надоело. И, скорее уже ради них самих, я решила кое-что предпринять, чтобы поставить их на место. Таким ребятам лучше всего было показать, каковы они на самом деле. И я их пригласила в одно воскресное утро. Сузанна позаботится обо всем необходимом, сказала я им, приходите только вовремя, дорогие ухажеры, — место вы найдете, не настолько уж вы бестолковы… Они пришли. И чуть не упали в обморок. Сузанхен сидела на травке в чем мать родила, одетая только… в часы на руке. И, приветливо улыбаясь, пригласила гостей к столу.
К у р т. И больше никого при этом не было?
С у. Нет, но оба кобелька многое дали бы за то, чтобы хоть кто-нибудь был и им не надо было бы сидеть там только со мной. Они не знали, что сказать, куда спрятать глаза. Давайте налегайте на еду, кавалеры, — сказала я им, — я очень люблю быть гостеприимной. Может, вам чего не хватает, сукины дети, так скажите, — и продолжала дальше в том же духе.
К у р т
С у. Во всяком случае, оба сидели, как на иголках, как двое юных монашков и не прикоснулись к еде.
К у р т
С у. До чего же они были унижены, эти парни!
К у р т
Все дело в деталях, в деталях, дорогая Сузанна, но мы их сейчас восстановим, — смотри только внимательно, и ты все вспомнишь.
Приводи себя в порядок и оденься. Я имею в виду платье, — платье я имею в виду…
Э в. Оставь ее.
К у р т
Э в. Что тебе было здесь нужно?
С у
К у р т
Может быть, она тебе скажет, — чего она от нас хотела?
Э в. Разве мы не школьные товарищи?
С у. Я вовсе не разведена. Мой муж врач. И у меня масса времени. Отвратительно много свободного времени. Я ведь только жена. И я все время думаю, все время выдумываю, какой мне хотелось бы быть. Я уже тысячу раз убегала от этого своего «слишком много свободного времени». Но тоже только в своих мыслях. Не взаправду.
К у р т. Не взаправду?.. Все — фантазии?
С у. Не все.
Э в
С у. Я прочитала о его успехах в газете. Может быть, у него на фабрике найдется что-нибудь для меня, — подумала я…
К у р т. Что у меня может быть?
С у. Что-нибудь.
К у р т
Э в
К у р т
Э в
Я уложила ее в постель.
К у р т. Все еще ревет?
Э в. Как дитя. Но это хорошо.
К у р т. Нервный криз. Изнеможение звезды после сольного выступления.
Э в. А как оплатим его мы?
К у р т. Что?
Э в. Какой монетой?
К у р т
Э в. Но могло бы и быть.
К у р т. Все — ложь!
Э в. Но… красивая. В каком-то смысле.
К у р т
Э в. Разве ты не хотел повесить свои откровения на стену?
С каких пор мы стали такими, Курт?
Почему мы стали такими?
К у р т. Мы?.. Какими?
Э в
К у р т. На помощь ей приходит фантазия.
Э в. Ты ни в кого не веришь, Курт. Только в себя.
К у р т
Э в. Ничего не было.
Два года назад.
Он был совсем другой. Не такой, как ты. Только не спрашивай, какой.
Э в. Я считала минуты, когда удавалось с ним поговорить. Была счастлива, когда молча шла рядом.
Не смотри на меня так… Ничего не было… Или нет, все-таки… Иногда я верила в то, что решусь изменить тебе. Говорила себе, что уже только этими мыслями я обманываю тебя. А раз так — почему нет?
К у р т
Э в
Но ты прав. Я тщательно скрывала. Этого не должно быть, вбила я себе в голову. Ради наших детей, этого не должно было быть.
К у р т
Э в. Да. Все-таки… Были минуты, когда я… была полна решимости пойти к нему. Когда думала, что вправе поставить мое чувство выше всего. Была уверена в этом. И не испытывала стыда… в эти минуты.
К у р т
Э в. Ах, какой благородный герой…
Это же было уже два года назад.
К у р т. Наш брак был… в такой опасности. А я даже не знал.
Э в. А я и не говорю, что это угрожало нашему браку. Но это могло бы сделать его… более осознанным.
К у р т. Нет…
Э в. Это ты только так говоришь.
К у р т. Определенно нет, Эв.
Э в. Су сказала бы: ты была дура, Эв, что не сделала этого. Обворовала себя.
К у р т. Она так и сказала.
Э в. Можешь ты сделать что-нибудь для нее?
К у р т. Если она в самом деле захочет.
Э в. Когда мы были студентами, у нас часто не оставалось ни пфеннига до стипендии. Но мы чувствовали себя богатыми.
К у р т. У нас было одинаковое представление о мире…
Э в. …каким мы его хотели видеть.
К у р т. Каким мы бы его сделали.
Э в. Мир начинается с нас самих. Об этом-то мы и забыли.
К у р т. По моей вине?
Э в
С у. Вы не слышали звонка?.. Телефон звонил.
Э в
С у. Я подошла… Очень долго звонил, и громко.
К у р т. Извини, Су…
С у. Это был он…
С у. Он завтра утром придет на фабрику. А тебя просил собрать все руководство. Так он сказал.
К у р т. Су!
Э в. Итак… Все-таки… Запоздалый триумф? Который все… отменяет?
Когда пришли эти двое… Ты не знал, кто идет и нет ли Фриделя с ними. И испугался?
Испугался… товарищей по работе?
К у р т. Он не любитель длинных заседаний, я думаю.
Э в. Нет?
К у р т
Э в. Но это ж кружной путь. И мне еще нужно купить продукты на субботу и воскресенье.
К у р т
Э в. Удастся это тебе?
К у р т. Я постараюсь…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Драматургия Германской Демократической Республики зарождалась в трудной обстановке, и становление ее было сложным процессом. Как хлебное зерно, пустившее корни в скудной земле, ищет живительный источник, так и немецкий театр после краха фашизма с великим трудом нащупывал те подспудные гуманистические элементы, которые могли стать основой для нового театрального творчества. Кровавая война, развязанная немецким империализмом, оставила после себя не только груды развалин и горы трупов — она совершенно изуродовала культуру Германии. Три четверти театральных зданий было разрушено. Значительная часть актеров погибла на войне. Эмиграция развеяла по всему миру многих видных антифашистских драматургов и режиссеров. Широкие слои народа и многие деятели искусства подверглись развращающему действию фашистской идеологии. Отвратительный культ нордически-германских героев и безоговорочное подчинение бесчеловечной клике фюрера попрали гуманизм и демократизм искусства. Все это привело к деградации и полному оскудению немецкого театра. Фашизм систематически культивировал духовное, моральное и художественное разложение богатой гуманистическими традициями, всемирно значимой немецкой театральной культуры. Сегодня нам кажется чудом, что антифашистским и социалистическим деятелям искусства при поддержке советских товарищей удалось за несколько послевоенных лет расчистить эти духовные руины и подготовить благоприятную почву для развития нового театра в ГДР. К середине пятидесятых годов большинство театральных зданий в стране было восстановлено. Знаменитый «Дейче театр» в Берлине уже через год после окончания войны открыл сезон драмой Лессинга «Натан Мудрый», воскресившей гуманистическое направление в репертуаре немецкого театра. В конце сороковых годов сценические площадки получили «Комише опер» и вновь созданный «Берлинер ансамбль». Под художественным руководством Вальтера Фельзенштейна и Бертольта Брехта коллективы этих театров начали те реалистические творческие эксперименты, которые впоследствии принесли им мировую славу. Возродилась театральная жизнь и в других городах ГДР. Театральные студии в Берлине и Веймаре растили молодые актерские кадры. В эти же годы была ликвидирована бесперспективная система коммерческих театров, и театры перешли из рук частных владельцев в собственность народа. Теперь при поддержке социалистического государства в театре начали работать постоянные труппы. В напряженной острой полемике с буржуазным декадентским театром Западной Германии, в репертуаре которого преобладали американские, английские и французские «модернистские пьесы», ведущие художники театра ГДР в своей сценической деятельности постепенно осваивали метод социалистического реализма. Наиболее передовые авторы и режиссеры изучали и перенимали опыт советского театра, и прежде всего метод К. С. Станиславского.
Тогда же сформировались и новые принципы репертуарной политики, ставшие затем определяющими для прогрессивного антифашистско-демократического театра в ГДР и послужившие основой для дальнейшего развития социалистического национального театра. Классические произведения Гёте, Шиллера и Лессинга были наконец очищены от фальсификации и раскрыты в своей гуманистической и демократической сущности. Заняла свое подобающее место на сценах наших театров и великая драматургия Шекспира, Мольера и Гольдони. Были заново открыты традиции русского реалистического театра, воплощенные в драматургии Чехова, Островского, Гоголя. Произведения раннего пролетарско-революционного немецкого театра, связанного с именами Бертольта Брехта и Фридриха Вольфа, драмы Горького, Вишневского, Погодина, Тренева, Билль-Белоцерковского и других стали теперь доступны немецкой публике. Немалое влияние на это духовное обновление оказали также современные пьесы Арбузова, Алешина, Катаева, Розова, Штейна и других. Отражая жизнь нового общества, общества, за которым, будущее, они имели решающее значение для утверждения принципов социалистического гуманизма.
В противоречивый и трудный процесс художественного преобразования театра ГДР энергично включились передовые немецкие писатели. Ведущее место заняли Бертольт Брехт, Фридрих Вольф и Иоганнес Р. Бехер, вернувшиеся из эмиграции. Рядом с ними и учась у них выросло молодое поколение драматургов с собственным взглядом на проблемы современности.
До середины пятидесятых годов в нашем театре вполне естественно преобладала антифашистская тема. Пьесы о выдающихся исторических личностях — «Томас Мюнцер» («Thomas Müntzer», 1953) Вольфа, «Жизнь Галилея» («Leben des Galilei», 1938—1939) Брехта, пьесы об опыте первой пролетарской революции — «Дни коммуны» («Tage der Commune», 1948—1949) Брехта — помогли людям понять исторический смысл коренных преобразований, происшедших в Европе после второй мировой войны. В то время одной из важнейших задач драматургии и театра оставалось раскрытие причин возникновения фашизма и изображение самоотверженной борьбы участников Сопротивления — «Зимнее сражение» («Winterschlacht», 1952) Бехера, «Дьявольский круг» («Der Teufelskreis», 1942) Циннер, немецкая премьера пьесы Вазенборна «Нелегальные» («Die Illegalen», 1945) и «Профессор Мамлок» («Professor Mamlock», 1934) Вольфа. Пьес, посвященных проблемам строительства нового общественного строя, в ту пору было немного. Но уже первые, художественно еще недостаточно зрелые пьесы — «Кацграбен» («Katzgraben», 1953) Штриттматтера, «Бургомистр Анна» («Bürgermeister Anna», 1950) Вольфа, — рассказавшие об ожесточенных классовых схватках, о борьбе с пережитками фашизма, о доблестных делах «активистов первого часа», укрепляли самосознание и веру в себя передовых демократических сил страны.
В пятидесятые годы, с утверждением основ социалистического строя, развитие сценического творчества в ГДР вступило в новую фазу. Позиции социалистических сил в театре укрепились. Утвердились новые, демократические методы руководства и подлинный коллективизм в работе трупп. Накопление опыта молодыми режиссерами, театральными художниками и актерами плодотворно сказалось на достижениях таких театральных центров, как Берлин, Дрезден, Лейпциг, Веймар, способствовало становлению новых разнообразных по жанру театральных ансамблей в других городах республики и тем самым расширило радиус действия современной молодой социалистической драматургии. На протяжении пятидесятых и шестидесятых годов она — наряду с советскими пьесами и пьесами драматургов социалистических стран — все больше становилась идеологической и эстетической основой театрального репертуара.
Если в начале этого периода главной темой современных пьес было лишь признание героем нового строя, его «приход к социализму», то к концу шестидесятых годов центральной художественной темой все чаще является «становление человека в социализме». В пьесе Хайнера Мюллера «Рвач» («Der Lohndrücker», 1958) новатор Балке ведет борьбу с теми рабочими, которые в свое время шли за Гитлером; героиня пьесы Хельмута Байерля «Фрау Флинц» («Frau Flinz», 1961) проходит тяжелый путь познания, прежде чем обретает светлую жизненную перспективу в новом строе.
Постепенно писатели все больше начинают ориентироваться на те человеческие конфликты, которые возникали непосредственно в новых условиях жизни, и разрешать их в социалистическом духе.
Такие драматурги, как Клаус Хаммель, Хельмут Заковский, Райнер Керндль, Хорст Заломон, Пауль Грациг и Фолькер Браун, выявили проблемы, порождаемые повседневностью главным образом в сфере семьи, в дружеских и интимных отношениях, в рабочих коллективах.
Четким фоном драмы Хаммеля «Ровно в девять у «русских гор» («Um neun an der Achterbahn», 1964), затрагивающей проблемы молодежи, является специфическая ситуация в Германии. Существование двух различных политических систем приводит героев Хаммеля к пониманию того, что они — с их любовью, с их надеждами — не могут парить в неком нейтральном пространстве, но должны сделать выбор между буржуазным миром и миром социализма.
С середины шестидесятых годов заметно возрастает интерес писателей к жизненным конфликтам молодежи. Драмы «Шалопай» («Lorbass», 1967) Заломона и «Окольными путями» («Umwege», 1970) Грацига с большим успехом были поставлены на многих сценах ГДР. Молодые герои этих пьес, родившиеся и выросшие уже при социалистическом строе, ищущие своего пути в жизни, вызвали страстные споры среди публики.
Тогда же, в шестидесятые годы в драматургии ГДР намечается новый и всесторонний подъем. Это касается как разработки сюжетов, так и совершенствования стилистических средств. Если раньше современная пьеса была представлена прежде всего «серьезным жанром», то теперь появились комедии, водевили и сатирические ревю. В таких комедиях, как «Фрау Флинц» и «Мориц Тассов» («Moritz Tassow», 1965), их авторам Хельмуту Байерлю и Петеру Хаксу удалось ярко изобразить общественные преобразования в ГДР во всей их сложности и противоречивости.
Эти пьесы вызвали оживленную дискуссию о месте острой комической политической драмы в современном социалистическом искусстве. Без них были бы немыслимы такие современные драмы, как «Грузчики» («Die Kipper», 1972) Фолькера Брауна, представителя самого младшего поколения писателей ГДР, с ее жизнеутверждающим радостным фоном. Даже Райнер Керндль, чьи пьесы до сих пор носили серьезный и трагический характер, отдал дань остроумно-ироническому тону в своей пьесе «Я встретил девушку» («Ich bin einem Mädchen begegnet», 1969).
По-иному стали трактоваться историческая и антифашистская темы: «сиюминутная» актуальность и фактографичность отошли на второй план. С одной стороны, наметилось стремление драматургов к философскому осмыслению исторического материала, нередко в комическо-сатирическом духе, как, например, в драме-ревю «Господин Шмидт» («Der Herr Schmidt», 1969) Гюнтера Рюккера. С другой стороны, наблюдается глубокое проникновение драматургов в личные судьбы героев. В пьесе Райнера Керндля «Странное путешествие Алоиза Фингерляйна» («Die seltsame Reise des Alois Fingerlein», 1966) очень силен комический элемент. У Альфреда Матуше в его оптимистической трагедии «Песня моего пути» («Lied meines Weges», 1966) основным средством выразительности становится поэтическая символика. «Процесс в Нюрнберге» («Der Prozess in Nürnberg, 1967) Рольфа Шнейдера — попытка использовать жанр документальной драмы для исторического анализа. О многообразии литературных жанров тех лет свидетельствуют, наконец, инсценировки сказок, приобретшие новое качество под пером Хайнца Калау в пьесе «Кувшин с маслинами» («Ein Krug mit Oliven», 1966). В то же время произошло новое открытие античных драм и сюжетов и их адаптация для современного социалистического театра.
Представленные в настоящем сборнике пьесы — это вехи развития молодой, двадцатипятилетней драматургии ГДР. Мы попытались здесь вкратце очертить некоторые ее тенденции, но окончательного суждения о ее развитии в семидесятых годах вынести еще нельзя. Однако все указывает на то, что процесс ее созревания неуклонно продолжается. Расцвет творческих индивидуальностей, развитие литературных жанров, проявившихся в шестидесятые годы, — залог того, что в ближайшие десятилетия драматургия Германской Демократической Республики достигнет крепкой, здоровой зрелости.
Надежный художественный фундамент, на котором смогла развиваться молодая социалистическая драматургия, был заложен революционным созвездием — Бертольтом Брехтом. Фридрихом Вольфом и Иоганнесом Р. Бехером. В классовых битвах двадцатых-тридцатых годов и в период эмиграции они разрабатывали основы пролетарского революционного театра и социалистической литературы.
Если Вольф, создавая пролетарский театр, использовал традиции классической аристотелевой драмы, то Брехт продолжал линию эпической мировой драматургии и развивал новую манеру игры. Бехер внес свой вклад в развитие новых культурно-политических и эстетических предпосылок прежде всего своими теоретическими очерками «Усилия» («Bemühungen», 1952—1955) и тем самым заложил основы революционной немецкой послевоенной литературы. Все трое приняли большое личное участие в оживлении и развитии театра ГДР как художники и деятели культуры. (Поскольку Брехт и Бехер в пятнадцатитомном издании литературы Германской Демократической Республики представлены отдельными томами, здесь мы остановимся более подробно лишь на творчестве Фридриха Вольфа.)
Драматург и прозаик Вольф (1888—1953) происходил из буржуазной либеральной семьи. Уже после первой мировой войны молодой врач и писатель находит свой путь в жизни — из буржуа, питающего утопичные иллюзии, он становится сознательным борцом-социалистом. Его девиз: «Искусство — это оружие». Все его сорокалетнее творчество было посвящено классовой борьбе. Писал ли Вольф на историческую, антифашистскую или современную тему, в центре его произведений всегда стоят сознательные борцы — герои, которые утверждают свою правоту, увлекают за собой других, способствуют социальному прогрессу. Об этом свидетельствуют его драмы о Крестьянской войне: «Бедный Конрад» («Der arme Konrad», 1924) и «Томас Мюнцер»; о революционных боях солдат и рабочих: «Матросы из Каттаро» («Die Matrosen von Cattaro», 1930) и «Флоридсдорф» («Floridsdorf», 1935) и пьеса «Профессор Мамлок», разоблачающая фашизм. После войны в своем сценарии для фильма «Совет богов» («Der Rat der Götter», 1950) Вольф разоблачил тайные методы немецких военных преступников, которые с помощью США спасали и расширяли свои монополии. В комедии «Бургомистр Анна» он страстно поддерживал прогрессивные силы в строительстве новой демократической жизни. Политически зрелый, признанный, опытный художник, Вольф ратовал за то, чтобы на сценах ГДР появилась современная пьеса, и в пятидесятые годы это существенно способствовало преодолению традиций старого буржуазного театра. В конце сороковых и в пятидесятые годы его пьесы ставились особенно широко.
Самой значительной и известной пьесой Вольфа является «Профессор Мамлок», о трагедии крупного врача и гуманиста, еврея, который до самой смерти боролся за человеческое достоинство и справедливость. Написанная под непосредственным впечатлением от захвата власти фашистами, пьеса была впервые поставлена на немецкой сцене только в начале 1946 года в разрушенном голодающем Берлине. Отсюда она прошла по многим театрам ГДР, рассказывая о сопротивлении фашизму лучших людей немецкого народа.
Герой пьесы — типичный буржуазный гуманист, жертва самообмана, человек, тешащий себя надеждой, что капиталистическое государство — это воплощение демократической справедливости и потому оно само откажется от фашистских «перегибов». Слишком поздно он осознает свое заблуждение и начинает безнадежную борьбу в одиночку. Перед лицом смерти профессор Мамлок вынужден признать, что его сын, присоединившийся к организованному Сопротивлению, выбрал единственно правильный путь.
Драматург рисует дифференцированную и соответствующую истине картину общественно-политической ситуации тех лет. Он разоблачает гитлеровский фашизм как открыто террористическую, бесчеловечную диктатуру и одновременно показывает, что большая часть немецкого народа своей пассивностью открыла путь реакции. Изображение группы Сопротивления, организованной сыном профессора Рольфом; образ молодой женщины-врача Инги и особенно заключительные сцены гибели Мамлока — четкое выражение идеи, что единственным выходом является боевое антифашистское движение народного фронта, объединяющее все гуманистические и демократические силы.
Тему борьбы с фашизмом продолжают разрабатывать многие послевоенные драмы. В качестве примера можно назвать «Песню моего пути» Альфреда Матуше. Хотя и Вольф и Матуше использовали в качестве основного материала события 1932—1933 годов, каждый из них подошел к решению темы по-своему.
Если Вольф уделил особое внимание изображению социальных причин и фона событий, то Матуше, писавший три десятилетия спустя, при социализме, исходил уже из того, что политические причины возникновения фашизма публике известны.
Вольф ставит в центр действия проблему непосредственного политического выбора своих героев, пользуясь для создания драматического образа резкими, контрастными красками.
Матуше вникает в психологические мотивы поступков своих персонажей и применяет пастельные, поэтические тона и оттенки выражения.
Поэт и драматург Альфред Матуше (род. 1909) вместе с Харальдом Хаузером, Геддой Циннер, Гюнтером Вайзенборном и другими принадлежит к среднему поколению писателей ГДР, которые после войны следуют в своем творчестве политическим заветам «старых мастеров» — Вольфа, Брехта и Бехера. Послевоенная драма «Деревенская улица» («Die Dorfstraße», 1955), поставленная в середине пятидесятых годов и прошедшая с большим успехом, привлекла к Матуше внимание театрального мира. Своеобразие его художественного стиля и языка обогатило нашу драматургию новыми поэтическими красками.
Поначалу пьесы Альфреда Матуше представляли для многих театров немалые трудности — их не понимали. Понадобилось время, чтобы за кажущимся недраматизмом ситуаций разглядеть глубокий социально-психологический смысл его драм, открыть богатство человеческих взаимоотношений, оценить символически опоэтизированное содержание и суметь все это перенести на сцену.
Тонкий психологизм Матуше свидетельствует о влиянии на него поэтики Германа Гессе, но идеалистический, романтический гуманизм учителя не мог удовлетворить его. Матуше интересуют не умозрительные, а конкретные социальные причины человеческих конфликтов, и это определяет его проповедь жизненно активного гуманизма.
Центральный персонаж его пьесы «Песня моего пути» — молодой рабочий и поэт Фред, — несмотря на всю свою сентиментальность и замкнутость, находит путь к политическому действию. Беспартийный рабочий, он рискует всем, даже жизнью, ради спасения товарищей-коммунистов. Несомненно, немалую роль в этом играет и его любовь к юной коммунистке Герте. Доверие, готовность к самопожертвованию, любовь — все эти чувства для Фреда, как и для Матуше, возможны только на основе сознательной активно антифашистской жизненной позиции.
Все произведения писателя нацелены против фашизма и образуют единый цикл, в котором отражены различные отрезки истории Германии. Так, драматический рассказ о политическом прозрении молодых людей в «Песне моего пути» повествует о захвате власти фашистами в 1933 году. В пьесе «Хмурый человек» («Regenwettermann», 1966) — о солдате, который отказался участвовать в расстреле польских евреев, — события происходят в канун нападения фашистов на Советский Союз. А драма «Деревенская улица», в которой сельские рабочие расправляются с фашиствующими помещиками, рассказывает о переломе, совершившемся после войны. Позиция воинствующего гуманизма прослеживается во всех пьесах вплоть до последней — «Мыс волнений» («Kap der Unruhe», 1970) — на современную тему — и отражает поэтическое кредо автора: бороться против варварства и бесчеловечности империализма, против мира одиночества и отчаяния. Матуше верит, что человек в силах построить мир гуманности, дружелюбия и счастья.
Этот новый мир после войны создавался в борьбе ценой страданий, но со светлой верой в его несокрушимость. Отобразить его в произведении искусства стало задачей более молодого поколения писателей ГДР, прежде всего таких, как Хельмут Байерль, Райнер Керндль, Хайнер Мюллер и Хельмут Заковский. Если во многих пьесах тех лет тема политического переворота решалась еще плакатно, в лоб, то позднее в таких пьесах, как «На исходе ночи» («Am Ende der Nacht», 1953) Харальда Хаузера и «Рвач» Хайнера Мюллера, решение темы осуществляется через художественно полнокровные образы, драматические ситуации, поэтически насыщенные сюжеты.
В пьесе «Рвач» Мюллера (род. 1929) впервые в новой драматургии ГДР мы встречаемся с образом сознательного рабочего. Прототипом новатора Балке послужил известный в те годы передовик труда. В пьесе художественно отображен противоречивый процесс становления социалистического сознания рабочих, их упорная, мужественная борьба с опасными, реакционными силами и постепенный переход на сторону антифашистского демократического строя. Для этой пьесы драматург избирает необычайно емкую композицию. Ситуации и поступки персонажей резко и непосредственно противопоставлены. Конфликты показаны во всей их политической остроте. Ломка мировоззрения и принятие решений происходят неожиданно. В этом раннем произведении можно увидеть тот своеобразный независимый стиль в композиции сцен и структуре диалогов, который впоследствии станет для Мюллера типичным.
Уже своей инсценировкой «Десять дней, которые потрясли мир» (1957), сделанной на материале документальной книги Джона Рида, пьесой «Корректура» («Die Korrektur», 1958) и драмой «Рвач» Хайнер Мюллер проявил себя как способный драматург. Последовавшие далее обработки античных сюжетов «Филоктет» («Philoktet», 1965), «Геракл 5» («Herakles 5», 1966), «Гораций» («Horatier», 1969) и шекспировской драмы «Макбет» («Macbeth», 1972) представлялись театрам спорными и в то же время увлекательными. Но не подлежит сомнению, что они послужили новым импульсом к раскрытию наследия мировой драматургии.
В своей пьесе «Женская комедия» («Weiberkomödie», 1971) Хайнер Мюллер берет под юмористический обстрел пережитки, связанные с непониманием роли женщины в строительстве социализма. На этот раз драматург выступает в комедийном жанре. Здесь он после многолетнего перерыва возвращается к современной теме. Драматические произведения Хайнера Мюллера отличаются не только многообразием тем и жанров. Его разносторонность свидетельствует о том, что Мюллер — писатель философского плана. Он не ограничивается показом явления — его увлекает поиск глубинных причин человеческих конфликтов. С годами меняется тональность пьес Мюллера. На смену ранним трагическим произведениям приходят произведения более светлые, проникнутые мотивами любви ко всему прекрасному на земле, провозглашающие неисчерпаемость творческих сил освобождающегося и освобожденного человека.
Если Хайнер Мюллер показывал прежде всего тяжелые и трагические стороны жизни первых послевоенных лет, то Хельмут Байерль (род. 1929) умел увидеть веселые и комические стороны того же времени. Его комедия «Фрау Флинц» в изображении персонажей представляет собой новое качество по сравнению с драмами пятидесятых годов Хаузера, Заковского и Мюллера. Байерль уже не довольствуется «моментальными снимками» характеров, типичных для своего узкоограниченного времени, — он прослеживает развитие героев в перспективе крупных исторических сдвигов. Это дает ему возможность гораздо пластичнее показать формирование нового современного героя как личности. При этом Байерль преодолевает старую, изжившую себя буржуазную теорию комедии, по которой строят еще иные драматурги свои пьесы. Он открывает новые, порожденные новыми социальными условиями комедийные ситуации и типажи. Комедия «Фрау Флинц» по сравнению с первым опытом Байерля «Теорема» («Die Feststellung», 1958) значительно более зрелое произведение. Мамаша Флинц и товарищ Вайлер — персонажи, чьи поступки заслуживают критического отношения, не подвергаются «уничтожающему высмеиванию», как в старых комедиях. Это образы наших современников, вызывающие у нас горячую симпатию, несмотря на все ошибки и недостатки. Мамаша Флинц, этот поэтический антипод брехтовской мамаши Кураж, пытается защитить своих детей от нового развивающегося государства рабочих и крестьян, для этого она пользуется средствами, оправдывавшими себя в эксплуататорском обществе. Как и мамаша Кураж, она теряет своих детей. Но виной тому не бесчеловечная, все уничтожающая война: дети фрау Флинц не погибают — они уходят от нее строить новый, социалистический мир.
Коммунист Вайлер — один из первых художественно убедительных образов партийного работника, появившихся на театральной сцене ГДР. Столкновения и конфликты между своенравной фрау Флинц и верным долгу коммунистом Вайлером Байерль толкует как противоречивые, но творческие взаимоотношения народа и государственной власти. Даже приводя своих героев к драматической ситуации, автор не изменяет поставленной перед собой цели — вскрыть живую диалектику нашего времени, показать зрителю красоту и разум созидателя нового общества. Не случайно эта комедия принадлежит к числу тех пьес, которые наиболее часто ставятся на нашей сцене.
В противоположность Мюллеру, чей емкий диалог несет большую драматическую нагрузку и математически выверен. Байерль пишет в легком, но не менее глубоком пародийном ключе. Не случайно поэтому Байерль с успехом выступил как переводчик комедий выдающегося ирландского драматурга Шона О’Кейси «Пурпурный прах» («Purple dust», 1964) и др.
Ярко выраженными комедийно-критическими чертами отличаются и последующие пьесы Байерля. Они направлены против отсталых элементов в социалистическом обществе и против политических реакционеров на мировой арене.
Вдумчивое отношение к миру, как у Байерля, видим мы и у Петера Хакса (род. 1928) и Гюнтера Рюккера (род. 1924). Хотя все они отправляются от Брехта, каждый из них творчески в своеобразной оригинальной манере развивает эстетические принципы и комедийный стиль своего великого учителя, который, как известно, считал, что удовольствие мыслить — одна из самых продуктивных сил человечества.
Петер Хакс, сын адвоката, члена социал-демократической партии, в середине пятидесятых годов переселился из Федеративной Республики Германии в ГДР. Уже тогда ему было ясно, что за позолоченным фасадом западного «экономического чуда» царят дух и власть старых, реставрированных общественных сил. Его антиимпериалистическая позиция с каждым годом все больше сближалась с социалистической. Выходец из другой общественной среды, он слишком мало знал условия жизни в ГДР, чтобы в своей первой пьесе на современную тему, «Заботы и власть» («Die Sorgen und die Macht», 1958—1962), убедительно для зрителя отразить новые жизненные конфликты. Его более поздняя комедия «Мориц Тассов», рассказывающая о социальных преобразованиях в деревне после 1945 года, при всей своей односторонности все же уловила важные тенденции сложных классовых боев тех лет.
Большое значение имели его исторические комедии пятидесятых годов и его обработки античных сюжетов «Мир» («Der Frieden», 1962), «Амфитрион» («Amphitryon», 1969). Иронически-критическая позиция драматурга по отношению к эксплуататорам и поджигателям войны, наметившаяся в его ранних исторических комедиях, в более поздних пьесах обрела концептуальную зрелость и оформилась в своеобразный художественный стиль.
Пьеса «Открытие индийской эры» («Entdeckung des indischen Zeitalters», 1954) — это критическое исследование роли Колумба в период раннего капитализма. В антивоенной драме «Сражение под Лобозицем» («Die Schlacht bei Lobositz», 1956) и в комедии «Мельник из Сан-Суси» («Der Müller von Sans-Souci», 1958) Хакс, обращаясь к истории Германии, атакует прусский милитаризм и легенды, созданные вокруг фигуры «справедливого великого короля» Фридриха II. На примере Лобозицкого сражения Хакс вскрывает подоплеку изощренных методов одурачивания народа и вербовки солдат, чтобы показать всю бессмысленность грабительских войн, еще никогда не приносивших добра простому человеку.
В комедии «Мельник из Сан-Суси» Хакс показывает, как не следует переоценивать легенды о доброте короля Фридриха II, предназначенные для реабилитации дискредитированной прусской системы. Фабула комедии построена на одной из тех историй, которые некогда заполняли страницы школьных хрестоматий. Драматург толкует взятый им рассказ по-новому, разоблачая демагогичность его истинного политического содержания. Сначала «добрый» Фридрих использует мельника, чтобы публично разыграть спектакль, который должен продемонстрировать справедливость и милосердие его величества короля. А потом последнего работника, оставшегося у мельника, забирают в солдаты, обрекая беднягу мельника на верное разорение. То обстоятельство, что Хакс избрал сюжетом комедии классический пример манипулирования общественным мнением, наталкивающий на аналогию с известными методами современных угнетателей, говорит о способности драматурга зримо представить самую суть общих закономерностей эксплуататорского общества. Комедийные сцены Хакс строит на «исторических анекдотах». Он владеет отточенным комедийным диалогом, текст отличается большой философской глубиной. Для его стиля характерны ироническая недоговоренность, умение вывернуть наизнанку ситуации и взаимоотношения персонажей. Здесь чувствуется брехтовская школа, влияние исторического метода Брехта. Оно ощущается и в своеобразной языковой ткани, придающей его пьесам особую остроту и блеск.
Несколькими годами позже Гюнтер Рюккер вновь поднимает тот же круг тем своей комедией «Господин Шмидт». Если Хакс взял на прицел пресловутого знаменитого Фридриха Великого, воспеваемого реакционерами за его экспансионистскую восточную политику, то Рюккер направил острие своей сатиры на Фридриха-Вильгельма IV, который при всех его романтических наклонностях подавил буржуазную революцию 1848 года. Хакс развенчивает пруссачество в его расцвете, Рюккер освещает период его упадка. Прусский король Фридрих-Вильгельм IV ради сохранения своей власти препятствует всякому политическому и интеллектуальному движению в стране. Для острастки буржуазных либералов, пугая их «опасностью слева», он принимает решение учинить судебный процесс над немногочисленными тогда еще коммунистами.
И вот маленький полицейский шпик Штибер получает большое задание раскрыть заговор против короля и империи. Но, невзирая на все усилия, на разведывательные поездки из Берлина через Лондон в Париж, все труды испытанных полицейских и фальсификаторов пропадают даром — им не удается собрать юридически необходимый обвинительный материал. На Кёльнском судебном процессе против коммунистов в 1852 году Штибер и король стоят с пустыми руками — им нечего сказать. Политический провал налицо. Через сто двадцать лет этот первый в мировой истории антикоммунистический процесс не только вызывает смех, но и очень злободневно воспринимается.
Рюккер разрабатывает эту историческую тему с язвительным остроумием полемиста и свойственным марксисту ясным пониманием сущности явлений. Он вскрывает политические махинации реакционного правительства и крючкотворство буржуазных судей, методы и приемы которых сохраняются их сегодняшними преемниками в антикоммунистической деятельности. Пьеса Гюнтера Рюккера — не документальное произведение, хотя она построена на историческом материале и предполагает определенное знание современниками исторических событий. Своим комическим, гротескным «представлением» он побуждает зрителей вместе с ним диалектически осмыслить происходящее на сцене и сделать определенные выводы.
«Немецкое представление с полицией и музыкой», как автор называет в подзаголовке комедию «Господин Шмидт», обязывает нас видеть в ней не столько произведение, созданное по правилам строгой классической драматургии, сколько сатирическое обозрение. Сила воздействия этой пьесы — в ее острых сатирических сценах, в изящном пародийном диалоге.
Помимо театральной драматургии Гюнтер Рюккер большое внимание уделяет радиоспектаклям, документальному и игровому кино. Надо сказать, что его драмы «Господин Шмидт» и «Сосед господина Санчо Пансы» («Der Nachbar des Herrn Pansa», 1969) — обработка драмы А. Луначарского «Освобожденный Дон Кихот» — отличаются своим оригинальным литературным и драматическим стилем.
Комедии Хельмута Байерля, Петера Хакса и Гюнтера Рюккера продолжили ту традицию немецкой литературы, которая после Лессинга и Гёте почти заглохла, что объясняется особенностями немецкого исторического развития. Эту традицию в немецкой драматургии возродил Бертольт Брехт. Хакс и Рюккер избрали жанр комедии, чтобы рассчитаться с отечественной историей, с теми реакционными силами, которые систематически культивировали антидемократический дух слепого верноподданничества, рассчитаться с той идеологической и нравственной традицией, которую смог взять на вооружение гитлеровский фашизм.
Для многих писателей решение темы социалистической современности с середины шестидесятых годов связано с тем, что жизнь выдвинула новых героев не только с особыми чертами характера и конфликтами, но и с новыми моральными качествами. Клаус Хаммель, Райнер Керндль и Пауль Гранит создали образы, противостоящие декадентским образам вырождающегося человека, характерным для западной буржуазной драматургии.
Биографии Хаммеля (род. 1932) и Керндля (род. 1928) имеют много сходного. Оба начинали как журналисты и активисты Союза молодежи, оба участвовали в строительство нашей республики и много лет писали критические статьи о театре. Оба в центр своей эстетической концепции ставят вопрос: в какой степени каждый отдельно взятый человек использует условия социалистического строя, чтобы развиваться как личность и быть достойным высоких нравственных требований нашей эпохи? Они пишут о социалистической морали — в лучшем значении этого слова.
При всей их общности тематика и манера письма Керндля имеют свои особенности. Керндль, прошедший войну и переживший плен, сталкивает своих героев с прошлым. Только преодоление прошлого позволяет человеку обрести новую, надежную жизненную позицию при социализме. В пьесе «Тень одной девушки» («Schatten eines Mädchen», 1961) воспоминание о польской девушке, убитой во время фашистской оккупации, заставляет членов немецкой семьи сделать политический и моральный выбор. В пьесе «Его сыновья» («Seine Kinder», 1963) старый коммунист спрашивает себя, удалось ли ему воспитать своих детей в тяжелые годы нацизма честными и стойкими людьми, которые не подведут, не опозорят себя при социализме. В пьесе «Странное путешествие Алоиза Фингерляйна» («Die seltsame Reise des Alois Fingerlein», 1967) Керндль, прослеживая тяжкий путь молодого немца через все испытания военного и послевоенного времени, решает актуальные общественные задачи.
Пьесы «Я встретил девушку» («Ich bin einem Mädchen begegnet», 1969), «Когда придет Эрлихер?» («Wann kommt Ehrlicher?», 1971) посвящены важной современной теме. Критическое, подчас даже остроироническое изображение мелкобуржуазного потребительского, эгоистического поведения некоторых наших современников дает ясное представление о моральных принципах драматурга.
Персонажи его последней пьесы сталкиваются друг с другом в острых конфликтах, они обрисованы с большой психологической убедительностью. Талантливый и дальновидный директор завода, Курт дома в своей семье ведет себя как самодур, эгоист, считающий свою жену слишком неразвитой, чтобы понять его крупные производственные проблемы. И, только оказавшись в трудном положении, он понимает, что она — достойный и равный ему партнер и настоящий друг. Оба приходят к тому, что только откровенность, только искренность и доверие могут уберечь семью и сделать ее счастливой.
Почти все истории Керндля разыгрываются в узком интимном кругу, объективные социальные моменты действуют только как фон. Он очень точно и тщательно высвечивает отношения и противоречия между малым и большим миром людей. Его исходные драматические ситуации поначалу кажутся неподвижными, но постепенно они развертываются в напряженные динамические столкновения. Персонажи подчас подробно развивают свои соображения, но вдруг теоретический спор оборачивается внутренним конфликтом. Драматург очень ненавязчиво предлагает то или иное решение, не декларируя его как окончательное или хотя бы правильное.
Если в драмах Керндля всегда в какой-то степени присутствует прошлое, то у Хаммеля в центре внимания всегда настоящее — современные образы, современные ситуации. Его наиболее популярная пьеса — «Ровно в девять у «русских гор». В основу сюжета положен действительный случай — история молодой девушки Сабины, которая была вынуждена сделать выбор между двумя матерями и двумя спутниками жизни. Мы видим, как из наивной, беззаботной девчонки она превращается в умудренную горьким опытом зрелую женщину. Мы знакомимся с молодым партийным секретарем Морицем, который еще только учится работать с людьми, понимать людей. Мало есть современных драм, где так убедительно и выпукло — на примере судьбы одного человека — была бы художественно отражена актуальная политическая ситуация в Германии.
Пьеса Хаммеля свободна от поверхностных, схематических представлений о двух противоположных общественных системах, обусловливающих два различных образа жизни. Диалоги Хаммеля исполнены прелести и остроумия живой разговорной речи. Его персонажи не столь психологически многогранны, как персонажи Керндля, но зато их отличает юношеская сила, непосредственность, органичность. Тема молодежи проходит через все его драмы. Он лучше других писателей сумел уловить образ жизни молодежи и при этом избежать приземленности, упрощении.
Если Хаммель во всех конкретных ситуациях, в которые попадают его герои, постоянно подчеркивает радостную сторону жизни, то в пьесах Пауля Грацига (род. 1935) на первый план выступает трагический момент.
Еще в своем первом произведении «Мальва» — инсценировке рассказа Горького — Грациг показал, что умеет видеть серьезные, сложные жизненные проблемы. В своей пьесе «Окольными путями» («Umwege», 1970), опираясь на приобретенный художественный и творческий опыт, он пытается разобраться во внутренних субъективных проблемах развития трудной молодежи наших дней. Грациг ведет поиск правильных педагогических методов. На первый взгляд эта пьеса, действие которой происходит в молодежной исправительно-трудовой колонии в ГДР, ничего не имеет общего с противопоставлением двух образов жизни: буржуазного и нового, социалистического. Но если вдуматься — автор здесь резко восстает против жестокости и анархизма, невежества и безнравственности, против этих пережитков старого отжившего времени, которые еще и сегодня являются почвой для рецидивов фашистского мировоззрения. Пауль Грациг, много лет проработавший воспитателем в исправительно-трудовой молодежной колонии, не только хорошо знает, о чем думают и что чувствуют молодые люди. Он знает также, что вести успешную борьбу за души трудных подростков можно, лишь руководствуясь разумными, основанными на взаимном доверии и большом терпении воспитательными методами. Писательская манера Грацига, его психологизм, напоминает стиль его учителя Альфреда Матуше.
За последние два десятилетия наряду с театром для взрослых вырос и окреп детский и юношеский театр. До 1945 года в Германии ставились только непритязательные инсценировки сказок в буржуазном вкусе и стиле. Таким образом, юношескому театру Германской Демократической Республики пришлось самому создавать свою, отвечающую новым требованиям, литературу и свое искусство инсценировки. Новые театры для детей и юношества были организованы в Берлине, Лейпциге, Галле и Магдебурге. К ним на помощь пришли театры для взрослых. Все это, вместе взятое, создало условия для полноценных постановок. Накапливался опыт инсценирования, росли молодые кадры. Сегодня в репертуаре детских и юношеских театров — современные и исторические пьесы, классические произведения и сказки. Особенно следует отметить постановки классических сказок, педагогическая цель которых — преподать детям простые нормы морали и дать элементарные знания об обществе. В отличие от пятидесятых годов, когда сказочный материал подбирался чаще всего по его абстрактно гуманистической направленности, и начала шестидесятых годов, когда он подвергался вульгарно-социологической обработке, во второй половине шестого десятилетия начала завоевывать себе место новая концепция театральной сказки. Теперь уже к сказке не притягивали насильно политических мотивов, не приспосабливали ее механически к сцене, но поэтически раскрывали ее внутреннюю, философскую сущность.
В эту работу включились и такие видные лирики, как Хайнц Калау и Хайнц Чеховский. Сказки обогатились поэтическим содержанием. Подобные спектакли были интересны и взрослым. Яркий пример тому — пьеса Хайнца Калау (род. 1931) «Кувшин с маслинами» («Ein Krug mit Oliven», 1966). Автор воспользовался старой персидской сказкой, чтобы в художественной форме рассказать о волчьем законе антагонистического классового общества, в котором человек человеку не может быть другом. Миру дельцов и угнетателей он противопоставляет мир бедняков и угнетенных, в котором еще возможна истинная дружба. В сцене, где мальчик выступает в роли судьи, автор показывает два диаметрально противоположных представления о праве. Постановка этой пьесы в берлинском «Театре дружбы» помогла преодолеть ложное мнение, что для детского театра во всех случаях нужна особая драматургия в «детском стиле».
Драматурги ГДР, создав образ борца против фашизма, образ освобожденного человека и сознательного строителя нового общества, четко противопоставили свое искусство буржуазному искусству с его искаженным, деформированным изображением человека. Они творчески следуют традициям, идущим от Бертольта Брехта и Фридриха Вольфа, и отображают, но мысли Горького, эпоху радикальной ломки старой жизни, эпоху пробуждения у человека чувства собственного достоинства и сознания силы действительно изменить мир.