© Миронина Н., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

Дом стоял так, что его было видно со всех сторон. И если идти со стороны Пушкинской площади, и если стоять на Никитской у церкви Большого Вознесения, и если вздумаешь свернуть с Садового кольца и пойти в сторону Патриарших прудов. Дом казался огромным, но при ближайшем рассмотрении в нем был всего один подъезд и пять этажей. Зато крышу его украшал треугольный готический фронтон. Многочисленные экскурсии, которые ходили по этим улицам, неизменно останавливались перед этим домом и экскурсоводы говорили одно и то же:

– Вас не должен обмануть внешний вид этого дома. Флигели, которые находятся справа и слева, к нему отношения не имеют. Они являются самостоятельными строениями. Но, по правде говоря, внутри сообщаются с ним лестничными переходами. А еще интересен фронтон, выполненный в готическом стиле. Тимпан фронтона являет из себя барельеф. Он изображает сцену одного из сражений Александра Македонского.

Экскурсанты тянули головы – разглядеть битву не удавалось, но общий вид удивительного дома вызывал шум в рядах.

Историю этого дома можно было прочитать в архитектурных и исторических справочниках, но что было правдой, а что неким преувеличением, уже никто не знал. В описываемое нами время этот дом состоял полностью из коммунальных квартир, жильцы которых давно мечтали перебраться поближе, например, к Строгино, чем оставаться в историческом центре, но с туалетом на три семьи.

Семья нашей Героини, Киры Заболоцкой, занимала в старом доме несколько комнат. Это обстоятельство вызывало вечно тлеющую зависть соседей по этажу. А когда отец Киры в одной из комнат поставил маленькую электрическую плиту, соседи возмутились громко. Долго они шуршали по углам, неодобрительно покачивали головами. Строго смотрели вслед Заболоцким, а потом устроили общее собрание. Устроили его на общей кухне в такое время, когда из всей семьи была только школьница Кира и ее лежачая бабушка.

– Кира, не вздумай ходить туда. Мать с отцом разберутся, – тихо говорила бабушка. Она чувствовала свою вину, что долго болеет, никак не умрет, не даст покоя семье. Ее никто никогда не упрекал, более того, поддерживали и лечили всеми способами. Но в понимании старой женщины «достойно уйти» означало уйти до того, как тебя начнут проклинать родственники.

Кира ничего не ответила, но на собрание пошла. Она была в школьной форме с блокнотиком в руках.

– А мать-то где? – спросил ее сосед.

– Где положено быть в это время взрослым сознательным людям. На работе, – вежливо ответила Кира.

Народ запыхтел.

– Что с ней говорить?! Сопля! Мать и отца к ответу призвать надо! – забухтел сосед. Он был неплохим мужиком, но погнобить ближнего за компанию обожал.

– Если вы по поводу плитки электрической, то она поставлена для бабушки. Бегать каждый час за теплой кипяченой водой тяжело. Да и шумно. Потом сами же соседи будут возмущаться. Мы там не готовим. Мы только воду греем.

– А если кипятильником пользоваться?

– Это противоречит противопожарной безопасности, – сказала Кира и заглянула в блокнот.

В блокноте ничего не было, но жест произвел впечатление.

– Погодите, бабушке много лет. И болеет она, сами знаете, раком. Потерпите.

Соседям стало стыдно.

– Вот привязались! – воскликнул с укором тот же самый сосед и гаркнул: – Расходитесь, нечего нервы человеку давить.

Результатом этого собрания стало несколько банок варенья, бутылочка облепихового сока, домашние грибы и прочие гостинцы. Каждый, кто передавал угощение, говорил:

– Алевтине Петровне здоровья. Если чем-то помочь, сготовить – только скажите.

Родители долго удивлялись переменам, пока бабушка не рассказала, как было дело.

– Кира все уладила. Молодец, без скандала.

Москва всегда умела удивительным образом примирить людей. Во всяком случае, сделать их соседство комфортным. Когда пришло время записывать девочку в школу, родители Киры, недолго думая, отвели ее в ближайшую. По иронии судьбы, эта оказалась самая лучшая, самая известная школа города. Английский здесь начинали учить со второго класса, был свой бассейн и спальный корпус для продленки. Сюда приезжали иностранные делегации, а члены правительства привозили сюда своих детей и внуков. Родителей Киры эти обстоятельства не впечатляли. Их радовало то, что школа была близко и Кира могла бы приходить и кормить бабушку обедом. Кира воспринимала это нормально – у каждого члена семьи должны были быть обязанности, а при необходимости каждый приходил на помощь другому. Кира не стесняясь отпрашивалась на десять минут раньше с урока.

– Мне надо успеть домой, за бабушкой поухаживать, – говорила она учительнице. Все в классе понимали, что речь идет не только об кормлении, но и перемене пеленок.

Характер у Киры был строгий, и одноклассники сразу это почувствовали. Над ней не пытались подшучивать и не пытались сделать изгоем. К тому же Кира с первых же дней не терпела конкуренции в учебе.

Как-то ее родителей вызвали в школу.

– Понимаете, создается нездоровая атмосфера среди одноклассников. Мы задаем один параграф выучить, Кира выучивает два. И опережает всех. Она уже знает, что будет на следующем уроке. Может, не стоит гнаться за количеством знаний? Может, стоит обратить внимание на усвояемость материала? На качество запоминания? – сказала классная руководительница.

– Так и обратите внимание, – спокойно сказал отец, – это ваша задача. Если плохо помнит, дайте нагоняй. А нам-то что? Глаза ей завязывать? Пусть занимается, как ей нравится! Она же не двойки получает.

«Школа» не нашлась, что ответить, и Киру оставили в покое. К пятому классу у нее не было практически четверок. К восьмому стало ясно, что единственный претендент на золотую медаль – Кира Заболоцкая. Родители, как только поняли, что дочь учится хорошо, перестали интересоваться, чем там она занимается, чем увлекается. Они вообще не ходили на школьные собрания – им было некогда. Вся их жизнь проходила в заботах и хлопотах. Болели родители, родственникам в деревне нужна была помощь. Работа в ночную смену у отца, сверхурочные и подработка у матери. Нужны были деньги, лекарства, одежда в эпоху дефицита. Кира рано вошла в самостоятельную жизнь – ключ на шее от квартиры, обед в школьной столовой, бабушка на руках, а еще хлеб и молоко из ближайшего универсама. Ее саму это устраивало. Кира не роптала, когда она единственная из класса не ехала на экскурсию в Ленинград. Она не ходила на школьные вечера, потому что мать и отец работали в ночную смену. А бабушку нельзя было оставить одну. Она пропускала торжественные мероприятия, потому что не было у нее нужной юбки и нужных колготок. Для нее это было не пустяком, просто досадным временным недоразумением. Из всех трудностей, с которыми сталкивалась ее семья, Киру раздражало только одно – внезапность проблемы, неготовность родителей встретить очередное несчастье во всеоружии.

– Мама, давай откладывать деньги? По чуть-чуть, – как-то предложила она матери.

– Это невозможно, – вздохнула мать, – у тети Гали в деревне забор надо ставить. Она одна, помочь некому.

Заболоцкая промолчала. В этой устоявшейся семейной системе она чувствовала изъян. Но никак не могла понять, где было это слабое звено. Только однажды, выйдя в суровый мороз на улицу без варежек, про себя решила, что она будет жить по-другому. Нет, она будет отзывчивой, она будет помогать родственникам, но покупка рукавиц за два рубля пятьдесят копеек не будет для нее чем-то катастрофичным. Как покупка нового холодильника взамен старого, внезапно сломавшегося. «Невозможно жить в ожидании неприятностей. Надо их предвидеть и быть готовым к ним», – решила она про себя.

Кира никогда не спорила с родителями. Она не докучала им расспросами, претензиями. Она никогда ничего не просила. И взрослые привыкли к такому ее поведению. Через несколько лет, когда она повзрослеет и отец с матерью попробуют ее поучать, она скажет им:

– Я буду поступать только так, как сочту нужным. Я никогда не была камнем у вас на шее. Я всегда и во всем помогала. Но моя жизнь будет отличаться от вашей.

Родители обидятся – они любили Киру и делали все необходимое, чтобы она росла нормально. Но тот груз, который везли эти взрослые, придавил и ее, их дочь.

В школе Кира тяжело сходилась со сверстниками. Она несколько презрительно наблюдала за их интересами, их увлечениями. Она по семейным обстоятельствам не могла полноценно участвовать в жизни класса, а потому противопоставила обычной подростковой беспечности свою преждевременную взрослость. Это отдаляло ее от сверстников еще больше.

Единственной подругой в классе была Лиля Мельникова, хотя более непохожих людей надо было поискать. На фоне неискренней игры школьной администрации в демократию, когда делался вид, что разницы между внуком министра и сыном рабочего ЖЭКа нет, дружба Киры и Лили была яркой иллюстрацией обратного. Лиля Мельникова, с ее импортными канцелярскими принадлежностями, портфелями, с ее обувью, пальто и дубленками, и Кира Заболоцкая, которая в последние два года в школе носила материнское пальто фабрики «Камышев», являли собой ту самую знаменитую картинку про социальные контрасты. Но самое удивительное, что девочки дружили крепко и искренне. Кира была самой желанной гостьей в доме Мельниковых, а мама Лили – Тамара Леонидовна при каждом удобном случае звонила матери Киры. Казалось, Мельниковы взяли шефство над Кирой, но сделали это так, что даже самый пристрастный наблюдатель не понял бы этого.

Лидером в этой паре, как легко догадаться, была Кира. Лиля уступила ей первенство без споров и обид.

– Ты умнее меня. И взрослее. Даже мама моя так говорит, – сказала как-то Лиля. Они были в шестом классе и собирались пойти в чебуречную на соседней улице. Сложив мелочь в общую кучу, Кира сказала:

– Знаешь, чебуреки – это баловство. По одному съедим, но не наедимся. А у нас еще два урока труда. Лучше пойти в «Аист» и взять по комплексному обеду.

Лиля обожала чебуреки, но согласилась, не раздумывая. Она знала, что Кира всегда принимает верные решения.

Первые их размолвки начались тогда, когда мальчики вдруг стали обращать внимание на Лилю. В тот год вообще все пошло кувырком. Уже в середине сентября двоих ребят вызвали на педсовет за то, что они принесли пиво в школу. Старшеклассницам запретили приходить в школу без формы, а уроки плавания стали проходить отдельно – мальчики по вторникам, девочки – по четвергам. Начальная и средняя школа осталась позади, начиналась полная интриг и открытий старшая школа. Именно в это время Лилю стал провожать из школы Стасик Воронцов. Стасик был мальчиком красивым, но совершенно, как сказали бы сейчас, безбашенным. Справиться с ним не мог даже отец, известный кинорежиссер. Отчим пытался подружиться, чем делал еще хуже. Стасик сел на шею и семье, и школе. Мать его, актриса, была вечно занята.

– Воронцов за мной ходит, – как-то поделилась Лиля с подругой новостью. – А еще звонит и узнает, что задали.

– Можно подумать, он уроки делать будет, – фыркнула Заболоцкая.

– Вот именно, – поддакнула Лиля и тут же добавила: – Он неплохой парень. Только с ним некому заниматься. Дома вечно пусто, мама на гастролях, отец на съемках. Отчим… Отчим. – Тут Лиля совсем как взрослая махнула рукой.

– Со мной тоже некому заниматься, и что? – возразила Кира.

– Но это же ты! – воскликнула Лиля. – Тебе, кроме учебы, ничего не интересно. А Стасик… Он такой любознательный, он вечно куда-то ходит.

– Шляется, а не ходит, – сказала Кира, – я его вечно на бульваре вижу. Сидит с парнями на скамейке и ржет в голос.

– Ну, это бывает… – вздохнула Лиля, – но все же…

– Все же он тебе нравится? – прищурилась Кира. – Такие идиоты всем нравятся.

– Он – красивый.

– И дурной. Думает, что его кормить до ста лет будут.

– Знаешь, он в кино меня позвал, – помолчав, сказала Мельникова.

– Иди в кино. И давай попробуй пообщаться, убедишься, что я права. А пока я тебе мешать не буду. – Кира развернулась и пошла в сторону своего дома.

Лиля растерялась. Дома она все рассказала своей матери.

– Ты представляешь, она просто ушла.

Тамара Леонидовна очень уважала Киру, давно отметив ее здравый смысл и абсолютно взрослый подход к жизни.

– Ну, я бы, наверное, не ушла от подруги. Из-за мальчика ссориться глупо. Но по существу Кира права. Воронцов так себе парень. Столько историй с ним уже было и все они с неприятным душком.

Лиля огорченно замолчала. Недели две она ходила из школы вместе с Воронцовым, а на третью сказала ему:

– Стас, не провожай меня больше. Я начинаю ходить на дополнительные занятия, времени совсем не будет.

Воронцов отстал, а на следующий день Кира ее спросила:

– Ну что?

– Дурак он, целоваться лезет и вообще такие вещи говорит…

Заболоцкая хмыкнула:

– Я же тебе говорила.

Так они дошли до десятого класса. Лиля, натура романтическая, мечтательная, не спешащая взрослеть, и Кира Заболоцкая, которая скрежетала зубами – так медленно, ей казалось, идет время. Она спала и видела, как закончит школу и вырвется во взрослую жизнь.

Лиля Мельникова – подруга героини – выросла в несколько иных условиях. Ее отец, Петр Вениаминович Мельников, был человеком занятым – руководство одним из московских строительных трестов было делом хлопотным, отнимало силы и время. Семья Мельниковых жила в центре Москвы, в прекрасном элитном доме. В те далекие застойные времена башни из светлого кирпича в историческом центре Москвы заселялись людьми номенклатурными, занимавшими большие посты. В подъезде дома Мельниковых проживали три министра, один военачальник и пара инструкторов ЦК партии. Все семьи сохраняли дружеские отношения «на расстоянии». Все были любезны, обменивались новостями, но в тесные отношения не вступали. Петр Вениаминович всегда наставлял жену:

– Можно случайно что-то сказать. Слово вылетит – не заметишь. А толковать его будут на разные лады.

Мельников не был трусливым. Не был он и очень осторожным, мог при случае начальству возразить, но соседские сплетни и пересуды были для него страшнее всего. Он помнил, как его отца в тридцатых посадили за обычный разговор о продуктах в магазинах. Удивительно, что карьере эта память не помешала, храбрости не убавила, но среди соседей прослыл человеком замкнутым, немногословным.

Мать Лили была библиотекарем по призванию. Муж обеспечивал семью, в доме был достаток и ездить каждый день на работу необходимости не было. Но Тамара Леонидовна, несмотря на уговоры мужа, упрямо ездила на другой конец Москвы в одну из крупнейших библиотек Москвы. Она была заведующей отделом художественной литературы. В коллективе говорили, что «ей делать нечего», «бесится с жиру» и «наряды показывает». Последнее было отчасти верным – мама Лили приходила всегда в модных костюмах и платьях. Югославские сумки, немецкие сапоги, финские пальто – она меняла к зависти дам-коллег. Зарплаты библиотекарей были маленькими, у спекулянтов они не могли покупать дефицитные вещи в те времена. И мужей, которые могли доставать талоны в «тайную» секцию ГУМа не было. Поэтому Тамара Леонидовна выглядела королевой среди скромных сотрудниц. Впрочем, все единогласно признавали, что специалист она хороший, работает добросовестно, не опаздывает и частенько задерживается, подменяя других коллег. Одним словом, работа у Тамары Леонидовны была интересной, «с перчиком».

Лиля, дочь Мельниковых, училась в известной московской школе. Одноклассники были примерно из таких же семей. Впрочем, школьная жизнь девочки не отличалась от большинства ее сверстников. Может, только музыку немного другую она могла слушать, да и джинсы для нее не были чем-то удивительным.

Воспитанием занималась мать, поэтому к пятнадцати годам Лиля была не только отличницей, но и умела готовить, шить, прилично играла на пианино и пела нежным голосом советские лирические песни. К десятому классу мать задумалась было о женихах, но дочь ее опередила.

Лиля ехала в автобусе к учительнице английского языка (английский входил в обязательный список навыков и знаний, которыми должна обладать девушка из интеллигентной семьи. К тому же Тамара Леонидовна хотела, чтобы дочь училась в инязе и работала в солидной внешнеторговой организации). Проезд тогда стоил пять копеек, но у Лили не оказалось денег. Вывернув все карманы, она, покрасневшая от стыда, уселась в конце автобуса, но водитель все увидел и громко потребовал оплатить проезд. Он говорил в микрофон, все оглядывались на Лилю, а Лиля что-то тихо бормотала себе под нос. Водитель с какой-то издевкой несколько раз повторил:

– Я ничего не слышу, что вы мне говорите. Оплачивайте проезд!

Лиля была готова тут же выйти из автобуса, но, во‐первых, она не знала не будет ли это бегством, а во‐вторых, промежуток между остановками был длинным.

Эта мука продолжалась бы бесконечно, если вдруг не встал высокий парень, который опустил в кассу пятачок, оторвал билет и отдал его Лиле. А вслух сказал:

– Перестань волноваться. Подумаешь, пятак.

Лиля, все еще пунцовая, сказала:

– Спасибо.

Водитель еще бросал гневные взоры в зеркало заднего обзора, их могли наблюдать пассажиры, ехавшие впереди, но Лилю это больше не трогало. Более того, ее внимание было поглощено молодым человеком, который пришел ей на помощь. Первым делом она пообещала этот самый «пятачок» вернуть.

– Вы не волнуйтесь, скажите, куда вам деньги привезти, – вежливо спросила Лиля.

– Да не надо никаких денег, – смутился парень.

– Как же, как же… – пробормотала Лиля.

– Так, не надо. Пять копеек – это всего лишь пять копеек. И моя стипендия не заметит нанесенного урона, – рассмеялся он.

– Как вас зовут? – спросила Лиля и покраснела до слез. Получалось, она сама знакомилась с парнем. Это в ее представлении было совершенно недопустимо. Одно дело в школе с мальчиками-одноклассниками быть на короткой ноге, а другое дело – взрослый парень, в автобусе…

– Стас, – ответил тот, – а тебя?

– Лилия. Но все зовут меня Лиля.

– Это хорошо, – кивнул Стас, – Лиля – это хорошо, а то Лилия – очень длинно.

– Да, я согласна с тобой. И мне имя мое нравится.

Они проехали еще пару остановок, и Лиля спохватилась:

– Я выхожу на следующей, у меня занятия здесь. Урок.

Стас кивнул:

– Мне еще пилить и пилить. У нас «лабы» в другом корпусе.

– «Лабы»? – удивилась Лиля.

– Лабораторные работы. Студенческий жаргон.

– Понятно. Пока. Спасибо еще раз. И я бы деньги отдала…

– Нет, не надо, – махнул рукой Стас и вдруг спросил: – А ты всегда этой дорогой ездишь на свой урок?

– Да, раз в неделю. Если ничего не меняется у педагога.

– Тогда через неделю в этом автобусе, договорились?

Мельникова покраснела. «Он что, шутит? Он же через полчаса забудет о том, что мы ехали вместе!» – подумала она, но вслух сказала:

– Попробуем! Может, и встретимся!

– Обязательно встретимся, – рассмеялся Стас, – если, конечно, ты лодырничать не будешь и урок свой не пропустишь.

– Не пропущу. – Лиля стала пунцовой.

В этот раз ее педагог по английскому языку Алла Иосифовна удивлялась рассеянности своей лучшей ученицы. В дверях, прощаясь, она ей сказала:

– Понимаю, третья четверть тяжелая, сложная. Сил мало, весна на носу, зима вымотала. Но ты все равно держи темп. Не расслабляйся. Потом легче будет.

– Хорошо, – быстро ответила Лиля и зачем-то соврала: – У меня третий день голова болит и контрольные сплошные.

– Понимаю, понимаю, – кивнула Алла Иосифовна.

К автобусной остановке Лиля бежала бегом – ей казалось, Стас должен поехать обратно, после своих лабораторных работ. Уже на остановке она вспомнила, что денег у нее нет. Покрутившись и пропустив автобус, она пошла пешком. Ей не хотелось, чтобы на нее опять накричали или, что еще хуже, высадил контролер.

Дома она была очень поздно – родители уже раза три позвонили Алле Иосифовне. Та тоже обеспокоилась и сбегала на остановку, расспросила ожидающих автобусы людей.

– Не волнуйтесь, она, наверное, решила пешком пройтись. Жаловалась, что уже третий день болит голова, – успокаивала родителей встревоженная Алла Иосифовна.

Когда Лиля своим ключом открыла дверь и вошла в прихожую, отец так рявкнул, что хрустальные подвески люстры вздрогнули.

– Ты где шляешься? – закричал он.

Мать тут же отозвалась испуганным шепотом:

– Перестань, соседи услышат, разговоры пойдут.

Это был правильный ход – разговоров и огласки Мельников не хотел, а потому стих.

– Ты объясни дочери, что нервы у нас не железные. Что мы волнуемся и сегодня у нас прибавилось седых волос! – буркнул Мельников и скрылся в своем кабинете.

– Лиля, как так можно?! – развела руками мать.

– Как?! Я задержалась всего на полтора часа. И я не шляюсь! Я забыла деньги на автобус и шла пешком. В метро же точно не пустят… там турникет. Я устала, замерзла, а вы еще кричите!

А тихая и послушная до сей поры Лиля вдруг повысила голос и обнаружила возмущение. И мать вынуждена была согласиться – дочь не давала до этого никаких поводов для беспокойства. Наоборот, приходилось ее выгонять на школьные мероприятия. «Девочка взрослая, зачем мы так на нее накинулись! Но это все от волнения!» – подумала она.

– Послушай, надо уметь дружить, надо общаться, надо ладить со сверстниками! – говорила мать.

Лиля только пожимала плечами – она ладила и дружила. Но ей было скучно среди девочек, которые большую часть времени посвящали разговорам о мальчиках и косметике. Лиле хотелось проводить время, занимаясь более интересными делами. Она одна ходила в музей, иногда ходила на концерты. И подруга у нее была, одноклассница. Они вместе ездили учиться танцам. Кира была чем-то похожа на Лилю. Она не любила безделье, была любопытна и энергична.

– Знаешь, меня так долго ругали, что я бездельница, что я ленива, что даже когда сделаны все уроки и дополнительные занятия, я не могу спокойно сидеть на месте.

– Та же фигня, – кивала Лиля, – мне тоже говорили, что надо быть чем-то занятой. Вот теперь и занимаюсь так, что времени нет свободного совсем.

Девочки тогда вздохнули, не понимая, что этот темп им привит на всю жизнь. И что благодаря этой родительской науке они добьются многого и рядом с ними будут такие же волевые, подвижные люди, с которыми гораздо интереснее общаться, чем с теми, кто не знает, куда себя деть от безделья и тоски.

В этот же вечер Лиля на родителей обиделась. Она быстро сделала домашние задания и легла спать. Только оставшись, наконец, одна, Лиля дала себе волю – подробно, до мельчайших деталей она вспоминала события сегодняшнего вечера – как вышла из дома, как села в автобус, как стал орать водитель, и, наконец, как этот незнакомый парень заплатил за нее и познакомился с ней. Лиля вспоминала его лицо, одежду, руки. Она вспоминала, как они попрощались и эти его последние слова о том, что они обязательно встретятся через неделю в этом же автобусе и в это же время. «Этого не может быть! – думала про себя Лиля. – Во‐первых, автобусы не ходят по расписанию. Они опаздывают или приходят раньше. Сама сколько раз это замечала. Во‐вторых, он может не поехать на эти свои лабораторные. И в третьих, самое главное, он может забыть, что сам же говорил. Он просто забудет, что встретил ее, Лилю, десятиклассницу без пяти копеек на проезд в автобусе».

– Пусть все случится, пусть все случится, пусть все случится! – забормотала Лиля, сжавшись в комок под одеялом. Ей так хотелось, чтобы этот самый Стас оказался в том же автобусе. Она понятия не имела, что они друг другу скажут, но ей отчаянно хотелось, чтобы все сбылось и встреча состоялась.

На следующий день она умудрилась получить тройку по алгебре. Это было так удивительно, что весь класс притих, когда математичка недоуменно произнесла:

– Вот это да! Мельникова?! Лиля?! Это как понимать?! Мы же две контрольные уже написали на эту тему. И у тебя пятерки по обеим.

– Я… У меня голова очень болит вот уже третий день! – Лиля долго не думала над ответом. В самом деле, она же не могла сказать, что вместо уравнений в голове этот самый Стас и она пытается вспомнить, какого цвета у него глаза. А еще она думала, что она наденет, когда поедет на урок английского.

– Я исправлю. Я отвечу вам на следующей неделе, можно? – пробормотала она. Но глаза она опустила, поскольку никакого расстройства плохой отметкой у нее не было. Наоборот, они светились от предвкушения встречи и от осознания, что ей впервые назначили свидание. Да, вот так необычно, но все же…

После уроков она выскочила из школы первой и помчалась к Кире. Та была уже дома и убирала свою комнату.

– Знаешь, терпеть не могу делать уроки, когда грязно.

– У вас грязно не бывает, – машинально ответила Лиля. Подобные разговоры случались регулярно. Кира была помешана на чистоте.

– И все же… лучше убрать.

– Кира, оставь в покое швабру и ведро. Мне нужно кое-что тебе рассказать.

– Пару получила? – поинтересовалась подруга.

– Трояк. Не пару. А как догадалась? – изумилась Лиля.

– Не знаю, ты взбудоражена. И глаза бешеные.

– Нет, дело не в трояке, хотя и в нем тоже. Понимаешь, со мной вчера такое случилось!

– Рассказывай. – Кира наконец поняла, что у подруги действительно важные новости.

– Ты же знаешь, что раз в неделю я езжу к «англичанке», к Алле Иосифовне? Так вот…

И дальше Лиля, подробно останавливаясь на деталях, рассказала все события вчерашнего дня. Кира слушала внимательно, не перебила, не остановила, даже когда подруга, рассказывая, пошла по второму кругу. Наконец, Мельникова выдохнула:

– Короче, через неделю мы должны встретиться с ним в этом же автобусе.

– Это вы так думаете, а автобус и водитель могут думать и планировать иначе, – пробурчала Кира. Потом она намазала детским кремом руки и серьезно посмотрела на подругу.

– Зачем тебе это надо?

– Что? – удивилась Лиля.

– Этот парень, это свидание. Которое и не свидание. Представь, ты войдешь в автобус. Он там сидит, потому что в другой корпус едет, тебя не узнает, поскольку студентам школьницы неинтересны. У него в институте, знаешь, сколько девиц.

Лиле не понравилось, что говорила Кира, и не понравилось слово «девицы». «Я, например, не «девица». Я – девушка. Выпускница школы. Вообще, это пошлость какая-то – «девица». Вслух она сказала:

– Знаешь, ничего страшного, если мы и встретимся. Подумаешь… Человек меня выручил. Он ездит на этом автобусе. И мне надо на занятия.

– Если так считаешь, зачем ко мне пришла? – спросила Кира.

– Ну… – растерялась Мельникова, – рассказать, поделиться…

– Поделилась. Мое мнение узнала, – констатировала Кира.

Лиля уловила в голосе Киры раздражение.

– Ты даже ни одного вопроса не задала! – воскликнула она. – Может, ты что-то не поняла.

– Да все я поняла! – усмехнулась Кира. – Тебе дали пятачок, а ты подумала, что тебя пригласили на свидание. Ты просто очень серьезно относишься к ерунде.

Лиля поняла, что Кире рассказывать этого не надо было. Кира позавидовала. «Как я могла забыть!» – про себя ойкнула Лиля, Кира считает себя некрасивой и всегда воюет с мальчишками. Первой начинает говорить обидные вещи. Лиля была свидетельницей подобных сцен и как-то сказала:

– Зря ты так, к тебе хорошо относятся, а ты своим высокомерием и грубостью наживаешь врагов.

Кира усмехнулась:

– Мне их хорошее отношение не сдалось.

Лиля удивилась. Киру красавицей назвать было нельзя, но высокий рост, худоба, умение грациозно двигаться придавало ей шарма. К тому же у Киры было интересное лицо. В нем, вытянутом, с чуть выступающим подбородком, прямым носом и высоким лбом, было что-то лошадиное. Но вместе с этим в нем была порода, значительность, своеобразная привлекательность. Прическа Киры была неизменной – прямые светлые волосы, собранные в высокий хвост на макушке. Волосы только добавляли сходство с милой лошадкой.

Сейчас Лиля пожалела, что рассказала все подруге. «Я и сама расстроилась, и ей неприятно сделала. Ведь она позавидовала мне. А характер не позволил смягчить ответ», – подумала Мельникова.

– А знаешь, ты права. Не о чем тут думать. Может, дурак какой-то, у которого пять копеек в кармане оказалось. И захотел повыпендриваться. Я перенесу занятия английским на час позже.

– Это самое правильное, что ты можешь сделать, – с усмешкой кивнула Кира, – и вообще, нас предупреждали о последствиях ранней любви.

– Господи, не будь дурой, Кира! – воскликнула Лиля и покраснела.

Она вернулась домой, попробовала позаниматься, но из головы не выходила случившаяся с ней история. Она принималась вспоминать нового знакомого, представлять, что было бы, если бы она не поехала на этом автобусе, мечтать, как встретятся через неделю, наконец, придумывала, что она наденет. Лиля пробездельничала весь день до вечера, за уроки она взялась, только когда пришла с работы мать.

– Ты что, еще занимаешься?! – изумилась та, привыкшая, что к ужину дочь свободна.

– Не очень много задали, но сложные темы и они будут на экзамене, – пробормотала Лиля, хватаясь за книжку. Впрочем, учебник она так и не прочитала. До самой ночи она, прикрываясь уроками, думала о своей истории.

Случившееся отразилось на ее оценках и поведении. Вслед за учительницей математики возмутился историк:

– Мельникова, я все понимаю, у вас лимит доверия огромен. Но все же надо хоть прочитать учебник. Хоть один раз. Я вам двойку не поставлю, но готовьтесь к большому индивидуальному опросу. Кто знает. Может, вы всегда так готовились к урокам, а мне просто везло – я спрашивал то, что вы случайно знаете.

Лиля склонила голову.

– Ладно, садитесь, – вздохнул историк. Ему нравилась эта ученица – она никогда не пользовалась своим положением. В школе ее родители бывали только на собраниях и спокойно выслушивали все замечания. Сама девочка была прилежной и скромной. «Взрослеет», – с какой-то грустью подумал учитель. Он на своем веку перевидал всякое, но чаще всего было вот это – внезапная рассеянность, равнодушие к предметам, невнимание и эта самая улыбка, которую он увидел на лице Лили. Мельникова получила пару замечаний от классной руководительницы и, как это ни удивительно, от учителя физики. Классная руководительница ей напомнила, что необходимо собрать актив класса, а учитель физики, на уроках которого была вечная вольница и все разговаривали почти в голос, ее одернул:

– Мельникова, я понимаю, что у меня на уроках можно спать и обедать, но не стоит мечтать. Все же это урок.

Дома мать долго приглядывалась к дочери, а потом спросила:

– С тобой все хорошо? Нет ничего такого, о чем ты боишься мне сказать.

Вот тут Лиля очнулась и с удивлением посмотрела на…

– Боюсь? – переспросила она. – Боюсь тебе сказать?

– Ну, – смутилась мать, – ты уже взрослая, мальчики… Отношения. Вот у Львовых дочь рожать будет через два месяца. В гороно договаривались, чтобы она закончила школу не со своим классом. Даже в вечернюю школу невозможно перейти. Не работает же. И лет мало.

– Да? – Лиля вдруг с интересом отнеслась к этой информации. – Так у нее будет ребенок? И когда свадьба?

– То-то и оно, свадьбы не будет. Не будет мужа и отца.

– Так, мама, не бывает, – усмехнулась Лиля, – отец будет. Только не рядом с ней. И не с ребенком.

– Считай, что это нет отца.

– Нет, это считай, что дочь Львовых – дура.

– Лиля! Ты что это так грубо разговариваешь?!

– А что? Я не права? Вы же сами так думаете. И ее родители так думают.

– Ее родители рады, что будет ребенок. Они беспокоятся, что их дочь не получит образование. А детям, дочка, рады всегда. Когда бы они ни появились на свет.

– Со мной такого не случится!

Мать позабавил пафос дочери, но на душе стало спокойнее. «Она в отца. Рассудительная. Двадцать раз отмерит, прежде чем отрезать», – подумала мать.

– Я рада, что ты такая ответственная в этих сложных вопросах. Иногда чувства захлестывают, с ними справиться сложно. И если такое случится, ты скажи об этом мне. Я постараюсь тебе помочь. Я тебе не враг и хочу, чтобы ты была счастлива.

В этот момент Лиле захотелось рассказать матери о своей встрече. И она уже было открыла рот, как вдруг сообразила, что рассказывать-то нечего. Мельникова-младшая вдруг посмотрела на историю с позиции взрослого человека. «Ой, я дурой маме покажусь, а еще она начнет волноваться! Права Кира – ничего такого не произошло, ничего не случилось и не встречу я в автобусе этого самого Стаса». Поэтому она только поцеловала мать и принялась накрывать на стол – уже скоро должен был приехать с работы отец.

Неделя прошла быстро. И вот уже наступил вторник. Лиля с замиранием сердца позвонила Алле Иосифовне и узнала, не отменились ли занятия.

– Да нет, все в порядке. Жду, как обычно, – удивилась та.

Выйти из дома Лиля решила тоже загодя – в те времена расписание обычных городских автобусов соблюдалось не очень строго. Но самое главное, что она тщательно оделась. В обычные дни Лиля ходила в добротном пальто, купленном матерью на закрытой распродаже в ГУМе. Пальто было сереньким в мелкую коричневую клетку. Лиле не нравилось оно – девочки в ее классе ходили в ярких куртках. Но мать, заметив недовольство дочери, объяснила:

– Одежда должна быть элегантной. Яркие куртки – это хорошо. Но, например, лесу, в горах, на зимнем курорте. А в городской повседневности одежда должна быть серенькой, неброской, но с прекрасным кроем и из дорогой ткани.

– А это пальто с прекрасным кроем и оно из дорогой ткани? – чуть язвительно поинтересовалась Лиля.

– Да, именно так, – не моргнув глазом отвечала Тамара Леонидовна. – К твоему сведению, это знаменитый итальянский бренд.

– Что?

– Бренд. Так теперь говорят, в моей молодости говорили – «фирма». Так вот, это пальто дорогого бренда, стоит больших денег.

– Мама, зачем ты купила мне это пальто? Если это так дорого.

– У нас есть возможности, – лаконично ответила мать.

Так вот, это пальто Лиля забраковала. Она решила, что в этот день она наденет свою любимую дубленку в виде полушубочка с оригинальной застежкой в виде гусарских шнуров. Лиле очень нравилась эта дубленка. Отец ей привез ее из Парижа, она долго ждала, когда подрастет, чтобы вещь сидела на ней ловко. Пока никого не было дома, Лиля примерила дубленку, юбку из шерсти в клетку. На голову она надела шапочку из кашемира, на руки такие же варежки. Глядя на себя в зеркало, она замерла от восторга. На нее смотрела милая, очень модная и очень взрослая девушка. «Господи, я ведь ничего такого не совершаю! Я просто еду на занятия!» – сказала она себе, но в глубине души понимала, что она едет, чтобы увидеться со Стасом.

Автобус подошел сразу же. Лиля замешкалась, пытаясь незаметно разобрать, кто сидит в салоне, но потом спохватилась, что опоздает на занятия.

– Привет. – Кто-то произнес у нее над ухом.

Она подняла голову и увидела Стаса Перова.

– Привет! – смутилась она и почувствовала, как расплывается в улыбке. – У меня есть целых пятнадцать копеек. Один пятак – долг тебе отдать. Второй – заплатить за проезд туда, и третий – на обратную дорогу!

– Да ты богатая! – расхохотался Перов.

– Ну, почти богатая, – согласилась Лиля. Она почему-то подумала, что в ящике ее письменного стола лежит конверт, куда родители частенько клали бумажные купюры.

– Это тебе на конфеты, – говорил отец, вкладывая красненькую десятку.

– Это тебе на колготки и прочее, – говорила мать, и конверт пополнялся еще двумя-тремя купюрами. Родители были щедры. Во‐первых, были возможности, во‐вторых, видели, что дочь деньги почти не тратит. Только по необходимости и на важные вещи типа учебников, тетрадей и тех же самых колготок. «Интересно, сколько у меня там скопилось?!» – некстати подумала она.

Автобус ехал нервно, словно за рулем был тот же самый водитель и он разочарован, что поорать не на кого.

– Ой, – воскликнула Лиля, когда ее бросило в сторону и она привалилась на Стаса. Стас обнял ее за плечо.

– Эй, – отстранилась она, – перестань.

– Я ничего не делаю, я просто поддержал, чтобы ты не упала.

Лиля смутилась, хотя и видела и понимала, что ее сейчас обняли.

– Ты же опять на занятия?

– Да, – ответила Мельникова.

– Я тебя буду ждать на твоей остановке ровно через час пятнадцать минут. Это нормально?

– А зачем? Зачем ты будешь ждать меня?

– Просто так. Делать мне нечего, поэтому и буду ждать.

– А‐а‐а, тогда конечно. А как же твои «лабы» в другом корпусе?

– Нет никаких «лаб». Я ехал, чтобы тебя встретить. Обещал же.

– Только потому что обещал? – Лиля вдруг стала кокетничать.

Стас посмотрел на нее.

– Ты такая еще школьница!

– Мне восемнадцать лет. Я поздно в школу пошла. Так получилось. Папа в Африке комбинат строил.

– Значит, ты совсем большая.

А вот сейчас Лиле не понравилась его интонация, было в ней что-то тревожное и вульгарное, хотя слова были обычными, простыми.

– Мне выходить скоро. – Лиля привстала. Стас проводил ее до выхода из автобуса.

– Ты поняла? Через час с четвертью.

– Хорошо, – кивнула Лиля.

Она вышла и пошла по улице. Хотела оглянуться, но сдержалась. В этот день английский давался ей легко. Он прекрасно сделала перевод и вдохновенно болтала с Аллой Иосифовной.

– Голубушка, ты просто создана для этого языка. Какая же молодец и с таким произношением!!!

– Это вам спасибо. Это только вы! – ответила Лиля. Она говорила это искренне, а еще хотела всему мира добра.

– Можно я позвоню от вас родителям? Они в прошлый раз так волновались.

– Я тоже волновалась, – отвечала учительница, – ты всех нас напугала.

– Да просто у меня пятачка не было. Шла пешком домой.

– А у меня попросить не догадалась?

– Неудобно, – пожала плечами Лиля.

Она позвонила домой и предупредила маму, что немного прогуляется.

– Я позанималась, все хорошо. Но я прогуляюсь. Уроки все сделаны на завтра.

– На улице же мороз!

– А я дубленку надела.

Повисло молчание – для мамы это было неожиданностью и она не знала, как на это реагировать. Дубленка считалась «выходной» одеждой, да и любые шаги в этом направлении Лиля согласовывала с матерью. Сейчас та почувствовала досаду и беспокойство, но здравый смысл взял верх.

– Тогда – конечно. Конечно, прогуляйся. Только особо не задерживайся. И темно, и холодно.

– Мама, не волнуйся, – сказала Лиля и неожиданно добавила: – Меня один мальчик проводит. Он в этом районе тоже занимается. И ему в нашу сторону.

– Мальчик?! – Мама все же забеспокоилась. Все сразу – дубленка, вечерняя прогулка, мальчик неизвестный, который собрался с дочерью идти по темным улицам.

– Мама, не волнуйся, он студент. И я с ним знакома… давно. Так получилось.

– Господи, Лиля, прошу быть осторожной.

– Мама, мне восемнадцать лет.

– Что ты хочешь этим сказать?!

Теперь становилось ясно, что надо беспокоиться. Похоже, дочь не просто гулять собралась, но и обдумала, что позволяет ее возраст!

– Мама, неудобно. К Алле Иосифовне пришли новые ученики. Я пойду. – Лиля повесила трубку.

На улице было темно, но от снега, огней машин, окон шло какое-то сияние. «Странно, Новый год прошел, а кажется, что чуть-чуть и елку наряжать надо будет!» – подумала про себя Лиля и заторопилась к остановке.

Там ее уже ждали.

– Замерз? – спросила она Стаса.

– Нет, я успел сгонять за конспектами. Потрепались с ребятами. Ты не очень торопилась.

– Я нигде не задерживалась. – Лиле было приятно, что ее ждали с нетерпением. Хоть и происходило это нетерпение от морозной погоды.

– Мы поедем на автобусе, в нем тепло, – решительно сказала она, – а так ты простудиться можешь.

– Ты сегодня очень красивая. И модная. – Стас окинул ее взглядом.

– Хорошо, что ты заметил. Мне казалось, что мужчины такое не видят. Так, общий вид. Не более.

– Так оно есть. Общий вид красивый. Ну и еще у тебя глаза красивые.

Тут Лиля расхохоталась:

– Точно, надо ехать в теплом автобусе. У тебя голова замерзла и ты говоришь какие-то странные комплименты.

– У меня идея лучше. Пойдем в кафе? Тут недалеко наши студенты открыли бар. Нет, скорее, кафе. Знаешь, сейчас немного таких кооперативных заведений. Вот и старшекурсники подсуетились. Мы туда ходим. Там прилично. Кофе вкусный, хачапури делают и еще много десертов.

На дворе был одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год. Три года назад началась перестройка, появлялись частные предприниматели, частные магазины и частные кафе. Лиля только пару раз была в таких местах. Дома мама ворчала, что готовят там случайные люди, есть там нельзя. Отец вообще ничего не говорил – он по вечерам был немногословен. И если раньше часто на кухне рассказывал маме всякие новости с работы, то теперь отмалчивался или произносил суровое: «Куда это все приведет! С ума посходили! Что со страной будет!» Лиля все это слышала, но считала отца, как вдруг стали говорить, человеком системы. «Конечно, он привык к тому, что ничего не меняется. И вот теперь его гложет беспокойство», – думала Лиля и серьезно не относилась к переменам в доме. Семейство Мельниковых все так же ни в чем не нуждалось: они имели возможность доставать дефицитные товары и продукты, ездили отдыхать за границу, жили среди таких же людей с возможностями, Лиля радовалась новой музыке, новому ТВ, магазинам, в которых можно было купить хорошие вещи. И кафе ей тоже нравились. Это было начало пути и все с надеждой пытались освоить новое и неизвестное. И в этом старании было много радостного, светлого.

– Да, я с удовольствием пойду в кафе. И наверное, там твои приятели будут. Мне интересно было бы с ними познакомиться.

– Ну, приятели могут быть, да. Познакомлю, конечно. – Стас приобнял Лилю за плечи и они пошли в сторону метро.

Кафе было славным. Его переделали из какого-то маленького пункта металлоремонта – на стене сохранились плакаты, вывеска и прейскурант на услуги. Столики и стулья были хромированные, блестящие, короче, подходили как нельзя лучше. Стойка, за которой стоял бармен, представляла собой трубу огромного диаметра, на которой сверху была длинная столешница. Все остальное было обычным.

– Кто это придумал? – восхитилась Лиля.

– Старшенькие, – с каким-то оттенком снисхождения отвечал Стас.

– Старшенькие? – рассмеялась Мельникова. – Бабушка так называла моих двоюродных сестер. Они старше меня на два года.

– Ну да, – покрутил головой Стас, – а мы так называем группу старшекурсников, которые сумели войти в доверие к деканату и теперь не столько учатся, сколько коммерцией занимаются.

– Но у них это получается? – с интересом спросила Лиля.

– Кафе получилось, а вот всякие там джинсы-варенки – носить нельзя.

– Ну, не все сразу. И вообще – не все. Пусть будет только одно. У нас же с кафе просто беда какая-то. Вот когда я ездила в Прагу, так там на каждом углу ресторанчики, кафе, всякие милые столовки. И туда все ходят – и пенсионеры, и школьники, и взрослые. И нет никаких швейцаров.

– Вот это здорово! А что ты в Праге делала? Тоже с родителями была, – с подозрением спросил Стас.

– Нет, у нас класс ездил. И я со всеми.

– Школа у тебя какая-то непростая.

– Ерунда. В любой школе есть такие мероприятия. У нас целый поезд дружбы был – из разных городов школьники.

– Бедная Прага, – ухмыльнулся Перов, – представляю, какого шороху вы там наделали.

Лиля рассмеялась:

– А будто ты не знаешь, что там все по струночке ходят. И все коллективно.

– Это противнее всего было.

– Почему? – удивилась Лиля. – Организованность – это не самое плохое. Я не могу быть сама по себе. Меня вечно куда-то затягивает. Мне надо, чтоб мною руководили.

Впервые за вечер Стас посмотрел на нее внимательно. И обнаружил, что девушка, сидящая перед ним, очень милая. У нее серо-зеленые глаза в черных ресницах, белая кожа и брови какие-то необычные – пепельные, пушистые. Сама она не крупная, но чувствуется в ней легкость и изящество. Про себя Перов охарактеризовал одной фразой: «Класс-девчонка!»

– Тебе говорили, что ты красивая? – спросил он Лилю.

– Мне говорили, что я интересная, – не моргнув глазом отвечала она, – родители.

Перов расхохотался:

– А твои одноклассники, черт бы их побрал, они тебе говорили, что ты – супер!

– Я с ними только уроки обсуждаю, – улыбнулась Мельникова.

«Ребенок просто какой-то. А говорит, что восемнадцать лет», – подумал Перов.

– Знаешь, я бы хотел увидеть твой паспорт, – сказал он и с наглецой посмотрел ей прямо в глаза.

– Зачем? – удивилась Лиля.

– Понимаешь, тут в некоторых коктейлях содержится алкоголь. Так вот я должен знать, не спаиваю ли я несовершеннолетнюю.

– Господи, а я даже не подумала. Да, строго как у вас. Это правильно! – Лиля засуетилась и полезла в сумочку. Перов ее не остановил, он наблюдал за ее суетой, за ее выражением лица, за ее жестами. «Она какая-то совсем другая. Ни на наших институтских не похожа, ни на этих отвязных школьниц. Хорошая такая», – думал Перов и ему захотелось ее обнять.

Лиля наконец откопала свой паспорт.

– Вот, смотри, видишь? Вот мне восемнадцать лет. – Лиля раскрыла паспорт. Перов по-прежнему смотрел на нее. Наконец, Мельникова подняла глаза и увидела его взгляд. Лиля вспыхнула.

– Ты смеешься надо мной? Ты просто пошутил?

– Нет, я же не знаю, можно тебя поцеловать или нет.

Лиля окончательно смутилась.

– Ты хочешь меня поцеловать? Уже?

– Что значит – уже? – удивился Перов. – Я хочу поцеловать тебя последние два часа.

«Как в кино!» – подумала Лиля. Ей даже в голову не приходила мысль, что она окажется в такой «взрослой ситуации».

Нельзя сказать, что ее воспитывали в строгости или в информационном вакууме в смысле отношения полов. Лиля все давно знала и о последствиях была предупреждена и мамой, и разными школьными историями. И на Стаса Перова она смотрела уже как на мужчину, а не школьника-сверстника. Но вот темп, с которым развивались события, и разговор, который возник, ее все же смущал. В ее понимании, должны были быть прогулки, театр, музей, просто беседы по телефону. А тут было кафе и весьма щекотливый с полунамеками разговор. Перов это понял и сбавил темп.

– Ты не обращай на меня внимания. Знаешь, в институте приняты незамысловатые отношения. Говорят не подумав, поступки спонтанные, иногда просто хулиганские, – Перов улыбнулся, – знаешь, студенчество всегда было таким.

– Как же я хочу учиться в институте! Как мне надоела школа!

– Так тебе осталось всего ничего! Еще каких-то несколько месяцев и ты – свободный человек. Куда поступать хочешь?

– Не знаю. Хотела на психологию. Но там нужен опыт работы. Впрочем, есть один факультет в университете. Там и психология есть, и прикладная специальность.

– Да, ты серьезная девушка.

– Да, – просто согласилась Лиля, – без этого нельзя. Родители не вечны. Надо специальность иметь. А на мужа рассчитывать нельзя. Вот у моей двоюродной сестры муж ушел к другой женщине. Она осталась с ребенком.

– Бывает, – кивнул Перов, – и ты правильно рассуждаешь.

Впрочем, Перову было не очень интересно, что случилось с сестрой Лили, он хотел понять, как вести себя с такой девушкой. Она ему нравилась, очень нравилась, но в ней было столько детского, что даже за руку взять ее он не решался. «О чем я думаю! Как пойдет, так пойдет!» – решил он и заказал им коктейли. Во избежание неприятностей, Лиле был заказан безалкогольный напиток из сока с содовой.

Они просидели в кафе около часа. Лиля, несмотря на увлеченность разговором, успевала смотреть на часы. Наконец, Перов не выдержал:

– Тебе домой надо?

– Да, – виновато кивнула Лиля, – мне очень интересно с тобой и здесь такая у атмосфера. Но я обещала родителям.

– Давай, мы посидим еще минут двадцать, а домой я отвезу тебя на машине. На такси? Идет?

Лиля задумалась. Ей было очень хорошо с Перовым, нравилось, как заходили сюда студенты, здоровались с ним, потом «делали глаза», мол, девчонка – класс. Лиле это все было и в диковинку и в радость. И Стас вел себя предупредительно и заботливо. Но время было неумолимо, и ссориться с родителями не хотелось, не хотелось подрывать их веру. Во‐первых, они волновались, во‐вторых, впереди могли быть новые свидания.

Наконец, она решилась:

– Да, отлично. Так и сделаем.

Остаток вечера она провела, слушая забавные рассказы Перова о том, как пишут шпаргалки и сдают сессию.

Когда они вышли из кафе, было поздно и очень морозно. Машину Стас поймал сразу – в конце восьмидесятых уже появились частники, занимающиеся извозом. Доехали до дома Лили они быстро, на прощание Стас поцеловал ее в щеку.

– Иди осторожно, скользко, – сказал он и добавил: – Я тебе позвоню.

– Хорошо. – Лиля вышла из машины и пошла к подъезду.

У подъезда ее окликнули.

– Кира?! Заболоцкая! – изумилась Мельникова. – Ты что здесь делаешь?! Холодно! Почему не зашла к нам?!

– Вот вместе и зайдем! – сурово произнесла подруга. Озадаченная, Лиля открыла дверь и пропустила подругу вперед.

В холле было очень светло, молодой человек с военной выправкой, который сидел вместо консьержа, при виде Лили встал и вежливо поздоровался.

– Добрый вечер, Александр Петрович, – отвечала ему Мельникова, – родители уже дома?

– Да, все дома, – улыбнулся тот.

В лифте Кира язвительно сказала:

– А ему не положено отвечать, кто дома, а кто – нет. Он же охранник.

– Не знаю, – пожала плечами Лиля, – я даже не задумываюсь, кто он. Просто приятный вежливый человек, который здесь работает.

– Конечно, ты о вашей Власе не задумываешься. Просто приятная тетка, которая вывозит у вас грязь.

Мельникова с удивлением уставилась на Киру.

– Во‐первых, никто грязь у нас не вывозит. У нас ее нет.

– Потому что Власа работает у вас, – с каким-то упрямством повторила Кира.

– Во‐вторых, она тебе не Власа, а Власа Алексеевна. И мы к ней только так обращаемся. И за глаза тоже так называем, – Лиля разозлилась, – еще не пойму, почему ты цепляешься ко всему.

– Я не цепляюсь, – усмехнулась подруга, – я просто называю все своими именами. А ты предпочитаешь эвфемизмы. Знаешь, это когда муж с женой говорят не «займемся любовью», а «мы будем»?

– Господи, да ты сегодня в ударе!

Кира не успела ответить – лифт остановился на нужном этаже.

Когда Лиля открыла дверь, их встретили сразу оба родителя. Увидев Киру, они удивились, но удивление сразу сменилось радушием и мать поспешила на кухню.

– Ужинать, сразу ужинать! Девочки, за стол!

Отец топтался в прихожей, неловко помогая снять Лиле и Кире верхнюю одежду.

Когда все прошли в большую гостиную, отец обратился к Лиле:

– Ну, как твое свидание? Все хорошо? Расскажи, что за мальчик!

Лиля на мгновение опешила, а потом, увидев еще более удивленное лицо Киры, просто сказала:

– Папа, знаешь, по-моему, он неплохой парень. Студент, хороший институт имени Губкина. Нефтью и газом заниматься будет. Планирует уехать поработать на месторождение. Куда-то в Сибирь. Он даже город назвал, не я не запомнила.

– Похвально. Это хороший поступок. Не в Москве сидеть, а именно работать по специальности. Ты же знаешь, прежде чем осесть в Москве, мы с твоей мамой где только не жили, что только я не строил!

Тут отец повернулся к Кире:

– Кирочка, поколение наше, твоих родителей прошло через живой, настоящий труд. Это очень важно в жизни.

– Не знаю, через что прошли мои родители, но ничего так и не добились. Живем в коммуналке, машины нет, есть огород за сто километров от Москвы. Не знаю, какой такой труд мог бы привести к таким результатам. Может, не стоило им тогда напрягаться?

Мельников слегка опешил. Он не привык к такой «правде жизни», он предпочитал бы некоторую дипломатичность в оценках. Например: «моим родителям не повезло, они очень старались, но не смогли достичь всего, чего хотели. Но они любили свою работу».

– Э, понимаешь, Кира. Жизнь намного сложнее, чем мы ее себе представляем. И на нашу жизнь иногда оказывают влияние совсем неожиданные вещи. Иногда серьезные, а иногда мелочи. Мы им и значения не придаем.

Лиля, которая очень удивилась поведению подруги, внезапно сказала:

– Твоя мама рассказывала, что ухаживала за твоей бабушкой, когда та долго и безнадежно болела. И что ей пришлось уйти с работы, пришлось подрабатывать по вечерам. Когда уже приходил с работы твой папа. И так было несколько лет. Вот, например, то обстоятельство, которое могло повлиять на ход событий.

– Ну да, было такое. Меня тогда еще отправили в другой город, ко второй бабке.

– Бабушке, – машинально поправил Киру Мельников.

– Ну, бабушке… – согласилась Кира.

В это время уже был накрыт стол и все перешли в столовую.

– А мы едим на кухне, – вдруг сказала Кира.

– А мы знаем это. Ты это уже всем говорила, – резко ответила ей Лиля.

– Девочки, вы что-то сегодня воинственны, – улыбнулась мать Лили.

– Мы просто устали от бесконечных контрольных и тестов, – миролюбиво заметила Лиля, – Кира, давай чай попьем у меня в комнате. Мама, папа, вы не против? Нам надо по физике кое-что сделать. Завтра спрашивать будут.

– Конечно, сейчас вам на поднос все поставлю, – захлопотала Тамара Леонидовна.

Когда захлопнулась за дочерью и ее подругой дверь, отец вздохнул:

– Вот. Они совсем взрослые. А за окном, как назло, полный бардак. И куда он приведет – одному Богу известно. Старался, старался, думал дочери наследство будет – связи. А сейчас связи рвутся, как гнилые нити. И все тянут в разные стороны. Голову подняли барыги.

– Что, так все серьезно? Так все плохо? – спросила Тамара Леонидовна.

– Хуже. Непонятно, – махнул рукой Мельников и скрылся в кабинете.

Тамара Леонидовна посидела некоторое время за столом с грязной посудой, потом сходила за подносом и стала убирать.

А тем временем в комнате Лили разыгрывалась сцена. Ее истоки были непонятны никому из участников, но накал страстей был нешуточным.

– Ну, я видела, как ты приехала. Ты с этим своим студентиком была.

– Кира, ты слышала, что сказал папа? Это не студентик. Это студент серьезного вуза, где дают прекрасную специальность, где люди работают и головой и руками. И у него будущее есть. Он может работать в любой части страны.

– Я не об этом. Он взрослый мужик. У него девушек полно. Куда ты лезешь? Ты что, готова идти до последнего?

– До чего? – не сразу поняла Лиля. – Кира, я даже не думаю об этом. Почему тебя это так волнует?! Я просто познакомилась с человеком. Мы впервые с ним сходили в кафе. Много разговаривали.

Лиля вдруг вспомнила, как Кира еще пару дней назад заявила, что никакой второй встречи не будет, что этот парень забудет про нее сразу же. Поэтому Мельникова с нажимом произнесла:

– Отличная встреча. Он тоже думал обо мне всю эту неделю.

– Ты – дура, что в такое веришь. И помни, что ранняя беременность может искалечить всю жизнь.

– Кира, это ты – дура. Полная. Во‐первых, грубишь весь вечер, во‐вторых, лезешь не в свое дело. Ты отказалась со мной обсудить эту историю, а сейчас пытаешься на меня повлиять. Нет, спасибо, теперь мне советы не нужны и делиться новостями с тобой у меня нет охоты. Жаль, что ты такая злая сегодня.

Кира ничего на это не сказала, она вышла из комнаты и направилась к выходу. Из кухни выглянула Тамара Леонидовна:

– Кирочка, маме передай вот это сверток. Мы с ней договаривались.

– Нам ничего не надо, – буркнула Кира, но за мягкостью Тамары Леонидовны был характер. Поэтому она уже с металлом в голосе сказала:

– Я это передаю твоей маме. И очень прошу не забыть ей отдать. Спасибо, Кирочка.

Кире ничего не оставалось, как взять сверток.

Когда за Кирой захлопнулась дверь мать спросила у Лили:

– Что это с ней сегодня?!

– А я почем знаю, – пожала плечами та, – мне нагрубила тоже. Просто так.

Лиля скрылась комнате и набрала номер Стаса. Они так условились.

– Привет, – тихо сказала она, – я дома и у меня все хорошо.

– Я рад, – произнес тот, – спокойной ночи. Завтра созвонимся?

– Да, – сказала Лиля, положила трубку и счастливым взглядом посмотрела на красный кнопочный аппарат. – Зайчик ты мой, телефончик, – ласково проговорила Лиля.

Спала она в эту ночь крепко. Снился ей почему-то учитель физики, который разрешил на своих уроках прыгать через скакалку.

Стас Перов рос тоже во вполне обеспеченной семье. Его отец был начальником, только заведовал он небольшой фабрикой, где делали школьные тетради. Тогда, давным-давно, монополистом подобного производства была фабрика «Восход». Но во всех городах были маленькие фабрички, которые помогали гиганту удовлетворять спрос страны на подобную продукцию, блокноты, записные книжки и прочую канцелярщину. Пост отец Стаса занимал небольшой, но получал деньги неплохие. В доме был достаток. К чести родителей, они сына воспитали в убежденности, что высшее образование необходимо, а для этого надо в школе учиться хорошо. Мама Стаса к каждому празднику преподносила разным педагогам подарки в виде японских зонтов или чешских бокалов, но в этом не было необходимости. Мальчик и так учился прекрасно. Вот к окончанию школы он вдруг сбавил обороты и по некоторым предметам нахватал троек. Отец, который никогда не вмешивался в процесс воспитания, как-то вечером задал ему вопрос:

– Ты куда поступать собираешься-то?

– Не решил еще, – пожал плечами сын.

– То есть до выпускного два месяца, а ты не решил?

– Угу, – мотнул головой Стас.

– Понятно, – промолвил отец и сказал: – Ты имей в виду, что времена хорошие заканчиваются. Год-другой и наша замечательная экономика… того… – Тут отец выразился иначе, грубо, матерно. – И мой заводишко в том числе. Накоплений наших хватит на пару месяцев в условиях того бардака, который вот-вот наступит.

– Да, ладно тебе пап! – удивился сын таким речам. – Смотри, у нас перестройка, вон коммерция пошла, на рынках всего столько продавать стали.

– Ага, только в магазинах пусто, а тетки из Литвы на ящиках сыром колбасным торгуют. А мясо ты видел в магазинах?

– Пап, я в магазины не хожу.

– То-то. – Отец откинулся на спинку стула и слегка повернул голову в сторону кухни. Он знал, что мать оттуда прислушивается к беседе отца и сына.

– Пап, я понял, – протянул Стас, ожидая знакомых речей.

– Нет, не понял, – покачал головой отец, – не понял. Я тебя не заставляю учиться. Ты умный и способный. Умнее и способнее меня. Я просто не хочу, чтобы стал нищим или бандитом.

– Пап, ты чего?! – Стас даже опешил от таких перспектив.

– Я знаю, что будет, когда все накроется медным тазом. Понимаешь, я не в телевизоре сижу. Я работаю. Я знаю, что у поставщиков, что в других городах у смежников. Я отлично понимаю, куда все идет. И очень скоро побеждать будут сильные, умные и наглые. Вот, я хочу чтобы ты был умным, а потому сильным. Но не наглым. Наглые долго не живут. Знаешь, после войны такое было – бандиты, воры всех калибров, скупщики, спекулянты. Но это было после войны. После беды. А сейчас…

– Что ж вы это все это… – Стас запнулся, – не спасли, не уберегли? Что ж вы врали нам? Про съезды и партию? Про социализм и страны социализма? Где они все? В Польше вон «Солидарность» вовсю орудует.

– Не отвечу. Не знаю. Знаю одно – учись, пока есть возможность, и поступай в тот институт, который обеспечит тебя работой. А знаешь, чего у нас больше всего?

– Чего?

– Газа и нефти. И так будет всегда. Во всяком случае, на жизнь твою, твоих детей и твоих внуков хватит. Поэтому поступай в такой институт, который всем этим занимается.

Стас долго был под впечатлением от этого разговора. Он стал внимательнее относиться к тому, что происходило вокруг, и за новыми свободами и новой явью видел то, о чем ему рассказал отец. Счастливее он от этого не стал, но стал напористее, упрямее и трудолюбивее.

Поступил в институт он без труда – большинство сверстников шли в гуманитарные вузы, шли работать или вдруг начинали свое дело. Впрочем, все эти новые фирмы или кооперативы долго не существовали. Стас упрямо учился, родители поддерживали его, снабжая небольшими карманными деньгами. Но вот к моменту знакомства с Лилией Стас уже и сам зарабатывал, помогая отцу на фабрике. Работал он разнорабочим, упаковывал и грузил готовую продукцию. Работал на общих основаниях, зарплату получал в соответствии со штатным расписанием.

И отец, и мать боялись ранней женитьбы. Им хотелось, чтобы сын получил диплом и устроился на хорошую работу.

– Потом уже можно и жениться! – говорил отец.

Очень быстро Зинаида Васильевна обнаружила, что Стас задерживается по вечерам, долго разговаривает по телефону в своей комнате, более того, вдруг стал слушать классическую музыку.

– Ты полюбил Шопена? – удивилась мать. – Хочешь, я тебе билеты в консерваторию достану?

– Хочу, – обрадовался Стас, сначала смутившийся, что его застали за таким занятием, как слушание ноктюрнов Шопена.

– Хорошо, – кивнула Зинаида Васильевна и как бы невзначай поинтересовалась: – Тебе один или два?

– Два, – отвечал сын.

– С девушкой пойдешь? – напрямую спросила мать.

– Ага, с девушкой.

– С той самой, с которой по вечерам гуляешь, а потом еще и по телефону разговариваешь?

Мать видела, что сын смущен, и ей так хотелось с ним поговорить о личном. У Стаса был контакт с родителями, но в этой истории Зинаида Васильевна чувствовала что-то необычное. «Он влюбился. По-настоящему влюбился! – думала она. С одной стороны, это ее радовало, с другой – беспокоило. – Господи, а Николай узнает! Как отнесется он к этому?!» – с тревогой подумала она про мужа.

Стас решил отмолчаться. Он не знал, как рассказать матери, что влюбился в школьницу.

Билеты Зинаида Васильевна достала, на концерт классической музыки они сходили. Сам факт приглашения на такое мероприятие повысил шансы Стаса. В доме Лили заговорили о Стасе Перове, как о «мальчике серьезном, культурном и воспитанном».

Впрочем, глава семейства весть, что дочь встречается с молодым человеком, воспринял почти равнодушно. Во‐первых, он знал, что жена держит руку на пульсе событий, а во‐вторых, его больше волновало, что поставки смежников почти прекратились, все годовые планы летели под откос и появились все признаки инфляции – из банка привозили новенькие, только что отпечатанные сотенные купюры. Такого не было никогда – сотрудники получали зарплату пятерками и десятками. Потому Шопен и консерватория прошли мимо него. Тамара Леонидовна воспользовалась культпоходом дочери:

– Пожалуйста, зайдите после концерта. В кафе не попасть в это время, а чаю выпить было бы хорошо. Я пирог буду печь.

Лиля, помнится, тогда удивилась такому предложению и расценила его как своего рода контроль.

– Мама, одна встреча ничего тебе не даст. Стас может стесняться, что-то не так сказать, а ты уже составишь о нем мнение. Человека надо постепенно узнавать.

Мать внимательно посмотрела на дочь:

– Первое впечатление твое было именно таким? Неправильным? А сейчас ты считаешь, что он почти идеал?

– Господи, – отмахнулась Лиля, – мама, ты всегда все не так понимаешь. Я всего лишь навсего сказала, что не жди от этой встречи многого. Человек будет смущаться и может совершить ошибку.

– Твоя мать не дура, и отец не выжил из ума. Мы все правильно поймем, – отвечала Тамара Леонидовна.

На концерт Лиля надела черное бархатное платье, которое привез ей отец из командировки. Тамара Леонидовна давала очень строгие и очень точные указания, когда муж ехал в Париж. Дело в том, что точно такое платье было у одной из соседок Мельниковых. И Тамара Леонидовна видела из окна, как эта соседка, молодая женщина, дочь высокопоставленного чиновника, вечером садилась в машину. Мельникова была потрясена элегантным видом и уже через пару дней стояла с тарелкой кексов перед дверью соседки.

– Юлечка, – сказала она, – не смейте отказать, сдайте явки и пароли. У нас Лиля на выданье, а ваше платье потрясло мое воображение, – произнесла Тамара Леонидовна, как только соседка пригласила ее войти.

– О чем вы? – не поняла та, но тарелку с кексами взяла сразу же. – Как же вы готовите! Просто кулинарные шедевры.

Уже через час в руках у Мельниковой-старшей был листок бумаги с названием магазина, тщательно переписанная информация с ярлыка и даже набросок платья.

– Может, мне заказать сшить? Ателье в ГУМе прекрасно справляется с задачами, – задумчиво произнесла Тамара Леонидовна.

– И не пытайтесь! – безапелляционно сказала соседка. – Они сошьют. И это будет прекрасное платье. Но несколько другое. Все же во французских вещах есть шик. Необъяснимый.

И тут Тамара Леонидовна ничего возразить не смогла.

Следующим шагом было выяснение у мужа, когда он отправится в заграничную командировку. Такие случались приблизительно раз в месяц. И было совершенно непонятно, что начальнику стройтреста делать, допустим, в Португалии или во Франции, но тем не менее туда ехала целая делегация. По прибытии на место они осматривали муниципальные сооружения, знакомились с достижениями в строительстве, с планами, с архитектурными решениями. Впрочем, вернувшись в Москву, почти ничего из увиденного они не брали на вооружение. Тамара Леонидовна как-то спросила:

– Но почему? Ведь так удобно – закрыть подъезд на ключ. Чисто, не страшно…

Мельников посмотрел на нее и сказал:

– Чтобы нам сейчас закрыть подъезды на ключ, надо поменять всю систему. Всю политико-экономическую систему. Это смешно, но это так. Система не подразумевала ключа у каждого жильца. А теперь внедрять поздно. Хотя это и глупо. Можно и сохранить, и приумножить. Да, видно, в нашем отечестве так не умеют! – Петр Вениаминович горько вздохнул.

Но вернемся к платью. Наконец муж за ужином произнес:

– В четверг улетаем. Готовь чемодан. Две белые рубашки, одна голубая, одна в клетку или в полоску. Поеду в темном костюме, в чемодан положи серый и вельветовые брюки. Будем ездить по каким-то хозяйствам, в которых специальные кирпичи делают.

– А куда едете-то? – замирая, спросила Тамара Леонидовна.

– Я разве не сказал? Во Францию.

– И что же, и в Париже будете?

Николай Николаевич поднял глаза на жену. Или она была сегодня непонятливой, или он устал и давал неполную и неточную информацию.

– Самолет Москва – Париж. Потом дальше поедем.

– Отлично! – произнесла Мельникова-старшая, – значит, я тебе объясню, что ты обязан привезти из Парижа.

В ее тоне был металл и непреклонность. Петр Вениаминович хотел было вспылить, но, узнав, что дочери надо купить особенное платье, смягчился. «В самом деле, что это я. Единственная дочь. Хорошая дочь. Как она будет жить без нас. Кто ее будет баловать. И будет ли баловать. Почему бы не купить это чертово платье. Радости будет у всех – у нее, у Томы, у меня!» – думал он, глядя, как жена раскладывает перед ним бумажки с информацией.

– Привезу, не бойся. Давай рассказывай, что там надо купить! – сказал он и приобнял жену. Все чаще ему было уютнее и спокойнее дома. Чем больше непонятного и тревожного происходило за стенами квартиры, тем безопаснее ему казался этот уютный старый мир.

Платье было найдено, только размер не подходил дочери, а другого не было. И все же Мельников купил это платье. Из красивого чехла он достал его со словами:

– Тома, дети имеют обыкновение вырастать. Вот и наша дочь вырастет. И будет в нем ходить.

Тамара Леонидовна недолго сокрушалась – куда семикласснице было выходить в роскошном платье? А муж прав, время идет быстро.

И вот уже Стас Перов шепчет на ухо Лиле:

– Ты – потрясающе выглядишь! Ты очень красивая! На тебя все смотрят.

– А если бы не смотрели? – усмехнулась Лиля. – Ты бы не считал меня красивой?

Перов смутился:

– Я хотел сказать, что ты очень красивая. И это вижу не только я, но и остальные.

Лиля улыбнулась – ей так нравилась эта игра – взгляд, комплимент, прикосновение. Она уже была влюблена в Стаса, только себя обманывала, говорила себе, что ей нравится не он сам, а то, что он старше, что умеет себя вести в разных ситуациях, и это делает их отношения «взрослыми», такими, как принято их представлять.

После концерта, когда Стас довел ее до подъезда, она сказала:

– Мама ждет нас. Она хотела бы с тобой познакомиться.

– Хорошо, – пожал плечами Перов. Было видно, что его это не испугало и не смутило.

Консьерж со спортивной выправкой, два лифта, красная ковровая дорожка в холле первого этажа – если все это и произвело на него впечатление, то виду он не подал. Тамара Леонидовна открыла дверь, сразу же захлопотала и пошла накрывать на стол, одновременно задавая вопросы о концерте.

– Понравилось? Я так боялась, что вы уйдете раньше, не дослушаете…

– Очень хороший концерт, прекрасные исполнители, – серьезно отвечал Перов, – я всегда считал, что Селиверстов прекрасный музыкант. Лучше него никто такие вещи не играет.

– Откуда вы знаете? – изумилась Тамара Леонидовна. – Откуда вы знаете про Селиверстова?

– Знаю, я не очень увлекаюсь классической музыкой, но если слушаю, то предпочитаю исполнителей первого ряда.

– Даже так… – Мельникова внимательно оглядела парня.

«Красивый. Очень. Породистый, – подумала она и тут же себя одернула, – господи, что это я?! Совсем с ума сошла! И манеры у мальчика хорошие – помог Лиле пальто снять. Держится просто. Интересно, кто его родители? Надо бы выведать. Лиля, скорее всего, даже понятия не имеет. Впрочем, это правильно…» – думала она.

Между тем Лиля и Стас уже сидели за столом и с аппетитом ели пирог.

– Мама очень хорошо готовит, особенно у нее торты получаются хорошо, – сказала Лиля.

– Вкусно, да, – кивнул Стас, – у нас и мама хорошо готовит, и папа.

– Папа?! – удивилась Лиля. – А у нас папа только работает у себя в кабинете.

– Петр Вениаминович занимает руководящую должность в строительстве, все время в своих бумагах и на совещаниях, – сказала мама Лили.

Стас внимательно посмотрел на Тамару Леонидовну.

– Какое совпадение, мой папа тоже руководит. Фабрикой. На которой печатают тетради и делают разные канцелярские товары.

Мельникова-старшая скрыла улыбку – ее развеселило сравнение. Одно дело – Петр Вениаминович – величина в масштабах восьмимиллионной Москвы, и другое дело – директор малюсенькой фабрики. Но, с другой стороны, ей понравилось, что парень гордится родителями.

– А мама работает?

– Нет, мама дома сидит. Но раньше работала. В библиотеке.

– А, это очень сложно… – глубокомысленно заметила Тамара Леонидовна.

– И тяжело, и как-то… – Стас замялся, – и как-то очень… Даже не знаю, как сказать… Понимаете, билеты на этот концерт нам достал музыкант, которому надо достать обои для ремонта. А тот, кто достанет эти обои, нуждается в каких-то хвостах.

– В чем? – изумилась Лиля.

– В хвостах. Бычьих. Из них что-то делают. Но они – дефицит. Не достать, а мама сумела. У нее связи на базах.

– И на базах наших скоро ничего не будет, – раздался зычный голос Мельникова.

Стас вскочил и поздоровался с хозяином дома.

– Петр, не пугай детей!

– А чем тут можно испугать? Наша дочь не будет ходить в платьях из Парижа, а молодой человек будет стоять в очереди в кассу, – отвечал Петр Вениаминович.

– Думаете? – задумчиво посмотрел на него Стас. – Если так, то ничего страшного. Плохо будет, если концертов не будет. Такое тоже может быть.

Мельников внимательно посмотрел на парня. Тот вслух произнес то, о чем он, взрослый, прошедший достаточно сложную карьерную жизнь, даже боялся подумать.

– Почему вы считаете, что такого может не быть? Не может быть нормальной культурной жизни?

– Я читал о Чили. Там тоже наступили перемены. Потом была хунта. Страшно читать.

– Где вы читали?

– В «Иностранной литературе»[1]. Там воспоминания тех, кто жил в те годы в стране.

– Ужас, кошмар, но сейчас… – Тамара Леонидовна попыталась перевести разговор в другое русло. Но Петр Вениаминович остановил ее жестом.

– Значит, в «иностранке» читали?

– Да, мы переехали на новую квартиру, а там были подшивки. От старых хозяев.

– Я надеюсь, что такого не случится у нас, – вздохнул Мельников, – но перемены грядут. Все ли с ними согласятся, вот вопрос. Люди обозлены.

– Чем? – удивился Стас. – Сейчас так хорошо стало. Музыка любая, говори, что хочешь, телевидение другим стало. А это важно. «Взгляд»[2], Невзоров из Ленинграда. А еще можно коммерцией заниматься. Это тоже немаловажно. Получается, что кое-что зависит от самого человека.

– Да, пап, мы тут в таком кафе были. Однокурсники Стаса открыли. В помещении бывшего металлоремонта.

– Сами все сделали. Сами и работают. И у них все классно так.

– А почему они не открыли такую же мастерскую?! – неожиданно спросила Тамара Леонидовна. – Ведь она нужна была людям. Ключи сделать, молнию отремонтировать, сумку.

– Почему, как думаешь? – Лиля спросила у Стаса.

– На алкоголе легче заработать, – усмехнулся тот.

– Вот как получается. На алкоголе легче заработать! – воскликнул Мельников.

– Ладно, давайте чай пить, а то ребята под таким впечатлением после концерта, а мы тут о грустном.

– Да, концерт – отличный, спасибо твоей маме! – воскликнула Лиля.

– Между прочим, это платье я дочке из Парижа привез! – вдруг похвастался Петр Вениаминович. – Тома мне все наводки дала, а я уж там искал-искал…

– Ладно тебе, поди твоя Зверюгина искала. Ты ей поручил, – хмыкнула Тамара Леонидовна. Было понятно, что подшучивать над некой Зверюгиной и Петром Вениаминовичем здесь было нормой.

– Зверюгина?! – расхохотался Стас, а вслед за ним рассмеялись все остальные.

– Это помощница папы. Калерия Никаноровна.

– Еще и Калерия Никаноровна, – продолжал смеяться Перов.

– А что, очень деловая тетка. Ей уже очень много лет, но она ездит со мной во все командировки и цены ей нет. Четыре языка, стенография, умение разбить палатку на Северном полюсе и высечь огонь из полена. Она умеет решительно все.

– Только характер – звериный, – улыбнулась Тамара Леонидовна.

– Да, она не любит моих домочадцев. Но я же не могу заставить ее полюбить их. Работает отлично, на том и спасибо.

– Но платье же нашла для вашей дочери? – улыбнулся Стас. – А это говорит о многом.

– Верно подмечено, молодой человек. – Мельников одобрительно покачал головой.

Стас уезжал поздно. Так поздно, что Тамара Леонидовна попросила соединить ее с Зинаидой Васильевной.

– Пожалуйста, позвони домой и дай мне с мамой твоей поговорить. Вы хоть и взрослые люди, но мы тебя задержали, а потому отправим на такси и поговорим с твоими родителями.

Стас долго отнекивался, но Мельниковы настояли.

– Зинаида Васильевна, это мама Лилии. Ваш Стас у нас, мы пили чай, они рассказывали о концерте. Сейчас мы отправим вашего сына на такси. Не волнуйтесь, мы просто обязаны так сделать. Мы тут с мужем разговор такой интересный затеяли, что счет времени потеряли. Да-да, приятно познакомиться…

– Я сам на такси доеду, никуда отправлять меня не надо. – Перов это произнес таким тоном, что даже Мельников не решился возразить.

– Ты уже тогда позвони нам, как дома будешь, – попросила его Тамара Леонидовна. Родители вышли из прихожей, чтобы дать попрощаться Лиле и Стасу.

– А здорово так все получилось. И поговорили, и посидели, – сказала Лиля.

– И познакомились, – подмигнул Стас. Он не стал целовать Лилю, сочтя это неуместным в данной ситуации.

Спустя час он позвонил и сообщил, что дома.

«Хороший парень», – к этому мнению пришли Мельниковы в результате этого чаепития.

Совсем скоро, когда Лиля уже была студенткой филологического факультета, а Стас перешел на третий курс института имени Губкина, родители решили познакомиться. Инициатором была мама Стаса: Зинаида Васильевна позвонила Мельниковым.

– Понимаете, вы же у нас не были ни разу. Даже Лиличка на одну минуту заглянет, и они уходят. Поэтому позвольте нам вас пригласить.

Мельниковы согласились с удовольствием. Им было интересно познакомиться поближе с родителями Стаса.

А Перовы жили намного скромнее Мельниковых. И дом у них хоть и был ведомственным, но люди в нем жили разные – и рабочие швейной фабрики, и сотрудники научно-исследовательского института, и те, кто приехал в Москву «по лимиту» на стройки, а теперь вот получил жилье. До знакомства с Лилей Стас не задумывался о том, в какой подъезд он входит, в каком лифте поднимается на свой этаж. Более того, он не сравнивал уют и достаток своей квартиры с лестничной клеткой, где зачастую стоял запах из мусоропровода и доживали свой век стулья, выброшенные соседями. Побывав в доме Мельниковых, он ощутил разницу на практике.

– У нас все намного проще и… не так аккуратно, – сказал он Лиле. – Дом у нас простой, люди иногда мусорят.

– У нас тоже мусорят, просто есть кому за ними убирать! – возразила Лиля. – Задача – научить не мусорить.

– Верно, – ответил Стас и в этот же вечер написал объявление, которое прикрепил на мусопроводе. «Соседи, будьте сознательными, аккуратно выбрасывайте мусор не храните хлам на лестничной клетке!»

На следующее утро у мусоропровода была горка картофельных очистков. Стас знал, где искать следы. Он позвонил соседям напротив.

– Уберите за собой!

– Это не мы! – сразу же ответили соседи. Дверь открыла жена, позади маячил муж.

– Вы, я видел.

Соседи что-то загалдели и попробовали закрыть дверь. Но Стас был сильным. Он придержал рукой дверь и отчетливо произнес:

– Иди и убери. И помой еще за собой. А в следующий раз схлопочешь. Да так, что не обрадуешься. А еще стукну ментам. Про твой самогонный аппарат весь подъезд знает!

После этого он спокойно вернулся к себе домой. С лестничной клетки донеслась тихая возня. Когда она стихла, Перов проверил пол у мусоропровода. Было чисто. «Ну вот. Так и будем поступать!» Еще он сходил в ЖЭК и потребовал, чтобы уборщицы тщательно убирали.

– Где ж мы уборщиц найдем? – спросили его.

– Вы меня спрашиваете? – поднял бровь Стас. Он уже понял, что надо иногда блефовать. Надо быть наглым, решительным и давать понять, что за тобой стоит некая сила. «Пока нет сознательности, придется действовать такими методами», – подумал он.

Родители решили, что что их взрослые дети в начале обеда присутствовать не будут.

– Пусть погуляют, в кино сходят. И вообще им есть чем заняться. А мы тем временем обсудим все вопросы. Раз уж они все решили, наша задача понять, как мы им сможем помочь, – сказала по этому поводу Зинаида Васильевна.

Мельниковы опять согласились. «Правильно, может возникнуть неловкость в обсуждении финансовых вопросов, зачем им это слышать?» – поддержала ее Тамара Леонидовна. Вообще, ей мать Стаса нравилась. Они несколько раз беседовали по телефону и чаще всего имели схожее мнение по важным вопросам. Отцы не встречались и не разговаривали.

Когда Мельниковы подъехали к дому Перовых, Тамара Леонидовна поморщилась:

– И район так себе, и дом нуждается в капитальном ремонте, и контингент еще тот. – Она кивнула в сторону каких-то забулдыг.

– Знаешь, мы с тобой вообще в рабочем общежитии жили. Ты помнишь, как это было? – буркнул Петр Вениаминович.

– Помню, но при чем тут это?

– А при том, что у всех по-разному жизнь складывается. Сама мне рассказывала про Киру Заболоцкую. Как она о родителях собственных отзывалась. И как тебе это не понравилось.

– Да, ты прав. Больше не буду. А Кира меня волнует. Они с Лилей дружат, но как бы это сказать… Чувствую я в Кире опасность. Она жесткая, резкая и боюсь, в чем-то завидует Лиле. А зависть – это бомба замедленного действия.

– Господи, как же ты быстро находишь повод для волнений! Они знают друг друга с малолетства и многое было уже. Я же тоже помню, хоть и ругаешь ты меня, что в кабинете все время торчу.

– Сейчас – они взрослые молодые женщины. У каждой из них уже любовь.

– Наша дочь… – Петр Вениаминович запнулся.

– Да, а чего бы ты хотел? Чтобы она вела, как я себя вела?

– А что в этом плохого?

– Ничего, но, оказывается, можно иначе. И тоже ничего плохого.

– Почему ты ничего мне не сказала?

– А как ты себе это представляешь? Я вхожу к тебе в кабинет и произношу – наша дочь переспала со своим молодым человеком? Нет, дорогой, она мне доверилась, я ее не выдала. Но посоветовала быть осторожной. А что бы ты ей сказал? Если бы узнал?

– Знаешь, может, это и хорошо… – вдруг произнес Мельников.

– Что именно?

– То, что у них отношения. Может, и поженятся. Семья – основа всего. Особенно в такое время.

– Наконец-то! Правильно все говоришь, – улыбнулась Тамара Леонидовна.

– А ты не ворчи, что у них такой дом, подъезд и прочее.

– А я и не ворчу, – миролюбиво сказала жена.

Стол был накрыт просто, по-домашнему.

– Мясо я сама мариновала и запекала. Это мой рецепт буженины, а это огурцы и патиссоны. Я их снимаю, когда они малюсенькие, и получается великолепная закуска, – приговаривала Зинаида Васильевна.

Мельниковы ели с аппетитом и нахваливали. Действительно, все было вкусно.

– Петр Вениаминович, а пойдем со мной на кухню, я тебе покажу кое-что, – сказал Перов.

– Он вам покажет настойку на перце, – сказала Зинаида Васильевна, – она крепкая – огонь. Но под нее хорошо говорится.

– Вот-вот, а вы тут о платьях разговаривайте.

Мужчины исчезли на кухне. Там Перов достал рюмки, вяленое мясо, огурчики и огромный красивый штоф.

– Дедовский, – пояснил он, – это и еще немного – посуды кузнецовской. Все, что осталось от большого купеческого хозяйства. Было серебро и золото, но это семья проела в черную годину.

– Ясно, – отвечал Мельников, – нам проедать нечего было. И мало наших, Мельниковых, осталось. Пусть ребята дружат. Они у нас хорошие. Может, поженятся.

– Прекрасный тост. Самый главный. – Перов разлил настойку. На свет она была чуть зеленоватой. Выпили, у Петра Вениаминовича аж душу в кулак скрутило.

– Ну, зелье!

– Верно, зелье! – согласился Перов. – Повторим, а потом и перерыв сделаем. Я уже знаю, как пить надо.

– Доверяю, – согласился Мельников. Ему все больше и больше нравился мужик, сидящий напротив. Давно он таких не видел и не встречал. Что-то ровное, спокойное, честное было в нем. И чувствовалось, что правду этому сказать легко и выслушать его несложно.

– Слушай, а в каком ресторане наших детей женить будем? – вдруг спросил Мельников.

– Мы с тобой договоримся! – воскликнул Перов и обнялся с Петром Вениаминовичем. Было ясно, что отцы выпили немало.

– Если честно, надо бы им институты закончить! Потом в аспирантуру пойти… Поработать, – произнес Мельников.

– А потом кефир, радикулит и валенки, – в тон ему сказал Перов.

– А дочка наша вообще только поступила… Об этом ли мы думали… – поддакнул Петр Вениаминович.

– Да пусть гуляют, влюбляются…

– А может, правильно решили? Семья только и защитит.

– Во, ты про времена, которые наступают, и расскажи. Как ты со своей колокольни, высокой, эти времена видишь? А то я сижу на своей фабрике, только и собачусь со смежниками. То одного не пришлют, то другого нет, то денег не шлют, то коробки не отгружают. Но это же частности. Я картину в целом не вижу. Во‐первых, не приучен, во‐вторых, обзор маленький.

– Не приучен – это ты зря. Я Стаса твоего слушаю и понимаю, что в доме все честно говорится.

– Ну а что парню голову морочить. И так уже только про ГУЛАГ и говорит.

– ГУЛАГ?

– Ну да. «Огонек» читает, «Московские новости».

– Понятно. Ну, тут мы не повлияем. Пусть читает. Знать надо. А что касается того, что будет… А каюк будет. Помяни мое слово, Николаевич, каюк. Задача – как удержаться, как выплыть. И как детей сохранить.

– Что, совсем трындец?

– Трындец? Отличное слово. Отличное. Очень меткое.

– А в чем трындец? – Перов опять налил в стопки настойку.

– Ох, и крепка она! – воскликнул Мельников, увидев это. – Но не откажусь. Мозги прочищает.

– Это главное, что требуется от настойки. Только ты мясцом закусывай.

Мельников послушно взял в руку кусок мяса, но даже не притронулся к нему.

– Понимаешь, – он вздохнул, – что-то мне кажется, что продали нас. Или продают. Понимаешь, сдают шестую часть суши, со всеми ее лесами и полями, газом, нефтью и Северной Венецией и самым читающим народом в мире. И будет ли терпеть народ то, с чем столкнется, большой вопрос. И не будет ли большой крови.

– А не будет, – сказал Перов, – не будет, если ваш брат, который в министерствах сидит, и на Старой площади, и на площади Дзержинского, крови не захочет. Понимаешь, уже пошло все… Вода несется, заливает берега. Нельзя ее остановить. А если попробуешь, крови много будет. Но понимаете ли вы это? Вы, сидящие там… – Перов указал пальцем на потолок.

– Там мухи обычно сидят, – буркнул Мельников, – как я надеюсь, что все это как-то обойдется.

– А таких умных, как ты – много у вас там?

– Не знаю. И потом, пойми, я же не наверху. Я чуть выше, чем кто-то. Наверху они, но они не слышат. Или нам не говорят ничего.

– Но дети у них есть? Дети-то?!

– Есть. Если моя версия верна, то у этих детей будет власть и будет все, что в этой стране есть! – Петр Вениаминович выпил свою рюмку, не дожидаясь приглашения.

– А как же равные возможности? Как частное предпринимательство? Как здоровая конкуренция?

– Да, как?! Вот я тебя тоже спрашиваю – как?! – Петр Вениаминович шумно выдохнул. Было заметно, что он захмелел крепко. Впрочем, Перову настойка тоже ударила в голову.

– Я так тебе скажу, – Николай Николаевич сунул в рот кусочек мяса, – главное, чтобы революции не было и гражданской войны. Вот этого я боюсь больше всего. Знаешь, между нами говоря, я вообще революций не люблю.

– Однако двигатель развития общества.

– Ага, только половину общества сначала истребят, а оставшуюся вперед двигают. Нет, дорогой Петр Вениаминович, не надо нам этого счастья.

– А что нам надо? Ладно, что детям надо?

– Не трогали чтобы. А трудиться в нашем роду всегда умели. И Стаса так воспитали. Вот увидишь, Лиля будет за ним как за каменной стеной. Хоть и молод он, но взгляды у него правильные.

– Не сомневаюсь, хороший парень. Очень хороший. Я, знаешь ли, не волнуюсь. Ты прав, не было бы кровавого бунта.

– Э… Давай не будем, – замахал руками Перов, – все же собрались по радостному поводу.

– Ах да, – Мельников спохватился, – вы не будете возражать, ресторан оплатим мы, машины там всякие…

– Давай пополам? Так честнее будет, – сказал Перов, – давай все посчитаем и оплатим поровну. Это же нормально, никому не обидно и дети будут чувствовать себя хорошо.

– По рукам, – согласился Мельников.

Это вечер прошел замечательно. Жены толковали о кулинарии и платьях, мужья о политике и экономике, Стас и Лиля заглянули на несколько минут, похватали со стола пирожки и опять убежали. Они не собирались оставаться с родителями. Вдвоем им было намного интересней.

В эти дни Лиля несколько отдалилась от Киры. Сделала она не столько умышленно, сколько инстинктивно. Она боялась ее резких суждений и насмешек. Не было в классе и, пожалуй, в школе большей язвы. Кира не щадила никого, а когда на нее обижались, говорила:

– А ты отвечай! Защищайся, нападай. Не можешь? Сам виноват.

Даже мальчишки, которые в возрасте лет одиннадцати-двенадцати могут жалить, как те пчелы, и те ее побаивались. Не раз кто-нибудь из таких бойких отводил глаза, старался не связываться с Кирой. Знали, что острое словцо будет пущено незамедлительно. Когда все стали постарше, Кира перестала цепляться к одноклассникам, но не смягчилась. Ее характер проявлялся теперь в пренебрежительном отношении к любому проявлению симпатий. Если кто-то говорил, например: «У тебя хорошая стрижка!» Она отвечала: «Я не ты, я за волосами слежу!» Понятное дело, очень скоро желающих приятно поговорить с Заболоцкой не стало.

– Зачем ты так? – спросила ее Лиля.

– А что, разве это не так? – пожала плечами Кира.

– Так, только тебя никто об этом не спрашивает, – отвечала Лиля.

Мельникова со временем научилась не реагировать на выходки подруги, а если не было реакции, не было и желания язвить. Поэтому дружба девочек крепла, и к десятому классу они были закадычными подругами. Дружбе способствовало и то, что обе были интересными, впрочем, каждая на свой лад. Но знакомство с Перовым, влюбленность в него заставили Лилю оберегать эти отношения, а поскольку Заболоцкая имела на нее влияние, Мельникова несколько отстранилась.

Отношения с людьми у Киры всегда были очень сложными. Родители к проявлениям характера дочери относились почти равнодушно – все было некогда. Мать с отцом работали, ухаживали за старыми родителями, которые жили в подмосковной деревне. Когда бабушка осталась одна и совсем разболелась, ее забрали в Москву. Теперь они жили все вместе. Родители следили, чтобы у Киры было все, что есть у одноклассников, а еще они требовали, чтоб она занималась дополнительно. Плавание, спортивные секции, театральный кружок в районном Доме культуре – это все было обязательным для Заболоцкой. Справлялась с домашними заботами Кира запросто. В семь лет на ее шею повесили ключ от дома и сказали:

– После уроков придешь, разогреешь обед, пообедаешь и садись за уроки.

С этого самого времени Кира знала, что все ее время в ее руках. Она попробовала не послушаться родителей, вышло не очень хорошо – отец чуть ремнем не ударил. С этого момента Кира убедила себя, что режим дня, установленный родителями, самый удобный. Кира стала отличницей. К десятому классу у нее не было даже четверок.

– Здорово! Ты на медаль идешь! Единственная из класса! – сказала ей Лиля.

– А толку в этой медали?! Зачем она нужна? В институт я и так поступлю. В любой почти. Знаний хватает. А потом что с ней делать?

Лиля в замешательстве замолчала. В ее представлении золотая медаль была вершиной этой части жизни. Ей казалось, что только две вещи важны сейчас – это успех в учебе и любовь. Если в учебе она отставала, то в любви явно преуспела. Чем прогневала подругу.

Спустя некоторое время Кира позвонила Лиле.

– Ну как? – спросила она насмешливо.

– Нормально, – лаконично ответила Лиля.

– Будь бдительна. Мужчины обманывают обычно. Они женщинами пользуются. И останешься ты у разбитого корыта.

Лиля пропустила мимо ушей пассаж про разбитое корыто, но обратила внимание на слово «воспользуется». Этот момент ее волновал давно, когда думала про отношения с мальчиками.

– Ты считаешь, что женщине ЭТИ отношения не нужны? Что только мужчина заинтересован в близости, – Лиля употребила более грубое слово, – ты считаешь, что женщине ЭТО не надо?

Кира хмыкнула:

– Я считаю, что женщина должна быть осторожной. На ней клеймо.

– Что? – удивилась Лиля. – Какое странное выражение. Вообще, ты отказываешь женщине в праве на чувства.

– Ты начиталась глупых модных статей про секс. А я придерживаюсь традиционных взглядов, – сказала Кира.

– Женщина должна выходить замуж девственницей?

– Да, именно.

– А я считаю, должно быть так, как сложится. Нельзя здесь регулировать жестко. И кстати, давно уже не регулируется. Поскольку у нас государство светское и поведение определяется светскими законами, – усмехнулась Лиля.

– Ты забыла про мораль. Такая штука, знаешь ли, есть.

– Мораль? – Лиля задумалась. – Мораль тоже надо обсудить. Где начинается мораль, а где диктат косности и нетерпимости.

– Понятно, – рассмеялась Кира, – ясно, тебе это надо и ты готова это оправдать.

– А что ты смеешься? – сказала Лиля примирительно. – Мне это надо. И я об этом думаю. Где здесь что-то неприличное? Я не виновата, что тебе об ЭТОМ даже противно подумать. Впрочем, я, в отличие от тебя, понимаю, что люди бывают разными.

Лиля попыталась быть дипломатом. Она дорожила подругой. А Стаса она любила. Поэтому лавировала между ними. В этом проявилась ее мудрость, совершенно несвойственная этому возрасту.

Тамара Леонидовна все заметила и как-то сказала:

– Ты – молодец, если ты проявишь такие качества и в семейной жизни, семья будет счастливой.

– Ты про Киру? – Лиля улыбнулась. – Да, с ней сложно! Очень вещи обидные стала говорить. Но я‐то знаю, что она хорошая.

– Да, она – хорошая. И дружба у вас крепкая. Сохраните ее.

Лиля кивнула, а про себя подумала, что это очень сложно – не поссориться с Кирой Заболоцкой.

Тот самый пятачок, которого не хватило на проезд Лиле, оказался поистине золотым. Знакомство Лили и Стаса превратилось в светлый и очень трогательный роман, который, в свою очередь, перерос в любовь и привел к тому, что однажды во время их очередной прогулки по Бульварному кольцу Стас Перов произнес:

– А давай поженимся? Давай?

Не дожидаясь ответа Лили, он воскликнул:

– Ну почему нет! Почему?!

Лиля остановилась и, улыбаясь, посмотрела на Перова:

– Я разве сказала «нет»? Ты что возмущаешься на весь бульвар?! На нас оглядываются.

– Извини, – Стас обнял ее, – я думал, что ты будешь против. Не так много времени мы знакомы…

Лиля Мельникова засмеялась.

– Почему я буду против? Я тоже хочу замуж за тебя. И чтобы все было нормально, а… не… не тайком.

– Да, да…

– Это не значит, что мы женимся из-за секса? Мы женимся, чтобы быть вместе. – Стас стал серьезным.

– Да, у нас будет семья, дети и все, что положено…

– Ну, там ссоры, нехватка денег, сбежавшее молоко и прочие прелести.

– Совершенно верно.

Какое-то время они шли молча. Каждый пытался осознать, что же сейчас произошло. А еще Лиля боялась, что Стас испугается и превратит все в шутку, а Стас опасался, что Лиля, подумав, все же скажет «нет». Прошло какое-то время, никто не отступил, не испугался.

– Поехали к Губареву? – вдруг предложил Стас.

– А можно? – вдруг покраснела Лиля.

– Ключи от квартиры у меня, его, как всегда, дома нет. Он приедет только на следующей неделе.

– Тогда поехали, – решительно сказала Лиля и тут же добавила: – Давай зайдем в магазин. Там холодильник совсем пустой.

Они зашли в магазин и накупили всего понемногу – овощей, фруктов, кусок сыра, две отбивные и конфет.

– Откуда что берется! Еще вчера прилавки были пустыми! – проговорила Лиля.

В этот коммерческий магазин они заходили часто, но покупали всего по чуть-чуть. Цены здесь были высокими, продукты были импортными. Больше всего Лиля любила салат с кукурузой и крабовым мясом. Впрочем, очень быстро выяснилось, это было не мясо, а имитация, но это обстоятельство не повлияло на ее пристрастие.

– Тут дело в майонезе, – как-то сказал Стас. – Он густой и имеет сливочный вкус. Майонез не наш, немецкий.

– Здорово! – Лиле и майонез нравился.

В этот раз они, не сговариваясь, замедлили шаг, такое впечатление, что они продлевают предвкушение. Их ждала пустая квартира, они будут наедине, они займутся любовью, потом будут разговаривать до полуночи. Так было и раньше, но сегодня во всем этом был уже другой смысл.

– Как хорошо, что у тебя оказался Губарев, который имеет квартиру на Чистых прудах, а сам живет в Красноярске.

– Он не живет там, он работает, – машинально поправил ее Стас и добавил: – Но суть везения это обстоятельство совершенно не меняет. Дай бог ему повышение по службе.

– И долгого пребывания в славном городе Красноярске, – рассмеялась Лиля.

Они подшучивали на Андреем Губаревым, но именно в его квартире состоялась то самое важное свидание.

Это было летом. Стас сдавал сессию, Лиля готовилась к вступительным.

– Ли, – Перов так иногда ее называл, – давай перерыв делай. Я тебя буду ждать на Котельниках.

– Почему именно там? – Лиля знала, что надо бы еще позаниматься, но было жарко, она ночь не спала, а еще и родители все утро спорили с пришедшими рабочими относительно ремонта.

– Там хорошо, речки рядом, бульвары тихие. Как-никак, конец июня. Кто-то уехал, кто-то на даче…

– А кто-то зубрит… – вздохнула Мельникова.

– Вот-вот, сделай перерыв.

Лиля пошла к Тамаре Леонидовне.

– Мам, Стас зовет погулять. Побродить по закоулкам.

– Иди, – мать посмотрела на бледную дочь, – иди, на тебе лица нет. Вся твоя филология не стоит твоего здоровья.

Тамара Леонидовна умела расставлять приоритеты, а еще была наблюдательна. Она видела, что дочь усидчива, дотошна и занимается добросовестно, а еще она видела, что та влюблена. «Стас хороший парень, вдруг это судьба? А если не судьба, все равно, зачем лишать ее юношеских увлечений?! Что с того, что моя мама терпеть не могла Петра, а отец с ним не разговаривал до самой своей смерти. Мы все равно поженились, прекрасно живем и дочка у нас замечательная!» – размышляла Тамара Леонидовна. Вслух она сказала:

– Ты что-нибудь теплое возьми, обещают резкое похолодание.

– Да, конечно, – ответила дочь и убежала на свидание в тончайшем сарафане.

Они встретились у библиотеки, серого современного здания, которое совсем не вписывалось в этот московский угол. Впрочем, им было не до архитектурных ошибок. Они были заняты только собой.

– Какая же ты красивая! – сказал Стас Лиле и посмотрел на ее грудь.

– Да, просвечивает, но ничего нельзя поделать.

– И не надо ничего делать. – Он ее обнял и предложил: – Поехали к моему другу. Там пустая квартира. Поехали… если ты…

– Поехали. – Лиля отвернулась, чтобы скрыть смущение.

Мимо этого дома Лиля часто проезжала – там поворачивал трамвай, идущий по бульварам к Чистым прудам. Дом был высоким, и, сколько помнила Лиля, он был всегда выкрашен в голубой цвет. И еще там был белый балкончик. Мельникова всегда думала, что это самый уютный балкон во всей Москве. Отсюда были видны пруды, лебеди и то, как маленький поезд, неспешно бежал трамвай. В тот день они пришли как раз в этот дом. И Лиля не удержалась и сказала:

– А вдруг это знак? Знаешь, как бывает? Знак удачи, примета везения?

– Почему? – удивился Стас.

– Я всегда обращала внимание на этот дом. Он мне всегда нравился и я даже представляла, что я живу в нем.

– Да, здесь хорошо, – Стас оглядел пруд, который был засыпан тополиным пухом, – хоть и несколько пушисто.

Лиля засмеялась. Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице на третий этаж, и Стас открыл одну из дверей. Пахнуло теплом – так пахло у Лили в доме, когда они возвращались с дачи после долгого отсутствия. Пахло нагретым полом, коврами, занавесками. Немного пахло пылью, среди всех этих запахов был еще один очень трогательный, напоминающий о чем-то утраченном. «Пахнет прошедшим временем», – как-то сказала Тамара Леонидовна. «Ты хотела сказать – прошлым?» – уточнила Лиля. «Нет, это как в языке иностранном – «прошедшее время». Да, было когда-то, но окончательно оно не прошло, свежо в памяти. Понимаешь, «прошедшее время» – это некая условность. Ты понимаешь меня?» – спросила мать. И Лиля ее поняла – пахло тем, что только что случилось, только что произошло, но не стало воспоминанием. Лиля хотела об этом сказать Стасу, но постеснялась. Да и ситуация была не самой подходящей для таких разговоров. Они впервые остались наедине с друг другом.

– Я не настаиваю, но очень хочу, – сказал ей на ухо Стас, словно подслушал ее мысли.

– Я тоже. Тоже не настаиваю, но очень хочу. Только будь осторожен.

– Конечно… – Стас подтолкнул ее в комнату.

…Уже ночью, когда они спокойно лежали на большом диване, разглядывали в высоком окне серое летнее небо и прислушивались к шумной жизни Чистых прудов, Лиля сказала:

– Так странно. Наверное, случилось что-то важное в нашей жизни, но я этого не чувствую. Для меня это так естественно, так нормально. Мне казалось, что у нас с тобой так и будет.

– Я никогда не задумывался, что это значит. Просто часть отношений…

– У тебя были женщины до меня? – Лиля приподнялась на локте.

– Да, были. Знаешь, мальчики взрослеют в классе восьмом. С девочками, которые старше их года на три.

– И у тебя так было.

– И у меня.

– Ясно. – Лиле захотелось обидеться. Стас это почувствовал.

– Слушай, ну смысл это все сейчас обсуждать? Это было когда-то. А ты – это сейчас. И вообще, у меня идея – пойдем погуляем. Просто пройдемся по ночным улицам? Никуда не спеша. А потом вернемся сюда, попьем чаю и ляжем спать. Словно это наш дом.

– Ах, – Лиля вскочила, – я забыла родителям позвонить.

– Телефон в прихожей. – Стас тоже вскочил.

– Ты здесь побудь, я хочу с мамой без свидетелей поговорить!

– Конечно, конечно…

Лиля храбро набрала свой домашний номер. К счастью, подошла Тамара Леонидовна.

– Мама, ты извини, я просто забыла позвонить!

– Лилия, уже почти ночь! Ты представляешь, что мы тут думали?! Сейчас так неспокойно на улицах!

– Мама, а мы хотели пойти погулять, а потом сюда вернуться…

– Лиля! – Похоже, до Мельниковой-старшей только сейчас дошло, о чем они говорят с дочерью. – Лиля! Вы там вдвоем? В какой-то квартире?!

– Мама, да, – твердо сказала Лиля, – мы вдвоем в квартире друга. Он сейчас в отъезде. А мы тут. И я хочу остаться здесь.

– Лиля, ты все хорошо понимаешь? Мы же с тобой обо всем таком говорили.

– Именно поэтому я все понимаю и решила, что хочу сделать так.

Тамара Леонидовна помолчала, потом вздохнула.

– Ну, почему-то я сразу почувствовала, что с этим мальчиком у вас так все закрутится!

– И это, мама, хорошо!

– Осторожней, дочка. Папе я не буду ничего говорить, это наша с тобой тайна. И если что…

– Мама, спасибо тебе. Я же знаю, что ты волнуешься. И даже сердишься на меня. Но вслух ты ничего не сказала. Я рада, что ты на моей стороне. Целую тебя.

– И я тебя. – Тамара Леонидовна повесила трубку. Лиля, закутанная в белую простыню, присела на стоящий в коридоре пуфик.

Стас подошел к ней.

– И что? – спросил он.

– Моя мама – самая лучшая мама в мире, – сказала Лиля сквозь слезы.

– И ты – самая лучшая Лиля в мире, – сказал Перов и поцеловал ее в макушку.

Они сделали как решили – оделись, вышли на улицу, смешались с толпой поздних гуляк, съели мороженое, которое теперь можно было купить хоть в четыре утра в любом коммерческом киоске. Вернулись они на Чистые пруды, когда небо стало светлым.

Дома мама провела с Лилей большую беседу. Дождавшись, когда за главой семьи закроется дверь, Тамара Леонидовна налила им чай, сделала бутерброды и, вздохнув, начала:

– Наверное, я должна тебя отругать, напугать, лишить каких-то подарков и вообще сделать так, чтобы ты навсегда запомнила этот день. Но я не могу этого всего сделать, поскольку ничего ужасного в случившемся не вижу. Как я ни старалась встать на место тех матерей, которые проклинают дочерей за подобные поступки, я не могу их понять и уж тем более поступать так, как поступают они. Когда ты подрастала, я составила целый план, как буду воспитывать тебя и как я буду учить тебя общаться с мальчиками. А потом поняла, что все это полная ерунда. Я поняла, что любая женщина, как и любой другой человек, должна бояться болезней. И должна знать все о том, как их избежать. А вот рождение ребенка… Рождение ребенка – это благо. Конечно, лучше всего, если ребенок растет в полной семье и родители достаточно взрослые, чтобы его обеспечить. Но если случается иное…

– Я поняла тебя, мама. Если я забеременею, я не пойду делать аборт. Я оставлю этого ребенка.

– Ты все поняла правильно. Но не забудь, что ребенок не отменяет высшее образование и карьеру. Готовься к тому, что может быть трудно.

– Я готова, – Лиля подошла к матери и обняла ее, – ты удивительная у меня. Я вчера и Стасу так сказала.

– Ладно, если ты допила чай, иди готовься к экзаменам.

Лиля поцеловала мать и ушла в свою комнату. Понятно, за учебники она села не сразу. Первым делом она позвонила Стасу.

– Я только что разговаривала с мамой, – сказала она.

– И? Она тебя отругала? Давай я приеду! Я ничего не боюсь, я ей все скажу.

– Никуда не надо приезжать. Мама у меня потрясающая женщина, она все понимает и на нашей стороне. Она сказала, что главное – не совершать ошибок. А зачастую ошибки – это не то, что думает большинство.

Стас помолчал.

– Э… я понял главное – она все знает и не убила тебя!

– Правильно, – рассмеялась Лиля, – детали я тебе поясню при встрече.

– А когда? Когда эта встреча состоится?

– Когда я сдам первый вступительный!

– Так я же умру до этого времени! – возмутился Стас.

– Не умрешь, – рассмеялась Лиля.

Она положила трубку и уселась за стол. В голове была каша из всего – мыслей, впечатлений, опасений. Но Мельникова умела собой управлять.

– Значит, так, ты должна сдать экзамены! – сказала она себе и просидела над учебниками до позднего вечера.

Прошло три недели, и она поступила в МГУ. И никто не приложил к этому руку. Ни Петр Вениаминович, имеющий связи, ни Тамара Леонидовна, имеющая влиятельных подруг. Поступила Лиля только потому, что отлично подготовилась.

Когда об этом факте узнала Перова Зинаида Васильевна, она сказала мужу:

– Девочка не только из хорошей семьи, но и способная. А еще воспитанная. И знающая, что главное.

Перов поднял бровь, хотел было с женой поспорить, но, вспомнив Лилю, в душе согласился. В те редкие случае, когда он сталкивался с подругой сына, она производила самое лучшее впечатление.

А что же Кира? Что же думала по поводу происходившего лучшая подруга Лили? Как она отреагировала сначала на новые отношения приятельницы, а потом и на предложение руки и сердца, которое получила Лиля.

А Кира Заболоцкая, получив золоту медаль, не пошла в институт. В семье по этому поводу случилась крупная ссора, в результате которой никто друг с другом не разговаривал. Отец Киры встал на ее сторону, утверждая, что должно быть право выбора, а образование дочь и так получит, она – способная и пробивная. Мать Киры обвинила отца в равнодушии и в том, что он потакает капризам дочери. А Киру она обвинила в самодурстве, эгоизме, неблагодарности.

– Брала бы пример с Мельниковой! – в конце длинной тирады воскликнула мать Киры. – Она-то понимает, что без диплома не обойтись. Ты хоть на нее посмотри! Если нам с отцом не веришь!

– Я‐то вам верю, – вскипела Кира, – только живете вы в коммуналке, квартиры не видать отдельной, концы с концами еле сводите. Одежду нормальную купить не можете. И даже сейчас, когда можно как-то заработать, сидите на своих нищих работах!

Кира перевела дух, а потом совсем «добила» мать:

– А твоя Лиля замечательная спит с парнями. Не успела школу окончить, а уже в постель полезла. Мне с нее пример брать, да?

Сложно сказать, что произвело на родителей большее впечатление – обвинение в нищете и бездействии или сообщение о Лиле. Только мать Киры вдруг покрылась пятнами.

– А зачем ты о подруге такое вслух говоришь? Не ты ли всегда утверждала, что сплетни – это низко? Если ты знаешь об этом, то должна молчать! Ты не имеешь права об это говорить!

Кира онемела, поскольку ожидала совсем другой реакции. Она хотела, чтобы мать ужаснулась, всплеснула руками, проговорила «куда смотрят родители». Ей хотелось, чтобы Лиля, наконец, сошла со своего пьедестала. Но получилось ровно наоборот. Еще она, Кира, оказалась и виноватой.

– Ах так?! Я больше не буду с вами разговаривать! – заявила она. Через два дня она переселилась в одну из пустых комнат. Дело в том, что Заболоцкие занимали коммуналку из пяти огромных комнат. Все уже получили ордера на новые квартиры и уехали. Подселять людей сюда не стали, ожидался капитальный ремонт, который, похоже, стал несбыточной мечтой, поскольку времена наступили тяжелые. В смысле духовных свобод и торговли стало хорошо, но вся остальная экономика тихо гибла. Кира заказала себе личный ключ и перетащила свою мебель – диван, полки с книгами и стол. Вытертый старый паркет она закрыла молдавской кошмой. Ей самой понравилось, как стало выглядеть ее убежище. И настроение, которое было отвратительным после ссоры с родителями, улучшилось. «Помириться – мы помиримся, но почему мать Лилю защищает? Ведь ни одного слова плохого не сказала. Попробовала бы я так поступить! Как бы она отреагировала?!» – думала Кира.

Эта ссора вообще повлияла на все семейство. Вдруг однажды отец пришел с работы радостный:

– Вот и мы ордера дождались. Скоро переезжаем.

– Как же так? Вдруг?! Даже не верится!

– Я в профком сходил, покричал, потребовал. А они сейчас боятся всего, начальство в Москве новое. Как повернется дело – никто не знает. Так что собираем вещи.

Родители захлопотали, Кира им помогала, но при этом почти с ними не разговаривала. Мать, которая уже остыла от гнева и была поглощена предстоящим переездом, попыталась помирится, но Кира была хмурой. Мать махнула рукой. Ей казалось, что дочь заигралась в детство, когда капризами пыталась вытребовать себе игрушку.

– Дочка, мое мнение такое – надо поступать в институт, надо нормально общаться в семье, уважать родителей. Они у тебя не самые плохие, – сказал как-то отец, – заканчивай дурить.

– А я и не дурю, – спокойно ответила Кира, – это вы переезжаете, а я здесь поживу. Дом не ставят на капремонт, денег нет. Магазины на первом этаже продолжают работать, и химчистка никуда не съезжает.

А вот это был удар. Кира была единственным ребенком, к которому хоть и относились строго, но которого любили. Все, что в этой семье делалось, а делалось немало, делалось ради будущего дочери. И вот такой легкий «уход» из семьи, такое простое и даже в чем-то циничное решение было полной неожиданностью. Киру не смущало, что все эти дни, когда семья, включая Киру, ездила смотреть новое жилье, вязала узлы и упаковывала посуду, обсуждала, что куда поставить в новой квартире, она молчала. И только когда была заказана машина для переезда, она объявила о своем решении.

– А что такого?! – Она посмотрела на вытянутые лица родителей. – Вещи, которые мне понадобятся, все равно на выброс.

Отец и мать молчали. Потом мать сказала:

– Ну ты же понимаешь, речь не об этом старье.

– Да?! – с издевкой спросила Кира. – А я думала, что именно об этом.

Мать в эту ночь плакала, отец смотрел телевизор допоздна, Кира сидела на диване, поджав ноги, и ждала, когда к ней придут уговаривать и договариваться. Но никто к ней не пришел. И она так и заснула в одежде, повалившись на подушку. А утром приехали грузчики, долго и громко грузили вещи, а мать за ними подметала полы. В ее понимании грязь даже в старом доме оставлять было нельзя. Кира тоже помогала, даже на метро поехала, чтобы там встретить машину и разгрузить все вещи. Но в новой квартире не осталась. А родители озабоченно сновали по комнатам, переговаривались, в голосах была усталость и не было оживления и радости. Когда Кира попрощалась, мать сказала:

– Под нами еще две семьи остались, но они, по-моему, не уезжают. Не знаю почему. Если что, нам звони в первую очередь и к ним зайди. Помогут. Они знают, что ты остаешься.

– Уже успела предупредить, – язвительно сказала Кира.

– Кира, нам еще очень многое надо сделать, – вступил отец, – ты или оставайся и помогай, или уезжай. – Отец спокойно посмотрел на нее.

Кира вернулась в опустевшую квартиру. Отперла сначала общую дверь, потом свою. Прислушалась. Было тихо. Зачем она так поступила, она не знала. Но все уже сделано. Выхода не было. Самых близких своих людей она обидела, да так, что они не захотели ее уговаривать. Кира походила по комнатам, замечая следы прошлой жизни. На душе было гадко, хотелось рыдать и кричать. Потом, когда она станет старше, эти рыдания будут называться вытьем от боли и безысходности. Но это будет потом, когда она станет взрослой женщиной. А пока она – вчерашняя школьница, девочка, и это желание заголосить пугало ее.

Утро Киры было хуже, чем вечер. Вчера была усталость, впечатления, эмоции. Утром была тишина опустевшей коммуналки, чужой шум улицы, отсутствие планов. Утром оказалось, что совместная жизнь – это не только обязанности и права, но и разговоры, хлопоты, родные запахи, смех. Вместо этого всего Кира нашла конверт с деньгами и записку от матери. Деньги были оставлены на питание и необходимые расходы, и мать просила ее обращаться к ним в любом случае. «Мы считаем, – писала она, – что ничего не произошло. Жизнь на расстоянии – это не ссора. Это просто жизнь на расстоянии. Хотя нам было бы лучше с тобой». Кира пересчитала деньги. Такой суммы она в руках еще не держала. Наскоро приведя себя в порядок, она сбегала в хозяйственный магазин, который находился в соседнем доме. Там требовались продавцы, о чем висело объявление на кассе. Как только директор магазина узнала, что Кира живет рядом, да еще не учится нигде, она тут же отправила ее к кадровику. Тот оформил ее продавцом.

– Поработаешь немного, если все нормально будет, переведем в старшие продавцы. Там денег побольше. А что в институт не пошла? Аттестат-то какой отличный! – полюбопытствовала тетка-кадровик.

– Так, другие планы, – буркнула Кира.

– Знаешь, а ты не спеши с этими планами. Нечего себе хомут на шею вешать. Погуляй, пока молодая. С мужиком и пеленками еще навозишься, – вздохнула тетка.

– А я и не спешу.

Кира приступила к работе на следующий день, а про планы свои решила никому не рассказывать. Только после работы шла по коммерческим палаткам и магазинам. Там она приценивалась, спрашивала, что откуда, и задавала еще много разных, на первый взгляд невинных вопросов.

Лилю Мельникову она встретила случайно в одном из таких магазинов. Подруга была не одна. С ней был высокий красивый парень. «Ага, видно, это тот самый…» – подумала про себя Кира и состроила милую рожицу.

– Лиля! Куда ты пропала? Совсем к нам не заглядываешь! – весело воскликнула она и чмокнула Лилю в щеку. Лиля от неожиданности даже онемела. Кира даже в лучшие времена их дружбы была сурова, а уж в последнее время и вовсе не приветлива.

– Я все время учусь. Или вот… – Лиля оглянулась на спутника, – или вот, по делам всяким ездим. Познакомься, Стас.

– Очень приятно. – Кира широко улыбнулась, и Лиля вдруг заметила, как подруга похорошела. «Или она при мне никогда не улыбается так?» – подумала Мельникова.

– Мне тоже, – ответил Стас. Лиля заметила, как он заинтересованно посмотрела на Киру.

– Стас, открою тебе маленькую тайну. Это та самая Кира, которая была очень против нашего знакомства.

– Я не могла быть против знакомства. Оно состоялось по воле случая. Я была против отношений. Я же не знала, что Стас такой красивый и приятный молодой человек, – возразила Кира. Лиля прикусила губу. Кира вела какую-то игру, но понять какую, было сложно.

– А что вы делаете здесь? – Кира продолжала белоснежно улыбаться.

– Мы… – растерялась Лиля.

– Мы ищем мне куртку хорошую, – ответил Стас.

– Могу дать совет. На Белорусской находится небольшой магазин. Там директор сама возит товар. Хороший. Из Италии. Там есть выбор. Дорого, конечно.

– О, откуда вы знаете?

– Сама с ней разговаривала.

– Кира, а ты что это вдруг?! Торговлей заинтересовалась? – спросила Лиля.

– Да нет, – тут вдруг растерялась Кира, – короче, знаю, и все.

– Спасибо за информацию. Нам надо спешить, – сказал Стас и потянул Лилю за руку.

– Заходи к нам, мама рада будет! – на прощание сказала Мельникова.

– Зайду, – улыбнулась Кира.

Выйдя из магазина Лиля сказала:

– Я никогда не видела, чтобы она так улыбалась и так вела себя. Ты не представляешь, она просто бука. Такими детей пугают. Хорошая, но характер и поведение…

– А что тогда хорошего в ней? – спросил Стас. – Если и характер, и поведение плохие.

Лиля задумалась – что же хорошего в Кире.

– Я не знаю, но мы дружим очень долго. Почти всю жизнь.

– Поэтому ты не объективна. Она тебя дурочкой пыталась выставить, а со мной кокетничала. Ничего хорошего в твоей Кире нет.

– Да ладно…

– Вот тебе и ладно. И куртку мы найдем без ее совета.

Лиля решила смолчать. Встреча с подругой оставила нехорошее впечатление.

Вечером Лиля поделилась с матерью:

– Киру встретили. Странная. Даже не знаю, когда она лучше: когда ворчит или когда улыбается.

Тамара Леонидовна помолчала, а потом сказала:

– Чудит твоя подруга. Заболоцкие же квартиру получили. И даже уже переехали. Но, представь себе, переехали отец и мать. А Кира осталась в коммуналке. Живет в одной из комнат.

– Мама, откуда ты знаешь?! – Лиля даже села от удивления. – Она сегодня нам ничего не сказала!

– Это тоже одна из причуд, – Тамара Леонидовна усмехнулась, – как ты думаешь, как должен выглядеть ее рассказ?! Она же не работает, себя не обеспечивает, но решила жить отдельно!

– Она что-то про торговлю сегодня говорила. И совет вроде дельный дала… Про куртку.

– Может, устроилась… Но с золотой медалью в торговлю идти, не поступить в институт?! Уму не постижимо!

– Мама, Кира всегда была странной. Нет, она была нормальной, любила всех шокировать своим поведением. А родители такие всегда спокойные…

– Родителям было некогда, они работали и днем, и ночью, им было не до фокусов. А Кира всегда старалась компенсировать недовольство их статусом и положением.

– Мама, конечно, у них не так, как у нас было, но тоже нормально. Почему она так к родителям относилась? Словно ей всегда стыдно за них было, и поэтому она ругала их.

– Да, отец тоже это замечал, хотя и редко присоединялся к нашим разговорам.

Лиля помолчала, а потом сказала:

– Мам, я очень вам благодарна. Папа занимает такой пост, у нас всегда все было.

– Ошибаешься, не всегда. Мы тяжелые времена прошли…

– Мам, а вспомни, как ты нам гадала на картах? А еще на воске? А на Новый год мы с Кирой сапог бросали за порог и попали в пьяного соседа?! – Лиля вдруг ударилась в воспоминания. – У меня было такое счастливое детство, ты даже себе не представляешь! Я всегда все могла тебе сказать! И сейчас… Знаешь, я не думала, что влюблюсь в Стаса.

– Кто же про это что-то знает?! Это случается и все…

– Так что же с Кирой делать?!

– Я думаю, что ее нельзя оставлять одну. Она из-за своего плохого характера так поступила и просто хочет что-то доказать родителям.

– Или их наказать. За то, что они, по ее мнению, не достигли нужного положения, – усмехнулась Лиля.

– А вот это самое плохое объяснение случившегося. Будем надеяться, что это не так. Но чем она думала?! Будет жить отдельно, но родители содержать ее должны?! Да еще и волноваться!

– Мама, а что бы вы делали, если бы я так поступила? – спросила Лиля.

– Я не знаю даже. Думаю, перетерпели бы и попытались не потерять контакт. Самое страшное – невозможность найти общий язык. Кстати, ты навещай ее, сходите куда-нибудь.

Лиля замялась.

– Мам, – сказала она наконец, – мне не понравилось ее поведение. Она заигрывала со Стасом. Глазки строила. И вообще, она стала такой симпатичной…

Тамара Леонидовна рассмеялась.

– Она всегда была очень симпатичной. А сейчас она повзрослела. И ты тоже повзрослела. Вы стали другими. А про Стаса не думай. От всего в жизни не застрахуешься. Не теряй свое нутро. Не подстраивайся под мужчину. А главное, будь самостоятельной. Образование, карьера – это главное.

– А дети?

– И дети. Но когда ты детей сможешь растить. Ты молодая.

– Но вдруг…

– Рожай. Вот если вдруг… – рассмеялась Тамара Леонидовна.

Лиля навестила Киру на следующий день. Она не планировала видеться с подругой, но, пройдя мимо школы, куда они вместе ходили, и припомнив, как весело они проводили время, она решительно свернула к бывшему дому Заболоцких.

В знакомом подъезде она встретила соседей Киры.

– Что-то твоя подруга мудрит, – сказали те, – родители уехали, она живет одна. Счастье, что дом на капремонт не поставили. Сказали, что только через два года и то посмотрят. Оказывается, у них по плану еще двадцать седьмой дом…

Лиля хотела проскочить, не отвечая, но ее не пустили:

– Погоди, ты дочь начальника, скажи, что думают с новым домом у детского сада? – спросила одна из них.

– Я не знаю, папа со мной на такие темы не разговаривает. – Лиля улыбнулась. Соседки не поверили.

– Ну да, ну да.. – хмыкнула одна, а потом вдруг сказала: – Кирка же несовершеннолетняя, мы можем пожаловать в детскую комнату милиции.

– А она что, хулиганит?! – вскинулась Лиля. – Стекла бьет, курит в подъезде, пьет? Попробуйте только, я тогда отцу скажу и управу на кляузников он найдет! И к тому же ей восемнадцать лет! Она может делать что захочет. И жить отдельно в том числе. А комната, которую она занимает, находится в оформлении. Она ей по наследству принадлежит. Ей ее бабушка завещала.

Слова про наследство были враньем, но Лиля сочла нужным сделать жизнь подруги и ее родителей спокойнее. Пока соседки переваривали информацию, Лиля проскользнула мимо них и поднялась в квартиру Киры. Она позвонила несколько раз, но никто не ответил. Лиля постояла еще немного, прислушалась к голосам внизу – соседки расходиться не собирались. Лиля вздохнула и стала спускаться. Когда была уже на улице, одна из теток проговорила:

– Ты бы сказала, что к ней идешь. Она же работает. До восьми вечера, в хозяйственном на углу.

– Где?! – не сдержалась Лиля.

– В хозяйственном, – с некоторым удивлением повторила соседка, – а что, хорошая работа, три через два, оклад приличный. Меня не взяли, сказали, что возрастом не подхожу. А какая разница, кто веник продает?! – Последняя фраза относилась к подругам по подъезду.

Лиля немного подумала и направилась в магазин. Киру она заметила сразу. Одетая с синий халат-платье, Кира помогала какому-то мужику выбирать краску для окон.

– Понимаете, лучше взять эту. Она немецкая и с добавлением кобальта. Этого самого кобальта – минимум, но он придает голубоватый, снежный оттенок. Знаете, белая масляная краска желтеет. Надо брать эмаль.

Лиля удивилась, как бойко и ладно разговаривает подруга с покупателем.

– Привет, – сказала Лиля тихо, когда мужик отправился в кассу.

– А, это ты?! – Кира улыбнулась, а Лиля удивилась. Улыбающаяся Кира – это снег в июле – явление редкое.

– Да, отлично выглядишь.

– Так я на своем месте, – ядовито вдруг сказала Кира, – не занимаю чужое.

– Как знать, – заметила Лиля, – может, какая-то девочка, у которой были плохие оценки и которая не хочет учиться, хотела бы работать здесь. Но продавцом уже работаешь ты.

Кира растерялась – Лиля не отличалась меткостью парирования.

– Ладно, не сердись, – рассмеялась Лиля. Она почувствовала привкус победы и решила быть великодушной. В конце концов, это не она стояла за прилавком хозяйственного магазина.

– Не сержусь, ты же знаешь, чужое мнение для меня – пустяк.

– Конечно, конечно, – согласилась Лиля, словно спорила с капризным ребенком, и тут же весело произнесла: – Я поздравляю тебя и вообще вас!

– С чем? – с подозрением спросила Кира.

– С новой квартирой.

– Ах, это! Не меня надо поздравлять, не меня.

– Ты что же, отделилась? Совсем?

– Я пробую это сделать. И работа эта – переходный этап от колониальной зависимости к федеративному существованию.

– Колониальной?

– Ну да. Родители – те же колонизаторы. Учреждают тот режим и порядок, который выгоден и важен им.

– Ради твоего же блага, – заметила Лиля.

– С чего ты это взяла?! С чего ты взяла, что они знают, как мне лучше?!

– Опыт, наблюдение за детьми, – отвечала Лиля, – но в первую очередь – опыт.

– Представь, что жизнь изменилась? Как сейчас? Все, что было привычным, исчезло. И где их опыт?

– Не имеет значения. Они больше видели. Практики жизненной больше. А есть еще интуиция.

– Господи, да там правил всего ничего. Два! Надо делать так, а так нельзя. Это называется «плохо».

– Я не согласна с тобой…

В это время Киру окликнули.

– Девушка, покажите то синее ведро.

– Да, пожалуйста, – откликнулась Кира и пошла к полкам. В ее облике был какой-то вызов: «Мол, мне плевать, что вы думаете, мне эта работа нравится!»

Лиля решила подождать, пока въедливая тетка выберет ведро, хотя на взгляд любого нормального человека все ведра были одинаковыми. Когда, наконец, Кира выдала ей покупку, Лиля еще раз решила поговорить с подругой.

– Кир, ты заходи к нам? Мама вообще скучает по старым временам, когда мы с тобой маленькими были и сидели у нас кухне.

– Странное дело, как это люди умудряются скучать… – Но Кира вдруг спохватилась: – Я не о твоей маме. Она у тебя – что надо. Все понимает, все выслушает. Например, думаю, она тебя от этого самого Стаса не отговаривала?

– Нет, а должна была?

– Не пара он тебе. Сразу я тебе это сказала. И это видно. Но родители уважают твой выбор.

Лиля задумалась – она не знала, уважают ли отец и мать ее выбор, но то, что они не давили на нее – это верно.

– Не пара? А почему?

– Вы разные.

– Все люди разные. И наши родители тоже.

– Я не могу тебе объяснить. Просто чувствую, – Кира пожала плечами, – знаешь, мне работать надо. Недовольны будут, что я болтаю тут.

– Да, извини. Не буду отвлекать, но мы ждем тебя. Приходи обязательно. И кстати, спасибо за совет. Куртку мы купили Стасу. Между прочим, и я, и он заметили, как ты с ним кокетничала. Мне было приятно видеть тебя такой, а вот он разозлился. Сказал, что наигранное поведение такое не любит.

Кира вскинула брови:

– Наигранное? А я иногда бываю такой, веселой и обаятельной. Ты просто не видела.

– Вот я и удивляюсь.

– Чего ж удивительного? Ты же не парень, чтобы тебе глазки строить.

Лиля попрощалась и вышла из магазина. Эта встреча оставила у нее странное ощущение. Кира не дерзила и не грубила, но ее убежденность, что Стас не лучший выбор, раздражала и настораживала Лилю.

Новый 1989 год ознаменовался переменами. Во‐первых, Тамара Леонидовна ушла с работы. В библиотеке, где она работала, перестали платить деньги. Сначала объединили аванс и получку, потом сократили две ставки – ушли две пенсионерки, которые прекрасно справлялись со своими обязанностями. Коллектив для вида вслух поохал, но втайне все обрадовались. Все казалось, что эти две ставки разделят на оставшихся. Но этого не случилось. Ставки канули в бездну, а проблем у коллектива только прибавилось. Оказалось, что нет теперь подписок на газеты и журналы, которые раньше оплачивались ведомством. Потом вдруг заговорили о том, что необходимо акционироваться и теперь коллектив будет держателем акций. По рукам ходило постановление 1988 года, которым правительство Горбачева разрешало акционирование. Все вдруг заговорили о том, что коллектив сам будет управлять библиотекой, что теперь все будет иначе – справедливо и честно. Критически настроенные сотрудники напоминали, что еще совсем недавно справедливо и честно могло быть только в СССР, а теперь не пойми что. Тамара Леонидовна, воспитанная мужем, больше помалкивала. Хотя и имела что сказать. Петр Вениаминович давно предрек коллапс и разруху. Но в коллективе Мельникова вела себя спокойно и разумно, придерживаясь мнения большинства. А большинство уже делило библиотеку и посты. Трудовой коллектив пытался как-то выжить. Акции были распределены между сотрудниками, директором был выбран единственный мужчина – заведующий отделом политической литературы. Позднее дамы, которые доверили полномочия этому человеку, очень пожалеют. Но пока, в отсутствие нормальной зарплаты, нехватки продуктов и полного запустения на улицах, приятно было ощущать себя на гребне перемен и тешить надеждой на скорое богатство. Тамара Леонидовна проголосовала как все, а дома выслушала от мужа:

– Господи, можно подумать, это вас спасет. Через год все окончательно развалится.

Мельников ошибся в одном – развалилось все через пару лет, в 1991 году. А пока Тамара Леонидовна, женщина практичная, пыталась организовать свадьбу дочери. С будущими родственниками познакомились, финансовые вопросы обсудили, но теперь настал момент конкретных решений.

– В каком ресторане будем праздновать? – задались вопросом матери. И после долгих поисков остановились на модном и недавно открытом первом частном ресторане на Кропоткинской. Когда Тамара Леонидовна упомянула этот ресторан, мать Стаса поморщилась и осторожно сказала:

– Как-то боязно. Может, лучше «Прагу»? Или «Арагви»?

– Если бы наши дети могли встретиться лет десять назад, это была «Прага» или «Арагви». Или «Берлин». Но сейчас… Продуктов нет, а цены ломовые. И договориться нельзя. Люди в этих местах еще не поняли, что времена капризных таксистов, швейцаров или рестораторов давно прошли. Они до сих пор думают, что диктуют они. А времена-то изменились. И к тому же я уверена, что на Кропоткинской можно будет договориться о своей выпивке и продуктах. А это важно. Не представляете, как легко можно отравиться сейчас паленым коньяком.

Перовы согласились, понимая, что Мельниковы сейчас лучше ориентируются в деталях происходящего. Впрочем, Тамара Леонидовна немного отстала от реальности – к моменту свадьбы цены в ресторане на Кропоткинской уже превышали и цены в «Арагви», и в «Праге». Но права была Тамара Леонидовна в одном – там можно было договориться. К владельцу ресторана поехал сам Петр Вениаминович. Он по-прежнему заведовал Мосстройтрестом, а потому у него были возможности договариваться. Владелец ресторана принял его в маленьком кабинете, где пахло котлетами.

– Нет вытяжки. И жильцы наверху жалуются на запахи. А это такая проблема – нужны специальные трубы, короба, ну, все, как в общепите. С меня же денег дерут. Говорят, «капиталист, плати».

Петр Вениаминович покрутил головой, прикинул объемы работы и сказал:

– Завтра пришлите мне толкового человека, сведу с кем надо, все сделают. Расценки старые, государственные. То есть почти ничего. Мы как раз один объект сдаем, там точно такие работы. Заплатите, когда сможете, но не позднее, чем через три месяца.

Владелец ресторана чуть не прослезился – справедливые жалобы жильцов не давали покоя, да и кабинет в запахах, сам владелец, пропахший едой, не были хорошей рекламой.

Тем временем Мельников приступил к разговору, ради которого пришел:

– Дочь у меня замуж выходит. Вот решили у вас…

– Я все понял, – владелец всплеснул руками, – все сделаем.

– Дорого не потянем. Но мы можем принести некоторые продукты. Можно?

– Сами понимаете, не одобряется, но для вас я сделаю любые исключения. И с нас свадебный торт. Это подарок от заведения вашей дочери.

– Неудобно, – тут уже Мельников растерялся, – я не могу согласиться.

– Все нормально. Я действительно капиталист, я даже заинтересован в таком мероприятии. И сделать торт – тоже заинтересован. Это же реклама. У нас же пока обеды, ужины, небольшие вечеринки. А тут – свадьба. Только один вопрос, можно ли будет сделать фото? Так сказать, светская хроника…

– А у нас есть светская хроника? Не в газете ли «Правда»? – рассмеялся Петр Вениаминович.

– Нет, в «Московском комсомольце», например. Там теперь разное печатают. Да и в других изданиях…

– Думаю, что можно и сфотографироваться. Потом, когда все это с треском повалится, будет что вспомнить.

– Вы против этого брака? – вырвалось у владельца ресторана.

– Я против бардака, который только-только начинается и неизвестно чем закичится.

– А… Не знаю, но мне сейчас нравится. Я чувствую, что многое смогу сделать.

– Это хорошо. Но вы молоды. А это придает силы. Я старше вас, и меня перемены пугают. Но спишем мое ворчание на возраст.

– Будет вам, все обойдется! – засмеялся собеседник.

На следующий день на «большом совете» Мельников отчитался:

– С рестораном договорился. Алкоголь принесем свой.

Перовы беспокоились:

– Нам неудобно, что вы хлопочете. С нас – организация транспорта. И, да – свадебный торт нам дарит ресторан.

Тут уже забеспокоилась Тамара Леонидовна:

– Что значит «дарит»? Во‐первых, мы не знаем, вдруг они сэкономят и его есть будет нельзя. А во‐вторых, если не сэкономят, то тем более неудобно. Мы же не нищие, и детей не хотим в дурацкое положение ставить!

С ней согласилась Зинаида Васильевна, и разговор о свадебном угощении не прекращался, даже когда стрелки часов перевалили за полночь. Удивительно, что этих разных людей такое событие, как свадьба, сделало друзьями. Все чаще и чаще Перовы и Мельниковы собирались вместе и не только по поводу предстоящего торжества. За чаем и рюмкой коньяка из старых запасов они обсуждали «текущий момент».

А вот детей это совершенно не интересовало. Так случилось, что родители взяли на себя заботу все организовать, но ни Лиле, ни Стасу они ничего не сказали. Внешне это выглядело так, словно жениться собрались несмышленые малолетки, которые не имели возможности что-либо организовать. А потому и права голоса не имели. От Лили не могло укрыться то, что Перовы часто стали появляться в их доме, а Стас теперь подолгу беседовал с Мельниковым о нефти, месторождениях в Сибири, о перспективах частных промыслов, но ни разу никто с ними не заговорил о предстоящем свадебном мероприятии. Лиля и Стас знали, что они расписываются в ЗАГСе шестнадцатого февраля, что приглашены в этот день родные и очень близкие друзья. Стас пригласил школьного друга и близкого приятеля из группы, Лиля планировала пригласить Киру. Но что родные уже запланировали свадьбу в ресторане, свадебный кортеж и другие мероприятия, они понятия не имели. Как-то, встретившись после лекций, Лиля сказала Стасу:

– Меня тошнит от этих зефирных платьев! Никогда этого не понимала. А сейчас тем более считаю это невозможным.

– Почему? – рассеянно спросил Стас.

– У меня стипендия пятьдесят тысяч. На какие деньги мы будем покупать такую роскошь? На родительские? Нет, не хочу.

Перов, который слушал это все не очень внимательно, вдруг взял Лилю за руку.

– Я как раз хотел с тобой поговорить на эту тему.

Лиля глянула на Стаса, и у нее сжалось сердце. А еще она вспомнила слова Киры, что этот парень ей, Лиле, не подходит. «Он хочет отменить все!» – со страхом подумала Лиля. Вслух же она сказала:

– Я слушаю тебя.

– Знаешь, я хочу перевестись на заочное отделение. Это можно сейчас сделать без проблем.

– Зачем?! Зачем тебе это надо?! – изумилась Лиля, но в душе с облегчением вздохнула – бракосочетание не отменялось.

– Я хочу работать. Но я хочу работать по специальности и я хочу работать в Сибири. Сейчас там не хватает людей. И к нам приходили «вербовщики», люди, которые приглашают специалистов. Согласны брать студентов. Там обучение можно пройти.

– И ты собираешься уехать из Москвы?!

– Мы собираемся уехать из Москвы. Я думал так: расписываемся, подаю заявление на работу, там семьям дают жилье. И переезжаем.

– А как же мой университет?

– А ты тоже переведешься на заочное. Будем вместе сессию сдавать. На самолете летать. Что скажешь?

Лиля молчала. Она ничего не могла сказать. Она даже не представляла себе, что скажут родители, услышав подобную новость.

– Стас, ты хорошо все продумал? – спросила она. – Высшее образование необходимо. А я знаю, как бывает, когда люди переходят на вечернее или на заочное. В школе у меня такие были. Они так диплом и не получили. Тяжело учиться после работы и трудно себя заставить учиться самостоятельно.

– Конечно, тяжело так учиться, – совершенно спокойно отреагировал Стас. Было заметно, что он подготовился к подобному разговору и аргументы все продуманы.

– И не только это… не только учеба. Я бы не хотела уезжать из Москвы. Особенно сейчас. Мы студенты, мы молодые… Где, как не в Москве, жить? И тут движение, а туда, куда мы приедем, там будет все по-старому. В отдаленные края все перемены идут медленно. И вообще… – Лиля вдруг расстроилась совсем, – почему ты со мной не посоветовался? Почему ты завел об этом разговор, когда сам принял это решение? Мое мнение тоже что-то значит!

Стас озабоченно потер подбородок, он так делал в минуты растерянности.

– Но я же тебе все рассказал? И я еще ничего не предпринял, я же просто предложил.

– Ты меня не обманешь, – возразила Мельникова, – я тебя уже хорошо знаю. И мне обидно, что ты так поступаешь.

Стас Перов очень любил Лилю. А потому, кляня мысленно себя за неуклюжесть, отсутствие сообразительности, сгреб ее в охапку, поцеловал и произнес:

– Гвоздика ты моя! Клянусь, я ничего не делал. Мне это просто пришло в голову вчера вечером. Родители так хлопочут с торжествами, а я деньгами им не могу помочь. Понимаешь, моего заработка и стипендии не хватает. А меня они же сами учили быть независимым и тратить только столько, сколько можешь себе позволить.

Стас, сам того не подозревая, попал в точку. Во‐первых, и Лилю раздражали эти все приготовления, но сказать она стеснялась – родители радовались этой ранней свадьбе, как дети. А во‐вторых, нехватка денег тоже ее беспокоила. Теперь, когда она вот-вот станет замужней женщиной, попросить у мамы с папой денег на кино или одежду будет неловко. Впрочем, Лиля гнала эти мысли, ей хотелось насладиться статусом невесты. Так приятно знать, что кто-то сделал ей предложение, что готов изменить свои планы ради нее и, в конце концов, выбрал ее из множества других женщин.

– Стас, про деньги – это правильно. Но давай пока не пугать наших родителей всем этим. Давай подумаем, как бы это все сделать безболезненно. Их же тоже жалко. Волноваться будут.

Стас решимости не потерял, но с последним доводом согласился. Он видел, как готовится мама и отец к свадьбе, он видел, что их родительская любовь, сдерживаемая его возрастом, вдруг прорвалась наружу. И теперь Зинаида Васильевна, целуя его на ночь, приговаривала:

– Ладно, не хмурься, вот женишься, мать тебя уж не так часто своей любовью донимать будет!

И отец все чаще в шахматы предлагал сыграть, все больше рассказывал, как в молодости они начинали жить, и за этим тоже стояла отцовская тоска. Сын уходил во взрослую жизнь. «Эх, только время такое…» – вздыхал про себя Николай Николаевич.

С того самого разговора прошла неделя. Лиля была бы вполне счастлива, если бы не этот неожиданный поворот – желание Перова так круто все поменять. Она понимала, что разговор это не последний и что придется принимать какое-то решение. Как-то вечером, отложив в сторону учебники, Лиля появилась на кухне.

– Мама, мы со Стасом нашли квартиру. Недалеко от вас. Совсем недорого. Однушка. Мы все посчитали – сами справимся.

Тамара Леонидовна готовила ужин.

– Ты не спеши, надо все хорошо обдумать. Знаешь, у нас огромная квартира. Почти сто с лишним метров. Живем втроем. Я думаю, что, если вы со Стасом будете жить у нас, ничего страшного. А потом, через какое-то время… будет видно.

– Мам, спасибо, конечно, но лучше, чтобы мы были самостоятельными. Понимаешь…

– Я все понимаю. Хочется пожить одним. Думаешь, я не была молодой?! Хочется все делать, как считаешь нужным, а не оглядываться на чужие правила и привычки. Я тебя очень хорошо понимаю. Но… Ты только поступила в университет. А если будет ребенок? Я всегда тебе говорила, ребенок – это главное. Как и образование и работа.

– Я все знаю… – поморщилась Лиля.

– Дочка, пожалуйста, послушай меня. Нам с папой не хочется, чтобы вы уходили. Мы не такие старые, чтобы не понимать вас. И мы помочь вам можем. А еще… время такое.

– Послушай, – Лиля вдруг возмутилась, – сколько можно пенять на время. Нормальное, замечательное время. Вот Стас нашел работу, работает и зарабатывает. А в какое еще время такое возможно было?

Тамара Леонидовна обернулась:

– Лиля, он не работает. Он – подрабатывает. Его теперешняя работа не имеет отношения к его специальности. А вот представь, что эта подработка будет приносить много, очень много денег. Он что, уйдет из института и будет работать на эту контору, которая воду и какие-то товары развозит? Будет грузчиком-экспедитором с миллионным заработком. А потом его уволят. И что? Куда он пойдет? И к тебе это тоже относится. Поэтому лучше вам жить у нас, спокойно учиться, найти работу. А у уж потом…

– Мама, понимаешь, Стас вообще хочет уйти на заочное. И хочет уехать по контракту на одно из месторождений. Там люди нужны. И он хочет, чтобы мы вместе уехали. Ну, я тоже на заочный переведусь. Там и для меня есть работа.

– Что?! – Тамара Леонидовна выронила ложку. – Какое заочное…

– Ты только не кричи и не волнуйся. Мы только обсуждаем…

– Вы? Обсуждаете? Да вы вообще ничего не знаете. Из дома да в школу! Какое месторождение?! Вы что, спятили?!

Лиля, с одной стороны, разозлилась, что их не считают способными принимать решения и жить самостоятельно, а с другой – испытала огромное облегчение. Она никуда не хотела ехать, она хотела жить в Москве со своим мужем, ходить в гости к знакомым, гулять по городу, посещать театры. Поэтому Лиля вздохнула и сказала:

– Мама, я все же считаю, что мы вполне сможем жить вдали от родителей и вдали от Москвы. Очень зря ты так реагируешь. Папа, думаю, отнесется к этому иначе.

– Да не дай бог! – воскликнула Тамара Леонидовна.

Лиля для убедительности добавила:

– Он сам рассказывал, как вы начинали и что вам пришлось пережить.

– Очень жаль, что невнимательно его слушала. И на этом закончим, – отрезала Тамара Леонидовна и с грохотом стала накрывать на стол.

– Стас будет у нас сегодня? – спросила она через какое-то время.

– Нет, он работает вечером, – отвечала Лиля.

Ужин прошел спокойно, только Тамара Леонидовна молчала больше обычного. Петр Вениаминович знал свою жену, а потому вопросов не задавал, ожидая, что та сама начнет разговор.

Так оно и случилось, уже лежа в кровати, Тамара Леонидовна произнесла:

– Знаешь, не очень правильно мы воспитываем детей. Они прут на рожон, сами не понимая, что делают.

Вслед за этой тирадой последовал рассказ о планах молодоженов. Мельников слушал внимательно, не перебивал, а когда возмущенная жена закончила повествование, произнес:

– Хороший парень, правильный. Надеюсь, дочь не ошиблась. Тома, пусть поедут. И жизнь посмотрят, и друг к другу привыкнут.

– А учеба?! Сколько мы таких видели? Которые приезжали, работали, денег заработали и вроде учиться не надо. Ты же знаешь, нужен стимул.

– Сама знаешь, все зависит от человека. И какой стимул здесь? Под боком у родителей?

– А здесь, в Москве, другие стимулы. Тут общий уровень другой. И надо подтягиваться, но в Москве требования другие. Тут без образования делать нечего. Общий фон, так сказать, иной.

Мельников не был согласен с женой, но спорить на ночь глядя не хотелось.

На следующий день Тамара Леонидовна за завтраком опять завела разговор, но теперь Петру Вениаминовичу не хотелось распаляться в начале рабочего дня. Он понимал, что жена будет наседать и требовать немедленного решения проблемы. Мельников даже уже прикидывал, что можно возразить и какие аргументы привести в пользу решения Стаса, но так же понимал озабоченность жены.

– Тома, вечером поговорим обстоятельно. – Петр Вениаминович поцеловал жену на прощание.

Тамара Леонидовна вздохнула, посмотрела на грязную посуду, оставленную мужем, и махнула рукой. «Все это подождет, надо начинать действовать!» – подумала она и стала обзванивать подруг с целью трудоустроить будущего зятя.

Лиля в этот день поднялась позже, на лекцию не пошла. Пока родители переживали новость, Лиля отправилась навестить подругу. Ей не терпелось рассказать Кире про их планы. И потом ей было интересно, как Кира на это отреагирует. А еще она хотела пригласить ее на свадьбу.

Кира по-прежнему работала в хозяйственном магазине. Лиля представила, какую мину состряпает подруга, когда увидит ее. Но Заболоцкой в магазине не оказалось.

– На больничном уже три дня, – сказала вторая продавщица.

Лиля развернулась и пошла к дому Киры. Когда она оказалась перед заколоченным подъездом, она уже раздумала навещать ее. «Блуждать по пустующему дому – удовольствие ниже среднего. И что это она так живет здесь?! Неужели не хочет по-человечески!» – Лиля уже повернула назад, как ее окликнули.

– Боишься? Не трусь, там никого нет. Чисто и гулко. – Кира вывернула из-за угла. В руках был пакет с продуктами.

– Да, один вид этой двери вызывает содрогания. А эти стропила и леса, кажется, рухнут.

– Это правда, леса рухнут раньше, чем дом. Но ты не бойся, я знаю все ходы здесь, убежать успеем.

– Только одна и надежда на тебя, – буркнула Лиля. Заколоченный подъезд оказался заперт на ключ.

Лиля даже удивилась, увидев его.

– Господи, амбарный!

– Под стать замку, – рассмеялась Кира.

В подъезде было тепло, но пахло запустением – пылью, старым деревом, немного сыростью.

– Чисто, – удивилась Лиля, глядя себе под ноги.

– Еще бы, я мою полы раз в неделю. А если учесть, что никто, кроме меня, не ходит здесь, то чистота сохраняется.

– Слушай, а ночью не боишься?

– Нет, привыкла, в первые дни, конечно, боялась. Потом привыкла. Знаешь, главное – изучить местность. Пересилить себя, побороть страх, а когда знаешь каждый угол, страха нет.

Наконец, они дошли до бывшей квартиры Заболоцких. Кира опять достала ключ и отперла входную дверь. Лиля зашла в квартиру, которую знала так же, как и свою. Но теперь вместо привычных предметов была пустота. Кира повернула выключатель, и большая прихожая оказалась залитой ярким светом. Откуда-то из глубины доносилось бормотание радио.

– Знаешь, почти как раньше. У вас же всегда радио работало.

– Да, на нашей замечательной общей кухне.

– А мне всегда нравилось там находиться.

– Это потому, что ты тараканов ночью там не встречала, – заметила Кира.

– А сейчас они тоже здесь есть? – Лиля боялась насекомых.

– Откуда им сейчас взяться?! Жильцов нет, магазины с первого этажа съехали. Есть, пить нечего. Нет, здесь осталась только я. – Кира помогла Лиле снять пальто и пригласила в комнату.

– Ты сейчас во всех комнатах живешь?

– Нет, только в двух. Которые смежные. Одна спальня, вторая – гостиная.

– Кирка, – Мельникова повернулась к подруге, – кончай валять дурака! Золотая медаль, светлая голова, такие возможности впереди! А ты дурью маешься! А уж про родителей твоих я вообще молчу. Они же не могут спокойно думать о том, что их дочь живет в заброшенном доме.

– Послушай, я с мамой раз двадцать говорила. Какая разница – снимаю я за деньги хрущевку на окраине или живу бесплатно в центре Москвы в родном доме. Вот выгоднее же так, как я решила.

– Кира, не всегда хорошо, что выгодно. Родителям было бы приятнее и спокойнее жить с тобой.

– Они должны доверять мне.

– Они – доверяют. Только волнуются.

– Ладно, давай чай пить. Я тут приболела.

– Знаю, в магазин приходила, – сказала Лиля. Она уселась на старый диван, который был ровесником их с Кирой дружбы.

– Ко мне там хорошо относятся, я им план делаю, умею с покупателями общаться. А еще сейчас полно появилось импортных вещей. Так мало кто знает, как с ними обращаться. А я инструкции все внимательно читаю, а потом объясняю. Короче, быть мне старшим продавцом-консультантом. А потом еще и проценты попрошу.

– Это как?

– У меня будет оклад, а к нему я буду получать, например, десять процентов от проданной вещи. Или от суммы покупок. Так часто делают в других странах.

– Это хорошо, только это не профессия.

– Ничего, профессия тоже будет. Только когда встану на ноги, буду с деньгами. Пойду учиться тому, к чему душа лежит.

– Странное рассуждение… – вздохнула Лиля. – Но мы все странные.

– Сейчас чай сделаю и поговорим о странностях людских, – улыбнулась Кира.

«Она изменилась, мягче стала. Или это болезнь так влияет на мою подругу», – подумала Лиля.

Кира тем временем стала заваривать чай. Вместо обеденного стола у нее был низенький журнальный. Он тоже был из прошлого. В семье Заболоцких он стоял перед телевизором, по бокам располагались кресла.

– Ты есть хочешь? – донесся голос Киры. – У меня есть котлеты и гречка. Вчера готовила.

– Нет, спасибо, – отказалась Лиля, и ей вдруг стало неудобно, что она пришла с пустыми руками. «Хоть бы конфет купила!» – корила себя Лиля.

– Вот свежие булки, масло, сыр, варенье. Но варенье, конечно, не домашнее, а какое-то немецкое. Конфитюр. И колбаска.

Стол был накрыт красиво. Лиля сделала себе бутерброд:

– Кир, знаешь, мама с утра меня покормила, но у тебя так все вкусно, что устоять невозможно.

– Вот и ешь. – Заболоцкая улыбнулась.

– Хорошо у тебя. Тихо. Спокойно. Никто не мешает. – Лиля вздохнула. Она не кривила душой. Родителей она любила, и комната у нее отдельная была, но все равно чувствовалась зависимость, соседство, контакт. «А может, Стас прав? Может, надо уехать, заработать денег, стать независимыми? Может, так и надо, как Кира? Выбрала свой путь. Ну, пошумели предки, да и отстали», – думала она, разглядывая комнату.

– Ты ремонт здесь делала? – спросила Мельникова.

– Небольшой. Обои поменяла – на стенах остались следы ковров, картин. Всяких украшательств. А это покрытие я со скидкой в магазине купила. Там есть брак. Но мне-то все равно.

– У тебя уютно очень. Даже лучше, чем было, когда вы жили все вместе.

– Всего было много. Вещи заполнили все пространство. А у меня только необходимое! И самое главное, Лилька, я – одна. Я хозяйка своему времени, делам, планам.

– Все равно, ты не скучаешь? Все же дом, родители.

– Если начинаю тосковать, еду к ним в гости. Покупаю что-нибудь вкусное. Знаешь, сейчас есть магазины разные, там полно всего. Они такое не ели. Вот я балую их. Представляешь, они считали, что будут меня кормить и содержать. А я хорошо зарабатываю. Скажу больше, отец сейчас зарабатывает меньше, чем я. Дела в государственных конторах плохо идут. Поэтому у меня совесть чиста. Я не камень на шее у родителей.

Лиля вздохнула.

– Посоветоваться хочу.

– Давай!

– Видишь ли, Стас решил перевестись на заочное и уехать.

– Без тебя? – хмыкнула Кира. – Я же тебе говорила.

– Господи, не спеши. Он хочет, чтобы мы уехали работать на месторождение. Учились заочно. Там поселок новый. Для меня тоже работа найдется. Что ты думаешь?

– Думать тебе надо, – фыркнула Заболоцкая. На какой-то момент она превратилась в привычную колючую Киру.

– Ох, Кира…

– Ладно тебе! Если честно, я считаю, что он прав. И что я ошибалась в нем. Мне казалось, он такой… С тобой из-за…

– Из-за чего?

– Ну, отец твой, начальник. Дом, в котором вы живете, ваши возможности. Сама понимаешь, ты лакомая невеста.

– Господи, просто так со мной дела иметь не могут? И потом, когда мы познакомились, он не знал, кто мои родители.

– Потом узнал. И влюбился еще больше.

– Почему ты так странно на все смотришь? Почему в тебе нет простодушия. Хотя бы совсем немного? Так проще и приятнее жить. И отношения с людьми иначе складываются. Кира, ты так часто меня обижала, просто я тебе не говорила.

– Зря, что не говорила. Я бы сбавила обороты.

– Это ты-то?! – рассмеялась Лиля.

– Дурочка, я из-за тебя. Ты же не понимаешь многих вещей. Ты в этом не виновата. Тебя оберегали.

– Заболоцкая, прекрати глупости нести. Никто меня не оберегал. Про нашу жизнь я знала все. Да, одежда была красивее и доставалась она мне легче. Но в остальном…

– Тебе так кажется, – покачала головой Кира, – хотя… Может, это я так болезненно реагировала. Понимаешь, мне моих родителей жаль было. И в то же время я злилась на них. Казалось, что они такие неспособные, не могут в жизни устроиться.

– Зря ты так.

– Сама знаю, что зря. Хотя… Знаешь, я так запомнила, как твоя мама к чаю однажды подала крекеры. Такие воздушные. Они были солеными. Мне так они понравились: хрустящие, остренькие. А еще были просто сливочные. Но тоже в таких же красивых высоких пачках.

– Как же, помню! Польское печенье. Папа приносил в заказах. Оно еще было в заказах для ветеранов.

– Мы не имели доступа в такие места, – улыбнулась Кира, – наши родственники либо погибли, либо жили далеко от Москвы.

– Кира, я не виновата, что мы ели это печенье! – растерянно произнесла Лиля.

– Господи, ты – дура! Я просто вспоминаю. Мне оно очень нравилось. И мама твоя всегда мне его с собой давала. А я обижалась, думала, это меня унижает.

– А мама на тебя обижалась. Говорила, что Кира не хочет сделать приятное.

– Так жизнь и устроена. Никто никого не понимает. А еще твоя мама пекла пирожные. Корзиночки с кремом. В детстве меня потрясало, как это у нее такой крем получается, как у магазинных пирожных.

– О да. Мои любимые. Сейчас она редко все это делает.

– А мои пекли пироги. Мне казалось, это так по-деревенски. Так просто, грубо.

– Но пироги были вкусными! Я же помню, с грибами и с рыбой.

– И еще был ореховый торт. Он был маленьким, но это было такое лакомство… – Кира мечтательно улыбнулась.

– Что-то мы с тобой о еде заговорили, хотя вроде бы не голодные, – рассмеялась Лиля, – ты не ответила толком на мой вопрос. Ехать нам в далекие края?

– Тебе решать, вам решать. Я бы поехала. Много прояснится, многое откроется.

– Ты считаешь, рано нам жениться? – Лиля улыбнулась.

– Не знаю, опять же не мне отвечать на такие вопросы.

– Я очень хочу, чтобы ты была на нашей на свадьбе. В феврале. Пришлю специальное приглашение.

– Спасибо, Лилька. Кто бы мог подумать, что ты так рано выйдешь замуж!

– Да, я сама не думала, что так получится, но я люблю его.

– Ну и хорошо. Хотя…

– Слушай, Кир, ты же его не знаешь. И нельзя же подозревать человека в меркантильности, не имея о нем представления.

– Как оказалось, он принимает правильные решения. Но, если честно, я бы не спешила.

Лиля помолчала, а потом сказала:

– Кира, любой человек может предать. Даже очень близкий и очень любимый человек. Если ты об этом, то я готова к такому повороту событий. Но сейчас я об этом не хочу думать. Я хочу думать о свадьбе.

– Белое платье, фата… Знаешь, меня даже тошнит от этих слов. – Кира поморщилась. – Но это я. Ты – другая.

– Какая? – с интересом спросила Мельникова.

– Ты мягче, склонна к компромиссам. И ты всегда мальчикам нравилась.

– Это смешно! – воскликнула Лиля. – Это ты всегда нравилась. Они к тебе поэтому и цеплялись! А ты так их отшивала, что я удивлялась. Грубо, резко.

– Наверное, я не верила, что могу нравиться.

– Это ты зря. Ты очень интересная, – Лиля встала, – пойду. Спасибо за чай. Выздоравливай быстрее. И ждем тебя, приглашение я тебе принесу сама, чтобы ты не сказала, что забыла или не получила его.

– Буду, обязательно буду. Передавай привет родителям.

– Ты бы заходила к нам почаще. Мои скучают и в голову им всякая фигня лезет.

– Зайду, пожалуй. Мне всегда было хорошо у вас. Погоди, провожу тебя.

Они спустились по пустынной лестнице, Кира открыла ключом подъезд.

– Знаешь, я иногда чувствую себя хозяйкой всего дома, – сказала она.

– Переехала бы к родителям, – рассмеялась Лиля, – но, правда, тогда видеться редко будем.

А в доме Мельниковых меж тем шла борьба. На какое-то время были забыты приготовления к свадьбе и даже в хозяйстве наблюдался некий разлад. Завтрак Тамара Леонидовна подавала чуть позже, чем нервировала Петра Вениаминовича. Но тот все же молчал – боялся спровоцировать громкий разговор. Но разговор этот был неминуем – Тамара Леонидовна умела давить и потребовала, чтобы муж воспользовался связями и трудоустроил будущего зятя. Мельников сопротивлялся, как мог. Решение Стаса вызывало уважение. Но Тамара Леонидовна была опытным домашним интриганом. Один из дней начался ее тяжелыми вздохами.

– Томочка, тебе не здоровится? – поинтересовался Мельников.

– Не знаю. Что-то на душе неспокойно.

– Ты про что? – насторожился Петр Вениаминович.

– Про Лилю. Хорошо, что я с Инессой Федоровной дружу. Она врач от бога. Надо бы показать Лилю ей.

– Как? Уже? – изумился Петр Вениаминович. Инесса Федоровна была известным в Москве врачом-гинекологом.

– Господи, да нет же. Но сам понимаешь – дело-то несложное. А она все же очень молода.

– Боже, Тамара, не гони лошадей! Случится, тогда и будем беспокоиться. – Петр Вениаминович перестал собираться и присел на край кровати. – А хорошо бы внука. Или даже внучку. Но внука – лучше. Понимаешь, так мне осточертело это все. Самое противное, работать людей теперь не заставишь. Все только политические новости обсуждают, митингуют и журнал «Огонек» читают. На работу не хочется, а вот с внуками бы возился.

Тамара Леонидовна перестала охать.

– Ты это брось, Петя, – сурово сказала она, – работать надо. Я думаю, что все будет хорошо. Семьдесят лет стояло государство, из-за каких-то болтунов не развалится.

– Ох, государство стояло, хозяйство рушилось. А государство без хозяйства – это человек без головы. Что я тебе объясняю! Ты в магазины сама стала ходить, видишь. А вместо мяса в наших заказах теперь только фарш.

– Я не против фарша, я против панических настроений, – сурово сказала Тамара Леонидовна.

– Да нет никакой паники. Есть реалистический взгляд на предмет.

– Так, через пять минут иди свой омлет есть! – Мельникова решительно запахнула халат и пошла на кухню. Петр Вениаминович вздохнул и стал повязывать галстук.

Когда из кухни потянуло ароматом кофе, он окликнул дочь.

– Лилька, пойдем, с отцом позавтракаешь! А то замуж выйдешь и больше про папку не вспомнишь!

Из комнаты Лили послышалось ворчание:

– Пап, я занималась до позднего вечера, поспать хочу! Целую тебя, вечером увидимся.

– Знаю я теперь твои вечера! Со Стасом небось встречаешься?

– Па-ап! Я сплю!

– Ладно, – отец уселся, пододвинул к себе тарелку, – взрослая, а вчера только в школу ходила.

– Такой она и осталась! – возразила жена. – А про экономику ты зря. У нас и нефть, и газ, и другие полезные ископаемые. Проживем как-нибудь.

– Это, конечно… – согласился Петр Вениаминович.

– Или в США больше нефти и газа? – неожиданно поинтересовалась Тамара Леонидовна.

– Пожалуй, у нас больше. Там другие виды газа встречаются. Нет, конечно, у нас больше.

– Вот, значит, наша экономика будет развиваться в сторону углеводородов, – командным голосом сказала Мельникова, словно от нее зависело это решение вопроса. – И люди нужны будут в отрасли. Короче, я даже уже не прошу, я требую, чтобы ты позаботился о детях. Надо устроить Стаса в соответствующее место. И вообще! Я же не прошу, чтобы он министром сразу стал! На любую маленькую должность.

– Сколько раз я тебе говорил… – Петр Вениаминович уперся черенком вилки в столешницу, – не заводи мне нервы с утра! И еще я тебе говорил, что он мужик, правильно все решил!

– Только о ней не подумал! О дочери нашей. Она, глупенькая, влюбленная. Она идет за ним, как гусыня. Ей же кажется, что это героизм. А на нашем языке это называется глупость. Понимаю, окончили бы институты. Распределение, первая работа. Сама бы выгнала. А так – без образования! Кем их там возьмут? Чернорабочими? И что это за «школа жизни»?! А что им мешает в Москве устроиться на завод, стружку подметать? Перейти на заочный и убирать рабочие места. Зачем для этого лететь на край Земли?

Петр Вениаминович задумался – что-то разумное было в словах жены. В том, как она описала отважные планы молодоженов, была какая-то несуразность.

– Так, может, пусть просто учатся? Зачем мне Стаса куда-то устраивать? Пусть побудут нормальными студентами. Кстати, он и так подрабатывает…

– Ты что, серьезно не понимаешь? Ты не понимаешь, что скоро будет передел власти?! И ты не знаешь, останешься ли ты у дел. Поэтому сегодня же звони по знакомым и устраивай Стаса на работу.

– Да кем же я его устрою?! Он же на третьем курсе!

– Ничего, пусть бумажки перебирает. Петя! Этот вопрос касается не столько Стаса, сколько нашей дочери! Я не хочу, чтобы она, как эта ее Кира, жила в заброшенном доме и продавала веники.

– Вполне приличное занятие, не ворует же она эти веники, – пробурчал Петр Вениаминович.

– Не начинай даже! Не начинай! Не ищи проблем там, где их нет. У меня и так просто голова кругом идет.

– Знаешь, – миролюбиво сказал муж, – хорошо, что родители Стаса нормальные люди. С ними легко все обсуждать…

Тамара Леонидовна выдохнула:

– Мне тут мои приятельницы уши прожужжали, что рано, что нечего хомут вешать на шею. Что потакаем дочери, путь, мол, учится… А вот думаю, что все правильно. Думаю, что все к лучшему. Пусть встречаются. В смутные времена опорой может быть только семья. Я же вижу, у них серьезно все.

– Тома, что ты видишь?! Они без году неделю встречаются!

– Ты, Петя, всю жизнь работал. Я тебя не виню. Но Лилю ты совсем не знаешь. Она нежная, эмоциональная девочка. Она – не Кира, ее подружка. И Стаса она любит. Сколько мы знаем случаев, когда годами ухаживали, потом свадьба, а через год развод?

– Ладно, может, ты и права. – Мельников залпом выпил остывший кофе и заторопился. В машине он достал из портфеля записную книжку, пролистал ее и потом скомандовал водителю:

– Юра, а давай заедем к Мордюкову. Проведаем старика, тем более у меня коньяк для него есть. Ну, если ты не выпил, – пошутил Мельников.

– Нет, удержался, – в тон ему ответил шофер, – он там, на заднем сиденье, завернут в три слоя вощеной бумаги.

Через месяц, прямо в канун Нового года, Мельниковы и Перовы встретились на юбилее Николая Николаевича. Там было еще много людей – знакомые юбиляра, родственники, представители общественности и даже какие-то люди из райкома партии. Стол был хорош, что было по тем временам удивительно. Николай Николаевич постарался через свои связи – заведующую «столом заказов» и давнего друга Рената, который долгие годы был мясником в ближнем гастрономе. Ренат же пошел дальше по цепочке – добыл красную рыбу, черную икру и несколько видов колбас. Тамара Леонидовна, которая встречала гостей, стоя рядом с Зинаидой Васильевной, подумала о том, что несколько лет назад ассортимент на столе был бы в два раза богаче, а люди были веселее и беззаботнее. Посмотрев на мать Стаса, Мельникова тихо ей сказала:

– Перестань волноваться, все просто замечательно. И хорошо, что все устроили здесь, в помещении завода, в столовой. Тут очень уютно.

– Думаешь? – Зинаида Васильевна нервно оглядывала гостей. – А я хотела в ресторане. Но…

– Правильно, нечего деньги тратить.

– И здесь эти деревянные столы, резные стулья. Их специально заказывали в Рязани. Там маленькое производство, муж, Коля, бартером рассчитывался. Он хотел, чтобы сотрудники держались за рабочие места. Ведь зарплаты были неплохими, а вот условия, Коля занимался этим очень упорно.

– Зина, Коля – прекрасный человек и отличный руководитель! Это сразу видно! – принялась опять успокаивать ее Мельникова. – И все будет прекрасно!

Торжество потихоньку разгоралось, голоса стали громче, музыка зазвучала, произносились здравицы и шутливые пожелания. Лиля и Стас сидели рядом с юбиляром. Перов с гордостью поглядывал на сына и улыбался Лиле. Когда в зале заиграла легкая музыка и народ потянулся размяться в быстром танце, Мельников подсел к Николаю Николаевичу.

– Слушай, что я тебе хочу сказать, – сказал Петр Вениаминович – мужчины давно перешли на «ты», – тут для Стаса есть хорошее место. Понятно, что не начальник и даже не младший начальник, а так… клерк, как на западе говорят. Но тут главное – не должность, а место.

Перов с удивлением посмотрел на Мельникова.

– Спасибо тебе огромное! Неожиданно как! Но Стас учится, мы бы не хотели, чтобы он бросал учебу. И Лиля должна получить высшее образование! Послушай, Петр, ну что, мы не осилим их дипломы?! Поддержим, прокормим, оденем. Они же не бездельники, не лоботрясы. Им помогать можно и нужно.

По разговору было заметно, что юбиляр изрядно выпил. Слова складывались ладно, но в голосе слышалась слеза.

– Ты вообще слышал, что детишки наши уезжать собрались? Мол, сидеть на шее родителей нехорошо, а потому переведемся на заочное и поедем на дальнее северное месторождение! Серьезные такие планы, чуть ли не чемоданы собирают. Я‐то не против, даже, думаю, полезно. Но потом подумал и решил, что нам, родителям, эта инициатива дороже станет.

Перов с изумлением слушал все это.

– Я ничего не знал.

– Я тоже. Но вот матери знают все. Лилька проговорилась маме, а дальше ты, думаю, догадываешься.

– Тамара? – понимающее улыбнулся Николай Николаевич.

– Да… Одним словом, Стас должен подъехать в отдел кадров. С документами.

– Спасибо вам с Тамарой. Я же понимаю – работа теперь будет на вес золота.

– Знаешь, как сказать… Время молодых и отчаянных наступает. Но народ в целом будет жить плохо. И безработных будет достаточно много. Поэтому пусть держится за место. Это же по его специальности.

Увидев, что мужчины о чем-то толкуют, Зинаида Васильевна поспешила к ним.

– Коля, ты только не пей много. Тебе еще надо будет говорить слова всякие, благодарить гостей…

– Зина, ну что ты… Послушай, что Петр для Стаса сделал! Петя, можно рассказать?

– Можно, – важно кивнул Мельников, он немного рисовался перед Зинаидой Васильевной.

– Наш парень теперь будет работать в газовой промышленности!

– Коля, громко сказано. Он будет работать в отраслевом институте.

– Ну, о чем и речь! – не сдавался Николай Николаевич. – Так вот, Петя воспользовался своим влиянием.

– Ох, я даже не знаю, как благодарить тебя… Конечно, он окончит институт и уже будет работа…

К зиме 1991 года дом на углу Малой Бронной и Спиридоньевского переулка практически опустел. Как так случилось, что в наступающие тяжелые времена жильцы этого дома умудрились получить квартиры, никто не понимал. Но факт остается фактом, остались здесь Кира Заболоцкая и старуха Беглова. Кира за это время предусмотрительно поменяла замки в квартире и поставила новый замок в комнате. По вечерам на улицах порядка стало меньше, к тому же дом огородили забором и даже возвели один ярус строительных лесов. Подъезд в дом заколочен не был, а потому однажды Кира наткнулась на алкашей, которые спасались от стужи на первом этаже. Заболоцкая не растерялась, наорала на них и, напугав, выставила вон. Но это стало первым звоночком и Кира занялась «укреплением бастионов». Сначала были замки, потом она раздобыла колокольчик и повесила на дверь подъезда. Дом был пустым и любой звук разносился гулким эхом. «Есть шанс услышать, что кто-то идет!» – сказала она себе. Но самым главным и дорогостоящим ее мероприятием была покупка трех дешевых ламп. Эти лампы она поставила в тех пустых квартирах, которые оказались незапертыми. Каждый вечер Кира включала их, чтобы у прохожих было ощущение, что в доме живут люди.

Дом был большим, старым, еще девятнадцатого века. Такие называли доходными. В нем была черная лестница, большие подвалы и под самой крышей были небольшие помещения, в них когда-то жила прислуга. Эти комнаты жильцы коммуналки заняли под велосипеды, корыта и всякую утварь. В подвале долго хранили дрова и уголь. Потом, после газификации дома, в подвале размещались мастерские. Дом был большим, с двухуровневым переходом между правым и левым крылом, поэтому понять, кто еще находится внутри, было сложно.

История встречи со старухой Бегловой напоминала фильм ужасов. Однажды, в очередной раз обходя квартиры, чтобы устроить иллюминацию, Кира услышала голос. Несмотря на всю свою твердость, девушка слегка струхнула, затаилась и стала прислушиваться. Чей-то надтреснутый голос звал какую-то «Белку». Кира попыталась угадать, кто она, эта самая Белка – собака, кошка или даже какая-нибудь ворона. Голос то приближался, то удалялся, и Кира поняла, что идет он со стороны правого флигеля. Кира потихоньку, на цыпочках двинулась в ту сторону. Дребезжащий голос становился все ближе и ближе. Голос уже не звал Белку, а только сокрушался: «Куда ж ты теперь пойдешь?!» Наконец, Кира миновала пролет лестницы и… нос к носу столкнулась с теткой, закутанной в большой шарф.

– Вы кто?! – взвизгнула тетка.

– А вы кто? – ответила вопросом на вопрос Кира. Она перепугалась, но здравый смысл подсказывал, что привидения белок не кличут.

– Я – Беглова.

– А я – Заболоцкая!

– А вы из первого подъезда?

– У нас вообще один подъезд, – заметила Кира.

– Не скажи, у нас есть черная лестница и выход на другую улицу.

Заболоцкая хотела было продолжить диспут, но потом отказалась от этой идеи.

– Наверное, но я прожила здесь всю жизнь и не знала об этом, – сказала она.

– Заколочено, все заколочено. А кое-где и стены новые стоят, – ответила старуха.

– Я вас знаю, но не помню имени-отчества, – замялась Кира.

– Татьяна Афанасьевна.

– А кто такая Белка? Я слышала, как звали какую-то Белку.

– Мне показалось, что собака моя здесь бегала.

– У вас есть собака? – изумилась Кира. – Я живу здесь давно, но собаки не видела ни разу.

– Вот и я не видела. Поэтому и зову, – ответила старуха.

– Давайте я вас провожу до квартиры. Темно здесь, заблудитесь. – Кира не стала продолжать разговор о собаке Белке. Почва была зыбкой и не хотелось пугаться соседства с полоумной старухой. «С другой стороны, не так и плохо – кто-то есть рядом!» – Кира заметила, что старуха опрятная, от нее не пахло затхлым, ветхим.

– А тебе нетрудно? – Беглова внимательно посмотрела на Киру. – Проводи, может, и Белку встретим. Она не моя собака. Но иногда прибегает поесть. Наверное, где-то сейчас сидит.

– Конечно, мне нетрудно проводить. Может, и Белку встретим.

– Ты же мне не поверила, что Белка есть? – спросила старуха.

– Поверила. Я же ни разу не видела вас, пока живу здесь.

– Нам с тобой повезло, – неожиданно сказала Беглова, – живем, как баре. Свет, вода и никаких тебе соседей!

– Я тоже удивляюсь, почему нам еще не отключили все эти блага.

– Ты что, этот дом считается жилым! – захихикала Беглова. – Его огородили, вон, строительные леса поставили…

– Это когда было, теперь уже и леса пора ремонтировать.

– Я сама документы видела, – опять заговорила старуха, – дом заселен наполовину. А потому свет и вода есть.

– И кому это надо? – с недоумением спросила Кира.

– Тому, кто этот дом заберет себе. Когда можно будет.

Заболоцкая уставилась на Беглову. Тетка была стара, но соображала лучше молодой.

– Не смотри на меня, я все понимаю, что происходит. Все теперь будет чье-то. И дома, земля, и заводы. Как раньше.

– Ну, я думаю, то самое «раньше» вы не застали, – сказала Кира.

– Рассказы помню. Этого достаточно.

– И что, лучше было? – Кире стало интересно, что скажет старуха.

Но они дошли до ее этажа.

– Вот, это моя квартира. – Беглова толкнула дверь рукой, та открылась.

– Почему вы не запираете дверь на ключ?! Сейчас столько всяких случайных людей бродит. Вы же видите, что делается.

– Я на улицу почти не хожу, – заявила Беглова.

– А продукты? Как вы покупаете продукты?

– Ларек коммерческий знаешь на углу Бронных?

– Знаю.

– Мне продавщица оттуда приносит все, что надо. Крупу, тушенку, сахар. Даже колбасу. Но колбаса страшная. «Королевская салями». Она хлеб красит красной краской. Линяет что кофточка советская шерстяная.

– А молоко там, творог… Сейчас это все в магазинах редко бывает, надо в очереди отстоять.

– Обойдусь без творога. Прекрасная еда – макароны с тушенкой. Но китайцы делать тушенку не умеют. У нее вкус и вид паштета.

– Так тушенка китайская? Такая, в красно-синих банках?

– Да, Китай. Почему они нам это присылают, понятия не имею. Мао Цзэдун нас не любил.

Старуха замолчала на какое-то мгновение, и Кира получила возможность оглядеться. Квартира Бегловой, как казалось, не претерпела никаких изменений. Три комнаты и прихожая.

– У вас не было соседей? – удивилась Кира. – Вы всегда занимали три комнаты?

– Соседей не было, были родственники. Брат с семьей. Они уехали. Живут теперь черт знает где. На выселках.

– А вы с ними не поехали?

– Нет. На черта я им нужна? В двухкомнатной квартире.

– Но… Вы же считаетесь отдельной семьей. – Кира вспомнила все, что говорили родители перед получением ордера.

– Да, и мне дали однушку. Только я отказалась. А насильно переселить не смогут. Нет такого закона. Только если это нужно городу. А что этому городу сейчас нужно, если снег не убирают, фонари не горят, а мусор неделями не вывозят. Кстати, скоро будет все платно.

– В каком смысле?

– В прямом. Будем платить за мусор, например!

Шло время, и старый дом удивил снова. Как-то утром Кира проснулась от звуков буксовавшей машины. Надрывался со свистом двигатель, свистели шины на обледенелом снегу. Кира шла на работу во вторую смену, а потому с недовольством открыла глаза. Шум не стихал. «Странно, наша улица в этом месте пустынна, во дворе дома нет ни одной машины. Откуда тогда это доносится?» – подумала она, но вылезать из теплой постели не хотелось. Все же любопытство и опасение, что пожаловали нежелательные гости, взяли верх. Кира подошла к окну и увидела, что желтого цвета «Жигули» пытаются припарковаться во дворе у строительного забора. «Готова поспорить, что эта машина той самой соседки, которая жила в правом крыле. А как она проехала во двор? Ворота арки на замке. И вообще, откуда она здесь? Кстати, имя у нее еще было такое сложное…» – Кира поежилась, потом накинула на себя теплый платок и стала наблюдать за действиями машины. Машина все-таки примостилась у забора, оставив проезд к арке двора. Через пару минут из машины вышла статная, хорошо одетая женщина. В руках у нее были сумки. Проверив дверцы машины, она пошла через двор и исчезла в арке. «Понятно, видимо есть ключ от ворот, а попадает к себе через дверь с Бронной улицы. Еще одна соседка, что ли. Не многовато ли…» – с досадой подумала Заболоцкая. Ее такое необычное, почти геройское уединение становилось чем-то заурядным. «Что характерно, в доме одни тетки. Я, Беглова и эта самая Римма… точно, Римма Станиславовна. А фамилия – Мезенцева!» – Кира поежилась, посмотрела на часы и вернулась в постель.

Через неделю она решила навестить родителей. Накупив лакомств, она приехала под вечер. После ставших уже традиционными уговоров переехать жить к ним, родители поинтересовались:

– Ну, как наш дом там? Что говорят вокруг? Не сносят ли?

– Нет, не сносят, – ответила Кира, а потом вдруг вспомнила про желтые «Жигули», – по-моему, кроме старухи Бегловой и меня, живет еще и Мезенцева. Помните такая была? Красивая и видная?

Мама посмотрела на отца, отец хмыкнул:

– Помним, кто ее не помнит.

– Так, прошу тебя, – остановила его мать, а дочери сказала: – Не любили ее в доме. Да и она держалась так высокомерно, молчаливо, даже замкнуто. Не сходилась с соседями. Но была красивой очень.

– Она и сейчас ничего. Впрочем, я не знаю, живет она или нет. Просто видела машину. Может, за вещами приезжала оставшимися.

– Скорее всего. Такая жить в заброшенном доме не будет, – фыркнула мать.

Кира больше родителей с этим не трогала, но твердо решила сходить к вновь обнаруженной соседке. «Не могу же я с полусумасшедшей Бегловой только общаться!» – сказала она себе.

Вечером следующего дня Кира попыталась проникнуть в подъезд со стороны Бронной улицы. Попытка успехом не увенчалась – подъезд был закрыт. Через мутное стекло дверей, которое уцелело только потому, что напротив находился пост милиции, охранявший чье-то посольство, была видна парадная лестница с красивыми чугунными перилами. «Как закрыли в 1918 году парадные, так и живем до сих пор», – подумала про себя Кира. Она еще раз подергала дверь, потом потопталась на крыльце и в этот момент раздался голос сверху.

– Войди в арку, там дверь дворницкой, толкни ее, она на честном слове.

Кира подняла голову – с третьего этажа на нее смотрела взлохмаченная голова Бегловой.

– Да у нас есть дворницкая?! – изумилась Кира, которой казалось, что она уже все знает про свой дом.

– А как же! В любом нормальном доме была дворницкая. А из нее лестница шла на этажи. – Голова Бегловой исчезла.

Заболоцкая вошла в арку, нашла неприметную, окрашенную в тон стен дверь, подергала ее. Дверь поддалась. «А вот это плохо! Очень плохо!» – подумала Кира и тут же решила купить в своем магазине замок. В помещении дворницкой Кира никогда не была. Сейчас это была большая комната, где стояли старые лопаты, скребки для снега, бочки со старой краской и транспаранты. Последние представляли собой свернутые трубочки на древках. Беглова оказалась права – внутренняя дверь вела на черную лестницу, через которую можно было попасть на каждый этаж. «Интересно, Мезенцева весь это переполох проникновения в дом заметила? И Беглова не самым тихим голосом мне указания давала». – Кира обходила этаж за этажом. И только на последнем этаже запахло вдруг сдобой и вообще жилым помещением. Из-за одной двери доносился звук телевизора. Кира постояла, собираясь с мыслями, а потом решительно позвонила.

Разом наступила тишина. Казалось, что будь воля хозяйки, то и аромат выпечки растворился без следа в воздухе. Кира подождала немного, а потом громко сказала:

– Это ваша соседка Кира Заболоцкая. Я с родителями здесь жила. Теперь живу одна.

Сказав это, Кира тут же испугалась. «А может, там живет вообще кто-то другой, не Мезенцева, а мужики какие-нибудь, кто-то скрывается. Ну и дура я!» – подумала она, но дверь наконец открыли.

– Я, надо сказать, перепугалась, – призналась открывшая дверь женщина. Она была красива, статна, тщательно одета. И… без возраста. Кира какое-то время ее разглядывала, пока женщина не подняла удивленно бровь.

– Извините, вы же Мезенцева? – пробормотала Заболоцкая, отводя глаза. – Наша соседка? Я очень растерялась, когда услышала звук телевизора и почувствовала запах выпечки.

– Я – Мезенцева. Римма Станиславовна, ваша соседка. И бывшая, и, судя по всему, настоящая. А чтобы почувствовать запах и услышать звук телевизора вам пришлось подняться на последний этаж? – заметила женщина.

– Еще раньше я заметила вашу машину, желтую. Видела, как вы парковались. Удивилась очень. Ведь в этом доме остались двое – я и Беглова.

– Да что вы?! Я думала, что одна здесь осталась.

Кира почему-то не поверила ей: «Этого не может быть. Кого-то из нас она должна была видеть. Но, впрочем, все равно. Может, человек вообще не хотел ни с кем общаться».

– Проходите, пожалуйста, – женщина распахнула дверь, – а то мы стоим на этой пустой площадке.

– Спасибо, – Кира вошла, – мне нравится, что здесь пусто. А про вас я спросила родителей.

– И что же они вам сказали? – как-то нервно спросила Мезенцева.

– Они вас помнят. – Кира не хотела, да и не смогла бы передать странность интонации, с которой родители вспоминали соседку.

– Давайте я вас чаем угощу. И пирогом. Это такое счастье, что земные блага нам доступны.

– Вы про свет, газ и воду?

– Я про это, – рассмеялась Мезенцева, наливая Кире чай и отрезая кусок яблочного пирога. – Вот, пожалуйста, только утром испекла.

– Вы не работаете? – спросила Заболоцкая.

– Работаю. Но иногда. Не каждый день. С этим теперь трудно. Что-то закрывается, что-то открывается, но не всегда тебе там находится место.

– А ваша семья? Они уехали?

– А у меня нет семьи. Но много друзей. Это не так плохо. Одно заменяет другое. Как это ни удивительно.

Кира задумалась.

– У меня есть родители, но нет друзей. Только подруга.

– Вполне достаточно, – заметила Мезенцева, – зачем себе создавать лишние хлопоты.

– Вы думаете?

– Думаю. Только не спрашивайте, почему я так думаю и какие у меня аргументы в пользу этого утверждения.

– Хорошо, не буду спрашивать. Впрочем, я тоже придерживаюсь такого мнения. Более того, у меня не получается дружить. Все время норовлю гадость сказать.

Мезенцева посмотрела на нее внимательно:

– Да, вы дочь Заболоцких. Я вас знаю, вы просто стали очень взрослой. Я вас помню очень дерзкой девочкой. Работаете, учитесь?

– Окончила школу, работаю. А что до дерзости, по-моему, такая же и осталась.

– Ясно. А почему не учитесь? В школе проблемы были? – улыбнулась Римма Станиславовна.

– Можно сказать и так. Золотую медаль выдали. А что с ней делать? – ответила Кира.

– Золотую медаль?! Но вы не пошли учиться?! Да вы сошли с ума! – Мезенцева даже присела на край дивана.

– Что я с ней буду делать? Куда пойду? Деньги надо зарабатывать. Родители без работы скоро останутся.

– Да, времена, увы, диктуют. – Мезенцева покачала головой, а потом спросила: – А где работаете?

– В хозяйственном нашем.

– Это который за углом?

– В нем, хорошо платят, переведут в старшие продавцы, там оклад больше.

– Ну да, ну да… Слушай, Кира, можно я на «ты» буду? Ты пей чай и ешь пирог. И еще я себе тут котлеты жарила, давай тебе разогрею.

– Спасибо, конечно, – Кира улыбнулась своей самой противной улыбкой, – я сразу узнаю этот тон. Ну, вы меня жалеете, вам бы хотелось обо мне позаботиться: нерадивая, с заскоками, отбилась от родителей. А еще думаете: «Куда мать с отцом смотрят, дочь оставили одну в заброшенном доме?! Собаку или кота так не бросят!» Верно?

– Что – верно?

– Правильно я угадала ваши мысли?

– Ну да, – призналась Римма Станиславовна, но не смутилась, – правильно, но от твоей проницательности ничего не меняется. Мне жаль, что ты выбрала такой путь.

– Вкусный пирог, – сказала Кира, – и чай очень хороший. Не «Краснодарский». Жаль будет, если я не доем и не допью.

– Почему не доешь? А, поняла, не приставать к тебе с разговорами этими, иначе уйдешь.

– Точно, – улыбнулась Кира. Мезенцева вызывала у нее симпатию. А еще ей очень здесь нравилось. О чем она сказала хозяйке.

– Красиво у вас. И богато. Но в первую очередь красиво.

– Спасибо. Я всегда так жила. А когда вдруг такие перемены пошли, не сочла нужным что-то менять.

Кира рассматривала комнату, в которой они пили чай. Даже странно было видеть в таком месте, в заброшенном доме картины и фото в золоченых рамах, статуэтки и гобеленовые подушки с куртуазными рисунками. На полах лежали ковры.

– Ох, – сказала Кира, – у вас, как в музее.

– Музей – не музей, но предметов хороших достаточно. Что попало я не покупала и в дар не принимала. А если и приходилось принять, чтобы не обидеть, вскоре продавала или дарила.

– В дар? Такую красивую подушку можно было принять в дар? – Киру удивила именно подушка с замком и пастушками.

– Эта розово‐голубая, редкая для гобелена «думочка»? – улыбнулась Мезенцева.

– Да.

– Это сочетание называется «версаль». Голубой и розовый. Это редкая старинная вещь. Мне ее подарил один французский дипломат.

– О! – только и вымолвила Кира. Ей еще хотелось спросить про кимоно, которое висело на мраморном бюсте.

– Кимоно аутентичное. Из Японии. Я переделала сложный крой и ношу как халат дома. Очень удобно, а натуральный шелк – это просто волшебство. В холод тепло, в жару – прохладно.

– Вы не переехали? Вам не дали квартиру?

– Дали, я отказалась.

– Как это? А если снесут дом?

– Тогда мне дадут другой ордер. А пока я хочу жить здесь. Слава господу, в нашей с тобой обители есть тепло, свет и вода.

– Говорят, что это не просто так.

– И правильно говорят. Дом сохраняют. Очень мудро. Чем уродство штамповать, лучше старинную вещь сохранить. Для себя.

– Как это – для себя?

Мезенцева рассмеялась:

– Ну, кое-кто там, наверху, решил, что хочет купить этот дом. Решил, но понимает, что не время. Что можно поторопиться. Поэтому дом на всякий случай расселили, поставили на капремонт, но не делают, поскольку как бы нет средств на него. А воду, свет и газ не отключают. Давно известно, что строение ветшает быстрее, если не работают коммуникации.

– Как у человека – нет крови, лимфы, воды – человек не живет.

– Верное сравнение, хоть и жестокое.

Кира пожала плечами.

– А вот то, что происходит – это не жестоко?

– Что именно?

– Бандиты, нищие, мальчишки моют машины и попрошайничают. А вы вокзалы видели? Там же просто ужас что творится. Там бездомные.

– Я все это знаю. И не простят тех, кто довел до такого.

– А ведь и гражданская война может быть. Не потому, что разные взгляды, а потому, что власти всем хочется. И вы предлагаете мне учиться в такой ситуации?

– Да, если хочешь, – твердо сказала Мезенцева.

– Ладно, мы теперь опять соседи, поговорим обо всем. Вы ко мне заходите, у меня не так красиво, но уютно.

– Спасибо, с удовольствием.

– Ко мне можно попасть, не выходя из дома. Я только теперь поняла – через лестницу вашего крыла.

– Я знаю, я очень хорошо знаю этот дом. Когда здесь эту квартиру выбирала, изучила план, историю, посмотрела старые фото. Я все ходы здесь знаю.

– А на дверь дворницкой я замок повешу, ключи вам дам, – строго сказала Кира.

– Да, конечно. Там замок был, да я ключ потеряла, пришлось его сбить.

– Так сейчас нельзя, хотите, чтобы гости непрошеные наведались?

– Не дай бог.

– Да и к Бегловой заходите. Бабка она безобидная, хоть и не в уме. Тоже восстала, все ее уехали, она осталась же.

– Да уж. Они хоть помогают ей?

– Не заметила, чтобы там помощь была. Но она сама очень чистоплотная, шустрая. Хотя белки какие-то мерещатся.

– Знаешь, надо пирога отнести. И вообще.

– Отлично, вот и отнесите. Вы же дом знаете – найдете ее. Она рада будет. А мне надо спешить, на работу собираться.

– А конечно. – Мезенцева, казалось, была сбита с толку.

«Это тебе не в хрустальном замке в красоте сидеть. Ближнему надо помогать тоже», – отчего-то зло подумала Кира, глядя, как Мезенцева собирает гостинцы для Бегловой.

Она попрощалась.

Следующая неделя у Киры прошла в хлопотах – на работе поступил новый товар – какие-то мудреные терки для овощей. Начальство заломило цену, за неделю не продали ни одной штуки, все продавцы получили нагоняй. Кира выслушала гневные речи администратора, попыталась что-то возразить, но ей заткнули рот самым грубым образом. Заболоцкая опешила, пока раздумывала, хлопнуть ли дверью, начальство исчезло само.

– Все понятно, проблемы на личном фронте, – заметила кассирша отдела бытовой химии.

– А ты откуда знаешь? – удивилась Кира.

– Ты помнишь Зульфию, такая хорошенькая, работала в отделе посуды.

– Помню, она ушла быстро.

– Не ушла. Стала любовницей директора. Он велел дома сидеть, ему так спокойнее. А она не послушалась, устроилась в салон парикмахерский. А там клиенты разные. Вот он и ревнует, бесится. Сам фигню всякую закупает, а нам достается.

– У нее было образование? У Зульфии? Она умела стричь?

– Она не только стричь может, она маникюр делает и косметику лица. Ну, там, кремы всякие.

– Господи, я себе представляю эти кремы, – усмехнулась Кира.

– Зря смеешься. У меня соседка в семидесятые себе «Волгу» на этих снадобьях купила. У нее клиентура была такая, что закачаешься – от балерин до жен этих самых. – Кассирша показала пальцем на полоток.

– А терки эти дурацкие мы не продадим. У нас магазин не вызывает интереса. К нам за вениками только ходить. И за тазами, – сказала Кира.

Вечером этого дня она навестила Беглову, поговорила со старухой немного, сварила ей быстро овощной суп и, заметив, что у той слипаются глаза, пошла к Мезенцевой. Римма Станиславовна встретила ее в очках и с газетой в руках.

– Кроссворд? – спросила Кира, указывая на газету.

– Нет, новости читаю.

– Телевизора мало?

– Я люблю сравнивать. А теперь, слава богу, появилась возможность получать одну и ту же информацию из разных источников.

– Да, это вам не газета «Правда», это «Московский комсомолец». О чем только не пишет.

– Да, хотя много и врет.

– Вы о чем? – спросила Кира, но тут же махнула рукой: – Право, мне все равно. У меня забот хватает.

И она рассказала о событиях в магазине, а заодно и о Зульфие, которая стала любовницей.

– Это глупо винить сотрудников в собственных огрехах.

– Каких? Какие огрехи наш директор сделал?

– Надо магазин переделать полностью. Надо, чтобы все стояло на полках, чтобы было одно торговое пространство. Ты же видела, как теперь торгуют продуктами.

– Ага, на рынках оптовых. И не только оптовых.

– Нет, я говорю о супермаркетах. Все есть под одной крышей и в одном зале. Это современно и удобно. Одна касса на все отделы. Предложи вашему этому самому…

– Григорьеву? Олегу Борисовичу?

– Директору вашему.

– Ну да, Григорьеву. А как ему сказать?

– Так прямо и сказать. Но лучше без свидетелей. А еще лучше, написать это все на бумажке, постучаться в кабинет и положить ему на стол. А на словах сказать, что, если он сочтет нужным, пусть прочитает. Вежливо, но не боясь. С достоинством. Достоинство чувствуется всегда. И его уважают.

– Идея хорошая. И с одним пространством и с предложением. Но он такой…

– Какой?

– Неотесанный, грубый.

– Ну что тебе сказать. Время такое, когда такие удерживаются, могут выстоять. Грубые, жесткие. А может, он на самом деле не такой? Ты же не видела его в других ситуациях.

– Нет, человек или такой, или другой. Ситуация тут ни при чем.

– Может, ты и права, – кивнула головой Мезенцева и добавила: – Кира, извини, но дам тебе совет. Переоденься. Перестань ходить в одном и том же.

– Я стираю всегда все.

– Речь не о чистоте, тут нет никаких вопросов. Речь о стиле. Перестань носить эти толстые кофты с начесом.

– Это называется свитшот.

– Не важно, как это называется. Важно, что тебя это грубит и делает похожей на парня. А ты очень интересная.

– Знаете, я не могу тратить деньги на барахло. Я коплю. Валюту покупаю. Я не знаю пока, для чего, но пусть будет запас.

– Отлично, но я тебе помогу. Отнесись к этому правильно. Мы же соседи, друзья.

– Не знаю. И обижать вас не хочу, но и брать что-то от вас не стану.

– Зря ты так.

– А у вас есть семья? – вдруг спросила Кира. Получилось это как-то грубо.

– Нет, у меня семьи нет. Я не замужем, детей у меня нет. Родители мои умерли. У меня есть друг, но мы живем порознь. Так давно решили. Он мне помогает, но я, как и ты, предпочитаю самостоятельность. – Голос Мезенцевой прозвучал спокойно.

– Извините, я не хотела. Я просто такая…

– Я уже поняла. Но все же попробуй вот это надеть. И только потом иди к этому вашему Григорьеву, – Мезенцева достала из шкафа пару пакетов, – это джинсы. Модные, узкие, белая блузка.

– Спасибо, подойдут ли?!

– Примерь дома спокойно, – Мезенцева полезла в стол и достала пакетик с украшениями, – вот это клипсы. Сейчас такие модно носить. Это бижутерия, копеечная. Но смотрится она отлично.

– Откуда у вас это все?

– Купила, подарили. А мы с тобой одной комплекции.

– И при этом вам больше лет, чем мне.

Мезенцева рассмеялась:

– Ты неисправима!

– Да, не обижайтесь. Я как будто нарочно!

– Да ладно. Как там Беглова?

– Нормально. Сегодня не ходите, я была у нее и суп даже сварила.

– Хорошо, завтра зайду.

– Вот и отлично, – Кира улыбнулась, – спасибо. Я вам все принесу назад. Постираю и принесу. Вот только к Григорьеву схожу.

– Приносить ничего не надо. Это тебе.

– Господи, да вы просто фея! – воскликнула Кира и тут же опять испугалась. – Я это без издевки!

– Верю, верю. Иди примерь! – Мезенцева закрыла за ней дверь.

Кира вернулась к себе. «Вот это да! Нежданно-негаданно приобрела соседок. Беглова, кстати, очень интересная старуха. И очень разумная. Мозги у нее молодые, хоть и страдает она провалами в памяти. А вот Мезенцева… Она… Она…» – Кира распаковывала пакеты и пыталась найти определение Мезенцевой.

– Она человек с загадкой, – вслух сказала Заболоцкая, когда надела на себя джинсы и белую блузку, – она человек с загадкой, но вещи на мне сидят просто супер! Так и пойду. И напишу все для Григорьева. Она права, люди к нам приходят по старинке – за необходимым, каким всегда ходили в хозяйственный – мыло, порошок, веревка для белья… А должны приходить за комфортом. Ведь наш товар должен облегчать жизнь. И украшать ее. Григорьев этого не понимает!

Заболоцкая тщательно погладила блузку. Развесила все на плечики. Оглядев дом, она вспомнила комнаты Мезенцовой и устроила генеральную уборку. К полуночи все было вымыто, вытерто до блеска. Даже занавески Кира поменяла – достала те, которые ей дала мать в прошлый ее визит к родителям. Комната преобразилась. Теперь было не только уютно, но и нарядно. «А еще я куплю лампу. Красивую, под старину. И поставлю ее на письменный стол. И будет у меня кабинет. Зачем мне кабинет? Пусть будет. Я же с золотой медалью окончила школу!» – усмехнулась про себя Кира и почувствовала, как по щекам покатились слезы. Захотелось уткнуться в подушку. Но не в эту, не на этом диване и не в этой комнате. Захотелось оказаться в новой светлой квартире родителей. И чтобы все вдруг забегали, захлопотали вокруг нее, а отец бы ворчал, мол, истерика, что тут мудрить, а сам бы подавал стакан и говорил: «Выпей, дочка, выпей, хорошая. Все ерунда!»

Кира почти не спала ночь, наутро встала опухшая, но отступать от планов она не любила, а потому оделась во все новое и пошла на работу.

Кассирша отдела бытовой химии охнула и позвала кассиршу отдела посуды.

– Ты посмотри на Кирку! Модель. Почти Джулия Робертс! Какая блузка! Это тебе не коммерческий киоск. Это оттуда!

– Джинсы! Вот это стретч! Но плотные, фирменные. А не то вьетнамское барахло, которым сейчас торгуют. Кира, откуда все?

– Подарили. – Кира не любила врать.

– Понятно, мужик. Рано начинаешь, девонька. – «Отдел посуды» поджал губы.

– В смысле? А, нет, не мужик. Знакомая привезла. Джинсы подарила, а блузку продала, – чтобы было правдоподобно, сказала Мельникова.

«Отдел посуды» и «Отдел бытовой химии» покачали головой. Кира прошла в свой отдел, навела там порядок, на видное место поставила новые терки. Директор появился к двенадцати. Кира промочила горло остывшем чаем и пошла к его кабинету.

– Можно? – тихо спросила она.

– А, Заболоцкая… – проговорил директор и поднял на нее глаза, а когда поднял, то онемел.

– Простите, я не вовремя?

– А, да нет… да проходи ты, не узнать тебя. Красавица! – Григорьев опомнился.

– Спасибо, это все одежда другая, – ответила скромно Кира, но своим «конским» хвостом кокетливо махнула. Что не укрылось от директора.

– Волосы у тебя роскошные, – проговорил он.

– Еще раз спасибо, от мамы. У нее такие же, – голосом паиньки и маменькой дочки отвечала Кира. Директор пришел в себя.

– Что у тебя, только быстро говори…

– Ой, я тут написала. Но и сказать могу. Давайте немного иначе торговлю организуем. Ну, как в зарубежных магазинах. В кино же видели. И у нас уже есть такие. Кстати, хозяйственных еще нет. Вы первым будете!

– А может, просто терки новые хорошо продавать, а? – обманчиво ласково сказал Григорьев.

Кира не стала дожидаться продолжения, сыграла на опережение:

– Их никто у нас не купит. Кто у нас покупатели? Старики и старухи, которые еще не уехали из старого жилого фонда. А все те, кто купил квартиры, богатые, они к нам не пойдут. Они поедут в новые магазины. У нас бечевка, таз, веник. Только ушата не хватает!

– Ты договоришься! Нос суешь не в свое дело… – начал было Григорьев, а потом посмотрел на Киру, – чего глаза на мокром месте? Рыдала? Обидели?

– Нет, вчера расстроилась. Так, мама, отец…

– Ну, живы же?

– Да.

– Самое главное, остальное пройдет! – Директор замолчал, а потом спросил: – Ты это серьезно? Про торговлю? На фига тебе это, молодой и красивой, надо.

– Я не только молодая и красивая. Я еще с золотой медалью школу окончила.

Григорьев присвистнул:

– Вот это работничка мне Бог послал!

– Да, Олег Борисович, я не дура. И не ворую у вас. И не собираюсь уходить. Во всяком случае, пока. И к работе серьезно отношусь.

– Ясно… – Григорьев побарабанил пальцами по столу, – посчитать сможешь, во сколько обойдется? Все – ремонт, оборудование, ну там все эти модные штуки. И товар какой-нибудь. Не тазы и ушаты.

– Тазы и ушаты тоже должны быть, но не только.

– Хорошо. Через неделю жду цифры.

– Спасибо, что выслушали и доверили такое дело. – Кира позволила себе сделать вид, что ей поручили не только посчитать, но и заняться переустройством.

– Ох, хороша, ты… Где мои глаза были!

– На Зульфию смотрели, – дерзко ответила Кира и закрыла за собой дверь, пока директор собирался ответить.

Следующую неделю Кира работала в магазине и бегала по окрестностям. Потом она купила толстенный справочник «Желтые страницы», отметила все конторы, торгующие оборудованием для магазинов. К концу недели у нее был полный список необходимого и часть расчетов. Часть, потому что Кира не знала, на какие расходы может пойти Григорьев. Пугать его не хотелось, так можно было загубить всю идею. За это время она ни разу не встретилась ни со старухой Бегловой, ни с Мезенцевой. «Надо бы заскочить…» – каждый вечер думала Заболоцкая, но не заскакивала – боялась потерять кураж, с которым выполняла задание директора. Наконец, в понедельник, Кира зашла в кабинет к Олегу Борисовичу.

– Вот, полный список необходимого. И места, где можно это купить. Деньги я посчитала приблизительно…

– Деньги надо считать точно…

– Это когда свои, – парировала Кира по привычке.

– А чужие, значит…

– Чужие вообще неприлично считать. Поэтому я вам только прикинула. Вы же сами решите, в каком объеме будете расширяться.

– Вроде логично… Ух, ты даже напечатала.

– Да, на компьютере. У меня нет, но попросила у подруги.

– Ага, смотрю в списке есть компьютеры.

– Очень скоро без них никуда. Поэтому советую купить. И бухгалтерию тоже посадить за них.

Григорьев хохотнул в кулак:

– Представь нашу Инессу за компьютером.

Мельникова улыбнулась – Инесса Захариевна (именно так она произносила свое отчество) была дамой не только корпулентной, но и крайне резкой, новшеств не признавала, а главным врагом у нее был свежий воздух.

– Олег Борисович. Вам решать. Я готова помочь. Ну хорошо бы за эту помощь вы мне доплачивали. Я же в свободное время могу этим заниматься только.

– Ладно, поглядим. – Григорьев тут же поскучнел. Любые разговоры о премии или доплате ввергали его в депрессию.

В торговом зале на нее накинулись «Отдел посуды» и «Отдел бытовой химии».

– Ну что там у тебя с ним? Зульфие волноваться теперь надо?

– Господи, отстаньте, он просил узнать о компьютерах, – отвечала Кира и, заметив недоверие на лицах коллег, добавила: – И о кассах. Теперь же все будет компьютеризировано.

Коллеги встревожились и теперь уже не приставали к Кире.

– Я ни на какие курсы не пойду учиться. В моем-то возрасте?! – бурчала «Посуда».

«Бытовая химия» вторила ей.

Вечером этого дня Кира навестила старуху Беглову. Старуха сидела перед неработающим телевизором, была насуплена и недовольна.

– Что-то случилось? – поинтересовалась у нее Кира.

– Каждый день что-нибудь случается. Не успеваешь уследить, – отвечала та.

– Что же на этот раз? – Кира понимала, что ворчание – преамбула к длинному разговору.

– А вот скажи мне, что за новости такие – валюту продают везде, покупают везде, а рубли что, исчезнут? Если так дальше пойдет, рубль исчезнет.

– Никуда не исчезнет, национальная валюта, без нее никак. А доллары и марки в обменниках – это для того, чтобы люди могли иметь выбор. Рубль не стабилен пока.

– Вот и главный вопрос – почему не стабилен? У нас такая богатая страна.

– Страна богатая, если люди ее живут в довольстве, если есть тот самый средний класс. А вот мои родители ни тогда, при СССР, не были средним классом, ни тем более сейчас. Потому я считаю, что должна работать и зарабатывать деньги им на старость.

– Верно. – Беглова слегка оживилась, брови перестали хмуриться.

– Вы ели сегодня? – спросила Кира.

– Ела, – ответила старуха и отвернулась.

«Не ела. Ждала меня. И не потому, что нечего или лень приготовить себе, а потому что скучно одной. Со мной веселее. Тоже понятно. Но почему я должна за ней следить?! Где ее родственники замечательные?! Ни разу не наведались, насколько я помню», – подумала Кира.

– Давайте перекусим вместе? – Кира, не дожидаясь ответа, прошла на кухню, разогрела вчерашнюю гречку, открыла банку тушенки.

– Всегда любила эту простую еду, – улыбнулась Беглова.

– Так почему до самого вечера не едите?

– Скучно, – вздохнула старуха.

– Это понятно. Ваши-то приезжали хоть раз?

– Раз приезжали. Забрали диванчик маленький. Он совсем же новый. Купили накануне ордера.

– Ясное дело! – покачала головой Заболоцкая. – Завтра я вам продукты занесу. Еще тушенки, масла, сыра колбасного. Может, еще чего-нибудь.

– Мне не надо, сама могу в магазин сходить.

– Сходите. Но я все равно принесу. А Римма Станиславовна заходила?

Беглова помолчала, а потом пробурчала:

– Нечего тебе с ней якшаться. Хорошему не научит!

– Вот те раз! – присвистнула Кира. – Она-то чем вам не угодила?! Спокойная, интеллигентная, образованная, самостоятельная. Это же хорошо, что нас в этом доме трое. Три поколения. И можем помогать друг другу.

– И все равно, не слушай ты ее много!

– Как вы себе это представляете? Нас тут трое. Всего. Все уже перезнакомились, хоть и были раньше соседями. В гости ходим другу к другу. Как вы себе представляете это «не якшайся»?

– И все равно, – Беглова с аппетитом, но очень аккуратно ела гречку с мясом, – лишний раз не заводи разговоры, хорошему не научит!

– Вы второй раз сказали эту фразу. Мне очень интересно, что это значит?

– К чаю достань печенье, какое-то я сегодня купила, не успела выложить в вазочку. – Беглова показала на пакет, лежащий на старом буфете.

– Отлично, сладенького хочется. – Кира сделала вид, что забыла про Мезенцеву. Она уже изучила нрав старухи и знала, что, если на нее не давить, она сама все расскажет.

Чай они пили молча, потом Кира мыла посуду под непрерывные восклицания Бегловой про то, что она сама может за собой поухаживать. А потом Кира засобиралась к себе, но уже у двери вскользь бросила:

– Нет, пожалуй, зайду к Римме Станиславовне, что-то давно не видно ее. Не случилось бы чего!

– Да что с этой профурсеткой станется! – не выдержала Беглова, а Кира вернулась в комнату, села на диван и скомандовала:

– Рассказывайте.

Беглова замялась. Но было видно, что ей самой хочется посплетничать. Старуха уселась с суровым видом в кресло, помолчала, подчеркивая значимость своей персоны, как носителя важной информации.

– Надеюсь, все останется в этих стенах?

– Разумеется, – чуть не прыснула Кира. Ситуация была забавной.

– Так вот, Мезенцева эта – проститутка. Профессиональная. На службе у органов стояла. Ее все в центре знали.

– В центре?

– Ну, среди своих…

– Но… Как проститутка? На улицах клиентов снимала?

– Шутишь? Она валютная была и на службе у органов. Она работала по вызову. И только с высокопоставленными лицами.

– Офигеть! – только и сказала Кира.

– Вот тебе и офигеть! – Беглова важно посмотрела на Заболоцкую. – Теперь понимаешь?

– Ничего не понимаю, но ей сейчас лет… Я даже не могу сказать, сколько ей лет.

– Ей около пятидесяти пяти. Не больше, – авторитетно сказала старуха, – я живу в этом доме давно. Все видела, при мне дом заселялся, при мне из этого дома уезжали, уходили, при мне из этого дома уносили. Она жила здесь с матерью. Мать рано умерла. Занимали они одну комнату. Но когда она осталась одна, ее соседям быстро дали ордер. Так быстро, что мы оглянуться не успели. А ей дали ордер на всю квартиру. Думаешь, просто так?

– Но почему сейчас она не уезжает никуда? Если такие… такие… знакомства?

– Ну, ее старые связи не в чести. Сама знаешь, что пишут про КГБ и коммунистов. Думаю, она в курсе всего, а если тут живет, и у нас тобой есть шанс спокойно жить.

– Надо полагать, – задумчиво сказала Кира.

Нельзя сказать, что ее потрясла новость. Фильм «Интердевочка» она смотрела, публикации о ночных бабочках читала, а еще раньше видела у «Националя» дам холеных. Но это были девицы… А это – Мезенцева. Само благородство манер, поведения, речей. Воспитание чувствовалось в каждой детали. Словно она окончила Смольный институт благородных девиц.

– Елена Александровна, а вы все же уверены? Мало ли, что говорят соседи? Знаете, если честно, мне плевать, кем она была. С ней приятно общаться, она хорошая соседка. А все остальное – это ее личное дело.

– Как ты можешь так рассуждать! – возмутилась Беглова. – Это же просто возмутительно!

– Но, – Кира сделала паузу, – вас же тоже считали агентом НКВД. Говорили, что вы работали на них, как и Мезенцева. (Заболоцкая хотела добавить, что все же работа Мезенцевой была несколько доходнее, но сдержалась.)

– А вот мне плевать, что говорили. Я работала там, где нужна была партии.

– Мезенцева имеет право тоже так рассуждать. К тому же в ее деятельности присутствует некоторая жертвенность. Сами понимаете, это не просто написать докладную… – Кира хотела уязвить Беглову не потому, что Кире нравилась Мезенцева, а потому, что она не понимала, как можно стучать на соседей, как говорят, делала Беглова. «Впрочем, зачем такое говорили и верно ли это – тоже вопрос! – подумала Кира, глядя на покрасневшее лицо старухи. – И вообще, надо разговор прекращать, а то ее удар хватит. Соглашусь со всем и пойду к себе», – подумала Кира.

– Ладно, если честно, я вам благодарна за предупреждение, – Кира дотронулась до руки старухи, – вы хорошо сделали, что рассказали. Я же здесь одна. Ну, не считая вас, кто бы меня еще предупредил?!

– Так-то лучше, – смягчилась Беглова, – а про меня не слушай. Мне надо было детей растить. А времена были… Понимаешь, до смерти «отца народов» вообще выбора не было. Или так нам казалось. Думаешь, не вспоминаю? Не кляну себя? Эх! – Беглова отвернулась.

«Вот оно. Вот оно – это дурное зерно нашего времени. Вот зачем ей это все напоминать? Зачем писать об этом и трубить по десять раз на дню по всем каналам? Зачем? И так людям больно. Напомнили раз и хватит. Нет, это возвращение памяти, это воспитание комплекса вины. Мне мама так припоминает съеденные конфеты тайком. А то я сама забыла?! – думала Кира, неспешно идя к себе. Оказавшись у дверей, она вдруг встрепенулась: а что изменилось в моем отношении к Мезенцевой? Ничего! Поэтому я зайду к ней». – Кира открыла свою дверь, взяла пакетик с конфетами и пошла навещать Римму Станиславовну.

Мезенцева открыла сразу. Она была одета в изящный домашний костюм, на ногах были уютные меховые тапочки. В руках она держала янтарный мундштук с сигаретой.

– Вы такая красивая! – вырвалась у Заболоцкой.

– Спасибо, деточка, – улыбнулась Мезенцева, – проходи, чай будем пить.

– А я уже… У Бегловой… – Кира запнулась и отвела глаза. Мезенцева внимательно посмотрела на нее.

– Уже рассказала эта когда-то хищная, но теперь жалкая тетка, – вздохнула Римма Станиславовна, – зачем? Вот зачем, тебе, молодой девочке, это знать? Умнее ты станешь? Осторожнее? Отношения соседские станут крепче? Ох, чем же думают эти доброхоты.

– Может, хотела лучше?

– Не смеши меня, девочка. Кому от этого лучше. Мне сейчас приятнее? Тебе?

– Вы правы. Меня это не касается.

– И ее это не касается. Но все же… Знаешь, так и детей воспитывали. Без деликатности.

– Извините, но вы так быстро меня раскусили.

– Ну, это не так сложно. Особенно если всю жизнь живешь настороже, – Мезенцева затянулась сигаретой, – все же проходи, чай будем пить. По справедливости. У Бегловой, потом у меня, потом мы обе придем к тебе. То-то развлечение будет!

– Ладно, не переживайте так, прошу вас. Для меня ничего не меняется. Вы отличная соседка. – Кира вдруг поняла, почему родители так странно отреагировали на вопрос о Мезенцевой.

– Ну и хорошо. Это правильно, – Римма Станиславовна расставляла чашки и ставила на стол конфеты, – неправильно другое.

– Что именно?

– Ты же будешь об этом думать теперь? Думать не обо мне, а о том, как это случилось, что это такое, будешь гадать, сколько мне платили и что я с этого имела вообще. Есть такое выражение «нездоровое любопытство». Именно из-за него так отвратительны сплетни.

– Да что вы! – Кира смутилась. – Я даже… не думала про это…

– Просто еще не успела, – усмехнулась Мезенцева.

Кира пожала плечами и взяла чашку с чаем. Она не хотела пить, но сделала глоток, чтобы спасти ситуацию и не обидеть Мезенцеву.

– Все истории имеют банальное начало…

– Если не хотите, не рассказывайте мне. Я сама-то не очень болтлива.

– Я заметила. – Мезенцева улыбнулась.

– Простите, я не имела в виду, что вы болтушка.

– Я все правильно поняла.

– А как случилось? Как это случилось? – Кира покраснела.

– Банально. Я джинсы привезла из поездки. А поездка была, заметь, по линии ЦК ВЛКСМ. А потом решила их продать – деньги были нужны. Договорилась с подругой. Та парня привела с курса. Мы встретились в Парке культуры, а там дружинники и милиция. Одним словом, через неделю меня отчислили из института, завели дело о спекуляции. Это реальный срок. Но однажды ко мне пришел человек, который предложил на них работать.

– Так прямо и сказал? – изумилась Кира.

– А что? Даже если бы возмутилась, ему бы поверили, а мне нет.

– И что дальше? – Кира уже забыла об обещании не интересоваться этой историей.

– Дальше? – Мезенцева прикурила еще одну сигарету. – А дальше я устроилась работать в библиотеку. Представляешь, днем выдавала книжки Тургенева и Чехова, а вечером…

– А что вечером?

– А вечером шла в ресторан.

– А как же деньги?

– По-разному. Иногда мне выдавали сумму небольшую – это означало, что я должна быть одна и привлечь внимание нужного человека. Человека мне описывали. А иногда меня знакомили с клиентом. Я приезжала, а там уже компания. Как бы все мои знакомые. Среди них тот самый, с которым я должна подружиться.

– Просто фильм о шпионах.

– Не так романтично, смею тебя уверить. Знаешь, я попала в элиту.

– Как думаете, почему?

– Сложно сказать.

– Вы очень красивая.

– Внешность, да. Знала английский и немецкий. Это мама со мной занималась. Она в издательстве работала. Одеваться умела. Держалась спокойно.

– Очень испугались, когда за джинсы поймали?

– Очень. Не хотела в тюрьму. Дело мое, кстати, закрыли потом. А так держали на крючке долго. Чтобы не ушла.

– А секреты узнавали, да? – Кира превратилась в девочку. Которая слушает сказку.

– Господь с тобой! Кто ж со мной о секретах говорить будет?! Я замечала, сколько пьет, что пьет. О чем рассказывает, имена, о членах семьи. С кем в Москве встречается, где часто бывает. Знаешь, я тогда не очень понимала, что это может дать нашим службам. Потом поняла, им нужны были досье на тех, кто приезжал, на тех, кто работал у нас. Всегда есть слабые места. Ими-то и пользуются. У меня слабым местом была спекуляция джинсами.

– Скажите, Римма Станиславовна, а вот если бы вы не согласились? Если бы отказались тогда?

– Села бы в тюрьму. Вряд ли бы я была такой, как сейчас, если бы это случилось.

Кира замолчала. Она понимала, о чем говорила Мезенцева, но сама не могла решить, как следовало поступить.

– Знаете, это так страшно – то, за что вас могли посадить, сейчас может делать каждый. И разве это так преступно – продать штаны?

Мезенцева рассмеялась:

– А я все эти годы думала о том, что я запросто могла бы отработать эту сумму. Просто пойти на завод отработать ее. И даже больше могла бы заработать. Я не понимала, почему надо за это сажать в тюрьму. Провинность в данном случае несопоставима с наказанием.

– И быть в одном месте с убийцами и ворами… – Кира пожала плечами.

– Знаешь, я никогда не смогу ответить на твой вопрос. Я не знаю, как бы я поступила, повторись такое.

– Варварский выбор. Мерзкий. Наказание должно делать человека лучше. Исправлять его. А тут… А тут…

– Мужик противный тот был. И, знаешь, что самое удивительное. Он был очень молодым. Таким, знаешь, резвым. Энтузиастом. Он прямо упивался ролью. Властью. Понимаешь, в конце он предложил встретиться наедине. Но тут я сделала такое лицо, что он испугался и отстал.

– Ужасная история, – Кире было очень жаль Мезенцеву, – я не хочу ничего больше знать. Вы очень хороший человек. А подлец тот, кто такое придумывает.

– Да, но на душе у меня очень тошно бывает.

– Вы замужем были?

– Нет. И детей у меня нет. Но… Но есть друг. Он старше меня. И он прекратил это все.

– А как?

– Влюбился в меня. Закрыл мое дело окончательно и бесповоротно. Чтобы уже на доследование его не смогли отправить. Потребовал вычеркнуть меня из списка «агентов». И это тоже сделали. Попробовали бы его ослушаться.

– Он вас любил.

– И любит. Очень. Я благодарна ему и тоже его люблю. Но… Нет, Кира, ты еще маленькая, не поймешь.

– Пойму. – Кира даже не обиделась на Мезенцеву. Она поняла, что маленьким такое не рассказывают. А про любовь она не хочет говорить, потому что это единственное незапятнанное, единственное «свое».

– Я пойму, но не надо рассказывать.

– Он заботился обо мне. О маме моей. Она заболела, он доставал все необходимое. Он «выбил» нам эту квартиру. Была же коммуналка. Ее расселили, а квартира досталась нам.

– Беглова тоже так сказала. Вы на нее не обижайтесь. Она старая и одинокая. Мы тут вообще какие-то одинокие собрались.

– Это ты верно заметила. Три тетки, три возраста, три жизни и одиночество. Но ты-то, Кира, не тетка и недолго будешь одинокой. Так что тебе переживать не надо. А дом у нас хороший. И никто его не тронет. Это я точно знаю.

– Неужели ваш мужчина влиятельный не захотел, чтобы вы в новую квартиру переехали?

– Это я не захотела, – улыбнулась Мезенцева, – здесь мама моя жила. Родные стены.

– А мама догадывалась?

– Мне хочется думать, что нет, – вздохнула Мезенцева, – а вот моего друга очень любила. И всегда радовалась, когда он к нам приходил.

– Он же женат был, я правильно поняла?

– Да. У него была семья. Но так сложилось, что мы встретились…

– Римма Станиславовна, это такая история… такая история… Кино надо снимать.

– Не дай бог! Будут потом подражать. Девчонки ведь глупые. Ты посмотри, что сейчас делается с этими конкурсами красоты?! Просто кошмар какой. Ищут богатство и счастье, а получают старость и проблемы.

– Вы про мужчин, которые с молодыми?

– Про девушек, которые со стариками общаются.

– Ваш… Ваш друг, он старше был.

– Он – есть. Не намного старше, но намного мудрее. Я благодарна ему.

– Но у него семья, он не хотел разводиться. – Кира сыпала вопросами, даже уже не задумываясь, что может быть неделикатной. Удивительное дело, Мезенцева ее не прерывала. Внимательный наблюдатель мог бы увидеть, что разговор не доставляет ей неудобства. Словно давно хотелось кому-то рассказать все это. Сама Римма Станиславовна поймала себя на мысли, что не стесняется этой девушки, но опасается того впечатления, которое произведет ее история.

– Кира, повторяю, это просто история. Она страшная. В моем случае закончилось хорошо, а в большинстве – все очень печально.

– Но были же женщины-содержанки? В литературе описаны!

– И как у них дело обстояло с судьбой? – улыбнулась Мезенцева.

– Ну да, не особо позавидуешь.

– Кстати, меня никто не содержал. Я работала. Сначала продолжала в той же библиотеке, потом меня пригласили в библиотеку одного учреждения. Там зарплата была выше, но и нагрузка другая. Даже если бы я рассталась со своим другом, я бы прожила сама. Но, конечно, в моей ситуации он был спасителем.

– Вам повезло. А можно я спрошу?

– Спрашивай, – насторожилась Мезенцева.

– Он вам предложение делал?

– Ах, ты про это! – вздохнула с облегчением Римма Станиславовна. – Делал. Представь себе, делал. Но я отказалась. Я посчитала, что не имею права на его жизнь. Мы даже какое-то время не встречались. А потом… А потом увиделись и поняли, что невозможно так расстаться. Думаю, домашние догадываются, но время идет…

– А у меня нет молодого человека, – вдруг сказала Кира, – и, боюсь, не скоро будет. У меня такой тип… Понимаете, я очень резкая.

– Ничего страшного, – рассмеялась Мезенцева, – и хочу сказать, что это совершенно не страшно. Всему свое время. А еще, когда ты станешь старше, ты поймешь, что с мужчинами надо знакомиться, в них нужно влюбляться, спать с ними, но не придавать этому большого значения. Главное – это ты! Поэтому ты должна думать о себе, о своей учебе, работе, о том, как стать самостоятельной.

– Ну, самостоятельности у меня хоть отбавляй. Мама всегда ругалась.

– Я говорю о настоящей самостоятельности. Надо уметь обходиться без помощи.

– Я вас поняла. Я тоже так думаю. А вот моя подруга замуж выходит. Представляете, только в институт поступила и уже замуж выходит! Я бы на ее месте не торопилась.

– Ну, может, ей виднее? – улыбнулась Мезенцева. – Может, она его любит.

– А как она это поняла? – Кира усмехнулась. – Ведь надо знать то, о чем судишь? А это ее первый парень.

– Бывает, что и первый парень становится первою любовью. Знаешь, не суди ее, не отговаривай, не пытайся раскрыть на что-то глаза. У тебя у самой такого опыта нет. Я вообще считаю, что человек должен делать выбор сам. Пусть подруга здесь поступает так, как считает нужным.

– Да, ни слова больше не скажу. Хотя он симпатичный. Даже красивый.

– Вот видишь, значит, он ей тоже внешне понравился.

– Я пойду, – Кира встала, – спасибо за чай, конфеты. Извините, что к вам с вопросами приставала.

– Я понимаю. И на Беглову тоже не обижаюсь. В конце концов, она права. Непристойным делом я занималась. И наверное, героизм был бы в том, чтобы сказать «нет» этому мерзкому типу, отсидеть в тюрьме, не сломаться, и дальше жить. Но я оказалась слабой. Я не захотела в тюрьму.

– Дело не в вас, а в этом подлеце… Понимаете, были же проститутки. Со стажем. Их можно было вербовать. Тоже плохо, но… Вы были молодой девушкой. Наверное, и жениха еще не было.

– Ох, Кира, прекрати! Вот об этом даже не могу думать и вспоминать!

– Извините, я не хотела, – испугалась Кира, – простите! Я к вам завтра зайду, занесу стиральный порошок!

– Господи, Кира, какой еще порошок?! У меня есть порошок!

– Нет, такого нет! Это японский. Мы только получили.

– Хорошо, спасибо, только чуть-чуть.

– Понятное дело. – Кира кивнула головой и поспешила к себе.

В эту ночь она спала беспокойно, ей снилось, что директор хозяйственного Григорьев ее вербует в японские агенты. «Ты, если что, джинсы те самые узкие надень!» – отчего-то повторял он во сне.

Утром Кира проспала и опоздала на работу. Права была Мезенцева, история, рассказанная ею, любопытство не удовлетворила. Заболоцкая, выписывая чек на метлу и ковшик, гадала, как проходила первая встреча Мезенцевой и нужным мужчиной. Потом всплыл вопрос про презервативы, потом Кира задалась вопросом, а как Римме Станиславовне платили деньги и отнимали ли валюту. «Если ее завербовали, она должна была получать зарплату в органах, а ее упекли в библиотеку. Там же копейки платили. А как же одеваться! Косметика?! У нас же ничего не было?!» – голова шла кругом, мозаика не имела деталей, отчего вся картинка была ущербной.

В тот день Григорьев приехал в магазин очень рано. Как только пробил урочный час, он потребовал к себе в кабинет Киру.

– Ну, чего ты не в своих новых джинсах?! Эти такие…

– Поняла, сексуальные. Вернее, я в них сексуальная, – закончила за него Кира.

– Ну… – Григорьев даже смутился, а Кира вдруг почувствовала себя старше и мудрее, словно вчерашний разговор с Мезенцевой стимулировал ее рост и развитие. Как удобрение, чрезвычайно эффективно то, которое дурно пахнет.

– Зачем вызывали, Олег Борисович?

– Значит, ты такая бойкая, поэтому я поручаю тебе реорганизацию торговой площади. Посмотрел твою смету, «пробил» поставщиков, вроде все нормально. Поэтому с завтрашнего дня приступай к выполнению поставленной задачи.

– Есть, – уже серьезно сказала Кира и спросила: – Сколько вы добавите мне к зарплате за эту работу?

– А что, надо? – спросил Григорьев с надеждой, что Кира отступит.

– Необходимо. Я говорила об этом. Можно в конверте. Хотелось бы… – Кира подошла к директору и прошептала ему на ухо сумму.

– А не сошла ли ты с ума? – воскликнул тот.

– Тогда пусть этим занимается «Посуда». Или наймите варяга. Со стороны человека. Посмотрим, сколько он запросит. А еще посмотрим, сколько он украдет.

– Верно, – покачал головой Григорьев, – черт с тобой. По рукам.

– Так, тогда давайте сразу решим, сколько вы выдаете мне на расходы. Без предоплаты сейчас никто не чихнет даже.

Григорьев вздохнул и открыл сейф. Остаток дня Кира провела в его кабинете, где они обсуждали все шаги по переустройству магазина.

Домой Кира возвращалась гордая собой. Она поднялась еще на одну ступеньку, причем благодаря своей инициативе, смекалке и умению планировать. «Откуда у меня это?!» – удивилась она сама себе. Вечер она провела дома. Занялась уборкой, домашними делами. Словно на пороге перемен захотелось привести все в порядок. Во время ужина она вдруг вспомнила о соседках, но никуда не пошла, а устроилась с книжкой. Не очень внимательно следя за героиней, она вдруг подумала: «А Григорьев с Зульфией, интересно, счастлив? Что это он кокетничает со мной? Он, конечно, не образец мужественности – животик, вечно волосы отросшие, но так… Вот если бы его одеть… Ну, допустим, как Стас у Лильки выглядит, то очень бы даже солидный человек получился. Удивительно, у человека деньги есть, а ума штаны нормальные купить – нет!»

В те дни Кира приходила на работу спозаранку, уходила почти ночью. У дверей магазина теперь стояли машины с мебелью, товаром, строительным материалом. Кира потребовала, чтобы старый товар снесли в угол и торговали там, пока она переустраивает зал. Все воспротивились, но больше из вредности. Сотрудники понимали, что, если магазин временно закроют, зарплаты никто не увидит. Но больно всех раздражала Кира, которая очень быстро вошла в роль «главной».

– Ты поосторожнее, язык-то попридержи, – вызвал ее как-то Григорьев, – людей мне распугаешь. А они давно работают. Я их знаю.

– Ничего, никуда не денутся, – заверила его Заболоцкая, – сейчас все держатся за свои места.

Потом она его оглядела и произнесла:

– Куда ваша Зульфия смотрит? Разве можно ходить в таких брюках? А рубашка?

– А что не так? – растерялся директор.

– Все – не так. Сейчас просто раздолье – столько всего продается! Такая одежда! А джинсы?!

– Что, совсем плохо? – Григорьев попытался посмотреться в стекло шкафа.

– Жуть. Я вам честно говорю. Хотя могла бы соврать, подлизаться. Что вы красивый…

– Так. Мало того что я одет ужасно, так я еще и некрасивый! – рассердился Григорьев. – Мне говорили, что язык у тебя ядовитый.

– Как хотите, можете обижаться, а можете исправить то, о чем вам по-дружески сказали. Кстати, завтра прилавки будут монтировать.

– Уже?! – изумился Григорьев. – Так быстро?!

– А чего ждать-то. Сами говорите, что люди раздражены. Вот я и поторопила всех!

– Молодец! – сказал Григорьев, потом добавил: – Слушай, в магазин вместе скатаемся? Поможешь выбрать одежду?

– Не знаю, я не уверена, что время есть. И устала я. А Зульфия? Я ей все адреса дам.

– Нет, не стоит с ней… – замялся Григорьев.

– Что так?

– Потом будет попрекать, что я сам, мол, ничего не соображаю…

– А, ясно. Тогда съезжу.

Выйдя из его кабинета, Кира мысленно потерла руки. «Как же легко, оказывается, ими манипулировать!» – подумала она.

Вечером того дня случилось ЧП. Когда Кира, купив немного продуктов, пришла навестить Беглову, ей никто не открыл. Кира несколько раз позвонила, постучала, попыталась подергать ручку. Ответа не было. Она вышла на улицу, посмотрела окна – свет горел. Кира кинулась к Мезенцевой.

– Римма Станиславовна, Беглову сегодня не видели? Я принесла ей поесть, но дверь закрыта, а свет горит.

Мезенцева встревожилась:

– Давай к ней, но дверь мы выломать не сможем. Что же делать?

Она кинулась к телефону.

– Степан, здравствуй, извини, но дело неотложное. Понимаешь, наша соседка, старая совсем, не открывает. Да, поняла. «Скорую»? Пожарных? А что они… Господи! Ты приедешь? Спасибо!

Мезенцева положила трубку.

– Степа сам приедет. Дверь откроет. Говорит, «Скорую» не дождешься сейчас, а пожарные тоже долго едут.

– А этот ваш Степа быстро доедет?

– Быстро, он тут рядом живет.

– А. – Кира нервно дернула за ручку двери.

Степан Андреевич Волховитов не приехал, а примчался. Хорошо, что Кира сбегала, открыла подъезд.

– Так, женщины отойдите, – скомандовал он и плечом толкнул дверь. Та не поддалась, но после мощного толчка и произведенного шума послышался голос Бегловой:

– Да что ж двери ломаете! Не можете постучать?! Я бы вам открыла.

– А мы и стучали, и звонили, и пытались замок вскрыть… – начала было Кира.

– Да вот замок не хватало только сломать! Это ты в хозяйственном работаешь, у тебя там любой замок взять можно… – Старуха дверь еще не открыла, но ругалась обстоятельно.

Наконец, щелкнул замок, на пороге показалась Беглова. Вид у нее был так себе – всклокоченная, бледная, одежда в беспорядке.

– Что с вами случилось? – в один голос спросили все трое.

– Грохнулась. Сладкого не съела и грохнулась, – отвечала Беглова.

– Понятно, упал уровень сахара. У вас диабет?

– Откуда я знаю. С дочерью ездила в поликлинику, но мне ничего не сказали.

– А дочь на работе? – спросил Степан Андреевич.

– Не знаю, наверное, – отвечала Беглова.

– Что ж они за вами не смотрят! Хорошо, что вам лучше стало! – воскликнула Мезенцева.

– А у меня в кармане халата всегда карамелька. Я как грохнулась, так через силу ее в рот сунула. Прям в бумажке. Полежала, она растаяла, вот я и очнулась.

– Слушайте-ка, дайте мне телефон ваших родственников.

– И не подумаю! – Беглова фыркнула.

– У меня есть все телефоны. Я давно их стащила из ее записной книжки, – тихо сказала Кира.

– Так, сегодня же позвоним, – так же тихо сказала Мезенцева.

– Женщины, а может, вам хватит оригинальничать? Может, вы уже переселитесь из этого дома в нормальное жилье?! – спросил вдруг Волховитов. Кира растерялась, ей показалось, что Степан Андреевич обращается исключительно к Мезенцевой.

– Нам здесь хорошо, – буркнула Беглова.

– Здесь спокойно, – ответила Кира.

– Ну, а мой ответ ты знаешь, Степа! – улыбнулась Мезенцева. – Да и ты близко.

Степан Андреевич покрутил головой:

– Вот же собрались упрямицы! Ну, рад был познакомиться. Зовите, если что случится. Но лучше зовите просто так!

– Позовем, я вот «Наполеон» испеку и позовем! – вдруг выпалила Кира. Этот друг Мезенцевой был ей симпатичен, к тому же она помнила, что именно он спас соседку – закрыл дело и вернул в нормальную жизнь. «Он просто герой! Настоящий мужик!» – думала Кира, наблюдая, как он нежно прощается с Мезенцевой.

Чуть позже, когда все сидели у Бегловой и пили чай, Заболоцкая сказала:

– Да, уж вышли б замуж за него!

– Он женат, – отвечала Римма Станиславовна.

– Но к тебе же бегает? А лет уже? Так что же вы? Все всё небось знают! – Беглова с хрустом разгрызла сушку.

– Бегает, бегает, – улыбнулась Мезенцева.

– Значит, любит, раз столько бегает, – хмуро констатировала Беглова.

– А директор попросил меня с ним в магазин съездить, одежду выбрать, – вдруг сказала Кира.

– С чего это? Нашел, кого просить, ты сама не очень-то одеваешься. То ли как парень, то ли девка-спортсменка.

– Да ладно! – обиделась Кира. – Я вас тут спасала, шум подняла, а вы гадости обо мне говорите!

И Беглова, и Мезенцева озадаченно молчали, не понимая, всерьез ли говорит Кира.

Кира же паузу тянула, а потом хмыкнула:

– Ладно вам, я же пошутила. Я всегда так одевалась. Мама мне всегда покупала спортивные костюмы. Говорила, что они яркие.

– Тебе все пойдет! – сказала Мезенцева. – Я тебя научу сочетать предметы и цвета. А фигурка у тебя отличная.

– Не научи ее чему-нибудь другому! – ядовито сказала старуха Беглова.

– Ну будет вам, – возмутилась Кира, – что это вы всем раздали пряников!

– Ладно, я не обижаюсь! – ответила Мезенцева и подмигнула Кире. – Но научить могу.

– Вот-вот, девку с пути столкнешь.

– Отчего же. Я научу ее варить щи. Настоящие, какие раньше варили. А еще печь пирог с черемухой.

– Здорово, – кивнула Кира, – только я готовить терпеть не могу. Мне бы что-то такое, более энергичное. И чтобы денег приносило побольше. Я должна о семье думать.

– Для этого ты должна идти учиться, – серьезно сказала Мезенцева, – с твоей золотой медалью…

– Я была бы такой же студенткой, что и моя Лиля Мельникова. Только она без «золотой медали».

– Чем плохо? – поинтересовалась Мезенцева.

– А что хорошего? Еще не очень понятно, что будет потом, когда закончишь институт.

– Нет, так нельзя! Что родители по этому поводу говорят? – спросила Римма Станиславовна.

– Ничего. Вздыхают. Но знают, что спорить со мной не стоит.

– Ясно… – Мезенцева как-то сникла.

– Плохо. За уши бы тебя оттаскать, – по-деловому сказала Беглова.

– Поздно, сама кого угодно оттаскаю, – рассмеялась Кира и серьезно спросила: – Ну, так с директором в магазин идти?

– Не знаю, – в один голос сказали соседки.

Через два дня Григорьев приехал в магазин до открытия. Он там застал Киру и группу рабочих, которые развешивали светильники. Кира, одетая по-рабочему, со своим вечным «конским хвостом», олицетворяла гнев.

– Вы что сделали?! Вам ясно сказали, лампы должны висеть вдоль полок. Лампы должны освещать товар, а не потолок.

– Так как, хозяйка, ниже опустить, что ли? – спросил одни из мужиков, судя по всему, главный.

– Во‐первых, ниже, во‐вторых, вдоль прилавков! Может, вам нарисовать?

– Ну, не надо. Сейчас переделаем!

– До вечера успеете?

– До обеда успеем. Только не ругайся!

– Да как на вас не ругаться, если такую лажу делаете! – сурово сказала Кира.

Директор Григорьев одобрительно посмотрел на Заболоцкую.

– Здорово командуешь!

– Ох, – только и вымолвила Кира и удивилась: – А что это вы так рано?

– За одеждой ехать собрался.

– Что, с утра?

– Ну да, к открытию. Самый раз. Все сделаем и день свободный!

– Попробуем, конечно, но что-то подсказывает мне, не так все просто.

– А куда поедем?

– Все большие магазины – наши.

– Так их же нет?!

– Есть, просто в них много разных магазинчиков. Вот нам туда и надо.

– Ладно, командуй.

– Сейчас персонал придет и уедем. Не оставлять же рабочих.

Григорьев поплелся к себе в кабинет. Ему хотелось остаться, поболтать с рабочими, расспросить их, откуда они, что умеют, сколько зарабатывают. Но остаться мешала Кира. Она стояла с суровым лицом и ждала, пока они начнут переделывать вчерашние ошибки. Григорьев чертыхнулся и занялся мелкими делами.

Кира появилась в его кабинете через минут сорок со словами:

– Олег Борисович, посмотрите, пожалуйста. По-моему, можно расставлять товар и начинать работать.

Григорьев, который разговаривал с мастером из автосервиса, махнул рукой – мол, иди сама распоряжайся.

Кира на секунду задумалась, потом сделала «сиротское» лицо и пошла в торговый зал. Там она подошла к «Бытовой химии» и сказала:

– Слушай, там Борисыч ругается, говорит, надо открываться полностью. Все готово, перетаскивайте товар по своим полкам.

Заболоцкая проговорила это почти шепотом, словно открывала тайну. Продавщица отдела бытовой химии смекнула, что можно заслужить похвалу и поощрение.

– Кирка, спасибо. Я сейчас всех опережу.

Вскоре все продавцы расставляли товар в соответствии с развешенными красочными табличками. Когда Григорьев вышел из кабинета, он увидел, что работа кипела, попутно касса бодро выбивала чеки, а Кира стояла в дверях и рассказывала входящим, что у них теперь в магазине нового. «Чертовка! И ведь с золотой медалью!» – подумал директор. Он проверил стопку денег во внутреннем кармане и громко сказал:

– Кира, нам пора. Очень много дел на сегодня намечено.

Они вышли из магазина, провожаемые любопытными и не очень доброжелательными взглядами.

– Зульфие, что ли, позвонить? – вслух спросила «Посуда».

Машина у Григорьева была модная – огромная, черная, с тонированными окнами и кенгурятником. Кира еле-еле взобралась на сиденье. Григорьев поддержал ее за руку.

– Села? Удобно?

– Очень. Спасибо, Олег Борисович, – Кире была приятна эта вежливость, – мне очень нравится ваша машина.

Заболоцкая решила быть очень вежливой и соблюдать субординацию. Она не боялась Григорьева, она опасалась Зульфии. Кира ни минуты не сомневалась, что та узнает про эту поездку по магазинам. «Мне нужны хорошие отношения с Григорьевым. Но если у него будет «рыло в пуху», то после скандала Зульфии он будет чувствовать себя виноватым и отдалится. А если она будет ревновать его к таким поездкам, а они будут подчеркнуто официальными, Зульфия вызовет у него раздражение. Поэтому я подчиненная и только», – решила про себя Кира.

– Олег Борисович, если вы не возражаете, давайте заедем в ГУМ. Там дорого, но достойно. Понимаете, вы же все-таки руководитель, бизнесмен.

– Да, какой там… – вдруг поскромничал Григорьев, – вот ты с золотой медалью, а я еле-еле восемь классов окончил, потом ПТУ, небольшие шалости…

– Ничего страшного, – твердо сказала Кира, вспомнив Мезенцеву, – вы даже не представляете, какие бывают ошибки. А человек остается прекрасным!

– Ты же меня не знаешь? – покосился на нее Григорьев.

– Я обобщаю. Я хочу подчеркнуть, что есть ошибки, которые человек сознает. И он за них уже заплатил.

Директор помолчал, а потом сказал:

– Хорошо ты рассуждаешь. По-человечески. А то, бывает, рубят сплеча.

«Зульфию имеет в виду! – подумала Кира. – Та резкая, как с цепи срывается».

– Меня так родители приучили. Они у меня понятливые. Вот я живу одна, в заброшенном доме.

– Знаю твои приключения. Тетки наши рассказывали.

– Ничего не утаишь, – улыбнулась Кира, – впрочем, нет секретов. Мне не хотелось уезжать из центра. А еще я хотела пожить одна. Если бы из этого дома выгнали бы, я бы сняла квартиру.

– Решительно. А зачем тебе это? С мамкой-папкой все равно лучше.

– Они же не вечные. И потом им тоже надо помогать. Пока молодая, надо вставать на ноги.

– Знаешь, выйдешь замуж, по-другому будешь смотреть на это. Дома понравится сидеть.

– Ерунда, ни одной женщине не нравится сидеть дома. Ей хочется работы, общения, друзей.

– И моей тоже?

– А чем она хуже остальных. Она – лучше.

Григорьев не смог скрыть улыбку:

– Красивая, да? Такая вся… Ух!

– Да, конечно, – вежливо согласилась Кира. А сама подумала, что Зульфия с ее сросшимися бровями, круглым лицом и прямыми тонкими волосами иногда похожа на китайского болванчика, к тому же с отвратительным характером.

– Ты тоже, кстати… – Директор решил приятное сказать: – Ты тоже. Но другая.

– Я? Я – как породистая лошадь. Не красивая, но статная. Наверное, это тоже неплохо.

– Ты – умная! Ты очень умная и работать можешь! Вот, поверь!

– Спасибо. Мне приятно, что вы так оценили меня, – совсем уж чинно сказала Кира.

«Черт, она как аршин проглотила. Была веселая, остроумная девка. А сейчас просто какая-то деревяшка», – с досадой подумал Григорьев. Ему сегодня хотелось чего-то легкого, веселого, беззаботного. «Э… да это потому, что я впервые за долгое время с девушкой в машине еду. Ни один, ни с Зулей, ни с друганами. С девушкой!!!» – вдруг осенило его и давно забытый кураж овладел им.

– Кира, ты прекрасная. Таких поискать. И внешность у тебя, и характер! А уж про золотую медаль промолчу. Ты – супер! – сказал он, сопровождая слова самой приятной из своих улыбок.

– Смотрите, Олег Борисович, захвалите!

– Так это дело поправимое, – хмыкнул Григорьев.

– Во‐о‐от! – вдруг повернулась к нему Кира. – Во‐от! А я так не хочу!

– Чего именно не хочешь? – удивился директор.

– Не хочу вот этого – захотел – дал, расхотел – забрал. Хочу справедливости.

– Так если ты с катушек от зазнайства слетишь, за что ж тебя хвалить?!

– Можно замечание сделать, но в черном теле держать нельзя.

Григорьев задумался.

– Как-то сложно для меня. У нас в семье воспитывали так – хорошо сделал – похвалили. Плохо поступил – по башке настучали.

– Я неправильно выразилась, я не хочу, чтобы мой мужчина меня воспитывал. В принципе, он не имеет на это права.

– Ага, будем считать, что я понял, – Григорьев покачал головой, – у вас вообще все сложно. Вот, Зульфия тоже… То орет на весь дом, то плачет.

– Может, беременная, – простодушно сказала Кира.

– Да, брось! – испугался директор. – Мы даже не думали об этом.

– Это вы не думали, – многозначительно заметила Кира, – а мнение Зули по этому вопросу вы знаете?

– Нет, – буркнул Григорьев.

– То-то же, – вздохнула Заболоцкая, – могу я вам посоветовать чаще со своей женщиной разговаривать. Извините меня, но я просто сужу по себе. Мне будет приятно, если мой мужчина будет со мной советоваться и интересоваться моими мыслями.

– Когда же твой мужчина будет деньги зарабатывать? Ведь вы как устроены?! Каждые пять минут у вас новое мнение, новая головная боль, беспокойство, каприз или тревога? Если я буду на все это реагировать, без штанов останусь!

– Ну, не надо понимать все буквально.

В это время они подъехали к ГУМу. Григорьев выскочил из машины первым, помог Кире. Заболоцкая, поймав на себе взгляды прохожих, приосанилась. Ей было приятно, что Олег Борисович проявлял галантность. Продавщицы в магазине смерили взглядами. Григорьев им понравился, а она – нет. Кира это поняла и пожалела, что не надела джинсы и блузку, подаренную Мезенцевой. «Надо посмотреть, что продается, что модно сейчас», – решила она. Впервые в жизни Заболоцкая захотела чего-то яркого и женственного.

– Так, что будем мерить, Кира? – спросил растерянно Олег Борисович.

– Девушки, нам надо одеться. Так, чтобы прилично и не очень ярко. Без малиновых пиджаков.

– А это как раз самое модное, – улыбнулась одна из продавщиц. Улыбка явно предназначалась Григорьеву и говорила примерно следующее: «Не слушайте ее, слушайте меня, я знаю!»

– Кира, что смотреть-то будем? – повернулся директор к Кире.

– Так, – Кира прошлась вдоль вешалок, – это у вас костюмы? А нам нужны из такой же ткани темно-синие, почти черные брюки.

– Можно поискать, – кивнула продавщица.

– Отлично!

Кира пошла дальше, после костюмов шли пиджаки. Она внимательно разглядывала подкладки, швы и ценники. Наконец она сняла с вешалки пиджак в мелкую черно-белую клеточку.

– Вот, нам такое. Только наш размер.

– Это что же, я буду носить брюки одни, а пиджак, Кира, другой?! У меня дед так ходил. По бедности. После войны вообще одежки не было!

– Все нормально, – сдержанно сказала Кира, – будет супер!

Когда в примерочной висели брюки, пиджак, рубашка, а Григорьев пошел переодеваться, Кира спросила у девушек:

– С обувью у вас что?

– У нас в отделе нет, но мы вам принесем из другого отдела. Черные, судя по всему?

– Да, спасибо вам большое.

Кира присела на мягкую банкетку и стала ждать, когда в новом облачении появится Григорьев.

Олег Борисович появился, как фокусник из-за кулис. Не хватало в его руках цилиндра и кролика.

– Вот это да! – воскликнула Заболоцкая. – Вы себя видели?

– Так, частями, – как-то смущенно ответил Григорьев.

– Но по-моему, все замечательно. Я даже не ожидала.

– Только кроссовки… – Олег Борисович посмотрел на свои ноги.

– Сейчас ботинки принесут.

И правда, вскоре появилась девушка с коробками. Кира выбрала две пары. И подала Григорьеву. Тот переобулся.

– Вы – супер! – в один голос воскликнули продавщицы.

Олег Борисович посмотрел на Киру:

– Что скажешь? Ты же у нас самая главная по этому вопросу.

– Скажу, что я бы с вами в ресторан, на концерт, в Большой театр пошла. Или на прием какой-нибудь.

– А в моих старых тряпках – нет?

– Нет. В старых бы не пошла. Врать не буду.

– Ясно. Ты вообще не врешь. Я это уже понял. Покупаем это все? – Григорьев покрутился перед всеми.

– Покупаем, но к этому мы должны купить светлые джинсы. Пару футболок. Кроссовки еще можно белые.

– А с брюками и пиджаками – все? – поинтересовался Олег Борисович.

– Понравилось? Еще хочется?

– Я бы про запас купил. Ну, вот я это завтра надену и буду носить каждый день. А что-то должно про запас.

– Советский человек виден издалека, – рассмеялась Заболоцкая, – главное – запас! Конечно, я бы еще купила такую же пару, но другого цвета. Например, брюки серые, а пиджак синий. Типа с пуговицами золотыми.

– Это называется «клубный пиджак», – вступила в разговор одна из продавщиц, – всем идут и очень элегантно.

– Знаю я эти пиджаки, – сказал Григорьев, – но мне такое не пойдет. Мне бы что попроще.

– Принесите, пожалуйста, – попросила Кира, не слушая директора.

– Ты – как жена, – ухмыльнулся Олег Борисович, – не дай бог тебе в лапы попасть.

– Не волнуйтесь, в самую последнюю очередь я подумаю о замужестве. Нужны мне эти все проблемы.

– Не зарекайся. – Григорьев вздохнул.

Наконец его отправили в примерочную с кучей вешалок. Через пятнадцать минут оттуда вышел уже не Григорьев, директор хозяйственного магазина, оттуда вышел приятный бизнесмен средней руки.

– Офигеть, – только и вымолвила Кира, – по-моему, Зуля нас за это не поблагодарит.

– Почему же?

– Каждая вторая будет за вами бегать.

– Вы – такой мужчина! – заверещали наперебой продавщицы.

– Короче, деньги надо выкладывать, – проговорил из-за двери примерочной директор.

– Подождите, еще джинсы голубые принесли и пару рубах.

– Берем, только примерять больше не буду. Сил нет. Как это вы, женщины, столько времени на это тратите?!

– Легко! – вздохнула Кира. Она никогда на одежду не тратила время и деньги.

Григорьев глянул на нее.

– Ты не хочешь что-нибудь себе выбрать? – спросил он.

Кира смутилась – денег на такие покупки у нее не было.

– Нет, я заплачу. Это подарок от конторы, – сказал он, завидя ее смущение.

– Женский отдел напротив, там костюмы хорошие.

– Костюмы? – переспросила Кира. – Я даже не знаю, пойдет ли мне костюм.

– Так, девочки отведите ее туда, выберите костюм, а мне скажите, сколько платить.

– Ох, прям, как в фильме «Красотка». – Кто-то рассмеялся, а Григорьев польщенно зарделся. Он и в самом деле чувствовал себя успешным и щедрым.

Кира из всего выбрала костюм коричневого цвета. Даже не коричневого, а цвета кофе с шоколадом. Ткань была в меру плотная, с еле заметной клеткой. Юбка была узкой, пиджак приталенным, с английским воротником. Когда она вышла показаться Григорьеву, он присвистнул:

– Ну, ты просто красотка! И этот хвост твой! Просто супер, как идет! Тебе нравится? Покупаем!

– Олег Борисович! – С Киры слетел весь кураж и вся важность. Ей было неудобно, что мужчина, ее начальник, заплатит за нее в магазине.

– Слушай, я обещал тебе премию за работу. Премия будет. Но я же знаю, что вы на родителей, детей, мужей все тратите. Что я, не знаю, как вы живете?! Так что не выпендривайся, а носи на здоровье.

– Ей бы туфельки, – тихо сказал кто-то из продавщиц, – куда такой костюм с такими кроссовками.

– Да, туфли тоже купим, – согласился Григорьев.

– Нет, туфли у меня есть! – запротестовала Заболоцкая.

– Послушай, ну, что ты упрямишься… – развел руками Олег Борисович, – я же не машину тебе предлагаю!

Кира задумалась.

– От машины бы я не отказалась, – сказала она.

– Не дура, однако! – рассмеялся Григорьев.

– Да, но туфли я куплю сама, – твердо сказала Заболоцкая.

– Ладно, черт с тобой! – манул рукой Григорьев и обратился к продавщицам: – Спасибо, девочки.

Кира и Григорьев покидали ГУМ в приподнятом настроении. Директор думал о том, что его Зульфия увидит, какой он модный, и перестанет кокетничать с другими мужиками. Кира думала о том, что из следующей зарплаты она купит себе туфли и напросится в гости к Мельниковым. «Лиля должна увидеть, как я выгляжу. И вообще, по-моему, они держат меня за слегка тронутую. Типа живу в брошенном доме, продаю веники», – подумала Кира и тут вспомнила про магазин.

– Олег Борисович, нам надо продавцов одеть в нормальную одежду. Сейчас в этих синих халатах или голубых капроновых фартуках неприлично работать.

– Одень, – безмятежно отвечал Григорьев, – я тебе доверяю. Скажи, сколько денег, и закупай.

– Спасибо. Я много не потрачу!

– Знаю, ты же даже на ремонте сэкономила. Я не ожидал.

– Тратить деньги – не велика премудрость, – вздохнула Кира, – а вот попробуй копить!

– О, вот только этого не надо! – испугался Григорьев. – У многих это в пунктик превращается. Можно свихнуться.

– Не свихнусь, а вздохну спокойно. Когда за душой ничего нет – страшно. Сейчас ведь все за деньги. И медицина тоже.

– Ты молодая, у тебя все впереди. Вот только зачем ты сунулась в эту торговлю. Училась бы. Глядишь, стала бы ученым, тоже деньги хорошие.

– Ученым ничего не платят. А в торговле можно заработать.

– Много где можно заработать, только это не значит, что этим надо заниматься, – сурово сказал Григорьев.

Кира промолчала. Через какое-то время директор прервал молчание.

– Слушай, подумай, а ведь и вывеску надо новую? Что это старье здесь висит? Хочется что-нибудь оригинального.

– Но что оригинального может быть в хозяйственных товарах? – пожала плечами Кира. – Может просто яркую вывеску? Неоновую. Из трубочек. А можно без неона. А просто вывеска добротная и на ней ваш вензель. Например: «Хозяйственный товар. Григорьев». Имя свое увековечите. Если не разоритесь!

Григорьев хмыкнул, но одобрения не выказал.

Когда они припарковались у магазина, Кира сказала:

– Олег Борисович, вы все эти пакеты с собой не таскайте. Оставьте в машине. Никто не должен видеть процесс преображения. Люди должны обнаружить готовый результат.

– Ты опять права, – кивнул головой директор.

– А сейчас, если меня продавцы спросят, куда ездили, я отвечу, что мы с вами ездили выбирать форму для сотрудников. Что вы этому вопросу придаете большое значение и сами решили посмотреть варианты. Ну а я просто исполнитель, я закажу, что вы выбрали.

Григорьев покачал головой:

– А вот здесь ты не усложняешь?

– Нет. Вам же нужно, чтобы ваш авторитет был высок. Чтобы вас не только боялись, но и тепло к вам относились.

– По мне, так отношения должны быть простыми. Они хорошо работают, я им вовремя и по справедливости плачу.

– Иногда ситуации бывают такими сложными, что правила не работают. Вступают в силу исключения. И вот тут важно, как лично относятся. Представьте, у вас нет денег на зарплату. А магазин закрыть нельзя. И вы просите поработать в долг. Если вас любят, вам пойдут навстречу.

– Права, права. Откуда только ты это все взяла. Ты же только школу окончила.

– Так в школе такие же отношения, как и в обычном мире. Ну, пошли, а то сотрудники шеи свернут, разглядывая нас.

Появления Киры остальные восприняли насмешливо.

– Ну, прогулялась? Зульфии на тебя нет.

– Что-то долго гуляли… А мы тут за тебя пахали…

Заболоцкая не отреагировала на реплики, но внимательно всех оглядела, а потом сказала:

– Олег Борисович сейчас выбирал нам всем фирменную одежду. Аж в четырех магазинах были. Пока в каждом все не просмотрели, не уехали. В конце концов, нас на склад отправили и там только нашли. Поэтому напишите на бумаге ваши размеры брюк, пиджаков, юбок. И трикотажа. Это для футболок на трех пуговичках. Они «поло» называются.

Слова Киры вызвали гул оживления и улыбок.

– А здорово! Наконец-то! И все по размерам будет! – воскликнула «Посуда».

– Ну, это надо еще посмотреть, какое качество! – буркнула «Бытовая химия».

– Качество отличное, – заверила Кира, – директор сказал, что в синтетике человек не может долго работать. А работать мы теперь будем без выходных, с девяти до девяти. По сменам. Ну, это я вам по секрету сообщаю. Мне кажется, удобно…

– Похоже, что ты полностью на стороне начальства, – опять проворчала «Бытовая химия».

– Пока да. На его стороне, – спокойно ответила Кира, – оно мне ничего плохого не сделало. А тебе?

Когда у Киры в руках был список сотрудников с размерами, она связалась с компанией, торговавшей спецодеждой, и представилась сотрудницей отеля.

– Простите, какого отеля? – поинтересовались на другом конце провода.

– «Метла и тазик», – не задумываясь отвечала Кира.

– Гм, впервые слышим, – отреагировали на том конце провода.

– Так у нас сейчас многое что впервые, не находите? – нашлась она.

Собеседник согласился.

– Нам нужна форма для сотрудников. Но такая, чтобы дух захватывало! У нас женщины в основном, – сказала Заболоцкая.

– Э‐э‐э… Ну, платье? Костюм?

– Костюмы, так чтобы и юбки были, и брюки. Рубашки белые. Поло в цвет костюма.

– А позвольте, какой же цвет вы выбрали? – спросил менеджер.

– А какой есть у вас?

– Синий, черный, коричневый, зеленый, вишневый…

– Вишневый, – перебила Кира, – да, классические костюмы вишневого цвета, белые рубашки и поло вишневые.

– Хорошо, но это не так дешево стоит.

– Понимаем, цены рынка знаем, – соврала Кира. Она один-единственный раз была в магазине «Спецодежда», где покупала отцу брезентовую кепку.

Когда она сообщила Григорьеву цены, он присвистнул.

– А что вы хотите?! – возразила свисту Кира. – Это готовый комплект одежды хорошего качества. Послушайте, деньги, конечно, ваши. Но если делать, то делать хорошо. Кстати, пришлось для солидности назваться отелем «Метла и тазик».

– Как? И тебе поверили?

– А шут их знает! – пожала плечами Кира.

– Придумала же! Почему не магазин?

– К отелям больше внимания. Мне так кажется.

– А хорошее название. Для нас просто идеальное! – Григорьев задумался, что-то почертил на бумаге. – Значит, оформляем логотип, слоган, название. Фирменный цвет…

– Вишневый. Не маркий. И одежда уже будет такого цвета.

Директор покачал головой:

– Сама ты веник! Электрический…

А потом внимательно посмотрел на Киру:

– Ты – молодец. Слов нет. Все грамотно так делаешь. Умная. Давай будешь администратором?

У Киры закружилась голова – это было отличное предложение, но надо было бы узнать про зарплату.

– Э‐э‐э, – начала она, но Григорьев все понял:

– Две теперешние ставки. А там посмотрим. Только имей в виду, ты – администратор. Отвечаешь за все – поставки, торговлю, продажи, порядок в зале, продавцов, претензии покупателей, порчу товара, ремонт и… и… – Григорьев запнулся, – и обвалившуюся крышу!

– Я вас поняла, – Кира уже совладала с собой, – конечно, такая нагрузка требует немного другой оплаты. Но я пока согласна. А там посмотрим.

– Ты – наглая, – внимательно посмотрел на нее Олег Борисович.

– Я не наглая. Я выживаю! – просто ответила Кира.

В этот день она поехала к родителям. Накупив много разного и вкусного, она переступила порог их квартиры, когда они, затаив дыхание, смотрели репортаж с улиц Москвы. Шел одна тысяча девятьсот девяносто третий год, была осень, и разногласия между президентом и руководством Верховного Совета вступили в самую острую фазу.

На улицах опять появилась военная техника.

– Мама, папа, – начала с порога Кира, – у меня новости!

– Тсс, тише! Ничего не слышно! – кинулась на нее мать.

– А что такое? – изумилась Кира.

– Ты что?! Ты вообще не интересуешься ничем? Тебя ничего не волнует?! Ты посмотри, что происходит!

– Да, все это ужасно, но у них свое, а у меня свое. И у вас – тоже. – Кира сникла. Она понимала, что вид танков на мосту перед домом Верховного Совета гораздо более впечатляющее зрелище, чем ее новости.

– Ладно, вот вам к чаю. – Кира выложила все на стол, немного покрутилась по дому, потом засобиралась к себе. В этот момент отец отвлекся от телевизора:

– Тебе не кажется, что пора заканчивать с этим странным житьем в пустом доме? Такое происходит, бои могут начаться.

– Когда начнутся, тогда и будем решать.

– Тогда будет поздно! – подала голос мать. – Какой кошмар, какой ужас! Как мы дожили до такого?! Это же такая страна была, и помыслить не могли о подобном.

– Да, ничего хорошего, но политика… – начала Кира.

– Что ты понимаешь? Вам бы лишь бы штаны носить красивые?!

– Мама, я тебе хочу сказать, что еще несколько лет назад с любыми штанами в отечестве было плохо. Не только с красивыми. И вообще, я не хочу о политике. У меня работа. Я стараюсь удержаться на плаву в трудные времена. Вот меня сделали администратором магазина. Я теперь отвечаю за очень многое. И деньги другие.

– Ты вообще о чем говоришь? У тебя золотая медаль! А ты – администратор хозяйственного магазина! Это просто немыслимо! Как и то, что происходит сейчас! Короче, чтобы перебралась к нам завтра же! Это не обсуждается!

Мать перешла на визгливый крик. Кира понимала, что та тревожится, что нервы расшатаны всем тем, что происходило уже несколько лет, а все разговоры о новой жизни и сама новая жизнь родителям была не по возрасту. Они просто устали и хотели не перемен, а предсказуемости и покоя.

– Мама, прекрати истерить, – вдруг грубо сказала Кира, – я никуда не поеду. Я не хочу жить в таком крике, в такой обстановке. И так тяжело, а еще себя так взнуздывать? Нет, я останусь там. К тому же я не одна. Нас там трое и мы дружны, помогаем другу другу. А еще у Мезенцовой друг есть там, – Кира показала пальцем на потолок, – бывший большой руководитель, так он говорит, что дому ничего не угрожает. Он законсервирован.

– Как это? – удивился отец.

– Так, для своих. Короче, дом будут отапливать, содержать в порядке, только негласно. Кому-то он перейдет потом в собственность.

– Вот это да! Откуда ты знаешь? – покачал головой отец.

– Я сама разговаривала с этим человеком. Он приезжал к Мезенцевой.

Мать поджала губы и многозначительно посмотрела на отца.

– Мама, я все знаю про Мезенцеву. Успокойтесь. Она нормальный человек со сложной судьбой.

– Ты глупости не говори, так можно все оправдать.

– Мам, она же из-за денег и не по своей воле. Она работала на государство. Просто ее промах использовали.

– Какой промах?!

Кира очень коротко рассказала то, о чем поведала ей Мезенцева. Родители немного отключились от происходящих событий и стали обсуждать услышанное.

– Даже если это и правда… – начала мать.

– Я не ставлю под сомнение ее рассказ. А вы поступайте, как хотите. Я вообще бы вам ничего не говорила, но обидно за Римму Станиславовну и вас я хотела успокоить. И еще очень жаль, что вы не радуетесь моим успехам.

Мать замялась:

– Кира, мы рады, но не такого будущего тебе хотели.

– Так кто же знал, что все произойдет именно так?! Но раз произошло, мы должны учиться жить иначе. Это даже полезно…

– Но Мельникова? Но Лиля? Она учится в институте! И ее муж тоже! Почему они поступили и учатся, а ты придумала себе оправдания?! Хотя, казалось бы, кому, как не тебе!!! Голова-то какая светлая!

– Мама, у них другая точка отсчета.

– Хочешь сказать, что мы тебе чего-то не додавали. Что выросла ты в плохих условиях. Что натерпелась, а вот сейчас готова на все пойти, только чтобы деньги были.

– Жаль, что вы так это понимаете. Я еще раз вам объясню – я пойду учиться, когда буду понимать, что моя семья – вы и я – защищены. То есть у нас будут деньги на еду, лекарства и врачей. Мы сможем платить за квартиру. Понимаете, очень скоро у нас будет все по-другому. Строже и жестче. А вот с нашими работами – хуже. Вы же сами видите, что происходит у вас? У папы ничего не платят почти, а тебе, мама, выдают раз в месяц продукты.

– Мне заплатили немного денег, – сказала мать.

– А инфляция? Мама, ты сама все понимаешь? Я догадываюсь, что поступаю не очень правильно. Но это с точки зрения вчерашнего дня.

– Образование – это и сегодняшний день. Не выдумывай. И тешь себя иллюзиями. Без высшего образования ты будешь колченогой. Как тот стул, – сказал отец.

Кира ничего не ответила. Она поцеловала мать, отца и вышла.

«Какой же раз я так отсюда уезжаю? Почти поссорившись, обиженная на них?» – спросила она себя. Отвечать не стала, чтобы не расстраиваться больше. Но этот разговор отчего-то запал в душу. Хотя родители и произнесли слова, которые она слышала раз сто.

Вечером того же дня она зашла к Мезенцевой:

– Римма Станиславовна, посоветоваться надо. В какой институт поступать? Родители совсем заели. Да, правы они.

– А что тебе нравится?

– Не поверите, деньги мне нравятся.

– Иди в бухгалтеры или в кассиры! – рассмеялась Мезенцева.

– Не шутите. Я же серьезно.

– А я серьезно. При том всплеске развития частных предприятий, потребность в бухгалтерах будет ой как велика. Потом система налогов будет меняться. И вообще, появится то, чего не было в обиходе обычных людей – ценные бумаги, валюта, векселя, заемы, кредиты. Причем не потребительские, а серьезные, для производств. Это все надо будет обслуживать. Хороший финансист – это станет проблемой.

– Да, думаете?

– Мне кажется, что да.

– Хорошо, я поняла.

Кира в этот вечер не задержалась у Мезенцевой и не зашла к Бегловой. Она листала справочники, чтобы найти солидное учебное заведение. «Этот год я уже пропускаю. А вот на следующий…» – думала она. Еще она была немного сердита – не хотелось признаваться, что, приняв решение, она вздохнула с облегчением. «Ну, я сама это решила, а не родители меня уговорили!» – сказала она себе.

Решение принять одно, а воплотить его в жизнь – совсем другое. Уже через неделю работы в качестве администратора Кира забыла про финансовые сферы напрочь – на нее свалилась такая нагрузка, что она еле доползала до кровати. Проблемы возникали все время и там, где никто их не ждал – например, в условленный день поставщик не завозил пластиковые ведра, а потом исчезали те, кто клялся привозить стиральный порошок, рабочие, которые по договору должны были менять лампы в торговом зале, просто не снимали трубку.

– Я не понимаю, как так можно! – удивилась Кира в присутствии Григорьева. Тот посмотрела на нее ответил:

– Привыкли, как СССР, – как-нибудь план закроем, выкрутимся, припишем, а премию в карман все равно положим.

– Мои родители, например, так не работали, – сказала Заболоцкая.

– Даже не подозревали, что работали. Понимаешь, огромное предприятие, и ты не все знаешь про договоренности с предприятиями в Ереване или в Минске. Сплошь и рядом так было. Поверь мне. Люди привыкли, что за все расплачивается государство. Поэтому экономику такую и имеем. Ну, кроме ракет и танков, конечно. Там строго все было.

– Я не верю. Мы же жили неплохо.

– Не везде. И не все. И вообще, давай закроем тему. Просто наказывай рублем тех, кто нам мешает. И ищи других. Тогда все будет хорошо. У нас.

– Я поняла. – Кира кивнула головой и стала действовать, как ей посоветовал Олег Борисович. Когда к ней, наконец, спустя несколько недель, пришли электрики менять лампы, она указала на потолок:

– Нам все сделали. Ваша помощь не нужна.

– Как же, мы же договаривались… – возмущались те.

– Вам работа сегодня нужна? А нам лампы были нужны, но вы даже не позвонили. И не приехали. Поэтому мы с вами больше не работаем. Других нашли, ибо здоровая конкуренция.

Так же она поступила с поставщиком тазиков. Когда тот по факсу прислал извещение о прибытии товара, Кира тут же позвонила лично и сказала, что вполне может отказаться от него, поскольку первоначальные сроки были сорваны поставщиком.

Тот долго возмущался, звонил директору, Но Григорьев поддержал своего администратора.

– Она лучше знает, с кем работать. Видимо, вы не вызываете у нее доверия, – мягко сказал Олег Борисович. По чести сказать, он нарадоваться не мог, глядя на то, как Заболоцкая управляет магазином. Все блестело, работало, покупателей была тьма, сотрудники не ворчали. Кира придумала какие-то акции, скидки, выглядело это на первый взгляд разбазариванием денег, но «казна» пополнялась исправно.

– Голова у тебя светлая, – любил приговаривать он. Кира только улыбалась.

В один из вечеров, когда уже выпал первый снег, к ней пришла Мезенцева.

– Так, совсем ты заработалась, – посмотрела она на Киру, – от тебя одни кости остались.

– Скоро легче будет, мне неделю отпуска дадут, отосплюсь, – отвечала та.

– Да, но легче не будет, – Мезенцева села в кресло, – я со Степаном говорила. Тебя возьмут в Финансовую академию. Понятно, раньше это называлось как-то по-другому.

– Как так – возьмут? – удивилась Кира. – Разве теперь не сдают экзамены? И потом, уже скоро зимняя сессия. А я типа абитуриентка…

– Знаешь, сейчас ко мне Степан приедет, подходи через час. Он тебе все объяснит.

– Послушайте, Римма Станиславовна, вы не шутите? И он не шутит?

– Сейчас время не для шуток. Но образование должно быть.

– Вы как моя мама говорите.

– Так любой родитель скажет. Понимаешь, вроде бы диплом – это просто книжечка. Но это только кажется. Если даже учиться спустя рукава, все равно появляются навыки самостоятельной работы, умение увидеть и услышать главное. А иначе не выживешь. Сессию же надо сдавать.

Кира задумалась:

– Я не хочу уходить с работы.

– Поговори со Степаном. Может, вечерний? Может, заочный.

– О, я это уже слышала.

Мезенцева удивленно на нее посмотрела.

– Мои друзья собирались перевестись на заочный и уехать работать в Сибирь, – пояснила Кира.

– Ну, не знаю… Если вдвоем, то можно. Одной я бы не рискнула.

– Я – тоже.

– Так, значит, я тебя жду через час.

– Спасибо вам огромное.

Когда Мезенцева ушла, Кира в беспокойстве заходила по комнате. Она не любила внезапных событий. Она любила все обдумать, спланировать и действовать по плану. Вот сейчас, например, она планировала стать заместителем Григорьева. «Администратор – это замечательно, но не предел. Возможностей меньше. Но, самое главное, денег. А деньги нужны. Очень нужны. А теперь – учеба!» – размышляла Кира.

Через час она поднялась к Мезенцевой. Степан Андреевич уже сидел в своем любимом кресле с чашкой. Кира знала, что в чашке какао со сливками. Она уже не впервые была здесь, когда Волховитов бывал в гостях.

– Здравствуйте, Кира, – Степан Андреевич поднялся, поставил чашку на стол, – Римма вам все уже рассказала?

– Да, но мне так неудобно, что вы хлопочете. Вдруг я не справлюсь? Мне же обязательно надо работать!

– Присаживайтесь, Римма вышла к вашей общей соседке…

– К старухе Бегловой?

– Да, к ней. А я вам пока все объясню.

– Я слушаю. – Кира присела на диван.

Степан Андреевич прошелся по комнате и начал:

– В исключительных случаях в вузы берут людей в середине года. Надо только сдать некоторые дисциплины. Римма мне сказала, что вы золотая медалистка.

– Верно, – кивнула головой Кира.

– Думаю, что вообще у вас лично проблем не будет. Мне передали список литературы, который надо бы просмотреть и понять, что же вы будете изучать. Вы же не прошли этот важный путь выбора?

– Сознательно отказалась от него, – рассмеялась Кира.

– Очень зря. Образование – это в первую очередь допинг. Учатся для того, чтобы появилось желание узнавать больше и больше, а это раздвигает горизонты, простите за пошлость. Понимаете…

Тут Степан Андреевич остановился, посмотрел на Киру и произнес:

– Послушайте, я не могу вам точно сказать, зачем учиться в институте! Но я точно знаю, что это необходимо.

– Вы меня не агитируйте, – рассмеялась Кира, – я согласна. Просто так странно, что и Римма Станиславовна, и вы помогаете мне в этом вопросе.

– Ну, помогает она. Меня она просто попросила. К вам Римма тепло относится.

– Я это чувствую. И очень благодарна ей. И вам. Скажите, что мне надо?

– Вот вам список документов. Приехать надо вот к этому человеку, – Волховитов подал Кире лист бумаги с телефоном и адресом, – завтра. Не опаздывайте, подготовьтесь. Там вам и про экзамены расскажут.

Кира дождалась прихода Мезенцевой, еще раз поблагодарила ее и ушла к себе. Она понятия не имела, как надо готовиться к такой встрече. В первую очередь она собрала документы, потом все свои памятные грамоты за участие в школьных олимпиадах, потом она долго смотрела на свою одежду и конце концов выбрала тот самый костюм, который ей купил директор. Уже почти ночью она спохватилась и позвонила Григорьеву.

– Олег Борисович, извините, ради бога, я завтра с утра задержусь? Можно?

Григорьев недовольно молчал.

– Олег Борисович, мне очень надо! Я потом объясню вам все.

– Ладно, только, смотри, не на целый день!

– Что вы! Только до обеда, – сказала Кира и прикусила язык, поскольку Григорьев тут же возмутился:

– Ты же сказала, что с утра! И что просто опоздаешь?! А сейчас получается, что тебя полдня не будет! Это как понять?

– Мне очень надо! Я ведь никогда не отпрашивалась у вас. – Кира даже растерялась от такой реакции шефа.

– И что?! А почему должно быть иначе?! Я же тебе деньги плачу!

– Я правильно понимаю, что за свой счет я могу взять завтра свободный день?

Григорьев замолчал.

– Алло? Алло? Вы меня слышите?!

– Слышу, – наконец ответил директор, – и удивляюсь.

– Хорошо, я вас поняла, – железным голосом произнесла Кира, – я завтра выйду и напишу заявление на недельный отпуск. И попробуйте меня не отпустить!

– Что ты сделаешь? – спросил Григорьев.

– Я понимаю, что жаловаться сейчас нельзя – бессмысленно. Поэтому я просто уйду. Не заплатите денег? И черт с вами. Я найду себе работу!

Заболоцкая повесила трубку.

Рано утром Заболоцкая была у себя в кабинете и писала заявление. Она была зла. Кира не понимала такого отношения к людям. «Я всегда делала больше, чем надо. Я всегда задерживалась и всегда с готовностью решала любые проблемы. Почему нельзя мне пойти навстречу?» – думала она про себя. Заявление она положила в конверт большого формата и подсунула под дверь директора. Уже в автобусе, по дороге в институт, Кира подумала о том, что делает все правильно, что родители и Мезенцева были правы и что Волховитов очень любит Римму Станиславовну, если так быстро откликнулся на подобную просьбу.

В институте ее встретила тишина – шли лекции, по коридорам бродили немногочисленные парочки. Доносились разговоры о зачетах, экзаменах и прогулах. Кира незаметно рассматривала публику и она ей нравилась. Одежда, повадки, словечки – все было наполнено каким-то превосходством. «Что это? Чем они гордятся? Ничего еще не сделали, ничего не добились, они еще и денег-то не заработали по-настоящему! Откуда этот гонор?!» – спрашивала себя Кира. Звонок раздался внезапно. Так же внезапно коридоры заполнились людьми. Кира растерялась – найти в этой суматохе нужную дверь представлялось немыслимым. Она растерянно оглянулась, а потом бросилась к ближайшей группе студенток:

– Простите, как мне найти Карякина? Вот у меня номер комнаты записан, но я не знаю, где она находится?

– А, Карякин? – с оттенком уважения откликнулись девушки. – Это вам на третий этаж. Там у нас деканат и учебная часть и вообще все начальство.

– А Карякин этот – тоже начальство?

– Вы – новенькая? – спросила одна из девушек. – Карякин – декан финансового факультета.

– А, понятно. Да, я перевожусь, – зачем-то соврала Кира.

– Ясно, тогда к нему.

Студентки продолжили разговор, а Кира, пробиваясь сквозь толпы, пробралась на третий этаж.

Там было спокойнее. Найдя нужную дверь, она постучала. Ответа не последовало, тогда Заболоцкая толкнула дверь и увидела целующуюся парочку.

– Ой, простите! – вырвалось у Киры.

Но, к ее удивлению, парочка не испугалась и почти не смутилась. Девушка невозмутимо заняла место за столом, мужчина направился к выходу, где стояла Заболоцкая. В это время за ее спиной раздался голос:

– Проходите, не стесняйтесь. Когда в организации работают молодожены, всякое можно увидеть.

Кира оглянулась и увидела улыбающееся лицо.

– А вы, случайно, не Карякин? Владимир Игнатович?

– Я – Карякин Владимир Игнатович. А вы Кира Заболоцкая? Мне уже звонил Степан Андреевич и опять напоминал.

– Спасибо ему, спасибо вам… – Кира растерялась.

– Проходите ко мне. – Карякин распахнул дверь кабинета.

В кабинете стоял длинный стол для заседаний, по обе стороны возвышались богато декорированные резьбой спинки стульев. Венцом это мебельной группы был полуовальный стол с зеленым сукном. Кира помнила такие столы в своем раннем детстве – когда с матерью они ходили в ломбард. Там у приемщика был точно такой стол.

– Вы не стойте, присаживайтесь, давайте документы.

Кира с трудом отодвинула ближайший к Карякину стул и присела.

– Вот все мои бумаги. Дипломы, свидетельство об окончании школы с золотой медалью.

Карякин бегло просмотрел бумаги:

– Так, все в канцелярию, в учебную часть. Они знают, что с этим делать. А я не знаю. Главное, что вы медалистка.

– А я думала, что главное – это знакомство со Степаном Андреевичем, – попыталась пошутить Кира.

Карякин на нее посмотрел:

– Девушка, Волховитов – прекрасный человек с влиянием и со связями. Но вот суесловить на эту тему не рекомендуется.

– Извините, – Кира покраснела до слез, – я не хотела. Очень смущаюсь и боюсь не оправдать ожиданий.

– Ну, все зависит от вас. Значит, документы отнести, а потом вам в учебной части распишут график дисциплин, которые надо сдать.

– Спасибо вам огромное.

– Не за что. Главное, не завалите экзамены.

– Не завалю! – Кира знала, что слово свое сдержит.

– Очень надеюсь. Времена сейчас, так сказать, «просторные» стали, возможности для маневра появились, конечно. Но все равно, надо соблюдать договоренности.

Заболоцкая внимательно посмотрела на Карякина:

– Я никого не подведу. Ни Степана Андреевича, ни вас. Это не в моих интересах.

Из института Кира вышла окрыленная. Она еще не сдала экзамены, у нее не было в руках студенческого билета, но ощущение перемен было таким сильным, что она не удержалась и позвонила родителям.

– Мам, – прокричала она, запершись в будку телефона-автомата, – мама, я подала документы в финансовый институт! Так что вы с папой не переживайте. Я буду и работать и учиться.

Мать охнула, чуть не заплакала:

– Кирочка, да не надо тебе работать. Ты по-человечески студенткой побудь. Как Лиля твоя. Я ее встретила – красивая, спокойная, держится так хорошо, доброжелательная. А ты у нас, как пружина… вот-вот сорвешься…

Мать что-то еще хотела договорить, но не смогла, заплакала, сквозь слезы она говорила:

– Я же знаю, что тебе всегда тяжело было, что не могли мы тебе дать то, что многие твои одноклассники имели. И одевалась ты немодно, и квартира у нас была так себе… Я все это видела. Каникулы ты в деревне проводила. На море, на юг ни разу…

– Мам, – Кира почувствовала, что сама зарыдает, – мама, все правильно вы делали. Именно поэтому ваша дочь имеет золотую медаль. Именно поэтому я уже сейчас могу поехать отдохнуть и Египет, и в Турцию, и в Арабские Эмираты. И вас могу отправить. Я хорошо зарабатываю. Только… Только пока откладываю деньги. И знаешь почему?

– Почему? – всхлипнула мать.

– Я хочу себе квартиру купить. Большую. И в центре. Понимаешь, если кто-то купит наш дом и будет продавать квартиры – я куплю ее. И мы будем жить вместе.

Кира понимала, что мама от всего услышанного совсем не успокоится, а еще больше расплачется, расстроится. И Заболоцкой от этого было и тревожно, и грустно, и родителей она вдруг пожалела, не так, как жалела раньше – «по-деловому», практично. Она пожалела их душевно. Они вдруг предстали старенькими, измученными не только проблемами прошлого, заботами о своих родителях, тяжелой работой, но и растерянными от всего, что вдруг стало происходить вокруг них. «И я еще уехала, перестала почти общаться!» – подумала она.

– Мама, перестань сейчас же! Я к вам приеду… Нет! Я вас в гости приглашаю! К себе, мы отметим сразу два события – мое назначение администратором и мое поступление в институт!

– Но тебя же еще не приняли? – робко сказала мать.

– Примут. Даже не сомневайся!

Кира положила трубку и поспешила на работу.

Хуже всего новость о поступлении в институт воспринял директор магазина. Он вызвал к себе Киру и долго ей рассказывал о том, что не потерпит прогулов и беспорядка.

– Мне эта твоя «корочка» совершенно не нужна. Мне мозги важны. Пока они у тебя есть! – сказал он Кире. – А как пойдешь хрень всякую учить, не будут.

– Олег Борисович, а почему вы так со мной разговариваете? – вдруг спросила Кира. Она не особо слушала его угрозы, но она впервые обратила внимание на тон. – А можно не хамить? – вдруг перебила его Кира. – Можно мне не хамить. Вам что-то не нравится? Что-то уже случилось, что вы так?

Григорьев запнулся, словно наткнулся на камень.

– А ты что? Ты-то чего… – спросил он, словно был на пацанской разборке.

Кира вздохнула.

– Олег Борисович, если вы хотите, чтобы я у вас работала, разговаривайте со мной вежливо. Не кричите на меня. Нет никаких причин для волнений. Я буду учиться на вечернем. Без отрыва от производства, так сказать. На работе это не скажется.

Григорьев замолчал, поджал губы потом произнес:

– Ну-ну!

– Я свободна? Могу идти? – спросила Кира, сохраняя полное спокойствие.

Вечером в этот день она не могла найти себе места. Ей казалось огромной несправедливостью такое отношение к себе. Она наводила порядок и размышляла о ситуации. «Ну, как он может?! Видит же, что не жалею ни времени, ни сил! Столько сделала! Рекламу обеспечила – почти копейки заплатили, поставщики работают как часы. Где он такое еще найдет?! Я же не его собственность. Мало ли что он привык звонить в любое время суток, вызывать на работу даже в выходной день. Такое впечатление, что он не может решить самостоятельно ни один вопрос! Но институт – это мое дело и мое будущее, поэтому перебьется. Пусть потерпит мою учебу. Да, будет несладко. Но ничего!» – Кира закончила уборку, расставила на полке учебники, приготовила тетради для конспектов. С завтрашнего дня она приступала к занятиям. Позади были экзамены, зачисление, знакомство с однокурсниками. Кира вдруг поняла, о чем говорили ей родители, подруга Лиля Мезенцева. Новый мир оказался многомерным, разноликим и с широкими горизонтами. Кира словно вырвалась из замкнутого круга с привычными лицами – дом, работа. Коллеги, большинство из которых мечтали уже не о переменах, а о том, чтобы просто устоять, удержаться на привычных позициях. Теперь Киру окружали ее сверстники и это тоже будоражило. Встречались симпатичные парни, которые сразу обращали внимание на Киру. Ей это нравилось, как нравилось, что после лекции все отправились в кафе и Киру, новенькую, взяли с собой без всяких разговоров. Поведение Григорьева выбивалось из этой новой радостной картинки своей бессмысленностью. В приоритете у Заболоцкой всегда была работа. Но теперь, после поступления в институт, учеба казалась не менее важной. Поэтому, закончив уборку, Кира с удовольствием оглядела свое жилище и вслух произнесла: «Нет уж, это моя жизнь и мои дела. А хозяйственных магазинов в Москве много. И не только магазинов!»

Гостей она пригласила на Татьянин день. Рассудила, что студенческий праздник очень подойдет для этой цели. Накупила всего в самых дорогих магазинах, сама испекла пирог с мясом. Когда она приглашала старуху Беглову, та удивилась и отказалась:

– Ты с ума сошла? Куда я пойду? Я по квартире еле хожу.

Кира на нее посмотрела – та действительно сильно сдала, хоть и пила витамины, купленные Кирой, а Мезенцева регулярно ей колола препараты для укрепления сосудов. Вообще, Римма Станиславовна взяла над старухой шефство – она регулярно готовила горячее, следила за чистотой в доме и периодически устраивала скандалы родственникам Бегловой. «Как вам не стыдно, старуху бросили, хоть бы батон хлеба привезли! Хоть бы просто навестили!» – увещевала она их. Но родственники, по всей вероятности, поставили на старухе крест, слушали невнимательно, лениво отбрехивались, Беглову не навещали.

– Нам с тобой еще хоронить ее придется, – как-то сказала Мезенцева, – не то чтобы дорого, но очень печально. Ведь дети же есть, внуки.

– И похороним, – сурово отвечала Кира.

Сейчас, когда Заболоцкая готовила отметить свое поступление, примирение с родителями, ей очень хотелось видеть за столом тех, с кем она прожила в этом заброшенном доме самое тревожное время.

– Так, вы меня очень обидите, если не придете! – строго сказала Кира. Она вообще поняла, что со старухой надо говорить на «ее языке». Грубовато, резко, без сюсюканий. Беглова молчала.

– А кто будет? – наконец спросила она.

– Все близкие люди. – Кира перечислила гостей.

– Буду. Подарков не жди. Стара я по магазинам бегать.

– Да какие подарки! Не день же рождения.

– Все равно. Студенткой же стала.

– Никаких подарков! – строго приказала Кира.

Накануне знаменательного дня Кира собственноручно вымыла подъезд и лестницу, попросила дворника из соседнего двора вкрутить перегоревшую лампочку. В своей квартире она решила натереть мастикой полы. Пол во всем доме был паркетным. В квартире Заболоцких он хорошо сохранился – лаком его никогда не покрывали, мыли, сушили и мазали жирной мастикой. Дерево не темнело, пропитывалось жиром и становилось все более «породистым». Свернула все свои синтетические половички, купленные в своем же магазине, протерла влажной тряпкой пол, а потом мягкой пахучей пастой стала его натирать. Кира даже не ожидала, что этот запах вызовет слезы. Слезы умиления и детских воспоминаний. Мастика пахла предновогодней уборкой, домашними радостями, теплом и всем тем, что было давно позади. Кира плакала и вспоминала жизнь, которую очень долго считала неудавшейся, никчемной, лишенной яркости, наполненной каждодневными тоскливыми проблемами. Но оказалось, что душа ее тоскует по тем дням.

Когда дом приобрел прежний облик – запах мастики волшебным образом именил обстановку, – Кира выдвинула на середину комнаты круглый стол, накрыла его белой скатертью, расставила посуду и разложила приборы. Все было новое, с иголочки: французские тарелки, немецкие вилки и ножи, бокалы для вина Кира купила простые, стеклянные, но очень изящной формы.

«Вот родители порадуются за меня!» – подумала она.

Гости оказались пунктуальными. Ровно в семь пришли Мезенцева и Степан Андреевич. Соседка подарила Кире набор французской косметики, Волховитов принес дорогой ежедневник в кожаной обложке.

– Смотри, здесь блок меняется. Год закончится, вставишь другой. А обложка остается.

Подарок был роскошным, Кира это сразу поняла.

Родители приехали с баночками, кастрюльками и… картиной. На картине был изображен дом со львами и вековые деревья вокруг.

– А я знаю, где это! – вдруг воскликнул Волоховитов. – Это в Хамовниках.

– Точно, – обрадовался отец Киры. Между мужчинами завязался разговор, женщины суетились вокруг стола.

– Так вот как вы живете здесь! – вздохнула мать Киры.

– Да, хорошо живем. Дружно, спокойно. Ангел-хранитель у нас есть – Степан Андреевич. Он, так сказать, руку на пульсе держит. Но с домом ничего не будет пока, не волнуйтесь.

– Да как же не волноваться, живет дочка в заброшенном доме.

– И что? Он не заброшенный, он на балансе одной уважаемой организации. – Мезенцева улыбнулась, но мать Киры не повеселела.

– Мама, ну, что ты в самом деле?! Твоя дочь – золотая медалистка, студентка отличного вуза. У нее есть работа, она независима материально. У нее есть отличное жилье. Мама, скажи, что не так?! – Кира вдруг обиделась, что мать почти плачет.

Ее слова, видимо, услыхал Волховитов, он прервал разговор с отцом Киры и шумно потребовал, чтобы все сели за стол.

– Право слово, я голодный, Римма меня не покормила! Давайте садиться, славить нашу Киру, пить и есть!

– Давайте, – обрадовалась Кира, а потом спохватилась: – А где Беглова?!

– Сейчас я ее приведу. – Отец вышел из квартиры.

– Забыла, наверное, – вздохнула Мезенцева, – совсем старая, а родственники просто оставили.

– Или заснула, – предположила Кира, – сколько раз я заставала ее спящей на стуле.

Отец Киры и Беглова появились минут через двадцать, когда они вошли в комнату, у всех вырвался возглас изумления. Старуху Беглову нельзя было узнать. Вместо темного платья на ней были белая блузка, синий пиджак и юбка в складку. Воротник блузки украшала брошь в виде бантика. Седые волосы старухи были забраны наверх, из пучка торчали шпильки. Щеки были подрумянены. В руках она держала предмет, похожий на небольшую вазочку на ножке…

– Это тебе, – Беглова вручила вазочку Кире, – это для ручек и карандашей. Старинная. Это мне еще подарили, когда я пошла в первый класс.

– Что вы, это же память… – запротестовала Кира.

– Память. Вот ты ее и сохранишь, – отвечала Беглова. Она с видимым удовольствием заняла место подле Волховитова.

– Вы мне расскажете последние политические и партийные новости? – обратилась она к нему немного кокетливо.

Тот даже не моргнул глазом.

– А вы к какой партии себя относите?

– Мне близок Жириновский, – сказала Беглова, – интересный и говорит правильно.

– По мне, так он просто популист. И вообще, даже не верится, что он готов бежать длинную дистанцию. То есть серьезно участвовать в политической борьбе.

– А вы считаете, у нас такое будет? Вы считаете, что у нас возможна борьба?

– Так и сейчас уже она есть, – отвечал Волховитов, – вон, какие дебаты…

Разговор принял неожиданный оборот – все вдруг стали вспоминать, как голосовали в СССР, как отлынивали или ходили на избирательный участок, чтобы купить пирожков, а сейчас, мол, все спорят, ругаются из-за кандидатов.

– Вот, пожалуйста, и перемены! Разве плохо, – сказал отец Киры, а мать привычно вздохнула.

– Конечно, это не совсем то, чего бы хотелось, но все же лучше, – рассмеялась Мезенцева.

– А мне нравится! – вдруг сказала Кира.

– Кстати, что это мы о политике! Давайте поздравим Киру! – Волховитов встал с бокалом: – Кира! Ты просто молодец, ты так круто поступила с новыми временами и возможностями, что остается только диву даваться! Ты – умница!

– Ой, это вам спасибо и Римме Станиславовне. Если бы не вы, я бы не поступила так, в середине года. И вообще, в этот институт бы не поступила.

– Если бы не было у тебя светлой головы, тогда бы ничего и не случилось, – тут Волховитов обратился к родителям Киры, – мне приятно было помочь вашей дочери. Она заслуживает поддержки и помощи. Она заслуживает самой большой похвалы. Самостоятельная, умная, хочет и умеет учиться. Поздравляю вас с такой дочерью.

– Варит голова, ничего не скажешь. И добрая! – подала голос Беглова. Все подняли бокалы, заговорили разом, Кира смутилась, что-то отвечала, и в этот момент раздался громкий стук.

Все присутствующие замолчали и замерли с поднятыми бокалами.

– Это стучат внизу, в дверь подъезда, – сказала Кира.

– Давайте я спущусь, – сказал Волховитов, – но прежде выпьем все же. За Киру!

Все выпили и стали наперебой давать советы Степану Андреевичу:

– Сразу не открывайте…

– Спросите кто…

– Я с тобой пойду. – Отец Киры в такой ситуации счел возможным перейти на «ты».

Он взял в рот кусочек колбасы и поднялся.

– Только спокойно! – тут же заволновалась мать Киры. – Первый на рожон не лезь!

Мужчины исчезли за дверью, женщины притихли. Послышался говор, потом дверь открылась со скрипом, с хлопком закрылась, раздались шаги на лестнице. Наконец, дверь открылась и на пороге появился Олег Борисович Григорьев. Позади с воинственными лицами стояли отец Киры и Волховитов. Григорьев тщательно вытер ноги, вошел, снял куртку, повесил ее на вешалку и потом только произнес:

– Добрый вечер! Кира, я без приглашения, но ты сама говорила, что будешь отмечать свое поступление. Я набрался смелости и приехал, чтобы подарить тебе эти цветы.

Григорьев протянул Кире букет.

– А‐а‐а‐а, как хорошо… неожиданно… как вы нашли? – проговорила Кира.

– Кира, вы же мне сами рассказывали про ваш заколоченный для маскировки подъезд.

– Точно! – рассмеялась Кира. – А еще мы замок с вами выбирали…

– Пожалуйста, присаживайтесь. – Мезенцева быстро подвинула стул, кинулась на кухню за посудой. Мужчины начали с главного.

– Так, познакомиться успеем, главное, выпить, – произнес отец Киры, налил водки в рюмку и подал ее гостю.

– Благодарю, – чинно отвечал Григорьев, потом повернулся к Кире, – за вас, Кирочка! За ваши успехи. Вы прекрасный сотрудник, прекрасный работник…

– Так вы начальник Киры! – воскликнула Мезенцева. – Она столько о вас рассказывала! И только хорошее.

Григорьев польщенно улыбнулся. Кира хмыкнула. Все разумно этого не заметили. В комнате стало опять шумно, пошли разговоры, гости нахваливали угощение, Волховитов успевал беседовать и с Бегловой о Чечне, и с отцом Киры о разрухе на заводах. Мезенцева с обаятельной улыбкой расспрашивала Григорьева о бизнесе:

– Скажите, а где вы закупаете японский стиральный порошок? Я ведь у вас покупаю, у вас дешевле, чем где-либо. У вас связи? Напрямую покупаете? Или через посредников?

Григорьев улыбался, а потом поворачивался к Кире:

– Кира, где мы берем порошок японский?

Кира отвечала.

Мезенцева интересовалась:

– Мне очень нравится ваш текстиль! Полотенца махровые просто шикарные. А главное, махра не сыпется!

Григорьев поворачивался к Кире:

– Кира, а кто нам махровые возит?

– Петкун. Лужники.

– Вот Петкун, оптовик из Лужников. Кстати, можете у него купить, у него дешевле. Но… если большой опт.

– Куда ж мне опт?! – рассмеялась Мезенцева. – Но вот те зубные щетки я бы купила, побольше. Которые с щетиной разноцветной.

– Кира, а где мы щетки закупаем цветные? – повернулся Григорьев к Кире опять.

– Это через бывший Мосторг. Клепикова.

– Да, через старые связи. На базе, как раньше говорили, – сказал Олег Борисович.

Мезенцева внимательно посмотрела на него и спросила:

– Этим всем Кира занимается? Это надо же, какая память у нее!

– Да, она все помнит! И документы у нее, как в бухгалтерии. Удивительно… – Было видно, что Григорьев немного захмелел, что неудивительно, – сидящий рядом отец Киры подливал ему коньяк.

– Вам просто повезло, – сказала Мезенцева.

– Еще бы, такую девку нашел! И с медалью.

– Когда я слышу про себя и медаль, я себе кажусь породистой борзой, – фыркнула Кира. Все рассмеялись.

– Ты – лошадка, ты очень похожа на лошадку, – неожиданно ласково сказал Григорьев, – и хвостик у тебя, как у лошадки.

Повисло молчание, которое все сразу захотели нарушить, а потому в комнате заговорили все разом. Кира посмотрела на Олега Борисовича. Он виновато улыбался.

Кира была в душе, когда Григорьев ей стал что-то объяснять. Олег Борисович говорил громко, с модуляциями, но Заболоцкая его все равно не слышала.

– Ты поняла меня? – спросил он, закончив свою речь. Ответом был шум воды и еле доносившееся женское пение. Григорьев подождал, потом еще раз задал свой вопрос. Пение продолжилось, вода шумела. Григорьев вскочил с дивана, на котором возлежал, и помчался в ванную комнату, он распахнул дверь и рявкнул:

– Ты меня слышишь?

Кира удивленно оглянулась на него, смыла пену с плеча и спокойно ответила:

– Нет, дорогой, вообще не слышу. И главное, даже не догадывалась, что ты со мной будешь разговаривать, когда я здесь.

– Неужели сложно выключить воду на минуту?! – спросил Григорьев, а сам уже забыл про свой гнев. Перед ним была голая Кира.

– Пони, пойдем в постель? – сказал он внезапно.

Кира обернулась:

– Мне же в банк?

– Плевать. – Григорьев протянул к ней руки, потом сделал шаг в ее сторону, его окатило водой.

– Что ты за человек! – рассмеялась Кира. – А главное, зачем ты орешь при каждом удобном случае?!

– Характер такой. Жизнь тяжелая.

– С такой женщиной, как я, твоя жизнь не может быть тяжелой, – сказала Кира, целуя Григорьева и снимая с него тяжелый от воды халат.

– Ох, – только и вымолвил Григорьев.

Через час они сидели в столовой и завтракали. Кира мазала хлеб медом и обдумывала, как же начать весьма сложный разговор. Разговор был о деньгах. О больших деньгах, но откладывать было нельзя – комбинацию, которую она затеяла, можно было завалить, опоздав буквально на полдня. Поэтому она посмотрела на мужчину, словно примериваясь для броска, и в лоб спросила:

– Что у нас там с деньгами? Теми, что на специальном счете? Мне они нужны.

Григорьев уже знал повадки своей любовницы. Поэтому отвечал не сразу. Он не спеша посолил, поперчил желток глазуньи и осторожно отделил белок. С белком он разделался быстро – покромсал вилкой в лапшу и съел. Для желтка он взял ложечку, аккуратно поддел желтую полусферу и целиком отправил ее в рот. Проглотил, зажмурившись. Все это время Кира терпеливо и благоразумно молчала. Наконец, Григорьев закрыл рот и открыл глаза.

– Божественно, – сказал он.

Кира все так же молчала и внимательно смотрела на него. Она знала, что Олег Борисович все прекрасно слышал.

– Что ты там говорила? – вскинул он на нее голубые глаза.

Кира молча смотрела на него.

– Ах да, деньги. На специальном счете.

Кира молчала. Она была терпелива. Григорьев понял, что она все равно одержит верх – ему придется ответить, только уже под ее давлением.

– Деньги на месте. Тебе зачем они нужны?

– Хочу одно дело провернуть.

– Какое?

– Обещай, что не будешь отговаривать?

– Обещаю, – нехотя проговорил Григорьев.

– Хочу службу клининговую открыть.

– Что?

– Понимаешь, перспективно очень – народ разбогател, им теперь подавай не только помощницу по хозяйству, им подавай целую команду, которая всю квартиру или дом под ключ чистит и моет.

– Да зачем? Если ходить так, как к нам Галя ходит, то и не надо весь дом раз в месяц убирать.

Галя была помощницей по хозяйству, которую нашла Кира.

– Не понимаешь, – разъясняла Заболоцкая, – людей раздражает вот это все – девушка с метелкой в руках, им не хочется чужих в доме, кое-что они и сами могут делать. А вот на день они уезжают на пикник, а в это время их дом приводят в порядок. Всем хорошо.

– Думаешь? Думаешь, что это сработает?

– Я изучила рынок. Посмотрела предложения по этой части. Знаешь, просто какая-то допотопная служба быта. Или запредельные цены и филиппинки, которые, может, и вовсе не филиппинки. Поди их проверь.

– Филиппинки? Те, которые с Филиппин?

Кира терпеливо посмотрела на Григорьева.

– Да, дорогой, именно с Филиппин. Но это не точно.

– Ага. – Григорьев задумался, бутерброд с маслом завис над тарелкой.

Кира была терпелива – она уже знала Олега Борисовича. Торопить его было нельзя. Между тем Григорьев думал не о деньгах. Он уже знал, что, даже если не одобрит идею, деньги Кира получит. Во‐первых, у нее всегда найдутся убедительные аргументы, во‐вторых, Григорьев сам согласится. Но думал он в этот момент о том, как эта девушка, похожая лицом на породистую лошадку, запала ему в душу. Как она смогла занять место в его сердце и голове. Григорьев уже два года жил с Кирой, предварительно выдержав скандалы Зульфии, ее истерики и даже драки. В какой-то момент Олег Григорьевич спокойно произнес:

– Зуля, все кончено. И чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет. На меня не действуют все твои выходки. И слезы тоже. Рано или поздно отношения превращаются в прах. Так и у нас случилось.

Григорьев хотел добавить, что ему надоела ревность, беспорядок в доме и лень Зульфии. Ему хотелось добавить, что есть женщины, которые будоражат, придают энергию, заставляют чувствовать себя сильнее, не заставляют оправдываться по пустякам, не делают тебя сомневающимся в собственных силах. И такой женщиной оказалась Кира Заболоцкая. Как-то незаметно, работая бок о бок, они стали сначала коллегами, соратниками, потом Григорьев влюбился. Он исподтишка рассматривал Киру, любовался высоким лбом, профилем, который действительно смахивал на профиль маленькой милой лошадки. Но Григорьев, уловив сходство, умилился этому. Он обнаружил, что всегда высоко забранные в хвост волосы делают заметной маленькую родинку за ухом, и этот изъян вызвал неописуемую нежность. Его волновала ее худоба, ее руки – белые с голубоватыми венками. Олег Борисович вдруг подумал, что она плохо питается – джинсы и любые брюки висели на узких костлявых бедрах. А маленькая грудь вообще была незаметна под широкими футболками. Григорьев ей повысил зарплату, но Кира в весе не прибавила. Тогда он стал ее подкармливать. За зарплату она его поблагодарила, а вот идею дополнительного пайка отвергла с возмущением.

– Олег Борисович! Это как понимать? Вы меня откармливаете на убой? К Рождеству?

Григорьев смутился – ему казалось, что его каждодневные покупки пирожных, пирожков, пиццы, мороженого, жирных и копченых колбас остаются незамеченными. Ведь он все это приносил, угощал всех на их «производственной» кухне, но самые большие куски подсовывал Кире. «Черт! Заметила!» – удивился он. А потом он пришел ее поздравить с поступлением. Ему очень понравилась та компания. Было видно, что эти люди близки, тепло относятся к друг другу. Да и сам дом, сама идея остаться в оставленных квартирах показалась ему даже романтичной. «Вот случись это в Европе, все бы восхищались. А у нас пальцем показывают!» – вспомнил он, как Киру обсуждали продавцы. Очень скоро все, что было связано с Кирой, ему казалось прекрасным.

Зульфия уловила перемены и стала скандалить. Григорьев был честным, он не знал, ответит ли Кира взаимностью, но прекратить отношения с Зулей посчитал нужным. Более того, он нашел ей квартиру и оплатил аренду на полгода.

– Ты же можешь пойти работать, – сказал он ей, – многие женщины работают и не считают это чем-то зазорным. – При этом вспомнил, как Кира уходила последней и тащила на себе практически все вопросы магазина. Она так удачно работала, что они открыли второй магазин. И в нем она установила железную дисциплину и порядки.

Тот самый вечер, когда он пришел с цветами, открыл ей глаза. Олег Борисович в доме Киры был так робок, застенчив, так быстро растерял свою начальственность, что Заболоцкая вдруг вспомнила все, что происходило в последнее время. И, вспомнив, посмотрела на это другими глазами. Все поступки Григорьева получили объяснение. «А он влюблен в меня!» – поняла она и растерялась. «Что делать? Как надо себя вести? Он хороший, хоть и бывает иногда раздражительным. И это его поведение, когда он узнал, что поступила в институт! Господи, я дура. Он просто ревновал. Ко всему сразу. И к тому, что работу могу запустить, и к новым людям! Иначе я объяснить это не смогу». Она была права. Сначала Григорьев перепугался, что Кира забросит магазин, а на ней держалось практически все. А однажды ночью ему приснилось, что Кира выходит замуж за профессора из своего института. Во сне Григорьев допытывался у Киры, что она нашла в этом старике. Утром он осторожно попытался выяснить, насколько ли сон в руку. Кира удивилась странным вопросам.

Первое настоящее свидание состоялось через неделю после неожиданного появления Григорьева в квартире. Олег Борисович подошел в обед к ней и предложил:

– Давай куда-нибудь сходим сегодня вечером?

– Куда? – Кира оторвалась от бумаг.

– Поужинаем. Или просто кофе в хорошем месте попьем? А можно погулять.

Кира посмотрела в окно. Там мела метель.

– Я понял, гулять не стоит, – улыбнулся Григорьев.

Одна мысль, что Кира может простудиться и заболеть, показалась ему ужасной. Она же была такой хрупкой.

В конце концов они нашли маленький грузинский ресторанчик, где просидели до позднего вечера. Официанты их не торопили, видели, что влюбленные.

– Понимаешь, я даже не думал, что ты мне понравишься. У тебя же жуткий характер! – объяснялся в любви Григорьев. – С тобой невозможно договориться. И убедить тебя нельзя ни в чем! А когда ты начинаешь сердиться?! Ты даже не представляешь, как ты опасна, когда сердишься. Подойти нельзя.

Кира жевала веточки кинзы, слушала его и думала, что Григорьев будет первым в ее жизни мужчиной. «Интересно, его это обрадует, разочарует или удивит?» – задавалась она вопросом.

Григорьева это удивило. Даже ошарашило. Он был уверен, что модная легкость нравов не обошла стороной и Киру. Потом его затопила нежность. Эту ночь он Кире мешал заснуть, прижимая к себе обеими руками.

Наутро он поставил ей условие:

– Ты переезжаешь ко мне.

– Зачем? – спросила Кира.

– А как ты представляешь отношения, если мы живем в разных местах?

– А у нас будут отношения? – спросила Кира.

Она еще не совсем поняла, зачем ей Григорьев каждый день. Более того, никакого удовольствия от секса она не получила. Олег Борисович ей нравился, но что-то менять?

– Слушай, все остается как прежде. Но жить лучше вместе, – твердо сказал Григорьев.

– Олег, – запнулась Кира, – давай не будем спешить. Мне как-то странно менять все только из-за постели.

– Ты серьезно? Из-за постели? – спросил Григорьев. – Вообще-то я тебе сказал, что я люблю тебя.

– Ты сказал, что я тебе нравлюсь. Я люблю точность.

– А ночью? – растерялся Григорьев. – Ночью я тебе говорил.

– Ах да, – покраснела Кира.

– Ах да, – передразнил ее Олег Борисович.

– Не торопи меня, – попросила Кира, но сама твердо решила, что она не будет навсегда переезжать к Григорьеву. «Как бы ни повернулись события, но жить я буду у себя!» – сказала она себе.

Григорьев не торопил, просто сделал все, чтобы Кира не чувствовала себя скованно. Больше всего разговоров было среди продавцов магазина. Сначала обсуждали и жалели Зулю, потом осуждали Киру, а потом решили ее пугать перспективами.

– Что хочешь, он мужик богатый, женщин будет менять. И тебя поменяет на другую, – говорили ей.

– Угу, – отвечала Кира, погруженная в свои мысли. Она никак не могла настроиться на правильный лад. Григорьев ежеминутно оказывал ей знаки внимания, не стесняясь ни сотрудников, ни покупателей. Она же стеснялась, одергивала его, даже выговаривала ему. Но он глупо улыбался и приговаривал: «Какая ты красивая!»

Понятно, любая женщина начинает таять от таких слов. И Заболоцкая не стала исключением. Своей лаской, заботой, опекой Григорьев сумел ее смягчить, сделать спокойнее и даже добрее.

Теперь надо было быть осторожной, соблюдать конспирацию, ничем себя не выдать. Кира понимала, что Григорьев не будет проверять, сколько и как она тратит их совместные деньги, отложенные на всякий случай. «Всякий случай», в понимании Олега Борисовича, были не только болезни и разбитая машина, но и удачно подвернувшийся случай выгодной сделки или покупки. Например, нежилое помещение, валюта по обвалившемуся курсу или часть чьего-то перспективного бизнеса. «Понимаешь, – говорил он Кире, – когда человек бежит из страны, отдает долги или вообще решил «завязать» с таким геморроем, как бизнес, он сильно не торгуется. Это самый удобный момент. Он уже все для себя решил. Ему хочется быстрее развязать себе руки. Ну или его подгоняют известные обстоятельства».

– Это какие же обстоятельства? – на всякий случай спросила Кира.

– Бандиты, – лаконично ответил Григорьев.

Кира и так знала ответ, спросила, чтобы подчеркнуть свое внимание к словам Олега Борисовича. Она уже давно поняла, что тот любит себя считать аксакалом в бизнесе. Что касается самой Заболоцкой, то она на эти деньги смотрела иначе. Она мысленно их разделила на три части. Первую часть – она считала – трогать нельзя ни при каких условиях. Эта часть – их гарантия выживания в возможной тяжелой ситуации. Вторая часть тоже не могла пойти на развитие бизнеса или какие-либо траты. Эта часть должна была обеспечить достойное медицинское обслуживание, если оно, не дай бог, вдруг понадобится. «Мало ли, вот бабушка у нас заболела, так в ломбарде все заложили!» – вспоминала Кира детство. Поэтому вторая часть может расходоваться только в случае тяжелой болезни. «Ангины, аппендициты и прочие пневмонии лечим на текущие заработки!» – говорила она себе. А вот третья часть предназначалась для преумножения богатства. «Не стоит ждать удобного случая, надо думать, генерить идеи и открывать новое дело. Нельзя стоять на одной ноге. А торговля хозяйственными товарами, хоть и в двух точках, это все же одна нога», – думала она про себя, подсчитывая доходы и обнаруживая иногда падение прибыли от торговли тазиками и вениками.

Кира была натурой любознательной, но эта любознательность была однобокой. Заболоцкую не интересовали открытия мировой науки, похождения геологов в горах Мексики или политические дебаты мировых деятелей. В газетах и других средствах массовой информации она изучала новости экономики и бизнеса. А еще она любила ездить по городу и наведываться в самые разные магазины, конторы, изучала спрос на услуги, прикинувшись скучающей богатой домохозяйкой. Именно поэтому этот ее разговор с Григорьевым за завтраком не был спонтанным или случайным. Это был плод многомесячных наблюдений, размышлений и подсчетов.

Олег Борисович знал, что просто так Кира разговоры не заводит, денег не просит. Еще он понимал, что сумма ей нужна не просто большая, а очень большая. Иначе разговор об их специальном счете бы не зашел. Поэтому он отвлекся от размышлений, как ему повезло с Кирой, и обратился к сути вопроса.

– Заинька, – сказал он, – тебе нужно много денег?

– Очень, – честно ответила Кира.

– А как же твой принцип «трех слоев»? Как быть с тем, что две части денег мы договорились не трогать?

– Я помню, постараюсь обойтись, но третью часть возьму всю. И, если понадобится, прихвачу вторую. Но все же постараюсь…

Григорьев посмотрел на Киру. Та выдержала взгляд. Олег Борисович прям-таки почувствовал, что Заболоцкая сейчас превратилась в пружину. Так она ждала его решения. Еще он знал, что она все равно возьмет деньги, но ей очень не хочется ссориться.

– Хорошо, если ты считаешь, что твоя идея жизнеспособна, поступай, как считаешь нужным. Я тебя благословляю и желаю удачи.

Кира посветлела лицом, разгладилась морщинка над переносицей.

– Спасибо тебе! Какое счастье, что ты все правильно понимаешь. Но, с другой стороны, ты же бизнесмен! Ты просчитываешь все моментально!

Григорьев расхохотался:

– Не подлизывайся!

– Ладно, не буду, – улыбнулась Кира. Она обрадовалась. Что все прошло без споров. «Очень тяжело начать дело, если надо с кем-то объясняться, мириться, под кого-то подстраиваться. И нечего Олегу в это новое дело соваться, только испортит все», – подумала она, вздыхая с облегчением. На Григорьева она посмотрела взглядом, полным любви.

– Олег, я тебя очень люблю, – произнесла она.

– Почему тогда замуж не выходишь? – спросил тот, размешивая сахар в чашке.

– Я не знаю, – честно ответила Кира, – наверное, время не пришло. Но это ничего не меняет. Мы – вместе.

Григорьев кивнул головой. Он знал, что Кира не врет. Она вообще, по его наблюдениям, всегда говорила правду. И это придавало уверенности.

Несмотря на близкие отношения с Григорьевым, несмотря на то что большая часть гардероба и вообще вещей уже была в квартире Олега Борисовича, старый опустевший дом Кира покидать не собиралась. Там точно так же была ее квартира, мебель, книги, там она иногда оставалась, чтобы скоротать вечер с соседками, которые стали ей почти родными. Старуха Беглова дряхлела, на улицу не выходила вообще, даже до коммерческого киоска, где продавалась ее любимая датская салями, от которой хлеб становился розовым. За колбасой, да и за всем другим, по очереди ходили Мезенцева и Кира. Родственники старухи так и не объявились. Видимо, боялись, что та согласится переехать к ним в квартиру. «Знаешь, может, это и к лучшему, – сказала как-то Мезенцева, – я представляю, как бы к ней там относились». Кира с ней согласилась. Пока за ней приглядывали они, старуха была в чистоте, накормлена и даже не скучала. Все чаще чаепитие устраивали у нее в квартире.

Мезенцева переживала за Степана Андреевича. Тот увлекся деловыми операциями, потерял какие-то деньги, к нему пришли «люди».

– Понимаешь, потребовали не только долг, но и огромный процент сверху. Как будто Степан под проценты брал деньги! – рассказывала она Кире. Кира слушала и понимала, что «люди» – это бандиты, а Волховитов не рассчитал силу своих знаний, связей и своего чутья.

– Римма Степановна, не надо было ему туда лезть, а коль полез и проиграл, пусть отдаст, что просят. Заработает, а жизнь дороже! – сказала Кира, предварительно проконсультировавшись с Григорьевым. Она не сказала, что Олег Борисович с кем-то связался и попросил за Волховитова. Но ему ответили отказом. – Никто не верил, что бывший партийный работник Волховитов не имеет золота и бриллиантов.

Наверное, Волховитов имел что-то, но оставалась семья – пожилая жена, и подставлять он ее не хотел. Деньги он отдал, продав машину и дорогую, подаренную еще в конце семидесятых, дагестанскую шашку с резьбой.

Благополучное разрешение вопроса они собрались отметить у Мезенцевой. Пришли опять все – Беглова, которая не понимала, почему они здесь, Кира, Волховитов, Григорьев, заскочили родители Киры и, к удивлению всех, пришла Лиля Мельникова. Хотя Кира вскользь упомянула о событии.

И опять пустынный дом наполнился вкусными ароматами, опять раздавались голоса и пение, опять топали ногами, пытаясь попасть в такт музыке. Кира радовалась как ребенок. Для нее этот дом стал символом всего – ее решимости, взросления, ее стойкости. Единственная новость, которую можно было счесть неприятной, была новость о том, что часть их дома принадлежит другому строению.

– Понимаете, я не знаю, как это получилось, но наш дом – это только центральная часть. Наш подъезд – бывший черный ход, арка с входом в дворницкую и парадное. А правое и левое крылья относятся к соседним домам. Просто при реконструкции на это не обратили внимания. А сейчас новые владельцы по картам все определили, – сказала Мезенцева. У нее благодаря Волховитову были знакомства в различных районных инстанциях.

– Так соседние дома купили? – удивилась Кира. – А кто купил?

– Кто ж признается! – подала голос Беглова.

– Да какая разница! – в один голос воскликнули Волховитов и Григорьев.

– И то верно, – согласилась Кира.

А Лиля Мельникова улыбнулась:

– Никто бы не догадался задать такой вопрос. А наша Заболоцкая – задала. О чем это говорит? О том, что у Киры всегда есть свои соображения.

– А при чем тут дом? – удивились все.

Вечер прошел весело. Эти люди потихоньку привыкли к наступившим временам, приспособились к ним, научились радоваться новому, а трудности перестали для них быть непреодолимыми. Пожалуй, только Лиля Мельникова была в этот раз немного грустной. «Небось все этот ее муж, Стас Перов!» – подумала Кира. Она вдруг мысленно сравнила себя и Лилю: «Что из того, что Мельниковы были со связями и деньгами? Что из того, что Стас Перов тоже не из простой семьи? Что из того, что Лиля – балованная девчонка с возможностями. Старт у Лильки был другим, но сейчас я самостоятельная женщина с деньгами и своим бизнесом, а она? Она бывшая студентка, которая ищет работу и имеет мужа, который будет ей зарабатывать на жизнь. Перов, конечно, пойдет в гору, его тесть пристроил в такое место, где деньги текут рекой. Но Лиля не думает, что надо самой на ноги встать?» Впрочем, убедиться в собственном превосходстве Кире надо было только для одного – поддержать себя в начале сложного дела, которое она замышляла. И помощников здесь у нее не было.

Вечером, когда все разъехались, осталась только Лиля.

– Поболтать бы, – сказала она просительно.

– Давай, я сегодня к Григорьеву не поеду.

– Да, Григорьев, – задумчиво произнесла Мельникова, – видный он у тебя. Солидный. Весь такой с иголочки. И говорит так весомо.

Кира снисходительно посмотрела на подругу:

– Не завидуй. Знаешь, сколько я над этим образом работала? Знаешь, сколько времени я его приучала к хорошим рубашкам, дорогим мокасинам и нормальным курткам. Ты же видела, как выглядел раньше. Дешевый турецкий свитер с рынка…

– Да, ты умеешь надавить, убедить и организовать, – согласилась Лиля, – а я вот не умею. Что-то мой Перов совсем разболтался.

– Это как? – не поняла Кира.

– Ну, пропадает на работе. Командировки.

– Это называется разболтался? – рассмеялась Кира. – Мужик должен работать. Впрочем, и женщина тоже. Пусть работает.

– А как же я? Семья? Как отпуск? Театры…

– Не поверишь, я кино не помню когда смотрела, – сказала Кира.

– Как же ты живешь, подруга?! – рассмеялась Лиля.

– Я не живу, я работаю. Понимаешь, и легко было, когда я была просто продавщицей. А теперь у меня голова болит обо всем. О товаре, о бухгалтерии, о поставках, о браке, налогах, о бандитах.

– Что же делает твой Григорьев.

– Знаешь, у меня много мелких вопросов, а у него немного, но очень больших. Это связи в департаментах. Это проверяющие инстанции, это банки и кредиты. Поверь, это как кровь в организме человека. Без этой его работы мы не проживем ни дня. Так и наша торговля без этого не проживет.

– Ясно, – улыбнулась Лиля, – я бы не смогла так жить.

– Смогла бы, если бы жизнь заставила. Знаешь, у нас эта фраза – «жизнь заставит» – просто-таки девиз у людей сейчас. Не обижайся, Лиля, твои родители сделали для тебя все возможное. И невозможное. Ты им должна быть благодарна.

– Я знаю. Мама как-то держится, а отец совсем плох.

– В курсе. Если что-то надо, скажи.

– У Стаса есть возможности. Все рядом с нефтью и газом. Работает хорошо, зарабатывает. Мы можем себе многое позволить.

– Сейчас Петра Вениаминовича, отца, вытягивайте. Все остальное – ерунда, – вздохнула Кира.

– А твои хорошо держатся. И выглядят хорошо. Лучше, чем раньше.

– Тоже их заставила привести себя в порядок, ныть не разрешаю. И конечно, деньгами помогаю.

– А мне сложно помогать.

– Так сама говоришь, Стас зарабатывает хорошо.

– Но это же он зарабатывает.

– Но это твой отец, Петр Вениаминович, устроил его в такое место. Вот же паршивец! – в сердцах воскликнула Кира.

– Прошу тебя, я же по секрету, не для того чтобы ты мне сейчас еще хуже сделала. И, самое удивительное, родители его добрые и славные люди. И он был всегда порядочным.

– Ну, жадность к деньгам – это лечится. И совет тебе – устраивайся на работу. Хочешь к нам?

– Куда – к вам? – не поняла Лиля.

– В магазины? В наши хозяйственные. Есть вакансии продавцов. Мы платим прилично, все официально, отпуск. Знаешь, у нас никто не ушел из прежних продавцов. Все довольны.

– Ну ты даешь?! – изумилась Лиля. – У меня же такое образование, знание языков. Какой магазин с метлами?!

– А что такого?! Если твой муж, по твоим словам, не дает тебе денег для твоих же родителей, то, как мне кажется, ты должна идти работать. Почему пока не пойти туда, где гарантированно хорошо. А между делом будешь искать место, где понадобятся языки твои. – Кира прищурилась. Перов ей не нравился никогда, она и сейчас это припомнила. И припомнила, как предупреждала об этом подругу.

– Я даже не знаю, – вздохнула Лиля, но было видно, что настроение у нее чуть поменялось. Видимо, она получила то, в чем сейчас нуждалась, – поддержку и конкретный совет. Когда они спускались по лестнице к выходу, Лиля сказала:

– Спасибо тебе. Хорошо тут у вас. Тихо, спокойно, словно не в Москве этот дом стоит. Как-то удивительно обошли его все невзгоды.

– Дай бог и дальше так будет! – откликнулась Кира.

Заболоцкая не питала особого пристрастия к нумерологии, но любила назначать важные дела на «красивые» даты. Именно поэтому первый рабочий день новой клининговой компании «День и ночь» был назначен на двенадцатое декабря 1998 года. На бумаге это выглядело так: «12. 12». В этот день Кира заняла свой кабинет, в этот день она пригласила на собеседование первых соискателей. К этой дате были получены все учредительные документы, разработан логотип, слоган. Были назначены бухгалтер, она же кассир. Больше сотрудников в новой фирме пока не было.

Много времени отняли поиски места. Кира сознательно выбирала удаленные от центра районы. Соображений было два – аренда там была недорогая, Григорьев не будет навещать ее часто. Олег Борисович терпеть не мог вдруг появившиеся в Москве пробки. А Кире нужен был покой и свежая голова, не замороченная советами Григорьева. После долгих раздумий она выбрала большой номер в известной московской гостинице. Поскольку туризм в девяностые как-то разом просел, большие, построенные еще к Олимпиаде гостиницы пустовали и номера сдавали компаниям. Кира посетила несколько таких гостиниц и остановила свой выбор на той, которая стояла на исторической московской окраине, рядом с большим парком.

– Просто отлично! – сказала Кира девушке, которая ей показала номер. Он состоял из трех комнат, небольшой прихожей и санузла.

– Это у нас был люкс, – пояснила сотрудница отеля, – теперь в таких номерах офисы.

– Ну что ж, не самый плохой выход из положения, – хмыкнула Кира. Она уже посчитала, сколько заработает на ней гостиница. Конечно, весь антураж портила огромная двуспальная кровать. Кира наведалась к завхозу гостиницы, подарила ему виски, передала для жены или любовницы французские духи, которые нельзя было достать в коммерческом киоске, и кровать исчезла. Ее место занял угловой кожаный диван.

– Вот! Это совсем другое дело! – вслух возрадовалась Заболоцкая, когда увидела диван и когда на полках появились папки, буклеты, проспекты. Сама она сидела за большим полукруглым столом в огромном кресле темно-вишневого цвета. Через некоторое время в стоящем здесь шкафу появятся часть ее одежды, туфли, запасной зонтик и даже резиновые сапоги. Кира полюбит среди рабочего дня сбегать в парк и бродить там по аллеям. Так она будет отдыхать или придумывать что-то новое. Это будет время, принадлежащее только ей. Но это будет потом, а в морозное утро десятого января она пригласила на собеседование первых людей.

– Я попрошу вас ждать в прихожей, – обратилась Кира к группе женщин, которые приехали раньше назначенного времени. – Я не буду долго вас задерживать, но прошу сразу же готовить ваши документы – паспорт, трудовые книжки, медицинские книжки. Без последних на работу принимать не буду.

Группа женщин слегка заволновалась, кто-то, поворчав, ушел. Но большинство осталось.

Кира не раз принимала людей на работу. В магазинах Григорьева текучки особой не было, но все же иногда люди увольнялись. Кира придумала свой особый тест с несколькими вопросами. Ей важно было, чтобы человек не воровал и мог ужиться в коллективе. Но сейчас задача стояла более сложная – женщина, которая должна была прийти в дом заказчика, должна была не только иметь навыки уборки, но и быть приятной внешне, подтянутой, ей должна идти форменная одежда, она должна быть ухоженной – руки, волосы, лицо. «Человек, несущий чистоту, должен быть сам чист и опрятен!» – говорила каждому Заболоцкая. Она вдруг вспомнила, что бортпроводниц набирают, обращая внимание на самые деликатные детали. Форма рук и ногтей должна быть безупречна – пассажир видит в основном руки стюардессы. Депиляция везде, где возможно, – подбородок, нос, уши. Прическа должна быть такой, что даже турбулентность самой высокой степени не потревожит ее. Кира решила, что в ее новой компании требования должны быть именно такими. Каково же было ее удивление, что даже дезодорантом не все пользовались.

– Простите, но это такие же азы, как и зубная щетка, – не выдержала Кира во время одного собеседования.

– А что вы знаете об озоновых дырах? – в ответ спросила ее девушка с волосами-висюльками и землистым цветом лица.

– Послушайте, это еще надо доказать, что вреднее – деятельность заводов или дезодоранты, которые теперь не только в аэрозолях. Есть шариковые, есть в виде кристаллов, присыпок и так далее. Мне кажется, что сейчас есть возможность следить за собой и не сокращать поголовье лесных зверушек.

Девушка с землистым лицом собеседование не прошла. К концу первой недели у Киры сформировались две бригады по шесть человек.

– Имейте в виду, что не всегда будет работа бригадой. Могут вызвать на уборку и одного человека. Оплата за такую работу обсуждается отдельно, поскольку надо понять объем работы, требования клиента.

Следующим этапом был заказ формы. Григорьев по этому поводу сказал, что униформа – это фетиш для Киры.

– Как же ты любишь вот эти все блестящие пуговицы, погончики, карманчики… – рассмеялся он, когда Кира решила ему показать свои эскизы.

– Я просто очень серьезно отношусь к деталям. Кто бы знал про твои магазины, не назови я их «Метла и тазик». А так – даже на телевидении было несколько сюжетов про нас, наши вывески и нашу работу.

– Верно, любимая, – сказал Олег Борисович и поцеловал Киру в макушку, прям туда, где она собирала свой знаменитый «конский хвост».

– Хорошо, что ты понимаешь меня, – серьезно сказала Кира. Она действительно была благодарна Григорьеву, что тот не лезет сейчас в ее дела.

– А как сейчас ты назвала свою компанию? – спросил он.

– «День и ночь». Понимаешь, мы готовы прийти на помощь в любое время. А форма у нас будет классическая. Черные платья, белые воротники, на голове будет белая лента-повязка или такой кокошник маленький. Как у официантов. Такой классический наряд горничной. Человека, который следит за порядком.

– Гм, – почему-то смутился Григорьев, – не с претензией ли? Может, что-то попроще? Понимаешь, ты лишишься большого числа клиентов. Вернее, клиенток. Как правило, они занимаются подобными вопросами. Если хозяйка увидит в своем доме создание в такой униформе, она может заволноваться. Побоится вас заказать, поскольку муж может обратить внимание на девушку. Ведь, как я понимаю, старух ты не берешь? Ты берешь приятных молодых женщин.

– Старухам работать тяжело, а так бы старух брала. Они работают лучше. Сорок, сорок пять лет – отличные работники. Все умеют и держатся за работу, – отвечала Кира. Но она лукавила, она придерживалась строго возрастного ценза – девушки были до тридцати лет. И она согласилась с доводами Олега Борисовича, но оставила все как есть.

А история с формой повторилась. В один из дней Кира приехала в ателье и провела там целый день. Ткани, которую она хотела, там не оказалось – была сплошь синтетика.

– Понимаете, у меня люди физическим трудом занимаются, они не могут в этом «стекле» ходить! Поэтому ткань я найду сама. Но фасон прошу соблюсти точно тот, о котором мы договоримся. – И Кира выложила перед закройщиком кипу своих рисунков. Тот закатил глаза – давно они работали методом конвейера – три фасона, два вида ткани, разница в пуговицах или в цвете. А тут…

– Можно подумать, Большой театр обшиваем, – пошутил он.

– Это серьезнее, чем Большой театр. Балет и опера – это два-три часа. А это работа восемь часов. И одежда должна быть удобной! – отчеканила Кира. В конце концов она получила все, как хотела. Два вида форменных платьев из иссиня-черного тонкого хлопка с шелком. Да, она не поскупилась, а потому ее девушки-уборщицы выглядели как на картинке. И кружево она выбрала не грубое синтетическое, а шитье – затейливо обработанное. Она проследила, чтобы длина юбок была разной – чуть подлиннее и чуть покороче.

– Летом можно и покороче, – пояснила она.

На этом дело не закончилось. На оптовый рынок она поехала лично и купила несколько коробок черных колготок. Она лично выбрала несколько дюжин тонких (на лето) и очень плотных.

Когда она их раздала девушкам, те посмотрели на нее:

– Как в этом убирать? Жарко!

– Открывайте окна, включайте кондиционеры, но форма будет именно такой.

Самой большой проблемой стала обувь. Кира понимала, что работать удобнее всего в тапочках. Но допустить она этого не могла. Объехав все магазины и рынки, она ничего не нашла. Вечером пожаловалась Григорьеву.

– Понимаешь, хочется, чтобы все было в унисон. Чтобы человек посмотрел на такую девушку и порадовался. А не хмыкнул.

– Купи теннисные туфли. Знаешь, такие полукеды. Их сейчас полно. Это и не кроссовки, и не кеды. А такие спортивные тапочки. Очень симпатичные. Вот твои тетки в них будут убирать.

– Ага, платья у меня форменные с кружевным воротничком, а на ногах – спортивная обувь.

– Ну, как знаешь, – зевнул Григорьев и повернулся к ней, и попытался поцеловать. Кира отстранилась:

– Подожди, дай подумаю.

– Думай, солнце мое, но любовью мы не занимались уже месяц, – проговорил Олег Борисович и уже через минуту храпел.

Кира освободилась от объятий и стала думать, куда она поедет за этими самыми спортивными тапочками. «Хочется сэкономить, но, видимо, не получится», – мелькнуло у нее перед тем, как она заснула.

Нанятый персонал если и был чем-то недоволен, то растаял, когда увидел полностью экипировку. Женщины есть женщины. Униформа, придуманная Кирой, шла каждой.

– Вот. Надо быть красивыми. Даже когда вас попросят помыть унитаз, – сказала Кира. Потом она провела небольшой инструктаж:

– Запомните: не говорить, если не спрашивают. Ничего не замечать, не слышать. Не трогать письменные столы с бумагами, туалетный столик хозяйки. Одежда и обувь – приведение в порядок по особому распоряжению. Это распоряжение должно быть передано мне. А то были случаи, когда обувь от «Кристиан Диор» почистили гуталином фабрики «Арарат». Фирма возмещала стоимость. По распоряжению моются и чистятся хрусталь и стекло. Все остальное – делается быстро и качественно. От этого зависит ваша зарплата. Благодарность от заказчика можно принимать в любых размерах и видах.

– Это как – в любых видах?

– Это, например, дорогая сумка «Шанель», которая надоела хозяйке дома. Можете, конечно, отказаться.

Девушки зашумели.

Кира еще раз окинула их взглядом. Это были жительницы Твери, Курска, Тамбова, городов Украины. Были три девушки из Ташкента и две из Бишкека. Кира помнила, что среди ее первых сотрудниц не было ни одной москвички, ни одной петербурженки, не было девушек из больших русских промышленных городов. Это было все ближнее зарубежье и маленькие городки. Все они были красивы. Каждая на свой лад, но все были хороши, стройные. И самое главное, новая жизнь еще не истребила в них достоинство. Когда Кира отмечала это обстоятельство, у нее на душе начинали царапаться кошки. Но Заболоцкая гнала все сомнения и раздумья. Она гнала все, что мешало бы ей двигаться вперед.

– Работать будем по графику. Он будет составляться в соответствии с заказами. Но это будет потом. Пока устанавливается дежурство: шесть человек выходит на работу и выезжает по требованию. Я понимаю, что сейчас не будет загрузки большой и в день может не быть выезда к клиентам. Тем не менее я этот день вам оплачиваю. Смена, которая дежурит, будет размещаться в номере рядом. Там есть все, что необходимо. Просьба форму содержать в чистоте, вовремя стирать. Чтобы не было запаха пота и так далее. Все понятно?

Девушки хором ответили, что понятно.

Кира проводила их в номер, который арендовала накануне.

– Вот здесь есть даже электрический чайник. Это ваша зона отдыха, можете сюда книжки принести, чай, кофе, сахар буду покупать я. Вот здесь, – Кира распахнула дверцу шкафа, – уже все есть.

Так начала работать новая компания Киры. Она понимала, что сделано даже не полдела, сделана малюсенькая часть. А главное – это клиенты, которых надо найти. И как всегда, Кира занялась этим сама. Она разместила объявления во всех журналах. Причем выбирала дорогие, элитные, предназначенные как для женской аудитории, так и для мужской. «Мужики тоже хозяйственные попадаются!» – пояснила Кира Григорьеву.

В этой рекламе были не только услуги, график работы, адреса и телефоны. Там были фотографии девушек. И выглядели они как модели. Кира подошла творчески ко всему – даже инвентарь она закупила элегантный – черно-серебряный. Щетки, швабры, ведра и прочее – было только двух цветов – черный и серебристый. Григорьев, когда она из магазина вывезла весь такой инвентарь, схватился за голову – неожиданно возрос спрос на этот товар и они не успевали его завозить.

– Ну, замечательно! – порадовалась Кира. – Мы опять при доходах.

Рекламные листовки распространяли только в дорогих, элитных домах. Кира справедливо полагала, что в старых пятиэтажках ее клиенты не живут.

Григорьев наблюдал за деятельностью Киры и не уставал восхищаться. Он любил ее, и он восхищался ее деловыми качествами. Заболоцкой его похвалы были приятны, но еще приятнее было, если бы новая компания приносила бы доход. Через месяц не очень активной деятельности Кира раскрыла свою записную книжку. К ней она обращалась крайне редко – нужных людей она старалась не беспокоить. Только в самых крайних случаях. По ее мнению, такой случай настал.

– Алло. – Кира говорила самым своим лаковым голосом. Давалось это с трудом, она всегда была резкой, а теперь еще и командовать привыкла.

– Кирочка! – узнали ее сразу. Собеседником был новоявленный банкир Яшкин. Дима, он же Димчан, он же Яша. Поговаривали, что Яшкин – бандит. Наверное, так оно и было. Кира на разговоры закрывала глаза. Ей всегда казалось, что Яшкин может ей когда-нибудь пригодиться.

– Да, это я. Вот решила позвонить, как дела у тебя.

Яшкин взахлеб стал рассказывать про свои дела. Кира терпеливо слушала совершенно неинтересные для нее новости. Она знала Яшкина и его любовь поговорить. Чтобы выглядеть заинтересованной, она поддерживала разговор междометиями «ух, ты!», «да ты что?!», «это же надо!». Яшкин, не подозревая о тоске, которая овладела Кирой, продолжал в том же духе. Наконец, Заболоцкая поймала паузу и сказала:

– Димчан, я тут дело открыла. Но, знаешь, так себе идет процесс…

– Деньги? Сколько? – деловито спросил Яшкин.

– Нет, спасибо. Мне бы клиентов… – проныла Кира.

– Да не вопрос! – бодро ответил Яшкин, хотя даже и не понимал, какие клиенты нужны.

– Понимаешь, я уборкой квартир занимаюсь. У меня девчонки такие хорошие работают. Но, черт, что-то реклама не работает, хотя я на нее убила уйму денег.

– Да, тут тебе необходимо сарафанное радио. Но для начала я тебе подгоню своих «бойцов». Пусть там приберутся твои. Ну а потом заставим их рассказать знакомым.

Кто такие «бойцы», Кира не знала, но догадывалась, что это те самые, которые «решают вопросы».

– Здорово было бы, – почти всхлипнула Кира.

– Так. Ты не реви. Куда твой Григорьев только смотрит. Баба у него в бизнесе, а он…

– Да, он тоже сейчас в проблемах, – сказала осторожная Кира. Она знала, что успехами хвастаться нельзя. Особенно таким, как Яшкин. Сегодня они друзья, а завтра… А завтра откроют рот на твой бизнес.

– Ладно, жди. Сегодня позвонят тебе.

Кира для вежливости еще немного поболтала, потом попрощалась. Она знала, что Яшкин не обманет. Он сам заплатит, но обещание выполнит.

Кира положила трубку и прошла в комнату девушек. Там царила тишина, каждая была занята своим делом. Кто-то вязал, кто-то вышивал, кто-то рисовал в блокноте. Одна старательно переписывала рецепты из книжки в общую тетрадь.

«Пансион благородных девиц!» – с раздражением подумала Кира.

– Так, девушки, у нас сейчас будет много заказов. Так что расслабляться не надо. Помните, что я вам говорила.

– Мы помним. Не волнуйтесь, Кира Семеновна, мы все помним, – хором заговорили девушки.

– А мне из той смены рассказали, что иногда дают чаевые. Можно же их брать?

– Можно, – ответила Кира, – вы же их заработали.

– А еще одной девушке хозяйка отдала свою сумку. Хорошую, фирменную.

– И сумку можно. Можно брать все, что предлагают. Нельзя выпрашивать и намекать, – сказала Кира.

– Да как можно!

– Никогда!

– Ни в коем случае!

Все опять заговорили разом. Кира постояла, посмотрела на все это, вздохнула и вышла. «Если так дальше пойдет, закрою на фиг эту богадельню!» – подумала она.

Вечером влетело Григорьеву за посуду, неубранную в посудомоечную машину. Это чудо техники было приобретено недавно, и Кира требовала, чтобы им пользовались. Олег Борисович по-старинке собирал чашки и тарелки в раковине, чтобы потом все помыть руками. Ему нравился внешний вид этого агрегата, но целесообразность приобретения была под вопросом.

– Понимаешь, нас всего двое! Что там мыть?!

– Кастрюли, сковородки и прочее. Эта машинка моет до скрипа! – говорила Кира.

Григорьев пожимал плечами. На этот раз Кира обнаружила следы жира на стеклянной крышке.

– Я мыл! Я губкой тер! – уверял ее Григорьев.

– Знаешь, ты неисправим, ты бы еще на стиральной доске белье стирал!

– А что? Нормально бабы стирали, – буркнул Григорьев и удалился в кабинет. Он терпеть не мог, когда Кира бесилась. Сидя за столом, он думал: «Ну вот чего злится?! Ну не пошло сразу дело. Ну бывает! Я же не попрекаю деньгами ее, вообще слова не сказал и не скажу! Тем более и она эти деньги заработала тоже. Господи, сейчас бы лечь на диван, обнять ее, сериальчик посмотреть».

Пока Григорьев страдал, Кира думала, кому позвонить еще. Опять перелистала записную книжку, подумала-подумала и решила, что подождет. «Яшкин в долгий ящик не любит откладывать дела. Посмотрим, что будет завтра!» – решила она и легла спать пораньше. Не было сил думать про дела.

Завтра было еще тихим, да и послезавтра ничего особенного не случилось, но вот через неделю Кира подавала новые объявления о приеме на работу. Яшкин не подвел. Девушки клининговой компании «День и ночь» трудились в две смены. Заявки продолжали поступать. Причем требовалась уборка и в квартирах, и в офисах, и в модных тогда «качалках». Кто-то попросил убрать дом в деревне – там проживала мать заказчика, и прислал за девушками машину. Кира считала прибыль и радовалась. Она ежедневно проводила с сотрудниками беседы.

– Если будете хорошо работать – вас будут приглашать постоянно. Нет ничего лучше такой работы. Вы уже людей знаете, они вас. Постоянная работа – это удача. Тем более в наше время. И пожалуйста, не опускайте планку. Самое плохое в нашем молодом бизнесе – это то, что первый раз все отлично, второй раз все хорошо, а третий – оставили пыль или украли ложечку.

Заболоцкая проводила беседы, но сама держала кулаки. Она смогла отобрать действительно хороших сотрудниц. Все были не только хороши собой, но и умели себя вести, были не дурами. «Ох, по-моему, все идет хорошо! Надо Яшкину позвонить поблагодарить и коньяк купить», – думала она. Но Яшкин ее опередил. Он позвонил первым.

– Мать! Ты где таких девок взяла?! – с ходу спросил он.

– Каких – таких? – испугалась Кира.

– Обалдеть каких! Хороши, как с конкурса красоты.

– Так мы же красоту несем в люди! – опомнилась Кира.

– Заболоцкая!

– Я старалась! – отвечала довольная эффектом Кира. – Модели – не модели, а посмотреть приятно.

– Не только посмотреть… – хохотнул Яшкин.

– Но-но, – предостерегла его Заболоцкая, – у меня работают приличные женщины.

– Между прочим, в странах Европы есть профсоюзы проституток. Знаю точно, интересовался.

– А с какой целью? – лукаво спросила Кира.

– Так просто…

– Знаешь, так просто девочки на Ленинградке стоят, – усмехнулась Кира, – и никакого профсоюза не надо.

– Это первобытный капитализм, – вдруг удивил ее банкир, а также бывший бандит Яшкин, – а надо строить бизнес, чтобы дети не боялись жить.

– Ого! – воскликнула Кира. – Вот это слова! Семью, что ли заводишь? С Настей своей расписаться хочешь?

Яшкин замялся, а потом сказал:

– Понимаешь, Настя – баба отличная. И красивая. Но прошла и огонь, и воду. Со мной была с конца восьмидесятых. А сама знаешь, что это такое…

– Догадываюсь, я не все знаю про конец восьмидесятых. Молода еще.

– Ах да! – В голосе Яшкина послышались уважительные нотки. – Ты молодая, но голова у тебя варит и хватка, как у мужика.

– Спасибо, – Кире была приятна похвала, – так что же с Настей твоей не так?

– Вот это самое и не так, – замялся Яшкин, – хочу такую, чтобы ничего не знала ни про меня, ни про те дела.

Заболоцкая задумалась.

– Знаешь, но такой опыт скрепляет.

– Ага, типа кровью… – буркнул Яшкин.

– Кровью – не кровью, но пережитым.

– Нет, хочу юную, невинную, образованную…

– Ясно, – Кира не стала больше спорить, – может, ты и прав. А девочек моих пусть не трогают. У них другие задачи.

– Ладно, ребят своих еще раз предупрежу. Но все же скажи, откуда такие модели?

– Не поверишь, с улиц Москвы, Тамбова и Твери. Понимаешь, у нас вообще бабы красивые. Но жить им приходится в тяжелых условиях.

– Там одна такая… – мечтательно произнес Яшкин.

– Это кто же из них?

– Блондинка. Длинная.

– Высокая, – автоматические поправила его Кира.

– Пусть высокая. И глаза у нее голубые. Кукла, но с мозгами. Я с ней поговорил.

Кира про себя хмыкнула – насколько она знала, Яшкин не был интеллектуалом.

– Так и приглядись, может, оно это и есть. Та самая… Единственная…

– Да, но… Ей же не восемнадцать лет.

– А зачем тебе та, которую всему надо учить? Разбалуешь, потом раздражать будет.

– Тоже верно… Ну, сосватаешь? Как бы…

– Поговорю. Но ты лишаешь меня хорошего сотрудника.

– Подожди… Может, еще не срастется, – сказал Яшкин.

«А это как за дело взяться!» – подумала Кира. Она была уверена, что эта самая красавица, до изумления похожая на модель Клаудию Шиффер, согласится на знакомство с Яшкиным. «Жизнь диктует…» – вздохнула она и принялась подсчитывать выручку.

Выручка была хорошей. Дела пошли, и Кира могла бы вздохнуть свободней, если бы не два обстоятельства. Первое – Григорьев, который обижался и заискивал, чем ужасно раздражал Заболоцкую. Ей хотелось, чтобы личная жизнь не отнимала у нее время и внимание. А с Олегом Борисовичем приходилось вести разговоры и изображать заботу и заинтересованность в том, как продавались душевые кабины и коврики на силиконовой основе. Григорьев с подачи Киры недавно стал торговать и сантехническим оборудованием. Второе обстоятельство было деликатного свойства. Кире покоя не давали слова Яшкина, что ее уборщицы (а именно так про себя их называла Кира) хороши, как модели. «Черт, фигуры у них не как у моделей, та же самая Янка даже толстовата для подиума, но ведь хороша и похожа на эту самую немку. Да, что-то в словах Яшкина есть», – думала она.

Через три дня Кира попала в гости к Лиле Мельниковой. Случилось это внезапно. Кира встретила Стаса Перова. Он тащил пакет с продуктами.

– Здравствуйте, Кира! – Он первый окликнул ее.

Заболоцкая оглянулась, увидела красивого, модного мужчину. Она даже не сразу узнала в нем Перова. «Ого, тут не только деньги, тут лоск, некоторое барство и… даже стиль!» – Кира изумленно изучала мужа Лили и тут же вспомнила ее жалобы. «Да, надо очень стараться, чтобы рядом с таким мужчиной быть нужной, интересной, востребованной. Как же быстро работа, а может быть, и деньги накладывают отпечаток».

– Стас, вас не узнать! – сказала она Перову. – Вы стали таким…

– Мне все говорят, что похож на молодого и борзого чиновника. Все говорят, и все ошибаются. Я совсем не такой.

– Знаете, это хорошо, что вас так воспринимают. Главное, они не догадываются, какой вы на самом деле.

Перов с интересом посмотрел на нее.

– Этот вывод вы сделали, опираясь на свой опыт?

– И на свой – тоже. Зачем людям лишняя информация. Она приводит к ошибочным умозаключениям.

Перов рассмеялся.

– Да, правильно, я как-то с этой стороны не подходил к вопросу.

– А зря, – подмигнула ему Кира.

– Послушайте, поднимайтесь к нам! Лиля дома. Я тут накупил всего вкусного и вредного. Чай будем пить. А еще есть коньяк и шампанское!

– А давайте, – неожиданно для себя согласилась Кира. С Перовым было легко и все проблемы вдруг стали обыденными, и в гости захотелось. Как раньше, когда Кира заглядывала к Мельниковым и оставалась у них до позднего вечера. Когда были разговоры, воспоминания Тамары Леонидовны, важность Петра Вениаминовича в его скупых и осторожных намеках на разные события. У Киры даже на душе стало тепло – так захотелось вернуться в те дни или хотя бы попасть в эту гостеприимную квартиру.

– Да, я с удовольствием. Знаете, Стас, в этом доме прошло мое детство, хотя я здесь и не жила. Но люди были добры ко мне. Они видели, что мы жили иначе. Родители Лили заботились обо мне и помогали моим родителям. А еще здесь можно было обсуждать все, что волновало подростков. Это же очень важно!

– Да, – согласился Перов, – мои тесть и теща замечательные люди. И очень жаль, что вот так, в возрасте, когда можно многое сделать, они остались не у дел.

– Да, это плохо. – Кира вспомнила о своих родителях.

Тем временем они вошли в подъезд. Кира огляделась и вдруг поняла, что прежняя номенклатурная роскошь побледнела и посерела. То, что было внушительным, стало средненьким и даже бедненьким. Кира видела уже новые дома, новые квартиры, новые офисы. Площади были другими, а на смену красным дорожкам и линолеуму пришли немецкое ковровое покрытие и итальянская плитка. И лифт оказался стареньким. И дубовая дверь квартиры показалась несколько замызганной. Перов сначала вытащил ключ, а потом все же позвонил.

– Мало ли, не будем пугать Лилю.

– Не будем. – Кира осматривалась.

– Я думаю, что мы уедем отсюда. Уже присмотрел себе дом. В районе Ленинского проспекта. Там наше ведомство строит. Нам скидка будет, да и кредит в нашем же банке льготный.

– Здорово! Ничего не меняется. Все так же есть группа населения, у которой и свой банк со своим выгодным кредитом, и свои дома, и своя поликлиника… Перов растерянно посмотрел на нее.

– Ну я же не виноват, что так можно…

– Я вас не виню, я руками в удивлении развожу.

В это время открылась дверь и показалась Лиля. На ней был длинный шелковый халат, тапочки и белые перчатки.

– Зачем перчатки?! – воскликнула Заболоцкая.

– Кира? Откуда?

Воскликнули они одновременно, а потом рассмеялись и бросились обнимать друг друга.

– Ты где ее нашел?! – Спустя минуту Лиля обратилась к мужу.

– На улице, – отвечал тот.

– Тебя выгнали из твоего пустого дома?! – рассмеялась Лиля.

Кира тоже расхохоталась, а Стас пояснил:

– Иду, смотрю лицо знакомое. Хоть и немного изменившееся.

– Да, ты изменилась, – согласилась Лиля, – да проходи же!

И Кира прошла. Она ожидала увидеть тот самый уютный порядок, который царил во времена Тамары Леонидовны. Но увидела Кира чашку из-под кофе со следами помады, разбросанную по большому круглому столу косметику – тушь, помаду, карандаши. Полузадушенный тюбик из-под крема валялся на кресле, большое розовое полотенце свисало с ручки двери. Увиденный беспорядок прекрасно сочетался с Лилей в халате и косметических перчатках, но щеголеватый Стас Перов совершенно не вписывался в обстановку. Более того, Кира заметила, что Стасу неудобно за беспорядок.

– Лиля, давай гостью усадим так, чтобы она не оказалась в компании какой-нибудь баночки с пудрой, – сказал он, смеясь.

Лиля отреагировала остро.

– Ну, усади, – резко сказала она, – но таких мест нет. А потом Кира пудры не боится! Кира, ты же наконец научилась пользоваться косметикой? Хозяйственным мылом больше не умываешься?

Заболоцкая растерялась – столько издевки было в этом вопросе. И голос подруги прозвучал грубо. Перов же хмыкнул, убрал грязную чашку со стола, тюбик с кресла и сделал приглашающий жест:

– Проверено, мин нет. Прошу!

Кира засмеялась – Перов как-то сгладил обстановку. Лиля плюхнулась с размаху на диван, подобрала ноги и спросила:

– Ну, ты все там? В своем бомжатнике живешь?

– Где? – не поняла Кира.

– Ну, в заброшенном доме?

– Сейчас я живу в высотке. Но квартира в нашем доме – моя. Дом так и стоит – никто его не трогает, как ты могла заметить.

– Да, я заметил. Что фасад подновили и часть строительных лесов сняли, – в комнате появился Перов, – кстати, с тех пор как я узнал, что вы и еще несколько жильцов остались жить в таком доме, я невольно зауважал и жильцов, и сам дом. Что-то в нем магическое, верно, есть.

– Ты-то откуда знаешь? Про дом, жильцов и магию этой развалины? – прищурилась Лиля.

– Во‐первых, ты сама мне рассказывала. А потом, я через день хожу в магазин. А ты же знаешь, я пешком люблю ходить.

– Ага, это же приятней, чем дома сидеть и делами заниматься.

– Лиличка, я на работе провожу по десять часов, пройтись иногда необходимо.

– Уж про работу не рассказывай только!

Перов рассмеялся.

– Кира, чай? Кофе? Девушки, я купил свежий хлеб, масло, сыр, незнакомый еще, и всяких фруктов. Давайте я вам сейчас все это принесу?

– Если можно, я бы с удовольствием! – Кира специально опередила Лилю, испугавшись, что та опять скажет гадость.

– Ну давай, – протянула Мельникова.

Перов исчез на кухне.

– Что ты так? Может, мне уйти? – спросила Кира. – Может, я не вовремя? Но, понимаешь, мы так давно не виделись. И еще. Оказалось, что я скучаю по вашему дому, по Тамаре Леонидовне, Петру Вениаминовичу, по тем встречам, которые здесь были. Я так благодарна твоим родителям!

– Ну, конечно… – начала было Лиля, впрочем, осеклась. Наверное, заметила на лице Киры возмущение. Заболоцкая действительно теряла терпение – подруга вела себя грубо, ставила и мужа, и гостью в неловкое положение.

– Так что ты бесишься?! – Кира решила превратиться в прежнюю Киру, которая говорила что думала. – Ты грубишь мне, мужу.

– Я? Я?! – Лиля возмутилась, а потом сказала: – Ты думаешь, он такой хороший? Заботливый? Он «гуляет». У него сплошные бабы на уме, сауны… Ты же знаешь, что такое теперь сауны.

– Знаю, – кивнула Кира растерянно, – а на вид…

– На вид! На вид он образцово‐показательный. А я сижу дома… Обеспечиваю покой и быт!

– Извини, подруга! – не удержалась Кира. – От такого быта я бы сбежала. У вас же здесь просто погром. Тамара Леонидовна не потерпела бы ни минуты!

– Пусть. Я знаю, что бардак. Пусть терпит. Как он, так и я! – сверкнула глазами Лиля.

– Ты не хочешь пойти работать? Глядишь, лучше отношения станут. А то ты в таком виде…

– Перебьется, хочет гулять, так пусть платит мне за неудобство.

– Вот это да! Когда вы успели до такого дойти? Ведь мы же недавно с тобой разговаривали…

– Я не стала тебе рассказывать. – Лиля отвела глаза.

Перов появился с подносом – накрыто было толково, аппетитно, даже ломтики лимона были поданы со специальной вилочкой.

– Спасибо. – Кира сделала себе бутерброд, ела с удовольствием. «За нравственные муки пусть они платят вкусным сыром. Так, кажется, рассуждает Лиля», – подумала она.

Между тем Перов ухаживал за женой, предлагал варенье, виноград, сделал ей бутерброд. Та принимала эту заботу как бы милостиво. «А ведь он ее отравит. И правильно сделает!» – вдруг подумала Кира, вспомнив многочисленные детективные романы. Эта мысль ее рассмешила и она залилась хохотом. Перовы чуть не выронили чайные ложечки.

– Что это ты? – спросили они в один голос.

– Я просто представила всех нас участниками драмы в стиле Агаты Кристи.

– С чего бы это? – подозрительно спросила Лиля.

– Ну, просто! Представила и все!

А вот Перов понял. Он улыбнулся Кире одними глазами. «Черт, не прост мужик. Умен и терпелив. Но Лильку бросит. Не потому, что бабу найдет. А потому что она – злая. Недобрая», – вздохнула про себя Заболоцкая. Перов ей понравился. Это был уже не тот красивый, немного инфантильный мальчик, а это был мужик, который, видно, работал так, что карьера ему была обеспечена. Он воспитан, умен, с чувством юмора. «А глаза-то у него какие! – подумала Заболоцкая. – Дура Мельникова».

Гости не получились. В этом доме поселился дух разрушения. Здесь уже не задерживался покой, безмятежность, ласка. Здесь чувства вскипали, речи кололи, улыбки были злыми. Здесь не хотелось задерживаться, потому Кира, как полагается, выждала после чая минут десять и стала прощаться. Ей было обидно, что воспоминаний не получилось, что душой она не отмякла.

– Я вас провожу, – вдруг неожиданно сказал Перов.

– Ты мне нужен дома, – тут же возразила Мельникова, – надо поправить кое-что в ванной комнате.

И она стала подробно рассказывать, какое все тут старое.

– Я же говорю, надо переезжать, – поддержал беседу Перов, – вот мы с Лилей поедем скоро дом смотреть.

– Сам поезжай на эти выселки. – Лиля независимо запахнулась в свой халат.

– Хорошо, как скажешь, – терпеливо сказал Перов, – но Киру я провожу, мне надо сигареты купить.

Последнее было сказано твердо, и Кира поняла, что Перов перед женой не пасует, а просто старается не скатываться в скандал.

Они вышли из дома, провожаемые взглядами консьержки, которая заняла место бывшей охраны.

– Тетка смотрит вслед, – сказала Кира, – а раньше были ребята. Высокие, крепкие, в костюмах.

– Да, я помню, – сказал Перов.

– И дом выглядит иначе. И все вообще оказалось другим.

– Это мы не знали. Что можно по-другому. А дом хороший, добротный. Лиля не хочет сделать ремонт, говорит, что смысла нет.

– Как же так? – удивилась Кира. – Вы же живете здесь. Наоборот, сейчас можно такую игрушку сделать. Я, когда решу проблему с жильем…

– Кстати, ты действительно в высотке живешь? – удивился Перов.

– Нет, конечно, я просто так сказала. Тон задел. И про бомжатник обидно было.

– Еще бы. У вас такой дом, оказывается. Это знаменитый дом Львова, купца. Один из первых доходных домов. На старых фотографиях часто встречается узкий фасад, крыша остроконечная.

– Да, эти боковые флигели – это позже пристроили. Но они шли отдельными номерами. Я сама узнавала. А сам дом был в три окна, – сказала Кира и удивилась, что Перов заговорил на эту тему, – но я сейчас не всегда бываю там. Я с другом живу. Ну, понимаете.

– Понимаю, – просто ответил Перов.

– Но в дом свой вернусь. Там, говорят, уже есть хозяин. Я бы у него квартиру эту выкупила.

Перов посмотрел на нее с уважением.

– Сами заработали? Или друг поможет?

– Сама пока не заработала. А у друга не попрошу. Я и так ему должна. На один свой проект, как теперь говорят, взяла в долг. Вот верну и тогда погляжу.

– Вы – деловая, – рассмеялся Перов.

– А куда деваться? У меня нет никого, чтобы помочь.

– А друг?

– С какой стати? У него свои проблемы могут быть. Да и рассчитывать можно только на себя.

– Это правильная точка зрения. Хотя я с удовольствием помогаю Лиле. И ее родителям. И своим. Но она все недовольна. И мерещатся ей любовницы мои.

– А их нет? С такой внешностью, мозгами, работой, положением? И нет любовницы?! Это же немодно сейчас! – рассмеялась Кира.

– Нет, мне некогда, – совершенно серьезно ответил Перов, – да и не хочу. Мы поженились по любви…

Кира удивилась откровенности, с которой говорил муж Лили.

– Тогда просто перетерпеть надо. И отправить ее на работу. Она же от безделья злится.

– Кира, а вы не могли бы заходить к нам почаще? Лиля почти ни с кем не общается.

– Я постараюсь, но обещать не могу. У меня и магазины, и вот это новое дело. И к родителям надо ездить. А еще соседки.

– Соседки, те самые?

– Да, старуха Беглова и Мезенцева Римма Станиславовна. Мы в этом доме втроем живем.

– Боже, как же здорово! В этом что-то отважное. Такой, знаете ли, нонконформизм. Впрочем, я уже говорил это.

– Да что вы?! – рассмеялась Кира. – А по-моему, мы просто спятили. Так нам все говорили. Ну и были у каждой свои резоны. Мне надо было остаться одной. От родителей отселиться. Вот я и попробовала. Старуху Беглову с собой не пригласили родственники. Понимаете, формально вроде позвали. Мол, новая квартира… А на деле на таких условиях, что лучше остаться в старом доме. Мезенцева утверждает, что и хоронить мы ее будем. Никто не вспомнит. Мезенцева… Мезенцева – у нее свои резоны. Личные.

– Смелые вы, – повторил Перов, – Лиля так бы не смогла.

– Ну так и жизнь у Лили была другая. Зато она сразу пошла учиться. А я… Я – работала в хозяйственном магазине, вечерний…

– Какая разница, как учиться. Главное, чтобы оно было. Образование, чтение книг. Разговоры с умными людьми, – сказал Перов.

Кира вдруг остановилась.

– Знаешь… Можно же на «ты»? – И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Меньше всего я хочу прожить так, чтобы между мною и мужем были банки с вареньем, картошка на огороде и километры ссор. Я не против варенья и картошки, но я против подобной ограниченности. Понимаешь, семья – это не выживание, как раньше. Семья – это жизнь.

– Да, конечно. А сейчас у тебя как?

Кира задумалась. Как они жили с Гриорьевым? Хорошо жили, спокойно. Олег Борисович не был диктатором, любил ее, понимал ее. Григорьев заботился о ней. Заболоцкая все это понимала, но… Но она понимала, что с ее стороны любви не было. Была благодарность и привязанность. «А это уже кое-что!» – сказала она себе, а Перову ответила:

– Нормально я живу. Мы так много работаем, что времени на какие-то особенные нежности или особенные ссоры не остается.

Перов промолчал. Наконец они дошли до дома Киры.

– Знаешь, пожалуй, я навещу своих соседок. Давно я у них не была, – сказала Кира.

– Хорошо. Тогда до свидания. И помни о моей просьбе, – Перов помялся, – приходи к нам почаще. Я все понимаю, ты работаешь, как собака. Я сам такой. Это же только считается, что чиновники штаны просиживают. А у меня в месяц до пятнадцати командировок. И все самолетами, все в Сибирь, на месторождения.

– Ты такой молодой, а уже…

– Это благодаря Петру Вениаминовичу. Студентом туда меня запихнул. Но я и сам не ленился. Я вкалывал и ни от чего не отказывался.

– Молодец, – похвалила его Кира, а потом рассмеялась: – Знаешь, ты мне не нравился. Я даже Лиле всю голову проела, чтобы она не выходила замуж за тебя. Мне казалось, что ты нашел выгодную невесту, а потому и женишься.

– Но она и была выгодной невестой, – рассмеялся Перов, – только и я – жених не промах. Мои родители нас сразу всем обеспечили. Если бы Лиля не упрямилась, жили бы мы за городом, как ее родители живут. Там у нас прекрасный зимний дом. Родители мне его отдали.

– А еще ты мне казался бабником.

– А я и есть бабник, – подтвердил Перов, – мне нравятся женщины, я умею с ними разговаривать так, что им приятно, я умею шутить. И вообще, меня на работе считают душкой, зайчиком и все хотят увести меня у Лили. Но только я ее люблю. Несмотря ни на что. Иногда с ней очень тяжело. Ладно, пока. Заходи, еще раз прошу. Вы же все-таки близки были.

– Буду заходить, – пообещала Кира и достала из сумки огромный ключ.

– О, это от подъезда? От вашей крепости? – рассмеялся Перов.

– Да, именно, от крепости, – серьезно подтвердила Кира. Когда она вошла в свою квартиру, она поставила чайник, открыла форточку и решила, что соседки сегодня обойдутся без нее. А ей надо о многом подумать. И она, завернувшись в плед, удобно устроилась на своем диване.

Думалось легко. Хоть и произвела Мельникова на нее неприятное впечатление, все же что-то из прошлого долетело. Кира тщательно припоминала увиденное в квартире Лили и Стаса, сравнивала с той, старой обстановкой, и уже не огорчалась. Она вдруг вынесла из этого непростого визита нечто полезное и даже приятное. «Оказывается, именно я не сдалась. Я оказалась способной бороться. Я приумножила, а Лилька – растеряла. Не знаю, почему такие изменения с ней произошли. Рядом с ней был хороший и верный Стас. Он не только любил ее, он был ей материальной опорой. Я же была одна».

Заболоцкая выползла из пледа, подлила себе горячего чая и перешла к Яшкину. Судя по всему, на эту самую Яну, так похожую на Клаудию Шиффер, он запал всерьез. Кира вдруг подумала, как сообщить девушке, что с ней хотят познакомиться и, вообще, она понравилась клиенту. «Задача не очень сложная, при известной доли деликатности все пройдет хорошо, но надо ли это мне?! Стоит ли создавать прецедент?» – думала она. Потихоньку тепло, усталость дня, его впечатления сморили Киру. Она устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Проснулась она поздно ночью. И проснулась не от того, что затекла рука, подложенная под щеку, а от того, что в дверь стучали. Сердце забилось часто, похолодели руки. «Господи, да что это со мной?!» – мелькнул испуг. Кира даже не сразу смогла встать с дивана.

– Кирочка, ты дома? Вставай! Елене Александровне плохо!

– Кому? Кто? – не поняла Кира.

– Бегловой! Бегловой плохо! Я «Скорую» вызвала уже…

Кира мигом проснулась. Она открыла дверь – на пороге в дорогом халате, со взлохмаченной головой стояла Мезенцева.

– Пошли. – Кира прикрыла дверь, и они понеслись по гулкой лестнице.

– Давно ей плохо?

– Не знаю, – Мезенцева старалась не отставать, но было заметно, что ей тяжело угнаться за Кирой, – понимаешь, я почему-то проснулась и почему-то решила ее навестить. Я ничего не слышала, было тихо, а я так заволновалась…

– Бывает, – проговорила тихо Кира, – бывает предчувствие. Которое яснее, чем явь.

– Да, – услышала ее Мезенцева.

Дверь в квартиру Бегловой была распахнута. В комнатах горел свет. Кира с Мезенцевой кинулись в спальню. Беглова лежала в детской позе – на боку, сморщенные ладошки были сжаты в кулачки, лицо было спокойным и неузнаваемым. «Как будто она помолодела», – подумалось Кире. И впрямь, в этом уже неживом облике проступили черты той, давно всеми забытой Леночки Бегловой, симпатичной, бойкой и веселой особы.

– Все кончено, – проговорила Мезенцева и заплакала. – Я ее так любила. И мне так жаль ее было.

– Не плачьте, она умерла в своем доме, в своей постели. Она даже не мучилась, – Кира накрыла Беглову простыней, – давайте закроем дверь и дождемся «Скорую». – Заболоцкая увела плачущую Римму Станиславовну из спальни.

«Скорая» приехала быстро, узнав, что пациентке уже не помочь, они повздыхали. И Кира не была уверена, что их огорчило больше – то, что они опоздали с помощью, или то, что надо заниматься долгим оформлением случившегося.

– Давайте я вам чаю налью, перекусить дам, – предложила Кира. И так было противно на душе, а видеть недовольные лица врачей было просто невыносимо.

Похороны состоялись через три дня. Из родственников был только какой-то старик. Могила желто-коричневым холмом высилась на окраине подмосковного кладбища. Цветов было немного, но вид спасал венок, который купил Волховитов. Именно он взял на себя все расходы по организации похорон. Григорьев, узнав о смерти Бегловой, не оставил женщин. Он прислал пару машин, дал денег Кире. Но оказалось, что все провожающие поместились в джип Волховитого.

– Я не знаю, хорошо это или плохо… – задумчиво сказал Григорьев, когда Кира ему рассказала о проводах старухи.

– Что именно? Много провожающих или мало?

– Да.

– Мне кажется, что лучше – мало. Не нужна толчея.

Кира вздохнула, вспомнив, как Римма Станиславовна плакала. Уткнувшись в плечо Волховитова.

Потом они сидели у Киры и поминали Беглову. Кира успела напечь блинов, в Мезенцева сделала кутью. Волховитов и Григорьев молча удивлялись, как в этих недавних советских женщинах ожили вековые традиции.

Если к жизни применить геометрию, то эти женщины, не покинувшие старый дом, являли собой равнобедренный треугольник, фигуру прочную. Каждая из них была по-своему сильна, энергична и сохраняла присутствие духа. Каждая имела непростую историю, но вышла из трудностей благодаря своим качествам. И вот не стало Бегловой. Система зашаталась.

Как-то вечером Мезенцева позвонила Заболоцкой:

– Кирочка, ты будешь у нас? Очень прошу, приезжай.

– Буду. Что-то случилось? – удивилась звонку Кира.

– Нет, просто приезжай. – Мезенцева повесила трубку.

Заболоцкая примчалась раньше – в обед она постучалась к Римме Станиславовне.

– Я здесь! – сообщила Кира и вопросительно посмотрела на Мезенцеву.

Та пропустила ее в квартиру, и снова Кира удивилась способности соседки создавать уют. В доме вдруг стало светло, солнечно, появились пространства.

– Как у вас хорошо стало! – воскликнула Кира.

– Это потому, что остался только тонкий тюль. И мебель частично вынесли.

– Куда? – не поняла Заболоцкая. – Куда вынесли мебель?

– Кира, – Мезенцева усадила Киру на диван, – Кира, я уезжаю. Это смешно звучит, но мы с Волховитым решили пожениться. Официально. Он уходит от жены.

– Ему же много лет! – вырвалось у Киры.

– И мне не так мало, – улыбнулась Мезенцева, – остаток жизни проживем в любви и радости. Дети у него выросли, внуки уже скоро в школу пойдут. Все, что надо, для семьи сделал. И оставляет он все им. Кроме домика в Подмосковье.

– Это не тот ли домик рядом с Барвихой? – немного ядовито спросила Заболоцкая.

– Тот, Кира, тот. И мне ничуть не стыдно, что Волховитов оставляет его себе. Зато все остальное получает семья.

– А то, что муж, отец и дедушка уходит… – не унималась Кира.

– Что с тобой сегодня? – Мезенцева всплеснула руками. – Ты просто невыносима.

– Извините. Это я от расстройства. Я не хочу, чтобы вы уезжали. Понимаете…

– Понимаю. Этот дом и для меня крепость. Смешно звучит, но это так.

– Для нас троих он таким был. И для Бегловой тоже.

– Кира, мне много лет. И не хочется уже обманывать и жить вот так – «по понедельникам и четвергам». Это же твое выражение.

Кира покраснела – она вспомнила, как давно в разговоре она упрекнула Мезенцеву в малодушии и нежелании бороться за свое счастье. «А теперь, когда они с Волховитовым решились… – подумала Заболоцкая, – я набросилась на нее. Как будто ей легко принять такое решение».

– Простите меня, – Кира обняла Мезенцеву, – я от досады. Мне жаль. Как будто все закончилось! Вся жизнь!

– Какая ты глупая! Только начинается. У меня, у тебя. Понимаешь, это новый этап.

– Зачем? Почему эти самые новые этапы перечеркивают прошлое?! Кто сказал, что это правильно?! – Кире хотелось заплакать. Ей казалось, рушится все и под развалами остаются не только первые года ее самостоятельной жизни, но и все, что было раньше – детство, школа, коммунальное житье, Лиля Мельникова с ее добрыми родителями и гостеприимным домом… Все, что нередко ее так раздражало, но что оказалось таким дорогим. И это дорогое было связано с этими стенами, этой крепостью, стоящей на пересечении двух известных московских улиц.

– И как теперь быть? Что делать? – вдруг спросила Кира.

– Тебе надо выйти замуж. За Григорьева. Он любит тебя, а ты любишь его. Только сама боишься признаться в этом.

– Нет, я про другое, – покачала головой Заболоцкая, – что делать с квартирой? Оставить ее? Сделать попытку купить? Что же делать?!

Мезенцева сначала изумилась, а потом рассмеялась:

– Кира, ты совсем другое поколение. У тебя даже голова работает иначе. И это хорошо. Ты должна заниматься делом. Но и о себе не забывай.

– Вы когда переезжаете?

– В конце недели. За городом все готово. Только здесь осталось разобраться и привести в порядок квартиру. Вдруг тебе что-нибудь надо… Из хозяйства…

– Нет, спасибо… Хотя… – Кира деловито окинула комнату, – хотя давайте посмотрим.

Мезенцева наблюдала за своей соседкой и радовалась тому, что практичность взяла верх над чувствами. «Пусть она будет другой, не как мы. Сантименты иногда очень выматывают. Пусть ей легче живется!» – думала Римма Станиславовна.

А еще через неделю они, тем же маленьким кружком, отмечали два события – переезд Мезенцевой и их с Волховитовым свадьбу. Впрочем, свадьба была не свадьбой, а просто была регистрация в ЗАГСе, свидетелями была Кира и Григорьев. Волховитов волновался и смущался, отчего казался еще старше. Кира смотрела на вполне счастливую Мезенцеву и не понимала, как эти люди могли ждать так долго. «Зачем было обманывать близких, самим мучиться?!» – спрашивала она себя. Волховитов казался ей стариком, хотя он был не намного старше Риммы Станиславовны. Во время застолья, которое проходило в модном ресторане, Кира много пила и много говорила. Она вдруг вспоминала, как они поселились вместе, потом свою семью, потом жалела своих родителей, потом произносила тосты. Григорьев ее пытался удержать от этого эмоционального всплеска, а Мезенцева, все понимающая, останавливала его.

– Олег Борисович, не трогайте Киру, пусть говорит, плачет, жалуется. Она у вас железная, она же все время в борьбе. Пусть побудет слабой. Смешной, нелепой. Не стесняйтесь ее, она чудесная.

Григорьев был благодарен за понимание. Он и сам видел, что Кира в последнее время напряжена. Что ее мучает, он не понимал. В его представлении, их жизнь была полна – было чувство, обычные человеческие радости, был дом, были возможности. Откуда брался этот мятежный дух Киры, он не понимал. Ночевать они ехали к Григорьеву, хотя Кира рвалась в свой заброшенный и покинутый почти всеми дом.

– Ты понимаешь, мы перед этим домом в долгу?! Ты это понимаешь? Я должна ему. Он меня спас, научил, защитил, дал силы, – говорила она. Григорьев вслух соглашался, крепко обнимал ее и никуда не пускал. Он любил сейчас свою Киру как никогда.

Дома он уложил ее в постель, дал выпить холодного морса, укрыл и сидел до тех пор рядом, пока она не уснула. Только посе этого Олег Борисович прилег рядом. С его мужской точки зрения, не происходило ничего, что должно было выбить ее из колеи. Старуху Беглову было жаль, но ее уход был закономерен. Как закономерен был отъезд Мезенцевой. Точно так же нормальным был бы окончательный переезд Киры к нему, к Григорьеву. «Но это нормальным было бы для любого другого человека. Но не для Киры», – думал он, глядя на спящую возлюбленную.

На следующее утро Заболоцкая открыла глаза и тяжело вздохнула. Вчерашний вечер потонул в головной боли и кислом привкусе во рту. Кира с ужасом представила себе, как она выглядит. К тому же она не помнила, чтобы умывалась, значит, глаза у нее в черном обрамлении и помада на щеках и на подушке. «Так, главное, доползти до душа!» – подумала Кира и попыталась встать. Это оказалось легко, хуже получилось дойти до ванной комнаты. На ее чертыханье прибежал Григорьев.

– Почему не позвала? – спросил он и взял ее под руку.

– Сама дойду, – сказала Кира и посмотрела на Олега Борисовича виноватым взглядом, – ты на меня не смотри. Я страшная.

– Ты – лошадка моя, – сказал он и обнял ее.

Кира взвыла:

– Не трогай меня. Я неумытая, грязная и, по-моему, пьяная еще.

– Хорошо, иди в душ, кричи, если нужна помощь, а я пойду кофе варить.

– Ты разве не поедешь в магазин? – поинтересовалась Кира. Ей очень хотелось остаться сейчас одной – прийти в себя. Поспать, просто поваляться.

– Нет, сегодня отменяется магазин и вообще отменяются все дела. Сегодня мы будем вместе.

Кира застонала про себя. Григорьев был заботлив и внимателен, но сегодня ей было так не по себе, что хотелось полной тишины и одиночества.

– Мне кажется, что у тебя в зале опять беспорядок. Все же хозяйственный магазин должен быть таким же аппетитным, как и, например, булочная.

Заболоцкая ожидала, что Григорьев заинтересуется ее словами, и после небольшой беседы в нужном ключе он помчится на работу. Но этого не случилось. Олег Борисович был чем-то очень озабочен. И явно это был не магазин.

После душа стало легче, после кофе, который Григорьев ей подал в постель, настроение стало даже хорошим, а голова прошла. Кира уже подумывала взяться за телефон и узнать, как там с заказами на уборку, как дверь в спальню открылась и торжественно вошел Олег Борисович.

– Ты чего? – подняла на него глаза Кира и тут же все поняла. «О нет! Только не это! Опять надо что-то придумывать, ловчить, чтобы не обидеть!» – подумала она.

– Кира, я делаю тебе предложение. Стань моей женой. Жить будем на любых, удобных тебе условиях, – произнес Григорьев и подал ей коробочку.

Кира взяла коробочку, открыла ее – там было кольцо с бриллиантом. С большим бриллиантом.

– С ума сошел, – проговорила Кира. Камень произвел на нее впечатление. Даже больше, чем само предложение, формулировка и сам момент, когда оно было сделано.

– Так что? – спросил Григорьев.

– Олег… Олег…

– Да. Мы уже говорили с тобой на эту тему, и не раз. И я знаю, что ты, может, еще не готова, но все же… Подумай. Я тебя люблю. Очень. – Григорьев наклонился и поцеловал Киру.

– Да… – начала было Кира, но Григорьев не дал ей закончить. Он затормошил ее, сжал в объятиях, восклицал: «Ну, наконец-то», – и вообще произвел всяческую суматоху. Заболоцкая онемела – она не дала согласия. Слово «да» было началом фразы. Которая должна была прозвучать так: «Да, это очень важный для меня момент. И я люблю тебя тоже… Но…» Но судьбе было неугодно, чтобы Григорьев услышал фразу всю. А Кира постеснялась ее повторить – таким счастливым выглядел Олег Борисович.

– Я очень рад, что ты согласилась! Но теперь отдыхай, спи. Я все же уеду. Посмотрю, что там за дела в магазине. Может, ты права и надо в зале торговом навести порядок!

«Да, это лучшее, что ты можешь теперь сделать!» – подумала Кира и прикрыла глаза.

– Я подремлю немного, – слабым голосом произнесла она, – все обрушилось, как лавина!

– Да, да, – согласился растроганный Григорьев, – отдыхай, родная.

Наконец, Кира осталась одна. Перед уходом Григорьев еще несколько раз заглянул к ней, озабоченно поправлял одеяло, спрашивал, не голодная ли она, и, только когда Кира нахмурилась, удалился из квартиры. Кире казалось, что она даже слышит, как Олег Борисович сбегает по лестнице, насвистывая веселую мелодию. Но это, безусловно, было ее воображение. Наступившая тишина несколько успокоила ее. «В конце концов, можно и расписаться», – подумала она, но тут же себя одернула. Она уже выучила Григорьева, знала его сильные и слабые стороны, она понимала, что, став его женой, вести тот образ жизни, к которому она привыкла, было бы невозможно. «Не тот он человек, нужной широты взглядов нет. Рано или поздно поставит к плите борщ варить!» – подумала Кира. Но что делать, если неосторожно построенное предложение ситуацию, похоже, сделало необратимой. Кира поворочалась в постели, взбила подушку, улеглась поудобнее и решила, что пока не будет ничего делать, а посмотрит, как будут развиваться события. Если завтра же Олег Борисович не потянет ее покупать свадебное платье и кольца, она все ему скажет. А если он разумно даст ей время, то… «То, может, что-то случится и свадьба отодвинется, и ситуация переменится… Одним словом, надо подождать!» – подумала Кира и закрыла глаза.

Зима подоспела аккурат к концу декабря. До этого времени не было ни снега, ни морозов. Опять погода притворилась европейской. Все радовались и ходили налегке. Елки стояли по всему городу и прикрывали общий коммунальный разгром. Впрочем, беспорядка было меньше, чем в прежние годы, – и бордюры появились, и желто-зеленые заборчики, и даже деревья новые посадили во дворах. Кира Заболоцкая, выросшая в старом московском районе, больше всего ненавидела рекламу. Рекламные полотнища, закрывавшие небо и фасады домов, она называла тряпками и негодовала всегда, когда взглядом натыкалась на них. «Не сердись, это веяние времени, это потом пройдет, мы будем вспоминать, как о досадном или смешном казусе», – успокаивал ее Олег Борисович. Но Киру успокоить было сложно. Она потребовала от Григорьева, чтобы на его магазинах была универсальная вывеска, строгая и профессионально выполненная.

– Ты эти бумажки цветные или пленку не клей на двери и дом. Ты закажи нормальную добротную вывеску. Как деды наши заказывали, когда торговлю начинали! – говорила она.

Григорьев про себя думал, что его дед и писать-то не умел, куда там торговлю вести, но выполнял все, что говорила Кира. «Она знает, что делает!» – думал он. Григорьев по-прежнему был влюблен в Заболоцкую и по-прежнему они были не женаты. Как так случилось, что его предложение руки и сердца потонуло в буднях, деловых разговорах, каких-то больших и малых проблемах, он не понимал. Только некогда было им и платье заказать, и ресторан, и в ЗАГС наведаться. Иногда Григорьев начинал скандалить.

– Ты бы честно сказала, что не любишь меня, не хочешь замуж! – говорил он сварливо.

– Если бы так было, я бы так и сказала, – отвечала Кира и добавляла: – Ты же меня знаешь, я всегда говорю правду. Даже тогда, когда можно слукавить, соврать, обойти молчанием. Так ведь?!

– Так, – нехотя соглашался Григорьев, но при этом внутри него все бурлило. Правда правдой, а они по-прежнему не муж и жена.

– Ты хочешь свободы?! Я дам тебе ее! Но семья – это же нормально! Это дети, обязательства!

– То есть ты хочешь сказать, сейчас у тебя передо мной нет никаких обязательств?! И если я скажу, что беременна, то ты заставишь меня сделать аборт?!

– Да как ты можешь так говорить?! – возмущался Григорьев и понимал, что в споре он никогда не победит Киру.

Так они и жили – иногда ссорясь, иногда объявляя другу другу бойкот, иногда проявляя чудеса заботы и внимания, ласки и любви. Они оставались вместе, словно было что-то между ними, что не давало центробежным силам развести их на этой жизненной карусели. Если что-то случалось у одного из них, второй оказывался рядом не просто за одним столом, под одной крышей. Второй с головой погружался в те проблемы и неприятности, которые грозили первому. Сторонние наблюдатели называли это настоящей любовью, друзья объясняли это общим бизнесом, недруги искали скрытые механизмы и тайны. Одно оставалось очевидным – Кира Заболоцкая и Олег Борисович Григорьев были монолитом.

Если рассуждать об эмоционально-чувственной стороне их отношений, то очевидным было, что ведущий в этой паре – Кира, ведомый – Олег Борисович. Он любил ее, она позволяла себя любить, но при этом точно знала, что за него она перегрызет глотку, если понадобится. Это расстановка сил проявлялась иногда в их разговорах. Он любил (что не похоже на мужчин) задавать прямые вопросы. Например: «Нам же хорошо вместе?» Кира ни разу на подобный вопрос не ответила прямо: «Да, нам хорошо!» или «Нет, нам плохо!». Она отвечала: «Все прекрасно!» Что имелось в виду? Погода, обед, их отношения, бизнес? Никто не понимал. Но Григорьев такой ответ принимал. И это тоже был некий компромисс – Олег Борисович не «копал» глубоко, дабы не выкопать ненужное и неприятное.

За время совместной жизни Кира отучила Григорьева еще от одной привычки.

– Запомни, – сказала она ему как-то, – проблемы не интересны. Жалобы досаждают. Чужое несчастье – не привлекает. Люди любят говорить о своем.

– И поэтому? – спросил Григорьев.

– Поэтому никогда ничего никому не рассказывай. Просто улыбайся.

И Олег Борисович послушался. И вот это ощущение, что они с Кирой монолит, происходило именно от этой стены молчания и доброжелательного спокойствия, которое излучали они при людях.

Впрочем, среди разногласий был вопрос, по которому у них иногда были громкие ссоры. Григорьев очень любил животных и всю свою сознательную жизнь жил бок о бок с собаками и кошками. У Киры не было не то что кошки или собаки, у нее не было даже птички или рыбки. Не позволяла жилплощадь и занятость родителей. Во взрослую жизнь Кира пришла с убеждением, что домашних питомцев взрослые заводят не для детей, а для себя. Если не заводят – нет потребности или возможностей. Кире никогда не приходило в голову погладить собаку или кошку. Не потому, что она не любила их, она была равнодушна. Опыта взаимодействия с этим миром у нее не было. Григорьев, наоборот, норовил погладить каждого встречного пса и досаждал расспросами их хозяев. Иногда он поднимал эту тему, заканчивались такие разговоры ссорами.

К Новому году она всегда готовилась заранее. Выбирала подарки придирчиво, не шла на поводу сантиментов, придерживалась практических соображений. В этот год родителям она купила кухонный комбайн и красивые домашние тапочки. Друзьям – Мезенцевой и Волховитову – она купила набор чашек. «Новая жизнь за городом предполагает уют. Пусть пьют горячий шоколад на своей веранде», – думала она, разглядывая тяжелую керамику. Она подумала о Лиле Мельниковой. Отношение к дому Мельниковых было трогательным и благодарным. Им она купила итальянскую настольную лампу. «Пусть будет уют. Лилька не очень аккуратная, но вещи должны быть красивыми. Накануне Нового года Кира съездила к родителям Лили и подарила теплые пледы. Встреча с Тамарой Леонидовной и Петром Вениаминовичем была трогательной. Последний даже прослезился.

– Дочка нас не так часто навещает, – сказал он.

– А если Лиля и приезжает, то больше сердится. У нее так испортился характер! А ведь Стас очень заботливый и хороший муж, – добавила тихо Тамара Леонидовна.

– Работать ей надо идти. Все сразу на место станет, – просто сказала Кира.

Родители только вздохнули.

И оставался только один человек, которому Заболоцкая ничего не купила. Это был Григорьев. Кира обошла все дорогие (и не очень) магазины города. Она напрягла знакомых, которые имели привычку летать в Милан и Париж в поисках эксклюзивных вещей. Она обошла картинные галереи и антикварные магазины. Она увидела много интересного, полезного, дорогого и удивительного. Но она не увидела ничего, что, по ее мнению, подошло бы Олегу Борисовичу. До праздника оставались считаные дни, а подарка не было. Уже Григорьев кружил вокруг нее с заговорщицким видом, и это означало, что ей подарок уже куплен и что Олег Борисович еле сдерживается, чтобы не вручить его раньше времени.

– Постой. Не опережай события, – приказала ему Кира, – давай в этом году вручим подарки ровно в двенадцать часов?!

– Ну, как скажешь, – явно разочарованно согласился Григорьев.

Двадцать восьмое декабря было таким же теплым, как и вся предыдущая неделя. Народ тащил елки и подарочные свертки в легких куртках и с непокрытой головой. Молодежь щеголяла в кроссовках на босу ногу. Эта мода появилась недавно и быстро прижилась. Кое-где на газонах зеленела трава. Кира заехала в старый дом, вытерла там пыль, проветрила квартиру. Потом тщательно закрыла на все замки дверь, а на дверь парадного повесила огромный висячий замок. Потоптавшись во дворе, она грустно вздохнула. Это место ее не отпускало. Решено было, что встречать Новый год они будут вдвоем в квартире Григорьева. «После праздников надо заняться этим вопросом. Надо узнать, что же ожидает дом. И можно ли выкупить квартиру», – подумала она.

Очутившись на улице, она вернулась к вопросу, который ее занимал последний месяц, – что подарить Григорьеву. Кира уже нервничала – время шло на часы. «Что ему надо? Чего у него нет? Чему он будет рад?» – ответить на эти вопросы было сложно. Вроде все было, радоваться он умел каждому пустяку, а пустяк дарить не хотелось. Кира уже собралась сесть в машину, когда на глаза попалась реклама. Кира внимательно присмотрелась к плакату, потом подошла поближе. «Вот. Вот оно. Это самое маленькое, что я могу сделать для него. И это его как-то отвлечет от идеи свадьбы?!» – подумала она.

Через сорок минут Кира входила в ворота заброшенной строительной базы. В деревянных вольерах бесились собаки. Кира старалась не смотреть на них – зрелище было не для слабонервных. «Тут выживает сильнейший. Но сколько же гибнет слабых?!» – с ужасом подумала она. Заболоцкая никогда не была в приютах для животных. Собственно, они и появились сравнительно недавно.

Навстречу ей уже спешили двое – толстый мужик в тулупе и тетка в синей шуршащей куртке.

– Вы к кому? – закричали они, даже не дойдя до Киры.

– К вам, если вы и есть этот собачий питомник.

Они переглянулись, подобрались и настороженно поинтересовались:

– Вам кошечку или собачку?

– Собачку. Только быстро. Я не могу находиться в этом бардаке. Бедные звери! – с чувством сказала Кира.

– А средств не хватает, поэтому такой и вид, – запричитал мужик.

«Рожа у тебя толстая. На тебя средств хватает!» – зло подумала Кира.

– Так какого цвета? Лохматенькую? Большую? Маленькую? – разом заговорили они.

Кира оглянулась – собачьи морды слились в одну размытую картинку.

Кира завертела головой, от чего картинка стала еще хуже, но среди этой мельтешни вдруг появились глаза. Глаза рыже-коричневые, не заискивающие, не грустные, а спокойно-обреченные. В них Кира сумела прочитать безнадежность.

– Вот тот самый, с глазами…

– Они все с глазами, – сказал с укоризной толстый дядька.

– Вот тот. С глазами. Рыжий вроде. – Кира пригляделась.

– Барон, – с пониманием сказала тетка, – хороший пес. Спокойный.

«И умный, и гордый», – про себя отметила Кира.

Дядька какими-то правдами и неправдами выудил рыжего пса из вольера. Ему мешали другие собаки, они кидались дядьке на грудь, лизали лицо, руки, бросались под ноги. Казалось, для каждой из них попасть в дом к Заболоцкой был вопрос жизни или смерти. «А может, и так!» – думала Кира, глядя на эту возню. Наконец, рыжий пес оказался на воле. Он уселся столбиком и спокойно ждал, пока Кира сама подойдет к нему. Кира, которая никогда не имела дело с собаками, подошла и протянула ему руку. Пес отказался ее лизнуть, но уважительно обнюхал, знакомясь с новым для него миром.

– А ты с характером, – отметила Кира.

– Он – хороший, – опять сказала тетка, – я не рекламирую. Вон у нас их сколько. На любой вкус. Я просто знаю, что он хороший.

– Мне тоже так кажется, – улыбнулась Заболоцкая, – она вдруг представила, что сейчас чувствует этот пес. «Не знает, радоваться или бояться. Привыкать или не привыкать. Господи, несчастный какой!» – думала она. Кира захотела его чем-нибудь угостить, но в сумочке ничего не оказалось.

– Вот, возьмите, – тетка вынула из кармана сушку, – дайте ему из своих рук.

Кира последовала совету, но пес сушку не взял. Он не отвернулся, нет. Он посмотрел на Киру, а потом наклонил голову набок. «Ладно тебе, не подлизывайся. Меня этим не купишь. И ради еды я достоинство не потеряю», – казалось, говорила его фигура.

– Гордый, – заметила Кира.

– Вы не очеловечивайте животных. У них все проще, – улыбнулась тетка, – не очеловечивайте, но любите. Тогда будет и дружба, и любовь.

Заболоцкая внимательно посмотрела на нее.

– Вы здесь, потому что – так надо? Жалко их всех?

– Да, жалко. Мы тут вдвоем. И собаки, хоть и сворой в вольерах, но не голодают. Мы – не воруем.

Сделка по приобретению пса с коричневыми глазами состоялась. Кира подписала договор, внесла официально в кассу три тысячи рублей, получила в приданое длинный брезентовый поводок и ошейник, видавший виды.

Пес все это время был рядом. Он никуда не бежал, никуда не забился. Он терпеливо ждал, пока не перейдет в собственность Заболоцкой.

– Ну, – сказала она наконец, – поехали. Будем тебя дарить.

Когда они сели в машину, Кира поняла, что дарить пса рано. По салону пополз терпкий собачий дух.

– Зайчик, обратилась она к нему, – давай мы сначала тебя выкупаем? Потом пострижем когти, потом спасем от блох и покормим. Вернее, сначала покормим, потом все остальное.

Остаток дня Кира провела в хлопотах. Ей звонил Григорьев, звонили девушки, которые выезжали убирать квартиры, звонили из банка, два раза позвонила обеспокоенная Мезенцева.

– Кирочка, почему не отвечаешь? Вообще эта ваша модная мобильная связь не вызывает никакого доверия. Звоню, а ты не отвечаешь. Или какая-то тетка что-то отвечает непонятное.

Кира рассмеялась – мобильные телефоны только стали появляться, Григорьев купил им обоим и они долго осваивали эти большие тяжелые трубки.

– Римма Станиславовна, это значит, что звонок не доходит до меня. Все хорошо, я просто очень занята – купила подарок Григорьеву. И теперь его пытаюсь отмыть.

– Что? Как? – не поняла Мезенцева. Кира расхохоталась:

– Потом расскажу.

Как Кира и обещала псу, так она и поступила. Сначала были куплены две миски. Для воды и для еды. Потом была куплена бутылка воды и пакет с кормом. Самым дорогим. Кира остановила машину на обочине рядом с парком, на землю выставила миски налила воду и насыпала еды. Выпустила пса.

Пес в машине успел заснуть и выходил из салона теперь потягиваясь, сонно волоча лапы. Увидев миски, оживился, а понюхав корм, с аппетитом стал есть. Кира стояла рядом и от умиления у нее щипало в носу.

– Вот и славно, – сказала она, погладив сытого пса, – теперь прыгай назад и поедем красоту наводить.

Место для наведения красоты было выбрано самое лучшее. В самом центре Москвы, в особняке, где аренда помещения стоила, наверное, как весь отель «Георг V» в Париже, располагался собачий салон. Это было чуть ли не первое подобное заведение в Москве и посещали его гранд-дамы со своими комнатными собачками-левретками, шпицами и только появившимися йорками. Именно сюда и привезла Кира пса. Она припарковала свою шикарную машину, подхватила простецкий брезентовый поводок, взяла под мышку миску для воды и зашла в сверкающий мир собачьей красоты. Гул, стоящий в этом рае, затих вместе с их появлением.

Администратор попыталась оценить новых посетителей. Кира была в спортивном костюме, на штанах виднелись следы собачьих слюней. Пес сидел рядом, лапы у него были не белые, а серые, брезентовый поводок лежал на сверкающем полу. Хвост собаки выбивал неуверенную дробь.

– Э‐э‐э‐э, – начала администратор. Посетительницы занервничали, готовые грудью защищать своих собачек.

– Он не бросается на мелких животных, – деловито сказала Кира, – он охотится только на крупных. Причин волноваться нет.

– Э‐э‐э‐э, – опять произнесла администратор.

– Мы без записи. Нас помыть, когти постричь, вообще привести в порядок. Никаких душистых средств. Мы брутальны и воинственны.

Заболоцкая прошла с псом к розовому плюшевому креслу и удобно в нем устроилась. Пес лег у ее ног. Вид у него был внушительный.

«О, вот это я понимаю! – одобрительно подумала Кира. – Четко знает, как себя вести. Такой не посрамит. Ах ты ж зайчик!»

Администратор, наконец, вспомнила все слова.

– Без записи нельзя… Понимаете, у нас салон…

Кира посмотрела на девицу тяжелым взглядом. Заболоцкая умела ставить на место.

– Девушка, лучше сразу согласитесь, – сказала она весомо и почесала пса за ухом.

– Хорошо, только немного подождите.

– Охотно подождем, правда, Барбос? – обратилась она к собаке.

Собака зевнула в знак согласия.

Через два час из салона вышел сверкающий белыми пятнами своей шерсти Барбос. Он не цокал по асфальту, когти были аккуратно пострижены, хвост расчесан. Кира смотрела на него влюбленным взглядом.

– Знаешь, ты и так был хорош, а теперь так и вовсе красавчик! Ну, теперь поехали знакомиться с Григорьевым, – сказала она псу.

Пса она посадила на переднее пассажирское сиденье.

Григорьев уже как два часа слонялся по квартире. Кира на звонки не отвечала, ему в голову лезли всякие мысли, а еще хотелось есть, но одному было скучно, да и Новый год был на носу – настроения хотелось праздничного и волшебного. А в доме было чисто, парадно от мерцающей елки, но тихо и немного грустно. «Где ее носит?! Могла бы раньше приезжать. А то совсем заработалась. Клининговая компания, магазины, а еще что-то с квартирой своей старой затеяла», – размышлял Олег Борисович.

Наконец раздался звук открываемой двери.

– Кира, ты? – подскочил с дивана Григорьев.

– Я, – отвечала Кира из-за двери, – вернее, мы.

– Кто – мы? У нас гости?! – перешел на парадный тон Олег Борисович.

– Мы – это я и собака по имени Барбос. Вернее, имен у него несколько. Кто-то звал Бароном, я назвала его Барбосом, а как ты назовешь, решай сам.

– Это что? – спросил Григорьев, увидев, как в прихожую степенно входит огромный пушистый пес.

– Это он и есть. Твой подарок. Вернее, мой подарок тебе к Новому году.

– Да ладно! – не поверил Олег Борисович. – Ты никогда не хотела собаку.

– Зато ты хотел. Поэтому у тебя будет собака. Григорьев, она не породистая, жила в приюте, полдня я пыталась ее отмыть от следов соседства с десятком таких же. Мы привыкли уже к другу другу. Что думаешь?

Заболоцкой вдруг страшно стало – ей показалось, что Григорьеву подарок не понравился.

Олег Борисович молчал. Потом подошел к псу, присел перед ним на корточки и сказал:

– Ну, привет, тютя.

Пес наклонил голову и… подал Григорьеву лапу. Кира всхлипнула от чувств.

Оставшиеся дни до Нового года Кира почти не видела Григорьева. Тот носился по собачьим магазинам в поисках особых ошейников, поводков, удобных мисок и разных иных аксессуаров, необходимых, по его мнению, для комфортной собачьей жизни.

– Зачем ты это все покупаешь? У него уже три лоханки, куча ошейников.

– Ничего, – отвечал Григорьев, – собака натерпелась за свою жизнь. Пусть поживет в ласке и довольстве. – Пес без подобострастия, но благосклонно взирал за этой суетой. Ел он без жадности, с пола ничего не подбирал, даже если упал лакомый кусочек курицы или мяса. Барбос вел себя так, словно был не дворнягой, а самых настоящих породистых кровей. Еще одним удивительным качеством была его неразговорчивость. Пес не лаял.

– Слушай, ну а если грабители там какие? Он что, совсем не отреагирует? – спросила Заболоцкая.

Григорьев не ответил, но в этот же день на прогулке Барбос яростно зарычал на дядьку, который решил вдруг близко подойти к ним. Рычал пес яростно, но не разжимая пасти. «Ого!» – подумала Кира и вопросов о надежности этой собаки больше не возникало.

Одной из покупок, которая вызвала споры между Кирой и Олегом Борисовичем, был мягкий матрасик для сна. Кира долго его выбирала, наконец купила. Матрасик был розовенький, пушистый, облако, а не матрасик для собаки.

– Боже, – только и сказала Григорьев, увидев его, – ты думаешь, это подходящая вещь для такой серьезной собаки?

– Главное, удобно и мягко, – сказала Кира и постелила матрасик в спальне со своей стороны кровати. Наступил вечер. Кира и Григорьев улеглись в постель. Барбос долго ходил по комнате.

– Ну, зайчик, ложись спать, – уговаривала его Кира, указывая на розовый коврик. Григорьев сурово молчал. Барбос сделал еще пару кругов и решительно улегся на пол рядом с Олегом Борисовичем.

– Ну, собака умная, – еле сдерживая ликование, заметил тот.

Этот Новый год они отмечали дома. Не поехали в ресторан, отказались от гостей и трехдневного путешествия за город. Кира полвечера стояла у плиты. Готовила плов, пекла пироги, жарила гуся. Словно к ним должны были прийти гости. Григорьев хлопотал с бутылками, но при этом приговаривал:

– Ну, Барбос, пить много не будем. Нам с тобой гулять надо выйти. А там идиоты фейерверки будут запускать. Только ты не бойся.

Барбос один раз зашел на кухню, получил щедрую порцию праздничных деликатесов, а потом он дождался, пока хозяин прекратит суетиться, подошел к его креслу, улегся, положив морду ему на тапочку.

– Ну, спи, спи, – растроганно проговорил Олег Борисович.

Эта новогодняя ночь удалась. Кира блаженствовала в тишине дома, ей нравился стол, который она сама накрыла, ей была приятна возня Григорьева и его сюсюканье с собакой. «А может, и впрямь замуж пора?! Очаг, детей, собак, кусты малины и варенье?» – думала она. Мысли были ленивыми и приятными.

Григорьев ей подарил маленькую шубку.

– Чтобы тебе в машине удобно было, – пояснил он.

Кира расчувствовалась – шубка была именно такая, о какой она мечтала, – сказочная меховая игрушка.

Часа в три ночи они вышли на улицу. Самые стойкие еще запускали шутихи, но в основном уже народ спал. Во дворах смолк шум, небо было темно-синим, студеным и при этом очень родным. Они шли по голому тротуару и ловили редкие снежинки – наконец наступала зима. Пес шел рядом, вышагивая ровно и не отставая, не обгоняя. Было видно, что роль хозяйской собаки ему по нраву.

– Я – счастливая такая, – неожиданно призналась Кира.

– И я, – кивнул Григорьев. – И даже знаю, почему нам так хорошо.

– Новый год? – спросила Кира.

– Нет. Он, – Олег Борисович указал на Барбоса, – живая душа у нас появилась. Нам теперь умирать нельзя, болеть нельзя, уезжать нельзя. Мы теперь при нем. При Барбосе. Ты отличный подарок мне сделала.

– Похоже, нам обоим. – Кира улыбнулась и крепко поцеловала Григорьева.

И наступила в их жизни гармония. Удивительно, но Григорьев больше не заговаривал о свадьбе. Теперь он делил время между бизнесом, то есть магазинами и Барбосом. И, надо сказать, к последнему он относился гораздо серьезнее. На кухне появились собачьи витамины, палочки для жевания, однажды Кира в холодильнике обнаружила потемневшую вонючую говяжью кость.

– Что это? – спросила она.

– Не трогай, это не тебе, – строго ответил ей Григорьев.

Теперь в субботу была «шерстяная пятиминутка» – Олег Борисович вычесывал густую бело-рыжую шерсть Барбоса. Тот подставлял бока, пытался заигрывать с хозяином.

– У этой собаки была ужасная жизнь.

– Почему ты так думаешь? – спросила его Кира.

– Он не умеет играть с игрушками, не умеет лизать руку, из всех лакомств он признает только черный хлеб и молоко. Его так и кормили – хлебом и молоком. Если вообще кормили.

Григорьев погладил пса. Тот уткнулся ему в ладонь. Заболоцкая вздохнула: «Вот мы и семья!» Ей стало от этой мысли тепло – в какой-то момент они перестали быть единицами, они стали одним целым.

Появление Барбоса сыграло еще одну немаловажную роль в их жизни. Кира получила возможность заниматься своими делами, не отвлекаясь на расспросы Григорьева и на неизбежные объяснения своих действий. Конечно, она могла ничего не говорить вообще, но это было бы вызовом и недоброжелательным жестом. Заботы о собаке отвлекали Григорьева-воспитателя от Киры. Поэтому сразу после Нового года Заболоцкая занялась вопросом, который занимал ее больше всего, а именно – старой квартирой. Она не оставляла надежды выкупить ее у владельца дома. Когда она на эту тему пыталась говорить с Олегом Борисовичем, он отвечал уклончиво, искренне считая, что жить они могут у него, тут же, в этом районе. А для себя, или как вложение денег, Кира вполне может купить квартиру в новом доме.

– Пусть это будет не в самом центре, но можно же и за Садовым кольцом. Там полно прекрасного элитного жилья, – говорил он. Заболоцкая не спорила. Не хотела тратить силы. Она решила, что из этого родного ей места не уедет никогда. Поэтому Кира пыталась найти того, кто мог и проконсультировать, и помочь в конкретной ситуации. Однажды она поговорила с Мезенцевой.

– Знаешь, есть владелец. И Волховитов его знает. Но там такой несговорчивый человек. Из новых. Понимаешь меня?

– Понимаю, – ответила Кира и про себя продумала: «Все ясно, криминал».

– А Волховитов не хочет связываться. Возраст не тот. И влияния больше нет.

– Тоже понимаю, – сказала Кира. Она действительно видела, что муж Риммы Станиславовны несколько ушел от дел и больше занят чтением, прогулками, домом.

Кира задумалась. И уже через два дня позвонила Мельниковой Лиле.

В доме Мельниковых бушевали страсти. Лиля по-прежнему нигде не работала. Но завела собаку и теперь нянчилась с ней точно так же, как нянчился с Барбосом Григорьев. Когда Кира об этом узнала, она рассмеялась:

– Не представляешь, у нас точно такая же ситуация. Олег Борисович души не чает в нашей дворняге.

– Дворняге? – переспросила Лиля.

– Да, я в приюте собаку взяла, – ответила Заболоцкая.

– Неужели денег для Григорьева пожалела? Он столько для тебя сделал.

Заболоцкая растерялась – совершенно очевидно был резон ее поступка. Красивую породистую собаку возьмет каждый, а брошенную и беспородную может вообще никто не взять. Пожалеть собачью душу было так приятно.

– Знаешь, тут дело не в деньгах. Тут дело в сочувствии, в понимании необходимости такого поступка. Но, конечно, это личное дело каждого, – ответила Кира.

Лиля хмыкнула, а потом сказала:

– Заходи сегодня к нам? Просто поболтаем, чаю выпьем.

Кира для приличия выдержала паузу, а потом ответила:

– Спасибо, думаю, смогу зайти. Что купить? Тортик?

– Нет, я не ем быстрых углеводов, – фыркнула Мельникова.

– Ага, тогда посмотрю что-нибудь полезное, – рассмеялась Заболоцкая.

Если честно, встречаться с Лилей ей не очень хотелось. Но ей надо было увидиться со Стасом. «Вот кто мне даст совет. Более того, он поможет выйти на владельца дома. Стас – чиновник в таком ведомстве, у него и связи, и вес, и влияние. А еще много знакомств. Все хотят дружить с такими людьми, поэтому и просьбу выполнят, если что», – думала Кира, набирая корзину фруктов для Лили, которая «не ест быстрых углеводов».

В магазине Кира намеренно задержалась. Она понимала, что Стас придет с работы поздно, а ей обязательно надо было с ним поговорить. «Во всяком случае, я заброшу удочки, намекну, а там посмотрим. Может, он и поможет!» – думала она. Нагрузив тележку, она выстояла очередь к кассе, и, выйдя из магазина, пошла к дому Мельниковых пешком. Кира шла, и, как всегда бывало в таких случаях, вспоминала прошлое – ужины в гостеприимной квартире, разговоры с Тамарой Леонидовной, солидного отца Лили. Наконец, она подошла к дому. Консьержка ее узнала, поздоровалась. Впрочем, прежних строгостей в этом доме уже не было. Кира поднялась на нужный этаж и позвонила. Лиля, к удивлению Заболоцкой, на этот раз выглядела прекрасно. Ухоженная, подтянутая, одета строго, даже не по-домашнему.

– Ух, какая ты красавица! – искренне воскликнула Кира.

– Да, вот только вернулась из поездки.

– Куда ездила? – с любопытством спросила Кира.

– Куда только не ездила! – рассмеялась Лиля. – Всю Европу, считай, объездила. Почти месяц.

– Вот это да! Здорово. Наверное, и в Париже была?

– Была. Красивый город. Но…

– Что «но»?

– Не наш. Понимаешь, там надо жить. А то только привыкнешь, а уже уезжать надо!

– Да. – Кира, вдруг задумалась. Она вдруг поняла, что за всеми своими хлопотами так никуда и не съездила.

– Знаешь, ты молодец! – серьезно сказала Заболоцкая. – Правильно. Мир надо смотреть. Учиться надо тому, как живут другие. И для души это полезно, и для здоровья. А я вот совершенно закрутилась. Только и радости, что собаку завели. Такой прекрасный пес. И мы так счастливы, что его приютили.

– У меня мой что-то приболел. Сожрал игрушку, потом еще покрывало пожевал, – пожаловалась Лиля.

– А наш ничего не грызет, не жует, не ворует. Только один раз корм из пакета ночью слопал. Но это он с голодухи. Думал, больше не накормят.

– Бедный, – вдруг улыбнулась Лиля. С ее лица исчезла высокомерная гримаса, с которой она встретила Киру.

– Да, бедненький, – согласилась Кира и добавила: – Лиля, смотри, я хотела сделать тебе приятное. Купила всего понемногу. И все полезное.

Она подала Мельниковой корзину с фруктами.

– Ой, да я так, просто, – сказала Лиля. И тут Кира бросилась ей на шею.

– Подруга, что же мы с тобой все время цапаемся. Соревнуемся, что ли?! Зачем?! Столько же лет вместе!

– Я, как ты выражаешься, не цапаюсь, – начала было Мельникова, но тут же смягчилась. Заболоцкая ее не выпускала из объятий.

– Понимаешь, ты такая стала деловая, такая занятая, такая неуловимая, – Мельникова заговорила торопливо, – что мне казалось, я уже не нужна тебе. Раньше ты и воспитывала меня, и учила, и ругала. А теперь… Даже не звонишь, не заходишь. А живем по-прежнему рядом. Стали чужими.

Заболоцкой вдруг стало стыдно.

– Но, понимаешь, я работаю. Все время работаю. Мне надо родителей обеспечить. Они старые. Они ничего не скопили. Сбережений нет. А если заболеют? И сама я тоже не хочу дрожать всю жизнь – хватит мне на хлеб или занимать до получки. Сейчас же времена совсем другие. Если и займут денег, то под проценты, – Кира усмехнулась, – я рассчитываю только на себя.

– Ты всегда была самостоятельной. Ты знала, к чему надо стремиться. Но мы же все равно дружили?

– Знаю. И, если моя вина есть, прости. Потом… Потом, Лиля, ты – замужем. Вон у тебя какой Перов твой. Деловой, умный, вообще, он далеко пойдет! А у меня ведь никого…

– А Олег Борисович? Кира, ты несправедлива к нему.

– Да, точно. Я иногда забываю, что он для меня сделал. Много сделал для меня. Но я как-то не привыкла рассчитывать на него. Хотя… вру… Конечно, привыкла. Ох, Лилька, я даже не знаю, как сказать.

И то ли от того, что с Заболоцкой вдруг слетела вся самоуверенность и успешность, то ли от того, что она так откровенно все сказала, Лиля смягчилась. Она вдруг стала прежней, близкой, доброй.

– Понимаешь, – тем временем продолжала Кира, – иногда мне кажется, что родителей я своих обидела несговорчивостью. Тем, что осталась в старом доме. Тем, что так поздно пошла учиться. Они же гордились мной.

– А ты все же диплом получила?

– Весной получаю. Учусь хорошо. Мама довольна. Отец со мной суров, сама знаешь.

– Да, – кивнула Лиля.

– А я мечусь. Денег стараюсь заработать. Так, чтобы не бояться ничего. Чтобы родители ни в чем не нуждались. Ох, я уже об этом говорила. И еще одно дело затеяла. Самой страшно, куда оно вывезет меня. Григорьев даже не подозревает. А я… Я, понимаешь, все хочу успеть, пока молодая. Я повидала этих старых теток, которые растерялись в наши дни.

– И нестарых тоже, – грустно усмехнулась Лиля. Она имела в виду себя.

– Ах, ты же глупости говоришь. И думаешь про себя плохо. В тебе столько всего… Бояться не надо. Начинай с чего угодно. Только начинай, – говорила Кира, – а еще, понимаешь, Григорьев мне предложение сделал. Уже второй или третий раз. Я сама уже не помню…

– А ты?

– Я опять отказалась. На Новый год собаку ему подарила. И в доме стало так хорошо, уютно. Так теперь возвращаться стало приятно, обсуждать все собачьи проблемы.

– Может, нам с тобой детей надо завести? – улыбнулась Мельникова. – Может, наши мужики этого хотят?

Кира внимательно посмотрела на подругу.

– Знаешь, как появилась собака, так Григорьев ни разу мне не напомнил о своем предложении. Как будто бы забыл начисто. А то дня не проходило, чтобы не заговорил об этом.

Лиля посмотрела на Киру:

– Ты это серьезно сейчас?

– Серьезно, – неуверенно сказала Заболоцкая.

– А ты дурочка у нас, оказывается, – рассмеялась Мельникова, – он просто занят сейчас. Это же разные вещи. И он это понимает. Любит тебя. Просто внимание временно переключилось.

– Ага, я сама к этому стремилась. Специально собаку купила. А теперь…

– А теперь?

– А теперь думаю, надо было сразу соглашаться..

– Так в чем дело, подойди и сама заговори об этом.

– Не могу, – вздохнула Кира, – да еще тут надо дела кое-какие сделать.

Мельникова рассмеялась:

– Ты неисправима!

Она принесла чай, и подруги, усевшись вокруг стола, как в старые добрые времена, принялись сплетничать обо всем на свете. И никто из них не услышал, как повернулся ключ в замке и пришел Стас Перов.

Перов еще из прихожей услышал голоса. Он замер, прислушался. И с облегчением вздохнул. «Гости. Ну и хорошо. Иначе Лиля опять бы цеплялась и капризничала. Как же надоели эти мелкие скандалы. И чего не живется?! Все есть в этом доме. Спокойствия в нем нет!» – думал он, безуспешно разыскивая свои домашние тапочки. Пошарив под тумбочкой, он плюнул. Это история повторялась изо дня в день – любимая собачка Лили имела обыкновение прятать тапочки Перова.

Когда Стас вошел в комнату он увидел раскрасневшихся подруг, они с ногами сидели на диване и рассматривали альбом с фотографиями.

– О! У нас гости! – воскликнул он. – Кира, наконец-то ты к нам зашла!

– Она такая деловая, что даже позвонить не может! – сказала Лиля. Стас обратил внимание, что жена в прекрасном настроении.

– Можно к вам присоединиться? Не помешаю?

Кира осторожно промолчала, предоставляя Лиле возможность ответить. Она не хотела нарушить ту атмосферу, которая сейчас царила в доме Мельниковых.

– Да, садись, я тебе суп разогрею. Может, и Кира поест.

– Суп? – Заболоцкая подняла голову. – Суп я поем. Лилька, а случайно не тот знаменитый яичный суп?

– Он самый, – улыбнулась Мельникова, – мамин яичный суп.

– Вещь! – согласился Перов. – Этот суп мертвого на ноги поднимет.

– А я рецепт так и не знаю, – сказала Кира, – но очень хорошо помню, как его подавала Тамара Леонидовна. С зеленым луком.

– Там все очень просто, – Лиля задержалась в дверях, – варится овощной бульон. Теперь, когда у нас в магазинах лук-шалот, клубневый сельдерей и сортов пять зеленого лука, он может быть особенно вкусным.

– Погоди, ты рецепт-то расскажи!

– Овощной бульон, картошку не кладут, потом все блендером в суп-пюре. В завершении разбивают пару яиц и накрывают крышкой. Доводят до кипения. Соль, перец по вкусу.

– А я сыр туда добавляю, – вступил в разговор Перов.

– Знаешь, Кира, мой муж сыр добавляет всюду. По-моему, даже в манную кашу.

– Манную кашу я ем вприкуску с сыром.

Лиля умела показать класс, если хотела произвести впечатление. На подносе, который она принесла, была постелена красивая коричневая салфетка, стояли две глубокие керамические тарелки, в них был налит суп. Горка зеленого лука, островки расплавленного сыра, яркий желток – все выглядело аппетитно. Рядом стояла тарелка с гренками. Гренки были посыпаны красной паприкой.

– Мельникова! Вот что значит вкус и домашнее воспитание! – в искреннем восхищении воскликнула Кира. – Это же просто в ресторан надо.

– Стас, – обратилась она к Перову. – Ты купи ей маленькое помещение. Пусть она кафе откроет! Ты посмотри, какие способности у твоей жены.

Если Лиля еще и злилась на Киру, то после этой фразы она простила ей все. Лиля почувствовала поддержку, участие, заботу и интерес.

– Да ладно, – засмущалась она. Но было видно, что ей приятна такая оценка, приятно, что подруга серьезно подходит к оценке ее возможностей. Не снисходительно хвалит качества хозяюшки, а видит перспективу этих качеств.

– Я совершенно серьезно. Сейчас огромный спрос на приличную еду и креатив в области общепита. Надоела итальянская кухня, хочется чего-то нового. А ведь все пиццу пекут и макароны готовят.

– Лиля, а Кира дело говорит, – сказал Стас. До этого он молча, с аппетитом поглощал суп.

– Ну… – опять неуверенно проговорила Мельникова.

– Надо просто серьезно подойди к вопросу, – сказала Кира.

– И не откладывать его в долгий ящик, – сказал Стас.

– А рецепты можно у наших мам взять. Они толк в этом знают, – Лилия улыбнулась, – им приятно будет.

Вечер прошел быстро, Кира так отвлеклась от всех забот, что забыла, зачем вообще приходила к Перовым. Уже в прихожей она вдруг сказала:

– Ребята, вы же знаете, что в «старом доме» никого не осталось. Мезенцева с Волховитым уехали за город. И квартиру Римма Станиславовна оставила открытой. Все свое забрала и уехала навсегда.

– Давно пора, – промолвила Лиля, – придумала что-то такое нереальное. Жить в заброшенном доме, словно бомжи.

– Не начинай, – остановил ее Стас, – как показала жизнь, они поступили не так уж неразумно. Все эти годы они жили спокойно, никто их не трогал. У каждой был свой угол. Что было очень важно.

– Верно, – кивнула Кира, – и Бегловой, и Мезенцевой, и мне в тот момент нужны были эти стены. Выглядело это странно, но, с другой стороны, что выглядело нормально в те годы?

– Кира, спорить с тобой бесполезно. – Лиля обняла подругу.

– Ну, наверное, – согласилась та, – но дело в том, что я бы хотела выкупить свою квартиру.

– Выкупить? – Перов посмотрел на Киру.

– Да, есть у этого дома хозяин. По каким-то причинам он, поддерживая дом в нормальном состоянии, не продает квартиры. Не выставляет их на продажу. И ремонт тоже не делает.

– Но фасад отремонтировали. Дом, как игрушка, стал, – заметил Перов.

– Да, это тоже не может не удивлять, – пожала плечами Кира, – как бы то ни было, очень хочется квартиру свою сохранить.

– Зачем она тебе? – спросила Лиля.

– Я бы туда родителей переселила. Жили бы они там, где прожили всю свою жизнь. А то приезжают в центр и слезы роняют – тут мы тебя на каток водили, тут мы мороженое ели…

– Очень понятное желание, – серьезно сказал Перов, – давай я попробую узнать. У нас есть же департамент недвижимости. Может, ребята что-то смогут выяснить.

– А это удобно?! – У Киры даже екнуло сердце. Не пришлось одалживаться, просить. И Лиля отреагировала на это спокойно.

– Конечно, узнай! – сказала она, обращаясь к Стасу. – Действительно, вдруг получится!

Возвращалась домой Кира на крыльях. Так хорошо она провела этот вечер, такая милая и добрая была Лиля, таким понимающим и добрым оказался Стас. «Хоть бы получилось!» – подумала она и повернула к дому Григорьева. В этот момент кто-то со всей силы ударил ее под коленки и Кира еле устояла на ногах.

– Ты что делаешь?! Ты же можешь нашу Киру уронить! – закричал весело Олег Борисович, а у ног Заболоцкой вертелся Барбос.

– Счастье ты наше рыжее, – сказала она и потрепала пса по голове.

И опять погода нарушила планы, не оправдала ожиданий. На этот раз весна вьюжила, снег долго не сходил с газонов, мороз под вечер становился таким сильным, что приходилось надевать шапки и варежки. И это в апреле месяце. Впрочем, Кира не замечала этих неприятностей. Она была занята квартирой в старом доме. Еще немного, еще небольшое усилие и вопрос будет решен. Во всяком случае, так казалось ей. Последние месяцы ее постоянным собеседником был Стас Перов. Они обменялись мобильными телефонами, он ей дал свою визитную карточку и сказал:

– Звони, если понадобится. Даже не стесняйся.

Несколько раз она была в его офисе – в огромном голубом здании в районе Ленинского проспекта. Кабинет у Стаса был огромен, в приемной сидело три секретаря.

– Зачем столько? – спросила как-то Кира.

– Сначала сам задавал себе этот вопрос, а сейчас даже не представляю, как без них бы обходился. Действительно, много всего происходит, надо успевать реагировать.

Заболоцкая поняла, что рисовки в этом нет. Вообще, за время общения с Перовым она открыла в нем множество положительных качеств. Нет, святым он не казался, но чувствовалась сила, прямодушие, ум, нежелание юлить или уклонятся от вопросов прямых либо неприятных. Кира оказалась невольной свидетельницей его разговоров с подчиненными и начальством. И к удивлению обнаружила, что разницы в поведении почти нет. Заболоцкая была внимательна к Перову, ей хотелось перенять какие-то черты. Но по здравом размышлении решила, что не станет этого делать. «Удивительно, но гендерный фактор играет роль. Что выглядит очень симпатично и действенно в случае с мужчиной-руководителем, у женщины будет выглядеть слишком уж прямолинейно», – подумала она.

Кира теперь часто бывала у Лили, но разговоры со Стасом там не вела, она общалась с подругой. Пытаясь ее вытащить из домашней атмосферы и заставить заняться делом. Лиля превратилась в прежнюю милую особу, не говорила неприятных вещей, не дерзила, а главное, не злилась на Стаса. В доме воцарилась та самая атмосфера, которая так хорошо была знакома Кире. Впрочем, Лиля поддавалась уговорам и влиянию плохо – на все предложения заняться делом, бизнесом, чему-то поучиться, она отвечала уклончиво.

– Оставь ее, – как-то Кире сказал Стас, – пусть живет, как ей нравится. Может, она создана именно для такого образа жизни. А мы давим на нее.

– Ты тоже давишь? – спросила Кира.

– Да, было. Сейчас…

– Что сейчас?

– Ну. – Стас не стал продолжать, но Заболоцкой почему-то показалось, что этот ответ каким-то образом связан с ней, с Кирой.

Заболоцкая не относилась к тем женщинам, которые заносят знаки мужского внимания в молескин. Она вообще порой не замечала, что с ней заигрывают. В голове Киры были бизнес, деньги, проблемы. Она жила с Григорьевым, который по-прежнему был внимателен к ней, окружал заботой и был тем самым персонажем, который утром приносит таблетку «Зельтцера» после запоздалого возвращения жены. Григорьев редко задавал вопросы, но, самое главное, всегда верил Кире. И Кира его старалась не обманывать. Сокрытие фактов Заболоцкая обманом не считала.

Стас Перов был другим. Он был эмоционален, и за воспитанием и деликатностью скрывалась натура пылкая. Кира, наблюдая за взаимоотношениями Лили и Стаса, вдруг поняла, что инициатором, двигателем этой семьи был именно Стас.

«Что же будет, когда он устанет от ее аморфности? Что будет, когда ему надоест ее вялое восприятие жизни?» – размышляла Кира. Хотя, по правде говоря, долго она этим мыслям не предавалась – ей надо было деньги зарабатывать.

В то апрельское утро Кира стояла у окна и наблюдала, как Григорьев сажает в машину Барбоса. Олег Борисович взял за правило гулять с псом далеко от дома, в лесу или в каком-нибудь из городских парков. В парках, впрочем, гоняли собачников, а вот в лесу – в Сокольниках, Тимирязевском – было вольготно. Григорьев с псом уезжали на часа два и возвращались усталыми. Кира сначала ворчала – мол, собака должна гулять нормально, минут тридцать утром и столько же вечером. Но Григорьев даже прикрикнул на нее:

– Собака, тем более большая, как наша, должна уставать. Она должна охотиться на мышек, выслеживать птичек. А не быть «паркетным джипом». Завели собаку – давай о ней по-настоящему заботиться.

– Хорошо, – согласилась Кира сразу же. «Пусть делает, что хочет, только пусть ко мне не пристает с такими прогулками. Иначе у меня времени вообще хватать не будет!» – подумала она. Вот и теперь пес, довольный, ласкаясь к хозяину, гордо забрался в машину. Григорьев, не менее довольный и гордый, сел за руль и они выкатили со двора. Кира поставила чашку с кофе на стол и прошла в гардеробную.

– Вот что сегодня надеть? – спросила она себя вслух. – Юбку? Брюки? Рубашку белую?

Заболоцкая прошлась по вешалкам, постояла в раздумьях, а потом вытащила из ящичка с бельем черные чулки, сняла расклешенную черную юбку и достала черную водолазку.

«Отлично, а на ноги я надену сапожки на каблуке!» – подумала. Апрельский мороз, который так не вовремя задержался в Москве, ей показался сущим пустяком. Давно она не собиралась с таким тщанием. Кира даже накрасила глаза. Посмотрев на себя в зеркало, она добавила румян на щеки. «Вот цветущий вид. Кровь с молоком», – усмехнулась она. То, как она выглядела, ей понравилось.

Она была рада, что Олега Борисовича не было дома, иначе у него сразу же возникли бы вопросы. А Кира должна была сохранять спокойствие, быть сосредоточенной. Сегодня решался вопрос с ее квартирой в «старом доме». Стас Перов сдержал слово – связался со знакомыми, а те вышли на владельца дома. После этого уже сам Стас встретился с ним.

– Вы что так хлопочете? – усмехнулся владелец.

– А у меня трефовый интерес, – улыбнулся Перов.

– Деловой, значит?

– Да.

– Ясно. Но покупатель – дама.

– Покупатель – дама, – серьезно подтвердил Стас.

– Тогда интерес – бубновый, – рассмеялся владелец.

Перов покрутил головой:

– Не могу выдавать секреты. Предлагаю встретиться с ней и обсудить. Конечно, если вы готовы продавать квартиры в этом доме.

– Готов, – подтвердил владелец, – я этот дом купил в хорошие времена. За недорого. Как мог, содержал, думал, ремонт сделаю. Но пока только фасад смог.

– Времена изменились? Не такие хорошие? – с еле заметной иронией спросил Перов.

– Не язвите, молодой человек. Не жили вы, как я жил.

– Простите, – Стас сменил тон, – я просто хотел сказать, что все надо продавать вовремя и покупать вовремя.

– Точно, это еще Форсайт говорил, – улыбнулся владелец.

«Ого, он Голсуорси читал!» – удивился про себя Перов.

Кира сейчас собиралась как раз на эту встречу. Ей хотелось и произвести впечатление на владельца, и Перову понравиться. Уже перед выходом из дома Кира задержалась перед зеркалом:

– Нормально! Всех победим!

Она сама себе подмигнула и вышла из квартиры.

Именно Перов настоял, чтобы встречались в самом доме.

– Понимаешь, в доме полно всяких косяков. Хотя бы потому, что он без ремонта столько лет стоит. Поэтому разговаривать и торговаться надо там. Чтобы можно было указать продавцу на эти проблемы. Тем самым скинуть цену.

– Я согласна, – сказала Кира и уже недели три не ездила в квартиру, не убирала там, не вытирала пыль. Так она приводила продаваемый предмет в нужное состояние.

Кира пешком пошла к дому – показывать новый «Порше Кайен» продавцу не хотелось. Машину подарил ей Григорьев. Подарил просто, без дешевых эффектов. Он вообще этого не любил. Олег Борисович как-то ей позвонил и попросил подъехать в салон. Кира подъехала и уже через двадцать минут машина была оформлена на нее. «Пожалуйста, пусть она не стоит в гараже. На машинах надо ездить!» – сказал он оторопевшей Кире. Девушки в салоне провожали их завистливыми взглядами.

Сейчас, торопясь на встречу с Перовым и владельцем дома, Кира старалась не думать о Григорьеве. Причин было две: первая – она зачем-то держала в тайне свои деловые отношения с Перовым, вторая – денег выкупить полностью квартиру у нее не было. А Григорьев всегда любил повторять:

– Не имеешь средств – не имей желаний.

И, хотя Кира пыталась спорить с ним, в глубине души она признавала, что приобретать надо то, что по карману. Кира просто не ожидала, что вопрос о квартире решится быстро.

«Не тормозить же процесс теперь! – говорила она себе. – Если что, напрягусь и заработаю», – успокаивала она себя.

Перов ждал ее уже у подъезда дома.

– Кира, ты сегодня ослепительно выглядишь! – воскликнул он, когда она подошла.

– Спасибо. – Заболоцкой была приятна похвала. Сам Перов тоже смотрелся прекрасно. Кира давно изучила его лицо – в нем и мужественность, и воля, и характер. Но при этом был вечный загар, румянец, ресницы длинные, как у девушки. А улыбка была такой, что казалось, все можно отдать этому мужчине.

– Знаешь, я помню, когда ты Лиле предложение сделал. Так вот с тех пор ты стал еще красивее. Понятно, почему подруга замуж выскочила за тебя.

Сказав эту фразу, Кира прикусила язык. Уже давно при упоминании Лили Перов становился несколько скованным. «Словно ему неудобно, что мы ее обсуждаем!» – подумала она.

К счастью, в этот момент подъехал владелец дома.

– Прекрасная покупательница, – мужчина сразу окинул Киру заинтересованным взглядом, – какую же квартиру вы бы хотели купить?

– Свою, старую. Для родителей. Они тут в коммуналке прожили всю свою жизнь. Давайте я вам ее покажу.

– Давайте, – согласился владелец. Перов молчал, но Кира знала, что Стас вступит в беседу в нужный момент.

Они поднялись по лестнице, Кира подвела их к своим дверям.

– А это же вы жили здесь? Когда всех выселили?

Заболоцкая запнулась, она так и не решила, надо ли об этом упоминать.

– Она. И еще две дамы. Поддерживали порядок, убирали, следили, чтобы здесь не безобразничали и не лазали по квартирам. Не они, тут бы ни окон, ни дверей бы не осталось, – ответил за нее Стас.

– Согласен. Я со своей стороны отапливал и не оставил без света.

– Жильцы вставили новый сложный замок в дверь подъезда, а потом еще сделали засов. На случай взлома. Убирали сами. Или приглашали уборщицу, – продолжил Стас.

– Не агитируйте меня, сам знаю, что, если бы дом стоял без жильцов, все было бы печально.

– Вот, – Кира распахнула дверь, – вот эта квартира. Мы занимали одну из комнат. Понятно, я бы хотела купить полностью квартиру. Нелепо же продавать комнату.

– Не скажите, – возразил владелец, – у меня есть несколько комнат на Чистых прудах, я продаю их. Отлично разбирают. Люди из других городов могут себе позволить только комнату в таком месте. Но зато это центр Москвы.

– И что же они будут с этими комнатами делать?

– Купят комнаты у соседей. Переселят их. Или подождут, пока эта недвижимость вырастет в цене.

– Надо было недвижимостью заниматься, – пробормотала Кира.

Владелец услышал:

– А вы чем занимаетесь? – полюбопытствовал он.

Кира замешкалась лишь на мгновение.

– Ничем, – она вдруг бросила на Стаса томный взгляд, – я пока ничем не занимаюсь. Ну, там на курсы хожу. Может, салон маникюрный у меня когда-нибудь будет. Правда, Стасик?

Перов пробормотал:

– Ну да… Посмотрим…

Владелец дома хитро на них посмотрел, а когда Кира отошла, чтобы показать, как протек потолок, он шепнул Перову.

– Ну, сказали бы, что для женщины своей покупаете. Я же сразу понял.

– А… Э… – выдавил из себя Перов.

– Ладно, не тушуйтесь! Дело молодое. А жена за бюджетом следит. Чего непонятного!

Тем временем вернулась Кира. Она неуловимо изменилась – на лице была капризная улыбочка, ноги она ставила косолапо.

– Вот видите, пятнышко, – протянула она плаксиво, – вот залили соседи. Так и не сделали ремонт.

Владелец посмотрел на нее, а потом обратился к Перову.

– Ударим по рукам. Стоимость… – Он назвал сумму.

– Ух, – вырвалось у Киры.

– Меньше не могу, голубчики, у самого детишки кушать просят.

– Но хоть чуть-чуть! Сбавьте чуть-чуть! – взмолилась Кира.

Голос прозвучал искренне.

– Не сбавлю, но дам время на сбор денег. Через три месяца выйдем на сделку. За это время соберете сумму, – владелец окинул взглядом квартиру, – а пока – пользуйтесь.

Уходя, он плотоядно оглядел Киру и подмигнул Перову.

Они остались одни.

– Черт. Черт. Черт, – сказала Кира.

– Слушай, я бы тебе мог дать часть суммы… – начал было Перов.

– Забудь. А в данном случае ничего ни у кого не возьму. Понимаешь, это принципиальный вопрос.

Заболоцкая это так сказала, что Перов осекся.

– Тогда надо решить, потянешь ты это или нет. Мужик серьезный. Его не стоит подводить.

– И так понятно. – Кира прошла по квартире.

Несмотря на пыль, тут было уютно, и уходить не хотелось.

– Давай чаю выпьем. Не поверишь, тут все есть, даже холодильник работает.

– Поверю. У тебя все всегда работает, – усмехнулся Стас. Он сел на диван, огляделся:

– Да, тут хорошо.

– Очень. Моя нора. Мое логово. Мое место силы. Я так хочу, чтобы ты понял, что я здесь чувствую.

– Я понял, – улыбнулся Перов, – ты такая цельная и сильная натура, для тебя подобные вещи очень важны.

Кира оглянулась:

– Да, и делиться ни с кем не хочу. Я – индивидуалистка.

– Может, тебе это кажется? Может, ты просто себя убедила, что в одиночку проще. Может, ты не пробовала жить вместе по-настоящему?

Заболоцкая вспомнила Григорьева, его бесконечные предложения руки и сердца.

– Может, ты прав. Но сейчас не время что-либо менять.

– Менять всегда можно. – Перов вдруг резко встал и подошел к Кире.

– Знаешь, нам не стоит больше встречаться. Если будут проблемы с этим типом, просто позвони. Но…

– Позвоню, – сказала Кира и поставила на стол заварочный чайник, что держала в руках. Она обняла Перова и сказала: – Не поздно ли договариваться об этом? Не поздно договариваться не встречаться?

Заболоцкая поднялась на цыпочки и поцеловала Перова в губы. Он сначала не отвечал ей, но потом словно что-то сбросил с себя и, забыв обо всем, накинулся на Киру.

– Я хочу тебя, я очень хочу тебя…

– Ты порвешь чулки! Подожди, – говорила Кира, но даже не думала сопротивляться.

– Зачем ждать?! – на секунду ее отпустил Стас. – Зачем ждать?! Зачем?!

– Постой. – Кира выскользнула из его объятий и подошла к шкафу. Она деловито вытащила чистые простыни подушку. Подошла к дивану и стала расстилать белье.

– Что ты делаешь? – глупо спросил Стас.

«Еще есть время, еще можно все прекратить, еще можно… Лиля!» – думала она, но прекрасно понимала, что ничего не прекратит. Перов внимательно наблюдал за ней.

– Господи, ты когда прекратишь эту возню, – сказал он, повернув ее к себе.

– Уже прекратила, – тихо ответила Кира.

Старый дом давно не видел такой страсти. Он давно не слышал таких звуков, вскриков. Он забыл, что есть такая жизнь, когда все забываешь, когда крышу сносит, когда не отвлечет стук форточки, холод из открывшегося окна или свет яркого уличного фонаря. Старый дом забыл про все это, он собирался дряхлеть дальше, погружаясь больше в воспоминания и не мечтая о будущем.

– Как ты думаешь, – мы просто идиоты? Или мы глубоко непорядочные идиоты? – спросила Кира Перова. Тот вздохнул:

– А можно быть просто непорядочным? Идиотом быть не хочется, – ответил Перов и обнял Киру.

– Боюсь, все идет в комплекте, – ответила та, – но для самоуспокоения будем считать это просто сексом.

Перов повернулся к ней.

– Тебя устроит такой вариант?

– А ты не находишь, что мы слишком говорливы для влюбленных? – ехидно спросила Кира.

– Понятия не имею. – Перов вылез из-под простыни и прошел в сторону ванной комнаты.

– Вода есть, но не очень горячая.

Перов не ответил. Квартиру они покинули вместе.

– Я не хочу, чтобы это стало эпизодом, – сказал Перов, – поверь, не так все просто это.

– Верю. Но не хочу сейчас об этом думать. Мне надо купить квартиру.

– Ты – удивительная, – пробормотал Стас и быстро пошел в сторону своего дома.

«Ну вот. Еще один поступок, за который похвалить себя нельзя. С другой стороны… С другой стороны, он прекрасен. Во всех смыслах», – Кира вздохнула и пошла домой. Ее ждали Григорьев и Барбос.

В этот вечер Кира притворилась простуженной. Она улеглась на диване, долго и старательно сморкалась в платок, потом кашляла, потом попросила Олега Борисовича приготовить ей молоко с боржоми. «Мама всегда делала, мне помогало», – сказал она томно. Григорьев забегал, принес молоко, достал мед, собаке наказал вести себя тихо.

– Наша Кира простудилась, пусть поспит.

Кира наблюдала за всем этим из-под полуопущенных ресниц. И на какой-то момент ей показалось, что Григорьева тоже вполне устраивает эта их обособленность. Из гостиной раздавался его голос – это он делился с Барбосом впечатлениями о хоккейном матче.

Кира лежала под пледом, вспоминала произошедшее. Вспоминала с удовольствием. Она уже знала, что будет встречаться со Стасом. «Лиля сама виновата. Такого мужика надо держать обеими руками. Я ничего не сделала, чтобы его соблазнить. Он просто влюбился в меня», – размышляла Кира. Как только тут была внесена ясность, она перешла к вопросу более серьезному и важному. «Как же быстро заработать денег? Я должна купить эту квартиру!» – думала Заболоцкая, перебирая в уме все доступные ей варианты. Среди них не было только грабежа и убийства.

Стас повязывал галстук. Он стоял перед зеркалом и привычными движениями вытягивал и сворачивал шелковую ткань.

– У тебя даже галстуки необычные, – заметила Кира. Она калачиком свернулась на диване.

– Тебе не холодно? – Перов повернулся к ней. – В этом доме топят еле-еле.

– Мне жарко, – засмеялась она.

Перов покончил с галстуком, надел пиджак, потом подошел и присел на край дивана.

– Кира, давай встречаться в отеле? Понимаешь, мне здесь не очень приятно.

– Почему же? – удивилась Кира. – Пустой дом, ни глаз, ни свидетелей. Никакой тебе регистрации, паспортов. Никто не ухмыльнется, никто не скривит физиономию.

– Знаешь, меня не смущают такие вещи.

– Ты привычен к ним? – улыбнулась Кира.

– Ты же знаешь, что нет. Ты же знаешь, что у меня никого не было. Почти.

– Ах, – рассмеялась Кира. На самом деле ей было не смешно. С некоторых пор она отчаянно ревновала Перова. Она ревновала его не только к возможным прошлым связям, но и к жене, к Лиле. Эта ревность началась внезапно. Однажды ей показалось, что она увидела Перова на улице с девушкой. Ей показалось, что они зашли в магазин. Кира не стала гадать, она кинулась, но Перова, или человека, похожего на него, и след простыл. Заболоцкая никогда еще не испытывала такого сильного чувства. Иногда ей казалось, что ревность намного сильнее любви.

– Кира, перестань грузить себя ерундой, – сказал Стас, погладив ее по голове, – все хорошо. Насколько может быть хорошо в нашей с тобой ситуации. Здесь у каждого своя правда. У нас с тобой, у Лили, у Григорьева.

– То есть разводиться ты не собираешься? – спросила Кира и сразу же пожалела об этом.

Перов вздохнул.

– Пока я ничего не могу сказать. Была бы моя воля, я бы распилил себя пополам.

– Ты вообще представляешь, что сейчас сказал? Ты сказал, что тебе одинаково нравятся две женщины. Твоя жена и я.

Перов посмотрел на нее.

– Но это правда. Я не могу отказаться от вас обеих. Только не спрашивай, кого я люблю, а с кем остаюсь из-за чувства долга. Я тебе не отвечу.

– Хоть честно, – вздохнула Кира.

– Я бы Лиле соврал, а тебе не могу. Ты же сама все лучше меня знаешь.

– Выгодно быть слабой.

– Нет, слабой быть унизительно. Ты ей не завидуй. Она же тоже не дура.

Кира задумалась, а потом спросила:

– Но мне бы досталась большая половина, да?

– Половина большей не бывает. Половины – равны, – вздохнул Перов.

– Только здесь ты проводишь все больше и больше времени, – язвительно сказала Кира.

– Да, ты права.

Перов надел куртку – ему не хотелось уходить, но ему также не хотелось ссориться. А еще не хотелось говорить о проблемах, решить которые он не мог. Во всяком случае, пока.

Кира осталась одна. Все чаще они расставались и настроение у нее было пасмурным. Ей хотелось… Кира и сама не понимала, чего бы ей хотелось. Уйти от Григорьева. Но его было жаль. Жаль было тех доверительных, простых отношений, которые сложились между ними. Эта дружба-семья-чувство превратились в нечто прочное, которое ценишь не за красоту, а за надежность. В то время как отношения с Перовым были страстью, фейерверком, запретным тайным чувством, от которого кипела кровь. Как Кира умудрялась работать и зарабатывать деньги, оставалось загадкой.

Вот и сейчас, как только закрылась дверь за Перовым, Заболоцкая набрала телефон давнего друга Яшкина.

– Привет, встречаемся у меня в офисе? – спросила она.

– Встречаемся, – коротко ответил тот.

Через полчаса Кира выезжала в сторону своего офиса.

Яшкин вел машину и гадал, что от него потребует Заболоцкая. «Она же стерва, змея, кремень-баба. Но я не должен отступать. Если бы не я, фиг бы она решилась на такое!» – думал он. Это была своего рода психологическая подготовка ко встрече с Кирой.

Кира уже ждала его.

– Привет! Кофе будешь? – спросила она.

Яшкин задумался. Сесть пить кофе, значит, расслабиться. А расслабишься – не заметишь, как Заболоцкая тебя за жабры возьмет.

– Нет, не буду кофе. Не хочу. Ты о чем хотела поговорить?

– Видишь ли, Димаш, деньги мне нужны. Много.

– Занять тебе? – Яшкин стал соображать, как выгоднее ему поступить. Кира была своей, под большие проценты неудобно, без процентов – глупо.

– Нет, – отмахнулась Заболоцкая, – ты же меня знаешь, я в долг не беру. Есть идея получше.

– Говори. – Яшкин чуть успокоился.

Кира помолчала, потом встала, прошлась по кабинету.

– Яшкин, скажи, ты же ведь со своими ребятами связь поддерживаешь? Ну, общаетесь? За пивом, водкой. В бане.

– Да и без бани общаемся, – почему-то обиделся Яшкин, – мы люди интеллигентные.

– Это, конечно, – не без иронии согласилась Кира. Яшкин иронию не услышал.

– Ну а много твоих пользуется нашими услугами? У многих убирают наши девочки?

– Обижаешь, почти у всех. Я же задачу поставил.

– Спасибо тебе, дорогой. Но вот скажи мне, а есть ли у кого из твоих связь с моими девчонками? Ну, приехали убрать, познакомились, понравились, стали встречаться.

Яшкин подскочил:

– Есть, ты, Кира, даже не представляешь. Я думал, я один такой, что на твою Яну запал. А оказывается, многие ребята.

– Это о чем, Димаш, говорит? – задала вопрос Кира.

– О чем? – вытаращил глаза Яшкин.

– О том, что мы идем в правильном направлении. И о том, что кадры решают все. Были у нас страшненькие девочки, нравились бы они твоим?

– Нет, им бы не нравились, а вот женам так очень, – рассмеялся Яшкин, – у многих скандалы на этой почве.

– О, во‐о‐от, – удовлетворенно протянула Кира, – переходим к главной и очень секретной части нашего разговора. – Она хитро посмотрела на Яшкина.

Тот секунду молчал, а потом хлопнул себя по колену:

– Ну, ты и зараза! Почище мужика иного будешь.

– Я выживаю, как могу.

Тут Яшкин про себя крякнул – он знал, что за спиной Киры есть богато-стабильный Григорьев. Еще он знал, что доходы от магазинов они делят поровну, хотя бизнес начинал Олег Борисович один. «Впрочем, Кира тоже не промах. Она бы и так поднялась. Как там моя Яна говорит про нее? «Хорошая породистая сука!» Яна хватанула, конечно, но в чем-то она права».

– Кира, но опасно же. Кое-кем занята уже поляна.

– Знаю, – жестко ответила Заболоцкая, – но, во‐первых, надо все сделать с умом. Во‐вторых, а на что ты? И твои ребята. Не хочешь заключить с моей фирмой договор на охрану и юридическое обслуживание?

Яшкин задумался. Кира предлагала вступить в неизбежный конфликт с конкурентами, но, с другой стороны, Яшкин знал, что Заболоцкая выйдет победительницей. Так было всегда. Он давно присматривает за Кирой. И деньги обещали быть совсем другими. Это вам не шваброй по полу елозить…

– Подумать надо, – покачал головой Яшкин.

– Думай прямо здесь, пока схожу к девочкам, узнаю, сколько заказов на сегодня.

Кира вышла из кабинета.

Яшкин призадумался. Соблазн был – деньги неплохие, бизнес Кира под контролем держала. Насколько Яшкин помнил, Заболоцкая была единственным соучредителем. Никаких посторонних денег там не было. «Если что, претензии к ней. Она и будет отвечать. А мы… Мы по договору работаем. Мало ли, кого охраняем!» – думал он.

– Вот сегодня заказов «под завязку»! До позднего вечера.

– И все – уборка? – прищурился Яшкин.

Кира внимательно на него посмотрела.

– А мы другим и не занимаемся.

Она уже поняла, что Яшкин все для себя решил.

– Договор сегодня подпишем. Юрист наш оформит.

– Ну что спешить… – вдруг замялся Яшкин.

– Димаш! Или сегодня, или я других ребят найду, – Кира посмотрела ему в глаза, – все надо делать вовремя.

Яшкин покинул офис Киры спустя два часа. Из машины он звонил своим:

– Сегодня на нашем месте. Перетереть надо. Дело появилось.

В то время, как Яшкин убеждал «соратников», что он нашел выгодное партнерство, Кира отвечала на вопросы своего бухгалтера, она же юрист.

– Я не очень понимаю, зачем нам понадобились охранники? У нас что-то меняется? Род деятельности?

Кира холодно посмотрела на невысокую, коротко стриженную даму. Заболоцкая ее не любила. За вежливостью, даже лаской, она угадывала в ней излишнее любопытство.

– Если бы он менялся, вы бы узнали первой, Майя Владимировна.

– Извините, конечно, я просто удивилась. Все же охрана. Мы как-то обходились без нее. Что же к каждой бригаде уборщиков будем приставлять парня с пистолетом?

– Откуда у вас такие фантазии? Про пистолет? – подняла брови Кира. – Вы знаете, что у нас пропало несколько коробок стирального порошка японского? У нас такой вообще найти невозможно. Мы его для особых клиентов закупили, для белого постельного белья.

– Да что вы! – округлила глаза Майя Владимировна.

– Да, чтобы не было подобного, приходится охрану нанимать. Мы еще и камеры поставим. Когда окончательно разбогатеем.

Майя Владимировна хихикнула.

– Что вы смеетесь, это дорогое удовольствие, – сказала Кира.

– В таком случае, конечно… Конечно. – Бухгалтер-юрист откланялась.

– Старая лиса, – вслух сказала Кира после ее ухода, – догадывается, что что-то происходит, но понять не может. Надо ее переселить подальше от офиса. А еще лучше, пусть дома работает.

Кира посмотрела на часы. «Вот и отлично! День еще не закончился, а все вопросы решены. Ну или почти все. Самое главное, сейчас не делать резких движений. Пусть все идет, как идет. Мы на правильном пути». – Кира допила остывший кофе и засобиралась домой.

Барбос лежал на своем матрасике. На его рыжей морде было написано недоумение. Рядом с матрасиком валялась тряпочка. Барбос старался не смотреть в ее сторону. Тряпочка совсем недавно была замечательной мохнатой игрушкой. Барбос наклонил свою большую голову и осторожно отодвинулся от тряпочки. Мол, знать не знаем, не ведаем, что это тут у вас валяется.

У Барбоса часов не было, но его внутренний голос и живот подсказывали, что хозяин явится с минуты на минуту. Явится, снимет пальто, помоет руки, потом погладит его, Барбоса, по голове и скажет:

– Ну, проголодался?!

А потом пойдет на кухню, насыплет полную миску корма и добавит туда мелкорубленой курочки. Ах, эти душистые кусочки курочки! А еще попадается желе, такое волнующе легкое, прозрачное. Барбос очень любил куриное желе. Еще он любил, когда хозяин давал ему хрящик, маленький такой кусочек, похожий на косточку. Впрочем, сейчас Барбос уже сомневался, что будет хрящик, курочка и желе. Вот та тряпочка, от которой он отодвинулся, была когда-то любимой игрушкой хозяйки. Кто ж знал, что, если эту любимую игрушку слегка укусить, из нее тотчас полезет белый пух и посыплется мелкая крупа. Теперь эта крупа катается по всему дому, а пух не только на полу, но и на столах, и на диванах. Барбос вздохнул и положил голову на лапы. Ему показалось, так он выглядит несчастнее.

Хозяин не опоздал. Он пришел, еще из прихожей позвал Барбоса, но тот решил притвориться спящим.

Тогда хозяин обеспокоенно пошел в комнату и, поскользнувшись на мелкой крупе, поехал на пятках и чуть не упал. Перепуганный Барбос подскочил и тявкнул.

– Ох ты ж зараза! – вскричал хозяин. – Предупреждать надо!

Барбос понуро повесил голову. Умел бы он говорить, он бы рассказал, что за диваном еще валяется горшок с цветами. Правда, земли в нем уже нет, она тоже за диваном, на полу.

– Ну, брат, ты сегодня отличился! – сказал хозяин и все же потрепал Барбоса по голове. – Видать, день такой, да? Ну, ничего. Сначала мы поедим, а потом затеем уборку. Хозяйка наша завтра вечером приезжает, надо, чтобы дом чистым был. Не любит она у нас грязи.

Барбос радостно согласился.

Григорьев поставил миску с едой на пол, позвал Барбоса и, когда тот шумно зачавкал, оглядел кухню. «Да, что-то я запустил хозяйство! – подумал Олег Борисович. – Посуды вагон, посудомойку раза три загружать надо, постельное белье так и не поменял, хотя Кира просила это сделать, полотенца несвежие. Да вообще бардак в доме. Барбос сегодня добавил».

Григорьев смотрел, как ест собака, и думал, что приниматься за уборку совсем не хочется. Хочется взять собаку, сесть в машину и укатить в лес. А там бродить по тропинкам, вдыхать осенний воздух, шуршать листиками и наслаждаться теплым осенним солнцем.

Барбос перестал чавкать и поднял голову.

– Ага, гулять просишься? – сказал ему Григорьев.

Барбос радостно заскакал в прихожую. Олег Борисович постоял, еще раз оглядел беспорядок, потом решительно взялся за поводок.

– Гулять! Успеется. Завтра что-нибудь придумаем! – сказал он собаке.

Вернулись они поздно. Пропахшие кострами, в которых сжигали сухие листья. На лохматых штанах висели сосновые иголки. Пес так устал, что даже не дождался, пока Григорьев вытащит ведро воды и помоет ему лапы.

– Куда пошел… – начал было Олег Борисович, но потом махнул рукой. Он быстро разделся, выпил чашку холодного чая и завалился на диван. Для приличия он взял пульт от телевизора.

– Новости обязательно надо посмотреть, – сказал он Барбосу. Тот ответил громким сопением. Через десять минут спал и Григорьев.

Утро началось с будильника. Олег Борисович подскочил, вспомнил, что сегодня приезжает Кира, и принялся за работу. Попутно он разговаривал с Барбосом.

– Мы с тобой поступим хитро. Мы закажем уборку. Но не просто закажем, мы нашей Кире поможем план выполнить. Думаю, она не обидится, если мы в ее кассу несколько тысчонок подкинем. И ей хорошо, и квартиру мы в порядок приведем, – говорил он и искал телефон Кириной клининговой компании. Телефона не было. Олег Борисович сосредоточился, кое-что вспомнил, покопался на своем письменном столе.

– Вот, нашел! – сообщил он собаке. Через мгновение он уже разговаривал с диспетчером:

– Добрый день! Мне бы милых и аккуратных девушек! – игриво начал он.

Диспетчер была строга:

– Стандартный заказ или есть особые пожелания?

Григорьев растерялся. В квартире, конечно, был беспорядок и грязь, но все же ситуация была скорее стандартной.

– Стандарт, – заверил ее Григорьев, – но так, чтобы не очень долго.

– Час-два?

– Понятия не имею.

– Хорошо, ставим два часа, потом, если что – перезвоните.

– Конечно, – рассмеялся Олег Борисович, – но я знаю, что у вас прекрасные, умелые сотрудницы.

– Есть и сотрудники, – отозвались в телефоне.

– Нет, нет. Сотрудников не надо. Я так понимаю, что они окна у вас моют и прочие высотные работы выполняют.

– Простите? – переспросила диспетчер.

– Это я так, шучу. Не обращайте внимания. – Григорьев понял, что Кира свой персонал выдрессировала. «Ни одного слова лишнего, ни улыбки, ни шутки! Но, может, это и правильно», – подумал он.

– Еще какие-нибудь пожелания? Ну там, возраст, например, – спросила диспетчер.

– Без разницы. Главное, чтобы расторопная была. У нас ничего тяжелого двигать не надо. Нет никаких особых пожеланий. Записывайте адрес.

– Записала, ждите. Скоро будем. Да, в форме должны быть?

Григорьев задумался:

– Ну, не халат же жены я ей дам?! Конечно, в форме, или как это у вас там называется?! Спецодежда?

Диспетчер, наконец, хихикнула:

– Записала. Ждите.

Григорьев повесил трубку и посмотрел на Барбоса:

– Такое простое дело – полы помыть и пыль протереть. А сколько вопросов. Ладно, можно расслабиться.

В дверь позвонили через минут сорок. Григорьев отправил Барбоса на кухню.

– Ты, извини, друг, вдруг тебя испугаются. Поскучай там.

Барбос послушался и занял место под обеденным столом. Григорьев поспешил к двери.

– Добрый день! – поздоровался Олег Борисович и растерялся. Перед ним стояла красивая, ухоженная молодая женщина. Одета она была просто, но со вкусом.

«Ай да Кира, ай да молодец!» – подумал он в какой раз за день.

– Проходите, пожалуйста. – Григорьев посторонился, пропустил женщину. – Давайте я вам помогу снять пальто.

– Спасибо. – Женщина улыбнулась, отчего стала еще красивее.

– Да, могу предложить тапочки, новые. Нераспечатанные.

– Благодарю, у меня все с собой. – Женщина указала на объемную сумку.

– Ах, точно, мне же сказали, – хлопнул себя по лбу Григорьев, – вы не пугайтесь, у нас собака…

– Собака? – нахмурилась женщина. – Мне ничего не сказали про собаку.

– Да не волнуйтесь, она большая, но смирная. Я на кухне ее запру.

– А, тогда хорошо! Где можно переодеться?

– А, в спальне, пожалуйста, – Григорьев указал на дверь, – кстати, может, вам чаю? Или кофе?

Женщина обернулась, посмотрела на Олега Борисовича и сказала:

– Шампанского. Лучше холодного.

С этими словами она скрылась в спальне. «Ха, да я сам бы не отказался от шампанского! Но счет на часы пошел, Кира скоро явится!» – подумал Григорьев, но на всякий случай открыл холодильник. Шампанское было.

– Простите, как вас зовут? – прокричал он, стоя под дверью спальни.

– Да кто как. Чаще – Мила. Но многие зовут меня Агнешкой.

– А как вам привычнее?

– А мне все равно. Настоящее имя мое – Зинаида.

– О как! – вслух удивился Григорьев.

– А что вы хотите? Сколько людей, столько фантазий в голове.

– Это верно, – согласился Олег Борисович, – кстати, если хотите шампанского, могу налить. В холодильнике стоит.

– Сейчас подумаем, – пообещала Мила-Агнешка.

– Хорошо, – отвечал Олег Борисович, – кстати, если нужны там щетка, веник…

– Не надо, думаю, справимся и так, – неожиданно весело ответили из-за двери.

– Как скажете, как скажете, – проговорил Григорьев. Он почему-то стал нервничать.

– Понимаете, времени у нас не очень много. Жена должна скоро приехать.

– Успеем. Все успеем. У меня в руках все горит! – ответили ему, и дверь в спальню распахнулась. Григорьев поднял глаза и обомлел. Перед ним стояла сотрудница клининговой компании. Из одежды на ней был клетчатый голубой передник и такая же косынка на голове. На ногах у нее были высоченные шпильки.

– Ну, приступим к уборке, – сказала Мила-Агнешка и сделала шаг вперед. Она оказалась лицом к лицу к Олегом Борисовичем и, воспользовавшись его растерянностью, впилась ему в губы.

– Ммм… о‐о… у‐у‐у, – издал звуки Григорьев, пытаясь освободить рот.

– Зайка, давай же наведем порядок в твоем хозяйстве, – не унималась Мила-Агнешка и мертвой хваткой вцепилась в его брюки.

Барбос, заслышав возню, громко тявкнул.

– Да подожди же! – перешел на «ты» Олег Борисович. – Ты откуда вообще взялась?! – Он старался не смотреть на большую грудь, которая выкатывалась из передника.

– Ну, начинается! То есть как откуда? – сурово спросила женщина. – Что значит откуда? Ты сам меня сегодня вызвал. На два часа. Сказал, стандарт. Никаких, значит, групповух, плеток, наручников. Ну да, спецодежда наша. В заказе так и написано. Знаешь, как бывает? Приезжаешь к клиенту, а тебе предлагают надеть салоп графини из «Пиковой дамы». Там уже не мех, а моль сплошная. А его, видите, запах нафталина возбуждает. Вот бы шарики и нюхал. Зачем тряпьем старым трясти?!

– «Пиковой дамы»? Откуда про «Пиковую даму» знаешь?

– Вообще-то, я чуть-чуть кандидатскую не защитила. По русской литературе. «Мистика и реальность в образах русского реализма» – тема моя. Но не успела.

– А что случилось?

– Давай я не буду тебе все это сто первый раз пересказывать. Знаешь, клиент свое получит, а потом жилы из души тянет. Не люблю я этого.

– Да. – Григорьев все это время смотрел в пол. Женщина была так хороша, что у него покраснели уши.

– Так, я что-то не поняла? Ты девочку заказывал?

– Девочку? – Тут Олег Борисович посмотрел на Милу-Агнешку.

– Так, ты что? Действительно, убрать дом хотел? Перед приездом жены? – Женщина сначала прыснула, а потом расхохоталась во все горло. Она совершенно не стеснялась своего наряда и того, что обнаженные участки так и дразнят Григорьева. Олег Борисович, до которого только-только дошел смысл произошедшего, рассмеялся.

– Мила-Агеншка, оденься пойди. Шут с ней, с этой уборкой. И с сексом тоже. Ответь, голуба, мне на несколько вопросов, возьми положенные деньги и уезжай. Отдохни где-нибудь в кафе до следующего вызова. Я всем скажу, что ты у меня была три часа.

– Нет, хозяйка узнает, выгонит.

– Не узнает. Ей никто не скажет.

– Понимаешь, она все равно все узнает. Не знаю как. Давай, я тебе лучше пол помою. И приберу немного. Я умею это делать. А ты мне заплатишь?

– Да? – Григорьев в нерешительности посмотрел на гостью. – А давай. Грязь мы с Барбосом развели. А она будет пилить нас.

– Вот наша хозяйка такая же. Как пила. Но… Умная баба. Хваткая. И не сволочь вроде. Справедливая. Но, говорят, у нее такой мужик хороший. Не муж. Просто живут вместе. А она любовника завела. Муж подруги, между прочим.

– Откуда вы все знаете? – выронил из рук газету Григорьев.

– Тю! Делов‐то! Водители ездят с ней? Ездят. Языками болтают. Нет, не все рассказывают, но намекают. А она часто на служебной ездит. Чтобы свою не светить. У нее шикарная машина. В Москве таких немного. Говорят, ее этот мужчина ей подарил. Понимаешь, просто взял и за два «ляма» подарил. Ни детей ему не родила, не жена, а он просто взял и подарил.

– Любит, значит, – сказал Олег Борисович.

– То-то! Любит! – Мила-Агнешка бойко орудовала веником и тряпкой и при этом не замолкала: – Любит. Ты главное слово произнес. А она? Не любишь – уйди. Зачем так? Ей-богу, даже девки честнее себя ведут.

– Но вы же ее не знаете? Может, что-то не устраивает ее или еще что?

– Да что ты оправдываешь ее? Сам такой же, как этот ее мужик. Вот твоя ездит где-то, а ты и постель перестилаешь, и убираешь. И в холодильник шампанское поставил…

– Ладно, замяли… – Григорьев махнул рукой.

Мила-Агнешка замолчала, но ненадолго:

– Слушай, ты не обращай внимания на меня. Твоя точно не такая, твоя любит тебя и не обманывает. Я сразу могу сказать, по мужику уже могу определить, кто как живет. Знаешь, скольких я повидала.

Мила-Агнешка вдруг испугалась, что обидела или сказала что-то лишнее.

– Ты вообще меня не слушай. У нас треп – это психологическая разгрузка. С клиентом начеку все время. Говоришь, что хотят слышать.

– Господи, как же тебя занесло сюда-то? – покачал головой Григорьев. – Замуж бы вышла, детей родила бы.

– Я же тебе сказала, не хочу об этом. За меня не волнуйся, я не пропаду. Я книжки читаю, критику литературную. Правда, приходится притворяться. Понимаешь, я даже сейчас, с тобой говорю совсем не так, как раньше разговаривала. У меня речь грамотного человека, образованного. Но я стараюсь быть проще. Девочки у нас разные. Не хочется выделяться, от этого конфликты. Этих необразованных дур ох как жалко!

– Погоди, а как в эту фирму попала? Ты знала, что это не уборка квартир?

– Нет, конечно. Там хитро так все придумано. Приходишь, тебе про веники и тряпки рассказывают. А когда приезжаешь на квартиру, там могут к тебе пристать. Все зависит от того, как ты отреагировала. Хозяйка вроде бы и ни при чем. Она как бы ничего не знает. Только девочки на несколько суток иногда зависают. И совсем там полы не моют. А вздумай пожаловаться, она стрелки на тебя переведет. Типа, ах, ты позоришь нашу клининговую компанию! Денег срубить проституцией решила!

– Хитро! – Григорьев покачал головой.

– Не то слово. Ну и пес есть там.

– Какой еще пес?

– Мужик, который с братками следит за порядком. Не зверствует, но, с другой стороны, никто и не нарушает. Говорят, она ему жену нашла среди наших девиц. Но это до меня было. Так он так доволен, что охранять предложил фирму. Только я сомневаюсь. Этот самый мужик – он со связями. Наверное, он договаривается, чтобы не трогали и проверки хорошо проходили. Смешно, у нас весь офис в моющих средствах, вениках и швабрах.

– Да, веники и швабры, – пробормотал Григорьев.

– Вот, короче, этот мужик правой рукой у нее. Но не любовник. Это точно. Любовник у нее красивый. Но главная – она. Всем она вертит и заправляет. И идеи ее. А этот Яшкин, так. Говорят, она уже все его связи на себя перевела. Говорю, же тетка – огонь!

– Ясно. – Олег Борисович в растерянности ходил по комнате. Он даже про Барбоса забыл.

Мила-Агнешка (Зинаидой она себя запретила называть) закончила уборку.

– Вот. Теперь чисто и относительный порядок. Встречайте вашу дорогую жену. А я пошла.

– Слушай, я тебе денег даю за четыре часа. Ты никому не говори, что была два. Иди куда-нибудь, просто отдохни, погуляй. Не иди ты в эту вашу контору чертову!

– Спасибо, хотя и боюсь брать. Хозяйка у нас строга.

– Не узнает. Я вам больше звонить не буду.

– Ясно. Тогда деньги возьму, вам спасибо скажу. А если убрать надо будет – вызывайте. В лучшем виде наведу тут порядок.

– Вот это дело! Договорились.

Григорьев проводил женщину. И в глубокой задумчивости опустился в кресло. Почувствовав, что посторонние ушли, Барбос покинул кухню и улегся у его ног. В квартире теперь было чисто и очень тихо.

Когда на улице стемнело, Григорьев очнулся, зажег свет. Посмотрел на часы. Кира должна была быть с минуты на минуту. Олег Григорьевич не любил дешевых эффектов, терпеть не мог показательных выступлений. Вот и сейчас он заварил чай, поставил разогреваться ужин, накрыл на стол. Он это делал, потому что так положено было делать – человек с дороги всегда уставший, он хочет горячего чая и домашней еды.

Ключ в замке повернулся с грохотом. Во всяком случае, так ему показалось. Кира вкатила в квартиру чемодан, бережно поставила на пол большой пакет.

– Здесь стекло, – строго сказала она обоим сразу – и Григорьеву, и Барбосу.

– Раздевайся, мой руки, садись за стол, – сказал Олег Борисович, – ведь голодная?

– Ужасно. Еда в самолете скорее терапия, чем еда. Отвлекаешься и вроде не так страшно, и время летит быстро.

– Верно подмечено, – улыбнулся Григорьев.

Кира не заставила себя ждать – она быстро привела себя в порядок, переоделась и заняла свое место за столом. Барбос подошел к ней, лизнул в руку и вернулся к Григорьеву.

– Любит тебя он.

– Да, я дорожу этой любовью, – серьезно сказал Олег Борисович.

Кира обратила внимание на его тон. «А еще он не поцеловал меня при встрече», – вдруг вспомнила она.

– Что это ты такой? Официально-строгий? – спросила Кира.

– Тебе показалось. Я не строгий. Я – серьезный.

– А, – успокоилась Кира.

– Настолько серьезный, что даже рискну начать разговор до того, как ты закончишь ужин.

– Валяй, – улыбнулась Кира. Она поняла, что сейчас разговор пойдет о замужестве. Вот точно таким образом много раз начинались подобные разговоры.

– Кира, скажи, что ты на свете больше всего любишь? – спросил Григорьев.

– Я? Люблю? Много чего люблю, – не удивилась вопросу Кира. Она подумала, что ее ждет подарок. «Все, как обычно. Сначала сюрприз, а потом опять заведет разговор о семье. Хотя разве плохо так?» – подумала она.

– И все же? – не отставал Григорьев. – Ну есть же что-то, что ты не променяешь ни на что.

– Есть. Деньги, – ответила Заболоцкая. – Понимаешь, их нельзя менять. Их можно тратить. Но с умом.

– Бинго. Ждал именно такого ответа, – рассмеялся Олег Борисович.

– Да не томи! Что ты хочешь мне подарить? – заулыбалась Кира.

Григорьев рассмеялся еще громче.

– Так ты любишь деньги?

– Обожаю! – широко улыбнулась Кира и откусила кусок котлеты.

– Но ведь это всего лишь деньги. Бумага и металл? Тебя это никогда не настораживало?

– С какой стати? Раньше были бусы и камешки. Теперь металл и бумага, – пожала плечами Заболоцкая.

– Мне казалось, что нельзя отдаваться страсти с таким сумасшествием. Причем не важно, что это: любовь к шоколаду, вину или деньгам. В любом случае это – ненормально.

Кира оторвалась от еды и посмотрела на Григорьева.

– Нет, ты сегодня не такой, как обычно. Мне не нравится, когда ты такой серьезный.

– Мне самому не нравится, когда я такой. Но что поделаешь! Я узнал, чем занимается твоя новая компания. Вернее, она уже не новая. Представляю, как ты там развернулась!

Кира покраснела.

– Что-то я не очень понимаю.

– Видишь ли, сначала я подумал, что мне будет стыдно за тебя. А сейчас мне противно, что ты занялась этим и что ты скрыла от меня это. Как ты помнишь, деньги были нашими общими.

– Ах вот в чем дело?! Тебя волнует прибыль! Я отдам тебе половину того, что взяла. Остальное я сама заработала.

– Кира, успокойся. Я как раз не о деньгах. Я о морально-этической стороне дела. Если ты, конечно, понимаешь, о чем речь.

– Да уж куда мне! – разозлилась Заболоцкая.

– Боюсь, что да. Ты не понимаешь, что ты сделала. А деньги… Можешь оставить себе.

Наступило молчание, только Барбос во сне гонялся за кошками и иногда ворчал.

– Противно это все. Я даже не понимаю, как ты до этого додумалась.

– Ты считаешь возможным мне читать мораль? – с вызовом спросила Кира.

– Считаю, – спокойно ответил Олег Борисович, – я рассчитывал на порядочность человека, с которым живу. Которого люблю, которого считал своим.

– Это просто бизнес.

– Ты органами человеческими не пробовала торговать? – осведомился Григорьев.

– Мне надо было купить квартиру в «старом доме». Ты же все знаешь.

– А если потерпеть? Если наступить на горло собственным желаниям? Особенно когда они роскошью являются. Ты не пробовала когда-нибудь от чего-нибудь отказаться?

– Не пробовала. Именно поэтому многого достигла. Ты, конечно, помог мне.

– Лучше бы не помогал.

– Что ты взбеленился так? Что такого произошло?

– Ты купила квартиру? Купила. Но бизнес не прикрыла. Наоборот, еще больше развернулась. Почему?

– Хорошо пошло. – В голосе Киры послышались наглые нотки.

– То есть любовь к деньгам выше всего.

– Да, представь. Ты сам не всегда занимался приличными делами.

– Вот и ошибаешься. Я торговал вениками, тазами, ведрами. В разных масштабах. Но бабами я не торговал. Не убивал. Даже не обманывал, как ты. Деньги в рост не давал. Я не брал на работу человека и не скрывал, чем он будет заниматься.

– Как ты узнал? Уши оборву тем, кто разболтал.

– Яшкин обрывать будет. Ты сама руки пачкать, наверное, не будешь, – усмехнулся Григорьев.

– О, и про Яшкина знаешь.

– Да, а, кстати, Перов знает, что ты содержишь бордель?

Вот этого Кира не ожидала. Она покраснела.

– Григорьев, – наконец сказала она, – если я и чувствую вину, то только из-за Перова. Это, конечно, подло. Но так ведь в жизни бывает. Ты же сам, поди, не святой.

– Не святой, – согласился Олег Борисович.

– Да? И кто же она?

– Ну зачем тебе знать. Я лучше поберегу человека. Ты жестокая. Ты и отомстить можешь. Кстати, – Григорьев вдруг пересел поближе к Кире, – ты расскажи мне, как же тебе это удалось?! Как ты приличную компанию по уборке помещений превратила в бордель по вызову?! Или как там правильно это называется? Нет, мне просто интересно, как технически это можно было сделать. Меня уже не интересует, как ты на это пошла, мне интересно, как технически это ты осуществила.

Заболоцкая вдруг уловила неподдельный интерес. Ей показалось, что Григорьеву важно знать, насколько она предприимчива. И она решилась рассказать:

– Все просто. Мне это пришло в голову еще тогда, когда я собеседование с девушками проводила. Потом увидела, как они время проводят, ожидая заказов. Потом Яшкин заказал уборку и все его ребята. Девочки приезжали с большими деньгами. Потом их еще вызывали. Но нет, ничего такого не было. Яшкин даже женился в конце концов на одной из наших. Потом еще одна в разряд подруг перешла. Красивые же все были. А когда вопрос с квартирой встал, я поняла, что можно воспользоваться ситуацией. Я ничем не рисковала. Если кого-то обвинят, можно сказать, сама решила соблазнить. Когда деньги давали за секс, можно было сказать, что за уборку. Главное, не давить на девочек. Чтобы они сами выбор сделали. Потом многие втягивались. Одно дело пару тысяч за мытье полов, другое сто долларов за ночь. Многие были рады. Потом я еще одежду дарила им. В стоках покупала и дарила. Мне копейки, а люди мои были. Ну, врачи… Это было самое сложное. Пришлось запугивать. Яшкин тут пригодился. Но все были заинтересованы в молчании. Девушки, чтобы родные не узнали, друзья. Некоторые сотрудники догадывались, да доказать не могли. Дисциплина у нас была железная.

– Ну, я так и думал. Так примерно мне и рассказали, – проговорил Григорьев, когда Кира закончила рассказ.

– Кто же все-таки?! И как вообще могло случиться такое?! Что ты узнал?

– Что теперь говорить. – Григорьев встал и пошел к выходу.

– Ах вот что значит этот весь разговор? Просто выведать! – Кира вдруг перешла на визг. – И ты решил расстаться, но нужен был предлог. И еще слежка была нужна. Иначе как бы ты узнал. А сам прикидываешься хорошим и благородным. Так, я права? Расстаемся?

– Ты – дура. Редкая. Если бы я хотел с тобой расстаться, я бы прямо об этом сказал.

Заболоцкая внимательно посмотрела на Григорьева. Она никак не могла понять его игру. «Ревнует. Просто ревнует. Он никуда не денется. Не один год вместе. И когда я уезжала, все было хорошо. Наверное, Лиля в гости наведалась. И все рассказала. А про девочек это он так, к слову. Чтобы совсем уж виноватой меня сделать. Если все дело в Перове, то не беда. Успокою я Григорьева, никуда не денется», – думала она и прикидывала, как дальше повести разговор.

– Олег, ты же не собираешься меня бросать? – сказала Кира и всхлипнула.

Григорьев с интересом смотрел на нее и ждал продолжения. Заболоцкая старалась заплакать, но, кроме злости, ничего не было. А злость слезам не помощник.

– Ну? – спросил Григорьев. – Продолжение будет? Ты зальешься слезами?

– Это просто скотство, – проговорила Заболоцкая, – ты просто издеваешься. Прости меня. У нас с Перовым практически ничего не было. Так, раз кофе попили.

– Мне плевать на твои отношения с Перовым. Во всяком случае, теперь.

– Так ты из-за моей конторы? – не веря своим ушам спросила Кира.

– Да. Измену можно простить. После измены можно перестать любить, но можно сохранить человеческие отношения. Но мне сложно принять твою неразборчивость.

– Это все из-за этой моей фирмы?! Да если бы ты знал, сколько я зарабатываю! Ни один твой хозяйственный магазин не приносит столько! А ты сейчас мне рассказываешь, как я плохо поступила?! – Заболоцкая даже захлебнулась от злости. – Нельзя быть чистоплюем!

Григорьев внимательно ее слушал.

– Кира, как-то ты сказала, что голова на плечах, искренняя любовь к работе и умение одеться делают поистине чудеса. Ты имела в виду, что женщине достаточно этих трех качеств и она будет успешна. Я тогда с удовольствием слушал подобные умозаключения. Они мне казались трогательно наивными, но честными. И мне так хотелось, чтобы ты как можно дольше пребывала в этой наивности. Ты даже не представляешь, как она тебя украшала.

– Господи, Григорьев, что ты за человек?! Что же ты резину тянешь? Что ты предлагаешь? – Кира потеряла терпение.

Она знала, что Григорьев может долго и красиво говорить, но сама Заболоцкая предпочитала практичные шаги. Сейчас она должна была понять, к чему готовиться и на что можно рассчитывать.

И Григорьев это понял. Он встал из-за стола, вышел из кухни. Вернулся он с небольшой сумкой и собачьим поводком.

– Барбос, мы уезжаем.

– Куда ты? – спросила Заболоцкая, а сама подумала о квартире. «Он что, насовсем уехать хочет? Квартира – моя?» – Кира внимательно наблюдала за Григорьевым.

– Кира, ты большая девочка. Научись отказываться от денег. Иногда они не приносят счастья! – сказал Григорьев и вышел. Барбос потрусил за ним.

– Ты насовсем? Ты куда едешь? – Кира побежала за ними.

– Нет, Кира, я не насовсем, как ты выразилась. Я даю тебе ровно две недели, чтобы ты выехала из моего дома. – Олег Борисович захлопнул входную дверь.

Кира подбежала к окну. Она не верила, что Григорьев уедет вот просто так. Ей по-прежнему казалось, что он ее пугает, решил проучить и просто уехал погулять с собакой. «Как же он может?! – в гневе думала Заболоцкая. – Ведь обещал, говорил, что всегда будет рядом». Она злилась, поэтому рассуждала глупо. Она в этот момент забыла все, что сделала за спиной Григорьева, человека прозорливого, но доброго и снисходительного.

В квартире было тихо. Соседи давно легли спать, во дворе дома стояли темные деревья. «Куда же он поехал?» – думала Кира. Она понимала, что снять отель на ночь или на неделю не представляет никакого труда. Даже с такой большой собакой, как Барбос. «Деньги решают все! – усмехнулась она. – Хорошо бы сейчас увидеть, как Григорьев уговаривает впустить его с собакой и дает взятку!» Она злилась, но на душе скребли кошки, было противно от одной мысли, что Григорьев узнал о ее связи с Перовым. Кира так и не поверила Олегу Борисовичу, она так и не поняла, что мужчина может восстать против аморальности бизнеса. На ее глазах припеваючи жил Яшкин – он исправно ходил в церковь, сторонился откровенного криминала, но, если предоставлялась возможность заработать, в последнюю очередь его волновали соображения морали. «Мужской подход. Суровый, реальный, заточенный на выживание подход к делу! – подумала Кира. – А интересно, как Перов отреагирует на тот факт, что у меня, по сути, бордель? О господи! О чем я думаю! Григорьев ушел, а я про Перова!»

Заболоцкая впервые в жизни не знала, что ей делать.

Кира обошла квартиру. Давным-давно этот дом стал родным. Когда-то обустроенный Григорьевым, он претерпел столько изменений, что без труда во всем узнавался характер и вкус Киры. Она даже не подозревала, что это место будет ей точно так же дорого, как и «старый дом», та самая квартира, которую она все же купила. В душе ее сейчас бесновались злые кошки – хотелось всего разом – повернуть время вспять, принять другие решения, сохранить Григорьева. «Мне же было хорошо с ним! – простонала она. – Что же делать?!»

Она так и не легла в эту ночь. Кира просидела на диване, почти не двигаясь, пытаясь понять, что же означает в ее жизни этот проклятый день.

Самым противным было собирать вещи. Со стороны для Киры это выглядело так, что ей, любовнице, дали отставку. Что нашел моложе, красивее, а потому ее выставили вон. «Если бы я согласилась выйти за Григорьева замуж, наверное, такого бы не было. Пожалел бы. Или обязательства моральные остановили – жена все же. А вот если бы и дети были…» – Кира обругала себя недальновидной дурой. Куда переезжать, было очевидно. Она перевозила вещи в «старый дом». Владелец сделал почин, продав Кире квартиру. Вслед за этим появились новые владельцы квартиры Бегловой, две семьи въехали на последний этаж. Кира ревностно поглядывала по сторонам и приняла решение выкупить все квартиры на своем этаже. И опять она не посоветовалась с Григорьевым. И опять деньги должен был принести ее аморальный бизнес. Когда она, ничего не подозревающая, летела в Москву, владелец дома уже согласовал с юристами договоры и готов был принять от Киры задаток. «И что теперь? Могу ли я рисковать, взять все сбережения и вложить в недвижимость? Ведь Григорьева нет, помочь мне будет некому», – думала она утром, стоя под душем и пытаясь прийти в себя после бессонной ночи. Ответы не находились. Впервые в жизни Кира Заболоцкая не знала, что делать. «Это потому, что я привыкла к Григорьеву. Положилась на него. Рассчитывала. А этого делать ни коем случае нельзя. Человек отвечает только сам за себя. Это как с пенсией. Откуда эта требовательность к государству? Получал деньги? Получал. Будь добр, отложи на черный день! Так нет же…» – от злости Кира перешла на государственный масштаб.

Тщательно втирая крем в кожу, Заболоцкая продолжала раздумывать, что же ей делать.

«А ничего не менять! Как решила, так и поступать! – мысленно сказала она себе, глядя в зеркало. – Что изменилось? Григорьева нет? И ладно. Жаль, что он так обо мне думает, конечно».

И тут она поняла, что из всего случившегося ее задело и обидело то, что Григорьев презирает ее. Это презрение и даже брезгливость звучали в каждой его реплике. Кира вспомнила, что он был спокоен, когда говорил о Перове, но он еле сдерживал себя, когда говорил о ее бизнесе. «Еще немного и он бы ударил меня!» – подумала Кира. Она сама даже не ожидала, что мнение Григорьева так важно, не думала, что его похвала или неодобрение могут иметь для нее такое значение. Заболоцкой хотелось перечеркнуть все – все свои ошибки. «Черт, но работу над ошибками не сделаешь!» – сокрушалась она. Ей вдруг захотелось набрать телефон Григорьева и прокричать, что она порядочная, что у нее есть принципы, что все ее поступки – это не что иное, как выживание! Ей захотелось оправдаться и захотелось, чтобы он ее простил. «Пусть орет, пусть ругается, пусть говорит гадости, но пусть он в конце концов скажет: «Ну и дура ты жадная и беспринципная! Закрывай ты эту своею лавочку, чтобы я про нее ничего не слышал!» – сокрушалась она. Кира взялась за телефон, но… набрала номер Перова. Тот ответил не сразу, голос звучал тихо:

– Да, что-то случилось?

– Случилось. Я бросаю тебя. Больше не звони и не приезжай. Не ищи встреч. Кончено все раз и навсегда.

– Что?! Что такое?

– Долго объяснять. Много причин, тебе предложу самую простую – я не довольствуюсь половиной. Мне надо все и сразу.

Перов вспомнил их разговор о Лиле и его ответ, что жена всегда будет получать половину внимания, заботы, денег.

– Хорошо, я понял тебя. Ты права. И ты очень хорошо сделала, что позвонила мне. Надо заканчивать с этим.

Кира замерла – Перов, похоже, не собирался ее уговаривать. Потом Стас тепло попрощался с ней и в трубке послышались гудки.

Заболоцкая села на диван. Сил у нее не было. «А тяжело дается уборка в собственной жизни! – подумала она. И что-то злое шевельнулось в ней. – А вот бизнес свой трогать не буду! Мне некому помочь, неоткуда ждать поддержки. Поэтому, извините, Олег Борисович, а клининговая компания «День и ночь» по-прежнему функционирует!»

Заболоцкая вытащила из гардеробной огромные чемоданы и продолжила собирать вещи.

Знаменитое кафе на пересечении знаменитых московских улиц работало чуть ли не круглые сутки. На этом месте была «стекляшка» под названием «Аист», куда окрестные школы бегали перекусить или купить кекс с изюмом за пятнадцать копеек. Теперь это приметное здание, бездарная архитектура которого скрывается, слава богу, за обильными геранями. Народ здесь тусуется разный. Знаменитости, которым внимание зевак осточертело, начинающие деловые люди, тратящие деньги на обычный омлет по космической цене, вечером приплывают женские компании и раздается гортанный неестественный смех. Так птицы привлекают друга друга в брачный период. Среди этой разношерстной компании выделяется женщина без возраста. Ей может быть и сорок, и тридцать пять, а если издалека смотреть, то и все двадцать пять. Фигура у нее точеная, осанка балерины, на голове длинный «конский хвост». Эта прическа делает ее облик задорным. В отличие от остальных посетительниц женского пола, которые одеты во все лучшее и самое яркое, эта дама порой приходит в кафе в потертых джинсах или сереньких спортивных брюках. На ней футболки летом, зимой – свободные тонкие свитера. Летом на ее ногах тапочки или спортивные туфли. Зимой удобные, слегка стоптанные угги. Посетительница приходит с собакой неизвестной породы – что-то черно-белое, хвостато-усатое. В роду собаки были терьеры, а потому есть борода. Женщина выбирает столик у окна – это ее столик. И ей тотчас приносят минеральную воду, а перед собакой ставят миску с водой. Иногда эта женщина проводит здесь почти целый день – читает книжку, обедает, иногда разговаривает с завсегдатаями. Иногда она просто сидит и смотрит в окно.

Как только в кафе появляется новый официант, его инструктируют:

– Это важная персона. Не смотри на тапки и штаны. Ей принадлежат на этой улице два огромных дома. Она не пьет спиртное, винную карту не предлагай даже. Ест немного, но важно, чтоб горячим было. Собака пьет воду только из своей миски. Она всегда стоит под ее столиком.

– Странная тетка, – обычно говорили новенькие, но всю информацию запоминали.

Иногда к ней присоединялась вторая женщина. По внешнему виду ровесница, но выглядела она хуже. Та первым делом заказывала водку.

Те, кто в этот момент оказывался поблизости этой парочки, могли слышать слова первой дамы:

– Лиля, хватит пить. Перова ты не вернешь. Григорьева тоже. Остальные мужики нам показались скучными. Детей мы не завели. Остались собаки и работа. Что ж, управлять деньгами – это же жизнь.

Лиля угрюмо отвечала:

– Это тебе интересно. А мне – нет.

– Это ты не пробовала. К сожалению, – вздыхала ее приятельница.

Лиля смотрела на подругу и иногда произносила:

– Дура ты, Заболоцкая. Уже не девочка, а ума-то нет. Все в этой жизни ты профукала из-за этих денег. Скажи, вот оно стоило того?

Ответа Лиля никогда не получала.